«Варяжский меч»

Варяжский меч (fb2) - Варяжский меч 1392K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Владимирович Максимушкин

Андрей Максимушкин ВАРЯЖСКИЙ МЕЧ

1. Лесная дорога

Узкая лесная дорожка серой нитью вьется под копытами лошадей. На все стороны, куда ни кинь, сплошная стена деревьев, тянутся к небу могучие лесные великаны, да мелькает густой кустарник. Травы почти не видно, не растет она в вечной тени под пологом леса. Разве что на прогалинах и полянах зеленеет лесное разнотравье.

Древний глухой лес, росший на этом месте с незапамятных времен, еще помнил те времена, когда Варяжское море только установилось в своих пределах, а на далеком востоке таяли последние языки Великого Ледника. Многое видело полабское полесье: по его опушкам пробирались саблезубые тигры и паслись шерстистые носороги. Через чащу проходили стада гигантских оленей, бывало, бродили по оврагам пещерные медведи.

Видывал лес и людей. Первоначально были это группы охотников в звериных шкурах, с каменными топорами и примитивными луками с тростниковыми стрелами. Они охотились, распахивали и возделывали пойменные луга с тучным черноземом, ловили рыбу в реках и ручьях. Постепенно людей становилось все больше и больше. Удивительное племя прекрасно приспосабливалось к любым превратностям и неожиданностям, на которые так богат мир, помаленьку меняло по своему вкусу окрестности, строили себе дома, огораживали поселения частоколом и валами.

Сами люди также менялись. Одни народы уходили или вымирали, на их место приходили другие. Здесь бывали и тевтоны, и лангобарды, и маркоманы. Появлялись в полесье железные легионы римлян. После них пришли гунны и готы. Опять повернулось колесо Богов, и в опустевший после жестоких битв лес пришли новые народы. С верховьев Лабы и от далекого Дуная спустились роды умелых ремесленников, земледельцев, неутомимых и ловких охотников, неукротимых в бою свирепых воинов. Они быстро расселились по всему благодатному краю от чешских гор и до самого Варяжского моря. Себя они называли велетами, древанами, ободритами, ваграми, сербами, полабами, ругами, но общим именем для всех родов и народов было русы, или русичи.

Быстро освоившись на новых землях, пришельцы построили города, распахали целинные и заброшенные земли, проложили дороги через лес и бросили гати по болотам. Привычные к лесной жизни, с детства знавшие и любившие труд, они умели жить в ладу с природой. Знали, что человек естественная и неотъемлемая часть Мира, не самоизбранный царь, а сын Неба и Земли. Они не забывали свое родство с Матушкой-Землей.

Как бы то ни было, но полесье менялось, лесов становилось меньше, болота осушались, а сквозь непролазные чащи пробегали шумные наезженные тракты. Лес терпел. Но не оттого, что не мог справиться с людьми, нет — если бы сама Мать-Земля захотела, люди бросили бы свои города, села и пашни и бежали бы сломя голову, навсегда забыв дорогу и детям заповедовав не ходить в эти места. Люди знали это и старались не гневить Богов и своих Небесных Прародителей. Ни одно дерево не рубилось зря, лес под пашни расчищали ровно столько, сколько могли обработать, охотились только для собственного прокормления. Ничего не брали лишнего и не губили без толку, от дурной лихости и ухарства. А взяв от леса, старались принести встречный дар, задобрить духов, маленьких хозяев земли, отплатить добром за добро. Бывало, и новые леса сажали, особенно любили русы дубы. Священные деревья самого Первого Сына Прародителя Мира.

Так шли годы, размеренно катилось коло Рода, пока на землях Полабья не появились новые пришельцы. Опять вспыхнула война. Все чаще безмолвные лесные великаны и древние камни становились свидетелями жестоких битв и яростных схваток. Все чаще горели города и села, а по дорогам тянулись унылые колонны полоняников. По плодородной черной земле текли красные ручьи, а на деревьях появлялись страшные плоды с выпученными глазами и высунутыми языками. Наступало новое время. Новое время под знаком новых пришлых Богов. Неугомонные двуногие в который раз стремились заново переделить эту землю.

Узкая лесная дорожка стелется под копытами лошадей. Отряд всадников едет шагом, не торопясь. Все мужи с оружием, в бронях, едут одноконь, без заводных, весь нехитрый дорожный скарб в седельных сумах. Обычный воинский отряд русов в два десятка конных, спешащий по своим делам. Несмотря на внешнюю беззаботность, люди не зевали, не отвлекались на пустопорожние разговоры, внимательно смотрели по сторонам. Ни одно движение в кустах, ни один посторонний звук не оставались без внимания.

С детства знакомые с лесной жизнью воины легко читали почти незаметные знаки и следы, как развернутую грамоту — вот сойка раскричалась, справа между деревьями трава шелохнулась и мелькнул волчий хвост. Зверь торопится уступить дорогу конникам. Под корнями раскидистого дуба мох примят, пучки сорванной травы лежат, несколько веточек орешника сломлены, значит, здесь люди были, привал делали. Недавно прошли, не позднее чем на заре. В низине, там, где осока и камыш колышутся между лозняком, похрюкивает семейство кабанов. При приближении людей старый секач приподнял кверху рыло, с шумом втянул воздух, грозно всхрапнул и, убедившись, что опасности нет, принялся выкапывать сочные вкусные корневища рогоза.

— Погоди, старшой, — крепко сбитый широкоплечий воин в пластинчатой броне и островерхом шлеме с полумаской придержал за руку возглавлявшего отряд седоусого пожилого человека с изрезанным глубокими морщинами лицом.

— Что-то чуешь, Стемир? — голос боярина был тихим, негромким, но чувствовалось в нем что-то, заставляющее прислушаться и вникнуть в слова. — Или заметил что?

— На сердце тяготно. Бок чешется. Помнишь, старейшина в Раздольницах говорил, в лесу неспокойно? Саксы пошаливают.

— Думаешь, осмелятся напасть? Нас два десятка, с оружием, — усмехнулся седоусый.

Называли его Гремич, Званов сын. Не только уважительное обращение соратников, но и внешний вид выдавали в Гремиче воина знатного, уважаемого рода или боярина. Кольчатая бронь новгородской работы двойного плетения с длинными рукавами, обтянутый медью шлем с наносной стрелкой и нащечниками. С плеч боярина свисал новый, темно-красный, украшенный богатым узором мятль, на ногах добротные сапоги из хорошо выделанной кожи. Из-под мятля выглядывала рукоять висевшего на широком кожаном ремне, украшенном бронзовыми вставками, прямого меча в потертых ножнах.

Обычные незатейливые потрепанные ножны и лишенный каких-либо украшений, урочья резного, обмотанный простым кожаным ремешком черен меча резко выделялись по сравнению с богатым одеянием и доспехом их обладателя.

На самом деле этот меч боярин не променял бы ни на какие сокровища мира. Клинок ему подарил сам великий Свентослав Ингоревич на площади перед догоравшим дворцом кагана в столице Хазарии Итиле. Тот славный день навеки врезался в память Гремича. Усталость после тяжелого боя, гудящие ноги и руки, запекшаяся кровь на руках, выщербленный, изрубленный щит, кругом дым и огонь пожаров. Прямо под ногами валяются изрубленные тела хазар. И в самом сердце захваченного города перед дворцом, на берегу Волги, князь одаривает отличившихся в бою воинов из казны кагана. Город они сожгли и разрушили до основания, слишком много слез и крови русов пролилось на его улицах. А подарок из рук князя-барса остался как память о славных днях и походах.

Это были великие дни, никогда еще Гремич не водил сотню в бой под командой такого или хотя бы равного ему полководца, как Свентослав. Кривичи и поляне именовали князя на свой манер Святославом, но Гремич предпочитал старинное варяжское звучание.

С тех пор прошли годы, после хазарского похода Гремич вернулся в родное Полабье, но память о славных днях и походах под рукой величайшего полководца навсегда остались в памяти боярина. Гремич никогда в этом не признавался, но его самолюбие тешило и то, что Свентослав Ингоревич приходился дальним родственником князю ободритов Белуну, которому сейчас служил боярин. Дед же Свентослава Рюрик был племянником князя Мечидрага, а тот был прадедом Белуна. Такая вот родственная связь получалась.

Кроме меча Гремич был еще вооружен вытянутым, с заостренным низом, обтянутым вываренной турьей шкурой щитом с железным умбоном и оковкой. Высокий, удобный для всадника щит держался на левой руке. На правом предплечье боярина на ремешке висела булава с шипованным бронзовым оголовьем. Легкое и удобное оружие для стремительных конных сшибок.

Остальные воины вооружены хуже. Брони только у половины отряда, остальные довольствовались сыромятными кожухами с нашитыми костяными или бронзовыми, а то и стальными пластинками. Мечи были еще у семерых воинов кроме Гремича, но зато у всех варягов длинные копья, а к поясам подвешены боевые топоры. У четверых за плечами налучья с тяжелыми составными луками. Страшное оружие в умелых руках. Бронебойная стрела на ста тридцати шагах прошивала насквозь любой доспех, а широколезвийный срезень на двести пятьдесят шагов входил в тело, как нож в масло, и оставлял страшные рубленые глубокие раны. Опытный стрелок мог попасть в кольцо или вогнать стрелу под маску шлема несущегося навстречу всадника. Защититься от стрелы можно только щитом, да и то, если успеть вовремя прикрыться.

— Всяко бывает, — ответил Стемир, скривившись в нехорошей ухмылке и обнажая крупные чуть желтоватые, здоровые зубы, — это хоть и древан земля, но тати из-за засек приходят и здесь пошаливают. Сильны они стали, слишком сильны. Нас уже за людей не считают.

— Как поднялись, так и рухнут, — отрубил в ответ Гремич, скрежетнув зубами. Однако при этом поднял вверх руку с раскрытой ладонью, давая знак еще внимательнее смотреть по сторонам. Береженого Сварог бережет.

Дорога впереди делала крутой поворот, обходя поверху глубокий овраг. Самое подходящее место для засады. Боярин, внутренне сомневаясь, а стоит ли, тем не менее поднял булаву и ткнул ей вперед, давая людям знак. Двое молодых гридней по этой безмолвной команде выехали вперед, опережая колонну всадников на два десятка шагов. Молодой парень с редкими короткими усиками цвета спелой пшеницы, обгоняя товарищей, задел головой нависавшую над дорогой ветку рябины. Досадуя на свою неловкость, он ухватился обеими руками за шлем. При этом его щит случайно ударил лошадь в бок, кольнул ее оковкой.

Именно в этот момент Мировое Колесо Рода, всесущее коло повернулось, неумолимо меняя Мир и судьбы живущих под Солнцем. Такое внешне ничтожное событие, как задетая ветка, повлияло на дальнейшую жизнь и самого молодого Рагнара, и его соратников. Занесшая уже ножницы над нитями жизней, Желя отвлеклась, отмахиваясь от закрывшей глаза ветки, а через миг ее внимание привлекли уже совсем другие люди. В другой истории половина отряда полегла бы под стрелами затаившейся за поворотом засады кнехтов барона Арнольда Штрасфурта. В короткой яростной схватке выжили бы только трое русичей, а письмо, которое Гремич вез в кошеле, было бы выброшено неграмотным стрелком-тюрингом.

Но это все осталось в другой истории, в другом мире. С этого момента ничего этого уже не было. Колесо провернулось и покатилось по другой дороге.

— Стой, шальная! — всадник обеими руками вцепился в поводья, поднимая лошадь на дыбы.

Минутное замешательство, и усмиренная крепкой рукой лошадь двинулась дальше. Это мелкое происшествие заставило русов крепче взяться за оружие и поднять щиты. Тогда как у людей, засевших в кустах слева от дороги, не выдержали нервы. Кто первым решил, что их обнаружили, и спустил тетиву, осталось неизвестным. Запели луки, из кустов на отряд посыпались стрелы. Первым рухнул на землю второй воин дозора, целых четыре стрелы пронзили его тело. Душа человека отлетела на небеса еще до того, как сбитое с седла тело мешком упало на землю.

Рагнар буквально чудом, в последний момент заметил летящую ему в лицо смерть. Нагнуть голову, вздернуть щит, почувствовать, как по шлему скользнуло жало. Левая рука на миг онемела от последовавших один за другим двух тяжелых ударов стрел. Затем выглянуть из-за щита и, поднимая копье для удара, пришпорить лошадь. Повезло, стрелки били в человека, и ни одна стрела не задела коня. Краем глаза воин уловил движение за кустом бузины в десяти шагах от края дороги. Рагнар метнул туда копье и сразу же схватился за топор.

— Бей! Руби! — гридень с ревом вломился в кусты, размахивая топором и придерживая поводья.

Короткий удар. Сверкнувшее холодной молнией лезвие опускается на плечо бородатого сакса с выбивающейся из-под кожаного наголовника целой гривой спутанных, грязных волос. Рывком вырвать топор из тела и пригнуться, пропуская над головой толстый сук. Конь, хрипя, рвется вперед, прямо через кусты. А вокруг разгорается яростная схватка. Воины плотным стальным клином врубились в придорожные кусты, откуда били стрелы.

Рагнар заметил впереди в нескольких шагах обрыв, успел натянуть поводья и спрыгнуть с седла. В прыжке он попытался достать топором некстати вывернувшегося из-под конских копыт сакса в добротном доспехе. Не получилось. Противник играючи уклонился от удара и сам контратаковал. Удар отбив, Рагнар прикрылся щитом и получил прямой короткий удар в голову. Сакс уходит от атаки и сам пытается достать руса мечом. Опасный противник движется легко, умело прикрывается щитом и сам наносит короткие, опасные, как жало гадюки, удары. Вот он отскочил в сторону и сразу же точным движением сбил с ног ударом щита о щит навалившегося на него с боку дружинника.

Не раздумывая, гридень бросился на помощь соратнику, топор скользнул по покрытому броней плечу сакса. Противник уходит от удара. Это увертка. Ухмыляющийся, радостно оскалившийся враг рубит наотмашь, молодой варяг еле успевает принять меч на щит. Еще удар, еще, сакс атакует. Рагнар отступает, меч сакса сверкает как молния, а рука со щитом уже немеет от ударов. Эх, продержаться бы еще чуток. Соратники уже рядом, рубят кнехтов. Врагов больше, но они плохо вооружены и дерутся слабо. Видно, что привыкли больше из засады бить.

Рагнар уклонился от очередного удара, видно, что сакс выдохся, лицо раскраснелось, дышит тяжело. Кажется, он открылся, опустил тяжелый щит. Теперь бить! Со всей силы прямой в грудь. Противник успевает отскочить и сам атакует. Рагнар даже не успел испугаться, только в его расширившихся зрачках отразился летящий в грудь клинок.

В этот миг Боги еще раз улыбнулись молодому русу. Нога соскользнула с корня, и воин, нелепо взмахнув щитом, упал наземь. Лезвие меча только скользнуло по нашитой на плече железной пластине. Падая, Рагнар успел немыслимым изворотом дотянуться топором до ноги сакса. Лезвие вошло в бедро с сочным чавкающим звуком. Зашипев от нестерпимой боли, враг рухнул как подкошенный. Дальше дело решил широкий охотничий нож, быстро нашедший горло татя.

Подхватывая топор, щит он уронил, Рагнар с перекатом поднялся на ноги, готовый к схватке со следующим противником. Но бой уже кончился, врагов не осталось, никто из саксов не выжил. Правда, и русам победа досталась дорогой ценой. Трое погибли еще на дороге, не успев уклониться от стрел. Еще двое воинов получили раны в схватке.

— Молодец, в одиночку рыцаря зарезал, — одобрительно молвил боярин, кладя руку на плечо молодого воина.

— Уморил он меня, дядька Гремич, — бесцветным уставшим голосом отозвался тот, вытирая рукавом пот со лба, — чуть сам в Ирий не отправился.

— Зато первым засаду увидел, товарищей спас и опасного врага зарезал. Меч у него хороший, — боярин вырвал из руки покойника клинок и, повертев в руках, разглядывая со всех сторон, протянул Рагнару.

— Спасибо, — только выдохнул тот, зардевшись, по самым скромным прикидкам, меч доброй работы стоил больше серебряной гривны.

— Ты добыл, — улыбнулся Гремич, — что в бою взято, то свято. Только пока добычей не красуйся, на поясе не носи. Сначала владеть научись.

— Мне батька уже показывал, как рубиться, — со всей юношеской горячностью ответил Рагнар.

— Показывал — это одно, а самому чувствовать сталь в руке — другое. Вечером на привале покажешь, чему тебя отец учил.

— Старшой, погляди, кого тати в полоне держали, — вмешался в разговор подбежавший к ним чуть запыхавшийся дружинник.

— Пошли, — Гремич резко повернулся и поспешил вслед за проводником. Пологий склон, на котором и шел бой, заканчивался обрывом. Дальше начинался глубокий овраг. Спустившись в рытвину и пройдя между обрывистых стен, люди очутились в широком светлом логу. Именно здесь тати и держали своих коней. Чуть дальше, вниз по руслу, лежало тело сакса, пришпиленное к стенке оврага стрелой. Видимо, коневод, попытавшийся бежать от неминуемой расплаты.

— Кто-нибудь ушел? — поинтересовался Гремич, кивнув в сторону трупа.

Воин в ответ только покачал головой и поднял вверх палец. Что означало — враг был один.

Несколько дружинников сбивали в табун лошадей саксов, складывали в кучу доставшийся от врагов скарб. Двое варягов помогали освободиться от пут волосатому и бородатому человеку в длинной, ниже колен, рубахе, подтянутой широким красным вязаным поясом. Несмотря на пережитый позор плена, держался человек с чувством собственного достоинства. Растирая на ходу затекшие запястья, он подошел к сложенным под корявым грабом седельным сумам и, кряхтя, принялся в них рыться. Наконец волхв извлек из одного мешка сапоги и начал обуваться.

— На обувку позарились, собачье отродье, — пояснил он воинам.

— День добрый, — Гремич вежливо кивнул волхву, после того как тот обулся и поднялся на ноги.

— Благослови тебя и твоих воинов, Велес, — степенно проговорил священнослужитель, — вовремя успели. Избавили служителя Богов от смерти на дереве.

— Пустое. Мы сами в засаду попали. Не нас, а Перуна благодари за спасение.

— Совсем правды нет на земле, — пробурчал волхв, — мертвобожники как по своей вотчине шастают, видят, что окорота на них нет.

— Будет еще окорот. Порубим всех в солому. Придет время, — жестко заявил Гремич. — Как звать-то тебя, волхв? И как ты попал к саксам? Казну-то великую служители Бога с собой не носят.

— Велибором люди называют. А схватили известно за что — в жертву своему Христу распятому принести. Постой, боярин, — спохватился волхв, — говоришь, сеча была? Раненые у тебя есть?

— Двое. Еще троим помощь уже не нужна, — помрачнел Гремич.

— Где-то здесь моя сума была. Эй, посмотри в тех кустах, — крикнул Велибор ближайшему гридню, — кажется, ублюдки ее туда выкинули.

Сумка волхва нашлась быстро. Саксы ничего в ней не тронули, только переворошили все в поисках серебра, а сушеные травы, горшочки с порошками да мазями и берестяные грамоты с записями заговоров и составов целебных снадобий им были не нужны.

Собравшиеся в логу воины тем временем разожгли костер и принесли своих раненых товарищей. Волхв, не теряя времени, занялся врачеванием. Рассеченное бедро старого Плоскини он промыл водой и присыпал рану каким-то серым порошком из своей сумки.

— Чтоб заживало быстрее и кровь не текла, — пояснил он, перевязывая рану чистой тряпицей.

У второго воина дело было серьезнее. Стрела пробила бронь и засела в правом плече. Не почувствовавший боли горячий сын мореходов из Висмы. Стриж одним из первых вломился в кусты с засевшими стрелками и даже зарубил подвернувшегося под руку сакса. Но затем он загляделся на драку, отвлекся и получил добрый удар дубиной по раненому плечу. Торчавшая между колец брони стрела обломилась, наконечник сместился в ране. От страшной боли воин потерял сознание. Очнулся он, только когда его несли к временному стану.

— Эко тебе досталось, — добродушно улыбнулся Велибор, наклоняясь над побелевшим от боли Стрижом, и, повернувшись к столпившимся вокруг воинам, приказал: — Парни, нож накалите и вина найдите, или меда хмельного.

Через минуту ему сунули в руки мех с вином. Волхв вытащил зубами пробку, понюхал и протянул мех Стрижу.

— Пей давай.

Раненого заботливо придержали на руках, пока он судорожно глотал пьянящий виноградный напиток.

— Все, хватит, — Велибор пристально посмотрел прямо в глаза Стрижа и скороговоркой прошептал: — Облака по небу плывут. Уж по земле ползет. Небо, земля, небо, земля, катится яблоко золотое, а сон воина накрывает. Хмари дымные плывут. Небо с землей сливается.

Кудесник провел ладонью перед лицом дружинника — все, спит, прислушался к дыханию спящего, нежно, почти нечувствительно коснулся яремной вены, проверяя пульс. Человек провалился в глубокий здоровый сон, теперь можно и раной заняться. Воины аккуратно сняли со Стрижа бронь, стащили поддоспешник и рубаху, положили своего товарища на шкуру рядом с костром.

— Держите крепче! — волхв провел смоченной разбавленным вином тряпицей вокруг раны. Кровь еще сочилась, плечо опухло, вокруг раны багровел огромный синяк.

— Навались! — Молниеносный взмах ножом, еще один крест-накрест. Из рассеченного плеча хлынула багровая кровь. Волхв сыпанул своим порошком и ухватил двумя пальцами проглядывающее сквозь плоть жало стрелы. Покачал из стороны в сторону засевший в кости наконечник и одним рывком вытащил из раны. Сквозь тяжелое дыхание удерживавших раненого воинов донесся громкий стон.

— Ну, ну, терпи, гридень, боярином будешь, — прошептал Велибор.

Его пальцы ощупывали рану, выискивая оставшиеся обломки древка стрелы, заодно проверяя целостность кости. Затем знахарь промыл рану родниковой водой, наложил на разрез несколько стежков вымоченной в вине нитью из сухожилий. Осталось положить сверху слой сухого мха, и можно было перевязывать рану.

— Вот и все. Осенью будет рукой, как и прежде, владеть, — немного отстранившись, Велибор придирчиво осмотрел труды своих рук и, вытерев пот со лба рукавом, добавил для Гремича: — Везти его придется на носилках. Рана сложная, промывайте почаще, и зеленой плесенью прикладывайте, чтоб не загноилось.

— Спасибо тебе, святой человек. Чем тебя отблагодарить за жизни дружинников? — негромко, но так, чтобы все слышали, произнес Гремич.

— Твои воины меня уже спасли. Ничего мне больше не нужно, только позволь коня взять.

— Бери любого из добычи, — махнул рукой в сторону небольшого табунка из двух дюжин лошадей боярин. — Да, куда путь держишь, волхв?

— В Ольшину.

— Тогда нам по пути, вместе и дорога веселее. Выбирай коня по вкусу, через полчаса отправляемся.

Сборы были недолгими. Гремич быстро разделил добычу, не забыв отделить двух коней в требу Богам за удачу в бою и выделить доли раненых и погибших.

Молодой Рагнар натянул на себя бронь убитого рыцаря и пробежался по логу, проверяя, как сидит доспех. А броня хорошая — на груди ременное плетение из толстых пластин, наплечники кованые, спина, рукава и подол кольчужного плетения. И весом около пуда, не тяжелая, можно целый день в ней рубиться. Взятый в бою меч он, немного подумав, по совету боярина, обернул холстиной и приторочил к седлу. Оружие хорошее, харалужная сталь с тонким узором елочкой, клинок бритвенной остроты и в руке как влитой ходит. Добрый меч, но сначала им научиться владеть надо. Такой клинок требует особого умения и не терпит неловкости.

Через два поприща отряд выехал к поросшему сосняком холму. Гремич, дав остальным знак остановиться, пришпорил коня и погнал его вверх по склону. Место ему понравилось. Чистый бор, воздух смолистый, напоенный свежестью. Зеленая трава на склонах. С полуденной стороны холма бьет родник.

На этом холме и решили похоронить погибших. На самой вершине, на открытой прогалине, вырыли три могилы. Гремич сам закрыл глаза покойным и вложил им в руки оружие. Хоронили варягов в доспехе, прикрыв сверху щитами вместо гробовых колод. В могилы положили, в дальнюю дорогу до терема Всевышнего Прародителя: хлеб, сыр, немного ветчины и солонины, по меху с медом. Велибор прошел между могил, проверяя, все ли правильно, и начертал на лбах мертвецов руны, позволяющие стражам Ирия отличить русов от всех прочих отправившихся по туманной тропе Марены. Затем над могилами насыпали холмики и посадили в ногах воинов по молодому тису.

Тризну справлять не стали. Решили отложить до возвращения в родной Велиград. Просто пустили по кругу братину с хмельным медом. Каждый вспомнил, что знал хорошего об ушедших. Под конец Велибор спел кощун о битве Перуна с Мареной.

Простившись с товарищами, варяги оседлали лошадей и продолжили свой путь. Солнце уже прошло больше половины своей небесной дороги и клонилось к закату. Пусть летний день долог, но все равно впереди еще много поприщ пути по лесным и полевым дорогам. А Гремич хотел уже сегодня успеть пройти Гнилую Топь и заночевать в городке Сробице, что в полутора днях пути от стольного града древан Ольшины.

2. Ольшина

Дальнейший путь отряда боярина Гремича прошел спокойно, без стычек. Кони весело бежали по лесным и полевым дорогам. Часто останавливались на отдых — дать раненым прийти в себя после тряски на конских крупах. Велибор использовал каждую остановку, чтобы проверить, как себя чувствует Стриж, заново обработать и перевязать его плечо.

На следующий день после стычки у оврага, покинув гостеприимный терем боярина Ждана в Сробице, Гремич свернул на развилке с наезженного шляха на еле заметную заросшую тропку.

— Так быстрее, — пояснил он, пришпоривая лошадь.

Дорога оказалась неплохой, лентой вилась по лесу, обходя овраги, каменистые россыпи и возвышенности. Разве что ездили по ней в последнее время редко. Иногда на пути вставали лесные завалы. Тогда люди спешивались, доставали топоры, затем несколько минут перемежаемой шутками работы, и в завале появлялась брешь, как раз шириной в дорогу. От зарослей и до зарослей. Один раз пришлось переводить коней в поводу через широкий ручей. Мост давно сгнил и развалился. От него остались только несколько замшелых бревен да торчащий посреди русла покосившийся столб.

Через два с половиной поприща дорога вышла из леса на поле или, скорее, издавна расчищенную и обихоженную вырубку. С чистого безоблачного неба светило солнышко. Становилось жарко, но никто и не подумал скинуть тяжелую бронь — старшой не велел. Рагнар заметил среди разноцветья обычных полевых трав то тут, то там поднимающиеся колоски жита. А чуть дальше, возле ручья, синело целое поле льна. Дорога здесь почти совсем заросла и еле угадывалась среди полевого травостоя.

Южнее, в самой середке открытого пространства виднелись невысокие холмики, густо поросшие кустарником. Местами к небу поднимались кучерявые плотные кроны молодых деревцев. Подъехав ближе, воины разглядели среди кустов бузины, терновника и вишни остатки покосившегося полусгнившего частокола. Раньше здесь жили люди, стояло село. Теперь только брошенные поля и холмики на месте домов.

— Смолянцы, — пояснил Гремич в ответ на вопросительные взгляды соратников, — одиннадцать лет назад сюда пришли люди герцога Германа Биллунга. Село сожгли, а людей, кто жив остался, угнали в рабство.

— Немало таких сел и городов было, — поддержал боярина Велибор.

— Страшное время, — буркнул Стемир, поправляя висевший на поясе меч, — много людей саксы побили, еще больше в рабство угнали.

Дальше ехали молча, стихли разговоры, на полуслове оборвался стихотворный поединок Увара и Гвидо, которым они развлекались последний час, к вящему удовольствию спутников. Сразу после слов волхва на солнце набежала тучка, по земле поползла тень. Словно по волшебству умолкли беззаботные трели птах, стрекотание кузнечиков и пересвист сусликов. Казалось, сама Мать-Земля скорбит о сгинувшем роде. Только высоко в небе парил орел, выискивая добычу.

Рагнар вспомнил, как этим летом ходил морем с княжичем Славомиром на Утрехт. Купцов сопровождали да княжеские товары на торг отвозили. Тогда в шумном и грязном городе фризов Рагнар и увидел рынок рабов. Страшное, жуткое зрелище, даже вспоминать о нем мерзопакостно и противно. Волосы под шлемом дыбом встают. Нет, лучше погибнуть, лучше самому броситься на клинок, чем такая участь. Представить невозможно, кто не видел, не верят, как христиане рабов животными почитают.

Рабство и у русов испокон веков существовало, но к рабам, холопам относились нормально, по правде, просто не считали их взрослыми равноправными людьми. Раб суть право опоясанным мужем называться потерял. Не может он наравне с мужами выступать, только ежели докажет свою взрослость, тогда и свободу вернет, и в храмы Богов его пускать будут. До того времени только Макоши, Матери Сущего требы нести может.

Рагнар вспомнил отчий дом в Барте и дворового холопа Олафа. Привезенный отцом из похода полонянин жил в доме, ел на детской половине стола, работал вместе со всеми. Никто его не унижал и не обижал несправедливо. Наоборот, именно Олафу отец поручил учить сыновей стрельбе из лука и копейному бою. Норманн с охотой взялся за порученное дело и гонял Рагнара и его брата Берслава, как Сварог Змия, от зари и до зари. За что впоследствии отроки были ему только благодарны. А когда год назад принятый в княжескую дружину Рагнар впервые обагрил копье кровью, отец отпустил Олафа на волю и дал серебра хозяйством обзавестись.

У саксов, фризов, итальянцев, франков и других христиан такое было немыслимо. Для них раб не был человеком, даже животным его не считали, просто говорящим орудием, не более. Даже норманны относились к своим пленникам человечнее, не издевались без толку. Для северян пленник был скорее человеком, обиженным Судьбой, или слабаком, достойным жалости, но не унижений.

Наконец поляна кончилась, дорога опять нырнула под сень обступивших открытое пространство буков и берез. А еще через три поприща тропка вышла к большаку. Так было гораздо быстрее, тракт по дуге обходил окрестности заброшенного селища, но Рагнар прекрасно понимал, теперь понимал, почему тут не ездят и не ходят.

Здесь в дне пути от стольной Ольшины дорога стала гораздо оживленнее. Все чаще навстречу попадались повозки, пешие и конные путники. Пару раз отряд обгоняли мчавшиеся во весь опор гонцы. А пополудни в видимости сторожевых башен городка Гжельск ободритам встретился конный отряд древанских дружинников в полсотни копий. Перекинувшись парой слов с сотником, Гремич выяснил, что князь Олег сейчас в Ольшине, но надо спешить — через три дня он отправляется на охоту к берегам Лабы. В столице нынче шумно и людно. Охота обещает быть знатной, гостей приглашено немало.

Велиградские дружинники обратили внимание, что встречная полусотня совсем не походит на охотников. Скорее обычный разъезд, следящий за порядком на землях княжества, или охрана для ценного груза. Дружинники ехали налегке, с заводными конями и обозом. Только воины дозорного десятка шли в полном доспехе и вооружении. Остальные сложили брони и щиты на телеги, у бойцов оставались только мечи или боевые топоры. А обоз с ними шел немаленький — две дюжины плотно нагруженных возов, влекомых быками. Погонщики одеты не бедно и при оружии, явно не холопы или наемные смарды, а пешие гридни, копейщики. На вопрос: куда путь держат? — ольшинские отшучивались: дескать, куда глаза глядят да князь скажет.

— Может, в набег собрались? — полюбопытствовал Рагнар у ехавшего рядом Стемира, когда ольшинская дружина скрылась за поворотом.

— Разве что саксов потрепать или к стодорянам заглянуть, долги отдать за старое предательство, — задумчиво произнес старый воин. — Король сейчас в Баварию отправляется, тамошнего герцога усмирять. Самое время в гости заехать.

— Или в порубежную крепость направились, — вмешался в разговор Хват. — Видели, у них целых два воза тулами со стрелами доверху загружены.

— Может, и так, — согласился Стемир.

Как там на самом деле было, так и осталось неизвестным. А гадать попусту людям вскоре надоело. Велибор затянул песню, дружинники начали подпевать. Затем вспомнили еще одну, и еще. Так с песнями и ехали до самого вечера. А там свернули к многолюдному селу. Пора было о ночлеге думать. Тем более у околицы приветливо распахнул свои ворота большой гостиный двор.

Перекусив с дороги и разобравшись с ночлегом, Гремич и Рагнар вышли на двор поупражняться с мечами. Еще вчера вечером старый боярин, посмотрев, как Рагнар работает с мечом, заявил, что для пьяного норманна еще сойдет, христианину самое то будет, но терпеть такой позор в дружине князя Славомира он не намерен. Отныне он сам лично займется подготовкой отрока. Надо ли говорить, что Рагнар был только рад. Учиться бою у такого витязя, как Гремич! Об этом можно только мечтать. Первые же уроки боярин преподал уже вчера, заставив целый час стоять в одной позиции, привыкая к тяжести меча, а затем еще отрабатывать удары.

Сегодня Гремич решил поднатаскать Рагнара в движениях. Пока отрок раз за разом шагал вперед-назад, повторяя один и тот же прием, на заднем дворе собрались зрители. И дружинники, и товарищи купца из Липскова, остановившегося на дворе, и сам хозяин гостиного двора хромой Кукша собрались понаблюдать за уроками. Постепенно к ним присоединялись местные огнищане и смарды, привлеченные толпой. Смотрели с интересом, никто не смеялся над неловкостью молодого гридня и его тщетными попытками уклониться от меча старого боярина.

Дружинники прекрасно знали, чего стоит в бою Гремич, и понимали, что сами не продержались бы против старого боярина и пары мгновений. А местные и не собирались насмехаться над урожденным воином, наоборот, многие старались запомнить приемы, взять для себя что-нибудь от бесплатного урока. У русов все взрослые опоясанные мужчины владели оружием и при случае могли постоять за себя и свой род. Но одно дело огнищанин, у которого и без того день занят от зари и до зари, и совсем другое дружинник — человек, которому Боги заповедовали никогда не расставаться с оружием и хлеб добывать острием клинка да верной службой.

Наконец, когда утомившийся Рагнар получил очередной шлепок мечом плашмя по груди, Гремич отступил назад и повернулся к зрителям:

— Ну, кто кости размять хочет? Выходи трое.

Зеваки радостно зашумели, намечалась веселая потеха. В круг вышли Хват, Увар и Вильк. Переглянувшись, они разошлись в стороны и разом двинулись на Гремича. Но не тут-то было — боярин шагнул к Хвату, легко отбил летящий в голову меч и ударом голенью под колено сбил гридня с ног. Пытавшийся достать в этот момент Гремича копьем Вильк вдруг увидел перед своим лицом голубую молнию меча, попытался уклониться, одновременно рубя копьем снизу вверх, и наткнулся на Увара. Гремич тем временем отпрыгнул назад, приложил клинок к шее поднимавшегося на ноги Хвата и снова атаковал. Увар попытался было связать боярина боем, давая Вильку возможность бить копьем в бок, но неожиданно остановился, ему в живот упирался меч Гремича. Подмигнув опешившему воину, Гремич присел, пропуская над головой копье, и, перекатившись по земле, хлопнул клинком по бедру Вилька. Еще перекат — и подъем с прыжком. Бой закончен. Двое зарезаны, а третий тяжело ранен, обезножен.

Победа была встречена громкими криками, даже «убитые» воины смущенно улыбались. Дескать, мы сделали что могли.

— А я смотрю, что за шум, — прозвучал громкий задорный возглас, — а это старый Гремич отроков уму-разуму учит.

Расталкивая зевак, в круг вступил молодой человек с длинными светло-русыми усами на загорелом, чуть вытянутом лице. Был он выше среднего роста, жилистый, худощавый. На плечах воина темно-синий мятль с соболиным подбоем, голову украшала расшитая жемчугом шапка. На ногах пришельца были высокие сапоги, обтянутые дорогой тканью и украшенные каменьями. Из-за плеча выглядывала вычурная, узорчатого бронзового литья рукоять меча. На вид мужчине лет двадцать пять — тридцать, не больше, но глубоко посаженные светло-серые глаза светились умом и выдавали немалый жизненный опыт.

— Славер, ты?! — выпалил Гремич, разводя руками.

— Кто ж еще? — рассмеялся пришелец, заключая боярина в объятья. — Тесна дорожка, вот и встречаемся иногда.

— Поверить не могу! На твоем корабле тогда черно от норманнов было. А нас буря мористее отжимала.

— Так отбились. Почти целый хирд разметали. Тур, помнишь такого?

— Еще б не помнить, — старый боярин и княжич Славер, третий сын люблинского князя Всевлада, ударились в воспоминания, спеша поделиться друг с другом радостью встречи и рассказать, что случилось после их прошлого свидания. — Здоровый был воин, настоящий тур. На него доспех приходилось по особой мерке кроить.

— Почему был? Жив и в полном здравии. Он тогда обломком реи как ослопом от свеев отмахивался. Нас после боя только четверо на ногах осталось. Я, Тур, Вышата да Острей, еще Славиша был страшно порубленный, но живой. Его полоцкая бронь спасла.

Как догадался внимательно прислушивавшийся к разговору Рагнар, речь шла о недавнем морском походе на свейские земли. Корабли только три седмицы назад вернулись в Велиград. Поход оказался удачным, много добычи взяли, но и не все воины из-за моря вернулись. За удачу и добычу пришлось жизнями людей заплатить.

— Как доплыли-то?

— Обыкновенно. Ваши корабли да мой «Барс», — Славер говорил о своем втором корабле, — бурей от берега отжало. Мы на «Волке» во фьорде пересидели. Потом ночью ветер стих. Ну дюжина свеев полонных на корабле нашлась, к веслам привязали. Острей у руля встал, а мы кто на веслах, кто полоняников подгонял. Так и дошли до Руяна, а там уже до дому рукой подать.

— А что мы стоим? — лукаво улыбнулся Гремич. — Ты с дороги? Пошли в дом, жаркое уже поспеть должно.

— И то дело, — расцвел в широкой улыбке Славер.

Вслед за старшими в гридню повалили и их воины. Княжич с тремя десятками дружинников только несколько минут назад подъехал к гостиному двору. И привлеченный шумом, пошел посмотреть, что на заднем дворе творится. Ехал он в Ольшину в гости к князю Олегу. На расспросы Гремича уклончиво отвечал, что отец велел навестить, а то не виделись давно.

Встречу отметили за пиршественным столом зажаренной на вертеле свиньей, кашей и глотком меда из круговой братины. Ничего большего позволить себе люди не могли. Пока дело не сделано, не время пировать. Но и без того было весело — вспоминали дальние походы, шутили, рассказывали веселые истории из своей богатой на приключения жизни.

Знакомясь с людьми Гремича, Славер обратил внимание на необычное для варяга имя Рагнара.

— Вроде на норманна не похож, — удивленно поднял брови княжич.

— Батька в честь побратима назвал, — с вызовом в голосе ответил воин, глядя прямо в глаза Славера.

— Постой! — вмешался воин лет сорока с покрытыми причудливыми татуировками руками. — Ты, случаем, не из Барты?

— Да, вырос в Барте.

— Гостяты сын? То я смотрю: что-то знакомое, — татуированный наклонил голову набок, вглядываясь в черты лица Рагнара.

— Мне говорили, что мой отец Гостята, — молодой гридень начал терять терпение. Ему надоели эти бестактные расспросы.

— Точно! Такой же норовистый! — расхохотался собеседник. — Ну, как увидишь батьку, передавай привет от Трувора Большая Ложка.

Рагнар только было собрался поинтересоваться происхождением такого необычного прозвища, но его перебил Гремич.

— Рагнар не только лицом в отца пошел. Он и отвагой, и сноровкой весь в Гостяту. Мы позавчера в засаду попали, так Рагнар первым стрелков заметил и первым в схватку вступил.

— Я и не думал, просто, как стрелы посыпались, я и схватился за топор, — смущенно пробормотал гридень, чувствуя, как от похвалы старшого на щеках багровеет предательский румянец.

— Так и надо. Кто долго думает — мало живет, — веско произнес Славер и, почесав в затылке, добавил: — Мы проезжали мимо этого места. Видели следы схватки. Саксы на землях Олега шалят?

— Осмелели! Как у себя дома, — бросил Стемир и смолк, почувствовав на плече тяжелую руку Гремича.

— Так кто говорил, что в Англии выгодно железом торговать? — хитро прищурившись, поинтересовался боярин, глядя прямо на Славера.

Разговор сразу же перешел на цены, торговые дела, да куда лучше набегами ходить. Спорили, что лучше везти в Бирку этой осенью: оружие и брони или украшения и меха. Славер поделился своими задумками на следующее лето плыть в Новгород и Ладогу за восточными товарами, потом идти прямо на Англию и Гавр. Затем плыть в Иберию, загрузиться пряностями и привезти товар в Люблин. За лето должны обернуться. Только желательно ватагу собрать большую, с хорошей дружиной. Путь долгий, опасный, менее чем с двумя дюжинами кораблей лучше и не рисковать.

На следующее утро, подкрепившись яичницей с сыром, дружинники отправились в дальнейший путь. Ехали вместе, одним отрядом, решив, что, раз дорога свела, нечего разъединяться.

Через час пути начал накрапывать дождик. Велибор и Хват быстро соорудили над головой ехавшего на носилках промеж двух коней Стрижа нечто вроде шалашика из пары веток и рогожи. Благодаря заботе волхва раненому уже было лучше, но плечо по-прежнему болело и в теле чувствовался жар.

— Через месяц плясать будешь, — добродушно улыбнулся священник, давая Стрижу чашу с отваром ивовой коры, — нагноения нет, и ладно. Лихорадок травами отгоним.

Впрочем, дождь шел недолго. А когда отряд проезжал мимо торфяного болота, на небе выглянуло солнце, тучи ушли. С дороги хорошо видны длинный мыс, вдававшийся в глубь топи и старая ель на самом конце мыса. Нижние ветви дерева украшены множеством разноцветных лоскутков. Таким образом местные жители задабривали болотника и ичетиков, чтоб не мешали клюкву собирать, да в трясину чтоб не утянули.

Еще через поприще дорога вышла к берегу Ельца. Ехать стало веселей. Чаще встречались села и выселки. Люди предпочитали селиться поближе к городу, жить под защитой княжеской дружины, а при опасности укрываться за надежной крепостной стеной. Всегда так, у княжьего дома все одно безопаснее. И вот на горизонте показалась сама Ольшина. Город был построен почти четыре столетия назад, когда роды древан только пришли в эти места с Дуная. С тех пор Ольшина несколько раз перестраивалась и дважды расширяла свои пределы, обрастая новыми стенами.

Этим летом князь Олег решил расчистить и углубить оборонительный ров. Подъезжая к городу, дружинники видели, как две сотни человек работали у полуночного участка стены. Извлеченный изо рва грунт отвозился к берегу и высыпался с обрыва. Впоследствии Рагнар узнал, что таким образом готовили основание для опоры моста. Неугомонный князь собирался соединить оба берега Ельца широким пролетом на пяти опорах, благо река в этом месте была всего в сорок саженей шириной.

Сама городская стена оказалась достаточно прочной и в ремонте пока не нуждалась. Высокий вал, укрепленный столбами и обложенный снаружи глиной. Поверху прочные стены из толстых бревен. Через каждые двести шагов к небу вздымались башни с двумя рядами бойниц. Наметанный глаз воина определил высоту стен и вала в девять саженей, это до уровня бойниц, а сверху еще боевую галерею, заборолы закрывала прочная крыша из теса. Настоящая твердыня, крепкое гнездо народа древан.

К надвратной башне вел легкий мостик, перекинутый через ров. Почти ничем не закрепленный мост двое воинов могли в считаные мгновения обрушить в ров, преграждая таким образом путь врагу. Ворота сейчас открыты. Спокойно выждав, пока по мосту проедет вереница телег, загруженных мешками с товаром местного скупщика, Славер первым направил своего коня к воротам. Остальные двинулись следом.

— Князь в городе? — поинтересовался люблинский у городских стражников.

— Князь-то в городе, в детинце, а ты кем будешь? — вопросил один из стражей, выделявшийся среди своих товарищей шлемом искусной отделки и копьем с окованным железом древком.

— Князь Славер из Люблина, — гордо подбоченившись, ответствовал гость.

— Проезжай, — отступил в сторону стражник, напрочь теряя интерес к княжичу и его спутникам.

За воротами путников встретила обычная городская теснота и сутолока. Множество спешащих по своим делам людей, узкие дороги, высокие заборы и нависающие над улицей стены домов. Строились в городе в два-три яруса, стараясь максимально использовать стесненность крошечных наделов.

В отличие от Велиграда и других богатых городов ободритов, улицы Ольшины не мостили. Под копытами лошадей звенела утрамбованная до твердости камня земля. В осеннюю и весеннюю распутицу дороги, естественно, размокали и превращались в болото. Но, похоже, это никого не беспокоило, впрочем, у закатных и полуденных народов это дело обстояло еще хуже. Там в городах даже подземные сливные трубы или сточные канавы забывали делать. Нечистоты прямо на улицу выливали. Дикари неразумные, одним словом. Только и умеют, что своему Богу молиться и глотки резать.

На втором перекрестке отряд распался. Славер поехал прямиком в детинец, Велибор, благословив на прощанье спутников, повернул в сторону пристани, а Гремич со своими людьми отправился искать подворье купца Лубяна. По одному ему ведомым причинам боярин предпочел остановиться у своего старого друга, а не на княжьем дворе. Хотя вполне имел право погостить в детинце у князя Олега.

Унижать себя долгими поисками и расспросами у встречных и поперечных Гремич не стал. Он просто подъехал к стайке мальчишек, кучковавшихся у покосившейся завалинки, и поинтересовался: кто знает подворье купца Лубяна из Зверина? Знали все. После недолгих яростных споров, чуть не завершившихся потасовкой, провожатым вызвался босоногий паренек лет десяти в зеленой засаленной рубашонке. Совершенно по-взрослому относясь к делу, он проводил верховых до ворот кратчайшей дорогой, между делом знакомя с местными достопримечательностями. Ехали недолго, вторая улица после поворота направо, а затем налево.

— Вот здесь живет Лубян Косая Сажень, только его дома нет. Две седмицы назад уехал с обозом в Хильден, — махнул рукой в сторону ворот паренек. Гремич, ничего не говоря, протянул ему медную монетку за труды, и отрок, страшно довольный легким заработком, убежал, только пятки засверкали.

Судя по внешнему виду подворья, Лубян обосновался в Ольшине надолго и основательно. Двор окружал высокий дубовый частокол с крепкими воротами на толстенных, врытых в землю столбах. Из-за забора выглядывал кусок второго яруса настоящего терема с резным балконом и тесаной кровлей. До ушей всадников донеслось глухое ворчание собаки за забором.

— Через час весь город будет знать, где мы остановились, — недовольно пробурчал Стемир, косясь вслед убегавшему пареньку.

— Не ворчи. Нам это не повредит, — усмехнулся Гремич, спешиваясь.

Подойдя к воротам, он решительно забарабанил по калитке. Ворчание собаки на той стороне сменилось громким лаем, затем послышались быстрые шаги, сильный молодой голос громко спросил:

— Чего ломишься, как леший очумелый? — вслед за этим «приветствием» отворилась калитка, и на пороге возник высокий, широкоплечий, богатырского телосложения парень в простой холщовой рубахе, портках беленого холста и кожаных поршнях.

— Мир этому дому, — вежливо кивнул боярин, — мы в гости к хозяину.

— А кем будете? — с задором в голосе произнес парень, при этом его рука опустилась на рукоять висевшего на поясе длинного боевого ножа.

— В Велиграде меня называют Гремичем.

— Дядька Гремич? — изумленно поднял брови парень. — Извини, не признал. Сейчас, ворота открою.

— А ты сам кем будешь? — хмыкнул в седые усы боярин, но его уже не слушали. Молодой человек исчез за забором. Через пару мгновений с той стороны послышался звук убираемого засова. Ворота широко распахнулись.

— Проходите, гости дорогие. Батьки пока нет, ожидаем со дня на день, — поклонился приезжим сын Лубяна, а затем, повернувшись в сторону двора, громко, требовательно позвал: — Мирко, Улеб, Корша, Злоба! Мать вашу за ногу! Живо поворачивайтесь! Гостей привечайте, бездельники!

— Меня Нежданом люди зовут, — добавил он, отступая в сторону и пропуская гостей. — Извини, дядька Гремич, сразу и не узнал. Запамятовал.

— А ты вырос. Вширь раздался, как зубр, — похлопал Неждана по плечу боярин. — Я тебя еще таким помню, — при этих словах он показал ладонью чуть выше пояса.

К гостям, степенно въезжавшим на двор, уже подбежали дворовые люди, помогли спешиться, приняли лошадей, закрыли ворота. Неждан распорядился расседлать лошадей, нести поклажу в дом да задать лошадям овса. Раненых было велено со всем бережением нести в покои. Гремич не успел даже вмешаться, как четверо холопов осторожно отвязали носилки со Стрижем и понесли в терем. Сам Неждан, удостоверившись, что его распоряжения выполняются, — в парне чувствовалась деловая хватка, — с поклоном пригласил гостей в дом, отведать угощения.

В просторной трапезной ободритов встретили младший брат Неждана Белян, серьезного вида отрок лет двенадцати, и сестра Млава. Их мать умерла два года назад, а приводить в дом новую жену Лубян не стал. Все домашнее хозяйство легло на хрупкие плечики Млавы. Сейчас молоденькая и симпатичная девушка в клетчатой поневе и с заплетенными в толстую косу до пояса пшеничного цвета волосами распоряжалась слугами, спешно накрывавшими стол. Углядев в окошко, что к ним прибыли гости, хозяйка взялась за угощение для проголодавшихся с дороги путников.

— Проходите, гости дорогие, — прозвенел чистый, как лесной ручей, нежный девичий голосок. Когда варяги во главе с Нежданом и Гремичем вошли в трапезную, Млава первым делом протянула боярину крынку молока и краюху хлеба.

— Выпейте с дороги, располагайтесь. Чувствуйте себя как дома.

После церемонии знакомства и приглашения Неждан наклонился к Млаве и негромко попросил:

— Сестрица, у них двое раненых, один лежачий, пригляди, чтобы их устроили да накормили. И пошли за Жердяем, пусть посмотрит, как лечить лучше будет.

— Спасибо, хозяин, — Гремич уловил последние слова купеческого сына, — но знахаря не нужно. В пути с нами знающий волхв был, он и лечил. Лучше дай раненым отдохнуть с дороги да поесть пришли.

— Да какой я вам раненый! Царапина, — донесся с порога голос Плоскини, а следом появился и он сам, правда, опираясь на плечо Увара.

Суета постепенно стихла. Все расселись за столом и принялись за еду. Гремич бросил вопросительный взгляд на Неждана, потом на красный угол с резными изображениями Богов и покровителей. Получив такой же молчаливый ответ кивком, боярин налил в серебряную чашу вина из кувшина и поставил перед Чурами. Все было ясно без слов — треба небесным покровителям и защитникам. Только после этого люди приступили к трапезе. Дав гостям насытиться, Неждан, как старший в доме, поднял полуведерную братину с медом, пригубил и протянул Гремичу.

— Пусть Боги будут благословенны этому дому и его хозяевам. Пусть двери будут открыты для радости и удачи, а горести обходят стороной, — церемонно провозгласил старый ратник, отпивая добрый глоток приятного веселящего напитка, и передал чашу по кругу.

За столом стало веселей, перезвон ножей, ложек и чавканье сменились непринужденной беседой. Неждан расспрашивал Гремича о дороге, в какой передряге воины были ранены, как обстоят дела в Велиграде и как поживает князь Белун. В свою очередь он поведал последние новости, подтвердил, что князь Олег послезавтра собирается на большую охоту. Вот только, на кого и где собрался охотиться князь, неясно. В последнее время в земле древан укрепляют порубежные грады и усиливают их воинами. Например, встреченный вчера людьми Гремича отряд определенно идет в Лухов — мощную крепость на границе с саксами и ободритами.

Многие опасаются войны с велетами. Особой дружбы с этим народом у древан никогда не было, а враждовать с ними опасно. Славны они неожиданными ударами и стремительными набегами. При этих словах Гремич только хитровато улыбнулся, он разделял опасения молодого хозяина, но не торопился их выкладывать. Многое еще было неясно. Многое еще предстояло обговорить и выяснить. А зачем зря слова бросать, если дело не сделано? Вот и Гремич полагал, что зря.

После обеда боярин распустил своих воинов со словами: гуляйте, отдыхайте, на торг зайдите, но завтра на рассвете все должны быть на месте.

Сам он вместе со Стемиром и Нежданом поднялся на второй ярус в покои Лубяна. Следовало о многом поговорить без лишних ушей. А первым делом Гремич хотел выяснить, как можно попасть в детинец и встретиться с Олегом, не привлекая при этом излишнего внимания. Выслушав необычную просьбу, Неждан почесал в затылке, посетовал, что отца нет дома, но обещал помочь. Главное, чтоб князь никуда не уехал нежданно-негаданно. А Велес позволит — получится. Была у купеческого сына одна задумка.

3. Тяжесть слов

— Получается, князь Белун мне союз и дружбу против саксов предлагает, — князь Олег небрежно бросил грамоту на стол и уставил прямо на Гремича тяжелый взгляд исподлобья серо-стального цвета глаз.

— Князь при мне писал и велел тоже на словах передать: нечего нам делить, иначе саксы сами нас поделят, — боярин невозмутимо смотрел прямо в глаза Олега, выдерживая его взгляд.

Разговаривали они во внутреннем покое терема, за закрытыми дверями. Сегодня утром Гремич, Неждан и Стемир пришли в детинец под видом торговых людей. Расчет был незатейлив и полностью соответствовал местным обычаям и простоте нравов. Улучив подходящий момент, Гремич подошел к князю Олегу, наблюдавшему, как слуги перебирают и проветривают меховые шубы на заднем дворе, и, представившись, поинтересовался, где можно спокойно переговорить. В этот момент Неждан и Стемир как бы невзначай держались рядом, оттирая слишком любопытных челядинцев. Выслушав боярина, князь молча кивнул и предложил следовать за собой. Простые времена — простые нравы. Главное — приличия соблюдены.

— Вы под пятой Оттона живете, платите дань, на вашей земле саксы шастают, как дома, крепости и свои церкви строят. Вам и положено саксов воевать, а мне с какой радости?

— А с той, князь, что следующими древане будут, — с легкой грустной улыбкой на устах произнес Гремич, — или думаешь отсидеться за болотами, лесами, городскими стенами? Не получится. Останешься один, и тебя сомнут. Наши же крещеные бывшие русичи в спину ударят.

— Ты угрожаешь?

— Нет, ты правду сказал. — Гремич, казалось, проигнорировал резкое слово князя. — Мы дань платим, жрецов Христа вынуждены в города пускать, ихние капища на месте русских храмов терпеть. Смельдингов почти уже не осталось, из лесных берлог нос боятся высунуть. Сербы смирились и сами Оттону служат. Стодоряне после предательства Тугомира крещены и свой род позабыли, уже обычаи саксонские перенимают. Даже у данов епископства стоят. Норманны обязаны саксам воинов давать. Чехи крещены и дань дают, венгры разбиты. Да и ты саксам серебро посылать обязан. Прав я?

— Прав, — нехотя выдавил из себя князь, опустив глаза. Затем он резко выпрямился и, сцепив пальцы за спиной, процедил сквозь зубы: — Сильны саксы. Страшно сильны. И фризы, и бургунды, и итальянцы, и тюринги под ними. Сейчас Оттон отправился баварского герцога воевать.

— Еще не отправился, только собирается, — продемонстрировал свою осведомленность боярин, — пусть воюет.

— Думаешь ударить, пока он в Баварии связан? Так вернется же.

— Вернется, — тем же умиротворяющим тоном, усмехаясь в усы, ответил Гремич, — только нас к тому времени больше будет. И у короля за спиной пожары полыхать будут.

— А если не получится? Если как раньше выйдет? Пожары будут у нас и в рабство нас, русов, а не саксов погонят. Ты этого хочешь? Помнишь Птицелова и старого Оттона? Кровью нашу землю затопили, людей как скот угоняли!

— Рано или поздно, все равно так будет. Не от нас зависит. Им нужны наши земли, а не мы, — с вызовом в голосе ответил боярин, глядя прямо в глаза Олега. Тот недоверчиво хмыкнул, отвернулся и зашагал по комнате взад-вперед. Половицы жалобно скрипели под его сапогами. Князь думал.

«Эх, как пронять тебя? Как заставить не одним днем жить?» — мелькнула мысль в голове Гремича. Выкладывать весь расклад пока было преждевременно. Надо бы сначала Олега на свою сторону склонить. Да боярин и не знал всех тонкостей, князь Белун не говорил. Оставалось только молчать и ждать.

— Ладно, верю я, что дело стоящее. — Олег опустился на лавку напротив Гремича. — Белун воитель опытный, умеет полки водить, и сын его, Славомир, хороший полководец. Хоть и молод, но уже может и большой поход обдумать, расписать по дням. По моим прикидкам, магдебургский граф и саксонский герцог могут выставить не менее двух тысяч тяжелой конницы в бронях да пять тысяч пеших. Нам придется их громить в первую же седмицу войны, а затем подойдет король со всей своей ратью.

— Немного не так, — живо отреагировал старый воин, он понял, что Олег заинтересовался, увлекся. Задело его за живое, гордость взыграла, и память о предках, менявших римских императоров, как портянки, дала о себе знать. Сейчас уже можно было сказать, что дело почти сделано.

Непонятным оставался только визит Славера. Этот шебутной третий сын, без каких-либо надежд получить надел, явно искал союзника для похода. Вот только куда? Славер считался удачливым вождем, он привозил хорошую добычу из военных и торговых походов, но много людей собрать не мог. Больше двух-трех сотен урожденных гридней и полутысячи находников под его стягом никогда не собиралось. Приходилось искать сильных союзников и делить с ними добычу.

— Сейчас Оттон идет на Баварию. Это верно. Замки у герцога Генриха Сварливого крепкие, воины преданные. Поход займет не меньше пары месяцев, а то и больше. Придется брать каждую крепость с боем. Раньше листопада король поход не завершит, вся его рать с ним, бароны с рыцарями. Магдебургские воины нынче большей частью в Браниборе и Поступиме, подати выколачивают. У герцога саксонского не больше трех тысяч под рукой. Молодых, необученных много. Немало воинов ушло с королем, еще тысяча по ободритской земле, в Дании и в Вагрии раскидана, в Мекленбурге, что раньше Велиградом звался, стоят. Еще Оттон вынужден сильные отряды в итальянской земле и в крепостях у франкской границы держать. Сил у него много, да они разбросаны. Можно по частям бить. Мой князь в Арконе переговоры с ругами ведет, доверенные бояре в Ретру, Волин и к данам отправлены.

— Никто не придет, — хмыкнул князь.

— Пока не придет, — с нажимом произнес Гремич, — всему свое время. Слушай.

Незаметно постучав кулаком по ножке стула, боярин приступил к рассказу. Предполагалось выступить в одну из ночей вересеня, быстро и решительно перерезать дороги, перебить отдельные отряды саксов, взять Мекленбург, ударить на Старград. Сил для этого у Белуна хватало. Олег, получив сигнал и предварительно укрепив Лухов, Сольск и другие пограничные города, идет в дерзкий набег на Бранибор. В сражение с сильными полками не вступает, грабит, жжет что может. Столкнувшись с врагом, откатывается назад за пограничные засеки. Маркграф Луидольф воевода опытный, но заносчивый, после такой дерзости он соберет всех воинов и поведет их вниз по Лабе покарать дерзких древан. Здесь на берегах, у переправ и болотин его встретят Олег и велеты.

— Верно мыслишь. Велеты, лютичами прозванные, сами в драку не полезут, — согласно кивнул князь, — но если саксы на их землю ступят, обидятся.

— А ты сделаешь так, чтобы они по пути к лютичам волчьему племени заглянули, — подтвердил боярин.

Разгромив и вырезав саксов на своей земле, Белун должен собрать конные полки в один кулак и вести их якобы на Аахен и Ольденбург. Не дойдет. Да это и не нужно, достаточно окрестности Гамбурга пожечь. Король, узнав о восстании, оставит в Баварии сильный отряд и с основными силами ускоренным маршем пойдет к Лабе. При первом же слухе о приближении оттоновой рати варяги откатываются назад и встают за порубежными градами. К этому времени начнется осенняя распутица.

Волхвы говорят, осень будет дождливая. Реки разбухнут, болота напитаются влагой и станут непроходимы, дороги раскиснут. Главное — не дать врагу Лабу и засечную черту перейти, а там уже положение изменится.

— Я так понимаю, если Оттон встанет на Лабе, даны захотят старые долги вернуть и руги дружину дадут, — заметил князь.

— Не менее тысячи дружинных и еще могут храмовых воинов прислать, — в голосе Гремича чувствовались нотки довольства. В знаменитые храмовые воины Арконы брались лучшие из лучших. Их с детства готовили к тяготам походов, учили владеть любым оружием как продолжением руки, наставляли в искусстве охоты и жизни в лесу без оружия и какого-либо скарба. В бою десяток храмовников стоил полусотни дружинников или рыцарей. А в лесной войне арконским бойцам равных не было, они превосходили даже знаменитых лесовиков, из земли велетов. Никто не мог сравниться с храмовыми воинами Свентовида Сварожича.

— Если все в поле выйдут, то и храмовники не отстанут, — резко рубанул ладонью над столом старый боярин. — Соберем силы и ударим соединенной ратью на Оттона.

— Копье Цезаря понесете? — поинтересовался князь.

— На большую сечу вынесем. — Речь шла о священном символе, ранее хранившемся в велиградском храме Перуна Радегаста. Копье, по легенде, принадлежало еще великому римскому воителю и императору Цезарю. Вырванное князем Одоакром из безвольных рук последнего римского императора, оно стало одной из главных святынь ободритов. После нашествия Оттона священное копье спрятали в храме, затерянном в глухой лесной чаще. Где именно, никто, кроме князя Белуна и старших волхвов Радегаста, не ведал.

— У меня Славер люблинский гостит, — задумчиво произнес князь Олег, — знаешь, наверное. Вы вместе в город приехали.

— Знаю, — кивнул Гремич.

— Он предлагает зимой вместе с магдебургским графом на ляхов идти. Думаю, уговорить его собрать дружину и к нам присоединиться.

— Добычи много не будет, а славы у него достаточно. Разве что надежда есть землей прирасти, вот и будет он князем земельным.

— А умно Белун придумал, — протянул Олег. — Если так все получится, побьем саксов. Правильно говорю?

— Победим. Если Перун с нами — победим.

— Ну а как победим, что дальше будет? — неожиданно вопросил ольшинский князь, глядя прямо в глаза Гремичу. Тот отвечать не торопился. Сидел словно в раздумье. Вопрос был с подковыркой: князя древан беспокоило, не захочет ли Белун после победы подмять под себя других князей? Не устроит ли междоусобицу?

— Пока держава саксов крепка, не будет нам ни мира, ни спокойствия, — наконец нарушил молчание старый боярин. — Одну голову у Змея отсечешь, другая вырастет. Надо сначала развалить их на графства и герцогства. Тогда и нам спокойнее будет.

— Как короля убьем, само развалится, — беспечно отмахнулся Олег. — Без крепкой руки они передерутся, разорвут державу на лоскуты. Сына у Рыжего Оттона нет, некому престол принять.

— Вот и я о том же говорю. — Гремич по последним словам князя понял, что тот сам не прочь подчинить Ольшине соседей, поэтому и побаивается усиления ободритов. — Пусть не мешают нам по Прави жить. По своим законам и родам. И главное, их мертвого Бога на наши земли не пускать. Жить по законам наших Богов и родов надо, — повторил боярин.

Последние слова успокоили князя, он понял намек, что на его земли никто не претендует. Наоборот, полученная от Белуна грамота обещала союз и совместную защиту общих рубежей. Олега это устраивало. Также он вынашивал идею выдать свою дочь Лану за второго сына Белуна Мечислава. Таким образом укреплялись связи с Велиградом, что позволяло не бояться алчности Белуна и его наследников.

В тот же день недалеко от детинца, в городском храме произошел другой и не менее важный разговор.

Красивое, величественное здание храма — заслуженная гордость, шедевр ольшинских мастеров — возвышалось на пологом холме всего в перестреле от стен детинца. Храм был деревянным, но на каменном основании. В свое время на украшение капища ушло немало серебра, самоцветов, меди и железных изделий. У входа в здание росли два древних, кряжистых дуба, широко раскинувших свои ветви над площадью. Говорили, что они росли на этом холме с незапамятных времен, когда по берегам Лабы и Ельца бродили индрик-звери, огромные, как гора, волосатые и с рукой вместо носа.

Сейчас на резной скамейке в тени дуба расположились Велибор и седовласый высокий старик. Несмотря на то что дед выглядел ровесником дубов, спину он держал ровно, и тяжелый дубовый посох, сейчас прислоненный к дереву, служил ему не для поддержки, а как символ власти и доверия Богов.

— Ты говорил, надвигается гроза? — голос старика был еще достаточно сильным, уверенным.

— Так и есть, Богумир. Приближается буря, этой осенью начнется.

— Так что в этом удивительного? Князья и воины жаждут славы. Огнищанам нужна защита. Боги хотят богатые требы и не любят, когда по нашей земле враги ходят. Если не сейчас, то через год-два будет большая война.

— Начнется, — согласился Велибор. — И опять нас разгромят и утопят в крови. Опять победы обернутся поражением. Опять придут слуги мертвого Бога, с заката приплывет корабль из волос и ногтей мертвецов, навь откроется и захлестнет явь, они нас задавят.

— Перун с нами, — с нажимом произнес Богумир. — Мы же вчера вместе бросали кости на шкуре жертвенного быка. Небо русам пророчит победу. Почему ты в этом сомневаешься?

— Пойми, наши роды разрозненны. Каждый думает только о себе. Ободриты враждуют с велетами. Древане косятся на полабов. Сербы, стодоряне, чехи отреклись от Богов, они уже не русы, а христиане. Руги всегда держатся особняком. Нет единства народов, нет сжатого кулака.

— Всегда так было. И ничего, жила Русь и ныне живет, — с пафосом ответил Богумир.

— Тебе напомнить про времена гуннов и готов Дидриха? — усталым голосом возразил Велибор. Он начал уставать от этого бессмысленного спора.

Ему давно надоели эти старые седовласые пни, с упорством, достойным другого применения, держащиеся за ветхие обычаи времен праотца Ария. Но приходилось спорить и убеждать. Постоянно напоминать засевшим в капищах старым волхвам, что времена меняются, Колесо Богов вращается, не стоит на месте.

Богумир еще предложил бы на битву идти без брони и с каменными топорами! С него станется. «Перун тоже каменным топором врагов разил», — горько усмехнулся про себя волхв. Вслух он этого, естественно, говорить не стал.

— Белун кулак собирает. Соратников ищет, — молвил он тихим будничным тоном.

— Правильно делает, — неожиданно согласился собеседник, видимо, его убеждения не распространялись на методы и способы ведения войны. — Боярин ободритский по этому делу в город приехал?

— Сам не говорит, но на лице у него все видно. Еще этим летом у нас в Ретре собирались в поход на Велиград идти, но князь неожиданно передумал.

— Не ты ли подсказал? — живо повернулся к соседу Богумир.

— Я, — без ложной скромности ответил тот, — предсказал огонь над городом и крест, плывущий по озеру. А служитель Радегаста Взвид долго и путано о реках крови и воинстве нави разглагольствовал, дескать, видел он, как вепрь на берег озера вышел, крови искал. Говорил, что Богу междоусобицы надоели. Подействовало. — Велибор решил пока промолчать о встрече князей в лесном капище недалеко от Барты. Он сам далеко не все знал, что там говорили.

— А не боишься, что Перун за такие дела по темечку тюкнет?

— Велес не позволит, и сам Перун не любит, когда русы кровь русов льют. Я вопрошал.

— Вопрошал, говоришь? Так по Прави ведь воюют.

— По Прави, да неправильно, — усмехнулся священнослужитель Велеса. Слова Богумира вызывали у него чувство раздражения. Чтобы успокоиться, он мысленно вызвал перед своим внутренним взором образ чистого ярко-голубого, прозрачного неба и представил себя птицей, парящей над широкой рекой. Это помогало отбросить лишние мысли, восстановить безмятежность духа и освободить свой холодный, острый, как меч, рассудок от накипи чувств.

— Мы сейчас перед грозным и опасным врагом стоим. Нельзя нам в междоусобицах силу тратить и кровь лить. Нельзя обиды множить. Мир рушится. Навь в мир проникла, с заката смерть идет. Мертвецы из могил поднимаются и с крестов сходят. Нельзя перед Последней Битвой небо раздорами ослаблять. Лучше рабов Распятого в навь вернуть. А для этого русы должны единым строем стать.

— Сколько тебе лет? — неожиданно поинтересовался Богумир.

— Тридцать восемь солнцеворотов видел.

— Молод, а умен, — в голосе старого волхва чувствовалось уважение, — мне уже за девяносто пошло. Ты верно мыслишь. И действуешь хоть и не по Прави, но с сердцем. Да только что дальше делать будешь? Как хочешь внутренние разборы остановить? Сам знаешь, не любят у нас старые обиды забывать.

— Ты волхв. Тебя Бог выше князей поставил, — улыбнулся Велибор, показывая рукой на небо.

— Поставить поставил, да не могу я людей заставить против законов рода идти. И Перун не велел обиды прощать.

— А ты не запрещай. Ты лучше князя и дружину на другое сподвигай. Пусть делом займутся. А кровные обиды хорошо вражеской кровью смывать, когда в одном строю на мертвобожников идешь. Кровь из ран смешивается, люди братьями становятся.

— Умно. Быть тебе со временем верховным волхвом. Согласен я князя нашего надоумить на саксов идти и дурман мертвобожников огнем выжечь.

— Князю подскажи, — расплылся в широкой улыбке Велибор, — а с мертворожденными подожди. Есть у меня одна задумка.

В этот момент на толстую ветку дуба, наклонившуюся над вратами храма, опустился филин и, громко гукнув, принялся чистить перья.

— Видишь, Отец Мудрости гонца прислал, — кивнул в сторону птицы Велибор.

Открывшееся волхвам зрелище на самом деле было необычным. Ночной охотник днем, посреди шумного, людного города — такое редко бывает. Подчиняясь внезапному импульсу, Велибор протянул руку. Филин бесшумно слетел с ветки и опустился прямо на плечо священника. Устроившись поудобнее и так, чтобы не поранить человека острыми, как бритва, когтями, птица довольно гукнула и прикрыла глаза.

— Точно, Велес тебя любит, знак дает, — прошептал Богумир и обычным тоном добавил: — Так что ты хочешь с отступниками делать?

— С теми, кто по робости и слабости крестился, ничего. Они сами к светлым Богам вернутся. Земля свое возьмет, и кровь забыть не даст. А у кого сердце каменное и души нет… — Волхв на минуту задумался и машинально провел ладонью по спине филина. Затем, повернувшись к старому волхву, с ехидцей в голосе добавил: — Они сами от Неба и Земли отреклись. Они сами себя рабами Распятого именуют. Почему русы не должны им верить?

Филин при этих словах открыл глаза и издал звук, напоминающий кошачье мяуканье. Пролетавшая над площадью ворона буквально шарахнулась в сторону и с истошным криком помчалась прочь.

Уже во второй половине дня Велибор направил свои стопы в храм Велеса. Святилище располагалось на обрывистом берегу Ельца, рядом со спуском на пристань и недалеко от торга. Самое место для бога, почитаемого купцами и мореходами. Спустившись по узкой улочке к реке, волхв первым делом заглянул на пристань. По дороге навстречу катили бочки, тащили кули и сундуки. Тек шумный людской поток. Большей частью это были торговые гости, но попадались и ольшинские, много путешествовавший и повидавший мир Велибор легко по одежде определял, из каких мест прибыл тот или иной иноземец.

С реки тянуло свежим, пропитанным запахами водорослей, рыбы, смолы и пряностей ветерком. Волхв, принюхавшись, быстро определил, что корицей и перцем несет со свейского шнеккара. Полуголые норманны дружно выгружали на пристань окованные железом лари, кожаные мешки и просмоленные бочки. Прибыли они, видимо, из Гамбурга или Бирки, славящихся своими торгами. Там можно было найти товар буквально со всех концов света, а то и, иногда так шептались, из иных мест, там, где и солнца-то нет. Тем более из дальних окраин приплыть они не могли, шнека — судно речное, легкое, морские переходы выдерживает плохо.

В конце концов, Велибору было все равно, откуда прибыли северяне, его внимание привлекли две ладьи, пришвартованные у третьего причала. Острый глаз велетского волхва еще с берегового обрыва углядел характерные красные щиты, сложенные на палубах, приметные прически и крашеные усы находившихся на судах людей, с головой выдававших в них руянских варягов.

— День добрый! Случаем, не с Руяна? — Велибор громко окликнул дремавшего на носу ближайшего судна человека с характерным оселедцем на бритой голове и с длинными, выкрашенными в синий цвет усами.

— И тебе добрый, святой отец! — при первых же звуках голоса воин вскочил на ноги и подошел к борту. — С Руяна мы, но не случайно.

— Вижу любимца Свентовида по волосам. Хозяин далеко? Поговорить надо.

— На торге, — не думая, отозвался руг и подозрительно добавил: — А что тебе надо-то, волхв?

— Когда домой, на Руян, пойдете? — полюбопытствовал Велибор. Он уже обратил внимание, что корабли сидят глубоко, значит, загружены и готовы к плаванию. Людей на борту мало, все на торге, или в корчме, или последние дела в городе улаживают. Явно ладьи завтра-послезавтра отчаливают.

— А тебе зачем знать? Может, и скоро, а может, через месяц. Как Годила решит.

— Через месяц вас здесь не будет, — усмехнулся Велибор. — Мне Велес сказал, что вы завтра в путь отправляетесь. Я спросить хотел, попутчиков берете? Мне на Остров надо.

— Почему не взять? Возьмем. — Воин слегка опешил от такой осведомленности. — Если Велесу служишь, тем более пригодишься. Заговоры знаешь?

Вместо ответа Велибор утвердительно кивнул, его расчеты подтвердились.

— Приходи вечером до заката, Годила будет на причале. Возьмет обязательно, с благословлением Богов плыть сподручнее.

— Хорошо, я приду. Удачи тебе! — небрежно махнул рукой волхв, до побережья он решил добираться по рекам, а руги самые лучшие попутчики. С ними надежнее, мало кто напасть осмелится.

— Да, забыл спросить, как пойдете? Через Гамбург или волоком на Зверин? — на крайний случай уточнил священник.

На саксонской земле он появляться не хотел. Опасно это, саксы законы не блюдут. В прошлом году в Гамбурге тамошние мертвобожники схватили проходившего через город русского волхва Бояту. Горожане замучили и сожгли священнослужителя на главной площади. Даже заступничество герцога не помогло. Бывало, и торговых гостей обижали смертно, особливо если те не торопились христианскому Богу жертвы нести.

— Вестимо, волоком. Так быстрее, чем вокруг Дании топать, — отозвался руг.

Выяснив все, что хотел, Велибор двинулся в сторону святилища. Времени у него было много. По дороге он заглянул на торг, в лавку кузнеца-оружейника. Разумеется, волхва всегда приветят, накормят и дадут ночлег в любом доме руса, и в пути никто не обидит. Но в жизни все бывает. На Железновекого надейся, а сам не плошай. На пути в Ольшину Велибор познал это нехитрое правило на своей шкуре. Если бы не вмешательство дружины Гремича, болтаться бы ему сейчас на дереве. Христиане к волхвам уважения не испытывают, наоборот, боятся и ненавидят. Не любят они Правь и жизнь, все в потусторонний мир смотрят.

Лавка оружейника волхву понравилась, выбор большой и товар добрый, Велибор, несмотря на свой посох священнослужителя, в таких вещах разбирался. Немногословный широкоплечий кузнец с короткими волосами, скрепленными кожаным ремешком на лбу, быстро понял, что нужно покупателю, и кивнул в сторону разложенных в правой части прилавка боевых топоров.

Да, это было то, что нужно. Внимание Велибора сразу же привлек топор с оттянутым книзу лезвием и шипом на обухе. Брадва, или «бородатый топор», как их называют норманны. Хорошее оружие, сбалансированное, удобное в бою, и рукоятка подходящей длины, в руке сидит как влитая. Покрутив оружие в руках, Велибор отложил его в сторону и попросил показать еще хороший засапожный нож.

— Хороший топор, — одобрительно кивнул мастер, соглашаясь с выбором, — я его из мягкого моравского железа ковал и закалил по новгородскому секрету. Он даже харалужный клинок перерубит. — В глазах кузнеца читалось уважение к человеку, разбирающемуся в боевом железе. Всегда приятно отдавать свой труд знатоку, понимающему толк, умеющему отличить дешевую подделку от настоящего оружия. Покопавшись под прилавком, кузнец достал боевой нож с клинком в полтора вершка в простых кожаных ножнах.

— Бери, его и в сапоге, и на поясе носить можно.

— Неплохо, — уважительно покачал головой Велибор, проверяя клинок на гибкость и остроту. Нож ему понравился.

В итоге, он купил в лавке не только брадву и нож, но и полдюжины метательных сулиц в высоком берестяном туле с ремнем. Вся покупка обошлась в четыре серебряных шелега и две дюжины кун, многовато, но топор стоил того. Качеству железа мог бы позавидовать иной меч, особенно из кузницы норманна или западника.

После лавки оружейника Велибор еще прошелся по рядам, выбирая себе новую вотолу и сапоги. Старые уже поизносились. Выбирал одежду волхв долго, придирчиво оглядывал товар и щупал каждый шов, смотрел, из чего и как сделано. Главным для него были не красота и отделка, а добротность. За это он был готов даже немного переплатить. Тем более в серебре недостатка не было. Еще вчера по прибытии в город в святилище Велеса собратья дали ему почти полгривны серебряной монетой и кунами. Священники полабской Руси всегда были готовы помочь друг другу, распри князей их не касались.

Наконец после долгих поисков все нужное было куплено. Заодно, кружась по торгу, Велибор заметил полдюжины ругов, разбиравших шатер в тканном ряду. Среди них волхв и нашел купца Годилу.

— Плохи дела, если волхвы с оружием ходят, — только и сказал купец, выслушав просьбу Велибора. — Отплываем завтра утром. Идем волоком через Зверин. Если хочешь, присоединяйся, платы я не возьму.

— Спасибо на добром слове. Утром буду на пристани.

— Вот и славно, — кивнул Годила и вернулся к своим людям, напрочь потеряв интерес к волхву.

После этого разговора Велибор прямиком отправился в святилище, он и так задержался по пути. Все дела переделаны, даже с кораблем до Руяна договорился. Оставалось только переговорить с местными служителями Велеса, и все. Вчера по прибытии в Ольшину он остановился у жившего рядом со святилищем волхва Будима. Встретили его радушно, накормили, в бане напарили, расспросили, что на свете делается, и уложили спать в горнице. Все серьезные разговоры Велибор решил отложить на после визита к Богумиру в храм Перуна.

А с раннего утра Велибор уже был на ногах. Обошел город, встретил нужных людей, перекинулся парой слов с тысяцким Зверичем. В свое время Велибор вылечил жену боярина от лихорадки, а Зверич добро помнил и всегда был рад вернуть долг сторицей. Потом был долгий разговор в храме Перуна. За день Велибор многое успел, даже встретился с иудейским купцом Иаковом. О чем они говорили, осталось тайной. Известно только то, что после ухода волхва Иаков бросился собираться в дорогу и велел приказчикам сбросить цену, но распродать все товары за три дня. Вещь для иудея поистине немыслимая!

Будим вместе с тремя другими волхвами, служившими Велесу, обнаружился на храмовой площадке. Они принимали требы, выслушивали просьбы пришедших в храм, советовали, как быть в той или иной ситуации. Обычное дело для священнослужителей. Сейчас, например, два горожанина обсуждали с Будимом вопрос: стоит ли приносить требу сейчас, или лучше подождать празднования осеннего Световида и уже тогда воздать хвалу Богам, не забыв и Велеса отблагодарить за удачное возвращение из Кракова. Второй волхв Молоховец в это время выгребал золу из чаши с неугасимым пламенем у ног идола.

Дожидаясь, когда товарищи освободятся, Велибор присел на скамейку у ограды и с удовольствием вытянул ноги. Нашастался он сегодня, весь город пять раз обошел. Отдыхающий волхв, надвинув на глаза шапку, лениво наблюдал за проходящими мимо людьми. Знающему человеку одного только взгляда достаточно, чтобы определить, кто перед тобой. Вон тот высокий жилистый парень явно из княжеской дружины. На потертом кожухе отпечатались звенья кольчуги, движения у человека плавные, размеренные, как у рыси. Сразу видно, воин идет.

А навстречу ему шествует купец, только что из святилища, приходил поблагодарить бога за удачный поход. Нет, погоди, глаза слишком шальные, так и горят огнем, и улыбка до ушей. Точно, у него же сын родился! Вон, в руке широкий потертый ремень и сверток с одеждой, освещать ходил. А вон девушка идет молоденькая, совсем недавно взрослую поневу одела. Идет, точно порхает над землей. По одежде, дочка дружинника или боярина, на поясе боевой нож, в руке большая крынка.

— Выпей, дедушка! — юница с легким поклоном протянула Велибору крынку с молоком.

— Какой я тебе «дедушка»! — Велибор чуть не задохнулся от возмущения, затем вскочил на ноги и расправил плечи.

— Ой! Извини, волхв, — зарделась девица, — ты такой обросший, совсем как дед Богумир.

— Ну, так бывает, путают люди, — незаметно для себя Велибор сменил тон. Ярко-синие, небесной чистоты глаза девушки светились такой добротой и сердечностью, что ее взгляд мог бы растопить даже каменное сердце норманнского тролля. — Вроде угостить хотела? — чуть потупившись, добавил волхв, принимая крынку.

— Пей, мне батька велел первого встречного путника напоить, что б Боги не гневались.

— Как зовут-то тебя, красавица?

— Ветлена, — тихо прошептала юница, опустив глаза и зачем-то теребя подол поневы.

— Извини, если напугал, Ветлена, — улыбнулся Велибор, возвращая крынку. — Благословление Железновекого тебе, девица, мужа хорошего да детей полный терем. А Боги гневаться не будут, они на внуков не гневаются.

— Спасибо, — пискнула девушка и, зажав пустую крынку под мышкой, убежала.

— Наверное, я чего-то не понимаю в этой жизни, — покачал головой Велибор, глядя вслед Ветлене.

Затем священник опустился на скамейку и вернулся к созерцанию бьющей кругом жизни. Вскоре к Велибору присоединился Будила. Кивнув друг другу, волхвы зашагали к берегу. Обсуждать дела и накопившиеся вопросы лучше всего под шелест волн и крики чаек. А как сделать, чтобы водяницы не мешали, и наоборот, оберегали беседующих у среза воды мужей, не подпускали посторонних, оба прекрасно знали. Это очень просто. Берешь высушенный рыбий пузырь, осоки пучок срезаешь… Да что я такие простые вещи рассказываю?!

4. Будни городские

— Сбей щиты! Держи ровнее! Куда полез?! Леший кривоногий! Улитки брюхатые, на левом крыле, копья держите! — надрывается сотник Мочила. Жара. Пот льет по спине, рубаха уже мокрая насквозь. Даже поддоспешник пропитался потом. На лице образовалась маска из пыли и пота. Чешется, зараза! И почесать нечем. В руках тяжелый, сколоченный из толстых досок щит и плохо оструганная оглобля вместо копья. На голове шлем с наносником и широкими нащечниками, и бармица забилась за ворот нательника, шею трет, зараза! И поправить нельзя, руки заняты.

Гридни уже вымотались, выбились из сил. Руки, ноги гудят, спина задубела и почти не гнется. С самого утра сначала тройками и десятками работали, учились слаженно на врага наседать и отбиваться, если тех больше, затем стеной выстроились. А сотник не унимается, продолжает гонять людей по утрамбованной тысячами ног площадке. Кажется, он нисколько не устал, хоть и бегает с самого утра, без устали гоняя и подстегивая молодежь, при этом успевает заметить каждую ошибку и объяснить, когда словами, а когда и руками. Например, добрым ударом тупым концом копья показать, где в стене щитов образовалась брешь.

— Держать щиты! Сбей стену! — первый ряд по команде опускается на одно колено, уперев копье в землю и полностью закрываясь щитом. Бойцы второго и третьего рядов выставляют копья и пододвигаются вперед, уплотняя строй. На глазах сотня превращается в ощетинившуюся копьями стену, такую даже конным тараном нелегко пробить.

Рагнар привычно бросает мимолетный взгляд по сторонам: как там десяток? Все ли держат строй? Так, Малк опять вылез на полкорпуса вперед, в стене образовалась брешь. Дотянуться сапогом до поясницы гридня — не забывай товарищей. Вот, теперь все в порядке. Мочила прохаживается вдоль строя, иногда пробует копьем, как воины держат щиты. Удары у него сильные, как у разъяренного вепря, не каждый выдержит, устоит на ногах и не отступит назад, открывая дыру в строю. Дойдя до правого крыла, сотник задумчиво смотрит на небо, затем переводит взгляд на бойцов.

— Неплохо, — видно, что Мочила доволен, но опустить копья не разрешает, так и приходится стоять, удерживая в руке бандуру в полпуда без малого весом. Но пока стоим, можно немного отдохнуть.

Десятником Рагнар стал всего месяц назад. К его удивлению, боярин Гремич сразу после возвращения из поездки в Ольшину прилюдно заявил княжичу Славомиру, что молодой гридень хорошо себя показал в походе и достоин водить воинов. Сказано — сделано. Уже через два дня княжич, спустившись в гридницу, в свойственной ему грубоватой манере объявил, что Вилеку пора полусотню принимать, пока мхом не зарос, а десяток, так уж и быть, — вручает Рагнару. Воин он не самый худший, рогатину от ослопа может отличить, пусть командует.

Долго радоваться назначению Рагнару не пришлось. Неизвестно с чего и старый князь, и оба молодых — не только Славомир, но и Мечислав, недавно обряд подстяги прошедший, — старшие бояре словно взбесились. Дружинников князья гоняли, как псарь борзых. С раннего утра и до позднего вечера обучение оружному и кулачному бою, строевая подготовка, конные занятия. А отдохнув, принимались за стрельбу или просто мешки с песком или бревна вдоль городской стены таскали. Особенно доставалось младшим дружинникам, но и о своих мечниках князь Белун не забывал. Почти ежедневно заставлял потом умываться.

Кроме того, княжичи решили увеличить свои дружины, принимали почти всех желающих. Любой сотник мог привести крепкого, ловкого парня, умеющего владеть копьем, и того тут же принимали гриднем. Единственное, Рагнар это заметил, все вновь принятые чтили русских Богов, и даже если и были крещены, родную веру не забывали. В короткий срок численность дружинных воинов достигла трех с половиной тысяч человек.

В городе по этому поводу говорили разное, но сходились в одном — князь в большой поход собирается. Одни баяли, что за море Англию на копье брать, другие думали, будто Белун решил на восход идти, за Новгородом и Ладогой новые земли искать, или Биармию воевать. Третьи же шептались: князь совсем сбрендил, мало того что в церковь мертвобожников ходит и в Старград, что сейчас называется Альтенбургом, к епископу ездит, так еще собрался огнем и мечом пруссов крестить. Выслужиться таким образом перед своим новым Богом решил. Многие все больше склонялись к последней точке зрения. Открыто об этом не говорили, но князю вслед плевались. На полабской Руси христиан не любили, помнили, сколько горя этой земле крест принес.

Белун сам давал повод для таких разговоров. Недавно вернулся из поездки в Альтенбург, после чего разрешил колонам, переселенцам-саксам поселиться в излучине Лоны, на месте сожженных во время Оттонова нашествия сел. Так же он сватал за своего младшего сына Мечислава племянницу епископа Вагера Изольду. Явно омертвобожился князь, разум и сердце в ядовитом капище Христа потерял. Надо добавить, что слухи о грядущем походе на пруссов разносили не только горожане, но и боярские слуги, а иногда и какой дружинник после пары ковшей меда пробалтывался, что, дескать, пойдем скоро кресты разносить по Варяжскому морю.

И немногие догадывались, что все это бредни. Ирония Богов, но знающие истинное положение дел сами распространяли слухи о крестовом походе. Знали те, кто, получив короткий приказ, седлали лошадей и уносились в ночь с тайным заданием от князя. Знали те, кто, набросив на плечи волчьи шкуры, столь любимые велетами, жгли поселки колонов, рубили и топтали копытами коней захватчиков, свиней, оскорбляющих могилы предков. Иногда в набеги брали и молодых, но уже проявивших себя бойцов.

Рагнар только три дня назад вернулся из такой вылазки. Тогда два десятка дружинников переняли на лесной дороге людей епископа, везших дань с восточных окраин ободритской земли. Засада в низине между поросших густым кустарником холмов. Два подрубленных дерева, мгновенно перегородивших дорогу спереди и сзади веренице повозок и всадников. Свист стрел. Леденящий кровь волчий вой. Короткий яростный бой, быстро превратившийся в простую резню. Обагренный кровью меч, свирепый рев, вырывающийся из груди, выпученные от ужаса глаза епископских рабов. Некоторые из них даже бросили оружие и упали на колени, надеясь на пощаду. Тщетно.

Русы помнили, как реками текла кровь, когда саксы пришли на эту землю, помнили пылающие города и села, помнили крики стариков и детей, сгоравших заживо, помнили изрубленные тела и серые, побитые пылью колонны пленников, тянувшиеся от горизонта до горизонта. Помнили масленые глазки иудейских купцов-работорговцев и христианских жрецов, когда одни подсчитывали, сколько рабов продадут на рынках, а другие — сколько новых душ достанется их кровавому божку. Все русы помнили, и если и делали вид, будто забыли крещение, так до поры до времени.

В засаде погибли все саксы, никого не пощадили. И истошные вопли — пожалеть во имя Христа — только напоминали суровым воинам, что Христос не принес на их землю ничего, кроме крови, смерти, рабства и унижения. Да еще разве что лицемерное прощение, для убийц и насильников, и тщетную надежду для своих рабов стать после смерти князьями и боярами.

В последнее время дружинники часто ходили в такие набеги. Сборщики дани, епископские рабы, гонцы, небольшие отряды саксонских воинов и даже отдаленные поселения колонов бесследно исчезали, растворялись в лесах и болотах Полабья. Взятые на телах добро и серебро шли на княжескую дружину, а трупы надежно скрывала ближайшая топь. Князь же на законные требования епископа навести порядок только сокрушенно разводил руками, ссылался на волю Господню да диких язычников лютичей, не ведавших страха Божьего. Время освобождения приближалось. Рассвет будет скоро. Недолго осталось ждать.

— Вперед! Коли! Бегом! — громко выпалил Мочила. Сотня как один человек шагнула вперед. — Копья выставить, щитами прикрываться, с шага не сбиваться и не отставать. Бегом, быстрее! Держать строй!

Рагнар хоть и сам валился с ног от усталости, старался не упускать из виду своих людей. Нет, все бегут ровно, даже новичок Малк не вырывается вперед, как с ним раньше бывало. Чувствуется толк от ежедневных утомительных занятий.

Пробежав чуть меньше перестрела, люди остановились. Застыли на месте, держа строй. Мочила прошелся вдоль строя, вглядываясь в посеревшие от грязи и пота лица гридней.

— Все, хватит. Даже получаться начало, — изрек сотник и, выдержав паузу, добавил: — Как у толпы напуганных ливов. Все, на сегодня хватит. И чтоб к вечеру все в детинец вернулись. Княжич велел быть оружными и на конях.

Слова Мочилы были встречены дружным радостным ревом. Люди побросали учебные щиты и копья в кучу и гурьбой ринулись к морю. Благо берег близко, всего в трех перестрелах за рощицей молодых березок. Рагнар одним из первых скатился с косогора на прибрежный песок. Откуда только силы взялись! Впереди, на сколько хватало глаз, расстилалась водная ширь. В пяти перестрелах от берега качались на волнах рыбацкие струги. Над водой кружили чайки и поморники. Красота-то какая!

На одном дыхании сбросить поддоспешник, грязную, пропитанную потом одежду и с разбегу нырнуть в ласковые зеленоватые морские волны. Прохладная водичка приятно обжигает тело, холодит. Усталость как рукой снимает. Накупавшись всласть, гридни двинулись в город, не забыв прихватить по пути учебное оружие. Сотник, глядя на повеселевшую молодежь, только усмехался в усы.

— Отроки незрелые. Молоко на губах не обсохло, — пробурчал он в задумчивости, помахивая копьем. Словно думал, а не устроить ли еще занятие по работе с копьями или заставить гридней пробежаться полдюжины кругов вдоль городской стены. На самом деле он прикидывал, не слишком ли перегрузил людей: им ночью в дозор еще идти, а кому и в набег.

Купание освежило воинов, вернуло силы, но зато в животе требовательно заурчало. Люди непроизвольно ускорили шаг. Все вспомнили, что время обеда уже прошло, а они ничего с самого утра не ели. Значит, требуется срочно подкрепиться. А кухари на княжьем подворье еще с утра варили щи на свинине. Запах от котлов шел — закачаешься! Большинство гридней сотни Мочилы жили в детинце и столовались из общего котла.

Таковы законы — князь, взяв воина в дружину, был обязан предоставить стол, кров, корм для коней, а в случае необходимости и оружие. Кроме того, дружинники имели долю в добыче, сборах и податях. Но за это и служить обязывались верно, до самой смерти. Не даром, когда роту князю давали, говорили: где ты голову сложишь, там и нам свои сложить.

А вот и городские ворота. Перед подходом сотни на узком мостике над рвом образовался затор. У груженой телеги гончара отвалилось колесо, и как раз в самом узком месте. В воротах и в поле толпились люди. На бедного ремесленника со всех сторон сыпались советы, по большей части бестолковые. Однако на помощь никто не спешил. Даже дежуривший у ворот десяток Микулы Житного предпочитал глазеть на непотребное зрелище. Хотя наведение порядка и недопущение заторов в воротах входило в их прямые обязанности.

Телега стояла посреди моста, протиснуться мимо можно было с большим трудом и риском свалиться в заросшую ряской и тиной воду под мостом. Бедняга гончар пытался приподнять тележную ось рычагом. Два быка, запряженные в воз, мирно жевали жвачку, тихо радуясь выдавшемуся отдыху. Благолепие и всеобщую радость нарушило появление дружинной сотни.

— А ну расступись, — рыкнул Мочила, — по всем законам телегу надо в ров спихнуть, — пробурчал он, обозревая возникшее перед ним препятствие.

Услышав эти слова, гончар прекратил свои попытки вернуть колесо на место и жалобно посмотрел на сотника. Терять целый воз только что обожженной и расписанной глиняной утвари, это, почитай, три седмицы работы саксу под хвост. Прочитав это в глазах бедолаги, Мочила только хитровато улыбнулся и повернулся к своим людям.

— Ладно, ребята, помогите недотепе. Только не шалить.

Шалить никто и не собирался, все спешили к обеденному столу. Дружинники легко, с шутками-прибаутками распрягли повозку, приладили колесо на место и вкатили телегу в ворота. При этом кто-то из гридней как бы случайно со всего маху задел раззявившего рот Микулу щитом по шлему. Сотник в свою очередь еще добавил нерадивому древком копья пониже спины. Чтоб не забывал, зачем он здесь поставлен.

На обед успели. Как раз к их приходу расторопная челядь уже расставляла на столах тарелки и котелки с наваристыми щами. Кроме того, каждому гридню полагались полкраюхи хлеба. А сыр, и сметана, да лук ставились на стол без счета, чтоб досыта. Кормили дружинников у Белуна хорошо. И довольствие неплохое было, князь ничего для воинов не жалел. Люди не жаловались. Со временем можно было разбогатеть и даже на корабль серебро скопить.

Сразу после обеда Рагнар направился в Нижний город на подворье боярина Гремича. Старый воин не забыл своего обещания и продолжал учить Рагнара владению мечом.

— А, пришел! Ну, двинули на двор, — поприветствовал входящего в горницу гридня боярин. Сейчас он ничем не был занят и обрадовался возможности тряхнуть стариной, показать молодежи, что есть еще огонь в жилах и сила в руках.

На этот раз боярин взял с собой сразу два меча. Молодой гридень делал успехи, с каждым занятием у него получалось все лучше и лучше. Меч в его руке постепенно превращался из простой железяки в живое, смертельно опасное, разящее, как молния, существо. Оружие становилось продолжением руки и мысли бойца. Но и Гремич в свою очередь преподносил ученику постоянные сюрпризы. По-хорошему, Рагнару как минимум еще года три надо, чтобы хотя бы подняться до уровня старого рубаки. Вот и сейчас Гремич решил показать, как следует биться сразу двумя мечами и как лучше всего защищаться от вооруженного таким образом воина.

Не успел Рагнар выхватить меч, как на него обрушился целый град ударов. Но и молодой гридень сам был уже не новичком. Парировать атаку щитом, отступить, вытягивая противника на себя, и самому атаковать. Правда, его натиск был быстро остановлен, пришлось снова защищаться.

— Ноги береги, отрублю! — выкрикнул Гремич, совершая обманный выпад, и сразу, не прерывая движения, попытался достать клинком голень Рагнара. Тот шагнул в сторону и попробовал поймать боярина на контрприеме. Почти получилось — Гремич остановил удар гридня, только когда клинок почти достал его плечо. Будь удар чуть сильнее и быстрее, и пробил бы защиту.

— Неплохо, — улыбнулся боярин и задорно подмигнул Рагнару: — А попробуй вот так.

Клинки в руках Гремича расплылись сверкающими молниями, образуя непробиваемую защитную стену. Рагнар невольно отступил назад, пораженный скоростью, с которой дед вращал мечи вокруг себя. Затем попытался пробить защиту тупым ударом щита с последующим колющим выпадом в грудь. Один клинок он отбил и даже заставил боярина сбиться с ритма, но тут меч у него в руке повело в сторону и вырвало, зашвырнув на поленницу дров.

— Вот так! — довольно усмехнулся Гремич, упирая кончик клинка в горло недоуменно хлопающего ресницами гридня. — Ты убит.

— Как ты это сделал? Я ничего не заметил.

— Беги за мечом, сейчас еще разок покажу.

С десятой попытки у Рагнара начало получаться. Когда наконец старый боярин удовлетворенно крякнул, провожая взглядом свой меч, отлетевший на десяток шагов, во двор влетел запыхавшийся Хват.

— Боярин Гремич, тебя князь зовет, — выпалил он, подбегая к бойцам.

— Иду. Что случилось-то? А, ладно, — недовольно поморщился Гремич и резким взмахом руки дал понять Рагнару, что занятие откладывается до следующего раза.

Подобрав меч, боярин направился в терем одеться приличествующим образом. Рагнар же, кивнув Гремичу на прощанье, накинул на плечи мятль и отправился побродить по городу куда глаза глядят. Дел никаких не было, возвращаться в детинец не хотелось. Все равно ребята пока отдыхают или разбрелись по городу. Спать днем до заката воину не приличествует, не болен чай. Дома своего у Рагнара не было. Всего делов — зайти на конюшню, проверить, как там Дымка. Все ли в порядке? Но с другой стороны, и так придется лошадь вечером выводить. В поприще от города в Зарубной Чаще тати завелись. Княжич Славомир этой ночью собрался их ловить, с собой берет полусотню молодых гридней своей дружины, в том числе и десяток Рагнара.

Погода на улице стояла хорошая. По небу лениво ползли небольшие облачка, с моря дул легкий ветерок. Было нежарко. Рагнар прошелся по торгу, приглядывался к новой сбруе для Дымки. Нашелся у одного купца подходящий наряд, но дороговато. Торговый гость из ляшской земли цену не уступал ни в какую. В результате Рагнар после долгих раздумий плюнул и решил подождать с обновой.

Серебра в мошне маловато, не стоит швыряться направо и налево. После того как Рагнара назначили десятником, пришлось потратиться на новую одежку и шпоры заказать узорчатые. Негоже в таком звании в поизносившейся, штопаной вотоле и потрепанной свитке расхаживать. В целом обновы обошлись в неплохую сумму, но это не страшно, на жизнь серебро и куны пока есть. Если не шиковать, надолго хватит. После зимнего полюдья мошна потяжелеет, а то и раньше — в поход пойдем, и добыча будет.

Еще подумалось, неплохо бы своим двором обзавестись. Но опять дело в мошну упиралось. Хотя, если подойти к Славомиру, он может помочь. Есть у княжича наделы в городской черте. Если в походе себя с хорошей стороны показать — он и подарить может. Для дружины молодой князь ничего не жалеет, весь в отца.

А свой дом нужен: и самому надоело в гриднице на лавке или в срубе под стеной спать, и отец вполне может в ближайшее время оженить. Как узнает, что сын до десятника дослужился, так и затребует в отчий дом в Барте прямиком на свадьбу. Человек он старой закалки, привык по обычаям предков да по Прави жить. Знает, женитьба — дело серьезное, здесь старшие должны решать, чтоб не в ущерб, а на пользу роду. А оно и верно. Кому как не главе рода решать, кого в дом привести? С кем породниться? Вон и Славомир женился на дочке велетского князя Доброславе. До свадьбы ее ни разу и не видел, и ничего, живут ладно, потому как так Богам и Роду угодно.

В размышлениях о своей судьбе Рагнар забрел на Дельный конец. В этой части Велиграда селились ремесленники: кузнецы, гончары, плотники, камнерезы, стеклодувы, оружейники. В воздухе висел резковатый запах дыма, приправленный каким-то сладковатым ароматом. Похоже, это из мастерской стеклодува Бутуя тянуло. Проходя мимо его дома, Рагнар ускорил шаг, дым был ему неприятен. Со всех сторон доносился шум, гомон, громко бухал кузнечный молот, слышался визг пилы и шорох засыпаемого в печь угля. Жизнь здесь кипела.

Навстречу Рагнару попались два ражих подмастерья, тащивших мешки с рудой или углем и при этом громко обсуждавших: подорожают в этом году медь и олово, или нет? Поравнявшись с женщиной в расшитой бисером кике, парни громко поздоровались. Та в свою очередь отступила к забору, пропуская подмастерьев с их тяжелым грузом. Через три дома куча ребятишек прямо посреди дороги на бревенчатой мостовой затеяли игру в котел. Крупный пес, лежавший в тени росшей у забора рябины, положив голову на лапы, наблюдал за детьми. В его глазах светилось почти человеческое любопытство.

На следующем перекрестке Рагнар неожиданно для себя увидел старшую дочку боярина Ольгерда. Рослая, с плотной фигурой, как говорится, все на месте, пышущая здоровьем, свежестью и юным задором девушка нерешительно топталась на углу. Молодой десятник даже приостановился, любуясь боярской дочкой. Красивая девушка, с горделивой осанкой, из-под головной повязки почти до пояса опускается русая коса. И личико у молодицы приятное, с правильными чертами.

— Добрый день, Веселина, — коротко кивнул Рагнар, приближаясь к девушке.

— Здравствуй, дружинник, — приветственно махнула ресницами девица, — ты не подскажешь, где здесь дом кузнеца Людована?

— Подсказать могу, да только зачем тебе? Прялки другой мастер делает, — приосанился Рагнар. Где дом Людована, он знал, дорогу помнил. Этот мастер ковал хорошие наконечники копий, стрел, сулиц, и другая мелкая кузнь у него неплохо получалась.

— Не тот ли ты Рагнар из сотни Мочилы? — Веселина дерзко вздернула носик, собираясь отбрить нахального гридня, но вовремя остановилась. Видимо, вспомнила, что первая попросила о помощи.

— Как будто не помнишь. И батьку твоего знаю, и с тобой чуть не каждый день видимся.

— Ну так подскажи, как пройти, — тихо ответила Веселина, потупив очи. — Мне отец велел сбегать заказ проверить. А дорогу я позабыла.

— Тогда пошли, покажу, — к собственному удивлению, предложил Рагнар.

Дочка Ольгерда всегда выделялась своим дерзким, бойким характером. С парнями держалась заносчиво, могла и высмеять прилюдно, и передразнить. От ее острого язычка многим доставалось. Можно было оставить девицу самостоятельно дорогу искать или послать в противоположную сторону, но Рагнар совершенно непроизвольно, сам не понимая, зачем это делает, решил помочь боярышне.

Удивляясь своей уступчивости, молодой человек зашагал в сторону кузницы. Шли недолго, дом Людована был на соседней улице. Ворота на стук открыл сам хозяин. Невысокий, коренастый, чуть лысеющий кузнец был в прожженном кожаном переднике. Глубоко посаженные зеленые глаза Людована пристально смотрели на гостей.

— Приветствую! — выступил вперед Рагнар. — Говорят, для Ольгерда большой заказ делаешь?

— Может, и для Ольгерда, — недовольным тоном произнес кузнец, — а может, еще для кого. Что-то заказать хотел? Или посмотреть готовое? Тока учти, выбор нонче невелик.

— Посмотрю, если покажешь. Сталь и железо у тебя хорошие, не перекаливаешь, — легкая вежливая улыбка тронула губы гридня.

— Я дочь боярина Ольгерда! Пришла проверить, что у тебя готово из того, что боярин заказывал, — выступила вперед Веселина. На ее лице ясно читалось негодование: разговаривают о своем, а о ней и ее деле забыли!

— Тогда добро пожаловать в мою кузницу, боярышня, — вежливо, но с чувством собственного достоинства поклонился Людован.

— Спасибо, мастер. Говорят, в железе ты толк знаешь, — Веселина сменила гнев на милость, понимая, что криком от свободного человека ничего не добьешься. Он и сам может на равных не только с боярином, но и с князем разговаривать.

— Многое говорят, — уклончиво ответил кузнец, отступая в глубь двора. — Как Сварог дедам показал, так и куем.

Рагнар и Веселина поспешили воспользоваться приглашением. Двор Людована был небольшим, места в городе мало, приходилось тесниться. Со стороны улицы двор закрывал высокий частокол. Дом представлял собой вкопанный в землю почерневший сруб, крытый дранкой — обычное жилище в Северной Европе. Рядом стояла пара дощатых сараев, из одного из них доносилось мычание коровы. Людован провел гостей мимо сарая к стоявшей за домом кузнице. Как и дому, ей на вид было не меньше полувека, подворье досталось Людовану в наследство от отца.

— Проходите, — кузнец распахнул толстую дубовую дверь, — все здесь. Большая часть готова, остальное через два дня будет, как и говорено.

— Давай посмотрим, — Рагнар первым шагнул через порог, наклонив при этом голову.

Притолока в кузнице была низкой, на уровне подбородка. Внутри оказалось жарковато, в горне краснели раскаленные угли, через затянутое пузырем оконце еле пробивался слабенький свет с улицы. Старший сын Людована Тур раскладывал инструмент рядом с наковальней. Кузнец небрежным жестом отбросил рогожу с притулившегося в углу столика. Перед Рагнаром открылась целая груда наконечников стрел и сулиц.

— Благословление небесного огня этой кузнице и мастеру, — с порога серьезным тоном произнесла Веселина. — Вот, значит, где ты работаешь. Хорошая кузница, и меха вижу новые.

— Кузня добрая, как у людей, еще отец строил, — в голосе Людована чувствовались довольные нотки. — Ты осторожнее, не замарайся.

Рагнар тем временем наклонился над столиком и перебирал наконечники к стрелам. Большинство из них были бронебойными. Тонкие граненые жала с креплением в расщеп древка. Прекрасно прокованные и закаленные посланницы Марены, способные пробить пластинчатый доспех и разорвать звенья кольчуги. Попадались и широкие, остро заточенные двузубые срезни. Такими хорошо бить по безбронному противнику или на крупного зверя охотиться.

— Людован, а здесь у тебя трещина. Смотри, — гридень протянул кузнецу лепесток срезня.

— Недоглядел. Извини, мечник, — кузнец тяжело вздохнул, покрутив в руке наконечник. От самого лезвия до втулки по металлу тянулась глубокая трещина. Людован одним неуловимым движением переломил срезень пополам и бросил в горн. — Действительно, недоварил.

Искоса поглядывая на боярышню, Рагнар еще покопался в товаре и забраковал два рожна сулиц и искривленный бронебойник.

— Значит, плохой товар хотел подсунуть? — подбоченилась Веселина, бросая на кузнеца испепеляющие взгляды.

Тот от неожиданности закашлялся, хотел было возразить, но назревающую свару вовремя погасил Рагнар.

— Ерунда, — заявил он, подмигивая кузнецу, так, чтобы Веселина не видела, — здесь примерно семь сотен наконечников, из них всего четыре штуки плохие. Людован добросовестно дело делает, тщательно. Обычно у других еще хуже: один из дюжины выкидывать приходится.

Он был прав — на такие разовые изделия шло самое плохое железо. Наконечники стрел и сулиц стоили дешево. Оружейники обычно не утруждали себя слишком тщательной ковкой и выдерживанием режимов закалки, предпочитая гнать количество вместо качества.

— Отец говорил: еще для копий сотня наконечников должна быть, — негромко, но с нажимом произнесла Веселина. Девица чувствовала, что не права, но и признавать свою ошибку не торопилась. Воспитание не позволяло.

— Это здесь. Восемь десятков готовы. — Кузнец наклонился, вытаскивая из-под стола деревянный короб.

— Посмотрим. — Довольно потирая ладони, Рагнар выловил из ящика первое попавшееся рожно и поднял его, разглядывая на свет. Провел пальцем по лезвию, подбросил на ладони и постучал наконечником по наковальне, прислушиваясь к звону.

— Стальной?

— Да, каленая сталь. Твердая, — согласился Людован.

— Неплохо. — Рагнар смочил палец слюной и провел им по серо-голубоватой поверхности.

— Дай посмотреть, — жалостливо протянула Веселина.

— Держи.

— Действительно, хорошая работа, — в голосе девушки чувствовалось неподдельное восхищение. Аккуратно взяв рожно за втулку, она провела пальцем у отверстия для крепежного гвоздя.

— Ну как? Довольна твоя душенька?

— Значит, когда весь заказ привезешь? — Веселина отложила копейный наконечник в сторону.

— Как и говорено, на третий день.

— Ты честно договор исполняешь. Я скажу отцу: у тебя хорошее железо и в срок управляешься, — с серьезным выражением лица произнесла боярышня, тем самым давая понять, что разговор закончен. Пора и честь знать.

Попрощавшись с кузнецом, Рагнар проводил Веселину до дома. Шли неторопливо, беседовали о всякой ерунде. Совершенно незаметно для себя молодой гридень почувствовал симпатию к этой бойкой, горделивой, в то же время умной и чуткой девушке. Ольгердовна давно ему нравилась, хоть он и не признавался себе в этом, одна из красивейших девиц города, тем более из воинского сословия. Ровня, значит. Вот только она всегда была такой недоступной и холодной, а сегодня… сегодня он увидел в ней живого человека, уважительно относящегося к окружающим и умеющего признавать свои ошибки. И не думал, что Веселина может быть такой.

— Ну, спасибо тебе, Рагнар, проводил и в кузнице помог. — Веселина остановилась у ворот отчего дома.

— Не за что, — улыбнулся гридень. — Приятно было с тобой поговорить.

— Ты знаешь, — девушка опустила глаза, — через два дня посиделки будут у Миланы.

— Это не Стрежня ли дочь?

— Стрежня, ты приходи, — при этих словах Веселина кротко улыбнулась и бросила на Рагнара полный лукавства взгляд.

— Приду, если приглашаешь, приду, — просто ответил тот и, махнув на прощанье рукой, зашагал к детинцу.

Солнце уже было низко. Рагнар вернулся вовремя. Княжич Славомир как раз спустился в гридницу и поднимал воинов. А затем была скачка под закатным солнцем. Бег по лесным тропам. Неожиданный удар по логову разбойников. Свист стрел, отблески языков пламени на лезвиях мечей, ржанье напуганных лошадей и истошные вопли татей разбойных. В эту ночь взяли всех. Зарубили не менее трех дюжин, еще десяток полонили. Но вести в Велиград их не стали, Славомир, учинив короткий допрос, велел развесить татей на деревьях. Как он выразился: «От Прави отвернулись — пусть и землю не топчут». Зато в окрестностях стало спокойнее, и огнищане могли не бояться разбоя.

5. Ночи звездные

— Долго ехал Дунай по полям раздольным, лесам дремучим да горам каменным. И встретил богатырь красну девицу в поле чистом. Посреди поля воинский шатер стоит, за шатром конь богатырский пасется. Не простая была девица — княжна Непра, богатырша-поляница. Сама в честном бою знатных богатырей и рыцарей побеждала. Вступил с ней в бой богатырь Дунай. Видит: равного себе противника нашел, никак побороть поляницу Непру не может. Да только тут оказия приключилась: глянула княжна на Дуная, и в сердце у нее огонь полыхнул. Это Ярило златокудрый да буйный свое копье золотое, огненное в сердце богатырши метнул, — рассказывал сотник Мочила. Собравшаяся в круг молодежь слушала его внимательно, старались не шуметь. Нечасто поживший, матерый боярин заходил вечером в гридницу к дружинникам вот так: посидеть, поговорить о жизни, вспомнить былое, самому рассказать.

Поздний вечер, на улице уже стемнело. В просторном помещении гридницы мягкий полумрак, разгоняемый только светом полудюжины лучин на стенах. Иногда одна из них гаснет, и тогда ближайшему человеку приходится вставать и вставлять в державку новую лучину. Благо заготовлено лучины много, целые пучки на столиках у стен лежат.

Света мало, огонь выхватывает из сумрака загорелое округлое лицо сидящего на лавке у стены боярина, внимательные глаза рассевшихся вокруг гридней. Сидели кто где место нашел: кто на лавках, кто на ларях или столе, а кто и на полу, скрестив ноги по обычаю далеких полуденных народов. Поблескивали висевшие на стенах оружие, брони, серебряные кубки, утварь драгоценная. Темнела небрежно брошенная на стол медвежья шкура.

— Отошли они на пять перестрелов, первой стрелять Непре выдалось. Трижды она стрелу каленую, бронебойную метнула. Трижды в золотое кольцо в руке Дуная попала. Теперь черед богатыря Дуная настал. Не послушал он, что ему могучий дуб говорил, не послушал он слов ветра быстрокрылого, не послушал голоса Земли-Матушки. Наложил Дунай стрелу каленую, натянул лук тяжелый. Первая стрела точно в кольцо попала, вторая стрела следом за первой, ни на волос не отклонилась. Натянул Дунай лук в третий раз, да рука у него дрогнула, — продолжал рассказ Мочила.

Рагнар тихо, стараясь не шуметь и не задеть товарищей, поднялся с лавки и двинулся к дверям. Ему было скучно, и былину эту уже не раз слышал. Мочила сегодня одну из самых грустных повестей решил рассказать.

Жалко конечно, что славный богатырь так погиб. И жену свою, и ребенка нерожденного погубил, и сам на меч бросился, горя не вынеся. Умер с честью, как и положено. А все равно жалко. Сколько бы он врагов в навь бы отправил? И сын у него родился бы, тоже славным боярином бы стал. Но если так судить, то и седого Дуная тоже бы не было. Он из мечом пронзенного сердца богатыря Дуная вытекает.

Рагнар недавно на торге слышал — один купец из моравской земли рассказывал: видел он пещеру в Альпийских горах, где тело Дуная лежит. Именно там река начало берет. Может, так оно и есть. Люди разное говорят.

Мочила сейчас одну былину дорасскажет и за новую возьмется, скорее всего, опять за грустную. Лучше бы он про Ильмара Муравленина вспомнил бы. Того самого, что еще Володимиру Всеславовичу служил. Вот это интересно. Рагнар помнил, как еще в детстве батька в канун Корочуна на Святки рассказывал быль про Ильмара и Соловья Будимировича. Как они встретились, дорогу не поделили и как потом потерявшему глаз Соловью пришлось на восход за море со всем своим родом уходить, новую землю искать. Наши сказывают — за Двиной между племенами ливов до сих пор народ русского корня живет и города держат. Это и есть потомки Соловья Будимировича.

Жаль, но Мочилу сегодня окончательно прорвало. Вон глаза прикрыл и голос заунывный, траурный, нараспев читает, как все люди и сама земля о смерти Непры скорбели. Затем, Рагнар догадывался, начнет о жизни рассуждать. Человек Мочила был хороший и не дурак. Вот только любит нудеть, как раньше деревья выше были, мед слаще, небо выше и люди богатырями были. А наше поколение… все у него плохо: воины неловкие, слабые, огнищане хлеб растить не умеют, Богов чтить разучились и Правь забывают. Даже дети раньше рождались и сразу на ноги вставали и к ковшу с брагой тянулись.

Нет, человек Мочила неплохой, но как рот в таком настроении откроет, так хоть идолов выноси.

Тихо пробравшись к выходу, Рагнар выскочил в коридор и двинулся в сторону лестничной клети и выхода на крыльцо. Кажется, никто и не заметил его ухода. В длинном коридоре темно было, как в голове норманна. Только впереди светлел проем, туда, где падал отсвет с улицы. Темнота не мешала Рагнару, он мог бы пройти по этому коридору с завязанными глазами, привык, каждый порожек в памяти сидит.

Шагал гридень мягко, как рысь, почти неслышно, стараясь ступать так, чтобы половицы не скрипели. Этой мудрости его в отрочестве дедушка учил. Старик в былые годы долго у черепезян жил среди лесных охотников, там и научился по лесу ходить. Главное — надо ногами дорогу чувствовать, ходить с носка и обувь подходящую носить: поршни или сапоги из мягкой кожи.

— Я тебе же говорю: надо о будущем думать, вперед жить, — неожиданно донеслось из бокового тупичка. Там, как помнил Рагнар, были лаз в подклеть и дверь в кладовую. Дружинник хотел было пройти мимо или, наоборот, пошутить, напугать холопов, но остановился и прислушался. Любопытство взъело: о чем челядь в такой час говорит? Голос определенно принадлежал постельничему Микуле, темнобородому неприятному мужику. Рагнар и молодые гридни его недолюбливали за жадность и постоянное ворчание.

— А что думать-то? Будущее, оно неведомо как повернется, — просипели в ответ. Голос говорившего Рагнар не вспомнил, вроде из новых. Князь Белун недавно троих закупов на подворье взял долг отрабатывать. Может, из этих.

— А то я ж прямо говорю: к сильному надо идти, у сильного учиться. Саксы почему сильны? Они Христа приняли, с ними все закатные народы единой стеной стоят.

— Так не все же.

— Пока не все. Даны крестятся, у нас многие святую веру приняли. Христу все любы. Нет для него ни сакса, ни ободрита.

— А кто есть? — в ответ глуповато хмыкнули. — Дык, и франки с королем дрались. В итальянской земле какой год воюют.

— Ну и что? — Микула незаметно для себя повысил тон. — Князья с дружинами дерутся, а до народа дела нет. Так Господь заповедовал. Сам посмотри: сколько нас саксы били. А потому что с ними Христос, а мы деревьям и идолам требы носим. Вот примем истинного Бога и сами как саксы будем. Они нас равными себе признают, и воевать нас перестанут. Мы им братьями во Христе будем.

— Тута думать надобно. Страшно от наших Богов отказываться.

— Думай. И князь Белун в церковь ходит, с епископом за одним столом сидит. Он человек разумный, знает: старые Боги до добра не доведут, а Христос всех спасет. И время страшное наступает.

За углом скрипнула половица, прошелестела одежда и стукнула дверь. Рагнар тихонько шагнул в сторону и укрылся за простенком у выступа поперечной стены. Послышался шум шагов, человек в темноте задел плечом о стену. Скрипнули половицы, затем шаги удалились. В конце коридора мелькнула тень.

Странное дело под луной творится. Среди холопов христиане проповедуют, о вере своей заморской бают, Рагнар недоуменно почесал затылок, чудны дела Велесовы. Хотя, с другой стороны, рабу нет разницы, чей он раб. Это свободный человек шею ни перед кем не сгибает. Холопу безвольному и подлому все равно, хоть земной хозяин, хоть небесный и пришлый, главное, чтоб прощал все, кормил от пуза и работать не заставлял. А мертвый бог своим холопам все прощает. Сказывают, достаточно покаяться и все. Ничего искупать уже не нужно. Два слова сказал, свечку поставил и как будто и зла не совершал. И от клятв христианские жрецы именем своего Бога освобождать могут. Удобная вера для холопа. Свободный человек от клятвы освободиться не может, честь и кровь не позволяют. Будь иначе, весь мир бы перевернулся.

Выждав немного, Рагнар поспешил на улицу. Никого больше он по дороге не встретил. Ночь. Все спят. Только сторожевые гридни на городских башнях бодрствуют. Да всякие Микулы козни строят. При этой мысли Рагнару стало весело — ну что может холоп сделать? Ничего. Если даже свою свободу не смог отстоять.

А на улице хорошо. Воздух свежий, напоенный вечерней прохладой. Закат огромным небесным заревом полыхает. Рагнар долго стоял на крыльце, прислонившись к столбу, и любовался последними лучами солнца. Казалось, там далеко, за границей, в низовьях Лабы и дальше, горят пожары. Все залито огнем. Словно солнечный Хорс положил на землю свой огненный щит.

Постепенно закат угасал. Светлая лучащаяся полоска становилась все тоньше и тоньше. А за спиной уже вступила в свои права ночь. Черное, безоблачное, бездонное небо, яркие, мерцающие точки звезд. Небесное зерно, рассыпанное Сварогом, когда тот творил эту Землю. Старики рассказывают: кроме нашей Земли Кузнец выковал и другие. И ни одна не похожа на другую. Сколько их? Никто не знает, только сам Сварог.

Тем временем на небосклоне широкой, светлой, вытканной из звезд лентой протянулся Огненный Мост. Рагнар спустился во двор, чтоб навес над головой не мешал, и, задрав голову, смотрел не небо. Красота! Великолепие! Оторваться невозможно. Бесконечные глубины небесной высоты. Даже удивительно становится — вроде каждый вечер можно на небо смотреть, а все равно завораживает.

Сказывают, там, за небесами, и находится Ирий. Высоко, высоко, выше звезд. Туда и ведет Огненный Мост. Немногие люди могут по нему пройти, только мудрые, по Прави жившие. Праведников мост выдерживает, у них силы есть по звездам шагать, а других небо не выдерживает, мост под ними проваливается. Да пройти мост это полдела. В конце пути четверо стражников перуновой дружины стоят. Вон они над горизонтом взошли. Тех, кто по Огненному Мосту идет, стражи спрашивают, загадки гадают. Если ответ не найдешь, обратно на землю сбрасывают.

Только мужи с чистым сердцем, острым умом да доблестные воины, погибшие с оружием в руках, попадают в Ирий. Последним проще, их души через мост переносит крылатая дева Магура, дочь грозного Перуна. А то и сам Радегаст лично забирает в свою дружину понравившихся ему богатырей.

Удастся ли Рагнару в конце пути попасть в терем Громовника? Трудно сказать. Ничем особым себя не проявил, мечом владеет посредственно и силой не выделяется. Вон, Чурила Рыжаныч коня поднять может. Настоящий богатырь Ильмару Муравленину ровня. Пудовый камень на тридцать шагов бросает. Вот он точно Магуре полюбится.

Чтоб тебя перуница заметила, надо жить и погибнуть так, чтобы о тебе былины слагали. Получится ли у Рагнара? Неясно. Да и молод он пока о таких вещах думать. Сейчас жить надо, а Марену не зовут, она сама приходит. И тогда мечом не отмашешься.

За оградой на улице коротко гавкнула собака. Где-то вдалеке промычала корова. Из княжеской конюшни в ответ донеслось сонное фырканье лошади. Чуткое ухо Рагнара уловило шум разговора припозднившихся прохожих за воротами подворья.

— Город, какая здесь тишина? — усмехнулся гридень.

А над всей этой суетой висит яркое звездное небо. Незыблемая твердь. Вон и небесные Лосиха и Теленок светятся. На хвосте Лосихи Стожар-звезда горит. Середка Мира. Небо и Земля вокруг Стожара вращаются, а она одна неподвижна. Как есть центр вселенной.

— Не спится? — прозвучал за спиной голос княжича Славомира.

— Ночь хорошая, — просто отозвался Рагнар. Он давно уже заметил вышедшего во двор молодого князя, но стеснялся первым завести разговор.

— Это точно. Небо ясное. — Славомир остановился рядом с дружинником. — Осень приближается, а к утру прохладно будет, — добавил он после короткого молчания.

— Князь, скоро мы в поход пойдем? — задал вертевшийся на языке вопрос дружинник. Раз уж свело их с глазу на глаз поговорить, если княжич первым разговор начал, святое дело выяснить: что нас впереди ожидает.

— Пойдем, и скоро, — согласился Славомир. — Ты человек умный, сам понимаешь: молчать пока надо. Ушей в Велиграде много.

— Ясно. Все понял. На саксов идем?

— Я этого не говорил, — мягко, но так, что сразу пропало всякое желание спорить, ответил князь.

— Понятно, — ровным голосом отозвался Рагнар с коротким кивком.

— Вот и хорошо. А ночь действительно хорошая. Самое время гулять и на девушек глядеть.

— Да никто не приглашал вроде, — пожал плечами Рагнар. Сам он и не думал сегодня гулять. Устал за день. А мысль князь добрую подкинул. В доме Ольгерда молодежь должна на посиделки собраться. Веселина намекала: Рагнар лишним не будет.

— Вот и иди. — Славомир правильно понял нотки сомнения в голосе молодого гридня. — В Велиграде моему дружиннику всегда рады будут.

— Так…

— И нечего отнекиваться, — князь притворно насупил брови, — пока молод и холост — гуляй! Потом уже нельзя будет.

Осталось только согласиться. Возвращаться в терем не требовалось, одет Рагнар был, как приличия от княжьего гридня требуют: новая рубаха, добротный темно-синий мятль, сапоги, на поясе длинный нож. Не стыдно в таком виде в гости явиться, перед девицами красоваться.

Дом Ольгерда находился недалеко от детинца. Уже подходя к воротам, Рагнар расслышал смех, гомон, топот на дворе. Кто-то пытался на рожке играть, ночь прорезали громкий визг и рычание.

Обычная посиделка, как принято у русов. Молодежь собирается в каком-либо доме, все чинно, без безобразий и непотребств. Девицы, рассевшись по лавкам, рукодельничают, показывают, какие они мастерицы: шьют, пояса плетут, узоры вышивают, прядут иногда. Парни с серьезным видом заигрывают с девицами, помогают им: кто иголку подаст, кто воды принесет, кто нитки распутает. Разговоры ведут серьезные. Сначала все важничают, затем уже и песни затягивают, игры затевают.

Постепенно в игры девиц втягивают, шутки со всех сторон сыплются. Розыгрыши начинаются. Тихо-мирно веселье всю компанию охватывает. Глядишь: кто в пляс пустился, ряженые колобродят, тут уже можно девицам нитки перепутать, иголку утянуть, веретено спрятать. Бывает, и шуточные потасовки вспыхивают. Парни удалью и силой меряются.

К ночи в горнице тесно становится, веселье на улицу выплескивает. Здесь уже не до рукоделия — дым коромыслом стоит. Молодежь от всей души жизни радуется, бывает, к ним и кто постарше присоединяется. Даже старый дед от лукавой улыбки юницы не устоит и в хоровод шагнет. Что уж говорить о других?!

Рагнар появился у Ольгерда, когда посиделки уже перетекли в гулянку. В горнице стало скучно, и люди на двор выбрались. Полдюжины парней, среди них были и двое молодых велиградских дружинников, отплясывали посреди двора под маломузыкальные визги рожка. Сбившиеся стайкой у крыльца девицы хихикали в кулачок, глядя на парней. Еще двое молодцев, обрядившись в шкуры и маски с рогами, забрались на забор и рычали дикими зверями.

— Вечер добрый! Говорят, здесь красны девицы гостей привечают, — приосанился Рагнар, приближаясь к крыльцу.

— Ишь какой! Последним пришел, а с гонором, — стукнула ножкой и горделиво вздернула носик одна из девиц. Ее Ивена звали.

— Проходи, если не шутишь.

— А что принес?

— Покажи, как плясать умеешь! — посыпалось со всех сторон.

Девицы лукаво поглядывали искоса на нового гостя. Многие знали, что Рагнар на особом счету у княжича и боярина Гремича. Только Веселина промолчала, ограничилась кивком и скромно отвела взгляд в сторону.

— Так вон оно как на Руси гостей привечают, — Рагнар сразу принял правила игры. — Сначала усадите за стол, угостите, в баньке напарьте, а потом уже спрашивайте.

— Усадить можем на колоду, накормить, что свиньи не доели, а парить в омуте будем, — рассмеялась Ивена.

— А сама со мной рядом сядешь? К водяному деду в баньку пойдешь? — нашелся Рагнар, но тут к нему сзади подскочил Вильк и с размаху хлопнул по плечу.

— Рагнара принесло!

Новый гость в ответ на такое приветствие просто присел, ухватил товарища поперек туловища и поднял вверх.

— Не перевелись еще на Руси богатыри, — восторженно пискнула одна из подружек. Затем девицы со смехом принялись отнимать Вилька. Отступив назад, осторожно, чтоб никого не зашибить, Рагнар повернулся на месте и поставил товарища на ноги.

— Ну ты даешь! — выдохнул Вильк, поправляя одежду.

Их со всех сторон окружили друзья. Кто-то из ряженых, кажется, Ждан, Буев сын, в шутку боднул Рагнара рогами. Вскоре его втащили в хоровод и заставили отплясывать. Рагнар не сопротивлялся, наоборот, веселился от всей души. Шум, гам, веселье были в самом разгаре. Ряженые хватали девиц за руки и, грозно рыча, пытались утащить. Девушки притворно пугались, верещали и прятались за спины парней. Веселина, улучив минуту, выплеснула на одного из ряженых целое ведро воды.

— Хорош, вылитый водяной, — заявила боярышня, отступив назад и обозревая дела своих рук. Бедняга только ойкнул, у него даже слов не нашлось, а обхватить задорную девицу мокрыми руками не получилось. Веселина моментально нырнула за спину Рагнара. Впрочем, ряженого быстро успокоили, всучив в руки полный ковш хмельного меда.

— Пойдемте на улицу, — громко провозгласил один из парней.

— Идемте! — подхватили девицы.

Сказано — сделано. Молодежь гурьбой выкатилась за ворота. Девицы затянули песню, Ждан немузыкально подвывал, размахивая своей рогатой маской из черепа тура. Получалось хорошо, как волк-трехлетка на луну воет. Трое парней нацепили на шест венок из полевых цветов, оброненный одной из девушек, и шагали с ним, как со стягом.

Незаметно для других Рагнар и Веселина поотстали от ватаги. Ночь ясная, звездная. Погода великолепная, последние теплые летние вечера на дворе. В душе все сразу настроилось на возвышенный лад, и в то же время какое-то теплое нежное чувство появилось. Именно в такой момент и можно разговаривать о чем угодно. Все получается ладно и красиво. И мир вокруг удивительно прекрасен и добр. Все плохое растворяется, утекает прочь, забывается, остается только нежная заботливая улыбка великой богини Лады, снисходительно приглядывающей за своими земными потомками.

— Смотри, звезда падает!

— И еще одна. Прямо в море, — Рагнар вытянул руку, показывая, куда упала звезда. Высоко в небе то тут, то там проносились огненные искорки. Осенний звездопад. Это с мирового Дуба желуди падают.

— Рассказывают, если найти упавшую звезду, любимцем богов станешь, — заметил молодой гридень, беря в руку тонкую девичью ладошку. — Звезда человека от всех горестей и болезней хранить будет. Стариться не будешь, и от света звезды даже Марена убегает.

— Рагнар, найди мне звезду, — тихо попросила Веселина. На девичьем лице светилась чистая, открытая, чуть наивная улыбка.

— Найду, — просто ответил молодой человек и улыбнулся в ответ на вспыхнувшие в глазах девушки искорки.

Гуляли они долго. Бродили по тихим ночным улицам города, вспоминали былое, гадали, как дальше все обернется. Только когда Небесная Лосиха повернула за полночь, девушка вспомнила, что пора бы домой возвращаться.

Проводив Веселину, Рагнар возвращался в детинец. Время было позднее, опять выспаться не удастся. Ну и ладно, зимой выспимся, когда ночи станут длинными. Недалеко от стен внутренней крепости дружинник заметил мелькнувший на боковой улочке силуэт холопа Микулы. Определенно, это был он. Волосы длинные, нечесаные, борода кустистая, идет, прихрамывая, в свое время Микула ногу ломал. Кости неправильно срослись, так и остался хромым. Челядинец держался в тени заборов, шагал быстро, уверенно.

«Странно, куда это он подался? — подумал Рагнар, глядя Микуле вслед. — Может, от полюбовницы возвращается? Микула женат, вот и ходит ночами, пока нормальные люди спят. Эх, и достанется ему от жены, если узнает». Супруга Микулы Нарва держала мужа в кулаке и скандалить любила. От ее тяжелого нрава мужик немало натерпелся. Может, от этого и христианство принял. Христос, говорят, утешать умеет.

Постояв немного на углу, Рагнар двинулся дальше. Куда там Микула ходит, это его личное дело. Нечего в заботы холопов лезть, воина это не красит. В детинец гридень прошел через боковую калитку в стене у надвратной башни. Дозорные у ворот еще издали узнали товарища.

— Свой? Проходи. Не мешай сторожить.

На следующее утро князь Славомир собрал во дворе сотни Мочилы и Ерша и велел готовить корабли в плаванье. Дескать, решил до осенних дождей в море выйти, пройтись вдоль берега дозором. Вдруг кто из норманнов набег затеет? А может, купцов из дальних стран встретить придется, до порта проводить.

Сказано — сделано. Бойцы, не мешкая, поспешили к пристаням и сразу приступили к делу. Дружинники заново осмолили борта кораблей, подправили расшатавшиеся ребра и доски настила. Новые мачты установили, паруса проверили, веревки перемотали, припас собрали на причалах. Кормщик Славомира, пожилой одноглазый руг Асмуд, сам следил за работой и подправлял людей, если что не так. Уже через два дня «Сирин» и «Вепрь» стояли у причала, полностью готовые к выходу в море.

6. Бег морских коней

Ритмичные удары волн в деревянный борт корабля, протяжные крики чаек, скрип мачты и набора корпуса. Два корабля княжича Славомира «Сирин» и «Вепрь» уже третий день в море. Прошлой ночью они останавливались в бухточке на острове Эре и на рассвете продолжили свой путь. До цели похода осталось совсем немного, скоро уже дойдут. Сейчас по правому борту темнеет громада острова Фюн. С палубы «Сирина» хорошо видны белые полоски известняковых складок в обрыве, темные пятна корявых, выросших на обрыве под суровыми ветрами деревьев. Иногда можно заметить даже стада свиней, самое распространенное домашнее животное у норманнов.

Корабли неторопливо ползли по серой, испещренной белыми пенными гребнями волн глади пролива. Да, именно так, волнение было незначительным, поверхность воды можно было назвать гладью. Мускулистые гребцы размеренными согласованными взмахами весел гнали корабль вперед. Сотник Мочила бил в барабан на корме, задавая размеренный неторопливый ритм гребли. Торопиться некуда. Они успевали. Тем более большую часть пути прошли под парусом, а сейчас можно размяться на веслах, чтоб люди не замерзли.

— Возьми левее! — крикнул впередсмотрящий, усевшийся на самом носу корабля под искусно вырезанной носовой фигурой.

Кормщик, одноглазый, синеусый руг по имени Асмуд Тролль с изуродованным глубоким шрамом лицом, шевельнул рулевым веслом, уводя корабль в сторону от гряды подводных камней. На следовавшем в перестреле позади «Вепре» повторили маневр.

— Скоро придем? — поинтересовался у кормщика Славомир, не отрываясь от гребли. Он работал на веслах наравне со своими дружинниками. В море дело для всех найдется, никто без работы не останется. Князю не зазорно вместе со своими дружинниками на веслах поработать.

— Недолго осталось. За следующим мысом входим в залив, там и дом бонда Хоки Левши будет.

— Корабль впереди!!! — проорал впередсмотрящий, так что его было слышно даже на «Вепре».

Свободные от работы на веслах дружинники повскакали с мест и сгрудились на носу, до рези в глазах вглядываясь в сторону еле заметной темной точки на горизонте. Мочила, не обращая никакого внимания на возбужденные возгласы людей, продолжал стучать деревянным билом по туго натянутой коже барабана. Спины гребцов ритмично сгибались и разгибались над веслами. Время еще есть, кормщик и князь молчат.

Тем более встречный только один. Никакой норманн в здравом рассудке и не подумает в одиночку нападать сразу на два корабля варягов. А если учесть, что первым идет «Сирин», легко узнаваемый по распростершей на носу крылья птице с женским лицом, сжимающей в лапах пучок стрел, норманны даже с двойным перевесом еще подумают, стоит ли испытывать судьбу. Многие знали, что барабан, которым на «Сирине» задавали ритм гребли, был обтянут кожей знаменитого ярла Ульфа Кожаная Голова.

Гордый викинг на свою беду два года назад решил нагрянуть с хирдом в приморский город Висму. Голова у него на самом деле была кожаная, иначе он бы, еще входя в порт, понял бы, что в Висме гостит сильный отряд ругов. К чести норманнов, дрались они отчаянно, но против стального клина ругов и спешно похватавших оружие горожан им было не устоять. В считаные минуты половина хирда полегла в жаркой рубке на пристанях, а затем в порт вошли три корабля Славомира. Княжич следовал по пятам за кораблями Ульфа и успел вовремя.

Свейский волк не успел ничего понять, как его людей взяли в стальное кольцо мечей и копий и методично изрубили в куски. Может быть, при другом раскладе ярл и смог бы спастись, сложив оружие и выкупив затем себя и своих уцелевших людей, серебро у него в родном фьорде было, но он за день до своего набега на Висму ограбил и сжег храм Сварога недалеко от города. А святотатцев Славомир очень не любил. Большинство его дружинников, горожан Висмы и оказавшихся в городе ругов разделяли точку зрения княжича.

В результате голова Ульфа украсила собой городские ворота, а кожа была аккуратно снята, выдублена и натянута на барабан. Дело для горячих, но отходчивых русов редкое. Зато теперь ярл Ульф Кожаная Голова занял достойное место под солнцем. Он служил вещественным напоминанием всем желающим пошарить в сундуках у ободритов без ведома хозяев. У варяжских князей кораблей немало, вдруг еще на каком пора кожу на барабане менять?

Появившийся на горизонте корабль и не думал сворачивать в сторону. Когда встречный приблизился до пяти-шести перестрелов, Славомир первым бросил весло и, громко скомандовав воинам, потянулся к сложенному у борта свертку с одеждой и доспехом. Быстро, без суеты люди натянули поддоспешники, брони, надели шлемы и вернулись к веслам. Оружие каждый держал рядом с собой, так чтобы не мешало и при случае можно было быстро ухватить. Круглые щиты висели по бортам, закрывая гребцов. После короткого перерыва корабли пошли дальше, подгоняемые широкими, сильными гребками. Перебравшийся на нос остроглазый стрелок Кривша внимательно следил за приближающимся драккаром. В том, что это боевой корабль норманнов, сомнений уже не было. Вытянутый корпус, мачта с полосатым парусом, корабль шел по ветру, оскаленная голова дракона на носовом брусе.

— Это «Касатка» Свена, — воскликнул Кривша.

— Опаздывает, — хмыкнул Славомир, передав весло ближайшему гридню, подхватил меч и направился на нос.

— Точно, «Касатка»! У него обшивка по левому борту обуглена, — заметил один из дружинников.

— А вон тот лохматый без шлема, это берсеркер Лейф Деревянный. Он всегда за Свеном ходит.

— Эй, волосатые! — сложив ладони рупором, прокричал десятник Зван. — Куда вас ветер гонит?

В ответ донеслись хриплые возгласы, обрывки фраз на норманнском языке. Видно было, что один из воинов переводит своим товарищам слова Звана. Наконец, на борт у носового бруса поднялся молодой безусый воин в кольчуге до колен и открытом шлеме. Русы узнали в нем Свена Харальдсона.

— Славомир! — прокричал на языке русов Свен. — Рад тебя видеть в море, старый скупердяй!

— О чем ты жалуешься? Что я тебя железом в бою под Фленгром обделил? — расхохотался в ответ князь, напоминая дану про известное сражение, в котором хирд Харальда был засыпан стрелами ободритов и растоптан их конями. Это был первый бой, в котором участвовал тогда еще совсем юный, едва принявший из рук наставника меч сын короля Харальда.

— С тех пор много воды утекло. Где твое золото? Или его уже саксы забрали?

Эта фраза Свена была встречена громкими веселыми возгласами на палубе «Касатки», целым градом предложений помочь русам найти их золото, а заодно показать, с какой стороны за меч следует браться. Ободриты ответили угрозами перетопить всех норманнов, как ворон.

— Эй ты, с косичкой! — надрывался Рагнар. — Где ты нашел топор? Тебе больше к лицу прялка!

— Волосы, как у женщин. Наверное, и дерутся, как женщины, — ногтями, — громко по-нормански крикнул Кривша и, сунув в рот два пальца, засвистел.

Асмуд Тролль неодобрительно покосился на стрелка, яростно сверкнув своим единственным глазом, но промолчал. Свистеть в море было плохой приметой — можно бурю накликать.

Со стороны казалось, что сейчас от взаимных оскорблений воины перейдут к выяснению отношений с помощью оружия. На самом деле шутки были хоть и острыми, но беззлобными. Обычная веселая перепалка уставших после морского перехода людей.

— Так ты обещал золото привезти! — развел руками Свен, показывая, сколько золота он хочет. — Где оно?

— Я не обещал привезти, я обещал показать.

— Так показывай!

Корабли уже сблизились на расстояние в полсотни шагов и медленно дрейфовали навстречу друг другу.

— Ты ярл или кто? — спросил Славомир.

— А ты как думаешь? — с вызовом ответил Свен.

— Я думаю, ты не ярл, а обычный викинг, грабитель, укравший пояс ярла. Твои мысли только о золоте, а не о славе, — после этих слов на всех трех кораблях громко захохотали.

— Так золото и слава идут рука об руку, — заметил викинг с заплетенными в косички волосами на голове и бородой.

— Слава у меня есть, и хирд у меня верный, и корабли есть, — твердо произнес Свен. — Только земли нет, приходится золото искать.

— Золото у купцов, южных конунгов и христианских жрецов, — веско ответил Мочила. — А где у них слава?

— Ладно, хватит! Пора и о деле поговорить, — громко выкрикнул, перекрывая голосом остальных воинов, Славомир. Его «Сирин» уже приблизился к борту «Касатки» на полдюжины шагов.

— Я помню условие встретиться на берегу в доме бонда Хоки Левши, — Свен снял с головы шлем и освободил завязки подшлемника, — да только сейчас там один жирный боров яблони околачивает.

— С каких пор ты стал бояться свиней? Или их сало у тебя изжогу вызывает?

— С тех пор как мой отец из ума выжил и людей в крест вгонять начал, — лицо дана исказила горькая усмешка.

— Не епископ ли шлезвигский, случаем, на острове? — вступил в разговор Мочила. — Этот черномордый итальянец славен не только странной любовью к юношам, но и своим необъятным задом.

— Его зад обнимали многие, — со смехом заявил берсеркер Лейф, потрясая при этом боевым топором.

— Епископ Павел, — с кислым выражением лица кивнул Свен, — неожиданно на Фюн нагрянул, с бондов дань трясет.

Корабли уже сблизились на два шага. С борта «Сирина» данам бросили несколько веревок. Совместными усилиями мореходы стянули ладьи борт к борту и крепко связали их.

— Вот теперь я могу тебя обнять, старый враг. — Славомир перешагнул через борт и развел руки в стороны, показывая всем норманнам пустые ладони. Несколько наиболее прытких дружинников хотели было последовать за князем, но были остановлены окриком Мочилы, не надо мешать вождю, он сам знает, что делает.

— Сейчас можно и поговорить, — широко улыбнулся Свен, сжимая ладонь руса. — Посмотри: мы на палубе корабля, кругом светлое небо, бездонное море, верные воины и честное железо. Чем не место для разговора мужчин?

— Меня устраивает, — коротко кивнул Славомир и, повернувшись к своим дружинникам, попросил: — Найдите мех с греческим вином. То самое, что мне Мечислав подарил.

— Ты предлагаешь отметить встречу добрым глотком?

— Осторожнее, ярл, у русов люди, разделившие вино и хлеб, становятся братьями, — выкрикнул один из хирдманов.

В глазах Славомира, хорошо знавшего норманнский язык, мелькнули веселые искорки. Это предположение его устраивало, непонятно только, как отнесется к нему Свен?

— Может, кусок доброго копченого окорока заменит хлеб? — ярл понял все, как надо.

Вскоре все три корабля были надежно сцеплены веревками и крючьями. Русы и даны смешались в одну шумную, жизнерадостную ватагу и отмечали встречу и мир пивом, медом и вином. Вожди в это время уединились на корме «Сирина», кроме того, трое сурового вида воинов держались рядом и не допускали никого на корму.

— Я понимаю, твой отец, это твой отец, — сразу перешел к делу Славомир, — но он никогда не поведет воинов на почитателей Распятого и саксов.

— Можешь не соболезновать. Я не слепой. — Свен, скривившись, плюнул прямо в набегавшую волну. — Старик спятил, твердит о каком-то спасении, молится каждый день, грехи непонятные у христиан перенял. Люди ропщут. Конунг должен суд творить и воинов в походы водить. У него в доме вожди должны быть, а не жрецы-чароплеты.

— Но ты не можешь поднять руку на отца.

— Зачем поднимать? Можно сместить выжившего из ума старика и отправить его доживать свой век в дальнее поместье. Островов у нас много.

— Это уже другой разговор, — согласился Славомир.

Ездивший на разведку к данам боярин Ольгерд рассказывал, что конунг Харальд может поднять своих хирдманов против саксов, но только если Оттонову рать кто другой разгромит. А зачем такой союзник нужен? Выяснив все, что нужно в окружении конунга, боярин обратил свой взор в сторону молодого, горячего и сильно обиженного Свена. Переговорив с ним с глазу на глаз, Ольгерд понял, что именно этот человек и будет полезен. Тогда он осторожно, намеками дал понять Свену — ободриты не намерены терпеть владычество саксов и засилье жрецов Христа. Молодой ярл ухватился за эту идею и сам предложил свою помощь. После чего Славомир решил взять ход переговоров в свои руки. Так и была назначена эта встреча.

— Я так понимаю, твой отец решил на саксов идти? — поднял глаза на руса Свен. — А то слухи разные ходят. Говорят, Белун хуже моего старика головой захворал.

— Слухи пусть ходят, — усмехнулся в усы Славомир. — Они для нужных ушей предназначены.

— Я могу за две седмицы людей собрать. — Свен в раздумье провел ладонью по подбородку. — Харальд сейчас в Роскильде, верных людей с ним мало. Войдем в город. Ночью ударим. А к утру меня уже конунгом признают.

— Если жрецов и слуг Распятого гнать велишь, люди за тобой пойдут.

— Они и так пойдут, а к южным выродкам у меня счет остался, — медленно, по слогам проговорил Свен, в этот момент его синие глаза светились яростным огнем.

Славомир вспомнил, что в свое время побратима Свена хевдинга Бьорна Лысого по приказу епископа и конунга бросили в яму со змеями за отказ поклониться Христу. У норманнов говорят: «Месть должна созреть. Только раб мстит сразу, и только трус не мстит никогда». Похоже, жрецов мертвого Бога в Дании ожидают веселые деньки.

— Я рад за тебя, — негромко проговорил княжич, обнимая дана за плечи. — Пусть предатели получат по заслугам. Я сегодня же иду в Люблин. Там соединимся с союзниками и идем на Старград. Ровно через седмицу по всей нашей земле начнется потеха.

— Через седмицу с этого дня? — уточнил Свен и, уловив в глазах Славомира согласие, с горечью добавил: — Я не успею. Мне еще людей собирать.

— Не спеши. Мы сначала свою землю очистим. Заодно саксам не до Дании будет. Рать соберем и Оттона на пограничных засеках встретим. Он не сразу придет, будет у нас время всех, кто Перуна и Одина чтит, на бой поднять. Ты придешь, конунг? — Славомир специально назвал Свена конунгом, проверяя его реакцию. Тот не обманул ожиданий.

— Данию очищу и приведу к Лабе железный хирд. Вместе будем на поле брани пировать, князь.

Вожди еще раз пожали друг другу руки, скрепляя воинский союз. Они договорились. Разговор перешел на обсуждение жизненных реалий, согласование взаимных действий, договорились, куда посылать гонцов и что делать, если война пойдет не по плану. Свен предложил направить дюжину кораблей в набег на Фрисландию, чтоб силы у Оттона разделить. Пускай его воины ищут данов, те, пограбив и сжегши все, до чего дотянутся, уплывут при первом же признаке приближения большого войска. Славомир понял, что Свен таким образом просто хочет пополнить свою мошну, но сделал вид, что поверил. Все одно от набегов морских волков не удержать, так пусть хоть набег на пользу общему делу будет.

Завершив разговор, вожди простились. Воины вернулись на свои корабли. Славомир повернул на полдень, его путь лежал к Люблину. Там уже ободритов ждала дружина Славера. Свен повел свою «Касатку» на восход в Зеландию. На этом острове жило немало преданных ему кланов.

На следующий день ближе к вечеру корабли ободритов вошли в устье Ружи. Узкий залив, в который впадала река, был покрыт множеством рыбачьих челнов. Вечерело, тяжело груженные челны шли к берегу, рыбаки с уловом возвращались домой. На горизонте виднелись паруса пары-тройки кораблей. Впереди, обгоняя «Сирин» на три перестрела, боролся с течением фризский кнорр. Со стороны он походил на большого жука, медленно перебиравшего десятком длинных ног-весел.

На правом берегу реки у самого устья на возвышенности поднимался небольшой градец. Сторожевой замок с высокой наблюдательной башней, на которой горел сигнальный огонь.

— Это люблинцы у греков переняли, — пояснил Мочила любопытствующим гридням, — чтоб корабли ночью мимо устья не проскочили и на берег не вылетели.

— А если война? Норманнский набег?

— Так разве долго огонь погасить и на другом месте зажечь? — изумился Славомир, шагая между гребцами по направлению к носу.

На реке гридни дружно налегли на весла. Остроносые, длинные корабли легко шли против течения, словно и не было такового. Весел и гребцов на ладьях хватало. На «Сирине» тридцать четыре пары весел, а на «Вепре» тридцать. Вполне достаточно для быстроходных боевых кораблей. Соскучившиеся по берегу дружинники гребли изо всех сил. Впереди их ждал большой, шумный, веселый торговый город. Если будет время, можно пройтись по торгу, послушать, что в мире нового появилось, диковины какие увидеть.

За первой же излучиной «Сирин» и «Вепрь» поравнялись с кнорром. Глубоко осевшее судно медленно ползло против течения. Видно было, как гребцы ворочают тяжелыми веслами. Пузатый низенький, похожий на барсука купец в обшитой мехом железной шапке, стоя на кормовом настиле, зычным голосом обещал людям выкатить бочку меда за удачный поход. На носу, держась одной рукой за брус форштевня, перевесился через борт впередсмотрящий, вглядывавшийся в воду. Как бы на мель не налететь. Рядом с ним держались полдюжины воинов в коротких кольчугах и шлемах с полями. За плечами бойцов висели длинные луки в обшитых кожей налучах.

— Откуда путь держите? — крикнул по-норманнски Асмуд.

— С Колывани! — отозвался купец.

— Что везете на торг?

Услышав этот вопрос, фриз чуть замялся, но, вовремя сообразив, что на реке рядом с большим городом русов никто озорничать не станет, ответил:

— Меха, железо и ткани восточные.

— Добрый товар. Хорошо разойдется. А не боялись в такую даль без охраны?

— Так с ругами у нас мир, — перекрестился купец, — а норманны поутихли в последнее время. Мы вдоль берега и проскочили.

— Значит, хорошие требы Морскому Хозяину дали, — с легкой издевкой крикнул Асмуд, он-то прекрасно понял жест купца и тихо, так, чтобы слышали только на лодье, добавил: — Врет. Помнишь, в заливе нам драккар норгов встретился? Это их охрана. Наняли небогатого ярла сопроводить судно. И не в Колывань плавали, а в Новгород — там железо и парча дешевле.

— А вы откуда идете? — крикнул вслед обходящим его лодьям фриз.

— С Велиграда! — отозвался Славомир и помахал рукой оставшемуся за кормой кнорру.

Вскоре перед глазами варягов предстал город, величественно раскинувшийся на левом берегу Ружи. Люблин хоть и основан недавно, всего как сотню лет, но давно уже перерос свои стены, за укреплениями остались только княжеский терем, дворы бояр, богатых купцов и городской старшины. Остальным приходилось селиться в посадах. Богатый торговый город мог себе это позволить, в его окрестностях давно уже не появлялись вражеские отряды. Даже во время Оттонова нашествия Люблин предпочел не воевать, а откупиться, добровольно признать власть императора и пустить в свои стены христианских проповедников и священнослужителей.

Город признавал всех Богов, наглядным подтверждением тому были прекрасно видимые с реки возвышавшиеся рядом с княжьим теремом старый храм, один раз горевший во времена Генриха Птицелова и отстроенный заново, и стоявшая в сотне шагов от его стен христианская церковь апостола Петра. Может быть, именно по этой причине велеты и ободриты никогда и не считали люблинских верингов надежными союзниками. Все вопросы в городе решались сходом старшин и знатными купцами. Князь же только водил дружину в походы и защищал город, когда откупиться не получалось.

Собирая союз против саксов, князь Белун и не мыслил посылать переговорщиков в Люблин. Заранее знал, чем дело кончится. Хорошо, если после долгих споров просто откажут, а могут и гонцов герцогу Герману или епископу Вагеру в Старград послать. Здесь правили христианство и купеческий дух. А купцу не нужна независимость, не нужна свобода, ему прибыль и спокойствие в лавке важнее.

Пристань встретила гостей шумом, гамом, суетой, мельтешением разноязыкой толпы. Несмотря на вечер, жизнь здесь кипела в полную силу. Вереницы грузчиков, телеги, мычание быков и конское ржание, крики погонщиков. Все это крутилось вокруг полусотни стоявших у причалов судов. Еще чуть выше по течению на берег были вытащены два десятка боевых ладей.

Оставив корабли у свободного причала под охраной десятка гридней, князь Славомир повел своих дружинников в город на подворье Славера. Появившийся в городе отряд ободритов ни у кого не вызвал интереса. Люди проходили мимо, не обращая никакого внимания на вооруженный отряд. В Люблине встречались гости со всех концов земли, мало ли кого еще принесло? Тем более близкие соседи, такие же русы, ничего интересного.

В городских воротах один из стражников попытался было преградить дорогу с вопросом: откуда и куда столько оружных воинов? Славомир бросил ему мелкую монету, и тот моментально потерял интерес к варягам, вернувшись к своим товарищам, переругивавшимся с хозяином полудюжины груженых возов по поводу платы за въезд в город. Проходя мимо аккуратно составленных у ворот никем не охраняемых копий, Рагнар подумал, что мог бы захватить Люблин всего с сотней дружинников. Хотя нет, войти-то в город можно легко, а выйти… Здесь каждый житель был воином. Люблинцы не одной торговлей жили, их летучие ватаги частенько беспокоили соседей стремительными набегами.

За воротами Славомир повел своих людей прямо, а на втором перекрестке свернул налево. Подворье Славера нашлось быстро. Небольшой двухъярусный терем за высоким частоколом, зажатый между хоромами знатного купца Николая Титича подворьем боярина Чурилы Медведного и деревянной церквушкой. Несмотря на тесноту, приняли ободритов радушно. Заждавшийся гостей Славер велел челяди ставить столы прямо во дворе и тащить из подклетей все, что есть.

— Эх, и не знаю, где всех на ночь разместить, — почесал в затылке княжич, когда суета улеглась и гости расселись за столами. — Хорошо, я своих почти всех в загородную усадьбу отправил.

— Ничего, ночи теплые, можем и во дворе под звездами улечься, — усмехнулся Славомир. — Дождя не будет, не замерзнем.

В этот момент в церкви ударили в колокола, им вторили звонницы еще трех городских церквей. Славомир и большинство его людей при этих звуках скривились, как от зубной боли. Славер же, повернувшись к христианской молельне, с задумчивым видом теребил ус, в его голову пришла какая-то задумка.

— О! Есть одна мысль! — поднял палец вверх княжич. — Священник Роло хоть и ругается, что я на его службах шапку не снимаю, но человек с пониманием. За два десятка кун у него в церкви можно сотню на ночь разместить, а остальным в доме места хватит.

— Так, по их Правде, в церкви жить нельзя, — вступил в разговор Мочила.

— Боярин, это Люблин. — Славер покровительственно похлопал сотника по плечу. — Здесь за деньги можно все и даже немного больше.

— Тогда пускай сотня Ерша в церкви ночует, — кивнул Славомир, хотя по его виду было ясно, что задумка ему не по нраву. Про себя он подумал, что надо предупредить сотника, пусть мечи под рукой держат и обережные круги на земле обведут. Знающие люди говорили — в святилищах мертвобожников ночами навьи шалят.

В отличие от князя, люди встретили эту новость спокойно. Сотник Ерш — человек, много повидавший и переживший — заявил, что ему и на болоте под стоны ичетиков спать приходилось. Значит, и в церкви переночуем. Главное — идолов Распятого и его божков тряпками закрыть, чтоб ночью не ожили и людей не пугали.

Пир в честь гостей длился недолго. Утомившиеся за день люди быстро наполнили желудки и запили ужин медом. Затем все разошлись по терему устраиваться на ночь. Сотня Ерша в сопровождении Славера направилась в церковь. Княжич не обманул, христианский жрец, выслушав жалобы Славера, что, дескать, гостей много понаехало, а устроить их негде, отпустил пару нравоучений о необходимости жить в страхе Божьем и усмирять плоть и, приняв скромный дар, пустил людей в церковь. Как успел заметить Ерш, святилище частенько использовалось в роли гостиного двора. Во всяком случае, священник нисколько не удивился святотатственной просьбе.

Решив вопрос с ночлегом, Славер вернулся в свой терем, там он вместе со Славомиром поднялся в горницу на втором ярусе. Настало время спокойно и без посторонних обсудить, как быть дальше. До назначенного срока осталось целых шесть дней. Первоначально предполагалось провести это время в Люблине, но сейчас Славомир изменил свое мнение и настойчиво предлагал покинуть город завтра же утром. Он понимал, что его люди догадываются, куда лежит их путь, и случайно могут проболтаться. Люблин предлагал немало соблазнов заезжему гостю: трактиры и гостиные дворы стояли на каждом перекрестке, вполне могло случиться так, что хмельное питье развяжет язык. Славер, немного подумав, согласился с доводами ободрита.

Людей люблинский княжич уже собрал. У него были три сотни конных воинов и еще лодейная дружина, двести человек на трех кораблях. Пусть не так много, как у велиградских властителей, но зато люди верные и проверенные. Сразу же после разговора в горнице Славер начертал на бересте несколько строк, спустился в гридницу, поднял молодого дружинника из своих и велел скакать во весь опор в усадьбу под Смигной — отдать грамоту в руки боярину Чекмарю.

Ночью Рагнар долго не мог уснуть. Вроде и устал за день, а сон все не шел. Начинается новый поход, на этот раз он идет в бой не простым гриднем, под его рукой целый десяток. Люди вроде свои, надежные, но все равно Рагнар волновался: как они себя покажут в бою? Не испугается ли кто? Не бросит ли своей трусостью тень на молодого десятника?

А поход обещает быть удачным. Говорили: князь Белун ездил в Аркону — приносить требы Свентовиду. Во время жертвоприношения волхв храма предсказал великую победу. Был знак — белый необъезженный конь Бога переступил правой ногой через скрещенные копья и громко заржал, а на небе в этот момент сверкнула молния.

Рагнар не думал о смерти, наоборот, он представлял, как вернется из похода прославленным воином, настоящим боярином, водящим в бой целые полки. А что? Так и бывает. Часто молодой воин из славного рода сам становится великим героем и если не князем, так владетельным и влиятельным боярином.

Затем вспомнилась Веселина. Интересная она девушка, хорошая. Под внешней напускной горделивостью и холодностью в ней скрывается чистая добрая душа. С ней можно говорить по душам, и рядом с Веселиной даже небо становится светлее. Рагнар провел ладонью по висевшему на груди оберегу, почувствовал еле заметное тепло, идущее от каменного топорика. Этот оберег за день до отплытия на шею молодому гридню повесила Веселина. Специально ходила за ним в храм Перуна Радегаста. А глаза у нее в этот момент были такие… Выразить словами невозможно. Словно в них лучик солнца на ярко-голубом небе светил, в то же время была в них и тень печали.

Рагнару самому было тяжело расставаться с девушкой, за последнее время они сдружились. Часто бывали на посиделках у подружек Веселины, гуляли вечерами. А в один из таких вечеров Рагнар подарил Веселине янтарные бусы тонкой работы. Украшение у него давно лежало на дне переметной сумы, добыча прошлогоднего похода на ливов. Пока повода подарить не было, а продавать жалко. Веселине они очень идут. Солнечный камень оттеняет ее загорелую упругую кожу и идет в тон пшеничного цвета волосам. С этими мыслями Рагнар погрузился в глубокий сон.

Утро началось с суеты. Наскоро перекусив и прихватив с собой припасы на седмицу, дружина Славомира зашагала к пристани. Князь объявил, что в городе они задерживаться не будут. Время дорого. На пристани ободритов уже ждала ладейная дружина Славера, дружно спускавшая корабли на воду. Сам княжич ни свет ни заря ускакал в загородную усадьбу поднимать людей. Он пойдет с конными сотнями посуху.

На пристани князь Славомир первым делом прошелся между людей Славера, внимательно к ним приглядываясь. Осмотром варяг остался доволен. Хоть это были и не дружинники, давшие клятву следовать за князем, как тень, стеной стоять, а находники — ватага добровольцев на один поход, — но выглядели они бывалыми воинами.

Оружие в исправности, снасти на кораблях в порядке, все заняты делом, по сторонам не зевают и припас взяли в меру, без перегруза и излишеств, но и ничего не забыли вроде. Явно в море ходили неоднократно и в бою бывали, под стрелами не побегут. Боярин Чекмарь, похожий на небольшого медведя, высокий, крупный, с покатыми плечами и могучими, толще ноги иного воина, перевитыми толстыми веревками мышц руками умело разбил свою ватагу на десятки и полусотни и сейчас следил за погрузкой снаряжения на ладьи.

— Не боись, князь, люди надежные. Я почитай каждого знаю. Не один раз в набеги ходили, — добродушно прогудел боярин в ответ на невинный вопрос Славомира: а как бойцы строй держат? Не убоятся ли конного тарана?

С тем и поплыли. Пять кораблей быстро скользили по водной глади на веслах. Отдохнувшие за ночь люди гребли легко, в охотку. На «Сирине» затянули:

Черный ворон, черный ворон, Что ты вьешься надо мной? Ты добычи не дождешься. Черный ворон, я не твой. Что ты когти распускаешь Над моею головой? Иль добычу себе чаешь? Черный ворон, я не твой!

А когда на выходе из залива подул легкий ветерок, варяги поставили паруса. Путь кораблей лежал на полуночь вдоль берега, уже ни для кого не было секретом — идут брать Старград. Настало время жечь чужеземную скверну, мстить надменным и диким саксам за разграбленные города, сожженные деревни и угнанных в плен поселян, сторицей вернуть хищным крестителям долги.

Ближе к вечеру, не доходя примерно десять поприщ до епископской ставки, Асмуд повернул свою ладью к берегу. Его одинокий глаз узрел приметную рощицу на берегу, чуть севернее от нее за крошечным островком лежал вход в узкий, почти незаметный с моря залив. В бухту корабли входили по одному, воины приготовились к бою — мало ли что могло их ждать на берегу. Но тревога оказалась ложной, на каменистом пляже ладьи встречали конные сотни Славера, разбившие стан в пологом, спускавшемся к морю логу.

Сойдя на берег, князь Славомир развил бурную деятельность: прошелся по стану и заставил убрать шатры с сырой земли тальвега, еще раз проверил, чтоб каждая сотня стояла отдельно. Даже отхожие места осмотрел, остался доволен — в отрожке, выбранном для этого дела, была глубокая яма. Откуда она появилась, непонятно, но зато вода с нечистотами не стекала в лог к шатрам. Затем князь поднялся к сторожевым постам, тщательно изучил подходы к охранникам и передвинул два неудачно расположенных поста.

Так в делах и хлопотах прошел день. А назавтра к стану подошли пять конных сотен Славомировой дружины. Они привели с собой лошадей, плывших на кораблях воинов. Князь собирался сразу после взятия Старграда идти на Гамбург, пока саксы не опомнились. Следующие четыре дня воины отдыхали перед походом, приводили в порядок оружие и снаряжение. Затем соединенная дружина снялась с места. Условленное время приближалось.

Брать город князья решили дерзким неожиданным наскоком. Славомир рассчитывал на неготовность старградцев к войне и удачу. В крайнем случае в ладьях были сложены лестницы, а конные воины взяли с собой веревки с крючьями. Предполагалось, что Славер с конной дружиной на закате попытается захватить ворота, а Славомир высадится в порту. Знающие люди говорили — стены со стороны моря низки, рвы заплыли землей, а стража больше занята сбором пошлин, чем своим прямым делом. Главное — войти в город. А там уже дело решат сплоченные, хорошо подготовленные, ощетинившиеся честной сталью десятки и сотни русов.

7. Перунов топор

— Пора, — негромко произнес князь Белун, опершись кулаками в столешницу. Одно короткое слово, стоившее целой речи. Каждый из присутствовавших в горнице воспринял его по-своему. Княжич Мечислав молча кивнул, на его побледневшем безусом лице отразилась целая гамма чувств. Никто не мог назвать Мечислава трусом, но сейчас он почувствовал легкий противный страх под ложечкой — это его первый поход, и сразу большая война. Это и предвкушение яростных схваток с врагами, и надежда на славу, и признание. Горячее желание стать настоящим князем, вождем не только по праву рождения, но и по заслугам. И боязнь опозориться, не справиться, потерять воинов без пользы.

Боярин Гремич в свою очередь только хмыкнул и подмигнул молодому княжичу, он прекрасно понимал состояние Мечислава. Сам когда-то был таким же молодым и неопытным гриднем. Ничего, есть у парня задатки, все у него получится. Сам Гремич смерти не боялся, его больше страшили поражение и неудача. Жизнь боярин прожил долгую и интересную, не каждому такое выпадает. Главное сейчас и смерть получить достойную, отправить в навь десяток-другой рыцарей Оттона, тогда и умирать не страшно. Можно с чувством выполненного долга в светлый терем Перуна отправляться. Небесный покровитель его уже заждался, наверное, и место за пиршественным столом приготовил.

Бояре Ольгерд и Громобой, оба, уловив тяжелый взгляд князя, стиснули рукояти мечей. Пришло время седлать лошадей, так чего ж мы ждем? — ясно читалось в их глазах. Сидевший напротив Белуна князь Святобор довольно осклабился. Он прибыл в Велиград всего две седмицы назад с дружиной стодорян и сербов, не желавших жить под властью саксов и тяжелой пятой ожившего мертвеца, коему поклонялись захватчики. Первоначально Святобор хотел купить корабли в любом приморском городе ободритов или велетов и плыть на восход в Полоцк — наниматься на службу князю Рогволоду или в Новгород, но Белун уговорил его остаться в полабской земле и принять участие в походе. Четыре сотни закаленных в походах, разъяренных позором и смертью близких, лелеявших в своих сердцах месть за погубленные родные земли воинов были на этой войне не лишними.

— Выступаем сегодня? — сдержанно поинтересовался Гремич.

— Выступаем сейчас, — князь выпрямился, заложил руки за пояс и довольным тоном изрек: — Все готово. Сроки назначены. Люди уже сегодня поднимутся на саксов. Пора и нам за черен меча браться.

— Сначала надо Богам требы принести, да об исходе похода гадать. Дружинникам перед ликами Богов объявить: идем саксов бить, — покачал головой сидевший чуть поодаль боярин Щек.

— Обряды все уже справлены, и Боги довольны, волхвы удачу нам вещают, — веско ответствовал Белун. — Времени уже нет. Идем!

С этими словами князь первым вышел из горницы и, забыв про всякую солидность, побежал вниз по лестнице. Остальные последовали за ним.

— Дружина, подъем! Всем собраться перед крыльцом, — разносился по терему зычный голос Белуна. Люди были готовы, еще с вечера десятники и сотники предупредили воинов быть на месте. Детинец не покидать.

Через несколько минут во дворе перед крыльцом терема скопились находившиеся в городе дружинники. Все в бронях, с оружием, готовые хоть сейчас седлать коней. Дождавшись, пока люди соберутся, на высокое, украшенное искусной резьбой крыльцо вышел сам князь Белун. Одевать броню он не стал, из-под богатого, расшитого золотой нитью, отороченного соболиным мехом корзна выглядывал простой потертый кожух. Зато на широком кожаном поясе, украшенном золотыми бляхами, висел тяжелый меч. Это оружие переходило от отца к сыну и считалось одним из символов власти велиградских властителей.

Положив руку на яблоко черена меча, Белун минуту молча смотрел на своих воинов. Все как на подбор: крепкие, закаленные бойцы, неоднократно ходившие с князем в походы, готовые костьми лечь, но не посрамить свой род. Есть среди них и молодежь, есть и новички находники, но все они проверены, все клятву перед ликом Перуна Радегаста давали.

Князь чувствовал — эти люди самое лучшее, что у него есть. Двенадцать сотен дружинников, двенадцать сотен крепких копий и острых мечей. Это сила. Да еще люди Святобора рядом стоят, и это надежная рать. Им уже нечего терять под солнцем, кроме чести, у них только месть осталась.

Кроме того, семьсот человек личной дружины Славомира под Старградом к броску на епископскую крепость готовятся. Да вдобавок полторы тысячи воинов по всей ободритской земле разбросаны, под рукой доверенных бояр к выступлению готовятся. Они уже сегодня ударят по крепостям и замкам саксов, вырежут все попавшиеся под руку отряды императора Оттона Второго и епископа Вагера.

— Воины, внуки даждьбоговы, жнецы перуновы, сегодня мы выступаем, на смертную рать идем, — громко, четко, чтоб всем было слышно, произнес князь и обвел взглядом строй дружинников. — Нет, мы не пруссов крестить идем. Они наши собратья по вере. И земли новой искать не будем. Нашу надо от скверны очистить. Мы идем бить саксов!!! С нами Перун!!!

— Перун! — пронесся над городом грозный рев сотен крепких мужских глоток.

— Перун! Слава! Приди, Радегаст!!! — лица дружинников светились радостью. Князь не продался мертвобожникам. Он наш. Он рус! Прирожденный варяг! Достойный потомок своих славных предков. Он только притворялся христианином, хитрил и выжидал подходящий момент. И сейчас это время наступило. Пора воздать захватчикам по заслугам, показать им, что Русь еще жива и твердо стоит на ногах.

Выждав, пока ликование стихнет, князь наклонился к Громобою и тихо приказал ему: взять две сотни дружинников и снести все три христианские церкви в городе. При этом желательно членовредительством не увлекаться, достаточно выгнать жрецов из Велиграда.

— Смотрите, чтоб без огня, город мне не запалите, — сурово добавил Белун, почувствовав, что боярин слишком близко к сердцу воспринял этот приказ, — а идолов из церквей за город вывезти и сжечь.

Остальным воеводам было велено готовить обоз, снаряжать воинов и выводить их из города дорогой на Мекленбург. Белун понимал, этот город надо взять как можно скорее, сковырнуть гнойный прыщ, выросший посреди княжества, переродившийся из старого града русов в саксонскую крепь. Ободриты выступили, восстание началось, теперь следовало действовать как можно более решительно и быстро. К слову сказать, князь Белун и не надеялся взять Мекленбург наскоком, он понимал — саксы будут настороже. Подготовку к восстанию нельзя было утаить от людей герцога Биллунга, что-то да дошло до вражьих ушей.

Но это князя и не беспокоило, главное — до сегодняшнего дня все прошло хорошо. Сил для взятия города у ободритов хватало. К Мекленбургу подойдут почти две тысячи дружинников, прекрасно обученных и вооруженных волков, готовых зубами разорвать саксонских собак. А кроме того, в направлении Мекленбурга уже вчера вышел особый осадный полк боярина Мстивоя. Это восемь тяжелых камнеметов, перевозимых в разобранном виде на телегах, дюжина стрелометов и стенобитные тараны. Шли с Мстивоем сноровистые мастера, умеющие работать с пороками, да две сотни пеших воинов охраны. Осадный полк был особой гордостью Белуна. Князь знал: всегда полезно иметь под рукой отлаженные, искусно сделанные пороки и умелых мастеров, способных играючи управиться с машинами и отремонтировать их в случае нужды.

Тем временем, пока в детинце собирались в поход, в нижней части города напротив церкви Богородицы на обочине людной улицы мирно беседовали шестеро волхвов. Среди них выделялись старший волхв городского храма Перуна Радегаста Слуд и уже знакомый нам велет Велибор. Еще четверо волхвов, бывших младшими служителями храма Перуна, все как на подбор молодые, широкоплечие, жилистые. Священники, не по обычаю, были с оружием, только Слуд предпочел не брать с собой боевого железа, но его дубовый посох с массивным набалдашником, скрепленный железными полосами, мог при необходимости послужить своему хозяину боевой палицей.

Со стороны казалось, что увлеченные спором священнослужители совершенно случайно остановились на этом месте. Встав в кружок, они, забыв обо всем, активно жестикулируя, беседовали обо всем на свете. Сейчас разговор плавно подошел к животрепещущему вопросу приближения Конца Мира и Последней Битвы.

— Не думаю я, уважаемый Слуд, что Мир рушится, — молвил Велибор, искоса поглядывая на ворота в церковной ограде. — Все течет, все меняется. Многое в минувшие века происходило, и еще немало впереди нас ждет. Один Род ведает, что дальше будет.

— Так если люди Богов забудут Мир и он разрушится, кто будет Законы соблюдать? Кто останется требы приносить и тайны жизни разгадывать? Кто скажет земледельцу, когда ему пахать, а когда лен сеять?

— И без нас найдутся учителя. Сколько уже так было: целые народы исчезали с лица земли, море затапливало земли, а на месте морей вздымались острова. Знания гибли вместе с людьми, а Боги забывались. И ничего: солнце по небу как ходило, так и ходит. Звезды на своих местах висят. Все в Мире меняется, только Законы Рода незыблемы.

— Странные ты разговоры ведешь, служитель Велеса, — покачал седой головой Слуд. — Есть в твоих словах правда, а признать ее тяжело.

— Уважаемый Велибор, — вклинился в разговор один из молодых волхвов по имени Зван, — но разве без Богов Мир выживет?

— А кто тебе сказал: без Богов? Разве Сварог или Велес исчезнут, если их храмы разрушить? Разве они в деревянных идолах живут? Нет, — ответил на свой же вопрос Велибор. — Если русы Богов забудут, от этого хуже не Богам, а русам будет.

— Может, оно и так, — задумчиво пробормотал Слуд. — Все в мире возможно. Даже если сгинем мы, люди от своей веры отвернутся, забудут свое имя и свой язык, пройдет время и исчезнут саксы. Дома мертвого Бога разрушатся. Новые народы на эту землю придут. И опять будет крутиться Колесо Богов, все останется, как и прежде, только нас не будет.

— Грустно это, — молвил Зван и затем горячо добавил: — А Русь все равно возродится. Если даже только два человека останется, от них и пойдет новый род. Со временем и наших Богов вспомнят.

— Сначала Богов вспомнит, а потом возродится, — поправил его Велибор и, на миг остановившись, негромко проговорил: — Приготовьтесь, други. Начинается.

Из-за поворота улицы выбежал дружинник и бросился прямиком к церкви. Человек сильно спешил, боялся не успеть, видимо. Одним прыжком вскочив на паперть, воин отшвырнул попытавшегося преградить ему дорогу служку и ворвался в храм.

— Идем. Это доносчик прискакал, — жестко проговорил Слуд, перехватывая поудобнее свой посох. Шестеро волхвов неторопливо двинулись к церкви.

— Вы куда, язычники?! — оторопевший от такой наглости служка шагнул им навстречу.

Один из молодых волхвов ухватил раба за ворот, встряхнул и легким движением отбросил в сторону. Дескать, не мешай, холоп. Двери церкви были открыты, изнутри звучал чуть приглушенный, взволнованный голос:

— Быстрее собирайся, отец Гюнтер. Князь против императора восстал, святые церкви повелел рушить. — Слуд узнал этот голос. Он принадлежал Ратибору из Липскова, недавно принятому в княжескую дружину воину, пришедшему с верховьев Лабы.

— Не спеши, говори, что случилось, — переспросил по-саксонски священник Христа. Ратибор собрался было повторить свой рассказ, но тут ему помешали, в церкви появились новые, нежданные гости.

— Куда бежать собрался, раб? — громко поинтересовался Велибор, вступая под своды церкви.

Внутри было сумрачно, солнечный свет не проходил сквозь узкие закопченные окошки под крышей. В нос ударил резкий запах какой-то восточной смолы и горелого воска. Стены церкви были разукрашены картинами, изображавшими рахитичных болезненных людей со скорбными лицами и светлыми кругами вокруг голов. Над деревянным возвышением напротив входа на дощатой перегородке был нарисован полуголый женовидный иудей, прибитый гвоздями к кресту. Рядом с ним изображена некрасивая, круглолицая, черноволосая женщина в бесформенной хламиде и с младенцем на руках. Похоже, это и есть идолы Богов, которым поклонялись христиане.

На специальной железной подставке у ног Распятого горели свечи. У подсвечника стояли тот самый дружинник-перебежчик и священник Гюнтер, полноватый, рыжебородый человек в засаленной черной длиннополой одежде. Велибор заметил еще молодого послушника с грязными длинными, спутанными волосами и прыщавым бледным лицом, стоявшего в углу, за рядами скамеек.

— Что вы здесь делаете, язычники? — шагнул навстречу вошедшим Гюнтер.

Несмотря на охвативший его ужас, он попытался хотя бы оттянуть час неминуемой расплаты. Будучи главой евангельской миссии в Велиграде, городе, раньше именовавшемся Рериком и бывшем одним из оплотов сатанизма, Гюнтер прекрасно понимал, что значит этот странный визит, видел он и оружие в руках у языческих жрецов, проклятых слуг Дьявола.

— За тобой пришли, — нехорошо усмехнулся Слуд, приближаясь к христианину.

— Именем Иисуса Милостивого, изыди, Сатана! — истошно выкрикнул Гюнтер, размашисто крестясь. На его голос из бокового притвора выскочили четверо охранников, плотных, толсторуких саксов, вооруженных короткими мечами. Волхвы выхватили оружие и устремились навстречу защитникам креста. Короткая схватка закончилась убедительной победой язычников. Трое саксов были зарублены, а четвертого Велибор оглушил ударом кулака в лоб. Послушник в бою не участвовал, при виде обнаженных мечей и крови на полу он, мелко крестясь, громко ойкнул, испортил воздух и спрятался под скамейку. Пока молодые волхвы и Велибор рубили охранников, Слуд легким, почти незаметным движением огрел Гюнтера посохом по голове.

— Осторожнее, брат, он нам живым нужен, — укоризненно покачал головой Велибор, трогая христианского священника ногой.

— Ничего, лоб у него дубовый, — усмехнулся в ответ служитель Перуна. — Эй, куда рванул?!

Не участвовавший в схватке дружинник не стал дожидаться, когда до него дойдет очередь, и попытался нырнуть в дверцу в иконостасе. Не удалось. Зван успел метнуть топор. Лезвие с чавканьем вошло в тело чуть пониже шеи. На изображения христианских богов брызнула кровь. Самого Ратибора ударом внесло в помещение наоса, там он и рухнул на пол, обливаясь кровью.

— Виноват, не удержался, — развел руками Зван под осуждающим взглядом Велибора.

— Пустое, толку с этого подлеца совсем ничего. Главное, не сбежал, — махнул рукой Слуд. — Нам этот нужнее, — кивнул в сторону Гюнтера волхв.

— Все равно в навь отправится, — согласился велет. — Други, времени не теряем. Мертвобожника вяжите, и давайте этот гадюшник обыскивать.

Первым обыску подвергся наос, затем обшарили комнатушки в боковых и тыльном притворах, ничего полезного не нашли. Даже записей никаких не было, кроме грязных обрывков пергамента, на которых Гюнтер отмечал, сколько получено пожертвований от прихожан и сколько на пропитание потрачено.

Вскоре с улицы послышались шум, возбужденные крики, следом в церковь вошли полдюжины дружинников.

— Что вы здесь делаете, святые отцы? — полюбопытствовал один из воинов и, заметив порубленные тела на полу, добавил извиняющимся тоном: — Все понятно. Поручение князя выполняете.

— Мы пришли забрать одного раба, — ответил Слуд, — а эти мешали.

— Тогда забирайте скорее. Нам поручено это смердилище рушить и землю от скверны очистить.

— Мне только один мертвобожник нужен, — сказал Велибор, — остальное рушьте. Нечего в нашем городе дом нави оставлять.

— Да там предатель лежит, — махнул рукой в сторону наоса Слуд. — Пытался христова холопа предупредить.

Быстро завершив обыск, волхвы связали пришедшего в себя Гюнтера и поспешили к выходу. Дружинники к этому времени уже приступили к разборке здания. На возвышавшийся на крыше крест накинули аркан и сдернули его вниз. Ворота снесли. Картины с христианскими богами вытащили из церкви и погрузили на телегу. Тела Ратибора и охранников Гюнтера за ноги вытащили на улицу и поволокли к реке. Не место предателю на земле русов. Не умел с честью жить, и после смерти пусть на уважение не рассчитывает. Утопить тела в реке, без погребения, и все. Все равно им на небо дороги нет.

После того как все покинули церковь, к паре нижних бревен сруба привязали веревки. Три десятка дружинников и присоединившиеся к ним горожане дружно рванули. Еще и еще раз. На третьем рывке бревна выскочили из своих гнезд. Потерявшее опору здание рухнуло под восторженные возгласы велиградцев. Впоследствии образовавшуюся кучу бревен горожане разобрали на дрова.

Волхвы этого уже не видели, они спешили за город к небольшому редкому осиннику на закат от Велиграда. Подгоняемому палкой связанному Гюнтеру приходилось бежать вприпрыжку, чтобы успеть за легкой, внешне неторопливой походкой волхвов. Найдя в лесу подходящую полянку, Велибор остановился. Христианского священника привязали к дереву и приступили к допросу. Впрочем, обошлось без насилия. Гюнтер явно не торопился присоединиться к славной когорте святых великомучеников, рассказал все, что знал. Тем более когда его привязывали к дереву, с преподобным Гюнтером приключилась маленькая неприятность, именуемая медвежьей болезнью.

— Всех назвал или запамятовал кого? — насупив брови, грозно вопросил Слуд, когда Гюнтер закончил перечислять имена княжеских и боярских челядинцев, доносивших ему, что в детинце делается.

— Всех, всех, Христом Богом клянусь! — запричитал Гюнтер, решив было, что его сейчас резать будут.

— Ладно, не ори, — волхв поморщился от неприятного запаха, исходившего от мертвобожника. — А что ты в Альтенбург сообщал? И кто грамоты возил?

Наконец, вызнав все, что хотели, волхвы покинули поляну. В лесу остался только преподобный Гюнтер. Хоть и крепко привязанный к осине, но живой и невредимый, за исключением полных штанов, но это мелочи жизни. Куда важнее, что живым остался. О том, как он будет отвязываться от дерева, Гюнтер пока не думал.

Вернувшись в город, Слуд и Велибор направились прямиком к князю Белуну. Выслушав священников, князь только кашлянул в кулак и велел гридням найти всех, кого назвал Гюнтер. Учинив короткий допрос, доноглядчиков просто заперли в поруб. Так как они были холопами, с ними не церемонились. Просто продали первому же норманнскому купцу, плывшему в свейскую землю. Единственное — пришлось казнить одного огнищанина, возившего грамоты в Старград епископу.

Наведя порядок в своем доме, князь поблагодарил волхвов и с чистой совестью отбыл в поход. Время поджимало. Сегодня, в этот солнечный день 12 вересеня 976 года от Р. Х., восстание полыхнуло по всей земле ободритов. Заранее разбросанные по княжеству отряды воинов принялись рубить саксов, громить церкви, жечь поселения колонистов. Замки мекленбургского графа захватывали.

Попытавшиеся было сопротивляться люди императора не знали и не понимали, что происходит. Им казалось, что ранее умиротворенная железной рукой страна в один миг стала враждебной. Отовсюду на саксов наскакивали хорошо вооруженные, сплоченные отряды княжеских дружинников. Гонцы перехватывались и исчезали бесследно, на всех дорогах стояли заслоны ободритов. Стоило только зазеваться, и тут же из кустов в саксов летели смертоносные стрелы. Не было спокойствия и в городах — в один день везде вспыхнули восстания. Ранее мирные горожане брали в руки мечи, топоры да копья и шли рубить захватчиков.

Всего два дня прошло, и на велиградской земле не осталось ни одного сакса, кроме купцов, тех трогать не по правде считалось. Были разрушены все церкви и изгнаны все христианские священники. Впервые за долгие годы после Оттонова нашествия Варяжская Русь освободилась. На этом дело не закончилось, князь понимал — самое главное впереди. Все только начинается. Мало захватчиков выгнать, надо еще землю от нового нашествия оборонить.

Все свободные отряды воинов сейчас стекались в стан Белуна под Мекленбургом. Взять город наскоком, неожиданным ударом не удалось. Саксы закрыли ворота при приближении дружинников и принялись осыпать русов стрелами. Видимо, весть о восстании достигла Мекленбурга раньше конных сотен Белуна.

Первый приступ также не принес успеха. Подняться на стены не удалось. Саксы решительно и смело оборонялись, метали в атакующих стрелы и камни, бросали вниз на осадные лестницы бревна. Впоследствии выяснилось, что два дня назад в город пришел сильный отряд под рукой графа Ренуара фон Штаде. Граф и возглавил оборону, быстро сумел воодушевить воинов и горожан на защиту родного города и умело организовал защиту.

Потеряв около сотни воинов, князь Белун скрепя сердце перешел к плотной осаде по всем правилам. Ему каждый день был дорог, сейчас следовало во весь опор скакать к границе, идти в набег на земли саксов, но и оставлять за спиной сильную крепость нельзя. Заставляла князя задуматься и новость, принесенная одним купцом, возвращавшимся из Франконии: по его словам, Оттон Второй уже разгромил баварского герцога Генриха Сварливого, пленил его и сейчас идет на север в Магдебург. Плохо дело — весь первоначальный замысел оказался под угрозой. Можно было и не успеть остановить рать Оттона на порубежных засеках до подхода союзников.

Потерпев неудачу с приступом, князь перекрыл все подступы к городу заслонами, разослал по окрестностям сторожевые разъезды и велел к новому приступу готовиться. Воины взялись готовить лестницы, прутья лозняка вязать, чтобы рвы заваливать, ростовые щиты сбивать, чтоб можно было под их прикрытием к самим стенам подобраться. А к воротам выдвинулся отдельный порочный полк.

Боярин Мстивой ретиво взялся за дело. Его люди за ночь и половину следующего дня собрали и подтащили на расстояние перестрела от стен тяжелые камнеметы. Поставили рогатки, на случай вылазки саксов, и широкие тяжелые щиты, от стрел защищаться. Уже к середине дня выпущенный из порока первый валун в полтора пуда весом перелетел через стену и упал в город. Со стен донеслись проклятья, несколько стрел воткнулись в щиты и землю, но вреда никому не причинили. Русы работали, укрываясь от вражеских выстрелов, прятались за укрытиями, а на открытом пространстве закрывались щитами.

Недовольно поморщившись, боярин Мстивой сам поправил прицел у второго порока. Взмах руки. Удар молотом по крепежному клину. Противовес пошел вниз, разгоняя рычаг. Порок качнулся, и камень в два пуда весом с гулом полетел в противника. Удар пришелся прямо по деревянной боевой галерее рядом с надвратной башней. Стена выдержала, только навес над галереей немного просел. Затем камни полетели один за другим, все восемь камнеметных пороков включились в работу. Вскоре к ним присоединились шесть стрелометов. Эти пороки, представлявшие собой большие железные луки с воротом на прочной станине, били толстыми длинными копьями с привязанными к ним вязанками пропитанного смолой горящего хвороста. Прицел был взят так, чтобы зажигательные снаряды летели выше стен. Вскоре в городе один за другим вспыхнули пожары, к небу поднимались столбы черного дыма.

А камнеметы продолжали свою работу. Метким попаданием вышибло простенок между бойницами в двух десятках шагов от ворот. Не выдержав следовавших один за другим ударов, подкосилась надвратная башня. Пристрелявшись, расчет одного их пороков сумел добиться трех попаданий подряд в одну и ту же точку стены. На четвертом камне толстые бревна вышли из своих гнезд, сдвинулись вместе с поперечным простенком. Стена просела и перекосилась, в ней появились широкие щели. Еще немного — и она рухнет.

Князь с каменным выражением лица прохаживался между пороков, наблюдая за работой мастеров. Рядом с ним неотступно следовали четыре дружинника с ростовыми щитами. Со стен непрерывно били из луков, пытаясь нанести урон расчетам камнеметов. Несмотря на все предосторожности, семеро бойцов уже были ранены. Хорошо, у саксов плохие стрелки, и луки у них слабые, иначе потери в осадном полку были бы выше.

— Как думаешь, сегодня пробьете брешь? — Белун приблизился к боярину Мстивою. Тот, ничего не ответив, продолжил с помощью молота и рычага подправлять станину порока. Еще раз сверил линию прицеливания, довольно хмыкнул и махнул рукой стоявшим рядом бойцам — можно стрелять. Камнемет ухнул, валун, описав по небу дугу, ударил точно по навесу над стеной, пробив в нем внушительную дыру. К небу взметнулись обломки досок, палки, тонкие бревнышки.

— Вот так, — довольно потирая руки, произнес боярин, — и ничего не меняйте.

К камнемету тут же подскочили три десятка мастеров и воинов, закинули на рычаг веревки и с помощью воротов принялись поднимать противовес в рабочее положение. Одновременно еще два человека подтаскивали очередную каменюгу. Работали быстро, каждый прекрасно знал свое дело. Камни для пороков добывали здесь же, всего в пяти перестрелах от позиции, в овраге. Тяжелые плиты известняка и доломита ломами выковыривали из стен оврага, на месте кололи на подходящие по размеру камни и несли к порокам.

— Так я говорю: солнце уже низко. Пробьете сегодня брешь? — повторил свой вопрос Белун.

— До заката не успеем. Ночью будем работать, — отозвался боярин.

— Тогда работайте, нам надо завтра на приступ идти. С вами Перун!

— Мы больше Сварога почитаем, — хитровато прищурился Мстивой. — Наше ремесло не Громовержцу, а Кузнецу сподручнее. И Велеса мудрого дарами не забываем.

— Да мне все равно, — пожал плечами князь. — Главное — ворота развалите и рвы засыпьте.

Проверив работу у пороков, князь вернулся в стан к своему шатру. Война войной, но и поужинать не мешает.

8. Доблесть и жестокость

Ожидания и планы князя спокойно провести приступ следующим утром, после того как пороки пробьют бреши в стенах, не сбылись. И опять всему виной был горячий, доблестный граф Рено фон Штаде. Граф уже больше часа наблюдал с городской стены, как славянские машины мечут камни в ворота. Утренний штурм удалось отбить с напряжением всех сил, и если русы проломят стену, город не удержать. Солнце клонилось к западу, на землю ложились длинные тени, скоро наступит ночь. Граф заметил, что славяне держат у камнеметов немногочисленное охранение. Всего пара сотен пеших воинов. Если удастся их сбить неожиданным ударом, порубить и сжечь осадные машины, тогда можно надеяться удержать город.

Со скрипом отворились городские ворота. По узкому деревянному мостику через ров на простор вырвалась железная рыцарская конница алеманов, на ходу разворачиваясь фронтом. Следом хлынула пехота. До тяжелых щитов, прикрывавших адские камнеметы русов, всего двести двадцать шагов. Вихрем пронестись это расстояние и ударить на не успевших изготовиться к бою язычников. Рубить мечом, топтать конями, колоть копьями этих варваров, осмелившихся поднять руку на власть самого императора. Но нет, славяне не разбегаются с воплями, не падают ниц в надежде вымолить пощаду, навстречу ощетинившейся копьями стальной реке выступают воины с красными щитами, пытаются за считаные мгновения до удара конницы построиться оборонительной стеной.

Первыми удар рыцарей графа Рено приняли бойцы порочного полка. Никто не струсил, никто не побежал. Воины быстро и четко заняли свое место в строю перед камнеметами. Сжимая в руках копья и прикрываясь щитами, изготовились к бою. Что думали в этот момент гридни сторожевой сотни, когда на них неслась многоглавая стальная лавина? Что думали те, кто, побросав свои машины, хватали копья, мечи, топоры, а то и простые дубины, и бросались навстречу саксам?

Удар саксонской конницы страшен. Шедшие на острие клина граф фон Штаде и его лучшие рыцари с налету прорвали жиденькую цепочку русов. Но из-за камнеметов, из-за телег и тяжелых крепостных щитов в них летели стрелы, сулицы и камни. Варяги буквально грудью закрывали свои пороки, живой стеной вставали на пути саксонских рыцарей. Люди понимали, что взятие города без осадных машин будет стоить большой крови. Продвижение саксонских рыцарей замедлилось, но все равно шаг за шагом они прорубались вперед. А вскоре подоспели кнехты. К русам тоже спешило подкрепление, все новые и новые воины десятками, полусотнями, а когда поодиночке вступали в бой. Постепенно восстановилось какое-то подобие порядка. Вырвавшуюся на простор рыцарскую конницу встретил плотный строй доспешных копейных гридней, остановивший ее натиск.

В момент дерзкой вылазки графа Ренуара князь Белун ужинал в стане, разбитом в полудюжине перестрелов от города. Отсюда открывался неплохой вид на Мекленбург. Увидев, как из открытых городских ворот выезжают имперские воины, князь отшвырнул котелок с недоеденной кашей и вскочил на ноги. Прискакал гонец, спрыгнув с коня, отрок бросился к князю:

— Саксы вырвались!

— Вижу! — коротко бросил Белун. — Коня и доспех! — повернулся он к державшимся рядом боярам.

— Созывай бояр и воевод, — это уже относилось к молодому гридню оруженосцу. — Пусть собирают людей и к воротам идут.

Стан в это время напоминал рассерженный пчелиный рой. Привычные к походной жизни воины быстро и без суеты натягивали брони, проверяли конскую упряжь, хватали оружие и щиты. Десятники и сотники сновали между шатров, собирая своих людей. Никакой паники, каждый знал свое дело и место в строю. К князю спешили двое отроков из младшей дружины. Один нес броню, поножи и булаву. Второй держал в руках шлем, щит и копье с прикрепленным чуть ниже рожна конским хвостом, выкрашенным в красный цвет, Багряную Челку — боевой знак князя Белуна.

— Давайте быстрее, — требовательно произнес Белун, выхватывая из рук отрока тяжелую кольчатую бронь двойного плетения. Оруженосцы помогли ему надеть доспех и приладить поножи. Вскоре привели коня. Чалый громко фыркал и пытался встать на дыбы, несмотря на повисших на удилах двух конюших.

— Ишь ты, чуешь битву, Ворон, — князь ласково провел ладонью по морде скакуна. От хозяйской ласки конь присмирел и только недовольно косился на конюших и нетерпеливо бил копытом.

— Белун, мы готовы. Когда выступать? — раздался за спиной спокойный, уверенный голос князя Святобора.

Князь резко обернулся на голос. Святобор стоял в трех шагах, опираясь на высокий овальный щит, светло-русые усы серба топорщились, глаза горели огнем. Воин был готов хоть сейчас бросить в бой своих людей, но ждал, что скажет старший. Белун на мгновенье задумался, прикидывал, как лучше применить эту дружину.

У стен города уже кипела яростная битва. Натиск саксов постепенно ослаб, сейчас они уже рубились, стиснутые со всех сторон дружинами ободритов. На месте двух пороков к небу поднимались черные смоляные дымные столбы, в вечернем сумраке были хорошо видны языки пламени, объявшие машины. Еще два камнемета нелепо перекосились, подрубленные саксонскими секирами. Князь молча смотрел, как дерутся его воины, как накатывается на вражьих копейщиков волна конных дружин Мечислава и Ольгерда, как яростно отбивается от наседавших со всех сторон русов оторвавшаяся от своих группа императорских рыцарей.

При виде золоченого с маской в виде оскалившейся волчьей морды шлема княжича в самой гуще схватки Белун почувствовал удовлетворение и законную гордость за сына — молодец отрок! Не струсил, одним из первых повел своих гридней навстречу саксам, и голову в сече не теряет, от своих не отрывается, в строю идет. Видно, что скоро русы прорвут строй противника, стопчут и изрубят вражескую пехоту.

Вот навстречу Мечиславу бросается отряд всадников в два десятка человек, пытаются остановить натиск дружинников. Но силы не равны, с каждой минутой саксонских рыцарей становится все меньше и меньше. На левом крыле дело обстоит хуже. Именно там собрались лучшие рыцари графа, сейчас они теснили русов. Эх, силен и опасен оказался граф Рено, и воины у него не робкого десятка, отчаянно рубятся против княжеских дружин.

Князь перевел взгляд на город. Равнодушно скользнул взглядом по отблескам пожаров за городской стеной, чуть задержался на покосившейся надвратной башне и неровной, готовой обрушиться стене. А пожалуй, сакс вывел в поле всех своих людей, можно и рискнуть. Решение пришло неожиданно, словно отблеск молнии сверкнула в голове догадка.

— Святобор, пусть твои витязи берут лестницы, веревки с крюками и идут к угловой башне. Как саксы побегут, лезьте на стены. Понял?

— Ясненько, — коротко кивнул серб и, надевая на ходу шлем, быстрым шагом направился к своей дружине.

— И нам пора, — негромко пробормотал Белун, проверяя, как сгибаются пальцы в железной рукавице на правой руке. Затем забросил за плечи щит и одним махом, без посторонней помощи, вскочил в седло. Конь негромко заржал, чувствуя седока, князь потрепал его по холке и легонько тронул коленями, подгоняя вперед.

— Перун! Слава! — разнесся над станом боевой клич варягов.

Подняв правую руку, князь сжал пальцы в кулак и затем резко выбросил руку вперед.

— Перун! Радегаст! Слава! — гремел многоголосый призыв к битве.

Подхватив на скаку копье, князь пришпорил коня. Следом за Белуном поскакали четыре сотни его отборной старшей дружины. Верные товарищи, закаленные в походах мечники, лучшие из лучших. Те, кто делает князя князем. Клявшиеся на оружии перед ликами Богов: «Куда князь, туда и мы». Ближники, даже в помыслах не способные нарушить клятву и тем навеки опозорить свой род.

На ходу дружина построилась ударным клином. На острие шел сам Белун, рядом держались самые лучшие и надежные бояре. В небе над стальной лавиной реяла Багряная Челка. В ушах барабанной дробью отдавался мерный топот сотен копыт, звенело железо. Дружина неумолимо разгонялась для таранного удара. Быстро оценив положение на поле боя, князь Белун вел своих воинов на левое крыло, заходя дугой вдоль крепостного рва в бок саксам.

Ренуар фон Штаде уже успел отбросить русов от крепостных стен, хоть и сам потерял при этом немало бойцов. Поле перед воротами покрылось изрубленными телами. За спинами алеманов открытые ворота, они уже готовятся организованно отступить и укрыться за городскими стенами. Конница графа отжимает русов подальше от ворот, истекающая кровью пехота, еле сдерживая натиск витязей Мечислава и Ольгерда, постепенно отступает к воротам.

Белун успел бросить короткий взгляд на небо, солнце, сверкающий Хорс, наполовину скрылось за горизонтом. На западе горит, растекаясь по земле, багровый, словно напитавшийся кровью, закат. Уже поднялся и светится холодный серп луны. Плохо дело. Князь не хотел идти на приступ ночью, знал — ни к чему хорошему это не приведет. Драться на узких городских улицах при свете луны и пожаров не самое лучшее дело. Здесь преимущество на стороне обороняющихся. Не хотел, но придется.

— Перун! Радегаст! — гремит над притихшим городом имя грозного бога русов.

Враг все ближе. Рыцари графа Рено поворачивают коней навстречу грозной лавине старшей дружины. Опасный враг, не бежит, смело идет навстречу русам. Белун приметил рыцаря в шлеме с решетчатым забралом и с щитом голубого цвета, перечеркнутым крестом. Расстояние уменьшается. Сакс несется навстречу, размахивая тяжелым полуторным мечом. Кажется, что-то кричит, что — не слышно. В ушах отдается только мерный топот копыт и грозный боевой клич ободритов.

Все. Неуловимый момент удара. Тело действует само по себе, без размышлений находит наилучший прием. Выбросить вперед руку с копьем и в последний момент чуть изменить направление удара. Рожно скользнуло по окантовке щита сакса и вошло точно в забрало украшенного плюмажем шлема. Рыцарь, нелепо взмахнув мечом, вылетел из седла. Опустить копье, высвобождая наконечник из головы мертвеца. Придержать коня, отбить скользящий удар щитом и выбрать следующего противника. Все на одном дыхании. Вскоре ударный клин дружины глубоко засел в массе саксов. В тесноте схватки все тяжелее было орудовать копьем. Князь перехватил копье в левую руку, так, чтобы не потерять в схватке, и выхватил меч. Так оно удобнее, привстав на стременах, Белун со всего размаха рубил ненавистных пришельцев. Вкладывал в каждый удар чуточку своей злости и ярости.

— Перун! — все громче звучало имя грозного бога русов.

— Перун! — надрывали глотки дружинники, нагоняя на врага страх своим боевым кличем. Некоторые бойцы испускали громкий протяжный волчий вой, от которого шарахались непривычные к таким звукам кони алеманов.

Саксов сжали в стальные клещи и теснили со всех сторон. Неуловимый миг перелома в сражении — и противник побежал. Строй нарушился, и саксы бросились к воротам. На узком мостике возникла давка. Напрасно граф Рено и немногие сохранившие спокойствие рыцари призывали воинов остановиться, их не слушали. Люди словно сошли с ума, ничего не действовало.

Наконец, отчаявшись восстановить порядок, граф фон Штаде вместе с тремя оставшимися с ним рыцарями бросился в атаку, туда, где над шлемами суровых дружинников русов реяла Багряная Челка. Миг — и двое рыцарей графа были сбиты наземь ударами копий. Третий, барон Готфрид фон Штербок, отбивался сразу от четверых язычников, уже не мысля не то что вырваться живым из схватки, а удержаться рядом со своим сюзереном. Наконец пал и он, сраженный ударом меча.

Граф Рено успел коротким коварным выпадом зарезать одного из язычников. Но следующий противник, неожиданно налетевший сбоку, одним ударом топора пробил бронь сакса и почти отрубил ему руку. На мгновение лишившийся чувств от боли, граф рухнул на землю, как подрубленный тополь. Последним, что он видел в этой жизни, был падавший на него сверху щит с гербом Мекленбурга.

Ободриты на плечах бегущих ворвались в город. Разметав толпу у ворот, воины Мечислава и Белуна захватили надвратную башню и железной лавой растеклись по улицам Мекленбурга. Одновременно на стену поднялась дружина князя Святобора. Оставшиеся в поле саксы бросали оружие и падали на колени, вымаливая пощаду. Немногие счастливцы, успевшие попасть в город, и не думали о сопротивлении. Слишком сильно было потрясение от только что понесенного поражения. Кнехты разбежались по Мекленбургу и принялись грабить местных жителей, полагая, что сейчас уже все можно и потом все будет списано на ярость язычников.

А с противоположной стороны города навстречу дружинникам летел боевой клич: «Радегаст!» Пока у ворот шла жестокая сеча, боярин Гремич разъезжал с тремя сотнями гридней младшей дружины у северной стены. Вовремя сообразив, что почти все воины врага пошли на вылазку, боярин бросил своих людей на дерзкий отчаянный приступ. Почти не встречая сопротивления, русы поднялись на стены и организованно, тремя отрядами, пошли к воротам. Вскоре Мекленбург пал. Опасения князя Белуна не подтвердились — в городе сопротивления не было. Воины графа разгромлены, они больше озабочены спасением своих шкур, а горожане предпочли запереться в своих домах и со страхом глядеть сквозь щели в окнах на заполонивших улицы варягов.

После того как мостик и ворота очистили от трупов, князь вместе с ближними боярами проехал по захваченному городу до главной площади с дворцом маркграфа. Здесь его ожидал неприятный сюрприз. Окружившие площадь воины молча стояли, обнажив головы. Было тихо, только из-за спины доносились приглушенные расстоянием крики, проклятья и вой собак. В воздухе витал привычный в городах алеманов смрад — здешние жители привыкли выливать помои и ночные горшки на улицу, а оставшиеся еще от прежних хозяев города подземные трубы засорились. Их почти полвека никто не чистил. Но не это вызывало раздражение и глухую ярость русов.

На площади, прямо перед дворцом, тесными рядами стояли виселицы. Больше трех сотен, и на каждой висело тело. Не только мужчины, среди повешенных были и женщины, и даже дети. Как выяснилось при допросе пленных и горожан, граф Ренуар фон Штаде сегодня утром после первого неудачного приступа распорядился повесить всех оказавшихся в Мекленбурге русов. Всех, кто не был христианином, кто отказался склонить голову перед крестом. Палачам попались даже два иудейских купца, их тоже под свист толпы вздернули на главной площади.

— За что? — страшным голосом прохрипел князь, глядя прямо в глаза дрожащего от страха, стоявшего перед ним на коленях кнехта. Тот только выпучил глаза на лоб и сбивчиво бормотал просьбы о пощаде и милосердии. Наконец с помощью пары ударов древком копья по спине, от сакса удалось добиться членораздельной речи. Выяснилось, что таким образом граф решил поднять дух своих воинов и горожан, заставить их драться до конца, не надеясь на пощаду. Кровавое жертвоприношение не помогло — город пал, а сам Рено фон Штаде остался лежать в поле. К своему счастью, наверное. Иначе он не умер бы так легко.

— Я не могу поверить, что здесь живут люди, — процедил сквозь зубы князь, выслушав сбивчивую речь кнехта. На душе было муторно, слишком не вязалась такая бессмысленная жестокость с его представлениями о правилах войны и человеческим достоинством.

Приказав снять повешенных и всем покинуть город, Белун взял из рук одного из воинов факел и зашвырнул его на крытую тесом крышу графского дворца. Больше здесь делать было нечего. Откуда-то из подворотни выскочила собака — большой лохматый пес, похожий на волкодавов лютичей. Пес приблизился к князю и сел на задние лапы, в собачьих глазах светились смертная тоска и одиночество. Кажется, это был пес одного из казненных сегодня русов.

— Потерялся? Бедняга, плохо тебе в этом гадюшнике. — Белун наклонился и погладил зверя по голове. Тот в ответ тихо заскулил и лизнул руку князя.

— Ну пошли с нами. Пошли, Верный, — ласково прошептал варяг, — идем, без куска мяса и теплой конуры зимой не останешься.

Словно поняв человеческую речь, пес последовал за людьми. По дороге к воротам он держался рядом с конем Белуна, иногда грозно рыча вслед шарахавшимся в боковые улочки теням. За городом пес незаметно преобразился, он бежал, высоко подняв хвост, и только изредка оборачивался, смотрел, не отстают ли всадники. Грусть и тоска в его глазах исчезли, теперь в них светилось тихое счастье. Собака опять нашла людей.

Уже вернувшись в стан, князь еще долго стоял на холмике, поднимавшемся у развилки дорог, и смотрел на горящий город. Пожары, начавшиеся еще во время обстрела, постепенно охватили весь город. А сейчас их и тушить было некому. В темное небо уносились яркие языки пламени, зарево освещало окрестности, словно подавало зловещий знак: мы ничего не забыли. Мы помним старые обиды и готовы вернуть их сторицей. Ярким факелом пылала сторожевая башня, иногда сквозь дым проглядывал целый столб пламени на месте графского дворца. До ушей доносился сухой треск горящих домов, гул пламени, треск и стук рушащихся стен. Среди шума изредка можно было различить человеческие вопли.

Покидая город, князь Белун велел обрушить надвратную башню, когда последний рус покинет Мекленбург. Он не хотел ничего брать в этом городе, даже золото и серебро из церквей после увиденного на площади были ему противны. Пусть лучше все сгорит в очищающем огне, обратится в пепел, навсегда исчезнет с лица ободритской земли это проклятое змеиное гнездо. Пусть огонь поглотит этот безобразный гнойный нарыв, проклятый город, где людей вешают только за то, что они русы и чтят своих Богов.

Большинство горожан спаслись из Мекленбурга, они спустились со стен в заросший ряской, затянутый тиной обмелевший ров и, выбравшись на ровное место, побрели на закат. Туда, откуда и явились на эту землю. Русы их не трогали — пусть уходят. Не дело рубить безоружных, Боги не поймут.

Оставшиеся в городе воины графа Рено, удостоверившись, что варяги не собираются их преследовать, бросились грабить брошенные дома. Большинство из них пришли за графом из далекой Бургундии и с Одера. После гибели сюзерена и большинства командиров Мекленбург стал для них чужим; бесхозной, брошенной на дороге добычей. Русы с отвращением смотрели, как возбужденная толпа ворвалась в женский монастырь и принялась там бесчинствовать. Такое отношение к тем, кого саксы вроде обязались защищать, для дружинников было чуждо и омерзительно.

Князь еще долго смотрел на горящий город. Смотрел на светившие на небе холодные звезды. Глядел на туман, начавший подниматься над озером. Князь Белун думал о не слишком удачно начавшейся войне. Сколько еще таких битв предстоит пережить? Сколько еще воинов уйдет в небесный Ирий, пока Полабская Русь не освободится? Сколько бед и горестей еще впереди? Сможет ли Белун выстоять, не упасть, не сломиться? Передаст он сыну сильную и свободную страну или покорно платящую дань марку? И что сейчас со Славомиром? Где он? Смог ли взять Старград? Тяжелые думы, сложные вопросы, на многие из них князь пока не находил ответа.

Несмотря на одержанную сегодня победу, Белун не чувствовал себя победителем. Слишком дорого стоил ему Мекленбург. Почти три сотни дружинников да еще половина осадного полка погибли. Боярин Мстивой себе места не находил, когда потери подсчитал. В кровавой каше у пороков полегли не только воины сторожевой сотни, но и мастера, знатоки кузнечного да плотнического ремесел и искусства строительства осадных машин головы сложили. Половина пороков из строя выведены, и восстановить их нельзя. Самой же страшной потерей в этом бою было время. Целых два дня зря улетело, считая завтрашний, — надо будет тризну устраивать, полегших русов с честью в последний путь проводить. Два дня коту под хвост, а рать даже не вышла к порубежным засекам.

Оттон Второй тем временем идет в Саксонию, ему не потребуется много времени, чтобы пополнить войско и обрушиться всей силой, огнем и мечом на ободритов. Удастся ли задержать его на рубежах до осенней распутицы, до того времени, как союзные дружины подойдут?

Что будет, если русы опять проиграют? Вот на этот вопрос Белун мог ответить. Опять по земле потекут кровавые реки, опять будут гореть города и села, земля запустеет, а людей, свободных русов, погонят в рабство толстые, черноволосые, горбоносые работорговцы. Наступит время Мораны, и выжившие будут завидовать мертвым и проклинать князя, развязавшего эту войну. Белун понимал, если он сам не ударит первым, алеманы и христиане все равно найдут повод или без повода придут с мечом на русскую землю. Тень, надвигающуюся с заката, не остановить дарами, она все равно поглотит Русь. Ненасытные мертвяки навьи требуют жертв. Они только право сильного, закон меча понимают.

— Не спишь, княже? — неслышно ступая по земле, к князю приблизился Слуд, волхв Перуна Радегаста.

— Не сплю, — тихо молвил Белун, он не удивился появлению Слуда.

Волхв прибыл в стан еще сегодня вечером в самый разгар битвы у ворот. Вместе с ним был тот самый загадочный служитель Велеса из Ретры Велибор. Волхвы объявили о своем решении не оставлять рать без небесного благословения. Хорошее дело, пусть идут с воинами — решил князь. Да он и запретить не мог, волхвы не подчиняются земным владыкам, они только Вышнему подвластны.

— О чем думаешь? О победах? О славе?

— Какая там слава, — горько усмехнулся князь. — Ты, наверное, уже знаешь: Оттон идет.

— Пусть идет, — уверенным голосом произнес волхв.

— У меня сил мало, союзники не успеют подойти.

— Правь на твоей стороне. Делай, что умеешь, и Боги не останутся в стороне. Союзники успеют к битве, главное — своих людей не расхолаживай. Вождь не имеет права показывать слабость и сомнения.

— Твоими бы устами да мед пить, — при этих словах князь поежился, с озера тянуло прохладой и сыростью. — Сам знаешь, если проиграю, всему конец будет.

— Не будет. Знаки на небе победу сулят. Веди воинов и ни в чем не сомневайся. Ты рус, варяг, на твоей стороне Правь. Этим и победишь, — заключил волхв.

— Спасибо тебе, Слуд, за доброе слово, — взбодрился Белун. Вроде простые и такие привычные слова священнослужителя пробудили в его душе надежду и уверенность в счастливом исходе дела.

Завершив разговор, волхв так же тихо и незаметно, как и пришел, покинул князя. Про себя он думал, что сделал правильный выбор, поддержав Белуна. И Велибор предлагал всеми силами этому походу содействовать. Велиградский властитель не только хороший полководец и удачливый вождь, он еще умный человек. Только дурак никогда не сомневается, у него больше одной мысли в голове не помещается. Белун же — молодец: сомневается, ищет. А кто ищет, тот найдет, заключил Слуд. Пора было и спать отправляться. Завтра для священников будет тяжелый день.

Рано утром, когда солнце только поднялось над лесом, русы принялись готовить тризну. На открытом пространстве недалеко от озера сложили огромный костер. Толстые бревна поставили срубами. Внутрь срубов положили сучья, короткие обрубки, куски досок. Сверху уложили бревенчатый помост в три наката. С позволения волхвов на костер пустили остатки городских стен Мекленбурга. Город еще догорал, но западная стена оказалась почти не тронута огнем, она и пошла на дрова.

На получившийся помост дружинники бережно уложили тела своих погибших товарищей. Сложили рядом с телами переметные сумы с зерном, хлебом, вяленым мясом, поставили корчаги меда и браги. Рядом с наиболее знатными и славными бойцами положили тела их боевых коней. Работали споро, когда солнце прошло треть своего пути, все было готово.

Вокруг погребального костра встал строй боевых дружин. Воины в бронях, при оружии готовились отдать последний долг своим товарищам. Князь Белун с непокрытой головой вышел к костру и принял из рук Слуда факел. Легкий ветерок теребил пучок волос, чуб на бритой голове князя. Было тихо, высоко в небе кружил сокол. С развалин Мекленбурга несло запах гари.

— Встретимся на небесах, други, — негромко произнес Белун и поднес факел к груде щепы у основания сруба.

Следом за князем три десятка отроков сложили факела у подножья срубов. Пламя весело побежало по бревнам и доскам. Вскоре весь помост превратился в гудящий костер. Жар стал настолько нестерпимым, что людям пришлось отступить назад. Языки пламени плясали по бревнам, крутились огненными смерчами и с легким ветерком уносились к небу. Со стороны казалось, что это души русов улетают в небесную высь, в золотой небесный чертог Всевышнего Рода. Возвращаются туда, откуда пришли на эту землю, возвращаются к Дедам рассказать, что они не зря прожили эту жизнь.

Погребальный костер горел до самого вечера. Все это время дружинники не расходились, они были обязаны отдать долг — проститься со своими товарищами. Несколько группок жителей Мекленбурга, оставшихся у развалин своего города, издали со страхом и ненавистью смотрели на непривычный им славянский обряд. Жившие посреди славянской земли, они так и не смогли понять своих соседей, проникнуться их верой и чувствами. Да и не старались, если по-честному. Не было смысла и необходимости интересоваться жизнью грязных, проклятых церковью язычников, а сейчас уже стало поздно.

Когда костер прогорел, обратился кучей пышущих жаром углей в треть человеческого роста, Слуд первым бросил на угли горсть земли. Его примеру последовали остальные русы. Буквально на глазах на месте костра вырос курган. Местами из-под земли еще пробивались тонкие струйки дыма. Князь, прищурившись, поднял глаза к небу, солнце еще высоко. Тризна, как он и рассчитывал, пройдет при солнечном свете. Хорошо. Такие вещи не делаются ночью, только под приглядом светоносного Хорса Даждьбога.

Поминальное пиршество длилось до позднего вечера. По рукам ходили ведерные братины с медом и хмельной брагой. Пировавшие воины вспоминали былые походы, делились впечатлениями о вчерашнем сражении, поминали друзей. Устроили состязания, кто лучше стреляет из лука, кто дальше метнет копье, кто ловчее мечом орудует. На вершине кургана кулачные бойцы за первенство спорили.

Победителей награждал сам князь — кому серебряный кубок с богатой чеканкой, кому хороший клинок знаменитого мастера, а кому и коня. Именно такой дар получил безусый отрок Рюрик из Зухова, показавший себя несравненным стрелком. Он трижды попал стрелой в древко копья на расстоянии в полтора перестрела и один раз на полтора перестрела и еще тридцать шагов. Затем с коня на полном скаку лучше всех стрелял. Во вчерашнем бою он успел подстрелить целых три дюжины врагов, пока не пришлось в тесноте схватки убрать лук и за чекан взяться.

Когда состязания завершились, на вершину кургана с гуслями в руках поднялся Велибор. Усевшись прямо на утрамбованной земле, волхв прикрыл глаза и, перебирая пальцами струны, запел. Негромкие, мелодичные, проникающие в душу слова кощуна звучали в полной тишине. Бойцы внимательно слушали, внимали словам священника, ибо пел он о них и для них.

9. Встреча в пути

«Дороги, дороги, одни дороги. Неисповедимы пути Велеса. Человек только тогда растет, когда он движется, преодолевает препоны на пути. Сидя на одном месте, ты вынужден ограничить свой кругозор и постепенно покрываешься мхом, как вон тот валун под кустом бузины. А человеку, выбравшему путь волхва, служителя богов, тем более нельзя стоять на месте. Ему необходимо совершенствоваться. Трудности пути закаляют, каждый шаг делает сильнее, каждая встреча добавляет мудрости, а неожиданности приучают к сноровке и ловкости», — так размышлял Велибор, покачиваясь в седле.

Дорога — широкий наезженный тракт — сегодня была пустынной. С того момента, как Велибор покинул рать ободритов и повернул на юг, прошло полдня. Солнце стояло в зените. За весь путь он не встретил ни одного человека. Весть о начавшейся войне почти мгновенно разлетелась по стране. Дороги в такое время становятся опасны. Большинство русов предпочли воздержаться от поездок, выждать время, пока волнения прекратятся.

Лошадь неторопливо шагала по чуть смоченной утренним дождиком земле, иногда она даже успевала дотянуться до кустиков придорожной травы или ухватить на ходу ветку. Волхв снисходительно глядел на эти шалости, он не спешил и искренне наслаждался дорогой и видом окрестностей. Нечего подгонять животное, верная Сивка-Бурка сама знает, как ей идти. Лучше вот так лениво размышлять о смысле жизни и лежащих впереди путях-дорогах. В пути думается хорошо. Когда человек оторван от быта, суеты и ненужных обязанностей, находится в междумирье, на тонкой нити, связующей города, разум обостряется и освобождается от оков привычек.

Примерно через два дня пути на горизонте покажется Лухов. Сильная приграничная крепость древан. Там Велибор надеялся выяснить, успешно ли идет поход князя Олега на Бранибор. Если же новостей у воинов крепости не окажется, придется ехать в сторону Ольшины. Но Велибор надеялся, что давать крюк по древанской земле не придется. Через Лухов проходят оживленные торговые тракты, а значит, в городе оседают слухи и вести, переносимые путниками. С другой стороны, если дела у Олега неважно идут, он обязан послать гонцов во все свои города с сильными воинскими дружинами, предупредить воевод.

А солнце припекает, несмотря на легкий ветерок, жарит. Последние теплые ясные деньки стоят. Приметив в стороне от дороги родник, Велибор придержал лошадь и свернул к поросшему лесом холму, у подножия которого под обрывом бил ключ. Окинув взглядом окрестность, волхв решил, что лучшего места для привала и не найти. Родник, стекавший в низину между холмами, был обихоженным. Любовно обложенный диким камнем ключ, чуть ниже каменная чаша с хрустально-чистой, прозрачной водой. Сбоку деревянный настил, чтоб не поскользнуться и не сбить в воду комья земли. На обнажившемся склоне над родником установлены украшенные резьбой деревянные ворота. Получилось так, что вода вытекала из этих ворот. Явно это место и его Хозяйка пользовались почетом и уважением у окрестных огнищан.

Утолив жажду и напоив лошадь, Велибор поблагодарил берегиню за угощение. Только затем он отпустил Сивку-Бурку пастись на лужайку у края зарослей ольхи и развернул свою суму с припасами. Разложив на холстине свой нехитрый обед, Велибор первым делом отломил краюху хлеба, положил сверху кусок сыра и отнес подношение к корням старой ольхи, раскинувшей свои ветви чуть ниже по течению ручья. Только поделившись с Хозяевами земли, он приступил к трапезе. Обычаи следует соблюдать и уважать, кто знает, может, придется еще прибегнуть к помощи местных берегинь, лесовиков или полевиков. Нечего с ними отношения портить.

А место здесь хорошее. Чувствуется бьющая прямо из земли чистая сила. Одно из тех мест, где Мать-Земля дышит. Велибор давно, еще в ученичестве, научился распознавать такие места. Здесь и трава гуще и зеленее, и деревья выше, стволы у них прямые, и воздух чище, буквально напоен свежестью, и родники часто в таких точках на поверхность выбиваются. Прошло совсем немного времени, а Велибор почувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим. Действительно, сильное место. И на душе спокойно, радостно.

В зарослях малинника вперемешку с волчьей ягодой в трех десятках шагов от расположившегося на траве волхва тихо хихикнули. Зашелестели листья молоденькой березки, словно ее кто задел. Может, зверь какой, а может, кто из Иных подглядывает. Велибор покосился на заросли и громко позвал:

— А ну! Выходи, а то лягушкой оборочу. Выходи, не обижу.

В ответ опять хихикнули, шевельнулись кусты, и стихло. Точно, русалка шалит, любопытно ей — кто это у родника расселся. Нет, не выйдет, звать бесполезно. Существо она стеснительное, хоть и жизнерадостное, людям показываться не любит. Так и будет из кустов подглядывать. Ну и ладно, мы люди простые, не хочешь выходить — и не надо.

Перекусив, Велибор вымыл руки в проточной воде, попил и наполнил свежей водой дорожный мех. Лошадка тоже успела отдохнуть и с радостным ржаньем прибежала на зов. Все, пора и в путь собираться.

— Благодарю тебя, Хозяюшка, приютила, ключевой водой угостила, — вежливо кивнул в сторону родника волхв и, взяв лошадь под уздцы, повел ее к тракту.

Примерно через половину поприща от родника путник заметил двоих человек, отдыхавших в тени придорожного дерева. Подъехав поближе, он распознал в одном христианского священника, второго же, лежавшего на земле, было плохо видно. Судя по волосам и характерной одежде — сакс, скорее всего, городской ремесленник. Он лежал, вытянувшись на сером плаще головой к корням дерева. Священник же стоял на коленях у изголовья своего товарища, сложив перед собой руки. Именно так, Велибор это частенько наблюдал, христиане и молятся своему Богу.

Приближаясь к чужеземцам, волхв поправил висевший на поясе топор и проверил, легко ли выхватываются сулицы из тула. Хоть внутренний голос и не предвещал ничего плохого и по знамениям путь должен быть легким, но… Береженого Велес бережет. Мало ли кто мог притаиться в разросшейся справа от дороги лещине.

Священник так увлекся молитвой, что даже не заметил подъехавшего руса. Лежавший на земле горожанин оказался тяжело ранен. Его грудь была неумело перетянута поверх холщовой безрукавки пропитавшейся кровью повязкой. Левая половина лица представляла собой один огромный багровеющий в синих прожилках синяк. Человек тяжело дышал, запрокинув голову к небу и прикрыв глаза.

— Добрый день, — доброжелательным тоном произнес на саксонском наречии Велибор. — Что здесь произошло?

Священник открыл глаза и перевел взгляд на всадника. На его лице мелькнула тень удивления, сменившаяся раздражением с примесью легкого испуга. Человек только что находился в том странном, промежуточном между жизнью и потусторонним миром состоянии полной отрешенности на тонкой грани бытия и был недоволен тем, что его вернули на землю.

— Ты явился забрать его душу? Изыди, Сатана! — злобно сверкнув глазами, провозгласил христианин. Его голос оказался очень высоким и чуть дребезжащим, как треснутый горшок.

— Мне она не нужна, и с твоим Сатаной я не знаком, — расплылся в широкой улыбке Велибор. За кого только его в этой жизни не принимали, но чтоб за христианского бога зла?! Выходца из нави?! Чудные верования и суеверия у этих мертвобожников. Что только они не придумают!

— Скажи, что с ним случилось? — повторил вопрос волхв, спрыгивая с седла. — Ты молился о помощи?

— Да, язычник, — христианин размашисто перекрестился. То, что Велибор и не подумал после этого знака исчезать в облаке сернистого дыма и клыки с рогами у него не выросли, немного успокоило клирика. — Ты умеешь лечить? Мне остается только молиться о спасении души этого человека, — добавил священник чуть смягчившимся тоном. Незаметно для себя Велибор проникся симпатией к христианину. Чувствовалась в нем внутренняя твердость, а то, что Распятому служит, — что ж: это его право. Он сам свою судьбу выбрал.

— Посмотрим. Рана выглядит неглубокой, и ребра целы.

— Он потерял много крови, и его избили, — ответил священник, освобождая место рядом с телом раненого. Волхв присел на корточки, внимательно вгляделся в лицо сакса и провел рукой по его шее. Под пальцами чувствовалась медленно пульсирующая жилка артерии. Неплохо. Сердце работает. Дышит человек тяжело, с хрипами, но это от попавшей в легкие крови. Не так все плохо, как выглядит. Почувствовав прикосновение, сакс открыл глаза и попытался поднять голову. Велибор мягко вернул его голову на место и тихо попросил лежать смирно. Он уловил нехороший блеск в глазах раненого. Явно лихорадка подселилась. Да, точно, лоб горячий и кожа сухая.

— Помоги мне, добрый человек. Христом-богом прошу, — прохрипел горожанин.

— Лежи, сейчас будет немного больно, — улыбнулся в ответ Велибор и, повернувшись к христианскому священнику, негромко повторил свой старый вопрос: — Так что же здесь произошло, служитель Христа?

— Я смиренный клирик мекленбургской церкви апостола Петра Климент, — начал свой рассказ священник. Велибор, молча кивнув, поздравил себя с догадкой: откуда еще могла здесь взяться эта парочка? Да еще без поклажи, оружия и в неподходящей для дороги одежде.

Приняв кивок волхва за знак согласия, Климент продолжил свое повествование. После того как ободриты оставили город, обрушив при этом надвратную башню, перепуганный священник бежал вместе со своей паствой из Мекленбурга. Он даже сумел собрать людей, живших рядом с церковью, навести подобие порядка и организованно спуститься в крепостной ров. Быстро посовещавшись, люди решили немедля уходить прочь от города, большинству уже было ясно, что пожары сами по себе не стихнут, а встречать осень и последующую зиму на пепелище — дело гиблое.

Все вместе, а было их около сотни, это с детьми и женщинами, двинулись искать дорогу на Гамбург. Но ночью было неспокойно, шарахаясь в темноте по кустам от конных разъездов русов, Климент потерял своих спутников и сбился с дороги. Наконец, устав бродить по лесу и спотыкаться о пни, он вознес молитву Господу и вскоре вышел на наезженный тракт. Вокруг не было ни одной живой души, за спиной над деревьями поднималось зарево от горящего города. Бедный клирик хотел было определиться, куда его вынесло, и поискать других беглецов, но тут в стороне от дороги между деревьями на высоте человеческого роста загорелись красным два глаза. Струхнувший священник вспомнил все, что ему рассказывали про промышлявших в округе чудищ, и решил, что за ним пришли те, кого не стоит к ночи поминать. Только на рассвете он остановился, окончательно выбившись из сил. Уставший, продрогший, заблудившийся священник забрался под заросли бузины и, завернувшись в свою сутану, уснул.

Проснувшись к обеду, Климент огляделся по сторонам — местность незнакомая. Где он и куда ведет дорога — дело темное. В конце концов он решил, что возвращаться смысла нет. Все равно язычники перебили или угнали в рабство всех его собратьев по несчастью, а город разрушен до основания и превратился бесовское место, где славяне своим кровавым богам людей закалывают. Еще раз возблагодарив Всевышнего за чудесное спасение, Климент подобрал полы рясы и двинулся в путь, надеясь выйти к какому-нибудь поселению колонистов или просто к добрым людям, которые бы сжалились над несчастным погорельцем.

Слушая повесть отца Климента, Велибор только кусал щеки, чтобы не расхохотаться. Вот так и рождаются байки! Поистине люди о других по себе судят. Сам бывший с воинами в битве у ворот и вошедший в город вместе с дружинниками, Велибор своими глазами видел — никто горожан не обижал. В полон попали только люди графа Рено, поднявшие оружие на русов. Все остальные были предоставлены сами себе. Этот город князю Ведуну не нужен, и не вина князя в том, что в Мекленбурге вспыхнула резня. Это сами подданные императора занялись сведением счетов и грабежами своих соседей. Между тем верить в землях Оттона будут именно таким Климентам, коим со страху невесть что привиделось. «Ну и ладно, навь с ними! Пусть брешут, может бояться станут», — подумал волхв.

Слушая рассказ Климента, Велибор разрезал повязку и рубаху на груди сакса. Кровь из раны уже не сочилась, но зато началось нагноение. Горожанину повезло, удар пришелся скользящий, он только разрезал кожу и разорвал мышцы. Единственно, крови много потеряно. Волхв промыл рану чистой водой и крепким вином, попутно напоил бедолагу настоем ивовой коры, чтоб лихорадку отогнать. Все, теперь можно перевязывать.

— Иди, набери сухого мха, — Велибор оборвал Климента на полуслове.

— Он будет жить? Ты добрый человек, хоть и язычник. На том свете тебе зачтется.

— Быстрее беги, — нахмурил брови волхв, ему не улыбалось еще и проповеди выслушивать.

Удостоверившись, что христианин скрылся за деревьями, Велибор вытащил из сумы горшочек с плесенью. У него не было никакого желания выдавать чужаку свои секреты врачевания. После того как Климент вернулся с целой охапкой мха, волхв перевязал рану чистой холстиной и дал саксу напиться воды. При лихорадке надо много пить, вода внутренний жар остужает. Вот теперь можно передохнуть, дослушать рассказ христианского священника и решить, что дальше с этими людьми делать. Брать на себя обузу Велибор не собирался. Будь раненый один, его можно было довезти до ближайшего жилья. Но тащить с собой служителя Распятого? Сомнительное и опасное удовольствие. Местные огнищане могут в такой компании даже волхва обидеть. У них к христианам немало счетов накопилось. Но и бросать человека в беде никуда не годится. Вот и думай, что делать, как дальше быть.

Климент тем временем продолжил свое повествование. Он брел по дороге, останавливаясь только нарвать орехов и лесных ягод да напиться из ручьев. Тракт был пустынен, только пару раз в стороне от дороги клирик заметил деревни, но побоялся к ним подходить, так как не видел церквей. Вчера вечером его обогнали двое конных русов, по виду дружинники. Климент счастливо избежал встречи, вовремя спрятавшись в кустах. По всему выходило, оставшись в одиночестве, святой отец не стеснялся своей трусости, тогда как на людях он не показывал боязни. Велибор прекрасно его понимал, когда никто не видит, сложнее всего остаться самим собой и не сломиться.

И вот сегодня в полдень Климент набрел на израненного человека, лежавшего у обочины дороги.

— Это безбожные рыцари проклятого маркграфа Белуна его избили и бросили, — рассуждал Климент, немало не смущаясь тем, что один из безбожников находится рядом, всего на расстоянии удара топором. — Язычники, больше некому. Они убивают христиан, пьют кровь младенцев, служат мессы дьяволу.

— Какие к черту язычники! — открыл глаза сакс и, повернув голову в сторону Велибора, прохрипел: — Спасибо тебе, добрый человек! Век не забуду.

— Кто тебя обидел? — наклонился к нему волхв. — Пить хочешь?

— Да, дай еще воды.

Волхв, внутренне радуясь тому, что человеку уже стало лучше, налил в рог воды из меха и протянул саксу.

— Спасибо, — еще раз поблагодарил горожанин, напившись. — Мое имя Арнольд из Миндена. Я ехал в Мекленбург один на лошади, вез брату два мешка соли.

Арнольд говорил медленно, часто останавливался, каждое слово давалось ему с трудом. Большая часть пути прошла без приключений, даже стражники герцога нигде не брали пошлины больше положенной. Но сегодня днем удача изменила купцу, на него напали разбойники. Нет, это не язычники. Арнольд неоднократно имел дело со славянами, люди они порядочные, слово держат и на дорогах на мирных путников не нападают. Уловив в этот момент осуждающий взгляд священника, купец сбился и замолк.

— Продолжай, не бойся, — мирным тоном проговорил Велибор и незаметно для сакса пригрозил Клименту кулаком.

Разбойники были одеты как кнехты, многие в шлемах и кожаных колетах, разговаривали с бургундским акцентом. Попытавшегося сопротивляться Арнольда рубанули мечом, избили, обобрали до последнего лоскута и бросили умирать на обочину. Если бы не помощь Климента и Велибора, он так бы и отдал Богу душу.

— Все понятно, а куда они ушли? — задал вопрос волхв. Ему не улыбалось столкнуться в дороге с отрядом двуногих падальщиков.

Ответа на этот вопрос Арнольд не знал. Ну и ладно. По всему выходило, шли они на полудень. Наверное, собирались свернуть к саксонской границе.

— Говоришь, бургунды были? — нарушил молчание отец Климент. — Это люди графа Рено. После геройской гибели своего вождя и сюзерена они стали как звери лютые. Хуже славян бесчинствовали.

«Изумительны и непостижимы извивы мысли мертвобожников, — только и подумал Велибор. — Что за люди? Смотрят и не видят. Словно дети малые, пугают друг друга рогатой букой. Смешно».

А между тем пора что-нибудь делать. Солнце уже к закату клонится, самое время путь продолжать. Арнольду уже лучше. Лихорадка после ивового настоя отступает. Придется везти бедолагу в ближайшее село.

До слуха Велибора донеслось приглушенное расстоянием конское ржание. Кто-то ехал по дороге. Ехал в сторону Мекленбурга. Волхв поднялся на ноги и тихим свистом подозвал Сивку-Бурку. Лошадей он никогда не стреножил, предпочитал добиваться их любви и доверия. Хитрюга Бурка с первого же дня поняла, кто ее хозяин, и всегда приходила на зов, знала: от волхва не убежать.

Коротким жестом приказав Клименту оставаться с раненым, Велибор отвел лошадь на полдюжины шагов от дороги и перевесил с седла на плечо тул с сулицами. Мало ли кого несет по тракту, лучше заранее озаботиться хорошей позицией. Ускакать-то, бросив Арнольда, он не мог. Зачем тогда лечил? Вскоре до слуха волхва донеслись скрип тележной оси и обрывки разговора. Вроде на саксонском разговаривали.

— Не бойся. Если это христиане, они не причинят тебе вреда, — Климент по-своему истолковал поведение Велибора.

— Как те кнехты? — скривился в ответ велет, доставая сулицу и примериваясь, как будет удобнее метать ее из-за конского крупа.

Неведомые путешественники приближались. Звуки становились все громче. Из-за поворота показалась телега, запряженная парой лошадей, следом еще одна. Рядом с возами шли шестеро мужчин, по виду простые земледельцы или торговые люди, еще двое правили лошадьми. Волхв убрал сулицу в тул и вышел на середину дороги.

— Ты кто? — громко спросил шедший у первой телеги широкоплечий бородатый мужчина в добротной вотоле, делая своим спутникам жест остановиться. На открытом лице купца не было заметно никаких следов испуга, только любопытство. Он спокойно зашагал навстречу Велибору, не забыв при этом прихватить добротную, утыканную шипами палицу. Его спутники также похватали с возов оружие и выстроились поперек дороги.

— Меня Велибором называют, — представился по-саксонски волхв, разводя в стороны пустые ладони, — еду по своим делам. Никого не трогаю, честным людям всегда рад.

— Я Гилфри из Майнца, еду с товарищами в Велиград. Если тебе по пути, присоединяйся. Ты похож на славянского священника, — пояснил купец. — Время неспокойное, может, и пригодишься в пути. Место у котла обещаю.

— Благодарю за приглашение, но мне в другую сторону. Добрый человек, я вижу: у тебя на возу место лишнее есть. Возьмешь своего единоверца? Его тати избили и умирать бросили. Нехорошо человека в беде оставлять.

— Вот оно что. Что хоть за человек? — купец, задумавшись, почесал в затылке. — А, вот оно что! И черноризник здесь.

Гилфри вежливо поклонился Клименту. Затем он махнул рукой своим товарищам, дескать, все спокойно, идите сюда. По лицу франконца было видно: раненого он возьмет, и даже священника с собой прихватит, ежели тот возжелает и не откажется.

— Мир тебе, сын мой, — негромко произнес Климент. — Если уж язычник нас в беде не бросил, так и ты не откажи в милости, спаси раба Божьего.

— Возьмем, довезу до Велиграда, — махнул рукой Гилфри. — Но я первый раз вижу, чтоб церковник с волхвом заодно были!

— Под солнцем все возможно, — усмехнулся в усы Велибор. К его радости, вопрос решился самым лучшим образом. Дюжие купцы осторожно подняли Арнольда и положили на телегу, не забыли подложить под тело травы и накрыть человека теплым плащом. И Климент быстро сообразил, что с людьми всяко лучше, чем в одиночку, и изъявил желание ехать вместе с обозом. Надо же кому-то за раненым ухаживать?

Пока товарищи купца занимались раненым, Велибор и Гилфри разговорились. Как всегда бывает, больше всего обоих интересовало: что нового в мире деется. Волхв узнал, что обоз идет от самого Майнца, везут на велиградский торг ткани, стеклянные кубки и немного кузнечной утвари. Тамошние мастера очень хорошие замки делают, их везде с руками отрывают. В землях императора пока спокойно, и стражники больше положенной мзды не берут. Даже герцог Бено Биллунг в кои веки порядок навел. Даже удивительно! В свою очередь Велибор и Климент рассказали о начавшейся войне и о взятии Мекленбурга. Велет посоветовал быть осторожнее, постараться не нарваться на какой-нибудь разгромленный отряд саксов. Потеряв командиров, кнехты становятся опасны.

— Спасибо за совет, — нахмурился Гилфри. — Мы сегодня пять миль назад видели, что от такого отряда осталось. На дороге кровь, в кустах тела валяются. Видимо, их из засады стрелами побили.

— Не те ли разбойники, что Арнольда обидели? — повернулся к волхву клирик.

— Может, и те. Вроде больше некому.

— Ваши-то мирных путников не трогают? — поинтересовался купец.

— Вы, скорее всего, мимо засады проехали и не заметили, — усмехнулся в ответ Велибор. — Нет, не трогают. Если за людей короля или епископа не примут, пропустят.

— Скажи, а хлеб у вас в какой цене? — вступил в разговор молодой безусый паренек, по виду сын Гилфри.

— У ободритов и древан недорог. Обычная цена две монеты за меру. А у велетов и ругов дорожает.

— Понятно, — тяжело вздохнул паренек. — У нас тоже дорожает. За мешок уже восемь монет просят и три медяка сверху, и цены расти будут.

— А что случилось?

— Хлеб христопродавцы скупают, — злобно плюнул на дорогу Гилфри.

Из его рассказа выяснилось, что уже как месяц иудейские купцы скупают весь хлеб. Берут и зерном, и мукой. Платят честно, сколько запросят. Естественно, цены поперли вверх. Только за последние две недели в два раза выросли. Крестьяне и земельные бароны радуются барышам и заодно хлеб придерживать начали. Надеются, он и дальше дорожать будет. Горожанам же несладко, не все могут по новым ценам платить. Осенью и зимой голод будет.

Люди говорят: у вендов страшный неурожай. Вот христопродавцы и подсуетились. Хотят у христиан хлеб скупить и славянам привезти. Надеются хороший барыш получить.

— Там действительно недород, — покачал головой волхв, — и сами не знаем, что зимой есть будем. Иудеи же такую цену заломят, даже богачам не по мошне окажется.

После этих слов разговор плавно перетек на обсуждение корыстолюбия иудеев, особенностей их семейной жизни, телесного устройства и как с ними на том свете поступать будут. Велибор вместе со всеми с жаром возмущался росту цен на хлеб. Про себя же он думал, что хитрость, предложенная служителем Велеса Ингорем из Висмы, удалась. Урожай в земле велетов действительно собрали невысокий, но людям этого хватит. У многих еще прошлогодние запасы остались.

Слухи о грядущем голоде распускались специально, так, чтобы они до ушей иудеев дошли. Пусть во владениях Оттона Второго зерно и муку скупают. Пусть цены растут, русов это не коснется. Зато в Саксонии и Вестфалии ранней осенью волнения будут. Король и герцоги начнут бунты давить, а значит, против князя Белуна меньше воинов вывести смогут. И это очень хорошо, этого священнослужители Велеса и добивались.

10. Ветер с моря

К вечеру на улице похолодало. Опустившееся до самого горизонта солнце не грело. С моря дул холодный, пронизывающий ветер. Епископ Вагер, поеживаясь, плотнее завернулся в добротный суконный плащ с меховой оторочкой. «Эх, годы уже не те», — думал епископ, окидывая вечерние улицы Альтенбурга тяжелым взглядом из-под кустистых, белых как снег бровей. В молодости он, бывало, в одной сутане зимой по улице ходил, спал где придется, согреваясь одной молитвой. А сейчас слабоват стал для таких подвигов: кровь не греет и старые кости побаливают. Слаб человек, к теплу тянется.

Вид с балкона епископского дома открывался великолепный. Отсюда с горы можно было разглядеть половину города вместе с портом. Взгляду Вагера открывались узкие городские улочки, представала во всей своей красе новая церковь, построенная на углу Кожевенной и Линейной улиц, хорошо видны выдававшиеся в море деревянные мостки в порту и стоящие у них корабли. А в хорошую, ясную погоду можно было разглядеть остров Узень, темневший за проливом. Епископ любил смотреть на свой город с балкона, это было одно из тех немногих удовольствий, которые он мог себе позволить.

Похлопывая себя по плечам, Вагер повернулся к двери. В это время в порт входили пять кораблей. Длинные узкие суда с дьявольскими фигурами на носах, с красными щитами, развешанными по бортам, подгоняемые сильными гребцами, быстро шли к берегу. Закатное солнце бросало ослепительные блики на гребни волн, искажало картину, от этого казалось, корабли не плывут, а летят над волнами. Фееричное зрелище.

Епископ это уже не видел или не обратил внимания. Годы брали свое, глаза частенько изменяли старику, приходилось щуриться, когда вдаль глядишь. Вагер вернулся в комнату и плотно задернул за собой занавесь. Здесь, в помещении, было тепло. Плотные занавеси на дверях и окнах защищали от ветра, в камине горел огонь. Единственное, по полу ощутимо тянуло сквозняком, но это ерунда. Какое это может иметь значение, когда можно подойти к камину и вытянуть к огню озябшие руки.

Лето кончилось, на дворе осень, проклятая осень. Скоро пойдут дожди, а затем начнется зима. Еще одна зима на этом негостеприимном берегу Варяжского моря. Надо не забыть: через две недели предстоит поездка в Велиград к маркграфу Белуну. Хитрый и наивный язычник наконец-то прозрел, отрекся от заблуждений и собирается искупать свои грехи крещением диких пруссов.

— Слава Господу, — изрек Вагер. На его глазах еще одна цитадель язычества и ереси дала трещину и готова рухнуть к ногам смиренных пастырей Христовых. Вагер знал, что говорил, он своими глазами видел, как продвигается святое дело евангельской проповеди в этих диких землях. Тяжел труд сподвижников, многое им пришлось вынести, неся свет в заросшие мхом сердца славян и данов, но тем больше радость, когда своими глазами видишь, как постепенно, но неуклонно растет влияние Святой Церкви.

С каждым годом все больше язычников приходит к проповеди, все больше славян принимает крещение. Правда, многих приходится приводить к истинной вере силой, преодолевая сопротивление сидящих в них бесов. Ничего, главное — терпение, терпение и еще раз терпение. Вагер не был дураком, он понимал: большинство новообращенных не приняли Христа сердцем, семя евангельской проповеди не дало всходов на камнях их душ.

Это поколение потеряно для Божьего слова, но не потеряно для Церкви. Они только называются христианами, продолжают носить требы идолам, участвовать в бесовских обрядах и игрищах. И грешить продолжают, как и прежде. Ничего, и эти полуязычники могут еще послужить святому делу, а их дети и внуки с младенчества впитают любовь и мудрость веры Христовой, душой и телом будут принадлежать Церкви. Свободные от демонов преисподней, они с радостью понесут свет веры другим, пока еще прозябающим в неверии народам.

От размышлений о будущем этой земли епископа оторвал отец Рейнольд. Священник с поклоном вошел в комнату и остановился у порога, смиренно ожидая, когда епископ разрешит ему говорить. Выждав для порядка, Вагер кивнул вошедшему и прошел к массивному, богато украшенному резьбой и драгоценными инкрустациями креслу на возвышении. В свое время это кресло и серебряный крест в двадцать фунтов весом ему подарил отец нынешнего императора Оттон Великий в честь успеха миссии по крещению ободритов и строительства первой церкви в твердыне безбожников Велиграде.

— Ваше святейшество, — еще раз поклонился Рейнольд, осеняя себя крестным знамением, — из сборщиков десятины, отправленных в земли славянского маркграфа Белуна, вернулись только отец Иохим и купец Даур.

— Может, еще время не вышло? Маркграф ободритов крест целовал, что наведет порядок на дорогах.

— Все сроки вышли. Господь забрал их в лучший мир.

— Сроки вышли, — бесцветным, чуть усталым голосом повторил епископ.

Как ему надоели эти вечные неприятности со славянами! Проклятое племя! Гордые, беспокойные, кичащиеся своей силой и древностью родов, исподволь точащие зубы на власть императора и Церкви. И добро бы они по лесам да болотам прятались. Нет, бесовство даже в Альтенбург проникает. Только два дня назад в Нижнем городе поймали идолопоклонника. Соседи донесли, что у него дома адские кумиры стоят. Услышав такую новость, епископ искренне возмутился.

Если в отношении язычников он предпочитал действовать мягко, ненавязчиво, добрым словом и делом подталкивать их заскорузлые души к свету, то с отпавшими от святой церкви, с отрекшимися от веры разговор был другой. Вагер прекрасно помнил, и ныне убиенный безбожными пруссами архиепископ Адальберт всегда его учил следовать заветам святого Мефодия: село, в котором произошло языческое жертвоприношение или хотя бы была принесена присяга языческими божками, должно быть целиком продано в рабство.

Иначе поступать нельзя, нельзя проявлять слабость, надо жестко карать отступников, дабы не давать повода усомниться маловерам и слабым духом. Люди должны видеть и верить — Церковь милостива к своей пастве, но беспощадна к двоеверцам. С благословления епископа двор идолопоклонника предали разграблению, его семью обратили рабами, а самого повесили на городской площади.

— Ваше святейшество, что прикажете делать? — тихо спросил Рейнольд, его глаза светились мольбой и тайной надеждой.

— Мы сами пойдем к маркграфу Белуну и проведем расследование, — улыбнулся Вагер.

«Что так беспокоит брата Рейнольда?» — думал епископ. От него не укрылись ни умоляющий взгляд, ни горечь, звучавшая в голосе клирика. Ах да! Родной брат Рейнольда Клаус не вернулся из марки полуязычников. Да будет земля ему пухом. Тем более надо брать Рейнольда с собой, он землю рыть будет, но убийц брата найдет. А затем, когда свершится правосудие, отца Рейнольда надо включить в святую миссию, что пойдет к пруссам вместе с рыцарями Белуна. Силы, благочестия, веры и желания нести крест язычникам у него хватит. Один из самых достойных священнослужителей Альтенбургской церкви.

— Едем через две седмицы, берем рыцарей барона Хельмштока и две сотни копейщиков, — добавил епископ.

На круглом лице отца Рейнольда отразилось понимание.

— Я оправдаю ваше доверие, — клирик согнулся в поясном поклоне.

— Можешь идти, брат Рейнольд. Благослови тебя Господь!

Священник еще раз поклонился и, шепча про себя молитву, поспешил покинуть помещение. Оставшись в полном одиночестве, епископ подпер голову кулаком и задумался, а не зря ли он доверял этому славянскому вождю? Не хитрит ли Белун, заявляя о желании нести крест пруссам? Ведь он в своей земле даже и не пытался языческое бесовство вывести. В Велиграде прямо у графского дворца языческое капище высится. Большое каменное здание с резными изображениями демонов на стенах, а внутри идолы стоят, и сатанинский огонь горит неугасимо. Сколько епископ требовал извести бесовское капище — бесполезно. Не похож маркграф на раскаявшегося язычника, не похож, но тогда зачем он войско собирает? Может, хочет от империи отколоться? С него станется, и разбои на земле Белуна участились. Так за размышлениями епископ незаметно провалился в сон.

На улице послышался шум. Пронзительно завизжала женщина. Вагер открыл глаза, до его слуха донеслись приглушенный топот множества ног, звон железа, отрывистые команды на славянском языке. «Что там стряслось?!» — недовольно поморщился Вагер, поднимаясь с кресла. На лестнице послышались быстрые шаги, короткий возмущенный возглас. Затем в комнату вбежал послушник, совсем еще мальчик, на его безбородом полудетском лице застыла маска ужаса:

— Язычники в городе! Их много!

Епископ попытался подняться на ноги, но тут его пронзила страшная боль в сердце.

— Господь! Не… — только смог вымолвить Вагер, падая на пол. Послушник застыл на месте как вкопанный и, не отрываясь, смотрел на искаженное предсмертной гримасой лицо умершего от сердечного приступа князя Церкви. Так их и нашли ворвавшиеся в Старград русы.

Корабли приближались к берегу. Четкий барабанный ритм, отдававшийся в ушах гребцов, подстегивал, заставлял вкладывать все силы в каждый гребок. Люди слились с кораблем, превратились в одно многорукое и многоголовое существо. Единство духа слаженной корабельной команды. От носа ладьи разбегались широкие пенные валы, за кормой тянулись буруны. «Сирин» летел, как огромная деревянная птица, как живое существо, перебиравшее по воде своими ногами-веслами. Да он и был живым, любой моряк вам скажет.

Пять кораблей русов вошли в морской заливчик, на берегу которого стоял Старград, и, выстроившись линией, рванули к берегу. На берегу еще никто ничего не понял. Город слишком давно не подвергался набегам норманнов или варягов. Люди забыли, что и на берегу они не всегда могут считать себя в безопасности от свирепости морских разбойников. Только несколько моряков, сгрудившихся на корме астурийского нефа, громко спорили: что означает фигура в виде распростершей крылья птицы с женским лицом на носу второго справа корабля. Нет, не видели они стремительной высадки на берег варяжских дружин, иначе давно уже бежали бы со всех ног к спасительным городским стенам.

За сотню шагов от берега кормщики скомандовали убрать весла. Дальше лодьи шли накатом, постепенно гася скорость. Воины готовились к схватке, в последний раз проверяли, не натирает ли кольчуга, подтягивали подбородочные ремни шлемов, снимали с бортов щиты, разбирали сложенное у мачты оружие. Десятники строили своих людей на носовой палубе. Без лишней суеты и путаницы к тому моменту, когда корабль подошел к берегу, дружинники уже были готовы к бою. Князь Славомир занял почетное место — на самом носу. Рядом с ним держались ближние бояре и самые лучшие бойцы. Острие клина, готовое разрубить вражеский строй, как топор морскую пену.

Подчиняясь веслу кормщика, «Сирин» скользнул между причалами и ткнулся носом в прибрежную гальку. Легкий толчок — корабль со скрипом прополз полшага по дну и остановился. В этот момент князь уже перепрыгивал через борт прямо в набегавшие на берег волны. За ним на берег хлынула вся сотня. Только один десяток немного задержался, в их обязанности входило заякорить корабль, чтоб его не унесло в море, пока люди сражаются на берегу.

Дружина ободритов, не задерживаясь ни на мгновение, на ходу построилась атакующим клином. Два десятка бойцов сразу же разошлись в стороны, разгоняя мешавшихся зевак и освобождая место на пристанях. Попытавшийся было заступить русам дорогу стражник согнулся пополам, получив удар рукоятью меча в живот. Два его товарища были моментально обезоружены и сбиты с ног, понятное саксам дружеское предупреждение: не мешать.

Все пять кораблей пристали к берегу почти одновременно. Выплеснувшиеся с них на берег дружинники, не задерживаясь на берегу, пятью железными потоками побежали к городской стене. На мирных горожан, торговых гостей и моряков внимания не обращали. Разве что отодвигали щитом с дороги, если у тех не хватало ума самим отступить в сторону.

Длиннобородый купец в меховой шапке и длиннополой суконной, расшитой золотом хламиде долго и нудно выговаривал приказчику за нерасторопность. Почтенный торговец считал ниже своего достоинства уйти с середины дороги, наоборот, по его мнению, все остальные должны были проявлять почтение и не мешать ему учить своего человека уму-разуму. Шедшие по улочке горожане действительно обходили упершего руки в бока старого Хоки, а ораву бегущих вооруженных людей купец даже и не заметил. Не успел он удивиться, куда это приказчик рванул, даже не дослушав поучение, как его чувствительно огрели щитом по спине и отшвырнули с дороги прямо в глубокую, зловонную лужу.

Вслед русам летели проклятья и пожелания убираться в преисподнюю. Особенно выразительно и образно ругались те, кого столкнули с дороги, ушибли или у кого опрокинули груз, случайно раскатили по земле товар. Пока еще никто не понял, что это нападение. Ободритов и люблинцев принимали за дружину бедного ярла, пришедшую в город наниматься охранниками. Тут неизвестно откуда прозвучал громкий пронзительный вопль:

— Норманны! Викинги напали!!!

Моментально вспыхнула паника. Дорога перед русами сама собой очистилась, старградцы бросились бежать кто куда. Многие рванули к городским воротам. Вскоре там образовалась давка. Озверевшая, напуганная, обезумевшая толпа надеялась спрятаться за стенами, никто никого не слушал, попытавшуюся навести порядок городскую стражу оттерли в сторону и остервенело топтали. Те, кто был посообразительнее, успели оглядеться по сторонам и, поняв, что пришельцы идут к городу, побежали вдоль берега туда, где крепостная стена дугой выходила к самому морю и на каменистом мысу возвышалась сторожевая башня.

Трое рабов, надрывавшихся над тяжеленным, окованным железом сундуком, бросили свою работу и, переглянувшись, побежали вслед за варягами.

— Вы куда? — крикнул им вслед молодой бритый невольник, сидевший на земле, прислонившись к высокой корзине.

— Наши пришли. Хозяев резать будем, — бросил на ходу один из рабов, высокий мускулистый мужчина в рваной рубахе и кожаных штанах, видавших и лучшее время.

— Идем! — парень вскочил на ноги, подхватил прислоненную к корзине дубинку и огрел ей по голове озиравшегося по сторонам приказчика. Тот рухнул как подкошенный. Парень потрогал ногой бездыханное тело и, засунув в рот два пальца, громко, залихватски засвистел. Пробегавший мимо епископский кнехт громко ойкнул, затормозил, уклоняясь от летящего ему в голову горшка, и побежал еще быстрее. Драка с взбунтовавшимися рабами явно не входила в его планы.

Вскоре к группе бывших рабов присоединились еще несколько десятков их товарищей по несчастью. Сначала они хотели идти в город и, воспользовавшись беспорядками, вернуть долги своим мучителям. Дело того стоило, кроме того, можно было привлечь на свою сторону находившихся в городе невольников. Затем, вдосталь пограбив и перебив своих бывших хозяев, неплохо бы присоединиться к варяжской дружине. Эти не предадут и в цепи заковывать не будут.

Среди рабов было много славян, и они надеялись найти общий язык со своими земляками-единоверцами. Но, увидев, что творилось у ворот, бывшие невольники решили, что Старград подождет, тем более на берегу пока еще достаточно подходящих для мести мучителей и рабовладельцев.

Одним из первых в руки восставших попался отец Деметрий — один из ближайших помощников епископа Вагера. Почтенный клирик в недобрый час решил пройтись по пристаням и лично выбрать свежую рыбу себе на ужин. Давно разучившийся бегать и перемещавший свои восемь пудов живого веса исключительно медленным шагом Деметрий при первых же минутах паники попытался спрятаться между ларями, выгруженными сегодня с данского судна. На его беду, щель оказалась гораздо уже, чем надо, и преподобный отец застрял между сундуками.

Проходившие мимо рабы заметили торчащие из-под рогожи ноги клирика. Один из них, тот самый, которого отец Деметрий в свое время чуть не запорол до смерти за разбитый горшок, сразу же узнал сапоги и жирные ляжки своего хозяина. Клирика под радостные возгласы толпы вытащили за ноги из укрытия, растянули на земле и принялись пороть кнутом. Славившийся своим жестоким отношением к рабам отец Деметрий мучился долго. Только на двухсотом ударе окровавленная отбивная, бывшая недавно почтенным клириком и правой рукой епископа, испустила дух.

Возбужденная толпа бесчинствовала на берегу до самого заката. Только утолив свою жажду мести, бывшие рабы выбрали два корабля, при свете факелов загрузили их припасом и отчалили. Плыть они решили на восход в земли велетов-лютичей. По слухам, там очень не любили христиан и были готовы дать приют вырвавшимся с того света людям.

Русы немного не успели. Когда они добежали до ворот, там уже бурлил жуткий человеческий водоворот. Обезумевшая толпа пыталась продавиться в город, звучали истошные вопли, мольбы, брань. На земле лежало несколько затоптанных тел. Рагнара, впервые увидевшего такое, непроизвольно передернуло. Он только негромко выругался и стиснул черен меча. Вид толпы завораживал, казалось, это некое многорукое, серое существо, огромная медуза, пытающаяся заползти в город.

Дружинники остановились в сотне шагов от стены, дальше идти было бесполезно. Через толпу не прорваться. Можно, конечно, прорубить себе дорогу мечами и топорами, но зачем это нужно? Воинам претило такое дело, это не по Прави. Нельзя убивать безоружных просто так.

— Что делать будем, княже? — негромко спросил сотник Мочила, поворачиваясь к Славомиру.

Князь ничего не ответил, его взгляд был устремлен на городскую стену. Невысоко, около шести саженей, рва нет. Навес над заборолами местами обвалился, и сторожевых воинов не видно. Веревки с крючьями бойцы прихватили, можно и на стены подняться. Ничего сложного в этом нет. Если в отношении людей Славера князь мог сомневаться, то его дружина целый месяц училась по стенам родного Велиграда лазить. Славомир уже собрался отдать команду, как ему на помощь пришел боярин Чекмарь. Люблинский воевода сложил ладони у рта, набрал полную грудь воздуха и, запрокинув голову, заревел:

— Перун!!! Руби саксов!

— Перун! Руби! Пир Радегаста! Перун! Слава! — подхватили остальные дружинники, на ходу принимая правила этой веселой игры.

Услышав прямо за спиной грозные возгласы варягов, горожане оставили свои попытки просочиться сквозь узость ворот и бросились врассыпную. Некоторые попадали на землю, закрыв головы руками. Только трое, по виду молодые бароны или рыцари, схватились за мечи и встали в воротах, готовые не пропустить русов в город. Их самоотверженный порыв пропал втуне. Запели тетивы, и все трое саксов рухнули на землю, утыканные стрелами.

Путь свободен. Сотня Мочилы во главе с князем первая вошла в город. Здесь на темных улочках, зажатых с обеих сторон стенами домов и заборами, следовало действовать с оглядкой. В городе оставался сильный отряд саксов, если они успеют собраться вместе, русам не поздоровится. Но пути назад не было. Велев боярину Чекмарю оставить одну полусотню на городской стене, Славомир разделил остальных воинов на два отряда и приказал идти к Верхнему городу разными дорогами.

Людей на улицах оказалось немного. Слух о нападении русов летел по Старграду, опережая варяжскую дружину. Горожане попрятались по домам. Немногие встречные при виде дружинников спешили убраться на боковые улочки. Несмотря на опасения Славомира, о сопротивлении никто и не думал — здесь, в ремесленной части города, жило много крещеных русов. Большинство справедливо полагало, что пришельцы их не тронут. Если кого и грабить, так это знать и богатых купцов, живших в Верхнем городе.

Город прошли быстро, без задержек, за очередным изгибом улицы показались стены внутренней крепости. Ворота закрыты. Из-за невысоких зубцов стены выглядывали немногочисленные защитники.

— Вперед! Руби! — Князь быстро сообразил: стена не высокая, давно не ремонтировалась, к ней вплотную примыкают дома и сараи.

Места в городе мало, строились на любом свободном клочке земли. И воинов на стене немного, похоже, это только караульный отряд. Ворота они успели захлопнуть, а приготовиться к осаде и собрать вместе всех, способных носить оружие, еще нет. Времени на правильную осаду и приступ почти нет, если дать противнику опомниться, будет большая резня.

Дружинники без лишних напоминаний рассыпались десятками вдоль стены и полезли вверх. Ободриты и люблинские вагры поддерживали друг друга, пока одни взбирались на стены, другие выцеливали из луков вражеских воинов, не давали им резать веревки и сбивать лезущих вверх русов.

С боковой улочки донесся лошадиный топот, и к воротам вылетела конная полусотня. Воины тут же спешивались и присоединялись к своим товарищам, идущим на приступ. Три десятка бойцов подобрали подходящее бревно (в соседнем дворе лежала целая куча еще не распиленных на дрова стволов) и принялись бить им в ворота. При этом один десяток работал с тараном, а остальные с поднятыми щитами держались рядом, прикрывая товарищей от летящих сверху камней и дротиков.

— Князь, мы захватили ворота. Славер лезет в детинец с полуденной стены, — выпалил прямо в лицо Славомиру, свесившись с коня, молодой сотник.

— Добро, — улыбнулся князь. — Так люблинец хочет первым в Верхний город войти?

— Уже входит. Когда мы уехали, они на стену поднимались.

Рагнар вместе со своими людьми выбрал для приступа участок стены с примыкавшим к нему почти вплотную добротным двухъярусным домом. Пологая, из добротного теса крыша как будто специально напрашивалась для такого дела. Ударом ноги вышибить калитку, открыть ворота. Хозяева попрятались в доме и не пытались помешать русам. Заливавшийся злобным лаем дворовый пес при приближении чужаков с глухим ворчанием убрался в будку. Быстро понял — с этими людьми лучше не связываться.

Поленница дров у боковой стены поднималась выше человеческого роста. Удобно — как лестница. Дальше двое ребят просто подхватили на руки жилистого, легонького Змейко и закинули его на крышу. Тот первым делом закрепил веревку за конек и помог подняться Рагнару с Малютой. Дальше люди взбирались на крышу один за другим.

— Все? — Рагнар огляделся по сторонам. Да, все на месте, никто не отстал, никого не забыли.

Трое бойцов уже поднимались на стену, а двое с длинными копьями стояли рядом, готовые при первой же необходимости прийти на помощь товарищам. Зубцы стены всего на полторы сажени возвышались над крышей дома, можно было снизу дотянуться копьем до слишком шустрого сакса. Но и противника пока не видно. Ухватившись за веревку, Рагнар в мгновение ока взлетел наверх. Перекинуть ноги через верх стены и встать на заборолах, на лету выхватывая меч. Неплохо. Быстро поднялись.

А вот и саксы. К варягам бегут двое воинов, здоровые кабаны. Рагнар шагнул им навстречу, но его опередил Змейко. Дружинник, пригнувшись, коротко рубанул первого стражника. Здоровенный, источающий на перестрел вокруг себя запах лука мужик истошно закричал, выронил топор и согнулся, зажимая руками вываливающиеся из живота кишки. Второй противник дернулся и остановился, словно налетел на невидимую стену, с изумлением глядя на торчащее у него из груди древко сулицы. Больше саксов на стене не оказалось.

Десяток Рагнара спустился на землю по ближайшей лестнице. Здесь их попытались остановить. Примерно полтора десятка кнехтов, большинство без брони, вооруженные копьями и чеканами. Русы врезались в строй противника плотной, ревущей, ощетинившейся копьями и мечами массой. Потеряв в скоротечной схватке половину своих, саксы не выдержали и бросились бежать. У людей Рагнара потерь не было. Помогла привычка действовать строем, прикрывая друг друга. С какой бы стороны противник ни бросался на русов, его встречали широкие надежные щиты и разящая сталь.

Разобравшись с препятствием, Рагнар двинулся в глубь города. Задерживаться у стен он не стал, и так всем ясно — с защитниками Верхнего города разберутся без его помощи. А вот и подмога. Со стороны ворот донесся сухой треск. Затем через короткое время мимо десятка дружинников проскакали их конные товарищи. Последнее препятствие пало. Единственным местом, где противник еще пытался сопротивляться, был епископский терем. Но и здесь оказалось достаточно выбить ворота, чтобы кнехты и немногочисленные рыцари побросали оружие. Старград пал.

11. Власть варягов

На следующее утро Рагнар поднял своих людей на рассвете. Ночь они провели во дворце епископа, облюбованном обоими князьями. С вечера Рагнар успел захватить для своего десятка уютную, теплую горницу на первом этаже. Там даже комнатная печь была. Людям удалось выспаться, благо сотню Мочилы в дозор не отряжали.

После вчерашнего приступа русы быстро навели в Старграде порядок. На стенах и башнях выставили дозоры, выловили почти всех рыцарей и кнехтов епископа, из Верхнего города вытурили всех саксов и прочих христиан. Так сразу после боя Славер распорядился. Были у него опасения — вдруг кто удумает ночью поджог устроить.

Растолкав гридней, Рагнар спустился во двор, как был: босиком и одних портах. Оружие он оставил в гриднице, никто здесь не украдет. А погодка на улице хорошая! На улице ни облачка, ветра нет, солнечный Хорс с небес улыбается, над морем свой огненный щит поднимает.

У крепостного колодца в середине двора уже немало дружинников собралось. Кругом сверкали лужи — холодной колодезной водицей хорошо сонную одурь сгонять. Шум, гам, веселые жизнерадостные лица, иногда звучат громкие вопли, когда человека водой окатывают.

— Здоров, Рагнар, слышал новость? — это Вилинец из сотни Ерша первым обратил внимание на молодого десятника. — Князь собирается нынче из города уходить. Даже добычей разжиться не удастся.

— Угм, — неразборчиво буркнул в ответ Рагнар, принимая из рук одного из соратников бадейку с водой.

Ух! Холодная! Обжигает! Зачерпнуть обеими ладонями водой и плеснуть себе в лицо. Хорошо-то как! Сон как рукой сняло. Недаром старики говорят — утреннее умывание полсотни лет жизни прибавляет. Теперь можно выплеснуть то, что осталось в ведре, себе на спину. Ох, мать их в наклонку! Рагнара аж передернуло от ледяной водицы. Со всех сторон послышались смешки. Отряхнувшись от воды по-собачьи, воин потянулся, расправляя плечи. Нормально. Зато теперь тело огнем горит, и кровь по жилам быстрее побежала.

Осталось только подойти к колодцу и наполнить бадейку свежей водой.

— Други, дайте умыться, — как раз прозвучал за спиной голос Малюты.

— Держи, — Рагнар протянул товарищу полную бадью.

— Так что, ты вчера с князем был, когда навную шелупонь со двора выгоняли? — это опять Вилинец. Стоит, уперев руки в бока, и не отступает. Прилип, как банный лист.

— Так я же не князь, — усмехнувшись, Рагнар ткнул товарища кулаком в живот.

— Может, слышал что?

— Не знаю. Славомир сам скажет, — с этими словами молодой десятник повернулся и направился в терем одеваться. Желудок настойчиво напоминал, что пора бы и о завтраке подумать. Все походные припасы на корабле остались, придется в городе провизию искать или в дворцовых погребах шарить. Впрочем, эта проблема решилась сама собой. Ноздри Рагнара уловили восхитительный аромат жареного мяса, доносившийся из пристроя слева от терема.

Это люблинские дружинники с утра пораньше пригнали на подворье две дюжины свиней, да кур и уток по городу наловили. Хватило всем, тем более в старом городе расквартировалось около половины дружины, да еще Славомир велел кладовые епископского дворца и ближайших богатых домов вскрыть. Единственное — князь настрого всем запретил к хмельному прикладываться.

Подкрепившись, Рагнар велел своим бойцам собираться и чтоб ничего не забыли. Мочила прислал гонца с приказом идти к городским воротам, сторожу подменять. Пришлось спешить. Рагнар даже не успел в конюшню зайти. Конные сотни пригнали с собой лошадей бойцов лодейной дружины. Захватив город, воины разобрали своих лошадей и разместили их там, где сами на ночь остановились. Сотня Мочилы облюбовала для своих лошадей конюшню епископа.

Не успели люди дойти до ворот в стене внутреннего города, сразу после приступа их отремонтировали и повесили обратно на петли, как Рагнара догнал Хват.

— Други, князь велит всем в тереме оставаться! — прокричал тот на бегу.

— А как же дозор? Кто подменять будет?

— Не знаю. Мне князь минуту назад сказал, чтоб все наши были на подворье, с оружием и в бронях.

— Ну, раз велел, так надо, — пожал плечами молодой десятник. Ему лично все равно было, идти в дозор или дожидаться нового распоряжения на подворье. Хват тем временем уже убежал, вскоре со стороны ворот донесся его громкий голос: никого из велиградских в город не выпускать.

Оглядевшись по сторонам, Рагнар тем временем повел своих людей обратно к епископскому дворцу, благо прошли они немного, всего на три сотни шагов успели от ограды отойти. На подворье десятник оставил гридней и сам пошел искать Мочилу. Следовало выяснить, к чему готовиться. Неприятно ждать, сам не зная чего.

Проходя мимо конюшни, Рагнар не удержался и заглянул проведать свою Дымку. Внутри было чисто и сухо, видно, что рабы следят за порядком. Пока ободритский воин шел к стойлу Дымки, его взгляд скользил по стоявшим в конюшне лошадям. Да, епископ и его люди разбирались в конях, за любого можно было, не торгуясь, дать две серебряные гривны. Хотя и лошади русских дружинников им не уступали.

При виде хозяина Дымка тихо заржала и попыталась перепрыгнуть через воротца денника.

— Тихо, тихо, — Рагнар нежно похлопал по лошадиной морде. В глазах Дымки вспыхнули шальные искорки, и коняга попыталась положить голову на плечо человека.

— Ну, не озоруй, — улыбаясь, протянул Рагнар. В ответ ему ткнулись в лицо холодной мокрой мордой.

— Я есть овес дать уже, — за спиной послышался шелест соломы.

К Рагнару подскочил конюший холоп. Согнувшись в поклоне, он уставил на руса просящий, заискивающий взгляд темных выпученных глаз. Внешностью раб удивительно походил на дворовую собаку: длинные, неопрятные, всклоченные волосы, неряшливая борода с застрявшими кусочками каши, грязная, штопаная рубаха и, главное — преданный, заискивающий, ждущий взгляд снизу вверх. Прирожденный холоп, раб, готовый служить любому, лишь бы кормили вовремя и били не сильно.

— Ничего не надо. Иди, — с брезгливой миной на лице бросил Рагнар. Ему было неприятно находиться рядом с этим существом.

— Что есть хохродный рыцарь приказать? Я все исполняет, — еще раз поклонился холоп.

— Где ты научился говорить по-нашему? — поинтересовался Рагнар. Сам он с большим трудом смог бы объясниться на саксонском. Знал всего пару дюжин слов.

— В городе много русы. Они говорит, я слушать.

Дымка при этих словах недовольно фыркнула, переступила с ноги на ногу и попыталась укусить раба. Тот неожиданно ловко отскочил в сторону, сохраняя при этом полусогнутое положение.

— Смотри, следи за лошадьми, — недовольным тоном приказал гридень и, не оборачиваясь, поспешил к выходу. У него не было никакого желания продолжать разговор с этим потерявшим человеческое достоинство существом. Да и в терем пора было бежать.

После недолгих поисков Рагнар обнаружил сотника Мочилу на втором этаже. В просторной светлице у открытого окна собрались оба князя с ближними боярами. Дверь в комнату была широко распахнута и никем не охранялась. Разговор при появлении Рагнара стих. Славомир скользнул по вошедшему недовольным взглядом:

— Мочила, твой гридень? — как будто и не узнал.

— Мой, — буркнул сотник, поворачиваясь к Рагнару. — Что пришел?

— Куда людей вести? — вздернув голову, ответствовал десятник, он не любил, когда с ним разговаривали в таком тоне. В походе все равны, дружина как один человек, и снисходительный тон в разговоре с воином недопустим.

— Приказ передавали?

— Получили, только, к чему готовиться, не сказали, — Рагнар за пазуху за словом не лез, при этом он спокойно выдержал тяжелый взгляд исподлобья.

— Сказано ждать — жди! И чтоб к походу все были готовы, — вступил в разговор князь.

Молча кивнув, Рагнар повернулся к выходу.

— Не раньше чем через седмицу, — донесся из-за спины голос Славера.

— А если находники из Люблина раньше соберутся? — поинтересовался Славомир.

О чем князья говорили дальше, Рагнар уже не слышал. На пути во двор гридень встретил Плоскиню. После того боя на пути в Ольшину раненое бедро у Плоскини зажило, и старый воин отправился в поход вместе с остальной дружиной. В бою за Старград он участвовал вместе с конными сотнями. Сейчас при виде Рагнара Плоскиня сразу же принялся громко возмущаться, что Славомир, дескать, запретил в городе добычу брать.

— Где это видано?! Чай, не свой город отбили. С саксов жирок снять сам Радегаст велел!

Рагнар в ответ только грустно улыбнулся, он был согласен со старым воином, но сам еще перед приступом понял, что разжиться серебром здесь не удастся. Славер — князь безземельный, а значит, постарается укрепиться в Старграде. Портить отношения с горожанами ему не с руки.

Ребята обнаружились на подворье. Люди расположились недалеко от ворот прямо на земле. Некоторые сидели на щитах. Ни на кого не обращая внимания, воины травили байки и вспоминали были и небылицы в тот момент, когда к ним подошел Рагнар Змейко и начал повествование, как у них в селе лешего отваживали.

Расшалился, значит, Хозяин, людей в лесу плутать начал, девок и жен пугать, скотину воровать принялся. Озорует лешак не на шутку. Совсем житья от него не стало. Ну в один прекрасный день огнищане собрались всем миром да порешили укорот лешаку дать. Дескать, не по Прави он поступает.

Как раз через село в тот день мудрый волхв проходил. Кудесник послушал, как люди спорят, да и надоумил огнищан взять три бочки меда крепкого ставленого и отвезти в лес на полянку, где лешего часто видели. Человек он мудрый, немало на этом и на том свете повидавший, глупо такого не послушать.

Селяне не мешкая выкатили бочки, закинули на дровни да отволокли на полянку близ старого оврага, оставили там подарок и бегом обратно в село. Ворота затворили. Предварительно вокруг ограды борозду граничную пропахали. Над воротами череп тура да боевой топор повесили. Все, как волхв да старейшина велели.

За ограду волхв строго-настрого запретил выходить. Дескать, почитайте, что за оградой вовсе ничего нет. Стена там или обрыв. Посему даже глядеть за забор не стоит. День спокойно прошел, пока солнце за лес не закатилось. Ночью же страшное началось. Из леса шум странный доносился, словно кто большой с перепою буянит. Деревья трещат, в кустах шебуршанье, топот, у ограды шаги непонятные слышали, в лесу над деревьями огоньки мелькали. Ближе к утру из чащи уже вопли ужасные стали доноситься, ни один зверь так не ревет. Уж охотники знают. Страшно ночь прошла, многие глаз не сомкнули, только волхв спокойно в доме старосты спал.

Наутро, только рассвело и солнце выглянуло, священник взял свой посох, горшочек меда прихватил, ворота открыл да ушел в лес. Сам же велел за ограду не ступать, борозду не переходить и скот из деревни не выпускать. Ничего еще, говорит, не кончилось. Сказал так и ушел. Долго его ждали.

Только после полудня, когда солнечный Хорс уже к закату клониться начал, вернулся волхв. Все, говорит, заключил ряд с лешим. С этого дня Лесной Хозяин никому из селян вредить не будет, ни детей, ни жен, ни девок, ни скот, ни холопов не тронет. Наоборот, диких зверей от выпасов отваживать обещался. Но и людям условие: деревья без толку не рубить, дичь развлечения ради не бить, раз в год отвозить в лес бочонок меда да хлеба три каравая — Хозяину угощенье.

— А как же волхв договорился? — поинтересовался Буян. — Неужто зачаровал лешака?

— Да разве его зачаруешь?! Он сам от Матери-Земли сын. Просто попробуй-ка три бочки хмельного меда выпить. Что утром будет? Вот то-то и оно. Святой человек напоил лешего да утром похмелил его. Так вот и ряд заключить уговорил.

Так за разговорами незаметно шло время. Вскоре на подворье наметилось какое-то шевеление. К воротам Верхнего города проскакала верхами полусотня оружных гридней. Затем на высокое каменное крыльцо терема вынесли два богато украшенных высоких кресла. Явно что-то намечалось.

Наконец на крыльцо вышел боярин Прибыслав и, подняв украшенный серебряной насечкой рог князя Славера, прогудел сигнал сбора. Дружинники тут же повскакали с мест и побежали к терему. Привычка сказывалась, въевшаяся в кровь и плоть, — всегда идти на звук рога своего боярина или князя. Моментально собрались все, кто был на подворье или в Верхнем городе. Воины сразу же разбивались на десятки и сотни. Старшие только короткими окриками указывали, кому и где строиться. Получилось так, что люблинские воины встали справа от крыльца, а варяги Славомира слева.

Наконец на крыльцо вышли князья. Оба нарядились в дорогое, узорчатое, богато украшенное одеяние. Из-под алого мятля Славомира выглядывала тяжелая кольчатая бронь с кованым нагрудником. Славер же сегодня не утруждал себя доспехом, только на золоченом поясе у люблинского княжича как символ власти висел тяжелый меч.

Все было готово, люди ждали, что им скажут князья. Стоявший в первом ряду рядом с бойцами своего десятка Рагнар хорошо видел все происходившее на площадке перед теремом. Славомир первым опустился в свое кресло, Славер сначала наклонился к Прибыславу и негромко произнес пару слов. Боярин согласно кивнул, поднес к губам рог. Над Старградом проплыл низкий, хрипловатый, протяжный звук.

— Русы! Дружина верная! Воины велиградские и люблинские, товарищи боевые! — шагнул вперед Славер. — Вчера мы вступили в Старград. Взяли город честно: копьем. Мы пришли неукротимым морским прибоем и железной стеной. Подлые саксы при виде наших мечей сразу же побросали оружие, дрожа за свои никчемные жизни!

Со всех сторон зазвучал громкий смех. Воины с воинственным ревом подняли вверх копья.

— Перун!!! Слава Радегасту! — гремело над притихшим городом имя грозного бога русов.

— Дружина, мы взяли этот город, и он наш по праву меча! — прокричал Славер. — По закону мы можем взять здесь все, это наша добыча. Серебро, парча, железо, кони, женщины, послушные саксонские рабы. Здесь все наше!

Ответом послужил торжествующий рев. Каждый в душе надеялся на богатую добычу, а заодно и возможность отомстить саксам за все унижения и горести, за кровь, которую люди императора щедро лили по земле русов.

— Да, это так. Мы возьмем свое в городах саксов, пройдемся мечом и огнем по землям христиан. — Рагнар уже понял, к чему клонит люблинец. И действительно, следующие слова подтвердили его догадку.

— Но Старград наш город. Он построен нашими дедами и прадедами. Подлые саксы хитростью захватили его. Мы только вернули себе наше, свое, наш Старград, наше гнездо и твердыню. Можно ли пустить на поток и разграбление то, что построено нашими дедами? Нет! — почти выкрикнул князь, подаваясь вперед с энергичным жестом. — Мы вернули этот город. Он наш! Мы здесь хозяева, а я князь! — сказал, как отрубил.

В этот момент на площади появились новые лица. На двор под охраной конных мечников вступила целая процессия. Это была городская старшина, влиятельные, знатные горожане, богатые купцы, шли среди них и христианские священники. Рагнар углядел в толпе несколько человек, явно бывших владетельными баронами или рыцарями. Их выдавала горделивая осанка, надменный взгляд, движения людей, привыкших к тяжести доспеха на своих плечах.

Среди русов прошел слух, что старградцы с самого утра стояли перед воротами Верхнего города, ждали, пока их допустят пред очи нового властителя этой земли.

Получилось так, что горожане слышали последние слова Славера, обращенные к дружине. Многие из них знали русский язык, по лицам старградцев хорошо было видно, что сказанное им не понравилось.

При приближении городской старшины Славер сел в кресло. Затем он наклонился к Славомиру и что-то негромко проговорил. Велиградец резко кивнул и так же тихо ответил. На его лице расцвела мрачноватая, больше похожая на волчий оскал улыбка.

— Так, явились, — бросил Славер остановившимся перед крыльцом горожанам. — Говорите: зачем пришли?

— Князь Славер, — вперед выступил высокий, худощавый, седовласый старик с изрезанным глубокими морщинами лицом. Одежда выдавала в нем знатного и влиятельного человека. — Я глава альтенбургской гильдии негоциантов Магнус Степшер, прошу тебя назвать выкуп с города и отпустить нашего владыку епископа Вагера.

— Выкуп, говоришь, — протянул Славер, почесывая затылок. — Выкупа за город не будет. Теперь это мой город. Отныне нам подлежит защищать вас, а вам подчиняться, — прозвучала ритуальная фраза.

— Князь, ты много на себя берешь! Это земля императора, — громко заявил, проталкиваясь вперед, темно-русый бородач в простом поддоспешнике, подтянутом золоченым поясом.

— Кто таков? — с нехорошей усмешкой на устах поинтересовался Славомир, придерживая за плечо готового вспылить люблинца.

— Я граф Зигфрид фон Штрале.

— Так это ты ходил три года назад на черепезян?

— Я карал безбожных язычников. Ты, как христианин, обязан это знать, — подбоченился граф, кладя руки на пояс. По рядам русов прошел глухой ропот. Три года назад императорские воины утопили в крови земли черепезян, многих людей угнали в рабство.

— Отныне твой кровавый божок здесь не властен, — с расстановкой произнес князь, закидывая ногу на ногу.

— Так ты язычник?!

— Я рус, — гордо заявил Славомир. — А ты кто? Раб мертвеца? — Правая рука князя вытянулась вперед, большой палец показывал вниз.

Из стоявших перед крыльцом ближников вышли четверо воинов. Моментально разрезав толпу, они заломили графу руки за спину и бросили его на колени. Над толпой горожан пронесся испуганный вздох. Но тут один из христианских священников, подняв крест, закричал:

— Побойся гнева Господня! Ты был крещен в истинной вере, и Бог накажет тебя за отступничество. Вспомни, как полки христовых воинов громили орды язычников! Покайся, пока не поздно, отведи от своей головы гнев Господа и императора!

— О каком боге ты говоришь, кудесник? — поинтересовался Славомир. — Я свободный человек. — И пока священник переваривал сказанное, повернулся к Славеру и громко, чтоб все слышали, попросил: — Отдай мне этого чароплета.

— Забирай, — махнул рукой люблинец. — Мне он не нужен.

— Подумай о своих людях, о своей жене, ей горько придется, когда император… — громкий голос священнослужителя сменился хрипловатым бульканьем, когда двое дружинников схватили его за шкирку и, успокоив ударом пудового кулака в живот, бросили на колени рядом с графом фон Штрале. После чего один из воинов, хорошо знакомый с обычаями и верованиями христиан, перевернул крест вниз головой и так повесил его на шею клирика.

— Воина казнить, а колдуна-чароплета бросить на погребальный костер. У наших товарищей на пути до светлого Ирия послушный раб будет. А потом пусть к себе в навь убирается, — решил Славомир.

— Ну, кто еще желает Богам привет передать? — с усмешкой произнес Славер.

Желающих больше не нашлось. Горожане молчали, понуро опустив головы, некоторые мелко крестились.

— Отныне Старград возвращается под власть варягов. Законы наши просты: огнищанам положено служить городу и подчиняться князю. Мне же подлежит защищать землю, подати собирать и суд рядить. И объявите по городу и предместьям: кто желает идти в младшую дружину, пусть завтра приходит на мое подворье.

Старградцы с горестными, скорбными лицами молча слушали. Разыгравшаяся перед ними сцена лучше всяких слов говорила, что им еще повезло попасть под руку Славера, а не ободрита Славомира. Впрочем, Рагнар заметил: некоторые горожане восприняли новость спокойно, и даже наоборот, на паре лиц определенно светилась тихая радость. Что ж, это хороший знак, значит, не все в Старграде забыли своих дедов и прадедов. Остались там еще русы.

— Можете идти, — снисходительно махнул рукой новый властитель Старградской земли.

— Нет, постойте, — добавил Славер, — за то, что вчера вы не оборонили город, дрались лениво, трусовато и неумело, налагаю на нарочистых мужей Старграда виру. Вы должны сегодня же принести по гривне серебра на каждого воина дружины моего брата Славомира, а ему самому десять гривен и соболиную шубу. Боярам и десятникам же по три гривны.

— Стойте, куда пошли, — выкрикнул Славомир, — пока виру не принесут, останетесь здесь. В крайнем случае я сам найду серебро в ваших сундуках.

После этих слов оба князя довольно расхохотались. Все прошло, как они и рассчитывали. Сегодняшнее выступление Славер готовил с самого утра. Главное было убедить горожан в серьезности своих намерений, быстро выявить наиболее опасных и непреклонных врагов, и при этом не перегнуть палку. Кажется, это ему удалось. Нарочистые мужи, цвет Старграда, были обескуражены, но при этом в душе уже смирились с новой властью. Оставалось еще Оттона разгромить, чтоб навсегда про Старград забыл, но это дело недалекого будущего. А там уж — как небесный Сварог и Перун Радегаст рассудят.

— А свою дружину да находников я награжу из казны епископа. Ему она все равно не нужна, — отпустил тяжеловесную, грубоватую шутку Славер. Он понимал: люди ждут от него серебра, — и специально приберег приятную новость напоследок. Так оно звучит радостнее и лучше воспринимается. Да и находников обижать не следует — они роту князю не давали, как пришли, так и уйти могут.

Славомир тем временем спустился с крыльца к своим бойцам. Солнце уже стояло высоко, скоро полдень будет, а дел еще много осталось. Перво-наперво следовало о павших в бою воинах позаботиться. Вчера дружины потеряли четырнадцать бойцов. Именно такой ценой русам обошелся Старград.

Погребальный костер соорудили на высоком морском берегу, возложили на настил тела павших, каждому зарезали по боевому коню. Расставили по помосту мешки с едой, питьем, в ногах мертвецов установили три высоких, в рост человека, кувшина с дорогим греческим вином, найденным в подвалах епископского терема. Наконец, на костер бросили повизгивающего от ужаса священника, Славомир сдержал свое слово — графу честно отрубили голову, а клирика он подарил своим павшим в бою товарищам.

Когда все было готово, князь, обнажив голову, сам поднес факел к обложенному хворостом и политому смолой помосту. Собравшиеся вокруг костра воины трижды громко провозгласили славу ушедшим. Затем Славомир, поворотившись к дружине, произнес:

— Мы не можем сегодня ждать. Пусть други не обессудят, мы сегодня не взойдем на их курган, и не будет буйной тризны. Отметим тризну на черепах врагов. Мечи застоялись в ножнах! По коням!

В этот же день велиградская дружина покинула Старград. Шли налегке, без обозов, каждый воин ехал одвуконь, а князь и его ближники с тремя-четырьмя конями. Недостающих лошадей взяли в Старграде. Корабли Славомир оставил в порту, сказал, что заберет их после похода или пришлет кормщиков.

Конная дружина быстро докатилась до берегов Лабы. Всего два дня скачки — и впереди показался Гамбург.

12. Дыхание Нави

Солнышко пока высоко, светит, греет землю. Последние теплые летние деньки. Все живое стремится к солнцу, жаждет напитаться живительной силой небесного огненосца Даждьбога, вкусить последних солнечных деньков, пока осень не наступила, а там уже и зима, время Корочуна подступит. В такую ясную погоду и дорога веселее кажется. Не жарко и сверху пригревает — самое то. Велибор потянулся в седле, подставляя лицо ласковому сиянию Хорса, и затянул песню.

Жизнь хороша, и жить хорошо, одним словом. Уже сегодня утром он переправился через Лабу. На паром как раз в этот момент грузились две подводы купца Стемира из Гнездова. Места на широком, сколоченном из толстых стволов в два наката плоту хватило и волхву, и его лошади. Хорошо, ждать, пока паром вернется, не пришлось. Заодно Велибор перекинулся парой слов с купцом и тремя его спутниками.

На левом берегу Лабы волхв тронул Сивку-Бурку пятками, и та понеслась вскачь. Дороги совсем ничего осталось. Скоро Лухов будет, порубежная крепость древан, куда и торопился Велибор.

Конец пути близок. Да нет, какой там конец! При этих мыслях волхв постучал по деревянной луке седла. Вся жизнь — это дорога. После недолгой остановки в Лухове будут новые пути, новые цели. Будут новые, еще неизведанные дороги. Велибору незаметно для себя начала нравиться такая жизнь. Не сидеть на месте сиднем, а двигаться, бродить по свету, видеть и впитывать бесконечность сварожьего мира. Так и положено мужу, посвятившему себя служению Велесу. Искать, познавать, и вникать и впитывать, а уже потом, когда возраст к земле согнет, спокойно записывать мудрость на буковых дощечках под сводами храма и учить молодых.

Следующим летом, если Железновекий даст и все задуманное выйдет, надо в Новгород сходить, тамошнему кумиру Велеса поклониться. С мудрецами кривичской земли потолковать. А может, удастся и дальше, в Киев или земли булгар, попасть. Велибора очень интересовали арабские книги, кои в Булгарии купить можно. Заодно и переводчика нанять.

Миновав глубокий овраг и приметное дерево, раскидистый вяз у обрыва, волхв свернул с наезженного тракта на еле заметную лесную тропинку. Так быстрее будет. Напрямик через лес. Велибор спешил, он хотел как можно быстрее выяснить, как там у князя Олега дела идут. Вовремя ли в поход выступил, каковы силы саксов ему встретиться могут? Удастся ли раздразнить врага так, что он в погоне за ольшинской дружиной в леса и топи лютичей влезет?

Тропинка змейкой вилась между необхватных лесных великанов и непроходимых зарослей шиповника да малинника, обходила болота и сырые ложбины, скользила между возвышенностями. Пару раз тропка почти терялась, и только чутье прирожденного лесовика да еще крепкая память помогали Велибору не сбиться с пути.

Поднявшись на очередной открытый солнцу пригорок, светлое окошко в величественном лесном своде, Велибор почувствовал тревогу, под сердцем тихонько кольнуло. Показалось, что неизвестно откуда донесся тихий, еле слышный, протяжный нечеловеческий стон. И пришел он из таких глубин, что волосы дыбом встают. На миг взор заслонила тонкая почти невидимая тень.

Велибор моментально натянул поводья, успокоил лошадь и замер, прислушиваясь к лесу. Беда случилась. Где-то что-то страшное приключилось. Еще в отрочестве учеником в храме Велеса, что стоит в дубовой роще близ Ретры, Велибора научили никогда не отмахиваться от таких предчувствий. Это знак Земли или Неба, голос Вышня или плотоядный зевок Нави, подбирающейся к добыче — надо уметь его слышать.

Спустившись наземь с лошади, священник приблизился к возвышавшемуся на краю прогалины старому буку, нежно провел ладонью по шершавой коре и обнял дерево, вслушиваясь. Вот еще кольнуло. Острой иголкой заныло в груди, на душе стало тоскливо и муторно. И так одиноко и грустно, словно он один-одинешенек в мире солнечном остался, хоть волком вой.

Это на закате происходит, недалеко. Там кровь без причины льется. Сила какая-то страшная чувствуется, черная, мертвая и ненасытная, словно выпитая из души замученного насмерть человека.

Велибор отступил от дерева, кивком поблагодарил зеленого проводника Земли, махнул руками, стряхивая впитавшуюся через землю и дерево боль. Надо ехать. Как раз и тропка туда ведет, и Лухов недалеко. Может, в городе беда? Да нет, это ближе, по дороге в город. Ладно, выясним.

Дальше Велибор ехал осторожно, прислушиваясь к лесу и своему сердцу. Вроде никаких знаков не видно. Птицы так же порхают и кричат, как и раньше, на ветке старого дуба рысь разлеглась, разморило ее на солнышке. И леший молчит, нос не кажет. В десятке шагов впереди из-под кустов выползла змея и быстро пересекла тропку. Здесь волхв спешился, отвязал от седла тул с сулицами, перевесил через плечо. Еще раз огляделся по сторонам, вслушиваясь в фон лесных звуков и, взяв лошадь за повод, свернул с тропинки в лес.

Хозяин лесной знак подал — дорога впереди опасна. Шагал Велибор быстро, ноги сами выбирали дорогу, так чтобы сучок под ногами не треснул и ветку не задеть. Крался низинами, логами, вдоль кустарников, так чтобы его нельзя было издали заметить. Лес для опытного человека как вотола-невидимка, и дом родной, от ворогов скрывает и обороняет. Сивка-Бурка поняла хозяина, старалась идти за ним след в след, не всхрапывая и не задевая ветки.

Впереди что-то блеснуло в полутора перестрелах, чуть правее, под сосной, рядом с орешником. Велибор остановился, опустил повод. Тихо прошипел лошади приказ стоять с заговором и еще для крепости начертал в воздухе знак Неподвижности.

Ага! Еще блеснуло. У дерева человек сидит, от шлема солнечный лучик отражается.

Вытащив из тула сулицу, Велибор скользнул под куст и крадучись побежал, обходя нежданного встречного со спины. Вот он, прислонился к стволу и не движется. Выглянув из-за корня вывороченной ветром осины, велет разглядывал человека. По виду сакс или норманн. На ногах щит лежит, к дереву копье прислонено. Длинные светло-русые волосы у чужака выбиваются из-под шлема, рядом на земле серая вотола валяется, брони нет, только кожух. Сидит под деревом в засаде, или сторожевой. Караулит, кто по тропинке пройдет.

Легкое дуновение ветерка принесло с собой приглушенный расстоянием крик. От этого звука сердце как клещами сжало. Кричала женщина, истошно, как перед смертью.

Сакс не слышит. Велибор подкрался к нему уже на двадцать шагов. Вплотную. А тот и ухом не ведет, слепая тетеря! Лютич сделал еще один шаг, отвел назад руку с сулицей. «А стоит ли? Может, не враг? — мелькнула в голове шальная мысль. — Нет, сейчас война идет. Что делать саксу на нашей земле? И предчувствия нехорошие, Земля кричит».

С выдохом волхв метнул короткое копье и, выхватывая топор, метнулся к чужаку. Нет, больше бить не пришлось. Сулица вошла точно под лопатку, рядом с позвоночником. В сердце. Присев над телом, Велибор огляделся по сторонам, нет, все тихо, ни одного подозрительного звука, ни движения. Только дятел на соседнем дереве стучит, червей из сухой ветки выколачивает.

Аккуратно перевернуть тело. На волхва взглянуло простое лицо человека средних лет, выпученные, изумленные синие глаза, борода окладистая лопатой. Явно сакс или тюринг. На шее черный кожаный шнурок. Велибор рванул этот шнурок, у него в руке оказался медный крестик. Простенький, дешевый символ раба чужого Бога. Повертев в руках безделушку, волхв с ехидцей хихикнул и засунул крестик в полуоткрытый рот мертвеца. Затем отряхнуть руки и бежать туда, где лошадь оставил. Спешить надо.

Сторожевой был один. Это Велибор знал точно.

Вскоре волхв вышел к селу. Осторожно, почти не дыша, подкрался к кусту бузины на окраине леса, выглянул. Да-а, плохи дела. Велибора передернуло от увиденного, зубы непроизвольно скрипнули, челюсть свело. Маленькое лесное селение. Жил там небогатый род, охотились, рыбу ловили, лес под пашню расчищали. По старинке жили, соседей не трогали, Небо и Богов чтили, как умели.

А сейчас на село беда обрушилась. Саксонский набег. Там, где Велибор к селу подкрался, лес близко к ограде подходит. Из кустов хорошо видно, как бородатые воины выгоняют людей за околицу, вяжут им руки. Кого и силой волочат, пинками подгоняют.

В основном стоят женщины, девушки, дети малые к матерям жмутся. Мужей и отроков почти не видно. Кто есть, избиты или поранены. Вон, человеку в разодранной рубахе трое саксов руки вяжут. Лицо у древанина в кровавую маску превратилось, только один глаз злобно сверкает, и нога у него подранена. Сразу видно.

Чуть в стороне двое алеманов девушку, совсем еще юницу, на земле растянули и насилуют. При виде подпрыгивающих ягодиц похотливого ублюдка в глазах у Велибора потемнело.

— Скотина! Я твою сестру на твоих глазах на куски порежу, — прошептал волхв, проскрежетав зубами. Рука сама потянулась к топору. Убивать этих недоносков, каждый день убивать, огнем жечь! Землю от падали очистить!

Вот, значит, какая беда приключилась. Саксов на первый взгляд не больше трех десятков, еще полудюжина, не больше, на ближних подступах сторожит, как тот, сулицей пришпиленный. Коней около десятка, да еще к спинам четырех скакунов мертвецы привязаны. Да, точно, — переброшены через седло мешками.

Русы без боя не сдались, потому и мужчин мало осталось. Хоть это немного радует. Не стали, как того христианский бог требует, руки под веревки протягивать. Обороняться пытались. И саксам урон нанесли. Эх, обычные огнищане, смарды вольные, не воины, куда им со сплоченным отрядом, баронской дружиной справиться, но не отступили. Рубились насмерть.

Выведав, все что хотел, Велибор тихонько отступил в глубь леса. Нападать в одиночку на саксонскую дружину он не собирался. Велибор не был былинным богатырем, как Ильмар Муравленин, что в одиночку орды дикарей раскидывал. Обычный волхв, коему в бою только погибнуть без толку, а дела не сделать. Удалившись от села на достаточное расстояние, волхв вскочил в седло.

— Ну, выноси, родимая!

Сивка-Бурка все поняла, как надо. Умная коняга, даром что хитрюга, понеслась прямиком через лес. Только лошадиное чутье да впитавшийся с раннего детства в мозг велета опыт помогали не сбиться с пути, обходить болота, овраги, лесные завалы. Скакал волхв прямиком к Лухову.

Недалеко от села острый глаз Велибора заметил еще одного сакса, несшего стражу у склона небольшого пригорка. Заслышав за спиной топот, враг повернулся, потянулся к боевому топору. Велибор уже привстал на стременах, готовясь рубить гада, но Сивка-Бурка неожиданно поднялась на дыбы и ударила сакса копытами в грудь. Только сухо хрустнуло, лошадь опустилась на поверженного врага, втаптывая его в землю железными подковами.

Молодец, лошадка! Теперь быстрее, быстрее. Времени у нас нет. В крепости должна быть сильная дружина. Еще можно успеть доскакать, поднять воинов, спасти людей от рабства.

Сивка-Бурка не сплоховала, вынесла Велибора на наезженный тракт в трети поприща от крепости. Дальше во весь опор. Неси, родимая! Впереди городские ворота. Обогнав неторопливо ползущий воз, Велибор вылетел на мостик и, придержав лошадь перед скрестившими копья дружинниками, крикнул:

— Я волхв Велибор! Кто в городе старший? Срочное дело!

Гридни — молодцы, быстро сообразили, раз волхв требует, значит, надо спешить исполнить. Без лишних расспросов взяли коня под уздцы, проводили священника к боярину Рерику. Благо терем недалече, всего в сотне шагов от ворот.

— Значит, на Липово напали? — сделал вывод боярин, выслушав Велибора. Глаза Рерика злобно сверкнули из-под густых насупленных бровей, правая рука потянулась к висевшему на поясе боевому ножу. — Темнила, бери полусотню, — это в сторону сидевшего на лавке молодого широкоплечего мечника в расшитой простеньким норманнским узором свитке.

— Сколько, говоришь, саксов насчитал, волхв?

— Три дюжины видел.

— Темнила, бери полусотню луховских и скачи к Липово. Татей перенимай.

— Все сделаю, батька, — кивнул мечник, поднимаясь на ноги. Когда он сидел, казался обычного роста, широкоплечий, жилистый, сейчас же воин возвышался над Велибором на целую голову, хотя и тот был не маленького роста. Бывают такие богатыри, могуч, как Святобор былинный.

— Торопись, — напутствовал Темнилу боярин и, повернувшись к гостю, пояснил: — Луховские дружинники каждый пенек в лесу, каждую кочку знают. И к саксам злее будут, их земля, их роды здесь сидят.

— Быстро дела решаешь, Рерик, — негромко проговорил Велибор, наклонившись к оконцу. На улице во дворе оружные гридни уже седлали коней. А полусотня у них усиленная, — смекнул волхв, — не менее семи десятков, и все в бронях.

— На границе сидим, привыкли по первому зову срываться, — грустно ответил боярин.

— Ты с дороги, волхв? Не побрезгуй приглашением, живи у меня, сколько хочешь. Горница найдется и место за столом по правую руку.

— Благодарю и принимаю приглашение, — вежливо поклонился священник, — я не стесню тебя.

— Вот и славно. Сейчас кликну людей, чтоб на стол накрывали и баню готовили. — Дело делом, а гостеприимство свято. Боярин Рерик это прекрасно понимал. Была у него и своя корысть — война началась. Пир мечей грядет. А со святым словом, с небесным благословлением воины лучше дерутся.

— Подкрепиться не помешает. Я с раннего утра в пути, — попытался улыбнуться Велибор. Получилось плохо.

На сердце тоска и беспокойство. Как там? Успеют ли перенять саксов? Спасут ли хоть кого-нибудь? Да и выжившим селянам несладко придется — мужи побиты, кладовые разграблены. Хорошо, если саксы село не сожгут. Вроде нет, не должны, дым внимание луховских воинов привлечет. Змеи украдкой сквозь засеки просочились, боятся порубежную рать.

— Скажи, боярин Рерик, что о князе Олеге слышно? Он пошел на Бранибор? — Велибор не терял время даром, старался выяснить то, за чем приехал в город.

— Да, вчера гонец прискакал. Князь дружину в поход повел. Ополчение под рукой княжича Буривоя собирается, хотят вверх по Лабе идти. Нам же князь велел город и засеки укреплять. Пир лютый христианам готовить.

При этих словах боярина губы Велибора тронула легкая улыбка — и здесь мертвобожников не любят. Рерик истолковал усмешку волхва по-своему.

— Саксонская дружина просочилась, то мой недогляд, — тяжело, как усталый медведь, вздохнул боярин. — Не думал, что они быстро соберутся.

— Еще успеешь отплатить. Будут у тебя время и возможность долг вернуть, — просто ответил Велибор. Сам он прекрасно понимал Рерика. Порубежный боярин, он обязан такие набеги еще на границе встречать.

— В последнее время саксы совсем обнаглели. Нашу землю своей вотчиной почитают. За всеми хищниками не уследишь.

— Да приходится, — буркнул боярин себе под нос.

Он хотел еще что-то добавить, но не успел. Открылась дверь в горницу, и на пороге появился челядинец с большим блюдом в руках.

— Вот и обед пришел, — провозгласил повеселевший Рерик. — Давай неси еще мед ставленый, нам с волхвом горло промочить надобно.

Ближе к вечеру в Лухов вернулся отряд Темнилы. Дружинники ехали медленно, молча, без песен, лица невеселые, серые от пыли. На одеждах и бронях то тут то там темнеет кровь. Два гридня склонились к конским шеям, сидят нетвердо, с боков их поддерживают товарищи. За дружинниками следом на веревках бегут трое полоняников. Едут с победой, но, видно, не в радость эта победа. Лица слишком сумрачны, злобой и горем искажены.

Проскакав по улице, отряд въехал на подворье боярина Рерика. Темнила первым спрыгнул с коня наземь, всучил шлем и щит в руки подбежавшему отроку. Сам помог снять с лошади раненого товарища и на руках понес его в терем. Боярин и волхв, встречавшие дружину стоя на крыльце, посторонились, пропуская мечника с его скорбной ношей. Пожав плечами и буркнув что-то неразборчиво себе под нос, Рерик двинулся вслед за Темнилой.

— Рассказывай, как дело вышло? — на плечо мечника легла тяжелая рука боярина. Темнила к тому времени положил раненого воина на лавку в гриднице. Прибежавшие на шум отроки помогали раздеть раненых товарищей, перевязывали их раны. Велибор уже послал подвернувшегося под руку отрока из дружинных детей за своей сумкой. Опять придется знахарством заниматься. Хотя раны не тяжелые, но потрудиться придется — бойцы много крови потеряли. Обойдется еще, если Лада даст.

— Татей мы, батька, догнали, — принялся рассказывать Темнила. Велибор обратил внимание, что не только сотник, но и другие дружинники называли Рерика батькой, даже за глаза. Хороший знак — уважают и любят здесь боярина, в огонь и воду за ним пойдут.

— Хотели засадой на пути встретить, да они на другую дорогу свернули. У Калинова моста. Помнишь, где Живица на полдень поворачивает. Догнали, порубили врага. Всех посекли, кого мечами, кого стрелами, никто не ушел. Только троих привели.

— Видел, за тобой бежали, — согласился боярин.

— Жаль, их старшего взять не удалось. Дрался хорошо, — сокрушался мечник, разводя руками в стороны, слово он сам был в этом виноват. — Этот собачий выползок, когда погоню почуял, велел полон перебить.

— Всех?! — вспыхнул волхв.

— Всех, и мужчин, и девушек, и даже детей малых. Всех зарезали. Так мы их и нашли: вдоль тропы рядком лежали, — медленно проговорил сотник, будто слова застревали у него в горле.

На забрызганном кровью лице, в уголках глаз Темнилы сверкнули слезинки. Так и сгинул целый род. И земля полабская оскудела. Никого не осталось из целого рода, может, только в лесу кто успел спрятаться. Да и то вряд ли. Смерть всем жителям Липово улыбнулась. Зевнула навь плотоядно, показала свой оскал и проглотила род, даже не подавилась костлявая.

Выслушав рассказ Темнилы, Рерик велел привести к нему пленных. У боярина руки чесались выяснить, кто приказал полоняников перебить и не осталось ли у него живых и пока здравствующих родственников. Велибор же, не теряя времени даром, занялся ранеными. Пока раны свежие, пока нагноение не появилось, сейчас и надо их обрабатывать, швы накладывать.

Боярин сразу заметил: из троих саксов один благородный рыцарь. На сапогах шпоры, держится с вызовом, глаза не прячет, бородка аккуратно подстрижена и щеки выбриты. Эту птицу Рерик решил оставить на потом, а начать с кнехтов. Те заводили полоняников в горницу по одному и не запирались. Стоило на них рыкнуть и шкуру пообещать спустить, сразу все выложили, как на исповеди.

Впрочем, и знали они немного. Верные дружинники барона Тодора фон Гейденберга, упокой Господи его душу! Куда барон скажет — туда и мы. Что скажет, то и делаем. Замок Гейденберг в дне пути от границы на запад, Рерик это и сам знал. Крепость хорошая, в колодце всегда вода есть, стены высокие, крепкие, и в подвалах припасов на долгую осаду хватит. Земли у барона много, сервы послушные, вольные крестьяне аренду вовремя платят.

Герцог к барону благоволит, в войске командиром хоругви ставит. Нет, с соседями фон Гейденберг не ссорится, да с ним и спорить опасно. Вот, разве что этой весной с фон Буршем за межу, спорили, даже драться собрались. Но наш барон с епископом дружит, тот и присудил все как надо. С Божьим благословлением, значит. Нет, барон человек набожный, молится часто, в церковь ходит, посты блюдет.

Остались после смерти благородного барона Тодора родичи безутешные, хорошо он погиб, в бою. Как и положено рыцарю, в походе на язычников смерть принял. Нет, я не имею ничего против благородного барона славян, это присказка такая. Остались в замке трое сыновей, да еще две дочери незамужние. Но к зиме свадьба должна быть, Аделаида замуж за одного владетельного синьора из Фрисландии выходит. Может, и перенесут свадьбу, не знаю. Мы люди маленькие. Это как господа решат.

А наследником старший Адо считается. Теперь, значит, барон Адольф фон Гейденберг. Сколько у него воинов? Много. Точно не скажу. Барону многие служить хотят, он щедрый хозяин и рыцарей безземельных привечает. Ему уже три десятка омаж принесли. Надеются за верную службу землю получить. А больше ничего и не помню, вот в деревеньке Гракензее гусаки хорошие, жирные, половины на хороший обед хватает.

Вызнав все что можно, боярин велел бросить кнехтов в поруб. Их именами он и не интересовался. Таких копейщиков у каждого барона по полторы сотни наберется, а то и больше, если есть чем кормить. На закуску остался рыцарь Зигфрид Шпандау. К этому времени освободился Велибор. Заглянул в комнату, и, кивнув боярину, волхв присел на лавку в дальнем углу.

— Ну, рассказывай! — рявкнул по-саксонски Рерик, когда в горницу ввели рыцаря Шпандау.

Пленник окинул помещение презрительным взором, его взгляд чуть задержался на красном углу с домашними Чурами. Губы пленника в этот момент тронула снисходительная брезгливая усмешка.

— Наследник моего барона Адольф фон Гейденберг даст за меня выкуп, язычник. Можешь слать гонца, его не тронут.

— Выкуп, говоришь, — в голосе боярина звучал неподдельный интерес, — и чем может расплатиться фон Гейденберг?

— Серебром.

— По нашим законам, за убийство следует платить кровью.

— Ты лжешь! Я дрался честно! Могу доказать это любому твоему рыцарю. Прикажи развязать руки, барон Рерик фон Лухофсбург.

— Ты честно убивал безоружных селян?! Они вольные люди.

— Ты говоришь о подлом люде? — красивое молодое лицо Зигфрида исказила гримаса. — Они не достойны разговора благородных мужей.

— Хорошо. — По лицу боярина пошли багровые пятна, было видно, что он еле сдерживается. — Я знаю ваши обычаи. Но вы пришли на нашу землю и должны следовать нашим законам. За жизнь свободного огнищанина положена вира кровью. Только если близкие родственники захотят взять серебром. Но это дорого будет: все земли и замок твоего барона.

— На небе один Бог, на земле один император. Мой барон служит Оттону.

— А ты стоишь передо мной! Посмотри: где Оттон и где я. — Рерик вытащил боевой нож и поднес его к глазам Зигфрида.

— Пытать пленного немного чести. Хотя ты просто язычник. — Шпандау держался хорошо. Наблюдавший за допросом Велибор понял, боярин взял неверный тон. Рыцарь считал набег на чужое село простой потехой. Кровь крестьянина, как вода, ничего не стоит. Права и защита есть только у человека, служащего сильному сюзерену. Свободный и независимый имеет свободы ровно столько, сколько может защитить своим мечом. Никто за него не вступится, если придет более сильный. Закон меча в действии. Нет, боярин ничего не добьется, только если пытками.

— Ты христианин! — Волхв поднялся с места и, заложив руки за спину, подошел к Зигфриду. — Можешь не отвечать. Сам вижу. Знаешь, кто я такой?

— Языческий жрец? Грязный, жалкий колдун, ты будешь мне грозить своими деревянными божками? — Несмотря на показной гонор, в глазах сакса мелькнула тень испуга. Это не укрылось от Велибора.

— Я служу Сатане! — возвысил голос волхв. — Мой Хозяин любит теплую кровь. Особенно он любит христиан. Знаешь, что будет с твоей душой? Сатана ее выпьет, проглотит, съест. — Велибор сорвал с шеи рыцаря крестик. Тот дернулся, как от удара.

— Изыди, Сатана! Именем Отца, Сына и Святого Духа, — неуверенно прошептали его губы.

Наивные, темноголовые суеверы. Думают — амулет на шее может их защитить от сил Земли. Как будто ошейник на шее собаки спасает ее от волчьих зубов. Дикие, как жители глухих лесных селений. Те тоже больше не на Богов, а на амулеты и заговоры надеются. Бывает, даже Чернобогу требы несут. Дикие и темные.

Велибор согнул крестик пополам, выдрал из бороды Зигфрида несколько волосков и обвязал ими остатки креста. Выкатив глаза на лоб, священник хищно щелкнул зубами прямо перед носом рыцаря и отнес крестик в красный угол, положил перед кумиром Перуна и скороговоркой пробормотал несколько фраз на языке пруссов. При этом он мысленно попросил прощения у Громовержца. Что только не приходится делать в этой жизни.

— Именем Сатаны всевеликого и кровавого я раскрещиваю тебя, Зигфрид Шпандау. Снимаю с тебя крестное благословение и отлучаю тебя от Христа. — Волхв поднял руки вверх, возвел очи горе и заунывным голосом провыл: — Приди, Вельзевул. Я нашел тебе еду. Забери этого человечишку к себе. Он твой.

Велибор шагнул вперед и ухватил рыцаря за плечо. Двое дружинников, державших Шпандау за руки, стояли с каменными лицами, прикусив щеки, чтобы не расхохотаться. Зигфрид дернулся назад, его удержали и заставили стоять прямо. Затем к лицу рыцаря приблизились выпученные, безумные глаза Велибора.

— Ты хочешь к Вельзевулу? — мягким, ласковым тоном проговорил волхв.

— Нет!!! Нет!!! Нет! Христом-Богом клянусь, прошу тебя: пощади! Что хочешь, сделаю, только не губи!!!

Все. Несгибаемый рыцарь сломался. Сейчас перед Велибором стоял жалкий, умоляющий и униженно просящий, всхлипывающий раздавленный червь. Он рассказал все. Где и сколько воинов у барона. Где мосты через реки хорошие, а где переправу дождями размыло. Нарисовал чертеж замка и рассказал, где стены обветшали и как лучше к воротам подступить. Даже выложил, что сам Арно сейчас с двадцатью рыцарями и сотней копейщиков ушел в Бремен к герцогу Бернарду Биллунгу. Все, что знал, выложил, и что не знал, тоже порывался.

— Ну, ты молодец, — восхищенно покачал головой боярин, когда Шпандау вывели из горницы. — Растоптал его, как Перун Змея. Одним словом, убил.

Волхв в ответ только сдержанно улыбнулся. Хорошо — дело до пыток не дошло. Велибор не любил такие вещи. Нельзя существо сварожье мучить. От этого земля злобой наливается и грань между Навью и Явью истончается.

На следующее утро всех трех саксов казнили. Голова рыцаря Шпандау украсила собой городскую стену Духова. Обычное дело. Боярин Рерик посчитал, что князь не поймет, если участники набега живыми останутся.

Уже ближе к полудню в город въехал молодой волхв Храбр — ученик Богумира из ольшинского храма Перуна Радегаста. Поздоровавшись с охранявшими ворота дружинниками, Храбр первым делом полюбопытствовал: где можно найти служителя Велеса Велибора из Ретры.

Встретились волхвы на городской площади на торге. Велибор в это время вел чинную мирную беседу с заезжими купцами. Велета интересовало, что нового в Баварии происходит и правду ли бают, дескать, герцог нормандский решил от французского королевства отколоться? Увидев Храбра, выглядывавшего что-то или кого-то между рядов, Велибор первым подошел к древанину. Он помнил парня еще по прошлой поездке в Ольшину.

Обрадовавшись встрече, молодой волхв хотел было сразу выложить, зачем его старый Богумир послал. Велибор вовремя остановил парня. Молод, горяч. Нечего серьезные дела на торгу обсуждать. Слово не воробей — мало ли кто поймает. Сначала они, ведя негромкую беседу о знаках небесных и способах толкования погоды, дошли до терема боярина Рерика и поднялись в горницу. А уже там и поговорили спокойно без суеты и лишних ушей.

Вести оказались добрыми. Из велетской земли князю Олегу подмога пришла. Четыре сотни воинов, из них половина конные. Вся земля полабская на саксов поднимается. Набег на Бранибор обещает быть удачным. Богумир три дня подряд гадал — все знаки о благоволении Перуна говорят. Тем более от купцов слышно — маркграф Луидольф сейчас в Магдебурге, войско распустил и к войне не готов. Можно будет баронов поодиночке бить.

13. Гроза

Кони вынесли тройку дружинников на одинокий, возвышающийся над полем на три человеческих роста холм. Возможно, это был древний курган, могила неизвестного воина, давно покинувшего эти земли народа, а может — просто естественное возвышение. Сейчас уже не разберешь.

Придержав Дымку, Рагнар привстал на стременах, окидывая взглядом открывшийся ему вид. Впереди чернеют убранные поля, зеленоватыми пятнами выделяются луга, виднеются небольшие перелески. Слева змеится небольшая речушка с обрывистыми, поросшими ивняком берегами. Прямо перед Рагнаром в половине поприща виднеется деревенька. Небольшая, двух дюжин дворов не будет. Нормальных человеческих изб нет, только покрытые дерном полуземлянки, порой и не отличишь жилой дом от сарая или коровника. Ограда вокруг селища реденькая, местами покосилась. Небогатое место, и только в самой середке деревни возвышается увенчанная крестом церковь.

Чуть правее на горизонте из-за перелеска выглядывает околица еще одной деревеньки. А левее, в поприще за речкой, раскинулось село побогаче. Там и дома лучше, даже встречаются рубленые избы, крытые тесом, и церковь каменная, и ограда добротная, даже ворота хорошие, крепкие. Вон, видно, как два мужика с трудом одну половинку закрывают.

Да, места обжитые, но сейчас Рагнара и его товарищей занимало не это. Полевая дорога, по которой они пришли, пробегала мимо холма, проходила через первую деревеньку, потом раздваивалась. Одна дорога шла через мостик к богатому селу, а вторая тянулась прямо на закат, до самого горизонта. Сейчас по этому тракту в сторону русов ехал отряд вооруженных воинов. Примерно в полсотни копий, кнехты местного барона или земельного рыцаря. Идут резво, видимо, торопятся. Вот только не туда они едут, совсем не туда.

За спинами русов, за перелесками к небу поднимается столб черного дыма. Совсем недавно там была крепостца Эльмсбург. Сегодня утром конная дружина варягов вихрем налетела на городок. Не успела стража опомниться, как взметнулись веревки с крючьями, и на стены полезли дружинники Славомира. Короткая схватка на стенах и у ворот. Распахнутые створы — и в замок врываются две конные сотни. Дальнейшее понятно без слов. Никто и не сопротивлялся.

Задерживаться в Эльмсбурге Славомир не стал. Быстро пополнить переметные сумы съестным, вычистить золото и серебро из подвалов баронского терема, богатых домов и городской церкви, вот и все. Уходя, русы запалили замок, больше он им был не нужен. Впереди лежал богатый Гамбург, старый соперник торговых приморских городов варягов.

— Змейко, скачи к князю, — приказал Рагнар одному из своих спутников. — Скажи, пусть встречает саксов за перелеском.

— Понял. — В небесной синевы глазах дружинника сверкнули веселые искорки. На лице на миг появилась и исчезла задорная улыбка.

За спиной русов были два лесочка с густым подлеском. И дорога как раз вдоль леса шла. Хорошее место, чтобы засадой встать, ударить так, чтоб никто не ушел. Толкнув коня в бока шпорами, Змейко поскакал вниз, к расположившейся на лесной опушке дружине.

Сам Рагнар остался на холме. Вид здесь хороший, удобно дозор нести и за саксами присматривать. Люди саксонского герцога, на щитах уже можно разглядеть гербы дома Биллунгов, тоже заметили двух всадников на возвышенности. Строй воинов уплотнился, задние подтянулись, но скорость отряд не сбавил. Идут размеренной рысью. Наверное, думают, что это просто молодецкая вылазка пары десятков находников, ошкуйников из Люблина или древанской земли.

День сегодня солнечный, хоть и облачка есть. Вон впереди, на закате, по земле бежит тень. По небу плывет туча. Вроде недавно только облачные перья по небесам скользили, а сейчас глянь — треть неба затянуло. Темные водяные хляби ползут. Как бы ливня не было, дороги раскиснут, коням несладко придется. А вон на самом горизонте и молния сверкнула. Через двадцать ударов сердца до ушей Рагнара донесся приглушенный рокот. Сердится Перун, стрелы мечет. Это хороший знак: бог следит за своими внуками и в закатную навьскую сторону молнии кидает. Значит, помочь русам хочет.

Пока внимание Рагнара отвлеклось на приближающуюся грозу, саксы уже приблизились к холму на полтора перестрела. От отряда отделились полдюжины всадников и поскакали к холму. Коней пришпорили, явно надеются на близкое общение с облюбовавшими возвышенность дозорными. Рагнар невольно намотал на руку поводья, под сердцем кольнуло. Слишком близко, и много их. Сдерживая невольное желание самому погнать лошадь прочь от врагов, к своим, Рагнар обернулся за спину. Змейко уже не было видно. По всему, он уже должен был успеть доскакать до князя и доложить, что видел. Значит, пора и нам уходить.

— Приближаются, — нахмурился Малюта, показывая рукой в сторону саксов. Конь под варягом нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно чувствуя, что от чужаков ничего хорошего ожидать не следует. Сам Малюта изо всех сил сдерживался, но было видно, что и ему не терпится как можно быстрее покинуть этот холм. Любому ясно: драться вдвоем против шестерых — безнадежное дело.

— Значит, и нам пора, — резко кивнул Рагнар, хлопая Дымку по крупу.

Умное животное прекрасно поняло, что от него хочет хозяин. Лошадь резко махнула хвостом, сгоняя назойливого слепня, и, повернувшись, поскакала вниз по склону.

Двое всадников быстро пересекли скошенный луг и выехали на дорогу. Обернувшись, Рагнар видел, что саксы уже миновали холм и скачут следом. Матерые волки попались, держатся вместе, никто вперед не вырывается.

— Но, пошла! — Сейчас уже можно пришпорить лошадь, можно не бояться, что ногой в сусличью нору попадет.

Погоня менее чем в перестреле. Кабы кто из них за лук не схватился. Хотя саксы — плохие стрелки, и луки у них слабые, но чем Ящер не шутит. Рагнар пригнулся к конской шее, предусмотрительно забросив щит за спину. Дымка несется во весь опор, скачками перепрыгивая лужи и рытвины, из-под копыт летят комья грязи. Быстрее, быстрее! Выноси, родимая.

Вот промелькнул приметный неглубокий ложок, дорога сворачивает к перелеску. Взгляд в сторону. Малюта не отстает, держится рядом, чуть приотстав, на полкорпуса. Из-за спины доносится топот погони. Оборачиваться нельзя, только на слух можно определить, что саксы далеко, полперестрела, не меньше. Деревья все ближе и ближе.

Рагнар проскакал три сотни шагов вдоль леса. Краем глаза он заметил блеснувший в кустах шлем. И следов становища у дороги не видно, только трава притоптанная и конский навоз. Следов кострищ не осталось, ветками и пучками травы прикрыли. Издали не разглядишь, что здесь большая дружина останавливалась.

Все, можно сворачивать!

— Малюта, лес! — хрипит Рагнар и сам поворачивает лошадь к спасительным зарослям.

Дымка перемахнула через поваленную осину, мимо промелькнули густые заросли бузины, Рагнар прижался к конской спине, чуть было не задев головой толстую ветку плакучей березы. Сверху упала тень. Теперь придержать поводья, успокоить лошадь, и дальше быстрым шагом.

Погоня вслед за русами нырнула под полог леса, и тут же, стоило последнему воину проехать дюжину шагов между деревьями, со всех сторон посыпались стрелы.

Спасения не было. Стремительный полет рвущих воздух посланниц Марены. Прямо в упор, с расстояния в пару десятков шагов, из-за деревьев и из кустов. Удар. Острое жало проходит через бронь или кожаный колет, глубоко вонзается в тело. И тут же следует еще пара ударов. Глубоко, почти насквозь. Вмиг ослабевшее тело падает мешком на землю, а к потерявшему седока коню уже тянутся сильные руки, хватают под уздцы.

Всего пара мгновений — и лес поглотил погоню. Ни один сакс не успел выскочить на открытое пространство, предупредить товарищей. Даже кони не убежали. Варяги вовремя их перехватили, чтоб не спугнуть следующий по дороге отряд, не дать им заранее догадаться о засаде.

— Неплохо, — только молвил Рагнар, наблюдая из-за толстого древесного ствола за расстрелом саксов. Словно в ответ, до его ушей донесся приглушенный раскат грома. Гроза приближалась.

Взяв коней под уздцы, Рагнар и Малюта отправились искать свою сотню. Не дело в такое время отбиваться от своих. Впрочем, скоро выяснилось, что большую часть дружины, в том числе и сотню Мочилы, князь отвел в глубь леса. На солнечных опушках вдоль глубокого ручья и был разбит временный лагерь. Славомир посчитал, что на этот отряд алеманов вполне хватит двух сотен боярина Злобы. Так оно и вышло.

Воины герцога двигались по дороге в сторону Эльмсбурга. Кони шли размеренной рысью. За спиной все небо затянуло тучами, сверкали молнии. Гроза неумолимо нагоняла отряд. Люди тревожно оглядывались на закатное небо и нависшую над землей клубящуюся хмарь — никому не хотелось промокнуть под холодным осенним дождем. Ускакавшие в погоню за славянами — в том, что на холме были славяне, никто не сомневался — кнехты куда-то подевались. Остались только отпечатки копыт на глинистой жирной земле — следы пронесшихся во весь опор лошадей.

Державшийся во главе своего отряда барон Герхард фон Брандфельд выглядел хмуро, на его загорелом, изрезанном морщинами лице явно читалось, что рыцарь сильно недоволен жизнью и к нему в таком состоянии лучше не приближаться без особой надобности. Встретившийся сегодня отряду фон Брандфельда, ехавшему в Гамбург, парнишка на спотыкающейся от усталости лошади кричал, что идут варяги. Их много, сотни и сотни, все в броне, на лошадях, никого не жалеют, убивают и съедают живьем всех попавшихся под руку христиан. Пришлось изменить свои планы уже завтра утром встретиться со старым товарищем фон Мильтке и уговорить его выдать свою дочку за младшего отпрыска рода Брандфельд.

Именно это, а не приближающаяся гроза, и было причиной плохого настроения барона. По его мнению, никого сегодня изловить не удастся. Просто потратят время и лошадям подковы собьют. Да еще Бено умчался вслед за варяжскими разведчиками. Мальчишка! Все ему не терпится рыцарскими подвигами прославиться. Старый барон скривился от возмущения, из-под шлема злобно сверкнули его серо-стальные глаза. Но гнев быстро ушел, сменившись законной гордостью за сына. Пусть гоняется, может, что и сумеет, тем более с ним верный Арно и четверо латников. Барон сам в молодости таким же был, пока не получил первую рану в том чертовом сражении у итальянской крепости. Как там она называлась? А, неважно.

В то, что славян много, фон Брандфельд не верил. У страха глаза велики. Скорее всего, шальная ватага из пары дюжин разбойников. Налетели на пограничные села, похватали, что успели, сожгли несколько халуп грязных крестьян. Сейчас, заметив приближение баронской дружины, со всех ног удирают к засечной черте.

Неожиданно в голову барона пришла хорошая идея: раз уж язычники убежали, можно будет самому наведаться к ним в гости. И люди будут довольны, не зря от маршрута отклонились, и в приграничных селах рабов можно будет нахватать. Да и серебро у славян водится. У них даже жены и дочери простых землепашцев с серебряными ожерельями ходят. Это не наши подлые грязные крестьяне, с которых и медяки приходится палками вышибать.

Державшийся вблизи барона рейтар на статном кауром жеребце вдруг громко, возбужденно крикнул, показывая рукой вперед на дорогу. Точно, недавно здесь прошел большой отряд. Дорога разбита множеством конских копыт, широкая вытоптанная полоса ведет к перелеску, пожухшая трава примята, на земле виднеются свежие кучки конского навоза.

Барон тут же натянул поводья и поднял руку вверх, давая людям сигнал остановиться. Как человек, много повидавший и переживший, он понимал: не надо спешить. Лучше отправить несколько кнехтов в лес посмотреть, кто здесь прошел и сколько их. Эх, и Бено потерялся. Юнец! Увлекся погоней, как щенок безмозглый.

Больше ни о чем подумать барон не успел, тянувшиеся в четырех десятках шагов от дороги лесные заросли ожили. На замедлившую движение баронскую дружину словно злым ветром дыхнуло. Целая туча стрел градом ударила по всадникам. Вопли, ржание бьющихся в конвульсиях лошадей, проклятья, вылетающие из седел люди. Над всем этим ужасом — только тихий свист стрел и приглушенные щелчки тетив. Словно волна смерти прошла над дорогой, прореживая и сметая неумолимой косой саксонских воинов.

Барон фон Брандфельд погиб одним из первых. Чутье заставило его вздернуть щит, но стрел оказалось слишком много, и сыпались они густо. Широколезвийный срезень рубанул по ноге, прорезая бедро до самой кости. Страшная боль, искаженное гримасой лицо. Прилетевшая следом бронебойная посланница смерти скользнула над краем щита и, пронзив кольчужный хауберк, расколола шейный позвонок. Окровавленные губы валившегося на землю барона тихо прошептали: «Бено, мальчик мой».

Герхард фон Брандфельд уже не видел, как вылетевшая из леса стальная лавина варяжской конницы буквально слизнула и растоптала немногих выживших после обстрела воинов.

Разгромив неизвестно откуда взявшийся отряд саксов, Славомир повел дружину к Гамбургу. Гроза прошла стороной. Небесный ветрогон Стрибог в последний момент погнал тучи на полуночь, в сторону Дании. На двигающуюся меж сжатых полей, лугов и перелесков варяжскую дружину не упало ни одной капли дождя. Только примерно через поприще дорога пошла размокшая и в лужах, на придорожных кустах и траве сверкали крупные, как алмазы, капли воды.

Жители придорожных деревенек, попрятавшиеся по своим халупам, со страхом и любопытством глядели на проходившие мимо сотни русов. Сам Славомир, косясь на церкви и пустынные улицы, только недобро ухмылялся. По-хорошему следовало спалить все встречные храмы южного смуглолицего бога, но ладно. Времени на шалости нет. Пусть пока стоят, силы и правды в них нет, а на обратном пути может и запалим. Опять, если время будет.

Не тронули русы и встретившийся им большой обоз. Везший в Ретру зерно, кожи и дорогую ольденбургскую гончарную утварь купец только размашисто перекрестился и глубоко вздохнул, когда последние варяги скрылись за поворотом. Теперь можно и перетрусивших слуг из-под возов пинками выгонять. Попрятались, свиньи болотные! А мне одному перед славянами стоять?!

— Ух, я вам! — прорычал купец, подтверждая свои слова крепким, окованным железом посохом.

Любопытно, а куда эти славяне спешат? Их много, сильная дружина, воины хорошо вооружены и опытны, торговый человек такие вещи с первого взгляда определял. Старший рус спросил: «Где можно найти герцога Бернарда Биллунга и правда ли, что король идет со своими рыцарями в Аахен?»

Точно, славяне идут к Оттону, дай ему Боже долгих лет! Наверное, король их в поход на Италию призвал. В Бремене говорили: скоро война будет. Генуэзцы в Риме воду мутят, против императора выступить хотят. И франки не хотят Священную Власть признавать, да еще на Бургундское герцогство зубы точат.

Ближе к вечеру Славомир все же дал дружинникам потешиться. Выбрав хорошее место для ночлега, рядом с березовой рощей на берегу небольшой речушки, он разослал пять сотен по окрестностям разорять ближайшие села и городки. Все равно дальше идти опасно, можно ночью в засаду угодить или дорогу перепутать, а дружинники пусть повеселятся, и саксов уже пора вразумлять. Пришло время Оттона за хвост подергать и усы ему подпалить, чтоб злее был.

Солнце опустилось до самых вершин старых буков за полем, багровел необычайно яркий закат. Как будто кто по небу красным плеснул. После сегодняшнего дождя с грозой небо прочистилось, только небольшие облачка плыли в вышине. И ветерок вечернюю свежесть гонит.

В деревеньке Липпенвальд царила обычная вечерняя суета. Пастухи пригнали с пастбища коров. Подгоняемые окриками буренки неторопливо разбредались по дворам, пощипывая поднимавшиеся вдоль изгородей кустики конопли и крапивы. Хозяйки их уже ждали и готовились к вечерней дойке. Несколько лохматых псов с лаем носились за коровами, подгоняя их, для собак это была обычная ежедневная работа, и исполняли они ее спокойно, с легкой прохладцей, дескать, так надо и не обижайтесь.

С полей возвращались мужики, ходившие смотреть, как там озимые, хорошо ли забороновали. По дороге в деревню они зашли в лес и сейчас двигались, сгибаясь под тяжестью неохватных вязанок хвороста. Дети, загорелые, чумазые сорванцы в рваных рубашонках, гонялись друг за другом с палками и плетеными крышками от корзин, играли в рыцарей и норманнов. Трое раздетых по пояс мужиков подправляли покосившуюся стенку сарая гончара Клауса.

Сидевшие на брошенном у церкви толстом бревне (заместо скамейки) двое седобородых стариков степенно обсуждали прокатившуюся в обед грозу. Оба сошлись во мнении, что это старый Вотан сердится, напоминает христианам о себе. Тем более сегодня четверг, громовой день. Неспроста это. Надобно в воскресенье в церкви Старому Богу свечку поставить.

Отец Дидрик, конечно, ругается, грозится епитимью наложить, язычниками обзывает, но он молодой еще, обычаев не знает, гонористый, жизнью еще не обломанный. Ничего, мы ему ничего не скажем, молча поставим свечи и про себя Вотана поблагодарим, да не забыть бы еще в лесу петуха зарезать. Нет, такая гроза, да в четверг — это неспроста. Вон месяц назад в Шландорфе два дома от молнии сгорели. А все почему? Да неправильно их поставили: место впопыхах выбрали, землю не освятили, кровью под столбы не брызнули. Вот и сгорели дома.

От размышлений дедов оторвал громкий, пронзительный визг со стороны дороги на город. Кричала младшенькая Петера Гоффа. Вскоре к крикам присоединились девки, стиравшие белье у ручья. Затем над деревней пронесся залихватский свист, перемежаемый протяжным волчьим воем. На улице появились верховые. Наверное, опять барон послал своих головорезов подати брать, торопится старый грешник, сроки еще не подошли. Вон как озорничают, словно дикие венды. Но нет, это не люди барона: на длинных красных щитах видно изображение медведя с топором в передних лапах.

— У-лю-лю! Гони их! — Рагнар тронул Дымку пятками и, свесившись вниз, наотмашь вытянул плетью подвернувшегося под руку поселянина. Тот пронзительно заверещал и рыбкой нырнул через изгородь.

Лошадь вдруг дернулась и остановилась. Дружинник качнулся вперед и судорожно ухватился за луку седла, чтоб не свалиться. Хотел было угостить норовистую конягу плетью, но вовремя остановился. На дороге, прямо под лошадиными копытами, лежал маленький ребенок. Дымка тихо заржала и искоса посмотрела на Рагнара, от этого даже неловко стало.

Вот люди живут! Что за недотепы? Ребенка бросить! А если бы наступили? А вон и мамаша — стоит, за калитку держится, ревет как оглашенная. Дура, ребенка возьми!

Остановившийся рядом с Рагнаром Змейко сплюнул, скривившись в презрительной ухмылке, спрыгнул с коня, подхватил малыша и всучил его мамаше. Держи, макитра. Та, ничего не понимая, зыркнула выпученными безумными глазами, вцепилась в ребенка как клещ и заревела еще громче. Рагнар протянул товарищу руку, помогая ему подняться в седло. Вдвоем они поскакали к церкви, там намечалась очередная потеха.

Доброе нынче веселье вышло. Шли двумя десятками, благо оружных саксов встречаться не должно было. Да в соседнем селе за речушкой еще три десятка под рукой Виленца озорничают. Когда гридни подъезжали к селу, назначенный старшим десятник Ждан Ярый предложил оружие не обнажать, гонять саксов только плетками и тупыми концами копий. Идею гридни восприняли, как и должно, с восторгом. Мало чести — черных людей беспоясных рубить.

К селению подошли по дороге со стороны Гамбурга, проскакали по пологому речному берегу. С шумом, гиканьем загнали деревенских девиц в воду, чтоб под копытами не путались. Галопом ворвались в село, разгоняя плетьми селян сиволапых и запрудивших улицы глупо мычащих коров. За оружие никто не хватался, как и уговорено. Нечего честное святое железо кровью быдла марать. Да и убивать без пользы, если честно, никому не хотелось.

Саксы и так разбегались суматошными куропатками. Обороняться почти никто и не пытался. Только один мужик, невысокий, широкоплечий, патлатый, как все закатники, с топором в руках выскочил навстречу дружинникам. Орет что-то по-своему, глаза дикие, кровью налились. Никак берсерком оказался.

Проезжавший мимо Зван Леворук наклонился к саксу и стеганул его плетью прямо по лицу. Но тот оружие не выпустил, наоборот еще страшнее зарычал и попытался гридня топором достать. Пришлось его кистенем огреть по загривку, чтоб успокоился.

Еще одного «защитника», парнишку лет пятнадцати, размахивавшего палицей, один из дружинников походя ткнул тупым концом копья в живот. Отрок от удара переломился пополам, выронил палицу и отлетел на три шага назад. Больше он хвататься за оружие и не думал.

Пролетев вихрем по улочкам, варяги встретились на площади перед церковью. Рагнар степенно спешился, привязал коня к подходящему столбу и двинулся к церкви. Несмотря на уговор, руки у него чесались и сами тянулись к рукояти меча. Вот здесь он стесняться не будет.

Рагнар опоздал, двое бойцов уже волочили за ноги рыжебородого клирика в длиннополой черной рясе, подпоясанной простой веревкой. На Руси ни один уважающий себя муж так не подпояшется, это все равно что добровольно от своего рода и родителей отречься. Пояс свят.

Поп упирался, цеплялся руками за ступеньки и траву, громко кричал на своем языке. Ругался, наверное. Рагнар, склонив голову набок, вслушивался в крики христианина. Нет, ни одного знакомого слова. Ничего узнать не получается. Жаль. Надо будет на досуге поучить саксонский язык. Не все же с ними воевать. Может, придется с обозами к алеманам на торг ездить.

С клириком не церемонились. Это был тот человек, которого нельзя было не убить. Гридни притащили колоду, на ней и отрубили священнику голову. Затем башку насадили на кол у церкви, а тело бросили на месте казни. Никаких издевательств и пыток. Быстрая, легкая, сравнительно почетная смерть.

Больше здесь делать было нечего. Покидая селение, варяги подожгли его со всех концов. Хорошо занялось. Большая часть крыш полуземлянок соломенные, хоть и отсырели после дождя, но загорелись. За спинами дружинников встал к небу столб огня и дыма. За ближайшим перелеском к небу поднималось еще полдюжины дымных столбов. Товарищи озоруют.

Уже на пути, отмахав пару перестрелов от села, Рагнар оглянулся. Селяне, оказывается, время даром не теряли, как только за околицу выехал последний дружинник, сразу бросились тушить пожар. Ну и пусть. Никакого зла на этих людей Рагнар не держал. Наоборот, нечто вроде легкой досады ощущалось. Откуда и почему, непонятно. Вроде все по Прави сделали. Никого не убили и ямы с зерном не вывернули, а все одно — неприятное чувство осталось.

14. Крылья Рарога

— Так значит, если буря в море застала и к берегу пристать не успеваешь, наоборот мористее держи и корабли против волны ставь, — рассказывал улегшийся у костра Асмуд Тролль, — и людей с весел не снимай. Пусть гребут помаленьку, силы не тратя.

— А если весла из рук вырывает? — поинтересовался Змейко. Собравшиеся у костра дружинники внимательно слушали старого кормщика, иногда вставляя уточняющие реплики.

— Я тебе, бестолочь, говорю! Пока волна невысокая, гребешь. Потом уже весла втягиваешь и людям привязаться накрепко. Руль не бросай, держи корабль против волны. Болтать будет страшно, зато не перевернет, — назидательным тоном произнес Асмуд, пригрозив улыбающемуся Змейко кулаком.

Устроившийся с противоположной стороны костра на попоне Рагнар задумчиво жевал веточку, вычищая застрявшие между зубов кусочки мяса. Ужин сегодня был излишне плотным и обильным. Свежей, поджаренной на углях убоины до отвала наелись. А как ни переесть, если князь велел окрестные села разорять?!

Жалко же просто так скот убивать. Угнать — это одно дело, а просто чтоб резать и туши бросать — у нормального человека на такое рука не поднимется. Вот ободриты и брали себе снеди, чтоб с избытком и досыта. Чтоб не все волкам и саксам оставлять. Сегодня ближе к вечеру ребята из сотни Люта два стада свиней и еще овец пригнали. Мясо у хрюшки хоть и вкусное, нежное, но жирное, на желудок тяжело ложится. Это, считай, дружине целый пир устроили, да еще на утро нажарили и в дорогу с собой взять.

Дружина Славомира уже третий день в окрестностях Гамбурга озорничает. Воины села саксонские жгут, округу разоряют. Сам город с наскока взять не удалось. Саксы успели закрыть ворота при приближении русов. Впрочем, Славомира это и не расстроило — он заранее был готов к такому повороту событий. Варяги погарцевали в виду городских стен, пустили несколько десятков стрел в сторону города, сожгли дотла посад и ближайшие выселки. Заодно захватили и угнали вверх по Лабе полтора десятка кораблей, стоявших у берега. Саму пристань и вытащенные на берег суда спалили.

Лезть на стены князь запретил, не хотел людей зря терять. Полоняники говорили: в Гамбурге не менее полутысячи кнехтов и рыцарские дружины окрестных баронов. Да еще сами горожане могут быстро ополчение собрать. Нет, не стоит с такими силами, как у Славомира, на приступ идти. И пороков нет, это опять потеря времени, пока тараны сделаешь да ворота вынесешь — два-три дня уйдет. Ума у молодого князя хватало, и отец строго-настрого запретил города осаждать. Только если наскоком взять удастся.

Сейчас сила русов в другом — вихрем по вражеской земле пролететь, разорить и истребить все, до чего дотянуться можно. Как пламенный Рарог, огненными крыльями врага объять. Ударить и откатиться, в смертный бой не вступая. Как говорили старшие бояре, чтоб Оттону нечем было войско кормить, когда к Лабе придет.

— А по реке идешь или у берега незнакомого, где мели или камни могут быть, всегда самых востроглазых на нос ставь. И с шестами, — продолжал просвещать молодежь кормщик.

— А если на мель налетишь? — полюбопытствовал один из собравшихся у костра дружинников.

— А тогда громко всех Богов призывать надо. Веслами и шестами все дружно корабль на глубокую воду сталкивают, а потом кормщика или впередсмотрящего бьют, — невозмутимо заявил старый руг под всеобщий хохот.

«Неплохо вечеряем», — подумал Рагнар, смеясь вместе со всеми над шуткой Асмуда. А ведь и спать надо. Завтра сотник до зари поднимет, надо через Лабу переправляться. Не зря корабли от Гамбурга пригнали. Молодой десятник поднялся с теплой попоны и направился в сторону пастбища. Следовало перед сном лошадей проверить: верную Дымку и новую, доставшуюся в Старграде Зирку. Заодно нужду малую за кустом справить, а потом спать, спать. Время уже позднее. Кто знает — удастся ли следующей ночью выспаться?

Пологий песчаный берег реки, полоска бечевника. Могучая река неторопливо несет свои воды по равнине. Берега чистые, не болотистые. За узкой протокой вытянулся низкий, поросший ивняком, песчаный остров. Именно на этом месте князь Славомир и наметил переправу. Место хорошее, отмелей нет, корабли могут подойти прямо к берегу, течение слабое, почти незаметное. А скоро морской прилив погонит воду вверх по реке. Это неплохо — корабли сносить не будет.

Русы специально выбрали на гамбургской пристани широкие, остойчивые купеческие суда. Пусть ходкость посредственная, при переправе это неважно, пару раз махнуть веслами и все, зато устойчивые и палубы у них крепкие. Выехав на берег, дружинники быстро распределили, кому на каком корабле плыть. Спустили на берег широкие сходни, свой походный скарб погрузили. Затем на лодьи лошадей завели. Дело непростое. Не каждая лошадь по сходням пройдет и на шаткой палубе стоять будет спокойно.

Норовистых скакунов вели под уздцы по два дюжих воина, и еще глаза лошадям закрывать приходилось. Чтоб на дыбы не встала, не напугалась или еще хуже — ноги бы себе не переломала. Заводили по одной, на палубе первым делом стреноживали и крепко, надежно привязывали. Это чтобы в воду не скакнули. Не у всех лошади к морю приучены. Может так случиться, что конь всхрапнет, удила закусит и беситься, вырываться начнет. Мало того что сам погибнет, так может еще человека покалечить или других лошадей напугать.

Погрузку дружинники завершили быстро. Солнце только-только над лесом поднялось, а уже все было готово. Князь и старшие бояре сами прошли по кораблям, проверили, все ли нормально. Все на корабли не вместилось, ну и ладно. Славомир так и рассчитывал — за два раза переправиться. Лошадей много, по две-три на воина. Табун в полторы дюжины сотен голов получается.

А погода хорошая стоит. Тихо, легкий ветерок рогоз колышет, над водой чайки кружат. Иногда в волне рыба плеснет. Река обильная, благодатная, стоит в затоне сети на ночь поставить, и утром одному их не вытащить — столько рыбы набьется. Многие так и живут рыбным ловом. Откуда-то прилетел слепень и с противным жужжанием опустился на щеку Рагнару. Гридень раздраженно прихлопнул кровососа и потянулся к веслу. Ему выпало переправляться первой очередью.

Русы втянули сходни, оттолкнули суда от берега и ударили веслами. Реку перемахнули моментально, как птица. Не успели как следует разогнаться, а носы кораблей уже уткнулись в прибрежную гальку. Течения нет, волна слабенькая, на веслах крепкие, мускулистые мужи сидят. Да, здесь весла и не нужны, ладонями грести можно.

На левом берегу Лабы первыми на песок спрыгнули гридни двух дозорных десятков. Рассыпались цепью, взбежали на обрывчик, огляделись по сторонам, двое молодцев на деревья взобрались. Нет, все спокойно. Ничего подозрительного, войск не видно. Только в половине поприща на полдень двое верховых скачут. Далеко. Перенять не удастся. Может, дозорные разведчики, а может, просто случайные путники: увидели переправу и убегают со всех ног, за свою жизнь дрожат.

Следом за дозором на берег взошли полторы сотни бойцов, все в бронях, с оружием на изготовку. Поднялись на холмик прямо у берега и встали, дабы переправу от неожиданного нападения прикрыть. Земля здесь чужая, князь велел всем осторожнее быть, не зевать. Да он и сам вместе с дружиной идет.

— Кажется, никто нам не помешает, — улыбнулся Славомир, снимая шлем и подставляя лицо яркому утреннему солнышку.

— Сплюнь, княже, — буркнул Мочила. — О нас уже знают, — с этими словами боярин вытянул руку в сторону скачущих во весь опор неизвестных верховых. Пыльное облачко стремительно летело над дорогой. Конники нахлестывали лошадей, стремясь как можно быстрее уйти от берега, скрыться с глаз русов.

— Пусть скачут, — махнул рукой князь. — И так вся Саксония знает: мы в набег пошли.

— Приготовиться успеют, — тихо молвил боярин, опустив глаза под пристальным взором Славомира.

— Вот так лучше, — удовлетворенным тоном добавил князь. — Не дай Велес, беду накличешь.

Разгрузка тем временем шла полным ходом. Вскоре дружинники свели всех лошадей на берег, освободили корабли от груза. Все лодьи двинулись назад, к правому берегу. Несмотря на пустые палубы, шли они медленнее. Гребцов на каждом судне меньше трети от положенного числа.

Тем временем на противоположном берегу Лабы стало заметно какое-то шевеление, суматоха. Оставшийся за старшего боярин Гром погнал всех воинов наверх. Князю и его бойцам с холмика хорошо было видно, как оставшиеся на том берегу варяги строятся стеной за зарослями колючего кустарника. Хорошее средство на случай конного удара. Причина переполоха выяснилась быстро — среди зелени разбросанных по полю одиноко стоящих деревьев мелькнули фигуры всадников. Трое конных быстро приближались к берегу и стоящей на гребне обрывчика дружине.

— Кого это Марена несет? — осведомился вслух князь и уже громче добавил: — Дружина, смотреть в оба!

Корабли тем временем пристали к берегу. Ободриты повскакивали со скамеек и, не мешкая, принялись заводить на палубы лошадей. Видимо, с берега им крикнули, что надо спешить.

Трое незнакомых всадников подъехали к стене щитов уже на полтора перестрела, ехали они в обход кустарника, на сплоченный ощетинившийся копьями клин варяжского строя. Боярин Гром двинулся им навстречу. Выехал один, тронувшимся за ним воинам Гром коротким жестом приказал оставаться на месте. В полусотне шагов от строя к Грому подъехали неизвестные. Один из них снял шлем, обнажая длинный светло-русый чуб на бритой голове. Так стригутся наиболее славные и сильные варяжские воины. Люди обменялись несколькими короткими фразами и все вместе поехали к берегу.

— Наши, гонцы, — улыбнулся Славомир. Несмотря на постоянно звучавшие предостережения, настроение у князя было хорошим. Он так и лучился от радости. Наверное, предвкушение набега на исконные земли саксонской династии так на него действовало.

— А ну, что нахохлились? Сотня Мочилы со мной остается, остальные на берег. Солнце уже высоко, а мы с места не стронулись.

Прошло совсем немного времени, и корабли пристали к берегу. Теперь все русы были на левом берегу. Трое гонцов одними из первых спустились на берег. Дружинники заметили, что коней те не привязывали и даже не стреножили: были уверены в своих скакунах, привычных к морским переходам.

— Это Будимир Железнорукий! — выкрикнул остроглазый Кривша, когда суда были еще на стрежне реки. — Второй — Мирко из Зверина, вон в серой вотоле, конь у него с белым пятном на лбу. А третьего не узнаю.

— Подъедут, узнаем, — довольным, мурлыкающим, как у рыси, голосом отозвался князь.

Ждать долго не пришлось. Гонцы, спустившись по сходням, вскочили в седла и погнали коней вверх по небольшому пологому логу, выходившему на берег. Вскоре они подъехали к холму и княжеской дружине.

— Княжич Славомир, князь Белун тебе привет шлет! — выкрикнул Будимир, спешиваясь. Невежливо разговаривать со старшим, сидя в седле, когда тот стоит. Одновременно посыльный, назвав Славомира княжичем, дал понять: он привез ясный и четкий приказ от старого князя.

— И тебе привет. Вовремя нас нагнал. — Славомир вышел из строя навстречу гонцам.

— Успел. Белун передает: Мекленбург, раньше Велиградом называвшийся, до переноса столицы, он взял и сжег. Землю свою от мертвецов очистил. Сейчас князь ниже Лухова на переправах близ Биткова Лабу пересек и саксонскую землю с огнем женит. Слышали, ты Старград взял и Славера князем посадил.

— Верно все. Старград взяли, гамбургскую марку пожгли и разорили, город не взяли. Сейчас собираюсь на Бремен идти, — рассказывал Славомир, взяв гонца под локоть и неторопливо шагая по полю.

— Князь передал: в драку не лезь. Иди быстро, но будь осторожен. Если большой отряд заметишь или рать Оттона, сразу поворачивай коней назад к Биткову иди и гонцов отцу посылай.

— Я все помню. Как опасность увижу, сразу поворачиваю. Ты обратно сразу поедешь или передохнешь? — поинтересовался молодой князь, удостоверившись, что они отошли на достаточное расстояние от дружины и их не слышат.

— Сразу поедем. Коням небольшой отдых дадим, сами перекусим и поскачем. Переправлять нас не надо, пойдем левым берегом.

— Передай князю: со Свеном Харальдовичем я встретился, поговорил. Парень молод, горяч, мечтает о золоте, власти и славе. Скоро он против Харальда своих сторонников поднимет, многие даны Синезубым недовольны. Свен обещает свою дружину на берега Лабы привести, надеется к сече успеть.

— Хорошая весть. Передам дословно, — кивнул Будимир. — Успеет ли?

— Молим Рода, чтоб успел. Отец больше ничего не передавал?

— Больше ничего. Князь полон сил, деятелен, глядит соколом, люди ему верят, сердца горят. Хотя под Мекленбургом мы два дня протоптались и потери были большие.

— Понятно. А до Лабы как дошли?

— Хорошо, быстро, к тому времени уже вся земля на саксов поднялась. В Ратценграде князь Ингорь Белуна старшим назвал и сам с дружиной к войску присоединился.

— Хорошее дело, — обрадовался Славомир. Отношение полабян и их князя к походу до самого последнего дня делом было неясным. Властитель небольшого княжества, остатков некогда многочисленного народа, Ингорь был человеком осторожным. Знал: в случае чего его земли первыми попадут под удар христианского войска. И посему старался дружить с королем и его герцогами и христианам не мешал людей крестить. Если Ингорь присоединился к походу, значит, уверен в успехе.

После переправы Славомир все же дал своим людям короткий отдых. Конскую упряжь в порядок привести, снаряжение проверить, лошадей успокоить, дать им по твердой земле прогуляться. Корабли, после недолгого размышления, князь решил оставить у берега. Скорее всего, в ближайшее время они обретут новых хозяев. Первый же прохожий положит глаз на такое богатство. Ну и пусть. Поджигать лодьи Славомир не хотел, боялся выдать себя столбом дыма, а пускать их по течению… Все одно через половину поприща к берегу прибьет.

Простившись с гонцами и предупредив их об опасностях, дружина Славомира поскакала на закат. Ехали в бронях, через каждые два-три поприща пересаживались на заводных коней. Впереди шел сильный дозор из полусотни гридней. Иногда Славомир посылал небольшие отряды проверить, куда дорога на развилке сворачивает, на гору подняться или просто ехать вдоль дороги на расстоянии от основных сил. Земля чужая, враждебная, расслабляться здесь нельзя.

До вечера варяги прошли около восьми поприщ. Попутно спалили дюжину сел. Действовали по одному плану. Дозорные, заметив село, придерживали коней, дожидались дружину. Несколько воинов на свежих конях разбегались веером, выглядывая, разведывая окрестности. Затем на ничего не подозревающих селян вихрем обрушивалась стальная конная лавина.

Русы старались никого не убивать, только если кто сдуру за топор или копье схватится или какой разиня под копыта попадет. Разогнав перепуганных саксов по ближайшим оврагам, кустарникам да перелескам, село сжигали. Заодно две церкви спалили. Одну вместе с клириком.

По пути, уже после полудня, дружина наткнулась на укрепленную усадьбу богатого рыцаря. Ни высокий частокол, ни запертые крепкие ворота, ни сторожевая башня не спасли бург и его защитников. Немногочисленных кнехтов сбили со стен стрелами. Спешившиеся дружинники под прикрытием стрелков со всех сторон окружили усадьбу и перелезли через частокол. О дальнейшем и говорить нечего. Русы пощадили только тех, кто вовремя догадался бросить оружие и, склонив голову, пасть на колени. Защищавшихся посекли мечами. В суматохе приступа несколько кнехтов и владелец замка (имя его так и осталось неизвестным) успели запереться в башне.

— Все понятно, — процедил боярин Гром и прицокнул языком. — Их оттуда не выкурить.

Бой прекратился сам по себе, во дворе не осталось ни одного оружного сакса, защитники башни же били из луков и кидали камни во всех пытавшихся приблизиться к воротам.

— Нет, метко стреляют, гады, — согласился Мочила, разглядывая свой щит с двумя глубоко воткнувшимися стрелами. Неожиданно боярину в голову пришла хорошая идея.

— Эй, вы! Змейко, Вильк, Рагнар, бегите на сеновал и грузите телеги.

Бойцы с полуслова поняли старого боярина. На конюшне саксы запасли целые копны и стога хорошо просушенного сена. Оставалось только, прикрываясь ростовыми щитами, подтащить его к башне и запалить. Так и сделали. Вскоре пламя и густой белый дым охватили башню, а затем пожар перекинулся на другие постройки. Тушить огонь было некому. Выжившим саксам доступным языком объяснили: не следует этого делать. Горит, и пусть себе горит.

Удостоверившись, что стены башни загорелись, а с верхних этажей никто уже не стреляет, видимо, в дыму задохнулись, русы покинули бург. Полоняников отпустили на все четыре стороны. Тащить их с собой нельзя, а убивать не положено. Боги на такие вещи косо смотрят. И повода нет, ни одного своего не потеряли, не по ком тризну справлять.

На ночлег дружина остановилась в чистом редком лесочке. Хорошее место, чистое, светлое. Ручей рядом в логу протекает, и речка недалеко. Трава под деревьями низкая, словно стриженая, местные земледельцы здесь скот пасут. Недалеко село стоит. Жечь его не стали. Только отобрали у саксов скот себе на ужин и напугали селян как следует.

Как разбили стан, Славомир первым делом приказал выставить двойные дозоры и менять их почаще. Костры разводить только в середине леса и осторожно, чтоб издали видно не было. Воины быстро разделали и поджарили на углях свежую убоину. Ужин получился знатный. Лошадей отогнали пастись на поросший зеленой сочной травой луг у берега речки.

Ночь прошла спокойно. Никто не пытался подобраться и напасть на спящих ободритов. Только дозорные переняли дюжину заблудившихся простолюдинов и намяли им бока. Чтоб неповадно было ночью по лесам и полям шастать. Село вам не сожгли, и радуйтесь — зимовать под надежной крышей будете.

Утром, быстро свернув стан, русы повернули своих коней к полудню. Сегодня князь, посоветовавшись с боярами, разбил дружину на три отряда по две-три сотни. Шли в половине поприща друг от друга и гонцов постоянно пересылали, чтоб не отбиться. Общее направление держали на город Цевен.

Днем небо затянуло тучами, начал накрапывать мелкий моросящий дождик. Славомир слушал ворчанье воинов и только усмехался в усы. Дождю он был рад. Лето кончается, скоро пойдут нескончаемые осенние дожди, дороги развезет и реки вздуются. Все как отец и рассчитывал. Еще три-четыре дня — и можно будет поворачивать назад, кратчайшей дорогой идти на Русь.

К полудню ободритской дружине повстречался купеческий обоз. Подъехав к встречным, князь окинул цепким, пристальным взглядом полудюжину груженых возов, жавшихся к лошадям слуг и самого купца, пожилого пейсатого иудея в цветастой свитке и смешной шестиугольной шапочке, стоявшего на дороге в ожидании своей участи. Вокруг обоза невозмутимо восседали на лошадях воины дозорного отряда. Они и задержали купца.

— Стой, я сказал! Не рыпаться! Старший решит!

— Куда путь держим? И что везем? — проговорил по-саксонски князь.

— Я мирный купец Иегуда из Вердена. — Из-под бровей иудея блеснули темные недобрые глаза. — Еду в славный Мекленбург и Велиград. Везу товар на торг графа Белуна.

— Мы не трогаем купцов. Никто тебя не обидит. Расскажи, что в мире слышно. Бродим мы тут по лесным дорогам, славу ищем, а что на земле творится и не ведаем.

— Неспокойное время сейчас, владетельный граф, на гамбургскую марку норманны напали, говорят. Герцог Бернард войско собирает, на викингов идти хочет.

— Понятно. — Славомир еле сдержал смешок. — А много ли у него рыцарей? Норманны сильны.

— Мне рассказывали, у герцога полтысячи воинов, из них две сотни конных, — поклонился купец, сцепив пальцы на животе.

Тут у него за спиной возникло шевеление. Один из возниц, коренастый светловолосый мужик в поношенном плаще, схватил окованную железом дубину и, подскочив к купцу, с размаху проломил тому череп. Иегуда рухнул мешком, во все стороны брызнула кровь с мозгами вперемешку.

Еще двое слуг схватили оружие и бросились выпрягать из возов лошадей. Работали они быстро, со сноровкой. Попытавшегося было вмешаться толсторукого, хорошо одетого сакса, по виду приказчика, быстро успокоили копьем под ребро. Остальные слуги и не пытались им помешать, наоборот, попрятались под телеги. Русы не вмешивались, они с интересом наблюдали за разыгравшимся у них на глазах действом.

— Князь, извини, не знаю твоего имени, мы русы, полабяне, рабами этого кровопийцы были, — вежливо, но с чувством собственного достоинства поклонился Славомиру бывший слуга. — Терпеть его не могли, только и мыслили, как из рабства вырваться. Тут и случай вышел.

— Я Славомир, Белунов сын, ни в чем тебя не виню. Это не моя земля и не мой человек. Что у тебя с ним было, мне дела нет.

— Меня Улебом называют, а это Хром и Невер, — полабянин кивнул в сторону своих товарищей. Сейчас они стояли рядом с Улебом, крепко сжимая в руках оружие. По глазам было видно: обретя свободу, просто так они с ней не расстанутся.

— Иегуда врал тебе, князь Славомир. Все знают, что вы на Саксонию в набег пошли. О норманнах и речи нет. Саксонский герцог, чтоб ему плесневелой коркой подавиться, собрал около тысячи воинов, сегодня-завтра тебе навстречу пойдет.

— Я понял, что он врет, — кивнул Славомир. Дружинники вокруг недовольно зароптали. Двое гридней подъехали к возам, внимательно приглядываясь, не прячется ли под рогожей еще какой иудей, коего с пристрастием допросить можно.

— Князь Славомир, разреши с тобой идти. Оружие и кони у нас есть, а брони в бою добудем. Служить будем верно: куда ты — туда и мы следом.

— Нет, — жестко оборвал князь, — не возьму. Лучше домой возвращайтесь. А если хотите, идите к Лабе навстречу дружине старшего князя Белуна. Он возьмет. Скажете, я просил.

— Благодарим, — поклонились полабяне. Дружинники расступились в стороны, освобождая дорогу бывшим холопам, а ныне обретшим второе рождение свободным русам.

— Смотрите, на дорогах неспокойно! — крикнул им вслед Славомир и, хлопнув лошадь по крупу, поехал дальше, по дороге мимо обоза.

— Лошади у них плохие, — негромко, но так, чтобы все слышали, заявил князь через пару перестрелов пути, — отстать могут. Если живыми до наших доберутся, значит, не зря ярмо сбросили.

Поход продолжался три дня с момента переправы через Лабу. Дружина не дошла до Бремена, да Славомир и не стремился. Он не хотел рисковать попасть в ловушку и быть прижатым к побережью. После долгих споров князь и бояре решили идти навстречу герцогу Бернарду Биллунгу. Пока саксонец силы не собрал, можно постараться его разгромить. Герцог Биллунг воевода хоть и молодой, горячий, но уже опытный, не одну битву прошел. Рассказывают, рыцари его любят, уважают, в огонь и воду за ним пойдут. Отец Бернарда Герман в несчастной битве при Раксе отличился и во многих походах с Оттоном первым был. Молодой тоже не промах, знатным воеводой будет, если выживет. Голова этого молодого сакса будет хорошим подарком старому князю. Но сначала ее добыть надо.

15. Спор железа

— Идут, — ощерился в злобной усмешке Славомир. Вдалеке из-за леса выползла сверкающая железом широкая черная змея саксонского войска. Впереди тяжелая конница, следом пехота: копейщики и стрелки.

Поле для битвы князь выбрал подходящее. Ровный луг, справа глубокий овраг, на такой обрыв и пешие не поднимутся. Слева смешанный лес с густым подлеском, чуть позади гряда пологих оплывших холмов. Болотин и топких мест на поле нет, как раз удобно для сокрушительного удара стальных кулаков конных дружин.

— И коршун парит, — хмыкнул Мочила, опуская полумаску шлема и натягивая латную рукавицу на правую руку.

— Это к саксам, — вмешался в разговор полусотенный Вилинец.

— Добро, если за ними, — злобно бросил Мочила. Настроение у сотника было сумрачным. Сегодня утром дозорные донесли, что у саксов больше воинов, чем рассчитывали. Насчитали четыре сотни рыцарской конницы и больше тысячи пеших кнехтов. Ободритов же всего семь сотен. Пусть все конные и в бронях, перевес-то у саксов.

— Может, сразу ударить? — предложил боярин Гром, с невозмутимым видом наблюдавший, как разворачивается вражеская рать.

— Не получится, они строем идут: к сече изготовились. Если ударим, под обстрел попадем, пешие нас в копья примут, а рыцари сбоку прижмут, — ответил князь. — Подождем, пока подойдут. У нас две сотни с луками.

Гром после этих слов возмущенно фыркнул, но промолчал. Он считал лук оружием недостойным честной сечи. Много ли славы врагов издали, как оленей, бить? Вот мечом, когда глаза в глаза, щит против щита — это другое дело. Многие мечники разделяли это мнение. К сожалению, как полагал Славомир.

Рагнар краем уха прислушивался к разговору старших. Старые опытные воины, от них можно много хорошего и полезного услышать, но, сейчас было не до этого. Больше всего Рагнара занимал его десяток, его люди.

Хорошо ли запомнили, чему их старшие дружинники учили? Не испугаются ли? Не собьются ли с шага?

— Держать строй! Вперед не вырываться. Малк, тебя касается. Копье щитом принимайте и удар чуть скашивайте, пусть скользящим пройдет. — Строгим голосом и придирками Рагнар в первую очередь пытался притупить, прогнать свой собственный страх. Неприятное, противное чувство. Рагнар злился сам на себя за этот страх. Вон, ближники князя стоят, лица спокойные, уверенные, спокойно ждут, когда время наступит. А я?!

Это первый большой бой, первая битва, это не те короткие схватки с небольшими отрядами, это настоящий пир Радегаста грядет. Молодой воин только скрипнул зубами, пытаясь еще больше разозлить себя, пусть хоть так, но заглушить страх. Пальцы судорожно стиснули рукоять щита, кончик носа побелел, лицо исказила свирепая гримаса. Рагнар стиснул коленями бока Дымки, унимая предательскую дрожь в коленях. Ничего, главное не поддаваться, а там самого понесет.

— Они тоже люди, они тоже боятся, — прозвучал над самым ухом голос Мочилы, и на плечо легла тяжелая рука сотника. Боярин прекрасно понимал молодого гридня, сам таким был когда-то.

Сотни Мочилы, Люта и Грома стоят посередине перегородившей поле дружины, на самом острие. Над ними развевается стяг князя Славомира. Багряное полотнище на длинном копье. Личный знак, лучше всяких слов кричащий: здесь наследник велиградского престола! Иду на вы! И самое опасное место — именно к стягу будут рваться самые лучшие бойцы герцога Бернарда.

Саксонское войско, на ходу перестраиваясь, приближалось к русам. Боярин Мочила только негромко помянул собачьих выползков. Он прекрасно видел: идут матерые волки, опытные бойцы, привыкшие к яростным битвам. Таких не напугать, умирать будут, но не отступят, по полю не рассыплются, строй не потеряют.

Германская конница чуть приотстала, освобождая дорогу пехоте. Тяжелый конный строй идет на правое крыло, перед ними только тонкая завеса их двух рядов кнехтов-копейщиков. Основная масса пехоты движется в центре и на левом крыле, у леса. Точнее говоря, это для нас левое крыло, а для саксов оно правое. Шагают в ногу, движутся одной цельной стеной щитов. Только сверху блестят шлемы и поднимается лес копий.

Над строем реют флаги. Щиты и одежда рыцарей украшены гербами. У саксов и других закатных народов это как родовой знак. По гербу сразу видно, какое имя рыцарь носит, какому роду-племени принадлежит и кто его предки. Высоко над конной лавой реет полотнище с голубым крестом — герб герцога Биллунга.

Постепенно саксы приближаются. Все ближе, ближе и ближе. Рагнар незаметно для себя успокоился, пригладил Дымку, потрепал холку — держись, коняга! Нам вместе через это поле идти.

Вокруг слышны только скрип седел, шорох вотол и мятлей, клацанье железа, конское ржание и отрывистые, короткие команды сотников и десятников. Неожиданно для себя Рагнар уловил в этом шуме звонкую, переливистую трель кузнечика. Откуда?! Да точно, в траве, в трех шагах от конских копыт сидит и стрекочет, малыш. Вон, скакнул на стебель пырея и опять целую руладу отпустил. Эх, не затоптали бы тебя, стрекотун.

— Стрелами бей! — пронесся над строем громкий, отдающий железом голос князя Славомира.

За спиной у Рагнара послышались щелчки тетив, над головой коротко свистнуло. Затем еще и еще. Впереди мелькнули темные черточки стрел, понеслись навстречу саксам. Бить с седла, да из третьего-четвертого ряда несподручно. Прицел плохой. Приходится навесом стрелы посылать, но это и не так важно. Врагов много, одна сплошная цель навстречу ползет. Не одна, так другая стрела вырвет из саксонского строя жертву Моране.

За двести пятьдесят шагов до варяжской дружины на саксов посыпалась стремительная, разящая смерть. Закрываясь щитами, смыкая ряды, враг идет вперед. До русов доносится негромкое размеренное пение. Большинство стрел падает на землю или впивается в щиты, но иногда они находят свою цель, и тогда в стройных рядах открываются бреши. За саксонским войском оставался след из мертвых тел.

Рагнар восхищенно присвистнул при виде, как один из кнехтов, кряжистый мужик с тяжелым, окованным железом копьем, неожиданно запнулся, уронил оружие и медленно сел на землю, обхватив ладонями пробитое насквозь бедро. Его сосед почти одновременно нелепо взмахнул руками и рухнул на щит идущего сзади человека.

Стрелы сыпались и на конницу. Острые, граненые, бронебойные наконечники выбивали всадников из седел или ранили лошадей. И тогда обезумевшее от боли животное вставало на дыбы, сбрасывало седока или каталось по земле. Горе воину, если он не успевал спрыгнуть на землю. Выбраться из-под конского крупа самостоятельно не каждому витязю под силу.

Несмотря на потери, саксы шли вперед. Пригибаясь, закрываясь щитами, они неумолимо приближались к русам. Ближе, ближе, они уже бегут, опустив копья. Саксонские стрелки в задних рядах остановились и дали залп.

При виде метнувшихся навстречу, прямо в глаза, темных стремительных черточек Рагнар, не думая, нагнулся вперед и вздернул щит вверх. Из-за спины донесся сдавленный, полный боли вопль. И в этот момент над дружиной зазвучал протяжный, холодящий кровь звук боевого рога князя Славомира.

— Вперед! Перун!!! — Рагнар выпрямился в седле и ударил лошадь пятками. — Вперед! Меч наголо!

Пошла потеха.

— Перун!!! Радегаст!!! Слава!!! — гремело над полем.

Рев сотен глоток. Раскрытый в яростном свирепом крике рот. Мерный конский топот. Нацеленные на врага копья. Холодный блеск клинков. Пылающая в глазах ярость. Дружина пошла на врага. Медленно разгоняясь, неумолимый, стальной вал покатился на линии саксонских щитов.

Рагнар натянул поводья, придерживая вырывающуюся вперед Дымку. Идти строем. Бить одной железной стеной. Звон железа, ржание лошадей, грозный рев дружинников. Лавина катится вперед. Изредка какой-либо воин безвольно повисает на шее своей лошади или кубарем катится на землю. Вражеская стрела — плохая смерть, еще до схватки, не успев взглянуть врагу в глаза, вкусить сладость саксонской крови. К счастью, таких мало. Широкие крепкие щиты и брони спасают бойцов.

Не зевать. Короткое движение рукой. Принять на щит летящую прямо в лицо стрелу.

Строй саксонской пехоты все ближе и ближе. Они остановились. Первый ряд опустился на одно колено, уперли копья в землю. Перед русами сплошной частокол копий. Из-под шлемов выглядывают искаженные злобой лица. Они совсем рядом. И копья нацелены прямо в грудь.

Удар! Конная лавина накатилась на ряды щитов и копий. Накатилась, на мгновение остановилась и пошла дальше, захлестывая саксонский строй.

Рагнар со всей силы натянул поводья и, наклонившись вперед, рубанул мечом, целясь по обитому медью шлему. Четко, как и учили, одним резким движением. Одновременно щитом отвел в сторону вражеское копье. Сакс успел увернуться. Еще удар! Не задерживаясь. Сталь легко разрубает железную полосу на кожаном колете и раскалывает шейный позвонок. Голова кнехта летит в сторону, под копыта коней.

Вперед! Руби! Дымка перепрыгнула через мертвое тело, ворвалась в середину вражеского строя. Рагнар рубит с плеча подвернувшегося под руку пехотинца. Вперед! А сзади уже напирают товарищи. Вперед! Руби! Коли! Режь!

Товарищи рядом, не отстают и не отрываются. Действуют вместе, заодно. Верная Дымка лягает подскочившего сзади кнехта. Тот только сдавленно пискнул, отлетая в сторону. Тут же ему на голову опускается булава. Руби! Топчи! Пир Радегаста!!!

Клин ободритской дружины прорезал саксонскую пехоту, вырвался на простор и тут же столкнулся с саксонской конницей. Два отряда рыцарей глубоко врезались в строй русов. Закипела кровавая круговерть боя.

Для Рагнара схватка запомнилась чередой несвязанных, разорванных картин. Сыплющиеся со всех сторон удары, заливающий глаза пот. Оттягивающий левую руку тяжелый щит и немеющая от ударов десница.

В один момент ему показалось, что над головой пролетела крылатая дева, в кольчуге и открытом шлеме. В руке богиня сжимала длинный прямой меч. Нет, это показалось — облачко набежало, и копье над головой блеснуло.

Большинство бойцов десятка Рагнара держались вместе. Старались прикрывать друг друга и наваливаться на противника одним многоруким безжалостным чудищем. Только Никлот, молчаливый отрок с простецким лицом, урожденный велиградец, погиб в начале схватки. Пытаясь достать мечом кнехта, дружинник не заметил нацеленное в бок копье.

Рагнар увернулся от скакавшего на него и размахивавшего топором рыцаря в вороненой броне и с гербовым леопардом на щите. Сам ударил мечом. Неудачно. Сакс легко отразил удар и поскакал дальше.

Воспользовавшись короткой передышкой, Рагнар огляделся по сторонам. Кругом кипит ярость схватки. Никто не уступает. Саксы дерутся как бешеные, но и русы бьются жестко, разят врагов тяжелыми ударами. Над полем гремит имя грозного Перуна. В тон ему звучит клич саксов: «Gott mit uns!» Впереди над строем рыцарей там, где грозно сверкают вражеские клинки, плещется знамя герцога Биллунга. Далеко, не пробиться. Позади и чуть правее реет багровый стяг князя Славомира. Сам князь и его ближники яростно рубятся с наседающими со всех сторон врагами, при этом медленно, но верно движутся вперед.

Блеск железа перед глазами. Рагнар еле успевает выбросить вперед щит и сам бьет рыцаря. Противник уворачивается, атакует. Отбит и еще удар. Меч скользит по кольчуге. На тебе! Обманный выпад — и резануть его по ноге. Дымка кусает лошадь врага. Рыцарь шипит от боли и обеими руками вцепляется в поводья. Сбоку подлетает Змейко и точным ударом вгоняет копье саксу в горло.

Рагнар этого уже не видит, его теснят четверо саксов. К счастью, товарищи вовремя приходят на помощь.

Крупный, широкоплечий конник с выбивающейся из-под брони грязными клочками бородой наседает на Рагнара. Прямо перед глазами мелькает вражеский щит. Добротный, с железной окантовкой, поперек тянется глубокий след свежего удара. Рука сама идет вперед. Удар щитом о щит. Противная, ноющая боль в руке. Сакс что-то кричит, брызжет слюной. Рагнар, закусив губу от боли, наклоняется вперед и бьет мечом. Тяжело, с оттяжкой.

Затем, пока враг не опомнился, короткий, почти незаметный выпад. Рука чувствует сопротивление. В ушах отдается противный скрежет железа по железу. И еще! Рубящий наотмашь! Из последних сил. Сакс тоже выдохся, движения замедленные, лицо перекошено от боли, в глазах мелькнула тень страха. Меч руса находит брешь в защите и опускается на плечо рыцаря. Не останавливая движения, выдернуть клинок из тела.

Все, теперь можно отдышаться. Некоторое время Рагнар держался за спинами своих товарищей, восстанавливая дыхание. Горло пересохло. Кругом слышны вопли, яростные возгласы, нечеловеческое рычание, стоны, звон железа, глухой стук ударов по дереву. Доносится наполненное мукой и болью ржание раненых лошадей. На зубах скрипит песок. В нос бьет острый запах конского пота, к нему примешивается чуть сладковатый, пьянящий аромат крови.

Рядом звучит призывный голос рога Мочилы. Ему вторил боярин Гром. Следом над полем прокатился сигнал рога князя Славомира.

— Вперед! — выкрикнул Рагнар, пришпоривая лошадь, и призывно махнул мечом.

Князь и бояре кулак собирают. Они рядом, дружину зовут. Вон, чуть левее реет багряный стяг. Зарубив подвернувшегося под руку кнехта, Рагнар вырвался на свободное пространство, образовавшееся вокруг Славомира и его ближников. Следом скачут гридни. Почти весь десяток. Держатся вместе, молодцы.

Со всех сторон к стягу стекаются отряды русов. Времени прошло совсем немного, даже отдышаться не успели, а вокруг князя уже собралось больше полутора сотен дружины. Все, кто сигнал слышал и рядом оказался, пришли.

Вон и Славомир, впереди дружины едет. За полумаской шлема лица не видно, бывший сегодня утром красным, расшитым золоченой нитью, мятль превратился в рваную грязную тряпку. Князя только по броне, шлему и горделивой посадке узнать можно. Щит изрублен, чуть ниже умбона обрубок сулицы засел. Правый верхний край щита разлохмачен топором. Вороной под седоком косит злыми, налитыми кровью глазами. На серебряных удилах розовая пена.

Неожиданно конь под едущим рядом с князем боярином встает на задние ноги и валится на бок. Из лошадиного горла торчит короткий стержень стрелы с оперением. Варяг успевает соскочить с седла и прокатиться по земле. Вот он уже стоит на ногах, даже щит не выронил. Двое товарищей изловили бесхозную лошадь и подвели ее боярину.

— Благодарю, — сипит охрипшим голосом дружинник, тяжело переваливаясь через седло.

— Варяги! — кричит князь и протягивает вперед меч, указывая в сторону герцогского знамени, плывущего над вражеским войском. — Убьем свинью! Перун с нами!

— Перун!!! — гремит над полем боевой клич. Дружина как один человек срывается с места. Бойцы на ходу перестраиваются и уплотняют ряды.

— А-а-а! Слава! — Рагнар сам не заметил, как вырвался в первый ряд.

Впереди — сплошная масса саксов. Над строем на копьях реют флажки. Вперед выдвигается пехота. Конница разворачивается навстречу лавине русов. Звуки сигнальных рогов холодят кровь, заставляют гнать лошадь навстречу врагу, прямо на частокол копий. Страха уже давно нет, потерялся, исчез в самом начале боя. Из чувств осталась только пылающая огнем, обжигающая, неистовая ярость. Вперед! Топчи их!

Ободритская дружина, как топор в осину, врубается в середину саксонского отряда. Звон железа, топот, хриплые возгласы, искаженные гримасой ярости лица. Блеск клинков и целое поле шлемов впереди. Сила прет.

Рагнар наискось рубит встречного рыцаря, чувствует, как меч скользит по броне. Пытается повторить удар. Нет, противник уже далеко. Разминулись.

Рядом Малк бьется с саксом. Миг, злобно блеснуло лезвие, и рус валится наземь. Из рассеченной артерии брызжет алая кровь. Рагнар хотел было повернуть лошадь, отомстить за своего бойца, но тревожный, зовущий звук княжеского рога гонит вперед. Вперед, туда, где Славомир прокладывает себе дорогу к горлу саксонского герцога.

Враг давит массой, напирает на варяжский клин. Двигаться тяжело, каждый шаг дается с боем. Впереди, на расстоянии клинка, сплошная стена вражеских щитов. Рядом и позади сжимают ряды товарищи. Идут плотно, одним железным, ощетинившимся копьями и мечами кулаком.

На земле, под копытами лошадей, катаются двое воинов. Бойцы схватились не на жизнь, а на смерть. Сакс бьет шлемом о шлем, оказывается сверху, выхватывает нож и с размаху всаживает его ободриту в горло. Выпрямляется, ищет глазом брошенное оружие, и тут ему на спину обрушиваются конские копыта. Сдавленный вопль — и победитель с перебитым позвоночником падает на тело побежденного.

Вильк, получив топором по голове, повисает на шее своей лошади. Из разрубленного шлема льется кровь. Побелевшие пальцы безвольно разжимаются, воин соскальзывает вниз. Одна нога застряла в стремени, и тело волочится по земле за конем. Хмельной пир Смерти в самом разгаре.

Славомир все же пробился к Бернарду Биллунгу. Теряя бойцов, дружина врубилась в самое сердце саксонского войска. Знамя герцога закачалось, погибли последние рыцари, прикрывавшие стяг. Боярин Гром, размахивая окровавленным мечом, наскочил на знаменосца. Тот попытался обороняться древком. Тщетно. Тяжелый каролингский меч легко пробил кольчугу и вонзился в тело, разрубая ребра. Сердце сакса сжалось в последний раз и остановилось, пронзенное сталью. Знамя выпало из ослабевших рук под копыта лошадей. Над саксонским войском пронесся тяжелый вздох.

— Перун!!! — вторил им многоголосый рев.

Двое ободритов насели на самого герцога. Рыцарей рядом нет. Последнего телохранителя убили стрелой. Копьем выбит из седла оруженосец. Вокруг одни враги. Холодный блеск клинков над головой. Молодой герцог — боец не робкого десятка: сначала рубить, потом думать. Этому Бернарда отец учил с детства.

Резко, глубоким выпадом герцог дотянулся до ближайшего славянина. Меч нашел брешь в защите у края щита и вошел прямо в вырез ворота кольчуги. Струей, прямо в глаза, брызнула кровь. Бернард не успел порадоваться победе, его плечо пронзила острая боль. Рука враз стала непослушной, перед глазами поплыли зеленые и желтые круги. Собрав последние силы, герцог удержался в седле и нанес ответный рубящий удар. Меч стукнулся о щит.

Враг уже занес руку для последнего удара, с лезвия клинка летят маленькие красные капельки, но в последний момент между Биллунгом и славянином вклинивается воин. Щит с гербом фон Шомберга принимает на себя удар. Герцога окружили верные рыцари, прикрыли щитами, помогли удержаться в седле и увели в безопасное место, за спинами бойцов.

— Князь, нас теснят! — К Славомиру подскочил гридень в высоком шлеме с наносником, рваной вотоле и с окровавленным топором в руке. — Пешие давят. Их много. Мы не можем долго держаться.

— Хорошо, — отозвался князь. До него еще не дошел смысл сказанного.

— Боярин Ерш передает: нас теснят. От леса оттирают, — с нескрываемым отчаяньем в голосе выкрикнул гонец.

Славомир придержал коня, приподнялся на стременах, стараясь окинуть взглядом поле. Ничего не видно. Кругом конные, горизонт заслоняют. Атака захлебывается. Герцог убит или ранен, проклятые саксы отбили, вырвали сочный кусок прямо из зубов русов. А мы глубоко вошли, если пехота теснит Ерша, могут нас отрезать, окружить. Тогда дороги назад не будет. И потери большие, много бойцов полегло, а саксы не бегут. Держатся, да еще и жмут, давят дружину. Решение пришло само собой.

— Скачи обратно, скажи: пусть держатся, сколько могут. Мы отходим! — громко и четко произнес князь, и под конец добавил: — Постой, как твое имя, воин?

— Ворон, сын Премысла. — Боец в приветственном жесте поднял топор и, пришпорив коня, поскакал назад.

Князь тяжело вздохнул, сорвал с пояса рог в серебряной оковке и поднес его к губам. Набрал полную грудь воздуха. Над полем поплыл протяжный, заунывный сигнал отхода. Вырвавшиеся вперед отряды русов вновь собрались в один кулак. Пришло время поворачивать коней.

Отступали по всем правилам, не теряя строй и без паники. Короткий рывок, отрыв от противника, разворот, удар по вознамерившимся пуститься в погоню слишком бесшабашным саксам и снова рывок с отрывом. Впрочем, герцогские рыцари и не проявляли особого рвения и вдогонку не стремились.

В последний момент вражеская пехота прорвала строй сотен боярина Ерша. Сильные, опытные бойцы оказались не чета обычным набранным от сохи кнехтам. Саксы потоком хлынули наперерез дружинникам Славомира. Остановиться и сбить строй они не успели. Конная лавина разозленных потерями и ранами, озверевших от усталости, покрытых кровью и пылью варягов с разбегу захлестнула язык саксонской пехоты. Кнехтов затоптали и порубили в щепу. Задержать русов хоть на минуту не удалось. Наоборот, выскользнувшие из-под конских копыт и увернувшиеся от мечей, кнехты бросились врассыпную.

Вырвавшись из окружения, дружинники одним сплоченным отрядом, закинув щиты за спины, покинули поле брани. Оторвались чисто, своих не бросали и не бежали. Ушли, как победители. Удерживавшие крылья сотни повернули вслед за основными силами. Иногда дружинники останавливались и отгоняли преследователей.

Бросившиеся в погоню рыцари вместо легкой добычи натыкались на сплоченные тройки и полудесятки мрачных, рассерженных и обозленных поражением варягов. И горе славному рыцарю, если он не успевал остановить коня и повернуть к своим. Сыплющиеся со всех сторон тяжелые удары, трое на одного, пятеро на двоих — и душа очередного императорского бойца отправлялась на небо.

Обогнув холм, дружина подошла к стану. Шатры они не разбивали, все имущество бросили на земле. Так что на сборы ушло совсем немного времени. Пересесть на заводных лошадей, благо те паслись здесь же, под присмотром полусотни коневодов. Побросать на лошадиные спины нехитрые пожитки, и вперед.

Славомир уходил последним. Он еще вместе с пятеркой ближних дружинников поднялся на холм посмотреть, что там позади творится. Открывшийся князю вид успокоил душу, развеял сомнения. Саксы и не думали преследовать варягов. Все войско герцога Биллунга осталось на поле брани. Усталые бойцы валились на траву прямо рядом с телами мертвых врагов и товарищей. Все конники спешились и брели в сторону леса, как пьяные, пошатываясь из стороны в сторону. Впрочем, и дружинники за спиной князя выглядели не лучше. Осунувшиеся лица, покрытые коркой из запекшейся крови, пыли и пота, опущенные плечи. Только уважение к приказу вождя и страх перед погоней заставляли их держаться в седле.

— Славомир, смотри! — вытянул руку Стемир.

Князь немедленно повернулся туда, куда показывал дружинник. При виде открывшегося ему зрелища Славомир только в бессильной злобе заскрежетал зубами, побелевшие пальцы судорожно стиснули рукоять меча. В глазах потемнело. Там, в конце поля, саксы вели пленных. Десятка три русов.

— Змеиные отродья. Помоги, Макошь, товарищам, — выплюнул сквозь зубы князь. Плохо дело. Лучше смерть, чем вот так идти, понурив голову, со стянутыми веревкой запястьями, с петлей на шее. Брести подгоняемым тычками копья в спину, под довольный гогот подлых кнехтов, саксонских свиней.

Эх, под солнцем все бывает. И не всегда воин попадает в плен по слабости или робости. Бывает, ошеломят топором или вылетишь из седла так, что от удара сознание потеряешь. Ладно, серебро у Славомира есть. При первой же возможности своих бойцов выкупит. Такие вещи даже не обсуждаются, это само собой разумеющееся. Нельзя своих в беде бросать. А саксы до серебра жадные, на торг пойдут.

После этих мыслей лицо у князя просветлело. Не все так плохо. Хоть почти половину дружины потерял, но и саксам хорошую взбучку устроил. И до саксонского щенка дотянулись. Марена даст, герцог и не выживет, от раны загнется.

Еще постояв на вершине, Славомир молча спустился с седла и, взяв коня за упряжь, пошел вниз, к своим бойцам. Сейчас их нельзя долго без князя оставлять. В сердцах грусть поселилась, а рядом может и неуверенность гнездо свить. Вернувшись к дружине, Славомир еще раз окинул взглядом своих бойцов. Да, сотни четыре осталось, не больше. Буйным и разгульным был пир Радегаста. Много храбрецов головы сложили. Спят мертвым сном. Только не от хмельного меда или вина этот сон. Сейчас они уже в тереме Радегаста пируют.

16. Смрад гари

Широкий наезженный шлях стелется вдоль берега реки. Иногда дорога убегает в сторону, прячется за поросшей лесом грядой прируслового вала, иногда выныривает и идет прямо по берегу в десятке шагов от воды. А бывает, далеко обходит прибрежную топь в устье мелкой заболоченной речушки или заросшую тиной старицу. С реки тянет прохладой. В воздухе висит непередаваемый аромат проточной воды, ракушек и водорослей. Одним словом — пахнет рекой. Это не передать словами, это надо самому чувствовать. Изредка к этому аромату примешивается густой смолистый запах соснового бора. Это если дорога идёт вдоль хвойного леса.

Велибор потянул носом воздух: после ночного дождя лес пахнет по-особенному. Запах чистой хвои, листвы, прели, его ни с чем не сравнить. Затем, зашвырнув в придорожные кусты огрызок яблока, волхв поправил сбившуюся набок шапку. Вкусно. Выезжая сегодня поутру из Лухова, он прихватил с собой целую плетенку спелых, крупных ярко-желтых яблок. Их хорошо в дороге грызть. Все равно делать нечего. Сиди себе в седле, покачивайся, лошадь сама идет. Ее только на перекрестках в нужную сторону направлять приходится.

Дорога спокойная, хоть и по левому саксонскому берегу Лабы идет. Война укатилась на запад, укатилась с быстроконными дружинами ободритов. Саксам уже не до набегов, свое бы спасти. Нет, Велибор правильно сделал, выбрав левый берег. Так быстрее, большак наезженный, иногда, даже сейчас, встречные попадаются, и реку не нужно дважды пересекать.

Жаль, вдоль дороги сел и городов нет. Скучно в пути. Местных полабян за последнее столетие почти и не осталось. Кто после набегов мертвобожников-саксов выжил, по дремучим лесам, за болотами прячутся или на восход переселились. От такой жизни поневоле в бега пустишься, если не знаешь — жив ли к завтрашнему дню останешься. С такими соседями, как христиане, и врагов не надо.

Впереди, в низине за береговым лесом, что-то чернеет. Подъехав поближе, Велибор разглядел и круживших над этим местом птиц. Точно, коршуны, а те, что поменьше — на ворон похожи. Волхв придержал лошадь и приложил ладонь ко лбу, закрывая глаза от слепящих солнечных лучей. Похоже, здесь недавно село стояло или городок. Это пепелище чернеет. Интересно, кто здесь жил: саксы или русы? Хотя нет, полабянских селений на шляхе давно уже нет. Соседи постарались. Скорее, здесь алеманы жили, пока их кто-то в навь к Распятому не вернул.

Опасности в округе не чувствуется. Из леса доносится привычный птичий гомон, и следов на утрамбованном песке большака лишних не видно. Два обоза здесь сегодня прошли, и все. Велибор хлопнул Сивку-Бурку по крупу, и та, недовольно фыркнув, потрусила дальше.

Впереди волхва ожидало малоприятное зрелище. А с другой стороны: что еще он ожидал на войне увидеть?! Так все и должно быть, так все заранее рассчитывалось. Сам Велибор к этим делам руки приложил, поспособствовал объединению князей полабских народов. Так и нечего обижаться, что пахнет не так. Запах смерти всегда одинаков. Другое дело, как всегда не тем достается.

Порыв ветра донес приглушенный расстоянием запах пепелища. Словно костром запахло. Приблизившись к руинам, Велибор убедился в правильности своей догадки. Действительно, раньше здесь было большое саксонское село. На реке даже причалы, мостки сохранились, на песке несколько перевернутых челнов лежит. От самого селения остались только груды обгорелых бревен и провалившиеся внутрь дерновые крыши простонародных полуземлянок. Ограда местами уцелела, ворота выбиты, одна половинка до сих пор висит на столбе, жалобно скрипит и колышется при каждом дуновении ветра.

В воздухе плывет вороний грай, громкие птичьи крики. Вон сколько воронья собралось. И коршуны на пир слетелись. Прямо за воротами, у сохранившейся стены дома, лежит коровья туша. Рядом два мужика валяются. По виду и одежде явные саксы. Один с раскроенным черепом, в руках какой-то сверток держит.

У ограды еще несколько мертвяков. Прямо через частокол перевесилось тело молодой девушки. Судя по покрою сарафана и простенькому медному браслету на руке, незамужняя была. Густые длинные рыжие волосы свисают почти до самой земли. В спине между лопаток торчит стрела. Рядом несколько мужиков растянулись. Тела жутко порублены. Рядом с одним мертвяком, тем, что ближе к воротам, широкая секира лежит. Значит, оборонялся, вот его и посекли так.

На груди сакса сидит коршун и спокойно клюет в глубокой рубленой ране поперек туловища. При виде волхва птица только косит на человека глазом, щелкает клювом и продолжает трапезу. Дескать, делить нам нечего — еды хватит всем. Велибор от такой наглости только покачал головой и восхищенно присвистнул. Смелая птица, даром что падальщик, а может, голодная сильно. Вон как жадно куски глотает.

Задерживаться на пепелище Велибор не стал. Ничего здесь интересного нет. Разве что поразила жестокость нападавших. Зачем было холопов, чернолюдов убивать? За ту девицу на заборе можно бы минимум серебряную гривну выручить, и за остальных норманны или итальянцы неплохую цену дадут. Скорее, село жгли не ободриты, а полабяне. У них на саксов большой зуб имеется. Натерпелись от христиан, теперь долги сторицей воздают.

Еще волхв подумал: село-то недавно сожгли, только вчера. Трупы не разложились, почти не протухли. Запашок слабенький. Пожары ночной дождик залил. Потому и дыма нет. Угли холодные. Знак хороший — в округе чисто. Саксов можно не опасаться. Все выжившие по лесам и оврагам спрятались. Если кто и выползет, так при виде руса драпанет и в штаны от страха наложит. Не посмотрит, что Велибор один едет.

Удовлетворенно хмыкнув, Велибор погнал лошадку дальше, вниз по реке. Повезло ему, нечего сказать. Нарвись на живое саксонское село — как бы мертвобожники на волхва посмотрели бы? Вот то-то. А если бы не отбился? Но о таких вещах Велибор старался не думать, сразу гнал дурные мысли прочь. Велес даст — прорвемся.

За очередным изгибом реки пожарище исчезло из вида. Ничто уже не нарушало мирного вида с катящегося вдоль берега реки шляха. На противоположном берегу Лабы Велибор углядел вереницу всадников. Скачут быстро. Кто такие, не ясно. Скорее, отряд какого боярина или мелкого князя спешит присоединиться к войску Белуна.

Сейчас на берега Лабы бойцы со всей Руси Полабской стекаться должны. После первых побед ободритов многие князья согласятся воинов дать, а то и сами со своими лучшими дружинниками придут. Удача притягивает людей, как мед медведя. Лишь бы за старшинство не передрались. Но это Велибора и других священников забота. На круге волхвов в Ретре было решено — старшим князем Белун Велиградский будет. Ему Боги благоволят. Посему и слишком гонористых союзников не только велиградцы, но волхвы всей Руси вразумлять будут.

Неожиданно Сивка-Бурка всхрапнула и встала как вкопанная. Велибор от толчка чуть из седла не вылетел.

— Куда, шальная?! — Стиснув ногами бока лошади, Велибор озирался по сторонам, стараясь понять, что так напугало Сивку.

Чутье у лошади тонкое, она раньше человека опасность замечает. Лошадка не движется, бока, как кузнечные меха, раздуваются, копытом бьет. Холка вздыбилась, уши торчком, поводьев не слушает. Ах, вон оно что! На опушку перелеска в половине перестрела от дороги вышел волк.

— Пшел вон! — Велибор погрозил серому посохом. Зверь в ответ коротко тявкнул и скрылся под ветвями лещины.

— Поехали, хитрюга, он убежал! — Волхв ласково почесал лошадку за ухом, пригладил холку.

Умная лошадь тихо заржала и двинулась дальше легкой рысью, как ничего не бывало. В этот момент Велибору показалось, что он расслышал в лошадином ржанье почти человеческий довольный смешок. И чего испугалась? Сейчас ранняя осень, еды в лесу много. Волки поодиночке либо парами ходят. Ну, может, выводок первогодков с волчицей соберется. На людей они не нападают. Да и не справится волк с крепким, молодым мужем. Такое только стае под силу. Серый и на лошадь напасть не осмелится. Другое дело — конец зимы. Тогда, да — только держись. Стаей могут и верхового загрызть.

Солнце тем временем клонилось к закату. Проехал не так уж много, а уже вечер приближается. О ночлеге надо думать. Скоро осенний Световид. Рожаниц, Ладу и Лель праздновать будем, это когда день с ночью сравняется. Там солнце к зиме покатится, до самого Корочуна день укорачиваться будет. На Корочун солнце умрет и новое родится. Новый сварожий год начнется, но это не скоро. До этого еще дожить надо. Ежели дело не выгорит, то и справлять Корочун, возможно, некому будет. Ни одного человека на Руси не останется.

Примерно через половину поприща пути Велибору повстречался купеческий обоз. Полудюжина груженых телег, влекомых быками, и два десятка сопровождающих. Все с оружием, серьезно к дороге относятся. Остановились, поговорили, новостями обменялись. Обычные торговцы оказались, идут из Люблина в Магдебург, везут меха и железную утварь.

Старший купец Лютивой посетовал на несвоевременно начавшуюся войну. На саксонской земле неспокойно. Тати на дорогах шалят. Хорошо, товарищи все надежные, опытные, не первый раз с обозами ходят. Мелкий отряд разбойничающих простолюдинов разгоним, а ежели дружина какого барона нападет, тогда дело плохо. С другой стороны, под лежачий камень вода не течет. Сидя в Люблине, много не наторгуешь.

Уж позавчера, как услышали, что ободриты в поход пошли, всем Богам требы принесли. И старым Велесу, Свентовиту, Сварогу, и новому Христу барашка зарезали. Так хоть спокойнее. Услышав про требы Христу, Велибор еле сдержался, чтобы не расхохотаться во все горло. Как рассказывали пленные христианские священники, Христу такие требы нельзя приносить, он только человеческие души принимает.

В ответ на опасение Лютивоя, что саксы могут в ответный поход пойти, волхв посоветовал ехать по землям древан, через Лухов и Ольшину. Так спокойнее, и дорога от саксов сторожевыми заставами и засеками отделена. За Ольшиной уже будет видно, куда Перун топор кинет. Можно ли будет до Магдебурга доехать.

Между делом Велибор поинтересовался: что в пути видели? Что о князе Белуне слышно? Нет, Лютивою с товарищами ободритские дружины в пути не встречались. Только от встречных и местных слышали: ободриты на закат большой силой пошли. Да, вдоль Лабы охотники гуляют. Но это больше полабяне шалят. Мирных путников, русов они не трогают. Да, у нас, люблинских вагров, по всей Руси торговые дела идут. Нас везде знают.

— А если обидят?

— Так кто хочет со своим князем поссориться? — развел руками Лютивой. — Ингорь за такие дела быстро головы открутит. Зачем ему с Люблином свару затевать?

— Ну ладно. Поговорили, пора и дальше в путь. Удачи вам, торговые люди. — Велибор махнул на прощанье рукой и толкнул лошадь пятками.

— И тебе удачи, мудрый волхв! — крикнули вслед купцы.

Заговорился с путниками. Солнце уже к лесу клонится. Пора и о ночлеге думать, подходящее место искать. Главное, чтоб от дождя можно было укрыться, вода рядом была, травка Сивке-Бурке попастись. Да еще место должно быть чистым, под защитой берегини. Не всегда можно под первым попавшимся кустом ночевать, так и на какую навь напорешься. Впрочем, волхв до заката успел целое поприще отмахать. Только когда темнеть начало, ночевать остановился.

Подходящее место Велибор углядел сразу. Опушка, с трех сторон окруженная дубравой, рядом, в логу, ручеек протекает. Дышится здесь легко, и комаров нет. Никто ночью над ухом пищать не будет. Разжечь костерок, лошадку отпустить, коняга умная оказалась, никуда от человека не сбежит. Знает, что без человека ей не выжить.

Проснулся Велибор от горячего лошадиного дыхания прямо в лицо, раскрыл глаза и узрел перед собой черный лошадиный нос. Поняв, что человек очнулся, Сивка-Бурка мотнула головой и отступила в сторону. Не удивляясь такому странному пробуждению, волхв первым делом нащупал рукоять топора, затем приподнялся на локте и огляделся по сторонам.

Кругом мягкий, предрассветный сумрак, угли костра давно погасли и успели остыть. На траве роса, в воздухе сыростью тянет, земля за ночь остыла. Вокруг ничего с вечера не изменилось, ничего подозрительного не видно. Поеживаясь от утреннего холодка, Велибор откинул вотолу, завернувшись в нее, он и спал, поднялся на ноги. Нет, кругом все спокойно. С чего это Сивке-Бурке вздумалось его будить? Вон, стоит рядом, хвостом помахивает.

В утренней тишине отчетливо прозвучал протяжный скрип. Дерево? Нет, там звук другой, на стон похоже, когда стволы от ветра скрипят. Вскоре скрип повторился, тихий такой, приглушенный, к нему добавилось негромкое позвякивание. Звук явно шел со стороны шляха. В следующее мгновенье у Велибора буквально глаза на лоб полезли: на дороге плакал ребенок. Сонный, недовольный плач младенца, длился он недолго. Быстро стих, как отрезало. Странно, на криксу или иную навскую нечисть не похоже, определенно, человеческий ребенок.

Тихо, стараясь ступать мягко, волхв побежал к лесу. Нырнул под ветви деревьев, крадучись, пересек лесную полосу. Шагов за тридцать до дороги Велибор остановился. Постоял немного, прислушиваясь и вглядываясь в сумрак, и притаился за стволом старого ветвистого дуба. Место удобное, у корней дерева бузина растет, за ней хорошо прятаться, с дороги не видно.

По шляху брели люди. Много, навскидку больше двух сотен народу. Мужчины, женщины, дети, старики медленно шли по шляху. В голове растянувшейся на целый перестрел толпы ехали две телеги, запряженные старыми измученными клячами. Их скрип Велибор и услышал. На повозках были кучей свалены какие-то тюки, сверху еще сидело несколько стариков и старух. Странно — шли молча, словно боялись чего, бежали от страшной, негаданной беды. На лицах людей отчетливо читалась печать страха, боли и неуверенности.

Велибор сразу обратил внимание: мужчин среди беженцев много, не похоже, что бой был. Скорее, сразу при виде русов наутек бросились, свои дома, поля и женщин оставили, оборонить и не пытались. Только несколько человек украшено свежими повязками. Да только не впрок им бой вышел. Они и теперь идут не отрядом, а толпой, стадом безропотным. Многие мужики с оружием, но оно так, для виду, чтоб случайно с женщинами не перепутали.

Одеты беженцы просто, обычное простонародное повседневное платье. Добротно, удобно и недорого. Сапогов ни у кого нет, только несколько человек в кожаных поршнях, все остальные в лаптях с холщовыми обмотками. Некоторые вообще босиком бредут. По виду все саксы, причем крестьяне, подневольные пахари. На свободных землепашцев не похожи, тех сразу по кожаным поясам, доброму оружию и одежке отличить можно.

Да, мужчины с оружием, даже отроки безусые охотничьи луки или дубины несут. В основном: копья, дубины, тяжелые рабочие топоры. У двух человек, одетых побогаче, неплохие чеканы к поясам подвешены. И то дело, не то что топоры лесорубов. Они только с виду грозные, тяжелые, лезвие широкое. Ими опытного человека не испугать. Драться таким топором неудобно — пока замахнешься, тебя десять раз зарезать успеют.

Велибор посидел под деревом, подождал, пока беженцы скроются за поворотом, и бегом на опушку. Заодно согрелся. Настроение после зрелища бредущей, куда глаза глядят, толпы погорельцев упало. Все одно — мало в этом приятного. На мгновение Велибору даже стало их жалко.

Потерять осенью свой дом и весь урожай, остаться без крова и жита… Куда им теперь? Как жить? Хорошо, если где примут приживалами или в холопы. Сейчас много таких погорельцев должно по Саксонии бродить, на всех добрых людей не хватит. Так и придется от голода и холода подыхать. Может, еще успеют хаты построить и какой запасец в лесу собрать. Рыбой прожить можно, она круглый год ловится.

С другой стороны, саксам еще повезло, что их деревни русы, а не единоверцы христиане пожгли. Не убили и в рабство не продали. Что на Руси во время Оттонова нашествия творилось! Людей, свободных русов селами и городами мертвобожники в рабство уводили. В те черные годы живые мертвым завидовали. На Руси Полабской христианство во всей его красе узрели. Так что, с саксами все справедливо получается. Что посеешь, то тебе и вернется.

Вернувшись к своему временному становищу, Велибор первым делом спустился в лог и умылся родниковой водой. Затем он вернулся к костровищу и наскоро перекусил. Из припасов у волхва были сыр, черный хлеб, пара луковиц, немного сырой репы и копченая оленина. Самое то в дороге. Можно холодным есть и не портится. Костер разжигать волхв не стал. Запах дыма издалека чувствуется. Как бы незваные гости на огонек не заглянули.

За утренними хлопотами и сборами и солнце взошло. Жить веселее стало. Поклонившись небесному Хорсу, Велибор оседлал лошадь, проверил, не сбиты ли подковы, мешок дорожный к седлу прикрепил. Новый день наступает, пора дальше путь держать.

Больше за это утро никаких встреч в пути не было. Спокойная, ровная дорога, и ни одного встречного. Словно вымерли все. Ближе к полудню Велибор добрался до устья Ильменя. Здесь, недалеко от Битковских переправ, он и повстречал отряд боярина Ольгерда.

— Рад тебя видеть, любимец Богов! — вежливо кивнул боярин при виде ехавшего ему навстречу в сопровождении тройки воинов волхва.

Первыми Велибора встретили дружинники из передового дозора. Остановили, поинтересовались, куда путь держит. Услышав ответ, десятник тотчас же отрядил гридней проводить священника к боярину. Чтоб не заблудился, и не обидел бы кто волхва.

— Рад видеть ободритов на этом берегу Лабы, — в тон Ольгерду молвил Велибор, приветственно поднимая свой посох.

— Стараемся. Волю князя исполняем. — Боярин сразу понял весь смысл фразы, но не обиделся. Наоборот, был рад доказать священнику, что слова у ободритов не расходятся с делом: раз решили саксов бить, так и пошли в набег.

— Я вижу, ты ничего не боишься. Вроде недавно под Мекленбургом виделись, а ты уже здесь навстречу нашей дружине едешь.

— А чего бояться там, где русы прошли?

Ольгерд вместо ответа только усмехнулся и провел ладонью по подбородку. Затем он тронул лошадь и жестом предложил священнослужителю ехать рядом. Разговор намечался долгий. Первым делом боярин рассказал обо всем, что с того момента, когда Велибор покинул дружину князя Белуна, произошло. Рассказывал он медленно, со всеми подробностями, стараясь ничего не пропустить.

Ольгерд немало пожил на свете, в людях разбирался. Чувствовал, от кого что ждать следует. Этот бродяга волхв велетский боярину сразу понравился. Были в нем внутренняя сила, вера в торжество Прави, чувствовались в Велиборе доброта и любовь к людям. В целом, таких следовало опасаться: мало ли что им в голову взбредет, ради своей правды никого не пожалеют. В Велиборе же была не только вера, в глазах священника светился недюжинный острый ум. Во время немногих встреч боярин уже успел убедиться, что это не только видимость.

По словам Ольгерда, сейчас князь со своей старшей дружиной пошел на Хильдесхайм. Белун надеется первым обнаружить войско Оттона и увести его к Лабе. Разозлить сакса и заставить его бежать за собой, как волка за зайцем, прямо на копья соединенных дружин.

Остальные дружины и отряды рассыпались по саксонским землям за Лабой, грабят и жгут все, что встретят. Между делом взяли и сровняли с землей пару замков. Стодоряне и сербы Святобора хотят Машен взять. Купцы говорят, сил в городе мало, можно приступом на стены взойти. Боярин Гремич и княжич Мечислав остались за Лабой, обновляют засеки, сторожевые грады, топят и разводят гати на болотах, удобные места для засад примечают. От Славомира хорошие новости: княжич разорил гамбургскую землю и идет на Бремен.

— Скоро дожди начнутся? — неожиданно спросил боярин. В его голосе отчетливо звучала неприкрытая тревога.

— Сварог даст, скоро пойдут, — коротко кивнул Велибор. — Еще пару-тройку дней хорошая погода постоит, и осень в свои права вступит. Чую, Стрибог с моря тучи нагоняет, скоро все хмарями затянет.

Волхв прекрасно понимал озабоченность Ольгерда — вся затея князя Белуна строилась на осенней распутице. Со своей стороны, Велибор о погоде не беспокоился, знал, что до распутицы войско короля просто не успеет дойти до Лабы. Куда больше его беспокоили сам Оттон и его воеводы. Саксы вполне могли повернуть на Магдебург, королевский город, и, спустившись вниз по Лабе, ударить в спину ободритам. Тогда придется встречать врага в чистом поле, не дождавшись части велетских и руянских дружин. Одна надежда на древанские рати Олега — задержит врага у Ольшины.

Может быть и еще хуже: Оттон пойдет прямиком на Гамбург. Возьмет с собой припасов побольше и пройдет по выжженной, голодной земле прямо на Ратценград. Опять Белуна обойдет. В этом случае одно хорошо — Оттону придется в нижнем течении переправляться, время потеряет. Осенние шторма помешать ему могут, а если все удачно будет — Морской Владыка пару дюжин лодий с саксами проглотит. В устье Лабы частенько волну с моря нагоняет, в такое время плавать там опасно.

Пока волхв и боярин неторопливо беседовали, со стороны поднимающегося над берегом леса послышался шум. Словно кто-то ехал прямиком через лес. Следовавшие за боярином воины настороженно косились в сторону бора. Кого там еще навь несет? Трое гридней пришпорили лошадей и поскакали на шум. Вскоре они вернулись, и не одни.

Следом за дружинниками ехало около двух десятков всадников. С первого взгляда и не опознать, кто такие. Все с оружием, многие в бронях, по одежде и облику разных народов сборная каша получилась. А некоторые и не поймешь, какого роду. Вон как тот ражий детина с копьем, рыжий, длинноволосый, как норманн, а бороды нет. Вотола, как у франков, булавкой зашпилена, конская сбруя явно русской работы. Выглядит смешно, как сын разных народов.

Слева двое скачут — явные норманны, свей, бороды в косы заплетены. Рядом вылитый рус, молодой парень в зеленой свитке и кожаной шапке на каурой лошади скачет, хотя щит у него квадратный, греческий. Есть и саксы. Пара чернобородых, смуглолицых иудеев или греков. Даже трое ляхов. А в самой середине едет… Ну как его Велибор сразу не признал!

Иудейский купец Иаков, старый знакомец волхва. Немало их веревочка жизни сводила, последний раз этим летом в Ольшине виделись. Купец за прошедшее время совершенно не изменился, черные глаза из-под бровей сверкают, выбрит, на висках длинные пряди свисают, в косички заплетать можно, и животик меньше не стал. На голове Иакова маленькая квадратная шапочка с иудейскими письменами, кажется, купец ее даже во сне не снимает.

— Славный боярин, разреши отвлечь тебя! — подобострастно поклонился купец, приблизившись к Ольгерду, при этом еще умудрился не свалиться с седла. — И тебя приветствую, мудрец! — простой вежливый поклон Велибору.

Волхв в ответ только улыбнулся и легонько кивнул головой.

— Здорово! Когда надо, ты умеешь спешить, — расхохотался боярин. — Мы только утром разговаривали на торге, а ты уже здесь. Значит, неспроста скакал.

— Прости меня, славный боярин Ольгерд, — иудей ловко пристроился рядом с боярином, предусмотрительно отступив назад на пару шагов. — Сегодня утром вышло некоторое недоразумение. Ты продал мне восемьдесят девиц саксонских, все молодые, приятной внешности, по половине гривны за штуку.

— Да, было дело. А что с ними случилось? Неужто в ворон превратились и улетели?

— Хи-хи-хи! — затрясся в притворном смехе иудей. — Нет конечно. Они никуда не делись, все в моем доме, под надежной охраной.

— Так что же ты хочешь?

— Боярин Ольгерд, произошло недоразумение, видимо, твои славные воины слишком увлеклись. Я понимаю, мужу трудно устоять при виде таких молодок…

Велибор в это время молча ухмылялся. Иудей никогда не изменится. Явно прибежал выторговать пару серебряных и сейчас из всех сил изворачивается, дабы обвинить боярина в нарушении договора и при этом не обидеть его. Рука у Ольгерда тяжелая, и рядом три сотни дружинников едет. Кто потом будет по болотам тушу слишком наглого купца искать?

— Понимаешь, из восьмидесяти девиц только дюжина оказались девственницами. — Иаков наконец дошел до сути вопроса.

— Ну и что? — хмыкнул Ольгерд. — Ты специально проскакал столько поприщ, чтобы рассказать мне об этом?

— Не гневайся, славный боярин, я понимаю, твоей вины в этом нет. Думаю, и мудрец Велибор это подтвердит. Слава Всевышнему, что он присутствует при нашем разговоре.

Волхв при этих словах закусил щеку, чтобы не рассмеяться. Каков хитрец! Ничего не упускает. Тяжело с ним торговаться, но интересно.

— Ты хочешь сказать, что я повторил подвиг Добрыни Никлотовича и осчастливил полсотни девственниц?! — хохотнул боярин.

— Нет, я ничего такого не говорил, просто твои старшины недоглядели и поставили мне негодный товар.

— Погоди, — Ольгерд остановил коня и повернулся к Иакову. — Ты хочешь сказать, что я тебя обманул?

— Нет, нет, — залопотал иудей, согнувшись в поклоне, — но девицы оказались не девственны, я лично проверил.

— Силен муж, — глумливым тоном произнес Велибор. Ситуация его забавляла.

— Я не смогу их продать по такой цене. Ты же сказал, что продаешь саксонских девиц, молодых, миловидных, свежих.

— Я не говорил, что даю тебе девственниц! — подкручивая ус, заявил боярин. — Я сказал, что даю тебе девиц. Восемьдесят девиц. И еще три дюжины крепких холопов обельных. Холопов ты не проверял?

— Подождите, — вмешался волхв, по его мнению, шутка слишком затянулась. — Что продал, Ольгерд?

— Я сказал этому купцу, что даю ему восемьдесят девиц по половине гривны за молодку, и еще три дюжины холопов по восемь серебряных монет.

— Так девица — это значит…

— Девица — значит, замужем не была! — Велибор резко оборвал иудея. — Вот за это боярин отвечает, а что там ночью было… — Волхв развел руками и поднял очи горе.

— Но девственница стоит в пять раз дороже.

— Так получается, ты меня обмануть хотел? — нахмурился боярин, как бы невзначай крутя в руке булаву.

— Нет, славный боярин Ольгерд, вышло недоразумение.

— Все в жизни бывает, — поучительным тоном изрек Велибор. — В следующий раз говори точнее, что хочешь, и ты избегнешь недоразумений. Разумел?

— Я извиняюсь, — упавшим голосом выдавил из себя купец, — но надеюсь, боярин Ольгерд еще будет продавать мне рабов?

— Если цену сбавлять не будешь, — хмыкнул Ольгерд и пришпорил своего коня, тем самым давая понять, что разговор окончен.

Велибор же, воспользовавшись случаем, задержался рядом с купцом. Пусть купец сейчас и получил по полной, ничего страшного — когда дело касается выгоды, иудеи на все готовы, даже стерпеть унижение. Иаков, конечно, обижался на Велибора за то, что тот под большим секретом выболтал, будто у велетов неурожай приключился, но долго не злился. В конце концов, сам виноват, тем более эту новость и другие купцы рассказывали. Была еще одна причина — на Руси опасно на волхва злиться. Говорят, если кудесника рассердить, то даже Бог Израилев не поможет, оборотит язычник человека ужом или лягушкой — и поминай как звали, будешь остаток жизни по земле ползать.

Выслушав рассказ волхва о предполагающемся этой осенью набеге данов на Бремен, купец повеселел и даже заплатил Велибору за эту весть серебряную гривну. Волхв иногда продавал иудею новости и секреты, частенько они приносили хорошую прибыль или помогали избежать ущерба. Главное — вовремя подсуетиться. Недаром Бог велел своему народу торговлей жить, он и помогает блюдущим Завет. Сейчас Иакову надо в Бремен спешить, свое имущество спасать и собратьев предупредить, а потом уже можно будет в Данию отправиться, добычу по дешевке скупать.

17. Бег

Небо затянуто тяжелыми набухшими тучами, неустанно моросит мелкий дождик. Воздух буквально пропитан сыростью. Кажется, вода не только брызжет сверху, но и поднимается вверх от земли, проникает под мятль, затекает под свитку и в штаны. Одежда пропиталась водой насквозь, нет ни одного сухого клочка. И небо закрыто сплошной тяжелой, серой хмарью от горизонта и до горизонта, ни одного просвета не видно. Как началось перед рассветом, так и моросит, не переставая. Остановиться бы, выжать свитку, погреться у костерка. Нельзя, время дорого.

Дружина упрямо пробивалась на восход по раскисшей, глинистой дороге. Второй день безостановочного бега после неудачной битвы с герцогом Биллунгом. Люди устали, ни минуты отдыха, только вперед, не задерживаться. Князь Славомир стремится как можно быстрее дойти до переправ через Лабу. Оторваться от саксов, уйти за великую реку, соединиться с остальными дружинами русов.

Дружина идет быстро, кони неустанно держат размеренную рысь. Иногда бойцы пересаживаются на свежих коней, благо после битвы лошадей много, больше, чем нужно. Короткие остановки делаются, только чтобы дать отдых раненым, сменить им повязки, промыть раны разбавленным вином уксусом, дать напиться свежей водой. Больше всего внимания уделяется двум десяткам бойцов, из-за тяжелых ран неспособным держаться в седле. Их везут на носилках промеж двух коней.

На коротких, редких привалах варяги первым делом отвязывали носилки от седел, укладывали товарищей под густые ветви деревьев, защищавшие от дождя. Затем раненых осматривали, поили отварами трав, помогали справить нужду, дело житейское, со всеми бывает, и стесняться здесь нечего. Старый кормщик Асмуд Тролль знал толк в знахарском ремесле, на него и свалилась забота о раненых. Впрочем, одноглазый руг и не возражал, дело хорошее, если в бой его князь не пустил, приказал с коневодами оставаться, так хоть после боя пригодился. Не каждый умеет пораненного исцелить, перелом залечить, глубокий порез обработать — работа тонкая, опыта и знаний требующая.

В помощниках у Асмуда недостатка не было. Каждый дружинник почитал своим долгом помочь пораненному товарищу. Притащить хворосту, разжечь костер, помочь другу с коня спуститься, выделить из своих запасов сухую рубаху или припасенное еще с Велиграда лекарственное снадобье.

Неожиданно лошадь под Рагнаром споткнулась о края рытвины и упала на колени. Воин от резкого толчка чуть было из седла головой вперед не вылетел.

— Ну, шальная! — Рагнар ловко соскочил на землю. Освободившаяся от груза Зирка поднялась на ноги и негромко заржала, словно извиняясь перед человеком.

— Ну ладно, тихо, все хорошо! — Рагнар потрепал лошадиную холку, провел ладонью по морде, успокаивая Зирку. Затем присел перед лошадью, не забыв крепко держать повод. С этой лошадкой надо настороже быть, это не Дымка, может и взбрыкнуть. Нет, все в порядке, ноги целы, это главное, и даже не ушиблась. Можно ехать дальше.

— Что случилось, старшой? — озабоченным тоном полюбопытствовал Змейко, останавливая коня рядом с Рагнаром и свешиваясь с седла.

— Ничего страшного, — мрачным тоном бросил в ответ десятник, взбираясь в седло. Эх, скорее бы привал. У костра погреться и отдохнуть немного. Ногами по земле пройтись. От непрерывной скачки задница уже одеревенела. Сидеть невозможно. Ноги сырые, в сапогах лягушки квакают.

Шлях тянулся вдоль леса. Рыжая от проступающей сквозь землю глины, покрытая выбоинами с залитыми водой колеями дорога, ехать по ней следовало осторожно. Не ровен час, лошадь поскользнется или споткнется о закрытый лужей камень в колдобине. Но это лучше, чем продираться сквозь колючий кустарник, разросшийся на чистом пространстве между колеей и лесом, или ехать по размокшей черной вспаханной земле слева от дороги. Напиталась водой землица, дождь больше суток идет. Остается только по дороге ехать, оно лучше, чем по пашне.

За полосой полей виднелось разоренное село. Хороший знак. Село, судя по всему, сожгли недавно, несколько дней назад. Значит, здесь русы были. Один из отрядов князя Белуна прокатился, буйным железным вихрем по саксонской земле прошелся.

Еще утром дружина прошла мимо нетронутого войной селенья. Обычный для этих мест поселок: пара домов, крытых соломой, три десятка полуземлянок с дерновыми крышами, сараи да невысокий плетень вокруг села. Поселок вроде обычный, да дома странные. Стены не бревенчатые, как принято у русов и саксов, а плетенные из лозняка.

Асмуд Тролль рассказывал, есть такой народец, готами зовется, по виду чистые алеманы, а обычаи у готов свои. Особенно у них дома выделяются. Стены плетут, а не рубят, для прочности стены между двумя слоями плетня глиной забивают. Крышу на столбах ставят, оконцев же не делают, совсем как наши предки в седой древности.

Селяне при виде дружины ободритов галопом в лес рванули, все побросали. Вроде бы, а может, просто показалось, в брошенных домах несколько младенцев ревели. Славомир жечь село запретил. На забавы времени нет, хоть у многих дружинников руки чесались оторваться на селянах. А вдруг здесь холопы того самого рыцаря, что твоего побратима в той битве убил, живут? А если и нет — все равно. Кровную месть никто не отменял. Саксы обязаны за дела своих соплеменников платить. Но приказ князя крепче железа, пришлось мимо пройти, никого не тронув. Даже неубранное поле не подожгли. Огонь высекать времени не было.

И сейчас дружина идет быстрым шагом и от кратчайшего пути не отклоняется. Можно было бы охотников вдоль дороги разослать, вдруг кого выловят, усадьбу или селеньице найдут, да времени нет. Славомир как с цепи сорвался, только о берегах Лабы думает. Ладно, сегодня не последний день. Мы еще вернемся. Пусть саксы серебро и овес для коней копят к следующему набегу.

Миновав горелые руины села, шлях нырнул в лес. Дорога сузилась. Местами ветви деревьев смыкались над головами путников сводами огромной пещеры. Ехавшие впереди воины придержали коней. Мрачный лес, густой кустарник между огромными, упиравшимися в низкие дождевые тучи деревьями, узкая дорога в ложбине невольно навевали мысль о возможной засаде. Место уж больно подходящее.

Короткую заминку устранил боярин Гром. Взяв с собой два десятка мечников, боярин нахлобучил на голову шлем и пришпорил коня. Все правильно. Передовой дозор — это жизненная необходимость на чужой земле. Ни один вождь в походе про такие вещи не забывает. Мало ли что впереди быть может.

Лес оказался неглубоким. Всего через два перестрела дорога вышла на открытое пространство. Перед глазами ободритов открылись широкий заливной луг и небольшая речка. Шлях шел по прибрежной террасе, за зарослями ивняка спускался вниз к берегу и упирался в мост. Дозорные воины к этому времени уже переехали на другой берег и поджидали дружину, укрывшись под густой листвой кряжистых плакучих берез.

— Луэр, — махнул рукой в сторону реки Мочила. — Немного осталось. Сегодня вечером или завтра к Лабе выйдем.

— А мост не сломали, — негромко произнес Зван. — Надобно не забыть настил разобрать и опоры срубить.

— Дурак! — коротко бросил ему боярин, повернувшись к дружиннику вполоборота. — Войско саксов речка ненадолго задержит. Быстро переправу наладят. А если какой наш отряд на этом берегу окажется? Подумал?

— Брод найдут, — уверенно ответил Зван. Затем вдруг смутился и пробормотал: — Да нет, пока его найдешь. Вплавь придется.

— Вот то-то и оно. Сначала думать надо, а потом говорить.

Когда дружина перешла мост, к князю подъехал Асмуд. Обменявшись со старым кормщиком парой фраз, Славомир посмотрел на небо, пытаясь понять, где сейчас солнце. Затем князь крикнул воинам — привал! Приказ был встречен всеобщим одобрением и радостным гулом. Люди с самого утра в седлах. Утомились. За весь день только одну короткую остановку сделали — раненых посмотреть и напоить.

Услышав слова князя, Рагнар первым делом освободил от поклажи и осмотрел своих лошадей. Только после этого стреножил скакунов и отвел их пастись на пойменный луг. Лошади не люди, долго без еды не могут, слабеют быстро. За ними постоянный уход и забота нужны.

Не дав себе ни минуты отдыха, иначе, ежели тело остынет, тяжелее будет, сил не останется на ноги встать, да и нельзя на людях слабость показывать, Рагнар вместе с остальными дружинниками отправился за дровами. В лесу все мокрое, валежник водой напитался, сухие веточки только под корнями старых елей найти можно. Разжечь костер в такую погоду — целая история.

Хорошо, многие ободриты везли в кожаных непромокаемых сумках сухую щепу. Костры разложили быстро. С поваленных деревьев бересту ободрали, наломали смолистых веток мертвых сухих сосен. Вскоре за пригорком дымком запахло. Бережно прикрытые от дождя рогожами язычки пламени грызли сухую щепу и веточки.

Немного выше по течению речки русы нашли богатые выселки. Два деревянных дома, бревенчатые сараи, забор добротный. Удивительно, что ни одна из проходивших здесь дружин не обнаружила в лесу этот хуторок. Или это Боги бойцам Славомира дар поднесли? Позаботились о своих славных внуках. Все может быть.

На выселках обнаружились шестеро саксов. Крупные бородатые мужики при виде русов схватились за рогатины и топоры. В этом и была их ошибка, пустись они наутек или просто отойди в сторону и не мешай — и никто бы их не тронул. А так порубили всех шестерых в мгновение ока. Уставшим, промокшим и замерзшим варягам было не до забав. А нечего ворота запирать и топорами размахивать.

Находка пришлась кстати. В домах навели порядок, выкинули старые грязные тряпки вместе с блохами и прочими насекомыми. Брезгливо морщась, вынесли за забор заплесневевшие припасы и вонючие, плохо обработанные кожи. Пол подмели, печки затопили.

Привезли раненых и разместили в домах. Двоим мечникам в дороге совсем худо стало. От лихорадки горели. Если бы не теплое сухое жилье, бойцы могли не выдержать, умереть в дороге. Особенно Асмуд находке радовался, он уже в душе простился с Томилой Нечесой. Раны у дружинника воспалились, тело страшным жаром горело, щеки ввалились, глаза нехорошо блестели. Еще одна ночь у костра — и можно было человека на костер класть. Зато теперь появилась надежда бойца выходить, оборонить от лихорадок. В сырых углах зеленая плесень нашлась — самое лучшее средство для воспаленных ран, она как поцелуй Лады, даже мертвого поднимает.

Стан перенесли к хутору. Нехорошо в походе отделяться, надо всем вместе стоять. Может, ночью души убитых хуторян придут кровь пить? Бывает и такое, пусть тела в ближайшем овражке прикопали и сверху осиновых веток бросили, все равно могут подняться, прийти в дома людей душить. А так, если рядом много здоровых оружных воинов, навьи убоятся, они железо не любят. Особенно освященное именем Перуна боевое железо нечисти страшно. Имя громовника всегда навь пугает.

Сараи и забор бойцы быстро разобрали на дрова. Дерево сухое, хорошо горит, а сено можно под попоны и рогожи класть, чтоб с земли под утро холод не шел. Кроме дерева на выселках в сарае обнаружились три коровы, дюжина свиней, да еще птица дворовая. Вся эта живность была забита, выпотрошена, разделана и насажена на вертела. Всем уже было ясно, что никуда сегодня не поедем. Раз нашли хороший ночлег для раненых, значит, до утра здесь стоять будем.

Вскоре вокруг выселок под ветвистыми деревьями к небу поднимались столбы дыма, а над землей растекался чудный аромат жарящейся свежей убоины. Кругом виднелись легкие шатры, просто вотолы, попоны и рогожи, накинутые на воткнутые в землю колья или склонившиеся к земле ветви деревьев. Какая-никакая, а от дождя защита.

— Боярин Мочила, я все спросить хочу: почему мы в набеге ни разу на ночлегах берегиням подношения не оставляли? И лесовика с болотником и водяным не задабривали? — поинтересовался Рагнар у лежавшего под соседним шалашиком сотника. Дружинники сидели у костров и негромко беседовали либо смотрели на огонь. Некоторые уснули, завернувшись в вотолы.

— Земля же чужая, — отозвался боярин. — Мы сюда с войной пришли. Разве Хозяева земли нас привечать будут? Нет, и задабривать их смысла нет. Хорошо, если они попрятались в зарослях и затонах да ждут, когда уйдем. А могут и пакости строить.

— Я помню, три года назад ходили на поморян, — вспомнил Славиша, высокий, жилистый, длиннорукий боец из десятка Кирши. — После набега домой по болоту возвращались. Гать там была хорошая и дорога натоптанная, известная. Так болотник за одну ночь все настилы утопил и острова по болоту перемешал так, что все приметы сбились. Мы там чуть не утопли или до зимы не остались на островах. Благо боярин Гремич вспомнил, что болотника хорошо полынью пугать. Так мы сухую полынь и жгли, дым пускали, пока новую гать прокладывали. Два дня через болотину пробирались, все в грязи и тине перемазались, сами стали на болотников похожи. Хорошо еще, местные нас не нашли. Они тогда сильно злые были.

— Это не тот ли поход, когда Белун у поморян дюжину лодий с серебром, мехами, парчой и пряностями увел?

— Тот самый. Мы тогда после набега разделились. Одни на кораблях морем пошли. А нас две сотни горой ехать решили. Надеялись на обратном пути еще добычу найти или к мазовянам заглянуть.

— Вот так и бывает, — поднял палец к небу Мочила. — Нечего Богов жадностью и ненасытностью гневить. Что Перун и Велес дали, то твое, а сверх того выискивать — последнее дело. Жадность до добра не доводит.

Рагнар слушал рассказ молча. Неожиданно он понял, что Гремич никогда про тот поход к поморянам не рассказывал, хоть и привез богатую добычу. Видно, боярин стыдился истории с болотом, считал, что нечем там хвастаться.

— Всегда же хочется побольше, — недоуменным тоном заявил Славиша.

— Хотеть хоти, да не зарывайся! — хохотнул в ответ Мочила.

— А если мы не в набег, а себе землю завоевывать идем? — вернулся к первому вопросу Рагнар. — Тогда как быть? Как себя с берегинями вести?

— А это другое дело. Здесь по всем законам и обычаям поступать надо. Берегини сразу дары не примут, с опаской смотреть станут. Мы для них люди чужие, пришлые. Если вреда же земле чинить не будем, станем обычаи уважать и малым уважение показывать, тогда и они нас постепенно своими сочтут.

— Деды рассказывают: наши предки не всегда в Полабье жили.

— Так и есть. Пришли на эту землю по-доброму, с лесовиками, полевиками, водяницами договор заключили. Священный огонь принесли. Домовых с собой в старых лаптях привезли и в новых домах поселили. Так эта земля и стала нашей. Так и малые нам не вредят, наоборот помогают, а если и озорничают, так не со зла.

За разговорами Рагнар и не заметил, как дождь кончился. На небе сквозь облака солнце выглянуло. Сразу на душе веселее стало. На траве и листьях капельки воды заискрились под лучами небесного Хорса. Откуда-то стук дятла раздался. Рагнар приподнялся на локте, попытался разглядеть — где это пернатый дровосек сук долбит. Вот он! На стволе бука в полусотне шагов от стана сидит. На соседнем дереве белка хвостом махнула и скрылась в листве. Дождь кончился, и лес оживает. Большой мохнатый шмель рядом прогудел. Тоже выбрался из норки, цветы ищет.

К костру подошел князь Славомир. Присел у огня, приветственно кивнул дружинникам.

— Мочила, выдели из своих десяток бойцов. Тех, что устали меньше. В дозоре после полуночи гридней Буя сменят.

— Выделю, княже, — мирным тоном произнес боярин. — Как думаешь: завтра до Биткова доедем?

— Доедем, из сотни Грома двое короткую дорогу через лес знают. Говорят, по ней быстрее, можно до полудня к реке доехать.

Лица бойцов от этой новости посветлели. Вот и поход заканчивается. Завтра Лабу переплыть плотами. Встать в каком полабянском порубежном городе или селе. Отдохнуть среди своих, в бане попариться, смыть с себя дорожную грязь. Душой и телом очиститься. С товарищами встретиться, новости послушать, да самому рассказать, как с саксами рубились. Вечером в кругу товарищей за ковшом пива подвигами похвастаться да гусляра послушать, как он кощуны и былины напевает. И ночлег будет в тепле, в доме на лавке, в настоящем уюте. Это особенно хорошо после ночевок у костра под моросящим дождем чувствуется.

Один только Славомир не радовался скорому возвращению. Хоть и спешил к Лабе со всех сил, да побаивался немного. На лице князя ясно читались мучившие его сомнения и опасение. С одной стороны, дело сделал: саксам долги вернул, гамбургскую землю разорил. Прошелся по округе огненной гребенкой, так что там сейчас большая рать без припасов не пройдет — есть нечего. Придется себя обозами отягощать. С другой стороны, Славомир в драку с герцогом Биллунгом полез. Саксов не разгромил, голову герцога не добыл, а почти половину дружины в поле оставил. Как отец на такие дела посмотрит? Неведомо. Старый князь гневается редко, но если его рассердить — мало не покажется. Может непутевого сына наследства лишить. Преемником младшего Мечислава назвать. Славомиру останется только дружину собрать и идти себе землю искать. Может, и за морем, за Новгородчиной.

Вечером к стану подъехал гонец от князя Белуна. Воин скакал по шляху в глубь саксонской земли и случайно наткнулся на дозор дружины Славомира. Как он рассказал: исполнял приказ князя искать всех русов, всех, кто к Лабе идет. По его словам, впереди стоит замок Люнебург. Там сильный отряд барона Рендорфа, посему проходить мимо крепости надо осторожно, не расслабляться. Мало ли что саксам в голову взбредет. Могут вылазку устроить, если решат, что победить могут.

На закате дружину догнал Стерх. Этого мечника из сотни Ерша соратники уже давно считали погибшим. Ан нет, выжил злыдень! По словам Стерха, уже после того как его посадили к костру и накормили, он в бою от своих отбился. Погнался за рыцарем в лес. Несколько дружинников подтвердили, что так и было. Разозленный Стерх, размахивая мечом, поскакал за саксом, ранившим его друга Вятко. К слову сказать, сам Вятко тогда погиб. Его вражеская стрела нашла.

Заехав в лес, Стерх обидчика не догнал. Но зато на него несколько кнехтов навалились. Коня убили, самому мечнику бежать пришлось. Так и запутался, чуть в болотистом овраге не утоп. Когда на опушку вышел, дружина уже ушла, а на поле саксы стояли. Пришлось Стерху в лес возвращаться. Ночью варяг подкрался к саксонскому стану, напал на одинокого конного, зачем-то в овраг спустившегося. Сакса зарубил, коня поймал и рванул вслед за своими. Вскоре следы дружины нашел, так по следу и ехал, пока не догнал товарищей.

Стерх несколько часов за станом следил, пока караулил какого-либо отбившегося от своих конника. Говорит, герцог явно ранен, из шатра не выходил, вокруг стража стояла. Никого внутрь не пускали. В бою у саксов половина рыцарей полегла и пехоты много. Сколько — неясно, но тел с поля несколько сотен принесли. И раненые есть, хорошо на поле ободритские мечи погуляли. Славный был пир Радегаста. Саксы этот бой надолго запомнят.

Но самое страшное, Стерх говорил тихим, потухшим голосом, опустив голову: саксы всех пленников повесили. Никого не пощадили, даже ради выкупа. Всех тридцать человек вдоль дороги на деревьях повесили. Даже раненых, да русы многие раненые были. Иначе варяга полонить почти невозможно. Повествование был коротким. Каждое слово давалось Стерху с трудом, как будто язык у него примерз к небу, а в горле застрял ком. Трудно рассказывать такое. Говоришь и сам не можешь найти ответ на вопрос: «А где ты был? Почему ты здесь, а они там?»

Окружавшие Стерха дружинники молча слушали невеселый рассказ товарища. Только зубами скрипели от бессильной злобы и бросали полные огня и ярости взгляды на закат — туда, где герцогское войско осталось. Чести у саксов нет, это теперь всем стало ясно. Значит, и человеческого обращения они не заслуживают. Большинство варягов про себя решили резать всех саксов, каких только встретят. Никого не жалеть. Чем меньше этих свиней останется, тем на земле чище будет.

Рано утром ободриты тронулись в дальнейший путь. За ночь Асмуд Тролль сумел привести в порядок своих подопечных. Даже Томиле полегчало. После отваров, примочек и плесени, на раны наложенной, жар у раненого спал. Этой ночью он наконец заснул здоровым сном уставшего после тяжелой работы человека.

Сам же кормщик ночью почти глаз не сомкнул, только под утро задремал, сидя на лавке в изголовье Томилы. Все это время Асмуд проверял раненых, смотрел, чтоб им удобно было, раны перевязывал, снадобья готовил. Почти все сам делал, пришедших помогать дружинников до серьезного дела не допускал. Молоды еще, травы и порошки не ведают, только пару простых заговоров знают.

Покинув гостеприимный березняк, варяги вернулись к шляху. Здесь их встретили товарищи из ночного дозора. Все было спокойно, ни одной тревоги, никто не пытался к стану приблизиться. Только молодой, остроглазый Блуд углядел в ночной тьме странные огоньки, плывшие над дорогой. Что там было, так и осталось неизвестным. Огни некоторое время повисели в сажени над землей и потухли.

Блуд хотел подъехать поближе, посмотреть, что это такое в ночи светит, да старший дозора Славиша запретил. И так ясно, не человек это. А глядеть, что там за нечисть под звездами шатается… Хорошо, если безобидный шиш или жердяй, а может, и какая гадость вроде встречника или ненасытной навьи шастать. Хлопот потом с ней не оберешься.

Посмеявшись над ночным приключением Блуда, варяги миновали лес, проехали мимо небольшого болотца с густой порослью осоки и рогоза по берегам. За болотом свернули с наезженного шляха на узкую, вьющуюся по кустарнику дорожку. В небе парил сокол. Вдруг он сложил крылья и камнем упал на землю. До ушей донесся тихий писк, хлопки крыльев, и птица вновь поднялась над ольховыми зарослями. В когтях у сокола можно было разглядеть небольшой серый комочек, скорее всего, мышь.

Далее за полем ободритов опять встретил лес. Дорога совсем сузилась и превратилась в тропу. Местами ее засыпало пожухлой листвой, на солнечных прогалинах в колее трава поднималась. Иногда встречались перегородившие дорогу древесные стволы. С первого взгляда было ясно, что ездят здесь нечасто.

Ехавшие первыми и показывавшие дорогу Никлот и Зубр пояснили: местные боятся этой дороги. Говорят, в лесу тати обосновались, прохожих грабят. А в самой чаще лесное диво живет. Сам большой, в два роста, широкий, мохнатый, голова горшком, глаза красные. Морда на человечью похожа. Шерсть темно-рыжая, с подпалинами, на животе светлее. Человечьим языком не говорит, рычит голодным медведем.

— А поймать не пробовали? — поинтересовался у рассказчиков Гром, подкручивая ус.

— Люди рассказывали, раз собрались охотники, пошли на чудище. Да только из леса половина из них вернулась. Коней потеряли, оружие бросили, говорили страшное: дескать, там такое творилось, что и ноги еле унесли, не то что о конях думать.

— Это больше на тролля похоже, — задумчивым голосом добавил Славомир. — У норманнов в горах таких немало водится. Железо троллей не берет, приходится сетями ловить.

Разговоры разговорами, а ничего необычного ободриты в лесу не встретили. Тати если и были, сочли за благо от дороги подальше убежать. Только бы варягам на глаза не попасться. И чудо лесное не повстречалось. Тоже, наверное, дружины испугалось.

Кончился лес незаметно. Только что дорогу со всех сторон лесные великаны окружали. За ветвями неба видно не было. Как в пещере ехали. Между деревьями лещина, бересклет, жимолость разрослись, внизу только папоротник и хвощ растут. Травы в лесном сумраке мало. И вот два шага — стены пещеры расступаются, и тропа в чистое поле выходит.

Здесь уже до Лабы всего два поприща осталось. Ильменау вброд пересекли. Берега здесь хорошие, пологие. Вдалеке, на горизонте, стены Люнебурга видны. Странно, почему его не взяли? Недалеко же от нашей земли стоит. Спалить его, чтоб не мешал, а остатки валов заставить саксонских холопов срывать. Дело привычное, простое. Рагнар хотел было поинтересоваться у князя, но вовремя остановился. Уловил взгляд Славомира, брошенный в сторону замка. Было в этом взгляде нечто. Никакой злобы и ненависти. Как будто охотник ловушку на крупного зверя разглядывает, думает: все ли правильно сделал, не забыл ли чего.

18. Крепь приречная

Дружина быстро катилась по шляху. Здесь среди полей и перелесков близ великой реки на каждом шагу встречались следы буйного набега русов. Ни одного живого сакса, ни одного сохранившегося села или дома. Иногда только попадались объеденные зверьем и коршунами трупы на пепелищах. Даже небольшой городок, попавшийся на пути, был спален дотла. Варяги прошли мимо уцелевших местами обугленных стен, не задерживаясь, только зажимая носы от трупной вони. Чувствовалось, что весь левый берег Лабы превратился в пустыню.

Недалеко от реки на пути встретился конный разъезд велиградских ободритов. Дружинники Славомира с искренней радостью приветствовали товарищей. На дозорных со всех сторон посыпались вопросы и расспросы.

Сам князь первым делом поинтересовался: где сейчас отец и как дела идут? И что о рати Оттона Второго слышно? Оказалось, князь Белун сейчас за Лабой в стане рать собирает. Это за Битковым, у большого шляха, на берегу речки Зницы. Найти легко. Едете прямо, как увидите все поле в шатрах от края до края, значит, приехали. Новости хороши. Большая рать собирается. С Руяна храмовая дружина пришла. Триста витязей, все как на подбор, в бою страшнее раненого медведя, в засаде тише и хитрее рыси. Да еще тысячу ругов князь Мстивой привел. Из Люблина три сотни охотников явились.

— Князя Славера с ними не было? — спросил Славомир.

— Нет, из той дружины пока никто не пришел. Будут ли, не знаю. Это у старого князя спрашивай.

Еще рассказывают: большая рать велетов с князем Годлавом идет. Скоро будут. Раньше Оттона, если Радегаст пожелает. Оттон Рыжий из Хильдесхейма выступил. Так купцы и доглядчики сообщают. Что за доглядчики и откуда они взялись, мечник не сказал. Сам, наверное, не знает.

Все новости были хорошими, даже на душе легче стало. Махнув рукой дозору, Славомир пришпорил лошадь. Его сердце рвалось к Лабе, туда, где собирается войско русов. Проскакав около пяти перестрелов, князь остановился, нечего от своих отрываться. Он, князь, должен честь и порядок блюсти. С ранеными-то быстро не поскачешь.

Дальше ободриты ехали быстрым шагом одним сплоченным отрядом. Небо опять затянуло тучами, закрапал мелкий осенний дождик. Не дождь даже, а так — летящая с неба сырость. Вскоре дружина выехала на поросший ковылем бугор, тянувшийся вдоль реки. Перед глазами варягов во всей своей красе открылась могучая, полноводная Лаба. Дождь прекратился. Сквозь тучи пробился солнечный луч, скакнул и рассыпался блестками по волнам.

С реки тянуло прохладой и свежестью. Пахло рыбой, водой и водорослями. Над водной гладью с пронзительными криками кружили чайки. Далеко на полночь в небе парил сокол.

Настроение у всех дружинников было приподнятым. Даже раненые улыбались, даже Асмуд, повидавший в своей жизни немало рек и морей, выпрямился в седле и подставил лицо свежему речному ветерку. Томила Нечеса приподнялся на локте и попытался выглянуть из-за конского крупа. На носилках это было нелегко. Углядев краем глаза водную синь, воин опустился на свое ложе.

— Ну вот, на родной земле и умирать легко.

— Куда тебе умирать?! — возмутился ехавший рядом гридень. — В Ирий тебе еще рано. Сейчас приедем, сдадим тебя волхвам, чтоб дырки заштопали и дурные мысли из головы выгнали.

— Так еще вернусь ли домой?

— Вернешься! Зимой с нами в полюдье поедешь.

Пока тянулся этот разговор, лошади вынесли варягов к изгибу реки. Отсюда открывался вид на переправы. Множество людей суетились на обоих берегах. По реке плыло около десятка плотов. Полуголые мужи на плотах выбирали из воды толстые канаты, переброшенные с берега на берег. Видно было, переправу настроили так, чтобы можно было легко перекидывать с берега на берег большие отряды воинов. Чуть в стороне к Лабе спешила еще одна дружина русов, навскидку около трех сотен копий.

Сама переправа много времени не заняла. Вернувшуюся из дальнего похода, отягощенную ранеными, но не добычей, дружину пропустили вне очереди. Тут и Славомир вовремя прикрикнул на паромщиков, потребовал пропустить первыми. Бойцы быстро завели своих лошадей на прочные дощатые настилы плотов, десятки крепких рук взялись за канаты, и паромы пошли по реке.

Туда — обратно, туда — обратно. Переправились быстро. Дружинники поспорили: чей плот первым до противоположного берега дойдет. Упершись ногами в доски, бойцы взялись за канаты. И эх! Пошли. Канаты натянулись, молодежь и умудренные годами, покрытые шрамами бойцы со смехом потянули плоты. Быстро пошли. От носов паромов буруны поднялись. Первым оказался плот с боярином Громом. Старый вояка сам тянул канат и еще подбадривал товарищей.

— Вот как надо! Учитесь, — с гордо поднятой головой заявил Гром, спрыгивая на берег.

— Наш берег! Наша земля! — воскликнул раскрасневшийся Змейко, перепрыгивая полоску воды между паромом и песком бичевника.

— Так не наша, — хмыкнул в ответ Рагнар, не разделявший восторгов молодого гридня.

— А все равно наша. Здесь русы живут. Собратья.

— Все верно. Полабяне одного с нами рода, — поучительно заметил Мочила, услышав разговор своих воинов.

— У них другой князь, — не сдавался Рагнар.

— Князья разные, а род один. — Ответить на это было нечем.

Собравшаяся на правом берегу дружина поднялась по склону, здесь начиналась дорога на Зверин и Ратценград. Острый глаз Рагнара заметил свежие бревна укрытия, выглядывавшего из-за кустов. Невысокая стенка с вертикальными бойницами и заваленным ветками навесом. Все верно. Место для переправы удобное, наверняка саксы будут здесь реку переходить. Выше по течению начинается устье широкого заболоченного оврага, а ниже город стоит. Именно здесь и будут встречать врага передовые заслоны.

Дорога вышла к стенам Битковского града и побежала вдоль городской стены. Обычный торговый город, славный не храмами, мудростью волхвов или доблестью дружин, а своей ярмаркой. На таких перекрестках торговых путей, речных и сухопутных, и возникают поселки ремесленников, затем они растут и их обносят стенами. Вот так и возник Битков. Сейчас уже славный, известный город.

Хотя, на взгляд бывалых воинов, городская стена восторгов не вызывала. Покатый земляной вал, заплывший, обмелевший, давно не чистившийся ров, на валу бревенчатая стена в две сажени. Навеса от стрел над заборолами нет, и башен всего две. Одна, сторожевая, высится на крутом берегу, другая надвратная в сторону земли русов смотрит.

Под городом, на берегу, причалы вытянулись, ближе к обрыву несколько каменных сараев для товаров. С первого взгляда видно — шумной торговлей и заморскими гостями здесь сегодня не пахнет. У причалов только две боевые лодьи привязаны. На поле, где раньше торг был, вместо лавок, купеческих шатров и толп гостей несколько ратных сотен строем ходить учатся.

Сразу ясно: люди к воинскому делу непривычны и вооружены плохо. Вместо броней сыромятные кожухи с нашитыми костяными пластинами, а то и того нет, в простых рубахах и вотолах без брони вышли. Шлемов у половины нет. Щиты простоватые, без оковок и умбонов, на вид слишком толстые, тяжелые. Вооружены бойцы копьями и охотничьими рогатинами. Зато у многих за плечами луки видны, но тоже слабые — на дикого зверя, а не на доспешного воина.

Все ясно — посошная рать. Сборная каша из молодых смардов, решивших попытать воинской удачи. Решимости много, а умения не очень. Опыта схваток нет, стойкости мало, в бою могут без приказа вперед рвануть или, наоборот, испугаться и побежать. Куда их князь пошлет? В передовые заслоны да засады, или до большой битвы побережет?

А на стенах города работа кипит. Спешат к осаде приготовиться. Вал кольями укрепляют, перед воротами ров расчищают. О! Точно! Это новые ворота собрались вешать, хорошие, дубовые, в три слоя сплоченные и окованные железными полосами. Такие тараном не выбить, особенно если железные засовы поставить и подпереть клиньями и распорами. Ясно, город без боя сдавать не будут. Заодно и Оттонова рать поредеет, когда на стены всходить будет.

Встречных и попутных на шляхе оказалось немало. Останавливались, пропуская рать. Иногда знакомые лица встречались. Тут приветствия, расспросы: откуда идете? Где тебя найти? Кого видел? Как там? Приветы от знакомых и родичей передавали.

Рагнар, к своему удивлению, увидел боярина Чекмаря. Выхаживавший лошадь в поле люблинец приветственно помахал рукой велиградцам, но сам приближаться не стал. Видимо был занят. Интересное дело. Расстались с главой люблинских находников в Старграде. Если где и должен быть боярин, так с князем Славером. Однако сам Славер еще к рати не присоединился. Может, передовых с весточкой послал? Возможно.

Вот и стан. За очередным подъемом с дороги открылся вид на облюбованное ратью поле. Действительно, шатров много. От края до края все пестрыми, разноцветными навесами и шатрами заставлено. У реки на заливных лугах табуны лошадей пасутся. На краю стана, у перелеска, времянки кузнецов, плотников, кожевников и прочих мастеров виднеются. Кругом множество людей, костры горят, дым к небу поднимается. Уже отсюда чувствуется запах готовящихся в котлах каш, грибниц, похлебок. Проголодавшимся варягам щекочет ноздри аромат жареного мяса.

А что это там, вниз по течению? Бани! Много их построили, на всю немалую рать. Самое то — с дороги попариться, смыть пыль, грязь и кровь.

Старики рассказывают: в давние времена вернувшийся из похода или с охоты муж не мог в дом войти и за стол с родовичами сесть, пока в бане не отпарится. Чтоб души убитых им врагов или зверей по следу своей крови к роду не пришли. Сейчас времена другие, обычаи меняются. Волхвы учат: если воин с чистым сердцем и во славу своего рода врага убил, навь к нему не привяжется. Перун чистой огнезарной молнией нежить прогонит. Он завсегда обороняет тех, кто его чтит. Время другое, а помыться с дороги все одно первое дело.

Оказалось, шатры, коновязи, дрова и даже съестной припас для Славомировой дружины уже заготовлены и место им отдельное близ шатров старшей дружины готово. Встретивший варягов боярин Након, полноватый громогласный муж, не любивший кровавые ратные потехи, но зато прекрасно умеющий с хозяйством управиться и деловой хваткой не обиженный, показал бойцам их участок стана. На клич боярина прибежали холопы, помогли воинам коней расседлать, сумы по шатрам раскидать, обед сготовили.

Вообще, в стане чувствовался порядок, не зря старый Белун быстро вернулся на этот берег, следил, как рать собирается. Бдел князь, чтоб люди нужды ни в чем не испытывали, и ссоры в стане быстро пресекались. Воины со всех концов Полабской Руси стекались, могли и старые обиды вспомнить, и новые нажить. Здесь князю волхвы помогали. Было их немного, всего-то полторы дюжины священнослужителей, но они везде успевали: и обряды справляли, и требы Богам ставили, и раненых да больных выхаживали, и, если надо, ссоры пресекали, не давали крови пролиться. Казалось, сам Стрибог волхвов туда, где они нужны, по воздуху носит.

В конце дня, отдохнув как следует, Рагнар нашел шатры люблинских воинов. Его сразу узнали, многие находники Чекмаря помнили велиградского десятника, вместе Старград брали. Встретили Рагнара тепло, пригласили к костру, затем ендовой меда языки смочили, чтоб разговор легче потек. Молодой ободрит многое узнал из того, что после ухода дружины в Старграде произошло.

Боярин не все рассказал, часть утаил, но по глазам, по обмолвкам чувствовалось — он без разрешения Славера ушел. Было там что-то нехорошее, словно черный поп между русами пробежал. Жизнерадостный, добродушный, улыбчивый Чекмарь уходил от прямых вопросов или отмалчивался. Был он сегодня мрачен. Единственное, воевода рассказал, что служит сейчас князю Белуну и собирает для него дружину вагров. Были сегодня в стане и двое сыновей Чекмаря, такие же медведи, только помоложе и покрепче. Второй из них, Стоигнев, при людях играючи подкову разогнул, а потом вокруг шеста обмотал. Самый же младший, Вятко, сейчас должен был весь род Чекмаря из Люблина в Велиград перевозить. Да, большая, злая обида легла между боярином и князем. Не все так просто оказалось.

— Так, говоришь, герцога Бернарда твои мечники достали? — Старый князь бросил на сына хитроватый взгляд из-под кустистых седых бровей.

— Дотянулись, подсекли. Только голову снять не удалось, герцога его рыцари отбили, — унылым, грустным голосом отозвался Славомир.

Князья сидели на берегу Зницы чуть выше стана. Стреноженные кони щипали траву на краю подходившего к реке леса. Вокруг спокойно, людей рядом не видно, некому разговору помешать. Шумный воинский стан скрывался за лесом, но не давал о себе забыть. Даже досюда доносились ржанье лошадей, гомон, звон железа, ритмичные удары кузнечного молота.

— Может, ты и правильно сделал — попытался дотянуться до волчонка, одним ударом у Оттона лапу отрубить.

— И воинов потерял, — кивнул в ответ Славомир.

— Не кори себя! — На плечо молодого князя легла отцовская ладонь. — Зато теперь твоя дружина готова саксов зубами грызть. Стерх рассказывал: мертворожденные пленников казнили? Значит, никто из наших сейчас оружие не бросит. И саксонская конница хорошо потрепана, — заключил Белун.

— Отец, ты рассказывал, что видел, как Оттон Первый твоего отца повесил?

— Да, было дело. Я в то время совсем молодым был, как Мечислав, тоже в битвы рвался и о славе мечтал. Саксы тогда нас набегами тревожили, людей угоняли, дань требовали. Мы и поднялись на них ратью. Начался поход удачно, крепости отбили, с данами и уграми договор заключили, они вместе с нами должны были на Оттона идти. К нашей рати даже несколько саксонских баронов и графов со своими дружинами пришли, им тоже король жизни не давал.

Только Оттон слишком быстрым оказался, успел ударить, пока даны и угры к нам не подошли. Погибла наша рать в поле, много воинов полегло, река Ракса кровью наполнилась. Мне тогда повезло — вместе с верными мечниками сквозь Оттоновых рыцарей прорубился и утек. А дед твой, Стоигнев, в плен попал. Оттон после битвы всех пленных повесил: и русов, и саксов — даже знатных людей не пожалел. Все семьсот человек, всех повесил.

— А потом он пошел нашу землю разорять, — добавил Славомир. — Отец, почему ты тогда пришел к Оттону? Почему поклонился упырю и его руку признал?

— Пришлось, — тяжело вздохнул Белун, лицо князя исказила гримаса боли. Он до сих пор переживал беды и позор тех дней.

— Много зла нам саксы и христиане принесли. Людей селами и городами в рабство угоняли. Мужей, кто за оружие хватался, рубили нещадно. Кто не успел в лесах и болотах спрятаться, всех убили или холопами обратили. Храмы жгли, на их месте свои жертвенники Распятому возводили. Марена тогда хорошо погуляла. А мне пришлось шею склонить. Я же старшим в роду остался, мне и ответ за ободритов держать. Горько было, а пошел. Поклонился, дары принес, согласился дань платить, зато жизнь для рода вымолил.

— Понимаю, отец. Горько тебе пришлось.

— Не то слово. Каково мне было убийце отца кланяться?! Старшим его называть?! Пришлось. А данов и угров Оттон тоже разгромил, заставил свою власть и силу признать.

— Ты на меня за тот бой не гневаешься? — вернулся к прежнему разговору молодой князь. То, что его и мучило.

— Конечно нет. Ты мудрый князь. Будешь мудрым, если раньше времени в терем Радегаста не отправишься. С умом в битву вступил и вовремя бойцов из сечи вывел. Близ Гамбурга все разорил, огню урожай предал, а черных саксов зря не убивал. Теперь там голод настанет, все остатки съестного подъедят, Оттоновой рати даже черствой корки не останется. В набег резво шел, страх обгонял и вернулся вовремя, не стал Судьбу испытывать. Так не бойся, я умру — будет у ободритов хороший князь. Тебе меч и Багряную Челку передам.

— Главное, чтоб ободриты, наш род, на земле остались, — жестко, словно отрубил Славомир. — Когда Оттон придет? И что у тебя за доглядчики? Я на переправе слышал.

— Через седмицу в Люнебурге встанет. Замок я ему нарочно оставил, чтоб прямо на наши засеки и стены двинул. А доглядчики… — Князь громко расхохотался. — Да нет у меня доглядчиков. Да и как они вести бы слали? Купцов останавливаем, расспрашиваем. Несколько гонцов переняли, допросили с пристрастием. Заодно христианских чароплетов наловили. Они нас сказками забавляли, сейчас в клетке сидят, своей участи ждут.

Дальше Белун подробно рассказал сыну, что делать собирается. Рати правый берег Лабы укрепят и удерживать будут. На дорогах засеки рубят, болотные гати топят, стены городов укрепляют, припасы собирают.

Старый князь хотел заставить Оттона прорубаться через Битков или Лухов, здесь, на лесных дорогах, на переправах, между болотами, хорошо можно вражескую рать проредить. Летучими отрядами и засадами истощить, измотать имперское войско. Руянская храмовая дружина Свентовида многое может в лесу натворить, эти оборотни-волколаки не одну саксонскую голову добудут. С храмовниками ни в поле, ни в лесу, ни в море никто сравниться не может.

Как только Оттон продерется через лес, выйдет в поле, тут его русы большой ратью и встретят. К тому времени и велеты-лютичи подоспеют, и даны со своим новым конунгом подойдут. Хотя на норманнов Белун не надеялся — собираются они долго и думают медленно. Сколько по Руси баек про норманнов ходит! И все из жизни взяты. Дескать, пока норманн в поход собирался, рус уже из набега вернулся и по пути из норманнского фьорда корабли угнал.

Да если даны и не успеют, все одно польза от них будет. Белун их отправит Бремен брать и Фрисландию в пепел обращать. Разбить Оттона — это одно, надо у саксов саму мысль на Русь ходить отбить намертво. Пусть норманны побережье жгут. Гамбург же князь хотел себе оставить, добыча там намечается богатая.

Как рать перед боем строить, в поле и решится. Князья, слава Велесу, старшинство Белуна признают. Волхвы хорошо князю помогают, проповедуют, что только одна голова у войска должна быть, один князь должен войну вести.

— Ты когда со Славером прощался, он что тебе говорил? — чуть прищурившись, поинтересовался старый князь.

— Говорил: порядок быстро наведет и придет с дружиной на Лабу.

— Обещал, говоришь… — Лицо Белуна исказила брезгливая гримаса. — Не хочет он идти. Надеется, пока мы кровь проливаем, свой кусок укрепить. Хитрит люблинский выползок. Ко мне его боярин пришел, Чекмарь. Помнишь такого?

— Как не помнить. Вместе в море шли, вместе город брали. Он находниками командовал. Хороший воевода, умен и силен, как леший.

— Так вот: слово боярина крепче княжьего оказалось. Привел он полторы сотни бойцов. Кто с Чекмарем из Старграда ушел, кто в Люблине присоединился, и еще к нему из Любеча находники идут. Чекмарь сказывает: не хочет Славер на рать идти, с христианами заигрывает, думает за стенами отсидеться.

— Голову оторву предателю! — мрачным тоном пообещал Славомир.

— Это успеется. Пока гонцов пошли, пусть напомнят про обещание. Может, одумается, не станет прилюдно от своих слов отказываться. В жизни все бывает — взлетел высоко не по заслуге, возгордился.

— Могу завтра Грома и Путяту отправить. Бояре умные и обычаи хорошо знают, убедят люблинца или опозорят при всей его дружине. Про честь и законы напомнят.

— Много чести Славеру, — поправил сына Белун. — Ты его на престол поставил, земельным князем сделал. Дай ему намек. Если умен, поймет.

— Тогда простого мечника отправлю с грамотой и велю на словах напомнить про наш уговор.

— Это уже дело, — согласился Белун. — Дай людям день отдыха и посылай в Старград. Может, Славер и успеет к битве подойти.

На этом разговор о насущных делах завершился. Белун пересказал сыну последнее письмо из Велиграда. Матушка княгиня прислала с гонцом. В городе спокойно. Жизнь идет размеренно, плохих вестей нет. Сестра Славомира Млава свой первый холст выткала. Растет девица. Не успеешь оглянуться, знатной невестой станет. Род не опозорит.

На днях пришел корабль с послами новгородского князя Володимера. Княгиня их в тереме приютила, пишет, что новгородцы с миром пришли. Но о делах будут говорить только с князем, сейчас возвращения Белуна ждут. Да еще штуку одну отчебучили. В четвертый день седмицы в храме Радегаста дюжину быков зарезали, да еще хотели трех христианских рабов к требе присовокупить.

— В храме-то зачем? — вылупил глаза на лоб Славомир. Он не понимал этот странный обычай, заведенный Володимером Свентославовичем.

— Так и пишет: зарезать хотели на требнике, — скрипнул зубами Белун. — Вернусь домой — разберусь. Старого Слуда в городе нет, с ратью пошел. Наверное, кто из младших волхвов беззаконие допустил. Добро, матушка вовремя вмешалась, запретила новгородцам людей без ведома старшего волхва резать.

Старый князь осуждал такие нововведения. По Прави на жертвенном камне перед образом Бога можно человека в требу Богу принести. Но только того, кто сам вызвался к Вышнему посланником рода идти, рассказать Богу, что на земле деется, попросить защиты для своего народа. Душа такого добровольца прямиком в небесный Ирий попадала. Большая честь. Не каждому позволено свою жизнь Вышнему жертвовать, только русу с чистым сердцем и помыслами, кто сам вызывался жизнь за род отдать.

Осквернить же храм кровью христиан?! Дело нехорошее. Кабы Перун Радегаст не разгневался, разобрав, каких гонцов ему шлют. Чужеземцев в других случаях в требу закалывают, и обряд другой свершается, не в храме, а рядом.

Обсудив дела, князья поймали коней и поехали к стану. И вовремя. Как раз к их возвращению гонец от Олега Древанского примчался. Молодой, с короткими реденькими усиками гридень поднялся с лежавшей у костра попоны, где он жадно рвал зубами жареную утку. Сразу было видно: человек проделал большой путь, гнал, не жалея ни себя, ни лошадей. Древанин, пошатываясь, двинулся навстречу князю ободритов, на ходу размазывая жирными руками грязь по лицу.

— Князь Белун, мой князь Олег привет тебе шлет. Мы саксов под Живицами разгромили. Маркграфа Ульриха взяли, а с ним сотню пленных. — Несмотря на смертельную усталость, глаза юноши светились радостью.

Белун молча спустился с седла, снял с себя богато украшенный, расшитый золотой и серебряной нитями мятль и набросил его на плечи гонца.

— Эй, гридни! Быстро накормите древанина с дороги, в бане напарьте и шатер найдите ему близ моего. А тебя, как отдохнешь, жду вечером на круг. Расскажешь, как дело было.

Гонец только согласно кивнул и вернулся обратно к костру и ожидавшим его ободритским дружинникам. Воин два дня и ночь без отдыха на трех заводных шел, от усталости и после скачки его ноги не держали. Он даже забыл поблагодарить князя за дар. Хотя не каждому такую честь, как мятль с княжеских плеч, оказывают. Разум человека был слишком утомлен, чтобы воспринимать хоть что-то, кроме урчания прилипшего к позвоночнику желудка. Впрочем, Белун и Славомир его прекрасно понимали. Самим не раз приходилось вот так сутками подряд коней гнать.

— Вот это верное дело, — улыбнулся старый князь, поглаживая свой ус. — Теперь саксы с верховьев не сунутся. Перекрыл древанин путь и войско магдебургское разгромил.

— Это не Славер, — кивнул в ответ Славомир.

— Ничего, и с люблинским княжичем неплохо вышло. Нам нужно было из Старграда саксов выгнать, вот и выгнали. В нашу пользу дело пошло.

19. Нежданные гости

Широкий шлях тянется по гребню каменистой гряды. Отсюда открывается прекрасный вид на все стороны, правда, противный холодный ветерок до костей продувает, но это нестрашно. Достаточно запахнуть прочный, теплый мятль, подоткнуть полы — и можно спокойно ехать. Ветер и холод воину не помеха. Куда важнее одно, незаметное с первого взгляда, преимущество этой проторенной в незапамятные времена забытыми предшественниками дороги. Вода с гребня стекала, просачивалась сквозь растрескавшийся камень, песок и щебень. Даже сейчас, в осеннюю распутицу, лошади по шляху шли быстрой рысью.

Прошедший ночью дождь оставил на дороге только мелкие лужицы. Никакой грязи и разбухшей от воды, скользкой глины. Подковы лошадей цокали по слежавшемуся гравию и утоптанному тысячами ног и колес щебню. При желании можно было в галоп пуститься.

Сейчас старый торговый шлях между Люблином и Старградом поражал своей пустынностью и безлюдностью. А в старые времена, деды рассказывали, здесь порой обозы и путники сплошным потоком шли. Многие в стольный Старград стремились, кто по торговым делам, кто в дружины могучих князей или буйные ватаги находников вступить, а кто в храме светлым Богам поклониться, у мудрых волхвов совета спросить.

Время прошло, все изменилось. Не только старый путь, но и окрестности, вся Вагрия обезлюдела. После волны норманнских и саксонских набегов почти никого на этой земле не осталось. Кто не погиб под вражеским мечом или в рабство не попал, тот в ободритскую или велетскую землю ушел.

Редко-редко со шляха можно углядеть струйку дыма на горизонте или встретить село. Да и что это за села! Крепким высоким частоколом с заборолами обнесены. А зачастую городьба поверх вала идет. Огнищане и смарды в поле с оружием выходят, жен и девиц без надежной охраны за ограду не выпускают. Если селение не укреплено, это, скорее, саксонские, тюрингские, швабские или еще какие колоны, переселенцы. Много их при старом Оттоне появилось. Чужаки. Пока под защитой саксонского меча страха не знали, а что дальше с ними будет, только одному Роду известно.

Наметанный глаз путников видит, что после недолгого затишья война докатилась и до этих мест. Нет, пожарищ не встречается, следов лихих набегов викингов не видно, но по первому взгляду на редких встречных все понятно становится. Даже глупые колоны при виде скачущего по дороге отряда разбегаются, прячутся по оврагам. В немногочисленных селениях русов ворота закрыты, над частоколами шлемы, копья и луки виднеются. Кто знает, кого там несет? Может христиане скачут? Вот и запирают засовы, готовятся встретить незваных гостей железом. А может, там уже христиане живут и, в свою очередь, варягов опасаются. В этой земле все может быть. Один Ящер разберется.

Побаиваются местные едущего по своим делам десятка дружинников. Хотя какой это десяток. После битвы у Вюмме под рукой Рагнара только пятеро бойцов осталось. В стане у Биткова Славомир свою дружину пополнил. Рагнару двоих отроков дал. К старому Белуну много воинов идет, принять под свою руку просят. Вот князь сыну и дал сотню гридней.

Новички не ахти, их, по-хорошему, еще год натаскивать надо. Один из-под Гавеля пришел, Грацем зовут. Отрок безусый, выучка никакая — в седле держится и топором отмахиваться может. Кажется, не воинского рода, из свободных землепашцев вышел. Да еще христианином был. Только в стане под Битковым обряд очищения прошел.

Зато второго Рагнар знал сызмальства. Ратибор из Барты, младший сын Пересвета Тихони. Как его не знать! В одном городе росли, вместе на пристань бегали отцов из походов встречать. Ратибор на четыре года младше, но из хорошего воинского рода. Пересвет своих сынов на ратную науку с детства натаскивал, учил по Прави жить и честь рода беречь. За земляка десятник был спокоен: свой, не предаст и не струхнет. Отец и братья у него никогда свою честь не умаляли, и этот не уронит. Кровь обязывает.

Небо опять затянуло серой тяжелой пеленой. Всего полдня солнце землю сушило, и все. Опять придется под дождем ехать. Ночлег надо будет заранее подыскивать, еще до заката. Место выбирать, где не сыро и от дождя укрытие есть. Ночи холодные, промокнешь и утром встать не сможешь, так все тело судорогой сведет.

Впереди, чуть правее дороги, на склоне покатого, покрытого камнями, трещинами, поросшего низким чахлым ельником останца что-то блеснуло. Между серых валунов заметно шевеление. Вроде люди в скалах прячутся. Кто и сколько — непонятно.

— Грац, пойдешь в дозор. — Рагнар говорил медленно, с расстановкой. — Опередишь нас на перестрел…

— Стой! Кому говорят! — Резкий окрик десятника заставил вырвавшегося было вперед отрока натянуть поводья.

— Ты же сам сказал… — Грац смущенно пожал плечами, на его лице появился предательский румянец.

— Ты не дослушал. Поедешь впереди на перестрел. Как к тому холму приблизишься. — Рагнар вытянул копье в сторону останца. — Движение на склоне видел?

— Видел, старшой, повозка стоит в расщелине и рядом полдюжины мужей.

— Ты это углядел?! — Глаза десятника от изумления полезли на лоб.

Князь Славомир, получается, ему целое сокровище дал. Такое орлиное зрение, как у Граца или Кривши, впередсмотрящего «Сирина», дорого стоит. Востроглазый воин не одну жизнь спасти может, если заранее врага увидит.

— Ладно. — Миг, и Рагнар вновь вернул себе прежнее строгое выражение лица. — Ближе чем на полтора перестрела не приближайся. Рассмотри все внимательно: кто, сколько их, что делают, чем вооружены, какого племени — и вертайся назад. Понял?

— Понял, старшой. — Грац кивнул с серьезным видом и хлестнул лошадь плетью. — Но, пошла!

Глядя вслед удаляющемуся гридню, Рагнар невольно поймал ехидный взгляд Змейко.

— Молодежь гоняешь, десятник?

— Так надо. Кто их учить будет? — Рот мечника расплылся в добродушной улыбке. Тут в поле зрения попался Ратибор. Слишком снисходительным, пренебрежительным взглядом провожал молодой гридень своего товарища.

— А ты что лыбишься? Попадешь копьем на скаку вон в то деревце?

Ратибор вместо ответа опустил копье, удобнее уселся в седле. Небольшой чахлый, пробивающийся меж камней ствол березы приближался. Гридень наклонился вперед, зажал копье под мышкой. Удар. Рожно точно вошло в жалобно скрипнувший ствол и крепко там засело. Ратибор дернулся, качнулся, но успел выпустить из рук копье и удержался в седле. Под дружный смех дружинников отрок остановил коня и, смущенно улыбаясь, вернулся к деревцу. Старая дружинная шутка. Этот еще молодец. Бывало, при таком испытании гридни из седла вылетали. Рагнар сам в молодости попался в эту ловушку. Как давно это было! Полтора года прошло. Зато теперь будет наука: если копьем с разбегу колешь — будь готов, оно застрять может.

Отсмеявшись, двинулись дальше. Грац ехал впереди отряда, иногда оглядывался, смотрел, чтоб ровно на перестрел и ни на шаг меньше. Рагнар, глядя на отрока, тихо ухмылялся в усы — пусть привыкает. Если закалка хорошая и не трус — будет из него дружинник.

Приблизившись к каменистой осыпи, Грац придержал лошадь, постоял немного и поскакал обратно к товарищам.

— Ну, что видел? — поприветствовал его Вильк.

Грац только отмахнулся от товарища и, приблизившись к Рагнару, доложил:

— Повозка в укрытии между камнями. Чуть в стороне, в буераке, лошади пасутся. Люди по виду смарды или холопы из домашней челяди, выглядят увальнями, кожухи бронями не примяты. Оружие простое, дешевое.

— Сколько их?

— Я видел семерых, может, в буераке или повозке еще пара найдется, и с ними женщина.

— Женщина?! С этого и следовало начинать. — Глаза Рагнара вспыхнули. Интересное дело. Явно, жена из знатных едет. Тогда почему охрана плохая? Куда ее в такое время понесло и каким местом муж думал?

— По виду наши, русы, — продолжал Грац. — Едут из Старграда.

— А это как выяснил? — нахмурил брови Рагнар, но через мгновение догадался сам: следов на шляхе нет. Навстречу путь держат.

Немного подумав, десятник решил, что опасности нет. Надевать брони и натягивать на луки тетивы не стоит. В крайнем случае, если у встречных с головой не в порядке, в драку полезут, их можно копьями разогнать. Так и поехали дальше, оставив кольчуги и шлемы в тюках на спинах заводных лошадей.

Приблизившись к неизвестным путникам, Рагнар сам разглядел спрятанный между камнями крепкий, добротный воз с натянутой на дугах рогожей. Недалеко угли погасшего костра чернеют, на траве большой котел стоит. Путники, их ровно семь оказалось, при виде всадников выстроились рядком перед возом. Вооружены небогато: копья и топоры. У одного, он держался чуть поодаль, в руках тяжелый лук. Броней ни у кого нет. Только один, по виду старший, в клепаном шлеме и с круглым щитом стоит. У съезда со шляха, там, где на песке отпечатались следы повозки, Рагнар дал своим бойцам знак остановиться.

— Пошли вам Велес удачу и легкого пути!

— И тебе удачи, славный воин, — легонько кивнул в ответ путник со щитом, не сводя с всадников пристальный взгляд пытливых ярко-синих глаз. — Если не спешишь, перекуси с нами, дай отдых лошадям. — Все по обычаю, так и положено с неизвестными разговаривать.

— Благодарю и не откажусь. — Рагнар спустился с седла и повел лошадь в поводу. Остальные дружинники последовали его примеру.

Первым делом мечник повесил на луку седла щит, стреножил Дымку, затем подошел к кострищу. Путники расступились в стороны и опустили оружие. Старший, сняв шлем, протянул Рагнару краюху хлеба. Тот в свою очередь переломил хлеб, вернул половину хозяину, сам откусил. Хлеб оказался хорошим, вкусным, не далее как вчера испекли. Оставшееся от краюхи Рагнар передал своим товарищам.

Обычай соблюден, теперь можно не опасаться подлого нападения. Нарушителя обычая сами Боги накажут. Земля носить откажется. Навь поглотит. А как же иначе? Хлеб свят. С кем его переломил, отведал, тот на время встречи тебе названным родовичем становится. А вот теперь можно и поговорить.

— Дороги, говорят, опасны стали, — начал издалека дружинник.

— Опасны, да Бог хранит, — прозвучал в ответ мягкий, приятный женский голос. Выступившая из-за воза женщина оказалась молода и красива. Одета просто, по-дорожному, без дорогих украшений. Но видно было: платье из добротных тканей и сшито по мерке. Расшитая красной нитью клетчатая понева говорила, что ее обладательница живет в Люблине. Верхняя рубаха тонкого холста — из заморской страны скоттов. Только там умеют ткать такие мягкие, тонкие и одновременно теплые холсты. На плечах красавицы синий мятль, скрепленный у плеча крупной филигранной серебряной заколкой с рубином. Волосы тщательно убраны под расшитую бисером и янтарем рогатую кику. Из-под поневы выглядывают поршни из мягкой, хорошо выделанной кожи.

— Что в Старграде слышно? Вы же из города князя Славера едете? — продолжил Рагнар.

— Князь правит твердой рукой, слушает мудрых советников. Законы и подати устанавливает справедливые. Если ты едешь в княжескую дружину вступать, так он как раз воинов принимает. Хочет свою дружину увеличить на страх недругам. — Речь звучала внятно, женщина выговаривала слова старательно, как на нить нанизывала.

Точно! Она не нашего рода — догадался Рагнар. Родилась норманнкой или саксонкой, а за руса ее замуж выдали.

— Люди называют меня Рагнаром, служу князю Славомиру. В Старград по поручению князя еду, о мире говорить, — безбоязненно выложил мечник. Почувствовал, что так и норманнка откровеннее будет, а то говорит, не как думает, а как положено людям Славера говорить.

— Я Эрла, дочь Хьерта Торвардсона, жена люблинского боярина Крома, ездила отца и братьев навестить, сейчас домой возвращаюсь.

— Остров Фюн? Большой старый дом на берегу пролива? Лодки на берегу? — добродушно улыбнувшись, Рагнар перешел на норманнский язык.

— Нет, Роскильде. Мой отец — хевдинг конунга Харальда Синезубого… был, — поникшим голосом добавила Эрла. В уголках глаз красавицы блеснули слезы.

— Три дня назад Харальда сверг его сын Свен, — пояснил старший слуга Эрлы Хьертовны. — Нам повезло, вовремя отплыли. Что стало с конунгом и его ближниками, неизвестно.

Эта новость Рагнару пришлась по душе. Стараясь не подавать вида, он продолжил расспросы. Тем более, Эрла и Некрас сами были не прочь облегчить душу, выложить свои горести и переживания случайному хорошему человеку.

В Роскильде судьба благоволила Эрле, отец и братья заранее договорились с кораблем до Люблина. День отплытия почти совпал с переворотом. Что произошло ночью, когда в город вошли хирдманы Свена, Эрла только догадывалась. Они уже собирались гасить огонь, как к отцу прибежал гонец, молодой хирдман, почти юноша, страшно напуганный и заикающийся от волнения. Старый Хьерт сразу после ухода гонца облачился в кольчугу, взял свой шлем, щит и меч и ушел в терем конунга. Назад он уже не вернулся.

Рано утром братья почти силой посадили Эрлу на корабль, бежать вместе с ней они отказались. Тем более, в отличие от отца и сестры, они были язычниками и могли не опасаться гнева Свена, еще ночью спалившего городскую церковь вместе со всеми священниками. Рагнар с самого начала догадывался, что разговаривает с христианкой. Что ж, человек сам выбрал, каких Богов почитать, его право. Ничего необычного, в Люблине много поклонников распятого господина закатных и полуденных народов.

На следующий день после выхода в море кормщик, опасаясь приближения бури, повернул корабль к Старграду, и вовремя. Они вошли в гавань за час до того, как ветер усилился и по гребням волн побежали белые барашки. Здесь Эрла решила не ждать, пока море успокоится, а ехать домой посуху. Потеряв отца, она боялась за мужа и детей. В городе говорили разное. Судачили: князь Белун идет в большой поход против Оттона. Опять кровь прольется, может и Люблин пострадать. Тем более к Белуну люди идут со всех концов земли, а вдруг боярин Кром тоже решил к ободритам присоединиться?

Да и в Старграде не все было спокойно, боялись саксов. Кабы не пришли город отбивать.

Князь Славер хорошо знал служившего его отцу Крома, помнил и его жену, принял Эрлу хорошо, в своем тереме палату отвел. Но выделить гридней в дорогу не смог или не хотел. По слухам, у него самого не все хорошо. Спешно дружину собирает, принимает всех желающих. Боится и ободритов, и саксов. При этом надеется город и землю за собой удержать. В городе бают, что велиградские князья с него дань запросили за помощь в захвате города. Вот такие новости.

Посочувствовав беде боярыни, Рагнар вспомнил, что проезжал мимо деревеньки с пришлым людом. Видел там большую церковь. До заката можно успеть доехать, а священник ночлег своей сестре по вере даст. Слышал, есть у христиан такой обычай, и даже соблюдается.

— Белун с него дань требует? — сплюнул сквозь зубы Змейко, когда воз люблинской боярыни остался далеко позади.

— Поговорим, — кивнул в ответ Рагнар. Из рассказа Эрлы он понял, что Славер вцепился зубами в Старград и боится его потерять. Это хорошо. Можно попробовать намекнуть Славеру: князь Славомир умеет прощать чужие ошибки, и, если Славер сдержит слово, зла на него держать не будет. Еще можно набегом норманнов пригрозить. Напомнить про Свена и его хирдманов.

Рагнар этого не замечал, но за последние два месяца он сильно повзрослел. Бесследно исчез юный, чуточку наивный, с восхищением смотревший на прославленных князей и бояр гридень. Груз ответственности, тяготы походов и боев медленно, но верно делали свое дело, превращали отрока в зрелого мужа.

В этот день доехать до Старграда они не успели, к вечеру начал накрапывать дождик, хорошая дорога кончилась, и под копытами лошадей захлюпала ярко-рыжая глина. Пришлось заночевать в придорожном лесу, под ветвями старой густой ели. Зато утром, пройдя всего два поприща, они оказались перед городскими воротами. Удостоверившись у сторожевых гридней, что князь в Старграде, Рагнар повел своих людей прямо в Верхний город.

Да, Старград за последнее время изменился. Тогда, после приступа, люди боялись нос на улицу высунуть. В памяти Рагнара остались пустынные, вымершие улицы, закрытые ворота и ставни. Сейчас перед глазами ободритов открылся большой, шумный, многолюдный город. На улицах звучала русская и норманнская речь, частенько до ушей доносились фразы на саксонском или ином близком ему языке. На одной из площадей, перед христианской церковью, раскинулся торг. Вильк покосился на десятника и перевел взгляд на торговые ряды. Рагнар в ответ резко мотнул головой. Не время, сначала дело сделать, гулять потом.

Перед воротами Верхнего города их остановили.

— Куда едете? — двое дружинников в полном доспехе, с мечами на поясе скрестили копья перед лошадью Рагнара.

— Дело есть к вашему князю. Слово князя Славомира ему везу.

— Ободриты? Проезжайте. — Из-за ворот выступил воин, выделявшийся горделивой осанкой и ярко-синими длинными усами. — Мстивой, сопроводи, покажи дорогу.

Один из сторожевых воинов, до этого сидевший на корточках, прислонившись спиной к створке ворот, поднялся на ноги и, сделав приглашающий жест, зашагал по улице в глубь города. При этом еще один гридень, совсем еще молодой отрок, бросился бежать по направлению к бывшим епископским палатам. Понятно, спешит предупредить старших о неожиданных гостях.

— Нам бы перекусить с дороги и коней напоить, — негромко, но так, чтобы его слышал провожатый, молвил Рагнар.

— Для хороших гостей у князя всегда найдется место за столом, — отозвался Мстивой.

Шагал он быстро, правда, при этом умудрился выбрать самую длинную дорогу, да еще дважды провести гостей по одной и той же улице. Рагнар на это только хитровато подмигнул своим товарищам. Все понимаем, если хочет, пусть показывает, будто Верхний город больше, чем весь Старград. Выросший в шумной приморской Барте, а потом живший в стольном Велиграде, Рагнар с детства привык находить дорогу среди переплетения городских улочек. Внутреннее чутье урожденного горожанина помогало.

Наконец, после очередного поворота они вышли на улицу, ведущую к княжеским палатам. Гостей уже ждали. В воротах их встретил дородный, рыхловатый ключник, с тем самым легко узнаваемым выражением довольства и преданности на обрамленном рыжей бородой лице, которое отличает приближенных к хозяину холопов.

— Проходите, гости дорогие. Князь велел вас любить и жаловать, — поклонился ключник, отступая в сторону.

Рагнар хотел было угостить раба плеткой за таковые речи, но вовремя сдержался. Не время со Славером ссориться. Еще успеется. Во дворе к дружинникам подбежала челядь. Помогли спешиться, отвязали от седел дорожные мешки, увели лошадей. Ключник был тут как тут, громогласно распоряжался, одновременно успевая заверять гостей, что все в целости и сохранности будет отнесено в гридницу, а может, и отдельная палата найдется, лошадей напоят, накормят, гривы им расчешут и заплетут. Ободриты, если честно, быстро устали от его красноречия, но терпели.

— Неплохо у Славера встречают, — пробурчал Рагнар. — Посмотрим, как здесь кормят.

Намек остался непонятым. Впрочем, Рагнар этому был только рад, ворчал порядка ради. Ключник сразу повел гостей по главной лестнице на второй ярус. Попадавшиеся по дороге челядинцы и горожане прижимались к стенам, уступая ободритам дорогу. Перед резными двустворчатыми дверями, охраняемыми доспешными, оружными гриднями, провожатый остановился.

— Князь Славер Старградский ждет вас, — торжественно произнес раб, отступая в сторону, и чуть тише добавил: — Сегодня князь с боярами в палатах суд вершил, поэтому и ждать не пришлось.

— Значит, время терять не придется. На войне каждый день дорог, — заявил Змейко, бросая на вылупившего глаза на лоб ключника плотоядный взгляд.

Охранявшие княжеские палаты дружинники отворили двери, при этом один из них специально толкнул княжьего холопа, чтоб не мельтешил и не мешал. Перед гостями открылся вид на княжеские палаты. Одно можно было сказать — устроился Славер неплохо. Каменный дворец старградского епископа превосходил княжеский терем в Велиграде. Просторное, освещенное свечами в бронзовых и железных подсвечниках искусной работы помещение. На стенах брони, оружие, золотая и серебряная утварь, напротив окон большой гобелен, изображающий соколиную охоту.

Сам князь восседал на возвышении напротив дверей, был он облачен в багряное корзно и соболью шапку. Рядом со Славером вдоль стен расположились человек десять ближних бояр и уважаемых, родовитых горожан, были среди них и саксы. Внимание Рагнара сразу привлек седобородый, дородный горожанин с массивной золотой цепью на шее, сидевший по левую руку от князя. Мечник его уже раньше видел, один раз утром после приступа в толпе старградцев, согнанных на епископское подворье. А до этого еще в Велиграде, тогда сакс вел через город несколько сотен ляшских рабов, добычу лихого набега пруссов на Мазовию. Получается, христианин-работорговец уже при Славере поднялся, высоко уселся. А остался ли Славер русом? Были на этот счет сомнения.

— Князья Белун и Славомир тебе привет шлют! — торжественно произнес Рагнар, входя в палату. Остановился он, не доходя дюжину шагов до князя, как обычай требует. — Спрашивают: здоров ли ты? По-прежнему ли быстр в походах и безжалостен к врагам? Я, мечник князя Славомира, Рагнар из Барты, тебе грамоту от моего князя привез.

Один из бояр поднялся со стула, принял из рук гонца бересту и, сорвав печать, передал грамоту князю.

— Я рад, что мой брат Славомир меня не забывает. — В голосе Славера были отчетливо слышны печальные нотки, словно он сожалел о минувших днях. Развернув бересту, князь быстро пробежал ее глазами.

— Мой брат напоминает о разговоре в моем люблинском доме и уговоре идти вместе на Оттона. — При этих словах князя на лице седобородого мелькнула гримаса неудовольствия.

— Рать собирается на Лабе. Многие князья и воины к Белуну пришли, — отчетливо произнес один из бояр. Рагнар его сразу узнал. Помнил еще по встрече в селе на пути в Ольшину. Тот, с татуированными руками, что привет отцу Рагнара передавал.

— Знаю, Трувор, собираются. И мы должны пойти, — обращаясь к боярину, князь говорил для всех присутствующих. — По уговору, моя дружина выступит после того, как в Вагрии порядок наведем, чтоб никто и не думал нам в спину ударить.

— Ты всегда славился как удачливый вождь, щедрый и справедливый. — Рагнар решил сыграть на тщеславии. — Когда вернешься в Старград с победой и добычей, никто против тебя и слова не скажет.

— У данов смута, молодой Свен отца сверг, — недовольно проскрипел сидевший слева от Славера сакс, говорил он плохо, с трудом подыскивая слова. — Ярлы сами себе хозяева. Могут в набег пойти.

— У Свена мир со Славомиром, — перебил его Рагнар. — Землю брата моего князя даны не тронут. Врагов же Славомира жалеть не будут.

— Мы вместе со Славомиром город брали, вместе и на Оттона Рыжего пойдем. — Славер правильно понял намек. — Но не дело землю без хозяина оставлять. В Старграде еще многие саксонскую власть помнят, мечтают к Оттону перебежать. Свое слово я помню, за седмицу дела устрою и выступлю с дружиной.

Глаза Трувора при этом вспыхнули огнем, боярин довольно потер руки. Явно ему не терпелось в поход идти.

— А норманны? Кто Альтенбург защитит? — не сдавался седобородый.

— Ты и останешься, — хохотнул сидевший по правую руку от князя боярин, до этого момента он молча следил за разговором. От Рагнара не укрылся его цепкий, оценивающий и при этом одобрительный взгляд, бросаемый на Славомировых послов.

— Благодарю на добром слове! — Молодой ободрит понял, что разговор заканчивается. — Я передам твои слова Славомиру. Он мне говорил, что ты никогда не преступишь клятвы, данной именем Перуна Радегаста, но иногда дела и заботы ослабляют нашу память. Не держи зла за то, что пришлось напомнить про твое слово.

— Моя память крепка! — Славер недовольно прищурился. — Передай это моему брату. Впрочем, погоди. Мы вместе пойдем к Лабе, а пока будь моим гостем, отдохни после дороги.

— Я принимаю твое приглашение, князь. Мы действительно устали, но хотим как можно быстрее отправиться в путь, ведь идет война.

— И не забудь, Рагнар, жду тебя вечером на пиру, — добавил на прощанье старградский властитель.

Вот это приглашение было кстати. Рагнар сумел затронуть нужные струны в душе Славера и заставить его еще раз при своих людях повторить обещание идти на саксов. Осталось закрепить успех, напомнить князю дела его молодости, убедить как можно быстрее сажать воинов на коней. Седмица сроку — это много. Не сегодня-завтра Оттон к переправам подойдет. Старградская дружина может опоздать, появиться уже после решающей битвы. Или он специально затягивает время? Славомир говорил, что такое возможно.

Не понравилось Рагнару и возвышение саксонского работорговца. И не зазорно князю рядом с ним сидеть? Что такой человек может насоветовать? Ничего хорошего. Кто торгует людьми, того Боги самого продадут. Хотелось еще выяснить, из-за чего Чекмарь от Славера ушел. На пиру после меда и браги языки развязываются. Внимательный человек может много полезного для себя услышать.

20. Кровь на переправе

Король, насупившись, глядел на плывущие по течению лодки. Челны покачивались на волнах, никем не управляемые. И немудрено, через борта перевешивались тела кнехтов. Вот и переправились, называется. Врал пфальцграф лотарингский Бруно, когда говорил, что славяне испугались императорского гнева и убежали, забились в лесные берлоги. Зря король послушал лотарингца, откуда Бруно Пузиллию славян знать? Он их только на рынке рабов видел.

Вон густой кустарник на том берегу Эльбы. Оттуда и вылетели стрелы, вмиг перебившие всех воинов в лодках. Нет, славяне не убежали, они ждут. Император это нутром чувствовал, а чутье его никогда не подводило. Тяжелым будет поход, придется подвиг отца повторять, железной рукой усмирившего язычников. Не хотелось идти на славян, а надо. Если сейчас не показать повстанцам силу, вся империя рассыплется. Это уже не первый мятеж, только-только двоюродного братца в Баварии железом вразумил, и опять приходится дураков учить.

Широкая, полноводная, вздувшаяся от осенних дождей река впереди, разоренные земли за спиной. Всю Нордгальбию язычники пожгли и половину Остфалии. Дороги разбиты, раскисли под дождями. Обозы и половина войска отстали, осеннюю грязь месят. Не самое лучшее время для похода, а другого нет.

Император Оттон II, по прозвищу Рыжий, повернул голову в сторону спутников. Молчат. Нахохлились, как вороны. Пфальцграф лотарингский теребит свою бороду, как бы не оторвал с досады. Это его людей сейчас перебили неизвестные стрелки. И помочь им ничем нельзя было. Бруно Пузиллий сам вчера бахвалился, что его люди всех славян по деревьям и норам разгонят. Да еще в кости выиграл право первым на правый берег Эльбы ступить. Не ступили, плывут мертвецы в лодках.

За рекой, на обрыве, словно в насмешку над добрыми христианами, три креста стоят. На каждом свинья распята. Оттон даже разглядел терновый венец на голове хряка на среднем кресте. При виде этого зрелища разум императора медленно затапливала мутная волна ярости. Вот значит, как славяне пастырское слово приняли! Вот значит, как они императору и Церкви служат! Жаль, их в свое время отец пожалел.

Всех тогда надо было под корень вырезать. Всех, кто оружие может носить, по деревьям развесить. Остальных иудеям продать. Чтоб не было больше славянского духа на земле императора. Чтоб полностью языческую скверну святым огнем выжечь. А отец, упокой Господи его душу, в обмен на обещание креститься и дань платить пожалел их и псов войны отозвал, учителей веры послал. Где теперь эти учителя? Люди Оттона уже встречали грязных, ободранных беженцев из земли славян. По словам беженцев, язычники все святые церкви разрушили, а священников живьем изжарили и съели.

— Что скажете, знатные нобели? — еле сдерживая рвущийся из горла рык, выдохнул король. Его глаза, не отрываясь, смотрели на противоположный берег, ворон, безбоязненно клевавших свиные туши на крестах, и брошенные прямо на песке большие плоты. Недавно здесь была переправа.

— Усмири их всех, — первым нарушил молчание архиепископ магдебургский Дитрих, сопровождавший короля в этом походе и не оставлявший его без Божьего благословения. — Накажи за гордыню, перебей мятежников. — На лице архиепископа не было и тени приличествующего сану смирения, наоборот, его глаза яростно сверкали.

По виду Дитриха ясно было видно, что он сожалеет о слишком легкой смерти пойманного сегодня утром молодого языческого волхва. Видимо, славянин отстал от своих и спешил к Эльбе. Не успел. Выяснив, кого поймали, язычника отдали архиепископу. Пусть в проповеди практикуется, может, и сумеет пролить свет на душу славянина. Дитрих честно потратил полдня на попытки достучаться до сердца язычника. Тщетно. В ответ на все уговоры и обещания грязный волхв только упрямо отнекивался.

Намучившись с язычником, епископ в сердцах велел привязать его к дереву, снять кожу с головы и аккуратно разрезать и раскрыть череп. Может, так Слово Божье с небес до тупого славянина дойдет. Человек стоически выдержал пытку, он так и умер, не произнеся ни слова, кроме грязной хулы на святую Церковь и милосердие господне. На предложение признать силу и славу Господа и креститься славянин плюнул в лицо Дитриха.

Жаль, поспешил архиепископ, знал бы, что на берегу встретит, как славяне над святой верой надругались, не умер бы язычник так легко. Но какие подлецы! Святотатственно святое распятие на Голгофе своими грязными лапами изобразили! Ничего, придет время, вернем все сторицей. Они еще о смерти просить будут!

— Надо в Гамбург людей слать, — предложил граф Рене Геннегау с вежливым поклоном.

— В гамбургской земле есть нечего, — раздраженно бросил в ответ король и, чуть помедлив, спокойным тоном добавил: — Не могу я туда войско вести. Припасов мало, сами знаете.

Приближенные молча кивали в ответ. Стремясь как можно быстрее ударить на славян и спасти свои земли от разорения, император выступил, не дожидаясь подхода отрядов из дальних земель, и провианта взял немного, надеялся у славян отнять. Это была ошибка, но никто не осмелился о ней напомнить. Оттон Рыжий уже успел показать свой горячий нрав. А кроме того, и не мог король много провизии взять. Цены на хлеб до небес взлетели, а казна, как всегда, была пустой.

— Я говорю: людей, а не войско. — Рене спокойно выдержал полный злости взгляд короля. — Пусть возьмут все корабли в порту и приведут сюда. К тому времени отставшие подтянутся, брошенные лодки соберем и наладим, плотов навяжем. Одним броском пересечем реку и выбьем славян из крепостей.

— А может, и другое место найдем, — понял мысль графа герцог лотарингский. — Атакуй первым, навязывай врагу свою волю — так говорил ваш покойный отец Оттон Великий.

Больше ни у кого идей не было. Только архиепископ шипел, брызгая слюной, требовал уже сегодня перейти реку и отомстить язычниками. Всерьез его слова никто не воспринял. Не дети уже, знают, чего слова священника стоят.

— Пусть будет так, — усмехнулся Оттон, он принял решение. — Возвращаемся в Люнебург. Пфальцграф Бруно и граф фон Берг остаются на берегу, разбивают лагерь, сторожат славян, чтоб по реке не шастали. А ты, — король кивнул графу Рене, — немедля едешь в Гамбург за кораблями.

После этих слов Оттон повернул коня и поскакал прочь от злой реки. Свита немедля двинулась за ним, только лотарингец и фон Берг отстали. Их путь лежал в разбитый в поле недалеко от реки лагерь. Придется жить в сырых палатках и обойтись без пира, который король закатит сразу после возвращения в замок. Глядя вслед королевской свите, Арнульф фон Берг думал, что зря король решил идти на славян именно этой дорогой, зря он не послушал советовавших заглянуть сначала в Магдебург. С другой стороны, Рыжий не мог поступить иначе: язычники разоряли его родную марку и только в виду королевской рати откатились за реку. Как будто Эльба может их защитить. Смешно!

Корабль, обычный широкобортный купеческий кнорр, с разбегу уткнулся носом в берег. Послышался жалобный скрип судового набора, скрежет обшивки о песок и камни, затем корабль дернулся и замер на месте.

Граф Арнульф фон Берг вовремя успел ухватиться за брус и устоял на ногах. Массивная, но без лишнего жирка, затянутая в хауберк двойного плетения фигура графа даже не шелохнулась при ударе, словно он ногами врос в палубу. Неплохо.

Далеко не все столпившиеся на носу судна воины успели взяться за борта или ограждения, кто ткнулся носом в спину товарища, кто выронил копье. Несколько человек не удержались и свалились под ноги соратников. Со всех сторон на неудачников посыпались грубые насмешки. Ерунда! Злее будут драться.

— Вперед! Бог с нами! — Граф первым перепрыгнул через борт и плюхнулся ногами в воду.

Дожидаться, пока спустят сходни, он не стал. Не менее двух десятков рыцарей и кнехтов последовали примеру своего сюзерена. С причалившего рядом судна тоже сыпались в воду лотарингские копейщики в кожаных, укрепленных железными полосами колетах и, подзадоривая друг друга грозными криками, бежали к берегу.

Приподняв щит и положив ладонь на рукоять меча, Арнульф быстрым шагом двинулся вперед к невысокому обрыву в рост человека, окаймлявшему бечевник. Теперь взобраться на берег, хватаясь за кусты и пучки травы, не забывая при этом про щит. Мало ли кто там, в лозняке или на лесной опушке, спрятался.

Добежав до деревьев, граф остановился, оглянулся по сторонам и поднял руку с раскрытой ладонью. Знак собраться вокруг командира и остановиться. Вокруг все тихо, славян не видно, не свистят длинные стрелы с гранеными коваными жалами, не падают вокруг наткнувшиеся на летящую смерть воины. Врагов нет, славяне проворонили удалой бросок людей графа через Эльбу. В лесу тихо, только высоко над головой стучит дятел, да с опушки доносится тихое жужжание пчел и трели кузнечиков.

Высадка прошла удачно. Недаром пфальцграф лотарингский придумал разделить свои силы на два отряда. Первый сейчас развивал кипучую деятельность на берегу напротив славянского замка Битбург, воины открыто готовились к переправе. В это время тысяча бойцов графа Арнульфа сели на корабли, спрятанные в речной протоке, и рывком пересекли реку в заранее выбранном месте, на десять миль выше битбургской переправы.

Что и говорить — Пузиллий хоть и славился своей горячностью и показушным пренебрежением к противнику, но полководцем был хорошим, умел врага усыпить, обвести вокруг пальца и ударить всеми силами там, где его меньше всего ждут. Так и сейчас, люди графа Арнульфа вместе с преданными ему лотарингскими копейщиками взбирались на берег и быстро, без суеты занимали свое место в строю, готовые отбить запоздалую атаку славян.

Корабли уже отчаливали и, подгоняемые размашистыми сильными ударами весел, шли к левому берегу, где их ожидали основные силы императора. Да и сам Оттон II, облаченный в простой доспех, сейчас гарцует на возвышенном холме, вглядывается в противоположный берег, смотрит, не случилось ли что с его людьми. Переправа через широкую реку опасна. Противник может ударить в самый неподходящий момент и разгромить передовой отряд до подхода кораблей с резервами.

Граф еще раз огляделся по сторонам, вглядываясь в лица бойцов. В трех десятках шагов среди строя кнехтов мелькнул островерхий, обтянутый медью шлем барона фон Харнгофа. Он-то сейчас и нужен. Граф повернулся к оруженосцу, розовощекому, безбородому юноше в черненом хауберке с гербом рода Шпее на щите. Юный Конрад до этого момента изо всех сил надувал щеки и выпячивал грудь, подражая парадному портрету Оттона Рыжего. Под строгим взглядом рыцаря юноша моментально покраснел и опустил плечи.

На лице Арнульфа на миг подвилась доброжелательная улыбка, но только на мгновение, времени нет. Короткий жест, вытянутый в сторону барона указующий жест и затем энергичный короткий взмах рукой. Все понятно без слов. Юноша бегом бросился за фон Харнгофом.

— Слушаю, сир. — В отличие от оруженосца, двигался барон спокойным размеренным шагом, сохраняя чувство собственного достоинства.

— Отто, возьми своих лесовиков и пошли на полмили от берега.

— Хорошо, сир. — На лице фон Харнгофа хорошо читалось, что он был готов к такому приказу. Выросшие в Шварцвальде люди барона с детства привыкли к лесу, сам бог велел их в дозор посылать.

— Граф, разреши тройку стрелков отправить дорогу посмотреть. — Барон Отто кивнул в сторону узкой, еле заметной тропинки, исчезавшей за деревьями.

— Действуй, барон.

Фон Харнгоф не заставил себя ждать: пара коротких команд — и швабские кнехты в зеленых сюрко и плащах поверх броней нырнули под полог леса. Миг, и они скрылись за кустами, растворились между деревьев. Теперь оставалось только ждать.

Места здесь хорошие, размышлял граф, прохаживаясь вдоль опушки. В реке рыбы столько, что весло в воде стоит. Раз сеть забросить — и улова хватит весь родовой замок со всеми домочадцами накормить, да еще слугам достанется. Леса хорошие. Зверей много должно быть. Как раз в вершке от графского сапога среди травы темнела кучка свиного навоза. Точно, кабаны здесь знатные должны водиться. Из глубины леса, издалека рев туров доносится.

В кроне толстого, ветвистого дуба мелькнула куница. У Арнульфа фон Берга руки зачесались, до того охотничий азарт взыграл, жаль, лук на том берегу остался. А сколько здесь деревьев! Новый замок построить можно. Оставшееся подсечь, сжечь и распахать. Урожаи большие будут. С крестьян подати серебром можно будет брать.

Говорят, у язычников не только знать: графы и бароны — с серебра да золота едят, у них даже простые землепашцы своим женщинам серебряные украшения дарят. Простые девки с височными колтами из цветного стекла ходят. Неслыханное дело! В родной Швабии у графских крестьян не всегда мясо в котле бывает, а тут… Несправедливо!

От размышлений графа Арнульфа оторвал фон Харнгоф, толкнувший того в бок и показавший пальцем в сторону выскочившего из-за густого, усыпанного гроздьями оранжевых ягод куста рябины кнехта. Двигался лесовик легко, почти бесшумно. Его ноги, казалось, жили своей собственной жизнью, безошибочно выбирая дорогу, так, чтобы не споткнуться, на сухую ветку не наступить. Видно было, он и по болоту может также легко пройти, не сбавляя шаг, как по твердой земле.

Воин подбежал к благородным рыцарям, сдержанно поклонился и коротко, без лишних слов доложил, что разведали. Впереди, за покрытым лесом бугром, начинается болото, глубокое, тянется вдоль реки, насколько глаз хватает. Тропа упирается прямо в топь. Недавно там гать была, славяне ее разобрали, но это нестрашно — если барон скажет, можно заново намостить. За болотом лес низменный, сырой, нехоженый. Засад с берега болота не видели.

В это время подбежал еще один разведчик, по его словам, слева то же самое болото. Через полмили топь кончается, дальше по сухому гребню можно в лес пройти. Да, местные так и ходят, разведчики тропу нашли. Услышав о дороге, граф удовлетворенно хмыкнул и бросил победоносный, ободряющий взгляд на барона. К удивлению Арнульфа, тот только скривился и с раздражением сплюнул себе под ноги.

По мнению фон Харнгофа, славяне специально не стали держать здесь заслоны и мешать высадке. Место паршивое. Войску придется долго через лес идти. Что там, в чаще, ждет, и сам дьявол не знает.

— Ладно, зато к нам исподтишка никто не подберется. — Граф всегда старался находить положительную сторону в любой ситуации. Затем он крикнул воинам отдыхать и разбивать лагерь. По всему, сегодня они никуда не двинутся. Надо дождаться, пока все войско не переправится, гати положить, дороги через лес разведать. Дел много.

А вот и император, принесла его нелегкая, не усидел Рыжий на том берегу. Сам хочет с передовым отрядом впереди войска ехать. Может, оно и правильно — когда воины видят императорский штандарт, они дерутся лучше. Проверено неоднократно. Перед лицом императора все хотят свою доблесть показать. Пока слуги сводили с корабля на берег злобно фыркавшего и упиравшегося всеми четырьмя копытами каурого, Оттон пешком поднялся на берег.

— Ну где славяне? — осведомился император.

— Пока не видно, сир, — учтиво поклонился Арнульф.

— Проспали, лентяи! — Видно было, что король доволен, и слово «лентяи» относилось к языческой орде маркграфа Белуна.

— Граф, собирайте воинов и ведите их вдоль берега к Битбургу. Я не намерен тратить время в этих зарослях.

Фон Берг хотел было объяснить, что людей у него не так много и больше половины копейщики, пользы от них в таком лесу мало, но его опередил пфальцграф Бруно.

— Идем вместе. Я понимаю тебя, мой друг, — получилось у лотарингца слишком напыщенно, покровительственным тоном, — но нам сегодня надо выйти к замку.

— Вперед пошлите бойцов с секирами, чтоб деревья и славян рубили, — грубо пошутил Оттон. Последнее слово всегда оставалось за ним.

Граф Арнульф сам прекрасно понимал: король прав. Надо быстрее захватывать удобные переправы, выходить на широкую дорогу, сбивать славян с прибрежных укреплений. Нельзя в лесу застревать. Но на душе у него было тяжело. Этот лес графу с каждой минутой нравился все меньше и меньше. Богатства здесь немало, но слишком все мрачно, слишком густые заросли. Болото это проклятое. И далекий, угадывавшийся в чаще рев туров вызывал у фон Берга не охотничий азарт, а раздражение и неуверенность, странное, непривычное чувство страха. Словно он должен был выйти против разъяренного лесного быка голым и с одним ножом.

Делать было нечего, не рассказывать же королю про свои предчувствия — засмеют, опозорят до скончания веков. Подчиняясь приказам графа и баронов, люди собирались вокруг своих командиров. Хорошо был слышен голос лотарингца, обещавшего по ковшу вина и серебряной монете тем, кто ему славян для допроса приведет.

— Впереди заболоченное устье речки, помнишь? — негромко произнес фон Харнгоф, наклоняясь к лицу графа. Когда можно было, они предпочитали общаться на «ты».

— Помню, — буркнул в ответ Арнульф. — Попробуем его обойти в верховьях.

Несмотря на присутствие короля Оттона и носившегося по опушке Бруно Пузиллия, громогласно подбадривавшего солдат, фон Берг дождался, пока вперед не выйдут кнехты пфальцграфа лотарингского. Почти четыре сотни бойцов. Все как на подбор, крепкие, широкоплечие, облачены в надежные кольчуги, в железных шлемах с широкими полями, в руках треугольные щиты. Все они были вооружены широколезвийными топорами на длинных рукоятях из обожженного корня дуба или короткими пехотными мечами.

Хорошее дело. Именно так и надо вооружаться для боя в лесу, где копья только мешают, а стрелкам приходится не вдаль смотреть, а вверх, на ветви и развилки деревьев. Впрочем, про передовой дозор Арнульф не забывал, выслал на разведку шварцвальдских лесовиков барона Харнгофа.

Заодно, к тому времени, когда они выступили, к берегу причалили два судна с лошадьми. Граф искренне обрадовался, когда слуги подвели ему коня. Так и сражаться сподручнее, и видно из седла лучше, верный конь и жизнь может спасти в случае чего. Собрав вокруг себя рыцарей и тяжеловооруженных рейтаров, фон Берг двинулся вслед за пехотой.

До перешейка между болотами добрались они быстро. Действительно, по гребню шла натоптанная тропинка, убегавшая в лес. Ехать легко. Высокие деревья полностью закрывали небо, кустарник рос редкий, травы почти не было. Вечный сумрак не давал расти подлеску, душил молодые, чахлые деревца. Только на редких прогалинах царило зеленое буйство растительности. Все здесь тянулось вверх, стараясь обогнать соседей, захватить кусочек неба под животворящими лучами солнца.

Так отряд прошагал около трех миль. Слева появилось болото. Из затопленной низины доносился тяжелый запах прели и гниющей растительности. Остановившись на минуту под ветвями старого вяза, граф посовещался со своими баронами.

Да, топь придется обходить. Низина широкая, противоположный берег даже не угадывается. И там, за сплошной стеной корявого густого ивняка, за поблескивавшими окошками черной гнилой воды, между зарослей осоки должна протекать речка. Именно ее заболоченное устье и видели со стрежня Эльбы. Идти решили вдоль болота, по сравнительно сухому косогору, пока не встретится подходящее место для переправы через топь или пока болото не кончится. Тропа как раз вела в нужном направлении, манила, звала за собой в глубь леса.

К графу подлетел лотарингец. Натянув поводья, пфальцграф Бруно резким движением стянул с головы кольчужный капюшон хауберка и тряхнул головой. Шлем он отдал оруженосцу еще на берегу.

— Проклятый лес! — выдохнул пфальцграф, стискивая коленями бока грызущего удила жеребца. — Мы должны идти по берегу. Император приказал.

— Выйдем, — коротко ответил Арнульф, в отличие от лотарингца, шлем он не снимал и щит держал на сгибе руки, готовый немедленно пустить его в ход.

— Когда?! Это вонючее болото тянется до самого Мекленбурга.

— Значит, выйдем к Мекленбургу. — Графа начала забавлять вспыльчивость и несдержанность Пузиллия. Вроде из знатного рода и немолод, а иногда ведет себя как юный паж или не пробовавший вкуса крови оруженосец. Недаром в его жилах течет галльская кровь. Чувствуется.

— К дьяволу Мекленбург! Мы должны найти хороший берег, место для лагеря. Или ты думаешь, король все свое войско потащит через это проклятое болото?

Об этом Арнульф уже и забыл. Действительно, тащить через густой лес обозы, гнать табуны лошадей, следить, чтобы в болотах не утонули маркитанты и обозные шлюхи… Слишком хлопотно получается. Король умен, умеет думать на пару шагов вперед.

— Как только обойдем болото, к нам присоединятся дружины вестфальских баронов, — добавил герцог. Вспышка ярости прошла так же незаметно, как и подступила. Вот сейчас с лотарингцем можно было поговорить.

— Почему саксов не переправляют? Это же их марка. — Губы Арнульфа тронула горькая усмешка. Рыжий сам сакс, своих земляков бережет.

Впрочем, будем справедливыми. Этому щенку Биллунгу славяне хорошо всыпали близ Вюмме. Сам Бернард до сих пор на лошади без посторонней помощи держаться не может, его на носилках возят. Хоть и бахвалится молодой герцог, что разгромил язычников, но, похоже, все не так было. Слишком большие потери у саксов оказались, и преследовать противника Биллунг не стал. Позволил им отступить и спокойно уйти.

— Саксам разрешено Битбург брать, — негромко проговорил лотарингец. — Биллунг вчера сам императора упросил дать ему первый замок.

— Хочет поквитаться?

Бруно на этот заданный ехидным тоном вопрос только подмигнул Арнульфу и тихо рассмеялся, обнажив свои крепкие темно-желтые зубы. Дескать, пусть мальчишка свою гордость тешит. Впереди еще много замков и городов, добычи и рабов на всех хватит.

Опасения пфальцграфа не оправдались, через две мили болото неожиданно отступило в сторону. Со всех сторон к небу поднимался нормальный лес, зато дорогу преградила узкая речушка с высокими обрывистыми берегами. Граф Арнульф уже хотел было распорядиться мост налаживать, благо деревьев достаточно. Срубить пять-шесть, чтоб они легли рядом, вот и дорога готова. Сучья обрубить, и можно будет даже коней перевести.

Не успел фон Берг открыть рот, как к нему подскочил стрелок фон Харнгофа. Разведчик доложил, что чуть выше по течению берега опускаются. Можно спокойно перейти речку вброд — течение слабое, дно каменистое, и неглубоко, человеку по пояс. Так оно лучше. Пфальцграф Бруно, уже устав от вынужденного безделья, взялся за секиру и рубил старую сосну, выросшую прямо у обрыва. Не терпелось ему до славянского замка добраться или тоже неуютно себя в этом лесу чувствовал? Возможно.

Разведчик не обманул, берега речки постепенно понижались. Спустившись с невысокой гряды, войско оказалось в сухой низине. Несколько шварцвальдцев уже перебрались на противоположный берег реки и жестами показывали, где под водой камней меньше. И тропа тоже свернула к берегу. Ну раз славяне здесь переправлялись, значит, и люди спокойно пройдут.

А сколько вокруг жизни! Вроде лес темный, мрачный, а каждый куст жизнью дышит. Птицы щебечут, с болота кваканье лягушек доносится. Следы зверей на каждом шагу встречаются. Сорока прямо над головой графа на ветку уселась и трещит, не умолкая. Неожиданно над низиной проплыл протяжный, полный боли и безнадежности стон. При этом звуке Арнульф дернулся, схватился за меч, но затем облегченно рассмеялся. Старое, надломленное дерево под ветром скрипит. И как он только сразу не узнал!

Пехота уже начала переправу. Лотарингские кнехты по пояс в воде бредут к противоположному берегу, подбадривая друг друга колкими остротами. Вода холодная, осенняя, тело обжигает. Граф тронул поводья и махнул своим рыцарям, пора и им к броду выдвигаться.

Неожиданно с противоположного края лощины из кустов донесся волчий вой. За спиной Арнульфа, со склонов гряды, которую они только что миновали, вторила целая волчья стая. Заунывный, голодный, холодящий душу вой, более уместный в конце зимы, а не в эту благодатную пору.

В воздухе что-то мелькнуло. Тихое вжиканье. Ехавший с графом стремя в стремя рыцарь дернулся и обмяк, мешком упав на шею лошади. Что такое?! Сразу трое копейщиков рухнули под ноги своих товарищей. Со всех сторон послышались проклятья и вопли.

— Засада!!! — Граф выхватил меч и пришпорил коня.

— Сбей щиты! Стройся!

— Они на деревьях!!! Береги-и-ись! — Долго звенел в ушах отчаянный, протяжный возглас какого-то кнехта, звучавший на одной ноте и оборвавшийся с противным бульканьем.

«Только без паники!» — думал фон Берг, напряженно выглядывая противника на склонах гряды и в кустах, каждый миг ожидая летящей в лицо бронебойной посланницы смерти. Король не зря послал в передовом отряде опытных, прошедших не одну битву бойцов. Не теряя времени даром, прикрываясь щитами, люди бежали к кустам, откуда летели стрелы. Стрелки графа натягивали луки и, прищурившись, выискивали противника на древесных засидках и на гребне подъема.

Две дюжины кнехтов во главе с бароном фон Блюмендорфом поднялись на косогор. Там уже завязалась драка. Славяне в зеленых и серых древесного цвета плащах наседали на выстроившихся клином, сбивших щиты лотарингцев. Люди фон Блюмендорфа держались, медленно продвигались вперед, тесня противника, смыкая щиты над павшими товарищами.

Недолго думая, граф направил своего коня к броду, там разгоралась яростная сеча. Славяне бросили свои основные силы на успевших переправиться швабов и лотарингцев, рубили и били стрелами королевских воинов. Наступал перелом, еще немного — и люди побегут, подставляя спины под стрелы и копья врагов.

Краем глаза фон Берг успел оценить, какой ущерб нанесли его людям первые залпы язычников. То тут, то там попадались безжизненные тела. Пожилой, седовласый стрелок, прислонившись к дереву, отчаянно ругаясь на тюрингском наречии, пытался вытащить засевшую в плече стрелу. «Сядь на землю, так удобнее!» — хотел крикнуть граф. Вдруг он понял, что стрела пробила насквозь тело кнехта и глубоко засела в дереве, пришпилила человека, как жука.

Хорошо, многие бойцы в последний момент успели спрятаться за щитами. Предчувствие их спасло, удача улыбнулась. А стрелы летели и летели. Безжалостная, почти незаметная смерть собирала щедрый урожай на превратившейся в ловушку низине. Вот покатился по земле еще один боец. Молодой парень в потертом колете положил на землю копье и наклонился над телом товарища. Через мгновение он сам рухнул на траву, обливаясь кровью. Широкий, как лезвие ножа, наконечник чуть было не отрубил ему голову, глубоко, до самого спинного мозга вошел в шейный позвонок.

Но и наши стрелки не пальцем сделаны. На глазах графа из кроны старого дуба вывалилось тело славянина, летит в сторону большой лук, рассыпаются на лету стрелы из тула. Вот еще один свесился с ветки вниз головой. Шварцвальдские стрелки бьют метко, на каждое движение в кронах деревьев отзываются дождем стрел.

Лошадь вынесла графа к реке. Следом идут верные рыцари и бароны. Их стало меньше, кто отстал, кто вылетел из седла из-за споткнувшейся или неожиданно вставшей на дыбы перепуганной лошади, а кого славянская стрела нашла. Проклятые стрелы! Они хауберк насквозь пробивают.

Наперерез конной лавине выскочили язычники. Много их, на ходу сбивая ряды, выставив вперед копья и мечи, славяне двинулись прямо на рыцарей. Сразу видно: хорошие бойцы, не в одной битве побывали, все в бронях, с крепкими, окованными железом щитами, на головах шлемы с нащечниками и наносниками. Рыцари языческих баронов, не иначе.

Арнульф успел отбить щитом нацеленное ему в грудь копье, сразу, не прерывая движения, ударил мечом. Рука почувствовала отдачу. Точно, попал. Краем глаза граф заметил падающего под ноги лошадей славянина в высоком шлеме со свежей вмятиной. Теперь не зевать. Тело графа фон Берга работало само по себе, заученные еще в детстве движения, вбитые бесчисленными занятиями в плоть и кровь навыки, прошедшие проверку в многочисленных битвах. Рубился он легко, словно играючи, вовремя уклонялся от встречных ударов или подставлял щит. Меч Арнульфа уже напился крови и разил врагов неумолимой, смертоносной молнией.

Обернувшись, граф успел заметить блеск меча, поднял щит, с удовлетворением отметил, как клинок скользнул по кожаной обивке. Попытался дотянуться до славянина, не успел. Прямо перед глазами его старый товарищ Лотарь фон Гнейзенау, привстав на стременах, наотмашь рубит мечом. Вдруг тело рыцаря поднимается еще выше, голова падает на грудь, из спины высовывается окровавленное рожно копья.

«Где же остальные?» — мелькнула в голове паническая мысль. Нет, бьются рядом, их стало меньше, но не отступают. Та самая беззаветная рыцарская доблесть, позволяющая в самых страшных битвах обращать в бегство врагов короля. Эх, Конрад валится из седла. Сколько с ним дорог пройдено, сколько вина выпито на буйных пирах, всего и не упомнишь. Жаль старого товарища.

Времени не терять. Удар, финт, еще удар. Меч, как живой, ищет брешь в защите славянина. Кажется, нашел! Еще немного, стальная полоса уже летит вперед, меч не остановить, сейчас он войдет в плечо язычника.

Страшный удар в грудь. Тело парализовало нестерпимой болью. Графу кажется, он чувствует, как холодная сталь рвет его легкие, перерезает жилку в паре волосков от сердца. Обрывки хауберка входят в тело, раздирают рану. Перед глазами темнеет. Меч вылетает из обессилевших пальцев и с обреченным звоном ударяется о щит язычника.

Время остановилось. Прямо в глаза светит огромное яркое солнце. Вдруг оно сворачивается, темнеет, превращается в подкову с вензелем пфальцграфа лотарингского и бьет Арнульфа прямо в лоб. И темнота, вечное безмолвие. Только на краю угасающего сознания громко хохочет кто-то страшный.

Вечером тело графа извлекли из-под целой горы трупов. Рыцари, кнехты, рейтары, славяне — все смешались в кровавой каше у безымянной лесной речки. Несмотря на то что собравшие свои силы в кулак бароны отбили подлую атаку, сбили засаду, крови пролилось немало.

И еще долго людям в каждом звуке слышался свист стрелы, в каждом мелькании птиц в кронах деревьев виделся вражеский стрелок. За каждым поворотом чудилась засада. Впрочем, вечером, буквально в двух шагах от края леса славяне опять напали. И опять атаку удалось отбить. Только на закате передовой отряд короля вышел на ровное пространство и взял укрепления на берегу Эльбы, в виду замка Битбург.

21. Честь дружины

Поселили гостей на нижнем ярусе, в крыле, где жили дружинники Славера. Тот же самый ключник, звали его Жих, проводил велиградцев до дверей палаты. Сейчас он проявлял куда больше любезности, чем утром. Уже прослышал, блюдолиз, как князь послов принял, и больше не дерзил.

— Бывает и хуже, — глубокомысленно изрек Рагнар, останавливаясь посреди горницы и уперев руки в бока.

— Не люблю в камне жить, — буркнул Влас. — Дышать тяжело.

На самом деле горница была хорошей: просторная, светлая. Большие, заполненные слюдой в свинцовом переплете окна выходили во двор. На лавках и сундуках брошены шкуры, стены затянуты беленым холстом. Жить можно. Наверняка Славер горницу для какого боярина держал.

Седельные сумы гостей челядь уже принесла и бережно разложила на сундуках. На столе обнаружилась легкая закусь, с дороги подкрепиться: жареная свинина, хлеб, сыр, пареная репа, лук. Были там и две корчаги с медом. Законы гостеприимства в Старграде чтили.

Отпустив Жиха, Рагнар первым делом отправил двоих гридней на конюшню, проверить лошадей, хорошо ли с ними обращаются. Больше до вечера делать было нечего. Подкрепились всем десятком, как и положено, за одним столом, завершив трапезу глотком доброго медового напитка и не забыв почтить Богов, поблагодарить за удачный путь. Затем, после настойчивых просьб Змейко и Ратибора, Рагнар разрешил дружинникам идти гулять хоть до утра. Но с условием — выяснить, чем в городе дышат, послушать, о чем на улицах и торге говорят. Сам же десятник выбрал себе лавку пошире, свернул под голову волчью шкуру и завалился спать. Раз выдалась возможность отдохнуть, надо воспользоваться.

Ближе к вечеру Рагнара разбудил Грац. Молодой дружинник уже успел вернуться с торга. Долго задерживаться в городе вместе с остальными он не стал, как молодой варяг выразился: делать в Старграде нечего, погода сырая, лучше спокойно выспаться, пока возможность есть. Не успел Рагнар расспросить отрока, что видел и слышал, как в дверь громко постучали.

— Боярин Рагнар из Велиграда, тебя князь зовет, — провозгласил с порога молодой гридень в желтой рубахе. — Просит на пир пожаловать, честь оказать. Да о подвигах и походах рассказать, это уже бояре намекали, — чуть помявшись, добавил гонец.

— Добро. Дай только чистое одеть, — отозвался Рагнар.

— Жду, боярин. Мне велели тебя сопроводить и дорогу показать.

В ответ на это осталось только беззлобно выругаться и развязать мешок с запасной одеждой. Невежливо на княжий пир в пропитанной конским потом и дымом свитке являться.

В просторной гриднице было тесно от гостей, почти все места за большим, ломящимся от яств столом оказались заняты. Сегодня здесь собрались не только князь со своими ближними боярами и городской старшиной, но и княжеские мечники. При виде Рагнара Славер просто приветственно махнул рукой и показал на свободное место недалеко от себя. Хороший признак — встречают просто, но с уважением. Многие гости за столом Рагнару были знакомы. Дружинники. Вместе в овраге близ Старграда подхода конной велиградской дружины ждали, вместе город на копье брали.

Как только посланник князя Славомира опустился за стол и извлек из-за пояса нож, к нему подбежали челядинцы, наполнили чарку брагой, поднесли серебряную тарелку, положили резную ложку и железную, искусной работы, украшенную самоцветами вилку. Славер, видно, старался поразить гостей своим богатством. Далеко не у всех правителей можно в чертогах вилки найти. Говорят, Славер из далекого похода несколько привез и заказал мастерам еще сделать.

— Благодарю за честь, князь Славер! — Рагнар поднял чару. — Благословление Макоши и Велеса твоему дому. Пусть не оставит тебя Радегаст перед лицом врагов.

Разговоры за столом стихли, широко улыбаясь, Славер поднял рог.

— Я всегда рад гостям, но еще больше рад старым товарищам, с кем из одного котла ел и в одном строю на врага шел. Славы и удачи тебе, боярин Рагнар! Двери моего дома для тебя всегда открыты.

Ободрит про себя отметил, что его второй раз назвали боярином. Странно, может, Славер не верит, что грамоту простой мечник привез? Так ведь виделись уже не один раз, должен помнить. Может, так боится лицо перед своими потерять или с Велиградом поссориться? Интересно девки пляшут. Недаром Славомир советовал ухо востро держать.

Тем временем пир продолжался. Со всех сторон слышались стук ложек, звон вилок, скрежет ножей по блюдам, ровный гомон застольной беседы. Убедившись, что все приглашенные пришли, Славер подозвал челядинца и что-то прошептал ему на ухо. Холоп согласно кивнул и выбежал из гридницы. Вскоре он вернулся назад с ведерной братиной в виде боевой лодьи.

— Пусть небо радуется, — провозгласил князь, принимая посудину и отпивая глоток.

Братина медленно пошла вокруг стола, каждый был обязан произнести здравицу или короткое пожелание. Приняв от соседа братину, Рагнар пожелал князю всегда видеть ужас на лицах врагов и кровь на лезвии меча. Вино он только пригубил, сегодня лучше было воздержаться от обильных возлияний. Куда полезнее уши держать востро.

После доброго вина из полуденных земель пиршество пошло веселее. Оживились разговоры, все чаще поднимались чарки и рога, звучали здравицы. Князь попросил Рагнара рассказать о походах на саксов. Пришлось отложить в сторону вилку и уважить хозяина. Повесть вышла короткой. Рагнар не умел красиво слова складывать, вокруг да около, как сказители, ходить. Просто, коротко, как все и было. Не забыл упомянуть, кто из князей и из каких земель дружины к Белуну пришли. Единственное, умолчал о боярине Чекмаре. Решил, что нечего Славера злить, лучше пусть он сам к Лабе придет и сам все увидит.

Пока шел рассказ, посторонние разговоры вокруг Рагнара стихли. Ободрита слушали внимательно. Особый интерес старградских дружинников вызвала битва при Вюмме. По лицам видно было, что готовы засыпать расспросами, но сдерживаются, ждут, пока рассказчик умолкнет.

— Получается, Белун решил врага измотать и рать побольше собрать, — пришел к выводу Славер. — А остальные князья? Добровольно старшинство уступили?

— Добровольно, — кивнул Рагнар. — Велеса послушали, и волхвы им слово божье донесли.

— Понятно. — В глазах старградского князя мелькнула тень сомнения.

В горле Рагнара пересохло. Налив себе ягодный отвар, он залпом опрокинул чашу. От молодого мечника не укрылся горящий в глазах собравшихся вокруг воинов огонь. В этих взглядах, как на развернутой бересте читались жажда славы, добычи, мечты о первенстве и громком имени. Казалось, кинь сейчас клич, и дружинники враз оседлают коней и пойдут в поход за тридевять земель.

— За чужим погонишься — свое потеряешь, — проскрипел знакомый голос седобородого. Куда ж без него, свою честь давно на серебро сменял и другим того же желает.

— Молчи, Рикард! — громыхнул Трувор. — Если погибнем, тебе же лучше будет.

— Я тебя не держу! О князе и городе забочусь! — Старик буквально взвился на месте, его лицо исказила злобная гримаса, по щекам пошли багровые пятна.

— Угомонись, драчливый петух! — под дружный хохот заявил князь. — Люди, несите вина! Того самого, из Аквитании.

Слуги засуетились, в гридницу вкатили бочонок и наполнили из него братину.

— За славу и удачу! — громко проговорил князь, передавая братину по кругу.

— Ты говорил: саксонский герцог ранен? — толкнул Рагнара сосед, длинноусый, со свисающим до уха чубом на бритой макушке. Лицо воина украшал приметный, глубокий шрам от виска до подбородка.

— Ранен. Сам видел, как его княжий ближник Чернобой мечом достал.

— Хорошо, что не убил, — оскалился сосед. — У меня к Бернарду долг крови остался. Жалко, если гаденыш без моего участия в навь вернется.

Рагнар хотел было расспросить дружинника, чем ему успел так насолить молодой Биллунг, но помешал князь.

— Боярин Рагнар, ты говорил: Гамбург стоит нетронутый?

— Да, князь, пока стоит. — Ободрит выделил голосом слово «пока».

— Город недалеко. Почему не взяли, или сил не хватило?

— Мало пользы губить дружину под стенами, пока главный враг не разбит, — вмешался Трувор.

— Молод, а умен, — одобрил товарища один из бояр. — Так и надо: сначала рати истребить, потом города забирать.

— А город богатый, — мечтательно протянул Славер. Было в его взгляде что-то нехорошее, будто князь искал, как клятву обойти: в битву не лезть, внешне обет исполнить и свою выгоду не упустить.

— На Лабе стоит, в низовьях, — прозвучало за спиной.

— Оттона убить, и все его города сами ворота откроют, — громко, стараясь перекричать шум, заявил Рагнар, до него начало доходить, к чему клонит Славер.

— Так еще убить надо! — выкрикнули из-за стола. — А Гамбург рядом, и король из него воинов заберет.

Слово было брошено. Большинство уже загорелось, прониклись задумкой своего князя. Рагнару осталось только скрежетать зубами от бессильной злобы и разочарования. Хорошо, никто не заметил странной перемены в облике велиградского гостя.

Неожиданно ободрит почувствовал на себе пристальный взгляд. Повернув голову, он встретился глазами с Трувором. Боярин молча кивнул ресницами и поднес к губам палец. Затем провел ладонью над чаркой, дескать, не спеши, не пей лишнего.

Веселье тем временем уже было в полном разгаре. В гриднице появились гудошники. Один из гостей, увлеченный веселой музыкой, затянул песню, остальные подхватили. Старый Рикард успел перебрать лишнего и сидел с остекленевшим взглядом, уцепившись рукой за стол. Один из гостей случайно задел горожанина. Тот запрокинул голову назад, выпустил столешницу и медленно упал на спину. Привычные ко всему челядинцы подхватили старца под руки и вынесли на свежий воздух.

— А я подожду своих перевозить, — донеслось до Рагнара.

Повернувшись на голос, он заметил двоих знатных мечников, оживленно переговаривавшихся, перегнувшись друг к другу через стол. Слышно было плохо. Но по обрывкам фраз удалось понять, что один из них собирается перевозить семью из Люблина в Старград, а второй отговаривает от этого дела. Предлагает не спешить и выждать — еще не известно, чем дело кончится.

На другом конце стола вспыхнула ссора. До драки дело не дошло. Соседи быстро успокоили задир, предложив выпить мировую. Какой-то здоровяк бухнулся на скамью рядом с Рагнаром и, обняв ободрита за плечи, поинтересовался пьяным голосом:

— А знаешь, боярин, какие в Гамбурге девки?

— А знаешь, какие у саксов мечи? — огрызнулся Рагнар.

— Ну-у-у, пчел бояться — меда не пить, — расхохотался здоровяк, страшно довольный своей шуткой.

Дабы отвязаться от неприятного соседа, Рагнар предложил ему выпить за удачу. При этом ободрит намеренно выбрал самую большую чарку и наполнил ее крепким вином. Себе он налил браги. Люблинский, не заметив подвоха, залпом опустошил чарку. Подействовало. Глаза помутнели, лицо расплылось в довольной улыбке. Дружинник поднялся на ноги и двинулся в сторону князя, через три шага ноги здоровяка отказали. Челядинцам пришлось выносить на свежий воздух еще одного не рассчитавшего силы гостя.

Что ж, пора и нам честь знать. Громогласно произнеся очередную здравицу, его уже никто не слушал, Рагнар направился к дверям. Шел он нарочито неровно. Покинув гридницу, молодой мечник пошел не к себе, а на улицу. Уже стемнело, солнце скрылось за крышами домов.

С моря тянуло прохладой и свежестью. Проверив, на месте ли нож, Рагнар решил пройтись по городу. Самому посмотреть на Старград, а если ворота не закрыты, заглянуть на пристань. После шумного пира Рагнару отчаянно хотелось пройтись по морскому берегу, послушать неторопливый, неумолкающий говор прибоя, умыть лицо чистой солоноватой водой Варяжского моря.

На улице тихо, только редкие прохожие спешат по домам. Однако ставни домов пока открыты, во многих окнах светились огоньки лучин. Спокойная, мирная жизнь большого города, уже забывшего, что недавно пришлось сменить хозяина.

Шагал Рагнар медленно, не спешил, в сотне шагов от княжеского подворья его догнал Трувор.

— Не спится? — дружелюбно полюбопытствовал старградский боярин. — Вот и я так думаю: не тот это был пир, на котором можно мед пить.

— А что можно?

— Ничего нельзя, — кивнул Трувор. — Удача Славера любит, но скоро она от него отвернется. Что будет, когда Белун и Славомир поймут, что Славер у них под носом Гамбург перехватил? Если не норманны, так ваши дружины под Старград придут, — размышлял боярин.

— Он же вроде собирался в поход идти? Или я ошибся?

— Врет он, — злобно бросил Трувор, — время затягивает.

— Сотен пять могли в наш стан прийти, — вздохнул Рагнар. Сейчас ему уже было все равно, как поездка закончится. Понял, что не стоит ждать старградских дружин.

— Больше. Сейчас у Славера более тысячи воинов, люди к нему идут. В поход может сотен семь взять.

— Это сила, — согласно кивнул ободрит. В дружине его князя и того меньше людей. Многие в битве близ Вюмме полегли.

— Это не сила, — раздраженно плюнул Трувор. — Большинство без году седмица в дружине. Веры им нет, сброд со всех концов света. Удача от князя отвернется, и они предадут. Слово не держат.

— А ты?

— Я в седле с мечом в руке вырос, — как отрезал боярин. — Сам знаю: надо уходить, а не могу. Кем я буду, если роту нарушу и князя покину?

— Где ты голову сложишь, там и мы ляжем. — Рагнар негромко проговорил слова воинской клятвы. Он прекрасно понимал Трувора. Если сам Славер боярина не отошлет, тот никогда своего князя не покинет, не приучен к бесчестью. Скорее на меч бросится.

— Твой князь умен и обид не прощает. С ним дружить надо.

— Славер это понимает?

— Нет, — буркнул Трувор. — Мы с ним одногодки, вместе выросли, вместе подстягу прошли, в походах на одной скамье гребли. Я его хорошо знаю: хитер, щедр, умеет людей привлекать, а ума не нажил. Все надеется судьбу и Богов вокруг пальца обвести.

— Горькие слова, — согласился молодой мечник. — Трувор, зачем ты этот разговор затеял?

— Князя своего спасти хочу. От большой беды уберечь. Сам видел: в городе не все спокойно и ровно. Славер старого козла Рикарда приблизил. Пытается горожан на свою сторону привлечь.

— У вас единства нет, — подтвердил Рагнар. — Все на князе держится, без него разлад начнется.

— Верно, не по Прави живем. Чекмаря видел? — спросил Трувор.

— Видел. Он Белуну роту дал.

— Чекмарь Славера от безрассудства, от ссоры с Белуном и Славомиром удерживал. Все звал дружины в поход вести, честь сохранить.

— А почему тогда ушел?

— Устал. С князем разругался. Славер ему в сердцах велел убираться. Тот обиделся, клятву вернул и ушел. Надоело ему с городской старшиной бороться. Те спят и видят, как князя подмять и свои законы установить. Все к этому идет. Повесить бы всех, да князь не велит, — мрачным тоном с нехорошей ухмылкой на губах добавил Трувор.

Двое товарищей неторопливо шли по темным улицам города. Небо прочистилось от туч, и над головами светили яркие звезды.

— Когда к Славомиру возвращаться собрался?

— Дня через два. Если ничего от Славера не добьюсь, уеду.

— Не добьешься. Он или на Гамбург пойдет, или намеренно к битве опоздает. Я Славера хорошо знаю.

— Тогда? Ты хочешь, чтобы я уговорил моего князя со Славера только виру взять? Я правильно понял?

— Я помню твоего отца, — медленно проговорил Трувор, каждое слово ему давалось с трудом. — Не хочу, чтобы ты был моим врагом. Если Славер погибнет, а я выживу…

— Понял тебя, — улыбнулся Рагнар. — В Велиграде у тебя есть друг. Все, что будет в моих силах, сделаю.

— Хорошо, если Славер Старград отдаст, а сам в Люблин вернется, — тихо прошептал боярин. Затем встряхнулся и отчетливо добавил: — Есть еще одна просьба. Не все в дружине князем довольны. Есть горячие головы, что готовы бучу устроить, всех христиан в городе вырезать и на Оттона идти.

Рагнар слушал молча, ждал куда Трувор выведет.

— Когда всем станет ясно, что Славер Перуна обманул, эти люди станут опасны. С ними быть не могу и убить их не могу, они законы чтут.

— А если я их с собой возьму? — догадался Рагнар.

— Возьмешь? Бери! Мне проще будет, — заключил боярин. Рагнар в свою очередь хотел полюбопытствовать, откуда такая щедрость, но не стал. Сам догадался. Куда больше его заботил последующий разговор со Славером. Эх, и разозлится князь, когда Рагнар у него дружинников заберет. А пусть злится! Нечего слово нарушать было.

Простившись с Трувором, Рагнар отправился в терем. Хотелось отдохнуть после тяжелых, выматывающих разговоров. Очистить душу. Только сейчас мечник вспомнил, что он никогда в жизни не молился Богам. Не было необходимости. Возносить славу, давать требы на храмы — это да. А молиться… он и не умел, если честно.

Жизнь шла по накатанной колее, все удавалось, небо улыбалось молодому воину. Даже сражения и те приносили только радость, все было понятно: там они, здесь мы. И надо разорвать врага на куски ради того, чтобы он не убил тебя. Надо жить ради жизни и ради своего рода. И вот сегодня Рагнар оказался на распутье. Он не знал, как лучше поступить. Может, Небесный Дед подскажет? И даст ли он правильный совет своему внуку? Вопрос. А решение надо принимать до утра, надо выбрать свою сторону, потом будет поздно.

На следующее утро Рагнар за завтраком порасспросил своих гридней, что видели и слышали. В целом ничего интересного и достойного внимания никто не принес. Одни слухи, по большей части из тех, что в корчмах после пятого ковша меда рождаются. В городе брешут, будто над островом Узень ночами Огненный Змей летает, невесту себе ищет.

Один купец, проходивший через землю данов, сказывал, что конунг Харальд весной собирается в большой поход на англов. Сказка успела устареть, Харальд сейчас и хирда, и престола лишился, если не головы. Из достоверного: вчера пришли три лодьи из Новгорода, восточные товары привезли. Купцы говорили, недавно норманны на Колывань напали. Пожгли окрестности, но город не взяли. Ушли несолоно хлебавши. Больше ничего любопытного и насущного гридни не узнали. Один Вильк рассказал, что в город десять дюжин норманнов пришли в дружину проситься.

После завтрака Рагнар оказался предоставлен самому себе. Славер со своими старшими дружинниками ускакал на охоту. Не сказать, чтобы это огорчило ободритского посланника. У него не было никакого желания сегодня со старградским князем встречаться.

Ближе к полудню Рагнар и Змейко отправились в дом боярина Трувора. Там их уже ждали славеровы дружинники, готовые уйти из города. Было их 23 бойца, две дюжины без одного. Все молоды, семьями обзавестись не успели, никого из близких у них в Старграде нет. Рагнару это было особо важно. Не хватало еще давать Славеру повод и возможность для мести.

Поговорив с людьми, Рагнар решил взять их всех. Пусть молоды и горячи, зато сердца у них чистые и понятие о чести воина имеют. Оружием владеют хорошо, к походам привыкшие, почти все из полуденных земель шпреян и стодорян. Эти христиан и саксов с детства ненавидят, всегда готовы кровавый долг с Оттоновой рати взять. По-хорошему, надо их седмицы три погонять, сколотить в один несокрушимый отряд, но времени нет. И так спешить надо. Не сегодня-завтра сражение на Лабе начнется.

Договорившись с молодежью встретиться завтра на княжьем подворье и всем вместе идти к Славеру, Рагнар поспешил к пристани. Вчера ночью он не попал на берег, ворота были закрыты, а перелазить через стену не хотелось. Миновав шумные, людные пристани, Рагнар направился дальше вдоль берега. Ноги несли его к безлюдному мысу, глубоко вдававшемуся в море в десятке перестрелов от городских стен. Подальше от шумного приморского города, от вечной суеты на пристанях.

Сегодня Рагнару хотелось побыть одному. Чтоб рядом ни одной живой души, только море, небо и камни под ногами. В таком месте хорошо думается. Мысли сами замедлили свой бег, упорядочились, потекли ровно, без суматошности. Все суетное, ненужное незаметно исчезло.

Подойдя к кромке прибоя, Рагнар наклонился и зачерпнул ладонями воду. Холодная и чистая, только на поверхности несколько соринок. И неповторимый запах, привычный с детства вкус моря. Насыщенный, запоминающийся, непередаваемый аромат морских просторов. Его ни с чем не спутаешь. Река пахнет иначе. Там вода встает неумолимым потоком судьбы, преградой на пути, здесь же торжество простора и бесконечности.

Дружинник стоял на самом конце песчаной косы, со всех сторон его окружали шум моря, шелест волн, рокот прибоя. Далеко, на самом краю сознания, слышались крики чаек. Напитанный солью ветер теребил волосы, обдувал лицо. Высоко в небе плыли белые, как морская пена, облака.

Широта и простор. Раскинуть руки и взлететь птицей, парить над морской безграничностью среди облачных гор. Глубоко вдохнуть воздух, жадно вобрать в себя ароматы чистой, свободной, водной безбрежности. Воздух такой вкусный, что им надышаться невозможно. В голове мелькнула мысль: а если птицы устают крыльями махать, они садятся отдохнуть на облако? Скорее, нет. Дедушка рассказывал: облака мокрые. В них Сварог небесные воды хранит. Как накопит достаточно воды, так облако темнеет, тучей становится. Бог ее и выливает на землю или зимой снегом высыпает.

Как хорошо на краю земли, моря и неба! Нигде так не отдыхаешь душой, как на тонкой грани между стихиями. Рагнар вспомнил, что шел сюда молиться. Попытался вспомнить, к кому из Богов лучше всего обратиться, и… облегченно расхохотался во все горло. А зачем молиться?! Он и так все понял. Все сомненья исчезли, растворились в море, улетели с ветром, провалились сквозь землю. Все, что Рагнар сделал и собирался сделать, было правильно.

Богам не нужны молитвы, им достаточно того, что человек живет и поступает по правде. Знает свой долг, ни на минуту не забывает свое происхождение и предназначение — поддерживать этот мир, не дать истончиться грани между явью и навью. А молитвы, славословия, требы — они больше людям нужны, а не Вышнему. Человеческая память слаба, обряды помогают не забыть, с чего этот Мир начался и как его поддерживать и охранять следует. Только так. Боги же и без молитв видят, что на земле делается, когда нужно, своим внукам помогают, но не переусердствуют в подмоге, иначе люди ослабеют, будут больше на Богов, а не на себя надеяться.

22. Пути тайные

Тихо в лесу, слишком тихо. Ни одного звука. Не слышно птиц, звери все попрятались по чащобам. Даже вездесущие комары и то исчезли, словно почувствовали приближение дождя. Вон на небе, между деревьев, сплошная черная хмарь проглядывает. Все замерло, застыло в ожидании ненастья.

Велибор остановился, пошевелил носком сапога мягкий ковер мха под ногами. Слишком тихо кругом, от этого неуютно становится. Закрыть глаза и прислушаться к голосам леса. Нет, мир не умер, просто он затаился. Высоко над головой ветер колышет листья, оттуда сверху доносится сплошной тревожный гул. С болота слышны приглушенные вздохи, трясина дышит. Да еще где-то рядом жужжит муха.

И больше ничего: не слышно ни птиц, ни зверей, ни людей. Хотя люди в двух шагах, рядом с тянущейся вдоль болота тропкой засел отряд велетских лесовиков боярина Бранивоя. Полсотни стрелков и мечников попрятались по кустам и деревьям. Место для засады хорошее. С одной стороны — глубокая непролазная топь, гати давно разобраны, пройти там невозможно, с другой — целая сеть глубоких оврагов, опять дороги нет. Саксы, если сунутся в эту сторону, пойдут вдоль болота по тропе в надежде, что она их выведет к наезженному шляху. Да, выведет, прямо под стрелы лютичей.

Велибор открыл глаза и попытался найти спрятавшихся воинов. Вон в ложбине полтора десятка бойцов лежат на разложенных на голой земле вотолах. Врага не видно и не слышно, можно после долгого перехода отдохнуть. Немного дальше, если знать, где искать, можно разглядеть на старой ели засидку. Несколько бревнышек, привязанных к ветвям. Самого стрелка не видно, зеленая, в грязных разводах вотола сливается с лапами ели. Ан нет, из ветвей на мгновение высунулся и снова скрылся край берестяного тула.

Дальше, посреди сплошных зарослей кустарника торчит воронье гнездо. И не подумаешь, что оно не на ветвях, а на шлеме держится. Больше, сколько Велибор ни вглядывался, сколько ни прислушивался, никого обнаружить не смог. Лес поглотил, растворил среди ветвей и стволов отряд русов, закрыл людей своим зеленым живым покрывалом.

Издалека донесся топот, резко хлестнул по ушам треск сухой ветки. Кто-то мчался по лесу во весь опор. Звук приближается, уже можно различить, что это бежит человек, обут в мягкие поршни или сапоги, к лесу привычен, ветки не задевает, движется легко. Из-за деревьев прозвучала раскатистая лягушачья трель. Следом на пригорок выбежал отрок лет пятнадцати от роду, молодой, безусый паренек без брони и с боевым топором за поясом.

Велибор приветственно махнул рукой и зашагал навстречу отроку. Из-за ствола старого ветвистого дуба вышел боярин Бранивой, огляделся по сторонам, принюхался и вдруг громко захохотал филином. Это сигнал бойцам был — не зевать, смотреть по сторонам и не шуметь.

— Батька, они идут, — торопливо проговорил отрок, подскакивая к боярину. — Отряд большой.

— А теперь то же самое и медленнее — ничего не понял, — добродушно улыбнулся Бранивой.

— Видел саксов. — На щеках доглядчика вспыхнул предательский румянец. — Около трех-четырех сотен. Идут одни пешие, верховых не видно. Все с хорошим оружием, в шлемах, многие в бронях.

— Как шагают? — полюбопытствовал волхв.

— Держатся плотно, щиты не опускают, старшим у них широкоплечий, коренастый боярин в шлеме с маской. Мятль у него синий, добротный, на щите белый крест, в правом верхнем поле секира нарисована.

— Только не боярин, а барон, — поправил отрока Бранивой. — Герб знакомым кажется, только вспомнить не могу.

— Род Лонгбайлей, — подсказал Велибор, — фризы. Не знал, что они успели прийти. Надеялся, опоздают.

— Три-четыре сотни, — задумчиво протянул боярин, — много. Нас они сомнут.

— Ну-ка, Ратмир, ноги в руки и беги к Заманицам! — Бранивой упомянул небольшое лесное сельцо, спрятавшееся в лесу недалеко от этих мест. — Там дружина князя Святобора должна быть. Найдешь его и поведешь наперерез саксам. Все понял? — Не дожидаясь ответа, велетский боярин пронзительно свистнул.

После сигнала старшого к ним со всех сторон сбежались воины. При виде этого зрелища Велибор только головой качал и глуповато улыбался. Он и не думал, что земляки так могут прятаться. Вроде сам в велетской земле вырос, сызмальства по лесам с луком шастал, затем при храме его учили внутренним слухом и зрением мир видеть, а поди ж ты… Бывает, не разглядел. Из кустов в десятке шагов от волхва вылезли двое бойцов, еще один спустился с дерева, чуть не задев разинувшего рот волхва. Так спрятались, что не только сакс, но и выросший в приодерских лесах, умеющий видеть суть вещей волхв их не почуял.

— Собрались? Хорошо. Быстро снимаемся и отходим на Заманицы, — прорычал боярин.

— У меня стрелы ржавеют, старшой, боюсь испортятся дорогой, — задорно выкрикнул один из бойцов, молодой гридень в волчьей шкуре с проседью.

— Кто сказал?! Ты? Тогда остаешься, — хмыкнул Бранивой и, хлопнув бойца по плечу, добавил: — Вместе со своими стрелками. Дадите пару залпов со ста шагов и бегом в лес.

— Понял, батька, — широко улыбнулся гридень, обнажая мелкие белые зубы. — Поиграем в догонялки.

— Без игр! Вы мне еще нужны. Погибнете по дурости, что мне делать?

— Не погибнем, батька. Мы осторожно, — донеслось со всех сторон.

Велибор во время этого разговора стоял в сторонке и не вмешивался. Его больше заботила не засада. Все было ясно. Поняв, что противник значительно сильнее, боярин решил отступить, соединиться с бойцами князя Святобора и попутно помучить врага наскоками волков-велетов. Волхва больше беспокоила необходимость в одиночку проскочить мимо фризов и лесными тропами добираться до Биткова. Идти придется одному, людей у Бранивоя мало, ни одного в провожатые дать не может. Да волхв и просить не будет, видит, что дело к сече идет.

— До заката далеко, — негромко пробормотал Велибор, обращаясь к самому себе.

Бранивой резко повернулся на звук. Глаза волхва и боярина встретились. В эти мгновения они прочитали во взгляде друг друга все, что хотели сказать. Зачем слова? И так все ясно. Молча кивнув на прощание, Велибор повернулся и зашагал вдоль тропы. Солнце на небе закрывала серая облачная муть, внизу под деревьями царил сумрак. Явно скоро пойдет дождь. Самая лучшая погода, когда нужно раствориться в лесу, проскользнуть мимо врага.

Вскоре Велибор перешел на легкий бег, надо было спешить. Бойцы Бранивоя давно уже остались позади, еле заметная тропка вилась справа от волхва. Еще дальше, в низине, проглядывало болото, а слева, за кустами виднелись прогалины и верхушки росших на дне оврагов кустов и деревьев. Двигавшийся тихо и осторожно волхв вовремя услышал впереди шум: топот, треск сучьев и веток, звяканье.

Враг приближается, хорошо, без передового дозора: меньше времени ждать, пока все пройдут. Велибор нырнул в ближайший отрожек оврага, пробежал по дну и притаился под кустами ольхи. Тихо, тихо, затаиться, не шуметь и не дышать. Люди идут по сухой возвышенности вдоль тропинки, их немало. Слышны топот множества ног, звон железа, доносится ровный шум чужой речи.

Неторопливый разговор между собой, когда нечего делать. Большинство слов легко узнаваемы: язык фризов похож на саксонский. Обычные речи обычных воинов. Кто где был, что видел, что удалось на ужин раздобыть и какова скаредность обозников. Такое где угодно услышать можно, в любой рати.

Постепенно шум стих. Велибор выждал еще немного и, выскользнув из кустарника, двинулся вниз по руслу оврага. Еще наверху он успел приметить, как идет русло, и прикинул дальнейший путь. Отрожек быстро вывел волхва в глубокий темный овраг с заболоченным дном. Теперь повернуть направо и идти вдоль склона. Пробежаться по стволу упавшего дерева, перепрыгнуть кучу хвороста, пройти еще десяток шагов и выйти на ровную сухую площадку.

Под ногами плотный, покрытый сухой листвой дерн, стенка оврага здесь достаточно покатая, поросшая пучками травы и корявым кустарником. Это устье очередного отрожка. Видно, дно сухое, пологое, заросшее кустарником, даже есть несколько молодых сосен. Прямо у подножия склона белеет большая кость, чуть дальше из зарослей кипрея скалится лосиный череп. В глубине лога что-то зашуршало, шевельнулось и послышалось негромкое предупреждающее рычанье. Ясно, Велибора занесло к волчьему логову. Видно — трава примята и пожухла, на ветках у самой земли клочки шерсти висят.

— Я не причиню тебе зла, не трону твоих детей и твой дом, сестра, — тихим, уверенным тоном произнес волхв.

Спорить с волчицей и ее подросшим потомством не хотелось. Да еще папаша-волк должен где-то рядом бродить. Это их дом, они в своем праве. Пусть живут, как Род заповедовал. Рычанье повторилось, но теперь в нем отчетливо слышались мирные нотки.

— Я не трону твоих волчат. Разойдемся с миром, — предложил волхв, боком выбираясь из лога. Ответа не последовало, только еле слышно прошуршали опавшие листья под мягкими лапами зверя.

Что ж, придется идти дальше. Впрочем, следующий отрог рядом, за оплывшим выступом стены оврага, и пройти к нему можно посуху. Между затопленной частью оврага и обрывом протянулась полоса плотной земли в два шага шириной. Велибор принюхался у входа в отрог, ничем подозрительным не пахнет. Быстро взбежал вверх по руслу, когда его голова оказалась вровень с бровкой, остановился и, приподнявшись на цыпочки, огляделся по сторонам, прислушиваясь. Нет, фризы ушли. Лес поглотил их. Ни одного постороннего звука, только вечный шум ветра в ветвях.

Решив, что отставших от отряда нет, боятся пришельцы по нашей земле в одиночку шастать, волхв пробежал оставшийся кусок дна овражка и выскочил на ровное место. Вдруг по ушам ударил громкий, пронзительный, полный ярости и боли вопль, затем еще один и еще. Выяснять, что там, позади, Велибор не стал. Все просто и понятно: именно так кричит человек, когда его грудь пробивает стрела и душа покидает ставшее таким слабым и непослушным тело.

Лучше немедля бежать на полдень вдоль тропки туда, откуда пришли фризы, не дай Велес, они обратно рванут. Придется зайцем по лесу петлять или через заболоченный овраг перебираться. Малоприятное удовольствие — по пояс в тухлой воде брести. Впрочем, топота за спиной не слышно. Противник, видимо, прорвался сквозь засаду и идет дальше к шляху.

Незаметно начал накрапывать дождик. Капли стучали по ветвям, с характерным звуком били по листве. Это хорошо — дождь заглушает шум шагов. В такую погоду можно пройти в двух десятках шагов от непривычного к лесу человека, тот даже и не заметит ничего, пока ему в шею сулица не войдет.

Сам волхв дождя не боялся, с детства привык по лесам в любую погоду ходить. Наоборот, под дождем дышится легче, воздух чище, мир вокруг запахами благоухает. Падающая с неба вода с души всю грязь и коросту смывает. И думается лучше, мысли сами на возвышенный лад настраиваются.

Волхв бежал легкой размеренной рысью до самого вечера. От разгоряченного тела шел пар, вотола на плечах промокла насквозь, с головы по волосам стекали струйки воды. Велибор этого не замечал. Это все пустое, гораздо важнее с дороги не сбиться и встречных первым заметить. Острый глаз выхватывал из окружающей картины сырого, пропитанного водой леса следы некогда проходивших здесь людей.

Впереди узкое болотце, заросшее, загнившее русло речки. Сама река давно ушла, нашла себе другую дорогу, а старица осталась. Тропа упирается в гать из свежесрубленных бревен. Это саксы постарались, русы, когда отступали, все гати по бревнышкам разобрали или утопили, пригрузив камнями. Вот и свежие пеньки рядом торчат. Сразу видно: лес рубили неправильно, деревья брали первые попавшиеся, подношение лесному хозяину не оставили и души погубленных лесных великанов не задобрили. Одно слово — мертвобожники. Все вокруг себя оскверняют, везде нагадить норовят. Неудивительно, если леший на них обидится и в чащу заведет, заставит среди трех берез плутать.

За переправой на косогоре три свежих холмика. Сверху деревянные кресты торчат. Могилы. Как христиане здесь свою смерть нашли, неведомо. Лес молчит, не торопится рассказать, как дело было. По-хорошему, можно следы поискать, ничего не пропадает бесследно, всегда можно минувшее выяснить. Если спрашивать умеешь, тебе даже лес и болото все расскажут, но на поиски времени нет. Да и следы затоптаны. Фризы, как стадо зубров, прокатились. Ну и навь с ними! Нечего время на пустяки тратить. Пробормотав про себя короткий заговор от неупокоенных мертвяков, Велибор побежал дальше по петлявшей между деревьями тропке.

Дождь не прекращался. Серая осенняя морось неутомимо сыпала с темного неба. Казалось, воздух вокруг пропитался водой, человек как будто попал во владения Морского Хозяина. И небо тяжелое, твердое на вид, плотное. Ни одного светлого пятнышка. Это если зарядило, так до утра будет сыпать. Одно хорошо — не одному Велибору в лесу неуютно, саксам сейчас тоже паршиво, хочется закутаться в плащ, натянуть на голову шапку или колпак и сидеть в сухом теплом жилье, нос на улицу не высовывать.

Рать Оттона Рыжего уже четвертый день пробивается сквозь засеки и заслоны, восстанавливает мосты, наводит переправы через реки и болота. Князь Белун постарался — все пути-дороги в округе уничтожил, все мосты и гати разобрал, даже часть бродов успели размыть. Где можно было, вдоль наезженных шляхов засады встали, русы засеками и заслонами дороги перекрыли. И погода в помощь, на дорогах грязь непролазная, реки и болота вздулись. Сама земля полабянская крепостью стала. Тяжело саксам идти, каждый шаг приходится кровью оплачивать, но идут. Рыжий настырен, знает, если не сейчас, то никогда до горла Белуна и его князей не доберется.

Ближе к закату, когда сумрак сгустился, а тени слились и закрыли собой землю, Велибор нашел себе пещерку на склоне покатого лога, под корнями вывороченной ветром березы. Укрытие подходящее, от дождя защищает, луж на полу нет, песочек хорошо воду впитывает. Натаскать в пещерку, скорее даже просто яму, лапника, соорудить на корнях дерева навес из свежих веток и пучков рогоза да осоки с ближайшей болотины — никакое ненастье нестрашно. Самое то получилось, ночь провести можно.

Костер волхв разводить не стал, хотя надо было немного погреться и одежду просушить. Поблизости могут саксы и прочая Оттонова нечисть водиться. От сырых дров дыма много, костер издалека видно. Ну как заглянет кто на огонек, да еще компанией? Нет, лучше померзнуть, зато шкура целее будет. Наскоро перекусив хлебом, копченой рыбой и сыром, волхв извлек из заплечного мешка волчью шкуру, завернулся в нее, забился в пещерку поглубже и свернулся клубочком, укрыв ноги вотолой. Топор и одну сулицу Велибор положил рядом с собой, так чтобы можно было легко дотянуться.

Ночь прошла спокойно, никто рядом с убежищем не шастал и сон священника не тревожил. Или обереги были сильные, или Боги не забыли своего верного служителя, или, что скорее, — зверье издали чувствовало запах человека и обходило стороной ложок с пещеркой. Кто его разберет, как все было на самом деле.

Пробудившись при утренней заре, Велибор выполз из своего укрытия, размял затекшие за ночь мышцы. Холодно! Пока спал, чуть в ледышку не превратился. Немного попрыгать вокруг старого дуба, разогревая тело и разгоняя кровь по жилам, и можно отправляться в путь. Завтракать волхв не стал, припасов было мало, только на одну трапезу. Умылся и напился свежей водой он у первого попавшегося лесного ручья.

Вскоре человек вышел к краю леса. Остановился на краю ковыльного поля, огляделся по сторонам. Дальше пришлось идти осторожнее, можно было наткнуться на врагов.

А солнце между тем уже поднялось над верхушками деревьев. Огромный багровый, огненный шар висел над землей. Небо чистое, дождь прекратился еще ночью, а свежий ветерок с моря разогнал тучи. Постепенно становилось теплей. Живительный Хорс согревал землю, щедро дарил свет и тепло всем, кто под солнцем ходит.

Да, места кругом знакомые. Чутье лесовика не подвело: вышел, куда надо. Впереди широкое поле, за ним темнеет стена леса от горизонта и до горизонта. Поле степными травами заросло, только изредка можно распаханные наделы углядеть. Места необжитые, граница рядом. Правее в половине поприща озеро, слева из леса речка Неть выбегает. Если двинуть вдоль леса или по шляху, что по полю идет, можно к Лабе и городу Битков выйти.

Именно под стены града и лежал путь Велибора. Пообещал вчера утром князю Белуну пробежаться по лесу, разведать, что у великой реки творится. Пользы от этого особой не было. Князь и так дюжину доглядчиков к Лабе отправил, из них половина руянские храмовники Свентовида. Спорить с ними, кто больше выведает да подсмотрит, дохлое дело. Просто волхву хотелось самому взглянуть, как осада Биткова идет, сколько на город воинов оттянуто. Да и надоело ему в стане, если честно.

Среди вечного столпотворения, в человеческой сутолоке Велибор чувствовал себя неуютно, привык за свою жизнь к одиночеству. Никогда никому не признавался, но в многолюдных местах и больших городах Велибор быстро уставал, куда уютнее ему было одному в дороге или среди небольшой сплоченной компании спутников. Тогда видишь всех окружающих, и они не расплываются в одну серую массу, шумную, говорливую толпу. Когда кругом громко говорят, не слышно голоса Богов. Человек глохнет от шума и толпы.

Посреди поля тянулась наезженная дорога, широкий торный шлях. Даже осенью, в сезон дождей, по нему удобно идти, утоптанная тысячами ног и колес земля давно приобрела свойства камня и никогда не размокает. Но сегодня Велибору и в голову не могла прийти мысль воспользоваться этим путем. Наоборот, он пошел по опушкам леса, рядом со спасительными кустами, внимательно осматриваясь по сторонам и постоянно оглядываясь и прислушиваясь: не едет ли кто по шляху со спины.

Шагал Велибор быстро, благо дорога пустынна. Только один раз пришлось нырнуть под куст ракиты и переждать, пока по шляху проедет отряд конных в полсотни копий. Шли они налегке, без броней и шлемов, двигались в сторону Лабы. Выждав, пока верховые скроются за изгибом дороги, Велибор продолжил свой путь. Вскоре он вышел к поросшему лесом холму в излучине небольшой речушки. Здесь пришлось задержаться, пусть речушка неглубокая, но лезть в холодную воду не хотелось. На счастье, недалеко обнаружилось упавшее дерево, мостом перекинувшееся с берега на берег. Поблагодарив берегиню за этот подарок, волхв легко взбежал на возвышенность.

Отсюда уже можно было разглядеть город. Похоже, четыре сотни дружинников и находников боярина Гремича еще держались. На надвратной башне развевался стяг велиградского князя — медведь с секирой в лапах. Эх, видно плохо. Кусты и ветки мешают, а ниже спуститься — опять хуже будет видно, город не разглядишь.

Прислонившись ухом к стволу ближайшего вяза, Велибор прислушался: нет ли кого рядом? Не скрипнет ли корень под ногой? Нет, не слышно ничего подозрительного. Только у подножия холма какой-то зверь шебуршится. Да, точно! Похоже на оленя. Вон листья с куста срывает. Значит, нет никого рядом. Звериное ухо более чутко.

Оглядевшись по сторонам и выбрав подходящую сосну с крепкими сучьями внизу ствола, волхв подпрыгнул, ухватился за ветку и полез вверх по дереву. Да, вид сверху открывается великолепный! Перед глазами предстает возвышающийся на обрывистом берегу реки город, его стены и башни, утыканный кольями вал. Отсюда виден даже противоположный берег Лабы, а местами, там, где берег низок, поблескивает и сама великая река.

Однако волхва больше интересовал не окрестный вид, а город. С первого взгляда ясно, что Битков выдержал яростный приступ. Ров перед воротами завален связками лозняка, землей и бревнами. На насыпи брошен таран, рядом покосившееся, обгорелое сооружение из бревен и теса, видимо, остатки порока или передвижного укрытия для пеших бойцов. Чуть в стороне, во рву, застыл ворон, уткнувшись своей стрелой с клювом в крепостную стену.

Даже издали, с холма, заметны темнеющие перед воротами, на валу и перед рвом тела. Бой был жестоким, саксы неоднократно шли на город приступом, но Битков устоял. Велиградская дружина не дала врагу закрепиться на стенах.

Разглядев город как следует и не обнаружив заметных повреждений стен, Велибор перевел взгляд на раскинувшийся на безопасном расстоянии от городских стен воинский стан. Целое море шатров. Немалые силы привлек к себе Битков. Сколько их? Три-четыре тысячи навскидку, не меньше.

Жаль, нельзя шатры пересчитать, часть из них прячется за реденьким перелеском, и разглядеть знамена у шатров баронов и знатных рыцарей. У закатных народов целый свод родовых знаков имеется, геральдикой называется. Велибор в свое время увлекался этим делом, купцов, мореходов расспрашивал, мог вспомнить немало гербов воинских родов, рассказать, как эти гербы появились. Вот бы пригодилась наука — разглядеть, кто именно под стенами стоит. Но для этого надо к стану поближе подойти, а место открытое, не подкрадешься.

По шляху целый обоз идет. Быки неторопливо шагают по дороге, тянут груженые возы к реке. Волхв привстал в развилке ствола и, ухватившись за ветку, наклонился, стараясь разглядеть шлях и обоз. Три дюжины телег, каждая парой быков запряжена. Охрана сильная, в сотню пеших и дюжину конных воинов. Что везут, не разглядеть, телеги рогожами закрыты. Люди, как и утренние всадники, идут без броней, даже щиты на возы побросали. А что им близ своего стана бояться? Знают: русов поблизости нет.

Скосив глаз в сторону, Велибор заметил в сотне шагов от себя человека, удобно устроившегося на толстой крепкой ветке старой сосны. Тоже глядит в сторону города и стана. Одет в зеленые свитку и штаны, на бритой голове длинный чуб светло-русых волос. Наш, варяг. Никто, кроме русов, такие чубы не носит. Человек задом подполз к стволу и встал на ноги, крепко держась при этом за ветки. В этот момент Велибор его узнал — вчера утром виделись, доглядчик князя Белуна, черепезянин из велетской рати, Глуздом его звать.

При виде товарища и настроение незаметно улучшилось, жить стало веселее. Волхв хитро прищурился и постучал обухом топора по стволу дерева. Глузд мгновенно обернулся на шум и помахал рукой в ответ на приветственный жест Велибора, затем ткнул пальцем вниз и, скосив глаза в сторону саксонского стана, резко мотнул головой. Все ясно без слов — пора спускаться, все, что можно, уже высмотрел.

Велибор согласно кивнул товарищу и, вцепившись обеими руками в ветку, опустил ноги вниз, нащупывая новую опору. А спускаться-то оказалось сложнее, чем залазить. Глаз на ногах нет, приходится по памяти и на ощупь дорогу искать. Ну почему человек не умеет, как рысь, с высоты прыгать? Наконец, выпустив из рук последнюю ветку в полутора саженях от земли, Велибор приземлился на ноги у корней дерева. Уф, давненько не приходилось по деревьям лазить, позабыл, чему в детстве учили.

Глузд тем временем не только успел спуститься с дерева, но и набросил на плечи серый мятль и повесил на пояс боевой топор. На плече у него была дорожная сума. Все это дожидалось хозяина на земле, пока тот из себя белку изображал.

— Велес в помощь, — поприветствовал соратника Велибор, вытирая пот со лба.

— С Богом всяко дело лучше выходит, — улыбнулся черепезянин.

— Давно здесь?

— С самого утра кукую! — Теперь было понятно, почему волхв не почувствовал присутствия человека, вверх-то он не глядел. — Видал, сколько саксов к Лабе возвращается?

— Я два отряда видел. — Волхв задумчиво почесал в затылке. — Непонятно, что Оттон задумал. Как ни крути, дорога одна, хоть на Ратценград, хоть на Зверин и Велиград, другого пути нет. Все дороги от Биткова к морю перекрыты.

— Поздно пришел, при мне всего около тысячи воинов к стану вернулись, конные, пешие, еще три обоза было.

— Ясненько, что ничего не ясненько, — нараспев протянул волхв.

Можно было попытаться поймать какого сакса и расспросить хорошенько, что там творится. Но для этого надо близко к стану подходить или одинокого лесоруба караулить, так и самому можно из охотника в добычу превратиться. Саксы, познакомившись с горячим лесным гостеприимством русов, насторожены, становище хорошо сторожат. На глазах Велибора три конных разъезда в поле перед станом проехали.

Видимо, Глузд думал так же, как и волхв. Во всяком случае, на предложение возвращаться к своим возражений не было. Черепезянин только согласно кивнул и зашагал вниз по склону. Трапезничавший близ опушки олень, почуяв людей, прыгнул в сторону и помчался прямиком через поле. На краю леса лютичи остановились, посовещавшись, они решили перебежать открытое пространство, здесь недалеко, всего два перестрела, и идти северной дорогой. Может, еще что любопытное по пути встретится.

23. Обманчивая тишина

— Нет, князья ободритов не всегда ставку в этом городе держали. Я слышал местного знахаря-волхва, прости меня, Господи, — пожилой, украшенный окладистой рыжей бородой с проседью торговец Иохан размашисто перекрестился и настороженно покосился на сидевшего за столом и внимательно слушавшего отца Климента.

Священник сегодня почти весь день провел в корчме. На улице моросит мелкий дождик, дел никаких нет. Вроде никто из немногочисленного, но дружного землячества христианских купцов, ремесленников, наемных воинов, просто проходивших через город путников, живших около пристаней, в пастырском напутствии или благословении не нуждался. Оставалось только сидеть за столиком в углу у очага и слушать разговоры и байки. Иногда кто-нибудь из гостей угощал отца Климента пивом, местным медом или приглашал разделить трапезу. Клирик не отказывался, с благодарностью принимал угощение. Грех оскорблять добрых людей отказом.

Отец Климент уже почти две седмицы жил в Велиграде. Прибыл он в город с обозом купца Гилфри из Майнца, ухаживал за раненным в пути несчастным Арнольдом. Впрочем, спутников священник не отягощал, выросший в семье простого крестьянина, он с детства привык трудиться и не чурался любой работы. Все, что ни делается, делается во славу и с благословения Господа. Да и все сваливавшиеся ему на голову невзгоды и заботы отец Климент воспринимал как посланные Всевышним испытания и принимал их со смирением и легким сердцем.

Единственное, когда после всех тягот пути на горизонте показались стены и башни твердыни свирепого властителя ободритов, священник немного струхнул. Сразу вспомнилось все, что он слышал о диких, буйных нравах язычников. Перед глазами вновь предстали ужасы ночного штурма Мекленбурга и последовавшей затем резни. Опасения оказались напрасными. Никто не спешил возводить смиренного клирика в святомученический сан. Сторожевые воины на воротах только лениво скользнули по закутанной в сутану фигуре священника и пропустили обоз, взяв с Гилфри обычную плату за две груженые телеги.

И в самом Велиграде никто отца Климента не обижал. Разве что на третий день пребывания в городе к нему на торге подошли два языческих волхва, молодые, крепкие мужи. Вежливо, но настойчиво пригласив уже готового отдать Богу душу христианина отойти в сторону, ему напомнили, что в городе запрещено строить церкви, открыто справлять христианские обряды и проповедовать. В остальном же каждый волен поступать, как ему Боги заповедовали.

Так отец Климент и жил в Велиграде, исповедовал и причащал собратьев по вере, поддерживал их Божьим словом. Даже выдалось крестить ребенка, родившегося у четы молодых христиан норманнов. Много времени священник уделял молитве. По его мнению, Господь специально направил его стопы в этот языческий вертеп, дабы не оставлять немногочисленных овец стада Христова без святого благословления и надежды на воскрешение. Что будет дальше, отец Климент не задумывался: будет день — будет пища.

В свободное время клирик изучал город, жизнь его обитателей, странные и удивительные обычаи славян, с интересом слушал рассказы пришлых купцов и горожан. Живший долгое время в Мекленбурге и нисколько не интересовавшийся, чем дышат окрестные язычники, Климент как будто прозрел — все вокруг было ему любопытно и завлекательно.

— Рассказывайте, прошу вас, почтенный Иохан. — Клирик понял, чем вызвана заминка в повествовании торговца. — Господь всеблаг и даже погрязшим в грехе язычникам дает припасть к роднику мудрости.

— Говорил знахарь, что в давние времена князь, правивший округой… — продолжил Иохан, смочив горло добрым глотком браги. — Да, раньше город назывался Рерик, так еще славяне именуют сокола. Так вот, этот князь Рюрик собрал всех своих людей и уплыл далеко на восток за новыми землями. Или позвали его княжить… — Старый торговец яростно почесал макушку, пытаясь вспомнить. — Кто его знает.

— Я слышал, этот язычник по наивности ведет свой род не от Адама, а от птицы-сокола, — заметил Климент.

— Нет, простите, святой отец, сокол — это герб Рюрика и его потомков. Слышали о великом короле Святославе? — влез в беседу сидевший за столом Гилфри. Торговец сегодня зашел в корчму согреться добрым кувшином меда, да так и остался, присоединившись к компании.

— Сами язычники считают свой род от римских цезарей.

— Пустое, — хмыкнул Иохан. — Славяне свергали цезарей, было дело, но род их от других корней идет, от гуннов короля Этцеля, точно.

— Кажется, вы хотели рассказать о Велиграде, — поправил торговца Климент. Ему хотелось дослушать до конца начатую историю.

— Так вот, после ухода Рюрика город захирел. Один раз его даже викинги взяли, те еще язычники, хуже славян. Дед нынешнего князя, Мечислав, после войны с королем Генрихом Птицеловом перенес свою ставку из Мекленбурга в Рерик и назвал город Велиградом, как раньше Мекленбург назывался.

— Славны дела Господни, — задумчиво произнес Климент. Он и не знал, что в былые времена Мекленбург был столицей ободритов, думал, это обычный город, облюбованный графами герцога Биллунга.

— Отец Белуна, Стоигнев, отстроил и расширил город, обнес его новой стеной. Я слышал, даже полки непобедимого Оттона Великого не могли взять Велиград. Две седмицы стояли у стен, пока князь Белун сам не признал власть императора и величие Церкви.

— А теперь славяне восстали, — горько вздохнули на дальнем конце стола.

Дальнейший разговор плавно перетек на описание тягот войны и сетования, что торговля совсем никакая. Даже товары распродать не удается, и кто знает: стоит ли везти новые? Вспомнили о страшной участи отца Гюнтера, клирика ныне разрушенной церкви Богородицы. Благочестивого клирика славяне привязали к дереву в лесу и оставили на съедение диким зверям. А может, сами принесли его в жертву Дьяволу. Кто теперь разберет. Одно ясно — следы зубов на костях несчастного Гюнтера явно были не волчьи или какого другого зверя. Ох, нечисто дело, совсем нечисто. Плохую смерть принял бедолага, упокой Господь его душу.

А послы новгородского короля Володимера на бесовском капище быков резали. Хотели даже людей в жертву принести. Страшные дела творятся, никогда такого не видел, сколько со славянами торгую. Купили у викингов рабов, привели в город и вместе с быками своему Радегасту, королю демонов, зарезать хотели. Княгиня, говорят, по этому поводу ругалась страшно, обряд запретила, рабов отпустить велела, даже обещала новгородцев из города изгнать. Да брешут, все они дьяволопоклонники. Все только притворяются добренькими. Да нет, славяне честно дела ведут и никогда зря не убивают. Это нечто страшное у них приключилось, раз жертву принесли, прости Господи.

Постепенно от домашнего тепла и выпитого отца Климента разморило. Прикрыв глаза и прислонившись к бревенчатой стене, он почти задремал, прислушиваясь к застольным разговорам. Благо говорили на знакомом ему с детства верхнерейнском наречии.

Сразу по приезде в город священник начал учить славянский язык. На улице и в корчмах прислушивался к речам горожан, запоминал, просил товарищей перевести то или иное слово, объяснить, как это будет по-славянски. К радости отца Климента, он уже начал с грехом пополам, но понимать, о чем говорят на улицах. Оказалось, с божьим благословлением, ничего невозможного нет.

В самый неподходящий момент, когда священник уже почти заснул, грешная плоть дала о себе знать и требовала срочно идти в отхожее место. Ничего не поделаешь, пришлось подняться со скамейки, набросить на плечи плащ и покинуть теплую уютную корчму. Дождь на улице почти прекратился, только с неба летела мелкая морось. Быстро найдя дорогу к дощатому заднику, священник облегчился, не переставая при этом удивляться чистоплотности славян.

Впрочем, эта черта местных жителей изумляла его с первых дней жизни в Велиграде. Надо же! В каждом дворе, даже самом бедном, были отхожие ямы со стоящими над ними плетеными или дощатыми домиками чуть побольше двух ширин плеч взрослого мужа. На улицах чистота. Дороги в городе вымощены уложенными на чурбаки и тщательно сплоченными половинками бревен. А в графском замке местами каменные мостовые лежат. Климент уже видел такие в одном старом, еще римских времен, городе.

Все славяне не реже двух раз в месяц моются в специальных домах, банями называемых. Истязают себя жарой, холодной водой и бьют друг друга связками прутьев с листьями. Говорят, для тела очень полезно. Климент собирался сам сходить в баню, попробовать на себе этот чудный обычай, но все не мог собраться с силами. Тем более, баня — греховное место. Там жены и мужи, не ведая стыда, вместе нагишом ходят. Да еще блуд творят, наверное. А что еще может в таком месте, когда все голые, твориться?

На обратном пути в корчму, проходя у стены коровника, священник услышал доносившийся из-за угла разговор. В другое время он прошел бы мимо, но сегодня что-то заставило отца Климента остановиться и прислушаться. Наверное, любопытство взыграло: кто это там в такую погоду на улице шепчется. Разговор шел на саксонском языке.

— Хорошо ты придумал. За эту девицу много серебра взять можно, — хохотнули низким хрипловатым басом. Клименту он показался знакомым.

— Мне князь всю жизнь испортил, — отвечали чуть треснутым, дребезжащим голосом. — Он мою жену и детей в чужую землю продал по навету Гюнтера, чтоб ему на том свете черти сковородку хорошенько маслом поливали.

— Ну ты сам виноват, нечего было с этим трусом связываться. Сам же за своим князем подслушивал и Гюнтеру доносил, нечего обижаться.

— Так он священник, его сам Бог поставил над нами.

— Хватит! — резко оборвал бас. Видно было, что жалобы собеседника ему неинтересны.

— Ты лучше скажи: а если не получится? Если княжна не выйдет из бурга? Корабль готов к отплытию. Утром уходим. — Сейчас Климент узнал говорившего: Эймунд Лихой, норманнский корабельщик, привезший на торг кожи и меха с дальнего севера.

— Выйдет, обязательно выйдет. Девица на бесовские игрища собралась. Милослава обязательно придет судьбу гадать, — хихикнул второй собеседник. — Жаль, младшую не удастся вместе с ней прихватить. Вот бы князь обрадовался, домой вернувшись. — Климент понял, что речь идет о старшей дочери Белуна. Статная, красивая девица, как раз на выданье. Многие владетельные князья, ярлы и графы уже сватов присылали, но Белун пока медлит — или выжидает чего, или просто подходящей партии для дочки не нашел.

— А если не придет? — сомневался Эймунд. Священник слушал, затаив дыхание, боялся пропустить хоть слово. Ясно было — нехорошее дело затевается. И второй злодей еще христианин, готовый в адскую пучину мести погрузиться. Во что бы то ни стало надо спасти его душу от греха.

— Я все прознал. Не зря седмицу в городе хоронился. Девка обещала прийти и придет. Знаешь дом мечника Збыва? На углу Великой улицы, рядом с лавкой кожевника Щербака.

— Ладно, ловить пташку будем на улице. Только смотри, чтоб с ней провожатых не было. Головой отвечаешь.

— Не будет. Она гордая, одна ходит.

— За гордую больше серебра выручим, — довольно хмыкнул Эймунд.

За углом послышались удаляющиеся шаги, кто-то прошлепал по луже. Вжавшийся в стену коровника, дрожавший от нетерпения отец Климент осторожно выглянул из-за угла. Два человека неторопливо шли вверх по пустынной улице. Один точно широкоплечий, толстобрюхий норманн, а второго Климент не знал. Да и трудно узнать со спины человека, завернувшегося в плащ. Единственное: на левую ногу прихрамывает, росту среднего и борода у него виднеется.

Что же делать? Отец Климент растерялся. Бежать в замок? А пустят ли? Удастся ли достучаться до княгини?

Священник вспомнил о старшем городского гарнизона боярине Буризоле, человек он разумный, выслушает. Но тогда в городе шум поднимется. Боярин обязательно всех своих воинов пошлет злодеев ловить. А если не поймают? Если враги почуют недоброе и скроются? Тогда что? Кто бедному христианину поверит? Не бросят ли самого в поруб за клевету? Эймунд утром уплывет, а второй останется. Мстить будет. Если до князя не дотянется, может и доносчика зарезать. Как злодея узнать?

Неожиданно священник вспомнил об отдыхавших в корчме товарищах. Если княжну похитят, славяне обозлятся. Могут всех христиан в городе перебить. Да сейчас князь с императором воюет. Горожане точно на христиан подумают. Тут не только княжну, тут и единоверцев спасать надо. Отклеившись от стены и подоткнув полы плаща, Климент решительно зашагал к гостеприимным дверям корчмы.

Скучно стало в Велиграде. Грустно и тихо в стольном городе, особенно вечерами. Мало того, что осенние дожди зарядили, сыплет круглосуточно без передыху, так еще все молодые гридни и большинство дружинных мужей с князьями ушли. Остались только старики из сторожевой рати боярина Буризола и отроки безусые, коих отцы в поход не пустили.

На посиделки никто уже и не собирается: что толку с подружками за рукодельем песни петь, если парней нет. Это в нижнем городе и посаде вечерами шум и веселье не стихают, ремесленная молодежь поворот солнцеворота на осень празднует. А в боярской да дружинной части города безлюдно. Так размышляла Веселина, возвращаясь домой от знахаря. Ходила купить мазь для занедужившей ногами бабушки. Еще дождь зарядил с самого утра, все небо тучами затянуто, ни одного проблеска.

Закутавшаяся в вотолу девица почти бежала по пустынной улице. Мокро, холодно, скорее бы домой, в теплую светлицу, за работу садиться. Холстина только на треть выткана. Опять матушка ворчать будет: дескать, такую непряху никто путный замуж не возьмет. Заглядевшись себе под ноги, Веселина на бегу чуть не столкнулась с идущей навстречу Младой.

— Где глаза потеряла? Уже и не узнаешь.

— Ой! День добрый, Млада. Ты куда собралась?

— Привет! По делам, — нехотя отозвалась подружка.

— Какие у тебя дела? Жених-то еще с князем на Лабе подвиги богатырские совершает. — Веселина не замедлила подколоть подругу.

Всему городу известно, что Млада, дочь Чурилы Косорука, была просватана за княжьего мечника Первака. Многие подружки ей по-хорошему завидовали. Статный, хозяйственный, молчаливый дружинник принадлежал к большому и славному роду, да еще и нравом был мягок и отходчив. Разве можно о другом муже мечтать? Вот только Веселине Первак никогда не нравился — слишком медлителен и думает долго, как норманн, не то что Рагнар.

При мыслях о сильном, уверенном в себе и неглупом десятнике княжича Славомира сердечко Веселины тревожно сжалось. Как он там? Все ли хорошо? За последнее время в город вернулось немало пораненных в боях воинов. Рассказывали они страшное. Оттон Рыжий силы несметные собрал и на Русь идет. Говорили: Славомир в лихом набеге с саксонским герцогом сцепился. В яростной сече молодой князь половину дружины положил, зато всю саксонскую рать порубил, только герцог успел убежать. Что там было на самом деле? Как там Рагнар? Жив ли? Здоров ли? Какой-никакой, а хоть бы домой вернулся.

Пусть Веселина никогда и никому не признавалась, гордость не позволяла, но люб ей был молодой мечник из Барты. Нравился ей Рагнар. Вспомнилось, когда прощались, Рагнар обещал после похода идти к Ольгерду, просить за себя Веселину. Сдержит ли обещание? При этой мысли девичье сердце сжалось, на душе стало тревожно. А вдруг обманул?

— Мать послала на пристань рыбы прикупить, — поделилась Млада. — Велела взять лещей корзинку, чтоб в локоть длиной, или судаков да язей средних.

— А что же ваш Громобой не рыбачит? — Имелся в виду младший братишка Млады.

— Так он еще третьего дня дно лодки о камни пробил. Сейчас латает, сердится, совсем как взрослый, — хихикнула девица.

Так слово за слово, и подруги разговорились. Встали у забора, чтоб морось в лицо не летела, да так и пересказали все новости, кто что слышал. Вскоре к ним присоединилась еще одна подружка, Ветлена, жившая почти у самого детинца, рядом с недавно разрушенной христианской церковью.

Девицы посетовали, что на торге стало скучно. Купцы почти не едут, товары все по сто раз пересмотрены, ничего хорошего, достойного внимания не осталось. Вот только один торговый гость из Моравии стальные иголки для тонкого шитья, зеркала, маленькие ножницы, щипчики и другую искусную кузнь привез. Ветлена рассказала, что сегодня с обозом их сосед Кнуд Викинг вернулся, ранили его тяжело в бою.

— Хоть жив? Не калека? — Веселина от волнения прижала руки к груди. Она хорошо помнила и знала Кнуда. Осевший в Велиграде бородач норманн часто бывал в доме боярина Ольгерда.

— Жив, только ходить долго не сможет. Ему копьем бедро до самой кости пропороли, крови много потерял. Хорошо, волхвы выходили и в город с обозом отправили.

— Малк, помнишь увальня из десятка твоего Рагнара, погиб, — грустно молвила Млада.

— И вовсе он не мой! — вспыхнула Веселина, но по глазам ее читалось совсем другое.

— Ладно тебе. Весь город уже знает, как ты по нему вздыхаешь.

— Вчера к нам Лучивой заходил, привет и подарки от батьки передавал, — добавила Млада. — Рассказывал: жив Рагнар, славным воином считается, Славомир его любит и хвалит. Князь Рагнара даже переговорщиком в Старград отправил, как настоящего боярина.

— Ну станет боярином и не вспомнит, — вздернула носик к верху Веселина. — Ему уже княжны нужны будут.

— Ой, заговорилась я с вами! — всплеснула руками Млада. — Дома с рыбой ждут.

Попрощавшись, девицы разбежались по своим делам. И дождь сильнее полил, так что пришлось, забыв про приличия, бегом бежать. Влетев в терем, Веселина первым делом поднялась к себе в светлицу, переоделась, отдала мокрое платье дворовым девкам сушить и гладить, а сама села к ткацкому станку. Недаром бабушка говорила, что работа от дурных мыслей и горестей избавляет. Так и проткала до самого вечера, пока матушка холопа не послала на ужин звать.

За столом собралась вся семья, все, кто дома был. Так положено. Только во главе, на красное, место не отец, а бабушка села. В отлучках сына она за старшую в доме оставалась. Ели, как обычно, кашу, жареную свинину и хлеб с сыром. Как все утолили первый голод, за столом беседа потекла. Матушка посетовала: в доме запасы грибов, ягод, сушеных плодов невелики. Надо бы еще на болоте клюквы набрать и калину после первых морозов собрать.

Зима вроде теплая будет, а все одно зимнюю одежду и шубы надо достать, перетрясти, подлатать, где прохудилось. И хорька в дом еще одного надо. Утром в подполе девки мышь видели. Дворовые челядинки посплетничали, дескать, в город обоз с хлебом пришел, купец такой черный, горбоносый, в шапочке маленькой, волосы еще у него на висках в косички заплетать можно. Так он цену такую показал, что его на торге все на смех подняли. Не бывает на хлеб таких цен. Так, наверное, и не продаст ничего.

После трапезы Веселина собралась было вернуться в светлицу к ткацкому станку, но вспомнила, что сегодня в доме Збыва подружки гадать собираются. Может, и не стоило идти: Веселина всегда с прохладцей и недоверием к гаданиям и чарованиям относилась. Пустое это. Что толку гадать, какой муж будет? Все одно, если жених люб не будет, не пойдет она за него, хоть что делай. Так однажды Веселина отцу и заявила.

А сейчас вспомнила о вечеринке и сердце в груди сжалось. А вдруг что с дружиной Славомировой случилось? Вдруг лежат все в поле порубленные, и волки над телами тризну справляют? Может, хоть так, через зеркало или воск на воде, Ночной Филин знак подаст. Тем более, в доме уже сумерки собрались, а много ли при лучине выткешь. Подумав так, Веселина предупредила бабушку и собралась к подругам.

На улице опять сыплет. После полудня дождь немного стих, а теперь снова на всю ночь зарядил. На улице ни души. Хорошие люди в такую погоду дома сидят. Кругом сплошная темень, из-за туч неба не видно. Дорога к дому Збыва недолгая, половина пути мимо стен детинца. Хорошо, на башнях и заборолах огни горят. Сторожа не спят, смотрят: все ли в городе спокойно. Понятное дело, княжеский дом охраняют.

Шла Веселина быстро, холод и сырость заставляют пошевеливаться. Вот и приметные ворота купца Замяты, одна половинка новая свежим деревом желтеет. С другой стороны улицы забор с одним сломанным колом. У хозяина полгода как руки не доходят городьбу поправить. Ох! Больно-то как! В темноте девица не заметила вылезшую из мостовой пласть и со всего размаху налетела ногой на бревно. Сильно приложилась. Кажется, послышалось, как пальцы хрустнули.

Дохромав до привратного столба, Веселина присела на корточки и руками сквозь сапожок пощупала ступню. Нет, пальцы целы, сгибаются, и боль проходит. Смотреть под ноги надо, ворона!

Осторожно ступив на ушибленную ногу и не почувствовав никакого неудобства, девица поспешила дальше. Оказывается, не одна она на улице, впереди еще кто-то под дождем бредет. Фигурка складная, девичья, не идет, а порхает над лужами, из-под колпака коса выбивается. Так это Милослава! Как только сразу не узнала! Значит, княжна тоже на вечеринку гадать собралась.

Веселина ускорила шаг, хотела догнать Милославу. Вместе веселее по лужам шлепать. Вдруг впереди из переулка выскользнули три тени в темных вотолах и набросились на княжну. Девица успела только вскрикнуть, как ей заломили руки за спину и набросили на голову мешок.

Испуганная увиденным, Веселина на мгновение застыла на месте, руки-ноги от страха стали ватными. Но в тот же миг в голове перед внутренним взором возникло лицо отца, старый боярин укоризненно смотрел прямо в глаза дочери.

— Я же варяжского воинского рода, — еле слышно прошептали губы Веселины. Рука сама нырнула под мятль к поясу. Пальцы крепко обхватили рукоятку доброго ножа в две пяди длиной, подаренного еще отцом, когда Веселина первую кровь уронила и взрослую поневу одела.

Выхватив нож, боярышня метнулась вперед, туда, где трое похитителей вязали руки отчаянно отбивавшейся Милославе. Вдруг один из них громко сдавленно вскрикнул, согнулся и прижал ладони к паху. Громко, хлестко прозвучал звук пощечины, а следом девичий вопль.

Веселина это уже не слышала, лесной кошкой она запрыгнула на спину ближайшего злодея и с размаху ударила ножом. Бритвенной остроты клинок легко вошел в тело, в лицо брызнула горячая кровь.

— Ах ты, ведьма! — выругался второй похититель, отпуская княжну и поворачиваясь к Веселине. Колпак сбился с головы татя, и боярышня узнала норманнского купца, прибывшего в город три седмицы назад с одним кораблем из далекого Норланда.

Миг, и перед глазами вырисовался пудовый кулак. Перед глазами вспыхнули яркие звезды. Веселина успела только нелепо взмахнуть ножом, почувствовала, как лезвие скользнуло по руке норманна. В следующее мгновение она со всего размаху ударилась затылком о твердые бревна мостовой.

Вдруг на улице стало шумно, откуда-то набежали люди, связали татей, помогли распутать веревки Милославе и подняться на ноги Веселине.

— Молодец, девица. Как лесная рысь, бросилась, — восхищенно цокнул языком один из спасителей. Боярыня узнала в нем саксонского купца Гилфри. Веселина только мотнула головой, ее мутило, перед глазами плыли круги. Девица присела над покойником и вытерла нож о его вотолу. Кто-то, кажется, это был тот смешной христианский волхв, недавно появившийся в Велиграде, перевернул тело. Перед Веселиной предстало бородатое некрасивое лицо с остекленевшими, вылезшими на лоб глазами Микулы Стоп-ноги.

24. Глас Ярилы

Солнце клонилось к закату. Двое русов без устали бежали размеренной рысью по еле заметной среди деревьев и травы тропинке. Только прирожденное чутье и острый глаз позволяли не сбиться с дороги, с ходу отыскивать незаметные непосвященному приметы и знаки, вовремя обходить стороной топи и болота, отыскивать броды или естественные мостики через лесные речки, находить самые легкие пути через овраги. Для них обоих лес был развернутой грамотой, родным домом, а разве можно заблудиться у себя в доме?!

Недавно лютичи обогнали пробиравшийся через лес отряд швабов, как Велибор определил по щитам рыцарей и кнехтов. Враги даже не заподозрили, что их обошли русы, так и продолжали с шумом, топотом ломиться через лес, как стадо диких свиней. Наверное, пытались обогнуть засеку на шляхе, ударить в спину засевшим за крепью варягам. Велибору стало любопытно: а разве у них на родине, в Швабии, леса не такие густые? Или этих кнехтов, жизни не видавших, из горожан набрали? Даже странно.

Оторвавшись от швабов на пять-шесть перестрелов, велеты-лютичи сбавили шаг. Волхв попытался вспомнить, где они находятся. Прошли достаточно много, скоро должны к малому поозерью выйти. Чудесное место — целая цепь лесных озер, божественные чаши с чудодейственной водой, скрытые в чаще. А сколько там птиц обитает! Но это если к полуночи свернуть, Велибору и Глузду нужно идти на восход, к стану ободритской рати.

Так, справа за заросшим густым непролазным ивняком руслом речушки должен идти старый шлях на Ратценград. Кто там сейчас: саксы или наши — одному Радегасту ведомо. Левее Синяя Топь — обширное бездонное гнилое болото. О! На обрывистом склоне пригорка сквозь лохмы дерна проглядывают плиты известняка. А вон еще один обрывчик. Здесь все складки такие.

Полабужане рассказывали об этом месте. Получается, скоро выберемся к равнинному суходольному лесу, там можно будет поворачивать, как раз к нужному месту выйдем.

— Смотри! — Глузд махнул рукой в сторону сосны, стоявшей в паре десятков шагов от тропинки, на ее стволе красовались смоляные стрелы, канавки для сбора смолы.

Волхв согласно кивнул, сбавил шаг и перевел взгляд вперед, на дорогу. И вовремя. В полушаге от его сапога в траве мелькнула волосяная нить. Дав товарищу знак остановиться, Велибор присел у ловушки и проследил взглядом, куда идет нить. Справа от тропинки две почти сросшиеся, идущие от одного корня березы. Вокруг кусты. Осторожно обойдя дерево, волхв обнаружил настороженный самострел. Повезло. Кто-то на небесах сегодня улыбнулся непоседливому велету.

Глузд в это время держался на безопасном расстоянии и обшаривал глазами ближайшие кусты, деревья и подозрительные коряги.

— Рядом жилье, — нахмурившись, поделился своим умозаключением дружинник.

— Может, лесная заимка? Промысловики?

— Не похоже. Эти только за шкурами и мясом в лес ходят, смолу не собирают, лыко не дерут. Как пить дать: какой-то род в дебрях обосновался.

За спиной слышался приглушенный топот, изредка долетали обрывки фраз швабских кнехтов.

— Побежали, мы еще успеем их предупредить, — твердым, спокойным голосом приказал волхв и поправил тул с сулицами за спиной.

— Бежим, — согласился Глузд.

Врагов за спиной было чуть меньше сотни, все хорошо вооруженные и опытные бойцы. А сколько воинов выставит захиревший, вынужденный забиться в лесную чащу род? Может, десяток, может, два, не больше. Да еще мужи могут быть на промысле. И что это за бойцы? Смелости хоть отбавляй, а умение невелико и оружие плохое: охотничьи рогатины и слабые луки. Доспехов нет. По всему выходит, не отбиться этому роду.

Вскоре тропа разделилась на две. Велибор, не задумываясь, повернул налево. Чутье волхва обострилось, разум и сердце сами выбрали дорогу, ведущую к жилью. Правильность догадки подтвердил еще один самострел, спрятанный в кустах. Перепрыгнув через веревку, Велибор припустил во весь опор. Времени у него не было, предательский выстрел из кустов, ловушка заставит швабов остановиться, сначала сбить щиты, встать стеной, а затем прочесать лес в поисках врага. Какое-то время они потеряют, но затем разберутся, продолжат путь и обязательно найдут тропу, ведущую к селению.

Еще немного, и лес кончился, перед велетами открылась широкая светлая поляна. Вырубленный и расчищенный трудолюбивыми руками участок. Селение выглядело так, как Велибор и думал. Частокол в полтора роста, открытые ворота из толстых досок, само село невелико: дюжина крытых дерном полуземлянок, загоны для скота и риги, за воротами посреди селения виден простой бревенчатый дом. Скорее, жилище старейшины или волхва.

Поселок не был безлюдным: над частоколом вился дымок, на краю леса друг за другом носилась стайка детей, в поле женщины и девушки убирали репу. При появлении чужаков сразу же им навстречу от ворот направились четверо крепких молодых мужей с щитами и боевыми топорами в руках.

— Где старейшина? — выкрикнул волхв, подбегая к местным. — Я служитель Велеса Велибор несу весть вашему роду.

— Мы всегда рады приветить священника и его спутника, — произнес чуть настороженным тоном один из родовичей, муж лет тридцати, выделявшийся среди своих товарищей горделивым взглядом, добротным щитом с оковками и серебряной серьгой в ухе. — Почему ты бежишь? Кто тебя напугал?

— Сюда идут саксы. — Велибор намеренно не стал уточнять, какого народа враги пожаловали, не хватало еще объяснять этим лесовикам, чем швабы от данов или фризов отличаются. — Мы видели около сотни дружинников.

— Они идут грабить и убивать, — добавил от себя Глузд.

— Благодарю за предупреждение, тебя, волхв, сам Сварог прислал. Да, меня Махрачом люди называют. — Полабянин быстро сообразил, чем грозит его роду набег, и не стал тратить время на расспросы, повернувшись к одному из своих людей, он коротко распорядился: — Лют, ты все слышал. Собирай людей, придется уходить.

Сделав приглашающий жест, Махрач повернулся к селу. Велибор и Глузд немедля двинулись следом. За воротами их уже ждали. Весть о появлении чужаков мгновенно облетела лесную росчисть. На улице собирались люди.

Глядя на узоры женских понев, вышивку воротов и рукавов рубах, волхв утвердился во мнении, что это полабужанский род, скорее всего, гломачи. А людей в селе немного: около двух десятков мужей и способных носить оружие отроков, женщины в большинстве немолодые, несколько ребятишек за спинами родителей прячутся. Подумалось, что девиц не видно и детей больше должно быть. Наверное, специально на улице не показались. Это правильно, родовичам спокойнее разговор вести, когда юные девицы и детишки по домам сидят, мало ли что у чужаков на уме.

На утрамбованной площадке посередке села Велибора встретил полноватый муж в медвежьей шкуре на плечах. В волосах и усах старейшины поблескивала седина, высокий лоб прорезали глубокие морщины, но держался дед прямо, расправив плечи. Видно было, что он еще силен и крепко держит свой род. Вдобавок глубоко посаженные ярко-синие глаза человека светились умом и уверенностью.

Волхв не успел открыть рот, как из-за спины старейшины выступила женщина в красном, украшенном богатой вышивкой платье и с поклоном протянула гостям деревянное блюдо с караваем и чаркой меда. Пришлось угощаться. Спешка спешкой, а обычаи святы. Селяне глаз не сводили с чужаков, многие мужчины сжимали в руках оружие. Только когда Велибор и Глузд отломили по куску хлеба, положили в рот и запили добрым глотком, по толпе прокатился вздох облегчения. Вот теперь всем стало ясно, что на росчисть добрые люди вышли, а не злыдни какие или выходцы из тех мест, что перед ясным ликом Небесного Хорса и называть нельзя.

— Я Володимер. Боги поставили меня старшим рода гломачей, — представился старейшина. Да, догадка волхва была верной.

— Я Велибор, человек Филина. — Волхв намеренно назвал имя крылатого и всеведущего гонца, своего небесного покровителя. Жители таких забытых Богами чащоб любят таинственность и многозначительную недосказанность. Подобным речам они больше доверяют, подсознательно принимают говорящего за своего.

— Беда идет, Володимер. Саксы приближаются, почти сотня воинов. Скоро выйдут к селу. Посему уходить надо, прятать род под покрывало Макоши.

— Точно сюда идут?

— Мы с саксами не воюем! Это большие князья свару затеяли, а гломачи в стороне стоят! — судорожно сжав на груди руки, выкрикнула пожилая женщина. Вот этого Велибор и боялся. Начнутся ругань и споры, за выяснением истины время будет потеряно. Прекрасно известно: никто не хочет бросать дома, нажитое трудом имущество, припасы и бежать сломя голову в лес, взяв с собой только самое необходимое, но приходится, иначе род без толку погибнет, а все его имущество и дети станут добычей саксонской нечисти.

— Пусть старшой и волхв выйдут и объяснят, что мы мирные люди, откупиться можно, если что, — прозвучало за спиной Велибора.

— Они придут убивать и грабить, — громко, перебивая шум, заявил Глузд. — Думаете откупиться? Они и так все заберут и вас рабами угонят. Драться не можете, значит, не откупитесь, право меча на их стороне.

— Далеко ли они? — задал вопрос Володимер, одновременно поднимая руку, прося тем самым тишины.

— Мы их обогнали перед развилкой, той самой, где самострел. — В голову волхва пришла хорошая мысль. — А потом еще один самострел видели. Как думаете? Что они скажут, когда пару своих людей в ваших ловушках потеряют?

Казалось, сейчас толпа взорвется, слова Велибора попали в самую точку, заставили людей почувствовать и понять, что на поле боя между сильными слабому остается незавидная роль добычи. Вот только на кого выплеснется гнев и ярость толпы?

— Тихо всем! — Володимер с силой топнул ногой. — Все собираемся и уходим! Берем детей, серебро, оружие. Род спасать надо. Махрач, бери отроков, мужей, вооружайтесь, ты идешь последним. Данко и Зубец, ведите родовичей к Черному Капищу.

Спокойный, уверенный голос старейшины, четкие распоряжения возымели действие: миг — и площадка опустела. Люди быстро разошлись по домам собираться в дорогу.

— Умеешь ты с людьми разговаривать, старшой, — с легким, хитроватым прищуром молвил Велибор.

— Так родня все, мои дети. Волхв, ты с нами? Если хочешь, можно успеть по глотку яблочного меда пропустить, все одно бросать придется.

Род гломачей уходил, бежал прочь, бросив уютные построенные еще дедами дома, плодородные поля, стойла со скотом, весь нажитый скарб, полные зерновые ямы, схроны с припасом. Бросили все. С собой взяли только самое необходимое, что на руках можно унести, и всех родовичей. Даже двоих старых, немощных стариков внуки и правнуки тащили на носилках. Нельзя своих бросать, род как один человек перед лицом Сварога стоит. Иначе не выжить роду, не сохранить себя на земле. Опасность, холодное дыхание Марены в затылок заставили людей искать спасения посреди лесной чащи, за глубокими оврагами, непроходимыми болотами, непролазными дебрями.

Первыми по еле угадывающейся, почти незаметной тропке шагали два молодых востроглазых отрока. Данко и Зубец шли страшно гордые за доверие прадедушки Володимера, старались не ударить в грязь лицом перед глазами родовичей и пришлого священника, выбирали самую короткую и в то же время проходимую для женщин с детьми и стариков дорогу к острову посреди Еловой Топи.

Прозванный Черным Капищем из-за оставленных на нем неведомо кем изваяний неведомых Богов, остров был неплохо известен охотникам рода. Были на нем заимки, кострища и схроны. Издавна стояли три бревенчатых, крытых дранкой домика, приткнувшись к древнему оплывшему валу вокруг капища. Древних Богов родовичи не боялись. Почерневших от времени идолов они не тревожили, пусть спят спокойно.

Проходивший одно лето через село волхв ничего злого, нехорошего на острове не обнаружил. Зато остров был высоким, сухим, стоял на каменистом грунте, ведущую на него узкую, извилистую, разорванную промоинами, полоску земли легко можно было перекрыть засекой. Достаточно заслона из дюжины стрелков и полудюжины копейщиков, и никакая рать на остров не прорвется. Да и перешеек найти непросто, если сызмальства окрестности не знаешь, кругом топи да болота. Один неосторожный шаг — и в гости к Болотному Деду отправишься.

Следом за проводниками шли женщины, старики, малые дети, девицы. Все, кто в бою только мешаться будет и кого в первую очередь спасти желательно. Там же полдюжины седовласых, но еще крепких мужей шагали, сгибаясь под тяжестью заплечных сум. Несли теплые меха, железную утварь, шкуры, вяленое мясо и хлеб — все то, без чего в лесу не выжить. Ночи уже холодные, надо дома строить, дрова заготавливать и охотиться тоже придется.

Последними, отступив на полперестрела, шли оружные мужи и отроки. Всего их набралось четыре десятка — все, кого род мог в поле выставить. Шли молча, старались не шуметь. На хмурых лицах воинов читалась решимость умереть, если надо, но забрать с собой парочку врагов, а то и больше, если Радегаст поможет. Володимер держался одним из последних, замыкал строй, на поясе старейшины висел тяжелый прямой меч, в правой руке он держал добротное копье, а на левом плече старейшины висел щит.

Такие же щиты, круглые, обтянутые вываренными кожами, были и у остальных родовичей. Сразу видно — оружие делал один мастер. Да вот и он, кузнец Лютода шагал рядом с Володимером. В отличие от товарищей, кузнец был без щита, но зато нес на плече тяжелый ослоп с утыканным гвоздями навершием. Самое лучшее оружие для мускулистого, кряжистого, привыкшего без устали махать тяжеленным молотом кузнеца. Ясно было, если придется встать заслоном, не одна вражеская голова треснет под ударами озверевшего руса. А что делать, если за спиной твоя жена, дети, родичи? Тут кто угодно с простой дубиной на вооруженного, в хорошей броне врага пойдет.

Изредка кузнец бросал короткий взгляд искоса на присоединившихся к роду чужаков. Оба, не сговариваясь, пошли вместе с гломачами и держатся рядом со старейшиной. Странно, они свое дело сделали, предупредили, низкий поклон им за это. Могут спокойно дальше своей дорогой идти. Оба крепкие, привычные к походной жизни. Волхв, даром что бороду отрастил и волосы ниже плеч висят, а по лесу идет — травинка не шелохнется, все веточки обходит, сразу ясно: прирожденный лесовик. И в напарнике его княжеский дружинник чувствуется. Что им саксы? Легко могут от них лесом уйти, и не догнать.

Велибор сразу прочел вопрос, горящий в глазах кузнеца, но в ответ только загадочно усмехался. Он не задумывался, идти с гломачами или нет. Прекрасно понимал: еще два воина лишними не будут, если что, топором он орудовать умеет и сулицы точно в цель мечет. А если честно, волхв был уверен, что умение драться не пригодится. Швабы выйдут к брошенному селу и займутся грабежом. Пока до этих хряков дойдет, что самая жирная добыча ускользнула, будет поздно. Поди разберись, по какой дорожке и в какую сторону люди ушли. Оставалось проводить лесных жителей до перешейка на этот самый остров с древними камнями, проститься и идти дальше своей дорогой. Полдня потеряется, не больше, зато Велесу приятно будет знать, что его внук законы и долг помнит. И у самого на душе спокойнее, а это самое главное.

О чем думал Глузд, непонятно. Наверное, не хотел товарища одного бросать. А может, не хотел в глазах волхва трусом показаться. И это немаловажно. Сейчас велет двигался по тропе легким шагом, привычно проверяя дорогу перед собой древком копья и иногда еле слышно сокрушаясь, что, дескать, зря не взял с собой шлем. Копье и щит ему дали гломачи, а шлемов и броней у лесовиков не было. Они, наверное, и в жизни никогда на серьезный бой не выходили.

Тропа нырнула в глубокий, мрачный, поросший волчьей ягодой, калиной и молодым ельником лог. Здесь пришлось вытянуться гуськом, кустарник не давал идти иначе, как след в след. Спуск быстро кончился, идти стало легче, судя по всему, люди оказались в широкой просторной низине.

Сзади послышался топот. Велибор непроизвольно потянулся к тулу с сулицами, но вовремя остановился, уловив спокойный, уверенный взгляд Володимера. Старейшина только хмыкнул и сбавил скорость, поджидая бегущего. Вскоре среди стволов деревьев показался белобрысый веснушчатый парнишка в простой рубахе небеленого холста. Это был самый младший из троих отроков, оставшихся прикрывать родовичей.

— Дед Володимер, саксы догоняют! — выдохнул запыхавшийся на бегу паренек, хватаясь за стволик ольхи.

— Далеко?

— Беличье дерево прошли. — Отрок имел в виду старую дуплистую сосну, раскинувшую свои ветви на приметном взгорке примерно в четырех перестрелах позади. — Тугомир остался врагов отвлекать, обещал в сторону увести, а меня послал тебя предупредить.

— Остался, говоришь. — При этих словах на лицо старейшины словно тень легла. — А Вилькобой где?

— Следом идет. Он должен бежать предупредить, когда саксы опять догонять будут.

— Что делать будем? — повернулся к старейшине Глузд. — Далеко до болота?

— Не успеем, — ответил за старшего Махрач. — Придется заслоном вставать. Низину пересечем, там и место доброе будет. Теснина, обрывы, бурелом — и не обойти никак.

— Гридень, найди хорошее место, — проникновенно, от всего сердца произнес Глузд, опуская руку на плечо Махрача. Сказано было так, что лютича послушались, безоговорочно приняли старшинство пришлого воина. — Ищи такую теснину, чтоб можно было деревья перед собой накидать, а сверху, на склонах, стрелков поставить. Там мы их и встретим.

— Он дело говорит. — Глаза старого Володимера вспыхнули огнем и неукротимой яростью. Было в них и еще что-то. Велибор понял, что старейшина заранее чувствует свою смерть, но относится к ней без страха, а наоборот, только рад приближению Вечной Девы. — Идем быстрее. Хорь, беги к родовичам, скажи, чтоб ногами быстрее шевелили, и чтоб довел всех до Черного Капища. Своим именем отвечаешь.

— Дедушка? — Лицо молодого воина залилось краской. — За что?! За что перед женами позоришь?!

— Я тебе важнейшее дело поручаю, — чуть уставшим голосом втолковывал Володимер. — Погибнуть много ума не надо. Ты мне род, детей наших, сохрани. Понял, дурашка?

— Все понял. — Под пристальным взглядом старейшины воин опустил глаза и вжал голову в плечи. Высокий, рослый, статный, как молодой клен, сейчас он казался ниже кряжистого Володимера. Кивнув старейшине, Хорь понуро поплелся по тропе, старательно пряча взгляд от товарищей.

— Спаси род, гломач! — негромко, но веско бросил ему вслед Велибор.

Воин остановился, повернулся, расправляя плечи, в его глазах мелькнуло понимание.

— Спасу, волхв. Спасу, дед Володимер.

— Белосвет, ты возвращайся к верховьям лога. — На этот раз старейшина обращался к принесшему весть отроку. — Сторожить дорогу будешь. Как саксов узришь, так бегом назад докладывать.

Колышущий вершины деревьев ветер донес до низины протяжный, яростный вопль. Следом еще один. Лес за спинами людей наполнился криками, возгласами, чуткое ухо волхва различило даже полные боли стоны раненых. Переглянувшись между собой, русы побежали по тропе в глубь низины. Это оставшиеся в прикрытии отроки вступили в бой, ударили по врагам стрелами. Выживут ли? Смогут ли убежать, оторваться от обозленных гибелью товарищей саксов? Неизвестно.

Низину прошли быстро, спешили. Вот и подъем. Поросший колючим кустарником лог с крутыми склонами, старый задернованный овраг. По словам Махрача, другого пути наверх нет. Ниже начинается заболоченная падь, там сейчас не пройти, болотина разбухла после дождей. Выше — крутой, обрывистый склон, подняться по нему невозможно, если обходить, придется половину поприща топать.

Велибор горько ухмыльнулся, глядя на овраг, где им придется принять бой. Не хотелось в драку лезть, но поздно, уйти он уже не может, пообещал проводить до убежища. И надежды, что швабы пройдут мимо лога, нет. После бежавшего рода в лесу остался широкий след, столько людей разом прошли.

Времени на отдых нет. Глузд и Махрач выбрали подходящее место для засеки, в полусотне шагов от устья лога, как раз там, где лог сужался. В притихшем осеннем лесу зазвенели топоры. Вскоре подрубленная на высоте человеческого роста дюжина сосен, елей и буков легла наискось от склона и до склона, вершинами к врагу. Еще две сосны, возвышавшиеся над краями оврага, рухнули вниз, укрепив засеку. Пока мужи рубили деревья, отроки, не мешкая, очистили площадку за засекой от кустарника, чтоб не мешал.

Дюжина стрелков, в основном молодые отроки с едва пробивавшимися усами, поднялись наверх и встали над обрывом, чуть позади засеки. Как догадался волхв, Володимер и Махрач нарочно выбрали самых молодых, есть надежда, что они успеют уйти и раствориться в лесу, когда враг прорвет заслон. В самый разгар работы в логу появились Белосвет и Вилькобой, парни принесли весть: враг уже близко, идут по пятам.

— Пришло время! — Володимер вытер пот со лба и повесил на пояс топор, которым только что срубал со ствола мешающие ветки.

Бойцы медленно, неторопливо подходили к засеке, проверяли, как ходит в руке копье или топор, хорошо ли закреплены ремни щита. Старейшина встал во главе заслона, на самом опасном месте, на его плечах была та же медвежья шкура. Махрач в свою очередь отложил в сторону щит и копье, снял пояс с мечом и принялся раздеваться донага. Еще четверо или пятеро мужей последовали его примеру. Велибор вспомнил, что именно так шли на бой в древние времена, когда битва еще считалась священнодействием, жертвоприношением Единому и Сущему.

Сверху донесся пронзительный свист дозорного — враг уже в двух шагах, его видно. Услышав сигнал, волхв только хмыкнул и оскалился. Пришло время обагрить землю и оружие. Так вот незаметно и конец пути подходит. Нет, Велибор не думал о смерти, куда больше его заботило, удастся ли задержать кнехтов, получится ли дать женщинам и детям время бежать. Проверив, легко ли выхватывается топор из поясной петли, волхв взял в руки две сулицы и приготовился. Глузд в свою очередь прислонил копье к дереву и пригладил свой чуб на бритой голове. Многие варяги верили, что, ухватив за чуб, крылатая Магура унесет их души на небо в терем Радегаста.

Послышался приближающийся топот, треск веток, звон железа. Вскоре у входа в теснину появились швабы. Крепкие, бородатые мужи, многие в шлемах, некоторые в бронях, все с добротными щитами. Над строем сверкают копья. При виде преградившей дорогу засеки враги не стали терять время даром, а сразу уплотнили строй и поперли вперед на приступ.

Свист стрел. Короткие сдавленные крики, долгий, полный нечеловеческой тоски вопль раненого, внезапно оборвавшийся мерзким бульканьем. В строю швабов возникли и сразу заполнились бреши. Бившие сверху вниз стрелки не промахнулись. Еще залп и еще, на врага обрушился смертоносный град. Швабы, подняв щиты, ускорили шаг, затем перешли на бег. А некоторые, наоборот, выхватили луки и принялись отстреливаться. Опасный враг. Опытные, много повидавшие и испытавшие кнехты, железная кость дружин баронов императора Оттона Рыжего.

Они все ближе и ближе, накатываются на засеку неукротимой железной волной. Уже видны оскаленные, перекошенные злобой лица. Прямо перед глазами сверкают клинки. В ушах звучат яростные вопли. Началось. Это даже не пир Радегаста, а буйная, неукротимая, безумная пляска Ярилы пошла.

Выждав момент, волхв широко размахнулся и метнул сулицу, затем, не теряя времени, послал во врага вторую. Шваб успел принять на щит первую сулицу, но вторую не заметил. Метательное копье глубоко вошло ему в низ живота. Велибор успел метнуть еще одну стрелу, пока не пришлось браться за топор.

Живая волна швабов дошла до засеки, захлестнула ее и остановилась. Тоненькая цепочка русов задержала, остановила натиск врага. Сейчас на засеке кипела жестокая кровавая сеча, настоящая резня.

Старейшина Володимер бился в середине строя. После очередного удара копье застряло в теле врага, щит изрублен, меч выщербился. Старый медведь успел оглушить подвернувшегося шваба ударом щита по голове и выхватить из ослабевшей руки клинок. Кузнец Лютода отбивался от наседавших саксов своим ослопом. Дубина коваля уже проломила в этом бою не один череп. От удара тяжелого, утыканного гвоздями навершия не спасал даже щит. Двое родовичей закрывали кузнеца щитами.

Махрач погиб одним из первых. Когда волна швабов сбила нескольких русов и потекла через засеку, воин с диким ревом бросился на неуспевших скрепить строй кнехтов. В Махрача словно дикий зверь вселился. Обуянный священной яростью Ярилы, воин не чувствовал боли. Нагой, залитый кровью, боец казался швабам настоящим демоном. Махрач метнул щит во врагов, схватил меч обеими руками и рубился, пока сам не пал на землю с расколотой головой.

Несмотря на мужество защитников, саксы пробились сквозь заслон. Дважды откатывались враги от засеки и трижды шли на приступ. Наконец они прорвали цепочку защитников. Слишком много их было, и слишком слабы были силы русов. Схватка разбилась на несколько очагов. Из стрелков половина погибла под ответными стрелами, остальные еще дрались, метали стрелы, пока тулы не опустели. Затем отроки ушли в лес вдогонку за родом, чтобы донести печальную весть о гибели мужчин рода гломачей.

Велибор, Глузд и трое гломачей еще отбивались. Сбившись в полукруг, прижавшись к отвесной стене оврага, они отражали вялые наскоки швабов. Бой почти закончился. Кнехты совсем не стремились погибать под мечами и топорами, когда можно было догнать ускользнувшую было добычу. Время потеряно, проклятые русы оказались слишком упорными, но, может, еще не поздно? Может, еще можно догнать и вытащить из леса молодых красивых девиц, детей, еще не старых женщин. За рабов купцы дадут серебро, так радующее глаз и душу кнехта.

Державшиеся вместе русы, не сговариваясь, поглядывали вниз, в сторону устья оврага. Швабы особо не лезут, можно выждать момент, ударить в щиты, пробиться через врагов и бежать. Достаточно оторваться от алеманов на перестрел, и их уже не догонят. Тяжело бежать по лесу за выросшим в глуши, с детства привыкшим к чащобам человеком.

Велибор отмахнулся топором от очередного охотника за удачей, совсем еще молодой безбородый парень только ойкнул и отскочил в сторону, получив чувствительный удар топором в щит. Швабу повезло: задержись он на миг, и его бок нашел бы меч Глузда. Вроде натиск стих. Большинство врагов ушли вверх по руслу. Все, подходит время, еще немного — и можно всем вместе перепрыгнуть через засеку и одним сплоченным ревущим кулаком пройти сквозь отставших швабов и…

Вдруг по ушам ударил громкий, холодящий душу, полный животной злобы и ярости волчий вой. Зверь был совсем рядом, кажется, в двух шагах. Через миг ему вторила почти целая стая. В воздухе мелькнули стрелы, а по склонам оврага вниз посыпались знакомые дружинники в красных мятлях, бронях, с высокими вытянутыми книзу щитами, украшенными изображениями поднявшегося на дыбы белого скакуна. Храмовники, священная дружина Свентовида подоспела к завершению схватки. Вскоре в овраге и прилегающих окрестностях все было кончено. Налетевшие на врага, как вихрь, руги перебили всех швабов до единого.

25. Слово норманна

День выдался на редкость солнечным. Предрассветный ветер разогнал облачную хмарь, небо расчистилось. Яркое, пылающее солнце лило на землю свои последние животворящие лучи, спешило додать то, что не додало летом. Над головой глубокая бездонная синева и воздух прозрачен. Такое только весной бывает, да иногда осенью, когда постаревший за год Ярила вдруг вспоминает свою весеннюю бесшабашную молодость.

Высоко в бездонной небесной синеве парит орел. Отсюда с подоблачных высот могучей, гордой птице прекрасно видны дружины, катящиеся неумолимым потоком к городу на развилке дорог. На целое поприще вокруг разносится топот копыт, ржанье лошадей, звон железа, мычанье быков. Над заполонившими дороги бойцами сверкают острия копий. Ярко блестят на солнышке шлемы, цветными пятнами выделяются над грязью дорогие мятли и добротные, надежные вотолы.

Войско растянулось на несколько поприщ. Первыми княжеские конные дружинники грязь месят. С ними табуны заводных лошадей идут. Приотстав от конных, валят пешие рати. Следом обозы катят. Немало скарба рать везет за собой. Сотни телег сквозь узость размокших под дождями, разбитых тысячами ног дорог пробиваются. На возах шатры, съестной припас, оружие, брони, одежда, утварь походную везут — все, без чего рать в походе не обойдется. Последними отход прикрывают отборная тысяча ободритских и велетских мечников. Сорвавшееся вчера в поход войско растянулось по лесным и полевым дорогам. Передовые дружины уже к Ратценграду подходят, а обозы еще из болотистой прилабской низины не вырвались.

Рагнар легким движением смахнул усевшегося на конскую шею овода. Откуда кровосос взялся, непонятно. Осень на дворе, не положено насекомышам летать, им под корягами прятаться должно. Ехавший чуть позади, приотстав от старшего на лошадиный корпус, Грац не успел увернуться от вылетевшей из-под копыт лепехи и сейчас под смех товарищей размазывал полой вотолы по лицу грязь. Смотреть на дорогу надо, а не зевать.

Не выдержав насмешек, гридень хлестнул лошадку плетью. Гнедая недовольно заржала, но прибавила ходу. Вскоре Грац обогнал свой десяток и вырвался в голову дружины. Естественно, князя обгонять не стал, не положено. Так и ехал, держась побоку и чуть позади Славомировых ближников. Рагнар на это только глубокомысленно хмыкнул: отрок еще, усы не отросли, не терпится ему свою удаль показать. А может, Грац и правильно сделал — глазастого бойца лучше всего вперед пускать. Много ли за конскими хвостами и спинами товарищей разглядишь?

За последние дни в остроте глаз Граца не только люди Рагнара, но вся дружина убедилась. От взгляда гридня ничто не могло укрыться. Товарищи шутили, что он разглядел бородавку на носу Оттона и сосчитал все шишки на соснах в перелеске у стана. Шутки шутками, а именно Грац четвертого дня первым заметил обходящий заслон со спины отряд саксов. Если бы не он, попали бы две дружинные сотни в стальное кольцо из мечей и копий.

Солнышко пригревает, вроде дорога суше стала, Дымка веселее побежала, и идущая следом в поводу Зирка не топорщит уши, не пытается порвать узду. Или это просто дорога вверх по песчаному косогору идет. На песке лужи редко бывают, только если совсем потоп, все земля впитывает. До слуха Рагнара сквозь топот, шум, скрип седел, гул разговоров донеслись громкие радостные возгласы:

— Ратценград! Успели! Вон стяг на башне полощется!

Воин невольно привстал на стременах и вытянул шею, оглядывая окрестности. Да, места знакомые. Впереди, справа от шляха, приметный валун наполовину в землю врос. Рядом расколотое Перуном дерево. Действительно, уже близко. За подъемом, через поле, уже башни города будут видны. Дальше на спуске будет развилка. Одна дорога к гнездовищу полабян идет, а нам надо налево сворачивать, на кратчайший шлях до Гамбурга.

Совсем недавно Рагнар уже проезжал по этому шляху. В тот день возвращавшийся из Старграда в стан князя Белуна молодой боярин проскакал мимо города, не обратив на него никакого внимания. Спешил донести до князя недобрую весть. Не до любования красотами ему было, в душе как будто рыси дрались. С одной стороны, с поручением Славомира не справился, не смог убедить старградского князя о своем слове вспомнить. Наоборот, Славер хитрить начал, решил из-под носа ободритов богатый Гамбург выхватить.

Рагнар понимал: добром это не кончится. Славомир умен, зла долго не держит, но и такие обиды не прощает. Если не этой зимой, так следующим летом быть походу на вагров. Велиградские князья обязаны за такие дела у Славера ответ потребовать. Значит, еще один враг у ободритов появился, а Оттон тем временем всеми своими силами подступает.

С другой стороны, поехал Рагнар в Старград простым мечником с неполным десятком княжьих гридней, а вернулся признанным боярином. Почти две дюжины воинов не князю, а ему роту дали. Значит, посчитали не простым гриднем, а вождем. Доверяют, верят в его волю и удачу. Такое доверие, от сердца, а не от обычая, дорого стоит.

По возвращению в стан, к удивлению Рагнара, Славомир не рассердился, наоборот, вздохнул с облегчением, услышав новости. «Лучше явный враг, чем подлый друг», — усмехнулся князь. В ответ же на просьбу Рагнара выделить участок в городе под дом расщедрился и пообещал не только землю близ детинца найти, но и своих людей послать дом и двор сладить. Так и заявил — дескать, у боярина своя гридница должна быть, нечего с дружиной по чужим дворам мыкаться.

Радовался удаче Рагнар недолго, в тот же день пришлось с сотней Мочилы идти в передовой дозор. Потом был еще не один бой на засеках, в узостях, оврагах и на переправах. Белун все свои силы по лесам и дорогам разослал саксов тревожить, все леса и болота в одну сплошную крепь превратил. Князь хотел, чтобы каждый шаг врагу с кровью давался. Немало воинов с обеих сторон в тех схватках на лесных дорожках полегло. Рагнарова дружина на четыре бойца меньше стала.

Закончилась лесная битва неожиданно. Вчера рано утром с берега Лабы, из дальних дозоров и из осажденного Биткова гонцы прискакали, сообщили, что вся рать Оттона Рыжего ночью отступила и вниз по реке ушла. Конные рыцари и кнехты по берегу идут, а обозы кораблями сплавляются.

Новость удивительная. Никто не понимал: в чем дело? Рыжий отступил или нет? Некоторые радовались победе. Другие хмуро пожимали плечами и чесали бритые затылки. Третьи заявляли, что саксонского короля так просто не возьмешь, не робкого он десятка. Наверняка какую хитрость задумал: или в обход через Гамбург прямиком на Ратценград или Люблин пойдет, или покажет, будто отступает, выждет и назад вернется. В спину ударит, когда дружины русов к Ратценграду откатятся.

Сам Рагнар больше склонялся к последней точке зрения. Рать у Оттона большая, идет медленно, ее обозы и пешие полки задерживают. Впрочем, как и войско Белуна. С такой скоростью день до Гамбурга, два дня до границы, еще два дня до Ратценграда, а запасы у саксов не безграничны. Люди есть что-то должны. Доглядчики сообщают, будто у саксов провизия кончается, все, что с собой взяли, успели подъесть. А в гамбургской земле с пропитанием для войска плохо, дружины русов ее хорошо разорили, все села вместе с урожаем пожгли. Оттона там не хлебные обозы, а толпы голодающих и бездомных бродяг встретят.

Выслушав гонцов и доглядчиков, князь Белун собрал в своем шатре всех союзных князей и ближних, умудренных годами, поседевших в походах и битвах бояр. Совещались долго, что происходило в шатре, о чем говорили, никто не знал. Окружившие княжескую ставку мечники никого не подпускали к шатру ближе, чем на тридцать шагов. Собравшиеся в стане воины подтягивались к шатру. Все ждали, что скажет старый Белун. Отступление алеманской рати ни для кого уже не было секретом.

Только когда солнце поднялось над верхушками деревьев ближайшей рощи, князь вышел к войску. Со всех сторон послышались возгласы, посыпались вопросы. Белун терпеливо выждал пару минут, затем поднял руку, требуя тишины.

— Вот так-то лучше, — улыбнулся старый князь. — Мы идем на Ратценград, переймем Рыжую Лисицу на гамбургском шляхе.

Со стороны казалось, что огромный воинский стан мгновенно погрузился в пучину хаоса. Кругом сновали люди, снимали шатры, все куда-то бежали, шум, гам, огромный ратный стан выглядел будто разворошенный муравейник. На самом деле войско управлялось железной рукой. Быстро снимались с места, грузили скарб на телеги, ловили лошадей. Князья разослали гонцов ко всем заслонам и засадам с приказом возвращаться в стан.

Первыми в поход выступили дружины Славомира и Святобора, шли налегке, только с оружием и припасом на два дня пути. Брони, шатры, тяжелые мешки, весь скарб оставили в обозе. Они должны были разведать дорогу, первыми выйти к границам гамбургской земли и ждать саксов. В бой не вступать, наблюдать издали, ждать подхода большой рати. Если Оттон окажется настолько прыток, что обгонит русов, князьям следовало засесть за стенами Ратценграда и держать город до последнего.

Почуяв скорый привал, лошадь пошла быстрее. Вот и гребень, подъем кончился. На развилке дружины должны остановиться на отдых, наскоро перекусить, привести в порядок конскую упряжь. Проезжая мимо расколотого молнией вяза, Рагнар невольно коснулся висевшего на груди оберега. Это ж надо! Какая силища у громовержца! Как великанским топором от макушки до корня расколол.

— Старшой, когда волосы обреешь? — Это верный Змейко поравнялся с боярином.

— Времени нет, — проворчал Рагнар. — После битвы лишнее уберу. Все одно под шлемом не видно.

— Давно пора, — не отставал гридень. — У всех бояре как бояре — с чубами. Только у нас под отрока стрижен.

— Ах ты! — Рагнар первым расхохотался над шуткой товарища.

— Саксонским мечом обреем, — расплылся в улыбке Садко. Рыжеватый, круглолицый весельчак присоединился к Рагнару в Старграде.

— Неужто всей дружиной одного меча не добудем? — поддержал веселье Ратибор.

— Все решено. После битвы боярина бреем, чтоб один чуб на страх и зависть христианам свисал.

Сам молодой боярин только улыбался, слушая беззлобные подкалывания соратников. На душе было легко и радостно. Солнце светит, в небе орел парит, легкий ветерок лицо обвевает.

Вспомнился Велиград, широкие городские улицы, княжеское подворье, шумные многолюдные пристани, запах моря. Остро захотелось увидеть родной город. Рагнар даже пожалел, что у него нет крыльев, как у того орла.

Расправить могучие крылья, взмахнуть — вмиг до города донесут. А там пройтись по улицам, выйти к морю, посидеть на старом обточенном волнами камне на берегу. Еще раз вдохнуть полной грудью напоенный свежестью, запахами соли, водорослей и свободы воздух. Тихо подкрасться к дому Ольгерда, заглянуть в окошко, увидеть Веселину. Как она там? Ждет ли? Будет ли рада возвращению? Сдержит ли обещание выйти замуж за Рагнара?

— Приготовиться к бою! Подтянуть строй! — гремит над дружинами голос Славомира.

Тревожные слова следом за князем повторяют сотники и десятники. От этих возгласов обжигает холодом: саксы здесь?! Воздух разрывает хриплый голос боевых рогов. Знакомые каждому воину звуки, сигналы сбора. Сомненья и тревоги отлетают прочь. Рагнар примечает, где трубит боярин Мочила, и, толкнув пятками Дымку, спешит к месту сбора своей сотни, сам при этом на ходу выдувает из своего рога тревожный сигнал, созывая своих людей.

Дружинники быстро и четко построились, перегородив поле стеной. Выехавший в первый ряд Рагнар узрел рать, движущуюся со стороны города. Кто такие, пока непонятно. Идут сплоченной массой, почти все пешие, вооружены хорошо, навскидку их больше двух тысяч. Прикрыв глаза от солнца ладонью, боярин пристально вглядывался в даль. Что за войско? Кто такие?

Пешая рать приближается, они прошли развилку на Гамбург и движутся к дружинам русов. Уже можно разглядеть добротные круглые и овальные щиты воинов, стальные шлемы. У некоторых бойцов на шлемах рога туров. Хорошо видны густые бороды, у некоторых бойцов заплетенные косичками.

— Норманны! — проносится над строем возглас облегчения. Точно! Данская рать идет. Рагнар с шумом выдыхает воздух из легких и забрасывает щит за спину, драки сегодня не будет. Князь Славомир срывается с места и скачет навстречу норманнам, за ним идет только десяток ближних мечников. Викинги останавливаются. Вперед выступает воин в рогатом шлеме, кольчатой броне до колен, с круглым щитом, в деснице копье с окованным железом древком, кол в броне, как такое оружие называют морские бродяги викинги.

Князь рывком натянул поводья, не доехав сотню шагов до норманнского строя. Верный Буран взвился на дыбы и громко заржал. Успокоив скакуна, князь соскочил на землю и направился навстречу широко улыбающемуся Свену.

— Я обещал, и я пришел! — расхохотался норманн. — Ты еще не добыл голову Оттона, брат?

— Рад тебя видеть, брат. — Славомир заключил Свена в объятья. — Ты успел вовремя и держишь слово.

— Сразу собрал всех своих хирдманов, попросил папашу отдохнуть от дел и отправился в поход.

— Ты настоящий конунг, — улыбнулся князь, — начинаешь правление с войны.

— Кто боится попасть в Валгаллу, попадет в Нифлхейм, — глубокомысленно отозвался норманн. — Посмотри: со мной две дюжины сотен без одной. Все настоящие хирдманы, с мечом в руке родились.

— Как шел? Через Люблин?

— Да, на кораблях до города купцов, старого пивного бочонка Всевлада, а дальше пешком.

Воины за спинами вождей, видя, что впереди друзья, смешали строй. Два войска превратились в одну большую шумную толпу. Русы спешивались. Многие встретили среди норманнской рати старых друзей и знакомых. Приветственные крики, радостные возгласы оглашали поле, еще час назад готовое стать полем кровавого пира мечей. Несколько сотников попытались было навести порядок, но вскоре махнули рукой на это дело и сами присоединились к своим приятелям из данского хирда.

Славомир и Свен быстро обменялись новостями и прикинули, как быть дальше. Молодой, короткоусый данский конунг рвался в бой. Славомиру пришлось приложить немало сил, чтобы убедить побратима оставаться на развилке дорог и ждать большое войско старого Белуна.

Брать с собой в дальний дозор норманнский хирд было просто опасно. Во-первых, пешие даны не успеют за конными дружинами русов. Во-вторых, буйные северные бородачи могут не рассчитать свои силы и сцепиться с большой ратью саксов. Тогда и Славомиру пришлось бы вести своих людей норманнам на выручку. Так и погибнут все без пользы и толка.

— Брат, ты видишь: мы все идем налегке, без броней, — убеждал северянина Славомир. — Все оставили в обозе. Не спеши погибнуть, Один и Перун подождут нас, никуда не денутся.

— Послушай, конунг, варяг верно говорит, — вступил в разговор Лейф Деревянный. — У саксонских собак много воинов, на всех нас хватит. Пойдем с большим хирдом. Это большая честь — сражаться под щитом такого конунга, как Белун Багряная Челка.

— Хорошо. Я жду твоего отца на развилке, — согласился Свен.

— Я найду саксов и вернусь, — улыбнулся Славомир, хлопнув норманнского вождя по плечу. Прилюдно объявившие себя побратимами могли позволить такую бесцеремонность.

Над полем заревели рога, созывая воинов в поход. Пришло время расставания. Русы садились в седла и, попрощавшись с норманнами, двинулись по гамбургскому шляху. Даны же разбили стан на развилке, им выпало ждать большую рать князя Белуна. Наведя порядок в своих дружинах, Славомир первым делом выделил и разослал дальние дозоры из молодых остроглазых гридней. Несмотря на молодость, князь любил пословицу: «Береженого Перун бережет».

В этот день больше ничего интересного русам не встретилось. Широкий шлях был пустынен, ни одного встречного. Словно умерли все или попрятались, пока война не кончится. На ночлег остановились в светлом, чистом сосновом бору у берега небольшой речушки. Воины разложили на опушках костры, отвели лошадей на пастбище, извлекли из седельных сум немудреный съестной припас.

В опускающийся на землю вечерний сумрак унеслись лихие гридни нести дозор на дальних подступах к стану. А вокруг гостеприимного бора и на берегу речки расположились пешие заставы ближнего дозора. Мало ли что саксам в голову взбредет? Может, они и ночью будут идти, без остановок и привалов. По мнению Славомира лучше перебдеть, чем недобдеть. По всем его прикидкам, Оттон здесь не должен опасаться заслонов русов. Может и рискнуть на ночной переход.

После вечерней трапезы Рагнар спустился к речке. Нашел место, где бережок к самой воде спускается. Присел на корточки, погрузил ладони в холодную, чистую воду. Зачерпнул полные пригоршни, пригубил, водица оказалась вкусной, хорошо утоляла жажду.

Тихо здесь. Над зеркалом воды кружили стрекозы, тянуло холодком. Тихое журчание водного потока успокаивало, настраивало на умиротворенный, добродушный лад. В такие моменты душа отдыхает и очищается. Утолив жажду, Рагнар выпрямился и неторопливо побрел по берегу. Хорошо было пройтись по земле своими ногами после целого дня скачки, отдохнуть, размять затекшие ноги и поясницу.

За спиной послышались негромкие шаги. Еще кто-то решил к воде спуститься.

— Не спится? — прозвучал голос боярина Мочилы.

— Рано. Солнце еще не село. — Рагнар махнул рукой в сторону багровеющего над дальним лесом закатного зарева.

— Жить никогда не бывает рано. — Боярин сел прямо на пожухшую траву и уставился в сторону заката. — Вот так и жизнь, как солнце, за кромку уходит.

— Ты о чем, старшой? Не рано ли о таких вещах думать?

— А она не спрашивает: когда. Она приходит и требует ответа. — В голосе Мочилы звучали грустные, тревожные нотки.

— Все равно рано, — упрямо стоял на своем молодой мечник. — Пусть лучше они о смерти думают.

— Тебе рано, — согласился Мочила. — Рагнар, я тебя об одном попрошу. В сече держись поближе к князю.

— Постараюсь.

— Он боец хороший, но еще один хороший меч рядом лишним не будет. — Старый боярин непроизвольно скрипнул зубами. — Меня Радегаст зовет. Я знаю. А ты постарайся сберечь Славомира. Настанет время, Белун уйдет, и именно Славомиру предназначено наш род сберечь.

— А Мечислав?

— Будет неплохим вождем, в походах себя покажет, но ему не дано настоящим князем быть. В этом деле не только удача и воинская сметка нужны, правителю без мудрости не обойтись.

Рагнар в ответ молча кивнул головой.

— Еще раз прошу: сбереги нашему роду Славомира, — повторил Мочила.

— Сберегу, — твердо ответил мечник, положив ладонь на рукоять ножа. — Оружием и честью клянусь.

Рано утром дружины продолжили свой бег в закатную сторону. Поля, леса, реки однообразно тянулись вдоль шляха. Сотни русов шли размеренной, быстрой рысью, не замедляя свой бег ни на минуту. Князь спешил. По случайным обмолвкам, долетавшим до ушей Рагнара отдельным словам и переговорам старших, он понимал, что Славомир не уверен: найдем вражескую рать на шляхе или до самого Гамбурга саксов не встретим. «Куда же делся Оттон?» — все чаще задавал себе вопрос молодой боярин. Ответа не было. Рагнар хотел было поговорить с Мочилой, но по здравому размышлению понял, что сотник знает не больше, чем остальные дружинники.

После полудня в стороне от шляха русы узрели первое спаленное набегом саксонское село. Здесь начиналась гамбургская земля. Если так дальше ехать, завтра или сегодня к ночи можно до самого города добраться.

Поравнявшись с очередным одиноко стоящим холмом, Славомир дал дружине знак остановиться. Пора было что-то решать. Дорога здесь одна, разминуться с многотысячной ратью Оттона Рыжего невозможно. Был и другой путь, но он шел гораздо севернее прямо на Люблин. Могли саксы воспользоваться этим шляхом? Или нет?

Теребя правой рукой ус, Славомир погнал Бурана к плоской, как стол, вершине холма. Может, сверху удастся что рассмотреть или знак какой Вышень подкинет. Князь Святобор и старшие бояре неотступно следовали за Славомиром. Остановив коня на вершине, князь словно превратился в каменного идола, только его глаза неотрывно скользили по горизонту.

— Старый князь на день отстает, не меньше, — нарушил молчание Гром.

— Ты думаешь?! — князь резко обернулся к боярину.

— Если Оттон другой дорогой пошел или к Биткову вернулся, большая рать успеет его перенять, и мы вовремя прискачем, — пояснил верный сотник.

— Сил у нас для сражения достаточно, — заметил Святобор. — Мои волчата давно зубы точат в глотку саксонским овцам вцепиться.

— Не будем спорить, други. Спросим, что скажет, — невозмутимо молвил Мочила, показывая рукой в сторону вынырнувшего из-за перелеска в половине поприща от холма всадника. Дружинник скакал во весь опор, пригнувшись к шее лошади. Вскоре на дороге появились еще несколько всадников.

— Дозор Звана возвращается, — угадал боярин Хорив.

— Как я своих бойцов не узнал?! — смутился Мочила и принялся яростно тереть глаза.

Разговоры на холме стихли. Все ждали дозорных. Наконец молодой безусый гридень, почти отрок, подлетел к князю, рывком останавливая своего скакуна.

— Саксы идут! Целая рать!

— Хорошо! Любит нас Радегаст, — выдохнул Славомир. — Подожди. — С этими словами князь отстегнул от пояса нож в дорогих, тисненой кожи, с серебряными накладками ножнах и протянул гридню. — Держи, за добрую весть.

Раскрасневшийся от быстрой скачки дозорный с поклоном принял подарок. По его лицу было ясно видно: с этим ножом дружинник никогда в жизни не расстанется. Детям и внукам его как ценную вещь передаст, с рассказом, как князь обрадовался вести о приближении врага.

Прошло совсем немного времени — вернулись еще два отряда дозорных. Бойцы сообщили, что саксонская рать валит великой силой: конные, пешие, обозы до горизонта растянулись. Над войском множество стягов реет. Наконец из-за леса показалась голова вражеской рати. Передовой рыцарский отряд галопом шел на перегородившую шлях дружину. Только теперь Славомир повернул коня и поскакал вниз с холма. Дело было сделано. Теперь можно возвращаться к Ратценграду.

26. Пир Радегаста

В ночь перед битвой Рагнар спал как убитый. Не отрок уже, чтоб себе голову переживаниями забивать. Лучше как следует отдохнуть, выспаться, набраться сил перед тяжелым днем Радегаста. Так оно и вышло, на рассвете молодой боярин одним из первых пробудился от сна и принялся распихивать товарищей. Тратить время на утреннюю трапезу Рагнар не стал. Зато он успел расчесать гриву Дымке, еще раз проверить снаряжение, пройтись по лезвию меча точильным камнем. Убедившись в бритвенной остроте клинка, боярин взялся за броню и шлем. Придирчиво осмотрел вычищенный с вечера доспех, смазал салом ремни, вот теперь можно и собираться к битве. К тому времени, когда боярин изготовился к бою, все его люди уже были готовы к выступлению и ждали, когда старший шлем оденет.

Весь огромный воинский стан кипел и бурлил. Все бойцы знали: враг близок, сегодня наступает долгожданный день, сегодня все решится. Сотники и десятники носились между шатров, созывали своих бойцов. Князья и бояре собрались у шатра князя Белуна, ждали, когда вождь выйдет.

Дружины одна за другой покидали стан и неторопливо двигались в сторону вражеского лагеря. Широкое ровное поле, под ногами пожухлая трава и редкие низкорослые кустики, слева речка к великой Лабе бежит, справа и за спиной русов — густой лес. Князь Белун намеренно выбрал это место для решительной битвы. Есть где разгуляться буйной варяжской силушке. С другой стороны, Рыжий Лис обойти с боков русов не сможет, придется ему вперед, через стены щитов, ломить.

Небо над головой чистое, с лазурных высот солнечный Хорс улыбается. На закате редкие перистые облака плывут. Волхвы вчера постарались: моление устроили, богатые требы Богам принесли, убедили Сварога и Стрибога благословить войско хорошей погодой, не портить кровавую тризну дождем и ветром.

Воины нескончаемым потоком текли из стана в поле. Много их пришло к берегам реки Травни: ободриты, велеты, полабяне, древане, вагры. Пришла рать ругов князя Мстивоя, в голове ее на белых конях ехала знаменитая храмовая дружина Свентовида. Непобедимые дружинники славного храма Аркона, лучшие из лучших, нескрывавшие лицо в битве, с детства привыкшие к тяжести брони и оружия. Воины, устрашающие врага своим свирепым видом, синими усами и высокими щитами до пят с изображением белого коня.

Пришел норманнский хирд данского конунга Свена Оттона Харальдсона. Были здесь среди русских ратей сербы, долечане, стодоряне, гавеляне, чехи — все, кто не мог и не желал терпеть власть креста на своей земле. Со всех концов Полабской Руси пришли воины. Князь Белун многих собрал под своей рукой.

Дружины, выступив в поле из леса, сразу вставали на свои места, как еще вчера на большом сборе князей было решено. На левом крыле выстроились железным клином даны. В середине строя собирались ободриты, вагры и древане. Велетам и ругам выделили правое крыло. При этом храмовая дружина скромно держалась позади щитов простых воинов.

Белуну немалых сил стоило убедить вождя храмовников, волхва Свентополка, поставить своих волков в последний ряд. Старый князь хотел оставить арконских бойцов в запасе, бросить их в бой, если чаша весов Перуна будет клониться в сторону Оттона. Сам Белун оставил при себе в запасе еще дюжину сотен отборных мечников своей дружины: пусть будет хороший, тяжелый, бронированный, сверкающий клинками кулак за пазухой.

Перегородив поле, рати остановились поджидать саксов. Стан Оттона вон за тем перелеском, саксы подошли к полю вчера на закате, как Белун рассчитывал. А вот и христианские полки появились, заранее развернулись и идут строем.

Не дожидаясь приближения Оттоновой рати, Белун вылетел в поле на храпящем в предчувствии битвы гнедом. Остановился перед строем своих полков, молча окинул взглядом ровные ряды щитов. За князем следовала дюжина самых лучших, верных мечников.

Строй ободритской дружины расступился, и в поле выехали три волхва. В отличие от воинов, священники были без броней и оружия, только простые беленого полотна рубахи и зеленые вотолы грубого сукна. Старший волхв, велиградский служитель Перуна Радегаста Слуд держал в руках длинный тонкий сверток.

— Князь, Радегаст мнит тебя достойным нести это оружие! — громко, чтоб все слышали, торжественно изрек волхв и развернул сверток.

Над войском пронесся вздох восхищения: Копье Цезаря! Священное оружие ободритских князей. Великая добыча самого князя Одоакра. Волхв осторожно развернул рогожу и протянул князю простое копье без каких-либо украшений, обычное стальное рожно на почерневшем от времени ратовище в две сажени длиной. Строй воинов взорвался криками радости и восторга. Казалось, само небо задрожало от рева тысяч глоток.

— Слава! Приди, Радегаст!!! Копье Свентовида! Радегаст! Слава Руси!!! — гремело над полем. Бойцы потрясали оружием, в небо взвился целый лес копий. Хирдманы Свена стучали рукоятями мечей по щитам.

— Буря Одина! Пир мечей!!!

Подняв священное копье, Белун проехал вдоль строя рати. На лице князя сияла лучезарная победоносная улыбка. Сколько сил потратил, с начала лета переговоры вел. И вот перед глазами зримые плоды трудов — все силы Полабской Руси под рукой велиградского князя. Наступает день, который Белун ждал с того времени, когда ему пришлось смирить гордость, забыть про месть и поклониться императору и его крестоносным убийцам.

Войско Оттона Второго вышло на поле позже русов. Закаленные в боях бойцы и молодые безусые парни со страхом и злобой смотрели на язычников. Тяжело началась эта война, люди еще помнили кровавый ад в болотах и лесах близ замка Битбург. Многие морщились и скрипели зубами при звуках грозных криков славян.

Остановившись в поле, рыцари и кнехты опустились на одно колено, воткнули перед собой мечи в землю. Пришло время вознести молитву, вручить свои души в руки Господни. Но что это?! Язычники уже двинулись вперед. Все ближе и ближе стена щитов, на христиан неумолимо надвигается частокол копий, сверкают на солнце клинки, все громче и громче звучит имя грозного бога язычников. Большинство воинов, прервав молитву, вскочили на ноги, похватали щиты и оружие, конные поднимались в седла.

Только саксонские рыцари герцога Бернарда Биллунга не тронулись с места, пока не прозвучало последнее «Аминь». Сегодня с ними был сам герцог. Еще не оправившийся от раны Бернард вчера вышвырнул из палатки лекаря и заявил, что лично поведет в бой своих людей. И пусть он сегодня был без доспеха, пусть на коня пришлось садиться с помощью оруженосцев, все равно — бароны и рыцари смотрели на молодого герцога с обожанием, готовы были идти за ним хоть на край света и прорубаться через целые орды язычников. Если же придется сложить голову… Рядом с вождем это почетно.

Войско русов шло вперед неумолимой штормовой волной. Бойцы были готовы поквитаться с врагами за все. Придерживая лошадей, чтобы не оторваться от пеших, ехали гридни и бояре княжеских дружин. Сжимая ряды, прикрываясь щитами, стараясь не сломать строй, шагали простые бойцы пеших ратей. Стальным клином шли вперед хирдманы Свена.

Когда до врага осталось чуть больше перестрела, князь Славомир поднес к губам рог. Над полем зазвучал сигнал стрелкам. Сотни луков поднялись над головами бойцов. Мускулистые руки натянули тугие тетивы. Короткие щелчки, свист посланниц Марены. Залп. Еще и еще. На вражескую рать обрушился настоящий град тяжелых стрел. Стрелки, не останавливаясь ни на миг, шагали вперед, на ходу опустошая тулы.

К этому времени воины императора уже были готовы к бою. Осыпаемые стрелами, неся потери, они, стиснув зубы, шагали вперед, прикрываясь щитами. Когда до славян осталось полторы сотни шагов, в дело вступили стрелки. Прячась за спины копейщиков, они торопливо метали в сторону врага стрелы, надеясь сбить, заставить захлебнуться кровью атаку язычников. Тщетно. Тяжелые составные славянские луки били дальше и точнее. Острые, как жало змеи, граненые наконечники пробивали насквозь доспехи, прошивали тела. Наконец передовые ряды алеманов добежали до врага, схлестнулись с язычниками в яростной схватке лицом к лицу, глаза в глаза.

Грянула битва. Первоначальный натиск русов заглох, казавшийся неудержимым бег дружин остановился, наткнувшись на холодную ярость императорских воинов. Брошенные Оттоном в центр рыцарские отряды саксов, швабов и лотарингцев прорвали строй полабянских и древанских воинов, смяли сербскую дружину Святобора. Удар рыцарской конницы был остановлен только витязями ободритских князей.

Норманнский хирд медленно продвигался вперед, буквально продавливался сквозь сплошную массу кнехтов. На правом крыле велеты и руги стояли насмерть, удерживая натиск рыцарей и кнехтов императора. Кровь лилась рекой. С треском ломались копья, от ударов раскалывались щиты и шлемы. Крики раненых заглушались яростными возгласами и ревом боевых рогов.

Сотне Мочилы пришлось особенно тяжело. Вчера боярин выспорил себе право идти в бой рядом с князем Славомиром. Сейчас вокруг стяга старшего сына Белуна кипела жестокая сеча. Выдержав натиск саксонских рыцарей, дружина Славомира сама прорвала вражеский строй и клином засела в глубине императорского войска.

Видя перед собой знамя герцога Биллунга, Славомир неистовствовал, он всеми силами рвался поквитаться с саксом за битву у Вюмме, готов был зубами рвать тело врага, отрывать по кусочку за каждого повешенного Биллунгом пленного. Залитый кровью с ног до головы, князь бился в первом ряду. Щит покрылся свежими зарубинами, копье давно потерялось, застряло в теле подвернувшегося под руку несчастного шваба. Но меч в руке Славомира по-прежнему молнией разил врагов.

Отбив очередной удар, Рагнар попытался хитрым выпадом дотянуться до горла врага. Почувствовав опасность, рыцарь отпрянул в сторону, удар пропал втуне. На мгновение вокруг боярина образовалось пустое пространство. Самое время остановиться, оглядеться по сторонам. Кругом кровавая каша, все перемешалось, наши, саксы, кто где и не разберешь. Справа пешие гридни встали полукругом, сбили щиты стеной, уперли копья в землю и отбиваются от саксов. Впереди от вражеских щитов в глазах рябит. Сколько их! Слева конная сшибка, Хват лихо рубится с рыцарем. Откуда-то сбоку налетает незнакомый дружинник, одним ударом сносит саксу голову, но и сам валится из седла: не заметил копейщика.

А дальше, чуть левее, колышется стяг Славомира. Вспомнился вчерашний разговор с Мочилой. Сердце обожгло тревогой. Вокруг княжьего стяга целое море рыцарских значков. Время дорого! Князь в опасности! Поднести к губам рог, пересохшая глотка выдувает вместо призывного сигнала хриплый рев. Но узнали, услышали. Вокруг Рагнара собираются бойцы.

Вперед! Пришпорить лошадь и прорубаться к Славомиру. Прочь с дороги, саксонское отродье! Дружинники идут следом. Небольшой отряд Рагнара, как нож сквозь масло, проходит через вражеский строй. Раздавая удары направо и налево, боярин пробивается к своему князю. Перед глазами кровавая пелена. В ушах крики раненых, ржание лошадей, звон железа, истошные вопли кого-то там из-под копыт Дымки сливаются в один сплошной шум.

Не теряя времени, ударить щитом по голове подвернувшегося сакса. Для Рагнара все люди императора были саксами. Впереди в десятке шагов реет стяг, вокруг сплоченный отряд княжих ближников. Успели! Откуда-то сбоку появляется Мочила, сотник приветственно машет рукой, кричит, что — не разобрать.

В поле зрения появляется Влас. Гридень с разбегу бьет топором рыцаря, уже занесшего меч над головой Славомира. Глаза Рагнара застилает гнев и ярость, он с ревом бросается на саксов, отгоняет их от князя. Меч молодого боярина наискось рубит насевшего на князя рыцаря. Сдохни, свинья! Хорошо, дружина не отстает, люди, как тень, следуют за боярином, прикрывают со спины и боков.

Рагнар только усилием воли держится в седле. Рука со щитом онемела от ударов. В лицо брызжет кровь. Сердце бешено колотится о ребра, готово выскочить из груди. Горло пересохло. Ничего. Бывало и хуже. Отдохнем после боя. Это еще мелочи. Мочила бывало так гонял гридней, что даже сил на ногах стоять не оставалось. Рагнар отбивает летящий в голову удар, сам достает мечом кнехта в причудливом, плоском, как миска, шлеме. Живем!

Князь, яростно рыча, рубит конного сакса. Молодой, в дорогом наряде, но почему-то без доспеха, рыцарь не успевает поднять щит. Меч разрубает ему бок, красивое молодое лицо сакса искажает гримаса боли. Славомир привстает на стременах и бьет с размаху сверху вниз. Голова сакса раскалывается, как спелая тыква, во все стороны брызжут кровь и мозги, тело безжизненным мешком валится под копыта лошадей.

— Да это же герцог! — запоздало узнает врага Рагнар. Бояре Мочила и Гром вдвоем рубят знаменосца. Полотнище с гербом Биллунгов падает на землю. Над полем проносится вопль скорби. Саксонские рыцари пытаются было отбить тело своего герцога, но натыкаются на окровавленные мечи ободритов. Вскоре натиск саксов ослабевает. Перед глазами Рагнара падает боярин Мочила, но и его убийца не успевает порадоваться победе — топор Змейко разрубает плечо рыцаря до самой груди.

Вдруг откуда-то сзади доносится громовой рев:

— Радегаст!!! Перун!!!

В стену саксов врубается клин тяжелой дружинной конницы. Их много. Свежий отряд пришел на помощь поредевшим, обескровленным сотням Славомира, а над шлемами бойцов реет Багряная Челка.

Князь Белун намеренно выжидал, пока натиск саксов не ослабнет. Пусть соратники хмуро косятся на князя, стискивают побелевшими пальцами рукояти мечей и ратовища копий. Надо ждать момента, знака Перуна.

Кровавая жатва на поле в самом разгаре. Марена обильно собирает свою дань. Рыцарский клин глубоко врезался в строй ободритских дружин. В самой середке сечи реет стяг Славомира. Недалеко от старшего брата Мечислав собирает своих мечников, пытается прикрыть, дать время оправиться пешим ратникам. Клонится к земле стяг Святобора. Бойцы еще держатся, медленно перемалывают тяжелые рыцарские полки Оттона, но силы на исходе.

Земля покрылась телами, по полю носятся потерявшие седоков кони. Норманны на левом крыле остановились. Железный хирд со стороны напоминал медведя, со всех сторон облепленного собаками. Наступил тот шаткий миг равновесия, когда удача может склониться на любую сторону. Бояре недовольны, они еще не готовы нарушить приказ и броситься в битву, но уже близки к этому. Все смотрят на Белуна, ждут: когда же?

Солнце уже высоко. Хорс безжалостно льет свои лучи на пропитавшуюся кровью землю. Пора! Белун выхватывает меч.

— Русь и Велиград!

Ждавшие с самого утра этот сигнал воины вздымают к небу копья, потрясают мечами и топорами. Кони ржут и злобно косятся на седоков.

— Радегаст! — гремит грозный, тысячеголосый призыв.

Над передними рядами дружины реет Багряная Челка. Время настало! Как раз между дружиной Мечислава и полабянской ратью наметился разрыв. Самое лучшее место для удара тяжеловооруженной конницы. Кони начинают разбег. Земля дрожит от топота сотен копыт, над полем стелется пыль. Стиснув зубы, с перекошенными от ярости лицами ободриты на ходу уплотняют строй, выставив вперед копья, железным молотом бьют в разрыв между ратями.

Вперед! Туда, где витязи Славомира уже схватились с телохранителями саксонского герцога. Вперед! Прямо в сердце вражеской рати. Не ожидавшие удара свежей дружины, саксы пытаются остановить натиск варягов, выставить стену щитов и копий. Бесполезно. Тонкая ниточка заслона прорвана и растоптана в мгновение ока. Кнехты кувырком летят на землю, пытаются увернуться от клинков и выскочить из-под конских копыт.

Суровые мечники, прошедшие через горнило десятков сражений, бьют таранным ударом не успевшую изготовиться рыцарскую конницу. Враги поворачивают лошадей навстречу дружине Белуна, вспыхивает яростная схватка. Задержка. Смять конных саксов. И гнать лошадей дальше, неукротимым ударом рвать вражескую рать пополам.

В это время уставшие от безделья, вынужденные сложа руки смотреть на смерть товарищей, храмовники обходят свою пехоту и бьют между швабскими и лотарингскими полками. Дружина Свентовида отсекает императорскую конницу от пехоты и прижимает ее к лесу. Воспрянувшие духом руянские и велетские бойцы шагнули вперед. Шаг, еще шаг и еще. Враг начинает пятиться. Русы сжимают строй, сдвигают щиты над телами павших, но не останавливают натиск.

Вот миг перелома. Христианское войско на грани паники. Некоторые уже бегут. Это самые трусливые и хитрые. Пока их мало, но… Император сам ведет в бой своих ближних, самых верных и испытанных рыцарей, личным примером пытается остановить бегство. На короткое время восстанавливается порядок. Люди из страха или уважения еще слушают Оттона.

В центре последние саксонские рыцари, потерявшие своего герцога, но не потерявшие дух и честь, продолжают сопротивление. Именно к ним и присоединяется император. Тщетно. Когда ужас обуял сердца, когда языческая рать, не ведающая страха, алчущая крови и мести, прет вперед, мужество немногих не может спасти дело.

Саксы бьются в окружении, их со всех сторон жмут язычники, то тут, то там прорывают строй, врываются в ряды рыцарей, рубят направо и налево. Оттон уже не думает о победе, сейчас важно собрать вместе и вывести из боя всех, кого можно. Сохранить войско! Над полем звучит тревожная, зовущая трель королевского рога. Тщетно. Перед неукротимой яростью славян христианская рать превращается в напуганную толпу. Начинается повальное бегство.

Королевские рыцари еще пытаются защитить своего сюзерена, но их все меньше и меньше. Как подрубленные дубы, они падают на землю один за другим. Оттон сам дерется наравне со своими людьми. К черту трон! К черту королевство и империю! На это уже не остается мыслей. Остается только рыцарская честь и воинская доблесть.

Навстречу королю скачет пригнувшийся к седлу язычник, выставив вперед копье. Оттон мягким заученным движением выставляет вперед щит, ловя наконечник умбоном, и отводит назад руку с мечом, готовясь к встречному удару. Славянин, криво усмехаясь, в последний момент поднимает копье выше. Рожно проходит над щитом. На мгновение глаза Оттона Рыжего широко раскрываются от ужаса. Острая боль, вспышка перед глазами — и темнота.

— Король убит! — проносится над войском крик отчаянья.

Все кончено. Последние жалкие очаги сопротивления тонут, захлестнутые неукротимым валом варяжских ратей. Выжившие в схватке воины императора бросаются в бегство. Могучего войска, вышедшего на поле сегодня утром, больше нет.

Бегущих преследовали еще два поприща. Немногие маркграфы и бароны смогли вывести из боя остатки своих дружин, сохранить среди своих людей подобие порядка. Сейчас они, нахлестывая лошадей, не оглядываясь, спешили к Лабе. Все кончено. Король погиб. Сыновей у него нет. Значит, нечего думать об империи, надо свой замок от жадных соседей защищать.

Рагнар устало плюхнулся на примятую траву рядом с кострищем. Вокруг расстилался саксонский стан, между шатров сновали соратники, потрошили сундуки и мешки, вязали пленных, делили добычу. Рагнару сейчас было не до этого, и так взял в бою трех рыцарей в дорогой броне, да еще полудюжину кнехтов наловил. Хотелось упасть на землю и уснуть. Тело болело, левая рука превратилась в сплошной синяк, саднил глубокий порез на бедре, в пылу схватки молодой боярин и не заметил этой раны.

Расстегнув подбородочный ремень, Рагнар уронил шлем на землю. Стало немного легче. Как хорошо сейчас сидеть на земле и тупо глядеть на почерневшие угли. Ни на что другое сил не осталось. Или лечь на землю и смотреть на бег облаков в небесной синеве. Тяжелый сегодня день выдался, жаркий. Жаль, нельзя расслабляться, надо еще своих полоняников проверить и допросить, выяснить, за кого можно выкуп взять, а кого холопом на десять лет, как положено, оставить.

Поднявшись со стоном на ноги, Рагнар сделал несколько неверных шагов. Вроде только что сил совсем не было, а гляди — ноги идут, и щит к земле не тянет. Вспомнилось, что надо еще собрать своих людей, пройтись по полю битвы, может, кого живого найти удастся. Погибших товарищей к месту тризны отнести. Дел много, нечего из себя покойника изображать.

Навстречу Рагнару шел боярин Ольгерд. Видно, что тяжело ему пришлось в бою. Все сражение рядом с князем Мстиславом был, затем за бегущими гнался, пока под ним конь от усталости не упал. В разодранном мятле, помятом шлеме, с пропитанной кровью свежей повязкой на правом запястье, смертельно уставший, Ольгерд держался. Не показывал окружающим, что и сам готов рухнуть на землю как подкошенный. При виде боярина Рагнар вспомнил об одном важном деле.

— Боярин Ольгерд, у меня до тебя дело. Говорят, есть у тебя в тереме красная лисица…

Глоссарий

Болотник— дух болота. Нелюдимый, злобный старик, любящий заманивать людей в трясину.

Бург— крепость, замок, укрепление.

Вагрия— историческая область, западное побережье Балтики от Любека (Люблина) до границы с Данией.

Валгалла— небесный чертог Одина, куда, по воззрениям германских народов, попадают души героев.

Варяги— так называли воинов и участников военных походов полабских славян.

Велес— небесный покровитель скота, богатства, путников. Считался олицетворением мудрости. Часто изображался с филином на плече.

Вотола— простой плащ с рукавами, делался из плотной, грубой ткани.

Встречник— злой дух, носится над дорогами в виде вихря. Справиться с ним можно холодным оружием.

Гридни— младшие дружинники, в большинстве своем дети воинов, выросшие при княжеском или боярском дворе.

Драккар— боевой корабль норманнов. Достаточно быстроходен и мореходен для прибрежного плаванья.

Желя— вековечная небесная плакальщица, символ горя и сострадания.

Жердяй— длинный, худосочный ночной шатун. Пугает детей и стучит в окна. Неопасен.

Заборолы— боевая галерея, площадка для воинов по верху крепостной стены.

Ирий— рай. Небесное царство Богов.

Ичетик— злой дух, живет в болоте.

Кика— головной убор замужних женщин. Отличительная примета — рога над лбом.

Корзно— род плаща. Парадная княжеская одежда.

Корочун— праздник зимнего солнцестояния. День смерти и рождения солнца.

Кощуны— песни и легенды. В кощунах часто повествуется о древних временах, Богах и рождении Мира.

Кнехты— наемная пехота в Западной Европе.

Кнорр— широкий, остойчивый торговый корабль скандинавских народов.

Лада— богиня любви, красоты, семейного счастья и уюта.

Лосиха— созвездие Большой Медведицы.

Лосенок— Малая Медведица.

Марена— богиня смерти.

Мечники— элитная княжеская дружина, наиболее подготовленные и опытные воины.

Мятль— плащ из сукна. Достаточно дорогая и нарядная одежда, часто украшенная вышивкой и меховым подбоем.

Ободриты— народ полабских славян, жили на побережье Балтийского моря.

Огненный Мост— Млечный Путь.

Огнищанин— глава рода, землевладелец.

Навь— потусторонний, подземный мир духов, враждебен нашему подсолнечному Миру. Также — ожившие мертвецы, неупокоенные души, выходцы из Нави.

Находники— ватажники, ловцы удачи, категория воинов, не связывавших себя службой какому-либо князю или боярину. Набирались для сулящего большую добычу похода и распускались после завершения такового.

Неф— круглый корабль. Распространенный в Средневековье тип торгового судна.

Нифлхейм— царство вечного льда в представлениях скандинавских народов. В нифлхейме находятся души предателей, трусов и подлецов.

Перестрел— мера длины. Примерно 220 метров. Равен дистанции эффективного выстрела из тяжелого лука.

Перун— бог-громовержец, покровитель воинов.

Полюдье— ежегодный объезд князем своих владений. Во время полюдья собирались подати и творился суд.

Понева— род юбки из полушерстяной ткани. Носилась исключительно взрослыми девушками и женщинами.

Поприще— мера длины. Примерно 4–5 километров.

Пороки— осадные орудия, камнеметы.

Правь— всеобщий закон, установленный Богами.

Прясло— участок крепостной стены между башнями.

Радегаст— бог бранной славы и войны у северных славян. Одно из воплощений Перуна.

Ратовище— древко копья или рукоятка боевого топора.

Рогожа— грубая ткань из волокон рогоза (камыша), применялась в хозяйственных целях.

Рожно— наконечник копья или сулицы.

Рота— клятва, торжественный обет.

Руги (руяне) — славянское население острова Руян, ныне Рюген.

Сварог— верховный владыка Вселенной. Отец Богов. Небесный кузнец.

Свентовид— воплощение Сварога. Особо почитался на о. Рюген (Руян). На мысе Аркона стоял знаменитый на всю Европу храм Свентовида.

Световид Осенний— 25–26 сентября — праздник, который приходится на осеннее равноденствие и символизирует прощание с солнечным светом.

Свитка— верхняя суконная одежда.

Смарды— свободные общинники, земледельцы.

Стожар-звезда— Полярная звезда.

Стрибог— бог-покровитель ветров.

Сулица— легкое метательное копье. Длина древка обычно чуть больше метра.

Сюрко— полотняная накидка с вышитым на груди гербом. Носилась западноевропейскими рыцарями и кнехтами поверх доспеха.

Треба— жертвоприношение.

Тул— колчан для стрел.

Умбон щита— железная выпуклая пластина в центре щита. Служит для отражения прямых ударов.

Хауберк— род кольчуги, был распространен в Западной Европе. Часто с кольчужным капюшоном.

Хирд— у норманнских народов дружина.

Хирдман— дружинник, норманнский воин.

Холопы— рабы, невольники.

Хорс Даждьбог— бог солнца и дневного света. Бог, дающий жизнь.

Шиш— дух, живущий на заброшенных дорогах.

Шнеккар— боевой корабль скандинавов, меньше драккара, применялся для плавания по рекам.

Явь— земной мир.

Ярило— бог страсти, разгульного веселья и в то же время боевой ярости. Рождался в начале года, рос, старел и умирал к Корочуну, чтобы снова возродиться.

Оглавление

1. Лесная дорога

2. Ольшина

3. Тяжесть слов

4. Будни городские

5. Ночи звездные

6. Бег морских коней

7. Перунов топор

8. Доблесть и жестокость

9. Встреча в пути

10. Ветер с моря

11. Власть варягов

12. Дыхание Нави

13. Гроза

14. Крылья Рарога

15. Спор железа

16. Смрад гари

17. Бег

18. Крепь приречная

19. Нежданные гости

20. Кровь на переправе

21. Честь дружины

22. Пути тайные

23. Обманчивая тишина

24. Глас Ярилы

25. Слово норманна

26. Пир Радегаста

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg