«Пепел Асгарда»

Пепел Асгарда (fb2) - Пепел Асгарда (Гибель богов – 2 - 3) 1579K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ник Перумов

Ник Перумов Пепел Асгарда

© Перумов Н., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Пролог Валькирия

Митгард.

Незадолго до Боргильдовой битвы.

Восточный Хьёрвард, фиорды на Море Ярлов.

Боги О́дин и Локи.

– Смотри, Локи, там, кажется, какое-то празднество.

– Угу. Пиво наверняка свежее…

– Х-ха. Пиво. Как там сказано у скальдов?

Меньше от пива пользы бывает, чем думают многие; чем больше ты пьёшь, тем меньше покорен твой разум тебе[1].

– У скальдов! Великий О́дин, Отец Богов, скромничает. Не пристало могучему Асу скрывать, что эта виса – его собственная. Не Браги, а твоя, мой названый старший брат.

– Ну, может, и моя, коль уж ты так настаиваешь. Но я не гонюсь за славой, хитроумный наш Локи.

– «Не гонюсь за славой» – сказал кто?! Ой, держите меня, сейчас лопну от смеха.

– Скорее уж Тор поймает тебя, и тогда уж ты точно лопнешь, если только он прознает про твои шашни с его женой, Сиф.

– Не виноват я! – почти искренне возмутился бог огня. – Она сама меня соблазнила! Сама ко мне пришла! Мол, Тор пренебрегает ею, общество его молота, видать, ему желанней, чем её ласки, вечно пропадает он где-то на востоке, и постель бедняжки Сиф холодна!

– И ты, конечно же, поспешил на помощь страдалице. Ох, Локи, острословец ты наш, думаешь, что всегда найдёшь, чем отпереться. Впрочем, смотри – там, похоже, не просто ярмарка! Оно и верно, какие торжища по весне-то…

Локи враз посерьёзнел.

– Пиво там точно есть, правда, чую я и кое-что ещё…

Двое асов, отец богов О́дин и хитроумный бог огня Локи, по обыкновению, странствовали вдвоём, приняв обличье бедных путников. Правда, с волшебным копьём Гунгнир, что не знало промаха, О́дин так и не расстался. А вот Локи и вовсе не взял с собой никакого оружия – зачем, если в его власти вся разрушительная мощь огненной стихии? Капюшон Локи откинул, ярко-рыжие волосы трепал весёлый весенний ветер. Пахло морем, распускающимися почками, поднимающейся травой; на большой дороге скрипели колёса, а от недальних фиордов поднимался щекочущий ноздри воинов запах смолы – ярлы готовили боевые драккары к скорым походам.

Такова правда жизни – сильный утверждает своё право, и слабый должен или обрести силу сам, или прислуживать сильному. Иного не дано. У зверей лишь лучшие из лучших оставляют потомство, не давая выродиться породе; и у людей право длить свой род тоже добывается одним лишь оружием. Так было, так будет. Жестоко время Древних Богов, и не знают они иного склада. Ведь иначе нельзя – болезни выкосят те роды, где не знают сурового закона жизни, их угодья отойдут иным, кто сильнее. И, сколь бы ни молили слабые о спасении, ответ им будет лишь один – стань сильнее.

– Так что ж это за празднество такое, Отец Богов? – Локи прищурился, глядя на обширную площадь, со всех сторон окружённую торговыми рядами. Перекрёсток дорог, бойкое место, однако никто пока не возвёл здесь городских стен, не наложил лапу на этот рынок и не начал собирать мыто.

Но сейчас здесь готовились явно не торговать. Большая и шумная толпа окружала высокие повозки с водружёнными на них клетками, свистела, улюлюкала, гыгыкала и вообще всячески изъявляла восторг пополам с нетерпением. Большей частью здесь собрались простые пахари, смешавшись с ремесленниками; среди них затесались и дружинники ярлов; эти отличались ростом, статью и оружием. С мечами или боевыми топорами ходили почти все мужчины, женщины – с кинжалами, но дружинник ни за что не показался бы на людях без железного шишака, кольчуги и тяжеленой двуручной секиры.

– Зверинец странствующий, что ли? – удивился бог огня.

О́дин безмолвствовал. Он уже понял, что здесь творится. Отец Богов успел заметить клетки не только со зверьми, но и с людьми.

Клетки с рабами.

Раб – не человек. Невольник, не лишившийся жизни в честном бою, выбравший позорный ошейник, недостоин Валгаллы, его ждёт тёмная пасть царства Хель. Траллсов, то есть рабов, не жалеют и не щадят. Если ты воин и тебя скрутили оглушённого – даже с голыми руками, даже связанный, бросься на пленивших и дерись вплоть до ногтей и зубов. Ты упадёшь, изрубленный, но смерть твоя окажется быстра и весела. Великий Ас, Владыка Асгарда, с почётом встретит тебя у врат Валгаллы, валькирии поднесут тебе рог с пенистым мёдом, эйнхерии примут тебя в свой круг, и начнётся новая жизнь, весёлая жизнь, прекрасная жизнь истинного мужа – битвы, охоты, пиры.

И так до самого часа Последней битвы, когда в пламени погибнет Мировое Древо, великий ясень Иггдрасиль, небесный свод обрушится на землю, а суша погрузится в бездонные воды.

Умри достойно, но не смей жить рабом! Нет ничего страшнее и безысходнее вечного прозябания в Хель. Даже если ты – дева, или жена, угодившая в руки находников, – сражайся такоже, всем, чем угодно: шпилькой для волос, фибулой-заколкой для плаща, ею можно выцарапать глаза насильнику. И тогда тебя за гранью смерти встретит ласковая богиня Фрейя, проведёт на свои луга, где живут немногие избранные ею жёны, те, кто пал с честью, кто заставил содрогнуться даже мужей.

А рабы и рабыни… эта доля для слабых телом и духом, для недостойных. Пример для всего народа фиордов, пример того, как нельзя жить; рабская участь несравненно, непредставимо хуже смерти.

Раб – не человек. И, следовательно, с ним можно сделать всё, что угодно.

Толпа окружала круглую арену, вбитые в землю потемневшие от времени – и не только! – столбы в целый обхват. Меж ними набиты внушительной толщины жерди, натянуты сети, сплетённые из канатов в руку взрослого человека.

Не требовалось особой мудрости, дабы понять, что тут затевается.

– Смотри, Отец Богов, у них тут даже драконейт!

– Смелые люди, однако, владеют сим зверинцем, – отозвался Старый Хрофт, глядя на злобную морду страшилища и клыкастую пасть. Зубы неостановимо грызли и грызли железо прутьев, с отвислых чёрных губ на пол из не ошкуренного горбыля капала зеленоватая пенящаяся слюна.

– Да, смелые, – согласился Локи. – Это ж надо – подобраться к самому гнезду, дождаться, пока мать не начнёт выгонять тех, кому никогда уже не сделаться настоящим драконом, выследить, изловить, укротить и удержать в клетке… Не каждому ётуну под силу!

О́дин молча кивнул. Он уже почти наяву видел ожидающую рабов участь – быть сожранными на арене на потеху предвкушающей кровавое зрелище толпы.

Однако ни Локи, ни сам владыка Асгарда и пальцем не пошевелили, чтобы помочь несчастным. Это людские дела. Каждый из невольников имел выбор – умереть в бою или жить презренным рабом. Кто сам отверг Валгаллу – или поля Фрейи, – того нечего жалеть и такому незачем помогать.

Потом возле арены появились зазывалы, хотя народ и так клубился вокруг, словно пчелиный рой около дупла с медовыми сотами. О́дин не прислушивался – какое ему дело?

– Ас Воронов, – Локи вдруг потянул его за плащ. – Ты хочешь идти? Я думал слегка задержаться.

– Зачем? – поморщился О́дин. Кровавые забавы людей его не прельщали, в Асгарде не случалось ничего подобного, его обитатели предпочитали охоту.

– Хочу взглянуть на тех, кому предстоит тут сразиться. Кто знает, может, и сыщется достойный, угодивший в рабы по злой судьбе?

О́дин поднял правую бровь.

– Я знаю, я знаю, – заторопился бог огня. – Каждый из них имел и до сих пор имеет выбор. Но всё-таки… я хочу глянуть.

Владыка Асгарда усмехнулся.

– Небось заприметил там какую-нибудь красотку? Ох, Локи, Локи, и зачем я только отдал за тебя замуж бедняжку Сигюн…

Против ожиданий, бог огня вдруг потупился.

– Такова уж моя природа, – развёл он руками чуть ли не виновато.

О́дин только покачал головой.

– Я не судья моему названому брату.

– До срока, – криво и бледно ухмыльнулся бог огня.

– Да, – сурово ответил О́дин. – До срока, Локи. Так изрекла вёльва, и слово её нерушимо.

– Иногда я думаю, – полушёпотом проговорил бог огня, – иногда я думаю, что случится с пророчеством, если я, скажем, погибну до срока? Если я не стану поднимать великанов Йотунхейма и Муспелля на войну против Асгарда? Что, если какое-нибудь неведомое чудище в наших с тобой странствиях, старший брат, окажется сильнее?

– Едва ли сыщется такое, что сможет одолеть нас двоих, Локи, брат мой.

– Спасибо, что по-прежнему зовёшь меня так.

– И буду звать. До самого последнего дня[2]. Но что же – ты желаешь смотреть? Будь по-твоему, Локи, но не зови меня присоединиться к тебе.

– Отчего же? – пожал плечами бог огня. – Это Митгард, это люди, твои излюбленные дети, твоё творение…

О́дин лишь покачал головой.

– Пусть эта сказка – про то, как людей сотворили из ясеня и ивы[3], – останется уделом скальдов. Ты же знаешь, как всё случилось на самом деле, Локи.

– Ты дал им законы, ты одаривал и карал, О́дин, брат мой. Поэтому они – твои дети, ибо ты растил их, как строгий отец растит сыновей и дочерей.

– Ловкость твоего языка известна всему Митгарду, Локи.

– Тут не требуется никакой ловкости, – возразил бог огня. – Люди поклоняются тебе, Ас Воронов, возводят тебе храмы, возносят к тебе свои молитвы, прося заступничества и помощи. Так почему же ты отворачиваешься от их развлечений? Люди таковы, какими их сделал твой порядок, брат мой.

– В твоих словах есть истина, брат, – медленно сказал О́дин, не сводя с Локи своего единственного глаза. – Я останусь. И, клянусь своим собственным копьём, если среди рабов окажется такой, что не падёт на колени, моля о пощаде, но станет биться доблестно, я сам встречу его на пороге Валгаллы и сам поднесу ему первый рог с мёдом.

– Слова истинно великого Аса, – поклонился Локи.

О́дин лишь нахмурился и ничего не ответил.

Тем временем рабов и в самом деле вывели из тесных клеток. Было их чуть больше дюжины, грязные и исхудавшие люди, мужчины и женщины – вперемешку.

Они сбились в кучу, прижимаясь к брёвнам ограды. Мужчина с косматой бородой и в одной лишь измаранной набедренной повязке, жутко завывая, бросился на частокол, попытавшись вскарабкаться по жердинам; получил в межрёберье тупым концом копья от стражника и, хрипя, сполз вниз. На губах его проступила пена, словно у бесноватого.

– Нет, Валгалла его не ждёт, это точно, – покачал головой бог огня.

Надрывались зазывалы, звенели монеты, меняя владельцев, толпа сгущалась, напирая.

– Смотри, брат мой, – Локи слегка толкнул О́дина в бок.

Над кучкой прижимающихся друг к другу невольников, словно башня, возвышалась молодая женщина, настоящая богатырка; в жилах её наверняка можно было отыскать примесь крови ётунов. Широкие скулы, широкие же плечи, руки, бугрящиеся мускулами, высокая грудь, спутанные коротко обрезанные волосы. К ней прижималась совсем юная девушка, ростом едва достигая локтя богатырки. Силачка обнимала её одной рукой, растерянно озираясь по сторонам, словно не понимая, как очутилась здесь и что тут делает.

А потом на арене появился недодракон. Драконейт, отброс гордого драконьего племени, изгнанный из гнезда собственной матерью и угодивший в лапы поимщикам-людям. Грязно-серо-зелёная чешуя, огромный ошейник чёрного железа с шипами – острия внутрь; многих чешуй не хватает, видны следы ожогов и ударов. На лапах – толстенные браслеты от кандалов. Когти для пущего устрашения тоже окованы железом, хотя никакой нужды в том не имелось – даже у недодраконов когти острее и крепче любой человеческой стали.

Прислужник взобрался на подмостки, с натугой перевалил через верх груду ржавого оружия – копья, секиры, рогатины, несколько мечей. Толпа заголосила.

Недодракон повёл рогатой башкой, всхрапнул. Маленькие глазки наливались алым – он был голоден и зол. Слушать что-либо кроме собственного желудка он не мог, за что мать в своё время и выкинула его из гнезда.

Драконы – нежнейшие родители тем из своих детей, кто способен встать рядом с ними или превзойти их, но совершенно безжалостны к «недотыкомкам».

Невольники вопили, кто-то пробовал карабкаться по жердям ограды – стражники спихивали таких вниз. Никто даже не попытался схватиться за сброшенное на арену оружие, даже для того, чтобы дать отпор хотя бы наёмникам хозяев арены.

О́дин искоса взглянул на бога огня – тот неотрывно смотрел на богатырского сложения молодуху, губы Локи шевелились, и Старый Хрофт разобрал «ну, давай же, давай, ты же можешь!».

Но девушка лишь хлопала длинными ресницами, крепко прижимая к себе не то подругу, не то младшую сестру, – и ничего не делала.

Зрители свистели и улюлюкали. Кто-то швырнул в невольников ком грязи – собравшиеся жаждали боя, а не просто кровавого пиршества для недодракона.

– Сражайтесь! – сжав кулаки, прошипел бог огня.

– Ты не можешь вложить собственное сердце тем, кто его лишился, – сурово заметил Отец Богов. – Я поклялся тебе, что тотчас возьму в Валгаллу храбро сражавшегося, но сейчас добавлю – если хоть один из них окажется достоин моих залов, остальные отправятся к Фрейе. Не в Хель. Хотя это и не в моих правилах.

О́дин едва не добавил «и может нам дорого обойтись», но вовремя удержался. Не с богом огня говорить на подобные темы.

Глаза Локи расширились.

– У нас каждый бьётся за себя. Смерть настигнет любого, и умрёт каждый, сражаясь с ней за собственное посмертие. Храбрость и доблесть одного не искупят трусости или низости других. В этом – высшая справедливость, Ас Воронов.

– Я знаю! – О́дин досадливо оборвал названого брата. – Но сейчас… я вижу… я чувствую…

– Ты разрешаешь мне им помочь? – почти взмолился бог огня. – Подсказать… подбодрить… самую малость?

– Да, тебе, Локи, и впрямь всегда нравились великанши. При Рагнаради мне придётся ответить и за слёзы Сигюн. Я выдал её за тебя замуж, в надежде, что её кротость и доброта улучшат твой нрав, но, как видно, ошибся.

Локи покраснел, несмотря на все свои удаль и ухарство.

– Не разрешаю! – отрезал О́дин, не обращая внимания на умоляющий взгляд бога огня. – Валгаллу себе и спасение от Хель другим кто-то из них может заслужить лишь сам.

Сын Лаувейи[4] отрывисто кивнул и отвернулся.

Недодракон тем временем не торопился. Несмотря на голод, он пусть и тупой башкой, но понимал, что людям никуда не деться с тесной огороженной арены, и, наверное, хотел растянуть удовольствие. К жертвам он приближался не спеша, широкими кругами, щёлкал челюстями, тянулся скрюченными передними лапами – и отдёргивался, словно чего-то испугавшись. Клыкастая пасть при этом кривилась в подобии жуткой усмешки.

– Несчастный, – вдруг сказал Локи.

– Что-что? – не поверил своим ушам О́дин. Бог огня к сочувствию и состраданию, и тем более чудовищному недодракону, недостойному высокой чести принадлежать к волшебному драконьему племени, был никак не способен.

– Несчастный, – повторил бог огня. – Его собственная мать отреклась от него. Его отец – жесток и бессердечен, сыновья для этого горе-родителя – лишь поленья в костре его гордыни, предмет хвастовства перед другими. А этот недодракон изгнан своим родом, лишён свободы…

О́дин усмехнулся.

– Драконы жестоки, но справедливы. Равный шанс даётся каждому.

Локи не ответил.

Драконейт тем временем подобрался совсем близко. Постоял, раскачиваясь на мощных задних лапах, один удар которых опрокинул бы повозку, доверху гружённую камнем. И – готов был поклясться О́дин – со злым торжеством поглядел вниз, на так и оставшееся валяться ржавое оружие, к которому не потянулась ни одна рука.

Губы бога огня сжались.

Богатырка, к которой всё теснее жалась её юная не то младшая сестрёнка, не то подружка, с прежней растерянностью глядела на неспешно приближающегося недодракона.

«Ну, чего же ты?! – с горечью подумал О́дин. – Ты сильна. Тебе нечего терять, а обрести можешь поистине многое. Другие невольники, эвон, падают окарачь, вопят и рыдают, кое-кто так и вовсе обмочился от страха. Ты щедро одарена силой, что же ты медлишь, чего ждёшь? Спасения нет, ему неоткуда взяться. Хозяева арены не оттащат голодного драконейта. Всемогущие боги не спустятся с огненного моста, чтобы защитить невинных, – невинные должны защищаться сами или искать защитников».

Так было, так есть, так будет.

Прижимавшаяся к богатырке девушка заглянула ей в глаза, словно что-то безмолвно спрашивая.

Та не ответила, только втянула голову в плечи и зажмурилась.

О́дин видел, как у девушки сжались кулаки. Медленно, словно продираясь сквозь болотную жижу, она шагнула навстречу недодракону, навстречу его голодному взгляду и ждущей пасти. Она не нагибалась, чтобы подобрать оружие, она просто шла.

– Безумная, – услыхал О́дин горячий шёпот Локи.

Да, скорбно подумал Отец Богов. Безумная. Она ничего не сделает драконейту, не задержит его даже и на миг. Если только, конечно, не принадлежит к роду ведьм.

Но ведьма едва ли оказалась бы в столь жалком положении. Она освободилась бы куда раньше, попросту перебив стражу и обратив во прах все и всяческие частоколы.

Нет, скорее всего, у бедняжки просто помутился рассудок. И неудивительно, смерть от клыков и когтей недодракона трудно назвать лёгкой или почётной.

Однако она шла. Прикусив нижнюю губу и сжав кулачки, шла, глядя прямо в мутные буркала драконейта.

Отец Дружин сам ощутил, как деревенеют скулы. Иные забавы у людей и в самом деле… не слишком их достойны.

Остальные рабы окарачь расползались в разные стороны, словно это могло им хоть как-то помочь. Может, уверовали, что недодракон насытится одной лишь девчонкой и «не тронет» остальных?

Наивные и злые глупцы. Никто из вас не достоин даже полей Фрейи, с неприязнью подумал Отец Богов.

Богатырка подняла голову. Подбородок у неё трясся, руки дрожали крупной дрожью.

– Хьён!

Вставшая навстречу драконейту девушка не обернулась.

Богатырка неуверенно шагнула следом. На валявшееся под ногами оружие она даже не взглянула.

Локи с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы.

Девушка остановилась перед драконейтом. Смешно склонила голову набок.

– Ты ведь хороший? Правда, ты ведь хороший? Просто ты голодный и тебе больно…

Драконейт попятился. В полудетском голоске крылась неведомая сила, словно сталь меча в неказистых ножнах.

Однако, подавшись было назад, недодракон быстро пришёл в себя. Голод побеждал, он гнал страшилище вперёд, не давая опомниться.

Уродливая серо-зелёная чешуйчатая башка мотнулась из стороны в сторону, челюсти клацнули.

Взмах когтистой лапы – и девушка отлетела к частоколу. Она не вскрикнула, несмотря на обагрившееся кровью плечо.

– Хьёнлун! – богатырка вскинулась, стряхивая оцепенение. Отшвырнула одного невольника, отпихнула другого, бросаясь к упавшей.

В маленьких заплывающих глазках недодракона мелькнуло нечто, похожее на интерес. Не обращая внимания на расползающихся кто куда рабов, драконейт повернулся, чешуйчатые губы растянулись в жутком подобии улыбки, обнажая клыки и бледные дёсны.

Богатырка не смотрела на чудище, она рухнула на колени прямо в пыль подле упавшей Хьёнлун.

Драконейт нависал над ними, с губ стекала тягучая слюна, отвисая до самой земли. Он, похоже, в достаточной мере насладился созерцанием беспомощных жертв и теперь уже хотел просто жрать. Пасть раскрылась, когтистые лапы метнулись вперёд – но богатырка, извернувшись по-змеиному, обеими руками вцепилась в то, что можно было б назвать «запястьями» передних лап недодракона. Лицо её жутко перекосилось, нижняя челюсть вдруг выпятилась, вспухли бугры мускулов, она всем телом подалась вперёд, что было мочи отталкивая голодного драконейта от бездвижной Хьёнлун.

Бог О́дин своими ушами услыхал, как захрустели кости чудовища. Он своими глазами увидел, как недодракон попытался одним движением челюстей отгрызть своей противнице голову – та опередила его, боднув лбом прямо в подбородок, да с такой силой, что пасть недодракона захлопнулась с треском, словно ломался толстенный ствол дерева.

Богатырка была не просто дочерью народа ётунов, хотя в её жилах, бесспорно, текла их кровь. Она была хексой, троллквинной, ведьмой – но особой. Сейчас сила её вырвалась на поверхность, круша и ломая посягнувшего на её спутницу драконейта; резкое движение, громкий хруст, и левая лапа страшилища повисла, сломанная чуть пониже кисти. Богатырка ударила кулаком снизу вверх, под нижнюю челюсть драконейта, едва не сломав тому позвонки.

О́дин оглянулся на бога огня. Названый брат аж привстал на цыпочки, боясь упустить хоть что-то из творящегося на арене.

Однако недодракон, несмотря на повисшую лапу, не бросился наутёк, как, наверное, поступил бы любой другой зверь. В конце концов, он оставался драконом, и боевое безумие было свойственно ему не меньше, чем его полнородным собратьям.

Богатырка едва успела увернуться от клацнувших челюстей, в живот ей нацелились жуткие когти левой здоровой лапы драконейта; она отдёрнулась, затрещала ткань, бок воительницы пересело четыре кровавых росчерка.

О́дин дёрнулся, словно когти полоснули его самого. Боль ворвалась, словно разбивающий ворота таран, в глазах померкло.

Он не испытывал такого с самого мига собственного жертвоприношения.

Локи вмиг оказался рядом, но Отец Дружин уже выпрямился, со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Нет! Он владыка Асгарда, никто не смеет подавать ему руки или поддерживать, он сам поддерживает всех!

Богатырка тем временем держалась, несмотря на окровавленный бок. Её прямо-таки окутывала аура силы, нечеловеческой, но и не божественной – этой просто неоткуда было взяться.

Локи быстро обернулся, перехватив взгляд названого брата. Прояснился взор и самого О́дина, он видел скрытое от других, даже от хитроумного бога огня: распростёртая на утоптанной земле девушка по имени Хьёнлун приподнялась на локте, и с её окровавленных пальцев текло незримое нечто, текло, окутывая воительницу словно плащом, соединялось с изначально дарованной силой племени ётунов, образуя нечто новое, совершенно новое.

Ведьма, подумал О́дин. Может, из тех, кого якобы собирает и учит приснопамятная Гулльвейг, объявленная чуть ли не «матерью ведьм»?

Богатырка сражалась. Магия удесятерила её мощь, иначе она не продержалась бы против драконейта и нескольких мгновений. Никакие храбрость и мужество не способны остановить размах смертоносных когтей, и одна лишь доблесть, когда у тебя никакого оружия, кроме собственных рук, плохая защита от клыков.

Магия уравнивала шансы. Она не сделала воительницу неуязвимой и непобедимой. Не дала ей мощь опрокидывать горы или выдыхать огонь, иссушая целые моря. Нет, она всего лишь билась почти на равных, и тут уже могли сказать своё слово и доблесть, и мужество.

Кулак ударил драконейту под нижнюю челюсть, и пасть громко щёлкнула, захлопываясь. Башка чудовища дёрнулась, недодракон невольно отшагнул назад, и богатырка ударила вновь, не обращая внимания на покрывающую костяшки собственную кровь. Драконейт захрипел-зарычал, когти его чертили в пыли длинные следы, однако он не мог удержаться, он отступал, не понимая, что происходит и откуда у двуногой добычи вдруг взялась этакая силища?

Удар, удар, голова драконейта мотнулась из стороны в сторону. Кулаки воительницы разбивали чешуи знаменитой драконьей брони, вминая их в плоть, и из трещин брызнула чёрная кровь. Ещё взмах, драконейт не успевает отдёрнуться – раздаётся жуткий хруст, и длинная нижняя челюсть повисает: суставы выбиты, связки и сухожилия разорваны.

Драконейту этого хватило. Он был голоден, ослеплён злобой, но жить он всё-таки хотел больше.

Собственно, это и сделало его в своё время недодраконом: истинный сын этого племени не отступил бы ни на шаг и умер бы вместе с противником.

Видя, что страшилище бежит, жалобно взвизгивая и даже не помышляя о бое, готовое колотиться о запертые ворота, дружно взвыли в восторге зрители. Теперь все подбадривали богатырку, над ареной повис неистовый рёв:

– Дави! Круши! Убивай!

Однако кто-то из хозяев этого зверинца сумел не потерять головы. В конце концов, драконейт – зверь редкий и дорогой, терять его вот просто так никто не собирался. Торопились стражники, створки со скрипом приоткрылись, и скулящий, жалобно повизгивающий недодракон, точно побитый щенок, бросился к людям.

Спасите-помогите, казалось, говорила его нелепая покалеченная морда.

Богатырка, шатаясь, остановилась посреди арены. Аура, поддерживавшаяся Хьёнлун, угасала, сама девушка, наверное, не могла удерживать её долго. Перепуганные рабы зашевелились – они остались в живых, но надолго ли? Какой ещё страх и ужас выпустят на них мучители?

И даже сейчас никто из них не потянулся за оружием.

Никто.

За исключением воительницы.

Драконейта меж тем водворяли в его клетку, к нему уже спешили знатоки-врачеватели – звезду странствующего кровавого цирка следовало спасать.

– Что ты теперь скажешь, брат? – тихо проговорил Локи. – Среди них нашлось сразу двое тех, что сражались.

– Моё слово крепко, – мрачно отозвался О́дин, переводивший взгляд с богатырки на Хьёнлун и обратно. – Никто из них не пал, все живы, и потому вместо полей Фрейи они получат свободу.

Руны разнятся Различья рекомых Разное рвутся решить —

пробормотал начало одной из собственных вис Отец Богов. Острие Гунгнира стремительно черкнуло раз, другой – и под ногами задрожала земля, словно в ужасе. Её слои и кости дрогнули, пласты вспучились, выталкивая вбитые людьми докучливые столбы и колья. Ограда арены с треском рухнула, вздымая клубы пыли, рабы с воплями кинулись кто куда; да и зеваки как-то все вдруг разом вспомнили, что у них полно дел в совершенно иных местах.

Пыль, крики, неразбериха, беготня. И среди этого почти что первозданного хаоса на коленях стояла окровавленная богатырка, поддерживая голову Хьёнлун.

Сила больше не стекала с пальцев девушки, глаза её закрылись и ввалились, лицо посерело.

Отец Дружин остановился рядом. Гунгнир он держал остриём к земле, не пряча.

Воительница вздрогнула, вскинула голову. Рот её приоткрылся в немом изумлении.

– В-великий… – Она поперхнулась и осеклась.

– Ты хотел проверить, узнает ли она тебя, брат? – слегка усмехнулся Локи. – Можешь быть доволен, узнала. Что дальше?

– Поднимись, достойная дева, – с должной суровостью проговорил О́дин. – Перед асами не стоит валяться в пыли или ползать на брюхе.

Хьёнлун вдруг закашлялась, тело скрутило судорогой.

– Отдала слишком много сил, – тоном знатока заметил Локи. – Брат, если ты и впрямь не хочешь заниматься её посмертием, дозволишь ли ты мне…

– Делай что должен, Локи, – нетерпеливо бросил Отец Дружин, и бог огня кивнул, даже не обидевшись.

– Как имя твоё, доблестная?

Богатырка несмело приподняла взгляд. В глазах стояли слёзы.

– Сигрун, великий Ас.

– Встать, Сигрун. Сегодня ты снискала большую славу. Встань, и идём отсюда. Кто тебе эта девушка именем Хьёнлун?

– Дочь сестры моей матери.

– Кто твой отец, богатырка?

– Йотун Хримвальди отец мне, – Сигрун опустила голову. Щёки заливала краска. – Моя мать бежала, не желая обручения с нелюбимым. Заблудилась в глухом зимнем лесу. Великан Хримвальди спас её, но… потребовал платы.

– Не раз сражался я с ётунами севера, не раз довелось мне и пировать с ними. Тебе нечего стыдиться отца своего, Сигрун. А сейчас – идём, если только мой названый брат Локи уже помог твоей двоюродной сестре.

Никем не узнанные, они покинули селение.

Пришедшая в себя Хьёнлун во все глаза глядела на расточавшего цветы красноречия Локи, а статная Сигрун так же не сводила глаз с Отца Дружин.

– Поведай мне свою историю, дочь Хримвальди.

И он взял её за руку.

Богатырка вздрогнула, беспомощно вздохнула. Из глубины, с самого дна больших глаз поднимался тёплый свет, свет, так хорошо знакомый Отцу Богов.

Так их стало четверо в дороге.

* * *

– Ты уверен, Ас Воронов? Ты уверен в ней?

– Да, Локи. Руны не лгут. Это будет истинная валькирия.

– Тебе нужна ещё одна дочь – или сама Сигрун?

– Не задавай слишком много вопросов, Локи.

– Ты заберёшь девчушку от матери?

– Сказал верный муж и заботливый отец.

– Ну-у, так нечестно, нечестно! – запротестовал бог огня. – В конце концов, это именно мне положено соблазнять чужих жён, наставлять рога мужьям и прочее!

– Очень удобно, не правда ли? – усмехнулся О́дин. – Нет, Локи, повторю тебе снова: руны не лгут. У Сигрун будет дочка, и она станет великой валькирией. Её мать пошла безоружной на драконейта, этот дух передастся и дочери. А что насчёт тебя?

– Насчёт меня? – Локи отвёл глаза. – Мне тоже понравилась Сигрун, но я видел, как она смотрит на тебя, старший брат. И… я отошёл в сторону.

– К Хьёнлун? – поднял бровь Отец Дружин.

– Не пропадать же добру? – Бог огня пожал плечами. – Но становиться отцом я не собираюсь, не беспокойся. С меня хватит Хель, Фенрира и Йормунгад. Не считая сыновей Сигюн.

– У женщин могут иметься их собственные мнения на этот счёт, – заметил О́дин.

Бог огня лишь беззаботно отмахнулся.

– Ты уже придумал ей имя? – сменил он тему.

– Конечно. Рандгрид, Разбивающая Щиты. Это хорошее имя для валькирии.

– Что скажет сама Сигрун?

– Валькирии – дочери О́дина. Матери не имеют над ними власти, – сурово отрезал Отец Богов.

Локи лишь покачал головой.

Много лет спустя, когда пали Молодые Боги, уступив власть над Упорядоченным названым братьям Хедину и Ракоту, бывшим Истинным Магам, когда отгремело сражение в Эвиале и сам Спаситель отступил от обречённого, казалось бы, мира, когда всё как будто бы вернулось на круги своя, О́дин, Старый Хрофт, Отец Дружин встретил Рандгрид, единственную уцелевшую после Боргильдовой битвы валькирию. Бессчётные века она скрывалась, служа наёмницей, воительницей, почти забыв своё истинное имя. Её знали как Райну – во множестве мест и миров.

Глава I Древняя сталь

Дремучая чаща вокруг, девственный лес, где, казалось, никогда не бывало не то что человека, но даже и зверя. Но подними взгляд – и ты поймёшь, что оказался в круглой скалистой котловине. За спинами путников остался длинный жёлоб узкого ущелья, а ещё дальше – горы, дикие горы Восточного Хьёрварда, вонзившие прямо в небо острые пики белоснежных вершин.

Очень, очень давно, «когда мир был юн», эти места звались Ётунхеймом. Вернее, были частью его, простиравшегося не на один лишь континент.

Два всадника застыли на узкой тропе, среди лесной тишины. Даже птицы не осмеливались подать здесь голос.

Один из скакунов, дивный восьминогий жеребец, кому надоело безмолвие, вскинул точёную голову, заржал.

– Ничего, – мощная рука наездника опустилась, похлопав Слейпнира по шее. – Скоро и домой… Наш путь закончен. Это здесь, Райна.

– Да, отец, – валькирия склонила голову.

– Так-то лучше, – Старый Хрофт, он же Игг, он же О́дин – усмехнулся в густые усы. – Хотя «повелитель», конечно, тоже правильно.

– Значит, Фазольт и Фафнер жили здесь, по… отец?

Старый Хрофт спешился, кивнул.

– Здесь. И сюда они вернулись, закончив строительство Асгарда.

– Не осталось никаких следов…

О́дин вновь кивнул, не без угрюмости.

– Лес безжалостен, Райна. Кстати, тебе идёт это имя, моя Рандгрид, Разбивающая Щиты.

Валькирия Райна вздрогнула, из горла вырвался всхлип.

– Ты правильно сделала, назвавшись Райной. Ни к чему было победившим на Боргильдовом поле знать, что одна из Тринадцати осталась в живых.

– Я стала наёмницей, великий отец. – Валькирия опустилась на одно колено, низко склонив голову. – Я продавала своё искусство. Искусство войны. Я служила – и ждала. Но я не… я поверила в твою смерть, отец.

– Мудрено было не поверить, – усмехнулся Хрофт. Рука его, по обыкновению, скользнула к месту у пояса, где полагалось пребывать рукояти меча, но нашла лишь пустоту.

– Прости… повелитель, – выдохнула Райна.

– Ты повторила это в который раз, дочь моя? – нахмурился О́дин. – Я давно простил. Никакой меч не сравнится с Гунгниром. Меч – он, конечно, меч, но после сломанного на Боргильдовом поле моего копья…

– Я помню, отец. Я видела это.

– Ямерт. Ямерт его и сломал. Ловок был, силён, что и говорить… поймал мой Гунгнир и сломал древко, голыми руками… обломки швырнул себе под ноги и раздробил…

Наступило молчание. Молчали древние ели, молчал камень скалистых склонов; Ётунхейм опустел, но обид не забыл. И ничего не простил. Где теперь те гиганты, ётуны, великаны, с которыми бился рыжебородый бог грома, пока не случилась Боргильдова битва?

Ничего не осталось. Рухнули крыши, коньки и балки, сгнили стены, сложенные из казавшихся вечными огромных стволов.

– Перед тем последним сражением ётуны разделились, – О́дин невидящим взглядом смотрел в пространство. – Иные примкнули к Ямерту и его присным. Другие, несмотря на распри, – к нам…

Райна кивнула.

– Я помню, отец. Они сражались доблестно и… перебили друг друга.

Старых Хрофт вновь кивнул, единственный глаз сощурился.

– Те времена не вернуть, дочь моя. Нет смысла в сожалениях, оставим их иным, тем, кто младше нас. Я не удивлён, кстати, что ты не разыскивала меня – мы жили лишь милостью победителей, и я не чувствовал твоих шагов под этим небом так же, как и ты не чувствовала моих. А теперь – помоги мне.

Райна – в обычном облачении странствующей воительницы, простой кольчужный доспех, круглый щит, ничем не примечательный меч – вскочила на ноги.

– Приказывай, повелитель.

В глазах О́дина вспыхнули золотые искорки.

– Никогда не уходи с пепелища насовсем, – вдруг сказал он. – Я ушёл от руин Асгарда, потому что… каждый миг видел всё прежним. И знать, что пали все, а ты жив лишь благоволением врага, лишь жалостью Ялини… лучше б она прикончила меня собственными руками.

В небе над Хьёрвардом плыли тучи, вечные и неизменные. Тихонько шумел древний лес, похоронивший под собой остатки дома, что возвели себе два брата-ётуна, ещё до того, как в их мир явились незваные гости.

Валькирия ждала, а Старый Хрофт, осторожно гладя по шее замершего Слейпнира, такого же бессмертного, как и его хозяин, невидящими глазами глядел вверх, в серое небо.

– Я пришла бы к тебе раньше, отец. Если бы знала. И если бы…

– Если бы не стыдилась того, что выжила? – тяжело взглянул Старый Хрофт. Райна совсем сникла. – Дочь моя, мы странствуем уже немало времени. Мы были в Западном Хьёрварде, в Галене Белопенном, мы стояли на кручах Эльфрана, где время словно остановилось; мы видели моё тамошнее обиталище; мы шли сквозь Упорядоченное плечом к плечу, как и полагается встретившимся после долгой разлуки; отчего же ты плачешь сейчас, Рандгрид?

Райна всхлипнула. Чуть слышно звякнули колечки тщательно пригнанной и смазанной кольчуги.

– Ты слишком долго скиталась, дочь. Слишком долго оплакивала себя и всё утраченное.

– Да, отец. Асгард. Сестёр. Тебя. Себя…

– Пусть твои печали останутся в этой пуще, – усмехнулся О́дин. – Я сбился со счёта, сколько столетий я оставался один. Потом мне встретился молодой маг Хедин. Истинный Маг. Мщение свершилось, Рандгрид, в этом можешь не сомневаться. Наши гонители пали сами, обратившись в странников, неприкаянных и презренных. Боргильдово поле отомщено сторицей!

– Разве отомщено оно, отец? Мои сёстры погибли, одна за другой, я не успела ни принять их оружие, ни смежить им глаза. Асы и асини даже павшими богами не влачатся по дорогам Упорядоченного. Их больше нет, и нет того Нифльхеля, откуда б они смогли вырваться. В то время как Шестеро живы, хоть и лишены сил. Однако не уничтожены!

– Нифльхеля и в самом деле нет, но… впрочем, что Молодые Боги остались – это же хорошо, дочь. Нам есть для чего жить. О! Постой! Ты разгневалась?

– Прости, отец. Но… Молодые Боги, если я правдиво поняла твой рассказ, лишены власти уже множество веков назад. Давно уже в Упорядоченном правят Новые Боги, Боги Равновесия, названые братья, Хедин и Ракот, из последнего Поколения Истинных Магов. Почему же прозывавшиеся Молодыми Богами Ямерт и его присные, почему они ещё живы?!

Отец Дружин встретил горящий взгляд валькирии, не дрогнув.

– Даже сейчас они куда сильнее меня, дщерь. Моя «месть» означала бы лишь прощание с истинной местью. Кроме того, Шестеро – только шестеро, потому что Ялини, лучшая из них, отреклась от братьев и сестёр – зачем-то нужны Хедину с Ракотом. К тому же, не забывай – это именно я навёл юного Хедина на то, что он может совершить.

– Но, отец, почему же тогда они с Ракотом, а не ты, властвуют над сущим?

Старый Хрофт пожал плечами.

– Упорядоченное избрало их. Они обрели великие силы, и по праву. Сила не даётся неправедным. Она справедлива, дочь моя.

– Тогда бы мы одержали верх на Боргильдовом поле…

– Не все пути вышних иерархий ведомы даже и мне, – с неохотой признался О́дин. – Прошло то время, когда я мнил, что мудрее меня нет никого в мире. К иным тайнам мне так и не удалось подступиться. Новая, незнакомая магия – как, скажем, магия молодого Хедина – мне так и не далась. Впрочем, достаточно разговоров, Рандгрид. Мы явились сюда не просто так. Нам потребуется оружие. Настоящее оружие.

– Здесь, отец? В этой пустыне? Неужели гиганты могли обладать чем-то таким, что пригодилось бы нам сегодня?

– Я не зря вспомнил про развалины, – невесело усмехнулся О́дин. – И про Асгард. Во время óно, как ты помнишь, именно Фазольт и Фафнер возводили его стены…

– Я помню, отец.

– Цена их казалась неподъёмной, но мы были горды. О, как мы были горды! Мы уплатили требуемое, и они удалились, во всё горло распевая какую-то совершенно варварскую песнь…

– Я помню и это, – Райна избегала смотреть на отца. – Сама того не видела, но сёстры – рассказывали.

– Прекрасно. Ну а помнишь ли ты, дочь моя, что гримтурсены строили лишь кольцо внешних стен с башнями? Что сердце Асгарда, Валгаллу, мы поднимали сами?

Валькирия молча кивнула.

– С тех времён у нас кое-что осталось, – О́дин вновь сощурил единственный глаз. – И осталось именно здесь. Иди сюда и помоги мне.

– Как, повелитель? У меня нет никаких «волшебных сил». Я воевала простой наёмницей, искусной с обычным оружием.

– Вспомни, как вы с сёстрами неслись меж облаками и морем. Как спешили к бранному полю, как подхватывали павших героев, унося их в Валгаллу. Вспомни вашу песнь, заставлявшую дрожать небо и землю. Вспомни, какой ты была, Рандгрид! Ты, самая младшая, но и самая яростная! Вспомни сестёр – Рёгилейв и Хильд, Хьёрфьетур и Хлекк, Гель и Гейр! Вспомни и Сигдриву, вспомни её судьбу, и пусть гнев твой воспылает так ярко, как только может. Вспомни ваш полёт, вспомни всё, моя дочь! Вспомни свою мать!

Райну трясло, глаза метали молнии, в горле валькирии глухо клокотало.

– Хорошо! – каркнул Отец Дружин.

Меж его воздетых рук заклубилось холодное голубоватое сияние, словно молодой лёд. Сияние изменялось, складывалось в причудливые символы, древние руны, бывшие древними ещё во времена Боргильдовой битвы. Миг – и слепленный из ничего огненный шар, разбрасывая искры цвета неба, врезался в землю, безжалостно расплёскивая вокруг себя неподатливую твердь. Миг спустя обнажился древний фундамент, сложенный из огромных диких валунов. Опрокинутые деревья так и валились во все стороны.

Голубой шар опалил старые камни и угас, но своё дело сделал. Один из валунов откатился в сторону, замерев среди расплёсканной, точно вода, земли.

Тяжело дыша, Райна глядела на открывшуюся яму. Наверное, валькирия ожидала сверкающих сокровищ, магического оружия, пережившего все эпохи, древнего и убийственного – однако вместе этого ей открылись лишь несколько покрытых ржавчиной обломков. Это даже не могло быть мечом.

– Разочарована? – усмехнулся О́дин. – Пора сверкающих клинков ещё не наступила.

– Позволит ли отец мой спросить, что это?

– Позволит. Кирка, заступ и плуг. Кирка с заступом, возводившие стены Асгарда, вернее, то, что от них осталось, и плуг, которым проведён был первый круг на земле, где легли фундаменты нашей твердыни.

– Но ведь это… вещи ётунов?

Старый Хрофт покачал головой.

– Не во всём можно верить преданиям. Тем более сказкам ётунов. Они большие любители прихвастнуть, особенно когда дело касалось асов и, сверх того, асинь.

– Но я сама помню… и ты повторил, отец…

– Эти вещи никогда не принадлежали великанам, дочь моя, – Старый Хрофт чуть сдвинул брови. – Инструмент стал даром первых гномов. Мы строили, а потом, донельзя довольные собой, гордые, заносчивые, пренебрежительные, – попросту забыли о нём. Мьёлльнир и Гунгнир – вот что казалось ценным, нужным, вечным. Разве дело богов шагать за плугом, махать киркой, работать заступом? Всё это осталось валяться под открытым небом, а Фазольт с Фафнером – хозяйственные ётуны! – не могли пройти мимо. Что плохо лежит, то, как известно, рано или поздно оказывается в загашнике великанов – так и тут вышло.

– Они их похитили? Инструменты богов?

О́дин кивнул.

– Тогда мы лишь посмеялись. Кому нужны эти железяки! Пусть ничтожные ётуны, наши слуги, забирают их себе. Нам они ни к чему. Потребовалась Боргильдова битва, чтобы… чтобы понять.

– Понять что, отец?

Старый Хрофт ответил не сразу. Постоял, склонившись, над дымящейся ямой, вглядываясь в невзрачные, покрытые ржавчиной обломки.

– Слушай меня, Рандгрид. Я начну с самого начала, будь терпелива. Уже после битвы, отпущенный милостью врага, я брёл прочь под хохот Ямерта и его сородичей – не смеялась одна лишь Ялини, – не зная даже, куда несут меня собственные ноги. На развалинах нашего дома не осталось ничего, груда опалённых огнём Ямерта камней. Асгард пал, враг пренебрёг им, предав всё пламени. Я шёл, словно наяву видя это пепелище… и вдруг вспомнил.

– Плуг, кирку и заступ, отец?

О́дин кивнул.

– Плуг, кирку и заступ, дочь моя. Оружие не помогло нам, так, может, поможет совсем другое?

– Инструменты?

– Да. Но какие именно, я тогда ещё не знал. И не понимал до тех пор, пока не встретился с молодым магом Хедином. Истинным Магом.

– И что же случилось тогда, отец?

– Он стал моим учеником, – гордо бросил Отец Дружин. – Я научил его многому, открыл тайны рун, что сам познал столь дорогой ценой. Спираль раскручивалась очень, очень медленно, но уже тогда я верил, что когда-нибудь моя месть свершится.

– И она свершилась, повелитель! Свершилась, хоть и не до конца.

– Свершилась, но не до конца, ты права, – с неопределённым, непонятным выражением не то разочарования, не то досады проговорил Старый Хрофт. – Дорога оказалась длинна. Я не торопился, века шли, маг Хедин составил план отмщения и привёл его в действие. Увы, первая его попытка потерпела неудачу. Ночную Империю разгромили – Молодые Боги и те из собратьев Хедина по его Поколению, что служили Ямерту. Молодые Боги пристально глядели тогда на всех, кто оказался близок к мятежнику, – в том числе и на меня. Уже тогда я владел золотым мечом, но странное дело! – им Ямерт нимало не заинтересовался. И уже тогда у меня мелькнула мысль – а хорошо, что те инструменты наши так и остались тогда у великанов.

– И теперь пришла пора их добыть, да, отец?

– Ты всегда отличалась умом, Рандгрид. Пора пришла. Пора перековать орала на мечи. Сотворить новое оружие из стали, что помнит Асгард, помнит утро Древних Богов, помнит зенит нашего могущества. Помнит наш мир, простой и строгий. Золотой меч сгинул; а сейчас мне уже кажется, что оно и к лучшему. Слишком много лукавства и уловок он помнит.

– Но, отец… почему же ты столько лет не прикасался к этим обломкам? Почему оставил их ржаветь здесь, в земле великанов? Ведь Ямерт и его братья с сёстрами пали уже множество лет назад!

– Узнаю дерзкую Рандгрид, – нахмурился О́дин. – Верно, Молодых Богов нет – как Богов – уже много столетий. После победы Хедина и Ракота я обрёл старое имя, дочь моя. И одно время даже думал – не отправиться ли в Ётунхейм, не разыскать ли развалины мастерской Фазольта и Фафнера, павших в Боргильдовой битве, не откопать ли древнее железо, не пустить ли в ход, не восстановить ли наш старый дом?. Но потом… потом я подумал о зияющей пустоте новодельных залов, залов, где никогда не пировать эйнхериям, где никто не нальёт хмельного мёда в их опорожнённые рога. Я представил… и отбросил саму мысль. Заветное железо осталось лежать, где и было. Здешние стены давно обрушились, на развалинах поднялся дремучий лес. Плуг, кирка и заступ спали под валунами, и никому не могло и в голову прийти, что здесь осталось хоть что-то ценное.

– От кого же тебе приходилось таиться, отец? Ведь вы победили?

– Да, Рандгрид. Мы победили, но Молодые Боги остались живы. Ко мне вернулось моё могущество, я вновь отдал глаз в залог Мимиру, однако что-то подсказывало мне, что вытаскивать на белый свет эту память о нашем канувшем могуществе пока не стоило. Вплоть до сегодняшнего дня.

– Почему, великий отец?

– Тебе нужно оружие, достойное валькирии. Нужно оружие и мне.

– Но эти вещи… сугубо мирные, никогда не пробовавшие крови…

– Верно, – кивнул О́дин. – Но, как я уже сказал, это последняя память о нашем величии, металл, помнящий, что наша воля, а не чья-то ещё, властвовала в Хьёрварде и других местах. Применения им я найти не мог. А таскать с собой по мирам… Зачем? Здесь они пребывали в безопасности. Бери их, Рандгрид.

Райна опустилась на одно колено возле ямы, с благоговением подняла ржавые куски железа, словно величайшую драгоценность.

– Это и есть драгоценность, – проговорил Старый Хрофт, мрачно глядя на опустевшую ямину. – Последнее, что осталось от Асгарда. Победители сровняли его с землёй, выжгли фундаменты и саму память. Никто не вспомнит радужный мост Бифрёст, ни для кого даже во снах не прозвучит рог Молчаливого Аса…

– Для меня прозвучит, отец, – тихонько сказала Райна, прижимая к груди покрытые ржавчиной обломки. – Но что же нам теперь с этим делать? Ты сказал, нам нужно оружие…

– Как «что»? – удивился Отец Дружин. – Найти тех, кто перекуёт орало на меч.

– Гномы?

– Х-ха, гномы! – О́дин пренебрежительно присвистнул. – Свартальфахейм тоже выжгло, разве ты забыла? Нынешним же гномам не под силу сотворить даже новый Гунгнир, не говоря уж о том, чтобы оживить старую память металла. Задача-то куда труднее, чем просто перековать сломанное.

– Что же делать, повелитель?

– В стародавние времена, – сощурился Старый Хрофт, – здесь, в Хьёрварде, жила и процветала держава альвов. Альвланд. Эльфы, Перворождённый народ, в зените своего могущества, когда мир был молод, создали их. Не спрашивай меня, как, – О́дин вскинул руки. – Альвы унаследовали очень много от своих наставников, а затем, когда Перворождённые сочли, что тревоги этого мира их не слишком занимают, что они хотят покоя – ушли от эльфов, основав своё собственное государство. Имя моё, наравне с именем Хедина, Познавшего Тьму, хорошо известно в Альвланде. Они, уверен, не откажут в помощи.

На лице валькирии тем не менее читалось некое недоверие.

– Великий отец, но… ни эльфы, ни альвы никогда не могли превзойти гномов в кузнечном мастерстве и оружейном деле. Чем они смогут нам пособить?

– Я надеюсь, – медленно сказал Старый Хрофт, – что у них сохранилось кое-что, утраченное за ненадобностью даже гномами. Эти слишком уж старались… вовлечься в текущее. Альвы же остались в прошлом.

– Поистине, странно сие, – прошептала Райна, глядя на сурового Отца Дружин. – Оставшиеся в прошлом сильнее и искуснее тех, кто совершенствовал своё мастерство?

– Лишь в том, что касается додревних вещей, дочь моя.

– Тогда я готова, отец.

О́дин кивнул.

– Жаль, что Слейпнир всего один и силы твои, силы истинной валькирии, утрачены. Что ж, пришла пора мне доказать, что мой залог лежал у Мимира не просто так.

* * *

Дороги Хьёрварда знавали самых удивительных путников. Они привыкли ничему не удивляться – хаживали тут и Древние Боги, и Молодые, и Новые. Даже Великий Орлангур в человеческой своей ипостаси удостоил их своим визитом. И потому, когда на них ступили О́дин с Райной, дороги лишь равнодушно промолчали.

Путь Отца Дружин и его дочери лежал на юго-запад, к границам Альвланда, где, по уверениям Старого Хрофта, ничего не изменилось и измениться не могло.

Горы, вечные горы, по-прежнему охраняли границы укрытой от посторонних глаз страны. Скальные вершины оставались всё так же остры, всё так же леденяще-холодны срывающиеся с зелёных, покрытых вековыми елями склонов водопады; всё так же зорка неусыпная стража на высоких и острых, точно кости, дозорных башнях.

Слейпнир гневно выгнул шею, негодующе заржал, когда Отец Дружин натянул поводья. Как?! Его, волшебного коня, помнящего все эпохи этого мира, заставляют остановиться перед какой-то дорожной заставой – когда ему ничего не стоит проскакать по воздуху над головами возомнившей о себе стражи?!

– Тих-хо! – сурово бросил О́дин, и восьминогий жеребец, поняв, что хозяин не шутит, покорно опустил голову.

С обеих башен, сложенных из голубоватого камня, на путников смотрели с десяток внимательных, холодных глаз. Старого Хрофта, Отца Дружин, несомненно, узнали. Понимали стражи и то, что Древнему Богу ничего не стоило оставить их заставу далеко за спиной, просто перелетев границу и, раз он счёл нужным остановиться, значит, дело серьёзное.

Ни один лучник не поднял оружия, ни единого оголовка стрелы не сверкнуло в бойницах.

С ближайшим соратником Хедина поневоле станешь вежлив.

От башен вниз, в ущелье, сбегала неприметная, тщательно укрытая стволами леса тропинка, по которой и ехали Старый Хрофт с валькирией. Перед Райной и её отцом появились трое альвов, все – в парадной вычурной броне. Дозор в таких не несут, значит, доспех поспешили сменить, желая выказать всяческое почтение.

– Отец богов. – Альвы разом поклонились, с идеальной точностью и слитностью. – Почтём за великую честь принять тебя в наших землях.

Старых Хрофт слегка кивнул, не удостаивая стражей ответными словами.

– Чем можем мы услужить тебе, о великий?

Плечи Отца Дружин развернулись ещё шире.

– Благодарю, – пророкотал он. – Нам ничего не нужно. Мы пребудем здесь некоторое время по нашей собственной надобности и – в память о долгой нашей дружбе – скажу, что Альвланд не претерпит никакого ущерба.

– Великий Хрофт желает проводника? Или кого-то для услужения его милости?

Отец Дружин вновь покачал головой.

– Признателен страже Альвланда за гостеприимство и вежество. Но нам и впрямь ничего не нужно. У меня нет желания нарушать мирный ход вещей здесь, в вашей прекрасной стране, – Старый Хрофт величественно поднял руку в знак прощания, однако ни один из стражей Альвланда не сдвинулся с места.

– Великому О́дину, владыке Асгарда, конечно, ведомо, что невдалеке от границ Альвланда совсем недавно гремела битва, в коей сошлись ученики божественного Хедина, Познавшего Тьму, и противостоящие им быкоглавые чудовища. Могучая магия вырвалась на волю, рушились скалы, а в глубинах земли обваливались своды пещер. Мы встревожены, о великий. Когда-то наши предки помогали великому Хедину, однако он, обуреваемый множеством забот, забыл о нас.

– Это не так! – гневно прервал альва Отец Дружин. – Бог Хедин не забывает ни о чём и ни о ком. Это говорю вам я, О́дин, помнящий само начало хединского Поколения!

– Однако битва кипит, все маги Альвланда не отрываются от далековидящих кристаллов. – Старший пограничного караула не отступил перед Слейпниром и не опустил глаз. – Почему же великий Хедин не послал нам своего слова?

– Значит, в этом не явилось нужды, – надменно бросил Старый Хрофт. – Опасность вам не угрожала, следовательно, не о чем и беспокоиться.

Стражники переглянулись.

– Слово великого О́дина – закон для нас, – наконец произнёс старший. Причудливо разукрашенные парадные алебарды поднялись, открывая дорогу. – Пусть он не гневается на простых воинов Альвланда. Однако, если так сложится, молю великого преклонить слух к просьбам правящих сей страной.

– Если так сложится… – милостиво кивнул О́дин. Слейпнир с вызовом заржал, ему ответил конь Райны – увы, самый простой, о четырёх ногах и без грана магии в оных.

Стражники расступились. Высыпавшие на парапет дозорных башен лучники дружно салютовали путникам. Белооперённые стрелы взмыли высоко в небо, вспыхивая, казалось, под самыми облаками многоцветными огненными букетами.

– Что они хотели, отец? – осторожно спросила Райна, когда пограничные башни остались позади и тщательно вымощенная зеленовато-голубым искусственным камнем дорога приблизилась к тёмной арке туннеля. – Какая битва? Кто с кем сражается? Какие ученики? Какие быкоглавцы?

– Армия бога Хедина, Познавшего Тьму. А быкоглавцы… несчастные глупцы, подъятые на войну нашими врагами.

– Какими? – жадно выпалила Райна.

Отец Дружин пожал могучими плечами.

– Теми же самыми, что подстроили всю эвиальскую западню, где мы с тобой, дочь моя, и встретились. Дальние Силы Упорядоченного.

Глаза Райны сузились, валькирия явно вспоминала прошлые битвы.

– Бывало, мы переведывались, – медленно проговорила она. – Я помню, отец.

Старый Хрофт кивнул.

– Они явились незваными, но тогда мы устояли. Уверенные в себе, мы гордо ждали часа Рагнаради, так и не случившегося. И всё же, пока стоял Асгард, дочь моя, всерьёз нам с ними воевать не пришлось. Пришельцев удалось отбросить, а всерьёз они стали укрепляться в Хьёрварде и других мирах уже много позже Боргильдовой битвы. Хаген, последний настоящий ученик Хедина, Познавшего Тьму, носил меч, специально выкованный на погибель подобному врагу. Так или иначе, сам Хедин поначалу считал их просто стражами Равновесия, ещё более рьяными, чем сами Новые Боги.

– А на самом деле?

– Никто не знает, – вновь пожал плечами Старый Хрофт. – Мы бились с ними насмерть, побеждали, но никогда не могли взять верх полностью и окончательно. У них множество форм и обличий, и какое истинно – опять же тайна. Если слуги Дальних явились с оружной силой к самым границам Альвланда, ничего удивительного, что поднялась тревога.

– Но надо, наверное, тогда спешить на помощь?

– Нет нужды, Рандгрид. Армия Хедина не знает поражений. Их невозможно победить.

– Как так? – поразилась валькирия.

– Мощь бога Хедина велика, – проворчал Старый Хрофт. – Когда-то я считал сильным себя и других асов. Молот Тора… эх, да что говорить. Потом могучими представлялись Молодые Боги. Боргильдово поле… способно любого научить скромности. Но боги Хедин и Ракот совершенно, совсем иные. Познавший Тьму собирает лучших бойцов Упорядоченного, обучает их магическим искусствам, так что один способен сражаться с сотней, а двое – с тысячью. Они ещё ни разу не были побеждены. Ни разу, Рандгрид.

– Непобедимых армий не бывает, отец, – осторожно сказала воительница. – Ты поведал мне о Ночной Империи Хедина, Познавшего Тьму, как она была повержена во прах…

– Он с тех пор очень многому научился, – нахмурил брови Отец Дружин. – Его полки теперь немногочисленны, но каждый воин, как я уже сказал, стоит целого множества.

– Разве не таковы были наши эйнхерии?

О́дин покачал головой.

– Нет, дочь моя. Воины Хедина стоят куда выше. Он отбирает магов, природных чародеев, сам обучает их высокому искусству, они сражаются как единое целое, и каждый знает свой манёвр: иные отражают вражьи заклятия, иные плетут свои собственные, третьи прикрывают первых и вторых, четвёртые – способные летать – обрушиваются на врага сверху…

– Мы тоже могли летать, – проворчала Райна.

– Вас было всего тринадцать, – вздохнул Старый Хрофт. – И из-за каждой из вас у меня случалось… непонимание с Фригг.

Райна едва заметно улыбнулась.

– Но, великий отец, благодаря этому мы все были живы.

Старый Хрофт тоже улыбнулся в ответ.

– А теперь их никого нет. Ни сестёр, ни ревнивой Фригг. – Валькирия глядела в землю.

Отец Дружин не ответил.

Их кони вступили в тоннель, свет померк было, но по стенам тотчас засветились висящие словно в воздухе кристаллы.

– Хвастуны, – буркнул Старый Хрофт. – Никак не могут без выкрутасов. Всё с эльфами состязаются, хотя ни за что в том не признаются, даже самим себе.

Хрустальные светильники вспыхивали один за другим серебристым и холодно-жемчужным. Пробитый в теле скалы ход извивался, бросаясь из стороны в сторону, словно испуганная змея. Под копытами коней вспыхнула фиолетовая дорожка, по ней бежали, причудливо перетекая друг в друга, диковинные символы.

– Ты разбираешь их руны, дочь моя?

Валькирия покачала головой.

– Нет, отец. Я избегала этого мира и его насельников. Слишком недобрая память. Да и то сказать, мне куда больше нравилось просто сражаться. Битвы помогали забыться.

– Но ты смотрела и запоминала, – возразил Отец Дружин. – Тебе наверняка приходилось биться и с чародеями. Символы и начертания не могли не броситься тебе в глаза. Приглядись – что ты о них скажешь?

Валькирия некоторое время всматривалась в мельтешение полуразмытых линий, свесившись с седла.

– Основа, конечно, эльфья, – сказала она наконец, поднимая взгляд. – Основа эльфья, у их главного колена она почти одинаковая, где на них ни натолкнёшься. Но изменено, конечно же. Эльфийские руны просты, а тут на каждую словно нарочно столько навешано, пририсовано, добавлено, что демон когти сломит.

– Альвы добавили к двадцати четырём изначальным эльфийским рунам ещё шестнадцать своих, которые, в сущности, слегка изменённая письменность Перворождённых. Но Сотворённые, уйдя от вчерашних хозяев, порою просто старались измыслить звуки и слога, непохожие на изначальные.

Валькирия кивнула. Если Отец Богов рассказывал, следовало слушать.

– Ты поймёшь, к чему моя повесть. Альвы, словно одержимые, состязались с эльфами во всём. Что-то эльфами отвергавшееся – скажем, соработничество с гномами – альвами принималось. Запретное для Перворождённых знание, высшая некромантия, к примеру – альвами тщательно изучалось. Не для того чтобы пустить в ход, во всяком случае, я такого не припомню, но чтобы понять, справедливо ли было суждение вчерашних хозяев. Ну и, разумеется, отыскать их неправоту. Эту-то вот болезнь альвов мы с тобой, дочь, и используем.

Валькирия усомнилась было, разумно ли так рассуждать вслух, находясь в альвийских владениях, но тотчас одёрнула себя. Мыслимо ли, это же изречено её отцом, и не просто, но Отцом Богов, великим О́дином, коварным обманом лишённым трона и власти!

А что на Боргильдовом поле Молодые Боги одержали победу исключительно посредством коварного обмана, Рандгрид, она же Райна, не сомневалась ни на миг.

Она по-прежнему помнила тот день – в мельчайших деталях. Помнила, хотя сама запретила себе вспоминать; разрешённой оставалась только их с сёстрами последняя атака.

Уже отброшены Крылатые Гиганты. Частью истреблены, частью бежали призраки, не выдержав схватки с мёртвым воинством Хель. Великий О́дин сражается с вражьим вожаком, чьё имя – Ямерт – ныне, присно и во веки веков ненавистно для валькирии. Поднялись и повергнутые было Повелителями Духов асы, Тор поднял покрытый ржою молот и вновь идёт в бой; за плечами Локи, словно плащ, клубится рыжее пламя.

Воспоминания болезненны, колют и жгутся, но Райна держалась за них все несчётные годы изгнания. Всё время, пока странствовала простой наёмницей, прячась по дальним мирам, пока звалась чужим именем – боль помогала остаться собой, не забыть, под какими знамёнами она начинала сражаться.

Какое ж то было счастье, какое упоение – мчаться в клине сестёр, и Фригг на его острие казалась в тот миг роднее всех на свете. Они были бессмертны и непобедимы, наконечники копий горели ярче тысячи солнц, и ничто, никакая сила не могла устоять перед ними.

Мгновения полного, абсолютного и совершенного счастья.

Их клин пробил хилую цепь вынырнувших откуда-то Крылатых Гигантов, и юная Рандгрид завизжала от восторга, когда её копьё пронеслось насквозь через грудь слуги Молодых Богов, и тот опрокинулся – прямо под копыта её коня, и подковы с мокрым хрустом разнесли ему череп.

Скульд оглянулась, бросила на младшую сестрёнку быстрый взгляд. Губы старшей валькирии улыбались.

Она понимала.

Это был последний взгляд, которым они обменялись со Скульд. Её сразит Явлата, сразит, словно всё боевое искусство дочери О́дина – ничто.

Но тогда – тогда они побеждали.

– К нему! – Фригг встала в стременах, её собственное копьё воздето, и перед ней словно расступается сам воздух.

К нему – значит к отцу. Потому что именно сейчас он должен был схватиться с Ямертом, а там, за спинами, хекса Лаувейя, при одном упоминании о которой Фригг начинает скрежетать зубами, что-то сотворила-таки с рунами, потому что валькирия Рандгрид на все оставшиеся ей очень, очень долгие годы запомнила жаркую вспышку в груди, ощущение льющейся сквозь неё силы и чувство непобедимости.

Они сбили с ног, пронзили копьями и затоптали копытами троих из когорты Молодых Богов; мечи ломались о древки их пик, валькирии разили насмерть, двое прекрасного вида юношей и девушка с очень светлыми, сияющими волосами рухнули, перепачканные кровью, с раздавленной грудью, словно простые смертные.

Много столетий спустя она, уже воительница Райна, а не валькирия Рандгрид, узнала их имена.

Яддрин. Яволлир. Яймалли.

Райна потратила уйму сил (и золота), пока не добралась до правды. Но ей обязательно требовалось знать имена поверженных – пусть их духи знают, что у неё, валькирии Рандгрид, найдётся на них управа.

Она помнила, как торжествовала, узнав настоящие прозвания. Ещё лучше было бы отыскать их могилы или те места, где отгорели их погребальные костры, но так далеко удача бывшей валькирии уже не простиралась.

Отец молчит, лишь изредка бросает на свою младшую, свою Рандгрид, какие-то загадочные взгляды.

Он изменился, очень. Постарел, хотя как может постареть бессмертный бог? Но морщины на лице Отца Дружин пролегали теперь глубже, под глазами залегли мешки, от уголков глаз разбегалась паутинка. Прежними оставались усы и борода, однако и они изрядно удлинились. Раньше владыка Асгарда носил в снежно-седых волосах золотой обруч, сейчас – простой кожаный ремешок. Меховая безрукавка, расшитая по вороту оскаленными мордами невиданных зверей, то ли волков, то ли драконов. Кожа лица и рук потемнела от времени, обветрилась – а Рандгрид помнит её чистой и белой.

Но есть в её отце и кое-что новое. Упорная и упрямая уверенность в том, что он делает, не геройский порыв, как последняя атака Фригг и валькирий, нет – что-то давнее, древнее, постоянное, медленно растущее, словно сгинувшее вместе с Асгардом мировое Древо, великий Иггдрасиль.

Что они делают здесь, в Альвланде? Только ли для того явились они сюда, чтобы перековать на оружие старые инструменты?

И сколько ещё будет виться, словно утроба Йормунгада, этот тоннель?

– Всё разъяснится очень скоро, дочь моя.

Голос отца спокоен, низок, рокочущ. Полон уверенности, он словно говорит каждым звуком, каждым слогом – я знаю, что делать. Следуй за мной и верь.

Валькирия верила. Это было настоящим счастьем – снова верить, снова идти за отцом, за тем, кто знает, как надо.

Юная валькирия Рандгрид вообще ничего не ощущала бы, кроме полного и совершенного довольства, мира с собой и сущим. Наёмница Райна, однако, научилась сомнению. Века и века странствий по мирам Упорядоченного, когда она мечом добывала себе пропитание и кров – дочь О́дина бессмертна, однако еда нужна даже ей, – научили размышлять и сравнивать.

– Пове… отец, неужели никто-никто больше не выжил?

– Ты уже спрашивала, дочка. Никак не можешь поверить?

Валькирия опустила голову.

– Не могу, повелитель. Не могу не думать. Знаю, что за все эти века кто-нибудь бы проявился, но… что, если они так же прятались, как я? Что, если они до сих пор где-то скрываются?

– Райна, – перебил Старый Хрофт. – А ты помнишь, как сама спаслась?

– Ты уже спрашивал, отец. Тоже не можешь поверить?

– О, вот это мне нравится, – усмехнулся О́дин. – Уже не прежняя восторженная Рандгрид. «Да, повелитель, приказывай, повелитель, мы все умрём за тебя, повелитель!» Нет, я не смеюсь, дочка. Но неужели тебе ничего не показалось странным в собственном спасении?

Райна низко опустила голову.

– Я знаю. – Голос её упал до шёпота, полный мучительного стыда. – Позор так жить, когда все родичи доблестно пали, с оружием в руках, а у тебя не нашлось даже сил или хитрости проводить их достойным погребением.

О́дин лишь покачал головой.

– Забудь про стыд, погребения и прочее. Там, куда ушли Фригг, Тор, Локи и прочие, похоронные обряды не значат ничего.

– А… ты знаешь, куда они ушли, отец?

Старый Хрофт усмехнулся.

– Не знаю, дочка. Но догадываюсь. Однако об этом – после. Расскажи ещё раз, что случилось, когда… когда ты осталась одна?

Райна помотала головой.

– До сих пор больно, отец.

– Я знаю, – кивнул О́дин. – Но всё-таки попробуй. Уже после того, как все Молодые Боги подоспели Ямерту на помощь.

Валькирия выдохнула и кивнула.

– Явлата убила Скульд… Мы бились с Ястиром, я и Хлёдд. Копьё сестры сломалось, Ястир перерубил его играючи, смеясь. Я помню, как он смеялся, солнечным таким, светлым смехом, словно не понимая, что делает, словно кровь и смерть на этом поле – просто игра. Я ударила, попала, должна была пробить ему сердце, но наконечник моего копья просто разлетелся брызгами, древко загорелось… мы схватились с ним врукопашную, но бить его было словно бить скалу. Хлёдд сумела, вывернула ему кисть и крикнула мне «В горло!» – и… и я ударила снова, кулаком в железной перчатке, я сломала бы кадык даже ётуну, а тут… камень, отец, камень. И боль… рука словно загорелась вся.

Губы валькирии сжались горькой, скорбною складкой.

– Я не смогла. А он отшвырнул меня и вспорол Хлёдд, словно мясник, от паха до горла, и броня её горела – он бросил меч, выхватил кинжал левой рукой и вспорол. Как овце… И – её взгляд, последний… «что же ты, сестрёнка?!».

Голос Райны сорвался.

– Твоя сестра и моя дочь отомщена сторицей, – с мрачной торжественностью уронил Отец Богов. – Участь Ястира… была незавидной. Он получил своё.

– Ты говорил, отец, в самый первый раз, но так и не сказал, какой именно.

– Я сказал то, что тебе нужно знать, дочка. Остальное узнаешь в должное время.

– Повинуюсь, – склонила голову валькирия.

– У нас с тобой есть дело, – понизил голос Старый Хрофт. – Дело настолько важное, что даже месть может подождать.

– Месть может подождать? – ухватилась за отцову оговорку воительница. – Значит, есть кому мстить?

– Есть, есть, – кивнул О́дин. – И ты непременно отомстишь… или, во всяком случае, сама решишь, стоит ли мстить, и если стоит, то как. Теперь же послушай меня – и не перебивая.

– Да, отец, – вновь поклонилась Райна.

– Прежде чем начну говорить я, закончи свой рассказ. Хлёдд умерла, тебя отбросила, твоя рука горела – что случилось дальше?

– Я снова кинулась на него, замахнувшись тем, что осталось от древка. Замахнулась, и…

– И?

– И он опередил меня. – Валькирия закусила губу. Стыд, похоже, жёг её до сих пор. – Сделал выпад, но… бил мечом мне по шлему, плашмя.

– То есть оглушил, – уточнил Отец Богов.

– Оглушил. Но я устояла, только в ушах зазвенело. Ударила снова, пытаясь обмануть замахом слева, только он не поддался. Отбил, проклятый, и снова опередил, – Райна зажмурилась, на щеках горел лихорадочный румянец. – Его меч мелькнул… и я упала.

– Он оглушил тебя вторично, и на сей раз – куда основательнее, – подытожил Старый Хрофт. – Ты упала без чувств, и…

– И, когда пришла в себя, то оказалась одна, на Боргильдовом поле, средь множества мёртвых тел. Но среди них не отыскалось ни тебя, отец, ни прочих асов или асинь. Не было и Хель или Нарви, – Райна выдохнула, сжала кулаки, омертвелый взгляд устремлён прямо вперёд. – Я ходила, ходила кругом… броня моя обратилась в ничто, сталь распадалась под пальцами. Я звала… помню, что да, звала. Мне откликнулись только лунные волки. Я схватила какую-то дубину, думала, что они пришли пожирать мертвецов, однако нет, они просто выли над грудами тел, словно пели погребальную песнь. Иди, сказали они мне. Здесь больше нет живых.

– И ты пошла, дочь.

– И я пошла. Волки провожали меня с поля, указывая дорогу. Так я очутилась… нет, не в Асгарде, не в Митгарде и даже не в Ётунхейме. Это был совершенно новый мир, тёплый и ласковый. Я не знала местных языков, первые же встречные оказались работорговцами, но я собрала на Боргильдовом поле кое-какое оружие, и… меня попытались схватить, но горько об этом пожалели.

– Любой, кто попытается наложить свои грязные лапы на мою дочь, просто обязан горько об этом пожалеть, – усмехнулся Старый Хрофт.

– Да, отец. Они горько пожалели, те, кто уцелел, пали на колени и умоляли о пощаде. Слов я не разбирала, но, когда перед тобой извиваются на брюхе и рыдают крупными слезами, ошибиться трудно. Я взяла у них одежды, коня, припасов и отправилась по большой дороге. Так началась моя жизнь наёмницы, влады… отец. Я уже повествовала тебе об этом. Зачем ты хотел, чтобы я рассказывала вновь?

– Почему победители не добили тебя? – сощурился Старый Хрофт. – Почему оставили тебя жить? Тебя одну? Мне сохранило жизнь заступничество Ялини. А тебе? Ты не задумывалась над этим?

Валькирия потупилась.

– Может, они решили, что я мертва?

– Не считай Ямерта и его присных глупцами, дочка. Они всё прекрасно знали. Что, если они пощадили тебя специально, чтобы следить за тобой, чтобы все, кто замыслил бы восстать против их власти, оказались бы у них как на ладони. Ты привела б их к истокам заговоров и смут – такое не приходило тебе на ум?

Райна покраснела и покачала головой.

– Нет, отец. Сперва я просто не могла думать. А потом… потом я выживала, старательно пытаясь забыть обо всём.

– Не сужу тебя за это, дочка. Тем более что всё обернулось к лучшему – ты никого не предала невольно, никто не пострадал. Твоя тихая и незаметная жизнь наверняка убедила Ямерта и остальных в том, что и я не столь опасен.

– Быть может, отец. Но что с того? Как это изменит то, что нам предстоит совершить сейчас?

– Потому, что у твоего спасения есть и другое объяснение, Рандгрид. Что, если Молодым Богам просто не дали тебя убить?

– Кто? – поразилась валькирия. – Они безраздельно владели Упорядоченным. Миры ложились им под стопы, десятками, сотнями, тысячами. Я знаю, кое-где их тоже встретили мечами и копьями, но те битвы были все до одной ими выиграны, как и Боргильдова.

– Я думаю на Восьмизрачкового. На Духа Познания, о котором ты теперь знаешь всё, что ведаю о нём и я.

– Зачем я Великому Духу, столпу Третьей Силы? – не могла поверить воительница.

– Он любит развлечения, – пожал плечами Отец Дружин. – И мог найти это… забавным.

– По-моему, владыка, первое твоё объяснение – что за мной следили – куда лучше, – осмелилась возразить Райна. – И я всё равно не пойму, куда ты клонишь, отец. Даже если Великий Орлангур и спас меня тогда – хоть я и не ведаю, как или зачем, – что это изменит? С Боргильдовой битвы прошли эоны, нет ни Ямерта, ни его родни, в Обетованном новые хозяева – что нам в тех делах?

– Очень долго я думал точно так же, дочка. Спасибо Хедину, подсказал, что иные ростки сегодняшнего имеют корни из предначальных дней, с самой зари нашего мира. Мы с тобой ведь тоже собираемся возродить часть изначальной силы асов, силы, сохранившейся с рассветной поры Митгарда. Вот почему я и думаю, не перестаю думать о том, как и почему ты спаслась. С самого мига нашей встречи.

Райна виновато вздохнула.

– Прости, отец. Я не хотела ввергать тебя в печаль и горестные раздумья.

– Слог истинной валькирии, – усмехнулся О́дин. – Эк заворачиваешь-то! «ввергать в печаль и горестные раздумья» – неплохо, клянусь собственными священными браслетами.

– Отец, – Райна взглянула на Старого Хрофта в упор, – мой медленный разум не поспевает за скакунами твоих помыслов.

– Всё просто, дочь. Молодые Боги не дали никому уйти с Боргильдова поля. Наивно думать, будто они «не заметили» тебя. Они либо оставили тебя в живых нарочно, либо кто-то не дал им добить тебя. Валькирии Асгарда, даже бесчувственные, не валяются, словно простые смертные. Дар вечной жизни не был отнят у тебя, и Ямерту, на пике его могущества, ничего не стоило тебя найти. Однако ты жива, дочка.

Валькирия нетерпеливо поёрзала в седле.

– Да, отец, но что нам с того сегодня? Пусть меня спасли, пусть не дали добить – но как это изменит предстоящее нам?

– Твоё предназначение, Рандгрид. Ничто не проходит бесследно, изменения судьбы, чьё-то решение оставить тебе жизнь, уходят корнями очень глубоко, от брошенного камня по воде расходятся круги, и, пусть даже нам они не видны, пусть мы считаем, что этих кругов давно не стало, они всё равно есть.

– Диковинно, – покачала головой валькирия. – Но, пусть круги, отец… они сделают тот меч, что мы хотим выковать, сильнее?

– Не впрямую. Но сделают, – усмехнулся Отец Дружин. – Альвы очень любят разбираться в древних пророчествах и участи тех, кто, как они считают, отмечен «всемогущей судьбой».

– То есть могут сделать для нас больше?

– Я на это надеюсь.

Валькирия разочарованно пожала плечами.

– И это всё, отец?

– Твоё предназначение, предначертание для воительницы Асгарда, сохранившее тебя – помимо твоей собственной силы, – должно воплотиться. Я надеюсь, что мастера Альвланда, мастера обращать пророчества и предсказания в настоящую, осязаемую силу, помогут сотворить для нас новое оружие. Оружие, что окажется сильнее судьбы.

Райна только покачала головой.

– Твои слова поистине новы для меня, отец. Я всегда считала, что сохранили меня выучка Асгарда, мои умения, а не какая-то слепая «судьба». Убивают мечи и копья, убивает оружие во вражьих руках; мои сёстры погибли в бою, их убийцы имеют имена и обличья и живы до сих пор. Я не знаю ничего про «судьбу». Я билась с Молодыми Богами, а не с «судьбой».

– Верно, верно, – кивнул Отец Дружин. – «Судьба», о которой так любят рассуждать альвы, – это, конечно, не какой-то «бог» или «вседержитель», не существо на троне, окружённое грозными слугами. Это куда более сложное. Сложение воль и стремлений живущих в Упорядоченном. Один раз это уже произвело на свет нечто… чему лучше всего было бы не рождаться. Ты знаешь, о ком я веду речь, дочка.

Райна кивнула.

– Спаситель?

– Именно. Думаю, я рассказал тебе о нём достаточно, да ты и сама всё видела, когда вы с чародейкой Хюммель сражались с ним в Эвиале. Кстати, а что случилось с самой волшебницей?

– Она исчезла вместе с драконом, – отозвалась воительница. – Больше мы о ней ничего не слышали. Отряда не стало. Некромант Бельт погиб, Тави погибла. Ниакрис… была тяжело ранена. Но с ней оставалась гнома-чародейка, Эйтери, Сотворяющая. Если кто и может помочь воительнице, так только она. А потом мы с тобой, отец, отправились нашим путём, и я последовала за тобой, Владыка Асгарда, оставив позади всё остальное, ибо это мой первейший и главный долг.

– У каждого из них свой собственный путь, в посмертии или при жизни, – жёстко ответил Отец Дружин. – Ты сделала для них, что могла, дочь моя. Теперь у нас своя дорога. Твоя участь, участь последней выжившей валькирии, станет нашим оружием. Как ты понимаешь, я мог бы откопать трофеи Фазольта и Фафнера давным-давно. Я этого не делал – мне не во что было превратить их. Сейчас есть ты, и это совершенно меняет дело.

– Почему? – продолжала недоумевать валькирия.

– Бог без тех, кто был с ним, – ничто. Никто. Я оставался один целые эоны. Моя сила не ушла полностью, но расточилась, рассеялась. Поодиночке мы с тобой были едва ли больше, чем просто могущественный воин-маг и искусная мечница. Вдвоём – поверь, дочь моя, мы много, много больше. Когда-то весь мир принадлежал нам; потом он был у нас отнят. – Он усмехнулся. – Сдаётся мне, пришло время для истинного возмездия. И ты, дочь, будешь сражаться рядом со мной.

Истинной валькирии следовало бы воинственно вскинуть клинок, разразиться боевым кличем, но Райна молчала.

– Отец, за долгие странствия… я изменилась, – она говорила медленно, опустив голову и не глядя на Старого Хрофта. – Кому мы отомстим? Ямерту и его присным?

– Им, им, – кивнул О́дин. Он казался ничуть не смущённым столь странными для неистовой воительницы словами. – И для того чтобы наша месть стала бы… совершенной, нам нужно совершенное же оружие. Оружие судьбы, как сказали бы альвы.

Райна покачала головой, словно в сомнении.

– Я последую за тобой, отец, до самого края сущего. И за край, если нужно. Но я так и не поняла, почему выкованный из старого металла клинок непременно должен сделаться столь особенным.

– Есть множество сказок о волшебных мечах, непробиваемых доспехах и, – О́дин усмехнулся, – о не знающих промаха копьях. О магическом оружии мечтали слабые и трусливые, надеявшиеся, что чужая сила заменит им их собственную. Так не бывает, дочка. Оружие сильно лишь в достойной его руке. Гномы, помню, увлекались рунной магией, ковали мечи и секиры, испещрённые рунами, могущественными знаками, и думали, что измыслили чудо-оружие, позволяющее им побеждать всегда и всех.

– Не получилось, – эхом откликнулась Райна. – Они столкнулись где с эльфами, где с людьми, где с орками и гоблинами, а где и вовсе с поури. Подземные воители с топорами, изукрашенными сине-голубыми рунами, кидались десяток на тысячу и гибли. Попробовали десяток на сотню – и снова разгром. Ты прав, отец, нужна рука. Я понимаю, твой Гунгнир был силён не только лишь сам по себе – именно ты должен был метнуть его.

О́дин кивнул.

– Ты поняла меня. Нужна рука истинной валькирии и нужен металл, помнящий дни нашей славы, дышавший воздухом, что подчинялся нам. Ты одна – просто воительница, хотя и из лучших. Выкованные из старых орудий даже самыми искусными подгорными мастерами клинки ничего не смогут сделать сами по себе. Только вместе. Поэтому, дочь моя, без тебя не обойтись.

– Но, отец, – всё ещё недоумевала Райна. – Почему же ты сам не откопал их и не сделал себе новое копьё, к примеру? Ты так хорошо и краснó говорил о магическом оружии в правильной руке… чья длань может оказаться правильнее твоей?

– Разве ты не слышала, что я говорил тебе только что? – Отец Богов нахмурил косматые брови. – Моя сила расточилась, растратилась! После падения Молодых Богов я так и не стал прежним, хотя и воскликнул, помню, что, мол, «я снова О́дин!». Великие реки магии – спасибо Хедину, поведал о них во всех подробностях, – текут, не давая мне почерпнуть из них сверх дозволенного…

– Дозволенного кем? – тотчас перебила воительница. – Прости, повелитель…

Старый Хрофт ухмыльнулся, криво и недобро.

– У меня есть подозрения, дочка. Но оглашать их пока не стану – слово Древнего Бога разносится широко, куда шире, чем нам порой бы хотелось.

– Но я вообще не ведаю ничего ни о каких «реках магии»! – развела руками Райна. – Я никогда не колдовала и не волшебничала. Только те руны, что ты дал нам, отец, руны для боя и врачевания ран. Множество смертных чародеев, что мне довелось сразить, владели заклятиями куда убийственнее моих. Да мои, впрочем, и убийственными-то назвать нельзя…

– Именно, дочка, – подхватил Старый Хрофт. – Но ты их повергла, не так ли?

Райна кивнула.

– Ты повергла их потому, что умела сражаться, потому, что битва – суть истинной валькирии. Твоя мать с голыми руками пошла на драконейта, а ты, не владея магией, шла на могущественных волшебников. Рука и клинок, дочь моя, клинок и рука.

– Хорошо, отец, – послушно кивнула воительница. – Но ты упоминал о об оружии для себя самого?

– Золотой Меч сработали мастера Кольчужной горы, здесь, на севере Хьёрварда. Мастер Браддар сотворил его, но, признаюсь честно, немало сил в том клинке было от Гулльвейг, Матери Ведьм[5].

– От неё? – растерялась Райна.

– Да, дочка. Её талисман, амулет иль оберег – называй как хочешь, – расплавленный в тиглях Кольчужной горы, отдал свою мощь клинку. Знаешь… сейчас я даже рад, что Золотого Меча больше нет. С ним в бой выходить – словно с женой, которую ревнуешь. Всё вроде б так, и сталь не подводит, а что-то и не так, будто на сторону нет-нет да и покосится. Может, просто так покосится, а может, и с умыслом. Новое оружие для задуманного нужно, совсем-совсем новое. Хоть и из старой стали.

– И ты знаешь, отец, что вложишь в него?

Старый Хрофт кивнул – мрачно и торжественно, словно в былые времена, словно с трона Валгаллы, когда на плече сидят вороны, у ног пристроились волки, а перед владыкой Асгарда шумно пируют, возглашая ему здравицы, вечные воители-эйнхерии.

– Да. Но сперва ты, валькирия.

– П-почему я?

– Потому что, едва разойдётся весть, что вложено в мой меч, разразится война.

– Война – это хорошо, – почти обрадовалась Райна. – Мне было скучно без доброй драки, потому всегда нанималась, долго не сидела…

– Но ты не нанималась к первым попавшимся, – сощурился Отец Дружин. – А под конец и вовсе забросила кочевую жизнь, обосновавшись в Долине Магов!

– Они помогали людям, – негромко отозвалась воительница, словно погружаясь в воспоминания. – Многие из них. Лечили болезни, у людей и у скотины, следили за погодой, помогали справиться с чудовищами, расчистить гнилое болото, откуда лезли ядовитые гады или где плодилась мошка, разносящая заразу. Я осмотрелась, присмотрелась… и решила остаться.

– И правильно, – одобрил Отец Богов. – В конце концов, так и началась та дорога, что привела тебя к нашей встрече.

О прозвучавшем слове «война» они оба словно бы забыли.

Интерлюдия 1

Война. Она вечно кипит в Упорядоченном. Миры не остаются в покое, где-то непременно сшибаются полки, где-то извергаются вулканы, где-то подземные боги – или существа, когда-то бывшие таковыми, – рвутся к поверхности, где-то владыки воздушных океанов насылают всесокрушающие ураганы – сила течёт, равно служа всякому, кому достанет умения поставить её себе на службу.

Хедин, Познавший Тьму, Новый Бог сущего, владыка…

Он поморщился. Титулы нужны не ему, а вставшим на его сторону. Им так легче.

– Вестей от Ракота как не было, так и нет.

Волшебница Сигрлинн, в любимом белом платье, облегавшем стройную талию, застыла в проёме окна. Внизу беспечно перекликались пичуги и распускались венчики цветов – в Обетованном царит вечная весна, самое радостное и беззаботное время года.

– Он идёт по следу, не сомневаюсь.

Познавший Тьму склонялся над тавлейной доской. Фигурки, обычно оживавшие под его пальцами, на сей раз оставались неподвижны.

– Да, но сколько же можно молчать?

Глухо и тупо стукнул о стол передвинутый Левиафан. Сигрлинн тихонько вздохнула.

– А эти известия, от гномов из отряда Ракота, от Оррида и Керрета? Насчёт попавшегося «Дальнего»?[6] Я могла бы отправиться сама…

Познавший Тьму лишь покачал головой.

– Там справятся без нас с тобой, Си.

– У тебя дурные предчувствия? – Она оказалась рядом, коснулась его затылка.

– Дальние не попадаются в столь простые ловушки. Если это случилось – скорее всего, по их собственному замыслу. Посланные должны вот-вот вернуться.

– А Хрофт? Отец Дружин?

– У него свой путь, Си.

Она с тревогой покачала головой.

– Хедин. Мой Хедин. Ты пытаешься объять необъятное.

– Для чего ж ещё нужны боги? – Он улыбнулся.

– Слишком много всего, – вздохнула она. – Жаль, жаль, что Упорядоченное так и не призвало меня саму…

– Почему ты так решила?

– Милый мой Познавший, мы всё-таки не зря странствовали с тобой от одного Источника к другому. Я остаюсь Истинным Магом, наверное, последним. Все прочие – не в счёт. Они не прошли посвящения. Связь прервалась. Наверное, потому ты и оставил всё, как есть, предоставив их собственной судьбе.

Познавший передвинул ещё одну тавлейную фигурку.

– Си, ты – это ты. Не маг и не богиня, просто – ты.

– Красивые слова, – насмешливо фыркнула та. – Спасибо за комплимент, дорогой.

– Вовсе нет, – Хедин не поддержал шутливого тона. – Мы всегда пытались сделаться кем-то, сравниться с чем-то. Как-то назваться. Магом, богом, силой. Чем-то ещё. – Он вздохнул. – Ракот обожает перевоплощения, наверное, ещё и потому, что устал быть именно «чем-то». Последнее время я всё больше хочу просто быть, Си. Без названий и имён. Дорога… дорога к чему-то совершенно новому – она началась там, в Эвиале, когда мы с Ракотом выбирались из ловушки, подстроенной нам смертным чародеем Игнациусом. Чародеем, думавшим, что обхитрил всех. Страстно мечтавшим именно сделаться кем-то, кем он никогда не был.

– Дорога к новому, – эхом откликнулась Сигрлинн. – Ты видишь, куда? К чему?

– Упорядоченное должно измениться, – глухо сказал Познавший Тьму, не отрывая взгляда от тавлейной доски. – А мы, чтобы сохранить его и всех, кто в нём, должны измениться первыми.

Глава II Альвийская гордость

Фиолетовые огни тоннелей и островерхие горы кончились. Старый Хрофт с дочерью оказались в коренном, истинном Альвланде, стране, где с самого её основания почти не бывало смертных людей. Гномов чуть побольше, ну а эльфов, разумеется, не случалось вовсе. Уж что-что, а помнить обиды – неважно, истинные или мнимые, – альвы умели чуть ли не лучше всех в Хьёрварде, превзойдя злопамятностью даже ворчливых гномов.

К западу от Альвланда некогда простиралось Хранимое Королевство, оно пало вместе с Молодыми Богами, и с тех пор там обосновалась разномастная баронская вольница. С юга надавили бонды-пахари, им вечно не хватало земли. Изначальные обитатели державы Видрира, её последнего короля, кто бежал в Южный или Западный Хьёрвард, кто подался на восток, за владения ярлов, за степи Рогхейма, где берег вновь сворачивал на полдень, а море слегка теплело.

Но многие и остались, смешавшись с новоприбывшими.

По всей некогда великой стране, ныне обратившейся в лоскутное одеяло, ещё стояли, возведённые не на века – на тысячелетия! – каменные храмы Ямерта и прочих. Иные впали в запустение, заросли лесом, деревья ухитрились пустить корни на вымощенных гранитными плитами террасах, в кронах обосновались птицы с белками, и грозный бог света мрачно взирал пустыми глазницами на шумные базары пернатых.

Иные святилища, напротив, остались как есть. Боги – они всё-таки боги, лучше уж не связываться, как бы чего не вышло. Нет, жрецов Ямерта или Ямбрена там не осталось тоже, и в храмах обосновались где купеческие гильдии, где местные правители, а где и совершенно особые люди – служители Хедина и Ракота.

На всё это альвы с высоты своих башен взирали в полном и великолепном равнодушии. Познавший Тьму победил, и это хорошо, ибо приближало Конечную и Окончательную Победу Народа Альвов; а до прочего, до дел краткоживущих людей, словно муравьи копошащихся на руинах огромной державы, альвам дела не было.

На картах Альвланд обычно изображался зажатым меж двумя горными цепями, протянувшимися с севера на юг, но при этом открытых на полдень и полуночь. Это, конечно, было не так, не таков нрав у альвов, чтобы оставлять что-то на волю природы или коварного неприятеля. Где тянулись длинные гряды холмов, перемежающиеся лесистыми долинами, альвы, не щадя сил, поднимали и поднимали из земных глубин огромные монолиты, тянули сквозь песок и глину несокрушимые гранитные скалы, ничем не уступающие естественным.

Ручейки и речки меняли русла, на месте травянистых долин вспучивались чудовищные пузыри земли, лопались, с них осыпалась земля, оставляя красноватые тела новорождённых скал. Дороги надёжно перекрывались, путь дерзким преграждали отвесные обрывы. Щели тщательно заполнялись, колючие кусты опутывали подножия, не давая даже приблизиться. На высотах поднимались островерхие башни, тонкие и изящные, в подражание эльфам, но, в отличие от эльфийских, крылось в них что-то иное, не просто воздушная красота каменного кружева и невозможных, казалось бы, висячих мостов и переходов, словно ни на что не опирающихся.

Что-то неуловимо змеиное виделось в пропорциях и обводах, смутная угроза, недвусмысленное предупреждение тем, кому достало ума его прочитать.

На хребтах Альвланда брали начало несколько быстрых горных потоков, сливавшихся потом в Отоль, главную реку Хранимого королевства. Их альвы оставили в покое. Упрятанному в междугорье их владению воды хватало и так.

Любой пахарь Восточного ли Хьёрварда, Западного ли, Северного или Южного при одном взгляде на эту долину только восхищённо заломил бы шапку, эх, братцы, эх, землица-то какая! Вот её бы под хлеб…

Как и эльфы, альвы не пахали и не сеяли. Их кормили сады. Но если эльфы делали их неотличимыми от диких лесов, альвы постарались всё упорядочить до последней степени. Идеально ровные ряды побелённых стволов, аккуратно и единообразно подвязанные-подрезанные ветки, идеально прямые дорожки, по которым ползут тележки, словно бы сами собой.

Эльфы построили для себя Серебряный Кор, самое прекрасное из всего, созданного их расой. Альвы обратили в драгоценность весь Альвланд.

Эльфы старались, чтобы окрестности Кора казались бы нетронутыми, дикими, они делали живые деревья частью дворцов и особняков, сращивая дерево и камень, делая его живым.

Альвы отделяли камень от лона земли, обращали в драгоценности, гордые и прекрасные. И они не построили своего единственного Кора. Вместо него возник их целый десяток, в строгом порядке расположившийся в альвийском междугорье.

Конечно, внимательные хозяева не могли оставить О́дина и его спутницу без внимания. Старый Хрофт кожей чувствовал нацеленные на него взгляды магических устройств, кристаллов дальновидения и тому подобных ухищрений, на которые альвы были большие мастера.

Райна ехала молча, отставая от отца на полкорпуса. Слейпнир недовольно косился на скромную лошадку валькирии – он не привык клацать копытами по какой-то там земле. Что за глупости, особенно когда можешь скакать прямо по облакам!

– Куда мы теперь, отец? – Воительница глянула на темнеющее небо. Они были в пути почти весь день.

– Здесь, на краю Альвланда, живёт одна… моя знакомая, – сдержанно отозвался О́дин. – У неё, ручаюсь, мы найдём и стол, и дом.

У Райны в глазах мелькнуло странное выражение – легкая неприязнь, смешанная с лёгкой же ревностью.

– Она… могла бы стать матерью моей сестры?

– Клянусь собственными священными браслетами, – расхохотался владыка Асгарда, – ты славно пошутила, дочка. Нет, мы никогда не делили с ней ложа. Однако она из числа тех, с кем делил ложе бог Хедин, ещё в бытность свою Истинным Магом.

– Но ты, отец, рассказывал мне о волшебнице… или уже и не просто волшебнице… Сигрлинн?

– Сплетничать невместно владыке Асгарда! – отрезал О́дин, и валькирия тотчас испуганно примолкла. – Не наше это дело, дочь. Я лишь знаю, что Айвли была близка с Истинным Магом в стародавние времена.

– Но альвы не бессмертны, – возразила воительница. – Они долгоживущи, да, но вовсе не бессмертны. Сколько ж лет этой Айвли, ведь Новый Бог Хедин правит уже очень, очень долго?

Отец Дружин лишь пожал плечами.

– Всех секретов альвы не выдают никому. Я направился сюда ещё и поэтому – никогда не знаешь, что сыщется у них в запасниках. Они предпочитают копить силу и артефакты, не растрачивая на войны или, скажем, расширение собственных владений. Быть может, они нашли и способ продлять своё бытие сверх пределов им отпущенного. Нам, впрочем, нужно совсем другое, совсем иные таланты этой самой Айвли.

– Какие, отец?

– В стародавние времена, когда Истинный Маг Хедин дарил её своим вниманием, а я оказался этому свидетелем, она носила прозвище Оружейницы.

– Женщина? – поразилась валькирия.

– Почему это тебя удивляет, дочка? Ты ведь тоже принадлежишь к роду воительниц, весьма нечастых среди обычных женщин?

– Я дочь великого О́дина, Отца Богов и Владыки Асгарда! – возмутилась Райна. – В моих жилах – кровь Древних, кровь первых властителей этого мира! А она… это неправильно! Мужские руки должны творить оружие и броню! Руки с истинной силой!

– Не стоит высказывать это Айвли, – усмехнулся О́дин. – Но ты увидишь, что с «истинной силой» у неё всё в порядке.

– Как будет угодно тебе, отец. – Валькирия сдержанно поклонилась. – Мои уста останутся замкнуты.

– И напрасно, – заметил Старый Хрофт. – Она наверняка захочет говорить с тобой, ты, как и она, занимаешься «мужской работой». И ты станешь беседовать с ней, дочь, беседовать почтительно и с вежеством, потому что нам нужна её помощь. – В голосе Отца Дружин зазвенел металл.

– Повинуюсь, – отрывисто бросила Райна. – Твоя воля будет исполнена. – Правда, лицо её оставалось мрачно.

Дальше ехали в молчании. Валькирия откровенно дулась, идея визита и необходимости «почтительной беседы» с Оружейницей ей явно пришлась не по нраву.

Дорога вилась по холмам, то взбираясь по крутым склонам, то ныряя вниз. Встречные альвы поспешно уступали путь, почтительно кланяясь с обочин.

– Похоже, весь Альвланд знает, что мы здесь, – процедила сквозь зубы воительница.

– И пусть, – безмятежно отозвался О́дин. – Это входит в мои планы, дочь.

Валькирия вздохнула.

– Да будет всё по твоему слову, повелитель.

– Обязательно будет, – усмехнулся Отец Богов. – На сей раз – обязательно будет. Не зря же я провёл столько лет рядом с Познавшим Тьму. А уж кто-кто, а он был очень хорош в составлении планов.

* * *

В Альвланде поклонялись магии, превозносили магию, не мыслили себя вне её. Магия была водой и хлебом, светом и воздухом, без неё альвы не представляли бытия. Сидя в седле и вроде бы глядя строго перед собой, но видя при этом и всё, что творилось по сторонам, Райна замечала многочисленных големов, занятых хозяйственными работами; валькирия чувствовала короткие и злые толчки пленённой кристаллами силы, приводившей в движение механические сочленения.

Она видела каменщиков, водружавших на пьедестал возле дороги очередную статую – альв и альвийка с развевающимися, словно в танце, одеяниями, вскинув правые руки, вместе точно выталкивают в небо дивное крылатое существо с лицом альва-ребёнка. Фигуры – не из гранита или мрамора, но из диковинного полупрозрачного материала, разноцветного, в глубине которого то вспыхивали, то гасли золотистые и голубые искорки, – казались живыми, словно кто-то решил подшутить над путниками и облачился в карнавальный костюм.

Статую ставили несколько големов, распоряжался ими одинокий альв в свободной долгополой накидке. В отличие от других, О́дину и Райне он не поклонился, напротив, дерзко взглянул в глаза.

Валькирия сощурилась, чуть тронула повод, направляя лошадь прямо на наглеца.

– Не стоит, Рандгрид. – Отец Богов даже не повернул головы.

– Но все остальные поклонились!

– Не стоит, – с нажимом повторил Хрофт. – Пусть их. Они нужны нам, не мы им… хотя в последнем я не уверен. В тот миг, когда мы пересекли границы Альвланда, все здешние мудрецы, не сомневаюсь, ломают головы, что нам здесь надо и нельзя ли как-то нас использовать к вящей славе великого альвийского племени.

– И как ты думаешь, отец, сумеют?

– Может, им будет так казаться, – усмехнулся Старый Хрофт. – И очень бы хорошо, чтобы и впрямь казалось. Меньше нам препон.

– Смеркается, – заметила Райна. – Далеко ли ещё, повелитель?

– Нет, – взглянул на небо и Отец Дружин. – Последний поворот.

Поворот остался позади. Дорога круто взяла к горам, обогнула холм и раздвоилась. Главный тракт тянулся дальше, на юг, а на восток сворачивал узкий, но тщательно замощённый отвод. «Просёлком» его назвать не поворачивался язык.

– Нам сюда, – махнул рукой Старый Хрофт, поворачивая Слейпнира.

Дорога вмиг утонула среди разросшихся кустов, с диковинными серебристо-голубыми листьями. Крупные венчики, словно детские головки, высовывались из ветвей, будто наблюдая за путниками, поворачивались следом.

Райна нахмурилась.

– Что-то это мне напоминает… – вполголоса прошипела она, касаясь эфеса. – Была у нас славная заварушка, помню, Восстание Безумных Богов. Крови пустили – хватит на доброе море.

– Слыхал, – насторожился О́дин. – Доводилось. И что же?

– Запах, – мгновенно отозвалась валькирия. – Цветочки. Так же пахли. Хотя выглядели совсем не так мило, жрали только мясо, воды не признавали, поливай их не чем иным, как кровью… Пришлось с ними повозиться, огонь не брал, яд не брал – только топором и удалось.

– Оружейница никогда не занималась «цветочками», – пожал плечами О́дин. – Те же топоры – да, сколько угодно. А вот растения, даже самые смертоносные – не её поле.

– Я просто вспомнила, отец.

– Восстание Безумных Богов я помню, – понизил голос О́дин. – Но альвов там не замечалось.

– Я сама сражалась там, отец. И тоже не видывала альвов. Но, может, они как-то помогали?

Старый Хрофт пожал плечами.

– Безумные Боги давным-давно мертвы и нам с тобой, дочь, уже не интересны. Приготовься – Оружейница станет тебя расспрашивать.

Райна лишь презрительно хмыкнула.

– Нет, дочь моя. Ты будешь внимательна и почтительна. Отвечай на её расспросы, но отвечай так, как ответила бы юная Рандгрид, не опытная и пережившая Боргильдову битву Райна.

– Я сделаю, отец, как ты велишь, скажи только – зачем?

– Альвы охотнее помогут слабым, будучи уверены, что те никогда не сделаются по-настоящему сильны. А последнее, по их мысли, невозможно без… без всего того, что есть теперь у воительницы Райны и чего не было у валькирии Рандгрид.

– Слова великого О́дина туманны, но мне кажется, я поняла.

– Ты слишком строга к себе, дочка. За минувшие века ты отлично выучилась носить маску. Даже в Долине тебя не раскусили.

– Чародейка по имени Клара Хюммель, с которой мы вместе сражались в Эвиале, знала, кто я такая.

– Знать-то знала, да ничего не поняла, – хмыкнул Отец Дружин. – Видать, само слово – «валькирия» – оставалось для неё книжным, вычитанным, пустым. Ты никогда не показывала ей своей полной силы, верно?

– Отец, я… даже если б хотела… – Райна потупилась. – Никогда ко мне не возвращалось ничего из пропавшего после Боргильдова дня. Только воинское умение, ну, сила – не чрезмерная – да долгий век.

– И очень хорошо. Вот пусть альвийка это от тебя и услышит. Смотри, мы на месте.

Узкая дорога – едва одной телеге проехать – упиралась в увитую плющом стену. И вновь – все цветы дружно повернулись венчиками в сторону новоприбывших. О́дин хмыкнул.

– Не стоит так уж опасаться нас, почтенная хозяйка. Ты узнала меня, наверняка распознаешь и в Рандгрид мою дочь. Впусти нас, есть о чём поговорить.

– Ты не слишком любезен, Старый Хрофт, – казалось, разом заговорили, или, вернее сказать, зашептали все до единого разноцветные венчики. – Сколько минуло веков, а ты всё тот же. Вежливость тебе неведома.

– Айвли, Оружейница, ты знаешь, что я говорю всегда прямо и то, что есть. Мы не тратили время на пустые приветствия, пока стоял Асгард. Меньше словесных кружев и больше дела – вот как было в мои времена. И мне, Древнему Богу, уже поздно меняться.

– Меняться никогда не поздно, – прошелестело множество тихих голосов. – Меняться и учиться.

– У нас есть кое-что, небезвыгодное для тебя, – Отец Богов подпустил в голос сдержанного раздражения, как хорошо получалось у Хедина.

– Ах, великий О́дин, великий О́дин, – вздохнули цветы, – ты всегда переходишь прямо к сути. Как же плохо ты знаешь нас, женщин, хотя всегда был окружён ими. Спросил бы хоть у своих дочерей… или у дочери, какие речи любезны нам.

– Я не мастер сладких слов, Айвли, никогда им не был. Пока стоял Асгард, это было уделом Локи и Браги. А мы с Тором предпочитали сражения разговорам.

– Ну, хорошо. – После некоторого молчания за стеной вновь вздохнули. – Я открою вам путь. В конце концов, у Оружейницы сейчас так мало развлечений…

Стену рассекли аккуратные трещины, плиты бесшумно расступились, открывая небольшой аккуратный дворик, мощёный, с расставленными тут и там кадками с цветами и карликовыми пальмами, с небольшим журчащим фонтаном перед каменным крыльцом; скромный дом в один этаж, низко спускающаяся к самому обрезу окон крыша по моде гномов или половинчиков, простенки расписаны сине-жёлто-алым узором.

На крыльце стояла закутанная в плотные покрывала женская фигура, скрывая даже лицо. Чёрный шёлк стекал волнами, окутывая её, словно лоскут истинной тьмы. За спиной хозяйки распахнутая дверь светилась багровым, словно там пылали кузнечные горны, а не, скажем, изукрашенный богатый очаг.

Райна покосилась по сторонам – никто не торопился принять их коней, да и самой конюшни тут, похоже, не было. Дворик окружали увитые зелёной порослью стены, никаких тебе сараев, амбаров или чего-то подобного. Только журчащий фонтан перед крыльцом.

Старый Хрофт спешился, не моргнув глазом – хотя встречать гостя, стоя на крыльце, считалось изрядной неучтивостью. Слейпнир недовольно покосился на фигуру в чёрном – ему это место решительно не нравилось.

– Привет тебе, почтенная Айвли. – О́дин спешился. Райна не сдержалась – гневно фыркнула. Отец вынужден был теперь глядеть на хозяйку снизу вверх, то есть ставил себя в униженное положение.

– Привет и тебе, Древний. – Альвийка не открывала лица. – Привет, хоть я и знаю, что уж коль в гости пожаловал сам старый О́дин, – жди беды. Не для того он останавливается у твоих дверей, чтобы спеть любовную серенаду.

– Поистине, – невозмутимо кивнул Отец Дружин. – Но посуди сама, почтенная, в мои ли годы гоняться за юными красавицами и заводить сладкозвучные песнопения? Я такого не делал и в эпоху Асгарда.

– И очень зря, – отозвалась Айвли. – Быть может, всё тогда сложилось бы по-иному. Вы были слишком жестки, как старое дерево, и буря вас повалила. А гибкие молодые побеги заняли ваше место…

Райна в гневе стиснула рукоять меча так, что та едва не треснула. Как смеет эта гордячка так говорить с её отцом?! С Древним Богом, что прокладывал пути для здешних ветров и рек?!

– Твоя дочь уже дрожит от ярости, – усмехнулась альвийка, словно прочитав её мысли. – Я держу тебя на пороге и не зову войти. Почему я так невежлива, могучий О́дин?

– Потому что ты умна и осторожна, Айвли, – немедля откликнулся Отец Дружин. – Потому что с давних пор, с того самого дня, как я прознал о явлении Ямерта с присными, беды и впрямь следуют за мной по пятам.

– Зачем же ты привёл их к моему скромному жилищу?

– Потому что никто, кроме тебя, не может совладать с ними, мудрая Оружейница.

Альвийка усмехнулась под тёмным покрывалом.

– Лесть – великое оружие мужчин, даже Древних. И в особенности – Древних. Но я пожила достаточно, великий О́дин, у меня случилась моя собственная… Боргильдова битва, и потому, хоть мне приятны твои слова, я вижу стоящее за ними столь же ясно, как и побелевшие костяшки на руке твоей дочери, сжимающей меч.

– Вся твоя родня пала в бою? – поднял бровь Отец Дружин. – Моя скорбь да сольётся с твоей, однако я ничего об этом не слышал.

– Слышал, и не раз, – прозвучало из-под покрывала. – Когда твой друг Познавший Тьму оставил меня.

– О-о, – покачал головой О́дин. – Прекрасная Айвли не станет убеждать Старого Хрофта, будто та давняя история по-прежнему имеет для неё значение.

– Ты прав. Не имеет, – шелохнулся чёрный шёлк. – И, хотя моя потеря несравнима с твоей, я не прошу прощения, что назвала то моей собственной Боргильдовой битвой. Ибо тогда для меня исчез весь мой прежний мир и народился совершенно новый. Мир, в котором я стала… Оружейницей.

– И прославилась в качестве таковой! – тотчас подхватил Отец Дружин.

– Льстец, – усмехнулась Айвли, но теперь в голосе её слышался оттенок самодовольства. – Да, я стала знаменитой. Разумеется, обо мне не болтали на ярмарках или – убереги Великая Работа! – в гномьих пивных. Обо мне ведали несколько десятков… может, сотен живых и столько же призраков, задержавшихся между мирами, не больше.

Она держит нас во дворе – гнев Райны закипал всё жарче, – держит во дворе, будто слуг или посыльных. Она плетёт паутину пустых словес, играет с отцом, будто испытывает его терпение. Проклятье, насколько ж проще было иметь дело с жадными до золота гномами! Когда ей, не валькирии Рандгрид, но странствующей воительнице Райне требовался клинок, или щит, или иные доспехи – несколько самородков или цветных камней мгновенно решали вопрос даже с самыми скупыми подгорными кузнецами. Они не тратили много слов. Они делали дело. А тут…

– Именно, почтенная. Имя твоё в почёте как среди живых, так и среди мёртвых. – О́дин слегка склонил голову. – Взгляни, что я привёз тебе, и, быть может, великая Оружейница сочтёт задачу достойной себя.

– Нет, ты поистине неисправимый льстец, Древний, – делано вздохнула альвийка. – Недаром столько красавиц согласились стать матерями твоих валькирий.

Старый Хрофт слегка улыбнулся, будто молчаливо соглашаясь.

– Смотри, Айвли.

Распахнут кожаный вьюк, на протянутых руках Отца Дружин – неказистые ржавые обломки. Древняя сталь Асгарда, укрытая под коростой веков.

Несколько мгновений Айвли молчала. Она не случайно закрыла лицо, подумала Райна. Альвийка не желала, чтобы мы видели её чувства.

– Надо же, – преувеличенно спокойно и медленно сказала наконец Оружейница, – никогда б не подумала, что ещё хоть раз увижу сотворённое в Асгарде. Когда я пришла в мир, от вашей твердыни, Ас и валькирия, давно не осталось даже пепла. Я никогда не ступала на равнины Иды, лишь читала о них записанные эльфами, – глаза альвийки чуть сузились, – предания. Но это…

– Как же ты поняла, что у меня в руках именно сталь Асгарда? – с невинным выражением поинтересовался О́дин.

– Она жива. Она дышит. И она помнит. Вы сами не ведаете, насколько вы были сильны, Древние. Для вас бессмертие – нечто само собой разумеющееся, а лучшие маги альвов тратили века на разгадку этой тайны и лишь смогли удлинить своё бытие, но не избыть его конечность, – Айвли замолчала. Райна слышала её участившееся дыхание – слухом валькирии, конечно же, не просто воительницы. – Я была права. Беды идут за тобой, мчат на тёмных крыльях, злые вестники беды…

– Ты заговорила, словно эльфиянская пророчица, Айвли. Прославленной ли Оружейнице бояться каких-то смутных предсказаний и пророчеств?

– Мне было предсказано, – прошелестело из-под покрывала, – что Познавший Тьму, Хедин Ундардемолто – Дарующий Знание оставит меня. Что я для него – лишь орудие, нужное, пока ему потребна помощь альвов. Что, кроме меня, у него будут и другие подруги из нашего народа. Тоже орудия, как я, и их путь вместе с ним окажется ещё короче моего. Все те пророчества сбылись, Древний Бог О́дин.

– Кто же изрёк их, почтенная? Как имя того пророка?

– Ах, О́дин, великий О́дин, ты не понимал тогда и не поймёшь теперь. Тихий ветер и скользящие вечерние тени, текучая вода над погружённым зеркалом, голоса ночных птах. Всё вместе, О́дин, всё, в чём альвы умеют видеть знаки судьбы. И сейчас, стоило тебе оказаться возле моего порога, как я ощутила то же самое. Века протекли в Хьёрварде, а я помню те чувства, словно всё приключилось только вчера.

– И что же они говорят тебе, Оружейница?

– Что говорят? – Голос альвийки вдруг зазвенел гневом. Мелькнули тонкие руки, сорвали и отбросили чёрный шёлк. Серые глаза в упор взглянули на Райну, и валькирии понадобилась вся твёрдость, чтобы не отвернуться и не явить малодушия. – Они говорят, что пришло моё время. Входи, отец умерших богов, и ты, валькирия, карающий меч в его длани. Несите ваше железо. Я выслушаю, что оно мне скажет.

– Благодарю, почтенная Айвли, – спокойно отозвался Старый Хрофт, слегка склоняя седую голову. – Благодарю за приглашение.

* * *

Айвли вновь закрыла лицо чёрным. Туда, где жила сама, гостей не пустила, даже не позвала – двери остались плотно закрыты. Сама же альвийка быстро спускалась, почти бежала, по ведущим вниз ступеням; начинавшаяся прямо от порога лестница была вырублена в дикой скале и вела всё вниз, вниз и вниз.

Слейпнир и лошадка Райны так и остались во дворе, неприкаянными.

Голые серые стены, камень – и ничего больше. Становится всё жарче, снизу пробивается багровый свет. Сжимается, становится почти осязаемой разлитая по всему Упорядоченному сила, сила свободной магии, собранная здесь воедино, в густые пучки какими-то особыми альвийскими устройствами. Райна шагала следом за Старым Хрофтом, не отпуская эфеса и порой оглядываясь. Всё это очень напоминало преддверие логова какого-нибудь самоуверенного колдуна из смертных; таковых ей довелось истребить немало. И ещё – это на самом деле до боли начинало напоминать Восстание Безумных Богов.

Потому что Оружейница была безумна. В этом Райна не сомневалась с того самого мига, когда Айвли открыла лицо. Идеально правильные, скульптурные черты, словно из-под резца истинного мастера, брови вразлёт, высокие скулы, огромные серые глаза… и безумие в них. Ночь властвовала там, ночь, за которой не наступал рассвет.

– Моя мастерская, – отрывисто бросила альвийка, когда спуск наконец кончился.

Вправо и влево тянулись закопчённые каменные своды, поддерживаемые изящными, несмотря ни на что, колоннами. Возводивший их думал не только лишь о надёжности, он не забыл и о красоте.

Воздух, казалось, дрожал от магии. Свет давали подвешенные к потолку кристаллы, но не привычного фиолетового, а алого или багряного цветов. Зияли распахнутые пасти огромных печей, рядом с ними высились исполинские мехи, наверняка соединённые трубами с поверхностью. Ближе к печам и пол, и потолок являли собой настоящий лес торчащих раструбов, тонких, в руку, или широких – в целый обхват.

Туда и сюда тянулись протянутые под потолком же цепи со свисающими крючьями, нехорошо напоминавшие бойню или пыточный застенок. Застыли зубчатые колёса, предназначенные тянуть всё это; замерли громадные механические молоты, приводимые в движение сложной системой шестерён и шкивов, нависая над наковальнями, где спокойно уселось бы полдюжины плечистых гномов.

Однако огонь в топках не горел, не вращались шкивы, не двигались цепи и зубчатые колёса – огромная мастерская казалась покинутой.

Только в углу, у небольшого тигля, где стояли полукругом каменные столы, заметно было, что здесь поработали живые руки.

Печь для накаливания, тигли, горн, мехи, горелки, бутыли зелёного стекла с неведомыми субстанциями – это скорее напоминало рабочий стол алхимика, чем оружейника.

– Клади их сюда, – нетерпеливо бросила Айвли. – Сейчас я распоряжусь насчёт еды и питья. Думаю, Старый Хрофт, тебе сейчас куда важнее мои слова, чем мясо или вино.

– Ты, как всегда, права, – кивнул Отец Дружин. – Хотя ни от мяса, ни от вина мы с Рандгрид не откажемся.

Альвийка молча кивнула.

– Ждите меня здесь и ничего не трогайте! Так, железо можно оставить здесь, почтенный О́дин. Так… а теперь…

Над разложенными обломками она подвесила мягко светящийся фиолетовый кристалл правильной формы, провела руками раз, другой и третий, совершая странные пассы. Всякий раз валькирия ощущала болезненный укол в шею, словно впивалась оса; но, конечно же, радости видеть свою боль она альвийской гордячке не доставила.

– Ждите здесь, – вновь бросила Оружейница, исчезая за низкой малозаметной дверкой в стене.

– И ничего не трогайте, – усмехнулся О́дин, внимательно оглядывая рабочие столы альвийки. – Не будем, не будем. Познавший Тьму бы не преминул, а нам и впрямь ни к чему.

Райна послушно молчала. Здесь сильнее, чем где бы то ни было, она вновь ощущала себя словно в давно минувшие дни Безумных Богов.

Оружейница не заставила себя ждать. Чёрные шелка исчезли, сменившись простой курткой, широкими портами и кожаным передником. Волосы покрывала валяная шапка, на руках – кожаные же перчатки и как бы не из драконьей чешуи.

Альвийка подержала фиолетовый кристаллик в ладонях, словно согревая озябшую пичугу.

– Старая сталь говорит… она устала лежать в земле. Она жаждет – огненного перерождения.

– Подобную поэтику всегда любили эльфы, – с неожиданной жёсткостью сказал Отец Богов. – Это мне ведомо и так, Оружейница. Скажи, что ты можешь сотворить из этого?

– Многое, Старый Хрофт, очень многое. – Голос альвийки зазвенел от обиды. – Ты прав, я говорила… недостойно моего народа и нашей Великой Работы. Но скажи сперва, что тебе нужно? При всех моих знаниях едва ли я сравнюсь с мастерами, что выковали твой сказочный Гунгнир.

– Гунгнир сломался в тот миг, когда был нужен мне более всего, – спокойно сказал О́дин. – Выковавшие его подвели меня.

– Я читала… его сломал кто-то из Молодых Богов?

О́дин кивнул.

– Сам пресветлый Ямерт его и сломал. С лёгкостью. Но прежде чем говорить, что нужно мне, взгляни на мою дочь. Валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты. Последняя из Тринадцати. Уцелевшая на Боргильдовом поле и потом сражавшаяся в бесчисленных войнах по всему Упорядоченному. Ей требуется достойный клинок.

Оружейница поправила выбившуюся из-под шапки смоляную прядь.

– Хорошо, великий О́дин. Путь твоя дочь приблизится.

Райна стиснула зубы и шагнула к альвийке. Сказать, что воительнице не нравилось творящееся тут, – значило не сказать ничего.

Оружейница обошла застывшую валькирию кругом, бесцеремонно её рассматривая, словно лошадь на ярмарке или рабыню в невольничьих рядах. Райна стиснула зубы, сохраняя каменное выражение.

– Я не слишком-то ей нравлюсь, твоей своенравной дочке, – усмехнулась альвийка. – Не знаю, удастся ли мне ей помочь.

– Удастся, – твёрдо сказал О́дин. – Рандгрид – истинная валькирия. Гордость – всё, что у неё осталось, только гордость и помогла ей выдержать все эти бесчисленные века. Ты понимаешь её, как никто, Оружейница. Потому что тебе помогает тоже одна лишь гордость.

Во взгляде альвийки что-то на миг дрогнуло, проглянуло что-то слабое, беззащитное – и тотчас исчезло, канув на дне серых глаз.

– Рандгрид, – она протянула валькирии руку, – тебе нет нужды злиться на меня. Я тебе не враг. Ты прожила куда больше моего, видела и пережила несравнимое с моим. Не хотела тебя задевать. Но, чтобы сработать клинок, достойный Разбивающей Щиты, я… должна знать, что ты – мой друг. Золотом меня не купишь, я ничего не делаю за деньги.

– Но без денег не достать множества магических ингредиентов, – встрял Старый Хрофт. – Не хочешь же ты сказать, что всё потребное тебе доставляют птахи небесные!

– Правители Альвланда часто обращаются ко мне с просьбами, – Оружейнице явно не хотелось отвечать, но деваться было некуда, а лгать самому О́дину, близкому другу Познавшего Тьму, она, похоже, не рискнула. – Я выполняю их, потому что они идут на благо моего народу и нашей Великой Работе. За свой труд я… получаю кое-что взамен.

– Решительно не понимаю, почему ты этого не то стыдишься, не то считаешь, что должно быть как-то по-иному, – пожал плечами Отец Дружин. – Я мог позволить себе подобное, будучи владыкой Асгарда. Потом, когда от него остался один пепел, я на многое взглянул по-иному. Но речь сейчас не о тебе и не обо мне. Я тоже готов… предложить тебе кое-что взамен, если ты выполнишь эту мою просьбу.

– Я выполню её. – Альвийка опустила голову, чёрная как ночь прядь вновь упала ей на лицо, и Райна сжала зубы – она не могла различить ни единого отдельного волоса; прядь казалась лоскутом сплошного мрака. – Что же до всех и всяческих «взамен»… я скажу тебе по секрету, что мне нужно, – когда закончу работу и ты, Отец Богов, сочтёшь её достойной.

– Да будет так, – оттенки древней торжественности не вымыли из речей былого Владыки Асгарда ни Боргильдова битва, ни долгие века полного, убийственного одиночества.

– А теперь скажи мне, великий О́дин, скажи мне что-то больше, чем просто слова о клинке, «достойном валькирии».

– Что же можно сказать также великой Оружейнице? – О́дин напоказ пожал плечами. – Я сумею выковать подкову или простой нож, но не более. Вглядись в неё, Айвли. Увидь магию, текущую сквозь Рандгрид, узри след прошедших столетий – и ты лучше меня скажешь, что нужно ей.

– Валькирия. – Оружейница шагнула к ней, взглянув прямо в глаза. В поднятой руке мягко светился фиолетовым всё тот же кристаллик. – Вспомни. Вспомни свои самые лучшие битвы, свои лучшие мгновения, когда ты была поистине счастлива. Не стесняйся – кроме меня, этого никто не увидит.

– Я не стесняюсь, многознающая Айвли. Я – Рандгрид, последняя из Тринадцать, как сказал мой отец. Вместе с сёстрами я носилась под грозовым небом, радуясь пляске молний и громовым раскатам, что разносились, когда в битву устремлялся рыжебородый Тор, мой единокровный брат. Я упивалась сражениями, я была счастлива моим искусством, я забывалась, когда моё копьё плясало, отражая выпады врага-ётуна. И да, самое жгучее, самое горячее, самое неистовое счастье я испытала, когда на Боргильдовом поле валькирии мчались в свою последнюю атаку. Впрочем, тогда мы ещё не знали, что она воистину последняя…

Оружейница мерно кивала, не отводя взгляда. Кристалл в её руке мерцал в такт словам воительницы.

– Говори, валькирия Рандгрид. Говори ещё.

– Я пережила Боргильдову битву. Я научилась жить одна, без отца и сестёр, без нашего долга и нашего дома. Я всё так же сражалась, за то, что сама почитала справедливым. В тех битвах было меньше упоения и больше заботы о тех, кто дрался со мной плечом к плечу. Но я всегда помнила, кто я такая, и что там, где бьётся валькирия Рандгрид, незримо бьются и все остальные асы.

– Красивые и гордые слова, и красота их не пустая… – прошептала Айвли, поднося близко к глазам фиолетовый кристалл и словно бы читая в его глубине одной ей понятные символы. – Расскажи ещё, валькирия. За что ты станешь сражаться теперь, когда ты нашла своего отца?

Дочь О́дина не колебалась ни мгновения. Оружейница должна видеть валькирию Рандгрид, никак не воительницу Райну.

– Я буду сражаться там, куда поведёт меня мой отец. Слишком долго мы, асы, оставались в неизвестности. Пришла пора нам обрести наш собственный дом, дом, достойный аса, а не лесного отшельника или странствующей наёмницы. Воля О́дина священна, и она укажет мне путь!

Старый Хрофт невозмутимо выслушал горячую тираду Райны, не моргнув глазом.

– Понимаю, – шепнула Айвли, несколько раз часто сморгнув. – Вы пришли из прошлого, пришли, чтобы потребовать по справедливости положенной вам доли…

– Мы не требуем никакой доли, – быстро сказал О́дин, выставляя ладони, словно купец, отпирающийся от невыгодной сделки. – Нет-нет, мы ничего не требуем. Моя дочь… выражается несколько цветисто, но ты должна извинить её, Оружейница, ибо так положено говорить истинной валькирии…

Райна только кивнула – с мрачной торжественностью.

– Валькирия без оружия – не валькирия. Сотни и тысячи клинков прошли через мои руки, иные из них – работы знаменитых гномьих мастеров; они были хороши – для наёмницы, не для валькирии. Но дни моего изгнания кончились. Великий О́дин вернулся, и пусть мир приготовится!

Улыбка Старого Хрофта, казалось, говорила «молодец, дочка!».

– Прости Рандгрид её понятную горячность, Оружейница.

– Хотела бы я иметь такую, – вдруг сказала альвийка, жемчужные зубы на миг прикусили нижнюю губу. – Хотела бы я иметь такую дочь… или сестру. Или мать.

– Жизнь – это искусство возможного, – Старый Хрофт философски пожал плечами. – Я привык думать о достижимом.

– Ты, бог? Кому открыты океаны великой силы, о какой я, хоть и наделённая долгим веком, но смертная, могу только мечтать? Зачем ты вообще пришёл ко мне, О́дин, разве тебе не по силам вдохнуть новую жизнь в это железо?!

Ледяная маска исчезла, серые глаза впились в изрезанное морщинами, полускрытое седой бородой и длинными усами лицо Старого Хрофта.

– Не по силам, Оружейница. – Отец Дружин покачал головой. – Не знаю, отчего ты мне не веришь. Ведь и копьё Гунгнир для меня сработали другие.

– Вот потому-то его и смогли сломать. – Альвийка пыталась справиться с собой, точно стыдясь недавней вспышки. – И вот потому-то я всё для себя делаю сама. Ты ошибаешься, великий О́дин, мало кто понял это – не подведёт лишь оружие, что ты выковал себе сам.

– Совершенно верно, – кивнул Отец Дружин, любезно улыбаясь Айвли. – Скажи мне только, Оружейница, а молот, к примеру, тоже я должен делать себе сам? Помню, было дело, в стародавние времена, начинал я с камня, привязанного к палке, пока не смастерил нечто получше.

Отец играет с ней, с изумлением подумала Райна. Каждое слово, каждая фраза – с двойным дном, а то и с тройным. Он словно не сомневается, что нас подслушивают, и ведёт свою роль не для меня и, уж конечно, не для альвийки, но для незримых наблюдателей, не отрывающих от него внимательных холодных глаз.

Как же это не походило на отца, прямого, словно меч, и редко скрывавшего свои мысли! Он мог молчать, мог быть резок или неразговорчив – по-разному; но слово О́дина было словом О́дина, ложь он не позволял себе, даже говоря с врагами.

Всё теперь по-иному? Меняются даже Древние Боги?

Альвийка меж тем хмыкнула, отвела взгляд, делая вид, будто ничего не случилось.

– Хорошо, – буркнула она. Чёрная прядь, словно язычок тёмного пламени, вновь упала поперёк её щеки. – Я слышала тебя, валькирия. Будет тебе меч, всем гномам на зависть. Память той силы, что осталась в железе… твоя собственная память… взятые вместе… интересно. Никогда ещё такое не попадало мне в работу. – Альвийка бесцеремонно взяла Райну за запястье, подняла ей руку, повернула, подёргала, словно ребёнок куклу. Валькирия ощутила, как тонкие, но очень сильные пальцы вдавливают в подкольчужную рубаху кольца доспеха, следуют вдоль вен и артерий, прощупывают мышцы и сухожилия. Было неприятно, но Райна терпела.

– Интересно… – выдохнула наконец Оружейница. – Интересно… сила вливается в тебя, входит свободно, так же, как воздух в грудь при дыхании. Да… я понимаю, почему ты бессмертна. Собственно, наши чародеи догадались уже давно, составили все нужные трактаты, вывели формулы… вот только применить их на деле не получалось.

– Боюсь, я не поспеваю за твоей мыслью, Айвли, тебе придётся извинить Старого Хрофта.

– Льстец… – чуть дрогнули уголки тонких губ. – Ведомо ли тебе, валькирия, почему время не властно над тобой?

– Потому что… я дочь истинного бога? Древнего бога, по праву властвовавшего в Митгарде и иных местах?

– Настоящая валькирия, – не слишком почтительно усмехнулась альвийка. – Нет, не потому. Всё сущее, всё Упорядоченное пронизывает великая сила, называемая иными «магия». Она даёт жизнь всем, кто дышит, от мельчайшей травинки до самых грозных драконов. Мы живы, пока способны… воспринимать её, пока наше тело вбирает её в себя. А когда мы становимся подобны камню посреди бурного потока, когда сила начинает обтекать нас, пениться и закручиваться, словно в водовороте, нам приходит черёд умирать, отдавая души… тем, кто успеет до них дотянуться. Ты же всегда открыта для великого потока, он всегда с тобой. Для тебя он не иссякнет никогда, лишь вместе с концом этого мира. Я должна учесть это, когда стану делать для тебя меч.

– Я благодарю тебя за тщательность, Оружейница.

– Спасибо на добром слове, великий О́дин. – Улыбка Айвли вышла бледной и какой-то несколько испуганной. – Мне есть ради чего трудиться, поверь мне, и это отнюдь не… не что-то, что ты мог бы предложить мне взамен.

– Тем не менее я предложу. – О́дин оставался спокоен, вежлив и не вдавался в подробности. Оставляемые альвийкой словесные приманки он словно не замечал. – Дальнейшее уже будет в твоих руках, Айвли.

Та лишь молча и отрывисто кивнула.

– Работа займёт некоторое время. – Она продолжала крутить Райну перед собой, заставляя то вставать на цыпочки, то приседать, то замахиваться деревянным мечом, то прикрываться щитом. – Не думаю, что в моём доме вам будет удобно, великий О́дин, и ты, валькирия Рандгрид, и не боюсь показаться невежливой.

– Где же нам ожидать? – Против ожиданий Райны, отец и виду не показал, что задет подобным пренебрежением.

– Я открою вам путь. Поедете прямо на восток, через рубежи Альвланда, в полудне пути будет селение. В нём порой останавливаются те немногие торговцы, которым разрешён доступ в Альвланд, там есть постоялый двор. Великому О́дину, другу столь же великого Хедина и валькирии Рандгрид там будут рады.

– Как будет угодно хозяйке дома сего. – Старый Хрофт развёл руками с шутливой покорностью.

Альвийка дёрнула плечом, словно в раздражении.

– Сперва сделаем клинок для твоей дочери. Потом посмотрим, чем я смогу помочь тебе.

– Ни о чём большем я и не мечтаю.

– Не рассказывай мне сказки, великий бог, я не деревенская дурочка, всё равно не поверю. Ты мечтаешь о бóльшем, о настолько большóм, что и сказать нельзя.

Скулы Старого Хрофта закаменели, подбородок гордо вздёрнулся.

– Оружейница, я много старше тебя. Не суди о моих мечтах, прошу тебя. Я уважаю тебя и нуждаюсь в твоей помощи, но не заставляй меня терпеть…

– Если нуждаешься – потерпишь, – резко перебила альвийка. – Мы с тобой не так уж сильно отличаемся. Мы оба в своё время решили, что стоим вровень с… с Познавшим Тьму, и мы оба ошиблись. Ты так и не обрёл своей прежней силы, я… – Она вдруг отвернулась. Райна готова была поклясться, что Оружейница подавила всхлип. – Впрочем, неважно. Мы с тобой равны, вот что я хотела сказать.

– Быть может, – ровным голосом сказал Отец Богов. – Мне не хотелось бы спорить о равенстве, первенстве и тому подобных вещах. Я много странствовал, я видел множество мест, миров, времён, сидел за столами с королями и нищими, с великанами и ведьмами, и никогда не думал о том, кто с кем стоит вровень. Когда пируешь за столом знатного ётуна или делишь краюху с бедным нищим, ты всегда вровень с ними. Сделай своё дело, Оружейница, и О́дин не останется в долгу. Ты знаешь, я умею их отдавать.

– О да, – скривилась альвийка. – Ты умеешь отдавать долги. Ты победил Ямерта и иже с ним, верно. Но они по-прежнему живы, по-прежнему бродят где-то по тропам Упорядоченного, а твоя родня, твои сёстры, валькирия Рандгрид, ушли навсегда.

– Вот поэтому-то нам и нужны новые мечи, – улыбнулся Старый Хрофт. – Ты всё поняла правильно, мудрая Оружейница.

– Неужели? – Та подняла взгляд. – Похвала великого О́дина стоит поистине дорого.

– Она стоила дорого – в те дни, пока стоял Асгард и мой трон возвышался в дальнем конце пиршественного зала Валгаллы. Сейчас же это просто похвала усталого путника.

Альвийка вновь обожгла Старого Хрофта взглядом и ничего не сказала.

Интерлюдия 2

Гномы стояли на коленях, низко опустив головы. Сигрлинн застыла у окна, на бойцов Подгорного Племени она смотрела с нескрываемой жалостью. Познавший Тьму неспешно прохаживался туда-сюда, с известным раздражением поглядывая на нарочито-униженную позу его подмастерьев.

– Сколько раз я вам толковал – чего вы тут пол бородами метёте? Неудачи случаются у всех.

– Не у учеников великого Хедина, – выдавил один из гномов.

– Довольно! – Познавший Тьму повысил голос. – Вы отправились к ловушке, якобы захватившей Дальнего, так? Но вместо него нашли там молодых драконов, так? То есть западня оказалась, по сути, пустой, так? А эти создания очутились там, скорее всего, случайно?

– Аэтерос, ты милостив. – От стыда гном едва шевелил губами, кажется, побледнела даже рыжая борода. – Мы не заслуживаем снисхождения.

– Это уж предоставьте решать мне самому, – бросил хозяин Обетованного. – В чём именно вы себя вините?

– На нас напали, Аэтерос. Ударили и вырвали добычу. Подстерегли у самой ловушки, дождались, пока мы начали вязать, и… Сейдран тяжко ранен, невесть, выкарабкается или нет. – Рыжебородый гном с отчаяния запустил в волосы всю пятерню, дёрнул что было силы и, наверное, остался бы без целого клока, не опереди его Сигрлинн, удержавшая воина.

– Расскажи ещё раз. Только теперь спокойно и без этой драмы, – потребовал Познавший Тьму.

– Повинуюсь, Аэтерос! Получив приказ великого Ракота Восставшего, мы без промедления…

– С промедлением… – буркнул другой гном, с бородой цвета каштана.

– С промедлением, – горестно кивнул рыжебородый. – С промедлением отправились к ловушке, донельзя гордые собой… мы не сомневались, он никуда не денется. И потому…

– Но вы же, я уверена, не задавались целью сравнить достоинства пива во всех попадавшихся на пути трактирах? – засмеялась Сигрлинн. – Вы же шли сквозь Межреальность, нигде более не останавливаясь?

– Именно, прекрасная госпожа. Нигде более не останавливаясь. И всё равно – опоздали. Когда мы приблизились к ловушке, нас ждала засада.

– Засада? И вы, ученики великого Хедина, ничего не заметили, не почувствовали? – Сигрлинн нахмурилась.

– Виноваты… – заскрежетал зубами гном с бородой цвета охры. – Слишком самоуверенны оказались. Молодые драконы, опять же… не Дальний.

– Почему вы так уверены? – Сигрлинн решительно брала бразды разговора в свои руки. Познавший Тьму не препятствовал, лишь улыбнулся едва заметно. – Кто знает, какие они могут принимать формы? Мы все слышали о зелёных кристаллах, но разве можно утверждать наверняка, что ничего иного быть в принципе не может?

– Спасибо, госпожа Сигрлинн, но мы сами ведаем, что виноваты. Мы поняли, что в ловушку попался совсем не Дальний, что наши чары оказались недостаточно отработаны. Тем не менее четверо молодых драконов в Межреальности – редкостная добыча. Мы начали их вязать – и в этот момент получили.

– От другого дракона?

– От чародейки, очень сильной чародейки, госпожа.

– И одна из драконов, самочка, назвала её «мамой». Мы все слышали.

Сигрлинн подняла бровь.

– Самочка дракона назвала чародейку-женщину «мамой»? Вы разглядели её, эту волшебницу? Эхо её заклятий?

– Нет, госпожа, – рыжебородый гном вновь упёр взгляд в пол. – Закрыта она была, гадюка, хорошо закрыта! Ничего было не разобрать, лицо смазано, зыбко, как рябь на воде.

– Задала она нам жару, – тоже глядя в пол, пробурчал гном с каштановой бородой, заплетённой причудливыми косицами. – Она – одна, нас – восьмеро, думали, враз задавим. Ан куда там! Как пошла огнешарами кидаться, насилу отбивать успевали.

– Если она и впрямь мать этого выводка, неудивительно. Драконихи сожгут ради одного детёныша целый мир и не поморщатся.

– Не все, – негромко напомнил Хедин.

– Не все, – согласилась Сигрлинн, – но большинство. Но я всё равно не понимаю. Откуда там взялся выводок? Где они вылупились? Почему их мать оставалась в человеческом облике? Кстати, какая доля драконьего племени способна на такое?

Гномы виновато молчали.

– Неужто ничего не заметили? Совсем-совсем ничего?

– Заметили, – подал голос третий из гномов. – Саму чародейку словно кокон скрывал, как уже сказано было, черты размытые, не поймёшь. Но вот оружие её я разглядел, прекрасная госпожа Сигрлинн. Теперь я его где угодно узнаю. Уж больно приметна – не посох, не меч, но шпага, узкая, с рубинами на эфесе, да такими, что сквозь кулак просвечивали.

– Точно, – подхватил охрянобородый. – Оррид всё верно речёт. Шпагу ту мы надолго запомним. Не по руке она простому магу, госпожа Сигрлинн, истинно говорю, не по руке.

– Рубиновая шпага? – задумался Познавший Тьму. – Я вспомню множество мечей, палашей, бастардов и прочего оружия, украшенного рубинами. И с немалой магической силой. Вообще, в Упорядоченном множество сильных чародеев. – Он пожал плечами. – Тем более если эта чародейка на самом деле из рода драконов. При их-то тяге копить сокровища и магическое оружие… Не стоит убиваться и клясть себя, гномы. Вы сделали, что могли и даже больше. Вы живы, вы вернулись с важными сведениями. Отдыхайте, пока есть немного времени, скоро, полагаю, подоспеют вести от Восставшего, вашим бомбардам найдётся работа.

– Нет, Аэтерос, – тихо, но упрямо возразил рыжебородый гном. – Я, Керрет, не просто так в твоих ратях хожу. Не простая то была дракониха, даже и в ярости, детей защищавшая. С такой мы б справились. Что мы, с братовьями на драконов не хаживали? Да сколько раз такое было, когда у тех ум за разум заходил, и принимались они всё вокруг жечь да огнём палить! Мамку-то свою она по-человечески звала, людским наречьем. «Мама» – оно ведь у смертных только, ну и у эльфов тоже. А драконы ничего подобного кричать бы не стали. Мы б вообще ничего не услышали, они мыслеречью б обошлись. Не дракониха это была, мню.

– Мню… – чуть усмехнулся Хедин, но увлёкшийся гном не обратил внимания на улыбку Аэтероса.

– Хуже того! – нёсся он на всех парусах. – Думаю, та чародейка где-то гнездо драконье разорила, яйца себе забрала, колдовским огнём согревала, пока не вылупились, вот они мамкой её и кличут. Как бы тут новыми Безумными Богами не запахло, Аэтерос, как бы не армию драконов не творила себе та магичка! Мало кто способен себе драконов подчинять…

– А если такие и есть, то лишь в Долине Магов, – перебил гном с каштановой бородой.

– Там и искать надо начинать, – поддержал третий гном.

– Зачем? – пожал плечами Хедин. – У нас хватает иных забот.

– Они правы, – вдруг согласилась с подгорными воителями и Сигрлинн. – Прошу тебя, Познавший Тьму, отправь весть Хагену. Пусть узнает про рубиновую шпагу. Вещь и в самом деле приметная, скорее всего, попадалась ему на глаза такая, если и впрямь та чародейка из Долины. Спрос невелик, дело нетрудное. Нет – так нет, я сама первая обрадуюсь. А вот если да…

– Что тогда, Си?

– Тогда это значит, что в Долине – измена. – Сигрлинн после этих слов молниеносно перешла на неслышную подмастерьям мыслеречь. – Кто знает, насколько широк был заговор Игнациуса? Что, если он орудовал не один? Что, если у него остались последователи? Или ты запамятовал, о чём мы толковали с тобой и Ракотом?[7]

– Не запамятовал, и кой-чего мы с Хагеном там учинили, – так же неслышно для гномов ответил Познавший. – Но всё равно, разве это сейчас главное? Источники. Тёмная пуповина. Исчезнувший Мимир. Затаившийся Спаситель. Отбитое нападение на Хьёрвард…

– Всё верно, дорогой мой. И нельзя забывать эту Гулльвейг с Ночными Всадницами. Но, если в Долине Магов затаилась измена… Уже изменил Игнациус. Могут изменить и другие. Даже те, от кого ты того никогда бы не ожидал, как не ожидал и от этого двуличного архимага.

Хедин остро взглянул прямо в лицо волшебнице.

– Да. Изменить может каждый.

Последние слова он произнёс вслух.

Глава III Храм Познавшего Тьму

– За что люблю альвов, так за их непревзойдённое самомнение. – Старый Хрофт и Райна неспешно ехали рядом от идеально замощённой дороги, приближаясь к указанному Оружейницей постоялому двору. Ждать им предстояло не менее семи дней – куда меньше, что нужно подгорному мастеру, чтобы выковать хороший клинок, и куда больше, чем требуется простому кузнецу, чтобы сработать кое-как грубое подобие меча. – Айвли поможет нам, хочет она того или нет, поможет, потому что это… гм… совпадает с её планами.

– Какими же, отец? – Валькирия ехала, не отпуская рукояти меча, хотя здесь, у границ Альвланда, им едва ли что-то могло угрожать.

– Неведомо, – О́дин уклонился от прямого ответа. – Да нам это и не важно. Я знал, что какие-то планы наша Оружейница точно вынашивает. Это у альвов в крови. Вечное состязание с Перворождёнными. Из штанов выпрыгнем, но вставим эльфам шпильку. Не сомневаюсь, что Айвли имела в виду что-то подобное.

Райна почтительно кивнула, но в душе валькирии уже прочно обосновались сомнения. Отец был сам не свой. Говорил совершенно не так, совершенно не так смотрел, стоял, держался. Прежний О́дин, Древний Бог, её родитель, которого она успела узнать вновь за время их странствий по Хьёрварду, – исчез, сгинул бесследно. И на его месте появился… пожалуй, больше всего он напоминал мессира Архимага, достопочтеннейшего и многоучёнейшего Игнациуса Коппера. Уж кого-кого, а сего мессира Райна знала более чем хорошо. И за время долгой службы в Долине Магов, и за время странствий с кирией Кларой.

И это было… тревожно. Тяжело и неприятно.

– Отец, я… не помню тебя таким. – Валькирия не стала прятать чувства. – Я слишком долго была одна, чтобы потерять тебя вновь, увидеть на твоём месте… хитреца.

– Узнаю мою младшую, мою Рандгрид. – Улыбка Отца Дружин получилась невесёлой. – Слова её прямы, словно копьё. Нет, дочка, я не сделался подобным Локи. Хотя, право же, его хитрость выручала нас порой лучше, чем молот Тора.

– Молю тебя, отец, не становись подобным богу огня, – Райна умоляюще прижала руки к груди.

– Не стану, дочка, – вздохнул Старый Хрофт. – Но с альвами иначе нельзя. Если с ними не хитрить, не крутить, не вести словесной игры – сочтут, что ты ими пренебрегаешь. Я просто старался всё сделать по правилам, ничего больше. Понимаю, понимаю, иная маска прирастает к лицу и становится второй натурой? Помню эти сказания. Но тебе нет нужды бояться. Я не отравился альвийскими хитростями за все века своего изгнания, не отравлюсь и на сей раз. Нам просто нужны мечи, а Оружейница – лучшая, кто сможет их выковать. Оживить древнюю сталь Асгарда по силам только ей.

– Почему ты так уверен, отец? Упорядоченное огромно. В той же Долине Магов, где я провела столько времени, нашлись бы умельцы или те, кто подсказал бы, где найти таких.

Старых Хрофт лишь покачал головой.

– Эта сталь родилась здесь, в Хьёрварде, в пределах Митгарда. Здесь ей и оживать.

– Почему? – недоумевала валькирия. Впрочем, нет, уже не валькирия Рандгрид, но воительница Райна. – Межреальность не вредит артефактам, можешь мне поверить, отец. Я перетаскала их на своей спине великое множество.

– Верно, – кивнул владыка Асгарда. – Скажу лишь так, дочка, – это входит в мой план. Мне нужно, чтобы мечи выковала бы именно Оружейница – во-первых, потому что она и впрямь отлично знает своё дело, а искать других умельцев у нас нет времени и, во-вторых… во-вторых, потому что просто во-вторых. В своё время поймёшь, Рандгрид.

– Хорошо, отец, – после паузы отозвалась валькирия.

Воительница Райна едва заметно нахмурилась.

…Постоялый двор оказался хорош. Здесь впервые владыка Асгарда и его дочь увидели людей и гномов так близко к рубежам Альвланда.

– Надо же, – искренне удивился О́дин. – В былые времена такого и представить никто б не смог. Не любил народ так близко к альвикам селиться, да, не любил… Вроде и не покидают альвы свою страну, но… Горы, они, знаешь ли, только в сказках надёжная защита. Эй, хозяин!

Подскочил дородный содержатель таверны, почтенных размеров брюхо колыхалось, словно квашня.

– Великий бог О́дин, друг великого Хедина, Познавшего Тьму, владыки сущего, да продлятся дни его, как и дни брата его Ракота, на вечные времена!.. какая честь, какая великая честь!

– Довольно бить поклоны, – величественно пророкотал Отец Дружин. – Покажи лучше, что у тебя на кухне. Уж коль тебе известно моё имя, то наверняка известно и что я люблю хорошо поесть. Всего самого лучшего, да поживее!

Прислуживал Старому Хрофту и Райне сам хозяин. Надо сказать, делал он это с изрядной ловкостью, а поданная еда, хоть и простая – печёная дичь, овощи, домашние соленья, хмельной мёд, – оказалась выше всяких похвал.

– Подойди, – надменно бросил Отец Дружин содержателю. Тот мелко подшагнул вперёд, вновь принявшись беспрерывно кланяться.

– Остановись, у меня в глазах рябит, – поморщился О́дин. – Так ты, выходит, знаешь кто я? И кто такой Познавший Тьму?

– Конечно, конечно! – поспешно закивал хозяин, так часто, что Райне показалось – у него сейчас оторвётся голова. – Мы истинно знающие, мы ведаем о великих трудах и борьбе Хедина-милостивца и младшего брата его, Ракота-заступника, о том, как радеют они за всё сущее, как защищают нас, малых да слабых, от жутких чудищ, Хаосом насылаемых!

– Эвон оно как, – неподдельно удивился Старый Хрофт. – Расскажи мне больше, хозяин.

– Что угодно узнать великому О́дину, другу великого Хедина?

– Как вы вообще оказались так близко к Альвланду? Если поклоняетесь великому Хедину – значит, где-то поблизости есть его храм? Жрецы?

– Истинно так! – усердствовал трактирщик. – Альвы уже довольно давно позволили нам жить здесь, нам – это людям, гномам, ещё кой-кому, так, по мелочи. С чего началось, уж и не упомнишь; говорят, чтобы легче торговать.

– С чего это вам от них разрешение понадобилось? – удивилась Райна. – Здесь не Альвланд. Свободные земли. Селитесь где хотите, живите как хотите. Не так разве?

– Эх, прекрасная госпожа, всё верно молвите, да только альвы – они такие… владения не их, точно, и за рубеж они носа, считай, не кажут, редкая редкость такое, однако ж… вот повелось так, что коль хочешь жить здесь – им поклонись. Пустое дело вроде б, плёвое, и в самом деле – нам они не приказывают, дани-выходы не берут, закон не навязывают. Повелось так, исстари, прекрасная госпожа. Не гневайся, да только мы люди маленькие. Надобен господам альвам тут торговый посад – оно и замечательно, нам жизнь спокойная, прибыльная. С альвами мир сполнять-держать нетрудно – коль встретишься, паче чаяния, не лезь в их дела, кланяться не забывай, и будет тебе щастье. – Он улыбнулся широко, хоть и несколько заискивающе. – Всевеликий Хедин, вот удача-то привалила! Никто не похвастается, что у него сам великий О́дин, друг Познавшего Тьму, столовался!

Райна усмехнулась.

– Поистине, счастливы те, кто может лицезреть воочию своих богов, ступающих по земной тверди. – В памяти очень кстати всплыла фраза, как-то сказанная Архимагом Игнациусом. Гнилой старик оказался, чего уж там, но говорить умел, надо отдать должное.

– Ты многому научилась в странствиях, дочка, – остро взглянул на Райну Старый Хрофт. Та лишь развела руками, мол, стараемся.

Трактирщик никуда не уходил, стоял, согнувшись в полупоклоне, беспрерывно потирая руки и столь же беспрерывно, как и бессмысленно, улыбаясь.

– Повествуй далее, – тоном и слогом, наиболее подходящим для «великого О́дина, друга великого Хедина», проговорил Отец Дружин. – Расскажи о вашем храме и о тех, кто там служит.

«Зачем это ему? – недоумевала про себя Райна. – Отец держится, словно за ним постоянно присматривает кто-то. Каждое слово, движение, взгляд – они не его. Точно, не его. Как вступили в Альвланд – его словно подменил кто-то».

– Мал храм наш, – облизнул губы трактирщик. – Мал, но там витает дух Познавшего Тьму, великого и таинственного. Глубоко под землёй скрыт молельный зал, ибо из Тьмы вышел наш бог, и возлюбил Тьму, и явил всем, что нет в ней зла, кроющегося лишь в сердцах и разумах, но не в стихиях. И оттого почести ему должно возносить в недрах земли, вдали от солнечного света.

Старый Хрофт величественно кивнул.

– Складно говоришь, хозяин. Верно, и в самом деле сильно в тебе рвение. Что ж, окажу тебе ещё одну честь – ты проводишь меня и мою спутницу к вашему храму.

– Почту за великое счастие! – возопил хозяин, от полноты чувств бухаясь на колени. – И многомудрый Хенсби, первый жрец, ближайший к алтарю, такоже счастлив будет.

– Люблю делать простых людей счастливыми, – невозмутимо заметил Отец Дружин. – Тем более когда для этого надо всего-навсего доехать до храма моего друга, великого Хедина.

– Для чего нам это, отец? – вполголоса поинтересовалась Райна, когда беспрерывно кланявшийся хозяин наконец оставил их в покое. – Зачем нам в этот храм?

– Всё равно ждать ещё целых семь дней, – пожал плечами Старый Хрофт. – А я никогда особенно не приглядывался к этим «храмам Хедина и Ракота». Они были в Северном Хьёрварде, где мне довелось живать, но тогда они мало чем отличались от любых других храмов любых других божеств, что попадались мне на пути. Были жрецы, были служители… ничего особенного.

– Однако они точно знали, что бог Хедин – есть, – заметила валькирия.

– Те, кто призывал меня на помощь, тоже точно знали, что я – есть, – парировал Отец Дружин. – Забудем пока об Оружейнице, дочь. Съездим в гости к поклоняющимся моему другу Хедину…

* * *

Легко сказать – забудем об Оружейнице! Райна бессчётные века обходилась тем оружием, что попадало в руки – и магическим, и самым обычным; частенько приходилось драться и вовсе голыми руками. Бывало, она разбивала каменные кулаки забытых истуканов, сжимающих ненужные забытым богам мечи, от мощи которых хотелось зажмуриться; бывало – клала монеты на прилавок городского кузнеца, вешая на пояс немудрёный, но свободный от всяких чародейств клинок; бывало всякое, но никогда – никогда! – валькирии не удавалось добыть ничего, осененного светом сгинувшего Асгарда.

Иногда ей казалось это благословением – невозможно столетие за столетием вспоминать обратившийся в ничто родной дом. Иногда – проклятием. Броня валькирии, в которой она вышла на Боргильдово поле, давно сгинула, не осталось даже праха. Не осталось ничего – кроме неё самой.

И вот стараниями чужой и чуждой альвийки оружие Асгарда рождалось вновь. Всю ночь Райна вертелась с боку на бок, поминутно утирая пот, и слово «Асгард!» гремело у неё в ушах, словно боевые барабаны.

Клинки Древних Богов оживали вновь. Так сказал отец, а он знает, что делает, верно? По-иному и быть-то не может, правильно?

«Конечно. Несомненно. Всенепременно», – уверяла воительницу Райну валькирия Рандгрид.

Воительница колебалась.

Тем не менее наутро, в сопровождении дрожащего от почтительности трактирщика, взгромоздившегося на смирного низкорослого мула, Старый Хрофт и Райна двинулись в путь.

Даже не сам Альвланд, его близкие окрестности – оставались светлы, радостны, и даже кучка выстроенных на людской манер бревенчатых изб и гномьих каменных домов – низких, похожих на пещеры – не могла испортить здешних красот.

– Мы того, мы место своё тут знаем, – молол языком трактирщик, частенько повторяясь. – В дела альвов не встревай, шапку снять да поклониться не забывай, и всё хорошо с тобой будет. Ни тебе разбойников, ни тебе сборщиков податей, которые, ежели рассудить, ещё хуже разбойников. От татей хоть отбиваться можно, а коль мытаря поранишь под горячую руку – ой-ой, лучше и не думать. Так вот и живём мы тут, великий О́дин, да будет благословенен твой путь. Не любит лихой народ Альвланда, ой, не любит, в других местах зипунов ищет, а сюда не суётся.

– И что ж, выходит, служители Познавшего Тьму, великого Хедина с тем согласны, чтобы вы спины гнули перед альвами? Да ещё и не на их землях?

– А что ж нет? – искренне удивился трактирщик. – Земелька-то, она тут чья? – баронская. Значит, и закон их. А закон у них такой, что лучше б его и не было. Соки из народишка давят, а сюда, под горы, к рубежам Альвланда, не суются. Боятся, значит. А кому не нравится, дорога – вот она, под ногами. Топай себе на все четыре стороны, на хозяина злобного батрачить. А я так скажу – поклониться – от того спина-то, она не переломится. Им, альвам, приятно – ну и пусть. А я поклонился да своей дорогой иду. Зато тишина, покой, благодать.

– На всё твоя вольная воля, человече, – высокопарно изрёк Отец Дружин, подкручивая ус. – Скажи лучше, далеко ль ещё до храма?

– Совсем нет, великий. Вот здесь уже он, туточки.

К храму вела неприметная, но чисто выметенная и аккуратно замощённая дорожка. Ни оград, ни ворот, лишь застыло у поворота каменное изваяние – устремляющийся вверх коричневокрылый сокол, вытесанный из неведомого камня, напоминающего тёмный янтарь.

Нельзя сказать, что здесь было бы многолюдно. Боязливо, обходя О́дина с Райной сторонкой, проскользнуло целое семейство – муж, жена и четверо детишек мал мала меньше. Прошагал важный дородный гном, длинная седая борода заправлена под широченный узорчатый пояс. Протопала быстро стихшая при виде Отца Дружин компания половинчиков.

Все они направлялись к тёмной арке входа, вырубленного прямо в склоне каменистого холма. Арка, ряды серого камня, на камнях – вырезанные голубоватые руны, светящиеся переливающимся, то угасающим, то вновь разгорающимся холодноватым огнём. Руны особые – их придумал сам Познавший Тьму, когда составлял азбуку для тайного наречия своих учеников.

Райне они ничего не говорили, Старый Хрофт же сощурился, словно пытаясь разобрать смысл надписи; посмотрел, хмыкнул и ничего не сказал.

– Мастер Хенсби сейчас выйдет, – заверил трактирщик. – Он не заставит столь почтенных гостей ожидать на пороге…

– Да уж, конечно, не заставлю, – прогудел вдруг низкий и зычный бас. В тёмном проёме входа появилась высокая фигура, закутанная в серый с чёрными языками, словно у пламени, плащ. Мастер был широкоплеч, но лицо – худощавое, щёки впалы, глаза прячутся под сросшимися на переносице кустистыми бровями. На шее золотая цепь с фигуркой взмывающего сокола.

– Великий О́дин, друг Познавшего Тьму, великого Хедина. – Жрец низко склонился, коснувшись пальцами земли. Несмотря на годы, он сохранил похвальную гибкость. – Великая честь и великая же радость для нас! Ты, спутник великого…

– Не стоит, мастер Хенсби. Ты должен знать, Старый Хрофт никогда не привечал славословящих. Быть может, ты покажешь мне с моей спутницей вверенный тебе храм?

– О, разумеется, конечно! Всё для друга и спутника великого Хедина! Для нас такая че… прошу прощения, великий. Смиренно прошу о снисхождении к невоздержанному языку моему…

– Веди в храм, мастер, – Отец Дружин слегка рыкнул.

За тёмной аркой оказался довольно обширный зал, полутёмный, со множеством сейчас притушенных светилен – альвийских многоцветных кристаллов – по стенам. Здесь стояли столы и лавки, какие-то бочки и бочонки, здесь булькали ковши, что-то наливая в простые чаши и рога, хрустели орехи на белых зубах у детворы, и несколько молодых жрецов в чёрно-серых плащах неслышно прохаживались вдоль столов, полушёпотом заговаривая с собравшимися там прихожанами – людьми, гномами, половинчиками, среди которых затесалось даже трое орков с тщательно смазанными жиром чубами на бритых головах. В уголке, где свет был поярче, средних лет жрец втолковывал азбуку двум девчушками и двум мальчуганам лет семи.

Это никак не походило на храм. Скорее – на какой-то странноприимный дом.

– Великий Хедин всегда был близок к людям, – голосом опытного царедворца прошелестел на ухо Старому Хрофту мастер Хенсби. – Мы стараемся помогать в их каждодневных трудах и заботах.

– Потому что так завещал великий Хедин? – Кажется, это получилось у Отца Дружин несколько резче, чем ему бы самому хотелось.

– Нет конечно же! – с неподдельной искренностью возмутился мастер. – Потому что это правильно. Правильно само по себе, не потому, что так сказал великий Хедин. Он не навязывает нам чуждые порядки, он просто берёт всё лучшее, что уже есть, – и от него произрастает новое, не пожирая жадно старое, подобно тому, как у иных рыб молодь, чтобы выйти на волю, должна прогрызть брюхо собственной матери…

«Говорит затвержёнными словами, но сам в них верит», – подумала валькирия. Может, и не так плох, как ей показалось сперва.

– Понятно, – остановил жреца Старый Хрофт. – Веди дальше, почтенный.

– Всё по воле друга великого Хедина, – поклонился тот.

Двери неслышно затворились за их спинами, открылся второй зал. Темнее, выше, тоже с неярко мерцающими кристаллами альвов, только свет они здесь давали не холодно-фиолетовый, а солнечно-тёплый. Райна не знала, чего ожидать – вплоть до окровавленных жертвенников, – но вместо этого с каждым её шагом в нишах вспыхивали огни, освещая свисавшие с потолка искусно вытканные гобелены.

– Жизнь великого Хедина, – с оттенком гордости заявил мастер.

Отец Дружин кивнул.

– Великий Хедин рождён средь бури, молний, грома и сотрясений сущего.

На гобелене кружился яростный водоворот тёмно-серых и иссиня-чёрных туч, перевитых и прошитых льдисто-блескучими молниями. Среди облачных струй вздымали напряжённые, раздутые, подобно парусам, крылья исполинские драконы – неведомый ткач с поразительной точностью и живостью изобразил охвативший гигантов ужас, они словно пытались бежать, но безжалостный ветер гнал и гнал их обратно к центру чудовищной воронки.

И оттуда, из глубин облаковорота, поднималось лицо с грозно нахмуренными бровями и суровым взглядом. Хедин, Познавший Тьму, на гобелене не казался ни молодым, ни «добрым». Такой облик скорее подошёл бы какому-нибудь Яргохору в его ипостаси Водителя Мёртвых.

– Похож, – заметил О́дин, лишь мельком взглянув на гобелен. – Правда, сомневаюсь, что Познавший Тьму явился в сущее именно таким образом.

– О, великий О́дин, друг великого Хедина, ну, конечно же, нет! Но простому народу так понятнее. Мы говорим, что это иносказание, и тайна рождения нашего владыки пребудет тайной во веки веков.

Отец Дружин лишь торжественно кивнул, не возражая и не соглашаясь.

– Столп Титанов. Великий Хедин входит в Замок Всех Древних.

Познавший Тьму решительным движением распахивал высокие резные врата. Стремительный, уверенный, гордый. Позади боязливо прижимались друг к другу малоразличимые фигуры в плащах и с посохами, надо полагать – остальные маги Поколения.

– Великий Хедин-Милостивец встречает своего младшего брата, Ракота-Заступника.

На гобелене Познавшему Тьму можно было дать лет тридцать по людскому счёту, его «младшему брату» – не больше двадцати. Каким-то образом у ткача-художника получилось так, что Хедин оказался одного роста с Восставшим. Познавший Тьму покровительственно положил руку на плечо Ракоту, с мягкой улыбкой словно подталкивая его вперёд, в то время как сам мятежный маг смотрел на Хедина с немым обожанием.

– Это лишь аллегория, великий О́дин, – заторопился с объяснениями Хенсби.

– Чтобы было понятно простому народу?

– Чтобы было понятно простому народу. Зачем смущать неокрепшие умы непосильным знанием?

И вновь Отец Дружин лишь молча и медленно кивнул.

Дальше были ещё гобелены, где показывалось и начало Ракотова восстания («Великий Хедин отговаривает своего младшего брата от неразумного и преждевременного выступления»), показывались битвы («Могучий и исполненный злобы Ямерт повергает Ракота у врат Обетованного»), был изображён и суд над Восставшим («Великий Хедин страдает, не в силах облегчить мучений любимого брата»); не забыли Ночную Империю («Коварные и трусливые Мерлин с Макраном и Эстери наносят удар в спину цветущему государству, созданному гением Великого Хедина»), суд над самим Хедином («В бессильной ярости завистливые маги изгоняют Познавшего Тьму из Замка Всех Древних») и, наконец, та самая война.

Последняя война Истинного Мага Хедина, после которой он сделался Новым Богом Хедином.

– О, а вот и я сам, – подбоченился Старый Хрофт, взглянув на очередной гобелен. – Ну что ж… похож, похож. Не иначе как сам Познавший Тьму рассказывал соткавшему гобелен искуснику.

– Нет-нет, великий О́дин! Нам неведомо имя сотворившего эту красоту изначально. Но вместе с могучим Хедином сражалось немало тех, кто мог запомнить и рассказать иным.

Отец Богов усмехнулся.

– Иные из этих сцен я помню по рассказам самого великого Хедина. И… едва ли кто-то мог рассказать кому бы то ни было, как проходил суд над Познавшим Тьму и как ему выносился приговор.

– Быть может, это был и сам Познавший Тьму, он милостив и расположен к людям, – развёл руками мастер. – Для нас главное, что это истина, что подтверждаешь и ты, великий О́дин, верный друг Познавшего Тьму.

Губы Отца Богов скривились в непонятной ухмылке.

– Да, подтверждаю.

– Я запишу это в книги нашего храма, – встрепенулся мастер. – Добрые братья – и, смею ли я надеяться, что и ты сам, могучий О́дин? – засвидетельствуют истинность сих слов. Дело великого Хедина получит изрядную подкрепу!

– Получит… под репу… – буркнул О́дин, но так, что слышала его одна лишь Райна. – Что же у вас тут есть ещё, кроме занимательных картин?

– Наш сокол, – с заметной гордостью объявил мастер. – Сокол, зримая манифестация Познавшего Тьму.

– Где же он? – поднял бровь Отец Богов.

– Прямо перед нами, великий О́дин, друг великого Хедина.

В сердце тьмы перед ними засветилось пятно – мягко-желтоватым светом. Несколько мгновений – и могучий коричневокрылый сокол гордо реял, пронзая неоформившееся, тусклое ничто. Янтарные глаза взглянули на явившихся, и Райна с удивлением заметила, как изменилось на мгновение выражение отца – сделалось тяжким, усталым, пустым, словно от взваленного на плечи неподъёмного груза.

– Здесь мы обращаемся к Познавшему за силами творить наше дело и дальше, – негромко проговорил Хенсби. – Мы не просим у него милостей, мы знаем, как велики и обширны его труды. Великий Хедин даёт нам силы творить то, что предначертано нам…

За спинами их раздался какой-то шум, словно кто-то ломился в запертую дверь.

Райна вновь взялась за эфес. От этой привычки, стоит только заслышать что-то «не то», с усмешкой подумала она, мне не избавиться уже до самого конца.

Мастер Хенсби досадливо поджал губы.

– Прошу прощения, великий О́дин. Поистине, некоторые наши братья несколько, э-э-э, невоздержанны.

– Что же они хотят? – слегка усмехнулся Отец Богов.

– Видеть тебя, великий друг Познавшего Тьму, тут догадаться нетрудно. Но это непочтительно и дерзко, нарушать твоё уединение здесь, в храме великого Хедина!

– Ничего. Пусть они войдут. Я никогда не прятался от искавших меня, – пожал плечами Старый Хрофт.

Пока мастер Хенсби рысцой бегал отворять, Райна быстро придвинулась к отцу.

– Повелитель, – тихо сказала валькирия – на сей раз действительно валькирия Рандгрид, только научившаяся чуть-чуть думать, – повелитель, для чего мы здесь? Я готова драться и разить, скажи лишь – во имя чего?

– Всё узнаешь в своё время, – невозмутимо отозвался Старый Хрофт.

Глаза Райны сузились, на волос, не больше, но Отец Дружин заметил.

И улыбнулся, едва заметно, только для неё, и эта улыбка была настоящей. Единственной настоящей улыбкой с того момента, как они пересекли границу Альвланда. Взял валькирию за руку, чуть выше локтя, слегка сжал.

Всё хорошо, Рандгрид, моя младшая, самая любимая дочурка. Я понимаю, тебе трудно. Ты прямодушна, ненавидишь ложь, ненавидишь маски, скорее всего, потому, что тебе самой пришлось носить их слишком долго. Но так нужно. Так нужно, понимаешь? Ты шла в бой на Боргильдовом поле, шла отдать жизнь за наш Асгард, за наш мир и не колебалась. Воительница Райна накопила множество тяжких воспоминаний, она больше не наивна и не восторженна, но в глубине – ты всё та же Рандгрид. Верь мне, как ты верила перед той самой битвой, где полегли твои сёстры, где пали все остальные асы.

Верь мне, и…

Райна опустила голову. Глаза валькирии предательски защипало – с ней не случалось такого с горячих и кровавых дней Безумных Богов, когда они шли с магами Долины, убивая сошедших с ума чародеев и их подручных, разнося в клочья расставленные ловушки и выпуская из темниц – во множестве – приготовленных на заклание людей.

А также и эльфов, и орков, и гномов, и гоблинов, и половинчиков, и гарпий, и даже хедов с гарридами, хотя эти-то вообще изо всех сил старались не попадаться на глаза вообще никому из владеющим магией.

Вот тогда на глаза валькирии и навернулись в последний раз слёзы.

А впервые они полились, когда она, шатаясь, брела по Боргильдову полю, пустому и мёртвому, и всё обрывалось внутри, словно при падении с утёса навстречу льдистой чёрной воде; она брела и звала, надрываясь, кричала, срывая голос, выла раненой волчицей, – но не отозвался никто.

За спинами Хрофта и Райны забубнили голоса – мастер Хенсби отпер наконец дверь.

– Да можно, можно… брат Хефтер, брат, уймитесь, позор и поношение храму…

Отец Дружин кинул последний взгляд на взрезающего тьму коричневокрылого сокола и повернулся.

– Что там, мой добрый Хенсби?

– Великий О́дин, друг великого Хедина, мои тысячекратные извинения, но брат Хефтер, по молодости и горячности бывает невоздержан, алкая лицезрения тебя, алча наполнить очи свои твоим обликом…

– Я не красная девица, пусть лучше вот на неё смотрит, – усмехнулся Старый Хрофт, кивнул на Райну, заносчиво вскинувшую подбородок.

– Великий О́дин, – из-за спины старшего мастера решительно выступил молодой жрец, буйной гривой чёрных волос смахивавший на самого Ракота Восставшего. – Счастье воочию видеть тебя, истинного Бога из числа Древних, столь огромно…

– Не славословь, мастер Хефтер, – перебил О́дин, пристально глядя служителю Хедина в глаза. – Мне возглашали хвалы, но эйнхерии и на званом пиру, и… им было за что благодарить меня. Но и у эйнхериев не шло дальше «Слава Хрофту!» или там «За О́дина пью рог свой!» – простой народ они были, эйнхерии, чего уж там. Так что не стоит, молодой мастер.

Жрец быстро поклонился, щека его лихорадочно подергивалась, пальцы сплетались и расплетались.

– Великий О́дин… ты не откажешь в великой милости говорить с нами, смиренными слугами твоего великого друга, Хедина-Милостивца, Хедина, Познавшего Тьму? Позволишь нам внимать твоим речам и тщательно записывать твои слова, ибо нет более никого, кто собственными очами лицезрел бы все эоны сего мира, от первого мгновения до последнего, протекающего как раз сейчас сквозь нас, проживающих краткие свои жизни?

– Много слов, младший мастер Хефтер, но я никогда не отказывал просящим у меня помощи. Я готов.

– Я приготовлю трапезу, великий О́дин. Быть может, ты желаешь отдохнуть? О, нет, что я, что я несу – ведь боги не устают, ибо совершенны…

– Об этом мы тоже поговорим, – посулил Отец Дружин. – А мы, хоть и совершенны, как ты говоришь, не откажемся ни от отдыха, ни от трапезы.

Старший мастер Хенсби лишь виновато развёл руками.

– Молодо-зелено, великий О́дин. Всё-то им хочется знать, вечно-то им мало написанного в старых книгах, мало священного предания…

– Великий Хедин не почивал на лаврах! – не остался в долгу Хефтер. – Он смело шёл за окоём, за пределы ведомого и дозволенного и потому стал тем, кем стал! Достойно и нам, его смиренным ученикам, идти по его стопам!

– Вот уж смирением великий Хедин, Познавший Тьму, никогда не отличался, – заметил О́дин. – Коль двинуться его путём, о смирении лучше забыть.

Оба жреца, и младший, и старший, так и застыли с разинутыми ртами.

– Вот только не надо лести, – нахмурился Старый Хрофт. – Великий Хедин презирал и презирает льстецов. Не притворяйтесь, будто сказанное мною вас поразило так, что вы онемели.

Хефтер и Хенсби лишь виновато переглянулись.

– Прошу простить великодушно, – кашлянул старший мастер.

– Прощаю, – махнул рукой Хрофт. – Так о чём ты хотел говорить, жрец Хефтер?

– О многом, о, очень о многом, – заторопился тот. – Но, быть может, великий О́дин желает говорить сидя, а не стоя?

Райна молчала, как говорят скальды, «замкнув уста». Ей не нравился ни этот храм, ни оба суетливых, угодливых жреца. Если таковы слуги Познавшего Тьму, дело его плохо. Отец подробно рассказывал о Хедине и Ракоте во время их странствий, и выходило… совсем не так.

Почему ж они не бдят, почему не смотрят за собственными служителями?

Хенсби и Хефтер привели Хрофта с Райной в просторную трапезную, обставленную скупо – простые дощатые столы да лавки, – но с богатыми щитами и разукрашенным оружием, что висели на стенах.

– Гости порой приносят подношения, – развёл руками старший мастер. – Мы не обижаем их отказами, но и не продаём, ибо храм не нуждается в особых богатствах. Вот и вешаем сюда, в трапезную; дарителям приятно.

– Никто не винит тебя в стяжательстве, – заметил Хрофт, и Хенсби заметно повеселел.

Появилось ещё двое молодых жрецов, во все глаза пялившихся на Отца Дружин. Эти притащили с собой вощаницы – делать быстрые записи. С ними в обеденный покой ступил и ещё один храмовник, высокий, худощавый, с орлиным носом и пышной копной совершенно седых волос. Впалые щёки, плотно сжатые губы, решительный взгляд. Он отличался от молодых жрецов так же, как старый волк-одиночка отличается от толстолапых щенков.

– Что же поведать вам? – усмехнулся О́дин, поднимая кубок хмельного мёда. – О начале времён? О созидании Асгарда? О том, как жил Мигард в те времена, когда не только о Познавшем Тьму, но даже и о самих Молодых Богах, павших ныне, никто и не слыхивал?

– Мы занесём на скрижали каждое твоё слово, великий О́дин. – Хефтер от волнения облизнул пересохшие губы. – Но едва ль можешь ты вещать нам день и ночь, и потому хотели сперва спросить о главном.

– Спрашивай, – благодушно кивнул Старый Хрофт. – О чём желаешь знать, служитель Познавшего Тьму? О конце времён и миров? О том, что за смертью?

На щеках Хефтера играл лихорадочный румянец. Он казался сейчас человеком, копнувшим лопатой в огороде и наткнувшимся на сундук с золотом. Двое писцов лихорадочно заработали стилами, а сам мастер Хенсби вдруг взялся за уголь, принявшись быстро набрасывать на чисто выбеленной доске портрет самого Хрофта.

Седоволосый жрец сухо усмехнулся, глядя на чуть ли не подпрыгивающих молодых.

– Великий О́дин… я до конца дней своих не перестану благословлять волю всемогущего Хедина-Милостивца, пославшего мне эту встречу, и, конечно, обо всём этом я жажду узнать, но главное… что такое бог Хедин?

– Что такое бог Хедин? – Райне показалось, что отец несколько даже растерялся. – Что хочешь ты сказать этим, многоумный жрец?

Старший мастер неодобрительно покосился на Хефтера, но ничего не сказал, его уголь чертил линию за линией, и на белом дереве постепенно появлялись очертания Отца Дружин.

– Да. Именно это. Что такое бог Хедин? – заторопился Хефтер, вцепляясь пальцами в край стола. – Мы жаждем знать, тем более что он – вот, здесь, прямо перед нами. Он ходил по этой земле, правил землями не так далеко от наших краёв – на острове Хединсей. Мы, молодые жрецы, мним, что первейший долг наш – изучение земных дел великого бога. Ибо именно здесь он явил нам своё лицо, ради нас трудился и претерпевал.

Седоволосый позволил себе лёгкую, едва заметную усмешку.

Старый Хрофт приподнял бровь, взглянув на старшего мастера. Тот виновато развёл руками.

– Великий О́дин, се – брат Хардри, из старших братьев. Кто… гм… размышляет. По мне, так слишком много. Ибо великий Хедин не раздумывал бесплодно, но свершал деяния!

– Несомненно, – слегка поклонился брат Хардри. Голос у него оказался глубоким и сильным. – Великий О́дин, прими от меня поклон. Все сладкие речи тебе уже сказаны, я же лишь добавлю, что следующим по пути златого луча пустые слова без надобности.

«Путём золотого луча?» – подумала Райна.

– В-великий О́дин… – младшие жрецы недовольно косились на брата Хардри. – Молим тебя, простираясь у ног твоих…

– Никто в Асгарде передо мной никогда не простирался, – перебил О́дин. – И тебе, молодой брат Хефтер, я не советую.

– Виноват, – жрец краснел легко, словно девушка. – Прости меня, великий бог. Но всё-таки… мы алчем правды, рассказа о деяниях Познавшего Тьму того, кто видел всё это сам, своими глазами!

Старый Хрофт недоумённо пожал плечами.

– Здесь храм великого Хедина, а не древнего бога О́дина. Невместно мне, хоть и будучи другом Познавшего, вести подобные речи с его служителями. Хедин сам наставляет вас и, не сомневаюсь, сказал вам всё, что считал потребным сказать.

– Конечно, конечно! – заторопился брат Хефтер. – Но великий Хедин никогда не налагал на нас никаких запретов – тем-то он и велик. Он дозволяет нам идти собственным путём и дополнять священные тексты. Конечно, никто никогда не впишет туда ничего измысленного пустым болтуном. Но ты, великий О́дин, Древний Бог и друг великого Хедина со всеми забытых времён – ты не можешь поведать нам ничего, что не одобрил бы сам великий Хедин! Иначе и быть не может, вы ведь помогали друг другу с самого начала, сражались рука об руку!

Брат Хардри вновь улыбнулся.

– Глубоко копаете, – не удержалась Райна.

– Да, да, добрая госпожа, – мелко закивал Хефтер. – Мы копаем глубоко, ничего иного великий Хедин и не ждал бы от нас.

– Почему же тогда не спросить его самого? – тянул время Отец Богов.

– Великий Хедин не имеет времени спускаться в каждый из скромных своих храмов, – с достоинством возразил старший мастер. – И на пустую болтовню пополам с россказнями не имеет времени тоже. На его плечах – всё Упорядоченное!

– Верно, – кивнул Старый Хрофт. – Великий Хедин потому и велик, что познал границы и пределы и занят достижимым – сохранением и сбережением великого, пёстрого и прекрасного многоцветья, вложенного Творцом в наши миры. И потому он поведал вам то, и так, как нужно было поведать. Потому что, если хрупкое равновесие нарушается… Тогда следует восстание, наподобие восстанию Ракота.

При этом слове на лицах четвёрки жрецов появилось уныло-кислое выражение. Восставшего, похоже, здесь недолюбливали. У всех – кроме седого брата Хардри.

– Да, восстание Ракота. Он бился доблестно и был мне люб. Превыше всего Древние боги ценили мужество, храбрость и способность идти на врага в последнюю атаку, даже если силы неравны и воин смотрит гибели в глаза. И мы считали – те, кто слаб, должны или сделаться сильными, или погибнуть. Бросающий вызов непобедимой силе не должен думать о тех, кого сметёт ураганом его войны. Так было, так жили Древние. Так жил Асгард. Миру временами требуется пустить кровь. Без восстания Ракота не восстал бы и Познавший Тьму. Или восстал бы? Что скажете вы, его верные служители?

Жрецы бледнели и переглядывались. Никто не дерзнул заговорить, кроме брата Хардри.

– Великий О́дин. Прости молодых адептов, они слишком юны и восторженны. Они не знают, о чём вести речи.

– Зато ты очень знаешь, брат Хардри! – насупился старший мастер. – Юная братия от чистоты сердца и простоты помыслов вопрошает, а ты и твои приятели…

– У брата Хардри есть приятели? – осведомился Старый Хрофт.

– Есть, великий О́дин, – сдержанно поклонился седой жрец.

– Всё мудрят чего-то, хитрят, рукописи альвийские почитывают… – нажаловался молодой брат Хефтер.

Хардри только хмыкнул.

– Мы здесь не только детишкам носы утирать да селян отучать хмельное пить по-чёрному. Голова дана не одни лишь капюшоны носить.

– И для чего ж ты используешь её, брат Хардри?

Немолодой адепт слегка пожал плечами.

– Беседовать лучше в уединении, великий бог О́дин. Тем более что мои братья не слишком одобряют мои… умствования. Мои и тех, кто согласен со мной.

– Что ж, поговорить можно, – пожал плечами Старый Хрофт.

– Но, великий бог! – пискнул молодой брат Хефтер. – А как же мы? Мы же были первые!

– Так и быть, – смилостивился Отец Дружин. – Однажды великий Хедин…

* * *

– Это была хорошая история, великий О́дин.

В крошечной келье брата Хардри горела только небольшая свеча. Жёсткое узкое ложе, стол, табурет – и книги, заполнявшие всё пространство стен.

Три кружки с чистой водой на столе.

– Ты хотел беседы, брат Хардри?

– Да. Низкий поклон тебе, великий бог, за твоё согласие. Молодые жрецы, что домогались… историй про Познавшего Тьму, они ведь как дети. Те, кто познаёт сущее, вопросы задаёт лишь самому себе. Но рассказ твой был красен. Особенно про Хедина в погребе.

О́дин едва заметно улыбнулся.

– Надеюсь, старший мастер не будет гневаться на тебя, брат Хардри.

– Не будет. Мы полезны Храму. Хотя отделяем себя от других.

– Почему?

– Они погрязли в мирском и суетном. Они жаждут бывальщин, какие рассказывают у походного костра. И забыли, куда должны стремиться.

– А тебе… и твоим друзьям это ведомо?

– Как может быть ведом путь небесных сфер тому, кто всего лишь глядит на отражение солнца в пруду? Где вдобавок баламутят воды гуси и утки?

– Но вам ведь нужен… именно путь небесных сфер?

– Путь небесных сфер, – кивнул Хардри. – Человек, подобный сущему, познаёт его через себя, но и себя через него. Мы есть лишь отражение небес, как и небеса есть отражение нас, и в вечном пути от «себя» до «небес» и обратно – путь познающего.

– Расскажи мне больше о тех, кто согласен с тобой, – после краткого молчания попросил О́дин.

– Наш путь – это дорога от себя и к себе, как я уже сказал. Мы познаём, ибо… Ибо путь Познавшего Тьму – путь вопросов без ответа.

– Разве? – удивился Старый Хрофт.

– Мудрый не копается в придорожной пыли, но подъемлет взор свой к небесам и звёздам. Печаль охватит любого непосвящённого, что дерзнёт вглядеться в недоступное ему; печаль, что может погубить. Поэтому осторожный и милосердный сохранит открытое ему в собственном сердце и укроет бронёй вопросов. Не знающий, какой вопрос задать или как истолковать ответ, недостоин учения. Так думаем мы, познающие.

– Вы задаёте вопросы? Какие же?

Тонкие губы Хардри едва заметно дрогнули.

– Вопрос, великий Бог, наш инструмент. Наше оружие, наш щит и наш меч. Влага на губах алчущего. Мы желаем познать многое, но, поднимаясь по склону, не дай себе закостенеть в обыденности. Вопросами мы очищаем наш разум, избавляемся от гнёта серых дней. Руки мудрого могут вязать снопы или ковать железо, разуму же его положено пребывать на горних высях…

– Так если разум будет на горних высях, руки себе серпом отхватить можно, – заметила валькирия. Брат Хардри ей не нравился. Совершенно.

– Мудрый тем и отличается от растяпы, доблестная воительница, что способен мыслить о возвышенном, делая в то же время простую работу, – наставительно сказал Хардри.

– Ты изъясняешься туманно, жрец, – нахмурился и О́дин. – Игра словами, быть может, принята средь вас, но мы, Древние – были и остаёмся прямыми, как стрела. Слово и дело. Дело и слово.

– Мы задаём проклятые вопросы, – словно не заметив неудовольствия Отца Дружин, понизил голос Хардри. – Вопросы, что могут свести с ума и бросить в пучину отчаяния. Мы знаем это. Следуя за золотым лучом, достигни первых врат и сделай остановку.

– Чего-чего? – растерялся Хрофт.

– Когда тайна будоражит твой разум, избегай прямых слов, – нимало не смутился адепт. – Избегай вообще прямых путей – на них великий дар разума утрачивается, ибо зачем он тебе, если его не к чему приложить?

– Но вы вопрошаете…

– О златом луче и вратах, о сокрытом за ними и об их страже.

Райна только хлопала глазами. Какой луч? Какие врата? Какая стража?

– О великой тайне, сокрытой в Познавшем, – адепт перешёл на шёпот. – Я нарушаю наши собственные заветы, открыто говоря об этом. Кто не в силах понять скрытое, того нет смысла и учить. К нам приходят те, кто может сам по себе, кто отмечен великим даром Хедина – познавать, а не тупые пахари, не умеющие отличить право от лево.

– Ты высокомерен, жрец, и сурово судишь о своих братьях, – покачал головой О́дин.

– Я лишь справедлив, великий бог. Есть множество тех, кто превосходит меня. Но и я превосхожу очень многих. Именно так рассуждал и наш бог Хедин, когда начинал своё восстание. Но… речи мои совсем о другом.

– О золотом луче? Откуда он взялся, кстати?

– Золотой луч… – Хардри опустил глаза. – То, что он есть и откуда идёт – истинная тайна. Стремящийся по нему вверх одолевает врата и стражу небесных архонтов, он задаётся проклятыми вопросами, потому что недостойному нет пути в чертоги чистого разума.

– Почему вопросы проклятые? – не выдержала Райна. – Разве нельзя просто взять и спросить? Без путаных загадок?

– Знание священно и драгоценно. Оно не может попасть в руки недоумков, недостойных, бесноватых, – отрезал Хардри. Он вообще держался с достоинством, чуть ли не с надменностью. – Способность понимать иносказание отличает мудрого от невежды.

– И что же, брат Хардри, ты хочешь знать? То, о чём я уже упоминал – о начале времён? О днях, когда стоял Асгард?

Адепт подался вперёд, лицо его словно вплыло в сферу света от свечи, и та будто вспыхнула куда ярче. Тьма заливала глубокие морщины, таилась на дне глазниц, но голос жреца звучал ровно и невозмутимо.

– За первыми вратами стоит пара архонтов. Если ты следовал верным путём, не отклоняясь и не затеняя свои помыслы суетным или жадным, архонты отворят тебе створки. Говори с ними почтительно и отвечай правдиво, ибо они станут спрашивать. Вопросы их полны изощрённого коварства, ибо не дело простодушных созерцать истечение золотого луча, поэтому архонты суровы.

Но того, кто ответит на их вопрошания, они проводят с великой честью.

– Что же они станут спрашивать? – не удержалась Райна. Жрец чуть улыбнулся.

– Вопросы их разнятся. Повествования неодинаковы и не сходятся в деталях, лишь в главном. Как истекает луч, кто видит его начало, кому открыта средина и кому – конец? Знаком ли тебе престол, что поверх семи небес, что за семью вратами и стражей четырнадцати архонтов? Лицезрел ли ты стремящихся пожрать луч, поглотить его?

– И как же на них отвечать? Много хаживала я между мирами, но никогда и нигде не видывала ни золотых лучей, ни врат с архонтами…

Улыбка на губах брата Хардри сделалась едва ли не пренебрежительной.

– Мудрый понимает, что тайна скрывается за множеством покровов. Поэтому он готовится к восхождению вдоль золотого луча, постится, свершает омовение, шёпотом произносит гимны и потом садится в угодную стражам пути позу, скрестив ноги и низко опустив голову. Затем ему раскрывается то, что внутри, он воочию лицезреет спускающийся к нему златой луч, ступает на него и начинает подъём. Все грады, и царства, и страны видит он под собою, шаг его лёгок, и душа радостна. Однако чем дальше от земли поднимается он, тем чернее становится воздух вокруг, и путника начинает одолевать страх, что он уже никогда не сможет вернуться, ибо золотой луч тоньше самого тонкого волоса, и развернуться на нём невозможно. Лишь у первых врат дозволена передышка, однако там же странника ждёт первая пара архонтов, что подвергнет его строгому допросу.

Райна заметила, насколько напряжённо и неотрывно слушает жреца Старый Хрофт. Отец словно боялся пропустить и единое слово. Для самой же воительницы все эти разглагольствования казались полным и совершеннейшим бредом.

– Ни заклятия, ни печати, – продолжал тем временем брат Хардри, – во что часто верят непосвященные, не защитят от ярости архонтов. Лишь знание и умение видеть истинный смысл вопросов.

– Но если адепт минует первую пару адептов, то идти дальше ему будет всё труднее и труднее, – подхватил вдруг Старый Хрофт. – Всё, что оставил он при себе ненужного в помыслах, сделается тяжким грузом и станет увлекать вниз. Дыхание пресечётся, и взоры наполнятся кровью. Половина из ступивших на эту дорогу достигнет первых врат и лишь половина половины – вторых.

– И вторая пара архонтов, – весь подобравшись, словно перед броском, продолжал Хардри, – задаст уже иные вопросы. Видел ли ты Сидящего на Престоле, откуда берет начало златой луч? Видел ли ты сияние Его чертогов, где на стенах смарагдового камня высечено всё, что было, что есть и что будет? И если странник ответит «видел!», пламя, вырвавшееся из его собственного тела, поглотит его, ибо скажут архонты – коль видел ты уже всё, зачем тебе туда? И если ответит он «не видел!», архонты столкнут его вниз, сказав: не умеющим смотреть слепцам нечего делать возле Престола, ибо, даже имея глаза, не узрят ничего и ничего не поймут.

– Поэтому мудрый ответит «видели глаза мои, но не душа! Видел мой разум, но не душа! Видело сердце мое, и преисполнилось любви к увиденному, и потому как всё те же мои глаза, но не та сегодня моя душа, и видел я всю славу Престола, но и не видел в то же время!» – и тогда архонты пропустят его, – перехватил Старый Хрофт.

Райна ничего не понимала. Какие «престолы»? Какие «архонты»? Отец отродясь не упоминал ничего подобного.

– Именно! – брат Хардри даже привстал. – Зримая история великого Хедина – лишь отблеск истины, пусть ей довольствуется простонародье. Мы идём по золотому лучу к истине скрытой, потаённой, скрывающей себя за символами и загадками.

– Всё труднее восхождение, – перебил его Старый Хрофт. – Всё сильнее давит на грудь, невозможно дышать, и уже чернота, не кровь, заволакивает взоры.

– Иные адепты, что записывали каждый свой шаг и каждое слово, падали замертво, – прошептал Хардри, – свитки, заполненные сперва крепкими и ровными строчками – ибо дух оставался силён, – превращались в скопище каракулей. Но вопросы оставались. Что породило свет златого луча? Подобен ли он обычному лучу? В какие одежды облачается он, достигая тварного плана? Ибо не семь, не четырнадцать, но семижды семь архонтов видит странник, поднимаясь к седьмым и последним вратам.

Именно эти архонты облачают в пурпур Сходящего с Престола, Того, кто запрягает звёздных коней в великую Колесницу, что с грохотом и лязгом устремляется с высей, где воздвигнуты чертоги, вниз, где уже и мы можем лицезреть Его; множество ликов Его открываются нам, мужские и женские, и один из них – лик Познавшего Тьму. А за всем этим – Тот, кто спускается с неведомых высот, где нет даже нашей путеводной нити – златого луча, кто воплощается, восседая на Престоле, от кого нисходит всё, и даже сам великий Хедин…

Проклятые вопросы задаём мы и странники, что пускаются в опаснейший путь к чертогам Престола. Ужасен лик Восседающего на Нём, ужасен и невыносим для смертного и даже ты, древний бог, едва ли смог бы глядеть на Него, ибо Он – Начало и Конец…

Голос Хардри упал до почти неслышимого шёпота, виски блестели от пота.

– Источается золотой луч, нисходит вниз, обретает формы и меняет их. Хедин – имя ведомо нам, но сколько ещё неведомо?.. И где тот источник, что порождает сияние?.. Великая тайна Хедина, Познавшего Тьму, кроется в нём самом… Начало и конец миров, жизнь и кончина человеческие, участь души за смертной дверью, владения ужасного Демогоргона и столь же страшного Орлангура – всё это занимает наши умы или порождает ночные кошмары. Но мы – слуги великого Хедина, Познавшего Тьму, и к нему обращены все наши помыслы. Нет в сущем тайны глубже, величавее, кошмарней, чем тайна божественности. Златой луч достиг смертных земель, облачённый архонтами в одежды, сделался Хедином, сбрасывая их одну за другой, представал нам в ином виде, по незнанию принимаемом за «иного Хедина», якобы «не бывшего изначально богом», но всего лишь «истинным магом». И нам неведомо, познал ли Познавший самого себя, восходил ли он сам путём золотого луча, и если восходил – то что видел он там, ибо никаких текстов великий Хедин нам не оставил. Что ж, люди тем и отличаются, что должны взять знание собственными силами. Особенно такое.

– Великий Хедин оттого и велик, – негромко заметил Старый Хрофт, – что сделался Богом. Сотворил собственную божественность. Но не подобно чародею, плетущему изощрённые заклинания. Иные силы, ужасные по мощи и непонятные смертному, вступили в дело. Ужасные и непонятные даже мне.

– Что ж, досточтимый О́дин, однако и мы, люди, не наделённые даже долгим веком, стараемся их познать. Увлекаемые силой духа на горние выси, что превыше всех тварных миров и всех просторов Упорядоченного, мы видим блистающие рати, грозных архонтов и лик Восседающего на Престоле, и задаем вопросы. Как можем. И лицезрим, как меняет одеяния суть того, что есть Хедин. И пытаемся истолковать. Ибо чем бог Хедин стал отличаться от Истинного Мага Хедина? Только ли тем, что, вздумай он сотворить огнешар, таковой испепелит целый хребет, в то время как раньше разрушил бы лишь одну гору? Ты видишь, великий О́дин, то, что мы тщимся познать, совсем не там, где могло показаться.

– Да, – помолчав, сказал Отец Богов, – совсем, совсем не там. Что ж, любознательный служитель Познавшего Тьму, скажу тебе так…

Хардри, покрываясь пóтом, стремительно записывал каждое слово О́дина.

– Скажу тебе и твоим единодумцам так, – продолжал Хрофт, – берегитесь! Вы на самом краю ужасной бездны, поистине не имеющей дна, на краю пропасти страха и безумия. Сами вопросы ваши, едва лишь ответы достигнут вашего рассудка, способны погубить любого смертного. Ибо все они – из числа вечно прóклятых. Что было, когда ничего не было? Как родилось время? Вечен ли Хаос, имеет ли он пределы и откуда он возник, ибо Хаос – это не Ничто, но Нечто. Может ли он быть сотворён? Из чего сложен? Кто им правит, и как могут в Хаосе существовать какие-то «правители»? Как рождаются боги, и откуда к ним снисходят их силы? Если Упорядоченное сотворено, то кто сотворил Творца? Кто может прервать его существование?

Голос О́дина креп, рос, и казалось, крошечную келью стремительно заливает древняя тьма, где полыхают пятна исполинских пожаров. Упорядоченное только что родилось, с небес ещё льётся дыхание Творца, Он ещё здесь, ещё не покинул своё детище, и искры Его дыхания стремятся вниз, туда, оплодотворить собою косную плоть, раскалённую, всю покрытую огнистой кровью.

Хардри стиснул зубы, с усилием поднял взгляд от свитка. Руки его продолжали записывать.

– Остановитесь, – гремел тем временем Хрофт. – На иные вопросы ответов нет, и никому, даже богам, не дано понять, почему.

Голос Древнего Бога, казалось, вот-вот начнёт крушить стены и перекрытия, но, несмотря ни на что, брат Хардри не стал отмалчиваться.

– Это… одно из того, что мы тщимся познать. – Голос его оставался твёрд и не дрожал. – Далеко не все наши братья в других храмах одобряют наши поиски, не говоря уж о споспешествовании им. Истинно ли предначертано нам всё на скрижалях смарагдовых чертогов? Откуда берутся они, и чей резец запечатлел их в камне? Коль написанное там сбывается – верно ли великое предопределение?

Да, великий О́дин, вопросы наши страшны и прокляты. Но мы не можем не идти вперёд. Познать Познавшего! – вот наш девиз.

– Я сказал, – страшным голосом объявил Старый Хрофт. – Остановитесь, несчастные! Бездна уже разверзлась у вас под ногами. Ещё шаг – и всё. Падение без конца, ужас и отчаяние.

– Великий О́дин, друг великого Хедина, – по вискам Хардри стекал пот, он тяжело дышал, словно после долгого бега. – Мы – не просто жрецы Познавшего Тьму. Тех ты видел. Они рассказывают сказки детям. Сошедший с Престола Великий, величайший и таинственнейший, ведомый нам под именем Хедина, Познавшего Тьму, – появившийся, сражавшийся, добившийся… история удачливого искателя приключений, какого-нибудь ярла или тана, на манер тех, что завоевали Агарастар в Южном Хьёрварде, но не более того. Как можем мы остановиться и отступить?

– У вас есть дело. Я видел сам, в первом зале – помогать, лечить, учить. Именем великого Хедина, чтобы народ прославлял бы его имя и его скромных служителей. И этим занимаются твои собратья. Не лезьте туда, где разум ваш не в силах справиться с увиденным. Никто ведь не бросится на закованное в панцири войско с деревянным мечом и без кольчуги? – так и здесь. У вас нет оружия, чтобы познать всё это.

– Народ и так есть кому и лечить, и учить, – не отступал Хардри. Смелости ему было явно не занимать. – Но народ живёт счастливо, когда знания его не слишком обширны, ибо с печалью от многой мудрости справиться может не каждый. Ведь если каждый пахарь возомнит себя постигающим сокровенные тайны, кто станет выгребать навоз из хлева или доить коров? Кто станет ходить за плугом? Знания достойны лучшие, и это нужно заслужить.

Хрофт гневно фыркнул.

– Я всё сказал, упрямый человек. Если долго таращиться в пропасть, закружится голова, и тогда… Впрочем, великий Хедин, Познавший Тьму, мой друг, как раз всегда стоял за свободу воли. Не в моей власти вам что-то запрещать, это должен сделать тот, кому вы, по вашим словам, «смиренно служите». Но не ждите от меня ответов! Идём, Рандгрид. Нам тут больше делать нечего.

Валькирия молча – и с немалым облегчением – поднялась.

Душное место. Странное, непонятное и неуютное. Хотя на первый взгляд всё хорошо…

Интерлюдия 3

– Значит, её зовут Клара Хюммель… – Сигрлинн дослушала Познавшего Тьму, чуть склонила голову набок, задумавшись. – Обидно и горько, если изменила.

– Ты не веришь магам Долины?

– После Игнациуса – нет, дорогой. Его коварство нам… мне! – чуть не вышло в неподъёмную цену. Не верю никому из этих чародеев. Живут как у Спасителя за пазухой, припеваючи, свой собственный мирок, армия слуг, все удовольствия…

– Гильдия Боевых Магов всегда храбро сражалась, – заметил Хедин. – Да и в Эвиале она отличилась; я вспомнил эту её шпагу. А уж про Восстание Безумных Богов…

– Ты, дорогой, рассказывал о нём уже столько раз, что я и слушать устала, – отмахнулась волшебница, озабоченно наморщив лоб. – Так и Игнациус был, как я понимаю, верен. Не один век. А потом…

– Ты же не хочешь сказать, что из-за его измены нам нужно отказать в доверии остальным чародеям?

Сигрлинн вздохнула, подошла, совсем по-человечески уткнувшись лбом в плечо Познавшего Тьму.

– Хедин. Тебя убьют.

– Ты уже говорила мне это, – засмеялся тот.

– Да, говорила. И имела на то веские основания. Ты был один, совершенно один. И против тебя – весь Совет Поколения. Проклятье, Хедин, хватило бы одного Мерлина!

– А теперь? Разве теперь не всё иначе? У меня есть ты. А у тебя – я.

Она вздохнула, зябко обхватила плечи руками.

– Ты да я, да мы с тобой… а кому ещё можно верить?

– Си, о чём ты? Ракот… О́дин… Хаген…

Губы чародейки сжались в тонкую горькую линию.

– Хаген, конечно, предан тебе. Но заговор Игнациуса он раскусить не смог. Как не смог и предупредить об измене этой самой Хюммель. Умный предатель бы умолчал, не слишком проницательный соратник не догадался – а итог один. «Не верить», мой Познавший, – это ведь не только «считать, что тебе лгут сознательно».

– Далеко не все в Долине знают о нас, – заметил Хедин. – Если эта самая Хюммель просто освобождала своих детей…

– Да, твоего Храма в Долине нет, – засмеялась Сигрлинн. – И формальную клятву верности тамошние чародеи тебе не приносили. Но что, если я таки права? Если заговор Игнациуса шире и глубже, чем нам бы хотелось? Что, если к ним нашли подходы те же Дальние? Или козлоногие? В Долине, я знаю, есть поклоняющиеся Спасителю. Что, если Он постарался там?

– Си, всё это не так страшно. Не удалось Игнациусу, едва ли удастся его эпигонам, буде таковые и сыщутся. Куда больше меня занимают сейчас Источники Магии и пропавший Мимир.

– И Гелерра. Не забудь про Гелерру!

– И Гелерра, хотя пока не ясно, как её найти и как ей помочь. А Долина Магов… есть ведь и другие сообщества чародеев, подобные ей, хоть и не столь мощные. Но почему вообще эта «измена» стала так тебя занимать?

– После ловушки Игнациуса, – Сигрлинн опустила взгляд. – Я… всё меньше и меньше верю тем, кто вокруг тебя. Тот же вампир, Ан-Авагар, если не ошибаюсь… Особенно после Эйвилль!

– Вампиры, согласен, коварны, не имеют никаких принципов, верны только себе самим, ну и ещё тем, кто их обратил. Но порой они бывают очень полезны, почти незаменимы. Как та же Эйвилль.

Сигрлинн вздохнула.

– Я знаю, ты ждёшь «того, кто будет идти следом и окажется сильнее тебя». Кто получит право тебя свергнуть и встать во главе Сущего. Но… я этого не хочу, мой Хедин. Я стану драться с таким вплоть до ногтей и зубов, если не останется сил и магии. Буду царапаться и кусаться, коль до такого дойдёт. И да, я боюсь, Хедин. Боюсь, что этим «идущим» может оказаться кто угодно. Тот же Игнациус. Эта прежде неведомая Хюммель, невесть как обзаведшаяся детьми-драконами. Даже… даже такие, как Хаген или Ракот. Или, скажем, О́дин.

– О́дин? Не смеши меня, Си.

– Познавший! – Она прижала руки к груди. – Я боюсь. Очень боюсь. Ведь на месте этого «избранника Упорядоченного» может оказаться… кто угодно. Даже я.

– Даже ты? – поднял бровь Хедин.

– Даже я, – убитым голосом подтвердила чародейка. – Чем больше я думаю про те твои слова… тем мне хуже и страшнее. Упорядоченное не пребывает в покое, оно живёт, властвующие над ним сменяются – ушли боги Древние, ушли Молодые… что дальше?

– Дальше, Си? – Познавший Тьму обнял её за плечи. – Сущее будет жить, а мы ему поможем. Когда наша служба перестанет быть нужной, появится кто-то новый. Я не сомневаюсь, но я и не боюсь. Впрочем, пока что никаких «идущих следом» не обнаружилось, а уж жить в вечном страхе от этого… и подавно не по мне. Да и тебе нет нужды.

– Прости меня, – шепнула она. – Я… только сейчас поняла, насколько же испугалась. Меня… как волной накрыло. Когда я думаю о ловушке Игнациуса…

– Си, мы не могли не выбраться из неё. Тем или иным способом. Игнациус – не тот, кому Упорядоченное вручит бразды правления. Талантливый, но мелочный и недобрый чародей. Таким порой удаётся слепить собственную империйку, порой подчинить себе и целый мир, но не более того. Вот тебя, моя дорогая, я намерен опасаться куда больше! – Его губы осторожно коснулись её виска, ощутили бьющуюся жилку.

Всё, как у людей… Именно как у людей, даже не эльфов.

– Опасаться меня… – с горечью откликнулась она. – Я бы уж тогда присмотрелась к О́дину. Куда он вообще делся? Чем занят? Нам нужно собрать всех, кого только можно, кто может помочь – а где этот твой друг?

Хедин долго молчал, прежде чем ответить, осторожно перебирал её тонкие пальцы с перламутровыми ногтями.

– Я обещаю быть осторожным, Си.

– И обещаешь присматриваться ко всем, даже к самым-самым верным и старым друзьям?

– Обещаю.

– И к О́дину?

– И к О́дину.

– К нему – в первую очередь! – предупредила чародейка. – Что, если после падения Молодых Богов вновь вернётся время Древних?

– С чего ты взяла?

– Ни с чего, мой Хедин. – Она горестно покачала головой. – Я тревожусь, тревожусь и никак сама не пойму, отчего. Это… выматывает. Раньше я всегда находила причину. А теперь – никак. Обещай мне, что станешь следить за… за теми, кто близок к тебе. Даже если это кажется нелепым, противным и бесчестным. Обещаешь?!

– Си, я вижу, ты и впрямь волнуешься. Это после нашего путешествия к Источникам?

– И после него тоже, – призналась она. – Я просто чувствую, что-то назревает, копится, словно подземный огонь. Не могу понять, что именно, и оттого мне совсем худо. Пожалуй, всё-таки надо отыскать старину Хрофта. Пусть будет поблизости.

Глава IV Меч для Рандгрид

– Нет, каковы молодцы, – ворчал Старый Хрофт, качая головой, пока они с Райной возвращались обратно на постоялый двор. – «Познать Познавшего»! Честное слово, Хедин, когда узнает, сам познает их так, что долго помнить будут.

– Мне у них не понравилось, отец. Слуги великого Хедина, Познавшего Тьму, Нового Бога, одного из двух владык сущего…

– У «владык сущего» как раз и оказываются сплошь и рядом такие вот слуги, – заметил О́дин. – Не приведи небо, чтоб люди стали бы болтать, мол, каков слуга, такой и хозяин.

Райна вздрогнула.

– Что ты говоришь, повелитель?

Старый Хрофт тяжело вздохнул.

– Я устал скитаться, дочь. Особенно сейчас, когда нашёл тебя. Мы вместе бились с Хедином и Ракотом, я неизменно подставлял плечо все эти эпохи – и что? Чем я отличаюсь от какого-нибудь лесного божка, пересидевшего, трясясь от страха, под корягой все эти эпохи?

– Отец, ты – бог О́дин, великий, древний, владыка Асгарда, ты не наёмник! – В голосе Райны слышалось неприкрытое отчаяние.

– Я не наёмник, дочка. Я сражался рядом с Хедином и Ракотом потому, что этого требовала справедливость. В Асгарде у нас были боги войны и грома, богини земли и любви, а кем был я, твой отец, кроме того, что почитался «восседающим во главе Валгаллы»?

– Ты был справедливостью, отец, – прошептала Райна. – Да, была Вар, богиня истины, следившая за верностью клятв и обещаний, но Справедливостью был ты, только ты и никто иной.

О́дин мрачно и медленно кивнул.

– Да, дочь моя. Я искал справедливости, когда мучительно пытался найти способ отомстить убийцам моей жены и детей. Я искал справедливости, когда помогал Хедину и Ракоту сохранить сущее в том виде, как оно есть сейчас, ибо несовершенное бытие лучше совершенного небытия. Но я так и оставался осколком древних времён, не ведающим ни смысла жизни, ни цели. Зачем мне бессмертие, если его не к чему приложить?

– Сражаться за справедливость можно вечно, – возразила Райна.

– Именно. Дело лишь в том, как.

– Что ты задумал, отец? Скажи мне прямо, ты ведь знаешь, я пойду за тобой везде и всюду, поскольку…

– Не время, Рандгрид! Ещё не время. Когда будут готовы наши мечи, нам с тобой предстоит отправиться ещё в одно, последнее путешествие. И уже там решать окончательно.

– Да будет воля твоя, великий О́дин.

– Вот моей воли, дочка, мне и не хватало всё это время.

* * *

– Вернулись? – встретила Оружейница старого Аса и его дочь, когда истекли запрошенные ею семь дней. – Славно время провели в весёлом Альвланде и вкруг него?

– Куда уж веселее, – буркнул Старый Хрофт. – Сходили вот в храм моего «великого друга», как там выражаются, Хедина, Познавшего Тьму.

– Прелюбопытное место, – фыркнула альвийка. – Была там как-то раз.

– И что же? – осведомился О́дин.

По прекрасному лицу Айвли пробежала тень.

– Познавший Тьму достоин лучшего.

– Совершенно с тобой согласен, – кивнул Хрофт. – Но – в чужой храм со своими висами не влезай. Великий Хедин подчас слишком уж мягок и добросердечен. Толика жёсткости ему б не помешала.

– Он бывает жёсток… и даже жесток… когда хочет. – Альвийка смотрела сквозь Старого Хрофта, куда-то в стену собственной мастерской и сквозь неё.

О́дин кашлянул, как бы смущённый оборотом беседы.

– Прости, Оружейница, но Познавший Тьму поистине не предмет нашей сегодняшней беседы. Не гневись, что мы потревожили тебя. Если мечи готовы, я буду счастлив услыхать, могу ли я оказаться тебе чем-то полезен. У меня есть что тебе предложить, но…

– Не бойся, – бросила Оружейница, глядя в бушующее пламя. Сегодня все топки в её мастерской пылали вовсю, словно работа не завершалась, по её словам, а пребывала в полном разгаре. – Предложишь. Но, как я говорила, не раньше, чем одобришь мою работу. Смотри же, великий О́дин, и ты, валькирия Рандгрид! Твой меч, доблестная, рождается первым.

Пламя в распахнутом чреве топки полыхнуло так, что даже Старому Хрофту пришлось сощуриться. Яростно-белые языки бились, стиснутые кладкой из покрытых рунной тайнописью кирпичей, лизали, грызли стены и медленно угасали, словно нечто в самой глубине печи жадно глотало его жар.

Оружейница небрежно повела тонкой кистью, и опадающие струи пламени раздались, словно заросли травы. Рукоятью вперёд из жерла печи медленно, толчками выдвигался меч, и от каждого его содрогания альвийка болезненно морщилась. На бледном, идеально правильном лице, без единой родинки, морщинки или хотя бы крупной пóры, проступил пот, под кожей на горле то и дело натягивались мышцы.

– Постой… не трогай…

Райна и не собиралась касаться клинка, судя по всему, раскалённого добела. Валькирия замерла, пожирая взглядом меч, нестерпимо медленно выползающий из горна, словно младенец из материнской утробы.

Она ведь и впрямь словно рожает, мелькнула мысль у валькирии. Райна странствовала достаточно, чтобы собственными руками принять не одни роды. Да, случалось, в тягости оказывались её подруги, другие воительницы…

– Не… трогай! – выход-выкрик, и альвийка почти рухнула поперёк собственного верстака, упираясь в него руками.

Меч плавал в воздухе, ничем не поддерживаемый. Он парил над полом, и от него волнами расходился леденящий холод. Огонь в печи умер окончательно, словно истратив последние силы.

О́дин и Райна дружно уставились на новорождённое оружие. Валькирия сделала было движение к Оружейнице, намереваясь помочь, но Айвли, закусив губу, уже выпрямлялась.

– Я… в порядке. Это… обычное… дело.

– Ничего себе «обычное»!

– Для… меня… да, валькирия. Но… спасибо, что пришла мне на помощь. Смотри на свой меч, доблестная. По сердцу ли он тебе?

Райна повернулась, глядя на зависший неподвижно клинок.

Меч был слегка изогнут, с утяжелённым концом, такое оружие в умелой руке может и колоть, и рубить, и резать, рассекая доспех, подобно сабле. Клинок снежно-бел, по нему бегут крупные руны, в их изломах притаились голубоватые огоньки. Крестовина с отходящими зацепами, какими удобно ловить меч врага; рукоять собрана из искусно подобранных друг к другу кругляшей рога – цвет меняется от почти янтарного до густо-коричневого. Тяжёлый набалдашник противовеса.

И – холод, словно исходящий из самой сердцевины лезвия.

– Теперь… можешь… взять, – Айвли храбрилась, но валькирия видела, что на самом деле Оружейница едва держится на ногах. – Протяни руку, храбрая Рандгрид, уверена, ты ни с чем не спутаешь силу Асгарда, что живёт в твоём новом оружии.

– Бери его, дочка, он твой по праву, – подхватил и Старый Хрофт.

Отчего-то Райне было не по себе. Очень не по себе. Тёмная мастерская альвийки, чужая магия, разлитая повсюду в воздухе; как ни старалась воительница, ничего подобного «силе Асгарда» она не чувствовала. То, что жило в ржавых и покорёженных остатках древнего железа, исчезло, растворилось без следа. Или это ей только кажется?

Валькирия протянула руку – словно через густую тину. Пальцы коснулись тёплого рога, сомкнулись, крепко взявшись за эфес.

Боль – жгуче-ледяная, словно она на лютом морозе схватила в ладонь железный стержень, – впилась в кожу, ринулась стаей волков вверх, от запястья к локтю и ещё дальше, к плечу.

Валькирия боролась, несмотря на искры в глазах и помутившееся сознание. Она не дрогнет, не согнётся, альвийка не увидит её слабости!..

– Борись, Рандгрид! – Оружейница сумела выпрямиться. Её тоже едва держали ноги. – Сила Асгарда рождается вновь! Через тебя! Стой насмерть! Удержи волну!..

Кружащиеся искры перед взором валькирии складывались в огненные линии, и она даже не сразу поняла, почему эти очертания кажутся смутно знакомыми. Из глубины памяти поднимались картины – ошибки быть не могло, ей представал Асгард.

Асгард, сотворённый из огня. Но не уничтожительного, не пожирающего; его росчерки слагались в фундаменты, стены и крыши; Райна с замиранием сердца узнала Валгаллу.

Зал тысячи золотых щитов, зал, где пируют эйнхерии, где стоит трон Отца Богов. Рядом с Валгаллой встают иные чертоги, жилище Тора, залы Фрейи, других асов и асинь.

– Не может быть, – шепчет валькирия. Мир вокруг неё исчез, она проваливается сквозь времена и пространства, в эпоху славы и силы Асгарда, не подозревающего о неизбежном падении после Боргильдовой битвы.

Боль переливается через плечо, словно вода. Райна точно пытается удержать обрушивающийся на неё водопад; незримый поток ударяет в грудь, дробится, словно волна о скалу, норовит опрокинуть и утопить, но валькирия стоит. Боль превращается в благословение, она – единственная реальность в океанах пламени, среди которых всё выше поднимаются стены Асгарда.

Призрачные стены. Райна знает – её дома давным-давно нет, всё это лишь игры магических сил, но легче от этого не становится. К телесной боли присоединяется мука души, и это – стократ хуже.

Ты мог бы стоять, гордый Асгард, ты мог бы править, мой отец, мудрый, бесстрашный и справедливый. Мир был жёсток и жесток, но сила не доставалась кому ни попадя, и лучшие сражались друг с другом, оставляя лишь самых, самых, самых.

Боргильдова битва была великой несправедливостью, великим падением естественного порядка вещей. И даже свержение Молодых Богов не исправило всё зло, сотворённое ею. Асгард не восстал из пепла, великий О́дин не воссел обратно на свой высокий трон, погибшие асы не возродились, их души сгинули в неведомых безднах посмертия.

И это тоже было несправедливо.

И мир не будет справедлив, пока это не удастся исправить.

– Рандгрид! – Голос отца.

Не бойся, великий О́дин, твоя дочь не подведёт.

Огонь медленно угасает, и лишь пламенеющие очертания Асгарда остаются в сгущающейся тьме.

Райна стоит, всё тело бьёт крупная дрожь, а в вытянутой правой руке – белоснежный меч с голубоватыми рунами, сейчас, как и видение валькирии, медленно бледнеющими, растворяющимися в бесцветии металла.

– Ты сумела, – бледно улыбается Оружейница. – А я, признаться, боялась…

– Валькирии многое могут выдержать, – оскаливается в ответ воительница.

– Не сомневался, дочь моя. – Отец оказался рядом, положил руку Райне на плечо. – И… твой меч хорош. Очень хорош. Благодарю тебя, Айвли.

Та лишь дёрнула щекой.

– Теперь твой черёд, великий О́дин.

– Я готов. А ты, Оружейница?

– Думаешь, я слабее твоей дочери? – огрызнулась альвийка.

– Думаю, что да, – без колебаний кивнул Отец Дружин. – Ты не бессмертна. А сейчас вдобавок измучена… родами первого меча.

– Никогда не слышал, что женщинам случается рожать двойню или даже тройню? – не осталась в долгу Айвли.

– Тогда я жду. – Плечи Отца Богов расправлены, сам он стоял так, словно за его спиной замерло готовое к атаке бесчисленное войско, куда могущественнее того, что вышло на Боргильдово поле.

– Приготовься, владыка Асгарда. – Голос Оружейницы ломался от боли, но держалась она по-прежнему прямо, не сгибая спины. – Приготовься, потому что в этих родах боль делится поровну. Тебе половина и мне половина, всё честно. Зато вся слава, что можно добыть с этим клинком, – твоя.

– Если ты забыла, Айвли, мне довелось в своё время немало провисеть на священном ясене, пронзённым копьём, потому что руны могла открыть только жертва. Не надо рассказывать мне о боли, Оружейница. В конце концов, я был на Боргильдовом поле.

– Да-да, – прошипела альвийка, глаза её сузились. – Как я могла запамятовать! Разве гордый Отец Богов, свидетель всех эпох этого мира, может смириться, чтобы какая-то Айвли читала ему наставления! Она, что в сравнении с ним живёт считаные мгновения и кого друг оного Отца Богов бросил в своё время, словно портовую шлюху, швырнув на пол золотой?

– Цветасто и трагично, как всё у альвов, – почти прорычал О́дин. – Но не заняться ли нам делом, Оружейница? А то я могу подумать, что плата от меня тебе и не нужна вовсе.

Альвийка тяжело дышала, по тонкому лицу стекал пот, капли срывались с острого подбородка одна за другой.

– Мне нужна плата с тебя, великий О́дин, – наконец выдавила она. – Она нужна мне и, не беспокойся, я её взыщу – в должное время и должным образом. А пока что… я толкаю!

Райна увидела, как пламя в горне раздалось в стороны, раздвинулось, словно занавес. Среди языков огня появился белый росчерк; медленно, толчками, он пополз к печному устью.

И да, валькирия, сжимая свой собственный клинок, ощутила накатывающие на отца волны боли. Старая сила, древняя и жестокая – как жестоки были Асы на заре собственного правления, – рождалась вновь, вбирая множество из того, что случилось, пока древняя сталь спала под землёй.

Возвышение и падение Молодых Богов, рождения и смерти государств, народов и целых миров, приход Третьей Силы, эра Истинных Магов, восстание Ракота, победа Познавшего Тьму и их с Ракотом правление – всё это и множество иного проносилось пред внутренним взором валькирии, и она знала, что эта память передаётся и мечу.

О́дин глухо зарычал, нагибая голову, словно под ветром. Кулаки Древнего Бога сжались, глаза обратились в узкие щели; он закусил губу, наваливаясь плечом на незримую преграду, что было мочи толкая её назад, навстречу ползущему из огненной купели мечу.

– Ты… называла… это… болью? – прохрипел он издевательски, глядя в глаза Айвли. – Постарайся… получше!

– Всё только начинается. – Оружейница была бледна, глаза закрыты. Её шатало, но руки неостановимо чертили что-то в воздухе, и, присмотревшись, Райна с изумлением узнала додревние руны Асгарда, те самые, что некогда вырезал её отец. Однако как альвийка могла это узнать, и даже не сами руниры – но их законы, их силы, их магию?

Да, всё только начиналось. Отец Дружин стоял неколебимой скалой, не отворачиваясь от ощутимого только им одним ветра. Но изнутри его словно раздирало зазубренным копейным навершием, и валькирия, сознавая, что ощущает лишь малую часть доставшегося владыке Асгарда, могла лишь обмирать от ужаса, от одной лишь мысли, что ему сейчас приходится терпеть.

Её собственный меч отзывался, дрожал от нетерпения, приветствуя рождение собрата. Очертания подземной мастерской дрожали и расплывались, пламя в горне оборачивалось исполинскими и неоглядными кострами, пылающими где-то на самом дне великой чёрной бездны, и валькирия понимала, что видит сейчас знаменитые Костры Ракота. Дым от них свивался в тугое вервие, обретал непроницаемую черноту, тянулся вверх, сквозь раскалённое, плавящееся, неоформленное сущее, куда-то вверх, к неведомому.

Прошлое, настоящее и будущее сливались воедино. Перед внутренним взором воительницы представала великая Река Времени, незримая и вездесущая, и над её поверхностью одни за другими появлялись головы населяющих Реку драконов. Пасти распахнуты в ярости, глаза горят от ненависти – их гнев ужасен, но что разгневало их?..

А чёрная нить тянется всё выше и выше, сужаясь, стягиваясь до толщины паутинки, но такой, что не перерубит никакой меч. Куда, к чему она протянулась? – Райне кажется, что она вот-вот увидит это, догадается и поймёт, но видение резко обрывается, и валькирия вновь оказывается на каменном полу кузницы, рядом с бледной и шатающейся Оружейницей, у которой весь подбородок залит кровью.

Рядом с Айвли, поддерживая её одной рукой, стоит Отец Богов, и в правой длани у него – новорождённый меч. Клинок багрово-красен, и по алому бегут росчерки чёрных рун; альвы не могут не рисоваться, мельком думает валькирия.

– Дело сделано, великий О́дин, – еле слышно прошептала Оружейница. – Я выполнила своё слово. Сталь Асгарда вновь жива, вновь пьёт силу, как встарь. Доволен ли ты, владыка Валгаллы?

О́дин ответил не сразу. Осторожно отпустив немыслимо-тонкую талию альвийки, повёл плечом, вычертил остриём меча восьмёрку в воздухе. Неторопливо, словно примеряясь.

А потом рубанул.

Райна не смогла даже разглядеть его движения, лишь услыхала стон рассекаемого воздуха. За мечом осталось пламенное полукружие, призрачный плащ, сотканный из тёмного огня. О́дин остановил бег лезвия в локте от пола, но каменная плита брызнула дождём раскалённых осколков.

– Прошу прощения, Оружейница, – гордый Отец Богов вдруг поклонился. – Я заменю этот камень собственноручно.

– Доволен… ли… великий… О́дин? – Ноги изменили альвийке, она почти рухнула на массивный табурет.

– Доволен, – медленно кивнул Старый Хрофт. – Ты исполнила много более того, что я просил и на что надеялся.

Губы Оружейницы сложились в слабую улыбку.

– Не ожидала. Ты… оценил меня по достоинству. В отличие от…

– Старая боль иногда дарует новые силы, но иногда и отнимает, Айвли. Твоё искусство поистине велико, твоё мастерство не знает равных, ты повелеваешь силами, о которых, уверен, никогда не слыхивал ни один гном. Мы с дочкой – мы в долгу перед тобой. Позволь мне проводить тебя в твой чертог, тебе требуется отдых.

– Н-нет, – покачала головой Айвли. – Ничего… не надо. И камень… починю сама. Возьмите мечи и уходите. Проведите с ними ночь, под звёздами, дайте им вдохнуть вольного ветра. Завтра утром возвращайтесь, и я скажу тебе, О́дин, какова будет моя плата.

– Я готов, – бестрепетно сказал О́дин. – Ты сослужила мне и Рандгрид великую службу. Как я уже сказал, ты сама не ведаешь, что сотворила, – подобно тому, как матери неведомо, что вырастет из её дитяти.

Айвли вновь слабо улыбнулась.

– Ошибаешься, Отец Богов. Я не обычная мать, не забывай. Я вижу судьбу этих клинков с их первого дня до последнего, я совершенно точно знаю, как ты их употребишь. И… допреждь всего я поведаю тебе, чем ты сможешь мне помочь – исполнить посредством моих мечей задуманное тобой с наибольшей полнотой.

– Твои слова туманны, Айвли. Мы с дочерью вновь благодарим тебя и удаляемся, как тебе было угодно нас просить. Твои слова исполним в точности; жди нас завтра на рассвете.

Альвийка лишь измученно смежила веки.

* * *

– Что это всё значило, отец? – Старый Хрофт и Райна сидели подле очага в таверне, на столе дымилось мясо и пенились высокие кружки с элем. – Мой меч превосходен, он лучше всего, что побывало у меня в руках за все века, лучше даже моего копья, но… слова Оружейницы меня пугают, и я не стесняюсь в этом признаться. Что она потребует взамен? Она ведь не сомневается, что мы всё исполним, иначе захотела б залог.

Отец Дружин пожал плечами.

– Ты довольна мечом, дочка?

– Ох… – Райна вдруг покраснела. – Довольна ли? Это как часть меня. Словно долго-долго жила без руки, а потом рука взяла и – ррраз! – выросла. У меня такого не было даже с моим копьём, тем самым, моим первым, с которым пошла на Боргильдово поле. Как она смогла, эта Оружейница?

– Значит, ты довольна, – невозмутимо кивнул О́дин. – Я тоже. Когда стемнеет, проедемся под звёздами, как и велела Айвли. Не думаю, что стоит пренебрегать её словами.

– Отец… почему ты не отвечаешь? Почему играешь словами? – не выдержала воительница.

– Я не играю и не ухожу от ответа, – покачал головой Старый Хрофт. – Я и в самом деле не знаю, что взбредёт Айвли в голову. Может, попросит, чтоб мы добыли бы ей редких ингредиентов, может, убили бы какое-нибудь чудовище ради его когтя или там клыка, наделённого магической силой. Не ведаю, дочь.

– А что за слова насчёт «исполнения тобой задуманного»?

– Обычные альвийские красивости, – хмыкнул О́дин. – Они испокон веку обожали цветисто выражаться. И очень любят драмы, когда они разом и актёры, и зрители. Я бы не слишком терзал себя размышлениями обо всём, что скажет или на что намекнёт Оружейница. Это – часть её платы. Она так чувствует себя куда лучше.

Райна помолчала, обдумывая услышанное.

– Она, конечно, обожает рисоваться, отец. Что правда, то правда, живёт подобно лицедею на сцене. Но… мне как-то не понравилось, что она всё время вспоминала великого Хедина, Познавшего Тьму.

– Женские штучки, – пожал плечами Отец Дружин. – Помню, как ссорились асиньи, заподозрив, что кто-то строит глазки чужому мужу.

– Здесь не «глазки», – возразила валькирия. – Она, по-моему, до сих пор помнит обиду и не прочь отомстить.

– Отомстить? Оружейница? – расхохотался О́дин. – Дочь моя, в Упорядоченном есть очень, очень много разных созданий, что мечтали бы «отомстить Познавшему Тьму». Начиная с самого пресветлого Ямерта, да поразит его запор, если только такое возможно. Но вот только, – Старый Хрофт перегнулся через стол, глядя прямо в глаза валькирии, – руки у них у всех коротки. У всех. А уж Ямерт, будь уверена, пошёл бы на всё, чтобы только отомстить. Однако не получается, уже столько веков тому как. Не выходит. Разные силы плетут интриги, ведут войны, а Познавший Тьму с Восставшим живы-здоровы и ничуть не пострадали. Так что не слушай её, моя Рандгрид. Альвы обожают делать трагедии из собственных жизней.

– Хорошо, отец. Не буду. Просто забывать про такое не следует.

– Забывать не следует, но давать подобным созданиям власть над собой, давать их страхам силу тебе приказывать – нельзя ни в коем случае, – наставительно сказал Отец Богов. Прихлебнул из высокой кружки: – Не говорю тебе «забудь про Айвли». Ты не забудешь всё равно, она ведь сработала твой меч. Но пусть её слова останутся словами, не более.

Валькирия опустила глаза и молча кивнула. Сказанное О́дином не убеждало, отнюдь. Весь огромный опыт воительницы, сражавшейся во множестве войн, ударявшей по рукам со множеством нанимателей, научившейся различать правду и ложь – не давал согласиться, как бы того ни хотелось для собственного спокойствия.

– Тогда, отец, давай двигаться. Айвли говорила, что эту ночь нам надо провести под звёздами, дать клинкам «подышать».

– Вот эти её слова мы и исполним, – поднялся О́дин. – А про всё остальное лучше и не думать. Найдётся более важное.

Валькирия кивнула.

– Что же, отец?

– Куда мы направимся дальше, конечно же!

– Именно так, повелитель. Так куда же?

Лицо Отца Дружин на миг словно окаменело.

– Асгард, моя Рандгрид. Нас ждёт Асгард, вернее, он нас уже заждался.

– Что же мы станем там делать, отец? На месте Валгаллы не осталось ничего, даже развалин.

– Остался пепел. – Взгляд О́дина затуманился, он смотрел куда-то вдаль, сквозь стены уютного трактира. – Осталась память. А у нас с тобой – возрождённая сила тех времён.

Райна вздохнула.

– Отец, не хочу быть непочтительной, но… разве могла альвийка за семь дней возродить силу нашего исконного дома? Да и что это такое – «сила Асгарда»? Есть магия всего Упорядоченного, есть разные способы пускать её в ход, а «сила Асгарда» – что это? Раньше, до Битвы, мы многое не знали, теперь это не так. Но…

– Ты всё поймёшь, дочь. Поверь, я тебя прекрасно понимаю, все твои тревоги, все недоумения. Но жребий брошен, колесо покатилось, нам – и никому – его уже не остановить.

– К-какое колесо? – вздрогнула валькирия. – Знаешь, отец, в своё время мне довелось участвовать в одном походе, я упоминала – против так называемых Безумных Богов. Никакими богами они, конечно же, не были, просто им этого очень хотелось. Вот они тоже обожали такие слова – «лавина сорвалась», «волна обрушилась» и так далее. Произносили с невероятным пафосом и напыщенностью. Правда, потом оказалось, что все их «лавины» и «волны» разбились об отряд Боевых Магов Долины, но это уже совсем другая история, – Райна раскраснелась, глаза предательски блестели.

– И что же, дочка? – против ожиданий Райны, Старый Хрофт совершенно не казался разгневанным.

– Я не хочу, чтобы мой отец, которого я нашла после стольких веков одиночества, выглядел бы как шут. – Голос воительницы сорвался, брови изломило, она едва сдерживала слёзы. – А когда ты так говоришь, то…

О́дин поднялся, по-медвежьи облапил дочь, прижимая к груди. И ласково, с прорывающейся неожиданно для него самого нежностью, шепнул в ухо, так, что не уловили бы никаких кристаллы альвов:

– Пусть все так и думают. Шут… это прекрасно. Тс-с-с! Ни слова больше. – Он отодвинулся, осторожно поправляя выбившуюся прядь волос валькирии. – Всё будет хорошо, и ты всё поймёшь, – добавил он громко, напоказ.

* * *

Как и велела Айвли, они ехали верхами по залитым звёздным светом полям Альвланда. Иногда казалось, что огней на земле больше, чем звёзд на небе – справа и слева, спереди и сзади перемигивалось хрустально-чистое разноцветье. Холодное, потому что свет там давали рукотворные кристаллы альвов, их величайшее сокровище и тайная гордость.

Оба меча, и валькирии, и Старого Хрофта, купались в прохладном сиянии. Далеко окрест катились плавные волны холмов центрального Альвланда, лезвия рассекали ночной воздух, а Райна не могла отделаться от мысли – кого на самом деле предстоит рубить её новому оружию? Альвийка-оружейница сотворила его не просто так, в возрождённой стали крылся какой-то тайный умысел, тем более коварный, что никаких заклятий на него Айвли не наложила. Чары Райна ощутила бы тут же, в низкую и грозную мелодию старой стали немедля вплёлся бы диссонанс.

Владыка Асгарда и его дочь молчали. Слейпнир сам выбирал дорогу, по-прежнему изрядно недовольный невозможностью скакать по облакам.

Валькирия слушала новый меч, а меч слушал новую хозяйку. Айвли не ошиблась – древнее железо Асгарда не уснуло, не пропало навеки, но, преображённое огненной купелью, пробудилось к жизни. Белое смешивалось с острыми голубыми искрами, порой вспыхивавшими в изломах прокованных рун, острие меча казалось крохотной звёздочкой, светящейся сама по себе.

Кто станет твоими врагами, клинок? Чью кровь станешь ты пить?

От рукояти вверх к плечу поднималось странное ощущение, мороз и жар одновременно. Ярче, острее вспыхивало в памяти давно забытое – тронный зал Асгарда, отец на возвышении, волки у его ног, враны на плечах, воздетый Гунгнир, шумная толпа эйнхериев – никогда бы не подумала, что мёртвые могут так лихо пить пиво! – другие асы, рыжеволосый хитрый Локи, широкоплечий и простодушный Тор, велеречивый и несколько напыщенный Браги, способный любого замучить своими бесконечными висами… Прекрасная Фрейя, богиня любви, что сама была не прочь отдаться её власти; гордая Сиф, наставляющая, однако, рога самому Тору с весёлым богом огня; властная Фригг, её юная Рандгрид не любила и побаивалась – жена великого О́дина не жаловала валькирий, каждая из которых была зримым напоминанием, что Отец Богов изменял своей супруге.

Были и небыли, пиры и битвы, облака под копытами, души павших героев, воспаряющие вместе с ней в Валгаллу… Сёстры, счастье, сила, могущество.

Однако следом накатывались и совсем иные воспоминания.

Иссине-чёрное небо, затянутое тьмой, сквозь которую не прорваться и единому лучику. Багровые огни на исполинских башнях, то и дело извергающие вниз, на пепельно-серую равнину, всю покрытую оплавленными кратерами, потоки истребительного пламени. Искажённое болью лицо молодого мага, серебряный значок Боевой Гильдии превратился в бесформенную лепёшку, половина тела обожжена до угольев, так, что не помогут уже никакие заклятия; но Райна всё равно тащит его к лагерю, туда, где лекари, где, быть может, ещё успеют что-то сделать. Маг плачет злыми слезами, и наконец затихает, когда до частоколов было уже рукой подать; воительница вносит в лагерь Боевых Магов Долины мёртвое тело.

Винтовая лестница, что ведёт куда-то вверх, вверх, вверх, куда именно – Райна не знает и не хочет знать, она рубит наотмашь, и от каждого её взмаха валится зеленокожее существо, больше всего похожее на вставших на задние лапы лягушек. Они беспомощны в бою, но составляют для защитников крепости Безумных Богов огнетворные смеси, против которых не защищает никакая броня и почти никакие заклятия. От последней скляницы, брошенной почти в упор, валькирия уклонилась, и сейчас просто убивает, потому что от их зеленых перепончатых лап пал не один из Боевых Магов, товарищей Райны.

У парапета сжалась женщина в изорванном чёрном плаще, белоснежные волосы испачканы кровью, в глазах плещется безумие. Возле её ног – совсем юная девушка в чёрной броне Гильдии Боевых Магов, половина лица сожжена, видны почерневшие кости черепа. Молодая чародейка мертва, у неё в шее торчит метательный нож; её добила сама Райна, отвечая на последнюю просьбу и выполняя собственное слово, данное ещё до штурма. В груди валькирии нет гнева, лишь ледяное спокойствие – «Безумная Богиня» действительно безумна и способна сейчас на всё, мечу воительницы предстоит сразиться с заклинаниями, но между Райной и беловолосой колдуньей слишком много саженей, а на поясе уже пусто – один кинжал остался в груди какого-то многорукого великана-стража внизу, второй распался во прах, поражённый заклятием другого чародея, но всё-таки успел его прикончить, и последний нож Райна потратила неразумно, не в силах видеть мучения юной волшебницы, что ещё вчера доверчиво рассказывала Райне у костра о своём первом романе.

Снежноволосая колдунья шипит, меж скрюченных пальцев закипает что-то вроде зеленовато-жёлтой пены, и валькирия делает последнее, что ей осталось, – бросает собственный меч, словно копьё. Он не сбалансирован, но воительница не зря прошла столько сражений – клинок делает ровно один оборот, острие входит в переносицу колдуньи, опрокидывает её, и тело тотчас начинает разлагаться, потому что зелено-серая дрянь проливается из мёртвых рук прямо на грудь и живот.

Да, когда она сражалась уже Райной – это было… по-настоящему. Юная Рандгрид не верила в смерть, она знала, что бессмертна, что пребудет всегда, до самого конца мира, когда асы и великаны истребят друг друга, солнце сорвётся с небес, а расколовшаяся земля погрузится в мировое море.

Оказалось, что всё не так. Боргильдова битва совершенно не походила на Рагнарёк пророчества, и кончилось всё так, как кончилось, валькирия осознала свою смертность и научилась выживать.

Она тогда сама не знала, зачем. Наверное, назло торжествующим победителям.

И потом, идя в сражение уже не валькирией Рандгрид, а воительницей Райной, она научилась очень многому. Это уже вплавилось в неё, сделалось её частью, и даже старая сила Асгарда ничего не могла с этим поделать.

Белый меч с чёрно-голубыми рунами стал продолжением руки, но глубоко в нём крылось и нечто чуждое. Старое, времён Асгарда, но чуждое. Словно всё тяжкое, неприятное, на что молодая валькирия не обращала когда-то внимания, сжалось в один комок и повисло за плечами тяжкой ношей.

Вернётся ли валькирия Рандгрид? Оживёт ли? Или ей так и суждено оставаться грубоватой воительницей Райной, усмехающейся в ответ на сальные шутки приятелей-наёмников да ломающей руки тем, кому хватало глупости их распускать?

…Обратно на постоялый двор они вернулись уже под утро. Умылись ледяной водой и так же молча отправились к Оружейнице. Предстояло выслушать её цену.

* * *

Дом Айвли встретил их тишиной, пустотой и молчанием. Оружейница ждала их на крыльце, вновь закутавшись в чёрное и оттого казавшаяся особенно чуждой всему, что их окружало.

– Вы пришли. – Она казалась удивлённой.

– Как же иначе, Айвли? Ты ожидала, будто мы сбежим с твоей работой, словно мелкие трактирные воришки, не расплатившись?

– Вы со мной уже расплатились, только ещё не поняли этого, – Оружейница гордо вскинула голову.

– Ты уверена? – спокойно осведомился О́дин. – Я не привык оставаться в долгу.

– Назови потребное тебе, мастерица, – разомкнула губы и Райна. – Как и мой отец, я не люблю быть должной.

Альвийка помолчала, словно по-прежнему удивляясь услышанному.

– Хорошо. Я ожидала, что вы таки зададите этот вопрос. Вот свиток, там то, что мне бы не помешало в моих трудах. – Она протянула руку, в тонких пальцах замер пергамент, скрученный в трубку и схваченный серебряным кольцом-змейкой с парой изумрудных глаз.

– С твоего позволения, Оружейница, я взгляну. Быть может, что-то у меня найдётся прямо сейчас, – Старый Хрофт протянул руку.

Слышно было, как Айвли хмыкнула под тёмной вуалью.

– Сомневаюсь, великой бог О́дин. Даже тебе придётся постараться, чтобы добыть хоть малую толику из перечисленного тут.

– Посмотрим, – Отец Дружин развернул список. – Так… так… каменный глаз Гаан-Нала… шестой палец Вим-Сата… и так далее, и тому подобное. Древние боги из древних миров, так, Оружейница?

– Именно, – кивнула та. – Но не только, великий О́дин, не только…

– Вижу, – кратко отмолвил Старый Хрофт. – Перстень Ярмины? Где ты собиралась искать дочь пресветлого Ямерта, Айвли? И зачем тебе её девичье колечко?

– Где собиралась искать и зачем оно мне – дело ведь только моё, не так ли, могучий О́дин?

Райна видела, как у отца сжался левый кулак, что он держал за спиной.

– Разумеется, Оружейница. Это дело твоё и только твоё. Что ж, спасибо за этот свиток. Можешь не сомневаться, он будет мне хорошим подспорьем. Мы с дочерью постараемся сделать всё, что в наших силах.

– Постарайтесь, – Айвли пожала плечами с нескрываемой усмешкой. – Боюсь только, что «стараться» вам предстоит очень долго. Сперва исполните задуманное вами. Впрочем, ничего страшного, я подожду. Я верю твоему слову, великий О́дин.

– Разумеется, – холодно сказал Отец Дружин. – Благодарю тебя вновь за мечи, Оружейница. Мне жаль, что не нашлось ничего, чем я мог бы отблагодарить тебя здесь и сразу.

– Ты отблагодаришь меня, о, ты отблагодаришь, – прозвучало из-под вуали. – Отблагодаришь, даже сам не ведая об этом, великий О́дин!

– Не люблю благодарить кого-то столь многоискусного неведомо чем, – развёл руками О́дин.

– Мне ничего большего и не нужно. Всё потребное указано в свитке. Прощай, Отец Дружин. Я буду ждать вестей от тебя.

– Как же я их пошлю?

– Тебе и не надо ничего посылать. Я всё узнаю сама.

– Правда? – усомнился О́дин. – Что ж, да будет по твоему слову, Оружейница. Не говорю «прощай», мы ещё свидимся. И скорее, чем ты думаешь.

– Нет, скорее, чем ты думаешь, – донеслось из-под вуали. – Прощай, Отец Богов.

Старый Хрофт только хмыкнул и повернул Слейпнира.

Интерлюдия 4

– Ну, во всяком случае, Старый Хрофт отыскался, – Познавший Тьму положил на стол только что доставленный свиток. – А ты беспокоилась…

– Беспокоилась, да. – Казалось, последнее время Сигрлинн почти не спит. Под глазами залегли едва заметные тени, а сама чародейка казалась слишком поглощённой совсем иным, чтобы следить за собственной внешностью. – И чем дальше, тем больше. Слишком много… странного.

– Странного хватает, – согласился Познавший Тьму. – Взять хоть ту же тёмную пуповину, которую нам никак не проследить…

– Это как раз самое обычное. – Сигрлинн уселась в кресло, подпёрла кистью голову. – Источники Магии – лакомая добыча. Кто-то пытается набрать силу за их счёт, вот и всё.

– Вот и всё? – Познавший Тьму оторвал взгляд от пергаментов.

– Да, мой Хедин. Не так уж важно, кто именно додумался до такого и сумел сплести требуемое заклинание…

– Которое пока не можем повторить ни я, ни Ракот, ни даже ты.

– Ни даже я… – фыркнула волшебница. – Ты мне льстишь, дорогой. Нет, Познавший, тот, кого я страшусь, появится безо всяких сногсшибательных чар. Когда вы с Ракотом свергали Ямерта, вы не тянули силы ни из каких Источников.

– Не тянули… однако в самый последний момент появился Четырёхглазый, и всё пошло совсем не так, как хотелось бы Ямерту.

– Не заговаривай мне зубы, – чуть улыбнулась Сигрлинн. – Так что там с Хрофтом? И кто доставил вести?

– Альвы, – кратко отмолвил Познавший. – Альвы Альвланда. О́дин со своей дочкой, валькирией Райной, явились в их пределы.

– Вот как? – Сигрлинн подняла брови. – Хотела бы я знать, что там понадобилось нашему собственному Древнему?..

– Думаю, скоро узнаем. Альвы… весьма ревнивы, должен сказать. Письмо, при всей почтительности, прямо-таки пропитано обидой. – Познавший Тьму приподнял свиток, потряс. – Что-то они хотят от меня, что-то весьма хитрое… Мол, мы такие хорошие, а ты, великий бог, не даришь нас своим благосклонным вниманием. Но мы не держим зла, а всеподданнейше доносим тебе, всемилостивейшему, что именуемый себя О́дином проследовал, – Хедин сделал паузу, – к известной оружейнице нашего народа, именуемой Айвли.

– К альвийке? Не к любимым Хрофтом гномам? – удивилась Сигрлинн. – Не ожидала такого от Хрофта, признаюсь.

– Значит, ему потребовалось нечто из ряда вон, – кивнул Хедин. – Своего меча он лишился в Эвиале. А какой же Древний бог без оружия?

– Да, но альвы? – недоумевала волшебница. – Они ж вообще никакого отношения к Асгарду и асам никогда не имели.

Хедин покачал головой.

– Пусть Старый Хрофт творит, что хочет. В конце концов, он нашёл собственную дочь – после стольких-то веков!

– Он нужен нам, – напомнила Сигрлинн.

– Нужен, Си, очень нужен. Как и ты, и Ракот. Как Хаген. Я бы уже вернул его из Долины, но он пишет о странной девчонке, называющей себя Сильвия Нагваль. Её взяла под своё крыло некая целительница Ирэн Мескотт, но Хаген подозревает, что на самом деле эта особа – наследница Красного Арка, магического ордена из мира Мельина.

– Ныне слившегося с Эвиалом…

– Ныне слившегося с Эвиалом, да.

– Думаешь, сработает то, что мы оставили в доме Игнациуса?

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Познавший Тьму.

– Тогда согласна, – кивнула Сигрлинн. – Хаген нужен там. И, значит, тем больше причин Хрофту вернуться как можно скорее!

– Я никогда не отдавал ему приказов, Си.

– Я знаю. – Она отвернулась, в голосе слышалась горечь. – Прости меня, мой Познавший, не сердись, пожалуйста. Я… не нахожу себе места. Я боюсь, что против нас обернутся те, кого ты и я считаем вернейшими из верных, и…

– Почему, Си? – Он мягко взял её за руку.

Она лишь покачала головой, сморщившись, словно собираясь вот-вот заплакать.

– Идём. – Она вдруг потянула его за собой.

– Куда, Си? И… что это?

Крошечная каморка в скромном обиталище Хедина была вся уставлена синими, голубоватыми, розовыми кристаллами. Живыми – в каждом таился дух, в каждом была своя жизнь.

«Я боюсь, что нас подслушивают. Даже здесь, в Обетованном», – даже мыслеречь не могла скрыть терзавшую Сигрлинн тревогу.

«Да уж, ты постаралась», – Хедин мог оценить силы, вложенные чародейкой в построенную защиту.

«Я боюсь, – повторила она. – Боюсь слишком многого, и даже себя саму. Потому что не знаю, кто я такая, до сих пор. Вроде как по-прежнему Истинный Маг, но… но что-то не так. Что-то изменилось, что-то ушло, что-то добавилось».

«Я знаю, к чему ты ведёшь…»

«Нет, мой Хедин, не знаешь. – Её губы почти прижимались к его уху, но слова звучали по-прежнему лишь в сознании. – Я слишком много менялась. Истинная Волшебница, член Совета Поколения – можно сказать, что пленная Дальних – вновь Истинный Маг – мёртвая на бесконечном сером берегу, меж владений великого Демогоргона и миром живых – пленная наших же бывших сородичей, часть Западной Тьмы – феникс-возрождающийся – и вновь как бы я, но я до какой черты?»

«Ты не веришь себе и боишься, что в тебе есть что-то привнесённое, что-то не от тебя? Оставшееся от Западной Тьмы, к примеру?»

«Именно, мой Познавший. Ты веришь мне безоглядно, а я говорю, что верить нельзя никому. Даже мне. Ты правильно сделал, когда вслух сказал при этих гномах, что изменить может любой. Они понесут слово дальше. Я уверена, оно дойдёт и до твоих истинных врагов. И так же, как я не верю сейчас даже себе, я не верю и Хрофту. Я прочла его книгу. У него есть что-то, есть камень за пазухой. Есть горькая обида – не на тебя именно, на весь мир, на всё сущее. Такие легко ловятся – не Дальними, так Хаосом. Не Хаосом, так Спасителем. Но ловятся, мой Хедин…»

«Нам не стоит так беспокоиться насчёт старины Хрофта. Видишь, всегда хватает любителей, э-э-э, донести до нас свою озабоченность».

Она вздохнула, прижимаясь лбом к его виску.

«Прости. Но с каждым днём мне всё тревожнее. Честное слово, было легче тогда, на Хединсее, когда они уже прорвались… А сейчас – болото какое-то, размахиваемся, бьём, вроде бы побеждаем – а толку никакого. У гидры вырастают новые головы. Верные… пропадают. Как Гелерра. Словно… словно есть то, чего мы не знаем. Совсем. Или… выросло новое, пока ты оставался Богом Равновесия, мой Хедин».

«Новое растёт всегда, Си. Как же иначе?»

«Не хочу, чтобы оно росло – если ценой окажешься ты».

«Не окажемся. Я обещаю».

«Призови О́дина. Обещаешь?»

«Конечно».

Глава V Призраки Валгаллы

Под ними расстилался Хьёрвард. Слейпнир мчался под самыми облаками, забирался всё выше, и Райна, не отрываясь, глядела вниз, насколько позволял секущий глаза холодный ветер. Асам не привыкать нестись по страшным высотам, но валькирия, увы, слишком долго оставалась валькирией лишь по прозванию и по тому, что отнять у неё можно было только с жизнью. Сейчас, с мечом из возрождённой стали Асгарда, она ощущала, как через клинок в неё вливается нечто давно, казалось бы, забытое, она пила возвращающуюся силу, словно старое вино.

Валькирия. Валькирия. Не просто воительница Райна – но валькирия Рандгрид, и то и другое вместе. Отец был прав, достав эти старые обломки. Оружейница Айвли вдохнула в них новую жизнь – и какая разница, что там имела себе на уме злохитростная альвийка?

Впрочем, воительница Райна не дала валькирии Рандгрид зайти слишком далеко в восторгах. Айвли, конечно же, имела свой собственный план, и свиток с именами никому не ведомых Древних Богов она дала отцу просто для отвода глаз. Знать бы, кстати, откуда она вообще узнала про всех этих Гаан-Налов и прочих Вим-Сатов, если про них никогда не слышали ни Старый Хрофт, ни, само собой, Райна, хотя ей довелось постранствовать по Упорядоченному?

А, в конце концов, неважно. Отец знает, что делает, нужно просто следовать за ним, как когда-то, и…

И всё кончится Боргильдовой битвой, с неожиданным холодом подумала воительница. Отец вывел на неё всех асов, весь Асгард, весь Митгард, и Мимир ведает, что ещё, и проиграл. Проиграл, потому что ошибся, как ошибаться не имел права.

Да, он ошибся. Память перестала болеть, словно возрождённый меч принял большую часть муки на себя.

Великому О́дину вообще нельзя было никого вести на то проклятое поле. Следовало рассыпаться, затаиться, покинуть Асгард, быть может, даже предать его огню. Пусть бы Ямерт и его присные не нашли там ничего, кроме пепла – зато все асы и асиньи были бы целы. Райна-теперешняя знала, какое великое множество миров вмещает в себя Упорядоченное, и знала, что даже на пике собственного могущества Ямерт не мог разом оказаться в десяти местах.

Со всеми остальными сражаться было можно, даже с Предводителями Духов или Крылатыми Гигантами. Но сражаться надлежало совсем не так, как привыкли обитатели Валгаллы. Предстояло бы сделаться тенями, наносить удары в спину, внезапные и беспощадные, не оставляя свидетелей и не щадя пленных. Асы могли покинуть свой мир, раствориться среди бесконечных провалов и бездн вселенной, создать тайные убежища, и уже оттуда разить.

Райне доводилось сражаться подобным образом, не раз и не два, когда её наниматели, случалось, проигрывали не только битвы, но и войны. Она хорошо помнила юную королевну, сжавшуюся на краю разукрашенной золотым и розоватым кровати, помнила содрогавшуюся под ударами дверь, расшатывающиеся винты в кованых петлях; и помнила себя, холодную, сосредоточенную, с мечом в правой руке и кинжалом в левой, помнила свои слова, сказанные девочке-правительнице в тот миг, когда створки рухнули:

– Им тебя не тронуть.

Они попытались ввалиться гурьбой, но в проёме их встретила свистящая сталь Райны. То был добрый меч, клинок славной гномьей работы, и он не подвёл.

Они пытались стрелять, но два арбалетных болта она отшибла – мечом и кинжалом – и зарубила глупцов прежде, чем кто-то успел ей помешать.

А потом они с королевной лезли вниз из окна башни по связанным простыням, и скакали к ближайшему лесу, и устраивали потайной лагерь, а потом по одному и по двое убивали мародёров с насильниками, пока наконец не восстала вся округа, и враг не бежал с позором, а королевна, выучившаяся не отворачиваться и не падать без чувств, когда надо брать меч и сражаться, села на трон своего казнённого узурпатором отца…

Да, она, Райна, умела так сражаться.

Великий бог О́дин, думала она, так не умел. Но, быть может, успел научиться?

Остался позади пустой Ётунхейм, по его границам теперь обосновались мелкие людские племена и орочьи кланы. Приближалось небо и то, что за ним.

Райна знала, куда направляется Слейпнир. К тому месту, которое она сама тщательно избегала до последнего времени даже в мыслях.

Равнины Иды. Пустые и безжизненные, часть Большого Хьёрварда, но как бы и не Хьёрвард, и не Митгард, не Ётунхейм, не Свартальфахейм и не Муспель. Асгард, особый мир в пределах мира.

Слейпнир радостно заржал. Пусть здесь не осталось ничего, напоминающего о привычных чертогах, это был дом.

Райна ощутила, как напряглись по-прежнему могучие мышцы отца.

Она не задавала вопросов. Воительница уже поняла, что ответа она не получит. Великий бог О́дин затеял какую-то свою игру, и даже она, новообретённая дочь, служила в этой игре лишь одной из множества тавлейных фигурок. Лучше молчать, смотреть и слушать.

Но… для чего? Что в этом ей, воительнице Райне?

Вопрос застал её врасплох.

Века она сражалась лишь потому, что ничего иного делать просто не могла. Единственным утешением служило лишь то, что воевала она всегда по зову собственной совести, хоть и получая золото за службу.

Сражения помогали заполнить пустоту призраком боевого товарищества. Нет, не призраком, конечно же – настоящим товариществом. Те, кто сражался с ней плечом к плечу, видели в ней воительницу, человека, высокую, сильную и гордую, но – простую смертную. Разве что владеющую высоким и недоступным для прочих искусством боя.

Так что же станет делать она сейчас, найдя отца, получив меч, достойный валькирии, но не зная и не понимая замыслов «великого О́дина»?

Райна даже помотала головой, невольно вспомнив чародейку Клару Хюммель, «кирию Клару», как называла её валькирия, сама признавая главенство Боевого Мага в их походах. У Клары всё получалось легко, просто и понятно. Она не знала, что такое настоящее одиночество, она не умела ждать веками, тысячелетиями, стирающимися в пыль бесконечными вереницами дней, она была девочкой, ребёнком, однако валькирия находила справедливым, позволяя чародейке командовать ею.

Одна Клара Хюммель в бою могла сделать больше, чем все сёстры Рандгрид, окажись они вдруг все снова вместе на бранном поле.

Воительница Райна выучилась терпению. И сейчас, сидя за спиной отца верхом на восьминогом Слейпнире, она вновь ждала. Ждала, хотя раньше была уверена, что теперь-то её ожидание точно кончится.

* * *

– Помнишь, дочка?

Слейпнир застыл посреди пустого серого пространства. Ни деревьев, ни травы, ни даже хоть какого неба над головами – рваная серая пустота, где в прорехи тупо пялится чернота вечной ночи. Нет солнца, но остался невесть откуда льющийся свет.

Райна нагнулась. Зачерпнула пригоршней тонкую серую пыль.

Нет, не пыль – пепел. Додревний, он так и лежал здесь, словно не поливало его дождями и не проносились тут ветры.

А может, и впрямь не проносились? И дождь не касался мокрой своей ладонью проклятого Молодыми Богами места?

Валькирия разжала руку, пепел лёгким облачком сорвался с ладони, поплыл вниз, лежать дальше, наверное, до самого скончания времён.

Отец больше не может отмалчиваться. Они тут одни, пространство вокруг них мертво, мертво и пусто так, как никогда не будет пространство даже самого безжизненного и необитаемого мира. Здесь с самого падения Асгарда не было ни живых, ни мёртвых, ни тех, что во плоти, ни бестелесных. Ни духов, ни призраков, ни существ с просторов Упорядоченного. Только воздух, свет и пепел.

Да ещё стоглазая темнота.

Валькирия обошла неподвижного О́дина, погружённого в неведомую думу, взглянула отцу прямо в лицо.

– Пепел Асгарда, я понимаю. Нетронутый, здесь, на равнинах Иды, он, похоже, так и лежал с того самого дня. А больше тут ничего нет, Ямерт постарался на славу. Зачем мы пришли сюда?!

Она уже почти не сдерживала гнева.

О́дин повернулся к дочери, усмехнулся в седые усы.

– Теперь я тебе могу сказать кое-что. Не всё, но многое. Ты права, здесь пусто так, как, наверное, только на самых границах Упорядоченного. Ямерт выжег здесь всё и вся, не пожалел даже мелких стихийных духов. Здесь нас некому слушать.

– А там, в Альвланде, значит, слушали?

– И слушали, и слышали, дочь моя. Оттого я и говорил так, как говорил. Слово Древнего Бога разносится куда шире, чем мне бы того хотелось.

– Кристаллы альвов настолько могущественны?

– Весьма. Особенно если все лучшие их чародеи только ими и занимались в те дни.

– Что же они узнали?

– Только то, что я им позволил узнать. Альвы самоуверенны и горды, я бы даже сказал, закостенели в гордыне, хотя подобная речь более подходит слугам Спасителя. Их легко сбить с толку, если об этом помнишь.

– Хорошо, хорошо, пусть их, альвов, – теряла терпение валькирия. – Что делать нам теперь, нам с тобой, отец, когда мы встретились?

– По-моему, это совершенно ясно, – пожал плечами О́дин. – Зачем бы ещё мне тащить тебя сюда? Не только ведь ради того, чтобы поговорить в том месте, где нас не слышат. Здесь будет наш новый дом, Рандгрид. Пришла пора восстанавливать Асгард.

Валькирия Рандгрид бросилась бы отцу на шею, забыв обо всём. Воительница Райна присела на корточки, вновь набрав пригоршню невесомого пепла и давая ему стечь вниз тонкой струйкой.

– Асгард? Для нас одних? Боюсь, там будет пустовато, отец. Без залов Тора и Фрейи, без радужного моста, без Молчаливого Аса, без доброй Йорд, без гордой Фригг, без… без развесёлого Локи. Без эйнхериев, волков и вранов, без великого древа. Это будет не дом, а надгробие, отец. Склеп, где поселятся одни лишь бесплотные голоса.

– Уж не постигала ль ты искусство стихосложения, коротая долгую стражу? – усмехнулся О́дин. – Твои сомнения похвальны, Рандгрид. Ты выучилась размышлять. Конечно, никому не нужен пустой Асгард, и мне меньше всех. Для чего возводить нагие стены?

Мороз продрал по спине далеко не робкую валькирию. Было в словах отца что-то, заставлявшее вспомнить день Боргильдовой битвы, но совсем, совсем с иной стороны…

– Но… кто же… поселится в них? – выдавила она наконец.

– Те, кому и достойно, – отрезал Отец Богов. – Кто жил в них и прежде.

Валькирия отступила на шаг – во взгляде отца билось пламя, куда жарче того, что жило в горнах Оружейницы. Он говорил сейчас о запретном, о невозможном, о самом своём заветном, пронесённом через тысячелетия, желании, жестокой жажде, иссушившей грудь; но, кроме этого окровавленного чувства, чувства истинного, бывалой воительнице чуялось там и что-то ещё, второе дно, она только не могла понять, предназначенное ли ей или кому-то иному…

– Отец, асы и асиньи мертвы… мои сёстры… мертвы все эйнхерии… Даже Хель больше нет. Даже остальных детей Локи…

– Боги не умирают, – громко бросил Отец Дружин. – Тем более Древние боги. Разве простой стали или магии под силу загасить искру, выдохнутую самим Творцом?

– Молодые Боги тоже исходили от Него… – слабо защищалась валькирия.

– И что? И им дана была власть гасить, обращать в ничто Его дыхание? – наступал Старый Хрофт.

– Н-не знаю, отец… не ведаю… и кто может ведать?

– Я! – рыкнул О́дин. – А если в чём-то сомневаешься, спроси у Мимира. Испей из его источника. Ничто не уходит из Упорядоченного в Хаос. Асам и асиням, моим детям было некуда деться. Подобно тому, как души павших уходили в Валгаллу, на поля Фрейи или в Хель, так же ушли и Древние Боги. Они здесь, Рандгрид, они рядом, только мы пока не знаем, где именно. Быть может, ответ даст Великий Орлангур. А быть может, его брат, Демогоргон. Кроме как у него, быть им, на самом деле, негде.

– И… и что? – пролепетала Райна. Отец был сейчас поистине страшен.

– Я помог Хедину и Ракоту сделаться властителями сущего, а сам остался неведомо кем, одиноким осколком былых времён! – рявкнул Старый Хрофт. – Новая магия не подчинялась мне, и никто из Новых Богов не встал со мной рядом! Они наслаждались своими войнами, Ракот бродил по мирам и портил девок, Хедин играл в мастера-наставника, собирая полки подмастерьев, да миловался с альвийками! И не только… А я ждал, изнывая от одиночества, старался помогать, где получалось, не бог и не маг, а так, неведомое древнее нечто! Хватит, напомогался.

Валькирия отступила на шаг, потрясённо раскрыв рот.

– Отец… ты хочешь восстать против Хедина и Ракота?!

– Восстать? Разве я сказал «восстать»? Мне всего лишь надо восстановить Асгард, найти способ вырвать из небытия асов и асинь, с тем, чтобы вернулся должный порядок вещей: храбрые, смелые, спасающие других, заботящиеся о других достойны куда лучшего посмертия, чем сейчас. Воины должны сражаться в бесконечных битвах Валгаллы, погибать и восставать вновь, пировать, любить прекрасных дев – а прекрасные девы должны любить достойных их мужей; дети и старики должны быть избавлены от ужасов Хель, что не пустует и поныне, хотя сама дочь Локи сгинула, пав достойно, со славой и честью.

О́дин надвинулся на Райну, глядя ей прямо в глаза.

– Никто не говорит о «восстании». Разве я ударю в спину своего друга, чью победу ковал когда-то собственными руками? Мне нужно лишь несколько больше сил, чем у меня сейчас. Сил, что я потрачу не на блистающие дворцы, а на скромный Асгард, что, право же, куда меньше и далеко не столь же великолепен, чем другие обиталища Древних Богов, что мне доводилось встречать, странствуя по Упорядоченному. Мне не нужны красоты Обетованного, где ныне обосновались новые хозяева. Асгард был домом воинов, и таковым он должен возродиться!

Райна помнила золотые щиты на крыше Валгаллы, но да, отец был прав – она тоже натыкалась в своих походах на руины додревних дворцов, что и впрямь делали Асгард скромной небольшой усадьбой.

– Познавший Тьму и Восставший только что одержали великую победу, – продолжал меж тем Старый Хрофт. – Они отбросили самого Спасителя, сохранили мир, который тот уже предназначил на заклание. Они вырвались из искусной ловушки смертного чародея, поддержанного всеми, кто противостоит Новым Богам. Ничто им не угрожает, и я никого не предаю. Я и так ждал слишком уж долго.

– Я… понимаю, отец. Но как добиться задуманного?

– Для этого нужна сила, – не колеблясь ни мгновения, ответил Отец Дружин. – Надо распоряжаться ею, приказывать ей – только тогда все «великие сущности» станут тебя слушать.

– Легко сказать, но как такое сделать?

– А вот над этим, моя Рандгрид, я и размышлял всё это долгое, долгое время. Нам предстоит пройти тропой призраков, с пеплом Асгарда в руках, тропой, которой прошли в своё время все асы. Пока я оставался один, это не имело смысла – ничто не имело смысла. Но теперь…

«Почему не имело смысла? – хотелось спросить Райне. – Когда ты был полностью и совершенно одинок, отец, когда тебе было нечего терять, – почему же ты не начал тогда?»

– Привести обратно мёртвых асов… – Голос валькирии срывался. – Кто спорит, если для Отца Богов участь и долг превыше всего? Но что будет со всем остальным? Едва ли оттуда, где они сейчас – если они там сейчас, – их отпустят просто так! Хель ведь тоже не выпускала никого, отец…

– Не выпускала, и залы её переполнялись, хотя и считались бездонными, – перебил Старый Хрофт. – Уже много после Боргильдовой битвы я узнал, что её царство мёртвых опустело. Души стали добычей Великого Орла…

– Орлангура? Но он ведь Дух Познания…

– Демогоргона. Великий Орёл – его символ, символ Орлангура – Золотой Дракон.

– И что там, у него? У Великого Орла? Что он делает, что он творит с душами?

О́дин опустил голову.

– Не знаю, дочка. Отдал бы правую руку за то, чтобы узнать, но… никому эта цена не нужна.

– Отец, если ты не знаешь, что с ними, как же ты надеешься их освободить? Как думаешь спасти асов? А ведь им нужны и тела, откуда возьмутся они?

– Бренной плоти давно уже нет, – согласился О́дин. – Но об этом мы подумаем после. Нет смысла загадывать так далеко, пока не сделано главное.

– А ты уверен, отец, что асы пребывают именно там? Что не могли оказаться в каких-то ещё обиталищах для мертвецов?

– Места, подобные Хель, имелись во всех мирах, – задумался О́дин. – Нам казалось, что так и должно быть. Есть рождение и жизнь, есть смерть и посмертие – воздаяние за содеянное при жизни. Жизнь только одна, и она коротка, а посмертие в сравнении с ней вечно – и прервётся лишь в час Рагнарёка, когда падут все – и боги, и герои, и трусы, и изменники. Мы верили в это, дочь, ты сама помнишь. Верили не только лишь вы, валькирии или младшие асы, – верили мы все, и верил я сам. И, если бы погиб Тор или Браги, они тоже отправились бы к Хель, ибо над законом движения мёртвых не властны даже мы, Древние Боги. Мы это знали. Но в залах Хель нет никого из павших асов, там лишь души смертных, отправившихся туда уже после Боргильдовой битвы. Кого туда отвёл Яргохор, Водитель Мёртвых. Тот, кто ведает пути призраков и духов. Тот, кто нам поможет, Рандгрид.

– Яргохор? Поможет нам? – отшатнулась валькирия. – Отец, не верю собственным ушам!

– И совершенно напрасно, – усмехнулся Отец Богов. – Я знавал его… хоть и кратко, мы столкнулись в первый День Гнева и несколько даже помогли тогда друг другу. Прости, об этом я расскажу тебе по пути, а пока просто прими как есть. Яргохор – его настоящее прозвание Ястир – наверное, единственный из всех Молодых Богов, что может нам помочь. Даже милосердная Ялини, благодаря которой жив я сам, откажется. Ни за что не станет помогать «друзьям узурпаторов». А вот Ястир… Но сперва у нас есть дело здесь.

– Я готова, отец, – мрачно сказала валькирия. Былая Рандгрид расправила плечи.

– Призраки Асгарда. – О́дин выдернул меч из ножен. – Их здесь нет, но я надеюсь дозваться.

– Что я должна сделать?

– Двое из числа Древних – уже кольцо. – Старый Хрофт коснулся остриём клинка серого пепла, начиная вычерчивать широкий круг. – Поэтому я никогда бы не смог сделать это один.

– Но что это за чары, отец? Я не волшебница, никогда ею не была.

– Тебе достаточно лишь помогать мне, как помогла бы только валькирия. Кто знает мои мысли, что сможет их прочесть.

– Хорошо, отец. – Райна протянула обе руки.

Хрофт с силой вонзил меч в середину круга; ладони валькирии легли в его собственные.

– У тебя много шрамов, дочка… – По лицу Отца Дружин пробежала тень.

– Шрамы украшают валькирию, – пожала плечами Райна. – Давай начинать, отец.

Хрофт кивнул и заговорил.

Не на распространённом старом языке Большого Хьёрварда, общим для богов, людей, великанов и гномов, на языке, которым они пользовались ещё в ту пору, когда никто и слыхом не слыхивал ни о каких «Молодых Богах».

Райна вообще никогда не слыхала подобного языка, казалось, состоявшего из одних шипящих. Так, наверное, говорили бы змеи, если б вообще умели говорить. Валькирия ожидала пламенеющих рун, исконных рун Владыки Асгарда, но вместо этого словно песок шелестел по извивам безводных барханов, словно ветер катил по волнам пустыни сброшенные скорпионами панцири. Некромантия, мелькнуло у Райны. Этой магии не было в древнем Асгарде – или же отец никогда не пускал её в ход. Юная Рандгрид о таких вещах вообще не задумывалась; воительница Райна, напротив, слишком часто пересекалась с «повелителями мёртвых» – и скрещивала с ними клинки, – чтобы не распознать сейчас эти заклятия.

Где отец узнал всё это? Обрёл ли когда-то сам, как обрёл священные руны – или они взялись откуда-то ещё?

От ладоней отца шёл холод. Великий О́дин повелевал и северными ветрами, ему приходилось вырывать из рук ётунов власть над буранами и льдами, метелями и бурями; но сейчас руки Старого Хрофта источали холод могилы.

Казалось бы, как «холод могилы» может отличаться от «просто холода»? Однако Райна не спутала б его ни с каким другим: сосущий, словно вампир, вытягивающий силы и саму жизнь. Не сравнить с обычным звонким зимним морозом, даже самым лютым, когда птицы замерзают на лету.

Райне это не нравилось всё больше и больше. Но «кольцо» составлено, рук не разомкнуть, и она вслушивалась, втягивалась в волны чужого волшебства, чужого и чуждого, делясь собственным, пробуждённым после обретения меча.

Меч отзывался тоже, подрагивал в ножнах, от рукояти исходило тепло, и это было очень, донельзя приятно – словно, стоя под ледяным ветром, ощущать горящий под боком костёр, что не даст пропасть.

А вокруг О́дина и Райны уже поднимались, захлёстывая им колени, волны серого пепла. Словно от брошенного в воду камня, они расходились всё дальше и дальше, взлетали и опадали, точно вся земля вокруг обратилась в тончайшую серую пыль.

У Райны заледенели пальцы, потом ладони, запястья, холод подбирался к локтям. Валькирия умела терпеть и не такое, но руки не просто мёрзли, они немели, отнимаясь и отказываясь повиноваться.

Но заклятия О́дина работали – вокруг Райны медленно, но верно поднимались стены Асгарда, в точности такие, как она помнила; в точности такие, но серые, призрачные, из тонкого пепла. Они дрожали, покачивались, будто норовя вот-вот обрушиться. Валькирия узнавала их – чертоги Тора, покои Бальдра, уютный дом кроткой Идун…

И, конечно же, Валгалла. Чертог Золотых Щитов, тронный зал, сердце Асгарда, его душа. Валгалла поднималась последней, её стены вырастали прямо вокруг Райны и О́дина, скрывая остальную часть Асгарда.

Поднялись колонны, пролегли потолочные балки, возникли высокие двери, за ними – крыша. Сложился трон Отца Богов, и даже стало возникать что-то за ним, там, где в эпоху владычества асов раскидывало могучие ветви Мировое Древо.

Конечно, оно было ненастоящим. Лишь отражением Древа истинного – потому что, когда пал Асгард, и сам священный ясень обратился в такой же серый пепел, как и всё вокруг, Митгард остался стоять, как стоит и посейчас. Ётунхейм опустел, великаны погибли, а немногие уцелевшие давным-давно бежали кто куда, – но земли, горы, реки никуда не делись.

Наверное, это было ненастоящее Древо, раз мир прекрасно обошёлся без него…

Свет померк, над головами Хрофта и Райны сомкнулась крыша. Призрачный двойник настоящего Асгарда был готов; если бы ещё так же просто можно было возродить Асгард истинный, да ещё и со всеми его обитателями…

– Вот, – хрипло сказал О́дин, опуская руки. Райна едва согнула локти, поднося ко рту и пытаясь согреть дыханием заледеневшие ладони.

– Что «вот»? – выдавила она.

– Смотри и слушай!

Отец Богов решительным шагом двинулся к собственному призрачному трону. Райна осталась стоять, кое-как пристроив обе измёрзшиеся руки на тёплый эфес меча.

Что он сделал? Какие силы разбудил, кого лишил вечного покоя? И где, как, откуда добыл такие заклятия?

В том, что это была некромантия высшей пробы, Райна уже не сомневалась.

Конечно, ничего удивительного, что за прошедшие тысячи лет великий бог О́дин научился чему-то новому, но…

Никогда её отец, любивший всех своих дочерей, не творил ничего подобного. Мёртвыми занималась Хель, и никто из асов не вступал в её мрачное царство. Никто не исправлял вопиющую несправедливость, что в жуткие подземелья уходили ничем не провинившиеся дети, старики-пахари, кому не выпало погибнуть с оружием в руках, верные жёны, заботливые матери – всех, всех их, за малым лишь исключением, ждали не переполнявшиеся никогда залы Хель.

Конечно, были поля Фрейи, её чертоги, где собирались «избранные добронравные жёны и мужи, что праведностью своей заслужили спасение от Хель». Но таких было мало, очень мало. Их сторонились, а эйнхерии так и просто презирали. Да и сама добрая Фрейя, если присмотреться, не слишком их защищала перед другими асами, словно стыдясь собственной доброты.

Может, эти заклятия пришли оттуда? Из тех дней, что валькирия Рандгрид не помнила? В конце концов она, младшая из всех Тринадцати, родилась не слишком задолго до Боргильдовой битвы (по меркам асов, конечно), мир был уже целиком и полностью устроен.

– Смотри и слушай! – настойчиво повторил О́дин, останавливаясь возле призрака собственного трона.

Словно лёгкий ветерок пронёсся по исполинскому пиршественному залу. На пустых серых лавках возле пустых серых столов стали одна за другой появляться призрачные фигуры, ещё прозрачнее и бестелеснее сотканных из пепла стен.

Эйнхерии – они возвращались. Райна невольно посторонилась, но никто из призраков её не замечал и она никому не помешала. Да и сами привидения казались «призраками призраков», черты лиц и одеяний стёрты, лишь подрагивающие очертания, плывущие над серым полом контуры человеческих фигур.

Рассаживаются за столами, тянутся за невидимыми валькирии рогами и кубками… сейчас начнётся пир, один из множества, что она видела собственными глазами.

Допустим, здесь и впрямь есть на что смотреть, хотя многого и не увидишь. Но вот слушать? В сером чертоге царила мёртвая тишина, нарушаемая лишь лёгким, на самом пределе слышимого, шорохом клубящегося праха.

– Смотри! – В голосе отца прорезалось нетерпение, словно Райна чем-то вывела его из себя.

Стойте, что это? Вот, прямо на троне?! Призрак… торс, плечи, голова, руки… лицо… его можно разглядеть в деталях, не как остальных эйнхериев.

О́дин. Великий бог О́дин собственной персоной.

Но… как так? Он же жив! Отец жив, вот он, перед ней, с кривой ухмылкой смотрит на собственного бестелесного двойника!

Значит, это не некромантия? Отец просто создал видение былого Асгарда? Но зачем? И потом… она, Райна, родилась не вчера и прожила куда дольше как воительница, как воин Долины, чем валькирия. Она повидала некромантов, и ошибки тут быть не могло.

Заклятия были именно некромантией.

Да, на троне восседает именно бог О́дин. В руке его неотразимое копьё Гунгнир, на плече оба ворона, у ног – волки. Многих деталей не разглядеть, но видно достаточно, чтобы понять: великий Ас радуется.

А перед ним один за другим возникают новые фигуры, в которых без труда угадываются другие асы и асини: Тор со своим молотом, Локи с буйными кудрями, Сиф с волосами до самого пола, Идун с волшебным яблоком в руке…

Они отличаются от отцовой тени на троне, Райна ощутила это тотчас. Призраки мёртвых, только от них исходит вечное, необоримое отчаяние, тоска, страшнее которой быть ничего не может.

Призрак – тень ушедшей души. Тело отдано погребальному костру, душа двинулась великими и тайными путями, закрытыми от смертных, а тень её осталась между мирами живых и мёртвых, не принадлежа ни одному из них.

От теней-асов веяло жутью и не просто замогильным ничто: режущий ветер иных пространств, иного сущего, не похожего на привычное Райне Упорядоченное.

Отец таки вызвал их, с ужасом подумала валькирия.

Смотри и слушай, сказал он. Что они говорят?

Призраки асов не молчали.

Но голоса их лишь немногим отличались от шуршания всё тех же насекомых. На Райну они не смотрели, глядели мимо и самого Отца Богов. Все столпились перед бесплотным троном столь же бесплотного О́дина.

Кажется, они гневались. Гнев смешивался с отчаянием, и отчаяние уже порождало ненависть. Не к самому Отцу Дружин, но… ко всему. Несправедливому миру, коварным врагам, неблагодарным людишкам, предателям-великанам. Ко всем.

Смотри и слушай, сказал Райне Старый Хротф. Воительница понимала – вызвав каким-то образом духов погибших асов и асинь, О́дин пытался нащупать к ним дорожку, отыскать путь для их освобождения.

Хотя… отец мог бы пояснить и получше, что он имеет в виду, а не только «смотри и слушай». Конечно, Райна – не чародейка, но ощутить магию вполне способна. Тем более некромантию.

Стой, глупая – она почти что хлопнула себя по лбу. Ты валькирия, ты указывала павшим героям путь в Валгаллу. Ты шла тропами мёртвых и вместе с мёртвыми, рядом с их душами. То, что сейчас явилось в призрачную Валгаллу, конечно, не души погибших асов. Тени душ, или даже тени теней. Оставленный след на страшном пути, которым они прошли с Боргильдова поля, след их горя, когда они открыли глаза, осознав, что их больше нет, что остались лишь души, уносимые ветром, с которым не в силах бороться даже боги.

Ищи их тропу, валькирия. Нельзя удовлетвориться одними лишь словами, мол, «они во длани Спасителя», «под рукой великого Орлангура» или «в домене Демогоргона». Отцу требовалась дорога, нечто, подобное тёмному пути, уводившему мёртвых в Хель уже во времена владычества Ямерта.

Нет, не зря отец не начинал этого без неё, валькирии Рандгрид. Все умения Райны, все века её собственной войны тут бы не помогли; и не зря также отец откопал старое железо Асгарда. Райна ощущала, как оживал меч, как начинал тянуть её, словно верный пёс, куда-то в сторону.

Тропы мёртвых. Живому, не обделённому смелостью, встать на них бывает не так сложно – тот же Чёрный путь в Восточном Хьёрварде не ограждали никакие магические барьеры. Другое дело, что мало кто выдержал бы встречу с Яргохором…

Валькирия зажмурилась. До сих пор воительница Райна крепко держала вожжи, скептически глядя на творящееся вокруг, сравнивая и вспоминая свои собственные походы и битвы – но теперь в дело вступала именно валькирия, спутница эйнхериев, достойных, кому предстояло пройти от собственного смертного поля до залов Валгаллы – по той самой «тропе мёртвых».

Клинок с лёгким шелестом выпорхнул из ножен. Здесь не было врагов, сталь Асгарда скорее послужила бы маяком, озаряющим незримый пока путь.

Тени пока ещё здесь, но не надолго. Отцово заклинание вызвало их к бледному подобию жизни, однако держать такие чары тяжко даже богу.

Да, вот она, тропа.

Серебристый росчерк, словно из звёдной пыли. Мерцающий, ускользающий, морозный – в нём нет красоты, здесь всё тот же могильный холод.

След тянулся далеко, начинаясь на Боргильдовом поле. Всё верно, именно там и зародились эти тени, тени теней, след убегает – дальше, дальше, ещё дальше, так, что взор валькирии едва может его удержать.

Извив, изгиб, крутой поворот. Смутно-знакомый силуэт, могучее древо и бурлящий под корнями ключ, и не простой – Источник Мимира. От него тропа устремляется дальше, сквозь толщи Межреальности, огибает тёмные миры и пламенеющие бездны, подходит к самым пределам Хаоса, и…

И потом – всё. Обрыв. Подобно тому, как обрывался путь эйнхерия, заметный для какого-нибудь начинающего некроманта, едва павший с валькирией отрывались от земли.

Что ж, уже хорошо. По крайней мере, асы не в каком-то подобии всеобщих залов Хель, дорогу куда знали и многие из живых.

Но… единицы простых смертных могли сами найти дорогу в Асгард. Лишь по милости самих асов.

– Отпускаю вас, – услыхала Райна. Широко разведённые руки отца сошлись, словно он закрывал створки врат за ушедшими гостями.

И в тот же миг обрушились сотворённые из пепла стены, колонны и крыши. Серая туча взвихрилась вокруг Отца Богов и валькирии, Райна зажмурилась, сберегая глаза.

На внутренней стороне сомкнутых век плечом к плечу в неизвестность уходили павшие асы: Тор и Локи, Фригг и Сиф, Фрейя и Тюр, вместе с остальными.

Призраки Асгарда указали путь к своей «стране мёртвых». Они где-то там, вне ведомых пределов Упорядоченного, как и Асгард пребывал вне ведомых пределов Большого Хьёрварда.

Вся дрожа, валькирия едва сумела открыть глаза, веки вдруг сделались совершенно неподъёмными. Они с отцом стояли, с ног до головы запорошённые мелким пеплом; О́дин сжимал и разжимал могучие кулаки.

– Ты видела их, дочь?

Райна кивнула.

– И проследила их путь?

– Насколько смогла, отец.

– Молодец, – каркнул Ас Воронов. – Это могла сделать только ты, истинная валькирия с мечом из старой стали, помнящей наш расцвет. Всё удалось, моя Рандгрид, всё удалось как нельзя лучше!

– Что удалось, повелитель? Мы узнали дорогу павших асов? Но я не видела, где она кончается…

– Ты и не могла это увидеть, – кивнул Старый Хрофт. – И никто бы не смог. Но я не сомневаюсь, что пройти этой тропой ты теперь сумеешь – до того места, где она оборвётся. А там разберёмся.

– Путь неблизок, отец. Сперва к Источнику Мимира, и потом дальше, до самой границы сущего.

– Понимаю, – кивнул Старый Хрофт. – Но разве нам положен предел времени? Нас никто не остановит, мы исполним задуманное…

– Но… отец, что, если Новые Боги захотят нам помешать?

– Они не помешают, – пожал плечами О́дин. – И Хедину, Познавшему Тьму, и Ракоту Восставшему хватает своих забот. У них своя война, у нас, дочка, своя. Поверь, я достаточно помогал братьям-богам, чтобы по-справедливости сделать теперь кое-что для самого себя. Для всех асов.

– Тогда нам следует вернуться обратно в Хьёрвард, – заметила Райна. – В такую дорогу не отправишься просто так.

– Именно это мы и сделаем, дочка.

* * *

Опустевшие равнины Иды, казалось, не хотели отпускать двух путников. Райна потеряла счёт времени, а они с отцом всё ехали и ехали по угрюмым серым пустошам, и валькирия не видела ничего, кроме всё того же пепла.

Давнишние победители потрудились тут на славу.

– Они убили саму землю, Рандгрид. Она так и не ожила. – Отец Дружин не повернул головы. – Я хочу, чтобы Асгард расцвёл бы снова… неужели это слишком большая цена за все века моей… верной службы? – последние слова он вытолкнул из горла с явным усилием. – Да, я, великий О́дин, служил Новым Богам, словно наёмник. Ты хорошо знаешь, что это такое, моя Рандгрид.

Валькирия молча склонила голову. В горле у неё стоял ком.

– Как и ты, я служил, – продолжал Старый Хрофт со всевозрастающим гневом. – Служил, не требуя наград, не получая ничего. Новые Боги даже не спросили, нуждаюсь ли я в чём-нибудь. А теперь я не стану даже и говорить. Нам не нужно чужого, Рандгрид, мы лишь вернём то, что наше по праву. И пусть никто не дерзнёт встать у нас на дороге! – Он вскинул сжатый кулак, потряс им.

– Я готова сражаться, отец.

– Не беспокойся, сражений будет предостаточно. Есть множество сил в Упорядоченном, кому совсем не понравится наше вторжение в запретные области.

– Кому же? Познавший Тьму и Восставший, по твоим словам, отец, не станут нам препятствовать…

– Найдётся кому и помимо них. Слуги Хаоса, Дальние, козлоногие приспешники Неназываемого, адепты Спасителя. Дети Демогоргона, в конце концов. Я рассказывал тебе, ты помнишь?

– Конечно, отец. Квинтэссенция страданий живых, излившаяся в Межреальность и обретшая там множество обличий. Правда, должна признаться, что я сама о них ничего никогда не слышала. Только от тебя.

– Так и должно быть, – хмыкнул О́дин. – Дети Соборного Духа не вмешиваются в обычные свары. Познавший Тьму один раз сумел заставить их сослужить себе службу, когда на него шли Лишённые Тел.

– Но почему они должны напасть на нас? – недоумевала валькирия.

– Никто не говорит, что должны. Но могут, и к этому следует быть готовыми.

Валькирия не стала больше ни о чём спрашивать.

Их обратный путь в Хьёрвард оказался долог и нуден, О́дин словно пытался запутать следы, закладывая широкие полукружия по мёртвым равнинам. Зачем он это делает, Райна опять же не знала.

– Сперва обратно, в Хьёрвард. Потом к Источнику Мимира, – несколько раз повторил Отец Богов. – Оттуда – куда поведёт наш след. И посмотрим, не удастся ли добыть хоть что-нибудь из перечисленного нашей дорогой Оружейницей.

Унылый и скучный путь по серым пепельным полям навевал смертную тоску. Ничего не происходило, никто не посягал на путников, и О́дин на привалах рассказывал и рассказывал Райне истории – из случившегося до её рождения и из тех времён, когда он «служил» Новым Богам. Вспоминал День Гнева, вспоминал Яргохора и волка Фенрира, спасшегося от ярости Ямерта.

– Почему ты не стал отыскивать Фенрира, отец? Я имею в виду, уже после победы в Обетованном? Ты не был бы так одинок…

– Кто знает, что на уме у этого волка? – пожал плечами Старый Хрофт. – К тому же, не забывай, пророчество Рагнаради не исполнилось, однако никому не ведомо, расточилось ли оно полностью и совершенно. Кто знает, вдруг нам удастся задуманное, асы вернутся в отстроенный Асгард – и тогда в один прекрасный день мы будем принуждены к новой битве?

– Но кто станет в ней сражаться? – поразилась валькирия. – Чёрного Сурта больше нет. Нет и великанов, пусты залы Хель.

– Никто не в силах изменить судьбу, – угрюмо сказал О́дин. – Её можно лишь отсрочить. Но я с радостью обменяю собственное бессмертие на отмеренный мне срок до того дня, когда Волку будет суждено убить меня, – если, конечно, нам удастся вернуть к жизни всех асов.

Это не слишком походило на того О́дина, к которому Райна успела привыкнуть за время их странствий. Сказать по правде, это не походило на него совсем. Отец очень, очень изменился, стоило им встать на эту дорогу…

Однако она не возражала и старалась поменьше спрашивать.

– В общем, я бы не хотел, чтобы Волк крутился бы где-то поблизости, – признался наконец О́дин. – Если предсказанному суждено свершиться…

– То оно свершится в должный срок. Не раньше и не позже. Какой же тогда смысл…

– Не слишком-то приятно жить бок о бок с собственным будущим убийцей, – буркнул О́дин.

Отец вновь что-то утаивал, однако валькирия в который уже раз отмолчалась.

Они возвращались в Хьёрвард, чтобы, по словам Отца Богов, запастись всем необходимым для долгой дороги на самый край сущего. Серые равнины Иды сменились небом Митгарда, Слейпнир оставил позади облака; перед путниками раскрывалась богатая торговая Бирка, где продавалось буквально всё, что только могли отыскать тороватые купцы в самых отдалённых землях.

– Ты хорошо помнишь след, дочка?

Валькирия кивнула.

– Разбуди ночью, отец, – начерчу, а по нему самому – проведу с закрытыми глазами.

– Чертить смысла нет, слишком уж он длинен. Припасов нам понадобится с избытком, считай, на целый год Хьёрварда.

– Маги Долины тоже хаживали очень и очень далеко, но никогда не проводили в Межреальности слишком уж много времени, – заметила воительница.

– Мы не маги Долины, – нахмурился О́дин. – Боюсь, что желающих проследить, куда это мы направляемся, сыщется с преизлихом. Поэтому торопиться не будем. Между мирами тоже есть свои тайные тропы, и чем меньше магии мы пустим там в ход, тем лучше.

На богатом торгу было нетрудно найти всё необходимое, не забывая и о вьючных животных; но заботиться о них предстояло самим, О́дин наотрез отказаться нанимать погонщиков.

– Мы идём вдвоём. Я и ты. Больше никого. Возьмём лишь то, без чего не обойтись совсем. Я тоже хаживал по Межреальности, там неплохая охота, а поспешать мы станем медленно, то есть без суеты.

Интерлюдия 5

Ещё один свиток лежал под пальцами Познавшего Тьму, маленький, аккуратный, с фиолетово-серебристым тиснением, такого же цвета шнурками и печатью.

Сигрлинн глядела на него так, словно невинный пергамент был, по крайней мере, тем самым Мировым Яйцом, из коего, по поверьям некоторых народов, и народится грядущий Уничтожитель Сущего.

– Я… не знала. – Она с усилием выдохнула. – Но спасибо, что показал мне. Спасибо, что… что так веришь.

– Как же иначе, Си?

Она покачала головой, словно хотела произнести что-то вроде «верить нельзя никому», но промолчала.

– Я же говорил – доброжелателей хватает. И самых простых чувств – гнев, ревность, зависть – хватает тоже. Ничего удивительного. Надо относиться к ним со снисхождением, к людям, гномам, эльфам…

– И альвам, – мрачно сказала Сигрлинн, сверля свиток взглядом.

– Альвам особенно, с их-то вековой обидой на Перворождённых…

Волшебница потянулась, осторожно взяла свиток, развернула. Губы сжались в тонкую линию.

– Обычно нам больно узнавать про каких-то «бывших» своего единственного. А вот мне сейчас – нет. Я просто вижу, что мои тревоги не напрасны, мой Хедин. И я благословляю ревность этой несчастной альвийки, потому что если б не она…

– Си, такое скрыть невозможно. Мы узнали бы всё равно, может, чуть позже.

– Но что мы теперь станем делать? Старина Хрофт и впрямь задумал что-то небывалое, ведь верно?

Они говорили не в тайной комнате со множеством отражающих магических зеркал-кристаллов, и даже не в пределах Обетованного. Вокруг, в глубинах Межреальности, раскинулся лагерь подмастерьев, и там царила непривычная тишина.

Небольшое войско шло скорым маршем, не мешкая, сквозь пласты реальности, всё дальше и дальше от обитаемых, привычных миров, где обычно и приходилось сражаться. Обетованное осталось почти пустым. Никто не охранял даже воды священного Урда.

– Да, спасибо Айвли, – медленно сказал Познавший Тьму. – Оружейница оживила древнюю силу Асгарда – вот уж никогда б не подумал, что дружище Хрофт держал под спудом этакие сокровища! И ни разу не обмолвился даже словом, старый хитрец… А в нужный миг – р-раз! – и достал откуда-то.

– Ты отозвал отправленного к нему вестника, почему?

– Старый Хрофт должен свершить задуманное, – твёрдо и непреклонно сказал Познавший. – Он мой ближайший друг и союзник, мы были вместе столько тысячелетий – я не оскорблю его пустым подозрением. Даже если это покачнёт наше драгоценное равновесие.

Сигрлинн кивнула. Здесь, в походе, облачившись в лёгкую серебристую кольчугу, чародейка, как ни странно, казалась спокойнее и увереннее, чем в роскошных пейзажах Обетованного.

– Я понимаю тебя. Да, порой действие, любое, куда лучше бездействия. И всё-таки… – Она потрясла свитком, быстро развернула, стараясь держать за самые края. – «Познавший Тьму. Я опускаю твои пышные титулы, пусть ими тебя величают другие. Мы… – Сигрлинн запнулась, – мы д-делили ложе и б-были счастливы друг с другом…»

Глаза Познавшего Тьму едва заметно сузились.

– …«и были счастливы друг с другом. Я считала себя достойной подругой Истинного Мага Хедина. Но, увы, ты думал по-иному. Что ж! Не мне судить Нового Бога Хедина, нового владыку сущего. Мне лишь грустно, что даже после победы ты не нашёл в себе и крупицу интереса ко мне, или хотя бы доброй памяти. Я радовалась за тебя, поверь. Мне было больно, но я радовалась. И потом я продолжала жить, потому что мне надо было следить за тобой. За твоими победами, твоими триумфами, твоим возвышением. За путём, которым шёл Новый Бог Упорядоченного, на чьём плече я так любила засыпать…» гхм! – Сигрлинн покраснела. – Это могла бы и пропустить… так, что там дальше… «Я живу уже долго, очень долго даже по меркам моего племени. Знание и искусство позволяют мне оставаться всё той же Айвли, которую ты, хочется верить, хоть немножечко, но любил. По-своему. Не так, как ты любишь свою чародейку, ко-которая… – Сигрлинн яростно засопела, – которая один раз уже вонзила тебе нож в спину». Нож в спину, подумать только!

– Не переигрывай, Си. А то можно подумать, ты сгораешь сейчас от ревности и готова выцарапать глаза сопернице.

– Переигрываю, наверное, да, – призналась чародейка. – Всё от того же, мой Хедин. Не знаю, кто я такая, где пределы отпущенного мне и… А вот альва, похоже, твёрдо знает, чего хочет, зачем и для чего.

– Простим ей это, Си, – чуть улыбнулся Хедин, накрывая руку чародейки собственной ладонью. – Она же не понимает…

– Всё она понимает, – буркнула Сигрлинн. – Понимает и что-то задумала, вместе с другими альвами, что первыми предупредили тебя. Э-э, да, «…нож в спину. И потому спешу предупредить тебя – я выковала мечи для древнего бога О́дина, владыки павшего Асгарда, и для его дочери, валькирии, именем Рандгрид, которую ещё именуют Райной. Они доставили мне старую сталь Асгарда, сталь, помнившую дни их славы и мощи. Я никогда не видела ничего подобного, Познавший Тьму. Сама по себе я никогда не сотворила бы то, что вышло из моего горна. Мечи, полные ярости и жажды мести. Мечи для того, чтобы рубить не только броню и плоть, но даже и само время, саму Судьбу…» Ну, тут обычные альвийские красивости… «мечи, что куда сильнее того исходного, что могло бы оставаться в старом металле или что могла бы вложить туда я. Однако можешь не сомневаться, Познавший, я очень, очень старалась», – кто бы сомневался, – Сигрлинн саркастически хмыкнула. – «…старалась. Теперь же никто не в силах предсказать, что сотворит Древний Бог, заполучив такое оружие. Должна предупредить тебя по старой дружбе, мой Хедин…» Ну да, ну да. Её Хедин. Нет, эти альвийки!

Познавший Тьму улыбнулся, и Сигрлинн улыбнулась тоже, тепло, не одними лишь губами.

– Они что-то задумали, повторяю тебе снова, мой Хедин. А ты опять суешь голову в осиное гнездо и полагаешь, что вывезет, вынесет, минует, что ты опять в последнюю минуту и из последних сил… – Улыбка сбежала с её лица. – Так. Почитаем дальше: «…что Древний Бог решился на что-то поистине невозможное. Я прочла решимость и обречённость в его сердце, когда он принимал меч. Следи за ним, следи хорошенько», э-э-э, ну тут опять всякие мой-мой-мой, пропускаем, ага! «Потому что не только Владыка Асгарда повелевает этим мечом, но и меч повелевает Владыкой Асгарда, как это обычно и случается с невероятно сильным магическим оружием…» да, сам себя не похвалишь – день прошёл даром, узнаю твоих альвиков, «а у меча одна жажда – отомстить за гибель сородичей О́дина, асов и асинь, любой ценой, а кому – уже не так важно. Тем, кто наверху, кто при власти и силе. Великий О́дин, Отец Дружин, будет мстить. Я знаю.

Так вот, Познавший, мне тяжко и больно, но я всё равно должна сказать тебе то, что говорю. Я могла бы подправить кое-что в тех мечах, подмешать кое-какие милые субстанции в расплав, но не стала этого делать. Могла бы промолчать о визите Старого Хрофта и его дочери, но тоже не стала. Вместо этого я пишу тебе, Новый Бог, предупреждая тебя о новой опасности. И, если ты решишь, что тебе нужна моя помощь, я буду рада её оказать. Разумеется, с условием, что с Древним Богом О́дином не случится ничего плохого». Вот хитрющая хитра! Любой ценой, но заманить тебя к себе, а потом, – Сигрлинн махнула рукой, – получить своё древним, как мир, способом, от которого спаслись за всю историю Упорядоченного лишь считаные единицы мужчин. Как правило, уже и до того поражённые бессилием.

– Со мной бы это не прошло, – улыбнулся Хедин.

– Я знаю. Но каков О́дин-то, а? Чего задумал!

– А чего он задумал? Пока что он просто добыл себе и дочери достойные мечи.

– Ты даже не проследишь за ним? – подняла бровь Сигрлинн.

– Прослежу, конечно, – после небольшой паузы отозвался Познавший.

И подмигнул чародейке.

Глава VI Источник Мимира

…В дорогу они отправились ясным солнечным утром, старый седой воин в видавшем виды тёмно-синем плаще и широкополой шляпе, а с ним – молодая воительница в кольчужном доспехе. Шесть мулов, нагруженных самыми удивительными вещами, что Отец Богов сумел отыскать в Бирке и скупил, не торгуясь.

Неведомые травы и минералы, растёртые в порошок. Перья, кости, конечности и когти самых разнообразных существ, летающих, бегающих, ползающих и плавающих. Походный набор странствующего алхимика, колбы, реторты, змеевики, горелки, мерные склянки и прочее.

Это так не походило на старого О́дина, что Райна даже перестала удивляться. Молча следовала за отцом да слушала его рассказы. Бесконечные повествования о том, что случилось после Боргильдовой битвы.

Заслушавшись, она даже не заметила, как под копыта им легла заповедная тропа, тропа меж мирами, ведомая обитателям Асгарда. Сколько ж лет не ходила по ней валькирия!..

– Да, дочка. Сперва – источник Мимира, – обернулся О́дин. – Даже воздух здесь другой, прежний воздух Асгарда. На равнинах Иды сейчас, однако, и его не осталось. С падением Молодых Богов многое изменилось, теперь сюда, как встарь, из Хьёрварда можно добраться пешком – если, конечно, знаешь дорогу. А то, поверишь ли, через амулет Ямерта пробивались![8]…

– А он нам поможет, Мимир? – осторожно поинтересовалась Райна.

– Древний ётун мудр, но и хитёр. И слишком уж любит неизменность. Помнится, когда Новые Боги брали власть, мне и Хагену пришлось с ним переведаться. Чуть до драки настоящей дело не дошло, – усмехнулся в усы О́дин.

– А теперь?

– А теперь он будет на нашей стороне. Если захочет, конечно. Но я надеюсь, что сумею его убедить.

– Загадки, отец. Одни сплошные загадки, – вздохнула валькирия.

– Тихо! Мы уже здесь, – оборвал её Старый Хрофт.

Узкая лесная тропа, сосны, да ели, да мшистые камни. Северный лес, ничем не примечательный, а за деревьями – просвет. Райна коснулась тёплого эфеса, и меч ободряюще дрогнул – он тоже чувствовал великий источник. Источник Мудрости, источник Мимира.

Что ж, всё увидим сами.

Их небольшой караван тем не менее остановился на самом краю девственной чащи. О́дин вскинул руку, а миг спустя выхватил меч.

– Великий бог… – прямо перед ними на узкой тропе вспыхнуло зарево, кто-то исполинским огненным ножом раздвигал пласты реальности, открывая дорогу в заповедный мир.

Клинок валькирии словно сам прыгнул ей в руку.

– Великий бог… – Зарево угасло. На тропе появился человек, бритый наголо, череп покрывала сложная татуировка – два тёмно-синих дракона, извивающиеся в пасти третьего, красного.

Новоприбывший – без оружия, в простом сером плаще до пят с откинутым капюшоном. Мощные, широкие плечи бойца, смугловатая кожа, глубокие глаза с разбегающимися от уголков морщинками.

– Прости, что заступаю тебе дорогу, великий О́дин. – Незнакомец почтительно опустился на одно колено, словно верный вассал, избегая смотреть Отцу Богов в глаза. – Но я явился с важными вестями.

– Кто ты и кем послан? – резко бросил Старый Хрофт. Клинок его не опускался.

– На тебя начата охота, владыка Асгарда. Я лишь хотел предупредить тебя.

– Как твоё имя? – перебил О́дин.

Незнакомец слегка улыбнулся.

– Зови меня Скьёльд[9], великий бог.

– Знатное имя, – сощурился хозяин Валгаллы. – Твои отец и мать…

– Ведали прошлое и будущее, – негромко, почтительно, но всё же перебил О́дина татуированный. – Но имя моё ничего не значит. У меня их множество, как и у тебя, великий бог. Я здесь, лишь чтобы помочь тебе. Моя сестра, Соллей, провидица и пророчица, увидела в зеркале, что погружено в быстротекучий ручей, надвигающуюся на тебя опасность. Мы чтим тебя, Древний Бог, чтим и других, кто вышел в своё время на Боргильдово поле и на другие, ему подобные сражения, когда мир был ещё юн. Поэтому я здесь.

Он говорил на языке Асгарда без малейшего труда или акцента.

– Скажи, кто отец твой, кто мать, где твой дом? – ответил О́дин обрядовой фразой, первой в длинной висе его собственного сочинения.

– Отца звали Скримир[10], а мать моя – Модгуд[11].

– Одно имя громче другого. – О́дин вперил в назвавшегося Скьёльдом тяжёлый взгляд.

– Воистину так, великий бог.

– В тебе нет крови ётунов. Ты не можешь быть сыном великанши, которую я видел сам, и не раз!

– Нет, трижды прославленный О́дин, я не сын в том смысле, что тебе привычен, ибо я не выходил из женского лона.

– Как может быть такое?

– Но ведь ты тоже не рождён женщиной, Отец Богов.

– Твоя правда, Скьёльд. Но речь сейчас не о том. Кому ты служишь?

– Лишь самому себе, великий О́дин. Но выслушаешь ли ты моё предостережение?

За внешней покорностью скрывались шипы презрения и даже гнева. Назвавшийся сыном Скримира второй раз прервал Отца Богов, несмотря на все словеса о почитании и прочем.

– Ты могущественный маг, Скьёльд, сын Скримира.

– Благодарю великого бога за добрые слова и не смею отвлекать его от предпринятого странствия. Скажу лишь – по пятам за ним идёт стая, и эти волки пострашнее сына бога Локи. Увы, законы, что сильнее и меня, великий бог, и тебя, воспрещают мне сейчас открыто встать на твою сторону, что не может не огорчать…

– Хорошо! – перебил Старый Хрофт. – Благодарю тебя за помощь, Скьёльд, сын Скримира, и спрошу лишь одно – что тебе ведомо об этих «волках»? Кем они насланы?

– Они искусно прячут своё обличье, передвигаясь под прикрытием колдовского мрака и тумана, – Скьёльд высокопарно возвысил голос и прижал руки к груди – Благодарю тебя, великий, что воздал хвалу моей силе, однако она, увы, недостаточна, чтобы дать тебе истинный ответ – кто они, кому служат и зачем тебя преследуют. Я лишь слышу их жажду, их алчность, им нужна кровь Древнего Бога, и они не остановятся.

– Сколько их?

– Тринадцать, великий. Чёрное число, число горя и злосчастий. Будь же готов, великий бог, что бы ты ни задумал. Я и моя родня постараемся прийти к тебе на помощь, как только сможем, как только откроем путь в обход жестоких и несправедливых уложений Сущего. Сейчас же прощай! И приготовься к бою. Стая уже близко.

Пламя портала вновь вспыхнуло, назвавшийся Скьёльдом шагнул в огненные врата. Райна болезненно поморщилась – магия резала, словно нож, от плеч вниз словно бежали полчища огненных мурашек.

О́дин обернулся – на лице его играла торжествующая ухмылка. Он усмехался широко, торжествующе, словно добившись невесть какой победы.

– Они испугались, дочь. Мы на верном пути, сомнений нет.

– Кто «они», отец?

– Сейчас неважно, – отмахнулся О́дин. – Сразимся и, как достойно воинам, всё узнаем в бою.

– Кто этот, назвавшийся Скьёльдом, сыном Скримира?

– Упорядоченное неисчерпаемо, – несколько невпопад ответил Старый Хрофт. – В нём множество сил; иные, начав с малого, могут подняться очень высоко. Да ты и сама знаешь – вспомни тех же Безумных Богов! Их остановили, пока они ещё не успели развернуться как следует. А иначе… – Он покачал головой.

– А этот «Скьёльд», значит, сумел?

– Наверное, дочь. И меня это пугает.

– Почему? «В Упорядоченном множество сил…»

– Дочь! Он пробился, открыв портал, сюда, к Источнику Мимира. Попасть в эти края можно было из Хьёрварда, но из других миров?! Кто попало не мог сюда явиться! И что же, этот наглец с размалёванным черепом может точно так же скакнуть и к Кипящему Котлу, и к Урду?

– Сильный чародей, ты сам сказал, отец.

– Избавь нас Ямерт от таких силачей, – проворчал О́дин. – Никогда не знаешь, что покачнёт великие Весы.

– А мы – мы не покачнём?

– Нет, – покачал головой Отец Дружин.

– Рада твоей уверенности, великий О́дин.

– Моя дочь набралась смелости отвечать дерзко? – Старый Хрофт усмехнулся в усы. – Не бойся. Великие силы мчатся сейчас в таком хороводе, всё так смешалось, что задуманное нами, будь уверена, пройдёт незамеченным. А теперь идём, если за нами и впрямь погоня, разобраться с источником Мимира надо как можно скорее.

Невдалеке к серому небу вздымалась островерхая гора, О́дин покосился на неё, вздохнул.

– Гора-с-Мечами, дочка. Вместилище клинков Молодых Богов, и – самая большая их ловушка, расставленная на нас с Хедином. Они здорово рисковали тогда, Ямерт и компания. Мы, впрочем, тоже. Познавший Тьму всё поставил на карту – и выиграл. А мог и проиграть.

– А где сейчас те Мечи? Ты рассказывал мне, что вытащил тогда оружие Ямбрена?[12]

– Мы с Хедином использовали их в последней битве, уже под небом Обетованного, на пороге Урда. Молодые Боги скрылись вместе с ними. Сама гора, былое вместилище – пусто. Если там что и осталось, так лишь тени. Тени мечей, память об их могуществе… но нам пригодится и это. Мы направляемся в такие края, где призрачное зачастую окажется сильнее воплощённого.

– Жаль, – погрустнела валькирия. – Мечтала бы хоть раз подержать в руках такое… такое оружие.

– Я держал. – Хрофт озирался по сторонам, словно прикидывая, откуда вынырнут те самые «тринадцать волков». – Знаешь, дочка, ничего особенного. Хороший клинок, но… не часть тебя. Не Гунгнир. И ничего тут уже не поделаешь.

– Всё равно, – тихонько отозвалась Райна. – Мечи богов… пусть бывших, пусть павших, но всё равно – богов… тех, что победили нас когда-то, а мы так и не отомстили как следует.

– Всё впереди, дочка, всё впереди. – О́дин ухмыльнулся. Острие его собственного меча вычертило в воздухе сложную руну, линии вспыхнули белым и, дрогнув, поплыли, словно паутина под свежим ветром.

– Это им уж точно не по нраву придётся. – Старый Хрофт уже рисовал новый узор. Линии скрещивались и сталкивались, словно мечи.

– Мы их станем тут ждать? Не пойдём к Источнику?

Владыка Асгарда молча кивнул.

– Не хочу их поганой кровью мутить добрую водицу.

Слейпнир нагнул голову, фыркнул, ударил копытом. Ноздри его широко раздувались.

– Обкладывают. – О́дин чуть сгорбился, держа меч двумя руками. – Совсем уже близко, Рандгрид!

Мягкий и нежный воздух, так напоминавший о прежнем, сгинувшем Асгарде, вдруг заполнил резкий и злой запах серы. С неба вниз, к земле, рванулись дымные колонны, словно водную толщу пробивали незримые камни, оставляя за собой пузырчатый след.

Один, два, три… дюжина.

И на острие каждого из дымных смерчей – алая искра.

– Красиво, – не удержалась Райна.

Чужая сила рвалась сквозь взломанное небо, валила валом, обрушивалась лавиной, словно перехлестнувшая через запруду паводковая волна. Да, совсем, совершенно чужая – Райна не могла упомнить ничего похожего. Не Безумные Боги, не козлоногие, не драконы Эвиала, не мертвяки, не какие-нибудь иные свихнувшиеся маги-чародеи; кто-то совершенно иной. И притом ничуть не напоминавший, среди прочего, даже родню пресловутого Ямерта.

Прежняя Рандгрид хищно усмехнулась – что может быть прекраснее для истинной валькирии вновь биться бок о бок с Отцом Богов, с Владыкой Асгарда, с великим О́дином?

Воительница Райна невольно нахмурилась – она очень не любила сюрпризы. Тем более такие.

Двенадцать дымных столбов – они врезались в землю, и твердь под ногами задрожала, тишину заповедного мира разорвал тяжкий грохот. Свет померк, к небесам взметнулись исполинские чёрные султаны непроглядного дыма.

Со всех сторон наваливалась тьма, настоящая, густая, кромешная. Воздух наполнился дымом, горьким и едким.

– Не бойся, дочка.

Валькирия Рандгрид гневно вскинулась, воительница Райна улыбнулась чуть снисходительно – отец всегда будет беспокоиться, для него она никогда не вырастет полностью и окончательно.

– Ждём тринадцатого, – с предвкушением бросил О́дин. Старый бог жаждал боя.

Тринадцатый не заставил себя ждать. Прямо над головами Райны и Хрофта почерневшее небо полыхнуло багровым, клубок мрака устремился вниз, нарастал, терзая слух, надсадный, режущий визг.

– Волкам вроде как выть положено! – крикнул Хрофт, перехватывая меч.

В дюжине шагов от них в дорогу врезалось нечто иссиня-чёрное, перевитое огненными прожилками, расплескав вокруг себя землю; из глубокой воронки тотчас повалил сизый пар.

Райна кинула взгляд на отца – однако тот не шелохнулся. Вычерченные им руны скрылись в навалившихся дыму и тьме, валькирия и О́дин замерли на крошечном пятачке, куда с небес ещё пробивался узкий луч света.

Со всех сторон доносился теперь низкий рык, и впрямь напоминающий голос неведомого зверя. Над ближней воронкой всё гуще стягивался пар, изнутри пробивались алые отсветы. Райна поглядывала на О́дина, но отец не шевелился, словно приглашая неведомых «волков» атаковать.

Пронзительный, скрежещущий не то визг, не то вой, над воронкой взметнулось угольно-чёрное тело, словно обитое алой сетью жил с текучим огнём в них. В землю упёрлись когти, вздыбился горб спины, в упор взглянули налитые злобой и голодом красные буркалы. Миг – и жуткий волк начал расти, загривок его вздымался, раздавалась в стороны грудь, лапы разъезжались, оставляя за собой настоящие борозды. Зверь оказался ростом с вершины деревьев, стволы ломались с треском, а с отвислых чёрных губ капала слюна.

И всё равно – не узнать его было невозможно.

– Фенрир… – выдохнула Райна.

Краем глаза она успела заметить, как О́дин покачал головой, но сказать уже ничего не успел. Зверь ринулся на них, а справа и слева, со спины и с боков, устремились его точные копии, только немного поменьше.

Алая пасть распахнулась, Райну и О́дина обдало смрадом тухлого мяса. Кто-то неведомый помог ворваться сюда этим чудовищам, но сами чудовища не казались валькирии чем-то особенным. Волки, уменьшенные копии Фенрира, но в остальном… Кто знает, в каком логове они отлеживались до сего дня, кто знает, какими тропами прошли, прежде чем оказаться здесь – окружающий мир послушно умирал вокруг воительницы, оставались лишь отец, она, зверь перед ней да молодой меч в руке.

Тринадцатый волк оскалился, шерсть встала дыбом, громадная морда приникла к земле. По клыкам пробегали тёмно-багряные огненные волны; в пронизывающей зверя магии Райна ощутила нечто смутно-знакомое, из относительно недавнего прошлого. Что это такое, понять она не успела – тварь прыгнула.

Огромная башка, какой, наверное, можно пробивать крепостные ворота, просто смела бы и валькирию, и О́дина, не отпрянь они в стороны. Слейпнир, повинуясь повелительному жесту Отца Дружин, взмыл вверх, негодующе заржал – он тоже хотел боя, тоже хотел биться, но ослушаться не посмел.

Лошадь Райны просто сбило с ног и проволокло по земле, прежде чем несчастное животное исчезло в разинутой пасти зверя.

Валькирия легко уклонилась от этой атаки, танцующим движением уйдя вбок и с размаху полоснув мечом по волчьей шее, покрытой густым чёрным мехом, длинным и жёстким.

Взмах альвийского клинка открыл у зверя широкую и глубокую рану, словно сам меч неведомо как удлинился, сделавшись словно тележная оглобля. Хлынула тёмная дымящаяся кровь, она мгновенно становилась паром, и сам громадный волк завизжал, словно поросёнок, ужаленный пчелой. Извернулся, зубы клацнули вновь – и Райна вновь уклонилась.

Лишь для того, чтобы оказаться прямо перед двумя другими распахнутыми пастями.

– Держись, дочка! – проревел откуда-то с другой стороны огромной туши Отец Богов.

Откуда-то вынеслась призрачная серая тень, едва видимая в мутном полусвете, больше напоминавшем сейчас грязную воду, полную взбаламученного ила. Руна О́дина точно обрела сейчас собственные разум и волю, она растянулась, и, словно заплата, точно легла на оскаленные зубы одного из меньших волков. Другого Райна рубанула наотмашь, задев нос.

Клинок не подвёл и на сей раз. Чёрную плоть развалило надвое, до самой кости. Волк взвыл, вскинулся, переворачиваясь в агонии набок и с треском ломая деревья возле дороги.

Другой, с залепленной пастью, тупо мотал башкой и тёр морду лапами. Меч валькирии разрубил ему челюстную кость.

Самый крупный зверь, «тринадцатый», отвлёкся на О́дина, так что против Райны оказались только его меньшие собратья.

Конечно, они не были истинными волками из плоти и крови. Чистая магия, туго свёрнутые её потоки, неуязвимые для обычного оружия. Неудивительно, что сработанный Оружейницей меч оказался против них настолько хорош.

Даже слишком хорош.

Огромные волки казались слишком крупными, слишком неуклюжими, мешали друг другу, и больше, чем втроём, напасть на Райну не могли. Её оружие оставляло широкие и глубокие раны, под ногами валькирии хлюпало от пролитой крови, а сама она почти играючи уклонялась, уже думая больше о том, что это за создания и откуда их вытянули те неведомые, что послали их в бой, чем о собственном выживании.

Один из волков уже замер горой окровавленного чёрного меха, скользящие по нему алые змеи угасли, стекли в землю.

Альвийский меч оказался выше всяких похвал. Лёгкий, ухватистый, он не ведал преград, полоса слепящего пламени, рубившая плоть и кости, оставлявшая после себя дымящиеся широкие раны, извергавшие потоки крови. Душа валькирии пела – она сражалась так, как не довелось даже на Боргильдовом поле, в той последней атаке; тело, невесомое и послушное, уклоняющееся от оскаленных морд, рука, знающая, куда в следующий миг послать неотразимый клинок.

Райна не сомневалась, что с отцом тоже всё хорошо – судя по яростно-жалобным взвизгам и вою, волкам приходилось солоно.

Великолепно начатая атака заканчивалась пшиком. Второй зверь опрокинулся набок, брызжа кровью из рассечённого горла, и его собратья подались назад. Пятились они медленно, рыча и показывая клыки, но пятились.

Не отступил лишь самый крупный, тринадцатый волк, вожак, как прозвала его для себя Райна. Они кружили с О́дином, грозя друг другу; валькирия заметила несколько ран на теле зверя, окровавленную и слипшуюся шерсть, однако и отец на правую ногу ступал как-то неуверенно, а левая рука и вовсе повисла плетью.

Райна с яростным кличем бросилась в атаку, меч со свистом и шипением рассёк воздух, полыхнул, словно настоящее солнце, но след оставил совсем не тот, что рассчитывала воительница. Что-то изменилось за немногие прошедшие мгновения схватки, зверь словно наливался силой – в небе всё ярче и ярче пылало багровое око, словно провал в огненную бездну; и туда, в бездну, пусть и через врата над головой Райны, тянулась незримая, но крепкая пуповина.

Так и есть, меч валькирии едва оцарапал шкуру зверя, а мех его и подшёрсток словно вмиг обрели прочность лучшей стали.

Заржал Слейпнир, так и круживший над сражавшимися. Отец почему-то выбрал биться пешим, но она, Райна-Рандгрид, ничем не связана.

Она вскинула руку, призывно свистнула. Восьминогий конь всё понял разом, кинулся к ней; валькирия схватилась за поводья и едва удержалась в седле – с такой быстротой ушла из-под ног земля.

Воительница не видела устремлявшихся с небес магических потоков, только чувствовала. И то лишь потому, что они, как и она сама, пришли из далёкого прошлого, тянулись от изначальных Источников, насколько она успела уловить – от самого Кипящего Котла.

Но почему?.. но как?

Слейпнир не нуждался ни в управлении, ни в понукании, он сам нёс её туда, к багровым вратам, ко кровавой рваной ране в ткани мира, и альвийский меч представал сейчас поистине ланцетом в руке опытного лекаря.

Разрубить пуповину, и эти звери станут уже никому не опасны.

– Быстрее, дочь! – грянул с земли громовой голос О́дина.

Райна мельком взглянула вниз – отец кружил, отбиваясь от вожака, а со всех сторон к Владыке Асгарда уже подступали остальные волки, уцелевшие в схватке с валькирией.

Старый Хрофт понимал, что она собралась сделать.

Тёмное небо, серная вонь становится почти невыносимой. И одновременно растёт узнавание – валькирия уже сталкивалась с этой мерзейшей мощью, она помнит её, как вкус старого вина.

…Точно так же они рвались тогда вверх по склону старого холма, выглаженного пламенем, прячась за вставшими торчком валунами; а на самой вершине точно так же пламенело нечто вроде портала, или врат, но не для того, чтобы кто-то куда-то бы спасся – нет, оттуда лилась сила, и те, кого в Долине Магов прозывали Безумными Богами, находили ей стоящее применение.

Вокруг Райны вставала на дыбы земля, сверху текли реки жидкого огня, горел, казалось, сам воздух, до предела напоенный сажей и пеплом. Валькирия помнила, как кирия Клара вскочила, рубиновой шпагой приняв извергавшийся на них поток и направив его в сторону; открылся неширокий проход, куда они тотчас и кинулись – она, Клара, совсем молоденькая в ту пору Эвис Эмплада…

Они добежали до вершины, единственные из всего отряда. Гильдию Боевых Магов прижало к земле, никто не мог поднять головы, немногих смельчаков оттаскивали ранеными и хорошо, если только ранеными.

Скорчившегося подле огненной арки колдуна, пугающе красивого, с великолепными волосами до плеч цвета воронова крыла и идеально-мужественным лицом Клара зарубила сама. Его помощника, уродливого зеленокожего гоблина, прикончила Райна.

Мессир Архимаг, помнится, очень на них тогда ругался. И за то, что очертя голову полезли в атаку, не дождавшись, пока подойдёт подкрепление с тяжёлыми катапультами и требушетами, и за то, что не взяли никого живым. Мессира Архимага, помнится, очень, очень интересовал тот самый портал…

Да, Райна не могла ошибиться. Та же сила, тот же привкус на губах, тот же запах, разлитый вокруг полыхающих врат.

И то же ощущение, что они сражаются со слугами, не с хозяевами.

Правда, кирия Клара думала иначе, а скромная воительница Райна, наёмница, за деньги и кров служившая Долине Магов, возражать не стала. В конце концов, чем больше сражений и драк, тем лучше. Мир не погибнет, и, по крайней мере, скучно не будет.

Валькирия любила походы и битвы куда больше тихого, хоть и не без удобств, течения караульной службы на рубежах Долины.

– Руби! – донёсся глас О́дина.

Огненная глотка, вход в бездонное чрево, была уже совсем рядом. Райна приподнялась в стременах, занося альвийский клинок, не сомневаясь, что шедевр Оружейницы не подведёт. Взмах…

Полоса слепящего пламени врезалась в тугие извивы огня, обрамлявшего врата. Режущий визг, скрежет, словно острие меча вели по стеклянному кругляшу, но с порталом ничего не случилось. Сила по-прежнему лилась сквозь него, тонкой нитью устремляясь вниз, где волки со всех сторон обступали Отца Богов.

– Не медли! – рявкнул О́дин, и валькирия, закусив губу, размахнулась вновь, вкладывая в удар всю ненависть и всю жажду победы.

Брызнули целые снопы огненных брызг, клинок засел, словно в сырой лесине, в окружавших портал тугих струях пламени. От рукояти к плечу воительницы рванулась острая, парализующая боль, словно в каждый ноготь кожи впился целый пчелиный рой.

Райна едва не разжала пальцы.

Неистово заржал Слейпнир – только тут Райна заметила, что их достаточно быстро засасывает в разверстую воронку. Волшебный конь ринулся прочь, к земле, и валькирия прокусила губу от гнева и разочарования.

– Не разрубить! – крикнула она, коршуном падая вместе со Слейпниром на загривок вожаку. Правая рука едва шевелилась, воительница перебросила меч в левую, спрыгивая со спины Слейпнира прямо на загривок тринадцатого волка.

Падая на одно колено, она всей тяжестью навалилась на рукоять альвийского клинка, пытаясь вогнать его в тушу зверя на всю глубину. Белый свет рассыпался облаком крошечных капелек-искр, словно светящийся туман, и меч действительно пробил затвердевшую, словно камень, шкуру – но погрузился едва ли на одну ладонь.

Проклятье!

Восемь уцелевших волков надвинулись со всех сторон, О́дина окружали лишь оскаленные, источающие зловоние пасти. Слейпнир ринулся на помощь, встал на задние ноги, всеми четырьмя передними норовя выбить вожаку глаз.

– Уходим, отец!

Ответный взгляд О́дина прожигал, валькирия едва не свалилась с волчьего загривка.

– Уходим, отец, умоляю! Их кто-то накачивает силой, они совсем не те, что в начале боя!

О́дин яростно махнул мечом, оставив кровавый росчерк на шкуре вожака, но деваться было некуда. Слейпнир был уже рядом, подле хозяина, и Отец Богов вскочил ему на спину. Волшебному восьминогому коню было всё равно, сколько нести седоков.

Волки яростно взвыли, задирая окровавленные морды и провожая Слейпнира ненавидящими взглядами.

– Надеюсь, летать они пока что не выучились, – выдохнул О́дин в шею валькирии.

– Смотри! Смотри! – только и смогла выкрикнуть та. Старый Хрофт глянул и выругался.

Оставшиеся девять зверей менялись на глазах. Огненные сетки стягивали их тела, лапы поджимались, на спине лопалась кожа, мех слезал целыми пластами, разворачивались красно-чёрные крылья. Волки обращались в грубое и гротескное подобие драконов, тяжело отрываясь от земли; морды и пасти остались прежними.

Слейпнир стрелой помчался прямо вперёд, оставляя за спиной зловещие врата, прямо к тёмному горизонту.

– Источник… – прохрипел Отец Дружин. – К Источнику… только там сумеем…

Наверное, он хотел сказать – «сумеем удержаться», но в этот миг крылатые волки резко наддали, с яростными скрежещущими криками нагоняя Слейпнира так, словно волшебный жеребец не мчался во весь опор, а стоял на месте.

Вырываясь из кольца, Слейпнир заржал, стрелой устремляясь к земле. Гора-с-Мечами осталась позади, впереди едва угадывался могучий одинокий дуб, и под ним – бурлящая каменная чаша Источника.

Жеребец О́дина ринулся к нему. Что отец собрался делать здесь, Райна не знала. В Источнике скрыта какая-то потаённая мощь?

Но девять волкодраконов (или драковолков) не теряли времени даром. Могучие крылья гнали их сквозь воздух с такой быстротой, что Слейпнир, О́дин и Райна вновь оказались в окружении. Открытой оставалась только дорога вниз.

– Спина к спине! – проревел О́дин, спрыгивая наземь. Сияющая полоса его меча нырнула в бурлящую воду Источника Мимира. Самого же старого ётуна нигде не было видно.

Крылатые создания один за другим опускались наземь, превращаясь обратно в волков. Огненные сети словно вдавливали крылья обратно в раскрывшиеся на спинах тварей пазухи.

Вожак первым потрусил вперёд, неспешно и уверенно, в глазах – ничего, кроме тупой злобы и злобного же торжества. Жертве некуда деваться.

– Великий О́дин! – Рядом с Источником вспыхнуло знакомое уже пламя портала, через который совсем недавно появился неведомый маг, назвавшийся Скьёльдом.

Сам Скьёльд шагнул первым, следом за ним – высокий мужчина в коричневых одеждах, с правильными чертами лица, высокими скулами, сильным, волевым подбородком. На вид по людскому счёту ему можно было дать лет сорок. Третьей возникла юная девушка, с головы до ног окутанная облаком солнечно-золотых волос.

– Держись, великий бог! – Мужчина в коричневом припал на одно колено, сдёргивая с плеча нечто вроде гномьего огнеброса. Девушка резко скрестила руки перед грудью, пальцы заплетены в сложном магическом жесте. Райна едва не пошатнулась – пришельцы высвобождали такую магическую мощь, что позавидовал бы и сам мессир Архимаг в свою лучшую пору.

Они творили что-то символическое, понимала валькирия. Со стороны казалось, что каждый из них делает что-то сугубо своё – собственные жесты, чары, атрибуты и артефакты, – но по сути они действовали как одно целое, незримый разящий меч.

Маг в коричневом нажал на спуск, огнеброс изверг огненный шар – иллюзия была первоклассной, она ввела бы в заблуждение любого, но не валькирию, столько веков сражавшуюся рядом с самыми разными чародеями.

Ближайший из волков словно взорвался изнутри. Огнешар скрылся в его густой шерсти, утонул в ней, чтобы мгновение спустя гигант вспух чудовищным огненным грибом, во все стороны полетели пылающие кости.

Магия чужаков отзывалась во всём существе воительницы: словно от холода, остро заныли зубы, судорогой боли свело живот. Странное это было чародейство, странное и незнакомое; волки сильно напоминали Безумных Богов, а эта троица… она была сама по себе.

Маг с огнебросом поспешно перезаряжал оружие, поворотом рукоятки открыв чёрный зев бомбарды, вложил туда перетянутый бечевой свёрток серой ткани.

Второго волка троица прикончила точно так же, как говорится, «не вспотев». О́дин и Райна могли лишь молча наблюдать, как работают неведомые чародеи, беззвучно, скупо, без лишних движений и вообще без суеты.

Ни один волк и близко не подобрался к Источнику, после того, как третий и четвёртый обратились в облако пылающих ошмётков, вожак резко сдал назад. Выпустив крылья, оставшиеся пятеро тварей медленно поднялись в воздух, потянувшись куда-то прочь, к тёмному горизонту. И то ушли не все – ещё одного Скьёльд и его сотоварищи достали, уже когда чудовище почти исчезло в тучах.

Четверо последних и вожак скрылись.

– Великий бог О́дин, твои враги повержены, – Скьёльд церемонно поклонился Владыке Асгарда. – Я рад, что мы успели, хотя это и было непросто.

– Благодарю за помощь, сын Скримира, – величаво кивнул Отец Богов. – Мы справились бы и сами, но за искренность я благодарю тебя. Жаль, что не могу пожаловать тебя и твоих спутников, как положено Древнему Богу, ибо сейчас лишён почти всего.

– Мы помогали тебе, великий О́дин, не ради наград, – негромко и мелодично, словно весенний ручеёк, прозвенел голос солнцеволосой. – Мы счастливы, сослужив службу тому, с кого начинался мир.

– Как ваши имена, почтенные?

– Моё имя уже ведомо великому О́дину, – поклонился Скьёльд. – Моя сестра Соллей и мой брат Кор Двейн, как и я, счастливы, оказавшись полезными владыке Асгарда.

Старый Хрофт вновь кивнул, чуть надменно и снисходительно, как и положено «великому владыке Асгарда».

– Я не забуду ваших имён. Бог О́дин ничего не забывает.

– Быть может, мы сможем услужить великому О́дину чем-то ещё? – Соллей улыбнулась, тепло и чуть лукаво, даже призывно.

– Кто знает? Я был бы рад сражаться плечом к плечу со столь могущественными союзниками. Как и моя спутница Райна.

Валькирия сочла за лучшее молча поклониться. Отец не назвал её ни дочерью, ни валькирией, ни даже настоящим именем. Райна. Моя спутница Райна. Это значило, что он всё видит, всё понимает и ведёт дело туда, куда нужно ему, а не трём странным пришельцам, владеющим столь жуткой и убийственной магией.

Наступило неловкое молчание. Скьёльд взглянул на Кора Двейна, Соллей взглянула на Кора Двейна – похоже, он был у них за вожака. Маг кашлянул, поправил огнеброс:

– Великий О́дин, быть может, мы пригодимся тебе на твоём пути? Куда бы он ни вёл? Раз уж ты сам сказал, что был бы рад сражаться плечом к плечу с нами? Те, кто послал за тобой этих волков, едва ли успокоятся, потерпев неудачу.

– Благодарю, Кор Двейн, за добрые слова. Но тебе неведом мой замысел, неведомо, куда проляжет мой путь. Неужели ты готов так слепо идти за мною?

– Древний Бог О́дин никогда не поведёт никого ни к чему недостойному.

– Что ж, вновь спасибо, что так веришь в меня. Но наш с Райной путь – только наш. Великое Равновесие требует, чтобы мы прошли бы его только вдвоём. Однако, если и впрямь вы хотите помочь, скажите, что вам ведомо о тех, что наслали этих чудовищ?

Кор Двейн кашлянул.

– Ничего, великий О́дин. К стыду своему, должен признаться, что мы до сих пор так и не поняли, кто, как и почему нанёс этот удар. Сестра Соллей прознала о грозящей тебе опасности, и мы поспешили…

– Но чуть раньше Скьёльд, сын Скримира, сказал мне, что не может в открытую встать на мою сторону, – перебил О́дин. – Что же изменилось?

– Великий О́дин сам упомянул Закон Равновесия, – не смутился Кор. – Пока наш брат Скьёльд старался предупредить тебя, мы с сестрой Соллей трудились над тем, чтобы… чтобы Равновесие осталось бы, как есть, в пределах обычных возмущений. И нам это удалось, скажу без хвастовства. Хотя цена и оказалась высокой, как и всегда при таких делах.

– Скорблю о том, – отрывисто бросил О́дин. – Нет, друзья мои, Скьёльд, Соллей и Кор. Моя дорога – она только моя. И ещё моей спутницы Райны. Но не в обычаях Древнего Бога оставаться в долгу. Что может О́дин сделать для вас? Кроме лишь того, о чём вы попросили?

– Воистину, слова великого О́дина полнят наши души скорбью, – медленно проговорил Кор Двейн, брови его сошлись. Райна невольно сжала пальцы на эфесе альвийского меча. – Но мы глубоко чтим владыку Асгарда и никогда не пойдём против его воли. Позволь нам хотя бы прийти тебе на помощь в случае надобности, как мы пришли сейчас! Разве вмешательство наше было лишним?

– Нет, Кор Двейн, не лишним. И, если б не упомянутый тобой Закон, я был бы рад позвать вас с собой. Но последствия могут быть такими, что даже вашей великой силы окажется недостаточно. Поверьте мне – во времена óно я точно так же ошибся, выводя воинство Хьёрварда и других миров на Боргильдово поле.

– Не нам судить волю Древнего Бога, – склонился Кор Двейн, Соллей и Скьёльд повторили его движение. – Мы постараемся помочь. Но… можем и не успеть. Сегодня нам, можно сказать, повезло.

– На этот риск нам придётся пойти, – гордо бросил Отец Богов. – Но пока, пока нам придётся задержаться здесь, подле этого Источника.

– Можем ли мы помочь хотя бы здесь, великий бог? – Соллей смотрела чуть исподлобья, розовый язычок маняще облизнул тонкие губы.

– Сестрица, ты неучтива, – одёрнул её Кор. – Великий О́дин может желать уединения. Не все обряды дозволено свершать при посторонних глазах.

– Но мы не хотим оставаться посторонними для владыки Асгарда! Великий О́дин, мы… мы действительно на твоей стороне. Дело Древних Богов справедливо. Мы долго размышляли, прежде чем понять. Нельзя защищать справедливость, не сражаясь рядом с Древними.

– Досточтимая Соллей. – О́дин шагнул к девушке, неспешно и с достоинством коснулся её плеча – и она тотчас рухнула на одно колено, словно ей подрубили ноги. – Ты могучая чародейка. Не знаю, какова твоя цель, но силу, подобную твоей, пускать в ход можно лишь с великой же осторожностью. Я мнил себя всевластным хозяином Митгарда и других миров. Золотая кровля Валгаллы взносилась высоко над туманами Хьёрварда, мои залы полнились воинственными кличами эйнхериев, свирепых бойцов, несравненных в рукопашной схватке. И знаешь что? – я растратил отпущенное мне. Погубил доверившихся, так, что в Боргильдовой битве пали великие множества. Больше никогда не повторю я этой же ошибки.

– Почему же она, – кивком указала на валькирию Соллей, – удостоена чести стать твоей спутницей и сражаться вместе с тобой?

– Сестра! – разом одёрнули девушку и Кор, и Скьёльд. – Просим, не гневайся, великий бог…

– Я не гневаюсь, – покачал головой О́дин. – Давайте оставим эти речи. Лучше развести огонь и провести несколько часов отдыха, как положено победившим в бою, а не за бесплодными спорами. Да! Нам ещё предстоит собрать мулов и добыть скакуна для Райны – её собственного сожрали эти твари.

– Мы можем помочь, – тотчас вызвалась Соллей.

– Почтём за честь, – с готовностью вскочили Кор и Скьёльд.

Райна продолжала хранить молчание.

И в самом деле – очень скоро разбежавшиеся было мулы оказались все собраны, а из распахнувшегося портала Соллей собственноручно вывела красавца снежно-белого тигра, раза в два крупнее его обычных собратьев, с кожаным седлом на спине. Расстегнула шипастый ошейник на мохнатой шее, подтолкнула к Райне.

– Служи хорошо!

Тигр негромко рыкнул, мягко ступая такими тяжёлыми на глаз лапами, подошёл к валькирии. Райна не дрогнула, бестрепетно протянула руку, коснувшись мягкого меха между ушами, почесала, словно обычного кота.

Тигр уркнул от удовольствия и немедленно потёрся о бок воительницы лобастой башкой.

– Ты пришлась ему по сердцу, Райна, спутница великого О́дина.

– Благодарю тебя, чародейка Соллей. Он вернётся к тебе, как только я добуду себе обычного коня.

– Да, тебе достаточно будет просто отпустить его, – безмятежно заметила золотоволосая волшебница. – Он найдёт дорогу домой. Не беспокойся о пропитании для него – он найдёт что поесть в любом уголке Упорядоченного.

– Как бы ему не пришло в голову закусить моим Слейпниром, – расхохотался О́дин.

– Никогда, о великий бог, никогда, Владыка Асгарда. Эти тигры хорошо выучены. Они никогда не тронут ничего из имущества тех, кому служат.

– Он очень красивый. – Райна не могла удержаться – гладила белый мех, пропуская меж пальцами шелковистые пряди. – Как его зовут?

– Барра, спутница великого О́дина.

Валькирия принимала нелепое обращение как должное.

– Барра… будешь меня слушаться?

Тигр, устроившийся у ног Райны, приподнял голову, взглянул зелёными глазами на валькирию и коротко, с достоинством рыкнул.

– Будет, – заверила воительницу Соллей.

– Что ж, – О́дин поднял короткий походный рог, – за встречу и помощь! Надеюсь, что мы с Райной недолго останемся в долгу.

– За встречу, – Соллей вскинула тонкую руку. – Я глядела в зеркало, в зеркало под поверхностью ручья, и вода сказала мне, великий бог, что мы непременно сразимся с тобой плечом к плечу.

– Быть может, – не стал спорить О́дин. – Но, если и впрямь хотите помочь мне – может, спросите свои силы, кто те, что наслали волков?

Трое магов вновь переглянулись.

– Мы сделаем всё, что в наших силах, – слегка, со сдержанным достоинством склонил голову Кор Двейн.

– Тех, что способны устроить подобное, не так-то много в пределах Упорядоченного, – заметил Старый Хрофт. – Дальние. Слуги Хаоса. Молодые Боги. Адепты Спасителя, хотя их я называю просто для порядка.

– Едва ли всё так просто, великий О́дин, – прошелестела Соллей. – Упорядоченное меняется. Новые силы поднимают голову, силы, о которых до сих пор никто ничего не слышал…

– Да и старые силы ты, Владыка Асгарда, назвал не все, – осторожно заметил Кор. – Ты не упомянул самих Познавшего Тьму и Восставшего.

– Что?!

– Нет-нет, великому О́дину нет нужды гневаться, – Кор Двейн вскинул ладони перед грудью, словно защищаясь от облыжного обвинения. – Я всего лишь дополнил список тех, кому под силу послать таких волков, не тех, кто точно это мог сделать, скажем, из вражды к Владыке Асгарда.

– Потому что великий О́дин, скажем, не вспомнил также о так называемых «новых магах», – вступил в разговор Скьёльд. – О последнем Поколении Истинных Магов, так и не прошедших посвящения Источниками, неполноценных, не осознавших себя или собственное предназначение, а оттого частенько бросающихся во всяческие авантюры. Мы внимательно читали хроники Северного Хьёрварда, в ту пору, когда там свирепствовала так называемая «орда», атаковавшая как-то даже скрытое эльфийское королевство…[13]

– А ещё есть маги из числа людей, – подхватила Соллей. – Маги, поднявшиеся очень высоко. Быть может, великий О́дин помнит не слишком давнюю замятню с так называемыми «безумными богами»…

– Как же не помнить, – кивнул Отец Дружин. – И что же, почтенные, вы считаете, что все они могли подослать к нам этих милых пёсиков?

– Не сомневаемся, – кивнул Кор Двейн. – Подозревать можно слишком многих, великий О́дин. Чуть ли не всех.

– Всех – значит никого, – решительно отрубил Старый Хрофт.

– Нет, великий О́дин. – Кор Двейн почтительно склонил голову. – Подозревать всех значит именно подозревать всех, не исключая никого. Даже тех, кого «никак нельзя заподозрить».

Отец Богов криво усмехнулся.

– Что ж, у меня есть способы узнать, как плелись те заклятия, что доставили сюда этих зверюшек.

– Если великий О́дин имеет в виду Читающих, то я бы осмелился посоветовать крайнюю осторожность, – светски улыбнулся Кор Двейн. – Они, что называется, себе на уме, заботятся лишь о собственной выгоде. Могут сказать правду, если сочтут, что так будет лучше, а могут и солгать. Проверить ведь их невозможно.

– Ну, не совсем так, брат, – оспорила его Соллей. – Можно, но…

– Не думаю, что великому О́дину интересны наши сугубо специальные споры, – вновь любезно улыбнулся Кор. – Читающие – это особая тема…

– Совершенно согласен, – кивнул Старый Хрофт. – Читающие и впрямь себе на уме, с ними умел ладить один лишь Познавший Тьму. Но я тоже могу задать им вопросы. Не сомневайтесь.

– Никто не дерзнёт, – Соллей смиренно опустила глаза. – Мы будем счастливы помочь, великий бог.

– Тогда, быть может, расскажете о себе? – с самым невинным видом вопросил Отец Дружин. – Вы, похоже, знаете обо мне всё, что можно, я о вас – ничего. Кто вы, кто ваши отцы, где ваш дом? Откуда пришли? Чего желаете, к чему стремитесь?

– Мы люди, великий О́дин, – за всех ответил Кор Двейн. – Мы зовём друг друга братьями, Соллей кличем сестрой, но мы не родня по крови. Впрочем, что такое кровь по сравнению с великой магией, что единственная по-настоящему делает нас одной семьёй? Мы рождены в разных мирах, под разными небесами, но когда мы встретились, то осознали – мы одно.

– Имена тех, что породили нас, не скажут тебе ничего, великий О́дин, – подхватила Соллей.

– Ну отчего же, – хмыкнул Старый Хрофт. – Почтенный Скьёльд назвал имена славных родителей, ведомых мне, хотя я и не чувствую в нём той крови, коей следовало бы течь по его жилам, будь поименованные им как отец и мать Скримир с Модгуд именно теми, кого я знал.

– Мне это неведомо, великий бог, – почтительно поклонился Скьёльд. – Родителей своих я знал как Скримира и Модгуд, я почитал их и никогда не спрашивал себя, откуда пошли их прозвания.

– Какие они были, Скьёльд?

– Людьми, громоносный О́дин. Людьми. Отец мой сражался в княжей дружине, а мать вела дом. У меня были сводные братья и сёстры, Владыка Асгарда, однако их давно уже нет. Смерть забрала их, я живу лишь благодаря моему искусству, ибо и я, и Кор, и Соллей давно перешагнули сроки, отмеренные обычному люду.

– Вы все говорите на наречии Асгарда. Откуда вы узнали его?

– Так говорили мои родители, – пожал плечами Скьёльд. – Я впитал эту речь с молоком матери.

– И научил почтенных Соллей и Кора?

– Нет, великий бог. Когда мы встретились, они владели тем же языком.

– Откуда же вы тогда? – О́дин обращался к Двейну и золотоволосой чародейке.

– Мы из разных миров, великий бог. Но брат наш говорит сущую правду – мы встретились и опознали друг друга именно по родной для нас троих речи.

– Встретились случайно?

– Принято говорить, что «нас вела судьба». Мы столкнулись, когда Упорядоченное сотрясалось от битв, прозванных «восстанием Безумных Богов», и мы…

– Сражались на их стороне? – нахмурился О́дин.

– Нет, великий бог. Мы не сражались ни за тех, ни за других. Мы наблюдали и учились.

– Сперва встретились я и Кор, – вступила Соллей. – Затем наткнулись на Скьёльда, или, вернее сказать, это он наткнулся на нас. С тех пор мы вместе.

– Прекрасно, но чего вы хотите? К чему стремитесь? Чего добиваетесь?

– Свободы, великий бог. Того же, что и ты сам.

– Достойный ответ, почтенный Кор. Но «свобода» для каждого значит слишком многое и слишком разное. Как сопоставить, как сравнить? Что для тебя свобода, маг?

– Свобода познавать мир и свобода менять его по собственному усмотрению, – не колеблясь, ответил чародей. – Мы не строим себе королевств или империй, мы не хотим ни над кем властвовать, но, взыскуя знания, мы не остановимся ни перед чем, ибо таково предназначение всех, кто наделён магическим даром.

– А эти знания – для чего они? – невозмутимо осведомился Отец Богов. – Вы получили их. Что дальше?

Кор Двейн улыбнулся, словно опытный игрок, заманивший новичка в несложную ловушку и уже предвкушающий, как станет наставлять того на путь истинный.

– Дальше эти знания станут достоянием людей. Всех, без исключения. Боли и страдания станет меньше. Вот и всё, великий бог. Как видишь, всё очень просто. Мы были людьми, Владыка Асгарда, и остаёмся ими. Смертными, хоть и с долгой жизнью. Мы хорошо помним, как живётся там, в обычных мирах.

– И как же?

– Это не жизнь, – без колебаний бросил Кор Двейн. – Это медленное – или быстрое, когда как – умирание. Горе и страдания. Муки, муки без конца, кары без вины, просто потому, что далеко не всем выпало родиться богами или чародеями. Ну, или бессмертными эльфами. Нам это не по нраву, великий бог. Мы – против. Поэтому знание нам нужно не для собственных удовольствий или роскошеств. Мы – за то, чтобы ужаса, в котором живёт большинство смертных, становилось бы всё меньше и меньше. Страха смерти, увечья, голода, потери близких. Беззакония и произвола. Разве это так много? Разве в этом есть что-то плохое?

– Ты произнёс это слово, не я. – О́дин потянулся, отправил в рот ломтик копчёной рыбы. – Я никого не сужу. Я всего лишь задал вопрос и благодарю тебя, Кор Двейн, за честный ответ. Наши пути разойдутся совсем уже скоро, но моя признательность за вовремя подоспевшую помощь останется.

– Мы мечтали бы помочь чем-то большим, великий бог.

– Кто знает? – О́дин вновь наполнил рог. – Тропы Упорядоченного бесконечны.

Трое магов склонили головы.

Райна за всё это время не проронила ни слова. Она лишь поглаживала белую шерсть ездового тигра – не сомневаясь, что тот передаст каждое их с отцом слово, если не каждое сотворённое заклятье – своей настоящей хозяйке.

«Но ты же не виноват, – думала валькирия, глядя в зелёные глаза Барры. – Ты верно служишь той, кто тебя вырастил, кто, наверное, подобрал беспомощным котёнком. Я благодарна ей – ты силён, а уж в бою точно окажешься полезнее простого коня. Вон какие зубы!»

Тигр послушно и не без гордости оскалился, словно хвастаясь снежно-белыми, под стать шерсти, клыками. Райна усмехнулась.

Не знаю, за кого меня они приняли – может, и за наложницу. Неважно. Они решили следить за нами, отлично. Пусть следят. В конце концов, тринадцать волков были крепкими орешками. И магия их ощутимо пованивала Безумными Богами. Ими – или же теми, кто за ними стоял. Валькирия помнила, что в ту пору Боевым Магам Долины так и не удалось докопаться до сути. Безумные Боги остались «безумными богами», талантливыми чародеями людского племени, обуреваемыми жаждой власти и бессмертия. Вроде бы восстали они сами по себе, творили жуткие и кровавые ритуалы, сотнями и тысячами убивая захваченных в плен или просто согнанных к алтарям несчастных, тщась раскрыть загадку смертности людей и «сделаться богами». Во всяком случае, самих себя «богами» они и в самом деле объявили.

Нет, потом они плохо кончили, конечно – воительница чуть улыбнулась воспоминаниям. Это была славная битва, достойная валькирии Асгарда.

…И вот теперь от «волков» вновь потянуло знакомым.

Может, кто-то из «безумных» уцелел, сбежал, затаился. Может, нашел покровителей. Всё может быть. Мы с отцом пойдём дальше, наперекор всему и всем, и пусть само Упорядоченное попробует нас остановить!

Старый Хрофт тем временем вёл и вёл беседы с троицей неведомых магов, однако те тоже оказались искусны – отвечали уклончиво, отделывались общими словами.

И, когда они наконец-то стали прощаться, Райна вздохнула с облегчением.

* * *

– Здесь никого нет, Райна, – Старый Хрофт лишний раз обошёл вокруг Источника Мимира. Старый дуб чуть шевелил листвою, безмятежно журчала и взбулькивала вода, плясали на дне песчинки…

– Пустая раковина, – продолжал Отец Богов, всё шагая вокруг и вокруг каменной чаши. – Скорлупа. Ётун покинул эти места, след давно простыл, его уже не отыскать, во всяком случае, не нам с тобой.

– Мимир никогда не оставлял своей стражи. – Райна, в свою очередь, кружила возле Источника. Белый тигр Барра не отставал от неё ни на шаг, скалил зубы и негромко порыкивал, словно готовый немедля вступить в бой. – Что могло с ним случиться, великий О́дин?

– Плохой вопрос, недостойный моей спутницы. – Не сговариваясь, они обращались друг к другу и впрямь как товарищи по оружию, не как отец и дочь. – Должно было случиться нечто поистине невероятное, чтобы Мимир покинул эти места. Он ведь не ушёл от своего Источника даже в день Боргильдовой битвы.

– Что же нам делать, великий О́дин?

– То, зачем мы явились сюда, Райна. Мимира нет, кое-что из задуманного нам исполнить не удастся, но это не значит, что надо повернуть назад. Я стану чертить руны, а ты следи, чтобы мне никто не помешал.

– Повинуюсь! – Райна протянула руку, ухватывая упряжь ездового тигра. Барра не шевельнулся, стоял, словно скала. – Ну, давай! Вперёд! Покажи, что волшебница Соллей не зря тебя нахваливала!

Тигр обиженно взмяукнул и сорвался с места, да так, что у Райны ветер засвистел в ушах.

О́дин меж тем неподвижно застыл над Источником, и только руки его беспрерывно двигались, чертя в воздухе остриём альвийского клинка знак за знаком. Райна с трудом узнавала лишь некоторые из них, и почти все – странно изменены. Древняя магия Асгарда, исходные руны, рождённые на заре времён, когда казалось, что кроме Митгарда, Йотунхейма, Нифльхеля и Муспелля – ну и ещё владения эльфов и гномов – ничего в Сущем и нету. Урд, Источник Мимира и Кипящий Котёл лежали, мнилось, в дне пути, всё было просто и понятно.

Райна замечала, как лицо отца начало блестеть от пота, как стала подрагивать его рука, не знавшая обычно устали; Владыка Асгарда словно пытался поднять неведомую тяжесть, незримую и оттого особенно неухватистую, когда не знаешь, за что и как лучше всего взяться.

Что он задумал на сей раз?

– Вперёд, Барра, вперёд! – понукала она белого тигра. Незачем ему прислушиваться к её мыслям.

Но нет, мир оставался пуст и безжизненен, дубы и вязы возносили узловатые ветки к тёмному, затянутому облаками небу. Чуть дальше от Источника начинались владения сосен и елей, и там тоже не было ни души, даже обычной для любого леса нелюди.

Мир Источника, одно из трёх самых тайных мест в Упорядоченном, стоял пуст, позабыт и позаброшен.

Белый тигр Барра беззаботно наматывал круг за кругом, ни о чём не тревожась.

Сам же Владыка Асгарда застыл подле каменной чаши, упёршись руками в края и склонившись над бурлящей водой. Сейчас он, наверное, творил нечто такое, чего не следовало видеть ни Райне, ни тем более столь кстати подаренному ездовому тигру.

Но где же, где мог оказаться этот Мимир? Старый ётун и в самом деле никогда не покидал этих унылых мест. Райна не знала даже, скрашивал ли кто-то древнему великану его бесконечное одиночество; не знала она и как страж Источника обрёл бессмертие, наверное, единственный из всего племени гримтурсенов, кроме Локи.

Райна слегка натянула поводья, и белый тигр послушно остановился, повернувшись к наезднице и вопросительно глядя большими смарагдовыми глазищами.

Валькирия спешилась, рука на эфесе клинка.

Вокруг Источника лежал круг зеленой травы, простых полевых цветов, изредка перемежаемых невысокими зарослями кустарников. Дальше от каменной чаши в свои права вступал лес, выбрасывая вперёд, словно отряды застрельщиков, сбивавшиеся в тесные купы молодые деревца. Пышные сосенки вставали плечом к плечу, жадно тянулись к солнцу, на травы и подлесок ложились короткие тени – мир Источника казался тихим и благостным, несмотря на низкие серые небеса.

Райна, сколько ни вглядывалась, не могла высмотреть ровным счётом ничего подозрительного – и тем не менее не могла снять пальцы с рукояти меча.

Маска, натянутая на скалящийся череп, вдруг всплыла мысль. Мимира нет, и кто знает, что властвует тут теперь вместо него?

Холод сочился медленно, словно сгущаясь вокруг воительницы. Возле вечного дуба, казалось, царит вечное лето, во всяком случае, ни единого жёлтого или сухого листа вокруг, ни единой жухлой травинки. Тепло и безветренно, однако Райну вдруг охватил настоящий озноб.

– Будьте вы прокляты, – прошипела она сквозь зубы.

Из чащи, с ветвей и из-под корней за ней следили сейчас сотни и сотни пристальных, холодных, алчущих взоров. Она чувствовала их очень хорошо, ясно, отчётливо, но узреть воочию никак не удавалось. Нечто неуловимое, скользящее по самой грани вещественности, нечто настолько тонкое, неосязаемое, что даже её чутья валькирии не хватало, чтобы понять, кто сейчас перед ней.

Райна кинула быстрый взгляд на отца – О́дин стоял всё так же, застынув над каменной чашей. Самым краем сознания Райна ощущала толчки творимой волшбы – Владыка Асгарда пустил в ход могущественную магию; валькирия не могла опознать ни одного заклятия. Если это были руны – то какие-то совершенно новые, незнакомые ей.

Отец не терял времени даром, пока она геройствовала по самым разным эскападам Гильдии Боевых Магов.

Сколько ж их тут… Сотни – нет, наверное, даже тысячи. Никогда доселе ей не встречалось ничего подобного, даже во время того же Восстания Безумных Богов. Она умела ощутить и нелюдь и нежить, но скопившиеся сейчас под покровом леса не были ни тем и ни другим.

Барра тревожно шевельнулся, повёл ушами, толкнулся лобастой головой Райне в бок.

– Знаю, – прошипела валькирия. Тигр оскалился, припадая к земле, зелёные глаза сменили цвет на янтарный.

Валькирия пятилась, держа клинок наперевес. Отец велел нести стражу, но что теперь толку, если они опять в кольце?

Возле самого Источника воздух дрожал от творимой магии, над бурлящей водой Источника вспыхивали искры – во множестве. Сливались, соединялись, точно крохотные феи протягивали друг другу руки. Сам же О́дин остриём меча стремительно чертил руну за руной и, как и в прошлый раз, ни одну из них Райна узнать не могла.

Отца нельзя прерывать, разом поняла валькирия – О́дин даже не взглянул на неё, не повернул головы. Губы Старого Хрофта шевелились, но беззвучно, словно творимое им чародейство нельзя было доверить воздуху.

Мир изменился. Он менялся всегда, понемногу, незримо, незаметно, но под привычными покровами вызревали новые неведомые силы. Безумные Боги стали первыми. Кто последует за ними?

Даже она, валькирия Великого Асгарда, не могла понять, что за существа притаились сейчас здесь, под лесным покровом. Казалось бы, за бессчётные годы странствий и сражений она повидала всё и вся, всех мыслимых и немыслимых чудовищ, что способно породить Упорядоченное – но нет, у сущего всякий раз находился способ её удивить.

Впрочем, удивить – ещё не значит победить. Особенно валькирию.

Сгустившаяся во время атаки «волков» тьма давно рассеялась, и всё же в воздухе – «истинном воздухе Асгарда», как говорил отец, – оставался странный и неприятный привкус. Горечь и немного дыма, словно кто-то пытался сжечь нечто давно протухшее.

Белый тигр как-то жалобно, совсем не по-тигриному, взмявкнул и пододвинулся ближе к воительнице. Им двоим ничего не оставалось, кроме как медленно отступать и надеяться, что великий бог О́дин знает, что делает.

Райна не сомневалась – она сможет задержать притаившихся сейчас созданий, но лишь задержать, не более. И то, если им хватит глупости броситься на неё, а не прямо к Источнику.

Скорее, отец, что бы ты ни задумал там – скорее!

По земле прошла тяжкая, медленная судорога. Заветный Источник Мимира будто дёрнулся от боли, у валькирии закружилась голова, в глазах потемнело, мир подёрнулся пеленой тьмы. С неба вновь глянули на неё призрачные головы тринадцати волков, словно созвездия с алогорящими взорами. Колени Райны подкосились, если б она не успела вцепиться в пушистый загривок Барры – упала бы точно.

Источник рвано, беспорядочно вздрагивал, словно сердце умирающего. Незримая сила потекла через края каменной чаши, вода яростно пенилась, огнистые брызги взлетали вверх, оседая на щёки Райны – и валькирия явственно ощущала привкус крови.

Меч едва не выскользнул из ослабевших пальцев, клинок словно тщился сам ринуться в бой; а над Источником, жуткое и пугающее в своей великой мощи, поднималось призрачное древо, исполинское, неохватное, раскидывая над головами О́дина и Райны покрытые густой листвой ветви. Узловатые сучья, провалы древних дупел, развилки, где поместилась бы целая изба – колосс вздымался к небу прямо на глазах, готовый сокрушить, если потребуется, сам небесный свод, пробиваясь к одному ему ведомой цели.

Что это? Откуда это? Память Иггдрасиля, Мирового Древа, как верила Райна, пока стоял Асгард? Но нет, это – куда величественнее, могущественнее, неогляднее и необъятнее. В каждом бесплотном листе, в каждом изломе коры струилась великая мощь, не подвластная никому, дикая, неукротимая и неуязвимая – но при этом ещё и ко всему равнодушная.

Великому древу не было дела до окружающей действительности, оно существовало вне её, в своём собственном сущем.

Ослеплённая, потрясённая, Райна таки со всхлипом осела наземь, рядом с ней повалился тигр Барра – ему, магическому существу, тоже пришлось несладко.

С приглушёнными, полузадушенными воплями стали исчезать в глубине леса и неведомые создания, подступившие было к опушкам.

Валькирия попыталась поднять голову – вершина Древа исчезала в темнеющем небе, властно раздвинув облака и звёзды – с одинаковым презрением и к первым, и ко вторым.

Опираясь на меч и преодолевая дурноту, Райна кое-как поднялась. Волоча ноги и не выпуская шерсти белого тигра, с трудом поплелась к Источнику. Судороги боли, сотрясавшие его, уже утихали, к земле вновь пробивался свет, а призрак ужасного Древа дрожал, становясь всё прозрачнее и призрачнее, тая, уходя от докучливых взоров куда-то на свой собственный план реальности.

Никогда доселе Райна не видела ещё ничего подобного.

А потом из земли стали подниматься корни великого Иггдрасиля, как по привычке назвала увиденное валькирия. Дерево словно покидало плоть этого мира, отправляясь в свой собственный путь, куда-то в Межреальность.

Когда воительница, ковыляя, словно калека, добралась наконец до Источника, призрак исчез совсем.

Исчез, унеся с собой и все следы горечи и дыма, оставленные тринадцатью «волками».

Великий бог О́дин, Владыка Асгарда, стоял, тяжело опершись обеими руками о край каменной чаши. Со лба срывались крупные капли пота, срывались, летели вниз, к бурлящей поверхности воды, но, не достигнув её, исчезали, испаряясь. Глаза Отца Богов налились кровью, под ними залегли глубокие синеватые тени.

– Ч-что это б-было? Отец?.. – выдавила Райна, с трудом выпрямляясь. Чувство было такое, словно воительницу долго и безжалостно лупили увесистым дубьём.

– Древо… Мировое Древо, – так же с трудом отозвался О́дин. – Истинное Древо. Я… догадывался. Догадывался, что наш родной Иггдрасиль был лишь воплощением, аватарой, если угодно, и что где-то в глубине сущего есть и он истинный, он настоящий.

– С самого начала, отец? Ещё пока стояла Валгалла?

– Нет, дочка, – О́дин медленно покачал головой, из уголка глаза выкатилась кровавая слеза, сорвалась со щеки, полетела вниз, и, в отличие от других капель, достигла поверхности воды. Алое колечко задрожало, расплываясь и истончаясь, но упрямо отказываясь исчезать. Вот оно уже не толще нитки, но всё равно – виднó, виднó огненное кольцо из крови Древнего Бога.

Огненное кольцо. Огненная петля. Огненное преддверие неведомого.

Райна склонялась всё ниже и ниже над бурлящей водой, взор прикован ко всё расширяющемуся кругу божественной крови, упрямо не желавшей смешиваться с водой – даже с водой загадочного и таинственного Источника Мудрости.

Круг этот сейчас и впрямь начинал казаться вратами в неизвестное, в такие бездны и глубины, что у валькирии захватывало дух и всё сильнее кружилась голова, точно она вдруг оказалась на самом краю исполинского утёса – это у неё-то, воительницы древнего Асгарда, привыкшей парить высоко над туманами мира!

А слова Старого Хрофта всё падали и падали, медленно и тяжко, словно сам Древний Бог с кровью отдирал струпья с засыхающей раны.

– Я много размышлял, Райна. Я видел, как сражаются Познавший Тьмы вместе со своим названым братом, Ракотом Восставшим, как раз за разом отбрасывают они накатывающиеся на них орды… и видел, что это неверно, что путь Новых Богов не ведёт никуда. Даже «в никуда», прости за словесные игры. Надо было прожить Боргильдову битву, чтобы увидеть и понять, что именно ты видишь. Поэтому мы здесь, дочка. Асы должны вернуться! Они не умерли насовсем, я не верю, нет – я знаю! И сокрушать врата их темницы выпало нам.

– А Древо? Древо, отец? Что это значит, повелитель?

– Это являет нам, насколько глубоко придётся погрузиться, дочка. Откуда возникает вода в Источнике Мимира? Что собирает её, что заставляет пройти сквозь земные толщи и вновь появиться на поверхности – здесь, в потайном мире? Роса с листьев Иггдразиля, как ты помнишь, считалась священной и чудодейственной, хотя это лишь отражение отражений. И вот, когда я потянулся к корням Источника Мудрости, к его первоначалу – мы увидели с тобой призрак Древа.

– Эти руны, отец, – какие-то совершенно новые, незнакомые… ты составил их сам?

– Я не составлял их, они сами вышли из-под моих рук, Райна. Настоящие руны являют себя сами, так было, так было. Когда я висел, пронзённый моим же собственным Гунгниром, мысли мои сложились в руны, как я теперь понимаю. И теперь – я познавал Источник Мимира, делал то, чем мне следовало заняться века и тысячелетия назад. Но – как есть, так есть. Мы узрели тень истинного Древа. Это великая удача, дочь.

– Но что теперь, отец? Оно указало нам путь?

– Да, – кивнул О́дин. – Я раскидывал сети на ещё одного из нашей родни, хоть и не кровной.

Райна блекло усмехнулась.

– Я понимаю, отец. Фенрир. Ты называл Локи своим младшим братом, хотя по крови он ничуть не ас.

– Именно, – кивнул О́дин. – Чтобы пройти тропой меж мирами, нам нужен проводник. А кто может учуять дорогу к асам лучше, чем тот, кому суждено разрывать их на куски в день последней битвы?

Райна невольно вздрогнула.

– Ты не стал искать его, хотя знал, что Волк выжил, и объяснил, почему. А теперь?..

– А теперь нам придётся взять его с собой, дочка, его и ещё одного, о котором я уже говорил.

– Я помню след асов, отец, я проведу!

– Да. Но в самом конце, там, уже за гранью сущего, нам потребуется Фенрир. Я видел это. Так же ясно, как тебя.

– Да будет по слову твоему, – поклонилась валькирия.

Старый Хрофт усмехнулся.

– Не стоит, Райна. Нам ещё предстоит уговорить Ястира, то есть Яргохора.

– А кто ж станет водить караваны мёртвых вместо него?

– Боюсь, этим придётся озаботиться Хедину и Ракоту, – пожал плечами Старый Хрофт.

Райна зябко повела плечами, словно от холода.

– Новые Боги едва ли придут в восторг от этого, отец.

– Назад уже не повернуть, – О́дин покачал головой. – Источник бурлит, сила пришла в движение. Не время мешкать. Это то, ради чего мы жили все прошедшие тысячелетия, Райна.

Валькирия кивнула, хотя и безо всякой уверенности.

Белый тигр пристроился рядом с ней и лизнул шершавым языком судорожно стиснутые на рукояти меча пальцы. Старый Хрофт бросил на подарок Соллей понимающий взгляд и усмехнулся в седые усы.

– Славная всё-таки зверюга.

Тигр гордо рыкнул, показывая устрашающие клыки.

– Да, и зубки у тебя тоже загляденье.

Райна готова была поклясться, что Барра расплылся в самодовольной ухмылке.

– Теперь пора возвращаться, дочь. Обратно в Хьёрвард. Я знаю, что сказать Ястиру.

На прощание Старый Хрофт последний раз склонился к бурлящей каменной чаше. Как ни в чём не бывало, плясали песчинки на дне, вздувались и лопались радужные пузырьки, и воздух, истинный воздух Асгарда, кружил голову.

Отец Дружин коснулся влажных валунов, провёл по ним ладонью, словно лаская.

– Прощай, Мимир. Я не нашёл тебя, ты слишком хитёр и изворотлив даже для того нового, что я придумывал все последние годы. От всего сердца… хочу верить – ты знаешь, что делаешь. Ты всегда хранил Упорядоченное, хранил по-своему, не подчиняясь никому и никого не слушая. Храни ж и дальше, вековечный ётун.

Мокрые пальцы Отца Дружин быстро вычертили на краю чаши руну R Райдо.

Пожелание счастливого пути.

Над Источником Мимира пронёсся словно лёгкий вздох. Туманные капельки дрогнули, быстро сгущаясь в призрачную фигуру, но не угрожающую, отнюдь.

Широкоплечий старый великан застыл, скрестив на груди безоружные руки.

– Я знал, что ты непременно явишься сюда, Ас Воронов, – бестелесный голос звучал глухо, но взор туманного двойника Мимира оставался твёрд. – Знал, что ты придёшь к Источнику – рано или поздно. Когда мир начнёт меняться, и ты почувствуешь это. И да, куда ж ещё отправляться Древнему Богу, как не к одному из трёх истоков магии Упорядоченного, благодаря которой он и существует?

И да, бог О́дин, когда ты получишь это послание, меня здесь уже не окажется. Мир меняется, как я сказал, и подобным мне предстоит далёкий путь – чтобы хранимое нами осталось бы, как оно и есть.

Источник не останется на произвол судьбы и без присмотра. Надеюсь, у тебя хватит мудрости отличить тех, кто станет его защищать, от посягающих зазря. Я догадываюсь, что ты станешь искать здесь ответа на один-единственный вопрос, который только у тебя и остался – как стать самим собой? Потому что – не обманывай себя! – это всё ещё не ты. Я надеюсь, великий бог, ты узнал то, что желал.

Прощай, великий О́дин, мне предстоит дорога вверх по великому Древу, отражению Древа истинного и не доступного никому, ни смертным, ни бессмертным. Мы встретимся, когда зримое и незримое, плотское и бестелесное станут одним. И тогда, хочу верить, мы поднимем с тобой рога старого доброго мёда, а над нашими головами станут шуметь ветры Асгарда.

Интерлюдия 6

Отряд подмастерьев Познавшего Тьму двигался стремительно. Целые пласты Межреальности оставались позади, миры, их скопления, пропасти и бездны – Новый Бог Хедин ни на что не обращал внимания и нигде не задерживался.

Куда они направляются на сей раз, не знал никто в отряде, даже обычно близкие к Познавшему подмастерья. Несколько их – включая вампира Ан-Авагара – отправились к Хьёрварду, со строгим приказом добраться до равнин Иды, стоявших пустыми ещё со времён пришествия Молодых Богов, и разузнать, что там творится.

– Значит, Старый Хрофт отправился к Источнику Мимира… – задумчиво проронила Сигрлинн, глядя на перепляс огоньков в глубине большого розоватого кристалла. – Но Мимира там нет, мы знаем.

– Хрофт не знает, – заметил Познавший Тьму. Щёки у него слегка ввалились, он вообще выглядел похудевшим и усталым.

– Само собой, но зачем ему Источник? Что он задумал, Хедин?

– Быть может, как раз и хочет что-то разузнать? В затруднении он как раз и отправлялся к вечному ётуну за советом.

– Знаешь, – Сигрлинн положила руку Хедину на плечо, – почему-то это пугает меня больше, чем все Спасители, Дальние и Неназываемые, вместе взятые. Они – просто враги, без затей. А вот Старый Хрофт…

– Си, наши враги как раз очень даже «с затеями».

– Понимаю. – Она прикусила губу. – «Изменить может каждый», я запомнила.

– Верно, – откликнулся Познавший Тьму. – Но не забывай, что изменить могу и я тоже.

– Ты? – волшебница не смогла скрыть изумления.

– Конечно. Мы все – слуги Упорядоченного. Оно ведь, не забывай, «выбрало нас», как сказал Орлангур. И, если обстоятельства станут другими… если стану другим я… ведь это тоже получится «измена».

– Айвли ведь хотела, чтобы ты вновь заглянул к ней, – вдруг сказала Сигрлинн, глядя в слегка колышущуюся стену шатра, синего с серебристым шитьём. – Альвийка-оружейница. Очень хотела и надеялась. Хотела увидеть тебя хоть мельком…

– Я знаю. – Голос Познавшего Тьму не смягчился. – Айвли слишком долго играла в «истинную альвийку», гибкую, молчаливую, которая больше слушает, чем говорит. Что ж, неудивительно. Гордость её жестоко задета…

– Ага, хотела. Но не только. Не говорила ли я тебе, что эти твои альвики там чего-то задумали? Отнюдь не одна только бедная, покинутая альвочка? – Глаза Сигрлинн метнули молнии. – Она сработала, судя по всему, и впрямь редкостный меч для О́дина. О чём немедля предупредила тебя. И, разумеется, не только лишь для того, чтобы сыскать повод для встречи! Это-то, надеюсь, ты понимаешь?!

– Понимаю, – кивнул Познавший Тьму. – Но иные ловушки…

– Да-да, невозможно обойти и невозможно обезвредить, не сунув в них голову! – вспылила Сигрлинн. – Ты понимаешь, Хедин, что эти альвы обнаглели едва ли не совершенно?!

– Так уж и обнаглели…

– Обнаглели, – брови Сигрлинн сдвинулись. – А ты, друг мой, слишком мягок. И с ними, и… и вообще!

– Почему ты так решила?

– Если я что и поняла, сидя в плену Западной Тьмы, разъятая, сделанная её частью – нельзя всё время виться нитью, надеясь сшить разрываемое. Порой надо и… дать сгореть тому, что должно сгореть.

– Сжечь всегда успеем.

– Нет! – топнула ногой чародейка. – Нет! Потому что тогда и ты сам сгоришь. Ясно тебе, нет? Альвы задумали предательство, задумали расставить какую-то западню, где ты… ну, не знаю, может, и приманка! Я бы уже отправилась туда с… – она махнула рукой, – и вытрясла бы из них все подробности. Они принимают твою мягкость за слабость, Познавший. Они ничего не забыли и не простили. Ни эта твоя… альва, ни её сородичи. История Игнациуса тебя ничему не научила? Ну, так я научу!

– Чего ты хочешь, Си? И почему так злишься? Неужели из-за?..

– Никогда! – С пальцев чародейки стекла паутина голубых молний, грянула ей под ноги, лопнула с оглушающим треском, взметнувшиеся языки пламени скрыли Сигрлинн с головой. – Гневаться из-за какой-то там альвки, что когда-то согрела тебе постель?! Нет, мой Познавший, я не просто гневаюсь – я в ярости, потому что ты, как всегда, думаешь о ком угодно или о чём угодно, но не…

– Но не о тебе?

– Но не о себе, глупец! – рявкнула волшебница и, размахнувшись, метнула в Познавшего Тьму внушительный огнешар.

Хедин едва успел уклониться, скрестил руки в странном жесте, и клубок пламени, взвыв, словно по стеклу провели железом, взмыл прямо вверх, прожёг кровлю шатра и исчез.

Познавший Тьму уронил руки и улыбнулся, покачав головой.

– Давненько не видал мою Си в таком гневе.

– Ещё увидишь, и не раз! – грозно посулила чародейка, запуская очередной огнешар, да так, что Хедину пришлось подпрыгнуть, уклоняясь.

– Аэтерос! – завопил кто-то от входа, но Сигрлинн, даже не поворачиваясь, сделала что-то, слегка повела бровью – там раздались смачные шлепки и дружное «караул!».

– Си, – Хедин с шутливым ужасом вскинул руки, – уймись, пожалуйста. И не надо колотить моих подмастерьев.

Третий огнешар стёк у чародейки меж ладоней вниз, зашипел, угасая.

– Подмастерьев колотить не буду, – буркнула она, сдула упавшую прядь. – Но всё равно, Хедин! Нельзя так, нельзя, понимаешь?! Всё висит на тебе, а ты не подпускаешь к себе никого, ни за что, никогда! Бережёшь меня, пылинки с меня теперь готов сдувать – а надо послать в самое пекло! Ты теперь как тот замковый камень в арках – выдерни его, и всё повалится.

– Никому верить нельзя, – напомнил он, усмехнувшись. – Изменить может каждый.

– Именно! И потому должно быть так, чтобы дело – наше дело – пережило бы любого. Не останется меня, Ракота, твоих подмастерьев, неважно – а дело должно длиться. И, мой Хедин, даже если не останется тебя – оно не может пропасть.

– Не ты ли говорила, что я «должен думать о себе»?

– Должен! Не глупи, Познавший! – Меж пальцев чародейки пробежали голубоватые искорки. – Должен! Для того чтобы остаться живым – для меня и Упорядоченного. И для того, чтобы после нас с тобой и Ракотом – Упорядоченное осталось бы всё равно.

– Почему ты думаешь, что я ничего для этого не делаю? – Хедин сделал шаг, положил руку на плечо рассерженной волшебницы.

– Надеюсь, – грозно посулила она. – Иначе следующий раз запущу в тебя не огнешаром, а кой-чем из арсенала Западной Тьмы. Там у наших былых сородичей было много всего заготовлено!

– Постараюсь приготовиться. Всё в порядке, Рагнар, всё хорошо, Арвейн! Мы пробовали некоторые новые заклинания.

* * *

– Как хочешь, Познавший, но это альвочка с её ламентациям мне не нравится. Как и её сородичи. Они что-то задумали, а поскольку мы все знаем, кто и что водится в тихом омуте…

– Что же, например?

– Мессир Архимаг Игнациус, например.

– Он, похоже, здорово тебя напугал, Си.

– Напугал, да.

– Разве это достойно Истинного Мага и моей Си?

– Достойно, не достойно – какая разница? Мне плохо от этого, вот и всё. И не спорь, Познавший! Ответь лучше, что делать с этими твоими альвиками и особенно Айвли.

– Что делать, что делать… ничего особенного. Ты права, кидаться очертя голову куда ни попадя отнюдь не следует.

– О! Я довольна. Не зря огнешарами тут кидалась, – объявила чародейка. – Но всё-таки, что мы с этим сделаем? Ты ответишь ей?

Хедин улыбнулся.

– Ответь, – вдруг попросила Сигрлинн. – Я знаю, порой забавно и приятно слегка тебя поревновать. Но я не желаю рисковать, если какая-то альвочка, сойдя с ума от ревности, учинит нечто вроде ловушки Игнациуса.

– Игнациус был мастером, Си. Почти что гением. Сомневаюсь, что Айвли может соперничать с ним. Она Оружейница, это да; но не чародейка.

– Твоими б устами, Познавший. Так что станешь делать?

– Ничего особенного. Я напишу ей. В конце концов, тогда я слишком много думал о себе и слишком мало – об окружающих.

– Только мне не показывай, – решительно бросила Сигрлинн.

– Почему?

– «Изменить может каждый», только что, гм, спорили об этом, ты забыл?

– Ах да. – Улыбка его погасла.

– Вольно или даже невольно, – на щеках Сигрлинн появился румянец. – И, знаешь, мой Познавший… обещай мне кое-что.

– Что именно, Си?

– Один раз, – она краснела всё больше, слова давались ей с явным трудом, – один раз перед тобой уже стоял выбор. Упорядоченное, или… или я. Ты выбрал Упорядоченное.

– Си, я…

– Хедин, мой Хедин. Не надо. Я приняла это. Я поняла, что творилось у тебя внутри, я. – Она втянула воздух, грудь часто вздымалась и опускалась. – Иначе было нельзя. Просто нельзя, и всё тут. И ты должен, нет, обязан обещать мне, что, если окажется, что я… забрела куда-то не туда и что я изменяю нашему делу – ты не имеешь права колебаться.

Взгляд Хедина, тёмный и непроницаемый, не опустился.

– Хорошо, Си. Но и ты, Си, моя Сигрлинн, должна обещать мне кое-что.

– Догадываюсь, что именно. – Её руки обвились вокруг его шеи.

– Идущим следом, тем, кто окажется сильнее нас с Ракотом, можешь оказаться и ты.

– Я?! Что ты не… что ты говоришь?!

– Можешь оказаться и ты, – с нажимом повторил Познавший Тьму. – Упорядоченным долго правили боги-мужчины. Кто знает, не пришла ли пора Прекрасной Дамы?

– И что?

– И то, что тебе может понадобиться… для окончательной победы…

– Перестань! – отскочила она, как ужаленная. – Никогда! Ни за что! Ни в какую!

Познавший смотрел твёрдо.

– А если именно это будет необходимо, чтобы наше дело не погибло? То есть я – буду должен, а ты нет? – Голос его был еле слышен.

– П-прости, – Сигрлинн зло сощурилась. – Прости. Я на себя сержусь. Ты прав. Но до этого ведь не дойдёт, правда?

– Не дойдёт, конечно же, – вздохнул Хедин. – И вообще это мы с тобой несколько дали себе волю всяким красивым словам.

– Д-да, – поспешно согласилась волшебница, – дали волю. Станешь писать письмо Оружейнице?

– Разумеется.

– Новый Бог Хедин снизойдёт до смиренной просительницы? – улыбнулась Сигрлинн.

– Нет, конечно, напишу просто… как старый друг.

Волшебница погрозила ему пальцем.

* * *

«Приветствую тебя, Айвли.

Благодарю за помощь, Оружейница. Ты сама не ведаешь, сколько огромна услуга, оказанная тобой не мне – но всему Упорядоченному. Я понимаю твои обиду и боль, мне жаль, я не хотел заставлять тебя страдать. Мне казалось, мы и впрямь расстались, как расстаются два мага – сохранив тепло и приязнь, каждый идёт своим путём.

Твой свиток нашёл дорогу ко мне быстро, можешь быть уверена, что и другие письма – буде таковые последуют – доберутся без задержек».

* * *

– Здесь была славная драка. – Хедин и Сигрлинн, одни, стояли подле бурлящего Источника Мимира. Весь отряд подмастерьев остался в Межреальности, с собой Познавший Тьму не взял никого.

– Да, – откликнулась волшебница. – И странные вещи тут творились. Я не из Читающих, то эхо, что ещё можно ощутить… не похоже вообще ни на что.

– Ни на Дальних, ни на слуг Спасителя, ни на Него самого, ни даже на козлоногих. Не говоря уж о Ямерте, – поддержал Познавший Тьму.

– Жаль, что своих Читающих у нас так и не появилось, – вздохнула Сигрлинн. – Дело вышло жаркое, но… Хрофт жив?

– Жив, – кивнул Хедин, склоняясь над бурлящей водой. – Источник помнит его.

– А больше ничего? – с надеждой спросила чародейка. Хедин с досадой покачал головой.

– Хуже всего – я не пойму, с кем дрался наш О́дин. Следы донельзя странные, и память воды почти стёрта. Однако он выстоял, и… отправился куда-то дальше.

– Он чертил тут руны, чертил во множестве. – Сигрлинн застыла с закрытыми глазами. – Их я чувствую, а вот против кого он их набрасывал – нет. Совсем ничего.

– Слуги Хаоса?

– Вот уж они-то бы точно наследили так, что любой деревенский знахарь бы почуял! Ты что, Познавший?

– Есть и такие, что даже нам с тобой не учуять, Си. Во всяком случае, спустя столько времени.

– Чем дальше, тем я Хрофту верю меньше, – проворчала волшебница, тоже склоняясь к Источнику. – Мало ли что ему в голову пришло… да и этот альвийский меч работы твоей былой возлюбленной… И кто, кто, во имя Столпа Титанов, мог напасть здесь на О́дина?

– Тот, кто следит за ним, так же, как теперь начинаем следить и мы.

– Тебе не кажется, мой Хедин, что из дыр и нор стали вылезать такие создания, о которых мы даже не подозревали? Безумные Боги те же, о которых ты рассказывал…

– Быть может. – Хедин осторожно зачерпнул воды Источника, поднёс пригоршню близко-близко к лицу. Сощурил глаза, словно вглядываясь в неведомую даль.

– Что там, Познавший? Мне так ничего не разглядеть…

– Только одно – Хрофт был на равнинах Иды. Там, где стоял его старый дом. Где высился Асгард.

* * *

– Это точно? – Познавший Тьму стремительно расхаживал туда-сюда по шатру. Двое тёмных эльфов и вампир Ан-Авагар застыли, церемонно опустившись на одно колено; против обыкновения, Аэтерос не велел им подняться.

– Да, великий. – Эльф не поднимал головы, снежно-белые волосы, что тоньше самой тонкой паутины, стекали, подобно воде, до самой «земли» междумирья, накрытой сейчас походным ковром. – Мы проверили всё, не один, не два и не три раза.

– Семь, – так же уперев взгляд в пол, добавил второй эльф. – Проверили семь раз. Сильнейшая некромагия. Такой отворяют и закрывают врата в царствах мёртвых, какими они были в дни Древних Богов.

– Надо понимать, народ Тёмных Эльфов хранит память об этих временах? – раздражённо осведомился Познавший Тьму, и Сигрлинн предостерегающе кашлянула, не используя мыслеречь.

– Именно, Аэтерос. Среди нашего племени ещё остались живые свидетели той эпохи.

Хедин мрачно кивнул.

– Ты! – взгляд его упёрся в вампира. – Некромагия – это по твоей части. Что скажешь, дитя Эйвилль?

– Точно так, великий Хедин, – прошелестел вампир, прижимая бледные костистые руки к груди. – Некромагия, древняя и могущественная. Некромагия, действительно, на отыскание пути. Мои досточтимые спутники совершенно правы. Чары из тех, что создают или закрывают царства мёртвых.

– То есть ты ничего не можешь добавить к их рассказу?

– Могу, великий Хедин. Заклятие оставило след, но след особый.

Тёмные эльфы недоумённо переглянулись.

– Какой «особый»?

– Заклятие проложило дорогу, чем-то похожую на тракты, коими мёртвые следуют к последнему упокоению. В мире под названием Хьёрвард это, кажется, именовалось «царством Хель».

– Проложило? Но куда?

Вампир покачал головой.

– Я мог проследить лишь совсем немного, великий Хедин. И… там в конце ощутимо пахло Хаосом.

– Что это значит?!

– Не гневайся, великий бог, на своего недостойного слугу. Я только… только почуял распад, распад всего, странный след этого распада, проникающий даже в Упорядоченное. Не ведал, что такое может быть. И распад скрыл от меня дальнейшее.

Хедин помолчал, словно раздумывая, не спросить ли что-то ещё, но вместо вопроса лишь кивком отпустил разведчиков.

– Ты понимаешь, к чему это?

Познавший Тьму медленно кивнул.

– И… понимаешь уже… как и я… куда ведёт этот след? И чем кончится всё затеянное Хрофтом?

Ещё один кивок.

– Ты не боишься? Я так уже боюсь, – не таясь, призналась Сигрлинн.

– Не имею права бояться.

– Ты… остережёшь Хрофта? Скажешь ему остановиться?

– Нет, Си. Он… мой друг… – словно бы заколебался Познавший.

– Боюсь, что сейчас он – просто выживший из ума старик. Правда, с невесть откуда взявшейся силой. Проложить новый Чёрный Тракт, как в хьёрвардский Хель, это ж надо!

– Наше дело, Си, сделать так, чтобы от затеи Хрофта… никто не претерпел бы вреда, – Хедин явно закончил не так, как хотел сперва. – Мы справимся. Не бойся. Не бойся ничего, ты со мной.

Глава VII Яргохор

Владыка Асгарда и валькирия долго стояли в молчании, уже после того, как призрак сгинул и рассеялся по ветру с лёгким печальным вздохом. Взгляд Старого Хрофта оставался непроницаем и угрюм, словно у вошедшего по грудь в бурную воду и понимающего, что остаётся только одно – плыть вперёд, несмотря ни на что.

– Отец? – решилась воительница.

– Хитрец… – пробормотал О́дин, не отрывая взгляда от бурлящей поверхности. – Он ушёл, видите ли, по «тени истинного Древа»! Куда ушёл, зачем, для чего? Мимир всегда любил загадки, я понимаю, но не в такое же время! Впрочем, нам с тобой, дочь, выбирать не приходится. Дорога одна, след виден. Водитель Мёртвых, а потом Волк. И, наконец, к цели. И пусть весь мир провалится в бездну, мы сделаем то, что должны!

Валькирия с сомнением покачала головой. То, что должны? Девы Асгарда радуются битве, но она слишком долго оставалась простой наёмницей.

Мир Источника оставался позади. Непонятные существа, таившиеся под покровом леса и в ужасе бежавшие, когда над каменной чашей стало расти призрачное Древо, появились вновь, Райна ощущала на себе их взгляды. Сотня за сотней, они выбирались на открытое место, сноровисто и быстро. Райна не видела ничего, кроме лишь просторных плащей; но, по всему, передвигаться они предпочитали на четвереньках.

– Они и есть те самые, кому Мимир доверил хранить Источник?

– Едва ли, – бросил Отец Дружин, не поворачивая головы. – Место силы всегда влечёт к себе подобных. Нет, старый ётун наверняка устроил что-то похитрее. Не нам сейчас разгадывать, что именно. За нами и так следят слишком многие. – Он бросил многозначительный взгляд на белого тигра.

– Ты не поведаешь Познавшему Тьму или его брату о случившемся?

– Нет, – буркнул О́дин. – Это их дело, их война. Они хранят Упорядоченное, оно вручено их попечению. Я всего лишь старый, зажившийся бог, владыка давно остывшего пепла. Я честно бился за всё сущее, но сейчас пора подумать и о нас с тобой, дочка. В конце концов, что я за отец, если не выдам тебя достойно замуж?

– Заму… что?! – поперхнулась валькирия.

– Не сверкай глазищами, дева битвы, – усмехнулся в усы Старый Хрофт. – Ты забыла Сигдриву? Она послушалась своего сердца и дала начало славному роду.

– Она… она… презрела все наши законы! Все обычаи! Нас, её сестёр! Изменила делу Асгарда!

– Она была счастлива, Рандгрид, – перебил гневную валькирию О́дин. – И нашла в себе смелость идти собственной дорогой, не слушая никаких богов. – Он улыбнулся. – Сделала то, чем мы с тобой занимаемся вот прямо сейчас.

– Н-не знаю, – выдавила Райна. Вспоминать сестру до сих оставалось больно, сколько б времени ни минуло. Она не пала на Боргильдовом поле, выбрав смертную участь и разделив судьбу мужа. Да, от неё пошёл род великих героев, но…

– Не стоит впадать в тревогу, никто не тащит тебя в храм за косы, – О́дин похлопал дочь по плечу. – Но Мимир прав, дочка, сущее меняется, и стремительно. Битва в Эвиале, когда отступить пришлось самому Спасителю, похоже, сдвинула равновесие, и сдвинула необратимо. Теперь каждый за себя.

Тропа послушно ложилась под копыта Слейпнира и под мягкие лапы белого тигра Барры. Позади покорно следовали вьючные мулы.

– Мы могли бы с самого начала постараться поладить с Яргохором…

– Нет, – Старый Хрофт смотрел только вперёд. – Источник показал такое, что теперь Водитель Мёртвых точно не откажется.

Хьёрвард встретил их неласковым секущим дождём. Северные пределы ёжились и жались под холодными струями, по склонам гнипахеллирских холмов устремлялись вниз коричневато-бурые потоки.

– Теперь – лесным коридором. – Владыка Асгарда и его дочь застыли перед кромкой чащи. За спиной остались унылые серые тундры, куда, казалось, весна не заглядывает и на краткий миг. – Дорога дальняя, мешкать нельзя. Хоть и недалёк Гнипахеллир, а время ещё дороже.

Здесь уже ощущалось тяжкое дыхание дороги в Хель – деревья низкие, хвоя на соснах короткая и редковатая, шишки мелкие, примученные. На много лиг окрест раскинулись серо-зелёные топи, вспухающие пузырями болотных газов; ну, и нечисть в округе тоже под стать, голодная, наглая и ненасытная.

От Райны с О́дином нечисть, конечно, шарахалась; но и не отставала, а упрямо и невесть зачем тянулась следом, на почтительном расстоянии, конечно. От них не удалось оторваться даже в лесном коридоре; твари оказались быстроноги, и у них нашлись их собственные пути.

Это было странно и непривычно. Что им надо, зачем держаться поблизости от Древнего Бога и его спутницы? Старый Хрофт множество раз хаживал этими путями, и нечисти, занятой вечными своими дрязгами и мелкими делишками, не было до него дела, как и ему до них.

Райна скрипела зубами, с трудом сдерживаясь – совсем не как положено валькирии. Отчего-то хотелось повернуть тигра, чтобы он распластался б в прыжке, давя и рубя навязчивую мелочь. Не становись на пути великого О́дина! Не пялься ему в спину! Убирайся с его дороги и не дерзай даже следовать за ним, если, конечно, он не призвал тебя сам.

– Мне это не нравится, Райна.

– Мне тоже, отец, но что с ними случилось? Что им вообще может быть надо?

– Чуют поживу, – буркнул Старый Хрофт. – Чувствуют магическую битву, надеются поживиться на дармовщинку.

– Я много раз хаживала на подобные битвы, отец, и нечисть как раз бежала от них, боялись попасть под случайный удар. А теперь?..

– Есть некий предел, за которым страх перестаёт их удерживать. Если силы высвободится слишком много, кое-кто из этой нежити, поудачливее других, может сам выскочить из грязи – если не в князи, то уж, по крайней мере, в бароны, по их меркам, конечно. Но ты права, дочка, всё это… – О́дин помолчал, – не к добру. За нами следят, и следят крепко.

– Ну, один раз те, кто следил, нам помогли. – Она почесала Барру промеж ушей.

– Помогли, и помогли крепко, – подмигнул Отец Богов. – Но раз наш путь открыт для Соллей, Кора и Скьёльда, его увидят и другие. Я даже не сомневаюсь, что видят.

– Видят и посылают нечисть? Но зачем? Те тринадцать волков и впрямь были не подарок, а эта мелюзга?

– Дозорные, – пожал плечами Старый Хрофт. – Падальщики, всё, что угодно. Но кто-то навёл их на нас, и мне очень любопытно, кто именно.

– И зачем? – подхватила Райна. – Они что, не понимали, что мы всё заметим?

– Ни к чему пустые умствования, – пожал плечами Древний Бог. – Только вперёд, и горе всем, кто попытается нас остановить!

Тигр Барра воинственно рыкнул, явно одобряя и поддерживая.

Лесной коридор оборвался внезапно и резко, чаща словно вытолкнула О́дина и Райну из своих объятий. Перед ними лежал Гнипахеллир.

Мало что изменилось тут за все века власти Новых Богов. Оно и понятно – Познавшему Тьму и Восставшему приходилось заниматься совсем иными делами, нежели разведение цветочков или разноцветных певчих пичуг. Однако и без них в Хьёрварде оставались те, кто медленно, с поистине муравьиным упрямством, толкал и толкал к северу границу унылых тундр.

Безжизненные серые равнины теперь занимали куда меньше места, чем в дни, когда сюда явились Хаген, тан Хединсея, и его проводник Бран Сухая Рука[14]. Но там, где они оставались, всё выглядело по-прежнему: плоская равнина, серая, где не за что было зацепиться взору, кроме линии холмов на горизонте. Окажись тут сам Хаген, он наверняка заметил бы, насколько она ближе к выходу из Лесного коридора, чем в его первый приход; О́дину и Райне было не до сравнений.

Воздух, однако, уже не полнил запах гари, и небо не пятнали полосы дыма – никто не жёг Леса Ялини. Где-то там, глубоко в пещере на Тёмном Тракте, дремал бессмертный Гарм, переживший всех, даже свою собственную страшную хозяйку.

Давным-давно не властвует в подземных чертогах дочь Локи, великанша по имени Хель, а караваны мертвецов всё так же тянутся к ненасытной утробе её незаполняемого царства. И трон её пустует всё так же, Яргохор – Водитель Мёртвых, но отнюдь не их повелитель. И уж тем более не владыка Хель.

Когда настанет ночь, по всей огромной равнине Гнипахеллира вспыхнут бледные, блёклые и тусклые огоньки. Медленно, медленно, словно увлекаемые потоком листья, они поплывут на север – к распахнутой глотке Чёрного Тракта. Отряды умерших, освещая себе дорогу непригодными для живых фонарями, будут пробираться к вратам Хель, покорные железной воле Яргохора. И во главе этой процессии будет он, бывший Молодой Бог Ястир, теперь – мрачный и безумный Яргохор, у которого отобрали даже старое имя.

Рождаются и умирают боги, рушатся бастионы их высоких крепостей, а тут не меняется ничего – всё так же влекутся к бездонной пропасти Хель вереницы обречённых душ, в ужасе и стенаниях, понимая всё, что им предстоит.

Говорят, что любое посмертие лучше полного небытия, ибо оно даёт надежду, сколь угодно слабую или безумную, но надежду. Мир может измениться, стены темницы падут, наступит великий суд или перерождение – кто знает?

Может, оно и так – но как вытерпеть вечность мук, от которых уже не скрыться и не убежать даже в смерть, которая уже наступила?

Хрофт и Райна торопились на север. Пустынный Гнипахеллир, хоть и отступил под натиском живых лесов, окончательно сдаваться не собирался – вокруг царила безжизненная пустота, унылые серые просторы, чем-то очень напоминавшие выжженные равнины Иды. Горизонт уже закрывали Предельные Горы, когда-то – край света.

– Здесь лежали пределы Ётунхейма. – О́дин озирался, словно надеясь вновь увидеть гордые знамёна и гербы великанов, под которыми они вышли на Боргильдово поле – в составе обеих армий. – Даже в те годы дорога в Хель принадлежала им. Иные, помнится, даже собирались брать дань с мёртвых, оттуда самые древние насельники Восточного Хьёрварда даже клали в рот усопшим мелкие монетки…

– А теперь здесь нет ничего, ни живых, ни мёртвых, – подхватила Райна.

– Удел Яргохора. – Старый Хрофт приподнялся в стременах. – Днём мы его не сыщем, не стоит и силы тратить. Дождёмся ночи.

Владыка Асгарда молчал, неотрывно глядя на огонь, погрузившись в глубокие и, судя по сошедшимся бровям, невесёлые раздумья. Райна привалилась к тёплому боку тигра, почёсывая могучего зверя промеж ушей. Беспокоился один только Слейпнир – наверное, чуял дремлющего в своей пещере Гарма.

Ещё один осколок давно минувших дней, неведомо как переживший всех сменявшихся хозяев Упорядоченного…

Она не думала сейчас – кто перед ними, или кто висит на плечах, кто следит, кто насылал тех же «волков». Столетия таяли в пламени простого костерка, возносились серым дымком к темнеющему небу, и Райна давала мыслям течь, подобно вешней воде – свободно и бестревожно.

Нет давящего горло восторга, как перед атакой на Боргильдовом поле. Нет тяжести в животе, нет тревоги. Крошечная частица изначальной искры, первородного дыхания Творца, из коей родились все Древние Боги, валькирия словно плыла по туманной глади озера, и за жемчужными занавесами всё увереннее становились видны золочёные крыши Валгаллы.

Золочёные крыши Валгаллы, и парящие над ними два существа – снежно-белый орёл с золотистым драконом. Они описывают круги, медленно снижаясь, и пристально смотрят прямо на Райну. Тихий шёпот становится всё громче, отчётливее, и воительница уже может разобрать слова:

– Кровь. Много крови. Очень много крови…[15]

– Дочка!

– Да, отец?.. Прости – я задремала, наверное…

– Ты закричала, – взгляд О́дина, тяжёлый и полный тревоги.

– З-закричала? Что закричала?

– Бей!

– Бей? – окончательно растерялась валькирия. Видение она помнила чётко, до мельчайших подробностей, однако там не было даже намёка хоть на какие-то сражения или даже поединки. – Отец, мне приснились орёл и дракон… над золотыми крышами Валгаллы…

О́дин вздохнул, седая голова поникла.

– Они никогда не упустят своего.

– Они?

– Демогоргон и Орлангур. Третья Сила. Орёл и Дракон.

– Что им может быть нужно? – вздрогнула воительница.

– Я отдал бы левую руку, чтобы только узнать. Они говорили что-нибудь?

– Да… «Кровь». И «очень много крови».

– Час от часу не легче… – Что это? Отец растерялся? Нет, не может быть, не может быть…

– О чём это?

– Только о том, что Третья Сила решила, что ей пришла пора вмешаться, – мрачно уронил Отец Богов. – К добру ли иль к худу – не знаю, но решила. Что они задумали, какова их цель – не скажет, наверное, никто. Да и не нужно, планы таких сущностей – огромны, обширны, на множестве миров и сонмах созданий. Мы пойдём дальше, дочка, просто будем помнить, что Дух Познания и Дух Соборной Души решили дать нам знать, что они тоже не дремлют.

– Так, может, это они и наслали волков? – выпалила Райна.

– Дочка… – поморщился Отец Богов. – Нет, конечно. Если бы Дракон и Орёл хотели нас остановить, нас бы уже остановили. Они ничего не делают просто так, каждый их план, каждый замысел несёт в себе множество планов иных, скрещивающихся, сходящихся, расходящихся и так далее. Они хотели, чтобы мы знали – они нас заметили, они нас видят.

– Зачем? – Сонливость с Райны уже давно слетела.

– Знал бы – восседал бы на месте Хедина, – буркнул Старый Хрофт. – Наверное, чтобы подбодрить. Чтобы мы знали – их взор замечает нас, им не всё равно, что мы задумали. Чтобы мы шли б вперёд, не сомневаясь. Я так это трактую, дочка. Вперёд и только вперёд – а Третья Сила, во всяком случае, не против нас.

Слова Отца Дружин, казалось, внушали надежду – однако взгляд его оставался угрюм и хмур, и слишком уж часто падал на беззаботно сопящего тигра Барру.

– В дорогу, дочь, – только и бросил Старый Хрофт, когда начало темнеть.

Летние ночи здесь, на Гнипахеллире, светлы и прозрачны, воздух словно пронизан бледным сиянием; на потемневшей земле стерлись немногие остававшиеся краски, равнину затопили сумерки. Тигр Барра зевнул, раскрывая пасть так, что, казалось, вот-вот разорвёт.

Слейпнир легко взмыл, Отцу Дружин предстояло сверху отыскать процессию Яргохора. Райна осталась с Баррой и шестью покорными мулами.

Торопиться было некуда, белый тигр мягко переступал широкими лапами, не производя тем не менее ни малейшего шума. Мёртвые равнины Гнипахеллира утонули в ночном сумраке, холодные звёзды глянули с высот и, словно отвечая им, по просторам серых полей вспыхнули бесчисленные огоньки – холодные, совсем не дающие тепла и почти не дающие света.

Мёртвые влачились, покорные власти Яргохора. Впереди их ждала лишь яма Хель – да смутная надежда, что «это не навсегда».

Райна невольно поёжилась. Ей выпало биться в неисчислимых сражениях, однако она всеми силами гнала от себя эту картину – мёртвый полусвет вокруг, фонарь с оплывающей свечой в бесплотной руке, и впереди лишь чёрный зев Тракта, за которым только врата Хель.

Хотя, если верить привидевшемуся в бестелесном, сотканном из пепла Асгарде, её посмертная дорога пролегла бы в совсем иные края.

Слейпнир исчез в тёмном небе; валькирия держала путь на полночь, сдерживая ворчащего тигра. Вьючные мулы следовали покорно, как им и положено, подобные в чём-то душам на их последнем пути.

Прошумел ветер, ударили о серую землю Гнипахеллира копыта восьминогого жеребца, и Старый Хрофт хрипло каркнул с седла:

– Нашёл.

Валькирия никогда не задумывалась, как именно Яргохор выбирает свои пути. Поверье утверждало, что Водитель Мёртвых чуть ли не самолично является к каждому умершему, дабы исторгнуть душу и уволочь за собой, болтали и о каких-то его слугах; во время óно бывшим царством Хель распоряжался мрачный Яэт, Размышляющий Бог, однако он был один, а подобных вместилищ мёртвых – множество во всех мирах Упорядоченного, так что, скорее всего, собрат Ямерта тут если и наличествовал, то не в телесном виде, самое большее – как аватара.

Потом сгинули, лишившись силы, Молодые Боги, ушли в изгнание, хоть и оставшись в живых, а пещеры за дальним концом Чёрного Тракта так и остались. С пустым троном в самом их сердце.

– Туда, – махнул рукой О́дин. – Он там.

Сердце валькирии забилось, словно в давно забытые времена Асгарда. Приближалась битва, самая небывалая, самая невероятная и самая отчаянная со времён Боргильдова поля. Альвийский меч дрогнул в ножнах, просясь на волю.

– Ещё не сейчас, – прошептала Райна. – Ещё не сейчас, Оружейница. Но уже скоро, совсем скоро.

Она сама не знала, что заставило её вспомнить альвийскую мастерицу, но стройная фигура с закрытым чёрной вуалью лицом словно въявь встала перед внутренним взором воительницы.

Караван резко свернул на северо-запад, Старый Хрофт торопился. Мулы перешли на некое подобие рыси, но заставить их убыстриться ещё было, пожалуй, невозможно.

– Множество. Бесконечная череда. – Отец Богов смотрел только вперёд. Слейпнир нёсся в нескольких футах над землёй, словно избегая касаться мёртвой тверди Гнипахеллира.

Старый Хрофт явно имел в виду души.

По лицу Райны словно хлестнуло ледяным бичом – они погружались в холодный поток, будто вместе с мёртвыми уходили все прожитые ими зимы. Могильное дыхание стало как никогда ощутимым; а вот впереди и необозримая цепочка огоньков, теряющаяся за горизонтом.

Сколько ж их тут… Тысячи и тысячи, словно по всему Хьёрварду кипят яростные схватки.

– Не отставай. – Слова Отца Дружин лязгнули сталью.

Да, вот они – бледные, едва различимые в сумраке тени. Слабо светятся очертания головы, плеч, рук, ноги почти не видны. И – тусклый фонарик у каждого. Откуда они берутся? Кто их сработал, кто вручил мёртвым на их последней дороге?

– Быстрее! – хлестнул рык О́дина. – К голове!

Слейпнир резко ускорился, Райна отставала – не могла бросить вьючных мулов, уже и так начинавших пугаться.

Проносится под ней серая земля, белый тигр распластывается в прыжках, недовольный, что не может показать всей прыти.

Виски покрываются пóтом, хотя, казалось бы, со сколькими магами, колдунами и даже бестелесными созданиями сходилась грудь на грудь воительница Райна!

Всё холоднее вокруг, воздух стыл, полон липкой сыростью, словно вырытая в дождь могила. Вереница мёртвых длинна, очень длинна, однако и у неё есть начало, есть и тот, что мерно шагает во главе, вскинув на плечо длинный двуручный меч.

Валькирия заскрипела зубами – в кожу словно впивались ледяные иглы. Всё вокруг Яргохора полнила злая магия, словно предупреждая: остановитесь, живые, вам здесь не место.

Высокий воронёный шлем с острым навершием, чёрный истрепанный плащ волочится по серой земле. Под плащом – серые же доспехи, ладони в кольчужных перчатках сжимают длинный эфес.

Интересно, снимает ли Яргохор хоть когда-нибудь своё облачение? Есть ли у него дом, помнит ли он вкус родниковой воды, запах свежего хлеба? Или у него не осталось ничего, кроме лишь могильной полутьмы да этого жуткого занятия – день за днём, год за годом, эон за эоном волочить в Хель покорные вереницы безмолвных душ? Разве это дело для воина? – душам ведь некуда деваться, они не могут дать отпор…

Яргохор шагал, словно осадная башня, шлем с залитой тьмою смотровой щелью даже не повернулся в сторону новоприбывших.

Белый тигр упёрся всеми четырьмя лапами в землю, глухо зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.

– Не бойся. – Райна почесала его за ухом, но Барра продолжал ворчать, припадая к земле и пятясь. Валькирия спешилась, подбежала к отцу – О́дин тоже соскочил с седла, встав на дороге Водителя Мёртвых.

Яргохор если и заметил Старого Хрофта со спутницей, то ничем этого не выдал. Шёл, как и раньше, не беря оружие на изготовку.

Райна встала плечом к плечу с отцом. Меч Владыки Асгарда оставался в ножнах, и валькирия заставила себя тоже разжать судорожно стиснувшиеся было на эфесе пальцы.

– Ястир, – спокойно и негромко сказал О́дин, разводя в стороны безоружные руки. – Ястир, помнишь меня?

Имя прозвучало, сорвалось с обветренных, потрескавшихся губ Древнего Бога. Понеслось над серыми пустошами Гнипахеллира, подхваченное внезапным порывом свежего ветра, на миг отогнавшего мокрую студь.

Плечи великана развернулись ещё шире, голова в островерхом шлеме поднялась, ледяной нож взгляда скользнул по замершим Хрофту и Райне.

– Ястир, помнишь меня? Когда-то, в День Гнева, мы бились вместе с тобой. Я О́дин, Старый Хрофт, Древний Бог Асгарда – помнишь меня?

Водитель Мёртвых не замедлил шага, и Райна в тот же миг ощутила накатывающую волну злой магии – ледяные незримые когти, словно рыбак норовил выхватить рыбу из садка.

Он не разбирает, кто перед ним, мелькнула мысль. Ему всё равно – надо лишь исторгнуть душу.

Кулаки сжались сами собой.

– Ястир! – Правая рука Отца Богов стремительно чертила руну прямо перед ним и Райной. – Ястир, у тебя нет над нами власти.

Великану с мечом оставалось не больше дюжины шагов до замерших Хрофта и валькирии. Райна стиснула зубы. Пальцы сами тянулись к мечу и он тоже, словно чувствуя волю хозяйки, рвался на свободу из ножен.

– Ястир! – Руна вспыхнула – льдистый снежно-белый с голубыми проблесками росчерк, отпор, ограждение, отражение. Оживший узор поплыл навстречу Яргохору, разворачиваясь, расширяясь, и там, где линии касались серой земли, Гнипахеллир вспыхивал снопами холодных голубых искр.

Водитель Мёртвых зарычал – низко, на самой грани слышимого, однако Райна едва не покачнулась, зазвенело в ушах, болезненно отозвалось в груди. Ледяные когти запутались в паутине Старого Хрофта, не в силах с ходу разорвать брошенную им навстречу руну.

Меч перелетел с плеча Яргохора, тёмное лезвие наискосок рассекло воздух, и там, где клинок встречался с руной Отца Дружин, рождалось ярко-белое слепящее пламя.

– Отец… – прошипела валькирия сквозь стиснутые зубы. Руна дрожала и распадалась, не в силах сдержать напор мёртвой силы.

Водитель Мёртвых торжествующе рыкнул, стряхнул с меча остатки догорающей руны Отца Дружин. Клинок поднялся для атаки.

Когда тёмное лезвие рухнуло, Владыка Асгарда даже не шевельнулся. Он сделал всего полшага назад и этого хватило, чтобы тяжёлый меч Яргохора пронёсся мимо, врезавшись в серую землю Гнипахеллира.

– Не вздумай! – гаркнул О́дин, едва заметив, что валькирия обнажила-таки оружие. – В сторону! Быстро!

Когда Отец Дружин приказывает таким голосом, ему повинуются.

Рядом с Райной припал к земле Барра, зубы оскалены, из глотки рвётся рык – тигр отнюдь не праздновал труса.

Поток силы, который обычно не замечаешь, как не замечаешь собственного дыхания, сбился, замедлился, ускорился вновь, закружился, подобно водовороту – какая-то могущественная сущность упрямо рвала пласты реальности, пытаясь очутиться прямо здесь, на Гнипахеллире.

За спиной Яргохора тем временем застыли тени мёртвых – неподвижные, равнодушные, с бледными и бессильными фонариками в бесплотных руках.

Валькирия видела, как отец стремительно чертит новый рунир, как вспыхивают знакомым льдистым огнём линии; Яргохор вновь поднял меч, нимало не удивлённый тем, что его противник даже не попытался воспользоваться такой возможностью для настоящей атаки.

Райна чувствовала, как подрагивают под шкурой Барры напряжённые мускулы. Тигр готовился к прыжку, но, чтобы справиться с Водителем Мёртвых, требовалось нечто совсем иное.

«Валькирия, ты же – Дева Битвы, – прозвучал её собственный голос в сознании. – Ты забыла, чем занималась, пока стоял Асгард? Забыла, как неслась в кипящих облаках над смертными полями, принимая последний вздох павших героев и унося их в Валгаллу, чтобы они возвеселились бы рядом с такими же, эйнхериями?

Ты ведь тоже была Водителем – или, вернее, Водительницей – мёртвых. Конечно, их путь с тобой был совсем иным, но всё-таки…»

Меч Яргохора ударил вновь, и вновь мимо. Великан отличался невероятной силой – клинок глубоко погрузился в серую землю Гнипахеллира, но отнюдь не быстротой.

Отец Богов вновь отступил, его сложная руна – из множества росчерков – ещё не была готова.

Души стояли – безмолвные, безучастные. Что их ждало? Вечная мука в царстве Хель?

Пробиваться к давным-давно и, казалось бы, накрепко забытым чарам было нелегко. Райна спрятала их от самой себя – и тех, чьего любопытства беглой валькирии совсем не хотелось.

Она никогда не пускала их в ход – для Молодых Богов и их слуг, взявших в свои руки посмертие всех, расстающихся с жизнями в Упорядоченном, не могло быть лучше маяка, чтобы отыскать последнюю из валькирий. И потом, воительницей по найму, Райна никогда не прибегала к ним, даже когда Молодых Богов не стало, а сама она нашла хорошую, как ей казалось тогда, службу в Долине Магов и познакомилась с молодой чародейкой по имени Клара Хюммель – одной из немногих, кто знал об истинном происхождении «наёмницы».

Как же трудно вспоминать себя истинную! Как нелегко возвращаться назад сквозь бездну времени, срывая намертво присохшие к ране окровавленные тряпки!

Валькирия застонала сквозь зубы. Тогда это получалось у неё легко, словно движение собственной руки. Даже не приходилось задумываться, позвать с собой героя и проводить до Валгаллы было её сутью, одним из предназначений. Сейчас каждое движение даже памяти оказывалось мучением. Детали ускользали, нужное пропадало, на поверхность всплывало наносное, никчемушное, и валькирию не оставляло ощущение, что на неё устремлён сейчас холодный нечеловеческий взгляд. Равнодушный и оценивающий, взгляд сущности, не личности.

Орёл? Дракон? Те неведомо откуда взявшиеся трое магов, очень хорошо умеющие смотреть и видеть куда больше, чем хотелось бы ей, Райне?

Но тут у неё сложилось, наконец, самое первое из древних заклятий – со скрипом и скрежетом, режущей голову болью и темнотой в глазах – и валькирия забыла обо всём.

Призыв.

Ты славно бился, ты храбро сражался, кровь врага щедро струилась по твоему клинку. Сердце твоё не ведало страха, герой, ты шагал через мёртвых, стремясь к славе, единственной для тебя награде, чтобы песни о тебе пели поколения спустя.

Храбрый муж знает — Короткие годы Сила твоя вся С тобой пребывает. Меч поднимай, Облачайся в доспехи, К битве спеши, Не теряя мгновений. Вставшего против — Круши, не жалея. О́дину храбрые Только угодны. Смелости нет Коль опустишь клинок И на мольбы О пощаде поддашься.

Валькирия звала. Не только «героев», павших в славной битве – всех, чьи души застыли сейчас в жуткой веренице за спиной Яргохора. Слова таяли в сознании, превращаясь в незримые нити, нити скрещивались, сплетались, становясь настоящими канатами, какие можно бросить упавшему за борт.

И душа героя, трепеща, ещё не осознав, что она – отдельно от тела, хваталась за этот канат, удерживавший её от соскальзывания на всеобщую дорогу – к разверстой пасти ненасытного Хель.

Ближайшие несколько теней дрогнули, пошатнулись, словно под порывом ветра. Бесплотные фонарики, почти не дававшие света, качнулись туда-сюда, головы поворачивались к Райне, на стёртых смертью лицах проявлялись глаза, тусклые и слабые искорки – но появлялись.

О́дин по-прежнему отступал перед Яргохором, Водитель Мёртвых со всё той же неживой размеренностью рубил возникающие перед ним одну за другой руны. Никакого действия на него они, похоже, не оказывали.

От чужого холодного взгляда у Райны уже почти чесалось между лопатками.

Она позвала вновь, и вновь, и вновь. В горле пересохло, во рту встал вкус крови, но она звала.

Встаньте, герои. Новая битва, Новые рати Вас всех зовут. И на славном застолье В О́дина залах! Ему взглашайте Громко хвалу.

Дюжина призраков потянулась к ней, обступая со всех сторон. Мрак сползал с их лиц, истаивал чёрным туманом, открывая хоть и бестелесные, но человеческие черты.

Теперь валькирии следовало сказать павшему герою особо торжественную вису, о том, как он взойдёт с ней на её скакуна, как они вознесутся к златому чертогу Валгаллы, и что ему надлежит сделать, как только он ступит через порог пиршественной залы эйнхериев, но вместо этого у неё вырвалось совершенно иное, только что пришедшее в голову, не заученное вместе с сёстрами, но своё собственное:

Странники, славьтесь! Славьтесь, герои! Путь не начертан, Не начарован, Каждый себе Его сам пролагает, Ваши оковы — Не хладной стали! Враг перед вами, Влечёт он Вас в бездну, В мерзостный Хель В вековые мученья. Славьтесь, герои! Не кончена битва. Смерть же отныне Над вами не властна. Смело, герои! Со мною, все вместе! Крепче клинка Бестелесное станет.

Она поперхнулась. Собственной кровью, заполнившей рот. Что-то горячее и липкое потекло по щекам, коснулось губ – солёное, алое, тоже кровь. Кровь сочилась из уголков глаз, из ушей, ноздрей валькирии, слова тонули в крови, Райна сбилась и замолчала, хрипя.

Но своё дело её немудрёные висы сделали. Соединившись с додревней магией валькирий, они властно сдёрнули с безликих и полубесформенных душ накинутый смертью обманный саван.

Две дюжины призраков, обретя форму и воплотившись, в мужчин и женщин, дружно устремились вперёд, подобно журавлиному клину. Выхватив наконец-то заждавшийся меч, с ними бросилась и Райна.

Водитель Мёртвых не обратил на них никакого внимания. Он смотрел на О́дина и только на него, рубил вспыхивающие одну за другой руны, глухо рыча, на самом пределе доступного уху, замахивался, его двуручный меч со свистом обрушивался на упорно уклонявшегося Отца Дружин, и больше вокруг себя он ничего не видел.

Владыке Асгарда тоже пришлось несладко. Он тяжело и прерывисто дышал, лицо раскраснелось, а на скуле алел тонкий, как нить, порез, и с него в усы уже натекло тёмной крови. Райна не успела удивиться, откуда у отца такая странная рана, как первая дюжина мёртвых врезалась сзади в Яргохора, в единый миг облепив его с ног до головы.

Водитель Мёртвых страшно, утробно взвыл, и от воя его затряслась сама земля Гнипахеллира. Мёртвые пространства всколыхнулись, горизонт дрогнул, по самому звёздному небу покатились волны темноты, словно круги по воде от брошенного камня.

Яргохор слепо крутнулся, меч со свистом рассёк воздух, лязгнул о его собственную броню. Рассечённая надвое, прямо на земле корчилась душа – по виду – древняя старуха, но на бесплотных губах её застыла улыбка такого неистового, такого всеобщего торжества, такое ликование, что Райну пробрал мороз от ужаса.

Душа умирала второй смертью, призрачные глаза закатывались, но на её место уже рвались десятки других.

«Иди, девонька», – вдруг услыхала валькирия.

Старушка улыбалась и глядела прямо на неё.

«Мне не больно, не бойся. Главное, дело доделай, что начали».

Веки смежились и голос умолк.

Призрак таял, словно уносимый ветром.

Яргохор выл, рычал, мотая головой и беспорядочно размахивая мечом. Он уже почти исчез под грудой внезапно обретших странную «телесность» душ, их руки норовили сорвать высокий шлем, пытались ткнуть в узкую смотровую прорезь, выкручивали кисти, подбивали ноги великана и он, не удержавшись, повалился, с воем, от которого, казалось, сейчас рухнет само небо.

Замерев, с ужасом глядел на происходящее Отец Дружин, бросив чертить свои руны.

Шлем Яргохора отлетел в сторону, огромный меч вывернулся из прижатой к земле руки. Целая гора душ удерживала Водителя Мёртвых, оставив открытым только лицо.

Райна опустила собственный клинок, заставила себя взглянуть.

Валькирия ждала скалящегося черепа, жуткую клыкастую морду, клыков и горящих красным глаз. Но вместо этого ей предстала колышущаяся, словно густой кисель, тьма, облепившая нечто вроде твёрдого остова, лишь отдалённо напоминавшего череп.

Блестящая маслянистая тьма – и больше ничего.

– Ну, дочка… – только и выдохнул О́дин, оказавшись рядом. – И что ты теперь станешь делать со всеми ними? – Он махнул на процессию душ. Вокруг поверженного Водителя Мёртвых уже столпилось их несколько сотен. – Они уже не пойдут в Хель.

Валькирия не ответила. Она только сейчас осознала, что все призраки смотрят на неё и только на неё. В груди похолодело.

Меж тем Отец Богов вплотную подступил к хрипящему на земле Яргохору.

– Ястир!

Нет ответа, только яростные судороги. Пальцы скребли землю, пытаясь дотянуться до откинутого в сторону клинка.

– Ты не дозовёшься его, отец. Его тут нет.

– Откуда ты знаешь? – Кажется, О́дин растерялся?

Вместо ответа Райна осторожно коснулась чёрной липкой пелены остриём меча. Альвийский клинок содрогнулся, завибрировал, отозвавшись в ладони воительницы резкими, пронзительными и болезненными уколами, словно пчелиные укусы.

Валькирия повела клинок на себя, и мрак поддался. Словно живое существо, он выпускал коротенькие отростки, пытался слиться обратно, соединиться, удержаться – всё напрасно. С мокрым всхлипом-плюхом половина чёрной полужидкой маски сползла с костяка. Яргохор взревел, дёрнулся так, что его едва удержали; отвалилась и вторая половина.

Открылось лицо – измождённое, костистое, с выпирающими скулами, но лицо. Провалы закрытых глаз, брови, заострившийся нос – прежнее, нечеловеческое, словно бы исчезло вместе с чёрной гадостью. Райна бросила взгляд – оно уже успело расточиться, впитаться в землю, скрывшись с глаз.

Ресницы Водителя Мёртвых задрожали.

– Ястир! – громче позвал Отец Богов.

– Хрррм…

– Я О́дин. Мы сражались вместе с тобой. Когда-то, очень давно. – В воздухе вспыхнула ещё одна руна, и Райна узнала её – руна, пробуждающая древнюю память.

– Хрррм… О́-хррр-дин…

– Ты вспомнишь. – Руна мягко коснулась измождённого, но кажущегося совсем молодым лица. Яргохор вновь дёрнулся, как от ожога, но подавил крик.

– О́-дин… Я… был… был… – Мучительная гримаса, отчаянная попытка вспомнить.

– Тебя звали Ястир. Ты из числа Молодых Богов. Ямерт…

– Аррргх! – Водитель Мёртвых рычал и извивался, сбрасывая одного за другим вцепившихся в него призраков. – Ямерррх! Он… он…

– Ты помнишь своё имя? Помнишь? Кем ты был?

Великан помотал головой.

– Н… нхет. Яр… гох-хор…

Райну, О́дина и Водителя Мёртвых со всех сторон окружало всё больше и больше призраков. Забыв о порядке, об обречённости, бесплотные человеческие фигуры – с глазами, лицами, лишь бестелесные! – собирались во всё большем и большем числе. И все они глядели лишь на Райну.

Старый Хрофт окинул их быстрым взглядом, вздохнул, покачал головой.

– Заварила ты кашу, дочка. Но… наверное, другого пути не было. Они теперь твои. Говори с ними. И… тебе их вести.

– Куда? – растерялась на миг Райна.

– Куда, куда… – проворчал Отец Дружин. – Так я бы сказал – к полям Фрейи, где собираются достойные, из тех, кто не пал с оружием в руках, а теперь даже и не знаю. Хотя, если благодаря нам Асгард восстанет из пепла… Говори с ними, Райна, говори! Как говорила с павшими героями. А я пока закончу с Ястиром.

Старый Хрофт встал над павшим Водителем Мёртвых на колени, что-то зашептал, приблизив губы к бледному лику. Валькирия беспомощно вздохнула, глядя на столпившихся вокруг призраков. Мало-помалу к ним присоединялись и те, что держали Яргохора – тот больше не пытался бороться.

Поля Фрейи… то место, куда уходили немногие «добродетельные мужи и жёны», не оказавшиеся тем не менее достойными Валгаллы. Сейчас там ничего, кроме серого пепла. Вести души, обретшие себя, вспомнившие, кем они были, – некуда.

Валькирия ощутила, как к щекам приливает краска. Что ж это получается, она предала их всех? Позвала на помощь – и предала? Она не богиня, она всего лишь бывшая валькирия, не в её силах менять им посмертие, но…

– Слушайте меня, слушайте! – Она подняла руку, но призраки и так не сводили с неё полных безумной надежды взоров. Старики и старушки, крепкие мужи, юные девы, молодые матери, прижимающие к себе детей, – нет, наверное, всё-таки они с какой-то войны, где, должно быть, только что пал некий город, отданный победителям на разграбление…

Она обращалась не к воинству, не к живым. Над мёртвыми довлеет куда больше запретов и законов, чем может казаться, – например, они не могут сами избегнуть Чёрного Тракта и когтей Яргохора. Нужна сила валькирии, чтобы изменить казавшееся незыблемым.

И у Райны сами собой продолжали складываться висы – в них естественнее влагалась сила.

Нету столов, Где пенна брага, Нету лугов, С мягкой травою. Путь наш неведом, Сквозь ночь и пустыню Не повернём, Но останемся вместе.

Слова были сейчас не так важны, важна направляемая ими магия, думала Райна. Магия, чтобы поддержать этих несчастных, чтобы они не расточились бы, не развеялись, чтобы не умерли, как та старушка, второй смертью, за которой уже точно ничего нет. Она просто налагает чары, ничего больше, слова и обещания ничего не значат, это просто ножны, скрывающие меч…

Тайной тропою Теперь нам пуститься, Долог путь, тяжек, Велики страданья. Но все осилим мы И, на рассвете, Стены Асгарда Возникнут пред нами.

По рядам призраков прошло движение – что такое? Напирают сзади? Ах, да, ведь для них, для душ на пороге Чёрного Тракта, вещественно как раз бестелесное, себя и других они ощущают как плоть.

Да, точно, подходят новые и новые. Множества, сотни, если не тысячи; и каким-то образом, все и каждый смотрят прямо в лицо Райне.

«Ты позвала нас. Мы пришли. Говори, мы слушаем».

Путь через небо Далёкий, неблизкий Сильный осилит, Другому подмогу Также подаст, Коли слабый Не сдюжит. Слушайте слово, О́дина дети! Вас поведу я В края, где не будет Муки и страха И зла, и напастей. О́дина славьте! И силу Асгарда!

Голос Райны наливался силой, обретал мощь, разносился далеко окрест, и равнины Гнипахеллира вздрогнули, потому что никогда ещё никто не дерзал вести здесь такие речи.

Замерев, слушал дочку сам великий О́дин. Яргохор приподнялся на локте, в мутном пока ещё взоре застыло несказанное изумление. Привычный мир рушился на глазах, и повергала его во прах не богиня, не Третья Сила – бывшая валькирия, наёмница, сотни и сотни веков пребывавшая в безвестности, не имеющая и мельчайшей доли той мощи, что досталась сильным мира сего.

Толпа призраков стояла и молча взирала на Райну. Ни в одном взгляде не читалось ни жадности, ни гнева, ни даже нетерпения. Призраки всё понимали. В том числе и детишки.

– Идёмте! – громко провозгласила Райна. – Идёмте за мной!

Не рассуждая и не размышляя, она привычно вскинула тело в седло. Из глубин памяти поднялось то самое чувство, что всегда охватывало её перед полётом, тогда, давным-давно, до падения Асгарда.

Тигр Барра, конечно же, летать не умел и не мог. Он только недоумённо взмявкнул, ну точь-в-точь как кот, которому наступили на хвост, совершенно не по-тигриному, переступил неуверенно лапами и – поднялся над землёй. Закрутил мохнатой головой, истошно замяукал снова в панике, но тут Райна уже натянула поводья.

– Вперёд! Ничего не бойся!

Восторг сдавил ей горло. Старая сила возвращалась, сработало старое волшебство, чары полёта, заставившие воспарить белого тигра.

О́дин и Яргохор только молча глядели на взмывшую в тёмное небо валькирию. За ней следом устремлялась нескончаемая вереница душ, покидая проклятую землю Гнипахеллира.

Райна не оглядывалась назад. И отца увидела лишь в тот миг, когда он поравнялся с ней, направляя бег Слейпнира. За спиной Отца Богов замер чёрно-серой громадой Яргохор, вновь водрузивший свой островерхий шлем. Водитель Мёртвых глянул на валькирию – и она не увидела, но ощутила тьму, вновь залившую прорезь для глаз.

Старый Хрофт нашёл-таки слова. Яргохор – или, может, всё-таки Ястир? – отправлялся с ними.

Но куда же, куда она поведёт теперь эти тысячи и тысячи душ? Тысячи призраков, кого она перехватила на пороге жуткого посмертия в пределах Хель – куда она направит их?

Сейчас это становилось даже важнее того, о чём говорил отец, важнее возрождения Асгарда. Потому что этого самого «возрождения» призраки могут и не дождаться – вне «царства мёртвых» они обречены истаивать, исчезать мало-помалу; задерживаются считаные единицы и только при особых условиях, иначе весь мир был бы захвачен неупокоенными душами.

Валькирия никогда раньше об этом не задумывалась. Пока стоял Асгард, жизнь являла собой великий и бесконечный праздник, пиры в Валгалле, упоение сражениями, пафос слов, бросаемых ею павшему герою, ещё не успевшему даже осознать собственную смерть.

Потом была кровь Боргильдова поля, её собственное удивительное спасение, скитания, одиночество, пустота. Забвение самой себя, своей сути. Запрещение даже вспоминать о том, на что она была когда-то способна и какие силы подчинялись ей.

Валькирия Рандгрид стала мало-помалу пробуждаться после встречи с Боевым магом Долины, Кларой Хюммель, «кирией Кларой», как почтительно именовала её Райна, уважая чародейку за немалый магический талант.

Но пока они странствовали с Кларой, пока бились в пределах Эвиала – и то была славная война, особенно последняя схватка, когда в мир явился сам Спаситель! – суть валькирии дремала. Рядом с чародейкой Гильдии Боевых Магов оставалась немногословная и решительная наёмница, воительница, чьим оружием оставался клинок.

Никогда, никогда даже не пришло бы в голову прежней Райне устроить такой вот фортель с душами, не пришло бы в голову повести их за собой.

И это означало, что Асгард действительно возвращается. Мир менялся, на глазах обрушиваясь в незримый пока что водоворот: Мимир оставил свою вечную стражу подле Источника Мудрости, перед глазами Райны явилось Великое Древо, отражение истинного Иггдразиля; и под небесами Большого Хьёрварда, в Митгарде, на пороге Чёрного Тракта и Хель вновь, как в пору до Боргильдовой битвы, прозвучали призывающие заклятия истинной валькирии.

Ныне, с бесчисленными походами за плечами, она понимала, сколько пророков и предсказателей сейчас в панике и недоумении глядит в гадательные шары или на раскинутые кости жребия. Эхо древней магии разносится далеко, а от таких чар, что она пустила в ход, – особенно.

Райна не давала власти тёмным мыслям. Она не имеет права. Нет Валгаллы, куда она могла бы отвести доверившиеся ей души, призраки, сорванные ею с безнадёжного пути по Чёрному Тракту, – значит, ей предстоит её создать. И как можно скорее.

Незримая, но прочная тропа возносила их всех всё выше, и даже шестеро мулов под вьюками бодро перебирали себе копытами, нимало не смущаясь разверстой под ними бездны.

Послушно раскрывалось небо, распахивались врата Межреальности, и, оглянувшись, валькирия Рандгрид видела огонь надежды во взорах призраков; такой же точно, как у павших героев, что мчались вместе с ней к Валгалле, а впереди уже начинал маячить золотой отсвет её крыши.

Валгаллы нет, но валькирия не сдастся. Путь, открывшийся ей на пепле Асгарда, далёк, так что большой беды не выйдет, если они чуть задержатся – устроить бесприютных призраков, так, чтобы они дождались их возвращения, не истаяли бы и не превратились в злобных умертвий, готовых высасывать жизнь у любого, лишь бы продлить собственное бессмысленное существование.

Ей требовалось место силы. В таких обожали селиться смертные колдуны и чародеи, поближе к ним старались устроиться эльфы, не пренебрегали также и гномы.

На отца и Яргохора Райна сейчас даже не смотрела. Как-то само собой так вышло, что вела их отряд сейчас именно она.

Межреальность, где свободно течёт всеоживляющая сила, как ни странно, мало годится для обычных духов и призраков, душ умерших, только что расставшихся с плотью. В Межреальности хватает своих бестелесных обитателей, но простым душам вход туда почти что заказан. Тем не менее отыскать там то самое «место силы» куда легче и проще, чем в пределах обычного мира, даже такого, как Хьёрвард.

Тигр Барра жалобно крутил мохнатой башкой и прижимался к тому, что служило «землёй» на тропе сквозь Межреальность; О́дин и Яргохор стояли плечо к плечу, молча глядя, как валькирия, достав альвийский меч, старается, вспоминая, казалось бы, накрепко забытое, уловить, откуда дуют ветры магии.

Никто не смеет становиться на пути истинной валькирии, дочери великого О́дина, когда она ведёт героя к вратам Валгаллы. Никто, даже сам Отец Богов.

Но, волки и враны, как же тяжело отыскивать эти потоки! Не абы какие, а настоящие, необманные, что поведут к действительным «местам силы», где магия задерживается, образует своего рода водовороты и заводи, где несчастным призракам удастся переждать, пока дерзкий план великого О́дина не осуществится – чтобы они смогли бы вернуться в настоящий, возрождённый Асгард.

Всё это словно само собой всплывало в памяти валькирии. Холодный взгляд, донимавший её там, внизу, на Гнипахеллире, наконец-то исчез, судьба властно швырнула её в бурный, пенящийся поток, когда никто, даже отец, не в силах помочь.

Альвийский меч рассекал то подобие воздуха, что заполняет Межреальность. Сгодился бы, конечно, любой клинок, главное – руки, что его держат, но искусница Айвли действительно постаралась, творя это оружие. Лезвие чутко подрагивает, отвечая на малейшее изменение дыхания магии, помогает ощутить истоки, понять, что там, на другом конце незримой нити, протянувшейся из иного мира.

Райна не сомневалась – валькирии не пускают в собственные мысли колебания и неуверенность. Воительницы – да, но сейчас не её время. Там, на Гнипахеллире, она совершила выбор. К добру ли, к худу – но совершила.

Нет больше Яргохора, Водителя Мёртвых, пуст Чёрный Тракт. Души умерших будут по-прежнему стремиться туда, но многие, куда больше, чем прежде, останутся на родовых погостах, возле погребальных костров – или же, к примеру, на морском дне, если смертные погибнут во время бури. Отец говорил, что теперь это станет заботой Новых Богов, Хедина и Ракота… едва ли. У них тысячи и тысячи миров, да какое там тысячи! Хьёрвард, конечно, для них обоих мир особый, тут они сражались, тут Познавший Тьму строил свою «ночную империю», как рассказывал Старый Хрофт. Что они сделают? Поставят нового «водителя мёртвых»? Но что, если Гнипахеллир так и останется пустым?

Яргохор, молча наблюдавший за валькирией, вдруг одним широким шагом оказался рядом с ней. Молча взялся рукою в кольчужной перчатке прямо за клинок, дёрнулся, словно от резкого и внезапного укола, и повернул меч, слегка пригибая книзу.

Точно – поток, да не просто – с отзвуком. Валькирия закрыла глаза, давая себе скользнуть вдоль льдисто-холодной, напоенной ароматом весенних листьев незримой струи; увидела небо со странным медным оттенком, высоченные цветы, подобные деревьям, со стеблями, что не уступали в обхвате стволам. И… постойте, она же помнила эти места! Межреальность, но очень, очень близкая к Долине Магов, валькирии самой случалось там бывать, когда бродячие шайки всяких зловредных обитателей междумирья сдуру пытались подобраться к самому рубежу, что доверен был её охране.

Вот так так. Не думала не гадала, что доведётся завернуть в родные… то есть в ставшие почти родными края; и, главное, тропа хорошая, прямая и быстрая, крюк совсем невелик…

Что-то уж больно вовремя ей выпало подобное везение.

Яргохор воззрился на воительницу. Да, она не ошиблась – лицо, или, во всяком случае, глаза вновь скрывала чёрная маска. Возродилась сама собой? Выпрыгнула из шлема, едва тот надел его снова?

– Благодарю, Ястир.

Великан ответил неторопливым, основательным кивком.

– Туда, отец, – валькирия указала мечом. – Новая дорога. Правда, почти ко старым местам…

– Долина Магов? – удивился Хрофт, дослушав слова дочери.

Райна кивнула.

– Не самая Долина, но близко. Я там бывала.

О́дин поднял правую бровь.

– Тамошние маги – не лучшее соседство для этих несчастных душ, Райна.

Валькирия кивнула.

– Согласна, отец. Но… сколько же их таскать по Межреальности? Им тут тяжело и плохо. Это всё равно что постоянно идти против ледяного ветра и чувствовать, как он вырывает из тебя клочья самой… жизни, наверное.

– Истинная валькирия, – со странным выражением проговорил О́дин, пристально глядя на Райну. – Быстро вспоминаешь. Очень быстро. Куда быстрее, чем… чем я думал, – закончил он явно не тем, чем собирался.

– И что же, отец? – Вместо ответа тот покосился на подобравшегося поближе Барру. – Мы всё равно пойдём до конца. Теперь – ещё быстрее, чем раньше.

– Да, но то, что нас толкают к Долине, мне не по нраву, – проворчал Старый Хрофт. – Там, знаешь ли, хватает всякого люда…

– И что же? – повторила валькирия. У неё самой исчезали последние сомнения. Она может водить мёртвых, может указывать им дорогу – и притом не в кошмарные бездны Хель! Значит, Асгард должен возродиться как можно скорее.

Как можно скорее, и пусть сгинут все, кто дерзнёт нам помешать!

– Могут вообразить невесть что, в драку полезть… – словно нехотя буркнул Отец Дружин. – Нам сейчас лишние драки совершенно ни к чему. Надо вставать на след и идти дальше. Пока «волки» зализывают раны.

– Я их не брошу, отец, – Райна кивком указала на столпившихся, сбившихся в кучу призраков.

– Знаю, – грустно кивнул Старый Хрофт. – Иначе моя дочь поступить бы и не смогла. Что ж, будем надеяться, мы спутали им планы и расчёты. На этот твой порыв они уж точно не рассчитывали.

– Они?

– Все, кто следит за нами, кем бы они ни были, – нахмурился Хрофт.

– Пусть следят, – бросила Райна. Сейчас она ощущала себя абсолютно непобедимой, как в те дни, ещё до ужаса на Боргильдовом поле.

Что-то необратимо поменялось в тот миг, когда она повела за собой души умерших – отнюдь не героев! – к иным, нежели подземелья Хель, пажитям. Райна с лёгкой грустью подумала даже, что возврата к прежней беспечальной жизни наёмной воительницы, собственноручно отрезавшей память о великом прошлом, живущей одним днём, от сражения к сражению, – возврата к этому не будет. Отец прав – назад им уже не повернуть. И хорошо, если те тринадцать волков окажутся их самой большой неприятностью.

– Что ты сказал Яргохору, отец? Чего я не услыхала?

О́дин усмехнулся в усы.

– Моя Рандгрид возвращается. Я сказал, – очередной выразительный взгляд на белого тигра, – что он сможет отомстить. Всем, кто обрек его на это жуткое бытие, кто сделал его таким, кто отнял у него всё и кто не помог вернуть утраченное, когда Молодые Боги сгинули.

– Отец… но ведь это – Хедин и Ракот. Они не помогли. Они оставили Ястира в его прежнем обличье. И вообще, не тронули Хель, как и другие подобные же места…

– Да, – тяжело склонил голову Старый Хрофт. – Мои соратники, Новые Боги слишком увлеклись войной. Это великое и достойное истинного мужа дело, но хозяин, как ты помнишь,

Двор свой и клети Всё обойди. Крыша цела ли? Полны ль кладовые? Сварено ль пиво? Спечён ли твой хлеб? Сыты ли те, Что под крышей твоей?

Старая виса, да только так оно и есть. Одной войной дело не поправишь.

– Но когда война, и пиво варить не время, – заметила валькирия.

– Пиво, может, и не время, а вот стать богами – очень даже.

– О чём ты, отец?

– О том, дочка, что божественность не в том, чтобы размахивать блистающими мечами, выезжая в поле перед неисчислимыми полками. И не в том, чтобы отсиживаться в тайных местах, плетя паутины заговоров. Когда-то я сам был таким, Рандгрид. Именно такой вот О́дин и вывел рати Митгарда, Муспелля, части Ётунхейма и прочих Семи Царств на Боргильдово поле. Вывел, пролил потоки крови и всё-таки не победил.

– А теперь? – осторожно спросила воительница. – Разве нынешний О́дин не стал бы сражаться? Разве не встал бы он во главе сражающихся?

Старый Хрофт покачал головой.

– Я стал бы сражаться, дочка, но совсем иначе. Потребовались эоны, чтобы понять – сражались мы тогда не за Асгард и даже не за Хьёрвард. Мы бились за право божественности. И проиграли.

– Никогда не поверю, что Ямерт тогда имел на это «больше права»! – вскипела валькирия. – Никогда! У них просто было больше войска! Больше миров дали им воинов! И сами они были могущественнее, да! Но «божественность»… Отец, не верю! Не могу, никогда не смогу! Они были узурпаторами, эти Молодые Боги! Ничего больше! Откуда б ни явились!

– Я сам думал долгое время именно так, – О́дин отрешённо смотрел куда-то вдаль. – Божественность виделась мне именно в «силе», «воинствах» и так далее. В том, что Ямерт и его сородичи – «любимые дети Творца». А на самом деле это не так.

– И что же, – язвительно скривила губы Райна, – они больше заботились о «крыше»? У них были «полны кладовые»?

– Судя по всему, да. Потому что смогли появиться такие бунтари, как Хедин и Ракот. Голодные не бунтуют, Райна. Если перейдена некая черта, большинство смертных не сможет думать ни о чём, кроме пустого желудка, и немногие герои не увлекут за собой большинство, но лишь пожертвуют собой на радость мучителям.

Райна наморщила лоб. Судя по тому, что отец кинул быстрый и незаметный ни для кого, кроме неё, взгляд на белого тигра, эти слова предназначались, в общем, не ей одной.

– Отец, я должна увести души в безопасное место. И потом, когда Асгард возродится, вернуться за ними. Давай не терять времени. Ты сам не уставал это повторять.

О́дин помедлил, словно собираясь что-то сказать, но лишь отрывисто кивнул.

Дорога, подсказанная Яргохором, выпала на загляденье. Ровная и прямая, безо всяких там «диких лесов» или иных мест, где обожали гнездиться или устраивать лежбища хищники Междумирья. Ветер магии мягко тянул навстречу, и Райна торопилась – душам нелегко даже при таких дуновениях.

Долина Магов никогда не пыталась собрать вокруг себя как можно больше «земель» или «мест» Межреальности. В пору своей службы там Райна не раз хаживала с такими же, как и она, наёмниками, по ближайшим окрестностям уютного маленького мирка, зорко следя, чтобы никаким чудищам не взбрело в голову угнездиться поблизости от будуара какой-нибудь достопочтенной магессы. Арендаторы, правдами и неправдами устроившиеся на землях Долины и обеспечивавшие господ чародеев всем необходимым, с жадностью поглядывали на новые места, но мессир Архимаг Игнациус никогда не одобрял «бессмысленные завоевания», как он это называл. Долина оставалась небольшой, замкнутой, настоящей «тихой гаванью». Недаром для гоблинов-уборщиков, до блеска намывавших улицы, самой страшной карой служила высылка.

Никто не заступил дорогу отряду Хрофта и Райны. Яргохор за весь путь едва ли произнёс и полудюжину слов, широко шагая рядом со Слейпниром, погружённый в мрачное молчание. Райна почти перестала его замечать. Ей было о ком заботиться – призраки должны были дойти, не расточиться, не развеяться, не утратить обретённые после её чар лица и сознание.

Души же не оставляли её ни на миг. На бестелесных лицах играли улыбки, счастливые, почти безумные. Матери играли с детьми, и детвора, по своему обычаю приняв творящееся с ними, затевала обычную суматоху. Разве что они теперь не могли ничего разбить, опрокинуть или поджечь.

– Ещё немного, – твердила им Райна. – Совсем немного.

Искомое место открылось внезапно, всё разом, как это обычно и бывает в Межреальности.

Неведомое нечто под ногами сделалось похожим на землю, над головами раскинулся купол почти настоящего неба; к нему тянулись стебли гигантских цветов, и Райна мельком подумала, какие ж нужны пчёлы, чтобы собирать нектар с таких исполинов.

Ветер силы утих, магия сворачивалась мягкими кольцами и Райна видела, как перестают трепетать приведённые ей души, словно намерзшиеся люди, со вздохом облегчения ступающие в тёплую воду. Призраки рассыпались по окрестностям, детвора ринулась к озерку, куда сбегали многочисленные ручейки, бравшие начало в листве трав-гигантов.

– Дошли. – Старый Хрофт встал рядом с валькирией, молча наблюдавшей, как призраки-дети скользят по водной глади. – Ты права, дочь. Здесь им ничто не угрожает… если только те, что сильнее Яргохора, не постараются наложить руку и на это местечко.

– Почему, отец? Кому они помешают?

– Яргохора больше нет на Гнипахеллире, ты забыла? А вдобавок тобой проложена новая тропа для мёртвых. Кто-то из них, и в немалом числе, сможет двинуться по ней.

– И что?

– Рушится установленный от начала времён порядок, – мрачно сказал Старый Хрофт. – Посмертие всегда было… карой. Очень и очень для многих. В Валгаллу уходили герои, ты сама знаешь. Немногочисленные «добродетельные жёны и мужи» – на поля Фрейи. Куда больше – прямиком в Хель.

– Я никогда не спрашивала тебя об этом, повелитель, но кто установил этот жестокий закон? – Райна взглянула отцу прямо в глаза. – Почему надо слать в Хель детей? Чем они провинились? За что их обрекают на такую муку? И почему никто – ни мы, Древние, ни Ямерт и его братья, ни Хедин с Ракотом ничего здесь не изменили? Я тоже виновата, кстати, потому что, пока стоял Асгард, мне и в голову не приходило об этом задуматься. Если ты умер во младенчестве, ты слаб. Слабым не место в Валгалле, их удел – Хель, вот и вся премудрость. Сейчас я понимаю, это ложь, но…

– Райна! – прервал валькирию О́дин. – Мы подступили к самому краю владений Орла и в меньшей степени Дракона. Думаешь, я не задавался этим же вопросом?

– А разве не ты, отец, создал само царство Хель? Разве не ты отправил её править там?

– Я, – О́дин не отвёл взгляда. – Так было всегда.

– Что «было всегда»?

– Всегда были смерть и посмертие. Всегда души покидали отжившую плоть, и, когда мы творили Валгаллу, сотворили и Хель. Сперва безо всякой правительницы. Просто душам требовалось куда-то уходить, не истаивать и не пить кровь живых, подобно упырям.

– А почему такая жуть? Почему холод, мучения и страх? Ужас без конца?

– Наша ошибка, – нехотя признался О́дин. – Мы думали лишь о героях, лишь о достойных. Пасть в битве – высшая доблесть. Мужественным – Валгалла, прочим – Хель. Нам казалось, что так люди сохранят доблесть, будут храбры и непреклонны. Сейчас я понимаю, как мы ошибались – и мы, и другие Древние Боги. Но было поздно; пришли Ямерт и иже с ним.

– И тоже ничего не изменили.

– Да. Яэт, Размышляющий Бог, когда-то избрал Хель местом уединения, но не более того. Валгаллы не стало, по Чёрному Тракту теперь уходили все – и герои, и негодяи. Потом ушёл и Яэт. Но даже Хедин с Ракотом ничего не сделали. Посмертие оставалось как бы само по себе.

– Постой, отец… неужели… ты хочешь не только возродить Асгард?! – глаза валькирии расширились.

– Именно, дочь. Несправедливые законы должно менять. Если надо, «каменные скрижали да будут раздроблены». Суть божественности, как мне кажется – справедливость; а вот справедливостью-то в Упорядоченном как раз и не пахнет. Нельзя всё время воевать. Поэтому я и не знаю в точности, чем кончится твой… твоё… начинание, скажем так. Но возврата к прошлому не будет. И все-все до единого силы, что тянут лапы к посмертию, к участи душ за гранью бытия, сейчас донельзя встревожены, я не сомневаюсь. Спаситель. Великий Орёл. Быть может, и Неназываемый – его твари тоже вовсю охотятся и гоняются за смертными, наделёнными душой…

– Получается, мы бросили вызов сразу им всем, – Райна гордо выпрямилась.

– Да, дочка.

– Что ж, битва, достойная валькирии, – бросила та. – В дорогу, отец. Мною приведённые души дождутся нашей победы; так что нам осталось лишь не подкачать.

Интерлюдия 7

По Упорядоченному десяток за десятком рассыпались тайные дозоры. Подмастерья Познавшего Тьму оставляли старые, знакомые посты, бросали все дела, подхватывали нехитрый скарб воина – и уходили. Пустело Обетованное, даже обосновавшиеся там хозяйственные половинчики поднимались вместе с жёнами, оставляя ребятню на старых дедов и бабок.

Приказ был прост – найти Старого Хрофта. Найти любой ценой. Где угодно. Достать из Хаоса или бездны Неназываемого, если потребуется.

Все заботливо накопленные запасы, все сберегаемые про чёрный день резервы пошли в ход. У Источника Урд осталась лишь небольшая охрана.

Как ни странно, много где в Упорядоченном воцарилась внезапная и недобрая тишина. Враг – или, вернее, враги – нигде не попытались воспользоваться моментом. Нигде не открывались порталы из неведомых миров, не выплёскивались из них орды храбрых, но глуповатых быкоглавцев. Никак не проявляли себя ни Дальние, ни слуги Хаоса, притихли даже неугомонные козлоногие, перестав копошиться в складках Сущего, где им позволял пролагаемый Путь.

В нескольких мирах, где, похоже, начинали сбываться пророчества Разрушения, всё замерло и затихло.

Приказ один – найти О́дина, Древнего бога Асгарда, найти во что бы то ни стало. Не нападать, но следить в полной готовности.

Бывалые подмастерья качали головами и чесали в затылках. Старого Хрофта знали все, знали хорошо, рассказы о нём передавались из уст в уста. Герой, сражавшийся рядом с Учителем, Аэтеросом чуть ли не с начала времён. Что могло случиться, если отданный приказ гласил – «найти и следить, оставаясь незамеченными, в готовности к бою»?

Вампир Ан-Авагар стоял на одном колене перед грозным Хедином. И да, Познавший Тьму был поистине грозен. Нахмуренное чело, пронзающий взгляд – вампир чувствовал, как у него в буквальном смысле трясутся поджилки, и вдруг очень хорошо понял, как же ему хочется, несмотря ни на что, просто жить.

– Слушай меня внимательно, дитя Эйвилль. У вашего племени большой долг передо мной и другими, кого я защищаю. Вы и ваш род живете лишь благодаря моему заступничеству и покровительству. Пожелай я – и завтра же ваши гнёзда в дальних мирах будут выжжены дотла. Я не рассчитываю на твою признательность, вампир, а на единственное чувство, что вы способны испытывать, – страх.

Ан-Авагар судорожно кивнул, не в силах издать и звука.

– Тем не менее кое-что я могу доверить только тебе. Не думай, что это сделает тебя незаменимым, – таковых в моём воинстве нет.

Как же не походил этот грозный бог на всегда такого сдержанного, чуть ли не мягкого Хедина! Да, он имел право приказывать, имел право повелевать. И такому богу лучше было не перечить.

– Внимаю и повинуюсь, великий Хедин, – кое-как пролепетал вампир.

– Вот именно. Ты чувствуешь мёртвых лучше всех. Вы, как ни крути, природные некроманты. Что-то странное творится в Хьёрварде, на Гнипахеллире, там, где начинается Чёрный Тракт в тамошнее царство мёртвых. Отправляйся и разберись.

Вампир поспешно распростёрся ниц. Бросить вызов такому Хедину – надо быть поистине безумцем. И повиноваться такому богу – одно удовольствие. Ибо он силён, силён по-настоящему, и может не только покарать, но и вознаградить.

* * *

– Ты беспокоишься всерьёз, мой Хедин. Хрофта до сих пор не могут отыскать, а все «следы», «эхо», «отголоски» и «тени» в лучшем случае указывают направление, но не точное место. Ты даже отправил вампира…

– Да, на Гнипахеллир. – Хедин по обыкновению расхаживал взад-вперёд по шатру. – Я не могу дозваться до Хрофта. Не могу послать весть.

– Зато, я вижу, к тебе пришла другая, – Сигрлинн кивком указала на светло-фиолетовую печать подле развёрнутого свитка.

Познавший Тьму кивнул, взгляд его оставался непроницаем.

– Оружейница ответила.

– И… что же она пишет?

Хедин пожал плечами.

– Прочитай.

Сигрлинн недоверчиво воззрилась на него.

– Познавший… ты начинаешь меня пугать. Мужчина не может так легко отдавать послания былых возлюбленных.

Хедин только повёл плечом.

– Дело очень серьёзно, Си. Прочти, прочти сама.

– Н-ну… ладно, – поёжилась чародейка. Неуверенно потянулась, взяла свиток, развернула упрямо скручивавшийся обратно в трубку пергамент.

– «Мой Хедин…» гм! Опять это «мой»… «Мой Хедин, не вдаваясь в нежности и воспоминания, что, я уверена, тебя волнуют столь же мало, как и меня…» Это её-то мало волнуют?! Да она правую руку бы отдала за ночь с тобой!.. «хочу сообщить тебе, что получивший из моих рук свой меч Хрофт замыслил небывалое. В моей кузне слышатся отголоски сотворённого моим клинком – он чертит великие руны, руны силы, и едва ли доселе в пределах сущего появлялись знаки могущественнее тех, что сотворены Хрофтом. Не ведаю, однако, откуда он взял их и как сотворил. Познал ли он их сам или были они подсказаны ему кем-то – поистине, ведать такое не по моим скромным познаниям. Но что я знаю точно – руны эти сотрясают основы сущего. Бывает, что один не самый сильный удар в неприметную щель обрушивает могучую крепостную стену. Я не жалею о том, что сотворила мечи Хрофту и Райне, ибо негоже Древнему Богу и его дочери ходить без достойных клинков, но страшусь, что они злоупотребят оказавшимся в их руках.

Готова, мой Хедин, помочь тебе во всём.

Твоя…» – да, второй раз убеждаюсь – хитрованка, ой, хитрющая альва! – покачала головой Сигрлинн, закончив чтение. – Ответ твой, конечно же, внушил ей ложные надежды. Вежливость она приняла за обещание.

Хедин молча пожал плечами.

– Я знаю, мой Познавший, – Сигрлинн обняла его, – знаю, что говорить нужно не об этой бедной альве, а о Хрофте. Он заботит тебя, не она.

– Да, о нём, – глухо проговорил Хедин. – Я не понимаю, что происходит. А если я не понимаю… не отзывается и Ракот. Пропал вместе со всем своим отрядом.

– Погнался за Мимиром, – с досадой кивнула Сигрлинн. – Но наш Восставший выберется, тут можно не сомневаться. Небось нашёл что-то действительно из ряда вон и гонит добычу по свежему следу, не может остановиться. Едва ли какие Дальние способны его остановить. Или даже Неназываемый со всеми козлоногими. А если они окажутся дураками и ударят впрямую… что ж, ты учил меня, что тогда Закон Равновесия позволит и тебе ответить как следует.

– Хрофт меня пугает, это верно, – признался Познавший Тьму. – Я разослал всех, кого мог, на его поиски, даже вампира.

– И это после Эйвилль?

– После Эйвилль. Если предаст, пусть предаёт сейчас.

– Кому предаст?

– Какая разница, Си? Ты сама говорила, что измены можно ожидать от многих.

– Я сейчас ожидаю её от Хрофта, – с досадой бросила волшебница. – Точнее, не «измены», а… неосторожности, срыва баланса. Он заполучил клинок с древней силой Асгарда, он идёт, похоже, напролом… Да ещё и эти руны, невесть откуда взявшиеся.

– Вот уже невесть что творится на Гнипахеллире. Призраков стало куда больше, никто не ведает, откуда они взялись. Я и послал вампира узнать, в чём дело. В конце концов, духи, даже самые кровожадные, ему не страшны.

Сигрлинн кивнула.

– Думаю, ждать придётся недолго.

Она оказалась права.

* * *

Вампир Ан-Авагар очень спешил. Так спешил, что пренебрёг всякой осторожностью – если б кто-то из пресловутых «охотников на вампиров» вздумал бы его выследить, большего подарка и желать было б нельзя.

Он удачно вышел к безжизненным полям – царила ночь, ничто не мешало, не заглушало чутьё. Древний эльф, много столетий мёртвый, но живой особой, вампирьей жизнью, замер, вслушиваясь.

Великий Хедин был прав. Совершенно прав и, значит, силён.

Внизу бродило множество неупокоенных, неприкаянных духов. Покинув отжившие тела, они должны были отправиться кто куда, большинство – в местное «царство мёртвых».

Однако ничего подобного – скопища душ скитались по мрачным каменистым равнинам, воздевая бесплотные руки. Их стенания разогнали обычных обитателей окрестных тундр и мелкорослых лесов; какая-то сила по-прежнему притягивала сюда души усопших, но идти дальше они не могли.

И скоро, достаточно скоро эти призраки, чтобы не исчезнуть, начнут нападать на живых. Не все, лишь небольшая доля, кто и при жизни не отличался, скажем так, мягкостью нрава, но их жертвам легче не станет. Конечно, больших усилий раздавить этот «мятеж неупокоённых» не составит, подмастерья великого Хедина справились бы с этим, хотя некромантия – не их конёк.

Вампир некоторое время рыскал по округе, летал, обернувшись и рассекая воздух широкими кожистыми крыльями.

Сомнений нет – случилось что-то совсем небывалое. Души не покидали более Хьёрвард. Вообще. Даже те, что должны были достаться Спасителю – его храмы встречались в городах, хоть и не в чрезмерном числе. И те души, что уходили Великому Орлу – хотя Ан-Авагар и не знал, как идёт отбор, – все оставались здесь, на Гнипахеллире.

Могучий Хедин, Познавший Тьму, должен узнать о случившемся как можно скорее.

«Ан-Авагар». Мягкий голос, казалось, нашёптывает ему в самое ухо.

Вампир обмер.

Вот оно.

«Не бойся, наш верный. Эйвилль, открывшая тебе двери и указавшая тебе путь, высоко отзывалась о тебе».

– Кто ты? – вырвалось у вампира.

«Твой хозяин называет нас Дальними. Можешь и ты именовать нас так».

– Нас? Я слышу лишь один голос!

«Мы едины в одном и разнообразны в едином. Но это неважно, наш верный. Доблестная Эйвилль назвала нам твоё имя».

– Что вы хотите? – простонал вампир. Отчего-то всё происходящее стало сильно и донельзя неприятно напоминать обстоятельства его появления в том самом мире, где он встретил неправильную и невозможную, но заставившую его забыть обо всём чародейку Клару Хюммель.

«Доблестная Эйвилль считала, что ты единственный, кто достоин занять её место».

Льстят. Заманивают. Внутри у Ан-Авагара всё трепетало, тело словно ожидало каждый миг возвращения приснопамятной боли, подарка от Наблюдающих, как он прозывал их.

– Что вы хотите? – В голову не лезло ничего больше.

«О, сущую малость. Передай наше послание твоему господину, богу Хедину, ещё именуемому Познавший Тьму».

– П-послание? Но… где оно?

«Ты передашь его на словах. Мы не пишем в привычном богу Хедину виде».

– Хорошо. – Ан-Авагар старался взять себя в руки. Если он вернётся к Познавшему Тьму с такими сведениями… его прошлые грешки в Кимме могут и забыться. – Я передам ваши слова великому Хедину, да будет имя его прославлено во веки веков!

«Несомненно. – Ровный бесчувственный голос не изменился. – Слушай же со вниманием…»

Глава VIII Прошлое

Призраки провожали Райну, молча выстроившись на краю опушки, что окружала озерцо. Бестелесные руки прощально вскинуты, дети вновь жмутся к матерям.

– Я вернусь! – Голос валькирии срывался. – Я вернусь и выведу вас в зелёные поля… где к вам вернётся плоть, где вы будете жить вновь, как герои в былой Валгалле!

– Слово валькирии, – проворчал Старый Хрофт. – Ты хорошо подумала, дочка? А что, если мы не…

– Этого не может быть, – отрезала Райна. – Есть нечто превыше богов и сил. Превыше Спасителей, Драконов и Орлов. Одно из его имён – Справедливость. То, что ты задумал, отец, – справедливо. Значит, мы победим, рано или поздно. А те, кого я увела, меня дождутся. Вместе с теми, что, быть может, придут по их следу. Тоже неплохо – хоть кто-то ещё спасётся от кошмара Хель.

– Хорошо сказано. – Хрофт задумчиво потёр лоб. Покосился на белого тигра. – Знаешь, дочка, ты права. У нас не может не получиться. Справедливость – дело богов. Они всегда приходят туда, где её не стало, где она претерпела ущерб.

Межреальность сомкнула за их спинами яркие и причудливые занавесы, отгораживая оставшиеся на зачарованном пятачке души от уходящих О́дина, Яргохора и Райны.

…Торные дороги кончились. Райна вела маленький отряд по чёткому следу, открывшемуся ей на засыпанных пеплом равнинах Иды. Даже удивительно – столько веков утекло, столько богов пало, а остатки последней дороги асов оставались чётко видны.

Но зато Межреальность вокруг просто сходила с ума. Райна стёрла множество пар сапог на тропах междумирья, однако ничего подобного припомнить она не могла даже в самых отчаянных её предприятиях.

След был чёток, да, однако вёл он через жуткие дебри, где никаких троп – при всей условности самого этого названия в Межреальности – никогда, похоже, не пролегало. Хуже того – здесь построили себе логовища самые злобные и ненасытные создания, для кого междумирье было домом.

Полурастения-полуживотные, питающиеся магией во всех её видах. Но их «лес» внезапно обрывался бездонной пропастью, залитой непроглядною чернотой, и где-то там, на страшной глубине, полыхало багровое пламя, или, во всяком случае, нечто на него похожее. Из бездны то и дело вырывались сонмы крылатых созданий, описывали дугу и с короткими режущими взвизгами-криками обрушивались обратно в провал, захватывая с собой всё, что попадалось им на пути. Ловчие отростки обитателей Межреальности упрямо ползли по самому краю, налетавшие стаи рвали их в клочья, но на освободившееся место устремлялись новые.

Бестелесные духи бродили по незримым тропам над головами, из тех, для кого ветры магии безвредны. Вечно голодные, вечно ненавидящие «воплощённых», их пустые голоса наполняли пространство вокруг змеиным шипением; за ними следом тянулись руки-щупальца существ, раскинувшихся на целых лигах и лигах, вросших в ткань Межреальности, хватающих и пожирающих всё, до чего могли дотянуться.

Райне, О́дину и Яргохору не раз приходилось становиться спина к спине, отбиваясь от слишком рьяных добытчиков; меч Водителя Мёртвых производил настоящее опустошение среди тех, что оказывались достаточно глупы, рискнув посягнуть на Древнего Бога, его дочь и того, кто множество веков водил караваны душ по Чёрному Тракту.

Знакомо. Привычно. Чудовища, их тупой голод, свист клинка. Шипение и мокрый хряск разрубаемой плоти. Исполненный ненависти шёпот-шелест в ушах – духи алчны, но и трусливы, и с такими противниками предпочитают не связываться.

Раньше Райна легко позволила б себе соскользнуть в привычное упоение боем, холодное упоение опытного бойца, не теряющего головы, всё видящего и замечающего; сейчас же она могла думать лишь о душах, оставшихся невдалеке от Долины Магов. Они должны дождаться её, а она не имеет права медлить.

Райна препроводила в Валгаллу немало героев. Немало мужей, могучих и сильных, не в силах поверить, глядели на собственное тело, распростёртое на окровавленной земле. Немало воинов с изумлением взирали на лишившиеся плоти руки, сделавшиеся словно сотканными из лёгкого тумана. И они же потом с торжеством ощупывали себя, стоило им с валькирией ступить под своды Валгаллы, где под приветственные кличи других эйнхериев, встречавших нового собрата, их душа вновь одевалась плотью – правда, лишь здесь, в пределах Асгарда и воли великого О́дина.

Но, проводив к Валгалле очередного эйнхерия, валькирия забывала о нём. Они походили один на другого, эти герои. Они были счастливы, их ждали пиры, поединки, охоты, неиссякаемые кубки пенной браги, громадное большинство из них отряхали прах былой жизни – они прожили недаром, Ас Вранов счёл их достойными своих залов! – а оставшиеся на земле вдовы и дети… что ж, им идти своим собственным путём.

И мало, очень мало кто с тоской опускал голову, отворачиваясь от пирующих и веселящихся сотоварищей по Валгалле, понимая, что их жёны, матери, сёстры, качавшие их в колыбели бабушки – отправятся в жуткие подземелья Хель.

Вырванные ею из когтей Чёрного Тракта души были совсем иными. Уже лишившись естества и сознания, беспамятные призраки со стёртыми лицами, безглазые, с одними лишь слепыми фонариками в вытянутых руках – они, как только заклятия валькирии вернули им воспоминания и личности, искали своих. Кто оказался в одиночестве – старался как-то помочь другим. Просто люди, не герои, не могучие воины.

И там, на опушке возле озерца, они стояли все вместе, единые в смерти, готовые ждать её, избавительницу. И Райна могла поклясться, что сейчас главное, о чём думали они все, – «как-то там мои без меня?..»

От этих мыслей альвийский клинок обретал смертоносность легендарного Мьёльнира.

Что-то было очень, очень неправильно в древнем Асгарде. Это не исправили ни Молодые Боги, ни Новые, отец прав. И она, валькирия Рандгрид, похоже, знает, как это сделать. Если у отца не хватит сил или решимости, она точно пойдёт до конца.

…Утихал свист мечей, оставались бездыханные туши чудовищ или бесформенные обрубки ловчих щупалец. Всякий бой рано или поздно заканчивается, и тогда вспыхивает огонь лагерного костра.

Яргохор сидел, прямой и неподвижный, словно гора. Он ничего не ел и никогда не снимал шлема, говорил редко, краткими фразами и отмалчивался на все попытки Райны начать его расспрашивать.

Старый Хрофт, напротив, охотно пускался в разговоры. После Гнипахеллира, после освобождения душ Райной, О́дин, казалось, отбросил последние сомнения. Владыка Асгарда вспоминал былое, мелкое и даже мельчайшее, проделки Локи, частенько попадавшего впросак простодушного силача Тора, ревность Фригг, известную ветреность Фрейи, безнадёжную влюблённость Сиф в бога огня и прочее, прочее, прочее.

О́дин вспоминал ванов, их хитроумие и смекалку. Гномов, их трудолюбие и скуповатость, легкомысленность эльфов, людскую тягу к приключениям, гордость великанов-ётунов. Он словно задался целью лишний раз доказать, что возродить Асгард – возродить множество хорошего, светлого, достойного жизни, а не мрачного забвения.

Райна слушала, сама вспоминала что-то, а потом начинала рассказывать уже о собственных приключениях. Рассказать было что, одно Восстание Безумных Богов чего стоило!

Яргохор внимал её повествованиям молча, безучастно – впрочем, он всё время оставался таким. От молчаливой фигуры великана в островерхом шлеме веяло какой-то додревней жутью, хотя годами он выходил младше Райны. Впрочем, кто знает, где и как долго обитали Молодые Боги, прежде чем явиться в Упорядоченное?

В тот раз всё начиналось тоже с костра. Валькирия отыскала местечко почище, где не требовалось в каждый миг рубить нечто склизкое, шипящее, ядовитое и зубастое, Отец Дружин простёр руку – на голом месте вспыхнул огонь, огонь Асгарда.

Валькирия развязала тюк с провизией, поставили у огня. Как всегда, кивнула Яргохору, молча приглашая присоединиться; как всегда, молчаливый гигант покачал головой и замер, уставившись на огонь. На поверхности залившей прорезь высокого шлема тьмы отражались пляшущие языки пламени.

– А вот случилось у меня и ещё такое дело, – начала было Райна, но Водитель Мёртвых вдруг дёрнулся и вскинул руку.

Валькирия осеклась, меч мгновенно выпрыгнул из ножен.

Тихий шелест широких белых крыл. Огромная сова опустилась на самой границе света и тьмы, большие жёлтые глаза выжидательно глядели на путников.

Очень знакомая сова.

Райна оцепенела.

– Коль прилетела, то говори, – бросил О́дин. Он один не взялся за оружие.

Сова встряхнулась, покрутила круглой головой, раскрыла клюв – Райна готова была поклясться, что в ехидной усмешке. Расправила крылья, переступила здоровенными желтоватыми лапами, увенчанными острыми загнутыми когтями. Тигр Барра заворчал – новоприбывшая ему определённо не нравилась.

– Говори! – приказал Отец Богов, но странная птица так ничего и не ответила. Сидела, вертела ушастой головой, переводя немигающий взгляд с Райны на Яргохора и обратно. Глядеть на О́дина она почему-то избегала. А потом насмешливо ухнула, расправила крылья и бесшумно взлетела – в полной тишине, как никогда не сумела бы взлететь обычная сова.

– Оборотень, – повторил раз уже сказанное Яргохор, но на сей раз Водитель Мёртвых не прервал свою речь. – Оборотень из Долины Магов. Следит за нами. Следует неотступно.

– Сильвия… вот так встреча, однако… Но… откуда? И зачем? – вырвалось у Райны. Ответа она не ожидала, однако Яргохор счёл нужным ответить:

– Надеется, что мы приведём её к месту силы.

– Почему ты так думаешь?

– Она голодна, валькирия Рандгрид. Голодна, как и те, кого мы убили по пути. Ищет способ заполнить пустоту в себе.

– Она что же, теперь маг Долины? – метнув взгляд на Райну, спросил Хрофт.

Островерхий шлем качнулся туда-обратно.

– Нет, Древний Бог О́дин. Она оборотень. Но в ней похоронена тень и память о великой силе. Великой и очень злой. Сродни моей.

– Она может нам помешать? – деловито осведомилась Райна. Да, девчонка попортила им крови, очень даже попортила. А теперь вот неведомым образом оказалась здесь, наведённая кем-то на след. Валькирия невольно принялась перебирать в уме знакомых чародеев Долины, что способны были бы на подобное геройство.

– Мне неведомы пределы ни её сил, ни твоих, валькирия Рандгрид. Я лишь ощутил тень, старую тень великого меча.

– Великого меча? Что ж это за меч? Кем выкован, гномами? В какие дни?

Она догадывалась, конечно же, что это за меч. Но интересно, что скажет Водитель Мёртвых?

– Его сотворили люди, Древний Бог О́дин, и сотворили относительно недавно. У него много обличий, и сама суть этого меча, изменяясь, живёт уже очень давно. Меч – относительно молод, суть – стара, как само Упорядоченное. Никто не скажет, сколько раз его перековывали, возрождая из додревних заржавелых обломков…

Старый Хрофт, как заметила Райна, невольно покосился на свой собственный меч.

– И больше я сказать ничего не могу, – закончил Яргохор.

О́дин молча кивнул, уважая его право на молчание.

– Что ж, тени или там не тени, выбора у нас уже нет.

– Неприкаянные души ждут, – вдруг сказал Водитель Мёртвых. – Ждут нашего возвращения. Ты начала великое дело, валькирия, великое и страшное. Я помогу тебе, сколько смогу… но закончить тебе предстоит всё равно в одиночку.

– О чём ты? Что это значит? – выпалила Райна, но Яргохор лишь покачал головой, как показалось валькирии – с сожалением.

– Когда меня… сломали, я забыл почти всё. Вернее, это у меня отобрали. Остались лишь тени… туман… зыбкий и неверный. Мне трудно говорить так долго, прости, валькирия. – Великан уронил голову на руки и замолчал окончательно.

В эту ночь Райне снились дикие, безумные сны. Они втроём бежали по огненным мостам, что ломались, валясь в пропасть прямо у них под ногами, а с небес рушились горящие зелёные кристаллы, острые, словно наконечники копий. Волк Фенрир, вдруг превратившийся вновь в волчонка, взвизгивая, спасался от облака изумрудных осколков, вдруг оживших на манер пчелиного роя. Тринадцать призрачных волков с презрением глядели на его попытки удрать, даже не шевельнувшись, чтобы помочь собрату.

Зелёные кристаллы, касаясь земли, частично взрывались целыми тучами острых каменных игл, а частично оставались целыми, и из каждого на Райну пялилась уродливая остроносая рожа, глумливо кривилась, насмехалась, рты изрыгали беззвучные проклятия.

Она просыпалась в поту, садилась, усилием воли разжимая судорожно стиснувшие эфес пальцы. Всё тихо, всё мирно. Дремлет тигр Барра, склонил спокойно голову Слейпнир, стоят себе вьючные мулы. Холодный взгляд в спину остаётся, правда; но к нему валькирия уже почти привыкла.

Как и к мысли, что поход их давно уже не тайна, причём очень для многих. Сильвия Нагваль в образе полярной совы, с памятью о чёрном фламберге – лучшее тому свидетельство.

След закручивался, делал скидки, метался из стороны в сторону. Всё чаще и чаще прорубаться приходилось с боем. Исчезли последние подобия тропы, непроходимые заросли сменялись отсутствием всего, пропастями или, напротив, взметнувшимися вверх незримыми барьерами. Горы и провалы, а иногда – невесть откуда взявшиеся дикие миры, которые не получалось обойти, – след упрямо не желал, чтобы Райна сходила с него или даже от него отдалялась.

Через миры приходилось ломиться напролом. Не во всех можно было дышать, вместо воздуха – облака ядовитого дыма. Водителю Мёртвых любой яд оказывался нипочём, Хрофту же и Райне приходилось полагаться только на магию, чтобы защитить и себя, и животных. Чары действовали, однако Старый Хрофт только и занимался, что лихорадочно чертил руну за руной, не позволявшим удушью взять верх.

Многое можно было б рассказать про эти странствия, однако для Райны всё слилось в один бесконечный и безумный день. Ночь оборачивалась слепыми провалами в ничто, беспамятными, исчезавшими без следа. Райна закрывала глаза – и миг спустя открывала их снова, сознавая, что тьма прошла, и в этой части Межреальности наступил очередной день, хотя никакого «солнца», конечно же, не имелось.

Счёт времени они потеряли сразу, даже Яргохор, только пожимавший плечами, если его спрашивали. О́дин недовольно тёр виски, что-то шептал, начертил пару рун – тоже безуспешно.

След углублялся в неведомые Райне области Упорядоченного, где почти не было обитаемых миров, сама ткань сущего истончилась, а Хаос ощущался неприятно близко. Валькирия не могла понять, как они смогли так быстро очутиться в такой близи от роковых пределов – ведь Хьёрвард лежал в глубине Упорядоченного, откуда до его границ немереные поприща.

Но Хаос был здесь, дышал в затылок. Валькирия знала, что омывающие сущее океаны сдерживают надёжные барьеры, через которые не пробиться никаким эманациям, однако сейчас она засомневалась.

Тысячи тысяч голосов разом возникали в её сознании. Мужские, женские, детские, человеческие и нечеловеческие. Неразличимые слова, к которым невольно начинаешь прислушиваться, пытаешься разобрать, – и чувствуешь, что начинаешь сходить с ума.

– Ты уверена, что помнишь дорогу?

– Да, отец. – Они сидели у костра. Пламя отчего-то сделалось зелёным и отказывалось принимать привычный облик. – След чёток, я не теряла его ни на миг.

– Хаос совсем рядом. – Глаза Старого Хрофта ввалились, как и щёки. – Я никогда не подбирался к нему так близко, дочка. Не знаю, может такое случиться, что ты…

– Я не собьюсь, – со злостью отрезала валькирия. – Но у нас на пути какой-то очередной мирок и, я боюсь, донельзя зловредный.

– Почему? Опять отравный воздух?

– Нет. Мир замкнут. Магия втекает в него, однако наружу ничего не выходит. Так не бывает, отец, ты знаешь. Ты сам мне говорил…

– Да, есть миры или совсем без магии, или те, через которые сила струится свободно. А этот?

– След проходит прямо через него. И я чувствую… я чую – он словно бездонная бочка. Жрёт и жрёт, пусть немного для всего Упорядоченного, даже ничтожно мало, но жрёт.

– Обойти не получится? – озабоченно спросил Старый Хрофт.

Райна понимала отца. Он не праздновал труса. Они втроём бились, бились и снова бились, путь их устилали изрубленные тела тех, кто встал у них на дороге, разумных и неразумных, похожих на людей и ничем их не напоминавших. Альвийские клинки и меч Яргохора не знали покоя, однако каждая схватка отнимала время и силы, которые, похоже, начали таять даже у неутомимого Водителя Мёртвых, по-прежнему не прикасавшегося ни к еде, ни в питью.

Валькирия покачала головой.

– Я пыталась. След исчезает, мне его не разглядеть. Если мы постараемся обойти этот мир, я уже не найду тропу, что должна вести прочь от него.

– Значит, пойдём насквозь, – пожал плечами Старый Хрофт, и Яргохор тоже счёл нужным кивнуть, подчёркивая важность момента, – не впервой. – Барру ты летать уже научила…

В самом деле, после того памятного взлёта на Гнипахеллире белый тигр мог успешно посостязаться в умении мчать по облакам с самим Слейпниром. Как-то у него это стало получаться «само собой». Старый Хрофт понимающе хмыкал и только подмигивал Райне.

Мир лежал перед ними, затянутый тучами шар. След нырял под серые покрывала, словно заманивая. Яргохор покачал головой. Делал он это весьма и весьма нечасто, так что О́дин враз натянул поводья.

– Ястир?

– Чудовище, – кратко отмолвил бывший Водитель Мёртвых. – Мир смерти. Один жрёт всех.

– Нами небось подавится, – усмехнулась Райна, однако Яргохор лишь вновь покачал головой.

– Может, и нет.

– Другой дороги всё равно нет, – О́дин казался спокоен, чуть ли не равнодушен. – Чудовище или не чудовище, выбирать не приходится.

– Если тебя не станет, Древний Бог О́дин, то не станет и моей мечты. – Яргохор возвышался над владыкой Асгарда, словно осадная башня. – Я хочу, чтобы ты сберёг себя, ибо опасность грозит лишь тебе, не нам.

– Вот как? – О́дин поднял бровь. – Ну, раз моей дочери ничего не грозит, то и опасаться нечего. Вперёд!

По счастью, их встретил нормальный, обычный воздух, безо всяких ядовитых туч. Холодный мир, насколько они могли разглядеть сверху, почти весь покрывали снега.

Старый Хрофт спешился первым, вдохнул полной грудью. Всё-таки в Межреальности дышишь не совсем «тем».

– Мешкать особо нечего. Ты видишь след, Райна?

Валькирия помедлила. След был, прятался под самыми ногами, но крылось в этом мире и что-то ещё, то самое, заставляющее свободнотекущую силу послушно вливаться в его льдистые пределы – и оставаться тут.

Как обычно, она зажмурилась, стараясь в мельчайших деталях вновь вспомнить то чародейство Владыки Асгарда, что впервые показало ей дорогу за самую грань сущего, к таинственной обители, где, верил Старый Хрофт, можно отыскать пленённых асов.

Как обычно, на внутренней поверхности век появились пепельные стены Валгаллы, на краткое время возрождённая твердыня Древних Богов, валькирия увидела свёрнутые тугими клубками чёрных змей потоки силы, увидела вырывающийся из-под власти неумолимых законов след, однако на сей раз огненная дорога, сделав крутую петлю, уходила прямо под землю. Под землю того самого мира, где они сейчас очутились. Валькирия постаралась проследить, где заветная тропа покидает эти снежные пределы – напрасно. След упрямо не желал показываться, оставляя им один-единственный путь – сквозь каменную твердь, в подземелья, вход куда ещё предстояло отыскать.

– Бррр, – поёжилась валькирия. Лицо безжалостно сёк холодный ветер, наполненный острыми ледяными иглами. Казалось, метёт со всех сторон разом.

Яргохор застыл недвижной статуей, в складки плаща уже намело колючего жёсткого снега. Оно и понятно – на Гнипахеллире привыкаешь и не к такому. О́дин хмурился, теребил седые усы, озирался – хотя чего разглядишь в таком ненастье?

– Нам надо вниз. – У Райны это вырвалось с оттенком беспомощности и стыда. – След ныряет прямо туда. – Она ткнула пальцем себе под ноги. – И я, как ни стараюсь, не могу отыскать, где он вновь выходит на поверхность.

– Здесь был свой Чёрный Тракт, – прогудел вдруг Водитель Мёртвых. – Был, а теперь его нет. Иссяк. Души по нему больше не идут.

– Неудивительно, – буркнула валькирия. – Тут и жить-то, по-моему, никто не смог бы, даже инеистые великаны.

– Здесь жили, – глухо донеслось из-под высокого шлема. – Пока не пришли холод и чудовище. Не знаю, кто был первым.

– Чудовище, не чудовище… – нетерпеливо перебил Старый Хрофт. – У нас есть дело. Давайте искать вход, раз уж иначе не получается.

…Низким и угрюмо-серым тучам, казалось, не будет ни конца, ни края. Райна и в самом деле видела почти полностью занесённые снегом остатки крепостных стен, высоких шпилей и башен; всё давным-давно обвалилось, рухнуло полубесформенными грудами камня, в которых с трудом угадывалось дело человеческих рук.

Сила по-прежнему свободно вливалась в мир, но затем, словно сбившись с пути или наткнувшись на незримую преграду, начинала кружиться в исполинском водовороте, втягиваясь куда-то в земные недра. Валькирия не сомневалась, что там и должен находиться искомый «вход», хотя для магии не существовало препятствий в виде какого-то там камня или скалы.

Им потребовалось четыре местных дня, чтобы, следуя за невидимыми простому смертному течениями, оставить позади заснеженные равнины, бывшие некогда плодородными и густо заселёнными. К вечно серому небу взметнулись острые пики горных хребтов, снежно-белые, словно зубы дракона.

Нигде ничего живого. Камни, снег, лёд, пронзающий ветер. Жизнь высосана из мира, словно мозг из пустой кости.

Белый тигр уверенно перебирал лапами по незримой опоре воздуха, не отставая от Слейпнира. Райна потрепала его меж ушами, невольно улыбнулась. Знаем, понимаем, зачем ты тут появился, но виноват-то в этом не ты…

– Здесь, – гулкий, словно в пустой бочке, голос Водителя Мёртвых пробился сквозь ветер.

Им открывалась обширная котловина между сходящимися горными цепями, такая же заснеженная, как и всё вокруг. В самой середине чернел зев пещеры, даже не зев, а настоящий провал чуть ли в лигу шириной. Над чернотой поднимался пар, складываясь в причудливые, гримасничающие морды невероятных существ – с клыками, хоботами, щупальцами, присосками, даже костяными пилами и тому подобным. Призраки дрожали и исчезали в морозном воздухе, оставляя лишь кривые, глумливые ухмылки. Помнится, кирия Клара рассказывала как-то сказку про таких вот исчезающих котов… но сказка та была доброй, а от этих бесплотных ухмылок веяло только злобой.

– Вниз! – скомандовал Отец Дружин.

Да, Яргохор не ошибся. Свитая в тугой поток, сила устремлялась в распахнутый зев пропасти, исчезая бесследно.

Валькирия крепче сжала меч. Именно там обитало, скорее всего, то самое «чудовище», и, похоже, драка предстояла изрядная.

Водитель Мёртвых спешился первым, Слейпнир даже не успел коснуться копытами земной тверди. Снег у границ провала исчезал, из бездны веяло теплом, чёрный камень блестел от талой воды.

Белое, серое и чёрное – цвета нынешнего Яргохора, подумала Райна. Весь мир – словно подвластный ему тракт через унылые равнины Гнипахеллира, дорога без возврата.

Именно Водитель Мёртвых первым шагнул под высокие своды. Райна – следом; Отец Дружин отчего-то мешкал, хмурил брови и что-то бормотал себе под нос.

– Если это логово, то я полевой цветочек, – буркнула валькирия. Они одолели уже почти целую лигу, широченный подземный тракт плавно уходил вниз, однако никаких признаков, что тут обитает живое существо, не было и в помине.

– Сила уходит туда, – вытянул руку в кольчужной перчатке Яргохор. – Обратно не выходит. Значит, там кто-то есть.

– И след?..

– Прямо у нас под ногами, отец.

– Так я и думал.

Проход не проход, пещера не пещера – и впрямь, точнее, чем «подземный тракт», и не назовёшь – вёл их широкой спиралью, ввинчиваясь в недра земли. Ближе к поверхности тишину нарушало журчание небольших ручейков от тающего снега; но потом и они исчезли, воцарилась тишина. Во мраке засветился бледный огонь на острие высоко поднятого Водителем Мёртвых меча; света едва хватало, чтобы различить камень под ногами, стены и своды тонули в темноте.

Собственно, само «чудовище» Райну не занимало. С ними доводилось и сражаться, и просто оставлять за спиной. С другой стороны, страшилище, сидящее посреди мёртвого мира, – это едва ли хорошо. Что оно, извините, ест? Судя по царящему наверху запустению, тварь тут славно закусила, в далёком прошлом, разумеется. Значит, должна выбираться и жрать кого-то ещё.

Конечно, всех до единого страховидл во всём Упорядоченном не под силу извести и самим Познавшему Тьму вкупе с Восставшим; но сейчас, думала Райна, как бы и впрямь не пришлось задерживаться.

Воздух становился всё теплее, вдобавок всё ощутимее пахло чем-то животным, неприятным, вроде псины.

О́дин внезапно замер, а потом с досадой хлопнул себя по лбу.

– Как я сразу не догадался…

– О чём ты, отец?

– Судьба – капризна и ветрена. И частенько посылает приветы из прошлого.

– Из прошлого?

– Дочь, как ты думаешь, почему след к асам пролёг именно через этот мир, даже ещё и так, чтобы мы никак не смогли бы его обойти? – Валькирия честно развела руками. – Кто вообще начертал его, этот след?

– Твои заклятия, отец, твои руны. Разве нет?

– Нет, – поморщился О́дин. – Они указали место, где… где, я надеюсь, мы найдём то, что осталось от их памяти и сознания. Но дорога туда? Почему она не может быть прямой?!

– Потому что мы сейчас не совсем в Упорядоченном, – вдруг сказал Яргохор. – Ты не осознавал этого, Древний Бог О́дин? Ты не понял, что каждый наш шаг – чуть дальше от того, что принято называть «сущим»?

– Н-нет, – опешил Отец Богов. – Ястир, что ты говоришь?

– То место, где можно отыскать мёртвых богов, просто не может быть какими-то чуточку другими «залами Хель», куда ведёт какой-то чуточку другой Чёрный Тракт. Иначе эти боги давным-давно бы вернулись. Нашли бы способ воплотиться.

– Истинное Мировое Древо… – пробормотал О́дин нечто непонятное.

– Но тогда откуда все эти миры, что нам попадались? – не поверила валькирия. – Они-то были совершенно обычными?

Из-под высокого шлема донеслось нечто, похожее на короткий и горький смешок.

– Нет «обычных миров», храбрая Райна. Я слишком долго водил мёртвых по их тропе и слишком долго смотрел их глазами. То, где должно обитать мёртвым богам, иное. Часть Упорядоченного, да, но иное. Прости, я не смогу объяснить иначе. Ямерт отнял у меня обычное зрение, дав взамен него очи усопших.

– Я понимаю, – тяжело сказал О́дин. – Ты прав, Ястир. Мы видели это уже возле Источника Мимира, но не поняли точно, что именно видели. Призрак исполинского Древа, великого, необозримого – оно как будто бы тут, рядом, и в то же время недостижимо и невидимо, даже для таких, как мы.

– И что с того? Путь всё равно надо пройти.

– Верно, дочь. Но, мне кажется, я понял, кто нас поджидает там, внизу.

– Кто же? – по-прежнему недоумевала валькирия.

– Орёл и Дракон думают, что изрядно подшутили над нами, проложив дорогу через мир, ставший прибежищем…

Каменные своды и пол дрогнули от могучего рыка, донёсшегося из глубины провала.

– Фенрир?! – прошептала воительница, не веря собственным ушам.

– Это я, сестра, – раздалось громоподобное. – Я долго ждал. Очень долго.

* * *

Логовом великому волку служила неоглядная пещера, настоящий подземный мир. В сводах кое-где виднелись проломы, внутрь проникало достаточно света. Исполинский зверь лежал на голом камне, шерсть сына Локи сделалась совершенно седой, но в глазах горело прежнее жуткое пламя.

– Я знал, что ты придёшь рано или поздно, великий О́дин.

Отец Богов стоял перед самой мордой чудовища. Фенрир, казалось, сделался ещё больше, выпрямиться в своём лежбище он бы точно не смог. От носа до кончика хвоста волка уместилась бы целая лига, если не больше.

– А я знал, что мы рано или поздно встретимся, сын Ангрбоды. Древние пророчества не исчезают бесследно.

– Согласен, – волк положил морду на камень, и всё равно красные его глаза глядели на Отца Дружин с почти неоглядной высоты. – Не могу сказать, что меня это бы радовало. Ты спас мне жизнь тогда, в День Гнева, и этого я не забыл. Но что привело тебя сюда, Владыка Асгарда? Я знаю, отчего ты не искал меня раньше – как не искал и я. Но что изменилось?

– Мы идём по дороге к асам. В том числе к твоему отцу.

Волк аж вскинул голову.

– Они мертвы! Мой отец мёртв! Как и моя мать!..

– В Упорядоченном мёртвых нет. Есть те, кто заперт. Мы идём, чтобы открыть двери.

Волк рыкнул.

– Значит, я ждал не зря, Отец Богов.

– Ты с нами, Фенрир?

– С вами ли я, Владыка Асгарда? Зачем спрашивать пустое? Я ведь уже сказал, что ждал не зря.

– Ты просто ждал?

– Да.

– И… съел всё живое, что нашлось в этом мире? – встряла Райна.

– Что у меня за глупая сестра, – фыркнул волк. – Спроси у Отца Богов, он расскажет тебе, сколько веков я провёл на привязи, и остался жив лишь потому, что питать меня могла сама сила![16] Нет, я дал великому О́дину слово. Когда он помог мне скрыться, и я очутился между мирами, какое-то время я просто охотился. На всяких чудищ, бродящих там. Это было весело. Но потом, – у волка вырвался совершенно человеческий вздох, – я заскучал. Никто из них не мог противиться мне, никто не был равен. Мне наскучило просто жрать.

– И тогда ты нашёл этот пустой мир?

– Именно, – рыкнул Фенрир. – Нашёл пустой мир и вспомнил, как было, что магия не давала мне умереть. Сделал так. Ждал. Грезил. Дождался!

– Ты не просто «сделал, как было». Магия вливается в тебя и в тебе же остаётся, – заметил О́дин.

– Не знаю, – оскалился волк. – Я просто должен был дождаться, вот и всё.

– Здесь что-то иное, – заметил Водитель Мёртвых. – Знаете, что это за подземелье?

– Догадываемся, – проворчал О́дин.

– Именно. Царство мёртвых. Бывшее, опустевшее или, вернее, опустошённое.

– Это как?! Ты уверен, Ястир?

– Не удивляйся, валькирия Райна, и да, я уверен. Когда столько времени водишь души по Чёрному Тракту, их обиталище узнаёшь тотчас. Однако оно… изглодано, как старая-престарая кость.

– Кость? Где кость? – облизнулся невольно волк. – И-эх, кость, да… нет теперь и таких тварей, чтобы косточку погрызть. Глотал целиком…

– Магия изливалась сюда, стирая все следы. Царство мёртвых отскоблено почти добела, здесь ничего не осталось, даже бывалые некроманты ничего бы не почувствовали. Только я.

– Ты необычайно красноречив, Ястир.

– Просто оказался там, где мне всё знакомо, – пожал плечами великан. Он и в самом деле вёл себя совершенно иначе, чем в начале пути.

– Кто же это сделал?

– Не ведаю, Древний Бог О́дин. Я вижу лишь то, что вижу.

– А магия? Кто тогда, если не волк? Ты видишь какие-то чары, заклятья?

Островерхий шлем отрицательно качнулся.

– Но ставили необычайно крепко. Мир и так не совсем обычный, он на тропе к великому обиталищу духов, а тут ещё и эти чары… Кто бы ни сотворил их – они вывели отсюда всех заключённых тут умерших, но куда? – я сказать не могу.

– А почему же так и остались действовать?

– Это не обычные чары, валькирия. Представь себе, тебе понадобилось отвести воду из реки, и ты построила каменную дамбу. Пройдут века и тысячелетия по человеческому счёту, прежде чем эти камни изотрутся в песок. Так и здесь. Это камни в потоке, храбрая Райна.

– Скучно, – зевнул Фенрир. – Я ждал тебя слишком долго, великий О́дин, чтобы теперь терять время в бесплодных спорах. Магия – не моё дело; покажи мне врага, чтобы можно было перегрызть ему глотку!

Интерлюдия 8

Сильвия Нагваль, последняя из Красного Арка, магического ордена мира Мельин, дочь Хранителя Смертного Ливня, неторопливо сложила белые совиные крылья, не торопясь перекидываться обратно. Она смотрела и слушала. Слушала и смотрела, ничего больше. Сейчас она ругмя ругала себя, что обнаружила себя – но тогда, отправившись на разведку и заметив давнюю знакомую по отряду чародейки Клары Хюммель, валькирию Райну, удивилась настолько, что забыла об осмотрительности.

Вырвавшись из сливавшихся Мельина и Эвиала, лишившись чёрного фламберга своего страшного отца, оставшись без золотой пайцзы с его именем, но вернув себе человеческий облик, Сильвия недолго размышляла, куда направиться.

Домой? Отчего-то туда её совершенно не тянуло. Что делать в родных краях последней из Красного Арка? Кто видел Межреальность, кто странствовал от мира к миру невероятными, непредставимыми для простых смертных дорогами, уже никогда не сможет довольствоваться обычными пажитями.

Куда заманчивее представлялась великолепная Долина Магов. Сильвия пробыла там очень недолго, но и увиденного хватило. Средоточие силы и мудрости. Знания, тайные свитки, заклинания, неведомые под обычными небесами.

И – изнеженные в большинстве своём, привыкшие к роскоши чародеи. Погодники, лекари и тому подобное, незнакомые с боевой магией. Конечно, им нашлось бы чем ответить разбойникам, любой нашёлся бы, столкнись с орками или им подобными существами; но истинных воинов там было раз, два и обчёлся. Сильвия внимательно слушала рассказы Клары Хюммель – Гильдия Боевых Магов немногочисленна, да и не стремится к захвату власти в Долине.

Конечно, оставался мессир Архимаг Игнациус. Там, в Эвиале, в громе битвы, родилось стойкое ощущение, что помехой он не станет[17], но никогда нельзя быть уверенной до конца, когда имеешь дело с чародеем такого могущества.

Тем не менее она решила рискнуть. В конце концов, всегда можно и вернуться в Мельин.

* * *

Долину Магов она, против всех ожиданий, отыскала легко и просто. Её словно кто-то вёл через Межреальность, подсказывая дорогу. Не так сложно оказалось и обмануть бдительность стражи, не обратившей внимания на огромную белую сову, бесшумно скользнувшую на мягких крыльях прямо у них над головами.

Дом Архимага Игнациуса стоял пуст и тёмен. Сильвия, в человеческом облике – девушка-подросток с седой прядью волос над лбом, в простой одежде, прощальном подарке Наллики и Храма Океанов в Эвиале – долго стояла перед скромным, отнюдь не кичащемся роскошью особняком.

Соблазн был велик. Она сильная и гибкая, взлететь ночью на крышу, пробраться через трубу – Сильвия не сомневалась, что справится, даже безо всякой снасти, и…

Но мессир Архимаг не был бы мессиром Архимагом, если бы не оставил для любопытствующих у себя за порогом разнообразных и, можно было быть уверенным, донельзя болезненных сюрпризов.

Нет, она никуда не полезет. Обживётся, осмотрится, поймёт, что к чему…

«Обжиться» оказалось проще всего. Волшебное имя мессира Архимага открывало любые двери. Достаточно было назвать себя его «ученицей», которую он, дескать, нашёл в мире под названием Эвиал и отправил сюда, убедившись в её магических способностях.

– Где же мне его ожидать? – хлопала Сильвия большими глазами, наивно и невинно глядя на роскошно одетую чародейку в сине-золотом платье до земли, совершенно не годившемся для какого бы то ни было дела, кроме как светской болтовни. Высокая причёска, в ушах вместо серег – две капли невесть как держащегося живого пламени.

Госпожа Ирэн Мескотт, вице-глава Гильдии Целителей.

– Дай-ка погляжу на тебя, милый ребёнок. – Волшебница бесцеремонно протянула обтянутую белой атласной перчаткой руку, взяла Сильвию за подбородок, повернула ей голову туда-сюда, хорошо ещё, не стала смотреть в зубы, как жеребцу на торге. – Гм, гм, понимаю мессира Архимага, есть любопытные задатки, есть… Что ж, пока он задерживается, отправляйся в Академию, спросишь младшего хранителя Гулбиса, скажешь – от меня, Ирэн Мескотт. Пусть разместит тебя у девочек и поставит на довольствие. Пока не вернулся мессир Игнациус, будешь там…

– Благодарю душевно, госпожа Мескотт, да будет вам дорога лёгкая ныне и присно! – умильно пропела Сильвия, сделав ангельское личико и приседая. – А то не знаю никого и ничего, куда пойти, куда податься…

– Гм, гм… – Волшебница вдруг быстро протянула руку, поправила выбившийся седой локон Сильвии. – Вижу, девочка, ты уже натерпелась… ну, ничего, здесь у нас тебе будет хорошо. Тебя никто не обидит, и вообще… я уже сейчас вижу, задатки у тебя есть. Надумаешь идти в целители…

– Госпожа, вы очень добры, но мессир Игнациус велел мне ждать его, – с деланой робостью отказалась Сильвия.

– Конечно, конечно, – поспешила кивнуть целительница. – Раз мессир велел, то жди, конечно. Хотя… чего тебе время терять? Давай-ка я черкнул записку декану Академии, ректором-то у нас сам мессир Архимаг, само собой, – пусть начинают заниматься с тобой прямо сейчас.

И волшебница, вручив Сильвии надушенный листочек с монограммой, удалилась, бормоча себе под нос что-то вроде: «… ну и глаз у мессира!..».

* * *

Повесть о приключениях Сильвии в Долине Магов ещё впереди; пока же беглая дочь Красного Арка, устроившись, занялась самой тщательной разведкой и самой Долины, и окрестностей. Окрестности были особенно интересны – за кругом полей начинались невысокие горы, покрытые лесами, а если спуститься по внешним склонам, то о саму Долину, словно о камень на морском берегу, бились волны Межреальности.

Белая сова с каждым разом забиралась всё дальше и дальше, смело испытывая себя в неведомом, купаясь в волнах силы, лившейся сквозь неё. Оказалось, что именно в облике полярной совы Сильвия может играючи покрывать немалые расстояния, подсмотренные ещё во время путешествий с Кларой Хюммель способы отлично работали и в её руках.

Она наслаждалась, на время забыв обо всём, даже об утраченном отцовском мече. Свободна, свободна и всё в её руках! Никакие архимаги не скажут ей, что делать! А Академия… она не занимала много времени. Тем более что Сильвия тщательно скрывала своё происхождение – о Красном Арке в Долине знали, по мнению самой Сильвии, – слишком многие. Поэтому начали с азов, и времени на это Сильвия не тратила вообще.

…В тот раз она забралась достаточно глубоко, практикуясь почти мгновенно раскрывать и вновь закрывать «кротовьи норы» через слои Междумирья. Пригодится, если надо будет уходить от погони. Белые крылья сложены, сова отвесно падает, кажется, вот-вот врежется в заросли хищных лиан, но – вовремя брошенное короткое заклинание, и завеса послушно расступается, Сильвия на миг ныряет во мрак, тотчас же вновь сменяющийся светом.

Вот тогда-то она и заметила их, странный отряд, в котором шагала отлично ей знакомая валькирия Райна. Шагала, положив руку на эфес странного меча, источающего незримый для прочих – но не для совы-Сильвии – фиолетовый свет.

Остальные спутники были под стать. Старый седой воин в просторном синем плаще и широкополой шляпе на восьминогом жеребце и жуткое создание в чёрной броне, усаженной жуткого вида шипами и крюками.

Но этого мало. Они вели за собой души умерших.

Сильвию пробрал мороз. Некромантия… опять.

Красный Арк не то чтобы осуждал некромантию, но, во всяком случае, в открытую её не практиковал, особенно младшие адепты.

Как они заполучили эти души? Как обрели над ними власть? И куда ведут?

Любопытство Сильвии одолеть было невозможно. К тому же вновь появилась старая и недобрая знакомая – Райна, а это значило, что кипевшие в Эвиале сражения, очень может быть, возымели продолжение.

Удержаться она не могла. И потому следила, как валькирия Райна невесть как, но ставшая «водительницей душ», устраивала неупокоённых призраков в укромной складке Междумирья. Сильвия только хлопала глазами – благо в облике совы это получалось очень естественно. Райна, недалёкая мечница, только и умевшая, что недурно ворочать клинком! И вот вам, пожалуйста, за ней тянется целый караван призраков, расставшихся со смертными телами и не нашедших иного упокоения – как такое возможно?!

«Следи за ними, наша верная».

Что?! Откуда это? Кто это?!

Сильвия едва не кувыркнулась, словно враз разучившись летать. На мгновение перед ней вспыхнуло видение – бесконечные ряды зеленых кристаллов, выстроившихся идеально-правильными шеренгами, тянувшиеся в тёмное ничто, неисчислимые, затаившиеся невесть где…

Однако над их рядами, жуткими в своей одинаковости, поднимался ствол исполинского призрачного древа, настоящего Древа миров, как рисовали порой в старинных магических трактатах.

Страх нахлынул ошеломляющей, парализующей волной. Чёрное и зелёное надвигалось, стремительно захватывая всё вокруг неё; Сильвия не помнила, как ей удалось вырваться из умело наброшенной петли и броситься наутёк.

Именно в этот момент ей вдруг очень-очень захотелось кому-нибудь об этом рассказать.

Глава IX Дорога мёртвых богов

После мёртвого мира, откуда неведомые силы увели даже души усопших, дело пошло веселее. Исполинский волк Фенрир, похоже, поразил белого тигра Барру до глубин его простой тигриной души, так, что вырывалось оттуда только возмущённое «ррр!», но очень ти́хонькое и осторожное. Сам Фенрир сетовал, что не может, увы, увеличиваться или уменьшаться по собственному желанию, что создаёт порой весьма курьёзные неудобства.

Водитель Мёртвых после необычайного прилива красноречия в безымянном мёртвом мире вновь молчал целыми днями. О́дин тоже погрузился в какие-то мрачные размышления, и Райне ничего не оставалось, как говорить с волком, как ни крути – названым двоюродным братом.

– Ты не чуешь… их?

– Асов? Не, не чую. Чуял бы – сказал, – голос волка раздавался совсем рядом. Всё-таки какой-то магией он владел, сын Локи, что ни говори.

– А дорогу, которой мы идём?

– Тоже нет, – признался Фенрир. – Для меня – через пустоту топаем.

– Значит, и конца пути ты не видишь… – загрустила валькирия.

– Не. Но конец у него точно будет, вот увидишь, сестра.

– Волк философствующий…

– Слишком долго сидел на цепи. Привык.

– Когда ты бродил по Упорядоченному, ты…

– Охотился, ел и спал, – перебил волк. – Так радовался спасению, что совсем ума лишился. Теперь-то стыдно.

– Стыдно? Слушаю тебя и понять не могу, за что ж тебя так в пророчестве-то…

– А мне, думаешь, радостно? – огрызнулся Фенрир. – Ни за что, ни про что угодить на волшебную цепь, бессрочно, безвинно – всё потому, что какая-то старая стерва, выжившая из ума ведьма, видите ли, напророчила, чем мне суждено… суждено… не хочу даже вслух говорить!

– Лучше было б, чтобы тебя сразил Мьёлльнир? Никакое ожидание не может быть вечным. Вот и твоё тоже кончилось.

– Это сейчас хорошо рассуждать, – недовольно буркнул сын Локи. – А тогда я бы и впрямь всех на куски б разорвал.

– Ну а потом-то ты сам себя на ту же цепь посадил, получается? Только безо всякой привязи?

– Посадил, угу. Я ж всё-таки сын бога огня, а не просто волк, хоть и очень большой. Скажи, валькирия, сестра, ты… помнишь его? Помнишь моего отца?

Райна помедлила.

– Помню. Он был весёлый и красивый. Как огонь. И, как огонь, опасный. Мог шутить злые шутки.

– Шутить я не умею, – огорчённо признался волк. – Ну нисколечки. Не похож в этом.

– Ты и вообще не слишком похож, – заметила валькирия.

– Что я волк? Не-е, тут-то как раз похож. Отец мог менять облик по собственному выбору. Как-то так вышло, что я… получился вот волком.

– И неплохим, – Райна одобрительно взглянула на высоко взнесённую спину.

– Угу, – печально согласился Фенрир. – Только за это на цепи неведомо сколько просидеть пришлось.

– Сколько б ни просидел, а великий О́дин тебя не бросил! – возразила Райна.

– Не бросил, – кивнул волк. – Потому что он О́дин. И потому что он великий. Нам с ним ещё предстоит убить друг друга – когда настанет по-настоящему последний день и грянет действительно последняя битва.

– Оставь, брат, – поморщилась воительница. – К чему эти…

– Древние пророчества? О них можно забыть, однако они всё равно сбываются, сестра. Мы обречены сразиться, великий О́дин и я. Это – высокая судьба, выше нет ничего. Это моё предназначение.

– Не говори так.

– Я ж не со зла, – виновато признался Фенрир. – Пока сидел тут один-одинёшенек, много думал. Больше-то делать было нечего, охотиться в конце концов надоело, а еда была не так уж нужна. Живое мясо, конечно, лучше пустой силы, но и без него тоже можно.

– И чего ж надумал, братец?

Огромная голова склонилась ближе к валькирии, крошечной по сравнению с мохнатым исполином.

– Что, если это надо будет за-ради других? Не О́дин на меня нападёт или там я на него, а мы вдвоём будем защищать что-то иное, куда выше и значимее нас обоих?

– Ого, – только и нашлась Райна. – Ты действительно размышлял…

– Угу, – обрадовался поддержке Фенрир. – Размышлял, да. Суди сама, сестра, если мне положено сразить самого Отца Богов и пасть в тот же миг от его руки – кому от этого была бы польза?

– Какая ж тут польза? Никакой, естественно.

– Не-е, неправда твоя. Была бы польза. Думаешь, я пророчество не знаю? Я его затвердил до последней руны. Мы же новый мир должны были сотворить, чистый, без предательства, без нарушенных клятв. Понимаешь, сестра? На нашей крови новый мир народиться должен был. Мы, злые, убьём друг друга. Добрые останутся.

Валькирия даже остановилась.

– Это ты сам до такого додумался, братец?

Волк гордо вскинул лобастую голову куда-то в поднебесье.

– Сам. Если долго-долго думать и себя не жалеть, многое поймёшь.

– Как-то всё равно неутешительно, – поёжилась валькирия.

– Так мы ж все друг друга порешим, – простодушно сказал Фенрир. – И ты, сестра, тоже с нами сгинешь. Новое время настанет, совсем новое, без нас, Древних. И без тех, кто сейчас.

– Откуда знаешь?

– Чую. Вот просто чую, и всё тут.

– Просто чуешь?

– Ну да. А как – объяснить не могу. Пустота грядет, сестрица, а уж за ней – народиться чему-то новому.

– Не люблю я такие предсказания, – вздохнула валькирия. – И вообще предсказания не люблю. Пока была просто воительницей, порой кажется – проще жилось.

– А ты расскажи, как тебе жилось? – попросил волк. – А то я, пока спал-дремал да думал, многое пропустил.

– Ты же был свободен?

– Был. Ну так и говорил же, сперва скакал-носился. Восторг такой был, что… ух, какой восторг! А потом-то всё, набегался. Я же не просто волк, которому лишь бы брюхо набить! Я сын Локи! Бог огня – это вам не шутки.

– «Не шутки» нам всем ещё предстоят, – проворчал им в спины О́дин. Владыка Асгарда и Водитель Мёртвых молча шествовали бок о бок.

Так их стало четверо.

След продолжал петлять и виться, но теперь, с Волком, стало куда легче пробиваться через все и всяческие чащи. Хищные твари поспешно убирались с дороги, даже ловчие растения торопились втянуть широко раскинутые шипастые плети.

Дорога к мёртвым богам, думала Райна, по привычке почёсывая белого тигра меж ушей. Фенрир сказал, что ни Древние, ни нынешние боги уже не нужны, что всем нам предстоит уйти, что Рагнаради ещё только будет – а мы направляемся к твердыне Орла, чтобы именно вернуть тех самых, что уже однажды пали.

Но одно дело – волк, пусть и сын Локи, и совсем другое – сам О́дин!

– Про нас, похоже, забыли, – сказала валькирия, когда они остановились на ночлег. Дорожные вьюки начинали худеть, скоро им предстояла остановка в каком-то из ближайших миров для пополнения запасов.

– Не надейся, – покачал головой О́дин. – Когда насылали волков, хотели дать понять, что «всё видим, всё знаем». Хотели, чтобы мы растерялись. Но нам это не важно. Пусть смотрят. А если постараются преградить дорогу – найдётся, чем ответить. Верно, Фенрир?

– Давненько я не бился, – рыкнул волк.

– Давненько? А когда последний раз? И с кем?

– Когда ты спас меня, великий О́дин. Когда я ещё бродил между мирами. Были тут всякие… существа. С крыльями, клыками, когтями, жалами, клешнями. Большие – а может, я тогда был меньше, вот и казалось. Теперь их нет.

– Что ты ещё подрос, это точно, – согласился Отец Богов. – Вот только никто нам ничего не сделает, – О́дин сощурился, глядя на белого тигра. – Мы следуем точно туда, куда следящие за нами хотят, чтобы мы следовали.

– Терпеть не могу, когда делаю что-то, чего от меня ожидают.

– Верно, Райна. Но ничего, пусть думают, что мы – всего лишь тавлейные фигурки в их игре, – Отец Богов вновь взглянул на Барру. Белый тигр мирно посапывал, удобно устроив круглую башку на мощных лапах. – Да нам и дела нет до их игрищ. Я хочу вернуть асов, отстроить наш дом, править тем, что было нашим, – а чужого нам не надо.

Водитель Мёртвых медленно покачал головой.

– Я хотел бы верить в такое, Древний Бог О́дин. Но получается плохо.

– Ты уж постарайся, – сухо отозвался Старый Хрофт. – В общем, теперь все эти следящие и подглядывающие небось подумают дважды, если не трижды, прежде чем насылать на нас ешё кого-то.

– Волк их не остановит. – Голос Яргохора был подобен шуршанию песка по раскалённым барханам. – Их вообще ничто не остановит.

О́дин напоказ пожал плечами.

– Хотят смотреть – пусть смотрят. Мне не привыкать жить под недреманным оком. Так было… после Боргильдовой битвы.

– Что за разговоры?! – возмутился Фенрир – словно гром загремел по дальним небесам. – Я претерпел от асов немало, но сейчас, после веков одиночества, скажу – вперёд и только вперёд! Может, удастся найти и мою сестру… Хель, – добавил он уже тише. – Она… была хорошей.

– Найдём всех, кого только сможем, – без тени сомнения бросил Старый Хрофт, поднимаясь.

* * *

Дорога вела их дальше, мимо странных, пугающих миров и ещё более странных и пугающих бездн. Межреальность, как к ней привыкла Райна, – скопище причудливого и удивительного, подобно густому лесу с болотами, оврагами, вырубками, просеками и так далее, но всё-таки чему-то именно «упорядоченному», уступило место диким фантазиям, какие если и могли прийти в голову, так уж точно лишь Безумным Богам.

Валькирия привыкла, что на путях, которыми хаживали они с кирией Кларой, оставались привычная земная тяга, свет, смена «дня» и «ночи», в общем, всё или почти всё, как в обычном мире, хоть и диком, и небезопасном. Тут же…

Их втягивало в незримые водовороты, под ногами раскрывались хищные чёрные воронки; иногда под ногами, а иногда над головой. Тропа завивалась винтом, то и дело оказывалось, что части отряда другая видится идущей вверх ногами. Шагая через узкие, подобно лезвию ножа, но бездонные трещины, Райна то и дело ощущала накатывающую дурноту – из расщелин хлестали незримые потоки дикой, ничем не сдерживаемой силы, подобные призрачному огню. Барра жалобно визжал и отдёргивал лапы, и переходить соглашался лишь после долгих понуканий – а один раз Фенриру просто пришлось осторожно прихватить его зубами и перенести. После этого потрясения тигр больше не противился, лишь жалобно и громко мяукал, словно простой кот, только крупнее.

Свет тоже сходил с ума, он лился то сбоку, то снизу, то исчезал совсем, и идти приходилось в кромешной тьме, полагаясь лишь на огненные руны Старого Хрофта.

Пределы Хаоса, думала Райна, утирая пот. Зачастую приходилось брести словно по грудь в топкой трясине, грудью раздвигая невидимую поросль. Пределы Хаоса близки как никогда.

Дурнота, голова кружится, в глазах стоят алые круги. Сила здесь какая-то не такая, она словно полна ядовитых испарений. На коже проступает зеленоватый пот, коснёшься пальцами тверди – и на твоих глазах она обращается в самых настоящих зубастых червей, отделяется от ладони и шипит на тебя, показывая пасти, полные мелких, но острых зубов, так что требуются все силы и выдержка валькирии, чтобы прогнать злой морок.

И вновь – сотни, тысячи, бессчётные множества голосов прямо в голове. Бесплотные крики, вопли отчаяния и муки. Нет, не предостережение – предвкушение. Мы уже пали, тебя ждёт то же. Наш удел – страдания и пытки, чем же ты лучше? Иди, иди к нам, получишь, что заслужила.

О́дин теперь чертил руны, почти не останавливаясь, и каждая словно забирала часть его собственной плоти. Отец Богов высох и исхудал, щёки ввалились, их избороздили десятки невесть откуда взявшихся новых морщин.

Иногда в окружавшей их тьме возникали призраки исполинских зеленоватых кристаллов, столь громадные, что невозможно было разглядеть даже их верхушки, лишь боковые грани. Кристаллы медленно кружились вокруг отряда, никогда не приближаясь вплотную; за смарагдовыми блестящими боками угадывались лица, нечеловеческие физиономии, жутко исковерканные, искажённые так, что казались принадлежащими чудовищам.

О́дин пытался было посылать навстречу этим зелёным исполинам росчерки своих собственных рун, но те рассыпались, едва коснувшись изумрудных гигантов. Призраки медленно таяли, отдаляясь, пока не исчезали окончательно. Вреда от них вроде как никакого не проистекало, однако после каждого их визита Райна почти что падала лицом вниз на расстеленный плащ, потому что ноги отказывались повиноваться, а перед глазами всё неслось в безумной пляске.

Привычные, обитаемые миры давно исчезли, и это было странно – в изначальном видении след никогда не вёл через настолько пустые пространства.

– Что ты чуешь, волк? – И Райна, и её тигр устроились подле тёплого мохнатого бока Фенрира, уходившего вверх, подобно шерстистой живой стене.

– Великая пустота, – отозвался тот с высоты. Судя по голосу, гордый сын Локи тоже изрядно вымотался.

– Что пустота – это я и сама вижу. Что в ней? Сила по-прежнему питает тебя, верно? Значит, не совсем пустота, согласен?

– Тяжело… думать, сестра. И сила здесь совсем не такая. Знаешь, как грязная вода. Или как совсем уж тухлое мясо.

– Хаос близок, – подал голос Яргохор.

– А то мы не знаем, – не сдержалась Райна. – Прости, Ястир.

– Я не сержусь, – в безжизненном голосе Водителя Мёртвых появилось что-то похожее на улыбку, или валькирии это лишь почудилось. – Но Хаос и впрямь близко. Здесь клокочет сила, дикая и нечистая, великий волк прав.

– Откуда она берётся? Ты знаешь?

– Пока носил имя Ястира, знал, – со вздохом ответил Водитель Мёртвых. – Потом… забыл.

– Она точно не из Хаоса?

– Хаос ограждён такими барьерами, что ничему не пробиться, – проворчал прислушивавшийся к беседе Старый Хрофт. – Иначе уже не осталось бы никакого Упорядоченного.

– Это не так, – Водитель Мёртвых застыл на самой границе отбрасываемого костром круга света, ни дать ни взять – и впрямь существо из иного мира, где нет места живым. – Связь есть. Иначе не бродили бы по Упорядоченному слуги Хаоса. Не было б здесь никакого Брандея.

– Тебе ведомо о Брандее?

– Конечно, Отец Богов. Он ведь был всегда.

– Неправда! В мои времена, пока стоял Асгард, мы о такой дряни и слыхом не слыхивали!

Тихий смешок.

– Он был, Древний Бог О́дин, просто ты и другие асы его не замечали. А Ямерт видел всё, и очень хорошо.

– И ничего не сделал? – с напряжением спросил Старый Хрофт.

– Ничего. Это отвечало его планам, но каким и почему – я уже не вспомню. Мои… бывшие сородичи позаботились, чтобы со мной не ушло бы ничего ценного.

– Ты отомстишь, Ястир, я уверена!

– Нет, валькирия Райна, мстить я никому не стану.

– Они лишили тебя имени и судьбы! Они сделали тебя Водителем Мёртвых!

– И где они теперь, валькирия, и где теперь я? Разве не обернулось всё в конечном счёте против них самих?

– Я не верю и не приемлю «кар судьбы», – сжала кулаки воительница. – Месть должна свершаться своею собственной рукой!

– Или зубами! – одобрительно рыкнул Фенрир.

– Или зубами, – согласилась Райна. – Но мстить нужно самому!

Яргохор ничего не ответил. Его вообще невозможно было задеть или вывести из себя. Если он говорил, то чувств в его голосе, если они вообще были, совершенно не слышалось.

Безумное странствие длилось, Райна уже привыкла к невообразимой карусели сущего вокруг. Труднее было привыкнуть к «грязной силе», ощущение и впрямь было такое, что бредёшь по грудь в нечистотах. Труднее всего приходилось Фенриру, волк злобно рычал и отхаркивался. Даже у Яргохора поникли плечи, великан тяжело сутулился.

– Нам… надо… выбираться… отсюда, хрррр, тьфу, тьфу!

– Согласна с тобой, братец, да только след не даёт. Вот, может, ты нас поведёшь, а? Другой дорогой?

– Не дразнись, – обиженно-досадливо буркнул волк. – Подводит меня нюх, подводит! Кого хошь из живых тебе отыщу, а вот след мёртвых отыскать – ну, никак. Пусть даже и мёртвых богов.

Райна вздохнула и тоже закашлялась. Всё вокруг становилось иным, враждебным, ядовитым. Даже тот «воздух», которым они привыкли дышать в Межреальности.

Плохо было и животным, мулы едва переступали, несмотря на изрядно облегчившиеся вьюки. Бесконечность выматывала; валькирия, как ни старалась, не могла понять, как далеко они уже продвинулись и сколько ещё осталось преодолеть. Порой ей казалось, что дорога вообще свивается петлёй, замыкая их в себе, подобно Мировому Змею, вцепившемуся в собственный хвост.

Совсем исчезли «дни» Межреальности, вокруг царила всеобщая тьма, озаряемая только пламенем, вырывавшимся из ниоткуда то спереди, то сзади. Земная тяга по-прежнему шутила дурные шутки, живые существа исчезли – Райна сейчас обрадовалась бы даже самому расчудовищному чудовищу.

И по-прежнему, не умолкая ни на мгновение, звучали и звучали в голове мириады голосов. Райна, как могла, пыталась не прислушиваться, но они становились всё настойчивее, иногда какие-то из них всплывали на поверхность, помимо воли валькирии, силком вталкивая ей в сознание свои истории – истории предательства, бегства, тоски, отчаяния, потерь, мучений и, наконец, жуткой смерти, не ставшей тем не менее даже избавлением.

Голод и эпидемии, красная чума, нашествие ходячих мертвецов, вторжение хищных чудищ из другого мира – всё это оборачивалось неслыханными предательствами, изменами, когда родители продавали детей, а дети – родителей, только бы протянуть хотя бы одну лишнюю ночь. Само собой, она их не спасала, и к мучениям тела присоединялись муки души.

Никто не приходил на помощь – ни боги, ни герои. Друзья били в спину, союзы распадались, люди убивали ради краюхи хлеба, чтобы миг спустя погибнуть самим, выпустив из слабеющих пальцев окровавленный ломоть.

Райне приходилось сражаться – с каждым из них. Заставить замолчать, уйти вглубь, чтобы режущие слова сменились бы хотя б просто неразборчивым бормотанием. О временах, когда она не могла различить слова в этих нашёптываниях, валькирия вспоминала как об истинном блаженстве.

Ход времени сбился, утратился, теперь воительница просто считала шаги.

– Опять, – выдохнула она, когда впереди замаячил исполинский зелёный кристалл, медленно поднимавшийся из волн тёмного моря.

Их уже было много. Ничем особенным такие встречи не кончались, никто не пытался загородить им дорогу – да и ни к чему было преграждать, она и так не вела никуда, а петляла по неведомым пределам, так что Райна уже начинала сомневаться – полноте, а в Упорядоченном ли они ещё? Или, может, уже во владениях Хаоса?

Но на сей раз изумрудный исполин начал надвигаться, стремительно и неостановимо. Фенрир зарычал, шерсть вздыбилась, спина вознеслась горбом, с оскаленных клыков капала слюна.

– Смотрите, там! – Райна выхватила меч.

Со стороны казалось, что смарагдовый кристалл кого-то преследует – у самой его грани мелькали стремительные алые вспышки, кидавшиеся то вправо, то влево, и кристалл всякий раз менял направление, пытаясь за ними угнаться.

Такое могло привидеться только здесь – отряд О́дина замер посреди пустоты, «твердь» была всюду – и нигде, она возникала под ногами и, похоже, исчезала сразу за их спинами. Глаз терялся, не в силах оценить истинные размеры и расстояния; рядом дышала бездна, дышала тёмно-багровым, и нет вокруг ни укрытий, ничего.

Фенрир, живая гора, нагнул лобастую голову, зарычал.

– Там есть живые. Чую!

Зелёный кристалл внезапно дрогнул, подёргиваясь рябью, и начал таять, растворяясь в пространстве. Там, где мелькали алые вспышки, появилась человеческая фигурка, она стремительно приближалась, словно её нёс неведомый ветер.

Фенрир вновь зарычал, показывая зубы. Горячее дыхание волка, наверное, могло бы сбить с ног.

– Великий О́дин!

– И тебе здравствовать, чародей Скьёльд, сын Скримира. Ты всегда появляешься в самый неожиданный момент.

– Прости меня, великий бог. – Волшебник с вытатуированными на бритом черепе драконами почти упал на одно колено. Выглядел он так, словно только что вырвался из настоящей драки – пола плаща оторвана, на щеке наливается шишка, лоб блестит от пота. – Ты забрался в такие места, что отыскать ваш отряд оказалось поистине мудрено.

– Второй раз ты появляешься нежданно и незванно, словно расстояний в Упорядоченном для тебя не существует вовсе, – сощурился Отец Богов.

– Увы, это не так, великий бог, – тяжело вздохнул Скьёльд, разводя руками. – Каждый такой «прыжок» – немалый труд. Не дунешь и не плюнешь. Магия не даётся нам даром, в отличие от вас, Древних Богов.

– Ты потратил этот ваш «немалый труд», чтобы только сказать мне об этом?

– Нет, великий О́дин. – Скьёльд словно и не замечал ни Яргохора, ни даже Фенрира. – Я вновь с предостережением.

– Что, опять неведомые волки? У нас тут свой имеется, как раз на такой случай.

– Нет, – покачал головой пришлый чародей. – На этот раз всё куда проще. Преградить тебе дорогу собираются сами Хедин и Ракот. Всё просто.

Как ни крепилась Райна, а в груди при этих словах всё-таки похолодело. Новые Боги! Сами! Что ж, в конце концов, увели ведь они с отцом Яргохора с гнипахеллирских равнин…

– Осведомлённость твоя, сын Скримира, поистине удивительна, – Старый Хрофт и бровью не повёл. – Благодарю за предостережение.

Скьёльд изумлённо воззрился на Древнего Бога. Хотел что-то сказать, раскрыл рот – и молча закрыл. Верно, не нашёл нужных слов.

– Можно, я его съем? – деликатно осведомился Фенрир. – Не нравится он мне.

К чести странного волшебника, исполинскому волку он ответил отнюдь не испуганным взглядом.

– Великий О́дин, но на сей раз всё куда серьёзнее и тяжелее. Равновесие нарушено, мёртвые в Хьёрварде неприкаянны, далеко не все из них покорно отправляются в Хель. Призраки остаются на погостах, задерживаются в землях живых – им нужен Водитель Мёртвых. Силы, пославшие за тобой тех самых волков, тоже готовятся к решительной атаке, но наши дивинации явили, что полную свою силу они не покажут – тоже опасаются пока что. Слуги Хаоса стягивают отряды к выходу из этих областей, как только ты и твой отряд выйдете из-под защиты великой воронки…

– Великой чего? – не удержалась валькирия.

Скьёльд гневно сверкнул на неё глазами.

– Долго рассказывать, воительница. Но главная беда – отряды Хедина и Ракота! Они тоже приближаются, они готовы преградить тебе дорогу, великий О́дин. И Хедин – в страшном гневе.

Старый Хрофт покачал головой.

– Твои познания поистине безграничны, сын Скримира. Могу я узнать, откуда все эти сведения?

– Моя сестра необычайно искусна в гадании и прозрениях. Она сама видела гневный лик Познавшего Тьму. Сама видела и марш его воинства – от пределов Обетованного сюда, к областям, где до сих пор силён Хаос.

– Хаос не может «быть силён» в Упорядоченном! – вновь вырвалось у Райны.

Ей, как и Фенриру, очень не нравился чужак. Хотя прошлый раз его предупреждение оказалось очень вовремя, надо признать – всё равно не нравился.

– Воительница, разве ты чувствуешь Хаос всем своим существом? – не поворачивая головы, бросил чужой чародей. – Барьеры Творца ограждают нас, однако они не абсолютны. Или тебе не ведомо, что Истинные Маги нет-нет, да и черпали силу за пределами Упорядоченного?

Валькирия пожала плечами.

– Что это доказывает?

– Только то, что в великом замысле Творца есть место и для Хаоса, – огрызнулся Скьёльд. – Воительница, я почитаю тебя и твоё мужество, но дай мне закончить речи с великим О́дином.

– О чём, сын Скримира? Я не верю в ссору с Познавшим Тьму. Мы с ним давние друзья.

– Владыка Асгарда, боюсь, слова мои не достигают твоего слуха. Хедин и Ракот выслали против тебя целую рать. Они поняли, куда ты направляешься, и отправили своих подручных укрепиться подле тайных врат, за которыми – владения страшного Демогоргона. Разве может быть тебе безразлично всё это, великий бог?

Старый Хрофт величественно пожал плечами.

– Хедин и Ракот – мои друзья. У них могут иметься веские причины посылать своё воинство куда они сочтут нужным. Никто ни с кем не станет воевать, Скьёльд, сын Скримира.

Волшебник опустил голову, как бы в страшном разочаровании.

– Великий бог, я понимаю, для тебя, древнего владыки, дружба и клятвы священны. Ты не поверишь по доброй воле в предательство, не станешь страшиться удара в спину. Но твои враги…

– Хедин и Ракот не враги мне, – перебил Отец Дружин.

– Что, если я докажу тебе это?

– Зачем, чародей? Какое тебе дело до моего долга и моего пути?

– Разве я не ответил тебе, великий бог, в нашу самую первую встречу?

Лоб, виски, щёки, шея – всё у Скьёльда блестело от пота.

– Я не поверил тебе, – усмехнулся О́дин.

Волшебник разочарованно вздохнул.

– Позволь мне всё же сопровождать тебя. Вы очень глубоко в воронке, я не уверен, что ваш отряд сумеет выбраться.

– А ты – сможешь?

– Мы потратили несчётные года, изучая Хаос и то, как он сочится в Упорядоченное через почитаемые тобой «нерушимыми» пределы. Да, великий бог, я смогу вывести вас отсюда.

– Мы идём не просто так, – подала голос Райна.

– Да, нам ведомо – вы идёте дорогой мёртвых богов. С неё невозможно сойти, раз встав. Но она ведёт вас прямиком к гибели!

– Ты и твои сородичи являете прямо-таки несказанную заботу о нас, – как бы невзначай заметил Старый Хрофт.

– Разве ты больше не веришь в добро, Владыка Асгарда? Разве ты, образец чести, решил, что все вокруг ныне, присно и во веки веков только и делают, что обманывают?

– Сын Скримира, здесь не место для разговоров на все и всяческие возвышенные темы. Что это за зелёное чудовище, что преследовало тебя?

– Зелёный кристалл? – вздохнул волшебник. – Дальние Силы, что ж ещё? Они ревнивы к чужим успехам и славе. Враждебны нам, да и тебе, великий О́дин.

– Те волки – их рук дело? – перебил Отец Дружин.

Скьёльд покачал головой.

– Нет, о Владыка Асгарда. Если бы всё было б так просто…

– А почему эти Дальние вдруг отступили? – вмешалась валькирия.

– Брат и сестра поставили завесу, – небрежно отозвался Скьёльд, не вдаваясь в подробности. – Да и тяжело им здесь, Дальним. Слишком много Хаоса, а его они не выносят. Другой полюс, как-никак. Воплощённый Порядок.

– Сядь и отдохни с дороги, если устал. Подкрепи силы, если голоден, – Старый Хрофт заговорил, словно вновь сидючи на троне Валгаллы, а перед ним стоял только что ступивший в неё эйнхерий.

– Благодарю, великий бог. Но я здесь не ради яств и питий. Попасть сюда стоило нам огромных усилий, брат с сестрой долго не удержат возвратную нить…

– Но ты уже предупредил нас, – заметил Хрофт. – Предупредил вторично. Чего же ещё?

Скьёльд быстро облизнул губы. Выдержка явно ему изменяла.

– Великий бог, у тебя нет шансов прорваться сквозь рать Познавшего Тьму.

– Разумеется, – усмехнулся О́дин, – шансов нет, потому что никто и не станет прорываться.

– Ты по-прежнему не веришь мне? – Райне показалось, или на самом деле отчаяние в голосе волшебника было подлинным?

– Отчего ж не верить? – пожал плечами Хрофт. – Верю. Верю, что впереди и впрямь стоят рати Новых Богов. А вот в то, что нам придётся куда-то «прорываться» – нет, не верю. Всё выйдет тихо, мирно, без шума и крови.

– Тебе придётся потратить очень много сил, чтобы выбраться отсюда, великий бог, и, как бы ни велика была твоя мощь, к врагу ты выйдешь… не во всеоружии, скажем так.

– Допустим, – смилостивился Отец Дружин. – Но что ж с того? Чем ты можешь помочь? Мы одолели нелёгкий путь сами по себе, без твоего содействия, хотя за помощь с волками – благодарны, и весьма. Уж не собираешься ли ты сказать, что вы втроём – могущественнее Новых Богов?

– Нет, – Скьёльд вытер пот. – Конечно же, нет. Как мыслимо такое? Мы не боги, мы люди. Пусть не совсем обычные, но люди, занявшиеся магией и добившиеся кое-чего. Мы не надеемся победить собранные против вас полки. Мы надеемся, что их удастся обойти.

– Разумно, разумно, – согласился О́дин. – Но что дальше?

– Дальше, великий бог? Как может смертный чародей указывать Древнему владыке, что ему делать?

– Скромность посетила тебя явно не вовремя, сын Скримира. Тебе ведом мой замысел.

– Ведом. – Волшебник опустил голову, как бы в смущении. – Но мы на твоей стороне, великий О́дин.

– И призываете меня схватиться с моим другом, Хедином, Познавшим Тьму? – усмехнулся Старый Хрофт.

– Это неизбежно, – твёрдо ответил Скьёльд. – Как солнечные лучи растапливают весенний лёд, не желая ему никакого зла, – это просто естественный ход вещей. Мы много размышляли, великий О́дин. Мы – простые смертные люди и, наверное, потому нам виднее. Упорядоченное на пороге великих потрясений и изменений. Постоянная война всех против всех, пожирающая жизни, печальная участь душ, обречённых на бесконечные страдания в разнообразных царствах мёртвых, – разве так должно быть всё устроено? И ты, великий Ас, Ас Воронов, бросивший вызов самой смерти, – как же нам не поддержать тебя?

– Сражаться с Познавшим Тьму нам не придётся, – усмехнулся О́дин. – Но, Скьёльд, сын Скримира, коль ты жаждешь указать нам безопасный путь, то быть по сему. Однако же помни – мы не можем сойти с открытой нам тропы. И… мир вокруг нас тоже меняется.

– И это страшнее всего, – вполголоса признался чародей. – Словно в пределах Упорядоченного открывается его изнанка… его другая сторона… иное сущее… которое нам совершенно неподвластно, где не действуют наши чары…

– Так что же, Скьёльд, как ты поведёшь нас?

– Пока я лишь смиренно последую за вами. Быть может, мне удастся разгадать тайну вашей дороги… чтобы обойти ждущую вас засаду и вновь вернуться на тракт. На тракт к должной степени изменившегося мира.

– Передай благодарности твоей сестре Соллей за вот этого замечательного тигра, – вступила Райна.

Ей показалось, что волшебник слегка смутился.

– Непременно, храбрая воительница.

Валькирия лишь улыбнулась.

* * *

Бездна.

И дорога мёртвых богов, пролёгшая через неё.

Нет смены дня и ночи, царит вечная тьма; однако в ней то и дело распускаются огненные цветы исполинских протуберанцев. Пламенные языки могут протянуться с любой стороны – и «снизу», и «сверху», и «сбоку». Дорогу «крутит», закручивает винтом, верх и низ то и дело меняются местами. В огненных тенях протуберанцев одно за другим возникают видения, какие-то марширующие армии, орды чудовищ, порою, напротив, прекрасные многобашенные города с парящими в небесах изумрудными кристаллами.

Идти всё труднее. Райна ощущала, как Хаос по капле, по крошечной капле, но просачивался ей в кровь, и тогда по жилам словно катился мелкий ледяной шарик. Потом он «таял», натура истинной валькирии брала верх, но надолго ли?

Волшебник Скьёльд, против ожиданий, еле тащился, едва волочил ноги. Голова низко опущена, ступни загребают, руки болтаются – казалось, он вот-вот упадёт. Но, однако же, чародей не падал и даже не отставал.

– Что-то меняется, валькирия.

Райна вздрогнула – Яргохор нечасто заговаривал первым.

– Мы забрались слишком глубоко. Не знаю, вынырнем ли.

– Никак испугался? На тебя вроде как не похоже, – попыталась отшутиться воительница.

Водитель Мёртвых лишь покачал головой. А затем медленно снял шлем.

По высокому лбу, скулам, щекам побежали маслянисто-чёрные струйки, срывались и таяли во тьме иссиня-чёрными каплями. Открывалось лицо, молодое, когда-то идеально правильное, неживое в этой своей правильности, а сейчас – с морщинками, зажившими шрамами и прочими следами, что оставляет жизнь. Солнечно-золотые волосы, на висках смешанные с сединой. Глаза, ставшие карими.

– Ястир… – только и смогла выдохнуть валькирия.

– Наверное, это Хаос, – негромко сказал бывший Водитель Мёртвых. – Он смывает многое, хотя и не всё. Не спрашивай меня как, валькирия. Кара Ямерта, продержавшаяся эоны после его собственного падения, не выдержала здесь, на черте.

– Я… рада за тебя, – рука Райны протянулась сама собой, коснувшись серого железа доспехов.

Ястир дёрнулся, лицо сморщилось от боли.

– Прости, – испугалась Райна. – Я… не хотела. Не знала…

Всё ещё кривясь и шипя сквозь зубы, Ястир помахал ей, мол, не винись, не в тебе дело. Глубоко вздохнул, заставил себя разжать сведённые судорогой зубы.

– С возвращением, Ястир. Ты повзрослел, – раздался голос Старого Хрофта.

– Всё имеет свой конец, – голос Молодого Бога ломался. – Даже в Хаосе есть что-то хорошее.

– Как и в лесном пожаре, – ввернул волшебник Скьёльд. – Прими мои поздравления, высокорождённый. Не держи сердца за прямые слова. Они горьки, но правда всегда несладка.

Яргохор вновь отмахнулся.

– Я слушал тебя, чародей, и вспоминал великое множество тех, кого препроводил в Хель, таких вот, как ты, владевших магией, могучих по меркам людей и даже больше. Души на Гнипахеллире уже безгласны, немы, их память заглушена, погасла. Она вновь вернётся в залах Хель – чтобы усилить мучения. Так вот, чародей, у иных твоих собратьев хватало сил и умения сохранить память и сознание на Чёрном Тракте. Как они выли, как вопили! Какое отчаяние, какой ужас! Они так старались, чтобы избегнуть смертной участи, иные ухитрялись продлять себе жизнь не на одно столетие, они начинали мнить себя бессмертными, думали, что их искусство убережёт от Гнипахеллира – напрасные надежды. Я приходил за каждым из них. Без удовольствия или радости, просто приходил. Они ненавидели меня, они пытались сражаться… даже будучи мёртвыми. Поэтому не говори мне о горькой правде, волшебник. Её нет. Посмертие сделало вас своими рабами, хотя вы сами об этом не знаете. И сейчас, волшебник, ты здесь, потому что боишься. Смертельно боишься, стыдишься собственного страха, ненавидишь себя за него и презираешь – но всё равно боишься. Ты прячешь страх посмертия и посмертного воздаяния за высокими словами и «горькой правдой». Но я видел слишком много таких, как ты, чтобы верить.

Щека у Скьёльда дёрнулась.

– Водитель мёртвых, не знаю, чем заслужил твой гнев. Я и мои сородичи пришли в мир спустя множество веков после падения Ямерта, нам нечего делить и не о чем препираться.

– Мы не препираемся. – На губах Ястира мелькнула слабая тень улыбки. – Я лишь вспоминаю подобных тебе. И предостерегаю великого О́дина, вырвавшего меня с путей Чёрного Тракта, что даже самые сильные маги из числа смертных остаются рабами посмертия. Берегись, чародей! В оный день этот страх может предъявить на тебя права.

– Я ничего не боюсь, – Скьёльд нагнул голову, Райне почудилось, будто вытатуированные драконы на выбритой голове шевельнулись. – Ни людей, ни чудовищ, ни богов. Смерти я не боюсь тоже. Она наш враг, да. Но бояться её или посмертия? Х-ха, Водитель Мёртвых, ты говоришь, чародеи выли и вопили от страха, оказавшись на Чёрном Пути? Это были никудышные чародеи.

Яргохор-Ястир вновь улыбнулся, теперь уже увереннее.

– Пусть мёртвые услышат твои гордые слова, волшебник.

– Пусть, – пожал плечами Скьёльд. – Я ничего не боюсь. Опасаюсь, да, потому что полным бесстрашием обладают только полные же глупцы, но не боюсь.

Ястир улыбнулся в третий раз, и теперь это уже была настоящая живая улыбка, только в самых уголках карих глаз таился мрак.

– Ты хочешь войны, смертный? Войны меж Древними и Новыми Богами? Чтобы они разорвали бы друг друга в клочья, а ты и твои собратья пробились бы к власти и бессмертию?

– Ложь! – вскинулся Скьёльд.

– Я слушал признания мёртвых чародеев. – Слова Яргохора резали, словно нож. – Слушал их во множестве. За гранью смерти, осознав, что случилось и куда я веду их, они становились… очень разговорчивыми. Все они хотели одного – власти и бессмертия. Бессмертия и власти. Чем больше власти, тем лучше. Другому бы надоело слушать бесконечные и однообразные словеса, но Водитель Мёртвых Яргохор устроен был по-другому. Он слушал и запоминал.

– Многие – не значит все, – оскалился волшебник.

– Мне не встречалось исключений, – холодно сказал Ястир.

– Значит, мы будем первыми!

Водитель Мёртвых лишь пожал плечами.

– Не стоит препираться, – поднял руку О́дин. – Скьёльд, сын Скримира, вызвался провести нас мимо учеников Хедина, моего доброго друга и товарища, дабы избегнуть всех и всяческих неожиданностей. Это разумно, и этому совету мы последуем. Тем более что тут места… и впрямь злые.

Злые, да, подумала Райна. На них никто не нападал, но сам путь выматывал до чрезвычайности. На привалах валькирию одолевали видения, она снова и снова видела величественный, сияющий золотом крыш Асгард, радужный мост и Молчаливого Аса, видела пирующих героев, видела поля Фрейи и тихую, мирную жизнь удостоившихся спасения на них; всякий раз видения эти становились всё ярче и резче, словно подсказывая, подталкивая – смотри, смотри, как было, какая мощь, какая слава! – и всё это может вернуться, не может не вернуться, стоит только взломать врата темницы, где томятся раз погибшие асы, и всё вновь станет, как было!..

Валькирия глядела, как выпрямляется и встряхивает головой Ястир – из глазниц по щекам сбегают чёрные капли, – и понимала, что видения её обманывают.

Не будет ни славы, ни света, ни золотых крыш. Впрочем, крыши, быть может, и удастся восстановить, но сперва случится война. Хаос пах кровью, она словно сочилась из каждой поры пространства, незримая, неосязаемая, словно отделённая пока что от реальности тончайшей и невидимой гранью.

А что будет – будет кровь, очень много крови. Крови разумных и нет. Крови людей и зверей. Крови тех, кто чувствует боль, и тех, кто не ощущает даже её, даже свою собственную. Кому и зачем это надо – валькирия понять не могла. Как и не могла увидеть сражающиеся стороны.

Волшебник Скьёльд меж тем ещё что-то недовольно бубнил, бросая на Яргохора злые взгляды, но Водитель Мёртвых словно ничего и не замечал.

Они будто застыли посреди нескончаемой тьмы. Алые провалы открывались то справа, то слева, то над головой, ветры Хаоса леденили кровь, по жилам медленно растекалась отрава. Мир менялся, чувствовала валькирия, «настоящее» Упорядоченное отстранялось, отдалялось, они вступали в области духов, в области, закрытые не только от смертных или бессмертных, но даже и от богов.

Украдкой Райна бросала взгляды на отца – но О́дин оставался молчалив. Руны срывались с его рук всё чаще, руны, открывающие путь, укрепляющие сердце и силы, но помогало ли это, нет – воительница не знала. А спрашивать – «долго ли ещё?» – недостойно истинной валькирии.

И чем дальше уводила от реальности эта дорога, тем, похоже, больше оставалось по её обочинам останков того, что уносили с собой мёртвые боги.

Они приходили в снах, властно вытесняя повторявшиеся видения возрождённого Асгарда. Бесконечная череда самых причудливых миров, под синими, зелёными, оранжевыми или даже фиолетовыми небесами. Миров цветущих или миров пустынных, миров обычных или перевёрнутых, где обитатели жили на внутренней поверхности исполинского шара; миров, состоявших из одного лишь воздуха да грозовых туч, лишь в самом сердце которых крылось скалистое ядро.

Здесь шли Древние Боги. В снах Райна слышала их безмолвные вопли, видела их последние мгновения – их самих и миров, их породивших.

Высокий атлет, чем-то похожий на самого Ямерта, в бело-золотом, застыл на чёрном постаменте. Поклоняющимся ему он кажется статуей, на самом же деле он жив, и взгляд как бы каменных глаз с ужасом и недоумением глядит на встающие над горизонтом исполинские призрачные фигуры Семерых, тех самых, что победили на Боргильдовом поле. Вкруг их ног поднимаются пожары, у подножия живой статуи бьются в рыданиях какие-то люди в таких же, как и у бога, бело-золотых одеяниях, горят синие огни в бронзовых чашах, лежат бездыханными грудами окровавленного мяса только что зарезанные жертвы – мужчины, женщины, девушки, выше всех – дети. У всех вскрыта грудь, вырваны сердца, что горят сейчас в магическом огне, но – напрасно.

Пресветлый Ямерт вскидывает руку, с пальцев его срывается ветвящаяся, слепящая молния. Оплетает Древнего, впивается, втягивается в кажущуюся несокрушимой каменную плоть, и мир взрывается.

Райну выгнуло дугой от невыносимой, рвущей кости боли. Мир померк, исчезла даже тьма, оставался только крик. Крик да ещё опаляющий жар.

Жар и растекающийся по жилам огонь.

Пламя готово вцепиться в плоть и кости, однако натыкается на невесть откуда взявшуюся преграду из мёртвого льда и, бессильное, замирает, угасая.

Она открыла глаза, по щекам скатились невольные слёзы.

Ледяной холод шёл от взявшего её за руку Яргохора. Валькирия впервые увидала его пальцы без всегдашней латной перчатки.

Пальцы мертвеца; синюшная плоть, слезшие ногти, кое-где – чёрные разрывы кожи. Жуткий контраст с лицом, ясным и чистым, с которого уже стекла тьма.

Но мёртвые пальцы по-прежнему сильны, они встают на пути чужой магии крепкой, надёжной стеной, и ядовитый поток, с разбегу налетев на неё, разбивается, начинает таять, рассеиваясь безвредным паром.

Глаза Яргохора чуть сузились – единственный признак, что и ему это далось недёшево.

Увидел, что Райна пришла в себя, и плавным движением убрал руку, нерезко, но быстро надев обратно латную перчатку.

– C-спасибо… – выдавила валькирия.

– Райна, – словно тёплый плащ, на плечи упала, растекаясь по телу, отцова руна, изгоняя остатки яда. С появления Скьёльда О́дин не называл валькирию дочкой, продолжая всё ту же игру, хотя Скъёльд не мог уже не догадаться. Руна действовала, но без воздвигнутой Ястиром первичной преграды она оказалась бы бессильной.

– Ты страшно кричала, воительница, – встрял и чародей. – Я попытался помочь.

– Он помог, – кивнул Яргохор. – Не знаю, как, но помог, открыл мне дорогу. А там уж и у меня получилось.

– Что ты видела? – нетерпеливо перебил О́дин. Брови сдвинуты, словно перед битвой. – Что это было?

Райна, как могла, описала, вновь вздрагивая от призрака пронёсшейся боли.

– Молния из пальцев, гм… – проворчал Отец Богов. – На Боргильдовом такого не было!

Райна только кивнула, сил говорить не осталось.

– Это последние, – глухо сказал Яргохор. – Сила Ямерта тогда была… в зените. Никогда потом у него такой уже не окажется.

– Неудивительно, потому что иначе нам бы не победить, – буркнул О́дин.

Бывший Водитель Мёртвых покачал головой.

– Тут иное, Древний. Твои собратья погибали, их царства рушились, а Ямерт становился всё могущественнее.

У Владыки Асгарда криво дёрнулся уголок рта.

– Он забирал силу у мёртвых?

– Примерно, – кивнул Яргохор. – Знаю, что всё доставалось сперва ему, а уж потом он смотрел, кого оделять. Мне тоже… доставалось. – Он опустил голову.

– Сила мёртвых… – пробормотал О́дин. – У Ямерта…

– Потом она расточилась, – напомнил Яргохор.

– Неважно, – отмахнулся Отец Дружин. – Она была, вот что главное. Она не пропадала бесследно. И потом она не расточилась. Ничто в Упорядоченном не расточается и не пропадает бесследно. Просто изменяется. Изменяется… – Он погружался в задумчивость.

– Великий бог, – не слишком вежливо вмешался Скьёльд. – Нам надо идти. Как можно скорее. Даже твоя божественная сила не выдержит тут слишком долго. Не говоря уж обо мне. Осталось совсем немного – и мы вырвемся отсюда. Даже у дороги мёртвых богов есть конец.

– А там воинство Хедина? – ровным голосом осведомился Яргохор.

– Именно, – кивнул Скьёльд. – Но я проведу мимо. Проведу к самым вратам.

– Вратам чего?

– Домена великого и непостижимого Демогоргона, Духа Соборной Души мира, собирателя мёртвых.

– Как же вы с ним делились, Ястир?

Брат Ямерта лишь дёрнул плечом.

– Мы не делились. Когда он появился… мы ощутили его приход, сразу, все. Помню страх… великий ужас. Но… ужас прошёл, потому что сперва они с Орлангуром ничего не делали. Ни с кем не воевали. Никого не свергали, не строили крепостей…

– Это неправда, – запальчиво перебил Скьёльд. – Они всё это время как раз и строили себе крепости. Да такие, что никакое Обетованное с ними не сравнится.

– Откуда ты знаешь, чародей?

– Люди, великий бог О́дин, как тебе ведомо, неисправимо любопытны. Если пред нами дорога – надо непременно добраться до самого-самого конца. Где бы он ни лежал. Даже в таких областях, как эти.

– Поменьше красивых слов, – поморщился О́дин. – Значит, добрались и до конца этого тракта?

– Добрались, – кивнул Скьёльд. – Один из наших погиб, прокладывая путь остальным. Погиб, несмотря на все предосторожности.

– И что же там, на самом конце?

– Великий Бог, для каждого там – своё. Врата. Туман. Сумерки. Смерть разделяет всех, даже богов, каждому надо пройти свою часть в одиночестве. А потом, если хватит сил, своих спутников ты встретишь вновь.

– Ты был за теми вратами? – Отец поражён, чувствовала Райна, и изо всех сил старается скрыть.

– Был, великий бог, – склонил голову Скьёльд. – Но это не некромантия, это именно хождение в смерть, в области Демогоргона.

– Редкое по нашим временам умение, – небрежно уронил О́дин.

– Мы создали его сами, великий бог. Мы были первыми.

– Кто ж вы такие, хотел бы я знать…

– Если бы я мог ответить на твой вопрос, великий О́дин. Мы просто учились, боролись, постигали, пробовали, терпели неудачи, падали, поднимались вновь.

– Поменьше красивостей, чародей. Поменьше.

– Прости, великий бог, но это правда. Из областей Демогоргона вернулись только мы. Только я и моя сестра Соллей. Брат Кор Двейн вытягивал нас, удерживая тропу.

– Значит, туман?

– Туман, холодный и мокрый, великий бог.

– А что за туманом?

У Скьёльда дёрнулся уголок рта.

– У каждого своё, великий бог.

– Это я уже слышал. Что видел ты, ты сам, коль взялся вести об этом речи?

Волшебник опустил голову.

– Родной дом, – почти прошептал он. – Маму, отца… бабушку и деда… сестёр… всех. Всё было… как тогда. И… они словно знали, кто я и откуда. А потом дверь открылась и вошёл человек, страшный человек, страшный настолько, что я умер там, и упал на пол, и он молча стоял надо мной. А потом сказал, строго, но беззлобно: «Всё выведываешь, прознатец неугомонный? Лучше б с матерью поговорил», – и вышел. Помню, как скрипели половицы, как доски трещали… страх, страх и ужас, он мог порвать меня, душу мою, в клочья, как сухой лист…

На висках чародея заблестел пот.

– И я заговорил… нет… с сестренкой… не помню. – Он опустил голову. – Кор вытягивал нас тяжело, мы едва выжили, Соллей тоже…

– А она что видела? – безжалостно напирал О́дин.

Скьёльд помотал головой.

– Не ведаю, великий бог. Не знаю, всем ли является их родной дом, их близкие, кому не договорили, не досказали, не признались… или только мне. Спросить у Соллей я так и не решился.

– Ничего особенно страшного, – буркнул О́дин. – Встретиться с теми, кого любил, с кем рос, – что ж плохого? Хотел бы я знать, что меня после истинного Рагнаради будет ждать встреча с родичами!

– Нет, великий бог. – Теперь в голосе волшебника слышался настоящий ужас. – Мы люди, мы благословенны. Мы, а никто другой, есть любимые дети Творца. Боги прокляты. Я лишь краем уха услыхал их вопли…

– Лучше, когда есть чем вопить, – жёстко перебил О́дин. – Богу ли бояться мук?

– Есть муки, что невозможно представить смертному, – едва шевельнулись губы чародея. – Это удел павшего бога. Расплата. За могущество и за предательство.

– Ты ведаешь, о чём говоришь? Ты видел это сам?

– Нет, великий бог. Лишь смутные отзвуки. Остальное я додумал сам.

– Ну, так с этого бы и начинал. Все болтать горазды. Ты, значит, говорил, убираться отсюда скорее надо? Твоя правда, веди, сын Скримира.

– Чуть позже, – скрипнул зубами тот, уронил голову, выдохнул, вскинул вновь, явно не желая опускать глаз перед «великим богом». – Пока я лишь следую за вами. Вы выбираете путь. Потом, как только покинем пределы, где Хаосом пропитано всё, я поведу. В обход засевших там воинов Хедина.

О́дин молча склонил голову.

Расставание с Хаосом получилось совсем не таким, как думалось Райне. Множество голосов в голове стали столь громки, столь неотвязны, что она едва слышала собственных спутников.

«Ты наша, ты наша, ты всегда была нашей, дочь Сигрун. Сила твоей матери – сила Хаоса, побеждающего всегда и всех, Хаоса, что сильнее даже смерти, потому что в нём смерти нет!»

На разные лады, нескончаемо, неостановимо.

И ещё один сон – уже не из последних мгновений мёртвых богов, совсем напротив.

Рыночная площадь какого-то мелкого городка, обычного людского селения, бедного и убогого, возведённая из кольев ограда вокруг арены, где сжалась кучка полуодетых измождённых рабов.

Кучка рабов – и серо-зелёная туша драконейта, перед которым застыла высокая, богатырского сложения молодая женщина, ростом, шириной плеч и пудовыми кулаками заставившая бы устыдиться множество силачей.

Мама.

Райна видела, как мать голыми руками заломала недодракона, чувствовала на губах привкус её силы, острый и едкий, так похожий на плавающий в её собственной крови яд Хаоса.

«Мы дали ей силу, как и многим. Она победила. Она твоя мать. В тебе её кровь. Только поэтому ты и можешь пройти здесь, дочь Хаоса!»

Райна рывком села, до боли закусив губу и тяжело дыша.

Они всё врут, лихорадочно думала она. Они всё врут, Хаос – или же его слуги – не могут не врать. Мамина сила была от ётунов, она была хексой, она владела силой. Она ничего и ни у кого не брала, ей никто ничего не давал, да и с какой стати Хаос бы стал помогать какой-то рабыне?! Зачем? Почему? И стал бы её отец, тогда, как никак – Владыка Асгарда, хозяин Хьёрварда, – сочетаться браком с той, что носит в себе отметку Хаоса?

Нет, конечно же, нет.

Это просто очередная ложь, Хаос использует любую возможность, чтобы заполучить ещё одно живое орудие в Упорядоченном, особенно такое, как она, Райна. Ему всегда мало слуг, он никогда не откажется от лишней. Надо просто не слушать, забыть, потому что, если верить Скьёльду, дорога кончается, и те самые «врата» – уже рядом.

Интерлюдия 9

– Говори, Ан-Авагар. На тебя глядючи, можно подумать, ты умер в очередной раз и в очередной же раз воскрес.

– Да, великий Хедин. – Вампир вновь стоял на одном колене, уткнув взгляд в застеленный ковром пол. – Всё исполнено по твоему слову. На Гнипахеллире и впрямь непорядок. Бесприютные души влекутся по равнине, и нет никого, кто направил бы их к месту последнего упокоения. И недалёк тот час, когда они нападут на живых.

– Продолжай. – Голос Нового Бога оставался жёсток и неприветлив. Его переполняла сила, гневная сила, и никакой вампир в здравом уме и трезвой памяти не дерзнул бы сейчас перечить владыке Упорядоченного.

Подобные забавы надлежит оставить только совершенно безумным гномам.

Ан-Авагар говорил, не поднимая взгляда и стараясь не упустить ни одной подробности. Хедин и его всегдашняя спутница, волшебница Сигрлинн, слушали вампира молча, не проронив ни слова.

– Но самое главное, великий бог… самое главное… наиглавнейшее… я должен был доставить тебе послание.

– Послание? Какое? От кого? – Жёсткость в голосе никуда не исчезла, но теперь к ней добавился интерес.

– Они назвали себя Дальними… – обмирая от неведомого раньше ужаса, пролепетал вампир.

Наступило тяжкое молчание.

– Они… назвали меня достойным отпрыском Эйвилль… сказали, что я могу занять её место… и велели передать тебе послание, великий. Прошу, не гневайся на твоего верного слугу.

– Никто не гневается, – отрывисто бросил Познавший Тьму. – Что в послании?

– Передаю слово в слово, великий. Они говорят, что Старый Хрофт, древний бог О́дин, стал очень опасен. Что он воспользовался крошечной, ничтожной брешью в равновесии сущего и теперь идёт через пределы Хаоса к владениям Соборного Духа Демогоргона. Старый Хрофт могущественен, более того, он обрёл чудесный меч, вместивший всю ожившую магию Асгарда. Они также видят, что ты, великий, тоже озабочен этим, ибо послал многих и многих следить за богом О́дином. Говорят также, что Старый Хрофт обезумел и пылает жаждой мести. В своём нынешнем положении он винит всех, считает, что его обошли, обманули и бросили. Что… прости, повелитель… я не смею…

– Говори всё как есть, Ан-Авагар, и ничего не бойся.

– Повинуюсь, великий! Он – Старый Хрофт – по их словам, якобы говорит, что бог Хедин вернул себе возлюбленную Сигрлинн, вернул из смертных пределов, а ему, Хрофту, не помог ничем, оставив прозябать на положении обычного колдуна. Не гневайся, повелитель, это ведь не мои слова…

– Никто не гневается. Что было дальше?

– Что Старый Хрофт опасен для всех, и что они просто хотели предупредить тебя, великий бог.

– Предупредить меня? Но ведь мы с ними враги!

– Они предвидели этот твой ответ, повелитель, и велели мне сказать так: они враги богу Хедину лишь в той степени, в какой он мешает их «великой работе», как они это назвали. Прекращение бытия Упорядоченного не входит в их планы, и потому они предупреждают тебя, великий, об опасности. Это конец послания, всемогущий повелитель.

– Благодарю, Ан-Авагар. Не говорили ли они что-то насчёт ожидания ответа?

– Они сказали, что узнают твой ответ из твоих деяний, великий повелитель, и поступят сообразно с оными.

Хедин тяжело усмехнулся.

– Послание понятно. Ты можешь идти, Ан-Авагар. Ты славно потрудился на благо Упорядоченного. Это не будет забыто. Когда понадобится, ты услышишь наше слово.

– Повинуюсь, великий бог! – И вампир, не испытывая больше судьбу, поспешил убраться с глаз грозного владыки Упорядоченного.

С ним лучше не спорить и не перечить. А Дальние – Дальние глупцы, если и впрямь надеются одолеть его в открытом бою. Вампир передал их послание, но не больше. Древний инстинкт его расы подсказывал, кого сейчас следует держаться.

И, если он будет полезен, великий Хедин может разрешить ему… кое-какие излишества. Он умеет быть снисходительным, великий бог, и ценить по-настоящему полезных слуг.

* * *

– Мы нашли его, Аэтерос. Сомнений нет, он в преддверии Хаоса. И с ним – его дочь. И волк Фенрир, сын древнего бога Локи, названого брата бога О́дина. А также некто, кто не может быть никем иным, кроме сгинувшего Водителя Мёртвых Яргохора. И неведомый нам чародей, из людей, если не врут наши познающие заклятья, однако очень, очень могущественный. Я не припомню такого со времён Безумных Богов. И эта компания уже очень близка к пределам, где нам почему-то весьма трудно продвигаться, нас словно режет пополам, мы будто покидаем Упорядоченное…

– Подробнее, Рирдаин.

– Да, Аэтерос, – светлый эльф склонил голову. Шёлковые пряди кое-где сгорели до самых корней, на руках – свежие ожоги и наспех затянутые прямо на поле боя розоватые шрамы. – Там очень сильны эманации Хаоса. Как будто вода сочится сквозь запруду. Капля за каплей. Ты не видишь потока, но камни покрыты мхом, а внизу стоят лужи. Вот такие вот капли Хаоса и там. Прости, Аэтерос, что не могу ответить лучше. Я знаю, что Хаос несовместим с тканью Упорядоченного, но дело там обстоит именно так. И именно там… дорога раздваивается. О́дин и его спутники идут по той, что ведёт прочь от привычной нам реальности. Там всё пропитано… пронизано… духом мёртвых. Это… – эльф замялся, подыскивая слова, – словно тропа духов. Я бывал на Чёрном Тракте, на хьёрвардском Гнипахеллире, Аэтерос. Я знаю, о чём говорю.

– Тогда твой отряд вместе с гномами Друнгара отправится следом за богом О́дином. Постарайтесь преградить ему путь. Можете не слишком скрываться.

– Понимаю, Аэтерос. Ты желаешь предупредить его в последний раз?

– Да, – кивнул Познавший Тьму. – Разумеется. Желаю.

– Всё будет исполнено по твоей воле, Аэтерос.

– Не сомневаюсь, Рирдаин.

* * *

– Что происходит, мой Хедин? Признаюсь, я совсем сбита с толку. Опять твой какой-то особенно заковыристый план?

Познавший Тьму улыбнулся, как-то по-особенному светло и чуть ли не беззаботно, но брови Сигрлинн остались сведены.

– Си, всё идёт, как я и предполагал. Старый Хрофт напролом лезет сквозь неведомые области Сущего, как я понимаю – к пределам Демогоргона. И мы отправимся следом. Это сейчас важнее всего, даже важнее отсутствия Ракота.

– Понимаю, – шепнула волшебница. – Он и впрямь задумал небывалое, наш друг О́дин, древний бог Асгарда. И его надо остановить.

– Что посоветует мне мудрая Сигрлинн, наставница Ночных Всадниц?

– Ночные Всадницы б сейчас не помешали, – буркнула чародейка. – Я постаралась бы поговорить с ним, мой Хедин. Случиться может всё, но, быть может, есть какое-то объяснение?

– Нет, Си, говорить с ним мы не будем. Напротив, сделаем всё, чтобы ему помешать. Я отправлю свой полк.

– Понимаю, – кивнула Сигрлинн. – Иногда приходится вставать на пути даже лучших друзей, чтобы они не наделали глупостей, вольно или невольно.

– Именно, – после небольшой паузы, кивнул Познавший. – Вольно или невольно.

Глава Х Врата вечности

Границу Райна ощутила тотчас – потому что исчезли голоса в голове. Все и разом, словно их тут никогда и не было. Вот только что вокруг царила тьма, бескрайняя и беспредельная, – а вот вокруг уже привычное многоцветье Межреальности. Фенрир, державшийся тише воды, ниже травы всё то время, пока они пробирались преддверием Хаоса, приободрился, принявшись скакать из стороны в сторону, словно простой щенок. Со стороны выглядело это внушительно – если представить себе скачущую гору, из-под лап взлетали брызги раздавленной поросли.

– Славный у вас песик, – проворчал Скьёльд. Волшебник тоже распрямил плечи, задрал подбородок, хотя глаза и щёки у него ввалились. – Не хотел бы я попасться ему на зубок.

Ему никто не ответил. О́дин, Райна, Яргохор-Ястир – все смотрели на мага. Драконы на его блестящем безволосом черепе извивались, словно живые.

– Твой черёд, Скьёльд, сын Скримира, – внушительно взглянул О́дин.

– Мой, великий бог. Я знаю. Мы у самых врат. Ты чувствуешь, возрождающийся Древний?

О́дин, Райна и Ястир переглянулись.

Да, вдруг подумала валькирия. Врата.

Реальность изменилась. Здесь, после провалов Хаоса, Райна ощущала себя словно только что вынырнувшей на поверхность, когда не хватает дыхания и воздуха.

– Если сделать шаг назад, ничего не получится, – тихо, но непреклонно сказал чародей. – Мы ушли слишком глубоко. Мировое Древо где-то рядом. Кажется, протяни руку – и дотронешься, тянешь, пальцы пронзают пустоту, и ты… сходишь с ума. Самое великое, самое тайное – близко, совсем близко, а не дотянешься. А дотянешься – станешь богом! – Скьёльд облизнул губы.

– Станешь богом? – мрачно усмехнулся Хрофт. – Так просто?

Волшебник дёрнул щекой.

– Божественность – как приз? Как кошелек, до которого добрался ловкий вор?

– Не о том ведёшь речь, Древний Бог, – Яргохор покачал головой. – Мы у самых врат. Я чувствую их. И да, ты, чародей, прав, отсюда обратной дороги нет, кроме той, что мы оставили позади. Так что идём вперёд. Теперь уже нет нужны в следе. Я доведу. Показывай обход, маг.

– Сюда, – чародей махнул рукой. Прямо через густые заросли, где опять не видно было ни малейших признаков тропы.

Открывать дорогу пришлось самым простым образом – огромными лапами Фенрира. Волк по-прежнему радовался, что вырвались из черно-алой пропасти, и, застоявшись, крушил заросли, оставляя за собой широченную просеку. Скьёльд указывал направление.

– Отец, – Райна поотстала, говорила вполголоса. – Как ты думаешь, неужели Познавший Тьму и впрямь отправил сюда своих ратников?

Старый Хрофт усмехнулся.

– Неважно, отправил или нет. Совсем не важно.

– Как? Почему? Всё равно, решил он закрыть нам путь или нет?

– Конечно. Мы же с ним воевать не станем.

Райна покачала головой.

– Ты повторял это много раз, отец. Но – и альвийка-оружейница, и этот маг, да и Яргохор могут думать совсем по-иному.

– Смотришь в корень, дочка, – одобрил Старый Хрофт. – Очень многие могут думать именно что «по-другому». Но нам бы только добраться до врат…

– А потом?

– Мы их сломаем, – небрежно бросил О́дин.

– Вот так вот просто? Врата владений Демогоргона? – поразилась валькирия.

– Если там вообще есть то, что можно ломать. Не забывай, моя Рандгрид, мы имеем дело с Духом, великим Духом – так зачем ему какие-то ворота, стены и прочее? Так что «врата» – это просто слова. Пепел Асгарда открыл нам сюда дорогу, и обратно, – увы, этот выскочка-маг прав – нам так просто не вернуться. Там будет просто… просто другой мир, непохожий на подземелья Хель.

– Он будет как Валгалла? Ну или как поля Фрейи, если верить этому волшебнику…

Старый Хрофт ответил не сразу.

– Едва ли, дочь. Это не простая «страна мёртвых», где души усопших находят или покой, или награду, или кару. Демогоргон ужасен, как частенько говаривал мне Познавший Тьму, но не как была ужасна Хель. Тут что-то иное. Ужас непостижимого, наверное. Ничего так не выводит из себя Хедина, как невозможность что-то познать. А загадка Третьей Силы, мне ведомо, не даёт ему покоя множество веков. Порой мне казалось, что все войны Познавшего – это его отдых после мучительных попыток всё-таки расколоть этот орех.

Едва ли, подумала Райна. Войны были необходимы, кровавый ужас Безумных Богов сравнился бы с Боргильдовым полем. Познавший сражался по необходимости, а не по желанию. Неужели отец не видит этого? А если видит – зачем говорит?..

Странное, тревожащее чувство – они в Упорядоченном, они в пределах сущего, овеществившаяся воля Творца закрыла их от смертоносного дыхания Хаоса; но понимаешь, что ты словно бы не в миру, а в его тени. Ты сделался собственным двойником, и не знаешь, как другие увидят тебя – в привычном обличье или бестелесным призраком?

Неупокоённой душой усопшего.

– Скьёльд, сын Скримира!

– Что угодно великому богу?

– Мне угодно ведать, где сейчас воинство Хедина? Близко ли? Я желаю видеть.

Маг с вытатуированными на черепе драконами ещё ниже склонил голову, Райне показалось – драконы ехидно ухмыляются.

– Да простит меня великий О́дин, но это мне представляется немудрым. Для чего испытывать судьбу? Гораздо лучше и легче их просто обойти дальним путём. Пусть ждут нас на проторённых тропах…

– Откуда здесь проторённые тропы, чародей?

– Прости, великий бог, просто пришлось к слову. Они нас ждут, но ведь дело наше – проникнуть в домен Соборного Духа, а не размениваться на мелкие драки?

– Именно, – кивнул О́дин. – Но меня не отпускает любопытство. В самом ли деле Познавший Тьму отправил сюда армию? Как именно он проведал о моём замысле? Никогда доселе мне не доводилось слыхать, что ученики Хедина вхожи в преддверия сих мест. Как и сам Познавший Тьму, кстати. Поэтому я желал бы их увидеть.

– Желание великого бога – закон. – Темя и затылок Скьёльда покрылись крупными каплями пота. – Но я вновь и вновь должен посоветовать владыке О́дину не делать этого.

– Может, ты ошибаешься, маг, – небрежно бросил Старый Хрофт. – Может, там нет никаких воинств. Нет никаких полков. А всё это просто наваждение, сбой в ваших заклятьях. Иллюзия, обман. Так не может случиться?

– Могущество Познавшего Тьму огромно, – как бы согласился маг. – Но мы видели эти полки своими глазами, даже не сквозь дальновидящие кристаллы. Мы ощущали вибрации их дозорных заклятий. Они там, великий бог, поверь мне, прошу, и давай не испытывать судьбу сверх необходимого.

– Всё бытиё бога есть одно большое испытание судьбы, – процедил О́дин сквозь зубы. – Испытание сверх необходимого. Веди, Скьёльд. Или поведёт Фенрир.

– Ты звал меня, великий О́дин? – отозвался волк-исполин таким рёвом, что у Райны заложило уши.

– Да, племянник. Я доверяю твоему острому нюху. Сможешь ли ты отыскать тут притаившиеся где-то рядом полки Хедина, Познавшего Тьму, как утверждает сын Скримира?

Волк помотал лобастой башкой размером с добрый холм.

– Будет нелегко, великий О́дин. Но, думаю, что смогу.

– Хорошо, владыка, – смиренно склонился Скьёльд. – Это отдалит нашу цель, но да свершится твоя воля. Я укажу путь.

– А разве нам надо сильно сворачивать? Я думал, мы следуем к вратам Демогоргона?

– Н-не совсем, – признался чародей. – Мы шли в обход. Широкой петлёй.

– Петлёй так петлёй, – снисходительно кивнул О́дин.

* * *

– Доволен ли великий бог?

Скьёльд тяжело дышал, согнувшись и упираясь обеими руками в колени, словно после долгого бега. Теперь, когда они «пёрли к вратам напролом», мир стал меняться ещё быстрее. Порой Райне казалось, что на реальность словно накладывается вторая, призрачная, громадное Древо вставало за спиной всего, и сама Межреальность представала лишь тенью его исполинских ветвей и листьев.

Шёпот Хаоса сменился другим – смутным рокотом других голосов, не вкрадчивых, не вползающих в сознание, словно слизняки, но подобных прибою бурного моря, что вот-вот откроется, стоит обогнуть ещё один, последний холм. Слов не разобрать, но не похоже было на отчаяние или ужас. Радость? Ожидание? Что-то ещё? – валькирия не знала.

Краски Междумирья тем временем выцветали, всё становилось серым, словно подкатывали вечерние сумерки, время размышления и покоя. Время сказки, когда взрослые поддаются на уговоры детворы и, пошевеливая прогорающие уголья, начинают истории.

Райне, правда, доставались одни лишь истории мёртвых богов, одна другой кровавее.

Все они казались почти одинаковыми.

Храмы, колоннады, алтари и жертвы. Извивающиеся и бьющиеся в путах – или же молчаливые, бессмысленно-обвисшие в руках жрецов, опоённые какими-то снадобьями. Взмахи острых ножей, серпов, иных смертоубийственных орудий; кровь, внутренности, вопящая толпа.

Почему я это вижу, терзалась валькирия. Далеко не всегда ей являлись последние мгновения древних божеств. Зачастую это были и просто обряды, празднества, таинства, мистерии – но обязательно и непременно с кровью и смертями.

С тупой настойчивостью ей являлись искажённые предсмертными муками лица, выкаченные глаза, разорванные в крике рты – иногда, впрочем, предусмотрительные жрецы затыкали обречённым кляпы.

Словно она что-то должна была увидеть – что-то, упрямо от неё ускользающее.

В конце концов она заставила себя «не смотреть» – расфокусировать зрение, не сосредотачиваться на творящемся в самом центре картины, глядеть на края, скользить взглядом, ни на чём не задерживаясь; видеть бесконечную череду убийств связанных и беспомощных претило даже закалённой и ко всему, казалось бы, привычной валькирии.

…Оно мелькнуло сперва только один раз, стремительно, на самой грани света и тьмы, где сходились тени. Райна разглядела лишь взнесённую горбом спину и рогатую голову.

Козлоногие? – обожгла догадка. Нет, нет, этого не может быть, их ведь в ту пору и в помине не было.

Существо скрылось. А потом прервалось и само видение.

…На следующую «ночь» Райна уже знала, за чем следить.

…Они были тут. Прятались в тенях, по углам, за колоннами и светильниками, сидели на корточках, посверкивая алыми или желтовато-оранжевыми буркалами. Ни на кого не нападали, их вообще никто не замечал. Они просто сидели. Ноздри жадно раздувались, человеческие мучения притягивали их, словно мотыльков – огонь.

Разные обликом, они походили на гротескно смешанных со зверьми людей. Двуногие по большей части, зачастую покрытые шерстью, порой – с кожистыми крыльями, на которых могли летать, хотя ясное дело – посредством не мускульной силы, но магии.

Демоны.

Старое слово, не шибко распространённое в Упорядоченном. Валькирия их вообще долгое время числила просто чудовищами, каких в сущем хватает с преизлихом. Нельзя сказать, что от них проистекали какие-то особенные беды; порой их подчинял себе какой-нибудь колдун, насколько хватало сил и хитрости. Где они обитали, Райна толком не знала. Какие-то миры слыли «демоническими», но то почти всегда оказывалось просто красивым названием.

Так или иначе, демоны не вставали на пути Владыки Асгарда, пока стоял его высокий трон. А обойти мириады мириад миров сущего не под силу, наверное, даже великому Орлангуру. Недаром же Дух Познания и прибегает к аватарам.

Демоны, при чём они здесь? Почему они с такой настойчивостью подбирались к древним богам, особенно когда те погибали? С какой целью? Во всяком случае, за прошедшие с того времени века и тысячелетия эти самые демоны не добились ничего, достойного упоминания. Даже на пути наёмной воительницы Райны они попадались считаные разы – не больше сотни. Если сравнить с числом истреблённых ею малефиков, в том числе и на службе в Долине Магов, – ничтожно мало.

Нельзя и сказать, что эти демоны являли собой каких-то особенно жутких или грозных противников. Против них действенны оказывались и магия, и сталь. Так почему же эти видения здесь, на самой окраине, на самой границе мира живых и мира духов, появляются с такой настойчивостью, с таким постоянством?

– Мы почти на месте, великий бог. Но ещё не поздно повернуть назад. – В голосе Скьёльда звучало почти что отчаяние.

– Не трусь, маг, – покровительственно бросил Владыка Асгарда. – Мне достаточно лишь взглянуть одним глазом.

– Вели своему волку остаться позади, – почти взмолился волшебник. – Он нас точно выдаст! Второго такого создания нет во всём Упорядоченном!

– Ну и что? – пожал плечами О́дин. – Мы же не делаем ничего дурного. В конце концов Фенрир – сын моего названого младшего брата. Кому ж, как не мне, позаботиться о нём, после всех этих лет?

– Добром это не кончится, – вздохнул Скьёльд. – Но будь по-твоему, великий бог. Видишь эту складку?

Впереди твердь Межреальности и впрямь вздымалась острым ножом, складкой ткани, небрежно брошенной чьей-то исполинской рукой. Она колебалась, колыхалась, над ней что-то дрожало, словно воздух летним полднем над раскалёнными камнями.

– За ней начинается преддверие. Слуги Познавшего Тьму там.

О́дин молча кивнул, тронул поводья Слейпнира. Жеребец виновато опустил голову, не в силах оторваться от тропы.

– Слишком далеко от истинного мира, чтобы наша магия работала бы, как полагается, – заметил Яргохор.

– И как туда добираться, маг?

– Я открою путь. – Пот стекал с чародея уже ручьями.

О́дин недоверчиво покачал было головой, но у Скьёльда слова не расходились с делом. Под ногами пространство словно сгущалось, незримая тропа повела вверх, к гребню складки.

– Остановитесь здесь, великий бог, умоляю. – Кажется, он и в самом деле испуган, Скьёльд, сын Скримира. – Здесь повсюду дозорные чары, нас заметят, нас атакуют!

– Может, и заметят, но уж точно не атакуют. – Старый Хрофт оставался невозмутим. – Познавший Тьму мой друг. Его рати не нападут никогда.

Маг оскалился, глаза его сузились.

– Как будет угодно великому богу, – прошипел он. – Но я предупреждал…

– Предупреждал, предупреждал, – отмахнулся Отец Дружин. – Но я должен видеть всё сам.

Острая, как нож, складка обрывалась заполненной серым туманом пропастью. Взору Райны открылась обширная равнина, нагая, лишь с торчащими кое-где из коричневатой земли чёрными скелетами мёртвых, словно сожжённых деревьев. Так мог бы выглядеть любой мир Упорядоченного, где погуляла вырвавшаяся на волю боевая магия.

На этом поле действительно пестрели яркие разноцветные пятна шатров и палаток. Под неощущаемым здесь, на верхотуре, ветром вились многочисленные знамёна, лагерь окружал внушительный частокол, по углам – дозорные башни.

Откуда они взяли столько брёвен, неужто тащили с собой? – подумала валькирия. Всё, что виднелось вокруг, для построек не годилось: тонкое, кривое, изломанное.

– Я вижу стяги соратников Познавшего Тьму, – невозмутимо сказал Старый Хрофт. – Что ж, прекрасно. Нам не повредит пополнение запасов и краткий отдых.

– Великий О́дин! – возопил Скьёльд, падая ниц. – Молю тебя, заклинаю – что ты делаешь?! Зачем нам туда?!

– Я же говорил тебе множество раз, сын Скримира. Великий Хедин – мой давний и вернейший друг. Его ученики никогда не нападут на меня или моих спутников. Нам совершенно нечего бояться.

– Великий О́дин. Нас всех убьют, – на лице чародея осталась лишь мрачная обречённость. – Позволь мне показать тебе дорогу в обход. Как мы и договаривались.

– У нас маловато припасов, – вступила Райна.

– Как я понимаю, нам главное – зайти за врата. – Голос Скьёльда был хрипл. – Когда выберемся оттуда, мои брат и сестра помогут с возвращением, несмотря ни на какие труды. Припасы нам не понадобятся. Мы будем счастливы помочь великому О́дину.

Старый Хрофт пожал плечами.

– Что ж, будь по-твоему, сын Скримира. Я всегда склонял слух к просьбам молящего. Отчаяние твоё поистине непритворно, хоть я и не понимаю его причину. Ты думаешь, ученики Хедина нападут на нас?

– Да, – выдавил из себя Скьёльд. – Они здесь для того, чтобы не пропустить тебя к вратам Демогоргона.

– В таком случае они несут службу из рук вон плохо, – усмехнулся О́дин. – Где дозоры? Где секреты? Где ловушки? Мы подошли почти вплотную и можем уйти безнаказанно. Какой смысл сидеть на этой равнине?

– Великий О́дин, врата владений Соборного Духа – прямо перед нами. – Скьёльд лихорадочно утёр лоб.

– Прямо перед нами? – О́дин поднял бровь.

– Да. Они незримы, но они здесь. Когда мы приблизимся, ты ощутишь их, великий бог. Там обиталище Детей Демогоргона, великий бог. Они – последняя стража.

– Познавший Тьму часто говорил о них, – небрежно уронил О́дин. – Он нашёл к ним подходы, они даже сражались на его стороне – когда их цели совпадали.

– Они стоят на страже, – повторил Скьёльд. – Вот тут-то всё и решится, великий бог.

– Что ж, тогда в путь, – пожал плечами О́дин.

Райна невольно зажмурилась и сжала кулаки. Отец вёл смертельно опасную игру, каждое его слово имело по нескольку значений, каждая фраза, каждый взгляд.

Скьёльд боялся на самом деле – или старательно изображал страх? К чему он хотел подтолкнуть отца? Что за воинство на самом деле стояло пред ними? Взять чужие знамёна нетрудно, хоть и бесчестно. Наверное, для опытных магов не составит труда подделать и характерные для противника заклятья.

И сейчас О́дин, вроде как послушавшись чародея, не торопясь спускался по незримой тропе. Скьёльд выглядел так, словно у него гора свалилась с плеч.

Владыка Асгарда, напротив, держался с небрежной уверенностью, словно в своём собственном тронном зале.

– Фенрир! Учуял ли ты что-нибудь, там, на гребне?

Голос огромного волка донёсся гулко и грозно.

– Нет, грозный О́дин. Совсем ничего.

– Но то воинство, что стояло лагерем?..

– Оно есть и его нету. Мои глаза видят его, но нюх не ощущает.

О́дин повернулся к магу.

– Иллюзия?

– Нет, великий О́дин, конечно же, нет! – облизнул губы чародей. – Они тщательно укрывают свои чары от ветров магии. Не дают потокам силы подхватить и малейшей частицы наколдованного ими.

– А-а, – безо всякого интереса протянул О́дин. – Укрывают, значит… ну, пусть себе. Веди к вратам, сын Скримира.

Веди к вратам вечности, подумала валькирия. Маг уверенно давал направление, оно совпадало со следом, навсегда впечатанным Райне в сознание.

Межреальность вокруг них стремительно таяла, истончаясь с каждым шагом. Властвовали все оттенки серого, властно поглощавшие остальные краски. Очертания Великого Древа всё явственнее проглядывали сквозь туманную явь, а складки Межреальности, напротив, разглаживались. Туман по-хозяйски разливался окрест, далеко за спиной остались цветастые знамёна какой-то непонятной армии, названной Скьёльдом «слугами Хедина», и теперь отряд О́дина оказался посреди бескрайней равнины, унылой, безжизненной, где не за что было зацепиться глазу. Серое ничто, или, вернее, нечто вокруг – и всё. Хорошо, что сохранялась ещё привычная земная тяга.

…Фенрир и Яргохор застыли разом. И разом же заговорили.

– Река.

– Мертвые!

Райна недоумённо взглянула на гиганта в чёрном и сером. Ястир низко склонил голову, двуручный меч острием погружён в скрывающую ноги мглу.

– Река, Фенрир?

– Не видишь, как они идут, Отец Богов? – Кажется, волку-исполину страшно? – Миллионы… миллиарды… без счёта…

– Плывут, – мрачно изрёк Яргохор. – Мёртвые со всего Упорядоченного, кто избёг тамошних «залов Хель».

– Ничего не чувствую, – развёл руками Старый Хрофт.

– Ты – нет, великий Древний. Ты – бог Жизни. А я, как-никак, Водитель Мёртвых. Они идут прямо туда… к вратам. Нам туда хода нет, разве что мне.

– Эт-то не так, – зубы Скьёльда постукивали, он лихорадочно потирал руки. – Мы ходили. И возвращались. Надо просто идти впе…

На сей раз Владыка Асгарда успел раньше всех. Второй обернулась Райна.

За их спинами серые поля хмари взорвались чёрной полосой стремительно надвигающегося воинства. Знамёна над рядами так и оставались серыми, похоже, других цветов здесь вообще не допускалось.

– Они нас заметили! – простонал Скьёльд, хватаясь за голову. – Я говорил, говорил, великий О́дин – нельзя к ним приближаться!

Неведомая армада надвигалась бесшумно, туман словно ловил и безжалостно душил все до единого звуки. Ни топота копыт, ни боевых кличей – тёмное воинство приближалось молча, подобно призракам.

– Ну и что? – напоказ пожал плечами Хрофт. – Если им так хочется, поговорим. Никто на нас не…

В передовой шеренге что-то тускло блеснуло, словно луч затенённого облаками солнца на пыльном серебре. Взмыл белый шарик, оставляя за собой светящуюся дорожку, полетел прямо к остановившемуся отряду Хрофта. Фенрир зарычал, оскалился, шерсть вставала дыбом.

– Стреляют… – в отчаянии выдохнул Скьёльд. – Огнебросы гномов. Сейчас увидим подарочки от эльфов и прочих.

Старый Хрофт нахмурился, альвийский меч в его руке стремительно чертил какую-то руну – как и большинство появившихся в последнее время, Райне она была незнакома. Раскрываясь, словно ловчая сеть, руна вспорхнула навстречу обрушивающемуся сверху огнешару, оплела его, вбирая в себя и гася. Во все стороны брызнули снопы искр, стремительно угасшие в серых волнах.

– Хм-м-м… – О́дин покачал головой. – Какие-то они там очень сердитые и несдержанные.

– Позволь мне, дядя? – рыкнул Фенрир. – Передушу их всех!

Вместо ответа над приближающимся войском взмыло сразу пять сгустков летучего огня. Все они направлялись в сторону исполинского волка.

– Сын Скримира, – руны рождались прямо в воздухе, одна за другой, – чародей Скьёльд… – О́дин тянул, словно приступая к висе на званом пиру.

– Да, великий бог?

– Обязательно ли нам драться? Если это недоразумение, хотелось бы…

– Нам некуда деваться! – взвизгнул чародей. – Отсюда не уйти, дорога одна – через врата! А туда не успеть!

– Тогда, – Хрофт повёл плечами, словно готовясь к схватке, – встретим их здесь. Уверен, всё разъяснится.

Тут Фенриру, спасаясь от взлетающих во множестве огнешаров, пришлось метаться из стороны в сторону, подальше от О́дина и остальных, чтобы просто не задавить.

– Ну можно мне их наконец порвать?! – взревел он умоляюще.

Уже готовая к бою, Райна кинула на отца беглый взгляд. Её белый тигр Барра порыкивал рядом, дескать, мы тоже не лыком шиты, хоть и не столь велики, как эта большая собаченция. Старый Хрофт повернулся, подмигнул. Хотел ободрить, но глубоко-глубоко под суровой уверенностью Райна ощущала и что-то ещё. Впервые за весь путь.

Дело шло не совсем так, как задумано.

– Если у Древнего есть способ отсюда убраться, было бы замечательно, – прогудел и Яргохор.

На них падало уже несколько десятков огненных ядер. Тёмная черта приближающегося воинства росла, уже можно было различить отдельных бойцов – люди, гномы, орки, эльфы, все своими отрядами.

С клёкотом пронёсся над ними коричневокрылый сокол, и тут О́дин впервые улыбнулся.

– Ты был прав, чародей. Надо убираться отсюда. – Улыбка уже погасла, она предназначалась Райне и более никому.

– Как?! – завопил Скьёльд, забывая о непременном «великом боге».

– Твоя родня. – Хрофт небрежно оплёл руной и отправил в небытиё ещё один огнешар. – Неужели они бросят тебя на произвол судьбы?

– Меня – нет. Но вытянуть тебя они не смогут!

– В самом деле? – сощурился Хрофт. – Что ж, тогда дождёмся, когда эти доблестные воины подойдут поближе…

Однако те отнюдь не торопились. Вокруг Хрофта и его маленького отряда быстро сомкнулось кольцо, правда, довольно хлипкое – чтобы окружить исполинского Фенрира, требовалось куда больше воинов.

От огненных подарков, казалось, сейчас загорится сам туман, но ближе неведомые воины не подходили.

Райна упала на одно колено в длинном и низком выпаде, альвийский клинок рубанул по клубку пламени, прорвавшемуся сквозь поставленную отцом защиту. Брызги, жар близкого огня, волна боли, прокатившаяся от эфеса почти до самого плеча, но творение Оружейницы не подвело.

– Помогай, сын Скримира!

Маг торопливо кивнул.

– Я… постараюсь… вызвать подмогу. Так будет больше проку…

Райна усмехнулась про себя. Хитрый чародей явно не хотел связываться с их неведомыми противниками.

Но «позвать помощь» у него действительно получилось. Да так, что даже О́дин удивлённо поднял бровь.

Валькирию опалило холодным, ледяным огнём. Разрывая серую хмарь, вставали столбы смарагдового пламени, оно стремительно твердело, оборачиваясь исполинскими зелёными кристаллами, огромными, словно осадные башни.

На вершинах их заплясали хороводы зелёных же искр. Единственный цвет, доселе полностью властвовавший тут, поспешно отступал.

– Некоторые поистине не изменяют себе нигде и никогда, – с иронией заметил Отец Дружин.

– Неизменность и постоянство, – прогудело сразу несколько бестелесных голосов. – Нет нужды скрываться. Правда наше оружие.

– Давно мечтал сойтись с вами лицом к лицу, Дальние. Или как вас правильно называть?

– Древний Бог О́дин, тебе нужна наша помощь. Воинство Хедина готово тебя уничтожить, они даже не желают говорить с тобой…

Огненный шар разбился о гладкую поверхность зелёного кристалла, искры бессильно рассыпались в разные стороны.

– Вижу, – мрачно сказал Отец Дружин. – Но я всё-таки должен…

– Попытайся, Древний Бог. Но помни, мы не сможем долго защищать тебя. Мало кто на это способен у самых врат Демогоргона.

Хрофт отрывисто кивнул, шагнул к незримой границе, выступив из-под защиты смарагдовых исполинов.

– Эй, вы! – заорал он, надсаживаясь. – Совсем лишились рассудка, несчастные?! Ибо я есть О́дин! Первый друг Познавшего Тьму, вашего господина! Замрите, несчастные, и дайте нам пройти!

– Едва ли это подействует, Древний Бог, – прогудел голос Дальних. Казалось, они говорят хором, но настолько слитным, что отдельных никого не различить. – Берегись, мы не сможем защищать тебя долго. Это место враждебно всей нашей магии. Вольготно тут ощущают себя лишь последователи Хедина. Он-то всегда был на короткой ноге с Соборным Духом… Мы можем спасти тебя и твоих, но решай быстро!

Райна видела, как помрачнел отец. Всё шло явно не туда, но деваться было некуда.

– Буду признателен за помощь, – процедил он сквозь зубы.

– Тогда держись, – с оттенком издёвки донеслось из смарагдовой глубины.

Сверху, где тоже властвовала серая мгла, низринулась изумрудная стрела. Исполинский кристалл на лету стянулся в острую и тонкую иглу, с размаху врезался в затянутую хмарью и незримую твердь; и в тот же миг под ногами валькирии разверзлась пропасть.

Они падали, кувыркаясь, и сердце, казалось, бьётся где-то уже во рту. Рядом с воительницей судорожно колотил лапами по воздуху Барра, никак не понимая, почему опять не получается лететь.

Зелень кристаллов исчезла, пробитое небо «наверху» стремительно затянуло дыру. Внизу разворачивалось нечто, очень напоминающее уже «обычный» мир Упорядоченного – виднелись очертания материков, морей, росчерки широких рек.

Незримая рука подхватила их, падение замедлилось. Твердь мира стремглав мчалась навстречу, но при этом не было ощущения грозящего вот-вот смертельного удара.

– Прощай, Древний Бог О́дин, – раздались последние слова Дальних. – Мы рады, что ты выбрал, наконец, правильную сторону. Здесь мы более помочь тебе не можем, но, когда ты вернёшься, – с радостью.

…Они стояли на высоком холме, зелёном, пологом – но поднимавшемся высоко над окрестными равнинами. Земля понижалась во все стороны, ровная, какими никогда не бывают обычные холм или гора.

– Что это, Яргохор? Река – она ещё здесь? – О́дин сжимал и разжимал кулаки, брови сурово сведены.

– Река мёртвых осталась там, – мрачно ответствовал великан. – Нам надо возвращаться, Древний.

– Райна! Ты видишь след?

– Да, отец. Мы уклонились от него, однако он по-прежнему близок.

– Фенрир! Перед нами есть живые?

Исполинский волк повёл массивной головой, принюхался.

– Только то, что растёт на земле, Владыка Асгарда. Съесть тут некого, – пожаловался он.

– Тогда возвращаемся, – решился О́дин.

Райна молча удивилась – возвращаемся куда? К окружавшей их армии, метавшей вполне себе настоящие огнешары?

Ас Воронов принялся чертить очередную руну, сложнее и запутаннее всех, доселе виденных Райной. Даже не одну руну, а целую их систему, сложный лабиринт, где росчерки сходились и расходились, так, что один и тот же рисунок можно было трактовать множеством разных способов.

– Райна! Слушай меня, слушай хорошо. В это мне придётся вложить всё, что есть, – О́дин бросал слова отрывисто и быстро. – Слейпнир вынесет. Если я всё сделал правильно – мы окажемся у самых врат, там, где кончается дорога мёртвых богов. Нам бы только пройти их – и всё. Там никто гнаться уже не будет.

– А как мы их пройдём? Что нужно делать?

– Смотреть, чтобы я не свалился с седла. Мы вплывём во врата вместе с рекой мёртвых, вот и всё.

– Но, повелитель… мы же живые!

– Когда я давал Хель власть над страной усопших, я делал это не просто так. Кое-что ещё помню, – О́дин свободной рукой коснулся лба. – Для владений Демогоргона мы тоже станем мертвы. Неотличимы от тех, кого приносит сюда течением.

– Мертвы? – вздрогнула валькирия. Время не было властно над ней, но становиться неживой, чтобы обмануть стражу Демогоргона, могло напугать даже её.

– Мертвы, – мрачно кивнул Отец Богов. – Дорога, которой мы прошли… ты, наверное, ощутила, – по ней шли Древние, отнюдь не только лишь погибшие асы и асиньи. Я тоже смотрел и слушал, Райна. Мы рискуем, всё должно было обернуться совсем не так, но иного пути я не вижу. Что это за земли или мир, мне неведомо, однако он уводит нас от владений Соборного Духа, а не приближает.

– Не приближает, – кивнул и Яргохор.

– Гибельно опасно, – брови Скьёльда страдальчески поднялись, голос подрагивал, – но великий бог прав. Иного выхода нет. И даже мне не провести нас обратно. Поистине, твоя рунная магия могущественна по-прежнему, всемогущий Древний.

– Не надо лести, сын Скримира.

– Разве я бы осмелился, великий бог!

– Довольно слов. Фенрир! Держись поблизости. Райна, смотри за мулами.

Белый тигр прижался головой к боку валькирии, тихонько взмякнул. Райна опустила руку, почесала его меж ушами.

– Тебе тоже страшно? Ничего. Повелитель приведёт нас куда нужно. Ему надо верить. Так, как я.

Барра, похоже, был совершенно согласен.

– Готово! – каркнул О́дин, резко опуская альвийский меч.

Руны ожили, зазмеились, искрясь снежно-белым. Извив за извивом, зигзаг за зигзагом, росчерк за росчерком, они поднимались в небеса, мерцали, угасали, вспыхивали вновь, и Райна ощутила, как ледяной липкий холод проникает ей до самых костей.

Каждый вдох давался с трудом – ноздри слово заполнили мельчайшие капли, перехватывая горло. Казалось, в неё вползает чужое, отвратительное и склизское существо; Райна едва подавила рвоту.

– Терпи! – донёсся хриплый вскрик О́дина.

Земля под ногами закружилась, тело обретало пугающую, неестественную лёгкость; мир вокруг исчезал, его заполняли серые сдвигающиеся стены; перед валькирией замаячил длинный изгибающийся тоннель, в дальнем конце сиял неяркий свет.

Незримое, но сильное течение подхватило воительницу, повлекло вперёд, и она ощутила – противостоять ему невозможно, это поистине последняя дорога и последний путь. Холод пробирался всё глубже, чувства гасли, и откуда-то из самых глубоких глубин поднималось отчаяние, беспредельное и безраздельное – отчаяние человеческого существа, кем когда-то была её мать.

– Мама! – вырвалось у воительницы.

Она тоже прошла этой дорогой. Дала жизнь бессмертной дочери, приняв семя Владыки Асгарда, подарила ему валькирию, а сама ушла.

Ушла сюда, к Демогоргону.

«Так, может, – обожгла мысль, – удастся вернуть и её? Почему ожить должны только асы с асиньями?»

Она не успела додумать до конца. Слепящий свет мчал на неё всё стремительнее, приближаясь с каждым мгновением. И, когда она провалилась в него, когда холодное пламя поглотило её без остатка, валькирия закричала.

– Мама!

…Леденящий холод не отступал, на ресницах и бровях валькирии уже, кажется, висели сосульки. Попыталась их смахнуть и едва сумела пошевелить рукой. Тело не желало слушаться – и было от чего.

Серое пространство вокруг, ни верха, ни низа, нет и земной тяги. Одежда, оружие, кожа, волосы – всё утратило цвет, всё сделалось однообразно серым. И вокруг Райны, со всех сторон, насколько мог окинуть глаз, вперёд, обгоняя её, текли смутные, размытые светло-серые туманные силуэты. Чем-то они походили на те, что вёл по Гнипахеллиру Яргохор, только ещё более неоформленные, имеющие ещё меньше различимых черт; и всех их несло к сияющей жемчужным огнём исполинской арке.

Райна не смогла бы сказать, насколько велика эта арка, но определение «подпирающая небеса» оказалось бы слишком слабым. Нет, арка не подпирала небеса, она сама была небесами, она вздымалась в такую высь, что перехватывало дух и разум отказывался воспринять увиденное.

Арку было не измерить в лигах. Ни в сотнях их, ни в тысячах – целые миры легко прошли бы сквозь неё. Никакой взор, неважно, смертного или бессмертного, не смог бы охватить её разом, никакой разум не смог бы осмыслить увиденное – однако сейчас Райна как раз видела и сознавала всё.

Маленькое преимущество мёртвых.

Врата вечности широко распахивались перед воительницей, домен Духа Соборной Души, куда нет дороги облечённым плотью и куда они, несмотря ни на что, пытались прорваться. Не думая о последствиях и не гадая, как это отразится на пресловутых «весах».

– Мама… – в третий и последний раз прошептала воительница, за миг до того, как незримые створки сомкнулись за ней.

Интерлюдия 10

– Вы всё поняли? Ты, Рирдаин? Ты, Друнгар?

– Да, Аэтерос. Позиция наша крепка. Кристаллы расставлены, якоря надёжны. Мы готовы.

– Помните, вы должны удержаться. Никаких отступлений. Только если лопнут кристаллы второго круга. Но как только они лопнут – вы уйдёте через круг третий. И вот тут уже мой строжайший приказ будет – никаких геройств. Сперва никаких отступлений – а потом никаких геройств. Что тебе непонятно, Рирдаин?

– Аэтерос, но… как же так… если мы должны потом отступить…

– Отступить вы обязаны лишь в самом крайнем случае. Когда первые две линии будут прорваны, тогда и только тогда. Гораздо важнее, чтобы все кристаллы, что записывают магические возмущения, остались бы целы. Впрочем, жертвовать ради них жизнями я запрещаю тоже. Помните, что на нашей войне гораздо проще переиграть единичную неудачу, чем восполнить потери в ваших рядах. Всё ясно? Друнгар? Рирдаин? И вы, разумеется, помните о соколе, когда его надо будет выпустить?

– Да, Аэтерос. Твоя воля будет исполнена в точности.

– Не моя. Но воля Упорядоченного.

Розоватый кристалл угас, лица эльфа и гнома исчезли. Познавший Тьму поднял взгляд.

– Всё будет хорошо, Си.

Волшебница вздохнула, покачала головой, зябко обхватила плечи руками. Вместо привычного длинного платья – просторные шаровары и куртка, схваченные алым поясом, словно для состязания на лёгких мечах.

– Я никогда не думала, что это-таки правда…

– Что именно?

– Изнанка Упорядоченного. Другая сторона сущего. Нам она кажется призрачной, а оттуда, наверное, призрачной кажется наша сторона. И мне снится дерево. Огромное дерево, наверное, самое большое, какое только есть, – и всё наше Упорядоченное лишь ком земли у его корней…

– Си, ну ты ж понимаешь – его нет по-настоящему? У множества Древних я встречал «манифестации Мирового Древа», у нашего дорогого Хрофта тоже такое имелось, ясень Иггдрасиль. Символ, могущественный, не спорю, но символ.

– Мне начинает казаться, оно есть на самом деле.

– Символ не может существовать «на самом деле». Тогда он утрачивает собственную символичность, своё значение, превращаясь просто в знак или букву азбуки. Простую и понятную.

Она покачала головой.

– Пусть так. Не зря ж ты у нас Познавший Тьму. Но… скажи, неужели Старый Хрофт и впрямь полагает, что сможет прорваться во владения Демогоргона? Что сможет и впрямь сокрушить его врата – если, конечно, там и впрямь есть врата?

– Это неважно, Си.

– Неважно? Как? Почему?

– Это зависит не от нас, а от Соборного Духа. Пределы же его сил никем не измерены и не изведаны. Я не знаю, что творится в его домене.

– Но… что, если он сможет…

– Си. Никто не пересекал того порога, никто не ведает, что лежит за ним. Старый Хрофт верит, что сможет спасти своих? – быть может. Но может и не найти там ничего. Ничего подобного «залам мёртвых», где души пребывают в вечном заточении. Что он станет делать тогда, я не знаю.

– Но ты же не хочешь пропустить его туда?

– Не хочу, Си, – вздохнул Познавший Тьму. – Просто потому, что не знаю, как это скажется на нашем дорогом и бесценном Равновесии, будь оно неладно. Рирдаин и Друнгар закроют ему путь… во всяком случае, прямой.

– Почему ты не хочешь сам встретить его там?

Хедин покачал головой.

– Я говорил, что Старый Хрофт имеет право на многое. Он и впрямь остался один-одинёшенек, жил отшельником, чуть ли не изгоем. Вот только сейчас нашлась его дочь. Думаю, после этого им и овладела эта страсть – во что бы то ни стало спасти своих.

– Но если сорвётся в бездну весь остальной мир?

– Пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость. Старый Хрофт мог бы взять это своим девизом.

– Вполне похоже на Древнего Бога…

– Более чем похоже, Си.

– А с этим посланием от Дальних? Ты веришь вампиру?

– Верю. Но делать пока нам ничего не надо. Эти хитрецы порой могут говорить правду – разрушение сущего им не нужно, а наш неистовый О́дин может и впрямь опрокинуть всё в бездну. Так что пусть говорят. Я запомнил их слова.

– Этой зелёной немочи верить нельзя! – хмурилась Сигрлинн.

– Никто им и не верит. Просто порой они могут говорить правду, которая им выгодна. Это, как ты понимаешь, куда выгоднее любой лжи. Так что пусть говорят. Хрофту остался один шаг до цели и… И мы посмотрим, что на сей раз изберёт Упорядоченное.

– Что изберёт? Или – кого изберёт?

Взгляд Познавшего Тьму остался непроницаем.

– Или – кого изберёт.

Глава XI Тайное тайного

– О́дин… где ты? Где ты, повелитель? – Райна не знала, думает ли она про себя или губы её шепчут это вслух. А может, она кричит во всю мощь?

Холодно. Как холодно! Она словно плывёт по ледяному морю, где вода каждый миг обращается в лёд и обратно. Но вокруг – пустота, никакого льда нет и в помине. Серый поток… какой она могла себе представить. Не так уж сильно это отличалось от того же Гнипахеллира. Точно так же влеклись души; но там ожидавшее их было просто и понятно. Чёрная яма Хель – и больше ничего. Вечное ожидание Рагнаради, Последней битвы, которая так и не настала.

А здесь – они уже миновали врата, вокруг нет ничего, даже отдалённо напоминающего Межреальность или какой-то из миров. Поток, струящийся к неведомому устью, серый свет – и больше ничего.

Нет, конечно. Есть они – живые, прорвавшиеся сквозь великий предел.

Валькирия огляделась – да, все спутники тут как тут. Начиная от громадного Фенрира и заканчивая белым тигром Баррой. Со всех смыты краски, все напоминают сейчас бледные и блёклые тени, однако они не бестелесны.

Они ведь уже за вратами, так?

Валькирия постаралась поймать взгляд О́дина, однако Отец Богов лишь покачал головой. Он плыл, держась за повод Слейпнира; мулов, как оказалось, взял на себя явивший неожиданную распорядительность Яргохор.

Сколько они так будут влачиться? Сколько катиться призрачной реке сквозь ничто, где не осталось ничего тварного?

Валькирия попыталась подобраться поближе к отцу – и ей это удалось. В холодном незримом потоке и впрямь можно было плыть.

– Это ещё не то, – огорошил её О́дин.

– Как – не то? – губы у валькирии заледенели, едва шевелились.

– Преддверие. А может, между первыми и вторыми вратами, кто знает, сколько их у великого духа?

– Почему?

– Мы не встретили никакой стражи. Тех же Детей Демогоргона, что якобы должны охранять вход. И руны жизни не гаснут, вокруг – нечто между смертью и существованием, но ещё не сама смерть.

– Разве великий Дух – есть смерть? – вздрогнула валькирия.

– А что же он ещё?

– Н-не знаю… а сколько нам ещё так, отец? Х-холодно, хоть мы и из Асгарда…

– Холод смерти, дочь. А сколько ещё… не ведаю. Жди и верь.

Последние слова не слишком походили на обычного Отца Дружин, но так и они давно уж не в Хьёрварде.

Они плыли так, потеряв счёт времени; Райна лишь надеялась, что холод не высосет из неё последние жизненные силы. Однако мало-помалу валькирия стала замечать, что их таки утаскивает прочь с главного тока великой реки, медленно, но неуклонно отклоняя в сторону. Вправо ли, влево, вверх или вниз – она сказать не могла в отсутствии привычной земной тяги.

– Нас уносит! – крикнула она, и О́дин кивнул в ответ.

– Во владения Соборного Духа так просто не проскочишь. Мои руны открыли нам первую дверь, но, похоже, есть и вторая, куда крепче. Держитесь все вместе!

– Например, за мою шерсть! – рыкнул Фенрир.

Вскоре невозможно было уже не ощущать сносившую их прочь со стремнины силу. Сквозь серую хмарь, царствовавшую в этих краях, пробивалось тусклое оранжевое свечение, точно фонарь во мгле.

– Мы слишком тяжелы для свободных душ! – подал голос Скьёльд.

– Сделать нас целиком и полностью невесомыми, во всём подобным мертвецам – на такое мои руны не способны, – несколько обиженно отрезал Старый Хрофт, словно упрёк чародея что-то для него значил.

– Прости, великий бог, – сразу же повинился Скьёльд. – Но там, впереди, ещё один мир-преддверие. Я чувствую. Я знаю. Я… мне кажется, я его помню. Мы здесь были.

– Что за мир? – отрывисто бросил Хрофт.

Чародей потёр заледеневшие руки, дохнул на них, но пар от дыхания почему-то не шёл.

– Мир призраков. Наверное, там и держатся эти самые «дети Демогоргона». Оттуда был ход и дальше. Мы продвинулись… но недалеко.

– Что вы там видели? Кроме того, о чём ты уже рассказывал?

Маг покачал головой.

– Я бы не умолчал ни о чём важном, великий бог.

А тем временем оранжевое сияние становилось всё ярче и ближе. Серая мгла сгущалась и в какой-то миг обернулась просто облаками, привычными и знакомыми. Откуда ни возьмись, вновь появилась привычная же тяжесть.

– Смотрите, Асгард! – вдруг рявкнул волк.

Райна взглянула – и замерла, заворожённая.

Сквозь пелену туч и туманов на горизонте поднимались, странно близкие и видимые во всех деталях крыши и стены Асгарда. Такого, каким он был в пору своего расцвета.

– Не может быть… – услыхала валькирия стон Скьёльда. – Не думал… не верил, что увижу…

– Это черта! – каркнул О́дин. – Чувствуешь её? Райна!

Валькирия всем существом своим потянулась к сверкающему видению за туманами… и отдёрнулась, словно коснувшись леденяще-холодной стали, холодной настолько, что вмиг примерзает плоть.

Черта. Отец прав. Истинная кон-граница, истинный предел владений Демогоргона, куда живым нет дороги, как ни старайся и на какие ухищрения ни иди.

Соборный Дух был отнюдь не глупцом и не простаком.

Однако им как раз и нужно было туда, за черту. В страну мёртвых, в истинные «залы Хель», по сравнению с какими мрачные пещеры за Чёрным Трактом, где правила дочь Локи, представлялись теперь прекрасным, милым, безопасным местом, не стоящим даже упоминания в сагах и висах.

Черту Райна ощущала так же чётко, как солнце ощущается сквозь сомкнутые веки. По их сторону ещё можно было вернуться. За чертой – уже нет.

– Сын Скримира! Ты говорил, что прошёл дальше?

– Да, великий бог. Но я бы не вернулся, если б не помощь извне. Кор вытягивал нас…

– Я помню. Что ж, придётся обойтись без него. Вервие, что нас удержит, закрепим прямо здесь.

– Здесь, великий бог? Где?

– Прямо у нас под ногами, в том мире, куда нас выносит.

– Дальние Силы не оставят нас своим покровительством…

– Сомневаюсь, что они имеют хоть какую-то власть здесь. Но, если снизойдут ещё раз, помощь примем с благодарностью, – отрывисто бросил Старый Хрофт.

– Особенно теперь, поскольку ученики Хедина напали на нас… Это были именно они, великий бог, не обманывай себя.

– Я знаю, – неожиданно спокойно сказал Отец Дружин. – Это были они. И коричневокрылый сокол, что парил над ними…

– Был, несомненно, послан самим Познавшим Тьму, дабы своими глазами всё видеть!

– Несомненно, – сдержанно кивнул Хрофт. – Но сейчас наша забота – не Познавший Тьму. Мы идём, чтобы освободить моих братьев и сестёр, моих детей. Асов и асинь. Всех, кто жил в Асгарде в древние времена. Сознаешь ли ты это, чародей?

– Сознаю, великий бог. И счастлив, что мог оказаться тебе небесполезен. Справедливость – твоё ремесло, Древний О́дин, Владыка Асгарда, и тебе её вершить.

– Тогда… – Земля приближалась, залитая, как и повсюду возле домена Соборного Духа, серой мглой, в небесах пылало оранжевое солнце. – Тогда за работу. Надо, грубо говоря, построить колодезь с журавлём.

– Журавлём, великий бог?

– Никогда не видел, как в деревнях достают воду из колодцев?

– В тех местах, откуда я родом, вода текла по арыкам и колёса поднимали её в дома, великий О́дин.

– Понятно. Журавль, сын Скримира, это, грубо говоря, рычаг с противовесом. Вот такой рычаг мы и соорудим.

Бу-у-м-м! – твердь вздрогнула, стоило им коснуться её. Ледяной холод отступал, солнечные лучи несли какое-никакое, но тепло.

Мир-преддверие. Последний рубеж.

Райна огляделась. Нет, ничего похожего на обычные, «настоящие» миры. Пустыня, где катятся серые волны. Если нагнуться и постараться разогнать ладонью хмарь вокруг собственных сапог, не откроется ничего – кроме прозрачной твёрдой поверхности, на которой, конечно, ничто расти не может. И под ней, под этой хрустальной твердью, тоже клубится серая мгла.

Ястир тем временем озабоченно ходил вокруг мулов; казалось невероятным, что вьючные животинки проделали такой путь, однако же вот – проделали…

– Я, как могу, поддерживаю их, но скоро им потребуется вода. Настоящая вода, не та магия, что я им даю, – пробасил великан.

– Долго мы тут не пробудем. – Старый Хрофт похлопал Слейпнира по крутой шее и привычно уже начал чертить руны. – Слушай меня, Ястир! Без тебя, Водитель Мёртвых, нам не обойтись. Без твоей некромантии.

– Я не некромант, Древний Бог, – покачал головой тот.

– Неважно, как это называть. Нам надо умереть и вернуться обратно. Нечто подобное тому, что я проделал, когда добывал священные руны, когда познал их в первый раз.

– Разве ты тогда умер, повелитель? – непритворно поразилась Райна.

– Умер, Райна, умер. Но удержал свой собственный дух на самом краю. Тогда, впрочем, это было куда проще. Здесь поблажек не будет. Жаль, нет Гунгнира… Тебе предстоит вновь сделаться Яргохором, Ястир. И вести наши души за черту. Маг же Скьёльд, сын Скримира, останется здесь. И, когда надо будет, потянет за вервие.

Как? Неужели отец настолько доверится этому засланцу? – хотела закричать Райна, но лишь прикусила губу.

– Но пока что у нас хватит других дел, – решительно сказал О́дин. – Скьёльд! Можешь ли ты дотянуться до воды? До настоящей текучей воды? Может, твоя родня сможет помочь?

– Приложу все силы, великий бог, – низко поклонился маг. – И хочу сказать… твой план поистине велик. Во всём достойный Владыки Асгарда.

– Оставь лесть, маг. Так сможешь или нет? «Приложу все силы» – этого недостаточно.

– Смогу, – после некоторого колебания кивнул чародей. – Но, великий бог, отдача от этих заклятий будет такая, что все враги, и твои, и мои, тотчас поймут, где мы и что замышляем…

– От того, что мы хотим вытянуть сюда водяную жилу?

– Конечно. Что лучше текучей воды может доставить тебя в мир мёртвых, а потом вынести обратно? Все всё поймут. И притом сразу, великий бог.

– Они услышат наши заклятия? Здесь, во владениях Соборного Духа? Даже Читающие – слыхал о таких? – сюда б не смогли дотянуться!

– Читающие застыли в прошлом, – уверенно возразил Скьёльд. – Самоуверенные, напыщенные гордецы. Нет, всемогущий Древний, есть силы – те же Дальние, – что сумеют прочитать всё, творящееся здесь.

– Они же на нашей стороне?

– Дальние Силы, великий бог? Да, на нашей. Но, кроме них, есть и другие. Хаос. Неназываемый. Спаситель. Живы и где-то бродят и те, кого ты ниспроверг, Ямерт и другие.

– У нас нет выхода, – пожал плечами Хрофт. – Пусть видят. Я должен перейти черту.

* * *

Скьёльд, сын Скримира, и впрямь оказался умелым магом. Разумеется, это было не его настоящее имя – если его оговорка про арыки и большие колёса, доставлявшие воду в дома, истинна, родился он, скорее всего, где-то в жарких и сухих краях. Райна исходила множество миров, прошла не один из них от полюса до полюса, от края до края, и знала, как меняются имена. Странно, конечно, но в холодных областях разных миров отыскалось бы больше сходства в прозваниях, чем под одним и тем же небом. Конечно, «северянина» Скримира могло занести куда угодно, но всё-таки, всё-таки…

Райна, О́дин, Яргохор и сам Скьёльд стояли над небольшим родничком, что забил прямо среди серой мглы. Лицо чародея сделалось совсем бледно, он почти не отличался от призрака.

Прозрачная твердь под ногами казалась совершенно гладкой и ровной, тем не менее ручеёк бодро вился и журчал, сам собой собравшись в тугой поток, направляясь прямо к черте.

– Благодарю тебя, сын Скримира, – торжественно провозгласил О́дин. – Твоя награда будет велика, как только мой замысел осуществится и как только Асгард будет возрождён. Почётное место будет уготовлено тебе в Валгалле, среди героев, что вновь станут оглашать воинственными кличами её своды.

– Благодарю великого Древнего за честь, – бледно улыбнулся чародей. – А теперь давайте поспешим, ибо я уже слышу – пласты реальности ломаются, сюда направляется целая рать.

Целая рать? Кого же?

Ничего не видно в волнах тумана, холодного, серого и безжизненного.

– Оставайся здесь, сын Скримира, как мы и решили. Нам – скользить по живой воде.

– М-мёртвыми? – уточнила валькирия.

– Мёртвыми, но живыми, – кивнул О́дин. – Или живыми, но мёртвыми. Надо идти глубже, чем смогут отправить нас мои руны.

– Так… что же делать?

Вместо ответа Отец Дружин молча поднял альвийский меч.

Скьёльд аж весь сжался.

Долго висел Я, пронзённый, на древе, Руны постиг И вернулся обратно.

Райна словно наяву услыхала, как отец пробормотал себе под нос краткую вису.

– Позволь мне, великий Древний, – хладнокровно проговорил Яргохор. – Никогда не ведаешь, что пригодится из старых талантов. Не надо никого приносить в жертву. Вы все – не простые смертные. Если мы возьмёмся вдвоём с владыкой Асгарда, мы именно что уйдём глубже, станем неотличимы от мёртвых. Почти. Но… великий Древний, если нам не удастся прорваться, значит, дорога к Соборному Духу закрыта куда крепче, чем тебе могло показаться.

О́дин молча кивнул. Огромный Фенрир подобрался поближе.

– Животные нам не понадобятся, – спокойно сказал Водитель Мёртвых. – Мне с ними такого не проделать.

– Так, а Фенрир…

– Он куда больше, чем просто огромный волк, доблестная Райна. Куда больше, чем твой тигр или даже чем Слейпнир.

Валькирия молча кивнула, а Фенрир гордо задрал нос.

– Ты готов, великий Древний?

О́дин молча кивнул.

– Начинай. Я знаю, когда и как вступить.

Владыка Асгарда шагнул к Райне. Валькирия собрала все силы, чтобы улыбнуться, как и подобает истинной Деве Битвы.

Прохладная рука отца легла ей на лоб, она ощутила льющуюся сквозь ладонь силу древней руны.

– Закрой глаза, Райна, и смотри.

Валькирия глубоко выдохнула. Зажмурилась. И… взглянула.

Водитель Мёртвых, Яргохор, стоял, воздев свой жуткий двуручный меч. С меча текли иссиня-чёрные струйки, сливались, и рядом с журчащим ручьём живой воды, вызванном магией Скьёльда, возник ещё один – мёртвый.

– Пей! – прогремел голос Яргохора, и валькирия, стиснув зубы, опустила ладони в тёмный поток. Здесь не было промытого текучей водой русла, светлый и тёмный ручьи казались причудливыми змеями, удивительным образом не растекаясь.

Жидкость не имела ни вкуса, ни запаха. Райна ощутила лишь тяжесть, вода такой не бывала.

– Все против нас, – негромко сказал Яргохор, закидывая меч за плечи, голос его звучал устало. – Все, от мала до велика. Весть о твоём походе, великий Древний, о твоей несказанной дерзости, разнеслась далеко окрест. Теперь нам остаётся только спешить. Но я буду сражаться рядом с тобой до самого конца. Ваше дело справедливо, дело же ваших гонителей – нет.

– Нас… никто… не… гонит, – слова давались Старому Хрофту с явным трудом, он крутил головой и мял руками шею, точно борясь с удушьем.

– Это была армия Хедина, Познавшего Тьму, – бесцветно сказал Яргохор.

– Это… ничего… не… изменит.

– Как знаешь, – пожал плечами Водитель Мёртвых. – Готовы? Вперёд. Ручей укажет путь. Следуем за ним.

* * *

Они шли, и шли, и вновь шли. Не останавливаясь, не нуждаясь в еде или питье. Оранжевый свет не мерк, здесь не было, похоже, смены дня и ночи.

Живые – но в то же время и мёртвые. Мёртвые – и в то же время живые. Чёрный поток, струившийся с меча Яргохора, иссяк, остался лишь чистый ручеёк живой воды, рождённый заклинанием Скьёльда. Та самая нить, по которой они вернутся обратно.

Невольно Райна вспоминала преддверия Хаоса, свои ощущения – здесь кровь стыла, она едва-едва двигалась в жилах, сердце билось ощутимо медленнее, и постоянно одолевал жуткий, неизбывный и мокрый холод, от которого не находилось спасения. Нет отравы, нет яда, но лёд, казалось, уже плавает по венам, обращая кровь в вязкую, тягучую смесь-шугу.

Они трое – О́дин, Райна и даже огромный Фенрир – едва тащились, а вот Яргохор-Ястир шагал легко и уверенно.

– Они тогда убили меня, – спокойно отозвался он, когда воительница собралась с силами и спросила. – Убили бога Ястира. Вместо него появился Яргохор.

– Какое ж «убили»? – У валькирии совершенно отсутствовало настроение играть словами. – Вот он ты. Ходишь, говоришь. Действуешь. Хватит красивостей, а?

– Они убили Ястира, – настойчивее повторил Ярогохор. – Но взамен сотворили Водителя Мёртвых. Сейчас он в своём домене. Соборный Дух тоже не всевластен.

Райна раздражённо пожала плечами. Они были почти у цели, но что делать сейчас, она не знала. Бесконечное шествие сквозь преддверия Хаоса и мёртвые области – но что дальше?

…О́дин остановился, и все они, кроме Ястира, без сил попадали наземь, даже могучий Фенрир. Райне вдруг захотелось, чтобы Барра положил тяжёлую голову ей на колени.

«Ну хоть за ухом почеши…»

Нет уж, пусть лучше мулов охраняет.

– Дошли, – вдруг буднично сказал Владыка Асгарда.

– Как «дошли»? – не поняла Райна. – А… домен… врата…

– Нет здесь ни стен, ни врат, – устало проговорил Старый Хрофт. – Нам осталось сделать последнее. Узреть, где точно души асов и асинь, и вытащить их оттуда. Не переходя самим черту.

– К-какую черту?

– У всего есть предел, – сумрачно молвил Водитель Мёртвых. Он стоял, скрестив руки на груди, вглядываясь в колыхания серого моря пред ними. – Есть предел и у того, как глубоко мы можем проникнуть. Если б такой разницы не существовало, то мёртвые боги смогли бы свободно покинуть эти пределы. Однако она есть, и никакая магия, никакие наши хитрости тут не помогут. Последнюю стену придётся ломать. Обойти уже не удастся.

– Не удастся так не удастся, – прорычала валькирия. – Не могу уж больше! Сразиться б хоть с кем-то!

– Сразимся, – посулил О́дин. – Всё, дочка, начинаем. Ястир, ты тоже. Ищи мёртвых асов. Ты был на поле, где они пали, должен помнить. Пришло время отдавать долги.

Водитель Мёртвых только кивнул.

– Пришло время, дочь, – неожиданно мягко и негромко проронил Старый Хрофт, – начертить мою самую главную руну. Самую главную за всю жизнь. Вспомнить, как чертили их, изменённые, Лаувейя и другие хексы ётунов.

– Руну, отец? Всего лишь руну?

Горечь в её голосе скрыть не удалось. И ради этого они шли столько времени?!

– Руну, которую нигде больше не вычертишь, – жёстко перебил О́дин. – Разве ты не чувствуешь, насколько свежа, насколько дика здесь сила? После Источников она уже совсем иная…

Райна с трудом покачала головой. Ледяная кровь не давала ничего почувствовать по-настоящему.

– Кажется, я начинаю понимать Хедина, – проворчал тем временем Старый Хрофт. – Да, наверное, иного выхода не было. Только так…

– О чём ты, отец?

Тот не ответил. Острие альвийского меча вновь принялось чертить, рассекая серый туман и оставляя огневеющий росчерк на прозрачной тверди у них под ногами.

– Помогай, Ястир, – отрывисто бросил Отец Богов. – Вытаскивай их из памяти. Вытаскивай их всех. Ты помнишь, как они сражались и умирали. Яргохор не помнил, но ты-то – должен!

– Я помню, – холодно сказал бывший Водитель Мёртвых. – Но я провёл слишком много душ в бывшее царство Хель и потому должен спросить тебя, Древний бог: ведаешь ли ты, что творишь? Отсюда не вырывался ещё никто и никогда. Мне открыто поистине ужасающее – там, за чертой. Ты уверен?

Щека Старого Хрофта дёрнулась.

– Как ты думаешь, я, сражавшийся на Боргильдовом поле, – неужто я поверну?

– Нет, – с лёгкой грустью заметил Водитель Мёртвых. – Но, прежде чем мы начнём… скажи, могу ли я рассчитывать на твою помощь?

– Да, – О́дин не колебался ни мгновения.

– Даже не спросишь, в чём?

– Нетрудно догадаться. Ты хочешь, чтобы твои сородичи тоже бы вернулись? Но они не мертвы…

– Те, с которыми мы вступали в Упорядоченное – да, – перебил Ястир. – Те прекрасные, слепящие, светоносные духи – пали. Их больше нет. Они погибали один за другим… в том числе и на Боргильдовом поле. А Познавший Тьму… он просто захлопнул дверь склепа, что они возвели себе сами.

– Я помогу, – Хрофт по-прежнему не сомневался. – Но сперва…

– Да. Начинай, Отец Богов, я последую. Это… больно – вытаскивать из памяти подобное.

Старый Хрофт чертил – и огненные руны, сливаясь, соединялись одна с другой, из-под рук Древнего Бога текло точно огромное полотно. Руны светили сквозь плотный туман, некоторые из них – поднимались, вставали, напоминая гротескные человеческие фигуры. Райна попятилась – подобного она не видела нигде и никогда.

– Сила, – кратко бросил О́дин. – Нигде больше, дочь… нигде больше, даже в Источниках…

Фенрир, словно в некотором испуге, подобрался поближе.

Валькирия же, словно завороженная, следила, как сотворяемое отцом воинство рун шагает всё дальше и дальше в туман. Иные письмена напоминали зверей, иные – птиц, иные – совсем неведомых чудовищ. Но все они одно за одним отрывались от широко раскидывающегося полотна, поднимались и шагали, ползли, катились вдаль – к той самой «черте», которую валькирия пока никак не могла ощутить.

Яргохор, однако, не отметился ничем столь же впечатляющим. Просто перед ним одни за другим возникали и таяли лёгкие, почти невидимые в лучах оранжевого светила призраки павших асов. Молодые и прекрасные – Фригг, Фрейя, Сиф, Йорд, Тор, Бальдр, Хёд, Хеймдалль, Локи…

Райна стиснула зубы, когда появились сёстры. Глаза закрыты, лица умиротворённо-спокойны – какими они, наверное, и были в смерти.

Фенрир негромко рыкнул, взглянул на О́дина – но Отец Богов лишь чертил руну за руной.

– Идут. – Волк крутил головой.

– Кто? Откуда?

– Отовсюду, – зарычал сын Локи. – Если наш Владыка не успеет… А кто… все подряд.

– Толку с тебя… – огрызнулась валькирия.

– Прости, – с неожиданной кротостью ответил Фенрир. – Мне… я… хотел бы знать сам, сестра. Просто чую – враг. Со злом. Я… очень хорошо это чуять умею. С давних времён, сестра, с давних времён…

Волк отвернулся и замолчал.

Строй сверкающих рун уходил всё дальше, и мало-помалу у валькирии открывалось словно второе зрение. Черту она различала, правда, не глазами, но всем существом – острая грань, острее которой нет и не может быть ничего, грань, за которой, как ни странно, явственно чувствовались ветви Великого Древа. Там оно словно становилось реальным, на листьях набухали капельки росы – или чего-то, очень на росу похожего, – и возвращались обратно, в мир живых: снами, воспоминаниями об ушедших, их лицами, памятью, словами, наказами, последними советами.

Замерев, Райна всматривалась в открывающееся ей, замечая, как под её взглядом меняется серая хмарь, как всё отчётливее проступает – великая река, серая и безжизненная, перехлёстывает через грань, растекается, чтобы, казалось, исчезнуть безвозвратно – потому что в несказанной выси, и далеко, и близко, завис, едва взмахивая крыльями, исполинский Орёл, раскинь который крылья – закроет ими всё Упорядоченное.

Клюв Орла раскрыт, огнём пылают глаза. Он – конец всему, конец долгому пути, в Нём – свершение свершений.

Но нет, это ведь лишь видимость, думает валькирия, обмирая от ужаса. Зло не может властвовать тут безраздельно, хватит ему залов Хель, я не хочу, чтобы было так, я не могу, чтобы было так!.. И так не будет, никогда, ни за что!

Она сама не понимает, к чему шепчет эти горячие, бессмысленные на первый взгляд как будто бы слова.

Серая река, река бесформенных, лишившихся почти всего душ, душ, слившихся в единый поток, растекалась по пустому пространству, растекалась до тех пор, пока не встречалась с корнями Великого Древа, вбиравшими в себя эту живую, несмотря ни на что, влагу.

Дальше взгляд валькирии проникнуть не мог. Даже смотреть становилось больно. Она упрямо не отводила глаз, взор становился оружием, таким же, как меч, и им обязательно нужно было, любой ценой, но продавить вражью защиту.

Где-то там, за чертой – души асов. Кто знает, как отец собрался возвращать им плоть, но они там, там сёстры, Райна должна их увидеть, должна до них дотянуться, подать весть, крикнуть, что помощь идёт, что они рядом, что ожидание их вот-вот кончится, что никакое заключение не может быть вечным, и она…

Под веки словно засыпали колючего, острого, да ещё и горячего песка. Взгляд Райны блуждал меж призрачных ветвей Великого Древа, замечал какое-то смутное движение там, но не более. Домен Соборного Духа умело защищал свои пределы.

Но потом, в один краткий миг – всё изменилось.

Исполинская ветвь словно потянулась навстречу Райне, но не угрожающе, а, напротив, словно приглашая. Листва сгущалась, становилась зримой, воплощённой, зелёной и пышной, как и положено в мире, перед вратами которого останавливается в нерешительности сама Смерть.

Валькирии показалось – она разводит руками гибкие молодые ветки, раздвигает их, и видит – видит прекрасный Асгард, каким ему положено быть, видит радужный мост, различает даже фигурку Молчаливого Аса у врат.

Но в следующее мгновение стены и башни вдруг заполняет орда невесть откуда взявшихся существ, издалека напоминающих чёрных муравьёв. Деталей не разглядеть, но демоны – Райна не сомневается, что это именно они, – стремительно захлёстывают всю крепость своим тёмным потоком, и Асгард начинает проваливаться.

Безмолвный вопль – спаси! – достигает слуха валькирии, и она уже готова рвануться на помощь; но в этот миг твердь под Асгардом расходится, крепость рушится в бездну, увлекая за собой всех нападавших.

Мгновение – и нет ничего, кроме яркой, весенней, живой зелени.

– Дочь!

Райна открыла глаза. Оранжевое солнце. Серый туман. Скрылось из глаз воинство сияющих рун, не осталось и следа.

О́дин держал её за руки, тяжело дыша.

– Ты вернулась, дочка. И вовремя.

– Они пришли, – прогудел Водитель Мёртвых.

– И виден Асгард… – добавил Фенрир.

Райна взглянула – да так и замерла.

* * *

Исполинский оранжевый диск поднимался над туманами, ширился, рос, занимая полнеба. Четверо живых в мире призраков – О́дин, Райна, мрачный Яргохор и волк Фенрир – на качающихся весах сущего.

Огромный, словно настоящая гора, сын Локи поневоле держался чуть поодаль, но голос его раздавался совсем рядом. Фенрир принюхивался, задрав голову, шерсть встала дыбом, он глухо порыкивал, клыки обнажились в предвкушении боя.

Райна поглядывала на исполина со смешанными чувствами. Громадный и обладающий силой сотен тысяч мужей, Фенрир был страшным противником, и столь же непредсказуемым. Копившаяся веками злоба готова была прорваться, и горе тому, кто окажется у него на пути! Волк не станет разбирать меж своими и чужими.

На другом берегу туманного моря, залитом сейчас золотисто-оранжевыми лучами, возвышались дрожащие, призрачные стены Асгарда. Именно такие, какими их и помнила валькирия. Крыша Валгаллы, выложенная золотыми щитами, поднимающиеся раскидистые ветви и крона священного ясеня, палаты Тора и других богов, могучие стены, радужный мост, начинающийся от крепких врат и тонущий в серых волнах – всё так. До мельчайших деталей.

Но это пустота, подделка, морок. Обманное видение, чтобы только заманить их за роковую черту, откуда облачённым в плоть уже нет возврата. Чтобы Асгард ожил бы вновь, нужно совсем иное, чем даже воскресшие боги, нужно больше, чем жертвенная кровь, больше, чем даже власть над всеми тремя источниками Упорядоченного.

Нужно повернуть вспять реки магии, пронизывающие всё сущее. Нужно направить их бег, заставить отдать свою силу, чтобы небывалое, задуманное Отцом Дружин, стало бы явью.

Валькирия понимала это так же ясно, ощущала с такой же чёткостью и определённостью, как и эфес меча в собственной ладони.

Все старые враги, все враги новые – все спешат сюда, все дрожат от ужаса, лишь только представив себе последствия. Валькирия мрачно усмехнулась – это дело по ней, это истинная стихия такой, как она; ради такого стоило жить и ждать столько тысячелетий.

Асгард будет стоять! И в нём будет править Отец Богов, даже если её, валькирии Рандгрид, Разбивающей Щиты, не станет.

– Готов ли ты, Ястир? – О́дин меж тем повернулся к бывшему Молодому Богу, а потом – Водителю Мёртвых Яргохору.

Мрачная фигура в чёрном и сером, в островерхом воронёном шлеме медленно кивнула. Райна не могла заставить себя взглянуть жуткому созданию в лицо – за смотровой прорезью шлема клубился мрак, истинный и первородный. Если и был там когда-то свет, от него ничего не осталось.

– Тогда начинай, – скомандовал О́дин. – Отсюда начнётся дорога домой. Верь мне, Ястир!

– Что делать мне, отец?

– Прикроешь мне спину, дочь, когда они, наконец, доберутся до нас с тобой.

В отдалении глухо взвыл Фенрир. По туманному морю побежали волны, вздымаясь и опадая, а затем из серой пелены стали один за другим возникать призрачные фигуры, бестелесные, лишённые чётких очертаний, словно перетекающие одна в другую.

Похожие на людей и совершенно не похожие. Крылатые и бескрылые, двуногие и многоногие, ростом с обычного человека и гиганты, не уступавшие волку Фенриру.

– Нам нужно дойти до Асгарда. – Старый Хрофт обнажил меч. Выкованная альвийкой-оружейницей сталь сияла слепяще-белым.

– Это же ловушка, отец! Морок! Я чувствую!

– Ловушка, верно. Мы видим то, что сильнее и страстнее всего желали бы вернуть в мир живых. Грубо говоря, нам предстоит достать приманку из западни, да так, чтобы капкан не сработал. К бою, дочка. – Отец Дружин взмахнул мечом.

Райна тоже выхватила клинок, но разве честная сталь способна справиться с призраками?

– Это дело Ястира, – словно услыхал её мысли О́дин. – Мы с тобой дождёмся настоящих врагов.

– Ух, и голоден же я! – подал голос Фенрир.

– Боюсь, сын Локи, они придутся тебе не по вкусу. Слишком много железа.

Яргохор-Ястир меж тем неспешно вскинул наперевес серый двуручный меч, тяжёлым шагом двинулся навстречу армаде призраков.

– Ждём, дочь, – с напором сказал О́дин, видя нетерпение валькирии.

Сейчас, сейчас, ещё немного, ещё самую малую малость, с лихорадочной быстротой мелькали мысли у воительницы. Битва звала, манила, завораживала; но к жадному ожиданию боя примешивалось и всевозрастающее беспокойство.

Что-то знакомое крылось там, за бесчисленными ордами призраков, на другом берегу, где маняще поднимались стены и крыши невозрождённого пока что Асгарда. Древнее, из времён славы Отца Дружин, асов и асиний, из времён, когда не знали равных копьё Гунгнир и молот Мьёлльнир.

Молот Мьёлльнир?!

У Райны едва не вырвался крик.

Сквозь мглу и сполохи, сквозь марь и морок пробивалась низкая и грозная песнь пробудившегося молота. Беззвучная и неслышая для простых смертных, открытая слуху лишь тех, кто помнил время великой славы Тора.

Но откуда здесь мог взяться Мьёлльнир?! Разве не был он безвозвратно утрачен на Боргильдовом поле?

– Отец? – валькирия повернулась. Великий О́дин, конечно же, чувствует то же, что и она, не может не чувствовать!

Владыка Асгарда застыл, поднеся ладонь козырьком к глазам, словно защищаясь от лучей исполинского оранжевого светила. На том берегу стала медленно проявляться высокая фигура, вровень со стенами Валгаллы, но – явно женская.

И в руках у неё был Мьёлльнир.

– Гулльвейг… – услыхала Райна шёпот отца.

Матерь Ведьм с Мьёлльниром?! С молотом Тора, который никто никогда не видел с самого дня Боргильдовой битвы?

Как он оказался у неё в руках? Что она тут делает? Кому служит?

Конечно, Райна помнила о Гулльвейг. Рассказы о чародейке, явившейся из Ванахейма и ставшей причиною самой первой войны в Большом Хьёрварде, передавались в Асгарде из уст в уста. Смутные слухи о том, что Мать Ведьм продолжает жить и заниматься своим делом, доходили до Райны и потом, за все века её наёмничества. Но сама Гулльвейг никогда не вставала ей поперёк пути.

Не вставала до сегодняшнего дня.

Исполинская фигура ведьмы застыла возле подрагивающих, бестелесных стен Асгарда. В воздетой руке – молот Тора, и это, наверное, было единственной реальностью здесь, на пороге владений Демогоргона.

Яргохор меж тем всё шагал и шагал прямо на воинство призраков, нимало не смущённый появлением сказочного молота, хотя, казалось бы, должен был помнить его ещё по Боргильдову полю.

Серое воинство меж тем лилось и лилось вперёд, во всём подобное безбрежному морю. Ястира явно брали в кольцо.

– Он справится, отец?

– Конечно, – О́дин кивнул без тени сомнения. – Это ж мёртвые. У них нет над ним власти.

– Но Ястир… но с ним случилось… что-то не слишком хоро…

– Да. Он вернул Яргохора. Это огромная жертва, дочь. Он очень хочет, чтобы мы победили.

Райна проглотила комок в горле и кивнула. Ей хотелось верить, что это получилось достаточно бесстрастно, как и положено истинной валькирии.

– Ждём настоящих врагов, – повторил О́дин. – Детей Демогоргона, или каких ещё стражей ему будет благоугодно послать нам навстречу. Но у них не будет над нами власти, моя Рандгрид.

– Почему, отец?

– Мы не мертвы и не живы, дочь. Равновесие не знает, что делать с нами.

– Мы первые, кто додумался до этого?

– Мы первые, кто ушёл достаточно глубоко. У других, как у того же Скьёльда, не было в союзниках Водителя Мёртвых. Смотри, смотри на него!

Яргохора, похоже, взявшие его в кольцо призраки ничуть не обеспокоили. Он шагал по-прежнему размеренно, никуда не спеша, но и не мешкая. Меч взят на изготовку, развевается тёмный плащ за плечами, хотя воздух – или то, чем здесь можно дышать, – совершенно недвижим.

– Я готов, великий О́дин! – на всякий случай напомнил о себе Фенрир.

– Наше время придёт, племянник.

– Может, позволишь мне пока проглотить ту тварь, что там нагло пялится, да ещё и с молотом моего павшего родича?

О́дин лишь покачал головой.

– Боюсь, она пришла говорить, а не биться. Придётся слушать.

– Почему? – зарычал волк.

– Её послали. Или послал – тот, кто имеет власть в этих местах. Во всемогущество Матери Ведьм я не верю – она вечно пристраивалась под крылышко сильных мира сего. Пусть говорит. Проглотить ты её всегда успеешь.

Волк недовольно покрутил головой, но ничего не ответил.

Меж тем вокруг Яргохора полностью сомкнулось серое кольцо призраков. Сомкнулось – и с леденящими душу, скрежещущими взвизгами ринулось на него со всех сторон.

– Отец?! – не выдержала Райна.

– С Ястиром всё будет в порядке, – неколебимо-уверенно отрезал Отец Дружин. – Гулльвейг – вот наша забота.

Исполинская фигура с Мьёлльниром меж тем не двигалась, молча держа высоко в руке сказочный молот. Райна готова была поклясться, что на вечно молодом лице Матери Ведьм играет ехидная усмешка.

Ничего, мы ещё посмотрим, кто станет смеяться последним…

– Дочка, – вдруг повернулся к валькирии О́дин. – Мне придётся… заняться этой гостьей. Яргохор сдержит духов. Дети Демогоргона пока ещё ждут чего-то… быть может, окончания наших бесед с Гулльвейг. Рандгрид, тебе предстоит пройти до самого конца. До памяти Асгарда, там, впереди.

– Отец, это же ловушка! Западня!

– Я знаю, – печально кивнул Старый Хрофт. – Приманка в этой западне, увы – именно то, что нам нужно. Пройди по следу до самого конца, Райна. Там ты поймёшь, что надо сделать.

– Пойму? Как? И почему?

– Ты дочь Асгарда, в тебе наша истинная кровь. Где-то за чертой – ты права – память всех ушедших асов. Мировое Древо поднимается над нами, мы уже почти можем видеть его, используй же эту силу!

– Я не… я не знаю рун, отец. Ты не учил меня.

– Тебе не нужны никакие руны! – досадливо перебил Старый Хрофт. – Ты ведь знаешь, чувствуешь, что и как должна сделать?

– Да, – прошептала валькирия, опуская голову. – Изменить ток магии, вообще всей, что есть здесь. Направить на тени ушедших. Вырвать их отсюда…

– Подобно тому, как течение вырывает застрявшее в заводях, – подхватил Хрофт, – чтобы нести дальше. Ты всё знаешь и понимаешь правильно, дочка. К делу! А с ведьмой я справлюсь, не сомневайся.

* * *

Так, наверное, мог выглядеть водопад – самый могучий, самый неукротимый водопад Упорядоченного. Потоки призраков, размахивающие призрачным же оружием, устремлялись со всех сторон на Водителя Мёртвых, застывшего неподвижно, с подъятым мечом.

Ястир повёл плечами, за ними трепетал наполненный неживым ветром плащ. То, ради чего был сотворён Яргохор, то, что было его силой, то, что давало власть над мёртвыми, – пришло время всё пустить в ход.

У призраков и духов есть власть над живыми. Мёртвое хватает их, подобно тому, как зацепляют и хватают друг друга зубья громадных шестерён. Мельницы богов не останавливаются ни на миг, не обращая внимания на имена и прозвания тех, кто возомнил себя этими самыми «богами».

Всё, что нужно Водителю Мёртвых, – это дать немного времени Хрофту и Райне. Ну а силы – спасибо Гулльвейг – здесь хватит. Уж об этом-то он, Ястир, позаботится.

Ты ошиблась, ведьма, приведя сюда всё это воинство.

Ястир в последний раз глубоко вздохнул. Привычка, оставшаяся от давно канувших времён. Настало время уступить место Яргохору. А потом… потом оставалось лишь надеться, что О́дин со своей прекрасной дочерью вновь помогут ему вернуться.

У Водителя Мёртвых вырвался вопль, не боевой клич, но что-то, вообще не имеющее названия. Меч его описал дугу, и всё воинство призраков, устремившееся к нему со всех сторон, послушно закрутилось в ту же сторону – так хозяйка замешивает тесто. Воронка начинала вращаться всё быстрее и быстрее, Яргохор застыл в самом её центре. Неведомые силы рвали саму суть Водителя Мёртвых, щедро дарованная ему когда-то власть повелевать отжившим помогала удерживаться – но это только что пока.

Кружащийся водоворот наконец сжался, захлестнул Яргохора с головой – и в тот же миг заработал его меч.

* * *

Райну словно пробило разом тысячью тысяч раскалённых стрел. Серый водоворот там, где только что стоял Водитель Мёртвых, рассекло иссиня-чёрным – взмахами его клинка. Призраков и духов рвало в клочья, но точно так же рвало и самого Яргохора.

Сквозь валькирию устремился поток горячей, свежей, новорождённой силы, словно каждый из погибавших сейчас второй смертью фантомов отдавал ей всё, что имел.

На внутренней стороне плотно зажмуренных век янтарной нитью пылал последний отрезок следа – напрямик за черту, к корням Великого Древа, где смутно маячило множество колышущихся теней, смутно напоминавших обитателей Асгарда, павших на Боргильдовом поле.

Исполинский орёл шевельнул крылами, огневеющий взор упёрся прямо в затрепетавшую валькирию.

«Иди и возьми, если сможешь», – поняла Райна.

Однако в ужасающем и сотрясающем гласе Соборного Духа не таилось угрозы. Скорее – ожидание и едва ли не сочувствие.

Всё, что есть, Райна.

Мамины глаза спокойно и строго взглянули прямо на неё.

Серо-зеленоватая чешуя недодракона. Он не страшный, он просто голодный и глупый. Так и смерть – она просто голодна и глупа, больше ничего.

Осталось пройти совсем немного, дочь Сигрун.

В тебе не только кровь асов, ты ещё и хекса, троллквинна, чародейка народа йотунов (не ётунов, как говорили жители Асгарда). Ты забыла об этой своей ипостаси, память матери, наследство великанов – дремало множество лет.

Настала пора ему пробудиться.

* * *

– Поговорим, сильномогучий О́дин.

Старый Хрофт бросил последний взгляд на застывшую в трансе Райну – глаза зажмурены, кулаки сжаты – и повернулся к Матери Ведьм. Та по-прежнему оставалась возле призрачных стен Асгарда, однако голос её раздавался совсем рядом. Водитель Мёртвых держался, всё так же истребляя несчётные сонмища призраков, и рука Яргохора, похоже, не уставала.

– Говори, Мать Ведьм. Мы ведь давненько с тобой не виделись. Кто послал тебя и зачем?

– Ах, О́дин, ты не меняешься. Всё такой же скучный. Какая разница, кем я послана? Главное – сумеешь ли ты внять предостережению?

– Какому? Предлагаешь повернуть назад? Когда я почти у цели, а моя дочь делает то, к чему её приуготовляла судьба все бессчётные века изгнания?

– Хочешь, чтобы я поверила, будто ты всё это задумал заранее? – рассмеялась Гулльвейг. – Специально не искал собственную дочь столько столетий?

О́дин пожал плечами.

– Владыка Асгарда не пререкается со слугами. Правь своё посольство, Гулльвейг. Но помни, чем закончилось твоё первое.

– А чем оно закончилось? – Мать Ведьм продолжала улыбаться, и Старый Хрофт видел сейчас каждую чёрточку её неживого, идеально красивого лица, больше похожего на маску. – Именно тем, чем и должно было. Именно тем, чего мы добивались.

– Мы?

– Ты уже расспрашиваешь, Владыка Асгарда? Я уже не просто посланница? Я уже та, с кем можно говорить?

– Правь своё посольство, прислужница, – прорычал Отец Дружин. – Правь, у меня мало времени.

– Конечно, конечно, – насмешливо поклонилась Гулльвейг. Мьёлльнир задел серую дымку, и Старый Хрофт сморщился, точно от боли. – Тебя не пронять даже молотом твоего же старшего сына.

– Правь. Своё. Посольство, – отчеканил Старый Хрофт. Каждое слово его падало, словно удар топора.

– А! Что ж, будь по-твоему, Ас Вранов. Я должна передать, что тебе придётся пойти против всех, даже против твоего друга Хедина.

– Кто передаёт это? Как его имя?

– Какая разница? – Гулльвейг вновь пожала плечами. – Это голос разума, скажем так.

– Плох тот посол, что не открывает имя пославшего.

– Что делать, Владетель Слейпнира, здесь не Валгалла.

Старый Хрофт фыркнул, покосился на Райну. С щёк валькирии сбежала вся краска, они сделались мертвецки-бледными.

– Что ж, Мать Ведьм, ты сказала, а я услышал. Это всё? Твоё посольство отправлено?

– Нет. – С губ Гулльвейг не сходила лукавая улыбка. – У тебя могут явиться могущественные союзники, Ас Вранов.

– Они у меня уже есть. Мне помогли добраться сюда многие, от кого я, признаться, не чаял обрести подмогу.

– Они помогут тебе и вновь. Но ты должен поклясться.

– В чём и кому?

– Упорядоченному. Памяти всех падших или лишившихся силы богов – тебе помогут вырвать твоих сородичей из небытия, если ты твёрдо встанешь против Познавшего Тьму и доведешь свою борьбу до победы.

– Познавший Тьму не сделал мне ничего плохого.

– А волки? А целая рать его учеников? А эти призраки?

– Разве это он наслал их, Гулльвейг? Я не убеждён.

– Ты убедишься, – посулила она.

– Вот когда это случится, тогда и поговорим.

– Но тогда ты поклянешься?

– Владыка Асгарда никому не даёт подобных обещаний. Всё, Мать Ведьм, время твоё истекло. Желаешь ли ты помочь мне, встать против меня или же просто отойти в сторону? Я приму любой твой выбор. Но совершай его быстро!

– Я лишь посланница, – поклонилась Гулльвейг. – Эта битва – не моя битва. Но позволь спросить тебя, Ас Воронов, – неужели ты не хочешь вернуть Мьёлльнир? Разве не жаждешь порадовать старшего сына, вручив ему его великий молот?

– Он вернёт его сам, коль пожелает, – как можно равнодушнее отозвался Старый Хрофт. – Всё, Гулльвейг. Уходи.

– Как пожелаешь… – прошелестел на прощание голос Матери Ведьм, прежде чем её силуэт утонул в серой дымке.

Последним исчезли очертания Мьёлльнира.

Отец Дружин и волк Фенрир остались одни. Яргохор стягивал на себя великие множества призраков, Райна стояла, замерев, и, похоже, перестала даже дышать.

– Великий О́дин?! – нетерпеливо прорычал исполинский волк.

– Сейчас, – медленно ответил Древний Бог.

Он чувствовал это, он знал. Его дело – справедливость, а его обманули. Обсчитали, обдурили, словно подвыпившего дружинника вороватый трактирщик. Сейчас ему, истинному Владыке Асгарда, требовалась вся помощь, какую он только мог собрать.

И неважно, от кого.

Мысли становились рунами, руны кричали криком, неслышимым для громадного большинства обитателей Упорядоченного; но тех, кого следовало, этот зов достигнет, не сомневался Отец Дружин.

Они все здесь.

Шепчет Хаос – дочь уже не слышит его, но ему, Старому Хрофту, голоса звучат по-прежнему.

Холодно и чеканно перезваниваются смарагдовые кристаллы, соударяясь в вечной пустоте – дают знать о себе Дальние.

Содрогаясь от нетерпения, вновь и вновь окликает Отца Дружин чародей Скьёльд.

Все тут. Всем не терпится.

А за их спинами маячат и другие, тоже дрожащие в ожидании.

«Я не горд, – как можно громче подумал Старый Хрофт. – Я всего лишь Древний Бог, старый бог, переживший всех и вся. Разве я так уж многого хочу? Упорядоченное бескрайне, на вашу власть я не посягну, силёнки не те. Что мне нужно? – лишь возрождённый Асгард. И асы с асиньями. Больше ничего. Я слишком долго ждал…»

– О́дин! Великий О́дин! – взревел Фенрир, вырывая Отца Дружин из бездны. – Они идут! Идут!

Серая воронка призраков давно поглотила Водителя Мёртвых. Райна стояла замерев, не дрогнет ни один мускул, не дрожат веки, даже дыхания, похоже, нету. А там, где по-прежнему маячат стены бестелесного Асгарда, появлялась новая рать, над которой с клёкотом парил коричневокрылый сокол.

Старый Хрофт позволил себе едва заметную ухмылку.

Со стороны смерти, через заповедную черту шли и шли существа из плоти и крови. Летели крылатые змеи, плыли огромные, уснащённые множеством щупалец пузыри, чем-то напоминавшие морматов; переваливаясь с боку на бок, влачились броненосные ящеры.

Их тут быть не могло. Черта пылала перед внутренним взором Древнего Бога ослепительным, чистым пламенем. Черта, за которой не смерть – но вечное обновление.

Однако они есть. Кто-то неимоверно могущественный открыл им дорогу – просто не воспрепятствовал тем, кто упорно и упрямо бился головой об стенку, пытаясь сотворить несотворимое.

Им наконец позволили.

– Пришло твоё время, племянник.

Волк завыл, вскидывая голову, да так, что дрогнула, рассыпаясь, даже скрывшая Водителя Мёртвых воронка. На мгновение вновь стал виден Яргохор – доспехи пробиты во многих местах, слетел правый наплечник, у шлема снесён самый верх – но сам клинок рубил по-прежнему.

Фенрир меж тем громадными прыжками сближался с надвигающейся ратью. Пасть оскалена, шерсть вздыбилась – волк дождался настоящего боя.

Всё, Владыка Асгарда. Ты сделал всё, что мог. Осталось ждать, когда Райна прорвётся, наконец, к заветной цели.

* * *

След, начавшийся среди сотворённого из пепла бесплотного двойника былого Асгарда, кончался. Он стянулся в тонкую, почти невидимую золотистую нить, иногда почти неотличимую от луча. Во всей красе перед Райной возвышалось Мировое Древо, истинное Древо, чьей бледной тенью-аватарой был Иггдрасиль в старом Асгарде.

Молодая, весенне-свежая листва, радующая нежной зеленью, и рядом – осенние, отяжелевше-янтарные листы. Но нет ни гниения, ни увядания – зелёное сменяется желтоватым и обратно, круг невозможно разомкнуть, он пребудет таким до скончания века.

Корни Древа вбирают бесчисленные души, достающиеся Орлу. И он сам – вон, над горизонтом, размеренно взмахивает крылами, клюв его остёр, и он – конец всему, ибо в нём не уцелеет даже бессмертная как бы и бестелесная субстанция души.

Его взгляд пронзающ и всеведущ. Здесь его владения, здесь он всевластен. Что может сделать она, не живая и не мёртвая, не смертная, но и не бессмертная, ибо конец мира станет и её концом?

Тонкая игла золотого луча упирается в зеленеющую ветвь Древа. На ней, словно игрушки, крохотные домики, ещё более мелкие фигурки людей. Райна присматривается – да, точно, Асгард. Ещё один, и на сей раз это уже не призрак.

Она не знает, что делать. Нет заученных заклятий – да она ведь и не чародейка. Нет заранее составленных рун. Нет ничего, кроме кровоточащей памяти да страстного, до самозабвения, желания – Асгард должен жить.

Руны отца расчистили ей дорогу сюда, но самых важных он ей так и не дал – наверное, и вправду не знал сам.

Ну, валькирия, ты ведь тоже в какой-то мере «водительница мёртвых», ты уже один раз не без успеха использовала свой талант, когда пришлось выручать Яргохора.

Ты провожала героев в Валгаллу. Теперь тебе предстоит вывести их оттуда.

Рушатся горы, Моря высыхают. Гибнет родня, Смертен и ты сам, Только не вечна Во мраке дорога, Новый рассвет Завсегда наступает. Рушатся горы, Моря высыхают, Гибнут киты На широких просторах, Только обратно Приводит дорога, Утро за ночью, Ты знаешь, наступит. Вновь поднялись Ледяные вершины, Серые туши Китов на просторе Режут волну; Луч золотой, Он выводит из мрака Души от сна Он пробуждает.

Висы складывались сами собой.

Души от сна он пробуждает – переполнявшая валькирию сила, дарованная сражающимся Водителем Мёртвых, слившаяся с её собственной, устремилась вперёд, к замершим фигуркам на ветви Великого Древа.

На краткий миг Райна увидела тянущиеся далеко вниз, в обычный тварный мир корни, исполинские отростки, тянущиеся к Источникам Магии, Кипящему Котлу, Урду и Источнику Мимира.

«И питает он третий корень…»

Питает? Корень? Или… или…

Идите ко мне! – выдохнула валькирия. Ждать больше нельзя, подобно тому, как малый рычаг может сорвать с горы стократно более тяжёлый камень, так и её собранная сила замыкала сейчас на ней мощь всех Трёх Источников.

Орёл взглянул на неё и кивнул. Как показалось Райне, одобрительно.

Идите ко мне! Вы слишком долго ждали. Заточение кончилось, возвращайтесь! Будет славная охота, будет славная битва, будет любовь и страсть, будет всё!

Меч, выкованный альвийской Оружейницей, меч, вобравший в себя возрождённую силу Асгарда, поднялся словно сам собой, своею волей потянув руку валькирии. Острие указывало на золотую искорку здешнего отражения Валгаллы, древняя мощь оживала, сбивая последние замки.

Золотой луч замер, стремительно превращаясь в дорогу.

И по ней навстречу Райне пошли, одна за другой, знакомые с самого детства фигуры асов и асинь.

– Отец был прав… – прошептала валькирия, прежде чем спасительное орлиное крыло подхватило её, перенося через моря и океаны несущего обратно, на тот берег, где ещё есть живые.

Древние боги Асгарда возвращались.

…А потом надо будет расплатиться с Оружейницей.

Сноски

1

«Старшая Эдда», «Речи Высокого», строфа 12. Перевод с древнеисландского А. Корсуна под редакцией М. Стеблин-Каменского.

(обратно)

2

В классической версии «Старшей Эдды» – «Перебранка Локи» – бог огня сперва устраивает перебранку на пиру у морского великана Эгира, оскорбляя асов, затем пускается в бегство, однако асы ловят его и подвергают наказанию – превращают в волка одного из его сыновей от брака с Сигюн, тот убивает своего родного брата, другого сына Локи и Сигюн, после чего Локи связывают кишками его собственного сына, а Скади, супруга Ньёрда, вешает над связанным богом огня ядовитую змею, яд которой непрерывно капает из раскрытой пасти. Несмотря на всё это, Сигюн остаётся верна Локи и неотлучно находится с ним, держа чашу над его лицом, куда и собирается яд, и лишь когда Сигюн опорожняет сосуд, капли яда касаются лица Локи, отчего он корчится в жутких мучениях. Считалось, именно этим объясняются землетрясения. Лишь после этого О́дин и асы узнают пророчество вёльвы, возвещающей грядущий Рагнарёк, уничтожение старого мира и гибель почти всех асов.

В моей версии событий, изложенной в книгах «Боргильдова битва» и «Молодой маг Хедин», пророчество вёльвы случилось до всех и всяческих «перебранок», так что Локи и асы вынуждены жить уже со знанием того, какой конец ждёт каждого из них. – Прим. авт.

(обратно)

3

«Старшая Эдда», «Прорицание вёльвы», строфа 17.

(обратно)

4

Великанша Лаувейя – мать бога огня Локи.

(обратно)

5

См. роман «Тысяча лет Хрофта», книга вторая, «Молодой маг Хедин», с. 59–65.

(обратно)

6

См. роман «Удерживая Небо», с. 314.

(обратно)

7

См. роман «Память Пламени», с. 33–34.

(обратно)

8

См. роман «Гибель богов», с. 427–430.

(обратно)

9

«Скьёльд был сын О́дина. От него пошли все Скьёльдунги. Он жил и правил в стране, что теперь называется Дания» – «Старшая Эдда. Песнь о Гротти».

(обратно)

10

Именем Скримир назвался Истинный Маг самого первого Поколения, беседуя с О́дином и Локи (см.: «Молодой Маг Хедин», с. 22–30).

(обратно)

11

Привратница Хель, владычицы царства мёртвых (см.: «Боргильдова битва», с. 216).

(обратно)

12

См. роман «Гибель Богов», с. 562.

(обратно)

13

См. роман «Земля без радости».

(обратно)

14

См. роман «Гибель Богов», с. 131–132.

(обратно)

15

См. роман «Гибель Богов-2», кн. 1, «Удерживая небо», с. 9.

(обратно)

16

См. роман «Тысяча лет Хрофта», кн. 2, «Молодой маг Хедин», с. 99.

(обратно)

17

См. роман «Война мага», «Конец игры», ч. 2, с. 438.

(обратно)

Оглавление

Пролог Валькирия

Глава I Древняя сталь

Интерлюдия 1

Глава II Альвийская гордость

Интерлюдия 2

Глава III Храм Познавшего Тьму

Интерлюдия 3

Глава IV Меч для Рандгрид

Интерлюдия 4

Глава V Призраки Валгаллы

Интерлюдия 5

Глава VI Источник Мимира

Интерлюдия 6

Глава VII Яргохор

Интерлюдия 7

Глава VIII Прошлое

Интерлюдия 8

Глава IX Дорога мёртвых богов

Интерлюдия 9

Глава Х Врата вечности

Интерлюдия 10

Глава XI Тайное тайного Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg