«Эфирный оборотень. По ту сторону смерти. Покровители»

Эфирный оборотень. По ту сторону смерти. Покровители (fb2) - Эфирный оборотень. По ту сторону смерти. Покровители 3283K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Миронов (А. Я. Живой)

Алексей Живой Небесный король

Эфирный оборотень

Глава 1. Стражи воздушных рубежей

Ночное небо ровно светилось. Прилетевший с далеких Тибетских гор ветер пригнал с собой стайку облаков, похожих на заблудившийся табун лошадей. Зацепив край луны, облака нарушили неподвижный пейзаж, залитый тусклым серебром. Потерялась и смазалась чистота. Небо стало едва заметно мерцать, а прозрачный воздух почему–то запах орехами.

У раскрытого окна, на четвертом этаже секретного приемного центра стоял младший сержант войск радиоразведки Антон Гризов и, потягивая сигарету, наслаждался царившим на земле покоем. Минувший день не оставил в его душе никакого следа. Еще один день из череды таких же пустых и глупых, какими был наполнен весь предыдущий год службы. В этот момент Антон словно находился в полосе безвременья, когда уже многое позади, но еще больше там, куда стремилось это самое время, стекая по капле, срываясь, падая и уходя в бесконечный полет меж стен бетонного колодца.

Антон повернул голову и посмотрел на расположенные вдоль стен посты радиоперехвата. За ними, мирно посапывая в такт раздававшимся из наушников шорохам ночного эфира, дремали стражи воздушных рубежей. «Да, – отметил про себя Антон, – граница на замке». Он скользнул взглядом по верхушкам деревьев, окружавших приемный центр огромным кольцом. Мало–помалу начинало светать. Небо становилось прозрачнее, и все больше розовело на востоке. В низинах висел легкий туман. Где–то там, за лесом, спали города. Спал и его родной Питер, укрывшись все тем же туманом. Гризов докурил сигарету, кинул ее вниз. Огонек прочертил дугу в воздухе, стукнулся об асфальт, и разлетелся фонтанчиком маленьких искр. Постояв еще минуту в нерешительности, Антон бросил прощальный взгляд на столь любимое им небо и, сдержав подбиравшийся к горлу прилив щемящей тоски, направился к своему посту.

Пост младшего сержанта находился на достаточно выгодном месте – в двух метрах от окна, что было приятно при желании подышать свежим воздухом или покурить, и в тоже время на достаточном удалении от входа, скрытого от Антона двумя колоннами. В задачи «микрофонщиков», к которым относился и Антон, входило подслушивание переговоров НАТО–вских летчиков в прямом эфире. Собственно сам пост состоял из двух мощных радиоприемников и двух магнитофонов для постоянной записи эфира. Кроме того, в него было встроено специальное устройство с рядом кнопочек и лампочек, служившее для связи с командным пунктом приемного центра, а также расположенного в нескольких километрах пеленгатора. Все посты центра следили за активностью военно–воздушных сил США в Европе. Самыми важными постам считались «Большая дорога», «Глобальный перегон» и «Рояль». Младший сержант Гризов сидел за вторым по значимости постом, носившим название «Глобальный перегон». Пост этот отвечал за всю воздушную разведку, грузовые переброски, а также следил за перелетами личного самолета американского президента. По соседству за «Роялем», то бишь за постом, неусыпно следившим за всеми передвижениями Royal Air Force Великобритании, сидел друг Антона «дедушка» Вадик Родионов, а в просторечии – Малой. Оператором поста с разбойничьим названием «Большая дорога» был еще один друг Антона – Шура Белинский, ходивший в другую «смену».

«Надо половить чего–нибудь», – решил Антон наконец и надел наушники, которые, согласно Воинскому Уставу, приказывалось именовать только головными телефонами. Ночной эфир сразу же ворвался в уши младшего сержанта миллионами отдаленных шумов и шорохов, среди которых ему предстояло отыскать что–то похожее на переговоры американских самолетов. Разница между часовыми поясами с США составляла восемь часов, и американцы только начинали засыпать на своем отдаленном континенте. Их же милитаризованные соплеменники не спали никогда и круглосуточно бороздили воздушный океан в районах, преимущественно прилегавших непосредственно к российским границам. В эти утренние часы уже редки были полеты стратегических бомбардировщиков, а «разведки» и того меньше, но были. Если повезет, можно зацепить какой–нибудь интересный самолет, а потом получить внеочередное увольнение. Антон словно играл с американскими летчиками в кошки–мышки: они должны убежать, уйти неопознанными, а он найти и опознать их. В этом и состоял интерес. По большому счету, если удавалось отрешиться от действительности, Антон даже любил иногда свою службу. А особенно он любил ночные «смены». Романтика ночного эфира манила его, притягивала, словно магнит.

Пошарив вручную по основным частотам работы самолетов разведки, Антон ничего примечательного не обнаружил, и запустил приемник сканировать все частоты в автоматическом режиме. А сам устроился поудобнее и задремал. То и дело до него доносились отголоски докладов пилотов, какие–то транспортные переброски, метеосводки с испанских и английских станций НАТО, но все это можно было не брать. Крупная рыба таилась где–то в глубинах необъятного эфира, ждала своего часа. Надеялась, что уснет младший сержант. И не зря надеялась. Спустя десять минут Антон уже видел себя сидящим за огромным столом, уставленном в три ряда горячительными бутылками и всяческой снедью. Служба окончилась. Он сидел в окружении своих друзей и родных, пил водку, курил и поглощал семейные запасы. То и дело его хлопали по плечу, поздравляли с возвращением из рядов великой и могучей армии, желали счастья. Светило яркое солнце, гости млели и напивались. Запах сирени плыл над цветущим садом, где пировала шумная компания. «Интересно, – думал радостный Антон, – откуда у меня взялся сад? Его ведь у меня никогда в жизни не было. Только в деревне, у бабушки». Но сад продолжал благоухать, настраивая людей на лирический лад. Антону вспомнилась вдруг девушка, которая обещала дождаться его из армии. Он ее любил и не забывал, а потому вдруг страстно захотел увидеть ее прямо сейчас, за столом, среди своих друзей и родных. «Почему же ее нет? – тосковал Антон. Почему она не пришла? Обещала ведь дождаться… Вот и верь после этого девушкам». Неожиданно лица друзей смазались и растаяли в воздухе, а прямо над ним появилось ее лицо, милое и слегка грустное. Антон потянулся было к нему, но лицо вдруг тоже растаяло. Вместо него обозначилось что–то расплывчатое и пахнущее чесноком. Катя посмотрела на него как–то странно, дыхнула перегаром, и вдруг сказала:

– Младший сержант Гризов, едрит твою через коромысло, опять дрыхнешь на дежурстве!

Это был залет, представший перед заспанными глазами Антона в виде нового дежурного по КП майора Фуфайкина, носившего кличку Фофан. «Увольнения не видать», – подумал Антон и, встав со стула, сказал:

– Никак нет, товарищ майор, думаю.

– Думать тебе вредно. На разводе доложить ротному.

И, услышав в ответ, полагавшееся «есть», Фофан удалился с радостным чувством сделанной гадости, предвкушая грандиозный разнос на утреннем разводе. Вся ночная «смена», старшим которой был сержант Родионов, то бишь Малой, вместо законного сна после двенадцатичасового дежурства, будет бегать, прыгать и преодолевать препятствия. Глядя вслед удаляющемуся майору, Антон подумал о странном сходстве Фофана с телеграфным столбом и мысленно пожелал майору когда–нибудь им стать. Он даже представил себе явственно огромный железобетонный столб, разлинованный двумя красными полосками по каждой грани и усыпанный майорскими звездами.

Отключившись от создания собирательного образа Фофана, Антон вновь уселся в кресло, остановил круговой бег частот приемника и, от нечего делать, стал прослушивать частоту «А7». Ведь застукали всю «смену» во главе с ее доблестным старшим, и «шакалы» не успокоятся еще час. На удивление эфир ожил и заполнился четким голосом пилота, чеканившим буквы и цифры доклада:

– Скай кинг! Скай кинг! Ду нот ансвер! альфа, браво, джулиет, танго, ван, фоо, лима, папа, майк, найн, ван, оскар, ромио…

Антон втопил кнопку связи с пеленгатором и, заорав в микрофон «Смотри, «А7» работает!» кинул команду на пеленг. Через пять минут, после того как американский самолет–разведчик преспокойно отчитал доклад и ушел в тишину необъятных эфирных просторов, в наушниках Антона раздался заспанный и обиженный голос Вовки Сухова с пеленгатора:

– Ты что, младшой, одурел? Люди тут десятый сон видят, а он команды кидает!

– Видел что–нибудь? – безнадежным голосом спросил Антон, хотя уже заранее знал ответ – на пеленгаторе народ подобрался на редкость дружный в отношении сна.

– В гробу я тебя сосновом видел! – заявили с пеленгатора и отключились.

Антон откинулся на жестком стуле, иногда называвшимся креслом, и явственно себе представил ухмыляющуюся физиономию сытого и наглого пилота самолета–разведчика «U–2», которому удалось спокойно выполнить задание и уйти неопознанным. Антону даже показалось, что проклятый америкос в эту минуту смеется над ним, русским солдатом, упустившим добычу по вине лопухнувшихся сослуживцев. «Ну, погоди у меня! – мысленно пригрозил Гризов американскому пилоту, – В следующий раз ты от меня так легко не отделаешься, НАТОвская морда!». Между тем, близился утренний развод, и поневоле думать надо было о другом.

Неяркое солнце висело низко над деревьями, обрамлявшими полковой плац. Отдельный Полк Радиоперехвата готовился к проведению развода. Первая, вторая и четвертая роты стояли вдоль длинной белой линии, ожидая прибытия комбата. Офицеры покуривали невдалеке, обмениваясь новостями. Солдаты переваливались с ноги на ногу на одном месте, бросая завистливые взгляды на курящих офицеров. Из стоявшей впритык к плацу полуразвалившейся армейской столовой вышел прапорщик Жмень, взглянул мутными глазами на скучающих солдат, и, пыхнув «Беломором», скрылся за углом. Пролетавшая по своим делам стая ворон, сделав полукруг над плацем, уселась на верхушки деревьев, заинтригованная большим скоплением человекообразных существ. Спустя минуту по шеренгам пронесся приглушенный ропот. Офицеры зашевелились, побросали сигареты и заняли свои места во главе строев. Солдатская масса привычно насторожилась. Из ворот показалась долговязая фигура комбата. Семимильными шагами полковник Волков приближался к плацу, держа руки за спиной. У всего личного состава перехватило дыхание – по всем приметам комбат был явно не в духе. Затихли последние разговоры. Казалось, ветер перестал тревожить листья, а солнце потускнело. Даже вороны с уважением уставились на вновь прибывший индивид, которому явно сейчас не хватало папахи, шашки и коня.

– Ста–но–в–и–и–и–сь!!! – разнеслась по всей округе команда, вылетевшая из луженой глотки начштаба майора Шпеня.

Сие означало: вытянуться во весь рост, поднять подбородок, набрать полную грудь воздуха, раздвинуть врозь носки сапог. Офицеры все выполнили превосходно. Сотня солдатских тел в течение трех секунд перемещала центр тяжести с одной ноги на другую, так и не успев выбрать необходимое положение до следующей резанувшей воздух команды:

– Сми–и–р–но!!!

Вконец сбитые с толку солдаты застыли, как изваяния в музее восковых фигур.

Толстый Шпень повернул свое бочкообразное тело направо и попытался сделать три четких строевых шага по направлению к комбату, взиравшему на все это безобразие издалека, как и полагалось по уставу, но перенапрягся и чуть не упал, едва удержав равновесие. Немного покачавшись, поскольку вчерашний хмель неожиданно дал о себе знать мощным ударом в голову, Шпень доложил:

– Товарищ полковник, Три тысячи шестой минус пять Отдельный Полк Радиоперехвата на утренний развод построен! Начальник штаба майор Шпень!

Волков посмотрел на него с высоты своего гигантского роста и спросил:

– Ты что, дурак?

Майор немного задержался с ответом, икнул, выдохнул перегаром, но все же нашелся:

– Никак нет, товарищ полковник, я не дурак!

Не ответив на приветствие, комбат подошел к строю первой роты и, обращаясь к ее командиру, худощавому как степная трава старшему лейтенанту Абдурахманову, сказал:

– Слушай Абдурахманов, кто у тебя на «Смене» сегодня ночью спал?

Старый службист Абдурахманов принял сторожевую стойку и радостно рявкнул:

– «Смена», пять шагов вперед!

Двенадцать невыспавшихся человек, царапая подкованными каблуками бетон, выползли из строя и встали перед комбатом. Среди них был и Антон Гризов. Все, что должно было произойти сейчас их не особенно пугало, поскольку пределы вздрючивания были известны наперед. Каждый получит по несколько нарядов на службу, как минимум. Приятного в этом, конечно, тоже было не особенно много. Из–за спины сверкающего глазами комбата, словно из ниоткуда, вдруг появился майор Фуфайкин, и уже открыл было рот, чтобы назвать нарушителей воинской дисциплины поименно. Но намерениям Фофана не суждено было сбыться.

– А вы молчите, пока я вас не спросил, – мягко предупредил его комбат, и, обращаясь к «смене», гаркнул: – Вы как из строя выходите, товарищи разведчики, а? Едрена вошь! А ну, марш назад!

Повторив трижды процедуру «вход–выход», и выявив зачинщиков повальной спячки, Волков приказал наказать всех и, сверкая глазами, удалился в другой конец строя по направлению к шеренгам четвертой роты. Оттуда тотчас раздалось «Вы как из строя выходите, а?» И несколько раз повторилась процедура «вход–выход». Антон смотрел на легендарного комбата и не мог понять, кого именно тот ему напоминает: толи небритого и измотанного походами Петра Первого в период виктории под Полтавой, толи Василия Ивановича в пору лихой командирской юности. Из порядков четвертой роты доносились истошные крики – Волков щедро раздавал наряды на службу. В первой роте Антон, Малой, Патрон, Корел и Афоня получили по три наряда, отходить которые полагалось тогда, когда станет полегче на «Смене». В настоящее время как раз шли учения ВВС США «Кругом туман», в которых участвовали силы 61 и 62 воздушных армий. Самолетов летала тьма, а народу на «смене», естественно, не хватало. Антон и Малой сидели за основными постами центра «Глобальным перегоном» и «Роялем», поэтому их то начальник разведки и ПЦ майор Могила ни в какие наряды не отпустит. Ну, а вся остальная компания рядовых через недельку начнет гасить свои долги.

После нескольких часов сна, слегка перекусив картошкой и синюшной рыбой, вся «Смена» в полном составе снова стояла перед ПЦ, ожидая инструктажа. Из дверей приемного центра вышел, щурясь на солнце, капитан Смурной. Поскольку Малой временно испарился в направлении почты, старшим по званию был Антон. Он сплюнул на асфальт и сказал:

– «Смена», становись!

Постояв немного без слов, чтобы выдержать паузу, капитан неожиданно перешел сразу к делу, как ни странно, не уделив внешнему виду защитников Отечества должного внимания.

– Итак, товарищи разведчики, идет вторая неделя учений ВВС США – «Кругом туман». Отрабатываются варианты переброски десантных сил транспортными самолетами в район Западной Европы. Вчера в Средиземке дважды отмечалась пятьдесят вторая «Кривая сосна». Там же активно работает самолет разведчик U–2 с позывным «Тень на плетень». Дмитриенко, особое внимание обратить на работу заправщиков южнее Великобритании, а также разведки. Упустишь сегодня хоть один выход «Тени» – готовь зад.

– Товарищ капитан, – возмутился Николя Дмитриенко, оператор «Большой дороги», – Да ведь он сегодня больше не выйдет наверняка. Сел уже давно, где–нибудь в Испании, десятый сон видит.

– Разговорчики! – рявкнул Смурной, – Ты чем сегодня ночью занимался?

– Дежурил.

– Дежурил? Это ты вон Патрону расскажи, что дежурил. Он поверит.

– А что я? – подал голос пробудившийся от дремы Патрон, который имел привычку засыпать как только останавливался.

– Эти–то, – Смурной махнул рукой на остальных, – Хоть просто дрыхли на боевом посту, а ты опять ведро картошки наварил? Опять резисторы пообдирал со всех свободных постов, кипятильников понаделал, рационализатор хренов.

– Не было такого, – сказал Николя, подняв на Смурного свои честные голубые глаза.

Капитан перевел дух, сплюнул, затоптал плевок правой ногой, словно Моргунов из «Кавказской пленницы», и продолжил:

– «Глобальный перегон».

Антон насторожился. Это уже его касалось.

– С утра наблюдается активизация «Свистунов» в Северном море. Там, по данным разведки, американцы проводят в рамках глобальных НАТОвских учений «Кругом туман» еще одно учение местного значения – «Утро туманное». Брать каждый выход. Кроме того, ожидается межбазовый перелет «Контейнера с шишками» из Германии в Италию. Ну, и, естественно, скоро должны пойти два звена «Зеленых кирпичей» с континента на Зунум. Дожидаемся их уже вторую неделю. Смотреть в оба, Гризов. Не дай бог, пропустишь. Тогда Москва незамедлительно вставит нам, а мы тебе. Понял?

Солнце уже почти скрылось за деревьями. Воздух понемногу становился прохладным. Смурной еще раз окинул вновьприбывшую «смену» пристальным взглядом, и сказал:

– Остальные посты по плану. Да, кто сегодня за «Роялем»?

– Малой, товарищ капитан. – ответил Антон.

– Где он?

– В санчасти, приболел немного. Но скоро будет.

– Передашь, что ожидается перелет королевы из Саутгемптона на Шимодан. Чтобы не проспал!

– Малой его возьмет с закрытыми глазами.

– Ну, все. Инструктаж окончен. К охране воздушных рубежей – приступить!

Обнявшись по обычаю со всей предыдущей «сменой» (процедура напоминала обмен рукопожатиями между русской и канадской хоккейными командами после трудного поединка за кубок «Стенли»), солдаты и Антон расселись по своим постам. Поскольку на КП центра сегодня дежурил капитан Смурной, то особого шмона не предвиделось. Смурной если и выпендривался, то больше для острастки, чтобы жизнь медом не казалась, а вообще–то он был мужик ничего. Службу знал и «смену» не закладывал. Таких в полку уважали. На ПЦ офицеры вообще по большей части занимались делом. Руководил приемным центром старый волк радиоразведки майор Могила. О майоре ходили разные слухи, которые в целом сводились к тому, что майор – мужик что надо. После его прихода в полк халявный по службе центр «Смородина» словно преобразился и стал брать вдвое больше самолетов противника, чем раньше. Со временем Майор так вымуштровал составы обоих «смен», что ПЦ «Смородина» прослыл самым лучшим в системе «Паутина». Здесь теперь брали больше всех, даже больше Московских точек, которые пользовались данными ПВО и прямой разведки. У солдат центра на службе появился даже какой–то спортивный дух. Просматривая по утрам на компьютере сводку отлетавших за сутки самолетов НАТО, радиоразведчики со «Смородины» откровенно смеялись над центральными узлами системы, которые могли обеспечивать только около шестидесяти процентов «взятых» самолетов, в то время как смородинцы брали почти восемьдесят. За всем этим стоял майор Могила. Перед тем, как посадить кого–либо за боевой пост, майор дрессировал солдат как обезьян в цирке, но зато они знали – если ты попал на пост, тебе сам черт не брат и не страшен даже комбат. Ты за каменной стеной, потому что за своих солдат Могила будет биться до последнего хоть с комбатом, хоть с генералом, хоть с папой Римским.

Скинув сапоги и облачившись в тапочки, Антон откинулся в жестком кресле и, закурив, стал просматривать журнал поста, куда вносились все взятые за предыдущую смену самолеты. Его сменщиком был Серж Домино – лучший оператор центра. И хотя Сержу через пару месяцев светил очень ранний дембель, он, тем не менее, по укоренившейся привычке продолжал выуживать из глубин эфира то, чего кроме него не мог взять никто. Начальство его любило и часто хвалило. Поэтому Антону волей не волей приходилось брать тоже не мало. Халявить на посту с таким сменщиком было как–то неудобно. Когда уйдет Домино первым придется становиться ему. А он был не против. Да и за державу обидно. Ведь центр ко времени первого заступления Антона на пост уже слыл самым лучшим в системе «Паутина».

Просмотрев длинный список самолетов, Антон выпустил пять колец сизого дыма и хмыкнул. Кольца, поднявшись на полметра вверх, распались, образовав плотную дымовую завесу вокруг поста. Антону, глядя на дым, вдруг вспомнилась бабушка, которая была известной на всю округу знахаркой и колдуньей. Такой дым частенько витал над очагом, в котором она готовила свои снадобья от разных хворей. Хотя злые соседские языки от зависти и страха перед таинственными возможностями старухи утверждали, что она была ведьмой, Антон ее очень любил и в детстве даже помогал собирать разные травы в лесу. Бабушка рассказывала любимому внуку на ночь много сказок и историй, а когда он чуть подрос, даже научила заговаривать зубы и нехитрые раны. Только со временем, проведя много лет в большом городе, Антон позабыл все заговоры. Однажды, уже в армии, он по просьбе лейтенанта Абдурахманова, прознавшего о его ведьминских предках, попытался заговорить тому больной зуб, но вместо излечения от хвори у Абдурахманова вырос большой флюс. С тех пор Антон предпочитал жить как обычный человек, никак не обнаруживая своей предрасположенности к чудесам.

– Ну, что–ж, начнем, – сказал младший сержант Гризов и надел наушники.

Эфир сразу ворвался в его жизнь отдаленным шипением и потрескиванием. В левом ухе сканировались частоты одним приемником, в правом – играла музыка. «Устал служить Серж» – улыбнулся Антон и перестроил второй приемник с «Радио Модерн» на основную частоту работы заправщиков. Почти сразу же он услышал надтреснутый, прорывавшийся сквозь ураган помех, голос пилота:

– «Краутон»! «Краутон»! Здесь «Кривая сосна 59».

Ответа не последовало. Через секунд пилот повторил свой вызов.

– «Краутон»! «Краутон»! Здесь «Кривая сосна 59».

Спустя еще полминуты из пустоты вечернего эфира наконец возник ответный голос диспетчера вызываемой авиабазы:

– «Кривая сосна 59», здесь «Краутон». Плохая слышимость. Плохая слышимость.

Антон положил пальцы на рычажок подачи команд на пеленг и стал ждать следующего включения самолета. Ожидание было недолгим. Эфир ожил уже через пару секунд.

– «Краутон»! «Краутон»! Здесь «Кривая сосна 59».

– О`Кей, «Кривая сосна», слышу вас.

Антон «кинул» команду на пеленг, крикнув в динамик связи с пеленгатором: «смотри 20.66 работает!»

– Время вылета в 17.00 по Гринвичу. Имеем на борту 45 тонн топлива и шесть членов экипажа. Расчетное время прибытия в район дозаправки истребителей 18.15 по Гринвичу. Как понял?

– Понял, «Кривая сосна». Доклад принят. Желаю удачи!

– Конец связи.

Эфир мгновенно опустел. Из наушников опять понеслось лишь шипение да потрескивание. Антон включил кнопку связи с пеленгатором. На этот раз откликнулись быстро, он даже не успел спросить: «Сколько?».

– 263 градуса. Что это было?

– Заправщик. Позывной «Кривая сосна».

– Понял.

– Так, – сказал Антон уже сам себе, и посмотрел на огромную карту, висевшую на стене за постом, чтобы удостоверится лишний раз, хотя в этом не было нужды. Он уже и так подсчитал, что «косяк», так называли в обиходе летающий танкер, находился севернее Англии.

– Сорок пять тонн, – пробормотал себе под нос Антон, – хватит, чтобы дозаправить три истребителя F–111. Каждому на два часа полета. А это, я так понимаю, и есть «Утро туманное».

Записав «Сосну» в журнал поста, Антон включился на КП. Из вмонтированного в пульт динамика внутренней связи неожиданно вырвался нестройный мужской хор, затянувший последний куплет «Шумел камыш». Антон вспомнил, что у Смурного сегодня был день рождения.

– Да! – рявкнул капитан, явно недовольный тем, что его оторвали от веселой компании и приятного времяпрепровождения.

– Товарищ капитан, – доложил Антон ехидным голосом, – Я конечно понимаю, что вам на это наплевать, но в 21.10 по местному отметился «косяк» «Кривая сосна 59». Летает севернее Англии по учениям «Утро туманное».

С КП послышался громкий звон стаканов, напоминающий перезвон кремлевских курантов. Антон был уверен, что Смурной не разобрал ни единого слова.

– Понял, – ответил Смурной бесцветным голосом, который должен был поддерживать в подчиненных уважение к мундиру при любом состоянии его владельца, – Бодай дальше, Гризов.

И отключился, оставив Антона наедине с эфиром. Правое ухо молчало. В левое, время от времени, прорывались обрывки радиообмена непонятного происхождения с одной из сканирующихся по кругу частот:

– Хр… р… ре… ей… ей… есь… ни… рта… ать… ять…

Антон остановил нужную частоту и услышал:

– «Хрэй»! «Хрэй»! Здесь «Ни черта не видать 25»

«Понятно, – подумал про себя Антон, – Что–то АВАКСы разлетались под вечер. Давно спать пора.»

Команду на пеленг он даже не стал кидать. Эти гробы летели почти всегда на одном и том же месте. Антон записал доклад и откинулся в кресле, пустив частоты по кругу. Когда рядом, за «Роялем», появился резко выздоровевший Малой, в активе у Антона было уже несколько «Свистунов», пара «Привидений», еще один выход «Сосны» с докладом о дозаправке трех истребителей, а также пара назойливых «Топотунов», долбившихся на станцию через каждые двадцать минут и измучивших своими ненужными докладами не только Антона, но и собственную авиабазу.

– Привет «Роялистам»! – крикнул Антон, поворачиваясь в сторону Малого и понимая, что выходящий в эфир в эту секунду «Контейнер с шишками» он брать не будет, хотя и надо бы.

– Привет «Самогонщикам»!

– Не «Самогонщикам», а «Перегонщикам», – поправил его Антон. – У тебя, Малой, все королевы уже улетели в небытие, и от английского командования ты скоро получишь орден первой степени «За содействие».

– Да и хрен с ними, с королевами, – сказал Малой, – усмехаясь и скидывая сапоги, – Я вот домой позвонил. Вот это – да.

– Ну и как там?

– Да все, в общем, нормально. Батя только приболел немного.

– А что с ним?

– Сердце, говорят. Он в больнице две недели лежал, сегодня только выписали.

– Ну, слава Богу, обошлось.

– Да, слава Богу… О–па… погоди… – Малой прислушался к тому, что творилось у него в эфире. – Ты, Тоха, извини. Похоже, она все–таки взлетает. Надо брать, однако.

– Да ничего, – сказал Антон и с разворота шлепнул по ручке команды, послав сигнал на пеленг. – Смотри 60.05, работает!

Зацепив конец очень длинного и очень мутного доклада, Гризов записал в журнал второй выход «Контейнера с шишками». «Контейнер» уже летел обратно в Германию, оставив все шишки в солнечной Италии. Не успев взять один, Антон принимал уже следующий выход:

– «Тирион»! «Тирион»! Здесь борт «ПУП 56 031»!

– «ПУП 56 031»! Здесь «Тирион»! Слышу вас хорошо.

– Авиабаза «Тирион», прошу срочно передать мое сообщение на КП «Волеран». Имею на борту 60 тонн опасного груза, 4 контейнера, два танка и пять пассажиров. Время посадки на авиабазе «Кайро» – 20.00 по Гринвичу. Как понял?

– «ПУП 56 031», вас понял.

– «Тирион», конец связи.

– Завязывай давай, в десять часов в клубе кино начинается, а он все бодает.

За спиной Антона стоял Серж Домино и потягивал сигарету. Увлекшись, Антон даже не заметил как пришла «Смена». Народ бродил по всему залу, здороваясь, обнимаясь и обмениваясь новостями друг с другом.

– А что за фильм? – поинтересовался Антон.

– «Дураки умирают по пятницам».

«Как жаль, что сегодня четверг», – подумал Антон, вспомнив о Фофане и комбате, а вслух спросил:

– Малой, ты уже взял королеву?

Малой снял «уши» и повесил их на крючок сбоку поста.

– Ну, а как же…

– Тогда скажи ей «Гут бай» и пошли смотреть кино.

Глава 2. US Air Force

Истребитель вынырнул из облаков так неожиданно, что боевое охранение спрятанной среди песчаных холмов артиллерийской батареи не успело среагировать. Точнее, не успело бы. Поймав цель в перекрестье электронного прицела, Рассел ни секунды не колеблясь – секунда колебаний это слишком много во время молниеносной атаки, – нажал пуск. Из–под крыльев сорвались две ракеты и, отбрасывая назад длинные белые струи, устремились к скоплению замаскированных меж барханов крупнокалиберных пушек. Ракеты угодили точно в цель. Над песчаными холмами взметнулись два столба огня и дыма, разметавшие артиллерийскую батарею в клочья. Не удержавшись, Рассел Кремп сделал круг почета над поверженной батареей, любуясь делом своих ловких рук. В этот момент заработала рация.

– МЭК 19 027, говорит авиабаза «Гринфилд».

– База «Гринфилд», здесь МЭК 19 027. Слышу вас хорошо.

– Доложите о выполнении задания.

– Задание выполнено. Артиллерийская батарея уничтожена полностью.

Рассел еще раз взглянул на столб дыма поднимавшийся от поверхности. Рация снова ожила.

– МЭК 19 027, вам предписывается обнаружить и уничтожить вторую цель в квадрате 29.07.

– Характер цели?

– Аэродром подскока противника. На выполнение атаки дается три минуты.

– Вас понял.

Рассел положил свой F15 Eagle на новый курс в квадрат 29.07. Истребитель плавно выполнил маневр, качнув острыми крыльями. Рассел обожал свой самолет за то, что тот так легко слушался управления, был маневренным и быстрым. Тридцатилетний майор ВВС США Рассел Кремп считался на своей авиабазе первоклассным летчиком. Каждому заданию, когда удавалось то души пострелять, а не только отрабатывать фигуры высшего пилотажа, майор радовался, как ребенок – честно и открыто. А это задание как раз таким и было. За последние два месяца майору редко удавалось пострелять. Но вот, наконец, свершилось. Квадрат назначения 29.07 находился не очень близко, но и не так чтобы очень далеко. Около пятнадцати минут лету.

Рассел снова набрал высоту. Серебристый F15 Eagle затерялся среди облаков. Конечно, такая маскировка не могла спасти его от противника, задумай он тут внезапно появиться. Как опытный пилот Рассел был готов ко всему, но приборы наблюдения и дальнего обнаружения противника показывали кристальную чистоту пространства от летающих объектов военного назначения. Только где–то на дальних подступах проплывали своим курсом несколько гражданских аэробусов, не представлявших никакой опасности для истребителя ВВС. Собственно, само задание изначально предполагало рейдерский полет одного единственного истребителя. Хищника выпустили погулять над позициями противника, пощекотать нервы ему и себе, – а что могло быть для хищника лучше? Видимо, полковник Патерсон, шеф авиабазы «Гринфилд», куда перевели майора Кремпа, решил дать ему возможность в очередной раз проверить свою квалификацию. Что ж, и на том спасибо.

Рассел взглянул на часы и прикинул «До цели лететь еще минут шесть–семь». Он рассматривал свои шансы подобраться незамеченным примерно пятьдесят на пятьдесят, точнее – шестьдесят на пятьдесят. В себя майор верил, и в истребитель тоже. Оставался только противник и его умение. Но тут уж, как повезет. Аэродром наверняка муляж, поскольку его предписывалось уничтожить. Значит вряд ли можно нарваться на боевое охранение в виде истребителей вероятного противника. Хотя, то этой старой лисы Патерсона ожидать можно было всего. Вплоть до атаки вражеских самолетов.

Рассел бросил взгляд на приборы – он уже был почти над целью. Пора начинать заход для ракетного удара. Судя по показаниям анализаторов пространства, никаких самолетов противника пока не было видно.

– Что ж, – радостно сказал майор Кремп сам себе. – Постреляем.

F15 Eagle клюнул острым носом и снова устремился к земле. Рассел испытывал неописуемый восторг, с диким ревом двигателей вываливаясь из облаков. Самолет несся на бешеной скорости к песчаным холмам, меж которых Кремп обнаружил несколько силуэтов самолетов, несомненно муляжей, выполненных под русские «Миги». Прошло несколько секунд. Рассел приближался до визуального контакта, он всегда так любил делать и всегда получал за это нагоняй от начальства, повелевавшего действовать по приборам, благо они были достаточно точны. Считалось, что такая тактика боя поможет дольше спасать самолет от уничтожения. Но Рассел считал иначе. Он, конечно, слышал о том, во сколько обходится новый истребитель налогоплательщикам и был им за это благодарен, но летать от этого осторожнее не стал.

Вот уже стали видны на небольшой прямоугольной площадке грязно–зеленые хвосты истребителей и их острые носы. Рассел пересчитал макеты глазами за одно мгновение. Точнее, он не считал, а впитывал всю информацию моментально, – их было десять. Рука легла на кнопку пуска ракет. Огонь! И снова две прозрачно–белые струи понеслись к желтым пескам, раскаленным палящим солнцем Колорадо. Рассел внимательно следил за ними глазами. Ракеты еще не достигли цели, а он уже устремил свой самолет вверх под крутым углом. Перегрузка вдавила пилота в кресло. Он шестым чувством почуял, что угодил точно в цель. Ему не надо было даже видеть момент попадания. Подобное чувство появляется у всех профессионалов когда они становятся мастерами. Они уже не смотрят, не видят, они – знают. И никогда не ошибаются. Но одна слабость у майора Кремпа была. Сделав мертвую петлю, Рассел прошелся над уничтоженным аэродромом вероятного противника. Между барханов зияла огромная воронка – бездонное выжженное пятно, вокруг которого валялись жалкие останки муляжей. Высоко в небо поднимался столб едкого черного дыма. Это черное пятно было нездешним, нереальным в бескрайних желто–белых песках. А сама пустыня была столь обширной, что, казалось, можно было выжечь ее половину, и все равно это будет смотреться мелкой пакостью дрянного мальчишки.

Рассел взял курс на авиабазу «Гринфилд». Он уже собирался выходить в эфир с докладом об уничтожении второй цели, но неожиданно разглядел на приборе обнаружения три летящие точки. Они приближались. В этом квадрате, закрытом для полетов гражданских лайнеров, могли оказаться только самолеты ВВС, игравшие роль истребителей вероятного противника. Кремп усмехнулся? – Патерсон все же решил испытать его до конца. Оторваться удастся вряд ли. Придется вступать в учебный бой. Три против одного. Это было нормально. По условиям маневров в этом случае его должны были взять в клещи и заставить приземлиться. А он мог только вырваться сквозь кордон преследователей. Главное, чтобы не прижали к земле, но это у них вряд ли получится, решил Рассел. Он любил летать на сверхмалых высотах.

Выполняя задание, майор Кремп пересек невидимую границу соседнего штата и теперь летел над его территорией. Это была все та же пустыня. Кремп уже приготовился к отражению нападения, как вдруг его приборы зафиксировали огромный металлический предмет, находившийся прямо под ним. На миниатюрном экране Рассел смог даже рассмотреть его очертания и несказанно удивиться. Неизвестный металлический предмет, непонятно кем спрятанный в бескрайней пустыне, напоминал нечто среднее между гигантским корпусом подводной лодки и самолета. Более того, он медленно перемещался, словно его тащили за собой тягачи. А перемещаясь, терял четкие очертания, словно уходил под землю. Рассел взглянул на истребители, – они были уже почти на хвосте, но шли таким курсом, который отсекал Рассела от неизвестного самолета. «Интересно, подумал Кремп, что же вы там прячете?»

В это момент заработала рация.

– МЭК 19 027, говорит база «Гринфилд».

– «Гринфилд», слышу вас хорошо, МЭК 19 027.

– Доложите о выполнении задания.

– Цель уничтожена полностью. Меня преследуют три истребителя вероятного противника. Намерен вступить в бой.

– Ответ отрицательный. В бой не вступать. Следуйте на базу.

– Вас понял. – ответил Рассел и взглянул на прибор.

Непонятный предмет полностью исчез, словно растворился. Истребители вероятного противника круто взяли влево, уходя в сторону. Рассел озадаченно ухмыльнулся и положил свой F15 Eagle на курс к авиабазе «Гринфилд».

На следующее утро все начиналось как обычно: ранний подъем, пробежка вокруг авиабазы, легкий завтрак, тактические занятия летчиков–истребителей. Но затем, перед самыми полетами, Рассела срочно вызвали к шефу авиабазы «Гринфилд» Джону Патерсону. По узкой винтовой лестнице Рассел поднялся на второй этаж авиабазы и, подойдя к дверям лифта, нажал кнопку вызова. Кабинет Патерсона находился на четвертом уровне навигационной башни. «Интересно, – подумал он с нескрываемым любопытством, – что от меня понадобилось этому старому службисту? Давненько меня не вызывали к начальству, да еще сняв с самых важных на неделе полетов».

Массивная дверь в кабинет шефа авиабазы «Гринфилд» полковника Джона Патерсона была закрыта по обыкновению наглухо. Рядом располагалось помещение охраны, один из представителей которой в чине лейтенанта дежурил сейчас у входа, слегка напоминая своим видом статую Свободы. Увидев Рассела, лейтенант встал на вытяжку и, отчеканив: «Вас ждут, сэр!», отворил дверь в кабинет.

Низкорослый и крепко сбитый полковник Патерсон был похож на изрядно похудевшего, коротко остриженного и накачанного киноактера Дени дэ Вито, чем в душе несказанно смешил Рассела. Виду майор естественно не подавал. Тот, кто считает, что над шефом авиабазы «Гринфилд» можно безнаказанно шутить или просто подтрунивать, сильно ошибается. По службе полковник двигался быстро, имел большие связи в Вашингтоне. Про него ходили разные слухи, и далеко не всегда комического свойства. Из чего личный состав авиабазы сделал вывод, что с полковником надо держать ухо в остро. Ядерные полигоны недалеко, а много молодых летчиков только начинали свою карьеру в ВВС. Кроме того, случись кому–нибудь встретиться с Патерсоном в открытом боксерском поединке, жить ему останется ровно до первого удара полковника. Удар этот, как удалось доподлинно узнать Расселу за стаканчиком виски от одного сослуживца полковника, принимавшего участие в качестве зрителя в тайном, но излюбленном развлечении некоторых диких техасцев – поединке быка и человека, мог свалить с ног рогатое животное. Бой этот даже отдаленно не напоминал испанскую корриду. Там, под палящим солнцем земли конквистадоров, человек использовал для нападения лошадь и шпагу. Здесь же надеяться можно было только на свои кулаки. Тем не менее, в случае с Патерсоном, быку пришлось не сладко. Бык, наверное не раз пожалел о том, что не был отправлен в далекую Испанию сражаться с хилыми и разодетыми в перья тореадорами, а попался под руку этому непонятно откуда получившему такую силу низкорослому крепышу родом из штата Мэн, где коров видели только на этикетках мясных консервов.

Как бы там ни было, с руководством авиабазой «Гринфилд» полковник ВВС Джон Патерсон справлялся ничуть не хуже, чем с разъяренными быками. Несмотря на постоянное изматывающее напряжение боевой службы, в каком–то смысле здесь было намного легче. Рассел вошел в кабинет и вытянулся перед полковником, сидевшим за столом, на котором лежало несколько серых папок с бумагами. Позади стола находилась стеклянная стена, сквозь которую была хорошо видна взлетная полоса авиабазы. Звено истребителей F15 Eagle, вести которое должен был Рассел, выруливало на взлетную полосу для плановой отработки ракетного удара по наземным целям противника. «Интересно, кто поведет звено вместо меня, подумал Кремп, капитан Салливан или Мик Нирдайл? Хотя, в данную минуту это все равно».

– По вашему приказанию прибыл, сэр. – четко отрапортовал Кремп, зная, что полковник терпеть не может, когда кто–нибудь мямлил или цедил сквозь зубы.

– Рад вас видеть, майор Кремп. – сказал в ответ Патерсон, – Садитесь.

Рассел сел на кожаный стул напротив полковника. Секунду помедлив, тот продолжил.

– Я буду краток. На вас майор возлагается ответственная задача по испытанию нашего нового секретного оружия. По психофизическим характеристикам аналитическая служба «Пентагона» выбрала для этой цели именно вас. Не удивляйтесь. Оружие очень компактно и, на первый взгляд, необычно. Уже сейчас модуль управления монтируется в кабине вашего тактического истребителя. Первый испытательный вылет сегодня в 17.00 по Гринвичу. Все подробности вам расскажет Грегор Йорк, аналитик и куратор программы «Мыслитель». Желаю удачи.

Только сейчас Рассел заметил, что в углу кабинета, почти что за его спиной, сидит невысокий брюнет в штатском костюме. Брюнет откровенно сверлил затылок Рассела изучающим взглядом ученого–естествоиспытателя, словно видел перед собой подопытную лягушку, которую предстоит препарировать. Расселу даже показалось, что брюнет читает его мысли, поэтому он слегка нахмурился, но в воздушном флоте не принято сдаваться в неожиданно сложившейся ситуации, и он снова улыбнулся.

– Рад познакомиться мистер Йорк, майор Рассел Кремп.

– Взаимно, мистер Кремп. Моя фамилия Йорк. Грегор Йорк. Я думаю мы сработаемся. В вашем личном деле написано много хорошего. Судя по всему, вы способный человек и отличный военный летчик.

– Не будем терять времени, джентельмены, – подытожил беседу полковник Патерсон, – Майор Кремп, вы временно снимаетесь с плановых полетов в составе группы и поступаете в распоряжение аналитической команды под руководством мистера Йорка. Будете летать по индивидуальному заданию в течение недели. Желаю удачи.

Брюнет встал со своего места и предложил Расселу сразу же пройти в зал разбора полетов, где временно находился тренажер для обучения использованию нового оружия. Кремп молча последовал за аналитиком. По дороге в зал, на втором этаже они миновали офицерский бар авиабазы «Гринфилд», где летчики обычно пропускали стаканчик–другой после напряженных полетов. В этот утренний час там еще никого не было, только официантка Мэгги Лерой, очаровательная молодая блондинка, бойко протирала за стойкой бара высокие стеклянные бокалы для коктейлей. Рассел проследил за тем как ловко она управлялась со своей работой и, испустив вздох женатого мужчины, проследовал дальше за Йорком.

Зал разбора полетов располагался на первом уровне авиабазы «Гринфилд», практически под землей. Обычно в нем не содержалось ничего особенно секретного, кроме столов и стульев, а также мониторов, по которым из центрального компьютерного центра базы демонстрировались учебные видеофильмы о новинках в области воздушных маневров противника и собственных изобретениях ВВС США.

В этот раз все было иначе. Первый охранник преградил им дорогу еще у выхода из лифта. Йорк показал ему какое–то удостоверение и проследовал дальше. Непосредственно у дверей зала дежурил второй темнокожий охранник с винтовкой M–16 на плече и нашивками сержанта. Этих охранников Рассел видел впервые. Проходя мимо, Йорк снова показал удостоверение, после чего был вместе с Кремпом беспрепятственно пропущен в помещение.

«Интересно, – подумал Рассел, – что же это за полеты сейчас начнутся, если этим яйцеголовым аналитикам из Пентагона пришлось притащить сюда кучу собственной охраны, словно здесь не хватает солдат. Того и гляди, придется просить допуск у Патерсона, чтобы ходить в туалет в служебное время».

Войдя в зал, Рассел поначалу не заметил особых изменений. Только в самом центре было убрано несколько столов и расчищено небольшое пространство. Теперь там располагалось самое обычное с виду кресло пилота истребителя. Справа от него находилась небольшая тумба, на которой стояло нечто, напоминавшее с виду персональный компьютер с гигантским монитором. От загадочного агрегата к лежавшему тут же на тумбе гермошлему змеилось несколько разноцветных проводов. Больше ничего экстраординарного Рассел не увидел. Перехватив его слегка разочарованный взгляд, Грегор Йорк заметил:

– Мистер Кремп, вы, вероятно, ожидали увидеть перед собой новую поколение самолета–невидимки системы «Стелс», или карманную атомную бомбу? Не спешите падать духом, наша новая игрушка гораздо менее заметна, но гораздо более эффективна. Садитесь, нет, пока не в кресло тренажера, и немного послушайте.

После того, как Рассел устроился за одним из столов, сам Грегор сел напротив, немного в отдалении, и сказал:

– Для начала, майор, немного истории. Перед вами последнее изобретение человеческого гения, на разработку и доведение которого у Пентагона ушло около двадцати лет и очень много миллионов долларов. Этот невзрачный с виду приборчик (Грегор указал на тумбу) может перевести вас в совершенно иное и доселе неведомое состояние. Не пугайтесь. Речь не идет о наркотическом или психогенном воздействии на ваше сознание, хотя со вторым имеются некоторые точки соприкосновения. Действие этой штуковины рассчитано совсем на иную область применения. Как я уже сказал, не один десяток неизвестных широкому кругу ученых ломал голову над тем, как заставить работать на военные цели человеческую мысль. Я имею в виду не технический гений, который выражается в создании новых военных самолетов и кораблей. Он уже достаточно хорошо изучен и используется неплохо. Я говорю непосредственно о самих мыслях. Как выяснилось в процессе секретных исследований, мысли имеют энергетическую форму и длину, а cоответственно, в чем–то походят на широкоизвестные радиоволны. В начале семидесятых Пентагон запустил в разработку программу «Мыслитель», задействовав в ней лучшие силы. Вы должны были хотя бы краем уха слышать за время службы рассказы о наших разведчиках, с небольшого расстояния телепатически воздействовавших на находившиеся на земле или стартующие самолеты противника, что приводило к катастрофам (Рассел кивнул). Так вот, это был лишь первый этап операции. Но, дело в том, что возможности использования человеческих способностей ограничены, и в отдельных случаях перенапряжение психики в состоянии привести к сумасшествию. Поэтому необходимо было найти способ подчинить, хотя бы частично, человеческие возможности технике. Это удалось сделать только недавно.

Грегор кивнул на тумбу.

– Этот прибор имеет множество поддиапазонов и позволяет слышать или видеть (называйте как хотите) мысли людей независимо от того, в каком конце земного шара они находятся: в Африке или Антарктиде. Необходимо только выбрать нужный диапазон, и можно услышать мысли людей совершенно конкретных категорий. Как удалось выяснить ученым, мысли людей различных категорий отличаются друг от друга длинной, энергетической силой и цветом самой энергии. Когда это стало понятно, не составило особого труда высчитать частоту мыслей военных кругов противостоящих нам держав. А также их цветовой спектр – он серо–зеленый. Прежде всего это Русские и Кубинские ПВО и радиоразведка, а также часть противовоздушных сил стран восточной Европы, Северной Африки и Средней Азии. Пока что мы в состоянии только определять фон мыслей ПВО конкретной страны. Этого достаточно для выхода на конкретные цели и объекты. Однако, прибор еще мало опробован в реальных боевых условиях и перед широким применением в ВВС нуждается в доработке. Поэтому мы выбрали вас как одного из наиболее подходящих по мозговому потенциалу пилотов для выполнения тренировочных полетов.

Аналитик встал и подошел к прибору.

– Еще одна важная деталь состоит в том, майор, что при удачном стечении обстоятельств вы можете настроиться на мысли конкретного оператора вычислившей вас ракетной установки и будете четко представлять, когда он нажмет на кнопку. Вы будете жить его глазами и руками. В тоже время, ваш самолет, как только вас засекли, или вы сами настроились на неприятельскую волну, исчезает с радаров. Это происходит потому, что мозг военных перестает воспринимать вас как нечто чужое и идентифицирует как свои собственные ощущения или воспоминания, а потому движущийся на экране радара объект зрительно не воспринимается. Благодаря собственному излучению вы входите в прямой контакт с мозгом оператора. Он начинает вспоминать о том, как когда–то мечтал стать летчиком или летал с дядей на большом пассажирском самолете на каникулы. Этого хватит, чтобы приблизиться, нанести ракетный удар и вернуться на базу никем не замеченным. Даже если кто–нибудь уцелеет, ничего кроме обрывков детских воспоминаний он рассказать не сможет.

Грегор Йорк нажал несколько кнопок и щелкнул тумблером на приборной панели загадочного агрегата. Дисплей вспыхнул ровным синим светом.

– Ну, мистер Кремп, пора заниматься. – сказал аналитик из Пентагона тоном зубного врача, и Расселу показалось, что он действительно находится на приеме стоматолога, – Садитесь в кресло. Для начала поиграем в детские фантазии кубинских радиоразведчиков.

Глава 3. Сны младшего сержанта

На следующее утро комбат Волков, видимо, снова встал не с той ноги, потому что несмотря на протесты командования ПЦ решил на полдня заслать всю «смену» в соседний колхоз на уборку картошки, оголив тем самым защиту воздушных рубежей страны. После утренней зарядки, во время которой все старослужащие прятались в туалете, покуривая папиросы, а молодые воины наматывали круги по заросшей березняком территории полка, всех затолкали в раздолбанный российскими дорогами ЗИЛ, дали легкий паек, состоявший из полбуханки хлеба, и отправили на работы. Из офицеров на сей раз был старший лейтенант Абдурахманов.

Полдня молодые резво собирали корнеплоды, а дедушки отдыхали, благо Абдурахманов по приезду на поле сразу удалился в дом председателя колхоза и не появлялся до обеда. Глядя на казавшееся пустым шоссе, Антон думал о том, что скорее всего вовремя «смену» забрать не успеют, и придется им пухнуть с голоду. Однако, за час до назначенного времени с шоссе неожиданно раздалось призывное бибиканье подъезжавшего ЗИЛа. Когда грузовик остановился, из кабины выпрыгнул шофер Вася Зайцев и сообщил, что Гризову и Родионову комбат срочно приказал заступить в наряд. Возникший откуда ни возьмись Абдурахманов сразу увидел возможность пораньше уехать из колхоза и попытался изобразить строгого офицера:

– Всем приказываю еще целый час работать. Машина за вами вернется. А сейчас со мной в часть поедет только Гризов и Родионов.

Антон и Малой тихо выругались и, пожелав комбату всех благ, пошли к машине. Увидев их, Вася еще на подходе закричал, чтобы все садились в кузов, так как он случайно облил маслом второе сиденье в кабине. Абдурахманов отругал незадачливого водителя, но пачкать казенные галифе ему явно не хотелось, а потому он залез вместе с Малым и Антоном в фургон грузовика. Устроившись на досках, друзья–солдаты закурили, а старлей сплюнул на пол.

Садясь за руль, Вася мысленно поблагодарил небеса за то, что ему попался именно придурок Абдурахманов, а не кто–то другой из офицеров. Этот даже не удосужился проверить слова хитрого дедушки. Дело было в том, что сиденье оставалось относительно чистым, просто недавно Вася в одиночестве приговорил бутылку «Перцовки», закусывая ее черствым хлебом, и теперь находился в состоянии крайнего единения с природой. Его неудержимо тянуло петь песни, плясать и орать во всю глотку. И также неудержимо тянуло добавить. Выруливая с проселка на шоссе, он вспомнил, что у корешей поваров в солдатской столовой в заначке есть поллитра деревенского самогона. Эта мысль заставила его втопить педаль газа в пол. Вася решил побыстрее доставить старлея с бойцами в часть, а затем рвануть в столовую.

Проехав пару километров, он свернул с шоссе на другой проселок, который выводил к виадуку через железнодорожные пути. Там можно было срезать путь и окольной дорогой прибыть в часть минут на десять быстрее. ЗИЛ потряхивало на разбитой дороге. Вася так часто крутил рулем из стороны в сторону, что пассажиров кидало по кузову. «Зайцев, осторожнее, мать твою так!» – орал стралей, но бравый водитель его не слышал из–за гудения перегревшегося двигателя и грохота дребезжащего кузова. Впереди и внизу между деревьев показался въезд на виадук. Вася еще сильнее поднажал на газ. Грохоча ЗИЛ вылетел по второстепенной дороге на виадук, проскользнув под самым носом у огромного рефрижератора, водитель которого заорал что–то ему и пригрозил кулаком вслед. Васю это раззадорило еще больше. Он обернулся назад и крикнул в ответ сквозь грохот:

– Ори–ори, Козел! Будешь знать военных водил!

Потом он развернулся и посмотрел вперед на узкий пролет виадука. Неожиданно где–то совсем близко он увидел странно округленные глаза водителя встречного КамАЗа. Отработанный рефлекс заставил его дернуть руль вправо, но было поздно. Страшный удар пришелся на левую часть кабины. ЗИЛ развернуло и вышвырнуло с виадука сквозь брызнувшие тонкие стальные ограждения вниз на рельсы. Словно подбитый самолет, ЗИЛ пикировал носом вниз. В эту минуту из–под виадука выскочил мощный тепловоз, тащивший за собой полдюжины цистерн с бензином. Словно сквозь туман Вася наблюдал за выраставшей перед лобовым стеклом цистерной. ЗИЛ вошел в нее как в мягкую бумажную коробку. Во все стороны брызнуло топливо, тут же вспыхнувшее от горящего бензобака израненной машины. Тихую деревенскую станцию потряс гигантский взрыв, разметавший в клочья половину переезда, и вышвырнувший находившихся в кузове людей в разные стороны.

С тех пор как в отдельном полку радиоперехвата случилось ЧП минул уже почти месяц. В полк приезжала особая комиссия из штаба округа специально для расследования инцидента. Комиссия разместилась в штабе полка, заняв кабинет майора Шпеня и периодически вызывала туда одного офицера за другим для дачи показаний. Не минула чаша сия и всех сослуживцев Малого и Антона по солдатской линии. В конце концов, промурыжив часть в течение трех недель, высокая комиссия из штаба округа укатила, закрыв дело за отсутствием состава преступления. Все списали на пьяного водителя Васю Зайцева. Останки похоронили. Родственникам погибших выплатили единовременную компенсацию в размере десяти минимальных армейских окладов. И жизнь в полку потекла своим чередом, словно и не было ничего.

Малой и Антон через пару недель после катастрофы со взрывами пришли в себя и с каждым днем поправлялись все быстрее. Оба находились в здравом уме, так что об отклонениях в душевном здоровье врачи скоро перестали беспокоиться. У Малого дела шли лучше и к концу третьей недели он даже иногда стал прогуливаться по палате в течение нескольких минут, прихрамывая на сломанную ногу. Антон пока лежал на кровати не вставая, время от времени приходя в себя, но затем снова проваливаясь в небытие. Голова постоянно кружилась и отказывалась следить за координацией движений. Реальность он воспринимал уже нормально, но ни читать, ни смотреть телевизор, естественно, ещё не мог. Большую часть суток он спал. И дневная скука лишенного возможности передвигаться человека с лихвой компенсировалась длинными цветными снами.

Однажды он увидел себя во сне огромной белой птицей, сильным альбатросом, который бился с порывами встречного ветра, стремясь достичь какой–то неведомой, но манящей цели. Он летел сквозь бурю, то взмывая высоко в небо, куда кроме него никто не отваживался залетать, то камнем падал вниз к самой воде, где бурлили и пенились стальные волны. Он летел так очень долго в полном одиночестве и пустоте, пока впереди не показались острые скалистые утесы, где пережидали бурю морские чайки. Альбатрос устал бороться с ветром, но продолжил свой путь, гордо пролетев над прятавшимися за скалами собратьями с завистью взиравшими на его сильные крылья. Он миновал утесы и продолжил полет сквозь ветер, но вдруг почувствовал, что слабеет. Ещё недавно сильные крылья уже не могли нести его вперед по выбранному пути. Ветер теснил его вдаль от цели, и альбатрос, теряя силы с каждым взмахом, все ниже опускался к бушующему океану. Серо–стальные волны уже лизали его белоснежные крылья. Ещё миг, и вода поглотит его…

Антон проснулся в холодном поту. В палате было светло. Через окно проникали запахи цветущего сада. Антон, успокоившись, втянул носом насыщенный приятными ароматами воздух и расслабился, испустив негромкий стон. Малой, читавший книжку в своем углу, поднял голову и посмотрел на коллегу по несчастью. Увидев, что Антон открыл глаза, Малой поинтересовался:

– Ну, что, очнулся, уважаемый? А то я уже переживать стал, что–то ты слишком сильно зубами во сне скрипел. Словно канат морской перегрызал.

Антон слабо улыбнулся и сказал:

– Да… Чуть во сне не утонул. Ты как?

– Да, мне–то что. Мои сибирские корни дают себя знать. Вот и читать уже разрешили. Скоро, может через недельку–полторы, и в часть отправят.

– Ты молодец, Малой, – сказал Антон и перевернулся на бок, – Быстро поправляешься. А вот у меня в голове до сих пор десятибалльный шторм.

– Да это все ерунда, пройдет со временем. Хорошо, что мы с тобой хоть вообще в живых остались. Вот ротный–то наш с Зайцем того, кони двинули.

– Это точно, – согласился Антон, – Нам, видно, рановато было помирать. Голова хоть и болит временами сильно, но зато вроде бы всё помню. Кто я, где я, откуда взялся.

– Я тоже, – хитро улыбнулся Малой, – Нам с тобой теперь после выписки, Тоха, скорый дембель полагается. Мне–то ладно, всего пару месяцев выгадаю, а тебе вообще в каком–то смысле два раза подряд повезло – целых полгода скостишь. А там, воздух свободной гражданки тебя мигом долечит.

– Да–уж, повезло. – пробормотал Антон, поглаживая свою забинтованную голову, – Целых два раза.

В этот момент дверь в палату приоткрылась и в нее просунулось хитрое личико медсестры Олечки. Она оглядела палату озорным взглядом и спросила:

– Не спите, герои?

– Никак нет, – шутливо ответил Малой и захлопнул книгу, которую держал во время разговора в руке.

– К вам тут из части полковник какой–то приехал. Фамилия у него хищническая, точно не помню. Тигров, Вепрев…

– Может Волков? – спросил Малой, слегка погрустнев.

– Точно, Волков. Сейчас поднимется. Он там с начальником госпиталя разговаривает внизу о вас.

– Этого счастья нам только не хватало.

И Малой с Антоном даже немного съежились, словно настоящие ежи перед схваткой со змеей. Спустя пару минут в дверном проеме вместо милой Олечки образовалась крепко сбитая, но от этого все равно не пролезавшая в дверь с первого раза, фигура комбата. Нагнув голову, Волков вступил в палату. В руке он держал полиэтиленовый пакет с апельсинами.

– Ну что, дармоеды, отдыхаете? – поприветствовал комбат лежавших на койках бойцов, которых при этом невольно потянуло встать и вытянуться по стойке «Смирно».

– Так точно, товарищ полковник – ответил за двоих более окрепший Малой. На его лице играла едва заметная улыбка, оттого что он мог разговаривать с комбатом, не вставая с постели, а в этом для солдата было даже некоторое наслаждение вперемешку с самоутверждением.

Волков осмотрел Малого повнимательнее и нашел его вполне жизне– и боеспособным. Свои наблюдения он завершил постановкой диагноза.

– Да ты, Родионов, я смотрю совсем здоров? Молодец! Значит скоро мы тебя выпишем и на «Смену». Я уже с доктором говорил. А то сидеть на посту совсем некому из сержантов стало. Всего двое старших «Смены» остались.

Малой при этих словах чуть было по старой памяти не грохнулся в обморок. Волков подошел к тумбочке, стоявшей рядом с кроватью Малого, и положил на нее пакет с апельсинами.

– Держите вот, короеды, заправляйтесь, пока время есть.

Малой вторично переживал полуобморочное состояние. Смотреть на апельсины, как бы приближавшие время выписки из госпиталя, ему совсем не хотелось.

– Ну а ты, Гризов, – обратился добрейшей души человек к Антону, – Чего лоб наморщил? Взгляд какой–то у тебя маслянистый. Ты хоть меня видишь?

И комбат помахал перед носом у Антона рукой, словно был окулистом и проводил прием.

– Вижу, товарищ полковник, – слабо ответил Антон, – Но сфокусироваться пока не могу. Поэтому вы, уж извините товарищ полковник, у меня перед носом слегка плаваете, словно по палубе корабля во время шторма передвигаетесь.

– Ну да, доктор говорил, – подтвердил комбат, но тут же оптимистично заметил, – Ничего, Гризов, не расстраивайся. Скоро мы и тебя выпишем. «Глобальный перегон» по тебе уже соскучился.

«В гробу я видел этот «Глобальный перегон», подумал Антон, а вслух сказал:

– Доктор говорил, что минимум еще недели две понадобится, чтобы полностью оклематься.

– Полностью оклемываться, Гризов, дома будешь, после дембеля. – сообщил беззлобно комбат, – А сейчас у нас на «Смену» ходить некому. Зеленых вон, десять человек прислали. Кто их учить–то армейской жизни будет?

«Да уж, – подумал Антон, – и помереть спокойно не дадут в этой армии. Обязательно помирать надо на боевом посту. Да когда же она закончится, ё–мое.»

Комбат словно прочитал мысли Антона по выражению лица, потому что добавил:

– Короче, вас обоих придется на дембель первыми отправлять, но пару месяцев еще послужите родине. Так что, поправляйтесь, апельсины жуйте. Где–нибудь недельку покантуетесь и в часть.

С этими словами полковник Волков повернулся, нагнулся и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь.

– Вот сволочь, – сказал ему в след Малой, – Народу, блин, ему на «Смене» не хватает. Самому осенью в отставку, так нет же, всё жилы тянет по старой памяти. Козел бородатый.

– Да, Малой, ты прав, – поддержал его Антон, – Этот упырь никого просто так на дембель не отпустит. Я теперь думаю как нам с тобой дожить до него вообще. Раньше кони не двинуть.

– А, пошел он на фиг, – сказал Малой, – Если он меня на «смену» посадит, я просто забью на всё. Пускай себе летает что угодно и где угодно. У меня выход с поста будет пару самолетов в день, а не тридцать–сорок, как обычно.

Мысленно Антон поддержал Малого на все сто процентов, но вслух ничего не сказал, поскольку от такой бури переживаний у него вдруг резко сначала заболела, а потом закружилась голова. Он рухнул на подушку и попытался расслабиться. Через несколько минут пульсирующая боль утихла, но головокружение продолжалось. Так Антон и лежал с закрытыми глазами до тех пор пока спасительный сон не увел его в свою обитель.

… Лес был какой–то темный и замшелый. Страшный лес. По всему видно, водились здесь звери дикие в большом количестве, а может в стародавние времена и нечисть какая. Только пока еще никто не показывался охотникам. Таились все в чащобе, чтобы напасть наверняка.

Машины оставили далеко у таежной тропки, которую в здешних местах гордо называли дорогой. Два модерновых джипа Land Rover с лебедками на передке. А сами раскинулись цепью и шли осторожно, еле ступая, чтобы не подломилась невзначай сухая ветка под ногой, медленно сжимая кольцо, в центре которого по наводке местных егерей находилось логово тигра. Страшно было всем, но азарт брал свое. Людей было много – целая стая, а в стае всегда спокойней. Платили за все англичане, которым захотелось получить шкуру матерого уссурийского тигра. Англичан было двое – Ральф и Гордон. Здоровенные рыжеволосые детинушки, словно сошедшие с этикеток крепкого виски. Они передвигались рядом, с тяжелыми ружьями наперевес. Готовые при первой же опасности всадить пулю зверю в глаз, чтобы не попортить шкуру. Охота длилась уже много часов. Тигр не показывался. Русские понемногу начинали роптать, однако Ральф и Гордон не желали отступать. Все шло тихо, но вдруг слева раздался мощный рык потревоженного зверя. Вслед за тем раздался торопливый выстрел и полный ужаса человеческий крик. Когда охотники добрались до места трагедии, было уже поздно. По всей опушке валялись рваные лохмотья одежды, а в самом центре в луже крови лежало разодранное тело охотника. Зверь оказался быстрее человека. Людская стая бросилась вдогон, но тигр уходил, ловко путая след. Спустя еще час безрезультатного преследования, продираясь сквозь чащу, Антон услышал непонятный голос где–то в глубине своего сознания: «Не ходи за мной и удержи остальных. Здесь мои дети. Иначе, убью вас всех». Еще не соображая, что делает, он схватил бежавшего рядом Гордона за рукав кожаной куртки и крикнул ему в лицо:

– Стой! Отпустим его.

– Я охотник! – отмахнулся англичанин и исчез за деревьями. Тотчас из чащи раздался его дикий крик. Так кричит человек, когда его рвут на части.

… Антон стоял прислонившись плечом к высокой сосне и уткнув ружье дулом в мох, когда на противоположный край полянки неслышно вышел здоровенный огненно–рыжий зверь. Тигр замер и посмотрел на человека. Между ними было не более пяти метров. Их взгляды встретились. Огромные глаза опасного хищника словно гипнотизировали человека. Но страха не было совсем. Хрустнула ветка и тигр исчез, словно его и не было…

Антон открыл глаза. За окном было уже почти темно. Малой спал, уронив книжку на пол. Апельсины лежали на тумбочке совершенно не тронутыми, видимо он не смог перешагнуть через отвращение к комбату. Антон повернул голову на подушке и посмотрел в окно. Занавесок на ставнях не было, поэтому он увидел кусочек звездного неба. Далекие звезды мерцали и переливались загадочным светом. Младшому вдруг сильно захотелось есть. Он с минуту в нерешительности разглядывал комбатовские апельсины, но голод оказался сильнее воли. «Значит выздоравливаю», – подумал Антон и, протянув руку к пакету, вытащил один апельсин. Очистив его, с неподдельной радостью съел цитрусовый плод, получив несказанное удовольствие. Затем перевернулся на другой бок и снова заснул.

… Он сидел посреди большой и белой комнаты, стены которой светились ровным мягким светом. Ни спереди, ни сзади, ни с боку не было никого и ничего. Ни одной живой души, ни одного предмета. Единственным предметом было его собственное тело, висевшее в десяти сантиметрах от пола. Голова необыкновенно чиста, хотя, действительно ли это была голова, он поручиться не мог. И видел он себя как–то по–новому, непривычно, будто со стороны.

Откуда–то издалека пришла мысль: «Где я?», но показалась она какой–то странной и неуместной в этой белой комнате. Вслед за первой пришли другие мысли–ответы: «Я там, где хорошо», «Там, где всегда покой», «Там, где не бывает тревог и волнений». И вдруг, между этими ответами, невесомым, но настойчивым облачком снова всплыл вопрос, показавшийся как и все вопросы в этой комнате лишним: «Где же я?» Стены комнаты слегка изменили свой свет на более яркий. Показалось, что шестигранная комната закрутилась вокруг собственной оси и, в то же время, все чувства говорили, что она стоит недвижимо. И вот появилась ещё одна мысль–ответ, ясная, четкая и спокойная как лед: «Ты в гостях у своей смерти». Он вскочил во весь рост, и босые стопы его коснулись светящейся матовой поверхности пола, теплого и жутко холодного одновременно. Он больше не висел в воздухе, а стоял, опираясь на собственные ноги. Исчезла былая легкость, у тела появился вес, и вместе с тем дикая боль пронзила его словно удар молнии. Он сделал шаг и почувствовал, что ноги его будто опутаны свинцовыми цепями. Он не может идти… «Да, ты уже в конце пути, еще немного.» Нет, я могу! «Ты пришел, ты нашел свой покой.» Нет, я не хочу покоя!

Он рванулся изо всех сил к стене и коснулся ее рукой. И вдруг, стены рассыпались и наступил мрак. Он ничего не видел, но чувствовал терзающую боль, словно его кололи тысячами зазубренных ножей одновременно. Где–то рядом он услышал приглушенные голоса.

– Мы уже на подходе. Через пять секунд входим в тоннель смерти. Все готовы?

– Да.

– Внимание, приготовиться. Пятисекундная смерть.

– Здесь что–то есть! В тоннеле неизвестная энергия!

– Исключено.

– Я чувствую эту энергию!

– Отбой! Всем вернуться…

И, вдруг, мрак раскололся гигантской вспышкой, и он увидел на короткое мгновение большую комнату с круглым черным столом посередине. Вокруг, в высоких кожаных креслах, сидело несколько человек, положив руки на стол и закрыв глаза. Среди них был невысокий брюнет с невыразительными чертами лица. Новая вспышка ослепила Антона и выбросила в небытие…

Он открыл глаза и рывком сел на койке. Голову пронзила дикая боль и наступил обморок. Утром, когда он очнулся, у его койки стояли майор Черемыхов и Малой. От майора привычно пахло самогоном и табаком, но на его профессиональные качества это никак не влияло. В окно дул легкий теплый ветерок, приятный атрибут наступившего бабьего лета.

Черемыхов внимательно посмотрел на Антона и, ни слова не говоря, двумя пальцами оттянул ему веко, чтобы осмотреть глазное яблоко. Видимо оставшись довольным результатом осмотра, он крякнул и спросил:

– Ну, как самочувствие, боец?

Антон немного поежился от воспоминаний о ночных кошмарах, но сказал:

– Нормально в целом. Только голова немного побаливает и снится дурь всякая.

– Это в твоем состоянии даже нормальная вещь, – успокоил Черемыхов, – А если дурь снится, так с утра сразу в окно смотри – моментально забудешь. Для того вас поближе к окну и положили, чтоб головы посвежее были.

– Ну, ладно, мы тебя еще недельку подержим, – сказал майор Антону и, повернувшись в Малому, добавил, – А тебя, брат, извини, комбат послезавтра просил выписать обязательно. Придется уважить начальство, да и состояние твое вполне удовлетворительное.

Малой горестно вздохнул, но ничего не сказал. Спорить с комбатом было бессмысленно, да и себе дороже. Осмотрев Малого и еще раз подтвердив свое решение, майор Черемыхов удалился в свой кабинет пропустить утреннюю чекушку спирта.

– Вот, – подытожил Малой, – дали ему год…

– Да не грусти, сержант, – сказал Антон, – Все там будем. Скоро и меня вслед за тобой отошлют стеречь небесные просторы. Немного покантуемся, а там, глядишь, и дембель долгожданный нагрянет.

Антон повернулся на подушке и посмотрел в окно. Бабье Лето неожиданно рано входило в силу. На дворе стояла середина сентября. Щебетали птицы. Светило еще теплое солнце, посылая на стены палаты игривых солнечных зайчиков. Где–то в глубине души неудержимо хотелось домой. В ту далекую жизнь, где нет офицеров, отбоев и подъемов, а есть мама и друзья. Но была ли та жизнь, или она только привиделась в очередном сне? Антон поспешил отогнать бередящие душу теплые образы и вернуться в неприглядную реальность. Армия, пока только армия. Лямка. «Смена».

Через несколько дней Малого, как и обещал комбат, отослали обратно в часть и на какое–то время Антон остался один. Однако, его здоровье скоро пошло на поправку, поэтому скучать в одиночестве и выть на луну долго не пришлось. Не успел Антон Гризов оглянуться, как уже снова ходил в погонах с двумя золотистыми лычками, а не в синей больничной пижаме. И ноги его украшали не войлочные тапочки, а гроза всех американских солдат – черные кирзовые сапоги.

Глава 4. Операция «Карающий меч»

Конец лета на солнечной Кубе ничуть не отличается от ее начала. Осень не назовешь даже бархатным сезоном, скорее просто продолжение жаркого и влажного лета. Эту осень лейтенант кубинских ПВО Альваре Родригес дель Чито встретил и провел на своем боевом посту точно также, как предыдущие семь лет. В его обязанности входило слежение за воздушным пространством между Кубой и Соединенными Штатами Америки. Точка ПВО, в которую входил радиоцентр, РЛС и два ракетных комплекса средней мощности, находилась на северном побережье Кубы и была замаскирована под рыбачий поселок, живописно раскинувшийся на скалистой горе. На расстоянии двух километров от горы, на побережье, у самой воды, стоял ещё один, самый настоящий рыбачий поселок. По легенде, внушенной всем жителям этого селения с помощью полицейских палок, любому появившемуся в поселке неизвестному человеку, который заинтересуется поселением на горе, необходимо было рассказывать легенду о живущих там старых заслуженных рыбаках. Старые рыбаки в море не ходят, но прибрежное селение регулярно снабжает их рыбой и хлебом, как бы за былые заслуги перед страной. Обо всех новых людях предписывалось сразу докладывать. Легенда оказалась очень удачной и помогла выловить почти два десятка диверсантов в течение трех последних лет, неоднократно желавших в корзинах вместе с благотворительной рыбой заодно отправить на базу и несколько килограммов тротила. Сподвижники великого Фиделя Кастро хорошо охраняли свои владения.

Один раз в неделю в горы поднимался небольшой отряд, состоящий из обслуживающего старых рыбаков персонала. Персонал нес еду, ящики непонятного происхождения, и, на всякий пожарный случай, каждый человек имел на плече автомат Калашникова – мало ли какая опасность может повстречаться рыбакам на узких горных тропинках.

Альваре Родригес дель Чито не спускался в долину уже пять лет. Последний раз, ровно пять лет назад, он ездил в недельный отпуск в Гавану, где в одном из беднейших кварталов жила его семья. Для самого Альваре была предначертана дорога в сапожники. Ему была завещана лачуга и инструменты, оставшиеся от сапожника деда. Однако, Альваре решил нарушить семейную традицию и, когда президент свободной Кубы очередной раз бросил клич, пошел служить в армию. Будучи от природы смышленым парнем, он попал в радиоразведчики. Прошел курс обучения, политподготовки, и был отправлен на службу в скалистые горы, где располагалась «деревня рыбаков».

Служить в армии возмужавшему Альваре Родригесу дель Чито по началу понравилось. Он ходил в форменной одежде, регулярно получал жалованье и ежедневно клялся в верности великому отцу–Фиделю. Однако, с течением времени, служба начала ему приедаться. Он был согласен служить и дальше, но очень скучал по семье. А в отпуск полагалось ходить только раз в пять лет на одну неделю. Лейтенанту Альваре все чаще снились по ночам инструменты сапожника–деда и родная лачуга в грязном квартале Гаване. А вечерами, когда он смотрел из окна казармы на закатное море, загадочно блестевшее и таившее в себе неисчислимые секреты, ему хотелось уплыть в океан на большом корабле. Стать моряком или пиратом. В свободные от боевых дежурств часы, а иногда и на вахте, вдохновленный видом моря, лейтенант кубинских ПВО Алваре Родригес дель Чито вдруг стал писать стихи, а потом и рассказы о рыбаках и путешественниках. Рассказами его зачитывалась вся воинская часть, где его в шутку прозвали вторым Хэмингуэем. Рассказы были и в самом деле полны такой романтики и чувства, что старик Хэмингуэй мог гордиться достойным продолжателем своего дела.

В последнее время на боевых дежурствах Родриге все чаще начала заедать хандра. В этот осенний вечер он сидел за своим постом и отрешенно слушал эфир. Фиксируя малейшие шорохи, крутилась пленка в магнитофоне. Рядом лежал блокнот и авторучка. Ситуация в эфире была не особенно напряженная. Военные американские самолеты редко пытались нарушить воздушные границы суверенной Кубы. Они знали, что с подданными Фиделя лучше не шутить. Кубинцы, щедро оснащенные советскими ракетами, не раздумывая долго сбивали все подряд. Самому Фиделю было героически наплевать на все, что подумает о нем мировое сообщество. Он был готов воевать со всеми хоть до скончания своих дней. Гораздо больше проблем у ПВОшников было с контрабандистами наркотиков и кубинскими гражданами, почему–то не желавшими жить на счастливой и свободной Кубе. То и дело с территории острова в США или Мексику пытался прорваться какой–нибудь двухместный самолетик с дестью пассажирами на борту. Все летящие объекты, пытавшиеся пересечь невидимую воздушную границу, безжалостно сбивались. С учетом ежедневных попыток прорыва, можно сказать, что у кубинских ПВО была очень большая практика военных стрельб, а, соответственно, высокая подготовка кадров.

В этот вечер в эфире слышалась в основном болтовня пилотов аэробусов гражданских авиалиний разных стран. Мимо Кубы в различных направлениях летала тьма самолетов, но большинство из них не интересовало ПВО, поскольку в истории свободной Кубы ещё не было примера приземления по собственному желанию какого–нибудь «Боинга 747» с переселенцами из Англии, Франции или США.

Альваре слегка насторожился, услышав в наушниках короткий вызов неизвестного самолета и столь же короткий ответ. Несмотря на слабый сигнал, лейтенант запеленговал объект, который двигался на небывало низкой высоте вдоль самого побережья Кубы в надежде уйти от радаров. По всем признакам это были контрабандисты. Альваре передал координаты объекта на находившийся неподалеку ракетный комплекс береговой охраны. Там самолет еще раз идентифицировали и попытались связаться, но безрезультатно. После попытки связи самолет, которым оказалась двухместная юркая Cessna, резко изменил курс и стал уходить в море по направлению к США. Вослед ему береговая охрана выпустила ракету, разнесшую маленький самолетик в пух и прах.

Альваре записал о происшествии в журнал и снова захандрил. Ему вспомнился грязный и бедный квартал в Гаване, на задворках которого прошло его детство. С каким азартом он играл с соседскими мальчишками в войну, пиратов и разбойников, и еще Бог знает во что, провоцируя жалобы соседей на постоянный шум. Все детство он провел в большом и суетливом городе, казавшимся ему самым большим на свете. И лишь однажды дедушка–сапожник, пока еще был жив, взял его с собой в полет через Атлантический океан, когда летал на конкурс сапожников в Коста–дель–Соль. Малолетнему Альваре многоместный пассажирский лайнер показался нереальным существом. Словно большая белая птица лайнер оторвался от земли и взял курс в океан…

Мощнейший удар сотряс до основания скалу, на которой располагался поселок «заслуженных рыбаков». Альваре подпрыгнул на своем стуле, затем вскочил на ноги и выбежал из дверей радиоцентра. Чуть в стороне, на месте ракетного комплекса, дымились искареженные куски железа. Взрыв вырвал кусок скалы из основания, и теперь там зияла огромная впадина. Альваре ошалело оглядел небо и море в поисках неизвестной опасности, которая, как ему показалось, могла прийти только оттуда. И он не ошибся. Со стороны моря, на фоне закатного солнца, по направлению к деревне летело два воздушных объекта. Наметанный глаз Альваре Родригес дель Чито мгновенно опознал в них два истребителя F15 ВВС США. Самолеты взяли чуть левее. Невидимый пунктир, продолжающий их стальные тела, уткнулся, казалось, в самого Альваре. На смертоносных крыльях играли отблески солнца. Альваре показалось, что он видит даже самодовольные лица пилотов, в руках которых оказалась сейчас его жизнь. И лейтенант кубинских ПВО не стал искушать судьбу. В мгновение ока он вскарабкался на возвышение скалы, прикрывавшей с берега здание радиоцентра, и, спотыкаясь о камни, побежал изо всех сил. Перед глазами Альваре почему–то стоял его дед–сапожник и большой белый авиалайнер.

В лагере кубинцев царила паника. Внезапный налет, уничтоживший ракетный комплекс, застал врасплох всех. Солдаты и офицеры, находившиеся на дежурстве, в ужасе, словно загипнотизированные, смотрели на приближающуюся смерть. Мирно спавшие в казарме, выскакивали наружу в исподнем и, ничего не понимая, озирались по сторонам. Самые смелые пытались привести в действие чудом уцелевшую зенитку. Но все было тщетно. Из–под крыльев F15 сорвались четыре ракеты. Увеличиваясь на глазах, таща за собой длинные белые хвосты, они устремились в сторону деревни «заслуженных рыбаков». Спустя несколько секунд скалу сотрясли до основания четыре мощнейших взрыва, слившихся в один. Гора окуталась огнем и дымом, словно где–то глубоко в ее недрах проснулся спавший столетия грозный вулкан. От нависавшей над морем скалы откололся огромный кусок со стоявшим на нем домиком главного офицера радиоточки, и медленно, словно был сделан из невесомой ваты, стал падать в море. Вода разверзлась под ним и поглотила без следа, оставив на поверхности лишь пузыри и сор.

Когда раздался взрыв, лейтенант Альваре Родригес дель Чито бежал по тропинке вниз, с диким упорством цепляясь за отпущенные секунды жизни. Земля под ногами качнулась и лейтенант упал лицом вниз на мелкие камни. Налетевшая с горы ударная волна размазала его по камням и насыпала сверху целый курган из валунов различной величины. В тот злосчастный для Кубы день в деревне «заслуженных рыбаков» не уцелел никто.

… Спустя полтора часа в наступившей темноте истребители F15, выполнившие задание по секретной программе «Мыслитель», совершили посадку на авиабазе «Литтл–Рок» без малейших повреждений. Из кабины ведущего истребителя выпрыгнул майор Кремп и направился в бывший тренажерный зал, где сейчас разместился центр сбора информации, с докладом о поведении нового оружия в бою.

Новое оружие вело себя просто великолепно. В кабине истребителя Рассела и его помощника старшего лейтенанта Курта Макферсона были установлены портативные образцы изделия – две миниатюрные коробочки с электроникой и небольшой монитор. Как и объяснял пентагоновский аналитик Грегор Йорк, главный координатор секретной программы «Мыслитель», прибор настраивался на мыслеформы заданного противника и выводил истребитель прямо на цель, как по радиомаяку. При этом на мониторе, словно на экране телевизора, Рассел мог видеть все, о чем думает сейчас конкретный оператор выбранного объекта ПВО, а если была необходимость, то и мысли всех операторов вместе. Выходя на цель, самолеты активировали генератор излучения, который внедрял в сознание стражей неба мирные картины разного содержания. На первом этапе была опробована программа «Детство», давшая превосходные результаты после испытаний. Рассел и Курт уже прозвали излучающий генератор «Фабрикой грез». С помощью этого генератора они сами на время становились мыслеформами операторов ПВО, чувствуя себя их детскими фантазиями, путешествующими по незащищенному сознанию. «Фабрика грез», официально именовавшаяся генератором частоты мыслей, была в состоянии импровизировать на месте. Войдя в контакт с мозгом конкретного оператора, генератор мог выбирать наиболее желаемую данным индивидуумом программу забвения или фантазий. Кому–то хотелось вспомнить детство, кому–то – свои любовные переживания, а кто–то хотя бы во сне или в мечтах страстно желал стать тем, кем не дала ему стать суровая жизнь – поэтом, писателем, музыкантом. Подсознательные желания были очень разными, но «Фабрика грез» с готовностью выполняла все запросы, реагировала и подстраивалась под мысленные импульсы любой частоты и мощности. Разработчики оружия попытались задействовать наиболее потаенные уголки сознания и подсознания, которые, в случае проникновения в них, давали наибольшую силу сцепления и отклик на излучение «Фабрики грез». Для военных целей это оружие было идеальным. Пусть себе помечтают напоследок, главное, что даже если кто–то случайно уцелеет – сможет рассказать только приятные воспоминания о прошлом.

Следующей целью по программе мыслитель были силы ПВО Северной Кореи. Ранним утром, удивительно теплой в этом году по всему миру осени, два истребителя F15, совершившие сутками раньше межбазовый перелет чрез тихий океан, поднялись в предрассветное небо с авиабазы ВВС США в Южной Корее. Ничего не подозревавшие ревнители коммунистического режима в северной Корее, поделившие некогда единый полуостров на две разноокрашенные части, спали ещё мирным сном праведников. Не спали лишь операторы радиоточек РЛС и ПВО. Но это их не спасло. На сей раз для операции «Карающий меч» было выбрано две точки радиоперехвата и находящийся в десяти километрах ракетный комплекс. Все объекты находились на южном побережье Северной Кореи – наиболее развитом в экономическом плане секторе страны.

Утро выдалось теплым. Это Рассел успел заметить ещё на утренней пробежке, правда местный климат был влажноват несколько больше необходимой для него нормы, поэтому пришлось принимать тонизирующий душ чуть дольше. До этого дня Рассел бывал в Южной Корее дважды – и оба раза находясь уже на службе в армии. Первый раз – шесть лет назад, когда в местных водах проводились учения НАТО, а Рассел служил на авианосце «Джордж Вашингтон» в морской авиации. Второй раз – совсем недавно, полгода назад, находясь в отпуске с женой Джудит, которой захотелось посмотреть на красоты восточных пейзажей и отпробовать местной кухни. Все эти воспоминания неторопливо протекали в голове у Рассела. Майор хорошо выспался после межбазового перелета, пробежался, вкусно, но в меру позавтракал, и теперь уверенно управлял своим истребителем, словно находился на фривэе за рулем огромного респектабельного «Кадиллака».

Замигала красная лампочка в левом углу приборной панели, напоминая, что истребитель приблизился вплотную к зоне обнаружения ПВО противника. Рассел отослал на базу короткое кодированное сообщение о начале операции и, обменявшись пожеланиями удачи с Куртом Макферсоном и собственным штурманом Джони Питфайером, включил «Фабрику грез» на полную мощность.

… Начальник приемного центра ПВО «Хуцен» Ли Бо Шон сидел в уютном плетеном кресле в своем кабинете, положив ноги в грязных ботинках на стол. Ли Бо Шон курил длинную и горькую папиросу, предаваясь воспоминаниям о вчерашнем дне, который провел в весьма престижном борделе. Незадолго до того, Ли Бо Шон получил задержанное за три месяца жалование и решил покутить. Он потратился сразу на трех молоденьких женщин, одна из которых была китаянкой, другая кореянкой местного происхождения, а третья оказалась не весть как сюда попавшей русской. До обеда Ли Бо Шон занимался любовными играми сначала с кореянкой, а затем с китаянкой, оставив русскую диву на закуску. Однако, плотно перекусив и, наконец, добравшись до русской, Ли Бо Шон понял, что допустил ошибку. Невзрачная с виду русская за полчаса замучила его так, что и теперь, спустя ночь, Ли Бо Шон не имел сил больше ни на что. Ему оставалось только мирно сидеть на одном месте и курить русские папиросы «Север», благо их у начальника приемного центра «Хуцен» было в достатке. То ли из–за отсутствия сил, то ли из–за наплевательского отношения к службе, Ли Бо Шон совершенно не обращал внимания на мигавшую лампочку на пульте связи, означавшую появление в охраняемом воздушном пространстве неопознанного летящего объекта. Ли Бо Шон с каким–то мазахистским наслаждением вспоминал невероятные трюки, которые с ним проделывала русская проститутка и, утопая в нахлынувших вдруг воспоминаниях, курил папиросу за папиросой.

… Он так и сгорел за своим столом. Ракеты американцев обрушились на красных корейцев как снег на голову. За несколько минут от ракетной точки ПВО, радиолокационной станции и центра радиоперехвата остались лишь одни горящие руины, искореженные обломки, и сотни трупов в ошметках формы ПВО Северной Кореи. Самолеты–призраки появились и исчезли совершенно бесследно. Их никто не видел на радарах и не слышал в эфире, и, естественно, никто их не связал с уничтожением трех военных объектов. Этих самолетов попросту не существовало в природе, а была лишь халатность самих корейцев, приведшая к самопроизвольному пуску и взрыву собственных ракет.

… Между тем F15, выполнив свою тайную миссию, преспокойно коснулись взлетно–посадочной полосы авиабазы ВВС США в Южной Корее спустя час, завершив обычный тренировочный полет в небе этого государства, занесенный во все журналы и разрешенный действующими соглашениями. За успешное проведение операции «Карающий меч» майор Рассел Кремп и старший лейтенант ВВС США Курт Макферсон, а также их штурманы, были награждены 30 тысячами долларов и внеочередным отпуском, после которого было намечено начало второго этапа секретной операции «Мыслитель».

Внеочередной отпуск оказался весьма кстати, поскольку Кремп давно задумал провести вместе с женой пару недель где–нибудь вдали от людской суеты. На сей раз выбор пал на самую отдаленную часть Соединенных Штатов, которую от основных штатов отделяла внушительная прослойка канадской земли, то есть на Аляску, которую когда–то русское правительство решило продать американцам за бесценок, поскольку понятия не имело, какие богатства отдает. Если бы русские знали хотя бы о десятой части полезных ископаемых, которые впоследствии отыщут здесь трудолюбивые поселенцы, они бы никогда не поступила так глупо. Однако, Бог им судья, а Рассел и Джудит были русским очень даже благодарны: им предстоял увлекательный отпуск на красивейшей земле. Большую часть времени они намеревались провести, лазая с рюкзаками по прилегающим к Тихому океану предгорьям, умываться в горных потоках ледяной водой, спать в палатке, жечь костер и жарить на нем шашлыки из подстреленной на охоте дичи. Еще Джудит мечтала посмотреть на местных аборигенов, которые по ее представлениям должны были уметь одинаково ловко охотиться с копьем как на юркую рыбу в стремительной горной реке, так и на голодного бурого медведя. Хотя начиналась прекрасная осень, а медведи в такую пору обычно сытно питаются, об этом Джудит знала точно, так как иногда читала журналы «Друг охотника», которые Кремп выписывал из–за давней страсти к охоте.

… Через полчаса самолет авиакомпании United Airlines должен был совершить посадку в аэропорту Анкоридж, считавшегося местной столицей. За время полета Рассел получил несказанное удовольствие. Они с Джудит летели первым классом на огромном Боинге–747, изнутри походившем на комфортабельный океанский лайнер. Рассел с наслаждением утопал в мягком кресле, рассматривал внутреннюю отделку салона, и с легкой грустью думал о том, что не борту его родного истребителя F15 Eagle, он едва может вытянуть ноги, а уж предположение о том, чтобы кто–нибудь, типа очаровательных красоток–стюардесс из United Airlines, принес ему чашку кофе и утренние газеты выглядело вообще утопичным. Кроме того, весьма трудно было бы пить кофе в гермошлеме на сверхзвуковой скорости. Рассел улыбнулся своим мыслям, но Джудит этого не заметила. Она прильнула к иллюминатору и не отрывалась от него уже минут двадцать. Внизу проплывали высокие скалистые горы, вершины которых виднелись даже над облаками. Под самым самолетом искрился Тихий океан. Солнце играло на снежно–ледяных шапках, укрывавших горные цепи. Где–то здесь, как Джудит вычитала в туристском справочнике, находилась самая высокая гора Аляски пик Мак–Кинли высотой 6194 метра, а немного восточнее, за облаками, прятался пик Логан, уступавший своему собрату по высоте какую–то сотню метров. Однако, как ни старалась, Джудит не смогла отыскать высокие вершины среди сплошного излома скал, которые то и дело закрывали облака.

Самолет слегка качнулся и лег на крыло, заходя на посадку. Стюардесса попросила всех пассажиров пристегнуть ремни безопасности и еще раз напомнила, где находятся спасательные жилеты, – Анкоридж находился все–таки на берегу залива. Рассел с легкой иронией побеспокоился об отсутствии в его распоряжении катапульты, штука была далеко не лишняя. Однако Джудит верила в авиацию, и нисколько не сомневалась, что посадка пройдет нормально. Боинг–747 выровнялся и стал плавно снижаться. Под крылом замелькали выросшие в размерах скалы, затем показались первые городские постройки, крыши домов, и, наконец, вздрогнув всем корпусом, самолет коснулся взлетно–посадочной полосы. Пассажиры встретили это событие громом аплодисментов и радостными воплями поблагодарили пилота.

Спустя всего пятнадцать минут, получив багаж, состоявший из пары туристских рюкзаков, и, оставив Джудит присмотреть за ними в баре небольшого аэропорта, Рассел отправился на поиски бюро по прокату машин. Он, конечно, мог заказать автомобиль по телефону из гостиницы Нью–Йорка, где они останавливались проездом, однако решил специально этого не делать, а поискать приключений на свою голову. Бюро проката машин находилось всего в двух шагах от аэропорта «Анкоридж», что Рассела даже слегка разочаровало, но он решил, что приключений на его долю еще хватит. Выбор в местной прокатной канторе был не то чтобы велик: взору бравого пилота предстало всего пять джипов различной степени побитости и потертости. Сразу было видно, что машины здесь не застаиваются в гараже. Немного подумав, Рассел выбрал мощный четырех приводной японский джип Toyota–PLT, побитый меньше остальных. Джип был стального цвета и имел на бампере лебедку. Уплатив сразу за неделю вперед, Рассел залез в машину и проверил работу всех агрегатов. Не смотря на слегка потертый внешний вид, машина была в хорошем состоянии, словно прошедший боевое крещение недавно собранный истребитель. «Что ни говори, а японцы умеют делать машины не хуже нас», – подумал Рассел, выруливая из гаража. Он тормознул машину возле аэропорта, где еще кучковалось несколько пассажиров Боинга, летевших классом победнее, в ожидании рейсового автобуса, и вошел в бар. Верная жена сидела у стойки бара и беседовала с добродушным бородатым барменом в ковбойской шляпе, время от времени поглядывая на стоявшие в углу рюкзаки. Рассел с некоторым удовольствием отметил, что здесь все–таки не Нью–Йорк, и простая жизнь предполагала простые обычаи. Поэтому можно было запросто зайти в бар с рюкзаками и пропустить пару рюмок. Попробуй он сделать то же самое где–нибудь на 5–ой Авеню, тамошний швейцар вышвырнул бы его тут же на улицу за появление в грязной одежде в публичном месте. А попробуй Рассел закурить, то точно схлопотал бы штраф. Правду говоря, и в Нью–Йорке хватало грязных местечек, где средь бела дня можно было вытворять что угодно, но с некоторых пор Рассел по ним не ходил.

Присоединившись к компании за стойкой бара, Рассел пропустил с ними рюмку бренди «Хвост Аллигатора» и, забрав жену, направился к стоявшему почти у самого выхода джипу. Бросив рюкзаки в багажник, он прыгнул за руль и включил зажигание. Джудит уже устроилась на переднем сиденье.

– Ну, любовь моя, куда курс держим? – поинтересовался Рассел.

– Высоко в горы! – приказала Джудит бодрым голосом, и добавила чуть потише: – только не очень высоко, чтобы потом можно было спустится.

– Яволль, мон женераль! – ответил Рассел на смешанном наречии и нажал педаль газа.

Мощный мотор взревел как проснувшийся после зимней спячки медведь Гризли, и джип, рванувшись с места, устремился по единственной уходящей в горы дороге. Городок был не очень большой, поэтому расположившиеся по краям дороги лавки и магазины быстро кончились и потянулась живописная местность. Город как–то сразу перешел в дикую природу. Спустя десять минут по обеим сторонам трассы уже шумели невысокие кряжистные деревья, название которых Рассел не мог вспомнить, как ни старался, а сразу за ними начинались горные отроги. Обилием подъемов и спусков трасса напоминала гоночный полигон. Джип, подпрыгивая и ныряя вниз, несся на север. Рассел рассчитывал провести неделю в горах, в окрестностях пика Мак–Кинли, затем по высокогорной дороге добраться до Фэйрбанкса, расположенного на излучине Юкона. Оттуда спуститься вниз, насколько позволяло судоходство, и в конце концов достичь самой северо–западной точки на побережье США, омываемой Беринговым проливом. Поговаривали, что в хорошую погоду виден противоположный берег и, если повезет, можно увидеть русскую землю. Иногда Рассел чувствовал себя последним романтиком.

К обеду они добрались до первой перевалочной базы туристов и альпинистов у подножия скальных массивов. Дорога на Фэйрбанкс огибала горы восточнее, а дальше на север можно было идти только пешком. Но именно это и надо было соскучившемуся по экзотике пилоту ВВС и его жене. Рассел припарковал джип на местной стоянке, разыскал проводника и, усевшись за столик в баре, они вместе с Джудит стали расспрашивать его о местных достопримечательностях. Парень, по имени Фил Хорн, так подробно расписал им окрестную местность, что Рассел сразу же решил идти в горы без проводника. Лавиноопасных склонов поблизости не было, камнепады встречались редко, а очень высоко Рассел и не собирался забираться. Заплатив знатоку местных пейзажей за рассказ и купив подробную карту близлежащих гор, супруги одели на плечи туристские рюкзаки, уже наполненные всем необходимым снаряжением от альпинистских веревок до портативной рации, и зашагали по горной тропе.

Рассел шел замыкающим, как самый сильный член немногочисленной группы. Настроение у него было отличное, поэтому время от времени окрестности оглашались дикими криками, отдаленно напоминавшими популярные песенки. Мурлыкать себе под нос Рассел просто не мог, а на природе – особенно. Почувствовав дышавшую мощью энергетику гор, ему хотелось только кричать во всю грудь. Однако, накричавшись, бравый пилот все же вспомнил, что скоро начнется резкий подъем на первый перевал с красивым названием Милденхолл, с обеих сторон которого нависали небольшие козырьки снега. Сильной лавины конечно не будет, но если орать не переставая во всю глотку, запросто можно спровоцировать маленький природный катаклизм с последующими острыми ощущениями. Всю дорогу светило солнце, Джудит радовалась и норовила подставить ему лицо, забывая смотреть себе под ноги. К счастью дорога была не опасной, и она только пару раз споткнулась.

Несмотря на то, что им предстояла увеселительная прогулка, а не штурм Эвереста, Рассел довольно серьезно отнесся к снаряжению. Они оба были обуты в легкие, но прочные горные ботинки, спортивные костюмы и ярко–рыжие ветровки. В рюкзаке лежала пара прочных веревок, каски, несколько титановых карабинов для сооружения переправ различной сложности, обвязки, а сбоку были приторочены небольшие ледорубы. В рюкзаке Рассела лежал также нож, примус, спички, фонарик с запасными батареями и портативная рация, с помощью которой можно было связаться с туристической базой внизу или бродившими по окрестным горам альпинистами.

Огибая скалу, тропа вильнула вправо, затем влево и, наконец, резко пошла вверх на подъем. Прямо по курсу обозначился перевал Милденхолл, до которого предстояло взбираться вверх еще минут сорок, если не больше. Перевал не выглядел сложным, но был укрыт облаками. Солнце светило теперь справа. Джудит бесстрашно принялась штурмовать гору, но пару раз непрочный камень выскальзывал из–под ее ноги и она падала, больно ударяясь. После этого верная жена пилота слегка обиделась на горы и продолжала путь уже с меньшим пылом. Рассел шагал размеренно и осторожно, у него, уже не раз бывавшего в горах, это получалось машинально. Изредка обмениваясь подбадривающими репликами, они преодолели половину подъема, и Рассел объявил первый привал. Джудит с радостью сбросила рюкзак и плюхнулась на него, переводя дыхание. Рассел присел на корточки, спиной к скале, и осмотрелся. Влево уходила живописная долина Гудилэнд, по которой петляла автомобильная дорога, казавшаяся с высоты темным ручейком или небольшой речкой. Было видно как к туристической базе подъехало два автомобиля с альпинистами и любителями горных лыж. Здешние места славятся горнолыжными курортами. Пестро одетые спортсмены высыпали на стоянку, образовав группу людей, хорошо заметную даже с перевала. Справа высился горный массив Картпад, где–то в самом центре которого прятался знаменитый пик Мак–Кинли. Рассел и Джудит собирались хотя бы посмотреть издалека на пик Мак–Кинли, а если повезет с погодой, то и сфотографироваться а его фоне, поскольку подняться на него без подготовки не представлялось возможным. Закончив обзор окрестностей, Рассел поднял свой взгляд на небо и узрел приближавшуюся с запада серую тучу, явно наполненную чем–то наподобие снега. Вообще–то Рассел любил снег, но только не во время горных прогулок. Поэтому он поднял расслабившуюся Джудит на ноги, и они с новой силой устремились вверх. Спустя двадцать пять минут перед ними показался Милденхолл во всей своей красе. Появился он как–то неожиданно и сразу. Взору путешественников открылся довольно широкий провал в скалах, по обе стороны которого свисали снежные козырьки. Светившее солнце играло и искрилось на них яркими бликами. Посвежело. С перевала начал дуть встречный ветер.

– Какая красота, – не удержалась Джудит, – никогда не видела такого яркого снега!

– Да, уж, – подтвердил Рассел, – По–моему обитатели Колорадо видят снег только в холодильнике. Последний раз я ходил по нему лет пять назад в Нью–Йорке, но та загаженная серая слякоть не идет с этим ни в какое сравнение.

Джудит не могла глаз оторвать от сказочного свечения, а Рассел, оглянувшись назад, увидел, что тучи затянули уже всю западную часть небосвода.

– Придется поторапливаться, если мы хотим засветло выбрать место ночевки. Погода меняется на глазах. Что–то не нравятся мне эти тучки.

Они поднялись еще выше и вступили на перевал. Сразу же встречный ветер усилился настолько, что стало трудно идти. К счастью перевал был не длинный, и, пройдя метров сто, Рассел и Джудит устремились вниз. Оказавшись в соседней долине, они оказались словно в другом мире. По эту сторону природа была несколько суровей. Почти все окрестные верхушки склонов утопали в снегу. Чахлая зелень едва теплилась у подножия гор. Живописную долину с людьми и дорогами отделял теперь перевал высотой в две с небольшим тысячи метров. Джудит осмотрелась вокруг и поежилась.

Тропа резко забирала влево и вверх. Рассел еще раз изучил карту и выяснил, что совсем недалеко находится второй безымянный перевал, обозначенный цифрами 2016. При хорошем темпе они вполне успеют встать на ночевку под этим перевалом, а спускаться будут уже завтра поутру, дождавшись пока установится терпимая погода. В том что скоро начнется маленький буран, у Рассела не оставалось никаких сомнений – небо позади них уже затянуло сплошной серой пеленой, означавшей, что в соседней долине идет снег. Ветер дул все сильнее, подталкивая их к движению. «Хорошо еще, что в спину», – подумал Рассел, а вслух сказал:

– Ну, как ты себя чувствуешь, дорогая?

Джудит окинула взглядом стальное небо и с грустью ответила:

– Как жена летчика–истребителя в горах в плохую погоду.

– Понятно, тогда предлагаю сделать марш–бросок к соседнему перевалу, а там приземлиться до утра.

– Принято. Только посадочную полосу будешь готовить один. Жены летчиков в горах этим не занимаются.

– Ладно, а приготовлением ужина в условиях высокогорий они занимаются?

– Только в крайнем случае.

– Считай, что он наступил. Пошли. А то нас снегопад по дороге застанет. Здесь погода меняется в одночасье.

Закинув рюкзаки за плечи, они устремились по тропе влево и вверх. Как и думал Рассел идти пришлось не долго. Спустя полчаса некрутого подъема они уже были почти на перевале 2016. К сожалению место оказалось крайне неудобным для ночевки. У самого перевала тропа вдруг резко взмывала вверх, а по краям шли неглубокие, но почти отвесные сбросы и камнеопасные склоны. Ни одной более или менее ровной площадки, чтобы можно было поставить палатку под перевалом, не было. Джудит выжидающе смотрела на Рассела, а он, достав бинокль, разглядывал крохотный перевал. Через несколько минут он оторвал бинокль от глаз и сказал:

– У меня такое ощущение, что единственное ровное место в здешней округе находится на самом перевале. Боюсь, что нам придется ночевать именно там.

Джудит с недоверием посмотрела на узкую щель, разделявшую две скалы.

– Да–да, – подтвердил Рассел, – именно там.

В бинокль он разглядел микроскопическую складку местности, где при желании можно было растянуть палатку–кроху, которую они захватили с собой в путешествие. Переглянувшись, супруги зашагали вверх по склону. На этот раз Рассел шел впереди. Достигнув перевала, он увидел, что поверхность, казавшаяся снизу ровной, таковой только казалась. На самом деле она напоминала застывшую поверхность моря в пятибальный шторм. Но выбора у них не было. Скинув рюкзак, Рассел стал возиться с палаткой, а Джудит занялась извлечением теплых вещей из своего рюкзака. Вокруг заметно стемнело. Спустя пятнадцать минут, когда Рассел кое–как смог закрепить палатку, было уже совсем темно. По этой же причине приготовление ужина пришлось перенести в палатку, что было опасно, но выбора опять–таки не было. Раскочегарив примус, Рассел поставил на него кастрюльку со снегом и стал наблюдать когда снег превратится в воду. Джудит, переодетая в теплую пуховку, следила за его манипуляциями с нескрываемым любопытством – в жизни ей приходилось иметь дело только с умными электрическими кухонными приборами, управлявшимися с помощью нажатия одной–двух кнопок. Рассел, прошедший неплохую жизненную школу, умел обращаться с разными, в том числе и допотопными приборами. Поколдовав минут двадцать над кастрюлькой, он сумел изготовить что–то напоминавшее суп. Отпробовав варево, Джудит сказала «очень мило», слегка поморщилась, но все–таки съела содержимое своей миски – день пути давал себя знать.

Едва успел Рассел погасить примус, как налетевший шквал свалил палатку. Следующий порыв перевернул все ее содержимое вверх дном. Рассел на ощупь нашел выход и высунулся из бесформенной кучи капрона наружу. Там бушевала настоящая снежная буря. На метр в сторону было ничего не видать. Снег со скоростью сверхмалого метеора несся навстречу, залепляя рот и глаза. Палатку медленно, но верно стаскивало вместе с ее обитателями к самому краю небольшого обрывчика, под которым сразу же начинался следующий. Рассел выбрался из палатки и помог вылезти Джудит. Затем перетащил палатку со всем содержимым на пятнадцать метров в сторону и привалил к самой скале, за которой начинался перевал. Теперь, хотя бы с одной стороны, они были защищены. Из–за сильного ветра поставить палатку не удалось, поэтому Рассел навалил с боков камней, придавив ее днище намертво. Появился зыбкий шанс, что их не унесет в пропасть. Обезопасив насколько возможно свой ночлег, Рассел, как ни в чем не бывало, залез внутрь, достал спальный мешок и приготовился заснуть. Джудит было немного не по себе, но она последовала примеру мужа. Спрятавшись в пуховый кокон, они, словно будущие бабочки, грели друг друга. Палатку нещадно трепало и рвало в разные стороны свирепым ветром. Вой стоял такой, что Рассел чувствовал себя как на борту пикирующего бомбардировщика. Поспать нормально им так и не удалось, но измученные в конец, они периодически впадали в кратковременное, но частое забытье. Так что не понятно было – сон это или явь вокруг. То и дело Расселу казалось, будто он летит на стратегическом бомбардировщике Б–52, а кругом снуют странные самолеты с хищными крестами на крыльях. Небо пестрит от трассирующих пуль и разрывов. Вот загорелся хвост у бомбардировщика, и он падает в бездонную пропасть, падает, падает… Вот Рассел уже на военном корабле, который атакуют те же хищные самолеты, поливая огнем. Кругом разрывы, огонь, смерть…

Проснулся Рассел от боли в боку – сквозь спальник и подстилку, словно ножи, в бок впились острые камни. Джудит уже не спала. Сверху на них, тяжелым грузом, лежала палатка. Внутри было довольно тепло. Рассел попытался приподнять палатку рукой и почувствовал, что они засыпаны снегом, который вероятно шел всю ночь. Снаружи стояла полная тишина. Ветер иссяк. Рассел нашел выход, поднатужившись, стряхнул снег и выглянул на свет божий. Его взору предстала совершенно белая долина – царство вечных снегов. Рассел выбрался из палатки, помог вылезти жене, и осмотрелся. От тропы не осталось и следа. Но это его не особенно пугало, идти по плану предстояло дальше через перевал 2016, а вот на спуске глубокий снег мог служить препятствием – черт его знает сколько зыбких камней и впадин может оказаться под ногами. Тишину нарушило потрескивание рации, внезапно раздавшееся из засыпанной снегом палатки. Рассел мгновенно залез внутрь и вытащил из рюкзака портативный прибор.

– Алло, Рассел Кремп, Рассел Кремп, вызывает туристическая база! – надрывалась рация.

– Кремп слушает, – ответил Рассел.

– Мистер Кремп, как пережили снегопад? К сожалению прогноз вчера пришел слишком поздно, вы вероятно уже спустились в долину и не смогли принять радиограмму.

– Все О’Кей. Живы и здоровы.

– Мистер Кремп, мы имеем для вас сообщение от вашего босса Питера Остина (Рассел насторожился, так звучал позывной Грегора Йорка в открытых радиопереговорах). Он просит вас срочно вернуться в Анкоридж. Там вас будет ждать специальный самолет. Что–то случилось на вашем заводе. Если хотите, можем прислать за вами вертолет со спасательной базы.

– Хорошо, я все понял. Спасибо ребята. Вертолет не нужен, ему здесь не сесть. Мы спускаемся сами. К вечеру будем в долине. Заправьте мой джип – слегка побитую Toyota–PLT.

– О’Кей, мистер Кремп. Все сделаем. Спускайтесь.

Рассел выключил рацию и посмотрел на Джудит.

– Извини, дорогая, но наш отпуск похоже прерывается. Что–то случилось. Мне необходимо возвращаться.

– Ох уж эти военные, и отдохнуть как следует не дадут, – деланно возмутилась Джудит. Затем она окинула заснеженные горы недовольным взглядом, поежилась и сообщила: – Если честно, отдых в этих неуютных горах мне не особенно по душе.

Глава 5. Сюрпризы начинаются

Антон, Малой и Коля Дмитриенко сидели в полутемной комнате отдыха и от нечего делать резались в домино. В казарме стояла тишина. Все были в наряде, за исключением «смены», половина которой законно посапывала на койках. Трое ушли в «самоход». Остальным спать не хотелось и они играли. За окном уже второй час лил дождь, заглушая все звуки. От этого казарма казалась отрезанной от всего мира и затерянной среди бескрайних лесов и антенных полей.

– Рыба! – сказал Малой, хлопнув черным прямоугольником по столу. Антон и Дмитриенко безразлично подсчитали очки. У обоих оказалось одинаковое количество.

Антон подошел к окну. Деревья, с обвисшими от дождя листьями, выглядели отрешенно. Природа дремала под мерный стук капель. У ворот части мучился с мотором командирского УАЗика сержант Тарасов. Что–то там полетело, а он никак не мог выяснить – что. Антону, глядя на мучения водителя, вдруг стало жаль этого промокшего бедолагу, и он мысленно пожелал, чтобы мотор завелся. Просто так, ради смеха. На удивление, УАЗик трижды чихнул и радостно зарокотал. Испуганный Тарасов обалдело уставился на машину, потом пнул ее ногой и полез внутрь, что–то громко произнося. Что именно, Антон не разобрал. Постояв немного, младший сержант Гризов отошел от окна. Дмитриенко исчез, видимо, пошел спать. За столом сидел лишь Малой.

– Слушай, Малой, ты в телепатию веришь? – спросил Антон.

– А зачем она мне?

– Сотворить чего–нибудь.

– Сотворить и так можно много.

Антон достал сигарету и закурил. Потом положил коробок спичек на стол и впился в него глазами. Малой удивленно наблюдал за непонятными экзерсисами друга.

– Ты чего?

– Да вот, пытаюсь его зателепать. Вдруг у меня способности есть. Хочу, например, коробок взглядом с места сдвинуть.

– Ну–ну, Кашпировский. – скептически отозвался Малой, – Пошли лучше спать, пока время еще есть. Сегодня в ночную.

Антон еще раз посмотрел на коробок испепеляющим взглядом, но тот безразлично лежал на краю стола и двигаться явно никуда не собирался.

– Пошли, – сказал он вздохнув и вслед за Малым направился к выходу из комнаты. Не дойдя до порога двух шагов, друзья услышали за спиной резкий хлопок, а затем потрескивание. Антон обернулся. Над столом взвился маленький столбик синего пламени.

В эту ночь в эфире было спокойно. Американцы почитали выходные, а наступила суббота. Малой возился в своем углу, пытаясь сварить ведро картошки с помощью двух кипятильников, хранившихся в глубинах поста от всяких неожиданностей. На КП сидел капитан Смурной, что означало большую вероятность отсутствия шмона. На всякий случай у дверей зала дежурил молодой боец. Антон рулил приготовлением четырех кружек чая, так как к полуночи должны были прийти еще двое друзей – Майкл и Саня. Намечался большой ночной жор.

Спустя четверть часа все было готово и расставлено за постом Антона. Когда Майкл с Саней подтянулись на ПЦ, притащив со своих постов ревматически поскрипывающие кресла, друзья уселись вокруг импровизированного стола и принялись за еду. Остальная «смена» дрыхла в полглаза, так как знали – Смурной на дремлет. Отужинав, Саня предложил сыграть в карты. Спустя несколько секунд карты возникли на столе. Ведь самое необходимое надо всегда держать под рукой. Возник и листок бумаги для записей. И пошла игра.

Саня включил на всю громкость трансляцию эфира с «Большой дороги», находившейся в пятнадцати метрах от «Глобального перегона». Он был не на «смене», но дежуривший в эту ночь Коля Дмитриенко попросился подремать часок, и Саня краем уха следил за активностью в эфире. В карты ему везло полчаса подряд. Затем удача переместилась к Антону. Потом слово свое сказал Майкл. К трем часам ночи, когда Малой потихоньку стал брать игру в свои руки, из другого конца зала послышалось негромкое шипение и невнятный голос, владелец которого находился явно где–то за океаном, затараторил по–английски. Саня выпрямился на стуле прислушиваясь. Его чуткое ухо уловило позывной.

– «Гузбэй»! Говорит «Большой Мэн», прошу…

– У тебя работает что–то, – сказал Майкл, поворачиваясь к Сане лицом, но тот уже несся к посту.

Он едва не рухнул на пульт и, щелкнув ручкой, заорал в микрофон:

– Смотри 90.33, работает!

«Большой мэн» – это означало, что в эфире самолет президента США. Таких проколов Москва не прощает. Поговорив минуту с пеленгатором, Саня вернулся к компании.

– Где он? – спросил Антон.

– Да пеленгатор мутит. Еле успел конец доклада зацепить. Говорят, 230 градусов. Но на пеленгаторе сейчас Широн.

– Ну да, – согласился Малой, – а это означает плюс–минус 50 градусов.

– Вот именно, – подтвердил Саня, – Значит, президент сейчас где–то над Атлантикой. Да и черт с ним, в принципе.

Они уже собирались вернуться к картам, когда Саня, предчувствуя новый выход «Большого», предложил закончить игру за своим постом. Теперь Антон включил трансляцию в свою очередь. Перебравшись на «Большую дорогу», компания снова принялась за игру. На сей раз фортуна улыбнулась Антону. Он уже раздумывал, с чего сделать последний ход – с «девятки» или с «валета», когда динамик за его постом чихнул, прокашлялся и заявил:

– «Бито»! «Бито»!

Антон покосился на свой пост и произнес:

– Ты что, сдурел, старый кусок железа?

На что пост невозмутимо продолжал:

– «Бито»! «Бито»! Здесь «Большой мэн».

Отбросив карты, Гризов метнулся к посту и послал команду на пеленг. «Президент» работал на волне разведки. Затем Антон выслушал все, что о нем думали в три часа ночи на пеленгаторе, и нетвердой рукой записал–155 градусов. Друзья сгрудились у него за спиной, рассматривая запись.

– Ого! Средиземное море.

Антон почесал затылок, погрыз карандаш и подытожил:

– Похоже, что президент летает с космической скоростью. Не иначе как «Спейс Шаттл».

– Ага, – со смехом сказал Майкл, – За двадцать минут из Атлантики в Средиземку.

– Похоже, наш пеленгатор сегодня сильно пьян. – заявил Саня.

Динамик вдруг ожил опять:

– «Шимодан»! «Шимодан»! Здесь «Большой Мэн»!

– Да заткнись ты! – рявкнул на него Антон.

В эфире что–то заскрежетало и взорвалось. Послышался звон разбитого стекла. Потом наступила тишина. Обескураженный «Шимодан» несколько раз попытался вызвать президентский самолет, но безрезультатно. В эфире повис огромный знак вопроса.

Малой прищурился и внимательно посмотрел на Антона. Потом вздохнул и спросил:

– Ты куда президента дел?

Наутро Антона назначили старшим группы, которая отъезжала в подшефный колхоз на картошку. На сей раз комбат, памятуя о ранении в голову, лично разрешил Антону ничего не делать, а только следить за порядком. Весь день младший сержант Гризов просидел в сарае на какой–то забытой Богом ферме, пока его подопечные перебирали предназначенные для части клубни. Как и вчера, шел мелкий тоскливый дождь. Грязь на дорогах раскисла и превратила их в непроходимое даже для танков болото. Антон лежал на скамейке и, закутавшись в теплый бушлат, курил, пуская кольца в потолок. На улице медленно темнело. За столом местные трактористы играли в кости. Один из них, по кличке Мудрый, подошел к засиженному мухами приемнику и включил его в надежде услышать прогноз погоды на завтра. Вместо этого диктор начал вещать о событиях общественной жизни.

В части Антон редко читал газеты, в основном все новости узнавал из эфира, слушая иногда гражданские радиостанции. Да и это он делал редко, но сейчас с интересом прислушался.

– Новости сельской жизни. В пензенской области поспел рекордный урожай пшеницы, собирать который никто, естественно, не собирается, потому что вся техника находится на ремонте…

Мудрый осклабился и подтвердил:

– Ясен перец, деталей–то где взять?

Словно дав Мудрому вставить словечко, диктор продолжал:

… В Петербурге со стапелей Адмиралтейской верфи сошел новый авианесущий крейсер «Утюг». Через пять минут после спуска «Утюг» пошел ко дну. Как удалось выяснить нашему корреспонденту, крейсер затонул, получив пробоину в носовой части от бутылки шампанского, разбитой на счастье об его борт директором верфи Шуруповым. Командование ВМФ разводит руками, ведь «Утюг» должен был стать флагманом нового российского флота. А партия питерских «зеленых» устроила митинг у места крушения корабля, так как затонув, «Утюг» своей массой задавил целый косяк форели, пытавшейся, по роковому стечению обстоятельств, именно в этот момент покинуть грязные воды Невы и уйти за кордон. Лидеры «зеленых» открыто заявляют военным: «Топите свои «Утюги» где угодно, но почему же от этого должны страдать рыбы?»

… Новости спорта. Чемпион по прыжкам в высоту Андрей Булка вознамерился войти в книгу рекордов Гиннеса. Ради этого он решил принародно перепрыгнуть девятиэтажный дом в центре Москвы. Расчет великого прыгуна, к сожалению, оказался не совсем точным. Булка влетел в окно квартиры инженера Смирнова, находившееся на девятом этаже, и насмерть перепугал его молодую жену Лилю. Великий прыгун Булка со следами насилия на лице отправлен в больницу. Смирнову предъявлено обвинение в покушении на убийство.

… Новости из–за рубежа. Вчерашней ночью самолет президента США Билла Клинтона, совершавший дружественный перелет из Нью–Йорка в Лондон, исчез одновременно с экранов локаторов всех воздушных портов по пути следования. Весь день американская нация находилась в подавленном состоянии. У Белого Дома толпились сотни людей с плакатами «Где наш президент?«Как выяснилось к вечеру, их президент находится сейчас на российской полярной станции «СП–26» все с тем же дружественным визитом. Английские деловые круги недовольны столь быстрой сменой планов американского президента. Это грозит осложнением политической обстановки. Одна интересная деталь. Наш корреспондент подсчитал, что «Боингу–747», на котором летел Билл Клинтон, никогда в жизни не хватило бы топлива, чтобы долететь до «СП–26». Все находящиеся на пути аэродромы и военные авиабазы в один голос заявляют, что самолет президента нигде не садился. Так как же он все–таки добрался до Арктики? Вот и думайте пока, дорогие радиослушатели, а я пошел на обед!

Из динамика вырвалась мощная песня группы «Алиса». Константин Кинчев неистовствовал, словно пытаясь докричаться до американского президента:

– Эй, ты там! На том берегу!

Мудрый выключил радиоприемник, снова усевшись за кости. Открылась дверь и на пороге появился Патрон.

– Поехали в часть, – сказал он, – машина за нами пришла.

В понедельник Антон Гризов почувствовал, что он чего–то не понимает в этой жизни. Причем, чувство это возникло у него сразу по прочтении заметки в газете «Комсомольская правда», которую принес на «смену» Малой и вручил Антону, загадочно улыбаясь. Под огромной фотографией на первой полосе, изображавшей Билла Клинтона в меховой ушанке и тулупе в обнимку с начальником «СП–26» Холодыгиным, стоял лаконичный заголовок «А мне летать охота!». Именно так американский президент охарактеризовал свое вчерашнее исчезновение с экранов всех радаров. По его словам, «Боинг» не только изменил курс, не долетев до туманного Альбиона, но и барражировал в течении двух часов в районе Кольского полуострова, так как мистеру Клинтону захотелось полюбоваться из иллюминатора северным сиянием.

«Но так ли это? – вопрошал автор статьи, – ведь именно там находятся наши ракетные установки, оснащенные баллистическими ракетами класса «туда–обратно». Не ими ли так интересовался президент предполагаемого противника? Да и куда же смотрели наши ракетчики, позволив неопознанному самолету два часа безнаказанно летать над родиной? Ведь они не сделали даже ни одного предупредительного выстрела. Неужели у нас в запасе не осталось и парочки ракет? Впрочем, справедливости ради надо сказать, что опомнившись, наши силы ПВО все же дали залп двумя ракетами по уходящему самолету–нарушителю. В него они, правда, не попали, но одной из ракет был сбит предмет с виду напоминающий летающую тарелку. Подробности выясняются. А другая ракета, сразу отклонившись от курса, ушла в сторону Берингова пролива и судьба ее пока неизвестна. Вот так. Отрадно, что хоть не сразу, пусть с опозданием, но наша армия все же дает отпор. А что касается Билла Клинтона, то у него на самолете радиостанция вообще не работала. И самолеты наши лучше, и радиостанции надежнее. И как это только ихние налогоплательщики выпускают своего президента в полет без радиосвязи? Но это тема уже для другой статьи. А пока американские фермеры ждут возвращения президента в родные пенаты, потому что он обещал снизить налоги, а сам улетел на Северный полюс. Нехорошо получается».

А. М. Крысунков

Антон свернул газету в трубочку и бросил ее в мусорное ведро. Руки его, слегка подрагивая, нащупали в кармане сигареты. Закурив и почувствовав живительный дым, Антон немного пришел в себя.

– Неужели это я его? – пробормотал он, – Да еще на Северный полюс… И радиостанция у него сломалась… Ну дела…

Ему на плечо неожиданно опустилась чья–то рука. Антон вздрогнул и поднял глаза. Это был Малой.

– Да ты не переживай. – сказал Малой весело. – С кем не бывает. Подумаешь – президент.

Но на всякий случай добавил:

– В другой раз поосторожнее будь.

Антон кивнул и отрешенно уставился на лампочку, одиноко горевшую на пульте красным светом.

С того дня все и началось. Началась та жизнь, в которую Антон отказывался верить до самого конца. Он вдруг стал не совсем обычным человеком. Точнее, иногда просто переставал им быть, но все равно в это не верил. Сначала как–то сами собой стали двигаться предметы одним лишь усилием воли. Захотел младший сержант Гризов – и заехал десятитонный самосвал на горку без включения двигателя (отчего водитель Витька запил горькую), захотел – и взлетел прапорщик Жмень, словно орел, на крышу своей столовой с мешком ворованной картошки на глазах у всего полка и комбата, захотел – подвернулся кирпич под ногу неосторожного майора Фуфайкина и упал майор лицом в лужу.

Затем наступил этап мистических наваждений. Особо злобные офицеры стали бояться разносить солдат в пух и прах от нечего делать. Потому что многие из них сразу после этого оказывались на гарнизонной гауптвахте, где всю ночь во сне их мучили жестокие кошмары а ля Фредди Крюгер, а наутро начальник охраны предъявлял обвинения в нарушении общественного порядка. Всю следующую за этими событиями неделю офицеры приходили в себя, разглядывая в зеркале свое изможденное небритое отражение и с опаской трогая голову. Даже комбат, попытавшийся по обыкновению приструнить полк, открыл рот и, к своему удивлению, услышал протяжный волчий вой, от которого сидевшие на ветвях вороны попадали в обморок.

Когда–то Гризов интересовался всяческими религиями, в том числе и учением о множестве астральных тел, занесенном в наши северные края оптимистами–кришнаитами. Теперь, после удара в голову, Антон вдруг ощутил в себе возможность иногда выходить из своего тела и единиться с космосом, ощущая себя сразу в нескольких телах одновременно. Но, сколько бы тел не было, чудилось ему, что он один в бескрайнем эфире и волен делать здесь все, что хочет. Он чувствовал себя в эфире, как рыба в воде. Не раз в минуты астральных развлечений вспоминалась ему бабка–колдунья. Видимо, злые языки были отчасти правы – что–то ведьминское в старушке, а теперь, похоже, и в нем, явно имелось. Иначе Антон мучился бы от сознания своей исключительности. А он не мучился. Ему даже нравилось.

Потусторонние способности, как болтали разные люди, запросто передавались из поколения в поколение даже помимо воли. Достаточно было, например, произнести необходимое заклинание над чашкой, а потом угостить из нее чайком любимого внука или любого родственника, а спустя отпущенное время родственник начинал летать по небу на метле или пугать поздних прохожих острыми передними клыками. Ночных полетов над территорией части за собой Антон до недавнего времени припомнить не мог, да и вампирством по ночам не развлекался. Однако, что–то в голове у него сдвинулось, и сдвинулось очень капитально. С одной стороны, он оставался обычным человеком, но с другой – никакой обычный человек, с точки зрения добропорядочных бюргеров, не может гулять по эфиру в виде бестелесного духа или мгновенно перевоплощаться в придорожный валун. А Антон теперь мог это запросто. Ради интереса он превращался то в высоченное дерево, то в быструю птицу, то в дождевое облако. Однажды Антон превратился в двойника капитана Смурного, посмотрев на которого с минуту, капитан потом неделю не выходил из запоя. Единственным, во что Антону никак не удавалось превратиться, был жизнерадостный дембель. Вероятно, размышлял Антон, демобилизованный солдат имеет совершенно иное состояние души, нежели обычный. Тут никакие кришнаиты не помогут. Между тем, особенно сильно астральными перевоплощениями Антон старался не увлекаться, боясь случайно остаться на всю жизнь в шкуре какого–нибудь белого медведя или стать вагоном товарного поезда на маршруте Брест–Холмогоры. Чаще всего младший сержант Гризов прикидывался, как ему больше подходило по штату, неопознанными радиоволнами в эфире. И даже называл себя в шутку эфирным оборотнем. Подключившись к километрам антенных полей, окружавших приемный центр гигантской паутиной, Антон посылал в эфир свой собственный сигнал. Выглядело это так.

– «Тирион», «Тирион»! Здесь «Бормотун 66».

Антон возникал в эфире, словно был оператором станции «Тирион», и отвечал:

– «Бормотун 66». Здесь «Тирион». Слышу хорошо.

– «Тирион», прошу срочно передать на КП «Сурмантай» мое сообщение. Время вылета 15.00 по Гринвичу. Мы имеем 6000 тонн груза…

– Честно говоря, мне наплевать, что ты там имеешь. Лети себе куда следует.

Потерявший дар речи, радист долго не мог прийти в себя, но затем все же интересовался:

– Эй, «Тирион», а это ты?

– Я–Я. Штангенциркуль. Еще вопросы есть?

– Есть. Как у вас погода?

– Хреновая. Дожди идут. Так что, нечего тебе здесь делать. Лети домой.

– Да ты что, а задание?

– Бог с ним, с заданием. Дома, небось, жена ждет, дети.

– Да… – послышался мечтательный голос радиста.

– Дети–то есть?

– Есть. Трое: два парня и дочка.

– Ого. Когда же ты успел?

– Да еще в военной Академии. А ты?

– Я не женат, – сказал Антон, – Ну ладно, мне пора. Ротный вызывает.

– Чего? – казалось, удивлению радиста не было предела, – А что такое «Ротный»?

– Ротный, брат, это такая штука… В общем, вали домой! Будешь пролетать мимо, не задерживайся – пролетай!

Возвращаясь назад в виде сигнала, Антон частенько перегружал электрическую сеть. В результате во всем центре регулярно гас свет, а электрики замучались искать неисправность в проводке. Так он резвился, время от времени, пытаясь наполнить жизнью пустые армейские дни. И не знал, что очень скоро игры его станут совсем другими.

Однажды, находясь на ночной «Смене», Антон отметил для себя необычное эфирное явление. Вот уже битый час он с напряжением вслушивался во все шорохи, но создавалось ощущение, что весь радиообмен прекратился и эфир абсолютно пуст. Как ни старался Антон объяснить себе значение этого феномена природы и ВВС США, так и не смог. Дело было под утро. По местному времени тикал уже шестой час новых суток. Узрев, что Малой не спит, Антон решил врезать с ним по кружке чая, что само по себе очень приятно по утрам, а заодно поинтересоваться о состоянии дел в ВВС Великобритании. Хлопнув закутавшегося в шинель Малого по плечу, Антон вопросил:

– Скажи–ка толстый, а не выпить ли нам…

– Неплохо–бы. – мечтательно пробубнил Малой.

– … По стаканчику чая. – закончил свое предложение Антон.

– Эх, ты. – с досадой сказал Малой, усилием воли раздвигая затекшие от сна веки, и потягиваясь с хрустом в позвоночнике. – А еще друг называется.

Закончив процесс перехода от состояния полной недвижимости в горизонтальном виде к сидячему образу службы, Малой, подумав, согласился на чай. Через пять минут два товарища сидели «за Роялем» и потягивали горячий напиток.

– Слушай, Малой, – спросил Антон, – Что у тебя в эфире делается? Самолетов много?

– Да нет, так себе, – ответил Малой, – разведка шуршит понемногу и все.

– А у меня америкосы что–то совсем затихарились. Ни слуху, ни духу. Даже ежечасного сигнала с наземных авиабаз не передают. – посетовал Антон.

– Странно, – пробормотал Малой, – Может у них праздник какой?

– У них каждый день – праздник. – в тон ему ответил Гризов. – Но военная авиация даже у них по праздникам летает.

Он допил чай, поставил пустую кружку на верхнюю крышку поста и вставая сказал:

– Пойду половлю что–нибудь.

Антон плюхнулся в свое кресло и, напялив наушники, принялся яростно шарить по рабочим частотам. Целых полчаса, одну за другой, он проверял частоты разведки, заправщиков, военных транспортов, АВАКСов. На всякий случай прошелся по частотам самолета президента США, но увы, эфир был нем как глубоководная рыба. Он уже хотел было пойти перекурить, как вдруг из эфира понеслись долгожданные звуки радиообмена. Только странный это был радиообмен, ранее слышанный операторами постов только на специальных инструктажах у офицеров ПЦ. В живую это было впервые. Сквозь помехи прорывался настойчивый и напряженный голос пилота истребителя F15 Eagle.

– Вызываю «Навигатор»! Вызываю «Навигатор»! Говорит SAM 66 021.

– Здесь «Навигатор». SAM 66 021, докладывайте.

– Вижу колонну танков противника. Движется по направлению к границе «Зоны». Разрешите атаковать?

– SAM 66 021, атаку танков противника разрешаю.

Эфир опустел, мгновенно задавив свалившейся тишиной. Гризов крутанул кресло на полоборота и закричал через весь зал оператору «Большой дороги» Николя Дмитриенко:

– Колян, срочно посмотри 828!

Но Дмитриенко и так сидел прижав наушники руками к ушам, чтобы не пропустить ни единого слова из доклада. Спустя мгновение эфир снова ожил.

– «Навигатор», здесь SAM 66 021. Колонна танков уничтожена.

– SAM 66 021, здесь «Навигатор». Понял вас, возвращайтесь на базу.

Дмитриенко уже получил результаты пеленгования, которые практически сошлись с данными Антона. По карте колонну танков только что разбомбили на Ближнем Востоке, где–то между Ираком и Кувейтом. Так вот почему молчал эфир целых два часа! Такими длительными перерывами в радиообмене американцы обозначали начало очередной локальной войны. Ведь знали же, догадывались, черт побери, газеты читали о напряженной обстановке в Персидском заливе, ловили в эфире переговоры о переброске ударных группировок истребителей на Ближний Восток, а все равно – как обухом по голове.

На пульте управления поста замигала красная кнопка связи с командным пунктом. На связь вышел сам майор Могила.

– Гризов, что у тебя там в эфире творится?

– Война, товарищ майор, – доложил Антон, – Американские самолеты бомбят цели на территории Кувейта и Ирака.

– Мать вашу, сколько раз в Москву докладывал, все равно ни хрена не разрюхали! – очистил душу Могила и отключился, бросив напоследок, – Брать все подряд.

Антон снова прислушался к эфиру. Краем глаза он оглядел зал радиоперехвата. За постами никто не спал. Не было и намека на следы бессонной ночи среди напряженно–внимательных выражений лиц операторов. Все мгновенно проснулись и включились в работу. Все земное и сиюминутное отошло на задний план, уступив место реальной жизни. Пусть не здесь, а где–то там на востоке, но началась реальная война в реальном времени. Спустя минуту напряженного молчания эфир взорвался чередой докладов. Самолеты выстраивались в очередь для того, чтобы запросить разрешение на атаку и сообщить о ее результатах.

– «Навигатор 2», здесь SAM 51 506!

– «Навигатор 1», здесь SAM 51 502!

– «Навигатор 6», здесь SAM 50 091!

– «Навигатор», здесь SAM 50 133!

– «Навигатор 9», здесь SAM 51 505!

В эфире послышались голоса операторов авиабаз и командных пунктов ВВС США.

– SAM 50 091, здесь «Навигатор 6».

– «Навигатор 6», выхожу на исходную для удара по объекту. Цель – РЛС противника в квадрате 16.11 «Зоны». Разрешите атаку?

– SAM 50 091, атаку разрешаю.

– SAM 51 502, здесь «Навигатор 1».

– «Навигатор 1», здесь SAM 51 502! Обнаружил командный пункт управления ПВО. Разрешите атаку?

– SAM 51 502, атаку разрешаю.

– SAM 51 506 здесь, «Навигатор 2»!

– «Навигатор 2», здесь SAM 51 506. В квадрате 16.36 движется колонна бензовозов под охраной бронетехники. Разрешите атаку?

– SAM 51 506, разрешение дано.

– Вызываю «Навигатор», здесь SAM 50 133!

– SAM 50 133, здесь «Навигатор».

– Приближаюсь к цели номер 26 – нефтяная вышка – в квадрате 16.01. Летящих целей противника не наблюдаю. ПВО ведет слабый огонь. Разрешите заход на цель?

– SAM 50 133, здесь «Навигатор». Вам предписывается атаковать цель до полного уничтожения.

Антон мысленно представил, что сейчас произойдет на выжженной солнцем земле Кувейта. F15 Eagle саданет парой ракет по нефтяной вышке, захваченной верноподданными Хусейна, и в небо взметнется столб горящей нефти. Да…, за что боролись, на то и… «ПВО ведет слабый огонь»… Хм, видимо для и для стратега Саддама этот вероломный налет американских ВВС стал приятной неожиданностью. И вдруг Антону неудержимо захотелось самому посмотреть на все происходящее, а то и поучаствовать в событиях. Он инстинктивно закрыл глаза и положил руки на пульт. Перед внутренним взором открылась огромная и безжизненная пустыня маленькой нефтяной страны. Он смотрел на все откуда–то сверху, с высоты птичьего полета. Солнце медленно начинало свое восхождение на небосвод. Первые его лучи уже начинали беспокоить чахлые формы жизни, копошащиеся среди дюн. Особо юркие ящерицы, соскользнув с разбросанных там и сям красных камней, спешили укрыться от надвигающейся беспощадной жары, закапываясь на полметра в песок, яростно работая при этом лапами и хвостом. «Как они только там не запекаются в какое–нибудь «филе Игуаны» или «Задние лапы Варана», температура в состоянии быстро довести блюдо до полной готовности». – подумал Антон.

Слева, из бархана, торчала довольно высокая металлическая конструкция, снабженная какой–то покачивающейся, словно маятник внушительных размеров, деталью. Рядом стояло еще несколько аналогичных конструкций, вокруг которых суетились люди в черных комбинезонах. Немного в стороне Антон узрел четыре зенитных ствола, уткнувшиеся в небо. Еще поодаль, за молом из мешков с песком, пряталась небольшая ракетная установка российской системы «Оса», предназначенная как раз для прямого боя с самолетами и вертолетами противника. Рядом вертелась антенна локатора. Неожиданно вокруг зенитки и ракетной установки началась необыкновенная суета. Солдаты забегали, сдергивая чехлы со стволов и ракет, выводя свои боевые орудия на исходную.

«Ага, догадался Антон, засекли америкоса». И приготовился наблюдать за готовой разыграться заварушкой. Развязка не заставила себя долго ждать. Над барханами разнесся характерный шум реактивных двигателей и из редких облачков вынырнул F15, коршуном бросившийся на добычу. Эффекта неожиданности не было, однако бравые иракцы не успели полностью подготовится к отражению налета. «Прямо как мы, – подумал Антон, – знаем, но ни хрена не делаем». Первая же американская ракета угодила в цель. Раздался страшный взрыв и в небо взметнулся фонтан горящей нефти. Выпущенная в ответ пара зенитных очередей не дала никакого эффекта. «А зенитка–то, похоже, тоже нашенская» – отметил Антон.

F15, пристрелявшись с первого раза, заходил на второй круг. Он знал, что его ждали, но, видимо, не боялся. Палить начали, как только истребитель показался над высокой линией горизонта. Четырехствольная зенитка яростно выплевывала навстречу самолету лавину крупнокалиберных пуль, напоминавших скорее небольшие снаряды. F15, ловко уворачиваясь, приближался. Сверкнув молниеносными вспышками, «Оса» выпустила две ракеты класса «земля–воздух» по американцу. «Ну все, – подумал Антон, – хана Топгановцу». Однако, F15 довольно красиво сделал пируэт и ушел от неминуемой смерти. Ракеты попали в небо. Антон даже огорчился такому провалу русского оружия. Между тем, истребитель в свою очередь дал результативный залп двумя ракетами. Взметнулся еще один столб горящей нефти. Зенитку разнесло в клочья. F15 пошел на третий круг. «Ну да, – вспомнил Антон, – до победного».

Он не питал любви к иракским захватчикам, но ему вдруг ужасно захотелось наказать до нельзя самоуверенного американского пилота. Показать этому зажравшемуся асу, что дело не столько в самом оружии, сколько в том, кто им управляет. Антон никогда раньше не ощущал подобного, но вдруг, повинуясь первому желанию, вся его энергия собралась в сгусток необыкновенной плотности, и, вспыхнув яркой звездой, в белом небе Кувейта появился пятнистый Миг–29. Судя по номеру на крыле – истребитель принадлежал ВВС Ирака. Палец американского пилота F15 уже нажал на кнопку, сравняв с землей, точнее с песком, так и не сумевшую поразить его ракетную установку «Оса», а заодно запалив оставшиеся нефтяные скважины. Антон тот час услышал в эфире:

– Вызываю «Навигатор», здесь SAM 50 133.

– SAM 50 133 здесь «Навигатор». Слышу хорошо.

– Задание выполнено успешно. Цель полностью уничтожена.

– SAM 50 133 возвращайтесь на базу. Поздравляю с почином.

– О’Кей! Это было не сложно. Иракцы ленивы как мухи. Стрелять от жары разучились.

– Ха–Ха. До связи SAM 50 133!

Не успел F15 удалиться от очага горящей нефти на пару миль, как его пилот принял новый радиовызов.

– Аллё, SAM, как тебя там – 50 130 что ли, прием!

– SAM 50 133 слушает, – удивленно ответил пилот.

– А ну тормозни–ка свой ероплан, поговорить надо.

– Назовите свой позывной. – запросил пилот F15.

– Ишь–ты какой буквоед попался! – не выдержал Антон, – Ну, ладно, назову: «Антонио 22 507», устроит?

– Позывной неизвестен.

– Еще бы, я его только сейчас придумал. Слушай, умная голова, ты тут себя королем чувствуешь, расстреляв парочку беззащитных бедуинов. Они, конечно, как следует с оружием обращаться не умеют, это ты правильно подметил. Но не думай, что у тебя поэтому сплошной «Лаки страйк» начнется. Повернись–ка ко мне передом, а к авианосцам задом, и готовься к бою!

До американского пилота кое–что начало медленно доходить. Он взглянул на радар (Антон специально сделал себя видимым материальным предметом) и обнаружил там догоняющий его самолет. Неизвестный истребитель не имел специального радиомаяка, а потому мог принадлежать только противнику.

– А–а, – радостно завопил в эфир пилот F15, предвкушая легкую победу – в небе появилась первая иракская свинья!

– Ну, не совсем иракская, – философски заметил Антон, – Но для тебя это не имеет ровным счетом никакого значения. Так что, опустим вопрос моей национальности и поднимем забрало, товарищ из Топ–Гана.

Сделав крутой разворот, F15 уже несся навстречу. «Бравые вы все–таки парни, – подумал Антон, – Хотя и нахалы. Жаль будет убивать». С этим он выпустил две ракеты класса «воздух–воздух» в строптивого американца. Направленными волей Антона взрывами F15 снесло оба крыла. Сработала катапульта, и через несколько секунд в небе раскрылся ярко–красный купол парашюта, предназначенного для посадки на воду. Увидев, как нелепо выглядит сейчас пилот некогда грозного F15, болтаясь на ветру, Антон несколько успокоился и вышел на связь с КП вертолетной поддержки операции «Буря в пустыне» ВВС США.

– Срочно вызываю центр «Хелкс», здесь SAM 50 133!

Откликнулись мгновенно.

– SAM 50 133 здесь КП «Хелкс», слышу хорошо!

– Меня подбил какой–то сумасшедший бедуин! Падаю приблизительно в квадрате 16.02. Самолет полностью выведен из строя, придется катапультироваться.

– Понял, SAM 50 133. Высылаем две вертушки огневой поддержки. Найдем и вывезем.

– Жду вас ребята. Летите скорее!

Антон пронаблюдал за тем как подбитый F15 развалился в воздухе на горящие куски, как его пилот благополучно шлепнулся среди барханов и, перепоручив его дальнейшую судьбу собратьям по оружию, вернулся усилием воли в тело младшего сержанта Гризова. Все–таки иметь несколько тел было удобно. Все время, пока иракский Миг–29 охотился за коварным F15, младший сержант Гризов добросовестно слушал его переговоры в эфире, и записывал их на магнитофон. Только вот неизвестный в мировом радиообмене позывной «Антонио 22 507» с пленки неуловимо и бесследно улетучился. Дмитриенко, слушавший параллельные частоты, эту часть переговоров пропустил. Не успел Антон собрать все свои астральные тела воедино, как тревожно замигала красная лампочка на кнопке связи с КП. На другом конце обозначился сиплый голос майора Могилы.

– Гризов, что там на войне?

– На войне, товарищ майор, как на войне. – нагло заявил Антон, но тут же спохватился, вернувшись в реальность, – Постоянно поступают доклады пилотов об уничтожении наземных целей иракских вооруженных сил. За последний час самолетами ВВС США сожжено три колонны иракских танков, колонна бензовозов и бронетехники, поезд с ракетами, пять РЛС и три нефтяных вышки.

– Хорошо воюют, сволочи. У американцев потери есть?

Антон немного запнулся, но потом доложил.

– Есть товарищ майор. Сбит один F15 Eagle.

– Что ты несешь? Мне Москва информацию недавно давала – потерь нет.

– Может я конечно ошибаюсь, но своими ушами слышал, товарищ майор. Иракский Миг–29 сбил американский F15 при возвращении с налета на нефтяную вышку.

– Да? – недоверчиво проговорил майор, – Ну ладно, через полчаса придет новая информация, проверим. Дмитриенко этот доклад слышал? Мне он что–то не доложил.

– Мне тоже. Наверно не слышал. Там сейчас самолетов в небе летает – тьма. Легко перепутать или пропустить.

– Ладно. Конец связи.

Огонек на пульте потух. Антон не снимая наушников закурил и продолжал вылавливать доклады американцев об успешных бомбардировках на территории Кувейта до тех пор, пока незаметно не пришла «смена». Дело было страсть какое интересное, но соваться вновь в обожженную пустыню защищать бедуинов Антону больше не хотелось. «Хватит, как говорил своим мушкетерам Людовик тринадцатый, на сегодня дуэлей – хватит!» Гризов даже с некоторым нежеланием покинул пост, передав его Сержу Домино. Каждую минуту в Кувейте происходило что–то интересное с военной точки зрения. Там разворачивались события мирового значения, следить за которыми Антон мог, теперь конечно, в любое время и из любого места, но рефлекс необходимости сидеть за постом был еще очень силен. Гризов на пару с Малым уже выходили из зала, спеша на завтрак (война войной, астрал астралом, но питаться святым духом Антон еще не научился), когда его окликнул Серж Домино, подзывая к динамику внутренней связи. На проводе был майор Могила.

– Гризов, пришла информация из Москвы. Был один сбитый F15, точно! Считай, заработал увольнение на сутки. Свободен.

Антон чуть не подпрыгнул от радости. Ура! Хотя, лучше бы отправили побыстрее на дембель.

– Ну, что тебе сказал наш Могильник? – поинтересовался Малой, когда они спускались по лестнице на первый этаж, где уже ждала вся остальная «смена».

– Наградил очередным увольнением за взятый истребитель.

– Лучше бы – увольнением в запас.

– Точно, а то из–за этой заварухи сиди за постом пока все не закончится. – сказал Антон вслух, а про себя подумал: «Надо будет помочь им разобраться друг с другом, а то они без меня они еще третью мировую развяжут».

Глава 6. Подарок для Саддама

После хилого армейского завтрака, который Антон называл «выстрелом в желудок», поскольку в него входили абсолютно несочетаемые продукты и в животе начинало болеть и бурлить, вся «смена» принялась дружно давить на массу. Первое возбуждение от начала военных действий слегка улеглось – усталость брала свое. А потому «смена» с радостью дрыхла до обеда, благо из–за войны с Ираком никто из офицеров не стал лишний раз доставать и напрягать солдат на предмет сверхурочного перетаскивания тяжестей, погрузочно–разгрузочных работ и строевой подготовки.

В этот раз Антону приснился родной дом. Он сидел в большой комнате и играл с сестрой в шахматы. Сестра уже начала безжалостно теснить его позиции по левому флангу, потихоньку подводя игру к неизбежному мату, но Антон вдруг выдумал комбинацию, и парой ловких ходов уничтожил слона и ладью противника, лишив атакующие силы их главной огневой мощи. Наступление явно захлебнулось. Началась неторопливая позиционная война, закончившаяся в итоге ничьей. На радостях Антон проснулся раньше всех, вспомнив, что в реальной жизни ничья в игре с сестрой была достаточно редким делом. Чаще всего выходили либо победы, либо поражения.

Антон сел на койке, продрал глаза и посмотрел на наручные часы. Стрелки показывали без десяти час, а на «смену» надо было идти к двум. Можно было подрыхнуть ещё минут тридцать–сорок, но спать уже не хотелось. Спал Антон качественно, а потому, соответственно, выспался. Как говорил большой любитель профессионально подавить подушку Поль Брегг – лучше дрыхнуть три часа хорошо, чем десять плохо.

Из коридора доносились звуки работающего телевизора. Видимо дневальный решил посмотреть телек в свое удовольствие, пока не было конкуренции со стороны бойцов невидимого воздушного фронта. «Сейчас же новости будут, – вдруг дошло до Антона, – может чего про Ирак покажут». Он вскочил, натянул армейские галифэ, которым мог позавидовать сам незабвенный Василий Иванович Чапаев, влез в тапочки и пошлепал в коридор, на ходу одевая китель.

По телевизору, стоявшему в самом конце длинного коридора, где в плохую погоду строили роту, уже шла заставка «Вестей»: резвые синюшные лошади неслись куда–то, обгоняя друг друга. Антон пододвинул один из стоявших стульев и сел, доставая пачку сигарет из нагрудного кармана кителя. Сидевший рядом дневальный Петруха Околышев, родом из забайкальских степей, стрельнул у Антона сигарету. Они на пару задымили «Стюардессой» и уставились в ящик.

Всегда элегантная Татьяна Сорокина, которую Антон уважал за то, что она была родом из Питера, возвестила миру о вероломном нападении Ирака на бедное и беззащитное государство Кувейт, которое тут же бросилось защищать совсем не бедное и совсем не беззащитное большое государство США. С Америкой всем все было ясно: львиную долю своих доходов она выкачивала из нефтяных скважин бедного и беззащитного Кувейта и просто так отдавать наглому Иракскому диктатору Саддаму Хусейну столь лакомый кусок Ближнего Востока США не собирались. Защита мира во всем мире была тут ни при чем. В качестве подтверждения серьезности своих намерений Америка выдвинула в персидский залив восемь своих мощнейших авианосцев с морской авиацией на борту, обложив Хусейна со всех сторон. Помимо ВМС, оккупировавших морские подступы к Ираку, на территории Саудовской Аравии моментально развернулись походные военные базы США с бронетехникой, ракетными комплексами Patriot и даже мини–аэродромами подскока. В Египте и Турции, кроме того, находились постоянные авиабазы, на которых дислоцировались тактические истребители F111 и штурмовики SR71, не считая основной ударной силы – мощных истребителей F15. В общем, Хусейн был обложен как медведь в берлоге, но именно поэтому стал вдвое опаснее. Несмотря на увиденное своими глазами раздолбайство в войсках Иракского диктатора, Антон знал, что у Хусейна хватает советских ракет СКАД, самолетов и танков, а значит этот сумасшедший в критической ситуации способен начать пулять ракетами направо и налево, что не несло окружающим его арабским, еврейским и даже мусульманским странам ничего хорошего. Кроме того, первый прилив эйфории от легкой победы над Кувейтом у Саддама прошел. После результативных ударов морской авиации США по скоплениям военной техники, электростанциям, нефтехимическим заводам и другим объектам, слегка успокоившись, диктатор приказал казнить всех офицеров ПВО, прозевавших налеты. Это несколько укрепило боевой дух иракской армии, которая начала оказывать более решительное сопротивление американцам. На этом информационное сообщение из района боевых действий в Персидском заливе закончилось. «Вести» перешли к московской жизни. Вообще, Антон заметил, что судя по центральным передачам новостей в России существовало только два населенных пункта – Москва и Петербург. Информация о жизни далеких и обширных окраин российской империи была представлена крайне куцыми и очень редкими сюжетами. Всё основное время выпуска перемалывались кости членов правительства и иже с ними. Ну и естественно – мафия, криминал, заказные и совершенно случайные убийства, изнасилования, ограбления банков, террористические акты, угоны самолетов из Воркуты в Магадан, и прочие страшилки для народа.

Антон загасил сигарету и взглянул на часы. Подаренные каким–то французом ещё во время налаживания международных контактов в период получения диплома переводчика иностранные ходики показывали час пятнадцать. Антон встал и, захватив из тумбочки зубную пасту со щеткой, направился в туалет чистить зубы, пока там не образовалась очередь к единственному умывальнику.

Спустя полчаса, пройдя усиленный инструктаж у самого Могилы на пятачке перед приемным центром, «смена» уже принимала дежурство. Поговорив пару минут с Сержем, Антон узнал о том, что два часа назад американцы начали новую штурмовую операцию под кодовым названием «Нестихающий гром» и уже успели наломать не мало дров. В ходе этой операции морские штурмовики, силами которых наносилось более 50% всех воздушных ударов по иракским воздушным объектам, имели либо конкретную цель, либо определенный географический квадрат, а не утюжили ракетами все, что попадалось на глаза. Каждый самолет в рамках операции «Нестихающий гром» имел свой отличительный позывной Jumbo и двухзначный индекс. Обычно такая кодировка была у стратегических бомбардировщиков, но на этот раз американское командование решило все переиграть. Просмотрев журнал поста, Антон насчитал сто двенадцать самолетов и присвистнул. Да…, вечерок предстоял жаркий.

С ходу подловив Jumbo 25 и 22, возвращавшиеся после удачного налета на нефтеперерабатывающий завод, находившийся где–то на окраине Багдада, Антон с удивлением услышал о прекращении первого этапа операции. Видимо, американцы предъявили хитрозадому диктатору ультиматум и ждали от него ответа. Для отечественных радиоразведчиков это означало относительно спокойные пару часов дежурства. Вскоре радиообмен действительно затих.

За прошедшие сутки Антон привык к усиленному и непрерывному боданию, а потому не выдержал вынужденного бездействия и стал прослушивать все частоты подряд. Даже те, на которых ничего особенно не говорило. Для увлеченного своим делом радиоразведчика найти новую рабочую частоту означало приблизительно то же, что для разведчика в пехоте во время Великой Отечественной Войны привести языка из глубокого немецкого тыла, получив за это орден. На награды от правительства Антон, конечно, не рассчитывал, но обещанный дембель – три года ждут, а ему хотелось ускорить события. Поэтому приходилось выслуживаться.

С новыми частотами Антону сегодня не повезло, зато на частоте разведки шла оживленная дискуссия между каким–то терпящим бедствие самолетом–разведчиком и всеми авиабазами вокруг Средиземного моря.

– Всем станциям!!! – орал пилот самолета, – Говорит «Тень принца Гамлета». Техническое состояние «Альфа четыре». Срочно нужна посадка на авиабазу. Топливо на исходе.

Запеленговав самолет, Антон определил его координаты. Разведчик летал севернее Италии над Средиземкой. Судя по нажатию, то бишь тембру исходящих из самолета звуков, опытный оператор издалека распознал бы в нем морского разведчика P3–Orion, специализировавшегося на охоте за подводными лодками и кораблями противника. Антон по слухам знал, что от P3–Orion не было житья нашему Северному флоту. Не успевала всплыть где–нибудь в Баренцевом море мирная отечественная атомная субмарина, с тем чтобы провентилировать помещения, как над ней стаями начинали кружить «Орионы», фотографируя в разных ракурсах, видимо на память. Этот экземпляр, правда, вызывал только сочувствие. За все время службы Антон постоянно слышал от американских пилотов стандартные доклады о техническом состоянии, обычно завершающиеся фразой «Альфа один». Это означало, что с самолетом все О’К. Если пилот выдавал в эфир «Альфа два» или «три», это говорило о мелких неполадках, позволявших выполнять задание. «Альфа четыре» Антон слышал впервые. Видимо у этого «Ориона» отваливался хвост, а крылья болтались как мокрое белье на ветру. Первой на призыв о помощи откликнулась испанская авиабаза НАТО «Саргассово море».

– «Тень принца Гамлета», вызывает «Саргассово море».

– Аллё, «Саргассово море», слышу хорошо. Срочно прошу посадку. Имею серьезные неполадки в системе управления и двигателях.

– Полетай минуту, сейчас проверю наличие свободных полос.

Спустя несколько минут диспетчер базы «Саргассово море» снова вышел в эфир и извиняющимся тоном сообщил:

– «Тень принца Гамлета», у меня всё под завязку. Придется полетать ещё полчасика, пока кто–нибудь не стартует.

– Да ты что, с ума сошел? Я почти падаю! – орал пилот.

– Мест нет. – заявил диспетчер и отключился.

В ответ радиоволны донесли донесли многозначительный рык пилота самолета–разведчика. Выхода у него не было и приходилось либо долбиться до победного в эфир, либо просто падать в море. Спустя секунду он снова заголосил.

– Всем станциям!!! Говорит терпящий бедствие военный самолет НАТО. Позывной «Тень принца Гамлета». Срочно прошу посадку.

На этот раз откликнулись сердобольные радисты с английской авиабазы НАТО «Крампутон». Помимо обслуживания самолетов эта база была главным европейским военным метеоцентром.

– «Тень принца Гамлета», вызывает «Крампутон».

– «Крампутон», слышу вас хорошо.

– Могу передать сводку погоды на Нью–Йорк.

Это сообщение было последней каплей. Пилот «Ориона» взбесился и начал открытым текстом выдавать в эфир выражения, которым Антона заранее не обучали. Только природная тяга к иностранным языкам помогла ему кое–что разобрать. Наиболее безобидным выражением пилота было «на кой хрен мне твоя погода» и «засунь ее себе…» Смысл всех остальных фраз нестандартного радиообмена сводился к извращенным формам секса между пилотом самолета–разведчика и всем производными от авиабазы «Крампутон». Скорее всего, уши диспетчеров остальных авиабаз НАТО, вынужденно слушавших эту перепалку, покраснели и свернулись в трубочку. Антон также утомился и перестроился на другую волну, на которой переговаривались два «косяка», то бишь заправщика.

Радиообмен оказался не менее интересным, хотя и не столь эмоциональным. «Косяки» летали севернее Англии и только что закончили дозаправку четырех тактических истребителей F111. Отчитав доклад об успешной дозаправке тактики одному из диспетчеров того же «Крампутона», они сменили частоту и решили немного поговорить за жизнь. Военные пилоты НАТО позволяли себе это не в пример чаще, чем их русские коллеги, от которых кроме стандартного текста докладов и стандартного мата ничего более интересного слышно не было.

– Эй Боб, – спросил пилот «косяка» с позывным Hacker 110, – ты знаешь, что к нам на базу пришла служить новая девочка–диспетчер?

– Нет, Джонни, – откликнулся Hacker 100, – я вчера был в увольнении, а сегодня сразу за штурвал, как пришел.

– Интересная штучка, я тебе доложу.

– Блондинка или брюнетка?

– Блондинка Боб, а фигурка у нее…

– А звать–то ее как? Небось уже познакомился.

– Ага. Звать Лесли. Только что из училища военных радистов. Еще совсем зеленая.

– Женщина, Джонни, зеленой никогда не бывает. Ну, если не считать детей, конечно. А дети меня не интересуют.

– Кстати, Боб, она сейчас на дежурстве. Не хочешь пообщаться? Работает как раз с заправщиками, поскольку с нами на первых порах спокойнее. Мы – парни не торопливые.

– Ну, это смотря в чем. На дежурстве, говоришь?

– Ага. Прямо сейчас, я уточнял перед вылетом.

– Ну, что–ж, поболтаем.

Пилот Hacker 100 снова перестроился на основную рабочую частоту и стал вызывать КП авиабазы «Крампутон» державшее связь с «Косяками».

– «Крампутон», «Крампутон», здесь Hacker 100!

Спустя некоторое время ему ответил приятный женский голосок, чуть–чуть застенчивый и испуганный, как показалось Антону.

– Hacker 100, вас слушает «Крампутон».

– Примите контрольный доклад о дозаправке тактики.

– Готовы, – ответила девушка, и в ее голосе снова послышались нотки боязни дилетанта.

– Альфа, браво, виски, тенгоу, джулиет, семь, три, девять, ромио, папа, лима, оскар, девять, четыре, семь, майк, один, три…

И пилот запустил длиннющий доклад, который диспетчер должен был в точности воспроизвести. После полного повтора доклада необходимо было запросить подтверждение точности приема у пилота и, если были ошибки, проделывать процедуру до победного конца. Девушка трудолюбиво повторила доклад из 200 пунктов и уточнила правильно ли всё приняла.

– Ошибки в двадцать восьмом, шестьдесят девятом, восемьдесят втором и сотом пунктах, – добродушно поправил пилот.

Лесли снова принялась перечитывать в эфир длиннющее сообщение. Проделав процедуру четыре раза Боб, наконец, смилостивился и дал отбой. Перестроившись на другую частоту он вызвал Hacker 110.

– Ну, как? – поинтересовался Джонни, с нетерпением ожидавший результатов знакомства.

– Все О’К, – ответил Боб, – Девчонка и правда хороша. Когда приземлимся, надо будет пригласить ее в кино.

«Да, подумал Антон, развлекаются американы». Поискав в эфире следы подраненного «Ориона» и не найдя таковых (видимо уже сел где–то), Антон пустил частоты по кругу и хотел было немного расслабится с сигаретой в зубах, но эфир оказался на удивление заполненным всевозможной болтовней. На одной из частот ему попался НАТОвский транспорт, выполнявший рейс Москва–Потсдам. Неожиданно пилот транспортника запросил телефонный разговор с Москвой. Летел самолет уже над территорией Германии и через час должен был приземлиться в аэропорту земли колбасников и механиков. Когда запрос был удовлетворен, в эфире послышались длинные гудки, а затем на московском конце невидимой телефонной линии взяли трубку и сказали «Аллё» женским голосом. Тот час с борта вражеского самолета загремела на весь эфир чиста русская речь.

– Аллё, Машенька, это я – Вася.

– Ты где? – поинтересовалась Машенька сонным голосом, – Уже в Берлине?

– Да нет. В Берлин завтра. Я тут на военном самолете лечу. Пилот свой мужик оказался, хотя и негр. Дал позвонить за счет Пентагона. Я ему тут наплел, мол вайф, говорю не успел перед отлетом предупредить. А он говорит: «Звони сколько хочешь. Вайф – это серьезно». Вот и звоню. Мы сейчас ихний ВВС запросто на пару тонн баксов опустим.

– А чего звонить–то зря. Мы с дочкой спим уж давно. Только разбудил.

– Машенька, ну извини. Не сердись на меня. Чего тебе из Германии привезти? Хочешь новые сапоги?

– Хочу.

– А ещё чего?

– «Мерседес».

Вася причмокнул языком, словно сомневаясь в успехе предприятия.

– Маш, у меня суточных только на «Опель» хватит. Я ж в офис не заезжал за деньгами.

– А мне плевать. «Мерседес» хочу, белый.

– Да где–ж денег взять? – вопросил Вася, но тут его осенила счастливая идея, – А…, придумал. Придется толкнуть за полцены пару коробок гуманитарной помощи. Мы–ж тут голодающим перевозим еду и шмотки всякие на военных самолетах. Так что – не боись, будет тебе «Мерседес». Если с местным негром договоримся, как раз на обратный рейс и захватим.

Такого ущемления прав ни в чем не повинных голодающих Антон стерпеть не смог. «Прости меня, Господи.» – подумал он, и вышел в эфир.

– Walker 25 661, говорит КП «Дайверсити».

– «Дайверсити», здесь Walker 25 661. Слышу вас.

– Вам предписывается срочно изменить курс, и доставить гуманитарную помощь в Сомали. Дозаправка в квадрате 86.14. Расчетное время дозаправки 18.30 по Гринвичу. Как понял?

– КП «Дайверсити», вас понял. Меняю курс.

– Конец связи.

«Обломись, мужик» – подумал Антон, и сообщил на итальянскую авиабазу «Пицца Дог» о необходимости срочно выслать заправщик в квадрат 86.14. Затем он вернулся на свой пост и стал слушать частоты, на которых работала тактическая авиация США, бомбившая Хусейна. Судя по обрывкам радиосообщений, курсировавших по эфиру между штабами ВМФ, которые располагались на ударных авианосцах «Джордж Вашингтон» и «Эйзенхауэр», Саддам Хусейн послал американский ультиматум на три буквы. Буквы эти на всех языках мира пишутся по–разному, но обозначают примерно одно и то же. Обиженные американские военные немедленно возобновили операцию «Нестихающий гром». В воздух стартовали три десятка F15, и принялись охотиться за всем, что ещё двигалось по территории Кувейта. Местонахождение командного пункта вероломного диктатора пока не было рассекречено, что также злило американцев. Впрочем, бежать ему все равно было некуда. Между Хусейном и его близким другом Муамором Каддафи, добряком и покровителем террористов, стояли плотные заслоны из американских штыков. В ответ на возобновление бомбардировок захваченных объектов в Кувейте, Саддам приказал пальнуть по Израилю советской ракетой СКАД. Ракета не причинила особого вреда израильтянам, грохнувшись на пустующий арабский загородный дом, да так и не взорвавшись, но нагнала немало страху на первых порах. Людям выдали противогазы и пообещали сбивать все СКАДы из надежных американских противоракетных комплексов Patriot. Первые дни войны напуганные израильтяне проводили в подвалах своих домов, мгновенно прячась при первых звуках воздушной тревоги. Однако, удивленные почти полным отсутствием разрушений, сначала особенно отчаянные, а затем и все остальные стали проводить больше времени на крышах домов, наблюдая как грозные СКАДы и хваленые Patriotы мирно разлетаются в разные стороны, даже и не думая сбивать друг друга. На третий день ожидания на радость всем жителям Иерусалима ракеты наконец–то встретились в небе над городом, окрасив его гигантской и живописной вспышкой. Это событие было отмечено обильным пьянством всех жителей, которых зрелище весьма развлекло. Теперь они пили за каждую встречу ракет в воздухе. Война, перестав пугать, стала развлекать. На четвертый день на улицах города появились патрули, штрафовавшие жителей на большие суммы за нахождение вне дома без противогаза. Законопослушные израильтяне безропотно отдавали свои шекели. На пятый день по радио прозвучало официальное заявление властей о том, что приказа штрафовать не было. Как выяснилось, идея штрафовать местных жителей принадлежала выходцам из России, быстрее других сообразивших как из войны можно извлечь пользу. Выходка русских привлекла усиленное внимание населения к противогазам. Население неожиданно выяснило, что фильтр противогаза действует в течение пяти лет, а дата изготовления обозначалась 1979 годом. Всем стало ясно, что противогазы уже не спасут. Оставалось одно – молиться и пить водку.

– «Навигатор 5», говорит Jumbo 33.

– Jumbo 33, здесь «Навигатор 5».

– Приближаюсь к аэродрому противника. Разрешите атаку.

– Атаку разрешаю. Для усиления вам не подмогу направляю Jumbo 36,41 и 42. Будут на месте через три минуты.

– Вас понял. Конец связи.

ПилотJumbo 33 разглядел первые признаки шевеления на аэродроме и решил не дожидаться подмоги. Если самолеты противника успеют подняться в воздух – неизвестно кто выйдет победителем из схватки. На бетонной полосе военного аэродрома стояло десять истребителей МИГ–29 и шесть истребителей «Мираж». К двум МИГам уже подбегали пилоты, застегивая на ходу гермошлемы. Jumbo 33 ринулся в атаку словно ястреб. Из под его плоскостей сорвались две ракеты и, оставляя за собой огненный след, рванулись навстречу выруливавшим на взлет самолетам. После взрыва, трех истребителей МИГ–29 больше не существовало. Два ближайших искорежило до неузнаваемости. F15 сделал пируэт, и зашел на второй круг. Справа от него, из облаков выскочили ещё три F15 и принялись перепахивать вражеский аэродром ракетными залпами. Расстреляв в течение пяти минут весь боезапас, истребители улетели на запад, взяв курс на авианосец «Джордж Вашингтон». Под ними лежала выжженная земля.

Не в силах просто сидеть и слушать, не участвуя напрямую в столь динамично разворачивающихся событиях, Антон перешел в эфирное состояние и сквозь дожди северо–запада и обжигающие ветры востока проник в походный штаб ВМФ США на авианосце «Джордж Вмшингтон», незримо присутствуя во всех его помещениях.

Адмирал шестого флота США Генри Карпентер и его помощник Вилли Бачински вели переговоры с правительством. Как оказалось, бункер Хусейна пронырливые американцы уже отыскали к востоку от Багдада, но обнаружилось неразрешимая проблема: в огромном арсенале великой и могучей заокеанской державы не нашлось оружия, которое могло бы пробить многослойную защиту подземного убежища диктатора. Поэтому Саддам мог чувствовать себя пока в относительной безопасности. Американцы как раз обсуждали возможные варианты решения неотложной проблемы. После трехчасовых переговоров было решено срочно изготовить супербомбу, в десять раз тяжелее самой огромной авиабомбы в арсенале ВВС США. Теоретики и практики из военного института в Иллинойсе срочно принялись за изготовление супербомбы. Времени было в обрез. Без этого оружия можно было уничтожить почти все наземные военные объекты противника на территории Кувейта и Ирака, но очень трудно будет принудить Саддама сдаться.

Антон заглянул на американский континент в секретную лабораторию, где уже вытачивался гигантский корпус супербомбы, на который собирались дополнительно навесить ещё что–то типа грузила. Выглядел корпус весьма внушительно, а в начинке для супербомбы недостатка у американцев не было. Значит, скоро следовало ожидать начала новой секретной операции под каким–нибудь душевным названием типа «Снег на голову» или «Подарок к рождеству». Выяснив намерения американцев, Антон перенесся через Атлантику и Средиземноморье, невесомым облачком образовавшись над тайным бункером зарывшегося под землю диктатора. С виду ничем примечательным бункер Саддама не выделялся. Бункер как бункер, в видимой его части немного смахивающий на завод по производству презервативов, вокруг которого почему–то выстроили две линии противовоздушной обороны и выкопали несколько ракетных шахт. Время от времени, на горизонте появлялись звеньями американские штурмовики и, выпустив издалека пару ракет по подданным Хусейна, убирались восвояси, двигаясь в облет огневых точек противника и не вступая в открытый бой. «Чтоб карась не дремал», – подумал Антон.

Иракские канониры в ответ поднимали ураганный огонь, однако так пока никого и не зацепили. Сбитый Антоном из чистого озорства F15 оставался единственной воздушной победой Хусейна. Судя по сообщениям мировых агентств новостей ВВС Ирака были практически полностью уничтожены на земле, так и не вступив в поединок с американскими асами. «И зачем этим бедуинам понадобились наши самолеты, рассуждал Антон сам с собою, все равно ведь летать умеют не лучше, чем стрелять».

Закончив наружный осмотр, Антон вместе с музыкальной радиоволной «Би–Би–Си» просочился сквозь десять уровней обороны подземного бункера в радиоцентр, где иракские радисты в перерывах между налетами слушали Duran Duran. Оттуда, обернувшись пряжкой на кожаном ремне генерала Хазиза, Антон направился в центральный пост управления ядерными ракетными установками, где сидел сам диктатор Саддам, в ожидании очередного совещания, положив ноги в тяжелых армейских башмаках прямо на пульт. В пяти сантиметрах от башмаков Саддама находилась какая–то красная кнопка.

Хусейн вызывал всех начальников штабов в центральный пост управления для доклада о положении на фронтах, сразу после которого по расписанию следовал обед. Генералы выстроились вдоль огромной настенной карты Ирака и Кувейта, где горящими лампочками были отмечены места дислокации войск иракской армии. На территории Кувейта все лампочки давно погасли, вместо них теперь красовались пробки от «Кока–Колы», символизировавшие продвижение американских наступательных частей. Официально Саддам Хусейн объявил «Кока–Колу» дьявольским напитком и запретил её употребление на территории Ирака, но в тайне от своего народа этот напиток он очень любил и держал запасы на всех военных базах.

Пыхнув кубинской сигарой, Хусейн велел своим генералам доложить обстановку. Генералы затараторили, перебивая друг друга. За прошедшие сутки морская пехота Ирака, самые многочисленные войска в армии диктатора, попыталась наказать неверных, сделав рейд через пустыню с выходом в тыл противнику. Главной задачей операции «Неожиданный удар» было взятие на абордаж авианосца «Джордж Вашингтон». Блестящий план, разработанный лучшими аналитиками главного штаба, провалился из–за чистой случайности – командир отряда морской пехоты забыл дома компас. Отчего отряд заблудился в пустыне и погиб, искусанный обезумевшими от жары ящерицами.

Другой рейд по тылам противника был задуман через территории соседней Турции и Израиля. Однако, подданных великого диктатора через таможню не пропустили, поскольку у них не было визы на въезд, зато было много запрещенных для ввоза предметов: танки, пушки и пулеметы. Говорят, кто–то даже хотел провезти МИГ–29 под видом подарка малолетним турецким родственникам. Его не впустили, так как в Турции летать на истребителях разрешается только с 18 лет, и то только в сопровождении взрослых.

Третий план генерального штаба заключался в крупномасштабном танковом наступлении и повторном неожиданном захвате Кувейта. План уже начали приводить в исполнение. Армада из пятисот иракских танков Т–80, лязгая гусеницами, двинулась по направлению к границе Кувейта, но на полдороги вынуждена была остановится. У всех танков неожиданно кончилось горючее, а ползти по пустыне надо было еще минимум сутки. Руководитель операции уже расстрелян, но топлива пока найти не удалось. Разрабатывается четвертый план наступления по воздуху с использованием трех оставшихся самолетов.

Услышав о провале всех планов своего генерального штаба, Хусейн в ярости вскочил с кресла и принялся стучать кулаком по пульту. Одна за другой, в небо стартовали ракеты.

– Идиоты, ишаки неумные!!! – орал Хусейн, – Расстрелять весь генеральный штаб к чертовой матери!

– Это невозможно, о великий диктатор, – пробормотал заплетающимся от страха языком генерал Хазиз, – они уже все сами застрелились.

Хусейн в исступлении молотил по пульту кулаками до тех пор пока не разбил их в кровь и не выдохся. Его кулак уже завис над последней большой и красной кнопкой. Однако, неожиданно гнев утих – Хусейн вспомнил, что пора обедать. Диктатор мгновенно успокоился и отправился в бар «Девятый уровень», оставив своих генералов наблюдать за происходящим на экранах мониторов.

Между тем, гнев сумасшедшего иракского диктатора наделал в эти минуты не мало шуму в мировом сообществе. Узрев старт около полусотни баллистических ракет на экранах своих локаторов, американцы пришли в ужас – супербомба ещё только летела через Атлантику на огромном военном транспорте, а ракеты уже разлетались веером в разные стороны, ложась на заранее запрограммированные курсы. Конечными точками полета ракет значились: Вашингтон, Париж, Лондон, Мадрид, Берлин, пара десятков районных центров помельче, а также двадцать крупнейших заводов «Кока–Колы» по всему миру. Приведя свои силы ПВО в полную боевую, готовность американцы стали защищать главное национальное достояние, но смогли сбить только две ракеты, летевшие в Заир и Конго. Остальные продолжали свой смертоносный путь.

Будучи свидетелем событий, поставивших мир по угрозу, Антон не мог оставаться в стороне. Он задействовал американскую систему космической обороны «СОИ», о которой сами американцы впопыхах забыли, и та принялась сбивать ракеты Саддама из космоса. Удалось сбить сорок штук. Почти все остальные Антон силой собственной воли развернул в сторону таившихся в Африке лагерей террористов, разрешив все–таки паре ракет преспокойно долететь до полностью автоматических заводов «Кока–Колы». Честно говоря, Антон больше уважал «Русский Квас».

Благодаря его незримому вмешательству угроза крупномасштабного ракетного удара по столицам наиболее важных мировых государств миновала. Антон пронаблюдал за тем как была доставлена на один из секретных аэродромов в Саудовской Аравии супербомба. Как ее распаковали и прицепили к пузатому стальному брюху стратегического бомбардировщика Б–52. Спустя всего два часа после ракетной атаки Саддама Хусейна Штаты решили нанести ответный удар по бункеру диктатора.

Б–52, оснащенный супербомбой, поднялся в воздух и взял курс на Багдад. От возможных провокаций со стороны недобитых гвардейцев Хусейна его прикрывало целое звено F15. Операция носила кодовое название «Подарок для Саддама». Находясь одновременно здесь и там, на приемном центре, Антон знал, что Николя Дмитриенко вышел с Корелом покурить, а потому доклады о начале операции прозевал.

Б–52 с эскортом преодолели уже более половины пути до бункера Хусейна в окрестностях Багдада. По наведению с авианосцев, во избежание промаха, на который экипаж стратегического бомбардировщика не имел права, к бункеру были посланы ещё одна эскадрилья F15 и два аналогичных Б–52 с грузом обычных авиабомб. Этот отвлекающий маневр был предназначен для успокоения охраняющей бункер системы ПВО. На подлете эскадрилья F15 разделилась на два звена, которые провели массированный ракетный обстрел зенитных установок и ракетных комплексов ПВО, ненадолго заставивший их прекратить огонь. Этого времени хватило для того, чтобы два бомбардировщика Б–52 смогли достичь линии ПВО и начать сбрасывать вниз тонны своего смертоносного груза. Все пространство вокруг бункера покрылось гигантскими вспышками, на глазах менявших ландшафт местности. Опорожнив свои бомболюки, Б–52 улетели, оставив за собой лишь дым и пепел, покореженные останки зенитных орудий и ракетных установок. Но это были только цветочки.

Следом за ними появилась вторая эскадрилья F15, прикрывающая Б–52 с супербомбой. Снизившись, истребители еще раз прошили позиции врагов ракетами, добивая оставшихся в живых иракских солдат и чудом уцелевшие зенитки. Только после этого в дело вступил главный самолет. Б–52 замедлил скорость и плавно поплыл над объектом. Бункер внизу полыхал, догорали все наземные защитные сооружения, но глубоко под землей ещё прятался развязавший войну невредимый иракский диктатор. Прицелившись в самый центр сооружения, пилот Б–52 Майк Шортон без сожаления нажал кнопку. Открылся бомболюк, и самая тяжелая в мире бомба полетела вниз. С каждой секундой расстояние между ней и крышей объекта сокращалось, но время как будто замедлило свой ход. Вот бомба врезалась в первый уровень бункера, прошив его, словно картонную коробку, но взрыва не последовало. Его не было ещё несколько мучительно–долгих секунд. Время остановилось. Но вдруг земля начала пучиться, казалось что где–то глубоко внизу набухает огромный пузырь. И вот, прорывая оболочку из земли и песка, словно магма из жерла вулкана, в небо ударил фонтан огня. Пройдя сквозь пять уровней, супербомба взорвалась, уничтожив семь из десяти уровней защиты бункера. Саддам чудом уцелел, но вести войну дальше уже на мог. Спустя час мир узнал о капитуляции иракского диктатора.

Антон узнал об этом гораздо раньше. Снова перейдя в единое состояние на ПЦ, он записал все доклады F15 и Б–52 по операции «Подарок для Саддама»(Дмитриенко успел зацепить только несколько докладов истребителей, но саму операцию не идентифицировал) и сообщил на КП. Могила сначала ушам своим не поверил. Москва безмолвствовала, не имея подтвержденных сведений, поэтому Могила оставил полученный доклад под сомнением. Однако через час сам включился на пост младшего сержанта Гризова и поздравил с еще одним внеочередным увольнением, туманно намекнув о представлении к очередному званию, а может быть и первому номеру в списке дембелей. «Может и правда на дембель сержантом уйду? – промелькнула мысль в голове у Антона, но не задержалась и улетела.

Вскоре пришла новая «смена». Узнав о слухах про окончание конфликта в Персидском заливе, многие не раз глубоко выдохнули – скоро опять настанет спокойная жизнь. А кто–то, чувствовавший себя в эфире как рыба в воде, слегка опечалился. Но не на долго. Когда долго воюешь – тоже надоедает. И кроме того, дом и гражданка были уже совсем рядом. Уже почти в двух шагах.

Вечером в клубе показывали очередной боевик с Ван Дамом. Антон и Малой задержались в столовой, а потому успели только к середине фильма. Ван Дамм, как всегда крутой как вареное яйцо, в голом виде убегал от каких–то солдат, время от времени отлеживаясь в ванне со льдом. В конце концов он замочил другого крутого бойца по имени Дольф Лундгрен. В общем, «смена» слегка расслабилась после боевого дежурства. Потом, когда закончилась вечерняя поверка, решили отметить победу над Ираком в каптерке за бутылкой самогона. Уже по дороге в койку, проходя мимо телевизора Антон краем уха уловил знакомое название и остановился. «Вести» сообщали о том, что недалеко от берегов Италии разбился американский самолет–разведчик. «Так и не дали сесть мужику». – подумал Антон, махнул рукой, добрался до своей койки и провалился в долгий и спокойный сон. На этот раз без сновидений.

Глава 7. Генералы играют в шахматы

В огромном, обитом тонированным деревом кабинете генерала внешней разведки Григория Ивановича Тарасенко висела тревожная тишина. Широкий, изрезанный морщинами от постоянных дум, лоб генерала покрылся испариной. Тарасенко затушил шестую по счету выкуренную папиросу и посмотрел в окно.

Над Москвой стоял теплый вечер бабьего лета. Купола соборов тлели предзакатным золотом. На центральных улицах столицы постепенно затихал шум машин. Гражданские люди, не знавшие забот, валом валили гулять к Москве–реке или разъезжали на дачи. В эту пору приятно еще было посидеть с удочкой вечернюю зорьку на речке или есть с друзьями на природе горячие шашлыки, запивая их кислым вином. Но не до развлечений было сейчас генералу. Резкий зуммер аппарата внутренней связи прервал его размышления. Тарасенко нажал кнопку на пульте.

– Говорите.

– Товарищ генерал, докладывает полковник Шампельмень. По вашему приказанию собраны все начальники штабов и спецгрупп.

– Понял, – сказал Тарасенко и тыльной стороной ладони отер пот со лба. – Сейчас буду.

В зале заседаний разведцентра собралось двадцать человек. Здесь были все: и полковник Швецов, ответственный за подготовку шпионов, и генерал Зверь–Зверюгов – начальник центра подготовки войск особого назначения, и руководитель группы штабов Войск радиоразведки подполковник Самоед. Помимо трех– и двухзвездных офицеров на совещание было приглашено много чинов помельче, возглавлявших спецгруппы по разным направлениям деятельности радиоразведки. В ожидании генерала офицеры сидели за огромным дубовым столом и курили, обмениваясь последними новостями. Много непонятного случилось за последнее время в епархии стражей невидимых рубежей и поговорить было о чем. Как только в дверях кабинета появился генерал Тарасенко, полковник Шампельмень подал команду:

– Встать! Смирно!

– Вольно, – вяло ответил Тарасенко. – Садитесь, товарищи.

Генерал уселся во главе стола и приказал:

– Докладывайте! Слева по одному.

Первым поднялся майор Мыловаров и подошел к огромной карте, висевшей слева от стола. Майор взял указку и начал:

– За последние месяцы по нашим данным в северо–западном регионе России наблюдаются аномальные явления.

– Майор, – прервал его Тарасенко, – ты что, за «тарелками» охотишься?

– Никак нет, товарищ генерал!

– Продолжай.

– Самолеты вероятного противника, которым в настоящее время полагается выполнять полеты по плану глобальных учений блока НАТО «Кругом туман», расписание учений не соблюдают абсолютно. Они летают куда угодно, только не туда, куда им надо. Например, позавчера на авиабазы США в Великобритании «Крампутон» взлетело десять транспортных самолетов с позывными «Хлопотун» и индексами от одного до десяти. «Хлопотуны» держали курс на Москву. В каждом находилось по десять тонн гуманитарной помощи. Так вот, ни один из них до места назначения не дошел. Достигнув воздушного пространства Германии, самолеты развернулись на 90 градусов и улетели в Сомали. Их радисты утверждают, что был получен приказ с «Шимодана» об изменении курса и доставке помощи голодающим в Африке. Я проверил по нашим каналам в Вашингтоне, «Шимодан» никакого сигнала не посылал. Начальник этой авиабазы разжалован и уволен на пенсию.

– У вас все?

– Так точно.

– Следующий.

Из–за стола поднялся полковник Туман – начальник пятого штаба шестьдесят восьмого минус два радиоразведывательного корпуса. Полковник занял место Мыловарова у карты и забасил:

– Уже не в первый раз наблюдается активная дезинформация НАТОвских летчиков в эфире. Вчерашней ночью четыре бомбардировщика Б–52 из состава 855–го тяжелого бомбардировочного крыла авиабазы «Сурмантай», прилетевшие в Европу для секретного испытания атомной бомбы, были введены в заблуждение неизвестным командным центром «Сур–Пур–Шур». Через час после старта звено получило приказ сбросить бомбу на новую российскую РЛС в районе Кольского полуострова. После этого приказа приборы у всех четырех самолетов отказали. Полет продолжался по наведению с командного центра. Сделав свое черное дело, самолеты вернулись на базу вылета. Каково же было удивление пилотов, когда они узнали, что час назад стерли с лица земли недавно построенную площадку для пуска баллистических ракет вместе со своей собственной авиабазой «Кулон» в пустыне Аравии. Кроме того, когда в четыре часа утра в Северном море всплыла американская атомная субмарина «Таран», с самолета ретранслятора ей был передан приказ: идти в квадрат 40.11 и присоединиться к маневрам восьмого флота ВМС США. Что она и сделала. В течение шести часов субмарина плавала совместно с бригадой кораблей Северного флота России, причем выполняла все приказы нашего командования. Когда капитан субмарины наконец узнал о том, с кем маневрирует, то немедленно застрелился, не имея сил вынести такой позор.

По лицам собравшихся в кабинете офицеров было видно, что им небезразличны судьбы ни в чем не повинных американских солдат. Офицеры до того разволновались, что стали выступать без очереди, да ещё не с той стороны. Подполковник Самоед не выдержал, вскочил со своего места и отобрал указку у полковника Тумана.

– Как сообщают наши люди в Вашингтоне из штабов авиационных и морских сил, привлеченных к проходящим учениям, в Соединенных Штатах никто ничего не понимает! – затараторил подполковник, – Десять сенаторов застрелились, ещё десять обещали сделать тоже самое, если в ближайшее время не выяснится источник дезинформации армии и флота. Американцы в ужасе, там поговаривают о нашем новом секретном энергетическом оружии.

Офицеры закончили выступать и, усевшись на свои места, с немым вопросом взирали на генерала Тарасенко. Генерал молчал, попыхивая папиросой. На душе у генерала было, мягко говоря, муторно. За последние несколько лет политическая обстановка в мире изменилась до неузнаваемости: вчерашние враги вдруг в одночасье стали лепшими корешами России и остатков великой и могучей империи, а тот факт, что снижать производство оружия они не собирались, как бы ускользал из поля зрения отечественных политиков. Маршрут одной из крупнейших программ ВВС США Gaint Lance не менялся уже двадцать пять лет. В рамках этой операции американские стратегические бомбардировщики Б–52 и В–1В с ядерными ракетами на борту регулярно курсировали вдоль наших северных границ, имея хорошую возможность при необходимости уничтожить любую цель в глубине российской территории на расстоянии до 800 километров. При такой дальности действия ракет им даже не надо было вторгаться в воздушное пространство России. Самолеты массированной радиоразведки системы «АВАКС» также регулярно барражировали вдоль всех наших границ, особенно их почему–то тянуло полетать вдоль юго–восточного участка, как раз напротив космодрома «Байконур».

Тарасенко снова затянулся папиросой и под гробовое молчание офицеров выпустил вверх облачко едкого дыма. Мысли снова потекли в прежнем направлении. Теперь было выгодно многое не замечать в деятельности бывших недругов. Генерал располагал неопровержимыми фактами, что новоявленные друзья не только не торопятся свертывать свои оборонные и наступательные программы, но и наращивают их, не сильно сообразуясь с интересами налогоплательщиков. Конечно после перестройки и самоликвидации красной угрозы на востоке пыл американских политиков несколько поутих, а ассигнования на вооружение уменьшились. Однако, до полного разоружения США дело еще не дошло и в ближайшее время не дойдет. Америка начала все больше болеть имперскими замашками. За время великого противостояния янки накопили столь огромный арсенал, что он уже психологически давил на своих создателей. Как подмечено их же психологами, если под рукой есть оружие, его просто не терпится пустить в ход. И Америка все чаще начала вести «ограниченные войны», то есть стирать с лица земли неугодные ей правительства и режимы под предлогом защиты мира во всем мире. Оружие искало выход и находило его. Словно грибы после дождя в Европе начали расти военные базы США. В воздухе над Европой и Скандинавией уже чаще можно было встретить американские военные транспорты С–130 «Геркулес» и истребители F15, чем гражданские «Боинги» их же собственного производства. И тут вдруг на почти полностью потенциально захваченном американцами театре военных действий откуда ни возьмись появляется какая–то неведома зверушка с непонятными возможностями и начинает путать самоуверенным заокеанским воякам все карты. Самые современные ВВС в Европе моментально разбил паралич. Они начинают напоминать больного, у которого голова плохо соображает, что делают руки и ноги. А что это за зверушка – никто толком ничего не знает – ни американцы, ни сам генерал… Да, тут было над чем поломать голову. А думал генерал лучше всего когда играл в шахматы со своим бывшим сокурсником по академии генерального штаба Егором Иванычем Строевым, ныне действующим генералом ВВС России. Поэтому, затянувшись еще раз и затушив папиросу о стеклянную пепельницу в виде ладьи со стоявшими на носу витязями, по всей вероятности олицетворявшими варягов на долгом пути в греки, Тарасенко наконец открыл рот и произнес:

– Перерыв до утра. Завтра в четырнадцать ноль ноль всем быть здесь. Свободны.

Черная «Волга», мягко проседая на ухабах (рессоры на ней стояли качественные, еще с Брежневских времен) уносила генерала Тарасенко на юг, в подмосковную деревню Войбокало, отстоявшую от златоглавой столицы на целых восемьдесят километров. Только там, на природе, среди обширного березняка, раскинувшегося на берегу малоизвестной речушки Клони, генерал мог расслабится до такой степени, что пробуждал ото сна мыслительный процесс, напрочь пропадавший у него в на территории Москвы. А в самом Кремле генерал чувствовал себя чуть ли не радиотелефоном в экранированном подвале, неспособным ничего принять, понять, и тем более выдать в эфир.

Там, в лесу, стояла генеральская дача со всеми удобствами. Точнее, дачей она только называлась для конспирации, а на самом деле представляла из себя трехэтажный каменный особняк с лифтом, подземным гаражом и крытой автостоянкой на десять машин. На крышу дачи мог запросто сесть военный вариант вертолета «Ми–8» со взводом десантников и полной боевой загрузкой. Свой личный западногерманский хеликоптер–малютку «Швейцер» Тарасенко всегда держал в боевой готовности – в свободное от военных переворотов время его можно было с успехом использовать для охоты на лосей. После шахмат, охота на крупных животных была второй страстью генерала. Кроме неброского антуража дача была оснащена десятком спутниковых тарелок, обеспечивающих генералу внешней разведки все необходимые виды связи, а также массой незаметных датчиков сигнализации, двойным кольцом опоясывавших уединенное место отдыха. Со стороны домик походил на пристанище самого обычного миллиардера из новых русских.

Где–то по соседней автостраде ехал сейчас в такой же черной «Волге» на встречу с однокашником генерал Строев, с радостью согласившийся на предложение друга сыграть партейку в шахматы за стаканчиком доброго вина. По жизни Строев почти как две капли воды напоминал своего однокашника. Он даже загородную резиденцию выстроил на манер дачи Тарасенко, очень уж проект понравился. Собственный вертолет генерал ВВС правда так и не завел, поскольку предпочитал скоростные истребители «Су–27». Но даже генералам не разрешалось летать над Москвой на собственном истребителе, а тем более оборудовать в непосредственной близи от столицы частный аэродром, на котором могла приземлятся маневренная тактическая авиация. Кремлевские жители после 1991 года стали всерьез побаиваться возвращения эпохи дворцовых переворотов.

Подкатив спустя полчаса к высоким чугунным воротам, «Волга» Тарасенко остановилась и просигналила. С другой стороны к воротам никто не подошел, однако спустя несколько секунд они отворились автоматически, пропуская автомобиль на территорию усадьбы – встроенных датчиков и систем наблюдения хватало для того чтобы насквозь просветить автомобиль и доподлинно выяснить кто и что в нем находится, и не спрятано ли под сиденьем неучтенной атомной бомбы. «Волга» въехала за ворота и медленно покатила по сузившейся дороге меж леса, подступавшего с обеих сторон. Вскоре лес кончился и открылось небольшое пространство, на котором и располагалась ощетинившаяся тарелками генеральская дача, утопавшая с трех сторон в березняке. Навстречу «Волге» от стены отделились двое охранников, невидимых с первого взгляда, и встали у порога с автоматами на перевес, словно эсэсовцы в подвалах рейхсканцелярии.

Тарасенко грузно вылез, природная лень и ненависть по отношению к физкультуре давали себя знать и, не обратив на «эсесовцев» никакого внимания, направился прямехонько к невзрачной дверце, притулившейся сразу за углом особняка и напоминавшей скорее черный ход для прислуги. В действительности невзрачная дверь и являлась главным входом в дом, а парадное крыльцо на поверку оказывалось полной мистификацией – сразу за огромными дубовыми створками находилась метровая кирпичная стена. Случись что, штурмовать начнут именно парадный вход, снаружи большой и широкий, потеряют кучу времени, а этого времени как раз хватит на то чтобы улетучиться в неизвестном направлении – места вокруг глухие. Конечно, и помимо хозяина могут найтись умники, обладавшие подробным планом домика с секретом, но и этот случай был предусмотрен. Домик постоянно находился в движении, в процессе внутренней перестройки помещений с целью улучшения интерьера, что твой кубик–рубика, и секретов в нем все прибавлялось. Генерал любил секреты.

Пройдя сквозь узкую дверь, Тарасенко попал в микроскопический предбанник, выражаясь более фигурально – прихожую, и произнес вслух пароль, известный ему одному. Левая стена бесшумно отъехала в сторону, обнажая утопленную в стене дверь обычного лифта. Обычного только с виду – за тоненькой прослойкой обшивки под красное дерево скрывалась цельная броневая пластина, способная выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда среднего калибра. Справа, в стене, находилась небольшая панель со стеклянным прямоугольником. Тарасенко приложил свой левый мизинец к стеклу и подождал несколько секунд, пока центральный компьютер охранной системы идентифицирует отпечаток. Вскоре на панели зажглась зеленая лампочка, и металлический голос откуда–то сверху произнес «Отпечаток идентифицирован, вход внутрь периметра разрешен». Тотчас двери бронированного лифта мягко разъехались в стороны, впуская генерала внутрь. Тарасенко вошел и нажал на кнопку третьего этажа, именно там находились его любимые апартаменты. Скоростной финский лифт так плавно вознес генерала на третий этаж, что тому показалось, будто он стоял на месте. Двадцать лет пользования советскими лифтами давали себя знать до сих пор. Тарасенко никак не мог привыкнуть, что импортный лифт не дребезжал и не громыхал как раздолбанная телега при езде по проселочному тракту. Выйдя из лифта, Тарасенко оказался в небольшом коридорчике, который упирался в неширокую дубовую дверь. У двери стоял очередной охранник, выражением лица и осанкой напоминавший остальных. На плече у «эсэсовца» висел автомат Калашникова. «Интересно, – подумал генерал, – чего это они у меня все под нацистов косят? Запретить что–ли?«Он остановился и посмотрел на охранника. Под внимательным взглядом генерала тот подтянулся по самое не могу, и обратился в соляной столб. «Ну теперь прямо кремлевский курсант или гвардеец датской королевы.» – подумал генерал, а вслух душевно сказал:

– Смирно!

Охранник, казалось, зазвенел позвоночником как натянутая струна и, словно хамелеон, стал почти одного цвета со стеной. Не забыл он и звонко щелкнуть каблуками. Тарасенко снова почувствовал себя как в Рейхсканцелярии у Гитлера. Отдавая дань выучке армии нацистов, Гитлера он все же не уважал, поскольку тот не внял известной на весь мир пословице про фраера, которого сгубила непомерная жадность. Мало ему, понимаешь, Европы, так он в Россию попер, где ему благополучно и закономерно обломали рога. А потому Тарасенко не очень нравилось, что молодежь прямо из кожи вон лезет, чтобы походить на бравых «эсэсовских» выкормышей, покупаясь на показуху. Он еще внимательнее посмотрел на охранника и спросил:

– А может тебя расстрелять к чертовой матери?

Охранник немного изменился в лице, но по чисто русской привычке предпочел промолчать. Ничего более не сказав, генерал открыл дверь, набрав на кодовом замке шифр (умный замок в процессе касания кнопок успел еще раз сверить отпечатки пальцев с поступившими минутой раньше показаниями центрального компьютера), и вошел в апартаменты. Внутри все представляло из себя отнюдь не спартанскую обстановку походной военной казармы. Помещение скорее напоминало шикарный номер отеля «Хилтон» в центре Вашингтона: шикарная мебель спокойных тонов, мягкие диваны, пара журнальных столиков с телефонами, минифонтан в виде Самсона, разрывающего пасть льву, встроенный в стену телевизор и пульт управления объектом под кодовым названием «дача». Сбросив с себя армейский китель, генерал облачился в спортивный костюм «Динамо» и войлочные тапочки, враз сделавшись похожим на штатного советского пенсионера. Вынув из встроенного в стену минибара бутылку обыкновенной «Столичной» (бар шифра не имел, зато имел двойное дно), Тарасенко устроился в мягком кресле недалеко от широкого окна с пуленепробиваемыми стеклами и набулькал себе рюмочку. Из того же бара на столик переместилась тарелка с солеными огурцами и сушеный хлеб – генерал был гурманом. Не успел генерал внешней разведки пропустить в спокойствии и уединении, словно японский монах–отшельник, вторую рюмку водки, как на пульте управления замигала красная лампочка и вспыхнул экран монитора. На экране появилось лицо начальника охраны нижнего яруса капитана Маковкина и лаконично доложило:

– Товарищ генерал, к вам генерал Строев.

Не удостоив Маковкина ответом, Тарасенко нажал на пульте ручного управления кнопку «шесть», что означало «пропустить», и тотчас должно было высветиться на пульте у начальника охраны. Спустя минуту умная дверь отворилась и в апартаменты вошел генерал Строев, едва не стукнувшись лбом о дверной косяк. Строев был седовлас, крепко сбит, высок ростом и широк в плечах. Генерал, в отличии любившего шевелить только мозгами от Тарсенко, старался поддерживать себя в форме, регулярно подкачиваясь в тренажерном зале и бегая трусцой.

– Здорово пенсионер! – поприветствовал он своего однокашника, опрокидывавшего в этот момент внутрь третью рюмку водки.

– Здорово летун! – в тон ему ответил Тарасенко, – Все качаешься как подсохший Шварценеггер?

Строев принял шутку друга как должное и, скинув китель, приземлился за столом. Схрумкав соленый огурец и отлакировав его стопкой «Столичной», генерал ВВС громко крякнул и окончательно пришел в прекрасное расположение духа. Вытерев усы, он, наконец, вопросил:

– Ну, рассказывай, Гриня, что у тебя там в епархии приключилось?

Гриня слазил в буфет, принес оттуда здоровенный шмат сала, палку копченой колбасы, двухлитровую бутыль кваса и шахматную доску. Расставив и разложив все принесенное на столе, причем Строеву досталось играть белыми, а Тарасенко черными, генералы принялись уплетать за обе щеки чистокровное украинское сало, заедая его черствым хлебом. Немного насытившись и наливая четвертую рюмку себе и вторую товарищу, Тарасенко напомнил о главной цели встречи однокашников на берегу неспешной речушки Клони:

– Ты, Егор Иваныч, ходи. Белыми ведь играешь.

Строев без колебаний выдвинул пешку на Е4. Пешка Тарасенко в ответ заняла позицию по соседству. Генералы задумались. Первым нарушил молчание Тарасенко.

– Егор Иваныч, что у тебя слышно про американских супостатов в Европе? Озоруют, али как?

– Да где там, в последнее время не нарадуюсь. По донесениям разведки у них там сплошные проблемы – самолеты ломаются один за другим, летают куда ни попадя, провинившихся пилотов не знают куда отправлять: толи в психушку, толи на комиков обучаться – несут какую–то околесицу про небесного оборотня.

– Значит все–таки несут… – пробормотал Тарасенко и лихим кавалерийским наскоком, которому позавидовали бы одновременно Буденный и Алехин, поставил своим конем в сложное положение вражеского офицера. Офицер, не долго думая о чести мундира, почел за благо переместиться на более безопасное расстояние.

– Несут… – отозвался Егор Строев, – Еще как несут. Аж читать донесения стало интересно. Что ни рапорт – фантастическая повесть. Раньше то была одна скукота, а теперь не пойми что творится в поднебесных просторах.

С этими словами генерал ВВС в ответ на продолжавшееся наглое наступление конницы противника двинул ей на встречу свою ладью, преградив путь. Тарасенко даже опешил от такого решительного контрнаступления и, поразмыслив, вернул коня на ход назад.

– Ну, а ты, Егор Иваныч, сам–то что думаешь на эту тему?

Строев потянулся за початой бутылкой водки и, наполнив стопки, сказал:

– Да черт его разберет, Гриня. По всему выходит, что американцы в сильном беспокойстве пребывают. Вряд ли это какое–нибудь их же собственное секретное оружие вышло из под контроля. У нас тоже такого оружия, способного сбивать с панталыку целые эскадрильи без технического вмешательства, пока не водится. Вот и думай…

Строев выпил стопку и закусил хрустнувшим соленым огурчиком. После этого генерал решил развить контрнаступление и присовокупил к своим наступательным силам правофлангового офицера. Тарасенко одним махом опрокинул стопку «Столичной», заел ее салом, и отвел коня еще дальше вглубь собственных оборонительных позиций, как бы открывая свободный проход в тыл. У генерала уже начал созревать план захвата белых в клещи и частичного разгрома передовой группировки противника. Однако Строев тоже был не лыком шит и, не смотря на бродивший в голове хмель, соображал он еще исправно. Ухмыльнувшись, Егор Ивыныч сдвинул пальцем никому не нужную пешку на одну клетку вперед, выжидая время.

– Ты, я смотрю, Гриня, совсем друзей не уважаешь. Решил меня под орех разделать.

Помолчав немного, генерал добавил:

– Самое интересное, что эта штуковина, как ты ее не назови – оборотень или нет, абсолютно не трогает наших летчиков. Ни транспорты, ни военную авиацию. Создается такое ощущение, что она либо из коммунистов, либо из сочувствующих.

– Где ты, Егорыч, видел сочувствующих коммунистам оборотней, да еще эфирных? – переспросил Тарасенко и потихоньку двинул своего второго коня в обход левого фланга противника. Строев проследил мысль однокашника и неожиданно нанес удар по беззащитно стоявшему на правом краю доски офицеру. Офицер тихо отдал шахматному богу душу. Начало было положено. Тарасенко слегка поморщился, но про себя улыбнулся – бравый летун шел прямо в расставленные сети. Следующий ход черных был еще более непонятен: конь продолжил свой обходной маневр, не отвечая на удар противника.

– Видеть–то я его не видел, но печенкой чую, что этот загадочный феномен природы обитает где–то неподалеку и обретается во плоти. По всему создается ощущение, что оборотень, если это он, – хоть и нечистая, но дружественная сила.

Тарасенко продолжал двигать коня вперед.

– Хорошо бы отыскать эту силу, да и, чем черт не шутит, приручить для блага отечества, да еще кой–кого.

Строев внимательно следил за конем черных.

– Оно, конечно, хорошо бы. Да только где ее искать? Ты, Гриня, случайно в потусторонний мир своих штирлицев не засылал? Не помешает для полноты ощущений.

– Я–то нет, – отозвался захмелевший генерал, – Не имею визы на ту сторону, разве что самому билет в один конец покупать. Но есть у меня человек на примете. Черный полковник. Вот тот явно с нечистью дружит.

– Так ты, Гриня, с ним бы посоветовался. Нынче такие времена, хотя мода на экстрасенсов–телепатов почти прошла, но в нашем деле это люди далеко не лишние. Сам знаешь, ради страны и дьяволу душу можно за гамбургер продать временно. ЦРУ уже давно взяло в оборот своих контактеров и лезет из кожи вон, чтобы использовать их в военных целях. А наши аномальные людишки чем хуже?

– Прав ты, Егорыч, не помешает с ним пообщаться, хоть и не люблю я его. Как в глаза ему заглянешь – веет оттуда могильным холодом, да и байки про него ходят самые пакостные.

– Не боись, Гриня, с вурдалаками общаться конечно мало приятного, но только кажется мне, что слишком ты стал на старости лет впечатлительный. Нынче с нашей техникой и без экстрасенсов можно из живого человека душу вынуть, а затем ее обратно положить. А полковник твой шарлатан, думаю, поскольку в привидения лично я не верю, но поговорить с ним стоит. Вдруг что дельное подскажет.

Тарасенко с удовольствием наблюдал как наступление Строева все больше увязает в ловко расставленных сетях. Фигуры одна за другой втягиваются в опасную зону. Он уже видел, где ошибся однокашник, полагая его за слабого противника сегодня, и просчитывал ситуацию на несколько ходов вперед. Водка уже была выпита. На столе возникала и приближалась к своему логическому концу новая литровая бутылка «Столичной», но хмель чудесным образом мгновенно нейтрализовывался из–за титанической работы мысли. Партия постепенно завершалась. На двадцать пятом ходу Тарасенко захлопнул ловушку за ударной кучкой белых и стал методично, как опытный охотник, уничтожать цели одну за другой. Первым умерла кавалерия противника. Затем пал ферзь, захваченный врасплох. Следом настала очередь офицера. Силы белых таяли на глазах. Строев пытался мобилизовать все свои резервы, но контрнаступление черных, благодаря гениально задуманному обманному маневру, приняло необратимый характер. Постепенно затягивалась петля на шее короля из белоснежной слоновой кости. Король трепетал, предчувствуя скорую кончину. Строев пил водку и откровенно грустил. На тридцать четвертом ходу генерал ВВС совсем расстроился и допустил роковую ошибку. В результате король оказался под ударом вражеского ферзя и вскоре был задушен подоспевшими офицерами. Бастион белых пал.

Строев налил себе очередную рюмку и подытожил:

– За упокой моего короля и «Да здравствует Анатолий Карпов»!

Затем он съел одиноко лежавший на тарелке соленый огурчик и добавил:

– А с экстрасенсом ты все же поговори.

Глава 8. Пропавшие бомбардировщики

Солнце медленно поднималось над окрестными горами. Оно уже окрасило макушки пиков слабым золотом, заставив засверкать загадочным сиянием укрывавшие их ледники, но глубоко в долине, где находилась палатка альпинистов, все еще было заполнено рыхлой мглой. Он лежал у самого выхода из палатки, закутавшись в спальный мешок и сквозь щель непрочно завязанного веревкой входного отверстия наблюдал за восходом солнца. Еще какой–то час, и группа, проснувшись и слегка перекусив, устремится на штурм пика Эрцог, возвышавшегося над всеми остальными вершинами в этом горном районе Кавказа. За спиной останутся несколько взятых вершин помельче, недельный переход и пятилетнее ожидание этого похода. Сегодняшний штурм вершины был для Антона все равно что взятие южного полюса для английского капитана Роберта Скотта, который готовился к походу двенадцать лет. Правда Антон все–таки надеялся вернуться из этого предприятия живым, а не замерзнуть в снегах как английский капитан.

Альпинисты нехотя просыпались, ворочаясь в своих спальниках. Антон вдруг вспомнил о далеком теплом доме и на секунду в сознание прокрался гадкий страх: «А вдруг?«, но страх был тут же подавлен усилием воли. Посмотрев на часы, Антон уже собрался вылезать из спального мешка наружу, в холодное и яркое утро, поскольку времени оставалось в обрез, а дежурным по кухне сегодня был к сожалению именно он. Понежившись еще секунду и потянувшись от души, чтобы привести в чувство затекший за ночь позвоночник, Антон вдруг услышал как откуда–то издалека, словно с вершины Эрцога, до боли знакомый голос, фантастически прозвучавший в этой обители снегов и солнца: «Гризов, мать твою, где ты там шляешься?«. Голос резко вырвал Антона из состояния сна и отрешенности, бросив в реальную жизнь. Видимо, сработал рефлекс, навечно вбитый отцами командирами в подсознание солдат – если тебе кричат «Смирно!», тело само собой вытягивается в струнку, подбородок взмывает ввысь, а каблуки сапог со звоном врезаются друг в друга. Такое не забудется никогда, даже после долгих и спокойных лет на гражданке, стоит кому–нибудь неожиданно рядом крикнуть «Смирно!» и мерзкий холодок, словно разряд тока, проскакивает по позвоночнику.

На пульте призывно мигала красная лампочка. Мигала, видимо, уже давно. Придя в себя, Антон, словно заправский мастер карате, точным ударом указательного пальца всадил кнопку в паз. Из динамика раздалось:

– Гризов, ё–пэ–рэ–сэ–тэ, ты что молчишь? На очке что–ли прописался?

– Никак нет, товарищ майор, – ответил Антон, – проверял работу подотчетной мне «смены».

– Ты эту байку вон Патрону расскажи, – сказал Могила, слегка оттаяв, поскольку на посту нашелся хоть один живой человек. Уже в течение пяти минут он периодически вызывал то «Большую дорогу», то «Рояль», то «Морзянку», но в этот предрассветный час вся советская армия честно дрыхла и ПЦ «Смордина» не был исключением. Однако, вспомнив о цели своего включения, Могила снова посуровел.

– Гризов, скажи–ка мне, родной, – проговорил майор елейным голоском, не предвещавшим ничего хорошего подчиненным, – а где сейчас находятся четверка «Гоблинов?«.

Этот был вопрос дня, однако точного ответа Гризов на него не знал. Четыре американских стратегических бомбардировщика Б–52 с кодовыми позывными «Гоблин» уже почти четыре месяца назад прилетели в Англию для того чтобы принять участие в серии учений, завершавшейся «Утром туманным», после которого должны были убраться восвояси. Однако, по неизвестным причинам, бомбардировщики всю осень проторчали на взлетной полосе авиабазы «Крампутон», не сделав не одного вылета, хотя и отмечались регулярно в эфире в процессе связи со своим КП в Штатах. Это загадочное поведение вражеских аэропланов вызвало неподдельный интерес у разведчиков в Москве, и ПЦ «Смородина» было поручено неусыпно следить за телодвижениями бомбардировщиков в Англии. Между тем, четверга «Гоблинов» вела себя настолько мирно, что радиоразведчики центра, привыкшие к еженедельным сверхсекретным перелетам НАТОвских самолетов через океан, следили за находившимися под боком самолетами откровенно лениво. За четыре месяца сидения на земле американские бомбардировщики стали настолько неотъемлемой частью взлетной полосы авиабазы ВВС НАТО Крампутон. Что на них просто перестали обращать внимание. Сидят себе зачем–то, ну и пусть сидят, у нас своих дел хватает. И Антон не был исключением. Тем более, что из–за разыгравшейся между Ираком и Кувейтом заварушки он был очень занят, даже с учетом всех своих астральных тел. Некогда было наблюдать за никому не нужными кроме Москвы сиротливыми американскими бомбардировщиками. Однако, майор Могила периодически дрючил свой личный состав на предмет бдительности – неизвестно что задумали хозяева загадочных самолетов. Американцы народ практичный и просто так не стали бы гонять четыре бомбовоза в Европу, хотя бы из–за расхода горючего, которое оплачивали налогоплательщики. Что–то им здесь было надо. Только вот что? В Москве отрабатывалось много вариантов, и среди них даже самый простой – у одного или нескольких самолетов произошли поломки механизмов, и они вынуждены сидеть на земле до полной починки. Похожий случай уже имел место быть. Полгода назад командование ВВС США провело проверку серии только что выпущенных с завода новейших стратегических бомбардировщиков Б–1Б, которые должны были заменить устаревшие Б–52, бороздившие воздушные просторы аж с пятидесятых годов двадцатого века. Проверка вызвала у командования ВВС состояние шока – у ста из почти двухсот новых бомбардировщиков нашлись дефекты фюзеляжа и двигателей. Вся партия была срочно возвращена назад на заводы и подвергнута доработке, а старый добрый Б–52 продолжал летать, ломаясь очень редко и оставаясь по–прежнему грозным оружием. По другой версии командование ВВС играло в свою игру и помимо официальных учений со сподвижниками из НАТО проводило в Европе тайную деятельность. Цели и задачи этой деятельности были Москве пока не ясны, поэтому пристальное наблюдение за поведением в эфире четверки «Гоблинов» было не менее важным, чем визуальное наблюдение двух десятков агентов, засевших вокруг авиабазы Крампутон с фотоаппаратурой и всевозможными прослушивающими, просвечивающими и фиксирующими прибамбасами. Каждое утро в Московский военный информационный центр ВВС генерала Строева и разведцентр генерала Тарасенко стекались сообщения о состоянии дел в Великобритании. Тем не менее, этим утром выяснилось что подопечных бомбардировщиков на авиабазе нет. За ночь не было отмечено ни одного незапланированного вылета самолетов НАТО, вокруг базы все было тихо и спокойно, никакой суеты, эфир безмолвствовал, но наутро самолеты пропали. Растворились в воздухе, словно легкий дымок сигареты с ментолом, не оставив никакого следа. Это событие, после того как агентура полностью уверилась в пропаже бомбардировщиков, всколыхнуло все разведведомства в Москве. Генерал Тарасенко перенес запланированное совещание и принялся ставить на уши всю свою систему, силясь отыскать пропавшие самолеты. Генерал Строев тоже устроил разнос подопечным, поднял в воздух дополнительно два десятка самолетов радиолокационной разведки, постоянно требовал свежих данных со спутников слежения в надежде, что самолет не иголка и отыскать его даже в масштабе всей планеты в наше напичканное электроникой и тайными глазами и ушами время можно, но все было тщетно. Бомбардировщиков нигде не было. Такое ощущение, что они словно провалились сквозь землю. Именно этим происшествием и объяснялся неожиданный интерес Могилы к четырем американским «Гоблинам». Антон, понятное дело, мирно спал и ни сном ни духом о случившемся еще не ведал, но печенкой почуял, что дело не чисто. А раз не знаешь правильного ответа, приходится нагло врать – вдруг повезет. По–всякому, ничего другого не остается. Поэтому недолго думая Антон уверенно заявил:

– Четыре «Гоблина», товарищ майор, находятся на авиабазе Крампутон.

Из динамика послышался легкий смешок.

– Да? А ты сводку–то из Москвы успел прочитать, умник, или еще глазы ото сна не продрал?

Антон понял, что попал, но надо было держаться до последнего.

– Никак нет, товарищ майор, сводку еще не читал. Я как раз слушал частоты возможной работы «Гоблинов».

– Ты, Гризов, ври, да не завирайся, – незлобливо протянул Могила, и вдруг рявкнул так, что за соседним постом проснулся Малой – Чтобы за оставшиеся часы прочесать все небо от и до, не дай бог вы мне их не найдете – на дембель с Родионовым последними отправлю. Через десять минут зайду лично, если еще хоть одна харя спать будет, сгною в нарядах. Вопросы есть?

– Никак нет. – ответил Антон отключаясь, а про себя подумал, что и на самом деле случилось что–то неординарное, раз Могила орал как не дорезанный. Даже когда Ирак напал на Кувейт и все это проспали он так не заливался. Кому на хрен нужны эти треклятые бомбовозы и чем они таким здесь занимались?

Но делать было нечего и, выпив с Малым чайку и вытянув по сигаретке, Антон принялся прочесывать отведенные ему сектора небесных просторов, где он иногда чувствовал себя королем радиоволн, а иногда, в минуты астральных развлечений, и самой радиоволной. В этот предрассветный в России час на далеком северо–американском континенте только наступала длинная ночь. Добропорядочные американские фермеры и псевдоинтеллигенция уже давно легли спать, а недобропорядочные жители, привыкшие по ночам разъезжать на размалеванных и устрашающих мотоживотных по прозванию «Харлей–Девидсон», грабить банки, пить водку «Смирнофф» и кататься на гребне волны, а также всякая прочая шушера, только начинали трудовой день. Открывали свои двери казино, бордели и ночные рестораны, мало чем отличавшиеся от борделей. На панели уже тусовались ночные бабочки, не давая проходу случайным тихим американцам. По гигантской автостраде Мемфис–Колорадо гнал, что было сил, маньяк–убийца Джон Киппер, по прозвищу «Заточка», час назад замочивший сенатора Билли МакДоннела за принятие закона, запрещавшего курить на автобусных остановках. В Нью–Йорке, вокруг здания «СИТИ–Банка», залегли три дюжины полицейских, держа на прицеле все входы и выходы – там засел Иван Топорков со товарищи, знаменитый русский гангстер и деловой человек, которому «СИТИ–банк» по неосторожности забыл выплатить дивиденды. Закрутились рулетки в сотнях залитых огнями рекламы казино, где тысячи людей создавали и спускали баснословные состояния за несколько часов. Миллионы долларов переходили из рук в руки. НАСовские астрономы приникли к окулярам электронных телескопов и что было сил таращились на звезды. Бороздили ночное небо самолеты богатых частных бизнесменов, мигая огоньками. В общем, все шло своим чередом – закипала ночная жизнь. Именно в эти минуты неизвестный пока миру скромный питерский хакер перекачивал деньги со счетов американского банка в свои карманы, но на это Антону было абсолютно наплевать. Он искал пропавшие бомбардировщики.

Первым делом Антон перевоплотился в радиоволну и внедрил одно из своих астральных тел в международную систему спутников связи NavStar. При этом атомные часы пятьдесят четвертого спутника системы, дрейфовавшего в настоящий момент над Австралией, сбились ровно на одну сотую миллисекунды. Данная погрешность практически никак не сказалась на планах путешественников, сверявших свои земные ходики по суперточным сигналам со спутника NavStar. Спортсмены автосостязаний «Кэмел–Трофи», переправлявшие свои потрепанные джипы через бурную реку, этого не заметили. Огибавшая Индостан парусная яхта наследного принца островного государства Умбурук немного отклонилась от курса, но это только пошло ему на пользу. Впоследствии, благодаря этой ошибке, наследный принц светлейший Зия Ульармаюрг высадился в столице своего государства чуть–чуть позднее и столкнулся с приехавшей туда на отдых совершенно неожиданно для себя топмоделью Евой Герциговой. Роман его сиятельства и знаменитой славянской красавицы принес миру двух жизнерадостных карапузов непонятной породы, что впрочем не помешало пацанам, спустя двадцать лет, перерезать друг другу глотки в гражданской войне. Разве только Джон Донован, фермер из пригородов Мельбурна, находившийся на запланированном привале в процессе охоты на кенгуру, получил свое кофе на одну миллисекунду позже, но он этого тоже не заметил.

Внедрившись в систему NavStar, Антон слился с изучением спутников, охватывавших значительную часть планеты, и обнаружил более семисот шестидесяти летящих в различных направлениях объектов. Двести пятьдесят из них оказались малогабаритными самолетами–разведчиками США, а триста – отечественными летающими «штирлицами». Оставшиеся авиалайнеры принадлежали гражданским авиакомпаниям British Airways, KLM, Lufthansa, Transaero и «Аэрофлот». Незначительная часть летающих объектов принадлежала частникам и на поверку оказалась состоящей из двухместных самолетиков. Один из них как раз только что пересек русско–польскую границу и, судя по курсу, направлялся в Москву. «Наверное какой–нибудь богатенький Буратино из новых русских или сынок партийного босса. – подумал Антон, но времени разглядывать авиетку совсем не было. Антон напрягал все свои астральные возможности, рыскал по эфиру используя все свои тела, проникал в передачи всех наземных радио– и телестанций, мгновенно воспринимал всю информацию, растворялся и вновь возникал во всех центрах коммутации глобальной компьютерной сети Internet, подключился к головному суперкомпьютеру Пентагона и главному компьютеру Белого Дома, оставил там новогоднее поздравление для президента США и его жены от русских радиоразведчиков (за это сообщение шеф компьютерной системы безопасности Белого Дома Гарри Хайтен был на следующее утро уволен в отставку), пронесся по телеграфным линиям связи с запада на восток США, вызвав шквал неоплаченных поздравительных телеграмм, затем нырнул в подводный телекоммуникационный туннель, соединявший восточный берег северной Америки и западный берег Великобритании (сбои в поставках компонентов и радиодеталей на подпольные заводы радиоэлектроники, пропажа переводимых в Европейские банки мафиозных денег), и вынырнул в Лондоне. Там Антон совершил небольшую экскурсию в Скотланд–Ярд, музей Шерлока Холмса, и более детальное ознакомление с секретными файлами разведки «Ми–5», содержавшими информацию касательно взаимоотношений с ВВС США в области секретных совместных проектов, но ничего интересного обнаружено не было. Из Лондона Антон отправил одно из своих астральных тел железнодорожным экспрессом в Париж. Пока поезд шел под Ла–Маншем тело внимательно изучало сидевшего напротив тощего субъекта, некоего Анри Бертюссона. Интересен был не столько сам субъект, сколько содержимое дискеты, находившейся во внутреннем кармане его клетчатого пиджака. Дискета была напичкана секретными кодами и позывными стратегической авиации Великобритании и США, причем частично эти коды были использованы в процессе ограниченной войны против Ирака и до безумия интересовали контрразведчиков этой недобитой страны–агрессора. Ясное дело, что в Париже Анри уже встречали. Через несколько секунд после астрального знакомства Антона с содержимым дискеты предателя–француза, некто неизвестный позвонил в парижское отделение местной разведки, а заодно и в Интерпол, и рассказал дежурному массу интересного. Надо было видеть неподдельное изумление в глазах француза, всю дорогу от Лондона до Парижа гордившегося блестяще проведенной операцией по покупке и перепродаже секретных данных, когда его мягко и настойчиво взяли под белы рученьки и сковали запястья браслетами отнюдь не из золота и драгоценностей, но зато не менее прочными.

В это же время другое астральное тело Антона путешествовало по космическим каналам связи с одного спутника на другой, внедрялось посторонними шумами в телефонные переговоры военных боссов. Какое–то время скользило по эфиру вместе с радиосигналом с космодрома на мысе Канаверел до самых наушников радиста космического челнока «Атлантис», бороздившего околоземные просторы. Заглянув на корабль, Антон увидел кучу летающих вверх и вниз ногами белых комбинезонов и успел удивиться тому, как нормальные американцы могут работать в таком состоянии. Краем глаза и седьмого чувства отметил на борту челнока несколько приборов, имевших слишком уж узкое предназначение для обычных исследовательских. Приборы откровенно таращились на наши ракетные шахты в уссурийской тайге и за полярным кругом, параллельно просвечивая российскую земную поверхность на предмет наличия полезных ископаемых. Впоследствии наземные американские бизнесмены за свои кровные доллары брались освоить эти труднодоступные для русских места и построить там какой–нибудь спортивно–оздоровительно–концертный комплекс с баней и полем для гольфа, а находившиеся под ним ископаемые вывезти под видом радиоактивных отходов. Антон взял этот дружественный челнок на заметку и снова устремился к земле, но на пути потока радиоволн повстречалась отечественная орбитальная станция «Мир» с тремя русскими и двумя французскими космонавтами на борту. Одним из заезжих космонавтов была женщина. Следует упомянуть, что русские находились в затяжном полете уже почти год, а потому, заглянув в один из узких отсеков орбитальной станции, предназначенный для приема французских гостей, Антон увидел там нечто такое, что никак не предполагал возможным в условиях невесомости. Впрочем, замученным воздержанием русским парням невесомость оказалась не помехой, а привыкшая к всевозможным экзерсисам француженка находила эти условия донельзя забавными. В перерыве между седьмым и восьмым заходами она даже успела признаться гостеприимным русским парням, что только ради этих ощущений и пошла учиться на астронавтов. Ей очень хотелось стать первой цивилизованной европейской женщиной, испытавшей оргазм в космосе. Вернувшись на землю, она собиралась написать об этом книгу и продать историю нескольким ведущим газетам за баснословные деньги. Русские космонавты ничего против оргазма в космосе не имели, но вот подвергать публичной огласке теплые взаимоотношения с посетителями орбитальной станции «Мир» – оплота отечественной космонавтики, никак не собирались. Это грозило международным скандалом стране и, как минимум, пожизненными лагерями всем российским участникам встречи, не говоря уже об исключении из партии. Поэтому они постарались употребить все свое обаяние, чтобы убедить француженку этого не делать. Но она упорно отказывалась. В результате, представительница насквозь извращенного капиталистического общества выдвинула жесткое условие: она будет молчать об этом тридцать лет и расскажет о случившемся только в мемуарах, но в ответ русские должны продержаться без перерыва еще три часа подряд. Космонавты переглянулись, но делать было нечего. Поэтому, слегка перекусив сублимированным супом и черносмородиновой пастой «Космос» из тюбика, они снова принялись за дело. Не став дожидаться завершения испытаний, он и так был уверен в своих соотечественниках, Антон переместился на одну из телебашен Нью–Йорка и прислушался к сообщениям программы новостей. Джон Киппер, по прозвищу «заточка», был арестован и препровожден в тюрьму. Ему предъявили обвинения в злостном курении в течении пяти лет на автобусных остановках и убийстве сенатора Билли МакДоннела. Русский мафиози Иван Топорков, засевший на верхних этажах «СИТИ–Банка» со своими корешами, сбил из снайперской винтовки уже третий вертолет полиции, но наотрез отказывался покидать здание пока ему не выплатят дивиденды за прошлый год. В качестве дополнительного требования Топорков выдвинул прием без экзаменов сразу на четвертый курс Гарварда его семнадцатилетнего сына Бобби Топоркова, который жаждал стать адвокатом. Власти Нью–Йорка предлагали Ивану десять миллионов долларов, но просили отменить требование о приме сына в элитный университет – это противоречило законам самой свободной и равноправной страны в мире. В итоге, посоветовавшись с корешами, Иван Топорков пошел на мировую с властями Нью–Йорка, согласившись взять деньги, но заменив требование о приеме сына депортацией из страны в течение получаса собственной тещи Аграфены Мыльцевой. Новое требование он мотивировал заявлением «Она мне всю душу вымотала, падла!». Однако, депортировать тещу не удалось, поскольку, услышав по радио официальное заявление своего зятя, Аграфена Мыльцева явилась к месту противостояния с карабином в руке и, проникнув в небоскреб, собственноручно застрелила всех корешей Ивана, а его самого за шкирку вытащила и передала в руки полиции. Когда на выходе из здания ее окружили назойливые журналисты, Аграфена ответила:

– Совсем малец от рук отбился – безотцовщина. Пущай на страну за решеткой потрудится, авось поумнеет.

К этому времени русский хакер уже закончил перекачивать американские деньги на свои тайные российские счета. Самая защищенная банковская система в мире пока абсолютно не ведала о случившемся, а Антону было не до мелких пакостей соотечественников. Снова став эфирным духом он услышал слабый радиосигнал, исходивший от военного самолета, бороздившего небесные просторы в Северном море. Тотчас устремившись в означенный район, Антон расшифровал радиограмму и узнал, что самолет был американским разведчиком U–2, следившим за маневрами российского военно–морского флота в данном квадрате. Ничего особенно секретного доклад в себе не содержал, ну плавают себе крейсера и подлодки по учениям «Северная стрела», палят периодически по надводным и подводным мишеням. Иногда к учениям подключаются морские штурмовики с авианесущего крейсера «Александр Невский» и отрабатывают воздушную атаку на корабли противника. За всей этой катавасией следит добрый десяток НАТОвских самолетов из американских, английских, датских и норвежских воздушных частей, и фиксирует каждое передвижение русских кораблей. Русские прекрасно об этом знают и иногда даже переговариваются по радио с наблюдателями, если те слишком близко подлетают к зоне обстрела, мол поберегись, невзначай и зашибить можем, костей потом не соберешь. иНАТОвские летчики по окончание учений решили отблагодарить русских за столь учтивое поведение и скинулись на контейнер клубничного мороженого. Уже даже договорились между собой перебросить его силами английского вертолетного крыла «Харувей» на эсминец «Стерегущий». Русские моряки с нетерпением ожидали окончания учений и готовили по этому случаю праздничный банкет с водкой и мороженым.

Все это было Антону понятным и не очень интересным. Нормальная армейская жизнь. Во флоте и авиации официально противостоящих держав творилось и не такое. Во время недавней заварухи между Ираком и Кувейтом наш доблестный флот выслал в персидский залив миноносец «Верткий» с задачей следить за передвижениями авианосца «Эйзенхауэр», действовавшего как плавучий штаб ВМС США. Прибыв к месту назначения «Верткий» был радушно встречен и оказался в теплой кампании американских кораблей охранения. Несмотря на десятикратное превосходство в количестве никто не собирался мешать нашему миноносцу выполнять свою боевую задачу. Он преспокойно пристроился в кильватер и неотступно следовал за авианосцем «Эйзенхауэр» как тень. Пикантность ситуации заключалась в том, что сзади за нашим миноносцем шли два американских эсминца, еще два мягко прикрывали его с боков, а сверху над отечественным кораблем постоянно висело пять самолетов вероятного противника, не говоря уже о подводной лодке, находившейся снизу. При таком раскладе американцы были очень даже дружелюбными и более того – заботливыми. Когда «Эйзенхауэру» пришлось для пополнения запасов ненадолго зайти в один из портов Саудовской Аравии, выяснилось, что нашему миноносцу придется как неприкаянному болтаться в открытом море без дела, поскольку никаких дружественных военно–морских баз рядом не наблюдалось. Заботливые американцы попытались замолвить словечко перед арабским командованием, но гордые бедуины наотрез отказались впустить корабль русских, коих по–прежнему полагали коммунистами, в порт. Тогда командир миноносца «Верткий» получил радиограмму с авианосца: «Простоим в порту три дня. Затем выйдем в Средиземное море. Встречайте. Продолжим совместное плавание.» Командир «Верткого» чуть не ошалел от простоты поведения вероятного противника, которого постоянно надо подозревать в коварности, но, придя в себя, отправился на место встречи, где и появился спустя три обещанных дня авианосец «Эйзенхауэр». Расставались моряки двух держав чуть ли не лучшими друзьями, обмениваясь подарками и сувенирами. Понятное дело, что случись когда снова увидеть друг друга в перекрестье артиллерийского дальномера, никто не будет вспоминать о подарках. Либо ты, либо тебя. Истина, простая до боли в затылке.

Как ни напрягался, а следов злосчастных бомбардировщиков Антон пока нигде не обнаружил и начинал понемногу нервничать – не в параллельные или потусторонние миры они переместились, в конце–то концов. Хотя он и был сейчас скорее не младшим сержантом радиоразведки, а вольной частицей эфира и всемирного космоса, не подчинявшейся никаким законам человеческой физики, но где–то в глубине распыленной по эфиру души он продолжал оставаться самым что ни на есть человеческим существом, которое не верит в привидения и потусторонние миры. Неожиданно Антон уловил новый сигнал, исходивший от самолета–разведчика U–2, а это было уже странно – после доклада такой самолет очень долго должен был молчать. Самолет запросил телефонный разговор с Нью–Йорком, а это было уже более чем странность – откровенное нарушение конспирации и режима радиомолчания самолета–разведчика. Коммутационному центру в Лондоне было, между тем, наплевать на все странности и спустя несколько секунд в протянувшемся через Атлантический океан от Северного моря до Нью–Йорка невидимом радиоканале зазвучали голоса. Сначала на континенте никто долго не брал трубку, но затем все–таки раздался сонный, но милый женский голос «Алло, кто это?«. Было такое ощущение, что обладательница милого голоска совсем не ждала ночного звонка.

– Хеллоу, бэби, это я, твой Джимми!!! – радостно завопил в трубку пилот самолета–разведчика. Разбуженная бэби совсем не разделяла восторгов своего заокеанского собеседника – в США только наступила ночь, а день у нее выдался трудный и хотелось поспать. Приятель Джимми, как уточнил Антон, периодически терроризировал свою возлюбленную ночными звонками из самолета, нисколько не переживая по поводу разницы часовых поясов. Между тем, сердце заспанной бэби все же отчасти тянулось к бравому летуну, поэтому немного помолчав, она проворчала сонно–игриво:

– О, Джонни, как ты мне надоел, придурок…

– Угадай, где я сейчас, моя малышка?

– Сидишь где–нибудь в баре и тянешь дешевое пиво.

– Черта с два. Моя усталая задница прочно впечаталась в кресло самолета, а руки не могут оторваться от штурвала. Летаю по специальному разведзаданию в Северном море. Шпионю за русскими кораблями.

– Ну и дурак. Говорила я тебе, что лучше бы ты шел работать в МакДональдс. Торчал бы тогда в городе, вместо того чтобы шататься неизвестно где.

– Но бэби, я же романтик. Мне надо быть все вре…

В этот момент в радиоканале возник неясный гул и жужжание. Вскоре все стихло и послышался удивленный голос пилота.

– Эй, малышка, ты меня слышишь?

– Слышу, слышу. Что там с твоей дурацкой рацией, она что простыла?

– Нет, беби, просто под моим крылом только что пронеслась ракета. Я тут с тобой заболтался и случайно влетел в зону учебных стрельб русских, которые наверно приняли меня за летучую мишень.

– С тобой все в порядке, Джонни? – голос подружки пилота был слегка испуган, – Ты меня не разыгрываешь?

– Делать мне больше нечего! – огрызнулся Джонни, и вдруг в эфире снова послышался отдаленный хлопок и потрескивание, – Ух ты, мать–твою! Беби, прости, мне пора сматываться отсюда, иначе эти русские разнесут меня на куски. Ах ты…! Ух ты…! Чао, беби, чао! Я тебе перезвоню… может быть.

– Джонни!!! – раздалось в эфире, но телефонный разговор оборвался. Антон проследил за самолетом и увидел, что тот и в самом деле находится в полосе разрывов. Следующей ракетой U–2 разнесло хвост, и летчик еле успел катапультироваться. Следить далее за судьбой самоуверенного американца не было никакого смысла, тем более что пора было возвращаться в свое основное тело – майор Могила уже спускался по лестнице. Когда майор неожиданно, как он думал, появился в зале радиоперехвата, Антон уже полностью воплотился в теле младшего сержанта Гризова и готовился получить разнос за утерянные стратегические бомбардировщики, следов которых он так и не обнаружил.

Глава 9. О пользе алкоголя на боевом дежурстве

Вернувшись на базу, Рассел Кремп неожиданно получил приказ срочно вылететь в Вашингтон для встречи с одним из помощников Грегора Йорка, курирующим вторую фазу секретной операции «Карающий меч». Почему сам Йорк не дал ему инструкций, Расселу никто не объяснил, но он, как человек военный, привык подчиняться приказам и инструкциям начальства, а потому долго не ломал себе голову над этим обстоятельством. Надо – значит надо. В конце концов у Грегора дел хватало, а одной, пусть даже не самой глупой головой Пентагона, все не объять.

Простившись с Джудит еще в Анкоридже (Рассел посадил ее на авиалайнер компании United Airlines, державший курс в родной штат Колорадо), майор Кремп на специальном самолете пересек Канаду и вечером приземлился в Оттаве. Там, неожиданно получив от встретившего его офицера ВВС дополнительные инструкции о смене маршрута, Кремп обычным пассажирским лайнером добрался до Балтимора вместо предполагавшегося Вашингтона. По дороге он немного все же поломал голову зачем начальству понадобилось выбирать столь сложный путь и на ходу изменять маршрут, но, видимо в этом был неведомый Расселу смысл. Не исключено, что об операции пронюхала разведка какой–нибудь из заинтересованных стран и за ним установлена слежка. Рассел даже попытался вычислить возможный «хвост» в салоне самолета, однако, пристально разглядывая пестроодетых пассажиров, быстро понял, насколько это бесполезное дело. Он все–таки кадровый офицер ВВС, а не профессиональный шпион. «Хвостом» мог оказаться кто угодно: и эта милая девушка блондинка, улыбнувшаяся Расселу пару раз, и сидящий рядом неразговорчивый старикан, и студент–очкарик, якобы или на самом деле читавший какой–то научный журнал. Раскусить шпиона Рассел все равно не смог бы, поскольку был обучен сидеть за штурвалом истребителя, а не гадать на кофейной гуще. Поэтому успокоив себя мыслью о том, что начальство сделало за него все возможное, чтобы избавится от слежки, он уставился в иллюминатор и стал любоваться проплывавшими внизу облаками. В конце концов никакого «хвоста» могло и не быть вообще.

Спустя полтора часа майор ВВС США Рассел Кремп сошел по трапу в аэропорту Вашингтона – города высокой политики и больших денег, и направился к припаркованному неподалеку от главного здания аэровокзала черному «Бьюику». За рулем, как и говорилось в инструкции, которую Рассел сжег по прочтении, никого не было. Достав ключ из кармана, Кремп открыл дверцу и сел за руль на мягкое кожаное сиденье. Рядом, на соседнем сиденье, лежал небольшой кейс. Набрав на замках заранее оговоренный с Грегором код, майор Кремп открыл кейс. Внутри находился портативный терминал спутниковой связи. Рассел включил его, и на небольшом дисплее появилась карта Вашингтона с обозначением всех главных магистралей и даже небольших улочек. Набрав код доступа, а затем дополнительный восьмизначный пароль, Кремп наконец увидел тонкую красную светящуюся линию, протянувшуюся по карте от аэропорта к восточному предместью Вашингтона – туда, где должна была состояться встреча с помощником главного куратора программы «Мыслитель» и операции «Карающий меч». Красная линия упиралась в особняк на улице Кингсроуд под номером 97. Померцав с минуту, линия растворилась, а экран монитора погас. Но Расселу этого было уже достаточно: он запомнил адрес и дорогу, а пароль для личного контакта получил еще от Йорка. Нажав на педаль газа, майор вывел мощнотелый «Бьюик» на магистраль и не спеша поехал к месту встречи. Времени у него было хоть отбавляй – встреча была назначена через час с пятнадцать, а судя по карте, ехать ему надо было всего двадцать минут.

За окном замелькали ресторанчики и небольшие магазины районов средней дороговизны. Въехав в центра горда, Рассел попал словно на Бразильский карнавал – так сильно полыхали огнями огромные рекламные вывески. Временами Расселу казалось, что он находится не за рулем «Бьюика», а в кабине подбитого истребителя, который со всех сторон объят пламенем. В открытое окно врывались шумы большого города – причудливая смесь автомобильных гудков, гомона толпы и раздававшейся из придорожных ресторанов музыки: от джаза до рок–н–ролла. Проезжая мимо одного из таких ресторанчиков, майор Кремп услышал романтическую мелодию Эллы Фитцжеральд и ощутил прилив ностальгии, а вместе с ним и чувство голода. Взглянув на часы, Кремп выяснил, что у него есть еще четверть часа на то, чтобы пополнить запасы топлива в собственном желудке, и не колеблясь лихо припарковал автомобиль на стоянке по соседству. Ресторанчик находился в одном из престижных районов Вашингтона, как раз напротив конторы банка «Эксельсиор», был небольшим но уютным, и носил название «На кухне у Эллы», понимать которое можно было как угодно. Рассел вошел внутрь, где тут же был подвергнут непритязательному внешнему осмотру швейцаром на предмет наличия галстука, без которого сюда не пускали. Майор Кремп любил галстуки и почти всегда их носил. Поэтому проблем не возникло. К счастью, кухня ресторанчика предоставляла широкий выбор блюд: от экзотических и жутко дорогих до обычной человеческой еды за умеренные деньги. Денег у Рассела было предостаточно, но он не хотел тратить уйму времени на выяснение того, что кроется за простым названием «Андалузийская мечта» или «Цыпленок по–индейски». Черт его знает, о чем мечтают в Андалузии, и не представляет ли местный цыпленок из себя благородную тощую курицу, с которой только что сняли скальп. Заказав «специальное предложение» ресторана, состоявшее из жареной свинины в сухарях, картошки и овощей, а также пинту пива, майор Кремп устроился за столиком у окна, так чтобы иметь возможность заниматься любимым делом в такой ситуации – наблюдать за прохожими и уличной суетой. Внутренняя обстановка ресторана майора особенно не отвлекала: мягкие диваны, маленькие, преимущественно на двоих, столики, утопающая в зелени эстрада с белым роялем, приятная музыка – все то, что создает уютную атмосферу и дает возможность уйти в себя. Потягивая датское пиво, он уставился в широкое окно. По проспекту сновали машины. В этом районе попадались чаще других «Ролс–Ройсы», «Кадиллаки», огромные «Шевроле» и «Мерседесы». Рассел успел замечтаться о том, как по окончании операции он сводит Джудит в подобный ресторанчик и они мило проведут там вечерок, поэтому не обратил особого внимания на подъехавший к конторе банка «Эксельсиор» черный «Шевроле». Из автомобиля вышли пятеро похожих на клерков джентельменов в длинных плащах и не спеша направились к главному входу. Трое из них несли в руках кожаные кейсы, двое сумки. Рассел не успел допить пиво, а они уже скрылись за широкими дубовыми дверями. В этот момент ему подали «специально предложение». О–О–О! Только очень голодный человек может испытать чувства, сходные с теми, которые испытал Рассел. Не став разглядывать оформление блюда, он впился зубами в огромный кусок жареной свинины и откусил добрую половину. Затем воздал должное овощам и запеченной картошке, и снова пиву. Он уже почти разделался со «специальным предложением», когда в привычный фон из меланхолической джазовой мелодии и легкого шума автомашин, то и дело долетавшего через входную дверь до посетителей, вклинился явственный звук разорвавшейся гранаты. Почти сразу послышался звон разбитого стекла и падающих предметов. Рассел повернул голову на звук и увидел, что в витрине стоявшего напротив банка «Эксельсиор» образовалась огромная дыра, сквозь которую сочится дым от разрыва. Рядом, на мостовой, валяется окровавленное тело человека, которого выбросило через витрину на улицу. По остаткам белой портупеи можно было догадаться, что это труп полицейского. Через несколько секунд тишины раздалась глухая автоматная очередь, витрина снова брызнула осколками стекол на всю улицу. Посетители ресторана, словно выдрессированный взвод воздушных десантников, бросились на пол, закрывая голову руками от осколков. В здании банка разгорелась нешуточная перестрелка. По звукам выстрелов Рассел различил два автомата и около пяти пистолетов. Видимо охрана банка отчаянно защищалась от грабителей, но силы были не равны. Громыхнула вторая граната и внутренности банка заволокло дымом. «Слишком много дыма для обычной гранаты, промелькнуло в голове у Рассела, наблюдавшего за заварухой из нижнего угла окна ресторана, наверное специальная дымовая шашка». Сопротивление охраны для гангстеров, по всей видимости, оказалось выше расчетного, кто–то допустил ошибку и перестрелка не стихала, а скорее наоборот. Грохот выстрелов становился все слышнее и скоро слился в сплошную канонаду. Рассел заметил движение на втором этаже и тотчас, сквозь разлетевшееся вдребезги окно, на асфальт выпрыгнул мужчина в костюме. Сгруппировавшись в полете, он приземлился на дорогу достаточно грамотно и сразу бросился бежать к автостоянке. Скорее всего это был охранник. В окне показался человек в черном плаще и маске с прорезями для глаз. Он вскинул автомат с глушителем, не колеблясь нажал на курок. Застучала глухая автоматная очередь. Бегущий человек как–то нелепо подпрыгнул, выгнулся и рухнул лицом на капот белоснежного «Мерседеса». Еще несколько секунд он цеплялся за жизнь, пытаясь ухватится за что–нибудь, но вскоре его пальцы разжались и он сполз на землю, окрасив капот «Мерседеса» алой кровью. Гангстер для пущей уверенности выпустил еще одну очередь по лежащему охраннику, изрешетив автомобиль. Вдалеке послышался вой полицейской сирены.

«Ну, хватит, ребята, – решил Рассел, – вы тут, я смотрю, надолго обосновались. Еще чего доброго, не грабить приехали а заложников захватывать. Того и гляди полицаи оцепят весь квартал и никого не выпустят, а это мне никак не подходит. Я немного опаздываю. Придется выступить на стороне невинно убиенных.»

Майор мгновенно вытащил из наплечной кобуры свой пистолет и, прицелившись через стекло, выстрелил в еще видневшегося сквозь разбитое окно второго этажа гангстера. Тот дернулся почти так же, как только что убитый им охранник и, перевалившись через подоконник словно мешок с картошкой, рухнул вниз на асфальт, успев по дороге сшибить небольшую световую рекламную вывеску банка. Вывеска со звоном и световыми вспышками разлетелась вдребезги, добавив сумбура в происходящее. Почти тотчас сквозь дыру в витрине первого этажа банка «Эксельсиор» раздалась другая автоматная очередь, вспоровшая стекло над головой Рассела. Он ничком бросился на пол, сверху на него обрушился град мелких стекол. «Быстро засекли, господа профессионалы, да деваться мне некуда» – успел подумать Рассел и ползком двинулся к выходу. Гангстеры, видимо полностью подавив сопротивление внутри банка, с радостью перенесли огнь на противоположную сторону улицы в ресторан «На кухне у Эллы». К автомату прибавились пистолетные хлопки. Стекла в ресторане очень быстро превратились в мелкое блестящее крошево. Пули выдирали целы куски из рам, глухо шлепали в мягко обитые стены, дырявили висящие на стенах портреты знаменитой Эллы. Автоматчик, словно развлекаясь, прошелся очередью по столам, на которых запрыгали разлетаясь высокие бокалы с вином, бутылки шампанского и куски жаренной дичи. Перед носом у Рассела упал сбитый со стола пулями кусок его собственного недоеденного «специального предложения». Обогнув его, майор подполз к порогу и попытался выглянуть наружу. Тотчас перед ним вспорола пол автоматная очередь. Кремп спрятался обратно за бетонную стену и стал лихорадочно размышлять. Его «Бьюик» стоит совсем рядом, в пятнадцати метрах справа от выхода. Развернут багажником к банку. Несколько секунд добежать до машины, открыть дверь, завести мотор и свернуть на боковую улочку, уходя из зоны обстрела. К счастью улочка начиналась буквально в двух шагах – ехать по прямой предстояло не более десяти метров. План был великолепен, но абсолютно не реален, поскольку все подходы к машине идеально видны и простреливаются из банка. Добраться до «Бьюика» не представлялось возможным, если не произойдет какого–нибудь чуда. В этот момент на улице завыла сирена подъезжавшей на полном ходу полицейской машины. «Вот оно! «– мысленно воскликнул Рассел, но тут же озадачился. Его ни за что не отпустят сразу, даже после задержания гангстеров. Как–никак не просто свидетель, а активный участник перестрелки. Человек двадцать свидетелей активного участия майора в заварухе лежало и таращилось на него сейчас сквозь пальцы под стульями и столами ресторана, стараясь стать одного цвета с полом. «Да, проблема, понимаешь…»– загрустил Рассел. Грегор Йорг и его загадочный помощник за опоздание по головке не погладят. Могут запросто отстранить от полетов, а то и перевести в гражданские летуны. Такого исхода можно было ожидать при самой мягкой реакции начальства.

Между тем полицейская машина подъехала к банку и, взвизгнув тормозами, остановилась. Водитель под прикрытием напарника выскочил из машины и едва успел вытащить мегафон, чтобы предложить гангстерам сдаться на милость полиции, как в машину полетело сразу две гранаты. Мощный полицейский сине–белый «Форд» подбросило на метр в воздух и шарнуло об стену ресторана. Оба служителя правосудия отдали богу душу. «Да, ребятки похоже и полиции не боятся. – промелькнуло в мозгу у майора, – Это даже не обычные террористы, это маньяки какие–то. Надо сматываться!» Воспользовавшись возникшей неразберихой на улице и прячась за дымившим полицейским «Фордом», майор Кремп выскочил на улицу и бросился направо к стоявшему в пятнадцати метрах «Бьюику». Секунды проходили словно минуты. Первая, вторая, третья (осталось семь метров), четвертая, пятая (три метра), шестая… Коснувшись дверной ручки своей машины, Кремп подумал, что его пронесло и он остался незамеченным из–за дыма, но тут же это предположение отпало само собой. Автоматчик полоснул короткой очередью по капоту стоявшего впереди спортивного «Крайслера». Рассел рванул ручку и нырнул на сиденье. Следующая очередь забарабанила уже по капоту «Бьюика», гангстеры явно не хотели отпускать живого свидетеля, к тому же замочившего одного из них. Рассел завел мотор и, на секунду выпрямившись на сиденье, нажал на газ. «Бьюик» рванул задним ходом и, пролетев три метра, остановился как вкопанный. Эти секунды решали все. Именно сейчас, вылетев прямо под обстрел, Рассел вернее всего мог расстаться с жизнью, если с машиной что–нибудь случится. Он рванул передачу на себя, отметив краем глаза, что ребята в черных масках с прорезями для глаз и длинных черных плащах, которых он так опрометчиво принял за клерков, выбегают из дверей банка, целясь на ходу. Что ни говори, а «Бьюик» представлял из себя сейчас великолепную мишень. Рассел втопил педаль в пол, и машина рванула с места. Завизжали вмиг разогревшиеся покрышки. «Клерки», выстроившись у входа в банк в полный рост, открыли огонь. Пули, словно бешеные, объевшиеся мухоморов пчелы, забарабанили по бамперу и заднему стеклу «Бьюика». Рассел кинул машину вправо и ушел вниз по узенькой улочке, пригибаясь от все еще стучавших по машине пуль. Только спустя два квартала, когда ураганный огонь затих, он смог выпрямиться на сиденье и вздохнуть с облегчением. «Да, – пробормотал Рассел Кремп себе под нос, – Ни чего себе заехал поужинать под приятную музычку. Боюсь, теперь до конца жизни джаз будет возбуждать у меня сплошные приятные воспоминания». Только тут он сообразил, что передвигаться по городу на походившем на дуршлаг автомобиле не очень выгодное дело – можно невзначай привлечь внимание полицейских и запросто самому прослыть гангстером. К счастью, он уже выехал из центра и почти добрался до пункта назначения в восточном предместье. Когда по бокам автострады потянулись кварталы попроще, Рассел свернул в один из глухих дворов и, бросив там машину, зашагал дальше пешком, предварительно утопив портативный терминал связи в ближайшей канаве. Выбравшись на нужную улицу, он повстречал две полицейских машины пронесшихся на всех парах в сторону банка «Эксельсиор».

Через пятнадцать минут, с опозданием всего на десять минут, Рассел как ни в чем ни бывало постучал медной подковой, заменявшей звонок, в изящную дверь небольшого особняка на Кингсроуд 97. Ему отворили сразу же. На пороге стояла красивая женщина, брюнетка лет тридцати с фигуркой манекенщицы и слегка восточными чертами лица. Рассел так откровенно ею залюбовался, что забыл сказать условленный пароль. Когда он все же выдавил из себя «Мне нужен мистер Хост», молчавшая до сей поры женщина впустила его в гостиную, а сама словно растворилась – так быстро она исчезла из поля зрения летчика. Рассел с легкой грустью опустился в мягкое кресло и тотчас из–за спины раздался надтреснутый мужской голос:

– Вы опоздали, майор Кремп! На улице что – нелетная погода?

Рассел обернулся и увидел стоявшего в проеме не замеченной им сразу (а может потайной) двери мужчину лет сорока, седовласого, одетого в коричневый твидовый костюм. Мужчина прошел в центр гостиной и пристально посмотрел на Рассела, который был вынужден встать под начальственным взглядом.

– Так точно, мистер Хост. Зашел перекусить. А погода, напротив, даже очень летная. Только что на моих глазах двое спланировали из окна банка «Эксельсиор».

– Да вы шутник, как я погляжу, – процедил сквозь зубы вошедший, – Грегор любит подбирать себе команду из оптимистов. Ну ладно, об опоздании узнает ваше непосредственное армейское начальство, пусть оно и разбирается с вашей дисциплиной. Я не спрашиваю Вас, почему ваш костюм местами порван, а местами окровавлен. Мое дело обеспечить вас инструкциями относительно второй фазы операции «Карающий меч». Остальное меня не касается. Садитесь.

Рассел повиновался и снова развалился в мягком кресле. В гостиной, если не считать звуков голосов, стояла полная тишина. Как приятно было не слышать жужжащих над головой пуль.

– Меня зовут Рикард Парч. Полковник Парч, если хотите.

«Ого! – подумал Кремп, – Кто же тогда по званию Грегор Йорк? Я–то думал, что общаюсь исключительно с умными гражданскими головами или хотя бы – полугражданскими. А тут дело попахивает не только родными военно–воздушными силами, но и еще кое–чем. Интересно, что за игру затеял Пентагон?«. Между тем, Парч продолжал.

– Прямо сейчас вы отправитесь в Лондон. Полетите грузовым рейсом ВВС на самолете С–130 «Геркулес». По легенде – вы капитан Джонсон, сопровождаете груз специального назначения на нашу английскую авиабазу ВВС «Краутон». По прибытии примите командование четырьмя находящимися на базе бомбардировщиками Б–52. Все самолеты оборудованы генераторами частоты мыслей последней разработки. Это наиболее мощные на сегодня генераторы, которые полностью исключают возможность обнаружения самолета локаторами противника и, соответственно, визуальный контакт с оператором, даже если произойдет невозможное. Действие генераторов распространяется на расстояние более полутора тысяч километров. Из всех четырех самолетов, ваш бомбардировщик с бортовым номером 665 оснащен генератором с самой тонкой подстройкой частоты мыслеформ противника и самой большой мощностью воздействия. Он уникален. Ваша задача – вылететь со всем бомбардировочным звеном в три часа утра на следующий день и взять курс в квадрат шестьдесят пять – четырнадцать. Дальнейшие инструкции о проведении бомбометания получите, достигнув заданного квадрата. Вылет немедленно. Машина ждет вас во дворе. Можете идти.

Кремп встал и молча направился к выходу. Парч остановил его:

– Майор, и кроме того личная просьба – никуда больше не заходите по дороге перекусить. Ваша голова для нас слишком ценна, а в ресторанах, судя по вашему костюму, нынче не очень спокойно.

Кремп толкнул дверь и вышел во двор. В десяти шагах стоял новенький черный «Мерседес». За рулем с лицом египетской мумии сидел шофер. «Этот и маму родную придушит, не задумываясь». – подумал Рассел, но выбора у него не было. Он открыл дверь и прыгнул на заднее сиденье. Плавно тронувшись, «Мерседес» вырулил на автостраду и понесся к находившемуся в двадцати милях от города военному аэродрому подскока.

При въезде на территорию аэродрома у Рассела проверили документы, согласно которым он становился на время полета капитаном ВВС Джонсоном из 855 тяжелого бомбардировочного крыла авиабазы «Южная Дакота». Затем «Мерседес» выехал прямо на взлетную полосу и подкатил к одиноко стоявшему «грузовику» С–130. Самолет уже прогревал двигатели, поэтому над аэродромом разносился вой турбин. Кремп с неудовольствием вылез из мягкого салона автомобиля, где за непродолжительное время пути успел расслабиться, и зашагал прямо к самолету. В С–130 шла загрузка танков. По легенде на них были установлены новые секретные приборы для стрельбы из под воды, которые Расселу вменялось в обязанность курировать. Бронированные машины с постоянным лязгом, но осторожно и медленно, словно двигались по весеннему льду, въезжали в утробу самолета через гигантский люк со стороны хвоста. Рассел подошел к узкому трапу, поднимавшемуся к отсеку для летчиков и обслуживающего персонала, который располагался в носовой части огромного самолета–грузовика. У трапа стоял автоматчик и лейтенант роты охраны аэродрома. Здесь у майора–капитана Кремпа–Джонсона еще раз проверили документы, но не найдя никаких изъянов, допустили на борт. Быстро и привычно поднявшись, Рассел попал в отсек для военных «пассажиров», где повстречался с капитаном Ником Райтом, оказавшимся попутчиком Рассела и ко всему неплохим парнем. Офицеры познакомились, немного поговорили об авиации и танковых войсках, причем Райт несказанно удивился глубоким познаниям сухопутного капитана Джонсона в авиационном деле. Затем, когда С–130 поглотив все «секретные» танки, поднялся в воздух и взял курс на туманный Альбион, офицеры решили перейти на ты и распили бутылку импортной «Столичной водки» из купленной Райтом в Берлине у русского туриста мелкой партии водки. Остаток полета прошел за игрой в карты и периодическим выпиванием. Лететь надо было долго и Рассел дал себе возможность слегка расслабиться перед выполнением напряженного задания.

После приземления Рассела встретил майор ВВС Ирвин Бартелл и проводил в корпус для руководящего персонала авиабазы «Краутон», которая находилась чуть ли не в пределах исторической части Лондона – местные политики закрывали глаза но тот факт, что в небе над Тауэром летают американские истребители и бомбардировщики. На базе Рассела познакомили с командирами и экипажами бомбардировщиков, с которыми ему предстояло выполнять секретное задание. Вторая часть операции «Карающий меч» носила кодовое название «Северный удар». Рассел разъяснил командирам бомбардировщиков задачу на первоначальном этапе и сообщил, что дальнейшие инструкции они получат после достижения нужного квадрата. Он и сам кроме названия операции толком ничего не знал. Отпустив экипажи, остаток вечера Рассел провел в офицерском клубе потягивая «Кока–колу» и с увлечением уставясь в телевизор. По телевизору передавали шоу Бенни Хила. Рассел от души посмеялся, однако к трем часам утра был свеж как только что вытащенный из банки малосольный огурец. Он выкурил последнюю сигарету перед вылетом на боевое задание, переоделся в специальный комбинезон, захватил гермошлем и направился на взлетную полосу к дремавшим на ней бомбардировщикам. Вылет состоялся точно по плану.

В эту пору на Диксоне уже понемногу наступала зима. Точнее она там никогда не кончалась. Местная природа непрерывно находилась либо в состоянии трескучей зимы, либо оттепели, либо в ожидании похолодания, и лишь на короткое время баловала невесть зачем приехавших сюда людей жалким подобием лета, состоявшим из пары недель относительно теплой погоды и ярких красок. В эту пору особенно оголодавшие олени выходили из тундры поближе к человеческим поселениям в надежде застать вокруг них раньше всего появлявшийся из–под снега, в связи с сохранением тепла в домах, ягель. Приветливые поселенцы радовались оленям и долго показывали на них своим детям, а вдоволь налюбовавшись, отправлялись по домам. Оттуда они возвращались со своими видавшими виды берданками и, немного погоревав о нарушении любви к братьям своим меньшим, палили по оленям из всех имеющихся стволов – нельзя же в конце концов столько мяса, которое само пришло, отпускать обратно в тундру. Пароходы приходили в ближайший порт Дудинку не чаще, чем Новый год, а есть, как ни странно, хотелось каждый день. Коренные поселенцы, впрочем, обитали далеко в глубине обширной территории полуострова и периодически дружили с оленями. И было их очень мало. Основными жителями прибрежных земель были русские солдаты, охранявшие северные рубежи необъятной родины. Секретных военных баз здесь было даже больше, чем поселков коренного населения, а официальная подозрительность простиралась до того, что документы проверяли чуть ли не у оленей – мало ли на что способны заокеанские супостаты. Ходили слухи, что для военных целей вовсю используют тюленей и дельфинов, так что смастерить оленя–терминатора не представит для них особого труда. Тем более, что целей для диверсий было хоть отбавляй. По всему полуострову было раскидано десятка два ракетных шахт, несколько радиолокационных точек и приемных центров радиоразведки. Это ведь только из столицы Америка кажется далеко, а с Диксона до нее рукой подать, а уж радиоволной и подавно. Прослушивается вся территория Соединенных Штатов за милую душу и бескрайние снега тому только помогают – отражаясь от них радиоволна летит намного дальше обычного. А уж простреливается ядерными баллистическими ракетами Америка отсюда только чуть–чуть похуже, чем с Кубы. Ракете после старта всего делов – продифилировать над Северным полюсом и упасть куда положено. Американцы это понимали не хуже русских, оттого все воздушное, надводное и подводное пространство было напичкано летательными и плавательными аппаратами с аналогичными прибамбасами на борту. Отсутствие земли под ногами американцы компенсировали количеством военной техники, благо промышленность и финансы позволяли. Заокеанский налогоплательщик существо бого– и президентобоязненное, а потому с радостью отдаст свой последний доллар на укрепление защиты от очередной военной угрозы.

В этот день старший «смены» на приемном радиоцентре «Морозко», располагавшемся неподалеку от поселка Диксон, Михайло Вертиполох сидел за своим постом системы «Глобальный перегон» и с вожделением смотрел на только что принесенную посылку из дома. Посылку принес один из «духов», который сразу же получил задание найти нож или стамеску для произведения вскрытия. Такое событие, как приход кому–нибудь посылки с едой, а другого в ней быть просто не могло, квалифицировалось всеми «дедами» на точке как национальный праздник освобождения, подобно дню взятия Бастилии пражскими коммунарами. Это означало, как минимум, большой жор для избранных и, скорее всего, продолжительный дринкинг на боевом дежурстве. Как ни старались офицеры поначалу предупредить подобные случаи, ничего не выходило. Еда на севере – это святое. А поскольку офицеры сами с голодухи иногда постреливали в пробегающую и глушили динамитом проплывающую дичь, то в конце концов все было пущено на самотек. Пусть идет как идет, философски решили офицеры, и правильно сделали – на отдаленной точке все шло более–менее нормально. Здесь, на краю земли, все нравы упрощаются до предела.

Сидевший рядом с Михайло «дед» Володя Дубинин уже с минуту размышлял на тему посещения сортира пред едой, поскольку только недавно опрометчиво пообедал. И мысли его постепенно сводились к «сходить все–таки надо». Проблема заключалась в том, что в туалет на краю земли ходят исключительно по двое. И дело тут не в отсутствии женщин или прочих извращениях, просто хозяином здешних мест, на радость «Гринпису», резонно считался не человек, а белый медведь. А он знал, зараза, в какие минуты своей жизни человек бывает наиболее беспомощным, и ловко пользовался своими знаниями. За последние полгода, после неурожайного периода в тундре, медведь задрал в туалете уже двух солдат. Туалет, как и все прочие удобства, находился на отшибе. В плохую погоду, то бишь в буран, когда ничего не видно на расстоянии двух метров, деревянный сортир в лучшем случае маячил вдалеке призраком «Летучего голландца». А если дело происходило в полярную ночь, поход по нужде представлял из себя и вовсе уж рискованное предприятие. При всем желании командир части капитан Берестов не мог приставить к сортиру часового с автоматом для отгона медведей и прочей нечисти. Часовой через пятнадцать минут на ветру превратился бы в ледяной персонаж из северных сказок Андерсена. Единственное, что измыслил хитроумный капитан, это протянуть веревку от казармы до сортира и издал приказ ходить в сортир по двое. Один справляет нужду, а второй с топором отгоняет медведей. После своих нерадостных размышлений Володя Дубинин попросил Михайло повременить с посылкой, а сам свистнул одного из корешей и отправился в сортир.

Спустя пару часов, когда сменился караул, в который ходили друганы Михайло, все приглашенные «дедушки» и «дембеля» уселись вокруг «Глобального перегона», забив на дежурство, и сверлили посылку голодными взглядами. Михайло откупорил деревянную крышку стамеской и взорам присутствующих открылись внутренности коробки. Словно фокусник из черного ящика Михайло доставал оттуда ярко–рыжие мандарины, банку соленых огурцов, невиданные лет сто зеленые яблоки, палку колбасы, три банки тушенки и пестрые пакеты со сладостями. По аудитории пронесся радостный вздох. Быстренько распаковав и открыв все что можно, служивые извлекли из поста двухлитровую бутыль самогона, сменянную у пришлых чукчей за десять холостых патронов (чукчи в это время как раз преследовали убегающего оленя и никак не могли понять, почему после выстрела в упор он никак не хотел падать и истекать кровью). Самогон молниеносно перекочевал в граненые стаканы солдат и наполнил небольшой зал неслыханным ранее ароматом, в котором неясно угадывались запахи погони и крови, весенней тайги, перезрелых мухоморов, сырого пороха и устроившегося на ночлег голодного медведя. Между тем, русские солдаты привыкли выносить и не такое. Володя Дубинин встал первым и предложил тост за родителей Михайло в благодарность за присланную посылку. Это было логично и рассудительный Михайло согласился. Опрокинув стакан самогона внутрь, он испытал странное ощущение. Ему вдруг на секунду показалось, что он олень–первогодок, который прыгает по бескрайней тундре в поисках ягеля. Но ощущение это быстро прошло. Дубинин и сидевший рядом Петр Ликсахин, оператор «Большой дороги», одновременно почудились себе лосями с огромными ветвистыми рогами, причем в период борьбы за самку. Они тут же столкнулись лбами и стали скрипеть зубами друг на друга. Их быстро утихомирили и налили по второй. Немного освоившись с действием самогона, Гоша Переверзев, лучший мозрянщик точки, предложил поднять граненые стаканы за самого Михайло, которому скоро светил ранний дембель за успехи в ловле иностранных самолетов–шпионов, наглым образом нарушавших воздушную границу. Однажды Михайло даже поймал неопознанный радиосигнал, который никто в части расшифровать не смог. Кассету с записью отослали в Москву, где через неделю установили, что сигнал принадлежит не самолету и не летающей тарелке, а вражеской атомной подводной лодке, которая потерпела бедствие, столкнувшись с китом–полосатиком, и была вынуждена всплыть вблизи северных российских берегов. Михайло тут же наградили внеочередным суточным увольнением домой, но поскольку дорога домой занимала трое суток, увольнение осталось неиспользованным. Несмотря на это Михайло согласился выпить за себя и первым опрокинул стакан. На сей раз все поплыло у него перед глазами, окружающее куда–то исчезло, а он ощутил себя тюленем, за которым, прыгая по волнам, несется лодка с туземными охотниками. На носу уже стоит, высоко подняв гарпун с зазубренным лезвием, главный туземец – отважный Хасы Манты Пельмени. Но хитрый тюлень нырнул под льдину и спасся от преследователей. Там он неожиданно столкнулся с морским котиком, заговорившим с ним голосом лейтенанта Косухина:

– Вертиполох, ты что это в туалете один делаешь?

Честный тюлень ответил капитану:

– Прячусь от охотников.

– Это что они тебя, за холостые патроны преследуют?

– Да черт его знает, товарищ капитан.

Морской котик осмотрелся по сторонам и вопросил:

– Значит пьете? Налили бы хоть старшему по званию.

– Это с превеликим удовольствием, – вставил слово голосом Гоши Переверзева невесть откуда возникший под водой белый медведь.

– Гоша, – удивился Михайло, – Ты же плавать не умеешь?

– Не умею. – подтвердил белый медведь, – Но страшно хочу научиться. Да и закуска тут так и шныряет вокруг.

Он поймал проплывавшую мимо жареную скумбрию и разом отхватил половину. Приняв стакан из белой волосатой лапы, морской котик предложил:

– Пора всплывать, товарищи разведчики. И залпом выпил содержимое.

– Пора, – согласился Михайло, сделав пару загребательных движений.

В то мгновение Вертиполох вдруг узрел себя сидящим на сейфе в помещении штаба части. Чуть ниже, за столом командира части, расположился лейтенант Косухин, который пытался как заправский морской котик подвинуть носом стакан с одного края стола на другой. Вскоре это занятие ему надоело и он стал подбрасывать носом футбольный мяч, ловко жонглируя. «Прямо как в цирке» – подумал Михайло. В этот момент открылась дверь и в проеме показался лось с ветвистыми рогами.

– Здорово Михайло, а мы уж тебя потеряли совсем, – произнес лось голосом Ликсахина. – Пить будешь?

После третьего стакана Вертиполох ушел в небесные сферы и не на шутку разругался с чукотским шаманом Кугуном о природе вещей. Шаман утверждал, что души оленей после смерти или в период экстаза переселяются только в хороших людей. В плохих переселяется душа коварной росомахи и охотника за тюленями Хансы Манты Пельмени. Вертиполох же пытался убедить самого шамана, что его нет на свете вообще, что он простой глюк и скоро сгинет совсем, с первым криком петуха. А у охотника Хасы Манты Фрикадельки души вообще нет – это сплошной собирательный гастрономический образ.

– Сам ты гастрономический образ, – обижался шаман, – Ну скажи мне, где ты на Таймыре петухов видел?

На этот вопрос Вертиполох не знал ответа.

Рация заработала еще при подлету к квадрату шестьдесят пять – четырнадцать. На связь с бомбардировщиком Рассела вышел сам Грегор Йорк.

– Хело, майор – голос Грегора звучал бодро, – как добрались?

– Все О’Кей, шеф. Слегка потряхивает на воздушных ямах, но это мелочи.

– Отлично, Рассел, иного ответа я от вас и не ожидал. Ваша задача – разбомбить цель на территории русского полуострова Таймыр. Радиоцентр находится в квадрате в шестьдесят три – десять. Через десять минут она уже будет в зоне досягаемости. После нанесения удара сразу доложить о результатах. Сегодня ваши генераторы самые мощные из всех собранных, поэтому промахи и накладки исключаются. Желаю удачи.

Эфир смолк. Рассел проверил вооружение, все было в норме. Он вызвал экипажи остальных бомбардировщиков и продублировал приказ.

– Ребята, подлетаем к зоне нанесения удара. Цель – русская радиоразведточка. Использовать весь имеющийся запас ракет и бомб. Через пять минут включаем генераторы частоты мыслей, они выведут нас прямо на цель. Ни один русский не должен уйти живым.

Экипажи подтвердили получение приказа и готовность к атаке. Спустя пять минут Рассел первым запустил «Фабрику грез» на своем стратегическом бомбардировщике. На экране монитора к его удивлению не возникло никаких детских или эротических силуэтов. Из конца в конец монитора сновали олени, проплывали тюлени и бегали какие–то чудаки, похожие на обитателей канадского севера. Периодически возникали пейзажи почти голой заснеженной тундры и подводных шельфов. Иногда сигнал поступал прямо из воздушных масс, пересекавших сейчас Северный Ледовитый океан. Рассел, по старой привычке общаться с компьютерам, забыв о ценности этой техники, в сердцах даже пару раз долбанул по экрану монитора кулаком. На экране на секунду возник какой–то человек в кителе с погонами, но в одних кальсонах и шерстяных носках, лихо жонглировавший своим носом большим футбольным мячом. Рассел решил, что случайно поймал сигнал спутникового телевидения с комическим шоу Бенни Хила, но по направлению сигнала убедился, что тот идет именно с необходимой ему радиоточки противника.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Рассел, – Кто, интересно, служит в русской армии – тюлени и белые медведи? Это уже слишком. Не могли же они и в самом деле посадить за посты животных? А, судя по мыслеформам, никого кроме дичи там не имеется.

Рассел покосился на цветовую шкалу приборов, индицирующих цвет мыслей и определявших их принадлежность к той или иной группе людей. Прибор весело перемигивался с Расселом яркими вспышками всех возможных оттенков, напоминая ему то ли новогоднюю гирлянду, то ли северное сияние.

– Что за черт. – снова выругался Рассел.

В этот момент на связь вышли командиры ведомых бомбардировщиков.

– Шеф, – в один голос твердили офицеры, – По показаниям приборов мы уже находимся почти прямо над русской территорией. Но генераторы показывают передачу «В мире животных» или «Одиссею команды Кусто». Что нам делать?

Немного подумав, Рассел рассудил так:

– Будем бомбить по приборам. Запись поведения генераторов расшифруют потом аналитики штаба. Мы имеем на борту самонаводящиеся на мыслеформы противника ракеты. Понадеемся на них. Открыть огонь.

Звено бомбардировщиков почти одновременно выстрелило шестнадцатью баллистическими ракетами класса «воздух–земля». Шестнадцать огненных хвостов сорвались из под крыльев воздушных американских ракетоносцев и устремились к самой северной оконечности полуострова Таймыр. Поначалу их полет продолжался нормально, прямо к цели, но затем наступил хаос. Ракеты, словно по команде «все вдруг», разлетелись в разные стороны. Добрая половина ушла глубоко в пустынные тундры полуострова, превратив достигнутые места в лунную поверхность с зияющими кратерами. Четыре ракеты какое–то время носились одна за другой, а затем взорвались далеко от цели. Еще три моментально устремились в воду, словно атакуя спрятавшиеся подо льдом вражеские подводные лодки. А последняя ракета вместо прямого курса на цель устремилась в верхние слои атмосферы и взорвалась при вылете в открытый космос. Рассел в бешенстве сорвал с себя гермошлем, обливаясь холодным потом – никогда в жизни он еще не чувствовал себя таким полным идиотом. Отдышавшись, словно его преследовал голодный тигр, Рассел включил передатчик и скомандовать экипажам:

– Отбой атаки. Идем домой.

Глава 10. Черный полковник

Генерал Тарасенко повернул голову в сторону сидевшего в самом дальнем углу кабинета невысокого человека в форме полковника. Молчавший до сей поры брюнет, с невыразительными чертами лица и прозрачными глазами, встал и медленно подошел к карте. Звали его Герман Бергмозер. Полковник руководил недавно созданным при штабе округа центром парапсихологических исследований в военных целях. Более конкретно о том, чем занимались его люди, не знал даже генерал Тарасенко. По данным генерала тайные агенты Бергмозера под видом обычных лейтенантов, капитанов, а иногда и рядовых, находились практически на всех точках войск, относившихся к епархии радиоразведки. С ведома правительства они вели негласный надзор за состоянием дел и отбирали кандидатов в новые элитные части, судя по всему, не имеющие к радиоразведке прямого отношения. Когда Бергмозер подошел к карте, в обширном кабинете смолкли все разговоры, казалось, офицеры перестали дышать, и в возникшей тишине стало слышно как растут цветы на подоконнике.

… Когда в далекой уральской деревушке Берестово на свет родился маленький мальчик Герман Бергмозер, радиоразведки не было и в помине, а отечественная и мировая парапсихология находилась еще на уровне средневековых представлений. Только–только начиналась эпоха радио. Новорожденный уже с младенчества проявил странные способности – когда бабка–повитуха попыталась его перекрестить крестным знамением, неведомая сила подхватила ее и вышвырнула во двор. По какой–то роковой случайности бабка угодила прямо головой в колодец и захлебнулась. Соседи сочли это несчастным случаем, поскольку за повитухой Пелагеей значилось неумеренное потребление спиртного по праздникам и даже в будние дни. Посудачив немного решили, что она сама свалилась в колодец. Ее похоронили скромно, по деревенскому обычаю, и забыли о случившемся. Спустя десять лет малолетний Герман, названный так своими учеными родителями в честь уездного врача Германа Петровича Колюева, вылечившего его мать от лихорадки, расшумелся на игрище со своими дружками и случайно толкнул проходившего мимо старца Викентия из местной церкви. Однако, когда старец Викентий попытался приструнить расшалившегося без меры мальца, тот, вместо извинения, послал старика подальше и еще погрозил кулаком, мол «Ходят тут всякие хрычи, играть мешают». Старец, обомлев от услышанного, чуть было не проклял мальца на веки вечные, да пожалел и не стал. Вернувшись домой, почтенный старец вдруг почувствовал резкую боль в сердце, горле и ногах, заставившую его слечь в постель. К вечеру у него пошла кровь горлом, а сердце остановилось. Поскольку никто кроме дружек Германа не слышал его перепалки со старцем, то и со смертью последнего никто малолетнего мальца связывать не стал. Между тем, с течением времени за отдаленной уральской деревушкой Берестово стала закрепляться дурная слава. Если какой–нибудь купец ехал через деревню на ярмарку, его обязательно грабили. Если в деревню приезжали гости к своим родственникам, после возвращения домой все тяжело заболевали, а иногда даже умирали. Если кто из мужиков в соседней деревне брал себе в жены девку из Берестова, то она рожала ему только мертвых детей. Произраставшие в окрестных лесах грибы и ягоды в пищу были абсолютно не потребны, а сваренный из них самогон использовали для потравы ядовитых змей, в изобилии водившихся в окрестных болотах. Когда Бергмозеру исполнилось пятнадцать лет, отец повел его на крестный ход. Там, увидев животворящую икону, мальцу сделалось худо, но вскоре он пришел в себя, а в небе над церковью началась страшная круговерть. Поднялся ветер. Возникла огромная воздушная воронка, засосавшая в себя всю окрестную живность и посевы. Люди едва успели разбежаться, а церковь рухнула. В конце концов все жители деревни померли от неясных болезней или подались в болота, и никто более о них не слышал с тех пор. Чудом уцелел только сам Герман. Его взяла к себе на воспитание тетка из далекого Борисоглебска. В этом городишке Герман провел три года. К тому времени большевики уже бродили по стране, создавая в ней брожение умов, и ум Бергмозера, оказавшийся на редкость прозорливым, быстро сообразил где его место. В свои восемнадцать лет он вступил в Красную армию и стал громить белых по всем фронтам. Через полгода он уже командовал эскадроном. Лихим кавалерийским наскоком врубался Бергмозер со своими молодцами в самую гущу схватки, где бы она не проходила. Мотало его по всем фронтам: от западного до уральского. Удалось схлестнуться даже с колчаковскими частями в родной Сибири. Там бравый комиссар Бергмозер сам расстреливал пленных белых офицеров, а иногда и пытал собственноручно особенно молчаливых и неподатливых на раскрытие военных тайн. В душе он люто ненавидел белогвардейцев только за то, что они пели «Боже, царя храни», а не «Интернационал» – великий гимн разрушения мира. При звуках этой песни Бергмозер плакал, сняв свою кожаную кепку. А поплакав, снова пытал и убивал белогвардейцев, ни за что на свете не хотевших принять власть пролетариата как законную. Периодически в нем просыпались детские воспоминания и желания. Однажды он устроил переправлявшимся вброд через мелководную речушку колчаковским конникам настоящую морскую бурю. Вода, доходившая лошадям до колен, за мгновение поднялась так, что им пришлось плыть изо всех сил, а затем закрутилась в водоворотах, поглотивших большую часть всадников. Остальных накрыло гигантской двадцатиметровой волной. Те немногие, кто добрался до берега, сошли с ума от увиденного и разбежались по лесам, пугая зверей своим диким криком. Уцелел лишь один единственный есаул Васько Лавренец, но, добравшись до своих, он был моментально помещен в походную лечебницу для душевнобольных, а затем тайно расстрелян ввиду полного помешательства и быстрого наступлении красных. О наступавшем на Колчака корпусе Германа Бергмозера, лихо получавшего воинские звания от вождей пролетариата, прослышал сам золотопогонный адмирал. Он заслал в место расположения Бергмозера отряд наемных убийц с целью обезглавить бравого комиссара или, в крайнем случае, застрелить. Колчаковцам не удалось ни то, ни другое. Адмирал решил, что его предали. Как только убийцы под видом небольшого отряда партизан–красноармейцев появились в расположении штаба Бергмозера и беспрепятственно приблизились к комиссару на расстояние выстрела в упор, якобы с целью просить о принятии в краснознаменный корпус, откуда ни возьмись у штаба появилась рота казаков и разом всех повязала. Бергмозер, даже не взглянув на пленных, приказал казакам устроить развлечение со скачками и маханием шашкой, а вместо тыкв, которые полагалось рубить, обязал использовать головы пленных. Услыхав о такой жестокости, пленные запросили хотя бы расстрела, но узрев прозрачные глаза Бергмозера, смирились с судьбой и оплакали свою долю. Командиру отряда Бергмозер лично отрезал уши и скормил собакам.

Шло время, наступление продолжалось. Колчак пытался провести через Сибирь поезд с золотым запасом России, с тем, чтобы спрятать его от коммунистов. Японцы и англичане, естественно не из любви к царской России, ему помогали. Но на беду Колчака в этом мире ему повстречался Герман Бергмозер, а это означало только один исход разыгравшейся трагедии. По странному стечению обстоятельств лишь Бергмозер помнил о том, что через Енисей существовал только один единственный железнодорожный мост, соединявший два куска Транссибирской магистрали. Для гигантского количества солдат японской, английской и колчаковской армий, скопившихся на левом берегу Енисея, существовал только один единственный исход – через этот мост. Японцы и англичане конечно гады и проклятые империалисты, но не они в конечном итоге нужны были Бергмозеру. Ему нужен был даже не Колчак, ему нужен был золотой поезд. Одним мощным ударом собранной в кулак конницы, с предварительной артподготовкой, красные части Бергмозера сломили и уничтожили противостоящие им на этом участке фронта хваленые каппелевские батальоны, входившие в армию адмирала, и так лихо изображавшиеся потом в знаменитом фильме «Василий Иванович Чапаев». Каппелевцы умирали не сдаваясь, но толку от этого было мало. Через два дня ожесточенных боев первые красные эскадроны вышли к мосту через Енисей, отрезав воинствующей Антанте путь к отступлению. Японцы, англичане и Колчаковцы оказались запертыми, словно в мышеловке. Под угрозой взрыва моста Бергмозер провел краткие переговоры с иностранными командующими, и те, естественно, предпочли мирно вернуться домой, сдав большевикам Колчака и поезд с золотым запасом. На том и порешили. Бергмозер пропустил во Владивосток эшелоны с англичанами и японцами, слегка их разоружив, а сам захватил золотой поезд без единого выстрела – интернациональную охрану просто и быстро заменили идейными красноармейцами. Адмирал Колчак был предан своими офицерами, попал в плен и был тайно удушен лично Бергмозером, когда возникла угроза нового наступления недобитых каппелевских офицерских частей, жаждавших освобождения своего адмирала.

После триумфа на фронтах гражданской войны героический красный маршал кавалерии Герман Бергмозер, никогда в своей наполненной приключениями жизни не болевший никакими хворями, неожиданно умер по пути следования на собственном поезде из Киева в Харьков. Ехавшие с ним в одном командирском вагоне военные врачи констатировали быструю смерть от вируса испанского гриппа. Кончина маршала потрясла всех честных людей. Похороны устроили по всем правилам: в Москве, на Красной площади, с траурным шествием кавалерийских эскадронов и всенародным изъявлением скорби. Урну с прахом безвременно почившего красного маршала замуровали в кремлевской крепостной стене, где она и находится по сей день. Спустя короткое время все забыли о нем, увлеченные строительством новой светлой жизни. Между тем, не прошло двух десятков лет, как грянула новая война. Гитлер вероломно напал на Советский Союз. Уже танки Манштейна и Гудариана кромсали своими гусеницами священную землю великороссов. Корабли и подлодки адмирала Деница вовсю топили мирные транспорты русских, а заодно и всех остальных. Страна горела и умирала. И в это время в руки русских контрразведчиков попали документы офицера СС, коменданта Бухенвальда, полковника фашистских войск Германа Бергмозера. Удивленные военные чекисты, проводившие расследование, сопоставили удостоверение с имевшимися фотокарточками красного маршала и разом поседели. На фотографиях был изображен один и тот же человек, причем, судя по датам, этот человек жил и действовал одновременно в России и Германии. По приказу сверху чекистов расстреляли, а дело закрыли, объявив о непорочности красного маршала, благо фашистский Бергмозер был также мертв.

Третий Бергмозер родился в Москве 1955 году. В честь великого красного маршала и десятилетия победы над немцами родители нарекли его Германом. Мальчик поступил в военное училище и служил верой и правдой своей стране до самой перестройки. А после нее стал служить еще усерднее. Еще с рождения за ним стали замечать странные способности. Малыш мог видеть сквозь стены, передвигать взглядом и поджигать предметы, что он не раз проделывал с пролетавшими мимо голубями, а также читать мысли окружающих. Однажды он взглядом убил собаку. За одаренным мальчиком внимательно и негласно наблюдали умные военные люди и вскоре все это нашло применение в новом центре парапсихологических исследований, созданным при контрразведке. Для прикрытия уже давно получивший генеральские погоны Бергмозер для всех остальных оставался полковником, принадлежащим епархии внешней и радиоразведки, невесть почему не продвигавшимся по служебной лестнице. Об истинных целях и задачах центра знал только серый кардинал Верстышев, да сам Герман. Для отвода глаз, среди военной элиты распустили слухи о присутствии людей Бергмозера на всех точках радиоразведки, так что полковника тайно ненавидели и боялись почти все высшие офицеры, вплоть до отдельных генералов. Люди полковника из центра регулярно проводили специальные парапсихологические тестирования руководителей всех штабов радиоразведки на предмет выявления среди них вражеских шпионов. Подопечных Бергмозера боялись как огня, потому что от них веяло средневековой чертовщиной, чем–то запредельным для понимания недалеких умов нынешних руководителей военных ведомств России, привыкших разделываться с соперниками любыми методами, но методы Бергмозера были им неведомы, а потому в высшей степени подозрительны. Его не раз пытались свалить, но полковник пользовался мощной поддержкой высокопоставленных фигур в правительстве страны, непонятно почему крепко в нем заинтересованных. Кроме того, попытки подставить Бергмозера обходились себе дороже. Среди генералитета ползли самые невероятные слухи о черном полковнике. Якобы он был сатанистом или некрофилом, а может и тем и другим одновременно. Попытавшийся его подсидеть генерал Студеный спустя две недели после очередной провокации сошел с ума и в припадке бешенства покончил жизнь самоубийством, полоснув себя по шее опасной бритвой. Видевшие его в последние дни перед смертью утверждали, что Студеный постоянно рассказывал о черных тенях, ежедневно являвшихся ему во сне и закапывавших его живым в могилу несколько ночей подряд. Как бы там ни было, реальной силы Бергмозера не знал никто, и это делало его ещё более могущественным.

Центр Бергмозера вел невидимую войну не на жизнь, а на смерть со многими разведками иностранных держав, что значительно добавляло веса полковнику, который при желании как пешками мог управлять многими генералами. Герман многое знал, но мало говорил. По дороге из своего центра, располагавшегося под Москвой, в обитель генерала Тарасенко, находившуюся в центре столицы неподалеку от Кремля, Бергмозер уже знал зачем приглашен на внеплановое совещание. Знал он также, чего хочет от него генерал Тарасенко. Шестисотый «Мерседес» несся вперед, быстро пожирая километры и едва подрагивая на российских ухабах, а Герман размышлял о том, что ему стоит рассказать тупоголовым воякам, а что – нет. Благодаря прекрасно налаженной агентурной сети нетрадиционного профиля начальник центра был прекрасно осведомлен о возмущениях международного эфира в последнее время. Возмущения эти лавинообразно нарастали с каждым днем, не давая покоя американской авиации, путая НАТОвским генералам все карты. В Вашингтоне понятия не имели с чем столкнулись, и большинство сенаторов, которых подкармливал Пентагон, пребывали в полной растерянности, прикусив до поры языки. ЦРУ, конечно, не стояло на месте, а лезло из кожи вон, рассылая сотни новых агентов по всему миру, пытаясь выяснить происхождение непонятного эфирного феномена. Однако, все усилия разведчиков были тщетны – эфирный дух не имел ни точного адреса, ни телефона, ни номера электронной почты. Его как бы и не существовало в природе. Тем не менее, на чисто атмосферные явления все эти небесные перевертышы никак не походили, это было Герману ясно как день. Да, в них не было никакой логики. Да, в них не чувствовалось никакого расчета. Будь это иначе, будь это проявление чьего–то военного умысла, самолеты противника рушились бы на землю, как паровозы немцев под откос в 1943, но они не рушились. Они просто возвращались на базы. В худшем случае получали поломку приборов или бомбили какой–нибудь отдаленный и свободный от людей радиолокационный центр стратегического назначения. На тайную деятельность террористов это тоже никак не походило. Террористы в наше время нужны только для того, чтобы с их помощью давить на неугодные, слишком свободомыслящие политические режимы или зарабатывать деньги на тайные операции различных спецслужб. Но дразнить Соединенные Штаты было бы безумием. Никто из существующих известных Бергмозеру террористических группировок, а он знал все, не осмелится бы так нагло выступать против могущественнейшей, распространившей свое влияние практически на все сферы жизни, от еды до наркотиков и порнографии, державы. От США зависел почти весь мир и они этим, естественно, вовсю пользовались. Просто не уважать их было опасно и чревато большими неприятностями, а уж так нагло наезжать, как это делал эфирный дух, да еще на самую защищенную контору в мире – вообще сумасшествие. Или безграничная уверенность в своих силах. Сам по себе тот факт, что оборотень не обращал никакого внимания на самолеты ВВС России, был очень познавательным. Бергмозер долго размышлял именно над этим. Почему? Почему мировые воздушные просторы бороздят тысячи истребителей и бомбардировщиков десятков не очень миролюбивых стран, а периодическим атакам подвергаются только самолеты НАТО? Как ни крути, получалось, что эфирный дух не ровно дышит к русским. А американцев абсолютно не уважает, да еще издевается над ними, словно над безмозглыми тупицами, не заслуживающими никакого уважения. Между тем, у Бергмозера создавалось ощущение, что дух не «работает» на полную мощность. Он только иногда дает американцам щелчка по носу и, вдоволь напроказничав, растворяется в бескрайних небесных просторах. А может не небесных? А может не растворяется? Версию о внеземном происхождении эфирного оборотня Герман отбросил сразу. Для этого инопланетяне должны были быть в душе как минимум коммунистами или поборниками антитрестовских и антимонопольных законов. Вряд ли можно было ожидать такой прозорливости от зеленоголовых и трехглазых существ с антеннами на голове, облюбовавших неведомые просторы галактики. Все упиралось в лояльное отношение небесного оборотня к России. Откуда такая избирательная любовь? А может быть этот дух сам был русского происхождения? Как ни казалась такая гипотеза надуманной и шаткой, недавний тайный налет стратегических бомбардировщиков США на точку радиоразведки на Диксоне работал как раз на нее. Бергмозер прекрасно знал об американской программе «Мыслитель». Здесь США опередили русских на один шаг. Но опять–таки факты не клеились в общую картину неосознанных действий стихии: тайные ракетные удары на Кубе и в Корее прошли как по маслу, а налет на Россию закончился полным провалом. Почему, черт побери?

Оснащенные генераторами частоты мыслей военные американские самолеты действительно представляли большую опасность, и были абсолютно невидимы. Но там, где есть абсолютное, где–то совсем рядом бродит и относительное. Самолеты с генераторами не видел никто, корме Бергмозера. Он следил за всеми полетами спецавиации и знал обо всех ее передвижениях. Он ее чувствовал. Его центр вел разработки аналогичные американским, но не успел их завершить до запуска в действие программы «Мыслитель». Это было не так страшно – через некоторое время разработки завершатся, и Россия получит качественное противоядие. Но гораздо больше Германа радовало совсем другое направление разработок собственного центра, находившееся у американцев в зачаточном состоянии. Вот для этой программы эфирный дух пригодился бы как нельзя более кстати. Однако, вычислить его даже с помощью неординарных методов было практически невозможно. Воины Бергмозера неусыпно следили за всеми нестандартными возмущениями эфира. Он сам постоянно находился в десяти телах, пребывая в переходном состоянии между временем и грядущим пространством, но с тех пор, как появился этот неизвестный эфирный дух, даже он – черный маг не мог чувствовать себя полновластным хозяином астральных территорий. В тоннелях смерти Бергмозер властвовал безраздельно, но он хотел достичь того же и здесь, среди людей. Эфирный оборотень был ему помехой. А препятствия Бергмозер привык устранять.

Темные воины Германа Бергмозера установили, что нападки эфирного оборотня на американские военные самолеты всегда сопровождались невероятно огромными выбросами чистой энергии, по силе равнявшимся нескольким десяткам атомных бомб. От смерти материю на месте выбросов спасала только неведомая и неподвластная Бергмозеру структура самой энергии – несмотря на большую мощь она была безвредна для людей. Происходили выбросы по всему миру и перемещались мгновенно, невидимо для человеческих глаз и сверхчувствительных человеческих приборов, а потом исчезали бесследно. Но, как удалось установить подопечным Германа за время наблюдений, по странному совпадению почти все эти выбросы, за исключением не идентифицированных, начинались и заканчивались приблизительно в одном районе. И сегодня днем, после того как Бергмозер получил свежие данные о тайном налете американских бомбардировщиков на Диксон, энергия опять проявила себя с невиданной ранее мощью, разметав баллистические ракеты. Сегодняшний день был для черного полковника Германа Бергмозера праздничным днем, потому что именно сегодня сбылись его ожидания. Сегодня он наконец узнал, где находится этот проклятый недосягаемый эфирный оборотень. А находился он совсем близко.

«Мерседес» плавно поворачивал, проезжая одну московскую улицу за другой, а Герман, скрипя зубами от дикой радости, барабанил по стеклу дверцы то марш Буденного, то пиратский гимн. Вечерело. Нелюбимое Германом солнце медленно падало за ломаную линию крыш. Едва заметно сгущались сумерки, подготавливая вступление ночи в свои права. Еще немного, и начнется его время, вспыхнут тусклые уличные фонари, и грязный город пропадет за ними в темноте. Останутся лишь чахлые желтые круги света, которых не боится ни одна черная кошка.

Роскошный «Мерседес» подкатил к зданию штаба внешней разведки. Бергмозер вышел на воздух, окинул взглядом массивные колонны у входа, застывших рядом с ними, словно изваяния, гвардейцев, угловатые и островерхие башни Кремля, нелепо торчавшие невдалеке, и направился к дверям.

На совещании ему доставило истинное удовольствие послушать этих олухов в военной форме о причинах возникновения эфирных возмущений. В зале заседаний разведцентра собралось человек двадцать. Герман видел их насквозь и знал, чего хочет каждый. Все они заботились по большей части о собственной заднице и покое. Полковник Швецов, кроме того, спал и видел его в гробу в белых тапочках, и боялся как огня, а потому вынашивал план тайного убийства Бергмозера. Швецов уже даже сошелся с киллерами из солнцевской группировки и заказал убийство Германа за двадцать тысяч долларов. Зверь–Зверюгов – начальник центра подготовки войск особого назначения не был человеком решительным, несмотря на фамилию, и так далеко не заходил. Он всего лишь хотел отставки черного полковника, как называли Бергмозера за глаза в штабах. Руководитель группы штабов Войск радиоразведки подполковник Самоед вообще ничего не хотел и всего боялся, а потому не мог дождаться выхода на законную пенсию. Самоед мечтал сейчас только об удочке, тихой речушке и чтоб водка не кончалась. Мелкие чины, возглавлявшие спецгруппы по разным направлениям деятельности, смотрели на полковника как на терминатора, с которым лучше шутки не шутить. В общем–то, такое отношение Германа вполне устраивало. И только генерал Тарасенко, эта старая лиса, хотел от него поимки эфирного оборотня и передачи сего феномена в собственные генеральские руки. У Тарасенко были свои виды на оборотня. Когда очередь, наконец, дошла до Бергмозера, в кабинете воцарилась необыкновенная тишина.

– Товарищ генерал, – медленно, словно нехотя проговорил полковник обращаясь к Тарасенко, – Все только что сказанное предыдущими ораторами весьма интересно, но обладает одним изъяном – никто так и не назвал причину неудач, преследующих американскую армию в последнее время.

– М–может быть вы знаете? – промычал генерал Тарасенко, который вдруг разволновался словно школьник на экзамене по алгебре. При разговорах с нижними чинами, да и с чинами повыше такого никогда не происходило. А сейчас у генерала неудержимо тряслись коленки и хотелось убежать далеко из этого кабинета.

– Не возьмусь утверждать с абсолютной точностью, но кое–что сегодня мне стало известно.

Герман Бергмозер обвел всех присутствующих уничтожающим взглядом, в котором ясно читалось презрение и превосходство.

– По донесениям моих агентов – из северо–западного округа войск, аномальная зона находится именно там. Об этом уже говорилось на прошлом совещании. Но дело совсем не в непонятных природных явлениях и не в инопланетянах. Ни те ни другие здесь ни при чем.

Бергмозер снова замолчал, словно тянул удовольствие. Полковники, майоры и генералы, смотрели на него во все глаза. Первым не выдержал Шампельмень.

– Ну, так что же это за таинственный источник энергии? Что является причиной бедствий американских военных сил?

– По соображениям секретности, продиктованным мне сегодня сверху, я не могу раскрыть форму источника даже вам. Мною самим она изучена ещё не полностью. Скажу лишь, что это не сверхмощный генератор частоты мыслей, а источник иного рода. Однако, он куда более совершенный, чем недавняя разработка наших американских коллег, созданная в процессе работы над операцией «Мыслитель». Американцы полагают, что уже получили над нами превосходство в этой области. Их уверенность основывается на успешном проведении ряда тайных и никем не отмеченных операций с использованием генераторов частоты мыслей. Начавшаяся неразбериха в Европе, вероятно, изменила их планы. Между тем, нам не стоит обольщаться. Неизвестно, чем может обернуться для нас самопроявление этого энергетического феномена. Пока он путает карты американцам, но остается непонятным нам. Если они уверены, будто это наше новое оружие, то нам это только на руку. Но бездействие смерти подобно. Что он натворит завтра – никому не известно.

– Что вы предлагаете, полковник? – вопросил генерал Тарасенко.

– Согласно нашим компьютерным вычислениям и телепатическим прощупываниям эфира энергетический источник иногда использует форму радиоволны. Причем, радиоволны отечественного военного узла перехвата. Я предлагаю отправить в район энергетической аномалии, а там у нас находится только одна единственная радиоточка – ПЦ «Смородина», группу захвата из моих специалистов с заданием обнаружить, идентифицировать и захватить неизвестный источник. По результатам операции станет ясно, можно ли его осознанно использовать как энергетическое оружие.

Тарасенко с минуту подумал и высказал свое решение.

– Ну, в общем так: на захват неизвестного источника помимо спецов полковника Бергмозера отправится рота десантников Зверюгова с поддержкой вертушек и бронетранспортеров. Оцепить весь район, прилегающий к ПЦ «Смородина», чтоб ни одна мышь не просклизнула. Начало операции – через пять часов.

Лицо Бергмозера исказила гримаса презрения вперемешку с негодованием.

– Товарищ генерал, – проговорил он, – Поимка источника – это тонкая работа. Зачем тут десантники? Они же дров наломают.

– Полковник, – выдохнул генерал Тарасенко, – Я в твои потусторонние прибамбасы не шибко верю, хоть и боятся их все. Десантники – ребята что надо. Не помешают. Так что, не рассуждай, а действуй!

Садясь в черный «Мерседес», Герман Бергмозер скрипел зубами так, что чуть не раскрошил их.

– Придурки, идиоты!!! – «Мерседес» помчал его по вечерним улицам Москвы – Тупоголовые солдафоны!!! Завалят ведь такую операцию. Ох, Антоша, не дай бог уйдешь ты из рук моих… Порезвись пока, сокол, а уж как спеленаем, я найду твоим гениальным способностям применение.

Глава 11. Последний полет

После неудачного налета на точку радиоразведки на крайнем севере России Рассел Кремп некоторое время находился в недоумении и растерянности – такого с ним в жизни еще не было. Он уединился в собственной комнате коттеджа, стоявшего неподалеку от авиабазы Гринфилд, забыл про существование жены, и снова и снова просматривал видеозапись налета, которая велась автоматически со всех стратегических бомбардировщиков. Но, как не вглядывался Рассел в то, что происходит на экране – не видел никаких явных причин такого безумного поведения самых совершенных ракет. Вот бомбардировщики получили приказ открыть огонь, вот ракеты сорвались из–под гигантских крыльев летающих ракетоносцев, вот они прошли треть пути, но то, что начинается потом, у Рассела в голове никак не укладывалось. Ракеты разлетаются в разные стороны и, словно пьяные мухи в брачный период, начинают носиться друг за другом. Эта шизофреническая картина немного расшатала даже стальные нервы закаленного майора ВВС. Сидя напротив видеомагнитофона, мигавшего ему зеленым огоньком, Рассел осушал один бокал виски «Блэк Лейбл» за другим. После пятого подряд просмотра видеокассеты ему стало настолько хорошо, что загадочное поведение ракет уже не выглядело столь загадочным. Летают куда хотят? Да и хрен с ними. Пусть летают. Не сходить же из–за них с ума? Нет, лучше опрокинуть еще стаканчик. Так Рассел опустошил одну и просидел в обнимку со второй бутылкой виски до вечера, пока не раздался резкий телефонный звонок. Майор нетвердой рукой нащупал на полу изящную пластмассовую трубку и прохрипел в нее:

– Майор Кремп у аппарата.

– Рассел, говорит Грегор Йорк. Мы расшифровали твою загадку. Через час жду тебя в зале управления полетами у Патерсона.

Кремп так и подскочил на месте. Неужели этим яйцеголовым аналитикам из Пентагона удалось найти ключ? Хотя, черт их знает, они ведь явно не даром едят свой хлеб. Рассел хотел было бежать туда сломя голову, но внимательно осмотрел свое расплывчатое отображение в зеркале на стене и понял, что не дойдет.

– Мистер Йорк, – прохрипел Рассел как можно более твердым голосом, – дайте мне хотя бы пару часов, тут произошла небольшая заминка.

Грегор секунду подумал, а затем ответил с сарказмом:

– Никогда не стоит заниматься не своим делом, майор, тем более, если не знаешь всех фактов. Даю вам три часа. Ровно в семнадцать ноль ноль жду вас у Патерсона.

Кремп едва успел завести будильник на пять часов перед тем как провалиться в глубокий хмельной сон.

… Майор стоял на носу какого–то пиратского корабля с ятаганом в одной руке и допотопным кремниевым пистолетом в другой. На мачте корабля, смело резавшего носом высокую волну, развивался рваный и простреленный «веселый роджер». Пиратский бриг шел на абордаж видневшейся неподалеку трехпалубной испанской каравеллы с золоченой короной на корме. Это был корабль испанского наместника в новой Индии адмирала Бьянко дель Коста, перевозивший награбленное в индейских поселениях золото. Завидев пиратов, на корабле у пушек закопошились канониры, но было уже слишком поздно. Бриг джентельменов удачи подобрался так близко к испанской каравелле, что выстрел в упор левым бортом был бы уже самоубийством, а испанцы – трусы. Кроме того, у них на борту золото, которое они ни за что не пустят на дно. Со страшным скрежетом, под радостные крики пиратов, крепкотелый бриг ударился бортом о борт с изящной каравеллой. Засвистели в воздухе абордажные кошки с остро отточенными крюками, впивавшимися в корабельную обшивку и снасти, словно в масло. Загрохотали пистолетные выстрелы. Пираты, словно стая обезьян по лианам, перелетали на абордажных веревках на палубу испанского корабля. Началась жаркая схватка. Выхода у испанцев не оставалось. Им приходилось драться на смерть. С лязгом сшибались клинки, с грохотом дырявили доспехи испанских офицеров пули от выстрелов пиратских пистолетов. Кремп оказался в самой гуще схватки. Вокруг него дрались Черный Билл и одноухий Джо, отправив к праотцам уже пятерых испанцев. Сам майор бился на саблях с здоровенным матросом и уже успел ранить его в правое плечо и бедро. Матрос истекал кровью, но боролся за жизнь. Майор никак не мог его достать, проклятый испанец вертелся как юла, но, наконец, сделав обманный пируэт в воздухе, пиратский ятаган вошел в горло испанца, пригвоздив его к грот–мачте. Майор отскочил в сторону, но неожиданно почувствовал резкое жжение в груди и увидел, что кровь хлынула потоком из рваной дыры на месте сердца. Заваливаясь навзничь, он успел увидеть в десяти метрах ухмыльнувшегося испанского мушкетера. Затем майор оказался в кромешной тьме, словно попал в подземелье. Но вдруг темнота разорвалась, и он увидел длинный коридор без конца и начала, стены которого едва заметно мерцали. По коридору шел человек в длинном черном балахоне. Скорее не шел, а медленно плыл, не касаясь земли ногами. На секунду он остановился и, обернувшись, посмотрел сквозь майора. Ухмыльнулся чему–то и поплыл дальше. Тьма взорвалась ярчайшим светом солнца, от которого лопались зрачки с дикой болью, а затем сменилась приятным полумраком. Приглядевшись, Рассел увидел круглый стол в комнате, углы которой терялись во тьме, и людей в темных одеждах, сидевших, положив руки на поверхность стола. Затем майор словно ослеп. Он чувствовал, что вокруг него что–то происходит, но ничего не видел. И снова тишина разорвалась оглушительным грохотом канонады где–то над ухом, вышвырнув майора в реальность. Несколько секунд он вспоминал кто он и где он, а затем яростно ударил кулаком по трезвонившему будильнику. Несчастные ходики соскользнули с тумбочки на пол и разлетелись вдребезги. Кремп рывком сел на постели и, собравшись с мыслями, направился в душ. Немного придя в себя, он натянул военную форму и медленно зашагал в расположение авиабазы.

В назначенное время Джона Патерсона на месте не оказалось. Кремп нашел полковника в диспетчерской вышке, откуда как на ладони была видна взлетная полоса аэродрома и истребители, расползавшиеся по ней, словно серебристые ящерицы.

– Господин полковник, майор Кремп по вашему приказанию прибыл, – отчеканил Кремп, входя в диспетчерскую.

– Хелло, Рассел! Спустись ко мне в кабинет, Грегор уже там, а я сейчас буду, – сказал Патерсон, и добавил в микрофон: – «Rex 61» и «Rex 66», взлет разрешаю.

Кремп на минуту задержался, наблюдая за взлетный полосой. Два серебристых блестящих на солнце истребителя F15, выпустив сноп огня, сорвались со своих мест и рванулись вперед. Легко оттолкнувшись от земли, они стали уходить вправо и вверх, набирая высоту. Рассел невольно залюбовался. Когда он спускался по лестнице, кто–то хлопнул его по плечу.

– Что, старик, любуешься? Молодость вспомнил?

Это был капитан Джон Питфайер – давний друг Рассела по летному училищу, где Джон изучал штурманское дело.

– Пойдем вниз, нас ждут.

– Ты тоже приглашен на совещание? – удивился Рассел.

– Да, хотя и не знаю зачем.

Еще не совсем понимая, Кремп спустился вслед за штурманом в кабинет командира базы, где уже сидели четыре человека. Он еще не успел с ними познакомиться, как в кабинет вошел полковник Патерсон.

– Привет, ребята. Я вижу, все в сборе, – сказал он удовлетворенно, окинув взглядом комнату, и сел за свой стол. Достав какие–то бумаги из верхнего ящика, Патерсон начал:

– Хочу представить вам, майор Кремп, ваш новый экипаж бомбардировщика. От полетов на истребителях вы временно отстранены в связи с требованием Йорка. Вы ему нужны для выполнения очередной операции.

– Простите, шеф, – поинтересовался Кремп, – а где же сам Грегор Йорк? Он сказал, что тоже будет на этом совещании.

– Грегора срочно вызвали в Пентагон, – ответил Патерсон, – поэтому суть задания вы узнаете от меня. Итак, перед вам радист Пит Джассини и стрелок Билл Хармен, по кличке Громоотвод. Эти двое молодых парней, сидящие чуть поодаль – сержант Лэсли Форд и младший сержант Дик Биллинго. Джона Питфайера вы уже давно знаете. Все они – ваш новый экипаж, необходимый вам для выполнения секретной и ответственной миссии.

Патерсон закурил огромную сигару, предварительно отрезав специальными ножницами ее край, и откинулся в мягком кожаном кресле.

– Вы, наверняка знаете, джентельмены, что с маневрами наших ВВС в Европе творится черт знает что. Уже почти два месяца идут срывы заданий, и никто не может понять, отчего. Постоянно отказывают приборы, пилоты получают дезинформацию от несуществующих баз и командных пунктов. Мы теряем технику и даже людей. Нашим ребятам из космической службы и подразделения Грегора Йорка удалось несколько раз засечь выбросы непонятной энергии в одном из квадратов средней полосы лесов России. Эти выбросы происходили как раз в то время, когда с курса сбивались наши самолеты. Последний раз всплеск активности энергетического источника произошел в момент вашей последней операции, майор. Нет сомнений, что мы имеем дело с новым секретным оружием русской армии. Поэтому ваш новый экипаж, Рассел, отправляется на подавление этого источника русских. Теперь вам понятно, надеюсь, что временно все ваши полеты по личному плану Грегора Йорка прекращены. Продолжите после возвращения. Тем не менее, война нам не нужна, джентельмены. Поэтому ваш стратегический бомбардировщик будет укомплектован новыми ракетами класса «Только туда», которые сметают все на своем пути, но не оставляют после себя никакой радиоактивной грязи. Суперчистое оружие. Радиус действия – три тысячи километров. Именно для его обслуживания вам, Рассел, придаются два специалиста из Военной Академии: Дик Биллинго и Лэсли Форд – оба бортинженеры.

Патерсон неожиданно повернулся к экипажу и сказал:

– Вы свободны, парни. Майор Кремп, останьтесь.

Откозыряв, все вышли из комнаты. Джонни бросил на прощанье Кремпу взгляд, означавший «Держись, старина. Что–то услышат твои уши». Когда за Питфайером закрылась дверь, Патерсон встал и подошел к карте Европы.

– Майор, не мне вам объяснять, что задание сложное и очень опасное. Я не могу ручаться за русских, поэтому в Европе во время проведения операции под кодовым названием «Труба всему» вас будут прикрывать два звена истребителей F–15. В то же время, чтобы не привлекать внимания русских, они будут оттягивать его на себя, как бы активизируя свои действия в рамках учений «Кругом туман». Это должно позволить вам пробраться незамеченными и произвести залп. Параллельно все наши станции будут работать на подавление русских РЛС и создание эфирных помех. Выход в эфир для связи только два раза – во время перелета через океан и над Европой, чтобы не навести этот русский источник прямо на вас. Бомбардировщик оборудован генератором частоты мыслей. Возможно, против энергетического источника он бессилен, но местонахождение его определено достаточно четко. В этом случае вам помогут новые ракеты, не оборудованные приборами самонаведения. После успешного выполнения задания посадка на любой из европейских авиабаз по выбору. Все понятно?

– Так точно, сэр. Когда вылет?

– Завтра в шесть утра.

Рассел вышел из кабинета и спустился в офицерский бар, где его поджидал весь новый экипаж. Джонни налил ему рюмку коньяка и спросил:

– Ну, Кремп, мы летим кидать на русских маленькую атомную бомбу?

Рассел опорожнил рюмку и сказал:

– Вылет завтра в шесть утра. Джонни, проверь все приборы. Наш бомбардировщик должен работать как часы. Громоотвод, весь боезапас на тебе. Если нам суждено встретить на прогулке пару «МИГов», я не хочу, чтобы последнее слово осталось за ними.

Билл Хармэн ухмыльнулся:

– Я тоже, сэр.

Кремп повернулся к Джассини, потягивающему «Кока–Колу»:

– Пит, рация самолета в порядке?

– Конечно, сэр. Весь мир будет у нас в ушах.

– Отлично. Дик и Лэсли, ваша штучка налажена?

– Да, сэр. Она прошла испытания на севере Штатов. Великолепная игрушка, сэр. Мы берем с собой четыре ракеты.

– Итак, ребята, Соединенные Штаты Америки ждут нас завтра в шесть утра здесь. Я жду вас в пять. А сейчас можно расслабиться.

Огромное кровавое солнце медленно поднималось над просыпавшейся землей. Над самой поверхностью взлетной полосы висел горячий воздух, нагретый выбросами огня из турбин стартующих самолетов. Сквозь него солнце казалось словно расплывчатым и нереальным, как будто появилось здесь из какой–то сказки. Навстречу ему по самой середине бетонной полосы шли шесть фигур в оранжевых летных костюмах, держа в руках гермошлемы. Достигнув стоянки тяжелой бомбардировочной авиации, люди остановились и, бросив прощальный взгляд на восходящее светило, медленно направились к стоявшему поодаль стратегическому бомбардировщику Б–52.

– Сколько лет летаю, каждый старт будоражит мне кровь. Будто снова рождаюсь, – высказался вслух Джонни Питфайер.

– На этот раз у меня такое ощущение, что мы стартуем на Марс, – сказал Пит.

У самолета копошилась техническая команда. Ее старший сержант Стив Гарди подошел к Расселу и доложил:

– Сэр, все в порядке. Баки заправлены. Боезапас в комплекте. Самолет готов к старту.

– О’кей, Стив, – ответил Кремп, – твои люди свободны. И, обернувшись, приказал:

– Экипажу занять свои места.

По черной металлической лестнице все, один за другим, поднялись в кабину самолета. Устроившись в кресле пилота, майор Кремп надел гермошлем и включил тумблер связи с диспетчером.

– «Вавилон». Говорит «Труба всему 55». Готовность номер четыре. Техническое состояние – Альфа один.

– Понял, Рассел, – ответил надтреснутым голосом полковник Патерсон, лично следивший за вылетом бомбардировщика, – у тебя есть еще четыре минуты.

– Знаю, шеф.

Джонни Питфайер пощелкал тумблерами навигационных приборов, посмотрел на легкое дрожание стрелок и остался доволен.

– Предлагаю назвать наш бомбардировщик «Мамочкой». – предложил он.

– Согласен, – поддержал его Кремп, – каждый самолет должен иметь свое имя, как человек.

– Я проверил работу вооружения, кэп. – подал голос Громоотвод. – можем встретить достойно дюжину «Мигов».

– Если за дело берется Громоотвод, я спокоен, – подколол его Пит Джассини. – Хотя лично я предпочел бы заочное знакомство с «Мигами».

– Молчи, проклятый трус, – огрызнулся Билл и повернул голову влево. Повинуясь системе управления, источник сигнала которой находился у него в гермошлеме, туда же повернулась и пушка. Хармен довольно осклабился:

– Проверь лучше свой передатчик. Не хотел бы я остаться без связи раньше времени.

– Ничего, – весело откликнулся Пит, – если этот русский источник нас нащупает, все равно ничего не спасет. Даже твои бочонки с гремучей смесью.

– Эй, – окликнул их майор Кремп, – Что за настроение перед стартом? Ребята, – обратился он к Дику и Лесли, – ваша игрушка здорова?

– Так точно, сер, – отрапортовал Лесли Форд, – Ждет не дождется, чтобы дать парочку выстрелов по русскому эфирному оборотню.

– Ха, – воскликнул Пит, – Здорово ты его окрестил. Летим поохотиться на оборотня.

– Это впервые в моей жизни, – подвел итог разговору Рассел, – всем приготовиться, через минуту старт.

Веселое настроение, царившее в экипаже, сменилось напряженным ожиданием. Мерно работали приборы. Светились индикаторы топлива и забортной температуры. Рассел запустил двигатели. Мощная сила родилась где–то с боков, дав о себе знать дрожью корпуса. Стратегический бомбардировщик ожил, словно в него вдохнули жизнь, и стал выруливать на взлетную полосу. Солнце, светившее теперь слева, отразилось на черной поверхности гермошлемов экипажа. Вырулив на прямую, как стрела, полосу, бомбардировщик на мгновение замер.

– «Вавилон», здесь «Труба всему 55». Аппаратура в норме. Вооружение тоже. К старту готов.

– «Труба всему 55». Здесь «Вавилон». Старт разрешаю через пять секунд.

Рассел уставился на таймер, встроенный в панель управления. Зеленые цифры быстро сменяли одна другую. Пять, четыре, три, два…

– Старт! – раздался в гермошлеме у Рассела голос майора Патерсона, – С Богом, ребята! Соединенные Штаты на вас надеются.

Рассел мысленно перекрестился и нажатием послал свою смертоносную птицу в полет. Б–52 рванулся с места. Шасси бешено завращались, набирая обороты. Через несколько секунд разбега бомбардировщик подпрыгнул и оторвался от земли, набирая высоту, достигнув которой, взял курс в сторону бескрайнего океана. В диспетчерской башне полковник Патерсон провожал его взглядом. Только он один знал, что из этого полета стратегический ракетоносец никогда не вернется.

Последнее время Антон чувствовал какую–то тоску. Из дома давно не было писем. Служба надоела до боли в затылке, а впереди не было ничего кроме серых долгих дней. Скоро начнется поздняя осень и он будет мокнуть под дождем, съеживаясь от холода и падающих за шиворот капель, а еще от безысходности и желания заорать на всю часть, что он больше не может ждать. А дембель все не наступал.

Постепенно приступы тоски проходили. Антон брал себя в руки, ходил на «смену», трепался с друзьями. Но сейчас ему надоело и это. Он часами сидел в наушниках и не вылезал из эфира. Американцы потеряли счет своим неудачам. Уже добрая сотня самолетов изменила курс после общения с Антоном. Но, что самое интересное, он ни на кого не давил. В шкуре эфирного оборотня Гризов просто беседовал с летчиками и радистами, расспрашивал их о жизни, о семье. И они охотно общались с ним. За месяц Антон выяснил, что добрая половина людей пошла служить в авиацию только ради денег. А многие просто не знали, куда податься, потому что с детства валяли дурака. Но и тем и другим часто хотелось пообщаться с понимающим человеком, и эфирный дух был как нельзя кстати. Поговорив с Антоном четверть часа, летчики, наплевав на все приказы командования, уводили свои самолеты куда глаза глядят. Несколько раз Антон попадал на одних и тех же радистов. Он даже завел себе друзей среди американских пилотов. Многие уже узнавали его по голосу и приветствовали как старого знакомого. Среди американцев сложилось мнение, что дух сам по себе не злой, а потому, приземлившись не на той авиабазе, пилоты открещивались от начальства как могли, валили все на неисправные приборы и выгораживали Антона. А он в ответ перестал им пудрить мозги и просто болтал о всяких мелочах: обсуждал новости, погоду, новые фильмы. Самолеты и без него уже летали кому куда вздумается. Но однажды, поболтав с пилотом истребителя, у которого сегодня был день рождения, Антон решил задержаться в эфире и отдохнуть, порезвившись немного в атмосферных просторах. Тем более, что на Земле никто не замечал его отсутствия. Для окружающих он никуда не исчезал, а продолжал служить или спать. По земным меркам это время для него стояло на месте. Пролетев над Европой, Антон ненадолго стал радиопомехой, вызвав искажение в передачах особо тенденциозных радиостанций. Потом покружился вокруг Эйфелевой башни, посмотрел с высоты птичьего полета на ночной, сверкающий огнями Париж и устремился к берегам Великобритании. Уже недалеко от Лондона Антон вдруг заметил летящий со стороны Атлантики военный самолет. Приземлившись на антенну самолета, оказавшегося американским бомбардировщиком, Гризов перетек по ней в радиоприемник и устроился у задней стенки, затаившись в виде никому не мешавших электронов.

– Еще два часа, и мы будем над Англией, – сказал Джонни Питфайер.

– Скорей бы уж, – подал голос Пит. – Мне осточертело смотреть на эту бесконечную воду.

– А мне, – заметил Громоотвод, – не терпится пальнуть пару раз по этому русскому излучателю.

Кремп окинул взглядом приборы и спросил у Лэсли:

– Сержант, вы уверены, что ваши ракеты не оставляют никакого следа?

– Да, сэр. Мы с Диком присутствовали при стрельбах на Аляске. Там одной такой штукой был сметен с лица земли специально выстроенный городок. Ни один прибор не смог определить излучения. Причем вид у городка был такой, словно произошло землетрясение.

– О’кей!

«Интересно, о чем это они? – подумал Антон. – Такое ощущение, что они летят бомбить Москву». Решив для себя, что он заглянет сюда еще разок, Антон вновь стал радиоволной и пронесся над Северным морем, испытав приятное покалывание от скопившихся в воздухе электрических зарядов. Пробежавшись по антенным полям, Гризов вернулся в свое главное тело и ощутил хлопок по плечу.

– Эй, брат, – сказал Малой, – пойдем чай пить.

Антон открыл глаза и потянулся.

– Заснул маленько, – как бы извиняясь, сказал он.

Некоторое время назад Антон вдруг ощутил в себе способность воспринимать мысли и чувства людей, находившихся где–то очень далеко. Потом он привык и стал относиться к ним, как к чему–то своему. Родителей он не видел уже год, но чувствовал, как они беспокоятся за него, и вместе с ними переживал все, что происходило дома. Знал он мысли телефонистки из Комсомольска–на–Амуре, знал мечту горного спасателя Олега Перегуды с Кавказа, а вот мысли водителя двадцать второго троллейбуса в Питере стали ведомы ему не так давно. Да и были они невелики: водитель хотел новые ботинки и цветной телевизор. Неожиданно Гризов вспомнил о летящем неизвестно куда стратегическом бомбардировщике. «Он ведь делов натворить может», – подумал Антон, зачем–то оглядевшись вокруг. Рядом сидел Малой и пил свой вечный чай. Антон покосился на него и еле сдержал себя, чтобы не испариться.

– Я сейчас, Малой, – сказал он, выходя в коридор.

Там, при тусклом свете лампочек Антон свернул за угол и превратился в мерцающее облако, а затем исчез. Поднимавшийся по лестнице капитан Гуцул уловил запах, похожий на аромат орхидей. Он постоял с минуту в ожидании какой–нибудь мысли, но ожидание было напрасным, и Гуцул пошел к себе на КП.

Не успел он открыть дверь, как телефон подпрыгнул от резкого звонка.

– Капитан Гуцул?

– Так точно.

– У вас на «смене» находится младший сержант Гризов?

– Так точно.

– Проследите за тем, чтобы он никуда не отлучался.

– Да куда ему уходить, он же…

– Вам все понятно?

– Так точно.

– Выполняйте.

Из трубки послышались короткие гудки. «Ничего мне не понятно», – подумал Гуцул и опустился на стул. Через пять минут к зданию приемного центра подъехала колонна бронетранспортеров с зажженными фарами. Малой подошел к окну, привлеченный неожиданным грохотом, и даже присвистнул от удивления. – «Ого, народ, похоже, нас будут брать штурмом. Не иначе – в стране война началась».

Из машин выскакивали десантники с «Калашниками» наперевес и бежали в обход приемного центра, замыкая кольцо окружения. Через минуту ПЦ был обложен со всех сторон. Малой услышал отдаленный грохот откуда–то сверху и, подняв голову, разглядел в вечернем небе тройку барражирующих вертолетов. Даже в темноте наступающего вечера можно было различить черные хищные силуэты винтокрылых машин – это были «К–50», знаменитые «Черные акулы». Над крышей приемного центра завис еще один вертолет – «Ми–24», который в войсках за мощное вооружение называли «Летающий танк», и высадил на нее взвод десантников. Остальные кружили над зданием, заливая все вокруг светом своих прожекторов. Спустя минуту в помещение микрофонщиков ворвались десантники под предводительством капитана. Они согнали всех в угол и направили на ничего не понимающих солдат автоматы, в ожидании дальнейших команд. Капитан внимательно всмотрелся в лица, затем прищурился и процедил сквозь зубы:

– Ну, кто из вас Антон Гризов?

… Небо приняло его как родного. С некоторых пор Антон любил подолгу пребывать в физических просторах воздушного океана, либо просто невидимым, либо маскируясь под облака или птиц. Он попытался пристроиться последним к веренице облаков, тянувшихся на запад, но, поразмыслив, не стал этого делать. Облака двигались слишком медленно, а Гризов спешил. Однако, переноситься со скоростью мысли он не стал. Поднялся еще выше, стал западным ветром Памперо и устремился в Европу. Ночь в этот раз выдалась холодной и спокойной. Звезды ровно горели, освещая путь. Они были настолько красивы, что Антон залюбовался этим мерцающим океаном и на минуту позабыл о цели своего полета. Он все–таки сбавил скорость и предался созерцанию. Еще с детства Антон любил по ночам смотреть на звезды. Что–то скрывалось за их ровным блеском. Но что именно, он никогда не мог отгадать. Наверное, эта загадка, эта недосказанность и заставляла замирать людей на Земле от восторга. Полная луна висела на краю небосвода. В прозрачном воздухе разливалось серебро. Антон купался в прохладных лучах ночного светила и радовался этому словно ребенок. Неожиданно что–то пронеслось мимо, кольнув его в бок. Антон огляделся и обнаружил пучок радиоволн, улетавший в сторону океана, а ещё выше, там, где звезд на небе почти не было, едва различимый во мраке хищный силуэт бомбардировщика.

Гризов устремился в погоню за радиоволнами и нагнал их почти над Шотландией. Снова став частицей эфира, он услышал:

– «Вавилон», здесь «Труба Всему 55». Добрались без приключений. Нас не засекли. Выхожу на исходную для нанесения ракетного удара по квадрату 42.66.

От изумления Антон чуть не пролился ледяным дождем на головы бедных шотландцев. Квадрат 42.66 был местом расположения его части.

– Ах вот куда ты летишь, проклятый бомбовоз! – воскликнул Антон и вспомнил, что Малой сейчас на «Смене», а Майк и Саня спят сном праведников. Они рискуют никогда не проснуться. – Ну уж нет, ты не долетишь туда ни за что на свете!

Антон перестал быть самим собой, а вместо него в километре от американского ракетоносца образовался новенький Миг–29.

Пит Джассини удивленно уставился на огонек вызова на пульте радиоприемника – никакого ответа на доклад не должно было быть. Но огонек продолжал настойчиво мигать, и Пит вышел на связь. В гермошлеме раздался скрипучий голос майора Патерсона. Майор казался испуганным и, нарушая все законы конспирации, говорил открытым текстом.

– «Труба Всему», Аллё, Рассел, черт тебя побери!

– Да сэр, – ответил за него Пит.

– Минуту назад поступил сигнал от наших наблюдателей за космическим пространством. Они уверяют, что в вашем квадрате заработал русский источник. Отмечен огромный выброс энергии и ее мгновенная конденсация. Будьте настороже…

Но последние слова Пит не расслышал. Их перекрыл вопль Лэсли Форда:

– Сэр! Нас атакует русский Миг.

Антон взлетел вверх, поднялся над бомбардировщиком и, на секунду зависнув, бросился на него, словно коршун на зайца. Гризов не хотел смерти и решил отогнать этот вероломный самолет подальше отсюда. Поэтому первый залп он дал мимо. Две его ракеты рванулись из–под крыльев и пронеслись под самым носом у американца, обдав его воздушным потоком. Бомбардировщик сильно встряхнуло.

– Сэр! – заорал Билл Хармэн. – Он промазал!

Рассел, едва успевший удержать машину, послал все и всех очень далеко.

– Хармэн, отгони его! – приказал он стрелку.

Но тот и так уже выцеливал вертящийся Миг.

– Огонь!

Бомбардировщик вздрогнул и выпустил ракету из–под правого крыла. Антон едва успел увернуться, ощутив всем корпусом исходящее от нее тепло смерти. Он зашел в хвост пытающемуся уйти в сторону Северного моря самолету и дал второй залп. Ракеты взорвались не долетев, так он им приказал. Две огромные вспышки разорвали ночной мрак. На секунду небо вокруг осветилось, и самолеты стали видны друг другу словно на ладони.

– Мазила! – заорал Громоотвод, в свою очередь пытаясь поймать Миг в перекрестье электронного прицела.

– Это Миг словно играет с нами. – сказал Питфайер.

– Да, Джонни. У меня такое же ощущение. Он уже дважды мог разнести нас в щепки, но не сделал этого.

Рассел снова изменил курс. Мельком бросив взгляд на приборы, он увидел, что бомбардировщик уже был в зоне действия своих «игрушек».

– Эй парни! – крикнул он по рации Лэсли и Дику. – Готовьте свои гостинцы. Пуск по команде.

Лэсли хаотично проверил блок управления.

– Готово, сэр!

– Громоотвод, отвлеки Миг!

– Понял, – рявкнул в ответ Хармэн и выпустил еще одну ракету. Увидев приближающуюся горящую точку, Антон Гризов выпустил ей навстречу свою ракету. На бешеной скорости два реактивных снаряда сшиблись и взорвались, разбросав вокруг огненные протуберанцы. А когда вспышка потухла, Антон различил в ночной мгле еще две маленькие светящиеся точки, уходящие в направлении его воинской части.

«Ах ты, гад!» – мелькнуло у него в голове. Эти маленькие точки несли смерть друзьям и всем остальным.

Он ненадолго оставил Б–52 в покое и устремился за ракетами. А догнав, изменил траекторию и направил на американскую космическую станцию «РОН–2», к которой были пристыкованы два спутника–шпиона. Ракеты разметали станцию в клочья, наполнив космос тучами мусора. «Ну, что ж, – подумал Антон со злостью, – настала пора разобраться с этой летающей железякой». Сделав мертвую петлю, Миг–29 устремился к бомбардировщику, изменившему курс. Б–52 уходил в Исландию.

– Когда они достигнут цели, Форд? – по лицу Рассела тек ручьями пот.

– Через двадцать минут, сэр, – ответил Лэсли.

Питфайер смотрел в предрассветную зыбкую серость неба, пытаясь разглядеть что–нибудь.

– Не могу понять, куда делся Миг. И что он хотел от нас?

– Джонни, по–моему это и была та секретная энергия русских.

Неожиданно раздался голос Дика Биллинго:

– Сэр! От вибрации отошла крышка пускового устройства наших ракет. Внутри часовой взрыватель. Нас разнесет через две минуты.

– Что–о–о?!!! – заорали в один голос Кремп и Питфайер. – Что ты сказал?

– Сэр, – повторил дрожащим голосом Биллинго. – Мы заминированы. Остановить механизм невозможно.

В ту же секунду они увидели заходящий со стороны солнца Миг. Уже почти наступил рассвет, и небо на востоке слегка окрасилось в розовый цвет. Истребитель грациозно сделал вираж, блеснув плоскостями, и пошел прямо в лоб. Джонни приник к штурвалу:

– Он что, сумасшедший?

– Нет, Джонни, – сказал Кремп. – Но нам уже все равно.

Две металлические стрелы неслись навстречу друг другу со сверхзвуковой скоростью. Расстояние между ними исчезало все быстрее. Лэсли Форд рванулся из своего кресла, но ремни не пустили его. Тогда он уронил голову на грудь и прошептал:

– Я не хочу так рано…

Ракет у Антона больше не осталось. Не было и энергии для того, чтобы создать их. Не осталось уже ничего, лишь желание уничтожить. И себя и этот бомбардировщик. Он вдруг увидел, как сходятся в небе две звезды: огромная белая Альмиора и синий Благран. Сливаются и исчезают. И в эту секунду Антон ощутил в себе огромную силу, которой никогда раньше не знал.

Гигантская белая вспышка разорвала небо, окончательно уничтожив ночь. Антон увидел вокруг миллионы светящихся линий, сходившихся в одной точке рождая спираль, и себя, падающего в этот бездонный колодец.

По ту сторону смерти

Глава 1. Крейсер «Изумруд»

Полыхая огнем из кормовых орудий, крейсер «Изумруд» уходил в сторону Порт–Артура, пытаясь оторваться от наседавших японских миноносцев, словно водомерки, чертивших море вокруг русского корабля. Крейсер, успевший крепко насолить флоту его императорского величества, вызывал у отчаянных сынов страны восходящего солнца дикую ненависть и жгучее желание пустить его на дно. Однако русским морякам терять было нечего, поэтому орудия крейсера работали с удвоенной силой.

– Левее бери, дура, на десять градусов! – орал на матроса кормовой башни боцман Батарейкин, заменивший на посту лейтенанта Зорина, раненого осколком снаряда в голову.

– Левее цель, говорю! Боеприпасы наперечет. Не дай Боже мазнешь по японцу!

– Никак не можно, – отвечал матрос, выцеливая заходивший с левого борта юркий миноносец.

– Готово, Ваш бродь! – доложил он через секунду.

– Огонь! – заорал боцман.

Двенадцатидюймовка рявкнула, выплюнув бронебойный снаряд навстречу японскому миноносцу «Томадзуру», заходившему на исходную для нанесения минного удара. Снаряд вошел в носовую часть корабля, выше ватерлинии, разметав в щепки все палубные надстройки. «Томадзуру» задымил и, черпая носом воду, стал выходить из зоны обстрела. Это событие на русском крейсере встретили бурными криками радости.

– Аккурат по носу, Вашбродь, – радостно доложил матрос, отрываясь от визира.

– Получи, япона мать! – довольно осклабился Батарейкин и, хлопнув по плечу матроса, добавил: Молодец, Попадайло! Живы будем, получишь от меня стакан водки.

– Рад стараться, Вашбродь! – рявкнул в ответ матрос.

Подбив еще два японских миноносца и избежав благодаря хорошему ходу попадания вражеских торпед, через три часа «Изумруд» оторвался от преследования. До самого вечера море вокруг оставалось на удивление спокойным: ни русских, ни японских кораблей. Чудом отделавшись в Цусимском сражении легкими пробоинами, крейсер «Изумруд» прорывался в осажденный Порт–Артур.

Капитан первого ранга Яшин принял командование крейсером «Изумруд» незадолго до генерального сражения в Японском море. Приказом командующего черноморской эскадрой адмирала Колчака он был переведен на балтийский флот и назначен в эскадру адмирала Рождественского, отправлявшуюся из Санкт–Петербурга на выручку русского флота, потрепанного японским адмиралом Того на рейде Порт–Артура. Настроение в балтийской эскадре было самое боевое, среди офицеров царило воодушевление и восторг перед схваткой с врагом. Никто тогда не сомневался, что японцы будут разбиты в первом же серьезном сражении. Если бы кто–нибудь сказал Яшину каким вселенским позором обернется для русских это морское сражение, он собственноручно застрелил бы любого только за одно предположение. Сразу по прибытии в Петербург капитан первого ранга Яшин принял командование крейсером «Изумруд» – одним из самых скоростных кораблей в балтийской эскадре. Быстрее был, пожалуй, только крейсер «Новик», недавно спущенный со стапелей Филадельфии и обладавший ходом в двадцать узлов – самой высокой скоростью в мире среди крейсеров своего класса. Яшин несказанно гордился назначением, но старался не подавать вида. В первых же учебных стрельбах на Балтике крейсер подбил две движущиеся мишени и выиграл тактическое сражение у крейсера «Коршун», изображавшего корабль противника. За успешные стрельбы Яшин был награжден недельным отпуском. В Санкт–Петербурге у капитана жила родная тетушка графиня Пелагаея Ильинишна Хлопова, владевшая трехэтажным особняком на Васильевском острове. Кроме тетушки, которую Александр посещал в первую очередь, его постоянно и неудержимо тянуло заглянуть к княгине Марии Ланской, обитавшей на Фонтанке в семейном особняке. Княгиня была молода и хороша собой. Каштановые локоны приятно оттеняли ее круглое личико с умными черными глазами. Она сочиняла стихи, музицировала и очень любила проводить время в обществе кавалеров, чувствуя себя центром внимания всего светского Петербурга. Блестящий морской офицер Александр Яшин частенько захаживал к ней в салон, когда позволяла служба, и проводил с княгиней все свободное время. Александр боялся признаться самому себе, но он был страстно влюблен в черноглазую княгиню. Она же чувствовала, что разом пленила сердце морского волка и откровенно над ним подшучивала, задавая каверзные вопросы и заставляя его краснеть. Дерзкий и напористый в бою, на капитанском мостике быстроходного крейсера, оставаясь наедине Александр робел перед этой черноглазой девчонкой, очень бойкой на язык, и временами не знал, что ей ответить. Маман княгини Марии, Елизавета Петровна, благосклонно относилась к молодому офицеру и выделяла его среди всех других кавалеров, крутившихся вокруг Машеньки, видя в нем возможную партию для дочери. Временами она оставляла их вдвоем, подталкивая к объяснению, но каждый раз Александр в замешательстве вежливо уходил, припертый к стенке откровенным вопросом Машеньки «Ах, скажите, Александр Владимирович, вы меня правда любите? Как это забавно!». И вот сейчас, стоя на капитанском мостике прорывавшегося в осажденный Порт–Артур «Изумруда», Яшин снова вспоминал эти прекрасные и насмешливые черные глаза, а в ушах звучало «Вы меня правда любите? Как это забавно, маман!».

Заметно темнело. Море, довольно спокойное на протяжении суток, слегка взволновалось. На темной воде появились белые барашки. С востока пригнало ветром огромные облака, среди которых виднелось несколько грозовых туч – первых вестников возможной непогоды. «Что–ж, буря нам только на руку, – думал капитан Яшин, – за ней мы, даст бог, можем и проскочить незамеченными японский архипелаг. Проливы наверняка перекрыты крейсерами адмирала Того, но если поднимется буря… А если нет – придется идти в обход архипелага. Топлива должно хватить до самого Порт–Артура, но вступать в бой с десятком, хотя и легких, пробоин, крайне нежелательно». Прижав тридцатикратный цейсовский бинокль к глазам, Яшин попытался разглядеть на темнеющей поверхности моря признаки кораблей, но за пять минут тщательного осмотра не обнаружил на открытой воде ни одного дымка. Дав помощнику приказание неусыпно следить за морем, капитан спустился в каюту – надо было слегка вздремнуть, пока была такая возможность. Неизвестно, что принесет день грядущий.

Каюта капитана крейсера «Изумруд» походила скорее на обитель патриарха русской словесности Льва Толстого: повсюду, куда ни кинь взгляд, были книги. Стеллажи с книгами занимали все стены, оставляя свободным только одну единственную – ту, в которой находились блестевшие тусклым золотом иллюминаторы. Рембо, Флобер, Люк де Клапье де Вовенарг выстроились друг за другом на полках: капитан Яшин любил французскую поэзию и философию, хотя и не до фанатизма. Своих соотечественников он чтил не меньше. Посреди достаточно широкой каюты стоял стол из красного дерева, все изогнутые ножки которого были намертво привинчены к полу. Фонари, точно также, прочно крепились на стенах на небольшом пространстве, что оставалось от книг. Только красивая японская люстра с соломенным абажуром, украшенная картинами из жизни самураев, на свободном шнуре была прикреплена к потолку так, чтобы во время сильной качки она не могла разбиться. На столе, помимо раскрытого томика стихов Брюсова, лежала коробка с крепкими папиросами «Дункан». Яшин подошел к встроенному в переборку шкафчику и достал оттуда бутылку «Старого Рейнского». Налив себе полбокала, он вытащил из початой пачки папиросу, закурил, и раскрыл иллюминатор, впустив в каюту струю свежего ветра. Морской воздух заставил капитана вспомнить о далеком Санкт–Петербурге, старых друзьях, тетушке, и еще о той, что так заразительно смеялась, задавая нетактичный вопрос: «Вы меня правда любите, Александр Владимирович?«. Яшин сильно затянулся и выдохнул струю дыма в иллюминатор. «А, черт возьми, что я нашел в этой девчонке? – подумал он, – В самом деле, ведь она так со всеми шутит. Вокруг нее столько кавалеров крутится, со всеми она мила и приветлива, а мне хоть бы раз показала, что думать, и стоит ли надеяться.» Яшин отпил большой глоток вина и попытался встряхнуться. «Брось, – сказал он сам себе, – Возьми себя в руки, капитан. Сейчас не время раскисать и предаваться розовым мечтам. Если нам суждено прорваться, то приди к ней в Петербурге и в последний раз спроси ответа на чувства. Если выживешь, то в ее глазах будешь героем. А если умрешь, то тебе не о чем будет уже беспокоиться. Так или иначе пора рубить этот узел, нельзя же ведь до скончания века ходить при ней просто в кавалерах. «Решившись, Яшин немного успокоился, затянулся еще раз крепким табаком и выкинул окурок в море. Затем прилег на диван, также привинченный к полу, взял томик Рембо, и попытался читать – спать он все равно не мог. Несмотря на усталость, мысли о далекой черноглазой княгине Ланской не давали ему покоя. Спустя двадцать минут, убаюканный слабой килевой качкой, капитан все же задремал. Во сне он увидел себя сначала учителем в детской гимназии, линейкой отчитывавшего нерадивого ученика за леность, затем поваром в офицерской столовой, занятым приготовлением фазана с черносливом и грецкими орехами. Вслед за этим капитан вдруг оказался посреди зимы в какой–то русской деревне. Наверное, где–то под Черниговом. Крестьянские девки и ребята катались с высокой ледяной горы с визгом и хохотом. Капитану тоже очень хотелось скатиться хотя бы раз, но на нем был офицерский мундир, а морским офицерам не пристало кататься с горок как малым детям. И Яшин продолжал с легкой завистью взирать на происходившее у него на глазах народное веселье. «Наверное, Масленница», – подумал Яшин во сне, и тут же, не заставив себя долго ждать, перед его носом возникли ароматные и поджаристые блины. Блины висели прямо в воздухе, слегка подрагивая, подставив капитану свои политые маслом румяные бока. Они словно бы говорили «Съешь меня, капитан, ничего с тобою не будет». Но Яшин усилием воли отогнал от себя наваждение. Затем вдруг он увидел себя в открытом море. Капитан сидел на учебной парусной яхте еще с десятком кадетов своего курса, а усатый дядька–боцман, приставленный к ним для надзора, сверкал глазищами и то и дело покрикивал на кадетов: «Живее за шкоты дергать надо, олухи, перекинет парус на другой борт, так и на корм рыбам пойти не долго». Яхта шла уверенно, рассекая килем небольшие волны, и тут Саше впервые понял, насколько сильно он любит море.

Стук в дверь заставил Яшина открыть глаза. Через секунду он уже стоял на ногах, застегивая ворот кителя на крючок. За дверью оказался ординарец матрос Лыкин.

– Ваше высокоблагородие, – доложил Лыкин извиняющимся голосом, – Старший помощник Логинов просют вас подняться на мостик. Слева по борту замечены неизвестные дымы.

– Идем, Лыкин, – сказал капитан Яшин и, обогнав матроса, первым поднялся по металлической лестнице на верхнюю палубу. На мостике «Изумруда» помимо старшего помощника Логинова находился рулевой старшина второй статьи Переверзев и ответственный за дальномеры лейтенант Ухин. Как только появился капитан корабля, Логинов поспешил доложить.

– Господин капитан, слева по борту на расстоянии пять кабельтовых периодически появляются неопознанные дымы. Они то приближаются, то пропадают. Из–за плохой видимости идентифицировать корабли пока не удалось.

Яшин взял из рук помощника цейсовский бинокль и попытался пронзить взглядом серую хмарь, висевшую над водой. Рассвет еще не наступил, но тьма понемногу растаскивалась ветерком. «Да, спал я часа полтора, – подумал Яшин, – еще даже не рассвело, но, слава Богу, что вообще удалось глаза сомкнуть. А ветерок–то слабенький, если дальше так пойдет, эта хмарь провисит еще часа три после восхода солнца».

– Курс не менять, – приказал Яшин, – идем в сторону японских проливов. Даст бог, проскользнем у самураев под носом.

– Господин капитан, – возразил Логинов, – не лучше ли не испытывать судьбу и сразу двинуться в обход архипелага?

– Нас наверняка ждут, один черт, и в проливах и у северной оконечности гряды островов Рику. Адмирал Того имеет достаточно кораблей, чтобы охватить такое пространство. Следуя логике, больше всего ждать нас будут именно на обходном пути. А мы идем прямо черту в пасть. Он обязательно ее захлопнет, но шанс проскочить меж зубов все–таки остается. Попробуем перехитрить японского адмирала.

– Надеюсь, господин капитан, что у адмирала Того не очень много зубов, – пошутил Логинов.

Спустя полчаса, вопреки надеждам Яшина, ветер начал усиливаться. Причем, настолько быстро, что грозил в скорости перейти в шторм. Когда предрассветный туман разогнало, дежуривший у визира матрос сообщил о наличии дыма слева по борту. Яшин приник к окулярам визира и внимательно изучал болтавшийся на высокой встречной волне корабль. Он никак не мог оказаться гражданским – все торговые суда, прекрасно осведомленные о войне между Россией и Японией, обходили район восточно–китайского моря стороной. И Яшин, к сожалению, не ошибся. Их нагонял на всех парах легкий японский крейсер «Фукузи». Крейсер шел быстро и несмотря на встречную волну мог догнать «Изумруд» через двадцать минут. Не известно, отважится ли японский капитан вступить в бой в одиночку – традиционно японцы не боятся смерти, но трезвый европейский расчет им далеко не чужд. Это показало генеральное сражение. Гораздо легче позвать на подмогу курсирующие неподалеку крейсера и миноносцы и растерзать одинокий русский крейсер без особой опасности. Между тем, «Фукузи» несся вперед. Видимо им управлял отчаянный моряк.

– Кормовые орудия к бою, – приказал Яшин, оторвавшись от окуляров.

По палубе застучали матросские ботинки. Бронированная кормовая башня крейсера медленно повернулась в сторону, нашаривая цель. Стволы двух двенадцатидюймовых орудий плавно поднялись немного вверх и замерли в ожидании команды. Тем временем «Фукузи» вошел в зону досягаемости кормовых пушек «Изумруда».

– Бить на поражение, – приказал Яшин, – Сосредоточить огонь на носовой башне «Фукузи». Этот не отстанет, скорее утонет.

Кормовая двенадцатидюймовка рявкнула, выплюнув два бронебойных снаряда. Со звоном, который был слышен даже на капитанском мостике, покатились тяжелые гильзы. Яшин не отрываясь от визира следил за результатами залпа. Снаряд из правого орудия ушел в перелет, но левый угодил в палубные надстройки на носу крейсера, сразу же вызвав пожар. И только сейчас до стоявших на мостике долетел гул отдаленного взрыва.

– Молодцы, артиллеристы! – закричал Яшин, – с первого раза цель поражена.

Разъяренный «Фукузи» ответил залпом из носовой башни. Справа и сзади по борту выросли два гигантских столба воды.

– Мажут японцы. Дать следующий залп, пока не пристрелялись. – приказал Яшин.

На корме снова завозились артиллеристы. Прицелившись, башня оглушительно огрызнулась двумя снарядами. На носу «Фукузи» взлетел фонтан огня. Двойное попадание было видно невооруженным глазом. В визир Яшин рассмотрел, что снаряды угодили как раз в носовую башню японского крейсера, так и не успевшую пристреляться, сбросив ее с закрепляющих осей. В дыму копошились матросы, оттаскивая раненых, но паники видно не было. Яшин ждал ответного ходя японцев, однако его не последовало. Видимо решив закончить обмен любезностями, «Фукузи» резко принял на левый борт, уходя в сторону Корейских берегов. Увидев бегство японцев, русские матросы стали подбрасывать вверх бескозырки, оглашая окружающие воды истошными криками радости.

– Виктория, Александр Владимирович, – поздравил капитана Логинов.

– Рано радоваться, Григорий Иванович, – ответил Яшин, – теперь японцы абсолютно точно нас засекли. Не нужно быть богом, чтобы предположить, что через несколько часов к проливам стянутся все имеющиеся в этом районе корабли адмирала Того. Обходить архипелаг уже поздно. Теперь нас спасет только несказанная удача.

– Ну, что–ж, – философски заметил капитан Логинов, – Тем более не о чем беспокоиться. А не выпить ли нам, Александр Владимирович, по бокалу старого доброго вина? Федор, принеси из моей каюты бутылку «Шантильи».

Когда ординарец Логинова вернулся с откупоренной бутылкой, офицеры подняли тост за удачу и осушили высокие бокалы. Допив вино, Яшин всмотрелся в горизонт: через пять–шесть часов должны были показаться проливы. И что–то говорило капитану, что «Изумруду» будет подготовлена крайне теплая встреча. Решив, что она неизбежна, Яшин приказал застопорить ход и ждать темноты.

К этому часу осколки некогда мощной эскадры адмирала Рождественского разметало по всей акватории Японского моря. Находясь во время Цусимского сражения во второй бригаде легких крейсеров, «Изумруд» не попал под главный удар японцев, лишивший русскую эскадру основной силы – четырех броненосцев. На глазах Яшина флагманский броненосец «Цесаревич», получив две пробоины ниже ватерлинии, перевернулся как неваляшка и мгновенно затонул вместе со всей командой. Сотни людей утонули и сотни еще держались на плаву, когда к месту боя подошел находившийся ближе всех японский крейсер «Айсугу», и расстрелял всех оставшихся в живых из пулеметов. По счастью сам Рождественский находился в тот момент уже на эсминце «Паллада». Первая бригада русских крейсеров под предводительством вице–адмирала Седова вела непрерывный бой с японскими крейсерами принца Фусуми при поддержке эсминцев «Йомасумо» и «Кацуи». К вечеру от блестящей русской эскадры, не получившей во время генерального сражения никакой поддержки от центральных сил, остался лишь тяжелый броненосный крейсер «Ястреб», быстроходный «Новик», пара легких крейсеров – «Орешек» и «Ретивый», да плавучий госпиталь «Вера», выведенный крейсерами из–под огня японской артиллерии. Все другие корабли либо покоились на дне Японского моря, либо попали в плен. Оставшаяся горстка крейсеров и миноносцев, наскоро залатав раны, попыталась прорваться к основным силам адмирала Рождественского, но была вынуждена вступить в бой с броненосными крейсерами вице–адмирала Комато, и была полностью уничтожена. Эсминец «Неноши» пустил на дно плавучий госпиталь русских, не смотря на то, что на его бортах и флаге был явственно виден красный крест. Ничего этого капитан Яшин не знал. Он знал лишь то, что эскадра практически уничтожена и раздроблена. И сейчас японские крейсера и орды миноносцев рыщут по всему морю в поисках уцелевших русских кораблей. Знал Яшин также и то, что в проливах их наверняка стерегут японские крейсеры. Но другого пути к свободе у них не было. Предстояло либо прорваться, либо умереть.

Между тем, ветер все крепчал и скоро достиг восьми баллов. Капитан Яшин приказал начать движение крейсера в сторону пролива, поскольку уже начинало темнеть. Волны вздымались все выше, поднимая крейсер на своих гребнях и бросая в пучину. Иногда у Яшина в такие секунды появлялось ощущение, что его вдруг вознесло на вершину горы, а затем, когда мощная волна швыряла корабль вниз, как бы вдавливая крейсер в воду, столкнули с нее вниз. Корабль то исчезал за высокими волнами, то, словно пробка, взлетал вверх. Несмотря на разыгравшийся шторм, никто из офицеров не покинул своих постов, на которых они должны были находиться по боевому расписанию. Матросы, нутром чуявшие почти тоже, что и капитан, молили Бога о том, чтобы дождь никогда не кончался, а шторм только крепчал. В такую непогоду вести бой крайне затруднительно и японцам и русским. Так прошло еще два часа, и когда впереди показался пролив, ограниченный справа Японскими островами, видневшимися в хорошую погоду на горизонте, а сейчас абсолютно скрытыми за плотной пеленой косого дождя и наступающими сумерками, у Яшина снова появилась надежда. «Буря нам только на руку, – твердил он себе под нос, стоя в рубке и силясь рассмотреть в бинокль японские военные корабли, которых здесь просто не могло не быть, – авось со штормом и пронесет». По небу неслись серо–стальные грозовые облака. Хлестал дождь, видимость была почти нулевая, и все же Яшин рассмотрел то и дело возникавшие на гребнях огромных волн корабли противника. Четыре крейсера неподалеку от японских берегов и десяток миноносцев прямо по курсу, казавшихся сейчас не более рыбачьих шхун. Как ни странно никаких тяжелых кораблей он не увидел, что его весьма озадачило. Не мог адмирал Того оставить пролив под охраной только четырех крейсеров и горстки миноносцев. Наверняка какую–нибудь хитрость замыслил старый самурай. Но размышлять о возможных последствиях было уже некогда. Яшин приказал направить «Изумруд» прямо на скопление миноносцев, которые сейчас из–за своей небольшой массы болтались на волнах так, словно отплясывали танец святого Витта. Дождь, что было сил, наотмашь хлестал тяжелыми косыми струями корабли. Казалось, будто люди прогневили небеса и получают заслуженную кару. Непогода и наступившая темнота скрыла от неприятеля маневр русского крейсера, если попытка удержать корабль на одном курсе в такую болтанку могла называться маневром. «Изумруд» незамеченным сумел подобраться к авангарду миноносцев очень близко и, когда японские моряки заметили внезапно появившийся русский крейсер, было уже поздно. «Изумруд» вклинился между двумя миноносцами и, поравнявшись с одним из них, дал залп из двух бортовых орудий почти в упор. Хлипкотелый кораблик чуть ли не насквозь прошило бронебойными снарядами. Над водой вспыхнул факел огня – снаряд угодил в корабельный арсенал. Мощная огненная сила разорвала японский миноносец словно картонку. Спустя минуту на волнах уже ничего не было видно. Пучина поглотила кораблик, не оставив и следа. Второй миноносец, находившийся по правому борту «Изумруда», попытался развернуться носом к крейсеру для того чтобы дать залп из носовых минных аппаратов, но разыгравшийся шторм не позволил ему довести маневр до конца. Миноносец едва успел изменить курс, как кормовая двенадцатидюймовая башня «Изумруда» звонко рявкнула и плюнула в неприятеля бронебойной сталью. С миноносца словно ветром снесло все палубные надстройки, после чего он стал еще больше похож на рыбацкую шаланду, а не на боевой корабль. Не прошло и мгновенья как его накрыло внезапно выросшей высоченной волной и утянуло под воду. Яшин не отрывался от бинокля всю короткую схватку и несказанно радовался непогоде, позволившей вплотную подобраться к неприятелю, не раз благодарил за нее Бога. Он прекрасно понимал, что в такую болтанку, когда борт любой надводной мишени то появляется над волнами, то исчезает под водой, попасть в противника крайне трудно. Тем более в верткий и небольшой миноносец. Но им повезло. Господь хранил их, во всяком случае, пока. Пробив брешь в линии охранения, «Изумруд» на всех парах стал уходить от японцев. Сообразившие, что имеют дело только с одним русским кораблем, самураи бросились в погоню. Миноносцы, развернувшись, стали захватывать русских в клещи, а крейсера устремились курсом наперерез, пытаясь отрезать «Изумруду» путь к отступлению. Русский крейсер, прыгая с волны на волну, отстреливался из кормовых орудий. Дважды ему удалось поразить миноносцы, которые слегка поумерили пыл. Кроме того, выстрелив правым бортом, «Изумруд» угодил в машину головного японского крейсера «Цану», заставив его застопорить ход. Остальные крейсера, преследовавшие «Изумруд» открыли в ответ ураганный огонь и смогли повредить одну из дымовых труб крейсера. Яшин, сплюнув в сердцах, приказал взять лево на борт, чтобы уйти из зоны обстрела, потому что скорость крейсера заметно падала. В этот момент случилось что–то доселе невиданное, описанное потом историками как неразгаданное знамение. Стоя на капитанском мостике, Яшин вдруг увидел, что небо над кораблем вспыхнуло ярчайшим пламенем, озарив все вокруг. Движение воды на миг приостановилось и гигантские морские волны замерли, словно заледенели. Посреди зарева капитан русского крейсера узрел две большие хищные птицы, которые, казалось, в одно и тоже время неслись друг другу навстречу с дикой скоростью и стояли недвижимо. На миг ему показалось, что это были птеродактили, жившие по преданиям когда–то на Земле, однако в ярком свете, капитан готов был прозакладывать собственную голову, бока неизвестных чудовищных птиц отливали металлом. Если бы это были творения Божии, то они были бы живыми. Поэтому, когда занемевшая от ледяного липкого страха рука капитана вновь стала чувствительной, он истово перекрестился, упав на колени посреди мостика. Знамение, меж тем, тлело холодным ярким светом, словно зимний закат, и постепенно теряло свою яркость. Вскоре оно и вовсе погасло, оставив в душах моряков смятение и страх. Волны вокруг обрели свою прежнюю силу, море всколыхнулось, но люди на всех кораблях продолжали пребывать в сомнамбулическом состоянии, тупо смотря на небо, снова ставшее иссиня–черным, словно ждали повторения знамения или конца света.

Когда первые мысли стали посещать абсолютно пустую голову капитана Яшина, и он, машинально взяв бинокль, осмотрел окружающее море, то обнаружил что корабль был совершенно один посреди бескрайних просторов. Уже наступил рассвет и над водой молочной кисеей висел легкий утренний туман. Судя по всему они находились еще в проливе, но уже где–то недалеко от выхода из него. Еще немного и будет рукой подать до родных берегов. Впереди почти реальной надеждой замаячил Порт–Артур. Яшин приказал произвести осмотр всех повреждений. Ожившие словно после зимней спячки матросы сначала медленно, а затем все быстрее, забегали по кораблю, осматривая все пробоины и поломки. К счастью попадание в дымовую трубу не задело паровых котлов. «Изумруд» немного терял в скорости хода, но все–таки мог двигаться достаточно сносно. Была повреждена артиллерийская башня левого борта, убито пять матросов и один офицер, канонир Копылов ранен в ногу. В целом крейсер по–прежнему продолжал представлять из себя боевую единицу русского флота. Узнав о реальном состоянии дел, капитан Яшин приказал развить максимальный ход, на какой только был способен «Изумруд» в нынешнем состоянии. Крейсер усердно задымил и устремился в сторону родных берегов.

Окончательно придя в себя, Яшин приказал принести завтрак прямо на мостик. Он не успел еще допить первую чашку кофе, чей аромат пробудил в нем неуместные сейчас воспоминания о петербургских салонах и приемах, как завтрак его, едва начавшись, был прерван.

– Слева по курсу дымы! – доложил впередсмотрящий – четыре тяжелых броненосных крейсера типа «Асахи» и один броненосец, Ваше высокоблагородие. На броненосце поднят адмиральский флаг.

– Ну вот, – отрешенно подумал Яшин, допивая кофе, – нарвались на самого главнокомандующего японской эскадрой адмирала Того.

– Ваше высокоблагородие, – продолжал докладывать дозорный, – справа по борту дымы, похоже на флотилию миноносцев.

Яшин безразлично посмотрел на почти спокойную гладь моря, такого манящего в мирное время, и такого чужого сейчас. От ночного шторма не осталось и следа, лишь белые барашки кое–где украшали невысокие волны. Снова промелькнули перед глазами кадетские годы, первый выход под парусом на Балтике. Вспомнился далекий Петербург, горбатые мосты, нависшие над узкими каналами, Адмиралтейство, Таврический сад. Странная мимолетная улыбка озарила лицо капитана. Не торопясь он достал из кармана кителя пачку крепких папирос «Дункан». Закурил, с наслаждением затянулся и, наконец, произнес:

– Передать мой приказ – кораблю готовиться к бою.

Засвистела боцманская дудка. Матросы завозились у орудий, подготавливая крейсер к последнему сражению.

– Хана нам, братцы, – сказал на нижней палубе раненый в ногу канонир Копылов, – на самого Тогу набрели.

– Ваше высокоблагородие, крейсера отделились от броненосца и полным ходом идут нам наперерез, – докладывал дозорный Степцов, – миноносная флотилия начала заходить в тыл.

– Носовому орудию сосредоточить огонь на ближайшем крейсере «Мицуи»! – приказал Яшин, – машины на полный ход, курс – флагманский броненосец «Асама».

Через десять минут японские крейсера вошли в зону досягаемости пушек «Изумруда». Первый же залп снес мачту на «Мицуи».

– Молодцы, канониры! – обрадовался Яшин. В ответ японцы открыли мощный огонь по обнаглевшему русскому крейсеру. Море вокруг «Изумруда» вспенилось от посыпавшихся как град бронебойных снарядов. То тут, то там к небу взлетали фонтаны воды. Разогнавшись, «Изумруд» шел на сближение с «Мицуи» под таким углом, что орудия остальных трех крейсеров давали большой перелет. Пристрелявшись, «Мицуи» все–таки угодил в кормовую трубу русского крейсера. Со страшным грохотом она рухнула на палубу, изуродовав надстройки и раздавив десятерых матросов. «Изумруд» снова замедлил ход.

– Машины на полную! – орал Яшин, – огонь по «Мицуи», подавить его носовую башню.

– Сейчас, сейчас, – бормотал наводчик Кошкин, – мы тебя поджарим, япошка хренов.

Носовое орудие «Изумруда» повернуло на двадцать градусов влево, выцеливая шедший на сближение на всех парах «Мицуи». Но не успел Кошкин поймать в перекрестье оптического прицела нос японца, как палуба под его ногами заходила ходуном, и свет померк в очах. Двенадцатидюймовый бронебойный снаряд с «Мицуи» вошел прямо между орудий носовой башни «Изумруда». Башню сорвало с креплений и опрокинуло на палубу, раскуроченные орудия торчали в разные стороны. На носу крейсера начался пожар, так что даже капитанский мостик заволокло дымом. Следующим ударом «Мицуи» поразил «Изумруд» выше ватерлинии в середине корпуса. Левый борт крейсера покрылся черным дымом, а воздух пропитался едким запахом шимозы. Лейтенанту Головину осколком этого снаряда оторвало руку и отбросило ее на десять метров. Истекая кровью, он сидел на палубе и смотрел в шоке на свою руку, ничего не понимая. Благодаря набранной скорости изуродованный «Изумруд» выскочил из зоны обстрела японских крейсеров и устремился к флагманскому броненосцу «Асама». Не ожидавшие такой прыти, японцы посылали ему вслед один залп за другим, но никак не могли накрыть верткий крейсер.

На капитанском мостике флагманского броненосца в расшитом золотом мундире морского флота его величества императора страны восходящего солнца стоял сам адмирал Того. Он держал в руке подзорную трубу и следил за ходом боя своих крейсеров с русским, время от времени делая спокойным голосом замечания стоявшему рядом ординарцу:

– Капитана «Мицуи» после боя разжаловать в матросы.

Немного помедлив:

– Артиллеристов представить к наградам.

Увидев, что «Изумруд» прорвался, адмирал добавил:

– Посмертно.

Рвавшийся на бой с мощным броненосцем израненный русский крейсер очень нравился адмиралу. Крейсер был сейчас по духу чем–то похож на японских камикадзе. Адмирал Того даже немного пожалел, что капитан этого крейсера не служит у него во флоте, это был первоклассный воин. А пожалев, Того приказал:

– Огонь правым бортом.

Броненосец вздрогнул всем правым бортом, утопив в огне русский крейсер. Когда дым рассеялся, удивленный адмирал увидел «Изумруд», лишенный всех палубных надстроек, с одной трубой, в черных клубах дыма, но все еще двигавшийся прямо на «Асаму».

– Уничтожить! – заорал адмирал Того, выходя из себя.

Броненосец вздрогнул еще раз. «Изумруд» лишился верхней палубы, части левого борта, и стал похож на факел. Однако этот факел неумолимо приближался к флагманскому броненосцу.

С пробитым плечом и раненой головой, истекая кровью, капитан Яшин был все еще жив. Из команды, кроме капитана, остался только боцман Батарейкин, да матрос Попадайло. Крейсер, лишившись рулевого, стал забирать вправо, вознамерившись разойтись с «Асамой».

– Батарейкин, – еле слышным голосом приказал капитан, – закрепи руль и готовь котлы к взрыву.

– Будет исполнено, ваше высокоблагородие, – ответил боцман хриплым голосом и стал пробираться к котлам, – утянем за собой на тот свет этого Тогу.

– Утянем… – сказал Яшин и слабо улыбнулся, прислонившись спиной к переборке. Попадайло смотрел на них остекленевшими глазами: ему было двадцать лет, и он не хотел на тот свет.

На флагманском броненосце началась суматоха. Русский крейсер нацелился прямо в борт, и столкновения было не избежать. «Изумруд» подошел уже так близко, что стрелять было бесполезно – снаряды уйдут в перелет. Неожиданно шальной снаряд с «Мицуи» угодил ему прямо в нос. Раздался взрыв, и «Изумруд» начал быстро погружаться, ныряя под флагманский броненосец. На корме русского крейсера стоял боцман Батарейкин и смотрел на адмирала Тогу. В усах боцмана играла улыбка. Спустя мгновение море всколыхнулось. Казалось, в его глубине родилась огромная сила, разорвавшая остатки русского крейсера и заставившая расколоться надвое японский броненосец.

Глава 2. В небе «Красный барон»

Казалось, уже ничто не предвещало неожиданной встречи с противником. Совершенно чистое небо над всеми французскими позициями и на десять километров за них. Истребительный отряд королевских ВВС Великобритании под началом знаменитого майора Хоукера возвращался после успешного налета на немецкий аэродром и рейда по вражеским тылам. Десять минут назад английские асы разминулись с эскадрильей французов на «Фарманах», шедшей также к себе на базу. Приветственно махнув друг другу плоскостями, аэропланы разошлись разными курсами. Судя по самолетам, которые, как определил Хоукер, принадлежали прифронтовой ударной авиации, французы летали отнюдь не на прогулку. Скорее всего не один объект на германской территории подвергся обстрелу, а, возможно, и кто–нибудь из немецких летчиков простился с жизнью. «Да, жаркий денек выдался сегодня для подданных кайзера», – удовлетворенно пробормотал майор Хоукер и похлопал свой маневренный биплан «Де Хэвиленд» по выпуклой фанерной обшивке. Пропеллер биплана жужжал ровно и надежно, вселяя в сердце бравого майора спокойствие за истребитель и свою жизнь. Перегнувшись через борт, Хоукер разглядывал проплывавшие далеко внизу зеленые квадратики виноградников на желтой земле, предаваясь приятным наблюдениям и наслаждаясь полетом, как вдруг, откуда ни возьмись, появился этот проклятый немец на раскрашенном в ярко–красный цвет «Альбатросе» и пристроился в хвост биплану Хоукера. Как ни старался майор быть бдительным, но, замечтавшись, все же проморгал противника и очнулся только при первых звуках пулеметной очереди, просвистевшей над его головой.

– Каков наглец, – воскликнул бравый майор, уходя на вираж и пытаясь оторваться от немца, – один пошел против всей моей эскадрильи.

Немец словно прилип к Хоукеру, который то камнем падал вниз, то взмывал над облаками, стараясь сбросить с хвоста цепко державшегося за ним противника. Однако, сколько не пытался майор своими отвлекающими маневрами запутать ярко–красный «Альбатрос», ему это не удавалось. В кабине вражеского истребителя находился явно не юнец, впервые севший за штурвал биплана, это Хоукер определил с первого виража. Там находился ас, причем в ловкости и выучке нисколько не уступавший самому бравому майору, известному на всем западном фронте своими воздушными победами. А с майором могли равняться силами только два немца во всем воздушном флоте кайзеровской Германии. Пока Хоукер лихорадочно пытался определить с кем столкнулся на этот раз в воздушном бою, немец тем временем пристреливался, посылая вдогон «Дэ Хэвиленду» пулеметные очереди одну за другой. Уходя на очередной вираж, Хоукер боковым зрением заметил спешащие ему на выручку аэропланы эскадрильи. Впереди всех виднелся истребитель Джека Нормана. Английский летчик был молод и горяч, но неопытен. Пытаясь помочь Хоукеру, он летел наперерез немецкому пилоту, словно нарочно подставляя свой бок под удар. Немец не отказался от такой возможности сбить английского пилота. Застучал пулемет, и аэроплан Нормана в мгновение ока вспыхнул ярким пламенем – очередь угодила в топливный бак. На глазах у всей английской эскадрильи его самолет рухнул в лес и взорвался. Через несколько минут та же участь постигла и лейтенанта Гордона. Его биплан задымил и рассыпался на мелкие горящие обломки, не долетев до земли. Немец был явно знатоком своего дела, и, судя по почерку и мастерству с которым он отправлял к праотцам англичан одного за другим, противостоять ему мог один только майор.

Пока немецкий ас отвлекался на кратковременные схватки с другими истребителями английской эскадрильи, похоже доставлявшими ему несказанное удовольствие, Хоукеру наконец удалось подняться над противником. Теперь ему был отчетливо виден пилот «Альбатроса». Майор присмотрелся, и его лицо исказила гримаса ненависти: за штурвалом ярко–красного немецкого аэроплана с большими кайзеровскими крестами на крыльях был не кто иной, как барон Манфред фон Рихтгофен, отправивший на тот свет уже больше полсотни английских асов. За ярко–красную окраску истребителя англичане и французы прозвали его «красным бароном».

– Ну, погоди, проклятый бош, – воскликнул в ярости майор, кидая истребитель в атаку. Однако ярость – плохое оружие против хладнокровных немцев. Именно на это и был сделан расчет. Немец успел увернуться от пулеметной очереди и нырнул в пике, уходя от обстрела. Затем, сделав маневр, Рихтгофен направил свой биплан в сторону немецких позиций, находившихся уже совсем близко. Бравый майор бросился в погоню за «Альбатросом», который, как ему показалось, начал выходить из боя, видимо, посчитав двух сбитых англичан хорошим результатом.

– Ну, нет, просто так ты от меня не уйдешь, поганый колбасник! – кричал Хоукер сквозь шум пропеллера, разгоняя свой «Де Хэвиленд» до максимальной скорости. В пылу схватки майор упустил из виду, что бой уже перенесся в небо над вражеской территорией. Немецкие солдаты с интересом наблюдали из окопов за ожесточенной схваткой своего аса с английским. Рихтгофен, убедившись в том, что никто, кроме Хоукера, из эскадрильи англичан больше его не преследует, дал майору возможность подойти поближе и перед самым его носом ловко взмыл вверх, а затем моментально зашел противнику в хвост. В несколько секунд Хоукер из нападавшего превратился в мишень. Потеряв Рихтгофена из вида, он попытался заложить вираж. Между тем, успевший быстро и тщательно прицелиться, Манфред нажал на гашетку. Очередь полоснула по двигателю «Дэ Хэвиленда», навсегда заклинив хваленый мотор. Пропеллер английского истребителя перестал вращаться. Хоукер судорожно пытался выровнять машину, которая неумолимо сваливалась в штопор. Внизу под ним в бешеном танце все быстрее замелькали железнодорожные пути со стоящими на них вражескими эшелонами, окопы с солдатами и орудийные батареи. Майор, осознавший что война для него кончилась, попытался подороже продать свою жизнь. Он устремил свой аэроплан на немецкий эшелон, но из этого ничего не вышло. Безмолвный «Дэ Хэвиленд» камнем рухнул в чистом поле, рядом со станцией, и взорвался, не причинив немцам никакого вреда. Рихтгофен удовлетворенно улыбнулся и, сделав круг над окопами, полными ликующих солдат, направил свой «Альбатрос» на базу.

Авиационный полк, в котором служил потомственный немецкий аристократ барон Манфред фон Рихтгофен, базировался недалеко от Пенемюнде. Отсюда было удобнее всего совершать налеты на французские позиции и при желании делать вылазки к берегам туманного Альбиона. Лихо, но грамотно приземлившись, как и подобает настоящему асу, Рихтгофен загнал свой биплан в ангар и, оставив его под наблюдением механиков и охраной зенитной батареи, отправился в гараж, где находился его лимузин. Надо было спешить – дорога занимала у него около сорока минут, а через полчаса начиналась вечеринка по случаю дня рождения у фроляйн Ангелики. Манфред опаздывал уже едва ли не на десять минут из–за этого сумасшедшего английского летчика, вздумавшего мериться с ним силами. Находу сняв с себя кожаную летную куртку с нашивкой авиаполка Пенемюнде, Манфред кинул ее стоявшему у лимузина слуге вместе со шлемом. Издалека увидев приземлявшийся биплан Рихтгофена, его слуга Матиас, успевший изучить повадки Манфреда за десять лет службы в семье Рихтгофенов, предусмотрительно выкатил лимузин барона из гаража. Он знал, что барон никогда не опаздывает. Не явиться в назначенное время для него означало пасть в глазах общества и опозориться на всю оставшуюся жизнь. Запрыгнув на переднее сиденье, Манфред завел лимузин и, вырулив из расположения полка, покатил по дороге на предместье Майнер, находившееся неподалеку от Пенемюнде.

Стояла середина августа. Теплое солнце уже не обжигало, а скорее слегка пригревало, настраивая на лирический лад. Кругом царило буйство зелени. Вдоль дороги мелькали высоченные клены и ели, наполняя воздух запахами цветущей природы. Слева раскинулся великолепный древний лес, где–то в недрах которого по легенде прятался замок храброго и жестокого герцога Кобурга, одного из первых рыцарей тевтонского ордена. Герцог за свою долгую жизнь собственноручно умертвил множество русских, польских и прибалтийских воителей, за что и получил этот замок в подарок от магистра ордена. Состарившись, он уединился в своем лесном замке, и проводил время в охоте на оленей и кабанов. Однако, он был еще достаточно силен, чтобы при встрече с разъяренным вепрем рассечь его напополам одним ударом меча. А когда охота и прочие непритязательные удовольствия наскучили ему, фон Кобург женился на дочери ростовщика Роксане, молоденькой красавице из близлежащей деревушки Майнер, к нынешнему времени ставшей небольшим городком. Спустя девять месяцев Роксана осчастливила герцога двойней и занялась хозяйством. Обрадованный герцог в честь такого события укатил погостить к двоюродному брату Демецу в соседнюю область, оставив Роксану на попечение своему вассалу барону Тиссельхорну. В гостях у братца он предавался оголтелому пьянству и стрельбе из арбалета по голубям с крепостной стены, а когда соскучился, спустя год, недолго думая посреди ночи собрался и отправился со своими слугами домой. Путь, пролегавший через дикие леса и топи земель Северной Вестфалии, занял у герцога не меньше месяца, на исходе которого Кобург въехал в родной лес, знакомый ему до последней веточки. Каждая кочка здесь была окроплена кровью быстрых некогда оленей и диких кабанов, убитых рукой жестокого рыцаря. Ранним утром, уже на подъезде к своему замку, Кобург заметил на опушке леса двух всадников. В одном из них он без труда узнал Тиссельхорна, а другой оказался молоденькой женщиной. Незаметно подобравшись поближе, герцог разглядел лицо наездницы и с удивлением узнал в ней свою жену. В этот момент Тиссельхорн, не сходя с коня, обнял Роксану и привлек ее к себе, а та ответила ему долгим и жарким поцелуем. Дико заревев, сам словно превратившись в разъяренного кабана, Кобург выхватил из ножен свой огромный меч и, пришпорив коня, вихрем вылетел на опушку. Роксана изменилась в лице – ужас исказил ее прекрасные черты. Тиссельхорн, застигнутый врасплох, даже не успел вытащить из ножен свой меч, чтобы защититься. Смерть настигла их мгновенно. Герцог мощным ударом меча снес голову своему вассалу, и она покатилась на траву, окрасив ее алой кровью. Вслед за тем обманутный Кробург вонзил острый меч в грудь Роксане, пригвоздив ее к стволу высокой сосны. Неверная жена едва успела вскрикнуть, а душа ее уже устремилась на небо. Кобург бросился в замок и в гневе зарубил еще двух слуг. После этого он заперся в замке и не выходил из него до самой смерти. Трупы любовников остались в лесу на съедение диким зверям. С тех пор жители окрестных лесов и земель рассказывают друг другу легенду о безголовом бароне и его любовнице, разгуливающих по лесу в особенно туманные дни и ночи. Тому, кто их повстречает никогда не знать счастья в любви, поэтому здешние леса все стараются обходить стороной.

Эта легенда пронеслась в голове Манфреда за одно мгновение, настроив его ненадолго на лирический лад. Затем он взглянул на ярко голубое небо и снова вспомнил только что состоявшийся воздушный поединок с английским летчиком. В целом Рихтгофен был неплохого мнения об англичанах. Это были прекрасные и бесстрашные летчики, главная ошибка которых заключалась в том, что даже военная авиация была для них прежде всего спортом, которым они чересчур увлекались. Манфред не раз наблюдал, как в пылу схватки англичане так самоотверженно занимались выполнением фигур высшего пилотажа, летали вверх шасси, ныряли в штопор, без тактической необходимости делали мертвую петлю, что иногда забывали что находятся в воздушном бою. Это обстоятельство не раз сослужило им плохую службу. Но если не принимать его во внимание, то англичане храбро дрались в воздухе, почти никогда не уходя от схватки даже с превосходящим по численности противником. Чего нельзя было сказать про французов. Имея в общем неплохие самолеты французские летчики очень редко решались схватиться с немцами в открытую. Чаще всего, завидев немецкую эскадрилью, они улепетывали, что было сил, и еще до того как немцам удавалось приблизиться на опасное расстояние, оказывались под прикрытием собственных зенитных батарей. Редкий французский летчик доставлял немцам много неприятностей.

Рихтгофен взглянул на часы и отметил опоздание на пять минут. Поэтому, доехав до развилки, он свернул в лес и поехал кратчайшей дорогой. Дорогой лимузин мягко подрагивал на ухабах лесной дороги, причудливо извивавшейся между высоких сосен. Манфред любил здесь ездить, когда возникала такая возможность. Иногда на эту дорогу неожиданно выходили звери, которые не очень боялись людей, несмотря на относительно близкое соседство Пенемюнде и Майнера. Видимо это происходило потому, что местные жители больше всего в своей жизни интересовались покоем и собственным благополучием, любили пиво и охотничьи сосиски, а саму охоту на диких зверей считали занятием для дикарей. Себя же они полагали образованной и просвещенной частью человечества, с чем, съев порцию охотничьих сосисок и запив ее баварским пивом, и отходили ежедневно ко сну, абсолютно не причиняя вреда окружающей природе. Манфред их отношения к охоте не разделял, однако несколько раз на его памяти на лесную дорогу выходили абсолютно непуганные красавцы–олени с ветвистыми рогами, убить которых даже у такого заядлого охотника как он не поднялась бы рука. Сегодня, правда, оленей не наблюдалось, лишь пара испуганных зайцев выскочила из кустов на дорогу и стремглав пронеслась под колесами лимузина.

Спустя пятнадцать минут он снова выехал на шоссе, ведущее в Пенемюнде и проходившее через предместье Майнер, где ждала его белокурая фроляйн Ангелика. Рихтгофен увеличил скорость и погнал, выжимая из лимузина последние силы. Надежный немецкий мотор бодро шумел не давая никаких признаков перегрева. Для хорошей машины, всегда считал Манфред, как и для породистой лошади, никогда не повредит хорошая прогулка на большой скорости. И машина и лошадь получают от этого только удовольствие, не говоря уже о самом водителе или ездоке. Скоро справа замелькали небольшие уютные особняки, раскрашенные в цвета умеренных оттенков. Проехав четыре из них, Манфред остановился у пятого – невысокого зеленого домика с балконом и широкой террасой. На террасе уже расположились вокруг белого столика три дамы и два кавалера. Одна дама, самая красивая из трех, и была фроляйн Агеликой, которой сегодня исполнялось тридцать лет. В этот знаменательный день Манфред был приглашен на тихий домашний праздник, где соберутся только друзья. Две другие дамы были подругами Ангелики, знавшими ее еще с детства. Звали их Регина и Тельма. Кавалеры, так же как и Манфред, служили в действующей армии, с той только разницей, что Рихтгофен был летчиком–истребителем, а они были призваны в артиллерию и квартировали неподалеку. Ангелика ждала только его, это Манфред понял по выражению лица, на котором, как ни старалась хозяйка скрыть свои чувства, при виде бравого летчика возникло выражение неописуемой радости. Ангелика после смерти мужа, также военного летчика, долгое время находилась в трауре и глубокой депрессии. Она уже ни в чем не находила утешения и не видела смысла в жизни. То и дело ее стали посещать черные мысли покончить с этим бесконечным тягостным состоянием. Однако, в душе она по–прежнему питала слабость к военным и, встретив Манфреда, заехавшего в Майнер по случаю, увлеклась им с новой силой. Манфред был на пять лет моложе ее и олицетворял собой начало новой жизни, поэтому Ангелика словно восстала из пепла. На прошлой жизни и образе мыслей был поставлен жирный крест. Ее лицо заметно похорошело, в глазах появился веселый блеск, а в жизни новый смысл. Рихтгофену тоже нравилась эта мудрая, много пережившая, но сохранившая красоту, женщина. Она не болтала попусту, как многие берлинские пустозвонки, а была глубока, как море. Именно такую женщину барон Рихтгофен искал уже много лет, но нигде не смог отыскать. И теперь ему казалось, что он ее наконец–то нашел. Случайно, как это всегда бывает, и совсем не там, где предполагал.

Ангелика пригласила его за стол, где уже сидели артиллеристы в компании Регины и Тельмы. Поздравив Ангелику с днем рожденья и подарив ей золотой перстень с алмазом средней величины, от которого она пришла в восторг, Манфред присел за стол. Офицеры поздоровались, и разговор как–то сам собой зашел о войне, что было не удивительно, поскольку половина гостей служила в действующей армии. Артиллеристы поведали Манфреду о том, что сегодня утром их зенитной батарее, расположенной на западной оконечности Пенемюнде, пришлось ожесточенно отстреливаться от массированного налета французской авиации, уничтожившего ангар с боеприпасами. Эти чертовы французы, обычно мазавшие, на этот раз бомбили чрезвычайно метко и долго, и в итоге нанесли большой урон. Помимо боеприпасов они разбомбили железнодорожный узел под городом и мост через реку, по которому шло снабжение расквартированных вокруг Пенемюнде воинских частей. Рассказ Манфреда о сбитых им час назад трех английских летчиках привел артиллеристов в неописуемый восторг. Они тут же предложили поднять тост за подданных Кайзера, так смело воюющих в воздухе против поганых французов и англичан. Манфред поблагодарил, но предложил прежде всего выпить за хозяйку дома, сиявшую как только что взошедшее солнце. Сейчас она была влюблена и горда одновременно. Вечеринка длилась недолго. Вскоре артиллеристы покинули собравшихся по необходимости быть на службе, а подруги Ангелики отговорились делами и также ушли. Сама Ангелика ничего не имела против того, чтобы остаться с Манфредом наедине. К счастью Рихтгофен находился в увольнении до следующего утра. Кроме того, он сообщил ординарцу где его искать в случае крайней необходимости. Как только гости покинули дом, Ангелика бросилась в объятья Манфреда и наградила его за победу долгим поцелуем. Не имея больше сил разговаривать о чем бы то ни было, они сразу отправились в спальню, большее пространство которой занимала огромная и мягкая кровать. Каждый раз, когда он оказывался здесь, Манфред чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он обнял Ангелику, привлек к себе и, мгновенно сняв с нее легкое полупрозрачное платье, с легким шорохом соскользнувшее на пол, больше уже не вспоминал о том кто он и что он в этом мире. До утра его для мира не существовало. Единственное, что напоминало ему о существовании других людей, были доносившиеся иногда издалека гулкие разрывы, но Манфреда они не беспокоили. Он покрывал красивое тело Ангелики жаркими поцелуями и стонал от удовольствия, когда, обвив его своими нежными руками, она отвечала ему тем же. Они ласкали друг друга и многократно сливались в буйной пляске тел так, что к утру Манфред был измучен, но счастлив, а Ангелика была просто счастлива.

Оставив разнеженную Ангелику в теплой постели, Рихтгофен поспешил в полк, все же слегка обеспокоившись услышанной ночью канонадой. Очень уж близко от его аэродрома слышались разрывы авиабомб. И опасения его оказались не напрасны. Ночью французские бомбардировщики совершили второй налет на Пенемюнде, на сей раз целью был выбран аэродром истребительной авиации, на котором базировался «красный малыш» Рихтгофена – его любимый биплан. После ночной бомбардировки французов биплан был сильно поврежден. Придирчиво осмотрев искалеченную машину, Манфред понял, что сегодня вылетов не будет, и уехал в офицерский клуб Пенемюнде. Там он весело провел день в хорошей компании за бутылкой вина с рейнских берегов и игрой в карты. К своему удивлению в клубе он повстречал младшего брата Лотара, которого совсем недавно перевели из Клейнбурга под Пенемюнде. Лотар недавно был в отпуске в родовом поместье Рихтгофенов в Южной Баварии, видел отца и мать. К величайшей радости Манфреда они находились в добром здравии и гордились успехами сыновей, слухи о подвигах которых долетали даже туда. Проговорив с братом до позднего вечера, Манфред отправился в полк, решив, что день был не так уж плох, если не считать поврежденного биплана. Вернувшись на место, он обнаружил, что механики полка, несмотря на долгую работу, не сумели спасти его «красный малыша». Поэтому Манфреду пришлось пересесть на только что полученный с завода триплан «Фоккер». Эта машина, по словам конструкторов, имела самую высокую маневренность из всех современных истребителей благодаря трем плоскостям и могла вертеться в воздушном бою как юла. Граф Фольк и лейтенант Цеймер уже пересели на новые «Фоккеры» и отзывались о них весьма хорошо. Рихтгофен же питал слабость к своему биплану марки «Альбатрос», на котором он совершил столько побед. Но делать было нечего, «Красный малыш» летать уже не мог – приговор механиков был суров. Французская бомба повредила фюзеляж, превратив жесткую конструкцию истребителя в металлолом. Но в память о боевом друге Рихтгофен тут же решил назвать свой новый триплан «Красным малышом».

Следующая ночь прошла без каких–либо происшествий. Ни французы, ни англичане на сей раз не беспокоили немецкий аэродром своими налетами. В шесть утра, побрившись и позавтракав, Манфред фон Рихтгофен впервые запрыгнул в свой триплан и в сопровождении еще двух «Фоккеров», за штурвалами которых также сидели асы воздушного боя Цеймер и граф Фольк, устремился в сторону французских позиций, получив приказ от командира полка произвести разведку. В районе Гроссенхайма звено разделилось: Цеймер и Хольк полетели на северо–запад разведать обстановку перед предстоящей завтра атакой немецкой армии, а Рихтгофен продолжил свой полет в одиночестве на Запад. День выдался на удивление спокойным, немецкий летчик не встретил ни одного самолета противника надо всей вражеской территорией. Обстреляв военный эшелон, шедший по направлению к передовой, и несколько зенитных батарей, Рихтгофен повернул назад и приготовился спокойно вернуться домой. Однако, на этом его удача закончилась. Совершенно неожиданно, словно ястреб, из огромного белого облака на него ринулся французский истребитель и первой же очередью продырявил крыло «Красного малыша». Манфред еле удержал машину в ровном положении и бросился в бой. Однако француз оказался на удивление вертким и Рихтгофену никак не удавалось сесть ему на хвост. После долгой гонки друг за другом «Фарман» французского летчика первым выпустил точную очередь по «Фоккеру» Рихтгофена, заставив его загореться. Увидев пылающий хвост, Рихтгофен почел за благо приземлиться на нейтральной полосе, поскольку до своих он никак не смог бы дотянуть, что и сделал, врезавшись крылом в какой–то сарай. Сам летчик, однако, остался цел и невредим. Спустя пять минут к его величайшему удивлению храбрый француз был сбит немецкой зенитной артиллерией и приземлился неподалеку от догоравшего триплана Рихтгофена. При посадке «Фарман» сломал оба крыла и погнул корпус. Летчик, несмотря на это, был жив, хотя и не мог выбраться без посторонней помощи. Манфред поспешил на помощь раненому французу – ни в небе, ни на земле он не питал личной ненависти к противникам. Шла война, а Рихтгофены всегда были хорошими солдатами, но не убийцами. Вытащив француза из догоравшего аэроплана, Манфред поделился с ним своим пайком, который успел спасти. Пилоты познакомились. Противником в сегодняшнем воздушном бою для Манфреда был не кто иной как знаменитый Жак Вильнев, имевший на своем счету сорок шесть побед. У Рихтгофена их было уже пятьдесят семь и, не промахнись Вильнев, их и осталось бы пятьдесят семь. Почти полчаса летчики говорили о войне. За это время Манфред слегка изменил отношение к французам, которых считал всего лишь слабаками, не стремившимися ввязываться в бой и удиравшими, едва завидев немецкие самолеты. Как выяснилось, среди них тоже попадались бравые ребята. От Вильнева Манфред узнал о том, что его победы в воздухе до смерти надоели воздушному флоту Ее Величества королевы Великобритании, и англичане выделили специальную эскадрилью для уничтожения «Красного Барона». Рихтгофена это слегка позабавило. Скоро с обеих сторон фронта прибыли команды солдат для того чтобы забрать летчиков. Согласно международным правилам на нейтральной полосе в таких случаях запрещалось стрелять. Летчики попрощались и на всякий случай извинились друг перед другом, ведь случись вторая встреча – оба постараются не промахнуться. Кроме того, Рихтгофену придется возвратить долг. А быть в долгу барон не любил.

Всю следующую неделю Манфред фон Рихтгофен провел в небе, яростно гоняясь за английскими и французскими истребителями, не вылезая из–за штурвала самолета, для того чтобы проверить его летные характеристики в бою. Как оказалось, триплан вел себя в бою действительно неплохо. Машина оказалась на редкость маневренной, что позволяло немецкому асу без страха ввязываться в схватку с тремя или четырьмя истребителями противника и выходить из нее победителем. Он запросто мог рассеять своей стремительной атакой аэропланы противника, не успевавшие уследить за головокружительными пируэтами его трехкрылой машины. Уверившись в удачной конструкции и вооружении новой машины, Рихтгофен подумал о том, что должным образом обученная эскадрилья летчиков–истребителей, оснащенная такими маневренными машинами, сможет представлять из себя самую грозную боевую единицу в небе западного фронта. С этим он обратился к полковнику Шварцкопфу, командовавшему истребительным соединением Пенемюнде. Полковник счел идею здравой и разрешил Рихтгофену сформировать собственную эскадрилью, которая будет летать только на трипланах завода «Фоккер». Вторая идея барона заключалась в том, чтобы покрасить все самолеты в красный цвет, выделив тем самым эскадрилью в особое элитное подразделение. Так и было сделано. Спустя две недели на аэродроме Пенемюнде, приведенном в порядок после ночного налета французов, выстроилось два десятка ярко–красных трипланов, блестевших на солнце новенькой краской. Рядом с ними стояли отобранные из всего состава полка и обученные лично Рихтгофеном летчики–истребители, которым была уготована честь стать подопечными лучшего аса. Манфред отдал приказ, летчики заняли свои места за штурвалами, и в небо стартовала целая эскадрилья ярко–красных истребителей. В первом же воздушном бою немцы столкнулись с французской эскадрильей и показали на что способны новые самолеты. Ведущим эскадрильи был сам Манфред. Едва вынырнув из облаков над Страсбургом, Манфред заметил идущую встречным курсом эскадрилью самолетов. Кроме них самих немцев в этом районе сегодня не могло быть, поэтому «Красный барон» принял решение атаковать неизвестные самолеты, которые могли принадлежать только врагам Германии. Его подопечные уже были неплохими летчиками, на счету которых было по несколько сбитых аэропланов противника, но, по замыслу Манфреда, им предстояло сейчас пройти второе боевое крещение в составе нового формирования, чтобы проникнуться его общим духом. Сознание команды давало летчикам силы, о которых единичный участник воздушного боя и не догадывался. В пылу боя рождался некий коллективный дух, который помогал побеждать. Именно на него и выучку пилотов и рассчитывал Манфред. Подойдя на минимальное расстояние, Рихтгофен первым начал бой, наметив себе самолет противника. Эскадрилья действительно оказалась французской, но удирать она явно не собиралась, поскольку насчитывала, как успел заметить Манфред, едва ли не больше самолетов, чем немецкая. Завязалась жаркая схватка. Застучали пулеметы. Французы решили контратаковать и клином ринулись в самый центр немецкой эскадрильи, которая моментально рассеялась на отдельные самолеты – маневренность давала хорошие козыри в ближнем бою. Трипланы чертили небо во всех направлениях, словно майские жуки, абсолютно сбив с толку французов. После ожесточенного боя, в результате которого три «Фармана» были сбиты летчиками Рихтгофена, французы ретировались, а немцы продолжили свой рейд по вражеским тылам. В этот день ими была обстрелян крупный железнодорожный узел, на котором теснились эшелоны со свежими пехотными частями, только что прибывшими для смены находящихся на фронте, и сильно потрепан склад боеприпасов неподалеку от городка Тионвилль. Вернувшееся подразделение Рихтгофена встретил на аэродроме сам полковник Шварцкопф и поздравил с победой. После воздушного боя, в котором немецкие летчики под командой Манфреда фон Рихтгофена применили новую тактику, среди французов и англичан распространилась весть о новом смертоносном немецком соединении, которое союзники за необыкновенную маневренность окрестили «Цирком Рихтгофена». За три следующие недели «Цирк Рихтгофена» сумел сбить в воздушных боях в небе над Францией более десятка самолетов противника, чем вызвал лютую ненависть командований Франции и Англии. На русском фронте «Цирк Рихтгофена» появлялся очень редко, поскольку у русских практически не было самолетов и Манфред часами бороздил небо над позициями противника совершенно безнаказанно и скорее ради развлечения.

За боевые успехи полковник Шварцкопф представил Манфреда к награде и дал ему недельный отпуск. Манфред, взяв с собой Ангелику, не преминул укатить на побережье неподалеку от Ростока, где они проводили время, купаясь теплых в эту пору водах Балтийского моря и катаясь на водных лыжах. Естественно, прибыли они сюда тоже на самолете. Манфред арендовал двухместный «Альбатрос», собрата его «Красного малыша», и за несколько часов перенес свою любимую женщину из прифронтовой полосы в совершенно тихие курортные места. Жили они в санатории, по утрам пили кофе из маленьких белых чашечек, загорали, и вообще наслаждались жизнью как могли. Временами Манфреду казалось, что и войны–то никакой нет, что после отдыха на побережье он привезет Ангелику в свое родное поместье в Южной Баварии, познакомит с родителями и братом Лотаром, которые будут очень за него счастливы. Но, замечтавшись, приходилось все время возвращаться обратно. Отпуск таял, дни проходили очень быстро. Однажды до обитателей санатория дошла весть о ночном нападении русского крейсера на соседний городок Страсланд, в котором находился гарнизон и база по ремонту подводных лодок. Война напомнила о себе, а в такое время Манфред мог быть только на фронте. Они снова сели в «Альбатрос» и перенеслись в Пенемюнде.

Мотор «Красного малыша» натужно ревел. Манфред фон Рихтгофен, впервые за последний месяц отправившийся в одиночный рейд, уже двадцать минут пытался уйти от наседавших на него англичан. Жак Вильнев не обманул – английское командование действительно снарядило целую эскадрилью первоклассных летчиков для его уничтожения. И вот, после двух недель поисков, исчертившие небо во всех направлениях, англичане все же наткнулись на возвращавшегося на базу Рихтгофена. Его попытались захватить в клещи и насильно посадить на французский аэродром, но немецкий ас вырвался, хотя и изрядно пострадал. Левый ряд крыльев его триплана был изрешечен и походил на старый дуршлаг. Патроны к пулемету были уже на исходе. Спасти Манфреда могло только чудо. Он никогда раньше не придавал значения смерти, не боялся ее, и в свои двадцать пять лет Манфред не видел для нее ни одного стоящего повода. Прямо по курсу висел, вытянувшись по линии горизонта, грозовой фронт. Туда Рихтгофен и направил свой издыхающий триплан. Влетев в грозу, Манфред подумал, что попал в преисподнюю. Его самолет начало трясти и кидать вверх и вниз, шатать из стороны в сторону. В кромешной тьме грохотали грозовые раскаты и сверкали белесые вспышки молний. Спустя пять минут такого полета Рихтгофен вдруг выскочил в пространство абсолютной тишины. Нет, облака вокруг не исчезли и дождь не перестал лить, но все это происходило как–то непонятно, без единого звука. Осмотревшись, он увидел немного в стороне две висевшие неподвижно в воздухе металлические фигуры, поражавшие своим размерами. Это было нечто похожее на аэропланы, но гораздо более уродливого вида. Один напоминал остроклювую хищную птицу, застывшую за секунду до того, как она схватила когтями добычу. А другой имел более массивные очертания и очень длинные крылья, под которыми Рихтгофен разглядел что–то похожее на гигантские авиабомбы, и еще какие–то неизвестные ему заостренные цилиндры. Сам летчик ничего не понимая смотрел по сторонам и молился, словно попал в ад, а пропеллер его триплана, бешено вращавшийся секундой раньше, теперь словно застыл без движения. И вдруг тишина закончилась – звук словно взорвался в его голове тысячами оттенков, заставив на время обхватить голову руками. Триплан вылетел из грозы и вошел в штопор. Рихтгофен еле успел вывести машину из штопора над самой землей. И в этот момент застучала пулеметная очередь. Словно укусы пчелиного роя, жала пуль возились в тело пилота. Триплан клюнул носом и снова вошел в штопор из которого уже не было выхода.

Глава 3. Бак пробит, хвост горит…

Долина мутно–желтой реки, похожей на Ганг. С окрестных гор к ней спускаются залитые солнцем непроходимые разноцветные джунгли. Они то синие, то зеленые, то разгораются, а то, вдруг, померцав, растворяются вовсе. Где–то в самом низу, у реки, в скалах виднеется множество входов в огромные пещеры. Две сотни лет около них стоят не шелохнувшись молчаливые индусы со сверкающими саблями в руках – это стражи, они стерегут сокровища. Никто в той стране не знает пути сюда, а если узнает – забудет дорогу назад. Две сотни лет было так. Виной всему заклятие Раджи. Высокие горные вершины остановили здесь время. Уже две сотни лет оно стоит за каменной грядой и не может войти в долину. Безмолвно висит над снежными склонами, стонет над бездонной пропастью, воет ненастными ночами, глодает и лижет острые пики, – но нет ему дороги за них. Но спускается ночь, а с нею сползает в долину туман. Белесая мгла достигает реки, и вот уже спят неподкупные стражи, а над ними летают их души. Плоть грызут ненасытные черви. Туман сгущается у самой реки, и вдруг из него появляется человек. Неслышно ступая, он поднимается по тропинке к пещерам, переступив через тела стражей, проникает внутрь. О, Боже! Сколько золота здесь! Оно рассыпано всюду, даже в самых дальних углах. Грудами валяется, недоступное ничьим рукам. Человек опускается на колено и поднимает с земли чеканную монету. И вдруг, сокровище вспыхивает безумным пламенем и растекается по ладони. Человек вскрикивает, разжимая пальцы обожженные жидким золотом. Он видит, что к нему со всех концов пещеры слетаются огромные обезьяны со светящимися черепами вместо голов и скалят зубы в предвкушении легкой добычи. Человек бросается вон из пещеры и, обратившись туманом, поднимается в горы. Но обезьяны вьются над ним в дикой пляске и, словно страшные звезды, сверкают их черепа во мраке. Они набрасываются на белую мглу, терзают и рвут ее на части. И вот уже то тут, то там сквозь разрывы сочится черная кровь. Истерзанный туман стремится уйти сквозь горные цепи в застывшее время. Оно уже ждет его за вершинами и стонет, и скулит в нетерпении. Но светящиеся черепа не выпускают туман за границу жизни. Лишь клочья его, обглоданные и серые, падают в бездонную пропасть времени невесомыми лоскутками, кружась словно мертвые осенние листья. Они падают… падают… двигаюсь… куда–то падаю… словно нет земли под ногами… темно… падаю… Кажется дождь барабанит… Руки за что–то держатся… Как легко… Безумно легко и приятно… Алло, седьмой!… Седьмой!… Тоха, черт тебя побери, «мессер» на хвосте!… Еще туман… падаю… Дождь… Стоп!

Антон открыл глаза. Постепенно взгляд его сфокусировался. Поверхность под ногами ритмично вибрирует. Впереди какое–то выпуклое стекло. За ним – бездонное голубое небо. «Где это я?» – промелькнуло в мозгу. Он опустил глаза на свои руки и увидел, что они лежат на штурвале самолета. Антон смутно понимал себя сейчас, но тело, почуяв опасность, оживало быстрее. Повернув голову влево, он увидел заходящий со стороны солнца «мессер» с крестами на крыльях. Повинуясь рефлексам, бросил самолет на крыло и, сделав разворот, надавил на гашетку. Крупнокалиберный пулемет в теле «Як–3» ожил и застучал, посылая огненную струю в чернотелый «мессер», попавшийся в перекрестье прицела. Немец задымил и исчез в облаках, закрывавших землю.

– Молодец, «седьмой», – раздалось в наушниках гермошлема, – Задание выполнено. Идем на базу. Давай за нами!

Ничего не понимающий Антон разглядел внизу и чуть левее под собой звено «Яков». Большие красные звезды на крыльях не оставляли сомнений. «Бог мой, – подумал Антон, – неужели я попал на войну?«Сознание недоумевало, но руки крепко держали штурвал истребителя. Так уверенно, словно только этим и занимались всю жизнь, а штурвал самолета ничем не отличался от руля велосипеда. Прежде чем Антон сумел сообразить что–нибудь «Як–3» с белой семеркой на борту послушно лег на крыло, догоняя своих. Через двадцать минут полета, в течение которого Антон старался ни о чем не думать, чтобы окончательно не свихнуться, он находился в состоянии автопилота и вполне уверенно управлял истребителем. Когда звено пошло на посадку, Антон совершил ее ничуть не хуже остальных летчиков. Сразу после того как он, отодвинув крышку кабины, спрыгнул на мокрую от только что закончившегося дождя траву, к нему подбежал незнакомый лейтенант и, хлопнув по плечу, сказал:

– Молодец, Тоха. Я уж думал ты заснул там посреди боя. Иди в штаб, тебя «старик» ждет. Даже по рации запрашивал.

И лейтенант, многозначительно махнув рукой в сторону едва видневшейся на краю аэродрома землянки, мгновенно исчез. Антон не стал никого спрашивать, так как язык его еще не слушался, и направился к предполагаемому штабу. Толкнув дверь, он спустился на пять ступенек вниз и оказался посреди небольшой землянки. На стенах висели плащ–палатки, в центре стоял деревянный стол, сколоченный из ящиков. На столе, занимая почти его половину, лежала карта, а на небольшом чурбане рядом восседал крепкосбитый капитан. Естественно, Антон понятия не имел кто это такой, но на всякий случай спросил:

– Разрешите войти?

– Входи, входи, Гризов. – сказал капитан, – Наслышан о твоих подвигах.

Он встал и подойдя к Антону, также как и лейтенант, похлопал его по плечу.

– Молодец, лейтенант, ловко «Мессера» вмазал, – удовлетворенно пробормотал капитан, – дай–ка мне свой документ!

Антон абсолютно привычным для руки движением полез в левый карман гимнастерки и протянул капитану удостоверение.

– Будешь представлен к награде. – добавил капитан, разглядывая личные документы Антона, где под затертой и пропахшей машинным маслом фотографией, к величайшему удивлению Антона значилось: лейтенант Антон Гризов, 141–й истребительный авиаполк.

Антон стоял перед капитаном Мацурой в командирском блиндаже и, хлопая глазами, пытался осознать происходящее. Пять минут назад истребительное звено «Яков» вернулось с задания, уничтожив три немецких стервятника. Но откуда в этом бою возник он – Антон Гризов, оставалось тайной для него самого. Еще несколько мгновений назад он ощущал себя истребителем «Миг–29», несущимся лоб в лоб с американским бомбардировщиком. Затем – взрыв, мрак, миллионы звезд, сходящихся в одну гигантскую спираль и вот, снова война. Что за война, сомнений не оставалось: «мессеры» с крестами на крыльях были только в одной. Со временем Антон определился чуть позже, когда растянулся на жесткой лежанке в пилотском блиндаже, который нашел чисто случайно и, накрывшись шинелью, попытался уснуть. Вторая эскадрилья, а он сам, как оказалось, служил в первой, в полном составе зашла поздравить Антона со сбитым фрицем. Командир второй эскадрильи старший лейтенант Толубеев даже принес с собой банку спирта, выпрошенного у медсестры Анечки из госпиталя. Летчики раздавили по полстакана за победу и отправились на аэродром – сегодня им предстояло сопровождать бомбардировщики. Бойцы из первой эскадрильи намывались после удачного боя в полковой бане, а Антон, отговорившись дикой усталостью, остался отдыхать на лежанке. На самом деле об отдыхе он и не думал. Антон изо всех сил пытался собрать воедино с дикой скоростью разбегавшиеся в разные стороны мысли. Он, двадцатилетний Антон Гризов, радиоразведчик, привыкший ездить на метро, ходить на дискотеки с девушками и есть с ними мороженое, своими глазами неоднократно видевший по цветному телевизору старт космических кораблей, теперь, если верить этим самым глазам своим, лежал на жесткой лежанке из неошкуренных березовых стволов и курил папиросу «Беломорканал» выпуска 1940 года. Да, было от чего сойти с ума. Но толку от этого, как неожиданно здраво рассудил Антон, не будет никакого. Пока есть жизнь – есть надежда. Черт его знает, как он сюда попал, но вдруг когда–нибудь он отсюда выберется? О том, что он застрял в этом времени навечно, Антон даже думать боялся. Он докурил папиросу и затушил ее о консервную банку из–под тушенки, служившую импровизированной пепельницей. Сидевший в соседнем углу радист Емельянов настроился на Москву, и в прокуренный блиндаж ворвался металлический голос Левитана:

– От Советского Информ–бюро…

Шел 1944–ый. Русские наступали и били фашистов по всем фронтам. Авиация уже иногда летала бомбить Берлин. Как Антон узнал позже, он соткался в этом мире из мыслей и сомнений русоволосого двадцатилетнего лейтенанта Тохи Гризова, которого должны были убить в этом бою. Но не убили. Душу убить невозможно. В тот момент, когда крупнокалиберная пуля вошла Тохе в затылок, пробив кабину истребителя, следом за ней из будущего просочилась в Тохино тело душа Антона Гризова и слилась с ним воедино. Долго потом механик Ковырякин непонимающе рассматривал изрешеченную кабину самолета и невредимую голову лейтенанта, но так и не понял, каким Макаром его пилота миновали пули. Два месяца Антон отвоевал на фронте, постепенно привыкая к новой жизни. Бил немцев, летал вместе с капитаном Мацурой и асами из 141–го истребительного полка прикрывать конвои мощнотелых бомбандировщиков. Долго курил махорку после неудачных полетов и воздушных схваток с выкормышами Геринга, стоивших жизни многим нашим пилотам. После удачных – пил спирт в медсанчасти с санитарками и летчиками, рассказывал как ходил до войны в горные походы, ночевал при минус тридцать на перевалах под открытым небом. Вспоминал иногда о Малом, Сане и Мишке. Однако, воспоминания эти с течением времени становились все туманнее, постепенно теряли четкость. И, спустя еще месяц, Антон не мог уже с уверенностью сказать, что он именно тот Антон Гризов, который когда–то сидел за постом «Глобальный перегон» и пил чай с Малым, а не лейтенант Тоха Гризов, зубоскал и бабник.

По причине отсутствия бритвы Антон отпустил бороду. Но когда однажды в блиндаже ему в руки попался осколок зеркала, он увидел в нем свою небритую физиономию, и после долгих размышлений решил все же расстаться с ненужной растительностью на лице. Антон раздобыл бритву у соседа летехи Вовки Брыкина и, приступая к процессу, весело подумал о том, что не брился еще с прошлой жизни. Постепенно бодрое расположение духа возвращалось к нему. Помогала, как ни странно, война. Ни на минуту он не мог остаться в покое и поплакать над своей судьбой – его все время куда–нибудь посылали. То на задание по прочесыванию вражеских тылов, то прикрывать бомбовозы, то за самогонкой в расположенный неподалеку госпиталь. За свою недолгую в этой жизни службу в авиации Антон успел завалить шесть «Мессеров» и двух «Юнкерсов», прослыв «асом» даже среди бывалых истребителей. Механик Иван Ковырякин только диву давался тому как изменился его подопечный за три месяца. Раньше Тоха считался смелым парнем, но без «башни», а потому имел репутацию скорее пугала для немцев, чем аса. Теперь же все изменилось. Размалеванные «мессеры» боялись Антона как огня. И бросались врассыпную, едва завидев его темно–зеленый «Як» с большой белой семеркой на фюзеляже и ярко–красными звездами на крыльях. Не боялись его лишь самые отчаянные. Тех уж нет. Остальные фашистские летчики предпочитали с ним не встречаться и считали его заговоренным. Ибо на глазах у всей шестнадцатой эскадрильи, состоявшей исключительно из асов Геринга, «Як» Антона был изрешечен схватившимся с ним истребителем Генриха Швейцера, но даже не загорелся. Более того, он как ни в чем ни бывало сделал разворот и вспорол Швейцеру брюхо пулеметной очередью. Вслед за этим эскадрилья обратилась в бегство. После восьми таких боев Иван Ковырякин запил горькую. А когда, после очередной попойки, его поволокли на допрос к капитану Мацуре, заявил, что его лейтенант – чистый черт. Потому что не может нормальный человек сквозь себя пулеметную очередь пропустить и остаться целым. Мацура Ковырякину не поверил и посадил его под арест. Но зерно сомнения запало в его душу. Однажды в одном из боев на глазах капитана самолет Гризова угодил в стену огня, выстроенного зенитками немцев, причем Мацура летел рядом и явственно видел как «семерке» разнесло кабину прямым попаданием. Проводив взглядом к земле догоравшие обломки самолета, Мацура уже собирался прочесать зенитные позиции огнем и отомстить за смерть героя гадам, но неожиданно увидел темно–зеленый «Як» с семеркой на борту чуть выше себя и услышал голос в гермошлеме:

– Капитан, все нормально, продолжаю бой!

Едва не потеряв управление истребителем, капитан вывел звено из боя, вернулся на базу, и, приземлившись на своем аэродроме, первым делом потрогал лейтенанта Гризова за плечо. Плечо оказалось самым настоящим, нисколько не сделанным из воздуха. Несмотря на это и тот факт, что капитан был убежденным коммунистом, его неудержимо тянуло перекреститься. Спустя некоторое время капитан Мацура немного успокоился и постановил думать, что ему все померещилось из–за ожесточенного ритма схватки, в пылу которой не мудрено что–нибудь перепутать. Однако, с тех пор Мацура потихоньку запил сам.

В один из осенних дней командование задумало массированный налет бомбардировщиков на крупный морской порт германии Киль, в котором по данным агентуры завершался ремонт четырех подводных лодок и двух эсминцев, резко усиливших бы военную мощь Германии на Балтике. Согласно диспозиции, в этой операции 141 истребительный полк должен был выполнять роль боевого прикрытия. Все содержалось в строжайшем секрете. Тактические вылеты отменили. Самолеты готовили по ночам. Механики возились в моторах истребителей при несмелом свете лучины. Вылет был назначен на пять утра.

В то утро лейтенант Антон Гризов, изрядно подгулявший накануне в госпитале с медсестрой Зиночкой и компанией братьев–летчиков, чувствовал дикую головную боль. На рассвете его разбудил вестовой Семен Кандовый и принес, по уговору, литровую банку огуречного рассола. Антон присел на лежанке и, обхватив двумя трясущимися руками банку с живительным напитком, чуть ли не залпом выпил рассол. После того как огуречная жидкость растеклась по внутренностям, Антон почувствовал себя заново родившимся и стал натягивать форму. Облачившись в портупею, прихватив пистолет и планшет с картой, бравый лейтенант вышел на воздух. Утренняя прохлада обхватила его своими скользкими щупальцами. Антон застучал зубами и стал быстро трезветь. Он посмотрел на восток, где небо начинало едва заметно светлеть и, достав из кармана гимнастерки папиросу, медленно и с наслаждением закурил. Постояв с минуту, лейтенант побрел к своему истребителю. Мокрая невысокая трава, словно ковром укрывавшая весь военный аэродром, цеплялась за сапоги. На полдороги Антон обернулся и заметил, как из землянки первой эскадрильи выползли на свет Божий его однополчане – Васька Сутулый и Михась Боровой, вчера вечером вместе с Антоном лихо хлеставшие стаканами неразведенный спирт. Судя по жестам и измученным физиономиям обоим спалось не очень сладко, как и Антону. Но делать нечего – труба зовет, пора в поход. Оба истребителя, также носивших чины лейтенантов, закурили и направились вслед за Антоном, попыхивая на ходу. Вслед за ними показались Генка Везухин по прозвищу Штык, Федор Пискунов и Егор Семенов – все без исключения в состоянии глубокого отходняка. Антон даже запереживал немного об исходе операции, поскольку самочувствие бойцов могло вызвать многочисленные промахи в стрельбе.

У самолета Антона уже поджидал верный механик Иван Ковырякин, всю ночь провозившийся с мотором легендарной «Семерки». Грозный «Як–3» мерцал в предрассветных лучах новенькой краской десяти красных звездочек, нарисованных через трафарет рядом с кабиной пилота – по числу сбитых немцев Антон теперь числился самым первым, обогнав многих бывалых пилотов из 141 истребительного полка.

– Ну, как дела, Ваня? – спросил Антон приблизившись.

– Да все нормально. Я мотор проверил – работает не хуже нового. Не подведет.

– Это хорошо. Мотор в нашем деле поважнее пулемета будет. – назидательно проговорил Антон, старательно игравший роль бравого лейтенанта, которая ему уже начинала нравиться. Он осмотрел лежавший под крылом парашют, забрался в кабину истребителя и, закурив новую папиросу, спросил:

– Как там вторая эскадрилья воюет, не слыхал?

– Да как не слыхать, слыхал. Иванян дает фрицам прикурить. Уже девятого вчера ссадил над немецкой территорией.

– Молодец, Иванян, хорошо воюет. Придется, Иваныч, и мне сегодня отличиться. Авось какого–нибудь «мессера» повстречаю и подпалю.

– Оно, конечно, неплохо будет, – осклабился Иван, еще не совсем привыкший к мысли, что его летчик выходит живым из любого боя, и в глубине души боявшийся, что Антон в один прекрасный момент подорвется в небо просто так, без самолета. – Да только лучше без особой нужды в пекло не лезть. Я уж, промежду прочим, пообвыкся с энтим мотором, а там придется, чего доброго, новый изучать. Мотор – он ведь, что человек. К каждому особый подход нужен.

– Ты что там, Ваня, каркаешь? – миролюбиво поинтересовался Антон, – Новый мотор ведь тебе придется только с новым летчиком получать, смекаешь? Вот и не бреши перед вылетом. Проверь лучше винт.

– Да уж все проверено, десять раз.

Антон осмотрел аэродром. Солнце еще не поднялось. По земле, скрывая ее от взгляда, стлался зыбкий туман, обволакивая истребители, отчего они казались какими–то фантастическими животными, мастодонтами, стоявшими по колено в тумане. Все летчики эскадрильи сидели за штурвалами своих самолетов, время от времени перекидываясь перед боем с механиками незначительными словечками, за которыми проступала привычная нервозность. Ждали зеленую ракету – сигнал к старту. За время войны летчики первой эскадрильи уже сделали не по одному десятку боевых вылетов. Немцев видели не на картинках, а лицом к лицу. Почти ежедневно сходились с ними в смертельной схватке и выходили победителями, поскольку до сих пор все были живы. В эти мгновения перед боем в воздухе повисала какая–то особая тишина. Мир замирал, и в тишине казалось было слышно как благоухает окружающий лес миллионами неразличимых ароматов. И вдруг, разрывая предрассветную зыбкую мглу, рванулась в небо зеленая ракета.

– От винта! – крикнул Антон и закрыл кабину. Почти одновременно захлопнулись кабины остальных истребителей. Закрутились пропеллеры «Яков», набирая обороты, истребители, один за другим, стали выруливать на взлетную полосу. Первым взмыл в мглистое небо «Як» капитана Мацуры, следом истребитель лейтенанта Гризова, а затем потянулись все остальные. Проткнув слой низковисевших облаков, самолеты вырвались на открытое пространство и поднялись на пять тысяч метров, став доступными для солнечных лучей. Здесь, наверху, уже давно наступил рассвет, и все казалось сочно–розовым. Антон даже залюбовался окрестными видами, забыв на мгновение о цели операции, и слегка нарушил строй летевших двумя звеньями самолетов. Романтические мысли покинули его голову только в тот момент, когда в наушниках гермошлема раздался хриплый от дикого количества выкуренных папирос голос капитана Мацуры:

– Лейтенант Гризов, держать строй! Что еще за выкрутасы?

– Товарищ капитан, проверял мотор на холостых оборотах.

– На земле надо было проверять. Чем твой Ковырякин занимался?

Антон вернул истребитель в строй и больше его не нарушал, хотя то и дело новорожденного лейтенанта тянуло погонять среди облаков наперегонки с птицами и понырять к далекой и невидимой сейчас земле на бреющем полете. Его так и подмывало стать радиоволной, но по какой–то причине он не мог ей стать, как ни старался. Разобраться в себе Антон также не мог по причине полного отсутствия времени. Но на этот раз он решил выяснить все о своих потусторонних задвигах после налета на Киль. Если некогда поражавшие воображение способности вдруг отчего–то заблокировались, то отсутствие собственной смерти в бою Антон постоянно констатировал с не меньшим удивлением. Этот факт сделал из него храбреца. Шутка ли – восемь раз гореть и ни одного раза не умереть. От такого можно собой загордится. Между тем, приближался квадрат 88.12 – место встречи с бомбардировщиками. Дальше начиналась немецкая территория, где ко всем прелестям встреч с асами Геринга прибавлялась зенитная артиллерия противника. Спустя двадцать минут полета Антон разглядел в разрывах облаков длинные массивные тела «Пе–2», мощных бомбардировщиков, наводивших страх на жителей больших городов Германии. Бомбовозы шли двумя клиньями. Тотчас в наушниках раздался голос Мацуры:

– Звену Везухина прикрывать бомбардировщики с левого фланга. Второе звено – следовать за мной на правый. Атаковать при первом же появлении фашистов.

Три истребителя под командой Генки Везухина по прозвищу Штык устремились на левый фланг воздушной армады самолетов. Антон вместе с Васькой Сутулым и Мишкой Боровым повернули за капитаном Мауцрой, в случае смерти которого командиром звена становился лейтенант Гризов. В голове понемногу становилось светлее. За время боев Антон уже свыкся с азартом схватки. Он был уверен, что не умрет, но все равно где–то в подсознании тоненьким червячком жил страх за собственную жизнь, и перед боем он обязательно давал о себе знать. Вот и сейчас Антону неудержимо захотелось курить. Романтических мыслей уже не было и в помине. Небо, еще пять минут назад такое мирное, теперь казалось лишь таящим в себе тотальную угрозу, а красивые кучевые облака раздражали, потому что любое из них могло служить идеальным прикрытием для истребителей противника. И они не заставили себя долго ждать. Армада советских бомбардировщиков еще не успела глубоко вклиниться на территорию противника, как откуда–то снизу с диким визгом вынырнуло пять «Мессершмидтов». Немецкие истребители заплясали вокруг замыкающих левый край бомбардировщиков в диком танце. Застучали крупнокалиберные пулеметы, рявкнула хвостовая пушка «Пе–2», завязался бой. Звено Генки Везухина ринулось на защиту родных бомбардировщиков, схлестнувшись с «Мессерами». Три против пяти. Но это была привычная комбинация для русских. «Мессеры» оказались, как и ожидалось, не обычные. Против крупных скоплений противника нацисты, уже почуявшие на собственной шкуре растущее на глазах мастерство Покрышкина и Кожедуба, посылали теперь только своих асов на размалеванных устрашающими картинками истребителях. Помимо свастики, хищнокрылые фашистские самолеты несли на своем фюзеляже и плоскостях изображения огнедышащих драконов, кабанов, змей и прочей нечисти. На еще неокрепшую духом в боях молодежь это действовало. Но на сей раз нацистам попались опытные противники, которым было нечего терять. Не долго думая Везухин атаковал первый подвернувшийся «Мессер», раскрашенный под изрядно полинявшего ягуара, о чем свидетельствовала его оскаленная пасть, красовавшаяся на крышке мотора. Везухин отлично стрелял, и, несмотря на бурную ночь, предшествовавшую сражению, умение его не подвело. Первой же очередью Генка продырявил «ягуару» хвостовое оперение и бензобак. Немец, отчаянно задымив, скрылся в закрывающих землю облаках. Трое других, схватившиеся с Федькой и Егором, прочно увязли в схватке и не имели никакой возможности атаковать бомбардировщиков, продолжавших следовать своим курсом. Один «Мессер» с подбитым крылом отстреливаясь отступал, избегая близкой дистанции с истребителем Федора, а два других еще пытались достать Егора, но за Егора тоже можно было не переживать – немцы оказались явно слабее. Постепенно бой уходил в сторону от воздушной армады. Генка Везухин, убедившись, что помощь его подопечным не нужна, старался отыскать глазами пятый фашистский истребитель – он точно видел, что немцев было пять, – но никак не мог. Немец, словно испарился. Пропал в облаках. Предчувствуя подвох, Генка направил свой истребитель поближе к бомбардировщикам, а догнав, занял позицию с левого фланга. И вовремя. Пятый «Мессер» неожиданно вынырнул из облаков и, выпустив длинную очередь по бомбардировщику, мгновенно юркнул обратно. Очередь угодила крайнему бомбардировщику прямо в заднюю часть кабины. Особых повреждений у «Пе–2» видно не было, но, связавшись с ним по рации, Генка узнал, что убит штурман. «Вот сволочь», – мысленно помянул немца Везухин и поклялся не упустить его ни за что, если тот снова посмеет показаться. Генка поднялся чуть выше общего строя и занял позицию почти над крайним бомбардировщиком. Наглый «Мессер» не заставил себя долго ждать. Видимо, увидев полное отсутствие охранения, он снова вынырнул из облаков почти вровень со строем русских самолетов и ринулся на подраненный бомбардировщик, желая его добить. Но Везухин не спал. Он бросил свой остроносый «Як» навстречу немецкому асу и пошел в лоб. Расстояние таяло на глазах. Когда между ними оставалось не более пятнадцати метров, немец, не выдержав лобовой атаки, бросил самолет в штопор. Перед самым носом Везухина мелькнули плоскости со свастикой и непонятным рисунком, напоминавшим мерзкую змею, а затем хвост «Мессера». Не теряя времени Генка нырнул вслед за немцем, и на несколько мгновений оказался у него в хвосте и немного сверху. Этих мгновений ему хватило. Генка нажал на гашетку и выпустил короткую очередь прямо в хвостовую часть. Очередь вспорола борт «Мессера», и из разорванного бока повалил густой черный дым. Истребитель клюнул носом, завертелся, и начал разваливаться на глазах. К безумному удивлению Везухина, живучий фриц выпрыгнул с парашютом. Купол раскрылся почти сразу, тормозя падение тела. «Ну уж нет, скотина, – со злобой подумал Везухин, – тебе не жить больше». И, поймав в перекрестье прицела выпуклый купол, снова нажал на гашетку. Пулемет вздрогнул, огрызнулся короткой яростной очередью. На куполе образовалась ровная линия рваных дыр, которые росли на глазах. Еще мгновение и парашют сложился, стропы спутались, и теперь немецкий летчик перешел в свободное падение. Было видно, как он отчаянно размахивает руками, словно пытаясь ухватиться за воздух. В разрывах кучевых облаков уже показалась близкая земля. «Прощай, скотина, – радостно подумал Везухин, – Это тебе за штурмана «Пе–2». Скоро встречай на земле всех остальных». Словно в подтверждение его мыслей к земле с воем пронесся еще один подбитый «Мессер». Генка удовлетворенно проводил его взглядом и направил истребитель догонять армаду. Еще на подлете он услышал по рации торопливые переговоры пилотов звена Мацуры и отдаленные звуки немецкой речи. Вынырнув из облаков он даже присвистнул от увиденного. Воздушная армада шла как и раньше двумя клиньями – строй ее не был нарушен. Но это давалось очень тяжело и в основном только за счет охранения, которое отбивало яростные атаки немцев, следовавшие одна за другой. Эскадрилья 160–го истребительного полка, составлявшая авангард охранения, в настоящее время сдерживала яростный натиск двух появившихся эскадрилий немцев, не давая им вести прицельный огонь по бомбардировщикам. Однако, два из них уже имели небольшие повреждения. А один горел вовсю – видимо, был пробит маслопровод или бензобак. Звено Мацуры, прикрывавшее правый фланг, также билось с десятком немецких истребителей. Левый фланг держали Федор и Егор, успевшие без особых повреждений машин, расправиться с тремя немецкими асами. Здесь пока было спокойнее всего. Увиденное все вместе напоминало Везухину перемешанную порывом сильного ветра стаю грачей, которые ополоумели от потери ориентации. Центром боя были русские бомбардировщики, огрызавшиеся из своих пушек от наседавших немцев. Вокруг них сновали темно–зеленые «Яки» и черно–серые или размалеванные «Мессеры». Стояла дикая пальба и сумасшедшая свистопляска. Трассирующие очереди, оставлявшие после себя длинные белые хвосты в воздухе, расчертили все небо на гигантские квадраты.

За Антоном уже несколько минут гонялись два «Мессера». Не пытаясь попасть с дальней дистанции, они стремились приблизится настолько, чтобы продырявить русский истребитель наверняка. Он вертелся, как мог, уходя от смертельных очередей, и выжидал момент для ответной атаки. Одна петля Нестерова следовала за другой, «бочки» и «колокола» сменяли друг друга. Антон применял все фигуры высшего пилотажа, которые знал. Однако, немцы тоже были не лыком шиты, и не хотели подставлять свои бока под русские пули. Слишком многих в этом бою русские летчики уже отправили к праотцам. Эти двое явно хотели победить и выжить. Неожиданно внимание немцев привлек атаковавший их сбоку истребитель. Он полоснул по ближайшему к Антону «Мессеру» короткой очередью и попал точно в двигатель. Мотор заклинило. «Мессер» клюнул носом – его пропеллер перестал вращаться. Зависнув на мгновение, самолет вошел в штопор и камнем устремился к земле. Атаковавшим самолетом оказался «Як» капитана Мацуры. Увидев смерть пилота первого «Мессера», второй, быстро смекнувший, что сам попал теперь в вилку между двух русских, почел за благо выйти из боя, и рванул что было сил в сторону. Вообще говоря, Антон был несколько разочарован немецкими асами в этом бою. Он не встретил пока ни одного достойного противника.

– Лейтенант! – крикнул Мацура по рации, – Слева еще двое, уходи на вираж!

Не успев толком разглядеть вражеские самолеты, Антон заложил крутой вираж и зашел к ним со стороны солнца. Взвизгнули пули и над его головой образовались три круглых отверстия, в которые ворвался ледяной воздух. «Метко стреляют, сволочи». – успел подумать Антон, нажимая на гашетку. Но промахнулся, не обнаружив немцев в расчетном месте. Вместо этого он увидел горевший «Як» Мацуры, который летел по прямой и не делал никаких попыток уйти из–под обстрела. Капитан был мертв, это было видно с первого взгляда. Поискав «Мессеры» глазами, Антон увидел, что они успели поджечь за эти секунды еще и Генку Везухина, в одиночку прикрывавшего левый фланг. Теперь «Мессеры» разворачивались для того, чтобы добить его. Антон сжал в руках штурвал истребителя и сделал неуловимое движение, продиктованное тоненьким червячком из подсознания – самолет послушно качнулся, готовый уйти на вираж. «Да, черт раздери, я же бессмертный» – с досадой подумал он и, выровняв самолет, ринулся навстречу двум «Мессершмидтам» с ярко–желтыми драконами на фюзеляжах.

Цель налета русской армады уже была почти достигнута. Облака разогнало ветром и внизу показался город Киль – опорная база нацистского военно–морского флота. Невооруженным глазом стали видны крупные военные корабли, стоявшие на рейде. Два особенно больших, еще находившихся внутри плавучей ремонтной базы, и были эсминцами – главной целью налета. Чуть поодаль, борт о борт, пришвартовались четыре узкотелые подлодки, с высоты птичьего полета казавшиеся не больше рыбацких шлюпок. Немцы открыли яростный огонь из всех зенитных батарей, полукольцом окружавших гавань. В воздухе выросла стена огня, сквозь которую было не пройти живыми. Но это надо было сделать. «Мессершмидты», атаковавшие русских в воздухе, обозлились до предела. Забыв про смерть, они бросались в лобовые атаки даже не думая отворачивать. Васька Сутулый, увидев заходящий для атаки черный «Мессер» ринулся ему навстречу и встретился – самолеты столкнулись в воздухе, с диким лязгом кромсая на куски фюзеляжи друг друга бешено вращающимися винтами. Лопасти входили в железо, словно в масло. Изрубленные в пыль, истребители просыпались на землю огненным дождем горящих обломков. Бомбардировщики, своими огромными телами ловившие сотни пуль и снарядов, горели и взрывались, не успевая полностью сбросить свой смертоносный груз на цель. Три из них все же прорвались сквозь заградительный огонь и скинули бомбы на вражеские эсминцы. Внизу заполыхало и закорежилось железо. Корабли вздрагивали от каждого попадания авиабомбы всем мощным корпусом. Едва починенные, они снова превратились в груду бесполезного и неопасного железа. После сброса бомб подбитые бомбардировщики рушились на зенитки или стоявшие в порту цистерны с топливом, вызывая огромные разрушения в стане врага. Последний «Пе–2», еще отстреливаясь от круживших вокруг словно воронье «Мессершмидтов», упал между двумя подлодками, крыльями продырявив обшивку немецких субмарин и взорвавшись. Акваторию порта затянуло едким смолистым дымом.

Глава 4. Особая миссия

В ту ночь над «Форт–Лодердейл» разыгралась сильная буря. Море штормило, набрасываясь на берег в диком исступлении, словно хотело его проглотить целиком. Все корабли береговой охраны США находились в порту, за исключением дозорных миноносцев, которые были вынуждены были болтаться в открытом море несмотря на непогоду. Военные самолеты приковал к земле жуткий дождь, казавшийся никогда не бывавшим в Африке американцам тропическим ливнем. Прячась от дождя, обслуживающий персонал самолетов и летчики коротали время в казарме за игрой в карты и стаканчиком виски «Последний полет». В диспетчерской башне военно–морской базы «Форт–Лодердейл» сидел дежурный лейтенант Харли и, положив ноги на приборную доску, лениво потягивал сигарету. В такую погоду даже немецкие самолеты, летчики которых имеют большое желание угробить побольше американских солдат, никогда не поднимутся в воздух. Поэтому ожидать налета можно было только от каких–нибудь камикадзе. Но, поскольку Япония была относительно далеко, в такую ночь на авиабазе США можно было жить спокойно. Эфир безмолвствовал – никаких признаков жизни в виде радиообмена. Ни своих самолетов, ни вражеских. Изредка прослушивалась радиопередача джазовой музыки из Вашингтона. Лейтенант Харли, не особенно опасаясь за свою жизнь, откровенно балдел под музыку, похлопывая себя по коленке и прищелкивая пальцем. Он даже сначала не услышал как хлопнула входная дверь и в дежурном помещении авиабазы появилась долговязая фигура капитана Мауэра. Фигура была насквозь промокшей и чертыхалась очень громко, всеми возможными выражениями поминая этот проклятый дождь. Через секунду под ногами капитана уже образовалось маленькое озеро грязной воды. Пока Мауэр снимал плащ, Харли успел спустить ноги с поста радиосвязи и, приняв вертикальное положение, начал докладывать обстановку.

– Господин капитан, за время моего де…

– О’Кей, лейтенант, – оборвал его Мауэр, – все нормально? Немцев не слышно?

– Так точно, – ответил Харли. – в эфире полная тишина. Даже нацисты в такую погоду не летают, господин капитан.

Словно издеваясь над лейтенантом, хранивший до сих пор гробовое молчание приемник вдруг ожил и заговорил на чистом английском языке, правда с несколько странным акцентом.

– Всем станциям! Всем, кто меня слышит! Говорит стратегический бомбардировщик «Труба Всему 55»! Попали в грозу, имеем некоторые повреждения. Прошу включить радиомаяк.

Капитан Мауэр внимательно посмотрел на Харли и спросил:

– Это что еще за «Труба» в эфире, лейтенант? Или вы тут, что – магнитофонные записи крутите?

– Никак нет, – в недоумении ответил дежурный, – магнитофон выключен, сэр.

В этот момент приемник повторил свой запрос.

– Всем станциям! Всем станциям! Говорит «Труба Всему 55». Прошу передать мое сообщение на автобазу «Гринфилд». Имею ценную информацию. Возвращаюсь на базу. Расчетное время посадки 03.30 по Гринвичу.

Мауэр и Харли непонимающе переглянулись: никакой авиабазы «Гринфилд» в Соединенных Штатах Америки не существовало и в помине.

– Может это немцы, сэр? – высказал предположение Харли.

– Это мы сейчас проверим, – ответил капитан Мауэр и подошел к микрофону. – «Труба Всему 55»! Говорит «Форт–Лодердейл». Авиабаза «Гринфилд» не в состоянии принять вас из–за аварии на взлетной полосе. Садитесь на запасном аэродроме по сигналу радиомаяка.

– «Форт–Лодердейл», вас понял. Сигнал есть. Сажусь по наведению. Конец связи.

Капитан Мауэр удовлетворенно осклабился и приказал.

– Поднять по тревоге взвод охраны аэродрома и оцепить взлетно–посадочную полосу.

Через сорок минут изрядно потрепанный бомбардировщик заходил на посадку. Вечно ворчливый Билл Хармен пытался разглядеть сквозь черноту ночи, разбавленную непрерывным дождем, далекую и желанную землю. Время от времени он почесывал свой небритый подбородок и рассуждал вслух:

– Черт возьми, – бормотал Громоотвод, – как же нам удалось разминуться с этим проклятым «Мигом»… Летели навстречу… Бац! Вспышка!… Затем мрак… Я уже думал, что посетил тот свет… Но, видно, поторопился…

Он еще раз почесал подбородок и, наконец, примирился со своими мыслями.

– А, черт с ним, главное, что сами живы остались, а моя невеста не стала вдовой, еще не успев стать женой.

– Шеф, – обратился Пит Джассини к сидевшему за штурвалом майору Кремпу, – А вы как думаете, куда делся «Миг» в последний момент?

– Не знаю, парни, – ответил Кремл, помолчав, – оставим эту загадку нашим аналитикам. Громоотвод прав, главное, что мы живы.

Джассини подергал себя за ухо, нос, закрыл и открыл глаза.

– Да, – сказал он после всех этих манипуляций, – живее не бывает.

Затем Пит настроился на волну радиомаяка и доложил:

– Сэр, через десять минут мы должны сесть.

– О’Кей, парни, – скомандовал Рассел, – приготовиться к посадке вслепую.

– Да, уж, – проворчал Громоотвод, – мрак, хоть глаз коли. Хорошо, что наша старушка напичкана электроникой. Только странно как–то приборы работают – никаких сигналов на спецчастотах, никакой активности в гражданском диапазоне.

Спустя десять минут прожектора военного аэродрома «Форт–Лодердейл» во Флориде выхватили из дождя и мрака неуклюжее на вид тело стратегического бомбардировщика, плюхнувшееся на взлетно–посадочную полосу. Подрулив к диспетчерской вышке, «Б–52» остановился. Даже видавший виды капитан Мауэр присвистнул при виде габаритов и необычной формы самолета. Прожектора уткнулись в открывшийся наружу люк, через который вылез человек в ярко–рыжем комбинезоне и большом сферическом шлеме. Странная экипировка пилота добавила пищи для сомнений капитану. Первым на землю спустился штурман Джонни Питфайер. Спрыгнув с лесенки, он приземлился прямо в лужу, а когда поднял голову от промокших ботинок, то уткнулся носом в вороненое дуло автомата. Прямо перед ним стоял рослый морской пехотинец с автоматом наперевес. Сзади за ним – офицер. Еще далее расположился взвод автоматчиков. А за ними Питфайер разглядел два легких танка, дула которых держали на прицеле борт стратегического бомбардировщика.

– С прибытием! – поприветствовал Джона капитан Мауэр и жестом приказал вытащить остальных членов экипажа из самолета, а за тем препроводить в комнату для допросов.

Уже двадцать минут экипаж «Б–52» в полном составе сидел на стульях со связанными руками и ногами в комнате без окон. Прямо в глаза им бил яркий свет четырех мощных электрических ламп, стоявших на столе, за которым расположился капитан Мауэр. За спиной капитана маячили молчаливые фигуры морских пехотинцев. Ни Кремп, ни кто–либо другой ничего не понимали в происходившем. Капитан, казалось, понимал еще меньше, но оттого только становился злее, что само по себе ничего хорошего пленникам не несло. Их еще не били и не пытали, но явно принимали за нацистских шпионов. Между тем, Кремп, как и подобает командиру экипажа, держался вполне достойно и даже вызывающе.

– Даже если вы меня расстреляете, капитан, я повторю вам тоже самое. Мы – американцы, а не немцы или итальянцы.

– Где вы взяли самолет? – продолжал гнуть свое Мауэр.

– В магазине.

Мауэр позеленел и, перегнувшись через стол, прошипел:

– Я вас спрашиваю, где вы взяли бомбардировщик, которого нет на вооружении у армии США, черт побери!

Кремп с безразличным видом ответил:

– Я же вам объяснил: в магазине, вместе с парой гамбургеров. Надеюсь, гамбургеры еще не сняты с производства?

Стоявший за спинами Мауэра и охранников лейтенант Харли стиснул зубы и закрыл рот руками, чтобы не рассмеяться. Его даже радовало, что кто–то издевается над тупостью Мауэра. Сам Харли капитана недолюбливал. Вся авиабаза, в общем, была того же мнения.

– Вы хотите сказать, майор, что вы и ваши люди, – процедил сквозь зубы Мауэр, – экипаж неизвестного бомбардировщика, выполнявшего секретное задание правительства? Тогда почему командование меня не предупредило о вашем прибытии заранее? Что за чушь вы мне тут несете.

– Я просил направить сообщение о нашем прибытии на авиабазу «Гринфилд», лично майору Патерсону.

– Никакой авиабазы «Гринфилд» в США не существует, майор Кремп, или как вас там? Прекратите свои дурацкие шуточки! Если через пять минут вы мне не объясните свое появление, я вас расстреляю.

Резкий зуммер телефона, расколовший повисшую на мгновение тишину, заставил Мауэра вздрогнуть.

– Капитан Мауэр у аппарата. Да, сэр, слушаюсь.

Положив трубку, капитан недовольно осклабился.

– Вам повезло… Ненадолго. Вместе со своими людьми и самолетом приказано отправить вас в разведцентр Оклахомы. Там из вас выбьют все. Приятного отдыха джентельмены…

Аналитик лейтенант Беркли и старший технический специалист разведподразделения второй воздушной армии США Питер Оуэн уже пять часов подряд на пару пускали кольца дыма в потолок, внимательно рассматривая только что сделанные чертежи захваченного бомбардировщика и сравнивая их с последней разработкой компании «Мак Доннел Дуглас». Практически на восемьдесят процентов это была одна и та же машина.

– Черт побери, Питер, – сказал Беркли, – они похожи настолько, что у меня путаются мысли. Что думаешь?

– Либо немцам удалось выкрасть эти чертежи, – пробормотал Оуэн, почесывая нос, – либо…

– Что? – лейтенант заерзал на своем стуле.

Оуэн поправил очки, прокашлялся и тихо произнес:

– Дело в том, Майкл, что проект «Мак Доннел Дуглас» еще не завершен и наполовину. Даже если немцы выкрали эти чертежи еще год назад, они бы не успели создать и опробовать этот бомбардировщик в деле. Он слишком сложен.

– А может, успели…

– Нет, Майкл, это им не под силу.

– Однако, он летает.

– Да, и это самый совершенный самолет, который я видел.

Еще с десяток колец дыма поднялось к потолку кабинета, прежде чем Беркли нарушил тишину.

– Еще немного, и я начну верить в привидения. Ну откуда, скажи, взялась эта железка?

– Послушай, а может это секретный проект BBC, о котором не знаем даже мы?

– Я запрашивал все разведслужбы США. Ни один из них даже не подозревает о таком бомбардировщике. Кроме того, на нем установлены реактивные снаряды, а такая технология доведена до ума только русскими…

Беркли и Оуэн переглянулись, но, помолчав немного, в один голос сказали: «нет».

– Даже если это и русский самолет, то что он тут делает? Русские – наши союзники, – добавил Беркли.

– Мы ведь рассмотрели каждый винтик, Майкл, везде американское клеймо. Если верить глазам, этот самолет сделан на заводе «Мак Доннел Дуглас».

– Да, но его комендант клянется, что еще ни один самолет по новому секретному проекту не собран. Сам проект еще сырой, хотя и съел уже 10 миллиардов долларов.

– Ты забыл еще одну деталь, Майкл, – сказал Оуэн, – сущий пустяк, – на клейме стоит год выпуска – «1960–й».

Лейтенант Беркли потрогал свой взмокший от пота лоб и подвел итог:

– После рапорта начальству нас с тобой упекут в сумасшедший дом.

Оуэн посмотрел на настенный календарь с фотографией заснеженного горного пика в штате Юта и большой синей надписью «1944».

– Не беспокойся, – вымолвил он, – мы уже давно здесь.

Генерал армейской разведки Кристофер Джойс отрешенно смотрел сквозь стекло боковой дверцы мягкого «Ликольна» на однообразный ландшафт, тянувшийся вот уже целый час. Джойс ехал в свой штаб, находившийся в самом центре Оклахома–сити, и размышлял о случившемся. В его зубах в такт мыслям медленно тлела толстая гавайская сигара. Неделю назад в ведение генерала передали странный самолет, захваченный дождливой ночью на авиабазе в «Форт–Лодердейл». Аналитики внимательно обшарили бомбардировщик до последнего винтика и сделали заключение, повергшее всех генералов в тихий ужас. Согласно официальному заключению бомбардировщик будет произведен на заводе компании «Мак Доннел Дуглас» только в 1960–ом году. Ни более, ни менее. А на дворе, если конечно верить своим глазам и ушам, стоял 1944 год. Первым желанием Джойса было отправить в психушку всех аналитиков и вызвать группу новых. Он почти так и сделал. Но вторая группа, проводившая исследование независимо от первой, пришла к аналогичному заключению. Был даже найден завод, на котором будет производится новый самолет через шестнадцать лет. Там, правда, только начинались проектные работы над прообразом этого бомбардировщика, а о самом самолете не подозревал и главный конструктор фирмы. У генерала задымились мозги. Особенно плохо он себя почувствовал после специального расследования, проведенного по проверке личных данных, полученных в процессе допросов от членов экипажа странного бомбардировщика. Они дали точные адреса своих мест рождения, имена родственников и сослуживцев, описали местонахождение аэродрома приписки. При проверке выяснились интересные факты. Проще всего оказалось с аэродромом – его там просто не было. Лишь одна выжженная пустыня. Но вот по указанным адресам жили люди с именами и фамилиями, совпадавшими с данными о родителях летчиков. При подробных расспросах они искренне удивлялись, откуда разведке стало известно как именно они планируют назвать своих детей, и поражались такой прозорливости со стороны американских вооруженных сил. Если у Америки такая армия, то она несомненно выиграет войну и станет ведущей мировой державой. Все это скорее раздражало Джойса, чем наполняло гордостью за родную армию. Кроме того, сами летчики с бомбардировщика понятия не имели какой на дворе нынче год и рассказывали откровенные нелепицы о сверхзвуковых самолетах, полетах в космическое пространство на кораблях многоразового использования и думающих электрических машинах. Они говорили, что после войны президентом станет Эйзенхауэр, который был близким другом Джойса, а в настоящее время командовал союзными силами в Европе. В общем несли полный бред, за который следовало их отправить за компанию к аналитикам. Но после врачебного освидетельствования их признали полностью здоровыми и вменяемыми. Мысль генерала снова уперлась в прочную стену.

Ко всему не давал покоя генералу и этот проклятый немецкий суперлинкор «Тирпиц», о котором поступали очень тревожные донесения. Германский адмирал Дениц все–таки убедил Гитлера и осуществил свою бредовую идею иметь во флоте самый мощный корабль в мире. Недавно закончилось строительство и прошли учебное плавание и стрельбы нового супероружия нацистов во время которых одним залпом бортовых пушек линкор «Тирпиц» превратил в руины небольшой прибрежный городок Норвегии. Этого хватило, чтобы в конгрессе Соединенных Штатов Америки поднялась небывалая паника. Конгрессменам стало казаться, что в арсенале самой высокоразвитой страны в мире нет оружия, способного противостоять пушкам «Тирпица», а потому необходимо срочно разработать и осуществить операцию по уничтожению суперлинкора. Вся армейская разведка была поднята на дыбы с целью раздобыть побольше сведений о новой плавучей артиллерийской батарее нацистов. Но дела шли не очень хорошо. Немцы охраняли свое детище лучше, чем самого фюрера и за две недели Джойс потерял семь агентов, пытавшихся раздобыть сведения о «Тирпице» или хотя бы отснять фотоматериалы. Корабль был недосягаем. Эсэсовцы раскалывали всех шпионов в момент. Никто не был просто расстрелян, к концу четвертого года немцы уже не поступали так банально. Все до одного умерли под пытками. А «Трипиц», тем временем, в гордом одиночестве снова вышел в море и совершил рейд вдоль берегов туманного Альбиона. Словно совсем не опасаясь кораблей самой морской в мире державы, суперлинкор нагло продифилировал до самого Ньюкасла, где повстречался с тремя английскими фрегатами. Вступив в бой, англичане еще не знали на что идут, но как моряки и храбрецы они не могли поступить иначе и позволить немцам спокойно бороздить английские воды, да еще напротив самой укрепленной морской базы Великобритании. Англичане открыли массированный артобстрел первыми. В ответ «Тирпиц» дал два залпа. Первым он пустил на дно фрегат «Королева Виктория», вторым – фрегат «Королева Элизабет». Третий фрегат к своему стыду отступил за береговые укрепления. Выпив шнапсу за здоровье англичан, немцы направили «Тирпиц» домой тихим ходом – никто и не подумал их преследовать. Только когда на траверзе показались датские берега, уже четыре года принадлежавшие Германии, на «Тирпиц» попыталась наброситься эскадрилья английских штурмовиков, подкрепленная звеном истребителей «Спитфайр». Кормовая зенитная батарея суперликора открыла огонь, выстроив в небе сплошную стену огня, долетая до которой самолеты рассыпались на мелкие брызги. Живым никто из английских летчиков на базу не вернулся. Эти сообщения вызвали в конгрессе США еще больший переполох. Конгрессменов обуял тихий ужас. Они постоянно требовали от армейских генералов срочно провести операцию по уничтожению или выводу из строя суперлинкора нацистов. Пока он не уничтожен, американцы не могут спокойно спать и есть гамбургеры, заявляли конгрессмены. Главнокомандующий армией США Эйзенхауэр приказал Джойсу искать выход из ситуации, и Джойс был вынужден искать этот чертов выход. И вдруг он его нашел. Это конечно был еще зыбкий шанс, но все–таки шанс. По словам аналитиков этот потусторонний бомбардировщик в данный момент являлся самым совершенным оружием на планете. Он мог своими реактивными снарядами расстрелять суперлинкор «Тирпиц» с безопасного для себя расстояния, и если не потопить, то хотя бы вывести из строя. С точки зрения военной тактики и стратегии выход был идеален. Конгрессмены останутся довольны, Эйзенхауэр тоже. А если верить этим сумасшедшим летчикам, в ближайшем будущем дружба с Эйзенхауэром может пригодиться. Оставалось только одно – убедить самого себя, что этот бомбардировщик не прибыл сюда из будущего. Иначе все представления Джойса о мире, как о планете Земля со временем, которое течет в одну только сторону, полностью теряли смысл. Но в этом Джойс себя никак не мог убедить, как ни старался. Последний сантиметр сигары догорал, зола упала на пол салона. «Линкольн» въезжал во двор штаба войсковой разведки, расположившегося в самом центре Оклахома–сити. Пора было что–то решать. И генерал Джойс решил чисто по–американски. «Я слишком занят сейчас войной, – сказал он сам себе, – И мне некогда ломать голову над загадками метаморфоз со временем. Даже если этот самолет прибыл из будущего – я забуду об этом. Главное, что сейчас он может нам помочь». Приняв столь важное решение и несколько приободрившись, генерал Джойс поднялся в свой кабинет. Нажав кнопку на селекторе, он приказал:

– Срочно привести ко мне весь экипаж бомбардировщика.

Спустя несколько минут Рассел Кремп, Джонни Питфайер, Пит Джассини, Лэсли Форд, Дик Биллинго и Бил Хармен сидели в мягких креслах напротив генерала Джойса в его роскошном кабинете. Перед каждым стоял стаканчик виски со льдом и лежали сигареты «Кэмел», самые популярные в американской армии. Сам генерал по своему обыкновению курил длинную и пухлую гавайскую сигару. Охраны в кабинете не было. Точнее, ее не было видно, а это совсем не означало, что ее не было на самом деле. Каждая, безобидная на первый взгляд, вещь в кабинете Джойса имела два, а то и три назначения. Спрятанные в стенах, мирно дремали крупнокалиберные пулеметы, готовые стрелять после неуловимого движения генерала. Главное здесь было – правильно встать или сесть. Неожиданные посетители кабинета вероятно что–то такое чувствовали, и поэтому им было слегка не по себе. Однако, генерал Джойс не стал их долго мучить неизвестностью.

– Джентельмены, – произнес генерал после недолгого молчанья, во время которого Хармен отхлебнул полстакана виски и закурил. – Я должен принести вам свои глубочайшие извинения за столь «радушный» прием. Мы провели тщательное расследование ваших показаний и убедились в том, что вы являетесь вполне добропорядочными гражданами Соединенных Штатов Америки, а не немецкими шпионами. Весь моральный ущерб будет вам компенсирован в денежном выражении.

У многих членов экипажа «Б–52» вырвался вздох облегчения. Кремп и Биллинго отпили по глотку виски. Питфайер закурил и затянулся. Джойс продолжал.

– Между тем, вы также являетесь кадровыми военными, летчиками ВВС. Теперь вы снова на службе, ребята, хотя у меня с трудом укладывается в голове, как могут служить еще не родившиеся люди. Ну, да ладно, забудем об этом.

– Простите, сэр, – спросил Рассел Кремп, – Но хотелось бы знать, как мы сюда попали и убедиться, что это не очередная фантасмагорическая проверка Пентагона на психологическую устойчивость экипажей ВВС.

Генерал кашлянул в кулак и встал:

– Майор Кремп, честно говоря, я и сам понятия не имею как вы сюда попали. Относительно Пентагона могу вас успокоить – на дворе 1944 год, и вы находитесь в Соединенных Штатах Америки, нравятся они вам в таком виде или нет. Так что проверки здесь искать не стоит. В силу экстренных обстоятельств, сложившихся в настоящее время на фронте, я вынужден подвергнуть вас другой, боле ответственной, на мой взгляд, проверке. Ваш бомбардировщик вместе со всем экипажем поступает в распоряжение сорок восьмого бомбардировочного полка. Все инструкции получите по прибытию на новое место службы. Скажу лишь, что вас ждет особая миссия, ребята. Это задание может резко изменить всю ситуацию на фронте. Желаю удачи!

– Черт меня раздери, если я что–нибудь понимаю в том, что происходит. – пробормотал Рассел Кремп, выходя из кабинета, – Эй, парни. Десять долларов тому, кто подтвердит, что генерал не соврал насчет 1944 года.

Светило неяркое вечернее солнце, когда «Б–52» приземлился на военном аэродроме недалеко от Нью–Йорка, где располагался сорок восьмой бомбардировочный авиаполк. Рассел доложил о прибытии своему новому начальнику полковнику Райту и к своему большому удивлению был отпущен вместе с экипажем в суточное увольнение. О предстоящей задаче полковник намеревался уведомить Рассела позднее. Майор Кремп обрадовал своих людей и собрался отпустить их до 18.00 следующего дня. Однако вся компания летчиков решила отпраздновать первый день свободы в каком–нибудь баре и все вместе они вышли на залитую солнцем улицу. Никто из них, естественно, не обратил внимание на нескольких прохожих, как бы невзначай отправившихся вслед за ними.

До настоящего дня все члены экипажа Рассела не покидали пределов авиабаз, которые хоть и казались им дряхлыми, но все же особенных подозрений не вызывали. В Америке все может случиться. Теперь же, выйдя на обычную городскую улицу, они внезапно остолбенели. Вокруг них гудела Америка пятидесятых. Взад и вперед сновали мальчишки, продавая газеты, проезжали допотопные «Бьюики». По улице бродили люди в старомодной смешной одежде и шляпах с изогнутыми полями а ля «крутой гангстер». Мигала реклама, продавали невиданное мороженое. Несколько минут бравые летчики не могли соединить нижнюю челюсть с верхней. Однако, затем все же взяли себя в руки. Первым молчание нарушил Пит Джассини.

– Сэр, – сказал он обращаясь к Расселу, – Мы случайно не в Голливуде на съемках кино? У меня такое ощущение, что скоро здесь должна появиться Грета Гарбо.

– Честно говоря, Пит, – неуверенно ответил майор Кремп, – Я знаю не больше твоего. По–моему, мы стали жертвой какой–то глупой шутки со временем. Быть может, нас специально сюда услали в качестве закрытого эксперимента и наблюдают сейчас через хитроумный телескоп как мы тут барахтаемся, а может – случайно. В любом случае, нам ничего не остается как принять пока эту жизнь и посмотреть, что тут можно изменить. Мой отец как–то говорил, что перед войной жареная кукуруза была значительно слаще. Мне только что пришло в голову найти ее и попробовать.

Кремп поймал на себе непонимающие взгляды членов экипажа. Лишь спустя минуту до людей начало доходить, что с ними случилось что–то серьезное и, возможно, необратимое. На лицах появился сначала страх, затем недоумение и полное нежелание верить в то, что видели их глаза. Наконец неутомимый Джассини, который всегда первым приходил в себя только потому, что не умел долго унывать, сказал:

– Что–ж, возможно вы и правы, сэр. Нам придется все принять все как есть и найти здесь что–нибудь интересное. А для начала, чтобы заглушить тоску по родному времени, предлагаю пропустить по стаканчику.

– Предложение принимается, – согласился Кремп. – Приказываю экипажу в полном составе следовать за мной в ближайший бар.

Американские улицы, как известно, просто нашпигованы питейными заведениями различного калибра. Одно из них очень кстати оказалось неподалеку. Увидев через улицу вывеску «У Заура», Кремп прямиком направился туда. Заведение оказалось довольно дешевым, но это летчиков нисколько не смутило. В настоящую минуту им было все равно где пить. В небольшом зальчике с низким потолком было тесно, как в трюме рыбацкой шаланды. Воздух был настолько пропитан дымом крепкого табака, что запросто можно было вешать топор. За несколькими дубовыми столами веселились компании пьяных грузчиков, моряков и людей непонятных профессий. Присев у стойки бара на видавшие виды высокие табуреты, летчики заказали по стаканчику водки и молча опрокинули их внутрь. Вторая порция прошла под тост Джонни Питфайера «О том, что им когда–нибудь удастся вернуться назад». Третья – под тост Биллинго «Чтоб этот русский оборотень горел в аду». С этим предложением все согласились. Ведь именно из–за этого чертова оборотня все они были вынуждены, возможно навсегда, застрять в этом времени и, не исключено, сгинуть на войне с нацистами. Ведь все они выросли тогда, когда об этой войне уже рассказывали только истории и показывали кинофильмы. Кремп неожиданно вспомнил, что где–то здесь, в этой стране, живет сейчас его молодая мать с его молодым отцом и только подумывают о том, чтобы завести себе ребенка, то есть его. А этот самый ребенок уже сидит в Нью–Йоркском баре и глушит водку, абсолютно ошалев от такого предположения. Ведь так просто не может быть? Ведь не могут же дети быть старше своих родителей? Такого на Земле никогда еще не было, и Кремп отнюдь не горел желанием быть пионером путешествий во времени. Ему вполне нравилось жить в конце двадцатого века. Хмель уже давал себя знать, и теперь Рассел сидел и цинично думал о том, что ему страшно хочется посмотреть на свою мать в молодости. На отца, пока он не погиб в автокатастрофе. На их совместную жизнь, о которой мать только рассказывала. Из–за этого русского эфирного оборотня вся жизнь теперь больше походила на кинофильм, а не на реальность. Кремп даже чувствовал себя персонажем захватывающего фантастического боевика, который вот–вот должен закончиться. Еще секунда, последняя кровавая сцена и загорится свет в зале, все пойдут домой и будут жевать по дороге воздушную кукурузу. Он, словно невидимка, смотрел с потухшего экрана на уходящих зрителей, не в силах крикнуть им «Эй вы, черт побери, возьмите меня с собой! Я же живой, я вместе с вами, я тоже хочу есть кукурузу». Но зрители почему–то не оборачивались на его вопли, словно не слышали. Словно его не существовало вместе с ними. И теперь до самого Рассела, храброго майора ВВС, отчаянного и рискового мужика, постепенно начал доходить смысл происходящего. Еще десять минут назад он объяснял своим людям, что этого не стоит бояться, что это пройдет. А если не пройдет, то и здесь можно жить и по–своему наслаждаться. Но на сей раз железная американская логика жизни одного дня не давала никакого эффекта – больше всего на свете ему хотелось домой. К жене Джудит, к своему истребителю, к друзьям.

– Эй, мистер, – совсем близко рядом с лицом Рассела возникла смердящяя перегаром от дешевого рома физиономия грузчика, – дай–ка мне папироску, ты, я вижу, при монетах.

Подчиняясь какому–то звериному инстинкту, во время которого душа несказанно радовалась вместить на чем–то свою боль, Рассел с разворота молча въехал грузчику в ухо. Физиономия исчезла из поля зрения под грохот ломающихся деревянных стульев, перевернувшегося стола и звона расколовшихся кружек. За спиной Рассела послышался недовольный ропот. Экипаж бомбардировщика разом отвлекся от своих грустных мыслей, мускулы напряглись, внимание, несмотря на хмель, обострилось. Сквозь неожиданно воцарившуюся тишину прорезался хриплый голос:

– Эта офицерская гнида ударила моего кореша Билли…

Еще секунда, и летчики слезли со своих табуретов, обернувшись в зал. К ним медленно надвигалась человек десять здоровенных мужиков, явно не обремененных излишками образования, о чем говорили тупые бычьи глаза, залитые до краев спиртом. Кое у кого в руках мелькали пустые бутылки.

– Сейчас ты у меня получишь, вояка хренов, – сказал их предводитель, облаченный в грязную докерскую жилетку цвета немытого «Бьюика», заходя с правой стороны к Расселу, – Сейчас я намотаю твои кишки на вертел и поджарю.

Кремп не любил долгих разговоров и не привык долго ждать. Перегнувшись, он первым выхватил из–под стойки бара литровую бутылку и саданул ею предводителя докеров по квадратной голове. После чего, ему показалось, что обрушился небоскреб – с таким грохотом грузный предводитель завалился навзничь. Остальные портовые грузчики бросились на летчиков с дикими криками дорвавшихся до тропы войны каманчей. Однако, Кремп мог гордиться своей командой. Билл Хармен по силе не уступал перворазрядному грузчику и одним ударом раскрошил челюсть нападавшему. Джонни Питфайер, ловко увернувшись от просвистевшей над головой бутылки, врезал своему противнику под дых так, что бедняга мгновенно покраснел от недостатка кислорода. Вторым ударом штурман отправил докера в нокаут. Несладко пришлось только молодежи. Джассини пока как–то уворачивался от ударов, а вот Форд сразу получил в ухо, отлетев к стойке. Увидев, что противник попался сильный, не ожидавшие сопротивления докеры схватились за ножи. В полумраке тускло сверкнули несколько лезвий. В этот момент в бар ворвались люди в военной форме и с автоматами. В потолок ударило две длинных очереди, осветив картину жуткого погрома.

– А ну, прекратить драку! – громко приказал жесткий голос, – За неповиновение военному командованию – расстрел.

Движение мгновенно замерло. Солдаты быстро вытолкали всех грузчиков на улицу, как ни странно не обратив никакого внимания на Рассела и его спутников. Офицер, командовавший патрулем, подошел к ним и сказал:

– Вы не имеете права, сэр, в такое время рисковать своей жизнью и жизнями ваших людей в пьяной драке. Вы нужны фронту. Я не буду вас задерживать, но если драка повторится, у вас могут возникнуть большие проблемы.

После этого в пустом баре не осталось никого кроме экипажа бомбардировщика.

– У нас уже возникли большие проблемы, – сказал Кремп, усмехаясь вслед офицеру, и добавил, обращаясь к подчиненным, – пошли отсюда, парни.

Компания вышла на улицу. Немного постояв в нерешительности, Кремп, у которого было муторно на душе, предложил всем разойтись и остальное время отдыхать по собственному желанию. Дик Биллинго и Лесли Форд, уже немного пришедший в себя после мощного удара в ухо, отправились вместе с Громоотводом искать какой–нибудь другой пивной бар, славившийся своими раками и темным пивом. Джассини приударил за девочками с бульвара. Кремп и Питфайер решили просто побродить по нью–йоркским улицам. Они побрели наугад по 49 авеню, совершенно непохожей на ту улицу, которую Кремп видел в родном времени, но кое–где уже радовавшей глаз приметами того самого родного времени. То тут, то там между проросшими в небо небоскребами ютились 2х – 3х этажные домики с широкими крышами и едва заметными балкончиками. У подъезда одного из них летчики купили жареной кукурузы и, похрустывая на ходу, направились дальше, разглядывая светящуюся рекламу над дверьми кинотеатров и питейных заведений. Разговор не шел, каждый предпочитал молча предаваться воспоминаниям под шум проезжавших по дороге автомобилей. Так, незаметно для себя, Рассел и Джони добрались до конца 49–й улицы, которая упиралась в ворота морского порта. Стоявший у ворот патрульный не впустил праздношатающихся летчиков внутрь, но им и без того были хорошо видны громады военных кораблей, снаряжавшихся для какого–то дальнего похода. У причала стояло также несколько сухогрузов, в трюмы которых что–то активно закатывалось и затаскивалось. Двое откровенно высматривающих что–то военных летчиков вызвали подозрение у начальника охраны порта, и он не преминул проверить у них документы. Но, рассмотрев новое назначение Рассела, успокоился и к немалому удивлению последнего, указав на стоящие на рейде крейсера, сказал:

– Ставлю $100, сэр, что вам придется сопровождать вот эти игрушки.

На следующий день ровно в шесть вечера майор ВВС США Рассел Кремп стоял перед полковником Райтом и внимательно слушал задание:

– Таким образом, майор, ваш бомбардировщик будет сопровождать караван «PQ–17» с оружием и боеприпасами, который направляется в советский город Мурманск. Ваша задача – довести его до северной водной границы Норвегии, далее караван будут прикрывать англичане, а затем, изменив курс, направиться в квадрат 63.11. К тому моменту, когда вы его достигнете, по нашим расчетам, основанных на донесениях разведки, там будет находиться фашистский суперлинкор «Тирпиц», имеющей своей целью уничтожить идущий в Мурманск караван «PQ–17». Ни один из находящихся на вооружении США самолетов не обладает достаточной огневой мощью, чтобы нанести суперлинкору значительный урон. Судя по рапорту разведподразделения второй армии, разобравшему по винтику вашу машину, этот бомбардировщик способен на все. Именно поэтому, майор, ваш самолет решено отправить на выполнение особо опасной миссии. «Тирпиц» – кость в горле союзных сил. Этот линкор обладает зенитной артиллерией, способной выстроить в небе стену огня длиной в полмили. Мы дважды неудачно пытались вывести его из строя, но Фюрер бережет свое смертельное оружие и использует его только для крупных дел. На сей раз мы выманим «Тирпиц» из логова в норвежских фьордах, а вы его уничтожите или сильно повредите. Потеря суперлинкора приведет Гитлера в чувство. Вылет завтра, в 8.00 утра. С Богом, Рассел!

Рассел невольно вздрогнул – эту фразу майор слышал уже второй раз в жизни.

Глава 5. Дениц всегда любил хорошую шутку

Адмирал нацистских военно–морских сил фон Денис мучился бессонницей вот уже второй год. Больше всего адмиралу досаждал гул радиаторов отопления, казавшийся ему воем русских торпедоносцев, пикирующих на флагманский линкор «Тирпиц». Свой линкор, самый мощный среди линкоров всех европейских флотов, Дениц очень любил, а потому запрятал его подальше от боевых действий – в заснеженные норвежские фьорды. Русские торпедоносцы, преследовавшие адмирала по ночам, от этого, правда, из его снов не исчезли. Тогда Дениц приказал разобрать всю систему новомодного и дорогостоящего парового отопления, после чего стал просиживать долгие бессонные часы перед камином, отогревая свои вечнохолодные пятки. Заботливый Фюрер как–то посоветовал ему пить валерьянку, закусывая ее кусочками алоэ. Валерьянку Дениц пил, однако алоэ, несмотря на все свое влияние, он нигде не смог достать. Поэтому приходилось запивать валерьянку шнапсом.

В то промозглое ноябрьское утро Дениц по обыкновению досушивал свои пятки у камина перед тем как отправиться в штаб ВМС. На белом мраморном столике перед ним стояло шесть пустых стопок из под шнапса. Адмирал понемногу просыпался и собирался с мыслями. С северного фронта поступали тревожные донесения. Русским морякам под прикрытием американских и английских кораблей удалось наладить сообщение между Нью–Йорком и Мурманском. По северному морскому пути в СССР поступали грузы стратегической важности – танки, орудия, самолеты, топливо. Несмотря на все попытки немецких подводных лодок и авиации сорвать доставку грузов, конвои все шли и шли. До СССР уже благополучно добрались шестнадцать конвоев. Дениц готов был рвать волосы на своей голове, если бы не вырвал их еще в первые годы войны. Фюрер требовал от него во что бы то ни стало остановить череду конвоев, доставлявших вооружение русским. Именно по этому поводу адмирал собрал в то утро совещание в морском штабе. Опрокинув в себя седьмую стопку шнапса, Дениц встал, – его мысли пришли в стройное соответствие.

Появившись в штабе, адмирал первым делом поставил перед офицерами задачу и отвел на размышления час, после чего собирался начать пытки. На целый час в огромном кабинете Деница в штабе ВМС Германии повисла напряженная тишина. От длинного дубового стола к высокому потолку поднималось несколько столбиков густого дыма – курить трубку в морском флоте Германии было традицией. Ее ввел лично адмирал фон Дениц. За курение обычных папирос или модных нынче самокруток из березовых листьев а ля «рус» полагался расстрел на месте. Шестой заместитель второго начальника штаба Герхард фон Хейфиц под видом размышления о поставленной задаче углубился в изучение стоящего посреди стола парусника «Летучий Нацист», склеенного и раскрашенного лично фон Деницем. Тем же самым занимался и пятый заместитель – граф Опельман, а также все остальные. Дениц все это видел, но ничего не говорил, поскольку искренне гордился сотворенной им моделью корабля, а на русские конвои ему было откровенно наплевать. К действительности адмирала вернула лишь мысль о нагоняе со стороны Фюрера. Нагоняй заключался в пытке с пристрастием, которую будет проводить лично главнокомандующий в застенках «СС», если Дениц в ближайшие дни не представит четкого плана очередной успешной операции.

Адмирал поскрипел своим креслом и произнес:

– Ну?

Граф Опельман, лелеявший мечту стать четвертым заместителем начальника морского штаба, растворил было рот, но сказать ничего не успел. Два дюжих охранника со шмайсерами наперевес, отделившись от стены, схватили Опельмана и выволокли в коридор. Истошные крики прекратила автоматная очередь – нарушение субординации каралось немедленно и жестоко.

Адмирал еще раз скрипнул своим креслом и снова произнес:

– Ну?

На этот раз никто выступать не захотел. Дениц пригрозил:

– Расстреляю за отсутствие мыслей.

Тогда Фон Хейфиц вскочил со своего места и нервно затараторил:

– Предлагаю атаковать, мой адмирал, атаковать немедленно! Атаковать! Немедленно! Атаковать!

Дениц пристально посмотрел на Хейфица и переспросил:

– Кого?

Но Хейфиц не ответил. Он влез на стол и продолжал орать все сильнее:

– Атаковать! Ура! Вперед! Немедленно!

Адмирал выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда парабеллум, метким выстрелом в лоб застрелил Хейфица, и положил парабеллум обратно. Хейфиц на секунду замер, на его лице застыла гримаса крайнего удивления, на лбу – маленькая красная точка, а затем рухнул на пол со страшным грохотом костей. После того как безжизненное тело шестого заместителя охранники выволокли за дверь, Дениц сказал:

– Ну?

Ответом ему было гробовое молчание штабных офицеров.

– Ну… тогда я сам, – процедил Дениц и кратко обрисовал ситуацию, – Дела у нас на севере идут хреново, дальше некуда. Русские на кораблях танки и самолеты возят, а американцы их прикрывают. Фюрер бесится, пристрелю, говорит, как собаку! А я что? Я и сам ни хрена не понимаю.

Дениц вытащил из кармана штанов фляжку со шнапсом и залпом ее осушил. В этот момент в окно, со звоном разбив стекло, влетела ручная граната. Она упала на стол перед адмиралом и завертелась как волчок. Дениц презрительно поморщился, процедив сквозь зубы:

– Опять покушение…

Затем пальцем подозвал охранника и сказал:

– Возьми это и отнеси Борману. Он сейчас как раз обедает у Кальтенбрунера. Охранник взял гранату и вышел за дверь. Через секунду раздался взрыв, с потолка посыпалась штукатурка. Дениц весь прямо засветился от удовольствия:

– Ха–ха, поверил, дурачок.

Затем адмирал снова стал серьезным и продолжал:

– Короче говоря, надо русских припугнуть хорошенько, а то Фюрер обидится, отвечаю. Для следующего конвоя устроим ловушку. Пошлем на задание десять линкоров и десять подлодок. Американцы скорее всего испугаются и убегут, вот тут–то мы возьмем русских тепленькими и пустим ко дну.

Конец речи адмирала заглушили овации. Офицеры штаба рукоплескали ему стоя. Дениц даже покраснел от смущения.

– Что вы, что вы, господа. Не стоит. Все свободны.

Офицеры взяли свои папки и вышли. После того как последний закрыл за собой дверь, Дениц поднял трубку телефона и спросил:

– Все готово? Отлично!

Потирая руки, он достал из ящика стола устройство с длинным рядом лампочек и кнопочек. Нажав первую кнопку, Дениц с наслаждением услышал, как на углу Ундер–ден–Линден и Коганович штрассе в щепки разнесло машину четвертого заместителя. Следующая кнопочка отправила к праотцам третьего заместителя. Так адмирал продолжал развлекаться до тех пор, пока не отгрохотал последний взрыв. Фон Дениц очень любил хорошую шутку.

Порезвившись в волю, адмирал сел в свой лимузин и поехал на прием к Фюреру, имея в активе принятое решение, а в пассиве пропавший без вести штаб. Но это его не беспокоило, главное, что он наконец–то испытал лично им придуманное и собранное радиоуправляемое устройство – гениальное изобретение технической мысли. Иногда Дениц думал, что если бы не война, то он стал бы либо преуспевающим автомехаником, либо подрывником, в лучшем случае – террористом. Но проклятая судьба–лихоманка зачем–то свела его с Гитлером, который, также как и он сам, был не дурак выпить шнапсу. На этой почве они и познакомились как–то на дне рожденья у жены Геринга, когда ей стукнуло пятьдесят, а самому Герингу тридцать. Адмирал никак не мог понять, что за муха укусила его однокашника и он вдруг решил жениться на этой старой образине. Не такой уж сексуальной она и была. Кости выпирали даже сквозь корсет и свадебное платье. Кожа на лице обвисала дряблыми складками. А когда она передвигалась, казалось, что истлевший скелет девицы Жозефины, безжалостно удушенной своим отцом в замке Нэкст, бродит по комнатам. Дениц вообще подметил нездоровое влечение Геринга к скелетам. Установив за однокашником слежку, Дениц узнал, что тот по ночам ежедневно посещает все кладбища Берлина и подолгу плачет на могилах. Заподозрить в раскаянии Геринга было трудно, поэтому Дениц решил, что его друг – законченный некрофил, и ожидает скорой смерти своей невесты, чтобы провести наконец с ней медовый месяц.

В тот вечер Гитлер был явно в ударе и заявил во всеуслышание, что выпьет бочку неразведенного спирта на спор. Дениц не мог упустить такого случая и поспорил с Фюрером, что ни в жизнь ему не осилить такую бочку. Фюрер, между тем, взял и выпил. Правда глаза его при этом округлились и вылезли из орбит, а волосы встали дыбом. Сам он некоторое время стоял молча, затем, оступившись, вдруг перевалился через ограждения балкона и упал, неожиданно ничего себе не сломав. Испуганные высшие офицеры подбежали к краю балкона и увидели главу вермахта лежащим на крыше фургона припаркованного внизу военного грузовика. Фюрер был ужасно весел и орал во все горло «Ах мой милый Августин, трам–пам–пам–пам!» Спустя десять минут, когда рота эсэсовцев оцепила район великой попойки и перенесла фюрера наверх в приготовленные специально апартаменты, Гитлер вдруг признался Деницу, что давно мечтал сделать какую–нибудь пакость Сталину. Поэтому он решил усилить мощь эскадры, которая направляется топить русский конвой, новым суперлинкором (Дениц при этих словах чуть не поседел). А чтоб адмирал не очень расстраивался, Фюрер рассказал ему историю про свою собачку. Однажды Муссолини решил подарить ему на день рожденья своего любимого длинноухого басета по кличке Бурбон. Фюрер, надо сказать, очень любил собак, особенно немецких овчарок, а от породы басетов он вообще приходил в неописуемый восторг. Особенно нравились великому диктатору длинные уши этой собаки, которыми она постоянно подметала землю, и непрерывно текущие изо рта слюни. В общем, одним солнечным днем Муссолини посадил Бурбона на специальный самолет с охраной из взвода солдат и отправил в Берлин. Самолет прикрывали двадцать истребителей. Но это не спасло несчастного басета. Американцы (будь он трижды проклят, этот идиот Даллес) прознали про Бурбона и решили его перехватить. На воздушный конвой еще в небе над Средиземным морем напали «Мустанги» американцев. Завязался бой. Почти все итальянские истребители были уничтожены, а сам транспортный самолет подбит. Он задымил и стал стремительно терять высоту. Едва дотянув до земли, самолет задел крылом за гору и рассыпался на куски. Все солдаты погибли, а бедный ушастый басет пропал без вести. С тех пор Фюрер не находил утешения. Быть может, басет Бурбон и сейчас еще топчет своими кривыми ножками Европу в надежде найти своего хозяина, а его длинные уши развеваются на ветру, словно флаги великого рейха. Эх, басет! И Фюрер разрыдался на плече у адмирала Деница.

Сам адмирал, честно говоря, терпеть не мог собак, а этих слюнявых басетов и подавно. Но попробуй скажи об этом Фюреру, еще чего доброго обидится. А когда Гитлер обижался, легче было самому принять ампулу с цианистым калием – это была бы легкая смерть. Дениц вдруг снова почувствовал мороз в пятках, который не прошел даже после шести выпитых подряд бутылок шнапса. Резкое похолодание в нижних конечностях адмирала было вызвано неожиданным решением фюрера послать для разгрома русского каравана с оружием PQ–17 надежду и опору германского флота суперлинкор «Тирпиц». Причем Дениц теперь мучился больше от того, что сам не раз докладывал Гитлеру о необходимости припугнуть этих обнаглевших русских и их союзников секретным супероружием, а то совсем перестали уважать. В глубине души Деницу было очень страшно – а вдруг линкор потонет сам по себе? Что будет делать великая Германия без «Тирпица»? Но фюрер был неумолим. Он так и сказал Деницу:

– Ты мне лапшу на уши не вешай! Бери свою шаланду, грузи снарядами, и вали топить русских. Самолично! А не то обижусь.

Дениц не очень хотел, чтобы фюрер на него обиделся, а потому утром отбыл на самолете в тихий норвежский городок Кинагсботтен, где в глубоком и узком фьорде таилось и мерзло секретное германское супероружие со всем экипажем.

Офицеры линкора устроили банкет по случаю прибытия адмирала и сразу же проводили его в местный ресторан, устроенный в выдолбленной в скале штольне. Там, под надежной крышей, хранившей их от русских бомбардировщиков, Дениц хотел было рассказать о цели своего визита, но командир зенитной батареи левого борта барон фон Гриххенплан напомнил адмиралу о том, что его самолет опоздал на двадцать минут, а потому Деницу полагалась штрафная. Адмирал ВМФ Германии фон Дениц осушил рюмку шнапса и хотел было продолжить, но тут капитан второго ранга фон Дзенхерфон напомнил адмиралу, что тот не приехал на его день рождения, а потому необходимо выпить еще штрафную. Дениц безропотно выпил, и уже растворил было рот… Но после того, как фон Бригель, фон Мустенхоф, фон Никсдорф, фон Буба, фон Качински и фон Оппер заявили о необходимости пить штрафную по неотложным мотивам – фон Дениц покорился судьбе. Дикая оргия нацистов продолжалась до рассвета, и уже находясь в полудремотном состоянии и пьяном угаре, адмирал военно–морских сил Германии фон Дениц вспомнил о том, что Фюрер просил его куда–то сплавать на «Тирпице». А добряк–капитан суперлинкора фон Кац сразу же согласился выполнить приказ, чего никогда не сделал бы по трезвости, так как понятия не имел о том, кто такой Фюрер, и зачем двигать такую громилу как «Тирпиц» с места – она и здесь неплохо себя чувствует. По случаю приезда адмирала всей команде выдали по бутылке шнапса и трофейной русской водки. Команда дружно выпила за здоровье адмирала, которого очень почитали во флоте за короткую память, и раскочегарила машины линкора. На утро за стаканом спасительного шнапса Дениц поинтересовался у фон Каца куда, собственно, они плывут, на что получил исчерпывающий ответ:

– Да черт его знает, а можно, кстати, и на китов поохотиться.

Эта идея привела Деница в восторг, и он тут же убежал в каюту чистить свое любимое копье, привезенное им из Африки. Копье это Дениц самолично отобрал у вождя негритянского племени Мамба. По приказу фон Каца носовая башня линкора была быстро переоборудована в гарпунную пушку. Первым же залпом, который произвел лично Дениц, удалось подстрелить очень мощного кита, который долго водил за собой «Тирпиц» и даже пытался утянуть его на глубину, но, отчаявшись, спустя пять часов всплыл. К немалому удивлению Деница и всех офицеров линкора китом оказалась своя же немецкая подлодка «U–46». От капитана субмарины удалось выяснить, что где–то недалеко бродит русский конвой, который надо торпедировать, хотя и не хочется. И что асы Геринга вчера уже провели несколько воздушных налетов, и что англичане покинули конвой, так как испугались «Тирпица», и что где–то летают американцы, которые хотят потопить «Тирпиц», и что русские тоже этого хотят, и что скорее всего так оно и будет, а если, черт побери, рабочие с линкора срочно не залатают сделанную гарпуном пробоину, то он сам пустит эту дырявую шаланду на дно собственной торпедой. При слове «шаланда» Дениц просиял: он все вспомнил. Тотчас «Тирпиц» отправился на поиски беззащитного русского конвоя, не обращая внимания на вопли капитана подлодки, явно блефовавшего, так как все торпеды он уже давно сменял на цистерну шнапса.

В этот день конвой, по расчетам уже подходивший к русским водам, отыскать так и не удалось и, чтобы окончательно не затеряться в бескрайних просторах Северного Ледовитого Океана, Дениц приказал вернуть суперлинкор обратно на базу в Норвегии. На подходе к базе начался шторм. Несмотря на свои гигантские по сравнению с обычными военными кораблями размеры, «Тирпиц» начало нещадно качать на волне. Качка была бортовая. Словно огромная неваляшка, суперлинкор медленно полз вперед, пробивая носом волны и переваливаясь с борта на борт. Высоченные борта корабля служили прекрасной мишенью не только для волн, обрушивавших на них свои мощные удары, но и для вражеских подлодок, которым ничего не стоило подкрасться к «Тирпицу» достаточно близко в такой шторм. Деница это сильно обеспокоило. Он приказал вахтенным удвоить бдительность, а сам пригласил высших офицеров раздавить трофейную литровую бутылку «Столичной» за партией в вист. Когда все собрались в обширной кают–компании за овальным столом и подняли уже налитые слугами хрустальные рюмки с изображением великого Фюрера на длинной ножке, адмирал предложил выпить за первый удачный рейд непобедимого суперлинкора против русских. Все офицеры дружно поддержали своего адмирала и залпом выпили содержимое рюмок. Наполнив хрустальные емкости во второй раз, Дениц предложил тост за капитана непобедимого суперлинкора фон Каца, который уверенно ведет корабль через ужасную бурю и, будем надеяться, успешно доведет его до норвежских фьордов. Все выпили еще раз. Спустя пять минут обсуждения того, доведет ли фон Кац корабль до базы, офицерам вдруг стало очень хорошо на душе и, что самое странное, бортовая качка, уже несколько часов нещадно терзавшая их при простой ходьбе из конца в конец комнаты, вдруг прекратилась. Теперь все вокруг казалось им удобным и прочно стоявшим на ногах. Наконец обратившись к игре в вист, офицеры корабля вообще забыли о том, что за иллюминатором бушует Северный Ледовитый Океан и где–то в его многокилометровой студеной толще бродят хищные русские и американские подлодки. Основной задачей на ближайшее время было уследить, чтобы никто не жульничал во время игры и не прятал карты в рукаве. Время от времени капитаны отрывались от карт и поднимали тост за тех, кто в море, за Фюрера, за Геринга и его молодую жену, за несчастного басета, который бегает по Европе. Совершенно случайно за жульничеством был застигнут фон Гриххенплан, который раньше был первоклассным шулером в борделях Берлина, Франкфурта и Висбадена, но сегодня, выпив немного лишнего, расслабился и выронил карту из рукава кителя. Застукавший его за обманом фон Бригель предложил немедленно расстрелять шулера на месте без суда и следствия за измену интересам великого рейха, в котором должны и будут жить только честные немцы, а не какие–нибудь там фон Гриххенпланы, которые прячут карты в рукавах. Гриххенплан слегка обиделся, но смиренно ждал, что решит Дениц. Адмирал, между тем, находился в прекрасном расположении духа и предложил заменить расстрел стоянием на палубе в одном кителе в течение трех часов без права на отдых. Если фон Гриххенплана не смоет волной за борт на съедение зубастым касаткам, то он будет прощен и отправится дослуживать оставшиеся до пенсии годы на плоскодонную баржу «КБ–44», что пять раз в неделю ходит вдоль по Эльбе от Гамбурга до Дрездена. Офицеры поддержали мудрое решение адмирала и все вместе отправились на верхнюю палубу смотреть как фон Гриххенплан будет стоять у самого борта в одном кителе. Едва выйдя на открытое всем ветрам пространство, между двумя бортовыми зенитными установками, офицеры застучали зубами от холода и облачились в теплые шинели на меху. Жуткой силы ветер приносил с собой снег, острые и колючие снежинки больно били по лицу. Температура не поддавалась определению, но вылетавший изо рта пар замерзал на лету и осыпался под ноги с ледяным звоном. Гриххенплану определили стоять как раз между зенитками. Он мужественно, как и подобает офицеру, добрался до борта, но, едва взглянув вниз, чуть не потерял сознание. Корабль то поднимало на волне, то бросало в пучину. То и дело борт гигантского линкора оказывался почти вровень с поверхностью воды, так что можно было рассмотреть пенистые гребни серо–стальных волн, от одного взгляда на которые хотелось как минимум выпить литр водки или шнапсу. Словно почуяв добычу, по правому борту показалось несколько бело–черных спинных плавников – за линкором следовала стая крупных касаток. Узрев плавники, фон Гриххенплан вцепился в борт мертвой хваткой, так, что спустя пять минут его ладони намертво примерзли к стальным поручням. Оторвать их теперь было можно только отрезав руки. Шторм крепчал. Волны перекатывались через борт корабля, обрушиваясь на все палубные надстройки, яростно стремясь погнуть или поломать их. К счастью, «Тирпиц» был построен на совесть – на палубе не было ни одной деревянной детали. Офицеры попрятались в рубку, откуда наблюдали за конвульсиями фон Гриххенплана, который, как это ни странно, не выказывал ни малейшего желания прыгнуть или быть смытым за борт. Шло время. Касатки щелкали зубами так, что Гриххенплан столбенел от ужаса и, наверное, у него стыла бы в жилах кровь, если бы она уже не застыла от лютого холода. Так прошло два часа. Офицеры, настроившиеся на быстрое и веселое развлечение, слегка разочаровались и ушли в кают–компанию пить шнапс. У фон Качински неожиданно обнаружилось в заначке несколько кусков трофейного украинского сала, которое пользовалось у нацистов большим успехом, также как и трофейные деревенские куриные яйца. В кают–компании офицеры, выпив шнапсу и закусив его ароматным салом, от нечего делать стали держать пари на то, продержится ли фон Гриххенплан оставшиеся сорок пять минут или все–таки есть надежда на то, что его съедят касатки. Десять против одного, то есть против адмирала Деница, все сошлись на том, что он будет съеден, поскольку никто не в состоянии продержаться в такой холод на палубе целых три часа, а фон Гриххенплан уже на ладан дышит. В случае победы адмирал должен был разрешить офицерам поохотиться пару дней на тюленей в близлежащем от базы фьорде, в случае поражения все офицеры должны будут поехать с Деницем поохотиться на оленей в окрестностях отдаленного Глуммфьорда. На том и порешили. Спустя сорок пять минут, когда вся компания офицеров во главе с адмиралом фон Деницем высыпала на палубу посмотреть на Гриххенплана, то вместо пустого места и облизывающихся после сытного обеда за боротом касаток увидела превратившегося в ледяной столб офицера. Касатки изо всех сил выпрыгивали высоко из воды и пытались укусить Гриххенплана, но ничего не получалось. Дениц приказал отколоть фон Гриххенплана, поскольку назначенное время кончилось, и отнести его на кухню, где он сможет отогреться. Когда слегка размороженного фон Гриххенплана принесли через час в кают–компанию, офицеры встретили его радостными криками «Виват» и от души выпили за его здоровье. В самого виновника торжества влили ведро спирта, и через десять минут он уже был как новенький. Дениц выиграл пари, поэтому напомнил собравшимся о том, что по прибытии на базу они обязаны будут съездить с ним на охоту в Глуммфьорд. А новая жизнь фон Гриххенплана начнется очень скоро, как и было сказано, на плоскодонной барже «КБ–44», что пять раз в неделю ходит вдоль по Эльбе от Гамбурга до Дрездена. Руки и ноги у новорожденного еще не сгибались, а язык не двигался, поэтому офицеры прислонили его пока к стенному шкафу, а сами снова уселись за карты. Но не успел еще Дениц сдать всем необходимое количество, как громаду суперлинкора потряс мощный взрыв.

Добравшись до рубки, капитаны выяснили, что «Тирпиц» торпедировала наглая русская подлодка, сумевшая подобраться к нему незамеченной. Пробоина возникла ближе к кормовой части корабля, но была не очень опасной. Течь уже заделали, а корабль почти не потерял ход. Дениц в ярости приказал закидать все море вокруг глубинными бомбами, что и было сделано. Через несколько минут глубоко под поверхностью, в пучине стального океана, один за другим начали грохотать взрывы. В небо вздымались высоченные фонтаны воды, воздух сотрясался от звука разрывов глубинных бомб. Всплыло множество рыбы: селедка, треска, касатки, но вот подлодки среди нее не было. Дениц приказал повторить атаку. На этот раз повсплывали осьминоги и невесть как сюда попавшие пингвины, но проклятой подлодки не наблюдалось. Наконец, после третьей атаки глубинными бомбами, подбитая субмарина всплыла вверх брюхом. Радостные нацисты огласили окрестные воды воплем победы, однако, когда «Тирпиц» смог подойти поближе к дрейфовавшей подлодке, то офицеры увидели на ее борту нечеткую надпись «U–46». Это была та самая подлодка, которую Дениц подстрелил из гарпунной пушки некоторое время назад. Видимо ее капитан предал великую Германию и пошел против своих. «Что – ж, – здраво рассудил адмирал Дениц, – Так ему и надо.» Других подлодок обнаружить рядом так и не удалось.

Успокоившись насчет противника, офицеры «Тирпица» спустились в кают–компанию и вернулись к картам. Они настолько увлеклись игрой, что не заметили как прошло пять часов и суперлинкор добрался до своего тайного убежища в скалистых и узких фьордах Норвегии. Пришвартовав у замаскированного причала корабль, офицеры сошли на берег и принялись готовиться к великой охоте, которую затевал адмирал. Сам Дениц, запершись в отведенных ему под скалой апартаментах, уже чистил свое любимое историческое ружье образца 1895 года. Дело в том, что ходить на охоту с современными скорострельными ружьями или того хуже – автоматами, адмирал военно–морских сил Германии считал ниже своего достоинства. Все эти новоделы не вызывали у него никакого уважения, поскольку давали почти стопроцентную уверенность, что охотник всегда победит и останется жив. Уменьшала удовольствие также их большая дальнобойность, ведь зверя можно было свалить просто из укрытия. Нет, адмирал считал такую охоту занятием для слюнтяев, не достойных жить в великом третьем рейхе. Вот выйти один на один против медведя, вепря или оленя с ружьем докайзеровской армии, которое не имеет в запасе ни одного патрона и нуждается в перезарядке – вот это развлечение для настоящих офицеров, способное хорошо пощекотать нервы. Промахнулся – умер, не успел перезарядить – тоже самое. Мечтой адмирала вообще являлось кремниевое ружье или мушкет с тлеющим фитилем и пороховым зарядом. Но как ни старался он отыскать в захваченном Париже хотя бы один мушкет времен Людовика Тринадцатого, ничего не нашел. Видимо проклятые французские хранители музеев все попрятали еще задолго до прихода нацистов. На всякий случай Дениц велел их всех расстрелять, мало ли что от них можно было ожидать. Хороший француз – мертвый француз. Впрочем, адмирал относил это и ко всем другим народам.

От любимого занятия адмирала отвлек пронзительный звук сирены, установленной снаружи бункера. В ту же секунду зазвонил телефон внутренней связи. Дежурный офицер доложил, что в небе над фьйордом появились пять неопознанных самолетов. На попытки связаться самолеты никак не реагируют. Силуэты не удается идентифицировать из–за сильной низкой облачности. На всякий случай офицер включил сигнал тревоги на всей базе, но огонь пока не открывал. Зенитные батареи приведены в полную готовность. Дениц повесил трубку и направился к самому выходу их убежища. Не исключено, что это могли быть и свои самолеты. У входных бронированных ворот уже находились фон Бригель, фон Кац и фон Качински. При появлении адмирала все вытянулись по стойке смирно. Комендантом базы по совместительству был фон Бригель.

– Ну, докладывайте ваши действия! – приказал Дениц коменданту.

Фон Бригель предложил подождать пока самолеты сами как–нибудь не проявят себя. Если это свои, то их появление ничем не грозит, хотя никаких радиограмм из центра Бригель не получал. Если это противник, то рано или поздно он начнет атаку, что также не является опасным, поскольку зенитные батареи базы очень мощны. Никто не уйдет безнаказанным. Дениц еще не успел высказать свое мнение, как оно стало не нужным.

– Господин генерал, – передал наблюдатель, – В облачности появились разрывы, сквозь которые удалось распознать самолеты. Это русские «Як–3» с красными звездами на крыльях. Они по–прежнему кружат над базой, не предпринимая никаких действий.

В этот момент снаружи донесся вой пикирующего самолета. Застучали зенитки. Не отвечая на огонь, русский истребитель спикировал вниз и пронесся над самыми трубами суперлинкора. Под крыльями его дважды мелькнули маленькие вспышки. После чего самолет взмыл вверх и снова исчез в облаках. Ничего не понимая, Дениц продолжал наблюдать за странным поведением русского истребителя. Тот снова спикировал вниз, лавируя между огненных струй, изрыгаемых зенитными стволами, и снова пролетел над «Тирпицем» с кормы на нос корабля. Под крыльями мелькнули короткие вспышки. И тут до адмирала наконец дошло, чем занимается русский истребитель. До сих пор ни одна разведка в мире не знала точного месторасположения логова секретного германского суперлинкора и не имела ни одной четкой фотографии корабля. Теперь, если этот самолет сможет улететь целым и невредимым, все разведслужбы и армии противника получат точные изображения главного оружия Германии, а заодно узнают, где именно Фюрер скрывает свой суперлинкор. Это будет означать, что со дня на день надо ожидать армаду бомбардировщиков союзных сил.

– Ураганный огонь! – заорал Дениц, что было сил, – Сообщить на аэродром охранения, поднять по тревоге все «Мессершмидты», какие есть в воздух. Догнать и уничтожить все русские истребители. Иначе расстреляю всех к чертовой матери. Быстро!

На базе началась беготня. Застучали каблуки солдат, бежавших к зениткам второй линии обороны. Зазвонили телефоны – офицеры названивали на все близлежащие аэродромы. Сам линкор окутался дымами, начав палить в воздух изо всех своих зенитных орудий и артиллерийских башен, каждым залпом сотрясая скалу до основания. Дениц даже подпрыгивал при звуках выстрелов. Но, несмотря на все усилия зенитчиков, русские самолеты, сделав свое дело, устремились прочь от линкора. А вот то, что произошло затем, явилось для адмирала военно–морских сил Германии полной неожиданностью. Армады бомбардировщиков не пришлось ждать несколько дней, она появилась сразу же после ухода истребителей. Снова завыли сирены над фьордом, с остервенением застучали зенитки. Но на сей раз они имели дело не просто с вооруженными фотоаппаратурой легкими истребителями. В небе завыли пикирующие бомбардировщики и от их звука мурашки побежали по коже адмирала фон Деница – до того этот проклятый звук напомнил ему пронзительный вой пикирующих торпедоносцев из его кошмарных снов. У адмирала враз похолодели пятки, но он остался стоять на месте, словно загипнотизированный страшным воем. Первые мощные авиабомбы рванули там, где находились зенитки первой линии обороны. Зенитки мгновенно смолкли. Их заменили батареи левого берега и самого суперлинкора. Следующим заходом были уничтожены батареи левого берега. Русские, а теперь в этом не оставалось никаких сомнений, били на редкость точно, бесстрашно подставляя себя под удары артиллерии. Низкая облачность снова сомкнулась, перекрыв видимость летчикам бомбардировщиков, окутав суперлинкор нацистов непроницаемым туманом. Третий заход оказался неточным – бомбы упали в глубокую воду фьорда, вздыбив высоченные фонтаны холодной воды вокруг «Тирпица». Сквозь туман и шум зенитных выстрелов моторы самолетов звучали сейчас как–то обиженно, словно у них отобрали обещанную добычу.

Дениц некоторое время смотрел из укрытия мутным взором на взрывы авиабомб, а затем вдруг в секунду изменился в лице – у него созрел отчаянный, единственно возможный в этих условиях план. Адмирал подозвал к себе фон Каца и металлическим голосом отдал приказание немедленно подготовить суперлинкор к долгому плаванию. Фон Кац посмотрел на Деница так, словно тот рехнулся, однако, не стал перечить. Не соглашаться с начальством в вермахте означало расстрел самое большее на следующий день. Команда немедленно стала загружать на борт боеприпасы и продовольствие на месяц. Матросы сновали по трапу с корабля на берег и обратно со скоростью звука. Русские бомбардировщики тем временем не унимались и вокруг линкора постоянно рвались бомбы. Ни одна, правда, пока не угодила в сам корабль, и «Тирпиц» стоял целым и невредимым посреди разверзшегося ада. Несколько авиабомб попало в прибрежные строения для матросов и наружные наблюдательные посты, разметав их в клочья. Дюжину матросов из батальона охранения разнесло в клочки. И теперь по всему берегу были разбросаны в беспорядке чьи–то оторванные и окровавленные руки, ноги и головы. Когда погрузка закончилась, фон Кац доложил Деницу и тот быстро поднялся на борт суперлинкора по качающемуся трапу.

– Полный вперед! – скомандовал адмирал фон Дениц, едва вступив на палубу гигантского корабля, – мы покидаем этот фьорд, капитан. Здесь больше небезопасно.

– Наша цель, адмирал? – спросил фон Кац.

– Русский караван.

– Но ведь его охраняют англичане и американцы. Нам понадобится подкрепление, мой адмирал.

Дениц смерил фон Каца с ног до головы презрительным взглядом.

– К черту подкрепление! Пойдем одни. Плевать я хотел на американцев. Они все трусы. А мне нужен русский караван. Все равно это убежище нас больше не спасет. Завтра здесь появится новая союзная армада, а корабли и подлодки запрут выход из фьорда. Полный вперед, капитан. И – заткнитесь, а то расстреляю.

Фон Кац отдал приказ к отплытию. Заработали мощные машины, бешено завращались гребные винты. Мимо потянулись заснеженные скалистые вершины, покрытые редкими сосенками. Бронированный мастодонт плавно двинулся к выходу из фьорда. С этой минуты время для русского конвоя начало обратный отсчет.

Глава 6. Когда наступает десятая жизнь

Голова весила тонн десять, не меньше. Тело – абсолютно невесомое. Во всяком случае ощущение именно такое. Ноги и руки также не имели привычной тяжести, словно пушинки. А может их уже и не было вовсе? Одна голова осталась… Но ведь голова не может думать сама по себе, без тела… А может я уже в аду? Черт побери, прости Господи, как же здесь темно. Да и жарко в придачу. Дымом тянет. Нет, я наверняка в аду… Да, не сбылись мои мечты, видимо нагрешил в жизни все–таки больше, чем сделал хороших дел, вот и оказался в этом проклятом месте. Скоро ждать чертей.Нечеловеческим усилием воли Антон оторвал десятитонную голову от земли, в которую она была плотно впечатана. В нос ударил резко усилившийся запах дыма. Тянуло не древесной гарью, судя по запаху, неподалеку чадило что–то напоминавшее солярку, мазут или керосин. «Странно, – подумал Антон, – Неужели в аду начались перебои с углем и черти перешли на солярку?» Он открыл глаза. Вокруг была почти сплошная тьма, лишь вдалеке, где–то на краю сознания, теплилось несколько рыжих огоньков. Несмелые языки пламени лизали черный воздух, то расплываясь, то собираясь в четкие образы. Антон попытался двинуться, но тьма снова обрушилась на него.

Когда он второй раз открыл глаза, их больно резанул дневной свет. «Вот уж не думал, что в аду бывает светло, – промелькнула первая мысль, – А может я все же попал туда, куда хотел?«Он снова, очень медленно, раздвинул заскорузлые веки. Вытерпел возникшую боль и заставил глаза смотреть во что бы то ни стало, и на что угодно. Но, на удивление, вместо рогатых и волосатых устрашающих парнокопытных уродцев с вилами и лопатами в руках, он, когда глаза привыкли к дневному свету, увидел перед собой бездонное голубое небо. А когда сумел, превозмогая боль, сесть и повернуть голову, которая к этому моменту весила уже тонн пять, то увидел небольшую зеленую лужайку, плавно переходившую в поле и уже почти желтый, но местами еще сохранивший остатки зелени в эту позднюю осеннюю пору, лес, возвышающийся с трех сторон. Повсюду вокруг него слабо дымились почти догоревшие останки самолета, некогда бывшего скоростным истребителем.

Антон сидел в кольце слабокурящихся дымков и пытался осознать происходящее. Это занятие давалось ему с большим трудом. Бой, атака, мрак. И это было все, что можно было восстановить в отказывавшейся исправно работать в голове. Что с ним произошло и где он находится? Скорее всего, он схлестнулся с теми погаными «Мессерами» в лобовой атаке и они не отвернули. Теперь его самолет догорает на земле, а немцев что–то не видно. Дымят останки только одного самолета. Неужели они уцелели после столкновения? Ничего себе таран. А может он промахнулся? Да этого просто быть не могло. Хотя, какое это теперь имеет значение. Раз на тот свет еще рановато, надо подумать как отсюда выбираться. «Впрочем, какой «тот свет», – подумал Антон, – я же совсем забыл, что стал бессмертным.» И тут же почувствовал дикую боль в плече. Чтобы не заорать, он стиснул зубы так сильно, что они заскрежетали. Странно, разве бессмертные духи и бестелесные эфирные оборотни чувствуют боль в плече? Антон так привык подолгу находиться в газообразном состоянии, что ощущение физической боли было ему в новинку. Он попробовал пошевелиться, но дикая боль снова пронзила плечо, словно в открытую рану вогнали ржавый лом. «Черт побери, – простонал Антон, – ведь эфирные оборотни не чувствуют боли, они способны возрождаться из пепла, перемещаться в пространстве с быстротой мысли и без всяких усилий, а я сейчас не могу даже пошевелиться. Что со мной происходит, в конце концов?«От злости Антон снова дернулся и свалился в обморок от третьего приступа жуткой боли.

Когда он очнулся, была уже ночь. Точнее рассвет, потому что небо на востоке медленно серело. Над поляной висел низкий туман, от которого Антону было ужасно холодно. Именно от холода он и очнулся. Похоже, болевой шок плавно перетек в тяжелый и долгий сон. Антон чувствовал себя несколько лучше, чем днем, но пока не хотел экспериментировать с плечом и потому лежал недвижимо. Его одежда от тумана и росы пропиталась влагой, отчего измученному телу было еще неудобнее, но голова уже соображала немного лучше. Лежа в этом тумане и леденея от холода, он вдруг чертовски ясно осознал, что в одно мгновение перестал быть бессмертным. Был и перестал. Что–то странное и неожиданное случилось с ним в этом чужом по времени мире. Он вдруг враз перестал быть тем, чем уже привык себя считать – добрым эфирным оборотнем, вольным духом небес, их повелителем, если угодно. Он мог сталкивать самолеты друг с другом, когда хотел, становиться столбом у дороги, мгновенно пересекать океан, одновременно быть в десяти разных местах планеты, вызывать катаклизмы природы, менять ход вещей, останавливать время, не ведая страха умирать без конца и оживать… Умирать… Антон даже сел от жуткой догадки, забыв о плече. Умирать. Ну да. Сколько раз он умирал? Даже и не считал. А если все же посчитать. Семь? Восемь?… Девять. Это, черт побери, даже интересно. «Что же я, – подумал Антон, – кошка какая–то?«Но факт оставался фактом. Умерев в девятый раз в этом мире запасных жизней Антон больше не получил. Видимо, кто–то так решил за него. Видимо кому–то так было надо. Антон посмотрел на уже почти серое небо и вздохнул. Он вдруг ощутил себя удивительно маленьким и беспомощным на этой планете, под этим чужим серым небом, которое старше его минимум лет на сорок. Ужасно захотелось домой, пусть даже не на дембель, а хотя бы в родной зал радиоперехвата, за пост. Попить чаю с Малым и Майком, выкурить сигарету с фильтром. Но вокруг него сейчас расстилался темный бескрайний лес и не было видно ни одной живой души. Ночь выдалась удивительно не по–осеннему теплой. Мирно стрекотали сверчки. Где–то в глухомани гукала глупая сова, сидя на вершине сосны. Возвращались с ночной охоты хищники, волоча добычу в свои потаенные норы. Дневные звери только просыпались. А он лежал в высокой мокрой траве и слушал как растет его борода.

Когда совсем развиднелось и наступил новый день, какой именно Антон уже не знал, да сейчас это и не имело особенного значения, он решил, что надо что–то предпринять, раз уж у него оставалась одна, своя собственная, Богом данная жизнь. Не отдавать же ее обратно вот так, просто померев в непонятно каком лесу или быть растерзанным дикими зверями, которым все равно что жрать с утра. В этой последней жизни он уже умел управлять истребителем и стрелять из разного оружия сам по себе, то есть изменять мир, пусть жутким способом, не превращаясь в радиоволну или ураган Торнадо. Что касается способа, то другого выбора ему просто не оставили. Если вдруг случится снова стать радиоволной, там и посмотрим, а пока остается надеяться только на себя. Антон медленно, очень медленно, пошевелился. Плечо слегка заныло, но болевого шока не последовало. Он внимательно осмотрел гимнастерку, на которой запеклось кровавое пятно и сквозь рваную материю виднелась глубокая рана, оставленная наверняка каким–то острым куском железа, полоснувшим по телу. Кровь уже запеклась, но о том, что в рану не попала грязь, Антон мог даже и не надеяться. Никакой аптечки у него не было и в помине, поэтому единственной слабой надеждой оставалось добраться до какого–нибудь ручья и промыть рану. Антон снова пошевелился – плечо заныло, но эту боль можно было вытерпеть. Он напрягся и медленно сел. Все прошло благополучно. Затем, опираясь на здоровую правую руку, слегка приподнялся, а потом и вовсе встал. Он стоял посреди поляны с высокой, доходившей до колен, травой и качался на ветру подобно ей. Но боль по–прежнему не усилилась, видимо, несколько ночей относительного покоя все–таки оказали целебное действие на организм. Антон огляделся: кругом валялись обгоревшие обломки его истребителя. И тут ему в голову, впервые в десятой жизни, пришла здравая мысль – а на чьей территории упал его самолет? Последний воздушный бой разыгрался почти над крышами Киля, даже если в пылу схватки с «Мессерами» его и отнесло не несколько десятков километров в сторону, подбитый самолет никогда не смог бы дотянуть до своей территории. Антон тоскливо осмотрелся. Вокруг мирно шумел немецкий лес. «Черт побери, не хватало еще попасть в плен – промелькнуло в мозгу, – А в таком состоянии это проще пареной репы». Повинуясь инстинкту самосохранения он побрел под спасительную тень леса, уходя с открытого пространства, где его было видно как на ладони. Добравшись до деревьев, он схватился за ствол сосны и перевел дух. Плечо заныло с новой силой. Антон стиснул зубы и побрел дальше в лес. Ветки с острыми иголками то и дело хлестали его по лицу, но надо было уходить как можно быстрее. Пробираясь меж деревьев он подумал о том, что пролежал на поляне не меньше двух суток. За это время, упади он в густонаселенной территории и будь немцы совсем рядом, его обязательно отыскали бы в пять минут и добили. В лучшем случае отправили бы в концлагерь. Хотя считать это лучшим исходом Антон не мог и в глубине души. Там, в своем времени, он видел немало фильмов о том, что творили фашисты с евреями и остальными неарийцами в своих застенках. А становиться куском мыла в молодые годы ему совсем не хотелось. Сейчас, почувствовав опасность, память начала понемногу оживать, поднимая со дна сознания какие–то яркие картинки. Перед Антоном промелькнули два несущихся на встречу размалеванных «Мессершмидта», летчики которых, как ему показалось, обладали спокойствием мертвецов и абсолютно не боялись лобового столкновения. Затем под крыльями заблестела вода. Она была совсем близко. Это могло быть что угодно, ведь Киль был портом. Не исключено, что падая, его истребитель пронесся над акваторией порта и упал в лесу. Но тогда его абсолютно точно нашли бы в момент и пристрелили как собаку, а он хоть и был ранен, до сих пор оставался жив. Все это никак не могло сложиться в голове у Антона в единую картину окружающего мира. Он сам себе напоминал сейчас человека, у которого на голове надет черный мешок с дыркой для одного глаза и, как ни вертись, все сразу увидеть не представляется возможным. Одно было ясно – он очень далеко от своих. И судьба его находится сейчас, как это не печально, только в его руках. Нет у него никаких потусторонних защитников, нет и сверхъестественных возможностей, которые позволяют чувствовать себя королем мира и не ведать страха. Да, к таким мыслям было очень трудно привыкнуть. Антон чувствовал себя сейчас тем самым голым королем, оставшимся без бронированной одежды и своей армии, загнанным в долину смерти враждебными полководцами, жаждавшими только одного – его крови.

Меж деревьями мелькнула золотая полоска. Антон остановился. Если это река, то там можно будет промыть рану. Но если это река – там могут быть и люди. А людей Антон хотел сейчас видеть меньше всего. Он поколебался несколько минут, но все же осторожно двинулся вперед, стискивая зубы от резких болевых уколов в плече, пронизывавших его словно длинными тонкими спицами, и отводя ветки здоровой рукой. Надо было как–то определяться в пространстве, а иначе как с опасностью для последней жизни, это было сейчас не сделать. Золотая мерцающая полоска становилась все ближе и сияла все ярче, играя солнечными бликами. Это было вода, теперь у Антона не оставалось никаких сомнений. Но когда он наконец подобрался к самому краю леса и подполз поближе, у него перехватило дух. Перед ним раскинулась широкая водная гладь, переливавшаяся всеми цветами радуги. Антон даже зажмурился от ударившего в глаза яркого света, словно неожиданно выскочивший из чащи дикий зверь, привыкший к постоянному полумраку. Когда глаза, наконец, привыкли к свету, Антон обнаружил, что это не река. Сколько ни вглядывался он в обширную водную поверхность, другого берега было не видно. Все большие реки, по его прикидкам, остались где–то в стороне. В лучшем случае истребитель могли сбить неподалеку от Эльбы, но даже широкая в среднем течении Эльба имеет второй берег. А здесь наблюдалось его полное отсутствие. «Черт побери, – выругался вслух Антон, позабыв об осторожности, – Это куда же меня занесло. Может еще лет на сорок назад? Или вперед? В конце концов пора внести ясность». Он приподнялся, скорчив гримасу от боли, и побрел шатаясь к самому берегу. Но приблизившись к открытому месту, снова остановился, спрятавшись за большой сосной. В двадцати метрах желтела полоска песочного пляжа. Слева Антон заметил длинный мыс, далеко выдававшийся в море. На мысу не было заметно никаких признаков жизни. Никаких строений или пристаней. Полнейшая дикость природы. Справа его постепенно обретавшие былую зоркость глаза сразу наткнулись на произведение человеческих рук. Метрах в пятистах по берегу, почти у самой воды, стоял крепкий деревянный дом явно не славянского происхождения с аккуратной крышей и белыми ставнями. Приткнувшись у камней мирно дремали две большие, по всей видимости рыбачьи лодки. Еще в двадцати метрах за домом стоял сарай, у которого были натянуты сети на просушку. Во дворе не было видно ни одной живой души. Даже собак, которым сам Бог велел присутствовать в такой картине пейзанской жизни, не наблюдалось абсолютно нигде. Это было на руку. От собак, которые завидев чужака, наверняка редко появлявшегося в этой пустынной местности, моментально подняли бы лай, в состоянии пилота–подранка ему было не уйти. А окажись собаки посерьезнее – запросто могли и растерзать. Постояв минут десять за деревом и убедившись, что людей в округе не было, Антон решился зайти в избушку. Хорониться в лесу неизвестно от кого он не хотел. Лучше уж сразу узнать где и что. Можно конечно получить пулю в лоб или лопатой по голове, но война она и в Африке война. Другого пути нет. Да и рана давала о себе знать. Первая волна болевых шоков прошла, тело начинало бороться за жизнь и Антона уже иногда явственно знобило. Хуже все равно не будет. Но прежде чем отдаваться на волю случая, Антон решил промыть рану сам. Он медленно вышел на пустынный берег и, приблизившись к воде, встал на четвереньки. В лицо пахнуло приятным холодком. Глубина здесь была небольшая и сквозь воду виднелось песчаное, с редкими вкраплениями мелких камней, дно. Антон зачерпнул воду ладонью и плеснул ее на запекшуюся рану, для того чтобы смочить присохшую к телу гимнастерку. Заскорузлая грубая ткань намокала медленно. Антон подождал некоторое время, пока она пропитается насквозь, и сильно рванул, пытаясь оторвать окровавленную ткань от раны. Дикая боль обрушилась на него так неожиданно, что в глазах снова потух свет.

Когда Антон пришел в себя, то с удивлением осознал, что лежит посреди широкой деревенской избы на мягкой подстилке и укрытый одеялом. В комнате, как Антон, привыкший в прошлой жизни к городским квартирам, для себя называл эту не то горницу, не то светлицу, никого больше не было. Стояла тишина. За окном мерно шумел прибой, убаюкивая сознание и вдыхая покой. Антон, приподняв голову с подушки, осмотрелся. Он лежал на широкой кровати, видимо хозяйской, поскольку в комнате больше никаких лежанок не было. Справа, у самого довольно широкого окна, стоял длинный дубовый стол, на котором виднелся кувшин и несколько кусков хлеба на плошке. Там же лежало нечто, отдаленно напоминавшее брынзу ли деревенский сыр собственного приготовления. Слева у дверного косяка стояло две крепкосбитые табуретки, которые могли выдержать довольно грузных людей. По всему было видно, что хозяин, кто бы он ни был, – мужик запасливый и делает все с расчетом на вырост. «Скорее всего, я в той самой избе, – резонно предположил Антон, вспомнив кто он и что он, – Только где же сам здешний хозяин? Неужели я так похож на покойника, что меня спокойно бросили в избе без присмотра. Готов поспорить, что сюда не каждый день захаживают сбитые русские летчики. Впрочем, оружия у меня нет, а дед наверняка не знает как выглядят русские. Может еще сойду за простого бродягу».

В этот момент тяжелая дверь скрипнула и отворилась, впуская в дверь хозяина. Антон невольно вздрогнул, ожидая появления немцев. Но человек оказался всего один и без оружия. Правда, судя по мозолистым ручищам, силы у деда еще оставалось достаточно. При желании мог приласкать по голове одним из табуретов. Мало не покажется. Но пока никаких агрессивных движений старик не делал. Он мирно вошел в горницу и остановился у порога, выдохнув в усы, когда увидел, что нежданный гость пришел в себя. Дед был явно не русского происхождения. Он был одет в дубленую кожаную безрукавку, из–под которой виднелся длинный серый свитер, какой одевают моряки, отправляясь в плавание на холодном ветру. Ноги были обуты в хорошо сшитые сапоги, а не лапти. На голове находилась шерстяная черная шляпа с короткими загнутыми вниз полями. В общем, на русского деда, даже обитателя крайнего севера, он никак не походил. Скорее какой–то скандинав. Не то швед, не то датчанин, а может и обитатель норвежских берегов.

Эту догадку дед почти сразу подтвердил, пробормотав в слух что–то непонятное, по интонации похожее на «Очнулся, сокол, наконец–то. Мы–то уж думали, что помер». Язык, как успел уловить Антон, был не визгливый немецкий, а скорее напоминал по звучанию речь человека, который подавился огурцом и, булькая и пуская пузыри, пытается что–то сказать. Это немного успокоило, но только немного. Почти вся Скандинавия была сейчас под немцами, и кто его знает, не служит ли гостеприимный дед осведомителем в местной полиции, отрабатывая право на жизнь и ловлю рыбы. В ответ на непонятные слова деда, Антон вымученно улыбнулся, но промолчал. Дверь за спиной хозяина избы снова скрипнула, и в горницу вошла женщина преклонных лет, видимо его жена, с кувшином в руках. Антон даже улыбнулся идиллической картинке, подумав: «Сейчас мне, видимо, дадут испить воды. Прямо как в сказке, черт побери». Старуха в самом деле, вопросительно взглянув на деда и получив в ответ молчаливый кивок, приблизилась к Антону, протягивая кувшин. Потом, решив что он еще слаб, сама налила воды в стакан и поднесла Антону. Он взял стакан правой рукой, заметив при этом, что его раненое плечо перевязано довольно искусно, и выпил до дна. Вода была свежая и приятная, чуть солоноватая на вкус, словно из минерального источника. Затем, пошептавшись между собой, хозяева молча вышли, оставив Антона в одиночестве. Так он пролежал на кровати до самого вечера. За окном мерно шумел прибой. В обширной горнице стояла тишина. Хозяева не беспокоили. Плечо, смазанное видимо каким–то целебным раствором, почти не болело и общее сознание грозившей опасности постепенно притупилось. Для русского летчика в немецком тылу, положение Антона было пока весьма неплохое. Спустя еще некоторое время Антон задремал, а потом и крепко заснул – усталость и нервное напряжение дали о себе знать.

Утром он проснулся и почувствовал себя вдвое здоровее. Плечо почти не болело, лишь слегка ныло. Откинув какое–то теплое одеяние, служившее ему покрывалом, Антон встал и, отворив дверь, вышел на свет. Легкий ветерок пахнул ему в лицо свежестью моря, которое лизало берег в двадцати метрах. Антон огляделся в поисках тактичных хозяев дома. Обе лодки стояли на месте, значит в море дед не уходил. Сети все также были расставлены и слегка колыхались на ветру. Антон доковылял до сарая, но и там никого не оказалось. Неожиданно его чуткое ухо радиоразведчика различило в шуме прибоя какой–то посторонний звук. Это звук явно не принадлежал природе и был не естественного происхождения. Где–то неподалеку шумел мощный мотор, который мог принадлежать либо катеру, либо большой машине, а это было не к добру. У Антона засосало под ложечкой. Звук приближался, и теперь было явственно слышно, что идет он со стороны берега. Антон осторожно выглянул из–за сарая и увидел приземистую бронемашину с большим черно–белым крестом на борту, выползавшую из леса на песок. В пятнистом кузове, прикрытом со всех сторон броней, виднелось человек пятнадцать в нацистских касках и с автоматами. Никого не боясь, немцы попрыгали вниз и взяв «Шмайсеры» наперевес, мгновенно окружили домик. Кольцо окружения стало сжиматься. Антон, спрятавшись за поленницей дров в угол сарая, лихорадочно искал выход из ситуации. Осмотревшись по сторонам, он обнаружил аккуратно прислоненный к стене металлический багор с крюком на конце и мысленно поблагодарил деда за нерусскую аккуратность – что ни говори, а хозяйство дед содержал в исправности. Что, однако, не помешало Антону пожелать этой скотине–деду, сдавшему его, несмотря на свою елейную улыбочку и притворную заботу, немцам, гореть как смола в аду. А если удастся уйти живым, Антон не отказался бы всадить багор деду в задницу и повернуть пару раз, чтоб жизнь медом не казалась. Немцы, тем временем, уже подошли к дому со всех сторон. Дед видимо сообщил им, что раненый лежит не вставая и очень слаб, поэтому сарай особого внимания к себе не привлек. Двое фашистов, толкнув дверь, ворвались в горницу. Остальные взяли под прицел все двери и окна. Один фриц видимо от скуки все же решил проверить сарай на предмет чем–нибудь поживиться. В свободное время мародерство было любимым занятием доблестных солдат Вермахта. Фриц прошел мимо поленницы в самый угол сарая и остановился напротив сложенных в штабель коробок спиной к Антону. Он пнул ногой одну из коробок, которая глухо звякнула. Немец, решив, что обнаружил склад бутылок с самогоном, нагнулся и стал разгребать насыпанную сверху стружку руками, закинув автомат за спину. Такой случай Антон упустить просто не мог. Он медленно, затаив дыхание, вышел из–за поленницы с багром в руке. В этот момент в доме раздалась автоматная очередь. Фриц на секунду отвлекся от своего занятия и повернул голову к выходу из сарая. Антон сделал еще шаг и наступил на щепку, которая громко треснула, надломившись. Немец мгновенно обернулся и в страхе отпрянул к стене, пытаясь нащупать автомат, но было поздно. Антон всадил багор ему прямо в грудь с такой силой, что почувствовал, как металлическое острие уткнулось в дерево стены. Немец громко вскрикнул и обмяк. Не теряя времени Антон сорвал с него «Шмайсер» здоровой рукой и, накинув ремень себе на шею, передернул затвор. Быстро, но осторожно, снял притороченную к поясу фрица легкую гранату. Двое дежуривших у входа в дом немцев, привлеченные криком, медленно двинулись к сараю, поигрывая автоматами. За их спиной из дома показались еще двое, оживленно болтавшие и размахивавшие руками, показывая в разные стороны. Они явно были озадачены отсутствием раненого, который, как предполагалось, лежит без движения. У Антона не было никакого плана спасения, он просто боролся за свою жизнь, успев даже мельком сообразить, что только что убитый немец был первым убитым собственноручно, а не из пулемета истребителя. Но размышлять было некогда. Он вышел на открытое пространство, держа руку на спусковом крючке автомата. Двигавшиеся ему навстречу немцы от удивления на секунду замерли на месте, словно увидели Лохнесское чудовище, и этого оказалось достаточно. Антон открыл огонь на поражение первым. Немцы затряслись, словно в нелепом танце, и рухнули на землю почти одновременно. Антон слабо улыбнулся, подумав: «Если сдохну, так хоть уже не впустую». И, повернувшись направо, выпустил очередь по группе из пяти солдат, флегматично покуривавших напротив входа в дом. Еще двое рухнули как подкошенные, остальные бросились на землю с остервенением передергивая затворы автоматов. Антон лупил длинными очередями, не давая им подняться. В ответ немцы открыли беспорядочную стрельбу. Но Антон не обольщался. С первого взгляда было видно, что это слегка расслабившиеся на скандинавских хлебах, но все же опытные и обстрелянные солдаты. Еще минута и они придут в себя от такой наглости и тогда ему конец. В этот момент из–за дома выскочило еще двое солдат, поливая огнем направо и налево. Антон отступил в сарай и, спрятавшись за поленницу, продолжал стрелять из укрытия. Ему повезло. Один из нападавших повалился замертво, второй, получив пулю в живот, с диким воплем отполз за угол избы, уронив автомат. Не теряя времени, Антон бросился в открывшуюся брешь между сараем и домом, пытаясь достичь леса, начинавшегося метрах в пятидесяти от берега. Со стороны бронемашины по нему открыл огонь спрятавшийся в кузове автоматчик, видимо шофер. Очередь просвистела над самой головой. Антон пригнулся и продолжал бежать к лесу, петляя насколько позволяла дико болевшее плечо и болтавшийся на шее автомат. С берега вдогон застучало сразу несколько «Шмайсеров». Пули ложились совсем рядом, взрывая прибрежный песок. На ходу Антон зубами выдернул чеку и не глядя швырнул гранату назад в преследователей. Раздался взрыв, перекрывший несколько истошных воплей. Автоматный стрекот на секунду стих, но потом возобновился с еще большим ожесточением. Уже почти достигнув леса, Антон вдруг ощутил что–то больно ужалившее его в голень и упал как подкошенный, уронив автомат. Бегло взглянув на ногу, убедился, что пуля к счастью всего лишь царапнула, не задев кость. Спустя несколько мгновений со всех сторон к нему подбежали пятеро немцев, держа наготове «Шмайсеры». Один из них направил дуло автомата Антону в голову и палец его начал медленно нажимать на курок, но другой, в фуражке и с погонами лейтенанта на кителе, схватив рукой автомата, отвел дуло в сторону.

– Нет, Вольф, – сказал он, – Капитан приказал взять его живым.

Еле совладав с собой, откормленный Вольф нехотя подчинился. Он опустил автомат, но размахнувшись из всех сил врезал каблуком сапога по голове русского. Антон снова провалился в забытье.

Когда сознание вернулось Антон, еще не открывая глаз, ощутил под собой дрожание металлической поверхности. Наверное, он лежал на полу бронемашины, которая везла его в неизвестном направлении. Но спустя пять минут, в течение которых Антон притворялся не пришедшим в сознание, он вдруг подумал, что находится не в бронемашине. Судя по окружавшему прибрежную полосу лесу, который рос на холмах, Антона должно было нещадно трясти на ухабах, а дрожание было довольно мерным и спокойным. Никаких рывков и смены передач, что не походило на работу двигателя бронемашины или тяжелого грузовика. Тем не менее дрожание было, а это означало, что он куда–то двигался. Только вот зачем? Не легче ли было просто пристрелить его на берегу? Антон еле заметно пошевелился, чем вызвал сильную боль в голове и плече, которая вырвалась наружу через сдавленный стон. Этого, однако, оказалось достаточно, чтобы его подхватили и поставили на колени, не отпустив. Антон медленно открыл глаза и увидел, что находится в большой комнате, обставленной дорогой мебелью. Напротив него, в кресле, расположился немецкий офицер, который курил длинную и тонкую сигару. Рядом стояло двое автоматчиков, направив дула «Шмайсеров» на Антона. В ногах у офицера лежала здоровенная овчарка. Антон перевел туманный взгляд на стену и обнаружил то, что объяснило ему дрожание устланного ковром пола – два круглых иллюминатора. Он находился на немецком корабле.

– Ну, как вы себя чувствуете? – спросил его офицер на неплохом русском языке.

Антон не знал, что ему делать и что говорить. Никогда прежде ему не доводилось попадать в плен к фашистам, а тем более на допрос к немецкому офицеру, которому стоило только моргнуть глазом, и мирно дремавшая у ног овчарка вцепилась бы в горло пленному русскому. Антон ни на минуту не усомнился в ее предназначении, не допуская и мысли о том, что этот офицер просто любитель домашних животных и держит у ног такую псину только ради удовольствия облагодетельствовать братьев наших меньших. Сглотнув слюну, Антон все же выдавил из себя:

– Не дождетесь.

Немец слабо улыбнулся. Откуда–то слева, из за спины, мелькнула сжатая в кулак рука, и у Антона на секунду прервалось дыхание. Откашлявшись и едва успев глотнуть воздуха, он снова ощутил резкий удар под дых. Его отпустили и он упал лицом на ковер.

– Скверно, дорогой мой. – душевно проговорил офицер, – Я к вам так тепло отнесся. Можно сказать, приютил в собственной каюте, а вы сразу хамить начинаете. Нехорошо.

Антон попытался увернуться от летевшей ему в бок ноги, но не успел, и скорчился от боли. Подняв голову, он увидел почти рядом со своим лицом оскаленную пасть овчарки, равнодушно смотревшей на его мучения. Антон никогда не бывал на допросе и знал о них только то, что попав сюда партизаны обычно молчат. Но он не был партизаном. Хотя если бы признался в этом, то вряд ли спас бы свою жизнь. Немецкий офицер был далеко не глуп и смотрел на него так, словно видел насквозь.

– Скажите, уважаемый, – заговорил офицер, закуривая новую сигару. – где вы оставили свой самолет? Ведь не приземлились же вы посреди белого дня прямо на главный аэродром Люфтваффе местных оккупационных войск? Нет, в самом деле, это меня чертовски интересует. Ведь вы же русский летчик, так? Ну не отпирайтесь. Я столько русских перевешал на своем веку, что научился разбираться в званиях и родах войск почти мгновенно, не сочтите за пустую похвальбу. Вот вы, я так полагаю, наверное лейтенант русских ВВС, судя по выражению лица – скорее истребитель, летали на «Як–3», не так ли?

Антон поднялся в полный рост и отступил на шаг назад, молчал глядя немцу в лицо. «И откуда эта скотина так хорошо знает русский язык?«– подумал он. Собака слегка пошевелила ушами. Автоматчики напряглись. «Тренированные ребятки», – снова подумал Антон, – отсюда так просто живым не сбежишь».

– Не нервничайте, мой дорогой, – сказал офицер, – вы все понимаете совершенно правильно. Поэтому успокойтесь и давайте поговорим. Люблю, черт возьми, беседовать с пленниками перед расстрелом. Есть такая слабость у Генриха фон Райдера. Да, уважаемый, перед вами сам капитан этого крейсера, собственной персоной, а вы скоро будете расстреляны. Можете заказать себе что–нибудь в качестве последнего желания, я прикажу его исполнить.

– Что б ты сдох, скотина! – в сердцах сказал Антон и даже хотел плюнуть в эту наглую ухмыляющуюся физиономию, но не успел и снова схлопотал ногой в пах.

– Да, невоспитанные русские нынче пошли, – с сожалением протянул офицер, наблюдая как Антон корчится на полу, – Вот бывало до войны я заезжал к своему другу, фон Хольцу, который держал мясной завод под Санкт–Петербургом, так в те времена русские офицеры были не в пример учтивее. А столетием ранее мы вообще открыто управляли вашей лапотной страной. Хотя откуда вам это знать, вы ведь наверное большевик? Ну конечно же большевик, у вас ведь других сейчас больше нет. Всю аристократию давно расстреляли, а когда вы народились на свет, ее уже не было и в помине. Я ведь старше вас, молодой человек, и значительно опытнее. Ну да ладно, мне надоело с вами общаться. Вы совсем не умеете себя вести в приличном обществе, не хотите старика Райдера потешить своими рассказами. А жаль, я бы послушал.

Офицер внимательно посмотрел на Антона и сказал куда–то в сторону:

– Отведите его на корму и расстреляйте. И непременно из зенитного пулемета, предварительно привязав к дулу. Так чтобы здесь было слышно.

Охранники подхватили Антона и вытолкали за дверь. Он оказался в длинном и узком коридоре, который резко переходил в лестницу, ведущую куда–то наверх. Не давая ему опомниться, Антона поволокли на расстрел. Неожиданно весь корпус корабля потряс мощный взрыв. Корабль качнулся и резко накренился на левый борт. Один из охранников, шедший сзади, покачнулся и, не устояв от неожиданного толчка, кубарем скатился вниз по крутой лестнице. Второй, тот что был уже сверху, также потерял равновесие, и упав оказался рядом с Антоном, который не думая не секунды выхватил у охранника из–за пояса длинный нож и всадил его немцу в сердце. Забрав автомат и оттолкнув от себя бесчувственное тело, которое рухнуло вниз по лестнице, Антон стал пробираться вперед. Когда он был уже почти на верхней палубе, раздался второй мощный взрыв с той же стороны. Корабль снова содрогнулся всем корпусом. Повсюду застучали каблуки сапог. Судя по всему, крейсер неожиданно был кем–то атакован и немцы в ужасе метались по кораблю, объятые паникой. Антон выскочил в какое–то помещение, с первого взгляда походившее на пустую штурманскую рубку, и столкнулся нос к носу с немецким морским офицером. Тот удивленно посмотрел на Антона и тут же получил короткую очередь в живот. Согнувшись он упал под ноги Антону, который, перешагнув через бесчувственное тело, выбрался наконец на открытое пространство через широкий выход.

Его глазам открылось впечатляющее зрелище. Немцы скопились у левого борта, пытаясь спустить на воду шлюпки. Крейсер, сильно накренившись, уже почти черпал бортом воду. Носовая артиллерийская башня, задравшая орудия в небо, была уже абсолютно бесполезна. Антон осмотрелся вокруг, пытаясь обнаружить источник опасности, подорвавший военный корабль нацистов, но вокруг ничего не было видно. Поверхность моря была абсолютно пустой. Возможно, крейсер просто подорвался на минном поле, а возможно… Антон разглядел как из воды, метрах в двухстах от тонущего крейсера, показался перископ всплывающей подводной лодки. Спустя минуту вода вокруг забурлила и на поверхности показался обтекаемый черный корпус субмарины. Вода еще не успела стечь с него, как в рубке уже открылся люк и на палубе показались несколько матросов в черных робах. Ловкие, словно кошки, они пробрались по качающейся палубе к носовому орудию и завозились, наводя его прямо на борт беспомощно болтавшегося на волнах немецкого крейсера. Присмотревшись, Антон увидел нарисованную на рубке красную звезду и белую надпись С–461. В этот момент с кормы крейсера застучала пулеметная очередь, заставившая русских матросов спрятаться за орудие, служившее им слабым прикрытием. Один из них, схватившись за грудь, упал в море. Антон, не теряя ни минуты, бросился в направлении кормы. Пройдя правым бортом, он подобрался к пулеметному гнезду с тыла и увидел, что немец был прикован к пулемету короткой металлической цепью. Это был смертник, но он был тем более опасен. Антон нажал на курок и полоснул короткой очередью по пулеметчику, который мгновенно затих. С левого борта раздался орудийный выстрел и взметнулось пламя разрыва – заработало орудие подлодки. Затем, снова перебравшись на левый борт, Антон выпустил длинную очередь по сгрудившимся у шлюпок немцам и, отбросив автомат в сторону, нырнул в воду. Волны сомкнулись у него над головой. Вынырнув, он поплыл к подводной лодке, яростно работая здоровой рукой. С борта корабля раздалось несколько очередей. Ныряя в глубину, он ощутил еще один залп орудия подлодки. Мимо, вспенивая воду, пронеслись в глубину несколько пуль, обдав дыханием смерти. Он вынырнул снова. Силы таяли быстро. У Антона едва хватило сил, чтобы приблизиться к черному борту и схватиться за спущенный матросами шест здоровой рукой. Но сил подняться уже не было. Он увидел, как к нему спрыгнули двое в черных робах, обвязанные веревками, и втащили его на качающуюся палубу субмарины. Орудие рявкнуло еще раз. Проваливаясь в бездонный люк, словно в преисподнюю, Антон успел заметить как немецкий крейсер погрузился с кормы в пучину, высоко задрав в небо свой острый нос.

Глава 7. Новая миссия

Когда Антон пришел в себя, ощутив, что кто–то насильно влил ему в горло стакан спирта, то узрел вокруг несколько столпившихся моряков в черных робах и одного с золотыми просветами на погонах. Увидев, что Антон очнулся, офицер приказал:

– Всем разойтись по своим местам согласно боевому расписанию. Филипенко и Гнедой остаться здесь с оружием, поглядим что за хлопца выловили.

При этих словах Антон оглядел себя, но не заметил ни стягивающих руки и ноги веревок, ни других пут. Он был не связан и мог свободно двигаться.

– Да ты особенно не радуйся, – перехватил его взгляд офицер, – Мои солдаты с тебя глаз не спускают. Ежли ты конечно меня понимаешь.

– Понимаю, – прохрипел Антон, – я тоже русский.

– А что ты делал на корабле фашистов?

– Был в плену.

– Как попал в плен?

– Сбили над Килем во время налета бомбардировочной авиации, которую мы прикрывали.

– Кто это, мы?

– Сто сорок первый истребительный авиаполк.

Офицер достал папиросу и закурил.

– Складно гутаришь. А документы у тебя есть?

– Нет. Но мою личность могут подтвердить в полку. – при этом Антон еще раз оглядел себя и обнаружил, что одет в такую же черную робу как и все подводники. Если бы документы и были, то их уже давно осмотрели.

– До полка еще добраться надо. – сказал офицер и ухмыльнулся, – даже если ты и русский летчик, как говоришь, проверить это мы сможем только вернувшись на базу. А до нее еще неделю идти, если повезет никого не встретить по дороге.

– Где мы сейчас? – спросил Антон, сев на койке, которая была привинчена к стене.

– А ты не знаешь? Ну да ладно, если что – тебе все равно первому пулю получать. Мы с тобой, милок, сейчас в Северном море, аккурат в датских проливах ошиваемся, где немецкой сволочи не счесть. И ходит она над нами целыми стаями, так что дорога домой будет пролегать через сплошные приключения.

– Да мне все равно. Моя жизнь – уже сплошное приключение.

– Да ты, я погляжу, юморист. Но не обессудь, сидеть тебе в этом самом кубрике до самой базы безвылазно под охраной моих орлов. Они за тобой присмотрят. Так мне спокойнее будет. Вдруг ты шпион какой, еще лодку подпортишь. А мне на ней фашистов бить.

С этими словами капитан встал и выходя из кубрика сказал:

– Фельдшера сейчас пришлю, я видал у тебя плечо немного продырявлено. Он у нас мужик умелый – враз поправит.

Железная дверь, больше походившая на крышку от ведра–переростка, наглухо закрылась снаружи. Со скрипом провернулись болты. Антон был заперт надежно. Если лодку потопят, еще некоторое время сможет просидеть в этом герметичном отсеке на дне. В тамбуре, для пущей уверенности, дежурили хлопцы с автоматами. Спустя пять минут пришел обещанный фельдшер и перебинтовал рану чистыми бинтами. Как Антон успел заметить рана уже понемногу стала затягиваться и болела не так сильно, как раньше. Это обнадеживало. Значит заражения крови все–таки он избежал, несмотря на свои лесные брожения. Капитан не обманул. Лодка шла уверенным курсом и похоже действительно прямиком на базу. Предоставленный сам себе, Антон даже наслаждался свалившимся на него бездельем. Еще вчера он был в плену у фашистов и думал, что погиб, а сегодня все это уже позади. Он среди своих, лежит себе в теплом кубрике, ест два раз в день. Правда свои могут тоже не долго думая шлепнуть, приняв за шпиона, но Антон предпочитал сейчас об этом не задумываться. Вот дойдем до базы, а там и посмотрим. Капитан даже передал ему две книги, чтоб заключенный не скучал. Одна из книг оказалась сборником статей Сталина «воспоминания о Ленине», а вторая боевиком под названием «Морской устав военного флота СССР». От нечего делать Антон даже прочитал кое–что оттуда, но особенно не увлекся. Так прошло несколько дней. Сколько именно Антон не мог узнать, поскольку за окном каждое утро не вставало солнце, да и окна–то в сущности не было. Даже его круглого морского аналога в виде иллюминатора в кубрике не имелось. Относительная неподвижность, впрочем, была ему только на пользу – рана заживала быстрее. Он ел, спал, набирался сил. Капитан допросами Антона особенно не тревожил, резонно рассудив, что если это шпион, расстрелять мы его всегда успеем. А если нет, чего хорошего человека мучить допросами. Вот сдадим по приезду военной разведке, пусть с ним и мучаются, пытают сколько душе угодно, не флотское это дело. В море все проще – враг или над тобой плавает, или также как ты, за рыбами прячется. И все всем понятно.

Однажды Антон проснулся от глухих ударов. Он сел на койке и прислушался. Взрывалось где–то над лодкой. При каждом ударе лодку сильно встряхивало. Все, что не было закреплено, рушилось и падало. Но моряки – народ опытный, и поэтому все в крохотном кубрике Антона было привинчено либо к полу, либо к переборкам. Никаких личных вещей у него давно не было. Взрывы от глубинных бомб грохотали почти целый час, видимо противолодочный корабль выследил лодку и преследовал ее, упорно стараясь потопить. Затем все внезапно смолкло и взрывы больше не повторялись. Подлодка смогла уйти от корабля нацистов.

Спустя еще несколько дней люк в кубрик Антона отворился, когда он спал. Переступив через порог, в кубрик вошел капитан. Антон сел и протер ладонью глаза.

– Слушай, летун, – приветствовал его капитан, – пришло радио с базы. Я запрашивал о тебе и вот получил ответ. Лейтенант Гризов из сто сорок первого истребительного полка, погиб смертью храбрых в бою над немецким городом Киль. Что скажешь?

– А что говорить, – пробормотал Антон, – Интересно, кто это видел? А может и действительно подумали, что погиб, я ведь на таран пошел. А очнулся на земле – сам почти ничего не помню.

– Ну, в общем так, мы уже почти на базе. К утру дойдем. Первым делом я тебя сдам в комендатуру.

– Да куда угодно, – ответил Антон, – главное, что я уже не в немецком плену.

– Ну да, – процедил капитан сквозь зубы, – Прощай. Больше я тебя навещать не буду. Поминай, как звали.

Антон повернул голову и сказал:

– Спасибо тебе капитан, ты ведь меня от смерти спас.

Капитан еще раз внимательно посмотрел на Антона и молча вышел. Через несколько часов люк со скрипом отворился снова. На сей раз в проеме показался широкоплечий матрос Филипенко с автоматом в руках. Он повел дулом автомата в сторону люка и пробасил:

– Выходи, да смотри мне, без фокусов.

Антон осторожно, чтобы не удариться головой или плечом о переборку, перешагнул через порог.

– Прямо и вверх по лестнице. – указал путь Филипенко.

Антон медленно стал подниматься по узкой лесенке, ведущей, скорее всего, в рубку. Так оно и оказалось. Филипенко не отставал, но все время находился на таком расстоянии, что его невозможно было достать, захоти Антон его ударить. Поднявшись в рубку, Антон столкнулся там еще с двумя офицерами и несколькими матросами. И наконец, поднявшись еще выше, он оказался на свежем воздухе. Соленый ветер ударил в лицо. Антон жадно вдохнул, набирая полную грудь чистого кислорода, которым казался свежий воздух после спертого воздуха в подлодке. Голова закружилась, словно принял стакан чистого спирта. Долго блаженствовать ему, однако, не пришлось. Филипенко ткнул в спину дулом автомата и напомнил:

– Вниз по лестнице и на пристань, медленно.

Спустившись на палубу подлодки, Антон осмотрелся вокруг, насколько позволяло время, отпущенное шагавшим позади Филипенко. Подлодка стояла в довольно широкой гавани, образованной далеко выдававшимся в море мысом, благодаря которому гавань была защищена с трех сторон. На самом конце мыса виднелись несколько орудий береговой артиллерийской батареи. Впереди на берегу – приземистые строения, скорее всего казармы обслуги базы подводных лодок. Филипенко снова напомнил о себе, и Антон послушно поднялся по трапу на пирс. Они зашагали по небольшой дороге, ведущей к видневшемуся на холмах городку. Судя по всему это был оплот советского военно–морского флота город Мурманск. Ничего против Мурманска Антон не имел. Какая разница в каком именно месте, но он опять оказался на своей земле. Он так обрадовался этому, что ускорил шаг. Но очень быстро понял, что поторопился. В процессе ходьбы плечо снова разболелось и дало о себе знать приливом горячей волны к лицу. Так что в комендатуру Антон добрался уже шатаясь и, едва переступив порог, рухнул на пол.

Очнулся он в лазарете. Рядом с ним сидела медсестра, а чуть поодаль – сухопутный автоматчик, положив свое оружие на колени. Когда он очнулся, медсестра смочила его лоб мокрой тряпкой, стараясь облегчить страдания, а охранник, наоборот, насторожился. Из чего Антон заключил, что его личность все еще вызывает опасения. Его даже сфотографировали и отослали фото в сто сорок первый авиаполк. Ответ пришел неожиданно быстро. Особый отдел признал лейтенанта Гризова в лицо и предписывал переправить его в расположение полка для дальнейшего разбирательства в происшедшем как можно быстрее. Его срочно погрузили в самолет, направлявшийся в Белоруссию, где в данный момент базировался полк. Весь полет Антон провел в полузабытьи, время от времени приходя в себя и опять проваливаясь в черную темноту. В полусне–полубреду ему казалось, что он снова стоит на коленях в каюте немецкого крейсера и смотрит в пасть овчарке. Потом он снова отстреливался от фашистов около дома на берегу, пикировал куда–то на своем истребителе, шел на таран, снова пикировал, косил немцев из пулемета в пылу схватки.

Когда он, неизвестно в который раз, пришел в себя, то обнаружил, что лежит в большой белой палате с высоким потолком. Рядом стояло еще пять коек, на которых лежали раненые бойцы. Антон попытался приподнять голову и едва смог это сделать – так сильна была слабость. Посмотрев вокруг, он увидел сидевшего на койке у окна бойца и спросил:

– Что со мной было?

Боец с перевязанной рукой повернул к нему свое небритое лицо и спокойно сказал:

– Ты чуть не умер, паря, только и всего. Еле выходила тебя сестричка. Дохтуру, да ей жизнью обязан.

Антон уронил голову на подушку и снова спросил:

– А где я, боец, в Мурманске?

– Да, видать тебя крепко задело, – проговорил боец с сочувствием в голосе, – Ты в Белоруссии, паря, недалеко от Гродно.

– А немцы где?

– Немцы? Да не боись. Немца уже далеко отбросили, аж за Вислу. Но повоевать еще успеешь, крепко дерется еще фашист. Да хребет уже сломали, недолго ему осталось.

В этот момент в палату вошел Михась Боровой и увидев живого Антона едва не закричал от радости.

– Жив, черт тебя подери, а мы уж тебя похоронили. Ну как ты, рассказывай.

– Да что тут рассказывать, – Антон обвел взглядом палату. – лежу вот. Вспоминаю. Вы–то как, как ребята?

Михась нахмурился.

– После того налета из наших вернулись только я, Васька Сутулый да Егор Семенов. Генку Везухина, Пискунова, тебя и капитана Мацуру мы похоронили. Ждали долго, да потом замполит объявил вас геройски погибшими. Даже за упокой души уже всем миром выпили. А ты вот он – живой.

– Да что со мной станется, – сказал Антон, – потом, как оклемаюсь немного, расскажу где меня носило.

– Слушай, – сказал Михась, и заговорщически подмигнул, – Погоди немного, у меня тут фельдшер знакомый, враз со спиртом обернусь. Выпьем за здравие.

Антон слабо попытался отговориться.

– Да мне нельзя еще, наверно.

– Слушай, лейтенант, – оборвал его Михась, – ты что, не знаешь, что спирт – самый полезный продукт в любом виде? Давай не ломайся, а то обижусь.

– Ну валяй! – согласился Антон, и Михась исчез в коридоре. Не прошло и минуты, как он уже снова сидел на подоконнике палаты, разливая спирт по стаканам, предусмотрительно прихваченным у того же дружественного фельдшера. На радостях Михась налил всем, кто был в палате. Наполнив посуду наполовину, Михась поднял стакан и сказал:

– Первую, за тех ребят, кто не вернулся.

Все выпили, помолчали, каждый о своих погибших друзьях. Михась наполнил вторую и снова поднял стакан вверх. Делал он это бережно, словно держал в руке богемский хрусталь.

– Ну, а теперь выпьем за тех, кто заново родился.

– Да, лейтенант, точно. – поддержал Михася небритый боец с перевязанной рукой. – Ежли один раз помирал и не помер, то уж теперь жить тебе долго.

У Антона едва не вырвалось, что помирал он уже целых девять раз, но промолчал, крепко стиснув зубы. Еще подумают, что умом повредился. Так молча он и выпил. В этот момент в палату вошла медсестра и, увидев больных со стаканами спирта, подняла такой крик, что Михась был вынужден в срочном порядке ретироваться. Особенно досталось Антону.

– Вы что, товарищ лейтенант, – говорила обиженно молоденькая медсестра, обращаясь к нему, – Вы же только что пришли в себя. Едва не умерли, и сразу пить. Хотите, чтобы у вас поднялось давление и стало хуже?

– Да когда же от спирта хуже становилось? – подал голос небритый больной.

– А вы вообще, Федотов, не выступайте. Итак слишком много нарушений больничного режима. Я о вас доложу старшему военврачу. Он вас накажет.

Федотов предусмотрительно замолк и больше голоса не подавал. По всему было видно, что медсестра была хоть и небольшого росточка, но с характером. И пользовалась среди раненых бойцов авторитетом. Все ее любили и побаивались, поскольку девушка спуска никому не давала, держала обитателей палаты в строгости. Антону она сразу понравилась. Несмотря на небольшой рост девушка была довольно стройна и красива. Из–под белой косынки выбивалась непослушная прядь светло–русых волос, которую она то и дело заправляла обратно. Карие глаза выдавали в ней мечтательность характера, которую она всячески скрывала от окружающих за внешней строгостью.

– Как вас зовут, товарищ медсестра? – неожиданно прервал ее Антон.

– Катя, – быстро ответила девушка и сразу смутилась, – Ефрейтор медицинской службы Катерина Истомина, товарищ лейтенант.

– Товарищ ефрейтор, – сказал Антон, – разрешите вас называть просто Катей?

Девушка смутилась еще больше и проговорила еле слышно:

– А зачем? Можно ведь и по званию.

– По званию как–то официально, мы ведь сейчас не в строю.

– Ну, если хотите… – пробормотала она и вдруг набросилась на Федотова – А вы почему вчера в столовой не отдежурили? Сегодня за это второй раз пойдете, вы – легкораненый.

Бедолага Федотов покорно согласился. Отчитав бойца, медсестра Катя сразу ушла из палаты и Антон снова остался один. От нечего делать он стал смотреть в большое окно, за которым раскинулся парк. Госпиталь расположился в усадьбе какого–то помещика, после революции сбежавшего за кордон. Здание было красивое, трехэтажное с большими белыми колоннами у входа и двумя одинаковыми флигелями. Палата, где лежал Антон, находилась в правом. Все окна палаты выходили на живописный парк, посаженный и выпестованный садовниками прежнего хозяина усадьбы. Несмотря на войну и позднюю осень парк неплохо сохранился и еще являл собой великолепное зрелище. Вековые деревья, вернее те из них, что не пошли пока на дрова, а каким–то чудом пережили трудное время, красовались перед людьми своими раскидистыми кронами. Несмотря на то, что листва уже почти везде облетела, деревья казались по–прежнему величественными. Отдавало от них за версту характером прежнего хозяина, который, как поговаривали, был помещик знатный и богатый. Находясь здесь, все бойцы как–то незаметно менялись на время, словно забывали о войне, что ли. Те, что постарше, чаще вспоминали о доме и молодых годах, когда гуляли со своей зазнобой где–то под такими же деревьями, целовались. Молодежь, не имевшая опыта ни в чем, кроме войны, только смотрела на раскидистые кроны и пыталась торопливо осознать что–то неуловимое, словно скрытое за этими деревьями. Антон снова вспомнил про медсестру Катю. «Хорошая девушка, – подумал он, – Надо будет назначить ей свидание на окраине парка, когда буду здоров. Вдруг придет».

Так прошла почти неделя. Антон постепенно выздоравливал. Частенько его навещали Михась с Васькой Сутулым, рассказывали о том, что происходило в полку, расквартированным неподалеку от госпиталя. Немцев уже почти выгнали из Польши и Чехословакии. Бомбардировщики постоянно летали на Берлин, по воздуху до него уже было почти рукой подать. Антон рвался за штурвал истребителя, но главный военврач Николаев пока отказывался выписывать его, поскольку рана Антона заживала плохо – слишком долго находилась в антисанитарных условиях, как он сказал. Антон согласился, добавив, что выздоровление идет медленно еще и потому, что его организм рос в условиях плохой экологии, но военврач Николаев его не понял. Как бы там ни было, пока Антон валялся в госпитале, пил чай, иногда тайно спирт с Михасем, и наблюдал за медсестрой Катей, которая после инцидента со всеобщей выпивкой стала появляться в палате намного реже. Заходила только перевязать легкораненых и прибраться в палате. Бойцы сразу заметили в ней эти перемены и решили, что молоденькая медсестра на них обиделась. Посовещавшись всей палатой, решили прекратить пить спирт в дневное время, а боец Федотов даже решил бросить курить махорку, от которой Катя иногда кашляла. Только Антону казалось, что дело совсем не в спирте. Однажды, когда ему уже разрешили ходить и даже гулять по парку, он встретил Катю в коридоре. Она шла усталая, держа в руках сумку с вещами. Плечи ее казались обвисшими, но глаза были по–прежнему живыми.

– Здравствуйте, товарищ Катя. – сказал Антон.

Девушка остановилась и несколько секунд молчала, словно собиралась с мыслями, которые блуждали где–то не здесь.

– Здравствуйте, товарищ лейтенант. – сказала он потухшим голосом.

– Вы устали?

– Немного, если честно. Помогала на операции. Танкисту ампутировали ногу.

– Да, – сказал Антон, – девушке на это смотреть нежелательно. А вы, кстати, не зовите меня «товарищ лейтенант», какая разница в каком я звании. Мы ведь с вами, наверное, ровесники.

– Вы старше выглядите.

– Да, жизнь моя не сахар, хотя, честно говоря, я вообще еще не родился.

Катя подняла на него непонимающие глаза. Антон сообразил, что сказал лишнее и попытался исправить ситуацию.

– В том смысле, что вот выйду я из госпиталя и начнется у меня совсем новая жизнь. Катя, да вы сейчас уставшая, можно я вас провожу и помогу донести вещи, все легче будет.

Катя внимательно посмотрела на него и сказала:

– Можно, товарищ лейтенант. Только я далеко, за парком на окраине города живу. Вам, наверное, еще туда нельзя ходить, еще простудитесь.

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – подбодрил ее Антон, – давайте вашу сумку, Катя. И показывайте дорогу.

Они спустились по широкой лестнице бывшего особняка, на которой курили выздоравливающие бойцы, и вышли в сад. На улице, несмотря на конец осени, было довольно тепло. Медленно побрели по центральной аллее, а затем свернули на узкую дорожку, ведущую к калитке на окраине парка. Антон усиленно размышлял о чем бы рассказать девушке, чтобы занять ее разговором, и в то же время не наскучить пустой болтовней. Ему показалось, что Катя не любит пустобрехов. Но она первая задала вопрос, который поверг его в изумление.

– А вы, товарищ лейтенант, говорят, уже за многими медсестрами ухаживали?

Антон даже сумку чуть не выронил от удивления. Но потом все же взял себя в руки и промямлил:

– Это кто же, интересно, говорит?

– Да так, случайно слышала, как товарищи ваши рассказывали о ваших подвигах на любовном фронте.

Антон даже покраснел, чего с ним раньше никогда в жизни не бывало при охмурении какой–нибудь девушки. Да, эта медсестра сумела его одним ударом выбить из седла. И, кроме того, он никак не ожидал от этого хрупкого создания такой смелости в ближнем бою.

– Да как вам сказать, Катя, – пробормотал Антон, – ухаживать–то конечно ухаживал, да только это все так было, несерьезно… Ну шутки ради.

– Вы, значит, шутить любите, товарищ лейтенант. – проговорила Катя не без сарказма, – Да, почти так о вас друзья и говорили. Лейтенант Гризов – это веселый парень и большой мастер увлекать девушек своими рассказами.

Антон опять замолчал. Нет, эта девушка его определенно видела насквозь, и от этого становилось как–то зябко и не очень уютно. Антон словно бы стеснялся своих мыслей, хотя надо сказать, в них не было ничего особенно предосудительного. Они прошли молча еще метров сто. Потом Катя снова заговорила:

– Да вы не пугайтесь, товарищ лейтенант. Вы ведь с немцами в бою, наверное, не в пример смелее. Я ведь не кусаюсь. А что про подвиги ваши слышала, так это же случайно получилось. Могла ведь и не узнать.

– Да уж, – пробормотал Антон, – Вы меня, Катя, теперь наверное завзятым бабником считаете. В общем, если честно, так оно и есть на самом деле. Вернее было. Но если хотите, я могу к вам больше не подходить.

Он даже остановился от обиды на самого себя. Катя взглянула ему в лицо и улыбнулась.

– Ну вы хоть сумку–то мою до калитки донесете?

Антон послушно двинулся вперед. У Калитки он отдал девушке сумку и не оборачиваясь пошел в сторону госпиталя. Катя его окликнула.

– Товарищ лейтенант, – крикнула он в след, – Вы не обижайтесь. Я завтра рано с утра опять на операции помогать буду. А потом заходите.

Назавтра Антона вызвали к главвоенврачу. Николаев сообщил ему, что здоровье его уже почти на уровне нормы, еще два–три дня, и Антона отправят в полк. Но уже сегодня с ним хочет переговорить майор Шелегов из особого отдела, который ждет его через пятнадцать минут в кабинете помощника начальника госпиталя. Никакого майора Шелегова, тем более из особого отдела, Антон никогда в жизни не знал, но армия есть армия. Отдан приказ – надо идти беседовать. Только вот о чем пойдет беседа, он и предположить не мог. Вообще, встреча с особым отделом никогда не сулит ничего хорошего, а на войне особенно, поэтому Антон особенно не радовался предстоящему рандеву. Но делать нечего, выкурив на лестнице папиросу, лейтенант Гризов отправился в кабинет помощника начальника госпиталя. Постучавшись и услышав утвердительный ответ, Антон вошел в кабинет. За массивным столом, скорее всего оставшимся от прежнего владельца усадьбы, сидел невысокий человек в форме сухопутного майора и дымил папиросой.

– Разрешите войти? – спросил Антон.

– Входите, если не ошибаюсь, вы – лейтенант Гризов? – спросил сидящий.

– Так точно, – ответил Антон, – лейтенант сто сорок первого истребительного полка Антон Гризов.

– Садись, лейтенант, – указал майор на стул, а сам встал и прошелся по кабинету, – разговор у нас будет неожиданный. Через пару дней, как сказал главвоенврач, тебя выпишут и отправят обратно в полк, за штурвал истребителя.

– Так точно. – подтвердил Антон, пока еще не понимая куда клонит майор.

– Так вот, то, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами. Это не просьба – это приказ, который ты должен выполнить, если откажешься от моего предложения.

Антон кивнул.

– Так вот, лейтенант. На Северном Кавказе недавно в тяжелейших условиях завершилось строительство двух высокогорных электростанций, предназначенных для работы секретного завода по производству компонентов для нового мощного оружия, расположенного в том же районе. Подобного оружия у немцев сейчас нет и не будет еще полгода. А на войне это срок немалый. Неделю назад мы получили донесение из Германии от нашего разведчика, что в район Северного Кавказа, где находится завод и энергетическая база, готовится выброска десанта. Это не простые десантники. По нашим сведениям для выполнения диверсионного задания будет отправлена группа «Эдельвейс», специально подготовленная для боевых действий в высокогорных районах. Я знаю, что у вас есть опыт альпинистских восхождений, поэтому предлагаю войти в состав группы, которую мы формируем для нейтрализации диверсантов из подразделения «Эдельвейс». Повторяю, вы можете отказаться. Вы – летчик и найдете в своем полку достойное применение, если откажетесь. Но нам очень нужны люди с опытом, которые бывали в горах и смогут выжить там, где другие погибнут.

Антон задумался. В последнее время он уже часто видел себя за штурвалом самолета, а теперь вдруг, согласись он на предложение майора, вся его судьба могла круто измениться. Он не был горах уже почти пять лет, если не считать тех сорока, на которые его отбросило во времени. Помнить он, конечно, кое–что помнил, но ведь он никогда не воевал в горах. Майор смотрел на него испытующим взглядом, словно читая мысли. Антон помедлил еще минуту и спросил:

– А могу я подумать немного?

– Да, – ответил майор, – до завтрашнего утра я буду здесь, в госпитале. Если надумаете, придете завтра в десять в этот же кабинет.

Антон поднялся.

– Разрешите идти?

– Идите.

Антон вышел и прикрыл за собой дверь. Он ощущал желание с кем–то посоветоваться, но никого вокруг не было, и он пошел в парк в надежде, что решение придет само собой на свежем воздухе. Выйдя из здания госпиталя, он побрел в парк, не имея в голове никакого плана, просто хотел побродить немного среди деревьев. Антон ходил по аллеям и думал как ему поступить. С одной стороны он был уже почти здоров и способен управлять истребителем. В том, что медицинская комиссия это подтвердит, он не сомневался. Но с другой стороны полк уже довольно давно обходился и без него. Инструкторы обучили и посадили за штурвалы много молодежи. Конечно, она была еще не обстреляна, летала плохо, но на войне обучаются быстро. Цена за неумение летать была очень высока – смерть. А умирать не хотелось никому. Поэтому за состояние боеспособности полка Антон почти на беспокоился. Строго говоря, как альпиниста он ценил себя намного меньше, чем как летчика истребителя. Но в данный момент так сложилось, что требовались именно его способности альпиниста. Предстояло сражаться с умным и обученным врагом, который не раз бывал в подобных условиях, а это означало, что надо было уметь выжить и победить. И опыт бывалого горного туриста был не менее ценен, чем навыки пилота–истребителя. Антон закурил и присел на лавку под высоким тополем. В конце концов, его мало что связывало в этом мире именно с этим фронтом и этим полком. Да, конечно, он воевал вместе с этими ребятами, рисковал жизнью, но знал об отпущенной новой жизни. Так продолжалось вплоть до последних дней, пока он едва не умер. Теперь Антон словно стал другим. Решительным и смелым. Он снова имел только одну единственную жизнь и не мог ее заменить запасной. Приходилось надеяться исключительно на свое умение и живучесть.

– Антон!

Он обернулся. В десяти шагах от него стояла медсестра Катя.

– Мне показалось, что вам надо с кем–то поговорить, – сказала она, – может быть я смогу помочь?

Антон затянулся и шумно выдохнул дым из носа.

– Может быть.

Она подошла и села рядом.

– У меня недавно закончилась операция и мне показалось, что вы хотите со мной встретиться. Я не ошиблась?

Антон внимательно на нее посмотрел и сказал:

– Я не знаю. Может быть так оно и есть. Я действительно хотел поговорить и посоветоваться с кем–то. Мне предлагают оставить свой полк и выполнять новое задание вдалеке отсюда. Скажите, Катя, если бы вам предложили поменять госпиталь на другой, более опасный и нужный одновременно, вы бы согласились на это?

Она задумалась, но ненадолго.

– Если бы от этого зависело больше, чем от моей службы в этом месте, то я согласилась бы. Сейчас надо делать то, что опаснее.

Антон улыбнулся.

– Спасибо вам, Катя.

Он встал и зашагал к выходу из парка. Выйдя за калитку, Антон быстрым шагом направился на окраину городка. Туда, где располагался его истребительный полк. В расположение его впустили беспрепятственно – друзья постарались выправить ему новые документы, пока он лежал в госпитале недвижимо. Еще на подходе к штабу он повстречался с Михасем, который бежал к истребителю на ходу застегивая гермошлем.

– Привет, старик! Рад видеть в добром здравии. – крикнул он, – Извини, не могу поболтать, вылет. Вернусь, поговорим.

Антон проводил его завистливым взглядом. Михась запрыгнул в кабину темно–зеленого «Як–3» с большими красными звездами на крыльях и крикнул своему механику:

– От винта!

Истребитель вырулил на взлетную полосу, взревев мотором, и почти мгновенно, как показалось Антону, взмыл в воздух. Еще мгновение он был виден, а затем скрылся в облаках.

– Куда? – спросил Антон у механика.

– Да немцы бомбят кого–то по соседству. Полетел выручать.

Антон направился к видневшейся на окраине аэродрома землянке, служившей походным штабом. По рассказам Михася сто сорок первым истребительным полком нынче управлял полковник Асеев. Прислали нового командира, который уже успел прославиться и отчаянной храбростью и командирской мудростью, с украинского фронта. У входа в землянку дежурил молодой сержант, на вид лет восемнадцать. Антон показал ему свои документы и, нагнувшись, шагнул в полумрак подземелья. На деревянном походном столе, сколоченном из двух табуреток, лежала карта укрепрайона немцев. Рядом сидел сам полковник Асеев.

– Разрешите, товарищ полковник? – спросил Антон, вошел и представился. – Лейтенант Гризов, из госпиталя вернулся.

– Заходи, заходи, герой, – приветствовал его Асеев, – Наслышан о тебе. Как здоровье? Плечо в порядке?

– Так точно, – ответил Антон и решил не откладывать дело в долгий ящик, – Товарищ полковник, со мной вчера говорил майор Шелегов из особого отдела…

– Знаю, знаю. Зовет в горы. Он у меня уже был. – прервал его Асеев, – Ну а ты, что думаешь? Летчики–истребители мне самому сейчас позарез нужны. Вон, видел, молодежи необстрелянной сколько. Полк на две трети пополнился новобранцами.

– Я понимаю. Только, товарищ полковник, летать они научатся быстро. Асов у вас еще хватает, а остальному немцы научат за несколько дней. Главное за первый вылет не сгореть. Да вы это знаете. – сказал Антон, – Поэтому я прошу разрешить мне вылет на Кавказ. В данный момент там я буду нужнее.

Асеев, медленно дымивший папиросой, затянулся в последний раз и затушил ее о пепельницу, сделанную из консервной банки. Было видно, что он ожидал подобной просьбы.

– Ну, что–ж, лейтенант, – медленно проговорил он, – ты ведь уже все обдумал на досуге. Иначе не пришел бы ко мне с такой постной физиономией. Ладно. Даю добро. Как выполнишь задание особого отдела – первым же самолетом назад. Разумею я, война к тому дню еще не кончится. А значит и опытные летчики–истребители мне будут нужны постоянно. Командировочное предписание получишь у капитана Еременко. Свободен.

Антон вышел из землянки на свет божий с необъяснимым чувством человека, судьба которого только что пошла совершенно по новому пути, и виноват в этом был только он сам. Откуда–то сверху раздался мощный гул. Антон поднял голову и увидел как в небе, то и дело пропадая за облаками, медленно проплывали немецкие бомбардировщики с ясноразличимыми крестами на широких крыльях и фюзеляже. Два из них отделились от основной массы и повернули к аэродрому. Завыла сирена воздушной тревоги. Летчики выскакивали из блиндажей. Кто–то бежал к истребителям, а остальные прыгали в вырытые по краям взлетной полосы траншеи. Бомбардировщики спикировали вниз с диким воем и сбросили первую партию гостинцев. Земля содрогнулась. Аэродром заволокло едким дымом. В местах падения авиабомб образовались огромные воронки, от которых несло гарью. В небо, взревев моторами, стартовало несколько «Яков». Антон, успевший спрыгнуть в траншею, поднял на мгновение голову и вдруг увидел, как от армады бомбардировщиков отделилось несколько самолетов и, изменив курс, повернуло по направлению к расположенному неподалеку госпиталю. Не понимая что делает, Антон выскочил из траншеи и, пригибаясь, побежал через взлетно–посадочную полосу на другой конец поля. Ему вслед орали что–то, но он не слушал. Вокруг рвались авиабомбы. Не обращая внимания, Антон сломя голову бежал сквозь дым. И ему повезло. Когда, преодолев открытое пространство, Антон вбежал в лес и бегло осмотрел себя, то понял, что не ранен и даже не задет. Но думать об этом было некогда. Он снова побежал, петляя между деревьев. Выбравшись в город, над которым уже кружила стая бомбардировщиков, Антон припустил прямо по центральной улице, нисколько не заботясь о том, чтобы остаться незамеченным для летчиков. В таком дыму его вряд ли можно было обнаружить.

Когда он вбежал в парк через калитку, у которой они вчера расстались с Катей, бомбежка уже началась. В небе завыли пикирующие бомбардировщики, несущие скорую смерть. Парк содрогнулся от грохота разрывов. Антон бежал между высоких кряжистых древесных исполинов и ему казалось, что все это не по–настоящему. Что он вот–вот должен проснуться и открыть глаза. Но сон не проходил, а становился кошмаром. Треснув пополам, с диким грохотом поперек дороги обрушился пирамидальный тополь. Антон едва успел остановиться, чтобы не быть раздавленным его могучей кроной. Бросившись в обход, он выбежал на центральную аллею, уже изрытую воронками от разрывов, и устремился к зданию госпиталя, вокруг которого копошились люди, вытаскивая раненых. Кое–кто уже лежал ничком на траве, закрыв голову руками и вжавшись в землю так, что был, казалось, вровень с ней. Раздался еще один взрыв и другой тополь–исполин обрушился рядом со входом в госпиталь, придавив нескольких солдат. Своей кроной он угодил в окна палаты на втором этаже, со звоном вышибив стекла и проломив стену. Антон бросился вперед, но тут на его глазах авиабомба угодила прямо в крышу госпиталя. Грохнул взрыв, и некогда величественное здание обрушилось, словно бутафорский карточный домик. Рассыпалось в прах, погребя под собой всех, кто находился внутри. Антона отшвырнуло на траву и ударило об ствол поваленного тополя. Сознание выключилось.

Глава 8. Отряд специального назначения

Антон очухался от резкого запаха нашатырного спирта. Кто–то сунул ему под нос кусок ваты, пропитанной этой ядреной жидкостью для пробуждения покойников. Открыв глаза, он разглядел стоявших над ним санитаров в белых халатах. Голова разламывалась от боли в затылке, но больше никаких ранений Антон не ощущал.

– Оклемался, браток. – сказал высокий усатый санитар и, обращаясь к остальным, добавил, – пошли других в чувство приводить, кто жив остался.

Санитары ушли. Антон еще раз внимательно осмотрел и ощупал себя, но снова не обнаружил никаких повреждений. Кости были целы, все остальное тоже на месте. Болела голова, но от такого удара это было не мудрено. У Антона даже возникло ощущение, что во время жестокого удара он наверняка свалил дерево. Оглядевшись вокруг, Антон обнаружил, что на месте некогда величественного здания госпиталя громоздились руины, дымившиеся, словно угли костра. Дым стлался также по всему парку, под деревьями, над самой землей, отчего все вокруг казалось нереальным. По колено в дыму бродили санитары и солдаты, отыскивая пострадавших после бомбежки и считая мертвых. И вдруг Антон вспомнил про Катю, которая оставалась в госпитале на дежурстве. Он вскочил и сделал несколько шагов. В глазах заискрилось, потом потемнело, но спустя несколько мгновений все пришло в норму. Антон медленно побрел сквозь дым и деревья, вглядываясь в лица раненых и убитых. Он обошел так почти весь парк, но девушки нигде не было. Антон очень не хотел, но заставил себя подойти к руинам госпиталя, где копошились бойцы, пытаясь в ручную разобрать завал. Среди них он узнал санитаров, следивших за больными в соседней палате и знавших Катю.

– Ребята, – спросил Антон, – вы медсестру Катю не видели?

Санитары оторвались от своей работы и отрицательно помотали головами. Антон непонимающим взглядом снова оглядел руины, развернулся и медленно побрел в парк. Дойдя уже почти до центрального выхода, на месте которого зияла теперь глубокая воронка, он вдруг услышал окрик.

– Товарищ лейтенант!

Обернувшись, Антон увидел под широченным, в три обхвата, вековым дубом нескольких раненых, около которых копошились две медсестры. Одной из них была Катя. Девушка помахала ему рукой, словно встретила старого друга. На ее лице не было видно ни капельки страха, только одна сосредоточенность на деле – надо было перевязать раненых. Антон даже подивился ее мужеству. Он был ужасно рад, что нашел ее живой.

– Катя, – выдохнул он, – как хорошо, что вы живы.

– Вы тоже живы, товарищ лейтенант Гризов, – сказала девушка и улыбнулась, – Это хорошо. Я так боялась, что вы попали под бомбежку и погибли.

– Я был в полку, на аэродроме, а когда начался налет побежал сюда.

– А зачем, отсиделись бы в блиндаже. Там безопаснее.

Антон даже не знал, что сказать, но это было не важно. Главное, что Катя была жива и это Антона почему–то ужасно радовало. Пожалуй, больше всего остального.

– Я решил лететь на Кавказ. – сказал он почему–то, – попробую разыскать майора из особого отдела, если его не убило.

– В ста метрах отсюда около ограды я видела какого–то майора. Его ранило в ногу, но он жив. – сообщила Катя и указала направление, – это во–о–н там.

Антон посмотрел в ту сторону и спросил:

– Катя, а вы никуда не уйдете?

– А куда мне идти? – переспросила девушка, – Я при госпитале, во всяком случае была.

– Вот и хорошо, – обрадовался Антон, – Вы тут побудьте с ранеными, а я пока сбегаю майора разыщу. А потом сразу вернусь.

Антон скрылся в дыму. Поплутав немного среди искореженных деревьев он, наконец, нашел майора Шелегова, сидевшего под чугунной решеткой ограды парка, сохранившейся от прежних хозяев. Майор был ранен в ногу и сейчас над ним колдовали санитары. Сам он безмятежно курил, словно это не его ногу тыкали иголками. Антон приблизился.

– Товарищ майор. – обратился он.

Майор поднял голову.

– А, это ты, лейтенант. Ну, что надумал?

– Лечу, товарищ майор.

Шелегов прищурился и выдохнул вниз струю едкого дыма.

– Спасибо, лейтенант. А насчет истребителей не переживай. Разберешься с немцами – вернем в полк. Снова сядешь за штурвал. Сейчас отправляйся на Семеновскую улицу, дом десять. Если не разбомбило дом, найдешь капитана Иванова. От него получишь все инструкции. Удачи тебе, лейтенант.

Подошли санитары с носилками. Шелегова уложили и унесли в сторону развернутого походного лазарета. Антон вернулся к дереву, под которым его ждала Катя. Они отошли в сторону от раненых.

– Катя, – спросил Антон, – можно я вам напишу?

– А у меня же сейчас адреса нет, – с сожалением ответила девушка, посмотрев в сторону разрушенного здания, – хотя, на госпиталь писать можно. Нас ведь куда–нибудь переселят. А вы в полк свой вернетесь?

– Должен. Если все будет хорошо.

Он взглянул ей в глаза и быстро развернувшись зашагал в сторону центрального входа. Уже за воротами Антон обернулся и помахал Кате рукой. Она тоже помахала ему в ответ.

– Вы только возвращайтесь в полк. Обязательно! – донеслось до него.

Несмотря на то, что вокруг все дымилось и горело, Семеновскую улицу он разыскал довольно быстро. К счастью налет немецкой авиации не повредил нужный Антону дом. Убедившись, найдя слегка обшарпанную табличку с номером, что это именно дом десять, он постучал в дверь. Ему открыл солдат в длинной шинели с непонятными погонами, державший в руках автомат.

– Мне нужен капитан Иванов, – сказал Антон.

Солдат внимательно оглядел его, но не выказал никакого желания отойти в сторону.

– Я от майора Шелегова, – добавил Антон.

Слова оказались золотым ключиком. Солдат посторонился и сказал:

– Второй этаж. Прямо.

Антон вошел и поднялся по широкой дубовой лестнице на второй этаж. Изнутри двухэтажный домик походил скорее на особняк зажиточных купцов, чем на обитель офицеров войск особого назначения. Дверь в обширный кабинет, где располагался капитан Иванов, была открыта. Не успел Антон оказаться на площадке второго этажа, как его уже окликнули из дальнего угла кабинета.

– Лейтенант Гризов? Заходите.

За широким дубовым столом, покрытым зеленым сукном, сидел коренастый офицер на вид лет сорока пяти. Антон удивился, что этот человек в таком возрасте задержался в чинах капитана. На столе лежала карта и несколько бумажных папок без названий. Офицер курил, пуская в потолок кольца дыма. Антон вошел, откозыряв.

– Садитесь. – приказал офицер и указал Антону на стул на против, – Я – капитан Иванов. Будем знакомы. Судя по тому, что вы здесь, майор Шелегов вам уже все рассказал о нашей секретной задаче и вы успели согласиться. Итак, с этой минуты вы поступаете в мое распоряжение до самого конца операции «Эдельвейс». Я знаю о вашем опыте восхождений, поэтому сообщаю сразу – на время операции забудьте о своем звании. Отряд комплектуется из добровольцев и профессионалов. Преимущественно из офицеров различных родов войск, имеющих опыт горных походов. Поэтому вы все будете на равных. Командовать отрядом буду я.

Капитан посмотрел в окно и выпустил изо рта струю дыма.

– По последним данным отряд фашистских альпинистов–диверсантов уже высадился в одном из горных районов Северного Кавказа. В настоящее время они двигаются в направлении первой цели – высокогорной электростанции на реке Ингури. Ваш вылет, лейтенант Гризов, состоится через полчаса на транспортном самолете с аэродрома бывшего места службы. Я и еще пять человек из отряда полетят вместе с вами. Немедленно по прибытии к месту выступления все получат специальное обмундирование и горное снаряжение.

Иванов открыл верхний ящик стола и вытащил оттуда удостоверение на имя лейтенанта пехотного подразделения Кошкина с фотографией Антона. Увидев удивление на лице Гризова, капитан пояснил.

– Ваши новые документы. На время похода вы – Сергей Кошкин. Таковы правила.

Антон кивнул, забрал удостоверение со стола и засунул в верхний карман гимнастерки.

– Немецкий знаете? – спросил неожиданно Иванов.

– Никак нет, товарищ капитан, – ответил Антон, – А что, пригодится?

– Возможно, что и нет, но на всякий случай не помешает. Вдруг случиться взять языка или еще что. Война, особенно в горах, – штука непредсказуемая. Лучше перестраховаться. До какой максимальной высоты поднимались?

– Пять семьсот.

– Хорошо. Думаю, вся операция пройдет на высотах значительно ниже, однако всегда надо иметь запас прочности. Пистолетом и ножом владеете?

– Пистолетом владею, а вот ножом драться не приходилось. Но, думаю, как всякий мужик, совладаю.

– По прибытии, перед выходом вся группа пройдет короткий курс боевой спецподготовки. В горах необходимо владеть не только автоматом, который, чаще всего применять не приходится. Нож и пистолет в ближнем бою – оружие незаменимое. Подрывной деятельностью, я так понимаю, тоже не занимались?

– Не пришлось. Только самолетом управлять умею.

– Вот самолет, как раз, нам и не потребуется. Слишком местность сложная. Итак, лейтенант Кошкин, через пятнадцать минут жду вас на аэродроме.

Антон встал и вышел из кабинета. Спустившись по лестнице мимо молчаливого охранника, он снова оказался на улице и пошел в сторону родного аэродрома. Обитатели городка, придя в себя после бомбежки, бродили возле разрушенных домов в поисках раненых. Многие помогали разбирать дымившиеся завалы. По центральной улице в направлении госпиталя проехало несколько фургонов с красными крестами на бортах. Антон вспомнил про Катю, и ему вдруг очень сильно захотелось вернуться в госпиталь и поговорить с ней. Они о многом не успели поговорить, но времени уже не было. Теперь он себе не принадлежал. Антон прошел улицу до конца и, свернув на примыкающую, зашагал к аэродрому. Вдалеке раздался лязг гусениц. Антон повернул голову и увидел, что через город ползет колонна танков «Т–34», поднимая вокруг себя тучи пыли. Недалеко отсюда находился крупный железнодорожный узел, а по слухам командование готовило мощное наступление и концентрировало силы. «Жаль, что не придется участвовать в наступлении. Уж я бы задал фрицам перца». – подумал Антон. Но его жребий был уже решен. Скоро показался аэродром. У ворот дежурил молодой боец. Поглядев на удостоверение Антона, он презрительно ухмыльнулся с самодовольством летуна, увидев в приезжем офицере пехоту, но пропустил, видимо, был предупрежден. Проходя мимо, Антон тоже не сдержал улыбки: новобранец явно его не знал. «Эх, парень, – подумал он, – попади ты ко мне во взвод месяцем раньше, ох и полетал бы ты у меня, ас хренов».

Разглядев на краю аэродрома, кое–где изрытого воронками от авиабомб, пузатый транспортный самолет, окрашенный в защитные цвета, Антон направился прямиком к нему. У короткого трапа прямо на траве сидело пятеро крепкосбитых бойцов без знаков различия, покуривая папиросы. По всей вероятности это были будущие сослуживцы Антона по отряду особого назначения. Оглядев внимательно всех и не увидев капитана Иванова, Антон сказал:

– Привет, ребята! Закурить не найдется?

– Отчего же, – откликнулся белобрысый боец, – угостим папироской.

И протянул Антону пачку. Антон взял папиросу, размял ее между пальцами и, прикурив у белобрысого бойца, сел рядом на траву. Погода, как на грех, стояла очень теплая. В такое время надо гулять с девушкой по парку и шептать ей слова любви, а не готовиться к операции по умертвлению фашистских диверсантов. Антон вспомнил тихое мирное время прошлой жизни и слегка загрустил. А было ли это с ним или все сон? Сейчас он уже не мог утверждать, что все это было на самом деле. Вполне возможно, все окружающее нереально, а на самом деле он спит себе сном праведника в казарме полка радиоразведки и во сне ждет неизбежного, как смерть, дембеля. Но что–то из глубины подсознания говорило ему, что он себя обманывает. То, что с ним происходило сейчас – самая настоящая реальность, только не ему предназначенная. Только и всего. Антон уже готов был поверить в это, как происходящее снова приняло нереальные формы. На краю взлетно–посадочной полосы показался капитан Иванов в сопровождении… медсестры Кати, которая бодро несла на себе небольшой рюкзак. Приблизившись к самолету, Иванов сказал поднявшимся навстречу бойцам, указывая на Катю.

– Прошу любить и жаловать, наша медсестра Катя, которая будет участвовать в походе и оказывать медицинскую помощь раненым, а таковые, увы, найдутся. Немцы – не дети малые, воевать тоже умеют. Всех прошу подняться в самолет, через пять минут стартуем.

Бойцы взяли свою нехитрую поклажу и один за другим поднялись в самолет. Антон, остолбеневший от такого подарка судьбы, даже замешкался на минуту. Катя пока старалась в его сторону не смотреть, но было видно, что долго ей это не удастся. Во чреве самолета, которое в прошлой жизни Антон привык называть салоном, царил полумрак. Никаких удобств, кроме жестких скамеек, покрытых материей непонятного цвета, естественно, не было. Антон с тихой тоской во взгляде вспоминал мягкие кресла лайнера американского производства «Боинг–737» авиакомпании «Трансаэро», которым неоднократно довелось летать из Москвы в Питер, а один раз в Сочи. Перед глазами Антона проплывал нереально уютный салон, завтрак в воздухе, принесенный смазливыми стюардессами, утренние газеты, да… Он устроился на скамейке у левого борта, рядом с самым иллюминатором. Катя, поднявшись по короткому трапу в самолет, села впереди почти у выхода. Капитан Иванов поднялся на борт последним. Он внимательно оглядел бойцов, а теперь независимо от звания все они были просто бойцами отряда специального назначения, и сказал:

– Товарищи, все дополнительные инструкции и снаряжение получите по прибытии в Минеральные Воды. Лететь нам почти четыре часа. Фашистские самолеты встречаются везде, поэтому напоминаю на всякий случай, если подвергнемся воздушному нападению – парашюты находятся под лавками.

Закончив напутственную речь, капитан Иванов сел рядом с Катей и о чем–то с ней заговорил. Антон внимательно смотрел Кате на затылок, пытаясь послать ей мысленный сигнал обернуться, но ничего не выходило – Катя по–прежнему тихо говорила о чем–то с капитаном. Только один раз Иванов, словно в ответ на ее слова, повернулся и бегло окинул взглядом самолет, на секунду остановившись на Антоне. Или ему показалось? «А, черт с ней, не хочет смотреть в мою сторону, пусть и не смотрит.»– подумал Антон и стал смотреть в иллюминатор. Откуда–то издалека донеслась команда «От винта!». Под крыльями возникла вибрация – мощные лопасти винтов завращались все быстрее и быстрее. Корпус задрожал. Наконец самолет тронулся с места и стал выруливать на взлетно–посадочную полосу. В иллюминаторе мелькнул блиндаж командира полка. Антон бросил прощальный взгляд на аэродром, с которого стартовали успевшие стать родными «Яки» и увидел, что два истребителя также готовятся к взлету. «Интересно, – подумал Антон, – это они на задание или нас провожать?«Транспортник вырулил на полосу и начал разбег. Тяжелая машина тряслась на каждой кочке, а когда вибрация достигла апогея, Антон подумал, что сейчас спокойно можно разбить голову о низкий потолок, и старательно пригнулся. Естественно, никаких ремней в этом самолете не было. Приходилось держаться за лавку. Наконец, «Ил» грузно оторвался от земли и стал медленно набирать высоту. «Да, – сказал Антон сам себе, – Это тебе не «трансаэровский боинг». Но выбора у него не было. В этом времени авиакомпания еще не существовала. Ее создатели только готовились родиться на свет, впрочем, как и создатели того самого «Боинга–737». Только знаменитый конструктор Сикорский, сотворив после первых неудач гигантского «Илью Муромца», бросил все и уехал в Соединенные Штаты Америки, чтобы вернуться к своему любимому детищу – вертолету. В то время, в котором обретался сейчас Антон, Сикорский уже достиг апогея своей конструкторской славы и создал первый военный вертолет, который будет вскоре принят на вооружение армии США. Антон вглядывался в небесный пейзаж, возникавший за бортом самолета и вслушивался в новые ощущения, ведь ему в первый раз довелось лететь на военно–транспортном самолете времен войны. До этого дня от летал на истребителе, а ощущение от нахождения в кабине истребителя, как ни странно, почти не отличались от тех, которые он испытывал сейчас. В кабине «Яка» было узко и неудобно, но Антон как–то свыкся с этим за время боев. А в салоне этого транспортника в связи со скоплением народа тоже было узко и неудобно. Единственным отличием было то, что он сидел в салоне и не управлял самолетом. Его жизнь сейчас полностью зависела только от Бога и мастерства пилотов. Но про Бога он, естественно, никому не говорил. В этом времени полагались только на мастерство пилотов, остального как бы не существовало.

Рассматривая облака, Антон вдруг заметил летевший чуть позади «Як» и удовлетворенно улыбнулся – он были под охраной собственных истребителей. Может быть их и не будут провожать до самых Минеральных Вод, но на первое время охрана есть. Честно говоря, Антон не очень надеялся на встроенный в хвостовую часть «Ила» пулемет–вертушку в случае незапланированной встречи с «Мессерами». Одним пулеметом тут много не навоюешь. А сейчас его прикрывали свои же ребята. «Интересно, – подумал Антон и попытался разглядеть истребитель, – чей именно «Як» сопровождает нас по левому борту. Может это Васька Сутулый или Михась Боровой. А может и кто из новобранцев. Хотя, командир полка вряд ли послал бы на такое сопровождение молодежь. Скорее всего все–таки истребители вел кто–нибудь из стариков. Но как ни старался Антон разглядеть лицо пилота, с такого расстояния это было невозможно – истребитель держался сзади метрах в ста.

Так они летели уже больше двух часов. За время полета Антон познакомился со своим соседом, который оказался тоже лейтенантом Егором Погорельцем, только, в отличие от него самого, был из саперов. Егор служил также на белорусском фронте, а до войны бывал несколько раз на Кавказе в горных походах с ребятами из своего института. Тогда он учился в Харькове на инженера–технолога, да так и не доучился – началась война. Специальностью Егора был подрыв вражеских объектов, как недвижимых, так и движущихся с относительно большой скоростью. Он вообще, как оказалось, был пионером в области радиоуправляемых зарядов, поскольку параллельно горам увлекался до войны радиолюбительством. Ему не давала покоя необходимость сапера находиться в постоянной опасности неподалеку от места диверсии. Егор прекрасно знал, что сапер ошибается один раз и не видел смысла в том, чтобы погибать тогда, когда можно было выполнить боевую задачу и самому выжить. Командование Егора считало за сумасшедшего изобретателя, неуместного в саперных войсках, но это продолжалось до тех пор пока он не подорвал с расстояния в пятьсот метров вражеский эшелон с танками, заложив самодельный радиоуправляемый заряд на рельсах стратегически важного моста. Эшелон рухнул прямехонько в пропасть. Фашистов полегла тьма–тьмущая. И командование наконец обратило внимание на Егора с его радиоуправляемыми зарядами. Его назначили командиром взвода саперов и с тех пор в этом взводе наблюдалась самая низкая смертность. Боевые задачи по большей части выполнялись безукоризненно, а люди не гибли понапрасну, как везде и всюду в других саперных взводах, имевших менее разумное начальство. Люди на войне представляли по всеобщей мысли начальства натуральное пушечное мясо, которого было предостаточно и не имелось надобности его беречь. А тем более саперов, которым сам Бог и Сталин, казалось, на роду написали короткий век. Насчет Сталина Егор не сомневался, но вот насчет Бога его иногда посещали совсем некоммунистические мысли. Дело в том, что бабка Егора была из поповской семьи и с детства научила внука священному писанию, где говорилось как раз обратное тому, чему Егора учила вся последующая жизнь. Знания эти, после того как бабку со всей семьей без особых разбирательств поставили к стенке за распространение вредной и несоответствующей историческому моменту поповской идеологи, Егор был вынужден запрятать очень глубоко, также как и свои поповские корни. Но с течением времени знания эти стали возникать в его голове все чаще и влиять на мысли, несмотря на то, что он изо всех сил старался их позабыть. Не знал Егор, что раз приобретенные знания из головы уже никогда не стираются. Их можно не замечать и не использовать, но позабыть нельзя. Хочешь или не хочешь, а будут они определять твои поступки. Конечно, про подсознание Егор и понятия не имел, но образ мыслей у него сложился совсем не коммунистический, отчего чувствовал он себя в этой стране крайне хреново.

Поговорив с Егором, Антон проникся к этому парню симпатией. Его положение сейчас немногим отличалось от Погорельца и было, пожалуй, еще сложнее. Он не знал как и кем себя чувствовать в этом времени и этой стране, таких одновременно родных и чуждых ему сейчас. Мысли у него самого бродили стаями, и причем самые разные. От желания повеситсья до желания стать генералиссимусом. Первое до недавнего времени было невыполнимо по причине отсутствия для него смерти как таковой, а второе он оставлял себе на случай, если полностью потеряет надежду выбраться отсюда в свое время. Пока же, как почитатель еще не родившегося Дейла Карнеги, которому только предстояло вернуть миллионы людей к нормальному существованию и радости жизни, Антон на крайний случай решил смириться и жить той жизнью, которая разворачивалась вокруг него. Он имел преимущество перед всеми аборигенами этого времени, поскольку абсолютно точно знал что и к чему приведет этот народ, и на кого нужно ставит, а кого следовало боятся как огня. Такая ситуация его даже иногда забавляла своей предсказуемостью и соблазнительной возможностью вмешаться в ходи истории.

Неожиданно прорвавшийся сквозь гул моторов треск пулеметной очереди заставил Антона вновь спуститься на грешную Землю. Была война, а он был уже не бессмертен. Антон прильнул к иллюминатору и увидел заходящую со стороны солнца четверку «Мессеров». Стрелял, видимо, кто–то из наших истребителей. «Мессеры» прошлись под самым носом русского транспортника и развернулись в боевой порядок для атаки. Застучали крупнокалиберные пулеметы, засвистели пули в непосредственной близости от обшивки неуклюжего в воздушном бою «Ила». Пулеметчик выскочил из кабины и пробравшись между бойцами, не отрывавшими взглядов от иллюминаторов, залез в свое гнездо под потолком в хвостовой части самолета. Прозрачная полусфера с пулеметом на крыше транспортника повернулась по ходу движения «Мессеров» и огрызнулась для начала короткой очередью. Немецкие летчики не обратили на это тявканье никакого внимания, для начала им предстояло разделаться с охранением, а потом транспорт будет представлять для них очень увесистую мишень, в которую промахнуться невозможно. Но охранение, как сразу же понял Антон, оказалось состоящим далеко не из новобранцев. Видимо, командир полка действительно послал кого–то из стариков. «Яки» завертелись в воздухе как заводные. Они мгновенно перемещались в пространстве, как–то успевая одновременно и неуловимо прикрывать собой транспорт. После первого же захода один «Мессер» задымил и, оставляя после себя шлейф черного дыма, скрылся под облаками. Остальные предприняли новую атаку на русский истребитель, который находился дальше от транспорта. Второй сторожил хвост «Ила». Антон понял, что из–за того, что их только двое, они не могут слиться в звено и прикрывать друг друга, как положено в воздушном бою. Вся надежда сейчас была на мастерство пилотов. Новобранцы сгорели бы моментально, но в воздухе были настоящие асы. Вот задымил уже второй «Мессер» и, на секунду замерев, превратился в яркую вспышку – очередь попала в бензобак. Но и немцы успели зацепить «Як». Антон видел как крупнокалиберные пули прошлись по прозрачной кабине русского летчика, оставив в ней зияющие дыры. Сам пилот, уже мертвый, навалился всем телом на штурвал, уткнувшись головой в стекло кабины и окрасив его в красный цвет. «Як», потеряв управление, ушел в штопор, из которого не было выхода. Всем своим естеством Антон рвался в бой, но вынужден был сидеть у иллюминатора и созерцать как фашисты убивали его друзей. Остальные два «Мессера» устремились на последний самолет охранения, по–прежнему прикрывавший хвост транспорта. Столкнувшись с неожиданно сильным сопротивлением, теперь они были уже куда осторожнее. Разойдясь в разные стороны, они начали атаку так, чтобы взять истребитель в клещи. «Як», наконец, отлепился от хвоста транспорта и устремился навстречу одному из них. В завязавшейся схватке русский оказался сильнее. Он перебил пулеметной очередью «Мессеру» маслопровод и тот моментально ретировался, спасая свою жизнь. За это время второй фашистский истребитель выпустил очередь по транспортнику, продырявив обшивку у самого хвоста. Раздался вскрик. Антон обернулся и увидел, что двух бойцов, сидевших сзади, убило наповал. Они лежали в проходе, заливая пол густой кровью. Их пытались спасти, но было уже слишком поздно – отряд таял, еще не успев приступить к выполнению задания. Из пулеметного гнезда свисал труп пулеметчика. Сквозь образовавшиеся от пуль отверстия внутрь стал задувать ледяной воздух. Антон взглянул на Катю, ей было страшно, но девушка держалась молодцом. «Е–мое, если застряну в этом времени навсегда, – пронеслась у него неуместная мысль, – возьму и женюсь на ней!» Додумать он не успел. «Мессер» схлестнулся в последней схватке с «Яком». Это было так близко от транспорта, что Антону показалось, что он разглядел лицо русского пилота – это был Михась Боровой. «Як» по прямой взмыл в небо и выключив на секунду мотор, беззвучно стал падать на круживший около транспорта «Мессер». Немец его терпеливо ждал, и когда, казалось, русские пули неминуемо должны были прошить его насквозь, рванулся в сторону и Михась промахнулся. В ответ застучал пулемет нациста и истребитель Михася воспламенился, словно бочка с бензином. Не веря в такой исход, Антон наблюдал как объятый пламенем «Як» медленно, словно в замедленной съемке, падал вниз и вскоре исчез из видимости. Этого не могло быть. Но было. Все его боевые друзья теперь находились среди мертвых. Антон с бессмысленным взором наблюдал как «Мессер» спокойно разворачивается, чтобы покончить с русским транспортом. Затем, не отдавая себе отчета в том, что делает, Антон рванулся в хвост самолета, и, вытащив бесчувственное тело пулеметчика из полусферы, забрался туда сам. Сфера тяжело повернулась в сторону «Мессера». Антон слился с вороненым дулом крупнокалиберного пулемета, став с ним одним целым. Прицел остановился на быстрорастущем хищном силуэте черного «Мессершмидта», уже заполнившим собой всю окружность.

– Стреляй! – раздалось снизу из полутьмы.

Но Антон медлил. «Мессер» уже вылез за пределы кольца прицела и стал необъятным. Гризов видел, казалось, лицо нациста. Летчик ухмылялся, предвкушая легкую победу и не открывал огонь до последнего. Подождав еще секунду, Антон нажал на курок. Пулемет словно взбесился и с оглушительным треском стал выбрасывать в пространство огненные заряды. Антону показалось, что лицо нацистского летчика вдруг изменилось и стало непонимающе удивленным и разочарованным. Он стал похож на ребенка, у которого неожиданно отобрали любимую игрушку. Очередь попала прямо в кабину. «Мессер» вспыхнул и черный дым заклубился вокруг него. Истребитель отклонился от курса, тяжело рухнул вниз, и устремился к земле, словно пытаясь догнать только что сбитого Михася.

По самолету пронесся вздох облегчения.

– Молодец, Кошкин. – крикнул капитан Иванов, – это тебе зачтется.

Но Антону было ровным счетом наплевать что и куда ему зачтется. Он спасал не себя и, увидев в глазах Кати откровенной восторг и радость, оказался на седьмом небе от счастья. Она молчала, еще подавленная недавней близостью смерти, но глаза ее были очень красноречивы. Антон спустился из полусферы и пробрался на свое место, бросив ей благодарный взгляд.

В салоне становилось холоднее. Температура за бортом была в хорошем минусе. Антон видел как Катя ежилась, кутаясь в свою гимнастерку и хотел было подойти к ней и отдать свою куртку, но капитан Иванов уже накинул ей на плечи теплый бушлат. Антон испытал при этом острый укол ревности и даже отвернулся от избытка чувств. Он не видел, как Иванов прошел в кабину пилотов и вышел оттуда помрачневший. Через несколько минут капитан все же решился и громко выкрикнул, перекрывая вой двигателей.

– Товарищи бойцы, лететь нам осталось недолго, всего каких–то полчаса, но фашисты повредили нам топливную систему. Мы не взорвались, хотя постепенно теряем горючее. Возможно, его не хватит до аэродрома и придется садиться с пустыми баками там, куда дотянем. Всем надеть парашюты и быть готовыми к десантированию.

Антон чуть не подпрыгнул на своем месте. Этого еще не хватало. Так не долго и отдать Богу душу, не успев начать операцию. Ведь немцы уже шли где–то сквозь горы с целью уничтожить важные объекты, а их отряд пока даже не долетел до места посадки. И, возможно, не долетит. Но делать было нечего и Антон стал натягивать парашют. Ему, как летчику, это было делать не впервой, а вот Катя, как он заметил, откровенно запуталась в ремнях и кнопках. Иванов, сидевший рядом, ей помог, а Антон наблюдал за происходящим чуть ли не с удовольствием, хотя и стыдился своих мыслей. Было ясно, что парашют она видела впервые в жизни, впрочем, как и большинство остальных бойцов отряда. «Хорошо еще, что садимся не в море». – подумал Антон.

Самолет, тем временем, быстро терял высоту. Видимо, пробили не только топливную систему, а еще кое–что из механики, потому что транспортник рыскал носом, плохо подчиняясь штурвалу. Это Антон просто чувствовал. В разрывах облаков показалась земля, которая была уже совсем близко. Удалось разглядеть небольшие возвышения местности, блеснула синяя извилистая лента неизвестной реки и желтый прибрежный песок пляжа. Судя по всему, уже начались предгорья Северного Кавказа. Из кабины вышел летчик и, нагнувшись, что–то прошептал на ухо капитану Иванову. Тот помрачнел еще больше и снова заговорил, обращаясь к оставшимся в живых бойцам.

– Ребята, дело плохо. Топливо почти иссякло. До Минеральных Вод нам не дотянуть, поэтому будем десантироваться прямо сейчас. Мы находимся в стороне от курса, уже почти в предгорьях Северного Кавказа. Другого выхода нет. Выше гор самолет не сможет подняться.

Иванов приказал трем оставшимся бойцам надеть теплые бушлаты и подойти. Достав карту, он указал местонахождение самолета. Ткнув пальцем в соседний квадрат и ромбик, обозначавший поселок, капитан сказал:

– Здесь находится село Турсун–Аяк. Если нас разнесет ветром далеко друг от друга, собираемся в этом месте. Там находится походный штаб отряда и его остальные бойцы. Если что случится со мной, найдете капитана Жестнева. Это мой заместитель. Все понятно?

Все молча кивнули. Антон посмотрел на Катю. Перспектива прыгать с парашютом ей абсолютно не нравилась. Она даже посерела от страха, но тоже кивнула. Капитан продолжал, довершив ее паническое настроение своими следующими словами:

– Первой прыгает медсестра, вторым я, поскольку у Кати совсем нет опыта, я ее подстрахую. Затем идет Кошкин, Семиверстов и замыкающим – Погорелец. Все.

Иванов обернулся к Кате.

– Ну, делать нечего, дочка, тебе прыгать первой. Я буду рядом, подстрахую. Не забудь дернуть за кольцо.

Катя неуверенно кивнула и поднялась. Капитан махнул рукой и стоявший у двери летчик дернул за ручки, открыв выход. В самолет с громким хлопком леденящей струей ворвался забортный воздух, разом выстудив все замкнутое пространство и сравняв давление. Катя робко двинулась к выходу. Схватившись за поручень, специально приделанный у выходного отверстия, она на секунду обернулась назад и, зажмурив глаза, прыгнула в бездонную пропасть холодного неба. Почти сразу за ней прыгнул капитан. Антон остановился перед прыжком и попытался взглядом отыскать две черные точки или белые купола, но самолет летел в облаках и почти ничего не было видно. Не исключено, что сразу под облаками находились горы. Антон прыгнул вниз и оказался в белесой мгле, обхватившей его со всех сторон. Ветер рвал его тело на части, швыряя из стороны в сторону как невесомую оберточную бумажку. Рука нащупала кольцо, рванула его изо всех сил. С облегчением Антон ощутил хлопок над головой и резкий рывок вверх. Парашют раскрылся, его падение замедлилось. Неожиданно, словно по команде, облака кончились, резко оборвавшись, и Антон провалился в абсолютно чистое небо. Взглянув вниз, он обомлел – в нескольких сотнях метров под ним раскинулась зелено–бурая земля, ощетинившаяся тупыми вершинами предгорий Кавказа. Расстояние до ее каменистой поверхности таяло на глазах.

Глава 9. Кавказ

Когда Катя пришла в себя, то обнаружила, что лежит на жесткой каменистой земле, а рядом полощется на ветру купол парашюта. Она ощупала ноги и руки, пошевелилась, но никаких повреждений не обнаружила. Только ноги побаливали, видимо от ушиба о землю, да на лбу и руках кровоточило несколько ссадин. Налетевший порыв ветра наполнил безвольно полоскавшийся купол силой и рванул ее ослабевшее тело в сторону, протащив полтора метра по камням. Изогнувшись, Катя отцепила парашют и, освободившись, села. Только теперь она смогла осмотреться. Первый прыжок, надо сказать, оказался для нее на редкость удачным. Бывает и хуже. Она приземлилась прямо в центр небольшого плоскогорья, с двух сторон усеченного возвышавшимися зелеными холмами. Никого из спутников рядом не оказалось, скорее всего их снесло ветром за эти холмы и они находятся в соседней долине. К востоку плоскогорье сужалось и переходило в довольно живописную долину. Что находилось за холмами рассмотреть не представлялось никакой возможности, а долина уходила вниз под уклоном. И Катя предпочла идти в низ. Кроме того, как ей казалось, поселок, указанный капитаном, должен был находиться у выхода из какой–то долины. Вполне вероятно, что как раз из той, поблизости от которой она находилась. Катя встала, надела свой рюкзак и медленно пошла в выбранном направлении. Погода стояла довольно сносная, иногда налетал ветер, но пока было не очень холодно. На небе висело несколько небольших облаков, медленно плывших куда–то в сторону Черного моря. Хотя в настоящий момент светило солнце, ему, однако, ничего не стоило в пять минут исчезнуть за облаками. Катя была наслышана о переменчивости местной погоды – сама несколько раз ходила в горные походы с друзьями. Поэтому невольно ускоряла шаг, стараясь быстрее оказаться в укрытии от непогоды.

Пройдя несколько сотен метров по камням, Катя вспомнила, что в горах бегать не стоит, надо выбрать определенный ритм, более всего подходящий организму, и идти с «крейсерской скоростью». Иначе можно очень быстро истратить все силы. К счастью она была еще только в предгорьях, а не высоко в горах и воздух был не такой разряженный, как на высоте. Она опять вспомнила о ребятах из отряда. Где их искать теперь? Вдруг взгляд ее наткнулся на выступ каменной гряды, за который зацепился край белого парашютного купола. Катя снова пошла быстрее и через минуту уже стояла на самом верху невысокой гряды. То, что она увидела, заставило ее вскрикнуть. На камнях, лицом вниз, лежал окровавленный солдат. Он угодил в небольшую расщелину и, скорее всего, разбился насмерть. Парашют, зацепившись за камни, подрагивал на ветру безвольной тряпкой. Катя заставила себя подойти к нему и перевернуть вверх лицом. А вдруг он еще жив? «Только бы это оказался не он», – стучало у нее в голове, пока она делала последний шаг. Обмякшее тело было тяжелым. Катя едва смогла перевернуть его на спину, почувствовав, что у солдата перебиты все кости. А перевернув, она едва не вскрикнула от радости, но тут же подавила свой крик – ей стало стыдно, что она радуется чужой смерти. Это был Семиверстов.

Катя, успевшая привыкнуть за время войны и службы в госпитале к виду смерти и крови, почти спокойно покопалась в рюкзаке Семиверстова, где оставались его личные вещи. Она взяла именной кисет, чтобы показать капитану при встрече, а потом отослать родным погибшего. Спрятала его в свой рюкзак и зашагала прочь. Через час она уже спускалась к выходу из долины. Впереди послышался шум бьющейся о камни воды. Скоро Катя вышла на берег небольшой речушки. Она наклонилась, сделала пару глотков холодной воды и пошла дальше вниз по течению. Еще через полчаса медсестра вышла из–за поворота реки и увидела в пятидесяти метрах от себя человека в военной форме. Он сидел на камне у самой воды, вперив в бегущую воду тяжелый взгляд, и нервно курил папиросу. Это был капитан Иванов. Катя окликнула его и помахала рукой. Капитан вскочил, бросился ей навстречу.

– Ну, слава Богу, жива! – сказал он радостно, а то я уж и не знал что думать.

– Семиверстов мертв, товарищ капитан, – сказала Катя упавшим голосом, – он вон там лежит, километрах в пяти вверх по течению. Разбился о камни.

Она достала кисет и протянула капитану. Иванов внимательно посмотрел на кисет, помолчал, спрятал его к себе.

– Пойдем, – наконец сказал он, – нам надо быть в поселке до темноты. Тут несложная дорога. Остальных снесло в соседнюю долину, я видел. Так что, если приземлились нормально, скоро встретимся.

Они подхватили рюкзаки и пошли по тропе, петлявшей меж камней по самому берегу бурной горной речки. Солнце постепенно затягивали облака. Погода менялась на глазах. Капитан и Катя ускорили шаг. Иванов шел привычным размеренным шагом, аккуратно и чисто автоматически переступая через камни, ставя ногу так, чтобы не повредить ее нечаянно. Катя, напротив, постоянно спотыкалась о камни, и от этого нервничала еще больше. У нее перед глазами до сих пор стоял труп Семиверстова с размозженной головой. Ей мерещилось, что тоже самое могло случится и с Антоном. Что он не приземлился благополучно в соседней долине, а ударился о камни и лежит уже бездыханный. Катя, как ни старалась, никак не могла прогнать это видение. Кроме того, ей не хотелось признаться самой себе, что этот русоволосый лейтенант уже давно ей небезразличен. Она старалась убедить себя изо всех сил, что на войне нельзя влюбляться, что это расслабляет и делает из солдата тряпку, но ничего не получалось. И она очень боялась, что лейтенант погиб, даже не узнав ее мыслей.

… До земли оставалось несколько сотен метров. Антон молился Богу, чтобы ему хватило времени затормозить падение и смягчить удар. Он уже ясно мог различить узор окрестных скал и холмов. В ушах свистел ветер. Еще пять секунд, четыре, три, ой–мама страшно–то как, две,… ой… одна… земля… Антон сгруппировался и принял удар на согнутые ноги, спружинив о землю. Его отбросило влево и в сторону. Парашют потух. Купол сдулся и упал на Антона, на какое–то время лишив его кругового обзора. Несколько минут он пролежал недвижимо, прислушиваясь к тому, что говорило тело. Тело молчало. Боли нигде не было. Можно было констатировать, что Антон остался жив. Он немного побарахтался, стаскивая парашют с головы. Потом плюнул и, достав нож, прорезал в куполе большую дыру. Мир вокруг был скалист и неприветлив. Но, черт возьми, он был жив и это радовало его больше всего. Антон Гризов совершил свой первый в этой, да и той тоже, жизни прыжок с парашютом. «Надо будет отметить это, когда вернусь с задания, – подумал он радостно, – а теперь не помешает найти остальных». Антон наконец выбрался из–под парашюта и встал, осматриваясь. Чуть правее, на склоне холма, лежал второй парашютист и пытался погасить свой купол, который упорно стаскивал его вниз в долину. Видимо, это занятие ему скоро надоело и он применил почти ту же тактику, что и Антон. Достал нож и отрезал стропы. Купол сразу же превратился в кусок белой тряпки.

– Эх, – сказал Антон с сожалением, – а какие были парашюты.

И направился к парашютисту. Погорелец, а это был он, не меньше Антона радовался своем удачному приземлению. Ничего не сломано, да и унесло не очень далеко от места высадки – есть чему радоваться. Когда прилив первой эйфории прошел, бойцы решили спустится вниз по долине. Где–то там был расположен поселок. Антону даже показалось, что он его успел заметить в полете. Полностью уверен он не был, но короткий отпечаток в памяти чего–то похожего на скопление домов сохранился. Стоило проверить эту версию. Закинув рюкзаки за спины, бойцы зашагали по извилистой тропе вниз. Вокруг раскинулись предгорья Северного Кавказа. Слева и справа поднимались травянистые холмы – первые признаки начинавшихся неподалеку настоящих гор. На Антона даже нахлынули воспоминания о его далеком будущем, когда он ходил по этим, уже окультуренным, местам вместе с друзьями. Было чертовски весело и интересно. Они пели песни под гитару на привалах, пили айран, который продавали им местные горцы, жгли костры, пока попадались дрова. А на самом верху любовались живописными видами, абсолютно не боясь, что какой–нибудь нацистский снайпер всадит им пулю в затылок. И вот теперь Антон никак не мог поверить в то, что скоро ему предстоит бегать по этим же самым местам с автоматом в руках и убивать немцев. Что–то чудовищное было во всем этом. Строгая красота гор и неизбежная смерть. «Хотя, – подумал Антон, – сами горцы убивают друг друга десятками и ничего особенного не чувствуют. Это наверное мое восприятие городского романтика заговорило. Как хорошо, что Погорелец меня не слышит».

Егор действительно шагал позади, не подавая никаких особенных признаков буйного восторга по поводу окружающей красоты. То ли сильно задумался о чем–то, то ли ему было просто наплевать на все это великолепие. Спустя час они оказались у выхода из долины. Склоны здесь почти сходились один с другим, оставляя лишь небольшое место для прохода. Сюда же выходила соседняя долина, по которой протекала горная река, образовывая что–то типа широкой и относительно ровной площадки. Дойдя до реки, они скинули рюкзаки и остановились на привал, предварительно набрав воды во флягу. Антон закурил и, предложив подождать возможного появления остальных минут двадцать, привалился к рюкзаку. Солнце светило прямо в глаза, но Антон заметил наползавшие с юга облака. Еще час, и погода может значительно ухудшиться. Особенно долго оставаться здесь не хотелось, но место было стратегически важное. Судя по всему, остальных отнесло в соседнюю долину и скорее всего они должны были выйти сюда. Рано или поздно. Даже если приземление прошло удачно, то в другой группе была Катя, которая вряд ли умела быстро ходить по горам. Значит в любом случае они с Егором опередили остальных, поэтому следовало подождать хотя бы двадцать минут. Словно в ответ на его мысли через пять минут они услышали чей–то радостный окрик. Повернув головы, бойцы заметили спускавшихся вдоль реки капитана Иванова и Катю. Семиверстова с ним почему–то не было. Когда вновьприбывшие дошли до места привала, Антон с радостью отметил, что Катя жива и здорова, если не считать нескольких ссадин на лице и руках, и того, что она слегка прихрамывает. От его глаз не ускользнул радостный огонек, возникший в глазах гордой медсестры при виде Антона, который она не успела предусмотрительно погасить. Этот огонек о многом поведал смышленому лейтенанту. Между тем, Катя слегка передохнула, а капитан вообще не нуждался в отдыхе, и пора было выдвигаться. Погода ухудшалась на глазах. Небольшой отряд продолжил движение вниз вдоль реки. Перед выступлением капитан сверился с картой и выяснил, что они находились уже в нескольких километрах от пункта назначения и шли в правильном направлении. Им оставалось еще пару часов ходу. В пути капитан рассказал про Семиверстова. Как–то все не складывалось с самого начала в этой операции. Словно кто–то сильный и невидимый мешал им. С момента вылета с аэродрома отряд потерял уже трех бойцов, а сам не нанес урона фашистам, если не считать сбитый Антоном «Мессер». Антон гнал черные мысли прочь, но с этого момента среди прочих его мыслей поселился один тоненький и гаденький червячок, постоянно буравивший подсознание и рождавший плохие предчувствия. Чем–то здесь пахло, до боли знакомым Антону еще по прошлой жизни. Только вот чем? Еще там, в родной части, он в последнее время своих эфирных забав чувствовал, словно вокруг него сжимается кольцо, готовое вот–вот удушить. Но понять и постичь природу этого чувства он не мог, сколько ни старался. А там, в небе над Килем, у него на долю секунды снова возникло это ощущение петли, но с тех пор больше не появлялось, будто бы он в последнее мгновение успел выскользнуть из нее. И вот знакомое чувство возникло опять. Это было не к добру. Антон ощущал, что вокруг него снова сгущаются тучи непонятного происхождения. Не земные, несущие в себе только дождь, снег или град, этого он не боялся, а иные, способные растворить его навсегда.

Спустя некоторое время небо совсем заволокло низкими серыми облаками и начался дождь. Находиться в конце октября в предгорьях в плохую погоду не очень приятно. Особенно если ты не имеешь плащ–палатки или другой защиты от дождя. Через пять минут бушлаты бойцов намокли и повисли на плечах лишней тяжестью. Дождь все усиливался. Вода заливалась за шиворот, пробегая холодными струйками по спине и заставляя ежиться при каждом шаге. Мокрые камни под ногами представляли из себя лишние препятствия. Стоило немного подскользнуться, и можно было запросто расшибить голову о камень. Движение замедлилось. Один раз Катя чуть не подвернула ногу, когда перепрыгивала с камня на камень. Гризов шел следом и старался, как мог, подстраховать ее. Но это не всегда получалось. На следующей излучине измученная дорогой медсестра все–таки подскользнулась, и Антон не усмотрел. Она упала и больно ушиблась плечом. К счастью это был всего лишь ушиб, а не перелом, и Катя смогла идти дальше. Иванов снова коротко проинструктировал всех, как надо ходить в горах, чтобы не сломать себе шею, и отряд отправился дальше. Спустя еще полчаса они уже входили в нужную долину.

Сначала из дождя, словно Дастин Хофман, возник человек в плащ–палатке, под которой явственно угадывался автомат. Он остановил путников негромким окриком, но узнав капитана, которого он почему–то назвал «товарищ полковник», пропустил всех беспрепятственно. Из–за дождя силуэты небольших деревянных домишек поселка Турсун–Аяк, притулившихся по краям естественной каменной дороги, казались расплывчатыми и нереальными. Их едва можно было с близкого расстояния различить на фоне такого же серого неба, плавно переходившего в дождь. Быстро темнело. У третьего от края поселка домика стоял еще один часовой, а в окне горел тусклый свет. Капитан Иванов не раздумывая направился туда, так, словно всю жизнь провел в заливаемых дождем горных поселках и различал нужные дома в темноте на глаз по мельчайшим признакам. Отряд молча последовал за ним, тихо радуясь близкому спасению от мерзкого мокрого дождя, теплу и свету, и, вероятно, горячей еде. Сказав часовому пароль, капитан Иванов вошел в дом, толкнув тяжелую дверь. Шагнув за ним, Антон и Погорелец с Катей оказались в довольно узкой комнатушке, посреди которой стоял стол и сидел один единственный человек в форме Капитана. Видимо, это и был капитан Жестнев. При виде вошедшей процессии капитан даже встал из–за стола от удивления и шагнул навстречу Иванову.

– Григорий Петрович, какими судьбами? Вы же должны были сесть в Минеральных Водах, и только оттуда со снаряжением прибыть сюда на машинах.

– Так бы оно и случилось, если бы не фашистские истребители. Нас подбили. Пришлось десантироваться прямо в предгорьях. А сел ли самолет, я вообще не знаю. Что слышно о диверсантах? Садитесь, ребята, грейтесь.

Последние слова Иванов сказал, обращаясь к столпившимся в дверях трем мокрым фигурам. Все сбросили промокшие до нитки бушлаты, разом почувствовав облегчение. И присели к горевшему в печке–буржуйке огню. Жестнев внимательно осмотрел бойцов и спросил:

– Вас же должно было быть пятеро?

– Должно было. Только троих уже нет, погибли в воздушном бою, все те же «Мессеры» постарались, словно чувствовали, сволочи, кто летит. А медсестру я решил взять в последний момент. Она сама попросилась, имеет опыт горных походов, а мне сейчас любая помощь потребуется в операции, тем более медицинская.

При этих словах Антон быстро взглянул на Катю, которая, наоборот, отвернула лицо в сторону от огня.

– Так что с немцами? – повторил Иванов, усаживаясь за стол, скидывая мокрый бушлат, и с наслаждением закуривая папиросу.

– По нашим последним данным, спецгруппа диверсантов «Эдельвейс», имеющая своей целью взорвать высокогорную электростанцию и секретный завод, была выброшена вчера в районе перевала Узункол и в настоящее время движется к Ингури–ГЭС. Персонал на станции оповещен, но в связи со сходом лавин послать туда усиленное охранение не представляется возможным. Все подъезды и подходы погребены под снегом, машины долго не смогут добраться до этих мест.

– Какая охрана на электростанции?

– В тот день, когда происходила смена взвода охранения электростанции, состоявшего из обычных пехотинцев, на специально обученных солдат, все они погибли в дороге под сошедшей лавиной. Поэтому пока на Ингури–ГЭС остается только персонал и десять солдат, остававшихся до прихода новой смены. Боезапас ограничен. На вооружении имеются только карабины и один пулемет.

– Ну, это для диверсантов из «Эдельвейса» раз плюнуть. Работы на десять минут. А что на заводе?

– Там все в порядке. Целая рота охранения, состоящая из автоматчиков, пять пулеметов, три грузовика и даже одна легкая пушка. Только они также заперты лавинами в своем ущелье и с ним со вчерашнего дня нет связи. Им понадобится еще три дня, чтобы выполнить срочный оборонный заказ по выпуску изделия.

– А диверсантам только два, чтобы добраться до них. Понятно, – сказал Иванов и глубоко затянулся, – Значит времени нет вообще. Придется идти диким темпом. Ну, ребята, сказал он, оборачиваясь, подъем!

Все с встали, с сожалением отодвигаясь от огня.

– Где остальные бойцы? – спросил Иванов у капитана.

– Через два дома, на окраине. Ждут вашего прибытия. Арсенал, снаряжение и обмундирование – там же.

– Понял, – ответил капитан Иванов, – Значит так, в течение двух часов мы обсохнем, перекусим и экипируемся. Затем, три часа сон. И на рассвете выступаем в путь. Передашь в центр обо всех изменениях в первоначальном плане операции. Времени ждать больше нет. Иначе можно потерять все.

Затушив папиросу, Иванов первым вышел на улицу, накинув мокрый бушлат. Дождь уже почти перестал и лишь моросил. Антон, Погорелец и Катя шли за капитаном не отставая. Через сто метров они свернули к стоявшему на окраине дому, который оказался чуть ли не вдвое больше только что виденного. У дверей дежурил неизменный часовой. «Ничего охраняется деревушка». – подумал про себя Антон. Войдя внутрь они обнаружили там еще пять человек в военной униформе, сидевших за длинным деревянным столом. Все встали при виде Иванова, которого, похоже, знали в лицо.

– Здравствуйте, товарищи. – приветствовал их капитан Иванов, – прошу знакомиться – это также члены нашего отряда. Напоминаю, вы все сейчас – бойцы отряда специального назначения, поэтому забудьте о своих званиях и именах. Делать придется все и очень быстро. Немцы, по последним данным, уже почти вышли в заданный район. Грузовики нас не смогут подбросить, поэтому пойдем сами. Выступаем на рассвете.

– Кривенченко, – обратился капитан Иванов к сидевшему у окна смуглому бойцу, – выдайте вновьприбывшим оружие, боеприпасы, экипировку и горное снаряжения. Медсестре – собрать необходимые медикаменты из имеющихся в запасе. Затем всем есть и спать. Выступаем на рассвете.

Кривенченко поднялся и пошел впереди всех в соседнюю комнату. Войдя в которую, Антон даже присвистнул от удивления. На полу, от одной до другой стены, ровными рядами лежали короткоствольные автоматы с облегченным прикладом и прямоугольным магазином для патронов, десантный вариант, которого пехота никогда в жизни не видела. Рядом расположились узкие и длинные гранаты без запалов, лимонки, и толовые шашки, узрев которые Егор засветился от удовольствия, так ему не терпелось что–нибудь подорвать. Еще левее лежало несколько хорошо сработанных карабинов с оптическими прицелами. Подняв один, Антон разглядел на ложе карабина австрийское клеймо. Пушечки были неплохие. Следом шли длинные и острые ножи–финки и ножи поменьше с короткими кривыми лезвиями, предназначенные для неожиданных ситуаций. В противоположном углу столь же аккуратно было сложено военное обмундирование и горное снаряжение. Рядками стояли ботинки с вбитыми в подошвы шипами, лежали ледорубы и бухты альпинистских веревок. Солнцезащитные очки, шерстяные шапки, свитера, перчатки и рукавицы.

– Подбирайте себе обувь по размеру, чтобы не натереть ноги, – сказал Кривенченко, – оружие можно брать то, которое понравится, но не более одного крупного ствола: либо автомат, либо карабин. Пистолет тоже один. Гранат – до пяти штук. Остальное снаряжение разложено по комплектам.

Переодевшись во все новое и сухое, пока Катя ушла в соседнее помещение собирать аптечку, Антон и Егор принялись выбирать оружие. Несмотря на то, что предстояло тащить все на себе, хотелось взять и автомат и карабин, очень уж попались редкие экземпляры. Хотя Антон прекрасно помнил, что каждый лишний килограмм на высоте тяжелел с каждой секундой марша. В итоге Егор выбрал десантный автомат, а Антон остановился на австрийском карабине с оптическим прицелом. Оба заткнули за пояс по гладкоствольному вороненому пистолету. Рассовали по внутренним и внешним карманам новых теплых курток запасные обоймы для всех видов оружия. Взяли по финке и по три узких гранаты. Егор, кроме того, с загадочным видом присовокупил к арсеналу все имевшиеся в наличии толовые шашки. Антон не спрашивал его зачем, капитан Иванов наверняка подбирал людей в отряд по специальностям. Затем перешли к горному снаряжению и долго выбирали ботинки по размеру. Вскоре к ним присоединилась Катя. Кривенченко был на сто процентов прав: ноги в горах – самое главное после головы. Если сломаешь или собьешь – считай труп, даже если никто и не застрелит. Антон выбрал ледоруб по росту, взял солнцезащитные очки в белой маскировочной оправе и, закинув на плечо бухту веревки, вернулся в главную комнату.

Остальные бойцы уже садились ужинать. Сложив в угол возле обширной лежанки свое снаряжение и оружие, Антон присел за стол. Следом за ним вышла Катя в сером шерстяном свитере и шапочке похожая на школьницу, решившую выехать на каникулы в горы. Она также сложила свое снаряжение и молча села рядом. С другой стороны примостился Егор, уже колдовавший над толовыми шашками с видом заправского волшебника. Местный кашевар по кличке Бормотун, а по–настоящему Борька Веселов, притащил на стол горшок вареной картошки и десяток банок американской тушенки. Питание, как успел отметить Антон, в отряде было не в пример лучше, чем даже в его истребительном полку. По приказу Иванова всем налили по полстакана спирта, так сказать, на ход ноги. Антон, стараясь не смотреть на сидевшую рядом Катю, залпом выпил ядреную смесь. Спирт оказался мощнейший, такой, что глаза чуть из орбит не повылазили. Антон поперхнулся и сразу закусил хлебом с тушенкой. Огненная вода медленно разливалась по телу, принося в него приятный жар. Скоро Антон, наконец, согрелся после нескольких часов под холодным дождем, и даже слегка захмелел. Ему снова нравилось в этой жизни.

После ужина капитан Иванов назвал всех поименно и познакомил. Всего в отряде оказалось пятнадцать человек, вместе с самим капитаном. Он еще раз рассказал о том, что задача перед ними стоит чертовски сложная – во что бы то ни стало уничтожить более опытный и подготовленный для горных боев отряд «Эдельвейс». В крайнем случае – задержать немцев на двое суток при подходе к электростанции и стоять до последнего. Иванов показал всем карту с обозначенным на ней маршрутом нацистов и их собственным. Пунктиры сходились на перевале высотой в две тысячи восемьсот метров, носившем звучное название Узункол. До этого момента немцев еще можно было просчитать, но дальше предстояло действовать как карта ляжет. Если диверсанты из группы «Эдельвейс» смогут прорваться через перевал, то придется их преследовать или попытаться обойти по соседней с их маршрутом долине Мырды–Далар, выйдя первыми к Ингури–ГЭС. При этом названии Антон вздрогнул – именно там, в живописной горной долине Мырды–Далар, через сорок лет он будет бродить с рюкзаком за плечами и вместе со своими друзьями после окончания техникума. Или уже не будет? Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Иванов продолжал рассказывать диспозицию. Затем, если немцы все–таки прорвутся и выведут из строя высокогорную ГЭС, они непременно попытаются также достичь и уничтожить, или хотя бы повредить завод, где полным ходом идет выполнение оборонного заказа, который не должен сорваться. Слишком многое поставлено на карту. Нацисты прекрасно это понимают, понимают, что их ждут, но все равно будут до последнего пытаться сорвать работу завода.

После своей длинной речи Иванов встал и скрылся в соседней комнате, а затем появился вновь с дюжиной планшетов, внутри каждого находилась карта горного района с маршрутом возможного продвижения немцев, названиями перевалов, долин и ориентировочным месторасположением завода. Точного расположения не было сообщено никому, поскольку карта могла случайно попасть в руки немцев. Хотя нацисты почти наверняка имели достаточно точные данные о его местонахождении, командование решило подстраховаться. Иванов лишь приблизительно обозначил последние рубежи обороны в горах, до которых можно было отступать. Отряду предстояло умереть, но не пустить за них врага.

Когда капитан закончил рассказывать диспозицию и показывать карты, всем было приказано привести себя в порядок, перекурить и спать. Выступление отряда, как уже неоднократно повторял Иванов, должно было состояться на рассвете. Через десять минут Антон, одетый в новую шерстяную одежду, завернувшись в плащ–палатку, стоял на углу дома и курил. Огонек его папиросы призывно горел в ночи. Егор Погорелец уже лег спать в избе вместе с остальными бойцами, и только Антону хотелось растянуть последние минуты сегодняшней относительно спокойной жизни. Дождь уже давно прекратился, облака раздуло, и над его головой раскинулся бездонный звездный шатер, перечеркнутый Млечным путем. Антон откровенно любовался звездами, висевшими здесь почти над самой головой, когда из темноты неожиданно показался знакомый силуэт, вопросив женским голосом:

– Не спится, товарищ лейтенант Гризов?

Это была Катя, одетая в теплую военную куртку.

– Да, вот, – ответил нейтрально Антон, – Курю.

– Как вы думаете, мы успеем перехватить немцев?

– А долго вы меня еще на «вы» называть будете? Я ведь и обидеться могу.

– Не надо, – сказала девушка, – я не хотела вас расстраивать, но надо было с чего–то начать разговор. А с немцами, как выражается капитан, как карта ляжет. Скажите, а вы не боитесь смерти?

Антон затянулся и выпусти в бездонное звездное небо струйку дыма. Было видно, что девушке очень трудно перейти с официального «вы» на простое «ты». Это обращение еще содержало для нее некий защитный барьер, за которым хранилось самое сокровенное. Антон понял, что для нее это означает очень много сказать человеку, после чего отношения должны были резко измениться, и не стал настаивать. Пусть все идет как идет.

– Раньше я об этом не думал, – ответил Антон на ее вопрос, – А теперь боюсь, но не за себя.

– А за кого?

«Прикидываешься или правда не понимаешь? Вроде бы не дура.» – подумал про себя Антон, а вслух сказал:

– За одну знакомую медсестру, которая, как неожиданно выяснилось, умеет лазить по горам. И за каким–то хреном поперлась в самое пекло.

Катя обиделась.

– Не за каким–то, а известно за каким. За вами, товарищ лейтенант. А по горам я лазить совсем не умею, это я наврала все капитану. И страшно мне очень, да уже поздно, деваться некуда.

Антон выкинул окурок и чуть ли не заорал на нее:

– Ну на кой черт ты сюда прилетела? В госпитале что ли острых ощущений не хватало, под бомбежками? Обязательно было в отряд набиваться, на верную смерть, амазонка чертова?

Катя неожиданно тоже перешла на сдавленный крик:

– А ты не кричи на меня, я не маленькая. Что хочу, то и делаю. И вообще не подходите ко мне больше, товарищ лейтенант Гризов. Я вас знать не желаю.

Она резко повернулась и побежала в дом. Антон стоял как оплеванный, не зная, что делать дальше. Разговор получился совсем неожиданный и не тот, которого хотелось. Но было уже поздно. В растерянности лейтенант достал новую папиросу и опять закурил. Молчаливые звезды висели над его головой и, казалось, в них звучал немой укор. Было мгновение, когда Антон хотел броситься за ней и попросить прощения, но мгновение минуло, и снова заговорила мужская гордость, заглушив раскаяние. «И правда, ну чего она сюда прилетела, под пули. – рассуждал сам с собою Антон, – Ждала бы себе спокойно в госпитале. Вернулся бы и нашел. А теперь думай каждое мгновение, что с ней будет и мучайся. Ну зачем это надо». Простояв так еще минут пятнадцать, Антон вошел в избу и лег на свое место с края лежанки. Ему показалось, что в другом углу комнаты кто–то тихо плачет.

На рассвете в комнату вошел капитан Иванов и громко крикнул «Подъем!». Все быстро встали со своих мест и стали собираться в дорогу. Одевая куртку и рассовывая по карманам запасные обоймы, Антон бросал на Катю вопросительные взгляды, но она почти все время старалась повернуться к нему спиной, и делала вид, что видит его в первый раз. Она быстро собрала сумку с медикаментами, положила ее в рюкзак, засунула за пояс пистолет, и вышла на улицу. Антон натянул горные ботинки, надел рюкзак со снаряжением и боеприпасами. Рассовал гранаты. Взял австрийский карабин и вышел вслед за Егором на свет Божий. На дворе еще стояла почти непроглядная темень, хоть глаз коли. Солнце вставало где–то в соседней долине и окрасило слабым розовым светом только далекие заснеженные вершины горных пиков. Утренний заморозок покрыл редкую траву прозрачным инеем. Антон выдохнул и тотчас окутался паром, словно линейный паровоз. В воздухе чувствовалось приближение зимы.

Отряд построили во дворе. В результате осмотра капитан Иванов констатировал наличие десяти хорошо обмундированных автоматчиков и пяти бойцов с карабинами, такой баланс его устроил. Медсестра была вооружена только пистолетом и гранатами, но большего ей и не требовалось. Группа была поголовно оснащена финскими ножами. Из снаряжения почти у всех в рюкзаках находились двадцатипятиметровые бухты альпинистских веревок, карабины, ледобуры и прочие прибамбасы, необходимые для сложных восхождений. У каждого имелся свой ледоруб. Капитан Иванов остался доволен внешним осмотром.

– Ну, что–ж, орлы, – сказал он весело, – Теперь посмотрим, каковы бойцы на марше. Выступаем. За Родину. За Сталина. Вперед ребята.

И первым зашагал по горной тропе, круто уходившей вверх по склону. Как рассмотрел сквозь редеющую мглу Антон, поселок ютился у подножия горного отрога, выдававшегося далеко в еще относительно ровные земли. Почти сразу за ним виднелись внушительной высоты горные хребты. А еще дальше торчали уже совсем высокие, покрытые снегом и льдом, пики. Это был Кавказ. Старый добрый Кавказ, куда в его родное время, возили туристов–чайников в первые горные походы. Это происходило потому, что Кавказ живописен намного больше остальных гор. Он самый зеленый из всех имеющихся на территории вечно необъятной, сколько бы от нее не отрезали ломтей, родины, различных горных массивов. Именно здесь, и только здесь, до высоты две тысячи метров растет настоящий лес. В других горах такого не увидишь, в лучшем случае набредешь на какой–нибудь чахлый кустарник или чертополох. Здесь находились небывалой красоты горные пики Эрцог, Ушба и знаменитый Казбек. По всей территории были разбросаны тысячи горных озер, многие из которых образовались в бывших кратерах потухших некогда вулканов. Миллионы рек сбегали по склонам гор, рождая множество шумливых водопадов. В общем, Кавказ был идеальным местом для отдыха до революции и будет после второй мировой войны, но сейчас, когда Антон царапал подкованными подошвами горных ботинок камни на тропе, Кавказ был просто высокогорным участком русско–немецкого фронта. Антон на секунду остановился и бросил взгляд на горы. Где–то там, впереди, сейчас точно также пробирались потаенными ущельями фашистские диверсанты из знаменитой группы «Эдельвейс», специально натасканные в Альпах для своего черного дела. И сколько их было на самом деле, точно не удалось установить даже всесильной разведке. Но сколько бы ни было, им на встречу шел отряд всего из пятнадцати человек, одной из которых была молодая девушка.

Через сорок минут хода капитан Иванов остановил отряд и, спустившись вниз, осмотрел всех до последнего бойца. Пока все шло нормально, но завтра должны были проявиться первые признаки акклиматизации, то есть горная болезнь. У всех она протекает по–разному, но в основном на человека сваливается страшная тяжесть и появляется огромное нежелание двигаться. Хочется лечь и лежать прямо на камнях, хоть трава не расти. Скоро это проходит и больше на повторяется. Но второй день всегда самый тяжелый для новичков.

– Будем идти в таком ритме, – объявил капитан, – По пятьдесят минут, и делать привалы на десять. Так мы сможем пройти быстрее большую половину пути. Если кому станет плохо, сразу докладывать мне. Не молчать. Лучше сразу сказать, пока свои близко. Завтра обратного пути уже не будет.

Передохнув десять минут, отряд перевалил через отрог и стал спускаться в долину, за которой начинался новый подъем.

Глава 10. Ночной штурм

Шаг за шагом отряд продвигался вперед. Когда наступило утро и вокруг просветлело, с того места где они находились стал виден перевал Кичкинекол. Сразу за ним начиналась длинная и узкая долина, другим концом выходившая к подножию горы Сваги, на правом плече которой находился перевал Узункол. Именно сюда, по предположению капитана Иванова, и стремились выйти диверсанты из спецгруппы «Эдельвейс». Через соседний с Узунколом перевал–близнец протекала бурная горная река, регулярно сносившая все временные мосточки в верхнем течении, а в нижнем ее мощь была вынуждена подчиниться единственной рукотворной преграде на сотню километров вокруг – плотине Ингури–ГЭС. Если диверсанты, специально обученные для выполнения подобных заданий в глубоком тылу врага, сумеют достичь перевала раньше отряда Иванова то, спустившись с него всего на несколько километров вниз по течению реки, преспокойно взорвут электростанцию. А это будет уже половина победы. Охранения на электростанции практически нет, что фашистам только на руку. Оставшихся простых пехотинцев, хоть и с автоматами, эти натасканные убийцы прикончат в момент. Никто не успеет даже вскрикнуть. Затем нацистам останется провести аналогичную диверсию на заводе, для чего потребуется спуститься еще дальше вниз в долину, а затем подняться вверх на три тысячи метров, пройти по западному склону Ушбы и, перевалив через несложный Чоргор, спустится в другую долину, где расположен завод. На это у них уйдет целый день пути. Если им удастся подорвать электростанцию, то завод останется без энергии и оборонный заказ будет сорван, даже если нацисты до завода и не доберутся. А если не пропустить их через Узункол, то они затратят на обходной маневр едва ли не двое суток. Это уже срок и многое решает. Поэтому капитан Иванов, хотя и старался держаться заданного ритма, то и дело поторапливал бойцов: до Кичкинекола предстояло дойти еще засветло и, преодолев его, постараться до наступления темноты достичь Узункола. Если потребуют обстоятельства – заночевать на спуске с перевала. В любом случае необходимо было торопиться.

Антон шагал почти замыкающим, вместе с Егором. А медсестра, как один из слабых членов отряда, шла впереди. Ставить впереди медленно идущих – закон всех, кто ходит в горы группами больше одного. Остальным, волей–неволей, приходилось равняться на них. Шагая впереди, Катя понимала, что сейчас минуты решали все, и старалась идти изо всех сил. Так быстро, как только было возможно, чтобы не подводить ребят и капитана. Когда тропа изгибалась серпантином вдоль склона, Антон смотрел, как она старательно переставляет ногу с камня на камень и тихо радовался, что девчонка ничуть не уступает здоровым мужикам в сноровке. Сейчас это было самым главным. Он и понятия не имел, чем ей дается такой ритм. Жесткие лямки рюкзака впивались в ее, не привыкшие к такой нагрузке, плечи, оставляя на них красные полосы. Когда объявляли короткий привал, Катя с облегчением скидывала рюкзак на камни, а когда время передышки заканчивалось, с ужасом надевала его обратно, стараясь не подавать вида. На одном из таких привалов от Антона все же не ускользнуло молниеносно появившееся и исчезнувшее на ее лице выражение просьбы о помощи. Ему захотелось подойти и взять часть ее вещей себе, но капитан бы этого не позволил. Он и так уже о чем–то догадывался и косо посматривал на Антона, словно это он обманом заманил медсестру в горы, а не сам капитан взял девушку в отряд.

За почти полдня пути Антон успел составить себе первое впечатление об обмундировании. Это конечно были не фирменные пластиковые ботинки с шипастой подошвой и яркое капроновое снаряжение из альпинистской истории его прошлой жизни, но выданные куртка и брюки пришлись впору и нигде не жали, свитер грел исправно, а черные кожаные ботинки пока не натирали ноги. Немного мешала болтавшаяся за спиной австрийская винтовка с оптическим прицелом, да оттягивавшие карманы узкотелые гранаты, но скоро Антон привык к их ритмичным тупым ударам по телу, и перестал обращать внимание. После трех часов солнца погода опять начала портиться и, когда отряд подошел под перевал Кичкинекол, внезапно поднявшийся из долины вязкий туман почти лишил людей видимости. Капитан Иванов принародно покрыл матом местные метеоусловия и приказал начать подъем при плохой видимости – времени ждать не было. По счастью перевал был не очень сложным. Не надо было вешать страховочных веревок, поскольку крутизна и высоты были еще не те. По сути дела пока все расстояние, которое они прошли, было только продолжением предгорий, но еще не самими горами. А то, что называют Кавказом, только теперь начиналось за Кичкинеколом. Первая серьезная долина, с двух сторон над которой возвышаются мощные хребты, уже слегка увенчанные снегом, предвещавшие скорое появление горных вершин, с чьих отрогов снег не спадал никогда.

Первые бойцы поднялись на двадцать метров по тропе и сразу исчезли в тумане. Иванов приказал всем снять притороченные до поры к бокам рюкзаков ледорубы, чтобы использовать их для страховки. Камни, обильно смоченные промозглой туманной влагой, стали казаться еще более мокрыми и скользкими. Бойцам приходилось очень осторожно ставить ноги, чтобы не споткнуться и не съехать вниз, свалив кого–нибудь из идущих сзади. За Антоном шел только Егор, который умудрялся даже иногда любоваться красотами окружающих видов, и угрюмый боец, имени которого Антон не успел спросить, но знал, что друзья кличут его Емелей. На каждом перевале, видимо желая подбодрить остальных, Емеля негромко, как бы невзначай, высказывал вслух предположение о том, что немцы уже давно прошли Узункол и наверное спускаются к электростанции, а потому весь их поход потерял смысл. Но мысль свою Емеля ничем не заканчивал, а говорил словно сам с собой. Когда Антон смотрел на Емелю, то у него возникало стойкое ощущение, будто такие жизнерадостные люди в отряде нужны исключительно для того, чтобы остальным жизнь медом не казалась. Впрочем, Емеля был мужик выносливый и пер как вол, потому и стоял замыкающим. По первой военной специальности он был артиллерист, а теперь считался снайпером, так же как и Антон.

Все время, пока отряд непрерывно поднимался, Антон видел только расплывчатые очертания мелькавшей в тумане спины впереди идущего бойца, он думал о том, что случилось вчера вечером. Теперь он не сомневался в том, что нравится Кате, но чувство радости было слегка подпорчено недавними грустными воспоминаниями. Временами ему хотелось догнать ее и при всех попросить прощения за то, что накричал на нее вчера, но первое желание быстро сменялось желанием этого не делать, а подождать пока она сама подойдет и заговорит. Ведь, в конце концов, он был прав, черт возьми. Нечего ей было делать в горах, где большинство из них почти наверняка скоро ждала верная смерть, потому что они были не столь обучены и опытны как немцы. Опасностей хватало и там, откуда она пришла. И там тоже можно было служить родине. Но в глубине души Антон знал, что там Катя имела бы больше шансов выжить, и злился оттого, что она отказалась их использовать. Отказалась из–за него. И теперь Антон чувствовал тревогу и за свое и за ее будущее, ответственность за которое как бы легла на него самого. Добровольцами из отряда двигало только одно желание – остановить врага, но враг был хитер, жесток и беспощаден, а потому Антон старался не думать о том, что должно было скоро произойти. Каким–то подсознательным чувством он надеялся на то, что останется жив. Кроме надежды никаких гарантий у него не было, но тем не менее он шагал по мокрым холодным камням вверх, сжимая гладкий приклад австрийской винтовки, и надеялся победить. Так прошло три часа.

Наконец, впереди раздался негромкий окрик, это Семен Ершов, впередиидущий, повторил переданную по цепочке команду Иванова остановиться на привал. Антон снял с плеча винтовку, скинул рюкзак на большой плоский камень, присел на него сверху и закурил. Осмотрелся. Туман слегка поредел и теперь взгляд проникал сквозь него метров на двадцать–тридцать. Чуть впереди скалы сужались и между ними был виден распадок, уходивший вниз. Это означало, что отряд уже поднялся на перевал и сейчас начнет спуск. Рядом присел Егор.

– Ну, как ощущения, сапер? – поинтересовался Гризов.

– Хорошо, – бодро ответил Егор, прикуривая папиросу, – Даже не хочется ничего взрывать, такая кругом красота. Идешь себе, любуешься окрестными видами и не верится, что где–то в соседнем ущелье прячутся фашисты, готовые в любой момент пристрелить тебя как собаку. Ну не могут они мирно сосуществовать с такой красотой. Не стыкуется все это.

– А они и не стараются мирно сосуществовать. Им дела нет до красоты, поскольку задание имеется: уничтожить побольше русских военных объектов. – ответил Антон, – Идут себе они чрез горы и размышляют только о том, как бы нам напакостить, сукины дети. А мы идем им на встречу и думаем о том же. Так что, жизнь не так проста, как кажется – она еще проще. А задание у нас вообще проще некуда – остановить немцев. Как уж это получится, один Бог ведает и верховное командование. Хотя, я думаю, что верховное командование на самом деле понятия не имеет чем эта операция может закончиться.

Егор молчал. Было видно, что он над чем–то усиленно раздумывает.

– Ты о чем задумался? – спросил Антон, – Изобретаешь новую бомбу, террорист?

– Навроде того, – ответил Егор, – Соображаю, сколько взрывчатки надо заложить в заряд, чтобы одновременно и народу положить немало, и лавину себе на голову не вызвать. Проблема, понимаешь.

– Да уж, – протянул Антон, – Проблема. Горы, они сотрясения воздуха и камней не переносят. Чуть перебрал – и разгневаются горные духи, забросают тебя камнями.

– Ладно тебе, – прервал его Егор, услышав негромкую команду капитана продолжать движение, – кончай. Как нас учили на рабфаке – духов не существует. И вообще, пора идти.

– Это ты–то говоришь про духов, что их не существует? – переспросил Антон, – Ты, потомок священнослужителя?

Егор нахмурился.

– Я забыл об этом. И вообще, мои родители со мной ничего общего не имеют. Пойдем, капитан сигналит.

Антон не стал продолжать. Они встали, затушили папиросы, кинув их в снег, и медленно зашагали за остальными солдатами, включаясь в общий ритм движения. Отряд вновь вытянулся по тропе, образовав ломаную линию, походившую на плавно извивавшуюся в тумане огромную змею. Антон осмотрелся по сторонам. Распадок резко расширялся на восток, и не будь тумана, с перевала открывался бы наверняка живописнейший вид. Но, увы, на этот раз не повезло. Кругом висела серая хмарь, позволявшая видеть только на несколько метров перед собой. Тропа круто шла вниз и Антон передвигался теперь прощупывая путь ледорубом – кто его знает, что может оказаться под ногами. Тем более, что справа скала резко переходила в довольно глубокий обрыв, дна которого не было видно. Выскользни какой–нибудь камешек из–под ноги, и костей не соберешь, а идущие рядом и моргнуть не успеют, как будет покоиться твой труп на дне глубокого ущелья. На память почему–то пришел эпизод из прошлой жизни. Антон тогда ходил в поход на далекий и знойный Тянь–Шань. Группа начинающих туристов уже почти закончила все свои восхождения и спускалась в последнюю долину, у выхода из которой начинались цивильные места. И вот, проходя вдоль последнего обрыва, одна из молоденьких девушек на глазах всей группы по чистой случайности сорвалась в пропасть. Раздался крик, все обернулись, но на краю обрыва уже никого не было. Люди застыли на месте, не в силах пошевелиться и осознать случившееся. И только руководитель группы приблизился к обрыву, постоял несколько секунд смотря в пропасть, и вдруг бросился следом. Никто не мог понять почему. Потом Антон узнал, что ему все равно грозила бы тюрьма, а он не хотел садиться. Наверное – решил все ускорить.

Спуск продолжался почти час. Антон сверхосторожно переступал с камня на камень, инстинктивно стараясь держаться как можно дальше от близкого обрыва, глубину которого он чувствовал чуть ли не печенкой, хотя и не мог рассмотреть глазами. Катя шла далеко впереди, и ее было совсем не видно. Гризов изо всех сил надеялся, что с ней все будет хорошо. По расчетам Антона где–то через пару часов отряд должен был спуститься вниз с перевала и втянуться в долину. Шли, в принципе, неплохо. Если удастся сохранить такой темп, то к вечеру могли добраться и до Узункола. Антон поправил свой карабин и ощутил холодную сталь оптического прицела. Раньше он был летчиком. Теперь – снайпером. Надо сказать, что это начинало ему нравиться. Сказывалось магическое влияние австрийской игрушки за плечами. Антон никогда не ощущал жажды убийства, но имея на плече столь качественное ружьишко, так и подмывало передернуть затвор, прицелиться кому–нибудь, стоявшему на расстоянии километра, прямо в глаз, и спустить курок. Увидеть, как где–то далеко, словно в кино, человек хватается за голову и медленно заваливается навзничь. Он падает, руки его разлетаются в стороны, безвольные, словно ветки ивы. На лице застывает маска смерти. Антон так явственно это представил, что позабыл, где находится и едва не свалился в пропасть, оступившись. Но когда он удержал равновесие, качнувшись, впереди раздался истошный крик.

Первые секунды Антон стоял, прислушиваясь к раздававшимся звукам. Тишина. Затем негромкий перестук посыпавшихся в пропасть камешков. И где–то далеко внизу – тупой удар о камни живого тела. Все повторялось. Почти так, как произойдет через сорок лет, если не считать, что сейчас в горах отряд специального назначения, а не бесшабашные студенты. По цепочке разнеслась негромкая команда – «отряду сгруппироваться к голове колонны». Антон медленно пошел вперед, предчувствуя непоправимое. Он не ошибся. Метров через тридцать, у кромки бездонного обрыва, в глубине которого клубился непроницаемый туман, стоял капитан Иванов и несколько бойцов. Они смотрели в пропасть с выражением застывшего ужаса на лицах. Когда Антон приблизился, капитан вытер проступивший холодный пот со лба, взглянул в его сторону и медленно проговорил:

– Егоршин оступился. – и, помолчав, добавил, – всем удвоить осторожность. Мы не можем погибать вот так, не нанося урона нацистам.

Отряд снова растянулся по тропе. Спустя пару часов, как и предполагал Антон, крутой спуск вдоль обрыва закончился и началась довольно пологая тропа, петлявшая меж огромных валунов. Чувствовалось, что местность немного выравнивается, и уже где–то недалеко находится долина. По наблюдениям Антона в долину они вышли и уже шагали по дну широкого ущелья, обрамленному с двух сторон высокими горами, но осознать это смогли только спустя четыре часа, когда туман понемногу рассеялся. Глазам уставших бойцов предстали величественные скалы, давившие людей своей непрошибаемой мощью. По дну ущелья тек неглубокий ручеек. Иванов остановил отряд и дал двадцать минут на отдых. Это было много.

– Орлы, – сказал он, – До Узункола нам осталось четыре часа ходу. Если поторопимся – успеем подняться до половины и заночевать под самым перевалом. А если пойдем без отдыха – должны успеть взять перевал раньше срока. Не исключено, что фашисты идут быстрее нас. Разрешаю высказаться.

Он посмотрел в уставшие лица бойцов. Никто из них не возразил капитану. Антон поискал глазами Катю, которую закрывали от него тела других солдат, но так и не нашел.

– Ну вот, – удовлетворенно проговорил Иванов, – Принято, так сказать, единогласно. Перекурить, отдохнуть на десять минут дольше положенного, и марш–бросок.

Антон скинул рюкзак и повалился на холодные камни. Полежал несколько минут, расслабляясь. Потянулся, посмотрел в небо. Очень высоко бежали стайками рваные серые облака. Когда–то давно, сейчас ему даже казалось, что этого вообще могло с ним не быть, он запросто летал меж этих серых облаков со скоростью мысли, резвясь и обгоняя эфирные радиоволны и иные сотрясения. Быть радиоволной ему нравилось, что ни говори. Можно перемещаться в пространстве, ощущая себя только частью этих безбрежных воздушных масс, наполненных снегом и дождем. Никаких тебе моторов и крыльев, просто часть неба, которая перемещается сама по себе, лишь иногда прихватывая с собой с одного места планеты в другое какие–нибудь небесные прибамбасы в виде неучтенных прогнозом погоды молний и града. Полная власть над временем и пространством. Почти что король небес. А теперь этот король лежал себе в теплой куртке на голых и острых камнях посреди кавказских гор, созерцая самого себя. Он был и не был одновременно.

– По–о–о–дъем! – разнеслось по долине. Капитан Иванов уже стоял на тропе с рюкзаком за плечами и автоматом на шее. Ледоруб за ненадобностью в долине был засунут за боковые стяжки рюкзака. «Здоровый мужик» – подивился выносливости немолодого уже капитана Антон. Хотя, действительно ли Иванов ходил в столь невысоком звании для своих лет, Гризов очень сомневался. Особенно после обмолвки часового в поселке. Но вопросов не задавал, в особом отделе свои порядки и причины. Лучше их не знать. Меньше знаешь – дольше живешь.

Бойцы нехотя поднимались, бряцая оружием. Предстоял недолгий, но изматывающий марш–бросок. Иванов подождал, пока все приготовятся, развернулся и быстро зашагал по тропе. До самого Узункола оборачивался только пару раз, чтобы посмотреть не упал ли кто от изнеможения. Через час ходьбы окружающее для Антона стерлось и слилось в нечто расплывчатое. Он не видел окрестных гор, а лишь шагал как заводной автомат или робот, неосознанно переставляя ноги. Шумно вдыхал воздух как загнанная скаковая лошадь. Мысли, между тем, текли своим чередом. Он снова вспомнил про Катю и захотел извиниться. Потом вдруг перед его глазами всплыл родной зал микрофонщиков, посты радиоперехвата и сидевшие за ними солдаты. Они курили, пили чай и о чем–то переговаривались. Затем появился полковой плац, по которому, лихо задирая ноги в кирзовых сапогах, шагала строем целая рота. В сторонке стоял прапорщик Жмень и удовлетворенно попыхивал папиросой – ему безнаказанно удалось стянуть мешок картошки со склада. Неожиданно все заслонила долговязая фигура комбата. Волков словно бы смотрел на Антона сквозь увеличительное стекло, моргал и злорадно потирал руки. Антону неудержимо захотелось врезать комбату по носу, но рук своих он не чувствовал. В настоящий момент для него существовала только растущая с каждым шагом тяжесть за спиной. Она придавливала Антона к земле. Винтовка оттягивала плечо так, что хотелось ее сдернуть и выкинуть – былой мистической любви к австрийской игрушке уже не чувствовалось. Только тяжесть. Ноги постепенно отказывались сгибаться и переставлять их приходилось большим усилием воли. Видимо, все остальные бойцы находились в таком же положении, поскольку за все время марш–броска никто его не окликнул и не спросил о чем–нибудь. Со всех сторон слышалось лишь натужное молчаливое сопение. Когда Антон услышал откуда–то издалека команду, означавшую привал, то не поверил и продолжал шагать автоматически. А потом, осознав, медленно повалился на камни и задышал словно паровоз после пробега Владивосток–Питер.

Мысли медленно приходили в стройное соответствие. Горы, небо, долина, снег. Снег? Антон приподнял голову и огляделся. Отряд остановился у самого подножия огромной горы, все склоны которой были усыпаны глубоким на вид снегом. Видимо, это и была долгожданная Свага. Справа от ближайшего склона виднелась широкая морена. Кругом – горы чуть пониже, но тоже высокие, увенчанные островерхими шапками, на которых кое–где на предзакатном солнце тускло блестел лед. Антон поднял глаза на солнце и понял, что день быстро гас. Еще час и наступят сумерки, а почти сразу затем ночь. Темнело в горах мгновенно. Идти на подъем ночью и с профессионалами было делом опасным, а с необученным отрядом вообще представлялось верной гибелью. К тому же Антон разглядел на вершине ледник, двумя языками пересекавший подъем. Но выбора у них не было. В конце концов в отряд набирали добровольцев, сами напросились. Так что теперь оставалось уповать кому на Бога, а кому на компартию. Тем не менее, нельзя сказать, что услышав команду «Подъем», Антон сильно обрадовался. Тело уже ныло нещадно – такие переходы, особенно по суперпересеченой местности неподготовленным людям, даются нелегко. Рядом стоял Егор, растиравший скрюченные от холода пальцы. Катя уже находилась рядом с капитаном. Только сейчас Антон вдруг почувствовал высоту. Стало заметно холоднее, вокруг уже не было той живописной растительности, как внизу. Одни голые камни. Скорее всего они поднялись почти на две с половиной тысячи метров над уровнем моря. Сам Узункол был обозначен в три семьсот и был очень непрост. Иванов собрал бойцов вокруг себя и сказал:

– Ребята, настал решающий момент. Перед вами Узункол, за ним – немцы. Мы должны взять этот перевал первыми и устроить на нем засаду. «Эдельвейс» идет из другой долины, которая заканчивается перевалом, примыкающим к Узунколу. Если немцы нас опередят, то расстреляют на подъеме. Прятаться здесь негде. С Узункола прямой путь вниз к электростанции. Поэтому быстрый штурм – наш последний шанс.

Он указал на стоявшего рядом здорового черноволосого бойца.

– Если меня убьют или случится что–то непредвиденное – капитан Семенов займет мое место.

Иванов повернулся и посмотрел в сторону Сваги, нависавшей необъятной громадой.

– Дело нелегкое, но вы все в прошлом альпинисты, хотя и давно без тренировки. Времени нет, придется вспоминать на ходу. Ночь нас застанет на середине подъема. Будем идти, пока сможем. В крайнем случае заночуем прямо на скале. Перевал высокий, но отвесных подъемов всего два, и все в средней части горы. Выше – рыхлый снег и ледник. Сейчас пять минут перекусить и оправиться. Затем начнем штурм перевала. Всем обвязаться страховочными веревками по трое.

Антон подошел к своему рюкзаку и достал из специального непромокаемого мешочка небольшую плитку шоколада с горстью изюма. Перемешал, закинул все это в рот и медленно прожевал. Показалось мало. Он достал еще сухофруктов и снова набил рот. Постепенно появилось чувство легкой наполненности желудка. Открывать тушенку Антон не хотел, поскольку идти на подъем с полным желудком не рекомендовалось. Лучше открыть ее наверху, после успешного подъема, с чувством глубокого удовлетворения жизнью на данном отрезке времени. Ведь нет ничего лучше, чем съесть банку тушенки, сидя в спокойной обстановке посреди ледника на высоте почти четыре тысячи метров и плюнуть оттуда вниз, ощутив власть над пространством.

Рядом сидел Егор и тоже жевал сухофрукты. Оглядевшись, Антон увидел, что практически все бойцы разделяют его чувства – никто не ел тушенку, хотя имелась она у всех. Катя лизала шоколадку, сидя на камне, подложив под себя увесистый моток веревки. Как он заметил, девушка вообще ела очень мало – хорошая черта в хозяйстве.

– Подъем! Выходим на штурм. Всем разобраться по тройкам и начать движение. Первой идет моя тройка. Затем капитана Семенова и все остальные. Замыкающей – тройка Кошкина.

Антон вздрогнул – ведь это его звали сейчас Кошкиным. Он очень хотел бы взять в свою тройку Катю, привязав ее к себе веревкой он был бы спокоен, что она не сорвется, а если что – уж лучше погибать вместе. Но Катя было определено место в первой тройке с Ивановым, а в одной упряжке с Антоном шел Егор и Емеля, которому Антон дал новую кличку «чтоб жизнь медом не казалась». Далать было нечего. Отряд разобрался по связкам и двинулся на штурм.

Снег и правда оказался глубоким и чем выше поднимался отряд – тем глубже. Первым приходилось тропить, то есть утаптывать снег ногами, оставляя другим проторенный путь. Так шли час. Движение резко замедлилось, а вскоре начался и первый отвесный участок. Перед отрядом возникла стена высотой метров двадцать, без видимых путей обхода. Иванов отвязался от своих спутников и, прицепив с помощью карабина страховочный трос к твердому кожаному поясу, полез вверх по стене, засовывая пальцы в видневшиеся щели и забивая в них стальные крюки с отверстиями, через которые капитан пропускал веревку. Преодолев отвесный участок, он дал команду остальным на подъем, а сам страховал сверху. Второй пошла Катя. Антон снизу следил за тем, как она неумело передвигается по стене, то и дело сползая вниз на несколько метров, обдирая руки в кровь. К счастью, Иванов ее страховал хорошо. В конце концов, когда каким–то чудом ей удалось забраться метров на десять, капитан просто вытянул ее вверх как куклу за счет собственной силы. Затем пошли остальные бойцы. Кто лучше, кто хуже, но постепенно все преодолели отвесный участок. Кое–кто даже в связках. У Антона подъем прошел гладко и быстро, он даже не ожидал от себя такой прыти – видимо сказывалась любовь к скалолазанию.

Когда Антон, первым из тройки, вылез наверх и подстраховал остальных, отряд уже вытянулся по склону метрах в ста вверху. Снова пришлось догонять. На ходу Антон пытался отогреть руки, замерзшие во время разминки на отвесной стене, от которой веяло мертвенным холодом. Кажущееся преимущество замыкающего, которому полагается двигаться уже по протоптанной тропе сводилось на нет, поскольку по ней прошло уже такое количество народа, что снег опять стал рыхлым и лишь немного примятым. Но это все равно было лучше, чем идти по целине. Антон старательно вгонял ледоруб в снег, чтобы в случае падения успеть «зарубиться» и не сползти обратно к отвесной стене. Погибнуть – дело недолгое. А вот попробуй выстоять и победить. Немного мешала винтовка. Антон даже немного пожалел о своем выборе оружия, поскольку на подъеме короткий автомат был гораздо предпочтительнее. Но передумывать было уже поздно, его считали в отряде за снайпера.

Отряд поднялся метров на двести, петляя между камнями и причудливыми изгибами скал. Иногда Гризов поглядывал на солнце и видел как приближается закат. Воздух уже заметно посерел и сгустился. Лучи солнца иногда не пробивались сквозь облака. Светило медленно, но верно падало за скалистый хребет. Надо было торопиться и Иванов это понимал. Еще через полчаса отряд подошел ко второму отвесному подъему, метров на пятнадцать выше первого. На этот раз все повторилось, только Катя шла третьей, а двое мужчин страховали ее сверху. В противном случае был большой риск не удержать ее в случае срыва. Вообще, Антон заметил, что Иванов вел отряд довольно грамотно, наверное сам в прошлом собирал медали за восхождения и принадлежал к тем первым альпинистам, которые штурмовали непреступные пики ко дню рожденья Сталина и по заданию партии без всякого снаряжения. Родись Иванов в его время, то наверняка бы получил звание тигра скал, за покорение всех семитысячников планеты. Как бы это ни было, сейчас он был как нельзя кстати. Без него отряд вряд ли смог бы слаженно передвигаться.

За вторым подъемом начинался ледник. Когда Антон преодолел отвесную стену, едва не уронив в пропасть ледоруб, солнце почти скрылось за хребтом и светило откуда–то снизу из соседней долины. По темному небу разлился матовый отблеск алых лучей. У Гризова появилось ощущение, что разом похолодало градусов на десять. В горах солнце – это все, оно и светит и греет. Если его нет, лучше сидеть у костра в палатке, а не шариться по сложным перевалам впотьмах в поисках верной гибели. Антон успел разглядеть начинавшийся метрах в ста мощный ледник, а это означало большую опасность, чем вся встречавшаяся до сих пор. Скрытые под снегом глубокие трещины и разломы и днем–то было не разглядеть, а сейчас траверз через ледник представлялся самоубийством. Еще никто и никогда не ходил по ледникам ночью. Иванов подождал, пока связка Гризова подтянется к остальным, сгруппировавшимся на краю ледника. Солнце уже село и стало совсем темно, лишь снег белел, давая слабые ориентиры и едва светился, казалось уже так близко, провал на правом плече горы – это был Узункол. Но предстояло еще пересечь ледник. Когда Антон, медленно шагая по рыхлому снегу, потому что тропы было уже не видно, привел свою тройку к краю ледника, капитан наставлял бойцов.

– Передвигаться очень медленно, прощупывая ледорубом каждый сантиметр под ногами. Сами знаете, под снегом масса трещин. В лучшем случае сломаете ногу и не сможете идти дальше, а в худшем – поминай как звали. Один уже лежит на дне пропасти не похороненный. Так что – от каждого шага зависит выполнение задания. Фонарики включать нельзя – свет видно с такой высоты очень далеко. А немцы поблизости. Ну все. Вперед.

И первым ступил на ледник. Горные ботинки, с вколоченным в подошву подобием шипов, скребанули по гладкой и скользкой поверхности. Капитан сделал несколько шагов и остановился. Вторым шагнула на лед Катя. В темноте лиц было не видно, но и отделенный от нее тремя связками бойцов, Антон чувствовал как колотится ее сердце – один неверный шаг и тебя больше нет. А вместе с тобой и еще двоих. Веселая перспектива. На секунду у Антона даже промелькнула предательская мысль «И на кой хрен я поперся в эти горы?«, но была тут же подавлена усилием воли. Мандраж на леднике означал смерть еще более верную. Такое состояние в своем времени его спутники определяли фразой «Я эти горы в телевизоре видал!». Но здесь еще не было телевизора и Антона никто бы не понял, вздумай он жаловаться на жизнь такими словами. Но он и не жаловался. Просто, когда подошел его черед, мысленно перекрестился и вступил не ледник. Тонкий слой снега скрипнул под окантованной подошвой ботинок. Ледоруб выбил стайку льдинок. Последний бросок на перевал начался. В группе установилось гробовое молчание. Казалось и ветер, дувший на высоте сильнее, а на леднике вообще заставлявший едва ли не скользить под парусом словно буер, немного стих, проникшись сложностью обстановки. Шли молча, так что было слышно дыхание связанных с тобой одной веревкой людей. Антон изо всех сил старался не думать ни о чем, а только наступать осторожно в снег, десять раз проверив его на прочность жалом ледоруба. Он не раз вспомнил свои швейцарские «кошки», одев которые на подошвы, возникало ощущение, что ходишь не по льду, а по пластилину – так глубоко впивались тонкие и прочные стальные шипы в твердый лед. Эти же ботинки скользили едва похуже коньков.

Один раз Антон ткнул ледорубом перед собой и едва не потерял равновесие – стальное жало прошло сквозь снег, как сквозь масло и не воткнулось ни во что. Значит впереди была трещина. Антон прощупал ее вправо – все та же пустота под снегом. Слева ледоруб глухо стукнул об лед. Антон повернул влево и обошел трещину, уведя за собой остальных. Что творилось с остальными бойцами, было абсолютно неизвестно, сверху раздавались только мерные удары железа об лед и натужное сопение. И вдруг тишину разорвал истошный крик. Антон вскинул голову, но ничего не увидел. Только темнота. Инстинктивно он ускорил шаг, и вдруг правая нога ушла по колено под снег. У Антона перехватило дыхание. «Вот оно» – пронеслось в голове. Но провалившись на полметра, он не уходил дальше. Значит зацепил край широкой трещины, либо угодил в узкую. Антон попытался взять себя в руки – сердце стучало как бешеное – и медленно, положив ледоруб на поверхность плашмя, стал вытягивать увязшую ногу. Сзади остановился как вкопанный Егор, от неожиданности превратившийся в соляной столб, вместо того, чтобы обеспечить Антону страховку. Сантиметр за сантиметром Гризов вытягивал ногу из трещины, и в конце концов ботинок снова оказался на поверхности. «Повезло. – подумал Антон, – Очень повезло». И только сделав шаг, осознал окончательно, что с ним могло произойти. На секунду он застыл недвижимо. Подошедший сзади Егор тронул его за плечо и тихо спросил:

– Ты как?

Антон словно очнулся ото сна и ответил металлическим голосом:

– Нормально. Идем дальше.

Сзади показался Емеля, осторожно обходивший трещину, в которую провалился Антон. Связка прошла еще метров тридцать и стало видно группу бойцов, сгрудившуюся над чем–то. Они тихо переговаривались вполголоса. Антон разобрал голос капитана, который сказал:

– Включите фонарик, надо посмотреть что с ними. Только светить вниз, не ерзать по окрестностям.

Вспыхнул и уткнулся вниз тонкий луч, показавшийся ослепительно ярким в кромешной темноте. Антон, приблизивший совсем вплотную к бойцам, увидел широченную трещину с обсыпавшимися краями. Она явно была полностью скрыта под снегом. Боец посветил фонариком в глубину, но яркий луч терялся во мраке, так и не достигнув дна. Трещина изгибалась и уходила под основной язык ледника. Судя по всему, до дна было не меньше пятидесяти метров. Упав туда, не уцелел бы никто. Бывали конечно всякие случаи, но смерть наступала в девяноста пяти процентах. Иванов тяжело вздохнул и стиснул зубы.

– Их уже не вернуть.

И обернувшись к остальным приказал:

– Продолжать движение.

Погас луч фонарика. Молча и в кромешной тьме отряд двинулся дальше вверх. Судя по всему, в трещину свалилась вторая связка, причем все трое. Падение произошло так неожиданно, что никто из них не успел вогнать острый язык ледоруба в лед и закрепиться. Теперь все они покоились на дне глубокой трещины. Не исключено, что чудом кто–то остался жив, но Антон ему не завидовал. Лучше было пустить себе сразу пулю в лоб, поскольку выбраться оттуда одному было абсолютно невозможно. Здесь нужна была спасательная операция, и не ночью. Через полчаса утомительной и нервной ходьбы по льду Антон вдруг почувствовал под ногами твердый камень. Не веря своим ощущениям, он ударил ледорубом в снег и услышал глухой стук о каменную поверхность. Ледник кончился. Значит скоро будет перевал. Антон снова ускорил шаг. Еще немного, и в лицо ударила струя ледяного ветра, врывавшегося в широкую расщелину между скал. Это был перевал Узункол.

Глава 11. Двойной капкан

Утро наступало ужасно медленно. Антон лежал в снегу между камней в полузабытьи и грезил наяву. Порой ему казалось, что он спит, видя сказочные сны об уютном кирпичном доме, в котором горит огонь, распространяя вокруг себя благословенное тепло. Вокруг сидят друзья, неторопливо и с наслаждением курят сигареты, ведут беспечную беседу о прелестях жизни. То вдруг перед ним возникала черная ломаная линия перевала с белым пятном снега посередине. Потом он снова оказывался в доме и пил глинтвейн. Потом снова перевал. Антон не мог поручиться, где именно он находится в настоящий момент, но был абсолютно уверен, что глаза его широко раскрыты, а рука сжимает снайперскую винтовку.

Отряд, потерявший на подъеме троих человек, полукольцом охватил перевал. Оставшиеся одиннадцать бойцов лежали зарывшись в снег и ждали наступления рассвета. Небо на востоке едва окрасилось в серо–розовые тона. Капитан Иванов уже битый час наблюдал за перевалом в мощный бинокль, но пока было все спокойно. Никакого движения. Вдалеке, сбегая с соседнего перевала–близнеца, шумела горная река, в нижнем течении упиравшаяся в Ингури–ГЭС. Немцы ожидались как раз со второго перевала, перейдя через который они могли углубиться в долину и достичь электростанции. Но на спуске со второго перевала они неминуемо должны были пересечь небольшое плато перед Узунколом. Плато идеально простреливалось с близкого расстояния, но вот с того места, где сейчас находился отряд, его полному обзору мешали отроги. Отчетливо виднелась только левая сторона плато. В конце концов Иванов принял решение передвинуться вперед и сделать засаду в отрогах, ответвлявшихся от основного массива скалы. Там должно было быть много удобных позиций для автоматчиков, и тем более для снайперов. Немцев могло оказаться значительно больше, поэтому необходимо было использовать укрытия по максимуму. Капитан подозвал к себе капитана Семенова и приказал ему выдвинуться вперед с тремя бойцами. Весь отряд уже переоделся в белые маскхалаты и почти сливался с окружающим пейзажем. Антон, наконец сфокусировав зрение на одном объекте, разглядел лежавшую в десяти шагах Катю. Она спряталась за большим валуном и напряженно вглядывалась в перевал. Ни тени страха. Лицо ее даже раскраснелось от волнения, а в глазах появился азарт. Глядя не нее можно было сказать, что охота на фашистских диверсантов – ее любимое дело. «Вот упрямая баба», – подумал Антон и, отвернувшись, тоже стал разглядывать перевал, приблизив к себе винтовку. Выдвинувшись вперед бойцы во главе с капитаном Семеновым проползли по–пластунски добрую сотню метров и, достигнув первого отрога, присели на корточки, держа автоматы а руках. Затем двинулись дальше короткими перебежками. Спустя минуту последний из бойцов скрылся за скальным выступом. Им было приказано разведать подступы к плато. Почти несколько минут стояла гробовая тишина, и только отдаленный шум речки напоминал о наличии жизни в горах. Антон повертел головой по сторонам, разглядывая нависавшие с двух сторон над перевалом вершины Сваги, почти полностью укрытые снегом. Прошло еще минут десять. Все было по–прежнему тихо.

Иванов забеспокоился – если впереди все нормально, то Семенов с бойцами уже должен был вернуться назад, но его не было. Помедлив еще минуту, он приказал четверым двигаться за ним, а Антону, Егору и Емеле прикрывать тыл. С ними же оставалась и Катя, чему Антон несказанно обрадовался, но тут же подавил неуместные на войне чувства. Капитан с бойцами передвинулся к отрогам. Двое держали склоны, еще двое и капитан – центр спуска. Очень медленно они преодолели перевал и спустились вниз на сто метров. Все вокруг дышало спокойствием, от обилия белого цвета горы сливались в глазах в сплошную картину. Но разведчиков нигде не было видно. Капитан выглянул из–за камня и вдруг увидел прямо перед собой, метрах в пяти, черные подошвы ботинок с металлическими кантами. Там, лицом в снег, лежал человек в белом маскхалате. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, валялся компактный десантный автомат. Приглядевшись, Иванов увидел черную рукоятку финского ножа, торчавшую из спины бойца, и небольшое алое пятно на белом маскхалате вокруг нее. До капитана еще не полностью дошел смысл увиденного и он скорее почувствовал, чем заметил боковым зрением, едва уловимое движение на скале слева. Капитан вскинул автомат и, резко развернувшись, хлестнул короткой очередью наугад. Раздался сдавленный крик, от скалы отделился человек в белом маскхалате и, схватившись за живот, рухнул с двадцатиметровой высоты вниз на камни, выронив автомат с узким прямоугольным магазином. Иванов еще на лету опознал в оружии немецкий «Шмайсер». И тотчас горы словно ожили. С двух сторон откуда–то сверху грянуло сразу несколько автоматных очередей. Боец, прятавшийся за камнями слева от капитана, схватился за грудь и рухнул замертво. Еще двое стали отступать, отстреливаясь на звук от засевших в складках горы нацистов. Они смогли пройти всего метров двадцать и оба задергались в конвульсиях, поймав в грудь несколько кусочков свинца. Капитан укрылся за огромным камнем, лихорадочно соображая двигаться назад или ждать здесь, пока не подойдет подкрепление. Камень был очень удачно расположен. Рядом с ним лежал другой, поменьше, и между ними находилось углубление, которое и спасло капитану жизнь. Пули свистели над головой, отскакивали от камней, но не могли поразить его. Капитан знал, что долго он тут не продержится. Пока немцы стреляли, Иванов успел насчитать по крайней мере десяток автоматов, а сколько еще снайперов. Не исключено, что это вообще половина группы. Скоро немцы перестали стрелять, поняв, что его сейчас не достать. Пальба разом смолкла, и наступило затишье, словно ничего и не произошло на перевале. Только шум речки стал отчетливее.

Услышав стрельбу, Антон встрепенулся. Перестрелка длилась всего минуту и быстро смолкла, что могло означать только одно – кто–то кого–то победил. Судя по тому, что Иванов не возвращался, он лежал сейчас мертвый на спуске с перевала. «Ни хрена себе устроили засаду.» – мысленно выругался Антон, и даже сплюнул на снег. Все насторожились. Егор и Емеля, передернув затворы автоматов, стали озираться по сторонам. Антон задумался – надо было что–то решать, ведь теперь в группе командовал он. Положение, нечего сказать, было веселое. Сзади отвесные стены и ледник, испещренный глубокими трещинами. Спереди вооруженный до зубов и натасканный специально для войны в горах отряд нацистских альпинистов со звучным названием «Эдельвейс». В активе трое мужиков с оружием и одна насмерть переруганная девушка – услышав перестрелку, Катя подползла к ним поближе, с нее слетела напускная гордость и на лице был только безотчетный страх. «Поняла наконец, – злорадствовал про себя Антон, – Что не в бирюльки играем.» Но молчал, потому что жалко было, если она тоже погибнет. Он, хоть и молодой, но мужик. У него призвание такое – воевать, если что случится. А она застряла на этом перевале в конечном итоге из–за него. «Нечего было в госпитале к медсестрам приставать», – отругал себя Антон задним числом. В пассиве находилось одиннадцать бойцов, погибших ни за грош. «А может продал кто? – подумал Антон, – Хотя теперь это уже неважно». И вдруг его осенило.

– Слушай, Егор, – сказал он шепотом, – Ты свое устройство с радиовзрывателем сварганил?

Егор посмотрел на него, еще не совсем улавливая мысль.

– Ну, да. Готово. Лежит у меня в рюкзаке. При желании небольшой железобетонный мост можно подорвать. Только что ты хочешь здесь рвануть? Нет ведь никаких коммуникаций.

– Есть идея. Мы не пойдем через перевал, там нас как птенцов перещелкают. Фрицы засели на скалах с двух сторон и простреливают все проходы. Поэтому и живым никто не вернулся. Но и внимание у них на этом самом проходе сконцентрировано.

Антон повернулся на бок и указал на нависавшую над ними левую вершину Сваги.

– Мы пойдем туда. Поднимемся на вершину и обозреем ситуацию. Наверняка ребята из «Эдельвейса» залегли чуть пониже и держат на мушке перевал. Значит, если повезет, с вершины можно увидеть всех, или почти всех, засевших на левом отроге. Мы бросим твою игрушку прямо им на голову и рванем. Грохнет так, что мало не покажется. Если кто и уцелеет от взрыва, то лавина следом им обеспечена. Надо будет только найти такое место, чтобы самих не снесло. А потом, положив фрицев, спустимся под прикрытием отрога в долину. С правой стороны нас не достанут, да и лавина им засыплет дорогу, если в погоню двинутся. Ну а мы – прямиком вниз на электростанцию. Там посмотрим, что к чему. Все же стены. Да и охрана там должна быть.

Егор даже присвистнул от такой перспективы. Даже если это грозило смертельной опасностью, от предложения взорвать что–нибудь он никак не мог отказаться. Катя смотрела на них, как на сумасшедших. Емеля выслушал план и молча согласился. После перестрелки он как–то подобрался и предпочитал не выдвигать своих идей, а выполнять чужие приказы. В конце концов они были на войне, а Антон сейчас остался за командира.

Небольшой отряд короткими перебежками достиг скалы и начал лихорадочно карабкаться вверх. К счастью подъем на левую вершину Сваги не был особенно трудным. Антон поблагодарил Бога за то, что им не пришлось лезть на правую вершину, которая выглядела почти неприступной. Смогли обойтись без крюков и веревок, хватило собственных навыков скалолазанья. Даже Катя, у которой это получалось слабо, на сей раз смогла без страховки преодолеть шестиметровый почти голый выступ. В экстренной ситуации организмы использовали все резервы. Антон только диву давался, как легко прошел подъем еще метров на пятьсот над перевалом. Вскарабкавшись на вершину, он остановился и посмотрел вниз. Отсюда было видно как через перевал с противоположной стороны медленно двигалось несколько фигур в маскхалатах. Еже несколько, создавалось такое ощущение, зачем–то окружали огромный валун. У Антона на секунду промелькнула догадка, но оформиться в мысль не успела. Он двинулся вперед и, осторожно высунувшись, посмотрел вниз на отрог. Остальные прильнули к гладкой скале рядом.

Антон оказался абсолютно прав. Почти в двухстах метрах под ними, в складках отрога лежали немецкие десантники в белых маскхалатах, абсолютно незаметные снизу, но отчетливо видные отсюда на фоне тыльной стороны черных скал. Их было пятнадцать. Наверняка на другой стороне перевала еще столько же. Антон едва не присвистнул от удивления. Значит отряд был с самого начала вдвое меньше немецкого по количеству бойцов, а теперь и вообще не шел с ним ни в какое сравнение по боеспособности. Десять нацистов были вооружены выкрашенными в белый цвет «Шмайсерами», а остальные прильнули к оптическим прицелам карабинов. Ближе всего к вершине находилось еще двое в маскхалатах с биноклями в руках. Они смотрели в долину и о чем–то переговаривались. Антон подозвал Егора и показал ему немцев.

– Как думаешь, докинем?

Егор осмотрел место наметанным глазом и сказал:

– Нет, не докинем. Вот если бы спуститься вон туда, влево, метров на пятнадцать ниже. Это будет идеальный плацдарм.

Антон посмотрел по направлению вытянутой руки и разглядел небольшой скальный выступ, расширявшийся настолько, что четверо человек могли там спокойно уместиться. Выступ был огражден с трех сторон большими камнями и находился чуть ниже того места, где они прятались сейчас. В обычном положении им хватило бы десяти секунд, чтобы перемахнуть через это расстояние, но добраться до него не привлекая внимания нацистов будет невозможно. Их успеют заметить и, если не застрелят сразу, окружат и добьют чуть позже. Выходов оттуда абсолютно не было, хотя убежище и позволит отстреливаться достаточно долго. Антон лихорадочно соображал что делать, но вдруг далеко внизу раздался взрыв. Немцы как по команде повернули головы на звук. Антон злым шепотом крикнул:

– Все за мной.

И заскользил вдоль отвесной стены по узкой полочке. Егор, Емеля и Катя бросились за ним, прижимаясь к скале. Подними сейчас хоть один из нацистов голову вверх и оберни назад, он заметил бы четыре беспомощные фигуры, быстро двигавшиеся по открытой скале. Одной автоматной очереди было достаточно, чтобы свалить всех. Но им повезло. Антон первым запрыгнул на площадку и спрятался за камни. Следом вскочил Егор, потом Катя. Емеля споткнулся и упал, зацепившись ногой за небольшой камень, попавшийся на пути. Он вполз за укрытие и затащил свой рюкзак, но задетый камень сорвался вниз. Камень падал, отскакивая от каждого излома скалы, и наконец достиг площадки, где прятались немцы, звонко ударившись. Это не ускользнуло от обостренного слуха немцев. Трое автоматчиков разом обернулись на звук и, увидев заползавшего в укрытие Емелю, открыли беглый огонь. Кругом запели пули.

– Давай твою игрушку, – заорал Антон Егору, – больше ждать нечего.

Егор вытащил из рюкзака четыре связанных вместе толовых шашки, в самую середину которых было вживлено загадочное устройство, походившее на допотопный радиоприемник (хотя допотопным он был только для Антона), и подготовил его, нажав едва видимую кнопку. Потом достал из рюкзака нечто похожее на портативную рацию с короткой антенной.

– Кидай прямо на головы. – приказал Антон, – Сразу над ними висит снежный козырек. От сотрясения он обязательно упадет и засыплет всех. Давай!

Егор чуть–чуть привстал и, подождав пока огонь немного ослабнет, метнул бомбу на голову немцам. Пальба разом прекратилась, видимо, нацисты приняли ее за обычную гранату и вжались в камни, ожидая скорого взрыва. Не теряя ни секунды, Егор еще больше высунулся из укрытия, вытянул вперед руку и нажал на кнопку дистанционного взрывателя. Скалу потряс мощный взрыв. У сидевших в укрытии бойцов гора заходила ходуном под ногами от сотрясения. В разные стороны, словно пущенные из пращи, разлетелись сотни мелких камней, забарабанив по окрестным скалам. Внизу родился какой–то гул, который все усиливался по мере удаления. Антон не утерпел и высунулся, когда над головой перестали летать камни, а скала успокоилась. Его глазам предстала абсолютно белая площадка. Там, где только что лежали немцы в маскхалатах, теперь был насыпан пятиметровый слой снега – могила для доброй половины отряда «Эдельвейс».

– Получи, фашист, гранату! – радостно заорал Антон, и готов был заплясать на месте, если бы не вспомнил о том, что он командир.

Однако фашисты на другой стороне перевала были еще живы и тут же напомнили о себе. Над головой Антона взвизгнула снайперская пуля, расплющившись о скалу. Гризов спрятался обратно в укрытие и приказал остальным:

– Спускаемся по одному и быстро. Снайперы держат нас на мушке, но если проскакивать по одному, можем выпутаться. Я иду первый. Остальные следом и не задерживайтесь долго.

Антон закинул за плечи рюкзак и, выскочив из укрытия, рванул что было сил обратно к спасительной вершине. Пуля взвизгнула, прошив рюкзак насквозь, но не причинив вреда самому Антону. Последние несколько метров он преодолел за два гигантских прыжка и рухнул на камни, когда был уже вне опасности. Спустя несколько секунд рядом упала Катя. Антон даже оторопел от неожиданности.

– Я же сказал по одному. А ты что, сразу за мной бросилась?

Катя молчала, натужно дыша. Потом сказала.

– Я так испугалась, что тебя вдруг убьют.

Антон перевел дух и чуть не рассмеялся. Ситуация вдруг показалась ему комичной.

– Интересно, ну и как же ты меня спасла бы?

Катя виновато улыбнулась.

– Не знаю.

Она была сейчас такой близкой и желанной, что Антон не удержался. Он вдруг притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. Катя не отстранялась, а ответила на поцелуй. Где–то далеко, как им показалось, застучала автоматная очередь. Засвистели пули. Но они целовались и на все было наплевать. Еще как минимум полчаса немцам сюда точно не добраться. Рядом упало что–то тяжелое и выругалось матом. Это был Егор.

– Они тут целуются, ё–моё. Бежать надо, а не целоваться.

Антон и Катя с сожалением оторвались друг от друга, и посмотрели на Егора с укоризной, словно он сорвал им разговор о помолвке. Егор, еще не пришедший в себя после бега под пулями, отвернулся и сказал в сторону:

– А мне–то что. Целуйтесь себе. Я свое дело сделал.

Но миг счастья миновал очень быстро. Пора было действительно уносить отсюда ноги, пока вторая половина диверсантов из «Эдельвейса» не вернулась рассчитаться за своих. Троица отползла от прохода в скалах, освобождая место Емеле, который вот–вот должен был показаться в проеме. Он и показался. Выскочил, волоча рюкзак в левой руке, и побежал к поджидавшим его бойцам. На самой середине он вдруг зачем–то остановился и ударил себя рукой по нагрудному карману, а когда убрал с него руку стало видно крошечное красное пятнышко на уровне сердца. Емеля выронил в пропасть рюкзак и посмотрел на застывших в двадцати метрах Антона, Егора и Катю как–то удивленно, словно не верил в то, что с ним произошло. Затем качнулся и сорвался вниз. Удара от падения не было слышно – Емеля упал в пятиметровый слой рыхлого снега. Первым в себя пришел Антон, ему нельзя было раскисать ни при каких обстоятельствах.

– Пора, – сказал он, поднимаясь во весь рост. С этой стороны скалы надежно хранили их от пуль немцев. Антон осмотрел спуск с вершины и указал на наиболее пологий склон, спускавшийся в противоположную сторону от перевала. Склон выходил в долину, где стояла Ингури–ГЭС. Антон первым стал спускаться по нему, Катя следом, а замыкающим был Егор. К счастью с этой стороны Свага была менее крутой, чем с права. Лавируя между скальных выступов и страхуя друг друга на спуске, они благополучно спустились с вершины на небольшое плато. Отдохнув несколько минут, троица двинулась дальше. Через двести метров им пришлось вешать веревку для спуска, поскольку в этом месте склон резко обрывался вниз. Первой спустили Катю, обвязав веревкой. Когда ее ноги коснулись камней внизу, она отвязалась и помахала рукой. Следом спустился Антон, вбив для более надежной страховки пару крюков с проушинами в скалу. Егор забил еще один крюк на самом верху, перед спуском пропустил через него веревку, и съехал вниз быстрее всех, отталкиваясь от скалы ногами.

– Классный дюльфер! – похвалил Антон его способ спуска, когда Егор достиг остальных.

– Чего? – не понял тот.

– Да так, ничего, – осекся Антон, – спускался хорошо, говорю. Профессионально.

– А! – только и ответил Егор, сдергивая веревку сверху. Когда она, выскользнув из проушин, соскользнула вниз, Егор смотал ее в бухту и прикрепил сбоку рюкзака. А вот крюками пришлось пожертвовать.

Когда они спустились до самой долины, уже начинались сумерки, которые очень скоро должны были перетечь в темную ночь. Холодало. Поэтому приходилось постоянно двигаться, даже на привале. Немцев не было видно, видимо лавина все–таки здорово нарушила их планы, перекрыв дорогу в долину. Но на полный отрыв от остатков «Эдельвейса» Антон и не рассчитывал. Это были слишком опытные и битые волки, чтобы отказаться от своего задания. Поэтому война продолжалась. Они сидели на берегу реки Ингури, по имени которой и назвали электростанцию бедные на фантазию коммунисты, и прикидывали дальнейший план действий. Антон хоть и был за старшего, все же советовался с остальными. После поцелуя под обстрелом между ним и Катей как бы сломались последние барьеры. А Егор был нормальным парнем, без особых задвигов.

– Предлагаю отдохнуть еще минут пять и двигаться вниз к электростанции. Судя по карте, если она не врет, нам идти всего несколько часов. – предложил Антон.

– Ночь наступает. – высказал опасение Егор, – Может переждем здесь до рассвета?

– Нет, – решительно сказал Антон, – Мы рискуем не проснуться. Я более чем уверен, что нацисты уже почти спустились с перевала и пойдут ночью. У них времени тоже в обрез. Завтра должно закончиться выполнение заказа на заводе. Остановить их мы не смогли, только слегка задержали. На электростанции ничего ни о них, ни о нас не подозревают. Поэтому надо спешить прийти туда первыми. Иначе нас могут настичь еще на подходе.

Антон встал и передернул затвор карабина, вогнав патрон в ствол.

– Есть еще один вариант. Я останусь на тропе и подожду немцев здесь, а вы отправитесь вниз и предупредите наших.

– Я останусь с тобой, – решительно сказала Катя.

Егор посмотрел на обоих и ухмыльнулся.

– Ну а толку–то? Угрохают вас двоих как цыплят. Легче от этого станет? Их ведь там еще человек пятнадцать, и все небось с автоматами. Успеешь разве что одного или двоих уложить, прежде чем самому сгинуть.

Антон подумал и качнул головой.

– Пожалуй, ты прав, уважаемый. Идем все вместе вниз. Ходить ночью по горам нам после Узункола не привыкать. Дорога по каменистой долине покажется загородной прогулкой. Итак, я иду первый, за мной следом Катя, а ты с автоматом прикрываешь тылы.

Небольшой отряд из трех человек устремился вниз по тропе, которая петляла меж камней, в точности повторяя причудливые изгибы горной реки. Ингури была рекой мощной, иначе на ней не поставили бы электростанцию. Ее сильные волны постоянно переворачивали огромные камни на дне, отчего из–под воды несся постоянный глухой скрежет, который издают камни при ударе о другие валуны. Ни за что на свете Антон добровольно не согласился бы искупаться в такой речушке. Лучше самому застрелиться, это будет гуманнее.

Очень скоро на горы опустилась кромешная тьма, только низкие звезды служили слабым источником света. Бойцы продолжали передвигаться, пытливо вглядываясь под ноги, чтобы не споткнуться и не размозжить себе голову о камни. Несмотря на усиленное внимание, Антон пару раз все таки спотыкался, но все обошлось удачно – отделался парой ссадин. Шедшая сзади Катя при каждом падении Антона бросалась к нему желая помочь, чем задевала его мужское достоинство. В такой ситуации Антон холодно отстранялся и ворчал на нее. Егор со стороны наблюдал за этой картиной и тихо посмеивался. Его забавлял набиравший силу роман, и все бы было хорошо, если бы не абсолютно неуместный в такой лирической обстановке отряд диверсантов, стремившихся между делом перерезать им глотки, и бушевавшая в некотором отдалении война, никак не способствовавшая амурным экзерсисам.

Через час Антон, первым обогнув выступ скалы, увидел в трехстах метрах вытянутые в линию тускло светившие огоньки, которыми был обозначен верх довольно длинной, по здешним меркам, бетонной плотины. Огоньками также было обвешано здание непонятного предназначения, где, скорее всего, располагались какие–то агрегаты. Издалека все вместе походило на светившийся в кромешной тьме среди скал сказочный город, в котором жил обедневший султан. Антон даже на секунду остановился, залюбовавшись. У вышедшей из–за его спины Кати также невольно вырвалось восторженное восклицание.

– Как здорово! – сказала она, – Плотина похожа на игрушечный город.

– Только игрушек нам сейчас не хватало. – вымолвил Антон.

Подошел Егор и вгляделся в огоньки.

– Чего стоим, командир? – спросил он, оставшись абсолютно индифферентным к светящимся красотам

– Вот, – сказал Антон кивая на Егора, – Трезвый взгляд на вещи.

И добавил.

– Размышляю, не опередили ли нас немцы. Что–то не нравится мне такая иллюминация.

Егор обвел взглядом плотину. Помолчал. С того места, где они находились, мало что можно было разглядеть, но бетонная стена плотины различалась во мраке довольно отчетливо. Ингури, разбиваясь о нее, теряла силу и становилась послушной рекой. Рождая озерцо перед бетонной стеной, она затем уходила в трубу. Правда, с другой стороны плотины река снова начинала шуметь вполне убедительно, по высокогорному, не желая признавать за собой полного поражения.

– Да вроде ничего подозрительного, – высказал предположение Егор, – Плотина как плотина. Может у них по уставу полагается включать по ночам свет над всеми сооружениями.

– Может быть, – согласился Антон, – Это возможно, если они не получали никаких сигналов из центра о предполагаемой диверсии. В конце концов в таком виде плотина представляет из себя идеальную мишень для бомбардировщика. И что–то я не вижу на ней ни одного часового.

Егор всмотрелся пристальнее и вынужден был согласиться. На освещенной огоньками бетонной дорожке не было видно никаких признаков жизни, хотя ее сам Бог создал для патрулирования.

– Ладно, – решил Антон, – Другого выхода у нас все равно нет. Действуем так. Я иду первым. Егор сзади с автоматом прикрывает мне спину и смотрит по сторонам. Катя остается внизу и до поры прячется в скалах, держа под прицелом плотину. Махнемся не глядя – ты мне свой пистолет, я тебе австрийский винтарь с оптическим прицелом. Если увидишь что–то неладное и убедишься, что это немцы – стреляй. Мы как–нибудь выпутаемся сами. Если все нормально – я тебе два раза махну рукой. Если увидишь другой знак, то уноси ноги. На всякий случай, если преодолеть этот хребет, на той стороне долина, по которой можно дойти до Кичкинекола, а оттуда и до наших рукой подать.

Антон взглянул на Катю и по глазам понял, что она никуда не пойдет, но убеждать не стал. Он давно подметил, что девушка попалась не слишком разговорчивая, но на редкость упрямая. Она безропотно отдала пистолет с двумя обоймами, который Антон тут же поставил на боевой взвод. Запасную обойму засунул в нагрудный карман. Показал как действовать с винтовкой. После чего они все вместе отыскали удобное место среди скал, откуда плотина была видна как на ладони. Все рюкзаки сложили там же, предварительно забрав из них гранаты и увесистый металлический фонарик. Катя устроилась на рюкзаках, положила винтовку дулом к плотине, и осталась ждать Антона с Егором как верный боевой товарищ и заправский снайпер по совместительству.

Кое–как прикрыв дальние тылы, за ближние, которые охранял Егор, можно было почти не беспокоиться, Антон осторожно двинулся берегом к плотине. Судя по всему, едва видневшееся во мраке единственное неосвещенное приземистое строение кубической формы служило входом. Строение притулилось у самой скалы слева, примерно в двадцати метрах от Ингури, еще представлявшей из себя горную реку. Если на плотине и были немцы, то за таким шумом несущейся воды осторожные шаги по камням двух бойцов были абсолютно не слышны, а движущиеся силуэты в темноте скал не видны. Сжимая в правой руке холодную сталь пистолета, а в левой массивный фонарь, Антон приблизился к строению, прижимаясь к воде. Егор крался вдоль скалы. Пока все было тихо, но никаких часовых они до сих пор не увидели, что было немного странно для военного объекта стратегической важности, пусть и затерянного в горах. Антон подошел к двери и прислушался. Все тихо. Потянул на себя – никого. Вошел в помещение, тонувшее во тьме и, сделав шаг, остановился прислушиваясь. Ничего особенного он не услышал: за стенами шумела река, заглушая все тихие звуки, а громких не было. Сделал еще шаг и нога наткнулась на что–то мягкое. Сзади скрипнула дверь, впуская Егора с автоматом наперевес. Антон помедлил еще секунду и включил фонарь. Луч света вырвал из темноты металлическую лестницу, которая круто уходила вверх. На стенах помещения висело несколько щитов–распределителей, в углу стоял грубо сколоченный стол, а прямо под ногами Антона лежал мертвый красноармеец с перерезанным горлом в луже собственной крови. Антон махнул лучом света по комнате, мгновенно напрягшись, и сжав пистолет. Но в помещении никого больше не было, если не считать второго трупа под лестницей, также плававшего в собственной крови. Этот боец был зверски и хладнокровно убит тем же способом, что и первый. Вероятно, застали врасплох. Охранники не успели даже и пикнуть. Оружие валялось здесь же на полу, рядом с убитыми, которые не смогли им воспользоваться. Теперь у Антона не оставалось никаких сомнений, что «Эдельвейс» добрался сюда раньше их и времени даром не терял.

Антон прицепил фонарь к поясу, молча указал Егору на лестницу и стал медленно по ней подниматься, держась левой рукой за невысокие перила. Он осторожно поднялся на второй этаж и осветил его лучом света. Увиденное не очень удивило. В дальнем от лестницы углу находился огромный металлический шкаф, в котором хранились инструменты. А в центре заваленного всевозможными деревянными ящиками помещения стоял длинный стол с несколькими алюминиевыми мисками. Судя по виду это была небольшая столовая. За столом, в неестественных позах, навалившись грудью на поверхность, сидели четверо солдат в бушлатах. Когда Антон приблизился к ним, то разглядел торчавшие из спин рукоятки финских ножей. «Да, похоже из немногочисленной охраны электростанции не уцелел никто». – подумал Антон. И тут ему в голову пришла мысль, которая заставила его осмотреться вокруг с утроенным вниманием. «Если электростанция еще не взорвана и успешно функционирует, то значит они еще где–то здесь. Не исключено, что как раз сейчас диверсанты минируют плотину. А где лучше всего заложить заряд?«Он жестом подозвал поднявшегося на второй этаж Егора и указал на мертвецов. Егор кивнул, понимая. В углу заваленного ящиками помещения находилась неширокая дверь, ведущая, скорее всего на поверхность центрального бетонного сооружения. Антон выключил фонарь, который мог послужить отличной мишенью, и плавно приоткрыл дверь. Снаружи в помещение ворвался шум клокотавшей внизу реки. Гризов уже хотел перешагнуть через порог, но вдруг отчетливо услышал немецкие голоса, нервно спорившие о чем–то. Голоса приближались с той стороны плотины и Антон мгновенно скрылся обратно в комнату.

– Немцы, – крикнул он злым шепотом Егору, – прячемся в металлический шкаф. Быстро.

И первым забрался внутрь гигантского сооружения, служившего для хранения инструментов и всякой всячины. Егор протиснулся рядом, прижал автомат к телу, и затаил дыхание. Антон наблюдал в щель. Спустя несколько секунд дверь отворилась и в помещение вошли двое диверсантов с болтавшимися на шее «Шмайсерами» и в маскхалатах, белевших в ночи, словно одеяния заблудившихся привидений. Они зажгли фонари и, оттолкнув ногами мертвецов, с глухим стуком упавших на пол, освободили зачем–то стол. Затем один из них направился к металлическому шкафу (Антон уже приготовился стрелять) и притащил оттуда небольшой, но тяжелый на вид черный ящик, в котором Антон опознал походную рацию. Нацист установил ее на деревянном столе, вытянул антенну, надел наушники, пощелкал тумблерами, и начал бормотать в микрофон что–то на немецком. Единственное, что Антон сумел разобрать, обладая полным отсутствием знаний немецкого, было слово «Люфтваффе». Хотя при чем тут самолеты было абсолютно непонятно, сесть им было здесь абсолютно негде. Закончив сеанс связи и, видимо, получив все, что хотели от далекого командования, нацисты вдруг заторопились, быстро собрали рацию и вышли через туже дверь. Антон подождал еще минуту для вящей убедительности и, приоткрыв тяжелую дверь, испустившую легкий скрип, вылез из шкафа. Рядом тяжело дышал Егор.

– Ты понял о чем они говорили? – спросил он Антона.

– Да нет, – шепотом ответил тот, – Только что–то про самолеты разобрал.

– Я немецкий в школе, конечно, плохо учил, – сказал неуверенно Егор, – но мне показалось, что у них кончилась взрывчатка.

В этот момент за дверью раздался негромкий хлопок винтовочного выстрела. Тот час в ответ застучали «Шмайсеры». Не сговариваясь бойцы рванулись наружу. Антон толкнул дверь ногой и, выскочив, дважды выстрелил на звук. Один из нацистов, находившихся почти на другом конце плотины, схватился за живот и упал, выронив автомат. Другой в ответ полоснул длинной очередью. Над головой взвизгнули пули. Антон бросился на бетонную поверхность и выстрелил еще раз, но промахнулся. Сзади заработал автомат Егора, яростно поливавшего огнем. Немец огрызался короткими очередями, прячась за трупом. Тем временем Антон вытащил из–за пояса гранату и размахнувшись швырнул ее вперед. Раздался громкий взрыв, после которого автомат на той стороне замолк. Когда дым рассеялся, Антон осторожно встал и, выждав немного, пошел в сторону убитых немцев. Сзади, на расстоянии двадцати метров, передвигался Егор. Немцы были мертвее мертвых. Антон пнул одного ногой и поднял валявшийся рядом белый «Шмайсер». Вдруг его чуткое ухо уловило до боли знакомый звук. Точнее, это был гул мощного мотора, раздававшийся откуда–то сверху. Антон задрал голову, но в этом уже не было необходимости, он итак все понял.

– Кончилась взрывчатка, говоришь, – сказал он смотря на Егора, и вдруг заорал истошным голосом, – Сматываемся отсюда, быстро!!! На берег!

Бомбардировщик гудел уже над самыми головами. Бойцы бросились бежать изо всех сил к противоположному концу плотины, как вдруг неожиданно со стороны озера раздались автоматные очереди. Повернувшись в ту сторону, Антон разглядел на воде две лодки, уходившие к берегу, на котором находилась Катя. Огоньки выстрелов выдавали их положение. Но вместо того, чтобы выпустить очередь по лодкам, он остановился и полоснул по висевшему над головой кабелю со множеством лампочек. Взорвавшись фонтанчиком искр, провод оборвался и плотина погрузилась во мрак. Дворец сказочного султана словно испарился, исчез в одно мгновение. Антон запрыгнул в дверь и слетел вслед за Егором вниз по металлической лестнице. Едва не споткнувшись о трупы красноармейцев, они выскочили наружу и бросились бежать в полной темноте вдоль берега реки вверх по течению. Позади послышался свист падающей бомбы. Затем раздался страшный грохот и все вокруг осветилось ярчайшей вспышкой. В небо взметнулись столбы огня и воды. В адском зареве, казалось охватившем всю долину, стало видно как огромная бетонная стена треснула в нескольких местах и разлетелась на куски. Проломившись под напором воды, плотина рухнула, открывая неистовой реке путь на свободу.

Глава 12. Ледник тает, блин…

Антон шел по тропе медленно, цепко обшаривая подозрительным взглядом окрестные скалы – черт его знает, за какой из них притаился эдельвейсовец со снайперской винтовкой. Хотя, если рассуждать здраво, из снайперской винтовки он все равно шмальнет первым, поскольку увидит издалека. Но береженого, как известно, Бог бережет, а не береженые все давно под снегом лежат. Антон не торопился к ним присоединяться. Катя шла следом и мужественно несла на плече винтовку, из которой смогла ночью пристрелить фрица с расстояния метров четыреста. Если бы дело происходило где–нибудь на равнине, подчиненной товарищу Сталину, то ей немедленно дали бы значок Ворошиловского стрелка. Но здесь, в самом центре горной страны, Антон смог ее только похвалить за меткость. Даже не поцеловал – не удобно было как–то чувства свои показывать при Егоре, хотя тот все знал и видел, да и не время было. Сам Егор, ушибивший при ночном падении колено, ковылял в хвосте импровизированной колонны и периодически тихо ругался для облегчения телесных страданий.

Бомба с немецкого бомбардировщика угодила в самую середину Ингури–ГЭС, в одно мгновение превратив ее в кучу бетонных обломков. Почувствовав свободу, горная река расшвыряла эти обломки по сторонам и устремилась вниз, сметая все на своем пути. Когда основная вода схлынула, то все приняло первозданный вид, на котором куски железобетона и остовы зданий смотрелись как обломки инопланетного космического корабля на таежной земле. Не было здесь места для плотины – горные реки нельзя покорить, на то они и горные. Все это Антон смог рассмотреть, когда наступил рассвет, и бродя вдоль берега он попытался выяснить, что же стало с нацистами, которые сидели в лодках в момент бомбардировки. Судя по тому, что никаких следов нигде не было, освободившаяся стихия в момент размазала добропорядочных бюргеров по скалам. В конце концов, у самого края бывшей плотины Антон все–таки разыскал белую каску и потрепанный горный ботинок, явно не принадлежавший бойцам русского отряда. Удостоверившись, что с немцами покончено, он слегка успокоился, но что–то не давало ему полностью расслабиться. Что именно – Антон пока не понимал. Какое–то смутное предчувствие, ничем неподтвержденное опасение, гнездившееся где–то в подсознании.

Немного поразмышляв в одиночестве, Антон вернулся к своим спутникам. Катя и Егор сидели на рюкзаках и наблюдали за его непонятными маневрами. Закурив и немного помолчав, Антон сказал:

– Я так думаю – надо идти к заводу. Чует мое сердце, что там не все спокойно.

Его спутники восприняли известие о продолжении похода с неожиданным спокойствием и даже оптимизмом.

– Идти так идти. – сказал Егор, покачав головой, и добавил. – Один черт выбираться отсюда надо. А до завода по карте ближе, чем до поселка. Да там наверняка и какая–нибудь подъездная дорога есть. Если фрицы передохли и завод фунциклирует, значит нас домой отправят с комфортом, на грузовиках. Или на лошадях, что тоже неплохо. Главное – добраться до своих и сообщить о судьбе отряда, а там и до аэродрома подкинут.

Катя его поддержала:

– Наверное, правда, надо на завод идти. Там наши.

Антон еще раз осмотрел свое немногочисленное войско и подытожил:

– Значит идем на завод, граждане. По дороге смотреть не только под ноги, но и по сторонам, – чует мое сердце, не вся эта нечисть сгинула. Хотя, может и ошибаюсь.

Перекусив находившимися в рюкзаках консервами и перевязав колено Егору извлеченным из аптечки бинтом, боевая троица собралась в дорогу. Перебравшись через бетонные завалы, они шагали уже третий час с рассвета, но пока вокруг все было спокойно. Снежные вершины гор позолотило солнечными лучами. Выглянувшее впервые за последние два дня светило несказанно радовало Антона, в голову которому по причине временного отсутствия опасности для жизни полезли всякие философские мысли. «Почему так просто, черт возьми, устроен мир, – размышлял лейтенант Гризов, переступая через валуны, – Исчезло солнце – грустим, а стоить ему выглянуть только на минуточку – сразу радуемся. Сплошные рефлексы кругом, и никак ведь умной голове это не поддается, как ни старайся. Можно, конечно, заставить себя радоваться посреди непогоды, но только это будет напряженно и неестественно. А естество, как ни крути, больше солнцу радуется.» Антон остановился, поправил лямки рюкзака, окинул высоченные окрестные горы удовлетворенным взглядом, вдохнул полной грудью воздух, по составу ничем не уступавший чистому кислороду, и зашагал дальше. «Почему плохие мысли сильными считаются, а хорошие наоборот? – продолжал он дискуссию сам с собой, и сам себе отвечал – Наверное, потому, что плохие намного проще. Всегда легче что–то потерять, оставить без боя, чем воевать до последнего. А бороться сложнее, вот и весь секрет. Во всяком случае, так кажется. Миллионы обретаются в непрошибаемой уверенности, что неприятностям невозможно перечить и даже не представляют, глупые, как калечат такими мыслями свою жизнь. Мысль, она ведь завсегда главнее всего. Через нее одну и меняется мир».

На этой сентенции он снова остановился и посмотрел назад. Катя шла метрах в десяти, а Егор только спускался между больших, в человеческий рост, валунов, находившихся на расстоянии ста метров. Справа шумела Ингури. Антон посмотрел вперед и узнал видневшуюся уже внизу другую долину, которая на карте называлась долиной Аргочь. В ней Ингури разделялась на два более слабых потока и больше не казалась такой свирепой. На другой стороне глубокой и узкой долины высилась молчаливая громада горы Ушбы. Ее заснеженные склоны казались отсюда неприступными, но Антон знал, что по левому плечу есть относительно несложный путь. Если в этом районе оставались какие–нибудь неучтенные немцы, то они обязательно прошли бы тропой через перевал Двугорбый, за которым начиналась следующая долина, приютившая в своем чреве тот самый секретный завод. Именно этой тропой Антон собирался пройти к заводу. Между тем, у немцев, если таковые имелись, оставался еще запасной вариант – в обход Ушбы по ее правому плечу. Там находился перевал Ичмет, маленький и узкий, но его было вполне достаточно, чтобы пропустить в долину отряд пеших диверсантов. А сердце вещало Антону все настойчивее, что ночная бомбардировка, случайно уничтожившая остатки группы «Эдельвейс», все же кого–то из них пощадила. И этот кто–то двигался в направлении завода. И очень возможно был не один. С кончиной электростанции энергии на заводе не предвиделось долго, но заказ мог быть уже выполнен и ждать отправки. А что с ним намеревалось делать дальше, высокое командование Антону не сообщили. Немцы наверняка попытаются уничтожить результаты работ по спецзаказу, а потому не помешает быть там раньше. «Хотя, – подумал Антон, – Чего я собственно переживаю? Они наверное погибли все.»

Он уже хотел продолжить движение, как вдруг услышал впереди тихий монотонный звук, напоминавший не то бормотание заплутавшего Муллы, не то интимный разговор ветра и кустарников. Но поскольку кустарников поблизости не наблюдалось, то заинтригованный Антон решил подождать развязки событий, предусмотрительно переключив трофейный «Шмайсер» на боевой взвод. Загадочный звук, между тем, медленно приближался, и вскоре между находившихся на расстоянии пятидесяти метров живописных камней показался всадник верхом на дохлой кобыле неизвестной миру масти, которая еле волочила ноги. К кобыле был приторочен сверток неизвестного назначения, при ближайшем рассмотрении оказавшийся чем–то вроде походного шатра или прообраза палатки. Позади бежала маленькая изможденная собачонка. Всадник был одет в длинный брезентовый плащ–дождевик, порванный во многих местах, и медленно качал головой в такт своей заунывной песне. Увидев направленный на него автомат он никак не отреагировал, словно видел автомат впервые в жизни и понятия не имел, что он опасен, а вознамерился проехать своей дорогой вверх по течению Ингури. Секунду помедлив, Антон преградил ему дорогу.

– Куда путь держим? – поинтересовался он вполне мирно, успокоенный тем, что Егор уже взял на прицел неизвестного странника.

Странник остановил своего скакуна, не выразив по этому поводу никакого возмущения, и посмотрел на Антона мутным взглядом. Затем он прервал свою нескончаемую песню, поднял глаза к небу, вздохнул, и с невероятным акцентом сказал по–русски:

– Моя в другая долина едет. Коров пасти.

– Понятно, – кивнул Антон, – Ковбой значит.

Затем он указал на своих спутников свободной от автомата рукой и пояснил.

– Мы, понимаешь, вниз идем, в ту долину. Аргочь называется. Устали как собаки, да и рюкзаки тяжелые. И очень ты тут кстати появился. Извини за беспокойство, мужик, но придется тебе нам подмогнуть немного. Довези девушку и поклажу хотя бы до перевала на левом плече Ушбы, а потом иди своей дорогой.

Путник еще раз посмотрел на небо, вздохнул и честно ответил:

– Моя в другая долина едет, коров пасти.

Антон с пониманием качнул головой и сказал:

– Твоя едет с нами, иначе нам никак нельзя. Да и выше в долине мертвяков много, туда ходить не стоит. Гиблое место.

Услышав про мертвяков, всадник наполнился благоговейным ужасом и подтвердил.

– Моя дикий гром вчера слышал в той стороне. Шаман говорил, наверно, плохо там.

– Очень плохо, – подтвердил Антон, – Шаман не наврал. Короче, принимай поклажу и разворачивай Росинанта. Едем вниз.

На этот раз прообраз Прожевальского и Буденного в одном лице последовал совету повстречавшихся ему людей и развернул коня, которому было абсолютно все равно в какую сторону идти. Вниз даже легче. Егор и Антон закинули на седло позади всадника рюкзаки с едой, одеждой и боеприпасами. А потом помогли залезть на лошадь Кате, которая, судя по лицу, испытывала не меньший ужас перед парнокопытным животным, чем ездок перед высокогорными мертвяками.

– Ты уж потерпи немного, – подбодрил ее Антон, – нам всего день пути. К вечеру под перевалом будем, а ты хоть силы сбережешь.

Антон хлопнул лошаденку по крупу и сказал:

– Ну, поехали. Неторопливым аллюром.

После хлопка терпеливое животное начало неуверенно переставлять ноги между камнями. Антон обогнал его и пристроился в голове отряда. А Егор, как всегда, прикрывал тылы. Позади всех в отдалении бежала собачка. Как только движение в новом для него направлении приняло столь же монотонный ритм, подчинившийся судьбе всадник опять затянул свою песню горных странствий, услышав которую Антону захотелось пристрелить ни в чем не повинного обитателя скал. Песня нагоняла на Антона дикую тоску. Видимо в ней пелось о молчаливости окрестных скал в период затяжных осенних дождей и нелегкой судьбе местных жителей, вынужденных пасти скот на горных склонах, покрытых чахлой растительностью, охраняя его от хищных животных. Когда прошло полчаса, а ритм песни так и не изменился, Антон, чтобы хоть на время прервать этот концерт, решил поговорить с горцем.

– Слушай, – сказал он, оборачиваясь на ходу, – А как тебя звать–то?

Всадник, которому понадобилось пять минут, чтобы выйти из состояния нирваны, ответил:

– Моя Кадыр зовут.

И приготовился снова надолго отойти душой в небесные просторы. Антон, не в силах больше слушать эти потусторонние звуки, постарался отвлечь его от любимого занятия.

– А коня твоего как зовут?

– А кто как хочет, так и зовут.

Антон пытался придумать новые уловки, но ничего более умного не придумал:

– А собаку твою?

Кадыр пренебрежительно усмехнулся и сказал:

– Да разве это собака. Из нее даже шапки не сошьешь.

Гризов покосился на бежавшую сейчас почти вровень с кобылой собачонку и вынужден был согласиться, что из нее шапки не сошьешь. Да и глядя на ее облезлую пегую шкуру и выпиравший во все стороны скелет, вряд ли у какого мастера–болваньшика поднялась бы рука лишить жизни это немощное создание. Антон исчерпал набор аргументов и замолчал. Кадыр, между тем, снова затянул свою бесконечную песню, от звуков которой вероятно гибли все окрестные микробы. Еще через пару часов, когда отряд десантников, подкрепленный кавалерией, спустился в узкую и глубокую долину Аргочь, где порядком поднадоевшая река Ингури разделялась на два более хлипких потока, Антон был уже близок к состоянию тихого помешательства. То и дело ему мерещились пасущиеся на склонах стада коров с выжженными на боках большим канадским листом и цифрами 99 – номером великого хоккеиста бомбардира Уэйна Гретцки. Вспоминалась строчка из песни, в которой пелось о том, что «над Канадой небо сине», и что она «похожа на Россию, только все же Канада». Вдалеке мелькали многочисленные ковбои в шляпах и с двумя «кольтами» в кобурах, охранявшие эти самые многочисленные стада. И неудержимо тянуло запеть вместе с Кадыром. Антон это обязательно сделал бы, если бы знал слова. Но, к счастью, слов он не знал и это его спасло. Когда Кадыр неожиданно прекратил петь, мир словно потерял свою остроту. Лейтенант Гризов осмотрелся вокруг и заметил, что стоит на дне глубокого ущелья у довольно обширной каменистой площадки, рядом с которой река раздваивается на независимые бурлящие потоки. Когда абсолютно остановившийся мыслительный процесс начал понемногу приходить в норму, Антон догадался, что судя по всему это была долина Аргочь. А подняв голову, обнаружил нависавшую над ним громаду горы, которая очень походила на Ушбу. Снова обретя дар речи, лейтенант скомандовал «Привал» и первым опустился на холодные камни. Егор помог слезть Кате с лошади и снял рюкзаки. Кадыр продолжал сидеть в своем седле, словно в нем родился и провел всю сознательную жизнь.

Катя достала из своего рюкзака три банки тушенки и передала их Егору. Тот вытащил из ножен трофейный финский нож, вскрыл тонкую жесть, и поставил банки на плоский камень, заменивший стол. Вскоре рядом возник небольшой кусок черствого хлеба. Сходив к ручью, Катя принесла флягу с холодной водой. Увидев еду, все трое резко почувствовали дикий голод, который как–то не возникал во время стрельбы и прочих приключений. Зато теперь все готовы были съесть не то что полбанки тушенки, которую надо было беречь – неизвестно сколько еще продлится поход, но и изредка бросали странные взгляды на тощую лошадь Кадыра. К счастью пока еще тушенка не кончилась, и лошадь можно было не трогать, да и пользы от нее в живом виде было больше, чем в виде тушенки. Вскрыв все банки, Егор окликнул по–прежнему сидевшего на лошади Кадыра, походившего на вождя обедневшего, но гордого индейского племени.

– Эй, ковбой, иди обедать.

Кадыр с минуту поразмыслил, а потом нехотя, словно отобедал десять минут назад, слез с лошаденки и направился к примостившейся за камнем троице.

Тушенку уплетали за обе щеки, так что только треск стоял за ушами. Естественно, расправились с ней в мгновение ока, но голод только усилился. Антон пытался уверить себя, что это исключительно психологическое ощущение, и что через десять–пятнадцать минут чувство голода притупится, но оно только возрастало. Чертовски хотелось жареной картошки с курицей или любым другим мясом в сметане, но подобные мысли могли привести только к нервному срыву, который мог стоить жизни ни в чем не повинной безымянной лошади Кадыра. Поэтому Антон изо всех сил старался не смотреть в ту сторону. Чтобы отвлечься на коротком привале, он опять попытался завязать беседу. Его спутники и друзья, видимо до сих пор находившиеся под впечатлением бесконечной песни, откровенно обрадовались звукам обыкновенной речи. Гризов обвел взглядом строгие и величественные вершины, укрытые со всех сторон снегом, поправил бушлат и сказал:

– Красиво, черт возьми, здесь. Слово и нет никакой войны.

Неожиданно в разговор вмешался молчаливый житель гор:

– А какой война говоришь? Абхазы напали?

Антон удивлено посмотрел на Кадыра, но вспомнил, что в горах люди живут своей особенной жизнью, нисколько не интересуясь тем, что происходит за соседним хребтом. Скорее всего он и понятия не имел не только о том кто такие немцы, но и честно не подозревал в какой стране в настоящий момент живет. Ему было абсолютно наплевать на это. Судя по местным жителям, с которыми Антону приходилось сталкиваться в горах там, в его родном времени, они вообще не меняются. А о событиях, происходящих в отдаленных цивилизованных местах, узнают только если кто–нибудь из туристов, вконец уставших от больших и душных городов, невзначай забредет в высокогорный аул в поисках экзотики и дешевых шерстяных носков, которые можно сменять на какую–нибудь безделушку. Да и то, безделушка может заинтересовать значительно больше, чем что–то происходящее с какими–то не горными жителями где–то там, на краю света, где нет даже козьего молока и айрана. А люди передвигаются не на лошадях, как все нормальные обитатели гор, а на каких–то железных грохочущих повозках. Несмотря на усиленную колонизацию Кавказа в течение сорока лет, Антону казалось сейчас, что носители прогресса не принесли туда ничего кроме пустых консервных банок и оберток из под конфет «Барбарис». Это только казалось, что один более цивилизованный мир с электричками и самолетами поглотил другой, основанный на лошадях и облаках. На самом деле они просто не замечали друг друга и жили по–прежнему. Хотя, через сорок лет, уже можно было встретить горца в джинсах и с американским транзистором, но он представлял из себя довольно убогое зрелище – и еще не полнокровный цивил, и уже не совсем горец. Поговорив с ним, поскольку этот переходный тип уже неплохо владел русским, становилось ясно, что джинсы он выменял на кинжал, а тот факт, что висевшая на плече штуковина в состоянии издавать звуки, повергал его в неописуемый восторг. К сожалению таких становилось все больше. Особенно в предгорьях, куда было легче донести прелести цивилизации. Обитателей же высокогорных аулов совсем не затронули эти изменения до сих пор, и еще долго русский язык будет там восприниматься как нечто экзотическое, только наоборот. Гризов подумал, что им все–таки повезло. Повстречавшийся всадник сносно говорил по–русски, хотя и происходил, судя по раскосым глазам, к невесть как попавшим на Кавказ коренным жителям средней Азии. Антон не стал расспрашивать его о подробностях происхождения и семейном положении, предвидя столь же конкретные ответы, какие получил еще на спуске в долину, а просто ответил:

– Да нет, напали вообще не местные. Ты их не знаешь. Но они все равно опасны, и лучше их обходить стороной. Если увидишь кого в белых одеждах, то прячься, а то несдобровать.

– У моя ружье есть и кинжал, – сказал гордо Кадыр.

– Оно, конечно, хорошо, – согласился Антон, – только ихние ружья бьют быстрее и наверняка. Да и больше их. Обходи стороной – целее будешь.

Антон выскреб дочиста банку тушенки и не глядя выкинул ее далеко в сторону. Почти тотчас он услышал странный скрежещущий звук, раздавшийся неподалеку от места падения банки. Оглянувшись, Гризов заметил как тощая собачонка набросилась на банку с неистовством пираньи, почуявшей вкус крови. Собачонка с таким остервенением грызла пустую банку, что у Антона невольно вырвался вопрос:

– Скажи, Кадыр, а ты собаку–то свою кормишь хоть иногда?

Кадыр удивленно посмотрел на сидевшего рядом лейтенанта и ответил.

– А зачем? Ведь она есть не просит.

У Антона появилось стойкое ощущение, что пока эта несчастная собака человеческим голосом не попросит у Кадыра поесть, он даже и не вспомнит о ней. Да, с любовью к братьям нашим меньшим в этих краях обстояло все нормально. Кадыр дожевал свою долю тушенки, обвел взглядом горные вершины, освещенные помаленьку начавшим клониться к закату солнцем, и философски сказал:

– Ледник тает, блин…

Последнего слова Антон от него никак не ожидал. Видимо горец успел пообщаться с кем–то из русскоговорящих жителей Кавказа и слегка проникнуться их жизненной философией. Остальные участники импровизированного обеда, плавно переходившего в полузабытое для одних и неизвестное для других понятие «полдник», тем временем слушали и думали о своем. Покончив первым со своей порцией тушенки, Егор достал из рюкзака две оставшиеся толовые шашки и стал мастерить из них адскую машину. Катя допила воду, вытряхнула оставшиеся капли на камень, встала и спросила, обращаясь к Антону:

– Товарищ лейтенант, не проводите меня воды набрать, а то вдруг немцы поблизости.

И пошла по направлению к ручью, уходившему по левой стороне долины и в двухстах метрах превращавшемуся в небольшой, но живописный водопад. Егор молча ухмыльнулся, не отрываясь от своего занятия. Кадыр участливо посоветовал вслед:

– Если кого увидишь – обходи стороной. Целее будешь.

Катя оставила слова аборигена без внимания. Антон поднялся и пошел следом, машинально поправив пистолет за поясом. Когда они дошли до водопада и скрылись за перекрывавшему к нему доступ с одной стороны валуном, Катя произнесла, укоризненно качая головой:

– Что же вы, товарищ лейтенант, меня совсем вниманием не жалуете. Али уже не люба боевая подруга? С местными жителями о немцах и собаках рассуждаете, а мне хоть бы слово сказали.

Антон обернулся, и удостоверившись, что из–за камней их не видно, притянул девушку к себе.

– А что зря говорить.

С этими словами он крепко и нежно поцеловал ее в губы. Через минуту глубокого поцелуя Антон почувствовал как девушка обмякла в объятиях, и обвила его шею своими руками. Весь мир вокруг перестал для Антона существовать и вместился в этот долгий поцелуй. Гризов упивался запахом ее волос и нежной кожи. И казалось, что они находятся сейчас не у шумного водопада в окружении высоких скалистых вершин, облаченные в грубую одежду, а целуются стоя на балконе роскошного особняка с изящными белоснежными колоннами. На Антоне надет гусарский мундир с золотым шитьем, а на ней воздушное бальное платье. И только для них звучит сейчас музыка из соседнего зала, и в их честь поднимают тосты друзья–гусары.

Антон почувствовал, что задыхается от счастья. Он с трудом оторвался от этих губ и не поверил тому, что особняк исчез. В его сознании все еще звучала мазурка и танцевали веселые пары. Катя молчала, прижавшись к его груди. Антон вдруг подумал, что должно случиться так, чтобы именно ее душа переселилась в ту Катю, из его времени, поскольку не может же так быть, чтобы существовало две любимые женщины в разных временах, с одинаковыми именами и разницей в возрасте на сорок лет. Недавно ему опять показалось, что скоро он покинет это время. Он чувствовал это, но не мог себе помыслить потерять эту Катю. То, что с ним происходило, просто не укладывалось в голове. Этого не могло быть. А может этого и не было, и скоро он проснется. Антону всегда казалось, что человек любит не оболочку, а родственную душу, которая может путешествовать по времени и представать каждый раз в новом виде. Внешний вид мог не иметь абсолютно ничего общего с нарисованным себе идеалом красоты, потому что такой идеал всегда обманчив. В одном времени, на одной планете, но на разных континентах, от разных по характеру и внешнему виду родителей, могут родиться разные с виду люди с абсолютно одинаковыми мыслями. Они могут прожить, всю жизнь считая себя уникальными или одинокими, пока не натолкнутся на другого такого же человека и не ужаснутся схожести, словно увидели себя в зеркале. Но вряд ли они пробудут вместе долго – они слишком похожи. Этот закон действовал с неумолимой силой на всех континентах. В дружбе это хорошо, но не в любви. В любви важен полет. Бывают низколетящие души, но бывают ведь и наоборот. Часто души бродят по свету не подозревая, что рядом бродят другие по их душу. Но не видят друг друга за идеалами. За красотой. За книжками, гороскопами, самообманом, трусостью и иллюзиями выбора, сулящего большую долю вероятности счастья. Но счастья не бывает чуть меньше или чуть больше, оно либо есть, либо его нет. Антон раздваивался. Он обрел счастье, но не мог объяснить себе, где подлинное – здесь, сейчас, или там, потом, через сорок лет. А может это одно и то же? Ведь в любом времени существует только одна родственная душа, а это значит, что перед ним один и тот же человек. Антон оторвался от девушки и посмотрел ей в глаза. Он увидел там пропасть любви. Сколько они так простояли, он не помнил. Очнулся, только когда рядом послышался вежливый кашель Егора.

– Я, конечно, извиняюсь, – сказал он, – но дело к вечеру. Пора и выступать, если хотим засветло дойти до перевала.

Антон и Катя нехотя расцепили объятия и Антон на секунду почувствовал себя словно голым.

– Мы сейчас идем, – ответил он Егору, который кивнул головой и вернулся к стоянке.

Они еще раз переглянулись и молча двинулись следом.

Кадыр уже сидел в своем седле, обозревая окрестности. Сытый и довольный жизнью он приветствовал вернувшихся Катю и Антона новым философским восклицанием.

– Ветер дует, блин…

Затем он указал пальцем на небо и добавил:

– Погода меняется, однако. Торопиться надо.

Антон взял рюкзаки и закинул их на круп лошади позади Кадыра. Помог взобраться Кате. Затем он надел на шею «Шмайсер», поставил его на боевой взвод и двинулся вверх по тропе. Как ни странно, Кадыр ехал молча и песню не пел. Спустя полчаса, словно по предсказанию обитателя гор, с неба повалил густой снег, моментально устилая все вокруг мягким ковром. Антон поднял воротник бушлата, то и дело вглядываясь в видневшийся на высоте перевал, но никаких признаков немцев пока не обнаружил. Скорее всего оставшиеся в живых пошли в обход и выйдут к перевалу Ичмет. Если их не перехватить, то к заводу они выйдут первыми. Антон непроизвольно ускорил шаги и тут же подскользнулся, но сумел удержать равновесие. Мысли о душе он пока оставил – не ко времени. Если уцелеет, то еще будет время поразмыслить, а если нет, то сам станет душой и, наконец, все узнает точно.

Снегопад усиливался, перекрывая видимость, и у Антона вновь возникло ощущение, что за ним кто–то наблюдает. Он чувствовал непонятную враждебную силу вокруг, но по–прежнему не мог объяснить ее происхождение. По большому счету снегопад только на руку. Если они не увидят нацистов, то и те их вряд ли смогут заметить издалека. Это значит, что снайперских винтовок пока можно было не опасаться. Но Антон тем не менее старался не терять бдительности, пытаясь пронзить взглядом белую мглу, которую выстроил вокруг снегопад. Бушлат понемногу промокал, и это было пожалуй наиболее неприятным сейчас. По такой погоде не хватало только промокнуть, и тогда случись что в пути, замерзнуть было раз плюнуть. Осень кончалась. А в горах, особенно наверху, поздняя осень это уже ранняя зима. И опять Антон подумал о Кате. Если бы не она, он никогда бы так из–за себя не беспокоился. Но делать было нечего. Кадыр ехал молча и размышлял о чем–то своем, неведомом никому рядом, и Антон с интересом наблюдал за происходившим внутри него борением философской мысли, ожидая следующего перла в ближайшее время. Солнце падало за массивную Ушбу. Через полчаса наступит ночь, которая в горах всегда приходила быстро, в отличие от рассвета, которого приходилось ждать часами. Антон вновь ускорил шаги.

К счастью перевал Двугорбый, хоть и находился на значительной высоте, подходы имел довольно простые, поэтому не только пешие путники, но и всадник на лошади не испытывали особенных трудностей при подъеме. Неказистая лошадка Кадыра, казавшаяся в долине абсолютно немощной, готовой упасть при первом дуновении ветерка, довольно уверенно перла вверх свой ценный груз в виде рюкзаков и Кати. Хотя, чем выше поднимался небольшой отряд, тем сильнее Катя ерзала в седле, глядя на неожиданно возникавшие из снежной пелены по сторонам тропы глубокие сбросы, плавно переходившие в неглубокие пропасти. В конце концов она остановила Кадыра, слезла с лошади и зашагала следом за Антоном. Кадыр продолжал свой путь конным, с одними рюкзаками на крупе лошади. На подходе к перевалу он вдруг снова затянул свою заунывную песню, при первых звуках которой Антон схватился за автомат и только диким усилием воли заставил себя не стрелять в певца. Кадыр пел как умел, а чужое мнение о музыке тоже надо уважать, даже если музыка тебе не нравится. Хотя в душе Антону хотелось заткнуть Кадыру глотку любой ценой и не помогали никакие психологические установки.

Скоро стемнело совсем. Белый снег, устлавший камни, запорошил тропу и Антон принял решение остановиться на ночлег. Идти дальше вслепую и понятия не имея, где немцы, было невозможно. В такой снег и темень, когда не разобрать, что происходит на расстоянии трех метров, брать перевал было безумием. Кроме того, в данный момент это не имело смысла. Гибнуть просто так, не нанося урона врагу, Антон считал самой глупой вещью на свете. Он решил дождаться рассвета и с первыми лучами солнца двинуться дальше, а пока устроиться на ночлег, расставив походный шатер Кадыра. Шатер, сшитый из кусков козьей кожи, оказался на редкость пахучим и не очень большим. Четырех человек худо–бедно он, однако, вмещал, а это было сейчас главное. Установив шатер, который Антон про себя окрестил палаткой–минингиткой, одной стороной у горного склона, и укрывшись таким образом от сильного ветра, отряд устроился на ночлег. Кадыр оставил лошадь у склона, не к чему ее не привязав, видимо, руководствуясь мыслями, что идти ей все рано некуда. Собачка пригрелась у Кати на руках. Между тем, Кадыр снял с лошади седло и затащил его в шатер. Войлочное седло, впитавшее не меньше литра конского пота за день, благоухало весьма настойчиво. Антон, Егор и Катя неоднократно просили Кадыра выставить седло из палатки, но обитатель гор был неумолим. Он наотрез отказывался их понимать – что тут особенного? И как это возможно – спать без седла под головой? В конце концов остальные обитатели палатки–минингитки смирились, ведь это они были непрошеными гостями у Кадыра, а не он у них. Если бы они его не остановили, он ехал бы себе спокойно в соседнюю долину пасти коров, а не торчал бы под перевалом в жуткий снегопад. Единственное преимущество, которое выторговал себе Антон, это спать у выхода, что позволяло время от времени высовывать нос наружу и дышать свежим воздухом. Остальные были лишены и этого. Тем не менее, через полчаса философских бесед, все заснули как убитые, нисколько не беспокоясь о своей безопасности и наплевав на специфический запах конского пота. Даже если немцы находились поблизости и были первоклассными альпинистами, никакой немец не попрется ночью по неизвестным горам да еще в снегопад. На это были способны только русские, а русские очень хотели спать.

Во сне Антон все же страдал от окружающих запахов, поэтому не удивительно, что ему всю ночь снились гестаповские застенки и газовые камеры. Какой–то жирный эсэсовец был его палкой по голове и хотел запихнуть головой сначала в горящую топку паровоза, а затем велел швырнуть его в газовую камеру. Перед тем как привести приговор в исполнение, эсэсовец попытался выведать у него план оборонительных сооружений секретного завода в горах. Антон долго сопротивлялся и не выдал. За что был отправлен в газовую камеру. Просидев там несколько часов, он был освобожден подоспевшей Красной Армией, награжден и отправлен в тыл. По дороге он простудился, так как кругом была зима, и его срочно откомандировали в крымский санаторий на лечение верхних дыхательных путей, где он благополучно проснулся. Открыв глаза, Антон еще долго лежал, приходя в себя после жуткого кошмара, терзавшего его во сне. Собственно, наполовину сон был правдой. Ощущения были такими, словно он действительно просидел всю ночь в газовой камере.

Антон протянул руку и отодвинул полог закрывавшей выход козьей шкуры. Кругом был один белый цвет. Судя по всему рассвет уже почти наступил и Антон, накинув бушлат, поторопился вылезти из палатки. В первые секунды он зажмурился от яркого света, больно резанувшего глаза, и задохнулся от дикого количества кислорода, ворвавшегося в пропитавшиеся за ночь ядом легкие, – воздух просто не бывает таким чистым. Несколько минут он словно заново учился дышать. Потом, наконец, медленно приоткрыл глаза и осмотрелся вокруг. Снег прекратился. За ночь тропу завалило основательно, придется идти по целине. Но самое неожиданное и радостное заключалось в том, что перевал Двугорбый зиял своим долгожданным провалом всего в нескольких сотнях метров над местом ночевки. Антон запахнул бушлат и полез обратно в палатку будить остальных. Первым проснулся Егор и пулей вылетел из палатки на свежий воздух. Он растер холодным снегом лицо, достал папиросу и с наслаждением закурил. Следом вылезла Катя, глубоко дыша и имея вид погорельца из бани. Последним, как ни в чем не бывало, показался Кадыр. Он вылез на свет Божий, потянулся и сказал:

– Солнце встает, блин.

Глава 13. Последний бой, он, черт возьми, последний

Минингитку собрали довольно быстро, поскольку особенных вещей кроме седла и пары подстилок в ней не было. Антон выкурил папиросу, с минуту полюбовавшись на окрестные мирные виды, и надел на шею ремень «Шмайсера». Егор уже стоял приблизительно в том месте, где до снегопада была тропа. Катя находилась рядом с ним, опираясь на ледоруб. Кадыр свернул свое походное жилище, прикрепил его к седлу, и с третьей попытки взобрался на лошадь. Наблюдая за этим, Антон невольно вспомнил ковбойские боевики, где парни в джинсах и коже проделывали подобный маневр за пару секунд, успевая пристрелить по дороге десяток врагов. Но видимо у местных кавказских ковбоев врагов не было, чего не скажешь о них самих.

– Ну, Кадыр, прощай. – сказал Антон, – Спасибо за помощь. Дальше мы уж сами доберемся, тут недалеко осталось.

– Прощай. Моя опять в другая долина едет, коров пасти. – ответил Кадыр и тронул лошадь, которая начала медленно спускаться по глубокому снегу вниз по тропе, осторожно перебирая копытами.

Снова ставший исключительно пешим отряд двинулся вверх к зиявшему большой впадиной перевалу. Спустя пару минут снизу послышалась заунывная песня странствий. Антон ускорил шаги, несмотря на то, что приходилось идти по глубокому снегу. Песня послужила ему отличным катализатором восхождения. С остервенением Гризов распахивал снег впереди себя как молодой бульдозер, и вскоре отряд преодолел уже половину пути. На одном из скальных выступов Антон остановился и оглянулся. Солнце позолотило верхушки заснеженных гор. Кое–где поблескивали ледники. Здесь, наверху, рассвет уже почти наступил, но глубоко в долине еще царила мгла. Песня Кадыра слышалась уже очень тихо и Антон начал успокаиваться. Самого ковбоя было хорошо видно – маленькая черная точка перемещалась почти на середине склона, значит часа через два он будет внизу. Антон мысленно пожелал незадачливому пастуху не повстречать на своем пути кого–нибудь из немцев. В этом случае его пристрелят просто как свидетеля их пребывания на Кавказе.

Гризов обернулся и взглянул вверх. Перевал Двугорбый, прозванный так за широкую седловину, увенчанную с двух сторон тупыми скалами–горбами, был уже совсем близко. Хотя последний предперевальный взлет был довольно крутым, особой сложности он не представлял. Стена была однородной, без острых выступов. Сразу под ней начинался заснеженный склон, так что если кто и сорвется, то в пропасть не улетит. В худшем случае поцарапается и спланирует в глубокий сугроб. Сейчас снегопад можно было только поблагодарить. Антон решил не связываться в тройку, а идти по одному.

Он шел первым уже полчаса, с силой вбивая ботинок в снег, делая более удобные ступени для остальных. За ним шла Катя, которая, было видно, уже освоилась в горах и поход ей даже нравился. Третьим, как всегда, шел Егор. В наиболее крутом месте подъема в голове у Антона исчезли все посторонние мысли и запульсировал только один ритм: «Шаг левой ногой, удар ледорубом, закрепился, шаг правой ногой…», и так непрерывно. Почти перед самым выходом на перевал, когда уже стало ощутимо чувствоваться дыхание ветра, дувшего сквозь седловину, Антону пришла мысль о возможной засаде. Он вдруг подумал, что если немцы сейчас ждут их на перевале, то в данную минуту они все трое представляют великолепную мишень. Можно развлекаться как в тире. Бах! И один покатился по склону, а затем заскользил в низ со все возрастающей скоростью. Ба–бах! Второй схватился за грудь и рухнул следом. Бах! И нет больше никого. Но к счастью предчувствие его обмануло. Поднявшись первым на перевал, он судорожно сжимал «Шмайсер», но так никого и не обнаружил. «Да уж, – отругал он сам себя, – так можно и с ума сойти. Ну откуда им взяться здесь и сейчас?«. Но подсознательно он ожидал их в любую минуту отовсюду. Что ни говори, а легенды о враге, которые действуют еще до того как ты увидел врага, это уже часть его победы, если ты не смог им противостоять в своем воображении. А заочно Антон уважал «Эдельвейс», хотя и собирался его уничтожить до последнего солдата.

Он подождал, пока Катя и Егор поднимутся до седловины, и медленно пошел вверх к перевалу. Когда он его достиг, то глазам открылась живописная картина. Над Кавказом висело яркое солнце, заливая все вокруг жизнерадостным светом. Слева от Ушбы находился цирк, бывшее жерло вулкана, в который вело сразу несколько небольших перевалов. Справа и впереди, на сколько хватало глаз, открывалась обширная горная страна, на самом краю которой лежали девственно–чистые высокогорные снежные поля. Далеко, почти у самого горизонта, плато заканчивалось новым хребтом, ломаной линией разрезавшим небо. А внизу, под перевалом, в самом центре долины стояло, казавшееся с высоты миниатюрным, кирпичное сооружение рук человеческих, обнесенное высоченным забором с колючей проволокой по кромке и пулеметными вышками по периметру. Во дворе стояло несколько грузовиков. От ворот завода через долину к дальнему хребту петляла узкая горная дорога. Со своего наблюдательного пункта Антон разглядел несколько человек, бродивших по территории завода с оружием в руках. Это были явно часовые. Значит завод еще в наших руках и не подвергался нападению. Взглянув в сторону цирка, Гризов уловил какое–то незначительное движение на дальних подступах. Он полез в рюкзак и вытащил бинокль, предусмотрительно захваченный у мертвых красноармейцев из охраны плотины. Мертвым бинокль ни к чему, а живым еще послужит. Антон приложил бинокль к глазам и стал внимательно вглядываться в то место, где уловил шевеление. Так и есть. По дальнему склону к цирку поднимался отряд в белых маскхалатах. Антон насчитал двенадцать человек. «Черт побери, – пробормотал он себе под нос, – откуда могло взяться двенадцать человек? Я рассчитывал максимум на пять. Это что, второй отряд?«. Затем он для пущей убедительности обшарил взглядом остальные перевалы, ведущие в долину, и, наконец, остановился на перевале Ичмет. Перевал был пуст. Но по отвесной стене к нему ползли крошечные фигурки в белых маскхалатах. На этот раз Антон насчитал шесть человек. Видимо те, кто уцелел после экстренной бомбардировки. Со стороны завода их закрывал высокий отрог скалы, так что до перевала они могли добраться абсолютно незамеченными.

Антон опустил бинокль. «Итого – восемнадцать человек, – подытожил лейтенант, – Неплохо для троих человек, из которых одна девушка.» Он достал последнюю папиросу, размял, закурил. Скомкал пачку и бросил ее на снег. Грязно–коричневая пачка казалась чем–то нездешним на этом девственно–чистом снегу. Сзади подошли тяжело дыша Егор и Катя.

– Ну как дела, командир? – поинтересовался весело Егор.

– Лучше не бывает, – в тон ему ответил Антон, – слева в цирк поднимается отряд нациков из двенадцати человек. А справа к Ичмету ползет еще шесть.

Егор даже присвистнул.

– Да сколько же их сюда повыбрасывали? Целую роту что ли?

– Понятия не имею. Но судя по результатам осмотра окрестных горушек, на нашу долю пара взводов еще наберется. Я дальше так думаю. Ты свою адскую машину смастерил?

– Ну да, в рюкзаке дожидается. – ответил Егор.

– Великолепно. – похвалил Антон, – Значит пойдешь с Катей траверсом вершины на перевал. Здесь проще, чем с их стороны. Поэтому будете там раньше. Установишь бомбу над перевалом и рванешь, когда все фашисты туда втянутся. Взрыв будет первостатейный, в непосредственной близости от завода. Так что нас услышат и успеют подготовиться. Как закончите с этими орлами, спускайтесь вниз за подмогой. А я пойду влево, и на выходе из цирка устрою засаду. Там место узкое, как в Фермопильском проходе, постараюсь продержаться до подхода подмоги. Все понятно?

– Я с тобой пойду! – сразу сказала Катя.

– Этого я и ожидал. – спокойно ответил Антон, – Нечего тебе со мной делать. Я иду один. Дашь мне только свою винтовку, а я тебе обратно пистолет верну. Вам на двоих этого оружия хватит, у вас задача немного другая.

– Не отдам я тебе винтовку. Я сама из нее умею стрелять. – уперлась Катя.

– Слушай, командир, – сказал Егор, – Может и вправду она с тобой пойдет. С этой шестеркой немцев я и один справлюсь. Делов–то: бомбу заложить, да рвануть. Это–ж мое любимое занятие. А на тебя там двенадцать человек придется и все с автоматами. Она хоть и девчонка, а все же подмога. Видал, как немца на плотине ссадила.

– Видал. – нехотя подтвердил Антон.

Он внимательно посмотрел на Катю и последний раз пожалел о том, что она не осталась в госпитале.

– Ладно, – сказал он обращаясь к Кате, которая стояла в двух шагах и смотрела на него так, словно он только что своими руками попытался задушить котенка, – Пойдешь со мной. Ты, Егор, двигай на перевал прямо сейчас. Я бы на твоем месте забрался на левую вершину, там снега меньше, лавиной не снесет. Хотя, смотри по обстановке. Как сделаешь дело, сразу дуй вниз. После операции встречаемся на заводе, если живы будем. Ну все, удачи.

– Бывай, командир. Смотри там, осторожнее.

Егор развернулся и зашагал по неглубокому снегу к скалистому гребню Ушбы. Ему предстояло в одиночестве пройти траверсом по самому верху крутого лавиноопасного склона и достичь перевала Ичмет раньше немцев. Егор повесил автомат на шею, прикрепил его, чтоб не болтался бечевкой, и, опираясь на ледоруб, стал осторожно выходить на заснеженный склон, вдоль которого дул сильный ветер.

Антон снова посмотрел на Катю.

– И откуда ты только взялась на мою голову такая упрямая? – беззлобно спросил он, глядя ей в глаза. Катя молчала. – Ладно, пошли.

Им предстояло спустится на километр вниз с перевала до того места, откуда начиналось небольшое плато. Дальше спуск раздваивался. Одна тропа часов через шесть приводила к заводу в долине, а вторая резко уходила в сторону цирка. Антона и Катю интересовала как раз последняя, следуя которой они могли часа через четыре добраться до нужного предперевального взлета, а затем и подняться на узкий перевал, где должны были пройти немцы. В том, куда именно выйдут нацисты, Антон не боялся ошибиться. Другого пути у остатков отряда «Эдельвейс» просто не было. И именно там он и собирался устроить горячий прием непрошеным гостям. Силы были конечно не равны, но Антон не чувствовал себя народным героем выступая против превосходящего противника. Ведь, сколько ни крути, помирать он особенно не хотел, ни в своем времени, ни в чужом. Особенно сейчас, когда он больше не был защищенным неведомыми силами. Просто у отряда было задание – остановить врага, а он за проведенное в этой жизни время как–то свыкся со своим положением солдата в воюющей армии и хотел выполнить приказ. Там, в конце двадцатого века, его армия только называлась действующей, а здесь она действительно воевала. И это были, как говорят в Одессе, две большие разницы. Хорошо бы конечно было спуститься за подмогой вниз в долину и предупредить охрану завода, но времени уже не было. Они еле–еле успевали пройти на перевал и занять выгодное для обороны место. Антон надеялся продержаться до подхода охранения завода, а после того как начнется канонада из долины, просто должны будут выслать отряд.

Гризов шел первым, не оглядываясь на Катю, ступавшую по его следам. С неба весело светило яркое солнце. Снег под ногами переливался миллионами микроскопических радужных шариков. В такие дни как–то не верилось в смерть и болтавшийся на шее автомат воспринимался ирреальным предметом, не имевшим своего назначения. Антон глядел на солнце и живописный вид широчайшей горной страны, простиравшейся до горизонта, абсолютно не веря в данную минуту, что пройдет несколько часов и ему придется убивать людей, пусть даже и врагов. А может быть настанет время умирать. В такую погоду убивать совсем не хотелось, а тем более умирать. Хотелось кататься на горных лыжах, проносясь вихрем по заснеженным склонам в ярко–красном комбинезоне, загорать, стоя в одних трусах по колено в снегу, пить пиво, смотреть на красивых девушек в солнцезащитных очках и делать еще массу приятных вещей, но вот убивать совсем не хотелось. Почему природа устроила все так, а не иначе? Ведь случись дождь или пурга все было бы значительно легче. Ни о каких приятностях и мысли даже не возникло бы, но сейчас… Антон мотнул головой, словно стряхивая ненужные расслабляющие мысли. Впереди был враг, коварный и хитрый. И ему было наплевать на твое настроение. Наплевать, что ты из будущего и хочешь покататься на лыжах и попить пива, уж он–то точно пришел сюда за тем, чтобы убивать. «Так что выбора у тебя, брат, не осталось. Либо ты, либо тебя.» – успокоил себя Антон, стараясь настроиться на воинственный лад. Но проклятое солнце светило очень ярко, щекотало теплыми лучами лицо, нагревало одежду. Антон монотонно продолжал переставлять ноги, стараясь поскорее достичь перевала и закончить этот поднадоевший поход.

Скоро показался стиснутый двумя моренами предперевальный взлет, который выводил прямо к одному из перевалов, ведущих в цирк. Этот перевал находился ближе всего к той части долины, где находился завод. Отсюда к заводу даже вела неширокая тропа, змеей извивавшаяся между валунов. Перед последним броском Антон остановился на несколько минут передохнуть и присел на камень, сняв рюкзак. Катя последовала его примеру. В низу под ними едва виднелся завод, похожий с высоты на усадьбу фермера–предпринимателя, задумавшего в одиночку стать главным буржуином. Солнце палило нещадно. Близился полдень. В такое время ледники высоко в горах размягчаются под действием солнца и становятся опасными. В прошлой жизни у Антона погибло несколько друзей, не успевших спуститься с ледника на рассвете. Ввинтив в лед несколько ледобуров и закрепив веревку, группа уже заканчивала спуск, когда из–за соседнего пика выглянуло солнце. За пятнадцать минут лед успел подтаять. Последним шел Ленька Шестов. Он уже ушел на отвесный спуск, когда ледобур вырвало из подтаявшего гнезда. Ленька успел только пронзительно крикнуть и полетел в пропасть, вырывая своей тяжестью из гнезд другие ледобуры и увлекая за собой еще спускавшихся по веревке ребят. Никто из них не уцелел. От группы остался только один рваный рюкзак, который спасатели нашли на снегу. Трупы смогли откопать только следующей весной – они покоились под толщей снега на дне ущелья.

– Ну как настроение, товарищ медсестра? – спросил Антон Катю, явно ерничая.

– Отличное, товарищ лейтенант! – в тон ему ответила Катя, а потом стиснула ладонью дуло снайперской винтовки и спросила озабоченно – Ты как думаешь, мы сможем выжить?

– А что, жить хочется? – поинтересовался лейтенант Гризов тоном завзятого бретера.

– Хочется, если честно, – сказала Катя.

Антон обвел взглядом окрестные вершины, закинул за плечи рюкзак, и встал, поправляя автомат.

– Живы будем – не помрем. Больше я тебе ничего успокоительного сказать не могу. Я не господь Бог.

Они снова зашагали по тропе вверх на перевал. Крутизна выросла настолько, что Антон переставлял ноги в горных ботинках, постоянно опираясь на ледоруб. То и дело из–под ног срывался и начинал свой долгий путь в долину какой–нибудь маленький камушек. Он ударялся о другие, иногда срывая их за собой, так что спустя мгновения внизу начинался небольшой камнепад. Вряд ли немцы поднялись раньше их на перевал, эдельвейсовцам нужно было преодолеть втрое большее расстояние, но все же лишний шум был абсолютно не нужен и Гризов, ругая себя за каждую неловкость, старался ставить ногу осторожнее. Катя молча шла сзади на расстоянии десяти метров, держась чуть левее по склону, чтобы не угодить под рождаемые ботинками Антона небольшие камнепады. Нечаянно угодив в лоб, такой камушек мог запросто лишить сознания человека, если, конечно, успевал набрать достаточную скорость полета.

Так они поднимались в довольно быстром темпе, словно совершали квалификационный штурм перевала. Антон уже немного устал и время от времени останавливался ненадолго передохнуть на ходу. В такие минуты ему страстно хотелось, как в прошлой жизни, забраться в вертолет «Ми–8» и вознестись спокойно почти на самую вершину горы. Единственным делом в таких случаях оставался штурм самой вершины и последующий спуск до уровня базового лагеря. Все нудные подходы и переходы с тяжеленными рюкзаками исключались. В базовом лагере уже ждал импровизированный стол в палатке, а во времена особого шика и прямо под открытым небом. Причем не мифический, а самый натуральный деревянный стол, сколоченный из досок. Откушать за таким столом на высоте нескольких тысяч метров над уровнем моря считалось ритуалом. Таким же ритуалом считались и сто грамм за взятую вершину. Сто грамм спирта, конечно. Водка, как содержащий большое количество ненужной воды продукт, на высоте из–за больших претензий к лишнему весу не котировалась. Воспоминания о вертолетах натолкнули Гризова на воспоминания об интересном случае, который произошел с ним в горах Тянь–Шаня неподалеку от китайской границы. В тот раз вертолет забросил альпинистов на горное плато Угрэ и обещал вернуться через неделю на то же место. За это время группа из шести человек намеревалась пройтись траверсом через две вершины и четыре высокогорных перевала, что и было успешно сделано. Когда группа благополучно прибыла обратно на место встречи с вертолетом, то не обнаружила там никаких следов последнего. Вертолет не прилетел ни на следующий день, ни через день, ни через два дня. Обескураженные альпинисты, имевшие запас продуктов всего на три дня и не имевшие карт и достаточно времени для спуска собственными силами в обитаемые места, решили экономить продукты и все же дождаться вертолета. Возможно, у него кончилось горючее, которого не оказалось и по близости, поэтому пришлось послать за горючим машину в соседний район. Все это могло случиться на самом деле и отнять несколько дней, но прилететь за ними должны были в любом случае. Для того чтобы скоротать время, альпинисты стали играть в разные игры. Самая интересная из них была географическая игра с политическим уклоном. Она заключалась в следующем: район, в который их забросила судьба, находился на нейтральной территории. Это был клочок высокогорной земли между российской и китайской границами. В связи с этим, пока не прилетит вертолет, альпинисты решили отделиться от России и образовать собственное независимое государство. В первый день ожидания винтокрылой машины определились только со столицей – столица самопровозглашенного государства находилась в палатке. Затем, как во всяком государстве, необходимо было выбрать правительство. Его выбирали двое суток. В результате долгого дележа портфелей из шести человек один стал президентом, другой – премьер–министром, третий – министром обороны, четвертый – министром топливно–энергетической промышленности, пятый – министром финансов, а последний альпинист стал народом. Министры сразу после получения портфелей принялись обсуждать положение в стране, топливный кризис в которой привел к столь бедственной ситуации. В результате они вынесли общественное порицание министру топливно–энергетической промышленности. В продолжении дебатов, которым суждено было длиться целую неделю, народ безмолвствовал, поскольку очень хотел есть. А когда вертолет все–таки прилетел, он первым сказал «Блин», а потом сказал «Какого хрена вы так долго?«и залез внутрь. Министры последовали за ним. Так закончилась история неизвестного миру самопровозглашенного государства альпинистов между Россией и Китаем, просуществовавшего ровно неделю.

Антон снова остановился и взглянул вниз. Теперь завод казался игрушечным домиком из детского конструктора «Сделай сам» в модификации для народов крайнего севера, поскольку смотрелся он на фоне окрестных гор крайне аляповато. Антон вдохнул полной грудью и посмотрел на восток в сторону перевала Ичмет. С такого расстояния он ничего не увидел, кроме самих гор. Поэтому осторожно снял рюкзак и достал бинокль. Приставив его к глазам, Антон, спустя минуту детального осмотра скалы, обнаружил одинокую черную точку, двигавшуюся со стороны перевала Двугорбый в сторону перевала Ичмет. Егор прошел уже почти половину пути по склону и приближался к пункту назначения. Двигаясь с такой скоростью, он через полтора часа должен был достигнуть перевала и заложить заряд. Антон направил бинокль в сторону появления остатков отряда «Эдельвейс» и с удивлением констатировал, что немцы также преодолели почти половину пути, хотя двигались по отвесной стене. Гризов еще раз оценил ситуацию и немного успокоился – все говорило за то, что Егор выйдет к перевалу первым и сделает свое дело.

Антон достал последнюю пачку папирос, вытряхнул одну и закурил. На самом перевале курить было чревато – ветер затягивало в цирк. Папироса, конечно, не дымовая труба паровоза, но не ровен час, немцы могли учуять запах дыма на подъеме. Ведь Антон собирался подпустить их почти вплотную, чтобы убить как можно больше, не тратя много патронов. Поэтому он решил покурить напоследок прямо сейчас. Солнце уже стояло в зените. Воздух казался таким теплым и свежим, что Антону вдруг ни с того ни с сего захотелось бросить курить. «А, – махнул он на себя рукой, помучившись с минуту, – Теперь–то уже все равно. Может последний раз курю». Катя сидела рядом, зажав между ног гладкий приклад винтовки, и смотрела в долину. Она сняла шапочку и ее красивые волосы теребил ветер. По глазам было видно, что она совсем забыла о предстоящем сражении и откровенно любовалась высокогорной природой. Антон даже позавидовал такой беспечности. Сомнения его не терзали. Внутренне он был готов на все, но вот так спокойно любоваться горами у него не получалось. Он почти постоянно думал о скорой встрече с противником и прикидывал варианты. Говорят, что нужно уметь расслабиться перед схваткой, но в данную минуту у него это никак не получалось. Он много читал о йогах и самураях, но все эти восточные прибамбасы напрочь вышибало из головы при появлении первых признаков смертельной опасности. В такой ситуации Антон начинал действовать чисто автоматически, повинуясь какому–то внутреннем подсознательному инстинкту самосохранения, заставлявшему падать вправо, когда пуля летела влево. Спроси его потом почему он так поступил, он ни за что на свете не смог бы объяснить свои действия. Но, к счастью, его никто не спрашивал.

Антон украдкой посмотрел на Катю и, словно испытывая неловкость, что отрывает ее от столь увлекательного занятия, тихо сказал, тронув за плечо:

– Пойдем, Катя. Пора.

Она обернулась так неожиданно, что Антон даже немного отпрянул.

– Ты меня почти в первый раз назвал по имени. Так странно.

Антон помолчал немного и повторил:

– Пойдем, нам надо идти. Время кончилось.

Она молча встала, надела рюкзак и взяла винтовку. Антон бросил прощальный взгляд на долину, просунул голову под ремень «Шмайсера» и пошел вверх. Спустя пятнадцать минут они уже лежали рядом посреди узкого перевала, спрятавшись за небольшими камнями. Антон внимательно изучал в бинокль окрестные склоны гор, спускавшиеся в жерло потухшего вулкана. По одному из склонов быстро спускался отряд альпинистов в белых маскхалатах. Антон сосчитал немцев, их было ровно двенадцать человек. Значит никто не пошел в обход или через соседние перевалы. Антон оказался прав, выбрав именно этот перевал для засады. Немцы считали себя нераскрытыми и никого не боялись. Вполне вероятно, что тот, первый отряд, на который напоролись бойцы капитана Иванова, оказался просто приманкой. Немецкое командование при планировании операции не могло не предусмотреть, что диверсантов обязательно попытаются остановить. Лучшим выходом могла послужить выброска двух независимых друг от друга диверсионных отрядов, которые имели одну цель, но шли к ней разными путями. И, что самое интересное, могли абсолютно не подозревать о существовании друг друга. В случае засады вероятность прорыва хотя бы одного отряда из двух, с учетом уровня подготовки нацистских альпинистов, была обеспечена. А в случае прорыва сразу двух отрядов, налет на электростанцию и завод мог походить на блиц–криг немцев в Европе. Блиц–крига не получилось, но вот основная опасность секретный завод пока не миновала. Судя по беспечному поведению часовых, там пока никакого нападения не ждали, а это могло кончиться плохо, если не остановить диверсантов здесь. Антон подождал пока отряд, словно змея, выползет на открытый склон и начнет подниматься на перевал. В пятидесяти метрах от перевала тропа зигзагом круто уходила влево, а затем возвращалась обратно. Именно в этом месте, когда нацисты растянутся в горизонтальную цепочку перед перевалом, Антон и хотел открыть огонь. Немцы быстро приближались к намеченному Гризовым рубежу. Наклонившись к Кате, приникшей к своей снайперской винтовке, Антон прошептал ей на ухо:

– Целься в замыкающих. Сначала сними последнего, потом бей остальных сколько сможешь. Отрезай им отход.

Катя молча кивнула. Антон неожиданно притянул ее к себе и поцеловал в щеку. Затем оттолкнул и прицелился в высокого немца, шедшего впереди колонны диверсантов.

– Готова? – спросил он сдавленным голосом.

– Да. – ответила тихо девушка.

– Огонь!

Короткая автоматная очередь и винтовочный выстрел слились воедино, расколов тишину.

Егор шел осторожно, стараясь не подскользнутся и не улететь вниз. Он хорошо понимал ситуацию как сапер, а ситуация была такой же опасной – один неверный шаг и лавина тебе обеспечена. Не надо даже никакого взрыва. Он шел по самой верхней кромке крутого лавиноопасного склона. Над ним возвышался снежный козырек, а под ним находилось несколько сот метров сыпучего снега, готового в любую минуту превратиться в белый водоворот. Егор спинным мозгом чувствовал бомбу, которая лежала у него в рюкзаке и должна была принести смерть немцам. Но если он вызовет лавину до намеченного срока, это будет самая бесполезная смерть, а глупо погибать Егор не хотел. Время для него словно остановилось. Он переставлял ноги с такой осторожностью, словно действительно шел по минному полю и в миллиметре от подошв его башмаков торчали усики противопехотных мин. Шаг влево, шаг вправо – мгновенная смерть. Вот уже до конца склона, за которым твердая скала, осталось пятьдесят метров. Вот уже сорок. Егор остановился на секунду и вытер пот со взмокшего лба. Еще несколько мучительно долгих шагов, в течение которых он не чуял своих ног, словно это и не он ступал по снегу. Вот до спасительной скалы осталось двадцать метров. Черт побери, сейчас эти несчастные меры казались едва ли не длиннее километров. Еще несколько шагов, закрепился ледорубом, сделал следующий шаг. Как медленно тает расстояние! Шаг. Еще один. Вот уже остается не более десяти метров. Рукой подать. Но спешить нельзя. Егор передвигается подобно улитке. Вот еще несколько бесконечных метров остается позади. Вот уже и скала. Шаг, и левая нога заскользила вниз. За ней поехала правая. Егор прыгнул вперед, изо всех сил изогнувшись в падении схватился за скальный выступ. Подтянулся на руках и оказался на твердой почве. Под ногами спасительный камень.

– Черт побери, – выругался Егор и изодранными руками вытащил папиросу из пачки. Нервно закурил, радуясь жизни. – Чуть было не отправился покататься на лавине.

Выпустив пару густых колец едкого дыма, он уставился в долину. Внизу, прямо под ним находился завод. Невооруженным глазом с этой скалы можно было разглядеть два казавшихся небольшими корпуса и высокие опутанные колючей проволокой ограждения. По периметру ограждения завода располагались вышки с пулеметами, но был ли кто–нибудь на них, с такого расстояния было невозможно рассмотреть. Прямо перед ним уходила вниз бездонная пропасть. Егор подошел к ее краю и попытался заглянуть вниз. Он не боялся высоты, но вдруг в нем возникло странное чувство, похожее на эйфорию. Страха не было вообще, скорее было сильное ощущение власти над пространством. Ему вдруг захотелось бросится вниз и полететь, поймав восходящий поток воздуха. Егор ни на секунду не усомнился, что взлетит, и абсолютно не боялся упасть в пропасть. Постояв так несколько минут, он с некоторым сожалением отодвинулся от края на несколько метров и перевел взгляд в ту сторону, в которой скрылись Антон и Катя. Цирк был залит солнцем. Вершины гор сияли. Там должно было быть жарко. «А скоро станет еще жарче, если они уже достигли предперевального взлета. – очнулся Егор от своего состояния, – Поэтому мне надо торопиться». Он кинул недокуренную папиросу в снег и стал подниматься по камням на возвышавшуюся над перевалом Ичмет вершину.

Метров через триста Егор остановился. Он уже почти достиг вершины и решил осмотреться. Судя по всему, немцы появятся на перевале не ранее, чем через полчаса. Они поднимутся, передохнут чуток, и двинутся дальше вниз. Егор внимательно всматривался в расщелины и складки горы стараясь обнаружить удобное убежище, где можно было бы пережить взрыв и остаться невредимым, но перевал Ичмет был на удивление гладок. Не обнаружив ничего примечательного, Егор пришел к выводу, что успешно заложить бомбу можно только на западной оконечности перевала, там где ожидалось вступление на него диверсантов. Но для этого Егору надо было спуститься с вершины на перевал, а в первом варианте операции этого не планировалось. Если немцы неожиданно появятся на перевале, то он вряд ли успеет унести ноги обратно на вершину. Егор минуту раздумывал, но потом решил рискнуть. В противном случае, даже после взрыва немцы могли уцелеть. Он обошел вершину и стал спускаться по северному склону на перевал со всей скоростью, на которую только был способен. Склон был довольно крутой и Егор трижды падал, прежде чем достиг самой седловины перевала. Здесь прямо в лицо дул противный ветер. Егор приблизился к левой части перевала, снял рюкзак и достал оттуда взрывное устройство. Он едва успел установить его в глубокий сугроб на самом краю перевала, как неожиданно услышал треск автоматной очереди и свист пуль над головой. Бросившись на снег, Егор успел заметить человека в белом маскхалате, который показался на краю склона. Человек держал в руках «Шмайсер» и стрелял длинными очередями. Мысли понеслись в голове Егора с лихорадочной быстротой. Подняться обратно он уже не успеет. Долго отстреливаться против шестерых тоже, просто не хватит патронов. Остается одно – взрывать заряд. Но как? Надо попытаться бросить заряд как можно ближе к немцам, а самому уходить на другую сторону перевала. В этот момент Егор заметил еще двух немцев, отделившихся от скалы и вступивших в седловину. Они сразу начали стрелять. Пули свистели над головой Егора не переставая. Он вытащил из рюкзака блок дистанционного управления и засунул его в нагрудный карман. Затем приподнялся над поверхностью и изо всех сил швырнул самодельную бомбу в немцев. Ныряя в снег Егор ощутил резкий укол в правое плечо. Горячая волна разлилась по телу. Снег вокруг мгновенно стал алым. Егор посмотрел на свое плечо и увидел на нем огромное красное пятно, которое увеличивалось на глазах. В этот момент что–то больно ужалило в левое бедро и голень. Уже не пытаясь бежать, он нащупал в нагрудном кармане блок дистанционного управления и вытащил его. В ладони хлюпала кровь. Егор собрал последние силы и еще раз приподнялся, чтобы посмотреть на немцев. Уже все шестеро находились на перевале. Они шли бесстрашно распрямившись во весь рост с автоматами на перевес и поливали огнем со всех сторон небольшой засыпанный снегом камень, за которым прятался Егор.

– Ну, прощайте, братцы. – сказал Егор, посмотрел на девственно чистое небо и нажал на кнопку.

Перевал содрогнулся от мощного взрыва.

Короткая автоматная очередь и винтовочный выстрел слились воедино. Первый и замыкающий колонну фашисты нелепо вскинули руки, хватаясь за грудь, и повалились в снег. Не теряя драгоценных мгновений, Антон дважды с секундной задержкой перевел автомат влево, полоснув очередью по второму и третьему диверсантам. Оба рухнули как подкошенные. Остальные успели упасть в снег и открыли ответный огонь. Над головами Антона и Кати запели свинцовые птицы.

– Четверо! – радостно крикнул Антон сквозь треск автоматных очередей Кате, – Неплохо для начала. Молодец! Ловко сняла замыкающего.

Снизу послышался тяжелый и глухой стук ручного пулемета. Об камни застучали крупнокалиберные пули.

– А вот это не очень хорошо, – сказал Антон, – попытайся снять пулеметчика.

Катя чуть–чуть высунулась из–за камня и приникла к оптическому прицелу. В перекрестье возникла морда нациста, лупившего очередями из чернотелого пулемета с дырчатым устрашающим стволом. Катя прицелилась и плавно спустила курок. Сухой щелчок винтовочного выстрела потонул в грохоте пулеметной трескотни. Но вслед за этим трескотня резко смолкла. Пулеметчик уткнулся лбом в снег рядом с еще дымившимся стволом собственного пулемета.

– Пятеро! – констатировал Антон.

Он вытащил гранату и ждал случая, чтобы кто–нибудь из диверсантов решился сменить позицию для стрельбы. Долго ждать не пришлось. Двое нацистов, привстав, короткими перебежками устремились к перевалу. Антон прицелился и метнул гранату, которая угодила под ноги второму диверсанту. Раздался взрыв. Бежавший первым немец согнулся и, упав на снег, забился в агонии, видимо, с перебитым осколками позвоночником. От второго осталось кровавое месиво. «Семь.» – мысленно сосчитал Антон. Но оставалось еще пятеро нацистов, которые успели расползтись по склону, как тараканы, и почти не стреляли, выжидая. Наверняка у кого–нибудь из них была снайперская винтовка. Эту догадку Антон проверил очень быстро. Едва он попытался высунуть голову из–за своего укрытия, как щелкнул негромкий выстрел и в воротнике его бушлата образовалась аккуратная дырочка. Пуля пролетела в такой близости от кожи, что Антон успел почувствовать обжигающее дыхание смерти. Он спрятался назад. Неожиданно в голову Гризову пришла идея. Антон подполз к Кате и сказал:

– Оставайся здесь и держи подступы под прицелом. Вот тебе пистолет. Я обойду немцев сбоку, там в двух сотнях метров есть небольшой проход, и добью оставшихся. Если что – сразу стреляй.

Катя посмотрела на него с мольбой во взгляде, но ничего не сказала. Антон отполз назад метров на десять, приподнялся, и, пригнувшись, бросился бежать к левому плечу перевала. Обогнув несколько скальных выступов, он нашел то что искал, что заметил еще на подъеме – небольшую промоину в снежном покрове, которая вела на самый верх левого гребня перевала. Не теряя времени, он стал карабкаться наверх. В этот момент со стороны перевала послышались автоматные очереди. Обдирая руки и лицо об острые камни, Антон изо всех сил вскарабкался на гребень и увидел как четверо немцев с автоматами со всех сторон склона уже почти вплотную подобрались к камню, за которым пряталась Катя. Раздался сухой щелчок. Один из них вдруг схватился за живот и, выронив автомат, упал на колени. Еще секунда, и Катю возьмут в кольцо. Антон это видел, но лихорадочно искал глазами пятого немца со снайперской винтовкой. Искал и не находил. Его нигде не было. Но он должен был где–то быть, черт побери. Он был! Антон это явственно чуял. Автоматчики подползли уже почти вплотную. Вот они вскочили и бросились к камню. Все, будь что будет! Антон поднялся во весь рост, опустил дуло автомата вниз и нажал на курок. Трофейный «Шмайсер» застучал, поливая огнем своих создателей. Немцы, не ожидавшие нападения с тыла, ловили свинец кто в спину, кто в бок, а кто, инстинктивно повернувшись на звук выстрелов, прямо в лицо. Антон стрелял до тех пор пока курок не стал щелкать вхолостую, и остановился, только когда увидел под собой застывшие в нелепых позах тела в белых маскхалатах с расплывшимися красными пятнами. На секунду над цирком повисла бездонная тишина. Антон стоял и смотрел на распластанных мертвых немцев, силясь поверить в то, что они победили, как вдруг краем глаза он уловил шевеление внизу на склоне, но даже не попытался укрыться. Один из немцев, казавшихся мертвее мертвых, вдруг вскинул винтовку и выстрелил. Дикая обида и злость захлестнули Антона, что–то горячее и мерзкое ударило в грудь. Уже падая вниз, в небо, как ему казалось, он услышал второй выстрел, гулким эхом отозвавшийся в долине.

Глава 14. Охота на «Тирпиц»

– Еще двадцать минут и начнется обледенение двигателя, – доложил Антону штурман Бомберидзе, – пора возвращаться на базу.

– Будем искать еще пятнадцать минут, – приказал Антон, – он должен быть где–то здесь.

Штурмовик «Ил–2» уже около двух часов кружил у береговой полосы Норвегии, занятой немцами, словно нарочно подставляя свои бока под зенитный огонь. Пока, к счастью, все шло благополучно. Антон пролетел над немецкой территорией в тумане и остался незамеченным – зенитчики приняли его за своего. К вечеру, однако, развиднелось. Ветер растащил облака, обнажив широкую полосу арктических льдов. В ветвистых, словно вены, разломах заиграло предзакатное солнце. Пора было подумать о возвращении на аэродром, а дело это представлялось нелегким. Три остальных штурмовика, посланных на разведку трассы к запретным фьордам, до цели не добрались. Выбрав неверный курс, звено вознамерилось пройти вдоль береговой полосы и попало под шквальный огонь немцев. Два штурмовика рухнули в море. Третий дотянул до ближайшего аэродрома и врезался в ангар с топливом, надолго запомнившись немцам. Честно говоря, Антон и сам толком не знал, что за корабль он ищет. По донесениям разведки где–то здесь нацисты прятали свой секретный суперлинкор «Тирпиц». Корабль этот толком еще никто никогда не видел, потому что участия в войне он принял пока только пару раз. Фюрер опасался часто использовать свое новое детище – один залп из орудий этого линкора стоил несколько миллионов немецких марок. И атаковали его только дважды – десять английских бомбардировщиков типа «Ланкастер» при переходе из Германии в Норвегию, никто из них не вернулся на базу, и русские бомбардировщики в густом тумане норвежских фьордов. Тогда же был сделан единственный расплывчатый снимок суперлинкора. Следующий массированный налет на логово «Тирпица» не дал ничего – суперлинкора там уже не было. Значит немцы его успели перепрятать. Линкор был грозен, а скоро в Мурманск должен был прийти караван с оружием. Командование авиаполка специального назначения требовало от Антона срочно обнаружить «Тирпиц». В противном случае корабль мог сорвать проведение крупной операции союзников. К этому дню прибывающий в Мурманск караван с оружием, боеприпасами и стратегическим сырьем из США уже пересек семьдесят пятую параллель. Охранять его должны были английские и американские корабли. Однако, невидимой преградой маячил где–то немецкий суперлинкор.

Специально сформированная на Карельском фронте группа из летчиков–асов должна была найти и уничтожить нацистский линкор раньше, чем тот успеет пустить ко дну половину русского каравана. «Легко сказать «найти», – думал Антон, вглядываясь в изрезанный узкими проходами берег, – их тут сотни, черт ногу сломит». Однако чуял Антон – где–то здесь таится фашистский дредноут. Прячет жерла своих огромных пушек до поры до времени за норвежскими скалами. Антон взглянул на отметку топлива – осталось только на обратный путь. «Ну, ладно, – подумал лейтенант, – все равно отыщу». И бросив прощальный взгляд на скалистый берег, махнул рукой штурману: «Идем домой!»

Все что случилось с ним до этой минуты и происходило прямо сейчас Антон воспринимал так, словно пребывал бесконечном тягучем кошмаре. У него перед глазами стоял тот заснеженный горный цирк, полный немецких трупов, а в ушах висел звон от одиночного выстрела снайпера. Нет он не умер, хотя и провалялся в больнице почти три месяца. Пуля угодила в правую часть груди. Долгие недели Антон находился на волосок от гибели, в беспамятстве, потерял много крови, но его снова выходили. Он был жив. Как рассказал ему потом лейтенант Григорьев, доставивший его на самолете с Кавказа в Мурманск, когда его обнаружили, Антон казался настоящим мертвецом. Нашел его отряд охранения секретного завода, под началом майора Прохорова, подоспевший на поле битвы уже после того, как все закончилось. Майор пересчитал трупы нацистов и обалдел от их количества, особенно, когда нашел на поле битвы одного смертельно раненого Антона. Он приказал срочно доставить лейтенанта вниз, где ему в походных условиях сделали первую операцию, и, спустя несколько дней, когда восстановилась связь с внешним миром, отправить на большую землю. Антона вывезли с завода на грузовике и доставили в расположенный в предгорьях аэродром, откуда самолетом перевезли в Мурманск. Вместе с ним майор Прохоров отослал представление к званию героя Советского Союза. Если лейтенанту Гризову суждено было умереть в пути, то умереть героем. Почему его доставили именно в Мурманск Антон узнал только спустя три месяца, когда пришел в себя после пятой операции и окончательно поправился. Несмотря на свою отлучку на Кавказ, Антон по–прежнему считался асом в пилотировании самолетов. К этому времени на северном фронте сложилась чрезвычайная обстановка. Страна задыхалась от нехватки боевой техники, топлива и боеприпасов, необходимых для ведения войны с нацистами. Эту помощь, естественно не бескорыстно, оказали Соединенные Штаты Америки, послав в Мурманск несколько караванов с необходимыми припасами и техникой. Нацисты яростно пытались задержать поставки в Мурманск. Для того, чтобы сорвать планы союзного командования, по данным агентуры, они даже готовы были пойти на широкомасштабное использование своего нового супероружия – гигантского линкора «Тирпиц». Командование русских ВВС получило приказ от ставки верховного главнокомандующего экстренно обнаружить, уничтожить или вывести из строя суперлинкор. Для чего создавалось авиационное спецподразделение из асов, прославившихся в трудных операциях. За Антоном закрепилась слава одного из трех летчиков, сумевших уцелеть после массированного налета воздушной армады на немецкий порт Киль. По донесениям разведки в тот день нацисты бросили на отражение налета втрое превосходящие русских силы, которые были уничтожены более чем наполовину. Именно поэтому смертельно раненого лейтенанта доставили в Мурманск, неподалеку от которого базировался специально создаваемый из асов авиаполк, в надежде на его скорое выздоровление. Все это гвардии лейтенант Гризов понимал и смог разложить в своей голове по отдельным полочкам, когда пришел в себя. Но вот чего он никак не мог уразуметь, так это почему на все его вопросы о медсестре Кате, вместе с ним защищавшей перевал, никто не мог дать ему никакого ответа. То есть, вообще никакого. Слыша вопросы о Кате, лейтенант Григорьев делал удивленные глаза и отрицательно мотал головой, объясняя, что впервые слышит о таких подробностях. Немного подлечившись, когда его уже выпускали одного на прогулки по парку и улице, Гризов сходил в штаб нового спецподразделения и отослал запрос на Кавказ. Ответ пришел неожиданно быстро. Из штаба полка сообщали, что согласно показаниям майора Прохорова в тот день на перевале был обнаружен только смертельно раненый лейтенант Гризов. Никакой медсестры Катерины Игнатьевой на месте схватки обнаружено не было. Это сообщение повергло Антона в изумление. Как это не было? А куда же она подевалась? Не сквозь землю же провалилась в самом деле. Если бы ее убили немцы или она даже свалилась в пропасть, то ее нашли бы бойцы из отряда майора Прохорова. А ему отвечают, что никаких следов ни живой ни мертвой Кати не обнаружено. У Антона путались мысли. Он часами теперь просиживал в коридоре у окна госпиталя бессмысленно глядя в пустоту, дымил как паровоз, опаздывал на процедуры, забывал принимать лекарства. Врачи стали им недовольны, а ему стало абсолютно наплевать на свое состояние. Иногда хотелось выть на луну и лезть на стены от безысходности, а иногда просто достать пистолет и застрелиться. Хорошо, что у Антона сейчас не было пистолета, иначе он обязательно бы это сделал Он не мог себе представить, что остался жив после этой смертельной схватки, а она бесследно исчезла, растворилась словно дым или утренний туман. Словно ее и не было никогда. Но это было не правдой. И воспоминания говорили о том, что Катя была даже более реальной чем он сам в этом мире. Но кроме собственных воспоминаний ничто в мире не хотело признавать Катю живой или хотя бы когда–то существовавшей.

К счастью, как это не дико звучит, шла война. Скоро Антон выздоровел и стал вполне боеспособным летчиком, а их–то сейчас и не хватало. Спустя несколько дней прямо в госпиталь ему поступило предписание явиться в штаб спецподразделения, носившего кодовое название «Северные крылья», неожиданно романтическое для скупого на фантазию командования. Подразделение располагалось недалеко от Мурманска на бывшем аэродроме подскока, расширенным для того, чтобы на нем могли садиться не только истребители, но и штурмовики. Антон явился к новому месту службы и был препровожден прямо в кабинет командира подразделения полковника Залетова, находившийся в большом одноэтажном каменном доме на краю взлетной площадки. Полковник был высок ростом и грузен, как медведь в пору обжорства. Принимая во внимание всеобщее голодное время, Антон решил, что полковник чем–то болен. Как только Антон появился в кабинете, полковник поздоровался с ним и спросил по–отечески:

– Ну, как самочувствие, гвардии лейтенант?

– Нормально, товарищ полковник. – ответил Антон без особого энтузиазма.

Залетов оглядел его тяжелым внимательным взглядом из–под седых бровей, но сказал только:

– Ну, вот и хорошо. Самолетом управлять ты, я знаю, умеешь. А это нам сейчас как раз и понадобится. Наслышан о твоих подвигах на Кавказе, но это теперь уже позади. Впереди новая задача. И задача сложнейшая. Куришь?

Антон взял из портсигара полковника папиросу и безразлично закурил.

– В настоящее время проводится операция союзных сил по доставке в Мурманск боеприпасов и вооружения для нашей армии. Везут это все на кораблях под конвоем американских и английских сил, самолетов и кораблей. По данным нашей агентуры в штабах германских морских сил ходят упорные слухи о том, что именно этот караван «PQ–17» будет атакован германским линкором «Тирпиц», самым сильным кораблем на Балтике. Сам понимаешь, лейтенант, насколько важен для нас сейчас этот груз. Потерять мы его не можем.

Полковник прервался и сделал длинную затяжку.

– Кроме того, есть и вторая сторона дела. Наши союзники, американцы, хотят первыми найти и уничтожить этот линкор. Это конечно хорошо, но ставка верховного главнокомандующего дала четкий приказ – первыми это должны сделать именно мы. Наше подразделение «Северные крылья». Задача архиважная и в политическом смысле первостепенная, хотя наше дело выполнять приказы, а курс за нас определяют другие.

Залетов докурил папиросу. Затушил о пепельницу, сделанную из гильзы от снаряда среднего калибра. Затем продолжил.

– Ты, лейтенант, я знаю, истребитель. Всю войну летал на «Яках». Однако, ситуация в данный момент потребует летать на штурмовиках. Истребитель против кораблей – штука несерьезная, так что придется переучиваться. Но это дело недолгое. Быстро освоишь.

Залетов снова пристально посмотрел на лейтенанта Гризова, медленно курившего с безразличным видом.

– Лейтенант, В 141 истребительном полку тебя считают асом. Поэтому с тебя и спрос будет особый. Я хочу назначить тебя командиром звена штурмовиков, которым будет поручено решить исход операции в нужный момент.

На Антона, казалось, эта информация не произвела никакого впечатления. Он не выказал особенной радости, продолжая молча курить. Залетов, слегка удивленный таким безразличием бравого лейтенанта к собственной судьбе, на всякий случай поинтересовался:

– Возражения есть?

Антон все также не торопясь сделал последнюю затяжку, затушил папиросу о пепельницу на столе полковника, прибавив к одному сиротливо лежавшему окурку второй, и сказал:

– Нет. Возражений у меня нет, товарищ полковник.

– Ну, вот и хорошо. – удовлетворенно проговорил Залетов, – Значит с завтрашнего дня приступайте к своим обязанностям. О плане полетов получите инструкции от начальника аэродрома майора Седова.

Со следующего дня для гвардии лейтенанта Гризова, которому по секрету сообщили из родного 141–го истребительного полка, что вместе со званием героя Советского Союза он получит внеочередное звание капитана, начались жаркие дни. Он учился летать на штурмовике «Ил–2», снова на время став желторотиком. Но Антон не зря считался асом, поэтому учение шло быстро. Сначала новая машина показалась Гризову, привыкшему к большим скоростям, едва ли не медлительнее кукурузника. Но затем, совершив на ней более двадцати тренировочных вылетов, часть из которых автоматически превращалась в боевые из–за кишмя кишевших в северном небе истребителей нацистов, Антон постепенно начал смотреть на «Ил–2» другими глазами. По–своему это была неплохая машина. Не столь скоростная и маневренная, конечно, как истребитель «Як», но и выполняла она другие функции. «Ил–2» был довольно мощным штурмовиком, способным нанести фашистским кораблям ощутимый урон. Во время одного из тренировочных вылетов над акваторией Северного моря Антон заметил подвсплывшую подводную лодку нацистов, видимо чинившую неполадки в машине. Эта встреча стала для нацистов роковой. Сначала Антон прошелся по корпусу подлодки из шестиствольного крупнокалиберного пулемета, затем сбросил на нее две бомбы, одна из которых угодила прямо в кормовую часть подлодки. За несколько минут, в течение которых длилась атака, немецкая субмарина перестала существовать. На поверхности от нее осталось только большое масляное пятно. Единственно, о чем жалел Антон при таких встречах с немецкими кораблями, так это то, что он не летает на торпедоносце. «Ил–2» был конечно мощным штурмовиком, но торпедоносцы привлекали Антона своей отчаянностью. Атака самолета–торпедоносца на ощетинившийся всеми зенитными орудиями корабль на высоте трех метров над водой волновала Антону кровь. Глядя на такие самолеты, ухитрившиеся добраться каким–то чудом до базы после боевого вылета, превращенные вражеской артиллерией в натуральное решето, гвардии лейтенант Гризов каждый раз преисполнялся неописуемого восторга и боевого настроя, вдохновлявшего его на долгое время. «Интересно, спустя сорок лет мы будем балдеть от каких–то самураев и камикадзе, – думал он, – а сейчас эти летчики вытворяют такое, за что где–нибудь в Японии их наградили бы золотым самурайским мечом и пожизненным правом не склонять голову перед императором. А они и понятия не имеют об этом. Для них все это – обыкновенная война. Тяжелая опасная работа, только и всего.»

В один из таких вылетов звено из четырех штурмовиков, которым Гризов учился управлять, как когда–то учился воевать в составе звена истребителей, столкнулось в воздухе с морским самолетом–разведчиком нацистов, кружившем неподалеку от Мурманска. Антон решил не спускать немцу такой наглости и бросился в атаку, но немецкий самолет оказался значительно быстроходнее русских штурмовиков и стал уходить в сторону Норвегии с большим отрывом. Пока длилась безуспешная погоня, немецкий пилот успел вызвать подкрепление и в тот момент, когда Антон решил оставить затею с погоней и приказал звену повернуть домой, из облаков вынырнуло два черных «Мессера» с желтыми драконами на фюзеляжах. Они моментально подожгли замыкающий штурмовик Васьки Брыкова и набросились на следующий. Пока Антон пытался огнем из своих пушек и пулеметов отогнать верткие истребители, у него в душе росла уверенность, что он уже встречался с этой сладкой парочкой раньше. Помимо уверенности рос, словно снежный ком, и дикий необъяснимый ужас, недостойный советского летчика. Антон чувствовал себя так, словно пожал руку костлявой старухе–смерти. Никогда ранее при встрече с немецкими истребителями он не испытывал такого панического ужаса, наоборот, только становился собраннее. Был готов ответить на любые выпады вражеских асов. Теперь же ему захотелось улепетывать со всех ног подальше от «Мессеров» с желтыми драконами. Чувство это захлестнуло его так быстро и было столь всепоглощающим, что Гризов едва удержался, что бы не выйти из боя. Между тем, немецкие истребители вели себя как–то странно. Они сбили один русский штурмовик и принялись кружить вокруг самолета Антона, не открывая огонь. Пулемет его штурмовика выплевывал огненные заряды не переставая, но никак не мог даже слегка задеть немцев. Наконец, словно им надоела эта игра, «Мессеры» исчезли в облаках и больше не появлялись. Приземлившись на аэродроме спустя полчаса, Антон доложил обо всем полковнику Залетову и зашел в медсанбат, квартировавший неподалеку от аэродрома. Там он выпросил у знакомого фельдшера банку спирта, уединился в землянке, и стал думать. Однако, как ни старался, ничего объяснить себе не смог. Природа панического ужаса осталась неразгаданной. Единственное, о чем неожиданно вспомнил раскрепощенный мозг гвардии лейтенанта, так это о смутном и мгновенном ощущении ужаса, которое он испытал в те секунды, когда падал с пулей в груди вниз со скалы. Ощущения как две капли воды походили на сегодняшние, но те, кавказские ощущения, можно было списать на предсмертные судороги, а сейчас он был в относительно здравом уме и светлой памяти. Опустошив банку спирта, лейтенант решил пойти проветриться по взлетной полосе. Наступал вечер, вылетов на сегодня не предвиделось, а спать он пока не хотел. Порядки в «Северных крыльях» были чуть попроще, поскольку подразделение состояло сплошь из асов. Обычно часовые никого не подпускали к летному полю, но для своих пилотов делалось исключение. По дороге к аэродрому Антон повстречал Леньку Крестовского, от которого узнал о том, что в соседней зенитной части, казармы которой располагались в трех километрах от аэродрома, сегодня показывают американскую кинокомедию. Круто изменив свой маршрут, Антон отправился вместе с Ленькой в гости к зенитчикам. Всю дорогу Крестовский болтал о чем–то без умолку, но Антон его абсолютно не слушал. Он думал о Кате. Она ведь даже не считалась без вести пропавшей, все делали вид, что ее просто не было. Почему? Может операция против диверсантов из дивизии «Эдельвейс» была настолько секретной, что ее, или ее труп, решили спрятать даже от него. Чушь! Антон был не столь важной птицей. Тогда его, по логике вещей, самого должны были первым запрятать куда–нибудь в Сибирь. Да и что в сущности он знал такого секретного? Практически ничего. Ну, есть на Кавказе какой–то завод. Делает какую–то секретную продукцию. Но ведь Антон даже отдаленно не представлял какую именно, да и знать не хотел. Гораздо увереннее он чувствовал себя при самолетах. Да, загадок было значительно больше, чем ответов.

Когда Крестовский и Гризов добрались, наконец, до клуба зенитчиков, который был устроен в одном их блиндажей, совсем рядом с огневой батареей, американская кинокомедия уже началась. На экране бодрые и сытые, не нюхавшие пороха американские женщины катались на велосипедах по парку, потом разъезжали там же на лошадях, пили шампанское и в конце концов стали швыряться друг в дружку тортами. По сюжету и постановке фильм представлял третьеразрядную подделку под наиболее известные работы Чарли Чаплина. Раскритиковав кино в душе, Антон, тем не менее, от души посмеялся в нескольких местах. Поскольку других шедевров искусства под рукой не оказалось, приходилось учиться радоваться тому что было. Антон ненадолго забылся, и даже мысли о любимой девушке его не будоражили во время фильма. В конце киноленты как всегда образовался хэппи энд – все незамысловатые девушки встречали миллионеров и выходили за них замуж, одним ударом получая от жизни все.

Когда фильм закончился, Крестовский пригласил Антона к знакомым зенитчикам на банку спирта, и Антон, у которого хмель уже почти выветрился из головы за время просмотра киноленты, с радостью согласился – он не хотел так скоро возвращаться в реальность и вспоминать панический ужас сегодняшнего дня. Расставив на походном столе несколько банок спирта, зенитчики и их гости несколько часов пили за победу, за смерть фашистским гадам, за то, чтобы остаться в живых, и, когда Антон все же собрался в свой полк, на ход ноги. Крестовский остался еще на часок, благо спирта хватало. Антон, между тем, был уже близок к своей норме. Для того чтобы снова выветриться перед тем как заявиться в родную часть, он решил пройтись пешком по проселочной дороге, которая вела из расположения зенитчиков к аэродрому. Запахнувшись в теплый бушлат, гвардии лейтенант Гризов нетвердой походкой зашагал к дому. На дворе стояла холодна зимняя ночь. Полярная, как называли ее на севере. За время пути Гризову несколько раз мерещилось, что далеко позади него маячили две темные фигуры. Каждый раз, когда у Антона возникало это чувство, он оборачивался и пристально вглядывался в темноту, плотно укрывавшую все пространство вдоль неосвещенной дороги – ночной иллюминации в целях маскировки от налетов вражеских бомбардировщиков на аэродроме не включали, поэтому Антон брел впотьмах, едва различая на ощупь колею, разбитую военными грузовиками. Но если следовать колее, то сбиться с пути было невозможно, дорога вела только в одно место – на аэродром. Иногда ночью по дороге проходили конвои с боеприпасами для зениток, береговой артиллерии и кораблей, но сегодня выдалась на удивление безлюдная ночь. Через десять минут ходьбы на морозном воздухе Антон начал постепенно трезветь. Вдоль дороги росли чахлые деревца, днем еще кое–как служившие ориентирами, но сейчас абсолютно бесполезные, в лучшем случае казавшиеся мутным тенями. Еще через десять минут небо на западе слегка просветлело. Антон поднял голову, что бы рассмотреть причину неожиданного появления зыбкого света и увидел вышедшую из–за облаков полную луну. Круглая серебристая тарелка зловеще светила с низкого небосвода. Антон непроизвольно ускорил шаги – до аэродрома должно было быть уже не так далеко. Неожиданно он снова услышал за собой отдаленный шум, напоминавший скрип снега под башмаками. У гвардии лейтенанта отчетливо возникло чувство сжимающегося вокруг него невидимого кольца злобной силы. Он обернулся. Метрах в ста, по колено в зыбком тумане, стояли два человека с головами волков. Пасти их были оскалены, торчавшие языки подрагивали от учащенного дыхания, злобные глаза поблескивали в темноте. Одно из этих существ подняло голову, и окрестности огласил душераздирающий волчий вой. Антон трясущейся рукой вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в направлении человеко–волков. Выстрела он не услышал, но мог поклясться, что пистолет не дал осечки. Гильза послушно отскочила в сторону и утонула в снегу. Антон выстрелил еще раз и, опять не услышав звука, бросился бежать по направлению к аэродрому. Он бежал не оглядываясь, и волосы шевелились у него на голове от одной только мысли посмотреть назад. Жуткий волчий вой раздался снова, окунув Антона в ледяной холод панического ужаса, но слышался он уже в отдалении. Существа не преследовали Антона, словно были уверены, что ему не уйти. Он бежал в полном молчании, не видя ничего вокруг. Бежал долго, уже давно должен был показаться аэродром, но его не было на своем месте. Гризов бежал через бесконечное снежное поле и не мог понять, где очутился. Наконец, спустя почти час, он увидел мутные огни впереди. Огни походили на свет в окнах деревенских домов. И действительно это была деревня. Добежав до одного из крайних домов, Антон рванул дверь на себя и оказался в темных сенях. Он дернул следующую дверь и, ввалившись в горницу, рухнул на пол. Его подняли, усадили на устланную войлоком лавку, всунули в руки стакан водки. Антон не глядя выпил, не почувствовав облегчения. Но все же спустя какое–то время он немного успокоился и огляделся. Вокруг него сгрудилась большая деревенская семья – дед с бабкой, несколько взрослых мужиков и женщин. Из дальнего угла за ним с опаской наблюдали две маленькие девочки. Антона трясло.

Поздним утром, когда на улице просветлело, он наконец успокоился настолько, что решил выяснить свое местоположение. Оказалось, что его занесло на двадцать километров левее аэродрома, в деревушку Опеги. Естественно, здесь не было ни телефона, ни рации. Поэтому пришлось взять у крестьян лошадь и на санях двигаться восвояси. Чтобы снова не сбиться с пути, Антон взял с собой в проводники местного кузнеца и попросил его прихватить с собой на всякий случай двустволку. Конечно, он не сильно надеялся на огнестрельное оружие, но все же так было немного спокойнее. Через несколько часов Антон прибыл в полк и предстал пред светлы очи полковника Залетова. Полковник был хмур и молчалив. Он не стал разносить Антона в пух и прах за опоздание на вылет, а только спросил:

– Ты где шатался, лейтенант? Ты знаешь, что за такие выкрутасы тебе полагается трибунал?

Антон молчал не из чувства стыда. Он просто не знал, как объяснить этому правоверному советскому полковнику то, что случилось с ним этой ночью. Да и было ли это все с ним на самом деле, а не являлось плодом спиртовых галлюцинаций, Антон сам не мог с уверенностью утверждать. Он еле смог выдавить из себя:

– Знаю, товарищ полковник. Готов искупить кровью.

Полковник Залетов нервно прошелся взад вперед и, остановившись, сказал:

– На кой черт мне твоя глупая кровь? Мне нужно, чтобы твое звено утопило «Тирпиц». Сегодня ночью его обнаружила наша воздушная разведка. «Тирпиц» идет в сторону конвоя. Операция вступает в свою завершающую стадию. Идите, лейтенант, готовьтесь к вылету.

Антон пошел к себе в блиндаж и переоделся в запасной комплект формы, поскольку его гимнастерка была вся мокрая от пота. Затем он сел на лежанку и перекурил, пытаясь успокоить нервную дрожь в пальцах, появившуюся со вчерашней ночи. Покончив с непослушной папиросой, Антон отправился на аэродром, проигнорировав офицерскую столовую – есть сейчас он абсолютно не мог, просто кусок в горло не лез. Добравшись до своего штурмовика, стоявшего первым в ряду с правого края на взлетной полосе, гвардии лейтенант Гризов поздоровался со штурманом Бомберидзе и радистом Епихиным, травившими друг другу анекдоты про немцев. Копошившиеся в самолете механики закончили обычную проверку двигателей штурмовика. Когда они удалились, успокоив его насчет надежности моторов, Антон проводил их непонимающим взглядом и полез в кабину. Остальные члены экипажа заняли места по своему расписанию. Так что там говорил полковник о задании? Караван «PQ–17», состоявший из двадцати русских транспортов, двух линкоров и четырех английских крейсеров, двух американских эсминцев и десяти миноносцев охранения был уже на подходе. Пока все шло тихо. Висевшая над конвоем на всем пути следования американская авиация никаких столкновений с нацистами не имела. «Тирпиц» не показывался рядом с конвоем, но, как доложила воздушная разведка, крался неподалеку. По договоренности между союзниками русские штурмовики должны были встретить караван и вместе с истребителями принять на себя его охрану у американцев. Однако, тайной целью для Антона по–прежнему оставался «Тирпиц». После смены воздушного караула в небе над караваном звену лейтенанта Гризова предписывалось сменить курс и идти на поражение суперлинкора.

Получив по рации сигнал, Антон запустил двигатели самолета. Взревели моторы, и шесть мощных штурмовиков «Ил–2» поднялись в морозное небо над Мурманском. Махнув на прощание крыльями, штурмовики выстроились в одну линию и взяли курс на север к Баренцеву морю. Семидесятилетний советский полковник Залетов проводил их взглядом и выдохнул в морозный воздух:

– С Богом, ребятушки.

Глава 15. Конвой смертников

Вторую неделю океан вел себя спокойно. С капитанского мостика линкора Nelson королевского военно–морского флота Великобритании, сопровождавшего русский конвой с оружием, открывалась впечатляющая панорама. Огромные серые волны мерно вздымались и опускались в пучину океана. Не сильный, но промозглый ветер заставлял офицеров кутаться в воротники плащей и пить горячительное, а матросов делать тоже самое, спрятавшись куда–нибудь поглубже в трюм. Нацисты, как ни странно, до сих пор не проявляли большого интереса к каравану. За все время пути была замечена лишь тройка «Юнкерсов», пролетевших вдалеке от растянувшегося на несколько миль конвоя кораблей. Однако, капитан линкора Nelson Питер Хаммел, руководивший всем составом кораблей охранения, печенкой чуял, что все это неспроста. Несмотря на то, что весь экипаж линкора был расставлен по своим местам согласно расписанию, а дозорные буравили взглядом седые просторы океана, Хаммел был неспокоен и постоянно требовал докладов о состоянии боеготовности линкора и рапорты от капитанов остальных кораблей эскадры. Ответ был неизменным – ничего существенного ни в воде, ни в воздухе никто не заметил. К полудню Хаммел позволил себе спуститься в кают–компанию корабля и выпить глоток рома. Это его слегка согрело и успокоило, однако печень начала пошаливать еще сильнее. Капитан опрокинул в себя следующий стаканчик рома, чтобы заглушить болевые ощущения непокорной печенки, и тут началось.

Более двух десятков «Юнкерсов» свалилось из подкравшейся облачности прямо на конвой русских, английских и американских кораблей. Со всех сторон застучали крупнокалиберные пулеметы, по надстройкам кораблей забарабанили пули. За первой волной «Юнкерсов» пошла вторая. Зенитки линкоров Nelson и Rodney работали на полную мощность с такой скоростью изрыгая огонь, что скоро корабли стали походить на плюющихся огнем сумасшедших морских змеев. Но немецкие асы вертелись как заводные и совсем не обращали внимания на военные корабли. Словно хищные птицы они снова и снова бросались на транспорты, стремясь любой ценой пустить на дно ценные для русских грузы. Два «Юнкерса М–37» уже рухнули в океан, объятые пламенем, но остальные продолжали поливать огнем корабли. От обстрелов загорелся бывший лесовоз «Анадырь», груженый авиамоторами, подшипниками и деталями танков. Вслед за «Юнкерсами» пошла волна тяжелых «Хенкелей». От надсадного воя пикирующих самолетов и свиста падающих авиабомб у моряков рвались перепонки. На палубах кораблей одни зенитчики сменяли других, уже плавающих в собственной крови. И тут и там валялись покалеченные и раненые люди. Взрывы бомб заглушали стоны умирающих. От раздавшегося внезапно мощного взрыва содрогнулся корпус громадного танкера «Советский полярник», груженого топливом для самолетов – увлеченное отражением воздушного нападения нацистов охранение англичан прозевало атаку немецкой субмарины «U–20», выпустившей торпеду по русскому танкеру. «Полярник» вспыхнул факелом и стал медленно погружаться с носа. Глядя на поднимавшуюся корму русского танкера, Питер Хаммел приказал уничтожить субмарину и в район пуска торпеды тотчас устремились два миноносца охранения Eagle и Glorious. Раздавшийся через пять минут грохот убедил Хаммера в том, что в зоне боя действует не одна нацистская подлодка – Eagle был объят пламенем и завалился на правый борт. Отражение атаки продолжалось еще десять минут, после чего все неожиданно стихло – немецкие самолеты улетели, а субмарины и корабли затаились.

Хаммер получал доклады от командиров уцелевших кораблей, и понемногу вырисовывалась неприглядная картина. Атака немцев застала бывалых моряков врасплох. После первого же нападения нацистам удалось утопить один сухогруз, один танкер и вывести из строя два военных корабля. Конвой потерял убитыми около двухсот человек и ранеными более полусотни. В активе: три сбитых «Юнкерса». Капитан линкора Nelson закурил трубку, спустился в кают–компанию, и опустошил бутылку рома.

В шесть часов вечера из военно–морского ведомства Великобритании пришла шифрованная телеграмма от лорда Черчилля, повергшая Питера Хаммера в недоумение. Боевому охранению предписывалось оставить конвой и следовать в сторону Англии до получения дальнейших указаний. Такая же телеграмма пришла на линкор Jason заместителю Хаммера – капитану Джону Лисовски. Старый морской волк Хаммер достал новую бутылку рома, раскурил трубку, вспомнил залитую кровью корму танкера «Советский полярник», и устроил в хрустальной пепельнице маленький костерок из телеграммы Черчилля. Наутро он обнаружил, что остался в одиночестве охранять русский конвой.

Этого момента адмирал Дениц ждал несколько долгих лет, хотя и боялся по старой памяти. Он стоял на капитанском мостике суперлинкора «Тирпиц» и буравил взглядом непроницаемо–серый горизонт, сливавшийся с водой воедино. В эту минуту вокруг словно не существовало неба и воды, а была только одна непроницаемая мутность. Адмирал Дениц держал в своих руках мощный цейсовский бинокль, пытаясь разглядеть сквозь эту мутность русский конвой, который теперь стал для него целью всей жизни. От исхода операции могла сильно измениться не только судьба всей Германии и рейха, но и самого адмирала – Фюрер обещал расстрелять его в случае неудачи. И адмирал Дениц ему почему–то верил.

С того момента, когда суперлинкор покинул свое логово в норвежских фьордах и вышел на охоту прошло уже много дней. За это время он пустил на дно три английских военных корабля, более двух десятков американских штурмовиков, пять крупных пассажирских лайнеров, принадлежавших, судя по флагам, к нейтральным странам, но, к большому сожалению адмирала, не повстречал на своем пути ни одного русского корабля ли самолета. У Деница, уже успевшего привыкнуть к тому, что его детище неплохо плавает и стреляет, теперь просто чесались руки продырявить дюжину–другую русских кораблей. Русских адмирал не очень любил. И потому, когда из рейхсканцелярии был передан и подтвержден приказ Фюрера идти на уничтожение русского конвоя, пересекавшего в настоящий момент семьдесят пятую параллель и постепенно втягивавшегося в Баренцево море, адмирал пришел в полный восторг. Как и полагалось по такому случаю, Дениц закатил банкет для высших офицеров корабля, не забыв при этом и матросов, которым выдали по стакану шнапса.

Для сохранения секретности на первом этапе суперлинкор шел в полном одиночестве, без кораблей и самолетов охранения, полностью полагаясь на мощь своих пушек и системы противолодочной обороны. По плану ставки «Тирпиц» должен был повстречаться с пятью крейсерами вице–адмирала Шредера уже в расчетном квадрате встречи с русским конвоем. Капитаны подлодок нацистов знали о дне и часе выхода русских транспортов и англо–американского охранения задолго до момента его отплытия из Нью–Йорка – разведка в рейхе была поставлена хорошо. Но больше всех знал, естественно, сам адмирал Дениц. И знания эти невольно вызывали кривую самодовольную усмешку на его скуластом лице. Он знал о том, что уже полгода назад на секретном заводе под Мюнхеном гениальные германские химики синтезировали новый вид топлива, которому принадлежало будущее. Новое топливо приготавливалось без использования нефти по достаточно простой технологии, которую держали в строжайшем секрете, и в абсолютно неограниченных количествах. Выброшенное на мировой рынок, оно спровоцирует эффект гораздо более мощный по разрушительной силе, чем одновременный взрыв десятка американских атомных бомб по всему миру. Новое топливо одним ударом подорвет экономику всех оставшихся европейских стран, пока неподвластных Германии, свалит Соединенные Штаты Америки и Англию, а также сделает ненужными Арабские нефтяные источники. Недавно посланцы великого Фюрера провели тайные переговоры с американцами и англичанами, поведав им о новом топливе. Эффект, как и было задумано, превзошел все ожидания. Американцы сразу же сообразили, что их ждет в ближайшем будущем, и предложили тайно платить Германии миллионы долларов только за то, чтобы немцы не использовали этот вид топлива. Англичане согласились с союзниками. Гитлер принял условия сделки. Но в последнее время из–за успехов русских он немного пересмотрел эти условия. Теперь ему был нужен этот конвой. Американцы и англичане думали не очень долго. И сейчас, стоя на капитанском мостике суперлинкора, Дениц знал наверняка, что в назначенное время под мифическим предлогом корабли охранения оставят конвой навсегда. Груженые танками, самолетами, топливом и еще массой стратегически важных вещей, бывшие мирные транспорты останутся в полном одиночестве на растерзание вооруженным до зубов нацистам. Слабое сопротивление смогут оказать только русские военные корабли, но к тому времени, когда они успеют достигнуть квадрата смены охранения, все будет уже кончено. В это время отовсюду к конвою стягивались стаи немецких подводных лодок, кораблей и самолетов, заранее уверенные в полной безнаказанности. Немцы намеревались провести очередные стрельбы по движущимся мишеням и оттого, что мишени были до отказа набиты настоящей военной техникой и управлялись живыми командами моряков, развлечение становилось только интереснее. «Постреляем.» – сказал себе адмирал Дениц и велел принести на мостик бутыль шнапсу. Для того, чтобы поддержать компанию, адмирал велел также вызвать на мостик фон Бригеля и фон Бубу. Когда офицеры появились в рубке, ежась от холода и кутаясь в теплые воротники шинелей, адмирал предложил тост за процветание великой Германии. Выпили стоя, закусили огурцом, и трижды пальнули в воздух из табельных парабеллумов.

Старпом танкера «Советский полярник» Еремей Кузнецов сидел на корме и курил трубку, до краев набитую крепким матросским табаком. Густые и вязкие кольца дыма, едва они успевали оторваться от трубки, уносило сильным боковым ветром в океан и рассеивало за секунду. Серые волны покачивали огромный танкер как игрушечный кораблик, навевая мысли о безбрежности и всесильности водной стихии, но Еремей Кузнецов размышлял сейчас совсем не о море. Его мысли были в эту минуту очень далеки от корабля и блуждали где–то посреди бескрайних донских степей, откуда происходил родом старпом. Одному Богу да случаю известно как мальчуган, с измальства привыкший к безбрежным просторам земной тверди, покрытой высокой, по пояс, травой, оказался вдруг моряком. Он рос при шашке и коне отца–казака. Пас многочисленные табуны в степи, ночевал там, жарил картошку на костре у мелководного ручья. Иногда отец брал его с собой, когда уезжал по делам службы в ближайшие волости. Еремке очень нравилось путешествовать с отцом. Он с жадностью впитывал впечатления, которыми были богаты все путешествия. Каждый день он узнавал что–то новое и потом взахлеб пересказывал свои дружкам, редко выбиравшимся дальше окраины собственной станицы. И вот однажды отец привел Еремку с собой на берег необъятной и бесконечной, как тогда казалось мальчугану, реки, прозывавшейся Доном. Увидев, как ходят вверх и вниз по реке под парусом рыбачьи лодки, малец так зачарованно наблюдал за ними, что свалился в воду с моста. Отец, находившийся неподалеку, нырнул за ним и вытащил Еремку, но с удивлением увидел, что тому даже понравилось купание и он ничуть не испуган. Потом они вернулись в станицу и все забылось, как показалось отцу. Матери они ничего не сказали. Но с той поры в душе насквозь сухопутного пацана, которому Бог на роду написал быть удалым казаком и скакать по полям в составе лихой казацкой сотни, громя неприятеля, зародилась необъяснимая тяга к водным просторам. Чуть повзрослев, Еремка был отдан в военное обучение в регулярную армию, но тут грянул гром – случилась революция. Весь мир пошел наперекосяк, расколовшись по принципу радуги. Еремей, подкованный большевистскими агитаторами, понял сущность жизни и пошел воевать против царских защитников. Спустя два года войны судьба забросила его в Петроград, где он впервые увидел открытую воду, которая была значительно шире реки Дон. То была Балтика. В первый же день красный конный командир Еремей Кузнецов попросил перевести его в моряки на один из военных кораблей, на любой. Какой точно, он и сам не знал еще толком. Выслушав обвинения в неверности пролетарским интересам главного конника товарища Буденного, Еремей все же настоял на своем. Его отпустили – в конце концов он не дезертировал, а воевать просился, только на корабле. Для революции это не имело решающего значения и Еремею разрешили. Он стал матросом на миноносце «Стерегущий», а затем на крейсере «Буря». И носило его на пролетарском корабле, в полном соответствии с необходимостью времени, по всем морям, где хотелось установить народную власть. Был Еремей в Финляндии, во Франции с дружественным визитом, ходил помогать немецкому пролетариату побить своих буржуев на море и установить после этого на суше власть рабочих и крестьян, только этот последний поход закончился для красных плохо. Немецкий рейдер потопил недалеко от Клайпеды пролетарский крейсер, большая часть экипажа которого состояла из необученных, но сильных духом, крестьян. Увы, политическая подкованность не пересилила врагов революции в этот момент. Еремей все же спасся и добрался до своих. Никакие опасности не могли отвратить этого казацкого хлопца от скитаний по морям. Он готов был плавать куда угодно и на чем угодно, лишь бы постоянно находится в пути и на воде. Судьба была к нему благосклонна, только он не подозревал о ее существовании. Раз пятнадцать он тонул, погибал среди вражеских кораблей и чужеродных берегов, но ни разу не задумал сменить боевую профессию. Честно говоря, он и не обращал большого внимания на войну и революцию. Если бы политрук, исполнявший в Красной Армии функции психоаналитика, попытался поговорить с ним по душам в течение достаточно долгого времени, то понял бы, что устремления этого крепкого парня направлены вовсе не на установление мирового господства пролетариата, как наиболее прогрессивного слоя человечества, а просто на бесконечные путешествия по морям. За новыми боевыми операциями Еремей видел только новые возможности куда–нибудь сплавать. Сквозь дым и пепел непрерывных классовых разборок ему виделись далекие неизведанные земли, иные миры и моря. Он смотрел сквозь и видел то, о чем другие даже и не задумывались. В те времена вообще думать было не принято, это считалось привилегией только одного человека. Остальным предлагалась полная и ясная свобода – жить жизнью цветов, или умирать. Так прошло много лет. Кончилась революция и началась великая стройка. Еремей Кузнецов возмужал. Увидев в нем исключительно морскую жилку, командование временно откомандировало его на принудительное обучение во вновьсозданную морскую академию при штабе. Учение Еремей освоил с большим удовольствием и даже получил на выпуске медаль за сообразительность и наградной кортик. Став красным офицером, лейтенант, а потом капитан третьего ранга Еремей Кузнецов, отплавал еще лет десять на военных кораблях, служа изо всех сил своей стране, а потом вдруг загрустил. Загрустил сильно и по непонятной ему самому в течение целого года причине. Еремею понадобилось пройти через многие годы войн и мирной службы, чтобы осознать как он ненавидит армию. Он вдруг понял, что всю сознательную жизнь армия мешала ему во все глаза смотреть на море, самую дорогую вещь, которую он имел. Когда капитан третьего ранга осознал эту грустную мысль, то не колеблясь послал к чертям службу в армии, и ушел в вольнонаемные моряки на рыболовную шаланду – общаться с селедками для него было значительно проще и интереснее. Но скоро началась война и Еремей снова был вынужден смотреть на море армейскими глазами. Его снова призвали служить в Балтийский флот и снова вокруг рвались снаряды, а он смотрел сквозь. На сей раз судьба, о которой он не знал ничего, привела его на танкер. Старпом танкера «Советский полярник» Еремей Кузнецов сидел на корме и курил трубку, до краев набитую крепким матросским табаком. Густые и вязкие кольца дыма, едва они успевали оторваться от трубки, уносило сильным боковым ветром в океан и рассеивало за секунду.

Все вокруг дышало суровым покоем. И вдруг из низких облаков с диким воем на голову старпому стали падать самолеты. На крыльях пикирующих истребителей с черными крестами вспыхивали огоньки – вода вокруг танкера вспенилась от тысяч извергаемых пуль. Матросы бросились к зениткам, установленным на корме и носу танкера, превращенного в боевой корабль. «Советский полярник» яростно огрызался огнем на вьющиеся над ним словно коршуны, немецкие самолеты. Бой разгорался с каждой минутой. Англичане и американцы изо всех сил сдерживали натиск с воздуха, но особой меткостью пока не отличились – старпом видел как загорелись и упали в море только два «Юнкерса», а сколько их еще кружило в небе над конвоем. Линкоры британцев старались во всю, однако силы были не равны. Скоро вокруг развиднелось и стали хорошо различимы немецкие корабли, охватившие полукольцом конвой. Кораблей нацистов было почти вдвое больше, чем кораблей охранения. Особенно среди них выделялся громадный линкор, никогда прежде старпом его не видел и не знал, что бывают на свете такие большие корабли. Еремей Кузнецов даже на секунду залюбовался этой завораживающей громадой. Почему–то корабли нацистов пока не участвовали в открытом бою, а находились поблизости, словно выжидая удобный момент. За них делали черное дело авиация и подлодки. Когда пулеметной очередью прошило капитана, старпом Кузнецов принял командование полуживым танкером на себя. Из команды осталось не более десяти человек. Шестеро матросов управлялось с двумя зенитками, а остальные были ранены, но, сидя на палубе, продолжали палить из автоматов по пикирующим самолетам. Взрыв раздался, когда Кузнецов пробирался на нос, чтобы посмотреть что стало с зениткой, неожиданно замолчавшей после очередного налета «Юнкерса». Сквозь дым он успел рассмотреть распростертые на палубе тела мертвых матросов. Танкер тряхнуло так, что Еремей упал, как подкошенный. Его глаза оказались совсем рядом с остекленевшими глазами одного из мертвых матросов, в которых, казалось, не было никакой смерти – он улыбался чему–то неизвестному. Еремей закрыл ему ладонью глаза и попытался встать. Когда он поднимался, палуба вдруг стала уходить из–под ног. Корма танкера задралась высоко вверх. «Советский полярник» нырнул носом в стальную воду и стал быстро погружаться. Еремей упал вниз, совсем как в детстве с моста, но когда волны сомкнулись над его головой, его уже некому было спасти. На этот раз его судьба совершилась.

Дениц наблюдал за битвой в цейсовский бинокль и не разрешал своим кораблям вступать в бой до тех пор, пока асы Геринга основательно не потреплют конвой союзников, который до сих пор не покинуло охранение. Адмирал счел это странным, но решил не торопиться – пока времени хватало, а аргумент Фюрера не мог не подействовать. Союзники хотели сохранить в глазах общественности хотя бы часть престижа. Второй раунд игры однозначно должен был разворачиваться по германскому сценарию, хотят этого союзники или не хотят. Германские подводники, судя по потерям, которые уже понес конвой, делали свое дело отнюдь не спустя рукава. Особенно адмиралу понравилась дерзкая атака танкера. Капитан подлодки блестяще справился со своей задачей, пройдя сквозь сети охранения, и был достоен высшей награды рейха. Дениц приказал сделать об этом необходимые записи в походном журнале. Скоро туман опять начал сгущаться и снова скрыл корабли адмирала от глаз дозорных охранения. Так прошла тревожная ночь. Всю ночь Дениц не смог сомкнуть глаз и играл со своими офицерами в карты. За игрой адмирал незаметно опустошил три бутылки шнапса. Тем не менее, ему ужасно не везло и хотелось всех расстрелять, но делать этого пока было нельзя. Вот когда закончится операция и корабль вернется на базу, вот тогда адмирал лично разберется с теми, кто мог так опрометчиво с ним спорить, а пока даже ему приходилось сдерживать свои душевные порывы. Когда наступил долгожданный рассвет, адмирал даже не стал допивать свою шестую чашечку кофе. Он первым выскочил на мостик и, схватив бинокль (визиров Дениц не признавал), стал обшаривать взглядом волны. Туман рассеялся и то, что он увидел, его несказанно обрадовало. Конвой из русских транспортов со стратегическим грузом был на месте, вытянувшийся в слегка поредевшую цепочку. Но вот довольно сильного охранения союзников, способного причинить кораблям адмирала большой ущерб, не было и в помине. Лишь один линкор сиротливо рассекал волны по правому борту от транспортов конвоя. Дениц решил, что капитан линкора либо перепил со страха, либо у него на корабле неожиданно сломалась рация и он не получил личного приказа Черчилля уходить.

– Ну, что–ж, – сказал адмирал Дениц, потирая руки в предвкушении легкой добычи, – И в том, и в другом случае – тем хуже для него. Кто не спрятался, я не виноват.

И приказал начинать операцию.

Словно повинуясь жесту злого волшебника ожили немецкие корабли. Мощнейшие пушки их бронированных орудийных башен стали нащупывать беззащитные транспортники. С тяжелым скрипом носовая башня суперлинкора «Тирпиц» повернулась в направлении единственного корабля англичан, не покинувшего конвой. Адмирал Дениц заткнул уши и приказал: «Пли!» Со страшным грохотом рявкнули пушки. Линкор Nelson превратился в пылающий факел, несущийся по волнам неизвестно куда. Остальные корабли эскадры нацистов открыли огонь на поражение. К тонущим транспортам устремились словно хищные пираньи, почуявшие кровь, стаи подлодок. Небо скрылось за крыльями самолетов. Конвой приготовился умирать.

Рассел уже начал уставать от бесплодных поисков суперлинкора в бескрайних просторах серо–стальной воды. За время долгого перелета через Атлантику, с той поры, когда повинуясь тайному приказу командования «Б–52» отделился от конвоя и лег на собственный курс, время текло удивительно скучно. Честно говоря, полагаясь на книги и фильмы, Рассел Кремп представлял себе войну немного иначе. Повсюду ему мерещились сплошные опасности, ловушки, шпионы, а особенно коварные немецкие самолеты, которыми должны были быть нашпигованы все встречные облака. Между тем, экипаж стратегического бомбардировщика повстречал на своем пути всего пару «Юнкерсов», на которых пришлось израсходовать очень небольшую часть боезапаса. Экипаж откровенно скучал. Джони Питфайер медленно курил одну сигарету за другой. Пит Джассини пытался выловить из эфира что–нибудь похожее на рок–н–рол, но его попытки пока оставались безуспешны. Тем не менее, Джассини упорно отказывался верить, что в этом времени еще не изобрели такой чудесный ритм. Билл Хармен, Дик Биллинго и Лэсли Форд играли в карты в штурманском закутке. Проигравшему полагался щелбан по лбу. Сам Рассел следил за показаниями автопилота, который, к счастью, был в полном порядке несмотря на то, что помолодел лет на сорок, и размышлял о том, где именно может прятаться этот проклятый линкор нацистов. Судя по описанию разведки штуковина была не из маленьких. Такую спрятать нелегко. И, тем не менее, до сих пор это удавалось немцам вполне хорошо. Помогала суровая норвежская природа. Эти глубокие и нависающие над водой фьорды словно были созданы для того, чтобы хранить чужие тайны. Недаром именно в этих местах обитали злые тролли. Облетев почти всю прибрежную полосу, Рассел решил изменить курс и двигаться обратно в сторону конвоя – очень может быть, что командование не ошиблось, и этот треклятый «Тирпиц» выполз из логова и собирается поохотиться. Бомбардировщик, уверенно гудя своими четырьмя мощными моторами, лег на крыло и, сделав полукруг над Норвегией, устремился в сторону конвоя. Спустя почти два часа полета чуткие приборы неожиданно уловили большое скопление кораблей в квадрате 63.11. Кремп был сильно удивлен такой точностью прогноза командования. Судя по всему, в этом квадрате «Тирпиц» был далеко не один. И похоже там уже шел бой между немецкими кораблями и охранением союзников. Не мешало помочь соотечественникам. Рассел еще раз внимательно осмотрел данные прибора и приказал:

– Всем внимание! Приготовиться к бою. Громоотвод, готовь оружие – впереди много надводных и воздушных целей.

Билл Хармен довольно осклабился:

– Я только того и жду, командир. А наши пушечки всегда в порядке, не то что рация Пита.

Неожиданно прощупывавший эфир Джассини уловил переговоры неизвестной авиации. Несколько секунд он удивленно слушал, а затем сообщил:

– Разрешите доложить, сэр, – сказал он, – на подлете к месту сражения по меньшей мере четыре русских штурмовика. Они тоже ищут «Тирпиц».

– Ну вот, – подытожил Джони Питфайер, – начинается соревнование: кто первый.

– Они уже заходят на бомбометание, – снова проговорил радист.

– Да, надо поторапливаться, – сказал Рассел, – хоть мы и мощнее, но их все же больше. Если русские разнесут в щепки этот суперлинкор раньше нас, что мы тогда скажем в штабе. А, парни? Вперед, и да поможет нам Бог!

Полет будоражил кровь, заставляя крепче сжимать руками штурвал самолета. Все время полета под жужжание моторов Антон думал о тех чудищах, преследовавших его ночью, и готов был поклясться, что ему не привиделось. Сейчас даже сам бой и неуловимый «Тирпиц» волновали его значительно меньше. В эту ночь лейтенант Гризов почувствовал, что все необъяснимые страхи, преследовавшие его в этом времени, получили свое воплощение. Но от этого было не легче, а скорее наоборот – все запутывалось с невероятной скоростью. Воплощение было, но объяснения не было. Никакого. Словно кто–то неведомый доселе приоткрыл маску, и Антон увидел его изуверское лицо. Однако, лица этого он никогда раньше не видел, а потому не знал, что от него ждать, и почему терзают именно его, ни в чем не повинного. А еще был страх. Ютившийся ранее где–то в глубинах сознания, теперь он вышел на поверхность. Антон много крестился, но страх не проходил. Напротив, становился все гуще и сильнее, словно затвердевающее тесто. Обволакивал. Душил. И Антон стремился скорее ввязаться в бой, что ы хоть на минуту забыть о нем.

На «Тирпиц» вышли довольно быстро. Зарево от горящих кораблей и вспышки орудийных выстрелов были видны издалека. Выстроившись в воздухе в колонну, словно в очередь, штурмовики приготовились для нанесения точного удара. Пилоты знали: мощнее зениток нет ни у одного корабля, а потому времени для точного бомбометания было в обрез. Антон, командовавший звеном, выдержал паузу, а затем выдохнул в микрофон:

– «Восемнадцатый», начали!

Первый штурмовик с выключенными моторами стал камнем падать на линкор. Следом пошел второй. Третий. Не смолкавшая ни на минуту артиллерия «Тирпица», топившая транспорты, продолжала методичную пальбу на поражение. Самолеты встретила кормовая зенитная батарея, выстроившая в небе сплошную стену огня. Как только русские штурмовики начали атаку, капитан фон Бригель ворвался в кают–компанию «Тирпица», где фон Карацупа и Дениц играли в карты, отдыхая от созерцания панорамы сражения. Задыхаясь, фон Бригель доложил:

– Мой адмирал, нас атакуют русские штурмовики. Что прикажете делать?

Дениц, уже дважды оставшийся «в дураках», был раздосадован тем, что его прервали, а потому молниеносно выхватил парабеллум и уложил фон Бригеля на месте. Когда тот, держась за живот, сполз по косяку и распластался на полу кают–компании, Дениц удовлетворенно улыбнулся и побил «валетом» «десятку» фон Карацупы.

Первый русский штурмовик разнесло на мелкие брызги. Второй также превратился в кучу горящих обломков и просыпался огненным дождем в море, так и не успев сбросить бомбы на цель. Когда перестал существовать третий штурмовик, Антон почувствовал, как давно забытое чувство зашевелилось у него в груди, чуть правее сердца. Словно невидимая игла уколола сознание, и Антон вдруг ощутил себя большой белой птицей, летящей над полосой безвременья. Где–то вдали рушились в океан с небосвода звезды, падали с шипением ржаво–красные метеориты, рождались дети, умирали мухи. В который раз сходил с ума мир. Очень высоко над горизонтом были видны прятавшиеся в облаках заснеженные горные пики, на которых отдыхало уставшее за день солнце. А прямо перед ним, непонятно откуда, мерцало пронзительное сияние. «Странно, – подумал Антон, разглядывая непонятный источник света, – это не может быть солнце. Ведь вокруг густой туман.» И вдруг вывалился из этого видения, переродившись в остроклювый «МИГ–29».

Рассел Кремп чуть не свалил свой стратегический бомбардировщик в штопор, когда увидел соткавшийся из вспышки ярчайшего света серебристый самолет. «МИГ–29» летел окруженный сиянием. Джони Питфайер прилип к стеклу, до боли в суставах сжав штурвал. Да, черт побери, это был он, тот самый русский «МИГ», забросивший их в это проклятое время. Словно зачарованные американские летчики наблюдали за происходящим, не в силах оторваться. Первым в себя пришел Рассел, и процедил сквозь зубы:

– Спокойно, парни. Сначала «Тирпиц».

Одна за другой из–под крыльев «Б–52» стали вырываться самонаводящиеся ракеты. Рассел успел заметить, что русский «МИГ» открыл огонь чуть раньше, и его светящиеся снаряды добрались до цели быстрее. Мгновенно, с носа до кормы, гигантский суперлинкор нацистов заполыхал огнями, как рождественская елка. Рушились мачты связи, в разные стороны разлетались орудийные башни, налету превращаясь в расплавленный металл. Взрывались артиллерийские погреба, то тут, то там прорываясь наружу фонтанами огня. Воздух вокруг линкора стонал. Огромный корпус корабля на глазах принимал бесформенные очертания и все более походил на кучу горящего пластилина. Словно поверженный динозавр, «Тирпиц» медленно погружался в пучину. Спустя короткое время на поверхности воды остались только грязные маслянистые пятна и пузыри воздуха. Супероружия нацистов больше не существовало.

Когда дым рассеялся, к своему удивлению Рассел Кремп увидел, что «МИГ–29» бьется в воздухе с двумя чернотелыми «Мессершмидтами», взявшимися непонятно откуда. «МИГ» уворачивался изо всех сил, но у него это плохо получалось. Ракеты улетали мимо, пули бесцельно рассыпались веером по небу. Рассел не верил своим глазам – грозное оружие восьмидесятых проигрывало в силе и маневренности этим недоделанным этажеркам нацистов. Еще секунда, и «Мессеры» исчезли также внезапно, как и появились, а «МИГ–29» поблек, словно потерял свое сияние. Между тем, он взял курс на восток, призывно махнув крыльями американцам, всем своим видом показывая, что не намерен вступать с ними в бой. Громоотвод, до сих пор державший русский «МИГ» на прицеле, спросил у Рассела:

– Что будем делать, командир?

Рассел не знал, что сказать, но ответ пришел сам собой.

– Ничего. Мы летим следом. Быть может, он знает, что делать.

Флагманский броненосец «Асама» военно–морского флота Японии на полном ходу резал корпусом кучевые облака. Ровно в полдень сидевшему на мостике в походном кресле адмиралу Того подали холодный чай. Адмирал осторожно взял изящную фарфоровую чашечку и молча стал потягивать чай, наблюдая за небесами. Кругом царил полный покой. Чуть позади броненосца, на такой же скорости летел русский крейсер «Изумруд», на корме которого боцман Батарейкин чистил на обед картошку и посмеивался в усы, глядя на японского адмирала Тогу. Спустя пару часов к ним в кильватер стали пристраиваться всплывавшие из–под облаков новые корабли. Батарейкин быстро опознал в них своих соотечественников и стал зазывать матросов с появлявшихся кораблей на обед. Через полчаса невдалеке начали проявляться «еропланы», как их называл боцман. Только странные то были «еропланы». Не нашенские, с крестами на крыльях. Впрочем, чуть погодя пришли и нашенские, со «звездами». И уж совсем под вечер на горизонте появились два самых диковинных «ероплана» – серебристый и темно–серый. Пролетев немного параллельным с кораблями курсом, самолеты повернули на восток и стали удаляться в сторону сияния. Каждый свои курсом. Батарейкин призывно помахал им рукой и даже покричал, но услышан не был. Допивший свой холодный чай, адмирал Того поставил чашечку на белое блюдце и тихо сказал:

– Не кричи. Им с нами не по пути.

Глава 16. Теплый прием

Ощущение было такое, словно мощным насосом затягивает в какую–то бесконечную трубу. Миллионы цветовых сочетаний в секунду мелькали перед… глазами… внутренним взором? А может вообще не мелькали, а стояли на месте неподвижно, а он проносился мимо со скоростью еще не созданного космического корабля. Антон не знал, видит он это буйство красок или чувствует, оставаясь в бессознательном состоянии. У него уже не осталось вообще никаких точек опоры, за что могло бы зацепиться это самое сознание, ни под ногами, ни в мозгу, ни физических, ни ирреальных. Наверное именно такие ощущения испытал бы человек всю свою долгую жизнь проживший на земле под тяжестью всемирного тяготения, которое вдруг раз и отключили, щелкнув тумблером, и, оторвавшись от земли, он полетел в небо вниз головой. Именно в таком полете и чувствовал себя Антон. Временами ему казалось, что прямо ему на голову падают планеты. Обжигая огненными хвостами, с длиннющим искристым шлейфом, проносятся мимо сумасшедшие кометы навевая дыхание смерти. Вот он миновал массивный Уран и громоздкий Плутон, вот позади остался Сатурн с его кружащимся поясом астероидов. По направлению к Земле пронесся последний сигнал американской космической станции «Пионер», которая взорвалась при столкновении с одним из шальных астероидов. И вдруг последнее зыбкое равновесие, царившее в этом космическом пространстве, нарушилось. Планеты стали падать друг на друга, взрываясь и разбрасывая вокруг огненный дождь. Звезды гаснуть и вспыхивать за мгновение. Потерялся последний смысл пространственного бытия. Антон увидел (услышал, почуял) несущуюся на него огненно–красную раскаленную планету из Альфы Центавра и попытался спрятаться, превратиться в вакуум. Раскаленная планета уже почти поглотила его существо, как вдруг совсем рядом неожиданно разверзлась черная дыра. В диком ужасе Антон провалился в бездонную пустоту…

Глаза открылись сами собой, словно кто–то подключил их к электрической сети и нажал выключатель. Перед глазами оказался черный круглый стол и полумрак, в котором тонула большая комната без углов и конца. Напротив сидел невысокий человек в форме полковника российской армии и внимательно смотрел на оживающего Антона. «Черт побери, я опять не умер». – подумал Антон и сразу же услышал ответ «В обычном понимании ты мертв уже десять раз, но, к счастью, ты не похож на обычные явления природы». Человек за столом молчал. Антон готов был поклясться, что он не раскрыл рта за эту минуту, но, тем не менее, слова были слышны отчетливо. Так, будто они звучали прямо у него в мозгу. Антон оглядел стол и комнату, затем себя. Ничего нового в комнате он не увидел. Точнее, он не увидел самой комнаты. Ее углы тонули во мраке, отчего казалось, что стол с безмолвными собеседниками стоит посреди огромной бескрайней равнины, на которой царит темная ночь. Пола, кстати, Антон тоже не почувствовал. Похоже, если где–то поблизости и была равнина, то ее совсем не было видно. Стол неподвижно висел в воздухе. Нигде не наблюдалось никаких ориентиров. «Наверное, я все–таки мертв, – опять подумал Антон, – Но никогда не предполагал, что на небесах есть черные столы». Он осмотрел себя и с удовольствием отметил, что не связан и не скован ничем, а значит свободен. Но, попытавшись сделать движение рукой, не смог передвинуть ее хотя бы на миллиметр.

– Бесполезно, мой дорогой друг, – сказал не открывая рта человек в форме полковника, – абсолютно бесполезно.

Антон пристальнее вгляделся в немого собеседника, но глаза говорили ему о том, что ранее они никогда не встречались. Впрочем, можно ли верить глазам своим, когда не берешься утверждать с точностью на этом ты свете, или на том. Антон снова попытался пошевелиться.

– А вы настырный, как я погляжу. – прокомментировал полковник все также беззвучно, не шевеля губами, – Впрочем, приблизительно таким я вас и представлял.

В этот момент полковник встал и прошелся вдоль стола. Антон с радостью подумал, что пол все–таки есть. Но радость его угасла, когда полковник обогнул круглый стол и стало видно, что он плывет по воздуху. У Антона по коже побежали ледяные мурашки, а волосы проявили устойчивую тенденцию к вставанию дыбом. Полковник проплыл обратно за стол и снова сел. Взгляды их встретились, словно лазерные лучи во мраке. Антону стало страшно. Полковник наклонился над столом и по отечески прошипел:

– Ну, что–ж, младший сержант – лейтенант – герой Советского Союза Гризов, не буду вас больше держать в неведении. Перейдем в отчасти более привычное вашему сознанию состояние.

Полковник щелкнул в воздухе костяшками пальцев и тотчас мрак сменился неярким светом. Но переход был столь неожиданным, что Антон зажмурился. Когда он снова открыл глаза, то увидел, что стол остался на месте и по–прежнему был черным, но только не с мистическим отливом, а обыкновенный, добротного черного дерева. У пространства появились края, обозначенные четырьмя стенами светло–коричневого цвета. На стенах висели довольно практичные и изящные одновременно светильники в золотой оправе. На полу, который теперь точно был, лежал мягкий персидский ковер необъятных размеров. Сверху на расстоянии двух с половиной метров находился потолок, в центре которого висела тяжелая люстра из массивной бронзы.

– Люблю, знаете ли, находясь в этом мире, роскошь. Есть грех. – как бы извиняясь сказал полковник по–прежнему не шевеля шубами, – Ну да нам вроде и по штату полагается находиться в перманентном состоянии греха, вот и приходится обставляться. Впрочем, это все мелочи. Теперь о главном.

Глядя на полковника, Антону все время казалось, что тому приходится прикладывать неимоверное количество усилий, чтобы просто сидеть за этим столом в человеческом облике. Просто потому, что гораздо привычнее было летать огненным смерчем над планетой, палить города и терзать неповинных людей. Или, являясь на рогатом коне в образе костлявой старухи, укрытой белым саваном, с горящими дьявольским огнем глазами стучаться в двери домов и кричать, что час настал. Ничего этого демонический полковник в данную минуту не делал, но Антону, тем не менее, было жутковато. Отовсюду по–прежнему веяло могильным холодом, хотя и выглядело все теперь абсолютно стандартно – какой–нибудь командный центр, засекреченный под скромный офис нового русского. Впрочем, если принять за чистую монету состояние окончательной жизни, то мысль о местонахождении казалась отнюдь не праздной и вполне своевременной. Словно в ответ на размышления Антона у него в мозгу появилась новая информация.

– Не торопите события, уважаемый. Именно о вашем положении я и собираюсь вам поведать. Не слишком много, конечно, но вполне достаточно для того, чтобы сделать жизненно важные выводы. Итак, начнем с главного.

Антон взглянул на полковника. Тот сидел за столом со скрещенными на груди руками.

– По земным меркам вы снова находитесь в том самом времени, где появилась ваша телесная оболочка – в двадцатом веке. В настоящем времени вам было уготовано наибольшее самовыражение, это ваша, так сказать, двенадцатая жизнь. Не округляйте глаза – не слишком верится, что маги вашего уровня столь наивны. Хотя, признаюсь, мне пришлось немало постараться, чтобы сначала отыскать, а потом изловить вашу мятущуюся по запредельному душу. Слишком странно и непосредственно для высшей силы вы себя ведете. Допускаете множество ошибок и вместе с тем проскальзываете сквозь расставленные капканы. Но, видимо, на то и была вам дана сила.

Глядя, как Антон пытается сделать хоть малейшее движение рукой, полковник пояснил.

– Осведомлен о вашем могуществе. Именно поэтому принял меры предосторожности. Ваша телесная и духовная субстанции сейчас зажаты во всех тоннелях смерти и жизни моим сильнейшим заклятием, которое держит вас в физическом объеме, данном вам этим веком, и не позволит вылезти из него или сделать что–либо помимо моей воли. Вы – маг и я – маг. Вы – белый, я – черный. Если бы вы могли лизнуть мое сердце, то отравились бы – в нем только яд. Но, кроме всего, вы маг плененный, вы – мой раб. И я могу держать вас во временном заточении бесконечно. Я бы очень хотел сделать с вами что–нибудь дикое, но вы не простой смертный. И вы, признаюсь честно, мне сейчас нужны для того, чтобы проникнуть туда, куда мне путь заказан в силу неинтересных причин. Уничтожать вашу сущность просто так, без пользы для наших сил, в высшей степени глупо, выражаясь человеческим языком. Разметать вас по времени я всегда успею. А менять ход истории вы в состоянии только добровольно, по собственному желанию. Поэтому нам придется договориться.

Антон напрягся. Увидев это, полковник слегка улыбнулся, и вдруг с него слетела напускная любезность. Он резко перешел на ты.

– Сейчас, младший сержант Гризов, ты находишься на моей секретной точке, замаскированной под исследовательский центр. Собственно, для всех это и есть исследовательский центр войск радиоразведки. А я – полковник этих войск Герман Бергмозер. Да, да. Мы с тобой оба относимся в этой жизни к епархии радиоразведки, только никто и не подозревает о нашем действительном предназначении. Никто. Ни твое тупоголовое командование, ни мое, полагающее себя мудрым. Ну и пусть себе полагает, до поры, до времени. А пока час не настал, мы с вами, товарищ младший сержант, вы уж, извините, в этом времени не герой Советского Союза, потрудимся на благо черных сил. Да, да. Именно для них ты будешь пахать в поте лица, сколько ни рыпайся, сколько ты там ни крутись, зажатый в своей оболочке.

Последнее относилось к новой, особенно сильной попытке Гризова вырваться из невидимых пут. Но заклятие, если это действительно было оно, держало крепко. «Черт побери, – неистовствовал Антон, бессильный что–либо сделать – Какое на фиг заклятие? Какие черные силы? Какое предназначение? Этот полковник–телепат, похоже, совсем сбрендил. Несет околесицу с таким видом, словно сам верит в то, что говорит или телефонирует мне мысленно. Я – белый маг! Ну вообще класс. А может я и не приходил в сознание с тех пор как попал в больницу? Может все это, и этот стол, и полковник, и поход в горах, и охота на «Тирпиц», и даже любимая женщина, все это лишь бред в голову ударенного радиоразведчика? Может я в бессознательном состоянии пребываю и вижу летаргические сны? Хотя на летаргические сны это все не похоже. Хоть я их и не видел никогда, но такое ощущение, что все это на самом деле. Впрочем, техника сейчас существует такая, что любой мозг, особенно ушибленный, обработает в пять минут и заставит поверить во что угодно. Будем ждать».

– А вот это благоразумно. – раздалось тотчас в мозгу. – Наконец–то слышу неплохую мысленную субстанцию. Хотя ловко ты разыгрываешь вопли потерявшего сущность. «Я – белый маг!? Какой ужас!» Натурально получается.

Антон осекся. У него возникло стойкое ощущение, что все его мысли Бергмозер, кто бы он ни был на самом деле, читает запросто, словно они возникают на экране компьютера.

– Да. Мысли твои мне ведомы, удивление на эту тему мог бы и не разыгрывать – читать мысли человекообразных существ для мага твоей категории занятие плевое. Если бы не мое заклятие и защитные поля, то ты запросто считывал бы мыслеформы всех людей на расстоянии доброй тысченки километров в округе и явственно чуял что происходит за океаном. Пространство нам не помеха, не категориями расстояния оно измеряется. Так что не выпендривайся, младшой. Давай поговорим о деле.

Бергмозер встал и на сей раз по–человечески прошелся до стены и обратно. Привычным жестом достал сигарету и закурил. Антон разглядел в его кармане пачку «Мальборо».

– Понимаешь, младшой. Выпало мне быть полковником местной армии. А армия эта, как тебе известно, охраняет шестую часть планеты, которая в данный исторический момент называется на языке аборигенов этой планеты Россией. И мой хозяин по какой–то роковой случайности поддерживает именно эту страну. Потому–то она до сих пор и существует, хотя и видоизменилась немного за последнее время. А потому, хочешь не хочешь, приходится мне бороться с вредоносными субстанциями, которые поддерживают другую не маленькую часть земли – Соединенные Штаты Америки и еще некоторые части. Увы, даже на одной отдельно взятой планете пока никак не возможно установить единую правильную власть на запредельном уровне. Но время идет, и, как заметил один местный самовлюбленный выскочка, которому я подсказал эту мысль, все течет, все меняется. Очень скоро на Земле настанет правильное царство. Запомни! До конца века осталось три года, а затем – новый Рубикон. Властвовать будет мой хозяин, а твой будет перед ним пресмыкаться и ползать на коленях. Уже сегодня власть моего хозяина над душами людей распространяется с неимоверной скоростью, а власть твоего хозяина хиреет и рассыпается в прах. Люди, населяющие планету, рады жить по моим правилам. Им так легче. Но пока нет окончательной победы, моя задача убивать свет, а твоя противостоять мне. Мы с тобой – небесные воины. Но ты уже не воин, ты – мой раб. А потому слушай, раб!

Вспыхнул столб света и перед Антоном возник черный всадник, закованный в латы, верхом на огромном вороном коне, также укрытым доспехами и тяжелой попоной. В прорезях массивного рыцарского шлема с изогнутыми рогами, как две капли походившего на шлем магистра крестоносцев в пору похода на Русь, сверкнули жутким светом огненные рубины глаз. Ноздри коня раздулись от натуги, и Антона обдало жаром раскаленного дыхания ада. Комната вокруг исчезла, и все снова стало погружаться во мрак, словно наступала ночь. Откуда–то издалека, с самого неба, до Антона донеслись слова.

– Отныне ты будешь делать то, что я тебе прикажу, раб. Ты позабудешь свои мысли и станешь моими мыслями. Ты будешь полностью подчинятся мне, или умрешь!

Миллионы черных хищных птиц заслонили от Антона слабеющий с каждой секундой свет. Он снова падал в пропасть, а птицы вились над ним, то и дело падая камнем вниз и впиваясь острыми когтями в грудь, ноги, и бока. Антон истекал кровью и кричал от боли, но его никто не слышал. Дно ущелья приближалось с каждой секундой, острые камни скал росли на глазах. Еще секунда, и он превратится в кровавое месиво, и кости его достанутся в пищу воронам.

– Не буду, – тихо, но твердо сказал Антон вслух, впервые раскрыв рот.

Мрак вдруг раскололся и рассыпался, обнажив вокруг все те же замкнутые стены комнаты. Напротив Антона стоял прежний Бергмозер в виде полковника и задумчиво курил.

– Что ж, сказал, – недавний магистр, – придется продемонстрировать свой трофей. А потом повторить предложение.

Полковник сделал неуловимый жест, или Антону показалось, что сделал, поскольку он больше никого не видел в комнате. Прошла минута, но пока никто не появился. «Что там еще приготовил мне этот рогатый кретин?«– откровенно подумал Гризов, зная, что его мысли Бергмозер слышал прекрасно. Но полковник никак не отреагировал на откровенно хамство в виде агрессивной мыслеформы. В задумчивости Антон поднял правую руку и провел по волосам. Затем пошевелил левой рукой. И вдруг младший сержант осознал, что его никто не держит. Радость освобождения захлестнула Антона и он уже хотел было броситься на Бергмозера и надавать ему по морде, пусть потом хоть в дизбат отправляют, но остановил себя усилием воли. А вдруг этот хитрожопый служитель черных сил испытывает его, а за дверью наверняка дежурит рота молодцов с черными поясами по карате, а то и того хуже – каких–нибудь телепатов, практикующих астральное кунг–фу. И тогда начнется круговерть больного сознания и в лучшем случае замаячит на горизонте гостеприимная палата «Степана Скворцова». А банальной смерти ему придется ждать до скончания века, хотя и осталось всего три года, но ведь Бергмозер мог и пошутить насчет двадцатого. С нечистой силой такое случается часто.

Между тем, дверь бесшумно отворилась, впуская трех человек. Антон поднял глаза и едва не закричал от радости и боли одновременно. В дверях стояла Катя, а за ее спиной два плечистых молодца в униформе с рожами, не отмеченными печатью интеллекта. Антон забыл про свои опасения и бросился вперед в диком прыжке, пытаясь достать ногой правого охранника. Еще в полете он успел краем глаза уловить странное спокойствие громилы. Тот и бровью не повел – очень странно для человека, которому в челюсть летит массивный ботинок. Но спустя секунду, Антон понял в чем дело. Со страшным грохотом он со всего маху ударился о невидимую преграду и, скорчившись от резкой боли, обрушился к ногам охранника. Бергмозер не наврал, тут действительно попахивало нечистой силой. Полковник медленно подошел к корчившемуся на полу Антону и с усмешкой сказал, впервые заговорив:

– Нет, я не перестаю удивляться, ну где берут таких магов? Ты что, даже не попытался прощупать окружающее пространство и не смог разглядеть невидимую стену времени? Ты что, смотрел своими глазами и действительно надеялся прошибить ее ногой, недоносок?

Антон обиделся и это придало ему силы. Он вскочил, бросил быстрый взгляд на Катю, которая стояла в двух шагах, широко раскрыв глаза и что–то кричала, но Антон не слышал слов – невидимая стена не пропускала также и звуки.

– Отпусти ее, скотина. – сказал он тихо и злобно.

– С какой стати? Она – моя рабыня, так же как и ты – раб. Я могу сделать с вами все, что захочу. Но просто и быстро убивать людей за миллион лет я устал. С тобой веселее, тебя можно помучить вечностью. А она–то – простой человек, из плоти и крови. Красной крови. Люблю этот цвет. Ей умирать придется как можно дольше.

– Отпусти ее, скотина. – повторил Антон, чувствуя как в нем закипает лютая злоба.

Бергмозер медлил с ответом, разминая пальцами сигарету.

– Это ведь я ее тебе подставил перед самой армией. И развел вас потом, чтобы от страстного желания возникла меж вами космическая энергия. Два поля, создающие любовь, притягивают к себе с небес дикое количество энергии. Ваш отец небесный вас любит. Но он глуп и расточителен. А я – вампир, и мне эта энергия очень даже нужна, тем более, что получить ее от таких глупых созданий, как люди проще простого. Горите себе синим пламенем в огне любви, а энергию забираю себе я для правильных дел.

Антон сжал кулаки.

– Ты что же думаешь, – продолжал неторопливо рассказывать Бергмозер, – что магу такой категории позволено просто любить земную женщину без всяких последствий? Ты думаешь, что я не воспользуюсь этой слабостью отца небесного? Какой же ты глупый волшебник. Истинно от любви на Земле тупеют все: и ангелы и люди. Правда, мне от этого только легче. Ты ведь знал, что душа человека бессмертная и неизменна, как бы не выглядели ее оболочки в разные времена. И ты не угомонился, когда потерял любимую в своем времени. Ты сумел притянуть к себе ее душу в другом, чужом для тебя времени, в котором оказался случайно. Тебе повезло. И мне повезло, – я украл ее сущность с заснеженного перевала через тоннель смерти. Ты думал, что ее там убили. Но в последнюю секунду я перенес ее снова сюда и связал тебе руки дважды – обе ее сущности, слившиеся в одну, теперь у меня в плену. Ты любишь по–прежнему, а я становлюсь от этого только сильнее. Плененная любящая душа для меня неисчерпаемый источник энергии, вечный источник.

Бергмозер не договорил. Антону показалось, что он потерял контроль над собственными мыслями и чувствами и превратился в сгусток света. Ему страстно захотелось стать сейчас лазерной пушкой и испепелить стоявшую перед ним сволочь. И он стал этой пушкой. Огненный луч сверкнул в комнате, озарив все вокруг электрическим светом, и пронзил насквозь неподвижную фигуру полковника. Когда дым рассеялся, стало видно, что в животе Бергмозера зияет огромная дыра, по краям которой слегка дымилось запекшееся мясо. Лазерный луч вспыхнул во второй раз и голова, отделившись от тела, покатилась под стол из черного дерева, разбрызгивая вокруг кровь. Антон испускал лучи до тех пор, пока на полу комнаты не остались только обугленные куски тела, напоминавшие хорошо прожаренное мясо. Только тогда он немного успокоился и снова стал самим собой. Но в этот момент он услышал голос откуда–то сбоку и, повернувшись на звук, с удивлением увидел невредимого Бергмозера. Полковник стоял, скрестив руки на груди.

– Как мне смешно с тобой. Ты недостоин даже носить титул мага. Ты поддаешься страстям. Но сейчас это мне только на руку.

Антон бросил Кате, бившейся в молчаливой в истерике за невидимой и непроницаемой стеной, полный страдания взгляд. Они были так близко и так бесконечно далеко. Сила их слившихся воедино душ делала их при встрече с вампиром только слабее. И все это происходило из–за него, если верить этому психопату–полковнику. Антон подошел к невидимой стене и погладил заплаканную девушку по лицу. Она тоже приникла к преграде с другой стороны, пытаясь дотронуться до него пальцами. Наблюдавший за этой сценой Бергмозер дико расхохотался. Затем он перестал насмехаться и спросил:

– Ну, что, будем подчиняться или сразу превратить вас в коллапсирующие звезды? Может быть ты предпочитаешь прятаться от стыда на темной стороне луны? Если я использую всю твою энергию и достигну своих целей, то, кто знает, может я и разрешу вам соединиться. Выбирай, младшой. У тебя есть только одна возможность.

Антон погладил заплаканную щеку девушки через невидимый барьер. Приник к нему и как бы поцеловал Катю. Затем быстро развернулся и сказал, словно выплюнул слова из глотки:

– Говори, чего ты хочешь, тварь!

Бергмозер словно ожил, радостно потер руки, и едва не выкрикнул, довольный собой:

– Вот так бы давно.

И тотчас комната со светильниками исчезла. Вместо нее вокруг Антона образовалась другая, скорее похожая на помещение для монтажа телепередач или кинофильмов, чем на командный пункт. Антон сидел в мягком кожаном кресле светло–коричневого цвета. В одной его руке его находился бокал «Мартини», а в другой сигарета «Мальборо». Повсюду находилось множество мониторов и пультов непонятного назначения. Каждый из мониторов показывал что–то свое. Антон увидел на одном из них летящие на большой скорости американские истребители F15 Eagle, которые развернулись для атаки и начали равнять с землей какой–то объект неизвестного назначения, отдаленно напоминавший завод для производства ядерного топлива. На другом мониторе всплывала американская атомная подводная лодка класса «Огайо». Подлодка называлась «Тритон» и несла на себе добрый десяток баллистических ракет, нацеленных на ключевые города России. Третий монитор показывал проходившие в другом месте маневры шестого флота ВМС США. Выстроившись, согласно боевому расписанию, остроносые противолодочные корабли долбали глубинными бомбами подводное пространство, из которого, то и дело, взлетали вверх столбы воды. На четвертом мониторе шесть двухместных «Апачей» и два транспортных вертолета отрабатывали варианты выброски отрядов специального назначения в зоне джунглей. Вот они дважды прошлись по самым верхушкам пальм и, наконец, зависли над микроскопической полянкой. Из открытых бортов транспортных вертушек слетели вниз веревки и сразу же посыпались солдаты в защитной униформе, размалеванные что твой Рэмбо. Наконец, пятый монитор показывал учебный старт баллистической ракеты в штате Невада. Земля и раскаленный воздух вокруг пусковой шахты дрожали. Вот медленно, как бы нехотя показался нос баллистической ракеты, затем ее цилиндрическая средняя часть и, наконец, вырвался огнедышащий хвост. Вырвавшись из пут, хищная ракета устремилась в далекое небо. Насчет ее целей Антон не сомневался. От неожиданности он даже засмотрелся на все, что происходило на экранах мониторов. Но когда пришел в себя, то увидел сидящего рядом Германа Бергмозера, который гаденько улыбался, потягивая свою вечную сигарету.

– Ну как, младшой, интересно?

Антон, до этой минуты державший в руке бокал «Мартини» и сигарету словно застывший робот, поставил бокал на столик перед собой, не желая принимать от Бергмозера никаких подачек. Сигарету, впрочем, оставил. Давно не курил.

– Сознайся, ведь интересно, а, младшой? Перед тобой же не игрушечные самолетики летают и кораблики плавают, это тебе не голливудские бевики про Нику. Перед твоими анализаторами, в смысле глазами, в настоящую минуту в режиме реального времени происходят самые настоящие боевые и учебные вылеты и маневры американских вооруженных сил. И никто кроме тебя этого своими глазами одновременно никогда не видел, круто да?

В глубине души Антону было действительно интересно, но он старался об этом не думать. Чтобы не дать повода Бергмозеру позлорадствовать. Но полковник почуял колебания души Антона и, сладенько улыбнувшись, проговорил:

– Интересно. Вот потому–то, недоносок, я тебя и разыскивал так долго и упорно по всем временам. Потому что тебе это самому интересно до чертиков, прости за каламбур. Тебе самому страсть как хочется во всем этом поучаствовать. Ведь так? А мне только этого и надо. Идеальный случай – патриотически настроенный фанат–радиоразведчик, который еще к тому же и маг высочайшей категории. Вот это повезло! Мне. Потому что тебе в твоем положении остается заботиться только о своей грешной душе и питать надежды на вызволение своей возлюбленной субстанции…

Антон уже почти превратился в направленный электромагнитный импульс, как вдруг его что–то сдавило тисками со всех сторон так, что больно стало дышать. Грудная клетка трещала по швам, давление в артериях подскочило до критической отметки, еще секунда, и из ушей польется кровь. «Это конец.» – успел подумать Антон. Но неожиданно невидимые тиски исчезли так же мгновенно, как и появились. Боль пропала, тело успокоилось.

– Нет, ты действительно придурок, – констатировал сидевший рядом Бергмозер, – неужели ты думаешь, что можно преодолеть мое заклятие и уничтожить меня вот так, каким–то вшивым электромагнитным импульсом? Ты так часто думаешь как человек, что мне это надоедает.

Полковник встал и прошелся вдоль длинного ряда мониторов. Антон ожидал, что он вот–вот снова превратится в какого–нибудь огнедышащего коня. Но Бергмозер молча вернулся обратно к столу и сел в глубокое кожаное кресло.

– В общем так, – сказал он после минуты промедления, – еще одна попытка выйти из под контроля, и твоя сущность начнет проявляться сразу в нескольких временах, не в силах сгуститься до состояния материи. А твоя девочка просто и долго будет умирать на дыбе. Все понятно, товарищ младший сержант?

Антон едва ли не выпалил «Так точно, товарищ полковник», но вовремя осекся. До чего все–таки крепко вбивали отцы командиры в учебке и войсках безоговорочное повиновение человеку в погонах. Это повиновение было частью всеохватывающей системы, и раз появившись, продолжало потом подспудно действовать всю жизнь. Антон призадумался. Теперь он был пленником. Могучим, нужным пленником, но связанным по рукам, с поводком на шее и гирями на ногах. В таком положении больше всего Антона бесило, что Бергмозер держит у себя пленницей и Катю. И если бы только он был один, то наверняка выпутался бы из этой истории и распылил по солнечной системе эту скотину в погонах. Но он был не один. И предстояло действовать с учетом жизни любимого человека. Ну и сволочь же ты, Бергмозер!

– А вот это уже лишнее. – проговорил черный полковник, и на шее Антона холодным кольцом сомкнулись невидимые щупальца. Доступ воздуха прекратился. Антон стал терять сознание, но в последнюю секунду щупальца отпустили.

– Итак, переходим к делу. – резюмировал полковник и на столе перед ними возникла подробная карта Соединенных Штатов Америки. Антон потер свое горло, еще хранившее глубокий след от душивших его щупалец, и посмотрел на карту. – Вот здесь находится база ВВС США «Гринфилд», на которой располагается секретный центр Пентагона по реализации программы «Мыслитель». Программа включает в себя испытание и обкатку в боевых условиях новейшего генератора частоты мыслей, прозванного американскими пилотами «Фабрикой грез». Генератор в состоянии действовать почти также, как ты, то есть вырабатывать различные мыслеформы, абсолютно невидимые локационным приборам любого уровня. Только американцы дошли до этого с помощью новейших военных технологий, а ты живой и во много раз мощнее любого из генераторов. Кроме того, существующие разработки «Фабрики грез» действуют на ограниченном расстоянии и могут транспортироваться только на самолетах, что делает их уязвимыми для противника, то есть для нас, в том случае, если мы осведомлены какой именно самолет несет на себе генератор. Правда, уже на прошлой неделе куратор программы «Мыслитель» Грегор Йорк на секретном докладе в Пентагоне заявил, что готовы к запуску в массовое производство новые мини–генераторы для борьбы с самолетами противника. Планируется оснастить такими приборами все истребители и стратегические бомбардировщики ВВС США, и, если это американцам удастся, тогда прощай свободная Россия. Ядерное оружие нам уже не поможет. «Фабрика грез» производит воздействие на мозг человека, похожее на действие галлюциногена, моментально выключая сознание военных. Готовые к употреблению генераторы настроены пока только на частоты мыслей наших операторов ПВО. Скоро появятся генераторы для борьбы с нашими ВВС, и тогда Америка захватит стратегическое господство в воздухе. Уже обладая возможностью в любой момент подавить силы ПВО, американская военная машина не остановится на достигнутом. НАТО распространяется как раковая опухоль, сдавливая тисками Россию со всех сторон. Но мы пока еще дышим, ибо я здесь. А теперь и ты. В Пентагоне, в сейфе главнокомандующего ВВС Генри Хольцмана лежит и ждет своего часа желтая сверхсекретная папочка. Содержание ее мне известно. Это план нападения на Россию с помощью военно–воздушных и военно–морских сил. Россия представляет из себя последний чирий на… лице Восточной Европы, и чирий, причиняющий боль амбициозным дядям из Вашингтона. По их замыслу Россия слишком долго умирает, и ей надо помочь. Тогда у США не останется противовесов для мирового господства. Это все поэзия, конечно. Я был бы рад видеть Россию в огне и крови. Мне наплевать на эту страну, но мой хозяин хочет ее сохранить. А я ему служу. И ты мне поможешь, хочешь ты или нет.

Бергмозер снова встал, прошелся вдоль мониторов. Сигарета сама собой выплыла из пачки в нагрудном кармане и зажглась. Полковник взял ее двумя пальцами, втянул густой кисловатый дымок, и сплюнул на пол, говоря:

– Твоя задача, Гризов, будет очень проста и вытекает из твоих возможностей. Уже много месяцев ты путал карты командования ВВС США в Европе, и делал это очень успешно. Самолеты сбивались с курса, бомбили собственные радиолокационные станции, топили свои корабли. И никто понятия не имел, да и сейчас ни сном ни духом не ведает, чьих рук это было дело. Поэтому я отправлю тебя в Америку и сниму заклятье с нескольких твоих возможностей, так, чтобы ты мог вредить американцам и одновременно не мог выйти из–под контроля. Ты ведь понимаешь, в нашем деле расстояния не играют роли, и даже находясь на другом континенте ты будешь привязан на крепкий поводок, который, случись какое возмущение в природе, тебя самого и задушит. О том, что будет с твоей любимой субстанцией я уже сообщил.

Бергмозер щелкнул пальцами, и за столом рядом с Антоном возникло шесть молчаливых коротко стриженных фигур в военной униформе. Четверо казались приблизительно одинакового роста, двое превышали остальных на целую голову. У Антона возникло стойкое ощущение, что этих двоих он видел уже несколько раз, но где именно он не вспомнил. Бергмозер продолжал.

– Конечно, для того чтобы лучше выполнить задание, ты отправишься в Америку не один. Перед тобой твоя команда. Солдаты и охранники одновременно.

Антон ухмыльнулся «Ну да, охранники, как же. Эти охранники придушат и родную маму, хотя и сомневаюсь в том, что они рождены на свет людским существом. Скорее на молодых вампиров смахивают. Что–то передние клыки у них слишком выпирают.»

– Ты прав, младшой. Это и есть вампиры, кроме того обладающие силой почти равной твоей. Даже если заклятие рухнет, то они с тобой разделаются в одно мгновение, а ты станешь родственником незабвенного Дракулы. Ну как, нравится тебе такая перспектива?

Антон непроизвольно поежился и покосился на сидевших справа и слева вампиров в униформе. Родственником Дракулы ему становится никак не хотелось, лучше уж вечно пребывать в переходном состоянии. В это момент сосед слева протянул руку и хлопнул Антона по плечу, радостно сказав:

– Смотри веселее командир, в Америку едем.

Младший сержант заглянул ему в пасть и действительно увидел маленькие острые клыки, после чего Антона обдало могильным холодом и едва не стошнило. Начинались приключения в родном времени.

Глава 17. Тайное вторжение

Антон и шестеро вампиров в военной униформе закрыв глаза сидели за круглым черным столом, положив на него ладони. В последнюю секунду Антон успел присмотреться к рукам солдат своей команды – они были бледные, с синеватым отливом и желтыми ногтями на пальцах. Пустые вены синели почти под самой кожей. Если бы не произносимые изредка слова, то солдат вполне можно было бы принять за трупы. Бергмозер молчаливой тенью плавал за их спинами вокруг стола. Углы комнаты вновь скрылись во мраке, только над самым столом горела одна, ни к чему не подвешенная, лампочка, освещая сидевших тусклым светом.

– Повторяю в последний раз. – раздался скрипучий голос Бергмозера, – Я открываю седьмой тоннель смерти и вы переноситесь в мир живых, населяющих современную Америку. Для тебя, Гризов, главное держаться строго за Александром и Юрисом. Остальные идут за тобой. Малейшее отклонение, и ты можешь встретиться с духами, населяющими сопредельные миры и навсегда остаться в их компании. Я веду вас до самого выпадения. Затем тоннель закрывается. По последним данным американцы научились распознавать твою и похожие энергии, Гризов, поэтому после выполнения задания возвращение обратно тем же путем. Никакой генератор вас не перехватит. Американцы в области запредельного еще дети по сравнению с нами. Повторяю задание. По прибытию в США на первом этапе начинаете провоцировать панику среди гражданского населения путем организации необъяснимых для общественности катастроф. В центре Бергмозера есть небольшой отряд практикующих в военных целях магов. Если придется встретиться – всех уничтожить. Новые команды, Гризов, будешь получать через Александра. Он мой астральный двойник. И помни, за тобой наблюдают, тебя чувствуют, малейшая попытка освободиться от поводка – навечно поселишься в тоннеле смерти. Все, начинаем.

Со стороны все выглядело фантасмогорично и быстро. Семеро тел вдруг стали испускать белый свет, который вскоре собрался над ними в единый шар около метра в диаметре. Затем между ними и шаром возникли тоненькие дрожащие проводки, как две капли воды походившие на небольшие змеящиеся молнии, и стали расти на глазах. Спустя секунду сам шар стал увеличиваться в размерах и вскоре поглотил всех семерых. Померцав секунду, шар в последний раз ослепительно вспыхнул и исчез вместе со своим содержимым.

Антону показалось, что он снова падает в бездонный колодец, где абсолютно нет ощущения времени. Оно осталось где–то там, за стенами. А здесь его просто не существовало, ни прямого, ни обратного, вопреки всем законам. Ничто не текло в каком бы то ни было направлении. Он открыл глаза и увидел темноту, но не кромешный мрак, как ожидал. Когда его глаза привыкли к темноте, Антон смог разглядеть, что пространство в туннеле вокруг него наполнено каким–то непонятным движением. Вокруг на разных скоростях и в разных направлениях двигалось множество причудливых теней. Особенно выделялись здесь страшные огромные тени, похожие по очертаниям на вымерших динозавров. Были среди них диплодоки, хищные велоцераптеры, зубастые остроклювые птеродактили и множество других ящеров. Вообще, возникло ощущение, что разведчики пересекали полосу пребывания душ динозавров. Со всех сторон на них бросались, щелкая зубами, пасти разных размеров, высовывались, словно из–под воды, длинные уродливые фосфоресцирующие шеи, на которых покоились маленькие злобные головы, рассекали мрак высокие хребты и спинные плавники морских чудищ. Но, несмотря на стремившуюся поглотить пролетавших агрессию, все эти оскаленные пасти проникали сквозь них, словно сквозь воздух, и Антон скоро немного успокоился. Значит мертвые здесь не трогают живых. Но тут же осекся, а как же вампиры? Но эту загадку он оставил на потом. Скоро, однако, полоса мертвых динозавров закончилась и стали попадаться бледные тени усопших людей. То и дело проплывали мимо скелеты, двигавшиеся так плавно, словно находились под водой. Их черепа взирали на проносившихся мимо пустыми глазницами и покачивались на тонких шейных позвонках. Антон, который казался себе падающим вниз, видел впереди себя на небольшом отдалении два летящих вперед тела вампиров, за которыми тянулся красный след, и старался не отстать от них. Оставаться одному неподалеку от кладбища душ динозавров как–то не хотелось, также, впрочем, как и рядом со своими мертвыми собратьями по планете. Время от времени Антон замечал узкие ответвления от гигантского колодца, сквозь который они падали в бездну. Там, в этих узких проемах тьмы угадывалось неизвестное движение, не похожее на то, что происходило вокруг. Скоро летящим по тоннелю смерти стали попадаться скелеты, закутанные в странные тени, напоминавшие остатки одежды. Судя по обрывкам, сейчас они пролетали через пристанище мертвых времен расцвета империй джентельменов удачи. У многих скелетов светились рваные дыры в черепе, в костях застряли обломки сабель и стрел, не хватало частей тела. У одних не было рук, у других ног, кое у кого не хватало головы. Скелеты тянулись к ним своими костяшками и трясли поднятыми вверх обрубками рук. Антон мысленно перекрестился, но тут же испытал дикую боль в голове и конечностях – Бергмозер напоминал о себе. Затем Антон услышал голоса.

– Хозяин, мы прошли почти половину пути. Приближаемся к тоннелю перехода.

– Хорошо. Я вижу вас. Вокруг все нормально. Тоннель чист от астральных двойников нашего противника до самого конца. Никто вам не помешает.

Антон распознал голоса Бергмозера и Александра, правой руки черного полковника. Как только сеанс связи со своим миром окончился, впереди показался свет. Он постепенно рос и заполнял собой все окружающее пространство. Антон уже свыкся за время недолгого полета с присутствием мертвых сущностей вокруг себя и ничему не удивлялся. Но когда свет заполнил собой все вокруг, то появилось какое–то новое, странное и страшное ощущение. Словно ты рождаешься второй раз, не умерев в первый. Свет становился все ярче, казалось, что они неотвратимо падают прямо на раскаленное солнце. Их несет какой–то тайной неведомой силой по этому маршруту и нет возможности отвернуть или замедлить падение. Наоборот, они падали все быстрее. Свет уже захватил их полностью, казалось, они сами становятся светом, пропитываясь им как губки. Они падают сквозь, вниз, дальше…

– Привет, я Мэри Клер, а тебя как зовут, парень? Эй, ты меня хоть видишь?

Антон открыл глаза и осмотрелся. Его взгляду предстали внутренности какого–то обширного зала, по которому в разные стороны сновали люди. Кругом стояли стулья и скамейки, виднелось множество магазинчиков, кафе и несколько баров. И повсюду – чемоданы, сумки, дипломаты. Дальний конец зала представлял из себя сплошную стеклянную стену, высотой метра три. Сквозь нее были отчетливо видны две башни, раскрашенные в яркие красные и белые полосы, с вертящимися на крышах изогнутыми тарелками локаторов. Мимо них подрагивая крыльями проплывали на буксире огромные пассажирские авиалайнеры, раскрашенные не менее живописно во все цвета радуги. Неожиданно откуда–то с потолка раздалось:

– Пассажиров, следующих рейсом в Сакраменто, просят пройти на посадку в бокс 221.

Все. Картинка сложилась. Положение в пространстве стабильное. Взгляд Антона сфокусировался. Пред ним стояла довольно высокая красивая брюнетка со стильными волосами до плеч, которые слегка поддерживали солнечные очки, и привычно–тупым взглядом поколения «Пепси». Короткая черная джинсовая куртка была расстегнута и представляла на суд общественности отточенные груди, спрятанные под полупрозрачной маечкой, естественно без всяких признаков нижнего белья под ней. Поза ее недвусмысленно намекала на то, что девочка поссорилась со своим вчерашним кавалером и не прочь выпить за чужой счет, а может и еще чего. Вдруг новый парень окажется не хуже вчерашнего. Руководствуясь такой нехитрой формулой, поколение «Пепси» шагало по жизни, не имея никаких проблем. Антон осмотрелся повнимательнее и увидел, что сидит за стойкой бара в аэропорту международного класса города Джексонвилл во Флориде. Одет он был на уровне неплохо зарабатывающего на жизнь банковского клерка. Перед ним стоял высокий бокал, от которого вкусно пахло дорогим спиртным и тянуло допить его содержимое.

– Ну здравствуй, Мэри Клер. – проговорил наконец Антон, нарочито разглядывая девушку, которая ничуть не смутилась, ловя на себе столь откровенные взгляды. Похоже, для нее такое обращение было обыденным и даже поднадоевшим. Впрочем, повнимательнее рассмотрев костюм Антона, представительница поколения «Пепси» видимо заключила, что из этого парня можно вытянуть некоторое количество денег. Не бог весть как много, но на сегодня хватит.

– Я проезжала мимо, – начала она свой рассказ, – но у моего «Мустанга» что–то случилось с двигателем. Я бросила его неподалеку на подъездном шоссе и решила зайти в этот бар выпить чашечку кофе. Но вдруг обнаружила, что оставила свою кредитную карточку в машине.

Брюнетка игриво прищурила глаза и спросила:

– Может ты угостишь меня чашечкой кофе?

Антон слабо улыбнулся и ответил:

– Нет проблем, крошка. Но, может быть, ты предпочитаешь виски с содовой?

Мэри долго не ломалась.

– Ну, конечно можно и виски. Кофе я уже пила с утра. И сигарету.

Антон подозвал бармена и заказал виски с содовой. Если учесть, что для воспитанной девушки это означало все равно что махнуть полстакана разбавленного самогона, то для знакомства это было неплохая порция. Спустя пятнадцать минут они были уже лучшими друзьями. Мэри весело щебетала о том, что в колледже ее обучают всяким скучным предметам всякие занудные учителя, которые абсолютно ничего сами не понимают в жизни и наверняка ни разу не курили марихуаны. А как можно считаться современной девушкой, если ты не куришь марихуану? Или вот взять ее парня Билли, с которым они вчера всерьез и, наверное, надолго поцапались из–за того, какую программу смотреть по ТВ. Она хотела посмотреть вечернее шоу Синди Кроуфорд, чтобы утром прийти в колледж в самых модных на этой неделе трусиках, которые собиралась сшить за ночь после шоу. А этот недоносок Билли предпочитал посмотреть по кабельному каналу фантастический боевик «Нико–997». Оба уже накурились марихуаны, как современные люди, находились в прострации и чуть не подрались. Она обозвала Билли козлом и убежала к подруге Берте. А Билли, этот подонок Билли, даже не попытался ее остановить, ведь она была в таких растрепанных чувствах и могла попасть под машину. Ну, не то чтобы она сильно плакала, но мог бы и попросить прощения, скотина. Вместо этого Билли распечатал пачку жаренной картошки, открыл банку пива и уселся смотреть свой фантастический боевик. Так они и не виделись со вчерашнего вечера. А сегодня с утра она решила проветриться и поехала погонять немного по фривею. Но скоро это занятие ей надоело, и она завернула в аэропорт, попавшийся по дороге. Здесь иногда тусовались ее друзья. Вдруг кого–нибудь встретит. А когда парковала свой «Шевроле», то полицейский оштрафовал ее за неправильный въезд на стоянку…

– Но ведь твоя машина кажется сломалась, крошка, – нетактично заметил Антон, и еще более нетактично добавил, – И, если не ошибаюсь, недавно это был «Мустанг».

Мэри на секунду замолчала, но быстро нашлась.

– «Мустанг»? Нет, конечно, я не могла сказать «Мустанг». У меня его никогда не было и, кроме того, я не люблю машины Форда. Я сказала «Шевроле», ты наверное ослышался, красавчик.

Красавчик, между тем, размышлял на тему долгого отсутствия эскорта из вампиров, и пока Мэри рассказывала новую историю про свою подругу Берту, страшную дуру, прихлебывая вторую порцию виски уже без содовой, Антон настороженно осматривал зал. Но, как ни странно, ни Александра, ни Юриса поблизости не было видно. Остальных клыкастых собратьев тоже не наблюдалось. «Ладно, – решил Антон, – посижу еще немного здесь, подожду. Благо компания не скучная и с крыши не каплет. Авось сами проявятся, охраннички хреновы». С этой мыслью Гризов опрокинул в себя третью порцию виски, на которое перешел покончив с коктейлем. Мэри продолжала в захлеб рассказывать школьные истории, которые лились из нее без перерыва, время от времени игриво и как бы невзначай откидывая полог короткой джинсовой куртки, давая тем самым Антону возможность полюбоваться скрытыми под полупрозрачной маечкой прелестями. И Антон против воли уже начал слегка волноваться на эту тему, как вдруг поток словоблудия Мэри мгновенно иссяк и она с раскрытым ртом уставилась ему за спину. Антон уже хотел повернуться, как ему на плечо легла костлявая рука, пронзив ледяным холодом. Сделав усилие, Гризов все же повернул голову. Рядом, оскалив зубы, с выражением лица удовлетворенного маньяка–убийцы, стоял Александр в темно–синем костюме летчика гражданских авиалиний. За ним в аналогичной форме расположились остальные охранники. Александр хлопнул Гризова по плечу и сказал:

– Пойдем, командир. Пора.

Антон вытащил из кармана несколько скомканных купюр и бросил их на стойку бара. Мэри сидела не шелохнувшись. Гризов встал, оправил костюм.

– Ну, прощай, бэби–крошка. Мне пора.

Мэри наконец немного пришла в себя и спросила, разглядывая вампиров в синей униформе:

– Ты что, тоже летчик?

– Что–то вроде того. Только летаю без самолета.

– ЛСД? – с пониманием уточнила Мэри, – я пробовала.

Антон развернулся и медленно пошел прочь от стойки бара в компании вампиров. Мэри так и осталась сидеть с раскрытым ртом. Когда отошли от бара метров на сто и свернули за угол, по направлению к терминалу, Александр сказал:

– Сейчас прямо и налево. Бокс 220. Помещение для пилотов. Перед входом охранник. Нейтрализуй его. После того как войдем внутрь, заставишь всех летчиков войти в прострацию. Остальное мы сделаем сами.

Антон молча кивнул. Как ни странно, он сейчас чувствовал себя почти как настоящий разведчик в тылу врага. И вместе с тем удивительно сложное чувство владело им в данный момент. С одной стороны он служит темным силам и неизвестно сколько грехов натворит, если не удастся уйти от охранников. Но с другой стороны, и в этом он Бергмозеру верил, США готовились к массированной агрессии на Россию, а значит надо было защищать родину. Как все запуталось, черт побери. Но размышлять уже было поздно. Придется действовать по обстановке.

У входа в комнату пилотов скучал толстый охранник, всем своим видом выражавший полнейшее безразличие к окружающей обстановке. За долгую службу он привык, что террористы угоняют самолеты и захватывают заложников исключительно в воздухе. Поэтому в самом здании аэропорта можно опасаться только пожара, но поскольку пожарная лестница находится буквально рядом с комнатой пилотов, то и бояться, собственно, больше нечего. Именно это чувство его и подвело. Звали охранника Брюс Галлэхем, родом из Техаса. В детстве Брюс очень любил есть двойные чисбургеры, обильно поливая их кетчупом. Несмотря на порку отца и воспитательную работу матери, Брюс сохранил эту страсть на всю жизнь, и с годами она только крепла. Временами тяга к еде так обострялась, что он не мог думать ни о чем другом, пока не подзаправится в ближайшем «МакДональдсе» парой сочных чисбургеров, иначе могли начаться галлюцинации. Брюс даже обращался к психоаналитику по этому поводу, но ничего не помогло. Вот и сейчас Брюс вдруг явственно увидел, как перед его носом возник горячий румяный чисбургер и стал крутиться вокруг собственной оси, словно так и просился в рот. Брюс огляделся по сторонам и, никого не обнаружив, попытался поймать верткий чисбургер. Но это не удалось сделать, потому что чисбургер вдруг отлетел на полметра в сторону и снова стал вращаться на месте. Брюс преследовал улетающую еду до тех пор пока не оказался в баре первого уровня. Здесь чисбургер исчез окончательно, и в неизвестном направлении. Но вокруг было немало другой еды. Брюс огляделся по сторонам и решительно двинулся к стойке бара. Его конечно могло увидеть здесь начальство и уволить в два счета, но в эту секунду Брюсу было наплевать абсолютно на все, что напрямую не относилось к еде. «Сначала чисбургер, а потом хоть трава не расти, кроме того я считаю, что мой шеф кретин, каких мало.» – подумал Брюс и растворился в меню.

Антон толкнул дверь в помещение для плотов с табличкой «Бокс 220. Только для штатного персонала» и быстро прошел на середину небольшой комнаты. Едва достигнув нужной точки, он громко произнес:

– Приветствую вас, джентельмены, от имени русской радиоразведки.

В ответ раздался дружный хохот. Пилоты аэробусов, отдыхавшие после полетов, сидели за стойкой импровизированного бара и потягивали виски. Только готовившиеся к полетам поглощали «Кока–Колу». И те, и другие по достоинству оценили шутку вошедшего. Через секунду они уже глубоко погрузились в мечты и нереализованные фантазии. Вампиры подошли к Антону и окружили его плотным кольцом. Гризов почувствовал, как из него потоком полилась невидимая сила, вливаясь в ручейки меньшей интенсивности. Соединяясь в один мощный поток, энергия била прямо вверх. Потом над головами возник видимый луч и раздался голос Бергмозера:

– Ваша цель – авиалайнер «Боинг–747» авиакомпании Coninental. Действуйте!

Антон шестым чувством выделил из общей толпы пилотов одного и тотчас перед ним появилась приборная доска в кабине самолета. Антон никогда раньше не сидел в кабине самолета и понятия не имел о предназначении приборов, но в данный момент это оказалось неважно. Он чувствовал весь лайнер как огромный живой организм. Вот опустились закрылки, вот выключились дублирующие двигатели, лайнер гасил скорость и заходил на посадку. Стрелки приборов мерно подрагивали, все было в норме. Но вдруг перед Антоном, резко увеличившись в размере, возник прибор непонятного назначения с кучей кнопочек, лампочек и разноцветных проводков. Подчиняясь чужой воле, Гризов мысленно отсоединил желтый и зеленый проводки от клемм. В первую секунду показалось, что ничего не произошло. Еще некоторое время все шло как и раньше, без изменений. Но затем левый двигатель вдруг начал работать с перебоями, весь лайнер задрожал от неравномерных толчков и вскоре затрясся как необъезженный мустанг. Через секунду вибрация охватила и второй работающий двигатель. Два уже выключенных при заходе на посадку мотора не запускались. Через мгновение раздался страшный скрежет и взрыв – левый двигатель вырвало из крыла, а оставшийся взвыл на полную мощность. Приближавшаяся с каждой секундой земля со строениями международного аэропорта стала описывать круги вокруг огромного «Боинга–747». Уже выйдя на посадочную полосу авиалайнер неожиданно метнулся влево, поворачиваясь вокруг своей оси, задел крылом шарообразную вышку радиосвязи, сбил локатор, и на высокой скорости несся на топливные резервуары, полностью потеряв управление. В последнее мгновение Антон заставил его уйти на несколько метров вправо и избежать лобового столкновения. «Боинг–747» авиакомпании Coninental рыскнул носом в сторону и словно острой бритвой вспорол оставшимся крылом емкости с авиационным горючим. Он летел на острие взрыва, который рождался сразу за ним, словно это был не взрыв, а выбросы реактивных турбин безумной мощности. Небо за самолетом превратилось в сплошное огненное зарево. А «Боинг», со страшным скрежетом ударившись о взлетную полосу и выбрасывая во все стороны из–под себя снопы искр, продолжал по инерции нестись к зданию международного аэропорта. Собственно, это был уже не «Боинг». То, что от него осталось после взрыва двигателя и удара об топливные емкости, скорее напоминало космическую ракету с торчавшими по сторонам дымящимися обрубками крыльев. И эта ракета неумолимо приближалась к стеклянной стене аэропорта.

Миссис Борнстон допила свою чашку кофе в ожидании вылета в Мемфис. Покончив с содержимым, она поставила чашку на стол и посмотрела за окно. На взлетном поле, словно ленивые яркие мухи, копошился обслуживающий персонал в разноцветных куртках. Люди махали флажками, направляя по нужной полосе тягачи, легко тянувшие за собой казалось огромной тяжести авиалайнеры. Неожиданно внимание миссис Борнстон привлек красавец–лайнер авиакомпании Coninental, грациозно заходивший на посадку. «Боинг» уже вознамерился начать снижение на посадочную полосу, как вдруг над его левым крылом взвилось пламя и раздался оглушительный взрыв, который было отчетливо слышно даже в аэропорту. Двигатель вырвало и отбросило далеко вверх, словно невесомую пылинку. Взрывом также легко оторвало полкрыла, как будто крыло было сделано не из стали, а из туалетной бумаги. Завращавшись как волчок, лайнер полоснул крылом по емкостям с топливом, вызвав мощнейший взрыв, и с каждой секундой приближался к аэропорту. Миссис Борнстон охватил дикий страх. Никогда в жизни на нее не падали горящие самолеты. Она открыла рот и с воплем понеслась к выходу, сбросив со стола пустую чашку из–под кофе. В это мгновение авиалайнер компании Coninental «Боинг–747» воткнулся носом в здание международного аэропорта Джексонвилл во Флориде, и вошел в него словно в масло, вызвав там страшные разрушения. Окрестности сотряслись от серии взрывов.

Но Антон этого уже не видел. Вместе со своими напарниками по заданию он стоял на высокой эстакаде многоуровневого железнодорожного моста через Желтокаменную реку, в нижнем течении плавно вливавшуюся в Миссури. Мост находился в предгорьях северной части скалистых гор США. Зачем они здесь оказались, Антон не мог с точностью сказать. Вокруг все было тихо, внизу шумела река, никаких людей не наблюдалось на расстоянии многих километров. Мост не охранялся. Единственный в этих краях смотритель со своим помощником уже спал сном праведника. Это Антон осуществил автоматически. Он сам, Александр, Юрис, а также остальные четверо кровососов на сей раз были экипированы формой и стандартными наборами инструментов монтажников–высотников фирмы FFSA. Действительно ли существует такая фирма, или это только плод больной фантазии Бергмозера, для Антона тоже оставалось загадкой, которую, впрочем, он не собирался разгадывать. Были вещи поважнее.

Когда он ощутил знакомое жужжание в воздухе над головой, то ничуть не удивился – это мог быть только Бергмозер. И это действительно был он. Как приемник–ретранслятор своей воли черный полковник использовал своего астрального двойника Александра. Едва раздалось жужжание и возник знакомый луч света, Александр завибрировал, оскалил клыки и заговорил голосом Бергмозера, не открывая рта. Слова отпечатывались в мозгу, словно в полузасохшем бетоне.

– Через десять минут по мосту пройдет двухсотвагонный товарный состав, груженный нефтью. Его тянут четыре локомотива. Ваша задача – дать составу втянуться на мост и взорвать его со всем содержимым. Мост уничтожить, но оставить побольше случайных свидетелей. Выполняйте!

Питер Блэк уже десять лет работал машинистом локомотивов средней грузоподъемности. А две недели назад шеф решил повысить его в должности и перевести на самые мощные машины Star–500, таскавшие длиннющие большегрузные составы по обходным веткам железной дороги. С чего бы это делать шефу, порядочной скотине, Питер не мог взять в толк, но не отказываться же в самом деле, когда тебе предлагают почти вдвое увеличить зарплату. И Питер Блэк согласился. Дженни была конечно рада, хотя ей и предстояло теперь видеть мужа вдвое реже, но поскольку она знала, из какого пункта в какой он передвигается в настоящую минуту, то оставалась спокойной. Никакие вертихвостки на сумеют соблазнить ее Питера, когда он на работе. Ей и в голову не приходило, что заниматься сексом можно и в движущемся тепловозе. И если бы Питер захотел, то как его напарник Грехем, частенько мог бы пользоваться услугами специальной конторы, поставлявшей «скоростных девушек» на временное пользование машинистам дальнобойных составов. Но Питер этого не делал, потому что был вполне счастлив. Ему нравилось, что его дома ждет любимая жена и дочка. А своему напарнику, молодому парню, он не докучал моральными наставлениями. Пусть себе резвится, покуда не опостылит такой образ жизни или не подхватит СПИД. Питер Блэк знал, что Америка давно уже не является оплотом тихой семейной жизни – повсюду пышным цветом расцветал разврат и насилие. Но сам предпочитал хранить свои ценности в глубине души, не обращая внимания на крики мессий и ханжей разного рода о немодных нынче прочных отношениях. Если верить этим крикунам, то нынче героями общества являлись педерасты и лесбиянки, отбросившие всякие предрассудки в области секса. Это было модно. А жить нормальной семейной жизнью с женщиной, как велел Господь Бог, считалось заурядным и неинтересным занятием. «Боже, как отупел мир! – думал Питер, – Если семейная жизнь стала зависеть от моды». В себе самом он никогда не сомневался и всегда находил источник поддержки. Такой же источник он находил и в своей семье. А потому все было хорошо в независимости от того, что происходило вокруг. Главное, что на голову не падали бомбы. Остальное – чисто психологическая проблема.

В этот день Питер перед рейсом решил зайти к своему напарнику Джону Холлсу, который жил на соседней улице в том же рабочем поселке, чтобы поболтать немного о том о сем и выкурить по паре сигарет. Питер пообедал легко, поскольку грешным делом любил плюшки, которые готовила жена Джона, а потому оставил для них место, и направился к другу в гости. По дороге, проходя мимо бара «У Тонни», он забрел туда с тем, чтобы прикупить еще упаковку пива для увеселения души. В баре сидела компания молодых ребят и весело шумела. Питер узнал их. Это были рабочие с бензоколонки компании Mobil, стоявшей в двух шагах от переезда, в свою очередь находившегося в двухстах метрах от железнодорожного моста через Желтокаменную реку. Через этот гигантский многоуровневый мост он постоянно гонял свой состав, напоминавший удава–переростка, и постоянно сигналил, проезжая мимо яркой вывески бензоколонки. Рабочие, а это были Хэп, Торнстон и Гарри Смит, увидели вошедшего Питера и поприветствовали его дружным поднятием вверх своих пивных бутылок. Пожелав им веселого денечка, Питер прикупил упаковку «Хольстена» и блок «Кэмела» без фильтра. Выйдя на улицу, он остановился на секунду полюбоваться окружающими красотами.

На фоне скалистых гор мост через Желтокаменную казался настоящим чудом света. Построенный всего пять лет назад многоуровневый железнодорожный мост моментально разгрузил задыхавшуюся в потоке грузов магистраль Сиэтл–Денвер–Чикаго, поскольку оттянул на себя их большую часть. Теперь все тяжелые, негабаритные и горючие грузы шли потоком через тоннель в скалистых горах и узловой мост через Желтокаменную прямиком в Минеаполис, значительно сокращая расстояние в пути. В лучах клонившегося к закату солнца огромные металлические фермы моста казались словно игрушечными, и не верилось, что они в состоянии выдержать одновременное прохождение четырех многотонных составов. Но это было так. За разработку этого моста проектный институт в Денвере и строительная фирма из Сан Хосэ получили премии и даже награды от правительства штата. На открытие моста приехал тогда еще только кандидат в президенты Джордж Буш и конгрессмены штата. Естественно не обошлось без телевидения и вездесущей прессы. О новом мосте в ту пору разговоров было не меньше, чем в свое время о статуе Свободы. Только мост имел более ценное практическое применение. Говорят, хотели даже пригласить на его освещение папу Римского, но потом решили обойтись без излишней помпы. На торжествах по случаю открытия моста через Желтокаменную ограничились воздушным парадом звена истребителей ВВС и артиллерийским салютом из двадцати залпов. Кроме того, из жительниц окрестных городков и поселков выбрали «мисс Желтокаменную» и «мистера Желтокаменного», которые получили в дар по машине марки «Понтиак» и три тысячи долларов на мелкие расходы. В общем зрелище было что надо. Питер любил посещать такие пирушки. Жаль только, что в этой забытой Богом скалистой местности шумная жизнь могла начаться только тогда, когда сюда чудом заносило кого–нибудь из столичных знаменитостей, но случалось это крайне редко. На памяти Питера это было всего дважды. Говорили, что неподалеку от их поселка в своем тайном убежище в горах, где он прятался от поклонников, отдыхал два дня Майкл Джексон. И однажды мимо пролетала на собственном самолете поп–певица Мадонна, которая даже сфотографировала мост на память из «Полароида». Более ничего особенного с жителями этой местности не происходило. Поднималось и садилось солнце, жизнь шла по накатанной колее.

Питер вздохнул и зашагал привычной дорогой к Джону Холлсу. Войдя в приличный небольшой коттедж с новенькой крышей на окраине поселка, он поздоровался с Джоном и его женой Кларой, которая как раз готовила плюшки. Не веря своей удаче, Питер уселся с Джоном в тени на террасе пропустить по бутылочке пива в ожидании плюшек. Солнце еще жарко палило, не очень торопясь склоняться к заходу. Друзья дождались плюшек и насладились ими полностью, жадно впиваясь зубами в сочную хрустящую поверхность и не переставая хвалить кулинарный талант Клары.

– Слышал, что сегодня нам навешают две сотни вагонов? – спросил Питер, отхлебывая пиво из баночки.

– Слышал. Но для четырех таких кабанов как Star–500 это плевое дело. Они смогут сдвинуть с места и полуостров Калифорния, если понадобится.

– Да уж, это точно. – подтвердил Питер.

Разделавшись с остальными баночками, друзья отправились в депо, находившееся в двух километрах. В вырубленных в скале тоннелях ночевали тепловозы разных мастей и сил. Питер и Джон прошли сквозь охрану депо и направились к огромному желто–зеленому тепловозу с красными буквами FFSA на тупом и хищном капоте. Сзади к нему цепляли второй мощнотелый тепловоз Star–500, которым управляли машинисты третьего класса Билл и Салли, находившиеся в подчинении у машинистов головного тепловоза. Билл и Салли стояли тут же, наблюдая за сцепкой. Они обменялись приветствиями с вновьприбывшими машинистами и поднялись в расположенную высоко кабину. Питер с Джоном уже находились на своих местах, привычно щелкая тумблерами агрегатов, поочередно запуская в действие различные системы тепловоза. Питер любил смотреть фантастические фильмы, думая иногда с гордостью, что его Star–500 по сложности и объемам не уступает космическим челнокам возможного будущего. Спустя пять минут Питер увидел зеленый сигнал на выезде из депо и запустил двигатели своего зверя. Тепловозы синхронно сдвинулись с места и с легким скрипом колес стали выползать из депо. Выбравшись на свет, Питер, повинуясь сигналу семафора, свернул по отходной стрелке вправо. Им предстояло проехать десять миль до узловой станции и там за время короткой остановки прицепить к себе еще два тепловоза и состав длинной в двести цистерн с нефтью. Да, работенка была что надо – для настоящих мужчин.

Понемногу вечерело. Воздух становился прохладнее и, задувая в кабину тепловоза, приятно освежал Питеру лицо. Сцепка на узловой прошла как всегда быстро и без проблем. Команда сцепщиков, также как и тепловозы принадлежавшая местной компании FFSA, работала быстро и слаженно, и могла дать фору механикам знаменитой «Формулы–1», если бы случилось поменяться местами. Увидев долгожданный зеленый сигнал семафора на выезде со станции, Питер тронул свой агрегат с места. Мощная упряжка тепловозов начала движение, вытягивая за собой двести цистерн с нефтью. Понемногу состав развил крейсерскую скорость и приближался к огромному мосту через Желтокаменную. Справа и слева высились скалы, цистерны змейкой вились по узкой проложенной меж камней колее. Питер и Джон курили, наблюдая за рекой сквозь широкое лобовое стекло, обтекавшее полкабины. Набрав приличную скорость, состав проскочил мимо знака ограничения скорости, который стоял напротив бензоколонки компании Mobil. В это время Хэп, Торнстон и Гарри Смит заправляли грузовик старого священника, путешествующего с дочерью. Питер коротко просигналил три раза. Рабочие подняли головы и помахали ему руками. Священник также посмотрел вслед проносящемуся составу, потом перевел взгляд на небо и обомлел. Он попытался крикнуть что–то машинисту, но было поздно. Состав уже втягивался на мост. Упряжка тепловозов, казалось, легко тянула свой огнеопасный хвост из цистерн с нефтью. Несмотря на запрещение начальства, Питер курил, с удовольствием думая о том, насколько мощная машина этот его Star–500 – за спиной двести цистерн, а ему все нипочем. Состав проносился уже по самой середине моста через Желтокаменную, когда впереди показался небольшой маневровый тепловоз. Но Питер не увидел его, он все прибавлял газу, радуясь как ребенок мощной стальной игрушке. Через несколько мгновений Star–500 вдруг вздыбило от страшного лобового удара и бросило в сторону. Пробивая стальные ограждения, словно картонные стенки, гигантский тепловоз с жутким скрипом завалился на бок и стал падать вниз. Сзади об него плющились цистерны, выплескивая на мост свой жидкий груз. Раздался взрыв и мост через Желтокаменную вспыхнул весь целиком, от одного конца до другого, словно был сделан из бумаги. Оставшиеся тепловозы выбросило вниз, следом за головным – они рушились в реку, объятые пламенем. На мосту не переставая грохотали взрывы. Со страшным треском рухнула центральная секция, проломив все уровни до самого низа. Через пятнадцать минут от моста остались только горящие опоры.

На все это с застывшим ужасом в глазах взирали Хэп, Торнстон и Гарри Смит. Священник истово крестился, стоя на коленях. Он едва успел поднять голову, чтобы в последнее мгновение жизни увидеть выброшенный с моста сильным взрывом горящий кусок железа, который снес ему голову.

Глава 18. Катастрофа за катастрофой

В тот день капитан полиции Джек Каррер, руководивший подразделением по охране центрального офиса «Магнетик–Банка» чувствовал себя чертовски прекрасно. Вчера шеф самолично вручил ему кругленькую сумму в качестве премии за поимку профессионального и самого опасного в городе медвежатника Мики Киллера Младшего со всей бандой, намекнув на повышение по службе в ближайшем будущем. Джек Каррер был вне себя от счастья. Жизнь явно удалась, а потому можно было пройтись по банку проверить посты, и заодно пропустить по стаканчику со стариной Сидом, служившим под его началом. Сид был школьным другом капитана, но пока не достиг таких высот, как Каррер.

Улыбаясь в рыжие усы и насвистывая модный нынче мотивчик технохита «Куда бы кости кинуть», капитан вышел из центрального помещения охраны, служившего командным пунктом специальному подразделению полиции, и медленным шагом, смена только началась, направился по этажам с незапланированным обходом. Командный пункт спецподразделения находился на двадцатом этаже шикарного небоскреба, в пятистах семидесяти двух окнах которого в настоящий момент отражалось солнце – было только около четырех часов дня. Небоскреб от фундамента внизу и до теннисных кортов и вертолетной площадки на крыше целиком и полностью принадлежал «Магнетик–банку». Надо сказать, что и этот небоскреб, и последние новости о делах банка с недавних пор являлись предметом зависти всех остальных банкиров с Уолл–стрит. Благодаря усиленному давлению на конгрессменов, именно «Магнетик–банк» получил правительственный заказ от министерства обороны на обслуживание финансовых операций в области секретных программ. На счета банка уже были переведены несколько миллиардов долларов из резерва Белого дома, и в скором времени ожидалось получение второй партии миллиардов, что гарантировало банку лидирующее положение на финансовом рынке США в течение как минимум пятнадцати лет. «Магнетик–банк» теперь называли в прессе не иначе, как личный банк Пентагона. Что касается конкретного количества миллиардов, то ссылаясь на секретность финансирования военных операций различного назначения, эта информация замалчивалась банкирами, военными и конгрессменами. Но поскольку даже американскому школьнику известно, что только один не очень секретный танк стоит миллион долларов, можно было сделать вывод, что деньги «Магнетик–банк» отхватил немалые.

Самым интересным было, пожалуй, то, что большую часть этих денег банк сразу по получении переводил в наличные, необходимые Пентагону для финансирования секретных операций на территории третьих стран. Исходя из здравого смысла, опираясь на который можно было с большой долей вероятности заключить, что привлеченная слухами о гигантских кредитах какая–нибудь из мафиозных группировок попытается ограбить банк, администрация приняла превентивные меры. Усилив и без того мощную собственную службу безопасности специальным подразделением полиции, администрация потратилась на дополнительные средства обороны: новейшие лазерные сигнализации, сложнейшие многоканальные сканеры эфира, инфракрасные телекамеры, реагирующие на специфический звук, тепло, голоса, датчики, и множество других приборов охранного назначения. Вокруг небоскреба со всех сторон находилось открытое пространство длинной до полкилометра. На первом уровне ночью несли службу двадцать вооруженных до зубов полицейских в пуленепробиваемом обмундировании, а днем их сменяли две дюжины охранников в штатском, постоянно находившихся среди посетителей. В это время закованные в броню копы отдыхали в специальных помещениях, откуда наблюдали через три сотни скрытых телекамер за всеми уголками небоскреба, готовые в любую минуту встретить хоть роту вооруженных мафиози. Отражение возможного нападения планировалось со всех сторон – из–под земли, с первого уровня, с десятого, и с воздуха. Современная мафия была оснащена технически не хуже, чем и армия, поэтому приходилось предусматривать все возможные варианты. На крыше могли приземляться одновременно два вертолета. «Магнетик–банк» имел пять вертолетов, два из которых были военными и находились в постоянном ведении охраны небоскреба. Один стоял на крыше, готовый в любую минуту подняться в воздух, а второй барражировал в небе над зданием. Пентагон санкционировал использование банком военных вертолетов типа «Апач» в городской черте специальным разрешением, которое шло в разрез со всеми остальными законодательными актами правительства города и страны в целом. Но на этот факт, естественно, закрыли глаза. Какая в конце концов разница, что у кого–нибудь из жителей близлежащих домов от постоянного стрекота вертолетов любимую кошку или попугайчика замучает бессонница. Обратившимся мэрия выдаст бесплатно по коробке «Кити–Кэта» или «Трилла», исчерпав инцидент.

В двадцатиэтажном небоскребе «Магнетик–банка» находилось два сейфа. Один был расположен на восемнадцатом уровне, другой – на минус пятом, в подземелье. Оба сейфа защищали бронированные комнаты, способные спокойно выдержать удар трех авиабомб без видимых повреждений. В эти комнаты вело десять бронированных дверей с замками, разгадывать которые путем подбора комбинаций пришлось бы до скончания двадцать первого века. Выстрел в упор из ручной ракетной установки «Стингер» не дал бы никакого результата. Все двери дублировались стальными решетками толщиной с руку Шварценеггера в пору расцвета карьеры мастера по бодибилдингу. В самом сейфе были установлены лазерные замки со сроком годности, до окончания которого доживут только герои фантастического романа «Одиссея. 3001 год». Кроме того, в помещении рядом с сейфами, находилась сигнализация реагирующая на изменение объема. Стоило кому–нибудь без специального разрешения на миллиметр приоткрыть дверь или приподнять на полмиллиметра решетку, тотчас срабатывала сигнализация. По сигналу оповещения перекрывались все пути к отступлению – блокировался центральный вход, двери на всех уровнях, и доступ на крышу. У преступников не было ни одного шанса ограбить «Магнетик–банк», и поэтому капитан Джек Каррер чувствовал себя великолепно, начиная обход, который казался ему необходимым скучным делом, но все же не таким скучным, как сидение в спецкомнате, напичканной контрольными мониторами.

Для начала капитан спустился на лифте на восемнадцатый уровень, а затем поднялся на девятнадцатый, чтобы использовать эффект неожиданности при проверке подчиненных, на который, впрочем, не очень надеялся, памятуя о трехстах скрытых телекамерах. Он не ошибся в своем предчувствии. Как только Джек коснулся ручки двери, ведущей на девятнадцатый уровень, перед ним, словно из–под земли выросли два широкоплечих сержанта. На поясе у обоих было пристегнуто по кобуре с пистолетом, а в руках находилось по короткоствольному варианту скорострельной винтовки М–16.

– Добрый день, сэр. – приветствовал его один из полицейских, – неплохой денек сегодня.

– Привет, Билли. – ответил капитан Каррер, обращаясь к сержанту, который находился слева и был старшим наряда по уровню, – Как обстановка на твоем посту?

– Все в порядке, сэр. – отрапортовал широкоплечий Билли, – Мимо нас и муха не пролетит незамеченной. Все системы оповещения и сигнализации в порядке.

Видя, что на этот раз не удалось застать подчиненных врасплох, Каррер решил не тянуть бессмысленно время и, похвалив наряд за бдительное несение службы, снова исчез за дверями бесшумного лифта. Капитан не стал придираться к мелочам, хотя знал за Билли большую слабость перекинуться в картишки с напарником во время несения вахты за монитором слежения. Потрудись он пристально осмотреть место дежурства службиста Билли, наверняка обнаружил бы пару только что распечатанных колод. Но сейчас Джек Каррер чувствовал себя великолепно и не хотел делать гадости без особой причины. Он и сам в свободное время питал слабость к картам.

Следующим объектом проверки капитан решил избрать крышу. Скоростной лифт за пару секунд вознес Джека в тамбур, из которого бронированная дверь вела на лестницу, в свою очередь упиравшуюся во вторую дверь, открывавшую доступ к вертолетным площадкам. Выйдя из лифта, капитан сразу столкнулся лицом к лицу с двумя охранниками в бронежилетах и пуленепробиваемых шлемах–полусферах. Охранники держали наперевес два короткоствольных автомата, слегка опустив дула вниз. Еще в лифте встроенный компьютер просканировал личность капитана со всех сторон и сообщил на аналогичный компьютер в верхнем тамбуре данные, подтверждающие его физические параметры и подтвердил имеющиеся полномочия, поэтому охранники знали кто именно к ним поднимается.

– Как обстановка? – дружественным тоном поинтересовался Джек Каррер, выходя из лифта.

– Все в порядке, сэр. – отрапортовал один из охранников, на всякий случай скользнув взглядом по лифту.

Каррер с удовольствием отметил эту профессиональную привычку, значит его люди не даром едят свой хлеб.

– Хорошо. Я хотел бы осмотреть вертолетную площадку. – сказал Каррер.

– Нет проблем, сэр.

Охранник в полусфере отодвинулся на дав шага назад и, достав из скрытого под бронежилетом кармана миниатюрный пульт управления, нажал на нем нужную кнопку. Массивная бронированная дверь позади него отъехала в сторону, пропуская капитана во второй тамбур. Каррер сделал шаг вперед. Дверь тихо встала на свое место. Джек осмотрелся по сторонам. Да, если кого из преступников застигнет здесь сигнал оповещения, автоматически блокирующий все входы и выходы, ему не позавидуешь. Запертый с двух сторон бронированными дверями он почувствует себя как в задраенном отсеке на подводной лодке и просидит здесь до тех пор, пока за ним не прибудет отряд полиции. А в случае ядерной войны здесь, наверное, даже можно переждать бомбардировку. С мягким гудением из стены выдвинулся цилиндр с небольшой панелью управления и углублением в виде выемки под человеческую ладонь. Каррер подошел к цилиндру, положил руку в углубление и нажал на одну их кнопок в верхнем ряду. Компьютеру понадобились считанные секунды, чтобы идентифицировать хозяина ладони. Затем пульт исчез обратно в стену, а на его место выдвинулся новый прибор, внешне напоминавший окуляр подзорной трубы. Каждый входивший в тамбур четко знал, что надо делать с этим прибором. Каррер нагнулся и приник глазом к окуляру. Компьютер тщательно просканировал глаз и, наконец, металлическим голосом выдал заключение:

– Капитан Джек Каррер, вы можете пройти.

Почти бесшумно, что казалось странным для столь массивной конструкции, дверь отъехала в сторону, пропуская капитана на крышу небоскреба. Джек перешагнул через порог и оказался в небе над городом. Точнее, небо было над ним повсюду. Небоскреб «Магнетик–банка» возвышался почти над всеми окрестными строениями, кроме башни нефтяного магната Вуди Паркинсона и международного торгового центра компании «Сони». Эти два гигантских сооружения превосходили по высоте небоскреб «Магнетик–банка», и поэтому могли служить отличными позициями для снайперов. Естественно, оба небоскреба тайно держались под прицелами автоматчиков и снайперов Джека Каррера, расположившихся по всему периметру крыши в специальных нишах. Когда капитан появился наверху, один из вертолетов закончил дежурство в воздухе и садился на посадочную площадку в виде ярко–оранжевого круга. Другой готовился подняться в небо. Лопасти его винта уже бешено вращались, но вертолет еще стоял на крыше небоскреба. Вот они закрутились еще быстрее, и остроносая бронированная машина хищного вида, словно невесомое тело оторвалось от крыши и взмыло в воздух. Капитан залюбовался зрелищем, и в его душе уже в который раз возникли угрызения совести – когда–то он собирался пойти служить в ВВС, но судьба распорядилась иначе. «Апач» развернулся в воздухе, на секунду завис над крышей, и принялся барражировать вокруг небоскреба, медленно удаляясь от него концентрическими кругами.

Лопасти приземлившегося вертолета еще не перестали вращаться, а из него уже выскочило пятеро автоматчиков и лейтенант Курт Дрюс, старший подразделения. Полицейские на ходу переговаривались о чем–то друг с другом, но увидев перед собой капитана Каррера, остановились как вкопанные, и Дрюс отрапортовал:

– Сэр, при осмотре объекта с воздуха никаких проблем не обнаружено. Все подступы в полном порядке, мафия никогда не сможет до нас добраться!

– Хорошо, парни. Значит, ничего подозрительного в округе не заметили? Ладно, раз все спокойно, значит мы неплохо работаем. Вольно. Можете идти отдыхать.

Автоматчики исчезли в тамбуре, дверь за ними бесшумно закрылась. Капитан Каррер внимательно всмотрелся в окружающий пейзаж. Небоскребы Вуди Паркинсона и «Сони» чернели на востоке, неподалеку друг от друга. С трех других сторон открывался живописный вид на залитый солнцем мегаполис. Повсюду виднелись дома разной высоты и формы, большей частью напоминавшие вычурные коробки из–под обуви. В их окнах отражалось яркое солнце. Словно черные ленты, автострады пересекали город во всех направлениях. В этот час на автострадах повсюду виднелись длиннющие пробки, и вертолет как средство передвижения, не обращающее внимания на светофоры, казался наиболее практичным. Где–то вдали за городом виднелось огромное озеро Мичиган, походившее скорее на море. Его обширные берега наверняка были усыпаны, капитан мог поклясться, голыми телами отдыхающих красоток. Каррер так явственно представил себе сейчас добрую дюжину таких ослепительных девушек, что ему захотелось послать все к чертям, сесть в любимый джип и уехать загорать. Но, служба есть служба. Джек усилием воли заставил раствориться эротический мираж и, развернувшись, зашагал обратно в тамбур.

Оказавшись в лифте, капитан решил спуститься в подвал и нажал кнопку минус пятого уровня. Лифт тронулся так плавно, что Джек не почувствовал начала движения. Когда молниеносно сменявшие друг друга цифры остановились на значении минус три, капитан вдруг изменил решение и, остановив лифт, отправил его на первый уровень. Когда двери открылись, он увидел широкий холл, отгороженный от стеклянной входной двери высокой стойкой под дерево. На самом деле это была броня, а дверь была изготовлена из пуленепробиваемого стекла. В холле у стоек находилось несколько посетителей, получавших и отправлявших деньги, и на первый взгляд, никого из полицейских. Но присмотревшись повнимательнее, можно было разглядеть, что двое стоявших у окна посетителей периодически незаметно похлопывают себя по карманам пиджаков, проверяя готовность пистолетов к работе. Еще один джентельмен, сидевший на роскошном круглом диване, немного покраснел от жары – поскольку бронежилет под пиджаком почти не пропускал воздух. У самого входа для отвода глаз стояли четверо полицейских в самой настоящей форме, с кобурами напоказ.

Капитан бегло окинул холл и уже собрался продолжить погружение под землю, где в соседней с сейфом комнате с мониторами намеревался пропустить полстаканчика бренди со стариной Сидом, как вдруг заметил движение на улице и задержался. По автостраде, полукольцом огибавшей здание «Магнетик–банка», на высокой скорости несся джип «Шевроле». Прямо перед входом в банк джип резко затормозил. Сразу четыре его дверцы открылись, и из необъятных глубин машины выпрыгнуло шестеро лохматых парней в джинсовых куртках и ковбойских сапогах. Захлопнув дверцы, парни направились прямиком в банк. Каррер, имевший нюх на преступления, с первого взгляда определил, что эти ребята пришли сюда не получать стипендию по чеку на предъявителя. Его глаза чуть не вылезли из орбит от удивления, когда он узнал в предводителе компании, шагавшем чуть впереди остальных, профессионального медвежатника Мики Киллера Мадшего, недавно пойманного им собственноручно в купе со всей своей лохматой бандой. Неужели его выпустили под залог? Но ведь суд уже был и Мики с дружками приговорили к десяти годам заключения. Уже добрую пару недель он должен был находиться в одиночной камере Денверской тюрьмы и греметь цепями. Но вместо этого Мики шагал сейчас бодрым шагом прямо навстречу своему ярому врагу и делал это так, словно в здании не было ни единого полицейского и ему нечего было боятся. Каррер ничего не понимал, но ждал, что будет происходить. Сейчас Мики попытается войти в банк, но его сразу остановят и арестуют. В дверях дежурят Мэл и Харрис, ребята из группы Каррера, лично принимавшие участие в поимке банды Мики во время последнего неудавшегося ограбления «Корп–банка». Но ничего не произошло. Точнее произошло, но совсем не то, чего ожидал капитан. Когда Мики Киллер Младший в сопровождении своей банды показался в холле, Мэл и Харрис, дежурившие в дверях, сделали такой вид, будто мимо них прошла компания невидимок. Они не только не попытались преградить ему дорогу, но даже и не взглянули на Мики, хотя не могли его не заметить. Каррер не верил собственным глазам. Мики, между тем, прошел через холл и направился прямиком к капитану. Джек попытался выхватить пистолет из кобуры, но чья–то невидимая сила словно парализовала руку. Капитан не мог даже дотянуться до пистолета, несмотря на все прилагаемые усилия. Не мог он и двинуться с места. Приблизившись почти вплотную к Карреру, Мики ни слова не говоря врезал капитану между ног подкованным носком кожаного сапога и, когда Джек согнулся от дикой боли, взял его за горло правой рукой и дыхнул в лицо перегаром.

– Ну что, паршивый коп, – сказал Мики, – Вот мы и встретились на узенькой дорожке. И ты, гнида, в моих руках.

Карреру показалось, что его душат какие–то тиски. И тиски эти медленно, но все сильнее сжимались вокруг горла. Джека, не раз бывавшего в серьезных переделках и рисковавшего своей жизнью, вдруг обуял неописуемый и необъяснимый страх. Затем, за долю секунды страх перерос в ледяной ужас. Каким–то шестым чувством он почуял, что перед ним не Мики Киллер, а нечто другое. Уже падая и теряя сознание, он успел взглянуть в лицо своему душителю. Мики улыбнулся, слегка обнажив передние клыки. Больше Каррер на этом свете ничего не увидел. Бросив бездыханное тело полицейского на пол, Александр нажал кнопку лифта. Двери раскрылись и лифт проглотил шестерых вампиров.

На пульте дежурного специального полицейского управления по борьбе с терроризмом замигала красная лампочка. Лейтенант Джимми Маклахлен мгновенно отреагировал, рубанув рукой по другой красной кнопке. В помещении завыла сирена.

– Общая тревога! – заорал он на всякий случай и вскочил, застегивая кобуру.

Полицейские спецподразделения выбегали из здания уже в полной боевой экипировке. Застегнув отточенным движением бронежилет и надев шлем–полусферу, они запрыгивали в стоявший с раскрытыми задними дверцами микроавтобус, на ходу набрасывая на шею ремень автомата. Когда четыре до отказа набитых машины, взвизгнув шинами, отъехали от Управления и понеслись в сторону банковских кварталов, Джимми Маклахлен кратко сообщил своим подчиненным:

– Не могу поверить, но захвачен небоскреб «Магнетик–банка». Поступивший сигнал говорит о том, что террористы проникли внутрь здания и уже контролируют какую–то его часть. Всем приготовиться к возможному штурму.

Спустя десять минут грандиозное здание «Магнетик–банка» было окружено со всех сторон тройными кордонами полицейских, которые залегли повсюду, используя малейшие укрытия, отыскать которые на открытой территории представлялось довольно трудным делом. Лейтенант Маклахлен внимательно смотрел в бинокль за передвижениями внутри здания. В холле, который благодаря стеклянным стенам просматривался довольно хорошо, находилось человек десять террористов. Перед ними выстроилась добрая дюжина заложников со сложенными в замок руками за головой. Причем, основная часть заложников состояла из полицейских.

– Вот сволочи, – выругался в сердцах лейтенант. Вид формы родного полицейского Управления его несколько смущал. – Главный вход блокирован надежно. Интересно, сколько у них еще заложников?

Через пять минут прибыл сам начальник управления Герберт Старки.

– Как обстановка, Джимми? – спросил он, почти выпрыгивая из машины.

– Здание «Магнетик–банка» захвачено террористами. Мы пока не знаем, целиком ли они его контролируют. Поэтом послали две команды на соседние небоскребы с целью держать под прицелом вертолетную площадку, и одну команду отправили пройтись по канализационным стокам до пятого подземного уровня банка. Если повезет, то мы проникнем в здание из–под земли.

– Понятно. Террористы уже выдвигали свои требования? – поинтересовался Старки.

– Как ни странно, сэр, но они пока молчат. – ответил Маклахлен, снова прильнув к биноклю.

– Что–ж. – решился Старки, – придется нам потянуть время и первыми вступить в переговоры.

Он подошел к машине, на крыше которой находился мегафон, взял в руку миниатюрный микрофон и, выглядывая из–за кабины, сказал:

– С вами говорит начальник специального управления полиции Герберт Старки. Изложите нам ваши требования.

В ответ из дверного проема на первом уровне и из окон пятого уровня раздалось несколько автоматных очередей. Старки пригнулся. Пули просвистели у него над головой, но не причинили вреда. После этого Герберт повторил свое предложение о переговорах. На этот раз небоскреб загудел, словно потревоженный улей. Из дверей банка, из окон сразу нескольких уровней, террористы открыли ураганный огонь из крупнокалиберных пулеметов и автоматов. Несколько раз подряд в окнах вспыхивали огоньки, сопутствующие выстрелу из ручной ракетной установки типа «земля – воздух». Сразу после вспышек какая–нибудь из полицейских машин взлетала в небо, подброшенная взрывной волной. За пять минут артобстрела подразделение Маклахлена потеряло почти половину своего состава. Не успела стихнуть канонада, как откуда–то сверху раздалось тревожное гудение и в небе, над самыми головами полицейских показался военный вертолет «Апач». Зависнув на секунду, вертолет ринулся в атаку. Полицейские в панике бросились врассыпную. Из–под коротких крыльев вертолета сорвались сразу четыре ракеты, перепахавшие всю автостраду. Брошенные водителями в панике автомобили оказались неплохой мишенью для пилота вертолета, который, обратив полицию в бегство, решил поразвлекаться. Барражируя перед небоскребом, «Апач» то и дело стрелял по какому–нибудь особенно красивому грузовику, превращая его в груду полыхающего железа, а когда закончились ракеты, долго палил длинными пулеметными очередями по шикарным моделям кабриолетов, которых было пруд пруди в этом деловом квартале. Израсходовав боезапас, «Апач» вернулся на крышу небоскреба, откуда тотчас взмыл в небо второй вертолет. Пролетев вокруг здания «Магнетик–банка», он направился к высившимся неподалеку махинам Вуди Паркинсона и корпорации «Сони». Едва направление полета «Апача» перестало вызывать сомнение, с крыш небоскребов раздалась беспорядочная автоматная стрельба – это защищались остатки полицейских из подразделения Маклахлена, еще сидевшие там в засаде. Покрытый броней «Апач», для которого эти выстрелы были все равно, что слону дробина, гордо пронесся над многометровой неоновой рекламой корпорации «Сони», за которой прятались автоматчики и снайперы и, развернувшись, ринулся на врага. Первым залпом он разметал вдребезги рекламу «Сони», сразу угробив половину полицейских. Следующий залп ракетами обнажил каркас небоскреба, вырвав из его угла целый этаж. Отвалившийся кусок стены медленно устремился к земле. Достигнув ее, он с грохотом обрушился на находившуюся рядом с небоскребом закусочную «МакДональдс», по счастливой случайности закрытую в этот день на пару часов для проведения мелкого косметического ремонта. Рассмотрев чудом уцелевших на обломках крыши полицейских, которые метались по оставшемуся пятачку, словно сумасшедшие, пилот «Апача» включил на полную мощность свой двенадцатиствольный крупнокалиберный пулемет. Копов просто разрывало на куски мяса пулями, разбрасывая их останки по всему пятачку. Покончив с засевшими на крыше небоскреба «Сони» полицейскими, «Апач» развернулся в направлении башни Вуди Паркинсона. На подлете к цели вертолет был обстрелян из ручной ракетной установки «земля–воздух» с крыши оставшегося небоскреба. Ракета ударила прямо в бок «Апачу», отбросив его не несколько метров в сторону. Окутавшись дымом, вертолет качнулся, потом дернулся вперед, пытаясь сохранить прежний курс. В этот момент с крыши небоскреба вылетела вторая ракета и врезалась «Апачу» прямо в днище. Раздался страшный взрыв, и вертолет развалился в воздухе на куски. Горящие обломки просыпались вниз на крыши домов и брошенные на дороге автомобили, калеча и уродуя их.

Возмездие не заставило себя долго ждать. С крыши «Магнетик–банка» взмыл в небо второй вертолет и уже на подлете к башне Вуди Паркинсона открыл огонь ракетами. Взрывы на верхних этажах небоскреба загрохотали не переставая. Сделав круг, «Апач» прошелся по отстреливавшимся из последних сил полицейским крупнокалиберным пулеметом. Если до сих пор там и оставался кто–нибудь в живых, то после налета «Апача» вместо пентхауса остался обугленный остов здания, кое–где еще полыхавшего огнем. Сделав свое черное дело, вертолет вернулся обратно на посадочную площадку «Магнетик–банка».

Джимми Маклахлен наблюдал за расстрелом своего подразделения, лежа за поваленным взрывом грузовиком и в бессильной злобе сжимая кулаки. Ураганный огонь из здания скосил почти всех его людей, и еще эти проклятые вертолеты. Он ничего не мог сделать, черт побери, абсолютно ничего. Джимми стрелял до последнего, пока не кончились патроны, но вряд ли убил кого–нибудь из террористов. Больше всего его потряс неожиданный переход полицейских банка на сторону террористов. Джимми успел заметить в бинокль, что стоявшие с руками на затылке бойцы спецподразделения капитана Каррера, кое–кого из них он знал даже лично, вдруг схватили автоматы и стали стрелять в его людей. Это было уму непостижимо. Но сейчас нельзя было терять ни минуты, надо было действовать, надо было вызывать подмогу. Джимми пополз вокруг грузовика в том направлении, где заметил несколько минут назад Старки, стрелявшего в террористов из автомата. У Старки была рация, а свою Джимми разбил при падении и выкинул. Обогнув слегка дымившийся после попадания ракеты с вертолета грузовик «Крайслер», Джимми пробежал метров десять пригнувшись за изуродованными остовами легковых машин и, наконец, у колеса обгоревшего «Линкольна» наткнулся на Старки. Мертвого Старки. Плававшего в луже собственной крови. Несколько рваных дыр от крупнокалиберного пулемета зияло в его груди, вся одежда насквозь пропиталась липкой жидкостью. Несколько секунд Джимми остолбенело смотрел на труп своего шефа, а затем медленно закрыл ему глаза ладонью. Над головой взвизгнули пули. Джимми пригнулся, прячась за высокое крыло «Линкольна», и вытащил из руки Старки рацию, которая казалась целой. Нажав кнопку, Маклахлен почти заорал в эфир:

– Говорит лейтенант Джимми Маклахлен. Вызываю центральную! Вызываю центральную!

– На связи, слышу вас лейтенант! – почти сразу последовал ответ – Что у вас случилось?

– Террористы захватили «Магнетик–банк». Охрана перешла на их сторону. Все мои люди убиты. Срочно вызывайте подмогу. Сил полиции явно не достаточно. Необходимо вызывать армейские подразделения. Террористы имеют в своем распоряжении два вертолета и много мощного вооружения.

– Вас понял, лейтенант, вызываю войска.

Александр наблюдал за сражением полицейских и обратившейся в зомби местной охраны и полиции, стоя у окна двадцатого этажа. Перестрелка нескольких десятков американцев между собой, а потом участие в ней вертолетов, очень веселило вампира. Он видел как льется кровь и испытывал прилив восторга. Когда полицейским удалось сбить первый вертолет, Александр зло ощетинил свои клыки и вздрогнул, поскольку это он вел вертолет руками и глазами пилота. Но вылет второго вертолета доставил ему настоящее удовольствие. На крыше башни Вуди Паркинсона сразу образовалось несколько новых трупов. Остальные вампиры, соединившись в невидимую энергетическую цепь, руководили массированным обстрелом окруживших здание полицейских. Все запасы оружия, сделанные предусмотрительной администрацией «Магнетик–банка» пошли в дело. Полицейские гибли как мухи не причинив ни малейшего вреда тем, кто засел в здании. Кроме того, со стороны получался полный эффект перехода охраны на сторону террористов. Одетые в форму спецподразделения полиции люди изо всех имеющихся стволов разных калибров палили по полиции. Вокруг здания банка уже валялось более тридцати мертвых полицейских, что заставляло Александра фыркать носом и причмокивать от удовольствия, обнажая клыки.

Во время операции Антон находился в прозрачной энергетической тюрьме посредине зала и не мог сделать и шага. Заклятие Бергмозера действовало здесь ничуть не слабее, чем в России. Антон висел между полом и потолком с непроходящим ощущением затягивающейся на шее петли, которое возникло у него в наказание за то, что он не дал «Боингу–747» погибнуть целиком со всеми пассажирами и спас израненных машинистов локомотива Star–500, в последнюю секунду выбросив обоих с моста в реку. Компания вампиров во главе с астральным двойником Бергмозера использовала сейчас Антона почти в качестве живого и бесконечного аккумулятора. Пользуясь его мощнейшим энергетическим зарядом, вампиры могли воздействовать на всех находившихся в здании людей, и частично за его пределами, превращая их в своих рабов. Антон чувствовал, как потоками из него высасывают энергию, но ничего не мог поделать – он по–прежнему был пленником. Хоть и могущественным, но пленником.

Когда к зданию со всех сторон стали стягиваться приземистые пятнистые танки и бронетранспортеры, за которыми бежала пехота, Александр только оживился, предчувствуя горы трупов, а Антон приготовился расстаться с новой порцией энергии. Еще через пять минут вокруг небоскреба образовалось двойное кольцо из правительственных войск. Ощетинившись жерлами пушек, танки взяли на прицел все наиболее опасные уровни небоскреба «Магнетик–банка». Солдаты, прячась за их броней, также приготовились вести прицельный огонь, а затем идти на штурм. За одним из танков прятался лейтенант полиции Джимми Маклахлен, единственный оставшийся в живых из своего подразделения. Вскоре над толпой солдат раздался его голос, многократно усиленный динамиками:

– Террористам предлагаем сдаться. Сопротивление бесполезно. Сдавшиеся добровольно получат жизнь.

– Ха–ха! – рассмеялся душераздирающим смехом Александр, – Да зачем нам жизнь? Нам и так неплохо!

Еще через пару минут в небе над небоскребом появилось звено истребителей F111. Блеснув на солнце плоскостями, они прошлись ровным строем на уровне двадцатого этажа и развернулись для атаки.

– Ну, – спокойно, с загробной уверенностью в своих силах, сказал Александр, – Настал твой час, командир.

И сразу Антон понял, что падает. Но не на пол из своего прозрачного куба, а на землю из облаков. Летели секунды, а твердая поверхность все приближалась. Внизу виднелись небоскребы, и среди них «Магнетик–банк». И вдруг Антон понял, что если не превратится сейчас во что–нибудь летящее, то умрет. Разобьется, как всякий смертный без парашюта. И он превратился в сгусток энергии и света, а затем в длинношеий «Миг–29» цвета ультрамарин. Истребители, идентифицировав новый летящий объект, сразу взяли его в оборот, охватив с трех сторон. Антон почувствовал одновременно шесть ракет, нацеленных в сердце.

– Господи, – простонал он, – если ты есть, оставь свой телефон!

И три огромные вспышки одновременно рванули небо в клочья в разных местах. На головы пехотинцам посыпались горящие обломки. Разъяренный и обиженный на весь свет Антон саданул ракетным залпом по колонне танков и бронетранспортеров, разметав башни в разные стороны. На месте еще недавно плотного кольца окружения теперь валялись перевернутые вверх дном БТРы и танки без башен и гусениц. Весь квартал финансовых воротил окутался дымом пожарища. В автостраде появились глубокие воронки. Оставшиеся танки расползались задним ходом, стараясь скрыться под защиту домов. Пехотинцы в страхе разбегались. И тут Антон почувствовал, что неведомая сила всасывает его обратно в ограниченный объем.

Глава 19. Кома с японскими мотивами

Ярко–желтый «Порше» несся по двадцать второй автостраде не всех парах. За рулем, сделанным из красного дерева, сидел куратор программы «Мыслитель» Грегор Йорк. Пятнадцать минут назад офицер, специально приставленный для наблюдения за состоянием майора Кремпа и его экипажа, сообщил о том, что Кремп пришел в себя и в состоянии говорить. Да, этот майор ВВС совершенно непредсказуемым образом и, скорее всего не подозревая об этом, вмешался во все планы куратора. Будучи избранным в свое время в качестве рядового летчика–испытателя для секретных полетов по программе «Мыслитель» Рассел Кремп волею случая стал одним из ее подопытных образцов и образцов занятных. Дело в том, что на самолете Рассела, в период первых секретных испытательных полетов помимо «Фабрики грез» была установлена дополнительная аппаратура для тайного наблюдения за реакцией летчика во время выполнения задания. Естественно, сами летчики об этой аппаратуре не имели ни малейшего понятия, поскольку такие действия были насквозь противозаконны даже в армии. Наблюдая за результатами расшифровки показаний приборов после первых секретных бомбардировок, Грегор Йорк выяснил следующее: в первые минуты тайных налетов на базы неприятеля Рассел чувствовал себя диверсантом в тылу врага, выполняющим опасное задание, что придавало ему чувства достоинства в собственных глазах. Можно сказать – он собой гордился. Но затем, спустя около двадцати–тридцати минут тайного уничтожения врагов, в его мозгу начинали возникать очень вредные для военного летчика мыслеформы – ему становилось стыдно за свое поведение. Да, черт побери, ему становилось стыдно. Ему казалось, что он убивает спящих людей в спину, используя их сон. Что он бередит души людей, часто лучшими воспоминаниями, и затем вонзает им нож в горло. Возвращаясь на базу после первых вылетов, Рассел очень быстро забывал импульсы своего подсознания и снова жил прежней жизнью. Но со временем вредные импульсы стали записываться сознанием, – это Грегор тоже знал четко, поскольку ежедневно проводил медосмотры Рассела и других летчиков с помощью нигде неуказанной аппаратуры, – и майор Кремп уже начал колебаться во время выполнения секретных заданий. Кончиться это могло только одним – Рассел Крем начнет задавать вопросы, а вопросов Грегор ему позволить не мог. Никак не мог. Остальные летчики, надо сказать, вели себя прекрасно. Все, как один, испытывали острое чувства удовольствия, когда нажимали на кнопку пуска ракеты, и с наслаждением наблюдали за тем, как взрываются вражески объекты и гибнут в огне люди. Хотя среди других летчиков–истребителей майор Кремп выделялся по своим данным пилота и идеально подходил по мозговому излучению для работы с «Фабрикой грез», его нельзя было больше оставлять в этой секретной программе – от ее успешного завершения зависело слишком много, и не только в Америке. Кто знает, что придет Расселу в голову, когда он будет выполнять очередной налет на иностранную авиабазу. Естественно, Грегор Йорк не мог позволить себе рисковать и колебался недолго. Ко всему в дело вмешался счастливый случай. Рассела срочно пересадили на бомбардировщик и отправили выполнять последнее задание по уничтожению несуществующего русского эфирного оборотня, на которого валило все просчеты командование ВВС США в Европе. С этого задания стратегический бомбардировщик не должен был вернуться, поэтому необходимо было обставить все как один из несчастных случаев, которые происходят с боевыми летчиками не так уж редко. К счастью, главнокомандующий ВВС Хольцман хорошо подбирал кадры для секретной программы, и потому авиабазой «Гринфилд» руководил полковник Патерсон, которого не надо было посвящать во все детали и что–либо объяснять. Полковник и так был по уши в дерьме после операции с наркотиками, поэтому выполнял все указания Йорка беспрекословно. В конце концов они все сейчас были в одной упряжке. Все шло хорошо до того момента, пока бомбардировщик Кремпа не вышел на исходную позицию. В то мгновение радары действительно зафиксировали в этой точке пространства мощнейший выброс энергии. В самолете существовал «черный ящик» с двойным дном, который записывал все внешние и внутренние переговоры пилотов и даже их мысли вплоть до последнего момента. По замыслу Рассела в исполнении Патерсона от бомбардировщика не должно было остаться никаких следов, в том числе и логических ниточек, пробуждающих сомнение. Поэтому, не полагаясь на подложенное взрывное устройство, когда произошел необъяснимый выброс энергии в заданном районе, Патерсон сам вышел на связь и даже попытался предупредить экипаж Кремпа о внезапной опасности, что давало полковнику железное алиби. Но произошло необъяснимое – самолет одновременно исчез со всех радаров так, словно его никогда и не было. Дальнейшие поиски с пристрастием на Земле в районе предполагаемого падения не дали никаких результатов. Даже если русские и смогли все подчистить, след от двух взорвавшихся самолетов (а их было два, как ни странно) должен был остаться в любом случае. Но его не было. От своей агентуры в России куратор программы «Мыслитель» смог получить только очень странную информацию. Агенты сообщали, что о взрыве русским ПВО, естественно, было хорошо известно, но кто конкретно и с кем столкнулся в штабах не имели не малейшего понятия. Русские высокопоставленные офицеры долгое время спустя ломали головы над этой проблемой, но так и не нашли ответа. Общественности для успокоения объявили о том, что взорвался пустой военно–транспортный самолет, а летчик успел катапультироваться с парашютом. Но Грегора это, естественно, не устроило. Он точно знал, что в столкновении участвовало два самолета. Один был бомбардировщиком Рассела Кремпа, а вот чей самолет летел ему навстречу оставалось тайной. Тайное сканирование центральных компьютеров гражданских авиакомпаний показало наличие всех самолетов парка. Все «Боинги», «Дугласы» и «Эйрбасы» продолжали летать по назначенному расписанию во всех концы планеты. Даже среди пилотов частных аэроклубов, славившихся своей бесшабашностью в воздухе и схожестью характеров с наземными рокерами, не было никаких жертв. В тот день, получив свою порцию адреналина, они преспокойно вернулись на аэродромы. И все–таки второй самолет был, его не могло не быть. И, судя по тому, что никто их гражданских и простых военных его не хватился, это мог быть только специальный самолет, изначально подготовленный для данного полета. В конце концов Грегор решил, что в системе произошла утечка информации и русские спецслужбы ожидали бомбардировщик из США. Ему навстречу наверняка вылетел смертник, не подозревавшей о том, что его смерть запланирована командованием, или самолет–робот. Иначе и быть не могло.

Удивление куратора программы «Мыслитель» неприятными случайностями достигло своего апогея спустя тридцать три дня, когда бомбардировщик Рассела внезапно обнаружился над мятежной Кубой и был подбит кубинскими гвардейцами ракетой класса «Земля–воздух». Майор Кремп был вынужден приземлиться на вражеской территории. Спустя трое суток, каким–то чудом Расселу с экипажем удалось бежать и снова захватить свой бомбардировщик, отремонтированный кубинцами. Майор уже почти преодолел Мексиканский залив, когда его вновь догнали кубинские «Миги», пилоты которых до самой мексиканской территории пытались заставить его вернуться обратно. Рассел отказался и был вторично сбит. Несмотря ни на что, он сумел посадить остатки самолета на скалистом плато неподалеку от знойного Матамароса. Подоспевшие мексиканские военные и врачи увидели перед собой среди обугленных обломков летательного аппарата шесть человек в бессознательном состоянии. Летчики были доставлены в ближайшую больницу Матамароса, но так и не пришли в чувство. Узнав об инциденте с кубинцами и мексиканцами, Грегор Йорк немедленно послал в Матамарос своих людей, которые вывезли Рассела и остальных членов экипажа на авиабазу «Гринфилд» – центр испытательных полетов по программе «Мыслитель». С тех пор неизвестно как попавшие на Кубу летчики находились там под пристальным наблюдением первоклассных врачей и негласным надзором аппаратуры Йорка. Но прошло уже почти две недели, а летчики по–прежнему оставались в состоянии комы. Их мозги, судя по показаниям приборов, словно приостановили свою жизнедеятельность. Но этого быть не могло. Остановка работы человеческого мозга означает мгновенную смерть организма. Даже в состоянии комы мозг продолжает генерировать энергетические импульсы, с технической точки зрения всего лишь переходя на экономичный режим работы. Однако, организмы всех летчиков функционировали нормально, потребляя питание внутривенно, а вот мозг у каждого не работал. Грегор Йорк, рассматривая показания приборов, отказывался верить своим глазам. Он привык надеяться на свои всемогущие приборы и чувствовал себя теперь, когда они ему не помогали, в положении потерявшего зрения. Он мог копаться в душах и мозгах других людей, но эти шестеро были для него недоступны. Записи мыслеформ летчиков представляли сплошные белые полосы в течение двух недель, и лишь однажды в показаниях жизнедеятельности мозга Джони Питфайера на секунду возникла картинка с изображением человека в адмиральской форме неизвестного военно–морского флота. Грегор приказал перевернуть вверх дном все мировые архивы и идентифицировать личность. И ее идентифицировали – это был адмирал военно–морского флота Японии Того в парадном мундире. Человек, который успел умереть почти за пятьдесят лет до рождения штурмана ВВС США Джонни Питфайера, что само по себе означало невозможность их личной встречи. Мозг подвержен собственному воображению, но почти всегда глубже всего хранит события из реальной жизни. Поразмышляв, Грегор решил принять на веру возможность того, что Джонни просто видел какой–нибудь исторический фильм с участием актера, игравшего адмирала Того, в противном случае выводы следовало делать уж совсем фантастические. А, как человек, знающий управлявшие миром тайные пружины, аналитик Пентагона Грегор Йорк не верил в фантастические происшествия и инопланетян, придуманных сумасшедшими лжеучеными и разрекламированных Голливудом. Гораздо больше Грегор верил в свои приборы. Но произошедшее затем снова поставило аналитика в тупик. Показания приборов представили новые доказательства в пользу личного знакомства американского штурмана и японского адмирала. Запись мыслеформы отчетливо показывала нос военного корабля, на котором стоял стол. За столом в позах беседующих людей сидели адмирал Того и Джони Питфайер. Они пили чай. Кроме них рядом был еще один человек в тельняшке и бескозырке, но он был абсолютно непонятен Йорку. Проанализировав запись, удалось установить, что корабль действительно является адмиральским броненосцем «Асама», участвовавшем в русско–японской войне и потопленным отчаянным русским крейсером «Изумруд» в одном из боев Цусимского сражения. Но Грегору не давал покоя моряк, оказавшийся русским боцманом того же времени. Если беседу с японским адмиралом еще можно было позволить Питфайеру в наркотических снах, хотя в досье он проходил чистым по этим вопросам, то представить себе беседу с японским адмиралом в обществе русского боцмана во время войны можно было только в том случае, если у Питфайера был мозг завзятого наркомана. Это обстоятельство несколько успокоило Йорка и он решил, что все это можно списать на больное сознание и фантазию, поскольку логические кубики не совпадали. На жизнедеятельность мозга в нормальном состоянии это никак не походило. Но следующий день вновь лишил куратора программы «Мыслитель» покоя. Но новой записи мыслеформы штурмана был запечатлен эпизод воздушного боя, причем со странным сочетанием самолетов для одной войны. Не считая американского стратегического бомбардировщика «Б–52», в бою участвовали «Миг–29» и несколько чернотелых германских «Мессершмидтов 109». Кроме того, под ними находился нацистский суперлинкор времен второй мировой войны «Тирпиц.» Это был явно перебор. Если Питфайер чудом выживет и выйдет из комы, ему предстоит нелегкая жизнь в стенах секретной лаборатории Грегора Йорка в качестве подопытного кролика до конца своих дней. Грегор даже заранее пожалел неудачливого штурмана.

Но первым очнулся Рассел Кремп. Датчики его приборов запульсировали зеленым светом, показывая неожиданно высокий выброс мыфслеформ, и майор открыл глаза. Затем поток внезапно прекратился – Кремп на несколько часов снова впал в кому. Но к вечеру вторично открыл глаза и сел на кровати, вырвав все провода от датчиков из головы и тела. В первые минуты после комы он вел себя так, словно узнал всех, но был смертельно устал и не хотел общаться, несмотря на все уговоры окружающего персонала. В итоге майор Кремп запустил табуреткой в охранника, маячившего в дверях, и сказал, что ему наплевать на все командование на свете, на черта и дьявола вместе взятых, и на все остальное. Он будет разговаривать только когда отоспится. После этих слов майор упал на кровать и спал тридцать часов.

И вод сегодня утром постоянно наблюдавший за палатами с летчиками дежурный офицер позвонил. В то время куратор программы «Мыслитель» находился в соседнем штате Юта по делам особенной важности. Это для подчиненных, конечно, а на самом деле все эти выкрутасы с мозговыми импульсами Питфайера абсолютно выбили Грегора из колеи и он уехал на несколько дней в национальный парк каньона Глен, находившийся в штате Юта, просто поохотиться на всякую живность. Остановившись на уединенном ранчо «Преста», официально принадлежавшему богатому фермеру Дональду Джойсу, а на самом деле являвшемуся секретной точкой Пентагона для релаксации высших чинов, Грегор попытался отвлечься от сложившейся ситуации, проводя сутки за сутками на охоте вместе с Джойсом, ходившим в чинах майора разведки. Вдоволь налазившись по красно–каменному каньону и подстрелив несколько птиц, Грегор вернулся на ранчо, намереваясь провести весь следующий день в глубокой медитации. Но утром, не успел он закончить несколько дыхательных процедур, как позвонили с авиабазы с сообщением про возвращение к жизни майора Кремпа. Не медля ни минуты, Грегор Йорк запрыгнул в свой ярко–желтый «Порше» и, петляя по извилистому горному шоссе, понесся изо всех сил на авиабазу «Гринфилд». По дороге, проезжая через небольшой городишко Монтроз, куратор купил на короткой гигиенической остановке свежий номер газеты «Сити Джорнал» с большой фотографией горящего небоскреба на первой полосе. Но читать ее не стал, решив пролистать на досуге, а это означало, что скорее всего Грегор выкинет газету в мусорное ведро, так как досуга у него практически не было, а теперь и не предвиделось неопределенное время. Подъехав через несколько часов к воротам авиабазы, Грегор Йорк остановился на секунду, чтобы охранник смог рассмотреть его приклеенный с обратной стороны стекла пропуск, и, газанув, влетел во двор главного здания. У входа в здание же его не останавливали – пропуск первой категории, красовавшийся на кармане куртки, имели только два человека на авиабазе «Гринфилд» – полковник Патерсон и аналитик Грегор Йорк. На этом, однако, вольности приличествующие званию и окончились. Взлетев по лестнице на третий этаж здания, куратор последовательно прошел через четыре поста охраны, затем позволил электронным датчикам просканировать собственные глаза и рисунок кожи. Только после этого он вошел в помещение в секторе «А», которое было строго засекречено от остальных обитателей авиабазы и почти мгновенно переоборудовано для длительного содержания людей в состоянии комы и проведения опытов. Дверь в помещение была бронированной, стены тоже, а окон не было вообще. Людей здесь можно было содержать сколь угодно долго, а при необходимости всегда оставалась возможность вывести их никем не замеченными через черный ход, сообщавшийся со специально прорытым по указанию Йорка подземным тоннелем. Такие меры предосторожности Грегор принял в силу секретности программы «Мыслитель», и для того, чтобы кто–нибудь из ведомства контроля за секретными программами при правительстве не вздумал сунуть нос в его дела. Ненужных свидетелей Грегор не любил.

Когда он прошел в комнату, находившуюся по соседству с палатой Рассела, тот уже сидел за выдвижным столиком и поглощал обильный завтрак, который ему принесли по первому требованию. Так приказал сам Йорк по телефону. Не стоит волновать зря человека, пережившего кому, а то он может опять в нее впасть, и тогда аналитик ничего не узнает. А Грегору чертовски хотелось услышать ответы на свои вопросы. Рассел, судя по его бодрому виду, был в хорошем физическом состоянии, что само по себе тоже относилось к области вопросов. Обычные люди после комы некоторое время восстанавливаются до полного выздоровления. Этот же выглядел так, словно никакой комы и не было вовсе, а он проснулся словно очнулся после долгого глубокого сна, пропьянствовав предварительно целую неделю. Теперь же чувствовал себя голодным, как сто китайцев, и с радостью поглощал обильный завтрак из пяти блюд, совсем не считаясь с допустимым количеством калорий для организма. Когда на пяти тарелках ничего не осталось, Рассел обвел их слегка разочарованным взглядом и стал похлопывать себя по карманам синей пижамы в поисках сигарет, которых, естественно не было. Тогда, не долго думая, Кремп встал и, подойдя к металлической двери, со всего маху пнул ее ногой.

– Эй, вы, там! – заорал он, – Принесите мне сигареты. Курить хочу.

Грегор подал знак не отвечать охраннику, дежурившему за дверью, и сам вошел в палату к Расселу. Увидев его, майор Кремп не выказал никакого особенного удивления, а скорее обрадовался. Он сделал шаг навстречу и сказал:

– А, хорошо, что это вы. У вас наверняка есть сигареты. Я чертовски хочу курить. Такое ощущение, что не курил лет сто.

Грегор Йорк, несколько обескураженный таким поведением подопытного майора, вытащил из кармана запечатанную пачку «Винстона» с зажигалкой и протянул вперед. Рассел взял ее, распечатал, и закурил. Затянувшись с наслаждением, он некоторое время смаковал дым, а потом произнес голосом балдеющего человека:

– Какими судьбами?

Взяв себя в руки, Грегор Йорк предложил Расселу присесть на кровать, а сам устроился на табуретке напротив и осторожно спросил:

– Как вы себя чувствуете, майор?

Рассел выдохнул дым в потолок и не долго думая ответил:

– Не дождетесь!

Но увидев немое удивление, которое яйцеголовый аналитик из Пентагона не смог скрыть, милосердно добавил:

– Да отлично я себя чувствую. Выспался. Только вот ни алкоголя ни сигарет в этой богадельне не дают. Может поспособствуете?

Грегор с сомнением кивнул и тоном личного психоаналитика сказал:

– Сигареты вам будут приносить теперь постоянно, а вот с алкоголем придется повременить. После комы он может оказать негативное воздействие на ваш организм.

Рассел даже открыл рот от удивления.

– После чего?

– После комы.

– Какой комы?

Аналитик смерил его пристальным взглядом и спросил:

– Скажите, вы действительно не знаете что с вами случилось?

Кремп отрицательно мотнул головой. Тогда аналитик встал со своего места, подошел к видневшемуся в стене экрану монитора, вынул из кармана микрокассету и вставил ее в видневшуюся щель. Тотчас на экране возникло пустынное скалистое плато с дымившимися обломками самолета. Среди обломков валялось несколько неподвижных тел и копошились люди с широкими красными крестами на одежде. Кремп с интересом следил за происходящим с видом человека, которому поставили посмотреть очередной Голливудский боевик. Содержимое экрана его ничуть не взволновало. Слегка удивленный поведением майора, аналитик выключил видеомагнитофон и сел обратно на стул. Кремп вел себя как–то не так. Не так, как раньше. Более развязно, что было на него непохоже. Значит кома оказала на него сильное воздействие, возможно, возбудив некоторые детские или юношеские стереотипы поведения, которые впоследствии были изменены, но сейчас опять всплыли на поверхность.

– Скажите, майор, а что вы вообще помните?

Рассел докурил сигарету, затушил ее в чашке из–под кофе, и поджег новую. Затянулся сладковатым дымом. Помолчал.

– Да ничего особенного не помню. Мой бомбардировщик летел на задание по уничтожению какого–то стратегического объекта русских. Потом раздался взрыв и огромная вспышка. А потом я провалился в небытие, словно в сон. Только и всего.

– Значит, вас подбили в бою?

Кремп сделал жест неопределенности, взмахнув руками.

– Не знаю. Боя не помню, но все может быть.

– Ну, а дальнейшие события вы помните?

Рассел прищурился.

– Какие события? Я же вам сказал, что после этой вспышки потерял сознание и очнулся вот здесь, где не дают сигарет и выпивки офицеру ВВС.

– Ну хоть себя–то вы помните. – с облегчением произнес Грегор Йорк, – И то ладно. А меня узнаете?

Кремп опять затянулся.

– Да как вас не узнать. Вы ведь мой непосредственный шеф по какой–то программе, не вспомню ее названия, прости Господи. А звать вас, кажется, Григор.

– Грегор, с вашего позволения, – поправил его аналитик, – Грегор Йорк, ваш непосредственный начальник по программе «Мыслитель». Вы представляете сейчас себе основное направление работ по программе?

Рассел наклонился вперед и с заговорщическим видом произнес:

– Если честно, шеф, то понятия не имею. Летаем куда–то, ведь я летчик, это я точно помню. Правда ведь?

– Да, вы летчик. – подтвердил предположение Йорк. – Первоклассный военный летчик и специалист в своем деле. А боя с кубинскими самолетами–истребителями не вспоминаете? То, что я вам показывал на кассете, это ваши чудом уцелевшие останки после того боя.

Рассел округлил глаза.

– Наши?

– Да, у вас ведь был экипаж. Вы столкнулись в небе с кубинскими «Мигами» и приняли бой, который окончился для вас плачевно. В результате вы все оказались в коме и находились там уже более двух недель.

– Правда? – удивлению майора, казалось, не было предела.

– Да, правда. – подтвердил аналитик, – Но до этого с вами произошла еще более интересная вещь. Вы сумели переместится с пустыми топливными баками из неба над Россией в воздушное пространство над Кубой. И произошло это спустя тридцать три дня после вашего предполагаемого взрыва. Попытайтесь припомнить, майор, что с вами случилось за это время. Вы наверняка где–то садились. Но ни одна из наших авиабаз не дает подтверждения вашей посадки в это время. Может быть вас захватили в плен и накачали наркотиками?

Майор призадумался. Куратор программы «Мыслитель» Грегор Йорк посмотрел на свои встроенные в стенной шкаф приборы и очень огорчился тому, что при пробуждении Рассел повыдергивал из себя все проводки датчиков. В настоящее время аналитик не мог контролировать правдивость поведения летчика. Возможно, он врал, возможно – нет. Но Грегор Йорк ничего об этом не знал и тихо бесился. Наконец, майор Кремп поднял голову и серьезно спросил:

– Вы что же, считаете, что я предатель?

– Я этого не сказал, майор.

– Но вы это подумали. Не так ли? Вот, что я вам на это скажу – я ни хрена не помню, где был и что делал. Наверное мы столкнулись в воздухе с каким–то самолетом и потеряли сознание. Больше я ничего не помню о происшедшем, хоть режьте. Может мы вообще мертвы сейчас.

– Не уверен, майор. – успокоил его Йорк, – Думаю, вы в полном порядке.

Потом Грегор вспомнил про расшифровки мыслеформ.

– Ладно, оставим это пока. А сейчас попытайтесь вспомнить свои последние мгновения перед столкновением с этим летящим объектом и, если сможете, сразу после него.

Рассел напрягся и сидел некоторое время молча, напряженно вспоминая то, что с ним происходило. Память понемногу возвращалась к нему.

– Мы говорили со штурманом о погоде за бортом. Затем я опустил самолет на несколько сот футов и приготовился атаковать заданный объект какими–то специальными ракетами, точно не помню…

– Вы помните свое задание?

Кремп снова напрягся.

– Атаковать секретный объект русских.

– Вы уверены, что это был именно наземный, а не летящий объект?

Рассел в растерянности посмотрел на аналитика.

– Понятия не имею.

– Какое оружие было у вас на борту?

– Я же говорил – какие–то ракеты.

– Постарайтесь вспомнить какие?

Рассел постарался, но из этого ничего не вышло. Грегор помолчал и неожиданно задал другой вопрос.

– Скажите, майор. Вы встречались когда–нибудь с японцами?

Кремп взглянул на аналитика исподлобья и ответил:

– По–моему, я бывал в Японии вместе с женой. Смотрели Фудзияму и исследовали ресторанчики Токио.

– Вы бывали там без своего друга Джони Питфайера?

– А при чем здесь Джонни? Его я помню хорошо, но его с нами не было. Да и зачем? А, кстати. Где он сейчас, шеф?

– Он все еще в коме и тяжелом состоянии. Но, я надеюсь, что скоро он выйдет из комы.

– Я тоже.

– Скажите, а что конкретно вы делали с женой в Токио? Я имею ввиду – в какие рестораны ходили, какие шоу посещали.

Рассел впервые улыбнулся.

– Мы весело проводили время с Джудит. Были в нескольких ресторанчиках в северной части города, ходили на шоу шизофреников и в японский цирк на выступления клоунов–самураев.

– А не было ли среди этих развлечений аттракционов, связанных с военно–морской тематикой? Какие–нибудь большие переделанные в игрушечные военные корабли с одетыми в адмиральскую форму безработными?

Кремп отрицательно покачал головой.

– Да нет, такого не было.

Грегор поразмыслил еще секунду и встал.

– Ну что ж, майор. Спасибо за информацию. Надеюсь, это нам поможет. Я вас покидаю, но буду часто навещать.

Кремп настороженно спросил:

– Шеф, а где я вообще нахожусь и почему здесь нет окон?

– Вы на авиабазе «Спрингстоун» вблизи Далласа в специальном помещении. Здесь поддерживается особенный микроклимат, необходимый для вашего скорейшего и лучшего выздоровления после коматозного состояния.

– Как долго меня будут здесь держать? Мне, честно говоря, уже поднадоело в этой коробке без окон. Хочется подышать свежим воздухом.

– Как только я буду уверен, что вы почувствовали себя лучше, вас переведут в другую палату с окнами. Кроме того, вы все–таки пока в армии, майор, поэтому придется выполнять приказы. На всякий случай сообщу, что по выздоровлении вы получите по страховке 100 тысяч долларов в качестве компенсации за физический ущерб от командования ВВС. Думаю, этого вам хватит, чтобы восстановить и свое моральное здоровье.

– Да я здоров, как бык, шеф. Думаю, может и не надо меня специально держать здесь?

– Это абсолютно необходимо.

– А где мой экипаж?

– Они все до сих пор в коме. Пришли в себя только вы один.

Кремп нехотя подчинялся ситуации. Он посмотрел на Грегора снизу вверх и равнодушно сказал:

– Тогда прикажите, чтобы мне принесли видеокассет с фильмами, виски и сигарет. А то я помру с тоски, пока выздоровлю окончательно.

Грегор помедлил с ответом, но все же сказал:

– Кассеты и сигареты вам сейчас принесут. Виски тоже, но в ограниченном количестве.

С этими словами Грегор Йорк покинул палату. В соседней комнате его поджидал ассистент с видеозаписью беседы на микрокассете.

– Дадите ему все, что он просил. В том числе двухсотграммовую бутылку виски с эликсиром сна. Когда он вырубится – прикрепить к нему снова все датчики и записать мыслеформы действующего мозга. Посмотрим, что там действительно думает этот летчик–истребитель.

Аналитик засунул кассету с видеопленкой в карман и отправился в кабинет к полковнику Патерсону. Поднявшись до четвертого уровня навигационной башни, Грегор Йорк на сей раз беспрепятственно прошел в кабинет командующего авиабазы. Полковник занимался прочисткой мозгов своим офицерам, облажавшимся на выполнении тренировочных полетов по отработке ракетного удара. Из четырех истребителей цель поразили только двое, да и то частично.

– Я вас спрашиваю, чем вы смотрели, лейтенант Паркер, когда производили стрельбы? Вы что, впервые сели за штурвал истребителя сегодня утром, а до этого дня управлялись только с трехколесным велосипедом?

– Никак нет, сэр, – пытался оправдаться лейтенант, – Я просто выбрал неудачный угол атаки, сместившись влево от мишени.

– А заем вы сместились влево?

– Мне показалось, так я точнее смогу поразить цель, сэр.

– Пилот не должен сомневаться в бою. Он не имеет на это права. Если вы не в состоянии держать правильный курс и мгновенно выбирать угол атаки, то вам нечего делать на моей авиабазе. Вам понятно?

– Так точно, сэр! – автоматически отчеканил лейтенант.

В этот момент в кабинет вошел Грегор Йорк. Взглянув на него, Патерсон понял, что предстоит важный разговор, и поэтому день гнева для остальных пилотов отложился на некоторое время. Патерсон приказал им снова явиться к нему в кабинет после занятий на тренажерах и отпустил. Откозыряв, летчики–истребители мгновенно покинули кабинет.

– Что, воспитываешь молодое поколение? – поинтересовался куратор программы «Мыслитель».

– Разгильдяи, – зло фыркнул Патерсон, – Эти чертовы тупоголовые лейтенанты не в состоянии уничтожить даже небоскребы «Международного торгового центра» в Нью–Йорке с расстояния в двести метров. Не то что наше поколение, получившее закалку во Вьетнаме, расстреливая косоглазых. При желании могли чайку на лету подстрелить из пулемета. Вот уж где было дело.

– Да уж, с тех пор ты этим делом и занимаешься. – заметил Грегор, напоминая полковнику о незаконных операциях с наркотиками, которые тот организовал по своим старым связям во Вьетнаме, и успешно проворачивал до тех пор, пока люди Хольцмана его не прижали. Патерсон килограммами переправлял Гашиш в Соединенные Штаты Америки на военных самолетах, не подлежавших досмотру, и успел нажить немалое состояние. За это он теперь работал на Хольцмана, а не на президента США.

– Зачем пришел? – с нескрываемым раздражением, но с чувством тягостной и полной зависимости, спросил полковник.

– Принес тебе посмотреть интересную кассету.

Грегор подошел к стоявшей на специальной тумбе видеодвойке, вставил в нее микрокассету, а сам сел в большое кожаное кресло. Патерсон уселся за свой широкий стол. После просмотра полковник вопросительно взглянул на куратора программы «Мыслитель». Йорк не менее вопросительно посмотрел на него.

– Что скажешь? – наконец нарушил тишину куратор.

– Думаю, парень врет.

Грегор помолчал.

– Надеюсь, это скоро помогут проверить мои приборы. А вот что мы будем делать, если майор не врет, а действительно забыл всю ненужную информацию? Ты ведь помнишь расшифровки его мыслеформ после налетов на Китай, Корею и Кубу. Особенно они мне перестали нравиться после неудачной попытки нападения на Кубу. Именно тогда он подсознательно испытывал наиболее сильное отвращение к программе. С налетом на русских все более–менее в порядке. Там полный хаос в мыслях, чувство растерянности и желание бежать. А вот с Кубой далеко не все так гладко. Может он и проявился от этого чувства вины именно здесь. Может это и есть связь?

Патерсон недоверчиво покачал головой.

– Но как он это сделал спустя тридцать три дня? Это же нонсенс. Даже какой–то амундсенс. Топливо у него должно было кончиться через пятнадцать минут, не случись этого идиотского столкновения. Датчики топливного ресурса были специально подкорректированы, чтобы индицировать для успокоения сознания неверную информацию. Кроме того, бомбардировщик был заминирован. Но даже в том случае, если взрывное устройство не сработало бы, они спокойно должны были через пятнадцать минут упасть на головы русским или прибалтам. Падение с такой высоты превратило бы их в кучу дерьма. А тут вдруг через тридцать три дня после исчезновения они появляются над самой Кубой, умудряются ввязаться в бой, попасть в плен, бежать из него и снова быть сбитыми. И после всего этого он еще и ни хрена не помнит из того, что с ним произошло. И ты, аналитик Пентагона, по–прежнему веришь, что он тебе не врет?

– Я никогда и никому не верю, полковник, кроме своих приборов. – сказал Грегор, – но как раз они–то и показывали мне совершенно чистые записи мыслеформ в течение двух недель, чего не бывает с мозгом даже при коме. И только один мозг Питфайера начал функционировать в этом состоянии, но делал он это как мозг завзятого наркомана. Если же принять эту активность мозга за чистую монету, остается предположить, что ребята с бомбардировщика слетали погостить в 1904 год и повстречались там с японским адмиралом Того, а на обратной дороге завернули в 1943 повоевать в нацистами. Что скажешь?

– Полный бред.

– Я бы тоже хотел так думать.

Глава 20. «Культиватор грез»

– Ладно, – сказал Грегор Йорк, вставая, – пора заниматься новым изделием.

В этот момент на столе у Патерсона желтым огоньком замигал селектор связи. Полковник нажал кнопку.

– Сэр, – раздался голос лейтенанта, дежурившего в изоляторе, где находились летчики с бомбардировщиков, – Патерсон и Питфайер вышли из комы. Хармен и Джассини тоже подают первые признаки выздоровления.

– Записывайте все их мыслеформы, – приказал Грегор Йорк, не давая полковнику ответить первым. – Как только они окончательно придут в себя, сразу сообщите мне.

– Вас понял, сэр, – ответил лейтенант.

Когда лампочка на селекторе погасла, аналитик сказал:

– Пойдем. Сначала надо проверить готовность «Культиватора», а то Хольцман настаивает на досрочном завершении проекта.

Полковник поднялся из–за стола и вместе с Йорком вышел из кабинета. Стоявший у дверей часовой никак не отреагировал на появление шефа, оставаясь неподвижным, словно был сделан из гипса. Войдя в лифт, Патерсон достал из нагрудного кармана черную пластиковую карточку с серебряной продольной полосой и изображением американского орла. Повертев ее в руках, он засунул карточку в специальную прорезь, находящуюся ниже кнопок управления. Лифт плавно тронулся. Они опускались туда, куда всему остальному персоналу авиабазы «Гринфилд», за исключением двух находившихся в кабине человек, вход был строго воспрещен – на третий подземный уровень. Через несколько секунд двери лифта растворились, и полковник Патерсон вместе с куратором программы «Мыслитель» попали в абсолютно белое помещение с прозрачным углублением в стене, за стеклянной перегородкой которого находились защитные костюмы, напоминавшие скафандры космонавтов. Двери за ними закрылись. Сразу после этого металлический голос предписал вошедшим надеть герметически закрывающиеся костюмы. Когда это было сделано, полковник и аналитик прошли сквозь вторые бронированные ворота, плавно разъехавшиеся перед ними, и оказались в огромном подземном ангаре, длинною почти в двести квадратных метров. Под потолком ангара горели мощные электрические лампы, отчего повсюду было светло как днем, хотя в подземном помещении не было ни одного окна. По углам располагалось большое количество многоруких промышленных роботов, изготовленных в очень ограниченном количестве специально для вооруженных сил, и сложных приборов столь узкого назначения, что гражданские специалисты вряд ли смогли бы найти для них применение даже на каком–нибудь из промышленных гигантов США. Посередине ангара многорукие роботы и приборы группировались вокруг массивного сооружения странной формы, при ближайшем рассмотрении имевшего некоторое сходство одновременно с военным самолетом, бронетранспортером и подводной лодкой. Это внешне устрашающее и неуклюжее сооружение являлось последним достижением гениальной технической мысли американских конструкторов, спроектированным в тайне от всего мира. И предназначалась ему особая миссия. За то, чтобы узнать о ней поподробнее, многие разведки мира не пожалели бы миллиарды долларов. Но даже если бы им удалось в конце концов все выяснить, это уже ничего не изменило бы в раскладе сил. Судьба многих стран была тайно предрешена.

Патерсон и Йорк, выйдя из лифта, прошли к месту сборки в центре ангара. У мигающих цветными огоньками роботов находилось несколько рабочих в точно таких же белых герметичных комбинезонах, какие были надеты на полковнике и кураторе программы «Мыслитель». Рабочие, которым разрешалось не обращать внимания на входящих, тем более что войти сюда могли только два человека, заканчивали операцию установки одного из коротких крыльев летательного аппарата. Гибкая механическая рука, державшая сварочный агрегат, протянулась вперед и коснулась стыка между крылом и массивным корпусом. От места сварки в окружающее пространство выбросило сноп ярких искр. Рука отодвинулась, затем сместилась на несколько сантиметров в сторону, и снова коснулась шва. Полковник и аналитик некоторое время молча наблюдали за проведением операции сваривания, словно находились на экскурсии в музее «Метрополитен», затем молча обошли летательный аппарат и продолжили осмотр с носа. Собственно, проект был уже готов на девяносто пять процентов. Все необходимые узлы поставлены и смонтированы. Еще сутки напряженной работы, и «Культиватор грез» сможет подняться в небо для исполнения своей миссии.

– Пойдем, – сказал наконец Грегор Йорк полковнику через вмонтированный в сферический шлем микрофон внутренней связи, – надо позвонить Хольцману.

Они развернулись и быстрым шагом, насколько позволяли скафандры, направились в небольшое помещение в углу ангара с непрозрачными стеклами. Там располагался подземный центр управления. В центр были выведены все средства связи, существовавшие в основном кабинете командующего авиабазы «Гринфилд», а о местонахождении центра не знал никто кроме него самого и Йорка. Рабочие завозились сюда специально и даже не подозревали, на кого они работают. Поэтому, находясь здесь, Патерсон чувствовал себя даже в большей безопасности, чем наблюдая за функционированием базы из своего кабинета в башне. При их приближении стальная пуленепробиваемая дверь автоматически отъехала в сторону, пропуская в довольно уютно и практично обставленное помещение. У правой стены стоял мягкий диван. Слева – длинный офисный стол с многочисленными приборами связи и четырьмя компьютерами. У стола стояло несколько кожаных кресел с анатомической спинкой. Встроенные в стенной шкаф мониторы позволяли наблюдать за отдельными секторами авиабазы. На одном из них, плюясь огнем из турбин, взлетали самолеты, на другом механики обслуживали только что вернувшиеся с боевых стрельб истребители, на третьем одиноко стоял F15 Eagle, оборудованный последней портативной модификацией «Фабрики грез», позволявшей по мыслеформам различать и засекать самолеты противника еще на дальних подступах. Йорк бросил взгляд на одинокий истребитель, по неуязвимости в сотню раз превосходивший теперь своих собратьев, и подошел к телефону.

Создание «Культиватора грез» в тайне от всего мира и от президента Соединенных Штатов Америки было третьей и главной частью программы «Мыслитель», которую курировал Пентагон через Грегора Йорка. Вся соль заключалась в том, что Пентагон был довольно большим ведомством и в разных его концах многие люди думали и смотрели на жизнь совсем не так, как делал это президент страны, особенно в отношении к России. А люди эти, собственно, и составляли ядро власти в США. Нынешний президент не слишком сильно желал видеть в русских врагов, что наносило все более ощутимые удары по военному ведомству. Правительственные заказы таяли на глазах. Естественно, армия не могла долго терпеть такую не справедливость в отличие от тупоголовых и готовых поверить в любой бред налогоплательщков. В конечном итоге, один из их главных боссов Пентагона, отец–прародитель программы «Мыслитель», пришел к логичному выводу, что Америка заслужила лучшее будущее и лучшего президента, нежели Джордж Буш. С той минуты судьба президента была решена.

Программа «Мыслитель», строго засекреченная и выпестованная в недрах военного ведомства, представлялась конгрессменам всего лишь необходимым минимумом для сохранения обороноспособности страны. Такой она и была до последнего времени, пока шли только лабораторные разработки. Однако, после того как в небо поднялся первый настоящий самолет–невидимка, по сравнению с которым технология «Стелс» не стоила и выеденного яйца, программа начала круто набирать обороты. Конгресс, между тем, по прежнему считал ее вялотекущей и почти полностью рассчитанной на пусть и не очень далекое, но будущее. Это происходило потому, что для программы «Мыслитель» Пентагон использовал деньги частных инвесторов. А частные деньги требуют обязательного возврата, в отличие от государственных. Хольцман и Йорк периодически отчитывались на слушаниях в конгрессе о процессе успешной реализации программы «Мыслитель» в области разработки генераторов частоты мыслей, которые в недалеком поступят на вооружение элитных подразделений ВВС. По словам Хольцмана, к настоящему моменту было собрано десять таких генераторов большой мощности и пять портативных генераторов, специально разработанных для истребителей. Первые испытания по плану пройдут через два года. На самом деле ситуация была совсем другой. На замаскированных под частные фирмы подземных заводах, абсолютно неизвестных правительству, было собрано уже более полусотни мощных генераторов частоты мыслей и двести портативных самолетных излучателей под кодовым названием «Фабрика грез». Вся техника прошла обкатку и превосходно показала себя в ходе секретных операций на Кубе, Мексике, в Корее и нескольких других странах третьего мира. Единственная промашка произошла во время налета на Россию, но в связи с необъяснимостью ситуации ее было решено считать исключением из правил. В остальном «Фабрика грез» работала безотказно, не оставляя врагу никаких шансов на выживание. Скоростные истребители, оборудованные «Фабрикой грез», возникали из ниоткуда, обрушивались на врага словно ураган «Торнадо», и исчезали в неизвестном направлении, абсолютно не оставляя свидетелей своего налета. Все происходило само по себе, так, словно этих истребителей никогда и не существовало в природе. Между тем, они регулярно возвращались на базы после совершения налетов без единого повреждения. А генераторы были смонтированы таким образом, что даже в случае попадания в руки к врагу, взрывались при первой же попытке проникнуть внутрь. Пока все проходил гладко, таких случаев не было, и ни одна иностранная разведка не догадывалась о существовании целого воздушного флота, оборудованного генераторами частоты мыслей, абсолютно невидимого для радаров любой сложности, поскольку оружие было рассчитано для воздействия на людей, а не на железо.

Завершающим этапом программы «Мыслитель» стало создание «Культиватора грез» – гибрида стратегического бомбардировщика и атомного подводного ракетоносца. Этот летательный аппарат мог при необходимости плавать под водой не хуже подводной лодки. «Культиватор грез» был предназначен для переноса на огромные расстояния до ста небольших самонаводящихся на цель капсул, каждая из которых представляла из себя портативный генератор частоты мыслей последнего поколения типа «Фабрика грез». По плану Хольцмана «Культиватор» был необходим для того, чтобы подобраться к границам государства–противника и незаметно дать мощный залп ста капсулами по всем основным стратегическим точкам. В первую очередь это были ракетные шахты, подразделения ПВО и радиоразведки. После выстрела капсулы, подобно ракетам, автоматически ложились на заданный курс и достигали целей, запрограммированных в бортовом компьютере. Упав в непосредственной близости от точек ПВО, они самостоятельно включались на полную мощность и за одно мгновение должны были парализовать волю военных. Спустя максимум десять минут после залпа «Культиватора грез» выбранная для нападения страна оставалась абсолютно без защиты своих вооруженных сил. После этого можно было пускать в действие обыкновенных десантников и морских пехотинцев – они не встретят на своем пути никакого сопротивления и возьмут в плен или уничтожат всю армию противника. Первый «Культиватор грез» был уже практически собран на авиабазе «Гринфилд», как убедились полковник Патерсон и куратор программы «Мыслитель» Грегор Йорк. Второй также был почти готов и комплектовался в это время последними узлами и системами на аналогичном подземном заводе в штате Аризона. Секретная операция по нападению на одну из стран–противников вступала в завершающую стадию и была назначена на послезавтра. Старт первого «Культиватора грез» с авиабазы «Гринфилд» планировался в шесть утра. Второй «Культиватор» должен был подняться в небо спустя два часа для нанесения завершающего удара, который уже не позволит врагу подняться. Операция носила кодовое название «Мозговой штурм».

Грегор Йорк сел за компьютер, набрал на клавиатуре номер телефона, и по специально защищенной от прослушивания телефонной линии соединился с Пентагоном. Несколько секунд слышались длинные гудки. Хольцман должен был поднять трубку после десятого. Так оно и произошло. На том конце сняли трубку и послышался низкий, слегка хрипловатый голос:

– Хольцман слушает.

– Господин Хольцман, изделие проходит последнюю стадию проверки. Никаких отклонений от намеченных планов не наблюдается. Заканчиваем раньше на шесть часов.

В трубке помолчали. Затем голос, в котором послышались нотки удовлетворения, произнес:

– Это хорошо. Это очень хорошо. Жду доклада о полной готовности.

На другом конце повесили трубку. Грегор также отключился.

– По–моему, шеф доволен. – сказал Йорк, оборачиваясь к полковнику Патерсону, который курил сигару, наблюдая по монитору за стартом звена истребителей. Проводив взглядом последний, грациозно оторвавшийся от земли самолет, полковник произнес:

– Надеюсь, что послезавтра мы не доставим ему поводов для беспокойства.

– На что ты намекаешь?

– На мой взгляд, «Культиватор» еще не совсем готов. Он не прошел обкатку в боевых условиях, а это большой минус.

– Ерунда. Проект просчитан идеально. Я уверен. Используются только проверенные узлы и технологии. «Культиватор» сможет взлететь и выполнить свое предназначение. Это главное. Необходимо, чтобы он сделал один залп. Большего от него и не требуется. А если он даже рассыплется на обратной дороге, то это уже не столь важно. К тому времени нам уже будет некого опасаться.

Йорк вытащил из кармана сигарету и тоже закурил.

– Скоро наступит совсем новое время. Наше время.

Патерсон самодовольно улыбнулся, слегка кивнув головой, словно в подтверждение слов аналитика. В ближайшем будущем он уже видел себя чуть ли ни главой Пентагона, которым он в тайне хотел стать, пусть даже и вместо самого Хольцмана. Шестым чувством полковник все же понимал, что фортуна вряд ли будет к нему настолько благосклонна, но несмотря на предчувствие, больше ожидал от нее подарков, нежели неприятностей. Очень многое зависело сейчас от миссии обоих «Культиваторов» – беспилотных носителей забвения. Если после тайного удара враг будет повержен, то это вознесет его на вершину власти. Но если вдруг случится что–нибудь непредвиденное и проект станет известен широкой общественности или хотя бы правительству еще до завершения глобального плана Хольцмана, то полетят головы. Многие головы. Патерсон потрогал свою мощную шею и встряхнул головой, словно пытаясь отогнать неприятные мысли.

На пульте замигала небольшая красная кнопка. Это означало, что Грегора ищет охрана тайного лазарета, в котором находился экипаж Рассела Кремпа. Аналитик не долго думая включил тумблер громкой связи с наземным уровнем.

– Йорк слушает.

– Мистер Йорк, докладывает лейтенант Хиллари. В боксе чрезвычайное происшествие. Все члены экипажа вышли из комы, но реагируют на это по–разному. Один из них, Билл Хармен, впал в бешенство. Общая ситуация находится под контролем, но…

– Хорошо, – прервал его аналитик, – сейчас поднимусь.

Грегор Йорк затушил сигарету и направляясь к выходу бросил пребывавшему в приятных мечтах Патерсону:

– Когда насмотришься на монтаж оставшихся узлов «Культиватора», поднимись наверх. Скорее всего там происходит нечто интересное.

Лифт почти мгновенно вознес его на третий уровень, пройдя по длинным коридорам авиабазы куратор программы «Мыслитель» наконец достиг секции «А». Здесь он снова был вынужден подвергнуться тщательной проверке на компьютере – идентификации своего глазного яблока и рисунка кожи. Когда бронированная дверь открылась и он вошел в секретное помещение, то сразу же услышал истошные крики, проникавшие сюда несмотря на хорошую звукоизоляцию. Набрав десятизначный код и открыв следующую дверь, Йорк вошел в комнату слежения, где были установлены мониторы, показывавшие все, что происходит в подопечных палатах. На одном из экранов разворачивались события в духе настоящего голливудского боевика. Здоровенный детина в синей пижаме отчаянно боролся с четырьмя накаченными как десять шварценеггеров охранниками, несмотря на численное превосходство тщетно пытавшимися его связать. Сражение шло с переменным успехом. То Хармен, а это был он, ловко извернувшись давал кому–нибудь из охранников в ухо, и тот отлетал в дальний угол палаты, тараня приборы, то охранники, казалось, были близки к победе, почти спеленав буйного летчика. Остальные пациенты импровизированной клиники вели себя вполне спокойно, не подозревая о происходящей в соседней палате заварухе. В то мгновение, когда Йорк появился в комнате наблюдения, Билл Хармен осуществил очередной ловкий маневр и провел апперкот ближайшему охраннику. Незадачливый страж отлетел на три метра, врезался лбом в стену и потерял сознание. В этот момент второй охранник попытался всадить Хармену в спину шприц с наркотиком для успокоения, но Билл, словно почуяв это, не глядя ударил его пяткой в пах. Охранник согнулся с таким диким воем, что даже наблюдавшему за этой сценой благодаря монитору аналитику стало его по–мужски жалко. Двух остальных, повисших на руках, Хармен стряхнул с легкостью, оттолкнув их от себя для начала на полметра. Получив на долю секунды желанную свободу, стрелок прицельным ударом саданул по челюсти левого. Тот рухнул навзничь, смачно хрустнув сломанной челюстью. Оставшись в одиночестве, последний охранник допустил явную оплошность – он оглянулся на дверь в надежде на подмогу. Хармен понял, что парень струсил. Мощный удар в лоб положил его рядом со своим коллегой на полу. Отошедшего было от боли в паху охранника Билл на всякий случай приголубил ударом босой пятки в нос. Четвертый охранник уже в течение нескольких минут пребывал в полном отрубоне, не участвуя в происходящем. Внимательно осмотрев дело рук своих и оставшись вполне довольным общим видом поля битвы, Билл Хармен, по кличке Громоотвод, как ни в чем не бывало присел на кровать отдохнуть. Помолчав несколько секунд, он снова осмотрел распластавшиеся на полу тела охранников и сказал назидательным тоном:

– Я же просто хотел выйти покурить.

В этот момент в комнате откуда–то с потолка и одновременно из–под кровати раздался неизвестный стрелку голос:

– Мистер Хармен, сигареты вам сейчас принесут. Только у меня к вам будет большая просьба – не надо избивать посыльного.

Ничуть не удивившись, Хармен ответил, обращаясь в пространство:

– Они первые начали. Эта скотина хотела еще и шприцем меня уколоть. А никому не позволено колоть летчика ВВС США без его согласия.

– Полностью с вами согласен, мистер Хармен. Больше подобного не повторится. Если вы согласны впустить к себе посыльного с сигаретами и позволите убрать тела охранников, то через полминуты вы уже будете курить.

Хармен шумно выдохнул в пустоту:

– Ладно. Только пусть принесут «Мальборо», другие я не курю.

Наблюдая за Харменом, аналитик с неприязнью высокоорганизованного мозга к мозгу военному подумал: «Какие они все одинаковые при выходе из комы – сначала кидаются табуретками, а потом просят покурить».

Не успел стрелок договорить свою просьбу, как тяжелая дверь растворилась и на пороге возник посыльный – здоровенный парень в камуфляже с автоматом на плече и пачкой «Мальборо» в руке. За его спиной торчал еще один «посыльный» в аналогичной экипировке и при короткоствольном автомате. Хармен ухмыльнулся и остался сидеть на своем месте, пока, схватив за ноги, из комнаты вытаскивали бесчувственных охранников. Убрав тела, «посыльный» осторожно, постоянно поглядывая на Хармена и готовый перехватить любое его движение, положил пачку сигарет с зажигалкой на столик рядом с койкой и удалился задним ходом, поигрывая автоматом. Стрелок «Б–52» с радостью разорвал обертку на пачке, вытащил сигарету и закурил. По телу распространилось блаженство измученного никотиновой голодовкой курильщика, для которого долго обходиться без сигарет значительно труднее, чем жить в раскаленной пустыне Гоби без воды и еды. Выкурив первую, Хармен немного успокоился и, наконец, стал обдумывать свое положение. Выпустив в потолок пару колец густого дыма и зная, что его внимательно слушает неизвестная аудитория, стрелок вопросил в пустоту:

– А, собственно, какого черта меня здесь держат? И где я вообще нахожусь?

Ответом ему было молчание. Хармен опять начал раздражаться.

– Эй ты, наблюдатель, чтоб тебе задницу разорвало тротиловой шашкой, где я нахожусь?

Наконец опять раздался голос, который вел со стрелком переговоры относительно сигарет.

– Вы попали в катастрофу и чудом остались живы. Долго лежали в коме, но к счастью для всех остались в живых. Теперь вам необходимо восстановить здоровье и полностью реабилитироваться.

– Так значит я в Штатах? Это уже хорошо. Ладно, хоть не в застенках у русских, хотя…

Хармен на секунду задумался.

– Не беспокойтесь, – раздался все тот же голос, – Вы на родине. Но в настоящее время мы вынуждены держать вас в карантине для вашего же блага.

– А где я, собственно, поточнее? Америка большая.

– Вы недалеко от Вашингтона, на авиабазе ВВС США в городке Кумберленед.

– Никогда прежде не бывал. А долго нас здесь продержат? Кстати, что с остальными? Где майор Кремп и Джони Питфайер? И кто вы сам–то такой?

– Меня зовут Ричард Пресли. Для вас – полковник Пресли.

– Пардон, сэр. Я же ведь вас не вижу. Это наверное потому, что я заразный? Что у меня, полковник, малярия или чума?

– С вами, в принципе, все в порядке. А вот ваши товарищи, увы, погибли. Все до одного.

Хармен даже привстал от такой новости.

– Как, погибли? Все? И майор, и штурман, и все остальные?

– Да. Никто не спасся, кроме вас. Вам удалось выброситься с парашютом до взрыва бомбардировщика, поэтому вы живы. Все остальные члены вашего героического экипажа – развеяны в небе над Россией. Но задание выполнено, поэтому вы можете гордиться собой.

Хармен опустил голову.

– Да чем тут гордиться. Все мертвы, а я один остался жив. Лучше уж все вместе.

– Не беспокойтесь зря, Хармен. Вы в армии, а здесь случается все, и смерть в том числе. ВВС компенсирует вам с полна все ваши моральные и физические потери в денежном эквиваленте, как только вы полностью поправитесь.

Хармен молчал и нервно курил. За время совместной службы на авиабазе «Гринфилд» он успел подружиться с зубоскалом итальянского происхождения Питом Джассини, без постоянных подколок которого жизнь казалась совсем уж скучной. Штурман Джони Питфайер был настоящим мужиком, также как и их командир – майор Кремп. Жаль было и ребят из Академии, впервые полетевших с ними на бомбардировщике и погибших в первом же полете. Черт побери, как несправедлива иногда бывает судьба. Хармен осмотрел свое место пребывания. В палате практически не было никакой мебели, кроме привинченной к полу койки, тумбочки и встроенного в стену шкафа с какими–то приборами. Табуретки унесли во время последнего визита «посыльные» с автоматами, видимо, не рискнувшие впредь оставлять ему метательные орудия под рукой. Странная это была палата. Да и вообще вся эта клиника не вызывала у Хармена особенного восторга. Если он – летчик ВВС, попавший в катастрофу, то его должны были содержать в клинике по высшему разряду с телевизором напротив кровати и медсестрами с параметрами не хуже, чем у Клаудии Шиффер. А вместо нежного ухода к нему в палату, не успел он как следует выйти из комы, вваливаются четыре перекачанных верзилы с намерением спеленать его по рукам и ногам, да еще и вколоть ему какой–то наркоты под лопатку. Хорошо еще, что он сам с детства, в отличие от большинства американцев, питался не только недожаренными гамбургерами с «Кока–Колой», а употреблял крайне вредное мясо и вместе с отцом подрабатывал на погрузке тяжеленных мешков, поэтому и смог неплохо накостылять этим оглоедам. А в целом, что–то все это не походило на теплый прием в родных вооруженных силах. Может он и в правду попал к русским в плен и ему только пудрят мозги? Это стоило проверить. Билл Хармен уже стал прикидывать как бы ему выбраться отсюда подобру–поздорову и с наименьшим шумом, как вдруг почувствовал легкое недомогание. Его голова начала заволакиваться густым туманом – скорее всего это был отходняк после долгой комы. Спустя несколько секунд глаза закрылись и Хармен провалился в глубокий сон.

Увидев, что стрелок отключился, куратор программы «Мыслитель» отвернулся от монитора и сказал стоявшему рядом лейтенанту Хиллари:

– Срочно отнесите этого тупоголового громилу в блок для опытов и подключите к мозгу всю имеющуюся аппаратуру – сейчас его мозг просто фонтанирует воспоминаниями. Записывать все, вплоть до мельчайших подробностей на всех тридцати пяти подуровнях памяти. Меня интересуют любые незначительные детали и оттенки мыслеформ.

– Вас понял, сэр. – вытянулся перед аналитиком по струнке лейтенант Хиллари, испытывавший к своему непосредственному начальнику благоговейный ужас, сходный с ужасом, который внушали просвещенные индейские шаманы воинам своего темного племени. – Будет сделано в течение пяти минут.

– Начинайте без меня. Я скоро подойду. – сказал Грегор Йорк, и как только Хиллари вышел, включил и увеличил изображение на мониторе, показывавшем палату майора Кремпа. Майор медленно ходил взад–вперед по палате. Принесенная по его просьбе книга – нашумевший триллер последнего года «Ромео и Джульетта возвращаются. Часть третья.», валялся в раскрытом виде на кровати. Майор курил. Глядя на него можно было подумать, что летчик чем–то обеспокоен. Но Грегору было вполне достаточно убедиться в наличии майора на своем месте, после чего аналитик переключился на другую палату.

Штурман Джонни Питфайер методично доедал двадцать пятый йогурт и выглядел вполне здоровым, если не веселым. Судя по его жизнерадостному виду, попыток бежать или производить другие опасные непредвиденные действия, в отличие от стрелка Хармена, он пока не намеревался. Сегодня вечером после доклада Хольцману об успешном завершении сборки «Культиватора» куратор программы «Мыслитель» собирался лично заняться опытами с памятью впечатлительного штурмана с бомбардировщика. Йорка чертовски интересовала та область памяти Питфайера, которая хранила в себе странные мыслеформы о японском адмирале, русском боцмане и прочей невообразимой ерунде. Все эти вопросы требовали немедленного ответа и объяснения, ради получения которых аналитик готов был пойти на использование недавно созданного в секретной двести шестой лаборатории Пентагона препарата, который кто–то из остроумных разработчиков назвал «Огни святого Витта «. Видимо предполагая, что после использования препарата у подопытного неминуемо начнется «Пляска святого Витта». Для простоты запоминания и обозначения аналитик именовал новинку просто – «Огни». Препарат имел действие, сходное с галлюцинагенами, вызывая после одной дозы почти мгновенное раскрепощение самых отдаленных уголков памяти пациента, даже тех, о которых он и сам мог не подозревать. Это было прорывом в психоаналитике. Единственное осложнение заключалось в недостаточном испытании препарата на живых объектах, а особенно на людях. Дело в том, что «Огни» имели одно, но мощное и неотвратимое побочное действие – после трех доз препарата подопытный оставался моральным уродом на всю жизнь. Естественно, ни о каком открытом использовании «Огней» не могло быть и речи, поэтому его применяли только в военных целях и в тайне от правительства. Само собой, что здоровьем штурмана придется пожертвовать ради науки и Пентагона. В этом вопросе аналитик не колебался ни минуты.

В следующей палате, которую решил визуально обследовать Йорк, находился радист бомбардировщика Пит Джассини. С ним все пока обстояло значительно проще, чем с остальными. Пит хуже всех перенес выход из комы и был еще очень слаб. Его истощенный организм отказывался принимать еду. Пит мог только пить воду и спать, чем он собственно и занимался, когда Грегор Йорк рассматривал происходящее в его палате. Поскольку Пит вел себя тише всех других членов экипажа Б–52 и не задавал никаких вопросов, достаточно спокойно удалось записать его первые мыслеформы. Прочитав расшифровки, аналитик слегка опешил. Оказалось, что радист, так же как и штурман, в подсознании вполне отчетливо воспроизводит встречу с японским адмиралом Того на борту флагманского броненосца «Асама». Русского боцмана на сей раз, правда, не было. Зато неподалеку от места действия наблюдалась сборная флотилия из русских, немецких и японских военных кораблей, уверенно рассекающая облака. Самое интересное заключалось в том, что корабли принадлежали к разным эпохам. За кораблями на небольшом отдалении ровным строем шли истребители и штурмовики, участвовавшие в обеих мировых войнах.

В отличие от просто начиненных картинками и информацией мыслеформ радиста, расшифровки мозговой активности Дика Билинго и Лесли Форда сразу после выхода из комы не дали никаких результатов. Не успев получить ответы на свои вопросы или хотя бы подтверждения необъяснимой тенденции, существующей в мозгах летчиков, Грегор Йорк был вынужден снова теряться в догадках. Решив немного помедитировать над проблемой, аналитик приказал не беспокоить себя в течение получаса, даже если начнется ядерная бомбардировка авиабазы. Он достал микрокассету с записью разговора с майором Кремпом. Вставив ее в плейер, нажал на пуск. Из магнитофона послышалась довольно наглая речь Рассела. Аналитик не спеша вытащил сигарету из открытой пачки «Кэмела», размял ее между пальцами. Задумчиво прикурил, вслушиваясь в несущиеся из колонок звуки разговора. Затем, когда пленка закончилась, куратор достал из специального ящичка и вставил в видеосистему пленку с записью мыслеформ штурмана. Пропустив мимо сознания все, что касалось японских, немецких и русских мотивов времен 1904—1943 годов, мозг аналитика вдруг ощутил какую–то неясную тревогу в тот момент, когда на экране монитора возник вполне современный «Миг–29». Грегор Йорк остановил пленку с записью мыслеформ и минут десять непрерывно вглядывался в отчетливое изображение современного русского тактического истребителя. Но не его огневая мощь пугала и одновременно притягивала куратора программы «Мыслитель» – с этим, пусть и классным истребителем, всегда можно было справится при необходимости. Странным образом этот неизвестный, невесть как попавший в поле зрения штурмана американского бомбардировщика, русский «Миг» волновал аналитика очень сильно. Быть может, это и есть тот самый неучтенный, не найденный в анналах, самолет, с которым столкнулся «Б–52» при выполнении своего последнего полета по специальному заданию? Но ведь если это был обычный русский «Миг», то не составило бы особого труда отыскать его на какой–нибудь трижды засекреченной авиабазе – Россия была нашпигована шпионами, словно сдобная булка изюмом. Однако, его не нашли, а это было уже не понятно. Ведь где–то его успел запечатлеть мозг штурмана «Б–52». Только вот где именно? На это куратор программы «Мыслитель» не мог пока найти ответа.

Неожиданно тишину расколол телефонный звонок. Йорк с недоумением посмотрел на вздрагивающий белый аппарат, а затем на часы – оставалось еще пять минут до окончания священного времени медитации над проблемой «Мига». Кто посмел ослушаться приказа? Но Грегор Йорк знал, что если его приказа посмели ослушаться и пропустили входящий звонок – значит случилось нечто поважнее ядерной войны или нашествия марсиан. И это действительно было так – звонил сам Хольцман.

– Грегор Йорк у аппарата. – ответил аналитик, выныривая из глубин созерцания проблемы на поверхность высокоскоростного бытия.

– Необходимо встретиться. Жду тебя через час в своей резиденции.

– Вас понял. Вылетаю.

Аналитик повесил трубку и встал, мгновенно собравшись с мыслями. Что бы это значило? Скорее всего Хольцман что–то решил переиграть и начнет действовать не совсем по намеченному плану. Йорк не знал хорошо это или плохо, но ему приказали прибыть на встречу через час, а это означает одно – выдвигаться надо немедленно. Жаль, опыты с пленными летчиками придется отложить до возвращения. Аналитик нажал одну из кнопок на пульте.

– Отделение экстренной передислокации. Капитан Парч.

– Говорит Грегор Йорк. Через пять минут на восьмой полосе должен быть готов к старту мой реактивный «Фалькон–2000».

– Вас понял, сэр. Вы полетите один?

– Да. Кроме пилота мне больше никого не нужно.

Грегор оделся, вынул из сейфа необходимые документы и бросил их в портфель из черной кожи. Лететь предстояло целый час. Аналитик огляделся в поисках какого–нибудь чтива, которым можно будет занять глаза на это время. Взгляд его скользнул по заваленному бумагами столу и задержался на газете, купленной сегодня утром по дороге на авиабазу, на первой полосе которой помещалась огромная фотография горящего небоскреба. Не раздумывая долго, Йорк сунул газету в портфель, отметив про себя, что испытал при этом легкое необъяснимое волнение. Отнеся это на счет нервного напряжения последних дней, аналитик вышел из своего наблюдательного центра, и спустя десять минут, уже находился на высоте нескольких тысяч метров в салоне комфортабельного «Фалькона–2000», уютно расположившись с газетой и чашечкой кофе у иллюминатора. Как только Грегор Йорк покинул пределы авиабазы «Гринфилд», в секретной секции «А» погас свет. Но идеально натасканная охрана не обратила на это никакого внимания, – она уже находилась в состоянии эйфории и активно переживала детские воспоминания.

Глава 21. Желтая папка

За время полета аналитик Пентагона успел прочитать статью об ограблении века – захват небоскреба «Магнетик–банка» гангстерами и перешедшими на их сторону полицейскими. Два военных вертолета, принадлежавших охране банка, также были захвачены. Вооружение гангстеров оказалось настолько мощным, что полиции не удалось справиться с ними в одиночку и пришлось вызывать подкрепление из регулярной армии. Однако и это не помогло – после первой же попытки штурма небоскреба «Магнетик–банка» под прикрытием звена истребителей F15 Eagle случилось просто необъяснимое событие, в котором до сих пор не смогли разобраться аналитики полиции и армии. В небе над банком в деловом районе города в самой густонаселенной части США неожиданно появился русский истребитель «Миг–29» с полным комплектом вооружения. В одиночку он сбил все звено американских военных самолетов и расстрелял танковые части, охватившие кольцом здание «Магнетик–банка». Американская армия была вынуждена отступить. Спустя полчаса, когда на подмогу разбитому танковому подразделению и полиции подоспели целый полк десантников, полк морских пехотинцев, и два десятка истребителей, поднявшихся с ближайшей авиабазы «Гузбей», в охваченном пожаром здании не оказалось никого, кроме мертвых полицейских. Гангстеры и миллионы долларов наличными исчезли в неизвестном направлении.

После прочтения статьи лоб куратора программы «Мыслитель» покрылся испариной – в «Магнетик–банке» находилась большая часть денег, полученная от частных инвесторов. Эти средства предназначались на реализацию завершающего этапа программы «Культиватора грез» и для финансирования широкомасштабного плана Хольцмана.

Преодолев за час почти девятьсот километров, «Фалькон–200» приземлился на авиабазе «Кронвилл» в штате Небраска. У трапа аналитика встретили двое охранников в черных пиджаках и препроводили его в тайный кабинет, располагавшийся под самым центром авиабазы на минус третьем уровне. Грегор Йорк вместе с охранниками спустился на потайном лифте до нужного этажа, оказавшись перед бронированной дверью. Там он прошел несколько идентификационных проверок личности и, наконец, был впущен в широкий кабинет Хольцмана.

Шестидесятилетний командующий американскими ВВС Ральф Хольцман имел множество потайных кабинетов, практически на всех подчиненных ему авиабазах. При необходимости он мог руководить военно–воздушными силами США из любого из них, поскольку каждый кабинет был оснащен суперсовременной системой связи, созданной специально по заказу Пентагона. Помимо наземных кабинетов управления, генерал Хольцман имел собственный воздушный командный пункт комитета начальников штабов (ВКП КНШ), смонтированный в салоне огромного «Боинга–747», который поднимался в воздух на случай возможной ядерной войны. Вместе с самолетом ВКП КНШ всегда, и в этом случае тоже, взлетал в небо самолет человека номер один в стране – президента США. Самолет президента никогда не выходил в эфир самостоятельно, а делал это только через «Боинг» ВКП КНШ. Сейчас шестидесятилетний Ральф Хольцман, сидя за стеклянным столом посреди широкого, обставленного кожаными диванами и креслами, кабинета выглядел со стороны абсолютно спокойным. Он не ерзал, не махал руками и не казался человеком, который собирался на кого–нибудь кричать, но знавший его пятнадцать лет аналитик прекрасно видел, что случилось нечто экстраординарное. И не исключено, что речь пойдет о той самой статье, которую куратор программы «Мыслитель» только что прочитал. Когда бронированная дверь за ним закрылась, Грегор Йорк подошел к столу и сел напротив Хольцмана.

– Как добрался? – по–отечески поинтересовался Хольцман. Но аналитик не поверил ни единому слову, дожидаться сочувствия или участия от этого кровососа в погонах было все равно, что надеяться на быстрое испарение ледяного покрова Антарктиды.

– Хорошо. Со мной все в порядке. Что случилось, шеф?

Хольцман открыл черный дипломат, достал из него газету и швырнул на стол. Газета упала передовицей вверх. Грегору хватило одного взгляда на фотографию горящего небоскреба, чтобы признать недавно прочитанную статью. Он выдохнул, посмотрел на шефа и спросил:

– Чем нам это грозит?

– Ты знаешь, для чего предназначались эти деньги. Мы можем потерять все, если не начнем действовать немедленно.

Аналитик сглотнул слюну.

– Но, кто это сделал, шеф?

Седовласый Хольцман криво улыбнулся и процедил сквозь зубы:

– Ты не поверишь, Грегор, но я понятия не имею.

Йорк с недоверием посмотрел на генерала ВВС.

– Вы, шеф? Вы не имеете понятия о том, кто ограбил наш «Магнетик–банк»? Но это же невозможно.

Хольцман кивнул головой:

– Именно так – это абсолютно невозможно. Но это, тем не менее, сделано. Ни одна из мафиозных группировок не имеет отношения к ограблению. Да ни у кого и не хватило бы сил. «Магнетик–банк» был не по зубам гангстерам, так что все эти истошные крики прессы – полный бред.

– Ну а кто же тогда, шеф?

Генерал встал и прошелся по широкому кабинету из угла в угол.

– В последнее время в разных районах Соединенных Штатов Америки участились катастрофы. Самолеты и многотонные поезда рушатся и взрываются так часто, как никогда раньше и это при полной безопасности наших железных дорог и лучшем в мире качестве авиатехники. Только за несколько дней на этой неделе произошло более тридцати авиакатастроф, шестьдесят семь столкновений поездов, три тысячи автокатастроф на крупнейших дорогах страны, четыре взрыва узловых станций перекачки нефти на нефтепроводах стратегического назначения. Повреждено или утонуло в прибрежных водах при странных обстоятельствах пять атомных подводных лодок класса «Огайо». В ста пятидесяти новых стратегических бомбардировщиках «Б–1Б» при спуске с конвейера обнаружены неполадки в системе шасси. Всю партию пришлось вернуть на заводы для полной перепроверки, поэтому плановое перевооружение ВВС новыми бомбардировщиками откладывается на неопределенный срок. При проведении испытаний противоракетного комплекса нового поколения Patriot вместо залпа по пяти летящим беспилотным самолетам–мишеням, зенитно–ракетный комплекс открыл огонь по пяти пролетавшим на значительном расстоянии от места стрельб бомбардировщикам Б–52 из 663 тяжелого крыла бомбардировочной авиации с базы «Кавендиш». Все самолеты были уничтожены. Что примечательно, в гражданских катастрофах гибнет очень незначительное количество людей при огромных масштабах разрушения. А в каждом несчастном случае с вооруженными силами в живых не остается никого. Очень странное совпадение, не так ли?

Грегор, слушавший с открытым ртом, кивнул. Находясь практически безвылазно на авиабазе «Гринфилд» в Колорадо он целиком ушел в решение проблем с внезапным исчезновением и появлением одного единственного стратегического бомбардировщика и отключился от всего остального мира. Аналитик и представить себе не мог, что за несколько последних дней вся Америка словно сошла с ума. Кругом происходили катастрофы одна сильнее и ужаснее другой, а он сидел себе как крот в норе и был не в курсе событий.

– Так вот, – продолжал Хольцман, расхаживая взад вперед, – В последние дни мне очень плохо спится. Я чувствую за всем этим чью–то враждебную волю. У всех этих катастроф есть один единственный организатор и одна цель – поднять панику в США. По своим каналам я выяснил, что к этому не причастны ни террористы, ни мафия. Никакого международного заговора не существует. Хусейн зализывает раны и молится Аллаху, что остался жив, прекрасно понимая, что в роли Аллаха на сей раз вступали Соединенные Штаты Америки. Если бы мы решили его стереть с лица земли, то мы его стерли бы. Хусейн нам нужен побитый, но живой. Эта война значительно продвинула наши позиции на мировом рынке вооружений и уже принесла миллиарды долларов, а принесет еще больше. Но в последние дни все наши планы пошатнулись. Особенно ощутимый удар нанесло нам ограбление «Магнетик–банка». Мои инвесторы недовольны и требуют возвращения своих денег или ускоренной реализации плана. Поскольку я не знаю, где деньги, я выбрал второе.

– Сэр, – неожиданно подал голос аналитик, – а может быть это русские?

Хольцман на секунду остановился, а затем сел за стол и вынул из дипломата желтую папку. Немного подумав, он наконец сказал:

– От моих агентов я продолжаю получать только стандартную информацию. Какой смысл им проделывать все это? Русские сейчас не питают как прежде планов мирового господства, они слабы. Но даже если это и так, они уже все равно опоздали.

Генерал раскрыл перед аналитиком желтую папку, в которой находилось всего несколько листков бумаги, испещренных непонятными цифровыми кодами, и сказал:

– Это – секретный план нападения с кодами управления компьютерами обоих «Культиваторов». Через два часа мы приступаем к началу операции.

Аналитик побледнел, но произнес:

– Сэр, но ведь «Культиватор грез» будет готов в лучшем случае через восемь часов. А второй – через двенадцать.

– Первая часть операции – захват власти в США – пройдет без него. «Культиватор» нам понадобится только на последней, завершающей стадии. Ты отвечаешь за проведение захвата власти и нейтрализацию не участвующих в нашей программе войск в юго–западных штатах: Колорадо, Юта, Аризона, Нью–Мексико и Калифорния. Руководить будешь отсюда, с авиабазы «Кронвилл». Всех, кто не согласится сложить оружие без боя – уничтожить. Я сам поднимаюсь в воздух на самолете ВКП КНШ и буду наблюдать за захватом Вашингтона. В случае экстренной необходимости мой личный канал связи тебе передаст полковник Госс, через него же будешь получать все дальнейшие указания. Первый «Культиватор» должен быть закончен не позднее, чем в три часа утра. Старт переносится на шесть утра на сутки раньше. Все, начинаешь действовать сразу после получения радиосигнала.

Генерал Хольцман встал, взял свой дипломат и направился к выходу. Желтая папка осталась на столе. Проходя мимо зеркала, закрывавшего всю стену, генерал на секунду остановился и окинул себя пристальным взглядом. Наступил решительный час и выглядел Хольцман в этот час вполне достойно, словно молодой Наполеон, предчувствующий свои главные победы. После того как генерал покинул кожаный кабинет, туда почти сразу вошел мощный высокорослый человек в форме офицера ВВС.

– Полковник Госс, к вашим услугам, сэр. – представился вошедший.

Куратор программы «Мыслитель», несколько озадаченный масштабом предстоящей операции, едва заметно кивнул в ответ.

– Грегор Йорк. Введите меня, полковник, в курс дела. Расскажите, какими силами нам придется руководить и коротко о конкретных целях.

Полковник сел за стол напротив аналитика и разложил перед ним подробную карту Соединенных Штатов Америки.

– В нашем распоряжении, сэр, пять дивизий воздушно–десантных войск. Три бригады морских пехотинцев, танковый корпус и восемь авиабаз, на которых дислоцируется три тяжелых бомбардировочных крыла и почти сотня истребителей F15 Eagle. Двадцать из них оснащены портативной модификацией «Фабрики грез». Нам могут оказать реальное сопротивление только две дивизии десантников, четыре мотострелковых соединения и две авиабазы – «Мак–Дилл» и «Суле». На одной из них, «Мак–Дилл», сидит пятнадцать истребителей. На другой находится десять стратегических бомбардировщиков Б–52. Это все. Остальные части, в том числе части ПВО, находятся под юрисдикцией наших командиров и выполняют приказы Хольцмана.

– Что–ж, – сказал Йорк, несколько приободренный соотношением сил противников, – Неплохо для начала. Теперь о целях.

– В первую очередь планируется нейтрализовать авиабазу «МакДилл», которая располагается между Сакраменто и Сан–Франциско, для того, чтобы истребители не смогли нам помешать в осуществлении замыслов. Затем надо накрыть базу «Суле», она расположена в пустынях Невады, поскольку необходимо вывести из игры десять стратегических бомбардировщиков. После нейтрализации всей вражеской авиации, мы передадим требования о переподчинении генералу Хольцману руководству десантных и мотострелковых дивизий. Если они согласятся, то победа наша. Если нет – придется сбросить на них дюжину авиабомб и посмотреть, как им это понравится.

Куратор программы «Мыслитель» постепенно начинал приходить в восторг от четко спланированной операции. Одно его слово, и тысячи людей двинутся убивать друг друга ради его головокружительной карьеры. Аналитик взглянул на часы – Хольцман уже находился на борту своего летающего командного пункта. Через час начнется первое действие. На какое–то мгновение восторг в душе Грегора Йорка сменился чудовищным страхом ответственности и расплаты, но усилием воли он подавил это ненужное сейчас чувство. Слишком многое он получит в случае победы, поэтому жизнь нескольких тысяч людей, которых при этом придется превратить в пепел, не особенно волновала аналитика Пентагона.

– Послушайте, полковник, – сказал куратор программы «Мыслитель», – Я предлагаю выпить за победу.

Полковник Госс несколько опешил.

– Сэр, мы на службе… и в такой важный момент…

– Какая вы зануда, полковник, – оборвал его Грегор, – Я вам приказываю выпить полбокала шотландского виски за нашу победу. Если вы отказываетесь подчиниться моему приказу, то можете подавать рапорт об отставке или лучше сразу пустить себе пулю в лоб, поскольку пенсию вам в новой жизни тогда никто платить нет будет!

Полковник Госс несколько секунд колебался в нерешительности, но потом все же выдавил из себя:

– Я подчиняюсь, сэр.

– Вот и отлично. А то я, честно говоря, устал за последние дни. Необходимо расслабиться перед отчаянным броском, как это делают хищники.

Грегор встал, сам достал из встроенного в стену бара Хольцмана бутылку шотландского виски (генерал любил хорошие напитки), и налил каждому по полстакана.

– Ну, полковник, – сказал он, продолжая стоять, чтобы не заземлять торжественность момента, – За осуществление нашего плана. Завтра для Америки наступит уже совсем новый день. Наш день.

И опрокинул содержимое стакана внутрь.

Командир авиабазы истребительной авиации «Мак–Дилл» в штате Калифорния полковник ВВС Майкл Джонсон в этот день чувствовал себя очень неплохо. Вчера вечером он поспорил со своим другом и соседом по коттеджам Дизи Франчайзом на триста долларов, что гнедая по кличке «Ураган» придет первой на скачках в Сакраменто. Упертый Дизи утверждал, что кобыле по кличке «Ураган» не суждено вообще добраться до финиша, поскольку она хромает на обе ноги. Дизи подтрунивал даже над самой кличкой гнедой, считая, что ее так назвали в насмешку над ужасной медлительностью животного. Но гнедая, сколько Дизи не ругал ее, все–таки пришла первой. Отдавая утром Майклу триста долларов, Дизи был вне себя от горя.

– Ну почему, Майкл, – восклицал расстроенный Дизи, – почему эта старая кляча должна была прийти первой? Ведь у нее не было ни одного шанса из ста.

– Дело в том, Дизи, – утешал его Джонсон, – что ты абсолютно не разбираешься в породистых лошадях. У нее было двести шансов из ста, и поэтому она легко победила.

Расстроенный Дизи отправился на свою автостоянку, владельцем которой он был, а Майкл Джонсон сел в свой любимый джип и поехал на авиабазу «Мак–Дилл», которой руководил вот уже десять лет. В этот день на авиабазу должна была прибыть инспекция из штаба округа для проверки боеготовности, и полковник хотел, чтобы его авиабаза предстала перед инспекторами в лучшем виде. С самого утра персонал надраивал все блестящие и неблестящие элементы построек и самолетов. К трем часам дня «Мак–Дилл» блистала чистотой как новенький доллар. Джонсон прошелся по территории и лично проверил внешний вид подопечных солдат и офицеров, а потом осмотрел и парк истребителей, не задействованных в сегодняшней программе полетов. Налюбовавшись вдоволь и оставшись вполне удовлетворенным, полковник Джонсон вернулся к себе в кабинет. В ожидании инспекторов, которые должны были прибыть к пяти часам вечера, Майкл решил выпить чашку кофе и слегка развлечься прочтением своего любимого фантастического романа про космических полицейских, защищавших правосудие на дальних подступах к Галактике. Ровно в шестнадцать тридцать резкий звонок по внутренней связи выдернул полковника из хитросплетений увлекательного сюжета и вернул на грешную Землю, на которой с правосудием все в полном порядке, но иногда случаются инспекционные проверки. Джонсон нажал кнопку на пульте.

– Сэр, – доложил сержант Коллоуэл, – Инспекция на двух штабных автомобилях прибыла к воротам авиабазы и сейчас проезжает в расположение базы.

– Понял вас, лейтенант. Я выхожу. Организуйте общий сбор на плацу. – ответил Майкл.

Полковник отключился от селектора, отложил книгу и, надев фуражку, вышел навстречу инспекции. Клонившееся понемногу к закату теплое южное солнце игриво отразилось на лакированных капотах и блестящих бамперах подкативших к центральному зданию авиабазы «Мак–Дилл» джипов. Дверь ближайшего раскрылась, и на раскаленную калифорнийскую землю вступила нога инспектора Чарли Бартона, давнего знакомца полковника Джонсона. Знакомство, между тем, не мешало службе, а Бартон слыл самым строгим инспектором ВВС на всем калифорнийском побережье.

– Рад приветствовать вас, сэр, на вверенной мне авиабазе «Мак–Дилл»! – отрапортовал полковник Джонсон.

– Здравствуйте, полковник. – ответил Бартон, – Жаркий сегодня был денек, не так ли?

– Так точно, сэр! – опять отчеканил Джонсон.

– Ну, что–ж, – заметил Бартон переходя на деловой тон, – Покажите нам состояние вашей авиабазы, полковник Джонсон.

– С удовольствием. Пройдемте, сэр. – сказал Майкл и направился обратно в здание.

За ними последовало еще несколько офицеров из штаба округа, серди которых был специалист по радиосвязи Гарри Маклансон, пилот–инструктор штаба Алекс Юниверс, специалист по безопасности полетов очаровательная брюнетка Хелен Райт и инспектор по делам чернокожих граждан США в армии и воздушном флоте Рой Хуни. Инспекторская группа поднялась вслед за полковником Джонсоном в навигационную башню, из которой открывался прекрасный вид на летное поле и живописные окрестности аэродрома базы «Мак–Дилл», которая располагалась в зелено–желтой долине между скалистыми горами. По сигналу полковника Джонсона стоявшие на взлетной полосе истребители F15 Eagle словно ожили, из сопел реактивных двигателей взметнулось пламя. Истребители, а их было пять, выстроились в линию и начали разбег. Достигнув необходимой скорости, они стартовали, грациозно оторвавшись от земли. Развернувшись над краем долины, истребители, не ломая строя, еще раз совершили разворот и прошлись в непосредственной близости от навигационной башни, блеснув на солнце плоскостями. Затем они повторили свой маневр снова с разделением звена и исчезли за ближайшей горой.

– Неплохо летают ваши ребятки, – заметил Алекс Юниверс, оборачиваясь к полковнику Джонсону, и спросил мнения Чарли Бартона, – не так ли, сэр?

Чарли, параллельно занимавшийся осмотром терминала управления в навигационной башне, оторвался от своего занятия и ответил:

– Да, мне тоже кажется, что пилоты на этой авиабазе не даром едят хлеб налогоплательщиков.

– Какие передатчики вы используете для связи с истребителями? – поинтересовался Гарри Маклансон.

– Передатчики для нас делала компания Motorola по специальному заказу, – ответил полковник Джонсон, – а акустические системы разрабатывала фирма BOSE.

– Если вы не возражаете, полковник, – заметил Чарли Бартон, – то, пока ваши истребители находятся в полете, мы хотели бы осмотреть взлетно–посадочную полосу и ангары для содержания техники.

– Нет проблем, сэр, – ответил Майкл Джонсон, – прошу следовать за мной.

Компания инспекторов во главе с Чарли Бартоном спустилась на лифте на первый этаж и вышла на свежий воздух. Обогнув центральное здание авиабазы, проверяющие вместе с Джонсоном достигли ангаров. Зайдя внутрь, Бартон и его коллеги смогли убедиться, что истребители содержались в идеальной чистоте. Все вокруг просто блистало. Сам шеф авиабазы, уже в третий раз за сегодня заходивший в этот ангар, снова порадовался своему военному хозяйству, отлаженному словно механизм швейцарских часов.

Покинув ангар, офицеры шли по ровно подстриженной зеленой траве, обильно произраставшей по обеим сторонам взлетно–посадочной полосы, в направлении расположившихся в самом конце полосы истребителей. Джонсон исподтишка подглядывал за обнаженными ногами красавицы Хелен Райт, от которой в тайне балдел, и боялся признаться самому себе, что ждет инспекторских проверок даже с некоторой радостью. Тот факт, что Хелен за мужем, полковника особенно не беспокоил. В этот момент на дальнем конце долины над самой горой показались силуэты нескольких истребителей. Звук летел впереди них.

– Красиво летят. – заметил шедший впереди всех Чарли Бартон.

– Да уж, – согласился с ним полковник Джонсон, поднимая голову, – я горжусь своими подопечными.

– И есть за что. – подтвердил Чарли.

Самолеты приближались. Шли они почти тем же ровным строем, как и улетали, но что–то неожиданно насторожило в них полковника Джонсона. Что именно, он понял спустя несколько секунд – их было десять, а не пять. Еще не совсем понимая, что происходит, но уже предчувствуя нечто неприятное, полковник Джонсон слегка отступил назад, задержав проверяющих. «Странно, – успел подумать полковник, – никаких гостей мы не ждали. Кто это такие?«Истребители снизились, словно собирались совершить посадку, и в этот момент под крыльями блеснули яркие вспышки. «Ракеты! – пронеслось в голове у Джонсона, – Они стреляют по нам!» Одновременно с поразившей его, словно разряд тока, догадкой со всех сторон загрохотали взрывы. Со столь небольшого расстояния промахнуться было невозможно. Находившаяся у офицеров за спиной навигационная башня первой взлетела на воздух, расколовшись. Офицеры бросились на землю, пытаясь вжаться в нее как можно глубже. Сверху их было видно, как на ладони. Следующим ударом неизвестные летчики поразили самый большой ангар, так недавно блиставший чистотой. Затем второй и третий. Находившиеся там истребители на глазах ошеломленных инспекторов превратились в пылающие обломки. Они взрывались со страшным грохотом, выбрасывая высоко в воздух огненные протуберанцы. Три стоявших на полосе истребителя F15 Eagle, в которых сидели готовые к вылету летчики, попытались подняться в воздух, но кружившие в небе словно воронье самолеты неизвестного противника расстреляли их на взлете. Едва успев оторваться от земли, истребители попадали под шквал огня и, превратившись в пылающий факел, рушились обратно на бетонные плиты и зеленую траву аэродрома. Чудом уцелевшие пока люди лежали посреди бушующего урагана огня и не знали, что им делать. Больше всего на свете хотелось бежать и прятаться, но бежать было некуда. В этот момент высоко в небе раздался взрыв. Удивленный полковник Джонсон оторвал голову от земли и увидел, что подбит один из вражеских самолетов, атакованный вернувшимися истребителями авиабазы «Мак–Дилл». Над головами изумленных инспекторов началась неописуемая круговерть – пять истребителей авиабазы «Мак–Дилл» против девяти самолетов неизвестной принадлежности.

– Давайте, ребята! – заорал в исступлении полковник Джонсон, – Покажите этим гадам.

Но завязавшийся было бой очень быстро превратился в избиение младенцев. Подбив один единственный самолет противника, истребители с авиабазы «Мак–Дилл» вдруг словно ослепли все до одного. Летчики не бросались на противника, используя свое мастерство и постоянно меняя местоположение самолетов в пространстве, а наоборот, вдруг резко снизили скорость и летели по прямой до тех пор, пока кто–нибудь из вражеских истребителей не пускал им в бок ракету. Когда в небе отгрохотал последний взрыв и на землю просыпались огненным дождем обломки некогда мощных и грозных истребителей базы «Мак–Дилл», полковник Джонсон не выдержал. Он выхватил из кобуры пистолет и стал палить по кружившим над головой самолетам противника. Его заметили. Отделившись от стаи, один из истребителей прошелся над базой еще раз и саданул ракетным залпом по лежавшим на траве микроскопическим фигуркам. Все утонуло в огне и дыму.

– Задание выполнено. – доложил пилот по рации, – идем домой.

Авиабазы «Мак–Дилл» больше не существовало.

Майор Хорн сидел в кабине своего мощнотелого бомбардировщика «Б–52» и курил, держась одной рукой за штурвал. Время от времени он поворачивался в сторону штурмана и второго пилота, которые играли в карты. Вместо стола им служил планшет, содержавший в себе подробную летную карту с нанесенными маршрутами стратегической бомбардировочной авиации авиабазы «Суле». Час назад «Б–52» майора Хорна прошел над русской подводной лодкой, решившей провентилировать отсеки почти сразу за границей американских морских владений, на траверзе Лос–Анджелеса. Подобной наглости майор не наблюдал со времен Карибского кризиса, и до сих пор не мог прийти в себя. Время от времени его раздражение, клокотавшее внутри, выливалось наружу потоком брани в адрес обнаглевших русских и нерасторопности и лени сил береговой охраны. Русских надо было потопить, и будь на то воля майора Хорна, так оно и произошло бы на самом деле. Но приказ предписывал ему не трогать суда вероятного противника, находившиеся в нейтральной зоне, без специального разрешения. И майор не трогал, но это было уже слишком.

– Нет, ты подумай только, Гарри! – призывал он в свидетели второго пилота, – Какая наглость. Всплыть почти у входа в бухту Лос–Анджелеса и стоять как ни в чем не бывало, словно они дышат воздухом у входа в Мурманск! Да эти русские моряки чувствуют себя почти как дома и никто их даже пальцем не тронет. Скоро они обнаглеют настолько, что будут без спроса всплывать в любой нашей гавани, чтобы затариться пивом и сигаретами по пути домой. На такое даже наши подводники не отваживаются, а эти наверное считают себя самыми сильными. Да, что стало со старушкой Америкой.

Гарри, который проигрывал штурману уже вторую сотню долларов со времени вылета на боевое патрулирование, было в настоящий момент абсолютно наплевать на судьбу Америки и непотребное поведение русских моряков в нейтральных водах на траверзе Лос–Анджелеса. Гораздо больше он беспокоился о том, что скажет жене Дженни насчет неожиданной пропажи двухсот баксов из последней получки, которая должна была целиком идти на оплату только что купленного в рассрочку шикарного коттеджа. Размышляя об этом, Гарри приходил в несколько подавленное состояние, поскольку никаких правдоподобных объяснений для жены у него пока не родилось.

Спустя еще час бомбардировщик пересек невидимую границу штата Невада и углубился в его пределы. Скоро должна была показаться родная авиабаза «Суле», ставшая майору Хорну за десять лет службы на ней вторым домом. Моторы бомбардировщика ровно гудели, тяжелая машина едва заметно подрагивала, буравя встречные воздушные потоки. Хорн начал снижение. Проткнув облака, «Б–52» медленно устремился к земле, которая при ближайшем рассмотрении оказалась стопроцентным песком. Куда ни кинь взгляд, во все стороны до самого горизонта тянулись бледно–желтые холмы. Хорн, выросший на зеленых лужайках штата Мен, первое время службы тосковал, глядя на окружавшие авиабазу бескрайние пески, но потом привык. Через год он уже находил кое–что романтическое в окрестном пейзаже, напоминавшем лунный ландшафт, а периодические выезды на пикник с местными, годами не видевшими настоящих мужчин, фермершами привили ему даже любовь к знойным ночам. Позже от нечего делать он увлекся охотой на юрких игуан и змей. Первые, довольно безвредные по характеру, были почти всегда легкой добычей и могли только маскироваться в надежде, что их никто не заметит на фоне камней и песка, отдаваясь на волю случая. Вторые, запросто могли отправить азартного летчика к праотцам, всего–навсего укусив за неосторожно вытянутый палец. Но охота на гремучих змей стала настоящим и почти единственным хобби майора. Если у него выдавалась свободное от полетов время, Хорн садился в свой мощный Land Rover, выезжал на десяток–другой миль в голые пески, и пропадал там до самого следующего вылета. Летчики поговаривали меж собой, что майор окончательно помещался на змеях. Он их ел, вялил про запас и даже собственноручно изготавливал из них ремни, короткие сапоги и летние туфли. На кабине бомбардировщика майор Хорн велел нарисовать очкастую кобру в плохом настроении с раздутым капюшоном, что должно было способствовать деморализации вражеских летчиков во время воздушного боя. Внутри кабины майор понавесил на панель управления всяческих безделушек, украсив обод руля высоты кожей гремучей змеи. Друзья слегка подтрунивали над этими прибабахами майора, и даже прозвали Хорна за глаза «Сумасшедшим Змеем», но – Америка свободная страна, здесь можно сходить с ума какими угодно способами, и постепенно друзья перестали воспринимать майора отдельно от ядовитых змей. Начальство начало относится к хобби майора с пониманием, особенно после того как он принес в подарок шефу авиабазы парочку свежезадушеных кобр. Шеф велел своему повару приготовить их на завтрак, а откушав, пришел в полный восторг. С тех пор майор Хорн не знал отказа в увольнениях.

«Б–52» лег на крыло и плавно начал заход на посадку. Через несколько миль должна показаться полоса. Земля, точнее пустыня, уже была отчетливо видна из кабины бомбардировщика. Рисунок песчаных холмов, совершенно одинаковых на взгляд какого–нибудь среднестатистического обитателя окаменелых улиц Нью–Йорка, на протяжении всего полета над Невадой оставался неизменным. Для Майора же, наметанным глазом теперь способного разглядеть мельчайшие изменения ландшафта, этот пейзаж казался необыкновенно живописным.

– Ребята, – сказал Хорн, обращаясь к игравшим в карты членам экипажа, – Завязывайте понемногу, через десять минут посадка. Гарри, свяжись с базой, запроси нашу любимую левую полосу.

Гарри нехотя отложил карты в сторону и надел на голову наушники с микрофоном на тонкой проволочке у самого рта. Он по–прежнему терялся в догадках насчет сочинения для жены правдоподобной теории исчезновения денег.

– Авиабаза «Суле»! Вызывает Dragon 55 631. Прием.

Подождав несколько секунд, Гарри повторил свой вызов.

– Авиабаза «Суле»! Вызывает Dragon 55 631. Прием.

Никто не отвечал. Гарри непонимающе посмотрел на сидевшего слева Хорна. Даже на расстоянии многих тысяч миль от авиабазы бомбардировщик ни за что в жизни не потерялся бы в эфире, если у него рация в исправности. А рация функционировала нормально, на этот счет Гарри был абсолютно спокоен. Вся Америка и даже весь земной шар был опоясан системой радиолокационных станций и авиабаз ВВС США и НАТО, и хоть кто–нибудь должен был услышать вызов военного самолета. Гарри попробовал вызвать «Суле» еще раз, но безрезультатно.

– Странно, – пробормотал он, – Что они там, заснули что ли все разом на боевом дежурстве, или нажрались? Да быть такого не может. Как думаешь майор, что там могло произойти на нашей любимой старушке «Суле»?

Но майор не отвечал. Он внимательно смотрел на гигантский столб черного дыма, поднимавшийся от земли высоко в небо как раз в том месте, где вот уже двадцать пять лет находилась авиабаза ВВС США «Суле».

– «Скай берд», «Скай берд»! Вызывает Dragon 55 631. Прием. – Гарри начал привлекать внимание всех находящихся в воздухе военных самолетов, чтобы получить хоть какую–нибудь информацию из окружающего пространства. Затем взгляд его уткнулся в гигантский столб черного дыма. Второй пилот бросил быстрый взгляд на прибор, сообщавший местоположение бомбардировщика в пространстве: координаты авиабазы и самолета уже почти совпадали. Гарри снова посмотрел на дым, затем на Хорна, на лице которого застыло выражение человека, который первым узнал о начале ядерной войны. В этот момент неожиданно заработала рация.

– Dragon 55 631. Прием. Говорит Viper 132. Куда следуете?

Гарри оживился, и с надеждой стал выкрикивать в микрофон.

– Viper 132! Возвращаемся после одиночного вылета. Идем обратно на авиабазу «Суле». Ребята, вы не в курсе, что там случилось? База не отвечает.

В этот момент Хорн и Гарри одновременно разглядели несколько звеньев истребителей, шедших встречным курсом на двести футов ниже. Они приближались со стороны дымового столба. У майора неприятно засосало под ложечкой.

– На базе полный порядок, ребята. – ответил Viper 132 и вдруг захохотал диким смехом.

Это были последние слова, которые Хорн услышал в этой жизни.

Глава 22. Сектанты против вампиров

Не проходило и дня, чтобы Антон не думал об освобождении от заклятия. Сознание того, что все его тайные помыслы ведомы Бергмозеру не пугало его настолько, чтобы вести себя как рыба в аквариуме в период спячки, тупо тыкаясь носом в стекло при полном прекращении мыслительных процессов. Где–то на самом дне души теплилась надежда, что проворонит Бергмозер его желание освободиться, хотя и непрерывно бдит во всех временах и направлениях. Последние сутки Антон провел относительно свободно. Ему опять было позволено передвигаться своим ходом, исчезла невидимая энергетическая камера, сковывавшая движения. Видимо это была своего рода награда от Бергмозера, который был доволен тем, как Антон выместил свою дикую обиду и злость на ни в чем не повинных американских солдатах. Поступил именно так, как и было задумано черным магом. И, похоже, напакостил американцам сильно. Даже ощущение невидимой петли на шее исчезло. Дышалось, можно сказать, свободно и легко, если не считать нового ощущения поводка, сменившего ощущение петли. Антон не сомневался на этот счет – потяни Бергмозер, и снова корчиться ему в лучшем случае в энергетической камере, принося пользу вампирам–терминаторам американцев в качестве бесконечной батарейки «Энерджайзер». Как–то необходимо было выпутаться из этой чертовски безнадежной ситуации, но как? Антон огляделся. Отсюда был хорошо виден тускло поблескивающий новой краской в лучах закатного солнца красавец–танкер, заходивший в порт. Компания вампиров расположилась на пустынном каменистом берегу пляжа неподалеку от Сан–Диего. Александр вибрировал, выпучив глаза и истекая слюной. Видимо, происходил сеанс астральной связи с Бергмозером. «Во трясется, скотина, – спокойно–равнодушно подумал Антон, – Теперь жди новых инструкций с того света». И он оказался прав. Не успел вампир выйти из транса, как часть энергии Антона мгновенно улетучилась, заставив его от неожиданности и неприятных ощущений в сердце судорожно хватать воздух ртом – так резко это произошло. За спиной Александра раздался мощный взрыв и в небо взлетел колоссальный фонтан нефти – вспыхнул красавец–танкер, разливая нефть по акватории огромного порта. Окрестности Сан–Диего заволокло едким черным дымом. Три тысячи морских птиц и два дельфина лишились жизни, а целый косяк пестрых рыб всплыл вверх брюхом. Вместе с ними от подводного взрыва погибли шестнадцать аквалагистов–археологов, раскапывавших на дне порта древний город Ацтеков. Яхта английского принца Джорджа, курсировавшая в это время вдоль местных берегов, была подожжена разлившейся по воде нефтью и загорелась, как живописный факел с олимпийским огнем. Принц не стал дожидаться смерти в огне и застрелился. Несколько скоростных катеров с беспечно отдыхающими на акватории порта американцами попытались пробиться сквозь горящую нефть к берегу, но, вспыхнув на ходу, только перенесли огонь на прибрежные строения. В Сан–Диего запылал адский костер.

Развернувшись в сторону зарева, вампиры с наслаждением наблюдали за мучениями сотен людей, горевших в огне, причмокивая от удовольствия и оскаливая слюнявые клыки. Антон, попытавшийся было притянуть поближе косяк дождевых туч, проползавший в этот момент над Гренландией, был остановлен возникшей внезапно чей–то злобной волей. Его швырнуло на камни и придавило многотонной тяжестью, распластав по земле. Дыхание перехватило, в глазах все поплыло. Над ним громадой навис Александр.

– Не шали, командир. – зло прохрипел он, – А то укушу и станешь бессмертным.

Антон молча хрипел, говорить уже не было сил. Также внезапно, как и появилась, тяжесть исчезла, оставив его лежать на острых камнях с ощущением дикой свободы в грудной клетке. Тело ликовало, возвращаясь к жизни. Антон медленно сделал несколько вдохов с закрытыми глазами. Воздух был словно чистый кислород, насыщенный ко всему запахом йода и прочими морскими примесями. Он приятно пощекотал горло, а затем легкие. Кровь весело устремилась по жилам. На горле вновь возникло ощущение ошейника, который теперь давил сильнее. Антон открыл глаза. В высоком американском небе плыли ничейные облака в неизвестном направлении. Туда же устремилось несколько чаек.

– Вставай, командир. – приказал Александр, – Нас ждут великие дела.

Та же сила приподняла Антона без всякого желания с его стороны и поставила на ноги. Вампиры уже были рядом, образовав круг около Антона, улыбались, ощерясь. «Господи, – подумал Антон, – Как же мне надоели эти клыкастые козлы!». Но ничего более он подумать уже не успел, поскольку все вокруг опять потеряло свой нормальный внешний вид. Закачались и запрыгали в диком танце окрестные горы, изогнулись, словно отражения в кривых зеркалах, высоченные придорожные деревья, пропали звуки, смазалась резкость в пространстве, на нем появились царапины и трещины, как будто Антон смотрел немое цветное кино сквозь объектив видавшей виды кинокамеры. Когда четкость появилась вновь, они уже стояли на шумной улице Вашингтона, а вокруг бурлила пестрая толпа. Антон пригляделся. В разных направлениях сновали булочники в желтых фартуках, дефилировали размалеванные проститутки, бегали мальчишки–газетчики со свежими выпусками утренних газет, на передовицах которых пестрели фотографии какого–то Хольцмана, на дороге мелькали пестрые грузовики, развозившие мелкие партии товаров. О чем–то оживленно спорили размахивая руками негры–таксисты, собравшись в кучу около своих желтотелых мастодонтов. Все это Антон охватил одним взглядом, одновременно почуяв висевший в воздухе острый запах космической гадости, которая недавно произошла и каким–то образом была связана с героем газет Хольцманом. Одновременно Гризов уловил приближавшийся запах второй, еще более мерзкой гадости, которая должна была вот–вот произойти. Причем, он совершенно четко осознал, что будет главным участником этой второй гадости и что в ней также замешан его лучший друг Бергмозер. Не успели ощущения осесть поглубже, как пронзившая могильным холодом рука Александра легла ему на плечо. Другой рукой вампир указал направление и сказал:

– Нам надо вон туда, командир. Двигай помалу, и без фокусов.

На всякий случай Антон ощутил резкий рывок невидимого ошейника, сдавивший на секунду горло. Отдышавшись, Антон медленно направился в указанном направлении. Вампиры двинулись за ним. И только сейчас Антон обратил внимание на экипировку отряда. Все вампиры и он были одеты в парадную форму охранников Белого Дома – темно–синие мундиры с белыми поясами и висевшими на них золотыми кортиками, лихо изогнутые вверх фуражки. В обычное время даже среди равнодушных ко всему кроме себя американцев, убежденных, что человек может делать любую дурь, если ему это напрямую не запрещает конституция, такой отряд вызывал бы немалый интерес. Но сейчас, видимо под воздействием недавно свершившейся, но неизвестной пока во всех подробностях Антону космической гадости, все были увлечены обсуждениями происшедшего и не обратили на отряд никакого внимания.

Антон шагал как сомнамбула, хотя и привык за последнее время к внепространственному и вневременному существованию. Все вокруг снова представлялось ему расплывчатым и жившим по своим, непонятным ему законам, словно он был инопланетянином, родившимся в другой галактике. Он шагал и шагал, как заведенный подчиненный чужой воле биоробот, но вдруг что–то произошло. Произошло внезапно, абсолютно неожиданно, и совсем не с той стороны. Внезапно Антон уловил астральный сигнал из далекой Кореи. Сигнал был мощным, злым и предназначался совсем не ему. Но Антон за полтора года службы в радиоразведке видимо пропитался полями окружавших его мощных радиоприемников и антенных полей и сам стал подобием астрального приемника, который мог принимать не только радиоволны, но и все, что происходило на просторах вольного эфира. Мысль, которую внезапно перехватил Антон, предназначалась духовному и идейному вдохновителю секты шуджменов божественному Харе, а исходила она от его первого тайного заместителя Киодо Цуй–цы. Мысль представляла из себя несколько длинных рядов национальных буквиц, мгновенно расшифровав хитросплетения которых Антон прочел одну единственную звенящую и истекающую ядом зависти мысль – «Что б ты сдох, узкоглазая скотина!». Удивившись столь теплым отношениям, царившим между сподвижниками религиозной секты, Антон заглянул в душу Киодо Цуй–Цы, и увидел там не свойственную божественным жителям восточного государства, привыкшим принимать судьбу как она есть, жгучую обиду, зависть и ненависть подчиненного к начальнику. Дело было в том, что Киодо Цуй–Цы являлся главным разработчиком террористической операции по взрыву столичного аэропорта, назначенной на следующий день и призванной убедить недоверчивых и закосневших в грехе современных корейцев поверить в живого Бога Харе и тем самым очиститься от грехов с помощью молитвы и безвозмездной передачи своего имущества во владение секты. Разработав план божественной операции и получив согласие живого Бога, Киодо Цуй–Цы провел всю необходимую подготовку. Он велел закупить партию взрывчатки в России у своего друга, божественного полковника КГБ Евгения Петровича Сергеева, а заодно провел там же, на полигоне под Москвой, обучение предназначенных для этой высокой миссии двух отрядов молодых сектантов. Евгений Петрович получил за свои услуги тайное божественное вознаграждение в размере нескольких сотен тысяч долларов (брать корейскую валюту Евгений Петрович почему–то наотрез отказался, и Киодо Цуй–Цы испытывал некоторое неприятное чувство, передавая ему американские доллары). При подготовке тайной операции все шло гладко и вот, в последний момент, когда до начала операции оставалась только ночь, божественный Харе вдруг вызвал Киодо Цуй–Цы и сообщил ему, что руководить операцией будет не он, а второй заместитель живого Бога Бари Али–Дзен, командир сектантского отряда «Ну–Ну». Это решение повергло Киодо Цуй–Цы в состояние глубокой депрессии, тем более, что ему предлагалось не позднее этой ночи совершить по примеру самураев с соседнего острова харакири во имя божественного Харе. Самое страшное для первого заместителя заключалось вовсе не в харакири, что странно, а в том, как он реагировал на это известие. Ведь каждый кореец с детства готов с радостью в сердце отдать жизнь во имя идеи, а тем более во имя живого Бога, но в эту секунду Киодо Цуй–Цы испытал нечто совершенно обратное. Вместо жгучей радости по поводу харакири и предстоящего единения со всевышним его разум захватили совсем не божественные мысли. Он подумал, что этот гад ползучий Бари Али–Дзен со своими сектантами–педерастами в последний момент обскакал его по лестнице, ведущей на вершину власти над душами и имуществом, и этот наркоман и извращенец Хара к нему явно благоволит, а может и сам трахается с ним после молитвы. Да, теперь жизни и карьере Киодо Цуй–Цы наступил полный… как же это называется? Его русский друг Евгений Петрович всегда произносил это емкое слово в подобной ситуации, но как оно звучит, Киодо никак не мог запомнить – русский язык очень труден для произношения. Но, как ни крути, наступил именно он. А Киодо Цуй–Цы по непонятным причинам не испытывал ни малейшего желания делать харакири, ну абсолютно не хотел. В этой жизни, если не считать последнего события, у него все шло очень даже хорошо – много денег, власти, дюжина машин в десятке разбросанных по всей стране и островам виллах, два личных самолета, пять скоростных катеров, миниподлодка, три сотни любовниц и две сотни детей только в Корее. Если бы Киодо Цуй–Цы опубликовал данные о своем половом могуществе, то непременно попал бы в лидеры сексуальной революции и занял бы первое место в книге рекордов Гиннеса по количеству детей и любовниц, обогнав многих американских кинозвезд, рок–музыкантов, и даже новых русских бандитов, но члены секты добровольно отказывались от сексуальной жизни навсегда и, расскажи Киодо Цуй–Цы о своей настоящей подпольной жизни, его бы просто не поняли. Когда ему надоедали постоянные отношения с женщинами из секретного гарема, помолившись Харе, первый заместитель переодевался в джинсы и отправлялся в бордель проводить время с незнакомыми женщинами. А оттуда шел прошвырнуться по кабакам Сеула, что особенно любил делать после божественной службы, в процессе которой пить не разрешалось. Так что, какое уж тут на фиг харакири – жить хотелось как никогда. Тем более, что в глубине своей двуличной души Киодо Цуй–Цы в тайне не верил, что попадет в рай, а торопиться в другое место ему абсолютно не хотелось.

Сейчас Киодо Цуй–Цы в полном одиночестве сидел на полу в позе лотоса посреди своей кельи в сеульском офисе шуджменов. Он медитировал. Рядом стояла полупустая бутылка русской «Столичной» водки и один граненый стакан – часто бывая в России, Киодо Цуй–Цы усвоил многие привычки северных собратьев. Например, Евгений Петрович без бутылки «Столичной» никогда не садился медитировать, хотя считался среди своих знатоком восточной культуры, и в некоторых случаях знал о Корее даже больше, чем Киодо Цуй–Цы. Он рассказал своему восточному другу, что в далекой древности корейцы медитировали исключительно после принятия спиртного – для освобождения духа. И теперь после первого же стакана общение с всевышним у корейца стало протекать значительно лучше, он чувствовал в груди какое–то единение с природой и, что странно, в последнее время его стало неудержимо тянуть на рыбалку и за грибами. Сейчас он истово боролся с желанием бросить все и уехать на выходные за город, посидеть с удочкой на берегу Тихого океана. Но ситуация требовала самоконтроля. Намеченная на следующий день операция пройдет без него, под предводительством Бари Али–Дзена. Ему приказано сделать харакири до захода солнца. Он его делать не хочет. Что же тогда делать? И кто виноват во всем этом? Медитируя над сложившейся ситуацией, Киодо Цуй–Цы не мог отделаться от мысли, что где–то он уже читал о возникновении перед человеком аналогичных вопросов, только вот где именно, и что сделал в итоге тот человек он не знал, хотя страстно хотел сейчас узнать. Судя по тому, что общение стало идти труднее, он трезвел. Киодо Цуй–Цы открыл глаза и, дотянувшись до бутылки, налил себе второй стакан. Выпил залпом, посидел пять минут, подождал пока божественное тепло разлилось по жилам и общение пошло быстрее. Скоро его мысли опять пришли в стройное соответствие. Он стал напрягать все свои телепатические возможности и наконец получил ответ. Пред ним возник образ некогда божественного Хары. Живой Бог лежал лицом вниз на столе из красного дерева с инкрустированными углами в своем загородном доме. Из жирной спины Хары торчала черная ручка топора. Взвизгнув от радости, Киодо Цуй–Цы вскочил на ноги. Его слегка повело, но он устоял. Теперь ему было ясно, что надо делать с обидчиками. По поводу интригана Бари и его команды бывший первый помощник вообще не стал медитировать, в том, что их надо было немедленно мочить он не сомневался ни секунды.

Киодо Цуй–Цы нетвердым шагом подошел к стоявшей в углу кельи миниатюрной автоматической телефонной станции и нажал кнопку внутренней связи. На зов отозвался верный наперсник всех выходок первого заместителя сектант второй степени Хуси Ли Бо Бу, круглосуточно дежуривший у аппаратуры связи и всегда готовый к действиям на благо первого заместителя.

– Пять вертолетов с моими верными ребятами на крышу офиса! – приказал Киодо Цуй–Цы, – Личное вооружение по полной программе. Танков и истребителей не надо. Обойдемся малыми силами. Да, и не забудьте погрузить коробку с баллонами нервно–паралитического газа, он нам пригодится.

– Понял Вас, мой повелитель. Предупредить вашего старого друга, командующего ПВО, Асами Йонг Фу о том, что мы немножко полетаем в запрещенных секторах? Он сейчас пьет чай.

– Да, немедленно.

– Но, мой повелитель, осмелюсь доложить – это не совсем по–корейски. Он же пьет чай.

– Да мне наплевать, что он там пьет. Сейчас не до церемоний!

– Понял Вас, о повелитель.

Киодо Цуй–Цы прошел через комнату и подошел к дверце потайного шкафа, встроенного в стену комнаты. Он открыл дверцу, и в лучах заходящего солнца слабо блеснула черная полированная ручка ритуального топора индейцев племени Потамос – в тайне от всех Киодо Цуй–Цы верил в индейских богов.

– О великий Потамо, пожелай мне счастливой охоты! – воскликнул Киодо Цуй–Цы и поцеловал ручку топора.

Сквозь закрытое окно послышался гул садящихся на крышу вертолетов. «Пора» – решил для себя Киото и, открыв тяжелую бронированную дверь потайного выхода из кельи, поднялся на крышу небоскреба Йойсу, стоявшего посреди Сеула.

На оборудованной специально для приземления вертолетов и истребителей с вертикальным взлетом площадке уже стояло пять черно–красных вертолетов, обтекаемые борта которых были разрисованы символикой, логотипами и товарными знаками секты шуджменов. Вертолеты были набиты до отказа отважными как тигры боевиками секты из отряда Майнити, подчинявшегося лично первому заместителю секты. На головах боевиков были повязаны белые платки смертников с красными иероглифами боевого содержания. На одном из вертолетов цепкий глаз Киодо Цуй–Цы заметил боевика без косынки на голове и автомата в руках. Вместо этого у него в руках была профессиональная видеокамера стандарта Betacam, которой он сейчас снимал выход первого заместителя на крышу. Киодо подозвал к себе стоявшего в нескольких шагах Хуси Ли Бо Бу и спросил:

– Это кто такой?

– Журналист, корреспондент десятого телевизионного канала Сеульского телевидения. Наш верный сторонник. Мы сможем показать в прямом эфире на всю страну как разделаемся с Харе, это поможет вам, о мой повелитель, в дальнейшей политической борьбе. Кроме того, десятый канал телевидения – полностью интерактивный, телезрители смогут давать советы во время операции, а вы отвечать ни их вопросы.

– Да пошли они все в задницу. Этого, без косынки, сбросить сейчас же с небоскреба, и в путь. У нас мало времени.

Хуси не стал возражать. Он подозвал к себе одного из боевиков и что–то тихо приказал ему. Тот подошел к оператору, который до последнего момента снимал его приближение, и выстрелил из автомата прямо в камеру. Труп сектанта–журналиста отволокли к краю крыши двое других боевиков и сбросили вниз. Киодо Цуй–Цы сел в вертолет, приказав всем подняться в воздух. Завертелись мощные винты, пять обтекаемых черно–красных машин с боевиками поднялись в воздух вечернего Сеула и взяли курс на недалекие предгорья, где располагалась резиденция божественного Харе.

Заря медленно догорала. В этот вечер над городом было значительно меньше обычного смога, так что изредка при порывах встречного ветра Киото даже удавалось подышать чистым воздухом, долетевшим сюда из тех самых предгорий, к которым они стремились. Лететь предстояло не более часа, и Киодо Цуй–Цы все более приободрялся и успокаивался, как человек, который принял решение и теперь ему нечего было терять. Внизу простирался наполненный жизнью шумный город. Киото не переставал удивляться тому, что жизнь в Сеуле никогда не затихала, она только делилась на дневную и ночную. Сейчас дневная шла на убыль, уже почти стемнело, начинали зажигаться огни ночных ресторанов, клубов, казино. Засветились призывно кварталы красных фонарей. Мужская деловая Корея, утомленная за день непрерывной экономической войной с Америкой и Европой, перед поездкой домой отправлялась немного расслабиться с проститутками и спиртным, падая жертвой собственных слабостей. Именно на эту слабость и рассчитывал Киодо Цуй–Цы. Он знал, что в этот момент божественный Харе находился в своей загородной резиденции «Семь холмов», расположенной неподалеку от Сеула, развлекаясь с проститутками. Харе не любил посещать официальных борделей, где паслись преимущественно престарелые члены правительства – еще чего доброго там можно было встретить политического противника или лидера из конкурирующей секты. Божественный Харе был достаточно богат, чтобы вывозить бордель в полном составе к себе домой. Как доложила личная разведка Киодо Цуй–Цы, в данный момент на виллу к божественному прибыло всего два микроавтобуса. «Да, – подумал с издевкой Киодо о своем идейном руководителе, – Стареть стал, божественный. Совсем ослаб».

Спустя двадцать минут вертолеты, вооруженные ракетными установками, приблизились к сектору, в котором располагалась резиденция Харе и комплекс противовоздушой обороны официальных военных сил Кореи, который, по уверениям личного друга Киото командующего ПВО мудрейшего Асами Йонг Фу, вмешиваться в происходящее не будет. Развернувшись в боевой порядок, вертолеты охватили полукольцом сектор атаки. Киодо Цуй–Цы решил стереть с лица Земли резиденцию своего духовного руководителя и тем самым смыть смертельную обиду, а заодно и захватить власть в секте.

Сквозь выпуклое окно своего вертолета Киодо Цуй–Цы уже видел легкий туман, сгущавшийся у подножия горы, на отроге которой располагалась резиденция – шесть небольших домиков в островерхими крышами, обнесенных высоким забором, бассейн, вертолетная площадка и все прочие необходимые мелочи. Киодо знал по донесениям разведки, что охрана виллы ведется первоклассно – около сорока автоматчиков, пять крупнокалиберных пулеметов по периметру, три ручных ракетных установки типа «Стингер», два бронетранспортера во дворе и отличная система наружного наблюдения и связи, позволяющая в случае чего вызвать на подмогу силы соседней базы ПВО. Но именно это звено обороны Асахары Киодо Цуй–Цы вырубил с самого начала. А с остальным справиться пяти вертолетов с ракетными установкам и распылителями нервно–паралитического газа хватит вполне.

Настал решающий час. И в это мгновение Киодо Цуй–Цы понял свое настоящее предназначение в жизни – быть военачальником.

– Первая и пятая машины, открыть мощный заградительный огонь по периметру объекта! Вторая и четвертая, обработать территорию объекта газом!

Вертолеты, практически не заметные на фоне потемневшего чернильного неба, еще больше увеличили расстояние между собой. Киодо Цуй–Цы не сомневался, что их приближение уже замечено и действительно увидел через прибор ночного видения как забегали по территории резиденции охранники, но было уже поздно. Мышка попала в мышеловку, а дверца захлопнулась.

Первая и четвертая винтокрылые боевые машины дали ракетный залп по стоявшим на краях резиденции вышкам с крупнокалиберными пулеметами, замаскированными под летние веранды для распития чая. Оставляя за собой яркие огненные хвосты, ракеты устремились в сторону прекрасно вписанной в окружающий ландшафт виллы. Прошло несколько неуловимых секунд, прежде чем они достигли цели. Четыре мощных взрыва разнесли замаскированные укрепления вдрызг, оголив скальное основание под постройками. Образовались первые жертвы и трупы. Выстрелив, крайние вертолеты разлетелись в стороны, разворачиваясь для следующего удара. В это время два других невидимых в черноте неба вертолета с шипением выплюнули по несколько ракет с баллонами газа. Словно туманные щупальца протянулись от вертолетов к строениям на горе. На территории виллы все заволокло дымом, Киодо Цуй–Цы наблюдал в прибор ночного видения как люди с автоматами корчатся и хватаются за горло, пытаясь звать на помощь. Но помощи им ждать было неоткуда. Два винтокрылых ракетоносца уже зашли для второй атаки. Следующий залп снес два из пяти уцелевших после первого удара коттеджа. В небо взлетели горящие обломки деревянных крыш и превращенных в каменную труху кирпичей. Почти вся охрана была перебита или корчилась в предсмертных судорогах на земле, так и не успев оказать грамотного сопротивления. Сам Харе, согласно донесениям личной разведки Киодо Цуй–Цы, прятался в одном из уцелевших домиков. Наверняка из него есть потайной ход под скалу, но вряд ли божественный успеет им воспользоваться. По приказу Киодо пятый вертолет, пока не принимавший участия в боевых действиях, пошел на посадку. Боевики, находившиеся внутри, спешно натянув противогазы и держа автоматы наперевес, готовились к десантированию. Вертолет уже завис над развалинами одного из коттеджей, как вдруг из–под деревьев у противоположного конца забора в небо взметнулась ракета. С шипением она врезалась в обтекаемый борт вертолета, превратив его в кучу горящего металла. Огненный факел из железной коробки с винтом и десятка человеческих тел рухнул на остатки коттеджа. От неожиданности Киодо Цуй–Цы не сразу понял, что произошло. Но, быстро сориентировавшись, разглядел таившийся под деревьями бронетранспортер со стрелком на башне и приказал уничтожить его, пока он не уменьшил силы нападавших еще на одну боевую единицу. Повинуясь приказу, два вертолета бросились словно орлы на добычу, которая посмела огрызаться. Ракетный залп подбросил БТР на метр в воздух и перевернул вниз башней, погнув дуло крупнокалиберного пулемета. Расквитавшись с врагом, вертолеты обнаружили и расстреляли второй бронетранспортер, который таился за одним из уцелевших коттеджей, и, похоже, был брошен экипажем. Подавив все возможные огневые точки, вертолеты приземлились и высадили двадцать десантников в противогазах, которые окружили дома плотным кольцом. Выбив дверь, десантники расстреляли всех оставшихся в живых в первом доме, среди обитателей которого самого Харе не оказалось. Ворвавшись во второй дом, они нашли божественного и радировали находившемуся в воздухе Киодо Цуй–Цы о полной победе над врагом. Когда вертолет первого помощника приземлился, Киодо Цуй–Цы раскрыл лежавший перед ним походный футляр, достав индейский топор с черной ручкой. Он нежно поцеловал ручку топора, взял его в правую ладонь, и медленным шагом направился в захваченный коттедж. В нос пахнуло дымом и гарью, в глаза бросился вид тотального разрушения некогда цветущей виллы божественного. Войдя в дверь комнаты, Киодо Цуй–Цы увидел Харе, распростертого на своем широченном лежбище, где он был застигнут врасплох, когда предавался извращенным любовным утехам с сектантами из подразделения «Ну–Ну». Их предводителя Бари Али–Дзена в комнате не было, но и его дни были сочтены. Киодо приказал вывести из комнаты голых сектантов и расстрелять во дворе. Как только раздалось несколько коротких автоматных очередей, Харе задрожал от страха и закрылся одеялом, пытаясь защитится. Киодо Цуй–Цы упивался местью. Некоторое время он наслаждался видом поверженного противника, а потом отчетливо произнес:

– Вставай, скотина. Садись за стол и закрывай глаза.

На Харе было жалко смотреть. Он сел на кровати и заорал визгливо:

– Как ты посмел нарушить покой живого Бога! Ты проклят навеки!

Киодо помолчал. Затем медленно повторил.

– Вставай и садись за стол.

Харе повиновался, трясясь от страха. Когда он сел за стол, стоявший в углу комнаты и заставленный всяческими деликатесами, Киодо Цуй–Цы произнес с видом глубокого удовлетворения:

– Пусть сбудется видение.

И, размахнувшись изо всей силы, всадил топор в спину божественному. Грузное тело навалилось на стол всей массой, обильно поливая его кровью.

Когда поздно ночью вертолет вернул Киодо Цуй–Цы, новую главу секты, назад на крышу сейльского небоскреба Йойсу, первым делом Киодо подошел к оставленной на полу во время медитации бутылке водки и залпом осушил ее. Горячая волна прокатилась по внутренностям, успокаивая и вдыхая божественную слабость в тело. Совершив месть, Киодо Цуй–Цы вдруг опять испытал потребность медитировать. Он так и сделал. Сев на циновку в позу лотоса, Киодо зажег перед собой несколько палочек благовония с едва различимым ароматом опиума, закрыл глаза, и погрузился в сладкий мир грез. Спустя несколько минут стены его комнаты раздвинулись, а воздух вокруг наполнился едва заметным движением. Из темноты вперед выступила фигура в белом балахоне. Она встала в двух шагах от Киодо и начертала перед ним в воздухе длинным костлявым пальцем слова. Киодо прочел надпись, которая гласила: «Убей вампиров.» Когда надпись была прочитана, слова вспыхнули в воздухе ярким пламенем и сгорели, оставив после себя пепельный след букв. Подул ветер и пепел развеялся. Киодо Цуй–Цы понял, что ему надо делать теперь. До самого утра, пока его люди разыскивали Бари Али–Дзена, он по астральным каналам взывал ко второму сознанию Дзуру Айку, духовному наставнику секты в Вашингтоне.

Антон, шедший первым по узенькой улочке, которая через несколько кварталов выводила к Белому Дому, внезапно остановился. Вампиры, следовавшие за ним в парадной форме охранников Белого Дома, тоже. Смолкли шаги и бряцание кортиков. Отряд встал. В двадцати шагах перед ними, перегородив дорогу, стояли люди в белых балахонах с осиновыми колами в руках. Позади отряда тотчас образовалась живая изгородь из аналогичных персон, перекрывая отходной путь. Вампиры занервничали. Их рты приоткрылись, издавая тихое урчание, клыки осклабились. Красные глаза забегали в поисках выхода. Антон понял, что надо действовать. Собрав всю свою мощь в один кулак, он ударил вампиров энергетическим зарядом так, что они, застигнутые врасплох, повалились с ног на дорогу. Воспользовавшись секундной заминкой, Антон бросился бежать вперед к узкоглазым людям с кольями в руках, которые разомкнулись при его приближении, пропуская, и сомкнулись снова, словно немецкие рыцари на льду Чудского озера.

Он бежал не останавливаясь, пока не услышал позади себя внезапно раздавшийся дикий вой, затем второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Так могли кричать только вампиры, которым в грудь вгоняли осиновые колы. Антон остановился и заставил себя обернуться. Посреди улицы, собравшись в непроницаемый для взгляда круг, стояли люди в белых балахонах и методично работали колами. Раздавались удары дерева обо что–то мягкое, хлюпающее. Глядя на белые спины и колпаки, Антон стал ощущать, как его родная энергия возвращается к нему, наполняя невиданными доселе силами. Исчезло подобное игле в сердце миновавшее чувство второй космической гадости. Он становился каким–то новым, словно заново рождался. Ему даже почудилось, что за спиной растут крылья. Это был настоящая эйфория. Подобные чувства он испытал лишь раз в жизни, когда после выздоровления от горной болезни стоял на краю бездонной пропасти, не ведая страха и смотрел вниз на облака, а вокруг была только красота.

Однако, надо было торопиться. Есть надежда, что Бергмозер не успел еще заблокировать тоннель смерти. Надо было возвращаться и выручать Катю. Но неожиданно Антон осознал все значение первой космической гадости для планеты. «Нет, – подумал он, – похоже придется задержаться. Надо еще кое–что подправить в этой стране бесконечных жвачек.»

Он легко вышел в астрал, стерся из системы пространственно–временных координат в Вашингтоне, и образовался на авиабазе «Гринфилд». При его появлении охрана блока «А», в котором неожиданно погас свет, испытала резкий прилив воспоминаний о беззаботном детстве и юности. Антон спокойно прошел между двумя автоматчиками, на лицах которых блуждала улыбка детей, получивших разрешение поиграть в песочнице с лопатками и ведерками для куличиков. Остановившись на секунду, он даже с наслаждением поводил пальцем перед глазами одного из них, но солдат никак не отреагировал, полностью поглощенный воспоминаниями о песочнице. Антон двинулся дальше и остановился перед бронированной дверью, которая явно вела в какую–то очень интересную комнату. На двери висел миниатюрный сканер, к которому предлагалось приставить свой глаз для проведения идентификации. Антон мысленно перепутал логические связи во всех его деталях и изменил направление течения тока – вместо минуса в цепи возник второй плюс, ток уравновесился и исчез совсем. Антон уверенно и громко постучал в дверь.

– Кто там? – раздался мечтательный голос, сильно приглушенный толщиной двери.

– Твой любимый дядя Билли, – ответил Антон, – Открывай скорее, я привез тебе гостинцев.

– Сейчас, дядя. – радостно ответили из–за двери.

Послышалась возня и тяжелая бронированная дверь открылась изнутри. На пороге стоял лейтенант Хиллари с блаженной улыбкой идиота.

– Здравствуй, дядя. – произнес он.

– Здравствуй, придурок. – ответил Антон и сходу врезал ему кулаком в челюсть.

Лейтенант рухнул на пол комнаты, а Антон внимательно осмотрелся. По всему периметру были расставлены приборы непонятного назначения и множество мониторов. Каждый монитор показывал комнату, в которой находилось по одному человеку. Какой–то громила спал, не потушив сигареты, другой парень ел йогурты, остальные занимались всякой ерундой – читали, курили, спали. Рассмотрев людей на экранах мониторов, Антон пробормотал себе под нос:

– Вот значит как выглядит экипаж доблестного стратегического бомбардировщика, который мне довелось таранить. Ребята как ребята, ничего особенно грозного, кроме спящего громилы.

В этот момент раздался какой–то гул, который, казалось, исходил словно из–под земли. Грохот раздавался еще несколько мгновений, но затем поднялся высоко в воздух и стал быстро удаляться. Антон решил, что стартовал какой–то гигантский транспорт.

– Ну ладно, пора их выручать отсюда.

Он открыл дверь и, выйдя в коридор, добрался до двери с табличкой «765». Расположившийся напротив нее охранник с автоматом, судя по выражению лица, опасности не представлял. С замком тоже никаких проблем не было – он не функционировал, и дверь открылась сама собой. Сидевший на кровати с книгой в руке майор Кремп поднял голову на звук открывшейся двери. Посмотрев на вошедшего он, видимо, не нашел слов для достойного объяснения происходящего и просто спросил:

– Вы кто?

– Я? – переспросил Антон, и, секунду помедлив, ответил, – «Миг–29».

Глава 23. Полковник делает ход

В это раннее утро генерал внешней разведки Тарасенко, сидя в мягком кресле на своей загородной вилле, прочитывал последние донесения штатных «штирлицев», засланных в епархии всех существующих российских военных ведомств. Странная, надо сказать, складывалась в войсках и разведках ситуация. «Штирлицы», все как один, твердили об усилении влияния на армию серого кардинала Верстышева, обретавшегося в высших сферах власти. В президенты ему, конечно, еще рановато, но вот в премьер–министры при необходимом раскладе сил вполне мог просклизнуть. С нынешним военным министром Верстышев не ладил, но объедь он на вороных пару–тройку высших чинов в правительстве, и ладить уже не понадобится – будут подчиняться, а то и вообще поставит нового министра. Как пить дать поставит. А генерал внешней разведки этого допустить никак не мог, слишком уж многое он получил от нынешнего министра, и смена его ни к чему хорошему кроме выхода на пенсию привести не могла. Да и, не ровен час, выход на пенсию с новым военным министром мог обернуться конфискацией всего нажитого честным ратным трудом. А какая же пенсия может быть у честного советского генерала без собственной трехэтажной виллы, вертолета и яхты на Черном море. Ясное дело – никакой. Все это Тарасенко терять не хотел, да и привык он уже жить за счет страны родной, иначе как–то не получалось. Не на свою же законную пенсию жить, право слово.

«Штирлицы» сообщали о том, что Верстышев подкупил и запугал различными методами уже пятерых министров, неофициально прибрав к рукам их подотчетные ведомства. Связь, нефть и газ были по сути дела уже в его руках, не дались ему пока алмазы и электричество, да торговля оружием, но было видно, что на достигнутом серый кардинал не остановится. Тарасенко еще раз с удовольствием вспомнил свой последний тайный контракт с индусами на поставку пяти «Мигов» оппозиционному движению. «Миги» были собраны на неучтенном заводе за Уралом и предназначались для открытой войны с официально собранными «Мигами», которые официальные власти России поставляли в ту же Индию правящему режиму. На этих тайных поставках Тарасенко заработал кругленькую сумму в валюте, основательно изваляв рыльце в пушку. Шила в мешке не утаишь, и с возможным приходом к власти нового министра все это непременно всплывет, и все ставленники предыдущего, естественно, слетят со своих постов, это – как минимум. О максимуме Тарасенко думать не хотел. Складывалась такая ситуация, которая предрасполагала к действиям, причем действиям решительным. Именно поэтому генерал внешней разведки собирал сегодня секретное совещание военных сторонников действующего министра.

В соседней комнате за столом с прохладительными спиртными напитками уже коротали время в ожидании остальных генерал ВВС Строев и начштаба Северного флота Артемий Игнатьевич Верхотурин. Ждали еще двоих – Петра Самородова, главкома сухопутных сил, и Ивана Григорьевича Азова, генерала ВДВ. Генерал внешней разведки Григорий Иванович Тарасенко закончил читать донесения своих шпионов, сунул содержимое папки в уничтожитель бумаг, грузно встал и направился в соседнюю комнату. При его появлении однокашник и соратник генерал Строев поднял вверх руку с рюмкой, до краев наполненной кристально чистой водкой, и произнес сакраментальную фразу:

– Гигорий, ты не прав. Ну где ты так долго пропадал? Уже и водка успела нагреться. А разве–ж можно ее теплую пить?

– Была бы охота, а пить ее можно в любом виде. Если что, остудим. Это не проблема.

Он уселся в стоявшее напротив пуленепробиваемого окна глубокое мягкое кресло, утонув в нем, и спросил.

– Где остальные господа–офицеры?

– Да должны уже быть на подходе. – ответил начштаба Северного флота.

В этот момент раздался зуммер внутренней связи и на небольшом встроенном в стену мониторе показалось круглое лицо командира охраны.

– Товарищ полковник, к вам прибыли главком сухопутных сил Самородов и генерал ВДВ Азов.

– Впустите. – приказал Тарасенко.

Спустя минуту, пройдя все необходимые электронные тесты, офицеры поднялись в апартаменты на третьем этаже.

– Ну и прибамбасов ты тут понаставил, Григорий Иванович. – приветствовал генерала главком сухопутных сил Самородов.

– Да уж, тут и мышь не проскользнет. – подтвердил генерал ВДВ.

Тарасенко приятно осклабился, предлагая вновьприбывшим сесть.

– Время нынче неспокойное, никому верить нельзя на слово. Так и норовят за пазухой гранатомет на личную встречу протащить. Вот и предохраняемся понемногу.

Генералы расселись вокруг стола, на котором было выставлено умеренное количество спиртного и закуски – предстоял серьезный разговор, и нельзя было позволить мозгам сильно затуманиться от обильной еды и выпивки. Впрочем, немного алкоголя никогда не помешает. Поэтому рюмки быстро наполнились, а куски копченой колбасы и сала разошлись по рукам. Тарасенко как гостеприимный хозяин первый поднял свою рюмку и произнес тост за здоровье гостей. Гости не остались в долгу. Слегка расслабившись, Тарасенко сказал.

– Вы, я думаю, догадываетесь, почему я вас здесь собрал. А если не догадываетесь, то поясню. По донесениям моих орлов эта скотина Верстышев рвется к власти семимильными шагами. Нам с вами, дело понятное, это ничего хорошего не несет, а скорее даже наоборот. Слушаю ваши соображения, господа офицеры.

Самородов хмыкнул и проговорил.

– Соображения тут простые, генерал. И дело ясное, что допускать его до власти нам нет никакого резона – всем крышка, а потому предлагаю организовать несчастный случай на рыбалке. Верстышев, как я знаю, большой любитель порыбачить в шхерах Финского залива в свободное от борьбы за власть время. А северо–запад – одна из наших исконных вотчин. Сколько бы он с собой охраны не привез – не поможет, я могу нагнать туда хоть дивизию. Оцепим район. Пара пуль в голову, и все концы в воду, на корм рыбам.

Генерал ВДВ Азов, дослушав, высказал свое мнение.

– Оцепить район – неплохо. Но только уж больно много шума может произойти. Кроме того, сколько ни оцепляй, наверняка может случиться случайный свидетель из гражданских, а расстреливать всех подряд не будешь. Поэтому предлагаю засаду из моих специально обученных орлов где–нибудь на дороге. Укапают так чисто и тонко, что и следов никаких не останется и шуму не будет. Пропал Верстышев, пал смертью храбрых по дороге на рыбалку.

Азов подцепил двумя пальцами сардинку из банки и положил ее на кусок простого черного хлеба – генералы любили повыкрутасничать с продуктами из обычного универсама. Тарасенко ничего не сказал, предпочитая подождать, пока выскажутся все. Он медленно перевел взгляд на Верхотурина. Начштаба Северного флота немного поразмышлял и поддержал предложение главкома Смородова.

– Ну, раз пошла такая пьянка, то я за рыбалку. Подотчетный мне Северный флот поможет чем надо. Устроим внеплановые маневры вблизи выборгских берегов для проверки боеготовности соединений. Если будет необходимо – вышлем к берегу корабль или катер, на котором можно будет запросто вывезти тело куда угодно под прикрытием брони и пушек. А если что, если кто незапланированный вмешается в игру, – поддержим огнем и прикроем с моря. В общем, рыбалку устроим, что надо. С пальбой и взрывами динамита.

– Ну а ты чего скажешь? – обратился Тарасенко к старому другу.

– А что тут говорить, – ответил Строев, проглатывая сардинку и запивая ее хорошей водкой, – Мочить его конечно надо, это и ежу понятно. Только вот мои возможности здесь вряд ли пригодятся. Не думаю, что стоит охотится за его машиной с помощью тактического истребителя или бомбить его загородную виллу. Так что вы решайте, а если в этой операции найдется применение для ВВС, то сами понимаете, я в стороне не останусь.

Григорий Иванович Тарасенко наконец налил себе и выпил третью стопку водки, слегка приблизившись по количеству выпитого к другим офицерам, опроставшим уже едва ли не по полбутылки каждый. Затем медленно встал, достал сигарету и вышел на балкон. Генералы, привыкшие к такому поведению Тарасенко, который считался самым умным среди них и всегда принимал окончательное решение, воспользовались его временной отлучкой для того чтобы надраться с удвоенной скоростью. Застучали рюмки и бутылки, забулькала прозрачная жидкость с приятным запахом спирта, захрустели надкусываемые огурцы.

На широченном балконе Тарасенко прикурил и сладострастно затянулся слегка кисловатым дымком. Утро в Подмосковье выдалось на славу. Солнце медленно поднималось над лесистой линией горизонта, блестящей змеей струилась неподалеку речушка Клонь, кое–где на видневшемся на другом берегу поле еще висел в низинах легкий туман.

Генерал призадумался. Конечно, Верстышева надо свалить во чтобы то ни стало, иначе придет конец безбедному существованию. Как известно, природа не терпит двоевластия. Поэтому либо, либо. Только вот устраивать широкомасштабные игрища абсолютно не нужно. Как только начнется подготовка к операции, Верстышев об этом моментально узнает и примет меры. А то и нанесет упреждающий удар. Поэтому, чем меньше народу об этом узнает, тем лучше. Идеальный вариант – вообще не использовать военных сил. Проще связаться с наемными киллерами, которым все равно кого мочить и на кого работать. Они и знать не будут, кто им деньги платит, и даже если кого–то перехватят, то он не расколется только потому, что действительно ничего не будет знать о заказчике. Пожалуй, это действительно лучший вариант. Более дорогостоящий, конечно, но что теперь стоят деньги по сравнению с собственной задницей.

Показалось? Генерал снова поднял взгляд от сосен под балконом к линии горизонта – ему послышалось, что где–то мягко шумит пропеллер. Да нет, вроде бы все чисто. Абсолютно пустынное небо. Да и кто сюда сунется с воздуха. В лесу запрятана пара легких ракетных установок класса «земля–воздух», между деревьями прогуливаются охранники со снайперскими винтовками и гранатометами. На крыше вертится локатор. Нет, незамеченным не подберешься. И все же на сердце у генерала стало неспокойно, словно засела в нем тупая игла. Он еще с минуту постоял на балконе и уже развернулся, для того чтобы сделать шаг в сторону двери, как вдруг откуда–то снизу из–под самых сосен вынырнул черный вертолет. Он блеснул на солнце бронированным брюхом, пронесся за спиной у генерала вверх в небо и, сделав мертвую петлю, развернулся для атаки. Тарасенко прыгнул в комнату. Споткнулся, упал, снова вскочил на ноги, бросился к бронированной двери и стал набирать восьмизначный шифр выхода. Сердце стучало, в висках билась кровь. Переиграл, Верстышев, скотина! Переиграл!

Генералы, усиленно потреблявшие водочку за время отсутствия Тарасенко, уже изрядно захмелели, а потому поведение идейного руководителя их несколько озадачило.

– Иваныч, ты чего бесишься? – спросил Строев, – Иди лучше бахни рюмочку. Все проблемы пройдут.

Тарасенко не отвечая набрал последние две цифры, рванул дверь на себя и выскочил в коридор. И в этот момент заработал крупнокалиберный пулемет. С диким грохотом пули забарабанили по стеклу, которое покрылось трещинами, но первый удар выдержало. Пулемет не умолкал, поливая огнем стекло до тех пор пока оно не рухнуло внутрь комнаты. Изумленные генералы попадали на пол, закрывая голову руками. «Черная акула» приблизилась на несколько метров, зависла на уровне балкона, и одновременно выпустила две легкие ракеты. С шипением они ударились в дом, превратив половину этажа в груду обломков, которые погребли под собой обугленные остатки генералов. В этот момент с крыши особняка послышался стрекот пропеллера – в небо взмыл легкий «Швейцер». На тратя время на разрушение всех оставшихся построек, черный вертолет повел острым носом из стороны в сторону, словно настоящая акула, почуявшая запах крови, и стал подниматься вверх.

«Швейцер» был практически безоружен, но имел преимущество в скорости. «Черная акула» поднялась над особняком, из которого валил черный дым пожарища, и, не обращая внимания на беспорядочную стрельбу проснувшейся охраны, зависла на короткое время. Осмотревшись, пилот заметил уходящий в сторону Москвы юркий вертолет и устремился в погоню. «Швейцер» уже пересек небольшой железнодорожный мост через речушку Клонь и старательно петляя над редкими дачными постройками пытался оторваться от преследования. Приблизившись, «Акула» выпустила по маячившему впереди вертолету несколько пулеметных очередей. «Швейцер» ловко увернулся, изменив курс полета почти до обратного, и снова попытался увеличить разрыв. Его серебристая обтекаемая кабина, сделанная больше чем наполовину из стекла, походила на сверкающий на солнце пузырь. Неожиданно «Швейцер» принял влево, и из проема по догонявшей его «Акуле» ударила автоматная очередь – отчаянная попытка комара ужалить птеродактиля. Стрелял охранник Тарасенко из «Калашника». Сам генерал пилотировал вертолет. Выстрелы оказались на удивление точными, но не причинили бронированному не хуже танка вертолету «К–50» никакого вреда, а только раззадорили пилота. Впереди снова показался железнодорожный мост через Клонь. Поймав, наконец, в прицел верткий вертолет, пилот «Черной акулы» решил покончить с добычей одним ударом и дал ракетный залп. В последнюю секунду «Швейцер» бросился вниз, словно камикадзе, и пронесся под железнодорожным мостом. Ракеты ударили в железобетонную конструкцию, в одно мгновение уничтожив ее. «Швейцер» вынырнул из пламени с другой стороны моста, но, делая очередной маневр, на мгновение подставил борт под удар. Пилот «Акулы» не упустил свой шанс. Застучал крупнокалиберный пулемет и от пузатой стеклянной кабины «Швейцера» не осталось практически ничего. Вертолет лишился оболочки, но пилот пока чудом оставался живым. Юркий вертолет снова вильнул и получил еще одну очередь в бок. «Швейцер» задымил, потеряв управление. Приблизившись вплотную, «Черная акула» уничтожила его оставшейся ракетой.

Массивный «Мерседес» подкатил к одному из не особенно заметных особняков в центре Москвы, каких в столице, набитой культурными ценностями, десятки. Из открывшейся дверцы вышел брюнет с невыразительными чертами лица и медленным шагом по широкой лестнице направился ко входной двери, у которой дежурило несколько военных гвардейцев с карабинами в руках. Это был Герман Бергмозер. Его знали в лицо, поэтому никаких спецпропусков в штаб–квартиру серого кардинала Верстышева не спросили. Да и о том, что мимо них проходил Бергмозер, гвардейцы начисто забыли сразу после того как он вошел в дверь.

Миновав наполненное охранниками фойе особняка, Бергмозер, пройдя незаметным все виды контроля тела, вошел в лифт и поднялся на шестой этаж, туда, где находились главные апартаменты шестидесятилетнего крепыша Верстышева.

Перед бронированной, как полагается, дверью дежурили четверо верных псов Верстышева – здоровенные детины, служившие у него уже десять лет, происходившие из киллеров, и имевшие на своем счету не по одному десятку загубленных жизней. Судя по выражению лиц – сегодня был удачный день для их хозяина. В личные апартаменты даже Бергмозеру вход без досмотра был заказан, надо было позволить себя обыскать. Киллеры–охранники уже сделали несколько движений, приглашая Германа поднять руки вверх, но он обошелся с ними также, как с гвардейцами внизу. Они мгновенно потеряли память.

Герман толкнул массивную дверь и вошел в апартаменты, обставленные с таким шиком, что мог позавидовать даже иранский шах. Верстышев сидел в кресле с балдахином у окна, одетый в длинный махровый халат, и курил сигару. Он не обернулся, когда вошел Герман, но сразу спросил:

– Как успехи?

– Они все мертвы.

Верстышев блаженно улыбнулся.

– Хорошо… Очень хорошо.

Герман медленно приблизился и добавил.

– Ты тоже мертв.

Верстышев обернулся. С его лица еще не успела сползти умиротворенная улыбка, которая мгновенно стала меняться на гримасу мучительной смерти от удушья. На шее серого кардинала образовалась тонкая алая линия, которая на глазах наливалась кровью. Он схватился обеими руками за горло и упал на паркет к ногам Бергмозера. Герман поставил свой сапог ему на голову и повторил с нажимом:

– Ты тоже мертв.

Из горла Верстышева вылетел предсмертный хрип, после чего его голова безвольно повисла, а тело обмякло. Герман не оборачиваясь вышел из апартаментов.

Спустя короткое время он воплотился на своем командном пункте. Все. Теперь можно было действовать. Никаких противников в России у него больше не оставалось. Единственный, кто мог как–то помешать ему, думал, что находится на другом континенте, а находился в другом мире, и не мог вернуться оттуда живым. Он вошел в тот мир через неправильную дверь и теперь был запечатан заклятием как джин в бутылке. Странно, но белый маг не знал, что каждая видимая простым людям страна на этой планете имеет своего невидимого покровителя и живет в своем времени. Каждая страна в своем времени, своем мире. И эти миры не должны пересекаться. Так думают покровители, потому что мир тяготеет к единому. Бог ведет его к единому. Если позволить миру жить без покровителей – исчезнут границы, исчезнут и покровители, настанет Бог. Бергмозер хотел, чтобы настал сатана. Бог сейчас не в силе. Будь по–другому, Бергмозера уже давно не существовало бы ни в одном измерении.

Герман подтолкнул Антона в ту неправильную дверь с единственной целью – избавиться от него, потому что в тайне боялся как непобедимого белого мага. Но маг оказался глуп. Теперь он был бессилен как–то изменить ход вещей на одной шестой части планеты в своем мире, потому что для этого необходимо было вернуться обратно той же дорогой – через один из тоннелей смерти – а эта дорога была для него закрыта до тех пор, пока существует бессмертный дух Бергмозера. Тоннели соединяли миры мертвых, но Антон – белый маг, преодолев тоннель, он стал для этого мира не то чтобы мертв, но как бы параллелен, а значит неопасен. Он был обречен бесконечно ходить по ту сторону стекла, не имея возможности проникнуть за него. А Бергмозер мог проникнуть куда угодно, ибо был мертв в человеческом понимании. Теперь он владел современной Россией почти безраздельно, а скоро завоюет Америку и весь оставшийся мир, а потом и миры. Все тоннели смерти, до десятого, были ему подвластны. Антон же не мог знать обратного хода на пути мертвых.

По желанию Бергмозера Антон с вампирами натворили немало дел в Соединенных Штатах, покровителя которых Герман безумно хотел уничтожить. Этот энергетический десант хорошо подготовил почву для предстоящей интервенции злых духов. Правда, в последнее время что–то беспокоило Германа, какое–то непонятное возмущение энергии на окраинах сознания, но сейчас было не до нее.

Герман подошел к пульту управления и набрал на клавиатуре несколько кодовых сигналов. Перед ним зажглись десятки мониторов, освещая полумрак командного пункта, словно глаза волков. На каждом мониторе появились изображения ракетных шахт, аэродромов с остроклювыми хищными истребителями и тяжелыми бомбардировщиками, полными смертоносного груза, глубокие подводные бухты, в которых прятались атомные подводные лодки, тысячи секретных спутников с лазерными орудиями на орбите, казармы с десантниками и морскими пехотинцами устрашающего вида. Вся эта мощь готова была по первому его сигналу прийти в движение. Бергмозер любовался духом войны и разрушения, дремавшим в этих машинах и людях до назначенного часа. Сами люди, которые управляли всей этой лавиной смерти, уже давно превратились в зомби и действовали по мысленному приказу Бергмозера и его эмиссаров, которых он расставил на все посты. Почти вся армия была в его руках. Только небольшая ее часть, состоявшая из людей, в тайне веривших в Бога, не подчинялась ему. Но таких с каждой минутой становилось все меньше.

Черный полковник с сожалением отвернулся от мониторов. Что–ж, час почти настал, и сегодня вся эта лавина оживет и тронется в путь. Бергмозер неожиданно вспомнил про пленницу и захотел на нее взглянуть. Повинуясь его мысленному приказанию, в командный пункт из подземелья поднялась прозрачная сфера, стенки которой, казалось, были сделаны из толстого стекла и были холодными снаружи, но теплыми внутри. На самом деле эта оболочка возникала при соприкосновении разных времен. Катя была заключена в тюрьму времени и не имела выхода за пределы шара. Для нее время текло ужасно медленно, причиняя боль ожидания. Это была пытка невозвращением любимого человека, которая должна была длиться вечно. Бергмозер упивался видом мучений своей пленницы несколько минут. Насмотревшись, он мысленно приказал опустить шар в подземелье.

Командир роты воздушных десантников молодой полковник Глеб Гвоздь сидел на деревянном препятствии посреди полкового стадиона и, страдая от жары, в течение получаса лично измывался над молодым пополнением. Лейтенанты и сержанты покуривали в сторонке, глядя на публичное изнасилование доброй сотни юнцов, едва неделю как призванных на государственную службу в степи Казахстана. Глебу было страшно скучно и страшно жарко, несмотря на то, что он давно уже разоблачился до тельняшки. Рота зеленых молодцов, кто жирный, кто дохлый, смотрелась очень живописно и кое–как развлекала командира.

– Встать! – скомандовал он отжимавшимся с полным боевым снаряжением солдатам.

Гремя «Калашниками» солдаты медленно выпрямились. По лицам читались застрявшие в горле матные слова. Глеб обвел их мутным от жары взглядом и философски заметил:

– Медленно встаем, товарищи будущие десантники. Так мы с вами врага не одолеем.

И, смачно сплюнув на раскаленную землю, рявкнул:

– Лечь!

Солдаты в изнеможении повалились на чахлую траву – многотонные «Калашники» тянули вниз, словно камень на шее. Глеб прошелся вдоль распластавшегося на земле строя, бросил неторопливый взгляд за горизонт, на котором не было видно ни облачка, затем многозначительно посмотрел за кучковавшихся невдалеке сержантов и лейтенантов, мол «Смотрите, как надо молодых дрючить», и гаркнул:

– Вста–а–ать!

Несмотря на дикую усталость, рота поднялась в два раза быстрее. Глеб удовлетворенно хмыкнул себе под нос и снова произнес:

– Лечь!

Солдаты повалились вниз. Полковник подошел к одному из сержантов, стрельнул у него закурить, прикурил, и, затянувшись дымом, произнес, обращаясь к бойцу на правом фланге.

– Что–то ты, Федосимов, медленно команды выполняешь. Хотел я уже вас на обед отпустить, да из–за тебя придется всех еще маленько потренировать.

Глеб обернулся к одному из сержантов и приказал ленивым голосом:

– Еремеев, бери роту и дуй на кросс. Десять километров в полном снаряжении. Взять с собой противогазы. По дороге – короткие остановки через каждые два километра для отработки отжиманий. Выполнять!

– Есть, товарищ полковник. – отрапортовал сержант Еремеев и заорал благим матом – Рота подъем! В колонну по четыре, становись!

Солдаты с обезумевшими глазами кое–как сбились в кучу и разобрались в колонну по четыре. Еремеев сделал последнюю затяжку, выкинул сигарету на траву и, затоптав ее каблуком кирзового сапога, рявкнул:

– Ро–о–ота, за мной, бег–о–ом марш!

И затрусил впереди строя. Для солдат наступал закат солнца вручную. Стуча каблуками, рота выбежала на асфальтированную дорожку, ведущую из расположения полка в сторону молочной фермы. Не успев удалиться от полка на километр, Еремеев остановил роту и с наслаждением опытного садиста приказал:

– Химическая атака. Одеть противогазы!

Зеленые, окончательно потеряв волю к жизни, обливаясь потом натянули резиновые шапки на головы.

– Бего–о–ом марш!

И рота, всколыхнувшись, снова побежала вперед.

– Подтянись, лентяи! – орал сержант на отстающих, – Обед еще далеко!

Полковник Гвоздь, скрываясь от палящего зноя, вернулся в штаб, где стояла приятная прохлада, поддерживаемая итальянским кондиционером, который полковник забрал в доме одного из душманских полевых командиров, когда воевал в Афганистане. Насмотревшись видиков, Глеб обставил у себя в штабе все по западному образцу, и теперь штаб напоминал нечто среднее между секретным командным пунктом ЦРУ и полицейским участком Лос–Анджелеса. Полковник бросил автомат на стол, а сам приземлился в кресло, достал из походного холодильника бутылку газированной воды и налил себе полный граненый стакан – с посудой все обстояло не по–западному. По телу разлилась приятная прохлада. Зной медленно начал отпускать. Глеб открыл ящик стола и, обнаружив там несколько журналов «Плей Бой», приготовился провести десять–пятнадцать приятных минут, остававшихся до обеда. Однако, спустя пять минут, его покой был нарушен вбежавшим в штаб сержантом Еремеевым.

– Товарищ полковник, – виновато сообщил сержант, – Федосимову с сердцем плохо стало, а Гельмутдинов, собака, помер.

Глеб Гвоздь не испытал при этом сообщении никакого беспокойства. Он холодно посмотрел на сержанта, и сквозь зубы процедил:

– Да и хрен с ними. Слушай приказ. Передать всем командирам. Через пять минут полк стоит на плацу в полном вооружении, готовый к погрузке на машины. Как понял?

– Вас понял, товарищ полковник. А как же эти…?

Глеб Гвоздь поднял на сержанта презрительный взгляд и сказал:

– Этим уже лучше нас всех. Выполнять приказ!

Через пять минут полк ВДВ погрузился на «УРАЛы». Мощные машины, окрашенные в песочный цвет, взвыли моторами и, выстроившись в колонну на шоссе, устремились к аэродрому, где уже стояли готовые к вылету два огромных «АНТЕЯ».

Глеб первым спрыгнул на раскаленную солнцем взлетную полосу и скомандовал зычным голосом:

– Первая и вторая роты грузятся на борт ближнего самолета, третья и четвертая на дальний! Живей ребятушки, нас ждет веселая дорога!

Десантники лихо перепрыгивали через борт «УРАЛов» вниз и, приземлившись один за другим, прижимая автоматы к груди, исчезали в черных проемах грузовых отсеков здоровенных транспортов. Через пару минут фургоны сиротливо опустели. Захлопнулись входные люки самолетов, поднялись со скрипом хвостовые рампы, завертелись лопасти огромных винтов, разрубая воздух на мелкие части. Вокруг аэродрома началась песчаная буря. Оба «АНТЕЯ» вырулили на центральную взлетную полосу и друг за другом поднялись в небо, ложась на секретный курс.

Командир эскадрильи стратегических бомбардировщиков «Ту–160» полковник Егор Кузнецов уже почти три минуты чесал свой лоб, разглядывая секретное сообщение из штаба округа. Обработанное шифровальщиками, оно гласило: «Приказываю привести звено бомбардировщиков в боевую готовность. Снарядить боекомплектом типа А–7 и следовать в квадрат 90.66. Ожидать на месте дальнейших указаний. Центр.» Центр – это Москва. Егор конечно был военным и привык выполнять приказы, но и он начал сразу испытывать смутную тревогу, так как боекомплект типа А–7 включал в себя только одно – атомную бомбу. Зачем нужна атомная бомба, если никакой войны и вообще угрозы не наблюдалось? Или может, это незапланированные учения штаба для повышения боеготовности? Впрочем, размышлял Егор не долго, он все–таки был военным и не разделял мнения гражданских о том, что человек есть одни сплошные мысли. Это гражданский – сплошные мысли, а военный – одни сплошные действия. Непрерывный экшен, как теперь модно говорить.

Полковник Кузнецов нажал кнопку на селекторе внутренней связи и услышал в ответ голос дежурного по части капитана Весенина.

– Дежурный по части слушает.

– Весенин, говорит полковник Кузнецов. Всю эскадрилью на вылет. Тип боекомплекта – А–7.

– Вас понял, товарищ полковник, эскадрилью на вылет. – отрапортовал в ответ капитан, но Кузнецов по голосу уловил, что и он слегка удивлен неприятной неожиданностью. Все–таки боекомплект А–7 не внушал социального оптимизма. Лучше бы А–6, всяко спокойнее.

Егор отключил кнопку на пульте и почти бегом направился к боксу своего экипажа. Толкнув дверь, он направился прямиком к стенному шкафу. Открыл, привычным движением стал натягивать рыжий летный комбинезон с нашивкой номера части и эмблемой на рукаве – в последнее время в войсках дали слабину и пошла мода придумывать эмблемы чуть ли не каждому подразделению. Эскадрилья «Ту–160» решила называться отрядом «Стерх», и теперь рукава ее летчиков украшал профиль гордой птицы. В глубине души полковник это одобрял – не все этим недоноскам из «Топ–Гана» щеголять в фирменных летных куртках, наши летчики ребята покруче будут. Егор уже выбегал из бокса с гермошлемом в руках, когда туда вбежали остальные члены его экипажа.

– Поторопись, бродяги! – прикрикнул на них полковник, – Через пять минут старт.

Он выскочил из здания и направился к бомбардировщику, массивной, но грациозной громадой темневшего на дальнем конце аэродрома, затерянного в лесах крайнего севера. Успел заметить, как отъехал от самолета погрузчик тяжелых авиабомб. Значит, боекомплект А–7 уже подвесили. От самолета теперь прямо веяло холодом смерти, так сильно, что даже видавшему виды полковнику ВВС стало жутковато. Кузнецов посмотрел на чахлый северный рассвет, сплюнул на промерзший бетон, и полез по приставленной лестнице в высокую кабину стратегического бомбардировщика. Почти сразу за ним в кабину стали запрыгивать остальные. Неподалеку возле четырех таких же смертоносных машин, как рассмотрел Егор сквозь стекло, уже копошились экипажи.

Полковник привычно пощелкал тумблерами, проверил индикацию приборов. Все было в норме, но почему–то неясной тоской щемило сердце. Майор не верил в предчувствия, но некоторые суеверные личности на гражданке утверждали, что так бывает перед смертью. Он отмахнулся от этой идиотской мысли, однако приказ следовать в квадрат 90.66 стоял у него перед глазами. Почему именно туда, ведь это место находилось недалеко от Москвы? Не на праздник же воздухоплавания их ждут. Хотя, нынче такие времена, что Кузнецов не сильно удивился бы, если случайно оказался прав.

– Товарищ командир, – обратился к нему штурман, всего месяц назад прикомандированный к ним из другого полка и еще не освоившийся окончательно в экипаже молодой старлей, – На серьезное задание летим, говорят?

Кузнецов недовольно осклабился.

– У нас все задания серьезные, старший лейтенант.

– Вас понял. – ответил старлей и заткнулся.

– Приготовиться к старту.

Полковник связался по рации с экипажами остальных стратегических бомбардировщиков и, проверив готовность, скомандовал:

– Взлет!

Абсолютно белая машина, сливавшаяся днем издалека с окрестными снегами, вырулила на взлетную полосу. Из дюз вырвались струи огня. Мощный самолет вздрогнул и рванулся вперед, рассекая воздух многометровыми крыльями. Пробежав по полосе, он с легкостью заправского истребителя оторвался и взмыл вверх. Следом за ним в небо устремились остальные боевые машины.

В тот вечер американские спутники–шпионы отметили резко возросшую активность российских войск, которые мгновенно перегруппировались по территории страны, запутав в мгновение ока военных наблюдателей. Самая мощная группировка приходилась на долю ВВС и состояла из нескольких сотен воздушных объектов разных размеров, барражировавших неподалеку от столицы русских. В режиме полного радиомолчания в движение пришли мобильные группировки Северного и Тихоокеанского флотов, атомные подлодки выползли из своих скальных гротов в открытое море. Обозначилась передислокация мобильных ударных ракетных частей, на вооружении которых находились ядерные боеголовки. К ужасу генералов Пентагона на орбите началось движение русских военных спутников, по разведданным оснащенных лазерными пушками. Американский президент отдал приказ готовиться к ядерной войне. Но когда страсти накалились до предела, произошло непонятное и необъяснимое событие – надо всей территорией России и в ее прибрежных водах вспыхнули разом миллиарды фосфоресцирующих огней. Затем все они устремились словно в гигантскую воронку, центр которой находился неподалеку от Москвы, и также мгновенно и бесследно исчезли. Дальнейший анализ секретных спутниковых фотографий дал ошеломляющие результаты, – у России практически не осталось вооруженных сил. Американцы экстренно созвали на совещание всех руководителей НАТО, временно приостановив его расширение на Восток в связи с непонятной угрозой, исходившей от русских. Их действия были необъяснимы. Скорее всего, мир столкнулся с небывалой военной хитростью и абсолютно новой технологией. Россия одним ударом поставила НАТО в тупик.

Единственное, о чем беспокоился Бергмозер, исчезая в тоннеле смерти, был Антон, который на время перехода становился свободным от заклятий.

Глава 24. Атака с того света

Рассел продолжал в задумчивости смотреть на только что появившегося перед ним человека. Человек был несколько странным. Не то чтобы с виду – ничем особенным он от других человекообразных не отличался: и рук у него было две, и ног две, одна голова, два уха, – а скорее своим поведением. С первых секунд своего появления в дверях палаты (а точнее камеры, как Рассел ее про себя окрестил) человек этот вел себя странновато для нормального, но и это Рассел скорее ощущал, чем мог увидеть глазами. Он всем телом чувствовал мощнейшую энергию, исходившую от нежданного посетителя, хотя энергия та была не черной. Но от этого было не легче. Чувствовалось, что человек при желании мог вышибать силой взгляда бронированные двери, да что там двери, сознание майора ощущало силу урагана…

– Так, кто вы? – повторил Кремп свой вопрос, не найдя ничего лучшего.

– Какой вы несообразительный, майор, – посетитель сел на табуретку напротив кровати Кремпа, – Может вы припомните, как летали бомбить мирную российскую точку радиоразведки в мирное время?

Кремп отложил книгу в сторону. Его лицо приняло замкнутое выражение.

– Не понимаю, о чем речь. На этой авиабазе не имеют права обсуждать мои задания, пока я не встречусь со своим командованием.

Посетитель слегка отклонился назад.

– Да бросьте вы, майор. Все ваши мысли я читаю как по бумаге. Да и не инспектор я. Если хотите знать, мне дела нет до ваших военных секретов и, если бы ваш чертов бомбардировщик не повстречался на моем пути в самый неподходящий момент, сидел бы я сейчас на «смене» и пил чай. А что до командования операции, так оно уже давно на том свете пребывает, а ваш непосредственный руководитель полковник Патерсон – предатель Америки, заговорщик и торговец наркотиками. Грегор Йорк тоже хорошая сволочь.

– Что за чушь вы тут несете? Как вас зовут? Назовите ваше имя и звание.

– Нет проблем. Если вам это поможет – младший сержант российских войск радиоразведки Антон Гризов.

– Каких войск?

– Российских, майор, российских. Не делайте такие круглые глаза и не ищите пистолет. Я не диверсант в прямом смысле. Хотя попал сюда не по своей воле, и на службе в американской армии не состою. Даже наоборот.

– Как вы сюда попали? – Кремп немного насторожился – этот парень или действительно проверяющий, который косит под идиота, или законченный наркоман, невесть как попавший в вооруженный силы несмотря на жесточайший контроль.

– Если я вам скажу правду, вы все равно не поверите. Сказать? Через астрал. Ну вот видите, я же говорил, что вы не поверите честному слову русского радиоразведчика. Поэтому придется вас немного погипнотизировать. Не переживайте, это для вашего же блага. Нет, дергаться бесполезно, от меня не убежишь.

Последние слова относились к попытке майора Кремпа выскочить в полуоткрытую дверь. Дернувшись в проем между посетителем и собой майор мгновенно застыл как изваяние в музее восковых фигур, а затем медленно под взглядом Антона опустился на кровать и сел на прежнее место.

– Эх, американцы, американцы, – произнес Антон со вздохом, – вечно у вас экшен впереди мысли идет. Ладно, сиди майор и не рыпайся, придется тебе астральное кино показать в качестве ликбеза.

Кремп, конечно, не слышал этих слов, но четко выполнял все приказания, поскольку его мозг был полностью подчинен мозгу Антона.

… В ту же секунду они увидели заходящий со стороны солнца «Миг». Уже почти наступил рассвет, и небо на востоке слегка окрасилось в розовый цвет. Истребитель грациозно сделал вираж, блеснув плоскостями, и пошел прямо в лоб. Джонни приник к штурвалу:

– Он что, сумасшедший?

– Нет, Джонни, – сказал Кремп. – Но нам уже все равно.

Две металлические стрелы неслись навстречу друг другу со сверхзвуковой скоростью. Расстояние между ними исчезало все быстрее. Лэсли Форд рванулся из своего кресла, но ремни не пустили его. Тогда он уронил голову на грудь и прошептал:

– Я не хочу так рано…

Ракет у Антона больше не осталось. Не было и энергии для того, чтобы создать их. Не осталось уже ничего, лишь желание уничтожить. И себя, и этот бомбардировщик. Он вдруг увидел, как сходятся в небе две звезды: огромная белая Альмиора и синий Благран. Сливаются и исчезают. И в эту секунду Антон ощутил в себе огромную силу, которой никогда раньше не знал. Гигантская белая вспышка разорвала небо, окончательно уничтожив ночь. Антон увидел вокруг миллионы светящихся линий, сходившихся в одной точке, рождая спираль, и себя, падающего в этот бездонный колодец.

… Уже двадцать минут экипаж «Б–52» в полном составе сидел на стульях со связанными руками и ногами в комнате без окон. Прямо в глаза им бил яркий свет четырех мощных электрических ламп, стоявших на столе, за которым расположился капитан Мауэр. За спиной капитана маячили молчаливые фигуры морских пехотинцев. Ни Кремп, ни кто–либо другой ничего не понимали в происходившем. Капитан, казалось, понимал еще меньше, но от того только становился злее, что само по себе ничего хорошего пленникам не несло. Их еще не били и не пытали, но явно принимали за нацистских шпионов. Между тем, Кремп, как и подобает командиру экипажа, держался вполне достойно и даже вызывающе.

– Даже если вы меня расстреляете, капитан, я повторю вам тоже самое. Мы – американцы, а не немцы или итальянцы.

– Где вы взяли самолет? – продолжал гнуть свое Мауэр.

Очень трудно, когда тебе не верят твои же соотечественники, только ставшие в одночасье моложе тебя лет на сорок. И вроде бы та же земля и те же люди, только что–то не так в этой Америке сороковых. И хотя ты снова в армии, тебя признали и поручили важное задание, но почему так неудержимо тянет туда, в свое время, где остались жена и еще не родившиеся дети.

… – Скажите, майор, а что вы вообще помните?

Рассел докурил сигарету, затушил ее в чашке из–под кофе, и поджег новую. Затянулся сладковатым дымом. Помолчал.

– Да ничего особенного не помню. Мой бомбардировщик летел на задание по уничтожению какого–то стратегического объекта русских. Потом раздался взрыв и огромная вспышка. А потом я провалился в небытие, словно в сон. Только и всего.

– Значит, вас подбили в бою?

Кремп сделал жест неопределенности взмахнув руками.

– Не знаю. Боя не помню, но все может быть.

– Ну, а дальнейшие события вы помните?

Рассел прищурился.

– Какие события? Я же вам сказал, что после этой вспышки потерял сознание и очнулся вот здесь, где не дают сигарет и выпивки офицеру ВВС.

– Ну хоть себя–то вы помните. – с облегчением произнес Грегор Йорк, – И то ладно. А меня узнаете?

Кремп опять затянулся.

– Да как вас не узнать. Вы ведь мой непосредственный шеф по какой–то программе, не вспомню ее названия, прости Господи. А звать вас, кажется, Григор.

– Грегор, с вашего позволения, – поправил его аналитик, – Грегор Йорк, ваш непосредственный начальник по программе «Мыслитель». Вы представляете сейчас себе основное направление работ по программе?

… Посередине ангара многорукие роботы и приборы группировались вокруг массивного сооружения странной формы, при ближайшем рассмотрении имевшего некоторое сходство одновременно с военным самолетом, бронетранспортером и подводной лодкой. Это внешне устрашающее и неуклюжее сооружение являлось последним достижением гениальной технической мысли американских конструкторов, спроектированным втайне от всего мира. И предназначалась ему особая миссия. За то, чтобы узнать о ней поподробнее многие разведки не пожалели бы миллиарды долларов. Но даже если бы им удалось в конце концов все выяснить, это уже ничего не изменило бы в раскладе сил. Судьба многих стран была тайно предрешена.

Рассел медленно открыл глаза. Ощущение было такое, словно он поднимался несколько часов из глубокой пучины без акваланга. Перед глазами плавали круги, затем все стало постепенно проясняться. Круги исчезли. Напротив сидел посетитель, теперь майор абсолютно точно знал с кем имеет дело.

– Так вот ты какой, эфирный оборотень, секретное оружие русских.

– Он самый, хорошо хоть не северный олень, и то ладно. Не пугайтесь, к потусторонним силам я имею весьма опосредованное отношение. Я, конечно, умею перевоплощаться и находиться в десяти телах одновременно, но это не так страшно, как кажется. Кстати, ваши парни видели сейчас тоже самое и находятся уже в курсе дела.

– Мой экипаж? – Рассел оживился, – Но ведь они же все погибли!

– Черта с два, погибли. – ответил Антон, – Все они остались живы и находятся за стенкой в нескольких метрах, просто всем вам было уготовано существование в качестве подопытных кроликов в застенках Грегора Йорка, вашего лучшего друга. Он собирался долго и с наслаждением препарировать ваши мозги, побывавшие в разных временах. Его это интересовало как исследователя.

Рассел сплюнул на пол и процедил сквозь зубы:

– Сволочь!

– Абсолютно с вами согласен, майор. Но как говорят у нас – слезами делу не помочь. Надо действовать. Последнее видение, которое вы только что просмотрели, относится непосредственно к вам. Эта махина, созданная втайне от всего мира, называется «Культиватор грез» и была собрана на этой самой авиабазе «Гринфилд» в непосредственной близости от вашей палаты. Точнее, под вашей палатой. Его основная задача – нейтрализовать войска ПВО моей страны, для того чтобы они не смогли известить о готовящемся нападении на Россию вооруженных сил Соединенных Штатов Америки. Точнее, не США, а СНШ – Содружества Независимых Штатов. Той Америки, из которой вы улетели когда–то, больше не существует. Ваши заочные друзья из программы «Мыслитель» осуществили военный переворот и вы, случайно конечно, едва не нарушили их планов. Так что, при нынешнем режиме – вы не жилец. Именно поэтому вас и держали здесь.

– Мы нападаем на русских?

– Ваш новый диктатор, майор, который лелеет мечту о мировом господстве. США теперь мировой агрессор, а не оплот демократии. И потому ваша жизнь полностью зависит от моей, а моя, как это ни странно, в какой–то степени от вашей. Я имею нехорошее предчувствие, что если дать вашему диктатору развернуться, то и от моей родины мало что может уцелеть, так что мы с вами сейчас в одной лодке.

Рассел встал и подошел к окну с пуленепробиваемым стеклом, которое выходило во двор. Постоял немного, помолчал, осознавая услышанное, увиденное и прочувствованное. В этот момент открылась дверь и в комнату один за другим зашли Дик Биллинго, Лесли Форд, Билл Хармен, Пит Джассини и Джонни Питфайер. Они не стали бросаться друг другу на шею с криками радости – они все уже все знали. Знали и того, кто сидел сейчас на табуретке посреди комнаты. А потому не задавали лишних вопросов.

– Что нам делать? – спросил майор Кремп, оборачиваясь к Антону.

– Вам? – переспросил он, как бы не расслышав, – Вам надо воевать за независимость.

– Но как? Что мы можем сделать, если власть в стране уже принадлежит диктатору? Погибнуть?

– Вы можете слегка изменить его планы. Через два часа с авиабазы «Мак–Гуайр» в Аризоне должен стартовать второй «Культиватор грез», который должен нанести завершающий удар по точкам ПВО России с тем, чтобы добить их и окончательно нейтрализовать. Я предлагаю Вам использовать один из стратегических бомбардировщиков, базирующихся на здешней авиабазе, благо все входы и выходы свободны, и нанести удар по базе «Мак–Гуайр», поскольку они сейчас не ждут никакого сопротивления. Они подавили уже все неподвластные американские военные группировки. Так что у вас будет шанс. Зыбкий, но шанс.

– А что это даст?

– Тем временем я догоню и уничтожу первый «Культиватор грез». И попытаюсь остановить вторжение. А затем вернусь и незримо помогу вам. Думаю, все у нас получится.

– Вы собираетесь воевать в одиночку?

Антон улыбнулся.

– Но ведь я же эфирный оборотень, черт побери. А люди эфирным духам не помощники. Коме того, если что, то я сам вас разыщу. Прощайте майор. Надеюсь, больше не увидимся.

Антон встал и направился к выходу, но не дойдя обернулся:

– Да, майор. Если увидите когда–нибудь в небе «Миг–29», не торопитесь снова его атаковать – это могу быть я.

Когда он исчез, оставив после себя атмосферу неразгаданной тайны, Рассел долго не раздумывал, почему–то все это не казалось ему трюком. Он обернулся к своему экипажу и приказал:

– За мной, ребята.

Летчики вышли в коридор и сразу же столкнулись лицом к лицу с двумя охранниками, в руках которых находились короткоствольные автоматы. Летчики замерли на мгновение, но тут же все встало на свои места – на лицах охранников играли детские улыбки, казавшиеся абсолютно тупыми на угрюмых физиономиях этих потенциальных киллеров. Рассел первым двинулся и прошел мимо ничего не соображавшей охраны. Дальше через открытую бронированную дверь, еще одну, вниз по лестнице на первый этаж. И везде на лицах охраны одно и то же идиотское выражение. Все это напомнило ему действие сверхмощного генератора частоты мыслей, то есть той самой «Фабрики грез», которую он начинал испытывать, и из–за которой в конце концов попал в эту палату.

Через пару минут, не встретив никакого сопротивления, они достигли ангаров, где стояло несколько стратегических бомбардировщиков. Огромные двери ангаров были раскрыты. Рассел бегло осмотрел комплект вооружения, подвешенный к могучим крыльям одного из самолетов, и взобрался в кабину по кем–то заботливо приставленной лестнице. Экипаж не рассуждая последовал за своим командиром.

Рассел, как когда–то перед вылетом на операцию под кодовым названием «Труба всему 55», пощелкал тумблерами приборов и захотел услышать в гермошлеме голос командира авиабазы, но вспомнил, что полковник Патерсон стал предателем, а база ничем не отличалась от мертвой. Поэтому ждать сигналов извне не было никакого смысла.

– Готовы, парни? – спросил Рассел своих подопечных, – Возможно, это наш последний полет.

– Да и черт с ним, командир, – ответил ему старый друг Джонни Питфайер, – Лучше погибать за свободу от удара ракеты в борт, чем без толку от рук маньяка. Поехали.

Как когда–то давно, Рассел мысленно перекрестился и нажатием послал свою смертоносную птицу в полет. Б–52 рванулся с места. Шасси бешено завращались, набирая обороты. Через несколько секунд разбега бомбардировщик подпрыгнул и оторвался от земли, набирая высоту, достигнув которой, на этот раз взял курс в сторону бескрайнего океана песков.

Спустя час под ними все также тянулась песчаная и безжизненная пустыня. Как–то абсолютно не верилось, что где–то здесь могли обитать люди. Но они не просто здесь обитали, они готовили миру космическую гадость. Еще через двадцать минут полета ботовой радар стратегического бомбардировщика наконец нащупал скопление металлических предметов. В данном квадрате это не могло быть ничем другим кроме авиабазы «Мак–Гуайр», захваченной мятежными войсками диктатора Хольцмана, взлелеянного Пентагоном и президентом США на свою голову.

– Мы у цели, парни, – командовал Кремп, – Приготовиться к массированной бомбардировке объекта.

«Б–52» уже стал заходить на бомбометание, когда на радаре появилось две летящие цели, которые приближались с высокой скоростью. Сразу за ними из подземного ангара выползало чудище неведомое – помесь подлодки с бомбардировщиком.

– Вот оно! – радостно заорал в микрофон Рассел, – За дело, ребята, превратим эту железяку в кучу расплавленного дымящегося металлолома.

– Сэр, нас атакуют истребители! – раздался голос Хармена.

– Разберись с ними, Громоотвод! – приказал Рассел, а сам подумал, что первый раз в жизни приходится воевать против своих собственных ВВС.

Громоотвод не заставил себя долго ждать. Со свистом ракеты сорвались из–под острых массивных крыльев несущегося в атаку ракетоносца и устремились навстречу истребителям. Две огромные ярко–белые вспышки впереди доказали, что Билл Хармен был лучшим стрелком во всем стратегическом воздушном флоте. Останки истребителей еще не успели просыпаться вниз, а «Б–52» уже рвался к земле, обгоняя их.

Расселу теперь была отчетливо видна громада «Культиватора грез», вырулившего на взлетную площадку и готовившегося к старту. Он и в самом деле был похож на нечто среднее между крылатой подводной лодкой и подводным бомбардировщиком. Справа от него еще два истребителя разворачивались для взлета – они хотели перехватить Рассела. Но не тут–то было. Массивный бомбардировщик словно коршун бесстрашно ринулся на превосходившую его в десятки раз добычу. Когда он на секунду завис над громадой «Культиватора», Рассел заорал что было сил в микрофон:

– Огонь! Бомбы пошли!

Повинуясь его команде, бомболюки открылись, освобождаясь от своего смертоносного груза. Самолет даже подбросило – настолько он стал легче. Нос бомбардировщика задрался вверх. Теперь он шел снова на взлет. А позади него одна за другой рвались мощные бомбы. Взметались в небо языки пламени, разлетались в разные стороны куски железа. Территорию затерянной в пустыне авиабазы «Мак–Гуайр» заволокло черным дымом. Второго «Культиватора» больше не существовало.

Когда Антон соткался в непосредственной близости от первого «Культиватора», над туманным Альбионом висел туман. И шел дождь. Естественно, Антон проявился в виде истребителя российских ВВС, которому в этих местах летать никак не полагалось. Однако, это его не сильно беспокоило, поскольку, оценив обстановку, Антон выяснил, что вся воздушная армада диктатора Хольцмана еще только готовится подняться в воздух над территорией Северной Америки, а в этом районе никакой непосредственной опасности кроме «Культиватора» не существовало. Базы НАТО не в счет. Антон приблизился к «Культиватору», летевшему без ненужного ему сопровождения – он сам распространял повсюду мирный детский сон, и несколько минут откровенно любовался величественной громадой. Да, умеют Америкацы создавать миражи в натуральную величину и давить на психику всевозможными несущественными страшилками. Что ни говори, а «Культиватор» воображение поражал. Но поразить он мог воображение кого угодно, только не Антона, который за последнее время свыкся с положением эфирного духа и даже иногда откровенно им наслаждался. Дух, так дух. Это, конечно, не джинн, но тоже неплохо. Духу воображение иметь полагается, только вот воздействовать на него никак нельзя. Неподдающееся оно.

Пока Антон любовался летящей громадой, они пересекли границу Франции, затем Германии. Летели над Польшей. Все это время Антон исследовал внутренности электронного мозга летательного аппарата и медленно приходил в ужас от количества гадостей, которые тот мог совершить, если его не остановить вовремя. Наверное, нисколько не меньше, чем Бергмозер, длинного энергетического ошейника которого, да и вообще каких–либо признаков деятельности, Антон после бегства от вампиров уже давно не чувствовал. Это настораживало. Польша постепенно подходила к концу, когда Антон наконец решил уничтожить «Культиватор». И тут вдруг произошло что–то необъяснимое. Антон, готовый выстрелить всей своей энергетической мощью и рассеять по планете пыль «Культиватора», словно бы ударился в невидимую стену. Ударился и опешил – он не мог двигаться дальше. Он, эфирный оборотень, которому подвластны небесные просторы, просто не мог преодолеть ни сантиметра пути в направлении России. А «Культиватор» тем временем медленно плыл дальше. Он удалялся по направлению к русской границе и никто теперь его не мог остановить. Антон, немного оправившись, бросился на невидимую стену, но безрезультатно. Он бился об нее, как птица о стекло, обрушивал на нее один за другим энергетические удары, но никакая мощь не могла ее сокрушить. Во всяком случае его мощь. А «Культиватор» все удалялся от него. Еще немного, и его могучая громада, невидимая ни на одном радаре ПВО, скроется в кучевых облаках. Но прежде чем «Культиватор» исчез из поля зрения, Антон успел увидеть, как от него отделились около сотни казавшихся крошечными капсул и устремились в разных направлениях. Это были мобильные генераторы частоты мыслей. Достигнув русских радиолокационных точек, они ввергнут солдат и офицеров в гибельные воспоминания о детстве, из которых не будет возврата. Антон готов был выть от безысходности. На его глазах агрессор тайно атаковал Россию и никто об этом даже не догадывался и не догадается, пока страна не окажется полностью порабощенной. А в том, что за выстрелом «Культиватора» скоро последует атака обычными армейскими силами, Антон ни секунды не сомневался.

Словно в ответ на подозрения краем сознания Антон уловил многочисленные эфирные возмущения, которые говорили о приближении огромной воздушной армады с Запада. Он бросился ей навстречу, одним астральным взглядом охватил всю мощь атаки, и обомлел. С тридцати пяти авиабаз СНШ в воздух поднялись более двух тысяч тактических истребителей, в большинстве своем это были F15 Eagle, шестьсот двадцать заправщиков обеспечивали их беспосадочный перелет через океан. Пятью группами по сто самолетов плыли в воздушных просторах стратегические бомбардировщики – «Б–52», «Б–1Б», «Стелс». Следом за ними бесчисленными рядами шли транспортники – «С–130», «С–131», по самую крышу забитые танками, бронемашинами, жаждущими крови десантниками и спецназовцами с размалеванными защитной краской рожами. Судя по лицам, ничего хорошего русским они не несли своим появлением. От них так и веяло дикой радостью агрессии, безудержного убийства, возможностью дать выход своей энергии, ломать, крушить, убивать – что может быть лучше для военных. Романтика смерти.

Антон долго не размышлял, поддаваясь первому чувству. Он камнем рухнул вниз к поверхности Атлантического океана, перевоплотившись в русский ракетный крейсер «Киров». Плавучий ракетоносец моментально засек пролетавшую прямо над ним воздушную армаду и открыл огонь по самолетам. Первыми жертвами, естественно, стали стратегические бомбардировщики – главная ударная сила любой воздушной армии. За считанные минуты около двадцати самолетов было уничтожено несколькими залпами. Не ожидавшие такой прыти от противника, которому полагалось вспоминать о детстве, американцы несколько смешали порядки. Еще пять самолетов даже столкнулись в воздухе из–за большой скученности, огненными факелами обрушившись в пенистые волны Атлантики.

Но вскоре агрессоры пришли в себя. На одинокий крейсер начались налеты истребителей, прикрывших своими телами более важные для войны бомбардировщики. «Киров» плевался ракетами со скоростью заправского фейерверка – по десять–пятнадцать штук взмывало в небо одновременно, и все находили свою цель. За следующие полчаса в пыль и пепел превратилось не меньше сотни американских истребителей. Однако это была капля в море. Армада несла огромные потери, но неудержимо продвигалась на Восток, к русским границам. Первые самолеты уже преодолели ту невидимую границу, за которую Антон не мог проникнуть. Он не выдержал и устремился прямо к ней, перевоплотившись в наземную систему ПВО, расположившуюся у подножия неизвестной польской горы. Опять лавина огня встретила в небе американские самолеты, на сей раз удар пришелся по транспортам. Ракеты вспарывали борта тяжелым и пузатым транспортным самолетам противника, уничтожая их вместе со всем содержимым. Иногда самолеты раскалывались от удара, и на землю сотнями высыпались мертвые или оглушенные десантники, а вместе с ними танки и бронемашины. Но Антон по–прежнему не мог остановить продвижение всей армады, а никто ему не помогал. Он уничтожил почти треть самолетов, однако почти все остальные уже были за границей непроходимого для него барьера. Почему? – недоумевал Антон. Что случилось такого в мире, что он не мог преодолеть именно границу в родное государство? Чуяло его сердце, что тут не обошлось без Бергмозера, но что толку.

Антон взмыл в небо, снова став сверх скоростным и маневренным «Миг–29». Он метался по небу между вражеских самолетов словно коршун, терзая их стальные корпуса. Взрывал одни и таранил другие. Он погнался за бомбардировщиком «Б–1Б», который в последний момент, получив повреждение в левый двигатель, все же успел скрыться за барьером. Антон проводил его ненавидящим взглядом и вдруг ему бросилось в глаза, что летчик, едва преодолев невидимый барьер, постарел лет на двадцать. Нет, не поседел от страха близкой смерти, а именно постарел. Он летел бомбить Москву сорокалетним майором ВВС, а прилетел уже дряхлым седовласым стариком. Антона словно прошиб заряд тока. Время! Да, черт возьми. За барьером было другое время, именно поэтому он был невидим – рост деревьев на земле почти незаметен, а облака вообще не имеют возраста. Значит он находился в другом времени… Но, черт возьми, это не извиняло американцев. В любом времени никому не позволено безнаказанно вторгаться в Россию.

Антон проводил взглядом последний самолет армады, преодолевший временной барьер. Надо было что–то делать. И тут Антону в голову пришла неплохая идея. Он испарился и возник уже на против Белого Дома в Вашингтоне. Если нельзя остановить армию – надо заставить сделать это ее собственного командующего.

Хольцман сидел в глубоком кресле посреди овального кабинета, раскуривая длинную кубинскую сигару с толстым поперечным золотым ободком. Пока все шло великолепно. Власть в Америке досталась в руки сама собой и он не упустил свой шанс. Во время переворота погибло несколько тысяч военных, не одобрявших досрочную смену президента, только и всего. Следующий шаг – уничтожить потенциальных конкурентов. Россия падет через несколько часов, в этом нет никаких сомнений. И ее размеры не имеют никакого значения. В настоящее время все ее оборонительные армии впали в глубокое детство, а других армий у России попросту нет. Они испарились в неизвестном направлении. Это обстоятельство несколько интриговало Хольцмана, но все–таки верил в свой военный гений. Именно поэтому решился атаковать без глубокой разведки относительно пропавших российских армий. Обо всем остальном в обороне противника, будучи в течение многих лет высокопоставленным генералом Пентагона, Хольцман имел хорошее представление. Его озадачила и полученная пять минут назад первая шифровка о ходе операции, в которой сообщалось, что воздушная армада СНШ подверглась нападению русского ракетного крейсера в Атлантике, и была обстреляна установкой ПВО на подлете к границе с Россией. Черт побери, значит все–таки кто–то узнал о его планах. Но кто предатель? Впрочем, скоро это не будет иметь никакого значения. Когда падет Россия, уже ничего не будет иметь решающего значения. Хольцман встал и подошел к широкому окну взглянуть на Содружество Независимых Штатов, как он назвал свою новую страну. Все было спокойно. На многие мили тянулись крыши респектабельных особняков, ощетинившиеся тарелками антенн спутниковой связи, торчали телевизионные вышки, вокруг них кружили редкие вертолеты богатых людей Америки. Внезапно в небе над городом прямо напротив Белого Дома на высоте нескольких сотен метров разверзлась огромная черная дыра. Хольцман ничего не понимая замер с тлеющей сигарой в руке. Из дыры, словно из рога изобилия, посыпались военные самолеты – бомбардировщики, истребители, транспорты, и все – с российскими флажками на хвостовом оперении. Из проносившихся с воем над Белым Домом пузатых самолетов словно саранча в небо прыгали парашютисты–десантники в голубых беретах. Через несколько минут в небе над Вашингтоном стало белым–бело от куполов русских парашютов. Еще не приземлившись, десантники, расчехлив автоматы, с дикими криками уже поливали огнем все, что попадалось на глаза. Застучали автоматные и пулеметные очереди, зазвенели стекла в домах, с хлюпаньем вырывался воздух из продырявленных шин автомобилей. Прямо на центральную площадь страны приземлился на пяти парашютах русский танк «Т–80». Быстренько избавив его от мешавших куполов, экипаж занял свои места, и танк двинулся по улицам столицы, повинуясь неизвестному приказу, подминая под себя попадавшиеся по дороге элитные кабриолеты.

Охрана Белого Дома среагировала быстро, мгновенно заняв оборону и открыв огонь по десантникам, но это только раззадоривало нападавших. Собрав за углом ближайшего магазина золотых изделий бойцов своего полка, Глеб Гвоздь, держа автомат на согнутой руке, командовал отрывистым голосом:

– Пятая и четвертая роты, оцепить все подступы к Белому Дому с левого фланга. Вторая и третья – с правого. Первая рота за мной. Патронов не жалеть. В атаку, ребятушки!!!

И первым бросился вперед, увлекая за собой разъяренных десантников.

Скоро в небе появились первые американские истребители и завязался бой, закончившийся растерзанием храбрых американских летчиков в течение трех минут. Русских истребителей было просто тьма, и они все сыпались и сыпались из черной дыры без перерыва. Разбираясь на лету по эскадрильям «Миги» и «Сухие» ложились на заранее разученные и отработанные курсы, исчезая из поля зрения. Их цели находились в других районах страны, так же как и многочисленные цели стратегических бомбардировщиков, испугавших своим видом видавшего виды Хольцмана. Пролетая над Белым Домом, полковник Егор Кузнецов ради удовольствия резко спикировал вниз и прошел на бреющем полете над самым куполом. В окнах некогда величественного здания повылетали все стекла. Хольцман упал на пол, закрыв голову руками и истово молясь. Никогда раньше он не мог себе представить, что чувствует человек, когда прямо на него пикирует многотонная громада самолета. Он был почти парализован страхом, но все же услышал сквозь вой и грохот турбин легкие шаги. Под ногами вошедшего в овальный кабинет похрустывало битое стекло. Хольцман медленно оторвал голову от пола и посмотрел на вошедшего. Это был невысокий брюнет с невыразительными чертами лица.

– Ну здравствуй, вероятный противник. – сказал он, четко выговаривая слова.

В следующую секунду Хольцмана внезапно подбросила вверх непонятная сила и ударила спиной об стену. Что–то звонко хрустнуло в позвоночнике генерала. Второй волной его ударило головой о массивный сейф, раздробив череп на мелкие кости. Осмотрев плававшего в луже собственной крови человека, Герман Бергмозер остался доволен его видом.

– Прощай. – сказал он и направился к выходу их кабинета.

Проходя мимо окна, Бергмозер бросил короткий взгляд на происходящее, хотя прекрасно осознавал, что вторжение идет по плану – авиация бомбит сейчас все крупные города. Танки перепахивают сначала Вашингтон, а затем и все остальное. В самом Белом Доме еще осталось два десятка гвардейцев, но это для десантников Гвоздя на пару минут работы. Скоро для этой страны начнется новая жизнь, такая, о которой она и не предполагала. Герман самодовольно осклабился, но вдруг понял, что все будет не так. Он понял и почему это будет не так. Он понял, кто стоит в самом центре площади перед Белым Домом. Теперь им обоим одна дорога – в тоннель смерти. Вторжение под руководством черного полковника закончено. Дальше оно пойдет своим ходом.

Бергмозер вышел на широкий балкон. Далеко внизу, посреди грохота пальбы, как ни в чем не бывало стоял Антон Гризов и улыбался.

– Ну что ж, начнем. – будничным тоном сказал Бергмозер.

Гигантская сила схватила их обоих и всосала в зияющую черную дыру посреди неба. Как только они исчезли, десятый тоннель смерти захлопнулся.

Глава 25. Конец купола злобы

Антон стоял, прислонившись плечом к высокой сосне и уткнув ружье дулом в мох, когда на противоположный край полянки неслышно вышел здоровенный огненно–рыжий зверь. Тигр замер и посмотрел на человека. Огромные глаза опасного хищника гипнотизировали. Но страха не было, не было совсем.

Ни спереди, ни сзади, ни с боку не было никого и ничего. Он сидел посреди большой и белой комнаты, стены которой светились ровным мягким светом. Ни одной живой души, ни одного предмета. Единственным предметом было его собственное тело, висевшее в десяти сантиметрах от пола. Голова необыкновенно чиста, хотя, действительно ли это была голова, он поручиться не мог. И видел он себя как–то по–новому, непривычно, будто со стороны.

Откуда–то издалека пришла мысль «Где я?», но показалась она какой–то странной и неуместной в этой белой комнате. Вслед за первой пришли другие мысли–ответы: «Я там, где хорошо», «Там, где всегда покой», «Там, где не бывает тревог и волнений». И вдруг, между этими ответами, невесомым, но настойчивым облачком снова всплыл вопрос, показавшийся как и все вопросы в этой комнате лишним «Где же я?» Стены слегка изменили свой свет на более яркий. Показалось, что шестигранная комната закрутилась вокруг собственной оси, и в тоже время все чувства говорили, что она стоит недвижимо. И вот появилась ещё одна мысль–ответ, ясная, четкая и спокойная как лед.

И тогда он вскочил во весь рост, и босые стопы его коснулись светящейся матовой поверхности пола, теплого и жутко холодного одновременно. Он больше не висел в воздухе, а стоял, опираясь на собственные ноги. Исчезла былая легкость, у тела появился вес, и вместе с тем дикая боль пронзила его словно удар молнии. Он сделал шаг и почувствовал, что ноги его будто опутаны свинцовыми цепями – он не может идти! Но он рванулся изо всех сил к стене и коснулся ее рукой. И вдруг стены рассыпались и наступил мрак.

За час до обеда с шоссе неожиданно раздалось бибиканье подъезжавшего «ЗИЛа». Когда потрепанный «ЗИЛ» остановился, из кабины выпрыгнул шофер Вася Зайцев и сообщил, что младшому Гризову и сержанту Родионову комбат срочно приказал заступить в наряд. Возникший откуда–то старлей Абдурахманов мгновенно сообразил как использовать возможность пораньше уехать из колхоза и попытался изобразить строгого офицера:

– Всем приказываю еще целый час работать. А сейчас со мной в часть поедет только Гризов и Родионов.

Антон посмотрел на приятно светившее солнце и твердо сказал:

– Я никуда не поеду.

Никогда прежде в своей жизни младший сержант Гризов не прыгал с парашютом. Просто не доводилось. Не в десанте служил в конце концов. Но то, что он сейчас испытывал, ни на что другое не походило. Он вдруг вынырнул из–под облаков и увидел Землю. Сине–зеленую планету. Увидел одним взглядом, охватил и обалдел от увиденного. Как она была красива, черт побери. Сколько веков ни гадил человек на Земле, а она все еще была красива. Но в эту секунду Антону было не до романтических отступлений – красивая, но твердая земля очень быстро приближалась и надо было что–то делать. Антон сообразил, что на нем нет парашюта, он просто падал из облаков на землю. Точнее на город. Прямо под ним раскинулся огромный мегаполис, который рос на глазах. Вот уже стали отчетливо видны здания, крыши домов, снующие по проспектам машины, и даже совсем маленькие черные точки – люди. Приглядевшись, Антон рассмотрел среди строений ломаную линию с круглыми утолщениями отдаленно напоминавшую древнюю крепость. Очень все было похоже на Кремль, на Москву. Приглядевшись пристальнее, Антон едва не заорал от радости – он снова попал в Россию. Между тем, крыши домов приближались. «Вот интересно, – подумал Антон, – а что, если я ни во что не смогу превратиться?«Но в последнее мгновение, когда от него уже стали шарахаться кружившие над домами воробьи, сумел. Белый транспортный вертолет «Ми–8», катавший людей над городом за неумеренную плату, прошелся почти по крышам и снова взмыл под облака.

Отлетев от города на безопасное расстояние, Антон уже почти решил приземлиться где–нибудь в уединенном подмосковном лесу и поразмыслить о местонахождении Бергмозера, но его внимание вдруг привлекли пролетевшие в направлении Курска истребители. Рассмотрев два обтекаемых стальных корпуса, Антон едва не потерпел авиакатастрофу от неожиданности, – истребители были американскими. «Ну как же я забыл! – подумал он, – они же, гады, уже здесь наверное вовсю хозяйничают.» Повинуясь первому чувству, Антон трансформировался в тактический ударный истребитель «Миг–35», еще не до конца оформившийся в головах военных конструкторов, и устремился в погоню. По замыслу конструкторов этот истребитель нового поколения должен был стать главным истребителем двадцать первого века. Он мог запросто летать хвостом вперед и выполнять динамическое торможение, вставая поперек воздушного потока, словно кобра перед прыжком, не говоря уже о всех остальных фигурах высшего пилотажа. Машина была призвана наводить ужас на врагов отечества. Именно этим Антон и собирался заниматься, позабыв временно про Бергмозера.

Два F15 Eagle, а это были они, летели выполнять приказ полковника Патерсона, лично командовавшего вторжением в Россию. Приказ предписывал расстрелять скопившиеся у Курска эшелоны с танками, невесть как оказавшиеся там без какого бы то ни было прикрытия. Вообще, при ближайшем рассмотрении оказалось, что Россия не совсем беззащитна и некоторые армейские части в ней сохранились. Это были танкисты, военные строители и мотострелки. Никаких признаков ВВС и ракетчиков к счастью не было обнаружено, поэтому чудом уцелевшие русские военные части были обречены на полное уничтожение. Уже на подлете к Курску американские летчики с удивлением отметили на своих приборах появление неопознанного летательного объекта, и, если бы им оказалась летающая тарелка инопланетян, они бы меньше обеспокоились и удивились, но это был русский «Миг». Самолеты радировали на базу о нападении, мгновенно разделились и попытались охватить приближавшийся русский истребитель в клещи, но это не удалось. Они снова попытались повторить маневр и опять безуспешно. Но третий раз Антону надоела игра в кошки–мышки. Он пошел в лобовую атаку, парализовав волю американских летчиков, которые потеряли способность держать штурвал и менять направление полета. Они молча смотрели, как русский истребитель приближается, не меняя курса и не стреляя. Вот уже отчетливо стало видно выпуклое стекло его кабины, блестит краска на плоскостях и подвешенных под крыльями многочисленных ракетах. Он красив и страшен одновременно, этот остроклювый хищник. Поэзия смерти летит на его крыльях, обгоняя звук.

Танкисты, сидевшие на бронированных башнях своих машин, задрав головы смотрели за происходящим в небе. Эшелон третий день шел в Москву, но ни его комендант, ни командир танковой части понятия не имели о том, что Россия уже захвачена американцами. А схватку истребителей принимали за аэрошоу, каких много стало в последнее время свободной торговли крупнокалиберным оружием.

В последнюю секунду, когда американские летчики, исходя ужасом, увидели в пяти метрах прямо перед собой неизвестный русский истребитель и его абсолютно пустую кабину, Антон резко взмыл вверх, опалив их огнем своих разогретых дюз. К летчикам вернулись все их возможности, но два F15 Eagle одновременно свалились в штопор, вспыхнув огненными столбами недалеко от железнодорожного узла.

Антон почувствовал себя победителем. Он уничтожил двоих захватчиков. Но его первое приключение в России на этом не закончилось. Неожиданно внимание Антона привлекли еще три эскадрильи американских истребителей, приближавшиеся с востока. Самолеты противника летели ровным строем, словно на параде. Гризов недовольно поморщился в душе, потому что разбираться с каждым в отдельности ему не хотелось – времени не было. Он торопился разыскать спрятавшегося где–то Бергмозера. Поэтому навстречу приближавшимся эскадрильям американцев вырвался рожденный в бескрайних пустынях смертоносный ураган. Он закручивал воздух от Земли и до самых далеких звезд в упругую спираль, нес в себе пылающий жар песков и необузданную мощь ветра, запах раскаленных камней и стоны умерших от жажды путников. И ничто уже не могло его становить. Ровный строй эскадрилий мгновенно сломался и разрушился. Истребители хваленого «Топ–Гана» рванулись в разные стороны, спасая свою жизнь, пытаясь избежать встречи с разбушевавшейся стихией, но было уже слишком поздно. Кто к нам с мечом придет… Их подхватил могучий воздушный поток и закрутил в бешеном танце смерти. Они кружились как волчки, с бешеной скоростью вращаясь вокруг своей оси. Бились друг о друга кабинами, хвостами, крыльями. Дробились на составные части, взрывались и рассыпались… Когда спустя пять минут небо над Курском неожиданно быстро очистилось от сора и песка, в нем не было видно уже ни одного самолета. Только птицы, с наслаждением встретившие начавшийся вслед за пронесшимся ураганом теплый дождь.

С трудом взяв себя в руки, усмирив бушевавшую в груди ярость к оккупантам, и локализовавшись легким туманом над Волоколамским шоссе, Антон приступил к главному – поискам Бергмозера. Где могла прятаться эта астральная сволочь? После того как их всосало в тоннель смерти, Антон вообще не был уверен, что дух черного полковника вышел в мир в его времени, хотя сам он снова сюда попал. И все же, сейчас с Антона спали оковы заклятия, и он стал чувствовать в сто раз сильнее и дальше. Он отчетливо ощущал невидимое присутствие Бергмозера в этой стране, несмотря на то, что в России, по всему было видно, хозяйничали американские солдаты, постепенно бравшие под контроль все важнейшие опорные пункты, города и узловые станции. Не исключено, что Антон своим присутствием помешал полковнику разобраться с захватчиками, но так уж сложилась судьба. Поэтому Гризов решил самостоятельно разделаться с американцами после уничтожения Бергмозера, тем более, что сил в нем вдруг обнаружилось бездонное количество. Хватит, чтобы изменить постоянные орбиты вращения планет Солнечной системы, если понадобится, не то что разобраться с парой–тройкой неприятельских армий.

Без неизбежных трудностей вторжение, конечно, не могло обойтись. Слишком уж большой была Россия. Это ее не раз спасало. Не один «Блиц Криг» разноплеменных агрессоров захлебывался на бесконечных российских просторах. Конечно, не просто потому, что они бесконечные, но и это сыграло свою роль. Русским армиям всегда было куда отступать, пока не разозлятся основательно. Ни один агрессор не смог добраться посуху до берегов Северного Ледовитого океана – слишком уж далеко. Вот каким–нибудь датчанам отступать, даже если очень захочешь, просто некуда. Поэтому приходится быстро сдаваться. А у русских всегда была возможность для маневра. Вот и сейчас, как ни старались американцы, но кроме наступательных частей ВВС, добрую четверть которых Антон уничтожил, кроме десантников ничего в запасе у них не оказалось, что бы подчинить себе полностью столь огромную территорию. Вот и передвигались пока по этой территории свободно российские танковые части, мотопехота и стройбат, которые, как выяснилось, абсолютно не подвержены действиям излучения «Фабрики грез». Патерсон, расположившись в захваченном недостроенном подземном бункере президента России под Москвой, подвергал столицу русских периодическим бомбардировкам. Одновременно с этим тактические истребители и стратегические бомбардировщики, быстро обжив пустовавшие по неизвестным причинам аэродромы российской авиации, рыскали по стране в поисках бродячих дивизий и уничтожая их по возможности. В скором времени Патерсон ожидал прибытия из СНШ новых пехотных дивизий для подкрепления и развития успеха, а пока не имел возможности сделать что–либо большее. Несколько удивляло Патерсона внезапное прекращение связи с Генри Хольцманом по всем каналам связи, но срок прибытия дивизий поддержки был оговорен заранее. Антон подозревал, что ждать подкрепления Патерсону придется очень долго. Скорее всего, оно никогда не прибудет, а Генри Хольцман никогда больше не выйдет на связь. Но полковник Патерсон этого не знал. Уяснив ситуацию, Антон оделил блуждающие российские дивизии частью своей космической энергии, сделав их невидимыми для врага, и полностью посвятил себя поискам заварившего всю эту кашу Бергмозера. Ведь там, где был он, была сейчас и Катя.

Воззвав к высшим духовным силам своей души, Антон вошел в контакт с высшими силами мира и распространился по Евразии, одновременно распылившись по всем православным храмам, католическим костелам, мусульманским мечетям, буддийским пагодам, и душам хороших людей. Он висел незримым облаком под куполами церквей и над вершинами Тибетских гор в ожидании помощи. И она пришла. Слившись с энергией мира, Антон внезапно для себя стал видеть цветные души всех форм жизни на планете Земля. Были они белые, красные, желтые – в зависимости от взгляда на мир. Но как же много было кругом серого цвета – равнодушия, конформизма. Вся западная Европа была серой – она всегда со всеми соглашалась. Америки Антон не увидел вообще. А Россия сейчас была удивительно пестрой – хотя преобладал серый цвет, не редки были вкраплениями красного, желтого, зеленого и синего. Сновали во все концы сгустки черного. И вдруг он увидел ЕГО. ОНО копошилось все в том же подземном недостроенном бункере президента, только значительно глубже. ОНО извивалось и клубилось. ОНО было ужасно черным и огромным – в тысячу раз огромнее мелких черных точек, чертивших захваченную территорию.

– Я нашел тебя. – прошептал Антон на тысячах языков планеты.

Миллионы частиц его энергии заструились обратно, сгущаясь в единое. Они рождали новые сочетания молекул, новые формы мельчайшей жизни, новых жизнетворных бактерий, все новое, новое, новое. И вот, собравшись в один, необычайно мощный энергетический сгусток, они родили воина.

Посланный с небес удар пришелся в цель. Но Бергмозер был еще силен. Неразрушимый невидимый защитный купол над логовом черного полковника дрогнул, но не рассыпался в прах – слишком много злобы было в нем сконцентрировано. Он затрещал, закачался, но остался стоять. Бергмозер сражался.

И тогда в глубинах Галактики начались передвижения. Со всех ее отдаленных концов к Земле, меняя свои хаотические траектории, стали подтягиваться мелкие окаменевшие остатки столкнувшихся когда–то планет, теперь рассыпанные по необъятному космосу – метеориты. Они были рыжими, бурыми, красными. Их изломанные тела покрывали миллиарды трещин. На них глыбами застыл вековой лед. Когда количество метеоритов достигло предельно допустимой массы, медленно, один за одним, метеориты стали вползать в стратосферу планеты. Осторожно, чтобы не повредить гражданские самолеты, плыли они сквозь разряженный воздух, постепенно накаляясь. И вот, вспыхнув мгновенно, ринулись разом к поверхности планеты и огненным дождем обрушились на купол злобы, втоптав его в самый центр Земли. Не выдержал гигантский купол удара. Треснул, раскололся на миллиарды кусков, пронзивших почву, и дал выход таившейся в подземном царстве злобе. Ожила магма и потекла вверх по открывшимся каналам, сжигая все на своем пути. Еще мгновение, и вырвутся на поверхность духи огня. И пойдут плясать по лесам и городам, уничтожая все живое.

Не мог Антон допустить такого злодеяния. Вновь ожили метеориты на орбите планеты и вновь просыпались дождем. Но на этот раз каждый обломок далеких планет угодил в свою цель – закупорив все ходы для магмы к поверхности. Забурлило ядро планеты, запенилось в бессильной злобе, но не найдя выхода, успокоилось. ОНО прекратило бурлить и стало гаснуть на глазах, исчезать по капле. В тот миг, когда Антону показалось, что он победил, все снова изменилось. Неожиданно Антон понял, что ОНО не умирало. ОНО бежало в другое время, просачивалось сквозь образовавшуюся после метеоритного дождя трещину в истории планеты. И утягивало с собой Катю. Когда черной энергетической массы почти не осталось, Антон бросился следом.

– Что–то утро сегодня долго тянется, дяденька – посетовал один из ратников засадного полка, что прятался до поры до времени за березовой рощей.

– А ты ворон считай, может оно быстрее полетит, – подшутил над ним бывалый воин, потрогав кожаной рукавицей свою кольчугу.

– Да пошто нас сюда в засаду поставили? – не унимался молодец, – Немец, он может уже половину наших скосить успеет, покуда нас воевать его бросят.

– А это, малец, – рассудил бывалый, – не твоего ума дело. Это князю виднее. Не зря он над нами поставлен. Он за всех нас думать должен, да перед Богом заступничества просить. А с тебя и того хватит, что взяли тебя в полк засадный, среди ратников княжеских более других почитаемый.

Промолчал молодой ратник, ничего не сказал, да только губы плотнее сжал, мол соглашаюсь, но мыслить сам хочу. Тем временем развиднелось. Прогнал ветер тучки с неба на озером, что в народе Чудским прозывалось. Но стоявшим в засаде ратникам от этого никакой прибыли не произошло. На то они в засаде и находились, чтобы их видно неприятелю не было, да и сами ничего далее рощи не видели. Глазами их дозор был, что почти на берегу озера прятался в ожидании княжеского приказа в бой вступать. Морозец хороший был. Ежились ратники, а костер сильный их положение засадное разводить не дозволяло.

– Холодно, дяденька. – подал снова голос молодой воитель.

Старик посмотрел на верхушки деревьев, прихваченные снегом, и молвил:

– Оно ничего. Пока терпимо. Вот скоро бой грянет лютый, там и погреемся. Еще жарко покажется. Немец весь, говорят, в железо закован. Так пока дыру в нем проделаешь, употеть успеешь.

А в двух верстах, на холме стоял шатер князя младого, что Александром прозывался, Невским. Видел князь как вышли на лед немецкие полчища. Клином шли, свиньей. Маневр сей известен был, и никогда ранее немцев не подводил. Да только русский человек хуже татарина: хитростью силен, когда жизнь его заставит. Измыслил младой Александр план хитроумный, на народ и мудрость воинскую рассчитанный. Ждал князь, пока передовые полки немецкие увязнут в русском полку, что стоять должен был насмерть. Видел с холма своего, как вступили в дело конники немецкие, с пят до головы в броню закованные. Врубились они в ряды русичей, щитами да кожей только защищавшихся. У каждого немца броня кованая, щит отменный, большой, на голове шлем с ведром видом схожий, на шлеме у первейших воителей баронов по чинам какая–нибудь гадость для устрашения выкована – у кого коготь, у кого рука, а у большинства только рога. Видит князь, пора в дело дружину пускать, да только перед тем надо дух бойцам своим поднять. Страшен немец прет, никто доселе его остановить не смог. А нам надо.

Вскочил Александр на коня златогривого, надел шелом, выхватил меч булатный, и поскакал к месту битвы, яростью закипая. А за ним воители ближайшие. Расступились пред ним полки русские, вперед пропуская, немцы, и то биться прекратили, ибо признали в нем великого князя русичей. Выехал князь на пространство открытое между русским полком и вражьим воинством, поднял меч к небу, да как крикнет зычным голосом:

– Где Магистра?!!!

Аж покачнулись полки немецкие. Расступились, бронью зашумев, и выехал навстречу Александру воин вида страшенного – в латы закованный, на голове шлем массивный с рогами, словно у быка. Конь, и тот в броне спрятанный. Магистр–то был немецких рыцарей Гудартул. Вынул он меч длинны немеряной и на князя бросился. Сшиблись воины в лютой ярости, зазвенели мечи булатные, ажно искры из них посыпались. Бьет русский князь немецкого в плечо, и погнулась от удара сильного бронь на плече магистра. В ответ он русича своим мечом по щиту ахнул – раскололся щит крепчайший, только щепки летят. Бьются так они, что все вокруг расступаются.

Взмахнул мечом Александр и лишил щита магистра. Теперь оба с мечами в руках остались. И вдруг схватила обоих ярость великая, злоба лютая, бесконечная. Схлестнулись они не на жизнь, а на смерть. Бьются, а сами не ведают где они, то ли в поле стоят, то ли в лесу темном, то ли вовсе мертвые оба уже. Пред глазами картины летают неведомые. Только чует русский князь, что сильнее он. Душой знает.

Уязвил князь Невский магистра в бок, заструилась кровь сквозь броню вражескую.

– Получи, гад, за Катю подарочек. – говорит он вдруг.

А в ответ изловчился немец и мечом его по шелому ударил. Страшный удар был, но выдержала бронь на шеломе, новогородцами кованая. Спасла жизнь князю русичей. Разъярился князь и срубил рог у магистра. Упал немецкий предводитель с коня. Видит без оружия он, повержен князем русичей, жизни запросил, руки вверх поднял.

– В обоз его! – князь кричит.

А сам знак дает, и пошла в бой засадная дружина. Смяла немецких ратников, теснить стала. И дрогнул немец, побежал, не выдержал он удара полков засадных русских. Но Антону было уже не до этого. Видел он, что исчез дух Бергмозера поганого из магистра, вместе с пленной женщиной любимой, в шатре крестоносцев до того томившейся. Испарился, утек в другое время. И Антон за ним в догон бросился.

Скользнул Антон взглядом по полю битвы Полтавской. На одной стороне поля зеленого войска Карла ХII стоят, ровными рядами выстроившись в ожидании атаки. Мундиры на них желтые, ремни синие, ранцы белые. В общем, зрелище живописное. На лицах лень откровенная читается – привыкли они победителями себя чувствовать. Только не знают они, что с этого самого сражения переломится хребет у ихней армии, доселе непобедимой ничьими царями. Сам Карл Великий в своем шатре вино французское пьет, наслаждается. Приказал принести себе трубку, табаком заморским набитую. Любит Карл перед сражением трубку выкурить. Любит чувствовать себя победителем. «Кури, Карл, кури, – подумал Антон, – не долго тебе осталось. Расслабляйся напоследок.»

В войсках Петра, напротив, солдаты в бодрости пребывают, потому знают они, что Карл, собака, просто так победу не отдаст. Бить его надо крепко, пока пощады не попросит. Да только гордый он, а значит бить надо еще сильнее.

Вышел Петр I из шатра своего походного, подбоченился, велел кликнуть Меньшикова.

– Как думаешь, победим Карла сегодня, учителя нашего?

– Победим, минхерц, – отвечает Меньшиков, – Как пить дать победим. Шведы, они ведь народец хилый, они ж только с европейцами воевать привыкли. А против нашего русского мужика ни одна заморская армия не потянет, минхерц.

Подошел Петр к войскам своим, окинул взором орлиным, да как заорет:

– Здорово, молодцы!

Закачалось в ответ воинство русское, зашлось в крике приветственном. Бросил взгляд Антон на действо сие, да досматривать не стал. Не было здесь Бергмозера, ибо в глазах у русских победа читалась явная, хоть и не легкая.

Красивые лошади были у французских улан, ничего не скажешь. А потому жалко было их убивать капитану Алексееву, командиру батареи Шевардинского редута. Конник он был давний, заводчик и знаток лошадей. Любил их очень. Да только судьба распорядилась ему артиллеристом стать. И защищать теперь подступы к Москве. Отряд улан, чьими лошадьми залюбовался сейчас капитан Алексеев, прорвался сквозь наших гусар и наровил в тыл выйти основным частям Кутузова. Хоть и жалко лошадей было капитану, но война есть война. Повернулся капитан к своим артиллеристам и крикнул:

– По уланам, батареей, огонь!!!

Рявкнули пушки, выплюнув картечь. С визгом устремилась она навстречу ретивым французам на красивых лошадях. Врезалась в это скопище ярких мундиров и пошла кромсать тела, превращая их в пушечное мясо. Кто за грудь хватался, кто за живот, кому ноги отрывало, кому секло руки, а двоим, как рассмотрел Александров, снесло напрочь головы. Они так и скакали еще какое–то время, махая саблями, без голов. Не пощадила картечь лошадей благородных. Вспарывала она бока, пускала кровь фонтанами, заливая траву, которая давно из зеленой в серо–бурую превратилась, а теперь свежим багрянцем покрывалась.

Захлебнулась атака улан. Еле ноги унесло несколько человек из отряда на лошадях раненых. Но не дремал тиран французский, несший свет демократии непросвещенным народам, бросил он полки в атаку новую. Блестя саблями, двинулись кирасиры. Но и Кутузов не спал. Выступили навстречу неприятелю эскадроны гусар в мундирах красно–пламенных. Завязалась жестокая драка.

Наполеон все новые и новые ходы измысливает, хочет русских стереть в порошок. Не любит Наполеон проигрывать битвы, ой как не любит. Ходит взад–вперед вдоль палатки походной, ногти кусает. Кутузов в ставке своей сидит над картой, донесения от ординарцев принимает, а Антон ему решения нашептывает неслышно. Чудится главнокомандующему, будто кто–то с ним разговаривает. Да только нет никого рядом, значит внутренний голос ему это подсказывает. А внутренний голос слушать надо. И слушает седовласый Кутузов. Полки согласно внутреннему голосу в бой вступают и теснить вскоре стали неприятеля повсеместно. Бьют французов. Рубят в куски, картечью секут. Слабеет их сила. Вибрирует Наполеон, не уверен он больше в победе. Потому что слабеет Бергмозер, но все же силен еще, дьявол.

Рвется к Сталинграду Манштейн. Все танки свои собрал в один огромный бронированный кулак и ударил. Две тысячи «Тигров» и почти полсотни «Пантер» в кулак тот собрано. На лбу у всех броня двойная, чтобы пушки русские даже прямой наводкой пробить лобовую броню не могли. Нельзя ее пробить. Надо Манштейну во что бы то ни стало первым прорваться и Сталинград взять. У него в руках большие силы собраны, небывалая мощь сконцентрирована в группе наступательных танковых армий. И не отразить русским тот удар. Хоть и успели они оборонительных сооружений настроить вокруг города, который именем их вождя назван, но не везде они одинаково сильные и законченные. Доносит разведка Манштейну, что хорошо закрепились русские только в центре, там где ждут главного удара. Но не дурак Манштейн, он свои танки ведет в обход, и бьют они с двух сторон сразу, в клещи берут русские полки. Знает Манштейн, что должен был командовать оборонительной операцией сам генерал Жуков, но Сталин в последний момент отстранил его от операции. Молодец, Сталин. Нам только того и надо. Никто более не обладает такой энергетической мощью. Никто теперь не сможет остановить танки Манштейна, гусеницы которых уже кромсают вторую линию обороны. Еще немного, и ворвутся они в город, сотрут его с лица Земли. Но, что это? Сталин передумал. Почему? Жуков внезапно возвращен и снова командует обороной.

– Передать всем войскам! Артиллерии сосредоточить огонь на танках противника. Бить прямой наводкой. Снарядов не жалеть.

И горят танки Манштейна. Ох, как же хорошо они горят!

Отступает зверь, он ранен, истекает кровью по всем временам.

Вперед, за его истекающим черным хвостом. Еще немного. Вот оно чувство близкой победы. Пьянит, как хмельное вино. Дурманит, как крепчайший отвар из мухоморов, что пили викинги перед набегами. Пей, пей! Теперь можно, теперь недолго осталось до полной победы. Пей, но будь осторожен. Ибо силен еще загнанный зверь.

С трех сторон входят танки в Чечню. Атакуют, но неумело. Надо прикрыть этот рог изобилия. Потоки наркотиков и оружия. Но нельзя, слишком нужны уже миру наркотики, нужны они тем, кто атакует. А потому – прощай оружие! Конец войне. Бергмозер мечется. Захвачена больница. Много женщин и детей в заложниках. Всех убить? Не удалось. А жаль. Самолеты, вертолеты, агония…

В Югославии неспокойно. Не поделили сербы и хорваты свободу. Долбает стратегическая авиация населенные холмы противника. Что делим? Свободу. Хватит воевать, ребята, давайте жить дружно. Давайте смотреть вместе «Санта–Барбару». Но кто в конце двадцатого века не знает, что без НАТО дружно жить в Европе невозможно? Правильно. Все знают. Все молчат. Все согласны, кроме России. Даже Украина знает. Украина согласна. Хохлы вообще очень умный народ. Живут по принципу «Моё – моё, и твоё – моё.» А потому не видать русским Севастополя как своих ушей. Как, разве вы не знали, что Севастополь – исконно украинский город, а Петр Первый – чистокровный хохол? Странные вы люди, русские.

Мечется Бергмозер по Украине. Выхода не находит. Нет выхода. Почти все времена черный полковник использовал и везде бит оказался. А Антон не отстает, висит на хвосте его черном, того и гляди отрубит. А где смерть у Бергмозера? В каком месте? А черт ее знает. Подкосились ноги у Бергмозера в первый раз от такой космической скачки, споткнулся он и упал, злобу поразбросав по берегам Припяти. И не выдержал пятый блок. И пошла неуправляемая реакция. Побежали атомы лавиной, обгоняя друг друга. Взбунтовался мирный атом в конце концов и расщепился без дозволения человека в мгновение ока. Выплеснулась на поля окрестные радиоактивность и пошло гулять сияние, понеслись тучи смертоносные в разные стороны. Предупреждение человечеству. Встал полковник, хвостом махнул и дальше бежать бросился. Силы в нем уже нет почти. Тянется за ним след злобы бессмысленной.

Осадил назад Бергмозер. Восток – дело тонкое, а где тонко, там и рвется. Американские летчики – бравые ребята, но смотрят они на мир не такими глазами, как японцы. Для самурая смерть за родину – высшее благословение. Для камикадзе вся жизнь это приготовление к смерти. Для американца – стоимость похорон. Уничтожили их отчаянные японцы. Сгорел флот в Пирл–Харборе. Но есть еще Герман. И вот уже гудят над Хиросимой и Нагасаки моторы американских стратегических бомбардировщиков. Принесли самолеты сюда то, не знаю что. Не знают летчики, ЧТО у них в бомболюках. Не знают, несчастные. А потому последние минуты своей жизни проводят относительно спокойно. Бомбить врага привычное дело для солдата. Американцы – хорошие солдаты. И плавится враг, испаряется на глазах.

По всей Земле катаклизмы. По всем уголкам Земли раскидал свои части Бергмозер. Во всё проник и обрёк. Везде след оставил кроваво–черный. Умирает Бергмозер. Перестает его дух злобный существовать. И падают самолеты новейшие, тонут суперсовременные подводные лодки, встречаются на рельсах поезда, которым вроде бы не судьба встретиться. Сталкиваются автомобили. Таранят друг друга яхты. Случайность, думаете? Думайте. Странный век. Такое ощущение, будто с ума сходит планета. Тонет в насилии и разврате. И страшно человеку выходить на улицу. Надеется он, а может все обойдется? Может минет меня тот обещанный последний день, если я буду сидеть на диване и есть чипсы? Не бойся. Ничего с тобой, человек, не случится больше. Умрет скоро Бергмозер. А мир с ума сходит периодически. Это теперь норма. Мир – хроник.

Глава 26. Колпаков, как последняя точка

Красив город Зеленогорск в любое время года. В любое время природа располагает к душевному настроению на окружающей его местности. И потому много в нем домашних хозяек, свободных художников, бродячих музыкантов и добрых мафиози. Любят они все этот город со страшной силой. Но мафиози любят сильнее всех остальных. Потому что много вдоль шоссе от Питера до Зеленогорска, раскинувшегося на берегу необъятного Финского залива, всяческих увеселительных заведений. А какой же новый русский киллер не любит пропустить рюмочку коньяка по дороге с работы в одном из придорожных ресторанов? Именно туда и направлялся сейчас один из работников пушки и пера Иван Гонопольский по кличке Точило на своем «Мицубиси–Паджеро». На заднем сиденье несшейся во весь опор, естественно без соблюдения правил, машины сидел его новый напарник – новичок в киллерском деле Григорий Отрепьев по кличке Гриня Меченый. Новичок курил и смотрел в окно. Точило был его шефом и должен был ввести в курс следующей операции по устранению директора одной немаленькой фирмы, но, последние два дня они провели в частном борделе Лели Шиш и сейчас им было не до обсуждения действий. Срочно требовалось опохмелиться.

Гриня осоловело уставился в окно и автоматически фиксировал пролетавший мимо со скоростью 150 километров в час пейзаж. Притулившийся на обочине рекламный щит «Аэрофлот» сокращает время пребывания пассажиров на земле» он даже не заметил. В себя он пришел, только когда на крутом повороте «Москвич–2141» зеленого цвета запросто обошел их джип. Точило недоумевающе посмотрел на спидометр, – стрелка на нем почти зашкаливала,? а затем на уходивший на всех парах «Москвич» и, процедив сквозь зубы «Ну, борзой», втопил педаль газа в пол. Джип взревел мотором и наддал еще. Через пять минут гонки, за время которой Точило не раз выезжал на встречную полосу, так, что встречные машины одна за другой сворачивали в кювет и бились об столбы, он почти догнал наглый «Москвич», когда боковым зрением увидел выезжавшую из леса колонну танков. Обогнув на скорости передний танк, Точило рванул дальше. Тот факт, что танк был американским, его ни сколько не волновал. Мало ли на чем сейчас братва ездит. Проезжая мимо одного из питейных заведений, зеленая машина вдруг резко затормозила. Точило крутанул руль влево и нажал на тормоза. Лобового удара он избежал, но скорость была слишком велика, и «Паджеро» со всего маху ударился о придорожный столб, превративший капот мощного японского джипа в гармошку. Точило не пострадал, только стукнулся немного башкой об руль. Отпихнув дверцу ногой, разъяренный киллер вылез из покореженной машины. Гриня остался сидеть в салоне. Хозяин зеленого «Москвича», невысокий интеллигент в пиджаке и галстуке, стоял рядом со своей машиной и как ни в чем не бывало насвистывал веселую песенку.

– Ты чего тормозишь, мурло? – зарычал ушибленный киллер.

Хозяин «Москвича» взглянул на Точило, словно только что его заметил.

– Так ты хочешь еще погонять, брателло? Боюсь, что твоя развалина больше ездить не сможет. А, кроме того, я же не виноват, что у тебя чердак плохо оборудован.

Точило озверел. Этот поганый интеллигент его не только не испугался, но и еще откровенно насмехался над киллером. Этого нельзя было спускать. Кроме того, из питейного заведения стали выходить привлеченные шумом люди. Отточенный рефлекс сработал быстро: если тебя оскорбляют, – стреляй. Точило выхватил из–за пояса пистолет и нажал на курок. Но выстрела не последовало. В следующее мгновение его подбросило в воздух и швырнуло на задний двор ресторана. Там он приземлился на кучу ломаных ящиков, ударился головой и потерял сознание, которое к нему больше не возвращалось.

Интеллигент отошел от машины и медленным шагом, словно совершенно случайно здесь проходил, направился к покореженному японскому джипу. Приблизившись, он обошел его и остановился у дверцы, за которой сидел Гриня. Напарник киллера, почему–то не выказывал ни малейшего удивления по поводу происходящего. Он даже смотрел в сторону противоположную той, откуда появился незнакомец. Интеллигент открыл дверцу настежь и, испытующе глядя на находивщегося внутри субъекта, достал сигарету и закурил.

– Я так и знал, что на большее, чем превратиться в обычного бандита сил тебе не хватит.

Интеллигент вдохнул легкий кисловатый дымок «Мальборо», затянулся. Посмотрел на восходящее солнце и медленно, смакуя, выдохнул.

– Извини, брат, так получилось. Так должно было получится.

Гриня дернулся, нервно повел подбородком.

– Нет, ну почему все должно было быть именно так. Ведь я сильнее. Что теперь будет?…

– С кем?

Интеллигент снова затянулся, медленно выдохнул дым колечками, и продолжил ответ:

– С нами все будет хорошо. А с тобой все будет очень просто. Даже проще, чем ты думаешь.

Жалок был сейчас Бергмозер, как сдувшийся воздушный шарик. Остатки былого астрального величия истекали из него на глазах. Он посерел, побледнел и превратился в вечного бомжа, в грязном пальто, с грязными ногтями, немытыми волосами и запахом мочи. Антон докурил сигарету, бросил ее на мокрый от утреннего тумана придорожный песок, и затоптал носком кожаной туфли.

– Прощай, потусторонний.

И зашагал по направлению к Питеру. За его спиной японский джип «Мицубиси–Паджеро» взмыл в воздух, словно истребитель ВВС и, поднявшись над верхушками деревьев, рассыпался в пыль. Антон даже не повернул головы. Так он прошагал километра два, до тех пор, пока ему не повстречалась колонна американских танков, на броне которых сидели десантники с размалеванными рожами и автоматами в руках. Поравнявшись с Антоном, ведущий танк остановился, а за ним и вся колонна. На его башне открылся люк, из которого показалась голова капитана танковых войск в шлеме. Капитан внимательно уставился на человека в пиджаке, стоявшего на шоссе. Антон в ответ посмотрел на него. Затем поднял правую руку и махнул в направлении, обратном движению колонны, крикнув:

– Гоу Хоум!

Офицер непонимающе моргнул.

– Гоу хоум, говорю. – повторил Антон, – Чего морду корчишь? Давай, давай! Вали. Райт нау, агрессор.

Офицер просиял, словно ему только что присвоили внеочередное звание, и скрылся в люке. Танки взревели мощными моторами и, выпустив в воздух струю едкого дыма, рванули с места в карьер. Первый танк крутанулся на месте и покатил не хуже легковой машины в сторону Питера. Остальные, сделав поворот «все вдруг», последовали его примеру. Спустя пять минут колонна скрылась за поворотом.

Антон все также неторопливо брел по обочине в сторону Питера. Мимо проносились машины. Люди просыпались и постепенно машин становилось все больше. Через час они пойдут здесь уже сплошным потоком. Но пока, пока можно было наслаждаться относительной тишиной.

Катя давно была уже вне опасности. Сидела дома и наслаждалась свободой и состоянием одного времени. Для человека, который очень долго не мог сказать который на дворе год, день и час, да и вообще, не сошел ли он с ума, очутиться снова в своем родном времени было невероятным удовольствием. Это все равно, что вернуть человека, прожившего пятьдесят лет на необитаемом острове среди крокодилов и змей, на родину, в город с десятимиллионным населением, и заставить вкусить благ цивилизации. Он, конечно, в конце концов, вспомнит молодость, но первые ощущения будут схожи. Теперь Катя приходила в себя и ждала Антона из армии.

Самого Антона страсть как тянуло остаться здесь, в мирной жизни, навсегда, но он чувствовал, что это невозможно без специального состояния души, к которому он был еще не готов. А это состояние могло возникнуть лишь в одном единственно месте на Земле, и там надо было находиться всеми своими астральными телами одновременно. Кроме того, следовало еще кое–что сделать, перед тем как исполнится его самое заветное желание. Он остановился и закрыл глаза. Постоял несколько секунд, напрягся, и вдруг над его головой набо стало огненно–рыжим, а облакка красными словно кровь. Роза ветров Северо–Запада мгновенно изменилась, небеса разверзлись, и в астральную дыру, которая завершала собой тоннель, другим концом выходивший в Америку, стали затягиваться американские танки, не успевшие еще достичь Питера. У самого въезда в город удивленные ГАИшники смогли наблюдать за единственной в своем роде аномалией, – невесть откуда появившаяся колонна американских танков вдруг поднялась в воздух и ровным клином устремилась в небо. Правоверные ГАИшники от удивления даже перекрестились.

Антон отправлял назад пришедшую из другого времени армию. В том, что она пришла сюда, были виноваты невидимые покровители, которые проиграли эту битву. Солдаты и офицеры просто пешки в их руках. Антон выиграл астральную войну и теперь восстанавливал прерванную связь времен. Со всех концов России в небо поднимались тысячи тактических истребителей, стратегических бомбардировщиков, танков американской армии. Они сбивались в огромные стаи и летели по направлению к черной дыре, которая работала как огромный астральный насос между временами. В небе над Антоном очень скоро стало тесно от прибывающих войск, которые выстраивались во многокилометровые очереди и друг за другом пропадали в черном проеме. Конечно, некоторых военачальников Антон наказал, – распылил по всем временам, опоясывавшим Землю невидимыми кольцами. Полковник Патерсон, лично командовавший вторжением, после метеоритного дождя превратился в расплавленную магму и был обречен вечно скитаться по недрам Земли, не имея возможности вырваться наружу без посторонней помощи. Существовала, конечно, вероятность выплескивания его злобы через действующие вулканы, но она была невелика. Менее вредоносных Антон оставил жить, но отправил домой тем же путем – через временную границу невидимых покровителей, так что по прибытии домой они постарели еще лет на пятьдесят. Астральный насос работал на полную мощность. Один раз из него в это временное пространство вылетел заблудившийся «Летучий Голландец», но был мгновенно втянут обратно. Скоро поток американской боевой техники растаял. Все они летели сейчас между душами умерших миллион лет до нашей эры динозавров в свое параллельное время. Представив снова этот полет, Антон поежился, но проучить агрессоров, пусть даже подневольных, было необходимо.

Но помимо вывода американских войск с территории России существовала еще одна нерешенная проблема. Наши доблестные десантники и летчики стратегической и тактической авиации как–никак оккупировали США, и с ним надо было что–то делать. Антон включил насос на вытяжку. Тотчас из черной дыры в небе послышалась жуткая канонада и посыпались, словно горох, наши голубые береты. Видимо, динозавры произвели на них сильное впечатление. Увлеченные атакой какого–то невидимого объекта с воздуха, они разворачивались на стропах своих парашютов в сторону черной дыры и поливали ее огнем из автоматов. Антону пришлось лишить их боезапасов, иначе они перестреляли бы друг друга. Вслед за десантниками из дыры в небе повалили один за другим наши танки, подвешенные на пять куполов, а за ними нескончаемым потоком тысячи «Мигов», «Су–27», «Черных акул», Летающих танков «Ми–24», стратегических бомбардировщиков «Ту–160». В небе стало тесно и темно от корпусов стальных остроклювых птиц. Последними, дефилируя под солнечными лучами словно глубоководные баракуды, проплыли по направлению к Кольскому полуострову десять новейших отечественных атомных подводных лодок класса «Бумеранг».

В то утро в городке Полярные Зори, расположенном в самом сердце Кольского полуострова, все начиналось как всегда. Ни о каком нашествии, а тем более о его окончании, никто и не подозревал. Все обитатели Полярных Зорь просыпались, ели кашу, и отправлялись работать на «Фабрику». Так они любовно именовали Кольскую Атомную электростанцию, питавшую энергией весь полуостров и, соответственно, все расположенные неподалеку военно–морские базы. В это солнечное утро Колпаков проснулся не особенно рано, а как раз так, чтобы успеть заглотить тарелку каши, пару кусков колбасы, выпить стакан кефира, сесть в свою «девятку» и поехать на работу. По дороге он любовался окружающими Полярные Зори красотами: лесистые сопки и обширные озера с причудливо изогнутыми берегами окружали затерянный на Кольском полуострове городок. Прибыв на работу, Колпаков первым делом решил испить чайку, а какой же чаек с утра на смене без лепшего кореша Бутяева, который считался мастером по созданию мощнейшего чефира в трехлитровой банке, отведав которого все работники смены ходили по Кольской Атомной словно под градусом и проявляли бешеную работоспособность. Начальник станции однажды даже заподозрил их в употреблении более крепких напитков на работе, но химический анализ чефира, проведенный по его приказу, никаких особенных элементов таблицы Менделеева, кроме индийского чая, в составе чефира не выявил. Ноу–хау приготовления божественного напитка держалось Бутяевым под большим секретом.

В то утро Бутяев приготовил особенно мощный энергетический чефир. Друзья сидели в компании еще пятерых работников смены и одного стажировавшегося в их подразделении инженера, потягивая напиток в прикуску с одесскими бубликами. Стажировавшийся инженер прибыл из Мурманска. Его интересовало все, что происходит на атомной станции и вокруг. Ему очень понравились Полярные Зори и их жители, – он не обнаружил в этом городе ни одного плохого человека, и от этого открытия никак не мог прийти в себя.

– Только вот фамилии у вас тут странные, – сетовал инженер, – Березюк, Гребенюк. А русские–то у вас тут есть?

– А как же, – отзывался словоохотливый создатель энергетического чефира. – Алиев, Бутяев, Мамедов.

Так за разговором они просидели полчаса, пока не появились первые позывы к работе. Дожевав одесские бублики, работники уже совсем собрались разбрестись по Кольской Атомной в поисках чего–нибудь, что можно замерить и подправить, как вдруг раздался жуткий скрежет. Что–то очень большое в глубине станции со скрипом повернулось еще три раза и остановилось совсем. Везде погас свет и включились аварийные лампочки. «Реактор», – пронеслось головах у всех, даже у инженера. Словно по тревоге все работники станции понеслись в моторный отсек, где уже собрались остальные рабочие. Реактор действительно остановился. А вместе с ним выключились системы энергообеспечения всех военно–морских баз, разбросанных по побережью. Десятки баз субмарин и боевых кораблей остались без тока и стали небоеспособными. Ремонтники лазили по реактору, пытаясь выявить неисправность, но все было безрезультатно. Реактор стоял и не хотел заводиться. И никто не мог понять почему.

Неожиданно Колпаков вспомнил, что когда строили атомную станцию, строители сделали все системы защиты как полагается, но по какой–то нелепой случайности забыли установить рубильник мгновенного отключения в непосредственной близости от реактора. И установили его на заднем дворе АЭС, на глухой стене, выходившей к озеру. Мучимый догадкой Колпаков бросился на улицу. Он мгновенно спустился по винтовой лестнице, показал пропуск вахтеру–охраннику, в обязанности которого входило не пропускать диверсантов на станцию, и выбежал во двор. Небольшой щиток с красным рубильником одиноко желтел на голой стене. Так и есть, рубильник был выключен. Рядом тусовался какой–то облезлый и занюханый бомж в рваном пальто. Больше поблизости никого не было. Колпаков рванулся к щитку и включил рубильник. Тотчас он услышал, как ожил под толщей многослойной защиты атомный ректор, и представил, как обрадовались военные на далеких базах, так и не сумевшие пока запустить припасенные на такой случай дизели. Выполнив свой долг, Колпаков подозрительно посмотрел на бомжа.

– А ты чего тут делаешь, мужик?

– Греюсь на солнышке. – прошамкал беззубым ртом бомж и, посмотрев на Колпакова заискивающим взглядом, попросил, – Подайте на пропитание?

Но Колпаков уже подумывал, не вызвать ли охрану, мало ли кто тут шляется под видом бомжей.

– Вали отсюда, мужик, – сказал он, наконец, – пока я тебя не сдал куда следует.

И пошел обратно на работу.

– Эх, – мечтательно протянул бомж, глядя ему в спину, – распылил бы я тебя по вселенной, да сил уже нет.

И, достав из кармана рогалик, пошел, куда глаза глядят.

Когда Антон соткался на своем месте оператора «Глобального Перегона», рядом никого не было. Минут десять он делал вид, что активно рыщет по частотам, но потом вдруг на него навалилась вселенская лень. Это была не просто тупая лень. Это была лень по положению, лень необходимая, дембельская. Где же это видано, чтобы дембель активно тащил службу? Нигде. Нет таких дембелей, а если кто и сыщется на огромной территории государства российского, то непременно вызовет своим поведением насмешки одногодок и неуважительные взгляды молодых. Дембель должен лениться,? это закон. Но это и не только закон. Это рефлекс. Когда ты знаешь, что тебе до гражданки осталось не то, что месяцы – дни, то никакими силами невозможно заставить себя делать что–либо другое, кроме того, что есть, спать, набираться сил перед прыжком в давно забытую жизнь. А ведь только представь, какая она там, за забором. Как она кипит, бушует, бурлит водоворотами красок. И главное – все можно. Ходить как угодно, вставать когда угодно, и жевать еду сколько угодно, а не пять минут. Неужели такое бывает? Бывает. И теперь Антон это чувствовал. Он, наконец, достиг самого высокого мастерства в превращении, – он превратился в дембеля.

На посту замигала призывно красная лампочка. Антон нажал кнопку. Из динамика раздался голос майора Могилы:

– Гризов, – сказал майор, – Тебя в штаб вызывают. Можешь смениться раньше времени.

– Понял, товарищ майор. – ответил Антон.

В этот момент за пост малого сел Васька Хоботов, ранее тащивший наряды по роте, чем несказанно удивил Антона.

– А где Малой? – само собой вырвалось у Антона.

– Ну, ты чудак, Тоха. – ответил Хобтов, – Малой уже дома небось, водку трескает. Он же вчера дембельнулся.

Когда прибыл Григорий, новый сменщик, Антон встал из–за поста и пошел в часть. По дороге от приемного центра к расположению полка ноги его так и норовили пуститься бегом, очень уж хотелось побыстрее оказаться в штабе. На середине пути Антон повстречал Фофана и не отказал себе в маленькой мести – едва они поравнялись, майор мгновенно превратился в бетонный телеграфный столб, усеянный майорскими звездами. С минуту полюбовавшись на свое произведение, Антон вернул Фофану первоначальный облик. Майор непонимающе огляделся по сторонам, но тотчас все забыл. И все всё забыли. Антон изгладил из памяти тысяч десантников и летчиков штурм параллельного мира, из памяти помощников Бергмозера улетучились данные о том, что они его помощники, летчики и генералы НАТО позабыли о проблемах с самолетами и приборами наведения и, вообще, абсолютно все на этой планете и в этом времени начисто позабыли об эфирном оборотне. Фофан, придя в себя, зашагал дальше на ПЦ, а Антон устремился в штаб.

– Младший сержант Гризов? – осведомился начштаба майор Шпень.

– Так точно. По вашему приказанию прибыл.

– Объявляю вам о том, что согласно приказу министра обороны с сегодняшнего дня вы уволены в запас. Документы получите у писаря.

Антон внимательно наблюдал за тем, как рука писаря аккуратно выводит последнюю загогулину на документах, и мысленно торопил «Быстрее, быстрее». Ему казалось, что вдруг сейчас кто–нибудь передумает, и его не уволят. Но вот рука писаря закончила свое путешествие по бумаге. Все.

– Держи, Тоха. Удачи тебе.

– Спасибо. Тебе тоже.

Он простился со всеми в роте. Напился. И вот, наконец, окрашенные в ядовито–зеленый цвет ворота части с большими красными звездами со скрипом закрылись за ним. С КПП с нескрываемой завистью наблюдал молодой сержант, недавно прибывший в часть. Антон остановился. Никуда не торопясь, достал сигарету, закурил. Сдвинул фуражку на затылок. Постоял, щурясь на солнце. Ну, вот и все. Господи, как же хороша была жизнь!

Покровители

Глава 1. Экватор

…Свои искореженные вертолеты спецназовцы взорвали, чтобы никто не догадался, кто на них летел. Пусть поломают голову. Сейчас важно выиграть время. Бежать после такой жесткой посадки пока никто не мог, досталось всем. Поэтому просто шли, как могли, подбадривая друг друга.

Так прошло часа два, как показалось Антону. Два ужасно тяжелых часа. Солнце все еще жарило как ненормальное, но уже немного приблизилось к горизонту.

– Как думаешь, что это была за стоянка с палатками? – вдруг спросил Костян, поравнявшись с Колей Быстрым.

– Думаю, какая то поисковая партия по нашему профилю. Иначе, зачем им залезать так далеко в пустыню, да еще тащить с собой столько бронемашин и вертолеты.

– Вот то–то и оно, – кивнул Костян, – разумею, что ищут они то же, что и мы. Надо поспешать. А то не ровен час, найдут раньше нас.

– А где мы сейчас?

– Уже недалеко от предполагаемого района, – сказал Костян, – час назад я сверился по спутнику. Максимум день пути.

Коля кивнул.

– Должны успеть.

Гризов, который ковылял сзади за Колей, еле выдирая ноги в ботинках из песка, слышал весь разговор. От него, похоже, и не скрывали этой информации. «Значит, приближаемся. Это хорошо, – думал журналист усталым и ушибленным мозгом, – чем быстрее найдем, тем быстрее вернемся домой. А то эта командировка что–то затянулась».

Постепенно Антон так разомлел, что уже перестал соображать кто он и где он. Гризов брел по пустыне как перегревшийся механизм, которому было ужасно жарко и тяжело. Рюкзак давил на плечи. Автомат тянул к земле. Антон молча переставлял ноги, даже не глядя под них. Взгляд его затуманился.

За время дневного перехода журналист успел заметить множество ящериц, сновавших под ногами и даже двух змей. Змеи, однако, не проявили к нему никакого интереса и не стали кусать, а уползли своей дорогой в пески. Один раз он услышал отдаленный крик в небе и, подняв голову, увидел небольшую стаю птиц. Напрягая зрение, Антон признал в них стервятников.

– Не дождетесь, – сказал он кружившим в небе птицам, сплюнул и побрел дальше.

Постепенно зной стал спадать. Солнце опускалось. А когда, наконец, старший объявил привал, журналист сбросил рюкзак, рухнул на него и мгновенно отключился, как перегревшийся механизм. Сколько прошло времени, он не знал. Но когда его растолкали, были уже сумерки.

– Идти сможешь? – спросил Костян.

– А то пристрелите? – уточнил Гризов, перед которым еще все плыло после сна на жаре. Во рту стоял вкус песка, который хрустел на зубах.

– Да нет, обождем пока, может, еще сгодишься, – ответил Костян.

– А надо? – не сдавался Гризов, – вроде вечереет. Может, поспим еще?

– Надо двигаться, – сжег мосты старшой, – А то на том свете отдохнешь. Американцы рядом. Да и по прохладе идти легче.

С этим Гризов не мог не согласиться. Он нехотя встал, надел на себя потяжелевший вдвое рюкзак и побрел за остальными. А все так хорошо начиналось.

Странное дело, если недопить, то не спится. Много алкоголя в крови валит с ног, а немного действует как допинг. Эту сентенцию Гризов обдумывал лежа на узкой кровати мотеля «Репино» в обнимку с интересной девчонкой. Завали ее Леля. Познакомились они вчера в какой–то кафешке на первой линии Васильевского острова, куда студентов с «журфака» неожиданно занесло отметить окончание очередной сессии. Неожиданно, потому что до этого они отмечали радостное событие целый час в баре по соседству и уже решили, что пора расходится, а то от перепития начнутся студенческие волнения. Остались лишь самые стойкие, среди который находился и Гризов, радостно выпивавший за прохождение экватора. Однако стоило выйти на улицу и пройти в сторону метро нетвердые сто метров, как обнаружилось еще одно заведение, которое никак нельзя было обделить своим вниманием. Там и продолжили. Там и обнаружилась Леля.

Уже изрядно выпив, Антон вдруг ощутил прилив грусти. Ему вспомнилась армия, подъемы, разводы, кросс по пересеченной местности в противогазе, караулы, ночные кошмары в виде двух ванн с картошкой, которую надо вычистить до рассвета, чтобы успеть заснуть еще на часок. Все это было уже так давно, почти три года прошло, а иногда казалось, что было это только вчера.

По ночам Гризову до сих пор иногда снилось, что вдруг проснется он не у себя в комнатке на Грибоедова, где временно разрешила пожить сестра, а снова на пружинной армейской койке. И ждет его спросонья не медленная чашка кофе перед телевизором, а подъем за тридцать секунд, пока горит спичка усатого сержанта, а потом бег от инфаркта с голым торсом да в кирзовых сапогах.

Когда такое накатывало, казалось, что эти впечатления не выветрятся никогда. Слитком уж яркими они казались, особенно поначалу. Но к счастью Гризов находил в своей новой мирной жизни много такого, что подтверждало древнюю мудрость, – время лечит.

Хотя некоторые его сослуживцы так и не смогли преодолеть жизнь по распорядку. Армия засосала их целиком. За два года службы армия позволила им понять, что распорядок это как раз то, что наполняет их жизнь смыслом. А точнее позволяет не забивать голову заботами о завтрашнем дне. Некоторых она растворила в себе навсегда, сделав прапорщиками. А другие трансформировались уже на гражданке. Например, Малой, сидевший в армии за «Роялем», соседним с постом радиоперехвата Гризова, пропьянствовав, сколько положено, очень скоро разыскал поблизости от места своего проживания воинскую часть и опять пошел служить, только теперь по контракту. А Майкл подался на службу в милицию. Сменил один устав на другой. Распорядок – великая вещь. Многие без него просто не могут выжить.

И только Гризов наслаждался жизнью на воле. Ему до чертиков надоел забор, который два года отделял его от мирной жизни. Возвращаться назад не хотелось ни за какие деньги, а тем более, добровольно. Хотя, глядя на тех, кто не служил и хвастался этим, Гризов поглядывал на них презрительно. Словно это были какие–то импотенты по сравнению со здоровыми мужиками, оттянувшими свое. Все–таки служба в армии позволяла понять, что такое свобода и заставляла ее ценить. Хотя бы за это стоило сказать ей спасибо.

Антон уже давно перестал шарахаться от офицеров и отдавать им честь, ибо гражданская одежда хранила его как шапка невидимка. Офицеры и армейские патрули его теперь просто не замечали, не обращали внимания. Одно это поначалу забавляло. Потом прошло.

Воспоминания об армии чаще всего приходили только по ночам вместе со смутной тягой к каким–то полетам и превращениям. И приходили он с каждым годом все реже. В первые месяцы на гражданке Гризов даже сходил на прием к «психу», то бишь к психотерапевту, желая выяснить, не повредился ли он в уме за время прохождения армейской службы, не считая плоскостопия и «грибка» приобретенных дополнительно. «Псих» никаких особенных отклонений, кроме излишней впечатлительности не обнаружил. Это обнадеживало. Врач посоветовал больше гулять и не брать в голову всякую ерунду про армию, постепенно само пройдет. А если интересно, то записывать хотя бы месяц подряд все свои сны. Для этого нужно купить тетрадку с ручкой и положить их рядом с кроватью. Просыпаться среди ночи и, пока не забыл сон, записать его крупным почерком. Главное не смотреть в окно, а то все сотрется из памяти. Так мол, сам сможешь проследить за тем, что тебя сейчас мучает, а что уже нет, ибо во снах отражается все, в чем ты себе боишься признаться днем. Время лечит, повторил «Псих» на прощанье народную мудрость. И оно, похоже, лечило.

Антон записывал свои сны полгода. Каждую ночь. И каждую ночь ему снилась армия в каких–то фантастических декорациях. Словно это была не настоящая армия со всеми тяготами службы, а съемки боевика про российскую армию в Голливуде. В центре была армия, в вокруг всякие готические замки, небоскребы, горы, моря, пришельцы из далекого космоса и потустороннего мира. Постепенно армия во снах пошла на спад, как и предсказывал «псих». И, прежде всего это было связано с новой гражданской жизнью, которая давала новые острые ощущения, медленно, но верно вытеснявшие старые.

…Первым шел Голуаз, Костян замыкающим. Присматривал за немного расклеившимся журналистом. Когда стало прохладнее, мозг начал постепенно оживать. Ночью идти оказалось заметно легче. Перед выходом слегка перекусили сублиматами, на которые желудок Гризова не видевший ничего с момента высадки на берегу Ефрата, откликнулся положительно. Конечно, хотелось мяса и пива, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Журналист подумал, что съел бы сейчас целого слона.

Когда зажглись первые звезды, и на земле наступил кромешный мрак, Гризов решил, что спецназовцы сбрендили, – идти сквозь такую темень по пустыне, в которой еще неизвестно что водится, было безумием. Но они, как ни в чем не бывало, слазили в рюкзаки и достали оттуда компактные приборы ночного видения. У журналиста в рюкзаке отыскался такой же.

Смотреть на мир через прибор ночного видения Гризову показалось даже забавным. Все выглядело как в фильмах ужасов, каким–то мрачно зеленым. Но зато прорисовались очертания песчаных холмов, и стало возможно продолжать движение. Беспокоило Антона только то, что змею в этот прибор все равно не разглядишь. А змей он не любил. Они мелкие и ядовитые. Наступишь, – не обрадуешься. Но, Гризов старался об этом не думать, вяло шагая по ночным пескам. Чтобы как–то себя отвлечь от тяжелых мыслей, связанных с опасностью для жизни, Антон стал думать на отвлеченные темы в планетарном масштабе.

«Интересно, рассуждал он, где мы сейчас вообще–то находимся? Летели вроде бы на юг от Евфрата. Хотя, я отключался в вертолете, могли ведь повернуть куда угодно. Но если все же на юг, то значит углубились в сторону границы с Саудовской Аравией. Хотя какая здесь граница, наверняка ни дорог, ни постов, ни КПП ни таможни, здесь ведь кругом пески. Документов никто не спрашивает. А попадешься американцам, так просто расстреляют…»

И вдруг он отчетливо вспомнил, где видел того американца, вылезавшего утром из палатки. Во время их прошлой встречи, тот тоже вылезал и смотрел на него пристально, Только вылезал он из машины оккупационного командования и смотрел на Гризова, как тот снимает убитых на перекрестке американскими солдатами женщин. Это был один из тех генералов. Только что он делает здесь, в пустыне, за сотни километров от Багдада, машин и нормальных дорог?

«А что я здесь делаю? – подумал Гризов и устало вздохнул».

Одно поступление в институт с ходу без подготовки, спустя два года армии, вызвало колоссальный стресс, как было теперь модно говорить, и наполнило Гризова радостью. Для начала он радовался целый месяц. Потому что в конце этого месяца, выяснилось, что четверки по французскому («вы хорошо говорите, четверки вам хватит для поступления»), полученной на вступительных экзаменах, для поступления не хватило. Именно этого бала. А лето было почти потрачено. Je ne mange pas six jours, как говорится. Нужно было что–то решать. А было это еще в те замечательные времена, когда, не поступив на одно отделение, просто перевестись зачетом на другое было невозможно. Нужно было пересдавать все экзамены. И Гризов решил пересдавать на заочное, где приняли во внимание его предыдущие успехи, но сдавать пришлось все по новой. И он сдал, и стал студентом–заочником «журфака».

Как оказалось, это был не самый плохой вариант. Очень скоро обнаружились очевидные полюсы для активного человека: учиться надо было только две недели в году, правда, целых шесть лет. А временной промежуток между сессиями заполнять написанием нескольких курсовиков, да прочтением нескольких толстых и мутных книг типа Маразма Роттердамского, который к концу книги сам забывал, о чем писал в начале.

В общем, получалось все логично, вроде бы и при деле, учишься, то есть. И в то же время масса свободного времени, можно и поработать. Гро΄ши, в конце концов, тоже пора было зарабатывать, хотя бы на тот же студенческий образ жизни. А образ был прост и понятен, – гуляй пока молодой. Чем, собственно, Антон и занимался все свободное от обучения время. Особенно первое время. Но потом, попив и погуляв, освоившись на гражданке, все–таки мирная жизнь брала свое, призадумался хлопец о выборе пути жизненного после поступления в Университет. Пораскинул мозгами и пошел зарабатывать журналистский опыт.

Начать решил с малого, – стать телезвездой. Благодаря природной наглости пристроился на питерском телевидении среди известных товарищей. Умудрился даже годик поработать корреспондентом в передаче «Адамово ребро», сняв на этом поприще несколько сюжетов про интересные личности. Работал не за страх, а за совесть. Ночей не спал. Но когда в его молодые годы от такого напряга вдруг начало сдавать здоровье, он понял, почему все журналисты и режиссеры телецентра квасили по черному. Тогда он впервые осознал, какой напряженной была у журналистов работа. Про опасность для жизни узнал позже, когда, отчаявшись ждать миллион долларов, ушел через радио в газету «Северная стрела» на более твердые деньги, благо писать сочинения всегда умел.

Сначала работал репортером в отделе новостей, – писал про всякие телекоммуникационные штуки, буйным цветом после перестройки появившиеся на широких российских просторах и, само собой, в Питере. Писать про все это ему было сподручно, как–никак «Радиополитехникум» закончил, только из армии, из войск, где этих штучек видимо–невидимо было. Но действительность превзошла все ожидания: прогресс не стоял на месте. Заокеанские некогда недруги, предварительно проплавив откат в министерство Связи, понавезли в постперестроечное пространство необъятной России множество всяких телефонных станций, эшелоны пейджеров и даже внедрили новейшую для нас мобильную связь, на корню задушив кое–как развивавшийся собственный рынок телекоммуникаций. И это все, не говоря уже о компьютерных технологиях, которые шагали по стране семимильными шагами. Компьютер быстро перестал быть чем–то огромным, занимавшем всю стену в НИИ «Электротехники», ужавшись до размеров чемоданчика с телевизором.

Об этом корреспондент «Северной стрелы» Антон Гризов и писал. Сначала ему пришлось целый месяц потратить на то, чтобы серией публикаций в стиле «точка–тире» объяснить далеким от связи обывателям значение и назначение прибора со странным названием пейджер. Что тут нажимать и где у него кнопка. Однако, усилия не прошли даром. Пейджинговые компании открывались одна за другой, росли как грибы после дождя, обещая переплюнуть друг друга качеством связи и таинственными дополнительными услугами. Скоро простой народ, благодаря стараниям Гризова, принял пейджер и породнился с ним. А когда это, наконец, произошло, этот вид связи постепенно стал терять популярность. Самые продвинутые пользователи пейджеров уже прикупали себе мобильные телефоны стоимостью в несколько тысяч долларов. А купив, радостно таскали их за собой, в виде небольшого ящичка с ручкой, антенной и супербатарейкой, поскольку просто в карман все это еще не влезало.

Рынок телекоммуникаций быстро рос, развивался прямо на глазах, сменялись целые поколения приборов и появлялись новые технологии. Уделив часть жизни описанию рынка телекоммуникаций, Антон в силу универсальности натуры и врожденной любознательности ко всему запутанному и скрытому от первого взгляда, как–то плавно перетек на сопредельные темы. Это были: электроника на службе у разведки, промышленный шпионаж, чужие среди нас, новейшие средства вооружения и др. Острота темы его привлекала. А поскольку прогресс не стоял на месте, и новейшее оружие уже давно было напичкано радиопримочками, даже простой американский пехотинец был обвешан ими как новогодняя елка, то Гризов как–то параллельно начал писать и обо всем оружии, а также обо всем что летает, плавает и ездит. В общем, о транспорте. Хотя чаще всего этот транспорт имел вседорожное шасси или гусеницы, комбинированную броню и башню со 125–мм пушкой. Ну, или, на худой конец, два турбореактивных двигателя, размах крыльев тринадцать метров и бомбы с оптическим наведением, а в целом до двадцати двух тонн боевой нагрузки в бомбоотсеке на выдвигающихся пилонах.

С падением международных барьеров, весь этот транспорт пришел в движение и стал часто выставляться на всевозможных авиашоу и танкодромах, не столько, для того чтобы повеселить падкую до развлечений российскую публику, а просто потому, что стал товаром, за который дорого платят. Весь этот транспорт летал, выделывая всевозможные пируэты, плавал и стрелял, чтобы показать высоким гостям из жарких восточных стран воочию, чтобы те смогли оценить в деле всю мощь российской армии, до сей поры спрятанную от посторонних глаз. При этом генералы тактично намекали восточным друзьям, что эти изделия стоят гораздо ниже, чем предлагают за аналогичные вещи американцы. Что за те же деньги здесь в России можно затарится по полной программе, а не на пятьдесят процентов как в США. За один визит вполне реально вооружить новенькими танками и противоракетными комплексными целую дивизию. А если заплатить наличными и чуть мимо кассы, то и две дивизии. О таких пустяках, как вывезти с территории страны эшелон неучтенных танков, гостей просили не беспокоится, – этот сервис российская сторона брала на себя.

…В последние полчаса Гризову стало казаться, что он слышит какое–то шуршание по сторонам от их небольшой колонны. Несколько раз он даже замечал какие–то низкие тени и слышал отдаленное поскуливание и повизгивание. Пустыня совсем не вымирала ночью, как могло показаться, а наоборот оживала. Отовсюду на путников, забредших в самое сердце песков, таращились сотни настороженных глаз. И это очень нервировало журналиста, который при каждом новом звуке все крепче сжимал автомат. Ему казалось, что со всех сторон за ним наблюдают хищники. Он читал, что в местных пустынях довольно богатая фауна. Здесь во множестве водятся гепарды, которые охотятся на антилоп. Львы, гиены, волки и шакалы. Ну, и само собой разумеется, всякая мелочь, включая тушканчиков.

Поэтому, когда впереди раздался грозный рык, журналист не удивился, а скорее испугался. Все–таки встречаться ночью со львом, ему не хотелось. Перехватив свой автомат покрепче, Антон осторожно двинулся вперед, где, слившись в один клубок, по земле катались человек и зверь.

Это был Голуаз, который пытался оторвать от себя здоровенного волка, мохнатую шею которого изо всех сил сдавливал двумя руками. Антон хотел выстрелить, но побоялся убить человека. Пока он решал, что делать, из–за спины появился Костян с ножом в руке и, изловчившись, одним точным движением всадил широкое лезвие волку в бок и с оттягом вытащил обратно. Раздался дикий вой, от которого у Гризова мурашки забегали по коже. Голуаз сбросил с себя раненного волка, выхватил свой нож и быстрым движением перерезал ему глотку, прикончив зверя. На землю полилась еще теплая кровь черного, как казалось в прибор ночного видения, цвета. Немного подергавшись, волк затих.

– Здоровая сволочь, – сказал Голуаз, отряхиваясь, и убирая нож в специальный карман, – спасибо, старшой.

– Не порвал он тебя? – уточнил Костян, убирая свой нож.

– Обижаешь, – обиделся Голуаз, – нас хорошо учили. Я бы его сам порвал, если б ты не поторопился с подмогой.

– Ну, извини, – ответил Костян, – в следующий раз дам тебе шанс разобраться самостоятельно.

В этот момент снова послышался близкий вой.

– И этот шанс не так далек, – проговорил подошедший Коля, и, обернувшись ко все еще сжимавшему автомат Гризову, добавил, – погоди палить, журналист. Не шуми раньше времени. Эти волки вряд ли снова сунутся. Хотя, кто их знает. Тут другое интересно.

Голуаз и Костян, отвлеклись от волков, уставившись на Колю.

– Я метрах в пятидесяти наткнулся на какой–то колодец. Кладка из сырцового кирпича, древняя. Но с ним что–то не так.

– Что не так? – уточнил старшой.

– С виду, колодец как колодец, только пересохший. Но метрах в ста отсюда еще один есть. Я туда камушек бросил, а там «дз–и–нь», решетка. Спрашивается, зачем?

– Вентиляция? – спросил Костян.

– Надо проверить. Да и квадрат подходящий, сам знаешь.

Костян задумался, стоя над трупом убитого зверя. Наконец, решил.

– Тебе повезло, журналист. Встаем здесь до утра. Осмотрим местечко. Можешь вздремнуть чуток.

Гризов посмотрел на почти впитавшуюся в песок лужу крови, послушал отдаленный вой волков и переспросил:

– Вздремнуть? Да я до рассвета глаз не сомкну.

– Это ты зря, – хлопнул его по плечу Коля Быстрый, – расслабляться надо в любой обстановке.

Долгое время Антон писал о всяких новинках в области российского и заграничного вооружения, причем был патриотом и хвалил, естественно, свое, родное: самолеты, корабли, танки. А поскольку все это выставляется на различных салонах в разных городах, вынужден был все это посещать лично. Завел связи, познакомился с главными конструкторами многих боевых машин, военными чинами, примелькался. Его стали любить генералы и полковники, причем даже ФСБ и ГРУ, ибо он без дополнительных затрат со стороны «Закрытого Акционерного Общества имени Дзержинского» пропагандировал русское оружие. А у газеты «Северная стрела» после смены ориентации Гризова с чисто связных новостей на военно–шпионскую тему с примесью криминала только прибавилось читателей. В итоге все были довольны: и военные, и начальство, и сам Гризов.

Пока с течением времени Антон не начал понимать, что оружие продается хорошо, только определенная часть денег идет мимо кассы государства. Точнее, неопределенная часть. Но, явно не малая толика. Танки пропадают целыми эшелонами, а корабли выходят из портов на российские маневры, а обнаруживаются спустя месяцы где–нибудь в составе суринамского военно–морского флота. И все шито–крыто. Взыграло тут в нем журналистское чувство гордости. Захотелось вывести на чистую воду парочку нечистых на руку генералов. Да и за державу стало обидно. И как–то само собою сложилось, что начал он по собственной инициативе расследовать дело о пропаже в лесах дальневосточного региона эскадрильи одноместных всепогодных ударных истребителей «Су–35». Размах крыльев почти пятнадцать метров, потолок – восемнадцать тысяч, максимальная скорость, – две тысячи пятьсот пятьдесят километров в час. Отличная машина. Таких пропало целых пять штук.

Был слушок, что незадолго перед тем интересовались этой машиной северные братья корейцы и восточные братья иракцы. И тем и другим машина понравилась. Гризов даже был на одном из первых полузакрытых авиасалонов, из тех, куда допускали только парочку «своих» журналистов, где и наблюдал воочию активный интерес к «Су–35» одного корейского генерала по имени Чен Чжоу. Его иракский коллега, Рушди Хезбаллах, также присутствовал, и даже сквозь солнцезащитные очки на его обожженном восточным солнцем и овеянном ветрами пустыни лице читался неподдельный интерес к замечательной русской машине «Су–35». А уже летчики–испытатели, которым было поручено представить всепогодные истребителей иностранным гостям, постарались на славу. «Сушки» крутились в небе над аэродромом как заведенные, поливая огнем вероятного противника в воздухе, эффектно долбали ракетами специально отстроенные цели на земле. А в завершение устроили настоящий воздушный бой с показом всех фигур высшего пилотажа. Судя по лицам, оба иностранных гостя остались довольны, хотя и не смотрели друг на друга.

Сначала Гризов даже подивился недогадливости организаторов этого шоу, – гости могли разъехаться обиженные отсутствием эксклюзивного права первой покупки. Не лучше ли было устроить отдельные шоу для каждого? Но потом, поразмыслив, глядя на восторженные лица иностранных генералов и хитрые лица наших военных, пришел к выводу, что все сделано правильно. Рынок есть рынок, теперь Чен Чжоу и Рушди Хезбаллах бут стараться опередить друг друга, если решение уже есть, и быстрее купить самолеты, что только на руку нашим военным. Со стороны «Росавиапрома» сделку курировал генерал со звучной фамилией Громов. Антон после шоу попытался было сунуться к нему с вопросами по поводу исхода сделки, но Громов отмахнулся, мол, ничего не ясно пока, да и вообще это секретная информация, быстро сел в свою черную волгу и уехал. Поговорить с Чжоу или Рушди было вообще невозможно, оба были окружены охраной, общались только через переводчика, да и вели себя как приснопамятные члены Политбюро КПСС или нефтяные шейхи, коими и являлись. Гризов все же решил попытать счастья, журналистская наглость его не раз выручала, и направился к северокорейскому генералу. Но Чен Чжоу, едва завидев на его кармане бэйдж с международной надписью PRESS, отвернулся и демонстративно покинул место проведения аэрошоу. Его иракский коллега сделал это несколько медленнее, но Гризов предпринял попытку приблизится к его телу с тем же результатом.

В итоге, вернувшись из поездки в редакцию, Антон написал рекламную заметку про русские самолеты и вскользь упомянул о проявленном двумя генералами к «Су–35» интересе. Других фактов не было. На том и хотел забыть об этом событии. Но спустя три месяца случайно из достоверных источников к нему просочилась информация о встрече под Питером на одном из военных аэродромов генерала Громова и северокорейского генерала Чен Чжоу. Иракского лидера по имени Рушди Хезбаллах там уже не было. На этой встрече дорогому гостю снова был продемонстрирован «Су–35». Гризов, воспользовался своими связями с военными летчиками и пробрался на закрытое шоу. Громову старался на глаза не попадаться. После поездки отписал небольшую заметку о неослабевающем интересе иностранной стороны, в которой угадывалась Северная Корея, к русскому всепогодному истребителю «Су–35».

Не прошло и пары дней с момента публикации заметки в газете, как редактору позвонили из компетентных органов и попросили больше не касаться этой темы, ибо контракт на продажу еще не подписан, а своими действиями журналист Гризов нанес ущерб государству, разгласив секретную информацию. Сажать его пока не будут, ограничиваются для первого раза официальным предупреждением газете. Редактор поразмыслил немного и оставил вопрос Гризову на откуп, больно уж тема интересная.

– В общем, так – сказал Свен Иванович, главный редактор «Северной стрелы», – Следующая публикация должна быть забойной. Про мелочевку на эту тему забудь. Напечатаю только большую разоблачительную статью, от которой у читателей волосы дыбом встанут повсеместно. Так что, копай, милок, глубже. Как сможешь. Хочешь писать дальше, – пиши. Только проблемы сам решай и за жизнь свою сам беспокойся. Конечно, могут наехать и на газету, но это вряд ли, проще с человеком пообщаться. Хотя структура государственная, так что и официальный наезд не исключается. Ну, а выкрутишься, я в долгу не останусь. Вот им место редактора новостей у меня скоро освободится, Боря Сергеев уходит через несколько месяцев.

Спустя неделю, пока озадаченный журналист размышлял на эту тему, пришла информация, что начальник авиабазы, на которой проходило последнее шоу, где незримо присутствовал Гризов, внезапно был уволен в запас, хотя до пенсии тому было как до луны. Молодой был еще мужик. Гризов находился с ним во вполне приятельских отношениях, потому и пробрался на это злополучное шоу. А теперь получалось, что крепко подставил своего информатора. Решил, что заедет как–нибудь с извинениями, да закрутился с работой, журналиста ноги кормят, как говорится. А спустя еще месяц узнал, что начальник авиабазы умер от сердечного приступа.

Вот тут Гризов озадачился крепко. Мужик тот был молодой и стойкий. Литра два водки выпивал запросто и потом мог еще в прорубь нырнуть пять раз подряд. А тут, бац, одно за другим, – увольнение, инфаркт. Конечно, от такого кто угодно запьет горькую. Но не такой это был мужик, чтоб сразу умирать.

И все же теперь Гризова начал грызть червячок сомнения: как–то с этим контрактом складывалось все не слава Богу. Однозначно, что–то темнили наши генералы. И решил Антон теперь уже точно во всем разобраться. Влезть по самые гланды. Если ошибся и все чисто, поднимет престиж родины на недосягаемую высоту. Если чего накопает, глядишь, и правда повышение выйдет.

…На утро группа осторожно обследовала два найденных колодца и прилегающую к ним территорию. На площади в пару километров нашли еще семь. Как две капли похожие один на другой. С виду все походили на обычные древние колодцы, вырытые еще первыми арабами, появившимися здесь в седьмом веке. Все они были узкими, глубокими и высохшими, но в каждом, метрах в десяти от поверхности находилась решетка. Арабам такие конструкции источников были без надобности. Спецназовцы долго бросали туда камни, и, в конце концов, решили, что воды в них никогда и не было. Очень уж все это походило на подземный военный объект, а колодцы на замаскированные вентиляционные шахты.

Гризова все это заинтересовало не меньше чем спецназовцев. Настолько, что даже усталость забылась на время. Был ли этот объект покинутым или действующим сразу не понять. Сверху один песок. Может быть, это вообще было что–то более древнее, чем тайны современных властителей. А если военный объект, то чей? Скорее всего, Саддама Хусейна, где он прятал свое тайное оружие. В любом случае это надо было проверить. Но чтобы проверить, сначала следовало отыскать вход. А входа пока не было. Да и место было какое–то странное. Все это чувствовали. На первый взгляд пески кругом не изменились. Все те же барханы до горизонта и палящее солнце. Но энергетика была совсем другой. Даже стервятники здесь не кружили, хотя в небе над древним водопоем им самое место. И зачем здесь нарыли столько колодцев, уходящих в глубину?

Возможно, когда–то здесь проходил караванный путь из Медины в сторону Междуречья, и на этом месте останавливались сотни людей, чтобы отдохнуть и напоить верблюдов. Может и так, но решетки оказались вполне современными. Голуаз спустился на веревке в один из колодцев и обследовал ее, – древним арабам сварка была не под силу. Колодец за решеткой уходил далеко в глубину. Причем, Голуазу даже показалось, что оттуда тянет ветерком. А это наводило на мысли о подземных ходах, соединявших найденные колодцы между собой или с чем–то еще.

– Ладно, – наконец изрек Костян, затаптывая окурок в раскаленный песок, – первым идет Голуаз. Двигаться осторожно. Если все чисто, спускается Коля Быстрый, журналист и я. Посмотрим, что это за тайная пещера.

Едва Антон принял решение, как скоро события начали разворачиваться сами собой, словно по сценарию. Спустя две недели пропали самолеты. И Гризов начал работать. Связался с дальневосточными журналистами, сам организовал задание, и сам съездил по заданию редакции на место. Закинул массу удочек, надавил на все педали, но безрезультатно. Эскадрилья «Су–35» как сквозь землю провалилась. Стартовала на рассвете с секретного аэродрома неподалеку от реки Уссури, по плану должны были отрабатывать «встречу» звена стратегических бомбардировщиков противника над японским морем и спустя полчаса после старта звено пропала с экранов локаторов. Мгновенно, словно кануло в бермудский треугольник.

Гризов проторчал на дальнем востоке целый месяц, облазил все прибрежные сопки и военный части, куда пустили. Поговорил со всеми военными чиновниками и официальными лицами, пользуясь своей репутацией, но в результате добился всего лишь скупой информации о том, что ведутся поиски в таком–то квадрате японского моря на предмет обнаружения упавших самолетов. Нет, упасть в море они, безусловно, могли, только Гризову было очень трудно убедить себя в том, что у всех пяти новехоньких истребителей вдруг одновременно отказали моторы. Никаких перестрелок или признаков воздушного боя средствами ПВО отмечено не было или, по крайне мере, не сообщалось.

Самолеты стартовали с полными баками, что по нынешним бедственным временам, было просто расточительством. А с полными баками они могли легко дотянуть до соседних стран. И до Японии и до Корейского полуострова. Впрочем, в этих странах никто шумихи не поднимал. Возможно, это было сделано специально, но самолет не иголка, тем более пять самолетов. А Япония и Корея страны маленькие, кто–нибудь да заметил бы прибытие пяти иностранных военных самолетов или засек в полете. А уж журналисты раскрутили бы эту тему в два счета, и поднялся бы такой шум на весь мир. Но со всех сторон над делом висела глухая тишина.

Лазая по прибрежным дальневосточным сопкам, общаясь со внезапно потерявшими дар речи генералами, пытаясь проникнуть в суть вещей, Гризов ловил себя на мысли, что ко всему этому набору ощущений примешивалось какое–то странное чувство, словно не так давно он лишился каких–то возможностей, что–то утерял в своей новой гражданской жизни, оставив в прошлом. Забыл накрепко. Прав был «псих», время лечит. Память стирала все ненужное.

Так ничего и не добившись, Антон вернулся в Санкт–Петербург. Слил всю информацию в специальный файл, но все собранное тянуло пока в лучшем случае на антураж, справочную информацию, а самой идеи еще не было. Не сформировалась.

Решив, что еще рано и материал не дозрел, Антон переключился на менее важные вещи, благо работы по его профилю было, хоть отбавляй: обстановка в мире начала накаляться.

Так прошло около трех лет. Какие–то борцы за справедливость шарахнули по небоскребам в Нью–Йорке. Мир вздрогнул от неожиданности: наконец–то нашлись люди способные наказать Америку, родину зарвавшегося быдла с деньгами, которые давили им на мозг. США срочно надо было кого–нибудь убить, чтобы доказать всем, что козлами отпущения должны быть все, кроме американцев, которые никак не хотят платить за свои преступления. Буш нашел такого козла отпущения в Афганистане, подальше от своих границ. Обвинил собственноручно вскормленного лидера террористов Бен Ладена в нарушении прав частной собственности американских граждан, подогнал поближе военный флот, подкупил соседние племена бедуинов, отпустил долги Пакистану, и начал новую войну в пустыне, подняв там целую бурю.

Пока американцы в очередной раз затевали войну ради свободы своей нации и порабощения всех других наций, Гризов по–прежнему старался отыскать след эскадрильи пропавших самолетов «Су–35», дело о которых стало его делом чести. Хотя ха прошедший период случилось много интересного, от пропажи новейшего миноносца, до поезда с бронетранспортерами на границе с Румынией. Однако, новая информация по делу истребителей, как его окрестил Гризов, поступала крайне скудно. Армейская прокуратура открыла уголовное дело по факту очередной преступной халатности в армии. Из–за разрешения взлета самолетов с полными баками, два старших прапорщика было разжаловано в младшие. А впредь было велено выпускать самолеты на боевое дежурство только с половиной запаса горючего в целях экономии государственных средств. Эскадрилья «Су–35» была признана пропавшей без вести, хотя все считали ее потерпевшей крушение, а летчиков погибшими. Дело было закрыто.

Но только не Гризовым. Почти сразу после нападения США на Афганистан Антон засек приезд в Москву с неофициальным визитом Рушди Хезбаллаха, который опять посетил авиашоу, только теперь в «Жуковском». Его не представили гостям, но Гризов узнал иракского генерала, который за это время ничуть не изменился. Разве что стал еще более загорелым.

…Продвигаясь третьим по тоннелю, Гризов настороженно озирался по сторонам в поисках чего–то необычного. Кладка стен была самая настоящая: древние выщербленные камни. Воздух сухой, но не такой как наверху. Дышать можно. Никаких современных проводов и металлических дверей. Только происхождение решеток не давало покоя.

Так они шли довольно долго по каменистой почве. Больше часа. Тоннель начал петлять, трижды разветвлялся. На каждом из поворотов Голуаз ставил маячки и двигался дальше. А когда они набрели на широкий зал, своды которого терялись в вышине, даже устроили совещание. В одной из стен Голуаз обнаружил высеченные в камне огромные пятиметровые статуи каких–то горных старцев с бородами и кривыми мечами. Вид они имели устрашающий.

– Как ты думаешь, – спросил журналист, приблизившись, у Коли Быстрого, – кто это?

Коля долго смотрел на зал, дальние концы которого терялись во мраке даже в приборе ночного видения. Потом перевел взгляд на изваяния старцев и также долго смотрел на их жесткие лица и оружие.

– Не знаю. Какая–то секта, наверное. А может быть, предводители тайного ордена. Мысль, конечно, есть. Но, не уверен. Их же в этих местах в древности было великое множество.

Стоявший молча позади них Костян, прислушавшись к разговору, сказал:

– Коля посмотри–ка стену за этими старцами. Может, найдем что интересное.

Коля с автоматом наперевес осторожно двинулся вокруг статуй. Обойдя крайнюю статую старца, он исчез из вида. Радиомолчание длилось так долго, что Гризов уже решил, что Колю съели местные духи подземелья.

– Здесь дверь, – раздалось в наушниках у остальных спецназовцев, – причем хорошая дверь. Древняя, но петли смазывали недавно.

Спецназовцы приблизились. Дверь действительно походила на вход в чертоги Али–бабы. Испещренная арабской вязью, сводчатая, окованная пластинами из неизвестного металла, она казалась неприступной. Тем более, что никаких отверстий для ключей рассмотреть не удалось. Похоже, он открывалась изнутри.

Коля любовно погладил высеченные по металлу арабские буквы.

– Жаль будет выносить такую красоту, – и обернулся к Костяну, – да, старшой?

– Ага, – кивнул Костян, – давай взрывчатку. Сдается мне, за этой дверью местные старцы что–то от нас прячут. И думаю, что это не золото. Надо проверить.

Не успел он произнести это, как дверь ожила. Она сдвинулась со своего места и быстро отъехала в сторону. Из открывшегося проема ударил яркий свет, ослепив людей. Все четверо с дикими криками схватились за глаза и попадали на колени. А затем из проема послышалось злобное шипение.

В первую секунду Гризову показалось, что это шипят сотни разъяренных змей, выползая из проклятой двери, но, когда он вдохнул воздух, то все понял мгновенно. Последнее, что он помнил, прощаясь с жизнью, – была пятиметровая фигура каменного старца с кривым мечом в руке, нависшая над ним. И еще одно воспоминание отпечаталось в мозгу, смешавшись со старцем: Рушди Хезбаллах в окружении гвардейцев с короткими автоматами.

Антон тоже был на том авиасалоне. С первой встречи прошло почти три года. «Неужели мы так еще и не продали иракцам наши самолеты, – удивился Гризов, – или речь уже идет о новой партии?». Хотя никаких официальных заявлений не было, за это журналист мог поручиться. Словно корову продавали. Антон по долгу службы слышал однажды о том, как русские продавали авианосец индусам. Там вообще ушло несколько лет на предпродажную подготовку. Ну, тайна есть тайна, тем более, государственная.

В тот день ему удалось выведать из неофициальных источников, что Рушди в иерархии приближенных Хусейна поднялся от простого генерала ВВС восточного крыла армии до статуса министра обороны Ирака. А значит, стал еще более интересным клиентом для нашего военного руководства.

После того, как Рушди Хезбаллах побывал в Москве, по дороге в Ирак, он неожиданно переместился в Санкт–Петербург, а оттуда во Псковскую глубинку, где располагалась дивизия ВДВ. Зачем он туда приезжал, Гризову разузнать не удалось, но зато, следуя за кортежем иракского генерала на почтительном расстоянии из Питера до самых ворот дивизии ВДВ, с помощью мощной оптики журналист смог сделать пару фотографий Рушди. Это произошло во время его встречи с русскими генералами на территории военной базы, половину из которых он пока не смог идентифицировать.

Вернувшись из поездки домой, Гризов собирался заняться расшифровками сделанных фотографий. Но тут подоспела сессия. Рушди Хезбаллах улетел в свой Ирак, овеянный смутными подозрениями Гризова, но ничего более определенного у журналиста пока на иракского генерала не было, равно как и на корейского генерала Чен Чжоу. Если не считать, что самолеты пропали поблизости от территории Северной Кореи. А США опять грозились после Афганистана отделать северных корейцев как Бог черепаху. Даже совместно с англичанами сняли нового «Джеймса Бонда», где вывели главными злодеями всех времен северных корейцев. Но эти события и желания пока никак между собой не пересекались, поэтому Гризов решил взять тайм–аут и сдать летнюю сессию.

А после того как сдал, решил по студенческой привычке отметить это событие. Отметил, да так классно, что половина сегодняшних событий уже стерлась из его памяти. «Псих» не соврал: время лечит. Причем с возрастом все быстрее и быстрее.

И вот теперь слегка пьяный Гризов лежал на широкой кровати мотеля в Репино. Лежал в обнимку с девчонкой по имени Леля, и уже полчаса добросовестно изучал местный потолок. А сон все не приходил.

Глава 2. Можно курить бамбук

Гризов повернул голову и посмотрел на спящую Лелю. Красивая пьяная брюнетка, что еще надо чтобы хорошо провести время студенту. Ничего не надо. Антон вдруг вспомнил, что ничего о ней не знает. Все произошло так стремительно.

Развязный по случаю гуляния Гризов сходу пристал к девушке в баре, мол, ваш носик хорош в любую погоду. Потянуло на подвиги. Девушка сидела одна за столиком у окна и, как ни странно, сразу откликнулась на пьяные ухаживания. Гризов заказал по коктейлю «Ерш Лайт», как он его называл, то есть водка с безалкогольным пивом. Хлопнули по рюмашке, разговорились. Причем, Леля, как она назвалась, не выказывала никакого желания пить вино, или джин–тоник, который требуют, как полагал Гризов, девушки хорошего поведения. Она легко воспринимала водочную основу напитков. Да так, что веселый студент еле успевал за новой знакомой.

Только сейчас, прокручивая в голове события бурного вечера, Антону припомнилась легкая грусть в глазах модно стриженой брюнетки. Может, случилось, что или поругалась с кем, но это Гризову было не важно. Главное, что он получил отклик. А в том, что ответ на запрос будет положительным, можно было почти не сомневаться. Для молодого и здорового организма все остальное не имело кардинального значения. Во всяком случае, не в первый день знакомства. Поэтому Гризов постарался, как мог ускорить все фазы знакомства, ибо слишком хорошо себя знал, – если не решиться на это в ближайшие полчаса, то потом ему придется увидеть в просто красивой девчонке целого человека, со своими проблемами, и хочешь не хочешь, начать вникать в них, а после этого со здоровым сексом могут возникнуть большие проблемы.

Леля тоже была студенткой, правда, где училась, не сказала. Но Гризов сильно и не допытывался. Пообщавшись, минут пятнадцать в алкогольных парах, оба вдруг почувствовали страстное желание уединиться. Совпало. Но кругом шумела и буянила молодая публика. Студенческие волнения начались. Еще через пятнадцать минут они грозили перерасти в спортивный мордобой. Уединяться здесь было негде. Поэтому когда Антон предложил бросить всех и уехать вдвоем прямо сейчас куда–нибудь за город на финский залив, Леля сразу согласилась. Уговаривать не пришлось.

У Гризова было в карманах немного денег, как–никак уже зарплату получал в родной редакции, и он, не долго думая, тормознул первую попавшуюся «волгу». Уболтал водителя сгонять в сторону Зеленогорска, сговорился о деньгах. Они вдвоем занырнули на широкое заднее сиденье «волги», где Антон сразу приобнял девушку за плечи, а она не отстранилась. Даже наоборот прильнула всем телом. Почуяв такое безграничное доверие, Гризов даже немного обалдел, но с поцелуями не лез. Держал фасон. Внутренне он даже гордился своим умением вызывать доверие у многих девчонок и выдерживать паузу. Так как–то само получалось. Чувствовал, когда и что надо делать. Не маньяк, но и не рохля. Короче, был бабником в полном расцвете сил.

Пока «Волга» мягко проседая на ухабах Приморского шоссе уносила их из душного города, Антон пытался представить где бы сделать остановку на целую ночь. В Зеленогорске жили друзья. Они, конечно, многое поймут, но нельзя же, в самом деле, заявиться с бухты–барахты на ночь глядя с незнакомой девчонкой. Если предупредить заранее, то с незнакомой можно, а вот так без предупреждения, не стоит. Дурной тон. «Хотя, с кем они меня только не видели, подумал Гризов, но вдруг у них там, какие дела?». Поэтому к друзьям Гризов решил не ехать. Перекантуемся где–нибудь, лето на дворе.

Проехали виадук через Лисий нос. Голова не варила, хмель бушевал вовсю. Теплое тело слева настраивало исключительно на эротический лад, и оттого настроение у журналиста в загуле было просто замечательное. «А, ладно, по дороге вспомню что–нибудь, еще ехать минут двадцать, решил Гризов, отдавшись романтическому путешествию».

Один раз Антон повернул голову и, наклонившись, понюхал лелины волосы, они пахли каким–то тонким, едва уловимым запахом духов, названия которых Гризов не знал, но ему очень понравилось.

Водила, переключая передачи, то и дело разглядывал парочку в зеркало заднего вида. Видимо, никак не мог понять, почему они до сих пор не целуются в засос, ведь все признаки предстоящего были на лицо. Честно говоря, Антон и сам не мог понять почему. Наверное, не привык выставлять на показ свою личную жизнь, хотя по пьянке мог разгуляться так, что море было по колено. Однажды, еще до армии, когда спиртное было в новинку, Гризов так накушался, что провалился в хмельное небытие, а под вечер обнаружил себя сидящим на вершине четырехметровой березы, крепко ухватившись за ее ствол. Береза раскачивалась из стороны в сторону, а внизу стояли менее пьяные друзья и в сотый раз предлагали ему слезть. Когда градус алкоголя в крови немного опустился от прохладного ветра, Антон протрезвел и все–таки слез. Позволил друзьям увести себя спать. А наутро долго стоял под той березой, почесывая затылок и разглядывая ее высоченный ствол с хлипкими сучками. Он никак не мог вспомнить, что его туда занесло, и как он там удержался. Верхушка у многострадального дерева была совсем тонкой, а Гризов к тому времени нагулял добрых семьдесят пять килограмм чистого веса.

Чуть позже по случаю подготовки к встрече Нового года, все в том же юном возрасте лет шестнадцати, Гризов возвращался домой такой пьяный, что, едва выйдя из метро, сходу наехал на толпу из двадцати гопников, которые стояли у него на дороге, мешая пройти прямиком к трамваю. В результате получил легкое мозготрясение и россыпь синяков по всему телу. Все это он обнаружил только утром, разглядывая себя в зеркало и не узнавая. Странно, но он почти ничего не помнил, кроме одной сцены, как он лежал на снегу, а гопники пинали его ногами.

К чувству легкого головокружения и тошноты непонятной природы, примешивались смутные воспоминания о том, как поднявшись и отряхнувшись, Гризов побрел дальше. Но не домой, а свернул в какой–то двор, как зомби вошел в какое–то парадное и докопался ко второй компании гопников, не обращая внимания на рассеченную бровь, из которой еще ручьем текла кровь. На всякий случай его спустили с лестницы. Только после этого он немного успокоился и взял курс домой, хотя русское подсознание все еще тянуло на подвиги, ибо сознание тогда было полностью отключено.

После пары таких случаев, Антон понял, что если часто перебирать с алкоголем, можно влипнуть в какую–нибудь серьезную историю или вообще расстаться с жизнью по пьянке, а этого ему совсем не хотелось. Рановато. К тому времени в голове сами собой уже начали складываться смутные планы на жизнь.

Смерть от передозировки, звучит страшно. А смерть по пьянке, очень глупо, да к тому же как–то очень по–русски. А Гризов в глубине души считал себя уже на половину немцем. Потому, что много читал всяких психологических книжек и решил поработать над своим характером, избавится от его плохих черт, чтобы быстрее продвинуться по жизни. Книжки сулили взлет карьеры и миллионы долларов чистой прибыли, которые нужно будет грести не иначе как лопатой, после того как перестроенный характер выйдет на полную мощность.

Одной из таких национальных черт, присущих всем русским, а значит и ему тоже, он считал необязательность. Поэтому стал старательно вырабатывать у себя привычку все делать во время, мало обещать, а уже если обещать, то во что бы то ни стало, выполнять обещанное в срок. Первые плоды появились довольно скоро: он перестал опаздывать, стал больше успевать, научился планировать свои действия и завел ежедневник. Неожиданно для себя, он даже выучил французский язык. Девчонки стали у него списывать. Оказалось, – ничего сложного. Только садись и учи. И пойдет прогресс.

Однако, апофеозом такой работы над собой стало страшное открытие: он вдруг немного отдалился от остальных. Как оказалось, опаздывать, ничего не делать и совсем не беспокоиться по этому поводу, было занятием большинства людей вокруг него. А они, в отличии от Гризова, совсем не хотели меняться и работать над собой, ведь это означало дополнительную нагрузку. В лучшем случае им хотелось просто тусоваться и делать вид, что заняты серьезным делом. Например, катанием на скейте. Гризов тоже ходил кататься с ребятами на скейте, но не считал, что в этом скрыт смысл всей жизни.

С тех пор он вообще стал зарабатывать репутацию немного странного и задумчивого парня, который думает всякую ерунду и только усложняет себе жизнь в то время, как нормальные люди катаются на скейте и не тратят время на подобные глупости. Как сказал однажды Антону один из тусовщиков, вместе с которым Гризов проводил время, катаясь на скейте, чтобы быть ближе к людям, – «Я дурак, мне все можно». И подобная философия пользовалась большой популярностью в массах.

Мир вокруг начал стремительно меняться в его представлении, Гризов неожиданно разглядел много убогих черт, которых раньше не видел, и которые теперь замутили его первоначальные романтические помыслы.

В двенадцать лет Гризов играл в хоккей вратарем в детском составе команды «СКА» и хотел быть Третьяком, в тринадцать бросил спорт и захотел быть одновременно Робин Гудом и рыцарем Айвенго. В четырнадцать, прочитав всего Дюма, он решил быть Д΄ Артаньяном, чтобы освобождать прекрасных Констанций и делать блестящую карьеру военного. В пятнадцать уже был «Радиополитехникум» и спирт «Рояль», захотелось быть не просто военным, а разведчиком и тайным агентом. Пятнадцать–шестнадцать–семнадцать пролетели незаметно. Организм вступил в пору взросления, начал требовать своего, романтического. А душа чего–то загадочного, настоящего, фантастически крутого.

Тут, как раз, родился питерский рок–клуб, и понеслось. Задумчиво–хипповский «Аквариум», музыка для интеллигенции, в которой растворяешься и плывешь. Пить только вино и чай, курить и говорить обо всем под акустику. Прекрасная ты, загадочный я, электрический пес, два–двенадцать–восемьдесять пять, ноль, шесть, – это мой номер, номер, номер. В таком состоянии можно находиться много месяцев напролет, жаль, что иногда надо учиться и работать. Цой, «Кино», алюминиевые огурцы, романтика ночных питерских улиц. Задумчивая грусть и мокрая слякоть, шляпа, шерстяные носки, а когда–то ты был битник, угу–угу–угу. Кинчев, красное на черном, шестой лесничий, мой поезд едет не туда. Романтическая агрессия, разнесенное в пух метро после концертов.

Гризов Кинчева одобрял, но метро не ломал. Не видел в этом смысла. Хотя на концертах всегда происходил мощнейший выброс энергии, каждый воспринимал ее по–своему. Кто–то «круши–ломай», бей «их», они «не наши». А Гризов впитывал эти выбросы энергии в себя. Энергия бродила в нем какое–то время, заставляя ощущать мир острее, а потом находила выход в каких–то творческих вещах, но уже Гризовских. В то время он начал писать рассказы. Передача энергии на расстоянии, как ни крути.

Однако больше всего Гризову нравился «Пикник» своей многоуровневой сложностью. И Цой, и Кинчев, и Гребенщиков, при всем таланте, иногда бывали простыми. Но Шклярский никогда не бывал. Видимо не мог. Своей гитарой или клавишными пассажами Эдик цеплял сразу за сотни чувств. Его музыка была разной. Она то пробивала Гризова, как ветвистая молния, то обволакивала паутиной японских мыслей. От нее было не уйти. Услышав несколько раз «Пикник», Гризов понял, что выбор сделан, это навсегда. Это и есть его любимая группа.

На первом курсе «Радиополитехникума» Антон стал хипаном. Думал, что от души. Честно отрастил волосы, ходил в длинном свитере, катался «на собаках» и по трассе, ночевал в пути, где придется. Жил без денег, вписывался на флэтах, найтовал вместе с другими хипанами. Курил бамбук. Классное было время. Даже сшил себе фирменную холщовую торбу и джинсовый ксивник, как полагается. Обвешавшись всякими феньками, ходил на «Аквариум». Оттягивался по полной программе. Только наркотиков не ел.

Наркотики всех видов существуют для полных дебилов. Расширять границы реальности нужно тем, у кого вообще нет фантазии, то есть ограниченным отморозкам. А таких, к сожалению, было вокруг неограниченное количество. Хиппи одобряли наркотики, в смысле свободы выбора, Гризов не одобрял. Наркотик в любом смысле, – это смерть. И никак иначе.

За два года катания по трассе, Гризов осознал, что больше любит ездить с билетом на поезде и мыться в ванной, чем не мыться вообще и не обращать внимания на свой внешний вид, кроме фенек. Это был раскол в сознании. Первый шаг в сторону цивилов. Точнее полшага. Об этом ему сказал Профессор.

Это был не тот профессор, который учит, а друг, одногрупник по «Радиополитехникуму». Звали его Роман Кочетков, но по жизни к нему прилипла кличка «Профессор», потому, что это был очень умный парень, шарил в математике, писал стихи, хипповал. Был очень добрым, верил в Бога, не знал, что такое деньги и всем помогал. Гризов захипповал, можно сказать, с ним за компанию. А Профессор был настоящим хиппи. По той же причине жизнь в системе государства российского у него никак не складывалась. Он был очень одаренным, но динамил учебу, писал стихи, но часто прогуливал «Литературу». То есть жил в параллельной системе, в своей. Периодически пропадал на пару месяцев, как потом выяснялось, жил все это время в разных монастырях с монахами, помогая им разгружать уголь, хотя с виду был тщедушный, из серии «плевком перешибешь». В результате его отчислили после второго курса.

Чуть позже, лет через пять, от общих друзей Гризов узнал, что Профессор захипповался до того, что ушел в монастырь. Потом все отучились, переженились, разъехались. Больше Антон ничего о своем друге не слышал.

Но, разобравшись со своим хиппизмом, Гризов стал цивилом не надолго. Времена были не те, чтобы долго и формально оставаться цивилом. Времена были неформальные. Веселые времена. Все время тянуло на подвиги.

Спустя полгода Гризов стал анархистом. Из чувства антиколлективизма. Хиппанов было много, рокеров, битников, рокобилов, металлистов, гопников, тоже. Анархистов было мало. Во всем городе не больше сотни. В «Радиополитехникуме» вообще никого. Гризов стал первым.

Всему виной был матросский бушлат и шерстяные матросские штаны, принесенные отцом невесть откуда. Штаны были на огромных пуговицах, которые застегивались с боку. Это страшно веселило Гризова, но было неудобно. К тому же весили они, – будь здоров. Как матросы несли службу в таких штанах, ему было совсем непонятно. Все что в них можно было делать, это, расстегнув пуговицы по бокам, писать в чистом поле против ветра. Но Антон терпел, оригинальность стоит дорого. Искусство, как известно, требует жертв.

За пару месяцев он полностью справил себе гардеробчик и раздобыл амуницию, без которой просто не мог считаться настоящим анархистом. Прежде всего, бушлат был дополнен тельняшкой, а сверху кожаным ремнем с матросской бляхой и настоящей пулеметной лентой наискосок. Антон искренне верил, что это лента от одного из «Максимов» батьки Махно. Кирзовые сапоги. Фуражка бескозырка. За ремнем заткнута еще одна гордость, – граната, спортивная метательная, но издалека как настоящая. И конечно маузер. Без него никуда. С боку сабля, детская игрушечная, но издалека тоже ничего. В руках бабушкин потертый саквояж типа чемоданчик. И в таком виде, – каждый день на занятия.

Урок математики начинался с того, что Гризов вынимал из–за пояса и раскладывал перед собой на столе все, что мешало ему сидеть: пулеметную ленту, маузер и гранату. Тетрадкам места уже не оставалось. Сабля почти не мешала, но с лязгом бил по железным ножкам стула, когда он вставал отвечать урок.

К счастью учителя были с юмором. Они, конечно, боролись с проявлениями неформальности как могли, но по–доброму. Большинство считало, если ты не дурак и предмет учишь, то тебя не стоит отчислять только за внешний вид, даже в советские времена. Главное чтоб голова варила, и до диплома дотянул. А таких как Гризов, разодетых в соответствии со своими взглядами: красно–черных алисоманов и алисоманок, длинноволосых хиппанов, рокобилов и битников в коже, с пейсами и саквояжами, было, – хоть отбавляй. Живописное было зрелище.

Так прошел еще год. Гризов немного повзрослел, перестал прикалываться от анархизма, стал прикалываться от литературы и альпинизма. Вскоре он опять отрастил волосы средней длины и сменил бушлат на пиджак. Цепь замкнулась. Цивил – Хиппи – Анархист – Цивил. И вскоре его потянуло к интеллигенции.

А вся интеллигенция в ту пору обреталась преимущественно в туризме, особенно в горном. Поэтому последние пару лет перед армией Гризов провел в горных походах и размышлениях о судьбе и о смысле жизни. А когда долго размышляешь о чем–то, то, в конце концов, приобретаешь привычку думать. А это очень опасная привычка. Неизлечимая. И самое страшное заключалось в том, что Гризов вдруг осознал, что он не дурак. А это означало, что он обречен на вечные сомнения, размышления и самокопания. Не видать ему простой и понятной как трава жизни. Ни хипаном, ни гопником, ни даже простым цивилом. Мозг не оставит его в покое.

Сначала Гризов испугался и, опять было, принялся пить по черному, чтобы затормозить свое развитие. Но ничего хорошего не вышло, кроме стандартного мордобоя. Апопав в армию, кроме своих заморочек, с первобытным ужасом узрел лицом к лицу неприкрытую армейскую жизнь в ее честных неуставных отношениях. Умнее тот, у кого звездочек больше. И ничего с эти не поделать, такова система.

Но, в итоге, отслужил как надо на точке и вернулся. Посомневался после возвращения из армии немного, но окончательно вывел формулу: раз нельзя тормозить, надо развиваться дальше. Обратной дороги нет. Только вперед. Учится. И пошел поступать в Университет. И поступил. А теперь вот уже прошел экватор.

«Волга» проехала Сестрорецк, очередной курортный городок на пути, и Гризов вспомнил один мотельчик в Репино, немного не доезжая Зеленогорска, небольшой и очень уютный, притулившийся рядом с трассой и почти на берегу Финского залива. Хотя здесь, как ни крути, все было на берегу залива. Даже если ехать на электричке, двадцать минут от станции пешком и ты уже на берегу залива.

Старательно выговаривая заплетающимся языком слова, ибо хмель еще не улетучился, Антон проговорил водителю:

– Дуй в Репино. Там тормозни на въезде, мы сойдем.

Репино было уже рядом. Через десять минут, зашуршав шинами по обочине, «Волга» остановилась у мотеля «Озерный край». Антон сунул водителю достаточно денег. Принимая гонорар, водила разочарованно кивал, так и не дождавшись поцелуя пассажиров в засос. Любопытный, зараза.

Гризов тяжело, но с радостью выбрался из машины и помог вылезти Леле, которой было уже хорошо. Вдохнув полной грудью свежего воздуха, они сделали двадцать нетвердых шагов до мотеля, аккуратное двухэтажное здание которого утопало под кронами сосен. Мотель был построен в финском стиле: вытянутое приземистое здание, кирпич, дерево, белые окна. Все просто и понятно. Они сняли на одну ночь угловую комнату на первом этаже, за которую Гризов отдал почти все оставшиеся деньги, и рухнули в кровать. Окна выходили на залив, где понемногу смеркалось.

Для продолжения банкета по случаю знакомства Леля предложила немного выпить, но только с закуской. Антон прихватил с собой из кафе на Васильевском острове пару бутылок пива, а Леля початую бутылку водки. Студенческая норма. Все это они выставили на столике рядом с широкой кроватью. В сомнамбулическом состоянии, вняв просьбе красивой брюнетки, Гризов поднялся и сбегал магазин, который обнаружился неподалеку. Раздобыл там пяток яблок и бутылку лимонада на утро. Вернувшись, с радостным удивлением обнаружил, что Леля проявила редкую хозяйственность и уже накрыла импровизированный стол: бутылки расставлены, откуда–то появились небольшие аккуратные стаканы, даже шоколадка, развернута и призывно сверкает оберткой. Гризов добавил к столу свои яблоки с лимонадом.

Решив поухаживать за дамой, Гризов накапал ей сто грамм водки, а сам взял бутылку пива «Балтика№6». На предложение выпить крепких напитков вежливо отказался.

– Ну, – сказала Леля, поднимая стаканчик с водкой, – тогда давай выпьем.

– Давай, – подтвердил Гризов.

Они сидели на кровати перед походным столом. Леля выпила первую «рюмку» и принялась за вторую, самостоятельно налив себе еще. Гризов глазом не успел моргнуть, как она проделала эту операцию без посторонней помощи еще дважды, смачно закусив яблоком, а потом шоколадкой. Антон даже не успел проявить себя джентльменом. Это было уже не уместно. В голове крутилось избитое «Между первой и второй…». Хотя, никаких комплексов Леля при этом, похоже, не испытывала. Зато Гризов несколько озадачился. Либо у девушки было большое личное горе, либо она была здорова пить.

Затем, покончив с большей частью содержимого бутылки, Леля вдруг отодвинув тумбочку с напитками в сторону, набросилась на Гризова и стала срывать с него рубашку. Антон, конечно, ради этого сюда и приехал, но предполагал, что прелюдия будет чуть дольше и романтичней. А тут начался сразу экшн.

– Эй, осторожней – слабо попытался притормозить процесс Антон, – пуговицы оторвешь, это моя новая рубашка.

– К черту рубашку, – выдохнула Леля, – новую купишь.

После этого Гризов сдался. Послал все к черту и позволил древним инстинктам вырваться на волю. Тогда он перехватил инициативу, повалил Лелю на кровать и сорвал с нее все ненужные вещи. А затем мгновенно погрузился в пучину бешеных страстей.

После третьего раза Леля решила закурить. Она нашарила сумочку среди разбросанных по кровати и полу вещей, достала сигареты и лежа на кровати зажгла сигарету. Затем откинулась на спину и, выпустив струйку дыма, прошептала:

– Хорошо.

В комнате царил полумрак. Сквозь единственное окно, закрытое занавесками, пробивались последние отблески летнего заката. Гризов мельком взглянул на девушку из–под прикрытых век, и снова закрыл их. Ему тоже было несказанно хорошо, но он балдел молча, словно боясь расплескать это состояние через лишние звуки. Но неожиданно для себя вдруг сказал:

– Курят только сексуально неудовлетворенные женщины.

– Я похожа на такую? – переспросила Леля, не поворачиваясь к нему, и погладила себя по животу.

– Не очень, – задумчиво пробормотал Антон.

– Может быть, ты еще и не куришь? – поинтересовалась Леля.

Теперь она подползла поближе и стала гладить его по груди своими пальчиками. Антон как раз подумывал бросить.

– Почти бросил. Кайфа уже не приносит, один вред. А вообще не люблю, когда от девчонки пахнет пепельницей.

Леля резко отодвинулась.

– Хам и невоспитанный тип.

Антон повернулся, подпер щеку рукой и поинтересовался, кивнув в сторону почти добитой бутылки водки:

– Слушай, прости, конечно, но у тебя, что какие–то проблемы? Надо расслабится?

Леля немного обиделась и завелась.

– А ты мне что, отец родной?

– Да нет, – растерялся Гризов, – не отец. Так, помогаю расслабиться.

– Ну, вот и помогай.

Гризов понял намек, крепко обнял отстранившуюся было девушку, и не отпустил. После четвертого раза Леля крепко заснула. Антон наоборот, только проснулся. А еще позже, после получасового разглядывания потолка решил, что заснуть, похоже, точно не удастся, пока весь хмель не выйдет. И решил прогуляться, подышать свежим воздухом.

Он осторожно вынул свою руку из–под головы спящей брюнетки, та пробормотала что–то нечленораздельное во сне, но, судя по обвинительному тону, это было похоже на «верните руку на место». Антон выбрался из–под одеяла, осторожно, чтобы не греметь посудой, оделся. На цыпочках, словно розовая пантера, вышел из номера, прокрался мимо пустой стойки консьержки и оказался среди сосен.

Летняя ночь висела над Финским заливом. Сессия закончилась. Наперекор всем прогнозам неотвратимо надвигалось тепло. Хотя, в Питере тепло понятие непонятное, фантастическое и неуместное. Как кабриолеты и машины с тонированными стеклами в нашем дождливом климате, где солнце появляется пять раз в году. Может быть шесть.

После бурного вечера наступившая тишина была непривычной и давила своей массой. Хотя, прислушавшись к ночным шорохам, уставший за последние сутки от учебы, пьянок и секса журналист, немного расслабился. Ночные звуки приятны. Они неторопливы и навевают романтические мысли. Взглянув в сторону залива, до которого было не более трехсот метров, он разглядел тонкую полоску света. Начало июля. Белые ночи еще в самом разгаре. И он решил прогуляться по берегу ночного залива в одиночестве.

Глава 3. Ночные бомбардировщики

Углубившись в прибрежный лесок, состоявший из крупных сосен, Гризов повернулся спиной к шоссе, нащупал в темноте тропинку и нетвердой походкой направился к воде. Очень скоро он услышал шум волн, набегавших на прибрежный песок. Просветы между деревьями увеличились, и Гризов ступил на песчаную полосу побережья. Это был пляж, утыканный грибками и кабинками для переодевания. Преодолев первую полосу заграждений, Антон выбрался на открытое пространство и подошел к самой воде. Здесь песок соприкасался с доисторическими валунами, за которым начиналась полоса тины и водорослей, протянувшаяся вдоль всей линии прибоя.

Гризову захотелось снять ботинки, потрогать песок голыми ногами и закурить. Он так и сделал. Снял ботинки, постоял на еще хранившем дневное тепло песке, а затем примостился на плоском прибрежном валуне и с наслаждением закурил.

Справа от него маячила темной глыбой гостиница «Репинская». Слева вдалеке виднелся оставшийся позади, спящий Сестрорецк, слегка намеченный огнями. На другом берегу поблескивал Ломоносов. Как, в сущности, все это было рядом. Гризов мысленно поблагодарил товарища Сталина хотя бы за то, что тот отвоевал у финнов столь красивые территории, где Гризов мог теперь сидеть и курить, наслаждаясь покоем.

Волны накатывали одна за другой, то и дело обдавая трезвеющего журналиста холодными брызгами. Антон с удивлением различил голоса за своей спиной и, обернувшись, заметил, что он тут не один. Пляж был просто усыпан гуляющими парочками и даже целыми компаниями, большинство из которых сидело на песке и курило, глядя на светлое ночное небо, заполнившее надводный мир. Он даже попытался сосчитать их по тлеющим в ночи огонькам сигарет, но вдруг его ухо уловило посторонний для этой идиллии звук. Нет, залив шумел по–прежнему, сосны качались и поскрипывали. Но ко всему этому примешивался пока едва уловимый звук, – это был шум турбин самолета.

Звук усилился. Гризов оторвал свой взгляд от мерцающего горизонта и направил вверх. Буквально через несколько секунд он увидел звено самолетов. Нет, это были не какие–нибудь «АН–26», оборудованные для сбора информации о погоде или разгона облаков перед важными мероприятиями. Ведь, в сущности, только их, да еще редкие пассажирские лайнеры и возможно увидеть в небе курортного района. Но стреловидный силуэт не оставлял сомнений. Это были военные самолеты, скорее всего, штурмовики.

Самолеты летели клином, один чуть впереди. Он вдруг быстро пронесся над головами отдыхающих, оторвавшись от остальных. Гризов продолжал следить за ним с интересом профессионала и пытался определить его тип и марку. Ему, как журналисту, хоть и пьяному, даже стало интересно, что это за учения проводят среди ночи в нашем северо–западном военном округе, да еще отправляют военные самолеты туда, где им в принципе летать запрещено. Ответа долго ждать не пришлось. Самолет неожиданно сделал крутой разворот над финским заливом, на секунду на фоне светлого неба мелькнул его хищный профиль, и направился обратно в сторону прибрежной полосы. Этой секунды наметанному глазу Гризова было достаточно. Это был он, одноместный всепогодный.

Самолет вдруг резко пошел на снижение и держался теперь не выше пятисот метров. Остальные четыре остроклювые птицы, тоже делали разворот над водной гладью финского залива, но гораздо медленнее. Словно давали возможность неожиданно появившимся зрителям вдоволь полюбоваться их хищной статью. Гризов вдруг ощутил себя на каком–то дурацком, фантасмагорическом реалити–шоу, и спинным мозгом почуял, что эти самолеты ищут его. Именно его.

Не успел он еще как следует обдумать эту странную мысль, как первый самолет выпустил одну за другой две ракеты по побережью. Едва отдыхающие увидели, что по ним открыли огонь, на пляже поднялся страшный визг. Люди бросились врассыпную. Журналист не двинулся с места, лишь крепко затянувшись сигаретой. Со странным спокойствием он наблюдал, как ракеты проходят низко над его головой и уносятся дальше. Он почему–то был уверен, что бьют не по песчаной полосе. Нет. Рядом. Чуть дальше.

И когда всего в нескольких сотнях метров за его спиной раздались, один за другим, два мощных взрыва, Гризов абсолютно точно знал, куда именно попали ракеты. С треском обрушилось несколько сосен, сломанных взрывной волной. Гризов очнулся от оцепенения, сполз с камня и спрятался за грудой валунов, потому что чувствовал, что это еще не все.

Первый «Су–35» пронесся над ним и исчез в темноте восточной стороны неба. Остальные четверо клином тоже прошли над ним, но не просто так. Журналист услышал, как в небе возник характерный вой, который могли издавать только пикирующие авиабомбы. «На всякий случай», – отрешенно подумал Гризов.

Вой резко усилился, устремился к земле, а когда достиг ее, то все вдруг стихло. На миг возникла звенящая тишина, которая вдруг разорвалась с оглушительным грохотом. В небо взметнулись фонтаны огня, поднимая на воздух груды кирпича, бетона, переломанных стволов, искореженные автомашины и просто глыбы земли. Словно из–под земли на волю пробил себе дорогу поток лавы, разбудив долго спавший вулкан. Темное на востоке небо стало еще чернее. Туча пыли заволокла окрестности, а взметнувшиеся в небо обломки посыпались с небес на землю, засоряя сотни метров окрест. Ударная волна прокатилась по пляжу. Всех кто прятался в прибрежном лесу, наверняка убило. Волной снесло все грибки и кабинки для переодевания, а просыпавшийся на песок мусор, мгновенно превратил отличный пляж в городскую свалку.

Журналист лежал меж валунов, вжавшись в камень. У Гризова звенело в ушах, его засыпало землей, но к счастью ничего более тяжелого на него не упало. Он был жив. Самолеты ушли в темноту неба, оставив полностью развороченный кусок побережья. И, Гризов даже боялся подумать, что он увидит на месте мотеля «Озерный край».

Антон пролежал еще какое–то время, собираясь с духом. Его привел в себя чей–то громкий плач. Гризов поднял голову и увидел, что метрах в тридцати от него плачет девушка. Рядом с ней в двух шагах от валуна, за которым они, видимо, прятались, лежал парень, нелепо выгнув руки и ноги, и неестественно вывернув шею. С первого взгляда Гризов понял, что парень пытался бежать, но взрывной волной его отбросило назад и размозжило голову о камни, переломав заодно и все кости.

Издалека послышался вой сирен. «Пора, решил, наконец, Антон, сколько можно прятаться от жизни». Он встал и как зомби побрел в сторону мотеля «Озерный край», обходя поваленные грибки, рассыпавшиеся в прах кабинки и обломки стволов еще недавно кряжистых сосен. В воздухе висела земляная взвесь, было трудно дышать. Перед тем как войти в зону поваленного леса, Гризов остановился и в последний раз оглянулся на широкую гладь Финского залива. Зыбкая летняя ночь закончилась, рассвет набирал силу. Постояв несколько секунд, словно впитав в себя на прощанье этот мирный пейзаж, журналист снова зашагал в сторону Приморского шоссе.

Впереди что–то горело, похожее на адский огонь. Сосны валялись вокруг в таком чудовищном беспорядке, словно здесь только что упал Тунгусский метеорит. Перебираясь через поваленные стволы, метров через сто, Гризов добрался до края воронки и остановился, не веря своим глазам: мотеля «Озерный край» больше не существовало в природе.

Воронка была огромна, метров пятьдесят в диаметре. От приземистого двухэтажного здания с уютными белыми окнами не осталось и следа, также как и от его постояльцев. Гризов тупо вглядывался в развороченную землю, куски битого кирпича и горящие за дальним краем воронки, перевернутые вверх дном, искореженные автомобили. Он не мог поверить, что все вот так быстро и нелепо произошло. Зачем? Почему именно сейчас? Да и кто вообще все это натворил?

Все, кто мирно спал в этом мотеле, мертвы. Также, как и пьяная девочка Леля. Она погибла во сне вместе со всеми. Погибла, потому что это он ее сюда притащил. Погибла, как и те, кто провожал белые ночи на берегу залива. Гризов не мог отделаться от мысли, что один виноват во всех этих смертях.

Словно отголосок прошлой жизни, той, что была до армии, ему вдруг вспомнилась Катя. Воспоминание было смутным, словно образ Кати находился за толстым звуконепроницаемым стеклом. Нет, она не умерла, не пропала, не бросила его, дождалась из армии. Но, вернувшись, спустя короткое время, Гризов понял, что они вдруг как–то безо всяких видимых причин стали чужими друг другу. Все–таки два года это срок, он позволяет проверить свои чувства, как говорят в ЗАГсе. Но до ЗАГса они не дошли. Тихо, мирно расстались. Да и к чему громкие слова, если все было понятно и так. Несмотря на все положительные предпосылки, все–таки НЕТ.

С той поры прошло уже почти два года, и Гризов иногда спрашивал себя, правильно ли он поступил. И внутренний голос почему–то уверял его каждый раз, что правильно. Ибо Гризов в глубине души верил в то, что если встретишь свою судьбу, то сомнений не будет. А тогда они были. Несмотря на все положительные предпосылки, были.

С противоположной стороны воронки засверкали многочисленные мигалки и завыли сирены. На место происшествия приехало сразу несколько машин милиции и скорой помощи. Гризова, стоявшего между обломками сосны, с противоположной стороны наверняка было не видно, кругом дым, пыль, бурелом. Он решил признать то, что увидел, случившимся, а вмешательство милиции в это дело ничего уже не исправит. Поэтому можно было уходить, не привлекая внимания. А то станет свидетелем, а свидетели, как известно, долго не живут. Лучше самому попытаться разобраться во всем. Теперь для него это личное дело.

Гризов попятился назад, вернулся на пляж и прошел по мокрому песку добрый километр, прежде чем снова выбрался на шоссе подальше ото всех мигалок. Затем он еще долго шагал по ночному пустынному асфальту. Слева по ходу шумел Финский залив. Светало. Но Гризову было наплевать на рассвет. Лишь перед самым Зеленогорском, когда до друзей было уже рукой подать, он поймал шальную «Газель» и подъехал последние пять километров пути. Но к друзьям не пошел. Закатился сразу на вокзал, купил газету в круглосуточном киоске и, примостившись в зале ожидания, стал ждать первую электричку на Питер.

В газете писали, что Бен Ладен так и не пойман. Пронырливый и скользкий президент всех американцев не смог разыскать в Афганистане террориста номер один. Тот как в воду канул. Помимо чисто политической информации коллеги–журналисты сообщали, что народ Афганистана, согласно достоверным американским источникам, приветствует освободителей. Простые люди с радостью пьют «Кока–колу», о которой мечтали столько лет, мужчины–моджахеды выразили желание сдать оружие и научиться играть в бейсбол, а освобожденные от рабства ислама женщины теперь мечтают стать девушками по вызову и демонстрировать свои прелести за доллары всем желающим. Скоро в Кабуле планировалось первое в истории освобожденного Афганистана шоу в стиле «Плей–бой», пока под охраной военных.

«Да, с грустью подумал Гризов, если хочешь уничтожить национальную культуру в какой–нибудь стране, то туда надо завезти «Кока–Колу», «Пепси–Колу» и «Плейбой». Не надо даже водки. Очень скоро все и так станут животными».

Объявили посадку на первую электричку. Гризов выбросил газету в урну. Забыв купить билет, вошел в вагон, сел на деревянную скамейку, притулился у окна и кемарил до самого прибытия на Финляндский вокзал.

Оказавшись снова в городе, он впервые задал себе самый неприятный вопрос «Что дальше?». Домой почему–то не хотелось. Не то, чтобы боялся бомбардировок в центре Питера или каких–то бандитских наездов по поводу проведенных журналистских расследований. Просто не хотелось. Хотя теперь, похоже, можно было ожидать всего. Странно, но Антон был уверен, что это не стандартная мафия, там он так сильно еще никого не достал. Так, покусывал пока, за это не убивают. Тем более не ракетами. Слишком много чести. А вот с самолетами он, похоже, кому–то крупно наступил на хвост. Предположения, конечно, были, но кроме них ничего существенного. Хотя эта версия выглядела самой правдоподобной, все равно не верилось. Чтобы так, из–за одного журналиста посылать целую эскадрилью сравнять с землей мотель, перепахать кусок пляжа, наделать столько шуму, все это как–то не укладывалось в голове. Бред какой–то.

Все это время Гризов стоял на перроне Финляндского вокзала и размышлял о своей судьбе, мирно прожевывая пирожок и по привычке рассматривая заголовки газет в киоске. Когда пирожок закончился, Антон рассудил так «Кому суждено умереть под бомбами, тот не утонет». И поехал домой спать.

Следующие несколько месяцев прошли на удивление спокойно. Гризов ел, спал, ходил на работу писать статьи. Особенно ни от кого не прятался. На него никто больше и не охотился, не бомбил, не расстреливал. Ближе к осени ему стало казаться, что все, что произошло с ним в ту ночь на берегу Финского залива возможно и не происходило. Это наверняка был пьяный бред. Однажды, он даже выбрался на место тех событий, чтобы удостоверится, что мотель «Озерный край» стоит себе, целехонек. Но его там не было. Шоссе залатали, воронку засыпали и уже возводили на том самом месте новый мотель. Все–таки это был курортный район. А дорогая земля долго пустой не бывает.

Самым примечательным событием этой осени стало шоу «Война в Ираке–2». Литтл–Буш, наплевав на все мировое сообщество, решил укрепить свой поникший рейтинг. Для этого, как всегда, требовалось убить пару миллионов мирных граждан какой–нибудь отдаленной страны. Желательно, из тех, кто не любит «Кока–Колу». И выбор снова пал на Ирак, ибо Хусейн неоднократно плевал в сторону США и грозил кулаком, а Литтл–Буш этого больше решил не прощать. Тем более надвигались очередные выборы. Рейтинг, дело серьезное. Есть у Хусейна оружие массового поражения или нет, это было уже не важно. Как говорят врачи, был бы больной, а болезнь найдется.

Стянув свои военно–морские и военно–воздушные силы в Персидский залив, США начали самое глобальное шоу в истории человечества. Нет, войны римской империи, должно быть, тоже были впечатляющими, но у римлян не было телевидения. Они не начинали войны после телевизионных репортажей, хотя, тоже знали, чем развлечь массы.

Война началась. Гризов смотрел репортажи с места событий, и думал, до чего же опустилось человечество, с тех пор как у него появилось телевидение. Он ловил себя на мысли, что от той ракеты, которая так красиво стартовала с подводной лодки в направлении Багдада, через несколько минут умрут сотни людей, и он наблюдает за происходящем в прямом эфире. Да не просто наблюдает, а внимательно рассматривает всю подготовленную каналами для него статистическую информацию в виде сносок под кадром: сколько убитых, сколько раненых, сколько сожгли танков, сколько сбили вертолетов. Что лучше автомат Калашникова или винтовка «М–16». Насколько крут суперджип «Хаммер». При этом, сколько такая махина сжигает топлива за пять минут, и что именно для того, чтобы пожиратели гамбургеров возили свои усталые задницы в широких машинах, и была затеяна эта война, никто ничего не сообщал. Эти люди готовы затеять войну, лишь бы не менять своих привычек. На остальных обитателей планеты им глубоко наплевать.

Гризов смотрел это грандиозное реалити–шоу и в тайне надеялся, что вот сейчас бравые иракцы покажут самоуверенным американцам, где раки зимуют. Достанут свое секретное оружие и надерут задницу. Но конец оказался печален. Гризов разочаровался в восточных боевиках. Бомбы подкладывать мирным людям в дома они мастера, а вот схлестнуться с регулярной армией, да еще идейных противников, американцев, и проиграть, это позор. Задницу не надрали, и довольные американцы, сидя на броне танков, словно в 1941 году головорезы дивизии СС «Адольф Гитлер», вступали в древний Багдад.

«Да, подумал Антон, если этих носителей вируса «Кока–Колы» не остановить, они всю землю загадят своим присутствием». Многие журналисты, рискуя жизнью ехали в Ирак. Многие, прибыв туда, отсиживались в укромных уголках, где американское оккупационное командование гарантировало им неприкосновенность, и развлекали зрителей репортажами типа «Анна, смотрите, как за моей спиной красиво пролетела ракета». Гризов решил не ехать. Дело уже сделано. Не стоит участвовать в шоу.

Однажды рано утром в комнатушке на канале Грибоедова неожиданно зазвонил телефон. «Кто это в такую рань?» удивился журналист, и, стараясь не допустить раздражения в голосе, поинтересовался уже в слух:

– Ну и кто там, блин, так не вовремя?

– Извини, конечно, если разбудил, – раздался в трубке знакомый голос главного редактора газеты «Северная стрела».

– А, это вы, – пробормотал сонный Гризов – чем, как говорится, могу?

– Тут такое дело, Антон, – как бы издалека начал Свен Иванович, – Через три часа в Пулково на запасной полосе приземляется борт 1010. Это военный борт. Транспорт «Ил–76», который летит в Ирак и везет целую пачку журналистов, которые пишут и снимают серьезные репортажи о горячих точках. То бишь спецрейс для нашего брата. В общем, предлагаю тебе проветриться и слетать на недельку в Ирак. Вместе с вами летят военные и парочка дипломатов, охрану во время пребывания в Багдаде обеспечат. Пропусками для журналистов в разрешенные зоны снабдят, я позаботился. Голодать не будешь. Ну, а мне нужен забойный репортаж и фотографии. Так, чтоб кровь в жилах застыла. Ну, что, испугался?

Гризов на секунду задумался. Ему предлагали стать участником шоу. Но с другой стороны, любой журналист – участник шоу, игрок в независимость, так почему тогда не сыграть в свою пользу. Кроме того, хотелось развеяться, а лучшего способа встряхнуться, чем оказаться под пулями и обстрелами для настоящего журналиста не придумаешь. Без риска для жизни, эта самая жизнь не так вкусна. Кроме всего прочего, перед внутренним взором Антона постоянно маячили пропавшие самолеты и угроза умереть в собственной пастели под бомбежкой. Так какая разница там или здесь. А в случае удачи есть шанс продвинуться. Рассудив так, Гризов ощутил себя Д'Артатньяном, который решил посветить всего себя без остатка военной службе и стать маршалом Франции.

– Хорошо, я лечу.

– Ну, вот и славно, – проговорил Свен Иванович, – Собери барахлишко и через три часа будь в зале ожидания «Пулково–2». После того, как спецборт сядет, туда, специально за тобой на пять минут выйдет майор Корнеев. Покажешь ему свое удостоверение и паспорт, этого хватит. Сам понимаешь, визы получать не надо. Он проведет тебя через контроль и посадит в самолет. Ну а дальше, – по обстановке. Гляди в оба, снимай. Без забойного репортажа с морем крови не возвращайся.

– Хорошо, – ответил Антон еще сонным голосом в трубку и подумал, что газета «Северная стрела» начала стремительно желтеть. «Море крови» ему подавай. Может еще и отрубленные головы, руки и ноги? Наверняка не откажется. Современного толстокожего обывателя ничем более слабым и не шокировать.

– Ну, удачи! Через неделю свидимся. Сильно в пекло не лезь, ну да что тебя учить. Лучшая жилетка, – бронежилетка. Как вернешься, позвони.

– Договорились, шеф.

В трубке послышались гудки. Гризов бросил ее на рычаг и посмотрел на квадратные часы, стоявшие на письменном столе. Почти семь утра. Получается, что борт приземляется в десять. Это означает, что пора вставать и собираться в дальний путь.

Осознав это, Гризов по еще не совсем забытой армейской привычке пулей вылетел из кровати, натянул майку и треники, с закрытыми глазами побрел умываться. Поливая холодной водой свое опухшее ото сна лицо с узкими прорезями для глаз, Гризов снова вспомнил армию с ее обычными ранними и, кроме того, тренировочными подъемами. Вспомнил, как их поднимали по три–четыре раза за ночь, заставляли одеваться и строится на плацу в любую погоду. И столько же раз приходилось «отбиваться». Тренинг «Подъем–отбой», ему казалось, он не забудет никогда. Антон вспомнил свое тогдашнее страстное желание, даже мечту, поскорее вернуться на гражданку, потому что там, ты можешь просыпаться когда угодно и даже после этого еще долго валяться в пастели. Человек, который не прошел сквозь невозможность высыпаться, этого не поймет никогда. Не прочувствует.

Покончив с моционом, Антон зашел на общую, коммунальную кухню. Залез в свой холодильник, вскрыл банку тушенки, высыпал на сковороду и разогрел вместе со вчерашними макаронами. Расположился за столом в одиночестве, благо соседи в такую рань, еще спали, и неторопливо перекусил. Лететь далеко, часов пять, не меньше. Поэтому следовало заправиться. Когда придется перекусить в следующий раз еще не понятно. Покончив с макаронами, набадяжил себе вчерашнего кофе. В шкафчике с хлебом нашлась почти свежая булочка с маком. Все. На этом прием пищи закончен.

Вернувшись в комнату, Антон вытащил из глубин шкафа свой компактный альпинистский рюкзак, сложил туда самое необходимое для такого случая: крепкие сандалии, рубашку, майки, шорты, колониальную панамку, солнцезащитные очки, фонарик, диктофон, кассеты, пачку батареек. Немного поразмыслив, добавил коробку спичек, зажигалку, многофункциональный нож, изоленту и пару банок мясных консервов. Мало ли что в дороге может приключиться. С особой осторожностью упаковал свой редакционный «Никон», который периодически хранил у себя дома. В кармашек засунул блок пленок «Кодак». На первое время хватит.

Нет, Гризов не был профессиональным фоторепортером, но снимать умел, питал страсть к фотографии. А поскольку часть мотался по отдаленным командировкам, то приходилось и снимать самостоятельно, как настоящий русский многостаночник. В отличие от иностранных коллег, которые возили с собой целый штат помощников для написания статьи, – фотографов, менеджеров, секретарей, – Гризов обходился собственными силами.

Разобравшись хотя бы приблизительно с одеждой, Гризов никогда прежде не бывал в Ираке, но решил лишнего не брать, вспоминая свой первый горный поход. Тогда, боясь замерзнуть на высоте, он нагрузил в рюкзак массу теплых штанов и свитеров. В результате таскал лишние десять килограмм и чуть не умер от натуги, поскольку бросить было жалко, вещи то хорошие, хотя в походе не пригодились совсем. Весь путь через Кавказ Антон проделал в одних тренировочных штанах и майке. Изредка надевая то–то теплое на стоянках. Вспомнив о печальном прошлом, на этот раз Гризов решил взять только то, в необходимости чего был уверен. Остальное как–нибудь раздобудет на месте, если понадобиться, или перебьется. Журналисты, как кошки, народ живучий.

Мельком взглянув на часы, было уже начало девятого, Антон оделся в джинсы и походную куртку, издалека напоминавшую студенческую форму стройотрядов советских времен. Зашнуровал крепкие и легкие туристические ботинки. Забросил рюкзак за плечи и вышел на улицу, осторожно прикрыв за собой дверь: соседи по–прежнему спали после вчерашних семейных праздников.

Прежде чем отправится в дорогу, Гризов дошел до ближайшего перекрестка, на котором кучковались ларьки в надежде прикупить бутылочку лимонада. Приблизившись и осмотрев витрины, журналист обнаружил засилье американских напитков в российской торговле. «Пепси–Кола» с «Кока–Колой» были, даже «Миринда» с «Седьмым Апом», а вот ни одного русского лимонада на наблюдалось. Но Гризов не сдавался и, обшарив все вокруг, в последнем ларьке обнаружил–таки заветный «Колокольчик». Открыл его, с наслаждением отхлебнул и взглянул на часы: без двадцати девять. Надо ехать в аэропорт.

Поскольку родная газета обещала все оплатить, то Гризов тут же на перекрестке поймал такси. Бросил рюкзак в широкий багажник и, велев ехать в Пулково, устроился на заднем сиденье «Волги», попивая шипучий лимонад. Машина рванулась вперед. Журналиста мягко вдавило в сиденье. Путь на восток начался.

Таксист оказался лихачом. Уже много людей ехало по своим делам и самое пробочное время было в разгаре. Но водителя «Волги» это совсем не волновало. Врубив какую–то тяжелую музыку на полную, кажется Manowar, он ловко выруливал, лавируя между другими машинами потока, и лихо подрезал иномарки. Наблюдая за его профессиональными действиями, Гризов начал сомневаться, что доедет до Ирака. Его земной путь мог закончиться в любую минуту. Круче этого таксиста были только водители маршруток. Эти короли дороги вообще ездят без башни и не признают пробки. Не обращая внимания на сигналы светофоров, они смело рулят по газонам, пешеходным переходам, трамвайным путям, видимо, ощущая себя танками, от которых шарахаются даже «Мерседесы». Из–за таких крутый чуваков ежедневно происходит множество аварий со смертельным исходом, гибнет масса людей, но они неисправимы. Они все русские по духу, им хоть кол на голове теши, даже если за рулем маршрутки армяне или китайцы. Попав в эту страну, через несколько месяцев любой китаец пропитается русским духом и станет лихачом, если только родная диаспора не спасет его от влияния среды с помощью «Цы Гуна» или «Тай–цзи Цюаня».

Но этот таксист умудрялся пока ехать без ДТП и преодолел благодаря своему опыту лихача уже половину города. Через пятнадцать мнут «Волга» уже неслась в среднем течении Московского проспекта и скоро должна была оставить позади город–герой.

Мягко покачиваясь на заднем сиденье, Гризов смотрел в окно, наблюдая за проносящимися домами и людьми, но думалось почему–то не о предстоящем путешествии. Ему вспомнилось как несколько месяцев назад он вот также сел на заднее сиденье «Волги» с красивой девчонкой по имени Леля, которая была чем–то огорчена тогда, но, несмотря на это, провел с ней шикарный вечер. А потом ее не стало. Из небытия прилетели черные самолеты и забрали ее душу с собой, оставив в душе самого Гризова какое–то жуткое недопонимание происходящего вокруг. Вроде бы ничего больше не случается, но в то же время он что–то незримое ощущал вокруг себя. Что–то враждебное копошилось, но пока не показывалось на поверхности. А Гризов не мог понять, что это: галлюцинации от переработки или просто врожденная неврастения и подозрительность, постоянные спутники журналиста.

В любом случае, это хорошо, что Свен Иванович именно сейчас решил подбросить ему это задание. Выйдет случай отвлечься от мыслей. Как–никак дальние страны, захваченный оккупантами Ирак, длительный перелет на военно–транспортном самолете, коллеги–журналисты, с которыми можно всегда заложить за воротник, перестрелки, палящий зной, романтика, одним словом.

Инстинктивно перекрестившись, когда такси с визгом покрышек об асфальт, притормозило у входа в аэропорт «Пулково», Антон расплатился и вылез. Прищурившись на солнце, которое резво взбиралось на небосвод, закинул рюкзак на плечи. Бросил прощальный взгляд на питерскую землю и решительно вошел в здание.

Поднялся по лестнице, оказавшись в зале отправления, сбросил рюкзак на гранитный пол, осмотрелся внимательно по сторонам. И с первого взгляда заметил того, кого искал. Рядом со стойкой номер восемнадцать, где не было ни одного желающего пройти на регистрацию, стоял широкоплечий низкорослый мужчина в зеленом кителе с погонами майора ВДВ. Их взгляды встретились. Обшарив глазами Антона, словно тот был новобранцем, мужчина в погонах сделал три шага на встречу и командным тоном спросил:

– Гризов?

От звука этого голоса у журналиста по давно забытой, казалось, привычке засосало под ложечкой, хотя где она находится, эта самая ложечка, он долго пытался выяснить, но так и не смог. Все–таки за годы службы отцы–командиры накрепко вбили необходимость подчиняться тому, кто разговаривает с тобой командным голосом. Выработали рефлекс, согласно которому перед майором стоял младший сержант. Но, он был уже гражданским, как ни крути. А потому, помедлив немного, что уже было не по уставу, пошутил в ответ:

– Я–Я. Так точно. А вы майор Корнеев?

Глава 4. Багдадский халифат под контролем

Майору явно не понравился ответ, но, ничего не поделаешь, перед ним действительно был не новобранец. Поэтому, скрепя сердце, тот ответил:

– Да, я майор Корнеев. Мне приказано встретить журналиста из газеты «Северная стрела» и взять на борт. Документы не забыл?

Гризову, надо сказать, тоже не нравилось когда с ним, даже не познакомившись толком, разговаривают приказным тоном, как в армии, да еще на «ты», но хамить майору он пока не стал. Поживем, увидим, что дальше будет. Нахамить никогда не поздно.

– Не забыл. Все при мне, – Антон вынул из нагрудного кармана своей полубрезентовой куртки загранпаспорт и удостоверение личности с фотографией. Протянул майору, – Вот мой аусвайс с печатками.

Тот взял их цепкими пальцами, похоже, больше привыкшими вытаскивать гвозди за шляпку из досок ради забавы, чем проверять документы. Внимательно проглядел. Проверил печати. Медленно вернул назад.

– Следуй за мной, – и, развернувшись, прошел сквозь впускное отверстие рядом со стойкой номер восемнадцать.

Гризов снова надел рюкзак на плечи и пристроился в кильватер за майором. Корнеев шел не оглядываясь, уверенным шагом, слегка приседая, словно на рессорах. Наблюдая коренастого майора со спины, журналист решил, что этот вояка большой спец по рукопашному бою, карате, дзю–до, сам–бо и прочей фигне, которая помогает выжить и тренирует волю вместе с телом. Этот вывод он сделал, присмотревшись к походке, тому, как именно майор опускает подошвы ног на пол, осторожно нащупывая пол носком ботинка. Как переставляет ноги, словно со встроенными пружинами, в любой момент готовый присесть и принять оборонительную стойку, чтобы отразить нападение вероятного противника с любой стороны. Ни дать ни взять Брюс Ли рязанского разлива.

Тем временем майор первым вышел из здания аэропорта и оказался на взлетной полосе. Прямо у входа стоял «УАЗик» военного образца с зашторенными стеклами. Кроме водителя там никого не было видно. Гризов по привычке бросил прощальный взгляд на здание родного аэропорта «Пулково», сплюнул на асфальт и полез внутрь машины. Майор Корнеев сел рядом с водителем, судя по нашивкам, сержантом ВДВ.

«УАЗик» глухо заурчал мотором и повез их к самому краю взлетной полосы, где серой громадой виднелся военно–транспортный борт, который Гризов, как знаток своего направления работы, классифицировал как «Ил–76МД», в списках наших друзей из блока «НАТО» проходивший под псевдонимом «Кандид». Как припомнил Антон, это был первый советский самолет, продемонстрированный Западу на Парижском авиасалоне «Ле Бурже» в 1971 году. Разрабатывалась эта машина как мощный межконтинентальный самолет с высокой крейсерской скоростью для перевозки крупногабаритных грузов. Само собой, что среди таких грузов могли оказаться танки, бронетранспортеры, части ракет и прочие нужные для обороны страны вещи. Впервые эти самолет появились на сибирских маршрутах «Аэрофлота». А с 1974 года крылатые машины марки «Ил–76МД» стали поступать на тестирование в советские ВВС. Эта серия самолетов оснащалась хвостовой турелью.

При подъезде к самолету Гризов, прежде всего, осмотрел массивный хвост и несколько разочаровался, не увидев пулеметной турели. «Ну да, подумал он, это же мирный рейс, для журналистов, только вот авиакомпания явно не «Аэрофлот», а скорее «Минобороны». Да и капитан, не капитан, а майор ВДВ. Кто же на этой линии за стюардесс?»

В этот момент массивная хвостовая рампа опустилась, став мостом, по которому «УАЗик» с ходу заехал в огромный салон самолета, как во чрево кита. «Вот это сервис, промелькнуло у Антона в голове. Интересно, попытался развеселить он себя, а выгружаться мы тоже будем сходу, или на ходу?»

Заехав внутрь, «УАЗик» остановился в самом хвосте, припарковавшись между двумя массивными джипами системы NISSAN Patrol, микроавтобусом TOYOTA и еще одним «УАЗиком». Никаких танков и бронемашин, прикрепленных к полу и стенам, Гризов не заметил, что еще больше настроило его на мирный лад, хотя расслабляться было рано. Летели они все–таки в только что оккупированную страну, где еще теплилась война, а не в «Минеральные воды» попить нарзану.

Выйдя из машины, майор Корнеев указал в начало огромного салона где, виднелась группа людей.

– Тебе туда, – сказал он на прощанье, – суточные на неделю, а также инструкции получишь у полковника Губанова, начальника этого полета. Он же твой непосредственный начальник на время пребывания в Ираке.

Гризова опять потянуло возмутиться, но обстановка не располагала. Едва за прибывшими успела закрыться хвостовая рампа, как, запустив свои четыре турбореактивных двигателя, «Ил–76МД» стал плавно выруливать на взлетную полосу. Корпус самолета завибрировал от носа до кончика массивного хвоста.

Антон не придумал ничего лучшего, как пробраться между машинами к людям и найти полковника Губанова. Это оказалось не сложно. Когда он выбрался из–за корпусов, прикрепленных специальными тросами к полу машин, то увидел оставшуюся часть салона «Ил–76МД», которая была разделена на две части. Самолет был военно–транспортным, и для людей в нем предназначались только грубые деревянные на вид лавки по бортам, на которых, как курицы на жердочке, могли расположиться несколько сотен десантников. Но в данный момент десантников не было, зато борт вез в Ирак по своим делам нескольких дипломатов, и оставшаяся часть салона была принудительно облагорожена.

Видно, дела были срочные, иначе служители министерства иностранных дел наверняка воспользовались бы более комфортабельным самолетом. К металлическому полу транспорта прикрутили около тридцати относительно мягких кресел, разделив их на две части метровой пластиковой перегородкой. «Ну, прямо первый и второй класс, решил Гризов, увидев эти удобства». Кресла были с подлокотниками, но стандартного советского образца «радость инквизитора». Их видимо сняли с утилизированного «Ту–134».

В салоне первого класса перед креслами, которых было установлено шесть штук в два ряда, установили пару столиков. На них уже стояло несколько початых бутылок коньяка и две полупустых бутылки водки. Вокруг которых была разбросана всякая копчена снедь: колбаса, суджук, шинка, карбонат, шейка. Дипломаты, скинув пиджаки, заполняли, как могли время длительного перелета событиями, рассказывали друг другу анекдоты и громко смеялись.

В салоне второго класса, который отстоял от первого метров на пять, кресла стояли в пять рядов по пять штук. Четыре ряда из них было частично занято. Здесь расположились коллеги–журналисты, разодетые по большей части как сам Гризов, обложенные всякими сумками и котомками. Было также четверо человек с телекамерами, одетые в попсовые костюмы с галстуками, которые при последующем знакомстве оказались московскими телевизионщиками, летевшими делать сюжет о жизни беднейшего населения Ирака. Гризову они как–то сразу не понравились. Уж если летишь снимать беднейшее население, так хоть сам оденься согласно обстановке. Впрочем, это было их дело.

Антон нашел полковника Губанова, который сидел в первом ряду и пил водку с журналистами из «Московского вестника» и военного еженедельника «Красная звезда», крепкими накаченными ребятами. Эти, наоборот, с первого взгляда Антону понравились. Типичные журналисты, любители побывать в горячих точках и поквасить водки в компании для снятия нервного стресса. Коктейль из этих ощущений и составлял смысл их жизни на данном этапе. Поскольку Гризов предпочитал в жизни то же самое, то быстро сошелся с корреспондентами, выпив за знакомство и единение журналистов всех городов. После чего, он закусил предложенным огурчиком, и предъявил свой аусвайс полковнику Губанову. Тот вяло кивнул, сказал «Садись, где хочешь, лететь долго, инструкции получишь по прибытию в Багдад» и продолжал возлияние с московскими корреспондентами.

Гризов направился к пустовавшему последнему ряду кресел, но по дороге уже на следующем ряду завязал знакомство с блондинкой Натальей, девушкой из Самары, корреспондентом журнала «Военная машина». Рядом с Натальей, как она представилась, сидел Василий, фотокорреспондент газеты «Новая Смена» из Свердловска и журналист отдела новостей Петя из той же газеты. Все журналисты, успевшие перезнакомиться за время краткого перелета из Москвы, откровенно обрадовались новому человеку в массовке и предложили присесть, благо одно место пустовало. Антона долго упрашивать не пришлось. Он присел, пропустил пяток рюмок «Сибирской водки», закусил сардинкой, и ему стало хорошо, как и дипломатам из первого класса.

Потрепавшись где–то с полчаса с коллегами и добравшись до следующего ряда, где гуляли журналисты из Краснодара и Владивостока, он задержался там еще на полчаса. На четвертом ряду сидела компания попсовых телевизионщиков, где Антон только обменялся рукопожатиями, хотя его уже слегка развезло и тянуло на знакомство с поцелуям к единственной смазливой корреспондентке из этой группы, вся роль которой читалась на ее лице с первого взгляда: «Вася, мы слышим вас хорошо, что у вас происходит…Вася?». Тем не менее, он смог сдержаться, и в результате, часа через полтора, когда самолет уже был высоко в небе и далеко от родного Питера, добрался таки до пустующего пятого ряда, за которым уже начиналась парковка джипов.

Кинув сумку на соседнее кресло, изрядно захмелевший Гризов рухнул в кресло. Чем заняться выбор был небольшой. Поскольку иллюминаторов в этом самолете не было, и посмотреть с небес на землю не имелось никакой возможности, приходилось убивать время либо разговорами, либо сном. Разговаривать он уже не мог, язык заплетался, да и не с кем было, один сидел на последнем ряду. Читать тоже не хотелось, в салоне было темновато, да и никаких книг и газет он с собой не взял. Можно, конечно, было попросить у коллег, но плохое освещение, утренний недосып и хмель решили эту проблему: минут через двадцать таких размышлений Гризов просто уснул.

По всей видимости, проспал он не меньше трех часов. А когда проснулся, то ощутил, что крупно замерз. Самолет монотонно гудел всеми своими четырьмя двигателями. Вдоль бортов гигантского транспорта дуло так, что ни о какой герметичности не могло быть и речи. Антон пожалел, что не захватил с собой ватник. Как ему вдруг припомнилось максимальная скорость»Ил–76МД» составляла 850 километров в час на высоте одиннадцать тысяч метров. А на такой высоте было ужасно холодно. Тут уже и до космоса не так далеко.

Чтобы отвлечься Гризов стал рассматривать покатый потолок, до которого было метров пять, не меньше. Там, на высоте, были натянуты какие–то тросы. При желании в этот «салон» можно было действительно запихать несколько танков и бронемашин, а может, и чего–то посерьезней. Можно даже загрузить роту десантников.

Гризов через головы посмотрел на коллег: первые три ряда спали хмельным сном. Смазливая корреспондентка куталась в свою курточку и, судя по жестам, проклинала тот день, когда согласилась лететь на это редакционное задание. Уж лучше снимать про жизнь богатых людей в Монако. Там хотя бы тепло и можно на пляже полежать.

Остальные вели вялую беседу. И только дипломаты из первого класса продолжали бодро пить, изредка оглашая огромное пространство «салона» диким хохотом. «Крепкие ребята, подумал Гризов и решил прогуляться по самолету, делать все равно было нечего, а полет еще не закончился».

Впереди за первым классом виднелась дверь в кабину пилотов. Там рассматривать было нечего, поэтому, недолго думая, Антон направился поглазеть на машины, которые «Ил–76МД» нес в своем чреве, словно проглотивший их огромный синий кит. Корреспондент газеты «Северная стрела» прошел мимо парочки джипов NISSAN Patrol несмотря на размеры самолета смотревшимися вблизи настоящими монстрами дорог. Один из джипов он даже пнул ногой по колесу, проверяя надежность японской техники. Техника не подвела. Обошел вокруг микроавтобус TOYOTA, поднялся на цыпочках и заглянул внутрь. Салон выглядел довольно комфортабельным. «Интересно, мы, на чем там будем передвигаться по Багдаду, подумал Гризов, на этой «Тойоте» или на родных «УАЗиках»? Народу–то не мало».

В этот момент он заметил знакомое отражение в стекле микроавтобуса и резко развернулся. Пред ним стоял выросший как из–под земли майор Корнеев, за спиной которого находилось пятеро накачанных десантников в камуфляже с укороченными «Калашниками» в руках.

– Не спится? – осведомился майор елейным голоском.

– Не а, – нагло протянул Гризов и открыто зевнул, – Холодно тут у вас, дует.

– Так сидел бы дома, водку пил, – предложил майор, – там теплее.

– Дома мне надоело, – в тон ему ответил журналист, – нужны яркие впечатления. А выпить можно и по пути.

Майор скрипнул зубами, этот развязный журналист явно действовал ему на нервы. Майор терпеть не мог, когда кто–то не подчинялся уставу и делал, что хотел.

– Вам что, – перешел он на официальный тон, – полковник Губанов не объяснил, что во время полета передвижения по салону запрещены?

– Запрещены? – удивился Гризов, – нет, ничего такого не сказал. А если я в туалет, например, хочу?

– Туалет впереди, перед кабиной пилотов, – сообщил Корнеев, которого ширина души полковника Губанова, видимо, тоже не сильно радовала, – А здесь закрытая зона. Сюда заходить запрещено.

– Ладно, – буркнул Гризов, – учту.

И развернувшись, зашагал вдоль борта по направлению к кабине пилотов. Майор Корнеев начинал ему крепко не нравится. Что за тайны он тут охраняет: пять машин, чьи силуэты известны миру уже как минимум лет двадцать? Впрочем, как и сам самолет. Или они тут наркотики военным рейсом перевозят? А может просто майор по жизни зануда. Служба такая. «А, ну его к черту, решил Гризов, доберемся до Багдада, там и посмотрим, что за фрукт. А, может, и не увидимся больше».

Разыскав туалет, на удивление узкий и низкий, для такого огромного самолета, Гризов сделал свое дело и вернулся на кресло. Охота бродить пропала. Он разыскал у проснувшихся коллег по цеху, более основательно подготовившихся к полету, лимонад. Отпил. Немного притушил огонь, бушевавший во рту, и дремал до тех пор, пока самолет не пошел на снижение.

Только перед самой посадкой, проспавший весь полет крепким хмельным сном полковник Губанов встал со своего места и со слегка опухшей физиономией, заплетавшимся языком, вкратце разъяснил журналистам суть программы пребывания в Багдаде. Гризов сразу ощутил себя на партсобрании.

– Как вы знаете, ребята, Ирак захвачен американцами, которые по просьбе нашего министерства иностранных дел, – полковник кивнул в сторону не перестававших гудеть во всю дипломатов, – согласились допустить вас в Багдад, чтобы вы смогли сообщить своим читателям и зрителям о том, что там происходит.

Тут Губанов неожиданно сплюнул на металлический пол и словно проснулся, заговорив бодрым военным голосом.

– Хотя вы все прекрасно знаете или догадываетесь, что там происходит полная фигня, то есть настоящая оккупация. Как в сорок первом при фашистах. Только американцы любят играть в демократов, мать их, а потому и допустили вас, как представителей свободной прессы. Но, думаю, никуда дальше гостиницы, в которой есть пресс–центр, вас не пустят. Попробуете сунуться куда–нибудь за пределы своей, – полковник напрягся, – …юрис… дикции, можете нарваться на неприятности. Не от них, так от местных, которые могут порвать на части, не разбираясь, откуда вы родом. Хотя в целом к русским относятся нормально. Оружия сейчас у них на руках тьма, впрочем, как и всегда. Особенно любят они наш «Калашников» и расставаться с ним не хотят, как американцы не стараются.

Губанов замолчал на секунду.

– Ну, денег, как обещали вашему руководству, дадим. В сутки по 50 долларов на человека (с четвертого ряда раздался презрительный смешок). Местные динары вам ни к чему, на доллары быстрее договоритесь прикупить чего–нибудь или перекусить, если прижмет. Пропуск с надписью «ПРЕССА» и местной аккредитацией обеспечим. Жить будете в гостинице «Мухафаз», по ихнему, – губернаторство. Это неподалеку от другой гостиницы «Аль–Рашид», слыхали наверное…

Гризов напряг свою память. Да, слыхал. Точнее видел сюжет по телеку. Отель «Аль–Рашид» находится в самом центре Багдада. Это высотное здание, куда обычно селят заезжих иностранцев. Знаменито тем, что часть журналистов из разных стран именно с его крыши наблюдало за налетами американской авиации на город и прямо оттуда передавало свои сюжеты в эфир. Действительно, чего зря напрягаться, ноги стаптывать. Гризову запомнилось также, что на отеле была нанесена арабская надпись из позолоты «Этот отель строился в эру Саддама Хусейна», от которой прикалывались все западные журналисты и часто показывали ее как символ поклонения народа своим диктаторам. Также как и многочисленные статуи, бюсты и портреты Саддама, которым были увешаны почти все стены и утыканы площади городов Ирака. Американцам этого не понять, а вот для Гризова, выросшего на осколках ленинизма, многочисленные бюсты по всем закоулкам были вполне привычны. Народ должен знать своих героев в лицо. А то, не дай Бог, перепутают с каким–нибудь Биллом Гейтсом. Но сейчас, в век телеуправляемого человечества, можно было сэкономить на бюстах.

Взглянув мельком на сидящих спереди пижонов из телегруппы и смазливую корреспондентку, с выражением лица «хочу на пляж», Гризов решил, что ей там должно понравится. Сиди себе на крыше, на солнышке грейся. Тем более, что ракетные обстрелы закончились.

Вообще–то хорошо, что их селят в этот «Мухо…»Мухафаз». Спасибо что не в отель «Палестина», с которым связано гораздо больше печальных новостей. Во время окончательного захвата Багдада, американские морпехи провели зачистку в гостинице «Палестина», где жила основная масса журналистов. Они проверили все восемнадцать этажей здания на предмет прячущихся там террористов и сторонников Саддама Хусейна. Как они определяли сторонников, Гризов так и не понял. Наверное, по фотографии. Но никого не нашли. На всякий случай, выломав чердачную дверь, осмотрели крышу. И там никого не нашли. Пришлось возвращаться без результатов.

Видно это очень не понравилось начальству морпехов, и, всего через неделю, по этому многострадальному отелю шарахнули из танка «Абрамс». По телевизору сообщили, что случайно. Танкист ошибся. Взял чуть левее. Погибли двое журналистов – операторы агентства Reutars Тарас Процюк и испанского «Пятого телеканала» Хулио Ангита Паррада. Еще трое сотрудников Reutars отделались легкими ранениями. Поэтому, когда Гризов узнал о том, что их заселят в отель, прости Господи, «Мухафаз», то был скорее успокоен.

– На всякий случай намотайте на ус, – продолжал давать вводные полковник Губанов, – до начала войны сами иракцы запрещали снимать в Багдаде мечети, дома, мосты, коммуникации, военные объекты и даже бюсты Саддама. Сейчас американцы половину достопримечательностей снесли, но, что касается коммуникаций, мостов и других привлекательных объектов, то делают то же самое, что и иракцы. Иногда могут арестовать, отобрать камеру, засветить пленку, а часто просто стреляют на поражение. Это вам только дома показывают отредактированную войну, да сами вы ее редактируете, а здесь, обманывать не буду, всякое происходит. Прежде всего, с вашим братом журналистом. Пулю в лоб и, поминай, как звали. Все спишут на арабов.

Губанов замолк надолго. Гризов уже решил, что полковник иссяк, но тот вдруг снова заговорил.

– Ну, да те из вас, кто воробьи стреляные, сами знают. А остальным советую сильно под пули не лезть. На добычу полезных материалов у вас будет неделя. Осмотритесь, попривыкните пару дней, наскребете несколько своих сенсаций, а там и домой пора. Улетаем через неделю тем же рейсом. Выезд из отеля в четыре часа поместному времени, в том же составе на тех же машинах, одним конвоем. Всем быть без опозданий. Ждать не будем, опоздал, – пропал без вести.

Губаном опять замолчал на несколько секунд и улыбнулся.

– Ну, это я пошутил, дождемся всех. А если влипните во что, – вытащим. Как сядем в Багдаде, распределяемся по машинам следующим образом: на джипах NISSAN Patrol путешествует, как сами догадались, дипломатическая миссия. Команда из еженедельника «Красная звезда», как–никак о военных пишут, поедет на «УАЗиках». С ними и «Московский вестник» поместится. Ну, а все остальные, милости просим, с вещами в микроавтобус TOYOTA. Обратно в том же составе.

Гризов бросил взгляд на ребят из «Красной звезды» и подумал «Нет, я, конечно, тоже люблю родную технику, но вы ребята просто экстремалы».

Минут через десять после окончания вводной речи полковника Губанова самолет натужно загудел всеми своими четырьмя двигателями и перешел на бас. «Ил–76МД» сбросил скорость и заходил на посадку. Надежду полюбоваться мечетями Багдада с высоты птичьего полета пришлось временно оставить, – иллюминаторов в том месте самолета, где перевозили журналистов, не было.

Еще через некоторое время все сидящие в просторном салоне «Ил–76МД» ощутили, как военно–транспортная махина заскребла шасси по полосе и грузно опустилась на аэродром имени Саддама. Журналисты, всегда готовые к быстрым сборам, похватали свои сумки, и пошли в хвостовую часть к машинам, занимать указанные места.

Гризов устроился со своим рюкзаком в мягком кресле по левому борту микроавтобуса TOYOTA, в котором, похоже, был даже кондиционер. Вообще, тем, кто ехал здесь, было явно уютнее, чем экстремалам из «Красной звезды» и «Московского вестника», если не вспоминать о дипломатах на их «Патрулях». Дипломаты, к концу рейса все–таки сломались: в «Патрули» их грузили штабелями. Видимо, в посольстве отоспятся, великая дипломатическая миссия подождет.

Наконец, хвостовая рампа открылась, одна за другой машины вырулили по ней, как по мосту, на раскаленную взлетно–посадочную полосу аэродрома имени Саддама, и Гризов впервые увидел своими глазами Багдад. Точнее это еще был не сам Багдад, а его пригороды, но то, что сейчас эти места переживают отнюдь не мирные времена, сразу бросились в глаза. Антон заметил, что все пространство аэропорта огорожено сеткой. На самой полосе виднелось несколько крупных воронок от попадания снарядов. Хотя основное здание было почти целым, чем так хвалились американцы в новостях, но это было не главное.

Вокруг слегка потрепанного аэродрома, рассредоточившись, стояла почти дюжина американских танков «Абрамс», перекрывая свободный доступ на поле. Между ними маячили бронированные джипы «Хаммер» с пулеметными турелями в задней части. За одним из пулеметов, который был сейчас направлен на приземлившийся самолет, Гризов заметил американского солдата–негра в каске, который скалил свои белые зубы, откровенно разглядывая русских в прицел. Другие солдаты в камуфляже песочного цвета стояли группами у своих «Хаммеров», лениво курили, рассматривая прибывший самолет. Для них активная война уже закончилась. Вошла в стадию опасной работы, за которую платят деньги. Глядя на людей с нерусскими лицами в камуфляже, которые не проявляли пока никакой агрессии, Гризов вдруг ощутил странный порыв схватить автомат Калашникова и садануть по ним от бедра. Вот они, солдаты вероятного противника. Стоят, ухмыляются.

Конвой выехал из чрева военного транспорта и направился к дальнему выезду с аэродрома, где был оборудован КПП со шлагбаумом, и стояли почти бок о бок два танка «Абрамс». Здесь же, словно одетая в броню стрекоза, припарковался вертолет «Апач» с полным боекомплектом. Американский сержант со взводом пехотинцев за спиной уже поджидал гостей из далекой России.

Первыми к КПП подкатили дипломатические джипы. Следом за ними «УАЗики», последней, мягко притормозив, TOYOTA. Водитель головной машины протянул сержанту необходимые документы, что–то сказал, кивнув в сторону остальных машин. Сержант внимательно просмотрел бумаги, бросил взгляд на тела в салонах за тонированными стеклами, но досматривать не стал, как и полагается. Секунду помедлив, он махнул рукой и шлагбаум открылся, выпуская русских журналистов с аэродрома на территорию оккупированной столицы. Взвизгнув покрышками, словно стартовали от светофора, машины мгновенно покинули гостеприимный аэродром.

Вдоль дороги от аэропорта до первых городских районов потянулись невысокие дома песочного цвета. От проезжавшего конвоя поднялась пыль, в которой эти дома быстро исчезли, словно в песчаной буре. По бокам автострады, сильно потрепанной после недавних бомбардировок и артобстрелов, росли пальмы. Как подумалось Гризову, финиковые. Всю дорогу Антон ехал молча, впитывая в себя раскаленный пейзаж за окном. Лишь пару раз перекинулся общими фразами с блондинкой Натальей из Самары, которая сидела с ним рядом. Однако, когда та пару раз прокомментировала происходящее за окном и кое–что поведала о столице Ирака, выяснилось, что девушка здесь уже бывала однажды, еще до войны. Гризов живо заинтересовался корреспондентом журнала «Военная машина» и попросил ее рассказывать обо всем, что она увидит за окном и ли просто о том, что знает о Багдаде. Поделится, так сказать, общей информацией. Наталья оказалась девушкой словоохотливой, и за комментариями дело не стало.

Конвой русских въехал в город. Преодолел на своем пути еще несколько КПП с американцами, каждое из которых состояло обычно из танка или бронированного «Хаммера» со взводом пехотинцев, и углубился в центр столицы Ирака. За окном потянулись сильно разрушенные кварталы. Солнце палило нещадно. По московскому времени, которое совпадало с Багдадским, было около трех часов дня. Среди обломков зданий ходили ободранные жители, пытаясь что–то среди них разыскать.

– На каждом углу здесь висят динамики, почти как у нас до войны, – сообщила Наталья, указав на один из них.

– Зачем? – удивился Гризов, – иракцы так радо слушают, что ли? Приемников не хватает?

– Не совсем. Каждое утро Багдад будит заунывное «Алл–а–ах акбар!!!». Усиленный этими динамиками по всем закоулкам города разносится призыв к утренней молитве.

– А, понятно, – кивнул Гризов.

Наталья так интересно продолжала рассказывать о достопримечательностях мирного Ирака, что у корреспондента «Северной стрелы» появилось странное ощущение, будто он приехал на обычную экскурсию. А не в оккупированной город с заданием нарыть что–нибудь кровавое и ужасное. Такое, чтобы читатель задохнулся от оргазма.

– На Манус–стрит, что ведет к центру иракской столицы, – продолжала Наталья хорошо поставленным голосом экскурсовода, – к восьми утра по местному времени обычно уже открывают все бакалейные лавки и овощные магазины. На этой же улице находится российское посольство. Раньше от отеля «Аль–Рашид» можно было добраться за полчаса. Хотя, теперь, говорят, много патрулей. Повезет, если по пути от нашего отеля к российскому посольству, не встретишь ни одного патруля из американцев или иракских полицейских.

– А ты, похоже, здесь не заблудишься, – похвалил Гризов коллегу.

Микроавтобус неожиданно выехал на набережную реки, откуда открывался живописный вид на окрестности.

Глава 5. Багдад. Миссия начинается

Антон невольно залюбовался пейзажем: берег обрывался в мутноватые волны реки, которая несла свои древние воды с севера на юг, где–то далеко сливаясь со второй полноводной рекой. Что именно он видел Тигр или не менее знаменитый Евфрат, между которым родилось и умерло множество древних царств, корреспондент точно не знал, поэтому поинтересовался у Натальи.

– А что это за река?

Та на секунду прищурилась от яркого солнечного света, слепившего глаза даже за тонированным стеклом микроавтобуса, но без запинки ответила.

– Это Тигр. Он и Евфрат сливаются у Басры в единое русло и называются там Шатт–эль–Араб. А на другом берегу, как ты видишь, полуразрушенный дворец Саддама. Это, кстати, одна из его главных резиденций. Сразу за которой расположен «буржуйский» район Джадрия. Ну, все как полагается, – богатые особняки с бассейнами, красивые парки с павлинами, живописные берег реки. Царевна Будур и так далее. В общем, все как у новых русских, только на востоке.

Джипы с дипломатами первыми взобрались на мост, чудом уцелевший после бомбежек авиации США. Наверняка, подумал Гризов, американцы его специально не бомбили, чтоб легче было захватить город, разбросанный по разным берегам реки. Промелькнул военный патруль, который состоял из «Хаммера» и пятерых морпехов, проводивших цепкими взглядами конвой российской прессы с дипломатическими номерами. Следом за джипами мост проехали «УАЗики», а замыкая кавалькаду микроавтобус TOYOTA. Из окна которого, уже на съезде с моста, Антон вдруг узрел разбитое иракское зенитное орудие, которое было спрятано под стенами некогда шикарного дворца так, чтобы не мешать влюбленным парочкам прогуливаться по набережной Абу Навус. Название набережной ему, естественно, тут же сообщила Наталья, удивительный корреспондент журнала «Военная машина», который все знал об иракской столице.

«Надо будет как–нибудь прогуляться с ней по местным достопримечательностям, если времени хватит, – подумал Гризов, чуть дольше обычного задержавшись взглядом на верхней части тела соседки, – думаю, она будет не против, рассказать мне побольше об истории Ирака, а я так люблю историю».

Сразу за мостом джипы с дипломатами ушли налево, а все остальные машины повернули направо. Конвой разделился. Поймав вопросительные взгляды журналистов, полковник Губанов, пояснил:

– Ну, вы же понимаете, что дипломаты живут в посольстве, а не в обычной гостинице. Так надо. Если возникнут нештатные ситуации или вопросы, требующие разъяснения дипломатической миссии, задавайте их мне, а я переправлю в посольство.

«Тойота» с основной массой журналистов продолжала катиться по выщербленным улицам иракской столицы, на которых, несмотря на жару и военное положение, было не так уж мало народа. На полуразрушенных улицах, даже между завалами простые люди что–то покупали и продавали, выменивали друг у друга. На одном из поворотов Гризов узрел, чуть ли ни идиллическую картину: работающее кафе в полуразрушенном доме, столики, выставленные прямо на улице под парусиновыми тентами с непонятной надписью арабской вязью, престарелого иракца, расслабленно потягивавшего кофе из коричневой миниатюрной чашечки. На его лице отражалась полная безмятежность. Он никуда не спешил, ни с кем не воевал. Сидел и пил свой кофе. В Багдаде все спокойно.

Видимо, эти неистовые арабы так привыкли воевать за свою историю, что несмотря ни на что не ценили короткие мгновения удовольствия посреди ужасов повседневности и не отказывали себе в них никогда.

Василий, фотокорреспондент газеты «Новая Смена», тоже засек багдадский типаж и даже невольно потянулся к своей камере, чтобы запечатлеть его, но передумал. Снимать через тонированное стекло было глупо, выходить пока не разрешали, а, кроме того, микроавтобус, притормозив на повороте, пропустил стайку иракских женщин в чадрах, и, дав газу, быстро покинул перекресток.

– Да, – заметил Гризов вслух, – кругом война, а тут, на островке, полная безмятежность.

Наталья из Самары восприняла это как продолжение разговора.

– Точно. Они какие–то странные, эти иракцы. Когда я была здесь до войны, все о ней уже знали. По идее надо готовится, делать оружие, рыть окопы, а тут, – полное расслабление и безмятежность. Это от жары, наверное. По всей стране строительный бум, вместо подготовки к войне.На месте бывшего ипподрома, разрушенного во время бомбардировок первой войны с американцами, стали возводить самую большую на Ближнем Востоке мечеть. Начали даже строить метро. Так я тогда интервью взяла у генерального директора транспортных проектов министерства транспорта Ирака Адель Ас–Саддуна. Так он сказал, что местная подземка будет состоять из двух веток. Первая соединит центр города с наиболее густонаселенным и бедным районом – Саддам–сити. В нем живет около двух миллионов человек из пяти, населяющих столицу. А вторая ветка соединит Каррада Месбах на востоке с районом Аль–Байя на западной окраине Багдада. Вот о чем они думали, когда надо было думать о войне.

Наталья задумалась на секунду и добавила:

– Они вели себя так, как будто были уверены, что их кто–то защитит. Уверены на все сто процентов и неожиданно проиграли войну.

Гризов кивнул и выдал философскую сентенцию.

– Да, как говорится, хочешь мира, готовься к войне. Хотя вот мы, например, столько лет готовились к Великой Отечественной и чуть не проиграли ее в самом начале, хотя оружия было хоть отбавляй. Но не проиграли, дух помог. Очень уж он у нас боевой тогда был, верили и в Родину и в Сталина, а кто не верил, тех расстреливали. Хотя, Великой и Отечественной она стала позже, а кто знает, какой ее планировал товарищ Сталин. Кроме того, нам было, куда долго отступать и населения, которое можно пустить на пушечное мясо, хватало. А вот эти иракцы, хотели отсидеться в городах, трясли «Калашами», всех, мол, порвем, а толку? И я надеялся, что они порвут несмотря ни на что, очень уж хотелось посмотреть, как побьют хваленую американскую армию, которая не может обойтись без спутников и батареек. Не порвали. Что–то не сработало. Тот, в кого они верили, почему–то не помог им.

Гризова пробило на разговор.

– Они, эти арабы, мне казались чем–то типа нас, когда мы в сорок первом шли на суперсовременный немецкий танк с винтовкой прошлого века или гранатой. Героизмом покрывали недостаток техники. Это потому, что технику у нас ценили всегда больше, чем людей. А жизнь людей совсем не ценили. Арабов тоже много, вот они и не занимаются техникой. Зачем, погибнут тысячи, еще нарожаем. Но, к сожалению, такое время прошло. Пришло другое. Бесконтактная смерть идет с неба. Теперь в американской империи на службе сплошные терминаторы, а здесь что? Ну, были у них наши «СКАДы», так что же не шарахнули по американским войскам? А если было, то и химическим оружием. После начала войны позволено все. Чего ждать, когда оккупанты уже вошли в твою страну и начали отрезать ее по частям? Одним «Калашом» теперь много не навоюешь, тебе ли, корреспонденту журнала «Военная машина», этого не знать.

Наталья кивнула.

– Согласна. И все–таки у меня тогда осталось чувство, что этой войны не будет. Непонятно почему, но не будет.

«Тойота» притормозила у завала на одной из узких улочек. Оставшаяся часть конвоя русской прессы пробиралась по объездным путям к своей конечной цели, – отелю «Мухафаз». Антону инстинктивно стал разглядывать завал на дороге и ему в глаза бросился сорванный с постамента памятник бывшему повелителю здешних земель. Саддам Хусейн Ат–Такрити, как его звали целиком, с оторванной головой. Видно американские танкисты развлекались: накинули стальной трос на шею, сделали петлю, и дернули с наслаждением. Куклуксклановцы, хреновы. Все бы им кого–нибудь вешать: индейцев, потом негров, теперь Саддама. Именно так писаные демократы утоляют жажду крови. Ничего нового. Римляне, с которых американцы срисовали свое устройство, тоже мочили людей тысячами на благо свободы и демократии. Хороший Саддам, – мертвый Саддам, индейская мудрость.

Но с этим как раз долгое время ничего не получалось, перед самой оккупацией Багдада Саддам исчез. Растворился в небытие. Ходили разные слухи, что Хусейн тайно покинул страну, перебрался в Саудовскую Аравию или затаился до срока в подземном убежище. Но никакой ясности не было. Даже после полной оккупации страны иракского лидера не могли найти нигде. Не помогало даже колоссальное денежное вознаграждение за предательство главного туза карточной колоды (Гризова все еще поражало пристрастие американцев к дешевому пафосу и азартным играм, но именно такой подход к мировому быдлу и работал лучше всего). США шли на все привычным путем. Как не жалко было расставаться с главной святыней американцев – деньгами – они были готовы отдать даже их, лишь бы растерзать человека, который осмелился пойти против владычества США. Тем более, что главная цель, захватить нефтяные запасы, была достигнута. А отсутствие оружия массового поражения никого уже не волновало.

И вот, незадолго до неожиданного выезда в Ирак, Гризов увидел по телевизору сюжет о поимке иракского диктатора, а точнее «человека похожего на Саддама Хусейна». Америка ликовала, демонстрируя миру обросшего бородой изможденного диктатора с которым обращались как с запаршивевшим котом. Жалкое зрелище, если это, конечно, был Хусейн, а не обычная голливудская подстава, с помощью которых американцы давно создают и направляют жизнь на большей части Земли. Подобное уже не раз было с полетами в космос, половину из которых США снимали в студиях Голливуда, попросту обманывая миллионы людей, хотя и открещивались от этого всеми возможными путями.

– К сожалению, запах бензина, неотступно преследует американцев, – вернулся к разговору Гризов, – поэтому настал момент, они перешли от окольных путей к прямой агрессии. Им нужна нефть, они ее берут. Философия человека прямого действия, то есть дебила, захватчика. Они и раньше всегда так поступали, эти миротворцы постоянно кого–нибудь оккупировали или покупали. Все дело в силе, брат.

Гризов усмехнулся своим словам.

– Но ведь за силой тоже должно что–то стоять, – задумчиво произнесла Наталья, – она же ведь не рождается на пустом месте. Да ведь и сила бывает разная.

– Это ты об идеалах? О нас или про арабов? О священном гневе иракцев на завоевателей? За что воюем? Оккупация или присоединение? Народ сам этого хотел, его только надо было освободить. Дедушка Ленин? Мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем? И ведь раздули, да какой пласт вспороли от Владивостока до Испании с Африкой. Проникли везде.

Девушка что–то хотела сказать, но Антон уже ее не слушал, развивая мысль. Вспоминая подходящие случаю факты из истории.

– Да, мы тоже наломали не мало дров. И тоже многих присоединили. Мы русские, как ни смешно, действительно уникальные. Хоть и ленивые. Уж на что монгольская Орда была сильна, поработила всех, от Китая до этого самого Ирака, в который монгольские тумены вторглись в тысяча двести пятьдесят восьмом году, когда Багдад был столицей халифов Аббасидов. Наши князья в Орду за ярлыками на княжение ездили, на поклон, дань везли, да помощь военную просили, а в результате на карте остались мы, а не Орда. Мы их поглотили, постепенно. Наш суперэтнос выжил, а они нет. Так что все дело в характере. В правде, брат. Или в том, что за этим стоит.

За окном промелькнул очередной американский патруль. Гризов кивнул в его сторону.

– А сейчас по земле распространяются носители вируса «Кока–Колы», а это пострашнее уничтожения тела. Эти занимаются как раз разложением духа. Может, Ирак потому и проиграл, что между бомбардировками защитники смотрели американские боевики? Значит, не сильно то и хотели воевать, только кричали много. А в душе надеялись, что оккупация это не страшно, ведь американцы говорят, что им нужно только свергнуть диктатора, а простой народ не пострадает от высокоточного оружия. Значит, местный дух умер, иначе не проиграли бы арабы эту войну.

Наталья молча смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно на сумасшедшего, неожиданно разразившегося тирадой, но не рискнула прервать. Микроавтобус подъехал и остановился у высотного здания банального песочного цвета, в котором сразу угадывалась гостиница. Видимых разрушений не имелось.

– Прибыли на место дислокации, – подтвердил полковник Губанов, – выходим, регистрируемся у стойки, получаем бэджи с надписью «ПРЕССА» без которых на улицу ни шагу. Заселяемся по номерам и отдыхаем. Пить водку не советую, жарко. Работать начнете завтра, а сегодня вечером будет еще один вводный инструктаж. Всем быть в двадцать ноль–ноль в конференц–зале.

Разговор угас сам собой. Гризов взял рюкзак и вместе с остальными направился к выходу. Над входом причудливой вязью вытянулась загадочная надпись, которая, как ни странно, уже имела рядом свой перевод по–английски. В метре от арабской надписи висела простенькая вывеска с надписью Hotel MUHAPHAZ. А слева на стене огромный портрет Саддама изрешеченный крупнокалиберными пулями.

Внутри отель «Мухафаз» выглядел не так уж плохо. Волне потянет на три звезды по–русски. Журналисты стайкой собрались вокруг выцветшей от жары стойки приема посетителей, небольшой холл сразу заполнился голосами. Обсуждали, кому, где селится, но, как выяснилось, всех уже расписали заранее. По военному четко: тебе сюда, а тебе сюда. Персонал в гостинице был местный, но мужской. Вместо ожидаемой Гризовым миловидной арабской девушки, тучный араб средних лет раздал всем ключи и ткнул пальцев в книгу учета, где следовало расписаться в получении.

«Ну, ничего, – подумал Антон, поднимаясь по лестнице на третий этаж, где находился его номер, – если не восстанете, через пару лет под игом кока–кольных братьев разрешите даже своих детей в порнографии снимать, а не только женщинам работать в сфере услуг».

Поселили всех на одном этаже в двухместных номерах. Гризову достался номер окнами во двор, вместе с ним жил корреспондент «Московского вестника», которого звали Коля Быстрый. При знакомстве уверял, что это его настоящая фамилия, а не псевдоним. Два номера рядом с ним заняли представители еженедельника «Красная звезда» приехавшая на «УАЗиках».

Василий, фотокорреспондент газеты «Новая Смена» из Свердловска и журналист отдела новостей Петя из той же газеты обосновались напротив. Сразу за ними поселили коллег из Краснодара и Владивостока. А вот Наталью наделили местом в конце коридора, в номере вместе со звездой из московского телешоу, с лицом «Хочу на пляж». Отчего–то Гризову показалось, что они не подружатся. В соседних с нею номерах расположились остальные телевизионщики из попсовой компании со всей своей аппаратурой.

Оказавшись в номере, где даже работал кондиционер, Гризов вдруг почувствовал себя усталым или уже ощутил начало акклиматизации. Так или иначе, единственным его желанием оказалось желание спать. Не обращая внимания на коллегу по работе, который стал тут же распаковывать свое барахлишко, Гризов швырнул сумку с драгоценным «Никоном» в угол, скинул ботинки, и, рухнув на кровать, мгновенно провалился в сон.

Когда он проснулся, Коли Быстрого рядом не было, видимо ушел в гости к соседям. Судя по доносившимся громким звукам и голосам из номеров, оккупированных экстремалами из еженедельника «Красная звезда», это были крепкие ребята, которые не вняли совету полковника Губанова и решили снизить влияние местного климата и ускорить процесс акклиматизации, сделав его незаметным для организма.

Антон осоловело уставился на часы: восемнадцать двадцать. До общего сбора оставалось еще почти полтора часа. Не имея больше желания валяться в номере, журналист решил рискнуть и для начала побродить вокруг отеля, далеко не забегая, чтобы начать постепенно вникать в местный колорит. Неделя не так много, пора начинать работать с места в карьер. Где и что искать, пока понятия не имел. Летел сюда без подготовки. Но надеялся, что профессиональное чутье само выведет его на сенсацию. Так уже бывало.

Гризов подтянул из угла свой рюкзак, аккуратно достал из него «Никон» и одежду. Поразмыслил, чтобы надеть. На улице стояла жара градусов под тридцать. Больше всего подходили случаю шорты и колониальная панамка, но журналист не знал точно, как отреагируют аборигены на шорты. Поэтому выбрал широкие самовентилируемые тренировочные штаны непонятно–серой раскраски, майку и поверх нее матерчатую жилетку фотографа. Если сегодня выживет на такой жаре, то завтра наденет шорты. На всякий случай взял сумку с фотоаппаратом. Зарядил пленку, мало ли что может произойти незапланированного.

Водрузив на голову колониальную панамку, журналист вышел в коридор и закрыл дверь. Ключ был почему–то один на двоих, поэтому придется сдать его толстому арабу за стойкой, иначе Коле Быстрому будет не попасть в номер. Не успев замкнуть за собой дверь, Антон услышал приглушенные шаги в конце коридора и развернулся. К нему на встречу шла блондинка из Самары.

– Решил прогуляться, не дожидаясь общего собрания и рекомендаций?

Гризов кивнул, разглядывая девушку, которая тоже был одета в летнюю «походную» одежду: песочные матерчатые брюки, однотонная рубашка с карманами, солнцезащитные очки. На плече сумка, в которой вполне могла поместиться камера и диктофон.

– Да ты, как я вижу, тоже не в бассейн собралась? Ни купальника, ни полотенца. Хочешь, прогуляемся немного вместе. Расскажешь мне еще о здешних достопримечательностях. Да и к тому же одинокая белая женщина, гуляя по Багдаду, неизбежно привлечет внимание страстных арабов. А так сойдем за парочку туристов–экстремалов, никто и не примет нас за журналистов.

Блондинка тряхнула стриженой челкой.

– Почему бы и нет, но только, – она указала на бэдж с крупной надписью «ПРЕССА», который Гризов автоматически прикрепил к своей жилетке, – так нас скорее примут за парочку журналистов–экстремалов.

Антон отцепил бэдж и сунул его в карман жилетки.

– Придется рискнуть и выдать себя за местного жителя. Хотя они, по–моему, без автомата Калашникова на улицу не выходят.

– Ну, тогда договорились. Пойдем, я покажу тебе местный рынок. Знаменитый на Ближнем Востоке рынок Аль–Казимия.

Оставив ключи на стойке, они вдвоем покинули отель и нырнули в боковую улочку. На ней им не встретилось ни одного человека. Недалеко впереди короткая улочка упиралась в другое высотное здание.

– Мы действительно живем неподалеку от другой гостиницы «Аль–Рашид», как и говорил полковник Губанов, – сказала Наталья, указав на высотное здание, – это она и есть.

Гризов молча шагал рядом своей спутницей, рассматривая обшарпанные стены древней столицы мира. Очень скоро короткая улица закончилась и, повернув на право, они оказались на небольшой площади у подножия высотной гостиницы «Аль–Рашид». Здесь, по сравнению с только что пройденной пустынной улочкой, кипела жизнь. Стояло несколько лотков с фруктами и даже один торговец газетами.

Засмотревшись на этот пейзаж, Гризов споткнулся о какой–то завал из камней на дороге и вспомнил, что еще недавно здесь гремели артиллерийские залпы и падали с неба ракеты. Разрушения виднелись по всюду, так что следовало смотреть под ноги, чтобы сохранить голову.

Патрулей пока не попадалось, только несколько задумчивых иракцев, проводивших странно одетых путников мутными от жары взглядами. Гостиница стояла на пересечении двух улиц. Свернув на право, Наталья продолжила экскурсию.

– В конце Рашид–стрит, на которой стоит гостиница, попадаешь в огромный людской муравейник. Он шумит, движется, источает мириады запахов. Это и есть настоящий восточный рынок…

Фраза показалась Гризову немного заученной, но Антон не стал уточнять, не работала ли Наталья экскурсоводом до того как стать журналистом.

Тем временем они достигли этого самого муравейника. На большой площади, обрамленной несколькими полуразрушенными домами, действительно толпилась добрая сотня человек и, разложив свой нехитрый товар прямо на камнях мостовой, торговала, не смотря ни на что. Гризов посещал подобные места в Турции и, честно говоря, там они провели на него странное впечатление. Он ожидал увидеть орущую, рвущую на части толпу жадных до денег торговцев, но был сильно удивлен. Турки торговали как–то интеллигентно. Нет, конечно, свой товар предлагали всем, кто проходил мимо, не молча ожидали. Но товар был стоящий, а если ты что–то брал, даже немного, тебе обязательно дарили что–то сверху. Либо гроздь винограда, либо пару бананов. И всегда доброжелательно улыбались. Не хитро, а именно доброжелательно. Если ты что–то купил даже один раз, – ты уже лучший друг торговца. Придешь снова, дадут больше. Закон восточной торговли. И это было чертовски приятно. Хотелось самому снять с себя последнюю рубашку, ведь силой ее никто не отбирал.

Все это сильно контрастировало с базарами в России, где хамство и наглость большинства восточных товарищей было всегда на первом плане. После того, как он увидел базар там и базар здесь, в голову Гризова пробралась странная мысль: «А не после общения с нами, они стали вести себя так на наших базарах?». Верить в это очень не хотелось, но факты были на лицо.

Осмотрев полуразрушенный рынок, Гризов решил, что знаменитый на Ближнем Востоке рынок Аль–Казимия сильно пострадал от налетов американской авиации и теперь выглядел довольно жалко. Торговали преимущественно едой и одеждой. Кроме того, выделялась явная группа мародеров, торговавшая таким несусветным набором вещей, что с первого взгляда было видно, что это не профессиональные торговцы, а желающие нагреться на чужой беде. Здесь были и ношеные тапки с бубенцами, ложки, посуда, телевизоры, магнитофоны, зажигалки, детские игрушки, позолоченные подсвечники и различные украшения.

– Среди лавок со старинными персидскими коврами и дешевой посудой, можно найти все, вплоть до батареек и вездесущих китайских рубашек, – продолжала играть роль гида белокурая Наталья, на которую торговцы таращились во все глаза, даже забывая про свой товар.

Местный колорит начал действовать, вкупе с восхищенными взглядами торговцев на блондинку. Гризову даже показалось, что он мгновенно перенесся в древний Багдад. Настолько древний, что точно было не понять какое было время на дворе. То ли время владычества Александра Македонского, то ли Персидского царства, то ли вообще времена строительства зиккуратов и пресловутой Вавилонской башни, с которой и началось смешение языков. То есть, с того момента, как люди перестали понимать друг друга.

Стоя посреди этого рынка Гризов вдруг на секунду ощутил дыхание веков. Несмотря на многие современные постройки, зачастую нелепо смотревшиеся рядом со старыми, древность здесь была повсюду. Она была и слева и справа, и даже на камнях под подошвами сандалий журналиста Антона Гризова. Ведь по этим камням кто только не шагал: и воины Александра Великого, и персы, и римляне. И даже те, кого Гризову было даже не представить: ассирийцы и прародители всей цивилизации шумеры. Конечно, Багдада тогда еще не было, но обитали эти древние народы где–то рядом и уж в здешних местах бывали точно.

– Пойдем дальше, – Гризов взял за руку Наталью, оторвав ее от разглядывания какой–то безделушки, и к неудовольствию торговца увел с рынка, – что такое рынок, я представляю, хочу посмотреть, что тут есть еще.

Покинув площадь, они вышли на перекресток двух широких улиц, названия которых Наталья, к сожалению не знала. К удивлению журналистов здесь было довольно оживленно. В самом центре перекрестка, перегородив движение, стоял американский танк «Абрамс». Название этого танка всегда вызывало у Гризова странные ассоциации. С тех пор как он услышал впервые это название, ему хотелось узнать, сколько именно денег израильское сообщество тайно вложило в производство танка «Абрамс».

Рядом с танком стояло две бронемашины «Хаммер», вокруг которых сгрудилось не меньше дюжины американских пехотинцев с винтовками «М–16» наперевес. Широким кольцом, охватывая всю эту броневую мощь, колыхалось пестрое людское море. Целая толпа народу перегородила улицу, не пропуская через нее две легковые машины типа «Форд–Мондео» с номерами американского оккупационного командования. Люди размахивали транспарантами, на которых было написано по–английски «НЕТ ВОЙНЕ», «ЖЕНЩИНЫ ЗА МИР» ПРОТИВ ВОЙНЫ» и что–то еще. Присмотревшись, Гризов разглядел, что всю митингующую в центре иракской столицы толпу составляли женщины. Причем, с виду исключительно европейские женщины. Что здесь делает такая толпа европейских женщин, Антону было пока не понятно, но ситуация уже подходила под определение «материал». Гризов и Наталья, мгновенно оценив эту ситуацию, переглянулись и поняли друг друга без слов. В глазах у обоих словно загорелась надпись «Работаем». Все мысли о простой прогулке улетучились.

– Кто это, ты часом не знаешь? – уточнил Гризов у всезнающей коллеги.

– Я слышала, что среди приезжих американцев особую активность в Багдаде в последние дни перед войной развила организация Women for peace. Представительницы антивоенных групп из разных районов США расставляют свои пикеты на самых оживленных магистралях Багдада. Может это они?

– Задержались до окончания войны? Похоже на то, – кивнул Гризов, доставая свой «Никон» из сумки, – Дома, видно, совсем делать нечего. А что же они бастуют здесь, а не в Америке перед Белым Домом?

– Они заявляют, что бастуют против войны вообще, а не против президента Буша, поэтому дома они пикетов не устраивают.

У Гризова чуть не сорвалось с языка «Глупые бабы», но, глянув мельком на Наталью, он сдержался. Жизненный опыт уже подсказывал ему, что не все бабы на свете были глупыми. Иногда попадались и поумнее мужиков, и бизнесом рулить и машиной управлять, но глубинной сути проблемы между полами это все равно решить не могло.

Журналисты разошлись в разные концы площади с целью взять интервью у участников антивоенной манифестации. Уговорились встретиться здесь же, в начале улицы ведущей к рынку Аль–Казимия.

Антон сделал несколько общих снимков, не привлекая внимания американских карателей. Убрал фотокамеру в сумку. Затем приблизился к одной из этих «освобожденных женщин запада», представился, показал свою аккредитацию и спросил, почему они здесь и чего добиваются. Его объектом оказалась некая Сара из штата Кентукки, полная брюнетка в шортах. Увидев журналиста, понимающего по–английски, она пришла в восторг и, чуть не выронив транспарант с надписью «ЖЕНЩИНЫ НЕ ЛЮБЯТ ВОЕВАТЬ», с которой Гризов готов был поспорить, радостно залепетала в подставленный диктофон:

– Мы из Америки. Мы активисты движения «ЖЕНЩИНЫ ЗА МИР» и это значит, что мы против войны. Да, мы знаем, что у многих иракцев аллергия на все американское. Но мы хотим доказать, что не все американцы разделяют агрессивные настроения! Мы решили приехать сюда и создать живой щит из иностранных граждан, прибывших добровольно в Ирак.

– Благородная миссия, – уточнил Гризов, – Простите, а почему тогда вы не устраиваете пикетов перед Белым Домом, ведь источник войны находится там? И, кроме того, война уже закончена. Ирак захвачен.

Сара подозрительно осмотрела журналиста, и уточнила:

– Вы поляк?

– Нет, я румын, – соврал Гризов.

– А где это?

– Недалеко от северного полюса, – развил тему Гризов и надавил на жалость, – У нас постоянные войны, не хватает еды, так что мы знаем, что такое борьба за мир и как дорого обходится демократия.

Сара немного успокоилась.

Глава 6. Случайный свидетель

Несколько секунд она старательно думала, а затем все же произнесла в ответ на вопрос:

– Мы не пикетируем Белый Дом, потому что поддерживаем политику Джорджа Буша и доверяем нашему президенту. У него сейчас самый высокий рейтинг на планете.

– Пардон, – уточнил Гризов – у товарища Усамы Бен Ладена рейтинг в планетарном масштабе не ниже.

Сару даже передернуло от такого сравнения. Подыскивая достойный ответ журналисту, она замолчала на мгновение.

– Тогда что же выделаете здесь в оккупированном Ираке? – воспользовавшись заминкой, уточнил Антон и кивнул на машины американского командования по–прежнему окруженные толпой митингующих женщин с плакатами, – почему мешаете своим доблестным солдатам выполнять великую миссию?

– Мы выступаем против войны, – едва ли не выкрикнула в подставленный диктофон Сара, словно поражаясь непонятливости журналиста, которому надо все повторять по два раза, а потом добавила, понизив голос, – Солдаты США боялись во время войны стать бесплодными от химического оружия Хусейна и радиации, а потому заранее замораживали свою сперму. Мы хотим иметь здоровое потомство. Мы хотим, чтобы солдаты быстрее вернулись домой к своим семьям.

– Ах, вот оно что, – кивнул Гризов, и его понесло, – теперь понятно, зачем вы здесь. А то, что ваши солдаты–оккупанты своим высокоточным оружием убили сотни тысяч мирных людей в Ираке, которые уже никогда не смогут вернуться к своим семьям, это вас особенно не волнует? Оружия ведь так и не нашли. Зато у них уже никогда не будет потомства.

Гризов перевел дух, убрал диктофон от лица американки и продолжил.

– Что же, получается, зря приехали, зря положили столько народа? Нет не зря: нефть захвачена, новейшее оружие испытано, дело сделано. Так что ваш президент со своим рейтингом может спать спокойно. Пока.

Толстая брюнетка Сара ошарашено пролепетала:

– Но ведь мы выступаем против войны, а не президента…

– Дура, это всегда одно и тоже.

Сара потеряла дар речи.

– Да пошла ты к черту, – рявкнул на нее Гризов окончательно разозлившись, – и скажи своим солдатам, чтобы дома сидели, а то никакой спермы не хватит.

Он развернулся и пошел к дальней оконечности площади, где договорился встретиться с Натальей. Пробираясь сквозь толпу митингующих от скуки домохозяек, Антон разыскивал ее глазами и скоро нашел. Наталья стояла в пяти метрах от крайнего «Абрамса», окруженная плотным кольцом американок, беседуя с одной из активисток движения «ЖЕНЩИНЫ ЗА МИР», которая яростно жестикулировала. Время от времени, она показывала солдатам охранения сжатый кулак с одним поднятым пальцем, что должно было означать английское слово из трех букв.

Солдаты, поначалу довольно лениво реагировали на выступления активисток, видимо, дома насмотрелись, ограничиваясь тем, что оттесняли их винтовками подальше от автомашин, пытаясь обеспечить проезд. Но потом, один из них, сержант, резко подошел к буянившей американке в джинсовой куртке, рядом с которой находилась Наталья, и толкнул ее прикладом в плечо. Американка мгновенно озверела от такого нарушения ее демократических прав и свобод, схватилась за ствол солдатской винтовки «М–16», и стала дергать ее из стороны в сторону, стараясь отобрать оружие у солдата. При этом она орала на весь Багдад «Пи–и–и–с!!!», «Пи–и–и–с!!!».

Гризов, повинуясь чутью журналиста, выхватил из сумки верный «Никон» и сделал несколько кадров потасовки. Наблюдая в объектив за происходящим, он вдруг увидел нечто странное. То, к чему, несмотря на весь свой экстремальный опыт, никогда не бывал готов. Раздался сухой щелчок выстрела, затем он повторился еще несколько раз. Американка отпустила дуло винтовки, недоверчиво глядя на солдата, – у нее спине расплывалось широкое багровое пятно, которое было видно невооруженным глазом даже на джинсовой куртке. Женщина постояла несколько секунд, словно не веря, что это могло с ней произойти. Рухнула на колени и завалилась на бок, прямо под ноги американскому сержанту, у которого пыталась вырвать оружие.

Гризов автоматически снял эту сцену и вдруг заметил, что убита не только эта активистка. Под ногами американского сержанта, сжимавшего свою винтовку так, словно у него ее все еще пытались вырвать из рук, нелепо раскинув руки, лежало еще два трупа, которые тоже попали в кадр. И в одном из них Гризов мгновенно узнал свою спутницу, у которой вся грудь была в крови. Первым движением его было подбежать к Наталье, может, еще жива. Но американская армия уже заинтересовалась, человеком с камерой, стоявшим в тридцати метрах от места неожиданной трагедии. Этот человек снял все на пленку, а значит, теперь мировое общество могло узнать, как американские солдаты во имя нефти убивают американских женщин. Узнать правду. Американская армия этого не могла допустить. Выскочивший из–за спины своих солдат капитан, командовавший этим постом, указал на Гризова рукой и пятеро солдат, отделившись от «Хаммера», ринулись к нему, с яростью разгоняя активисток.

Сам Гризов несколько секунд был словно парализован. Наталью только что на его глазах глупо, нелепо убили. И все из–за того, что ему взбрело в голову прогуляться по Багдаду и взять ее с собой в качестве гида. Прогулялись. В памяти всплыло гадкое чувство, возникшее после бомбардировки неизвестными самолетами мотеля в Репино, где погибла Леля. Все, кого он тянул развлекаться, погибали рядом с ним.

Однако с рефлексией пора было кончать. Как в тумане Гризов видел пробиравшихся к нему американских солдат сквозь поднявших вой активисток, которые кричали, били их кулаками и даже пытались вцепиться зубами. Сержант, тот самый, что случайно убил трех женщин, был впереди всех. Гризов даже мог рассмотреть его лицо, скуластое, тупое и по–детски наивное, как у большинства счастливых американцев. Поняв дуло винтовки вверх, сержант дал очередь в воздух, чтобы охладить разъяренную толпу. Это подействовало. Женщины стали расступаться, а солдаты еще яростнее устремились вперед.

И тут Гризов отчетливо понял, что если не очнется и не сделает что–нибудь, через несколько секунд его схватят, закуют в наручники и увезут в неизвестном направлении. И тогда его могут просто не найти.

Антон встряхнулся и первым делом, не двигаясь с места, вскинул камеру, сделав еще несколько снимков пробиравшихся сквозь толпу солдат. Этим он вызвал приступ ярости у них, и у тех, кто, наблюдая за потасовкой, вышел из машин американского командования. Несколько офицеров в парадной форме с погонами, на которых из–за расстояния Гризов не мог разобрать знаков различия, стояли, прячась от толпы за машинами, и неотрывно наблюдали за происходящим. Скорее всего, это были генералы, почему–то подумалось журналисту. Антон встретился с одним из генералов взглядом. Их разделяла толпа, но Гризов ощутил в этом взгляде дикий страх и понял, то обречен. Американцы его будут искать, пока не найдут. И, если он не убежит сейчас, то найдут, очень быстро. Ближайшие солдаты находились уже не более чем в десяти метрах.

Журналист бросил последний взгляд на толпу, пытаясь отыскать место, где лежала убитая (а может еще живая?) Наталья, но перед глазами все смешалось. На площади царила паника: активистки орали, махали лозунгами, солдаты самой демократической в мире страны грубо отталкивали их прикладами, пытаясь достать того, кто за одну минуту вдруг стал угрозой американской демократии. И Антон побежал, на ходу запихивая бесценную камеру в сумку. Побежал обратно к рынку Аль–Казимия, пытаясь достичь Рашид–стрит, по маршруту который только что проделал вместе с Натальей.

Оказавшись посреди шумящего рынка, Гризов впервые обернулся. Взвод солдат в главе с сержантом, убившим трех женщин, уже стучал подошвами грубых ботинок по древним камням, втягиваясь вслед за ним на рынок. Сержант очень хотел поймать Гризова, от этого теперь зависела вся его карьера и, возможно, жизнь. И тут Антон, сделал то, чего не ожидал от себя сам. Видно сработал рефлекс уходящего от погони. Он на ходу схватился за шест, на котором держалась палатка торговца всякой кухонной утварью, и дернул за него изо всех сил. Палатка рухнула в центральный проход, со звоном покатилась под ноги металлические блюда, причудливого вида кастрюли, изогнутые вилки и ложки. Торговец с гневом выбрался из–под накрывшей его ткани, поминая Аллаха и посылая Гризова ко всем чертям. Но журналисту этого показалось мало, он дернул за опору следующей попавшейся на пути палатки и уронил на древние булыжники мостовой деревянный стеллаж с глиняной посудой. Глина полопалась с глухим треском, усеяв битыми черепками весь проход. Престарелый бородатый торговец воздел руки к небу, призывая Аллаха покарать неверного, обрушить на его голову вес мыслимые кары. Но журналист не обратил на это никакого внимания. Не до того было.

Пробежав метров пятьдесят, он опять обернулся. Сработало. В центре рынка образовался затор, который американские солдаты не смогли проскочить с ходу. Торговцы подняли такой вой, что недавняя потасовка с американскими защитниками мира показалась солдатам детским лепетом. Два торговца, лавки которых Гризов разрушил на ходу, теперь ползали по камням мостовой и подбирали свой поврежденный товар. Горшечнику собирать было почти нечего. Гризов испытал раскаяние, в мирной жизни, он никогда бы не стал ломать чужие произведения, но когда за тобой гонятся поборники демократии, выбирать не приходилось.

Однако радоваться было рано: журналист преодолел еще не весь рынок. Оставалось метров двадцать. И расположившиеся на оставшихся рядах торговцы поношенной одеждой, увидев, что Гризов натворил с лавками их соплеменников из торгового братства, были настроены воинственно. Несколько человек двинулись к проходу, задумав поймать Гризова, а там что будет неизвестно. Либо сами растерзают, либо отдадут оккупационным войскам. Пришлось действовать быстро. Антон рванулся вперед, пока ему окончательно не преградили выход, но несколько бородатых арабов уже стояли на его пути. Не задумываясь о последствиях, Антон с ходу засадил одному из торговцев ногой в пах, временно выключив из разборок. Другой был более мосластым и держал в руках палку, которой больно ударил Гризова по плечу.

– Ах ты, скотина, – взвыл Антон, и куда только улетучилось уважение к восточным базарам, – Ну, погоди у меня, торгаши проклятые. Нэпманы недобитые.

Он увернулся от второго удара, подскочил поближе и со всего маху вмазал арабу кулаком в нос. В момент соприкосновения кулака и носа что–то хрустнуло. У араба потекла ручьем кровь. Гризов оттолкнул его в сторону и приготовился схлестнуться с третьим торговцем, которого видел раньше на пути. Но, третий оказался благоразумным торговцем и, увидев, что дело приняло крутой оборот, смылся от греха подальше. Свой товар ближе к телу, чем чужой.

Гризов покрутил головой: впереди больше никого не было. Путь на Рашид–стрит был свободен.

– Вот так–то, – рявкнул он, глядя на застывших в раздумьях торговцев, – не стой на пути у разъяренных журналистов. Хуже будет.

На прощанье он завалил еще пару лавок и выбрался на пустынную улицу, которая вела к отелю «Аль–Рашид». В этот момент за спиной послышались выстрелы. Бросив косой взгляд назад, журналист увидел, что это американцы, отчаявшись пробиться сквозь возникший затор из разъяренных торговцев и видя, что объект уходит, стали палить в воздух, разгоняя народ. Но у них на пути был второй завал, значит, пара минут еще есть.

Прижав сумку с фотокамерой к себе посильнее, словно нес слиток золота, Антон побежал, что было сил по Рашид–стрит, и скоро оказался на площади у отеля. Тут его ждало новое разочарование. У входа в отель стоял патруль из трех американских солдат, которые проверяли на благонадежность лотки у отеля. Рядом припарковался «Хаммер» с пулеметной турелью. За пулеметом скучал американский морской пехотинец.

Антон хотел незаметно проскочить пост, однако выстрелы за его спиной привлеки внимание американцев. Сержант, командовавший патрулем, сделал знак прекратить досмотр торговцев и впился глазами в Гризова, который, вылетев на относительно пустынную площадь перед отелем, ощутил себя как одетый в шубу лесоруб на пляже. С одной стороны оружия в руках у него не было, но пускаться в объяснения с патрулем не имело никакого смысла. Минута–другая и объяснять ничего уже не придется, подоспеют солдаты с рынка. В голове противно застучало «Что делать?». Узенькая улочка с обшарпанными стенами, которая соединяла два отеля «Аль–Рашид» и родной «Мухафаз» находилась всего в двадцати метрах слева. Американцы в ста справа. И Гризов инстинктивно бросился знакомой дорогой, едва не закрыв глаза. Другого пути он все равно не знал.

А когда достиг ее, свернув за угол, сообразившие что к чему американцы открыли огонь. С мягким чавканьем, входя в рыхлые от времени стены, засвистели над головой пули.

«Это «М–16», по звуку определил Гризов, пригнувшись и лихорадочно прислушиваясь, пулемет еще не пускали в дело. Он за секунду осмотрелся, улица была очень узкой. Такой мастодонт, как «Хаммер» здесь не пройдет. Значит надо давать деру, может еще и будет шанс уцелеть. Гризов бросился вперед, стараясь не думать, что будет, если американские морпехи втянуться на улочку, а он не успеет добежать до конца. Вся улица простреливалась легко, только по краям стояло несколько мусорных баков, что для Багдада было большим прогрессом в области гигиены. Антон на бегу стал инстинктивно менять курс, от одной стены к другой, прячась за бачками, и успел–таки добежать до конца улочки, когда раздались первые выстрелы.

Гризов упал на грязные камни, прополз несколько метров и оказался за углом. Там он вскочил, по привычке отряхнулся и, не раздумывая, побежал в отель, хотя понимал, что более глупого решения не принимал за свою жизнь. Утешал себя он только тем, что в отеле сейчас должна была как раз проходить последняя раздача инструкций полковником Губановым, который мог помочь. Все равно обращаться за помощью было больше не к кому, да и о смерти Натальи коллеги должны были узнать. Американцы ненавидят чужую прессу, но и боятся ее по привычке. Убийство журналистки из Самары не должно им сойти с рук, как и убийство своих женщин.

Вбежав в холл, журналист всем телом ощутил прохладу работающего кондиционера. Он бросил взгляд на дремавшего за стойкой араба «Слышал выстрелы, или еще нет»? У Гризова было не больше минуты. Приблизившись, Антон хлопнул ладонью по стойке и, глядя на араба, спросил по–английски:

– Конференц–холл?

Араб ткнул пальцев в сторону стеклянной двери, видневшейся в дальнем конце холла гостиницы. Гризов кивнул в знак понимания и быстро пошел, почти побежал туда. Распахнув дверь, он оказался среди своих. Журналисты сидели за длинным столом в уютном зальчике, потягивая стоявший перед ними сок. Полковник Губанов, что–то вещавший своим басом, даже остановился на полуслове и поприветствовал журналиста.

– Я же сказал не опаздывать, Гризов. Где вы шлялись в первый день в столице оккупированной страны? И где Наталья из Самары, ее, кстати, тоже нет. Не видели ее, случайно?

– Видел, – выдохнул Гризов, – ее только что убили американцы. На перекрестке недалеко отсюда, за рынком. Я случайно все заснял.

Гризов чуть приподнял фотокамеру, как бы в доказательство своих слов. Журналисты перестали записывать и все, как один, обернулись в сторону вошедшего. Антон сделал несколько шагов к полковнику.

– За мной гонятся американские солдаты. Через минуту будут здесь. Помогите.

Полковник Губанов понял, что Гризов не шутит, по его оборванным штанам и грязной майке все хорошо читалось и без слов. Губанов нахмурился.

– Говорил же я, мать твою, не шатайся по Багдаду в одиночку…И девчонку вот загубил, почем зря.

Антон нервно дернулся, время уходило. Но Губанов не медлил зря. Уже через секунду, приняв решение, он вдруг сказал, обращаясь к кому–то из сидевших за столом:

– Ребята, спрячьте его пока у себя в номере. Как обойдется, переправьте в посольство.

Трое журналистов из «Красной звезды» встали из–за стола и направились к выходу.

– А если не обойдется? – уточнил один из них на ходу.

– Тогда прорывайтесь к посольству сразу же, – ответил Губанов, я сейчас свяжусь с ними, – в общем, по обстановке.

Обращаясь к оставшимся журналистам, Губанов сказал:

– Видите, какая петрушка получается. Все быстро расходитесь по своим номерам и оттуда ни на шаг. Я постараюсь задержать американцев, но это вряд ли выйдет. Если уже поднялась стрельба, то сейчас они будут ставить на уши весь отель, если решат, что он здесь. Если что, – сами понимаете, никому не слова. Никого не видели, Гризова не знаете. Вы, – журналисты, свободная пресса. Вот сейчас и проверим ваше журналистское братство. Все разговоры и вопросы потом, прошу понять.

Народ загомонил, но быстро разошелся по номерам. Первый день в Багдаде подходил к концу и принес им уже немало впечатлений.

«Где же американцы, – думал Антон, шагая по лестнице за добровольными помощниками полковника Губанова, – может, мимо прошли, меня не заметили»?

Но в этот момент снизу раздалось до боли знакомое «Гоу, гоу, гоу!!!» и холл отеля «Мухафаз» наполнился топотом тяжелых армейских ботинок. Гризову даже показалось, что он услышал рев нескольких моторов во дворе, словно ко входу в отель с причудливой вязью на вывеске, подкатило сразу несколько «Хаммеров».

– Давай быстрее, – подтолкнул его шедший сзади парень, которого друзья звали Иван Петрович.

Гризов зашагал еще быстрее, почти побежал за двумя маячившими впереди спинами остальных журналистов из «Красной звезды», которые уже свернули за угол на третьем этаже. Все остальные журналисты плотной группой быстро передвигались по узкой лестнице за спиной Ивана Петровича и рассасывались по мере достижения своих номеров.

Гризов достиг двери в комнату коллег из «Красной звезды» в тот момент, когда по лестнице застучали ботинки американских морпехов. Он даже остановился на секунду, словно хотел запечатлеть их прибытие, но его кто–то с силой схватил за жилетку и втянул в номер. Это был второй крепко сбитый журналист, как припомнил Гризов звали его Костяном, то есть Костей.

Костян плотно затворил дверь, закрыл ее на замок и повернулся к Антону. За его спиной Иван Петрович и третий, имени которого Гризов не помнил, зачем то вышвыривали все из огромного шкафа–купе, стоявшего у стены.

– Слушай сюда и не перебивай, – сообщил Костян, – там, в шкафу, лаз в номер, что внизу под нами. Ты полезешь в шкаф, и будешь ждать, сигнал. Как только американцы захотят посмотреть, как мы тут живем, Иван Петрович стукнет по стенке дверцы, и ты просочишься вниз, плотненько закрыв за собой люк. Попадешь в такой же шкаф. Голуаз, то бишь, Гоша, уже там.

Гризов осмотрел мельком номер, но действительно не заметил третьего.

– Если американцы будут смотреть нижний номер, Голуаз тебе стукнет, и ты полезешь еще ниже на первый этаж. Попадешь в подвал. А там уже сиди тихо и не рыпайся, пока кто–нибудь тебя не достанет оттуда. Понял?

Гризов кивнул, но ни хрена не понял. Какие–то странные получались коллеги с потайными ходами из номеров. Шутят они, что ли, в такую минуту? Ну, шкаф так шкаф, хотя каратели в первую очередь искать будут именно там.

– А что будет, если…

Он не успел договорить, рядом с входной дверью протопало несколько пар американских ботинок и остановилось. Солдаты приблизились к двери. «Лук хиа»! – раздалось за дверью, в которую мгновенно забарабанили кулаки. Журналисты из «Красной звезды» напряглись.

– Все, – шепотом проговорил Костян, – вали в шкаф и чтоб тихо там.

И, обращаясь к двери, крикнул.

– Джаст э момент, плиз. Сейчас, сейчас!!!

Гризов молча повиновался, вспомнив о пулях, что еще недавно свистели над его головой. В шкафу было почти пусто: висело только несколько пиджаков и рубашек. Да еще стоял матерчатый чемодан с походной сумкой, так что Гризов смог свободно разместится на корточках. Но то, что он увидел, его озадачило. Костян не обманул. В правом углу шкафа отчетливо виднелся узкий лаз, уводивший вниз по едва различимой лестнице. Все это Гризов успел заметить, пока за ним не захлопнулась дверь. Вспомнив об инструкциях Костяна, он нащупал лестницу и аккуратно спустился по ней на три ступеньки, чтобы в случае чего спрыгнуть вниз и захлопнуть за собой крышку. Затаился.

В комнате наверху открылась дверь, и внутрь ворвались американские пехотинцы. Послышался грохот переворачиваемой мебели, нечленораздельные звуки, агрессивные вопли на английском, а спустя секунд тридцать, которые Гризову показались вечностью, он разобрал отчетливый стук в дверь шкафа. И мгновенно провалился вниз еще на пару ступенек, едва успев затворить за собой деревянную крышку люка, на которую тут же упало что–то мягкое сверху. То ли чемодан, то ли сумка. Теперь он оказался в таком же шкафу, но на один этаж ниже. Люк на ощупь имел второе дно, которое Гризов также приподнял за собой, отделившись второй перегородкой от верхнего этажа.

Антон прислушался. Наверху пошумели еще какое–то время, но, видимо удовлетворились отсутствием в номере человека, похожего на Антона Гризова и ушли искать его в других номерах, переломав всю мебель. Стрельбы не было. Гризов уже было собрался полезть обратно, но вспомнил, что Костян не велел. Нужно было ждать сигнала от третьего журналиста по кличке Голуаз, который должен был находится здесь, прямо за дверью. Так может выйти? Антон тихо поскребся в дверь.

– Сиди тихо и молча, – тут же отозвался Голуаз, стоявший, как оказалось, рядом с дверью, – жди, пока не вынут. Еще рано.

Антону пришлось смириться со своим положением пленника в темном шкафу с потайным ходом. Но, уж лучше так, чем в застенке у поборников демократии или вообще в гробу. Так еще оставалась надежда на спасение. От нечего делать Гризов стал размышлять о происходящем и пришел к выводу, что ребята из «Красной звезды» довольно странные. Судя по тем шкафам, которые он успел осмотреть, это были ОЧЕНЬ странные журналисты. Он даже был готов поспорить, что они вовсе не журналисты, а какие–то разведчики или спецназовцы. Только вот, что они здесь делают. Воюют что ли? Но с кем? Мы с Америкой пока не воюем, хотя жаль. Но, тогда с кем?

В этот момент он услышал даже через дверь шкафа звук вышибаемой входной двери в номер. Американцы решили проверить и здесь. «А может, сдал кто? – пронеслось у Гризова в голове». Он уже даже не отдавал себе отчет, слышал ли он условный стук Голуаза или нет, а просто провалился дальше вниз по лестнице. Это занятие начало становится для него уже привычным.

Едва он покинул шкаф, на втором этаже захлопнув люк над своей головой, как лестница сложилась на каких–то пружинах и поднялась к потолку, став его частью. Шкаф принял первозданный вид. Спускаясь вниз, Антон неожиданно потерял лестницу, она вдруг ушла из–под ног, и Гризов сорвался в темноту. Вскрикнув от испуга, он пролетел пару метров и мягко приземлился на какой–то тюфяк, ничего себе не сломав. Полежал с минуту, подождав, пока глаза станут различать малейший свет в кромешной темноте. Прислушался. Судя по давившей тишине и запахам, он находился в подвале отеля «Мухафаз», в каморке, наверняка, не обозначенной ни на одном плане.

Антон встал. Сделал три шага и уперся в стену. Стена была холодной и шершавой, под ногами скрипела бетонная крошка. Продвинувшись по стене на пару шагов правее, Гризов нашарил в темноте массивную железную дверь. Ручки не было. Но дверь, – это уже не плохо. Раз есть дверь, значит, за ней есть выход. И кто–то сюда входит и выходит. Вопрос только как часто. Костян сказал ждать. Голуаз тоже сказал ждать, пока не вынут. А если их там наверху уже порешили всех? Если вообще не вынут?

От этой мысли журналисту, замкнутому в коморке и окруженному тьмой, стало как–то не по себе. Он постарался прогнать ее. Минут через десять Антон уже почти освоился, но видеть лучше не стал. Никакого света не пробивалось из–за массивной двери, а окон здесь, похоже, отродясь не бывало. Оставалось только ждать. Гризов на ощупь обошел по периметру комнатушку: пусто. Только на полу лежал какой–то тюфяк, на который он так удачно приземлился, упав с лестницы. С одной стороны тюфяк примыкал к стене. Антон сел на него сбоку и прислонился спиной к этой стене, так чтобы на него никто не упал сверху, если вдруг коллеги из «Красной звезды» задумают воспользоваться тем же путем.

Сколько времени он провел в этом бетонном колодце, было не ясно. Может час, может два. Никаких сигналов ему не подавали. Здесь под землей было не холодно, скорее сухо и душно, видимо местный климат давал о себе знать и в подземельях. Никаких крыс или других обитателей подземного царства Антон не учуял. Скоро Гризов задремал или впал в напряженное забытье, так, что и сам не понимал, спит он или грезит наяву.

Ему привиделся странный восточный сон: лунной ночью он стоял один на вершине песчаного холма. Отсюда, с вершины холма, при свете полной луны открывался сказочный вид на ночной город, неожиданно возникший внизу. Бесконечная крепостная стена опоясывала и охраняла собой сотни спящих зданий, завораживавших взгляд своей красотой. В лунном свете спали дворцы, увенчанные куполами. Повсюду возвышались многочисленные мечети. Но выше всех, из центра огромного города, неудержимой стрелой, стремился в небо изящный даже ночью, минарет. Его стены, закручиваясь спиралью, уходили в самое небо. Глядя сквозь эту дикую неземную красоту, Гризову показалось, что Наташа не умерла, а ушла в этот город. Она стояла сейчас у древних городских ворот и махала ему рукой, словно приглашая войти.

Когда журналист уже почти отчаялся и решил, что о нем забыли, он вдруг услышал легкий шорох за дверью и скрип открываемого засова. Затем лязгнул замок. Гризов напрягся, он ждал, что за дверью может оказаться кто угодно. Может быть, там стоит американский пехотинец, готовый пустить ему пулю в лоб.

Массивная дверь медленно отворилась. В комнатушку проник луч фонарика, высветив противоположный от Гризова угол.

– Эй, коллега, – позвали его знакомым голосом, – ты на месте?

На всякий случай Антон выдержал паузу. Луч, немного помедлив, двинулся влево. Прошелся по стене и уперся в лицо Гризову, который тут же зажмурился от яркого света.

– На месте, – сам себе ответил голос, принадлежавший, судя по всему, Костяну, и добавил, обращаясь к кому–то в темноту за своей спиной, – Заходи, ребята.

Глава 7. Смерть мародерам

В подземной комнатушке объемом не больше, чем четыре квадратных метра, где и одному Гризову было не просторно, теперь стало вообще не продохнуть. После того, как туда втиснулись еще четыре человека.

«Странно, про себя вяло отметил Гризов, их же вроде было только трое» Поскольку светили только на него или вниз, то Антон еще не успел всех рассмотреть. Вошедшие расположились по стенам и остались стоять. Только Костян присел, встретившись взглядом с Антоном.

– Ну, что, не скучал без нас, – поинтересовался он ерническим тоном, – гроза американских морпехов?

– Чего так долго? – вместо ответа нахамил Гризов, – я уж думал вас там всех покрошили в мелкий винегрет те самые морпехи.

– Нас так просто не покрошить, – успокоил его Костян, – мы, – калачи тертые. А ты чего расселся, коллега. Собирайся, уходить пора.

Гризов окончательно вышел из транса. Мозг заработал с прежней силой.

– Куда уходить? Что там снаружи происходит?

Костян, видимо, бывший здесь за старшего, немного помолчал, размышляя. Гризов поймал себя на мысли, что впутался в какие–то шпионские страсти, и сейчас Костян как раз обдумывает, что ему можно сообщать, а что нет.

– В общем, так, коллега, – ты нас крепко подставил, засветил раньше времени, – подтвердил размышления журналиста Костян, – Кто мы и зачем здесь, тебе лучше не знать, а то нам придется тебя убить. Так что пожалеешь, что смылся от американцев. Те, еще может, пощадили бы, а мы нет. Не имеем возможности.

Гризов благоразумно молчал. Когда ты один в темной комнате, из которой нет выхода, наедине с четырьмя накаченными мужиками, намерения которых неизвестны, лучше помолчать. Пусть выговариваются.

– Но поскольку ты свой, русский, то, имеем приказ, вытащить тебя отсюда. Чей приказ, тебе тоже лучше не знать, а если по дороге попадем в заварушку, – ты нас не знаешь. Мы тебя захватили силой. Бог даст, сработает.

– Наталья точно погибла? – спросил Гризов, сглотнув слюну.

– Да, – кивнул Костян, – пуля на вылет в сердце. Моментальная смерть.

– А что с остальными было?

– Теми, что в отеле?

– Да.

Костян мотнул головой.

– Да ничего. Поставили всех лицом к стене. Обшмонали номера. Паре человек дали по морде. Тебя не нашли. Оружия тоже. Со злости разнесли в пух всю мебель. Демократия, брат. Но они не успокоятся, уж больно ты им насолил. Завтра снова облава будет. Или даже сегодня ночью. Так что некогда ждать у моря погоды. Поехали, будем пробираться в наше посольство. А оттуда спецрейсом домой. Фотокамера у тебя?

Гризов прижал аппарат к сердцу.

– Не боись, не отнимем, – успокоил Костян, – ты её береги. Теперь твоя жизнь и будущее от этих фоток зависят. А может, и кое–что посерьезней, чем только твоя жизнь. Потеряешь камеру, – считай, Наталья зря погибла. Американцы сухими выйдут. Никому ничего не докажешь. Своим–то они глотки заткнут.

– Я хочу рассчитаться с ними, – зло выдохнул Гризов, – у вас оружие есть? Дайте мне пару гранат, я ночью забросаю какой–нибудь пост.

Костян ухмыльнулся.

– Не глупи. Ты, Тоха, журналист, твое дело правду рассказать. А наше дело тебя вытащить отсюда. Рассчитаться мы и без тебя сумеем. Не боись. На том и закончим. Пошли, а то уже ночь почти. Комендантский час скоро наступит.

Гризов поднялся и вышел вслед за «коллегами» из «Красной звезды», хотя в том, что это не журналисты, а какие–то диверсанты сомневаться теперь не приходилось. Из комнатушки, где Антон провел несколько часов, вел куда–то длинный, казалось, бесконечный, подземный ход. Стены его были бетонными, по ним уходили в темноту электрические кабели, что могло означать только то, что он строился специально, профессиональными строителями. Хотя, возможно, тайно от посторонних наблюдателей. Что это за ход и куда он вел, Гризова сейчас не волновало. Главное, что он уже не томился в замкнутом пространстве, а пришел в движение, хоть и по–прежнему в темноте.

Метров через пятьдесят центральный ствол разветвлялся на три хода, один из которых, видимо, вел в обратно отель «Мухафаз». Но теперь все пятеро прошли мимо в неровном свете фонарика, который горел впереди как путеводная звезда. Гризов шагал, согнувшись вдвое, за Костяном, и отгонял мысли о том, что с ним будет дальше. Нет, он не давал себе слова, что если выпутается, впредь будет осторожнее в выборе маршрутов для прогулок. Для настоящего журналиста именно этот риск и составлял если не цель жизни, то непременную часть работы, без которой она становилось скучной и рутинной. Смерть Натальи, тем не менее, заставляла Гризова испытывать комплекс вины. Если бы, если бы…

Спустя минут двадцать впереди замаячил неровный свет. Поначалу Гризову показалось, что это обман зрения, но свет не пропадал. Скоро небольшой отряд вышел на освещенное место. Это была внутренность какого–то полуразрушенного ангара с большими проемами вместо окон под самой крышей. Повсюду был разбросан строительный мусор: сваи, металлически каркасы, станки, остовы сгоревших машин. Судя по всему, до войны здесь находился то ли склад мусора, то ли завод непонятного назначения в который угодила шальная ракета. В самом углу виднелся большой проем, в который мог проехать «Камаз». Туда и направился Костян, осторожно переступая ногами и прислушиваясь.

Только выйдя на освещенное место, Гризов смог внимательнее рассмотреть своих спутников, и больше всего был удивлен, когда узнал в четвертом своего соседа по номеру в отеле «Мухафаз» Колю Быстрого, якобы корреспондента«Московского вестника».

«Интересно, подумал Гризов, перешагивая через завалы строительного мусора, а из остальных участников спецрейса хоть кто–нибудь был настоящим журналистом кроме меня и Натальи, или все это прикрытие для какой–то неведомой миру операции?».

Антон даже отчетливо представил телевизионную девушку голой и со снайперской винтовкой в руках. Получалось эффектно. Но затем он поймал себя на мысли, что, на подобных внешних эффектах и строился весь Голливуд. Голая девица и винтовка были призваны внедрять в сознание людей сексуальность оружия. Хотя той же девице прижимать к обнаженной груди тяжеленную винтовку или даже замасленный пулемет было, по меньшей мере, холодно, а по большей не гигиенично. А что до профессиональных достоинств такого солдата, то и стрелять из положения лежа было не удобно, – все кругом грязное и колет в интимные места. А вот из положения стоя, пожалуй, можно. Есть даже эффект внезапного эротического гипноза, – жертва будет до последнего глазеть на своего убийцу.

Когда небольшой отряд приблизился к проему, Костян первым выглянул наружу и осмотрел подступы. Судя по его реакции, вокруг было спокойно. Остальные, один за другим, осторожно выбрались на открытое пространство. Костян стоял, спрятавшись за столбом, и внимательно всматривался в окружающее пространство. Патрули не показывались.

Гризов, пользуясь случаем, тоже осмотрелся. Ни отеля «Мухафаз», ни «Аль–Рашид» нигде не было видно. На улицы Багдада уже опустилась темнота, но эта темнота по сравнению с подземельем показалась Антону сейчас просто серым предзакатным отрезком времени, когда солнце еще посылает лучи из–за горизонта. Место, где они выбрались из подземелья, было небольшой площадью перед зданием. В него упиралась глухая узкая улочка. Чуть правее она дробилась еще на две таких же улицы. Кругом была масса подворотен и углов. Слепые окна мертвых зданий. Идеальное место для того, чтобы уходить от погони.

К своему тайному удивлению Антон не заметил у входа вездесущих «УАЗиков», с которыми, как ему казалось, экстремалы из «Красной звезды» просто не расставались. Но, видимо, на «УАЗиках» прошмыгнуть незаметно под носом у американских патрулей, которыми кишел ночной Багдад, было невозможно. Похоже, Костян рассчитывал обойти патрули морпехов огородами и по тихому приблизиться к посольству. Которое, по прикидкам Антона, находилось не менее чем в десяти кварталах отсюда. Впрочем, как он это будет делать, Гризов скоро сам увидит. Ждать оставалось не долго.

Костян махнул рукой, осторожно ступая по завалам, перебежал площадь и, легко запрыгнув в окно первого этажа, скрылся в ближайшем полуразрушенном здании. С виду оно походило на какое–то правительственное учреждение, или офисный центр. Вся группа, включая Гризова, короткими перебежками последовала за ним. Стекла во всех окнах были выбиты мощной взрывной волной. Здание снаружи сильно пострадало, но остов уцелел под бомбардировками. Внутри еще виднелись остатки былой роскоши: поломанные дорогие стулья и столы, опрокинутые шкафы с бумагами. Разбитая посуда. Скорее всего, раньше здесь размещался кабинет правительственного чиновника Ирака или директора местной ткацкой фабрики.

Подождав, пока все собрались в этой комнате, Костян молча двинулся дальше, вглубь здания. Шел без фонарика, боясь привлечь к себе ненужное внимание, только ему известным маршрутом. Остальные, словно тени, передвигались вслед за ним. Антон то и дело бросал короткие взгляды по сторонам: журналистское любопытство давало о себе знать. Все–таки не каждый день удается выбраться на прогулку по захваченному американцами Багдаду, рискуя попасть под шквальный огонь патрулей. Романтика.

Так они шли минут пятнадцать, миновали множество коридоров и лестниц. Под ногами то и дело хрустели какие–то черепки и звенели железки непонятного назначения. Скоро они оказались в холле, и только здесь стало ясно, сколь огромно это здание на самом деле и куда они вообще попали. Сейчас они находились на втором этаже балкона, с которого открывался вид на огромный круглый холл, увенчанный уходящим в небо куполом. Вниз с балкона по двум сторонам спускались широкие лестницы, когда–то устланные персидскими коврами, остатки которых еще валялись на ней в виде грязных обрывков. Через каждые двадцать метров лестница была украшена статуями конных и пеших воинов, одетых в древние доспехи, которых Гризов в первые секунды, вздрогнув от неожиданности, принял за американцев. Сквозь окна–арки сюда просачивался неровный вечерний свет, создавая в этом замкнутом пространстве почти мистическое освещение. Сверху вниз из–под купола спускалась огромная витиеватая люстра на тысячи свечей. Глядя на ее массу, Антон удивился тому, как она не упала от ракетных ударов. Видимо не было прямого попадания в купол. Бог миловал.

– Где это мы? – не удержался от вопросов журналист, обращаясь к Костяну и ко всем разу.

Костян промолчал, но включил фонарик и посветил в сторону лестницы. Из мрака выплыла статуя какого–то грозного персидского воина, сидевшего на коне и потрясавшего копьем.

Неожиданно на вопрос ответил Коля Быстрый, который тоже с интересом рассматривал представшие перед ними в полумраке древности.

– В Багдаде находится знаменитый на весь мир музей древностей, где хранятся богатейшие коллекции утвари, оружия и произведений искусства далеких предков современных обитателей Ирака. Всяких там шумеров, ассирийцев и вавилонян, жителей древнего Междуречья. Я о нем только слышал, но, может быть, это он и есть.

– Красота, – подтвердил Гризов, у которого постепенно проходила анестезия после преследования американских морпехов, и потянуло поговорить за жизнь, – А это точно музей древностей?

– А черт его знает, – ответил Коля Быстрый, неожиданно оказавшийся разговорчивым и знающим парнем, – Кроме него, в черте современного Багдада находятся развалины дворца иранских шахов из династии Сасанидов и медресе аль–Марджанийя. А также дворец аббасидского халифа Ан–Насыра, не говоря уже о многих мечетях и мавзолеях мусульманских святых.

– Да, – задумчиво протянул Антон, – Так, может, прогуляемся на экскурсию? Двери открыты, платить не надо.

Неожиданно, молчавший до той поры, Костян проговорил почти шепотом:

– А про морпехов, что тебя ищут, уже забыл? Если ты сюда на экскурсию приехал, тогда нечего было шататься по рынкам и американцев снимать в момент непреднамеренного убийства.

– Да я… – захотел оправдаться Гризов, но Костян предостерегающе поднял руку и выключил фонарик.

Далеко внизу на первом этаже из темноты донеслись отчетливые звуки: кто–то тащил что–то тяжелое по захламленному полу багдадского музея и в полголоса чертыхался на арабском или одном из местных наречий. С такого расстояния было не разобрать.

– Не один ты на экскурсии по ночам ходишь, – прошептал Костян и сделал знак затаиться.

Гризов ни секунды не сомневался: они наткнулись на мародеров, желавших поживится за счет государственной собственности, которая благодаря освободителям американцам сейчас никем не охранялась, а состояла почти сплошь из золота и серебра. Если все это выгодно толкнуть на мировом рынке, главное знать кому, то можно за день сколотить состояние. Его воспаленное воображение тотчас представило разбойника Хасана из «Али–Бабы» в исполнении Джигарханяна, который тащил на спине мешок с золотыми персидскими монетами, чтобы спрятать его за дверями казначейства «Сим–Сим».

Шум внизу усилился, судя по звукам, мародеров было несколько. Не меньше двух. Костян сделал знак оставаться на месте и не вмешиваться, чтобы не выдать себя. Но, когда мародеры подтащили украденное из музея барахлишко к самой лестнице и остановились, чтобы передохнуть, Гризов, повинуясь какому–то импульсу честности (вот оно, воспитание) вдруг вмешался в события.

Он сделал несколько шагов вперед, облокотился о массивные мраморные перила, и крикнул в темноту:

– Эй, а ну бросай награбленное, гады!!!

Внизу воцарилось молчание. «Мародеры пришли в замешательство, подумал Гризов, сейчас все бросят и убегут». Но неожиданно снизу донеслось приглушенное и до боли знакомое:

– Фак!

Вслед за этим, ориентируясь по звуку голоса, в сторону местонахождения Антона полоснула автоматная очередь. Не ожидавший такого развития событий журналист–правдоискатель рухнул на пол и накрыл голову руками, спрятавшись за невысокими колоннами, из которых состояло ограждение центральной лестницы музея. Несколько пуль пролетело рядом, отколов от мраморных колонн мелкие куски камня.

– Ни хрена себе мародеры, – пробормотал Гризов, – неплохо их сейчас стали вооружать. Может это профессионалы?

Автоматная очередь прошлась еще раз над головой Гризова. Стреляли мародеры не плохо, даже ориентируясь только по звуку голоса. «А может у них приборы ночного видения? – пришла в голову журналиста странная мысль, – а что, сейчас весь технический прогресс работает не только на хороших людей, но и на негодяев. Циничное время. Мы делаем машины, но кто на них ездит нам плевать. Главное деньги».

В этот момент он уловил движение за своей спиной. Костян со товарищи, словно тени в ночи, проскользнули на несколько лестничных пролетов вниз и, сделав всего пару выстрелов, заставили мародеров заткнуться. Гризов, не веря своему счастью, осторожно поднялся и тоже побежал вниз.

Он уже был готов к тому, что сейчас увидит. В ярком луче фонарика картина выглядела достаточно четкой и недвусмысленной. Мраморный пол музея древностей был завален сейчас всякой грязью: битыми вазами, обломками кресел, кусками обвалившейся штукатурки. Под ногами сгрудившихся бойцов, а иначе Гризов их уже и не называл, между всем этим хламом, уткнувшись лицом в мешки с награбленным лежали два американских морпеха. На касках у них действительно были надеты приборы ночного видения. Под каждым их них растекалась лужа крови, казавшаяся сейчас почти черной.

Костян носком ботинка перевернул одного из них: это был негр.

– Хороший негр, мертвый негр, – попытался разрядить обстановку Гризов, – кроме того, он же мародер. Надо его тоже сфотографировать на будущее.

– Совесть меня не мучает, – ответил ему Костян, – но, они наверняка здесь не одни. А из–за тебя, журналист–правдоруб, мы опять можем засветиться раньше времени. Столько шума наделали.

Гризов виновато замолчал. И тут, словно подтверждая слова Костяна, из дальнего темного угла раздался вопль «Факин эрабс!!!», а затем полоснула резкая автоматная очередь. Кто–то из бойцов упал, вскрикнув.

Остальные бросились врассыпную. Костян толкнул зазевавшегося Гризова на пол. А сам, отскочив в сторону, несколько раз выстрелил из пистолета в направлении прятавшегося в углу морпеха. Гризов упал, больно ударившись о мешок с награбленным, в котором что–то звякнуло. Судя по жесткости, там были какие–то блюда, кувшины и наверняка всякая мелочь типа золотых монет.

Спрятавшись за мешком, Гризов почему–то думал об убитом негре, который лежал сейчас с другой стороны мешка, и о том, сколько людей гибнет за этот презренный металл. Перестрелка на время затихла, но вдруг новая очередь из угла прошлась как раз по мешку. Несколько пуль угодило в древние сосуды, отчетливо звякнув. А другие вошли в тело уже мертвого морского пехотинца. Получалось, что негр и арабское золото спасли Гризову жизнь. Наконец, кто–то из наших бойцов подкрался в темноте к прятавшемуся за кучей штукатурки морпеху, и одним выстрелом уложил его на повал. Не помогли и приборы ночного видения.

Тишина висела еще с минуту, прежде чем снова началось шевеление в зале. Наученный горьким опытом Гризов лежал до последнего. Обследовав углы бесконечного холла, и не обнаружив больше никого, бойцы снова собрались рядом с двумя мертвыми неграми.

– Вставай, коллега, – сказал Костян и, обернувшись к раненому бойцу, которому наспех перематывали руку, спросил, – ты как, Иван Петрович?

– Зацепил, сволочь. Крепко, – ответил тот, морщась от боли.

Костян сплюнул и посмотрел на журналиста. Гризов молчал.

– Короче, пешком нельзя, Не дойдем. Значит, нужен транспорт. Троих мы уложили, а в «Хаммере» они по четверо ездят, не меньше. Да и должны же были они на чем–то мешки перевозить.

Костян замолчал на секунду.

– Короче, тут где–то рядом должен быть целый «Хаммер» с одним человеком на стреме. Берем его аккуратно, и катим в сторону посольства, сколько повезет. Вопросы есть? Вопросов нет. Голуаз, помоги Ивану Петровичу. Идете сзади, остальные за мной. Журналист, вперед батьки в пекло не лезть.

Гризов кивнул. Костян опять возглавил колонну и направился к видневшемуся справа огромному проему, в котором, судя по геометрии, должны были находиться двери. Они там и оказались. Высокие, массивные, вызывающие почтение у простолюдинов. Почти все наглухо запертые, кроме одной. Через которую американские мародеры и собиралась переправить экспроприированные ценности. Едва выглянув наружу, Костян заметил метрах в ста темневшую посреди площади на фоне полуразрушенного дома громаду «Хаммера». У пулеметной турели в джипе стоял во весь рост и курил последний морпех. Дуло пулемета смотрело четко в сторону музея. Огонек его сигареты горел в ночи словно маяк.

Не ясно было, слышал он выстрелы или нет, но уж больно гулко перестрелка отдавались под куполом. «Не мог не слышать», решил Гризов, выглянувший из–за спины Костяна. Надо было найти обходной путь и подобраться с боку или с тыла, но старший решил по–своему.

Не таясь, он вышел на открытое пространство и зашагал вразвалочку в сторону военного джипа. Огонек сигареты разгорелся ярче. Человек за пулеметом напрягся.

– Билли, зис из ю? – крикнули из «Хаммера».

– Йес, итс ми, бразер, – ответил Костян, продолжая двигаться вперед.

– Вэар из кэптен? А ю олл райт? Ай хиа шуттинг.

– Йес, эврисин олл райт, – ответил Костян.

Расстояние до джипа сократилось со ста метров почти вдвое. Тогда он резко вкинул руку и выстрелил из пистолета в сторону тлевшего в ночи огонька. Американец вскрикнул, ткнулся лбом в пулемет. Сигарета потухла. Обмякшее тело сползло вниз.

– Быстрее, – крикнул назад Костян, осмотревшись вокруг, – Грузимся, пока никого нет.

Он первым достиг «Хаммера», в котором, как и предполагалось, находился только один солдат. Теперь мертвый солдат. Костян быстро открыл заднюю бронированную дверь, вынул за ноги труп и оттащил его на пару метров от машины, чтоб не мешал посадке. Затем сел на место водителя и завел мотор. «Хаммер» утробно заурчал. Костян проверил приборы, с топливом было все в порядке. Фары включать не стал.

За это время вся группа русских разместилась в машине. Голуаз помог Ивану Петровичу сесть сзади. Петрович был плох, раненое плечо сильно кровоточило, но пока держался. Рядом с ними притулился Коля Быстрый, который, надел каску убитого американца и встал за пулеметную турель, мало ли что может по дороге случится. Гризову ничего не оставалось, как сесть на место штурмана, рядом с Костяном.

– Все готовы? – обернувшись назад уточнил старший, – тогда поехали.

Тяжелый «Хаммер» резво взял старт и покатил по улице в сторону центра, объезжая завалы. Поглядывая на Костяна, журналисту стало казаться, что тот не плохо знает Багдад и, даже в разрушенном состоянии, найдет дорогу куда нужно. «Хаммер» уверено колесил по разбитым улицам к известной Костяну цели, – российскому посольству.

«Скорее бы там оказаться, думал Гризов». Хотя тот факт, что ему скоро придется покинуть Ирак в самый разгар так бурно развивающихся событий, немного огорчал журналиста. Да что там немного, сильно огорчал. Ведь, по сути, вся эта каша заварилась именно из–за него с Натальей. Ее убили, но русские уже отомстили армии США, пристрелив, по крайне мере, четырех ее солдат. Гризов оглянулся на раненого Петровича, подумав о том, что и у самих есть раненые. Но, в любом случае, он впервые находился в центре самых настоящих боевых действий. Был военным корреспондентом в самой гуще событий. О чем еще может мечтать журналист? А уж Свен Иванович будет доволен на двести процентов и рейтинг «Северной стрелы» взлетит в заоблачную высь, если только сидящие рядом ребята доставят его, куда надо без потерь, а потом родное командование не попытается запретить написать о том, что видел.

«Хотя, – журналист осмотрелся по сторонам, – надо еще отсюда выбраться». США стараются разбираться со своими врагами, а он сейчас представлял прямую угрозу демократии. Гризов инстинктивно сжал свой редакционный «Никон», который теперь представлял колоссальную ценность для всей свободной печати. Американцы сделают все, только чтобы уничтожить аппарат и его хозяина.

«Хаммер», подпрыгивая на ухабах, преодолел уже почти пять кварталов. Пока все шло гладко. По пути попадались только запоздавшие арабы–мародеры, тащившие из полуразрушенных особняков богатых все, что плохо лежало. Увидев подкравшийся американский джип без габаритных огней, они прижимались к стенам домов, стараясь казаться невидимыми, или прятались в подворотнях. Но местные жители сейчас не интересовали сидевших в джипе русских. Гораздо больше их заботила возможность встречи с вероятным противником, который издалека мог принять их за своего. Но, если придется общаться, то все быстро встанет на свои места. Ни кодов, ни паролей оккупационной армии наши бойцы не знали. Так почему–то думал Гризов. А потому и теплая встреча с американцами на аналогичных «Хаммерах» в их планы вряд ли входила.

– Еще три квартала и мы дома, – заметил сзади и сверху Коля Быстрый, который, похоже, ориентировался в ночном Багдаде, не хуже Костяна.

– Ага, – отозвался Костян, притормозив и объезжая очередной завал на дороге, – Пока все тихо. Слишком тихо.

– Может у них какой–нибудь праздник? – вставил слово Гризов, – Ну, там «День независимости Америки от Англии».

Костян усмехнулся.

– Да нет, парень, это тебе не родная армия с пьяными прапорами. Эти козлы даже по таким дням не спят. Бывают, конечно, отклонения от нормы. Но на такой случай есть масс электронных штучек.

Переехав поваленный столб. Джип подкатил к небольшой развязке, от которой в разные стороны отходили три дороги. Две из них были почти завалены рухнувшим домом, а, перегородив третью своим корпусом, метрах в пятидесяти стоял американский танк «Абрамс». Рядом с ним притулился «Хаммер» и пятеро пехотинцев. Свободный путь вперед закончился. Увидев выезжающий на площадь джип, американцы сначала напрягались, подняв винтовки, но потом расслабились, замахали руками. Один из них, видимо старший, даже вскинул вверх руку с бутылкой «Виски», приглашая разделить ее на всех.

– Отдыхают сволочи, – проговорил Голуаз.

– Может, выпьем по рюмашке, – пошутил Гризов, – за дружбу народов. Спросим, как там крепкий хозяйственник Шварценеггер поживает.

– Ага, по две, – съязвил Костян, – сейчас они нас расколют, и выпивка отложится надолго.

Командир блокпоста поднес к губам рацию и в кабине «Хаммера» раздался его трескучий голос:

– «Браво эйт», «Браво эйт»! Зис из кэптэн Родригез. Вот–с хеппенд, хау а ю?

– Значит мы «Браво эйт», учтем, – заметил Голуаз.

Но Костян был уже не так спокоен, хотя по–прежнему решителен.

– Поздно учитывать. Ну–ка, Коля, причеши их из пулемета.

– Понял, старшой.

Коля Быстрый мгновенно развернул дуло крупнокалиберного пулемета в сторону блокпоста американцев и дал очередь по сгрудившимся возле своей бронемашины пехотинцам. Троих прямым попаданием просто разорвало в клочья, забрызгав кровью весь борт и всю землю под ним. Четвертому оторвало руку, пригвоздив к джипу. Капитан Родригез остался без головы и его обезглавленный труп, как мешок, рухнул в дорожную пыль. Бутылка «виски» разбилась вдребезги. После первой же очереди почти в упор личный состав блокпоста был уничтожен.

– Хороший пулемет, – одобрительно заметил Коля Быстрый, – только нам, по–моему, все равно пора сматываться.

Как выяснилось, мирно стоявший рядом танк, был не пустой. После пулеметной очереди, что чуть задела его по броне, танкисты очнулись и мгновенно включились в войну. Башня «Абрамса» начала свое круговое движение против часовой стрелки. Еще несколько секунд и она будет готова изрыгнуть снаряд, а сделать прямое попадание в такую заметную цель, как стоящий в пятидесяти метрах «Хаммер» натасканным танкистам труда не составляло.

И Костян понял это быстро. Он врубил заднюю передачу, дал газу, и бросил педаль сцепления. Махина «Хаммера» совершила прыжок на зад почти на пару метров, уходя от поворота башни. Костян дал еще газу, и джип стал выкатываться задним ходом из зоны обстрела. Его сильно тряхнуло, когда машина на полном ходу наскочила на поваленный столб.

Но и танкисты не дремали. Башня «Абрамса» закончила поворот, изрыгнув снаряд в сторону уходящего «Хаммера». Буквально несколько метров, на которые джип успел отъехать, и спасли русских. Снаряд просвистел перед машиной, обдав Гризова дыханьем смерти, и врезался в дом слева. Раздался мощный взрыв. По бронированной кабине «Хаммера» забарабанили осколки вперемешку с камнями. Но все остались живы.

– Топи педаль Костян, дом рушится, – заорал Голуаз.

– Сам вижу, – рявкнул в ответ старший, утопив педаль газа в пол.

Израненный джип едва успел откатиться еще на десяток метров, как впереди, на том месте, где он только что находился, обрушилась стена дома, и все заволокло пылью.

Глава 8. Гризов в ящике

Воспользовавшись заминкой, Костян развернул джип и погнал в обратном направлении. Но не успел он преодолеть и ста метров как новый снаряд просвистел над ними и ударился в дом справа. На этот раз «Хаммер» на полном ходу проскочил сквозь облако пыли за несколько секунд до того как дом рухнул, образовав очередной завал на улице.

Американские танкисты открыли непрерывный огонь по уходящему джипу. Они не могли поверить, что кто–то наберется наглости захватить «Хаммер» и атаковать на нем их блокпост. В обычной партизанской войне арабы, а их сейчас наверняка принимали за солдат Саддама, использовали бомбы и гранаты, подрывая себя и американцев заодно. Технику они недолюбливали, предпочитая пользоваться максимум «Калашами». Поэтому злость танкистов не знала границ, – эти арабы все еще смеют им сопротивляться. Им, победителям в игре, уже много месяцев назад захватившим Ирак целиком. Все другие народы, которые раньше американцам приходилось оккупировать, обычно сдаются. А эти…

Добравшись до перекрестка, Костян свернул налево и погнал в обход. Едва он вошел в поворот, как на вершине завала, лязгая гусеницами, показался «Абрамс», и сходу выпустил по беглецам третий снаряд, который угодил в угол дома на перекрестке. Раздался мощный врыв, но джип с русскими был уже на соседней улице.

– Командир, – крикнул Коля Быстрый оглянувшись назад, – сильно назойливые ребята у нас на хвосте. Может, я спрыгну и приторможу гранатой?

– Сиди спокойно, успеем, – не оборачиваясь, ответил старшой, – тут уже недалеко осталось. А второй раненый нам не нужен.

Коля Быстрый, казалось, смирился с тем, что ему не дадут закидать американский танк гранатой, и стал смотреть, как и все, вперед. А впереди был очередной перекресток, и к счастью американских блокпостов на нем не было. Правда, там полыхало зарево, и было много народа. Даже слишком много, для такого часа в оккупированном Багдаде. Подскочив к перекрестку, бойцы разобрались, в чем дело. Горел большой жилой дом. Часть народа спасала соседей, часть растаскивала под шумок чужое имущество. Гризову захотелось вмешаться, но, когда у тебя за спиной висит американский танк, уже не до мародеров.

Увидев подъезжающий джип и услышав взрывы на соседней улице, арабы расступились, давая проехать машине оккупантов. Хотя многие и грозили кулаками, но никто не стрелял и камнями не кидал в бронемашину. Джип проехал, снова свернул налево, и людское море за ними сомкнулось. Это было хорошо, американцы не будут давить мирных граждан, даже в погоне. Демократия. «Хотя, кто их знает, подумал Гризов, сейчас они могут и придавить, не задумываясь, десяток другой арабов во имя демократии в Америке».

Проехав пожарище, Костян снова втопил педаль газа в пол, благо дальше дорога была лучше, а танк действительно завяз на подъезде к перекрестку. Джип катил сейчас по дороге параллельной той, где они повстречали разъезд американских морпехов. Кварталы здесь почти не пострадали от бомбардировок и обстрелов. Многие дома стояли целехонькие, как будто и не было никакой войны. Гризов прикинул, что они уже должны были преодолеть три квартала, и скоро их ждало спасительное посольство России.

Неожиданно, не доезжая ста метров до очередного перекрестка, Костян притормозил джип и заехал во двор невысокого трехэтажного здания с выбитыми стеклами, казавшегося пустым. Этот дом выглядел хуже всех, что находились рядом. В таком месте вряд ли могло быть расквартировано российское посольство в Багдаде, решил журналист. Впрочем, старшему виднее.

«Хаммер» заехал в пустынный двор. Углубился в короткую улочку из деревянных сараев и гаражей, петлявшую словно река. Уткнувшись через некоторое время носом в глиняную стену джип замер. Костян выключил мотор и вылез наружу.

Гризов сидел на месте, непонимающе озираясь по сторонам. Кругом одни сараи и полуразрушенные гаражи. Куда их завезли? Но, кроме него, никто не казался смущенным. Костян подошел к одному из гаражей, вынул ключ и отпер замок. Затем вернулся за руль и завел махину внутрь.

– Берем раненого и вылезаем. Быстрее.

Бойцы вылезли из джипа, закрыли ворота. В гараже царил полумрак. Теперь приметный американский «Хаммер» исчез с улицы. Это хорошо. Но, мог кто–нибудь, и настучать из случайных свидетелей, хотя дом и казался необитаемым. Впрочем, бойцов непонятного назначения это не смущало вовсе. Они четко знали, что делать и куда идти. Не знал этого только Гризов, который шел в слепую.

Тем временем Костян включил фонарик, пробрался между пустыми бочками, заполнявшими половину гаража, нащупал что–то и к удивлению Гризова открыл потайной лаз, уводящий вниз. «Опять под землю, с грустью подумал Антон, которому уже порядком осточертело ползать по всяким норам. Но в данное время в Багдаде гораздо спокойнее было под землей, чем на земле». Поэтому он молча последовал за своими спутниками по узкой лесенке.

Первым в проеме исчез Костян с фонариком, затем туда осторожно опустили раненого под руки с Голуазом. Четвертым спустился Гризов, который успел заметить, как Коля Быстрый облил «Хаммер» бензином и примотал гранату к воротам, на тот случай, если кто–нибудь задумает посмотреть, что находится в этом гараже. Спускаясь последним, он закрыл за собой отлично замаскированный лаз, который снаружи не должны были найти даже в том случае, если в гараже произойдет взрыв или пожар.

Этот лаз был почти вдвое ниже, чем тот, по которому группа выбиралась из подземелья отеля «Мухафаз», поэтому журналисту пришлось идти согнувшись. Но тяжелее всего, конечно, приходилось Голуазу, который тащил на себе раненого. Впрочем, Антон уже начал привыкать. Временами ему казалось, что весь Багдад должен быть опутан подземельями, оставшимися еще со времен древних падишахов, эмиров и халифов. Что к каждому дому в Багдаде можно подобраться через подземный ход и выйти тем же путем. И что об этих подземельях обязательно все знают агенты ФСБ или ГРУ и уж точно все знает Костян со товарищи. А потому можно не беспокоится и спокойно идти, куда поведут, ибо тебя спасают.

Но, когда метров через пятьсот, они уже оказались на месте, Гризов даже едва не разочаровался в багдадских подземельях. Отряд прошел через три, как оказалось Антону, бронированные двери и оказался во вполне обжитом подвале, заставленном картонными коробками.

Получалось, что они дошли только до соседней улицы. На вопросительный взгляд Антона старшой группы только утвердительно кивнул:

– Мы на месте.

Один за другим, они поднялись из подвала, оказавшись в уютной и просторной комнате, на первом этаже. Здесь стояли два дивана, длинный стол и кресла вокруг. Походило на гостиную. Гризов, не спрашивая разрешения, рухнул на диван и вытянул ноги. Как никак на дворе стояла уже глубокая ночь.

В этот момент в комнату, услышав шум, вошел полковник Губанов. Он был в военной форме, но китель расстегнут, словно собирался отходить ко сну. Не слишком удивившись появлению здесь своих подопечных, Губанов быстро оглядел состав группы и приказал:

– Раненого в операционную, остальные отдыхать, – обернулся к Гризову, – а ты пока посиди здесь, отдохни в одиночестве. Надо посовещаться, что с тобой делать дальше.

Получалось, что самого Гризова уже никто ни о чем не спрашивал. Нет, в другое время и в другом месте, он, конечно бы, еще покачал права. Но сейчас был измотан приключениям и просто хотел спать. А потому не стал возражать Губанову.

Кода раненого увели, и Антон остался в комнате один, то услышал звон бокалов из соседнего помещения. «Значит, точно посольство, удовлетворенно подумал журналист, можно спать спокойно. Сюда никто не сунется». И, незаметно для себя, провалился в глубокий сон.

Проснулся он от толчка в плечо. Это был Голуаз.

– Эй, Тоха, вставай. Иди, перекуси и собирайся.

– Куда? – не понимая о чем речь, уточнил Гризов.

– Домой. Старшой расскажет.

Гризов поднялся, взял футляр с камерой, и пошел за широкоплечим Голуазом на второй этаж. Там, в маленькой столовой, уже расположились все бойцы отряда особого назначения, кроме раненого Ивана Петровича. Они с радостным хрумканьем уплетали стоявшую на столе родную картошку, любимое кушанье индейцев, заедая ее жареным мясом из посольского обеда.

– Садись, коллега, перекуси на дорожку, – предложил ему Костян, указав на свободную тарелку, – а то на обратном пути лететь тебе долго, а бизнес–класс не предусмотрен. Точнее вообще никакой класс не предусмотрен. Багажу не полагается.

– Это как, багажу? – удивился и слегка обиделся Антон, – вы, что в ящике меня будете из страны вывозить? Предупреждаю, – я не привычный, задохнуться могу.

– Если понадобится, то и в ящике, – оскалил зубы Костян, – но не боись, пеленать не будем. Полетишь белым человеком спецрейсом на транспортнике. Правда, в багажном отсеке. Так что извини, еды там тебе не заготовили. Времени не хватило. Но жизнь, сам понимаешь, дороже.

Гризов сел на крайний стул и принялся за картошку с мясом. Оголодавший желудок радостно откликнулся на это событие.

– Расскажи поподробнее, чего куда, – попросил он Костяна.

– Через двадцать минут наши дипломаты отбывают на встречу с американским военным командованием, обсудить кое–какие делишки местного масштаба. А по дороге заедут на аэродром, чтобы отправить спецрейсом срочную дипломатическую почту. Такая почта возится в ящиках, которые не проверяются, так что про способ транспортировки тела ты угадал.

– Какого тела? – насупился Гризов.

– Твоего брат. Но, не боись, как и говорил, в ящике тебя только погрузят на самолет. А там пилоты сразу распакуют. Они уже в курсе. Так что, как перекусишь, иди в соседнюю комнату и готовься к упаковке. Потерпишь всего минут двадцать, пока довезем.

– У меня теперь кусок в горло не лезет, – признался Антон, – я лучше сразу пойду.

– Это напрасно, есть надо уметь в любых условиях. Вон видишь, как мы нагружаемся перед броском. Но, впрочем. Как хочешь. Дело твое.

– А вы потом куда, – уточнил Антон, – ну, после того, как от тела избавитесь?

– А вот это, брат, – пояснил Костян, мгновенно став серьезным, – уже не твоего ума дело. Да и нас ты не видел. Приснилось все тебе, понял?

Через двадцать минут журналист Антон Гризов, как последний хомяк, обмотанный соломой, лежал внутри огромного ящика и дышал через просверленную в крышке дырочку. Хомяк был ничего такой, килограмм на сто. Опломбированный десятком печатей «Ящик с дипломатической почтой» находился в багажнике одного из тех самых джипов NISSAN Patrol, с которыми Гризов летел вместе на военно–транспортном самолете в Ирак. Теперь, на одном из этих джипов он начал путь обратно на родину, так и не сумев собрать информации на репортаж. Хотя, это как посмотреть. Сенсационный репортаж лежал здесь же с ним, в кожаном футляре с надписью «Никон», но Антону, отчего то было не так весело. Ему хотелось еще немного побыть в Ираке, чтобы накопать экстремальной информации. Чтобы американцы его надолго запомнили, хотя, Гризов не верил, что они его уже забыли. Иначе он не лежал бы сейчас упакованный в ящик и не напоминал себе китайскую вазу династии Мин, которую потряхивает на ухабах.

Выезжали двумя машинами, как предупредил его Костян. На первой дипломаты с пропусками, на второй все бойцы и ящик с Гризовым в багажнике. Иногда Костян, который на этот раз был не за рулем, перегибался через заднее сиденье и тихонько постукивал по ящику, вопрошая:

– Эй, журналист, ты еще жив?

На что Гризов отвечал злобным мычанием мумии фараона, которой не дали доспать пару сотен лет. Но Костян на этом успокаивался, и машина катила себе дальше по Багдадским улицам сквозь все блокпосты американцев, охраняемая дипломатическими пропусками.

Ехали так довольно долго, больше часа, и Антон уже окончательно решил, что операция удалась, и стал подремывать, впадая в забытье от нехватки воздуха, как вдруг впереди раздался мощный взрыв. Он был такой силы, что тряхануло даже машину, в которой ехал Гризов. Грешным делом, Антон решил, что кто–то впереди подорвался на мине. К счастью это пока были не они. Вслед за этим раздался новый взрыв. Похоже, что кого–то обстреливали.

– Эй, что там происходит? – замычал Антон, но его никто не слышал.

– Вперед! – заорал вдруг Костян, – Давай газу, Голуаз, а то подорвут к чертям.

Антон ощутил, как взвыл мощный мотор. NISSAN Patrol, резко вильнув вправо, объехал какое–то препятствие и понесся вперед. Затем раздался треск, так, словно бы машина проломила своим корпусом заградительный шлагбаум. Ей вслед застучали автоматные очереди, а потом загудела и пулеметная. Несколько патронов звонко ударило в корпус джипа, где–то совсем рядом с багажником, в котором лежал беззащитный Гризов. Одна пуля расщепила даже край ящика. «Е–мое, думал в этот момент журналист, какая глупая смерть. Лучше бы уж с автоматом в руке на передовой».

Но выбирать не приходилось. NISSAN Patrol на всех парах уходил от невидимой Гризову погони. Канонада постепенно осталась позади. Взрывы неизвестной породы прекратились. Пули перестали со звоном шлепать по обшивке кузова, каждый раз вызывая еканье сердца у запертого в ящике журналиста. Зато в салоне стали разговорчивее, хотя в течение добрых двадцати минут Антон слышал только отборный русский мат. Но, в конце концов, он прекратился, и в наступившей тишине кто–то, кажется Голуаз, спросил:

– Куда теперь, старшой?

Костян долго молчал, прежде чем ответить.

– Гони на север, к выезду из города. Будем выполнять приказ, во что бы то ни стало.

– Понял.

Так прошло еще минут десять. Антон понял, что операция его вывоза из страны пошла не по плану, и попытался освободиться из ящика, напомнив о себе глухими ударами в стенку и криком «Откройте, задыхаюсь!». Но все было бесполезно. Обернувшись к нему, Костян сказал со злобой:

– Да заткнись ты, не до тебя сейчас.

Гризову ничего не оставалось, как последовать совету. Когда, примерно еще через полчаса, машина остановилась, и багажник открылся, Антон не поверил своему счастью. Журналист был изможден долгим заточением в ящике, поэтому, когда его открыли, от нахлынувшего знойного воздуха, который показался ему чистым кислородом, у Антона закружилась голова. Минут через пять он пришел в себя и осмотрелся.

NISSAN Patrol с несколькими пулевыми отверстиями в бортах и разбитым ветровым стеклом, стоял в сарае какой–то богом забытой фермы на северной окраине Багдада. Об этом Гризов узнал от Костяна, который волком смотрел на журналиста, но, тем не менее, рассказал тому, что случилось.

По дороге, на подъезде к самому аэродрому на дипломатический конвой было совершено нападение. Точнее два нападения, одно за другим. Сначала это были люди одетые в гражданскую одежду иракцев. С виду арабы. Но, судя по владению оружием и слаженности действий, это был американский спецназ. Арабская одежда понадобилась для случайных свидетелей, от возникновения которых сколько не предусматривай, не убережешься.

– Первое нападение произошло, когда конвой уже приблизился к аэродрому. Всего за пару кварталов до места назначения. Остановились на пару минут у американского блокпоста на въезде в зону, – рассказывал Костян, нервно затягиваясь сигаретой, – И тут какой–то мужик на тротуаре, переодетый арабом, выскочил из–за своего лотка с пирожками, и метнул сверток под первый джип с дипломатами. Оказалось – бомба. NISSAN Patrol взлетел на воздух. Все дипломаты погибли. Нас чудом не задело.

Гризов бросил взгляд на пулевые отверстия.

– Ну, я вижу, что со всех сторон повылазили парни с «Калашниками». Хана, думаю, плану отправки журналиста. Командую «Газу!» и мы начинаем выбираться из положения. Сносим шлагбаум и в запретную зону, на север. По нам жарят из автоматов, да к счастью джипы бронированные. Из мелкашки не возьмешь.

Костян докурил и затоптал окурок в песчаную почву.

– Но тут вдруг, поняли они, что отрываемся мы и забыли про конспирацию. Видать, очень крепко тебя стереть в порошок хотят. Так крепко, что к переодетым арабам вдруг подключилось американское охранение. С «Хаммера» по нам жахнули из крупняка. Только стекло и спасло от первой очереди, а от второй уже увернулись. Спасибо Голуазу, рулил хорошо.

Стоявший чуть поодаль Голуаз, кисло усмехнулся и пнул ногой покрышку изрешеченного джипа.

– Были там еще два танка, – сообщил Костян, – Но не успели подключиться, ушли мы.

– И что теперь делать? – задал Антон своевременный вопрос, – как же я домой доберусь?

Теперь усмехнулся Костян. Обхватил себя руками.

– Вот я и думаю, что же нам с тобой делать? Таскаемся с тобой, как с писаной торбой, уже второй день. Народу положили кучу, времени потеряли массу, а у нас, между прочим, дело есть срочное, от которого ты нас крупно отвлекаешь.

Костян замолк. Гризов тоже не нарушал возникшей тишины.

– Понимаешь, – продолжал старшой, – Я, конечно, могу отправить тебя домой пешком. Но, один отсюда ты вряд ли дойдешь. Далековато. А я в душе добрый. Так что, считай, тебе повезло. У тебя еще есть шанс вернуться домой. Русские на войне своих не бросают. Пойдешь с нами до конца.

Антон остолбенел от услышанного. Судя по всему, эти ребята не собирались возвращаться в посольство и тем более на аэродром, а ничего, кроме спецрейсов отсюда не вылетало. Как никак, страна была оккупирована захватчиками.

– И куда вы идете?

Старшой загадочно улыбнулся.

– Ирак велик! Большего сказать не могу. Но обещаю, что тебе придется быстро бегать, мало есть, терпеть зной, жажду и голод, и часто сталкиваться с американскими солдатами, которые будут стараться тебя убить, пока не убьют.

Гризов покачал головой.

– А написать об этом, если выживем, я потом смогу?

– Конечно, нет. Но, если выживешь, это уже будет для тебя незабываемым приключением. Будет, что вспомнить на свалке. Считай, что ты участвуешь в Сафари, только в роли дичи.

– Незавидная роль, – сказал журналист, – но, как я понимаю, выбора у меня нет?

– Почему. Я же сказал, можешь вернуться домой пешком. Но, никто кроме нас тебе здесь не поможет. Всех остальных журналистов уже эвакуировали на том самом рейсе, на который ты опоздал. Больше рейсов нет. Все билеты проданы. Остался последний, – в один конец.

Гризов крепко задумался. Вся его дальнейшая жизнь в настоящий момент зависела от этого решения. Либо назад, в город, неизвестно к чему, либо вперед, в шпионскую авантюру также с неизвестным исходом. Впрочем, выбора, как ни крути, особого не было. Сдаваться американцам было бессмысленно, все равно убьют. А в одиночку прорываться в посольство через патрули картелей было, конечно, смело, но глупо. Как ни крути, а начиналась игра со смертью. Зато исполнилось тайное желание подсобрать экстремального материала с риском для жизни.

– Ладно, – принял решение Антон, – беру билет в один конец.

Костян кивнул, мол, «а что тебе остается», и крикнул стоявшему в стороне Коле Быстрому.

– Уважаемый, расскажи новому члену команды, основную диспозицию, а я пока осмотрюсь.

С этими словами Костян достал из–за пазухи небольшой серый пистолет странного вида, взвел затвор, и выскользнул за ворота.

Коля Быстрый подвел Гризова к джипу и открыл широкую дверь багажника. К удивлению журналиста тот был загружен почти до верху, какими–то ящиками непонятного назначения. Как здесь поместился еще и ящик с журналистом, Гризову было совсем не понятно. Поверх ящиков лежало несколько набитых сумок и рюкзаков. Во время обстрела пара из них пострадала.

Коля чертыхнулся, увидев это, но потом подтянул к себе одну из целых сумок. Внутри оказался миникомпьютер, спутниковый телефон и походная карта. Увидев все это в целости, Коля успокоился. Похоже, пули повредили менее ценную поклажу. Коля развернул карту, которая, само собой, оказалась подробной двухкилометровой картой Ирака и, ткнув пальцем в Багдад, начла вводный инструктаж.

– Как ты уже догадался коллега, мы не совсем журналисты. Мы спецназовцы. Куда и зачем идем, знать тебе не надо. Ну да, со временем, даст Бог, сам увидишь, если живой будешь.

Гризов кисло усмехнулся, чтобы поддержать разговор.

– Короче, Ирак, – вещал Коля Быстрый, – на местном наречии Джумухурия аль–Иракия. Площадь – четыреста сорок четыре тысячи квадратных километров. Большая часть – месопотамская низменность. На севере и северо–востоке хребты армянских и Иранских нагорий, высоты до трех тысяч шестисот метров. Холмистая равнина Эль–Джазира, в переводе «остров», расположена на междуречье Тигра и Евфрата, к северу от древних городов Самарра и Хит. Кстати, чтоб ты знал: Аль–Ирак, по–арабски означает «речной откос». Местами равнинный характер местности нарушается невысокими горами. На востоке страны вытянуты хребты Макхуль и Хамрин, а на северо–западе более высокие горы Синджар В целом преобладают степи, пустыни, полупустыни. Вдоль рек – оазисы, плодородные долины.

– Надеюсь, – перебил его Гризов, – мы пойдем по долинам?

– Конечно, нет. Там слишком людно, – ответил Коля, – Тебя там будут искать, прежде всего. Да и сами американцы предпочитают долины. Так что идем на юг. А это все я тебе так рассказываю, для ясности. Чтоб знал географию района.

«Еще один экскурсовод нашелся, подумал Гризов». А Коля тем временем перевел указательный палец по карте чуть выше Багдада.

– На северо–востоке в Иранском нагорье расположена высочайшая точка Ирака, гора Хад–жи–Ибрахим, – три тысячи шестьсот семь метров. На нее мы подниматься не будем. Хотя в нашем деле гарантировать ничего нельзя.

Последние слова Коля добавил, увидев в глазах Гризова немой вопрос.

– Так, идем дальше, – пробормотал он себе под нос, – На севере Ирака, под Мосулом, находятся развалины столицы Ассирийского царства – древней Ниневии. Там же, в северной части страны, над которой уже несколько лет, еще до начала этой войны, хозяйничают английские и американские самолеты, имеются развалины и других ассирийских городов. Южнее Мосула, – уникальный город аль–Хадр, возведенный в первом веке до нашей эры.

– А на кой черт мне все это знать? – удивился Гризов, раздраженный странным для военных заходом, – Книжки я и сам люблю читать. Вы, вообще, десантники, или кучка сбрендивших любителей древностей? Или вы, ребята, гробокопатели, а? Лучше бы оружие мне дали.

Коля Быстрый на секунду напрягся, но потом неожиданно хохотнул и добродушно хлопнул Гризова по плечу.

– А ведь ты прав. Это меня занесло по старой привычке. Я на эту кухню попал как раз из экскурсоводов. Востоком занимался. Люблю, знаешь, поговорить о всяких древностях, хлебом не корми.

– Это я заметил, – кивнул Гризов, – ночью в музее. А еще ты любишь пострелять в американцев. Это я тоже заметил.

– И тут ты прав.

– Ну, что, исторический инструктаж закончен? – поинтересовался Антон.

– Не совсем. Теперь о главном. Нам предстоит кое–что разыскать. Нас было четверо. У каждого свои функции. Иван Петрович у нас выбыл по твоей милости, так что ты и понесешь его вес и постараешься его заменить.

– А кем он был? – уточнил Гризов, – если поваром, то вам крупно не повезло. Я не умею готовить.

– Он был снайпером, – сказал Коля Быстрый, перебрасывая один из рюкзаков с вещами Гризову, – Я это тебе не таясь, рассказываю, чтоб ты знал. Без обид. Если нас прижмут к стенке, то мы тебя убьем сами. Ну, это ты, я думаю, мозгом понимаешь.

– Мозгом то понимаю, – согласился Гризов, – но вот телом пока не догоняю.

– Даст Бог, и не догонишь, – закончил инструктаж Коля.

В этот момент дверь отворилась, и на пороге возник Костян с пистолетом в руке.

– Все тихо пока, – сообщил он, – всем разобрать вещи, подготовится к ночному броску и спать пока. Как солнце сядет, выдвигаемся.

Глава 9. Идем на юг

Спать в душном помещении, да тем более днем, было не очень комфортно, хотя измученный постоянными передрягами журналист, получив свои вещи, бросил их на землю рядом с джипом, устроился сверху и постарался заснуть. На карауле стоял Коля Быстрый, которому Костян поручил эту миссию. Быстрый, проверив оружие, растворился за дверью хибары.

Поначалу, несмотря на приказ, Антон никак не мог заснуть, прислушиваясь ко всем шорохам. Казалось, что американские пехотинцы уже вычислили их местонахождение и окружили дом. Вот–вот грянет это отвратительное «гоу–гоу!!!» и придется отстреливаться, снова уходя от погони. Затем на память пришел Карлсон, который жаловался Малышу на бессонницу: «Нет, Малыш, ночью я сплю хорошо. И до обеда ничего. Но, вот после обеда, ворочаюсь с боку на бок и никак не могу заснуть». В конце концов, Гризов незаметно для себя заснул, а когда проснулся от легкого толчка в плечо, ни одного лучика света не пробивалось сквозь ветхую крышу сарая. На Багдад опустилась ночь.

Чувствовал он себя хорошо. От усталости и старых переживаний не осталось и следа. Зато скоро предстояли новые. Гризов спал в одежде, а потому для него собраться, – только рюкзак забросить за плечи. Рюкзак оказался не таким уж легким. Что там было, Антону не сказали пока, а он из гордости не спрашивал. Кроме того, он не знал, была ли там снайперская винтовка, ведь Иван Петрович был снайпером. А остальные члены группы, кроме пистолетов пока перед Гризовым ничем не сверкали.

Когда все оделись и построились перед воротами, Костян бегло осмотрев бойцов, сказал:

– Выходим. Журналист идет вторым, за мной. Голуаз замыкающий. Идем тихо, если повезет, берем машину и выбираемся из города. Если что, точка встречи, – холмы напротив мечети на северной оконечности Багдада. Карту все помнят.

Гризов, понятное дело, промолчал. Где эти холмы он узнает, только если все будет нормально. А потому лучше не загружать себя лишней информацией, от которой с его характером, произойдут только лишние переживания. Мозг начнет размышлять не по делу и придумывать всякие гадости.

Костян первым проскользнул наружу. Оказавшись на улице, Гризов по привычке осмотрелся. Ферма, а точнее хибара, в которой они пережидали до наступления темноты, находилась на небольшом пустыре. Справа от нее пустырь продолжался, уходя в черноту, слева начиналась стена, за которой прятались одноэтажные домишки. В них не было и намека на обитателей. Какое–то предместье Багдада. Таких вокруг города можно насчитать десятки.

Преодолев метров тридцать пустого пространства, Костян прислонился к стене и подождал, пока остальные соберутся в группу. Когда все ровно задышали рядом, он двинулся дальше. Но не в сторону пустыря, а по улице в глубину предместья. Гризов, которому сейчас хотелось находиться подальше от людей, сдержал в себе желание, посоветовать старшому лучший маршрут движения. Все–таки спецназовцы знали Багдад, готовились к заданию, а он ощущал себя здесь как турист без карты. Оставалось надеяться, что Костян выведет группу туда, куда надо. Для Гризова сейчас ничего лучшего не оставалось, как положиться на своих новых товарищей. Так он и сделал.

Пройдя быстрым шагом, постоянно озираясь, пустынную в этот час улицу, и оставив за спиной дома, покинутые жителями, они оказались на перекрестке. Дороги пересекались на вершине холма и расходились от него вниз в четырех противоположных направлениях. В конце одной из них, далеко, километрах в десяти на глаз, если доверять ночной темноте, Гризов увидел большое зарево и несколько очагов огня поменьше. В их отсветах хорошо были видны близлежащие высотные здания. Значит, центр Багдада был слева и довольно далеко. Костян прошел перекресток, выбрав направление вперед и вниз, где, к радости Гризова домов становилось все меньше.

Он оглянулся: остальные члены команды трусили на небольшом отдалении, убрав оружие, но готовые в любой момент к его применению. Тяжелые рюкзаки, накрепко привязанные к спинам с помощью ремней и пояса, почти не болтались. Хорошие рюкзаки. Это Гризов, как горный турист в прошлом, оценить уже успел. Передвигались молча, никто никого ни о чем не спрашивал. Всем все было ясно, конечно, кроме Гризова. Очень хотелось спросить, куда и зачем идем, или хотя бы когда будет первый привал. Но Костян, судя по всему, на скорый привал не настраивался.

Примерно через полчаса дома остались позади, а дорога совсем пропала, в слабом свете ущербной луны. Не видно было почти ничего, кроме маячивший впереди спины Костяна, который стал иногда останавливаться и поджидать остальных, чтобы журналист ненароком не сбился с курса.

Гризов часто спотыкался в темноте, как неподкованный конь. В поисках тропы налетал на сухие ветки деревьев, которые больно кололи лицо. А однажды случайно даже схватился в поисках опоры за ветку кустарника, усеянную шипами. Его сдавленный вопль услышал даже Голуаз, который бежал замыкающим метрах в пятидесяти. Радовало одно, чем темнее, тем труднее американцам их обнаружить. Хотя на память приходили приборы ночного видения и всякие спутники, непрерывно летающие над головой, для которых и ночь не большая помеха.

Антон отогнал прочь предательские мысли о техническом могуществе американцев и стал вспоминать многочисленный примеры русского героизма, с помощью которого русские всегда превозмогали силу захватчиков. Помогло. Хотя спутников и приборов ночного видения это не отменяло.

Судя по наклону местности, группа уверенно шла вниз по откосу. Крупные дома пропали совсем, изредка, оставаясь в стороне от основного пути, маячили одинокие невысокие домишки, полуразрушенные обстрелами и бомбардировками. Здесь уже попадались люди. Пару раз Гризов заметил какие–то огни, похожие на небольшие костры, которые хозяева явно хотели скрыть от американцев, запрещавших разводить костры в темное время суток. Человек, разведший такой костер ночью, был потенциальной мишенью для обстрела или налета морпехов ближайшего блокпоста.

Что это было за место, ведал один Костян. Группа продолжала движение, обходя огни, чтобы не попасть в зону случайного обстрела или не засветится раньше времени. Еще через час такой беготни в потемках по редколесью количество домов впереди резко увеличилось, – по виду это были летние домишки или местные дачи, кое где к ним притулились строения, похожие на гаражи. А чуть выше крыш, как увидел Антон, оторвав свой взгляд от домов, смутно маячила какая–то широкая лента. Резко запахло йодом, запах которого ассоциировался у Гризова с запахом прибрежной тины в пору цветения Финского залива.

«Река, догадался Гризов, наверное, это Тигр. Больше тут быть нечему. Добежать от Багдада до соседнего Евфрата мы бы еще не успели, да и сначала надо было бы преодолеть эту реку».

Словно в ответ на его мысли Костян, подождавший у валуна пока подтянется вся группа, проговорил:

– Дошли до берега Тигра. На мосты не суемся. Ищем лодку.

И снова первым растворился среди домов.

Лодку искали минут двадцать. Война сделала свое дело. Почти все дома, стоявшие у воды, были разрушены во время артобстрелов американской штурмовой артиллерии или авианалетов. И все, что стояло у воды тоже сильно пострадало. Что за объект здесь стоял, было понять трудно, но бомбили основательно.

Осмотревшись внимательнее, прошерстив несколько полуразрушенных рыбачьих хижин, спецназовцы, наконец, обнаружили старую лодку. В нее худо–бедно могло поместиться три человека без снаряжения, но и в этом случае ее плавучесть вызывала опасения. К лодке прилагалось одно весло. Второе, отличавшееся по размеру и качеству, спецназовцы обнаружили в другой хибаре по соседству.

Осмотрев трофей, Костян сделал неожиданный для Гризова вывод:

– Чтобы не утопить снаряжение, – один поплывет за лодкой. Это будет Коля Быстрый. Грузим рюкзаки и отчаливаем. Времени лишнего нет.

Русские находились сейчас уже довольно далеко от центра Иракской столицы. Набережной здесь к счастью никогда не было, люди попадались редкою. Судя по всему, это был рыбачий поселок или какая–то крупная деревня. Высокие тростниковые заросли перекрывали видимость с другого берега или высоких точек, но к счастью сохранилось пара мостков. Поэтому выход к воде не вызвал особенных затруднений.

– Журналист и Голуаз за весла, – скомандовал Костян, когда, движимая плывшей за ней Колей Быстрым, лодка вышла из тростников и закачалась на небольшой волне.

Коля перестал грести, уцепившись за хлипкую корму. Антон и его сосед разобрали весла, причем журналисту досталось некондиционное весло, об которое он сразу поранил себе руку, посадив пару заноз. Проклиная местных мастеров и проворчав «А еще колыбель цивилизации называется», Гризов подналег на весла.

Кое–как они с сидевшим рядом на грубой скамье Голуазом вошли в ритм, и лодка, груженная рюкзаками со снаряжением, пошла к противоположному берегу, до которого было метров двести или триста. Точно Антон не знал, а в кромешной темноте разглядеть что–то в сотне метров не представлялось возможным. Он мог оценить ширину Тигра только один раз, проезжая днем по мосту на микроавтобусе, во время беседы с Натальей, так нелепо погибшей тем же вечером.

О причинах разрушения постигших прибрежный рыбачий поселок Гризов стал догадываться, когда лодка отплыла от берега. Он разглядел рядом с собой, в каких–нибудь двух десятках метров, бетонные опоры гигантского моста, выступавшие из темноты расплывчатыми громадами на фоне неба. Мост был разрушен как раз той стороны, от которой они отчалили. По всей видимости, иракцы защищали его до последнего, но все было тщетно.

Двигаясь вдоль пустынного моста, лодка прошла довольно ходко, половину пути. Гризов неожиданно для себя смог это определить, поскольку на другом берегу вдруг что–то взорвалось. Все спецназовцы обернулись на шум, как по команде. Даже Коля Быстрый перестал барахтаться в воде, и принял влево, пытаясь рассмотреть, что произошло.

Судя по всему, иракцы взорвали машину со взрывчаткой на дороге, что проходила по разрушенному мосту и терялась на вершине холма с другой стороны реки. Почти сразу вслед за взрывом послышалась реакция американцев: в ночное небо взмыл вертолет и начал в слепую поливать пулеметным огнем склоны холма, надеясь, уничтожить засевших там партизанов, которых американцы именовали не иначе как террористами.

– Этого нам еще не хватало, – напрягся Костян, – а ну, орлы, поднажмите на весла. Надо быстрее доползти до берега. А то не ровен час, они решат и воду прочесать.

Гризов с Голуазом, выбиваясь из сил, стали грести еще быстрее. При каждом ударе весла об воду поднимались фонтанчики брызг, которые теплой россыпью обдавали всех, но никто не жаловался даже на шум. Все понимали, сейчас они в самом невыгодном положении. Когда лодка преодолела еще четверть реки и уже приблизилась к противоположному берегу, высоко небе над ними вдруг раздался гул, совсем не походивший на стрекот винтов вертолета.

Очень скоро, гул усилился, и всем стало ясно: это военный самолет, заходящий на цель. Только какую цель он тут решил уничтожить, было пока непонятно. Никаких иракских войск здесь давно не было, а разобраться с партизанами хватит и вертолетов. Тем более, что стрельба над холмом еще не успела затихнуть.

Неизвестный самолет снизился еще и дал залп ракетами. Два огненных смерча возникли в черном небе и, пронесшись над головами находившихся в лодке, устремились к противоположному берегу. Через секунду от рыбачьего поселка не осталось ничего. Раздался страшный взрыв и весь он исчез в огне. Вспышка была такой мощной, что на секунду осветила теплые воды Тигра и болтавшуюся на ней лодку. Гризов успел окинуть взглядом воду, но никого не заметил.

Выпустив ракеты, самолет набрал высоту и исчез. А Гризова снова охватило странное чувство, что этот неизвестный ночной самолет искал не иракскую цель, а именно его. Журналиста Антона Гризова.

Преодолев последние метры водной поверхности, утлая лодчонка, просевшая под весом трех человек и снаряжения, наконец, вошла в тростниковые заросли на другом берегу Тигра. Коля Быстрый взобрался на корму, отчего лодка чуть не перевернулась, но делать было нечего. Никаких мостков здесь не наблюдалось. Да и вообще, как успел рассмотреть Гризов во время взрыва, зарево которого полыхало вовсю на оставленном берегу, этот берег был абсолютно дикий. Если не считать моста, никаких строений не наблюдалось на пару километров в обе стороны.

Отталкиваясь веслами от росшего сплошной стеной тростника и появившегося дна, диверсанты дотолкали лодчонку до берега. Аккуратно выгрузились, хотя и промокли. Закинув рюкзаки за спины, и зашнуровав все нужные ремешки, Костян привычно скомандовал:

– Идем вверх пол склону, обходим место взрыва слева. Там дорога. Преодолеваем ее и уходим в долину на той стороне. Во время перехода дороги в перестрелки не встревать. Вперед.

И снова началась беготня. У Гризова появилось стойкое ощущение, что он, как и его бывшие товарищи по оружию: Майкл, Малой и Шура Белинский, снова служит в армии. А как иначе было назвать эту ситуацию? Он подчинялся приказам, таскал рюкзаки и греб на веслах вовсе не потому, что сам этого хотел. Но где–то в глубине души Антон прекрасно понимал, что иначе ему в этой ситуации не выжить. И, если ради того, чтобы выбраться, нужно было даже замочить нескольких американцев, то он был согласен. А пока нужно было карабкаться в мокрой одежде по склону вверх, цепляясь за вылезающие из земли корни деревьев и усыпанные шипами ветки. Тяжелый рюкзак методично бил по затылку. Но Гризов уже начинал втягиваться. «Тяжело только первые полгода, вспомнил он армейскую мудрость, потом привыкаешь».

Американский вертолет, прочесав пулеметными очередями всю поверхность склона, улетел уже минут пять назад, до того как они причалили. А еще через двадцать минут группа российского спецназа была уже на вершине холма, венчавшего противоположный берег реки Тигр, чьи мутные воды рассекали столицу Ирака на две части.

Залегли метрах в десяти от дороги, в канаве. Осмотрелись. За спиной остался высокий берег Тигра и основные кварталы Багдада. Правее, где–то в полукилометре, там, где произошел взрыв, догорал американский блокпост, на который замыкались эта дорога и дорога, ведущая на мост. Братья–арабы со всего маху въехали в него на грузовике с полным кузовом взрывчатки. Американский «Хаммер» и небольшой домик у обочины дороги, где квартировал караул, превратились в обгорелые руины. Сейчас там суетились пожарные под охраной еще двух «Хаммеров». Вертолеты кружили дальше вверх по берегу, изредка постреливая. Видно, напали на след иракцев. На другой стороне дороги, ближе к взорванному блокпосту стояло несколько сельских домов с пустыми глазницами окон. Впереди по курсу, сразу за разбитой дорогой начинались холмы, укрытые сейчас легким туманом. Небо светлело на глазах. Еще полчаса и наступит рассвет.

Старшой, осмотрев всю эту картину, принял решение перебраться на другую сторону и встретить рассвет подальше от города. Так и сделали. Осторожно, по одному, чтобы не привлекать внимания озабоченных тушением пожара американцев, спецназовцы ползком преодолели придорожную канаву и бегом дорогу. К счастью, морпехи за дальностью расстояния их не заметили, а по дороге в этот час никто не проезжал.

Рассвет группа спецназа встретила в десяти километрах от Багдада, лежа в канаве у следующей дороги и наблюдая за изредка проходящим мимо потоком машин. Точнее это был не поток, а тонкий ручеек. Но он понемногу тек. За час в Багдад и обратно проходило пять или семь машин. Причем в большинстве случаев это были иракские машины, на которых жители столицы курсировали между пригородами, пытаясь торговать в условиях оккупации. Впрочем, иракцы любили торговать и не собирались себе отказывать в этом удовольствии даже после захвата страны американцами.

Температура воздуха быстро поднималась. Было еще раннее утро по европейским меркам, а здесь от жары уже можно было сойти с ума, не имея привычки. Гризов такой привычки не имел. Он имел привычку к дождям и туманам, гололеду, промозглой зиме и ледяным ветрам, что продувают насквозь. О чем и мечтал сейчас, лежа рядом со своим рюкзаком, потяжелевшим за ночь, как ему казалось, ровно вдвое. С носа капала пот. Кепка, песчаного цвета, выданная Костяном на привале, хоть как–то спасала голову от солнечного удара. Но, если придется пролежать здесь так еще час или два, пока солнце будет взбираться все вышел по безоблачному небосклону, он просто зажарится в этих песках. Хотя, вокруг была еще далеко не пустыня. Спецназ не выбрался еще из зоны оазиса, где можно встретить и воду, и траву, и деревья. Но уставшему и умирающему от жары Гризову этот климат, несмотря на худосочную травку, на которой он лежал, с непривычки уже казался Сахарой.

Остальные лежали молча, наблюдая за окрестностями. Коля Быстрый по русской привычке жевал сухую травинку. Голуаз просто бычил. А Костян чего–то ждал, разглядывая в бинокль то горизонт, то последний блокпост на выезде из Багдада, через который медленно пробирались машины. Наконец, в тот момент, когда Гризову показалось, что у него начал плавится мозг, поступила команда:

– Внимание, Голуаз и Коля, выдвигаемся на дорогу. Изображаем новый пост и берем белый «Мерс», который только что прошел проверку. За ним никого больше нет. Но, без стрельбы по–тихому. Чтоб не спугнуть морпехов, они рядом. Журналист остается в засаде.

Гризов кивнул тяжелой головой, смахнув каплю пота с кончика носа. Остальные бодро поднялись, взяли короткие автоматы, заранее вынутые из рюкзаков, и быстро спустились на раскаленное полотно дороги Багдад – Эн–Наджеф.

Гризов на секунду заинтересовался автоматами. Это были не укороченные «Калаши», а совсем другая модель: узкие, тонкие, черные. И, судя по виду, легкие. Такие автоматы Антон видел только в кино у израильских или тех же американских спецназовцев. В том, что и нашим армейцам такие удобные игрушки не помешают, Гризов не сомневался, только вот отделить русского солдат от автомата Калашникова, пусть и громоздкой, но убойной машины, так быстро сознание как–то отказывалось. Должно было пройти время, отпущенное на осознание того факта, что генералы перестали думать только о своих черных прибылях и стали заниматься непосредственной работой: снабжением русской армии лучшими образцами вооружения. А их немало накопилось в различных секретных КБ. Кое–что уже даже дошло до опытных образцов. Уже даже стреляло, летало и плавало, поражая экспертов на военных салонах новизной технической мысли. Но, к сожалению, дальше единичных образцов дело не шло. То денег не хватало, то желания у командования. А в результате более расторопные американцы, вооружив свою армию новейшими образцами техники, сливали на мировой рынок всякое старье, продвигая Россию все дальше по пути одряхления армии.

Нет, когда–то мы были мощными и сильными, но все это было когда–то. В те времена, когда страной владел сильный дух коллективизма, объединявший людей. Его хватало на все, во всяком случае, на то, чтобы создать мощную армию. А сейчас своя армия, несмотря на отдельные, чудом, сохранившие боеспособность части, вызывала у Гризова странные чувства. Она казалась журналисту, знавшему русских людей, колоссом на глиняных ногах. Мощный каркас еще стоит, но дух победителей уже испарился. Ударь его посильнее, и он рухнет. Рассыплется в прах, открывая пехотинцам врага пусть к столице. Ведь так уже бывало в нашей истории не раз, когда враг, прорвав слабую оборону неверия в свои силы, докатывался почти до столицы, и смерть нависала над государством. Оно много раз могло перестать существовать. Но не перестало. Будет ли так всегда? Антону хотелось верить, что и теперь, в который раз, мы снова восстанем из пепла, и воинственный дух победителей вернется в наши души.

Пока Гризов размышлял на высокие темы, из–за ближайшего песчаного холма, выехал белый «Мерседес» старой модели. За рулем сидел бородатый араб, рядом еще один, похожий на него издалека, как две капли воды.

Голуаз и Коля Быстрый, стоявшие по краям дороги, были одеты в песчаного цвета куртки и того же декора брюки. Сразу не поймешь, военные или гражданские. А одинаковые кепки придавали им даже более военный вид, чем одежда. На то и сделал ставку Костян, одетый также и стоявший посреди дороги. Когда машина приблизилась на расстояние пятидесяти метров, он взял автомат в левую руку, приподнял дуло повыше, чтобы водитель понял его намерения недвусмысленно.

И водитель понял. «Мерседес» затормозил, взвизгнув покрышками. «Охранники» блокпоста приблизились с трех сторон к остановившейся машине, взяв на прицел водителя и его спутника. Водитель «Мерседеса» смотрел на странно одетых американцев, ожидая от них сигнала к действию. По его лицу было видно, что он сильно удивлен, если не сказать больше. Будь его воля, послал бы всех этих американцев, понаставивших свои посты через каждый километр, к Аллаху, но сейчас за ними была сила, Аллах же оставил Ирак. И потому приходилось стелится перед оккупантами и рассчитывать, что не убьют. Понемногу привыкать к новому порядку.

Со своего места Антону было видно, что все заднее сиденье «Мерседеса» было завалено апельсинами. Видно, ехали в Эн–Наджеф или промежуточные поселки толкнуть товар по сходной цене. Голод не тетка. «Интересно, подумал Антон, на каком языке будет общаться Костян с арабами. Неужели на арабском?».

Но все оказалось гораздо проще. Приблизившись, Костян махнул дулом автомата в сторону выхода и сказал по–английски:

– Гоу, гоу!

Уже привыкшие за время оккупации к новому языку арабы повиновались. Едва они вышли из машины, Голуаз и Коля Быстрый отогнали их на обочину, поставили на колени и связали веревками, вытащив их из своих карманов. Сообразив, что у них отнимают машину, купцы заволновались, один даже что–то залопотал по–арабски. Но Голуаз для острастки легонько ткнул его прикладом в плечо и сказал как на родном, войдя в образ:

– Шат ап, факин эрабс!

Водитель и его пассажир притихли.

Тогда Костян подал знак Гризову, который подхватил рюкзак на одно плечо и спустился к машине. Открыв задние двери, спецназовцы, наконец, заметили то, что Гризов рассматривал уже пять минут: апельсины. Надо было что–то делать.

Голуаз остался охранять арабов, Костян с автоматов наперевес наблюдать за дорогой, а Коля Быстрый вместе с Антоном стали руками выгребать апельсины из салона. Минут через пять основная масса цитрусовых перекочевала в придорожный песок к большому огорчению арабов, надеявшихся их продать в соседнем ауле.

– Все, – приказал Костян, – хватит. Пора грузится. А то не ровен час, еще кто подоспеет. Не хотелось бы затевать стрельбу.

Открыв багажник, Гризов к счастью обнаружил его почти пустым. На дне валялись только пара ключей и какие–то инструменты. Почему иракцам взбрело в голову перевозить апельсины в салоне, этого он понять не смог. Видно, не только русские загадочная нация, которая возит сено в салоне автомобилей, как ему уже не однажды пришлось наблюдать в своей жизни.

Побросав рюкзаки в багажник, спецназовцы оставили себе только оружие, и расселись в салоне белого «Мерседеса». Костян, сев за руль, дал газу и, оставив в облаках придорожной пыли двух иракцев, погнал в сторону Эн–Наджефа, до которого было еще километров сто и неизвестно сколько американских блокпостов. Но Костяна это не пугало. По всей видимости, он с каждым километром приближался к своей цели и готов был использовать для этого любые средства, вплоть до экспроприации транспорта даже у арабов.

Поскольку американцы по этой стране перемещались только на военном транспорте, то последнее было гораздо незаметнее. Ирак, конечно, оккупирован. Но американцы играли в демократию перед объективами телекамер, и кое–де разрешали арабам перемещаться относительно свободно. Конечно, на каждом шагу человеку в гражданской машине требовался пропуск, но Гризов, увидев, как спецназовцы обходятся с американскими морпехами, решил, что в это время и этой стране, чтобы управлять всеми видами транспорта, им не нужны даже права. Они сами возьмут все, что нужно и разберутся с любым патрулем. А потому он спокойно сидел на заднем сиденье автомобиля, тихо радуясь, что хотя бы сейчас рюкзак не бьет его по затылку.

Тем временем Голуаз, расположившись на переднем сиденье, обследовал бардачок машины и не обнаружил там ничего путного: ни аудиокассет, ни ножика, ни стаканов. Только запылившиеся презервативы. Впрочем, все это у бойцов еще было в избытке, кроме кассет, в которых они не нуждались и презервативов. Не до секса пока. Война кругом. Чего нельзя было сказать об американских морпехах. Те, похоже, без «Плейбоя» с картинками голых теток и плеера с рэпом в ухе, войны не представляли. Про американцев Гризов знал точно, пока их не ударить очень больно, как при Перл–Харборе, эти недоноски будут думать, что война это рок–н–ролл плюс «Кока–кола». Больше всего в своей жизни Гризов мечтал заставить хваленую американскую армию воевать на своей территории, чтобы нация пожирателей гамбургеров на себе ощутила всю демократию, которую она несет миру. Услышала звук падающих на голову авиабомб. Осознала свою настоящую миссию.

Два упавших небоскреба международного торгового центра тому подтверждение. Одной трагедии, а потом нескольких писем с Сибирской Язвой, оказалось достаточно, чтобы привести самый сильный с виду народ в панику. Этот удар был невыносим для гордости того, кто привык считать себя сильным, а свой путь самым верным в мире, забывая о том, что живет на планете не один. Пока не один. И кто–то должен был срочно умереть, чтобы народ, не дай Бог, не усомнился в своем образе жизни. Не перестал покупать «Кока–колу» и танцевать дикие пляски в церквях. А священники не перестали молиться о том, чтобы богатые прихожане пожертвовали им миллион долларов наличными.

Раздумывая надо всем этим, Гризов смотрел сквозь тонированное окно, на, то и дело, пролетавшие мимо финиковые пальмы. Пейзаж за окном был неизменным: холмы, чахлая растительность у дороги и некое подобие зеленого леса в глубине. Все–таки сейчас они ехали еще по территории самых плодородных земель во всем Ираке, со скоростью сто километров приближаясь к его пустынным окраинам.

Пока ни одной встречной машины им на дороге не попалось, если не считать, что полчаса назад они разминулись с до боли родной «Пятеркой», водитель и пассажиры, которой пили яблочный чай, остановившись на обочине.

Вообще Антон отметил, что в Ираке попадалось довольно много родной техники. От машин до танков. Не зря же Советский Союз столько лет вкладывал сюда миллионы долларов, строил плотины и электротехнические заводы, делился технологиями, почти ничего не требуя в замен за инвестированные деньги. Разработка месторождений, конечно, тешила сердце, но в Ираке нефти было не много. Основная часть ее находилась в Кувейте и соседнем с ним Иране, а на долю Ирака оставалось процентов пять от общего количества в этом регионе. В мировом масштабе это было тоже не мало, особенно если принять во внимание ее отличное качество. Но Антону, как журналисту, почему–то казалось, что наши высшие менеджеры государства, как всегда разбрасывались народным достоянием, не умея его сохранить и преумножить. Они все отдавали даром, в отличие от тех же американцев, которые просто молились на наличные и готовы были продать все, даже своего президента, если им хорошо заплатить.

Глава 10. Дорога на Эн–Наджеф

Проехав километров семьдесят по шоссе в сторону Эн–Наджефа по плодородным землям Ирака древний «Мерседес» стал выказывать первые признак хвори: чихать и кашлять. Еще через пять минут Костян выдал диагноз:

– Баста, карапузики. Кончилися танцы.

Он крутанул рулем вправо и автомобиль, натужно чихая, закатился за придорожный холм, скрывшись из виду тех, кто мог проехать по дороге на Багдад. Приятная тень от нескольких деревьев, росших на холме, легла на раскаленную крышу «Мерседеса».

– Бензин? – уточнил Голуаз.

Костян кивнул.

– Он родимый. Скончался дешевый бензин в Ираке. Дальше придется думать.

– А чего тут думать? – переспросил Коля Быстрый, – шоссе рядом. Солнце еще не село. Впереди целый день. Надо двигать дальше по шоссе, командир. Рискованно, конечно, но пока нам везло. Прихватим новую тачку и дальше на юг.

Костян помолчал немного, а потом пробормотал себе под нос.

– Шла Саша по шоссе и сосала сушку… Ладно, надо пораскинуть мозгами. Голуаз в дозор на холм, остальным отдыхать в тенечке. Как появится что на горизонте, дашь знак. Минут через десять не раньше. А я пока выйду на связь.

Голуаз, прихватив автомат, растянулся на песке с биноклем в руках. Сам Костян вылез из машины, обошел ее и достал из багажника свой рюкзак. Затем извлек из него портативный компьютер. Сев обратно, Костян открыл крышку и нажал на кнопку включения. Через несколько секунд экран ноутбука призывно заморгал. Высветилась надпись: «Введите пароль». Костян ввел и вошел в систему. Набрал короткое сообщение на клавиатуре, мгновенно отправил. Хотя никакого мобильного телефона Гризов не увидел. Наверное, в этом пакете было «Все включено». Что именно он набивал, Антон тоже не видел, да и подсматривать как–то было не ловко за своими. Наверное, написал «Вышли на исходную» или что–то похожее, подумал журналист.

Затем на экране возникла карта Ирака с обозначенными населенным пунктами. Тут уж Гризов не выдержал и подался вперед, в надежде узнать дальнейший маршрут движения, но к своему разочарованию не увидел на экране никаких красных стрелок, обозначавших направление главного удара. Только подробная карта местности с нанесением дорог, рек и вершин, города и различные поселки. Одно все–таки было интересно, карта показывала красным крестом их местонахождение в данный момент. Видимо, Костян сверялся по спутнику. Группа была уже недалеко от Эн–Наджефа. Впереди по курсу скоро доложен был появиться какой–то городишка или поселок, которых вокруг Эн–Наджефа было штук пять, и все сосредоточены вдоль дороги. Там наверняка мог обнаружиться блокпост американцев. Не в первом, так во втором поселке.

Коля Быстрый, наклонившись к водителю, через его плечо рассматривал карту. Костян молча размышлял о чем–то минут пять, глядя на хитросплетения дорог и расположение населенных пунктов. Потом, наконец, вынес свое решение.

– Ладно, орлы, рискнем еще разок. Повторяем операцию. Берем транспорт и движемся километров двадцать по дороге вот до этой отворотки, – Костян ткнул пальцем в экран, где еле видная проселочная дорога круто уходила вправо, не доходя до первого поселка, – что ведет в обход населенных мест к воде. Опять берем лодку и плывем вниз по течению Евфрата еще километров двадцать, а там пристаем к противоположному берегу.

Мысль поплавать в очередной раз на такой жаре у Гризова не вызвала сопротивления, но проследив общий маршрут движения, журналист догадался, что они двигаются в сторону пустыни, которая постепенно начиналась именно к югу от Эн–Наджефа и не удержался от вопроса.

– Уважаемый, – поинтересовался он у старшого, – а мы часом не в пустыню собираемся? Не в Саудовскую Аравию?

Костя неопределенно помотал головой.

– Идем, как идется, брат. Куда глаза глядят. Гуляем.

– Ну–ну, – недовольно пробормотал Антон, откинувшись на сиденье, – конспираторы.

Костян выключил ноутбук и закрыл крышку. Затем вылез из машины, убрал его обратно в багажник и, осторожно подобравшись к Голуазу, залег рядом. Через пару минут с холма раздался приглушенный свист. Значит, со стороны Багдада по дороге что–то приближалось. Коля Быстрый и Антон, покинули «Мерседес», присоединившись на позиции к двум спецназовцам.

На этот раз, из–за дальнего холма показался старенький грузовичок с ободранным тентом. Это был «Форд» неизвестного года выпуска. Как ни странно, водитель находился в кабине один.

Операция прошла успешно и быстро. Русские спецназовцы вышли на дорогу, остановили арабского дальнобойщика, вытряхнули его из машины с криками «Гоу–гоу». Проверили кузов, который оказался пустым, если не считать жестяных ведер и нескольких ящиков. По всей видимости, этот водила только собирался что–то забрать или купить в окрестностях Эн–Наджефа, а потому гнал туда порожняком.

Оставив растерянного араба у дороги, четверо русских уехали на его грузовике. Обследовав показания нехитрых приборов, сохранившихся на щитке, наверное, с тридцатых годов прошлого века, Костян обнаружил, что бензина хвати от силы километров на пятьдесят. Но, судя по намерениям старшого, больше им и не надо было.

В кабине «Форда» поместилось только двое, Костян и Голуаз, и то им там было тесновато. Гризов вместе с Колей опять оказались позади, то есть в кузове, среди гремящих ведер и ящиков. Здесь было ужасно жарко, к счастью тент был ободран не полностью и в целом защищал от солнца. Но вот от горячего ветра и песка, полетевшего на встречу, сразу после начала движения по автостраде, уже ничего не спасало. Приходилось ехать, ужавшись в размерах и прищурившись, словно китайский спецназ.

Гризов любил поговорить по дороге с хорошими попутчиками. Но, в «Мерседесе» этого не получилось, отдыхал после марш–броска, устал с непривычки. А сейчас тем более возможности не было, стоило только открыть рот, как туда набивался летящий песок. Сквозь дыры тента, прищурившись, Гризов, тем не менее, мог видеть дорогу впереди, которая петляла меж песчаных холмов, то, пропадая, то, вновь возникая вдали среди финиковых пальм, тополей и неизвестных кустарников.

Трясясь на ухабах, старенький «Форд» проехал по совершенно пустынной дороге еще километров пятнадцать или около того, когда далеко впереди Антон разглядел несколько высотных домов вполне европейской конструкции. Судя по всему, это был Эн–Наджеф или один из его урбанизированных пригородов. Город вдали заметил, похоже, не только зоркий журналист. Метров через пятьсот грузовик вдруг круто взял в право и свернул с трассы на проселок, углубившись в небольшой редкий лесок, состоявший по мнению Гризова из каких–то тропических деревьев. Так он называл почти все здешние деревья, кроме финиковой пальмы и тополя, поскольку никогда в Ираке не бывал и местной флорой не увлекался.

Дорога пошла под уклон. Очень скоро, старенький «Форд», вырулив из–за крутого поворота, на полном ходу выскочил к переправе. Точнее это была паромная переправа через Евфрат, у которой столпилось к удивлению русских спецназовцев немало народа. Ожидая своей отправки на тот берег на плоском пароходике, к которому был привязан небольшой понтон, собралось около десятка разномастных машин. Водители стояли рядом, покуривая. Судя по виду у них было все в порядке: досмотр прошли. А чуть в стороне от общего места парковки, притулился вездесущий «Хаммер» с наблюдателями.

Костян мгновенно оценил обстановку, вместо ожидаемого пустынного съезда к воде они попали в самое оживленное место. Делать было нечего, лодку надо раздобыть в любом случае. Единственная помеха тому, – «Хаммер» с американцами. Быстро осмотрев место предстоящего действия, пока их еще принимали за очередных арабов желавших переправиться, Костян чуть не испустил радостный вопль каманчей. Справа от понтона виднелась, вытащенная на берег, настоящая современная моторная лодка. Рядом с ней сейчас копошились двое из четырех американцев, составлявших, судя по всему, весь гарнизон этого блокпоста. Третий сидел за рулем джипа, а не стоял за пулеметом, тоже хорошо. Ну, а четвертый, завидев грузовик, вскинул винтовку «М–16» и прогулочным шагом победителя направился досматривать вновь прибывших.

Разглядывая сквозь лобовое стекло этого расслабленного потомка и носителя духа древнеримской империи, без каски, бритого наголо, в солнцезащитных очках и с винтовкой в руках, Костян ловил себя на мысли, что тот очень уж хочет быть похожим либо на Шварценеггера, либо на Жана Клода Ван Дамма.

– Да, – сказал он сам себе, держа руки на руле, – испортило вас собственное кино.

А затем, обернувшись к Голуазу, который, опустив руки вниз, перевел затвор автомата в боевое положение и оценивал обстановку, добавил:

– Ну, ты все понял, да?

– А то, как же, – кивнул Голуаз, – лодку берем.

С этими словами он толкнул дверь грузовичка ногой, вскинул автомат и всадил прямо в лицо расплавленного от жары оккупанта, который уже начал с первым подозрением рассматривать странно одетых арабов, короткую очередь. Солдату напрочь снесло голову. Выронив винтовку, которой он так и не успел воспользоваться, изуродованный труп мягко рухнул на прибрежный песок, как мешок с сеном.

Почти одновременно сверху из кузова раздалось, одна за другой, две коротких очереди. Это Коля Быстрый метко уложил двух других американцев, копошившихся метрах в тридцати от грузовика у самой лодки. Резко вскрикнув, оба рухнули лицом в мутную и теплую воду Ефрата, замутив ее своей кровью. Последний солдат удачи, сидевший за рулем «Хаммера» и смачно затягивавшийся сигарой, видно то был сержант, тоже не успел среагировать. На его лице отразилось только неизменное «Fuk!», когда Коля, полоснув по джипу третьей очередью, через неосторожно открытую бронированную дверь, пригвоздил сержанта к сиденью.

Разобравшись с американцами, Костян дал газу и подвел грузовичок прямо к берегу. Коля Быстрый спрыгнул на песок и вместе с Голуазом, скользнув взглядом по окрестностям на предмет неучтенных морпехов, направился к лодке, чтобы осмотреть, не наделал ли он в ней дырок, когда стрелял. К счастью обошлось.

Костян вылез из кабины и махнул рукой Антону, чтобы тот покинул грузовик. Журналист прыгнул на мокрый песок, и, прихватив два рюкзака, свой и оставленный в кузове Колей, резво зашагал к воде. Последним к лодке приблизился Костян, прикрывавший операцию с тыла.

Испуганные арабы, прижавшиеся к своим машинам на понтоне и рухнувшие на палубу пароходика, наблюдали за происходящим, не зная, кто эти странные люди, затеявшие стрельбу. А когда убедились, что американцы все убиты, а их никто пока убивать не собирается, то подняли такой радостный вой, что он, наверное, был слышен на всем побережье Евфрата. Костян даже на всякий случай дал очередь в воздух, чтобы временно, до отъезда, утихомирить арабов. Те притихли на несколько секунд, но не найдя убитых в своих рядах, снова принялись радостно орать, указывая на американцев. Теперь их было не обмануть. Автоматная стрельба в воздух была для них с детства знакомой музыкой. В других обстоятельствах русских спецназовцев, вероятно, сделали бы национальными героями Ирака, но сейчас Костян решил обойтись без лишней помпезности.

Убедившись, что моторная лодка вполне пригодна для немедленного плавания и легко увезет четверых с багажом, спецназовцы, быстро погрузившись, отчалили под радостные крики иракцев. Перед отплытием, Голуаз сбегал обратно к «Хаммеру» и установил растяжку на дверь водителя, сбросив тело мертвого сержанта на песок. Так что американцев и в будущем ждал сюрприз. Не оставлять же в полном порядке целую боевую единицу.

Лодка была с металлическим днищем и резиновыми поплавками по всему периметру, что позволяло ей не утонуть, даже после получения дырок ниже ватерлинии. Мощный мотор «Меркьюри» работал на полную катушку, легко унося её с людьми и грузом вперед. Это вселяло надежду, но Костян, едва отчалили, сразу сообщил команде, что на такой классной лодке далеко не пройти. Американцы скоро узнают о происшедшем на переправе и кинуться ее искать. А до Эн–Наджефа рукой подать. Хотя, группе всего только надо пройти десяток километров по воде и высадится на другой берег реки перед самым городом. Так что, может, и дотянут до места высадки. Ну, а если что, надо будет искать другое плавсредство.

Старшой как в воду смотрел. Не успела моторка со спецназовцами пройти по мутной и теплой воде Евфрата, на взгляд Гризова, и пяти километров, как позади раздался стрекот вертолета. Судя по звуку, даже сразу двух. Значит, американцы уже всполошились. Ничем хорошим это не грозило. Особенно когда на дворе белый день, а на реке никого кроме одной единственной моторки, которая в этих местах казалась инопланетным космическим кораблем и не могла не обратить на себя внимания вертолетчиков.

Костян обернулся к сидевшему за рулем Голуазу, крикнув:

– Правь к берегу!

Но тот и сам уже закладывал дугу в сторону тростников и видневшегося между ними утлого домика с пирсом. Когда вертолеты вот–вот должны были показаться из–за поворота реки, Голуаз на полном ходу загнал лодку под высокий пирс. Антон еле успел пригнуть голову, едва не рухнув на дно лодки, чтобы не расшибиться о нависавшее над водой здоровенное бревно. Для остальных такие развлечения, похоже, были в порядке вещей. Никто даже слова не сказал Голуазу. Только одному Антону захотелось крепко выругаться, но и он промолчал для конспирации.

Буквально через десять секунд вертолеты пронеслись в сотне метров над руслом широкой реки в сторону Эн–Наджефа. Гризов спинным мозгом почуял, что разыскивают именно их. Спустя минуту вертолеты вернулись, на этот раз они пронеслись прямо над пирсом. Успокаивало только то, что американцы не стреляли. Значит, точно не смогли определить их местонахождение.

Когда вертолеты, сделав еще один заход, улетели совсем, Костян скомандовал:

– Выбираемся на берег. Осторожно ищем местную лодку и ждем. Эту придется бросить. До темноты отсюда ни ногой. В ближайшее время американцы не успокоятся. Значит, пойдем ночью, переправа уже недалеко отсюда. Коля осмотрись.

Осторожно выгрузив рюкзаки с поклажей, спецназовцы заняли пустующий дом. Пока Коля Быстрый проводил рекогносцировку на местности, привязав лодку под пирсом, чтобы ее не заметили с воздуха, Голуаз успел сварить горячего супа из сублиматов, устроив в одной из закрытых комнат небольшой походный костер.

После всей этой беготни журналист ужасно устал и с удовольствием бы остался здесь на пару дней отдохнуть. На берегу Евфрата ему с первого взгляда понравилось. Тепло, светло, пологие прибрежные холмы, много зелени. Древние шумеры знали, где поселиться. Если бы он находился тут в творческой командировке или туристической поездке, то он так бы и сделал. Но его командировка формально закончилась с убийством Натальи из Самары. А все, что с ним происходило в течение двух последних дней и ночей, напоминало Гризову какой–то непрерывный кошмар. Он даже вдруг стал тосковать по своему уютному рабочему месту в редакции, где можно было, не торопясь, попить кофейку, глядя мутным взором в экран компьютера. И ждать пока навеет что–нибудь гениальное. Но все это было недостижимо.

Самым реальным из приятного пока оказался супчик, который сварил Голуаз в небольшом походном котелке. Каждому досталось по чашке. Отхлебывая свою порцию из алюминиевой чашки, выданной новоявленным поваром, Гризов, прислонившись к шершавой кирпичной стене, наслаждался моментом. Горячая жидкость с кусочками чего–то мясного, приятно обволакивая пищевод, просачивалась внутрь организма, который от этого приходил в экстаз.

Скоро вернулся Коля Быстрый. Голуаз отправился в дозор, а Коля, прихлебывая свой супчик рассказал о том, что ему удалось в трехстах метрах вниз по течению обнаружить рыбацкую лодку и надыбать по соседству весла. Все это спрятано до поры в укромном месте. А проведенная рекогносцировка на местности ясно говорила о том, что Эн–Наджеф уже совсем рядом. Но, в районе предполагаемой переправы расквартирована целая рота морпехов США. Там же находились пятнадцать «Абрамсов» и около дюжины «Хаммеров». Корме того, чуть выше на холме расположились американские вертолетчики. На террасе, оборудованной под вертолетную площадку, стояло четыре «Апача». В общем, стоило призадуматься, прежде чем лезть с голыми пяткам на шашку.

Чапай, то есть Костян, впитав новые сведения, вскрыл свой ноутбук и проверил маршрут по звездам. Что–то набил на клавиатуре. После пятиминутного размышления он захлопнул крышку компьютера и выдал бойцам новую вводную.

– Получается, что переправляться сразу под городом нельзя. Выше города уже не сможем, назад тоже нельзя. Времени на обход нет. Остается одно, – проплыть через Эн–Наджеф и выйти на берег ниже по течению.

Коля Быстрый, не прекращая есть, кивнул. Ему, похоже, было все равно где переправляться выше или ниже по течению. А вот Гризов, услышав о том, что для начала придется проплыть под носом у американцев, которые только и ждут момента, чтобы накрыть людей уничтоживших блок пост на переправе прямо у них под носом, несколько загрустил. Многие арабы на пароме их видели, и, несмотря на доброе дело, которое они сделали для оккупированного Ирака, могли легко опознать. Стоит американцам только прибегнуть к излюбленному способу вербования друзей в лагере врагов – подкупу – как немедленно найдется какой–нибудь арабский Иуда, который за пару долларов сообщит оккупационному командованию, что это был Гризов. А, поймав на этом деле русских с оружием, американцы получат в руки материал для скандала не хуже, чем тот, что нес сам Гризов в своем рюкзаке. Причем можно сначала их убить, а потом раструбить на весь мир, что русские спецназовцы убивают американцев в Ираке.

Впрочем, как уже понял и сам журналист, выбора у него опять не было. Он уж точно не знал, где именно нужно переправляться и зачем вообще это нужно. А потому смирился, доел свой супчик и лег спать, предварительно уточнив у Костяна, что спать можно, поскольку выступать в это великое, дай Бог не последнее, плавание, придется только, как стемнеет. В дозор его почему–то не ставили, видно, не доверяли пока военной выучке журналиста.

Антону показалось, что он едва закрыл глаза, как его тут же разбудили. На самом деле, за пустым оконным проемом уже расплылась по небосводу черная восточная ночь, усыпав его звездами. Что, однако, не делало ночь светлее.

Закинув рюкзаки за спину, группа отправилась вслед за Колей Быстрым, который повел всех к лодке, спрятанной в укромном месте на берегу. Шли минут двадцать в кромешной темноте, стараясь не шуметь и слушать ночные звуки. Местом, где Коля спрятал новое плавсредство, оказалась укромная заводь, окруженная со всех сторон тростником.

Лодка на ощупь была почти как две капли воды похожа на ту, на которой они совершили свою первую переправу в Ираке через теплые воды Тигра. На той лодке Гризов засадил занозу в палец, который болел до сих пор. Основным отличием был невысокий тент, натянутый над половиной лодки, который при необходимости мог защитить от дождя. Хотя, никаких дождей за все время пребывания в Ираке Антону увидеть не удалось. Решив, что время поразмышлять о предназначении тента у него еще будет, журналист погрузил под него свой рюкзак. Помог погрузиться товарищам по оружию и залез в лодку.

Из заводи выходили на веслах. В первой партии за них взялись Голуаз и Коля Быстрый. Антон халявил пока, лежа среди рюкзаков на корме лодки и размышляя о том, спят ли сейчас американские солдаты на другом берегу. Костян, сидевший дозорным на носу, похоже, думал о том же. Едва лодка выбралась на открытую воду и ее течением начало сносить к центру реки, он приказал осторожно двигаться вдоль зарослей тростника, которыми был покрыт весь этот берег.

Голуаз и Коля напряглись и прижали плавсредство к тростнику так, что лодку, качавшуюся на черных волнах, было не отличить от воды. Мерно работая веслами, они старались не шуметь, чтобы не привлекать внимание расквартированных на противоположном берегу американцев.

В лагере морпехов, похоже, царил полный покой. Еще даже не поравнявшись с ним, Гризов услышал звуки рэпа, и разглядел мерцающие огни на дальней оконечности военной базы. Американцы были верны себе. Судя по всему, там началась дискотека. Сотня потных мужиков, не назначенных сегодня в наряд, оттягивалась, нервно дергаясь с банками пива в руках между силуэтами бронированных «Абрамсов» с зачехленными орудиями. С такого расстояния было не видно подробностей, но Гризов мог поручиться, что с женским полом там было не важно. Ни дать, ни взять бар «Голубая устрица» на выезде.

Свесившись через борт, Антон окинул взглядом акваторию. Впереди, в паре километров темнел Эн–Наджеф. К счастью во время войны там разбомбили почти все коммуникации, поэтому с наступлением темноты этот иракский город не заливался огнями, а погружался в темноту. Слева, до самого моста, стоявшего уже в глубине первых кварталов города, тянулся заросший тростником берег, вдоль которого крались на лодке спецназовцы. Никаких признаков набережной не было видно. Кроме того, оказалось, что весь город стоит на правом берегу, там же где и база американцев, а слева имеются только редкие пригородные постройки. Антон просто не поверил своему счастью. Впрочем, радоваться было рано. Неизвестно, где морпехи расположили своих наблюдателей.

Самым ярким пятном ночного пейзажа сейчас была американская военная база на противоположном берегу, которой по всем канонам военного времени полагалось находиться минимум в полумраке. Но американцы, похоже, так не считали. Они уже никого не боялись и потому, захватив чужую страну, спокойно предавались своим любимым развлечениям – пьянству и наркотикам. Иногда, грабежам чужих культурных ценностей. Сразу за базой, в отблесках прожекторов, виднелся полуразрушенный минарет. Гризов готов был поспорить, что половина солдат–освободителей, воинов демократии, которые сейчас отплясывали между танками, обычно справляют там нужду. А на этих мужских танцах они были или обкурившимися или нанюхавшимися. В отличие от русских, которые в такой ситуации, скорее были бы пьяными в стельку и давно уже купались бы в реке.

Со стороны воды к базе примыкала небольшая деревянная пристань, по которой расхаживало двое патрульных. К пирсу был пришвартован и военный катер, оснащенный крупнокалиберным пулеметом, напомнивший Антону катер из фильма Копполы. На таком катере мог разместиться экипаж из пяти ли шести человек. Только сейчас, кроме патрульных, на пирсе никого не было. Да и те с завистью посматривали в сторону пьяного буйства, происходившего между танков.

Провидение хранило русских. Река была довольно широка в этом месте, а ночь темна. Они миновали расположение основной группировки американских войск под Эн–Наджефом без проблем, помогла дискотека. Да никто из американцев и не верил, что арабы могли набраться наглости атаковать такую силищу. Арабы и не атаковали. А вот у Гризова, взиравшего из темноты на распоясавшихся морпехов, просто руки чесались шарахнуть по ним из чего–нибудь крупнокалиберного. И не обязательно из пулемета. Хорошо бы подтянуть артиллерию или вызвать авиацию. Пара заходов и нет базы. Но пока приходилось молча пробираться мимо берегом реки в надежде, что тебя не заметят.

Через полчаса они уже были в городе. Точнее, на левом берегу закончился тростник, и начались постройки. По большей части это были сараи, но скоро начались и дома. Большинство пустовало, хотя несколько раз с берега доносились голоса. Проплывая под мостом, в царившей тишине спецназовцы услышали сверху звук мотора, а потом английскую речь. На мосту ненадолго остановились два «Хаммера», патрульные о чем–то поговорили и быстро разъехались. Они явно не искали русских, проплывавших в этот момент под мостом, а просто несли службу. Похоже, никто в Эн–Наджефе не искал их. Это немного успокоило Гризова.

Скоро он и Костян сменили уставших гребцов. Работая веслами, Гризов даже взбодрился и решил, что за время этого путешествия он немного подкачается и поправит здоровье на свежем воздухе, если конечно, его не застрелят американцы.

Небо, полное звезд, нависало над ними бесконечным персидским ковром. Река казалась пустынной. Пока им не попалось ни одной лодки. И вообще этот берег Ефрата словно вымер. Может быть, спасаясь от войны, жители покинули обжитые районы: бои за Эн–Наджеф были сильнейшими. А может, американцы вообще запрещали жителям Эн–Наджефа ходить по реке. Так или иначе, спецназовцы совершали свое ночное плавание в полной тишине, лишь плеск волн сопровождал их. Хотя это было им только на руку.

Методично работая веслом, стараясь с каждым гребком оставить позади как можно больше пространства, занятого врагом, Антон иногда бросал пытливые взгляды на городские кварталы видневшегося на правом берегу города. Во мраке, конечно, были видны только силуэты. Но иногда ему удавалось разглядеть большие дома, высотки, а однажды он даже рассмотрел огромный комплекс зданий, поразивший его своей монументальностью, которую даже ночь не могла скрыть. Что это было: один из многочисленных дворцов Хусейна или храм исламского святого, Антону было не ведомо. Но от этих камней исходил какой–то священный трепет. Гризов почуял его на расстоянии. Что–то магическое было здесь заключено. Может быть, там лежала древняя мумия или когда–то обитало местное божество, а может и нет, но здание это резко выделялось среди остальных силуэтов. Оно наверняка было очень древним, простоявшим на этом месте не одну сотню лет, и видело на своем веку многих великих правителей Междуречья, от Хаммурапи до Навуходоносора.

«Надо будет на привале расспросить Колю о местных достопримечательностях, решил Гризов, надо же набираться информации от местного колорита. Да сделать пару снимков с натуры, а то никто и не поверит, что я здесь был».

Через час гребли они снова поменялись. Постепенно город остался за кормой. А спустя еще час, когда русло реки стало забирать вправо, они оказались уже далеко внизу по течению от Эн–Наджефа, благополучно миновав американские посты. Река здесь текла немного быстрее, и старшой разрешил отдохнуть, позволив ласковым водам Евфрата нести лодку, куда им вздумается. О месте высадки, которое Гризов полагал сразу за Эн–Наджефом, Костян почему–то пока молчал. А вода уносила их все дальше в сторону Кувейта. Постепенно начинало светать. Над рекой появился теплый туман такой густоты, что Антон не мог различить, где кончается вода и начинается небо. Берега вообще было не видно, поскольку лодка теперь шла ближе к середине реки.

Когда из–за дальних холмов по левую руку появился край солнца, журналист вдруг увидел там огромную круглую постройку из кирпича светлой глины, похожую на гигантскую башню с глазницами окон и проемами дверей. Она была колоссальной ширины. Целый город в башне. Неизвестно где начиналась, – основание тонуло в тумане, – и неизвестно где кончалась, поскольку башня уходила так высоко в небо, что терялась в облаках. Гризов не мог в это поверить. Он не увидел ее окончания. Таких небоскребов даже в Америке не было.

На секунду, оторвав глаза от башни, Антон уперся взглядом в дно лодки, пытаясь собраться с мыслями, а когда поднял их снова и посмотрел на левый берег, то ничего не увидел. Башни не было.

Глава 11. Вавилон позади

Словно ища поддержки, журналист взглянул на своих спутников. Но те, как ни в чем не бывало, продолжали грести. Коля, не отрываясь, смотрел вперед, словно боялся, что из тумана вот–вот выплывет опасный валун. Голуаз расслаблялся позади, под тентом, думая о чем–то своем. А Костян, сидя на носу, смотрел на противоположный берег.

– Заворачивай вправо, – раздалась вдруг его команда, – здесь и пристанем. Хорошо уже.

Коля быстрее заработал веслом, а Гризов наоборот, пропустил несколько гребков. Лодка повернулась носом в сторону правого берега и, через несколько минут, уткнулась в мягкий песок.

Один за другим спецназовцы высадились на берег, озираясь по сторонам. Солнце поднималось все выше, немного развиднелось, но туман от реки все еще накрывал их с головой. Единственное, что они видели это высившийся чуть поодаль песчаный откос, на который и нацелился подняться Костян.

Антона тянуло спросить ребят, что это он сейчас видел. Но, поскольку его могли принять за сумасшедшего, ибо никакой башни больше не было, то он воздержался, решив для себя, что это был мираж. Они ведь уже почти подошли к границам пустынных областей Ирка, хотя недостатка в воде прока не испытывали, но чем черт не шутит. И все же на душе у журналиста было не спокойно. Никогда раньше он у себя глюков не отмечал, даже после сильных возлияний. А сейчас готов был поклясться, что видел эту чертову башню. Очень уж яркой и огромной она была, чтобы ее не заметить.

И все же объяснить самому себе, что он видел, а что нет, он пока не решался. Все–таки не доктор Фрейд. Решил подождать. Говорят, галлюцинации повторяются, если они навязчивые, а если нет, то проходят. Может из ребят, кто–нибудь что заметил, тогда легче будет. Говорят, что коллективных галлюцинаций не бывает. Если видели все, – то это правда, а не глюк. Антон решил поднять этот вопрос попозже. Хотя бы на первом привале.

Перед марш–броском на вершину холма, Костян велел ему впервые за время похода вскрыть рюкзак Ивана Петровича и достать автомат. Оказалось, что Гризов уже который день таскает за спиной автомат, хотя уже не раз мог его применить. Но, видно, у Костяна были на то свои планы. Он объяснил журналисту, как пользоваться этой портативной, по сравнению с автоматом Калашникова, игрушкой. Сказал, что лишний раз за него хвататься не надо, но следует держать наготове. С этого момента начинается новый, опасный участок пути, на котором их могут ждать сюрпризы. Стрелять велел, только если начнут палить по ним и то после того, как остальные спецназовцы откроют огонь.

– А где снайперская винтовка, тоже в рюкзаке? – не удержался от вопроса любопытный Гризов, – Иван Петрович ваш, вроде, за снайпера считался.

Костян бросил короткий взгляд на Колю Быстрого, но терпеливо объяснил:

– Винтовку мы не взяли. Ты из нее стрелять не умеешь, а нам она без Ивана Петровича ни к чему. Винтовка без снайпера это кусок железа. С автоматом сподручнее, да и тебе проще.

Следующие полчаса группа активно карабкалась по песчаному, кое–где поросшему чахлой травой, холму вверх и почти достигла вершины, на которой старшой разрешил сделать привал. Пока все отдыхали–курили, устроившись в овраге, сам он достал ноутбук из рюкзака, и что–то сообщил в центр и, судя по всему, стал ждать ответной передачи.

Антон в очередной раз подивился странной модели компьютера, хотя в наш век технологии развиваются такими темпами, что сознание за ними не успевает.

Сам Гризов в глубине души считал, что жить надо медленнее. Если гнаться за временем, то непременно заработаешь шизофрению, ибо человеку за компьютером все равно не успеть. Хотя все вокруг внушали, что именно так и только так и можно выжить в конкурентной борьбе.

На счет борьбы Гризов не спорил, в ней иначе не выжить. Но только борьба с конкурентами отнимает много сил и времени, поэтому каждому надо для себя решить чего он хочет: жить или бороться. Это далеко не всегда совпадало по сути. Если ты бизнесмен и деньги для тебя спорт, – дело твое. Но только бизнесменов в пересчете на душу населения было где–то полпроцента, а участвовать в конкурентной борьбе, жить в десять раз быстрее и думать только о деньгах призывали всех. Оттого что ты будешь пытаться это делать, крыша твоя уедет очень далеко. А жизнь не станет счастливее. Нет, прогресс, конечно, дело хорошее. Но Антону казалось, что в такой гонке можно проскочить мимо действительно важных для жизни вещей, а не только технологической мишуры.

Дерево не знает о техническом прогрессе и растет так, как задумано природой. Не дольше и не быстрее. Всему свое время. А если стоять у этого дерева и поливать химикатами, заставляя расти быстрее, то получится мутант–переросток, плоды которого будут приносить вред, вместо пользы. Но человеку почему–то все труднее вписать свою жизнь в ландшафт.

Сидя в овраге, Гризов отложил автомат в сторону, привалился спиной к рюкзаку, вытер пот со лба, и посмотрел вниз. На другой берег. Туда, где недавно увидел что–то странное. Внизу у реки туман уже почти рассеялся. Солнце поднялось над холмами, и весь противоположный берег был виден отчетливо. Не было там никаких колоссальных строений. Разве что виднелось несколько полуразваленных домишек. Изгиб реки, холмы, дорога. Рощица тополей на горизонте и плантация финиковых пальм вдоль берега.

Голуаз курил сидя чуть в стороне, глядя туда же. Рядом Коля Быстрый любовно осматривал и протирал свой автомат.

– Слушай, – не выдержал журналист, – там, на реке, перед тем как причалить, я виде что–то странное.

Коля оторвался от созерцания автомата и переспросил, напрягшись:

– Кто–то за нами следил?

– Да нет, – махнул рукой Гризов и неуверенно продолжил, – ну, мне вдруг показалось, что на том берегу стоит огромное строение похожее на круглую башню. Только это не просто башня, а как будто целый город в башне. Супернебоскреб, понимаешь, который теряется в облаках.

Коля внимательно посмотрел на другой берег.

– Нет там ничего. Ни башни, ни небоскреба.

– Да сам вижу, – кивнул Гризов, – только так явно мне все это привиделось, что я в начале думал, что это все на само деле там стоит. Вот ты скажи, историк, что на том берегу в древности находилось?

Коля Быстрый не задержался с ответом.

– Ниже по течению от Эн–Наджефа как раз и лежат земли, что сейчас называют колыбелью цивилизации. Здесь, где мы сидим–курим, было древнее государство Аккад, состоявшее из многих городов, а ниже по течению Шумер, слышал, наверное, про шумеров.

– Слышал, – кивнул журналист, – это они придумали клинопись, типа первую письменность, начали делать кирпичи из глины и плавить металлы, да понастроили повсюду каналов, чтобы урожай три раза снимать вместо одного.

– Ну да, в целом именно так, – кивнул Коля быстрый, стрельнув у Голуаза сигаретку и с наслаждением закуривая, – Они уже тогда приноровились к разливам рек, и пытались их регулировать, с помощью каналов орошая отдаленные земли, отчего очень скоро все здесь стало плодородным.

– Жить захочешь, и не к такому привыкнешь, – вставил слово Голуаз.

– Ну и строители местные тоже развивались. Архитектура была, будь здоров. Колонн понастроили, ворот парадных, храмов для своих божеств. Ведь почитай в каждом городе было свое божество. Например, в древнем Вавилоне главным богом считался Мардук, в честь которого местный правитель Хаммурапи выстроил огромный круглый храм–зиккурат. Храм назывался Эсагил и был известен на всю округу. В переводе его название означало «Достигающий облаков».

Проговорив это, Коля Быстрый осекся и задумался над своими словами. Затем проговорил медленно, словно смакуя слова.

– Знаешь, вот если бы мы сейчас путешествовали по древне–вавилонскому царству, то твой утренний глюк был бы очень похож на Эсагил. Кстати, по легенде именно с него писали знаменитую Вавилонскую башню. Ее по библейскому преданию потомки Ноя воздвигали в земле Сеннаар, то есть в Вавилонии, чтобы достигнуть небес. Бог, разгневанный замыслом строителей, смешал их языки, чтобы они не могли понимать друг друга, а самих рассеял по миру. Ну, а город, где строилась башня, получил название Вавилон, происходящее, от еврейского слова «балал» – смешивать.

– Короче, во всем виноваты строители, – подытожил Голуаз и добавил, – еврейские строители.

– А где конкретно стоял этот городок? – поинтересовался журналист, любивший во всем конкретику, даже в мифах.

Коля опять задумался, словно вспоминая карту древнего Аккада.

– Вавилон стоял на этой же реке, на Евфрате. Но русла обеих крупнейших рек Месопотамии, Тигра и Евфрата, за пять тысяч лет переместились на восток. Поэтому древние города, стоявшие раньше на берегах Евфрата, теперь находятся где–то вон там.

Сказав это, Коля указал на холмы противоположного берега. У Гризова заболела голова.

– Если еще точнее, то древний город Вавилон располагался на реке Евфрат, где–то в девяноста километрах к югу от современного Багдада. Я читал, что там проводились раскопки, и оказалось, что город был хорошо спланирован. Сохранившиеся остатки домов были построены из сырцового кирпича. На древнем семитском языке его называли «Баб–илю», что означало «Врата бога». На греческом и латинском это название трансформировалось в «Бабилон». Под таким названием мы его и знаем.

В этот момент старшой получил указания, которых долго ждал, и вмешался в разговор, вернув Колю Быстрого и Гризова к действительности.

– Кончай базар, историки, пора двигаться дальше. Бабилон не Бабилон, подъем и бегом марш.

Антон бросил прощальный взгляд на дальний берег реки, но ничего там не увидев, надел рюкзак, набросил ремень автомата на шею, и потрусил вслед за Колей вверх по холму. Скоро они оказались на вершине береговой линии, поросшей чахлой травой. Дорог здесь пока не было, зато вдалеке был хорошо виден Эн–Наджеф, который они так удачно миновали ночью. Теперь их путь лежал на юг. Оставив за спиной развалины невидимого Вавилона, группа российского спецназа, в состав которой временно вошел журналист Антон Гризов, взяла старт на берегу Евфрата и легким бегом устремилась вперед.

Антон, конечно, предпочел бы плыть дальше на лодке или ехать на машине, но неизвестная ему операция входила в новую фазу, о которой недавно намекнул старший. Получалось, что эта фаза еще меньше предполагала контакты с врагом по собственной воле, но враг, оттого не становился менее вероятен. Даже наоборот. Иначе Гризову не выдали бы автомат, который теперь больно бил его по животу коротким, но увесистым рожком. Впрочем, Антон бегал когда–то и с автоматом Калашникова. Тот вообще мог своим весом утянуть под воду, чем себя и успокаивал на бегу журналист.

Пробежав таким ходом километров десять, они достигли дороги. Судя по всему, той самой, с которой свернули днем раньше, променяв машину на лодку. С обеих сторон к дороге подходили холмы, за которыми можно было укрыться и осмотреться. На этот раз захват машины не входил в планы разведгруппы. Костян, бросив пристальный взгляд по сторонам и не обнаружив ничего подозрительного, только ветер колыхал придорожные финиковые пальмы, велел пересечь дорогу и двигаться дальше.

До самого захода солнца ничего примечательного не случилось. Спецназовцы методично топтали песок и чахлую траву своими ботинками, петляли между холмами, с каждым часом удаляясь от обжитых районов и приближаясь к ведомой только старшому цели.

Гризов устал как собака. Высокое солнце посылало на землю испепеляющие лучи. Пот тек со лба ручьями, но делать было нечего, сжав зубы, он терпел, стараясь не обращать внимания на автомат, который по–прежнему болтался на шее. Сам с собою грустно шутил о том, что за время этого приключения так поднатаскается в военной службе, что по возвращении домой уйдет из университета и подаст документы в училище ВДВ. Может быть, в то самое, воздушно–десантное, в котором в последний раз видел иракского генерала Рушди Хезбаллаха. Быть может, отцы–командиры зачтут ему боевой опыт передвижения по оккупированному Ираку, а Костян замолвит словечко при поступлении. Хотя боевого опыта было еще, – кот наплакал. Опыт пока складывался только гребной и беговой. А с таким лучше было идти в какой–нибудь спортивный ВУЗ.

Когда огромное красное солнце стало падать на горизонт, бежавший впереди всех Костян вдруг остановился, поднял руку вверх и велел всем залечь. Гризов с радостью рухнул на песчаную почву и даже не стал рассматривать, что там впереди заметил зоркий Костян. Коля и Голуаз лежали рядом, тоже стараясь отдышаться, использовать минуты неожиданного отдыха по максимуму. И даже на солнце всем было уже наплевать. Ему оставалось не долго, еще полчаса и наступят короткие сумерки, а затем мгновенно опустится ночь. Это вам не Питер с белыми ночами и не Заполярье с многомесячным полярным днем, когда солнце вообще не опускается за горизонт, а люди порой не знают, что сейчас ночь или день на дворе. Часы в такую пору, – источник обмана. Все равно не понять, что именно показывают. Можно ли еще спать, или уже безнадежно опоздал на работу.

Слегка отдышавшись, Гризов заметил, что старшой подает им какие–то знаки, приказывает приблизиться. Коля и Голуаз, пригнувшись, уже подбежали к нему, легли рядом. Журналист поднялся и нехотя последовал за ними. А когда, наконец, соизволил посмотреть в том направлении, куда указывала рука Костяна, то заметил оживленное движение в бескрайней пустыне, а точнее в полупустыне, куда они вклинивались все глубже.

Прямо по курсу виднелся десяток работающих нефтяных вышек. Судя по конструкции, это были простейшие механизмы, качавшие нефть из неглубоких скважин. Вообще, Хусейну в свое время было грех жаловаться на недостаток денег. Нефть местами чуть ли не разливалась по поверхности, качай себе да продавай за границу измученной нехваткой ресурсов Европе. И не надо никаких высоких технологий. Даже глубокого бурения не надо. Жизнь и так хороша. За то и поплатился. Не смогли американцы выдержать, что кому–то живется не хуже, чем в Америке, но при этом этот кто–то налогов не платит и поливает нецензурными словами папу Буша. Зато теперь эти нефтяные скважины, те, что не успели взорвать гвардейцы Саддама, моментально перешли во власть папы Буша, который продолжал качать из них нефть, за которую раньше платил деньги. Теперь эту новую американскую собственность охраняло около десятка танков «Абрамс», добрая дюжина знакомых бронемашин типа «Хаммер» и еще два вертолета «Апач». Все это Гризов рассмотрел в бинокль, который добрался до него, после того как Костян, Голуаз и Коля внимательно изучили боевые возможности противника. Теперь они в полголоса совещались, лежа на вершине песчаного холма.

До нефтяных скважин было метров пятьсот. Почти все танки были выстроены в два ряда с левой стороны от скважин, лишь несколько штук маячило в дальнем конце построек. Еще два «Абрамса» медленно ехали, чуть ниже линии горизонта, поднимая за собой столбы пыли и песка.

На тему где теперь север, а где юг Гризов давно перестал беспокоиться. В этом не было никакого смысла. Он знал главное, что находится в самом центре Ближнего Востока. Ближе и Восточнее просто некуда. Остальное не имело решающего значения.

Справа от скважин из привезенных блоков были построены походные казармы, которые смотрелись посреди пустыни как отель «Хилтон». Прямо напротив казарм припарковался десяток «Хаммеров». Рядом с машинами прямо под открытым небом копошилось несколько техников, остальные солдаты видно гуляли в своих казармах. Даже до отдаленных холмов, где расположился сейчас русский спецназ, ветер иногда доносил обрывки английских фраз, выкрикиваемые пьяными голосами.

Все скважины были обнесены по периметру легкой колючей проволокой. По краям пулеметные вышки. Основной въезд на охраняемую территорию находился с дальней стороны. Там, где сейчас кромсали гусеницами иракскую землю два американских танка.

С ближней к десантникам стороны, прямо у колючей проволоки, припарковались два бронированных джипа. Солдаты в полевой форме, вместо того чтобы нести службу, устроили импровизированный мангал. Развели костер, обложили его камнями, положили сверху решетку радиатора от какой–то разобранной машины и собирались зажарить на ней куски мяса. В память о далекой Америке они, похоже, собирались устроить настоящее барбекю рядом с нефтяными скважинами. Глядя на их приготовления в бинокль, Гризов подумал о том, что эти идиоты даже не догадываются насколько простой шашлык вкуснее всяких барбекю и фондю вместе взятых. Что сказать, американцы, – жители магазинов.

А еще в паре сотен метров от барбекю, слева, стояли, грузно опустив лопасти винтов, словно уставшие стрекозы, два военных вертолета системы «Апач» и один штабной вертолет неизвестной марки. Судя по всему, «Апачи» были с полным боекомплектом. Готовые в любой момент подняться в воздух и нанести удар по арабам, пожелавшим отобрать свою нефтяную собственность назад. Но, если судить по раскованному поведению пехотинцев, арабы здесь давно не появлялись и не тревожили захватчиков. Хотя, от обитателей древнего Междуречья можно было ожидать всего. Похоже, американцы это понимали. Потому и держали здесь такую бронированную армаду.

– Ситуация понятна? – уточнил Костян, когда все, включая журналиста, осмотрели в бинокль работающие скважины, постройки и систему охраны. Коля и Голуаз кивнули. «Вот оно, подумал Гризов, наша цель, – взорвать нефтяные скважины».

Однако Костян, помолчав еще немного, сообщил:

– Коля с журналистом пробираются к вертолетам, убирают охрану и ждут нас. Мы с Голуазом разбираемся с любителями жареного мяса в пустыне, чтобы случайно не помешали. Берем вертолет и двигаемся дальше. Все понятно? Начинаем, как солнце сядет.

До захода солнца оставались считанные минуты. Вот уже последний луч заскользил по холмам и исчез. Настало зыбкое время сумерек. Пустыня стала быстро погружаться в ночь.

«Интересно, думал Гризов, глядя на эту игру света и теней, как это у него все просто получается «убирают охрану и ждут». А если я в жизни никакой охраны не убирал, да еще вооруженной до зубов? Кроме того, надо через проволоку незаметно перебраться. Да еще наверняка у них тут меж холмов датчиков понатыкано всяких, не пройти, не проехать, ни тушканчику без визы прошмыгнуть».

Никто почему–то не стремился его разубедить и успокоить. Но, эта паника сама собой неожиданно для Гризова прошла. Может быть, Костян и не надеялся на него, как на обученную боевую единицу. А надеялся больше на Колю Быстрого, против которого хоть роту охраны выставляй, все равно всех «уберет, и будет ждать». А раз так, то журналисту оставалось только следовать за Колей, да действовать по обстановке. Паника прошла, но небольшой мандраж оставался, все–таки не каждый день нужно было атаковать усиленно охраняемые объекты американцев. Но Гризов старался отгонять все черные мысли подальше.

Наконец, солнце село совсем. Холмы слились в единую сумеречную линию, а самой яркой путеводной звездой оставался костер, разведенный уверенными в себе американскими пехотинцами. Между работающими нефтяными насосами, зажглись тусклые лампочки, похожие на огни аварийного освещения. Издалека вся эта картина напоминала поле с копошащимися светлячками.

– Пора, – только и сказал Костян, исчезая в ночи.

Следом за ним в сумерках растворился Голуаз.

– Двигай за мной, – приказал Коля Быстрый, – автомат держи наготове, но до последнего не стреляй. Надо все сделать тихо. В левом кармане рюкзака у тебя есть нож. Пальнешь раньше времени, – засыпемся. А нам еще до цели далеко. В общем, держись позади, может и пронесет.

Так Гризов узнал, что атака на нефтяные скважины была чистой случайностью, подвернувшейся по дороге. Но выбора у него, как всегда, не было. Приходилось становиться героем. Он поставил автомат на боевой взвод, достал нож и засунул его в специальный карман в районе лодыжки, оказавшийся как нельзя кстати на его затертых брюках.

Приблизившись к лагерю и бесшумно спустившись с холма, словно змея, Коля Быстрый выудил неизвестно откуда кусачки и перекусил в нескольких местах колючую проволоку. Затем приподнял ее и жестом дал понять Гризову, что тот полезет под нее первым. Журналист, пригнувшись, прошмыгнул под колючкой, старясь не зацепиться за нее одеждой или не задеть автоматом. Отполз на несколько метров и залег озираясь. Все прошло чисто. Справа по–прежнему веселились пехотинцы, дожидаясь первых кусков готового мяса. Кроме костра, никакого света они не зажигали, что было только на руку русским. Где сейчас Голуаз и Костян, сам Гризов мог только догадываться.

Сзади подобрался Коля и, осторожно тронув за плечо, шепнул «Следуй за мной». Ступая почти след в след вдоль колючки уже они подобрались к стоянке вертолетов, когда неожиданно, далеко позади, где американцы делали свое барбекю, зажегся мощный свет фар. Видно, водитель одного из «Хаммеров» решил подсветить место ночного пикника. Гризов обернулся и даже отсюда увидел две фигуры, подкравшиеся к сидевшим вокруг костра солдатам, которые беззаботно потягивали пиво из банок. Увидели их и американцы, но было поздно.

Поняв, что обнаружены, спецназовцы перешли в атаку. Винтовки американцев лежали тут же на песке, но дотянуться до них не успел никто. Костян и Голуаз дав несколько коротких очередей в упор, уложили наповал всех участников барбекю, которым так и не удалось полакомиться жареным мясом. Однако, оставался еще водитель, который выхватил лежавшую в машине винтовку и стал отстреливаться. Спецназовцы разбежались в разные стороны, исчезнув из света фар.

В этот момент Гризов услышал впереди сдавленный крик. Обернувшись. Он понял, что слишком увлекся созерцанием отдаленного боя, тогда как другая схватка уже началась прямо перед ним. Коля Быстрый стоял в двадцати метрах от ближайшего вертолета, а перед ним с ножом в шее корчился застигнутый врасплох охранник. Но, как скоро выяснилось, он был тут не один. Привлеченные шумом перестрелки из–за штабного вертолета выскочили еще двое пехотинцев и побежали в сторону костра, начав беспорядочную стрельбу по противнику. Но, увидев в едва долетавших сюда отблесках ночного освещения, труп пехотинца и двух неизвестных, сразу же переключились на Гризова с Колей.

Не сходя с места, Коля уложил правого, бросив второй нож. Гризов упал на землю и открыл огонь по оставшемуся солдату. На удивление, тоже попал. Хотя очередь и пришлась наполовину по бронированному боку «Апача». Американский пехотинец, которому свинец вошел в грудь и шею, нелепо вскинул руки, выронил винтовку «М–16» и рухнул навзничь.

Больше из–за вертолетов никто не выскакивал, но зато загорелись яркими огнями фар «Хаммеры» в отдалении у казармы и даже несколько прожекторов на танках слева. Гризов видел, как сразу пять бронемашин устремились к месту недавнего барбекю. Прислушался. Перестрелка там уже стихла. Голуаз и Костян свое дело знали, они давно уже расправились с водителем джипа и бежали в сторону вертолетной площадки.

– Прыгай в вертолет, – приказал Коля Быстрый, указав на один из «Апачей», а сам побежал к пузатому штабному вертолету, казавшемуся в потемках еще толще, чем он был, рванул округлую боковую дверь и исчез внутри.

Повинуясь приказу, журналист открыл дверцу, которая больше походила на люк и, оттолкнувшись от ступеньки, забрался в верхнюю кабину двухместной машины. Несмотря на то, что это был военный вертолет, кресло пилота или штурмана, на котором он оказался, было вполне комфортным. Это журналист почувствовал сразу. Однако, сейчас его больше беспокоили джипы американцев, которые приближались с небывалой быстротой. Еще немного и, если Коля не вернется и не заведет эту хреновину, можно вообще не взлететь. Одна очередь из крупнокалиберного пулемета, стоявшего на каждом из приближавшихся «Хаммеров» могла решить все дело.

Гризов видел как прямо перед ним промчались по направлению ко второму «Апачу» две темные фигуры, – Голуаз и Костян. Они мгновенно забрались внутрь, и, спустя несколько секунд, винт их боевой машины начал свое спасительное вращение. А Коля все не проявлялся. В панике журналист начал щелкать тумблерами и дергать за всякие рычаги, но ничего не происходило. Усилием воли он заставил себя прекратить, мог еще заклинить, что–нибудь не зная системы.

Тем временем «Хаммеры» уже поравнялись с местом барбекю, два затормозили. Из них посыпались солдаты с винтовками, оцепив место недавней перестрелки. Три остальных джипа рванулись дальше к вертолетной площадке. Антон уже чувствовал, как пулеметчики наводят на него жерла своих смертоносных орудий, а Коли все не было. Тогда Гризов закрыл глаза и вдруг представил себе, что он центр управления этого вертолета, его мозг, его нервная система. И неожиданно почувствовал, что машина откликается на зов. Он действительно ощутил себя мозгом этой боевой машины, прислушался к своим ощущениям и понял, где находится система управления огнем, где навигационные приборы, а где тумблер, запускающий винты. Не долго думая, Гризов нащупал и рванул этот тумблер на себя, а заодно и еще несколько, находившихся рядом на приборной панели. «Апач» ожил. Приборная панель призывно загорелась огнями. Засветились десятки датчиков. Медленно, даже, как показалось Гризову, со скрипом, сдвинулся со своего места неподвижный винт и потихоньку начал вращение. С каждой секундой все быстрее и быстрее.

В этот момент хлопнул нижний люк и в вертолете образовался коля Быстрый с какой–то сумкой и кожаной папкой в руке. Бросив все это себе под ноги, вместе с рюкзаком, Коля схватился за рычаг управления и потянул его на себя. Уже разогретый вертолет взмыл вертикально вверх, заваливаясь на правый борт. За несколько секунд до этого Гризов наблюдал старт второго «Апача», за штурвалом которого сидел Голуаз.

– Ты что, – спросил Коля, выравнивая вертолет, – без меня собрался улететь?

– Без тебя улетишь, – усмехнулся Гризов, – думал уже не дождусь. Где ты так долго болтался?

В этот момент снизу, глухо застучала пулеметная очередь. Коля бросил вертолет резко в сторону. В черноте ночи раздался взрыв, и Антон увидел, как взлетел в воздух и развалился на куски штабной вертолет, подмяв под себя один из «Хаммеров».

– Занят был немного, – ответил Коля, разворачивая вертолет носом в сторону надоедливых джипов, – надо было кое–что подчистить.

Из–под бронированного брюха «Апача» вырвалась ракета и разметала в клочья гордость американской армии. Точнее сразу две гордости, одним ударом уничтожив больше дюжины пехотинцев. Но Коля и не собирался улетать так рано. Антон разыскал в ночном небе второй вертолет, – тот кружил неподалеку. Не сговариваясь, оба «Апача» развернулись хищными носами в сторону нефтяных вышек и разбросанной вокруг американской техники. «Ну, сейчас начнется настоящее веселье, подумал Гризов».

Глава 12. Сквозь пустыню

Особо не прицеливаясь, вертолеты открыли огонь по нефтяным скважинам. Первая же ракета, выпущенная из вертолета, в котором находились Костян и Голуаз, разнесла в клочья ближайшую вышку. Темноту ночи прорезал взметнувшийся в небо фонтан горящей нефти, освещая все вокруг адским пламенем. Несколько полыхавших обломков от разлетевшейся на куски вышки рухнули на соседнюю, запалив и ее. Коля Быстрый тоже не дремал, разрушив двумя ракетами целых три нефтяных насоса. Становилось все светлее. Подожженная нефть выстреливала в ночное небо яркими фонтанами, между которым лавировали вертолеты. Поляна разрушений все разрасталась. Русские спецназовцы, словно забыв про задание, забавлялись, продолжая жечь нефтяные скважины.

Но американцы тоже не спали. Урок с барбекю заставил их вспомнить, что не все люди на земле их боятся. Первым подтверждением пробуждения американцев стала ракета, выпущенная по вертолетам с башни одного из «Абрамсов». Гризов почуял ее в момент старта и, сам того не ожидая, каким–то образом вмешался в управление, бросив вертолет вниз. Ракета просвистела над самым винтом и унеслась в пустыню. А Коля Быстрый, выровняв машину, понял, что на несколько секунд терял управление над ней, и настороженно покосился через плечо, что–то пробубнив себе под нос. Однако, бой продолжался и следовало покрепче наказать вооруженные силы США за эту ракету, тем более, что за ней последовали еще две с таким же успехом. Танки начали воздушный бой с вертолетами.

Не сговариваясь «Апачи», управляемые русскими, развернулись в сторону скопления американских танков и на бреющем полете прошлись над ними. После этого две бронированные гусеничные машины остались гореть на своих местах. Но танков было еще много. К ним присоединились «Хаммеры», постоянно лавировавшие между горящими вышками. С «Хаммеров» по вертолетам открыли огонь из крупного калибра. А один из танков даже произвел орудийный залп в надежде сбить снарядом круживший над ним вертолет.

Пока что вертолеты были неуязвимы, но военное счастье могло изменить русским, если долго искушать судьбу. Силы были не равны, хотя у вертолетов было явное преимущество в маневренности. Чем они пока успешно пользовались. Между тем, несмотря на риск провалить основное задание, ни Голуаз и Коля Быстрый не торопились уводить в ночь свои машины. Гризову показалось, что они почуяли запах крови и устроили настоящую охоту за «Хаммерами». Словно коршуны, они падали из темных небес на огрызавшуюся огнем жертву и терзали ее ответным пулеметным огнем, до тех пор, пока на месте бронемашины не взлетал в небо фонтан огненных брызг. Во время одного такого захода пулеметная очередь американцев хлестнула по бронированному боку «Апача», в котором сидел Гризов. К счастью броня выдержала, в противном случае пришлось бы не сладко. Шансов уйти пешком от остатков боевого охранения нефтяного месторождения у спецназовцев почти не было.

Наконец, старшой связался с ними по радио и сообщил:

– Думаю, хватит для начала. Это барбекю они надолго запомнят. Пора сматываться, сюда наверняка уже спешит подмога. Лети за мной.

И его вертолет устремился в сторону пустыни. Выпустив последнюю ракету по уцелевшим еще скважинам, оставив под собой горящие нефтяные вышки, несколько искореженных танков и почти все бронемашины, Коля Быстрый пристроился за ведущим. Через несколько мгновений зарево осталось далеко позади, а вертолеты провалились в арабскую ночь. Судя по всему, «Апачи» не получили серьезных повреждений и могли лететь, пока не закончится топливо, которого в бронированных баках было достаточно. Ракеты закончились, патроны еще оставались. Но Гризова беспокоило не это. Сейчас они столкнулись не с партизанами, а с регулярной армией. У которой, помимо танков и вертолетов была еще и система слежения из космоса. А тот разгром, который они только что учинили на месторождении нефти, был оттуда виден очень хорошо. Современная война позволяет следить за противником с неба. И сейчас Гризов был почти уверен, что космические глаза пристально смотрят на них. Журналист почуял, что их засекли. А это означало, что в любой момент американцы попытаются нанести ответный удар. Вопрос только, как и откуда.

Антон поделился своими мыслями с пилотом, который вел захваченный вертолет сквозь ночной мрак.

– Ничего, – флегматично отозвался Коля, – Бог не выдаст, свинья не съест. Скоро мы избавимся от этих громоздких штуковин и тогда снова растворимся в пустыне. Техникой сейчас пользоваться, себе дороже, тут ты прав. Но мы торопимся, поэтому пришлось рискнуть.

– Если торопимся, то зачем было разносить в вдребезги месторождение? – уточнил как бы штурман, – столько времени потеряли.

– А ты сам не знаешь? Конечно, задание, прежде всего. Но, хамов надо учить. Случай представился. Не удержались. Зато сколько добрых дел наколбасили. Буш теперь долго будет плохо спать. А мне, – бальзам на душу.

– Так я и думал, – кивнул Гризов, – разведчики тоже люди.

– Тут ты опять прав. К сожалению, они тоже люди. Страстям подвержены. Были бы роботами, работалось бы легче.

– Ну да, роботам живется легче, – согласился, на сей раз, Гризов, – Был бы ты, например, терминатор. Оторвало тебе взрывом голову или клешню, ты новую приставил, прикрутил, перезагрузился и дальше воюешь. А человек, – мучайся.

– Ага, – кивнул Коля в сторону оставшегося за спиной нефтяного месторождения, – эти вот так и живут. И хотят, чтобы все также жили. Им душа ни к чему.

Разговор как–то сам собой прекратился. Антон уставился в темноту за стеклом. Там было почти ничего не видно, все сливалось, отчего иногда ему казалось, что вертолет не летит, а плывет под водой на большой глубине. Летели так довольно долго. Может час. Может два. Несмотря на стрекот винта над головой, постепенно Гризов задремал. Изможден был навалившимися испытаниями. Беготней, перестрелками. Все–таки впервые застрелил человека. Хоть и на благо родины, а застрелил. Все произошло мгновенно, и мысль об этом пришла в голову Гризову только сейчас. Раньше почему–то не приходила, не до того было. Ну а как такой ритм жизни выносили спецназовцы, и о чем думали, Антон даже не представлял. Они порой казались ему железными. Наверное, эти железные люди относились ко всему происходившему вокруг как к работе. Служба есть служба, хотя и здесь страсти иногда прорывались. Вот, месторождение, походя, разнесли. Ничто человеческое, как выяснилась, им тоже не чуждо.

Когда журналист очнулся, то сразу ощутил знакомую вибрацию, – вертолет по–прежнему летел сквозь пустыню. Только за бортом уже начинало светать. Первые робкие лучи пробивались из–за горизонта, разливая по песчаным холмам светлую рябь.

«Интересно, подумал, очнувшись Гризов, если уже рассвет, а мы не меняли направления, значит мы уже глубоко в пустыне. Похоже, несмотря на маскировку, Коля не хочет пока избавляться от вертолета. Что же мы здесь ищем?». Последнюю фразу он даже повторил вслух.

– Ты же понимаешь, уважаемый, – бодро отозвался Коля, для которого, похоже, сон вообще был лишней тратой времени, – военная тайна. И тебе ее пока знать рановато. Вот отыщем то, что нужно. Может и поймешь. Или старшой пояснит. А пока, извини.

Еще через полчаса, когда совсем рассвело, Гризов смог впервые в жизни лицезреть с вертолета утреннюю иракскую пустыню. Ну что сказать, пустыня как пустыня. Лежит себе песок огромными кучами. Никаких тебе деревьев. Ни финиковой пальмы, ни тополя. Все это осталось там, далеко позади, в живописной долине Евфрата. А здесь в лучшем случае, если пристально вглядываться попадались редкие кустики неизвестных журналисту чахлых растений. Да и то один такой кустик приходился на квадратный километр. Под ним даже ни спрятаться от солнца, которое уже начало разогревать вертолет так, что местный военный кондиционер не справлялся.

Но, тем не менее, пустыня была обитаема. Несколько раз Антон видел не то волков, не то шакалов, которые пытались угнаться за тенью пролетавшего над ними вертолета. Конечно, приятно обнаружить в пустыне жизнь, но мысль о том, что скоро придется приземляться в этой гостеприимной местности, журналиста не грела. Больше всего на свете он хотел бы пролететь ее насквозь и добраться до обитаемых мест без новых приключений. Но у спецназовцев, похоже, были другие планы. Домой они не пока торопились. Дела.

Думал Гризов и о своих предчувствиях на счет космических глаз. Наверняка, их отследили, но пока почему–то никто не догонял. Может, им все же удалось уйти незамеченными? Хотя на американцев, боготворивших свои спутники, это было не похоже.

Едва эта мысль посетила голову журналиста, как он заметил справа по борту какие–то непривычные глазу в пустыне объекты. Это было не ближе, чем в километре, но с высоты полета он отчетливо разглядел палатки и несколько «Хаммеров». Там могло быть около двадцати человек.

– Смотри, американцы! – Гризов даже наклонился и хлопнул по плечу сидевшего впереди Колю.

– Вижу, – спокойно отозвался пилот.

– Будем мочить? – уточнил журналист.

– Обождем пока, – ответил Коля Быстрый, – тебе бы все мочить. Если нужно, старший команду даст. Мы на службе, браток. Даже ты, пока.

– Интересно, а что им нужно так глубоко в пустыне? – подумал вслух журналист, – вышек не видно, значит, нефти нет. Может, они ищут новые месторождения или что–то другое?

– А кто их знает, – вяло отозвался пилот, – может у них ралли «Париж–Багдад».

В этот момент заработала рация. Это был Костян.

– Коля, видишь палатки справа? – перешел сразу к делу старшой.

– Вижу.

– Пройдись над ними, пошукай, что к чему.

– Понял, тебя, – сказал Коля, закладывая вираж.

«Апач» лег на борт и устремился в сторону палаток, быстро приближаясь к месту лагеря непонятного воинского соединения. Американцы, из тех, кто стоял у бронемашин, не проявили особой настороженности, сразу распознав своих. Коля снизился едва не до самого песка и прошелся над платками. После этого маневра солдаты насторожились. Кое–кто из них даже взялся за свои винтовки, но не стрелял.

Гризов, пользуясь случаем, рассмотрел стоянку. Там было пять палаток, по числу бронемашин. На всех крупнокалиберные пулеметы кроме одной. Вертолет прошелся так низко, что Антон даже рассмотрел следы от костра, рядом с которым сидело два пехотинца. Когда Коля развернул вертолет и еще раз прошелся облетом над стоянкой из центральной палатки вылез офицер и проводил удалявшийся вертолет пристальным взглядом. Гризову сразу показалось, что он где–то уже видел это лицо.

– Ну что там? – спросил по рации Костян, когда Коля Быстрый нагнал «Апач» старшого, все это время продолжавший свой полет.

Коля коротко рассказал все, что видел и Гризов, но добавил кое–что, чего не заметил глаз журналиста.

– Справа от стоянки остались следы от посадки вертолета. Много следов.

– Понял тебя. Значит, смотреть в оба. Где–то здесь летает их вертушка. А может и не одна.

Все время, пока шел открытый радиообмен, журналист не мог понять, почему спецназовцы так неосторожны. Ведь эфир постоянно прослушивается и, если их не засекли в первый раз, то обязательно засекут во второй. Видимо, им ничего другого не оставалось. Ведь своих раций, по которым можно было бы переговариваться на таком расстоянии между вертолетами у них, судя по всему, не было. Лишний груз. Приходилось использовать рацию, захваченную у противника. Рискованно. Но, как подумал Гризов, Костян знал, что делал.

Минут через пятнадцать полета, с тех пор как они наткнулись на стоянку американцев, на радаре Коли Быстрого появилось сразу три неопознанных летающих объекта. В то, что это инопланетяне Гризов не поверил. Скорее всего, это были те самые вертушки. Ведь кроме американских войск сейчас в пустыне Ирака никаких неопознанных объектов летать не могло. Сразу же сбили бы.

Приблизившись, вертолеты попытались выйти на связь с вертушками русских, но Костян и Коля быстрый хранили радиомолчание. И тогда вертолеты, а это тоже оказались стандартные «Апачи», перестроились для атаки с ходу. Сразу стало ясно, что они понимают, с кем имеют дело. «Все, подумал Гризов, засекли. Три укомплектованных брони против двух полупустых. Но, русские не сдаются. Мы еще поборемся». А вслух спросил:

– Как ты думаешь Коля, совладаем?

– А то, – отозвался Коля Быстрый, – где наша только не пропадала. И в Афгане пропадала, и в Чечне, теперь в Ираке. Все никак пропасть не может. Так что, не боись. Сейчас разберемся, что это за фрукты.

Фрукты тем временем разделились. Две машины набросились на «Апач» Голуаза, а один попытался зайти в хвост к вертолету Коли Быстрого. Почти одновременно застучали крупнокалиберные пулеметы, выплевывая огневые заряды. Коля бросил машину резко вверх, но в ответ не стрелял, экономил патроны. Слишком много боеприпасов израсходовали на разгром месторождения. Голуаз в ответ на обстрел, тоже начал лавировать в небе, время от времени, огрызаясь короткими очередями. Началась круговерть. Солнце стало бешено вращаться перед Гризовым, за секунду перемещаясь из левого нижнего угла обзора в правый верхний и обратно. Хорошо, что он был пристегнут ремнями. «Хотя, почему–то подумал журналист, если на такой скорости врезаться в землю, то никакие ремни не спасут». Оставалось молиться и верить в Колю Быстрого, который вытворял с машиной такое, что Гризову и присниться не могло. Хотя он сам по профессии занимался авиацией и знал, на что способны боевые вертолеты. Но, одно дело смотреть авиашоу, попивая пиво на зеленой травке аэродрома, а совсем другое сидеть в кабине вертолета, когда по тебе шпарят из крупнокалиберного ствола и вот вот поджарят ракетой.

Наконец Гризов краем глаза заметил, что один из вертолетов, гонявшихся за Голуазом, вышел из боя. Меткой пулеметной очередью ему повредили систему управления. «Апач» сбросил скорость и закачался в воздухе, как стрекоза, которой оторвали пару крыльев. А затем скрылся из поля зрения журналиста. Но вскоре где–то далеко внизу раздался взрыв и в небо взметнулся столб огня.

– Один есть, – радостно заорал Гризов.

– Отлично, – в ответ крикнул Коля.

В этот момент очередь прошлась по борту их вертолета, проделав несколько дырок. К счастью люди были живы, но машине это не понравилось. Она начала чихать, в работе мотора сразу послышались перебои. Гризов обернулся назад и заметил струйку черного дыма, потянувшуюся за их вертолетом по левому борту.

Коля в ответ нажал на гашетку и тоже попал в вертолет противника. Штурман, уткнулся лбом в стекло, измазав его своей кровью. Все это Гризов видел собственными глазами, поскольку бившиеся вертолеты кружили метрах в тридцати друг от друга и совсем близко от земли.

Коля снова нажал на гашетку, но пулемет молчал. Патроны кончились.

– Ну, все гнида, – сплюнул он на приборную панель, – сейчас ты у меня попляшешь.

Заложив очередной вираж, он развернул подраненный «Апач» и пошел на таран. Сначала американский пилот не мог поверить своим глазам. Он никогда не думал, что противник настолько не любит жизнь, что отважится на такое. Поэтому первые несколько секунд, пока вертолеты сближались, он оставался на месте и поливал огнем «Апач» Коли Быстрого. А когда уловил маневр противника и бросил свой вертолет вниз, было уже поздно.

За несколько долей секунды до столкновения с Гризовым произошло что–то странное. Он опять ощутил себя одним целым с боевой машиной и решил вмешаться в ход событий. Когда американец нырнул к земле, «Апач» Коли Быстрого должен был врубиться в его борт своим хищным носом. Гризов бросил машину резко вверх, но все равно не успел. В первую секунду ему показалось, что вертолеты разошлись разными курсами, но он ошибся. Нос их вертолета миновал хвост американского, но зато они врубились друг в друга хвостовыми винтами. Со страшным грохотом их вертолет развернуло несколько раз по бешеной траектории, и отбросило куда–то в сторону. Но Гризов не сдавался, он до последнего пытался выровнять и спасти машину, и ему это удалось. Раздался страшный удар о землю. Лишившись хвоста, «Апач» угодил этим обрубком в песчаный бархан и зарылся в него почти полностью. Последнее что слышал Антон, это был мощный взрыв раздавшийся неподалеку.

От удара Гризов потерял сознание, а когда очнулся, решил, что уже в раю. Сквозь уголок прозрачного люка, почти полностью засыпанного песком, светило яркое солнце, разгоняя царивший в кабине полумрак. Их вертолет не взорвался, а только превратился в хлам. Груду искореженной брони. Антон пошевелился, вроде бы ничего не сломано. Внизу заворочался и застонал Коля Быстрый.

– Эй, – позвал его Гризов, – ты жив?

Коля внимательно обследовал свой организм и сообщил:

– Похоже на то. Даже ничего не сломал, чудо какое–то. Только лоб расшиб о панель приборов. Да зуб выбил.

Антон тоже ударился головой, которая слегка кружилась. Но переломов не ощущал. Зубы были на месте. Он откинулся на кресле назад.

– А ты чего на таран попер? – вдруг спросил он.

– Патроны кончились. Да и надо было проучить. Ты же понимаешь…

– Ну, да. Понимаю, – ответил журналист, потирая ушибленную голову, – А заодно и меня угробить.

– Извини, брат, так получилось, – пробормотал Коля и махнул рукой, – Ладно. Что было, то было. Вообще–то надо выбираться. Посмотреть, что с остальными.

Гризов в очередной раз удивился, с какой легкостью эти ребята расправляются с чужими жизнями, особенно не задумываясь. Но ничего не сказал. Подумал только, что если бы не вмешался, если б вертолет взял чуть пониже, уже давно оба были бы на том свете. Выходило, что за собственную жизнь надо бороться самому. Даже коллегам по оружию доверять ее полностью нельзя.

Антон напрягся и ударом ноги попытался высадить замок своего люка. Тот заклинило. Ударил еще раз. Безрезультатно. Но с третьего удара замок щелкнул открываясь. Гризов откинул крышку и вывалился на раскаленный песок, в который зарылся вертолет по самую кабину. Следом за ним свет божий выбрался пилот вертолета, потерпевшего крушение.

Журналист встал, покачиваясь на нетвердых ногах, осмотрелся. Картина, представшая перед ним, напоминала апокалипсис наших дней. На сколько хватало глаз, тянулась желтая безжизненная пустыня. А вдалеке, разделяя ее на три равные части, клубилось три столба черного дыма. Гризов пересчитал еще раз. Только три. Значит, один вертолет не взорвался. Но какой?

Ответ нашелся сам собою. Метрах в ста от них, зарывшись носом в землю и завалившись на бок, лежал пятый «Апач» со смятым винтом. Рядом с ним, облокотившись на броню, стояли Голуаз и Костян и курили, как ни в чем не бывало.

– Господи, – сказал Гризов, щурясь на солнце, – как же хороша жизнь.

Через полчаса они снова брели по пустыне с рюкзаками за спиной и автоматами на шее. Со лба тонкими струйками стекал пот. К счастью ничего из оборудования не пострадало, как сообщил старшой. Контузии и ушибы не в счет. Костян приказал немедленно уходить подальше от места боя. Отлеживаться и зализывать раны, было некогда. Очень скоро здесь могли появиться американцы, перед атакой их пилоты должны были сообщить о своих действиях на ближайшую базу, а те еще дальше по этапу. Их будут искать.

Свои вертолеты спецназовцы взорвали, чтобы никто не догадался, кто на них летел. Пусть поломают голову. Сейчас важно выиграть время, как сказал Костян. Бежать после такой посадки пока никто не мог, досталось всем, поэтому просто шли, как могли, подбадривая друг друга.

Так прошло часа два, как показалось Антону. Два ужасно тяжелых часа. Солнце все еще жарило как ненормальное, но уже немного приблизилось к горизонту.

– Как думаешь, что это была за стоянка с палатками? – вдруг спросил Костян, поравнявшись с Колей Быстрым.

– Думаю, какая то поисковая партия по нашему профилю. Иначе, зачем им залезать так далеко в пустыню, да еще тащить с собой столько бронемашин и вертолеты.

– Вот то–то и оно, – кивнул Костян, – разумею, что они ищут то же, что и мы. Надо поспешать. А то не ровен час, найдут раньше нас.

– А где мы сейчас?

– Уже недалеко от предполагаемого района, – сказал Костян, – час назад я сверился по спутнику. Максимум день пути.

Коля кивнул.

– Должны успеть.

Гризов, который ковылял сзади за Колей, еле выдирая ноги в ботинках из песка, слышал весь разговор. От него, похоже, и не скрывали этой информации. «Значит, приближаемся. Это хорошо, – думал журналист усталым и ушибленным мозгом, – чем быстрее найдем, тем быстрее вернемся домой. А то эта командировка немного затянулась».

Постепенно Антон так разомлел, что уже перестал соображать кто он и где он. Гризов брел по пустыне как перегревшийся механизм, которому было ужасно жарко и тяжело. Рюкзак давил на плечи. Автомат тянул к земле. Антон молча переставлял ноги, даже не глядя под них. Взгляд его затуманился.

За время дневного перехода журналист успел заметить множество ящериц, сновавших под ногами и даже двух змей. Змеи, однако, не проявили к нему никакого интереса и не стали кусать, а уползли своей дорогой в пески. Один раз он услышал отдаленный крик в небе и, подняв голову, увидел небольшую стаю птиц. Напрягая зрение, Антон признал в них стервятников.

– Не дождетесь, – сказал он кружившим в небе птицам, сплюнул и побрел дальше.

Постепенно зной стал спадать. Солнце опускалось. А когда, наконец, старший объявил привал, журналист сбросил рюкзак, рухнул на него и мгновенно отключился, как перегревшийся механизм. Сколько прошло времени, он не знал. Но когда его растолкали, были уже сумерки.

– Идти сможешь? – спросил Костян.

– А то пристрелите? – уточнил Гризов, перед которым еще все плыло после сна на жаре. Во рту стоял вкус песка, который хрустел на зубах.

– Да нет, обождем пока, может, еще сгодишься, – ответил Костян.

– А надо? – не сдавался Гризов, – вроде вечереет. Может, поспим еще?

– Надо двигаться, – сжег мосты старшой, – А то на том свете отдохнешь. Американцы рядом. Да и по прохладе идти легче.

С этим Гризов не мог не согласится. Он нехотя встал, натянул на себя потяжелевший вдвое рюкзак и побрел за остальными. Первым шел Голуаз, Костян замыкающим. Присматривал за немного расклеившимся журналистом.

Постепенно, от опустившейся прохлады, мозг начал оживать. Почему–то первым делом в памяти всплыло лицо американца, который вылезал из палатки. «Где же я его видел? – не мог понять Гризов, – но видел, это точно».

Ночью идти оказалось заметно легче. Перед выходом слегка перекусили сублиматами, на которые желудок Гризова не видевший ничего с момента высадки на берегу Ефрата, откликнулся положительно. Конечно, хотелось мяса и пива, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Журналист подумал, что съел бы сейчас целого слона.

Когда зажглись заезды, и на земле наступил кромешный мрак, Гризов решил, что спецназовцы сбрендили, – идти сквозь такую темень по пустыне, в которой еще неизвестно что водится, было безумием. Но они, как ни в чем не бывало, слазили в рюкзаки и достали оттуда компактные приборы ночного видения. У журналиста в рюкзаке отыскался такой же.

Смотреть на мир через прибор ночного видения Гризову показалось даже забавным. Все выглядело как в фильмах ужасов, каким–то мрачно зеленым. Но зато прорисовались очертания песчаных холмов, и стало возможно продолжать движение. Беспокоило Антона только то, что змею в этот прибор все равно не разглядишь. А змей он отчего–то не любил. Они мелкие и ядовитые. Наступишь, не обрадуешься. Но, Гризов старался об этом не думать, вяло шагая по ночным пескам. Чтобы как–то себя отвлечь от тяжелых мыслей, связанных с опасностью для жизни, Гризов стал думать на отвлеченные темы в планетарном масштабе.

«Интересно, рассуждал он, где мы сейчас вообще–то находимся? Летели вроде бы на юг от Евфрата. Хотя, я отключался в вертолете, могли ведь повернуть куда угодно. Но если все же на юг, то значит углубились в сторону границы с Саудовской Аравией. Хотя какая здесь граница, наверняка ни дорог, ни постов, ни КПП ни таможни, ведь кругом пески. Документов никто не спрашивает. А попадешься американцам, так просто расстреляют…»

И вдруг он отчетливо вспомнил, где видел того американца, вылезавшего утром из палатки. Во время их прошлой встречи, тот тоже вылезал и смотрел на него пристально, Только вылезал он из машины оккупационного командования и смотрел на Гризова, как тот снимает убитых на перекрестке американскими солдатами женщин. Это был один из тех генералов. Только что он делает здесь, в пустыне, за сотни километров от Багдада, машин и нормальных дорог? «А что я здесь делаю? – подумал Гризов и устало вздохнул».

В последние полчаса Антону стало казаться, что он слышит какое–то шуршание по сторонам от их небольшой колонны. Несколько раз он даже замечал какие–то низкие тени и слышал отдаленное поскуливание и повизгивание. Пустыня совсем не вымирала ночью, как могло показаться, а наоборот оживала. Отовсюду на путников, забредших в самое сердце песков, таращились сотни настороженных глаз. И это очень нервировало журналиста, который при каждом новом звуке все крепче сжимал автомат. Ему казалось, что со всех сторон за ним наблюдают хищники. Он читал, что в местных пустынях довольно богатая фауна. Здесь во множестве водятся гепарды, которые охотятся на антилоп. Львы, гиены, волки и шакалы. Ну, и само собой разумеется, всякая мелочь, включая тушканчиков.

Поэтому, когда впереди раздался грозный рык, журналист не сильно удивился, а скорее немного испугался. Все–таки встречаться ночью со львом, ему не хотелось. Перехватив свой автомат покрепче, Антон осторожно двинулся вперед, где, слившись в один клубок, по земле катались человек и зверь.

Глава 13. Странный объект

Это был Голуаз, который пытался оторвать от себя здоровенного волка, мохнатую шею которого изо всех сил сдавливал двумя руками. Антон хотел выстрелить, но побоялся убить человека. Пока он решал, что делать, из–за спины появился Костян с ножом в руке и, изловчившись, одним точным движением всадил широкое лезвие волку в бок и с оттягом вытащил обратно. Раздался дикий вой, от которого у Гризова мурашки забегали по коже. Голуаз сбросил с себя раненного волка, выхватил свой нож и быстрым движением перерезал ему глотку, прикончив зверя. На землю полилась еще теплая кровь черного, как казалось в прибор ночного видения, цвета. Немного подергавшись, волк затих.

– Здоровая сволочь, – сказал Голуаз, отряхиваясь, и убирая нож в специальный карман, – спасибо, старшой.

– Не порвал он тебя? – уточнил Костян, убирая свой нож.

– Обижаешь, – обиделся Голуаз, – нас хорошо учили. Я бы его сам порвал, если б ты не поторопился с подмогой.

– Ну, извини, – ответил Костян, – в следующий раз дам тебе шанс разобраться самостоятельно.

В этот момент снова послышался близкий вой.

– И этот шанс не так далек, – проговорил подошедший Коля, и, обернувшись ко все еще сжимавшему автомат Гризову, добавил, – погоди палить, журналист. Не шуми раньше времени. Эти волки вряд ли снова сунутся. Хотя, кто их знает. Тут другое интересно.

Голуаз и Костян, отвлеклись от волков, уставившись на Колю.

– Я метрах в пятидесяти наткнулся на какой–то колодец. Кладка из сырцового кирпича, древняя. Но с ним что–то не так.

– Что не так? – уточнил старшой.

– С виду, колодец как колодец, только пересохший. Но метрах в ста отсюда еще один есть. Я туда камушек бросил, а там «дз–и–нь», решетка. Спрашивается, зачем?

– Вентиляция? – спросил Костян.

– Надо проверить. Да и квадрат подходящий, сам знаешь.

– Подходящий, но не для того.

Костян задумался, стоя над трупом убитого зверя. Наконец, решил.

– Тебе повезло, журналист. Встаем здесь до утра. Осмотрим местечко. Можешь вздремнуть чуток.

Гризов посмотрел на почти впитавшуюся в песок лужу крови, послушал отдаленный вой волков и переспросил:

– Вздремнуть? Да я до рассвета глаз не сомкну.

– Это ты зря, – хлопнул его по плечу Коля Быстрый, – расслабляться надо в любой обстановке.

– В теории согласен, – кивнул Гризов, – а на практике что–то не получается. Обстановка напрягает. Заснешь, а тебя какая–нибудь тварь цап за горло. Им ведь питаться тоже надо. Они же хищники.

– Самый страшный хищник это человек, слыхал про такого? – гнул свое Коля, – а особенно если человек с автоматом. Да тебя волки сейчас стороной обходить будут. Короче можешь поспать, а я покараулю.

Гризов еще минуту поколебался, но мысль о сне, даже рядом с волками, была сейчас очень яркой. Устал он ужасно.

– Ладно, черт с вами, – согласился Гризов, – только отойдем отсюда подальше, а то вдруг гиены приползут падалью полакомиться.

– Это можно, – сказал Костян, – отойдем отсюда метров на триста, но не больше. Где, говоришь, Коля, твои бездонные колодцы? Там? Вот туда и пойдем.

Разыскав в темноте первый колодец, группа расположилась на ночлег в небольшой ложбинке между барханами. Метрах в ста от найденного колодца. Все залегли спать. Караулить остался Коля, как и обещал. Гризов бросил рюкзак на остывший без солнечного света песок и мгновенно уснул, забыв про волков и змей. Остаток ночи прошел тихо.

На утро группа осторожно обследовала два обнаруженных колодца и прилегающую к ним территорию. На площади в пару километров нашли еще семь. Как две капли похожие один на другой. С виду все походили на обычные древние колодцы, вырытые еще первыми арабами, появившимися здесь в седьмом веке. Все они были узкими, глубокими и высохшими, но в каждом, метрах в десяти от поверхности находилась решетка. Арабам такие конструкции источников были без надобности. Спецназовцы долго бросали туда камни, и, в конце концов, решили, что воды в них никогда и не было. Очень уж все это походило на подземный военный объект, а колодцы на замаскированные вентиляционные шахты.

Гризова все это заинтересовало не меньше чем спецназовцев. Настолько, что даже усталость забылась на время. Был ли этот объект покинутым или действующим сразу не понять. Сверху один песок. Может быть, это вообще было что–то более древнее, чем тайны современных властителей. А если военный объект, то чей? Скорее всего, Саддама Хусейна, где он прятал свое тайное оружие. В любом случае это надо было проверить. Но чтобы проверить, сначала следовало отыскать вход. А входа пока не было. Да и место было какое–то странное. Все это чувствовали. На первый взгляд пески кругом не изменились. Все те же барханы до горизонта и палящее солнце. Но энергетика была совсем другой. Даже стервятники здесь не кружили, хотя в небе над древним водопоем им самое место. И зачем здесь нарыли столько колодцев, уходящих в глубину?

Возможно, когда–то здесь проходил караванный путь из Медины в сторону Междуречья, и на этом месте останавливались сотни людей, чтобы отдохнуть и напоить верблюдов. Может и так, но решетки оказались вполне современными. Голуаз спустился на веревке в один из колодцев и обследовал ее, – древним арабам сварка была не под силу. Колодец за решеткой уходил далеко в глубину. Причем, Голуазу даже показалось, что оттуда тянет ветерком. А это наводило на мысли о подземных ходах, соединявших найденные колодцы между собой или с чем–то еще.

Спецназовцы «о чем–то» подобном догадывались, владея секретной информацией, но Гризову лишнего не говорили. Считали, что с него и так хватит. Достаточно, что участвует в операции. Пришлось группе заново облазить все окрестные барханы и составить карту колодцев. Получилась интересная геометрическая фигура в виде семиконечной звезды с одним из колодцев посередине. Просмотрев на этот чертеж, Гризов первым предположил, что вход, если они на верном пути, может находиться где–то в середине этой звезды, рядом с центральным колодцем. За неимением других вариантов Костян согласился.

Конечно, скоро все это стало походить на сказку про Али Бабу и его Сим–Сим. Но, тем не менее, решетки в центральном колодце не оказалось. Оцепив его со всех сторон, спецназовцы настороженно озирались по сторонам, держа в руках автоматы. Даже закурили.

– Ладно, – наконец изрек Костян, затаптывая окурок в раскаленный песок, – первым идет Голуаз. Двигаться осторожно. Если все чисто, спускается Коля Быстрый, журналист и я. Посмотрим, что это за тайная пещера.

Привязав веревку за край колодца, отдав страховочный конец Коле, Голуаз втянул плечи и солдатиком пошел вниз, цепляясь за неровности в стенах. Через минуту он достиг дна.

– Понял, – в полголоса проговорил Костян, инстинктивно прижав к губам тонкий микрофончик гарнитуры свисавшей из уха, – спускайте рюкзак.

Увидев это, Гризов впервые понял, что связь между собой у спецназовцев все–таки есть. Только, судя по всему, не очень дальнобойная, ибо раньше они ее почти не использовали. Скосив глаз на Колю, журналист заметил у него аналогичный прибор связи.

– На, вставь в ухо, – неожиданно обратился к нему Костян, протягивая телефонную гарнитуру, – будешь на связи. Действует на километр. Под землей метров на пятьсот. Мало ли что там может случиться.

Гризов кивнул и молча запихал в правое ухо компактный приборчик. Не успев сделать это, он тут же услышал сдавленный голос Голуаза, запыхавшегося от диггерских развлечений:

– Рюкзак принял. Старшой, мы оказались правы. Здесь тоннель, через двадцать шагов разветвление на три рукава. Пока тихо. Спускайтесь.

Коля Быстрый мгновенно исчез в колодце, а когда достиг дна, дернул за веревку и сообщил по радио:

– Встреча состоялась. Пускайте рюкзак и журналиста.

Еще совсем недавно, каких–нибудь лет пять назад, еще до армии, Гризов увлекался горным туризмом. Ну и лазить приходилось по скалам, правда, до уровня крутого альпиниста ему было далеко. Вот в те времена он и узнал еще об одном увлечении безбашенных людей – спелеологии. Это когда альпинисты лезут не вверх, а вниз, туда, где темно, сыро и страшно. Что их туда тянет, Антон так и не понял. И сам до сих пор не лазил, а вот теперь придется понять.

Опустив рюкзак, он сам полез следом в узкий колодец. Страховал его Костян, остававшийся последним на поверхности. Спускаться оказалось не так уж сложно. Навыки скалолазания как–то всплыли сами собой. Напрягала только темнота. Единственным источником света было крохотное пятнышко неба с каждой секундой уносившееся все дальше от журналиста. Но, скоро он ощутил под ногами каменное дно, а одна из стен вдруг оборвалась и превратилась в проем тоннеля.

Из темноты неожиданно возникло пучеглазое горбатое чудовище. Гризов вздрогнул и схватился за автомат.

– Прибор надень, – посоветовало чудовище голосом Голуаза, – темновато здесь.

Гризов перевел дух и сообщил наверх о том, чтобы высылали рюкзак.

– В сторону отойди, – опять посоветовало чудовище.

Буквально через пять секунд на то место, где стоял журналист, грохнулся увесистый рюкзак. Гризов отцепил конец и, порывшись в глубине рюкзака, извлек оттуда прибор ночного видения. Теперь все вокруг стало бледно зеленым, не хватало только вампиров из подземелья. Зато можно было рассмотреть окрестности. На дне колодца было гораздо просторнее. Рядом стоял Голуаз в таком же костюме с рюкзаком за спиной и автоматом в руках. Чуть дальше, где виднелись расходящиеся в разные стороны тоннели, дежурил Коля Быстрый.

С едва слышным шорохом сверху появился старшой. Легким движением руки он сдернул веревку и принял прилетевший сверху рюкзак. Прибор ночного видения уже был на нем.

– Все в норме?

Голуаз кивнул.

– Пока да, никого. Но что–то эта тишина мне не нравится.

Костян смотал веревку, засунул ее в рюкзак, надел его на плечи и осторожно двинулся вперед. Дойдя до тоннелей, пошептался с Колей о впечатлениях и приказал.

– Идем в том же порядке. Проверим правый тоннель. Интервал десять метров. Голуаз выдвигается первым.

Чудовище, до сих пор стоявшее рядом с Гризовым, прикрепило к стене колодца какой–то радиомаячок, и осторожными шагами устремилось в тоннель, который уходил вглубь песков, все ниже и ниже.

Продвигаясь третьим по тоннелю, Гризов настороженно озирался по сторонам в поисках чего–то необычного. Кладка стен была самая настоящая: древние выщербленные камни. Воздух сухой, но не такой как наверху. Дышать можно. Никаких современных проводов и металлических дверей. Только происхождение решеток не давало покоя.

Так они шли довольно долго по каменистой почве. Больше часа. Тоннель начал петлять, ещё трижды разветвлялся. На каждом из поворотов Голуаз ставил маячки и двигался дальше. А когда они набрели на широкий зал, своды которого терялись в вышине, даже устроили совещание. В одной из стен Голуаз обнаружил высеченные в камне огромные пятиметровые статуи каких–то горных старцев с бородами и кривыми мечами. Вид они имели устрашающий.

– Как ты думаешь, – спросил журналист, приблизившись, у Коли Быстрого, – кто это?

Коля долго смотрел на зал, дальние концы которого терялись во мраке даже в приборе ночного видения. Потом перевел взгляд на изваяния старцев и также долго смотрел на их жесткие лица и оружие.

– Не знаю. Какая–то секта, наверное. А может быть, предводители тайного ордена. Мысль, конечно, есть. Но, не уверен. Их же в этих местах в древности было великое множество.

– Думаешь, мы в тайном городе?

– Может в городе, хотя жилища пока не видно, – проговорил неуверенно Коля, а потом пошарил ногой и откинул носком ботинка какую–то кость, – а может, здесь просто было жертвенное место.

Гризов в ужасе стал смотреть себе под ноги в поисках скелетов и нашел целых пять. У каждого из них не было головы и правой руки. Стоявший молча позади них Костян, прислушавшись к разговору, сказал:

– Коля посмотри–ка стену за этими старцами. Может, найдем что интересное, кроме этих жмуриков.

Коля с автоматом наперевес осторожно двинулся вокруг статуй. Обойдя крайнюю статую старца, он исчез из вида. Радиомолчание длилось так долго, что Гризов уже решил, что Колю съели местные духи подземелья.

– Здесь дверь, – раздалось в наушниках у остальных спецназовцев, – причем хорошая дверь. Древняя, но петли смазывали недавно.

Спецназовцы приблизились. Дверь действительно походила на вход в чертоги Али–бабы. Испещренная арабской вязью, сводчатая, окованная пластинами из неизвестного металла, она казалась неприступной. Тем более, что никаких отверстий для ключей рассмотреть не удалось. Похоже, он открывалась изнутри.

Коля любовно погладил высеченные по металлу арабские буквы.

– Жаль будет выносить такую красоту, – и обернулся к Костяну, – да, старшой?

– Ага, – кивнул Костян, – давай взрывчатку. Сдается мне, за этой дверью местные старцы что–то от нас прячут. И думаю, что это не золото. Надо проверить.

Не успел он произнести это, как дверь ожила. Она сдвинулась со своего места и быстро отъехала в сторону. Из открывшегося проема ударил яркий свет, ослепивший спецназовцев, которые с дикими криками схватились за глаза, рухнув на колени. А затем из проема послышалось мощное шипение. В первую секунду Гризову показалось, что это шипят сотни разъяренных змей выползая из проклятой двери, но, когда он вдохнул воздух то все понял мгновенно. Последнее, что он помнил, прощаясь с жизнью, – была пятиметровая фигура каменного старца с кривым мечом в руке, нависшая над ним. И еще одно воспоминание отпечаталось в мозгу, смешавшись со старцем: Рушди Хезбаллах в окружении гвардейцев с короткими автоматами.

Но он не умер. Временно отключился, как робот, которому нажали на кнопку. Чувства возвращались медленно. Сначала он стал ощущать пальцы рук, потом их целиком. Потом ноги, поясницу. Вслед за этим появились покалывания в спине, опиравшейся на что–то мягкое, и лишь затем журналист осмелился открыть глаза.

То, что он увидел, больше походило на рубку космического корабля. Все русские: Гризов и трое спецназовцев, лежали на мягких анатомических креслах в полном обмундировании. Рюкзаки, приборы ночного видения и автоматы были свалены в кучу на небольшом пятачке перед ними. Стены широкого помещения были увешаны мониторами, на которых, словно в калейдоскопе мелькали, сменяя друг друга, цветные картинки. Приглядевшись, Гризову показалось, что картинки были довольно однообразны: взлетающие самолеты, нефтяные скважины, улицы городов, где вышагивали американские патрули, мосты и виадуки, по которым ползли через КПП машины, железнодорожные станции, нашпигованные составами с нефтью, корабли в процессе погрузки. Танкеры, сосущие нефть из терминалов. И маячившие за ними авианосцы. Сплошной урбанизм.

Гигантские мониторы были установлены на специальном пульте, за которым в большом мягком кресле вполоборота к русским сидел он: Рушди Хезбаллах., нажатием кнопок переключая изображения. Вдоль стен замерло несколько гвардейцев с автоматами в черных беретах и полевой иракской форме. Не оборачиваясь, видно почуял, что Гризов очнулся первым, Рушди нажал кнопку на пульте и проговорил на русском почти без акцента.

– Да, много дел вы натворили пока шли сюда.

Гризов перевел мутный взгляд на один из мониторов, где в этот момент возникло изображение пожара, бушевавшего на нефтяном месторождении. Антон сразу узнал его. Это оно, то самое, над которым они так хорошо поработали, что американцы, наверняка, до сих пор не могут потушить.

– Но, я не в обиде. Вы даже помогли мне, хотя я и собирался сделать это чуть позже. В назначенный час.

Он выключил монитор и повернулся лицом к Антону.

– А тебя я помню. Ты пытался подойти ко мне на авиашоу в России. Неужели, ты тоже солдат, как они? – он кивнул в сторону еще спавших спецназовцев, – Мои глаза находят между вами много различий, несмотря на оружие и одежду.

Гризов промычал что–то нечленораздельное в ответ, язык не слушался, но потом поднатужился и ответил вопросом на вопрос:

– Что это было?

– Усыпляющий газ, – не задержался с ответом иракский военный, – Я не был до конца уверен, кто вы. Знал только, что не американцы. Это спасло вам жизнь. Если бы я хоть на секунду усомнился, то газ был бы удушающим.

Гризов громко прокашлялся и рывком сел на кресле.

– И на том спасибо.

– Что вы здесь делаете? – спросил вдруг Рушди.

– Ищем чего–то, – не задумываясь, ответил Гризов, – что именно не знаю. Я здесь вообще случайно оказался. Я ведь по–прежнему журналист, это вы верно подметили. А вот, что тут делаете вы, господин министр, я кажется, догадываюсь. Ведь вашей страны уже нет. Надо же где–то прятаться.

Рушди Хезбаллах рывком встал со своего кресла и сделал несколько шагов к журналисту. Внезапно, он выхватил у одного из гвардейцев автомат и приставил его к голове Антона. Холодный ствол уткнулся Гризову прямо в лоб.

– Ошибаешься, – прошипел он, – моя страна жива. Она всего лишь захвачена неверными собаками, для которых вся жизнь, – это наша нефть. Но они уйдут. Как приходили и уходили до них многие. Потому что я еще жив. И не смей мне говорить, что я скрываюсь от опасности! Ты многого не знаешь.

Гризова прошиб пот, отчего он, однако, быстрее пришел в себя. Мозг заработал с прежними силами, подпитавшись от скрытых источников организма. Говорят, что люди используют свои возможности процентов на двадцать, а остальные возможности спят до поры. Гризов в это верил, иногда ему отчего–то казалось, что он умеет летать.

Рушди отбросил автомат в сторону и сделал несколько нервных шагов. Остановился. Журналист за это время немного справился с собой и проговорил:

– Извините, господин министр, я не хотел вас обидеть. Где мы, кстати, находимся? Это что, секретный объект вашего правительства?

Хезбаллах сел в свое кресло за пультом и взял в руки древние четки, лежавшие прямо на клавиатуре. Казалось, он успокоился.

– Почему я должен тебе это говорить? – спросил он, пустив пальцы в бесконечный поход по костяшкам, искусно сделанным в виде человеческих черепов, – Ты мой пленник, тот, кто вторгся с оружием в мое обиталище без спроса. Я могу сделать с тобой что угодно. Достаточно одного движения пальцем. И все же, чутье говорит мне о том, что ты не тот за кого себя выдаешь. Иначе ты никогда не нашел бы меня.

Антон попытался вдуматься в смысл, но никем другим кроме журналиста, попавшего в переплет, он себя не ощущал. Само собой с языка сорвалось:

– Да я вас и не искал.

Рушди Хезбаллах усмехнулся и посмотрел на Гризова, по–прежнему сидевшего подавшись вперед на своем кресле.

– Похоже, ты и сам еще не осознал, зачем ты здесь. Дух, который привел тебя сюда, только начал просыпаться. Он уже руководит тобой, но ты этого не понимаешь, а когда поймешь, то поймешь сразу все.

Бывший министр обороны Ирака встал и сделал несколько шагов вдоль стены с мониторами. Гризов инстинктивно приготовился к новым угрозам с оружием, но этого не случилось. Рушди Хезбаллах прошелся до угла помещения, где находилось сразу две двери под охраной четырех гвардейцев, и медленно вернулся обратно, перебирая четки.

Антон за это время осмотрел своих спутников: все спецназовцы спали крепким сном и, судя по всему, просыпаться в ближайшее время не собирались. Бодрствовал почему–то только он один. Видно, хитрый Рушди действительно хотел с ним поговорить, а остальным дал подышать газом подольше или велел вколоть чего–нибудь сонного. На востоке это запросто. Главное, чтоб не смертельного. А то с него станется.

– Твои друзья спят, потому что я хотел поговорить с тобой, а не с ними, – словно в ответ на размышления Антона сообщил Рушди Хезбаллах, – я ничего не имею против русских, вы помогали нам оружием, техникой и людьми. У ваших шейхов свои интересы в моей стране. Но это, моя страна. И я хочу вернуть ее себе. А потому мы будем дружить до тех пор, пока интересны друг другу. Последние десять лет Ираком фактически руководил я, а не Саддам. Он был моей марионеткой, как выражаются на Западе, но марионеткой вздорной и сохранившей видимость власти. Постоянно путавшейся под ногами. Но устранить его совсем я не успел. Именно поэтому Ирак не смог хорошо подготовится к войне, которая была неизбежна. Что с ним будет теперь не важно. Важно то, что будет дальше с Ираком. Чтобы оправдать свое существование армия США должна постоянно воевать, лить чужую кровь, особенно кровь тех, кто живет на нефтяных месторождениях. Так велят им свои духи. А наша армия должна лить кровь американцев. Но Саддам больше занимался парадами и болтовней о своих силах, которые дряхлели на глазах, в то время как американцы, словно вампиры, сосали соки из сотен стран мира и наливались силой. Но наши духи велят мне прогнать захватчиков с этих древних и святых земель. И я их прогоню. Ирак ослаб, но не умер, и я не дам им ни минуты спокойной жизни.

Рушди снова сел за свой пульт стал переключать кнопки. Перед Гризовым замелькал калейдоскоп картинок: аэродромы, вокзалы, порты, административные здания. Похоже, всевидящее око Рушди опутало всю страну, о чем не подозревали ни американцы, ни тем более простые жители Ирака.

– Мы находимся в древнем и священном городе–крепости ассасинов. Когда–то он стоял на поверхности сирийских нагорий, но затем ушел под землю. Я немного расширил его и перестроил. Никаких караванных путей здесь не было, они проходили гораздо южнее или севернее. Ассасинам лишнее внимание было ни к чему. Они очень любили строить неприступные крепости в горах и оттуда разить своих врагов, тайно или явно, сохраняя свою власть незыблемой. Хороший прием, я взял его на вооружение.

Гризов несколько секунд колебался, рассказать ли Рушди про приближавшуюся партию американцев, и, наконец, решился.

– Когда мы шли сюда, точнее летели на захваченных американских вертолетах, недалеко отсюда мы повстречали американцев: пять «Хаммеров», солдаты, вертолеты. Ну, с вертолетами мы сами разобрались. Они что–то ищут, наверное, вас.

Вместо ответа Рушди переключил кнопку на пульте, и перед Гризовым возникла безжизненная пустыня.

– На этом месте всего день назад лежали обгоревшие останки ваших вертолетов. Я позаботился о том, чтобы никто их не нашел.

Он нажал еще раз на кнопку. И журналист увидел, что по пескам, поднимая тучи пыли, передвигается отряд из пяти «Хаммеров». Два из них завязли. Вокруг копошились солдаты, пытаясь вытащить тяжелые машины. Хезбаллах приблизил изображение, которое явно транслировалось через спутник, и Гризов смог даже разглядеть лицо офицера, который словно почуяв его взгляд, поднял лицо вверх и посмотрел в небо. Это был тот самый американский генерал.

– Американцы ищут здесь не меня, – проговорил иракский министр, – я для них враг известный и понятный. Но, о местонахождении моего подземного города не знает никто. Меня они не найдут. Они ищут здесь то же, что и вы. Десять дней назад духи сообщили мне, что появишься ты, и что я должен помочь тебе в твоем деле. Поэтому ты здесь.

– В моем деле? – удивился Гризов, – я и не знал, что у меня есть здесь особое дело, кроме как выбраться из этой пустыни, после того, как найдем то, что нужно военным.

– Вы ищите не там.

Антон помолчал, размышляя.

– Честно говоря, я вообще не в курсе, что мы ищем.

– Вы ищите штабной вертолет ВВС США, который пропал в Ираке месяц Иаке месяц назад. Вылетел из Багдада на юг, сбился с курса и исчез. Что находилось в нем, об этом тебе расскажут твои спутники, когда очнуться. А остальное ты сделаешь сам. Вам надо выбраться отсюда, но двигаться следует на север. Духи укажут тебе дорогу.

– Но ведь американцы тоже ищут этот вертолет и могут найти, пока мы здесь. Вертолет не иголка. Его можно засечь со спутника.

– Американцы ищут его уже месяц и не могут найти. Это место в точности не ведомо даже мне. Духи хранят его ото всех и откроют лишь тому, кто должен его найти. Но ты прав, в последнее время я стал ощущать, что сила американцев растет. И дело тут не в перебросках техники. Бездушная техника лишь железо, даже напичканная компьютерами.

В этот момент сбоку послышалось шевеление. Один за другим, словно по команде, очнулись Костян, Коля Быстрый и Голуаз. Сели на своих креслах, замахали руками, стали настороженно озираться по сторонам. Костян, оценив обстановку, бросил короткий взгляд на лежавшее перед ними оружие. Гризов этот взгляд вовремя перехватил.

– Не надо, – предупредил он, – мы не в плену.

Глава 15. Подземный город ассасинов

Костян недоверчиво покосился на стоявших с автоматами наперевес иракских гвардейцев и уточнил:

– А где?

– В подземном городе ассасинов.

На лице Костяна отразилось недоумение.

– Короче, мы в гостях у министра обороны Ирака Рушди Хезбаллаха, – проговорил Гризов и указал на человека в кресле, – Он перед вами.

– Слыхали про такого, – ответил Костян, внимательно изучая сидевшего перед ним человека, – только в гости обычно приглашают по–другому.

Рушди наконец соизволил перевести на него взгляд своих пронзительных глаз.

– Я знаком с традициями гостеприимства, но вас пригласить по–другому было нельзя. Сюда ко мне гости не приходят без приглашения. Вы же вломились без спроса, да еще хотели взорвать вход в мое убежище. А потому благодарите Аллаха, что вообще еще живы.

– Спасибо Аллаху, – миролюбиво повторил Костян, – только что дальше делать будем, хозяин?

– Я достаточно осведомлен о вас и о ваших целях, – сказал Рушди, – поэтому не будем терять время. Следуйте за мной. Я покажу вам, где вы и что вам следует делать дальше. Оружие оставьте здесь. Мы еще вернемся.

Сказав это, иракский министр, который по представлениям Гризова занимал в колоде карт, составленной жадными до дешевых сенсаций американцами, место не ниже пикового туза, проследовал к видневшимся в отдалении дверям. Гризов двинулся следом. Спецназовцы, оглядываясь по сторонам, последовали его примеру. По бокам и позади них двигались верные министру охранники из личной гвардии.

Когда Рушди Хезбаллах подошел к первой двери, она сама собой отъехала в сторону, открывая вход в коридор, резко уходивший влево. Коридор, больше походивший на освещенный тоннель, через несколько минут вывел их в обширный зал, залитый светом. То, что предстало глазам журналиста, удивило его не меньше, чем, если бы он увидел Эйфелеву башню посреди местных песков.

Спецназовцы находились на огороженном перилами балконе, прямо под которым раскинулся высеченный в скале древний город ассасинов. Кто это такие, Гризов решил попозже расспросить Колю Быстрого, тот наверняка знал. Перед удивленным журналистом возвышались отлично сохранившиеся настоящие средневековые крепостные стены с узкими окнами–бойницами. Дальше за ними виднелись дома с колоннами и узорчатыми лестницами, сгрудившиеся вокруг центральной площади. Посреди которой даже отсюда был виден фонтан в виде павлина. Из горла каменной птицы вверх била струйка настоящей воды. В дальней части города возвышалась мечеть, купол которой блестел в лучах искусственного света. С левой стороны балкона вниз вела лестница и небольшая дорога, серпантином спускавшаяся вниз. По этой дороге вполне мог проехать небольшой автомобиль.

Неожиданно раздался рев моторов, и на балкон из замаскированных пещер действительно выехало три небольших джипа. Рушди сел в первый и дал знак Гризову сесть рядом, а спецназовцам указал на второй джип в месте с двумя гвардейцами. Остальные охранники с автоматами расположились в третьей машине.

– Ну, что ж, – сказал он, перед тем как машины тронулись с места, – раз уж вы оказались у меня в гостях, я хочу показать вам восьмое чудо света, мою резиденцию. Такого вы нигде и никогда больше не увидите.

Джипы покатились вниз, ловко поворачивая на узенькой, высеченной в скале дороге. Антон вспомнил, как однажды ездил по военно–грузинской дороге. Впечатления были схожими: с одной стороны скала, с другой пропасть. Одно неверное движение рулем и ты труп в виде лепешки из костей и мяса.

Через несколько минут конвой достиг нижнего уровня и выкатил на узкие улочки подземного города, освещенные ровным электрическим светом ламп, которые находились здесь повсюду, заменяя солнце. Скоро на встречу стали попадаться люди в гражданской одежде, хотя Гризов ожидал увидеть здесь только военное поселение. Впрочем, любой араб, похоже, с пеленок готов к войне. Прохожие шли по своим делам, несли корзины с едой, одежду или инструменты. Но, чтобы они не делали, все при виде своего вождя приветствовали его поднятием руки, а военные вытягивались во фрунт и отдавали честь. В остальном, наметанный глаз журналиста отметил, что люди здесь продолжительное время живут по своему распорядку. На котором, захват страны не очень сильно отразился, если вообще здесь что–нибудь изменилось с тех пор.

– Давно вы здесь обосновались? – не выдержал журналист.

Рушди сделал неопределенный жест. «Ну да, подумал Гризов «давно здесь сидим»«. Он обернулся и посмотрел на своих собратьев по оружию. Спецназовцы ехали смирно, внимательно рассматривая окрестности на случай бегства. Судя по всему, они не понимали, за что журналист удостоился такой чести, – ехать с министром в одной машине. А может, уже думали, что Гризов их предал и подставил. Ведь задание еще не выполнено. В жизни все бывает. Так что, журналист уже предчувствовал разбор полетов, который неминуемо состоится в случае выхода из этого подземного чертога.

Джипы подъехали к фонтану и остановились.

– Это моя гордость, – сказал Рушди, указав на каменное изваяние павлина, – высечен известным скульптором из Дамаска с моего любимого павлина. Божественная была птица.

Гризов похвалил павлина, но гораздо больше его удивила вода, вырывавшаяся мощной струей из горла этой райской птицы.

– Откуда здесь, уважаемый министр, посреди пустыни, вода? – спросил Антон, – у вас, что проложен водопровод из Багдада?

– Не забывай, что ты уже не на поверхности, – посоветовал Рушди, – а в глубине земли, даже под пустыней есть вода. Здесь начинается один из восточных истоков великой реки Евфрат, которая несет свои благословенные воды через Армению, Турцию, Сирию и весь Ирак, орошая его земли и делая их плодородными уже много веков. Еще со времен древнего Шумера и Аккада. Кстати, ты очень скоро познакомишься с этой рекой.

– А вы здесь часом поля не возделываете? – начал ерничать Гризов, на которого немного давили все эти каменные изваяния старцев на домах и белый электрический свет, от которого у журналиста начинался приступ клаустрофобии. Ему становилось не по себе от мысли, что он может больше не увидеть настоящего солнечного света.

– Мы производим здесь все, необходимое для жизни, – без тени улыбки ответил Рушди Хезбаллах, – в том числе овощи и фрукты. У нас здесь есть даже своя атомная электростанция, не считая запасной ГЭС, так, что энергии, света и тепла для жизни растений под землей хватает.

– Атомная электростанция? – удивился Гризов, – но зачем вам здесь атомная электростанция? Для потребностей освещения высеченных в камне исторических памятников хватило бы и вашей запасной ГЭС.

Министр усмехнулся в усы.

– Я не только сохраняю, то, что уже создано, – сказал он, два сигнал водителю возобновить движение, – я еще, и думаю о будущем. Сейчас вы увидите, что ждет нашу многострадальную страну, стонущую под игом захватчиков, в скором времени.

Колонна джипов покинула площадь и, обогнув еще несколько зданий и мечеть, снова въехала в освещенный тоннель. На этот раз тоннель оказался длиннее, по наблюдениям журналиста не меньше трех километров. Судя по всему, слуги и последователи Рушди глубоко ушли под землю, задавшись целью достигнуть ее центра. Они работали здесь как гномы, прорывая бесконечные тоннели, расширяя их до размеров больших площадей и опутывая их паутиной недра. Наверняка они даже обнаружили здесь какие–нибудь сокровища или хранили вдали от посторонних глаз припрятанное с поверхности. За все время пути Антон разглядел лишь многочисленные кабели, тянувшиеся вдоль стен, несколько ответвлений тоннеля, и пару джипов попавшихся навстречу. Подземная жизнь шла по своему, неведомому европейцам и американцам, распорядку.

Когда первый джип колонны выехал в следующий каменный зал, залитый светом, Гризов понял, что его догадки по поводу образа жизни гномов были не далеки от истины. Это был уже не древний город ассасинов. Здесь начинались его промышленные новостройки, воздвигнутые волей тайного хозяина современного Ирака.

На сколько хватало глаз, тянулись ангары и корпуса, в которых кипела работа. Повсюду сновали люди, небольшие машины и погрузчики. Никакого дыма над заводскими корпусами не было видно. Подземные жители просто не могли себе этого позволить. Трубы, между тем были, только, причудливо изгибаясь, они уходили прямо в каменную толщу породы.

– Безотходное производство? – поинтересовался Гризов.

– Почти, – довольно усмехнулся Рушди Хезбаллах, – безотходного производства, к сожалению не бывает. Но эти заводы строили ведущие европейские и американские инженеры.

– Американские? – удивился журналист, – и кто–нибудь остался жив?

Рушди улыбнулся. На этот раз хитро.

– Да, все живы. Просто, приехав один раз по контракту, они все решили остаться жить и работать здесь. У них отличные условия. Аллах милостив.

Гризов промолчал. Он решил не спрашивать, по своей ли воле остались здесь работать американские инженеры, платят ли им зарплату и бывают ли у них выходные. С того возвышения, где остановилась колонна автомобилей, было видно почти все, что находилось в этом месте. Часть корпусов была похожа на административные или сборочные, во всяком случае, там ничего не варилось и не отливалось. А вот ряд огромных корпусов, находившихся в дальнем конце сводчатого зала, вполне походил на кузницу, где ковалось оружие победы. Все это очень заинтересовало Гризова, тем более, что он не понимал, зачем Рушди показывает им все свои секреты. Разве что, он не собирался оставлять их в живых. В любом случае выбора у Гризова не было, как всегда, с тех пор как он попал в Ирак.

– Хотите посмотреть? – поинтересовался иракский министр, словно прочитав мысли журналиста.

Антон молча кивнул. Хезбаллах сделал знак рукой, и колонна двинулась дальше. Когда джипы въехали в расположение промышленной зоны подземного города ассасинов Гризов заметил, что появление высокого начальства не вызывало здесь ступора и остановки работ, все ограничивалось коротким, но ярким приветствием. Во всяком случае, так вели себя все встречавшиеся по дороге. Как военные, так и гражданские. У журналиста начало складываться впечатление, что тайный вождь Ирака вел себя почти по–европейски, гораздо демократичнее, чем его предшественники. Хотя мысль о том, что это все лишь внешняя часть медали Гризова не оставляла. Он был почти уверен, что при случае, этот демократичный вождь, имевший связи в европейских государствах, России и даже США, не остановится при необходимости отрубить головы сотне другой отступников или сбросить бомбу на спящий город с неверными. Такова природа власти на всей планете, ничего не поделаешь.

Джип остановился у одного из ангаров, а затем въехал внутрь. Охрана, узнав своего вождя и отсалютовав ему, беспрепятственно пропустила всех. Оказавшись под крышей, Джип медленно поехал между рядов сборочного конвейера, словно давая возможность лучше рассмотреть весь процесс. Рушди не выходя из машины, обвел рукой содержимое ангара.

– Здесь мы собираем стрелковое оружие. У нас много воинов, а будет еще больше. Нам нужно много оружия.

Гризов осмотрелся. Вдоль ангара было установлено шесть автоматизированных линий конвейера, хотя роботы помогали только на отдельных операциях «пододвинь–отодвинь», а собиралось большинство оружия все же вручную. На трех линиях собирали автоматы, на двух тяжелые пулеметы, а на последнем, – переносные ракетные комплексы из которых так удобно сбивать вертолеты. Между рядов то и дело сновали охранники и люди в гражданской одежде, проверяя качество сборки. Видимо, это и были те самые инженеры, оставшиеся здесь до полной победы ислама над американцами.

Гризов, хотя и не был военным, немного разбирался в оружии по работе. Взглянув на ракетный комплекс, он догадался, что это был российский комплекс «Игла», а одна из линий была полностью заточена под сборку автомата «Калашникова», не узнать который было невозможно. Имел ли Рушди Хезбаллах лицензию на сборку всего этого оружия, можно было даже не уточнять. Давние связи с Россией по линии вооружений тут прослеживались без особого усилия. Хотя, рассмотрев соседние линии, журналист с удивлением увидел американскую «М–16», а за ней автоматы бразильской армии. Остальное легкое оружие и крупнокалиберные пулеметы были ему не знакомы.

Рушди снова понял его без слов.

– Мы готовы бить врага любым оружием, даже тем, которое выпускает его собственная страна. Это я об американцах, – добавил он, – двинемся дальше.

Русским десантникам, ехавшим сзади, похоже, было на что посмотреть в течение этой импровизированной экскурсии в подземный арсенал. Коля Быстрый вертел головой по сторонам, старясь лучше все рассмотреть. Голуаз и Костян с интересом наблюдали, как иракцы собирают родной автомат «Калашникова». О чем они думали в этот момент, Гризов догадывался.

Сделав круг по ангару стрелкового вооружения, объемы производства которого Гризов мог представить себе с трудом, джип с иракским министром и русским журналистом выехал на основную линию движения и, миновав пару ангаров поменьше, въехал на территорию более крупного здания, с виду напоминавшего настоящий завод тяжелого машиностроения. Рядом с ним журналист как раз заметил нечто похожее на мартеновскую печь, придуманную и построенную у себя на родине французом Мартеном в 1864 году. Несколько устаревший, но все еще использовавшийся способ для переработки чугуна и стального лома в сталь. Этот способ просуществовал в развитых странах до конца двадцатого века. Все пространство над мартеновской печью было опутано паутиной труб различной ширины, с безотходным производством здесь действительно были проблемы. Гризов подумал, что вся эта грязь должна была куда–то сбрасываться и конденсироваться. Либо наверх, либо где–то здесь же под землей существовали огромные отстойники со всеми ядовитыми и радиоактивными (припомнилась ему местная АЭС) отходами. Иначе местонахождение этой подземной кузницы было бы раскрыто американцами уже давно. Во всяком случае, они узнали бы о ней еще до захвата этой нефтеносной территории. Если конечно, пришло на ум Гризову, это место действительно находится в Ираке, а не в Сирии, и его не охраняют духи от чужого глаза.

Въезжая на территорию очередного завода Антон мысленно готовился к чему–то грандиозному типа производства артиллерийских пушек, но увиденное поразило его еще больше. Здесь собирали танки. Причем хитрый иракский вождь, похоже, стремился брать все лучшее и от своих друзей и от своих врагов. Время течет, друг может стать врагом и наоборот. Под крышей колоссального цеха, откуда над людьми нависали кран–балки, расположились сразу три сборочные линии. На одной собирались отечественные, проверенные временем танки «Т–80», давно поставлявшиеся в Ирак, которые иракцы могли копировать без труда, что они и делали. Гризов знал эти танки и заметил некоторые изменения, которые иракцы внесли в конструкцию и навесное вооружение. Судя по всему, местные инженеры не зря ели свой хлеб. Впрочем, жить захочешь…

Вторая линия, более навороченная технически, производила американские танки «Абрамс». Народу здесь также толпилось больше, поскольку танк был более сложен и напичкан электроникой, чем русский. В этом были его плюсы и минусы. Антону вдруг вспомнился разговор с немецким военным летчиком на одном из авиационных шоу в Финляндии, где он бывал по работе. Немец летал на «Торнадо», но хвалил русские «Миги». Хвалил так: «У нас самолет напичкан таким количеством электроники, что и сесть негде. Как попадешь в грозу, сразу все вылетает к чертовой матери. Одни отказы. То ли дело на ваших «Мигах», ничего лишнего. Все просто, понятно и ломаться нечему. Ваши самолеты надежнее».

Тогда Антон испытал двойственное чувство. Это, конечно, хорошо, что наши самолеты надежнее. Только в современной войне на «простых» самолетах и с «Калашниками» в руках победу одержать трудно. Особенно в войне с американцами, когда еще задолго до боевых действий твою территорию обнюхают вдоль и поперек вражеские спутники, а простой вражеский пехотинец обвешан компьютерами и не может воевать без батареек. Хотя, как ни крути, иногда простота все–таки оборачивалось плюсом. К сожалению, только иногда.

На третьей сборочной линии рабочие в комбинезонах под охраной автоматчиков собирали английский танк «Челленджер». Этот танк заинтересовал Гризова больше всего. Насколько он знал, это был основной боевой танк английской армии. Тяжелый танк с мощным вооружением и составной броней «Чобхем», считавшейся практически неуязвимой. А углекислотный лазерный дальномер, инфракрасный прицел и полностью компьютеризированная система огнем обеспечивали попадание в цель с первого выстрела.

Гризов не мог оторвать восхищенного взгляда от этой боевой машины, а когда все–таки сделал это, то повстречался взглядом с Рушди.

– Хороший танк, – подтвердил иракский министр, – мне очень нравится. Мы привезли один экземпляр из Омана, куда англичане продали восемнадцать штук.

– Но почему такой выбор машин? Американцы и мы, понятно. Но англичане?

– Это просто, если знать нашу историю. В семнадцатом веке Ирак вошел в состав Оттоманской империи. В начале двадцатого века у нас началось движение за освобождение от турецкого владычества. Великобритания активно этому помогала. В августе тысяча девятьсот двадцать первого года Ирак снова обрел независимость. Тогда же был избран король Фезаль Первый, а Великобритания получила мандат на управление Ираком, через своего консула. Что и делала до тридцать второго года. Больше десяти лет англичане, под видом наших друзей, грабили нашу страну, как до этого грабили Индию и другие страны. Но надо было положить этому конец. И в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году произошел переворот, короля убили, монархию свергли, провозгласили республику. Затем произошло еще несколько переворотов, и, в результате последнего, к власти пришел Саддам Хусейн Ат–Тикрити. То есть, теперь ты знаешь, кто действительно тогда взял власть в свои руки. И вот англичане снова на нашей земле и они должны умереть. Я решил, что они будут умирать от своего же оружия. Так велят духи этих земель. И так будет.

Глядя на всю эту подготовку, Гризов не сомневался, что именно так и будет. Во всяком случае, Рушди не оступится от своего и ляжет костьми, но достигнет своей цели. Другое дело, что в Междуречье с древних времен сходятся интересы очень многих. И не только местные духи бьются за эти земли.

Журналист еще раз осмотрел цех по производству танков. В зале стояло не более десятка бронированных машин. Для освобождения Ирака от американцев и англичан этого мало. В высоте над их головами проплыла кран балка, неся орудийную башню очередного «Челленджера» к месту сборки.

– И это вся ваша бронированная армада? – поинтересовался Гризов, но тут же спохватился: смеяться на иракским министром не следовало до тех пор, пока не отдалишься от него на безопасное расстояние. А то он мог легко сменить милость на гнев. Но этого не произошло.

Вместо ответа Рушди сделал знак рукой водителю, и тот вывел джип из цеха. Свернув сразу за заданием цеха налево, они въехали в соседний ангар, напомнивший журналисту любимый футбольный стадион тех самых англичан, танки которых копировались сейчас по соседству.

Зачем иракский министр привез их сюда можно было не спрашивать. Это стало понятно сразу, как только, преодолев КПП на въезде, джипы остановились посреди огромного танкохранилища. Здесь, освещенные лучами прожекторов, выстроились, словно готовые к немедленному марш–броску на Багдад три колонны танков, ранжированные по моделям боевых машин. Здесь их были уже сотни. Колонна модернизированных «Т–80», американских танков «Абрамс» и английских «Челленджер». Все боевые машины были окрашены в песчаный цвет, и несли на своих башнях и бортах неизвестные до сей поры Гризову эмблемы: кривой меч на зеленом круге. Судя по всему – знак личной гвардии Рушди. Вдоль стен бесконечного, казалось, ангара расположились стеллажи со снарядами нужных калибров для танковой армады.

Сзади раздался приглушенный свист. Так Голуаз выразил свое впечатление от увиденного. Глядя на всю эту мощь, Гризову вдруг пришла в голову странная мысль «ведь мы находимся глубоко под землей». Эта очевидная мысль настолько поразила журналиста, что он не удержался от вопроса:

– Но, уважаемый Рушди, как же все эти танки, несущие смерть захватчикам Ирака, выйдут на поверхность? Ведь город ассасинов расположен очень глубоко под поверхностью пустыни, даже по поверхности которой, как я полагал, танки тоже передвигаются с большим трудом.

Рушди Хезбаллах усмехнулся. На этот раз самодовольно. Он явно был удовлетворен произведенным впечатлением.

– Ты прав, мы зарылись глубоко под землю, чтобы враг не нашел нас. Но это не значит, что сюда можно войти и выйти только через те норки, по которым пробрались вы. Этот город не единственный из числа моих тайных крепостей. Они повсюду. Вся земля древнего Аккада и Шумера наполнена тайными убежищами для сынов Аллаха, подобными этому. Все эти крепости связаны друг с другом надежными коммуникациями. И каждая из них скрыта от глаз врагов. Пока еще я не готов к решительному удару и несу смерть захватчикам из своего укрытия. Но, ждать осталось не долго. Настанет день, и вся моя гвардия выйдет на поверхность и разящий мечь повсюду настигнет врага.

– Коммуникациями? – переспросил журналист любопытство которого все возрастало, – значит ли это, господин министр, что у вас здесь имеется подземная железная дорога для переброски войск в отдаленный районы Ирака или, может быть, даже подземный аэродром с боевой авиацией?

– Ты и так уже видел многое, – сказал Рушди, – такое, что недозволенно знать ни одному из смертных. Но, Аллах разрешил мне открыть тебе это, а значит, нет греха в том, что ты увидишь и остальное.

Новый знак рукой и колонна покинула ангар, где ждала своего часа танковая мощь тайного властелина Ирака. Сразу за ангаром начинался новый тоннель, дорога по которому заняла не меньше десяти минут и, как показалось Гризову, пошла немного вверх. Как и во всех других тоннелях, здесь имелось множество ответвлений, а что хранилось там, журналисту оставалось только догадываться. Понемногу справившись с шоком от увиденного во многочисленных подземельях этого магрибского колдуна, Гризов уже догадывался, что его ждет дальше. И он не ошибся.

Глава 15. Река времен

Закончив свой путь по тоннелю, колонна джипов остановилась перед массивными воротами, преграждавшими движение вперед. На этот раз, начальник охраны, разместившейся в КПП перед воротами, не просто отсалютовал своему вождю. Он сделал несколько строевых шагов вперед, ритуальным жестом вскинул вверх кривую саблю и крикнул:

– Карающий меч обрушится на головы неверных, господин!!!

Судя по всему, этот ангар охраняли самые преданные слуги Рушди. Сам Хезбаллах отсалютовал в ответ начальнику охраны и приказал:

– Тарик, я хочу показать гостям наших птиц.

Начальник охраны развернулся и подал знак солдатам в будке КПП. Тотчас пришел в действие скрытый в скальной породе механизм, и массивные двери отворились, пропуская колонну внутрь.

В том, что Гризов увидит там самолеты, он уже и не сомневался. Но когда он увидел, какие именно это были самолеты, у него перехватило дух. В этом ангаре, в отличие от других, света было мало. На стенах горели лишь лампы аварийного освещения, отчего раскинувшие крылья в стороны десятки самолетов походили в полумраке на коршунов, задремавших в клетке, но готовых в любой момент бросится на врага.

В первом ряду стояли пять самолетов. Гризов узнал их сразу. Хищный клюв. Размах крыльев почти пятнадцать метров, потолок – восемнадцать тысяч, максимальная скорость, – две тысячи пятьсот пятьдесят километров в час. Два турбореактивных двигателя. Тридцатимиллиметровая пушка, восемь тысяч килограмм боевой нагрузки, – ракеты «воздух–воздух» Р–77, ракеты «воздух–земля», управляемые и обычные бомбы. Отличная машина в умелых руках этот одноместный всепогодный ударный истребитель «Су–35». И что самое интересное как две капли воды похож на те пропавшие, несколько лет назад в лесах дальневосточного региона России. И стоит их здесь ровно пять штук, все как на подбор.

Гризов пригляделся. Нет, не пять, пятнадцать. Второй и третий ряд был также укомплектован «Су–35», а вот четвертый, пятый и дальше уже состояли из «МиГов». И лишь где–то в конце наметанный глаз журналиста разглядел знакомые силуэты французского «Миража». Что было отрадно. Судя по всему ни американских, ни английских самолетов, в отличие от танков, на вооружении у Рушди Хезбаллаха не находилось. Хотя, возможно, им просто не все показали.

Глядя на стоявшие перед ним в полумраке «Су–35» Гризов все гадал «они, не они?», но разобраться в ситуации в этой обстановке не представлялось возможным. Журналист успел заметить только, что самолеты стоят с подвешенными боекомплектами и готовы к бою, что не добавило ясности к его размышлениям. Иракский лидер не зря дружил с российскими генералами, чему Гризов сам был свидетелем, а потому мог просто купить их, как покупал другое вооружение, а покупал он много. Тем более, что Рушди Хезбаллах командовал всеми военными силами Ирака и кому, как не ему это было возможно сделать. Получалось, что в его положении красть самолеты не было никакой необходимости.

– Теперь вы знаете, что американцы не могут спокойно себя чувствовать даже в воздухе, где давно полагают себя хозяевами положения, – проговорил, выдержав эффектную паузу Рушди, – благодаря вашим самолетам и моей воздушной гвардии, обученной умелыми инструкторами, я очень скоро лишу их этого спокойствия навсегда.

Гризов продолжал внимательно осматривать стены и дальний конец ангара. Ведь самолет, не танк и не предназначен для долгого передвижения своим ходом по земле. Значит, они уже близко к поверхности и где–то здесь должен быть выход на эту самую поверхность. Ведь должны же самолеты как–то вылетать отсюда. А в том, что они могут взлететь прямо отсюда, Гризов почти не сомневался, чтобы там ни говорил Рушди на счет коммуникаций между тайными базами. Зачем таскать самолет по подземной железной дороге, когда он может летать сам?

В этот момент земля содрогнулась, а со стен ангара посыпалась штукатурка. Гризов насторожился: что это, авария на одном из заводов Рушди или что–то происходит на поверхности?

Почти мгновенно замигал огонек срочного вызова на портативно пульте связи, расположенном на приборной панели джипа. Министр медленно взял трубку, несколько секунд слушал доклад неизвестного собеседника, багровея на глазах:

– Что!!!? – заорал он в трубку, – немедленно принять ответные меры. Я возвращаюсь на главный пост.

Новый мощный удар заставил содрогнуться стены подземелья. От одной из них откололся камень и, рухнув, со звоном задел крыло ближайшего истребителя. Иракский лидер выскочил из джипа. Быстрым шагом вместе с двумя охранниками он направился к выходу, где находился КПП. На полдороги Рушди остановился, приняв решение. Обернулся к машинам.

– Случилось непредвиденное, – проговорил он, обращаясь к журналисту, – враги нашли мое убежище и атакуют его. Пришла пора расстаться. И вам и мне надо действовать. Тарик проводит вас к подводной пристани и снабдит всем необходимым. Помните, искать надо на севере. Прощайте. Аллах велик!

Гризов оглянулся на сидевших во втором джипе спецназовцев, которые сразу напряглись, услышав, что запахло жаренным. «Как бы бежать не решились, промелькнуло в мозгу у Гризова, дров не наломали». Но к счастью, Костян сидел пока смирно, он все слышал и догадался, что их не собираются кончать в этом подземелье. Как минимум перевезут в другое, а там посмотрим. На самолете отсюда все равно не сбежать.

Через несколько минут появился начальник местной охраны и сел на место Рушди. Выбравшись тем же путем назад из ангара с самолетами, колонна снова поехала назад, но затем свернула влево и устремилась по ответвлению тоннеля в неизвестном направлении. Ехали так долго. Минут двадцать, на протяжении которых высеченный в каменной породе тоннель шел все время вниз. Гризов почему–то с самого начал не сомневался, что Рушди его не обманет. Хотя и знал, что восток, дело тонкое. Но к нему вдруг пришло неизвестно откуда взявшееся спокойствие, что все идет именно так, как должно. Сам себе он этого объяснить не мог, но какое–то шестое чувство подсказывало ему, что все правильно, хотя вокруг и начало происходить что–то странное.

За время движения вниз гулкие удары и сотрясение земли стали почти не слышны. Но зато скоро послышался совсем иной шум, – шум бурлящего потока. Джип, в котором сидел Гризов, выехал из тоннеля и оказался на небольшой освещенной пристани. Журналист в очередной раз не поверил своим глазам, – он находился на пристани, которая была оборудована в гроте, на отвесном берегу подводной реки, текущей здесь, наверное, уже тысячу лет. А там высоко над ним, в нескольких километрах, была пустыня, где этой воды не было вообще. Где любой заблудившийся путник отдал бы за каплю жидкости целое состояние. Поистине, пути Господни неисповедимы.

У пристани был пришвартован мощный моторный катер белого цвета с большим прожектором на носу и двумя поменьше по бортам. Катер был суперсовременным, комфортабельным и, судя по надписям на моторе и корпусе, американским. В центре виднелись два ряда сидений, на которых легко могли уместиться пять–шесть человек. На корме лежали оружие и рюкзаки спецназовцев, погруженные людьми Рушди заблаговременно. Увидев это, Гризов обрадовался, хотя осторожность все равно нельзя было терять. С другой стороны, если Рушди решил их убить, то он их убьет. Поэтому журналист решил положиться на судьбу.

Тарик, сидевший рядом с шофером, молча указал на катер. Два раза Гризову повторять не пришлось. Он выскочил из машины и, сделав несколько шагов по гладким камням ступеней, первым оказался в катере. За ним в лодку прыгнул Костян, почти сразу туда же спустились Коля Быстрый и Голуаз, устроившись за рулем.

Костян проверил снаряжение, Голуаз оружие. На первый взгляд все было на месте. Спецназовцы, ощутив себя почти на свободе, с наглостью поглядывали на гвардейцев Рушди, которые не спешили уезжать.

– Похоже, мы должны уйти первыми, – предположил Гризов.

– Ну что ж, – согласился Костян, усаживаясь впереди на сиденье рядом с Голуазом, – первыми так первыми. Не будем нарушать законов восточного гостеприимства, а то еще продырявят напоследок. Заводи это корыто, Голуаз.

Голуаз отвязал причальный конец веревки и повернул ключ зажигания, торчавший в замке. Взялся за удобный обтекаемый руль. Мощный мотор утробно заурчал, выбросив фонтан брызг из–за кормы, и заставил катер двинуться вперед. Гвардейцы с автоматами на джипах светлым пятном быстро уплыли назад. А катер со спецназовцами провалился в темноту шумящего грота.

– Включай прожектора, водила, а то сейчас налетим на камушки, – подколол Голуаза старшой, у которого через армейский юмор выходил стресс после внезапного пленения, как показалось журналисту.

Голуаз нашарил нужную кнопку на приборной панели, – темноту прорезал широкий луч и два луча поменьше, направленные вперед. Оказалось, что река почти сразу заворачивает вправо и включи они свет чуть попозже, их путь был бы не долгим. Но Голуаз успел заложить вираж. Каменные своды грота, в котором текла подземная река, нависал над ними метрах в трех, так что жить было можно, а ширина реки в том месте, где они сели в катер не превышала и десяти метров.

Однако, как скоро выяснилось, они еще не покинули поземных владений Рушди, – метров через сто дорогу им преграждала металлическая сеть. Чего больше боялся Рушди, атаки из глубин земли или бегства своего персонала, понять было трудно. Но уйти из подземного царства было не легче, чем в него войти.

– Е мое, – сплюнул Костян, оглядывая стены в поисках ответвлений грота или пристани, – он что, нас утопить решил?

Но в этот момент решетка, создав водоворот, стала отъезжать в сторону, выпуская катер на волю. Похоже, за ними по–прежнему наблюдали видеокамеры. Гризов вспомнил о сотнях мониторов в центральном посту Рушди и помахал рукой невидимому наблюдателю, когда они проплывали то место, где недавно была решетка.

– Ну, поплыли к центру земли, – сказал Коля Быстрый.

Казалось, что его такая перспектива совсем не пугала. Гризов в очередной раз подивился выдержке спецназовцев, которым похоже, что на земле, что под землей, сам черт братом так и не доводился.

Когда решетка встала на свое место позади катера, Голуаз осторожно прибавил газу и чудо американской техники, груженое русскими спецназовцами устремилось во мрак, разгоняемый лучом прожектора. Костян, сидевший на переднем сиденье, обернулся к журналисту и спросил, перекрикивая плеск волн и шум мотора.

– Поговорим?

– Поговорим, – вздохнул журналист, давно ожидавший этого вопроса.

– Отчего это наш неожиданный хозяин подземелья был с тобой так ласков? Ты что, его закадычный друг?

– Да какой друг, – не выдержал и съерничал Гризов, – Так, водку пили вместе пару раз.

– Ты не юли, – предупредил старшой, – сам понимаешь, мы не дома. Тут долго разбираться некогда. С чего это вдруг он так к тебе потеплел душой, что решил по своим закромам тайным на машинке покатать? Ты часом не голубой? Я так думаю, даже в этом случае, он бы так к тебе не расположился.

– Это ты верно заметил. Получается, что я не голубой, – ответил Гризов, – с главным разобрались. Теперь об остальном. С чего он ко мне расположился, точно и сам не знаю. Тем более, что за пять минут до вашего пробуждения он мне в лоб автоматом тыкал. Думал уже на тот свет отправит.

– За что?

– Да пошутил я, что, мол, он тут под землей отсиживается, а наверху его страну американцы кромсают, как хотят.

– Это ты зря, – покачал головой старшой, – среди арабов тоже патриоты попадаются. А этот как раз из них. Давай дальше.

– Ну а дальше, совсем пошла мутность какая–то, – проговорил Гризов, – сказал он мне, что забрели мы в древний город каких–то ассасинов, где он скрывается до поры, не просто так, не по своей воле, а якобы это меня духи привели сюда. Типа простой смертный дороги в этот город никогда не отыщет, если ее не знает или его не духи ведут.

Грот круто повернул налево, Голуаз повторил его изгиб, заложив лихой вираж. Костян качнулся, но быстро принял прежнее положение и снова обернулся к журналисту.

– Ну–ну, – только и сказал он, – либо у мужика от долгого сидения взаперти крыша съехала, либо ты у нас и правда не простой смертный, журналист. Сам то, как думаешь?

Антон посмотрел на каменную стену грота, проплывавшую мимо, на бурлящую черную воду, сквозь которую двигалась лодка, на луч прожектора, терявшийся в темноте, и неуверенно ответил.

– Честно говоря, я уже не знаю. Вроде бы я журналист обыкновенный. Ну, то есть, очень даже хороший журналист. Но этот Рушди так долго мне про мою особую миссию вкручивал, что я уже и сам в нее скоро поверю. Вот и предчувствия мои в последнее время обострились, глюки какие–то мерещатся.

– А в чем твоя миссия, мужик? – уточнил Костян.

– Да вертолет какой–то, найти, который вы якобы ищите, да не там. Мол, вам его без меня не найти ни за что.

После этого в темноте грота, освещаемой прожекторами катера, повисла тишина. Был слышен только шум воды, перекрываемой привычным шумом мотора. Костян молчал минут пять. Коля с интересом уставился на Гризова, словно его впервые в жизни увидел. А Голуаз при этих словах даже обернулся назад, чтобы посмотреть на того, кто их сказал, забыв, что ведет катер по узкому извилистому гроту.

– Что найти? – наконец выдавил из себя старшой.

– Да вертолет какой–то американский, – повторил Гризов, – сказал, что упал он месяц назад, а вы его как раз ищите, но не там.

– Вот бляха–муха, – выругался Костян, – а эта падла откуда знает про вертолет!? Скоро в этой долбанной пустыне не останется ни одного бедуина, который бы не слышал про штабной американский вертолет.

– Да простым бедуинам он как раз ни к чему, – вставил слово Коля Быстрый, – а вот этому арабскому шейху подземелья он бы как раз сгодился. Шейх ведь американцев тоже не любит. Может, он его уже нашел и распотрошил, а нам голову морочит, пуская по ложному следу.

– Нет, – заявил журналист, – он его тоже найти не может. Он мне сам сказал.

– Ну да, это же теперь твой лучший кореш, – кивнул Костян, – ему можно верить на слово. Кстати, ты мне так и не ответил, где вы с ним снюхались?

– Да я на родине давно расследую одно дело о наших пропавших самолетах на Дальнем востоке, факты собираю уже много лет. Там эскадрилья «Су–35» пропала в полном составе. Вот в процессе поиска и наткнулся на двух генералов, одного корейского и одного иракского. Вот этого самого Рушди. Он тогда этими самолетами интересовался. Попытался я проследить его связи в России, да особенно ничего не получилось. Но один раз мы с ним лицом к лицу на закрытом авиасалоне встретились, вот он меня и запомнил. А самолеты, кстати, как вы сами видели в ангаре стоят. Только те это или другие, выяснять было некогда.

– Нас самолеты не интересуют, – отрезал Костян.

– Так значит, вы действительно ищите штабной вертолет? – уточнил Гризов.

Костян сплюнул в бурный поток, обтекавший борт катера.

– Ищем, брат, ищем. Только тебе от этого теперь не легче будет. Раз ты узнал о цели нашего увеселительного путешествия, то идти тебе с нами до конца. И даже если жив останешься, придется тебя волочь в Москву для дознания.

Как ни странно эта угроза журналиста нисколько не испугала.

– Ну, раз уж погибать, так с музыкой. Тем более, что Рушди по поводу моей миссии сказал, что, мол, вы мне сами расскажете о том, что в вертолете. Поскольку, вам без меня, его все равно не найти. Так что, – рассказывайте. Один черт, я теперь с вами повязанный до самого конца.

Костян посмотрел на Голуаза, потом на Колю Быстрого.

– Ох, и влетит же мне по первое число. Ладно, возьму грех на душу, но помни, если почую что, – первая пуля твоя.

– Да ладно, не стращай, – отмахнулся Гризов, – если бы не я, вы бы вообще не проснулись в этом чертовом подземном городе ассасинов. Кстати, Коля, а кто это такие?

– Журналист прав, – кивнул Голуаз.

Костян еще несколько секунд боролся с собой, но, в конце концов, выдавил:

– Мы ищем штабной вертолет США, который…

– вылетел из Багдада на юг около месяца назад, сбился с курса и пропал, – закончил за него Гризов и, не обращая внимания на отвисшую челюсть старшого, сказал, – это я слышал от Рушди, давай дальше, не томи.

Костян поперхнулся, но продолжил.

– Вертолет… По данным нашей разведки разбился где–то в этом районе пустыни. В нем находился высокопоставленный чиновник министерства обороны США, который вывозил из страны данные по секретному плану нападения США на Ирак, которое должно было состояться независимо от мнения мирового сообщества. Он перевозил также информацию по сфабрикованной легенде об оружии массового поражения и секретные инструкции по бактериологическому оружию, которое США собирались применить в Ираке, если война пойдет не так успешно, как планировалась и затянется.

– Бактериологическому? – переспросил журналист, – а почему сразу не кинуть атомную бомбу и дело с концом?

– Потому что американцы, прежде всего, ценят имущество и деньги. Ирак – это новое имущество, которое Буш решил присвоить. А если бросить атомную бомбу, то ценное имущество будет надолго испорчено. Гораздо проще применить бактериологическое оружие, которое очистит Ирак от всей живности, но зато сохранит имущество целым. Потом промыть, вычистить. Так сказать, провести предпродажную подготовку. Ибо люди, тем более, такие как иракцы, которые не любят американцев, с точки зрения демократа Буша это вообще не люди, а мусор, отходы цивилизации. А отходы, как известно можно сжечь, взорвать, или на худой конец вытравить.

– Вот скотина, – вырвалось у Гризова, – знал же, что скотина. Но чтоб такая.

– Короче, – продолжал вводить журналиста в курс дела Костян, – Пока этот план не был запущен в дело. Ирак захватили по первому плану. Но еще не вечер, поскольку в стране не спокойно. Арабы народ нервный и долго терпеть захватчиков не будут. Ну, а судя по последним впечатлениям, от этого подземного министра скоро можно ожидать хорошей встряски на всех уровнях. Так что, если мы найдем вертолет первыми и доставим информацию на родину, то «бомба» для США обеспечена. И еще есть надежда повлиять на ситуацию. Ведь, несмотря на все свои технические прибамбасы, американцы свой вертолет, похоже, еще не нашли. Да и друг твой, тоже вон, утверждает, что не нашли. Так ведь?

– Говорит, что так, – кивнул Гризов, – А еще говорит, что и сам точно не знает, где вертолет. Но, что не здесь, не на юге, это наверняка. Сказал, мы не там ищем. Что нам надо двигаться на север, а там мне духи укажут дорогу.

– Опять духи, – сплюнул Костян, – Интересный маршрутец твой новый друг нам подкидывает. Главное, точный. Как по компасу. Строго на север. Но, похоже, ничего не остается. Назад уже не повернуть.

– Ну, да, – согласился Гризов, – эта река, как он мне рассказывал, приток Евфрата. Она течет на север. Надо проплыть по ней до места выхода на поверхность, а там…

– Интересно, – подал голос Коля Быстрый, – сколько нам по ней плыть? Судя по припасам еды на корме, не один день. Хотя запасов бензина не наблюдаю и запасного генератора энергии тоже. Я, конечно, оптимист. Но, может, твой арабский друг решил, что мы любим долго плавать в темноте на веслах, и решил нам доставить это удовольствие?

– А, может быть, эта речушка вытекает на поверхность небольшим ручейком или источником, и нам вообще из–под земли не выбраться? – поинтересовался Голуаз, обернувшись, – может, это он нас так изобретательно кончает?

– Не знаю я, – мотнул головой журналист, – Поживем, увидим. Ты лучше Коля, пока светло, расскажи мне кто такие эти ассасины, чей город модернизировал Рушди. Интересно.

Голуаз вернулся к рулю и стал смотреть вперед, туда, где, петляя черными изгибами, неизвестно куда несла свои воды подземная река. Костян тоже смотрел вперед, размышляя над чем–то.

– Интересно? – переспросил Коля, – ну тогда слушай, что смогу расскажу. Название Ассасины происходит от арабского слова «хашшашин» – «употребляющие гашиш», под этим именем в средневековой Европе получила известность ветвь исмаилитов, отличавшаяся строгой дисциплиной.

– Дисциплинированные наркоманы? – переспросил Гризов, – однако.

Коля не обратил на его восклицание особого внимания и, наклонившись вперед, чтобы Гризов лучше слышал, продолжал свой исторический рассказ:

– Орден ассасинов основан в Иране персом Хасаном ас–Саббахом, который умер в тысяча сто двадцать четвертом году. После него главой его иерархической системы стал Шайх аль–Джабаль, известный крестоносцам в популярном переводе как «Горный Старец». Ему помогали две группы подчиненных: «верховные проповедники» и группы «обреченных», находящиеся на более низкой иерархической ступени, готовые действовать или погибнуть, слепо подчиняясь приказу.

– Понятно, – кивнул Гризов, – бесплатные боевики.

– Из захваченной Хасаном горной крепости Аламут, расположенной к северо–западу от иранского города Казвин, в последующие двести лет ассасины распространили свое влияние на многие области мусульманского мира, создав цепь укрепленных горных фортов в северном Иране и Сирии, проводя политику тайных убийств своих врагов.

– Это понятно, – опять кивнул Гризов, – местные иезуиты.

– К концу одиннадцатого века, – продолжал вещать Коля, перекрикивая шум подземной реки, – Ассасины прочно укрепились в северо–западной Сирии. Неприступной цитаделью служила им расположенная в этом районе горная крепость Масйаф.

– Интересно, – перебил его Гризов, – это не та самая крепость?

– Бананы из ушей вынь, – посоветовал Коля, – я же сказал в северо–западной Сирии. А мы, при всем желании, сейчас можем быть только в ее юго–восточной части, или вообще на западе Ирака.

Антон промолчал.

– На тот момент главой ордена в Сирии был Рашид Ад–Дин Ас–Синан. В свою очередь ставший «Горным Старцем», он проводил политику террора в отношении прибывающих крестоносцев. Гонял рыцарей и в хвост и в гриву. Никого не жалел.

– Молодец, – согласился журналист, – наш человек. Чего их жалеть? Кто с мечом к нам придет…

– Так продолжалось до тех пор, пока не пришли монголы.

– Монголы? – удивился Гризов, – Здесь, в Персидском заливе? А чего они здесь забыли? Отсюда до их родной Монголии, то бишь Орды, путь не близкий. А уж в те времена…

– Что забыли, точно не знаю. Может быть, ассасины им чем–то не угодили. Монголы не могут долгое время усидеть на одном месте. Их все время тянет воевать. Как бы далеко не требовалось идти, все равно придут и побьют. Вот и тогда, к тысяча двести пятьдесят шестому году иранские крепости ордена ассасинов были разрушены монголами под предводительством Хулагу–хана. А в тысяча двести пятьдесят восьмом году уже вся территория современного Ирака была разорена монгольскими захватчиками.

– Вот упертые ребята, – кивнул головой журналист.

– Пятнадцатью годами позже, в тысяча двести семьдесят третьем году, укрепления в Сирии были уничтожены мамлюкским правителем Бейбарсом I, и сирийские ассасины рассеялись по другим странам. Сейчас потомки некоторых из них проживают в Индии, Сирии, Ираке, Омане и даже на Занзибаре.

Гризов некоторое время помолчал, слушая уже ставший привычным шум реки и мотора. Потом махнул рукой назад, туда, откуда они недавно уплыли.

– Так может и этот, большой иракский человек Рушди Хезбаллах, – проговорил он, – их потомок? Раньше они курили гашиш и боролись с крестоносцами, а теперь с американцами.

– Все может быть, – ответил Коля, – только мы этого наверняка никогда не узнаем. Да и какая разница. Лишь бы с вертолетом и рекой не наколол. А там, пусть он будет хоть папуас.

Глава 16. Путь воды

Журналист посмотрел на часы, стрелки которых показывали пять утра по местному времени. Получалось, что «в гостях» у Рушди они провели чуть меньше суток, а журналисту показалось, что всего несколько часов. По всей видимости, добрую половину этого времени все находились в отключке. А с того момента, как они отчалили на катере от подземной пристани, прошло уже почти два часа. Время под землей летело незаметно. Это всегда так, когда не видишь солнца.

Более–менее разобравшись со своим положением в команде и ближайшим будущим, Гризов задумался о том, что сейчас творится наверху. Если верить своим ушам, то в момент осмотра боевой авиамощи личной гвардии Рушди, произошло нападение на его секретный город. Получается, что американцы все–таки вычислили по каким–то приметам местонахождение логова своего главного врага и нанесли упреждающий удар. Причем, удар этот был не похож на комариный укус, а значит, о его мощи были осведомлены.

Скорее всего, подземный город бомбила стратегическая авиация или, что тоже возможно, начался обстрел «томагавками» с кораблей и подводных лодок в Персидском заливе. Все это могло означать только одно, если Рушди не бахвалился перед журналистом своей силой, и способен привести в исполнение хотя бы половину угроз, которые произнес, то следует ожидать массовых антиамериканских восстаний на поверхности этой жаркой страны. А может быть и полномасштабной войны. Кто его знает, что еще утаил в своих пещерах Рушди и сколько у него тайных слуг. В ошибочную бомбардировку Гризов не верил. Зачем бомбить пустыню? Можно, конечно, было предположить, что ракета сбилась с курса. Но чтобы сразу несколько, это вряд ли.

Получается, что американцы действительно что–то знали о Рушди. Или недавно узнали. Ну, а если так, то очень скоро здесь начнется очередная «Буря в пустыне», точнее – уже началась, потом «Шок и трепет», а следом наступит «Мертвая Тишина». Если, конечно, Иракский лидер не имеет туза в рукаве. Но для русских, Рушди прав, лучше всего было уносить сейчас отсюда ноги, даже если для этого придется плыть сквозь темноту по подземной реке. А о том, что будет, когда прожектора погаснут, Гризов старался не думать. Глядя на их прыгающий свет, Антон вдруг заметил, что впереди река резко расширяется, словно впадает в подземное озеро, а своды грота опускаются низко к самой воде.

Голуаз тоже это заметил и сбавил скорость. Катер медленно, почти только течением реки, внесло в это подземное озеро. Низкие своды, внезапно нависшие над головами спецназовцев, также быстро исчезли, уйдя ввысь. Как ни старался Гризов теперь рассмотреть своды грота над собой, они тонули в вязкой черноте, которую луч прожектора, разрезая впереди, только усиливал в других местах. Левого берега подземного озера было не видно, впрочем, как и правого. У Гризова разыгралось воображение: ему казалось, что здесь либо живет какое–то подземное чудовище, либо они уже попали в царство мертвых. Журналист, вглядываясь в черную даль, с напряжением ожидал, что из нее вот–вот выплывет им навстречу лодка Харона со своим ужасным гребцом.

Похожее нестроение передалось всем. Журналист это чувствовал. Хотя спецназовцы ничего и не говорили, сохраняя вид крепких парней, которым никто не страшен, их пальцы машинально сжали свое оружие покрепче. Местечко было жутковатое, как ни крути.

– Где это мы? – проговорил, наконец, Голуаз, первым нарушив воцарившееся молчание, и удивился местной акустике, – что это за подземное озеро, черт возьми?

Его голос эхом разнесся над поверхностью бесконечной воды и, отразившись от невидимых стен, вернулся обратно. Слышимость была отличная.

В этот момент в луче прожектора возникла человеческая фигура огромного роста. В ней было не менее пяти метров. Костян вскинул автомат, но не выстрелил. Удержался. Через несколько секунд стало ясно, что это статуя из белого камня. Она стояла на вершине колонны, уходящей в глубину.

– Тьфу ты, – сплюнул Костян, чуть опуская автомат. Его потянуло перекрестится. – Это еще что за подземный музей?

Катер обогнул колонну справа. Проплывая мимо Гризов, рассмотрел стоящую на ней статую подобно. Это был воин или монах в длинном балахоне, с кривым мечом в правой руке, который он опускал вниз так, словно рубил кому–то голову. Его глаз было не видно из–под капюшона, а лицо заросло бородой.

– О, господи, – пробормотал журналист, – Коля, это что, опять эти ассасины? Как же глубоко они спрятались от людей.

– Да кто их знает, – тихо ответил Коля, провожая взглядом исчезавшую во мраке статую, – может быть они, а может, и нет. Тут ведь этих сект было, не меньше чем у нас. Хотя и похоже на тех горных старцев, которых мы видели у входа в подземный город.

– Смотрите! – едва не выкрикнул Костян, указывая вперед.

Прямо по ходу катера, который двигался очень медленно, а течения здесь почти не было, возникла еще одна колонна, на которой стояли сразу три статуи. Двое воинов по бокам держали мечи поднятыми вверх, а средний с ожесточением рубил им воздух у себя под ногами.

Пока Голуаз обводил катер вокруг этой композиции, журналист вдруг заметил, что берега озера выступили из черноты и стали видны. Но это были не просто берега. В рыхлой каменной породе, на сколько хватало мощи боковых прожекторов, и справа и слева виднелись высеченные изваяния старцев. Точнее одного старца. Он был также одет в балахон, обрит наголо и имел длинную и пышную бороду. Оружия при нем не было. Неизвестный старец просто стоял и буравил взглядом темноту подземного зала. Словно хотел прогнать непрошеных гостей, вторгнувшихся в его подземные владения. Глядя на это многократно повторенное изваяние, Гризову показалось, что он встретился взглядом с многоликим старцем. И взгляд этот был полон ненависти. Все здесь было пропитано ненавистью. Казалось, каждый камень был враждебен к тем, кто сидел сейчас в катере.

– Черт, – пробормотал Гризов, у которого мурашки поползли по коже, когда его посетила странная мысль: он где–то уже видел и чувствовал этот взгляд, хотя это и казалось нереальным, – что–то не нравится мне здесь. Поскорее бы убраться отсюда.

Коля Быстрый, между тем, тоже занимался наблюдениями, но другого рода.

– Судя по всему, – сказал он, – это тоже ритуальный зал. А этот старец был у них за главного. Наверное, даже считался божеством. Ну, уж непререкаемым авторитетом точно. Сенсей, который мог послать на смерть любого. Может быть, это сам Хасан ас–Саббах или его преемник Шайх аль–Джабаль.

– А эти на колонне, что – «группа обреченных»? – поинтересовался у соседа Гризов.

– Вполне вероятно, – кивнул Коля, указывая на новую группу воинов, выплывающих из темноты, – эти фигуры изображают законы или заповеди, которые следовало помнить и чтить в секте. Но меня интересует даже не это. Оставим изваяния для археологов. Я вот о чем думаю, старшой. Когда–то здесь было сухо, уверен. Ведь не плавали же они здесь на лодках? Горные старцы, – не знатные мореходы. Просто либо река изменила русло за многие сотни лет, либо его поменяли не так давно.

– Думаешь, дело рук Рушди? – переспросил Костян, – но тогда он не потомок ассасинов. Не уважает храмы предков.

– Не уверен, что это Рушди, – ответил Коля, – может быть, он здесь и не бывал вовсе, и не знает о существовании еще одного тайного убежища ассасинов. Времени прошло не мало. Река могла сама затопить пустоты в земле. Наша планета, как выясняется, ужасно пористая на ощупь. Хотя, судя по тому, как у него в верхнем городе все устроено и оснащено, он вполне мог затопить этот храм для своих технических надобностей. Или что–то хотел скрыть здесь.

– Если он бывал здесь, то возможно, и дальше плавал по этой реке, – подхватил мысль старшой, и даже повеселел от этого предположения, – а значит, вероятно, что и сам использовал этот путь для тайного выхода на поверхность. Если так, то у нас все же есть шанс, мужики. Голуаз, дави на газ.

Услышав команду, осторожный Голуаз все же не стал сильно газовать. Неизвестно, какая скульптурная композиция еще могла вынырнуть из темноты прямо навстречу. После контакта с такими массивными старцами на скорости, потом костей не соберешь и очень быстро пойдешь на корм рыбам. Кроме того, не следовало забывать, что это наверняка затопленный зал. Кто его знает, что может находиться сразу под поверхностью воды.

Поэтому Голуаз ускорялся плавно. Вода позади забурлила. Катер чуть быстрее двинулся вперед. Через несколько минут движения таким ходом, все увидели, что колоннада из бесконечных фигур горного старца стала иногда прерываться арками, сквозь которые вода уходила в сторону, рождая новые гроты и возможные пути для движения. Глядя на это, Гризов с ужасом подумал, что будет, если в противоположном конце этого бесконечного, казалось, зала, они наткнуться на добрый десяток ворот и попадут в подземный лабиринт, который уже начал вырисовываться по бокам. К его большому облегчению, когда путь им преградила каменная стена, заполненная изваяниями старца, арка в ней оказалась всего одна. Причем, она была настолько широкой, что катер спецназовцев проник сквозь нее без особого труда, скользнув лучом прожектора по отделанному грубым орнаментом краю.

Однако, за аркой оказался еще один зал поменьше. Луч прожектора сразу же достал до дальней стены, в которой виднелась большая двойная арка, что не могло не обрадовать спецназовцев. А посреди зала из воды торчала двускатная крыша портика, стоявшего на четырех колоннах, тонувших в темной воде.

Голуаз осторожно подвел катер к портику.

– Интересно, что там под ним? – спросил вслух Гризов.

– Похоже на гробницу, – предположил Коля Быстрый, – неверное, там под водой саркофаг или высеченный в камне гроб.

– Ну, ты оптимист, – проговорил Костян, – умеешь поднять настроение.

– А может, там не гроб, а сундук, – вдруг сказал Гризов, – То самое сокровище, горного старца, которое он тут охраняет.

– Кончай байки травить, журналист, – успокоил его старшой, – может, хочешь нырнуть, проверить?

Катер медленно огибал торчавший над водой портик, словно крышу дома в весеннее половодье. Антон немного свесился через борт, пытаясь заглянуть под крышу, и вдруг ему показалось, что совсем неглубоко под поверхностью что–то блеснуло отраженным светом. «Золото!!! – пронеслось в голове у Антона, – древние сокровища!!!» От неожиданности Гризов разжал пальцы и рухнул в воду, подняв волну в стоячей воде.

Вода оказалась очень холодной. Гризова моментально пробрало до костей и стало сводить конечности. Но даже это не могло заставить журналиста отвести взгляд оттого, что блестело на дне. Это был не сундук с золотом. Это был кривой мечь, лежавший на высеченном из камня ложе метрах в трех от поверхности. Барахтаясь под водой, Гризов вдруг ощутил силу этого меча. Ему почудилось, что если он сейчас нырнет и завладеет оружием, то станет всесильным и сможет победить всех своих врагов, как древние богатыри. Сможет силой оружия решить все свои проблемы и достичь всего на свете. Его неудержимо потянуло к этому мечу. И он уже собрался нырнуть, как вдруг железная рука схватила его за шиворот и вытащила на поверхность. В последнее мгновение пребывания под водой, в рассеянном по поверхности свете прожекторов Гризов успел заметить, как длинное черное тело метнулось из угла подводного зала к нему, и пришел в ужас. Но в следующую секунду сильные руки подхватили его и втащили на катер.

– Ты чего, журналист, – весело пробормотал Костян, – я же пошутил.

Едва выплюнув воду, Гризов стал показывать пальцем на воду и захотел объяснить, что видел в последнюю секунду, но изо рта вырвалось только:

– Там…там…это…

Но в тоже мгновение в паре метров от катера забурлило, и на поверхности показалась скользкое тело какой–то длинной твари. Извиваясь, оно снова ушло под воду, блеснув гладкой чешуей в свете прожекторов.

– Мама моя родная! – заорал Костян и на этот раз не выдержал.

Он схватил автомат «Калашникова» и начал палить по воде в том месте, где только что показалось тело морского зверя. Тоже самое сделал и Коля Быстрый: он поднял автомат и дал несколько очередей в черную воду рядом с катером. Эхо от выстрелов едва не оглушило самих бойцов. Кое–где с потолка и стен в воду посыпались камни. В ответ жуткий обитатель глубин прошелся под катером, слегка задев его своей спиной. Катер со спецназовцами подбросило над водой, едва не ударило о колонны портика и почти перевернуло. На этот раз Костян чуть не вылетел из него в воду, но успел схватиться за металлическую ручку, вделанную в борт.

– Чего стоим? – заорал Костян, удержав равновесие, – гони отсюда Голуаз к чертовой матери, а то нас тут сожрут подводные твари. Гони, родной!!!

Голуазу не пришлось повторять. Он и сам был ужасе, а потому надавил на газ и катер вырвался их замкнутого пространства через двойную арку на свободу. Точнее в другой зал. Казалось, этому подводному чертогу не будет конца.

Новый зал был огромен. Почти такой же, как первый, в котором стояли статуи старца и воинов. Но этот зал был каким–то странным. Сразу у входа в него спецназовцы увидели торчавшее над водой высокое ограждение из легких соединенных колонн, которые перегораживали всю эту часть зала и размыкались только по середине, создавая довольно широкий проход. Туда и устремил свой катер Голуаз. Коля неотрывно смотрел назад: не преследует ли их морской змей. Но его было не видно. Во всяком случае, на темной поверхности, что не обнадеживало. На всякий случай Коля дал несколько очередей в воду, разнесшиеся эхом по всему залу.

– Ну как, подстрелил? – крикнул ему Костян с переднего сиденья.

Коля пожал плечами.

– А черт его знает. Пока не всплывал.

– Ты, наверное, испугал его до смерти грохотом. Животные, они пугливые, – вяло пошутил старшой, на которого вид морского змея тоже наводил ужас.

Мокрый Гризов молча сидел, вжавшись в сиденье и вцепившись в ручку, размышляя о том, что было бы, если бы его вовремя не вытащили из воды.

Голуаз вел катер по широкому проходу между торчавших из воды колонн, которые постепенно становились все ниже и ниже. А скоро и совсем исчезли. Катер снова оказался на безбрежной поверхности.

– Похоже на парадную лестницу, – кивнул назад Голуаз.

– Чего? – переспросил Костян.

– Думаю, мы только что «спустились» по парадной лестнице, командир – повторил Голуаз, – очень было похоже.

– Парадный вход, обычно там, где входят и выходят, – выдал житейскую мудрость командир, – если ты прав, то это значит, что мы недалеко от выхода из этого подземного царства.

– Возможно, – кивнул Голуаз, – вопрос только: сколько еще нам пилить до выхода на поверхность.

В этот момент сзади раздалась автоматная очередь, грохот от которой опять сотряс стены.

Костян и Голуаз обернулись назад, схватившись за автоматы.

– Ты чего палишь?

Коля Быстрый несколько мгновений смотрел в темноту за кормой, и лишь потом ответил:

– Показалось, наверное.

Но никто его за это не осудил. Как говориться, лучше лишний раз выстрелить, чем самому словить пулю. Второй раз увидеть эту мокрую чешуйчатую спину никто не хотел. А уж, какая у этой твари морда, лучше и не знать вообще.

Минут через десять прямолинейного движения сквозь мрак, спецназовцы увидели долгожданную стену и проход в ней. Небольшая, едва заметная арка, в которую вытекала подземная река, продолжая свой путь в земной толще. Голуаз, не раздумывая, завел катер в грот. Этот грот оказался в два раз уже и ниже, чем тот, что вел из подземных укреплений Рушди.

– Похоже, что в глубине под нами только что остался первый город ассасинов, – выдвинул гипотезу Коля Быстрый.

– Но ведь они тогда еще не умели строить атомные электростанции и железные дороги. Тем более, подземные, – вступил в разговор Гризов, к которому постепенно возвращался дар речи, – Но на поверхность им выходить все–таки было надо каким–то образом. Значит…

– Значит, – закончил за него Коля, – мы сейчас и двигаемся по одной из их тайных троп. По которой, вероятно, и выходили на свет Божий древние любители гашиша.

Грот был очень извилистым и узким. Постоянно петлял, держа людей в напряжении. Кроме того, еще не вышла из памяти встреча с морской змеей. Голуазу приходилось все время притормаживать и возвращать катер на курс, чтобы не врезаться в стену грота, который, по наблюдениям Гризова, становился все уже и уже.

Так они двигались вперед около трех часов. За это время стены грота приблизились к катеру на расстояние метра, теперь он скользил словно по узкой и глубокой канаве, так что развернуться уже не было никакой возможности. Еще через час мотор вдруг чихнул и заглох.

– Приплыли, тазики, – оформил ситуацию Голуаз, – бензин кончился.

Костян помолчал немного, а потом приказал:

– Значит, дальше идем на веслах, пока свет есть. А пока приказываю перекусить. Неизвестно, сколько еще нам пилить по этой древней канализации.

Коля Быстрый молча достал мешок с едой и раздал содержимое остальным. Русские сублиматы подопечные Рушди не тронули. Даже доложили от себя еще кое–что: свежих овощей, вяленого мяса, какие–то мясные штуки в полиэтиленовой упаковке, консервы, лаваш, лепешки с сыром, бутылки с водой и лимонадом.

Некоторое время Костян смотрел на все это великолепие из подземного оазиса с подозрением. Служба обязывала. Но потом разрешил есть. Конечно, от Рушди можно ждать всего, но пока еще они живы.

Ели молча. Новой информации и переживаний хватало с избытком, еще не все успели переварить. Перекусить по–царски, после долгих мытарств было очень даже приятно. Мокрый Гризов, который уже начал немного замерзать, не очень жарко было под землей, с радостью откусил огурчик и зажевал им кусок мяса. Потом отпил иракского лимонада. Вкусно. Особенно с голодухи. По телу, после возобновления жевательного процесса разнеслась радостная дрожь. Биологический механизм, работающий на органическом топливе, под названием тело, завелся и заработал на полную мощность. И тут же обнаружилась усталость. «Рано, – приказал телу Антон, – еще рано. Вот выберемся на поверхность, там и отдохнем».

– Закончить прием пищи, – приказал старшой, – Коля и журналист на весла.

Гризов вздрогнул, услышав про прием пищи. Давно забытые чувства всколыхнулись в нем: армия, дежурства, разводы, построения, неуставщина, наряды и долгожданный дембель. Впрочем, с дембелем выходила неувязка. Когда Гризов стал дембелем он, как ни старался, не мог ясно припомнить. Всплывали только смутные ощущения: как–то разом вдруг бац и превратился в дембеля. А подробности в мозгу не сохранились. Странно.

Антон достал со дна катера весла, передал одно Коле и вставил свое в модно отделанную уключину. Весла едва не цеплялись за каменные стены сузившегося грота. Поднатужились, потянули на себя, и массивный катер сдвинулся с места. Свет к счастью еще был. Немного помогало течение, которое было здесь, как ни странно, очень вялым. Обычно реки в горах текут быстрее. «Но, мы и не в горах, – подумал Антон, – мы в пустыне, то есть почти на равнине. А это кое–что объясняет».

Гребли так еще час, за который продвинулись не значительно, но продвинулись. Видно Гризов никак не мог выдать нужный темп и уставал быстрее, чем Коля. Потом их сменил Голуаз с Костяном, и катер пополз чуть быстрее. Коля остался на руле. Через час свет прожекторов постепенно стал угасать. На гребцов это повлияло как допинг. Они подналегли на весла, заставив катер продвинуться вперед еще на несколько сотен метров.

– Давай, Голуаз, навались, – пыхтел Костян, вращая изо всех сил весло, – Светлого времени нам осталось не много.

Когда свет стал уже таким тусклым, что видимость сократилась почти до десятка метров, Гризов, рассматривавший свои мозоли на ладонях, оторвал от них глаза и вдруг увидел, что грот закончился. Катер уткнулся в вертикальную стену. В этот момент прожектор мигнул на прощанье и погас. В освободившееся от света пространство хлынула темнота.

Глава 17. Горячая поверхность

– Ну, вот и финиш, – произнес Голуаз в кромешной темноте.

Повисла мрачная пауза. И вдруг Гризов каким–то уголком мозга вспомнил, что в последнюю секунду, перед тем как свет погас совсем, его блуждающий взгляд зацепился за нечто в углу, похожее на высеченные в скале ступени.

– Эй, ребята, – произнес Антон, – можете мне не верить, но там были ступени.

– Что там было? – переспросил Костян, и, не дожидаясь ответа, приказал, – Коля, фонарик быстро.

Коля завозился на корме, но, в конце концов, отыскал нужный предмет. Раздался щелчок, и узкий луч света рассек тьму, заскользив по стене.

– Где ступни? – уточнил Костян.

– Кажется правее, – пробормотал журналист.

Коля перевел луч вправо, и тут же спецназовцы увидели выщербленные от времени ступени, которые уходили вверх по стене, образуя узкую, едва заметную лестницу.

– Молодец, журналист, – похвалил старшой, – настало время поразмять конечности, господа мореходы. Швартуемся, берем поклажу и вперед, на встречу солнцу. Первым по тропе ассасинов как всегда, Голуаз.

– Есть, командир, – ответил из темноты Голуаз.

Спустя пять минут, бросив бесполезный катер, группа уже карабкалась по ступеням в неровном свете фонарика, забросив на спину рюкзаки, а на шею свои автоматы. Как вскоре оказалось, фонари есть у всех в рюкзаках. Даже у Гризова, который полз сразу за Голуазом. Высеченные чьей–то сильной рукой в рыхлой породе ступени вели круто вверх, но все–таки не так круто, чтобы понадобилось альпинистское снаряжение. Пространство вокруг быстро исчезло, ступени ушли вглубь породы, стены обступили людей. Стало ясно, что они поднимаются по древней лестнице. «Лестница в небо из подземного царства мертвых», – мрачно пошутил Антон сам с собою.

Похоже, этой тропой часто пользовались в древности для выхода на поверхность. Такой вывод журналист сделал, рассмотрев, насколько отполированными и одновременно разрушенными были ступни, тускло отсвечивавшие в лучах фонаря. Наверняка, это был тайный лаз владельцев затопленного подземелья, этих горных старцев, ушедших глубоко под землю для сохранения своей тайной власти на поверхности.

Спецназовцы карабкались молча минут двадцать, слышалось только сопение, шарканье подошв, да приглушенный лязг автоматов, цеплявшихся иногда за камни стены. Шум воды, постоянно стоявший в ушах последние часы, скоро исчез совсем. Видно, в этом месте подземная река уходила вниз или в сторону, а люди поднимались наверх. Вскоре, Гризов стал замечать, что луч его фонаря светит рассеянным светом. Присмотревшись, Антон вдруг понял, что вокруг действительно стало светлее. А еще через несколько минут сверху раздался радостный возглас Голуаза.

– Пришли, мужики! Я вижу свет!

Услышав это, Гризова почему–то неудержимо потянуло заорать, что было сил «Земля!!!», подобно морякам, скитавшимся после кораблекрушения по океану в утлой лодчонке долгие месяцы и, наконец, узревшим сушу.

Журналист приблизился к Голуазу, который стоял рядом с прорубленным в скале выходом на поверхность, но не выходил, дожидаясь остальных. Заглянул через плечо. Вот она земля. Вот она, долгожданная суша. Настолько долгожданная, что боязно выходить. Что там ждет детей подземелья, плутавших по нему так долго, и уже почти разучившихся видеть свет?

– О чем задумался, журналист? – вывел его из состояния задумчивости голос Коляна, – пора выходить на свет Божий. Задержались мы у твоего Хезбаллаха, а время не ждет. Топай помалу, я прикрою.

Гризов протиснулся вслед за Голуазом наружу. Тайный лаз ассасинов выходил на поверхность посреди скал, которые были сейчас за спиной, и справа. Слева был обрыв и ущелье. Откуда–то снизу слышался грохот падающего с большой высоты водопада. В воздухе стоял легкий запах распыленной воды. Странный запах для пустыни.

От прорубленного отверстия вдоль скалы вела тропа, по которой мог пройти только один человек. Он по ней и шел сейчас, щурясь от яркого солнца и зорко всматриваясь в окружавшие его высоты.

– Странное место. Где это мы? – спросил Гризов вслух, но ответа не дождался и осторожно двинулся по тропе, прижимаясь рюкзаком к скале и стараясь не смотреть вниз. Он конечно горы в юности любил, но вылезти из–под земли и проплыть по бурливой реке, чтобы тут же упасть в пропасть, это было уже слишком.

Метров через двадцать тропа круто заворачивала за выступ скалы, уходя в сторону от пропасти. Добравшись до этого поворота, Гризов чуть не наступил на Голуаза, который лежал прямо на тропе, спрятавшись за камнем и сжимая в руках автомат. Голуаз знаком приказал Антону заткнуться и лечь рядом. Что журналист и сделал, инстинктивно почуяв опасность.

Тропа в этом месте расширялась до небольшой площадки, где могли запросто разместится человек пять. Своеобразный отстойник, где можно было собраться небольшой группе и отдохнуть перед началом движения вниз. По краю тропы шло небольшое возвышение из валунов, за которым можно было укрыться от случайных взглядов. Гризов полагал, что укрываться здесь особенно не от кого, но он ошибся.

Лежа на каменистой почве, стараясь не обращать внимания на впившиеся в живот острые камешки и навалившуюся на спину тяжесть рюкзака, Гризов разглядел внизу, метрах в пятидесяти, интересную картину. Там, появляясь, словно из–под земли, брала начало небольшая горная речка, быстро уносившая свои чистые воды вниз. Левый ее берег, над которым сейчас нависали спецназовцы, и где проходила тропа, был высоким и обрывистым. А вот правый, как ни странно, довольно ровным. Точнее, там лежало несколько огромных камней в притык друг к другу. Камни эти были словно на заказ: плоские и ровные как блины. Каждый диаметром метров пять.

К своему удивлению, на одном из этих камней журналист узрел черный и пузатый вертолет с опознавательными знаками ВВС США, опустивший лопасти винтов к земле. Судя по виду, это была не боевая машина огневой поддержки, а штабной вертолет. Сердце журналиста радостно забилось, но Гризов сразу же понял, что это не ТОТ штабной вертолет. Тот должен был быть как минимум разбитым и без живых людей. А ЭТОТ был целехоньким, да к тому же людей вокруг было, – хоть отбавляй. Даже многовато для столь отдаленного района Ирака.

По периметру расположилось пять морпехов с винтовками «М–16», двое из которых вяло озирались по сторонам, щурясь на солнце и явно не ожидая увидеть здесь людей. Остальные трое, отложив оружие, брились и умывались в реке, радостно отфыркиваясь холодной водой. Пилота в кабине не было, видно, отлучился по нужде. Рядом с вертолетом, стоял во весть рост американский офицер и курил сигару. Едва взглянув на офицера, Гризов сразу его узнал. Это был тот самый офицер, которого он видел из вертолета, когда они с Колей пролетали над стоянкой американцев в пустыне. У Гризова неприятно засосало под ложечкой.

– Что будем делать, старшой? – раздался над ухом журналиста яростный шепот Коли Быстрого.

Гризов повернул голову и осмотрелся: двое замыкавших группу спецназовцев уже лежали ярдом, незаметно подобравшись к авангарду.

– Как всегда, – брать транспорт.

– Незаметно?

– Думаю, можно не церемонится, – проговорил Костян, – скрытно подойти дальше речки не удастся, а спускаться все равно надо. Так что, Коля идет вниз, а мы его прикрываем отсюда. Как только его обнаружат, – открываем огонь на поражение. На всякий случай прикрутить глушаки, может они здесь не одни, хотя лично я в этом сильно сомневаюсь.

Спецназовцы молча вскрыли свои рюкзаки, извлекли оттуда длинные черные цилиндры, навернули на автоматы. Журналист пошарил в недрах своего, нашел аналогичную деталь и тоже прикрепил. Оказалось, не так сложно.

Пока Гризов прикручивал глушак к дулу автомата, Коля Быстрый бесшумной змеей уже уполз вниз по тропе, скрывшись из виду.

– Мы с Голуазом берем крайних охранников с оружием, – инструктировал Гризова старшой, параллельно прицеливаясь между двух валунов, за которыми прятался, – а ты пали в тех у реки, в кого попадешь. Только аккуратно, своих не порань. Офицера берем в плен. Поговорить надо.

Гризов кивнул. Он и сам был не прочь потолковать с офицером: уж больно часто тот попадался ему на глаза.

Американцы закончили бриться и уже натягивали свою форму, когда вдруг снизу, метров с десяти от реки, по ним полоснула короткая автоматная очередь. Двое рухнули в воду замертво, так и не успев натянуть форму. Третий схватил винтовку и открыл ответный огонь. Вооруженные охранники тоже присоединились к обстрелу Коли Быстрого. В ответ глухо застучали автоматы Костяна и Голуаза. Охранники с оружием, получив порцию свинца в грудь, повалились на камни. Гризов опомнился и тоже вступил в бой, всадив половину обоймы в последнего американца, который успел избежать смерти сразу после бритья. Но с верху он был как на ладони и даже Гризов не промахнулся. Скорее перестарался: изрешетил американца так, что на его теле даже издалека виднелось множество рваных ран.

– Патроны береги, – осадил его старшой.

Все было кончено. Охранение вертолета уничтожено в мгновение ока. И только офицер продолжал стоять и курить посреди пяти залитых кровью трупов, как ни в чем не бывало. Он смачно затягивался сигарой, щурился на солнце, и медленно выпускал дым кольцами, словно наслаждаясь последними минутами жизни. Эту картинку смазал резкий хлопок одиночного выстрела от реки. Офицер выронил сигару и рухнул, схватившись за левую ногу. Коля не смог простить ему такой наглости и неуважения к русскому оружию.

– Пошли, – приказал старшой, – только осторожно, где–то еще прячется пилот.

Первым на другой берег горной речки ступил, само собой Коля Быстрый. Следом за ним все к вертолету приблизились остальные. Коля, тем временем, осмотрел берег, проверил трупы и связал раненого офицера, который даже не пытался отстреливаться. Голуаз залез в вертолет и проверил все там. Костян с Гризовым обошли стоявшую на камнях боевую машину вокруг.

Тотчас метрах в двадцати они увидели последнего американца, который быстро, но тихо, почти беззвучно, скакал с камня на камень, пытаясь уйти вниз.

– Какой тихий американец, – покачал головой старшой, поднимая автомат.

– Это же пилот! – крикнул Антон.

– Пилот нам не нужен, – ответил Костян, продолжая целиться, – у нас свои пилоты есть.

Затем он спустил курок и одной пулей прострелил американскому пилоту голову. Как раз в тот момент, когда тот уже почти скрылся из виду, перескакивая на очередной камень.

Покончив с последним неизвестным в уравнении, старшой и Гризов вернулись к вертолету. Коля Быстрый уже приволок пленного офицера и прислонил его к колесу бронированной машины. Это был крепыш с загорелым лицом и почти белыми волосами. Под одеждой угадывалось накаченное тренировками тело.

– Ну, что сволочь, – обратился к нему Костян по–русски, – рассказывай, что ты здесь делал?

В лице американского офицера не было ни тени страха, он лишь немного морщился от боли и искоса поглядывал на захвативших его солдат отсутствующим взглядом, словно смотрел сквозь них в даль.

Гризов разглядел погоны, судя по всему, это был полковник американских войск морской пехоты. Хотя Антон мог отдать руку на отсечение, что видел именно этого офицера в пустыне, а еще раньше, стоящим за штабной машиной во время убийства Наташи и американских женщин из пикета. Но тогда он был штабным генералом.

Похоже, офицер и не собирался запираться. Но он и не боялся. Это было видно сразу. В лице его сквозила такая уверенность в своих силах, что Гризову даже показалось, что, либо этот генерал–полковник курил сигару, свернутую из листьев анаши, либо был каким–то зомби. Но смерть его, похоже, не пугала.

– Назовите себя и скажите, что вы делаете в этом районе? – Костян, немного подумав, неожиданно легко перешел на английский. Гризов даже удивился, не ожидал от старшого таких познаний в языках.

– Роберт Рафт, генерал морской пехоты США, – проговорил офицер, морщась от боли.

– Что вы здесь делаете? – повторил Костян.

Рафт усмехнулся, медленно перевел взгляд на Гризова, и ответил:

– Ищу его.

Костян тоже внимательно посмотрел на Гризова и переспросил:

– Его? Но зачем?

– Я получил приказ из штаба оккупационного командования найти и уничтожить русского журналиста Антона Гризова. Любой ценой.

Костян покачал головой, словно был сильно удивлен.

– Вы даже знаете, как его зовут. Замечательно. Наш журналист, как выясняется, очень популярная фигура у американского командования. Неужели вы так боитесь тех фотографий, которые он сделал? Вы ведь на них тоже есть?

Рафт кивнул.

– Есть. Но дело не в них. Его смерти хотят гораздо выше, чем в штабе. Скандал с фотографиями всегда можно замять. Вы же знаете Америку: она кичится свободной прессой, но может управлять ей очень жестко, а при необходимости, – жестоко. Свобода прессы ограничивается болтовней о сексе и поп звездах. Вы думаете, прессе простят попытку замарать власть? Когда угодно, но не сейчас.

– А что особенного происходит сейчас?

Американский генерал снова усмехнулся.

– Раз вы здесь, думаю, вы в курсе.

На этот раз улыбнулся Костян.

– Ирак велик. Как вы узнали, что мы появимся именно в этом районе?

Генерал Рафт осмотрел измазанную форму спецназовцев и ответил:

– По запаху.

В ответ на это Костян приставил дуло автомата к его лбу.

– Шучу здесь только я. А ты, жирная американская задница, имеешь только одно право, – отвечать на вопросы, чтобы иметь хотя бы надежду на спасение своей убогой жизни. Еще раз начнешь шутить без команды, разговор закончим быстро. Уразумел?

Ральф молча улыбнулся, откинув голову назад. Ему, похоже, было все равно. Гризову пришло на ум, что такой вид бывает у людей, которые точно знают о себе, что долго они на этом свете не задержатся. Минутой позже, минутой раньше, разницы нет.

– Ну? – повторил Костян.

– Получил координаты этого места из штаба.

Старшой немного опешил.

– Из штаба? Вы что знали, где именно мы выйдем на поверхность?

– Я ничего не знал. Мне просто сообщили координаты этого места, полученные, наверное, от разведки, и вот я здесь. Я даже понятия не имел, с какой стороны вы можете появиться. Мы прибыли всего полчаса назад. Мне было приказано прибыть сюда и ждать вашего появления. Источник информации был абсолютно уверен, что вы появитесь здесь рано или поздно. А мое дело выполнять. Единственное, чего мы не знали, это сколько вас. Но это уже не имеет значения…

Ральф сплюнул и снова поморщился от боли.

– Поясни, – старшой аккуратно ткнул его дулом автомата в лоб.

– Я должен был выйти на связь десять минут назад. Но…не вышел. Так что сюда уже летят вертолеты поддержки, а район оцеплен и поставлен под усиленно наблюдение из космоса. Вы обнаружены. Вам не уйти. А я свою задачу выполнил.

Костян посмотрел в небо, а затем быстро и аккуратно спустил курок. Одиночный выстрел разнес череп генерала американских морпехов вдребезги, немного забрызгав борт штабной машины.

– Все в вертолет, – приказал старшой, – времени у нас, как все слышали, мало.

Забросив рюкзаки со снаряжением внутрь, группа спецназовцев по очереди забралась в вертолет. Гризов залез последним, бросив короткий взгляд на изуродованное лицо убитого американца. Что–то подсказывало ему, что этот американец не последний, вставший у него на пути домой.

Голуаз, устроившись за штурвалом, запустил мощный двигатель, и спящая стрекоза мгновенно ожила. Лопасти винта закрутились в бешеном танце. Тяжелая с виду машина оказалась легкой на подъем. Вертолет быстро оторвался от земли и почти вертикально взмыл над ущельем. Внизу спецназовцы разглядели место, где только что произошел их короткий бой. Это было небольшое ущелье с водопадом. Далеко позади за горами виднелась бескрайняя пустыня. Вытекавшая из ущелья подземная река текла вниз и через пару километров вливалась в другую, более мощную, что несла свои воды на восток. Судя по всему, это и был Евфрат. Получалось, что Рушди их не обманул. На этом берегу реки невысокие горы постепенно переходили в скошенные предгорья и дальше становились зеленой равниной у самой воды. А на другом берегу все было наоборот: постепенно равнина становилась горами, окутанными желтой песчаной дымкой. Утомленное солнце клонилось к закату.

Когда мощная машина легко перенесла свое бронированное тело с четырьмя русскими в воздушное пространство над другим берегом Евфрата, Костян неожиданно повернулся к Гризову и спросил, прищурившись:

– Ну, куда дальше путь держим, журналист?

– Понятное дело, на север, – не сразу отозвался Антон, выныривая из своих размышлений об убитом американце. Он даже на всякий случай проверил на месте ли фотокамера с отснятыми кадрами убийства Натальи. Оказалась на месте. – Искать надо там. В предгорьях.

Старшой развернулся и вперил взгляд в песчаную дымку над горами прямо по курсу.

– Ну что ж, – проговорил он сам себе, – на север, так на север. Назад уже дороги все равно нет.

Вертолет оказался комфортным. Даром, что военный. В креслах было удобно сидеть, в иллюминаторы смотреть, обшивка салона уютная, а в мини–баре Коля Быстрый обнаружил миниатюрные бутылки и банки с водкой, джином и пивом, а также колбасные закуски. В ответ на его вопросительный взгляд, Костян разрешил воспользоваться содержимым. Но в ограниченных размерах: по паре банок на выбор, кроме водки. Иначе и про войну забудешь, а расслабляться было еще рано. Ведь, если Рафт не соврал, а он наверняка не врал, их уже засекли со спутника, и с минуты на минуту следовало ожидать атаки. Хорошо если только вертолетов. А то могли послать на выполнение задания парочку истребителей или вообще засадить ракетой с авианосца или с наземной точки. Чего зря технику гонять, если знаешь, что в переговоры с тобой вступать не будут. А ни в какие переговоры Костян по чужой инициативе вступать не собирался.

Пользуясь временным затишьем и комфортом, старшой достал свой ноутбук и связался с отечественным спутником. Засек координаты, отправил их в центр и сообщил всем. Гризов это оценил. Оказалось, что группа, сделав полукруг через пустыню, действительно вышла на поверхность в верховьях Евфрата, а впереди лежал северный Ирак: Мосул, Киркук, а на подходе к ним зона свободная от полетов, над которой уже несколько лет хозяйничали английские и американские самолеты.

Узнав об этом, Коля Быстрый сообщил, потягивая трофейное пиво, что под Мосулом, находятся развалины столицы Ассирийского царства – древней Ниневии, а в зоне, свободной от полетов, имеются величественные развалины и других ассирийских городов. Южнее Мосула, расположен уникальный город Аль–Хадр, возведенный в первом веке до нашей эры. Точнее его неплохо сохранившиеся развалины.

– Обязательно сходим туда на экскурсию после задания, – похвалил его за хорошую память старшой, – а ты часом не знаешь, не в этих развалинах лежит наш вертолет?

– Думаю, что нет, – ответил Коля, – там много туристов бывает. И вообще местность населенная. Сразу бы нашли.

– Да, тут ты прав, – заметил Костян и снова обернулся к журналисту, – а ты, наш уважаемый компас, что думаешь? Где искать, север–то большой?

– А я уже ничего не думаю, – спокойно проговорил Гризов, допивая банку джина, – духи укажут.

Костян чуть не вывалился из вертолета.

– Духи укажут? Вот ты как заговорил. Похоже, крыша все–таки съехала. Так нам долго придется рыскать по просторам гостеприимного Ирака. Может, посоветуешься тогда с духами быстрее, а то у нас горючка кончается. Хватит на час полета, не больше. А воздушный бой мы не вытянем.

Антон спокойно кивнул.

– Посоветуюсь.

Он не мог объяснить этого спецназовцам. Но с момента встречи с американским генералом, Гризов почуял, что игра подходит к концу. Рафт не обманул, – их обнаружили. Нашли. ЕГО нашли. И нашли не американские военные, а кто–то более могущественный и сильный. ТОТ, кто стоит за ними. Их покровитель. И Гризова не покидало чувство, что он знает этого покровителя. И что, все, встречавшееся на его пути до этого момента, все случившиеся с ним за много лет события, в последнее время словно нанизывались на одну очень длинную невидимую нить, которая скоро должна была собраться в клубок. Собраться здесь, в Ираке. И тогда он, Антон Гризов, надеялся понять, почему же он так плохо помнил все, что с ним было в армии. Почему воспоминания об армии чаще всего приходили только по ночам вместе со смутной тягой к полетам и превращениям. Почему армия снилась ему только в каких–то фантастических декорациях.

Сейчас он раздумывал обо всем этом, допивая вторую банку джина и разглядывая в иллюминатор проплывавший внизу Ирак. Вертолет повернул правее от прежнего курса. Предгорья сменились на зеленые плодородные долины, которые местные жители с древнейших времен орошали с помощью прорытых каналов, система которых опутала все Междуречье. Именно здесь когда–то производилось все богатство Шумера и Аккада.

Довольно долго летели над этой долиной, на которой иногда виднелись коробочки людских поселений и нити проселочных дорог. Затем, вертолет проплыл над широкой полноводной рекой, блеснувшей золотой чешуей на закатном солнце, за которой до горизонта тянулись все те же однообразные плодородные долины. Это была вторая иракская водная артерия, – река Тигр, на которой стояло множество городов, включая Багдад.

– Поворачивай на север, – приказал старшой пилоту, – ты же слышал, журналисту духи сказали, что искать надо в предгорьях.

Послушный твердой руке Голуаза штабной вертолет ВВС США сделал вираж и устремился вверх по реке в направлении Мосула, а потом отклонился вправо. Очень быстро зеленый цвет равнин внизу сменился на желтый, а потом и на коричневый. Горы снова приближались.

Глава 18. Башня Воспоминаний

Еще через пятнадцать минут полета, когда под днищем вертолета уже окончательно исчезла зелень, стрелка прибора который показывал уровень топлива в баке, легла на бок. Голуаз постучал по нему пальцем, но стрелка по–прежнему не подавала признаков жизни.

– Садись, – приказал Костян, – наверное, это знак.

Глянув на экран локатора, старшой увидел как к вертолету с юга и запада приближается восемь низколетящих целей. По четыре с каждой стороны. Это были американские вертолеты.

– Садись быстрее, – повторил свой приказ Костян, – а то встретимся с духами гораздо раньше намеченного. Не хотелось бы получить ракету в бок при заходе на посадку.

Голуаз понимающе кивнул, бросая массивный вертолет резко вниз. Конечно, два крупнокалиберных пулемета для ближнего боя здесь все–таки имелись, и небольшая ракетная установка под днищем, но для серьезного воздушного боя с вооруженным до зубов противником этого было недостаточно.

Проведенная сразу после захвата машины разведка показала, то никаких секретных документов на борту нет, как нет и полетного задания, вспомогательных карт местности и шифров. Словно это был не штабной вертолет, а взявшаяся из ниоткуда машина с заданием такой секретности, которое ни бумаге, ни электронике нельзя было доверить в принципе. Самым ценным из захваченного имущества на борту оказался мини–бар.

Все это, конечно, мало понравилось Костяну, но ответов на вопросы, кроме как у духов, просить было не у кого. Американцы, между тем, приближались. Они наверняка точно так же видели захваченный русскими вертолет на своих локаторах и пытались просчитать действия.

Мельком взглянув на экран, старшой заметил на локаторе, помимо точек, означавших американские вертолеты, признаки незнакомого поселения. Похоже, совсем близко, километрах в десяти на север, находились развалины одного из древних городов. Хотя это сейчас не интересовало Костяна. Идти в город было все равно, что застрелится самому. Там наверняка много американских постов. Наоборот, будь у них чуть больше горючего, Костян конечно, попытался бы забраться подальше в горы. Но выхода не было. Знак предписывал садиться. А там, – будь что будет.

Голуаз высмотрел внизу среди холмов небольшую площадку для посадки и направил на нее с машину. Но, он не успел еще приземлиться, оставалось метров пять до контакта с каменистой поверхностью, как один из американских вертолетов, подобравшихся ближе всех, выпустил по русским ракету.

Гризов почуял ее задолго до пуска. Он напрягся и снова ощутил что–то странное. Ему показалось, что его дух вошел в контакт с ракетой, изменив ее курс. Едва не задев хвост штабного вертолета, ракета врезалась в соседний холм, опалив спецназовцев близким дыханием смерти. Видимость мгновенно пропала, все вокруг заволокло дымом и тучами песка. Взрывной волной вертолет качнуло в сторону, Голуаз не удержал машину, которая зацепила винтом за другой холм и, погнув его, рухнула брюхом вниз.

– Быстро наружу, рассредоточится по холмам, – кричал Костян, яростно выбрасывая рюкзак с оборудованием наружу сквозь разбитое стекло, – вести прицельный огонь по вертолетам. Уходить в сторону гор!

Голуаз уже был на земле. Отдав указания, Костян покинул машину через запасной люк. Журналиста, у которого все гудело в ушибленной при падении голове, Коля Быстрый вытащил наружу вместе с рюкзаком и приткнул за ближайшим валуном.

Гризов ничего не слышал и понимал происходящее с трудом. Вместо того, чтобы лежать там, где его бросили, Антон вдруг встал и, покачиваясь, побрел куда глаза глядят. Он видел, как спецназовцы стреляют вверх, как кричат ему что–то и машут руками, но смысл слов до него не доходил. В мире установилась абсолютная тишина и покой. Гризов улыбнулся им в ответ, сделал несколько шагов и рухнул на теплые камни, теряя сознание.

Когда он очнулся, вокруг было темно. Голова не болела, слух вернулся. Черная ночь укрыла предгорья. Гризов медленно поднялся и сел, озираясь по сторонам. Но взгляд не смог проникнуть сквозь окружавший его мрак. Рядом никого не было. «Где же они все? Может быть, я уже умер, – как–то отстраненно подумал Антон, – но тогда почему я чувствую холод, ведь мертвые ничего не чувствуют».

Постепенно, его глаза привыкли к темноте, и Антон разглядел вдалеке огонь. Маленькую яркую точку. Казалось, что это горит одинокий костер в бескрайней пустыне, укутанной ночным небом. Пламя его колебалось, танцуя.

Словно почуяв неведомый зов, Антон встал и побрел в сторону яркой точки, единственной на всей земле. Он медленно шел меж холмов, спотыкаясь о камни. Огонек то пропадал ненадолго, то вновь возникал, подобно путеводной звезде. Очень скоро холмы закончились, и Гризов вновь ощутил пустыню. Днем солнце и раскаленный песок могли сжечь все живое, а ночью пустыня была дико холодна. Ветра не было, но Антон ежился, кутаясь в свою военную куртку.

Так он шел по песку, увязая в нем, очень долго. Показалось, целую вечность. Но огонь костра оставался все таким же далеким, не приближаясь ни на шаг. И когда Гризов уже начал ощущать страх, что заблудился в ночи, он, наконец, вышел к огню.

Это был костер, сложенный из редких кустиков саксаула. Огонь горел ярко, потрескивая. Вокруг него, скрестив ноги по восточному обычаю, сидели двое бородатых воинов, одетых в длинные одежды и золотые доспехи поверх них. Справа от каждого лежал кривой меч, на лезвие которого плясали языки пламени. В первую секунду Гризов решил, что бредит: эти воины были одеты так, словно пришли из далекого прошлого. У них не было ни винтовок, ни автоматов. Только кожаные одежды, доспехи и кривые мечи. Они молча смотрели на танец огня. Гризов остановился в трех шагах от костра, как вкопанный, не зная, что делать дальше.

– Мы давно ждем тебя, – произнес один из воинов, – наконец, ты пришел.

Антон не мог придумать ответных слов. Не знал, что говорить. Но, странное дело, он уже не чувствовал страха. Боль и усталость ушли из тела. Никакой агрессии от этих людей не исходило. Скорее, Гризов поверил, что пришел туда, где его действительно ждали.

– Я заблудился, – наконец выдавил из себя Антон, – и потерял своих друзей.

– Твои друзья живы и ждут тебя, – ответил второй воин, – но прежде, чем вернуться к ним, ты хотел услышать ответы на свои вопросы. Ведь так?

Гризов кивнул.

– Тогда, пойдем, – воин встал во весь рост, расправив плечи, – Меня зовут имам Аль–Хади. А это мой брат имам Хасан Аль–Аскари. Мы, – потомки двоюродного брата пророка Али ибн Абу Талиба. Нам велено проводить тебя в Самарру. Там ты получишь ответы и узнаешь все, что должен узнать.

Он подал кому–то знак рукой. И вдруг, из темноты показались вооруженные конные всадники. Гризов насчитал их не меньше дюжины. В высоких золоченых шлемах и разукрашенных восточной вязью доспехах. Двое из них держали свободных скакунов под уздцы.

Гризов, никогда раньше не ездивший на коне, с неожиданной для себя легкостью взобрался в седло, взялся за богатую уздечку и пришпорил скакуна, устремившись в след за пригласившими его братьями. Отряд быстро удалился от огня. Так быстро и бесшумно, что Гризову начало казаться, будто кони не касаются копытами песка, а летят над ним. Огонь исчез. Теперь их путь освещала только полная луна.

За время этой скачки, Антон почти не управлял своим конем. Тот, похоже, прекрасно знал дорогу и нес туда седока. Впереди скакали два брата–воина, чуть позади за ним Антон, почти отпустивший уздечку. Остальные всадники бесшумной тенью скользили по ночной пустыне за его спиной.

Вскоре отряд поднялся на высокий холм и неожиданно остановился. Поравнявшись с конем Аль–Хади, Гризов придержал и своего скакуна. Отсюда, с вершины холма, при свете луны открывался сказочный вид на ночной город, возникший перед всадниками. Бесконечная крепостная стена опоясывала и охраняла собой сотни спящих зданий, поражавших своей красотой. В лунном свете спали дворцы, увенчанные куполами. Повсюду возвышались многочисленные мечети. Но выше всех, из центра огромного города, неудержимой стрелой, стремился в небо изящный даже ночью, минарет. Его стены, закручиваясь спиралью, уходили в самое небо.

– Что это? – спросил восхищенный Гризов.

– Это великая Самарра, столица Аббасидов, – ответил ему имам Аль–Хади, и добавил, обернувшись к Антону, – Спускайся. Тебя ждут. Конь приведет тебя к нужным дверям. А наш путь окончен.

Сказав это, всадники повернули скакунов и исчезли в ночи, блеснув на прощанье доспехами. А Гризов снова остался один. Теперь он еще менее был уверен в том, что не умер. И еще меньше представлял, где он и что с ним происходит. Антон продолжал взирать на спящий город с надеждой и вдруг, на вершине самого высокого минарета зажегся огонь.

– Мне туда, – решил Антон.

Конь, повинуясь звуку его голоса, оттолкнулся копытами и поскакал вниз к городским воротам. Когда Гризов был уже в сотне метров, массивные ворота Самарры, весившие на первый взгляд столько, что и сотня быков не сдвинет с места эту массу, сами отворились внутрь с тяжелым скрипом, словно приглашая гостя.

Никакой охраны и вообще людей, Гризов не заметил въезжая в главные ворота столицы Аббасидов, которые тут же закрылись за ним сами собою. Дома восточного города нависали темными громадами над одиноким путником, а лунный свет позволял видеть только их силуэты. Копыта скакуна застучали по мостовой, отдаваясь гулким эхом. Но, похоже, этот стук никому не причинял вреда. Ни одной живой души ему не встретилось на пути. Город казался пустынным. Лишь бесконечные улицы Самарры сплетались в причудливую вязь.

Минарет, что увидел Гризов с вершины холмы, был высок, но отсюда его было не усмотреть. Куда двигаться Антон не представлял, а потому снова отпустил поводья и вверил свою судьбу мудрому скакуну. Через некоторое время, миновав площадь, на которой стояла соборная мечеть, затем еще несколько бесконечных улиц, конь привез Гризова на широкую площадь. На дальнем конце этой площади, тонувшей в полумраке, он увидел огромный красивейший дворец. Множество куполов и башен венчали его. Наверное, это был дворец халифа. А прямо перед дворцом, посреди площади, возвышался, уходя в небо тот самый спиралеобразный минарет с единственным входом, возле которого скакун, несший Гризова, остановился. Антон поднял голову и посмотрел вверх. Там, на огромной высоте, из узких окон по черному небу разливался во все стороны яркий свет.

– Похоже, я приехал, – сказал сам себе всадник и слез с коня. А, погладив его по загривку, добавил – хороший конь.

Скакун посмотрел на своего седока, блеснул мудрым глазом и, медленно повернувшись, побрел в сторону городских ворот только ему ведомой дорогой. Антон проводил взглядом единственную живую душу в этом городе, вздохнул, и шагнул внутрь минарета сквозь открытую дверь.

Он оказался на узкой, высеченной из камня лестнице и начал медленно подниматься вверх. По стенам, шагов через двадцать, были развешаны светильники с горящим маслом, которые отбрасывали причудливые тени на каменную кладку стен. Получалось, что, выйдя из освещенного одним светильником места, идущий по лестнице вверх, ненадолго пропадал во мраке. Но затем снова выходил на свет, разливаемый следующим светильником.

Поднявшись на три уровня, Гризов стал замечать, что темные зоны между светильниками все увеличиваются. Теперь он брел сквозь мрак, держась рукой за холодную каменную стену, по несколько минут. Во всяком случае, так ему казалось.

Пройдя пятый уровень и оставив за спиной колеблющееся пламя, Антон вступил в очередную полосу черноты. Несмотря на открытую внизу дверь, о которой он знал, воздух здесь казался стоячим и даже затхлым, впитавшим запахи времени. Словно в башне никогда не бывало сквозняков. Пытаясь нащупать ступеньку, Гризов зацепился за что–то и неловко упал, больно ударившись головой.

Когда журналист открыл глаза, поднялся и сел: ни спереди, ни сзади, ни с лева, ни справа не оказалось никого и ничего. Зато вдруг стало светло. Он находился в большой и белой шестигранной комнате, стены которой излучали ровный мягкий свет. Однообразные стены башни и светильники куда–то подевались. Единственным предметом было его собственное тело, висевшее в десяти сантиметрах от пола. Голова была необыкновенно ясной, хотя, он не мог бы поручиться, что это именно его голова. И видел он себя как бы со стороны, что было ново и непривычно.

Откуда–то издалека пришла мысль «Где я?», но показалась она какой–то странной и неуместной. Следом пришли и мысли–ответы: «Там, где всегда покой», «Там, где не бывает тревог». И вдруг, между этими ответами, невесомым назойливым облачком снова всплыл вопрос, показавшийся, как и все вопросы в этой комнате лишним «Так, где же я?».

Свет, излучаемый стенами, сделался ярче. Антону показалось, что эта шестигранная комната начала вращаться вокруг собственной оси, и в тоже время все его чувства говорили, что она стоит неподвижно. И вот появилась ещё одна мысль–ответ, ясная, четкая и спокойная: «Ты в гостях у своей смерти».

И тогда он вскочил, и босые стопы его коснулись светящейся матовой поверхности пола, теплого и жутко холодного одновременно. Исчезла былая легкость, у тела появился вес, и вместе с тем дикая боль пронзила его, словно удар молнии. Он сделал шаг, – не может идти! Но Гризов рванулся изо всех сил к стене и коснулся ее рукой. И вдруг стены рассыпались, и наступил мрак.

Антону ударил в ноздри запах затхлого времени. Он снова был в башне. Сделав над собой усилие, Гризов поднялся еще на несколько ступеней, миновал лампу, источавшую невероятный свет и снова вошел в темную зону. И тут же перед ним, замелькали картины из прошлого, дикой болью пронзая мозг. Словно кто–то вынимал длинные иглы у него из головы, осторожно, одну за другой, разрешая застоявшейся крови снова начать свой бег по кругу.

… Когда в далекой уральской деревушке Берестово на свет родился маленький мальчик Герман Бергмозер, радиоразведки не было и в помине, а мировая парапсихология находилась еще на уровне средневековых представлений. Только–только начиналась эпоха радио. Новорожденный уже с младенчества проявил странные способности, – когда бабка–повитуха попыталась его перекрестить крестным знамением, неведомая сила подхватила ее и вышвырнула во двор. По какой–то роковой случайности бабка угодила прямо головой в колодец и захлебнулась.

Спустя десять лет малолетний Герман, названный так своими учеными родителями в честь уездного врача Германа Петровича Колюева, вылечившего его мать от лихорадки, расшумелся на игрище со своими дружками и случайно толкнул проходившего мимо старца Викентия. А когда старец попытался приструнить расшалившегося мальца, тот, вместо извинения, послал старика к черту. Старец, обомлев от услышанного, чуть было не проклял мальца на веки вечные, да пожалел и не стал. Вернувшись домой, почтенный старец вдруг почувствовал резкую боль в сердце, горле и ногах, заставившую его слечь в постель. К вечеру у него пошла кровь горлом, а сердце остановилось.

Когда Бергмозеру исполнилось пятнадцать лет, отец повел его на крестный ход. Там, увидев животворящую икону, мальцу сделалось худо, но вскоре он пришел в себя, а в небе над церковью началась страшная круговерть. Поднялся ветер. Возникла огромная воздушная воронка, засосавшая в себя всю окрестную живность и посевы. Люди едва успели разбежаться, а церковь рухнула. В конце концов, все жители деревни умерли от неясных болезней или подались в болота, и никто более о них не слышал с тех пор. Чудом уцелел только сам Герман.

С каждой пройденной ступенью тело Гризова наливалось тяжестью. Отрывать ноги от холодного камня становилось все труднее, а в голове продолжался бег отрывочных воспоминаний, возникавших в хаосе и нанизанных одно на другое, словно лоскуты цветной материи. Антон шел сквозь эти воспоминания, как сквозь туман.

…Закрытая темная комната. Глядя, как привязанный к стулу пыток Антон пытается сделать хоть малейшее движение рукой, полковник пояснил:

– Осведомлен о вашем могуществе. Именно поэтому принял меры предосторожности. Ваша телесная и духовная субстанции сейчас зажаты во всех тоннелях смерти и жизни моим сильнейшим заклятием, которое держит вас в физическом объеме, данном вам этим веком, и не позволит освободится от него и сделать что–либо помимо моей воли. Вы маг и я маг. Вы – белый, я – черный. Если бы вы могли лизнуть мое сердце, то отравились бы – в нем только яд.

Но, кроме всего, вы маг плененный, вы – мой раб. И я могу держать вас во временном заточении бесконечно. Я бы очень хотел сделать с вами что–нибудь дикое, но вы не простой смертный. И вы, признаюсь честно, мне сейчас нужны для того, чтобы проникнуть туда, куда мне путь заказан в силу неинтересных причин. Уничтожать вашу сущность просто так, без пользы для наших сил, в высшей степени глупо, выражаясь человеческим языком. Разметать вас по времени я всегда успею. А менять ход истории вы в состоянии только добровольно, по собственному желанию. Поэтому нам придется договориться.

Еще одна игла выскочила из черепа. Катя. Я любил ее и потерял. Странно.

– Отпусти ее, скотина, – сказал он тихо и злобно.

– С какой стати? Она – моя рабыня, так же как и ты – раб. Я могу сделать с вами все, что захочу. Но просто и быстро убивать людей за миллион лет я устал. С тобой веселее, тебя можно помучить вечностью. А она–то – простой человек, из плоти и крови. Красной крови. Люблю этот цвет. Ей умирать придется как можно дольше.

– Отпусти ее, скотина. – повторил Антон, чувствуя как в нем закипает лютая злоба.

Бергмозер медлил с ответом, разминая пальцами сигарету.

– Это ведь я ее тебе подставил перед самой армией. И развел вас потом, чтобы от страстного желания возникла меж вами космическая энергия. Два поля, создающие любовь, притягивают к себе с небес дикое количество энергии. Ваш отец небесный вас любит. Но он глуп и расточителен. А я – энергетический вампир, и мне эта энергия очень даже нужна, тем более, что получить ее от таких глупых созданий, как люди проще простого. Горите себе синим пламенем в огне любви, а энергию забираю себе я для правильных дел.

Антон сжал кулаки.

– Ты что же думаешь, – продолжал неторопливо рассказывать Бергмозер, – что магу такой категории позволено просто любить земную женщину без всяких последствий? Ты думаешь, что я не воспользуюсь этой слабостью отца небесного? Какой же ты глупый волшебник.

Антон бросил Кате, бившейся в молчаливой истерике за невидимой и непроницаемой стеной, полный страдания взгляд. Они были так близко и так бесконечно далеко. Сила их слившихся воедино душ делала их при встрече с вампиром только слабее. И все это происходило из–за него, если верить этому психопату–полковнику. Антон подошел к невидимой стене и погладил заплаканную девушку по лицу. Она тоже приникла к преграде с другой стороны, пытаясь дотронуться до него пальцами. Наблюдавший за этой сценой Бергмозер дико расхохотался. Затем он перестал насмехаться и спросил:

– Ну, что, будем подчиняться или сразу превратить вас в коллапсирующие звезды? Может быть ты предпочитаешь прятаться от стыда на темной стороне луны? Если я использую всю твою энергию и достигну своих целей, то, кто знает, может я и разрешу вам соединиться. Выбирай, младшой. У тебя есть только одна возможность.

Антон погладил заплаканную щеку девушки через невидимый барьер. Приник к нему и как бы поцеловал Катю. Затем быстро развернулся и сказал, словно выплюнул слова из глотки:

– Говори, чего хочешь, тварь!

Иглы продолжали выскакивать, кровь потекла быстрее. Антон, спотыкаясь, преодолел еще один уровень башни.

…Спустя короткое время он воплотился на своем командном пункте. Все. Теперь можно было действовать. Никаких противников в России у него больше не оставалось. Единственный, кто мог как–то помешать ему, думал, что находится на другом континенте, а находился в другом мире, и не мог вернуться оттуда живым. Он вошел в тот мир через неправильную дверь и теперь был запечатан заклятием как джин в бутылке. Странно, но белый маг не знал, что каждая видимая простым людям страна на этой планете имеет своего невидимого покровителя и живет в своем времени. Каждая страна в своем времени, своем мире. И эти миры не должны пересекаться. Так думают покровители, потому что мир тяготеет к единому. Бог ведет его к единому. Если позволить миру жить без покровителей – исчезнут границы, исчезнут и покровители, настанет Бог. Бергмозер хотел, чтобы настал сатана. Бог сейчас не в силе. Будь по–другому, Бергмозера уже давно не существовало бы ни в одном измерении.

Герман подтолкнул Антона в ту неправильную дверь с единственной целью – избавиться от него, потому что в тайне боялся как непобедимого мага. Но маг оказался глуп. Теперь он был бессилен изменить ход вещей на одной шестой части планеты в своем мире, потому что для этого необходимо было вернуться обратно той же дорогой – через один из тоннелей смерти, – а эта дорога была для него закрыта до тех пор, пока существует бессмертный дух Бергмозера. Тоннели соединяли миры мертвых, но Антон – белый маг, преодолев тоннель, он стал для этого мира не то чтобы мертв, но как бы параллелен, а значит неопасен. Он был обречен, бесконечно ходить по ту сторону стекла, не имея возможности проникнуть за него. А Бергмозер мог проникнуть куда угодно, ибо был мертв в человеческом понимании. Теперь он владел современной Россией почти безраздельно, а скоро завоюет Америку и весь оставшийся мир, а потом и миры. Все тоннели смерти, до десятого, были ему подвластны. Антон же не мог знать обратного хода на пути мертвых.

Гризов уткнулся лбом к железную дверь. Сталь была холодной, как и все в этой башне. Туман перед глазами сгустился то такого состояния, что Антону показалось, – он ослеп. Огромная тяжесть, все, что он втащил с собой на вершину башни, вдруг разом обрушилась на него, и Гризов упал. Вперед. В открывшуюся перед ним дверь.

…воззвав к высшим духовным силам своей души, Антон распространился по Евразии, одновременно распылившись по всем православным храмам, католическим костелам, мусульманским мечетям, буддийским пагодам, и душам хороших людей. Он висел незримым облаком под куполами церквей и над вершинами Тибетских гор в ожидании помощи. И она пришла. Слившись с энергией мира, Антон внезапно для себя стал видеть цветные души всех форм жизни на планете Земля. Были они белые, красные, желтые – в зависимости от взгляда на мир. Но как же много было кругом серого цвета – равнодушия. Вся западная Европа была серой, – она всегда со всеми соглашалась. Америки Антон не увидел вообще. А Россия сейчас была удивительно пестрой, – хотя и здесь преобладал серый цвет, не редки были вкраплениями красного, желтого и синего. Сновали во все концы сгустки черного. И вдруг он увидел ЕГО. ОНО копошилось все в том же подземном недостроенном бункере президента, только значительно глубже. ОНО извивалось и клубилось. ОНО было ужасно черным и огромным.

– Я нашел тебя. – прошептал Антон на тысячах языков планеты.

Миллионы частиц его энергии заструились обратно, сгущаясь в единое. Они рождали новые сочетания молекул, новые формы жизни, новые жизнетворные бактерии, все новое, новое, новое. И вот, собравшись в один, необычайно мощный энергетический сгусток, они родили воина…

Антон открыл глаза. Туман, застилавший их, исчез. Там, где он лежал, царил полумрак, едва разгоняемый единственной свечой, стоявшей на столике. Гризов приподнял голову и осмотрелся. Круглая комната, каменные стены, две двери, потолок. Столик у второй двери, на которой и стоит свеча. Дверь открыта, через нее задувает легкий ветерок. Рядом с этой дверью и столиком стоит бородатый шейх, одетый в длинный восточный халат. На голове его чалма, в руках с тонкими пальцами, – четки.

– Где я? – выдавил из себя Гризов.

– На вершине башни Воспоминаний, – спокойно ответил шейх, перебирая четки, – ведь ты же пришел сюда, затем чтобы вспомнить все. Вспомнил?

Гризов приподнялся на локте, сел.

– Да, – неуверенно ответил он, – кажется. Вспомнил.

– Значит, – проговорил шейх, – не нужно тебе рассказывать о том, кто ты. Надо лишь сказать тебе о том, кто я. Так ведь?

Антон кивнул, вставая напротив шейха во весь рост. Шейх оказался выше. Он был высоким и худым, как древний звездочет из сказки.

– Выйдем на балкон, – предложил он, – оттуда лучше виден мир.

Гризов молча последовал за хозяином башни, через вторую дверь, которая действительно вела на небольшой балкон, приютившийся под островерхим куполом башни. Там едва помещалось два человека, но им хватило места. Оттуда действительно был виден огромный древний город, раскинувшийся у подножия минарета, и бездонное небо, усыпанное яркими звездами.

– Это спиралеобразный минарет, возведенный много столетий назад по повелению халифа Аль–Мутаваккиля Первого, из династии Аббасидов, – пояснил шейх, – то есть, по моему повелению. Его строили пятьдесят лет лучшие зодчие востока, а когда закончили, я понял, что нет на свете более желанного для меня места. Я покинул свой дворец и поселился на вершине минарета. С тех пор нахожусь здесь. Здесь я провел долгие годы, здесь и умер. После этого минарет стал для меня башней воспоминаний.

Гризов посмотрел на старика, выглядевшего вполне живым, но после подъема на эту башню, он больше ни за что не мог поручиться.

– Вот уже многие сотни лет прошли с тех пор, как я стал охранять равновесие этих земель, – старик воздел руки с четками вверх, словно обращаясь к звездам, – За это время взлетела высоко на небо и закатилась счастливая звезда великой династии Аббасидов, ведущих свой род от Аббаса, дяди Мухаммеда. Я помню, как Аль–Мансур перенес столицу халифата из Дамаска в Багдад, новый город, который он построил на реке Тигр. Как расцвела наша династия при Харуне Ар–Рашиде и Аль–Мамуне, чьи дворы стали центрами нашей культуры. Я помню, как после разрушения Багдада монголами Аббасидов изгнали в Египет, где правили мамлюки. И, наконец, я помню, как султан Селим Первый принял титул халифа, отправив Мутаваккиля III в заточение в Константинополь. Я не забыл ничего, ибо сотни лет наблюдал за жизнью своих потомков, пытаясь помочь им.

Старик замолчал, глядя на звезды.

– Вы охраняли их покой? – уточнил Гризов.

Старец едва заметно улыбнулся.

– Покой? А что такое покой? – спросил он сам себя, перебирая четки, и сам же ответил, – затишье между войнами? Или войны, это обрамление краткого покоя, когда смертные думают, что так будет всегда, и не хотят размышлять о будущем?

Гризов молчал.

– Покоя нет, путник, – проговорил халиф Аль–Мутаваккиль, – Я это понял, проведя сотни лет в башне воспоминаний. Все это время я лишь старался хранить равновесие этих земель, понимая, что оно недостижимо надолго. Время властно даже над покровителями.

– Вы, – покровитель древнего Междуречья? – затаив дыхание, спросил Гризов.

– О, нет, – покачал головой старец, – У Шумера, Аккада, Лагаша и Элама был другой покровитель. Черный. Он был силен и жесток. Управляя царями Междуречья, он заставил эти народы идти к земному процветанию через кровопролитные войны, постоянно истребляя друг друга. Он питался их энергией смерти. И почти добился своего. Сначала пустыня зацвела, а потом цветущий край пришел в запустение. Тогда я еще верил в покой. Едва став бессмертным, я схлестнулся с ним и победил, став покровителем вместо него. Мне казалось, что теперь наступит вечный покой. Но я ошибся. Покровители соседних земель не хотели покоя. Они хотели постоянно питаться энергией войны. Они были молодыми. Словно стаи саранчи, их воины нападали на мою страну, разрывая ее на части. Покою пришел конец. И вот тогда я понял: люди сами по себе ничего не решают. Очень много зависит от покровителя. И я понял, что Покровитель должен быть один, а покровители должны исчезнуть. Мы, – часть времени. И я узнал, что когда–нибудь так и случится. Но, сначала мне пришлось долго воевать, чтобы возвращать моей стране свободу, которую у нее постоянно отнимали. Я постепенно слабел. Земные цари менялись один за другим, не видя моей поддержки. За последние двести лет черных покровителей стало гораздо больше. Их хозяин силен. Они захватили много земель за большим морем, и теперь настал час, когда они решили навсегда захватить всю землю. И мы должны принять этот бой.

– Значит, покровители тоже смертны? – удивился Гризов.

– Нет, – ответил халиф Аль–Мутаваккиль, – но они устают от бессмертия. И хотят уйти. На их место приходят новые покровители. За последние сотни лет очень многое изменилось в нашем невидимом смертным мире. Очень многие покровители отдали душу дьяволу. А когда это происходит, начинаются новые войны. Мир поворачивается. И так будет до тех пор, пока не наступит самая последняя битва покровителей, которая их рассудит.

Антон помолчал, впитывая все услышанное.

– А когда это случится?

Халиф усмехнулся.

– Ты хочешь знать?

Антон неуверенно кивнул.

– Она уже началась. Мир пребывавший в относительном покое, снова начал изменяться. Покровители разных времен, сошлись в последней битве. Скоро земля будет стонать. Она уже стонет. Все имеет свое начало и свой конец. Устал и я.

Гризов поднял глаза на миллиарды звезд, взиравшие на него с небес, и проговорил:

– Вы хотите уйти?

Аль–Мутаваккиль взглянул на звезды своими мудрыми глазами, а потом перевел взгляд на стоявшего рядом Антона.

– Эта битва не для меня. Она, – для тебя, путник. Ты уже вступил в нее. Но твой первый бой произошел случайно, по незнанию. Потому, ты все забыл, хотя и вышел победителем. Так захотел твой покровитель.

– Но, ведь теперь я снова все вспомнил? – воскликнул Антон, – и вспомнил именно здесь. Почему здесь и кто привел меня сюда? Наташа?

Халиф кивнул.

– Тебя привел сюда твой покровитель, а она указала тебе нужный путь на перепутье. Иначе, ты ушел бы в другую строну.

– Она жива? – Гризов расправил плечи.

– Теперь вы в разных мирах. Ты увидишь ее, если захочет он.

Антон замолчал на несколько долгих минут.

– Но для чего я здесь?

Халиф медленно покачал головой.

– На мою землю скоро придет новый покровитель. Вместо меня. Он будет на ней последним. Но союз черных покровителей не хочет его впускать в тонкий мир, потому что он несет в себе свет и начало конца. Черный покровитель из–за моря послал своего слугу уничтожить меня и моего преемника. Ты уже знаешь посланника. Того, о ком я говорю. Ты встречался с ним и однажды уже победил. Но, не уничтожил.

Антон кивнул, глядя в глаза халифу.

– Я его пожалел.

– Теперь он стал вдвое сильнее, – сказал Аль–Мутаваккиль, – но и ты предупрежден. Я вижу твое будущее. Оно в огне. Ибо на твою землю тоже приходит новый покровитель. Твой. От тебя теперь зависит судьба и моей земли, и твоего покровителя и еще многих, чьи судьбы переплетены. Тебе придется снова стать воином эфира.

Гризов ничего не ответил. Можно было не отвечать. Он и так уже все знал.

– Прощай, – сказал халиф Аль–Мутаваккиль и выпустил четки из рук.

Маленькие белые бусины четок мелькнули и унеслись вниз, к подножию башни Воспоминаний. Гризов проводил их взглядом, а когда поднял глаза, рядом уже никого не было.

Глава 19. Недалеко от Самарры

Еще через пятнадцать минут полета, когда под днищем вертолета уже окончательно исчезла зелень, стрелка прибора который показывал уровень топлива в баке, легла на бок. Голуаз постучал по нему пальцем, но стрелка по–прежнему не подавала признаков жизни.

– Садись, – приказал Костян, – наверное, это знак.

Глянув на экран локатора, старшой увидел как к вертолету с юга и запада приближается восемь низколетящих целей. По четыре с каждой стороны. Это были американские вертолеты.

– Садись быстрее, – повторил свой приказ Костян, – а то встретимся с духами гораздо раньше намеченного. Не хотелось бы получить ракету в бок при заходе на посадку.

– Нет, – вмешался Гризов, – не здесь. Лети дальше. Тяни до развалин.

Он наклонился к экрану локатора и постучал по очертаниям ясно различимых развалин древнего города, находившихся километрах в десяти на север.

– Ты сдурел, там наверняка много американцев, надо уходить в горы, – возразил Костян, но Гризов неожиданно резко оборвал его.

– Об американцах не беспокойся, старшой, я их беру на себя, – крикнул он, и добавил, обернувшись к Голуазу, – тяни к развалинам, дорогой. Тяни, это наш шанс. Нам надо именно туда.

Никаких окриков со стороны резко замолчавшего Костяна не последовало, поэтому Голуаз выполнил приказ журналиста. Не больше минуты он вел вертолет по приборам, а потом вдалеке показалась высоченная башня, стоявшая посреди остатков древнего города, и Голуаз стал править на нее.

Когда внизу замелькали остатки полуразрушенной крепостной стены, а точки на локаторе, обозначавшие американские вертолеты, приблизились на критическое расстояние, журналист приказал пилоту:

– Садись.

И Голуаз бросил вертолет вниз. Туда, где была только пустыня. Зарывшись в песок, подняв целые его тучи вокруг себя, вертолет сел на холме, напротив древних ворот неизвестного города.

– И что теперь? – рявкнул Костян, хватаясь за автомат, – куда ты нас привез, Сусанин хренов? Американцы будут здесь через минуту, а мы видны как на ладони!

С этими словами он выскочил из вертолета и осмотрелся.

– Один песок кругом. Лучше бы сели прямо в городе, среди развалин. Там хоть есть где спрятаться.

Голуаз, покинув вертолет, настороженно вглядывался в небо, из которого скоро должны были посыпаться американцы. Он тоже оценил расстояние до развалин, посмотрел на высоченный минарет, и, тряхнул автоматом, высказал свое мнение:

– Добежать не успеем. Это хана.

Костян обошел вертолет и остановился рядом с журналистом, который с безмятежным видом рассматривал горизонт с противоположной стороны.

– Хотелось бы объяснится перед смертью, – вежливо попросил он, – какого черта мы здесь делаем? Или ты с Рушди об этом договорился?

– Расслабься, – посоветовал ему Гризов, – все будет в порядке. Мы на месте. Об американцах не беспокойся.

– И как ты интересно, собираешься с ними разобраться? – поинтересовался Костян, – одним автоматом? Или в песок зароешься?

– Нет, – все также спокойно ответил Антон, – я зарою их.

Костян вопросительно прищурился, словно услышал слова умалишенного. Вместо ответа Гризов указал на горизонт. Оттуда с бешеной скоростью приближалась стена песка.

– Бляха–муха, – только и сказал старшой, – Песчаная буря. Нам же самим каюк! Засыплет по самые гланды.

– Я же тебе говорю, расслабься, – посоветовал Гризов, – с нами все будет хорошо. Я тебе это обещаю. Садимся в вертолет и пережидаем минут десять. За это время все само собой рассосется.

Костян еще раз посмотрел на Антона, затем на заходившие для атаки американские вертолеты, которые уже выстроились в боевой порядок, недоверчиво ожидая, как это все само собой будет рассасываться.

Сплошная стена песка быстро приближалась. И американские пилоты её, похоже, тоже заметили. Стройный атакующий порядок разваливался на глазах. Боевые «Апачи» меняли курс, разворачивались на полном ходу, пытаясь уйти назад и выше, подняться над бурей в пустыне.

Но, не успели спецназовцы забраться обратно в вертолет и задраить люки, как мощная волна песка прошлась над ними, почти не задев, и обрушилась на американцев. Один за другим, она проглотила вертолеты, прожевала, перемолола и выплюнула остатки, разбросав их на огромной территории. А когда спецназовцы, спустя десять минут, осторожно вылезли из своего полузасыпанного укрытия, ни одного американского вертолета в воздухе не было. Погибли все, заживо погребенные под многометровым слоем песка. Едва успокоившаяся пустыня теперь была полна всякого мусора и напоминала декорации из фильма «Мумия возвращается».

Ничего не понимающий Костян тупо уставился на вертолет, из которого они только что вылезли.

– А нас–то, почему не засыпало? – задал он риторический вопрос, обращаясь ко всем сразу, но потом смекнул что–то, и добавил, обращаясь уже к журналисту, – А, Тоха?

– Зачем нас засыпать, – резонно ответил Гризов, – мы хорошие.

– Ну да, – согласился Костян, – а они плохие, понятно. Буря, она разбирается, кто есть кто. Тогда, может быть, скажешь, где нам теперь искать ТОТ САМЫЙ ВЕРТОЛЕТ?

Гризова этот вопрос, казалось, нисколько не смутил. Он пожал плечами и ответил:

– А чего его искать. Он здесь.

– Где, «здесь»? – переспросил Костян, поперхнувшись.

Антон указал на обнажившуюся из–под песка лопасть вертолетного винта, которая торчала метрах в двадцати от места посадки.

– Он под нами. Надо лишь немного копнуть.

Костян от неожиданности чуть не выстрелил в воздух.

Через полчаса они докопались до люка. У запасливых спецназовцев оказались с собой саперные лопатки, которым они с бешеной скоростью разбрасывали песок вокруг себя, рискуя поднять очередную песчаную бурю. О новом нападении американцев никто и не думал, лишь Костян изредка бросал нервные взгляды на небо.

К счастью пропавший вертолет лежал на боку, входным люком вверх. Первым о борт похороненного под толщей песка вертолета со звоном ударилась лопатка Голуаза. Еще через полчаса, когда работников лопаты сменили, люк оказался очищенным от песка и его, поднатужившись, откинули в сторону. В нос спецназовцам ударил горячий запах трупного разложения.

– О, черт, – только и произнес старшой, зажимая нос, – противогазов то у нас нет. Придется наведаться в гости к мумии без них.

И он сам первым прыгнул в темное чрево вертолета. Все остальные, кроме Коли Быстрого, последовали за ним.

Зажав носы, чтобы не упасть в обморок от запахов разложившихся тел, включили фонарики, и принялись обследовать внутренности вертолета, который выглядел изнутри как расплющенная давлением воды субмарина. Лучи заскользили сквозь темноту, рассекая ее словно мечи джедаев. Долго искать не пришлось. То, что они пытались найти рыская по пустыням, точнее то, что от него осталось, сидело в конце салона, накрепко пристегнутое ремнями к креслу. Голова была неестественно вывернута, едва не оторвана. Луч фонарика высветил кожаный чемоданчик, пристегнутый металлической цепью к полуистлевшей руке некогда высокопоставленного чиновника США.

Пока Гризов, борясь с полуобморочным состоянием, размышлял, как бы им отделить чемодан от руки, Костян просто поднял автомат и короткой очередью отстрелил руку американца. Затем взял чемодан, который оказался очень тяжелым, осмотрел на всякий случай темные углы вертолета и коротко скомандовал: «Всплываем». Голуаз за это время успел проверить содержимое кабины пилотов и вынести оттуда все карты и документы.

Выбравшись наверх, они рухнули на песок, и долгое время отплевывались, вдыхая полными легкими горячий воздух пустыни, показавшийся им сейчас чистым кислородом. Когда, наконец, всем полегчало, Гризов спросил у Костяна, сидевшего рядом с заветным чемоданчиком.

– Не посмотришь, что там?

Костян снова сплюнул на песок, скользнул взглядом по чистому горизонту, и ответил, внезапно серьезным.

– В штабе посмотрят. Наше дело найти и доставить по назначению. А твое, хоть ты и журналист и еще черт знает кто, не совать свой нос дальше положенного.

– Где же ты видел журналистов, которые не суют свой нос дальше положенного? – проговорил Гризов, – Это импотенты, а не журналисты.

– Может, оно и верно. Только чемоданчик этот надо срочно вывозить отсюда, а тебе, думаю, будет благодарность от командования, – добавил Костян.

– А почетную грамоту и десять долларов дадут? – уточнил Антон.

– Грамоту дадут, может даже орден, а вот про десять долларов забудь, – успокоил старшой, – не положено.

Но Гризова запрет старшого уже не трогал. Он просто посмотрел на чемоданчик и его взгляд беспрепятственно проник сквозь кожаную оболочку и титановый ящик с кодовым замком. Американцы полагали, что такая защита сможет уберечь их секреты от любопытных глаз и даже взлома с использованием пластиковой взрывчатки. Кроме того, в случае несанкционированного проникновения в титановом ящичке имелась своя бомба, которая должна была мгновенно распылить все секреты вместе с желающим их узнать.

Эта оболочка скрывала несколько папок с информацией по нападению США на Ирак с точными датами начала операций, которые никак не соотносились с датами заседания «ООН» по вопросам урегулирования ситуации в Ираке. Пачку CD–дисков с легендой об оружии массового поражения и точными адресами, где его следует найти. Секретные инструкции по бактериологическому оружию и штатив с пятью наглухо запечатанными колбами, в которых яростно бились о стены смертоносные бактерии, способные в короткий срок очистить Ирак от ненужного человеческого материала для более достойных.

Но, кроме этого, Гризов обнаружил еще один диск со странной информацией. Это были рекомендации восточного дивизиона разведывательного подразделения ЦРУ о необходимости группировки американских кораблей выдвинуться в район восточно–китайского моря для поддержки наземной операции. Ситуация в Китае волновала и военное и экономическое министерство. Китай слишком быстро развивался и вооружался. Он мог очень скоро составить проблему для интересов США в восточном регионе. С этим следовало разобраться, пока Китай не окреп на столько, чтобы не прислушиваться к советам США.

– Понятно, – кивнул Антон, вставая на ноги, – я так и думал. Ладно, господа десантники, пора отсюда сматываться, как верно заметил старшой. Тем более, что на подходе эскадрилья F–16, которая летит сюда чтобы смести с лица земли эти живописные развалины вместе с нами. Надо поспешать.

Костян недоверчиво покосился на журналиста, но половину вопросов оставил при себе, словно вспомнив о чем–то. Уточнил только:

– И как ты предлагаешь сматываться? Бегом?

– Зачем бегом, – вежливо ответил Гризов, – у нас же есть вертолет.

– Ну да, – согласился старшой, – с пустыми баками.

– Почему с пустыми? – удивился Гризов, – тебе показалось. Там горючего, хоть других заправляй.

Костян чуть не захлебнулся слюной, но все–таки приказал:

– Голуаз, осмотри технику.

Голуаз сбегал в вертолет, забрался в кресло пилота, нажал несколько кнопок, пощелкал тумблерами, и, высунувшись из окна, радостно крикнул, ухмыльнувшись:

– Порядок, командир, горючки, – полный бак! Можно лететь.

Костян слегка побледнел. Но вскоре взял себя в руки, а в свои руки взял американский чемоданчик.

– Ну, это полдела, – заметил он философски, глядя в небо, но голос его слегка дрожал. Было видно, что старшой впервые в такой ситуации и ему трудно подбирать слова, – Надо ведь еще долететь. Мы на севере страны, а уходить нам на восток. До Ирана нужно добраться. А ПВО американцев, а система космического наблюдения, а истребители, наконец?

Гризов усмехнулся. Ему нравилось новое чувство, – ощущать себя надеждой российской армии.

– Не боись, командир, – сказал он весело, – долетим. «Траст–ми», как говорят глупые американцы глупым американкам. ПВО и космические глаза я беру на себя. Твоя забота, как ты верно заметил, доставить чемоданчик в штаб по секретным каналам. Кстати, будь осторожен, там бомба и то самое бактериологическое оружие, а не только бумажки секретные. Предупреди спецов, которые вскрывать будут.

У Костяна глаза округлились до невозможности. Но он, похоже, уже начал менять свое мнение и о духах, и о журналистах. Старшой собрал свои силы в кулак и ничего не спросил. Только перехватил чемоданчик в другую руку, накинул ремень автомата на плечо, бросил задумчивый взгляд на минарет, торчавший гигантской свечой посреди древних развалин, и зашагал к вертолету.

Когда погрузились и взлетели, Голуаз сразу же направил винтокрылую машину на восток, в сторону Иранской границы, где, судя по словам Костяна, находилось место выхода разведгруппы с оккупированной американцами территории. Под видом журналистов было уже не вернуться, их разыскивала вся американская военная разведка.

Проводив взглядом развалины Самарры, Гризов неожиданно полез в рюкзак и достал оттуда фотокамеру с пленкой, на которой было снято убийство Наташи и американских женщин. Протянул ее Костяну, сидевшему на этот раз в соседнем кресле и спокойно тянувшего пиво из мини–бара, который оказался снова забитым спиртным. Место второго пилота занял Коля Быстрый.

– Возьми, передай в штаб. Так сохраннее будет.

Костян покосился на него с недоверием.

– Сам и передашь. Может быть, еще разрешат опубликовать под своим именем. Прославишься.

– Может быть, – согласился Гризов, – Но, пока, пусть полежит у тебя.

– А ты что? – напрягся Костян.

– Духи жаждут отмщения, – спокойно ответил Гризов.

Старшой молча взял камеру, положил ее в свой рюкзак и отвернулся к иллюминатору. А Гризов вышел в астрал и окунулся в давно забытые ощущения: быть вольным сыном эфира, превращаясь по желанию, то в радиоволну, то в северный ветер.

Глава 20. Трепет камней

Для начала Гризов направил вертолет, в котором летела его телесная оболочка вместе с тремя обычными смертными, по защитному энергетическому коридору, наделив его несколькими полезными свойствами. Вертолет стал абсолютно невидим, как для всех станций слежения вооруженных сил США, так и для пилотов, которые случайно могли столкнуться с ним в небе. Кроме того, горючее в его баках стало бесконечным, и вертолет мог лететь без посадок до самого Ирана, где и должен был благополучно приземлиться на секретной российской базе, неподалеку от городка Бахтаран. Там его уже ожидал теплый прием: баня, водка и посланцы из штаба.

Сам же Гризов рассеялся в эфире над Ираком и Персидским заливом, пытаясь определить очаги пребывания черного посланника. И нашел их довольно быстро. Бергмозер воплотился в десятках эскадрилий истребительной и бомбардировочной авиации, расквартированных по большей части на авианосцах залива и в Средиземном море, а также в Кувейте, Саудовской Аравии и долго соображавшей к кому присоединиться Турции. Часть его влилась в кровь танкистов, чьи бронированные чудища привычно кромсали Багдад, Басру, Эн–Наджеф, Мосул, Киркук и прочие поселения поменьше. Танкисты и морпехи, опутавшие Ирак сетью своих баз, также вальяжно расположившись на отдых в Кувейте, уже давным–давно считавшимся очередным штатом США.

Определив поле для будущих подвигов, Гризов решил для начал разобраться с эскадрильей F–16, которая летела к Самарре, чтобы смести с лица земли эти живописные развалины. Получив задание из штаба, летчики по дороге откровенно развлекались, разглядывая карту полета, на которой было обозначено столько огромное количество целей для уничтожения, что пилоты начали переживать о том, что им не хватит ракет.

Среди основных целей этой эскадрильи американцев была отмечена Самарра, находящаяся к северу от Багдада, по дороге на Мосул, и бывшая некоторое время столицей Аббасидских халифов. Там удобной мишенью для ракет мог стать знаменитый спиралеобразный минарет, возведенный в девятом веке по повелению халифа Аль–Мутаваккиля, два дворца той же эпохи, соборная мечеть и мечеть эмира Абу Дулафа. Кроме того, достаточно крупной целью для ракетного удара был священный для шиитов мавзолей двоих святых имамов аль–Хади и Хасана Аль–Аскари, потомков двоюродного брата мусульманского пророка Али ибн Абу Талиба.

Этот налет командование рассматривало как один из этапов борьбы с терроризмом. По точным данным разведки, в развалинах и еще сохранившихся дворцах Самарры прятались многочисленные террористы Аль Каиды, а по некоторым данным там мог находиться и сам Бен Ладен. Минарет халифа Аль Мутаваккиля наверняка использовался как лаборатория для производства наркотиков, в этом американцы были почти уверены. Все это следовало на всякий случай зачистить, то есть сравнять с землей.

Эскадрилья приближалась. Ведущий пилот с радиопозывным «Айс», увидев прямо перед собой обозначенный как цель минарет, вышел в эфир и сообщил всем:

– ОК, ребята, начинаем рок–н–ролл!

Самолеты разобрались по целям, пальцы пилотов легли на пусковые кнопки ракет.

– Повеселимся, парни. Быстрее перепашем эти древние арабские камни! А вечером на базе нас ждет шоу с девочками из «Плейбоя», это я вам обещаю, – сообщил в эфир «Айс» и первым выпустил свой разрушительный заряд по минарету.

Ракета вырвалась из–под крыла боевой машины и унеслась к цели, но мощного взрыва не последовало. Буквально за сотню метров до минарета, ракета свернула в сторону и унеслась в пустыню.

«Айс» не поверил своим глазам и снова нажал на пуск. Вторую ракету также унесло в пустыню, где она и взорвалась, не причинив никакого вреда. Этот чертов минарет, никак не хотел быть снесенным с лица земли. «Айс» сделал вираж и пошел на второй круг, благо ракеты еще были. Когда его палец снова был готов коснуться пусковой кнопки, на мониторе бортового компьютера вместо карты вдруг появилось изображение восточного всадника с обнаженным мечом. «Айс» с недоверием воззрился на монитор и проморгал оптимальный угол атаки, а когда сделал третий вираж над Самаррой и зашел с нужной стороны, всадников на мониторе было уже двое.

Палец пилота застыл, словно замерз. Он не мог больше пошевелить ни рукой, ни ногой. Мог только, не отрываясь смотреть на монитор, на котором буква за буквой, появлялись слова, складываясь в какую–то фразу. А когда возникла последняя буква, то «Айс» непослушным языком едва смог прочесть вслух «Духи жаждут отмщения!!!».

В ту же секунду его самолет потерял управление и пролетев в нескольких метрах от минарета рухнул на камни сразу за городской стеной. Мощный взрыв потряс окрестности Самарры.

Остальные американские самолеты постигла та же судьба. Увидев на экранах мониторов изображение двух имамов, испуганные летчики немедленно повернули на базу, но было поздно. Неведомая сила сталкивала самолеты в воздухе или бросала их на землю, где они взрывались и догорали в песках. За несколько минут от эскадрильи F–16 не осталось ни одного самолета.

Уничтожив первых американцев в открытом бою, Гризов вошел во вкус и вдруг ощутил, что он не один. И в эфире, и в небе над Ираком. Он вдруг ясно почувствовал энергетическую мощь своего покровителя, но также ясно ощутил и мощь черного посланника из–за океана, который теперь видел его отчетливо во всех направлениях. Оставалось принимать бой и помериться силами.

– Один раз я тебя пожалел, – прошептал Гризов, – больше этого не будет.

И небо над Ираком озарилось вспышкой сверхновой звезды. Точнее сотен звезд. Это возникли из ниоткуда боевые самолеты российского производства, «Миги» и «Сухие», с эмблемой неизвестной армии на фюзеляже, – кривой меч на зеленом круге, – и разлетелись в разные стороны. Каждый из них знал, что должен делать. В каждом из них была астральная оболочка Гризова, а вместе они были единым телом. Интернациональная помощь началась.

– Рушди, – воззвал Гризов, – Пора выходить из подземелий. Выводи своих гномов.

Очередной душное утро в Ираке полковник четвертой танковой бригады оккупационной армии США Генри Джеферсон, по прозвищу «Джефф», в очередной раз начал со штатного нагоняя своему нерадивому помощнику Питеру Остину, а закончить решил проверкой блокпоста на границе охраняемой территории на южной оконечности Мосула.

Нагоняй полагался за то, что Остин, отвечавший за техническое состояние танковой бригады, так и не смог за целый месяц починить десять танков «Абрамс» подбитых еще во время восстания этих фанатиков–аборигенов из армии Мухтады Ассадра. Восстание, неожиданно охватившее многие подконтрольные оккупационной армии территории и города, вроде бы закончилось и перешло в фазу вялотекущего процесса с периодическими обострениями. Хотя крови эти аборигены попортили немало и еще продолжали портить.

Генри Джеферсон никак не мог взять в толк, что собственно не хватает этим бедуинам. Им же английскими языком с американским акцентом объясняют: Мы вас освободили от диктатора! Очень скоро у вас появятся все атрибуты свободной жизни: «Кока–Кола», игорные и публичные дома, порнография, модные журналы, джинсы, наши машины и компьютеры. Самим ничего делать не надо, только ходи в магазин и покупай. Живи да радуйся! А они в тебя из гранатомета. Генри Джеферсон искренне не понимал этих отсталых иракцев. Нет, как просвещенный военным училищем человек, он допускал, что где–то могут жить не так как в родной Америке. Но это означало только одно, – все эти места следовало зачистить и перестроить на американский лад. Гармония мира не знает границ.

Пообещав размякшему от жары Питеру Остину все муки ада за отсутствие прогресса в деле починки танков, Джеферсон сел в бронированный «Хаммер» с пятью солдатами и в сопровождении еще одного джипа охранения отправился на окраину Мосула. Проезжая по убогим выжженным солнцем улицам городка, полуразрушенного давними бомбардировками, полковник думал о том, как вообще здесь могут жить люди без кондиционеров и горячей воды. Нет, здесь, решительно следовало все перестроить на нормальный лад. Прежде всего, снести мечети, которые Джеферсона просто раздражали. Глядя на них, он с упоением вспоминал диснеевского вида храмы родного города мормонов в штате Юта. Правда, в мормонах Генри пробыл недолго. Находясь уже в военном училище, на первом курсе он познакомился с ловцами душ из секты почитавшей Хаббарда. Вот, где он познал настоящее откровение. Там ему быстро объяснили, в чем его слабости, а в чем призвание. Оказалось, что на религии можно неплохо подзаработать. А рассчитывая на помощь могущественного братства, быстро сделать себе карьеру в любой области. Надо только периодически проходить проверку на детекторе лжи, вовремя стучать на своих товарищей, попытавшихся отколоться и собирать компромат на остальных членов секты. Особенно, на известных всему миру людей, а таких было не мало: Том Круз, Джон Траволта, добрый десяток голливудских продюсеров, известные промышленники, юристы, банкиры, ну и, само собой, тысячи фигурок поменьше. И тогда будущее обеспечено, ибо братство было очень богатым. А поскольку деньги для американца, – это святое, то Генри Джеферсон, не долго думая, стал его членом и начал быстро продвигаться по службе. И даже здесь в Ираке он выполнял не только свои видимые всем обязанности. Ибо у братства имелись и более высокие, нежели облагодетельствование простых членов секты, задачи.

Подъехав к блокпосту, на котором плавились от жары пять окрашенных в песочные цвет танков «Абрамс» и двадцать морпехов, Генри Джеферсон спрыгнул из машины на раскаленный асфальт разбитого шоссе и принял доклад от лейтенанта Корди, командовавшего этим местом.

– Сэр, – отрапортовал бравый Корди, американец итальянского происхождения, стоя спиной к шлагбауму, преграждавшему путь на Мосул, – За прошедшие сутки ничего существенного не случилось.

– Повстанцы уже давно не беспокоят? – деловито уточнил Генри Джеферсон изучавший смуглую физиономию лейтенанта. Ему не нравились итальянцы, но вслух пока он об этом сказать не мог. Пока еще не он был главным в армии.

– Давно, сэр, – отчеканил лейтенант, – Думаю, что почти всех мы уничтожили еще месяц назад, а остальные наложили в штаны и теперь будут сидеть смирно. У них нет шансов.

– Вы уверены? – снова переспросил Генри Джеферсон, – как охраняется блокпост?

– Уверен, сэр. Пост охраняется отлично. Наши танки, – лучшие в мире. Здесь никто не пройдет без моего разрешения, сэр.

– Отлично, Корди, – полковник отечески похлопал его по плечу, – продолжайте службу.

– Разрешите спросить, сэр, – лицо лейтенанта приняло озабоченный вид.

– Да, лейтенант.

– Это правда, что мы скоро уйдем и оставим Ирак местным властям?

Генри Джеферсон замолчал. Он как раз работал над этим вопросом по своей линии.

– Политики решили, что так. Мне лично это не по душе. Иначе, за что полегли наши ребята? Но мы военные. Мы выполняем приказы. Ведь так, лейтенант?

– Так точно, сэр! – рявкнул Корди.

– И если поступит приказ оставаться здесь до тех пор, пока не будет установлен полный порядок,…новый порядок, вы выполните его лейтенант?

– Так точно, сэр! – рявкнул Корди еще громче, – почту за честь.

– Отлично, Корди, – повторил полковник, улыбнувшись, – Отлично.

В этот момент его внимание привлек столб пыли, внезапно поднявшийся над горизонтом. Генри Джеферсон поднял висевший на груди бинокль и не поверил своим глазам: по шоссе шла колонна танков «Абрамс» раскрашенная в песочный цвет, но на бортах и башнях красовалась эмблема неизвестной армии «кривой мечь на зеленом круге».

– Это еще что такое? – пробормотал Генри, продолжая разглядывать в бинокль колонну приближавшихся танков, – что это за бригада? Откуда они здесь?

Морпехи насторожились. Прижав винтовки к груди, они также впились глазами в ползущую на них армаду. Колонна танков двигалась быстро. Едва показавшись из–за холма, она уже подошла к блокпосту на расстояние меньше километра, а конца её невозможно было разглядеть по–прежнему. С виду танки были американские, никаких сомнений, вот только эмблема.

Неожиданно головной танк повернул башню в направлении блокпоста американских морпехов и дал залп. Выпущенный снаряд угодил в крайний «Абрамс», защищавший своим корпусом пост слева. Попадание было точным. Раздался чудовищной силы взрыв, от которого американскому танку оторвало башню и сбросило на песок, превратив в кровавую кашу трех стоявших рядом морпехов.

Приближавшиеся танки развернулись строем для атаки и охватили подступы к Мосулу в полукольцо, подняв позади себя песчаную бурю. А Генри Джеферсон все стоял, как парализованный, не веря своим глазам: американские танки атаковали свои позиции. Что за чушь! Раздался новый залп сразу их нескольких орудий. Взрывом снесло будку КПП и перевернуло еще один «Абрамс».

– Защищайте, позицию! – крикнул пришедший, наконец, в себя Джеферсон лейтенанту, – это повстанцы!

А сам, пригнувшись, бросился к стоявшему поодаль штабному «Хаммеру».

– Гони в штаб бригады! – крикнул Генри Джеферсон шоферу.

Шофер успел сделать половину разворота на шоссе, когда очередной залп приближавшейся танковой армады накрыл обе бронемашины. На том месте, где только что был джип с телом полковника американской армии Генри Джеферсона, теперь дымилась огромная воронка.

Через десять минут, перемолов гусеницами блокпост американцев, в Мосул с юга вошла танковая армада под знаменем Рушди. Вторая колонна танков вошла в него с севера. Оставшиеся американские части сдались без боя. Город был захвачен всего за пару часов.

В лагере морпехов на берегу Эн–Наджефа, царил полный покой. После вчерашней пивной вечеринки с танкистами, также расположившимися на этой базе, сержант морской пехоты Джиг Бронсон, еле продрал глаза. Быстро сообразив, почему он это сделал, сержант вскочил с койки, выбежал из палатки и направился к полуразрушенной мечети, в которой вся база справляла нужду, когда солдатам было лень дойти до биотуалетов, расположенных в дальнем конце базы рядом со штабом.

Джиг быстро прошмыгнул мимо ребят из патруля с винтовками и банками пива в руках, с ужасом взглянув на пиво. Морпехи фотографировались между силуэтами бронированных «Абрамсов» с зачехленными орудиями.

– Эй, Джиг, – окликнул его дин из морпехов, – хорошо вчера погуляли!

Сержант только кивнул в ответ, осветив путь вымученной улыбкой. Оставив, наконец, за спиной пристань и заросший тростником берег, два ряда танков и бронемашин, Джиг приблизился к цели своей вылазки: впереди виднелась полуразрушенная мечеть. Собственно о том, что это мечеть, Джиг не догадывался. Для него, простого чернокожего паренька из Луизианы, это был заброшенный дом с башнями и круглыми крышами.

Сержант скрылся в нем и только начал с облегчением сливать из себя ненужную в организме жидкость, как в небе раздался какой–то нарастающий гул. Сделав свое дело, Джиг вышел на открытое пространство и поднял голову вверх, чтобы увидеть источник шума, похожий на вой турбин самолетов.

Это и были самолеты, только не американские. С противоположного берега Евфрата заходило целое звено «Мигов». Джиг был хорошим солдатом и сразу опознал самолеты потенциального противника, о которых ему когда–то рассказывали в учебке. Это были определенно «Миги». Только вот откуда им здесь взяться? Все иракские ВВС были давным–давно уничтожены, еще на своих аэродромах. Никто из местных пилотов и подняться в воздух не успел, как все уже было кончено.

Но «Миги» были. Более того, они заходили для нанесения удара. Джиг смотрел на все это, как зачарованный. До сих пор, даже попав в Ирак, он наблюдал авианалеты только своих самолетов на позиции арабов, да и то чаще по телевизору. А теперь, нарушив привычный ход вещей, «Миги» сверкнув на солнце плоскостями, открыли огонь по военной базе США, стоявшей на берегу реки у захваченного Эн–Наджефа.

После первого залпа, от пирса и пришвартованного к нему катера охранения не осталось ничего. На этом месте до самого неба на глазах у изумленного сержанта мгновенно вырос мощный столб воды. Второй самолет уничтожил сразу несколько танков, находившихся поблизости от бывшего пирса. «Абрамсы» едва не разрывало на части прямым попаданием ракет, подбрасывало вверх, срывало башни, опрокидывало вверх гусеницами и зарывало в песок. Третий «Миг» превратил в груду искореженного металла несколько «Хаммеров». Четвертый нанес удар по штабу, где сейчас как раз проводили совещание высшие офицеры. Пятый накрыл веером разлетевшихся ракет сразу все казармы с морскими пехотинцами и личным составом танкистов. Меньше чем за пять минут военная база США в городе Эн–Наджеф перестала существовать. На ее месте осталось только перепаханное ракетами пространство.

А чернокожий паренек из Луизианы, чудом уцелевший в этой мясорубке, все стоял и смотрел на разверзшееся перед ним поле смерти.

Пулеметный расчет из трех человек, во главе с сержантом Старски, расположенный на крыше гостиницы «Аль–Рашид» в центре Багдада, уже полчаса не мог установить связь со своим командованием, находившимся на десятом этаже той же гостиницы.

– Шит! – сплюнул сквозь зубы Старски, ожесточенно встряхнув рацию, – эта железяка отказывается работать на такой жаре.

– Сэр, наверное, просто сели батарейки, – попытался успокоить командира один из солдат.

– Слушай задание, Мики, – решил, наконец, сержант, – пойдешь к начальству и доложишь, что мы уже полчаса наблюдаем какие–то странные перемещения арабов внизу на площади перед гостиницей и на соседних улицах. Похоже, они собираются что–то штурмовать, у них в руках есть оружие. Скажи, что нужно вызвать на всякий случай подкрепление.

– Понял, сэр, – Мики козырнул и исчез в люке, ведущем на пожарную лестницу.

Не успел он это сделать, как второй солдат указал вниз на прилегавшую к гостинице «Аль–Рашид» улицу и сказал:

– Сэр, смотрите, появились какие–то танки.

Сержант Старски поднес к глазам бинокль и с удивлением присвистнул. Мимо отеля, по направлению к мосту через Тигр, проходила колонна русских танков «Т–80» со странной эмблемой на башне. Даже с такого расстояния в бинокль был отчетливо виден кривой мечь на зеленом круге. Ничего не понимая, Старски перевел взгляд на соседнюю улицу, где располагался рынок и увидел страшную сцену: разъяренная толпа арабов перевернула бронемашину и терзала тела четырех американских солдат. Тогда он поднял бинокль чуть выше и посмотрел на набережную реки. Все мосты были захвачены вооруженными иракскими патрулями. На каждом из них стол русский танк с неизвестной эмблемой, вокруг которого танцевали арабы с автоматами.

– А где же наши? – растеряно, пробормотал сержант себе под нос.

В этот момент снизу раздался громкий скрежет. Старски снова прильнул к биноклю и увидел, как последний танк из проходящей колонны таранил попавшийся ему на дороге «Хаммер» и сбросил его в реку. Затем танк сдал назад, словно собираясь продолжить движение, но вместо этого неожиданно застыл на месте. Его башня описала полукруг, а пушка начала подниматься высоко вверх. Через несколько секунд Старски отчетливо разглядел в бинокль жерло этой пушки, которое теперь смотрело прямо на крышу гостиницы «Аль–Рашид».

– Ничего не понимаю, – снова проговорил сержант, – А где же наши?

Больше он ничего не успел сказать. Точным попаданием пулеметный расчет был мгновенно снесен с крыши гостиницы.

За свои пятнадцать лет службе Её Величества королевы Великобритании майор морской пехоты Гамильтон повидал не мало. Но один штурм приграничного иракского городка Умм–Каср, который был взят британскими морпехами в самом начале последней компании в Ираке, стоил многого. Сколько боевых товарищей там полегло, Гамильтон уже никогда не забудет. Не ожидая сильного сопротивления, на рассвете английские морские пехотинцы высадились на побережье и были мгновенно переброшены под Умм–Каср, атаковав его с хода. Гамильтон надеялся уже к вечеру водрузить флаг Британии над главной мечетью города, но он ошибся. Арабы оказали ожесточенное сопротивления, словно им отступать было не куда, но было за что бороться. Дрались они страшно, майор никогда не видел, чтобы арабы так дрались за нефть. Ему и в голову не пришло тогда, что они дрались за родину.

Но Британия славится своими солдатами и моряками. В конце концов, несчастный городок был взят, и настала очередь Басры, через которую Хусейн качал свою нефть в обмен на продовольствие. Гамильтон справился и с этой задачей и теперь, вот уже почти год, исполнял нудные обязанности военного коменданта Басры. Ирак был подавлен. Армия уничтожена, Хусейн попал в плен, где его изучали как подопытного кролика. За спиной в заливе стоял на рейде американский флот и несколько английских кораблей. Опасаться было нечего и майор заскучал. Его снова тянуло в самое пекло. Хотелось разнообразить жизнь приключениями. И когда ему сообщили, что к Басре, форсировав реку, приближается танковый корпус неизвестного происхождения, он даже немного обрадовался, немедленно приказав выслать навстречу разведчиков и уточнить, что нужно американцам здесь, на уже давно подконтрольной территории. Однако, разведчики не смогли войти в контакт с командирами танкового соединения, и лишь успели сообщить, что это английские танки «Челленджер», после чего связь с ними неожиданно прервалась.

Заинтригованный решением собственного командования отправить в Басру подкрепление, не сообщив даже ему, Гамильтон направился на встречу колонне танков лично. Однако, когда прибыл на место встречи, на подступах к городу уже шел бой. «Челленджеры», мощным ударом прорвав оборонительные рубежи английских морпехов, поначалу принявших их за своих, уже кромсали улицы Басры сметая все на своем пути. Штабная бронемашина, в которой ехал Гамильтон, была подбита точным выстрелом из миномета, установленного на башне выскочившего из–за поворота навстречу «Челленджера». Джип опрокинулся на бок, а оглушенный, но еще живой, майор морской пехоты, молча смотрел, как его давит танк английского производства. Последней мыслью Гамильтона было «Черт побери, мы делаем хорошие танки».

Опрокинув англичан и американцев в персидский залив в районе Басры, войска Рушди повернули на юг и сходу вторглись в пределы Кувейта, отвоевывая вновь некогда захваченные земли цветущего государства. На севере Ирака, освободив Мосул, танки с кривым мечом на зеленом фоне, взрезав оборону, на радость курдам вошли в пределы Турции. Никто не может безнаказанно дружить с «НАТО».

Уже целый час адмирал Гарри Уинслоу, находившийся на борту атомного авианосца «Джордж Вашингтон» принимал с побережья панические доклады, от которых его седые волосы с каждой минутой все отчетливее вставали дыбом. Уинслоу командовал ударной авианосной группой ВМФ США, запиравшей Персидский залив от проникновения нежелательных гостей. В группу, кроме авианосца, способного нести девять эскадрилий самолетов ударного типа F/A–18 и F–16, а также пятнадцать вертолетов, входило два ракетных крейсера, эсминец и атомная подводная лодка класса «Морской волк», необходимая для защиты от подводных атак на авианосец. Гарри Уинслоу не опасался морских атак, поскольку атаковать с моря, а тем более из–под воды было просто некому, арабы на это не способны, но устав есть устав. Подводная лодка должна присутствовать в составе охранения.

Сейчас, однако, на море было тихо, чего нельзя было сказать о положении на оккупированной территории Ирака. До сегодняшнего дня там все было спокойно. К периодическим нападениям на патрули и взрывам грузовиков Гарри Уинслоу относился как к мелкому хулиганству, не достойному вмешательства военного флота. Его задачей было, – заблокировать Персидский залив, всех впускать и никого не выпускать, кроме американских танкеров, до краев заполненных трофейной иракской нефтью. Каждый из этих танкеров обогащал Америку на миллиарды долларов за один рейс.

Но сегодня утром все изменилось. Со всех концов Ирака в штаб оккупационного командования, расположенный на авианосце «Джордж Вашингтон» стали поступать сообщения о нападениях неизвестной армии на американские блокпосты, военные базы и целые города. Буквально за один день ситуация до неузнаваемости переменилась. Невесть откуда появившаяся армия иракцев атаковала и захватила большинство городов, где американцы хозяйничали уже больше года. Не помогало ни танковое охранение, ни ответные авиаудары истребителей и штурмовиков. По земле Ирака в разные стороны катились неудержимым валом танковые армады неизвестного противника, а в небе над страной господствовали его самолеты, уничтожая любые летательные аппараты ВВС США, попытавшиеся встать на пути повстанцев. Космическая система слежения Nawstar вышла из строя, все запасные спутниковые системы тоже отказали. Армия мгновенно ослепла и оглохла. К обеду продолжали работать только радары ближнего обнаружения кораблей и радиосвязь с несколькими подразделениями на территории южного Ирака и Кувейта.

Читая поступавшие в штаб сводки, Гарри Уинслоу не мог взять в толк, откуда появилась эта армия возмездия, ведь еще вчера все шло так хорошо: танкеры выкачивали и увозили нефть, а свободолюбивые арабы спокойно жили под железной рукой США. Все было ОК. Уинслоу был образованным человеком и знал многое о прошлом земель Междуречья, поэтому не очень удивился мысли, которая вскоре пришла ему голову: «Неужели это наказание за все, что мы здесь натворили?»

К вечеру повстанцы вышли на побережье и вторглись в Кувейт. Уинслоу послал на помощь армии три эскадрильи F/A–18. Связь с пилотами пропала почти сразу после вылета. Никто из них не вернулся на авианосец. Скоро стало понятно, что Кувейт снова захвачен врагом.

По прежнему ничего не понимая, адмирал по секретному каналу связался с президентом (к счастью этот канал еще работал) и получил разрешения провести атомную бомбардировку Багдада, а по крупнейшим городам восставшего Ирака применить ракетное оружие по плану «В». Едва успев отдать распоряжение готовить авиаудар по Багдаду, Гарри Уинслоу получил сообщение от операторов бортовой РЛС о том, что к авианосцу и кораблям сопровождения в Персидском заливе со стороны Ирака приближается армада самолетов неизвестного противника. Удалось определить, что в воздухе не меньше пятидесяти целей. «О Господи, – подумал умудренный опытом адмирал, – Пронеси. Второй «Перл–Харбор» мне не пережить».

– Приготовится к отражению атаки, – приказал адмирал, – поднять в воздух все самолеты. Кораблям охранения обеспечить огневое прикрытие.

Разбросав свою астральную оболочку по десяткам «Мигов» и «Сухих» и оставив позади береговую линию Кувейта, Гризов с удовольствием распростерся над теплыми водами Персидского залива и рассматривал сквозь множество прицелов высокий борт авианосца «Джордж Вашингтон». Вся остальная военно–морская шушера его интересовала гораздо меньше. Ибо, какой же русский летчик не мечтает утопить американский авианосец…

«Джордж Вашингтон» приближался. Американские корабли блокировали самую узкую часть Персидского залива, которая называлась Ормузский пролив. Армада Гризова миновала над морем Бахрейн, Катар и Объединенные Арабские Эмираты, оставив их справа по курсу, приблизившись к своей цели. В это мгновение Гризов уже знал, что победил. Дух Бергмозера покинул американцев под его ударами и вытек в другое пространство. Антон его выгнал, вытеснил собой. Куда, Гризов собирался разузнать чуть позже, а пока следовало навсегда разобраться с гордостью американского флота.

Ему на встречу, один за другим, взлетали американские истребители, пытаясь отразить нападение. Корабли охранения открыли ракетный и артиллерийский огонь. В воздухе запахло смертью. Но что они могли сделать с русским духом. Самолеты противника просто разрывало на части, когда они пытались атаковать надвигавшуюся армаду. Когда возвышавшийся над волнами борт авианосца «Джордж Вашингтон» оказался уже совсем близко, Гризов вдруг неожиданно для себя заорал, что было сил, отозвавшись на всех радиоточках планеты:

– Б–А–Н–З–А–А–А–Й!!!

И бросился на авианосец. Его самолеты, как осы, ужалили эту громаду сразу в сотнях болевых точек. Русские ракеты впились в броню американского корабля. Прогрызли в ней дыры. Огромный корабль, мастодонт, казавшийся неуязвимым, вздрогнул. На его палубе и в трюмах начался пожар. То тут, то там, из прорванной броневой обшивки вырывались наружу языки пламени, словно внутри готовилось какое–то адское варево.

Гризов нанес второй сокрушительный удар. Новая волна самолетов накрыла раненый авианосец ракетной сетью. После серии взрывов, уничтоживших часть взлетной полосы на палубе и надстроек, «Джордж Вашингтон» накренился. Искореженные самолеты, из тех, что не успели взлететь, рушились с высокого борта корабля в море, оставляя за собой яркий огненный след, словно кометы.

Пытаясь спастись, авианосец дал задний ход, чтобы выйти из пролива на открытую воду, где было больше места для маневра, но зацепил килем мель возле мыса и намертво сел. Третья ударная волна Гризова заставила отколоться носовую часть охваченного пламенем авианосца. Вода хлынула в трюмы. «Джордж Вашингтон» перевернулся и мгновенно затонул, перегородив собою выход из Персидского залива всем кораблям охранения с которыми Гризов расправился за десять минут. Этой участи избежала только подводная лодка класса «Морской волк». Гризов изменил цели, введенные в её бортовые компьютеры крылатых ракет. Лодка сопровождала до берегов США десять танкеров с иракской нефтью, а затем потопила их одним ракетным залпом, устроив в десяти портах атлантического побережья экологическую катастрофу. Антон решил, что американцам следует ощутить на своей шкуре, что такое горящая нефть и зажаренные в ней птицы.

Глава 21. Достигающий облаков

Вернувшись из командировки, Гризов каждый день почти целую неделю вылеживал с книгой по несколько часов на берегу Финского залива в районе Зеленогорска, загорая и стараясь оттянутся по полной программе. Вечера проводил с друзьями, у которых и жил. Экватор пройден, сессия сдана, можно и расслабиться. Жизнь опять потянулась размеренно и чудесно.

Однако память на этот раз никуда не пропала. Он по–прежнему знал, кто он и в каком измерении может существовать, кроме этого. Оставаясь телом на пляже под Питером, энергетической оболочкой Антон продолжал ощущать колебания мира. А были они далеко не везде положительными.

Успокоив ситуацию в Ираке, выбив американцев из Кувейта, он вернул войска Рушди в прежние границы. Турция, потрясенная сначала атакой и захватом своих крайних территорий, а затем их неожиданным возвратом со стороны Ирака, крепко задумалась над выходом из альянса. С соседями по карте лучше дружить.

Пропавшую эскадрилью «Су–35» Антон, в конце концов, ощутил. Но не в Корее, где ожидал больше всего от генерала Чжоу, который оказался одной из оболочек многоликого Бергмозера. А в Китае, на просторах маньчжурской равнины, неподалеку от городка Шеньян. Русские летчики находились в плену, но ещё были живы. Это давало шанс их спасти. Прощать Бергмозеру их пленение было нельзя, также как и ненужную смерть Лели.

Спецназовцы благополучно выбрались из Ирака в Иран. Вовремя доставили по назначению свой груз на родину. Одним из своих тел, Гризов проделал этот путь вместе с ними. Фотоснимки с кадрами съемки убийства американскими солдатами собственных женщин и русской журналистки обошли все газеты и телеканалы мира, наделав много шума. А поскольку американцы к тому времени уже покинули Ирак, все это настигло администрацию Буша на его территории. Закон маятника. Курс доллара стремительно обрушился вниз, предвещая катаклизмы и народные волнения в американской империи.

Сам Бергмозер, судя по следам энергетической грязи, протянувшихся из Ирака в Афганистан, Пакистан, Китай и обе Кореи, утек в эти отдаленные районы, и затаился там, словно ожидая Гризова для последней встречи. Судя по сводкам новостей, что–то там назревало. Быстро росло и уже начинало копошиться. Кроме того, как узнал Гризов, проникнув эфирным духом в секретную систему связи США, группировка американских кораблей уже вышла в район восточно–китайского моря для поддержки наземной операции. Следовало во всем этом разобраться. По возможности окончательно.

Гризов отложил книгу и, перевернувшись на покрывале, посмотрел на медленно падавшее за горизонт солнце. Морской ветерок пригнал запахи йода, приятно пощекотав ноздри. Волна за волной с шумом накатывала на берег. Антон перевел взгляд вверх. Там, очень высоко по неведомым маршрутам плыли кучевые облака.

«Интересно, – подумал Гризов, – правда, что древние люди когда–то пытались построить огромную башню, чтобы достичь этой неземной красоты, а их рассеяли за это по миру»? И, немного подумав, сам себе ответил «Охотно верю».

Оглавление

Эфирный оборотень

  Глава 1. Стражи воздушных рубежей

  Глава 2. US Air Force

  Глава 3. Сны младшего сержанта

  Глава 4. Операция «Карающий меч»

  Глава 5. Сюрпризы начинаются

  Глава 6. Подарок для Саддама

  Глава 7. Генералы играют в шахматы

  Глава 8. Пропавшие бомбардировщики

  Глава 9. О пользе алкоголя на боевом дежурстве

  Глава 10. Черный полковник

  Глава 11. Последний полет

По ту сторону смерти

  Глава 1. Крейсер «Изумруд»

  Глава 2. В небе «Красный барон»

  Глава 3. Бак пробит, хвост горит…

  Глава 4. Особая миссия

  Глава 5. Дениц всегда любил хорошую шутку

  Глава 6. Когда наступает десятая жизнь

  Глава 7. Новая миссия

  Глава 8. Отряд специального назначения

  Глава 9. Кавказ

  Глава 10. Ночной штурм

  Глава 11. Двойной капкан

  Глава 12. Ледник тает, блин…

  Глава 13. Последний бой, он, черт возьми, последний

  Глава 14. Охота на «Тирпиц»

  Глава 15. Конвой смертников

  Глава 16. Теплый прием

  Глава 17. Тайное вторжение

  Глава 18. Катастрофа за катастрофой

  Глава 19. Кома с японскими мотивами

  Глава 20. «Культиватор грез»

  Глава 21. Желтая папка

  Глава 22. Сектанты против вампиров

  Глава 23. Полковник делает ход

  Глава 24. Атака с того света

  Глава 25. Конец купола злобы

  Глава 26. Колпаков, как последняя точка

Покровители

  Глава 1. Экватор

  Глава 2. Можно курить бамбук

  Глава 3. Ночные бомбардировщики

  Глава 4. Багдадский халифат под контролем

  Глава 5. Багдад. Миссия начинается

  Глава 6. Случайный свидетель

  Глава 7. Смерть мародерам

  Глава 8. Гризов в ящике

  Глава 9. Идем на юг

  Глава 10. Дорога на Эн–Наджеф

  Глава 11. Вавилон позади

  Глава 12. Сквозь пустыню

  Глава 13. Странный объект

  Глава 15. Подземный город ассасинов

  Глава 15. Река времен

  Глава 16. Путь воды

  Глава 17. Горячая поверхность

  Глава 18. Башня Воспоминаний

  Глава 19. Недалеко от Самарры

  Глава 20. Трепет камней

  Глава 21. Достигающий облаков Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg