«Рубины хозяина Ко»

Рубины хозяина Ко (fb2) - Рубины хозяина Ко 772K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Николаевич Васильев (Воха)

Владимир Васильев Рубины Хозяина Ко

Пролог

Весна взбиралась в горы медленно, но неотвратимо. В долинах уже зеленела молоденькая трава, в предгорьях только сошел снег и обнажилась исходящая паром, черная, как ночь в новолуние, земля, а повыше все еще гулял ледяной ветер. Весне не суждено взобраться к самым вершинам – там снег никогда не тает. Но она каждый год стремилась утвердиться как можно выше. В долинах уже кипела жизнь, а горные пики оставались погруженными в величавое зимнее безмолвие.

Только беркуты знали это место в горах, недоступное бескрылым созданиям – ровную квадратную площадку на самой вершине высокого пика, где хозяйничает бродяга-ветер. Небольшой прямоугольный ящик, наполовину вросший в мерзлую землю, грязно-серый, без выступов и впадин, неподвижный и безжизненный. Беркуты его нисколько не боялись и часто отдыхали на теплой поверхности. Теплой, несмотря на окружающие ящик снега.

Но ящик не был просто бессмысленной глыбой. Там, внутри, жил таймер, отмеряя минуты и часы, дни и столетия. И когда подходило время, он извергал сложный и мощный телепатический импульс, раз в тысячу лет. А потом ждал ответа, пусть слабенького и несмелого. И, не дождавшись, замирал еще на тысячу лет, чтобы вновь послать в мир протяжный крик – призыв к пробудившемуся и крепнущему разуму.

Шестнадцать раз импульс оставался безответным. Правда, последний раз послышался слабый и неясный шепот, но ответом это назвать было еще нельзя.

Когда солнце коснулось краем горизонта и над долиной повис вечер, последний регистр таймера сбросился на ноль и в пространство ушел очередной – семнадцатый – импульс.

На этот раз его услышали и поняли. Эхо пришло сразу с трех сторон, с интервалом всего в полсекунды. Ящик засек направления,

оценил расстояние, снял с эха матричные отпечатки и оцепенел, ожидая дальнейших сигналов.

То, ради чего он здесь стоял, началось.

* * *

Формуляр на серийный ментальный ретранслятор-усилитель ХА-27С.

Габариты, мм – 1572×1505×620. Вес (масса), кг – 110. Дальность, км – до 6000. Мощность импульса, бВт – 12,4.

Состав импульса (для данного изделия):

1) верхний модулятивный ряд, ВМР: характеристика объекта, качественная и количественная. Накладывается на индивидуальный ряд корреспондента;

2) нижний модулятивный ряд, НМР: прямая информация о нахождении объекта, координаты введены;

3) боковая немодулированная: блокирование интереса к источнику составляющая (на подкорку): информации, закодированной в ВМР и НМР, ложная память о давнем обладании ею.

Предусмотрен модуль непрерывного сканирования на частоте первого эха, а также возможность дежурного приема и перенастройки на биочастоты второго, третьего и т. д. эха при длительном прекращении первого.

Примечание: Ретранслятор устанавливать только горизонтально!

1. Знак

Оставалось еще около двух часов ходьбы, когда Вишена решил передохнуть и съесть остатки мяса. Лес мрачно наваливался на тропу, смыкаясь вверху сплошным зеленым сводом, но Вишена давно привык к его постоянному давлению. Мало кто в здешних краях решался на путь в одиночку через Черное – громадный старый бор, за которым прочно закрепилась дурная слава. Вишена все же пошел, потому что попутчиков не нашлось, а не откликнуться на зов Боромира он не мог. Четвертый день Вишена мерял шагами единственную тропу через Черное, вспугивая зверье и нечисть, и пока никто его ее трогал. Правда, второй ночью кто-то долго бродил вокруг костра, Вишена явственно видел темный силуэт и два пылающих красным глаза. Пришлось обнажить меч и два волшебных изумруда на гарде отогнали ЭТОГО. Кто ЭТО был, Вишена так и не понял. Для вовкулака он слишком велик, а для упыря вел себя уж очень тихо. Впрочем, Вишена не особенно ломал голову – мало ли нечисти водится в Черном?

Костер разводить не имело смысла – он хотел передохнуть и подкрепиться, чтобы сегодня же успеть к Боромиру. Привалившись спиной к старой сосне, Вишена жевал сушеное мясо, щурясь и поглядывая вверх, на пробивающийся сквозь кроны солнечный свет, изредка зачерпывая ладонью из шустрого лесного ручейка холодной, до ломоты в зубах, и чистой, как горный хрусталь, воды.

Шел Вишена в Андогу – поселок на берегу неширокой спокойной реки, носящей то же название. Он уже бывал там дважды – у Боромира перед Северным Походом и у него же на празднике Желтых Листьев. Видимо, Боромиру приглянулся ловкий и бесстрашный боец-южанин, ибо далеко не все витязи Северного Похода получили приглашение на тот памятный праздник. Вишену пригласили, встретили с радостью и почестями. А теперь, спустя три года, Вишена получил послание – маленький медный нож. На рукоятке виднелась резьба – всего два слова: «Ты нужен». Раздумывать Вишена не стал. Ножен не было, а это значило, что меч свой забывать никак нельзя. Утром он уже отправился в путь. Что затеял Боромир Вишена еще не представлял. Но только не большой поход. Наверняка. Перед Северным Походом о нем знали и Лойда, и Тялшин, и все окрестные селения. Сейчас вообще никто ничего не знал. Вишена догадывался, что Боромир не прочь предпринять что-то крупное, но предварительно решил собрать самых верных людей на совет. Весна только началась и времени до холодов оставалось предостаточно, чтобы добраться даже до Северной воды.

Стрела, пущенная из чащи, вонзилась в дерево, о которое опирался Вишена. Он мгновенно упал и отполз за ствол, раньше, чем стрела запела, воткнувшись в сосну. На звук спускаемой тетивы Вишена всегда реагировал раньше, чем стрела долетала до цели.

На той стороне ручья не шевельнулась ни одна ветка. Стрелок затаился. Но он стоял, либо на ногах, либо на коленях, ведь лежа из лука на выстрелишь, а Вишена лежал. Рано или поздно стрелок двинется и выдаст себя. Вишена же мог лежать хоть до утра.

Нечисть оружием не пользуется. Значит, за ним охотятся люди.

Ждал Вишена долго. На соседней сосне орал пересмешник и беспечно носились белки, ручей грузно пересек громадный вепрь-одиночка, недовольно хрюкая и косясь в сторону Вишены, которого, конечно, давно унюхал, а вот на стрелка звери не реагировали. Когда за ручьем шевельнулись кусты, Вишена напрягся. Но это была всего лишь косуля. И тогда он понял, что противника давно уже нет в зарослях. Но как же он тогда удрал? Вишена выждал еще немного, осторожно поднялся. Постоял, и вышел из-за сосны. Никого… Скосил глаза вниз, на стрелу.

Стрелы не было. Вишена присел на колено и присмотрелся. Даже отметины на коре не осталось. Колдовство?

Он нахмурился. Кто-то явно не желает, чтобы он попал в Андогу.

«Посмотрим!» – решил Вишена и, круто развернувшись, пошел по тропе прочь от ручья, на ходу дожевывая последнюю ленту мяса. Пока он ждал, солнце успело сползти почти к самому горизонту, Вишена этого не видел из-за деревьев, но знал и чувствовал: чтобы успеть до темноты в селение, нужно двигаться чуть ли не бегом.

Вишена так и сделал. Подошвы истертых кожаных сапог мягко вминали прошлогоднюю хвою. Дышал он ровно и глубоко, три шага вдох – три шага выдох…

И вдруг Вишена уловил еще чье-то дыхание и слабый топот. Это напоминало уже серьезную попытку задержать его. Кто там, сзади?

Вишена метнулся в сторону и бесшумно исчез в кустах. Но тропа оставалась пустынной, хотя он снова довольно долго прождал. Время шло, солнце садилось, а Андога оставалась такой же далекой, как и два часа назад. Вишена нахмурился. Его не трогают – его просто пугают. И вместо того, чтобы идти, он сидит и ждет. Ловко!

Слева тропа изгибалась и пропадала из виду шагах в ста. Справа, откуда он пришел, тропа была прямой и пустынной.

Вишена прислушался и, не уловив ничего, кроме обычных лесных голосов, осторожно двинулся прямо через лес, рассчитывая выйти на тропу впереди, там, где она поворачивала. Деревья сразу же заслонили тропу, но Вишена не придал этому значения, потому что миновать ее просто не мог – попробуйте миновать воду, пересекая остров!

Шагов через триста Вишена чертыхнулся и начал забирать вправо. Бродил он долго, с полчаса, но тропы так и не нашел. Солнце уже село; начинало потихоньку темнеть.

«Завели!» – скрипнул зубами Вишена. Он пожалел, что чертыхался, когда потерял тропу. Сколько раз говорили ему: «Не поминай черта никогда. Его только позови, а он уж тут как тут!»

И словно в ответ послышался короткий издевательский хохот. Вишена тоже скривил губы в усмешке и демонстративно обнажил меч – пусть чуют серебро, им полезно. Хохот оборвался, словно впереди поперхнулись. Ответ не задержался – через полста шагов Вишена наткнулся на конский череп – выбеленный ветром и временем, он скалился навстречу путнику, манил к себе провалом пустых глазниц. Вишена невозмутимо обошел его – знал, что переступать нельзя – огляделся, неторопливо срубил молодую осину, заострил ее. «Съели?» – злорадно подумал он и, забросив кол на плечо, пошел туда, где должна была находиться Андога. Время шло, сумерки сгущались, а его больше не трогали. Это настораживало. Вишена удивился и все озирался, шаря взглядом по зарослям. И вдруг вышел к болоту – лес ровной стеной оборвался, впереди зажелтели мхи, кое-где разбавленные зеленью кустиков голубики. У горизонта опять виднелся лес.

Вечером в болото не сунулся бы и самоубийца, а Вишену ждали в Андоге. Поэтому он развернулся и пошел назад, решив, что уж лучше лесная нечисть, чем болотная. Едва деревья сомкнулись у него за спиной, Вишена наткнулся на тропу, вьющуюся под углом к болоту. Радостно хмыкнув, Вишена двинулся по тропе и вмиг оказался снова на болоте. Тропа, петляя, уходила вглубь мхов и словно звала: «Ну, чего стал? Пошли!» Вишена мрачно оглядел все, бормоча: «эх, ты, топь-мочаг, ходун-трясина, крепи-заросли… знаем мы вас!» В болото он не совался сроду и не собирался нарушать эту добрую традицию. В конце концов он изрек: «а, вот, хрен вам!» и уселся прямо на опушке.

С тем, что в Андогу сегодня уже не попасть, Вишена смирился. А до утра дотянет, не впервой. Первым делом, он срубил два дерева, уложил их накрест и развел костер. Огня боятся все – и зверье, и нечисть.

Стемнело и над миром повисли звезды. На болоте хором орали лягушки, в воздухе бесшумными тенями замелькали летучие мыши. Вишена уселся у костра и вздохнул – он-то мечтал, что выспится сегодня у Боромира, да, видно, не судьба. А Боромир, небось, тоже думает о нем – гадает, где, да почему не пришел, срок ведь уже. Интересно, а кого он еще вызвал, кроме Вишены? Понятно, Бограда и Тикшу. Может, Славуту или Омута. А еще? Должно быть, человек десять, не меньше. Что же там затеял Боромир-Непоседа? Вишена слышал, что жители Перкумзя жаловались на какие-то беспорядки, но подробностей не знал, где Перкумезь, а где Пожар! Пожар вообще в стороне от дорог, Вишена поэтому там и зимовал. Новости туда опаздывали. А на Западе, где Перкумезь, всегда неспокойно. Боромир вполне мог туда нагрянуть со своей отважной дружиной. Но стоило ли тянуть из-за этого Вишену, зимовавшего на Пожаре?

Лягушки умолкли разом, как по команде и Вишена лениво потянулся за мечом. Он твердо знал – если не суетиться и не казать страха, тушуются даже самые наглые из чертей и вовкулаков, а нечисть помельче и вовсе охладевает и отстает.

Стало тихо, ужасно тихо, даже ветер почему-то вдруг улегся. Вишена нерешительно оглядывался – он сообразил, что не видит даже хаотичного полета летучих мышей, хотя обычно их было как звезд на небе в безлунную ночь. Некоторое время Вишена сидел в полной тишине, потом услышал тихий, но мощный звук рассекаемого крыльями – огромными крыльями! – воздуха. На фоне неба вскоре мелькнул и силуэт – гигантская летучая мышь летела прямо на костер. Одновременно Вишена ощутил мягкие толчки пучков ультразвука. Под один из них он поспешил подставить меч – пусть знает, что его ждет, кто бы это ни был.

Быстрая тень мелькнула над головой, обдав упругими струями ветра, поднялась выше и снова скользнула над Вишеной. Рядом с костром что-то упало, почти бесшумно, но Вишена заметил и услыхал.

Два громадных крыла распростерлись на секунду застыли, закрыв собою звезды, и вдруг с неприятным писком это распалось на несколько сот обычных летучих мышей. Стая мгновенно рассыпалась; почти сразу Вишена услышал первый, несмелый и одинокий крик лягушки.

И все прошло. Он снова оказался на опушке обычного леса, где полно зверья, но нечистью и не пахнет. Пока.

До рассвета Вишену ее трогали, но он не смыкал глаз. К подарку с неба тоже ее подходил, хотя видел его в свете костра. Под утро Вишена заметил что-то пролетевшее очень высоко – может, стаю птиц, а, может, и ведьму. На костер оно не обратило внимания. И еще из кустов на Вишену ночь напролет пялился здоровущий филин, так что вполне в безопасности он себя не ощущал. Когда взошло солнце, Вишена вздохнул с облегчением и позволил костру погаснуть. Потом взял меч поудобней и как мог медленно да осторожно приблизился к тому, что сбросили ночью с неба.

Это был небольшой сверток. Вишена присел, кончиком меча развернул податливую волчью шкуру и невольно вздрогнул. Внутри лежал человек. Лицом вниз. Махонький, ростом всего с локоть, но не ребенок. Вишена поколебался, мечом же перевернул его на спину, мрачно оглядел.

Он сам. Это он сам – Вишена узнал свое лицо, пусть и очень маленькое, узнал одежду и даже меч, торчащий у человечка из груди. Меч выглядел точной копией его оружия, за исключением одного: на гарде вместо волшебных зеленых изумрудов рдели два крохотных рубина.

«Что это? Предупреждение? Дурной знак?» – подумал Вишена с тревогой. Ни о чем подобном он доселе не слыхивал.

А маленький мертвец вдруг вздрогнул, подернулся слизью и стал на глазах перерождаться во что-то иное – Вишена отпрянул и отдернул меч. Изумруды горели, словно вокруг слонялась сотня чертей в обнимку с сотней леших. Оживший комок ворочался, будто там внутри происходила неистовая борьба, и вскоре развалился, став семью лесными тварями – большой рыжей сколопендрой, жабой, гадюкой, козодоем и тремя летучими мышами. Вишена смотрел на все это широко распахнутыми глазами и боялся двинуться, только непроизвольно гладил левой рукой изумруды. Вдалеке, на болотах, крикнула выпь и козодой тотчас упорхнул в кусты; мыши, взмахнув крыльями, рассыпались и исчезли; жаба, переваливаясь, удирала в сторону болот; гадюка зашипела и скользнула прочь, и последней в траве мигом растворилась сколопендра. На влажной волчьей шкуре остался лежать лишь маленький отточенный меч.

2. Мечи

К Андоге Вишена вышел около полудня. Болото он обогнул и обнаружил, что завели его далеко в сторону Лежи. Андога оставалась справа и Вишена быстро зашагал по найденной тропе. Дважды за время пути тропа пропадала, но он невозмутимо возвращался и вновь находил путь. Вздохнуть свободно он посмел лишь тогда, когда лес оборвался и впереди, за зеленеющим житним полем, стали видны тесовые крыши Андоги. Крепкий бревенчатый сруб окружал селение, защищая от набегов вражьих дружин и Вишена зашел с востока, где высились окованные медью ворота. Стучать не пришлось – стражники его заметили, в воротах приоткрылась узкая дверь. Хмурый бородатый воин мрачно осведомился:

– Чего надобно, мил-человек?

Вишена ответить не успел; где-то во дворе заскрипела отворяемая дверь и громовой бас растекся по всей Андоге:

– Кто там, Пристень?

Пристень, ратник у ворот, повернул голову и нехотя ответил:

– Путник пожаловал…

– Гей-гей, Роксалан, это же я – Вишена Пожарский! – перебил Пристеня Вишена, сразу узнавший густой и мощный голос Роксалана, товарища по Северному Походу. – Встречай!

– Хо! Вишена! Мы уж заждались.

Пристень посторонился, пропуская Роксалана и через миг Вишена оказался в объятиях не менее могучих, чем голос Боромирова побратима. Они расцеловались по обычаю трижды и Вишена наконец вошел в Андогу. Позади загремел засовами Пристень, запирая дверь.

– Долгонько же ты собирался, – басил Роксалан. Выглядел он немного озабоченным. Вишена глянул на него, чуя недобрые вести.

– Вчера бы явился, да нечисти в Черном уж больно много. Заплутал, завели едва не в Лежу.

Роксалан нахмурился. Когда Вишена рассказал о знаке и развернул сверток с мечом, он нахмурился еще больше – туча тучей.

– Да… У нас тут тоже… – он поднял глаза. – Омут помер.

Вишена вздрогнул. Омут, витязь-молчун, как-то раз в одиночку разогнавший дюжину печенегов, не раз прикрывавший Вишене и Роксалану спины в битвах, ставший родным. И его больше нет?

– Вчера, – сказал Роксалан, – влез на ярмарочный столб, да и свалился маковкой на полено. Тут же и помер.

– Куда влез? – удивился Вишена, – на столб? Зачем?

Роксалан пожал плечами:

– Леший его знает. Как пришел три дня назад, так и молчал все время. Поди разберись, что на уме.

Они подошли к высокому терему; среди людей, стоявших на крыльце, Вишена узнал Боромира, Славуту и Бограда. Вокруг сновали дворовые и прислуга; Роксалан с Вишеной остановились напротив, переглянулись и разом, как бывало, молодецки свистнули. На крыльце обернулись, Боромир радостно выкрикнул и всплеснул руками.

Потом Вишена долго здоровался со всеми – здесь был и возмужавший Тикша, и брат Бограда – Богуслав, и превратившаяся из голенастого подростка в статную девку Соломея, не изменившись лишь в одном – буйном нраве и тяге к походам и приключениям.

Они стояли во дворе кругом. Вишена повторил свой рассказ о прошедшей ночи, бросив под ноги волчью шкуру, развернувшуюся на лету, и сверкнул на солнце клинок крохотного меча, и полыхнули недобро маленькие рубины.

Меч поднял Боромир. Осмотрел осторожно, с опаской, и бросил вновь на шкуру.

– Нечистая штука…

Вишена оглянулся:

– Тарус-то где? Уж он растолкует.

Боромир кивнул.

– Тарус был здесь, да в Шогду подался. Завтра воротится.

Роксалан тем временем поднял меч-малютку и с сомнением вертел его в руках. Вишена пытливо наблюдал за ним. Там, на болотах Лежи, он долго думал, брать ли с собой этот меч, бросить ли. Решил взять.

Роксалан тем временем тронул Боромира за плечо и тот прочел в его глазах вопрос.

– Сказывай, – велел он.

Роксалан тряхнул головой.

– Взглянуть бы на Омута нож…

Боромир стрельнул глазами, словно пойманный тур.

– Рубины? – догадался он. Роксалан кивнул. Вчера еще заметил он, что у Омута на ноже рубины, а сейчас вдруг вспомнил, Омут ведь обычно не расставался с длинным турецким кинжалом с костяной рукояткой и безо всяких камней.

Все направились в терем. Омут, покрытый полотном, лежал в дальних покоях на высокой дубовой лавке. У изголовья застыл резной деревянный идол – фигура бога Хорса.

Боромир чуть приподнял полотно с левой стороны и в глаза ему полыхнул алый рубин. Боромир оглянулся, а Вишена осторожно вытащил нож из кожаного чехла. И вскрикнул пораженно.

Если была у подброшенного ночью меча точная копия, то в руке он сейчас держал именно ее. То, что все принимали за нож Омута, оказалось крохотным мечом. На гарде искрились рубины, такие же малые и чистые, по одному с каждой стороны. Вишена развернул шкуру и уложил второй меч подле первого.

И тут раздался крик, неожиданный и громкий. Соломея указывала пальцем на лежащего Омута. Когда Боромир приподнял полотно, укрывавшее покойника, стала видна рука – ладонь и предплечье. Взгляды, прикованные к мечу, не сразу остановились на ней.

Это не была рука человека. Темная кожа со вздутыми венами, жесткая щетина, крючковатые пальцы и длинные звериные когти.

Вишена вздрогнул, кто-то позади охнул, а Боромир рывком сдернул с Омута покрывало.

– Чур меня, – выдохнул он и отшатнулся.

Вместо Омута на лавке лежало сущее страшилище. Та же темная звериная кожа, сильно выступающая нижняя челюсть, белоснежные клыки, не меньше медвежьих, закаченные глаза – сплошные белки без зрачков.

Все отпрянули, невольно, как обожженные.

– Вот тебе и Омут, – процедил Боромир и накинул покрывало на неподвижное тело. Роксалан крикнул, в палату ввалились два дюжих стражника с крючьями.

– В лес и сжечь! Немедля! – приказал Боромир, кивая на лавку.

В палате повисло озадаченное молчание, и тут в дверях возникла высокая фигура Таруса-чародея, вызвав вздох облегчения и надежды.

Тарус-чародей мог многое, все это прекрасно знали. Вишена вздохнул, как и все, и нагнулся, чтобы поднять сверток с мечами.

Меч на шкуре остался только один, но он стал заметно крупнее, словно два маленьких меча слились воедино.

Вишена застыл полусогнутым.

Вечером Боромир с Тарусом собрали всех приезжих на совет. Тарус уже выслушал истории Вишены и Омута, и выглядел озабоченным, несколько настороженным, но уж никак не запуганным – кто может запугать Таруса-чародея?

Ему исполнилось всего двадцать шесть лет, но славу Тарус успел стяжать немалую. Особенно заговорили о нем после Северного Похода, когда выяснилось, что заклинаниями Тарус владеет не менее успешно, чем мечом и хотя чаще ему приходилось быть чародеем, это совсем не значило, что он перестал быть воином. Без Таруса Боромир не мыслил теперь ни одного похода. И не зря – чародей приносил удачу и всегда верил в свои силы, заражая уверенностью и всю Боромирову дружину.

Тарус медленно окинул взглядом присутствующих. Потом усмехнулся.

– Боромир!

Боромир ответил взглядом.

– Боград!

Бородатый и плешивый венед поднял руку.

– Тикша!

Крепкий черноглазый хлопец, не отпуская руки Соломеи, встал.

– Славута!

Высокий белокурый дрегович, как и Боград, поднял руку.

– Вишена!

Вскинул кулак и он.

– Соломея!

Девушка поднялась и в углу кто-то хмыкнул. На него тотчас зашикали.

Тарус прикрыл глаза, готовый говорить. Вишена, оглядев названных, сразу понял – лишь Боград знает, о чем пойдет речь.

– Помните ли поляну в Чикмасе? В год долгой осени?

Вишена зажмурился. Еще бы не помнить! События семилетней давности стояли перед глазами, словно и не было этих лет и зим.

Тогда их собралось семеро – Тарус, совсем еще юный и никому не известный чародей, Боромир – его ровесник, добряк и домосед, Славута – тоже еще молодой бродяга-дрегович, пришедший с севера и подружившийся с обоими, Вишена, случайно попавший из Лойды в Чикмас и так же случайно встрявший в эту компанию, Тикша – хулиганистый мальчишка-сорвиголова и не менее хулиганистая Соломея; им с Тикшей не исполнилось тогда и по четырнадцати лет. Лишь Боград уже тогда был бородатым и плешивым, он оказался старшим в семерке. Жил он на востоке, у самой границы печенежских земель, со своими венедами-кочевниками и часто наведывался в Лойду, Тялшин, Рыдоги и Чикмас, к отцу Боромира и другим знакомым. Боград тоже мог бы назваться чародеем, потому что немало умел, но все же оставался больше воином. Именно после встречи с Боградом Тарус стал чаще и охотнее пользоваться чарами, хотя нельзя сказать, что Боград его чему-то учил. К этому времени Тарус накопил достаточно знаний; Боград лишь добавил ему веры в себя.

Вишена ясно помнил, началось все вечером. Темнело, Пяшниц, селение, подобное Андоге, затих; Вишена строгал весло к моноксилу, когда его окликнули. Боград с Тарусом одновременно махали руками из-за плетня и Вишена тут же отбросил в сторону надоевшее весло. Они выбрались за стену и вал, где уже ждали Славута с Боромиром, а чуть позже, держась за руки, появились Тикша и Соломея.

До этого момента Вишена все помнил совершенно отчетливо, а вот дальнейшее как-то слилось в памяти в сплошную яркую картинку.

Боград откуда-то принес меч и отдал его Боромиру, Тарус отвел всех в лес, на небольшую круглую поляну. Тут уже лежали квадратом четыре бревна; те что на северо-запад и юго-восток – прямо на траве, два других – поверх первых. В стороне, торчком, стояло еще одно, комлем к небу. И горели рядом с ним два костра.

Боромир взял меч, правой рукой за рукоятку, левой за лезвие, и сел внутрь квадрата, по-басурмански скрестив ноги. Остальные разошлись по углам и присели – Тикша у северного, Вишена с Тарусом у восточного, Соломея у южного, Славута и Боград – у западного. Тикша с Соломеей, скрестив руки, положили их на кончики бревен. Остальные четверо лишь одной рукой коснулись дерева, другую направив ладонью на Боромира, причем Тарус через Боромира замыкался на ладонь Бограда, а Вишена точно так же на Славуту.

Сначала Вишена долго ничего не замечал и, стараясь ни о чем не думать, пробовал мысленно «нащупать» ладонь Славуты. Потом костры вдруг стали разгораться, хотя дров в них никто не подбрасывал, стало светло, почти как днем. Боромир, сидя внутри квадрата, чуть заметно покачивался. Постепенно Вишена ощутил легкое жжение в ладонях, но оно было не болезненным, а скорее приятным. Боромир замер и Вишена машинально закрыл глаза. И увидел… нет, не увидел, а воспринял, ощутил, что ли? картину, которая потрясла его враз. Все они – все семеро – представились мечом, но не конкретно мечом, а неким образом, понятием меча вообще. Тарус и Боград – клинок, Боромир – острие, Славута – рукоятка, сам Вишена – гарда, а Тикша с Соломеей – ножны. Соединившись в одно целое, чему трудно подобрать название, они накачивали меч в руках Боромира энергией, даже не вполне сознавая, что делают. Вишена не мог понять, откуда берется эта сила, но она присутствовала здесь. Чувствовалось, как она перетекает по бревнам, скользит в руку, тянется с ладони к Боромиру, а от него – к мечу. Ощущение было воистину сказочное.

Открыв глаза Вишена увидел, что Боромир, словно окаменев, сжимает в руке что-то светящееся и продолговатое, а остальные зажмурились и замерли, касаясь бревен, по которым течет, струится мерцающий поток радужного света, поглотив руки до локтей. А потом сияющий меч в руках Боромира вдруг полыхнул пламенем и взорвался, развалившись на мелкие осколки; они словно падающие звезды рассыпались вокруг. Костры сразу же погасли, стало темно, лишь ночное небо нависло над поляной, будто удивляясь – что это там внизу происходит?

Вишена отнял руку от бревна и встал одновременно с Тарусом.

«Странно, – подумал он, – совсем не затекли ноги. А ведь долго сидел…»

Остальные тоже поднимались. Только Боромир неподвижно остался сидеть в центре квадрата.

– Не трогайте его, – сказал Тарус предостерегающе. – Он не здесь. Не мешайте ему вернуться.

Все тихо отошли. Боград развел костер на старом месте и они собрались вокруг него. Бревно, прежде стоящее торчком, упало и обуглилось; никто не заметил когда.

Боромир «возвращался» долго. Полночь давно прошла, когда он шумно вздохнул и шевельнулся. Тарус с Боградом кинулись к нему и вскоре вернулись к костру уже втроем. Боромир выглядел так, словно бегал с чертями наперегонки и только-только отдышался. С тех пор он сильно изменился – из добряка и домоседа превратился в непоседу и драчуна. Его и назвали позже так – Боромир-Непоседа. Когда умер его отец следующей зимой, Боромир возглавил боевую дружину и в том же году многие недруги испытали на себе крепость его руки и остроту меча.

А в ту памятную ночь они, каждый по-своему ошеломленный, вернулись в Пяшниц и более никогда об этом не говорили. Вишена видел, что Тарус ходил наутро в лес, но зачем – пытать не стал.

Каждый из семерых вспомнил сейчас эту ночь и заново пережил ее Боград усмехался, неизвестно чему, остальные ждали, что же скажет Тарус.

Чародей смотрел на семерку долго и пристально.

– Я вернулся потом на ту поляну. И собрал все, что осталось от меча – двадцать один осколок.

Вишена вздрогнул, потому что догадался зачем. Это же материал для нового меча, и кто знает, какими свойствами он будет обладать!

Тарус щелкнул пальцами; откуда-то сзади ему подали клинок в ножнах. Неторопливо и почти беззвучно чародей освободил его.

– Из них снова отковали меч, – сказал Тарус. – Три года заготовка дозревала в болоте. Год жарилась у огня в печи и еще три пролежала в холодном пепле. Это не просто отточенная лента стали.

Все взгляды скрестились на сверкающем клинке. Чародей протянул меч Боромиру, медленно и торжественно. Боромир встал.

– Это твое оружие, Боромир-Непоседа. Да поможет тебе оно в битвах, и сегодня, и всегда.

Непоседа принял меч, оглядел его, взволнованно и пристально, коротко поцеловал. Изумруды на гарде на миг вспыхнули и погасли.

А Вишена вдруг медленно извлек из ножен свой меч и все увидели, что они с Боромировым родные братья, от клинка до изумрудов.

– Тарус-чародей, что ты на это скажешь? Это меч моего отца.

А сам подумал: «Что-то сегодня много мечей-близнецов. Чересчур».

Подумал и улыбнулся.

3. За книгами

Тарус взял меч у Вишены из рук и некоторое время пристально разглядывал. Потом поднял взгляд и спросил:

– Говоришь, отцов меч?

Вишена кивнул.

– Давно ли он у тебя?

– Второй год.

– А у отца?

На это Вишена пожал плечами:

– Сколько себя помню.

Тарус повертел меч в руках, отыскал клеймо мастера – он было решил, что оба сработал один и тот же мастер-оружейник, но знаки были разные.

– Знаешь ли, откуда он у отца?

Вишена не знал.

– Нет, Тарус, не знаю. Отец сказал лишь, что изумруды на нем волшебные – нечисть чуют, да клинок посеребрен, его черти, вовкулаки и прочее отродье тоже опасаются.

– Неспроста это, – покачал головой Тарус, возвращая меч, – но не бойся, зла в нем нет, изумруды – каменья добрые. Чую, светел сей меч, не раз выручал хозяев своих от всяких напастей. Верь в него и береги, Вишена. И ты, Боромир, что услыхал – запомни, ибо мечи ваши, ровно братья, близки и похожи. Может, вместе они еще сильнее станут.

Вишена и Боромир переглянулись с улыбкой. У воинов-побратимов мечи-побратимы. Сила!

Тарус, тем временем, сел и положил ладони на стол. Волшебные мечи скользнули к ножны, все вновь приготовились слушать.

– Слыхали вы когда-нибудь о Книге Семидесяти Ремесел?

Сидящие в комнате напряглись – каждый, хоть раз в жизни, хоть краем уха, да слышал об этой полумифической Книге. Сказывали, много-много лет назад жил на свете мастер-умелец Базун. Приходилось ему и плотником быть, и кузнецом, и оружейником, и ткачом, да все казалось, что мало умеет. А поскольку посчастливилось ему еще в детстве грамоте обучиться, стал Базун все секреты мастерства собирать да записывать. Захватило его это дело – страсть. Долго собирал, и как-то раз встретил он бродягу-полешука, ничем особо не примечательного, однако рассказывавшего разные невероятные вещи. Вот этот-то бродяга и поведал ему, что есть на белом свете Книга Семидесяти Ремесел, где описаны такие тайны мастерства, какие и не снились нынешним умельцам. Книга очень древняя, написана давным-давно, задолго до Длинной Зимы, когда люди знали и умели во сто крат больше, чем ныне. И сказано там обо всем – и как металлы разные плавить, и как из них орудия всякие мастерить, и как дворцы строить, и корабли не чета теперешним моноксилам, и даже будто бы сказано, как летающий корабль справить и как на нем потом в небе летать. Пытались найти Книгу эту, многие тратили на поиски всю жизнь. Несколько раз ползли слухи, будто, бы нашли, да так и оставалось это слухами. Купцы и северные князья готовы были заплатить за книгу золотом, жемчугом – чем угодно, но не за что пока оказывалось платить.

И Базун стал ее искать. Сорок два года ходил он по ближним и дальним селениям, доходил и до скифских, и до варяжских земель. Все даром. О книге мало кто знал, а кто и знал – ничем не мог помочь. Умер Базун в пути, в поиске, и осталась после него записанная им самим история хождения за Книгой Семидесяти Ремесел. И тогда о ней заговорили люди, по следам Базуна пошли сотни бродяг-мечтателей и алчных гонцов за наживой, но Книга так и не была найдена. Со временем число искателей поубавилось, но в память людскую она вошла прочно и надолго.

Тарус всматривался в лица собравшиеся, замечая блеск в глазах, азартно сжатые кулаки, и понял: они пойдут за ним куда угодно, хоть к чертям в зубы, хоть к лешим на блины.

– Я знаю, где эта Книга, – твердо сказал Тарус. – И не только она. Целых девять Книг – девять! Там все секреты древних, не одни ремесла, а и магия, земледелие, звезды и предсказания, места, где водятся золото, каменья, железо, уголь – все! И это будет наше, доберись мы до этих книг. А будем знать много, будем уметь много – сильной станет земля наша, не осмелятся более хазары да печенеги, варяги да норманны набеги совершать, чинить нам смерть и разорение.

Тарус остановился, перевел дух. Остальные внимали, боясь пошевелиться и затаив дыхание.

– Осталось одно – пойти и взять их, все девять Книг. Это пошибче и потруднее Северного Похода. Боромир-Непоседа, согласен ли ты возглавить дружину? Пойдут ли за тобой твои витязи?

Боромир встал, не задумываясь, сжал рукоять меча:

– С тобою, Тарус-Чародей, и я, и вся моя дружина. Проведешь – добудем Книги.

Тарус переглянулся с Боградом – коротко, мельком; оба довольно усмехнулись.

– Тогда, – подал голос Боград, – принимай под начало меня и моих венедов. Молодцы – хоть куда, вся сотня!

Крепыш Боромир улыбнулся и склонил голову.

– Поклон тебе, Боград, за веру!

Венед ответил тем же – легким поклоном. Тем временем Боромир обратился к своим соседям-приближенным:

– А вы, побратимы мои, Позвизд, Роксалан, Заворич?

– С тобою мы, Боромир-Непоседа. Веди, – хором отозвались те, – и войско наше с тобою.

– Ну, а вы, витязи-храбры, Славута, Похил, Вишена, Мурмаш, Брячеслав?

Никто не противился, верили все Тарусу и Боромиру, верили в их силу и удачу неизменную.

Непоседа повернулся к Тарусу:

– Вот тебе и войско, чародей!

И тут вскочил Тикша.

– А меня что же, и пытать не надобно? А, Боромир? – крикнул он с жаром. – Всех спросил, а меня нет. Или я недостоин?

Боромир отмахнулся от него, как от назойливого слепня:

– Сиди, хлопче. Чего тебя пытать, ты в моей дружине на службе, или в чьей? Я иду, стало быть и ты не останешься.

Тикша смутился, порозовел – все опрошенные и впрямь были гостями, как это он сразу не догадался?

– А меня возьмешь, Боромир? – неожиданно послышался голос Соломеи. Все повернулись к девушке. – Я-то не на службе.

– Гей, Соломея, девкам место в тереме у прялки, а не в походах. Хорошо ли подумала?

Соломея гордо тряхнула русыми косами:

– Мои руки более к мечу тянутся и к поводьям, чем к прялке, и сидеть привычнее не на лавке в светлице, а в седле. Возьми меня, Боромир! Меня и сестру мою – Купаву. Не подведем!

Боромир ухмыльнулся:

– Как знаешь. А будете выть – высеку!

И подумал: «Огонь, не девки. Что одна, что другая. Попробуй, не возьми, хлопот потом не оберешься. Запилят ведь…»

Тарус остался доволен – с таким войском можно было перевернуть свет и самого Перуна подергать за седую бороду, но не сильно, слегка. Не сказал он только одного – во сто крат важнее Книги Семидесяти Ремесел были для него три магических Книги, средоточие вековой мудрости и силы древних. Обладание ими давало Тарусу невиданные доселе возможности и власть.

Выступить порешили через три дня.

4. Четыре берсеркера

«Хей-я! Хей-я!» – раздавался над водой ритмичный слаженный крик, и мерно излетали весла над волнами, и разом ныряли, без брызг и плеска. И неслись, будто на крыльях, к чернеющему вдали берегу четыре боевых драккара и еще пятнадцать ладей поменьше. Девять дней минуло с тех пор, как видели воины землю в последний раз. Правду сказал Рафер-длиннобородый; там, где заканчиваются морские волны и лежит большая земля, густо заросшая лесом, течет спокойная, как тихий майский вечер, река. Течет на юг, куда держат путь воины Йэльма-Зеленого Драккара. Но вскоре повернет она на запад, остановятся их верные ладьи, им же предстоит далекий и опасный поход, через леса, через чужую и непонятную землю. Но… так велели асы и он, Йэльм-Зеленый Драккар, ведет своих датов. И легко и спокойно ему, ибо с ним три брата – Ларс, Свен и Стрид, три сердца и три дыхания, а когда они вместе – их хранит Один. Не зря звали их «четыре берсеркера» и не зря боялись даты, викинги и заносчивые южные конунги четырех боевых драккаров, первый из которых зеленел на волнах, как молодая трава на оттаявшей земле. Но братья не были безумцами и в никогда не рубили своих, выплескивая ярость только на врага, и после битвы никто не помышлял навеки успокоить объятых боевым безумием берсеркеров.

Со скрипом ткнулся зеленый, исхлестанный морем, драккар по имени «Волк» в каменистый речной берег, и первым на него ступил Йэльм-ярл, вождь, старший среди четырех братьев-берсеркеров. А потом сошли воины – сто и еще пятьдесят. Они уйдут в леса на юг, уйдут, чтобы вернуться с заветной добычей или не вернуться вовсе.

Когда последний дат ступил на траву и отзвучал прощальный клич, гребцы погнали ладьи на север, к морю. Йэльм, приставив к глазам ладонь, провожал их взглядом, пока самый крупный драккар не стал маленькой точкой на горизонте, а после и вовсе не исчез. Лишь тогда ярл повернулся к датам.

– Волею Одина мы оказались здесь. Волею Одина сюда же мы и вернемся будущей весной, и будет с нами волшебный ларец Мунира-ворона! Все в руках ваших, даты, вернуться ли домой для славы и почестей и услышать сагу в свою честь, или сегодня в последний раз увидеть морские волны.

И первым устремился в лесной неясный сумрак.

Далек был путь четырех берсеркеров, но долго мечи их оставались и ножнах, а секиры у пояса. Солнце вставало и опускалось, уходило за невидимый горизонт, а вокруг стоял лес, великий и нескончаемый. Реки преодолевали на плотах, здесь же наспех срубленных и бросаемых сразу после переправы; по частым болотам или гуськом, пробуя дорогу перед собой длинными шестами. Кормились тем, что распугивали по пути – кабанами, лосями, птицей. Растянувшись длинной цепочкой даты пронзали чащу, как игла пронзает звериные шкуры. И хоть непривычен северянам лес, не пристало им пугаться и опускать головы.

Йэльм неутомимо мерял шагами чужую землю, задумчиво глядя под ноги. Он вспоминал, как начался этот неожиданный поход – ведь еще зимой Расмус и не заикался о ларце Мунира. Впервые старый колдун заговорил о нем, когда стали спадать холода. Вечером, на тинге, когда собрались старшие воины у Йэльма, посреди речи Ларса-хевдинга, Расмус вдруг вскочил и схватился за голову, словно огрели его палицей, а потом тихо сел и чужими глазами оглядел датов. Йэльм это запомнил. Через два дня колдун рассказал ему о ларце и тинг собрали вновь. Там и стало известно, что пришло время асам-богам делиться с датами своей силой и секретами, и выбрали они для этого Йэльма с братьями-берсеркерами, голосом же их служил Расмус-Моргун, седой колдун, переживший восемьдесят вторую зиму. Годы выбелили его голову, согнули спину и ослабили члены, но не смогли притупить разум и магическая сила не покинула старца.

Далеко прятал Мунир свой волшебный ларец, в землях южан-дулебов, не мог уже старый Расмус отправиться в путь с Йэльмом, как не раз отправлялся с его отцом Эриком, и потому отослал с воинами своего внука Бролина.

Когда солнце – щит Отца асов – стало согревать землю, а весна отогнала холода, Йэльм снарядил свой драккар, а его спутники – свои ладьи, и ушли даты в море. Расмус простился с ними, проводил до берега, оставив под защитой асов и Бролина, сказав на прощанье лишь одно – не ключом заперт ларец: смертью, и всякий, кто посмеет открыть его, падет от руки Мунира тотчас же. Лишь колдун Расмус сумеет сделать это без вреда себе и остальным. Даты поверили – ибо о том же говорили легенды, и поклялись принести Расмусу заветный ларец, чтобы смог он договориться с Муниром-вороном и Отцом асов Одином, чтобы сила их стала доступна датам.

Йэльм взял с собой сто пятьдесят воинов; еще полсотни ушло с ним, чтобы вернуть ладьи, когда скроется ярл в лесах. И скоро зеленый драккар впервые пристал к берегу без хозяина на вике, но пока это было добрым знаком. Расмус этому только вздохнул – ему оставалось лишь долгое ожидание. Поздней осенью ладьи посетят восточный берег, а если Йэльма не будет, еще раз пойдут туда весной. Весной ярл должен вернуться обязательно. Если не вернется весной, значит не вернется никогда, Расмус это прекрасно понимал.

А воины Йэльма тем временем шли к землям дулебов, упорно и настойчиво, и каждый шаг приближал их к ларцу Мунира.

Хокан давно перестал глазеть по сторонам – лес однообразно тянулся и справа, и слева сплошной непроглядной стеной; редко когда сквозь кроны пробивалось солнце. Первые дни было немного не по себе, а позже Хокан свыкся. Теперь он видел лишь ноги и спину идущего впереди Верворта, все остальное слилось и внимания не привлекало. Хокан был уверен, что шагающий позади Магнус тоже смотрит лишь на его ноги, мерно ступая след в след. Мысли вязли в ритме шагов – раз-два, раз-два, интересно, каков он, этот сказочный ларец? Раз-два, раз-два… и так изо дня в день, от привала до привала.

Впереди посветлело, сквозь бронзу могучих стволов пробилась свежая яркая зелень. «Или река, или поляна», – подумал Хокан, выглядывая из-за спины Верворта. Ларс в голове растянувшейся цепочки датов поднял руку, воины остановились. Хокан сразу же повалился на резные листья папоротника; Магнус, Верворт, Огрис и Коек-скальд уселись рядом с ним. Сзади подходили все новые и новые воины, прошли Свен и Стрид, присоединившись к Йэльму и Ларсу у самой опушки, ибо не поляна была впереди, и не река – лес заканчивался здесь, а дальше, почти до горизонта, тянулась ровная зеленая степь и виднелись невдалеке стены селения. Может, это уже первое дулебское селение, а может, еще полешуки. Берсеркеры совещались, даты ждали их решения и попутно отдыхали, расположившись на траве.

До сих пор они не трогали встречные селения, скрытно обходя их стороной. Йэльм справедливо считал, что раньше времени не стоит восстанавливать против себя многочисленный лесной народ. На побережье проще – налетели воины на селение, словно ветер на паруса, взяли свое и ушли в море на испытанных не раз ладьях. А здесь кругом леса, селений много, а датов всего полторы сотни, и не приютит, не укроет их чужая земля после удачного набега.

Йэльм, нахмурившись, рассматривал селение, братья молча ожидали рядом.

– Пройдем мимо, – неожиданно сказал ярл, не меняя позы, – не будем ни прятаться, ни нападать.

Он повернулся к Ларсу:

– Что скажешь, Ларс-Орм?

Тот пожал плечами, словно не видел разницы.

– Бролин! – позвал Йэльм колдуна. – Далеко ли пещеры?

Молодой черноглазый дат, внук старого Расмуса, мигом оказался рядом с ярлом. Он, как и все, был вооружен, но кроме всего прочего носил на боку сумку, украшенную рунами из бисера. Что он там держал – не знал никто, но все видели, что перед самым походом эту сумку дал Бролину сам Расмус.

– Расмус-Моргун сказал, что когда леса станут низкими и пропадут, до пещер останется идти два дня.

Йэльм огляделся на окружающие их стройные громады сосен и проворчал:

– Низкие леса, ничего не скажешь!

Бролин без тени смущения парировал:

– Но лес обрывается, Йэльм-Зеленый Драккар, а значит, пещеры близки. Не зря твои даты идут уже который день и даже птица, взмывшая ввысь, не увидит морских волн, что остались за спиной.

– Так, колдун, но увидит ли она пещеры? – спросил ярл. – Это важнее.

Бролин промолчал.

Йэльм снова повернулся к Ларсу.

– Когда ларец будет у нас, воины найдут где повеселить мечи и чем наполнить походные сумы. А пока побережем силы!

На шум справа он не обращал внимания, пока не послышались крики и треск сухих веток под людскими ногами. Стрид беспокойно оглянулся и украдкой тронул Ларса – там остановились его воины.

Обернулся и Йэльм, взявшись за рукоять меча:

– Что там?

Хокан, Верворт, Магнус и еще насколько воинов Ларса вели к Ярлу двоих упирающихся желтоволосых парней в одеждах, что носили местные жители. Руки у них были стянуты за спиной крепкими кожаными ремнями.

Хокан-младший, сын Хокана-свея, держал одного, совсем еще юнца, силач Магнус – второго, остальные им помогали.

Хокан, обращаясь одновременно и к Йэльму, и к своему ярлу Ларсу, сказал, еще как следует не отдышавшись:

– Местные! Прятались в зарослях…

Старший из пленников сердито покосился на Хокана. Левый глаз его быстро заплывал от молодецкого удара – очевидно это постарался именно Хокан.

– Толмача! – потребовал Йэльм. Позвали Коека-скальда, щуплого рыжеволосого юношу с озорным взглядом. Он встал между ярлом и пленниками и сейчас был непривычно серьезен.

– Спроси, что это за селение и кто они?

Коек произнес несколько фраз, парень с заплывшим глазом неохотно ответил.

– Это дулебы. Селение зовется Болона.

Йэльм нашел глазами Бролина.

– Спроси, где пещеры, – велел он Коеку.

– Те пещеры, что у озера, – уточнил Бролин.

Коек спросил, оба пленника вдруг уставились на него с неподдельным испугом и удивлением, а потом заговорили, одновременно, Коек едва успевал вертеть головой и вслушиваться.

– Чего они? – не вытерпел Бролин.

Коек развел руками.

– Пещеры они знают, до них два дня ходу. И еще говорят, что там живут… – толмач замялся, – люди с головами, как у собак.

– Сваны? – изумился Йэльм. – Что делают злые духи-оборотни рядом с ларцом Мунира?

Коек принял это за вопрос и обратился к дулебам. Отвечали они долго и с прежним испугом, снизив голос почти до шепота. Наконец скальд растолковал:

– Они живут как люди. Носят похожую одежду, пользуются оружием – ножами и мечами, – но обитают в пещерах. Последнее время часто нападают на окрестные селения, грабят, убивают, жгут. Многих, особенно молодежь, уводят с собой под землю, и никто из плененных еще не возвращался. Пришли они недавно, откуда-то с юго-запада, из-за гор, и ранее о них мало кто слыхал.

Йэльм нахмурился.

– Что скажешь, Бролин-колдун?

Тот выглядел сильно озадаченным.

– Скальд, спроси, можно ли их убить?

Коек поговорил с пленниками.

– Да, в битвах гибнут и они. Кровь у собакоголовых, как и у людей, красная. Но они сражаются яростно и убить их нелегко.

Бролин поразмыслил.

– Нет, не духи это, ярл. Не бывает духов смертных и истекающих кровью.

– Что же это за твари?

– На знаю. Может быть, песьи головы это только шлемы?

Коек замотал головой.

– Нет! Они говорят, что видели мертвых. Голова самая настоящая.

– Много ли их в пещерах? – спросил вдруг Ларс.

Пленники не знали. Нападали собакоголовые большими отрядами, по сто-двести воинов, иногда мелкие группы сталкивались в лесах с людьми и тогда ни те, ни другие не знали пощады. Война шла не жизнь, а на смерть.

– Если их можно убить, они будут убиты, – сказал твердо Йэльм, – песьи головы рубить не труднее, чем человечьи. Слышите, даты, застоялись ваши мечи в ножнах, уснули секиры у пояса. Будет им скоро дело, два дня ходу до логова хунткоппов. Так ли, братья мои?

– Хей-я! – в один голос отозвались Ларс, Свен и Стрид. – Веди, ярл!

Воины-даты одобрительно загудели.

Йэльм зловеще ухмыльнулся и спросил Бролина:

– Нужны ли провожатые, колдун?

Тот пожал плечами:

– Зачем? Я узнал, где пещеры, сам доведу.

Йэльм обнажил меч и солнце отразилось от клинка: был это Медвежий Клык, оружие дедов и прадедов, добытое предками братьев-берсеркеров в битвах с южными конунгами много лет назад. Два крупных изумруда блистали в лесном сумраке, как глаза огромной кошки.

Пленники побледнели при виде его, но вождь датов лишь освободил их от пут. Дулебы, беспокойно озираясь, переминались с ноги на ногу.

– Скажи им, скальд, чтоб убирались в свое селение. Даты разят врага в бою и не трогают желторотых.

Коек махнул рукой в сторону Болоны и произнес всего одно слово:

– Уходите.

Дулебы, еще не веря, медленно, озираясь на каждом шагу, двинулись к опушке, а потом кинулись бегом, едва не обгоняя ветер.

– Вперед, даты! – закричал Йэльм и воины дружно вышли из леса. Приминая буйную сочную траву, они сбились в плотный беспорядочный строй и зашагали вперед. Селение стало медленно приближаться.

Хокан видел, как освобожденные дулебы добежали и юркнули в ворота; почти сразу послышался резкий звенящий звук. Селение быстро изготовилось к защите – стали видны воины на стенах. Солнце играло на их клинках и остриях копий.

Йэльм захохотал:

– Пусть порезвятся, трусливые южане!

Болона застыла в ожидании нападения, но даты, приблизившись, отклонились в сторону и, не задерживаясь, прошли мимо стен. Дулебы-воины мрачно наблюдали с укреплений, ожидая возможного подвоха и скоро ими овладела растерянность – такого никто еще не видал.

Даты, не проронив ни звука и не задерживаясь, промелькнули совсем рядом и проворно скрылись на юге за близким туманным горизонтом.

Бролин вел их дальше, к пещерам, где шумел у озера водопад, где хозяйничали невиданные хунткоппы – собакоголовые люди, где Мунир-ворон хранил свой ларец, полный магической силы, и даты готовы были сокрушить все, чтобы завладеть им по праву меча и милостью Одина, отца Асов.

Впереди вставали горы.

5. Шаман

Кибитки стояли неровным кольцом. Временное печенежское стойбище отгородилось от степи лишь ими – надежными и удобными домами на колесах. Ветер, ничем не сдерживаемый на равнинных просторах, шевелил натянутые шкуры, служившие степнякам стенами. В свете костров падали на них причудливые живые тени, казалось, это демоны бесшумно пляшут вокруг стойбища.

Алликас-хан вышел из центрального шатра и, прищурив без того узкие глаза, огляделся. Кибитка шамана пристроилась внутри кольца, входом к центру. Алликас, мягко, по-кошачьи, ступая, направился к ней; следом, словно тени, скользнули два верных телохранителя – Сабир и Фаткулла. Им еще в детстве отрезали языки и воспитали на одном – звериной верности хану. Алликас тогда был тоже совсем еще мальчишкой и успел за годы привыкнуть к немым стражам, общаясь с ними только жестами, хотя телохранители прекрасно слышали и понимали речь. Что делать, привычка.

Саят сидел прямо на земле, привалившись спиной к колесу, и курил длинную раскрашенную трубку. Приторный сладковатый запах ударил в ноздри. Алликас поморщился – шаманит могучий. Отсутствующий взгляд Саята и мерное покачивание из стороны в сторону говорили о том же. Хан хмыкнул, из кибитки выглянул один из помощников Саята – шустрый чернявый юноша-хазар по имени Нурали. Увидев Алликаса, он выпрыгнул на землю и поклонился.

– Давно шаманит? – спросил хан, кивнув в сторону Саята.

Нурали пожал плечами и хихикнул:

– С детства…

Алликас одновременно и вскипел, и готов был расхохотаться – смешливый слуга колдуна имел довольно дерзости, чтобы шутить в присутствии хана, но и достаточно ума, чтобы не слишком зарываться. Схватив его за ухо Алликас грозно крикнул:

– Смотри, хазар, голова у тебя лишь одна!

Нурали взвыл от боли, ибо хан на слабость рук не жаловался, но, видя смеющиеся глаза его, не особенно расстроился.

– Вай! Прости, Великий и Светлый, слугу твоего за дерзость!

Алликас тут же сменил гнев на милость, усугубив все крепкой оплеухой хазару.

– То-то! Отвечай, когда смогу поговорить с Саятом-Могучим?

Нурали, потирая горящее ухо, собирался что-то сказать, но его перебил сам шаман:

– Говори Алликас-хан, Саят тебя слушает.

Взор у шамана был потухший и блуждающий, сейчас он задержался на Алликасе. Хан жестом отослал Нурали и сел рядом с Саятом. Треск костра заглушил тихий говор.

– Весна пришла, Могучий. Не пора ли отправиться на заход солнца за Волшебным Сундуком? Сколько времени прошло с того дня, когда услыхал ты голос Неба? Белокурые урусы могут о Сундуке пронюхать, им ли дано владеть его магической силой? Придем и возьмем первыми – конница моя быстра, а сабли воинов отточены. Что держит тебя, шаман?

Приторный дым висел в воздухе, Алликас чувствовал, что дурман начал опутывать и его, мутить взор, нагонять блаженную вялость.

Саят долго сидел недвижимо, потом медленно взял изо рта трубку.

– Великий и Светлый, силен ты в бою, но не спеши в бой. Урусы уже давно проведали о Волшебном Сундуке и идут за ним, – он криво усмехнулся.

– Не дойдут, я постараюсь.

Зрачки шамана напоминали черные зияющие провалы.

– А знаешь ли, Великий и Светлый, что не только урусы проведали о нем? Северный морской народ оставил своих плавучих коней и отправился за сундуком в земли урусов.

Алликас вспыхнул:

– За обладание Сундуком уже идет драка, а я сижу и тебя слушаю? Темнишь, шаман!

Саят выпустил сизый клуб дыма, принявший форму всадника с длинной саблей.

– Не спеши, Великий и Светлый! Плохо знаешь ты Саята, прозванного Могучим. Не обязательно ходить за сундуком. И не северян-мореходов следует опасаться, а урусов светловолосых, ибо стоит за ними грозная сила. Иди, Алликас-хан, и будь покоен, ибо не менее тебя мечтаю я, Саят Могучий, о волшебном сундуке древних!

Чувствовал Саят что-то неясное в силе урусов. Многие его беспокоили, кого видел и осязал, наполнив разум священным дымом Индры; и вожак светловолосых, обладатель молодого меча Грома, и колдун их непонятный и темный, и особенно воин, носивший старый меч, оружие древних, клинок, освещенный волшебными изумрудами подземной страны Ко, меч Грома, помнивший седую старину и вековые страшные битвы. Пытался Саят запугать воина, когда в одиночестве пробирался он сквозь чащу-бурелом, да не робок тот оказался, не испугался крылатого посланца, и тогда предупредил его Саят – смерть ждет тебя, а ранее – гнев и козни нечисти лесной, небесной, болотной да подземной. Далеко, не сумел шаман достать его душу и выжечь ее сразу, дотла. Далеко. Да и меч Грома защитил бы. Но ничего, силен Саят, не зря прозвали его степняки Могучим, горько посетуют на судьбу свою злую урусы-ослушники.

Он хрипло рассмеялся, запрокинув голову и обнажив крепкие желтоватые зубы.

Хан взглянул в глаза шаману и медленно потянулся за его трубкой. Сабир с Фаткуллой сидели невдалеке, не издавая ни звука.

Костер догорал.

МЕНТАЛЬНЫЙ РЕТРАНСЛЯТОР-УСИЛИТЕЛЬ ХА-27С

ОТЧЕТ ПО ИМПУЛЬСУ № 17

Состав импульса: стандартный

Мощность: стандартная

Засечка: без помех

Эхо-сигнал: полный

Уровень искажений: (э/с) не искажен

Число корреспондентов: три

Корреспондент N 1.

Пеленг – 117»

Расстояние, км: – 5692

Имя/БП-код: – Расмус/Р

Возраст, а.л. – 81, 4

Коэфф. биолокации: – 0, 27

Характеристика: использует биочастоты нормального спектра, импульс принял, обработка 0,14 мксек, эхо-сигнал естественный.

Корреспондент N 2.

Пеленг – 142»

Расстояние, км: – 3415

Имя/БП-код: – Тарус/Т

Возраст, а.л.: – 26, 1

Коэфф. биолокации: – 0, 35

Характеристика: судя по всему, использует дробные биочастоты, механизм выработки и удержания коэффициента дробности неясен, равно как и процесс кодирования дробной частоты.

Импульс принял, обработка О, 13 мксек, эхо-сигнал естественный.

Корреспондент N 3.

Пеленг: – 181»

Расстояние, км: – 1979

Имя/БП-код: – Саят/С

Возраст, а.л. – 36, 8

Коэфф. биолокации: – 6, 94

Характеристика: впервые у человека зарегистрирован коэффициент биолокации, превышающий единицу и равный 6, 94. Имеет аномальную структуру ментальных цепей, использует биочастоты нормального спектра. Способен подпитывать по амплитуде свой и чужой ментосигнал на любой дальности.

Импульс принял*, обработка 45,29 мксек, эхо-сигнал искусственно скомпонованный, достоверность – 96 %.

*Примечание: информацию верхнего и нижнего модулятивных рядов считал впрямую, боковую составляющую сразу же закольцевал, блокировав одновременно подкорку, и считал по наводкам. Результат: осознание источника информации об объекте. Последствия: стал использовать сканирующие цепи ретранслятора и отдельные цепи усилителя в собственных целях. Блокировать управление ими корреспондентом Саят/С не удается. Конец отчета.

6. Омут

Могучие длинногривые кони, привычные к лесам, бойко рысили по сухому зимнику. Еще недавно, в разгар половодья, здесь смело ходили на моноксилах, нигде не чиркнув по дну, а теперь вода спала, лучшей дороги нечего было и желать.

Тарус и Боромир ехали во главе войска. Непоседа собрал неплохую рать: вдоль зимника вытянулись две сотни его воинов; после скакали полста молодцов Позвизда и столько же Заворича; почти девяноста – Роксалана; замыкала поход сотня венедов Бограда.

Боромир вел дружину на юго-запад, вдоль Андоги. Апрель буянил вовсю – после тучных полей жита и овса воинов окружило высоченное разнотравье-дурнина, рай для скотины и зайцев. А потом пошел лес, огромный, звенящий на все лады и полный жизни.

Вишена, чуть поотстав от Боромира, дремал в седле, припустив поводья. Вчера они со Славутой и Боградом долго сидели в горнице, попивая крепкое лойдинское пиво и поминая былое. Славута покачивался на вороном коне справа и, похоже, тоже задремывал, убаюканный мерной поступью. Как рядом очутился Тарус, Вишена не заметил, очнулся он от легкого похлопывания по плечу. Славута, тоже разбуженный, тряс головой и протирал глаза.

– Спим, ратнички? – ухмыльнулся Тарус.

Вишена пожал плечами и чародей вдруг посерьезнел.

– В Рыдоги наведаться надобно. Поможете.

– В Рыдоги? – удивился Вишена. – Это ж не по пути. Да и зачем? Там ведь болота непролазные, завязнем, я тех мест не знаю.

– Я знаю, – сказал Тарус. – Поехали.

Серый конь, послушный воле чародея, скользнул вбок и стал головой к проезжающей дружине; Вишена и Славута замерли подле Таруса. Все заметили, как Боромир обернулся в седле и помахал им рукой. Тарус ему ответил – значит с Непоседой чародей уже успел сговориться.

Мимо тянулась и тянулась Боромирова дружина. Вот проехал Роксалан и его люди, Заворич со своими пажанами, Позвизд. Потом пошли венеды и около них задержался Боград с братом Богуславом.

– К Омуту? – спросил Боград, осаживая коня.

Тарус кивнул.

– Где сойдемся?

– Думаю, в устье Шогды. Там селение есть, Иштомар зовется. Боромира там знают.

Боград кивнул согласно – там он тоже бывал.

– Удачи вам!

И хлестнул коня, уносясь вслед дружине. Богуслав, вскинув на прощание кулак, умчался за ним и на зимнике остались лишь трое – Тарус-чародей, Вишена Пожарский и Славута-дрегович.

А вокруг стояли нескончаемые лойдинские леса.

– Поехали… – проворчал чародей, тронув коня, и углубился в чащу. Троп он не искал, вел напрямик, сквозь редкий подлесок. Вскоре зимник затерялся где-то позади. Здесь дремать уже не стоило – трое это не четыре сотни с лишком. Ухо востро, глаза бегают… Да и Тарус выглядит суровее, чем обычно. Видать, неспроста.

Ехали долго и почти все время молчали. Приближался вечер, Ярило-солнце готовился к отдыху и путникам тоже пора было позаботиться о ночлеге, а Тарус все гнал и гнал вперед. Под ногами у коней начала хлюпать темная болотная вода – Рыдоги есть Рыдоги…

Вишена догнал Таруса.

– Гей, Тарус-чародей, где ночевать-то будем? Не здесь ли, по колено в воде?

Тарус обернулся к нему:

– Не серчай, Пожарский, знаю, куда веду. Почти уж на месте.

Скоро и впрямь жижа из-под ног исчезла; открылся пологий холм-остров, поросший редкой ольхой и ежевикой. В центре виднелся старый бревенчатый овин. Тарус указал на него рукой:

– Какая ни есть, а все ж крыша над головой. Отсюда до хутора, где Омут живет, рукой подать. Завтра с утра там будем.

Около овина они спешились, вытерли коней, стреножили и оставили пастись. Славута с Вишеной принесли дров, развели костер, Тарус тем временем приготовил мясо и хлеб.

Смерклось; лишь огонь освещал закопченные старые стены. Чернел огромный зев входа, эхом отдавался внутри хохот ушастого филина. Путники, не спеша, поели и стали устраиваться у пламени. Вишена лениво отстегнул меч и вздрогнул от неожиданности – изумруды горели, перекрывая даже свет костра.

– Гляди, Тарус! Нечисть рядом!

Славута, уже было улегшийся, вскочил. Чародей тревожно оглядывался, но вокруг было тихо и покойно.

– Может, овинник? – предположил Славута.

Тарус развел руками:

– Кто знает…

Филин захохотал снова – Вишена вслушивался в ночь, пытаясь понять, что кроется за ее кажущимся спокойствием.

– На коней взгляну, – сказал он, поднимаясь.

Когда Вишена подошел к выходу, крупная черная тень, похожая на огромного кота, метнулась в угол и пара пылающих глаз впилась в него.

– Овинник! – вскрикнул Вишена, видевший этого нечистого впервые. Глаза в углу сверкнули и погасли, но дока-Тарус успел его разглядеть и наложить защитное заклятье.

Злого овинника, обычно хохочущего нагло и издевательски, на этот раз ловко обезвредили, еще до всех его возможных козней. Изумруды теперь лишь слабо лучились зеленью.

– Готов, – довольно сказал Тарус. – Нас он теперь не тронет – не сможет. А за коней не бойся, Вишена, Сирко мой от нечисти тоже заклят, а волков он гоняет пуще, чем ветер листья. Да и вот они, рядом.

У овина и впрямь виднелись, затертые темнотой, силуэты всех трех коней. Вишена успокоился и лег. Тишина и особенно уверенный голос Таруса разогнали страхи. Он поддался наваливающемуся сну, сладко расслабившись.

Снилось лето. Солнце жарило так, словно Ярило взбесился и собрался сжечь леса да вскипятить реки. И – странно! – среди чистого неба гремел гром и трещали частые вспыхивающие молнии. Жара становилась невыносимой.

– Вишена, вставай!

Голос у Таруса был злой, срывающийся.

Вишена проснулся и понял, откуда такой сон. Овин пылал, как факел на ветру. Треск и гудение пламени казались громом, отсветы огня – молниями, а нагретая земля и накалившийся воздух навеяли сон о лете.

Они едва успели выскочить, как с грохотом обвалилась крыша. Овин сгорел мгновенно, пламя сожрало сухие бревна, оставив лишь жирную горячую золу. В предрассветной мгле осталась круглая обгорелая проплешина, все трое потерянно таращились на нее. Огонь завяз во влажной росистой траве, захлебнулся и угас. А люди успели заметить, как в лес метнулся крупный черный кот, оставив звучать в ушах злорадный хохот.

– Эх! – сокрушенно вздохнул Тарус. – Навредил таки, нечисть поганая!

Славута недоуменно протянул:

– Как же так? Он не мог нас тронуть, ты ж его заклял.

– Нас он и не трогал, – ответил Тарус. – Он только поджег овин.

И подумал: «Хитер. Кто-то за ним стоит…»

Впрочем, потери были невелики. Сгорело ничейное ветхое строение, украдено пару часов сна, а все вещи успели вынести из огня – можно и порадоваться.

Тем временем светало. Вишена затянул походную суму и выпрямился, пристегивая меч. Возглас Славуты застал его врасплох.

– Вот те на! А кони-то наши где?

– Что? Кони? – Вишена озирался. Он ясно помнил: на влажной земле Рыдог копыта коней оставляли четкие глубокие отметины.

Следы нашлись недалеко от пожарища – когда овин вспыхнул, кони галопом рванули врассыпную.

«Вот те на! Они ж стреноженные были! Как освободились?» – растерялся Вишена.

Примерно на полпути к лесу следы обрывались. Конь Таруса оставил еще пару слабых, далеко отстоящих друг от друга, смазанных отпечатков, словно чайка на взлете. Но ведь кони – не птицы и поэтому не летают!

Славута присоединился к следопытству Вишены, но напрасно – больше ничего не нашли.

– Черти их утащили, что ли? Не пойму… – растерянно протянул Вишена. – Вы ничего не слышали?

Славута пожал плечами и ответил:

– Что тут услышишь? Пожар, не до того.

Тарус очнулся от каких-то своих потаенных дум.

– Темное это дело, други. Чую – сила за этим стоит.

Вишена и Славута уставились на него.

– Ну, а дальше-то что?

Тарус не собирался пугать спутников – не из пугливых. Просто высказал свои ощущения.

– К Омуту пойдем. Пешком.

– Ну и пошли! Неча время терять.

Солнце окрасило небо на востоке в нежно-розовый цвет. Запела первая проснувшаяся лесная птаха и новый день начался.

Чародей грустно сказал:

– Сирка жалко… Добрый был конь. Верный.

Добавил что-то еле слышно, и зашагал к лесу, оставив заходящее светило за спиной.

Славута догнал его, хлопнул по плечу: «Ничего, мол, живы покуда – и то ладно», – и поправил у пояса боевую секиру. Меча дрегович не любил, и поэтому не имел, а вот секира его прославилась еще во времена Северного Похода, многие враги если и успевали перед гибелью что-нибудь увидеть, уносили на небеса застывший в зрачках лунный полукруг.

Мутная и холодная с ночи вода противно хлюпала под ногами. Поднялся сильный ветер, шумел наверху в кронах, гнул старые деревья, завывал грозно и свирепо. Тарус то и дело поглядывал на небо.

– Ишь ты, расходился Стрибог, – заметил он, качая головой, – вчера закат красным выдался, ровно клюква.

Вишена тоже глянул вверх, но ничего не сказал, Славута вообще редко говорил, больше отмалчиваясь, все к этому давно привыкли. Вишену настораживало поведение чародея. Доверял он ему полностью; удивляло спокойствие и покорность, с какой Тарус расстался с конями. Наверное, существовала какая-то важная причина, но какая?

Солнце взошло совсем еще невысоко, когда они вышли к месту, где жил Омут-Молчун – маленькому лесному хутору всего-то на три избы. Ветер хлопал болтающимися дверьми и ставнями, свободно гуляя везде, где вздумается, и выл над покинутым людским жилищем. Всюду царило запустение – наполовину упавший забор, брошенная впопыхах утварь, сиротливо воздетые к небу дымоходы давно нетопленных печей… И никого вокруг.

Тарус переглянулся с товарищами, читая в их глазах такое же недоумение.

Вблизи хутор оставлял еще более гнетущее впечатление. Избы и дворы без людей и животных теряли всякий смысл, подавляли пустотой и безысходностью.

Куда девались хуторяне они так и не выяснили. Тарус поспешил покинуть это несчастливое место. К полудню, обогнув громадное и мшистое Чайково болото, путники вышли к реке Шогде. В прибрежных кустах нашелся жидкий старый челн и течение, подхватив его, унесло почти точно на юг, к устью. Вокруг тянулись сплошные бескрайние мхи; Шогда петляла меж них, как змея в бреду, Вишена, сидя на носу и уставившись на свои насквозь промокшие ноги, монотонно твердил: «Эх, ты, топь-мочаг, ходун-трясина, крепи-заросли…»

Славута, не особо напрягаясь, греб, Тарус, казалось, спал, но спутники понимали – думает чародей. События этой весны вязались в тугой непонятный клубок и над ним стоило поломать голову. Размышляй, Тарус, распутывай витую нить истины, гони прочь петли и узлы, разгадывай козни недругов…

– Глядите, – услышал вдруг Вишена отчетливо-тихий свистящий шепот чародея и вышел из оцепенения, – глядите, чертенок!

На берегу, в редких кустиках ракиты возилось небольшое, с десятилетнего ребенка, темно-серое существо, поросшее густой короткой шерсткой. Чертенок был совсем близко, шагах в десяти. Согнувшись и виляя тонким длинным хвостом с чудной светлой кисточкой на конце, он выискивал что-то у корней. Славута перестал грести, но как тихо не скользил челнок по гонимой ветром волне, чертенок его учуял и повернулся.

Мордочка у него тоже была пушистая, словно у котенка; голову венчали аккуратные маленькие рожки, а рыло выдавалось далеко вперед и немного походило на поросячье.

Увидев людей, он подпрыгнул от неожиданности, резво дернул руками и исчез в короткой дымной вспышке. В нос шибанул запах серы, но ветер быстро его развеял.

Теперь берег опустел. Нечистый предпочел убраться, то же решили сделать и путники. Славута с удвоенной силой заработал веслом. А Тарус на корме качал головой: «Что же? Нечисть Рыдоги заполонила, светлым днем шастает. Что творится-то?»

Вскоре болота Рыдог остались позади, а перед ними раскинулась обширная зеленая равнина, известная всем под названием Кухта. Где-то там, впереди, в селении Иштомар, их должен поджидать Боромир с дружиной. Славуту на весле сменил Вишена. Греб он привычнее, чем дрегович, челнок бойко вспарывал расходившиеся речные волны.

На ночлег стали у пологой излучины. Тарус убил мечом на отмели крупную зеленовато-серую щуку, прямо из лодки, и они испекли добычу на костре. Выручивший их челн Вишена вытащил далеко на берег и привязал к толстой вербе. Через невидимые щели из него потихоньку вытекала набравшаяся за день вода. Разгулявшийся ветер, дыхание Стрибога, к сумеркам утих, лишь волны ходили по реке, накатываясь с шипением на илистый берег, да мелкой дрожью тряслись листья осин. Небо заволокло низкими тучами, стало душно, как перед грозой.

Путники улеглись у костра. Снопы искр то и дело с треском взлетали вверх и рыжими светляками зависали в неподвижном воздухе.

Тарус размялся немного с мечом в светлом круге, делая резкие выпады и отбивая воображаемые удары; Славута резал из корневища очередную фигурку – он и на это был мастак. Лишь Вишена лениво развалился у огня и отдыхал.

Первым голоса услыхал Тарус. Он замер с мечом в руке и прислушался, похожий на настороженного журавля.

Ниже по течению, в леске, раздавался приглушенный людской говор и смех. Вскинул голову Славута, отложив незаконченную фигурку Даждьбога; приподнялся на локтях Вишена и, переглянувшись с Тарусом, вмиг разбросал костер. Головешки и жар тотчас залили водой из реки.

Ночь сразу навалилась на путников – тучи скрывали луну и звезды – и окутала плотной, как кисель, тьмой. Теперь стало видно зарево походных костров, пробивающееся сквозь жидкие кроны. По-прежнему слышались голоса.

– Славута, – сказал Тарус шепотом, – схоронись здесь и себя не кажи, а мы с Вишеной поглядим, кто это там.

Вишена широко раскрыл глаза, но после яркого света костра почти ничего не видел.

– Дак, темень же, глаз выколи, – прошептал он с досадой, – поймают.

– Обернемся волками, – спокойно предложил Тарус и Вишена вздрогнул от неприятного холодка, прогулявшегося по спине.

Чародей повозился и встал.

– Меч и суму оставь Славуте. Нож, если есть – тоже. И не пужайся, не подведу.

Вишена повиновался. Отдавая дреговичу меч он пытливо глянул на изумруды – ни искорки, ничего.

Тарус взял его за руку и увлек за собой. Шли в сторону от реки, долго, казалось – полночи. Вишена то и дело спотыкался, всматриваясь под ноги, и все дивился, что это у него получается тихо. В лесу было еще темнее, но Тарус не сбавлял шаг, волоча беспомощного побратима.

Наконец чародей замер; Вишена, оглядевшись, довольно отметил, что кое-что видит, глаза помалу привыкли к темени. Они стояли на небольшой поляне, а вокруг смыкался черно-непроницаемый лес. Трава под ногами слабо светилась, слева, у самых деревьев, мерцали мертвенно-синим два старых гнилых пня.

– Туда, – прошептал Тарус и двинулся к ним. Какое-то время он переводил взгляд с одного пня на другой, потом полез за пазуху.

Вишена внимал и наблюдал – а что ему еще оставалось? Тарус тем временем вонзил в гладкий срез большего пня нож, по самую рукоятку, прошептал несколько непонятных слов и повернулся к Вишене.

– Делай, как я. И ничего не бойся, понял?

Вишена кивнул. Теперь его даже стало разбирать любопытство.

А чародей отпустил его руку, стал напротив пня и ловко перекувырнулся через него, как раз над ножом.

Вишена оцепенел.

Тарус упал на все четыре лапы, мучительно вытянулся, махнул хвостом и обратил к Вишене клыкастую морду. Полыхали красным волчьи глаза, а над ними топорщились мохнатые остроконечные уши.

Вишена ошалело таращился на все это и волк вдруг совсем по-человечьи нетерпеливо дернул головой: «Давай, мол, чего тянешь?»

И Вишена, поборов в груди неприятную пустоту, кувыркнулся следом.

Он рассчитывал встать на ноги, но колени неожиданно подогнулись назад; он упал. Заломило в позвоночнике, заныли кончики пальцев, на миг заволокло алым взгляд, а потом челюсти без боли и без всяких ощущений уползли вперед, перед взором предстала волчья морда, как видит ее волк. Земля приблизилась, Вишена уперся в нее четырьмя лапами и встал. Огляделся недоверчиво. Тело слушалось беспрекословно, словно сидел в нем Вишена не одну тысячу лет. И улыбался рядом, глядя на него, Тарус, скаля мощные зубы лесного хищника.

Теперь Вишена видел далеко вокруг, почти как днем, но перестал различать краски – мех Таруса и листва на деревьях казались ему одноцветными. В нос ударили тысячи запахов, таких разных и выразительных, что Вишена присел от неожиданности. Запахи были большей частью незнакомые.

– Ну, как? – спросил вдруг Тарус.

«Во, дела! Он что же, и говорить может?» – ошалело подумал Вишена, глядя чародею в глаза.

– Конечно могу! – ответил тот. – Так же, как и ты.

Вишена только заморгал.

– Ладно, пошли. По ходу освоишься.

Могучий пепельно-серый зверь развернулся и резво затрусил на знакомый запах дыма, доносящийся со стороны реки. Вишена – такой же крупный матерый волк – побежал следом.

Голова шла кругом. «Волк… я – волк, леший меня забери! Неужто правда?»

– Правда, правда, – не оборачиваясь подтвердил Тарус и добавил ворчливо: – Чего болтаешь, однако? Помолчи.

Вишена умолк. Унять скачущие мысли удалось на удивление легко.

– Ну, Тарус, ну кудесник! – вздохнул он напоследок и сосредоточился на голосах и запахе дыма. Пахло не только дымом – людьми, конским потом, жареным мясом. Близкие запахи сами собой отошли на задний план, а нужные – выделились, стали четкими и выпуклыми.

На четырех ногах передвигаться оказалось ничуть не труднее, чем на двух. Вишена быстро приспособился. А вот лес, видимый с непривычно низкой точки, локтей с двух, немного сбивал с толку. И еще это странное ночное зрение…

Пока они добирались до костров, Вишена все осваивался. Впереди угадывался речной берег, у опушки на ночлег расположились люди. Много, с полсотни, но еще никто не спал. Над кострищем жарились два лося; поодаль, под присмотром двух рослых воинов, паслись стреноженные, но не расседланные кони.

Тарус бесшумно скользнул сквозь густой кустарник и улегся на прелые листья, наблюдая за стоянкой. Вишена, как мог, пристроился рядом, вышло это так же ловко и бесшумно.

Волки рассматривали пришлых людей, пытаясь понять, кто они и что их сюда привело. По виду чужаки напоминали и жителей Лойды, и пажан, и даже венедов, но бросались в глаза чудные остроконечные шапки, огромные луки и, наоборот, слишком короткие мечи. И звучала почти совсем непонятная речь. Большая часть воинов собралась у костров, громко переговариваясь и гогоча; Вишена долго не мог сообразить, чем же они заняты. Потом догадался: пытают пленника. Высокий, почти детский голос жалобно и монотонно тянул:

– Не знаю! Не знаю! Отпустите!

Эти слова произносились на языке жителей Лежи, соседней с Рыдогами земли. Воины задавали вопросы на одном из дальних западных наречий.

Тарус проворно пополз вперед, Вишена последовал за ним. Костры приближались. Ветер слабо тянул с реки, принося приторный запах ила и гнили. Воины продолжали звучно гоготать и переговариваться, словно находились за околицей своего селения, а не на чужой земле. Тарус дополз до опушки и высунул из кустов острую волчью морду. Мерцание огня отбрасывало во все стороны колеблющиеся блики, они метались по траве и деревьям, но совсем не слепили звериные глаза.

– Слышь, Вишена, – тихо сказал Тарус, оборачиваясь. – Надо бы мальчонку вызволить.

– Коней пугну, – немедленно нашелся тот. – Авось всполошатся…

Тарус коротко поразмыслил.

– Давай!

Вишена уполз назад, сделал по лесу широкий полукруг, направляясь к лошадям пришлых, и у самой опушки, нос к носу, столкнулся с тремя волками. Размером каждый из них уступал Вишене, видать, молодежь, переярки, но все же – трое, и каждый из них всю жизнь был волком…

Оборотень оскалился, из горла вырвался хриплый утробный рык. Переярки поджали хвосты и Вишена почувствовал уверенность.

– Пошли прочь! – гаркнул он и все трое опрометью бросились к реке, прямо на лошадей. Вишена притих и обратился в слух, куда более чуткий, чем человечий.

Послышалось надрывное ржание и дружные проклятия на чужом языке, звучавшие на удивление понятно.

– Ай да я! – пробормотал Вишена и, разогнувшись как тугая пружина, устремился к кострам.

Воины переполошились и рассыпались, обнажив свои короткие мечи. Теперь стало видно – у огня, привязанный к столбу, испуганно стрелял глазами пленник, мальчишка-подросток, оборванный и грязный. Перед ним осталось всего трое вооруженных чужаков, остальные резво подались на крики. Тарус уже спешил сюда – хвост поленом, глаза горят. Он несся крупными прыжками со стороны леса. Стражи обернулись к нему все разом, оголив спины; двое из них вдруг рухнули, словно подкошенные, от молодецкого удара булавой. Один в костер, другой рядом. Третий в панике обернулся и получил кулаком прямо в лоб; вряд ли он много выиграл – кулак булаве ни в чем не уступал. Резко запахло паленой плотью.

Омут, а это постарался именно он, крякнул, подобрал у ближайшего воина меч и с размаху рубанул по ремням, освобождая пленника. Столб брызнул щепами и едва не раскололся надвое.

Тем временем десяток чужаков поспешили к кострам, размахивая мечами и изрыгая проклятия. Омут схватил мальчишку и потащил к лесу. Тарус с Вишеной прикрывали их сзади, но Омут волков словно не замечал, сосредоточив все внимание на преследователях. Те охватывали беглецов полукольцом, явно нагоняя; Омут на бегу уворачивался от сучьев и скоро остановился, взявшись за булаву. Крохотная полянка давала простор для замаха и Омуту это понравилось. Где-то невдалеке продиралась сквозь колючий подлесок вторая волна догоняющих, грозно завывая и крича.

Омута окружили, не обращая никакого внимания ни на Таруса, ни на Вишену, и волки, переглянувшись, прыгнули. Мощные челюсти сомкнулись на глотках двоих чужих воинов, пасти наполнились пьянящей солоноватой кровью и жертвы упали на траву. Вишена вскочил, увернулся от меча, глянул на Таруса. Тот, рыча, наседал на очередного врага. Воин, поправляя свою нелепую остроконечную шапку, отмахивался как мог и пятился.

Увидев, что подмога беглецам – всего лишь пара волков, чужаки было воспрянули, но тут вдруг сверкнул во тьме знакомый лунный полукруг, знаменитая секира повергла наземь сначала одного, потом второго; ухнула тяжелая шипастая булава, проламывая череп еще одному; Вишена вцепился в руку и повалил ближнего воина, а невесть откуда вынырнувший мальчишка вмиг добил его длинным кинжалом.

Славута и Омут уложили еще по чужаку, когда подоспела вражья подмога. Десятка три воинов высыпали из леса.

Тучи разошлись и луна залила поляну зыбким ночным серебром, зловеще мерцали в полумраке обнаженные мечи.

Они застыли друг против друга – воины-пришельцы и странная пятерка: Омут с булавой, Славута с секирой, два матерых волка и мальчишка, подобравший короткий вражий меч.

– Тарус, Вишена, сюда! – крикнул Славута, прыгнув в сторону и падая на колени у гладкого, еще не успевшего сгнить пня. Рука дреговича взметнулась, в пень, коротко тюкнув, вонзился тарусов колдовской нож. Чародей все понял без слов. Забежав с севера, он прыгнул и кувыркнулся над ножом, снова обращаясь в человека. Вишена последовал его примеру, на этот раз не колеблясь. Опять заволокло красным мир, заныл позвоночник и пальцы, и Вишена-человек затряс головой, все еще стоя на четвереньках.

Мечи Славута принес в заплечной сумке и сейчас метнул их хозяевам. Омут хлопал глазами, не выпуская, впрочем, булаву. А чужаки враз отступили.

– Влки! Обратие влкодлаки!

Вишена сжал верный меч, изготовившись к битве, но пришельцы внезапно дружно развернулись и исчезли во тьме меж деревьев. Лунный свет лился на опустевшую поляну, небо вновь затягивало низкими тучами.

Тарус опустил меч и отер взмокшее чело. После напряжения пришла обволакивающая расслабленность. Омут пристегнул свою двухпудовую булаву к поясу и басом прогудел:

– Здорово, други! Не чаял помощи, дак поди ж ты…

Для Молчуна это была длинная фраза. Славута довольно хлопнул его по плечу:

– Жив, Омут! Мы уж решили – нечисть тебя извела.

С Омутом крепко обнялись. Чародей спрятал за пазуху свой волшебный нож, Вишена с завистью провел его взглядом. А мальчишка вдруг длинно и затейливо выругался, как умеют жители Лежи. Омут немедленно отвесил ему крепкую оплеуху.

– Не сквернословь!

Вишена засмеялся и отбросил в сторону тяжелую руку витязя.

– Будет, Омут. Небось, натерпелся малец…

– Да какой он малец? – пробурчал Омут. – Восемнадцатый год.

Вишена обернулся.

– Как тебя зовут-то, хлопче?

Тот смерил Вишену настороженным колючим взглядом.

– Яр! Ярослав.

Тарус, забрасывая за плечо суму, вмешался:

– Уходим, Вишена!

Яр встрепенулся.

– Так ты – Вишена Пожарский? Мне про тебя Омут рассказывал!

Вишена усмехнулся: неужели Молчун что-то рассказал? Слова, наверное, клещами из него добывали.

– А ты, – Яр ткнул пальцем, – ты, выходит, Славута!

Большая секира в руке дреговича красноречиво это подтверждала.

– Ну, а ты, наверное, Боромир-Непоседа! – указал Яр на Таруса.

– Совсем наоборот, – усмехнулся Славута, – это Тарус-чародей. Однако, пошли. Время.

Вишена двинулся за уходящими побратимами, споткнувшись о мертвого чужака.

На гарде торчащего из груди кинжала темнели драгоценные камни и Вишена задержался. Нагнулся, вытащил кинжал из раны и вздрогнул.

Пальцы ощутили холод пары знакомых рубинов.

Спутники споро шагали прочь от реки, минуя лагерь пришельцев. Утлый челнок не выдержал бы пятерых, поэтому уходить решили пехом.

Вишена полез в суму, нашел сверток из волчьей шкуры, развернул, и долго разглядывал два одинаковых длинных клинка – тот, что принес с собой, и тот, что подобрал здесь.

– Вишена! Догоняй!

Он завернул оба кинжала разом, сунул их в сумку и поспешил за товарищами.

Они шли старым бором по гладкой, истоптанной зверьем, тропе. Что вело их в ночной темноте, что помогало преодолевать препятствия никто толком не понимал, но все пятеро упрямо и уверенно шагали на юг, к устью Шогды.

– Почему вы оставили хутор? – не оборачиваясь спросил чародей.

Омут долго собирался с духом, прежде чем ответить.

– Нечисть довела. Из избы стало не выйти – то камни летят, то палки. На тропах ям понарывали, ноги переломаешь. Скотину почти всю извели. Ночью мы и спать-то боялись: завывают, ровно совы. Собрались, кто уцелел, да и в Паги ушли, к Заворичу.

– А Боромирову весточку получил? – спросил Славута.

Омут покачал головой, скорее для себя, чем для дреговича, шедшего позади.

– Нет. Как все в Паги подались, я решил в Андогу пойти, зачем – и сам не знаю. Не дошел, снова нечисть попутала. Блудил дня три, хотя Рыдоги сотни раз прошагал-промерил и никогда с пути доселе не сбивался. В болоте крепко завяз, а вышел прямехонько к Леже. А там эти, в шапках. Налетели с запада, почти всех перебили, мало кто в лесу схоронился. После, – Омут качнул головой, – на Яра наткнулся. С тех пор вместе и бродим. А намедни он пришлым попался у реки. Думал – не отобью…

Омут улыбнулся – отбили!

– К Боромиру в твоей личине упырь какой-то явился, – мрачно изрек Тарус, – пару дней покрутился меж всех, а потом на ярмарочный столб влез – и башкой о полено. Мы решили – все, конец Омуту. Да на счастье еще раз взглянуть на мертвеца додумались. Глядь, а он личину-то и сбросил. Ох мы и побегали…

Тарус смолк, некоторое время слышался лишь тихий шорох осторожных шагов.

– До сих пор не пойму, к чему все это? Упырь ведь за два дня никого и пальцем не тронул, ни единую душу. Нож еще этот странный с рубинами…

Вишена напрягся. Очень захотелось проверить сверток, но он сдержался. Решил – позже.

К утру они ушли достаточно далеко от места стычки с чужаками. Перед самым рассветом, в густом вязком тумане, разнесся совсем рядом стук множества копыт – может, это проскакали те самые люди. Звуки затихли на северо-западе; больше их никто не тревожил.

После бессонной ночи решили отдохнуть, и когда пригрело вставшее солнце устроились в светлом березняке. Яр натаскал кучу веток и сразу же уснул, Славута и Вишена последовали его примеру, Тарус же с Омутом некоторое время посидели на замшелой колодине.

Перед сном Вишена заглянул в сумку. Как он и ожидал, вместо пары длинных кинжалов там нашелся тонкий короткий меч; на его гарде каплями крови застыли крупные чистые рубины. Меч был ровно вчетверо больше первого из ножей.

Над головой в чистоте березовых стволов и нежной зелени веток дружно пели-щебетали голосистые лесные птахи, Вишена, поддавшись сладкой дремотной силе, провалился в крепкий молодой сон, гадая, что за судьба уготована чужому рубиновому мечу.

7. Рубиновый клад

Проснулся Вишена после полудня. Донимали глазастые слепни; жужжа они носились около людей и немилосердно грызли спящих – Яра и Омута. Тарус сидел на корточках, протянув руки к едва тлеющему костру и устремив неподвижный взгляд в землю перед собой. «Когда же он спит?» – недоуменно подумал Вишена. Он вдруг сообразил: знает чародей уже много лет, но не может вспомнить его спящим.

Славуты нигде не было.

Вишена встал, с хрустом потянулся, потряс головой, отгоняя остатки сна. Тарус даже не пошевелился, лишь скосил немного глаза.

«Меч!» – вспомнил Вишена и потянулся к суме. Сверток лежал на месте. Волчья шкура пока еще скрывала меч целиком, от острия до рукоятки. А вырасти он еще на кинжал-другой, и все, больше не завернешь. Да и в суму, пожалуй, тогда не влезет.

Вишена присел у костра и молча положил меч перед чародеем. Отсветы пламени заплясали на гранях рубинов, и заискрились они, заиграли, зажили, впитывая неяркий рассеянный свет; и съежился вдруг Вишена, ощутив на себе чей-то чуждый тяжелый взгляд, что камнем свалился на все его естество; вздрогнул Тарус-чародей, отдернув руки от костра; зажглись зелеными светляками изумруды на мече Вишены, и был их свет на этот раз приглушенный, неяркий, словно заволокло взор призрачной тусклой дымкой.

А потом ЭТО отступило – прочь, вглубь рубинов, на самое дно, и пришло облегчение, только изумруды долго еще тлели, никак не успокаиваясь.

– Что это, Тарус-чародей? – тревожно спросил Вишена, смахнув с лица холодный пот. Тарус поднял на его глаза – зрачки у него сделались как два провала.

– Не знаю. Кто-то на нас взглянул.

– Откуда?

– Оттуда! – чародей указал на рубиновый меч. – Он стал больше, я вижу. Ты находил ножи?

Вишена кивнул:

– Да. Яр убил одного из чужаков двойным кинжалом; я положил его к своему, в суму. Они снова срослись – теперь в мече четыре кинжала.

Тарус долго и внимательно глядел на Вишену, после глухо изрек:

– Оставь его, Вишена. Выбрось в лесу. Он страшен. Да и не меч это вовсе.

Вишена внимал, распахнув глаза. Сегодня он впервые ощутил силу рубинов, вернее часть силы, ибо кто знает, на что способна эта непонятная колдовская вещь?

– Ты сможешь сдержать его мощь, Тарус?

Чародей качнул головой:

– Не знаю. Может быть, и нет. От него исходит что-то очень древнее и чужое. Боюсь я этого меча, Вишена, потому что он мне неподвластен. Лучше от него избавиться. Задумайся: с каждым новым кинжалом сила рубинов растет.

– Но у нас есть своя сила – изумрудные мечи! Целых два!

Тарус усмехнулся:

– Меч Боромира еще не проверен. Да и молод он пока. Успеет истлеть прах наших правнуков, а меч все еще будет молодым. Век железа несравним с веком людей.

– Но мой-то не молод!

Тарус рывком приблизился к Вишене.

– В этом-то все и дело! Когда рубиновый меч сравняется с изумрудным, неизвестно какой получится сильнее. Думаешь, зря тебе на пути попадаются кинжалы? Именно тебе? Их хотят столкнуть, твой меч и этот, понял? И не говори, что жаждешь такого поединка, ибо солжешь.

Вишена задумался.

– Но почему кинжалы попадаются мне? Найди их враг – тогда поединок станет неизбежным. Но не могу же я биться сам с собой! Нет, чародей, пока рубиновый меч у меня в сумке, я уверен, что его не имеют недруги. Я оставлю его себе!

Тарус пристально поглядел – и только. Согласился он, нет ли, Вишена не понял.

– Будь осторожен, – тихо сказал Тарус немного погодя. – И держи его подальше от своего меча.

Вишена заворачивал меч в шкуру, когда проснулся Яр.

– Поди сюда, отрок, – поманил его Тарус; мальчишка охотно подбежал. Лицо его было помятым и заспанным.

– Видел ли кинжал с рубинами? Отвечай!

Яр встрепенулся:

– Длинный такой? Видел! Я его ночью у чужого костра подобрал.

Тарус насупил брови. Вишена, стоя на коленях у своей сумы, полуобернулся и тоже вслушался.

– Я его давно приметил, еще как у столба стоял. Только Омут явился, я его и схватил.

– Где приметил? – перебил Тарус.

– У огня, – пожал плечами Яр, – прямо у огня. – А что?

Чародей промолчал, а Вишена медленно отвернулся и запихнул меч поглубже в суму.

– Хороший кинжал, – вздохнул Яр, – жаль, остался на той поляне. Знаете, – добавил он проникновенно, – в руке как влитой сидел, будто коготь.

Проснулся и Омут. Покряхтывая и покашливая, он устроился у костра, не проронив ни слова. Не зря его прозвали Молчуном. Вчерашний рассказ был редким случаем, когда слышался его густой неторопливый говор.

Вишена вернулся к огню.

– А Славута где?

Тарус, вновь застывший с протянутыми к пламени руками, указал на чащу:

– Охотится.

Припасы у них и впрямь иссякли, никто ведь не рассчитывал отрываться от дружины надолго. Но утрата коней спутала все планы. Они потеряли уже два дня, а до Кухты оставалось еще не меньше дня ходу. Боромир уже разволновался, поди…

Вскоре вернулся Славута, добывший двух тощих, еще не отъевшихся зайцев. С луком и стрелами дрегович управлялся не хуже, чем со своей секирой.

В путь двинулись часа через два.

– Все у нас не по-людски, – ворчал Славута, – днем спим, на ночь глядя в дорогу пускаемся. Ровно нечисть какая…

Тарус укоризненно глянул на него, но смолчал. Вишена цокнул языком.

– Не поминал бы ты нечисть, друже… И так спасу от нее нет, – сума с рубиновым мечом теперь жгла ему спину. Слова чародея не на шутку встревожили.

Славута в ответ только вздохнул.

И опять потянулся навстречу лес; неслышно стелилась под ноги неприметная звериная тропа; трещала вдали вредная белобокая сорока. Яр пристроился рядом с дреговичем и вполголоса что-то у него выпытывал; Омут, погруженный в свои извечные думы, ступал в трех шагах за ними. Вишена шел за Тарусом и все вспоминал прошлую ночь. Волчьи ощущения накрепко врезались в память. То, что можно обернуться волком, воткнув нож в гладкий пень на поляне и перекувырнувшись через него, знал даже ребенок. Но – знал как сказку, ибо каждый мальчишка с замиранием в сердце хоть раз пробовал проделать это. Вишена тоже пробовал. С замиранием в сердце. Сказка оставалась сказкой…

– Тарус-чародей, – встрепенулся Вишена, – это трудно – обернуться волком?

Тот усмехнулся:

– Нет.

– Я думал, что нож, пень, поляна – это только сказки.

– Почему же сказки? – ответил Тарус. – Вчера сказки были? То-то.

– Я же пробовал раньше. Да и многие пробовали. Отчего же ни у кого не выходит, только у тебя? – недоумевал Вишена.

– Оттого что я – чародей, – опять усмехнулся Тарус. – То, что всем известно, это далеко не все. Люди повторяют только то, что видят: нож, пень, поляна. А всякий ли нож сгодится?

Вишена не знал. Это действительно никогда раньше в голову не приходило. Казалось, нож есть нож, чего там, бери и вгоняй в подходящий пень.

Чародей полез за пазуху и подал ему невзрачный, потемневший от времени нож с липкой резной рукояткой. Вишена повертел его в руках и, не разглядев ничего необычного, вернул.

– Ну?

– Запоминай, Вишена. Этим ножом четыре года назад я убил волка. В ночь на Ярилу. Одним ударом, прямо в сердце. И вынул его из раны только на рассвете.

– В ночь на Ярилу… – пробормотал Вишена, – прямо в сердце…

На Ярилу ночь была самой короткой в году. Редко кто спал в это время. Это ночь гаданий, ночь чародейства и волшебства, ночь колдовских заклинаний и нечисти.

– Только в эту ночь? – спросил Вишена, заранее уверенный в ответе.

– Только в эту, – подтвердил Тарус.

– И все?

– Нет, не все. Пень тоже не всякий сгодится. Только гладко спиленный.

Вишена довольно сказал:

– Это я знаю!

– А почему – знаешь? – проворчал неодобрительно Тарус.

Вишена смутился:

– Нет…

– То-то! – Тарус говорил негромко. – Макошь, Мать-сыра земля, дает тебе свою силу. По корням стекается она в пни и лишь на гладких пульсирует ровно и спокойно. Изломы не годятся, долго на них живет крик умирающих деревьев, и Макошь кричит вместе с ними.

Тарус умолк и некоторое время безмолвно шарил взглядом по чащобе. Вишена семенил рядом, нетерпеливо заглядывая ему в лицо.

– А еще что?

– Когда хочешь обернуться волком, – возобновил рассказ чародей, – заходить к пню нужно с юга на север. Человеком – наоборот, с севера на юг. Ну и, конечно, приговор…

– Чудеса, – прошептал Вишена.

– Это еще что, – усмехнулся Тарус, – настоящие чудеса начнутся, если станешь к пню спиной и перекувырнешься назад. Приговор здесь уже другой…

Заклинания Тарус произнести не успел. Идущий впереди Славута поднял руку и замер. Встал, будто на стену наткнулся, Омут; застыл с поднятой ногой Вишена.

Там, впереди, кто-то пробирался сквозь чащобу. Слышались мягкие шаги, тихий хруст сухих веток и приглушенный говор, издали похожий на невнятное бормотание. Все пятеро путников мигом нырнули в густой малинник. Летом здесь вполне мог сидеть жирующий медведь и лакомиться ягодами. Но весной в малиннике делать нечего и они без помех схоронились в густом переплетении ветвей и сочных зеленых листьев. Вишена и Тарус наблюдали за тропой впереди себя, Славута посматривал в стороны.

Сначала казалось, что никто не приближается – голоса раздавались все так же в отдалении, после говор стих, а звук шагов стал медленно нарастать.

Кто-то шел прямо на убежище-малинник. Тарус неслышно, одними губами, выругался и прошептал:

– Не везет нам эти дни…

Оставалось надеяться, что их не заметят в зарослях и пройдут мимо.

Ждали, казалось, вечность. А потом впереди на тропе показалась знакомая кряжистая фигура Боромира; за ним шел еще кто-то.

– Наши? – изумился Славута. – Как их сюда занесло-то?

Вишена хотел встать и выйти из укрытия, но чародей рукой задержал его, и тогда Вишена вспомнил того упыря, что явился в Андогу в личине Омута.

Боромир – если это был Боромир – приближался. Вишена стал узнавать остальных – Бограда, Богуслава, Тикшу, Роксалана, Пристеня.

Тарус мягко коснулся плеча Вишены и чуть заметно указал на его меч. И тут Вишену прошибло: будь это нечисть в личинах друзей, изумруды непременно зажглись бы, возвещая об опасности, но они мирно поблескивали в полутьме малинника и не было в них огня.

– Боромир! – окликнул Тарус и поднялся.

Люди на тропе вдруг замерли, разом обернулись к нему и обнажили мечи. Все это они проделали быстро и без слов.

Вишена встал рядом с Тарусом и вопросительно уставился на Боромира.

– Вы чего? – вырвалось невольно.

Боромир, взглянув на гарду своего меча, смягчился, а Боград обменялся с Тарусом быстрыми взглядами и облегченно сказал:

– Это они, Боромир. Чисто.

Мечи вернулись в ножны, а встретившиеся побратимы крепко обнялись.

– Почему вы здесь? – спросил Тарус. – Сговорились же в Иштомаре сойтись.

– Не дошли мы до Иштомара, чародей, – ответил невесело Боромир, – в первую же ночь без коней остались.

Славута, Вишена и Тарус быстро переглянулись, настороженные.

– Мы тоже, – протянул чародей. – Как это было?

Боромир горько усмехнулся. Как? Расскажи кому – не поверят, засмеют. Он и сам до сих пор не мог поверить. Кабы не четыре сотни его воинов, видевших то же самое, Боромир решил бы, что умом тронулся.

Едва стемнело и стали на ночлег, едва развели костры и расседлали коней, едва уселись у огня и потянулись к походным сумам…

Дикое громовое ржание вспороло ночную тишь. Кони всполошились, их никак не удавалось успокоить. А потом люди взглянули на небо и попадали на колени, взывая к Перуну и моля о защите.

Вверху, над ними, разметав меж звезд буйную гриву, мчал огромный светящийся конь. И гремел над миром его крик, и вторили ему земные сородичи. А когда вихрем пронесся он над головами, весь табун сорвался с места и поскакал следом. На полпути к горизонту земля ушла у коней из-под копыт и повел их огненный жеребец небесной тропой, и растворились они в угольном бархате неба, затерялись среди звезд, и затихли вдали топот да ржание.

А люди долго еще не вставали с колен, обратив лица к небесам.

Дружину Боромир отправил в Иштомар, как и договаривались. Позвизд и Заворич увели ратников, а сам Непоседа, взяв Бограда, Роксалана, Тикшу и еще некоторых, двинулся искать Таруса, потому что почуял неладное, а без чародея, без его знаний и мудрых советов не решился что-либо предпринять, ибо именно Тарус затеял этот поход за Книгами и кому, как не ему подсказать в трудную минуту?

Боромира никто не перебивал; Вишена и Славута слушали с заметным интересом, Тарус – мрачно. Им тоже было что поведать, и когда Боромир иссяк, заговорил чародей. Рассказал он все – и о сгоревшем овине, и о чертенке в Рыдогах, и о чужаках, и об Омуте, и о рубиновом мече.

События вязались тугой замысловатый узел со множеством завитков и им предстояло его разгадать-распутать.

Разговор продолжили на ходу, шагая в сторону Иштомара.

– Пошто за оружие хватались, нас увидевши? – спросил вдруг Омут-Молчун, приспосабливая поудобнее свою исполинскую булаву на поясе. Ответил Боград:

– А мы вас уже встречали! Нечисть какую-то в вашей личине. Если бы не Боромиров меч, кто знает, как все обернулось бы. Воистину волшебной силой наделили мы тот клинок в Чикмасе! Разогнали поганых. Да что там, мы и себя вчера встретили! Вот Боромир осерчал, себя узрев! Сами разбежались, видать почуяли, на кого нарвались… С Непоседой и его мечом шутки теперь плохи…

– Бесится погань… Задержать хотят, извести, не иначе, – задумчиво протянул Тарус. – Ой, други, крепко делается, туго вяжется. Трудно нам будет, пока до Книг доберемся, ох трудно! Меч еще рубиновый на нашу голову…

Тарус замолчал и Вишена радостно воскликнул:

– Так значит и Боромиров меч силу имеет, раз нечисть его боится? Выходит, молод ли меч, стар ли – все одно: сила!

– Не спеши, Пожарский. Увидим, все увидим, только не спеши, – предостерег чародей, покачивая головой.

Вереница путников растянулась по тропе, ведущей в сердце Кухты, где-то впереди шумела река Шогда и в устье ее, в селении Иштомар, ждала их верная дружина, а события продолжали нанизываться на бесконечную нить реальности.

В Иштомаре провели всего два дня. Коней в селении на всю дружину не хватило бы, решили идти пехом. Либо на Запад, к реке Шеманихе, шустрой и мелкой, и уже по ней спускаться на плотах. По ней, по Тетереву, по Бугу, прямо к землям дулебов. Либо сразу повернуть к югу и идти так до самых озер. На плотах быстрее и легче, конечно, чем пешком, но дальше. Шумели и спорили недолго.

Хмурым ненастным утром дружина выступила за стены селения и скрылась среди отливающих медью стволов кухтинского бора. Боромир проводил их пристальным долгим взглядом и обернулся к своему отряду.

Вчера Непоседа заполночь совещался с Тарусом, Боградом и побратимами-полководцами. Теперь почти вся дружина, во главе с Заворичем и Позвиздом, ушла к Шеманихе, чтобы достичь цели по воде. Сам Боромир вел небольшой отряд прямым путем. Кроме Таруса, Вишены и Славуты с Непоседой отправились Боград с братом и еще четырьмя венедами, Тикша, сестры-сорвиголовы Купава и Соломея, Омут, Яр и Роксалан с пятеркой своих ратников. Всего двадцать один человек.

Скоро их поглотил лес, огромный и тихий; лишь хоженная тропа напоминала о людях среди этой дикой чащи.

Вишена шагал третьим, после Боромира и Таруса. Он не знал, почему чародей с Непоседой решили пойти врозь с дружиной, и сейчас размышлял над этим. Скорее всего, Тарус желает кого-то обмануть, сбить с толку. Но почему тогда разделились на такие неравные части – четыре сотни и двадцать один?

Вишена думал и не находил ответа.

Путники гуськом топали по извилистой тропе и те, кто шел позади, часто теряли из виду передних. День выдался пасмурный, в густом лесу казалось, что уже наступили сумерки. Когда тропа немого расширилась, Вишена поравнялся с Тарусом и зашагал рядом с ним. Тот искоса взглянул на витязя, но смолчал.

Нарушил тишину Вишена. Говорил он негромко, чтобы кроме чародея никто не мог услыхать вопрос.

– Скажи, Тарус, почему мы опять откололись от дружины? Зачем вообще Боромир ее брал, коли все старается сделать сам?

Чародей снова покосился на Вишену, но ответил нескоро. И так же негромко:

– Поймешь ли, храбр? Поверишь ли? – Тарус словно размышлял вслух, а не рассказывал. – Запутанное это дело. Нечисть нами уж больно интересуется. Что? Уже заметил? Ну да, трудно не заметить. Вот потому-то дружина и идет врозь с нами, чтоб добралась целиком туда, где будет нужнее. Хватит и того, что коней увели. Думаешь, все едино будут мешать? Нет, не будут. Почему? Да потому, что нечисть, вернее тот, кто ее науськивает, следит за двумя вещами. Во-первых, за твоим мечом. И, пожалуй, теперь еще за Боромировым. Как следит? Да очень просто. Твой меч чувствует нечисть, так ведь? Ну, вот. А теперь подумай головой – всегда ведь есть обратная сила любому свойству. Нечисть тоже чует твой меч. Просто? Да, несложно. Ну, и во-вторых следят за семерыми из нас – за Боромиром, Боградом, Славутой, Тикшей, Соломеей, да за ними двоими. Почему? Да потому, что отмечены мы боромировым мечом, семь лет назад отмечены, в Чикмасе. Мы для нечисти как огонь в ночи, видны всегда и везде. Что? Да-да, именно отвлекать все козни от дружины на себя. Почему же не выдюжим? Выдюжим, думаю. Тарус-чародей – не мешок с соломой. Да и вы богами не обижены. Да. Понятно? Ха-ха! Да не болтай об этом, молчанье – золото!

Вишена невольно отстал, обдумывая услышанное. Действительно, если меч чует близость нечисти, то и нечисть должна чуять волшебную силу изумрудов. Мысль была такой очевидной, что Вишена долго удивлялся, как не додумался до этого сам. Впрочем, он-то знал, что нечистые боятся меча, но связать это впрямую с силой изумрудов пока не догадывался.

Тучи весь день клубились над лесом, предвещая дождь, но Даждьбог милостиво отослал его на крестьянские поля. Хороший подарок людям к Семику! Прошли много – кухтинский бор остался далеко позади; последние часы путники продирались сквозь плотный ольховник.

Старца первым заметил Яр.

– Эй, Боромир! Гляди!

В стороне от тропы на огромном, как столешница, пне сидел, свесив ноги, седой старик, здесь же рядом виднелась крохотная, подслеповатая, сильно покосившаяся избушка.

Все остановились. Ветер едва заметно шевелил длинную бороду старца. Боромир взглянул на Таруса, испрашивая совета, но тот лишь пожал плечами. Вишена украдкой опустил глаза на гарду меча – изумруды не горели – и толкнул тихонько Таруса, показывая это. Чародей кивнул и, наклонившись к уху Боромира, прошептал несколько слов. Боромир мельком взглянул на свой меч и обернулся к Тарусу.

Старец вдруг медленно поднял руку, поманил скрюченным морщинистым пальцем Таруса, Боромира и Вишену.

– Подойдем, – сказал чародей.

Они приблизились и стали в трех шагах от старца, остальные наблюдали с тропы, переминаясь с ноги на ногу.

– Поклон тебе, старче, – негромко поздоровался Боромир и все трое склонились перед седым человеком.

– Здоров будь, Боромир-Непоседа, защита родного края, – надтреснутым голосом ответил старик, – здравствуйте и вы, верные сыны земли нашей.

Боромир не удивился, что старец его узнал. Его знали все. ВСЕ. По крайней мере, после Северного Похода.

– Ведаю обо всех ваших напастях, воины-храбры. И знаю, как уберечься от них.

Старик полез за пазуху, достал свернутую трубкой грамоту. Через мгновение глаза его встретились с глазами Вишены; тот медленно, как во сне, извлек из сумы сверток с рубиновым мечом и подал старику. Тарус удивленно созерцал все это; Боромир, казалось, оставался спокойным.

Покряхтывая, старец сполз на землю, развернул волчью шкуру, отбросил ее в сторону. Вишена глянул на Таруса и проследил за его глазами – чародей неотрывно смотрел на левую руку старика, где на среднем пальце сидел перстень с кровавым рубином.

Вишена вздрогнул, а старик тем временем коснулся перстнем камня на гарде меча. И меч распался – послышался сухой треск, к ногам упали четыре знакомых кинжала.

– Помогите мне! – властно сказал старик. Боромир подобрал кинжалы. Старик уже развернул грамоту и стелил ее на пне, не позволяя скручиваться. Лист был девственно чистым, только по углам его виднелись неясные темные пятна. Скупым расчетливым движением старец взял один из кинжалов из рук Боромира и коротко, без замаха, всадил его в грамоту, в правый верхний угол, прямо в пятно.

– Теперь вы! – скомандовал он.

Тарус протянул руку и второй кинжал, сочно тюкнув, проткнул пятно в левом верхнем углу листа. Боромир отдал один из оставшихся кинжалов Вишене и они разом опустили руки. Грамота, приколотая по углам, отчетливо белела на темной поверхности старого пня.

Спустя несколько мгновений сквозь нетронутую белизну чистого листа стал прорываться неясный еще рисунок; он постепенно всплывал откуда-то из глубины грамоты, с каждой секундой становился все четче и четче.

– Карта! – воскликнул Боромир, – глядите, вот устье Шогды, вот Иштомар! А вот Шеманиха!

Старец указал на крохотный рисунок в центре, походивший на небольшой ларчик.

– Рубиновый клад? – догадался вдруг Тарус. – Но у нас ведь нет ключа!

Старик усмехнулся и снял с пальца левой руки массивный свой перстень. Тарус тотчас протянул ладонь, но старец отрицательно покачал головой.

– В тебе живет сила изумрудов. Никто из вас семерых не сможет носить этот перстень.

Неспешно оглядев всех оставшихся на тропе, старик поманил к себе Яра и тот, словно завороженный, приблизился. Некоторое время он разглядывал юношу, и вдруг стремительным ладным движением надел перстень ему на руку, только не на левую, а на правую. Яр дернулся, беспомощно взглянул на Таруса, но тот улыбался, и Яр успокоился.

– Запоминайте, где спрятан клад. Карту вы не увидите боле.

Тарус, Боромир и Вишена молча глядели на грамоту, навеки впечатывая в память скупой, но понятный рисунок-план окрестных лесов. А потом старик поочередно выдернул кинжалы и карта рассыпалась, обратилась в горстку невзрачной сероватой пыли.

– Удачи вам! – пожелал старец и исчез. Только-только стоял напротив, и вдруг пропал, растворился, как и не было. И избушка подевалась невесть куда, сгинула, оставив после себя слабо примятую траву. Лишь ветер, дыхание Стрибога, подхватил и разнес остатки показанной стариком грамоты.

Вишена подобрал кинжалы, секунду поколебался и отдал Яру. Тарус, видевший это, согласно кивнул.

В подкравшихся сумерках призрачной тенью разрезала небо надвое первая летучая мышь.

– Эй! – закричал вдруг Яр испуганно и восторженно. – А перстень-то не снимается! Прирос к пальцу!

Тарус мрачно вздохнул и похлопал его по плечу:

– Крепись, хлопче! Это только начало…

«Успокоил, нечего сказать, – подумал Боромир. – Что ждет-то нас впереди?»

Темнело.

Костер весело пылал, раздвигая темень, путники, рассевшись вокруг, слушали Таруса-чародея.

– Давным-давно были на свете семь волшебных рубинов. Тот, кто владел ими, получал огромную силу и власть. Далеко не всякий мог совладать с этой силой, говорят, рубины извели-сгубили не одного хозяина. Сила их – темная, сказывают – нечистью данная, но никто из обладателей никогда открыто с нечистью не якшался. Сколько лет рубины служили Тьме – никому неведомо. Покуда кто-то не разделил их. Три схоронили в ларце, а четыре пустил по белу свету. По отдельности рубины большой силы не имели, и мало кто знал, что они на самом деле волшебные. Хитрость состояла в том, что сперва нужно было собрать потерявшиеся в разных землях четыре рубина, потом с их помощью прочесть карту и, наконец, добраться до ларчика с оставшимися тремя каменьями. Да ларчик тоже непрост – отпирается ключом и доселе никто ничего не знал о нем, – Тарус ненадолго умолк. – Я не знал ни где он, ни что он, ключ этот тайный, пока старик не надел Яру на палец вон тот перстень.

Все обернулись к юноше, непроизвольно поглаживающему перстень, старый и темный. Первый испуг оттого, что он прирос к пальцу, у Яра уже прошел, но смутное беспокойство все не покидало его.

Костер сухо потрескивал, плевался искрами, путники жались к нему, светлому и доброму, веря, что огонь защитит их, слабых, от любых ночных страхов.

– Мы возьмем клад? – спросил Боромир глухо. Тарус ответил не сразу, поразмыслил немного.

– Да. Затем, чтобы силу рубинов не обернули против нас.

Тарус-чародей надеялся на лучшее. Предание ни слова не говорило не только о ключе, но и о кинжалах, сливающихся в меч. Но ничем иным кинжалы быть не могли – Тарус внимательно осматривал клинки и убедился, что не два рубина красовались на гарде каждого, а лишь один, пронзивший сталь насквозь, так, что наружу выступали две стороны.

Клад схоронили совсем недалеко от них, если завтра с утра выйти и забрать немного на восток, до полудня можно поспеть к месту.

Ночь прошла спокойно, если не считать шумной возни в кустах да частого злобного воя, слишком далекого, чтобы обращать на него внимание.

Едва взошло солнце, пустились в дорогу и к полудню действительно вышли к большому глубокому оврагу, где карта обещала клад. На дне щетинились колючками буйные заросли чертополоха. Тарус криво усмехнулся – чертополох боле нигде не рос, видать, заговоренное это место, нечисть пугать.

Глиняные склоны круто, почти отвесно обрывались вниз и пришлось поискать место для спуска. Да и там ничего не оставалось, как сигать с высоты в три человеческих роста.

Первым прыгнул Боромир, с размаху врубился в плотные колючие заросли, шипя и вполголоса ругаясь. Пока спутники присоединились к нему, Непоседа схватился за меч и успел выкосить небольшую полянку.

Медленно двинулись вперед, расчищая дорогу. Солнце висело прямо над головами и заливало овраг резким безжалостным светом. Скоро нашелся и вход в пещеру – две гранитные глыбы, вросшие в одну из стен, да узкая щель между ними. Чертополох у входа разросся особенно буйно, выше людей. Когда его выкорчевали, взорам открылся темный лаз куда-то под землю; на камне у входа виднелся искусный барельеф: черт, полуприсев и чуть склонив рогатую голову набок, сжимал в руке длинный, несомненно рубиновый меч. С кем он дрался, можно было лишь догадываться.

В кривой трещине у входа неровно торчал старый полуобуглившийся факел и некоторое время потратили, зажигая его.

Наконец огонек заплясал на смолистом дереве. Боромир кивком подозвал Яра, Вишену, обнажил меч и собрался первым войти в пещеру, но его задержал Тарус, сжимающий в опущенной руке факел.

– Стой, Боромир! Первым – огонь!

Непоседа пропустил его и чародей медленно скрылся в расщелине. За ним след в след ступал Боромир. Вишена подтолкнул Яра, чтобы не шел последним, тоже обнажил меч, и ушел вглубь.

Впереди пылал факел, но даже в его свете ясно виднелись горящие зеленые точки волшебных изумрудов.

Ход змеился в каменной толще, узкий и длинный. Наверху, в овраге, камня никто не видел, только глину, здесь же они попали в настоящее гранитное царство.

Наконец ход втек в небольшую овальную пещеру. На стенах Тарус приметил несколько факелов и немедля зажег их; сразу стало светлее.

В центре пещеры, на длинных тускло-серебристых цепях свешивалась с потолка массивная гранитная плита, отполированная до блеска; на ней стоял небольшой плоский ларчик, вырезанный из крупного синеватого самоцвета. Маленький и неприметный, он терялся на гладкой и обширной поверхности плиты.

А рядом, на полу, в драных полуистлевших одеждах, скорчились четыре человеческих скелета и один чужой, жуткий, незнакомый. Что это было за существо, не смог определить даже всезнайка-Тарус.

Изумруды мечей продолжали беззвучную песнь зеленых искр и горели теперь еще ярче, чем у входа.

Яр храбро потянулся к ларцу, но Тарус мгновенно поймал его за шиворот.

– Куда? К ним хочешь? – указал он на скелеты. Яра передернуло.

Тарус долго рассматривал ларчик, потом щелкнул пальцами:

– Кинжалы!

Яр полез в сумку. Рубиновые клинки вновь соединились в короткий меч, но, послушные прикосновению магического перстня, тут же распались. Тарус аккуратно, словно боялся обжечься, взял один кинжал и склонился над ларцом. Рубин на гарде тотчас вспыхнул и, вторя ему, усилили свечение изумруды на мечах. Чародей отшатнулся и попятился. Что-то ему мешало. Он потряс головой, вытянув вперед руку без кинжала.

– Яр! Ну-ка, ты! Видишь вон те углубления по углам ларца? Вложи в них по кинжалу. Да потише, без спешки!

Яр мягко, по-кошачьи, подобрался к плите.

– Цепей и камня не касайся! – предупредил Тарус. Тем временем Яр изловчился, один из кинжалов скользнул, куда полагалось, войдя по самую гарду и рубин чуть заметно ожил. В глубине его заструилось что-то похожее на слабый свет. Цепь на этом же углу плиты, глухо звякнув, разорвалась посредине, но плита даже не шелохнулась. Второй кинжал занял свое место и свечение рубинов стало более ярким. С тем же звуком лопнула вторая цепь. Падая, она задела один из человеческих скелетов и он распался в мельчайшую сероватую пыль.

Когда все четыре кинжала оказались где нужно, рубины пылали, как летний закат накануне ветреного дня. Все цепи лопнули, обрывки свешивались с неподвижной плиты и касались пола. Лишь один не доставал до пыльной поверхности, не хватало нескольких звеньев. Казалось, плита стоит теперь на диковинных ножках. Остатки цепей на своде пещеры слабо покачивались и жалобно поскрипывали.

Тарус хотел сказать Яру, что пора открывать ларец, но тот и сам догадался. Настороженно, с опаской, он коснулся перстнем ларца и отдернул руку.

Рубины ослепительно вспыхнули и погасли; теперь вместо них зыбким синеватым маревом засветился ларец. Сначала свечение разгоралось, потом стало тускнеть и вдруг, слабо блеснув, в свете факелов, ларец растаял, обратился в ничто. В центре плиты на черном бархатном ложе покоились три рубиновых кинжала. Лежали они треугольником, лезвие к рукоятке, и были ослепительно чистыми, словно из начищенного серебра. А потом сверху на них с тихим мелодичным звоном упали четыре потемневших от земных скитаний кинжала-ключа, все рубины вспыхнули вновь, но горели недолго, ровно столько, чтобы люди успели заслонить глаза рукой и отступить.

Когда сияние угасло, на плите остался лежать длинный рубиновый меч, тускло отблескивая в дымном пламени факелов. Он был точной копией мечей Вишены и Боромира, с одной лишь разницей: вместо двух изумрудов гарду его украшал огромный рубин.

– Возьми его, Яр! Отныне он твой.

Голос Таруса повис в гулкой тишине пещеры.

Юноша решительно протянул руку и пальцы его сомкнулись на рукоятке. Ладонь ощутила приятную тяжесть меча.

Боромир легонько толкнул Таруса, указывая на скелет чужака:

– Гляди, чародей!

Тарус присел. Вишена, до этого молча стоявший позади всех, всмотрелся и едва не вскрикнул: скелет был опоясан сгнившим кожаным ремнем с длинными ножнами. Яр вопросительно уставился на Таруса, по-прежнему вцепившись в меч.

– Мне взять это?

Тарус думал всего мгновение:

– Бери!

Яр сделал два маленьких шага и нагнулся. Ему вдруг стало не по себе – череп, похожий на собачий, только гораздо крупнее, щерился ему прямо в лицо, словно мертвец не хотел отдавать свою вещь. Но Яр пересилил себя и храбро взял ножны свободной рукой. Истлевший пояс не выдержал и расползся; скелет осел мелкой пылью и лишь череп продолжал зло скалиться на людей.

– Уходим! – скомандовал Тарус, властно глянув на Вишену. Дважды повторять не пришлось, тот охотно отступил в ход, слишком уж здесь было неуютно.

Когда Тарус, последним из четверых, покинул пещеру, застывшая в центре плита с грохотом обрушилась на каменный пол, подняв облачко пыли и обратив в труху оставшиеся три скелета, но чародей даже не обернулся.

Солнечный свет ослепил их после долгого полумрака подземелья. Спутники ждали у входа, радостно зашумев, когда все четверо, целые и невредимые, выбрались из узкой расщелины. А в следующее мгновение все взгляды надолго скрестились на сверкающем мече.

– Это и есть Рубиновый клад?

Яр восторженно воздел руки и меч засиял еще ярче, впитывая ослепительные лучи Ярилы-солнца.

Один лишь Тарус выглядел встревоженным. Что принесет им этот неведомый, но несомненно могучий меч? Этого он не знал.

Пора было и уходить. Вишена, отерев со лба выступивший пот, бросив последний взгляд на зияющий чернотой ход в пещеру и вдруг пораженно замер.

Барельеф у расщелины изменился. Черт словно отпрянул назад, испуганно вытянул руки перед собой; знакомого меча в его руках больше не было.

– Эй! Глядите! – крикнул Вишена остальным.

Тарус впился глазами в барельеф. Боромир, стоящий рядом хмуро оглядел камень и тихо, сквозь зубы, процедил:

– Жуткое место… Уйти бы…

Люди застыли перед ходом, разглядывая ожившую скалу и гадая, что же это может значить.

Голос, раздавшийся сверху, застал всех врасплох.

– Чего всполошились?

Вверху, на обрыве, опираясь на длинный резной посох, стоял давешний седой старик и ветер точно так же, как и вчера, шевелил его длинную белесую бороду.

– Кто ты, старче? – крикнул резко Тарус. – Как твое имя?

Старец поднял руку:

– Удачи вам, храбры! Добудьте Книги!

Он на секунду умолк, словно размышлял.

– А имя мое – Базун!

Старик не двинулся и не ушел. Он просто растворился на фоне прозрачной небесной голубизны.

Вдалеке закричала чайка.

8. Пустыня и скалы

Солнце неподвижно застыло прямо над головами путников и жгло так, словно хотело выпить всю, до последней капли, влагу из их изнуренных тел. Сухая каменистая почва стелилась под ноги и каждый шаг поднимал в раскаленный воздух небольшое облачко пыли.

Никто не заметил перехода – еще в лесу начали попадаться небольшие, лишенные растительности проплешины. Постепенно их становилось все больше, и, вот, они уже весь день шагают по жаркой непонятной пустыне, а солнце и не думает садиться: висит себе в зените и печет, и печет, и печет… Так, что пот заливает глаза и даже мысли цепенеют и размягчаются. И что плохо, они давно не встречали воды. Последний раз пили из ручейка в лесу, когда Боромир устраивал отряду привал.

Невесел Боромир-Непоседа, тяжкие думы одолевают вожака лойдян. И Тарус стал мрачнее тучи, насупился, втянул голову в плечи, уныло плетется рядом с Боромиром. Видать, плохи дела…

Вишена облизал пересохшие губы и покосился вправо – рядом мерно вышагивал Славута-дрегович. Куртку он давно снял, мускулистое лоснящееся тело влажно поблескивало. Вишена знал, что выглядит так же. Отряд страдал от жары и все сбросили лишнюю одежду.

Пустыня. Откуда она здесь, в лесном краю? Вишена испытал похожее чувство недоумения и подвоха, когда нечисть водила его в Черном. Идешь, не останавливаясь, целый день, а получается, что топчешься на месте, кружишь по одним и тем же дубравам да перелескам. А после забредаешь совсем в другую сторону, к чертям на кулички.

Рыжие потрескавшиеся валуны слегка разбавляли монотонность пейзажа. То и дело их скопления попадались на пути. И крупные глыбы, в рост человека, и совсем небольшие, просто россыпь камней. Иногда приходилось их обходить.

И мертво вокруг. Никого. Только однажды видели в белесом от жары небе крупного и одинокого орла-падальщика. Да шныряют среди камней коричневые мерзкие сколопендры.

– Боромир! Тарус! Стойте!

Вишена очнулся от невеселых дум и встрепенулся. Все стали, только Боград бегом спешил к вожакам.

– Что такое? – спросил Боромир.

Боград, слегка запыхавшись, подбежал.

– Вода. Там, – указал он влево, на видневшиеся невдалеке крупные неровные глыбы. Собственно, это были уже не валуны, а самые настоящие скалы.

– Вода? Где?

– Там, в скалах. Я чувствую! – венед выглядел взволнованным.

– Веди! – коротко приказал Боромир.

Боград, погладив бороденку ладонью, на секунду прикрыл глаза, потоптался на месте, поворачиваясь и так, и эдак; после уверенно зашагал к дальней оконечности скал. Остальные пустились за ним. Откуда только силы взялись у них, усталых, едва тащившихся посреди этого знойного бесконечного дня… Одно лишь сладкое и волшебное слово «вода» вдохнуло в них жизнь и надежду.

Между отдельными скалами змеились узкие проходы-расщелины. Боград пропустил несколько без внимания и замер напротив одного, ничем на вид не примечательного.

Перед расщелиной в пыль впечатались следы, странные и незнакомые. Словно кто-то протащил мимо крупную корову, прямо на брюхе, ловко и бесцеремонно, а корова изо всех сил упиралась всеми четырьмя ногами, но это мало помогло.

В расщелину след не заходил.

Боград решительно нырнул в узкий проход и углубился в скалы. За ним след в след ступал Боромир, дале – Тарус, Вишена и все остальные. Проход петлял и извивался в каменном царстве. Темные изломанные стены взметнулись ввысь, лишь далеко вверху оставляя яркую полоску неба. Под ногами хрустело мелкое рыжее крошево, вылущенное жарой со стен за долгие неподвижные годы. А проход все вел и вел вперед, в самое сердце скал, увлекая и маня познавших жажду путников.

Радостный крик всколыхнул тишину – Соломея нашла на стене невзрачный серый лишайник, а это значило, что где-то поблизости действительно есть вода.

Скоро проход разветвился. Путь преградила громадная неровная глыба. Боград неуверенно повертелся перед ней и пошел вправо. Шагов через сто он замедлился, мотнул головой.

– Не сюда… Удаляемся.

Пришлось вернуться и обойти препятствие с другой стороны. Шли еще некоторое время. И, наконец, уловили слабое журчание, прозвучавшее для всех слаще самой лучшей музыки.

Боград недоуменно озирался. Воды нигде не было. Он снова закрыл глаза, расставил руки, поворотив их ладонями вперед, и стал медленно крутиться на месте. Отыскал направление, сделал несколько шагов вперед.

Все смотрели на него со жгучей надеждой, ибо вода сейчас означала жизнь.

– Здесь… – прошептал Боград, открыл глаза и задумчиво огляделся. – Ничего не понимаю!

Он вновь зажмурился и прислушался к себе.

– Вода где-то рядом, я ее чувствую, – сказал он тихо.

Под ногами была только сухая земля да камни.

Тарус несильно подергал венеда за мизинец – тот все стоял, растопырив руки – и указал вверх. Там, где скалы уступом громоздились одна на другую, стекала, чернея на фоне сухого камня, узенькая лента долгожданной влаги.

Боград сказал: «Хм!», опустил на землю суму и умело вскарабкался на скалу. Скрылся с глаз он всего на миг.

– Есть! – радостно выкрикнул он и вскинул к небу руки. – Хвала Даждьбогу!

Путники, помогая друг другу, поднялись на уступ, где стало тесновато. Вода слабой струйкой стекала откуда-то сверху и исчезала в зеве темной бездонной трещины. За неровности камней цеплялся живучий неприметный лишайник; здесь его было довольно много.

Пили по очереди, долго и жадно, а потом спустились вниз и заснули кто где упал. Над спящими повисло недвижимое солнце, заглядывая в расщелину сверху, следило за ними пристально и неотрывно.

Когда Вишена проснулся, по-прежнему стоял день, надоевшее до чертиков светило продолжало вылизывать землю горячими желтыми языками. Спутники еще спали; гулко отдавался в скалах могучий храп Омута. Вишена нехотя встал, разминая затекшие ноги, влез на уступ и некоторое время с наслаждением пил. Вода была теплая и солоноватая на вкус, совсем не такая, как в студеных лесных ключах.

Неприятный шорох заставил быстро обернуться.

Перебирая десятками членистых ножек к нему приближалась огромная сколопендра. Ростом с добрую собаку, длинная, ровно спиленная сосна. Вишена ясно видел уродливую голову, хищно изогнутые жвалы с мутными каплями зеленоватого яда на кончиках. Виднелось и что-то вроде глаз: два невыразительных пятна того же рыжего цвета, что и все тело сколопендры.

Меч сам скользнул в ладонь. Тварь неотвратимо приближалась. Вишена припал спиной к скале, чувствуя, как струйка воды смочила волосы и потекла за шиворот. В нужную секунду взмахнул мечом, коротко и резко. С противным хрустом клинок взломал крепкий хитиновый панцирь, голова сколопендры отделилась от тела, которое продолжало мерно перебирать ногами и ползти вперед. На мече осталась густая сероватая слизь. Вишена, скривившись, подставил его под струйку воды. Обезглавленная сколопендра тем временем ткнулась в стену и полезла по ней вверх. Скоро она скрылась из виду. Вишена, гадливо поморщившись, сапогом отшвырнул подальше отрубленную голову и уже хотел спускаться, как вдруг знакомый сухой шорох заставил его замереть и осмотреться.

Внизу по расщелине ползла точно такая же тварь; еще одна, цепляясь за едва заметные выступы, спускалась по противоположной стене. А вон и еще, на верхушке пузатого валуна… И над трещиной две…

Вишена пронзительно закричал и споро спустился. Спутники просыпались, разбуженные Вишеной, тут же хватались за мечи, а к ним со всех сторон сползались десятки и сотни мерзких многоногих гадов, издавая стройное отчетливое шуршание.

И пошло-поехало. Люди с хрустом крушили рыжие длинные тела, которые не хотели умирать сразу, кромсали их на части, части эти продолжали ползать и дергаться. Новые и новые сколопендры появлялись отовсюду, прыгали сверху, выскальзывали из трещин и извилистых ходов, зло щелкали мощными ядовитыми жвалами и бросались в атаку.

Вишена яростно отбивался от наседающих тварей. Справа от него Боград, Богуслав и близнецы-венеды Чеслав, Вавила и Ярош размахивали мечами, перемалывали накатывающийся из прохода вал; слева Боромир и Купава отступали под дружным натиском дюжины извивающихся гадов. Им на выручку спешили Омут, Роксалан и Дементий, а еще дальше, за причудливым выступом скалы Славута, Пристень и Соломея пытались пробиться к загнанному в угол Яру. Яр держался молодцом: орал и ругался не хуже пьяного сапожника, но мечом действовал ловко и исправно.

Закричал от боли Светозар – ратник Роксалана. Ядовитые челюсти впились ему в лодыжку. Свистнул в воздухе чей-то меч, поражая удачливую многоножку, но голова, разлученная с телом, словно в отместку еще крепче стиснула жвалы.

– Хе!

Тяжелая булава Омута обратила голову ближайшей к нему твари в полужидкий блин, а длинное рыжее тело заскребло ногами.

Боромир изловчился, взмахнул мечом и располосовал одну сколопендру точно вдоль спины. Длинные узкие половинки разошлись в стороны, словно вскрытый стручок гороха, Боромир разинул рот от удивления. Но всего лишь на миг: подоспела новая тварь.

Тикша в пылу схватки пытался достать загнанную высоко на стену гадину. Прыжок, еще один, и та обрушилась на него сверху, царапая жестким панцирем. Измочалив и исхлестав ее, Тикша вскочил, ногой отшвырнул бесформенные шевелящиеся клочья в сторону и оглянулся в поисках нового врага.

Пристень со Славутой прорвались наконец к Яру и сражались теперь втроем, плечом к плечу; Соломея присоединилась к сестре Купаве и Боромиру.

Боян и Акила, земляки Роксалана и Дементия, пытались освободить Светозара от намертво вцепившейся мертвой уже головы, а Тарус и Омут их обороняли.

И вдруг все прекратилось. Вишена снес полкорпуса ближайшей твари и огляделся, не веря, что остальные уйдут просто так, ни с чем. Но уцелевшие сколопендры исчезли, растворились в скалах, остались лишь разрубленные беспорядочные части да склизкое месиво под ногами. Лойдяне, сжимая оружие сбились в плотную группу, готовые к новому нападению. Но никто не нападал.

Светозар стонал, нога его посинела и распухла, пораженная сильным ядом. Над воином склонился Тарус.

Можно было перевести дух. Оружие продолжали держать наготове. Грязный и заляпанный слизью Славута вытирал секиру содранными со стены пегими лохмотьями лишайника.

Боромир, стоящий рядом с Вишеной, хмуро произнес:

– Сдается мне, что это еще не конец…

Вишена не мог не согласиться – перед бурей всегда бывает затишье.

Рубины на мече и перстне Яра неспешно разгорались и надолго приковали в себе взгляды путников; изумруды же молчали.

К этому времени Светозар потерял сознание и начал бредить. Товарищей он не узнавал.

– Идет! Она идет! – хрипел он и судорожно выгибался, дергая руками и здоровой ногой.

И тут чья-то огромная тень упала на скалы, поглотив их целиком. Все вскинули головы.

Над узкой расщелиной, где столпились люди Боромира, нависла передняя часть исполинской сколопендры. Острые зазубренные жвалы запросто могли перекусить быка, а каждая из ног по длине вдвое превышала человека.

Люди невольно отпрянули и вжались в шершавую скалу. В движениях твари сквозила величавая медлительность, а голову ее венчала ярко блестящая в лучах солнца корона.

Светозар захрипел и затих; глаза его остекленели.

– В расщелины! – негромко промолвил Боромир. – Хоронитесь среди камней, там, где она вас не увидит и не достанет!

Отряд рассыпался. Вишена скользнул в щель между глыбами вслед за Яром.

Сколопендра, издавая отчетливый шелестящий звук, высматривала людей, изгибалась на стороны в сторону, и наклонялась все ниже. Десяток ног вдруг вцепился в скалу, земля дрогнула и изумленные люди проводили глазами здоровенный обломок. Послышался грохот, в воздух взлетела туча невесомой пыли и сколопендра нагнулась за следующей глыбой. Миг, у она утащила сразу две скалы. Трое остались без укрытия – Пристень, Дементий и Славута. Посреди ровной площадки эта троица выглядела беззащитно и обреченно. Тварь проворно склонилась к ним, не давая времени на отступление в скалы, до которых было не меньше двадцати шагов.

С отчаянным боевым кличем на помощь рванулись сразу пятеро – Боромир, Вишена, Тарус, Роксалан и Тикша.

Сколопендру встретили мечами, но они отскакивали от крепкого панциря, словно от камня. Только Боромир, хвативший по толстой, как колодина, ноге слегка надломил ее.

Славута изловчился и, наскочив сбоку, обрушил секиру на голову гадине. Более тяжелая, чем мечи, секира с хрустом проломила темную броню и застряла, а тварь мотнула головой, Славута взвился в воздух и приземлился далеко в стороне, расшибив до крови локоть.

В пылу схватки никто не увидел, как Боград поймал за плечо ринувшегося в самую гущу Яра, прокричал ему что-то, и оба бегом бросились прочь от укрытий, вглубь скал.

Путники, став полукругом, пытались нанести сколопендре хоть какой-то ущерб, а та дергала головой и ногами, но люди успевали увернуться и отскочить. Мечи то и дело проверяли на прочность ее панцирь; вскоре Тарус нашел слабину.

Удар его пришелся точно в щель между пластинами-сегментами и оттуда брызнула уже знакомая серая слизь.

– Хо! – крикнул Тарус обрадовано. – Цельте меж пластин!

Боромир, увернувшись от ноги сколопендры, изо всех сил рубанул, следуя совету Таруса. Меч пропахал в теле глубокую борозду, прошел насквозь и ткнулся в землю. Впервые тварь болезненно дернулась от нанесенного удара; до этого она ничего будто бы и не замечала.

Еще несколько человек поразили уязвимые места и сколопендра отпрянула передней частью от земли. Секира Славуты по-прежнему торчала в ее голове недалеко от короны.

А Яр и Боград тем временем достигли задней части гигантской многоножки. В сотне шагов отсюда, за грядой причудливо нагроможденных глыб, их товарищи сражались с головой твари. Здесь темно-коричневое тело цеплялось за камни десятками уродливых щетинистых ног. Невдалеке оно отделялось от грунта и по воздуху уходило за камни, образовав чудовищную живую арку.

Меч Яра излучал ярко-красный свет, перстень на пальце пламенел алым светляком. Так ярко рубины еще никогда не светились.

– Давай! – скомандовал Боград почему-то шепотом. – Руби!

Клинок дважды вгрызся в тело сколопендры, почти не встречая сопротивления. Боград, напрягая мускулы, действовал своим мечом, но пробить защиту толстого панциря так и не смог.

А от ударов Яра сколопендра вздрогнула, судорожно дернулась и арка впереди вдруг стала свиваться кольцом. Бограда отшвырнула распрямившаяся нога, он мешком повалился на камни.

Тварь тянула голову к Яру. Тот, слегка присев, обеими руками держал меч.

Кривые жвалы разошлись, готовые перекусить единственного противника пополам, но рубиновый меч успел раньше.

Выпад – и голова гадины развалилась надвое, словно гнилой орех, извергнув целое море густой зловонной слизи, а Яр продолжал молотить мечом, кромсая врага в мелкие клочья. Для рубинового меча будто и не существовало крепкой брони, а раны он наносил куда более серьезные, чем можно было ожидать.

Все решилось в несколько секунд. Голова и передняя часть сколопендры перестали существовать как единое целое – Яр добросовестно все измочалил. А потом рука его сама вонзила меч в единственное утолщение на теле многоножки и трижды повернула.

Протяжный, леденящий душу вопль потряс скалы. Небо потемнело и вслед грянул оглушительный удар грома.

Яра отбросило в сторону, он изо всех сил пытался за что-нибудь уцепиться свободной рукой; вот пальцы уже сомкнулись на чем-то гладком и удобном, и вдруг Яр с размаху грянулся оземь, носом в пахучую траву, успев краешком глаза узреть светлые и стройные березовые стволы.

Пела иволга, куда-то подевалась изнурительная жара, а вместо нее пришла привычная и благодатная лесная прохлада.

– Батюшки-светы!

Яр поднял голову – рядом стоял целый и невредимый Боград и ошеломленно озирался.

Вокруг раскинулся привольный березняк, а скалы и пустыня бесследно исчезли.

– Жив? – участливо спросил его Боград.

Яр прислушался к себе.

– Сдается, да! – довольно сказал он и встал на ноги. В правой руке Яр держал свой меч, в левой обнаружилась славутина секира, которая раньше торчала в голове чудовищной многоножки.

А рядом с ними дивным зубчатым кругом застыла меж белых стволов золотая корона, и самым странным было то, что внутри круга тоже росли березы, зеленея нетронутыми кронами, словно корона возникла прямо здесь из ничего.

Яр присвистнул и подошел поближе. Вблизи корона из-за своих размеров более напоминала диковинную ограду. Каждый ее зубец почти равнялся по высоте человеку и маленькой корона казалась только на огромной голове сколопендры.

– Э-ге-гей! – донесся сбоку тревожный голос Боромира.

– Сюда-сюда! – отозвался Боград, сложив ладони воронкой. – Мы здесь.

Меж светлых стволов замелькали людские фигуры и скоро отряд воссоединился. Пришли все, кроме Светозара, убитого сколопендрой.

– Гей, Славута! Получай свою секиру!

Дрегович принял оружие и благодарно сжал Яру руку.

Боромир ошеломленно разглядывал корону, бормоча: «Золото! Как пить дать – золото!» Остальные, переговариваясь вполголоса, столпились вокруг этого чуда, и только Вишена с Тарусом неотрывно смотрели на рубиновый меч в руке Яра.

Клинок стал меньше, словно от него отделили один кинжал. Клинок, но не рубин, ибо камень на этот раз остался таким же крупным.

Вишена с Тарусом обменялись пристальными взглядами.

– Знаете, – неожиданно сказал Яр, – я заметил еще кое-что.

И он протянул вперед правую руку.

Рубин на его перстне стал немного крупнее.

– Что вы на это скажете?

Тарус хрипло ответствовал:

– Я скажу на это – раз!

Вишена понимающе кивнул.

Вечерело.

9. Под сенью трав

До самого утра утомленные путники беспробудно спали. Лишь Вишена, оставленный на страже, одиноко сидел у огня. В середине ночи он долго гонял по кустам настырного молодого вовкулака. Тускло мерцал костер, вкрадчиво поблескивали звезды, еле-еле тлели изумруды на мече, вовкулак взрыкивал и поскуливал, бегая кругами. В конце концов, так ничего и не добившись, Вишена плюнул и вернулся к огню. В кустах еще некоторое время вздыхали и возились, а после все затихло.

Ближе к рассвету Тарус отправил Вишену спать. Тот повалился прямо у костра и тотчас же захрапел. Чародей подбросил в жар сухих смолистых веток, протянул к огню руки и застыл на корточках, похожий на резного деревянного идола из какого-нибудь дальнего селения.

В этой позе застал его проснувшийся Боромир. Ярило-солнце взбирался все выше по хрустально-синей глади небосвода и насквозь пронизывал веселый березняк. Покряхтывая, Боромир уселся рядом с Тарусом.

Отряд просыпался. Встал Роксалан, проверил лук, кликнул Дементия и Пристеня и подался с ними в лес. Зашевелились венеды, спавшие как всегда в походе голова к голове, кругом. Славута, посмеиваясь, расталкивал здоровяка-Омута, который сердито отмахивался и что-то невнятно бормотал. Яр, глядя на это, покатывался со смеху, то и дело опрокидываясь на кучу веток, служившую ему постелью. Один Вишена продолжал спать невзирая на возню.

Охотники добыли оленя. Дементий и Пристень принесли его на короткой жерди. Пока разделывали да хлопотали у костра, Тарус и Боромир отвели в сторону Яра.

Мальчишка не знал, что заставило его ударить в смертельную точку из теле сколопендры. Все произошло само-собой: удар, и гадина мертва. Меч слушался охотно, броню пробивал, словно наст на снегу. Перстень? А что перстень? Сидит себе на пальце, врос, притаился… Но не мешает, нет. Да и не замечаешь его вовсе. А хотя… Нет, нет, ерунда это, кажется, небось, только. Что? Сказывать? Ну, лады… Когда меч в правой руке держишь, он будто бы легче, рука почти не устает. И слушается, вроде, тогда охотнее. Что замечу? Странное? Ну, да, скажу, конечно, если замечу…

Купава и Соломея набрали пропасть грибов-сморчков, пошедших с олениной куда как в охотку!

В путь пустились за час до полудня, как следует отдохнув.

Березняк скоро кончился и дорогу им перечеркнула река. Миновали ее быстро, по камням на близком перекате, едва замочив ноги. За рекой лес уже не рос, раскинулись привольные зеленеющие луга. Зайцы так и шмыгали у ног, а в резко-прозрачном воздухе мелькали быстрые тени ястребов-охотников.

Вишена дождался идущего особняком Таруса. Чародей вопросительно глянул в лицо.

– Помнишь ли знак, что в Черном мне подбросили?

Тарус кивнул утвердительно:

– Как не помнить! Потому и сказал намедни: сколопендра – это раз.

– А два?

– Два? – Тарус пошарил взглядом в траве. – Вон тебе и два, Вишена!

Зеленовато-серое существо неуклюже, но проворно удирало у них с дороги.

– Жаба?

Тарус пожал плечами:

– А почему нет? Была же жаба в знаке… Козодои да летучие мыши в лесах вроде бы не водятся…

– А гадюки?

На этот раз чародей промолчал.

Трава вокруг них становилась все выше и выше, скоро пришлось раздвигать сочные зеленые стебли, чтобы идти. Горизонт, еще совсем недавно ясно видимый, заслонился зеленью. Почва под ногами начала вдруг бугриться неровностями и чем дальше, тем больше. Небо постепенно заволоклось странной белесой дымкой, похожей на туман; вскоре она опустилась ниже, поглотив все вокруг. Странная это была дымка, ее несла она в себе ни капли влаги и оттого казалась удушливой и колючей. Дышать стало труднее, но ненамного.

Все это заняло минут десять-пятнадцать, никто толком не успел сообразить что к чему.

Лишь когда Вишена столкнулся с крупным, по пояс, пауком и не без труда заставил его отступить, путники заволновались.

В этом месте трава больше напоминала дремучий лес – толстые длинные листья, жестче самой грубой дерюги, стебли, более походившие на стволы…

Туман вскоре исчез и снова Ярило-солнце радостно засверкал в высоком небе. Путники сбились в тесный круг; в центре оказались Тарус и Боромир.

– Что за чудеса, чародей? – спросил Тикша. – Отродясь такой здоровущей травы не видывал!

Тарус не очень-то желал разговаривать:

– Я тоже не видывал…

– Очередная напасть? – предположил Боромир.

Чародеи попал плечами:

– Похоже… Однако, чего стали? Идти надобно.

Он зашагал первым, разомкнув людское кольцо. Солнце висело вверху и чуть впереди, яркое и слепящее; казалось, оно источает искристую золотую пелену, волшебное покрывало, растянутое меж землей и небом.

Они углубились в чудной лес, неотличимый от гигантской травы. Вишена озирался и часто переглядывался со Славутой. Здесь же вертелся и Яр, не зная к кому пристать – к Омуту, или же к Славуте. Купава как-то незаметно оказалась рядом с Боромиром, а Соломея – с Тикшей. Пристень, Дементий, и Акила с Бояном сгрудились вокруг своего ватажка Роксалана, а венеды – вокруг Бограда. Один лишь Тарус долго шагал впереди прочих, пока его не нагнал Вишена.

– Там что-то есть, Тарус-чародей?

Тарус остановился. Среди зеленых стволов-стеблей и мешанины огромных листьев угадывалось что-то жарко-блестящее.

Ветер тихонько пел где-то вверху, в пушистых головках, венчавших стебли-исполины, шуршал невдалеке кто-то живой, монотонно и безостановочно.

Вишена с Тарусом долго вглядывались, пытаясь понять, кто издавал эти звуки. За несколько минут ходьбы они успели встретить поджарого лесного муравья, ростом с добрую свинью и несколько букашек никак не меньше собаки. Букашки исчезли, будто по волшебству, а муравей некоторое время с сомнением шевелил рыжими щетинистыми усами, после с достоинством развернулся к путникам задом, то бишь полупрозрачным полосатым брюхом, и, быстро перебирая шестью мощными лапами, умчался прочь. Вряд ли бы его догнал добрый конь…

Тарус, Вишена и Боромир, с опаской ступая, двинулись вперед, прямо в желтое сияние. Остальные замерли в ожидании.

Вишена обнажил меч и мельком взглянул на изумруды, но те успокаивающе молчали. Взялись за свои клинки и Тарус с Боромиром; и тут с шелестом и треском сверху на них свалилось что-то круглое, красно-пестрое, дурно пахнущее. Мечи пустить в ход не успели, все трое мигом оказались сбитыми с ног; их расшвыряло в разные стороны. Вишена сильно ударился спиной о стебель-ствол и рухнул на широкий мохнатый лист. Боромира отбросило под другой, точно такой же. Тарус упал на свободное место и поэтому вскочил первым.

Рядом на длинных черных ножках стоял красный, в черных же круглых пятнах, купол, высотой не ниже Таруса. Спереди к нему примыкал еще один, поменьше, весь черный. Два белых пятна очень походили на глаза, а над ними торчала пара отростков с треугольными пластинами на концах.

Боромир изумленно разглядывал это чудище, Вишена украдкой обходил его слева. Вдруг купол разложился надвое и что-то полупрозрачное с гудением затрепетало, обдав людей тугими порывами ветра. Чудище взмыло ввысь, задевая стебли и листья, некоторое время металось у них на виду, после чего с шуршанием рухнуло где-то в стороне.

Троица немного расслабилась и переглянулась. Боромир вдруг захохотал от души, весело и беззаботно; Тарус тоже криво усмехнулся; Вишена недоуменно глядел на них.

– Знаете, что это было? – спросил Боромир, не переставая смеяться.

– Что? – Вишена по-прежнему ничего не понимал.

Тарус хмыкнул и покачал головой.

– Коровка луговая! Жучок! Дети его солнышком-небушком кличут!

Купол и впрямь очень походил на солнышко-небушко, только чересчур уж огромное.

«Что за фокусы? – подумал Вишена с тревогой, – сначала многоножки, теперь – пауки-громадины, муравьи, жучки… А как же знак, как же жаба?»

Они пошли дальше. Справа долго тянулось что-то светлое, уходящее ввысь до самых небес, окрасившихся почему-то в зеленоватые тона. Желтое сияние впереди постепенно меркло. Вскоре наткнулись на высоченную стену, слегка закруглявшуюся, которая преградила им путь. Стена в землю не уходила, казалось неведомый великан принес ее, уже готовую, и опустил прямо на грунт. Нижний край стены, ровный и гладкий, прилегал неплотно, кое-где под него можно было подлезть.

Вишена приблизился и с опаской потрогал поблескивающую поверхность. Боромир легонько постучал по ней рукоятью меча – звук получился звенящий, металлический.

– Золото! – сказал Боромир. – Батюшки-светы, целая стена!

Вишена нырнул в яму и выбрался наружу за стеной – такой же травяной «лес» и светлые громады, кое-где уходящие к зеленым небесам.

И ему вдруг все стало ясно – и жучки-паучки великанские, и лес этот чудной, и стена золотая…

Трава самая что ни на есть обычная, и букашки в ней копошатся самые обычные, да вот только они все, люди, крохотными стали, затерялись в травах! Стена – не стена вовсе, а корона, корона исполинская с головы сколопендры, какую они в лесу оставили. Ну, а светлые громады, уходящие к небесам, не что иное, как березовые стволы.

Так что же это получается? Кто-то сотворил из них коротышек и забрасывает куда попало – то в пустыню, кишащую сколопендрами, то сюда?

Немного поразмыслив, Вишена решил, что в пустыне они оставались все же самими собой. Во-первых, песчинки не казались огромными, с гусиное яйцо размером, как теперь. Во-вторых, корона главной многоножки и в обычном лесу выглядела как исполин, а сейчас и вовсе необъятной стала…

Додумать он не успел. Жирная косматая муха, басовито жужжа, шлепнулась на длинную травинку-ствол и закачалась, будто на качелях. Вишена попятился. Муха со скрипом терла щетинистые лапы одна о другую и хищно шевелила хоботком, похожим на омутову булаву.

«От такой, пожалуй, и мечом не отмахаешься…» – неприязненно подумал Вишена.

– Гей-гей! Пожарский, где ты? – послышался из-за стены клич Боромира.

Муха насторожилась, даже лапами своими погаными прекратила скрипеть.

Вишена замер. В тот же миг в воздухе мелькнуло что-то розоватое и длинное, ткнулось на мгновение в муху и та с чавкающим звуком исчезла.

Отступив, Вишена осмотрелся и невольно вздрогнул. Невдалеке сидел кто-то огромный, с белесым отвислым брюхом и криво растопыренными лапами, обладатель безобразно большого рта и стеклянно-водянистого взгляда. Взгляд прилип к Вишене.

«Жаба!» – понял он и мигом нырнул под стену-корону.

Увы, хода уже не было. Вишена стукнулся о что-то, преградившее путь, и затаился.

«Что делать? Найдет ли меня жаба в этой ямке?»

А преграда вдруг заворочалась и сердито сказала голосом Боромира:

– Ну, Вишена, ну, пряник, так тебя через это самое! Руку отшиб, дурилка!

– Назад! – просипел Вишена тревожно. Голос куда-то подевался; горло враз пересохло. Боромир понял и мгновенно выбрался из-под стены, потом помог выбраться Вишене.

– Ну? – требовательно спросил Боромир, когда побратим оказался наверху и пытался отдышаться.

– Жаба, – коротко объяснил Вишена и растопырил руки, – вот такенная. Только что сожрала муху себе под стать.

Подоспели остальные путники во главе с Роксаланом.

Боромир, обернувшись, оценивающе глянул на корону.

– Думаю, на эту сторону ей не выбраться. А посему – у нас своя дорога, у нее своя.

Тарус отрицательно покачал головой.

– Не выйдет, Непоседа. Жаба все едино нас отыщет. Покуда мы ее не убьем, будем оставаться букашками в траве. Такова наша вторая напасть.

– Почем знаешь? – засомневался Вишена и, прищурив по обыкновению глаз, склонил набок кудрявую голову.

– Уж знаю, – отмахнулся Тарус.

Ему поверили, как всегда.

Боромир обнажил меч.

– Что же. Не станем мешкать. Ты со мной, чародей?

Тот кивнул и многозначительно подмигнул Вишене.

– Пошли, Пожарский?

Они направились к лазу под короной. Боромир и Вишена скользнули вниз, ровно пара ужей в реку; чародей задержался и нашел глазами Яра.

– Ну, чего стал? Марш за нами!

Яр просиял и, на бегу вытащив меч из ножен, скрылся в яме. Рубины коротко сверкнули, отразившись от золотой стены, затем их багровое сияние увязло в полумраке лаза. Последним нырнул под стену Тарус.

Долго было тихо. Путники полукругом замерли над ямой-ходом, вслушиваясь в шорохи травяного леса. Потом из-за стены донеслись приглушенные крики и звуки поединка, странные и непривычные, ибо никто не услышал первейшего и обязательного звука битвы – звона клинков. Но все понимали: это не просто сеча, меч в меч, сталь в сталь.

– Подсобить бы… – нерешительно сказал Роксалан и шагнул вперед, к стене. Боград поймал его за плечо.

– Куда? Тарус знает, что делает. Жди, друже.

Роксалан скрипнул зубами. Душою он был там, за стеной. Да и не он один: нервно поглаживал рукоятку секиры Славута, хмурился здоровяк Омут, закусила губу Купава…

Первым из-под стены показался Вишена. На щеке выделялся огромный кровоподтек, отсутствовала большая часть куртки. Казалось, драл его медведь своими когтищами. Вишена пошатывался, тряс головой, все еще сжимая в руках окровавленный меч. Тарус и Боромир лишь запыхались; мечи они уже убрали в ножны. Одежда Боромира потемнела от крови и еще какой-то влажной вонючей гадости, но, судя по улыбке, это была кровь твари. На Тарусе виднелось всего несколько пятен.

И, наконец, выбрался из ямы сияющий Яр. Его целиком залило той же вонючей гадостью, но мальчишка торжествовал и не собирался этого скрывать. Он радостно вскрикнул и воздел руки к небу, чтобы все смогли увидеть уменьшившийся меч.

– Гей, Тарус, говори: «Два!» Самое время.

Чародей засмеялся, запрокинув голову, и послушно молвил:

– Два, Яр! Два, это уж точно!

Вишена рухнул на землю и блаженно расслабился, растрепанный и исцарапанный.

– Кто это его так? – удивился Славута.

– Да эта дура лупоглазая, – восторженно ответил Яр. – Ей-ей больше терема! Она Пожарского языком своим липким тюкнула, да хорошо Боромир успел его перерубить. А Вишену все одно по земле да колючкам протащило.

После сражавшиеся долго отмывались в озере неподалеку. Странно, но избавление от второй напасти не вернуло их в мир, где трава – это лишь ковер под ногами и где жабу запросто можно отшвырнуть с дороги носком сапога, а можно раздавить и не заметить этого. Дремучие заросли трав не отпускали их, окружив и стиснув в крепких зеленых объятиях.

Тарус задумался. Что предпринять? Идти на юг к дулебам? Так ведь для них, крохотных, непосилен такой далекий путь. Жизни не хватит, чтобы добраться. Оставалось надеяться на третью напасть; напастью этой будет гадюка, чародей не сомневался. Он быстро смекнул, что избавлением от напастей служит убийство твари из знака рубиновым мечом. Тарус решил ждать.

Долго ждать не пришлось. Вскорости Дементий и Пристень нашли пару огромных сероватых яиц и чародей понял – началось! Посреди груды изломанной скорлупы уже извивались четыре вылупившихся змееныша. Даже эти малыши казались гигантами. А вдалеке уже качались толстые зеленые стебли: к людям, наверняка, ползла мамаша.

– В стороны! Живо! – скомандовал Тарус. Отряд рассыпался, как стая скворцов. Солнце весело играло на обнаженных клинках.

Боромир неотрывно глядел в сторону ползущей твари. Ее еще не было видно, но шорох и шевелящаяся трава ясно показывали, что она приближается. Рядом с Непоседой застыл с мечом в руке Тарус. Вторая его рука лежала на плече Яра. Вишена сбросил остатки куртки и переглянулся со Славутой. Тот придерживал свою секиру и криво улыбался. Тикша напротив – остался серьезен, все крепче стискивая зубы. Угрюмо утерся рукавом Омут; Боград покусывал ус, сжимая в правой руке меч, в левой – кинжал. Венеды по своему древнему обычаю часто сражались с мечом и кинжалом. Сейчас лишь Радислав из людей Бограда ограничился одним мечом.

Змея была огромна. Многие, увидев ее, вскрикнули, пораженные. Треугольная голова поднималась над грунтом на добрых два человеческих роста; алый раздвоенный язык плясал перед мордой, ощупывая дорогу. Немигающие круглые глаза уставились на людей, и каждому показалось, что змея смотрит именно на него. Черное поблескивающее тело вилось петлями; каждая чешуйка отчетливо выделялась, а все вместе они составляли безукоризненный узор, идеальный и неповторимый в своем совершенстве.

– Как же эту громадину убить? – прошептал растерянно Яр и Тарус сильно сжал его плечо.

– Не дрейфь, хлопче, на то мы и люди, а не твари безмозглые…

Цепочка людей ощетинилась клинками. Змея громко зашипела и приподняла переднюю часть тела, приняв оборонительную позу.

– Нападайте со всех сторон одновременно! – крикнул Боромир. – По сигналу!

С криком бросились на гигантского гада путники, пытаясь достать черную плоть сталью, но змея ловко уворачивалась, сшибив с ног Богуслава коротким молниеносным выпадом. Венед рухнул на землю и не поднялся более. Вторая атака привела к тому же – гадюка осталась невредимой, а Ярош с Дементием выбыли из битвы.

– Яр, Тарус, обходите ее сзади, пока мы здесь донимаем, – крикнул снова Боромир.

Чародей, Яр, а за ними и Вишена исчезли среди стволов.

Обладая поразительной реакцией змея не позволяла даже зацепить себя. Люди напрасно наскакивали на нее, вкладывая в удары всю силу: клинки со свистом рассекали пустоту.

Троица тем временем зашла с противоположной стороны. Именно так, не сзади, ибо гадюка свилась кольцами и могла обороняться или нападать по кругу.

– Мы с Вишеной рубанем ее, а ты, Яр, будь наготове! Как она голову сюда сунет, сам знаешь, меч в руке, – сказал Тарус шепотом. Но этого хватило. Не успели они и с места сдвинуться, змея, шипя, ударила. Плоская тупая голова отшвырнула чародея и Вишену далеко прочь. Следующий удар предназначался Яру. Прежде чем взвиться в воздух и захлебнуться болью мальчишка успел дернуть мечом.

В этот же миг десяток клинков вгрызся в чешуйчатое тело – Боромир и его войско времени не теряли. Их тотчас отбросил могучий толчок, змея судорожно дернулась всем телом. Но теперь ее мрачное совершенство нарушалось несколькими кровоточащими ранами и еще Боромир успел заметить глубокий рубец на змеиной голове и что у нее не хватает пол-языка.

Теперь гадине противостояли всего семеро – Славута, Омут, Роксалан, Соломея, Чеслав, Вавила и Боян. Змея боле не шипела – мешала раскроенная челюсть.

– Эх, в глаз бы ее окаянную! – тихо и зло сказал Роксалан. Чеслав и Вавила переглянулись. Как всякий венед каждый из них великолепно владел кинжалом. И два коротких клинка со свистом рассекли воздух, один за другим. От первого змея уклонилась, сумела, да метнули их с малым промежутком и поэтому кинжал Чеслава достиг цели, вонзился в голову, правда не в глаз, а рядом. Змея, нырнув, пригнула морду к земле и тут ее настигла остро отточенная Славутина секира. В мгновение ока венеды и дрегович были отброшены страшными ударами, а змея вновь вскинула голову. Кинжал и секира остались торчать в ранах.

Некоторые из лежащих сумели встать – Боромир, Пристень, Боград… Гадюка подобралась, готовая к новому удару.

– Так нам не одолеть ее, – прошептал Боромир. – Где же Яр со своим мечом?

И вдруг послышался тихий, но пронзительный свист. Казалось, он сверлит голову изнутри.

Змея замерла, вслушиваясь.

Свистела Соломея. Безостановочно, и на вдохе, и на выдохе. Уродливая голова с рассеченной челюстью завороженно склонилась к девушке.

Меч Роксалана с отвратительным звуком воткнулся в левый глаз змеи, а с другой стороны Омут размахнулся попривольней и тяжеленная его булава проломила громадный череп. Гадина вздрогнула, отчего и Омут, и Роксалан покатились кубарем, но тут же вскочили на ноги. Соломея свистела без умолку, показывая свободной рукой: «Бейте же ее, чего ждете?» Боромир, Боград и Тикша одновременно взмахнули мечами.

– Стойте!

Соломея на миг перестала свистеть, змея встрепенулась, но резкий сверлящий звук вновь пригвоздил ее к месту.

– Стойте!

К ним приближался Тарус, волоча за руку полуоглушенного Яра. Боромир недоуменно опустил меч.

– Убить ее должен Яр! Свисти, свисти, Соломея.

Чародей подтолкнул мальчишку.

– Отсеки ей голову!

Соломея зажмурилась при первом же ударе.

Скоро все было кончено. Уродливая безглазая голова гигантской змеи лежала у ног людей и они наконец поверили, что победили. Обезглавленное тело подергивалось, свившись в мерзкий клубок, и через пару минут затихло.

Тишина показалась всем бездонной и всепоглощающей. Когда Соломея открыла глаза перед ней стоял обычный лес – березы вместо диковинных зеленых стеблей и причудливых, похожих на мохнатые ковры листьев. Трава стала просто травой, ничем более. Солнце отражалось от поверхности маленькой круглой лужи, которая еще совсем недавно казалась им озером. В траве валялась обезглавленная гадюка и с трудом верилось, что это с ней все они только что сражались.

Тарус огляделся. Вид нормального леса успокоил его. Теперь стало ясно, что третью напасть удалось одолеть. Он вплотную подошел к Соломее и, не говоря ни слова, требовательно протянул руку. Девушка послушно отдала ему свистульку. Несколько минут чародей пристально разглядывал изящную резную деревянную змейку-медальон.

– Откуда она у тебя?

Соломея пожала плечами:

– От матери. У Купавы есть похожая, только в виде ящерицы.

– Покажи! – обратился Тарус ко второй сестре и Купава сняла с шеи ящерку на цепочке. С минуту чародей, щурясь, разглядывал вещи-близнецы. Цепочки выглядели совершенно одинаковыми; глазки-бериллы – тоже.

Вернув свистульки девушкам Тарус, словно разом позабыв о них, обернулся к еще не вполне пришедшему в себя Яру:

– Ну, хлопче, что я должен сказать? – поинтересовался он устало улыбаясь. Мальчишка нашел в себе силы улыбнуться в ответ.

– Ты должен сказать: «Три», чародей…

– Нет еще! – вмешался вдруг Боромир. Все глянули на него, не понимая.

И только когда сапог Непоседы впечатал в чернозем змеенышей и уцелевшие яйца, стало ясно, что теперь уж точно – три!

– А где Вишена? – спросил дрегович и завертел головой.

Пожарского нигде не было. И еще – Яроша.

10. Буря с востока

Разгулявшийся ветер гонял по степи косматые пылевые смерчи. Сайгаки, сбиваясь в плотные стада, залегали на такырах, пряча ноздри в гущу тел. Живность помельче хоронилась в глубоких норах, не смея противостоять мускулам слепой стихии.

Печенеги на полколеса врыли кибитки в неподатливую землю и пережидали бурю. Коней ввели прямо в стойбище, в кольцо жалобно скрипящих на ветру повозок.

Алликас-хан второй день не выходил из шатра, предаваясь размышлениям. Немые стражи-телохранители застыли на корточках у входа. Снаружи доносилось только завывание бури и слабый скрип. Алликас усмехнулся: он вспомнил, как несколько лет назад в такую же бурю одна из кибиток не выдержала бешеного натиска и развалилась; порыв ветра подхватил и понес вытертый старый ковер. Кто-то крикнул: «Ковер-самолет!» Что тут началось! За злосчастным ковром гнались до самой темноты и все-таки настигли. Сколько заклинаний над ним потом произнесли, сколько ягнят зарезали, принося богатые жертвы. Дырявая тряпка не желала летать, буря вдохнула в нее силу лишь на короткий миг. А как горели глаза у печенегов: ковер-самолет, сокровище…

Хан вздохнул. Тюкуручу с ним, с ковром, до волшебного Сундука добраться бы… Что Саят-Могучий, чем порадует? Дни идут, лето уж скоро, а шаман слова красивые произносит да трубку свою пеструю покуривает. И все…

Резко вскочив на ноги Алликас направился к выходу. Сабир и Фаткулла пропустили повелителя и выскользнули в бурю вслед за ним. В глаза, в ноздри, всюду сразу же набилась противная мелкая пыль, ветер выл, набрасываясь на людей, все трое едва удерживались на ногах. Кибитка шамана по случаю бури стояла в кольце. Спотыкаясь о лошадей и баранов Алликас-хан достиг ее первым. Телохранители отстали всего на шаг.

Внутри было сумрачно, уютно и тихо. Шевелились ковры и шкуры, сопел в стороне спящий Нурали. Шаман сидел, склонившись над толстой книгой.

– Что скажешь, Саят? Обрадуешь, наконец?

Шаман обернулся.

– Садись, Великий и Светлый!

Алликас вскинул голову, ибо шаман ее скрывал радости. Значит, было что сказать.

– Говори, шаман.

Саят засмеялся.

– Хорошие вести для тебя, Великий и Светлый. Долго не мог я навредить урусам, с тех пор как их стройные кони пополнили твой табун. Сегодня мой день. Я лишил светловолосых их главной силы – старого меча Грома! Радуйся, Алликас-хан, это главный шаг на пути к Волшебному Сундуку.

Но хмурился Великий и Светлый.

– Давно слышу твои речи, Саят Могучий. Речи, слова… Ничего больше. Заменят ли они Сундук? – Алликас задумчиво покачал головой.

Улыбка медленно сползла с лица шамана. Взгляд сделался едким и колючим, как высохшие травы, хан даже поежился. Снаружи жутко завывала буря.

– Пятнадцать лет я служу тебе, Великий и Светлый. Хоть раз подвел? Обманул? Не спеши, повторяю тебе. Все наши прежние дела в сравнении с этим – тьма ночная рядом с блистающим солнцем. Не спеши и верь мне, Великий и Светлый. Саят знает, что делает. Недолго уж осталось.

Алликас молчал. Не знал, что и думать. Шаман и впрямь служил ему верой и правдой. За эти годы сколько раз выручал, помогал советом и искусством своим. Но все же…

Молчал Алликас-хан…

Вдруг Саят встрепенулся, прислушиваясь. Телохранители у входа насторожились, почувствовав неясную тревогу. Сжался Алликас-хан, враз стало ему неуютно и неспокойно. Кибитка наполнилась странными негромкими звуками – шорохами, попискиванием. Зашевелились по углам аспидно-черные тени, вразнобой, каждая сама по себе.

Шаман торопливо раскуривал трубку. Приторный дурманящий дым повис в воздухе сизым причудливым маревом. Даже буря, казалось, притихла.

Зрачки Саята расползлись на весь глаз, взгляд затуманился, отрешаясь от всего, что находилось рядом. Алликас знал: в такие моменты шамана лучше не трогать и раньше всегда уходил, едва Саят начинал шаманить.

Губы могучего шевелились, произнося неведомые и непонятные слова. Дым плавал в кибитке, скрадывая очертания предметов.

В верхнем углу затрепетал узорчатый ковер; от него вдруг отделилась маленькая, с голубя, крылатая тень. Но это была не птица.

Алликас стиснул зубы и кулаки.

Существо внушало смутную тревогу. Может быть, из-за того, что слегка походило на крошечного человечка? Кожистые, как у летучей мыши, крылья сложились и повисли, словно плащ. Существо было черным, как уголь, лишь выпуклые полушария глаз слабо светились красным.

– Меч! – прошептал Саят и протянул руку.

Уродец-малютка упал на колени и странно, с хрипотцой, запищал. Шаман осторожно опрокинул его на спину, расправил крылья во весь размах. Гневный крик вырвался у него.

Алликас присмотрелся и невольно вздрогнул. Все тело крылатого создания покрывали раны и рубцы; из них сочилась густая темная жидкость. В руке оно сжимало крошечный топорик, сверкающий и острый.

– Меч! – повторил требовательно Саят.

Существо покачало головой.

– Проклятье! Ты же держал его в руках! Шаман вскочил, переполненный яростью. Алликас с некоторым испугом глядел на него. Недолго простоял Саят, сел, взял трубку, медленно затянулся и выпустил плотный клуб дыма.

Хан прищурился. Дым все отчетливее принимал очертания лежащего на спине создания и плавно опускался на него. Саят что-то неразборчиво пробормотал; дым тут же окутал крылатое существо. Маленькая фигурка теперь казалась нереальной, подернутая зыбкой зеленоватой пеленой. Расшитая блестками и бисером шапка шамана прикрыла его; Могучий повернулся к Алликас-хану.

– Урусы всерьез разозлили меня, Великий и Светлый. Клянусь, я натравлю на них демонов, обрушу такие силы, что содрогнется мир, не будь я Саят Могучий!

Глаза его горели бешенством. Кривым булатным кинжалом шаман полоснул себя по пальцу; темная капля крови, не долетев до пола, вспыхнула, превращаясь в НЕЧТО.

Заколебалось неясное марево и Алликас увидел лес – густой, дикий, непролазный. Могучие деревья-великаны угрюмо шевелили узловатыми сучьями, скрипя и раскачиваясь. Серая птица с большим уродливым клювом сидела не поперек ветки, как все птицы, а вдоль, и пристально глядела на Саята. Было в птице что-то жабье.

Хан оцепенел от всего этого. Захотелось стать маленьким и незаметным.

А буря крепчала.

Как долго Вишена валялся в беспамятстве – трудно сказать. Когда он очнулся, голова гудела, ровно колокол. Руки-ноги ломило, саднили царапины, тупо болели синяки и ушибы. За последние два дня ему здорово досталось; хотелось упасть на что-нибудь мягкое и долго не вставать. Но прежде – напиться воды из ключа, студеной, хрустально-чистой, вдоволь, досхочу.

Стиснув зубы Вишена поднялся. Все тело заныло, но Пожарский старался не обращать на это внимания. Огляделся. Что за чудеса?

Раньше трава казалась ему лесом. Теперь же – кустарником, высоким редким кустарником. Сам Вишена стал больше, но ненамного. Совсем недавно жаба выглядела рядом с ним гигантом. Сейчас, пожалуй, Вишена смог бы ее оседлать.

К чему бы это? И где все спутники – лойдяне, венеды, чикмы? Пожарский помнил неудачное нападение на гадюку. Ошеломляющий удар в грудь, долгий полет затылком вперед. Вспышка, и вслед за ней – сплошная бездонная чернота. Но подрос-то отчего? Тарус говорил, что нужно убить жабу да гадюку, тогда и станут они вновь нормальными людьми, а не коротышами. Что же, выходит не убили ее? Или не так это сделали, как следовало? Чародей сказывал, непременно рубиновым мечем надобно… Стоп! Меч! Где мой меч?

Клинок валялся позади него на земле. На гладко отполированном металле плясали солнечные блики, прорываясь сквозь густую листву. Вишена облегченно вздохнул и потянулся к своему оружию.

Резкий удар по шее швырнул его наземь. Вишена упал, перекатился и проворно вскочил на ноги.

Противник был одного роста с ним. Только черный весь: и кожа, и мешковатый плащ, отороченный снизу неровной бахромой. Человека он лишь напоминал. Голова, руки, ноги. Глаза огромные, красные, навыкате, точно у стрекозы. Носа нет вовсе. Уши круглые, стоячие, как у старого кота. Пасть, полная мелких треугольных зубов. Руки мускулистые, совсем человечьи, пальцев, правда, всего четыре, по крайней мере на правой, которой этот тянулся к мечу. Его, Пожарского, мечу.

– Ах, ты, погань!

Молодецкий удар обрушился на чужака, ничего худого не подозревавшего, опрокинув его на бок.

Вишена сомкнул пальцы на шершавой рукояти меча и сразу почувствовал себя много лучше. Изумруды заметно тлели, предупреждая об опасности.

ЭТОТ оправился быстро. Вскочил, обнажил странные свои зубы и… зашипел. Не так, как змеи. И не так, как рассерженные кошки. Иначе. Будто, сказал что-то.

Вишена неотрывно глядел ему в вытаращенные глаза. А тот вдруг выхватил откуда-то из-под плаща ладную секиру, замахнулся…

Пожарского спасла реакция. Остро отточенное лезвие с воем рассекло воздух в пальце от уха и чудом не задело плечо. Меч тут же взвился и пал на чужака, но тот успел заслониться древком секиры.

Они застыли друг против друга, напряженные, внимательные, выжидающие. Всего на миг.

Крик и громкое шипение раздались одновременно. Вздулись тугие бугры мышц, гулко зазвенело железо. Воздух разваливался на причудливые ломти от стремительных ударов. Бойцы сталкивались нос к носу, зрачок в зрачок, и отскакивали в стороны.

Чужак владел секирой отменно. Вишену спасало лишь то, что он часто сходился со Славутой-дреговичем, докой по этой части, зная все уловки да хитрости назубок. А противник, видать, не первый раз сражался против меча и галок тоже не ловил.

Увернувшись от секущего бокового удара Пожарский резко рубанул мечом сверху. Чужак отскочил, взяв секиру двумя руками. Еще раз, с вывертом, справа налево! Меч ткнулся в подставленное древко, чужак вытянул руки. Ага, открылся. На, получай, прямо в твои поганые зубы!

Вложив всю силу Вишена ударил ногой. Противник опрокинулся, но секиры не выпустил. Перехватив меч в обе руки Вишена навис над ним, но рубанул лишь землю. Откатиться успел, гад!

Покуда Вишена оборачивался, чужак вскочил, впившись в него взглядом, и замер, сжимая свою секиру.

Лишь теперь Вишена заметил крупный изумруд, вправленный в сверкающий металл вражьего оружия.

А чужак, прижав уши, вдруг прыгнул, черный его плащ развернулся, наполнился воздухом и оторвал своего хозяина от земли. Тонкие кожистые крылья расправились, чужак взмахнул ими, ловко кувыркнулся в полете… Не готовый к такому повороту событий Вишена получил с размаху ногами по затылку, не успев защититься или отпрыгнуть.

Свет померк, земля рванулась навстречу, Вишена, нелепо дернув руками, рухнул, а его изумрудный меч взвился ввысь, слабо вращаясь. Чужак ловко развернулся в полете, скользнул легко, будто стриж, и поймал его свободной рукой.

Пожарский нашел в себе силы приподняться и взглянуть наверх.

Крылатая фигура на миг застыла, четко выделившись на фоне неба, воздев руки, одну с секирой, другую с добытым мечом, и торжествующе зашипела. А в небесной синеве вдруг ясно прорисовалось смеющееся раскосое лицо со зрачками во весь глаз. Вот кому чужак показывал меч!

Вишена в отчаяньи упал на спину. Как же теперь, без меча-то?

В тот же миг нечто невообразимо огромное ударило чужака, бросив его в переплетение сочных стеблей. Кувырком, как подбитого ястребом тетерева. Упругие черные крылья сухо шуршали, задевая за листья.

Чужак выронил меч; узкий клинок нырнул острием вниз, падая прямо на Вишену. Тот дернулся из последних сил. Успел: меч воткнулся в рыхлый чернозем, слегка оцарапав Вишене бок.

Казалось, вздрогнула и закричала сама Макошь, Мать-сыра земля.

– Что за птица такая? – раздался громовой голос откуда-то из поднебесья. С хрустом смялась трава и рядом с Вишеной опустился гигантский сапог.

– А это что за птица? – тот же голос.

– Вишена-а! Пожарский! Ау-у-у!.. – это уже донеслось немного сбоку.

Вишену подхватила громадная рука и подняла, казалось, к самому Яриле-солнцу.

Возникло бородатое лицо размером с терем. Но это был не Ярило.

– Боград, – сказал Вишена устало, – это ты, Боград…

– Тарус! Боромир! Подите-ка сюда!

Они искали пропавших Пожарского и Яроша второй час, когда Боград невзначай сшиб коленом диковинную черную птицу. Он и рассмотреть-то ее толком не успел, птица канула в траву, поминай, как звали; а под ногами Боград увидал маленького человечка. Рядом с ним из земли торчал крохотный меч.

Первое, что подумал Боград: еще один знак. Такой же, как сбросила Вишене крылатая неведомая тварь.

Тут Боград вспомнил, что «птица» сегодняшняя более напоминает летучую мышь. Случайно ли? Там летучая мышь, только огромная и ночью, здесь нечто похожее, но – маленькое и днем. И еще меч. Неужто снова рубиновый?

Ан нет, на мече искристыми точками зеленели изумруды. Это Бограда подбодрило и он решительно протянул руку к неподвижному тельцу. Приготовился увидеть себя, все еще думая о знаке. Увидел же Вишену Пожарского.

– Вот тебе и знак! – пробормотал венед удивленно. На зов уже спешили чародей и Непоседа, да и остальные поворотили головы.

Вишена был жив, пищал что-то тоненьким голоском, сидя на ладони, размахивал ручонками. Надо же, чуть выше среднего пальца…

Подоспели Тарус с Боромиром. Чародей сразу все понял, едва взглянув венеду на ладонь; Непоседа с надеждой на него взирал.

– Вот оно что… – молвил чародей тихо. – Коротышом наш Пожарский остался.

– С чего бы это? – спросил Боромир. – Колдовство?

– Похоже. Смотри, Непоседа, он больше, чем мы были, когда с жабой да гадюкой рубились. Но мы-то сами собой стали, а он – гляди…

– Ну?

Чародей задумался.

– Опять сила какая-то нами вертит. Ох, не к добру это, не к добру!

– Может, Базун снова? – спросил Боромир, машинально поглаживая рукоятку своего меча. – Постой! – воскликнул. – А меч-то его где? Меч изумрудный?

Боград разжал другую ладонь. Меч-малютка заблестел на солнце.

– Вот!

Боромир обнажил свой клинок и взял его обеими руками, сравнивая.

– Он! Какой, однако, крохотный…

Изумруды вдруг засветились, но иначе, чем обычно. Свет исходил не из глубин каменьев, а возникал вокруг них; сами же они оставались темными.

Тарус вдруг стремительно протянул руку и взял меч Пожарского двумя пальцами, словно булавку. Глянул на Боромира, на Бограда, на Вишену-коротыша (тот стоял на коленях, держась руками за полусогнутый большой палец венеда), на спутников, кольцом сомкнувшихся вокруг.

– Ну, изумруды, выручайте, – сказал чародей со вздохом и коснулся махоньким камешком на гарде малютки изумруда Боромирова меча.

На миг потемнело солнце. Зеленоватый свет залил все вокруг. Рука Бограда рванулась вниз под чьей-то тяжестью, словно ее задело падающее бревно.

В людском кольце находились четверо: Боград, потирающий ладонь левой руки о колено; Тарус и Боромир, каждый с изумрудным мечом; и еще Вишена, растянувшийся на траве.

Издали донесся тягучий раскат грома. С востока ползла косматая темная туча.

– С возвращением, Вишена, – улыбнулся чародей и помог ему подняться. Путники обрадовано загалдели, видя, что Пожарский жив, хоть и потрепан, и даже улыбается в ответ. Первым делом Вишена взял свой меч, оглядел его восхищенно и сказал:

– Спасибо тебе, друг верный за службу! – поворотился к побратимам. – И вам, люди добрые, спасибо!

И поклонился в пояс.

Его хлопали по спине, плечам, ерошили русые кудри. Тарус пережидал, когда все это закончится, чтобы порасспросить витязя, ибо тому нашлось бы, что поведать.

Растянувшись цепочкой, стали обшаривать лужайку в поисках Яроша. Вишена на ходу рассказывал:

– …меч мой был ему нужен, твари распроклятой. Уж почти одолел его, а он возьми и взлети, окаянный. Нежданно, я и сообразить не успел ничего. Кабы не Боград…

Тарус слушал, одновременно внимательно глядя под ноги.

– Не похож ли этот красноглазый на тварь, что знак тебе в Черном подбросила?

Вишена уверенно замотал головой.

– Нет, чародей. То была просто летучая мышь, огромная только. А этот боле на человека смахивает, даром что черный. Шипит по-своему, будто разговаривает. Руки у него почти как у нас, четырехпалые, правда. У летучих мышей рук нет – крылья. У этого же крылья на спине, висят, ровно плащ. А уж секирой как махает, будь здоров! Не хуже Славуты.

Чародей хмыкнул. Вишена размышлял, не забыл ли он ненароком чего поведать. Словно кололо что-то: «Забыл, забыл…» Что-то важное. Но что?

И вдруг его осенило.

– Тарус!

Он даже остановился. Стал и чародей, и Непоседа, и остальные.

– Самое главное я и не вспомнил доселе!

Все молча внимали.

– На секире у него изумруд! Я видел!

У Таруса расширились глаза. Похоже, он здорово испугался.

Яроша так и не нашли, сколько не искали. Канул венед во мрак колдовских напастей вслед за Светозаром. Каждого грызла одна и та же мысль: «Кто следующий?» Схватившись с темными силами не приходилось уповать на их милость. Три напасти – три потери… Чудом Вишену вызволили, изумрудам спасибо. Однако, нечисть долгов не любит. После четвертой напасти недосчитаются двоих – Тарус знал это наперед. И наверняка следующий удар будет точнее: целят в семерку, отмеченную изумрудным мечом. Тарус, Вишена, Боград, Боромир, Тикша, Славута, Соломея… Кто?

Гром гремел все ближе, стоило уйти подальше в лес. Кому охота мокнуть? Путники бойко вышагивали по тропе, надеясь, что Ярош жив, просто потерялся. Но в это верилось с трудом.

Раскаты грома звучали беспрестанно; свинцовая туча заволокла уже полнеба. С востока надвигалась буря.

11. Лес

Даже в Черном Вишена не влезал в такую чащобу, а уж Черное-то приходилось не раз пересекать. Ветер истошно завывал где-то вверху, в густом переплетении корявых узловатых сучьев. Свет едва пробивался сюда, в мир коварного полумрака; оживали густые бесформенные тени и рука сама хваталась за рукоять меча. Многолетний слой перепревшей листвы глушил все звуки, изредка только звонко хрустела сухая ветка под ногой кого-нибудь из путников. Коренастые силуэты дубов-исполинов, раскинувших могучие руки-ветви, напоминали мрачных великанов, исподтишка взирающих на вереницу людей.

Буря бушевала два дня и за это время ни одна капля не упала с неба на землю. Грома и молний хватило бы Перуну на целый год, а вот дождь так и не пошел. Оно к лучшему, конечно, зачем лишнее купание? Но странно все же, непривычно – как без дождя?

После они шли, дней десять, не меньше, все по той же чащобе. Боромир хмурился и часто поглядывал на невозмутимого Таруса. Каждый из путников понимал: много прошли, давно уж должны оказаться в дулебских землях, где к югу начинаются бескрайние ковыльные степи, а на западе виднеются горы. Лес и не думал кончаться.

Никто не жаловался. К чему? Однако долгое ожидание новой беды основательно измотало всех. Нервы напряглись до предела.

День сменялся днем, но ничего не происходило. Вернее, все выглядело так, будто ничего вокруг не происходит. Вишена давно заметил, что неподалеку от них беспрестанно шныряют козодои, перепархивая с ветки на ветку. Птица эта скрытная и малоприметная, дневной свет не любит. Неспроста, выходит?

Вишена поведал это Тарусу, тот лишь усмехнулся в ответ и погрозил пальцем: молчи, мол! Усмешка вышла печальная. Позже Пожарский понял, что козодоев видят и Боград со Славутой, однако помалкивают. О-хо-хонюшки, ведь три напасти всего-навсего одолели, три из семи!

«Ладно, – возразил себе Вишена. – Выдюжим, и с остальными справимся! Не даром с нами Тарус-чародей да Боромир-Непоседа! Да и прочие не лаптем щи хлебают, руки-ноги на месте, головы ясные тоже…»

Полумрак непролазной чащобы густел, уступая место все более глубокой тьме. Надвигалась ночь. Путники расположились у трех костров, неохотно переговариваясь приглушенными голосами. Нарушать бездонную тишину здешних лесов почему-то совсем не хотелось. Припасов у них почти не осталось, а дичи в этой глуши днем с огнем не сыщешь…

Великаны-деревья окружали людей, что сидели у колышущегося пламени костра. Казалось, глядят они с неодобрением, хотят отойти подальше, да не могут и потому лишь топчутся на месте, нехотя подбирая узловатые корни, негромко поскрипывают, словно жалуются.

Вишена сидел у огня и жарко горящие изумруды на мече увидал не сразу. Боромир в это время переговаривался с Тарусом и на свой меч не глядел.

«Начинается!» – понял Вишена и вскочил.

Ему показалось, что на плечо обрушилась скала. Тяжело завалившись на бок Вишена глянул вверх – над ним нависала, слегка покачиваясь, толстенная ветвь дуба.

Сбоку кто-то удивленно вскрикнул; усиливался скрип. Люди вскочили с мест, сомкнулись плечом к плечу и застыли кольцом, ощетинившись мечами.

Деревья ожили. Издавая глухие неприятные звуки громадные дубы окружили боромиров отряд и наступали на него, протянув темные морщинистые руки-сучья. В величавом неторопливом движении угадывалась скрытая неодолимая мощь.

– Уворачивайтесь от них! – крикнул Тарус звонко. – Раздавят!

На темных высоких стволах тускло замерцали неправильные пятна с ладонь величиной – точь-в-точь глаза! Среди качающихся ветвей, неслышно хлопая мягкими крыльями, замелькали большие совы. Их крик зазвучал громко и зловеще. Защелкали крючковатые клювы, растопырились когти-кинжалы, готовые впиться в живую трепещущую плоть.

Отряд рассыпался. Воины уклонялись от ветвей, те двигались не слишком быстро, но вот закричал от боли Тикша – кривые совиные когти вонзились ему в плечо. Птицу-бестию тут же разрубила надвое Соломея. Куртка Тикши быстро пропитывалась кровью, рука бессильно повисла.

Могучая ветвь опрокинула наземь Бояна-чикма. Дементий и Акила напрасно рубили ее мечами, клинки глубоко втыкались в плотную древесину, но вреда, похоже, не причиняли.

Славута нырнул, спасаясь от такой же ветви, выпрямился и проворно сшиб под ноги пеструю сову древком своей лунной секиры.

Боромир, щурясь от яркого света изумрудов, отмахивался от толстого медлительного дуба. Изумрудного меча дерево старательно избегало. Непоседа не замедлил предупредить об этом Вишену. Не зря: тот изловчился и мигом отрубил толстый, с руку, сук, почти без усилий, словно шею гусю.

Плясало пламя костра, под ногами мелькали причудливые живые тени, шевелились со скрипом дубы, метались совы с горящими, словно угольки, глазами, отблескивали сталью узкие серебристые клинки…

Отрубленные сучья падали на прелую листву, начинали извиваться и скоро превращались в больших черных змей. К скрипу, воплям сов и хриплому людскому дыханию добавилось громкое шипение.

– Змеи! Под ноги, под ноги зрите!

Боград размахивал пылающим факелом, истошно крича:

– Огнем! Огнем их, окаянных!

Факелов стало больше; один дуб даже вспыхнул, оглушительно затрещав.

– Так, други! Так их!

– Э-эх, ма!

Факелы полетели веером, огонь принялся весело пожирать окружившие людей деревья. Дым поплыл ввысь, разгоняя сов и затмевая проглянувшие звезды. За первым рядом горящих дубов зашевелился, казалось, весь лес.

– Уходить надобно, чародей! Сомнут, затопчут! – закричал Боромир. Но куда уходить-то?

Тарус, услыхав это, замер на миг, словно ухватил за хвост какую-то важную, готовую сбежать мысль.

– А ведь уйдем, Непоседа!

Пожар входил в силу, разрастался, пламя прыгало с дерева на дерево, и пошло, и пошло пластать… Отряд остался в кольце сплошного огня.

Из самого пламени вынырнула небольшая птица и свечой взмыла ввысь, исчезнув из виду. Где-то далеко зло засмеялся раскосый печенежский шаман, но его здесь, конечно, никто не услышал.

– Сюда, други, все сюда! – с надрывом закричал Тарус. За спиной его ясно виднелось на фоне языков пламени засохшее деревце ростом с человека, раздвоенное на верхушке. Знатная получилась бы рогатина, не засохни оно раньше времени…

Огонь громко гудел и тарусова заклинания никто не расслышал, видели только как зашевелились губы чародея. Пожар торопился сомкнуть кольцо и сожрать попавших в плен людей.

Одним сильным ударом Тарус разрубил деревце надвое, сверху до самого комля; в открывшуюся щель хлынул яркий солнечный свет. Там был день, там была степь, там было опасение.

– Туда!

Боромир шагнул первым, раздвинул половинки дерева, словно входил в басурманский шатер, и исчез там, в слепящем дневном свете.

– Споро!

Один за другим путники покидали горящий лес, вырываясь на свободу, в ровные, будто пол в избе, степи. Последним ушел Тарус. Сделав шаг он обернулся. В узкой клиновидной щели виднелась неистовая пляска огня и темное ночное небо.

– Все? – спросил он.

Переглянулись: не хватало Бояна. Боянов клинок сжимал Дементий и в глазах его плясала холодная ярость.

Чародей произнес заклинание и взмахнул мечом, словно собирался срубить этот волшебный клин-ход под корень, как молодую березку.

Щель исчезла, как и не было. О лесе и пожаре напоминал лишь слабый запах дыма. Вокруг раскинулась степь, и они знали: там, на западе – горы, а в горах ждут не дождутся драгоценные Книги.

Боромир вытер опаленное лицо и счастливо обратился к Тарусу:

– Вырвались, чародей? А? Не могу поверить! Четыре, небось?

Тарус отрицательно покачал головой, указывая на рубиновый меч в руке Яра. Со времени поединка с гадюкой клинок не уменьшился ничуть.

Соломея перевязывала плечо Тикше, тот скрипел зубами и терпел. Боград со Славутой склонились над ним, подбадривая.

Вишена тронул Таруса за руку.

– Где мы, чародей?

Тарус ответил не сразу, на секунду задумался.

– Думаю, в дулебских землях, Пожарский. Надолго ли?

– Уведут?

Покачал головой задумчиво.

– Кто знает? С четвертой напастью-то еще не покончили…

Рядом неслышно возник Боромир.

– О чем толкуете?

Лесные жители неуютно чувствовали себя посреди голой степи. Порешили немедля уходить к горам.

Тарус, Вишена, Боромир и Боград с Роксаланом держали совет прямо на ходу. Позади них вышагивал Славута-дрегович, но молча, не вмешиваясь в разговор.

– Трижды избавлялись мы от напастей. Сколопендра, жаба, да гадюка. Стало быть, надобно Яру убить козодоя.

– Дак где же он, козодой-то?

– Прилетит, не замешкается…

Некоторое время все молчали. Наконец Боромир негромко молвил:

– Раз от разу труднее тварей нечистых одолевать.

– Почему же? – не согласился Роксалан. – Гадюку живо хлопнули, быстрее, чем сколопендру.

Тарус криво усмехнулся; Боромир пояснил:

– Кабы не Соломея со своей свистулькой, кормили бы уже ворон…

Роксалан притих.

Есть тут еще одна странность, – сказал вдруг чародей. Боромир глянул на него:

– Сказывай!

– Свистульки те, знамо, не простые, заговоренные. Да только не против змей.

Все стали, будто вкопанные.

– Как так? – молвил за всех Роксалан. – Против кого тогда?

Тарус задумчиво глядел в небо.

– Бериллы, что в них вправлены, это каменья жабы.

– Жабы? Мы ж ее и так… того…

– Постойте, – перебил Боромир, – почему жабы? Что, у зверей есть свои каменья?

Тарус кивнул:

– А как же! У орла – сердолик, у медведя – аметист, у барана сапфир…

– А изумруд чей? – выпалил Вишена.

– Изумруд – скворцов камень. Вот только рубин ничей.

– Ладно, – кивнул Вишена, – ну, а змеиный камень?

– Яшма или гранат.

– Бериллы тогда к чему?

– Сам не уразумею, – развел руками Тарус. – Не сходится тут что-то.

«Последнее время чародей стал часто говорить „Не знаю.“ Раньше такого с ним не бывало», – подумал тревожно Вишена. Правда, вопросы стали посложнее…

– Но ведь свистулька имеет вид змеи, так, чародей?

Их уже почти нагнали остальные путники и пришлось шагать дальше.

Никто не видел, как позади всех невесть откуда вынырнули четыре всадника на крупных черных волках. Ветер развевал отливающие металлом плащи.

Волки негромко зарычали и путники обернулись. Во всадниках Вишена сразу узнал родичей крылатого воина с изумрудом на секире.

– Кто это? – прошептал Боромир, обращаясь к Тарусу.

– Почем я знаю? Сроду таких не видывал.

На всякий случай взялись за мечи.

Всадники подъехали вплотную. Размерами они не уступали человеку, а вот волки их черные были куда крупнее своих лесных сородичей. Один из крылатых заговорил, тихо, с пришептыванием:

– Оттайте свои меши…

Боромир неодобрительно смерил их взглядом. Волки свирепо обнажили белоснежные клыки и снова зарычали. Звери, конечно, матерые, но их-то всего четверо!

– Ну, возьми, коли сможешь! – сказал Непоседа вызывающе и сделал шаг вперед.

Крылатые мигом соскочили на землю и застыли в боевых стойках, взметнув сверкающие секиры. Рядом с Боромиром плечом к плечу стали Вишена, Тарус и Боград.

– Осторожнее, они летают, – предупредил побратимов ученый Вишена. – Ловкие, ровно кошки.

– Погодите, – вдруг выступил вперед Славута. – Дайте-ка я, други. Поглядим, чья секира лучше, – и сжал покрепче дрегович свою лунную подругу.

Трое крылатых отошли к черным, как ночь, волкам, четвертый остался на месте, не изменив позы. Вишена неотрывно глядел на его оружие. Точеное ладное древко, сверкающий острый металл. И кроваво-красный рубин, вправленный в это великолепие. Рубин, а вовсе не изумруд. И у остальных троих тоже рубины.

Вишена обернулся к Тарусу, перехватил быстрый взгляд чародея и понял, что тот все видит.

С криком сшибся Славута с крылатым. Напряглись мышцы, заработали руки-ноги, замелькали секиры, зазвенела сталь. Противники ни в чем не уступали друг другу: ни в силе, ни в быстроте, ни в умении. А Славута никогда еще не бывал бит, даже Боромир иногда не выдерживал его бешеного натиска, а уж Вишене сколько раз доставалось…

Крылатый, тщетно пытавшийся одолеть дреговича, застыл, тоже невредимый и снова тихо промолвил:

– Ты шильный воин, ты тоштоин таже пыть отним ис наш, но ты умрешь, шеловек!

Славута усмехнулся:

– Не говори «Гоп»…

Они вновь сшиблись. Боромир негромко сказал Тарусу:

– Что делать-то будем, чародей? Вона, звери у них какие… Сожрут, не пикнешь…

Тарус не успел ответить. Крылатый вдруг отскочил от Славуты.

– Штой!

На дреговича он боле не глядел. Выпуклые красные глаза его обратились к Яру, стоящему вместе со всеми. Солнце играло на рубине ярова перстня, кровавые лучики бегали по рукояти его меча.

Крылатый переводил взор с перстня на гарду и всюду видел рубины. Трое его спутников незаметно оказались подле предводителя; секиры их исчезли под плащами-крыльями. Как по команде стали они разом на правое колено, прошипели что-то по-своему, затем споро вскочили на ужасных своих волков и пропали. Просто пропали и все. Только необычные узкие следы остались в пыли.

Ошарашенные путники молча хлопали глазами, не веря себе. Вишену больше всего поразило, что странная четверка совершенно их не опасалась, будто они не умелые воины и нет у них оружия.

– Чародей, что за диво?

Все поглядели на Таруса, а тот как-то странно всматривался в пустоту справа от себя, словно видел там нечто.

– Что такое, Тарус? – спросил Боромир беспокойно.

Чародей вдруг стремительно прыгнул к Яру, схватил его за руку, поверх ладони, сомкнутой на рукояти рубинового меча. Клинок молнией рассек степной воздух.

Прозвучал крик, не поймешь чей, звериный или человечий. Чистый блестящий меч вдруг обагрился кровью, людям под ноги невесть откуда упал разрубленный надвое козодой.

Яр ошарашено глазел на все это, не веря, что видит плоскую широкую голову убитой ночной птицы. Стало тихо, доносились только переливчатые трели жаворонков откуда-то из поднебесья да стрекот кузнечиков в траве.

Путники переводили взгляд с мертвой птицы на меч, а Тарус вдруг тяжело и неловко рухнул лицом вниз, отпустив Яра. Жиденький кустик ковыля жалобно захрустел. Нечисть сравнивала счет.

Ярило-солнце равнодушно взирал на все это с высоты.

12. Пещеры

Селение первым заметил Мурмаш.

– Хо! Глядите, други! Я знаю это селение. Болоной зовется.

Позвизд и Заворич остановили дружину. Они тоже знали это селение и хозяев его – дулебов. Приходилось здесь бывать. Давно, правда, еще с отцом Боромира. Прочные, серые от времени, деревянные стены-заплоты мало изменились с тех пор.

Долго стучать в окованные медью высокие ворота не пришлось. На стенах появились хмурые стражники.

– Кто будете, путники, да с чем пожаловали?

Вперед выступил Заворич.

– Мир вам, мир Болоне. Скажите своему правителю Радогору-Решму, что дружина Боромира-Непоседы стоит у ворот и просит гостеприимства.

– Что-то не видно среди вас Боромира! – недоверчиво сказал один из воинов-дулебов.

– Ты прав, храбр, нет с нами Боромира. Но Радогор знает меня. Я – Заворич-Пажанин. И еще скажи, что Позвизд из Лежи здесь же.

– Ждите!

Недолгим было ожидание, вскорости на стену поднялся сам Радогор-Решм.

– Гей-гей, Заворич, ты ли это? Поклон тебе, старый лис! И тебе, Позвизд!

Ворота уже открывались, дружина втянулась в них словно улитка в раковину. Радогор спускался со стены по узкой приставной лестнице.

– Лумич, Ком! Позаботьтесь о ратниках! Чай, притомились.

Заворич с Позвиздом ждали правителя Болоны внизу у ворот и улыбки их походили на веселый молодой месяц, тот, что к сухой погоде, рожками вверх.

– Здорово, витязи!

Витязи убедились, что Радогор хоть и сед стал ровно лунь, да не слаб по-прежнему. Он повел их в терем. Мурмаш, Похил и Брячеслав направились туда же.

– Где же Роксалан, Боград? А сам-то Боромир-Непоседа? – допытывался, усмехаясь в белую бороду, Радогор. Все расположились в просторной гридне на резных приземистых лавках. Румяные дулебские девки споро накрывали на стол.

– Рад вам, витязи, так, что и сказать не могу!

Заворич переглянулся с Позвиздом. Радогор и впрямь выглядел так, будто они – спасение. Но от чего? Или от кого?

– Что стряслось, Радогор? Аль ворог какой рядом?

– О том и толкую, други! Не поверите. Намедни вражья дружина к Болоне вышла. Белым днем, не кроясь. Думали – попотеть придется, осадят. Ан нет, потрясли оружием, да и мимо протопали. К озерам.

– Кто такие? – подал голос Похил.

Радогор поворотился к одному из своих молодцов.

– Сарат! Ступай, приведи Ольшана и Щигра. Да поживее!

Спустя минуту в гридну, запыхавшись, ввалились два молодых хлопца. У старшего под глазом красовался обширный синяк, посаженый умелой рукой.

– Их чужаки в лесу сцапали. Порасспросили, да и прогнали прочь, не тронув, – объяснил Радогор. – Ну, сказывайте!

Хлопцы поотдышались, взглянули друг на друга нерешительно; после старший, Ольшан, молвил:

– Мастер в лес нас послал вчера… бор-корень искать. Вдруг слышим: голоса, и говорят не по-нашему. Щигр деру хотел задать, да ветками затрещал на весь лес. Эти и налетели как воронье. Глаз вон мне подбил один долгорукий…

Заворич нетерпеливо перебил:

– Кто такие, не смекнули?

Ольшан, не задумываясь, ответил:

– Они звали себя «датами». А ищут, видать, пещеры у озер, о них пытали. Толмач у них такой рыжий, тщедушный.

Заворич с Позвиздом тревожно переглянулись: именно о пещерах поведал им Тарус в Иштомаре. Книги хранятся в одной из пещер неподалеку от водопада, так сказал чародей. И как их отыскать в самой пещере тоже научил.

– Даты пошли туда?

– Да! – сказал Радогор. – Это меня и беспокоит. Селений тут совсем уж вблизи нет, а на Болону даты не напали. Хитрят они что-то, выдумывают. А мы, как на грех, отослали полторы сотни на юг, к Явищу, там просили подсобить. Потому я и обрадовался вашей дружине.

– Постой-ка, Радогор-Решм! Даты ведь северный народ. Набеги они чинят только на побережье, куда могут доплыть на своих ладьях. Как их сюда-то занесло? Не по рекам же? Неужто пехом, неужто, как и мы, Книги ищут?

Радогор о Книгах не ведал, пропустил слова мимо ушей. Его волновала боле всего безопасность Болоны.

– В пещеры они не сунутся, поверьте. Там уж лет пять песиголовцы хозяйничают.

– Кто?!

– Песиголовцы.

Боромировы соратники насторожились. Это слово было им почти незнакомо. Сказывали старые люди о таком народе чудном, так – вроде бы люди, руки-ноги есть, а голова точно у собак. Однако толком никто не мог сказать кто они и что они. Радогор знал больше.

– Они пришли с юго-запада, из-за гор. Поселились в пещерах и с тех пор нет никому в округе покою. Мы как-то даже уходить отсюда наладились. Сколько селений они сожгли, сколько людей загубили, проклятые, сколько полонили, не счесть…

– Погоди, Радогор. Сперва давай с датами разберемся. Откуда они пришли и сколько их?

Болонич пожал плечами.

– Пришли, думаю, с севера. А сколько – кто знает? Мы видели сотни полторы-две, не боле.

– А Боромир, значит, не объявлялся в ваших краях?

– Нет, Заворич. Не видал я Боромира с самого Северного Похода.

Заворич, размышляя, обернулся к Позвизду, ища совета и поддержки.

– Ну, друже, что делать-то будем?

Позвизд задумался. Плохо, запоздали Боромир с Тарусом. Коли знают даты о Книгах, тогда надобно их опередить во что бы то ни стало. А коли не знают? Песиголовцы еще на нашу головушку…

– Пойдем, – твердо сказал Позвизд.

– К пещерам? – поразился Радогор.

– К пещерам, – подтвердил Позвизд. – И немедля.

Некоторое время все молчали.

– Что ж… – протянул Радогор. – Воля ваша. Однако, помните: туда ушли даты и там живут песиголовцы. Сами знаете…

Заворич, Позвизд и их люди встали из-за стола, поблагодарили хозяев за радушие и направились к дружине. Ратнички тоже успели подкрепиться и немного отдохнуть.

Выступили через час. Болона проводила их молчанием, словно отправились они на верную смерть. Заворич вел дружину быстро, без всяких задержек. Пришел вечер, расположились лагерем, отоспались до рассвета, и снова в путь. Горы оставались далекими и недоступными, вольный ветер беспрепятственно гулял по степям. Второй день миновал, поглядели на дружину звезды, убаюкали, да и поблекли под утро на сон ратничков глядючи. С рассветом пошли дальше.

Следы датов искать не приходилось: шагали северяне той же дорогой, прямо к горам, сминая еще не высохшее от летней жары степное разнотравье.

За полдень вышли к озерам. Цепочка небесно-голубых, искрящихся на солнце водоемов открылась взору нежданно, будто выскочивший из засады озорной щенок. Горы все маячили вдалеке, но ровная степь осталась уж позади. Здесь попеременно чередовались холмы, поросшие низким смолистым кустарником, и сонные долины. Тишину нарушало лишь звонкое пение птиц и еще далекий шум водопада.

Дружина споро вышагивала берегом дивного озера. Холодная хрустальная вода еле-еле играла в своем каменном ложе и манила к себе пропыленное уставшее войско.

– Ну что, Позвизд? Пришли, поди?

Позвизд молчал.

– Не иначе, даты уже в пещеры сунулись. Поспешать надобно, друже.

Воины и так едва не бежали. Кто знает, может не хватит им всего нескольких минут?

Водопада достигли в сумерках. На слух найти его оказалось непросто: гулкое эхо гуляло меж холмов, сбивая с толку, казалось, шум раздается отовсюду. Ратники, растянувшись цепью и беспрестанно перекликаясь, долго бродили окрест, вспугивая зверье. Даты могли их услышать только если еще не нашли водопад. Если нашли – гул поглотит все звуки и крики. Но датов никто не боялся – сеча, так сеча, затем и мечи булатные в руки брали.

Черный зев пещеры обнаружился в скале напротив водопада. Соваться под землю в темноте? Рискованно. Но время-то идет!

– Факелы!

Скоро склон осветился пламенем десятков факелов. Воины вошли в пещеру, сжимая в одной руке меч, в другой – пылающую смолистую палицу. Кустарник у пещеры заметно поредел.

В самой пещере было сухо, вопреки ожиданиям – ни звука капель, падающих сверху, ни луж под ногами. Широкий ход вел вглубь, под землю. Множество летучих мышей, еле слышно попискивая, носилось под сводами пещеры. И следы в мельчайшей пыли, устилающей каменный пол, сотни следов, словно прошагала здесь не одна дружина, не одна рать. Некоторые из отпечатков были странными. Короткие и очень широкие, напоминающие по форме слегка вытянутое копыто.

– Вперед, други! – скомандовал Заворич.

Плотным строем дружина пустилась вглубь, покрывая пыль новым слоем следов. Однако далеко зайти не пришлось. Впереди послышались крики, далеко-далеко, звон мечей и вскоре – топот множества ног.

Звуки приближались; боромирова дружина стала поперек хода, перегородив дорогу, и заиграли сотни бликов от сотен факелов на сотнях обнаженных клинков.

Эй, бегущие из-под земли, кто бы вы ни были! Воины-храбры готовы вас встретить. Ну, смелее!

Пещеры открылись датам на третий день пути. Осталось позади встревоженное дулебское селение, осталась степь, такая же непривычная северянам, как и непролазные леса. Когда шли мимо озер Коек-скальд долго стоял у тихо шепчущей что-то воды, а потом догонял вприпрыжку оторвавшихся на сотню шагов датов.

– Знаешь, отчего вода в озерах такая синяя? – спросил он потом Хокана. – Наверное, эта земля лежит ближе к небу, чем каши фиорды. Откуда еще может взяться такая дивная голубизна?

Верворт, Огрис, Магнус-силач рассмеялись. По-доброму, без обиды. Ведь рыжеволосого выдумщика-скальда все любили. Хокан тоже улыбнулся. Фантазер!

Водопад первыми увидели воины Стрида. Скоро все даты собрались у нужной пещеры – Бролин указал на вход как на цель похода. Йэльм недолго разглядывал ее.

– Милостив Один, Отец асов! – сказал ярл воинам. – Осталось войти и взять волшебный ларец. Говорили трусливые южане о полчищах хунткоппов, живущих в пещерах – где же они? Попрятались, завидев настоящих воинов? Не будем же ждать. Вперед, даты! И поступайте так, чтобы не пришлось потом ни о чем жалеть. Вперед! Хей-я!

– Хей-я-а! – вырвалось из десятков глоток. – Веди, ярл!

Даже рев водопада, казалось, стал тише после боевого клича датов. Блеснул на солнце Медвежий Клык, заискрились изумруды на клинке Йэльма-Зеленого Драккара. Обнажили мечи остальные братья-берсеркеры, Ларс Свен и Стрид, схватились за оружие воины-даты.

– Бролин, указывай путь! – велел ярл.

Внук колдуна с факелом в руке нырнул в черноту пещеры; за ним последовали остальные.

– Хей-я-а-а!

Вспугнутые летучие мыши, гроздьями висящие под каждым выступом и в расщелинах, пищали, взмывали в воздух, перечеркивая спертые сумерки тоннеля, уводящего вниз, под землю. Бролин уверенно шагал вглубь хода, увлекая за собой воинов.

Но напрасно так презрительно отозвался Йэльм о собакоголовых. Не знали даты о том, что два хунткоппа идут вслед за ними от самых озер, прячась в низком кустарнике и не выдавая себя ни звуком. Зоркие их глаза цепко следили за вереницей воинов, ни на минуту не отвлекаясь. Не успели даты исчезнуть в разверзнутой бездне пещеры, собакоголовые проворно спустились с холма и разделились: один последовал за датами, второй отправился на запад, к сородичам.

А даты уходили все дальше от солнца, от дня, в давящую глубину пещеры, ведомые Бролином и Йэльмом. Ход то сужался, и тогда низкий свод нависал над самыми головами, то вдруг стены разбегались в стороны и даты оказывались в просторных каменных гротах. Колеблющееся пламя факелов выхватывало из темноты старые выщербленные каменные сосульки, выросшие некогда и с потолка, и с пола, лица датов, темные стены пещеры.

Бролин и секунды не задерживался на развилках, словно провел в этом подземном лабиринте всю жизнь и дорогу заучил намертво. Даже Йэльм не знал, что колдун и внук колдуна уже не раз проделал этот путь, наученный своим дедом Расмусом. Правда, подземелье старый колдун чертил кинжалом на земле, а Бролин потом показывал, как хорошо он научился ориентироваться в нем. Научился еще там, дома, в Лербю-фиорде.

Воздух сделался тяжелым и неподвижным, ход становился все уже и вот всего по трое в ряд вынуждены идти даты. Тоненькой ниточкой змеился ход в толще камня, забираясь все глубже и глубже под землю. Тихо было здесь, лишь слабо струилась пыль под ногами воинов, да шипели и плевались искрами смолистые факелы.

– Пришли, Йэльм-ярл, – вдруг сказал Бролин и остановился.

Все четверо братьев-берсеркеров огляделись. Ход вел дальше, в плотную непроглядную черноту подземелья; с боков цепочку датов стискивали каменные мрачные стены, бугристые и неровные. Йэльм пристально взглянул на колдуна. Тот криво улыбался, изучая одну из стен.

И тогда Йэльм-Зеленый Драккар понял, что справа от них вовсе не монолитная стена пещеры. Кладка, старая каменная кладка, серая от времени, покрытая толстым слоем пыли и грязи. За ней, видимо, и хранил Мунир-ворон свой волшебный ларец.

Даты застыли, вслушиваясь в бездонную тишину подземелья.

– Что скажешь, Бролин? Как ее сломать?

Колдун ощупывал руками шершавые камни кладки.

– Позволь, ярл? – выступил вперед великан Магнус, сжимая тяжелую боевую секиру. В неверном свете факелов его могучая фигура, состоящая, казалось, сплошь из тугих бугров мускулов, напоминала такой же твердый неподатливый камень.

– Не спеши, Магнус, – отозвался негромко Бролин, – не стоит меряться силой с асами.

Колдун вдруг нащупал что-то только ему ведомое, надавил на один из камней и тот провалился внутрь, оставив в стене небольшую овальную дыру. Вторую глыбу голыми руками выворотил Йэльм.

– Факел! – потребовал он.

За стеной притаилась небольшая квадратная пещера. Пол, потолок и стены ее были умопомрачительно гладкими, словно хорошо накатанный лед; в них отражался свет факела. И ни пылинки нигде. В центре стоял прямо на полу небольшой, отливающий черно-фиолетовым, ларец.

– Во имя Одина, отца асов! Мы достигли цели!

Бролин и братья-берсеркеры глядели на ларец словно завороженные. Остальные даты толпились поодаль, не смея приблизиться. Приглушенный шепоток пополз к тем, кто не мог видеть происходящего.

Йэльм выворотил еще один камень из кладки.

– Магнус!

Могучий дат вмиг оказался рядом. Ярл кивнул в сторону ларца. Магнус бросил быстрый взгляд на Бролина – тот согласно кивнул – и, согнувшись, нырнул в чудную квадратную пещеру. Он ожидал, что гладкий отполированный пол окажется скользким, но это было не так. Магнус присел у ларца, внимательно рассматривая его. Тончайшая филигранная резьба покрывала ларец полностью, даже две вычурные, но удобные на вид, ручки.

– Возьми его! – приказал Йэльм.

Магнус встал и протянул руки к ларцу. Внутри что-то звонко щелкнуло и поверх затейливой резьбы с быстротой молнии пронеслись десятки тусклых синеватых искр. Пальцы Магнуса сомкнулись на прохладном металле ручек и дат вдруг почувствовал себя неизмеримо сильнее. Он ясно понял: ларец не причинит ему зла, по крайней мере сейчас. Откуда бралась эта уверенность Магнус не понял, да и не пытался понять. Он просто поверил ларцу.

Йэльм уже приготовился принять сокровище из рук Магнуса, как вдруг противоположная стена пещеры с грохотом рухнула и в образовавшийся пролом хлынул свет десятков пылающих факелов. На фоне пролома явственно выделялась фигура высокого воина с длинным узким мечом. Голова у него казалась странной – не круглая, а скорее треугольная, и венчали ее большие остроконечные уши, стоящий торчком.

Ларец мигом оказался у Йэльма, Ларс рывком выдернул из пещеры Магнуса. По сигналу Бролина два воина схватили ларец и все даты быстро отступили по своим собственным следам. Они поспешили наверх, к солнцу.

– Арр-роу!

Из дыры, в которую лазил Магнус, ловко выбрались два песиголовца. Факелы датов едва мерцали далеко впереди, в каменном рукаве, ведущем на поверхность. Песиголовцы переглянулись; один из них хрипло прокричал что-то своим сородичам по ту сторону пещеры.

Охота началась.

Даты спешно возвращались. Довольно долго их никто не трогал, хотя чувствовалось, что в многочисленных боковых переходах кто-то шныряет. Ясно слышались похожие на сдавленный кашель крики хунткоппов.

Первая стычка состоялась в большой, напоминающей формой подкову, пещере. Невесть откуда вынырнули десятка четыре собакоголовых и обрушились на датов с яростью снежной лавины. Зазвенели мечи, полилась первая кровь.

Хунткоппы оказались умелыми и беспощадными бойцами. Длинные и узкие их мечи мелькали, словно белые молнии, вспарывая плотный воздух подземелья. Датов было больше, но едва они попытались использовать это, собакоголовые мгновенно отступили и исчезли во тьме одного из переходов. В пещере осталось лежать четверо датов и два хунткоппа – им уже никогда не суждено было увидеть солнце.

Так повторялось еще дважды. Песиголовцы появлялись и исчезали во мраке после короткой битвы. Йэльм стал нервничать – не он хозяин затеянной игры, и хорошего теперь не жди!

Вскоре на них напали сразу с трех сторон. Несколько сот собакоголовых против полутора сотен датов.

Буря меча, звон железа, крики сражающихся. Помоги нам, Один, помоги верным сынам своим! Сделай руки еще крепче, клинки еще острее! Не покиньте, асы, датов в безумной битве!

– Хей-я-а!

Пламя вспыхнуло в очах берсеркеров, взмыли над головами разящие мечи, сея смерть поганым хунткоппам.

Хокан, Магнус и Верворт ни на шаг не отходили от ларца. Здесь же бок о бок, рука об руку сражались Коек-скальд, и Огрис, и Харальд, и Матс, и Гунн, и Эспен – все те, с кем Хокан не раз рубил недругов. Плечом к плечу, не отступая ни на шаг.

– Хей-я-а!

– Арр-роу!

Вековая пещерная пыль жадно впитывала пролитую кровь. Одинаково красную. Только в дымном свете факелов она казалась черной. Гулкое эхо металось в каменном мешке и далеко разносилось под землей.

Свистящее дыхание, яростные крики, хрип. Стоны раненых и умирающих. Хунткоппы тоже стонут – поскуливают, как обыкновенные домашние псы. Добивать некогда, руки заняты очередным противником.

– Хей-я-а-а!

– Арр-оу!

Тарус оправился быстро, часов за семь. На немой вопрос Вишены и Боромира, все это время не отходивших от него ни на шаг, он только слабо усмехнулся, не без самодовольства. Подумаешь, углядел и убил тварь в запредельщине! Если кому непонятно или недоступно – что же, место ли ему тогда в окружающем мире? Тарус-то колдун не из слабых, в запредельщину заглядывать научился давно. Правда, кто знал, что козодой оттуда явится… Обошлось, и ладно.

Когда чародей упал, спутники порешили ждать, никуда не двигаясь. Отряхнули его от степной пыли да и расселись кружком. Дышал Тарус легко, без надрыва и никто не усомнился, что тот в порядке.

Уже к утру следующего дня Тарус обрел способность воспринимать окружающий мир. Боромир не скрывал радости – ведь четыре напасти они сумели преодолеть, а недосчитались пока троих. Рубиновый меч Ярослава превратился в длинный тройной кинжал с большим – полным – камнем на гарде. Увеличился и рубин на перстне, вросшем в палец Яра, но пока он был поменьше размером. Оба камня, несомненно, имели некую власть и силу; покуда они помогали путникам преодолевать напасти и посему люди видели в них сейчас защиту, но каждый помнил и Рыдоги, нечистью заполоненные, и упыря, что Омутом притворялся, и спутников своих сгинувших – Светозара, Бояна и Яроша.

Да и Яра последнее время стали потихоньку сторониться. Мол, хоть и друг ты нам, да кто знает…

Впрочем, на остальных Яр обращал мало внимания. Вросший в палец перстень с рубином доставлял ему немало волнений. Он уже успел понять, что рубиновый меч имеет свою волю и поступает, как захочет. Совпадает ли она с волей самого Яра – дело другое. Пока совпадает, но говорит ли это хоть о чем-нибудь? Загадки, загадки, кругом загадки! Спасу нет от загадок. Это как раз в духе бесовских вещей, сначала помочь, а потом, когда человек доверится и расслабится, нанести ему сокрушительный удар, от которого уже не оправиться.

Поэтому все ждали Таруса-чародея. Он вернулся, не покинул спутников посреди пути и те сразу воспрянули духом. Вокруг разлеглись бескрайние дулебские степи и каждый ждал продолжения. Четыре напасти преодолели путники – сколопендру, жабу, гадюку и птицу-козодоя. Оставались летучие мыши. Как будут выглядеть три последние напасти – кто знает? Тарус надеялся на рубиновый меч и на удачу, поскольку больше надеяться было не на что. Знал чародей, чуял: кто-то чужой все время затевал против них рискованную игру со всяческими каверзами, но до сих пор мужество каждого ратника, знания Таруса и некоторое везение спасало боромиров отряд.

Отправились они на запад, к горам, пещерам и водопаду. Через неделю пути рассчитывали выйти к дулебскому селению – Болоне, а еще через два дня и к пещерам. Беспокоило многое. И напасти будущие, и загадочные черные всадники на огромных волках, и неведомая, но ясно ощутимая чужая сила, что часто вертела ими, будто ветер тополиным пухом.

Вишена шагал подле Боромира, беседуя с ним, как уже успели привыкнуть путники, прямо на ходу.

– Быстрее бы уж пещеры. Покуда нечисть поганая козней не настроила-не наворотила…

– Черт горами качает! Доберется, где бы мы ни были. Я вот что смекаю: три напасти еще впереди. Сдается, не видать нам Книг, покуда не справимся с ними.

Боромир задумался.

– Летучие мыши… Не в пещерах ли они нас поджидают, а, Пожарский? Пещеры – самое их место.

Задумался и Вишена, устремив под ноги взгляд зеленых своих глаз.

– Может, и так. Увидим, Непоседа. Почаще только на изумруды гляди – небось, не подведут. Не то что рубины, не верю я им…

– Дак, вроде, помогали ж доселе?

– А дальше? Кто знает… На Таруса погляди, Боромир. Издергался весь. Ты помнишь, чтобы дома, в Лойде или Тялшине он на половину вопросов отвечал «не знаю»? То-то.

Вишена замолчал, разглядывая далекую рыжеватую тучу, клубящуюся над горизонтом прямо впереди путников. Непоседа поразмышлял немного и молвил:

– Разве справились бы мы с козодоями да сколопендрами всякими без рубинового меча? Нет, Вишена, рано хоронить его. Раз уж попал нам в руки, раз уж сечет гадов разных, дело ли бросать, не дойдя до конца? Тарус сказал нам только «четыре». Подождем, пока не скажет «семь», а там – поглядим. Так, мыслю.

Вишена покивал, невольно оглядываясь на Яра. Тот как ни в чем не бывало вышагивал рядом со Славутой и жарко что-то дреговичу втолковывал. Вид Славута имел скептический.

Туча у горизонта клубилась, росла и, вроде бы, приближалась. Слышался уже и отдаленный гул. Боромир забеспокоился:

– Что там, Пожарский?

Подошел Тарус, приставил к глазам ладонь, вглядываясь вдаль. Подтянулись остальные путники, вытягивая шеи в надежде что-нибудь разглядеть.

– Табун, что ли, дулебы перегоняют? – предположил степняк-Боград, часто видевший подобную картину в исполнении печенежских пастухов.

– Ничего себе табун, – проворчал, приподняв брови, Боромир, – на всю степь раздольную…

Туча все разрасталась, грозя занять полнеба. Гул, до сих пор цельный и непрерывный, распался, перешел в далекий дробный топот, словно на путников и впрямь скакали кони.

– Окстись, Боград, – подал голос чародей, – какие, к лешему, у дулебов табуны? Они ж не хазары и не печенеги.

Это была чистая правда – сроду не держали дулебы больших табунов.

– Затопчут, – сказала вдруг тихо Купава и нервно провела ладонью по лицу.

Несколько пристальных взглядов скрестились на ней – мысль вовсе не беспочвенная.

Вишена в тоске озирался – куда скрыться-то? На горизонте тем временем зачернела узкая полоска – это показались первые скакуны, если там, конечно, кони. Туча все росла и росла вширь; уйти вбок и со стороны поглазеть на несущихся быстрее ветра животных, стало быть, не получалось.

Взоры путников обратились к Тарусу, как всегда полные надежды и веры в его безотказные чары.

– Ну, чародей?

Топот звучал все громче.

– Это не кони, – сказал вдруг глазастый Богуслав негромко.

Боград проворчал:

– Утешил…

– Может, овраг какой, балка? – без особой надежды спросил Роксалан. Какой, в самом деле, овраг?

Отряд рассыпался в поисках спасения, но окружала их лишь поросшая сивыми травами степь-разгуляй. Боград сердито топтал невысокие хрупкие кустики.

– Знаешь, – сказал он зачем-то Вишене, – а ведь черти полынь не любят почище чертополоха. Запомни, может когда пригодится.

Вишена не ответил. Таков уж Боград – станет молоть незнамо что и у черта на сковороде. Хоть с полынью, хоть без.

Топот нагонял, несмотря на то, что люди мчались во весь опор. Кто бы это ни был, резвостью коням он ничуть не уступал. Оставалось надеяться только на чудо.

– Эй, глядите! – вскрикнул вдруг Тикша.

Невдалеке застыла высокая белесая фигура с посохом в руке. Длинную седую бороду шевелил знойный полуденный ветер. Фигура, казалось, была соткана из редкого клочковатого тумана; сквозь нее смутно проглядывала все та же степь.

– Базун! – узнал чародей. – Туда, други!

Сменив направление путники заспешили шибче прежнего.

А позади, растянувшись от горизонта до горизонта, сплошной стеной мчались косматые горбоносые звери, впечатывая твердые копыта в столь нелюбимую чертями степную полынь, в пушистые стебли уже начавшего желтеть от жары ковыля. Все живое гибло под этими копытами – редкие оцепеневшие суслики, змеи, ящерицы, не успевшие схорониться в норах, длинноногие дрофы, птенцы жаворонков вместе с нехитрыми гнездышками – все втаптывалось в пыль, в прах. Стремительный безудержный бег стада был подобен смерчу, неистовому урагану, и вздымались в небо тяжкие клубы рыжей, как ржавчина, пыли, затмевая само Солнце.

– Зубры! – на бегу бросил Славута. – Ей-право, зубры!

Дрегович не мог ошибиться и не узнать зверей своей родины. Откуда они здесь, в степях? Им место в привольных полесских пущах, а не здесь, на юге.

Фигура старца медленно таяла, растворяясь в колеблющемся летнем воздухе.

– Базун! Постой! Не уходи! – в отчаяньи закричал Боромир.

Людей от передних зубров отделяли всего несколько сот шагов.

– Эй, Тарус! – гаркнул сипло Тикша. – Давай, взмахни мечом, уйдем хоть куда, хоть назад в горящий лес!

Чародей и отвечать не стал. Откуда в степи подходящее раздвоенное дерево? А без него…

Первым на место, где призрак-старец опирался ногами о землю, примчался легкий на ноги Дементий. Базун успел раствориться почти полностью, лишь слабый силуэт еще дрожал на фоне чистого, пронзительно голубого неба.

– Пещера, други!

Люди сгрудились вокруг нее спустя несколько мгновений. Взорам их открылся невеликий, шагов пять в поперечнике, голый каменный пятачок. Посреди него зияло небольшое круглое отверстие, ведущее куда-то вниз. Пол в этой странной пещере отстоял от поверхности на три-четыре человеческих роста.

Боромир, распластавшись на камне, заглянул туда. После яркого дневного света ничегошеньки он не разобрал в затхлых потемках, однако выбирать не приходилось.

– Прыгайте! И сразу в сторону, там, внизу!

Один за другим исчезали путники в подземелье, тяжело падая с высоты на камень. Все меньше оставалось их вверху у дыры. Последними юркнули в нее Тарус и Вишена. Не сговариваясь, растопырили они локти и задержались на мгновение. Чудовищное стадо зубров неслось на них, словно горный обвал, слепой и глухой к стонам и мольбе.

– Вниз, Пожарский! – скомандовал Тарус и они оба разом ухнули в черноту пещеры.

Пол жестко ударил по ногам. Спустя короткий миг первый зубр мелькнул вверху, перечеркнув светлый круг. Посыпалась пыль, зацокали копыта на камне, слегка задрожал неровный пол пещеры. Стадо, сотрясая, казалось, весь мир, проносилось над головами тяжело дышащих после быстрого бега людей. Неужто спаслись?

Зубры скакали над дырой минуты три. Сколько косматых туш промелькнуло перед взором путников? Откуда и куда бежали эти могучие быки-исполины по бескрайним дулебским степям? Чем питались они в пути – не полынью же горькой? Кто знает…

Еще совсем немного – и превратились бы путники в кровавое месиво под тысячами копыт. Тарус как никогда ясно почувствовал ту самую чужую силу и с тревогой подумал, что если бы не эта пещера нелепая посреди степей, он не смог бы спасти отряд. Не успел бы.

Топот медленно затихал вдали; оседало рыжее облако пыли. Дышать стало трудно.

Теперь стоило подумать, как выбираться наверх. «Придется пирамиду строить, будто на ярмарке, – размышлял Тарус, уставившись в липкие сумерки подземелья. – Вниз – кого покрепче. Омута, Боромира. А малышей – Яра, Тикшу, Бограда – этих на вершину. Главное, уцепиться за край покрепче. А там уж ремни кое-как закрепить… Чего там, выберемся», – довольно зажмурился чародей.

Радовала его и еще одна мысль. Помнит о них Базун-старец. Значит, ведет их, наблюдает. Сейчас помог, может и дале не станет забывать… Спасибо, Базун, поклон тебе, человече, хоть и умер ты больше тысячи лет назад!

И вдруг померк свет. Каменная плита с неприятным скрежетом легла поверх дыры в потолке; стало темно, как ночью в погребе без свечи.

У многих перехватило дыхание. Вот те раз!

– Сделано крепко, завязано туго, – с досадой пробормотал чародей. – Захлопнулась мышеловка-то!

Если бы он мог видеть, что творится наверху!

А там чародей увидел бы черных всадников, скачущих прочь от пещеры верхом на огромных волках цвета ночи. И неизвестно, рубины ли у них на секирах, изумруды ли. Черные безмолвные всадники прятали оружие под ниспадающими плащами-крыльями. Мохнатые волчьи лапы мягко шлепали по вспаханной сотнями копыт земле.

13. Пещеры (продолжение)

– Ну, други, разом! И-и-и-э-эхх!

Напряглись мускулы, захрустели суставы. Некоторое время слышалось лишь сопение, потом у кого-то подогнулась нога и живая пирамида рассыпалась, будто песчаный теремок под порывом ветра. Плита, закрывающая дыру в потолке, и на этот раз даже не шевельнулась. Ратники поднимались с каменного пола, отряхиваясь и покряхтывая.

– Не сдвинуть нам ее, чародей, – хмуро молвил Боромир. – Уж больно тяжела.

Повисло мрачное молчание.

– А ежли подземельями идти? Вона ход, точно куда надо, на запад, – спросил Роксалан.

Тарус безмолвно покачал головой, не поймешь соглашаясь или возражаючи. Чикму ответил Боград:

– Пойти – значит покориться чужой воле. Не даром же нас сюда загнали?

– Чародей, а чародей, – сказал в раздумье Вишена, – нас ведь Базун сюда поманил, к пещере этой. Он-то, небось, знает, что делает. Пошли. Семи смертям все одно не бывать…

Тарус кивнул.

– Правда твоя, Пожарский. Да и нет у нас иного выхода. Двинули, други!

Путники стали гуськом, положив руку на плечо переднего. Во главе шел Боград, видевший (или чуявший, кто его разберет) в темноте получше других. Едва углубились в неширокий ход, венед замер и молвил негромко:

– Постойте! Тут есть что-то под ногами. Палки, что ли?

Он присел, шаря перед собой руками. Чуткие его пальцы вдруг нащупали шершавое высохшее дерево.

– Хо! Факелы! Целая уйма!

– Держи огниво! – радостно выдохнул Славута и метнул ему плотный брусок.

Боград и во тьме исхитрился поймать его на лету. Вспыхнул сноп желтых искр; вскоре смолистый факел занялся жарким, почти без дыма, пламенем. От него зажгли еще один.

Пыльные стены хода осветились неровным красноватым светом. Факелов на полу было очень много. Кто догадался оставить их здесь? Как долго пролежали они во мраке, покрываясь прахом и пылью? Вопросы без надежды на ответ…

– Берите кто сколько унесет, – сказал Тарус спутникам. – Будем зажигать по два, по три. Авось хватит на пару дней, если что.

Факелы рассовали по сумкам; вешали за спину, связав по нескольку штук ремнями; просто брали в руки.

И потянулся навстречу подземный коридор; ненадолго выхватывал огонь его отрезки из мрака. Тьма расступалась перед путниками и снова смыкалась за их спинами. Лишь мерные шаги нарушали рыхлую чуткую тишину. Тоннель почти не изгибался и казалось, что путники стоят на месте, а стены, пол и потолок неспешно проползают мимо. Воздух здесь был тяжелый и неподвижный, как и везде в подземельях. Очень скоро путники уже не могли поверить, что где-то наверху сияет Ярило-солнце и растет-зеленеет трава, живут люди и текут медленные реки, что вообще существует что-нибудь кроме этого бесконечного коридора. Низкий свод заставлял склонять голову; идти приходилось нелепо согнувшись. Скоро под ногами вкрадчиво захлюпала прохладная вода. Дикие каменные стены вдруг сменились древней, но хорошо сохранившейся кладкой. Изредка путь преграждали цельные тяжелые балки, под них приходилось подныривать чуть ли не ползком. Вода текла куда-то вглубь, ей одной известным путем, хотя наклона, вроде бы, не чувствовалось.

Впереди всех шагал Тарус-чародей, за ним Боград, остальные венеды, чикмы с Роксаланом, Яр, Омут, Тикша, Соломея, Купава, Славута, Вишена, и замыкал цепочку Боромир. Зажгли третий факел, в середине, ибо не хватало света двух. Нес его Дементий.

Часа через полтора пути ход разветвился. Такие же низкие коридоры уводили вправо и влево; еще один вел прямо. Левый коридор заканчивался тупиком шагах в двухстах от перекрестка. Тот, что прямо, судя по эху, тоже. Дотошный Яр, утянув с собой Омута, проверил – точно, тупик. Тарус усмехнулся, но Яру ничего не сказал. Дотошный – и ладно, иногда это даже на пользу.

Оставался правый коридор. Эхо в нем звучало вязко, нечетко, стало быть, никаких тупиков. Но ведет-то он прямехонько на север; когда надо бы на запад.

– Разведаем, – решил Тарус. – Боле ведь все одно некуда.

Пошли. Дважды ход делал короткие изгибы. Ступенька, вверх, поворот направо, шаг вперед и поворот налево, в прежнем направлении. Вода здесь текла навстречу. Ждали хода влево, на запад. Попался один, да уж больно низкий, с локоть всего в высоту. Миновали его. Позже набрели еще на один, повыше, с более древней кладкой. Сюда можно было и сунуться – голову пригнул, и иди себе знай! В этот ход и свернули, но прежде Тарус послал Яра и Тикшу дойти до северного тупика. Откуда чародей проведал о тупике, никто не спросил. Хлопцы вернулись минут через десять.

– Точно, чародей, тупик. А вверху небо видать: дырки круглые, в них каштанов нападало – страсть!

– Гей-гей, окстись, хлопче! – засмеялся Роксалан. – Какие в степи каштаны?

Яр рассердился.

– На, гляди! – он сунул чикму под нос два грязных проросших каштана. Белесые, как поганки, ростки торчали из твердого ореха, чахлые от недостатка света.

Подал голос и Тикша:

– Каштаны, Роксалан. Как дома, точно. Что я, каштанов не видал, что ли?

Роксалан только руками развел.

– Пошли, ратнички, – сказал Тарус, прерывая спор. – Не обрыдло еще дивиться штукам всяким? Каштаны, мол, откуда… А зубры откуда? А?

– У зубров хоть ноги есть… – проворчал Роксалан уже на ходу. Отправились на запад, в тот самый ход с древней кладкой. Тарус пояснял спутникам:

– Скоро выйдем в шахту, широченную, шагов семь, там и передохнем. Потом будет вторая, поуже. А уж после…

Чародей вдруг умолк, словно ненароком проглотил ежа.

– Что после? – не вытерпел Богуслав.

– В шахте расскажу, – отрезал Тарус и замолчал окончательно.

«Недоговаривает чародей… Ой, недоговаривает!» – подумал каждый из путников.

Некоторое время слышалось лишь хлюпанье воды под ногами, треск факелов в застоявшемся воздухе, да тихие голоса Вишены и Славуты, о чем-то переговаривавшихся на непонятном наречии дреговичей. Ход тянулся и тянулся, пока не втек в обещанную шахту, высоченную, добрая мачтовая сосна уместилась бы стоймя без всякого труда. Один за другим путники проскальзывали меж прутьев частой железной решетки, перекрывшей коридор у самой шахты. От кого ее держат здесь такую, крепкую, надежную? Человек ведь пролазит? И как она не проржавела насквозь в этой жуткой сырости?

В шахте можно было и выпрямиться. Путники, покряхтывая от удовольствия, выгибали спины, словно проснувшиеся коты. Шутка ли, пять часов согнувшись, а иногда и ползком!

Боромир приблизился к Тарусу.

– Я гляжу, ты знаешь дорогу, чародей?

Тарус отвернулся, подумал сперва немного, и ответил:

– Знаю, друже.

– Откуда?

– Бывал здесь, в этих пещерах.

– Где – здесь? – не успокаивался Боромир.

– В дулебских землях. Давно, лет десять назад.

– А откуда же каштаны, скажи пожалуйста, ежли это дулебские земли? А, чародей? Степь наверху и ты это знаешь!

Тарус вздохнул, выбрал сухое место и сел, хотя найти такое во влажной шахте оказалось непросто.

– Садись, Непоседа, в ногах правды нет. Отдыхай.

Путники сгрудились вокруг чародея, часто поглядывая вверх, где сквозь множество круглых дыр в плоском потолке шахты виднелось небо и, кажется, кроны деревьев.

Тарус сменил догоревший факел и молвил:

– Каштаны вовсе не здесь. Пророй ты сейчас лаз наверх – сам Перун-громобой не скажет точно, где выберешься, в степи ли дулебской, в чаще непролазной или среди снежных пустынь далекого севера. То, что вы видите вверху, может находиться где угодно. Поймите же, мир многолик и многогранен и грани его переплетаются иной раз так причудливо, что голова набекрень сворачивается. Если мы вошли в эти подземелья из дулебских степей, это не значит, что мы остались под ними. Хотя может и так статься – кто знает? Вспомните, как привел я вас в степь – прямо из пылающего леса. Отчего же тогда никто не спросил, откуда, мол, в лесу степь взялась, а?

Кто-то засмеялся, не рассмотреть в полумраке кто.

– То то!

– Тарус-чародей! – выпалил Яр со звоном нетерпения в голосе. – Я хотел спросить, что за второй шахтой?

– Там? – Тарус нахмурился. – Есть там одно место. Смутное, не скрою. Нечистое. Эхо там еще какое-то странное – двойное, что ли? Словом: сами увидите. Один уговор – ничего не бояться. Лады?

– Лады! – нестройным хором прозвучали голоса, всколыхнув воздух подземелья. В шахте еще ничего дышалось, сверху, из дыр, тянуло свежим сквознячком. Это в переходах похуже…

Передохнувши и слегка утолив голод остатками припасов двинулись дальше. Сразу за шахтой влево и вправо ушло по коридору; Тарус не обратил на них внимания.

– Что там, чародей? – спросил было Боград, но Тарус лишь пожал плечами.

– Не знаю. Туда не забирались.

В этом переходе из стен и потолка торчало много деревянных и даже железных скоб и прутьев. Зачем они – не подозревал даже всезнайка-Тарус. Впрочем, они не особо мешали. Однако идущий первым чародей всегда предупреждал о подобном сюрпризе и предупреждение его ползло по цепочке к замыкающему – Боромиру.

Миновали еще ответвления вправо и влево; вскоре заметили и первую летучую мышь.

– Ну, други, крепитесь, – вздохнул Тарус. – Начинается.

Вода стала немного холоднее. Тем, у кого худые сапоги, завидовать не приходилось.

– Осторожно! Железка! – предупредил в очередной раз чародей. Слова его повторились несколько раз, факелы заботливо осветили коварную помеху.

– Железка!

– Осторожно!

– Глядите! Во, здоровущая!

Железка была длиной с локоть и торчала из потолка ровнехонько посреди хода.

– Железка, Непоседа! – сказал, полуобернувшись, Вишена.

– Угу, – буркнул не поднимая головы Боромир и с размаху боднул неподатливый стержень. Послышался тихий звон.

– Э-эх, ма! Так тебя через это самое! – взревел во всю силу своих могучих легких лойдянин.

Вишена растерялся – он-то предупреждал!

Все стали.

– Что там? – спрашивали передние обеспокоенно.

Им объяснили:

– Ватаг железяку забодал!

– Жив, Непоседа? – поинтересовался издалека Тарус. Купава протиснулась мимо Славуты с Вишеной и, отобрав у Боромира полуобгоревший факел, рассматривала пострадавший лоб ватажка.

Боромир отделался дешево, даже крови не было. А звон случился знатный!

Дальше шли поосторожнее. Попалось еще несколько летучих мышей; одна долго металась перед факелом Таруса, то и дело исчезая впереди, во тьме и всякий раз возвращаясь бесшумной тенью-призраком. Миновали третий после шахты перекресток. В правом коридоре сильно шумела вода, словно там сверху низвергался небольшой водопадик. Пошли прямо и шагов через триста путь преградил завал.

– Вот те раз! – расстроился Тарус. – Почти уж дошли до второй шахты, минут пять бы еще… Вот незадача!

Перед самым завалом из пола кто-то ловко вынул квадратную каменную плиту. Внизу виднелся такой же ход; туда, тихо журча, тонкой струйкой стекала вода.

– Гляди-ка! Тут и нижние ярусы имеются! Лабиринт-путанка, да и только, – сказал Боград. Из-за плеч передних, вытягивая шеи, выглядывали венеды. В низком коридоре это выглядело забавно – вытянутые вбок шеи.

– Неохота что-то вниз, чародей, – проворчал из второго «ряда» Вавила. – Спустимся, а дыру, поди, снова закроют.

– Кто?

– Да уж найдется погань какая-нибудь. Закрыли ведь уже раз!

– Дак то ж наверху, под небом ясным, там всяких тварей полно, и людей, и зверья…

– Коли нечисть захочет, и под землей отыщет. Черт горами качает, знаем!

Вавила препирался с кем-то из своих; чародей не встревал в спор.

Тем временем Яр, заглядывая в дыру, кинул вниз почти уж догоревший факел. Тот зашипел во влаге, зафыркал и погас.

Тарус шагнул к завалу и присел, разглядывая его вблизи.

– Хо! Други, да это не просто завал! – молвил он слегка даже изумленно. – Руками это сделано, не ведаю уж, человечьими или чьими еще, но руками!

Все щели неведомо кто тщательно забил камнями, щепками, замазал глиной, законопатил липкой коричневой пакостью наподобие смолы. Попытались развалить или хотя бы проковырять – пустое, сработали на совесть.

Чародей обернулся к спутникам.

– Ну, что делать-то станем?

Сначала молчали, потом кто-то несмело предположил (кажется, кто-то из чикмов):

– Может, вернемся к боковым ходам? Авось кружной какой путь есть…

Чародей колебался недолго, хотел уж согласиться, сказать, что так, мол, и поступим, и тут за завалом раздались странные для подземелья звуки – неясный глухой скрип, постукивание, щелчки, вроде как ложкой по глиняной чашке, шорох.

– Назад! Негромко, но властно прошептал Тарус. Путники мгновенно и безмолвно отступили. Уже на перекрестке чародей подумал: «Как же эти звуки из-за завала доносятся? Ерунда какая-то, не должны они ничего услышать, коли за завалом кто копошится. Но что это? Ладно, шорох – вода журчит, да камень глушит и журчание в шорох оборачивает. Или, может, каштан какой по дну течением тащит. Ну, мышь может скрестись-постукивать, даром если летучая. Может ведь? Или та же вода капает на деревягу. Но скрип-то, скрип, ровно дверь на ветру – что может так звучать? И почему он, Тарус, так вдруг испугался? Будто огнем опалили. Наваждение прямо…

Спутники тем временем совещались в который из коридоров податься – в правый, или же в левый. В правом по-прежнему шумела вода и все склонялись к мысли, что в левый. Боград попытался втолковать что-то насчет «черт вечно на легкую дорожку подталкивает», но успеха не поимел. Все сомнения быстро и просто разрешил Боромир, поднеся факел к стене.

– Что тут гадать? Глядите!

Вглубь левого коридора, в кромешную тьму, указывала нарисованная на влажной кладке стрелка. Под ней начертали всего одно слово: «Базун».

Все притихли. Вишена потрогал стрелку пальцем.

– Мел. Дулебская крейда, с желтизной, – молвил он тоном знатока.

– Двинули! – скомандовал чародей и споро зашагал по стрелке-подсказке. Когда все спутники углубились в левый ход последние двое – Вишена и Боромир – переглянувшись, разом поднесли к надписи и стрелке свои мечи.

Ни искры не родилось в глубине волшебных изумрудов, надпись была чиста.

Витязи-храбры отправились вослед товарищам и основной коридор опустел, окунувшись во мрак.

Сначала ход вел прямо; изредка в стенах встречались неглубокие ниши, обыкновенно там хватало всякого хлама, принесенного потоком воды, однако встречались и пустые, словно вычищенные. Позже путники несколько раз свернули. Вишена, не привыкший ориентироваться под землей, не видя солнца, окончательно утратил направление. Тарус ведет, ну и пусть.

Боромир топал сзади, расплескивая ручей-воду. На очередном повороте дождем, неистовым летним ливнем, откуда-то сверху, из черноты хлестали упругие водяные струи. Втянув головы в плечи путники проскакивали эту купель чем побыстрее.

– Кто там говорил, что в этом коридоре посуше? Подайте-ка мне его! – ворчал Вишена, без особого, впрочем, недовольства.

– Стойте! – донеслось от головы шествия. В ноздри ударил удушливый неприятный запах. Боромир с Вишеной протиснулись к Тарусу, миновав всю цепочку.

– Что там?

Тарус принюхивался, шмыгая носом и прикрыв зачем-то глаза.

– Смерть-воздух, что ли? – предположил Боград. – В шахтах да копях такое случается: надышишься, и все. Почитай, пропал…

– Не похоже, – покачал головой чародей. – Смерть-воздух пахнет иначе. Ну-ка, други, давайте быстро! Проскочим, авось пронесет!

И впрямь проскочили. Неприятный запах остался позади, а путники скоро уперлись в стену, дойдя до тройного перекрестка. Прямо здесь хода не было, только влево или вправо. Свернули направо. Тарус не колеблясь выбрал направление.

Шагов через пятьсот коридор опустился на два с лишком локтя, и пол, и потолок. Путники, пригибаясь еще сильнее, спустились по шаткой металлической лесенке.

– Ишь ты! – удивился практичный Роксалан. – Чего удумали – лестницу из железа сотворить. Два меча, поди, извели, а то и все три…

– Гляди: осерчал! – засмеялся беспечно Дементий. – Тебе-то что? Чай, не твои мечи.

– Негоже металл зря переводить, – покачал головой Роксалан. – Могли бы и деревянную… того и гляди – ложки станут железные мастерить, чаши, телеги…

– Деревянная сгнила бы, – уверенно молвил Дементий, глянув на лестницу. – Клянусь Даждьбогом!

За спуском коридор сворачивал вправо. Вода тут уже не текла – стояла, как в болоте, поддерживая на плаву щепки, труху, сухие листья и прочий мусор. Путники брели, хлюпая, по голень в мутной жиже. Брести так, однако, пришлось недолго – то ли подъем незаметно пошел, то ли еще что, но вскоре лужа обмелела и вовсе пропала, а под ногами тек-журчал маленький слабый ручеек, как и раньше. Темные стены сочились влагой – и как только старая кладка ее выдерживала, не поддавалась?

Не замешкался и следующий спуск, на этот раз более глубокий, в добрый человеческий рост, а то и побольше. Вниз вела длинная лестница, тоже металлическая.

– Гей-гей, Роксалан! Гляди не свались: тут уж мечей дюжины две наберется! – хохотнул язва-Дементий. Роксалан только удрученно отмахнулся.

Сверху едва пробивался слабенький свет.

Оказалось, что в самом низу есть еще один ход, на третий, нижний ярус. Второй, средний, вел вправо; нижний – влево.

Тарус сперва повел по среднему – пролезть в нижний, как ни странно, мешала тяжелая лестница. Когда Вишена спускался, за рукав ему затекла коварная струйка неприятно-холодной воды и он сердито зашипел.

Прямой коридор живенько завел в глухой тупик, оставалось одно-единственное ответвление вправо. Сунулись туда. Коридор долго тянулся прямо, после чуть изогнулся, плавно-плавно, так и не разветвившись.

Закончился он тоже тупиком.

Тарус мрачно смотрел на монолитную плиту, насмерть вмурованную в оконечность стен. Хода тут не было никогда, виделось и слепцу.

– Эге! Да тут наверху дыра! – Тарус догадался поднять взгляд горе. – Ну-ка, приподнимите меня!

С факелом в руке чародей высунулся в небольшое квадратное окно, если дыру в потолке считать окном. Вперед уводил коридор, неотличимый от всех предыдущих; позади встала неровная стена.

– Полезли!

Путники один за другим выбирались наверх, на первый уровень.

– Стойте-ка, други! – чародей присмотрелся. – Так и есть! Это тот завал, от которого мы воротились.

– Не может быть! – поразились сразу несколько воинов, успевших выбраться наверх. Из дыры как раз лез Яр.

– Посветите-ка! – попросил он, присев на краю. Тарус протянул ему пылающий факел. Яр, смешно перекосившись, заглянул вниз.

– Точно, чародей! Вона, головешка внизу валяется, какую я тогда бросил.

Тарус секунду поразмыслил.

– Подождите тут, мы мигом. Боград, Роксалан, за мной!

Быстро достигли перекрестка. В правом коридоре все так же безудержно шумела вода, но никто боле не обольщался на этот счет – не успели еще просохнуть после вынужденного купания, пусть и короткого. Надпись со стрелкой в левом коридоре нашлась сразу – свеженькая, белая.

– Водит… – прошептал глухо Роксалан и нервно оглянулся. Враз стало как-то тревожно и неуютно.

– Тише, Роксалан, – прервал чикма Тарус. – Молчи-знай. Не буди лихо, пока оно тихо. Пошли назад, нижний ярус испытаем.

Вернулись к завалу, знакомой дорогой живо дотопали до длинной лестницы. Сдвинули ее, поднатужившись. Коридор, по которому они впервые вышли сюда, убегал вверх и влево. Нижний продолжался, вроде бы, прямо.

– Готовы? – спросил чародей. – Двинули!

Негромко затюкали подошвы сапог о металлические ступени-перекладины.

«Вниз. Дальше от солнца, от света и тепла. В сырую глубину подземелий… Что-то летучих мышей не видно боле, появились перед завалом и пропали…» – думал Вишена рассеяно, перехватывая ладонями влажный металл. На этот раз коварная струйка с верхнего яруса угодила ему прямо за шиворот.

– Ух-х, ты-ы! – взбодрился Вишена.

– Чего? – вопросительно уставился на него сверху Боромир. На лбу его красовался продолговатый синяк, выглядевший в неверном свете пламени совсем черным.

– Да ничего… – ответил со вздохом Вишена. – Вода холодная.

– Держи факел, – сказал Боромир и протянул горящую ветвь, берясь другой рукой за перекладину лестницы.

Когда они скрылись в ходе нижнего яруса тьма надолго поглотила верхние коридоры. Лишь здесь, над лестницей, едва-едва пробивался сверху слабенький дневной свет.

Вдали затихали шаги, плеск и чавканье; Боромиров отряд забирался все глубже и дальше, в самое сердце горы, хотя никаких гор в степи, конечно, не было и в помине.

Этот ход мало отличался от предыдущих – та же древняя кладка, тяжелые капли на влажных стенах, низкий полукруглый свод, только воды, грязи и ила на полу скопилось побольше. Сапоги вязли, подземелье коварно сдергивало их с ног путников. Приходилось идти раскорякой, ступая у самых стен, где грязи нанесло не так много. Да еще голову не забывай пригибать, ход-то низок! Посмотрел бы кто на них – со смеху помер бы, точно. Скоморохи на ярмарках, и те так не ходят…

Воздух здесь был более сперт, чем наверху, даже факелы горели не так ярко, шипели погромче, да часто фыркали на падающие с потолка капли.

Боромир ушел во главу цепочки, к Тарусу; последним шагал теперь Вишена. С факелом идти оказалось веселее: при свете и ступать удобнее, и стены рассмотреть можно. Совсем не то, что в потемках, наугад-наощупь, широко раскрывая глаза. Правда, неуютно давил смыкающийся за спиной мрак… Ранее позади топал-хлюпал Боромир-Непоседа, витязь крепкий и надежный, теперь же приходилось поминутно оглядываться. Пожарский обратился во внимание: губы сжаты, глаза прищурены, ухо востро… Вроде бы все спокойно, позади тяжкой пеленой клубится и оседает непроглядная темень, едва потревоженная светом тройки факелов. Подземелье, страна вечной ночи…

Ход никуда не сворачивал и не разветвлялся. Слабый уклон ясно давал понять, что путники спускаются все глубже и глубже. Тарус вел уверенно и невозмутимо, словно из гридны в сени.

Смутное чувство опасности и беспокойства охватило Вишену спустя часа три с лишком. Наползало оно, вроде бы, сзади. Путники почему-то ускорили шаг, не сговариваясь, хотя все давно уже притомились не на шутку. Почувствовали, что ли, эту чертовщину за спиной? Вишена не был уверен. Может, и так.

Оглядывался он теперь вдвое чаще. Что там, позади, гром и молния? Чу! Воды ли плеск? Послышалось ли?

Скосил глаза на изумруды – темны, как мрак подземелий. Однако успокоение не пришло. Вишена давно понял: волшебные каменья реагируют лишь на СВОЮ нечисть, на создания ЕГО, Вишены, мира.

Эх, ноги-ноги, выручайте! Хотя, куда бежать-то? Коридор, он и есть коридор. Эта тварь, что позади, все одно нагонит, ежли бегает как следует, быстро. Хорошо еще, что ход узок да невысок, знать, тварь не особо велика…

«Стоп! – подумал Вишена, оборвав скачущие в ритм шагам мысли. – Стоп! Откуда я знаю о твари?»

В этот же миг то, что сидело у него внутри, царапалось, шипело и нашептывало, вдруг сжалось в упругий комок, скукожилось и отступило. Отступило, но не ушло. Притаилось, ждет.

Холодный пот прошиб Вишену. Сильна тварь! Не заметил как грызть начала, как внутрь пробралась, в мысли, в разум. Эх-ма, Тарус далеко, уж он бы дал твари, надолго запомнила бы!

Впопыхах никто не заметил, как кладка сменилась диким камнем; не обратили внимания и на изменившееся эхо. Путники, скорчившись в три погибели, бежали теперь ходом, прорубленным прямо в гранитной скале и спустя несколько минут ворвались в пещеру. Велика ли она была – попробуй скажи. Света трех факелов хватало лишь на то, чтобы отогнать мрак от части стены и отверзнутого зева хода, откуда только что вырвались люди, гонимые непонятным страхом.

– Стойте! – окликнул Тарус кинувшихся было врассыпную путников.

Огляделись – стало немного легче. Теперь их снова много, почти два десятка. В узком коридоре, когда видишь лишь того, кто впереди, да ощущаешь присутствие того, кто сзади, казалось, что больше никого и нет. Теперь все в порядке – вот все, стоят, глаза злые, руки цепкие, отсветы тусклые на клинках. Вон нас сколько!

Из хода кто-то упрямо лез, гнал перед собой волну липкого противного ужаса, однако волна разбилась о сталь клинков и холодную людскую решимость.

Путники застыли полукругом шагах в пятнадцати от хода.

Когда тварь показалась изумруды на мечах Боромира и Вишены вспыхнули так ярко, что осветили всю пещеру. Она оказалась огромной – сотни шагов в поперечнике. Свод терялся далеко вверху.

Было совсем тихо, но каждый ощутил неприятный толчок в уши, от которого размякали мышцы и оживали всякие полузабытые детские страхи. Тварь разевала клыкастые пасти и беззвучно хлопала огромными кожистыми крыльями.

«Летучая мышь? – вяло подумал Вишена. – Но почему у нее три головы? Почему лапы боле походят на медвежьи, и зубы остальному под стать?»

Меч едва не вывалился из ослабевшей руки Пожарского.

Со стоном упала Купава – сначала на колени, потом набок. Бессильно опускались руки. Схватился за голову Боград, впервые в жизни выронив меч и кинжал.

Отряд словно засыпал стоя, охваченный страхом и оцепенением.

– Яр! – прошептал едва слышно чародей и вцепился отроку в плечо – намертво, как ястреб в утку. – Только не вырони меч, слышишь, Яр! Слышишь?»

Тарус, не отнимая руки, крепко зажмурился и сжал зубы, отгоняя противную слабость. Черты лица его заострились, дыхание стало ровным и спокойным.

Тварь вздрогнула.

Саят Могучий страшно закричал и ничком рухнул на пушистый ковер, устилающий дно кибитки. Длинная его трубка откатилась вбок, несколько тлеющих комочков выпрыгнули на свободу.

Когда в кибитку сунулся слуга-Нурали огоньки уже успели проесть в ковре небольшие дыры; было серо от дыма.

– Могучий! – позвал Нурали и, кашляя, упал рядом с шаманом. Перевернул на спину, заглянул в лицо – глаза пусты и безжизненны, как бесплодные южные пустыни. Однако, дышит.

Подхватив его подмышки, Нурали, часто мигая отчаянно слезящимися глазами и едва живой от удушья, поволок хозяина прочь из кибитки.

Чистый степной воздух показался сладким, словно персик. Стойбище встревожено гудело, печенеги растаскивали деревянные повозки подальше от пылающего жилища Саята могучего.

Пламя сожрало кибитку шамана в несколько минут.

МЕНТАЛЬНЫЙ РЕТРАНСЛЯТОР-УСИЛИТЕЛЬ ХА-27С ВНЕПЛАНОВЫЙ ЭКСПРЕСС-ОТЧЕТ

Корреспондент Тарус/Т по каналу непрерывного сканирования вклинился в ментальную цепь корреспондента Саят/С. Использована дробная биочастота. Всю энергию активно подпитанного по амплитуде сигнала корреспондента Саят/С Тарус/Т дважды прогнал по цепям усиления, доведя до мощности 16,5 бВт, и разрядил через себя за 0,002 мксек.

Естественное эхо повысил до нормальной (целой) биочастоты и смикшировал на канал непрерывного сканирования, подканалы приема и управления корреспондента Саят/С точно в фазу. (погрешность 0, 006 %) Результат: мощный управляющий сигнал корреспондента Саят/С дважды усилен и использован в качестве ментального удара. Мощность в 1500 раз превышает смертельную для человека и в 7000 раз для крупных млекопитающих. Ввиду использования дробных биочастот захвата корреспондент Тарус/Т не пострадал. Эхо-сигнал сжег приемные и управляющие цепи корреспондента Саят/С. Уцелевшие ментальные цепи Саят/С заблокировал и впал в кому (предположительно на 3–4 местных суток, 50–65 ач).

Примечание: Излученный передатчиком сигнал превысил паспортную номинальную мощность на 4,1 бВт. Передатчик и антенные контура не пострадали.

Конец отчета.

Далеко на северо-западе, на каменистом берегу Лербю-фиорда, в селении датов, тяжело заворочался во сне и хрипло задышал старый колдун Расмус.

Тарус-чародей открыл глаза. Вишена, Боромир, Дементий и Роксалан кромсали мечами крылья и лапы твари; та злобно отбивалась, но двигалась вяло и неуверенно, не то что раньше. Рядом вертелся Славута, улучая момент для доброго удара. Остальные воины стояли поодаль – им не хватало места, чтобы биться, но каждый готов был вмиг прийти на помощь. Соломея склонилась над все еще лежащей Купавой.

Тарус обнаружил, что до сих пор сжимает плечо Яра; хлопец преданно таращился на него.

– Убей ее! – тихо сказал чародей, указывая на тварь, и юноша молча сжал короткий меч. Войны расступились, пропуская его.

Тварь еще далеко не сдалась, когти и зубы рвали воздух, а если удавалось, то и живую плоть людскую. Три головы, пара лап и шершавые, раздирающие кожу крылья поспевали всюду. Но вот одно крыло перерублено пополам, повисло и другое, сломанное тяжелой булавой великана-Омута.

Скоро все было кончено: тройной меч-кинжал Яра по самые рубины воткнулся в шерстистую грудь твари, прямо в сердце, если эта тварь имела сердце.

Холодное дыхание опалило людей. Погасло сияние чудо-изумрудов. Вздрогнула земля.

Путники отшатнулись, отступили назад, изумленно распахнув глаза. Ненадолго воцарившаяся тьма отступила. Откуда-то снизу надвигался рассеянный кроваво-красный свет, мутноватый и неверный. Низкие бормочущие звуки всколыхнули застоявшийся воздух пещеры. Рубиновый меч на глазах распался на три сверкающих кинжала; кинжалы эти вспороли тело поверженной твари и та осыпалась темными хлопьями, исчезла. Светлыми краткими молниями кинжалы канули вглубь, под землю, прямо сквозь камень, а посреди пещеры, невысоко над полом остался висеть крупный рубин цвета заката. Гул и вой усиливались.

Вдруг закричал Яр – приросший к пальцу перстень теперь легко соскользнул, хлопец не смог сдержать крик, подняв перстень над головой.

– Брось его! Брось туда, – прохрипел еще не вполне пришедший в себя чародей.

Пещерный полумрак перечеркнула красная светящаяся дуга и рубин перстня завис рядом со своим братом. Они стали медленно опускаться, две красные горячие точки. Но на пол они так и не упали.

С низким гулом, зловещим, как затмение солнца, встала перед путниками громадная бесформенная тень. Не стало боле колдовских рубинов – горела в неплотной темноте пещеры пара кроваво-красных глаз. Что за создание, бесконечно древнее и бесконечно чужое, настолько чужое, что, исходящий от него невольный ужас даже не способен как следует напугать человека?

Путники замерли, оцепенели, глядя на эту разбуженную тень, завороженные взором красных ее очей.

Так длилось, наверное, долго. Потом ЭТО прошло сквозь них, опалив ледяной пустотой, и ушло в широкий коридор на противоположном краю пещеры. Люди мало-помалу очнулись.

– Ну и ну! – пробормотал хрипло Боромир, утирая чело, и заперхал: в горле пересохло, словно не пил он давным-давно.

Взгляды обратились к Тарусу и тот не стал ждать вопросов.

– Тише, други! Пытать будете после. Ушло оно в единственный коридор, ведущий к поверхности. Мы ему неинтересны: сами видели, прошло, не заметило. Стало быть, за ним!

– А Книги? – спросил Боромир, все еще покашливая.

Тарус указал рукой на тот же ход:

– Книги там, на полпути к солнцу!

И путники двинулись за пробудившейся от векового сна Тенью, сжимая оружие и факелы. Без меча остался только Яр, гадая, как же произошло, что впору говорить всего лишь «пять», а клинка, состоящего из СЕМИ кинжалов-частичек, вместе с рубинами, к коим он так привык, боле нет.

Боромиров отряд шел к поверхности. Туда же скользила и красноглазая призрачная Тень. Скоро миновали разрушенную Бролином и Магнусом кладку и Тарус убедился, что их действительно опередили – Книг в знакомой пещере с гладкими стенами и полом уже не было. Делать нечего – направились дальше, за Тенью.

Все чаще попадались пятна крови, застывшие тела, людей, видимо северян, и песиголовцев. Тарус наконец понял чей скелет они с Вишеной, Боромиром и Яром видели в пещере рубинового клада. Песиголовца, конечно… Чародей хмурился – вокруг Книг завязалась какая-то смертельная игра-охота. Путники притихли, след в след ступая за Тарусом.

И вдруг из темноты бокового тоннеля высыпал отряд собакоголовых, потрясая мечами. Зазвенело железо, Вишена отбивал сыпавшиеся удары, уворачивался и рубил, рубил, рубил… Вскрикнул рядом кто-то из друзей, тонко закричала Соломея, упал окровавленный Тикша, заслоняя девушку от узкого меча. Вишена рванулся туда, но секира Славуты уже спела кому-то последнюю песню и на тела друзей упали тела песиголовцев. Но убиваться некогда, снова сверкает рядом вражий клинок…

Песиголовцы исчезли все разом, минуты через три. Отступили в темноту бокового коридора, и скрылись.

– Все целы? – спросил издалека Боромир.

– Тикшу с Соломеей убили, – глухо сказал кто-то.

– А Радислав где? – спросил Боград. Ему никто не ответил.

А Тень, древний ужас рода собакоголовых, тем временем достигла пещеры, где кипела другая жаркая битва. Даты толком ничего и понять не успели: почти уж истребили их хунткоппы, и вдруг исчезли все до одного, будто по волшебству. Тень погнала прочь более чувствительных песиголовцев; за ними отступали, поспешая, и уцелевшие даты, узрев черную фигуру с пылающими глазами. Ларец бережно несли два воина-дата.

Насмерть перепуганные песиголовцы недалеко от поверхности столкнулись с дружиной, возглавляемой Позвиздом и Заворичем. Ужас, внушаемый Тенью песиголовцам, придал им сил и они обрушились на ратников с утроенной яростью, с кровью продрались сквозь строй лойдян и венедов, пажан и чикмов. Дружина отступила к выходу, чтобы принять бой на просторе, под звездами, однако прорвавшиеся на поверхность песиголовцы разбегались кто куда, растворяясь в окрестных холмах и долинах, которые знали вдоль и поперек. Следом за ними выскользнули и даты, почти без боя, краем только схлестнувшись с десятком венедов. Несколько взмахов мечами – и даты, недолго думая, повернули к северу, обогнули ближнее из озер, и что есть духу припустили к далекому еще лесу, унося ларец с Книгами.

Потом вынырнула Тень и дружина, напугавшись, откатилась от входа в пещеру на добрые триста шагов.

А к выходу уже поспевал боромиров отряд, не ведая, что происходит впереди, но кое о чем догадываясь. На всякий случай стали недалеко от выхода и вслушались в шум снаружи.

Уже успела опуститься ночь; над миром повисли колючие светляки звезд, желтый лоснящийся месяц, похожий на ноздреватый ломоть сыра, освещал землю ровным призрачным светом.

Так получилось, что Тень выплыла под открытое небо ровно в полночь.

Леденящий душу вой потряс горы, перекрывая нескончаемый рев водопада. Встал у пещеры, развернулся черный неистовый смерч, оперся о землю, сунул косматую макушку в темный провал хода и мигом вытащил на поверхность затаившихся у выхода людей – Боромира и его отряд, всех до единого. Хотя искал смерч только лишь Яра-мальчишку.

Вой перешел в грохот; меж звезд, раскалывая небо, скользнула красная ветвистая молния. Смерч разложился надвое, словно разрубленный озорником гриб, тая на глазах.

Разом все стихло. Одинокий шум водопада показался всем полной тишиной. Черная воронка пропала, как и не было, Яру же на спину и плечи опустился длинный черный плащ.

Опешившая дружина приходила в себя.

– Боромир! Омут! Други! – послышался радостный крик Заворича. – Целы! Гей-гей!

Воины-дружинники бросились к ватажку и его спутникам.

– Заворич! Позвизд! – всплеснул руками Непоседа и счастливо улыбнулся. О Книгах ненадолго позабыли.

На Яра удосужился взглянуть лишь Тарус-чародей.

Черный, как безлунная осенняя ночь, плащ пеленой ниспадал с плеч юноши-лежича; на груди серебрилась крупная овальная застежка, кажется, покрытая замысловатой тонкой резьбой, не различишь в потемках. На ней искрились в свете многих факелов вправленные каменья-рубины, крупные, один краше другого.

– Что это, чародей? – нетвердым срывающимся голосом спросил Яр.

Тарус промолчал, поджав губы.

Четверку всадников на волках, застывшую на вершине ближайшего холма, не заметил даже Тарус. Да и мудрено было ее заметить.

В пещерах, недалеко от выхода, лойдяне похоронили погибших. Среди них четверых из отряда, что шел с Боромиром через подземелья – Радислава, Акилу, Тикшу и Соломею. Была ли это плата за преодоление напастей или просто смерть в бою? Во всяком случае, покончив с семью напастями боромиров отряд недосчитался семерых. И с каждым разом удары нечисти становились все точнее.

Пока разобрались что к чему, узнали о датах и песиголовцах, северяне-мореходы успели уйти с ларцом далеко на север, в леса. Страх придал сил да быстроты и им.

В погоню наладилась вся боромирова рать едва рассвело. Следом, стараясь ничем себя не выдать, поспешили три с половиной сотни песиголовцев, изготовившиеся к дальнему походу. К этому времени они успели оправиться от навеянного Тенью страха и наблюдали за дружиной с холмов.

Совсем уж позади всех неторопливой рысцой трусили крупные черные волки, неся своих молчаливых крылатых всадников.

Погоня началась.

14. Погоня

Датов осталось совсем мало – шестнадцать человек. Тяжело далась им битва с хунткоппами в чужих подземельях, лишь появление Тени спасло их от неминуемой смерти. Теперь они спешно уходили на север, к морю, такому знакомому и желанному. Все прекрасно понимали, что лишь быстрота может спасти, поэтому ног и сил не щадили. Нелегок поход через чужие земли, но добытое сокровище подхлестывало и помогало.

Боромирова дружина также спешила, надеясь, что нагоняет беглецов, но на самом деле постепенно отставала. Следопыты сразу определили, что датов впереди всего полтора-два десятка, и уж было порешили развернуться подковой, чтоб попробовать захватить северян в полукольцо, но тут оставленный в засаде дозор донес об идущих следом песиголовцах. Допускать еще и этих странных созданий к древнему знанию вовсе не входило в планы Таруса и скорый совет порешил, что испытанный напастями и долгим походом боромиров отряд, вновь дополненный до двадцати одного человека, продолжит погоню, дружина же во главе с Заворичем и Позвиздом задержит или отгонит песиголовцев, как получится. Боромир с Тарусом тут же увели отряд вдогонку датам; ратники споро развернулись в линию и стали дожидаться супостата.

Однако песиголовцы поступили еще хитрее. Каким-то образом проведав о планах дружины вожак их, Анча, отобрал тридцать шесть воинов и повел далеко стороной, в обход; остальные же схлестнулись с боромировой ратью.

Четверка крылатых всадников некоторое время понаблюдала за вспыхнувшей битвой и вскоре отправилась на север.

Сеча дружины с песиголовцами получилась долгой и малоуспешной для обеих сторон: истребив друг друга на треть войска разошлись и попытались продолжить погоню, изредка сталкиваясь в новых битвах помельче. Однако и те, и другие уже на третий день сбились с верного следа: песиголовцев увел на запад неведомо чей небольшой отряд, случившийся в тех местах; войско Заворича и Позвизда завязло в Сорожских топях и безнадежно отстало. Когда же песиголовцы обнаружили ошибку, их выследили многочисленные юмичи и отогнали на юго-восток. Уцелевшие после всех этих мытарств песиголовцы отправились восвояси, пройдя однажды совсем рядом с Сорогами, где барахтались ратники Заворича. Эти же, выбравшись наконец из болот Сороги, миновали Кухтинский бор, заночевали в Иштомаре и скоро вышли к родным землям – пересекли Рыдоги, Лежу, Чикмас и, не заворачивая в Лойду, проследовали на север. Однако ни боромирова отряда, ни их следов отыскать так и не удалось и дружина поздней осенью вынуждена была возвратиться.

Даты, Боромир с отрядом, шайка песиголовцев и четверка крылатых в первые десять дней погони успели уйти гораздо дальше, чем полагали; прошли они западнее Кухты почти на месяц раньше, чем туда заявились Заворич и Позвизд с ратью.

В это же время на востоке, в далеких печенежских степях, наконец оправился от удара Саят Могучий и вновь принялся за свои козни, злой, раздраженный и теперь уж ученый.

В лесах, что ни говори, чувствуешь себя привольнее и спокойнее, не то что в степи. А уж с подземельями всякими и ровнять нечего. Вишену переполняли азарт и непонятная радость, хотя, вроде, чему радоваться-то? Книги упустили, друзей не уберегли, от дружины вновь пришлось отбиться… Ан нет, радовался. Где-то внутри Вишена уже было смирился с окончанием всех приключений: напасти одолели (кстати, надо бы спросить у чародея о напастях), добыли бы Книги, и все, и домой. Продолжение похода вдруг приоткрыло новую страницу во всей этой истории, а значит новый путь, значит опять дорога, незнакомые места, и если рядом верные друзья-побратимы, то почему бы и нет?

Тарус, напротив, хмурился, отнюдь не разделяя воодушевления Пожарского. Книги проворонили – раз; крылатых всадников забывать негоже – два; песиголовцы еще… Жили они в горах, и пусть бы себе жили. Однако нет, устраивают драку с датами, добывшими ларец, и едва сами им не овладевают. И дале: собрали рать свою ушастую, да и вдогонку за всеми, ни секунды не колеблясь. Хоть бы Заворич с Позвиздом их задержали… И скелет, скелет в пещере рубинового клада, у какого они ножны для меча колдовского отняли. Неспроста все вяжется, ой, неспроста! Ну и, конечно, главное: плащ с рубиновой застежкой у Яра на плечах. Думал, избавимся от рубинов с последней напастью – на тебе, избавились… Соглядатая своего темного оглушил в самый нужный момент, того и гляди оправится, вновь ворожить начнет, пакостить… Неудача, нечего и говорить!

Чародея нагнал Вишена.

– Скажи, Тарус, последняя напасть за три сразу пошла, да? Потому и в знаке летучих мышей было три? Так ли, чародей?

– Точно, Пожарский, – подтвердил тот.

Вишена задумался.

– Что-то уж больно легко мы ту тварь в пещере доконали. Тройная ж напасть…

Тарус поглядел на воина снисходительно – Боград единственный, кто сразу все понял, подошел еще там, в подземелье, да по плечу похлопал…

– Не так уж и легко, Пожарский. Пришлось мне изрядно попотеть. Погладил тихонько того, кто тварь проклятую науськивал. Да слегка переусердствовал. Сам ведь видел – разбудили невесть что. Добро, что обошлось, даже вроде бы подсобило. А ну, разбуди мы какое заклятье из тех, что посильнее, или нечисть какую древнюю да могучую?

Вишена только вздохнул. Обошлось… Хорошо, если в самом деле обошлось. Знай, как оно в конце-то концов все обернется?

Десятый день, как вторично простился отряд с дружиной, и день этот подходил к концу. Скоро нашли удобное место для ночлега – большую поляну да четыре раскидистых сосны посредине. Развели костер, пожевали кто чего и попадали спать – устали все изрядно.

Проснулся Вишена среди ночи словно от толчка. У костра сидели двое – неугомонный Тарус и с ним Яр, выглядевший последние дни так, будто его поминутно макали в прорубь и выставляли на лютый мороз.

– …сразу понял, что пуста будет та пещера. Глянули: точно, ни синь пороха. Вот только, решил я сперва, что песиголовцы Книги утянули. Ан, нет, северяне…

Негромкий говорок Таруса словно бы согревал; в сочетании с теплом костра это действовало благоприятно. Огонь согревал тело, слова чародея – душу.

– Полуношничаете? – спросил Вишена, подсаживаясь к костру.

Встретился глазами с Яром, вздрогнул – хлопец глядел с надломом, с неверием и отчаянием в зрачках. Знать, не слишком утешил его чародей…

– Садись, Вишена, помыслим-покумекаем, одна голова хорошо, две, как ни крути, лучше.

Яр кутался в аспидно-черный плащ, тот самый. Застежка с рубинами мирно поблескивала, отражая рыжие языки пламени.

И вдруг, как когда-то в лесу за Рыдогами, изнутри рубинов кто-то поднялся, глянул на людей пристально, тяжко, длинно, пригвоздил намертво у месту, парализовал, оглушил…

А после сгинул вглубь, затаился до поры, до времени.

Вишена ловил ртом воздух, жадно, с надрывом и сипением. Он был мокрый насквозь. Тарус дико сверкал глазами и судорожно хрустел костяшками пальцев. Яр, казалось, ничегошеньки не заметил.

Сейчас ЭТО подействовало в сотню раз сильнее, чем тогда, когда сидели Пожарский с Тарусом вот так же у огня среди леса, на кинжал-четвертинку глядючи. Точнее, на один рубин-камень, вполовину меньший, чем любой из сегодняшних двух.

– Вы чего? – удивился Яр. Он и вправду ничего не заметил.

– Пустое, хлопче. Все хорошо.

Тарус обратился к Вишене:

– Плащ и рубины ты сам видал, друже. Так что Яра поймешь, – при этом чародей выразительно поднял брови и прикрыл глаза, мол, ни слова об ЭТОМ. Вишена понял. К чему пугать парня? И без того ему несладко. Который день в походе, намается, к вечеру будто на иголках. Другой дрых бы без задних ног, а этот, вона, горюет, глаза красные, невыспавшиеся. Чародей тем часом продолжал:

– Не успел от рубинового меча избавиться, вздохнуть спокойно – на тебе, новые напасти. Покажи, – велел он Яру.

Отрок резким движением откинул плащ с левого бока. Черное ничто заискрилось, поплыло. Диво, да и только: есть вроде плащ, и в то же время вроде бы его и нету, пустота, дыра на месте ткани. Однако Яр показывал Пожарскому вовсе не свой новый плащ.

Ножны. Те самые, что из пещеры рубинового клада вынесены, сняты с мертвого песиголовца, те самые, в которых Яр хранил рубиновый меч. Серебряная ажурная отделка восхищала любой, самый притязательный взор. Скалились вставшие на дыбы гривастые львы; серебрился в полете змей-дракон; распростерли крылья двуглавые орлы, сжимая добычу в когтистых лапах… Знатные ножны, мастер, видать, сработал. Вишена раньше и не замечал всего этого серебряного волшебства-великолепия.

В ножнах покоился клинок – темнела витая ухватистая рукоятка, переплетались железные змейки, образуя причудливой формы гарду. Вместо привычного шарика или ромба рукоять венчала ощерившаяся собачья голова.

– Ну? – спросил Вишена, оглядев все это повнимательнее.

Яр поднял на него неуверенный взор – так смотрят затравленные, выбившиеся из сил олени.

– Я не знаю откуда взялся сей клинок. Как рубинового меча лишился, ножны пустыми носил. Плащ этот меня занимал… Словом, когда я за ножны ненароком взялся он уже был там. Но откуда? Кто его подсунул? Когда? Уж и не ведаю…

Коротким ладным движением Яр извлек меч из ножен и Вишена едва не вскочил: он-то привык к сверкающим полированным клинкам; сей же клинок был черен, как плащ у лежича на плечах. Вороненый булат едва заметно поблескивал, а на гарде, там где Вишена привык видеть драгоценные камни, рубины иль изумруды, все едино, виднелись непонятные символы, разные с обеих сторон гарды.

– Это варяжские руны, – пояснил Тарус. – Мало кто в мире их помнит и понимает. Древние они, не теперешние.

– Что же значат они, чародей?

Тарус указал на гарду длинным коричневым пальцем:

– Это руна судьбы, Гэнмар. Но она перевернута. Вторая – Морк, означает постоянство и верность.

Вишена долго глядел, не мигая, на чародея.

– Что же? Отголоски рубинового колдовства?

Тарус пожал плечами:

– Похоже. А ты, Яр, не горюй. Где бы мы были без рубинового меча? А сначала-то и его убоялись не на шутку. Авось и этот, черный на что сгодится. Ступай, поспи. Набирайся сил.

Хлопец отошел в сторону и прилег рядом с Омутом, закутавшись в плащ. Плащ здорово согревал, несмотря на то, что казался тонким и невесомым. И от дождя он защищал, третьего дня застал путников ливень-озорник, кругом струи поливали, на сажень не проглядишь, а на Яра хоть бы капля упала. Даже на голову – ни-ни! Вот только снять его нельзя. Точнее, снять-то можно, да едва отойдешь в сторону от него шага на три – коршуном взмоет в воздух, и на плечи. Застежка с рубинами сама-собой: «Клац!» Попался, мол, голубчик… Эхма, что творится-то?»

Одолеваемый тревожными думами Яр забылся тяжким глубоким сном. Вишена с Тарусом остались сидеть у костра.

– Бедняга хлопец… изведется ведь… – пробормотал Пожарский со вздохом.

– Ничего. Коли сейчас не сломается, после его уж ничем не согнешь, – ответствовал Тарус, подбрасывая хворосту в пламя, жадно набрасывающееся на пищу. – Молодчага он, Яр. Иному и перстня с рубином, вросшего в палец, хватило бы с лихвой. А наш-то? С нечистью дрался, не робел, головы не опускал. Орел, да и только. Неужто мечом черным его доймут? Не, Вишена, не та кость. Кремень, не хлопец!

– Перехвалишь, – поморщился Вишена, – будет.

Тарус умолк, снова подкармливая костер. Ветер вкрадчиво шуршал в кронах четверки сосен: «Шу-шу-шу…» Где-то вдали орали лягушки, выл, протяжно и тоскливо, не то волк-одиночка, не то престарелый вовкулак. Над поляной мелькали черными молниями летучие мыши, чертя меж звезд замысловатую сеть; изредка бесшумно проносилась крупная неясыть.

– Как думаешь, далеко ли те, с книгами? – спросил Вишена, задумчиво уставившись в огонь.

Чародей почти и не думал:

– Дня на два отстаем. Быстроногие они, черти, на север спешат, к морю. Поди их догони…

– Вдруг не догоним? А?

– Догоним, мыслю. Впереди болота сплошные, там они как пить дать задержатся. Ну, а я тропку одну знаю счастливую, полешуки мне о ней поведали. Главное, к морю поспеть вместе с утеклецами. Там, думаю, их ладьи ждут-не дождутся.

– А ежли они пехом?

– Тогда на запад свернут, вдоль побережья. Только и успевай! Но скорее – ладьи их дожидаются. Мореходы они, мореходами и останутся.

Вишена поскреб в затылке.

– А ежли – волками обернуться, а, чародей? Догоним вмиг, отобьем Книги – и деру!

– В зубах ты их потащишь, что ли? Умник! Как есть догонять надобно!

Вишена вздохнул печально. Вот она, магия. Когда помогает, а когда и мало от нее толку.

– Не серчай, Пожарский, придумаю что-нибудь. Чай, не впервой.

– Небось придумаешь… – согласился Вишена и усмехнулся. – Думай, голова, шапку куплю!

Тарус уселся на корточки, протянув ладони к огню – его излюбленная поза.

– Иди и ты досыпай, друже. Чего схватился посреди ночи? – сказал он.

– А ты как же? Не спишь?

– Я завтра отосплюсь, в походе…

Вишена только рукой махнул. Вот, мол, чародей-кудесник, вечно со своими штучками!

Разбудили его на рассвете. Лесные птахи затеяли обычный многоголосый звонкий концерт; ветерок за ночь улегся – спать, наверное.

– Вставай, Пожарский! Сейчас снимаемся!

Путники, зевая, готовились к дневному переходу. Купава успела сообразить какого-то бодрящего отвару, пустив деревянную чашу-долбленку по кругу. Звенело точило о металл – Славута ладил свою любимую пуще всего секиру.

Яр наутро выглядел повеселее, даром что в плащ все кутался. Ему как раз совали чашу с отваром:

– Держи братину, отрок!

Принял, отхлебнул и закашлялся.

– Ух-х! Горячий!

– Горячий, – передразнил Роксалан и хохотнул, – студи, дураче, под носом ветер!

Воины засмеялись; усмехнулся и Яр, подул в чашу, отхлебнул, и передал дальше.

Ярило-солнце скоро высушит росу на траве. Пора бы и в путь.

И вновь шаг за шагом, пронзая леса, перебираясь через реки, по следам неуловимых скороходов-северян. Где бегом, где помедленнее, взбираясь на пригорки и петляя по извилистым тропам. Впереди – следопыты, дока-Боград, да чикмы Пристень с Дементием. Здесь, здесь прошли даты! День, а то и все два назад. Живее, други, прибавим шагу! А солнце все клонится к макушкам сосен; уж и вечер опускается. В желудке урчит – страсть, ноги натруженные ноют, глаза слипаются… Который день спят все по четыре часа, не боле, летняя ночь с воробьиное крылышко, не успело стемнеть, уж и рассветает.

Вновь поляна, костер, спят наспех утолившие голод спутники, а у костра сидит на корточках Тарус-чародей, да Боромир-Непоседа рядышком на бревне пристроился.

– Слышь, чародей, что говорю, – завел беседу ватаг, – так, мыслю: завтра пройдем недалече от Рыдог. Что если свернуть? Коней добудем – в два счета северян достанем.

Тарус покачал головой, не соглашаясь:

– Нечисть в Рыдогах беснуется. Люди, кто цел, в Паги подались. Какие там кони?

– Да неужто все селения извели? Хутор Омута – еще ладно, но чтобы большое селение, не бывало такого!

– Много чего раньше не бывало, да теперь спасу нет. Меняются времена, друже. Меняются.

Боромир хлопнул ладонью по колену:

– Добро, пусть не в Рыдоги. В Чикмас можно, чуток севернее. В Пяшниц, иль в Ходинскую. Большие селения, коней точно дадут. А?

– Северяне-то больше лесом прут. Какие уж тут кони, говорю? Да и нельзя уходить со следа. Отыщем ли после?

Боромир поглядел недоверчиво:

– Уже ль мы не следопыты? Али незрячие?

На это Тарус лишь загадочно усмехнулся:

– Умен ты, Боромир-Непоседа, не спорю. Однако не мни себя умнее прочих. Почем знаешь, может и за нами кто идет? Песиголовцы, к примеру. Отвлечемся, время потеряем, а они след в сторону уведут и все. Где кого сыщешь? Или сами Книги отберут, поминай потом, как звали! Нет, покуда мы на хвосте у северян висим, никуда не сунемся. Себе дороже.

Задумался Непоседа над словами Таруса. Рядом храпели ратнички. Венеды, как у них водится, легли кругом, голова к голове, остальные – как придется.

Прав, пожалуй, чародей. Кто их песиголовцев знает? Да и крыланов тех лупоглазых с секирами вспомнить не лишне. Не даром же они появились-то у отряда на пути?

– Не шевелись, Боромир, – вдруг тихо сказал Тарус, не поднимая при этом головы.

Боромир напрягся, но внешне это ничуть не было заметно.

– Что такое?

– Позади тебя в кустах возится кто-то. Вроде бы, не зверь. Я глаза его видел, блеснули против костра.

Непоседа покосился на изумруды – светятся, правда слабо. Как на нечисть, только если она далеченько. Странно.

– Буди Вишену, он ближе всех. Спать, мол, ложишься, уразумел?

– Угу…

Боромир потянулся, очень натурально, и встал.

– Пойду, пожалуй, – сказал он погромче. Приблизился к Вишене и пихнул того в бок, став на колени.

– Тихо, Пожарский!

Вишена приоткрыл глаза: чего, мол?

– Позади меня кусты, кто-то там хоронится, изловить надобно. Готов?

Вишена нашарил меч.

– Готов!

– Нумо!

Словно две тугие пружины распрямились – Вишена опрометью кинулся влево от куста, Боромир вправо; Тарус же поспешил прямо на куст. Заняло все секунды две.

Никого в кустах не оказалось.

– Что за наваждение? – удивился Тарус. – Ясно же видел!

Из-за толстого дубового ствола бесшумно, словно бесплотная тень, вынырнула размытая темнотой полусогнутая фигура. Скользнула в самую чащу, в сторону от поляны.

– Вот он!

В мгновение ока чужака зажали с трех сторон; послышалось не то рычание, не то хрип и в дело пошли мечи. Фехтовал беглец круто, знай поспевай за ним, втроем едва справлялись. Подоспели вскоре Славута, Похил и кто-то из венедов, однако из лесу вынырнули еще двое с мечами.

– Песиголовцы! – сообразил наконец Тарус. – Не упустите их, други!

Вишене достался один из пришлых, в первый же момент разделавшийся с Дементием. Руку достал, тать!

Изумрудный меч замер в умелом хвате. Ну, поглядим на что ты годен!

Запела сталь, зарычал противник; истинно – пес, дело твое – рычать! Однако мечом умеет. Эк лихо отбивает да отводит удары! А ежли тебя снизу? Увернулся, гляди. А ногой? Ага, не сладко, собачья башка!

Вишена угодил песиголовцу точно по мохнатому уху и тот взвыл, от боли да от досады. Правильно учил отец – дерешься на мечах, руки-ноги тоже не забывай! Здорово помогает.

Бз-зиннь! Бз-зинь! Гец!

Кулаком между глаз! Хоть бы не куснул, зараза. С него станется. Сверху-сбоку, сверху-сбоку, лезвием. Успеваешь, песья морда? На тебе с вывертом!

Лязгнув, вражий меч улетел в кусты и песиголовец отступил, растопырив руки да прижав уши.

– Ага! Испужался, отродье? – Вишена убрал меч в ножны. – Ну, иди сюда! Поглядим, каков ты на кулаках!

Но песиголовец вдруг развернулся, вознамерившись юркнуть меж тесно стоящих стволов. Удирать навострился. Да не тут-то было!

Ловкая подсечка – и вражина ткнулся мордой своей собачьей в прелые листья.

– Что, не по нраву? – спросил Вишена с издевкой. – Будешь знать, как по ночам в кустах шастать да подкрадываться.

Песиголовец тем временем поднялся и бросился на Пожарского, зарычав еще громче и злее чем вначале. Рычал он, надо все же отметить, совсем иначе нежели собаки. Есть ведь разница между речью и песней?

Вишена согнул руки, отвел прямой удар, уклонился от бокового и умело, от души залепил противнику ногой по треуглой голове. Только ноги взбрыкнули! Гляди-ка, приподнимается! Живуч. На тебе еще!

Твердая ладонь угостила вражину промеж ушей, тот упал, на этот раз окончательно.

– Не убей его, Вишена. А то мы двоих сдуру уже зарубили, – сказал вдруг Тарус, хватая Пожарского за руку. – Поспрошаем, глядишь, чего и скажет.

– Ну да! Неужто эта погань по-нашему разумеет? – не поверил Вишена.

– Да кто ж его собачью душу знает?!

Вокруг собрались уже все путники, разбуженные шумом. Роксалан с Купавой занялись раненым Дементием, венеды скопом скрутили пленника, да тот и не упирался. Висел, ровно тряпка, Вишена из него дух вышиб напрочь.

– Ловко ты его! – с завистью молвил Яр, пожирая Вишену восхищенным взглядом. – Что это?

Вишена усмехнулся:

– Это? Борьба такая, без оружия. Спас называется. Отец научил!

– А меня научишь?

– Научу, коли впрямь захочешь. Дай только Книги найти. Лады, хлопче?

– Лады, Пожарский!

Вернулись к кострам. Боромир заворчал на Вишену, скорее для порядка, чем всерьез:

– Орел, так тя… Меч в ножны – и ну, кулаками махать! Ярмарка, что ли? Где ж это видано, без оружия драться?

– Ладно, Непоседа, не бурчи. Я ж у него меч выбил.

– Ну и что? Огрел плашмя, или рукояткой по башке, да и дело с концом. А то – Спас, отец научил… Плохо учил, так тя…

Тарус возился с песиголовцем. По-людски тот не соображал ни бельмеса, как и полагал Пожарский с самого начала. А жаль.

– Ладно, – сдался наконец чародей после получаса безуспешных попыток найти общий язык. Песиголовец только рычал да скалил зубы. Клыков у него, кстати, почти и не было видно. Маленькие, чуть поболе остальных зубов. Да и вообще, зубы совсем не собачьи, ближе уж к человеческим.

– Свяжите его, чтоб не удрал. На рассвете отпустим.

– Отпустим? – удивился Боромир. – Это еще зачем?

– Не убивать же его? – ответствовал уверенно чародей. – С мертвого какой прок? Вернется к своим, расскажет, так, мол, и так, задали нам жару, еле живот сберег. Другой раз поостерегутся соваться.

Боромир махнул рукой:

– Будь по-твоему. Голова ты, Тарус-чародей. Ох, голова!

На том и разошлись. Выставили часового на всякий случай, и на боковую. Однако на этом приключения сей беспокойной ночи из завершились. Спустя час Пристень-часовой вновь поднял тревогу: к костру невесть откуда выбрел дикий злющий упырь. Здоровущий, глаза красным полыхают, что твои угли, клыки наружу, когти – что у медведя, страхолюдина, ей-право… С таким в одиночку встретиться, хлопот не оберешься.

– Огнем, огнем его, братцы! – командовал Тарус.

Братцы живо похватали пылающие ветви и окружили упыря; Тарус нащупал старинный амулет в виде человеческой ладони, наложил защитное заклятье и отослал упырину на запад, к бездонным омутам речки Векши. Пущай поплавает! Убрел сбитый с толку вурдалачище, вращая глазами да сопя.

– Тьфу ты, пропадь! Отоспаться не дадут, вражьи дети, – проворчал Боромир, возвращаясь к костру. – Гоняй их по ночам, словно дела больше нет.

С рассветом кое-кого было не растолкать – умаялись ратнички. Однако с грехом пополам наладились в путь-дорогу.

Пленника-песиголовца отпустили. Боград, разрезая ему путы, приговаривал, хоть и знал, что его не поймут:

– Так и скажи сброду своему несусветному, мол, не ваше это собачье дело – за Книгами ходить! Уразумел, ушастый?

Песиголовец щурился на свет и недоверчиво косил глубоко посаженными маленькими глазками, не веря, что свободен. Меч его подобрал Омут и спрятал в суму-чехол; два других взяли Славута и подраненный Дементий. Клинки были старые, добротные, но чересчур узкие и длинноватые.

– Чудно! – вздыхал Боград. – Одет вроде по-людски, руки-ноги на месте, даром что мохнатые. И – на тебе! – такая рожа. Что за твари эти песиголовцы? Чудно, одним словом.

– Чего только на белом свете не бывает, – вздохнул вслед за Боградом Роксалан, басом, низким и раскатистым.

Выступили, все еще обсуждая это странное создание – впервые ведь увидали такого. Раньше Лойды и окрестных земель достигали лишь смутные, искаженные до неузнаваемости слухи о собакоголовых. Ожидали, что окажутся они пострашнее. Не сравнишь с вовкулаками – вот те воистину чудища!

Мало-помалу приближались к болотам. Около полудня захлюпало под ногами, стали попадаться обширные желтые моховища.

– Морошки будет сей год – страсть! – заметил довольно Омут, большой до морошки охотник.

След датов весьма уверенно вывел к берегу Миги-реки и чуток свернул к северо-западу.

– Ну, чародей, – кисло молвил Вишена, – видать, знают они тропку твою счастливую…

– Не говори «гоп»… – ничуть не смутился Тарус. – Еще не вечер, Пожарский. Поглядим, кто кого.

У Каменного Брода переправились на левый берег Миги. Первая полоса болот осталась за рекой; дальше пошло каменистое голое всхолмье, оттененное с севера и востока зубчатой стеной хвойного леса. Следы на твердой, усеянной ледниковыми валунами почве мудрено было разглядеть, однако следопыты свое дело знали и вели без задержек. Даты быстро оставили реку, вновь устремляясь на север, в леса. Бор, крепкий, медный, ядреный поглотил и беглецов, и преследователей.

Степняки-венеды, выросшие в седлах, часто вздыхали: «Коней бы…» Да где их возьмешь? Шли все в стороне от селений, западнее. Границы родных земель оставались справа, за лесом и болотистыми равнинами.

Конское ржание услыхали под вечер. Боград мигом насторожился и известил Таруса с Боромиром.

– Тут нигде в округе селений нет ближе чем в Чикмасе. Отряд это чей-то, – уверенно сказал Боромир.

– Может, наши? – предположил Боград. – Заворич с Позвиздом.

Тарус недоуменно пожал плечами:

– Да что им тут делать?

– Разобрались с песиголовцами, и в Лойду. А оттуда верхом. Нас ищут.

– Вряд ли, – упорствовал Тарус. – Они бы искали совсем в другой стороне, южнее. А эти на севере.

– Не даты же это?

– Уж конечно…

До захода солнца оставалось еще порядком, часа три, а то и поболе. Боград, задумчиво глядя на слепящий лик Ярилы, пробормотал, будто каждое слово пережевывал:

– Поглядеть кто такие, а, чародей?

– Пожалуй. Бери брата и пошли.

Богуслав был тут как тут. Немедля и отправились на звуки. Боромир с остальными спутниками присели отдохнуть и густых зарослях можжевельника.

Тарус с венедами забрали немного к западу, чтоб выйти ко всадникам имея солнце за спинами. Неслышно пробирались меж сосен, топча прошлогоднюю хвою, мягко-мягко, ровно рыси. Вскоре открылся просторный луг; с востока его ограничивал широкий безымянный ручей, приток Миги. Горели костры, вокруг них копошилось человек сорок. Почти все щеголяли в знакомых Тарусу остроконечных шапках.

– Ба! – узнал чужаков чародей. – Те самые всадники, что Яра в Рыдогах пленили.

Некоторое время все трое пристально разглядывали пришлых. Те расселись у костров, ели небось. В стороне, у табуна, сновало еще человек пять; чем они там занимались рассмотреть толком никак не удавалось.

– Пугнуть бы их… – прошептал Боград с некоторым сомнением.

– Зачем? – удивился Тарус. – Сидят, ну и пусть себе сидят. Обойдем лесом, и дело с концом. А так – всполошатся, чего натворят-наворотят? Иди знай! Обойдем, вернее не придумаешь.

Чужаки сниматься со стоянки явно не собирались, что было на руку.

Вернулись к отряду, перемолвились с Боромиром. Неслышно, словно тени, обогнули луг берегом Миги-реки, и ушли на север. До захода солнца успели оторваться достаточно далеко.

– Коней бы у них увести… – всю дорогу монотонно бормотал Боград. – Эх, жаль, много их, окаянных…

Уже в сумерках Тарус не выдержал и оборвал ватажка венедов:

– Да уймись ты, всадник! Не будет толку нам от коней, понял? В первый же день похода лишились их, зря думаешь? ТОТ, с востока, над коньми властен пуще нас всех вместе взятых. Как еще не погиб никто под копытами, дивлюсь до сих пор. Нельзя нам верхом, никак нельзя! Да и сейчас уйти бы подальше от них, гривастых, спокойнее. Ушлый ОН. И ученый.

Путники выслушали это молча.

– Ну, что? – спросил наконец Боромир. – Еще отойдем?

Топали часа два, натыкаясь в темноте на сучья; после все же стали на ночлег. Сморило всех не на шутку, ночью хоть бы кто окрест шлялся, все одно не проснулся бы ни один. К утру разлепил веки Боромир-Непоседа – все целы, только костры давно погасли. Если кто и проник в лагерь, скрываемый мраком, вреда не учинил.

Наскоро собрались-отряхнулись, и в путь-дорогу. Гонка за датами-беглецами изрядно всех утомила, однако до моря оставалось еще порядком, полпути только прошли. И как бы не отстать?

Часа через два их настиг мерный стук копыт, волной накатывавшийся сзади, из-за спин.

– Вот черти! – в сердцах обронил Тарус. – За нами пустились. Придется и впрямь пугнуть.

К чародею приблизился Дементий.

– Слышь, Тарус! Помнишь ли, как на празднике Желтых Листьев Назислав-венед лешим переоделся? Как девок в бору пугал?

Тарус помнил. О проделке Назислава, известного боле под прозвищем Лоботряс, долго судили-рядили-пересуживали от Рыдог до Тялшина. Как не помнить! Весь люд хохотал до упаду.

– Я как-то пробовал… – сказал Дементий серьезно. – Мужичков после еле брагой отпоили. Дозволь, а?

Тарус задумался.

– Добро, друже! Только тебе другое дело сыщется. Богуслав!

Венед мигом предстал пред чародеевы очи.

– Лешего видел хоть раз?

Тот пожал плечами.

– Пойдешь пришлых пужать!

– Гей, Тарус! Лучше уж я, – стал перечить Дементий, – не в первый раз, не подведу.

– Богуслав пойдет, – отрезал Тарус. – Сказано! Да и ранен ты. Дементий насупился и отошел в сторону. Чародей проводил его жестким взглядом. Выбор пал на Богуслава не случайно: и быстроног, и коней лучше разумеет, и кинжалом если что попроворнее любого чикма… А главное – глаза у него разные, левый карий, правый зеленый. Это, правда, больше на полевого смахивает, зато от сглаза сбережет наверняка. Кто их знает этих, в шапках… Чикмы же наоборот, на земле тверже стоят, не проймешь их ни мечом, ни секирой.

О секирах чародей вспомнил не случайно: утром углядел рядом с безмятежно спящим Яром крупные волчьи следы. Крыланы-всадники, больше некому. И песиголовцев давно не видать, не слыхать. Не замышляют ли чего?

Богуслав скинул куртку, вывернул наизнанку; сапоги переодел с правой ноги на левую. Волосы его долгие и волнистые враз зазеленели едва чародей посыпал их порошком из разукрашенного мешочка, приговаривая вполголоса. И бороду приклеил, седую, косматую, нечесаную…

– Ну, Тарус! Чего у тебя в суме только не сыщется, – восхитился Боромир, оглядывая переодетого Богуслава. – Кабы не знал, кто это, давно уж стрекача бы задал!

Тарус усмехнулся, поворачивая Богуслава и так, и эдак.

– Похож! На тебе «волчину», – протянул он венеду крохотный землистого цвета шарик, невзрачный и на первый взгляд никчемный. Однако волчьим духом от него разило как от целой стаи. Богуславу не требовалось объяснять для чего он – кони, учуяв запах своего извечного врага, да еще такой плотный и ядреный, поднимут невообразимый хай, а там уж и всадников перепугать не мудреная задача.

– Главное, глаза выпучи и дыши погромче, – наставлял перевертыша Тарус. – Мы уж повоем по кустам, страсти подпустим. Одним словом – не маленький, не мне тебя учить. Уразумел?

Венед кивнул:

– Справлюсь, чародей.

Тарус еще разок оглядел его и хлопнул по плечу:

– Давай, друже!

Всадники приблизились за это время вполовину. Богуслав скользнул в густую тень кустарника, ступая слегка вперевалку – ни дать, ни взять: леший! Аж мороз по коже.

– Чеслав! Вавила! – позвал близнецов чародей. – Со мной пойдете. А ты, Непоседа, людей схорони, да глаз прищурь, авось и разглядишь чего. Могут гости пожаловать.

– Добро, Тарус! – кивнул Боромир и обернулся. Отряд, повинуясь его мягкому жесту, вмиг рассыпался по кустам. Чародей с близнецами-венедами неспешно двинулся вслед за Богуславом.

А тот уже успел отбежать далеченько. Отыскал тропу, по которой ехали всадники, и трусил им навстречу чуть в стороне, вслушиваясь в чуткие шорохи леса да зорко шаря взглядом по зелени. Приглушенный стук копыт звучал все ближе и отчетливее.

«Схоронюсь, – решил Богуслав. – А после как выскочу!»

С тем и юркнул в ломкие притропные кусты.

Невзрачную фигуру, серую, согбенную и бесформенную, он заметил не сразу. Присмотрелся – одежда наизнанку, усы с бородищей седы, волосы – как вековой лишайник. И глазами: зырк направо, зырк налево! Тоже лешим переодет.

Богуслав нишком отполз назад и, прячась за стволами, перебежал. Теперь фигура была обращена к нему лицом. Всмотрелся – Дементий! Эх, ма, ослушался чикм Таруса, переоделся, решил, видать, и себе попугать пришлых. Ладно уж, куда деваться? Вдвоем, так вдвоем.

Богуслав ненадолго показался Дементию, знаками пояснил: мол, подъедут всадники поближе, разом выскакиваем! Ну, а там как получится.

Дементий секунд пять глядел на венеда, потом согласно кивнул. Тут и спрятались оба.

Птахи щебетали, будто в последний раз. Солнце, играючи, проглядывало сквозь густые кроны, швырялось озорными лучиками, разгоняя лесной полумрак. «Благодать! – подумал с тоской Богуслав. – Сейчас бы в сено, и спать. А мы воюем…»

Чужаки вскоре показались из-за дальнего поворота тропы. Островерхие их шапки чиркали по упругим свежим ветвям и шуршание это вплеталось в звук мерной поступи копей. Богуслав не успел еще ничего предпринять, как вдруг могучий дуб, растущий в двух шагах от тропы, заскрипел так, что мороз продрал по коже у самых отчаянных, и покосился; из гущи листьев с хриплым карканьем вырвалось с пяток ворон.

Всадники замерли. Дементий по ту сторону тропы вдруг заголосил-заулюлюкал и упал, скрывшись из виду. Кони захрапели, вздымаясь на дыбы; Богуслав, подливая масла в огонь, дунул на шарик-волчину, кони забились пуще прежнего. Справа вроде сотня филинов угрюмо заорала-заухала; дуб поскрипел-поскрипел, да и рухнул поперек тропы с ужасающим скрежетом.

Чужаки опомнились и рванули верхом к западу, поворотив с тропы, прямо через чащу, не разбирая дороги. Богуслав поглядел на них с усмехом – во, испужались! Из зарослей ежевики показался Дементий, махая рукой: пошли, мол!

Пробежали шагов сто лесом и неведомо как оказались впереди и чуть сбоку от удирающих напропалую чужаков. Слышались невнятные крики:

– Лешак! Лешак!

Дементий семенил, припадая к земле, потом растопырил руки: стой! Богуслав остановился на полушаге.

Впору было протереть глаза: лес впереди скачущих прочь всадников вдруг разом поплыл влево; причем дальние деревья плыли быстрее. Даже солнечные лучи, издревле образцово прямые, немыслимо изогнулись, походя теперь на гигантские коромысла.

– Ну, Тарус, ну дает! – пробормотал восхищенно Богуслав, списывая все чудеса на Таруса.

Всадники, полагающие, что скачут прямо, неожиданно вывернули опять на тропу и, не успев остановиться, кувырком полетели через ствол упавшего дуба. Неистово ржали от боли кони, переломавшие ноги, вопили в ужасе потерявшие голову чужаки. Кто успел-таки отвернуть влетел с разгону в невесть откуда взявшийся овраг. Скопом туда, в клубящиеся колючие заросли ежевики обрушилось человек двадцать; мало кто сумел выпрыгнуть из седла и спастись. Прочих же насмерть давили обезумевшие кони.

Богуслав пошарил глазами, узрел Дементия. Тот призывно махал рукой. Венед, не подозревая ничего худого, пошел к нему, осторожно раздвигая неподатливые ветви. Приблизился и обмер: вовсе это не Дементий! Старик какой-то. Кожа морщинистая, словно кора древнего дуба, глаза горят-полыхают ровно угольки. И уха правого нет вовсе.

«Леший! Настоящий лесовик-хозяин! Вот попал-то!»

– Здорово, соседушка! – скрипуче поздоровался леший. Прищурился, поглядел. – Ба! Да это и не сосед!

Богуслав охолодел, но испуга старался не казать.

– Откуда ж ты забрел, родич? Из каких лесов? – допытывался старик.

Венед несмело указал перстом на восток:

– Из-за Лойды да из-за Тялшина я…

«И вовсе он не востроголовый, – подумал Богуслав растерянно. – Черти ж все востроголовые. А этот – нет. Может впрямь, переодетый?»

Однако присмотрелся и зажмурился в отчаяньи: у старика не было тени. Точно, леший!

Нечистый приблизился, шумно дыша, Богуслав едва не пошатнулся – от него разило крепким пивом!

– В гости, значит? – молвил леший и вдруг громко икнул. – Хик-к!

Богуслав бестолково хлопал глазами. Старик вздохнул:

– Пошли выпьем, что ли? Именины у меня сегодня, родич.

Венед покорился. А что оставалось? Едва ступить успели, закружились вокруг них елки да дубы, учинили хоровод, тропа с оврагом пропали, как и не было, а стала поляна широкая с рубленой избушкой посредине. С каждого бревна сивыми гроздьями свисали мохнатые лишайники; у стен возвышались здоровущие ядовито-красные мухоморы. Сама собой отворилась дверь, заскрипела на весь лес.

– Входи! – пригласил хозяин, полуобернувшись из пороге.

«Пропаду!» – отчаянно подумал Богуслав, ныряя вслед.

В избушке было тепло и сумрачно. Из-под ног шарахнулся толстый удивленный заяц. Леший на него по-разбойничьи засвистал.

– Садись, родич!

На столе румянились блины, полная миска, стояла резная деревянная чаша со сметаной и другая со смородиновым вареньем. И еще небольшая ендова с солеными крепкими грибочками.

Богуслав с опаской опустился на грубую дубовую скамью, словно на ежа. Леший грохнул на стол объемистую бадью с хмельным и мигом наполнил устрашающих размеров кружки.

– За именинника? – несмело предложил Богуслав.

Леший благодарно кивнул, поднял кружку и порядком отхлебнул. По буйным его усам потекла обильная пена.

Отведал напитка и венед, довольно крякнув – не какое-нибудь деревенское полпиво. Знатное питье!

– Ух! Куда как с добром! – восхитился Богуслав совершенно искренне. Леший только хмыкнул.

Выпили еще по одной, закусили грибами. Страх незаметно улетучился, старик вдруг стал милым и дорогим, что твои родич. Шумит слегка в голове, однако ж здорово!

К четвертой кружке Богуслав встал.

– Какие именины без подарка? Держи, хозяин, носи-не переноси!

С этими словами снял венед расшитый атласный пояс, какой мать ему подарила прошлой весной, вещь любимую и красивую, и протянул старику. Тот принял, глаза сверкнули, видать понравился подарок.

– Ну, спасибо, родич. Уважил! Никто мне доселе подарков не делал…

За второй бадьей гуляки обнялись.

– А знаешь, друже, – сказал Богуслав, осоловело глядя на лешего. – Не скрою от тебя правды. (буль-буль!)

Старик попытался сосредоточить взгляд ка венеде. Удалось, хотя и не сразу.

– Я ведь человек! Ж-живой!

– Ну и что? – ответствовал леший. – Я знаю. Сразу понял. Дак ведь и среди людей хорошие попадаются. Давай лучше за лес мой выпьем? Чтоб стоял он, всех перестоял! А?

– А-гей!

Со стуком встретились кружки.

– Уф-ф! Наливай еще, хозяин!

Пиво с клокотанием полилось из бадьи.

– Я ведь быстро смекнул, что ты не леший, а людского роду-племени…

Венед захохотал:

– А я наоборот, тебя за человека переодетого принял. Вот потеха!

Посмеялись. Леший, обняв Богуслава, изливал ему душу (ибо и черти спьяну имеет душу):

– Ты не думай, я не злюка, даром, что нежить. Людей редко трогаю. Те конники едва поллеса не сожгли, злодеи. Как не проучить? А вот намедни заблудился мужичонка в дальней пуще. Проклинал меня, страсть, хотя я его и не думал водить. Показался. Так, мол, и так, объяснил бедняге, что не при чем. Домой отвел; а он мне из селения блинов вон, приволок. «Держи, говорит, жена передала. Ешь на здоровье.»

Леший вновь взялся за кружку.

– Ты молодец, однако, что не испужался. Не люблю пужливых! Давай теперь за смелость выпьем!

Бам-м! Выпили.

Приговорили помалу и вторую бадью. Третью леший, пошатываясь, выкатил наружу и вышиб кулаком крышку. Сели, обнявшись крепче прежнего, на пороге, черпая кружками прямо из бадьи и глядя на потемневшую стену леса.

– Споем, что ли? – предложил леший. – Люблю я ваши людские песни петь.

– Непременно споем! Вот эт-ту: «Ой, на горе ветер свищет!»

Леший подхватил зычным дивным голосом. На славу спели. Потом и «Походную» затянули, и «Чудный месяц», «Веселого зайца» (эту леший с особой радостью пел, даже кружкой по бадье ритм отстукивал) и «Реченьку».

Спели, выпили, отдышались.

– А нашу венедскую-слободскую знаешь?

Леший закивал:

– Ну а как же!

И завели с самого начала:

Мы не жнем хлеба, не сеем,

Нам страда – не страда,

Для земли родной для всей

Мы заслон – слобода…

Малых детушек вскормили,

Отымая от груди,

Кто с ухваткою и в силе —

В слободу приходи!

Тут и услыхали их Тарус и близнецы, сбившиеся с ног, разыскивая пропавшего Богуслава. А над лесом гремело:

Печенеги да хазары

Серым волком снуют,

А татары, что ли, даром

У дорог стерегут?

И стоим, покуда живы,

Сколько надо стоять,

Чтоб на легкую поживу

Не загадывал тать!

– Наша песня, венедская, – прошептал Вавила чародею. – Слободяне ее поют.

Тарус прислушался к далеким голосам и покачал головой: ишь, выводят!

Выводили в два голоса:

Вражьи головы сымали

Да с плечей-сволочей,

Да в загривок натолкали

Из печей калачей.

Позабудет тать дорогу,

Знать, не мил белый свет.

Коль споткнулся у порога,

Значит, в дом хода нет!

Не захочешь, а и будешь сердит:

Наша степь не нашей сбруей звенит.

Собиралася намедни орда,

Разобралася с ордой слобода!

И Боромир с товарищами-побратимами удивленно вслушивались в пение, не особо, вроде, и громкое, однако слышимое по всему лесу. Стемнело; круглый лик луны, желтый, как масло, взирал свысока на землю. Беспокойно вертели головами песиголовцы, ставшие на ночь юго-восточнее; повскакивали на севере даты, хватаясь за оружие и внимая непонятным словам.

Ужо, молодушки-лебедушки,

Не след вам серчать,

Добра молодца зазнобушке

Не век привечать,

Уж такая наша доля,

Что сам черт нам не брат:

Добрый конь, широко поле,

Да каленый булат!

Обнимает нас кольчуга —

Нам до смерти жена,

Нету лучшего досуга,

Как с седлом стремена,

Али мало ковылями

Басурмана полегло,

Али мало крови нашей

По степям протекло?

– Хорошо ведь поют, обормоты! – в сердцах сплюнул Тарус. – С кем же это Богуслав наш пьянствует? Не с лешим же?

Гуляки тем временем закончили:

Впереди того немало,

Что навеки и брань,

Слободу не прогадала

Наша Тьмутаракань! [1]

Такую бравую песню стоило как следует запить.

– Уф! Молодцы мы, правда, лесовик? Где б я еще ночью вот так спел?

– Да уж! – подтвердил леший, вздыхая на луну и отхлебывая пиво.

– И питье у тебя доброе! И грибочки вкуснятина! Одним словом, спасибо, хозяин! Вовек не забуду нашей встречи.

Леший опять вздохнул:

– Пойдешь уже? – он вроде бы даже слегка протрезвел. – Пора, что ли? У вас, людей, всегда дел по горло…

Помолчали. Богуслав вспомнил о спутниках, потому и заспешил.

– Ну, да ладно. Спасибо за компанию! Славно попели.

Леший с чувством потрепал венеда по плечу:

– Зовут-то тебя как, человече?

– Богуславом…

Вздохнул.

– Прощай, Богуслав. Может, когда и свидимся…

– Прощай, хозяин!

Обнялись на прощание. Богуслав только и успел, что ступить – исчезла поляна, и избенка, и леший. Лес словно закружился в величавом хороводе; р-раз – и оказался венед среди своих, рядом с Боромиром и Омутом. Из чащи показались Тарус, Вавила, и Чеслав. Все недоуменно оглядывались: леший их тоже завернул невесть откуда.

– Ну и ну! Богуслав, ты ли это? Вот это спели, на весь лес! – всплеснул руками Боромир.

– Глядите, глядите – бадья! С пивом небось! – разглядел Дементий и слегка пнул ее. – Полная!

«Безобразие да и только», – покачал головой Тарус. Лишь он да Вишена видели, как коротко вспыхнули волшебные изумруды, вспыхнули и медленно погасли.

Богуслав доказывал спутникам, что леший – славный парень, у чародея безудержно разболелась голова, а Славута, заткнув секиру за пояс, глубокомысленно заметил:

– Стало быть, ужинаем сегодня с пивом…

Наутро голова у Богуслава гудела, словно там поселились шмели. Тарус мрачно поднес ему чашу на опохмел.

– На, испей, обормот.

Венед жадно выпил. Чародей обернулся к Бограду, лениво жующему травинку:

– Погляди на своего братца, ватаг! А ведь велено было – всего-то! – чужаков пугнуть. Ан нет, весь лес на уши поставили! И с кем, с кем – с нечистью! С лешим!

Богуслав, виновато глядя в землю молвил:

– Я думал, это кто из вас переоделся… Куда ж мне деваться-то было? Струхнул малость… Да и он-то, леший, получше многих людей будет, я вам скажу. Хоть и нечисть.

– Полно, не оправдывайся. Не за то отчитываю, что пили, а за то, что орали на всю округу.

Взлохмаченный с ночи Богуслав только вздохнул. Не объяснять же, что пиво больно доброе, да душа требовала попеть?

Моря достигли спустя одиннадцать дней. Шли все время чуть не бегом, лиственные леса и болота Полесья остались далеко на юге. Здесь царили степенные сосновые боры. Казалось, что медные, пышущие здоровьем древесные стволы тихонько звенят, наполняя воздух тончайшими хрустальными нитями.

Богуслав эти дни помалкивал: тише воды, ниже травы. Раз только сказал чародею:

– Жаль, что сразу не догадался лешего попросить, чтоб датов по кругу поводил, а нас прямехонько к ним направил. Где ж его теперь искать?

Тарус возразил:

– Оставь, друже. От нечисти помощь примешь – вовек не расплатишься. Сами уж как-нибудь…

Боле об этом речи никто не заводил. Да и не поговоришь особо: днями шли, за дыханием уследить бы, не запыхаться, какие там разговоры! А ночами спали без просыпу. Дважды во мраке отбивались от вовкулаков; Яр в гневе изрубил на кусочки глупого упыря-подростка. Черный меч повиновался хозяину беспрекословно, чувствовалась и в нем немалая сила.

А после в воздухе стала угадываться непривычная солоноватая свежесть. Над лесом часто пролетали белые птицы с перепонками на лапах. Чайки, вестники моря. Скоро и лес поредел, островками топились невысокие стройные сосенки на песчаных дюнах.

Путники торопились. Боромир рвался к берегу, как забияка в драку. А Тарус вдруг начал чаще оглядываться, словно кого-то искал.

На вершине высокой дюны чародей остановил спутников. Перед ними разлеглось беспокойное Варяжское море, до самого горизонта, казалось, нет ему ни конца, ни края. Гуляли на просторе белопенные барашки, облизывая голый песчаный берег. Туманная дымка застила даль и скрадывала расстояния, но ясно виделось: на водной глади не покачивалась ни одна ладья, на прибрежном песке никто не оставил ни единого следа.

– Так-так, – пробормотал чародей, оглядывая все это. – Похоже, повезло нам, други. Не смогли северяне уйти морем! Значит, догоним!

Взгляды путников обратились к западу. Пустынное побережье терялось вдали; справа море, слева дюны да сосны редкие.

– Гей, Тарус!

На дюну взбирались ушедшие было вперед следопыты – Боград, Пристень и Дементий, теперь оказавшиеся почему-то позади всех.

– Как след? – нетерпеливо спросил чародей.

Следопыты приблизились. Боград негромко молвил, поглаживая курчавую бороду:

– Сворачивает след. Вдоль моря.

Глаза Таруса заблестели: сбывались его надежды и догадки. Он вновь поглядел на запад. Так смотрят лисы в сторону курятника.

– Намного ли отстаем, как думаешь? А Боград?

Венед пожал плечами:

– На день, около того.

Чародей согласно кивнул, продолжая всматриваться вдаль.

– Не туда глядишь, чародей. Даты довернули на восток.

Слова Бограда поразили всех, словно гром в январе. Тарус рывком обернулся.

– На восток? В своем ли ты уме, Боград? Что им там делать?

Такого изумления за чародеем никто не помнил. Ветер развевал его длинные волосы, а древнее море невозмутимо шумело, мерно накатываясь на песчаный берег.

15. Три звезды и три молнии

Почему Йэльм решил идти на восток он и сам толком не понимал. Ладьи должны были вернуться за ними лишь осенью, сейчас же лето только-только пошло на убыль. Дышала в затылок погоня, ярл это чувствовал, Сначала думал свернуть на запад и уходить к родным фиордам сушей; однако чем ближе подбирались к морю даты, тем сильнее становилось желание свернуть на восток. Йэльм не знал, что там. Но туда тянуло словно магнитом. Остатки дружины подчинились ярлу с радостью, хотя никто не задумался, чем привлекает его сторона восходящего солнца.

Даты просочились сквозь вереницу пологих песчаных дюн; море плескалось по левую руку от них.

Каждый новый шаг уводил все дальше от Лербю-фиорда и мысли эти наполняли тревогой сердца воинов, но тревога смешивалась с непонятной радостью, охватившей всех датов после поворота на восток.

Скоро морской берег изогнулся к северу, даты вновь углубились в дремучие чужеземные леса.

Странное дело: на восток за датами идти оказалось легче, чем доселе на север. И уставать стали меньше, и след беглецов яснее виднелся. Хотя расстояние между северянами и боромировым отрядом, похоже, оставалось прежним, чуть больше дня пути.

Все лойдяне повеселели, чаще улыбались. Отчего – не стали гадать. Лес принимал их без злобы. Приветливо махали ветвями сосны да березы, беззаботно считала непрожитые кем-те годы далекая кукушка, барабанной дробью салютовал дятел. Отъевшееся уже зверье мало заботили спешащие по своим делам люди. Волки вообще не показывались на глаза, хотя следов их вдоль ручьев да озер хватало, медведи бурыми косматыми шарами замирали, провожая путников беззлобными взглядами. Зато стрекот сорок преследовал отряд неотступно. Казалось, целая стая крикливых птиц увязалась за людьми и отставать вовсе не собирается.

Впрочем, на них никто не обращал внимания. Разве только Яр иногда зачем-то швырял в сорок валежинами – из озорства, что ли? Его не поддерживали, но и не останавливали.

Боромир часто говорил с Тарусом прямо на ходу, особенно с утра. Время от времени к ним присоединялись Боград, Роксалан или Вишена со Славутой. Пристень с Дементием следопытствовали впереди, порой даже на ночь не возвращаясь к отряду. Разводили свой костер, а с рассветом первыми снимались с ночевки.

Даты разделились на девятый день после поворота на восток. Миновав светлые рощи и медные дубравы Тумани треть северян неожиданно направилась на юг; остальные продолжали резво топать к восходу. Какая группа несла ларец с Книгами гадать было бесполезно, а посему Боромир с Тарусом порешили пустить по их следу шестерых чикмов – Роксалана, Пристеня, Дементия, Палеха, Атяша, и Прона, и вдобавок Омута; сами же поспешили за остальными. Спустя три дня история повторилась: оставшиеся даты разделились поровну, половина свернула к югу, другая двинулась по плавной дуге, все больше склоняясь к юго-востоку. Теперь на юг отправили шестерку венедов с Яром. Тарус велел Бограду присматривать за хлопцем. Неровен час случится что… Темный клинок, плащ, рубины…

За три дня следы последней группы датов отклонились почти точно на юг. Зачем понадобилось им делиться, чтобы идти тремя группами в одном и том же направлении? Может, хотят разделить и людей Боромира? Какая группа несет Книги? И зачем, скажите на милость, было забираться так далеко к северу? Шли бы сразу на восток от пещер дулебских, и все тут. Так нет же… Тарус терялся в догадках.

Сухой восточный ветер застревал в пыльных кронах невысоких корявых деревьев. Небо словно выцвело: куда подевалась его бездонная голубизна? Стало оно белесым, жарким. Справа все явственней обозначалась река. Сначала малый ручей, после – речушка-озорнушка, а потом – могучий плавный поток, впитывающий в себя другие реки и ручьи. Лес редел, распадаясь на отдельные группы деревьев. Это значило лишь одно: приближались путники к печенежским землям. Все труднее отыскивались дрова для костра, меньше зверья попадалось навстречь, зато вдоволь лойдяне ели необычайно вкусной востроносой рыбы, черной и крупной, которой кишели местные воды. Славута легко добывал ее, насадив на костяной крючок длинных речных червей. Вечера выдавались все чаще тихие; легкий дымок костра столбом поднимался прямо вверх. Купава обычно возилась у костра, готовила снедь; Боромир, Тарус, Похил, Озарич, Вишена и Славута, выкупавшись, некоторое время блаженствовали на песке у воды, давая отдых натруженным ногам. Так же, вероятно, поступали и венеды, если шли недалеко от противоположного берега. Хотя, вряд ли. Свернули они раньше, чем приблизились к реке.

Утром поднимались рано, до света, и тотчас отправлялись в путь по свежим следам датов. Похоже на то, что северяне, непривычные к пешим переходам, все сильнее уставали и лойдяне их постепенно нагоняли. Впереди всегда шел Тарус, замыкал семерку обычно Боромир. Крохотное облачко пыли вздымалось до уровня колен при каждом шаге. Часто попадались крупные камни, рыжие, угловатые, шершавые. Вишена привык к гладким ледниковым валунам, серым и округлым; эти же непривычные глазу глыбы казались осколками чужих неведомых миров.

Погоня завела их далеко в чужие земли. Вишена слыхал когда-то об этой громадной Реке от венедов, сам же доселе ни разу ее не видел. И не слыхал, чтобы кто-нибудь из венедов переправлялся на левый печенежский берег. Смутное чувство вселилось в Пожарского: далеко родной край; скоро ли доведется его увидеть?

Река со слабым шелестом накатывала на песчаный берег ровные зеленоватые волны. Над путниками кружила пустельга, высматривая добычу; Тарус наблюдал за ней, прищурив глаз.

– Что не так, чародей? – не останавливаясь спросил Вишена.

Тарус, задрав голову, продолжал глядеть на небо. Стал и Вишена, и остальные. Подошли Боромир с дреговичем. Птица тем временем слетала к северу, туда, откуда пришли лойдяне, покружилась там и вернулась. Теперь парила точно над головами путников.

– Нешто так близко? – глухо молвил Боромир. Все его поняли: песиголовцы. Последние дни дым их костра был ясно заметен. Так же, как и дым костра датов.

Тарус вздохнул:

– Идем, други. Авось повезет…

Пыльные облачка вновь заплясали под ногами. Следы датов ясно виднелись на земле; шли те никуда не сворачивая, вдоль Реки.

Скоро берег стал возвышаться над водой, попадались небольшие скалы, порой обрывающиеся прямо в воду.

Скалу со знаком первым узрел Вишена.

– Эй! Глядите, други! Руны!

Тарус глянул: на гладком камне умелый резец вывел две древневаряжские руны. Гэнмар, руна судьбы, и Морк, верности и постоянства. Первая была перевернута. Внизу, под рунами, виднелась стрелка, указывающая влево, прочь от реки.

– На Яровом мече такие руны! – узнал Вишена. Как не узнать?

Тарус лишь головой качнул. Радоваться ли тому, что Яра с ними сейчас нет, печалиться ли, он еще не знал.

Следы датов сворачивали по стрелке.

– Поглядим! – решил Боромир и взялся за рукоять меча.

Пошли влево, настороженно зыркая по сторонам и старясь не шуметь. Даты тоже, видать, почуяли неладное, следы их изменились.

Узкая тропа, попетляв меж скал, привела в полого опускающееся ущелье. Неприступные стены вздымались с двух сторон, стиснув путников в узком рукаве.

Вскоре тропу перегородила зернистая красноватая глыба, испещренная надписями на многих языках. Ход огибал ее и справа, и слева.

Семеро путников замерли, всматриваясь в надписи. Были здесь и уже знакомые руны, и незнакомые руны, и южная вязь, и угловатые значки горцев-кочевников Шакташа, и понятные буквы ветхой глаголицы, складывающиеся в непонятные слова. Вишена не смог прочесть ни одного текста, остальные, видимо, тоже; потому все с надеждой воззрились на Таруса. А тот шарил взглядом по надписям, все чаще возвращаясь к центральному рисунку, изображавшему ларец со знакомым до странности знаком на крышке. Тот же знак венчал всю глыбу.

– Что это, Тарус-чародей?

Тот шевелил губами, читая. Наконец обернулся к спутникам. Помолчал.

– Что тут написано? – нетерпеливо заморгал Похил.

Тарус прикрыл глаза и ответил:

– Я прочитаю, а вы уж сами решайте, что это может значить.

И зазвучал его голос, подернувшийся враз веками, ставший таким же древним, как истертые ветрами надписи, как сами скалы:

«Я, Ко, хозяин подземной страны, приду за своим, когда сойдутся три зеленые звезды и три серебряные молнии. Тогда отворятся врата и те, кто смел – последуют за мною.»

С полминуты слышалось только завывание ветра.

– Все? – спросил Боромир негромко.

Тарус кивнул:

– Эта же надпись повторяется на разных языках. Трех я не знаю, но, мыслю, это она же.

– А что она означает, чародей?

Тарус пожал плечами:

– Пока только одно: у Книг есть хозяин. И не очень-то желает он со своим добром расставаться.

Вишена еще раз поглядел на скалу. Знак… Где-то он уже встречался с ним. Но где? Может, в пещере рубинового клада? Звезды еще… И не какие-нибудь: зеленые! При чем здесь звезды? Подземная страна – и вдруг звезды…

– Идем дале! – сказал Тарус, выбирая в какой из проходов сунуться. Выбрал левый. За «говорящей» глыбой ход расширился и вывел в широкую котловину, окаймленную отовсюду скалистыми грядами. Вдали виднелись люди, шестеро.

– Даты! – выдохнул Озарич и схватился за меч. Впрочем, северяне были далеко.

Если бы легкокрылая пустельга, реющая в жарком приречном небе, могла рассказать, что видит с высоты, поведала бы она вот что.

Шестеро датов – Йэльм, Бролин, Коек, Магнус, Харальд и Верворт – кольцом окружили ларец и стояли в центре каменного мешка, ожидая семерку Боромира, как раз показавшуюся из хода.

С юга берегом реки подходили к скалам пятеро датов – Ларс, Хокан, Матс, Гунн и Эспен; по пятам их преследовали венеды во главе с Боградом; те и другие недавно свернули к Реке, кое-как переправились и, влекомые неведомой силой, поспешили именно сюда, к ларцу.

Чуть севернее, на противоположном берегу Реки, к переправе готовились даты из первой отколовшейся группы – Свен, Стрид, Херцог, Огрис и Юргорд; вот-вот сюда же должны были поспеть люди Роксалана и Омут.

Песиголовцы, числом тридцать четыре, уже миновали указатель с рунами и стрелкой, резво нагоняя Боромирову семерку.

Четверо крыланов замерли на верхушках скал, обозревая все с высоты. Волки остались внизу, по ту сторону гряды.

И, наконец, несколько сотен печенегов, во главе с Алликас-ханом и Саятом, пробравшиеся сюда еще вчера, хоронились в жидких кустиках у стен по всей окружности котловины.

А над всеми, рассекая тугие воздушные струи, кружила и кружила хищная птица пустельга, крылатый степной охотник.

Саят, колдовством заманивший сюда датов, не слишком-то обрадовался урусам, хотя не особо и огорчился. В свою силу он верил.

Алликас-хан криво усмехался. Вот он, Волшебный Сундук! Почти что у него, Алликаса, в руках! Не подкачал Саят-Могучий, привел северян прямо в печенежские степи, и ходить никуда не пришлось.

Семерка урусов вплотную сошлась с северянами. Ну-ну, поглядим кто-кого!

Боромир обнажил меч. Главного воина среди датов он узрел сразу. Широкоплеч, бородат, лицо обветренное, руки все в шрамах-рубцах. Йэльмом кличут. Йэльм-Зеленый Драккар…

«Что за напасть! – удивился Боромир. – Откуда я это знаю?»

– Хей-я! – хрипло крикнул ярл. – Держись, южанин!

Слова были чужие, Боромиру незнакомые. Однако Непоседа понял смысл сказанного.

Два клинка сверкнули серебряными молниями и встретились со звоном.

«Клинки! – осенило Таруса. – Серебряные молнии!»

Крупные ясные изумруды лучились чистим зеленым светом, один на мече Боромира, другой – на мече дата.

«Зеленые звезды! Третья – у Вишены!»

Второй раз клинки Йэльма и Боромира так и не встретились; окутавшись мерцающим голубым сиянием они застыли в пяди друг от друга. То же сияние, словно волшебный полупрозрачный купол накрыло обоих воинов; мечи не могли его прошибить, не могли нанести вред ни дату, ни лойдянину.

Тарус подтолкнул Вишену:

– Иди! Ты знаешь, что делать!

Пожарский нерешительно шагнул вперед, обнажил свой меч. Вспыхнул изумруд, мелькнуло на клинке клеймо мастера – часть того самого знака, что красовался на ларце и «говорящей» скале. Вишена окутался зеленоватым сиянием и вплотную приблизился к Йэльму и Боромиру.

– Воины Грома! – пробормотал с досадой Саят. Несмотря на все его старания троица с изумрудными мечами все же встретилась. Всего, что могло произойти дальше, не взялся бы предсказать никто во всем мире.

Йэльм и Боромир боле не помышляли о поединке. Они слегка поворотились, чтобы рядом смог стать Вишена. Три меча, источая ровный свет, сложились в дивную шестилучевую снежинку, три клейма мастеров-оружейников у гарды слились в законченный знак хозяина Ко.

Скалы вздрогнули. Знак налился алым светом и отделился от клинков.

Отряды Ларса и Бограда миновали руны и стрелку. Свен и Роксалан со своими воинами перевалили за середину Реки. Песиголовцы ползком приближались к центру котловины. Крыланы безмолвствовали наверху.

Воины Грома разняли мечи, но огненный знак хозяина Ко остался целым. Задрожали скалы, когда он коснулся земли. С тихим протяжным звуком ушел знак вглубь; из пробитой им дыры вырвался косматый смерч. Скалы задрожали еще сильнее, и вдруг обрушились прямо на засевших в засаде печенегов. Те, за миг до обвала почуяв неладное, вскочили на коней и рванулись к центру котловины. Кое-кто действительно спасся, десятка четыре, остальных погребли под собой рухнувшие утесы.

Четверо крыланов, реявшие над долиной, камнем пали вниз. Один подхватил ларец с Книгами; трое – Боромира вместе с его мечом.

В этот же миг уцелевшие печенеги схлестнулись с объединенным отрядом лойдян и датов; но вдруг вскочили песиголовцы и перепуганные степные кони, не знавшие доселе подобных тварей, понесли всадников прочь. Битвы не получилось. Песиголовцы нападать на людей не стали.

Смерч, колыхавшийся над котловиной, угас; обломки скал растворились в дрожащем полуденном воздухе, словно и не было их никогда, вокруг простерлась ровная степь, поросшая сивыми кустиками полыни. Громадная неясная фигура хозяина протянула призрачную руку, крылан, прижимающий к груди ларец, кувырком полетел к земле. Ларец подхватил хозяин.

– Гром и молния! – воскликнул Тарус. – Это не хозяин Ко! Я не знаю, кто это!

Увы, данный момент был одним из немногих, когда все чародейство Таруса казалось игрушечным.

Подхватив ларец на лету, фигура осветилась красноватым сиянием и исчезла, точно так же, как минуту назад скалы. Крылан сумел выровнять полет; остальные трое, не отпуская Боромира, спланировали к своим волкам.

– Боромир! – воскликнул Вишена и, не раздумывая, вскочил на одного из печенежских коней. Его примеру последовал Славута; секундой позже – подоспевшие венеды, Боград и Богуслав, да еще Яр.

Анча, вожак песиголовцев, в два прыжка оказался рядом с Яром. Вороненый клинок взметнулся ввысь; хлопец выхватил свой, готовый защищаться, но песиголовец не собирался нападать.

– Ар-роу! Возьми Коготь Тьмы, человек!

Яр на секунду замешкался, потом протянул левую руку. Анча вложил меч ему в ладонь.

«Диво, да и только. Как я его понимаю?» – подумал Яр, не особо, впрочем, удивляясь.

– Гей-гей! – поддал по бокам низкорослому коньку и умчался вслед за венедами.

Черные волки стрелой неслись к Реке; кони, дробно стуча копытами, следом. Яр отстал шагов на сто.

– Обрыв! Обрыв впереди! – на скаку крикнул Боград Вишене.

Река приближалась с каждой секундой.

«Что они, убиться хотят?» – подумал Вишена, прижимаясь к холке лохматого коротконогого жеребца.

А волки ветром пронеслись к самому краю обрыва, развернули аспидно-черные крылья и, плавно взмахивая ими, полетели над Рекой. Вишена, Боград и Богуслав едва успели придержать коней.

– Ах ты, нечисть лупоглазая! – в сердцах сплюнул Пожарский. У летающих всадников, конечно, должны быть летающие звери, будь они хоть волками, хоть кем. Теперь эта мысль казалась очевидной.

Громкое ржание прервало мысли Вишены. Подоспел Яр, не придержавший своего коня, и с разгону ухнул вниз с обрыва. Пожарский и венеды обмерли.

Плащ на плечах хлопца вдруг затрепетал, разложился надвое и стал крыльями, черными, как безлунная ночь. В руках Яра темнели на фоне белесо-голубого неба два клинка, похожих как братья. Летел Яр гораздо быстрее волков.

Странная это была битва. Плевались алым пламенем рубины, все шесть, мелькали вороненые клинки и сверкающие на солнце полукружья секир. Все смешалось, слилось в единую воздушную пляску-карусель. А после Яр, схватив в охапку Боромира, прижимающего к груди три меча, грузно удирал от крыланов и волков к обрыву. Когда стало ясно, что преследователи его не догонят, крыланы отвернули и отстали.

Тяжело махая крыльями Яр опустился на край обрыва. Крылья опали и, струясь, стекли по плечам, обратившись в прежний плащ. Алое сияние медленно гасло в глубине рубинов застежки.

Совершенно ошарашенный Боромир встал с колен, вложил свой меч в ножны, два других протянул Яру.

Матово-черные клинки с рунами на гардах впитывали солнечные лучи.

В это же время несколько южнее пристали к берегу люди Свена; чуть позже – Роксалан со своими чикмами.

Все остальные, и люди, и песиголовцы, опрометью поспешали к обрыву и скоро были тут.

Один из клинков Яр вложил в свои ножны. Второй держал в руке.

Они стояли тесной группой, почти кругом. Четырнадцать людей Боромира, одиннадцать датов и тридцать четыре песиголовца.

– Держи, Анча! Спасибо! – сказал Яр, протягивая черный меч вожаку хунткоппов и тот принял его. Слова лежича поняли все.

К Яру медленно подошел Тарус, пристально поглядел ему в глаза, положил руки на плечи.

– Ты хоть разумеешь, что свершил, хлопче? – тихо спросил чародей.

Тот пожал плечами:

– Боромира отбил…

– Не только, – послышался знакомый голос и все обернулись. Чуть поодаль стоял белобородый Базун, опираясь на длинный посох.

– Ты вернул ключ ко всем мирам.

Яр ничегошеньки не понял, да и остальные тоже, за исключением разве что Таруса.

– Три изумрудных клинка – это ключ, с помощью которого можно путешествовать по мирам. Три зеленые звезды, три серебряные молнии. Крыланы поэтому и хотели похитить один меч.

Никто не проронил ни слова.

– Тот, кого вы разбудили, унес Книги в мир Красного Солнца. Без Боромирова меча вы туда не смогли бы попасть.

– Снова за Книгами? – подозрительно молвил Боромир. – Не дороговато ли они обойдутся?

Базун усмехнулся.

– Это не просто Книги. Это знание всех миров, которому нет цены. Вы продолжите поиски, раз уж начали их. А ежли не верите, спросите у себя же. Кроме того для вас самих важно найти Книги, для всего вашего мира. И для меня тоже важно, но об этом как-нибудь попозже, лады?

Люди и песиголовцы молча внимали, словно все как один проглотили языки. Наконец подал голос Тарус:

– Кого же мы разбудили, если не хозяина Ко? И почему не его?

Базун погладил седую бороду.

– Третий-то меч, тот, что у Боромира, вы сами сработали. Чтоб поднять хозяина Ко нужен древний изумрудный меч, Звезда и Молния. Но где он? В каких землях? Кто знает… Потому и вызвали невесть кого. Мало ли созданий дремлет в запределье? Со временем поймем.

Тарус обернулся к Боромиру.

– Ну, что, Непоседа? Только начинается поход-то. Ты как?

Боромир оглядел остатки своей дружины.

– Эх-ма! Будь, что будет. Пока не добудем Книги – не отступлюсь! Так, чародей?

Лойдяне одобрительно загудели.

– А ты, Йэльм?

Дат воздел сжатый кулак:

– Хей-я! Мы с вами, южане!

Тарус обернулся к песиголовцам.

– Народ арранков с вами, люди! – прорычал Анча и его все поняли.

Базун усмехнулся в длинную свою бородищу:

– Чистое тебе братание…

Три изумрудных клинка потянулись друг к другу, готовые сложиться в дивную сияющую снежинку, но Базун предостерегающе поднял сухую длань:

– Своих-то хоть дождитесь!

И тут на обрыв бок о бок поднялись Свен и Роксалан; за ними Стрид и Дементий – пятеро датов и чикмы с Омутом. Омуту подали руки Огрис и Атяш.

Они и не думали сражаться, хотя еще вчера считались врагами. Клинки сделали свое дело. Они искали Книги. Вместе. Заодно. Для всего своего Мира.

МЕНТАЛЬНЫЙ РЕТРАНСЛЯТОР-УСИЛИТЕЛЬ ХА-27С ВНЕПЛАНОВЫЙ ЭКСПРЕСС-ОТЧЕТ

Время: 157-е сутки, 12.42–13.44-16.50, местное. Объект покинул зону локации. Спустя час зону локации покинул корреспондент Тарус/Т. Еще спустя три часа – корреспондент Саят/С. Корреспондент Расмус/Р остается в зоне локации и активности не проявляет. Судя по данным всех трех переходов объект, корреспонденты Тарус/Т и Саят/С вошли в сектор ментального ретранслятора-усилителя ХА-32С, полярные координаты СР424/СА705/СС012.

Локация покинутой зоны продолжается.

Конец отчета.

...

© Июль 1990 – июнь 1991

Керчь-Николаев-Свердловск

Сноски

1

Песню «Слобода» написал А. Белов. Изменены несколько строк.

Оглавление

Пролог

1. Знак

2. Мечи

3. За книгами

4. Четыре берсеркера

5. Шаман

6. Омут

7. Рубиновый клад

8. Пустыня и скалы

9. Под сенью трав

10. Буря с востока

11. Лес

12. Пещеры

13. Пещеры (продолжение)

14. Погоня

15. Три звезды и три молнии Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg