«Бремя Воина»

Агрессивные расы не имеют будущего.

(Первый закон выживания Омни)

Глава 1

Камень стены был холодным и шероховатым.

Ладонь Германа онемела, но он продолжал стоять, опи­раясь обеими руками о край бойницы. Взгляд молодого человека, прикованный к огромному космическому кораблю, который только что опустился на площадку перед замком, выражал глубокую неприязнь. И все же он был слишком горд, чтобы дать выход таящимся внутри чувствам.

Поднявшийся еще с утра холодный ветер сильным порывом поколебал истекавшее от корабля марево перегретого воздуха, отогнал остатки дыма от раскаленной обшивки и, запутавшись в тяжелом полотнище, несколько раз хлопнул складками родового вымпела, свисающего над воротами замка.

Они никогда не предупреждали о своих визитах.

Герман знал, что должен быть приветлив и сдержан, как подобает настоящему Джоргу – Воину человеческой расы. Но при виде первого появившегося на ступенях трапа существа, словно тень возникшего из глубин космического корабля, его невольно передернуло.

Гуманоид был высок и отлично сложен, его глаза, глубоко посаженные и разнесенные чуть дальше друг от друга, чем это привычно для человека, смотрели пронзительно и вызывающе. Лысый от рождения череп сверкал, отражая солнечные блики, а серый, отливающий сталью оттенок кожи его лица, казалось, излучает злобную надменность.

Герман не торопился, продолжая наблюдать. Это был еще не Хозяин, а лишь слуга. Клон, выращенный в баке инкубатора.

Серокожие бойцы один за другим появлялись на ступенях трапа, занимая позиции по обе стороны от прохода. Их вызывающие взгляды могли задеть кого угодно, но только не молодого Джорга, который был умен в той же мере, что и горд. Однажды пообщавшись с серокожими клонами, он раз и навсегда усвоил, что за этими копиями хозяев не стоит ровным счетом ничего, кроме тупого подчинения чуждой воле. Они были солдатами – пушечным мясом, и не более.

Наконец из мрачных корабельных глубин показался сам Омни.

Герман ненавидел такие дни, хотя давно надо было бы привыкнуть и к внезапности подобных посещений, и к тем неизбежным потерям, которые следовали за каждым прилетом незваных гостей… Их появление означало, что хозяевам космоса опять понадобились услуги людей. Порой он просто недоумевал – почему их, в конце концов, не оставят в покое? Разве мало могущества у этих созданий, чтобы прибегать к услугам жалких, бренных существ?

Ответ крылся где-то за порогом его понимания.

Омни был высок, на целую голову выше своих солдат, и Герман уже в который раз поймал себя на мысли, что, встав рядом с ним, будет вынужден поднимать голову, заглядывая в глаза визитера во время общения.

Что ж… Чему быть, тому не миновать.

Резко отняв руки от холодного камня стены, он повернулся и легкой поступью сбежал по винтовой лестнице.

Он знал, какую услугу оказывают Омни остаткам человеческой расы, и был готов отдать причитающуюся им плату.

Так было и так будет. Вечно. Вне зависимости от его желаний, ибо этим серокожим существам принадлежало все: весь космос, все планеты, все жизни. Они были богами, живущими среди смертных, и этим, по сути, сказано все…

Го (так для человеческого уха звучало имя существа, появившегося из люка космического корабля) несколько секунд стоял на верхней ступени трапа, глядя, как ветер лениво колышет тяжелое полотнище родового вымпела.

«Странные существа эти люди… – подумалось ему. – Как можно ставить выше самого себя обычный кусок материи?»

Некоторые людские понятия не были подвластны даже древнему разуму Омни.

Завершив созерцание окрестностей, он сошел по ступенькам, ступив на мягкую ковровую дорожку, которая тянулась от трапа к воротам замка.

Герман ждал, почтительно склонив голову.

– Приветствую тебя, Великий Омни! – вытолкнул он сквозь зубы формулировку приветствия.

Го остановился, посмотрев сверху вниз на хозяина замка, при этом его безволосая бровь над правым глазом чуть приподнялась, обозначив складку кожи.

– Сегодня будет большая охота, – спокойно произнес он. – Наши друзья с иных миров, оказывается, помнят твою расу, человек, и они пожелали увидеть, как мы поддерживаем ваш род. К тому же они прекрасно осведомлены, насколько вы агрессивны…

Герман посмотрел на Омни, и в его глазах отразилось недоумение.

– Я не знаю, что такое «охота», – после некоторого колебания сознался он.

Го сначала нахмурился, а потом снисходительно пояснил:

– Одно существо убегает, а другое догоняет его, чтобы убить. Все просто, как видишь.

Герман кивнул. Высказаться проще действительно было невозможно.

– Наши друзья с Рогрика желают принять участие в этой забаве.

– Да, – склонив голову, произнес Герман, зная: что бы ни затеял Омни – значит, тому быть. Сопротивляться, вы­казывая неповиновение, бесполезно. В конце концов, пришельцы слишком добры к людям, чтобы он по каким-то личным убеждениям мог позволить себе сломать сложившиеся взаимоотношения между расой Омни и их приемышами, осиротевшими, лишенными возможности продолжить свой род существами, которых в Галактике принято называть людьми.

– Да, – уже более твердо повторил он, желая поставить точку, скорее для себя, чем для Го. – Кто будет исполнять роли?

Омни поморщился, при этом складки кожи на его лице проявились еще заметней.

– Не роли, человек. Это не будет спектаклем. Наши друзья с Рогрика – квазианцы, а они не признают игры. Бой смертельных врагов – что может быть приятнее для них, а?

Герман понял, что вопрос, прозвучавший в интонациях Омни, адресован ему, и ответил:

– Ничего.

Он знал квазианцев, против которых ему и его людям приходилось сражаться с оружием в руках. Омни были хитры. Они победили этих агрессивных тварей руками десятка различных галактических рас, в том числе и людей, особо отличившихся в недавно закончившейся войне. Можно сказать больше – именно человеческие формирования разгромили квазианцев. И те, вполне справедливо, ненавидели людей.

Но что за дипломатическую пакость задумал Го? – с тревогой подумал Герман.

Ответ не заставил себя долго ждать.

– Ты ведь знаешь, кто уничтожил колонии людей? – спросил Омни, неторопливо шагая по мягкой дорожке к воротам замка.

Знал ли это Герман? Да, несомненно, хотя данное знание, как он подозревал, было передано первым человеческим клонам самими Омни. Землю и несколько близлежащих к Солнечной системе колоний, которые успело основать человечество за время своей недолгой экспансии, погубили форкарсиане.

– Двойная звезда Форкар-Сиан была взорвана, а вместе со своими Солнцами сгорели и форкарсиане, – без колебаний в голосе ответил Герман.

– Правильно, – подтвердил Го. – Но ведь Земля тоже превратилась в радиоактивный прах, не так ли?

– Так, – сквозь зубы вытолкнул Герман, который никогда не видел ни родины человечества, ни оставшегося от нее праха, но все же тоска и ненависть кипели в нем с самого раннего детства, внушенные теми немногими материаль­ными свидетельствами былого, которые хранились, как святыни…

– А ты живешь, воин, – назидательно напомнил ему Омни, прервав тяжелые мысли молодого человека.

– По милости Великих… – склонил тронутую ранней сединой голову Герман.

– Мне нравится твоя покладистость, человек… – Омни усмехнулся, чуть приподняв губу и обнажив ряд мощных плоских зубов, явно предназначенных для растирания растительной пищи. – Хоть ты и принадлежишь к дикому, воинственному и безрассудному народу, но, видимо, наш генетический отбор пошел на пользу вашим поколениям… – Он остановился и добавил, спрятав усмешку: – Мы возродили прах одного из форкарсиан, их воина, Ашанга. Теперь в твоей власти сражаться так, чтобы враг вашего рода не смог жить дальше. Это будет настоящая охота, Джорг.

Герман поднял голову и, прищурившись, без страха взглянул в глаза Го.

– Плата будет обычной? – спокойно осведомился он.

– Даже больше. – Омни опять усмехнулся. Насколько мог судить Герман, Го пребывал в прекрасном расположении духа. – Мы привезли четверых младенцев, можешь назначать церемонию на вечер.

– Четверых? – Герман как ни старался, но не смог скрыть своего удивления. – Но ведь только трое из нас расстались с жизнью в этом году… Я имею в виду тех, кто погиб, исполняя Долг Чести, – тут же поправил себя он и вопросительно посмотрел на Омни.

– Ты будешь четвертым, Герман, – не скрывая своего удовольствия от этой сцены, сообщил ему Го-Лоит и пояснил: – Вероятнее всего, ты умрешь, но твой труд будет вознагражден. Я позаботился об этом заранее. Ты доволен?

– Да, – склонил голову Герман.

На этот раз жест повиновения был искренним.

По его мнению, это было больше чем справедливо. А если вспомнить условия давнего договора, где значилось, что только определенное количество людей может существовать во Вселенной и младенцы доставляются на Джорг лишь по факту смерти одного из членов общины, то жест Го выглядел более чем благородно.

Это была щедрость со стороны Омни.

Увеличение их общины на одного человека, пусть такая пустяковая на первый взгляд, но победа над смертью, стоила любых усилий с его стороны.

Тем более что умирать Герман не собирался.

Ашанг, будь он поднят хоть из праха самого дьявола, не должен рассчитывать на это.

* * *

– Здравствуй, отец!

Герман затворил за собой скрипнувшую на петлях дверь, повернулся, по привычке беглым взглядом обежав помещение, в которое вошел, и облик молодого человека вдруг изменился. Взгляд потеплел, черты лица разгладились, утратив напряжение, словно само присутствие генетического прототипа гарантировало его от любой опасности.

Генетическим донором Германа являлся Джордан. Герман с детства помнил его таким – старым, будто росшее под стенами замка наполовину засохшее дерево. У бывшего предводителя общины людей не хватало руки и глаза, но ум оставался ясным. Герман знал, что сам Джордан тяжело переживает полученные увечья, но взгляд его единственного глаза всегда отличался живой проницательностью, а что до физических недостатков, то тут ситуация входила в разряд непоправимых, и виноваты в том были исключительно Омни.

Их законы запрещали людям применять любые импланты, даже сугубо биологические, не снабженные механикой, так что рубцы, шрамы и увечья являлись знаками пожизненными.

Джордан действительно был стар. Герман не знал, сколько ему лет, а сам отец никогда не заговаривал на тему прош­лого.

Он являлся генетическим донором для двух десятков зрелых воинов, которые к этому времени уже успели заслужить право на клонирование, – кто-то ценой собственной жизни, а кто-то и нет. Герман был самым молодым из генетических наследников лежавшего на широкой кровати у сводчатого окна человека.

– Привет, Герман… – негромко произнес Джордан. – Я видел, как садился корабль Омни. Что за пакость затеяли серокожие?

– Не пакость, отец, – ответил Герман, по привычке присаживаясь на край широкой кровати. – На этот раз – не пакость…

Он коротко изложил Джордану суть своего разговора с Го.

Старик сухо откашлялся. В последнее время его здорово мучила боль в груди.

– Что ж… – согласился он. – Еще один человек – это много. – Взгляд Джордана внезапно утратил свой блеск, единственный глаз потемнел, став мутным. Некоторое время Джордан о чем-то тяжело размышлял, а затем, вздохнув, добавил: – Ты мой лучший наследник… Последнее, что я успел сделать в этой жизни, – это получить право на твое рождение и воспитать нового предводителя для нашей общины. Ты должен понять – Го только кажется щедрым. – Взгляд старика стал колючим и жестким. – Он запомнил тебя во время битв с квазианцами. Ты, по его мнению, слишком умен и смел, чтобы жить. Поэтому он привез младенцев и клонировал Ашанга. Он надеется, что ты погибнешь, а дипломатическая суета с «друзьями с Рогрика» – это все чушь и блеф. Когда начало вашей схватки?

– Завтра утром.

Джордан посмотрел в окно, больше похожее на узкую, застекленную бойницу, и вдруг тихо, по-отечески произнес:

– Постарайся не оправдать его надежд, Герман.

(обратно)

Глава 2

Утро нового дня пришло под аккомпанемент тонкого, печального посвиста древесных червей.

Герман не знал, насколько должен быть чужд человеческому сознанию этот звук. Он никогда не слышал щебета птиц, и его слух привык именно к таким проявлениям природной жизни.

В комнате, где он жил, спартанская обстановка, традиционная для всех помещений небольшого города-крепости, нарушалась присутствием нескольких артефактов, свято хранимых из поколения в поколение.

Ими были обугленные, местами покореженные страницы из пластбумаги, явно собранные не из одного издания, а из разных, никак не относящихся друг к другу книг, часть раз­рушенного компьютера, который мертво взирал со стола выбитой глазницей своего монитора, да еще лежавшая особняком, на специальной подставке, тронутая огнем и временем стереофотография светловолосого существа с человеческими чертами лица.

Герман не знал, кем был этот человек.

Его имя оставалось загадкой, а черты лица, тонкие, хрупкие, казались совершенно нереальными в обрамлении длинных светлых волос.

Джордан, передавший эти реликвии Герману, когда тот в период войны с квазианцами возглавил редеющую в боях человеческую общину, упорно молчал о происхождении данного снимка. Однажды Герман попробовал завести разговор на эту тему, но старик оборвал его, пояснив, что ответит на все вопросы лишь в тот миг, когда жизнь начнет покидать его.

Герман тогда спросил: «Почему»?

Джордан лишь посмотрел на него с неизбывной, смертной тоской во взгляде и ответил:

– Существуют знания, несовместимые с понятием «жизнь». Эта ноша из тех, что становится лишь тяжелее, когда разделишь ее поровну, на всех.

Ограничившись таким туманным, совершенно непонятным Герману объяснением, старик замолчал и больше не возвращался к данной теме.

Молодому воину пришлось смириться.

Он уже привык к присутствию этого снимка. Просыпаясь утром, прежде чем дать повседневным заботам упасть на плечи тяжким грузом ответственности, он позволял своему разуму несколько секунд общения с этим странным существом.

Вот и сегодня, проснувшись, он встал, но, прежде чем подойти к аккуратно приготовленному накануне снаряжению, Герман на секунду задержался у своеобразного алтаря, взглянув на тонкие черты лица, словно мысленно просил:

«Будь сегодня со мной… Пусть этот взгляд не станет нашей последней встречей…»

Посмотрел и отвернулся, будто захлопнул дверь, затворив свой разум от тех эмоций, что пытались вторгнуться извне.

День наступал слишком ответственный, чтобы думать о чем бы то ни было, кроме предстоящей схватки с Ашангом.

Мысль о ненавистном насекомоподобном существе наполнила разум мутной, замешанной на нехороших, злых чувствах тревогой.

Ашанги являлись бойцовским вариантом расы форкар­сиан, то есть особями, генетически ориентированными исключительно на войну. Ашанга можно было ненавидеть, но нельзя было недооценивать или презирать как противника. Любой из них был равен человеку по своей ловкости, сообразительности и умению сражаться. Техникой они тоже управляли не хуже, чем любой из человеческих воинов. Наверное, поэтому столкновение двух абсолютно чуждых друг другу рас и привело к их полному взаимоистреблению.

Если бы не мудрые Омни, которые, обладая технологией клонирования, не погнушались собрать некоторые уцелевшие в космосе останки, то раса людей навсегда бы канула в Лету, оставив в память о себе лишь несколько обугленных планет.

Разумеется, Омни вырастили первых человеческих клонов не без собственных, далеко идущих замыслов. Империя серокожих существ раскинулась в огромном объеме пространства, вмещающем в себя десятки тысяч звездных миров, но далеко не все расы, самостоятельно развившиеся на отдельно взятых планетах, мирились с господством Омни.

Люди потребовались серокожим хозяевам космоса для ведения локальных войн. Омни никогда не воевали сами и ­никогда никого не убивали своими руками. Они правили космосом милосердно и мудро. Но иногда, в особо тяжелых случаях, как, например, в истории с квазианцами, им все же приходилось идти на крайние меры.

Именно для таких случаев и существовали люди. Закон Омни, выработанный для общины людей, гласил:

«Колония не может быть представлена числом особей ­более трехсот. Доставка новых клонов возможна лишь в том случае, если кто-то из общины погибает, исполняя Долг Чести».

Долг Чести – это было понятие, внедренное самими Омни. Данное словосочетание обозначало беспрекословное служение серокожим хозяевам космоса в признательность за то, что они реанимировали само понятие «человек».

…Герман, занятый сборами, сейчас не особенно задумывался над этим. Он вырос здесь, на Джорге, дикой, полной опасностей, совершенно не освоенной ранее планете, куда Омни поселили общину людей. Он привык служить серокожим существам, хотя и недолюбливал их за надменность. Он с детства слышал о Долге Чести и был по-настоящему предан этому понятию. Лучшей наградой за его жизнь являлся тот лишний ребенок, которого привез с собой Го.

В том случае, если Герман выиграет схватку с Ашангом, колония людей на Джорге будет состоять уже из трехсот одного человека.

Он страстно желал именно этого – победить ненавистное разумное насекомое и выиграть неслыханный приз – еще одну человеческую жизнь.

…Бросив мимолетный взгляд на стереоснимок, Герман прошел в противоположный угол комнаты, где в специальном шкафу хранился еще один из немногочисленных, но свято чтимых артефактов.

Это был боевой скафандр с полустертой, уже плохо читаемой маркировкой на металлопластиковом ободе забрала гермошлема:

«Подольский завод космотехнического оборудования. Сделано на Земле».

Все, что относилось к разряду военной и космической техники, являлось для человеческой общины запретом, наложенным Омни. Оборудование и технику, необходимые для ведения боевых действий в той или иной области космического пространства, им обычно привозили на орбиты Джорга, куда воинов-людей поднимали челночные корабли серокожих существ.

Этот боевой скафандр являлся единственным исключением из правила, да и то, наверное, лишь потому, что был старым, лишенным какого бы то ни было вооружения, а символы для представителей расы Омни не имели никакого значения и воспринимались ими буквально, как это виделось глазу: похожий на знамя родовой вымпел – вышитая тряпка, старый скафандр с полустертой надписью по ободу забрала – безопасный хлам, которому давно пора в утиль…

Никто из серокожих существ не понимал, что старый, действительно выработавший свой гарантийный ресурс скафандр был более чем опасен.

Эта надпись, особенно последние два, уже едва читающихся слова «Сделано на Земле», были сильнее, чем любое оружие.

Они являлись одновременно и памятью, и символом, и катализатором той неосознанной тоски, неудовлетворенности, которую рано или поздно начинал испытывать любой выращенный в банке инкубатора человеческий клон.

Они, рожденные в глубоком космосе, не могли забыть о Земле.

…Герман разделся донага, затем натянул на себя плотный костюм из облегающей тело теплой ткани, наружный слой которой был ворсистым и шероховатым. Протянув руку, он достал бронежилет, и металлокевлар так же мягко обволок его спину, грудь и плечи, присосавшись своей под­ложкой к ворсистой поверхности надетого на голое тело костюма.

Старый скафандр тихо взвизгнул встроенными приводами активации, когда Герман подошел к нему и коснулся сенсора на внутреннем ободе откинутого вверх забрала гермошлема.

Через несколько минут на ступенях широкой лестницы, ведущей от ворот замка к той площадке, куда садились корабли Омни, показалась фигура в камуфлированном серо-зелено-коричневыми пятнами боевом скафандре.

На несколько секунд задержавшись у ворот, Герман пошел вниз по широким, высеченным в камне ступеням навстречу Го, который у подножия своего корабля что-то пояснял застывшим подле него квазианцам.

Герман понимал, что движется сейчас не навстречу Омни или этим уродам, которые сверлили его крохотными, ненавидящими глазками, – он шел навстречу своей судьбе, но не испытывал при этом ни страха, ни сомнений.

Холодное спокойствие было для него предвестником боя, смертельного риска и, возможно, собственной смерти.

Генетический отбор, произведенный Омни, действительно имел успех – люди, клонированные по отобранным образцам, были как на подбор: спокойные, уверенные в себе, исполнительные и преданные Долгу Чести.

Из всего, даже из столкновения в космосе с такой агрессивной расой, какой были люди, можно извлечь пользу, – подумал Го, глядя на приближающегося Германа. – Жаль убивать этого индивида, но он становится опасен, да и квазианцам будет приятна смерть одного из тех, кто разбил их наголову…

* * *

Условия поединка, или, как это назвал Омни, охоты, были просты и сводились к следующему: два существа, Человек и Ашанг, начинали свой путь в ближайших зарослях, выпущенные неподалеку друг от друга. Местная сельва не могла служить серьезным преимуществом для Германа, – биосфера Джорга была так же немилосердна к поселившимся здесь людям, как и к Ашангу, привезенному на корабле Омни.

Конечной целью двух существ было истребление противника. Но вот продолжительность борьбы и способ ее ведения сильно зависел от промежуточного этапа смертельного состязания. Го сообщил Герману, что в пяти километрах от замка, на одной из полян, припаркован человеческий космический истребитель. Аналогичная машина форкарсиан была расположена где-то поблизости.

То есть если они не убьют друг друга раньше, то, добравшись до кораблей, смогут продолжить схватку – сначала в атмосфере, а затем и в околопланетном пространстве.

При этих наставлениях Омни Германа, несмотря на внешнее спокойствие, внезапно охватила нервная дрожь.

Го что-то пояснял похожим на жаб квазианцам, указывая на трехметровые полотнища стереоэкранов, куда будет вестись прямая трансляция с видеодатчиков, закрепленных на скафандре человека и боевой броне Ашанга, а Герман едва слышал эти пояснения, потому что его разум полонила единственная, ударившая дрожью по мышцам мысль.

Истребитель.

Настоящая человеческая машина, если верить словам Го.

Омни забавлялся на всю катушку. Он, видно, вошел в раж и не поскупился на декорации к предстоящему кровавому действу.

Герман сильно сомневался, что владыки космоса стали бы реанимировать человеческие технологии для создания подобной машины, – значит, они отыскали настоящий истребитель, чудом сохранившийся где-нибудь в пространстве после войны людей и форкарсиан…

Голова внезапно пошла кругом, мысли на секунду спутались, будто непослушные волосы на ветру.

Герман, который не был намерен долго забавлять Омни, а собирался покончить с Ашангом где-нибудь в ближайших зарослях, понял, что насекомому повезло и исполнение мысленного приговора, заранее вынесенного ему человеком, отодвигается на неопределенный отрезок времени.

Омни был хитер, как сам дьявол.

Он, без сомнения, предугадал реакцию Германа на упоминание о находящейся где-то поблизости машине его предков, землян.

Он наклонился к самому уху молодого Джорга и сказал, пользуясь тем, что забрало скафандра оставалось открытым:

– Маленькая деталь, Герман. Я установил замок на кабине пилота. Тебе придется открыть его особым ключом.

Герман повернул голову внутри шлема и, посмотрев на Омни, спросил:

– Что это за ключ?

– Кровь, – коротко хохотнул Го, подмигнув разинувшим свои жабьи рты квазианцам. – Замок среагирует только на кровь Ашанга.

– Если я убью его, какой смысл в истребителе?

– Никакого, – согласно кивнул Омни. – А ты не убивай его совсем. Чтобы открыть замок, тебе нужна лишь капля его крови…

Герман понял.

– Его рубка откроется аналогичным путем? – нахмурясь, спросил он.

– Абсолютно, – подтвердил его догадку Омни.

* * *

Слово «сельва» пришло на Джорг из древнего человеческого языка.

Если бы среди артефактов, хранящихся в замке, присутствовал весь толковый словарь интеранглийского, а не часть его обугленных страниц, то Герман мог бы обнаружить, что на далекой, необитаемой теперь Земле так называли влажные экваториальные тропические леса.

Впрочем, тот смысл, который вкладывали в термин «сельва» обитатели выстроенного на выступе скальных пород замка, не очень отличался от истинного значения данного слова. Разница заключалась лишь в том, что климат Джорга был более холодным…

…Стоило Герману немного удалиться от наблюдательной площадки, где расположился Го в окружении квазианцев, как вокруг него действительно сомкнулся влажный, труднопроходимый лес, верхний ярус которого трепал ледяной ветер, а внизу, меж могучих стволов, царило затишье, в котором, ­из-за разницы температур между заболоченной почвой и гну­щимися под порывами ветра кронами, постоянно висело влажное марево, представлявшее собой крупные капельки не то тумана, не то моросящего из-под нижних ветвей деревьев дождя.

Скорее всего, это срывался конденсат, постоянно образующийся на разлапистых, похожих на распущенные веера листьях деревьев.

Серый, напоенный влагой сумрак наискось пересекали протянувшиеся от дерева к дереву причудливые плети ползучих растений-паразитов. В стылой тиши раздавались шорохи и вскрики.

Герман знал этот лес, но не любил его.

Сельва была коварна. Болотистая почва постоянно находилась в движении, что-то бурлило в ее недрах, зыбко покачивались упругие пласты вездесущего мха, и там, где вчера пролегала звериная тропа, сегодня вполне могла оказаться топь.

Он сразу ушел вслед за ветром, не полагаясь на расхожее мнение, что у Ашангов слаборазвитый нюх.

Это еще следовало проверить. Он лично еще никогда не сталкивался с представителями расы насекомых.

Двигаясь между сумеречной колоннадой стволов, Герман машинально уклонялся от соприкосновений с ядовитыми паразитическими вьюнами, одновременно пытаясь представить, как в такой ситуации будет действовать его враг.

Он знал, как поведет себя квазианец или иное существо, с которым Герману уже приходилось иметь дело, но не Ашанг.

До последнего дня термин «Ашанг» являлся для него лишь звуком, сочетанием букв, символом прошлой ненависти и невосполнимой утраты.

Реальных же знаний об Ашангах не было никаких.

Насколько его противник хорош как следопыт? Какие органы сенсорного восприятия мира превалируют в его организме? Как он мыслит?

Неизвестно.

Оказывается, этот емкий на первый взгляд термин «враг» заключал в себе лишь неизбывную ненависть, и только.

Ну ладно… Ринуться в бой, опираясь лишь на ненависть, он не мог. Возможно, его боевые навыки окажутся выше, чем у противника, и он застрелит Ашанга или утопит в вонючем болоте, но что с того?

Омни был хитер и жесток. Он кинул разуму Германа ту приманку, которую рассудок молодого воина заглотал, как голодная рыба глотает насаженную на крючок наживку.

Герман хотел увидеть машину своих предков, хотел сесть в нее, поднять в небо, хотя бы на миг ощутив, что от понятия «человек» осталась не только послушная воле Омни горсть праха, а нечто большее…

Отыскав более или менее твердый участок почвы, образованный сплетением узловатых корней нескольких деревьев, Герман затаился, привычно и быстро оборудовав замаскированное убежище.

Он понимал, что Ашанг, которому Омни наверняка сообщил то же самое, что и ему, станет искать человека. «Пусть насекомое сделает первый ход…» – решил про себя Герман, позволив осторожности и здравому смыслу возобладать над всеми остальными чувствами.

Ему пришлось ждать совсем недолго.

Минут через пять на противоположной стороне продолговатой заболоченной прогалины шевельнулись ветви кустарника, затем несколько раз судорожно дернулась и внезапно обвисла обрубленной плетью ядовитая лиана.

Ашанг явно не знал особенностей местной природы, и Герман получил преимущество, которым собирался воспользоваться в полной мере, но не совсем в тех целях, на которые уповал Омни.

Насекомообразное создание, порожденное чуждой эволюцией, появилось почти сразу вслед за дрожанием ветвей и судорожным рывком обрубленной лианы.

Противник был приблизительно одного роста с Германом, и строение его тела отдаленно напоминало гуманоида.

Ашанг остановился на границе кустарника.

Он был с ног до головы закован в природную броню из хитина. Ороговевшие покровы имели тускло-коричневый оттенок, руки и ноги производили такое впечатление, будто с них содрали плоть, оставив лишь кости, поверх которых вились связки не то мышц, не то сухожилий.

Голова Ашанга была вытянутой, похожей на сильно заостренное к затылочной части яйцо, глаза, разнесенные далеко в стороны, имели фасетчатую структуру: они казались выпуклыми и в них отсутствовали зрачки.

В первый момент, глядя на насекомоподобное существо, застывшее в напряженной позе на краю прогалины, Герман испытал двоякое чувство. С одной стороны, он ощутил любопытство, замешенное на брезгливости, с другой – в нем всколыхнулась острая, граничащая с безумным желанием ринуться вперед ненависть. И вдруг оба этих чувства истаяли, оставив после себя лишь напряженное ожидание дальнейших действий Ашанга.

По всем писаным и неписаным законам ему следовало броситься на врага, чтобы уничтожить эту ненавистную тварь, но Герман вдруг обнаружил в себе выдержку, о которой не подозревал не только Омни, но и он сам.

Некоторые понятия бывают значимы для человека лишь до тех пор, пока они не материализованы. Символ «Ашанг» был прост и понятен.

Стоящее метрах в пятидесяти от Германа существо – нет.

Ашанг оставался его врагом, но это скорее была дань традиции и правилам игры, которую навязал им обоим Омни.

Насекомоподобное существо внимательно осмотрелось и, очевидно, заметив следы недавно прошедшего тем же путем человека, осторожно двинулось вперед, постоянно озираясь.

Ашангу было намного легче передвигаться по болоту, чем Герману. Он весил раза в два меньше, чем человек, и зыбкий, колеблющийся ковер коварного мха, соответственно, держал его прочнее.

Но насекомое не подозревало, что Герман нарочно оставил небрежные следы на краю прогалины, в центре которой располагалась топь.

Все произошло именно так, как он и рассчитывал. Ашанг дошел до центра прогалины и внезапно оскользнулся, когда коварная почва, образованная сплетениями корней, вдруг выскользнула у него из-под ног, мгновенно превратившись из опоры в бездонную, липкую, жадно чавкнувшую и запузырившуюся трясину.

Ашанг издал невольный шипяще-щебечущий звук, вероятно, адекватный возгласу удивления, попытался было совершить отчаянный рывок в сторону, но жадная трясина уже схватила его, обняв по самую грудь.

Зловонные пузыри вскипели, выплевывая дурно пахнущие флюиды болотного газа.

Несколько секунд насекомообразное существо отчаянно и мужественно боролось, выпростав руки и пытаясь ухватиться трехпалыми кистями хоть за что-нибудь, но его окружала топь, и рывки лишь затягивали вглубь барахтающееся тело.

Герман, прищурясь, смотрел из своего убежища на эти конвульсии, а когда липкая жижа коснулась плеч Ашанга, спокойно вышел из своего укрытия.

Насекомое перестало барахтаться.

Оно смотрело на него, а Герман, в руках которого оказался тускло отблескивающий сталью нож, подошел к ближайшему молодому деревцу и одним ударом подрубил его у самого корня.

Двигаясь с максимальной осторожностью, он подошел к явно обозначившемуся по разрывам мшистого ковра краю топи.

Ашанг продолжал смотреть на него. Он погрузился в зловонную жижу по самые плечи, и теперь над пузырящейся поверхностью торчала лишь его отчаянно запрокинутая назад голова да руки, раскинутые в стороны. Трехпалые кисти сжимали клочья вырванного мха.

Вблизи Ашанг выглядел еще более отталкивающе, чем издалека. Его дыхательные отверстия больше походили на жабры и судорожно пульсировали, резко и явно обозначая расположенные на «лице» прочерченные наискось прорези. Рот насекомого был похож на короткий, раздвоенный клюв. Ороговевшие жвала беззвучно шевелились. Из-за отсутствия зрачков было непонятно, куда направлен взгляд Ашанга, но Герман не сомневался, что погибающий уставился на него.

Они молчали, хотя Герман не сомневался в том, что разум Ашанга снабжен насильственно загруженным в него знанием универсального галактического языка.

Не отводя взгляда от противника, молодой воин сделал шаг вперед, и вдруг рука форкарсианина метнулась к нему, располосовав воздух острыми, как бритва, хитиновыми гранями растопыренных пальцев.

Он лишь отклонил лицо, которое было уязвимо из-за открытого забрала гермошлема. Бросив подрубленное дерево, Герман одной рукой перехватил запястье Ашанга, а другой, в которой сжимал нож, сделал недвусмысленный жест, предупреждая, – еще движение, и ты будешь мертв.

Ашанг, казалось, окаменел.

Жадное болото уже полностью владело его телом. На поверхности его удерживал человек, сжимавший мертвой хваткой запястье трехпалой руки. Вторая, свободная до этого момента конечность насекомого продолжала тонуть в зыбкой грязи.

Герман резко взмахнул ножом. Прошло несколько секунд, и на запястье Ашанга выступила кровь. Она была бледно-розового цвета.

Насекомое по-прежнему не шевелилось.

Молодой воин коснулся указательным пальцем пятнышка розовой крови, затем зубами стянул гермоперчатку и, справедливо опасаясь отпускать конечность врага, прокусил свой собственный палец. Капля алой крови выступила там, где остался вдавленный отпечаток зубов, солоноватый вкус наполнил рот Германа.

– Слушай внимательно… – хрипло сказал он, не узнавая собственного голоса. – Я убью тебя, но не здесь. Вот ключ к твоему кораблю – он резко мазанул прокушенным пальцем по хитиновому лбу Ашанга. – До встречи на орбите… – С этими словами он отпустил конечность форкарсианина и ударом ноги отправил к тонущему Ашангу срубленное деревце.

Тот рефлекторно ухватился за относительно тонкий ствол, но вес насекомого был невелик, а разлапистая крона молодого деревца прочно лежала в сплетении корней.

Выберется.

Герман развернулся и зашагал прочь, в том направлении, где, по словам Омни, находился космический истребитель его предков.

Глава 3

Герман торопился.

Казалось, что впервые в жизни ему изменило хладнокровие – разум молодого воина будто попал в черный водоворот, затягивающий его все глубже и глубже. Ожидание встречи с техногенным реликтом, пережившим гибель человечества, томило, гнало его по зыбким мшистым топям, заставляя волноваться, будто юношу…

И вот наконец это свершилось.

В первый момент, когда на обширной поляне, образованной случайным выступом скальных пород, он увидел сквозь редеющий подлесок этот контур, его сердце на мгновение замерло, а потом несколько раз бухнуло в груди, гулко и неровно, будто стремясь вырваться наружу из грудной клетки…

Черный силуэт горбоносого космического истребителя не был подделкой – это Герман понял сразу, с первого взгляда. Броня реликта даже издали казалась неоднородной: местами она утратила отражающий глянец, на одном из коротких скошенных крыльев виднелась приличная выщербина, несколько ожогов от попаданий лазерных лучей тянулось по бортам уродливыми потеками расплавленного керамлита, обрамленными фиолетовой радугой цветов побежалости…

Преодолев секундный ступор, Герман заставил сделать себя шаг вперед, навстречу внезапно материализовавшейся мечте…

Человеческая машина отличалась от известных ему аналогов, созданных иными расами, так резко, что от этой зримой разницы озноб продрал по спине. Прошло всего несколько секунд, а он уже не понимал, как мог восхищаться машинами, которые предоставляли в распоряжение людей Омни…

Герман с трепетом подошел к горбоносому чуду, и каждый его шаг укрупнял детали, делал их зримыми, усиливая наваждение до состояния, равного временному помутнению рассудка.

Никогда он не испытывал ничего подобного, разве что обгорелый по краям стереоснимок светловолосого человеческого существа будил в нем что-то похожее: глухое, едва осознанное, жгучее, в сравнении с чем блекли и теряли смысл все остальные стремления и амбиции, надежды и чаяния.

Герман не знал человеческого термина «любовь».

Его сознание едва не сорвалось в губительный штопор. Он вовремя одернул себя, понимая, что начинает терять контроль над рассудком.

Подойдя вплотную к овальному люку, он действительно увидел характерную для техники Омни блестящую пластину сканирующего устройства. Достав перчатку боевого скафандра, которую он снял, чтобы вездесущая влага не смыла след розовой крови Ашанга, он коснулся этим ключом доступа пластины сканера, и люк, зашипев пневматикой, послушно отъехал в сторону.

Герман не знал, что думает в этот момент Омни, и вообще предполагал ли серокожий подобный оборот сценария, но сейчас ему были совершенно безразличны все сопутствующие обстоятельства. Эта машина внезапно заняла собой весь его разум, отодвинув остальное на периферию сознания.

Внутри космический корабль оказался тесноватым. Единственным доступным помещением была рубка с установленным в ее центре противоперегрузочным креслом, которое со всех сторон обступали незнакомые Герману приборные па­нели.

Его не то что не смутила эта внезапная сложность – он просто не заметил ее.

Сев в кресло, он вдруг ощутил, как вздрогнуло под ним противоперегрузочное устройство, тонко взвизгнули неви­димые глазу приводы, кресло внезапно объяло его – подлокотники, усеянные сенсорными кнопками, сдвинулись чуть ближе друг к другу, подстраиваясь под телосложение пилота, бесчисленные огни пультов мягко засияли, и слух Германа внезапно потряс родившийся из ниоткуда мягкий голос:

– Активация бортовых агрегатов. Идет процесс герметизации. Все системы в стадии тестирования.

Опять тонко взвизгнули приводы, и из пола прямо перед Германом выдвинулись две штанги, снабженные на концах удобными захватами. Повинуясь скорее инстинкту, чем реальному знанию, он протянул руки, и пальцы охватили пористую поверхность двух изгибающихся рукояток, под материалом которых отчетливо ощущались бугорки сенсорных гашеток. Стоило ему взяться за рукоятки, как штанги тут же пришли в движение, укорачиваясь и опускаясь, так что он в любой момент мог дотянуться большими пальцами обеих рук до расположенных на подлокотниках кнопок.

– Пожалуйста, проверьте цепи управления.

Герман ощущал бугорок под каждым пальцем. Он осторожно увеличил давление на тот выступ, что оказался под указательным пальцем правой руки, и чуткий голос тут же сообщил:

– Правый маршевый двигатель. Увеличение тяги. Тест пройден.

Средний палец.

Что-то пришло в движение справа от пилота. Этот агрегат не был виден глазу, и его механизмы располагались в обшивке истребителя.

– Вакуумная турель правого борта. Активация успешна. Тест пройден. Загрузка боекомплекта.

В этот миг Герман со всей остротой осознал: Ашангу не жить. Управление космическим кораблем предков оказалось настолько простым, интуитивным, что разобраться в нем, наверное, смог бы и ребенок…

Сердце Германа медленно успокаивалось, возвращаясь в привычный, размеренный ритм ударов, но разум уже терзала иная мысль, – первый миг упоения прошел, и он вдруг подумал: что будет дальше? Неужели этому чуду придется погибнуть или хуже того – его отберут у меня после окончания боя?

Мысль пришла и уже не отпускала. Он общался с бортовым компьютером, продолжал тестировать системы, все более и более понимая, как нужно управлять кораблем, а сам напряженно думал: Что же мне делать? Как уберечься самому и спасти корабль? Что можно противопоставить Омни, как обмануть Го?

Это больше походило на наваждение. Он забыл обо всем, словно из его рассудка кто-то вымел постулат о беспрекословном повиновении воле серокожих существ, он не вспомнил в эту секунду ни о Долге Чести, ни о чем-либо ином, будто в его сознании открылись потаенные, неведомые глубины, и оно вдруг стало иным – неподвластным чьей-либо воле, инструкциям, правилам. Рассудок Германа уже не подчинялся ничему, – он жил сам по себе, обретя пугающую независимость.

Что способствовало этому? Космический корабль? Мягкий голос, продолжающий беседовать с ним? Или все это изначально присутствовало в нем самом, но спало, дожидаясь своего часа?

Мысли оборвал отсвет далекой вспышки.

Герман посмотрел на экраны обзора и понял: стремительная молния, прочертившая серые небеса, – это отсвет реактивных двигателей.

Корабль Ашанга уже стартовал, и ему следовало поторопиться.

* * *

Схватка на орбите оказалась настолько короткой, что даже разочаровала Го.

Два корабля, поднявшись в космос, быстро обнаружили друг друга и, совершив несколько суборбитальных маневров, ринулись навстречу – лоб в лоб, словно ими управлял не разум мыслящих существ, а исключительно их ненависть.

Один из техников, внимательно отслеживающий телеметрию данных, вдруг вскинул голову и произнес:

– Машина Ашанга ведет направленную передачу в сторону человеческого корабля.

Омни с любопытством посмотрел на изображение истребителя форкарсиан, похожего на отрубленную кисть руки с тремя растопыренными пальцами.

– И что он передает?

Техник развел руки в беспомощном жесте:

– Луч узкофокусированный.

Омни пожевал пустыми губами.

– Что ж… Посмотрим, чем ответит ему Герман.

Именно в этот момент человеческий корабль, идущий точно в лоб машине форкарсианина, будто взорвался – это заработали все бортовые орудийные комплексы.

Ашанг все еще передавал какие-то сведения, не пытаясь огрызнуться, но его поражение уже становилось очевидным. Камеры показали, как во все стороны полетели куски брони, машина форкарсианина потеряла управление, начав беспорядочно вращаться вокруг своей оси, затем хаотично замелькали вспышки корректирующих двигателей, но они лишь усугубили ситуацию, подтолкнув корабль в более плотные слои атмосферы Джорга.

Герман развернул машину и вновь кинулся вдогонку Ашангу. Его космический истребитель вошел в атмосферу пылающим болидом, настиг падающий корабль форкарсианина и вбил в него еще один залп, но отвернуть не успел – горящие обломки вражеской машины ударили по его броне, истребитель человека проскользнул сквозь бурое облако разлетающихся во все стороны осколков и сам, получив серьезные повреждения, внезапно сорвался в неуправляемый штопор.

Даже кровожадные квазианцы притихли от проявления такой безрассудной, выходящей за всякие рамки ненависти.

Глава 4

Они упали рядом, раскидав по сторонам тонны болотистой почвы и вывороченные с корнем стволы исполинских деревьев, – человеческий корабль и машина Ашанга рухнули метрах в ста друг от друга, образовав в густом, грязно-зеленом покрывале сельвы две истекающие паром, дымящиеся прорехи.

Несколько минут спустя над местом падения появился летательный аппарат Омни. Серый обтекаемый корабль, похожий по форме на бумеранг, медленно проплыл над ды­мящимися прогалинами, сделал несколько плавных, рас­ширяющихся кругов над морем волнующихся крон и спустя небольшой промежуток времени улетел прочь. Видимо, Омни, взглянув через канал визуальной телеметрии на черные окна мутной, пузырящейся болотной жижи, образовавшиеся в местах падения космических истребителей, справедливо рассудил, что даже если кто-то из двоих пилотов пережил катастрофу, то все одно – беспокоиться незачем, ведь жадная трясина ни за что не отпустит попавшую к ней добычу.

Омни был прав и не прав одновременно.

Собственно, он преследовал свои, непонятные обычному смертному цели и, похоже, был вполне удовлетворен как самим спектаклем, так и его развязкой.

Кто знает, может, он вовсе и не опасался Германа, как предостерегал о том Джордан, а просто развлекся, совмещая приятное с полезным?

Так или иначе, но вскоре после падения истребителей серокожие техники собрали расставленную во дворе замка проекционную аппаратуру, и космический корабль Омни стартовал с Джорга спустя час после крушения, когда стало абсолютно ясно, что бездонные зыби не отдадут на поверхность ничего, кроме маслянистых, вонючих пузырей.

* * *

Герман не знал, сколько времени он провел без сознания.

Головокружительный штопор, сливающаяся в грязно-зеленые полосы сельва, сокрушительный удар о кроны и хруст – не то веток, не то не выдержавших встряски костей – все это слилось в страшный калейдоскоп нескольких мгновений, потом он ощутил мягкий, обнимающий толчок, и все заволокла черная муть, – сознание пилота, не выдержав перегрузок, милосердно погасло фактически в тот же миг, как экраны внешнего обзора перестали передавать что-либо, кроме струящейся, усеянной пузырьками газа мутной черноты…

Очнувшись, он увидел тусклый красный свет, озаряющий рубку управления.

На обступающих кресло пилота приборных панелях горело множество сигналов, в основном желтого и красного оттенков.

Взгляд Германа, еще мутный, полуосознанный, скользнул по ним и внезапно остановился на картинке, которую передавал лобовой монитор истребителя.

Великий Джорг… кто бы мог подумать!..

На миг Герману показалось, что он бредит, и тогда все увиденное – это лишь плод его травмированного, умирающего сознания, но нет… медленно, с усилием приподняв руку, он ощутил резкую боль в ребрах, одновременно убеждаясь, что и красный свет, и аварийные сигналы, и изображения на мониторах – все абсолютно реально, так же как пронзившая тело боль.

Вода, окружавшая истребитель, была прозрачной. В рассеянном свете внешних источников, коими являлись фос­форесцирующие колонии нитевидных растений, медленно извивающихся под напором неторопливого придонного течения, было видно, как плавно изгибается, уходя вверх, пологое дно, из которого тут и там вырастали причудливые контуры растений, никогда не видевших солнечный свет, – они были полупрозрачны, и лишь легкие оттенки разных цветов давали этим призракам ощущение объема. Между этими растениями и сквозь колышущиеся колонии нитевидных, фосфоресцирующих водорослей сновали мелкие стайки рыб, за которыми охотились более крупные представители этой подземно-подводной фауны. Глядя, как существо, имевшее в ди­аметре около полуметра, разевает свой огромный рот, втя­гивая в него воду вместе с мелкими рыбешками и рачками, Герман вдруг подумал, что они ничегошеньки не знали о Джорге – просто жили на нем, боялись, ненавидели, пытаясь не то сжиться с этой природой, не то уничтожить ее… – ведь никто из ныне живущих в замке людей никогда и не подозревал, что под переплетениями корней, образующих зыбкую почву сельвы, расположено не болото, не трясина, а мировой океан, и материки Джорга – это не более чем плавающие в нем острова, вставшие на якорь у выступов скальных пород, на одном из которых и был выстроен его родной замок!..

В другое время Герман удивился бы своему открытию, но вряд ли стал ломать себе голову над вопросами планетного рельефа, однако теперь, после всего случившегося, его разум стал воспринимать мир как-то иначе, словно с него содрали все, что было познано и усвоено до сих пор, и Герман взирал на открывшуюся взору реальность с жадностью первооткрывателя… или, быть может, новорожденного?

Познав ужас ненависти, нырнув в ее бездонный, сжигающий разум омут, он вместо смерти обрел новую жизнь, вместе с которой пришла внезапная, непрошеная свобода мысли. Он выжил, проскочив сквозь игольное ушко судьбы, но ведь это случилось явно не затем, чтобы Герман мог вернуться и сказать Омни: «Смотри, вот я, правь мной снова, пошли меня еще раз в ненависть и смерть себе на потеху…»

Нет.

Мир вокруг оказался не так прост и ясен, как этому учила узость рамок служения придуманному Омни Долгу Чести. Живи, ешь, пей, раболепствуй и сражайся, – возможно, тогда ты заслужишь Честь воспроизвести на свет своего клона – еще одного добровольного раба всемогущих и великодушных хозяев…

Было в этом что-то… неправильное?

Герман не удивился в данный момент ни своим мыслям, ни тому, что вообще остался жив, – морщась от боли в треснувших ребрах, он просто сидел, зачарованно глядя на жадный безгубый рот, который открывался, будто воронка, не уставая всасывать в себя проплывающую мимо живность, и медленно начинал понимать: Вселенная совершенно не подчиняется законам Омни. Она живет сама по себе, и все происходящее на поверку оказывается слишком сложным, чтобы кто-то мог прописать единый закон и вынести единоличный вердикт – тебе жить так, а вот тебе – эдак.

О чем там пытался сказать ему Ашанг перед своей гибелью?

Герман покосился на дисплей. Строка последнего сообщения все еще присутствовала на нем.

Мы не должны стать игрушкой их воли, как когда-то стали наши расы, стравленные друг с другом.

Людей и Ашангов стравили? Но кто? Кому это нужно?

Какая дикая, крамольная мысль!

Люди освоили несколько планетных систем и фактически ничего не знали об обитаемой Вселенной, когда Землю посетил корабль Омни, – серокожие существа были в ту пору единственной известной людям галактической расой. Они, по словам Джордана, указали людям на пригодную для жизни планету в системе звезды, которая ранее считалась лишенной спутников и располагалась всего в пятнадцати световых годах от Солнца.

Это был Орион. Проклятый Орион, на котором люди впервые столкнулись с Ашангами.

А что, если и насекомым, чья двойная звезда Форкар-Сиан находилась в стороне от данной системы, тоже указали на одинокую, соблазнительную, но неприметную планету? Какие-нибудь добрые, мудрые попечители, заботящиеся о процветании младших рас и едином законе для всей Вселенной?

У Германа не было готового ответа на внезапно оформившийся вопрос.

Его душа вдруг стала похожа на поверхность Джорга, – вроде бы почва, а не суша, и под ней не камень, а зыбь, слой над слоем, мир над миром…

* * *

Семь часов спустя после отлета корабля Омни поверхность черной воды вдруг заволновалась, пошла пузырями, потом начала вспухать пологой волной, будто из бездн, расположенных под сельвой, к прощальным предзакатным лучам солнца стремилось вырваться нечто могучее и огромное, – страшно было подумать, что это за левиафан очнулся в гиблых глубинах, пока разорванная поверхность сельвы не заволновалась еще сильнее. Несколько деревьев, не выдержав волнообразного движения почвы, вдруг с треском повалились, увеличивая и без того значительный хаос разрушений, а из-под воды, мутной от попадающих в нее частиц дерна, внезапно показался горбоносый фюзеляж человеческой машины.

Фонтаны черной, липкой, кипящей жижи взметнуло высоко вверх, истребитель, как раненый кит, вдруг рванулся вперед, наползая своим днищем на зыбкую почву, состоящую из сплетения корней, и этот природный ковер принял его, удержал, лишь несколько соседних деревьев накренились к тому месту, куда выползла страшная, опаленная огнем, поднявшаяся из пучин машина, будто они признавали ее превосходство в силе и таким образом отдавали ей дань своим полупоклоном.

Первым, что увидел Герман на экранах обзора, когда мутная жижа наконец перестала заливать видеодатчики, был искалеченный истребитель форкарсиан и сам Ашанг, который, скорчившись у неумело разведенного костерка, сидел, дрожа всем своим отвратительным, покрытым коркой подсыхающей грязи телом.

* * *

Открыв аварийный люк кабины (главный шлюз истребителя все еще оставался наполовину погруженным в мутно-коричневую, пузырящуюся жижу), Герман с автоматическим пистолетом в руке выбрался на влажную плоскость короткого скошенного крыла.

Не сводя глаз с Ашанга, который сидел, как-то нелепо прислонившись спиной к поваленному стволу молодого дерева, он спрыгнул на пружинистое сплетение корней.

Истребитель врага всплыл над водой едва ли на четверть, а засохшая грязь, покрывавшая с ног до головы Ашанга, явно говорила о том, что насекомое, прежде чем выползти на сушу, долго барахталось в зыбкой жиже.

Похоже, он ранен…

Взгляд сегментированных, выпуклых глаз Ашанга по-прежнему казался Герману направленным в никуда. Отсутствие зрачка продолжало сбивать с толку, а дым от неумело разведенного костерка застилал половину скорчившейся фигуры, не позволяя понять, действительно ли его враг так плох или просто прикидывается.

Герман не стал гадать – он осторожно двинулся боком, не приближаясь к насекомому, но и не удаляясь от него.

…Наконец, когда Герман оказался у него за спиной, а Ашанг не сделал даже слабой попытки пошевелиться, стало ясно – он серьезно ранен и обессилел, возможно, даже потерял сознание.

Оставалось немного – сделать пять-шесть шагов и перерезать то, что у этой твари именовалось горлом.

Герман левой рукой достал широкий, отлично отточенный нож.

Вот и пришел его миг – секунда страшной, но справед­ливой мести, которой он грезил с того момента, как впервые услышал от Джордана рассказ о своей погибшей, исчезнувшей в огне атомных бомбардировок цивилизации, о планете с чудным именем Земля, которая когда-то была домом его генетических предков, а сейчас, по злой воле форкарсиан, превратилась в шлак, – ее океаны выкипели, синь ат­мосферы стала буро-коричневой от пепла и радиоактивной пыли.

Один короткий взмах ножа, и все… с расой насекомых опять, уже второй раз за новейшую историю, будет покончено.

Хотел ли он этого всей душой или то была лишь дань ненависти?

Герман не задумывался над подобным вопросом. Дилеммы – быть или не быть – в данном случае не существовало. Она не принималась к рассмотрению.

Осторожный шаг приблизил его к жертве и одновременно погнал пологую, зыбкую волну по непрочным сплетениям корней, потерявшим былую сцепку из-за недавнего падения двух космических кораблей.

Ашанг слабо пошевелился.

Герман понял, что тварь очнулась, но это не могло уже ничего изменить.

Насекомое попыталось привстать, но его усилия обернулись конвульсией, от которой из-под хитиновых пластин выступила розовая сукровица.

Рука Ашанга приподнялась, потом бессильно упала, лишь один из трех пальцев продолжал двигаться, что-то бессмысленно ковыряя в земле. Создавалось впечатление, что разум опять ушел от мыслящего насекомого, и это уже последние судороги умирающего тела.

Герман не хотел более тянуть. Сделав несколько быстрых шагов по зыбкой почве, он отвел руку с ножом для удара и… застыл.

«Зачем?»

Слово было процарапано на влажном, только начавшем подсыхать иле. Написанное символами Омни, на языке межрасового общения, оно было понятно и доступно пониманию Германа.

Закон Чести, с детства внушаемый мальчику, гласил:

«У каждой расы есть свое бремя».

Люди несут бремя воинов, которое соответствует их внутренним наклонностям.

Бремя воина состоит в том, чтобы убивать, не задумываясь, не колеблясь, и в конечном итоге самому быть убитым.

Зачем?

Этот вопрос, коряво процарапанный пальцем умирающего ксеноморфа, остановил руку Германа.

Нет, он не испугался, не оторопел, не изменил ни своей ненависти, ни убеждениям, просто попытался мгновенно мысленно ответить на него и споткнулся, не нашел точной и ясной формулировки.

Смерть ради смерти?

Убийство из жажды убивать, стремления быть сильным?

Ненависть?

Это было хорошо лишь в какую-то пору. Несколько лет назад – да, но сейчас этого мотива оказалось недостаточно.

На одной из страниц, свято хранимых в комнате Германа, среди черных подпалин сохранилась строка текста, состоявшая всего из нескольких слов, вырванных из контекста, не имеющих ни смыслового начала, ни ясного конца.

Там было написано:

«…жизнь – это всего лишь медленное рождение ра…»

Дальше все покорежил, пожрал огонь.

Разума.

Вот то слово, которое логически завершало фразу, оно пришло в сознание молодого Джорга, словно ветвистый удар молнии в полуночную грозу, высветив своей неистовой, мгновенной вспышкой бескрайний, непознанный, сумеречный простор непрожитого.

Несколько секунд он простоял как вкопанный, потом уголки его рта скорбно опустились, будто с этого момента он утратил в своей жизни нечто чрезвычайно важное.

Твердая почва под ногами на самом деле обернулась всего лишь зыбким болотом.

Нужно было найти мужество не пробежать по мшистой, упругой поверхности, избегая мараться о выступающую грязь, а однажды пойти ко дну, как случилось с ним и его истребителем, чтобы, пробив муть, увидеть кристально чистую воду и снующую в ней непонятную, непривычную взору, но по-своему красивую жизнь…

Убивать Ашанга действительно не имело смысла, ни из жажды крови, и даже не из мести, – что толку от порванного в клочья чужеродного тела, когда определенный факт истории уже свершился, и кровь Ашанга, пролитая сегодня, уже не смоет ни единой радиоактивной пылинки с изуродованного лика неведомой Герману планеты?

Но если не убить, то как в таком случае жить дальше, где найти новую точку опоры для пошатнувшегося разума? Ведь бремя воина как раз и состоит в том, чтобы убивать и быть убитым, ради нового привезенного на Джорг младенца!

Бег по кругу.

А может быть, он неверно истолковал свое бремя?..

Мысли пробивали душу болезненнее, чем пули.

Он присел на мшистую кочку рядом с телом Ашанга, который, нацарапав это проклятое слово, опять впал в забытье.

А что, если страшный смысл его ноши заключается не в том, чтобы убивать снова и снова, одурев от чужой крови, презирая всех и вся, а в том, чтобы однажды остановить свою руку на половине взмаха и ответить на этот вопрос:

«Зачем?»

Милосердие. Вот настоящее бремя воина, которое оказывается по плечу не то что немногим – единицам.

Герман не понимал, что с ним творится. Казалось – душа вывернулась наизнанку. Так будет, если поменять местами небо и землю, заставив всех ходить вниз головой.

Под его ногами больше не было почвы. Герман тонул, проваливаясь сквозь муть, но, видит бог, его душа абсолютно не была уверена в том, что мутный слой когда-либо кончится, а он сам сможет увидеть хоть краешек чистой воды…

Вместо того чтобы полоснуть ножом по горлу Ашанга, он спрятал оружие и полез назад, в кабину истребителя, за автоматической аптечкой.

* * *

Утро пришло с тихим плачем древесных червей.

Маленький костер, который Герман поддерживал всю ночь, рдел углями в рассветной мгле; от окон черной, как смоль, воды истекало зловоние и поднимался зыбкий, перистый туман.

Герман сидел у костра, положив на колени открытый кейс ноутбука. Компьютерные системы Омни резко отличались от человеческих, и ему стоило невероятного труда понять, как действует попавшая в его руки электронная машина.

Поглощенный своими мыслями и занятием, Герман не уловил того момента, когда Ашанг очнулся от забытья.

Быть может, он уже давно лежал, наблюдая за ним, выжидая лишь подходящий момент… а может, только пришел в сознание, и тогда его движение было не более чем спонтанным порывом, – кто знает, но трехпалая рука внезапно метнулась поверх плеча Германа, за его спиной вырос страшный сумеречный контур насекомого и…

Корявый, покрытый ороговевшими чешуйками палец с острым хитиновым когтем на конце, скользнув мимо горла человека, коснулся клавиатуры и начал осмысленно стучать по ней.

Герман не успел вскочить – лишь ошарашенно смотрел, как на откидном дисплее одна за другой появляются буквы человеческого языка, складываясь в смешные, кособокие в подобной транскрипции термины универсального словаря Омни.

Как это безумно трудно – понять фразу врага, написанную буквами давно забытого языка, отражающими символы тех, кто был твоим извечным благодетелем…

Тяжкий груз для нервов воина.

Хитрый… – прочел он первое понятие, за которым следовал обобщающий символ – Омни… перехитрил… сам… себя… Он… желая… убить… воина… родил… его…

Хитрый Омни перехитрил сам себя. Он желал убить воина, но тем самым возродил его, – вот что хотел сказать ему Ашанг.

Он ощущал, как на его плече лежит рука врага.

«Философ… – с внезапно пробудившейся яростью подумал он. – Насекомое недобитое…»

Герман медленно повернул голову.

Выпуклые фасетчатые глаза смотрели в неизвестном направлении. Хитиновые жвала медленно шевелились, издавая тихий шипяще-скрежещущий звук.

Я сошел с ума. Мне следует убить его, а потом покончить с собой, как велит Долг Чести, который уже заплачен.

Глаза Германа вновь вернулись к дисплею, на котором продолжали медленно, с большими интервалами возникать символы.

Это действительно походило на сумасшествие, по крайней мере первое ощущение оказалось именно таким, и лишь спустя некоторое время, прочитав еще несколько гибридных слов и уловив их смысл, молодой воин понял, что процесс общения с Ашангом возможен, хотя и невероятно труден.

На прогалине, у дымного костерка, угли которого без присмотра начали подергиваться серым налетом пепла, происходило нечто невообразимое – между собой пытались общаться представители двух абсолютно чуждых биологических форм, уже однажды истребивших друг друга под корень.

Наши расы столкнули лбами мудрые Омни, которые никогда никого не убивают сами, – вот что писал ему Ашанг. – Их первый закон выживания гласит: «Агрессивные расы не имеют будущего и должны быть уничтожены либо ввергнуты в регресс до того, как смогут стать серьезной проблемой для правящего в космосе вида».

Герман прочел сообщение и понял, что оно вызывает в нем больше вопросов, чем несет в себе ответов.

«Откуда ты это знаешь? Как может Ашанг утверждать то, чего не может знать наверняка? Ты клон, как и я», – воспользовавшись единственным доступным средством общения, нахмурясь от несвойственных усилий, выстучал он на клавиатуре переносного компьютера.

Ашанг долго смотрел на появившиеся символы, потом зашипел, видно, смысл послания дошел до него. Средний палец трехпалой кисти вновь лег на клавиатуру:

«Прошлое известно, – ответил он. – Я – насекомое. Эволюция Форкар-Сиана – это постепенное развитие индивидуумов из среды общественного разума. Наследство эволюции – общая, пополняемая в течение жизни генетическая память. Каждый вновь рожденный Ашанг обладает памятью муравейника».

Герман с трудом, но все же смог понять, что имеет в виду насекомое. А поняв, вдруг ужаснулся тому, что сделал.

Получается, оказав помощь Ашангу, он возродил расу форкарсиан? Злейших врагов человечества?

Его рука не успела метнуться к оружию – Ашанг оказался проворнее: одной конечностью он прижал Германа, а другой продолжал стучать по клавишам:

«Нет смысла снова убивать друг друга. Ты спас меня, я спасу тебя. Я помню то, о чем не знают Омни. – Он торопился, ошибался в символах, но все же продолжал, несмотря на отчаянное, нарастающее сопротивление Германа, пытавшегося вырваться из его воистину железной хватки. – Последние данные, полученные перед взрывом системы Форкар-Сиан, говорили о том, что наши разведчики обнаружили резерв человечества – несколько запущенных в глубокий космос крионических платформ с генетическим материалом на борту. Там не только люди, воин, там вся твоя сгоревшая Земля: ее флора и фауна в замороженном состоянии».

Рука Германа, напряженная до предела, вдруг обмякла. Он смотрел на дисплей и не мог решить: кто из них более сумасшедший – он или Ашанг?

В это было трудно, невозможно поверить, – но как хотелось, чтобы криво набранные понятия Омни были истолкованы верно…

Возрождение Земли и Человечества – это, по мнению Германа, стоило любых жертв… но казалось слишком уж сказочным, чтобы обернуться правдой.

* * *

– Герман?! – Джордан оторопел, увидев молодого воина, возникшего в дверях, будто призрак.

– Да, это я, – отняв руку от косяка, ответил Герман. Он сделал шаг в комнату, не отрывая своего взгляда от искалеченного лица человека, которого всегда чтил.

– Я рад, что ты выжил.

– Зато я не знаю, радоваться ли мне? – не скрывая своих чувств, произнес Герман.

Он взял стул, приставил его к постели Джордана, сел и резким, порывистым движением достал из внутреннего кармана одежды тот самый покоробленный по краям стереоснимок светловолосого существа.

– Кто это? – спросил он.

Веко Джордана несколько раз дернулось.

Он вдруг отвернул голову, глядя в узкую, застекленную прорезь окна-бойницы.

– Ты хочешь знать ответы, которые не нужны Джоргу… – не поворачивая головы, тихо произнес он. – Некоторые знания несовместимы с исполнением Долга Чести…

Герман оглянулся. Ашанг, затаившийся подле дверного проема в густой тени, едва заметно кивнул. Значит, он подтверждает… Ну что ж… Настала пора испытать, насколько качественна генетическая память насекомого…

– Я отдал все свои долги, адмирал Джордан Хигкс, – внезапно произнес Герман.

Старый изувеченный Джорг вздрогнул всем телом, будто его ударил разряд тока, затем медленно повернулся.

– Я правильно произнес твое полное имя, отец?

Единственный глаз Джордана смотрел на Германа так, будто на краю постели сидел не хорошо известный ему юноша, а призрак, внезапно восставший из праха.

– Я спрашиваю тебя, ты Джордан Хигкс, адмирал Военно-космических сил Земли?

Губы старика задрожали.

– Да, – ответил он. – Но откуда…

Герман сделал жест, и Ашанг вышел из тени.

Увидев живого форкарсианина, Джордан побледнел еще больше, потом резким, никак не ожидаемым от старика движением выхватил из-под подушки автоматический пистолет, но его выстрел лишь выбил кусок камня из свода узкой комнаты – Герман ждал этого движения и перехватил руку отца, прежде чем тот успел прицелиться.

– Сегодня не будет никаких смертей. Можешь не опасаться, отец, Ашанг жив по моей воле, и он…

– Они уничтожили Землю!.. – На губах Джордана вдруг выступила пена. Казалось, что старика сейчас хватит удар.

– А в ответ по твоему приказу было нарушено гравитационное равновесие двойной звезды Форкар-Сиан, и цивилизация на планетах этой системы также погибла, – спокойно продолжил Герман.

– Да! Я действовал по воле и от имени человечества!

– Несомненно. А потом, когда обломки наших цивилизаций расползлись в вакууме, пришли добрые Омни и предложили тебе – одному из немногих выживших – служить им в качестве цепного пса, за определенную плату?

– Этой платой была и твоя жизнь, не забывай, Герман!

– Я помню. Я отдал свой Долг Чести. И теперь хочу пойти новой дорогой.

– Ты стал защитником Ашангов? ТЫ – ВОИН ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РАСЫ?!

– Да. Я понял, в чем состоит настоящее бремя воина, отец. В моем сердце по-прежнему нет двух дорог, но та тропинка, по которой меня вели Омни, закончилась. Он прав, – Герман кивнул в сторону Ашанга. – Серокожий перехитрил сам себя.

– Что ты намерен делать?

Герман отрицательно покачал головой:

– Этого тебе не стоит знать, отец. Я не хочу, чтобы Омни получили удовольствие сломать тебя во второй раз. Ты – мужественный Джорг и прошел свой путь до конца. Я никогда ни в чем не упрекну тебя, даже в мыслях. Ты прошел свой путь воина, отец, дав жизнь трем сотням рабов, и в конце концов один из них освободился. Я знаю технику Омни, знаю их хитрость и цинизм. Ты ничего не скажешь им обо мне, потому что не будешь этого знать.

Джордан некоторое время молчал, а потом кивнул.

Герман отпустил наконец его руку.

– Я пришел сюда, чтобы увидеть тебя и получить подтверждение словам Ашанга от единственного человека, который может это сделать. Наши цивилизации действительно стравили между собой?

– Я не знаю этого наверняка, – вздохнув, ответил Джордан. – Омни дьявольски хитры, а я был всего лишь солдатом, исполняющим волю Всемирного Правительства, но, когда война с Ашангами вспыхнула, многие говорили то же самое, что и ты, но что-либо изменить уже не мог никто.

– Рука, занесенная для удара, редко останавливается на полпути, – согласившись, кивнул Герман. – Скажи, отец, открой мне последнее, о чем я не знаю: как продолжался человеческий род в естественных условиях? Почему младенцы появляются среди нас лишь по воле Омни?

– Омни обладают технологией клонирования, – они умеют выращивать целый организм из одной клетки, – ответил Джордан. – Но на самом деле нынешние обитатели Джорга – это лишь половина человечества. – Он отложил пистолет и взял в руки фотографию. Его пальцы дрожали.

– Это моя дочь, Мишель… Она должна была вырасти и стать женщиной – второй, недостающей сейчас половиной нас как биологического вида. Мужчина и женщина – два разных пола… – Он поднял на Германа взгляд своего единственного глаза и вдруг добавил: – В словаре Джоргов нет терминов, объясняющих процесс зачатия и развития младенца в чреве матери. Извини, Герман, тут я бессилен тебе помочь. Скажу лишь одно: если ты найдешь во Вселенной хоть одну женщину из числа людей, то никогда не сможешь пройти мимо… Природа сама все подскажет тебе.

Он опустил взгляд и добавил еще тише:

– А теперь уходи. Я действительно не хочу знать, каким чудом ты выкарабкался, что именно тебе известно и как ты собираешься поступать дальше. Оставь это мне… – Он провел пальцами по снимку… – Уходи.

– Прощай, отец.

Глава 5

Темной ночью небо Джорга покрывают яркие карбункулы звезд. Если пристально смотреть на их скопления, то единственный глаз начинает слезиться. Джордан давно бросил это занятие – с тоской созерцать по ночам льдистые россыпи холодного огня, – слишком много болезненных воспоминаний наваливалось в такие минуты, но сегодня он сидел у узкого окна и напряженно ждал, время от времени вытирая слезящийся глаз.

Его терпение было вознаграждено далеко за полночь, когда среди бескрайней, окружающей замок сельвы вдруг разгорелось, вспыхнуло неистовое пламя, и новая, только что рожденная звезда вдруг начала карабкаться на небосвод, выдираясь из уз планетарного тяготения.

Он знал: звезда уносит Человека и Форкарсианина – двух злейших врагов, ставших по воле судьбы неразрывно связанными друг с другом.

Хитрый Омни перехитрил себя… – это было сказано хорошо, в точку, но Джордан, разум которого таил намного больше знаний, чем это могло показаться, не хотел, чтобы у серокожего властелина оставалась возможность исправить допущенную оплошность.

Сухо щелкнул активированный затвор.

Выстрел ударил сухо, деловито, словно ставил точку в конце написанной строки.

Покореженный огнем стереоснимок выпал из холодеющих пальцев.

Старый Джорг улыбался. Улыбка на мертвом лице была его последним посланием всесильному Го.

* * *

Глубоко в космосе, между орбитами Юпитера и Сатурна, дрейфовало несколько исполинских прямоугольных конструкций.

Глядя на них через видеодатчики истребителя, Герман подумал, что вот она – его судьба.

А как же Ашанг?

Он обернулся. Насекомое стояло в тесной рубке человеческого истребителя и смотрело через плечо Германа туда же – в черноту космоса, где плавали серые прямоугольные пятнышки крионических платформ.

За время, невольно проведенное вместе, они научились понимать друг друга гораздо лучше, и язык их общения уже включал в себя не только символы, набранные на компьютере, но и жесты, а также несколько шипяще-щебечущих слов, которые могли воспроизвести голосовые связки человека.

– Ты? – Герман выразительным жестом обратил внимание Ашанга на крионические платформы. – Там мое будущее, а ты?

Форкарсианин подошел к консоли компьютера и начал набирать ответ:

«Гермафродит… Мне не нужна самка для продолжения ­рода».

Герман прочитал сообщение и задумался.

«Значит, ты мог и не делиться со мной этим знанием?» – Он обернулся, стукнул пальцем по монитору, а потом указал на парящие в космосе многокилометровые конструкции.

Ашанг пожал плечами. Он тоже воспринял некоторую часть человеческих жестов.

«Я хочу поселиться на одной планете с тобой».

Герман нахмурился.

«Вселенная необъятна», – ответил он символикой Омни.

Ашанг кивнул.

«Ты прав, человек. Вселенная слишком велика, а мы сейчас слишком ничтожны перед ее лицом, чтобы взять и разойтись в стороны. Пусть наши дети вырастут вместе?»

Герман прочитал набранную им строку и посмотрел на мыслящее насекомое.

Все в его облике казалось чуждым, но ведь дышали-то они одним воздухом, питались схожей пищей, вот даже умудрились наладить мостик общения, перекинув его через пропасть взаимного уничтожения двух цивилизаций.

Что ответить на символ вопроса, который поставил Ашанг в конце своей фразы? Вежливо отказаться? Или согласно кивнуть?

Он подумал о людях, которые погрузились в криогенный сон еще до начала той страшной войны с форкарсианами. Когда они очнутся, восстанут из своих ледяных колыбелей, что он скажет им? Что Земли больше нет, что нужно строить все заново, и это необходимо принять за факт, подружиться с насекомым, предки которого превратили в прах твою родину?

Он прищурился, глядя на волнующие контуры медленно вырастающих из мрака, скупо подсвеченных габаритными огнями конструкций, а чернильное око необъятной, враждебной Вселенной в свою очередь взирало на него миллиардами холодных, далеких и колючих звезд.

Ему вдруг вспомнился Омни – надменный, расчетливый Го, который все предусматривал заранее, знал наперед и в конце концов проиграл, перехитрив самого себя.

Пусть наши дети вырастут вместе.

Он не добавил ничего к набранной Ашангом фразе, лишь стер символ вопроса в ее конце.

Главный шлюз исполинской конструкции приближался, неотвратимый, как судьба, как то бремя, которое только что приняли на свои плечи два прирожденных воина.

Бремя милосердия – единственный путь, который, стремясь к вратам рая, не сворачивает в ад.

Апрель-май 2001 года, город Псков.

Адрес автора в Интернет:

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5