«Проходимец по контракту»

Илья Бердников ПРОХОДИМЕЦ ПО КОНТРАКТУ

Моим жене и сестренке посвящаю.

Благодаря вам написана эта книга, мои дорогие

ДОРОГА ОДНА…

Вдох-вдох, выдох-выдох. Дыхание бегуна, который удвоенным рывком вбивает в горящую грудную клетку воздух, такой необходимый для бешено качающего кровь сердца.

Я бежал через развалины мертвого города, что внезапно ожил, но ожил лишь только для того, чтобы посеять горькие семена смерти. Проплывали мимо полуразрушенные дома, в черные провалы окон не мог проникнуть даже взгляд через тактические очки. И хотя небо над головой было таким же непроницаемо темным, я-то знал, что оно на самом деле грязно-розовое, покрытое странными вертикально-бахромчатыми облаками, которым не было места в моем родном мире. Но таким оно станет потом, на рассвете, через несколько долгих часов — время, которое было для меня сейчас, когда я считал каждую секунду, хватая воспаленными легкими сырой и кисловатый воздух чужого для меня мира, практически вечностью.

Вдох-вдох, выдох-выдох.

Боль в боку становится все настойчивей, тяжелый автомат ненужной железякой колотит о ребра, но держать его двумя руками просто нет сил. Я сказал «ненужной железякой»? Каждую секунду из-за любой рухнувшей стены, из-за любого оплывшего неподвижной глыбой металла боевого механизма могла выскочить смерть в том жутком виде, в который ее облек человек, извратив природу Творения, превращая ее в машины убийства.

И тогда — надежда лишь на два черных ствола штурмового комплекса и на свою реакцию…

Вдох-вдох, выдох-выдох.

Что я здесь делаю? Для чего нужен этот бесполезный бег от заполняющего улицы шуршащего ужаса, как угораздило меня оказаться так далеко от того, что я больше двадцати лет привык называть домом? Вокруг только последствия буйства смерти, жуткие свидетельства о том, что люди, где бы они ни были, не перестанут уничтожать друг друга и окружающий мир — в придачу.

Где-то там, за несколькими кварталами руин и исковерканного, обожженного металла меня ждет странное средство передвижения, гибрид обыкновенного тягача с прицепом и ультрасовременной техники. И в этом автопоезде меня ждут два человека, один из которых стал моим другом за последние три месяца, а второй еще полчаса назад собирался меня предать.

Справа, рядом со мной, дыша как загнанная лошадь, бежал еще один человек. Час назад он спокойно разнес бы мою голову выстрелом и не чувствовал угрызений совести, а сейчас он тащил на плече моего друга, унося его от смерти.

Слева от меня неслось легкими прыжками странное, легкое существо, которому ничего не стоило, несмотря на относительно небольшие размеры, в доли секунды откусить мне ногу или раскусить, как орех, череп. Тем не менее я доверял этому существу даже больше, чем своим друзьям.

Вдох-вдох, выдох-выдох.

Я должен был добежать. От этого зависела не только моя жизнь, но и жизнь других, так как только я мог открыть им Выход из этого гибельного места. И вдобавок от этого зависело счастье еще одного человека, который обещал ждать меня, что бы ни произошло. Я должен был добежать, так как только я мог почувствовать то, что называлось здесь просто Дорогой; мог ощутить незримое присутствие того, природе чего трудно было дать объяснение, так же как и природе и сущности тех, кто за Дорогой присматривал. Инспекторы, Укладчики, Инженер — полумифические существа, суть и мотивацию действий которых я так и не понял, да и ни к чему мне это было сейчас, так как главной целью сейчас было бежать, дышать… и не споткнуться.

Вдох-вдох, выдох-выдох.

Впереди была Дорога.

ЩУКА

Глава 1

— Мы отправляемся в Лондон, господа.

Д'Артаньян

— В Лондон! А что же мы будем делать в Лондоне?

Портос

Вы замечали детекторы возле касс в супермаркетах?

Ну, такие «непропускалки», часто полуовальной формы, обязанностью которых является обнаружение выноса клиентами неоплаченного товара? Чтобы потом, поймав подлого злоумышленника, администрация супермаркета поместила портрет этого жалкого воришки на всеобщее обозрение при входе. В назидание возможным последователям, чтоб неповадно было…

Нет-нет, что вы, я совсем не хотел прославиться таким способом: мне пиар ни к чему, я же не гламурно-подончатая звездня, сверкающая похотью с экранов телепомойки! Однако в этот день детектор подло завопил за моей спиной, когда я, оплатив покупку, уже направился к выходу, прикидывая, что неплохо бы отломить по дороге кусочек от плитки козинака… Я сначала подумал, что попался кто-то другой, — ведь детекторы срабатывают, когда только к ним подходишь, — но охранник, радостно-деловито направившийся ко мне, заграждающей дланью отмел в сторону мое наивное заблуждение, вернув от козинаков на грешную землю.

— Что, опять техника балуется? — напустив на себя равнодушный вид, осведомился я. И, главное, боковым зрением уже заметил: другие покупатели живо заинтересовались, смотрят на потенциального воришку, глазеют из очередей и от шкафчиков хранения…

Неприятно, что ни говори! И думаешь: «Ну почему это не произошло поздно вечером в пустом супермаркете?!» Нет, вот так, на всеобщее обозрение… Знаешь ведь, что не виноват, но неприятно донельзя, а в уголочке сознания уже зашевелилась испуганная мыслишка: «А вдруг автоматически что-то пихнул в карман, просто посмотрел и машинально сунул, переключившись мыслями на следующую покупку?»

— Пройдите, пожалуйста, еще раз через детектор, — оценивая меня доброжелательно-акульими глазками, попросил охранник и небрежно извлек из моей руки пакет с продуктами.

Я прошел. Детектор прямо-таки взорвался подхалимским шакальим визгом: «Это он! ДЕРЖИ ВОРА!!!»

— Пройдемте, молодой человек, — мило улыбаясь, пригласил охранник, вцепившись в меня, как акула в морского котика, и увлек в океанскую глубину… то есть в какую-то боковую дверь возле бастиона администратора. Легкий нажим на мою спину ненавязчиво уведомил меня, что сзади возможные пути к бегству перекрыты еще одним заботливым охранником и деваться мне, голубчику, соответственно, некуда.

«Странно, — мелькнула мысль. — Могли ведь на месте проверить ручным сканером, или как он там называется?»

Меня вежливо ввели-втолкнули в какую-то дверку, за которой оказалась небольшая комнатушка со столом и парой стульев, один из которых был занят лысоватым дядькой с седыми усами и грустными глазами пожилой таксы.

— Присаживайтесь, милейший, — пригласил он и положил перед собой лист бумаги, достав оный из чахлого вида папочки. — Виктор, обыскивали?

Ловкие руки нырнули в карманы моей куртки и извлекли две банки красной икры.

— Забыли оплатить? — Собачьи глаза дядьки стали еще грустнее, словно у него отобрали «Педигри». — Ну, будем писать протокол…

— Подождите, — хоть я и был в некотором смущении, но способность соображать еще не потерял. — Так не делается: я не буду говорить, что икру мне подбросили, — хотя это так, или у меня сдвиг крыши, — но меня обыскивают без понятых, не на месте преступления…

Собачьи глаза, казалось, сейчас заплачут.

— Умный, да? — Дядька откинулся на спинку стула и пожал плечами в коричневом — терпеть не могу этот цвет одежды! — пиджачишке.

— Витя, щелкните эрудита…

Я непроизвольно сжался внутри, ожидая Витиного кулака, но узрел перед носом объектив фотокамеры. Моргнул от вспышки… Ну и рожа у меня там будет, в смысле — на стенде «Наши Дорогие Воришки»! А камерка-то у них хороша: «Никон» трехсотый, мне о такой мечтать…

— Так все же: насмотрелись криминальных сериалов или профессиональные знания? — поинтересовался дядька, что-то царапая на бумажке.

— То есть? — не понял я.

— Не первый раз попадаетесь?

Я насупился. Промолчал.

— Адвоката требовать будем? Телефонный звоночек маминому знакомому из налоговой? — Дядька свистнул носом и, вытащив из папки, толкнул ко мне листок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся анкетой. — Заполните, будьте любезны.

Анкета была какой-то дурацкой, словно на работу брали: сколько лет, прописка, образование, профессия, служил ли в армии, судимости, семейное положение… И совсем непонятные вопросы: состав семьи, к какой религии отношусь, не был ли на учете у психиатра…

— Это все зачем? — поинтересовался я. — Здесь бы еще о хобби и подружках спросили…

— Вы заполняйте, заполняйте, ваше дело теперь слушаться и не хамить. — Грустноглазый махнул рукой, и охранник, до этого стоявший за моей спиной, вышел из комнатки, оставив меня с ним и «Витей» втроем.

— Я штрафом обойдусь или вы норму по поимке преступного элемента к трехлетию супермаркета выполняете?

— Вот неугомонный, — возвел собачьи очи к потолку коричневый дядька. — Скажите лучше, молодой человек, вас устраивает ваша зарплата?

— Конечно, нет! — Я картинно провел рукой над банками с икрой. — Видите, на икру не хватает. Это у вас такой принцип вербовки работников в супермаркет? Могу сказать, что профессия продавца-консультанта никогда не была моей мечтой. — Я некоторое время попыхтел над анкетой. — Или проводите перед президентскими выборами опрос испуганного электората, чтобы ответы честными были?

— Молодой человек, вы закончили? — Дядька взял анкету и, читая, неспешно стал втолковывать: — Простите за наши методы, но из-за сложившейся ситуации приходится действовать грубовато. Нам действительно нужны сотрудники, и похоже, вы нам подходите, но это нуждается в проверке, а вот то, что вы автотранспорт не водите, вот это — плохо! Да и отсутствие службы в армии…

— Вы издеваетесь?

Дядька обреченно, с каким-то фатализмом вздохнул, достал из внутреннего кармана пиджака какие-то корочки, раскрыл и протянул их мне:

— Придется проехать, молодой человек.

Я с неудовольствием отметил надпись «МВС Украины», фотографию грустноглазого дядьки в звании капитана (ага, зовут его Андрей Иванович Степак) и пришел в наимрачнейшее настроение, зная, что подобные странные встречи обычно имеют весьма и весьма неприятную подоплеку, даже если произошла глупая ошибка, хотя такие конторы, как правило, не ошибаются…

Потертый BMW-тройка вполз в ворота детского садика, завернул за корпус и остановился у облупленной двери, рядом с которой болталась табличка, глаголющая, что за оной дверью расположилась фирма «Итака», предоставляющая транспортные перевозки.

— Прошу, молодой человек, — распахнул дверцу грустноглазый капитан.

— Мобилку верните, — хмуро пробормотал я, ныряя подбородком в воротник куртки, — с потемневшего неба настойчиво сыпалась какая-то мелкая и сырая дрянь.

— С этим придется подождать… Да вы не бойтесь, «глухарей» на вас никто вешать не будет, да и на органы расчленять для продажи арабским миллионерам тоже.

Я, взглянув в набухшее сыростью ноябрьское небо, поплелся внутрь здания мимо сидящего на детском сиденьице парняги, облаченного в форменный костюм с надписью: «Охрана», в бывшую группу через бывшую раздевалку. Уселся на предложенный стул, расстегнул куртку — натоплено было здорово. Длинные радиаторы под широченными низкими окнами, похоже, раскочегарены были вовсю, даром что на улице на десяток градусов выше нуля. Напротив меня за воспитательский стол уселся капитан и защелкал мышкой открытого ноутбука. Я окончательно снял куртку, положил ее рядом на стульчик, осмотрелся. Детский сад как детский сад, таких много. Наверное, назывался «Солнышко» или «Радуга», простите, «Веселка» по-новому. Со стен ехидно смотрели волки, лисы, тупо таращился заяц, а нездорового цвета колобок так разевал пасть, что становилось как-то не по себе за остальных зверей…

— Вот, — облегченно вздохнул капитан Степак. — Нашел наконец.

Он неторопливо вытащил пачку курева, достал сигарету, сунул было в рот, но, взглянув на меня, грустно вздохнул и расположил ее за ухом. Я выжидающе молчал, делая вид, что меня весьма забавляет происходящее.

— Итак, — капитан заглянул в анкету, — «Алексей Павлович Мызин… двадцати семи лет от роду», судя по всему, зарабатываете вы не много… раз написали «на жизнь хватает» в разделе «Устраивает ли Вас Ваша заработная плата».

Я продолжал молчать. А что мне было рассказывать: про то, как директор фирмы, в которой я отбывал рабочее время, вот уже как пару недель намекал на то, что финансовый мировой кризис проехался и по его конторе и мне при теперешнем положении дел не мешало бы подыскать работенку где-то в другом месте? Вот только мне нужно было, в память о каких-то оказанных мне услугах, помочь закрыть до Нового года годовой бюджет, написать несколько отчетов да последнюю горячую сделку с капризным заказчиком до этого провернуть… Грустно как-то получалось. Может, на этого дядьку тоже давили подобные проблемы, потому и такая вселенская скорбь в собачьих глазах?

— Если вам предложат работу в размере пяти тысяч в месяц — заметьте, евро, не гривен, — вы согласитесь? — меланхолически продолжал капитан. — Причем работа не трудная, не вредная, не противоречит Уголовному кодексу и особых навыков не требует, кроме тех, коим вас обучат на месте работы.

Пять тысяч евро!!! Спокойно, Леха, спокойно…

— Конкретней можно? — Я пожал плечами. — Создается такое впечатление, что вы мне «Гербалайф» или «Орифлейм» распространять предлагаете… Еще непонятно соотношение предлагаемой зарплаты с внешним видом вашего офиса. И что за глупый способ набора сотрудников?

— Конкретней — вам придется отправиться в поездку. — Степак покачал головой. — Большего рассказать не могу, пока вы не подпишете договор о неразглашении.

— Ого, фирменные тайны?

— Международные, — ухмыльнулся Степак, не повеселев при этом глазами ни на каплю. — Вас нанимает государство, а что касается способа выбора кандидата и образа приглашения на работу — это вынужденные действия, за которые мы приносим извинения и в качестве компенсации предлагаем принять красную икру, которая так хорошо помещается в ваши карманы. Если вы откажетесь от предлагаемой работы, вас отвезут домой или туда, куда вы захотите. Если согласитесь, то вы подпишете договор о неразглашении, выслушаете описание предлагаемой работы, подпишете рабочий контракт, получите аванс в половину месячной зарплаты на ваш счет в банке и мы, опять-таки, отвезем вас домой, чтобы вы уладили свои дела, попрощались с вашими любимыми родственниками и не менее любимыми попугайчиками и сегодня же выехали на место работы.

Счет в банке… Да у меня и счета никакого не было до сей поры…

Степак говорил, слегка улыбаясь, как будто ему было невыразимо приятно нанимать меня, именно того, самого нужного им человека, которого он — наконец-то! — нашел и привел в искомое место для всеобщего блага и процветания.

— Не могу понять, — осторожничал я. — Что за работа такая? Зарплата по сегодняшним дням — о-го-го, столько наши наемники в горячих точках не всегда получают, нанимает государство… Не сталкером же в Зону вы меня отправляете?

Степак вдруг подобрался. Его глаза потеряли грусть, и смотрел он на меня как-то… озадаченно, что ли?

— Нет, не в Зону и не в Припять — а вы, видать, компьютерными играми увлекаетесь?

— Еще и Стругацких читал, и фильм Тарковского смотрел, — буркнул я.

В моей голове был какой-то туман. Этакая коллоидная взвесь непонимания. Не разберешь, что такое мне выпало? И зарплата — весьма и весьма… Можно машину прикупить… Ну как со всеми долгами разделаюсь! Ремонт нормальный дома сделать, а то мама жалуется, что в сарае каком-то живем, да и о женитьбе можно подумать: вон, Катька давно ко мне подкатывает. Неплохая, право, девчонка…

— Так как, Алексей Павлович, что будем решать?

Я потянулся с равнодушным видом.

— А на какой срок работенка?

Степак облегченно вздохнул и растянул губы в улыбке, полной пессимизма.

— Надолго. — Он достал из своей папочки внушительного вида лист с кучей каких-то голографических наклеек и гербом государства.

— Ознакомьтесь, пожалуйста.

Глава 2

— Мне иноземцы — во как нужны! — торговлю с Европой вести, верфи, мануфактуры заводить.

Петр I

Не спалось.

Вроде и лег очень поздно, но обилие впечатлений и информационная перегрузка способствовали выделению адреналина в кровь, отчего сон убрался от греха подальше и возвращаться, по-видимому, не спешил. Вагон ритмично покачивался, иногда звякала ложечка, забытая в стакане. Время от времени свистел носом мой сопровождающий — крепкий блондин с какими-то смазанными чертами лица.

«Григорьев», — отрекомендовался он и с тех пор не открывал рта, кроме случаев, когда заказывал у проводника чай. Теперь он видел десятый сон, а я ломал голову, зачем я согласился на такую безумную авантюру, в которую до сих пор не очень-то верилось.

Вчера, когда я подписал все от меня требуемое, капитан Степак собственноручно заварил крепкий кофе и повернул ноутбук ко мне монитором. Сначала я не поверил напрочь. Потом, выпив еще кофе (хотя, наверное, лучше бы какого-нибудь успокоительного) и пересмотрев кучу фотографий и пару явно не компьютерных видеороликов, начал потихоньку соглашаться с действительностью. Тем более что изобретать такую фантастическую историю ради одного меня родимого — глупо как-то…

Итак: существует Дорога — так ее все называют, и ничего более оригинального не придумано, хотя что придумывать: на вид и по функциям она абсолютно отвечает своему названию. Хотя функции у нее как раз и более расширены по сравнению с обычными трассами.

Дорога соединяла миры.

Никто не знает какие — другие планеты, другие измерения, искаженные отражения нашего мира, другие временные пласты…

Главное, туда можно попасть, там может существовать человек, там живут другие, скажем, люди и — внимание! — там можно торговать.

Торговля технологиями, изделиями и сырьем с различными цивилизациями, развитыми и не очень, оказывала весьма немалое влияние на положение вещей в мировой экономике и техническом прогрессе человечества.

Дорогу открыли достаточно недавно, где-то в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия, но существует мнение, что про нее знали и раньше, — в различные исторические периоды ее якобы находили и теряли снова и снова. На Земле существуют около десятка Выходов, или Выездов, на Дорогу; один в США, один в Месопотамии, один в Японии, три на постсоветском пространстве, парочка в Европе… Проблема заключается в том, что эти Выезды работают циклично, открываясь практически на полчаса-час, с промежутком от месяца до полутора лет. А при чем тут я? Оказывается, пройти (или проехать) на Дорогу могут только некоторые люди, и никому не известно, почему это так. Специальные системы слежения, установленные в — да! — супермаркетах, вычисляют тех, кто является потенциальным Проходимцем, как стали именовать эту отбираемую касту, и таких полезных людей сразу берут в оборот, как меня например. По какому именно принципу работают эти самые системы отслеживания и чем таким эти самые Проходимцы, в славные ряды которых мне суждено было влиться, отличаются от остальной части человечества, Степак мне так и не сказал, сославшись на то, что не силен в этой научной части. Сообщил он мне только, что системы определения, так называемые «Персты Судьбы», очень дороги, и их на материке очень ограниченное количество, так что их перевозят из города в город, из супермаркета в супермаркет, используя какую-то давно разработанную схему.

В нашей Украине тоже есть Выезд, который вот-вот откроется, а Проходимцев не хватало катастрофически. Вот я, любезный, вовремя и подвернулся и теперь еду с сопровождающим куда-то в Донецкую область к самому открытию Выезда, чтобы проникнуть в запредельное и заработать свои пять тысяч евро…

Я, конечно же, спросил, почему меня просто не выкрали с концами и не объявили пропавшим без вести: ведь такие деньги на кону (секретные технологии, редкие, драгоценные ископаемые) — или я мало понимаю в современной жизни и в циничности властных, военных и бизнес-структур! Степак ответил, что, может, и выкрали бы, но ворота пропускают только желающих пройти добровольно, и подделать это желание, поддержать его насильно, при всем старании специалистов, не получилось. Так что приходится секретному военно-научному отделу при Разведуправлении Украины, а по совместительству — Междумировой торговой компании, нанимать сотрудников самым обычным образом, ну или почти обычным.

Мама рассталась со мной на удивление легко. Степак приехал вместе со мной ко мне домой и гладко рассказал о моей заграничной поездке для учебы, которую я выиграл в интернет-конкурсе по программным технологиям (в которых, по правде, я ничего не смыслю). Так как, по словам капитана (представившегося маме представителем министерства образования, да еще и помахавшего какими-то документами), мне светила престижная профессия, и нужно было спешить к началу занятий, то меня быстренько собрали в дорогу, чему я немало удивился, зная чувствительное мамино сердце. Но сердце молчало, моя младшая сестренка Люська усердно помогала собирать вещи, без умолку треща о моей скрытности, — еще бы: тайно готовился к конкурсу! — и все прошло чисто-гладко. Тем более что я сообщил о намерении посылать триста евро от своей стипендии каждый месяц. Мы попили чай, я в сотый раз пообещал связаться с семьей по Интернету или, на худой конец, слать сообщения…

Степак объяснил мне, что позже придется известить родственников о том, что в учебном центре из-за вопросов дисциплины и для пресечения утечек научной информации нельзя пользоваться Интернетом. Смс же и триста евро в месяц за меня будет слать сотрудник, который за это отвечает.

Я в очередной раз перевернулся на другой бок. Мало, мало информации! Степак мне рассказал лишь минимум, пообещав, что остальное объяснят на месте. Я очутился в положении Нео, который согласился проглотить красную пилюлю, не до конца осознавая, зачем это делает. Но мне, по крайней мере, за это платят… За умение проходить там, где другие пройти не могут, и не просто проходить, но проводить с собой еще и транспорт с грузом. Причем для этого нужно желание доброй воли… Так, а это уже — кое-какая информация. Значит, проезды-выезды эти как-то реагируют на человека и определяют… его желание, что ли? Какой-то мистикой попахивает, однако. Конечно, в будущем мне наверняка больше станет понятно, но как хочется узнать побольше и прямо сейчас, когда я и ведать не ведаю, что может попасться на моем дальнейшем жизненном пути, обещающем быть весьма фантастическим…

Я закинул руки за голову, прижав правый локоть к холодному пластику купейной перегородки. Интересно, когда я вернусь через несколько месяцев, Катька меня будет ждать? Или все ее внимание — лишь флирт?

Катя-Катя-Катерина с серо-голубыми ехидными глазами Анджелины Джоли… А ведь я ей даже стихи написал… такие, в стиле Есенина. И хотя всепроницающая мама и ворчала, что девка весьма ветрена с виду, хоть моя любимая сестренка и предупреждала со смешинкой — не пожалей, братец, знаем ее похождения! — я все равно лелеял мечту об общей жизни, будучи подогреваемым несколькими поцелуями у подъезда после совместного похода в кафе.

Поезд мягко раскачивался, железным червяком скользя по рельсам. Звякала ложечка в такт. И, словно из глубокого колодца, все тише и тише становился храп моего сопровождающего.

Проснулся я от невежливого толчка в бок.

— Вставай, Алексей, прибыли, — пробубнил мне в ухо Григорьев резким ароматом зубной пасты.

Я сполз с полки, пошарил ногами в поиске кроссовок.

— Я чай уже заказал, через десять минут будем на месте.

Григорьев, в отличие от меня, был свеж, ясен, подтянут.

«Ага, прохрапел всю ночь беззаботно, — мрачно думал я, уже стоя в очереди в туалет. — Небось ему в неизвестность не отправляться…»

После умывания и пары стаканов противного поездного чая — знаете такой, со стойким привкусом накипи? — я повеселел и, выйдя на унылый перрон захудалого вокзальчика, бодрячком потопал вслед за сопровождающим, который даже изволил взять одну из моих объемистых сумок.

Возле вокзала нас ждал старенький «Опель-Астра», куда мы втиснулись под бдительными взглядами пары-тройки привокзальных таксистов. Водитель — худой седоватый мужик лет шестидесяти, молча пожал григорьевскую руку, лениво мазнул меня взглядом небольших светло-карих, почти желтых глаз и, погладив аккуратные, пронизанные сединой усы, тронул машину, прибавив громкости Высоцкому, что хрипел из динамиков. «Опель» пошел на удивление мягко и мощно, показав, что не так он прост, каким кажется или кто-то хочет, чтобы казался. От вокзала мы свернули между одноэтажными хатенками, повиляли по переулкам и выехали на магистраль. Утро было серым и влажным, всплакивающим мелкими брызгами то ли дождя, то ли крупного тумана.

«Натопи ты мне баньку, хоз-зяюшка-а-а!» — рвал сердце и струны Владимир Семенович, и я подумал, что тоже не отказался бы от парилки, да с хорошим веничком… Похоже, и водитель о чем-то таком думал — морщины его лица постепенно становились менее жесткими, как я заметил, поглядывая на него наискось с заднего сиденья. Глаза стали мечтательными…

Так молча, под хрип душевный мы и добрались до съезда с магистрали, где, повернув на узкую невзрачную дорогу, проехали еще пару сотен метров, после чего худой остановил машину и наконец изволил разжать губы.

— Проверяли? — кивнул он на меня, засовывая сигарету в зубы под усы. Зажмурил левый глаз — прикурил.

— Проверяли, — подтвердил Григорьев, открывая дверцу со своей стороны.

— Ты, мил-человек, тоже выдь из машины, — распорядился водитель, доставая какой-то приборчик из бардачка. — Еще разок проверить надо — правила!

Они быстро выгрузили мои вещи из багажника, водила, пыхтя сигаретой, поводил приборчиком вокруг вещей, потом вокруг меня и, удовлетворившись результатом, пожал Григорьеву руку.

— Ну, до встречи, камрад.

Григорьев направился назад к трассе.

— Подождем, — худой выбросил окурок и достал из кармана куртки оранжевый пакетик. — Курагу будешь?

Курагу я любил, и мы молча жевали минут пять, после чего водитель сел в машину, пригласив и меня.

— Меня Петром зовут, Петр Данилович.

— Алексей. — Я пожал протянутую руку.

— Сейчас Санек подойдет и поедем, — Петр Данилович криво ухмыльнулся, показав желтые зубы с правой стороны, напоминая мне этим мою покойную двоюродную бабушку. — У тебя вопросов, наверное…

— Да, хватает.

— Ничего, много интересного узнаешь.

Мягко пиликнул мобильник. Петр Данилович достал слайдер из кошелька на поясе, раздвинул возле уха, выслушал кого-то.

— Все в порядке, — сказал он мне и запустил двигатель. — Вон и Санек показался.

Из-за деревьев действительно вынырнул длинный сутуловатый парень в спортивной серо-синей куртке и бейсболке. Сел в машину на заднее сиденье, хлопнув дверцей. Блеснул светло-голубыми глазами.

— Уехал? — Данилович тронул «Опель» и резко набрал скорость. — Сколько раз тебе говорить: не хлопай!

— Так не твоя же, Данилыч, чего переживаешь? — Паренек поймал мой взгляд в зеркале заднего вида, подмигнул. — Он попутку поймал, поехал в город.

— Мне сказали. А машину беречь надо, хоть и не своя. — Данилович продолжал хмуриться.

— Во-во, понеслась… — Санек просунул вперед руку. — Будем знакомы, я — Санек.

— Алексей.

— Ты — наш Проходимец? Прикольно. Доехал нормально? На Данилыча внимания не обращай, он всегда ворчит. Отпразднуем прибытие — у меня коньяк неплохой есть. Я тебе все объясню, ты ведь первый раз здесь? А на Дорогу тоже в первый?

Санек, похоже, был этаким типажом болтливого шалопая. Задавая кучу вопросов, он тут же перескакивал на другие, не переставая играть плечами и ухмыляться. Я еле успевал отвечать. Попробовал было просто помолчать, но Санек, не обращая внимания и не делая пауз, затараторил про каких-то «отпадных девчонок», с которыми — он делал при этом многозначительное лицо — он меня там познакомит.

Дождь стал крупнее. Данилыч, как с легкой руки Санька я стал его про себя называть, увеличил частоту взмахов дворников и сбросил скорость. Свернул на еще более узкую щебневую дорогу, немилосердно изрезанную покрышками. Дорога петляла в узком промежутке между двумя рядами чахлых голых деревьев, за которыми виднелись неуютные серые поля. Наконец нам преградил путь облезлый палец шлагбаума. За ним расположились открытые решетчатые ворота, в обе стороны от которых, на сколько можно было видеть, простирался заборчик из колючей проволоки. Над воротами красовалась такая же облупленная, как и шлагбаум, надпись: «Частное хозяйство „Хуторок“». Из-за корявой будки поста вылетели два питбуля и заплясали вокруг машины, стараясь заглянуть в окна.

— Не вздумай открыть дверь или окно, — предупредил меня Данилыч. — Нам Проходимец целый и здоровый нужен.

Из будки неторопливо выплыл объемистый сторож — охранником его никак не назовешь, — присмотрелся, крикнул на собак. Подошел ближе, шлепая по вольготно разлившейся луже, кивнул Данилычу. Питбули разочарованно убрались к посту и оттуда следили за нами, явно готовые в любой момент попробовать гостей на зубок.

Данилыч опустил стекло.

— Привезли? — просипел сторож, окидывая салон взглядом выкаченных светлых глаз из-под капюшона брезентовой куртки. Задержал взгляд на мне. Посопел. — Завтра едете?

— Сегодня. Ты бы меньше пил, Василь. — Данилыч покрутил пальцем — похоже, это был у него любимый жест. — Вот уже числа путаешь.

— А что тут еще делать? — Сторож прошлепал до шлагбаума, скинул стопор, напрягся, поднял полосатую штангу. — Электроника бдит, а я — при ней… Привезите чего-нибудь с Дороги-то, — крикнул он в окно, когда мы проезжали мимо.

Обернувшись, я видел, как он опустил шлагбаум и уколыхался в будку.

— Электроника? — скептически спросил я.

— Тут знаешь сколько следящих систем натыкано еще на подходах! — Санек обрадованно сунулся вперед. — Сторож только для виду стоит. Нас и увидели, и услышали еще за пару километров, и если бы не сигнал «свой» от мобилы Данилыча, то замаскированные в гравии шипы пропороли бы нам шины еще до того, как мы доехали до шлагбаума, а с базы нагрянули бы шустрые и веселые ребята на «уазике» и культурно проводили подальше, даже помогли бы — вдруг мы случайно заезжие?

— Чем меньше вызовет подозрений прикрытие, тем лучше?

— Соображаешь. Зачем привлекать внимание серьезной охраной и здоровенными заборами? Так, колхоз колхозом. Ты в компьютерные игры шпилишь? Рубанемся сегодня напоследок в «Тим Фортес»?

«Опель» подкатил к приземистому зданию фермы. Для колориту ей не хватало только парочки свиней рядом — совдеповские колхозные бараки из шлакоблока, какие-то ангарчики типа складов овощей или чего-то похожего. Чуть выше остальных построек — двухэтажная то ли маслобойка, то ли ремонтный цех из бетонных панелей. Венчала все это великолепие ржавая водонапорная башня.

— Живописно, — отметил я.

— Снаружи, конечно, неприглядно. — Данилыч провел машину в открывшиеся ворота фермы.

Внутренний дворик красотой и ухоженностью тоже не отличался. Везде валялись какие-то доски, покрышки от грузовиков. Хаотичной кучей серели деревянные ящики, кое-как прикрытые драным целлофаном. Пара обшарпанных тракторов, грустивших под обширным шиферным навесом, вызывала сочувствие. Рядом с ними приткнулся, наверное, тот самый «уазик», на котором «бравые ребята» выезжают встречать непрошеных гостей.

Данилыч поставил «Опель» под тем же навесом. Мы выбрались из машины и, прихватив мои вещи, вошли в окрашенную зеленой краской дверь барака, к которому примыкал навес.

— Ну, добро пожаловать в наше временное пристанище! — пафосно провозгласил Санек. — Сейчас быстренько регистрацию пройдешь и — в буфет! Отпразднуем пополнение команды…

Внутри барак оказался весьма и весьма нарядным. Первое помещение было просторным. Евроремонт не евроремонт, но все чисто, стены окрашены акриловой эмалью в веселый салатовый цвет. Пол покрыт неплохим линолеумом. За высокой конторкой светлого дерева — симпатичная девушка, которой Санек стал тут же строить глазки, впрочем, без видимого успеха.

— Галочка, зарегистрируй, лапочка, новенького, — затрещал он, облокотившись на конторку. — А в буфет с нами пойдешь? Ведь сегодня прощаться будем! Или лучше мы с тобой сегодня тет-а-тет?

— Петр Данилович, заберите вы этого болтуна! — взмолилась Галочка, щелкая по клавиатуре компьютера. — Времени и так мало. Вон, Картенко забегал весь взмыленный, говорит, возмущение уже началось. Молодой человек, — обратилась она уже ко мне, — давайте ваш паспорт. Вещи — сюда, вот в это окошко… Николай! Николай, вещи на проверку, бегом!

Парень в камуфляже с той стороны широкого окошка в стене принял мои вещи, подозрительно прищурившись. Похоже, любой новый мужчина воспринимался им как потенциальный конкурент, что я вывел из опасливого взгляда в сторону Галочки.

— Давайте ведите его переодеваться и — к машине!

— Как, — возмутился Санек, — не евши? А к психологу? А пропуск?!

— В Дороге поедите. Бегом, бегом!

Санек потянул меня в коридор, ярко освещенный бестеневыми люминесцентными лампами.

— Вот какая штука, — бормотал он на ходу. — Должны были открыться сегодня вечером — завтра утром, а тут гляди — уже возмущение пошло!

— Это че такое? — спросил я, влетая вслед за ним в здоровенную комнату, заставленную ящиками защитного цвета, и останавливаясь возле решетчатой стенки, перегородившей комнату пополам. У проема с прилавком в этой стенке стоял кругленький военный, встрепенувшийся при нашем появлении.

— Осьо воны, хутко до машины, не ждить!

— А переодеться, комплект получить? — взвыл ошарашенный Санек.

— Всэ вжэ там, — замахал руками военный и сорвался на фальцет. — Да бегить вжэ!

— Твою мать! — комментировал Санек, когда мы проносились через коридоры и переходы, по-видимому соединявшие строения этой псевдофермы. — Без медосмотра, без курсов, без всякой подготовки! Видел, конечно, всякую спешку, но вот чтобы так…

Впереди показался зальчик с двумя лифтовыми дверями. Три охранника.

— Пропустить, пропустить без пропуска, под мою видповидальнисть! — Сзади нас задыхался военный колобок.

Мы вбежали в солидного размера лифт, лифтер в камуфляже и с кобурой на боку нажал кнопку, отправив нас вниз, и мы получили возможность перевести дыхание.

— Слушай, — вдруг осенило меня. — А мне мои вещи отдадут?

— Не знаю, их проверить должны. А что у тебя там важного? Все, что нужно из одежды и прочего, в комплекте есть, а на крайняк в Дороге на запятой купим, хотя и цены там просто безбожные…

— Плеер у меня там да пара банок дисков с музыкой и фильмами. Ноутбук мой старенький…

— Не пропустят, — замотал головой Санек. — Никакой техники, никакой информации. Проверка полная, чтобы ты там не наторговал для себя, помимо Компании…

— Почему тогда меня раньше не предупредили?

— Так здесь пользуйся сколько угодно, но на Дорогу — ни-ни!

Лифт остановился.

— Бегом, не стой! — Санек потащил меня в открывшуюся дверь, не дав впитать и осмыслить увиденное: огромный зал с каменными стенами, ярко освещенный и от этого кажущийся еще больше. Пирамиды, стеллажи ящиков и коробок всех цветов радуги. Оранжевые автопогрузчики.

Здоровенные грузовики-фуры, по-видимому, все — иностранного производства. Люди, мельтешащие возле них.

«„Рено“, „Ман“, „Мерседес“, „Ивеко“», — мельком читал я, пробегая мимо тягачей. Сияние хрома, никеля, яркие расцветки, многочисленные фары, рев заводящихся моторов, крики людей…

— Сюда, — дернул меня влево Санек.

Мы подбежали к ярко-синей «Скании», возле которой топтались пара человек в медицинских халатах.

— Все нормально? — Один из них начал измерять мне пульс, другой попросил снять куртку, расстегнуть «молнию» на джемпере, приставил к моей шее пистолет-шприц. Кольнуло.

— Да он, в принципе, молодец. — Санек заглянул в высоченную кабину тягача. — Что, Данилыча все еще нет?!

— Вы не волнуйтесь, — втолковывал мне медик. — Сейчас сделаем вам все прививки…

— Где же он ходит? — метался Санек.

Взвыл ревун.

— Ваше основное дело — очень хотеть туда проехать. — Укол. — Главное, не отвлекайтесь. Стойте спокойно, я введу вам успокоительное.

— Где, блин, Данилыч?!

— Важно само желание! — Укол. — Подумайте, ваша зарплата и дальнейшая работа зависят от того, попадете ли вы на Дорогу, проедете ли…

— Е-мое, уже отъезжают!

Ревун надрывался всей своей металлической глоткой.

— Успех зависит от вашего желания, благополучие страны… — Укол. — Вы давно ОРВ болели?

— Да где же он застрял!!!

— В вашем роду были психические расстройства?..

Укол.

— Да что сегодня за день такой!

— …Аллергии на что-то? На лекарственные средства, витамины?

— Может возникнуть легкое недомогание, при повышении температуры примите лекарства в соответствии с этой запиской, вот аптечка…

— Данилыч!!!

Из-за штабеля фиолетово-белых коробок появился Данилыч с двумя огромными сумками защитного цвета в руках.

— Быстро в машину!

Орал ревун.

Глава 3

— Впрочем, успокойтесь: мы не все доберемся до Лондона.

Д'Артаньян

— Это почему?

Портос

— Потому что, по всей вероятности, кое-кто из нас отстанет в пути.

Д'Артаньян

Погрузившись в кресло «Скании» справа от водителя — на этом настаивал Данилыч, — я попытался перевести дух. Немилосердно болели исколотые шея и плечи. Данилыч запустил двигатель, и «Скания» с мягким рокотом поплыла вслед другим автопоездам.

— Ты как, готов? — высунувшись сзади, теребил меня Санек. — Чувствуешь Дорогу?

— Не трожь человека, пустозвон, — пробурчал Данилыч, выруливая в какой-то туннель. — Почувствует, если надо, если готов…

— Что от меня требуется? — Мне было как-то не по себе от необычности происходящего. — Может быть такое, что у меня ничего не выйдет?

— Все может быть…

— И что тогда, мы застрянем?

Данилыч повернулся ко мне и как-то особенно ясно глянул своими карими глазками из-под седоватых бровей:

— Нет, просто останемся здесь. А ты не бойся. Не все с первого раза проходят. Этого тебе на подготовке не скажут: больше уверенности выработать хотят. А я тебе так скажу, — он поболтал пальцем в воздухе, — когда знаешь, с чем столкнешься, то легче настроиться. А если проиграешь, то хоть знаешь, почему.

Впереди явно что-то назревало. Данилыч ловко провел автопоезд в обход другой фуры.

— Смотри-ка, — спокойно комментировал он, — один не прошел, так сдал назад, но дистанция маловата, и всем надо сдавать… Говорил начальству: увеличьте дистанцию, нет — хочется побольше машин провести…

Мы прошли мимо то ли застывшей, то ли медленно пятящейся колонны тягачей с прицепами. Данилыч включил фары, и только сейчас я заметил, что в туннеле порядком потемнело. Мелькнул прижавшийся к стене человек в оранжевом комбинезоне. Второй со светящимися указателями в руках.

— Сейчас будет очень темно, — забормотал снова мне на ухо Санек. — Главное — желание выйти отсюда. Старайся, Леха.

Действительно, резко стало темнеть, словно какой-то черный туман заструился сквозь всю материю, поглощая свет ксеноновых фар, затемняя приборную панель.

«Как Данилыч ведет в такой темени?! — мелькнула паническая мысль. — Мы ж под землей! А если в какую-то пропасть угодим? Столкнемся с другой фурой?»

Я повернул голову к Данилычу и не увидел его. Тьма охватила все и тесно прильнула к лицу. Можно было ощутить, как она буквально трется о роговую оболочку глаз, вливается через нос, через рот внутрь головы.

Полная пустота.

Пустота, полная тьмы.

Я боялся дышать, чтобы тьма не наполнила легкие. В мозгу билась алой змейкой мысль: наружу! К свету! Этот алый червячок мерцал все тусклее, окутываемый чернильными нитями мрака, и я понял, что умру, если не выйду на свет.

Я попытался найти дверную ручку, чтобы выпрыгнуть из кабины и хоть пешком выбежать из этого черного ужаса, но не нашел и самой двери. Кабина «Скании» исчезла, растворенная непроницаемым киселем тьмы, и я побрел куда-то, пытаясь выставить несуществующие руки, не ощущая ни времени, ни пространства.

Жуткий кошмар полного одиночества.

Ощущение, что тебя предали, оставив во мраке навсегда, каким-то жутким, безумным подношением хаосу тьмы.

Или структуре?

«Иди вперед», — мелькнуло в голове. Иллюзии сходящего с ума сознания? Попытка разума помочь самому себе?

«Иди вперед!»

Это прозвучало и мягко, и твердо. Словно приказ и просьба одновременно. Ухватившись за этот отголосок стороннего присутствия, я зашагал прямо, стараясь держать дистанцию. Где тут перед? Я не ощущал даже, где были верх и низ, но просто двигался, понимая, что ступаю по пустоте, не ощущая ног. На ум откуда-то пришли строчки:

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня»[1]

Прошла минута, другая.

Тьма постепенно начала менять оттенок. Словно в банку черных чернил тонкой струйкой вливали воду, и она постепенно разбавляла черноту, смягчала, сводила на нет непрозрачность жидкости. Теперь абсолютный мрак сменился простой темной ночью, которая уже не несла такого страха, как абсолютный мрак, и было ясно, что скоро придет утро, настанет день и воцарится свет, дающий жизнь и надежду…

Я продолжал идти, уже устремленно, видя далеко перед собой мутное, туманное, но светлое пятно, обещающее вывести из остатков мрака на волю.

Из темноты стали проступать, словно проявляться, предметы. Линии, углы, очертания.

Руки. Мои руки, лежащие на коленях. Пальцы судорожно вцепились в джинсу, словно желая ощутить хоть что-то материальное. Желая их испробовать, я поднес к лицу ладонь и зажмурился от хлынувшего из-за пальцев света. Вместе со светом пришел звук, словно из ушей сначала медленно, но с нарастающим ускорением вытянули абсолютные пробки, наглухо до этого закупоривающие слуховые каналы.

Мягкий рокот двигателя, крики Санька за моей спиной. Я сидел в кабине «Скании», выплывающей из серого туннеля в яркое сияние дня.

— Мы прошли, прошли!!! — Санек выбивал какую-то залихватскую румбу на спинке моего кресла. — Леха, ты провел нас! Ага, мы на Гее!

— Тише, неугомонный, ты мне всю кабину разнесешь! — бурчал облегченно Данилыч. — А хорошо прошли. Быстро…

Я не слушал их, жадно впитывая яркое синее небо, режущее контрастом глаза после мрачной пасмурной осени. Зелень, зелень! Сочная, вызывающая желание выпрыгнуть из машины и попробовать на вкус светящиеся жизнью листья.

Дорога. Дорога, разрезающая это буйство флоры. Дорога, простирающаяся перед автопоездом прямой лентой необычного цвета. Не асфальт, не бетон. Что-то шероховатое, мягко-золотисто-оранжевое. Дающее ощущение теплоты…

Данилыч остановил «Сканию», заглушил двигатель.

— Давайте, ребята, как положено, — перекусим перед перегоном. — Данилыч, открыв дверцу, спрыгнул на обочину. На меня пахнуло теплом и запахом поздней весны и чем-то еще, неопределимым. — Санек, достань мой пакет.

Я спустился на Дорогу, потопал кроссовкой. Поверхность как поверхность, ничего особенного. Похоже на оранжевый качественный асфальт, только какой-то более монолитный, словно пупырышки и неровности просто выдавили как декор на сплошной дорожной плите. Снял свитер, закинул в кабину. Не выдержал — нагнулся, потрогал рукой дорожную поверхность — и правда, теплая! То ли само по себе, то ли солнцем нагрело…

Солнце? Я поднял голову вверх. Солнце как солнце: желтое, слепящее. Радостно светящее с веселого темно-синего неба. Может, только чересчур темного…

— Ты чего там застрял? — послышался из-за тягача голос Данилыча.

Огибая кабину, я только сейчас понял, что уши свободны от рева автомобильных двигателей. От привычных городскому жителю шумов…

И тут я нос к носу столкнулся с человеком в камуфляже и с автоматом наперевес. На мой удивленный взгляд он еле заметно ухмыльнулся и ткнул большим пальцем за свою спину, где на зеленой травке была расстелена клеенка и несколько туристических ковриков, один из которых уже был занят развалившимся Саньком. Над клеенкой склонился Данилыч, выкладывая из объемистого пакета какую-то снедь. Рядом стояли еще двое парней с автоматами, взгляды устремлены на еду…

— Давай сюда, — махнул рукой Данилыч. — Знакомься с ребятами.

Парни перевели взгляды на меня, и не могу сказать, что они сделали это с воодушевлением.

— Андрей Шмуль, Иван…

— А на стреме — Жека, — лениво ткнул пальцем Санек. — Эти вояки должны охранять нас, драгоценных, и наш, не менее драгоценный, груз.

— А есть от чего охранять? — осторожно спросил я, присаживаясь на коврик.

— Хватает. — Данилыч откупорил пакет виноградного сока и разлил по металлическим кружкам. — Ты пьющий, Алексей?

— Да нет, не пьющий.

— Вот и хорошо, так как уставом запрещено, кроме особых случаев. — Данилыч мотнул пальцем. — Дорога, она, знаешь, трезвых любит… Ну, ребята, за хорошее отправление и путь до самой точки! Ну и за нашего Проходимца, дай ему Бог трезвого рассудка, раз так хорошо начал!

— Чего замер? — Санек опустошил кружку и весело оскалился: — Не все с первого раза проходят, да и мозги могут поехать — часто бывает! Был нормальный человек и — на тебе! — готовый идиот!

— Психика не выдерживает. — Данилыч потянулся за пирожком. — Налетай, ребята!

— А почему раньше не сказали, не предупредили? — До меня только стало доходить, что авантюра, в которую я ввязался, может быть вовсе не такой безопасной, как меня убеждал в свое время Степак.

— А кто ж тебе, мил-человек, скажет? Ведь испугаешься, не сосредоточишься на проходе и — готово: неудачный выезд на Дорогу! Думаешь, тебя зря всякой дрянью перед отъездом накачивали? Все для стабильности психики, для успокоения нервов… Да и отказаться ведь можешь, а Проходимцы — на вес золота, их днем с огнем не сыщешь.

Вояки, не встревая в разговор, напихивались богатой снедью, желая, по-видимому, не оставить даже крошки гипотетическому врагу.

— Плюс еще разные прививки против всякой инфекции, которая нам повстречаться может, — принялся информировать меня Санек. — Ты спрашивай меня обо всем — тебя ведь подготовить не успели. Так, с корабля на бал! Так что ты ко мне обращайся.

— Болтун, — Данилыч приподнялся, вглядываясь в даль. — Сам только второй раз на Дороге… Что там, Горошенко? Наши?

— Шевчук, кажись, — раздался голос постового. — Вы мне там пожевать оставьте, пока на консервы не перешли!

— Не боись, Жека, — Санек активно уничтожал домашнюю колбасу. — Жонка Данилыча, как всегда, на пару дней пакетон собрала…

Я услышал приближающийся рокот дизеля, и через минуту ярко-красный тягач «Вольво» проплыл мимо на изрядной скорости, влача за собой здоровенный пестрый прицеп и полосу синего дыма. Рявкнул сигналом, обходя нашу «Сканию».

— Спешит, — Данилыч довольно ухмыльнулся. — Ну и нам надо поторапливаться: расслабиться всегда успеем на запятой… Санек, живо маршрут давай!

— Ща, — Санек нехотя поднялся и потопал к автопоезду.

— Давайте, ребятки, быстренько собрали и — по местам!

Данилыч ловко упаковал и наполовину не съеденный харч обратно в пакет, вытащил сигареты, закурил. Охранники скатали коврики и вместе с ними нырнули в открывшуюся в боку прицепа неприметную дверь.

— Ну что, Алеха, тронулись? — Данилыч аккуратно потушил и наполовину не скуренную сигарету о металлическую зажигалку, положил окурок обратно в пачку.

— Если умом, то не надо, — пожал я плечами.

— Раз шутишь, значит, жить будешь! — Данилыч вскарабкался в кабину. — Ты вот что, — обратился он ко мне, когда я залез в кабину с другой стороны, — давай-ка назад и попробуй заснуть: тебе это сейчас важно — эк тебя лекарствами накачали! Другим это все на недели и месяцы растягивают, а тут, по спешке, — все сразу засандалили! Потом расспрашивать будешь, как да что… Тебя как, не мутит, голова не кружится?

— И еще на соленое тянет, — буркнул я. — Огурчиков не найдется соленых?

— Ну-ну, полезай, шутник.

Сзади кабина «Скании» была достаточно просторной для отдыха — но верхняя койка оказалась полностью забита какими-то коробками, а половину нижней занимали брезентовые мешки, между которыми приткнулся Санек с открытым ноутбуком. К моему удивлению, он, не сказав мне ни слова, перебрался вперед, где снова встрял взглядом в монитор.

По правде говоря, чувствовал я себя не очень. Вроде и тепло в кабине, но меня морозило, било мелкой дрожью. Да и голова начала болеть, словно в правый висок тонюсенькой струйкой что-то горячее вливалось…

— Похоже, я действительно расклеился, — пробормотал я, втискиваясь между мешками под нависающую над койкой полку.

— Глотай две штуки, — протянул мне через плечо блистер таблеток Данилыч. — Сок в пакете возьми — запей.

— Никак не выведу координаты… — донесся до меня раздраженный голос Санька. — Вроде по всем признакам мы на Гее, но какая-то странность имеется, словно легкий сдвиг по ориентирам…

— Но выйти мы должны были на ней, — заметил Данилыч. — Вон и Шевчук следом выбрался, нас обошел — слова не передал…

— Вечером по звездам определюсь, — Санек отставил ноутбук. Откинулся на спинку кресла. — Поспать бы…

Я проглотил две таблетки цитрамона с виноградным соком и откинулся головой на мешок.

С этого места кабина «Скании» выглядела немного странной: серая, мышиного цвета, словно приплюснутая сверху, из-за обилия полок и ящиков, сильно перегруженная приборами, индикаторами.

«Так, наверное, и должно быть, — лениво подумал я, закрывая глаза в попытке утихомирить головную боль. — Надо же как-то им в других мирах ориентироваться… и вещи — тоже… хотя без этой всей требухи кабина выглядела бы очень просторно и благородно…»

Мысли вяло перетекли на попытку обработать информацию об охранниках, но, видимо, запутались в извилинах и устало остановились. Кабина почти незаметно покачивалась, убаюкивая. Я еду по чужому миру, по чужой земле, неизвестно, за сколько миллионов километров от дома, от родных…

А оранжевая дорога греет меня через колеса, через кабину «Скании», проникает сквозь кожу, кости, череп, успокаивает боль…

— Алех, — кто-то теребил меня за плечо. — Алеха, вылезай чай пить!

Я с трудом разлепил правый глаз. Поморщился. Разлепил левый.

Мы определенно стояли. Двигатель молчал. Кабину «Скании» мягко наполнял теплый желтый свет, и в этом свете, сквозь щелки глаз, я с трудом различил беспокоящего мое плечо Санька.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов! — заржал Санек, не отпуская мое многострадальное плечо. — Поднимайся, чай стынет.

Я с трудом выпростался из мешочного завала, в котором пребывал. Какой-то доброхот позаботился накрыть меня теплым одеялом, и я вспотел, пока спал, промокши до нитки.

Автопоезд стоял на краю опушки, неровным полукругом вгрызающейся в плоть леса. Заходящее солнце последними лучами ощупывало, соскальзывая с хромированных поверхностей, кабину «Скании», а трава под колесами казалась почти черной. Пахло землей и чем-то вроде хвои с примесью йода. Ближе к деревьям весело горел костерок, живым пятнышком веселя глаз среди сгущающейся тени. Вокруг костерка развалились и что-то жевали Данилыч и охранник. По-моему, Горошенко.

Странно как-то темнело. Вроде и есть лучи солнца, но воздух словно не распространяет свет. Да и быстро: пока я спускался из кабины, протирал заспанные глаза и путался ногами в траве до костра, автопоезд уже потерял свое сияние и почти слился с наступающей темнотой.

— Садись, Проходимец, — пригласил меня Данилыч, купаясь носом и усами в пару, исходящем из здоровенной кружки. — Давай, хлебни чайку, пока не остыл, иначе это будет уже не чай.

Я плюхнулся на туристический коврик, принял наполненную Саньком, из стоящего рядом котелка кружку. Поблагодарил. Отхлебнул — чай был вкусный, с дымком.

— Ватрушки бери. Доедим жонкину снедь, завтра перейдем на консервы, а там и до запятой недалеко… — добродушно бухтел Данилыч. — Как, выспался? Теперь всю ночь гулять будешь?

— Я сколько спал? Вспотел так что…

— Вспотел? — Данилыч поднял брови. — Надо переодеться, пока есть во что. Здоровья, милый, не купишь. Там в машине возьми свой мешок на нижней койке… Подожди! Шмуль! — крикнул он появившейся возле кабины темной фигуре. — Принеси с нижней койки два мешка! Из кабины!

— Я комплект лишний благодаря суматохе прихватил, — поведал во всеуслышание Данилыч, когда Шмуль притащил мешки. — Один-то уже погрузили, заранее для тебя — ну да мы его на запятой толканем, на что-то полезное обменяем…

— Ты кру-ут, Данилыч! — восхитился Санек. — А во втором что?

— А во втором, — покрутил пальцем шофер, — приз-сюрприз! Развязывай, Алексей!

Я распустил ремешки на горловине мешка, заглянул, пытаясь захватить раструбом свет от костра.

— Вещи какие-то, — неуверенно пробормотал я. — Да это же мои шмотки!

— Ого, Данилыч, ты даешь! — Санек, похоже, был вне себя от восторга. — Алеха, ты понимаешь, что это значит?

— Что суматоха полезная вещь?

— Что можно здорово поторговать, это ж цивильное барахло! — Санек вдруг придвинулся ко мне вплотную. — Ты говорил: у тебя диски с фильмами, музыкой есть? Тссс, — он покосился на охранников. — Не доставай, — добавил он шепотом. — Мы с ними в первый раз по Дороге, кто их знает, может, заложат при возвращении, если вернутся?

Чай внезапно вылился из моего рта обратно в кружку. Если?!

Санек заметил мои, наверное, первый раз за весь вечер широко открывшиеся глаза.

— Ты переоденься, Лёх, — затараторил он. — Еще простудишься ненароком — кто тогда нас проводить через точку будет?

— Это у Сани второй выезд на Дорогу, — заметил Данилыч, отхлебывая чай. — В первый вся охрана погибла, я их с шофером подобрал возле въезда. Ты, Алексей, оботрись гигиеническими салфетками, сними грязь с тела. Они в комплекте, в синем пакете лежат.

— Что везли? — влез в разговор заинтересованный Шмуль.

— Ну не семена же…

— Активную ткань, — ответил Санек. — Да еще кое-что по мелочи… Не понимаю, откуда Придорожники прознали… Да еще так нагло напали — возле самого проезда!

— Активная ткань, это что? — Я усердно вытирался салфетками, спешил — воздух был прохладноват. — А Придорожниками бандюков называете?

— Умный, — усмехнулся Данилыч. — А из активной ткани мягкие бронежилеты делают, слышал? При ударе становятся жесткими и пулю не пропускают. У нас еще такого качества не добились, хотя и пытаются копировать с оригинала уже давно.

— Еще из нее всякую защитную одежду можно делать, — подхватил Санек. — Костюмы для альпинистов… Она ж еще и термостойкая! Да ты надень, понравится! Нам, правда, нелучший вариант выдают, но — тоже ничего!

Он извлек из мешка сложенную куртку и штаны. И то и другое — такого же защитного цвета, как и форма на охранниках.

— А откуда она родом, так сказать? — Я натянул чистую футболку из своих вещей и набросил сверху курточку. Приятно! Я ожидал чего-то жесткого, синтетического, но ткань была комфортно мягкой, несмотря на свою немалую толщину. Как-то не верилось, что она задержит пулю.

— Конечно, — заметил Данилыч, — против «Калаша» она не устоит, но пистолетную пулю типа «Макарова» не пропустит даже в упор, про «Магнумы» молчу. Кстати, — он запустил руку в мешок с комплектом и достал плоскую коробку. — Вот это лучше держи всегда при себе и наготове.

Я открыл коробку. Масляный блеск металла. Мягкие обводы. Что люди всегда умели красиво делать, так это оружие…

— Пользоваться умеешь? — придвинулся Санек. — Может очень пригодиться: я, например, почему-то до сих пор сомневаюсь, что мы на Гее… и звезд почему-то не видать…

— А если нет? — Я вертел в руке пистолет: удобный, словно под меня делали. — Я думал, он тяжелее…

— Много пластика. — Шмуль взял у меня пистолет. — Это «Гюрза», мощное оружие. Раньше модифицированными «Макаровыми» экипажи снаряжали, сейчас — армейскими «6П35». Проходимцев — вот такими красавицами: эффективная дальность боя — двести метров, бронебойный патрон — четырехмиллиметровую сталь на пятидесяти метрах пробивает. Восемнадцатизарядная обойма. Бой автоматический, предохранители — тоже: видишь, один на тыльной стороне рукояти, снимается, когда берешь пистолет в руку, второй — на спусковом крючке. Так что будь осторожен: стрелять можно как только взял за рукоять.

— Лучше не доставай, — буркнул Данилыч. — Носи в кобуре и гордись. Потом на досуге постреляешь, подальше от людей.

Глава 4

— Летающая рыба! Мастер Кэп, мастер Кэп, не думайте, что если мы — простые жители границы, то уж понятия не имеем о природе и какие она себе положила пределы. Я знаю, что бывают летающие белки…

Следопыт

— Летающие белки?.. Черта с два, мастер Следопыт! Вы что, принимаете меня за юнгу, совершающего свой первый рейс?

Мастер Кэп

Ночь прошла спокойно, если не считать мои душевные метания. Охранники менялись на посту, карауля по очереди. Мне тоже предложили пободрствовать пару часиков, так как я не шофер и водить на следующий день не буду. Я согласился, с условием, что дежурю первый, так как хорошо знал, что утренний сон у меня самый сладкий, а засиживаться допоздна — мое обыкновение. Предупредив меня, чтобы я — ни в коем случае! — не слушал плеер, а оставил уши настороже, все убрались спать, даже Санек, тщетно до этого пытавшийся разглядеть звезды в непроницаемой тьме наверху.

Я остался наедине с ночью неизвестного мира, как пафосно это ни звучало бы. Покрутив вышеуказанную фразу и ехидно над собой улыбнувшись, я приступил к задуманному мной плану действий. Предварительно потушив костер, дабы не привлекать внимание местных обитателей, и закинув на крышу прицепа туристический коврик, я забрался туда же, прихватив яблоко и прибор ночного видения. ПНВ также входил в мой личный комплект, что не могло не радовать: видно было, что экипировали экипажи транспортов тщательно, стараясь учитывать каждую мелочь. Как и личное оружие для каждого, включая Проходимца, то бишь меня.

Поправив мешающую, по непривычке, кобуру под левой подмышкой, я расположился на коврике сверху прицепа и достал яблоко из кармана. Уснуть я не боялся — днем выспался, да и известно: пока что-то жуешь — уснуть трудновато. На случай окончания яблока я имел пачку жвачки, к коей прибегать собирался лишь в крайнем случае: когда жуешь — меньше слышишь. Поэтому, расправившись с яблоком вплоть до огрызка, я принялся исследовать чудо техники, именуемое прибором ночного видения.

ПНВ оказался довольно навороченным, с двойным действием: светочувствительным и инфракрасным, что тоже свидетельствовало о том, что денег на такое дело, как торговля с иными мирами, государство не жалело. И сей факт привел меня к прискорбным выводам: я вспомнил о размере обещанной мне зарплаты, и пять тысяч евро в месяц как-то не клеились к остальным щедрым расходам и резкому дефициту Проходимцев — людей, которые своим желанием могли провести транспорт и драгоценный груз через Выезд. Это наводило на неприятную мысль: перестраховка. Просто-напросто никто не был уверен в том, что я проведу транспорт да еще останусь при трезвом рассудке, — так зачем платить больше? Подло, конечно, но где в нашем мире по-другому происходит? Наоборот, зная человеческую природу, было бы странно ожидать добрых дядь в правительственной организации, самоотверженно занимающихся благотворительностью без всякой на то выгоды для себя…

Я скептически улыбнулся в темноту и запулил яблочным хвостиком в направлении своей романтической глупости: а чего ты хотел, дорогуша? Ты на Плюке, родной, и тебя окружают сплошь меркантильные Кю… Кстати, надо будет спросить Санька, смотрел ли он «Кин-Дза-Дзу»… И насколько шедевр Данелии похож на виденное им в других мирах? Есть ли там более гуманные, незамутненные алчностью и жаждой власти отношения или все остается чатлано-пацакской возней под предводительством и диктатурой одного или, что может быть даже хуже, кучкой местных ПЖ?

Снова надев ПНВ, я «просканировал» местность, особенно уделяя внимание стороне, где находилась Дорога. Данилыч специально отвел автопоезд на полсотни метров от нее, объяснив это тем, что «Мало ли что там может проезжать!». Видно практически ничего не было, кроме светящегося в инфракрасном диапазоне полотна Дороги (наверное, все-таки теплая!) и силуэтов застывших в безветренном воздухе деревьев. Даже небо не особо выделялось, хотя светочувствительная матрица просто обязана была зафиксировать хоть малейшую долю излучения. Действительно, никаких звезд. Полная тьма. Или — «полный бред», как выразился Санек.

Ночь была, к слову, довольно прохладная, и я с удовольствием отметил, что комплектная курточка из активной ткани действительно неплохо греет, вернее сохраняет тепло. Санек убеждал меня, что в ней так же комфортно и при жаре — словно просто в майке ходишь. Интересно, что еще, кроме такой ткани, завозят из других миров и какие технологии из существующих сейчас пришли на Землю извне?

«Скорее всего, Леха, — остудил я себя, — никто никогда тебе этого не поведает. Да это и к лучшему: меньше знаешь — крепче спишь. Кому известны такие секреты, тот — большая помеха, заноза в нежном месте и для науки, и для военных, и для бизнеса, и для…»

Стоп.

По Дороге что-то двигалось.

Я прижался к крыше прицепа и впился пальцами в край коврика.

Не автомобиль — однозначно. Нет ни фар, ни колес, ни шума двигателя — его должно быть очень хорошо слышно в тишине ночи, не нарушаемой, как у нас на Земле, даже треском сверчков и прочих насекомых. Просто вытянуто-овальная тень, скользящая ближе к противоположному от нас краю Дороги. Метра четыре-пять длиной. В инфракрасном диапазоне она излучала не больше, чем деревья, окружающие дорогу, и, благодаря этому, темным пятном выделялась на светлом дорожном покрытии.

Тень двигалась неспешно, иногда ненадолго замирая и делаясь ниже, словно наклоняясь вперед. Беззвучно, абсолютно беззвучно. Как будто не имея ни веса, ни массы. Словно персонаж странного сна…

Если бы она поменяла направление в нашу сторону, я бы забил тревогу, но тень проплыла дальше по Дороге, поглощенная своими ночными делами, и оставила только шум биения крови в ушах да холодный пот по всему телу.

«Ну вот, — уныло подумал я, вытирая испарину со лба, — зря салфетками обтирался!»

В этот момент что-то схватило меня за ногу.

Я дернулся — внутри словно холодный взрыв произошел, обдало колючим потоком по нервам, по коже изнутри. Рванулся, попав другой ногой во что-то мягкое, живое. Послышался сдавленный мат.

Пытаясь ухватить рукоять пистолета, я осторожно глянул вниз. К моему облегчению, внизу был человек. Правда, если судить по тихой ругани, немного рассерженный.

— Ты чего пинаешься? — прошипел он. По голосу вроде Иван.

— А ты чего хватаешься? — в тон ему прошипел я, соображая, что он меня заменить на ночном дежурстве должен.

Я протянул руку, помог Ивану подняться на крышу фургона. Сел, перевел дух.

— Тут хрень какая-то по Дороге двигалась, — сообщил я ему. — Дальше прошла. Не рассмотрел, что именно.

— Не обращай внимания, если на тебя не обращают. — Иван хмыкнул, ткнул пальцем в пистолет. — Ты чего ствол достал, отстреливаться? Хоть знаешь, как с предохранителя снимать?

— Здесь автоматический, — буркнул я. — А ты такой умный, мог и вместо пинка пулю получить: нельзя так людей резко хватать!

— Да я думал — дрыхнешь ты. Сначала даже не понял, куда забрался. — Иван ткнул меня кулаком в плечо. — Ладно, Проходимец, топай спать: мое место еще не остыло.

Утро оказалось туманным, влажным, тихим. Обволакивающим все предметы липкой сыростью.

Я высунулся из каморки охранников, находящейся во втором вагоне прицепа, и уткнулся носом в мокрую муть. Даже не верилось, что вчера ярко светило солнце или что там в этом мире вместо него. Казалось, я снова на Земле, в восточной Украине, где всем полноправно заправляет осень.

— Алексей, — раздался голос Данилыча. — Давай сюда! Побыстрее.

Я направился к кабине, стараясь держаться борта автопоезда. Вскарабкался в кабину, недовольно отметив промокшие до колен джинсы.

— Трава мокрущая… — пробурчал я, усаживаясь в кресло. — А у вас тут кофе так пахнет…

— Давай, глотай горячее, — сунул мне в руки кружку Данилыч. — Что у нас, Сань?

— Я объясняю: нельзя здесь сонарами пользоваться! — зашевелился за моей спиной Санек. — А инфракрасные сканеры толку не дадут. Ждать надо, Данилыч!

— Мы и так долгонько возимся! Когда туман рассосется?

— А у нас и сонар есть? — удивился я. — А почему нельзя?

— Местная фауна такова, что сразу их учует. Вот, — Санек высунул ноутбук вперед и ткнул пальцем в дисплей: — «Данилицей» по белому написано для упрямых водил: «Использование сонаров в данной местности приводит к нападению хищных особей и крайне не рекомендуется!» Как зашастали вокруг эти, скользкие, я сразу заподозрил, что мы не на Гее вышли. Не хотелось бы…

«Скользкие?!»

— Ладно, — Данилыч явно погрустнел. — Подождем, что делать… Хотя нам бы только на Дорогу выбраться, а там — тепловизор не даст сбиться.

— Она всегда теплая? — Я прихлебывал кофе. — При любой температуре окружающей среды?

— Всегда. Очень удобно: лед не намерзает. — Данилыч покрутил пальцем. — Причем одной температуры и при плюс пятидесяти, и при минус семидесяти — все те же тридцать семь градусов.

— Занятно, — я взял протянутую Саньком шоколадку. — О, молочная — класс! Не проверяли, каким образом поддерживается температура?

— Раньше пытались взять пробы — не получилось. — Санек ткнул пальцем в направлении лобового стекла. — Видели?!

— Чего? — Данилыч наклонился над рулем. — Что в этом киселе различишь?

Туман, и правда, непроницаемой для взглядов взвесью омывал лобовое стекло, словно мы сидели в батискафе, погруженном в молочное море.

— Мелькнуло что-то… — Санек потянулся к интеркому. — Шмуль, Горошенко, вы бы в прицепе сидели и не высовывались. Дверку закройте…

— Случилось что? — прожужжал интерком голосом Шмуля.

— Показалось, местная живность зашевелилась.

— Я тут на Дороге ночью что-то видел, — жуя шоколадку, поделился я. — Только не понял, что.

— На Дороге или над Дорогой? — Санек зашевелился сзади, чем-то металлически клацнул.

— А ну спрячь это! — Данилыч явно рассердился. — Сколько говорить: не доставай в кабине оружие.

— Так я ж на предохранителе!

— Какая разница, шмальнешь — аппаратуру угробишь или, не дай бог, в нас попадешь! Ты хоть, Леха, свое чудовище не вытаскивай!

Тут что-то шлепнуло по стеклу с моей стороны. Вроде мягко, но кабина ощутимо качнулась, так что я шарахнулся и пролил остаток кофе на злополучные джинсы.

— Ага! — Данилыч нажал кнопку интеркома. — Хлопцы, вы там все в прицепе? Заперлись?

— Чермаш до ветру пошел, пять минут как нет, — голос Шмуля был немного напряжен. — У вас там что происходит?

— Кабину ощупывают. Кажется, невкусно. Блин, свяжитесь с Чермашем, где его носит?

— А может, им позавтракали уже… — Санек был в своем репертуаре.

— Сашка, закрой рот! — Данилыч резко сдернул трубку рации с приборной доски. — Вызывает!

— Я приблизительно в десяти метрах от транспорта, — послышался тихий шепот Чермаша. — Ближе к кабине. Тут какая-то хрень надо мной проплыла — я и залег рядом со своей кучей… Вы ничего не видите?

— Иван, можешь перебежать в прицеп? — Данилыч прижал трубку плечом, потянулся к полке над лобовым стеклом, вытащил оттуда внушительного вида то ли автомат, то ли дробовик с магазином.

— Вы лучше правую дверцу распахните, я к кабине ближе… постараюсь пробежать.

— Санек, — Данилыч передал назад дробовик. — Откроешь отдушину. Только в Ивана не попади! Алексей, дверь распахивай и сразу отодвигайся, дай Ивану место.

— Я пошел, — передал Чермаш.

— Погоди! — заорал вдруг Санек. — Пусть еще круг сделает!

— Леха, открывай, — Данилыч нажал кнопку запуска двигателя.

Я распахнул дверцу — загудел мотор «Скании», — отодвинулся. Из тумана вынырнул Чермаш и прыгнул в кабину, захлопнув дверь за собой. И тут в закрытую уже дверцу врезалась какая-то темная масса. Кабину дернуло, Чермаш навалился на меня, больно прищемив шею автоматом. Грохнул выстрел, второй, третий. Я оторопело разинул рот, ощущая на языке кислый привкус пороха.

— Ствол наружу выставь!!! — Крик Данилыча прорезал кабину.

— Я говорил тебе, — орал между выстрелами Санек. — Это — ПСЕВДО-ГЕЯ!!!

— Уши закрой! — рявкнул мне в ухо Чермаш, наконец-то освободив мою шею. Автоматная очередь перебила на секунду остальной шум. Гильза обожгла руку. Чермаш плюхнулся обратно в сиденье, откуда практически выдавил меня на кожух между сиденьями.

Кабину раскачивало немилосердно, но удары снаружи прекратились. Данилыч, сгорбившись над рулем, комментировал ситуацию вслух, но из-за звона в ушах я не мог разобрать слов, хотя это, скорее, было к счастью для моей морали. Санек, перегнувшись сзади, попробовал было надеть на него ПНВ, но Данилыч раздраженно отмахнулся, открыл монитор-«пятнашку» встроенного в приборную панель ноутбука, ткнул пальцем в кнопку, высветив очертания Дороги.

— Во, совсем рядом! — Санек убрался назад на койку.

Я поспешил перелезть к нему.

— Данилыч, патроны где? — Санек с прищуром заправского охотника поглядывал в небольшой, по-видимому, самодельный лючок в изголовье койки, держа наготове дробовик. Лючок определенно носил следы прямого попадания дроби с близкой дистанции: края были крепко побиты и кое-где взлохмачены.

— Хватит палить, — Данилыч взял с полки коробку патронов, перекинул назад. — Вояка хренов. Чего ствол наружу не выставил?

Санек деловито принялся скармливать дробовику красные цилиндрики, косо поглядывая в мою сторону в ожидании увидеть, какой результат произведет его героическая поза.

— Меня толчком от люка откинуло, — как-то неторопливо объяснил он. — Гляжу — что-то свет заслонило! — я и бахнул… А твоя «Сайга»-то самозарядная… Только гильзы и полетели!

— Заодно лючок обновил, — не без ехидцы прокомментировал я. — Сами его врезали?

— Я механиков просил, — Данилыч бросил взгляд через плечо. — Что, сильно испортил? — махнул рукой. — Ладно, все равно кривыми руками делано…

— Все, — облегченно выдохнул он. — Вышли на Дорогу.

Автопоезд действительно перестал раскачиваться и начал набирать скорость.

— Эй, — ожил интерком. — Кабина, у вас все в порядке? Чего за стрельба была?

— В порядке, идем Дорогой. — Данилыч ухмыльнулся. — Не напрягайтесь, местная живность вроде отстала…

Я тоже перевел дух, немного успокаиваясь. До героя мне, определенно, было далеко, но в данный момент меня это почему-то меньше всего волновало.

— Так что это было? — задал я самый естественный в этой ситуации вопрос.

— Летучие рыбы, — содержательно отозвался Санек. — Вашу мать! — Его голос вдруг упал ниже оси колес автопоезда. — Вы же ноутбук мне разгрохали…

Чермаш, действительно, с виноватым видом достал из-под ног раскрытый ноутбук с разбитым монитором. Передал Саньку.

— Здесь же вся инфа! — Санек был явно безутешен. — Машешь прикладом не глядя! — заорал он на Ивана. — Как я теперь работать буду?

— Поработаешь на встроенном компьютере… — отозвался Данилыч.

— А ты поводишь через радиоуправление! — огрызнулся Санек. — Неудобно же!

— Я тебе свой ноут отдам, — сказал я. — Винчестер переставишь только…

— Спасибо, так можно… — Санек моментально успокоился. — Так я говорю: летучки — здесь фауна такая. Типа наших рыб, что ли… шастают в атмосфере, но невысоко.

— Ага, — я был явно ошарашен. — Меня о таком явно не предупреждали… впрочем, как и о многом другом…

— Да мы и не старались сюда попасть. — Санек, по-видимому, совершенно уже забыл о ноутбуке. — Существует две Геи: нормальная и ее близнец — Псевдо-Гея…

— Существуют где? Это разные планеты?

— Никто не знает, в смысле — из наших никто. Скорее всего, это разные материки, хотя океанов на Гее не видел никто… Может, просто местность, отделенная от нормальной Геи горной цепью, — рыбки-то взлетать высоко не умеют, судя по показаниям немногочисленных очевидцев… До нас ведь сюда мало кто попадал, только случайно… Вообще, то, что мы сюда вышли, это вроде сбоя в работе Дороги. Ну так принято считать из-за того, что Проходы, или Выезды, Проезды — кто как называет! — соединяют обычно одни и те же координаты одних и тех же миров. Иногда бывают сбои — вот как сейчас, — но крайне редко.

— А как эти рыбы летают — водородом пузырь надувают?

— А не знает никто. Тяжелые сильно они для такого… Их никто и не исследовал, знают, что есть такое, и все! Я ж говорю: сюда только случайно попадают, никто экспедиций для этого посылать не станет, да и каким образом и для чего?

— Может, это — природная антигравитация, этого мало?

— Брось, — поморщился Санек. — Антигравитацию имеют несколько известных цивилизаций вдоль Дороги… ну более или менее имеют… Главное, что ни в одном мире нам не согласились продать принцип работы антиграва, вот в чем соль. А сторговаться пытались — уж ты мне поверь! Есть, правда, догадки, что в свое время Гитлер договорился с кем-то и заполучил технологию — оттуда и все мифы о летающих тарелках Третьего рейха, но догадки догадками и остаются…

— Увидеть бы этих тварей целиком, как они передвигаются…

— Может, и увидишь, — отозвался Данилыч. — Туман редеет.

Действительно, туман, до этого непроницаемый, стал реже, сворачивался рваными жгутами, сквозь него проглядывали мелькающие деревья у края Дороги.

— Точно, выезжаем, — довольно бурчал Данилыч. — Эт-то еще что? Держись, ребята!!!

Я ухватился за верхнюю койку, уперся коленями в спинку сиденья. Санек, в обнимку с дробовиком, под визг покрышек вылетел в пространство между сиденьями.

— Заносит, заносит! — Данилыч давил и отпускал педаль тормоза. — Хвост заносит!

Кабина медленно поворачивалась вправо, и я представил, как оба вагона прицепа утягивают автопоезд центробежной силой, разворачивая его поперек Дороги, и сносят ряд деревьев вдоль обочины. Но Данилыч, играя рулем, тормозом и газом, каким-то образом ухитрился удержать на Дороге многотонную махину, заставляя ее постепенно останавливаться. Наконец он выключил двигатель.

— Да-а-а… — Санек перевел дыхание. — Данилыч, ты — ас!

— Будешь асом, когда тут такое… вдрызг могли кабину разнести… и нам, соответственно…

Я уставился взглядом в лобовое стекло. Там, в нескольких метрах от нас, стоял, наискось перекрывая Дорогу, пестрый прицеп. Я помнил, что тягач у него должен быть радостного красного цвета, — похоже, именно он обогнал нас, когда мы перекусывали после выезда на Дорогу.

Глава 5

— Обстоятельства слишком серьезны, Ватсон.

Буду вам чрезвычайно признателен, если вы сунете в карман револьвер.

Шерлок Холмс

— Это определенно фура Шевчука, — глухо пробормотал Данилыч, словно обращаясь только к себе самому. — Какого он так встал? Не к добру это. И на бок прицеп завален, может, скаты пробил?

— Ты только рацию не используй, — поспешно сказал Санек, когда Данилыч потянулся к микрофону. — Летучек привлечешь! Я ж говорил: ни раций, ни радара… Помнишь, та, маленькая, кинулась, когда Иван с нами связался?

«Маленькая? — мне стало не по себе. — А какие тогда большие?»

— Так что, нам наружу вылезать? — Данилыч еще крепче вцепился в руль. — А посигналить можно?

— Насчет звуков я не знаю, вроде никаких предупреждений не читал, но, кто знает, может, информация неполная?

— Сигналь, — подал голос Чермаш. — Лучше из кабины проверить, чем сразу без прикрытия лезть.

Рявкнул гудок. Потом еще раз. Звук был достаточно громкий, чтобы нас услышала вся округа на расстоянии в несколько километров, учитывая местную тишину.

— Никакого результата, — прохрипел Данилыч, почему-то потеряв голос за пару минут ожидания. — Еще погудеть?

Снова «Скания» огласила округу своим нескромным голосом.

— А нельзя как-то вокруг объехать? — предложил я, когда стих рев сигнала. — Все-таки можно максимально приблизиться, из кабины посмотреть…

— Да где здесь объедешь, — обрел голос Данилыч. — Деревья вплотную к Дороге, втиснуться некуда.

Чермаш потянулся к внутренней связи.

— Ребята, через минуту быть возле кабины. Рации снять. На стволы надеть фонарики. Выходить по одному. При малейшем шевелении вокруг немедленно возвратиться в кабину, при невозможности — укрыться под транспортом.

— Вас понял, — отозвался интерком голосом Горошенко. — Выходим.

— Стволы держите наготове, — обратился Чермаш к нам. — Наблюдайте вокруг, наружу сильно не высовывайтесь и смотрите — нас по горячке не подстрелите…

В дверь тихо постучали.

Чермаш еще раз зыркнул на нас и выскользнул наружу. Вместо него в кабину взобрался Шмуль, кивком поприветствовал всех и замер, оставив приоткрытой дверь.

Данилыч приспустил со своей стороны стекло.

— Дробовик дай, — протянул он руку Саньку. — Пистолетом обойдешься.

Я решил пока не вытаскивать «Гюрзу», памятуя об автоматических предохранителях и предпочитая ограничиться наблюдением за Чермашем и Горошенко, крадущимися в струях тумана вдоль прицепа.

— Туманный Альбион, блин, — Саньку, похоже, не хотелось ждать в бездействии.

— Помолчи, а? — шикнул на него Данилыч. — Нам сейчас на уши надо полагаться — раз другого нельзя использовать.

Минута прошла в почти абсолютной тишине, если не считать сопения обиженного Санька. Потом возле прицепа мелькнула тень — Горошенко.

— Там никого, — поведал он сдавленным голосом. — Только вся кабина в кровище да бок прицепа с той стороны вырван на треть…

— Тягач в целости? — помолчав, спросил Данилыч. — Можно оттянуть прицеп с дороги?

— Вряд ли, у тягача колеса оторваны начисто с правой стороны.

Данилыч погрузился в хмурое молчание. Мне же было как-то не по себе при мысли, что кто-то или что-то смогло оторвать колеса у здоровенного тягача. И что стало с людьми…

Данилыч шумно выдохнул. Он, похоже, собрался с мыслями.

— Так, ребятки, — обвел он нас взглядом. — Нужна работа каждого. Там от охранников какое-то оружие осталось? — спросил у Горошенко.

— В том-то все и дело, что ничего… Ни стволов, ни гильзочки на земле и в кабине чисто… только кровью все заляпано.

— А ты уверен, что это кровь, может, краска, сироп, еще что-то?

— Да что я, — возмутился Горошенко, — кровь не узнаю? Я по контракту в Ираке три года миротворцем парился, насмотрелся там…

— Ладно, верю, — Данилыч поморщился. — Чего раскисли, орлы?

— Да вот я думаю, — я сделал попытку улыбнуться, — куда я влез за пять штук евро? И как-то соотношение работы и оплаты не сходится…

— Я в Ираке за меньшие бабки торчал…

— Помолчи ты со своим Ираком! — Данилыч попытался придать своему голосу миротворческие оттенки. Попытка не увенчалась успехом.

— Во-первых, Алексей, ты провел нас через Выезд, а значит, ты — действительный Проходимец и можешь, как голливудская капризная звезда, накручивать свои гонорары… только не говори никому, что это я тебе сказал! По прибытии тебе дадут неплохую — можешь поверить! — премию, а затем — торгуйся, продавай себя подороже, если только… захочешь вернуться на Дорогу.

— А во-вторых?

— А во-вторых, никто не собирался лезть в такую ж… — случайно влезли. Верно тебе говорю: маршрут у нас самый безобидный — я им не раз ходил.

— Вот утешил, — я махнул рукой. — Ладно, излагай свой план: назад, как я понимаю, нам дороги нет?

— Куда? — влез в разговор Санек. — Движение через Выезд одностороннее. Чтобы попасть на Землю, нужно через несколько точек пройти. Через несколько миров проехать. Не от края до края, конечно…

— Хватит болтать, — оборвал его Горошенко. — С каждой минутой стояния здесь увеличивается возможность нападения на нас местных тварей или что там еще… Данилыч, командуй.

— Значит, надо отсоединить прицеп от тягача, только я сначала назад сдам по максимуму. Потом зацепим фуру Шевчука и оттарабаним ее тягачом в сторону, освободив проезд. В принципе, мне для этого одного Санька бы хватило, но это — в другой ситуации. А здесь нужно со всех сторон прикрывать, да и заглянуть в Шевчуковый прицеп надо — вдруг что полезное найдем?

— А потянет тягач? — осторожно спросил я. — Там же колес нет…

Данилыч усмехнулся с гордым превосходством:

— У нас триста шестьдесят восемь киловатт мощности — это ж пятьсот с третью лошадок, — еще как потянем!

Я осторожно озирался, держа пистолет наготове. Пока замысел Данилыча проходил без препятствий. Он аккуратно, с виртуозностью истинного жонглера, умудрился вырулить задним ходом двойной прицеп на середину Дороги и отвести его метров на пятьдесят от фуры Шевчука — человека, которого я никогда не видел и, подозреваю, никогда не увижу.

Санек с помощью Чермаша отсоединил прицеп от тягача, поставив его на подставку. Оказывается, для таких манипуляций существовала система гидравлики, облегчающая человеческий труд до минимума.

Данилыч развернул и подвел «Сканию» к фуре Шевчука. Чермаш и Санек завозились, пытаясь прицепить фуру к тягачу. Прошло довольно много времени, пока Санек махнул рукой и Данилыч, выжимая максимум из «пятисот с третью лошадок», поволок сцепку к краю Дороги. Облака синего дыма от дизеля «Скании» тут же смешивались с молоком тумана, и только напряженный рев мощного двигателя указывал на трудность производимой задачи.

Все это время я до боли в глазах всматривался в жгуты тумана, не раз вздрагивая из-за того, что принимал мелькнувший в тумане ствол дерева за что-то живое, хотя даже и не знал, что именно высматриваю. Шмуль и Горошенко находились в это время с разных сторон Дороги, и я видел их силуэты лишь мельком. Ветерок, лениво гнавший туман, постепенно усиливался, и можно было надеяться, что видимость вскоре станет намного лучше, когда он окончательно справится с этим киселем.

Данилыч наконец оттянул перекошенный грузовик к обочине. Стало видно здоровенную дыру в правом борту прицепа, искореженную подвеску тягача, какие-то ошметки на Дороге, остатки ящиков…

Санек с Иваном освободили «Сканию» от инертного груза, и Чермаш махнул мне рукой, подзывая.

— Сейчас пойдем, пороемся в грузе Шевчука, — сказал он мне, когда я подошел. — Санек с Данилычем сами справятся, а времени у нас маловато. Данилыч еще хочет запасной бак прихватить да по возможности слить из бака горючее, так что посмотрим пока… Ты фонарик в кабине в бардачке посмотри. Крови не боишься?

Я молча направился к красному тягачу. Правая дверца кабины странным крылом свисала на одной петле. Стекла разбиты, правого сиденья как не бывало и запах… кисло-сладкий, вызывающий тошноту… запах смерти.

Присмотревшись, я понял, что практически весь салон был забрызган темно-бордовыми пятнами окислившейся крови и только немногочисленные чистые участки светились изначальным светло-бежевым оттенком.

«Динозавр их тут терзал, что ли? — подумал я, невольно вспоминая „Парк юрского периода“ Стивена Спилберга. — Что-то мне не хочется вот так же закончить свое странное путешествие».

Ощущая рвотный комок, подкатывающий к горлу, я осторожно, чтобы не испачкаться в крови, открыл вместительный бардачок, где среди всякого хлама лежал искомый фонарик. Уже собираясь уходить, я обратил внимание на валявшийся на полу предмет ярко-салатного цвета. Детская рация. Кажется, производства Китая.

— Ну что, нашел фонарик?

Я вздрогнул. Чермаш заглядывал в кабину с нетерпеливой гримасой.

— Чего застыл, Проходимец?

Я сунул рацию Ивану, спрыгнул на Дорогу.

— Нашел в кабине. Они что, ребенка с собой взяли?

— Скажешь! — Чермаш хмыкнул, но запихнул игрушку в нагрудный карман. — Ребенка провезти на Дорогу практически невозможно, да и зачем? Кто возьмет малыша в такую небезопасную экспедицию? Может, как талисман игрушку держали? И не такие причуды у водителей бывают…

Мы подошли к дыре. Создавалось такое впечатление, что кусок борта просто вырвали, словно гигантскими зубами, оставив рваную пробоину диаметром в пару метров. Чермаш включил подствольный фонарик и первым, держа «Калашникова» наготове, шагнул в темноту. Я осторожно последовал за ним, стараясь не задеть одеждой за рваный металл обшивки.

Внутри действительно было темно. Лучи от фонариков метались по содержимому прицепа, выхватывая искореженные пластиковые контейнеры, расплющенные, измочаленные картонные коробки, какие-то цветные осколки…

— Игрушки! — воскликнул я. — Они перевозили игрушки?

— В некоторых мирах на них можно выменять редкие металлы, — заметил Чермаш, копаясь в штабелях пластиковых и картонных коробок. — Всем детям хочется играться…

— А вот это уже интересней! — Он склонился над каким-то ящиком с китайскими иероглифами и изображениями детишек с автоматами. Пнул ящик ногой. Ящик, к моему удивлению, практически не пошевелился.

— Давай-ка вытащим его наружу, — предложил Чермаш.

Ящик действительно оказался тяжелым. Опустив его на дорожное покрытие, Чермаш оторвал картонный верх, открыв ряд больших плоских пестрых коробок. Вытащил одну, распечатал. Изумленно выругался, достав упакованный в целлофан автомат, внешне напоминавший тот «Калашников», что лежал рядом с ним на Дороге.

— Ты знаешь, что это? — спросил он у меня, срывая целлофановую обвертку с автомата.

— Как я понимаю, это — уже не игрушка, — я взял в руки тяжелую смертоносную машинку. — Контрабанда?

— Необязательно. — Чермаш открыл вторую коробку из пяти, находившихся в ящике. — Военные могли знать, просто перестраховались. Да и откуда у контрабандистов такие стволы? Это же не просто «АК-74», да и не «АК-103», каким сейчас нас вооружают. Это — достаточно новая разработка — «Автомат Калашникова АК-108С» или какой-нибудь другой номер, поновее. Да, похоже, поновее — это, несомненно, новая модель: приклад телескопический, переводчик огня и взвод продублированы с двух сторон, да и дульный тормоз странный… Смотри — в коробке еще два запасных магазина прилагается, определенно по сорок пять патронов, прицельчик коллиматорный… Кого же так вооружить собрались? Пойдем еще покопаемся?

Мы снова вскарабкались в нутро прицепа. Теперь Чермаш просто вышвыривал осмотренные ящики наружу, не беспокоясь о целостности машинок на радиоуправлении и домиках для Барби.

— Слышь, Иван, — выпытывал я в процессе поисков, — а чем от «калаша» этот «АК-108» отличается?

— Достаточно новая разработка, на основе «Калашникова», как сам видишь, но с другой системой работы газового поршня, которых теперь два, еще другими наворотами… «Сто восьмой» сделан под «натовский» патрон, для унификации боеприпасов. Многое, кстати, взято от редко попадающегося автомата Кокшарова, результат — кучность автоматической стрельбы раза в два лучше, чем в «АК-74» или других модификациях, да еще на полкило легче их. Может, даже «сто восьмыми» заменят «Абаканы», что сейчас вводят в российской армии? Да никак не введут…

Больше автоматов мы не обнаружили, зато нашли пару ящиков с патронами калибра 5,56х45 для найденных ранее автоматов, как мне объяснил Чермаш. Коробки патронов были уложены в крупногабаритные ящики с изображением лазерных указок. И действительно, верхний слой упаковок, прикрывавший коробки с патронами, содержал именно эту детскую и кошачью радость.

— Не знаю, сколько здесь тысяч, но, думаю, для пяти стволов надолго хватит, — кряхтел Иван, вытаскивая вместе со мной тяжеленный ящик. — Ну а нам, с нынешними раскладами, тоже лишние стволы совсем не будут лишними. Тебя вооружим, Саню. Да и сам я попробовать новую машинку не прочь: до сих пор только на стенде видел… Чего это он такой перекошенный?

Действительно, на подходящего к нам Санька было страшно смотреть: бледный, глаза устремлены непонятно куда, губы дрожат…

— Ты чего, Саня? — спросил я его, окидывая туманные окрестности осторожным взглядом.

Санек молча поднял руку, демонстрируя зажатую в кулаке окровавленную маленькую кроссовку.

— Кажется, ты прав, Леха, — каким-то мятым голосом сказал Чермаш. — Они действительно взяли с собой ребенка…

— Это у кого ж ума хватило? — Я был настолько потрясен, что сел на ящик с патронами. — Какой идиот взял ребенка на Дорогу?

Чермаш молчал, крутя в длинных пальцах детскую рацию, покрытую бордовыми пятнами по салатному пластику, которую достал из кармана.

«Смотри: вояка, а пальцы как у пианиста… — пришла в голову неуместная мысль. — Как люди такую дурную профессию выбирают? Почему решают, что именно они должны проливать кровь за кого-то, кто, в принципе, им совсем не знаком и не дорог? Или это от безысходности? Но ведь бывают военные по призванию… Суворов, например, возможно, был бы весьма посредственным музыкантом, зато как полководец… Боже мой, о какой чуши я сейчас думаю!»

— Я догадываюсь, зачем его взяли, — Санек, похоже, побледнел еще больше, хотя больше было уже некуда. — Как Проходимца. Я узнал, что ребенка нашли, на которого система отреагировала, — во внутренней сети базы на отчет наткнулся, когда программы по просьбе Картенки на штабной комп ставил. Но не думал, что его привезли к нам, да еще и на машину определили. Пацан восьми лет… детдомовский… И надо же: на машину с игрушками…

— Уроды, — процедил сквозь зубы Иван. — На чем угодно заработать пытаются… я бы таких поставил к стене — мир чище бы стал…

Детская рация в его пальцах вдруг пискнула и зашипела. Из дыры в прицепе донесся ответный писк.

— Кнопку не жми, — отстраненно посоветовал Ивану Санек.

Чермаш озадаченно посмотрел на зажатую в кулаке игрушку. Медленно разогнул пальцы и вдруг отлетел в сторону тряпичной куклой среди красных брызг. Огромная тень ударила в борт прицепа, задев меня мимоходом. Мир крутнулся перед глазами. Я потерял ориентацию от удара и очнулся под днищем прицепа, тщетно пытаясь вдохнуть воздух в сплющенные ударом легкие. Сверху что-то громыхало, билось, визжал металл. Прицеп ходил ходуном… орал какой-то человек — не разобрать слов… слышались автоматные очереди…

Наконец мне удалось набрать выбитое дыхание. Перевернуться. Перед глазами все шло кругом…

Пытаясь ползти, чтобы выбраться из-под скачущего прицепа, я попал руками в какую-то теплую липкую лужу. Потом перед глазами оказалось чье-то лицо…

Чермаш. Стекленеющие глаза, струйка крови изо рта. На секунду его остановившийся взгляд стал более осмысленным. Он что-то попытался сказать, я приблизился вплотную, стараясь разобрать слова… что-то вроде «беги»…

Чермаш неожиданно пополз назад с непонятной скоростью и исчез из поля моего зрения. И только несколько секунд спустя я понял, что не сам он полз, что его что-то утащило… Прицеп продолжал двигаться надо мной, и я перекатился наружу, прикрывая голову руками. Поднялся на ноги. Снова упал, спасаясь от просвистевшего надо мной толстого шипастого бревна. Пополз в сторону, осыпаемый коробками с Барби и Человеками-пауками. На глаза попалась автоматная рукоять, торчащая из хлама, и я, вытащив автомат — автомат Чермаша! — принялся лихорадочно искать предохранитель.

— Только не торопись, только не торопись, — бормотал я, не спуская глаз с бьющегося над прицепом огромного тела. Раскрыл приклад, щелкнул затвором, снял предохранитель, расположенный, слава богу, справа, как и у «АКМа», передвинул шпенек переводчика огня на стрельбу очередями. — Это тебе не «Сталкер», здесь не сохранишься… — и, направив ствол на извивающуюся многометровую тушу, нажал спуск. Отдача оказалась не такой бьющей, как я опасался. Очередь чувствительно вдавила складной приклад в плечо, и, хотя ствол повело вверх, пули попали в цель, да и трудно было бы промазать по такой громадине с нескольких шагов.

Попадание трассы пуль с такого близкого расстояния буквально вскрыло тушу на протяжении метра. Ошметки плоти, какая-то жидкость дурно пахнущей струей окатили меня с ног до головы.

Удар! Скрежет! Тварь опрокинула прицеп и, плюхнувшись на Дорогу, забилась нелепой гигантской рыбой, выброшенной из родной ей среды. Брызгала зловонная жидкость… Меня вывернуло наизнанку на валявшиеся повсюду игрушки. На только что стрелявший автомат…

— Валим отсюда! — заорал сзади меня Санек. Он ухватил меня за куртку, пытался тащить от молотящего во все стороны шипастого хвоста.

— Патроны, — сквозь рвотные спазмы простонал я. Попытался вытереть кислую горечь со рта. — Ящик взять надо… Хотя бы ящик…

— Какие, на хрен, патроны?! Ты голову подними!

Я задрал трясущуюся голову, взгляд запрыгал в полосах тумана. Тень! Вторая, третья… Словно мы были на дне океана, а над нами кружили почувствовавшие запах свежепролитой крови акулы.

— Ты их всех перестрелять собрался?! — орал Санек, тряся меня за плечи.

Бьющаяся на Дороге тварь на секунду затихла, а затем судорожным рывком кинулась к перевернутому прицепу, слепо врезалась в него, отодвинув еще на пару метров.

Туман вспыхнул ярчайшим светом. Раздался дикий рев гудка, и из сияющего облака на нас надвинулась огромная морда «Скании».

— В машину, быстро!!! — перекрыл на мгновение общую какофонию голос Данилыча.

— А Чермаш?

— Сожрали его с потрохами! И нас сожрут, давай в кабину!

— Стой! — Я ухватил за руку тянувшего меня Санька. — Я не шучу насчет патронов: без них в машину не полезу — хватай ящики!

Санек, ругаясь почем свет стоит, помог мне подтащить тяжеленные коробки к открытой двери каморки охранников. Выскочивший Шмуль подсобил закинуть их внутрь. Я кинулся к расшвырянным пестрым коробкам с автоматами, схватил одну, другую…

— В кабину, Леха! — орал Данилыч. — Вы, Санек, — закройтесь там! — они опускаются!

— Уже иду, — отозвался я, но остановился, приметив знакомый салатный цвет. Покрутился, прижимая к себе коробки со смертельными игрушками, вспоминая, где видел россыпь блистеров с батарейками…

Глава 6

— Холмс, выходит, что это страшное дело сделал ребенок!

Доктор Ватсон

— Если они на нас кинутся, — бормотал Данилыч, проводя «Сканию» мимо изувеченного прицепа, — нам всем крышка. Раздавят как тараканов…

— Не кинутся, — заверил я его, поглядывая вверх из приоткрытой двери кабины. — Вернее, кинутся, но не на нас. У тебя скотч есть?

— Мне бы твою уверенность. Смотри: совсем уже низко и их все больше! — Данилыч ткнул пальцем в лобовое стекло, потом недоуменно повернулся, с трудом переключая мысли. — Зачем тебе скотч? В бардачке был… Да ты трясешься весь!

— Сейчас будь готов давить на газ изо всех сил, — предупредил я его, отрывая ленту липкого пластика и приклеивая ее одним краем к своей щеке… Да, действительно, меня трясло, руки плохо слушались. — Выжми из машины все и ту самую треть лошадиной силы — вдобавок. Ладно? Только сейчас притормози ненадолго.

Я открыл дверцу и спрыгнул вниз.

— Ты рехнулся? — Данилыч был вне себя. — Горошенко, тяни его в машину — нам без Проходимца нельзя!

Пока Горошенко мешкал, я достал из кармана детскую рацию и примерился к расстоянию. Снял заляпанную содержимым рыбьего брюха куртку.

— Данилыч, начинай катить! — крикнул, когда тяжелая многометровая туша практически вплотную прошла над крышей автопоезда.

Данилыч, перекосившись, дернул начавшего было вылезать из кабины Горошенко назад за одежду. Переключил передачу.

Я, сложив курточку кульком, зажал тангенту на рации и зафиксировал ее скотчем. Кинул рацию в кулек из куртки и бешено закрутил им над головой, с ужасом наблюдая, как разом развернулись в мою сторону равномерно кружащие до этого твари. Отпустил край куртки…

— Данилыч, гони!!!

Выхлопные трубы тягача извергли синюю тучу дыма. Я прыжком очутился на площадке под дверью, потерял равновесие из-за движения автопоезда и, обмирая, почувствовал, как рука Горошенко втаскивает меня в кабину.

Сзади послышались оглушительные удары, треск рвущегося металла… Автопоезд дернуло. Я вцепился в кресло, задыхался. В голове помутнело.

— Дыши в пакет! — перед моим лицом появился целлофановый пакет с парой пирожков. — У тебя гипервентиляция, дурачок! — крикнул Горошенко, когда я попытался отбиться от пакета. — Дыши в него!

Я послушно уткнулся ртом в жирный целлофан, пахнущий жареным луком. Постепенно светлые пятна перед глазами начали сходить на нет, только сердце все так же бешено колотилось.

— Ты молодец… молодец! — колотил меня по плечу Горошенко, перемежая похвалы отборнейшим матом. — Ты… всех нас вытащил из…..!!!

— Ты ему плечо сломаешь! — рявкнул из-за руля Данилыч. — Да забери ты у него этот пакет!

Автопоезд несся по идеально ровному полотну Дороги. Туман давно остался позади, словно разорванные призрачные щупальца гигантской дряхлой медузы, что равнодушно отпустила нас: «Уходите? Ладно, бегайте, козявки… в следующий раз схвачу вас покрепче…»

Косые лучи местного светила, как ни в чем не бывало, сверкали сквозь прорехи в придорожной листве и освещали кабину яркими радостными сполохами: «Живы, живы!..»

Горошенко вколол мне антишоковое и бдел, поглядывая назад, за тем, чтобы я не уснул, к чему меня располагали и лежачая поза на спальном месте, и мягкое покачивание кабины.

— Уснешь — амнезию можешь получить, понял? — добродушно пихал он меня в шею, когда видел, что я клюю носом. — Вон, пожуй лучше чего-нибудь, успокойся…

Я, обтерши руки и лицо влажными салфетками, жевал злополучные пирожки, пережившие, наверное, немалый стресс при моей гипервентиляции, запивая их виноградным соком и пытаясь привести мысли в порядок. Пару раз с нами порывался переговорить по интеркому Санек, но Данилыч полностью выключил переговорник, опасаясь, что этим мы привлечем внимание летающих тварей.

— Хрен их знает, — глубокомысленно заметил он. — Может, они не только на радиоволны кидаются?! Во как на игрушку ринулись: одна со спеху прицеп задела — я думал, фуру из заноса не вытяну. Масса — как у бульдозера! И как они в воздухе держатся…

— Неужели Шевчук радиомолчание не соблюдал? — задумчиво побормотал Горошенко. — Чего на них так накинулись… у Шевчука штурман не дурак вроде был — мужик с головой…

— Проблема не в штурмане, как я понимаю, — а, Лех? — отозвался Данилыч. — Ты каким макаром внимание «летучек» от нас отвлек?

— У Шевчука Проходимцем восьмилетний пацан был, — пробурчал я через пирожок. — Вот и поигрался малый китайской поделкой… а какая-то другая рация в кузове отозвалась, а может, и не одна.

— Совсем рехнулись от жадности! — Данилыч стукнул кулаком по рулевому колесу, спохватился, нежно погладил, словно извиняясь. — Так и тянет забить на «ридну нэньку» и перейти на вольные хлеба, но семья держит…

— Ты смотри, — встрепенулся Горошенко. — Языком поменьше ляпай! У тебя контракт на пять лет, подписал — выполняй! И — обязательство неразглашения…

Данилыч резко затормозил, потом еще и еще, пока автопоезд не остановился полностью. Непристегнутого Горошенко кинуло пару раз на переднюю панель.

— Ты чего?! — заорал он на шофера. — Предупреждай в следующий раз!

— Давай-ка в свою каморку, — невозмутимо отрезал Данилыч. — Санька сюда позови: нам курс проложить нужно.

Матерясь, Горошенко выпрыгнул из кабины.

— Муда-ак, — со вкусом протянул Данилыч. — Сколько таких я видел, но всякий раз удивляюсь: почему у них ума не хватает?

— В смысле? — не понял я.

— В каждую команду определяют обычно Следящего, чтобы он, значит, следил за соблюдением правил и пресекал всякие попытки контрабанды и прочих нежелательных действий. А как по-другому контролировать людей в другом мире? Я сначала на тебя грешил, думал: послали парня, новичка типа, а он и окажется хитроумным Следящим! Ан нет: все просто оказалось… И следить бы этому Горошенке тайком, а по возвращении выложить все кому надо, да дерьмецо в себе не удержал, ляпнул. Чувство собственной значимости задавило.

— Ну чего, — вскарабкался в кабину Санек, заглянул за спинку кресла в мое логово. — Как жизнь без меня влачите? А что Горошенко какой-то дерганый?

— Наш вояка засланным оказался, — уведомил его Данилыч. Тронул «Сканию» с места.

— А… — Санек указал глазами на меня.

— Да нет, — махнул рукой Данилыч. — Хотя кто знает? Да шучу я, шучу, — рассмеялся он, заметив мой косой взгляд. — Зачем такую катавасию с неожиданным твоим прибытием устраивать?

— Чтобы с невинным видом у вас все выпытать, — я сделал доверчивые глаза: — А вы правда контрабанду везете?

— Артист! — Данилыч похлопал по правому карману брюк. — Какая там контрабанда… так, немного ерундишки…

— Особенно много действительно не пронесешь, — знаешь как машину шмонают?! — вклинился Санек. — Но кое-что на продажу прихватили, ведь как на Дороге без конвертируемой валюты?

— «Вольные хлеба», — вспомнил я. — Это что за определение?

— О, Данилыч уже заводил свою любимую песню о свободе! — Санек довольно хихикнул. — Все мечтает перебраться в какой-то придорожный городишко и подрабатывать заказами по перевозке… Домик завести… сад, огород… Только вот семью не знает, как с Земли переправить!

— Ладно языком трепать! — Данилыч, похоже, не рассердился, но кулаком штурмана ткнул в бок изрядно. — Хоть сам себе хозяином буду. Вон, Ермак и Вержбицкий, живут же себе и в ус не дуют!

— Ого, куда попер! — Санек совсем развеселился. — Так они ж — старожилы Дороги! Вержбицкий так вообще — второе поколение… А может, и третье…

— Зато Ермак — из новых!

— Так у него никого, насколько мне известно, на Земле не было! А Вержбицкий — потомок тех, кто на Дорогу сам выбрался во время последней экспансии. Подожди, Алеха, сейчас все объясню…

— Ты давай, ищи проезд с этого отрезка! — рявкнул на Санька Данилыч. — Расскажешь по ходу дела.

— Ты мне там ноутбук обещал… — повернулся ко мне штурман.

Я покопался в мешках, нашел свой, вытащил ноутбук.

— Тебе, наверное, нужно, чтобы винт пустой был?

— Гигабайт тридцать свободного места на одном диске найдется? — Санек принял ноутбук. — Ага, «Асус»… старенький, конечно…

— Вряд ли найдется. Винт всего сто шестьдесят и забит основательно…

— Чем? — Санек оживился. — Фильмы есть? А игры какие тянет?

— Там «Халф-Лайф» стоит… с эпизодами. Я бы «Сталкера» поставил, но не потянет, даже на самых слабых настройках.

— Чувак, — Санек был явно потрясен. — Ты — наш человек!!! Е-мое! Я даже не подумаю что-то здесь стирать: это кощунство!

— Разошелся, — Данилыча услышанное, похоже, тоже заинтересовало. — А музыка есть? Высоцкий?

— Высоцкого, к сожалению, нет, — я покопался в мешке. — Где-то флешка была… Данилыч, ты, когда в мешки из моих сумок перекладывал, все из карманов достал?

— Обижаешь, — Данилыч ткнул большим пальцем за спину. — Ищи внимательнее, все должно быть, хоть я и под носом у Картенки все провернул, но перекладывал тщательно. Благо столько суеты вокруг было… Может, конечно, и спохватятся впоследствии, куда твои вещички делись, да что уже сделать: мы — на Дороге!

Я нашел, наконец, флешку, протянул Саньку.

— В ноуте на диске «Д» музыка. Закинь на флэху что-нибудь. У вас порт на проигрывателе есть?

— Имеется. Так вот, — продолжил Санек, выбирая музыку из списка, — многие Выезды на Дорогу обнаружили уже давненько. Некоторые умники, из закрытых институтов, подозревают, что, возможно, тысячи лет назад. Хотя вряд ли до Рождества Христова, или нашей эры, если тебе так удобней. И существует теория о том, что не всегда эти Выезды функционировали в нынешнем режиме, но были открыты постоянно.

— Ого!

— Вот именно: ого! Можешь представить, как просто тогда людям было перемещаться в другие миры! Вот и переселялись наши предки целыми племенами. А историки сейчас головы ломают, куда пропала с лица земли та или иная народность… О, у тебя «эсид-джаз» имеется!

— Да, там много электронщины…

Санек вставил флешку в порт на панели проигрывателя. Система определила носитель, и из динамиков по бокам кабины мягко покатилась россыпь электропиано.

— Класс! — Санек замер на пару секунд, потом, передав мне обратно ноутбук, поднял перед собой на панели небольшой монитор, положил на колени радиоклавиатуру. — Сейчас определимся… Конечно, без навигационных маяков трудно, но их и не было здесь никогда… Ничего, вон по этим скалам и будем ориентироваться!

Я потянулся вперед, стараясь увеличить обзор, закрываемый сиденьем. Действительно, за отступившим от Дороги лесом проглядывали голые каменные склоны. На желтоватом камне изредка попадались невысокие деревца, видать самые стойкие или самые живучие.

«Скания» ощутимо поползла вверх. Санек замолчал, пытаясь сориентироваться в мельтешении карт, просматриваемых им на мониторе. Пару раз Дорогу перед движущимся автопоездом пересекала быстрая тень небольшой летучей твари, заставляя нас хвататься за оружие, но тут же исчезала за деревьями.

Теперь, когда я не был отвлечен на разговоры, мысли о произошедшем атаковали меня с новой силой. Вспомнилось бледное лицо Чермаша, лежавшего в луже собственной крови, его «беги», скорее угаданное мной, чем услышанное… Похоже, Иван догадался, что рация в его руках послужила поводом для нападения летающих тварей. Я знал его недолго, но человеком, судя по всему, он был неплохим. Почему же так случается, что хорошие люди умирают, а всякое отребье сидит себе спокойно в кабинетах и наслаждается прибылью, за которую другие положили свою жизнь? Виноваты ли мы сами в этом, выбирая себе Дорогу в жизни, или мы — просто статичные жертвы обстоятельств? И выходит так, что Чермаш, возмущенный использованием восьмилетнего ребенка в смертельно опасном предприятии, мертв, а Горошенко, упивающийся ролью надсмотрщика, — сидит целехонький в каморке охранников и жует, возможно, что-то из припасов, да еще и поносит Данилыча перед Шмулем…

Дурость какая-то…

Господи, кто же ответственен за все происходящее, и мне, находящемуся неизвестно на каком расстоянии от Земли, неизвестно в каких прослойках времени и пространства, нужно ли здесь обращаться к Тебе, можно ли? Как Бог относится к пребыванию людей на Дороге, и не превысили ли люди свои полномочия, выйдя за пределы Земли?

В том, что Бог существует, я никогда не сомневался. Даже когда читал антирелигиозные статьи в детской энциклопедии, даже когда слушал разоблачающие речи повернутых на теории Дарвина преподавателей…

Я помню, что совсем малышом, забившись под одеяло во время грозы, я слушал раскаты грома и думал: «Это — Бог», — хотя никто не говорил мне этого. И хотя понятие «Бог» было для меня весьма эфемерным, не имеющим формы и определенных признаков, но я понимал, что над миром есть какая-то сверхъестественная сила, есть кто-то главный, необъяснимый — да, но от этого не менее присутствующий. Может, это так проявлялась наследственность, может, подавало голос общечеловеческое желание кому-то или чему-то поклоняться, чувствовать себя защищенным чем-то свыше. Желание иметь великого покровителя.

Мои знания о религии были весьма поверхностными, можно сказать, что их совсем не было. Я считался православным и тайно от родственников и друзей был крещен в пятилетнем возрасте в маленькой церквушке, куда меня привезла мама вместе со своей подругой и подругиным кавалером, которые и стали моими крестными матерью и отцом, хотя я и не понимал, что это значит. Не понимал я и смысла самого обряда, кроме того, что так надо, но дедушке нельзя об этом рассказывать. Дедушка мой, к слову, был прожженным коммунистом и ярым противником религии во всех ее проявлениях и направлениях. Характер у него был еще тот, и мама совершенно справедливо считала, что лучше оставить властного старика в блаженном неведении относительно моего нового статуса.

Процедура крещения прошла абсолютно непонятно для меня. Какой-то дядька в черном халате (мне сказали, что это был поп, — слово священник как-то не прижилось среди нашего народа) изрекал нараспев что-то непонятное, при мелькании рук крестящихся старушек, потом помазал мне чем-то лоб, и я еще долго ощущал странную щекотку на коже…

Конечно, дедушка все узнал. Конечно, он поднимал меня на смех. Мне же было все равно: я считал, что приобщился к Богу. К Богу, Которого я не знал.

Странно, но, размышляя на тему, которую я уж никак не собирался затрагивать, я словно сбросил с себя напряжение произошедшего.

«Алеха, приятель, — обратился я к самому себе. — Или ты стал слишком толстокожим, или с твоей психикой что-то не в порядке…»

По идее, после такого сильного стресса, я должен был бы пребывать в эмоциональном шоке, может, в истерике. Помню, как после первого просмотра фильма «Матрица» меня, переполненного эмоциями и новыми впечатлениями, вынесло из зала и я вместе с другом помчался куда глаза глядят, не чувствуя расстояния. Видать, организм пытался сбросить стресс движением. Очнулись мы с другом в конце городского парка, посмотрели друг на друга, потом на часы и поняли, что нам никак не успеть на работу, так как мы очень далеко зашли. Конечно, были из-за этого проблемы… А сейчас я чувствовал себя практически спокойно, несмотря на то что на моих глазах погиб человек, да и сам я побывал на волосок от смерти, как бы банально это ни прозвучало.

«Чем бы это ни было, но сейчас меня это устраивает», — успокоил я себя и принялся изучать подобранные мною коробки с автоматами. Распечатал одну, вытащил автомат, обнаружил там же коллиматорный прицел в отдельной коробочке, два добавочных прозрачных магазина — удобно, можно проследить за расходом боеприпасов, — какие-то запасные детали… Покрутил автомат, пытаясь восстановить в памяти процедуру разборки автомата Калашникова, которую вбивали в наши юные головы инструкторы военной подготовки. Стрелять, к слову, нашему классу так и не пришлось, как бы ни мечтали об этом пацаны-одноклассники, все-таки были уже лихие девяностые, когда всем стало абсолютно наплевать на военную подготовку школьников. Всем, кроме нашего военрука Валерия Павловича Черешни, который стал просто учителем физкультуры, но держал еще в несгораемом ящике в подвале несколько «АКМ» с недостающими деталями и гонял, при возможности, старшеклассников, натаскивая наши неумелые руки разбирать и собирать замасленное орудие убийства.

Этот же автомат отличался от «АКМа» достаточно сильно, напоминая его лишь общим силуэтом. Телескопический приклад в сложенном виде смыкался с рукоятью, прибавляя изысканности общему виду. Крепился приклад слева от ствольной коробки, но так, что не мешал расположению затвора, который, в отличие от стандартных «калашей», был не справа, что достаточно неудобно, а был продублирован с двух сторон. Я задвинул прилагающийся коллиматорный прицел на крепежный кронштейн, отсоединил магазин, поставил другой…

— Чего ты там клацаешь? — не выдержал Данилыч. — Горе мне с этими вояками: то Санек железкой не наиграется, теперь ты…

— У тебя там что? — змеем вывернулся назад Санек. — Ни хрена себе! Где взял?

— Где взял, там уже нет, — довольно пробурчал я, но, увидев вытаращенные глаза Санька, сжалился над ним. — Я два таких ствола подобрал. Возьмешь второй.

— Алексей, — Санек, вывернувшись еще больше, протянул мне руку, — я ваш навеки!

— Ну, болтуны, — подал голос Данилыч, останавливая автопоезд, — чую, скоро или сойдем с Дороги, или к Проезду прикатим.

— Почему?

— Впереди развилка.

Действительно, прямо перпендикулярно от Дороги, в правую сторону отходило точно такое же грязно-оранжевое полотно, теряясь за кустами и деревьями.

— Ну, — повторил Данилыч. — Куда прикажете ехать?

— Блин, я не могу в картах разобраться, — пожаловался Санек. — Здешняя топография настолько мало изучена, что практически нет материала… Данилыч, протяни до самого поворота, чтобы посмотреть, что там.

— Я-то протяну, — пробурчал Данилыч. — Только сдается мне, что придется вон хотя бы на ту вершинку забраться, для обзора. Да хороший бинокль прихватить…

— Ага, — подхватил Санек. — И прикормку для рыбок!

— В горах их вроде меньше должно быть…

— Голословно! — Санек аж подпрыгивал. — Нет такой информации!

— Давайте я пойду…

Данилыч с Саньком повернулись ко мне одновременно.

— Нет!!!

— Нам тебя, как Проходимца, больше всех надо беречь! — добавил Данилыч. — Отправим вояк, пусть отрабатывают свой статус.

— Не, мне тоже надо идти, — возразил ему Санек. — Я — штурман и на местности лучше сориентируюсь.

Данилыч поскреб затылок.

— Лады, пойдешь — пойдешь на полку спать! Горошенке со Шмулем только объясни сначала доходчиво, что от них в топографии требуется, ну карту пусть нарисуют. А я постараюсь поближе к вершинке подобраться: все ж меньше по открытой местности идти, деревьями прикроются…

Глава 7

— Парня в горы бери — рискни…

Советующий альпинист

Автопоезд замер у обочины. Сидеть в ожидании без дела, без информации напрягало. Мы с Данилычем и торчали в креслах, постепенно накаляясь. Всматривались в покрытые вроде редким, но сейчас, когда мы пытались высмотреть посланных к вершинке Шмуля и Горошенко, таким густым леском горы. Санек на спальнике за нашими спинами по первой пытался изливать душу в сетованиях, что его, специалиста, не пустили в гору для обзора возможного маршрута, но после того, как Данилыч прикрикнул на него, успокоился и подозрительно затих. Заглянув за спинку своего кресла, я увидел, что он крепко спит, обнимая коробку с автоматом, словно ребенок с новой игрушкой, которую не успел распечатать. Я и сам бы поспал, но приходилось ждать, пока появятся наши солдафоны.

— Чего-то они не торопятся, — пробурчал Данилыч примерно через два часа ожидания. — Нет, я понимаю, что это горы и пока туда, пока обратно… Ты никаких знаков не замечал?

— Нет.

Я время от времени поглядывал в бинокль на склон и на вершину горы, но, действительно, никакого шевеления пока не замечал. Данилыч спрашивал меня не в первый раз, как будто если бы я что-то узрел, то не поделился бы с ним такой информацией. Конечно, я ему сказал это после первых вопросов, и он даже согласился, но через пять минут снова обратился ко мне, словно от меня это зависело: «Ничего не видно?» Видимо, таким образом Данилыч сбрасывал напряжение, и незачем было лишать его этой отдушины.

— Дай-ка бинокль, — уже в третий раз попросил он меня и в третий раз разочарованно протянул обратно: — Никого не видать! Отдыхают в теньке они, что ли…

— Данилыч, — многозначительно начал я, — а ты в горах был когда-нибудь?

— Бывало.

— А по каким?

— Слушай, Леха, чего ты ко мне привязался? — Данилыч опустил стекло и потащил из кармана пачку сигарет. Подумал, сунул обратно.

— Вот что кабину прованивать не нужно — это точно… Сколько тысяч метров?

— Что?

— Горы, Данилыч, горы…

Данилыч помялся, потом помял вытащенную вновь пачку.

— А хрен их знает, — наконец протянул он. — Здоровые горы. Я с кумом ездил, в Карпаты… Так там очень даже…

Мое дело явно не выгорало. Похвастаться кроме Карпат я мог только Крымом, но преимущества мне это не давало никак.

— Там перевал был, так я на него еле фуру вытянул, — начал оживляться Данилыч. — Так тянул на непонятно чем: двигатель — фуфло, подвеска…

Я тоже оживился:

— Данилыч, я не про поездки говорю, а про лазанье, пешком, без транспорта!

— А на кой мне туда без транспорта переть? Я, брат, про горы только слушать люблю, как о них Высоцкий поет.

— Ну а я самостоятельно покорял вершинки.

— Ага, — теперь уже Данилыч начал изгаляться. — На Эверест без кислорода лазил?

— Чтобы ощутить нехватку кислорода, и пятисот метров хватит, — принялся защищать свой статус горного туриста я. — Если с непривычки и не останавливаясь. Одышка возьмет только так. А я поболее лазил…

— Ну?

— Я к чему веду: Шмулю и Горошенке не раз придется остановиться и передохнуть до той вершинки или снизить темп, который они вначале набрали.

— Да они потренированней тебя будут, дитя города, — ехидно заметил Данилыч. — И фору тебе ой какую дадут! Ты что думаешь, сюда задохликов каких-то посылают? От них ведь сохранность груза зависит, а груз иной раз такой ценный, что едешь и потом покрываешься при мысли, что сзади тебя болтается. Вот потому зачастую и не знает экипаж, что везет… Был как-то раз случай: везли ребята платину. — Данилыч выудил из бардачка пакетик вяленого инжира, аккуратно разорвал упаковку, протянул мне: — Знаешь, все курить хочу бросить, да-а… а заменить чем-то надо…

— Спасибо, я люблю сухофрукты. Так что с ребятами?

— Они с какой-то структурой контракт заключили — то ли с криминальной, то ли с государственной…

— А разница?

Мы с Данилычем переглянулись и рассмеялись.

— Верно, почти никакой. Так вот, везли они платину с Земли на какую-то технологию менять. И прознали каким-то образом…

— Слушай, Данилыч: ну сориентируемся мы на местности, ну дознаемся, где Проезд…

— Дай договорить! Вот они и решили…

— А сколько мы под Проездом ждать будем?

Данилыч уставился на меня.

— Зачем ждать, Проходимец у нас есть. Сразу и чухнем с этой Псевдо-Геи!

— А чего тогда на Земле ждали? Чего торопились, когда Проезд открылся?

— Так это только на Земле! В других местах открыто постоянно, ну, кроме запечатанных Инспекторами. Помнишь, Санек говорил, что и на Земле раньше по-другому было?

— Угу, — я не унимался. — Данилыч, а не знаешь, по какому принципу Проходимцев определяют?

— В смысле? — поднял брови Данилыч.

— Ну как работают эти аппараты, что под пропускные сканеры замаскированы? Они там токи какие-то головного мозга улавливают или еще чего?

— Так откуда ж мне знать? — устало удивился Данилыч. — Я эти штуки не проектировал и в сборке не участвовал! Мое дело — баранку крутить и, при случае, двигатель починить, колесо поменять… ну, во всякого бандюка попасть, из кабины стреляя… Ты-то сам что, не знаешь и не догадываешься? Ты же Проходимец, должен знать, чем ты таким особым от остальных отличаешься!

Я промолчал. Данилыч тоже притих, то ли размышляя о чем-то, то ли просто пытаясь расслабиться.

— Данилыч…

— Ну что?

— Кто такие Инспекторы?

Тихо скрипнула рация.

Мы с Данилычем уставились на нее, словно в кабине оказалась гремучая змея.

Рация пискнула уверенней.

— Какого… — начал было Данилыч. — Договорились же радиомолчание соблюдать! Только в крайнем случае…

Словно обидевшись на его слова, оставленная только на прием рация разразилась целой какофонией звуков и шипения, среди которых ничего нельзя было разобрать.

— Это что еще значит? — Данилыч ветел головой, словно пытаясь то одним, то другим ухом разобрать что-то членораздельное среди каши звуков. — Откуда такая передача?

— Мне кажется, — заметил я, непроизвольно передергивая плечами от особенно громкого радиовопля, похожего на искаженный женский крик, — это не наши.

— Ты прав, — согласился Данилыч, шаря глазами по сторонам кабины. — Больше похоже на радиоэхо… Может, кто-то эфир глушит? А это что?

Я мазнул взглядом по направлению его указательного пальца.

— Птицы…

— В бинокль глянь!

Я навел бинокль на темное вытянутое облачко, плывущее вдоль склона, и разглядел группу необычных созданий, похожих на футбольные мячи с хвостами, движущихся подобно стайке рыбок — синхронно и плавно.

— Мне кажется, — пробормотал я, не отрываясь от окуляров, — это они источник радиосигнала. Вон, смотри: все вместе нырнули вниз, и шум усилился…

— Если здоровые твари жрут этих, то понятно, почему так на радиосигнал кидаются… Хотя…

— Неужели наши частоты так схожи? Смотри, чего-то заметались!

Стая рассыпалась в стороны, «мячики» заметались над склоном возле гребня.

— Слышишь, — приоткрыл дверцу Данилыч, — стреляют! Ребята каким-то образом вляпались!

Рация взорвалась криком, трудно было разобрать кто это, но слова прорезались сквозь мешанину шума:

— Данилыч, возвращайтесь! Поворачивайте на боковую, там, похоже, Проезд! — Автоматная очередь на секунду перекрыла другие звуки. — Я попробую спуститься со склона с той стороны, берегитесь мелких тварей, повторяю: мелкие опасны!

— Что со вторым?! — заорал Данилыч, схватив микрофон рации, но ответа не услышал.

— Чего случилось-то? — высунулся сзади проснувшийся Санек.

— Бери дробовик, — рявкнул Данилыч, трогая автопоезд с места и выкручивая баранку. — Вторая обойма на полке — Леха, пусти его! Их лучше дробью…

Я поменялся с Саньком местами, припал к лючку, края которого хранили следы Саниного попадания дробью. Данилыч после пары манипуляций развернул автопоезд и погнал его на немалой скорости к повороту.

— Главное, — прокричал я, — чтобы на этот шум здоровые не примчались! Они машину раскурочат в два счета!

— Может, наоборот — лучше, если припрутся: мелких разгонят! — Данилыч, притормаживая, провел многотонную фуру в поворот, только, похоже, краем прицепа задев придорожную скалу — удар и скрежет сзади об этом засвидетельствовали.

— Где же он спустится? — бормотал Данилыч, рыская глазами по Дороге.

— А кто, Горошенко, Шмуль? — спросил Санек, опуская стекло со своей стороны.

— Не опускай сильно! Чтобы ни одна тварь не пролезла! — Данилыч бешено оглянулся на меня. — Давай к левому люку!

Я отвалил какой-то вещмешок и, отведя защелку, открыл лючок. Ворвавшийся ветер моментально выжал слезы из глаз. Я отодвинулся от люка и выставил в него ствол автомата.

— Где-то здесь, похоже! Там дальше — отвесная скала, ему не спуститься! — Санек тыкал рукой в покатый склон. — Да тормози же, Данилыч!

— Да где же он? — Данилыч притормаживал, подведя «Сканию» ближе к левой обочине, вытащил откуда-то из-под ног пистолет.

— Вон, правее, прямо на обрыв бежит, дурак!!

Санек распахнул дверцу и спрыгнул вниз.

— А ну назад!!! — Такого рева от Данилыча я еще не слышал. — В кабину, быстро!

То, что Санек выскочил, дало мне возможность перебазироваться вперед на сиденье. И картина, что я оттуда увидел, мне совсем не понравилась: Санек, немного пригнувшись, стоял в нескольких метрах от машины, направив дробовик на склон горы, откуда скатывалась на нас, огибая большие глыбы камня и редкие деревья, лавина виляющих шариков, напоминающих небольшие футбольные или волейбольные мячи. Впереди этой россыпи, цепляясь за деревья, несся человек в камуфляжном костюме. Шмуль? Нет, не разобрать… Человек определенно бежал по направлению к автопоезду, но впереди него был обрыв метров в пять, затем опять покатый склон.

— Левее бери, левее! — орал ему Санек, рукой показывая направление. — Да левее, ты… черт!!!

Человек добежал до края обрыва, попытался затормозить, но по инерции полетел вниз, перевернулся в воздухе и ударился ногами о почву — видимо, успел сгруппироваться, — но не удержался — покатился по склону кубарем.

Я непроизвольно хватанул ртом воздух, наблюдая это качение в облаке пыли. Каким-то чудом ему удалось остановиться, ухватившись, вернее, налетев на ствол дерева. Точно, Шмуль! Теперь я четко видел закрытые глаза под вздернутыми бровями на перемазанном лице.

— Шмуль! — надрывался Санек. — Давай вниз, Шмуль!

— Какое вниз, он в шоке! — крикнул я ему, спрыгивая из кабины. Санек бросился вверх по склону. Сзади слышались заковыристые маты Данилыча, но Санек, оскальзываясь по осыпающемуся склону, упорно карабкался вверх, к Шмулю. Тот, похоже, начал приходить в себя, попытался приподняться…

Я перевел глаза выше и задохнулся: плавной ниспадающей волной с обрыва плеснула лавина «футбольных мячей», в секунды одолела расстояние до дерева со Шмулем, захлестнула…

Санек уже бежал обратно, сопровождаемый тучей пыли и мелких камней; я с ужасом наблюдал, как он потерял равновесие, полетел, выбросив вперед руки, мелькнул оброненный дробовик…

Сам не знаю как, но я вдруг очутился рядом с Саньком, пытаясь поднять, оттащить к машине.

— Нога, ногу подвернул! — крикнул мне Санек, поворачиваясь ободранным лицом. — Допрыгаю, возьми под руку!

— Дробовик где?!! — ревел взявшийся ниоткуда Данилыч. — Куда отлетел?

Я, помогая Саньку прыгать к кабине, оглянулся назад и остановился при виде живого клубка, вьющегося вокруг дерева, под которым уже никого не было. Отдельные круглые твари уже направились в нашу сторону, словно выплюнутые клубком.

— Не стоять! — Данилыч выстрелами из подобранного дробовика сбил несколько живых шаров с хвостами, и те, хаотично кувыркаясь, покатились по склону.

— Данилыч, давай в машину! — крикнул я, пытаясь затолкнуть вопящего от боли Санька в высокую кабину. Подсадил. Впихнул. Развернулся, снимая автомат с предохранителя…

Очередь просекла стаю, разрывая на куски круглых тварей, но остановить живой поток, конечно, не смогла. Данилыч, бросив пустой дробовик, нырнул под «Сканию», а я попытался забраться вслед за Саньком, швырнув внутрь автомат, и буквально влетел в кабину, получив весомый удар сзади. Захлопнул дверцу. Тотчас раздались смачные шлепки врезающихся в кабину тварей.

Сердце стучало куда-то в кадык, рядом рыдающе хрипел Санек, которому, похоже, неплохо попало закинутым мной автоматом. Слева в кабину вскарабкался перекошенный Данилыч, правая рука в крови…

Двигатель взревел всеми киловаттами, в попытке разом набрать скорость. За стеклами кабины кружил вихрь хвостатых шаров, тычущихся в кабину в яростных попытках проникнуть внутрь. Настойчивые твари…

— Да когда же они отстанут?! — Данилыч с оскаленными зубами, перекошенным морщинистым лицом напоминал какого-то мультяшного персонажа. — Я ж не вижу почти ничего!

— Может, они кровь чуют? — подал голос Санек, аккомпанирующий своими стонами хаосу звуков, несущихся из динамика рации.

— Сколько тут той крови? — махнул рукой Данилыч. — Я обо что-то ободрался, когда под машиной пролезал… Ерунда!

— Да на Лехины джинсы глянь…

— Твою мать!!!

Я опустил глаза и увидел, что джинсовая штанина на левом бедре разорвана в клочья и пропитана кровью. Кровь запачкала и штаны Санька, сидящего рядом, и пол под сиденьем.

«Вот, блин, — мелькнула глупая мысль, — классные джинсы испортил… разорвано вон как глубоко…»

Боль пришла как-то сразу, толчком вытеснив состояние онемения, и запульсировала, пытаясь заполнить весь мир вокруг. И тогда меня затрясло.

— Аптечку, Санек, быстро! — донесся голос Данилыча, на удивление спокойный, только сиплый немного. Как он не сорвал тогда связки — для меня до сих пор загадка.

— Давай на полку, — командовал Данилыч, не переставая давить на газ. — Уложи его, чтобы раны было видно, и режь штанину, нет, некогда, — мотай так. Да перевернись же, Леха!

Санек что-то говорил, но его было плохо слышно, потому что еще кто-то в кабине орал каким-то неприятным голосом, подвывая, как побитая собака.

— Заливай антисептиком, заматывай глубже!

Белый словно мел Санек изо всех сил пытался выполнять указания Данилыча, но плохонько у него выходило… Я чувствовал, что плыву, проваливаюсь куда-то, и даже обрадовался этому, осознав, что подвываю дурным голосом именно я…

— Не отключайся, Леха, — к Проходу подходим! Санек, вкати ему что-нибудь!

— Я сам! — Я попытался выдернуть шприц-тюбик из Саниной руки. Промахнулся. Потом понял, что Санька уже рядом нет, и он палит в окно из автомата, наполняя кабину грохотом и пороховыми газами.

— Здоровые подоспели! — оглянулся на меня через плечо Данилыч. — Нам теперь только в Проезд! Держись, тебе нас провести нужно, а потом теряй сознание сколько влезет!

Перед глазами все качалось, то ли из-за того, что кабину бросало, то ли из-за слабости.

«А ведь до фига я крови потерял, — подумал я, блуждая взглядом по заляпанному окружению. — Вот задача теперь ее восполнить… а джинсы жалко…»

— Проезд, — донесся словно сверху голос Данилыча. — Леха, постарайся! Санек, держи его… Леха…

Я с упоением отдался навалившейся темноте.

ЛЕБЕДЬ

Глава 1

— Что ты, добрый молодец, невесел, что ты свою голову повесил?

Василиса Премудрая

Комната была уютной.

Не знаю, почему я так решил. Вообще-то, по первой, мне наплевать было, какая это комната, — я просто мало соображал, так меня накачали какой-то химией. Потом, не знаю на какой день лежания в этой комнате, я пришел в себя достаточно для того, чтобы вынести вердикт: да, комната выглядела уютно, и лежать в ней было приятно. Потолок невысокий, но два окна давали достаточно света, а обшитые светлым деревом стены приятно контрастировали с темным шкафчиком и гармонировали с золотисто-коричневыми шторами.

Обстановку комнаты дополнял какой-то архаичный телевизор в углу, возле двери, и широкая кровать у стенки, противоположной двери. На этой-то кровати я, собственно, и лежал. Возле моей кровати в ногах слева стоял стул, а на стуле сидела девушка. Красивая девушка.

Если бы меня кто-нибудь спросил, почему она была красивая, я не смог бы ответить определенно, так как не видел ее лица: она сидела, полуобернувшись, и смотрела в окно. Ее силуэт — вот что видели мои слезящиеся от яркого света глаза. Очертания фигуры, пышных волос… Еще голос — она намурлыкивала какой-то мотивчик, и голос ее мне определенно нравился, такой, знаете ли, не резкий, не писклявый, но и не грубый… голос, в котором играли живые теплые нотки.

Я не видел ее лица, но почему-то знал, что оно красиво: ведь не могла девушка, обладающая такой фигурой (которую ни джинсы, ни клетчатая рубашка не могли испортить, но лишь подчеркивали), такими волосами и таким голосом, быть некрасивой.

Так я лежал, потихоньку наблюдая за девушкой, которую, похоже, больше интересовало происходящее за окном, чем в комнате, — а значит, и я, — и постепенно зрение мое восстанавливалось, отмечая различные мелочи в моей компаньонке. Я не знаю, сколько бы еще продлилось мое исследование и как далеко я зашел бы в познании клеток на девушкиной рубашке, но, почувствовав, что моя левая рука непонятным образом затекла и остыла, я попытался повернуть голову и определить положение дел с такой нужной мне частью организма.

Девушка, почувствовав движение, повернула ко мне лицо, и я понял, что ошибался, думая, что она красива. Просто она оказалась очень красива. Красива настолько, что я снова замер, разглядывая смелый разлет бровей над широко расставленными темными глазами, аккуратный нос, может, слишком пухлые губы, если бы они не были так красиво очерчены, маленький, но твердый подбородок…

— Привет, — сказала она, откидывая волосы назад, открывая стройную шею и крохотное ухо. — Как самочувствие, выздоравливающий?

Я прохрипел в ответ что-то невразумительное, кашлянул, прочистил горло и, наконец, обрел голос:

— А какое самочувствие может быть у умершего?

Она подняла вопросительно бровь, сделав это так изящно, что я готов был ей зааплодировать.

— Я же на небесах, если возле меня ангел?

— Комплименты сиделке — верна ознака того, что больной идет на поправку! — Этот громоподобный бас просто взорвал комнату, заставив меня вздрогнуть и дернуться от боли в левой ноге.

— Папа! — повернулась к стоящему за открытыми дверями ухмыляющемуся усатому мужичине девушка. — Не пугай больного — ему вредно волноваться.

В ее голосе был легкий акцент. Нет, не английское женское карканье и не немецкая грубость. Что-то почти неуловимое, не портящее, но, скорее, придающее еще большее очарование словам.

«Ага, — съязвил сам себе я, — если бы она была противной злой теткой, то этот акцент вызывал бы у вас, Алексей Павлович, только омерзение… Но, однако, она немного смутилась, и даже щечки порозовели…»

— Так как, пан изволил проснуться? — Мужичина крабом протиснулся в дверь, хотя видимого смысла в этом не было: он был одинаковым и спереди, и сбоку. Одинаково широким. В его плечи можно было бы втиснуть пару моих, а могучий торс с не менее могучим животом и здоровенные руки могли бы повергнуть в уныние Обеликса, если бы он почтил нас своим присутствием.

Девушка подошла ко мне и вытащила катетер капельницы, стоящей за изголовьем кровати, из моей правой руки. Ага, вот почему она так непонятно себя чувствовала. Рука то есть.

— А пану не мешало бы подкрепиться, — заметил мужичина, протягивая мне здоровенную длань. — Станислав Вержбицкий, хозяин здешних…

— Лесов, полей и рек, — закончила за него девушка. — А зовут его здесь почти все пан Стах.

— А это — моя дрога и каприсна дочь Илона. — Вержбицкий осторожно пожал мою вялую ладонь. — Так как пан насчет добрего снидания?

— Не откажусь, — я и правда есть хотел. — Только до стола мне добраться…

— Поможем! Лона, принеси пану штаны. Пан сам поднимется?

— Постараюсь.

Я дождался, пока девушка выйдет из комнаты, повернулся на правой ягодице, поморщился, но, стерпев боль, осторожно спустил ноги с кровати, сел. Откинул одеяло. Моя левая нога была завернута в какой-то перфорированный материал и выглядела голубоватым рулоном…

— Да-а, на туалетную бумагу похоже… — глубокомысленно заметил пан Стах. — Штаны не налезут, треба снять эти манжети.

— А я долго без сознания был?

— Два дни, — пан Стах достал из кармана складной нож, раскрыл и смело но аккуратно разрезал окутывающий мою ногу рулон.

— Повернись.

Я перекатился на правый бок. Стах продолжил разрез по задней части.

— А Данилыч и Саня, они где?

— Дале поехали, груз повезли. За тиджень вернутся. За неделю. Я тебя, хлопак, должен еще поблагодарить за то, что вытащил Данилыча. Про Сашка не говорю, хотя и он человек, хоть и вертлявый больно… За Илоной звисаясь как хвост, да кто за ней не волочится? А вот пан Боровиков — мой давний друг и приятель, сколько дел мы с ним провернули! Илонка у него на руках выросла. Да у него и у самого трое детей, только жена все переехать сюда не хочет, я уж сколько его уговаривал! Да и не просто провезти сюда семью — с Земли не отпустят.

— А как они без Проходимца или нашли? — Я осекся: вошла Илона, держа в руках джинсы.

— Должны подойти, — она мило улыбалась, но мне было не до улыбок.

— Простите, но…

— О, наш бохатэр чертуе! — хохотнул Вержбицкий. Ему весело было.

— Я выйду. Папа, замазка в тумбочке.

Девушка вышла, оставив джинсы на спинке кровати, а меня — глубоко благодарным.

— Не переживай, смотри, как почервонел! — Пан Стах довольно хохотнул. — Она сама тебя и обрабатывала, и колола, и шила, пока ты без сознания валялся, и фиксатор накладывала. В лекарню решили тебя не класть: уход и еда у нас лучше, а доктора, кроме Лоны, в доме другого нет.

— Ну, — пробурчал я, краснея еще больше, — тогда я не осознавал происходящего и не получил психологической травмы.

Вержбицкий еще раз хохотнул, хлопнул дверцей не замеченной мной тумбочки. Проделал какие-то манипуляции над моей нижней частью спины. Я почувствовал холод, что-то зашипело.

— Давай ногу.

Я повернулся. Пан Стах с важным видом развернул разрезанный рулон, и я узрел багровые полузажившие рубцы с рваными краями на бедре сбоку. Да… такое впечатление, что ногу кто-то немного пожевал…

— Не крец… не крутись, говорю.

Я с благоговением наблюдал, как Вержбицкий выдавливает из прямоугольного тюбика прозрачный гель на рубцы. Гель, попадая на ногу, через несколько секунд вскипал с шипением и выделением холода, растекался ровным слоем, меняя цвет на телесный и застывая на коже, словно припаиваясь к ней. Через несколько минут рубцов уже не было видно.

— Ну и в шортах можно ходить: если не вблизи, то не видно, — важно заключил Вержбицкий, словно забыв про свой польский акцент.

Действительно, гель настолько имитировал цвет кожи ноги, что только при близком рассмотрении можно было обнаружить покрытую им площадь по некоторому ее возвышению — миллиметра два — над поверхностью остальной кожи.

— Как я понимаю, — с умным видом заметил я, — прежняя повязка тоже давала лечащий эффект. Иначе почему раны имеют вид, как будто они заживают пару, а то и более недель?

— Да, какая-то активная повязка, — пан Стах поднес к залатанной ноге уже виденный мной автоматический шприц — из такого меня «заряжал» врач еще там, на Земле, перед отъездом. Пшикнул, вкатывая дозу чего-то…

— Стимуляторы и обезболивающее, — пояснил он мне. — Правда, обезболиваю не сильно: ходить не сможешь, если мышц не будешь чувствовать. Так что ногу иногда может дергать — терпи… — неожиданно хлопнул меня по плечу: — Но ведь жив остался, а это главное, да еще и напарников вытащил!

И тут я сник. Просто вспомнилось, что трое человек остались по ту сторону Проезда и, скорее всего, уже стали просто пометом летающих тварей.

— Так, давай одевайся! — Вержбицкий явно понял, какая мысль завладела мной, но не показал виду, и я был ему за это благодарен. — На стол уже накрыто, еда прохолонет!

Я начал осторожно натягивать джинсы, медленно встал, застегнулся. И правда, если действовать аккуратно, то почти и не больно. Главное, резко не дергаться.

Джинсы, главное, сидели.

— А око у Илоны верное, — одобрительно прогудел пан Стах, окидывая меня взором. — Точно размер подобрала… Ну идем потихоньку в едальню?

— Пан Станислав, — радуясь, что могу замаскировать свое смущение, спросил я. — А где вы так по-русски научились говорить?

Вержбицкий остановился, удивленно посмотрел на меня светло-голубыми, со слезой, глазами. Открыл рот. Захохотал.

— Не обижайся, сынку, на старого дурака, — отсмеявшись, сказал он, заметив, наверное, мою помрачневшую физиономию. — А кто тебе сказал, что мы разговариваем по-русски?

Завтрак был шикарным. Стол — просто уставленным всякими печеньями, пирожками, холодными закусками, мясными и рыбными нарезками всевозможными фруктами и сладостями… пах свежезаваренный кофе… В центре стола гордо сияли пузатыми боками графинчики с разноцветными наливками, которыми пан Вержбицкий все время пытался меня потчевать, с ходу снося мое слабое сопротивление, но тут же разбиваясь о непоколебимую твердость Илоны.

— Папа, ему спиртное вредно пока. Да и после нежелательно! Сколько можно спаивать приезжих?

— Оно-то да, — делал ход конем пан Станислав, — да добрая наливка с травами никому не вредна, наоборот — весьма полезна при различных болезнях! Я же не самогоном его пою!

Сидящие с нами за столом мужчины, представленные мне как пан Стефан (явно латиноамериканского происхождения тщедушный чернявчик лет тридцати пяти) и пан Крус (забавный коренастый дедуган с венчиком седого пуха вокруг розовой плеши и рассеянной улыбкой), одобрительно улыбнулись, но тут же спрятали улыбки. Как я понял, пан Крус был кем-то вроде управляющего торговыми делами, а пан Стефан заведовал автомастерской.

— Что полезно — предоставь мне решать! — непоколебимо отрезала девушка. — А я не позволю спаивать мальчика. Раненого к тому же!

«Мальчика»! Как будто она меня старше в два раза! Я был до глубины души возмущен и чуть было не хлопнул рюмку с «этой чудесной вишневой наливкой», которая словно сама собой появилась у моего локтя. Потом я подумал о том, что это глупо бы выглядело, и, не дай бог, я захмелею при моей нынешней слабости — Вержбицкому пришлось на всем пути до столовой практически тащить меня под руку — и брякну какую-то глупость или — еще лучше! — позорно вырублюсь у нее на глазах…

Нее…

Насколько было бы мне проще, если бы в этой придорожной таверне, гостинице, или как там ее, были бы только мужчины! Нет, я даже согласен на женщину: пожилую, умную тетку, которая умудрена годами и повидала все, что возможно, на жизненном пути. С такой было бы просто. Даже уютно: пожилые любят беспокоиться о молодых, окружать заботой, зачастую назойливой, но не менее от этого приятной, если только ты не конченый эгоист и не разучился любить людей. Но Илона! Я чувствовал бы себя намного уверенней и свободней, если бы она не была так красива. Красива и очаровательна. Темные глаза лучатся умом и жизнью… улыбка такая… Стоп, Алексей! Похоже, ты начинаешь петь дифирамбы!

Я попытался переключиться мыслями на другую тему, обсасывая поведанную мне новость, что говорю я теперь вовсе не по-русски. Сначала я подумал, что пан Стах шутит надо мной, пользуясь моей зеленостью на Дороге. Потом, убежденный объяснениями Илоны и молчаливым согласием Стефана и Круса, я испугался, что не смогу теперь говорить на родном языке и какая-то часть меня безвозвратно потеряна… Потом я вспомнил, что говорил с Саньком и Данилычем и их язык не показался мне странным. Значит, возвращаясь на Землю, они снова обретали умение общаться на русском? Из разъяснений Илоны я понял, что когда человек первый раз проходит через Проезд, то он автоматически начинает говорить и мыслить на языке, общем для всех соединенных Дорогой мирах. Как это происходит, никто не знает, но существует мнение, что это праязык, от которого произошли остальные, и Дорога просто «включает» его в голове идущего через Проезд, именуемый на жаргоне водителей-дорожников Точкой. Обдумав это, я успокоился, хотя и напрягался весь завтрак, пытаясь вспомнить русские слова, при полной уверенности, что я ими и говорю. Просто бред какой-то! И откуда тогда у пана Станислава столько польских слов в обиходе? Да и этот такой очаровательный акцент у Илоны… Опять она! Положительно, девушка умела занять собой ваши мысли…

— Вся в мать! — притворно горестно всплеснул ручищами Вержбицкий, продолжая перебранку с дочерью. — Говорили мне: не женись на гречанке — намаешься, характер южный! Нет! Не послушал!

В глазах пана Стефана и пана Круса светилось понимание.

— Папа!

— А что — «папа»! Я хозяин самого большого в округе центра по ремонту грузовиков, дома отдыха и магазина, где каждый может купить все, что его душа пожелает! Я закрепился на этой территории намертво, и хоть меня и не раз пытались сковырнуть с этого места, но — безуспешно! Меня знают и уважают практически все дорожники на расстоянии десятка миров и земель вокруг и многие боятся! Мое гостеприимство славится еще дальше! И что? — Пан Станислав плеснул во вместительную рюмку очередную наливку. — Сначала моя жена, а вот теперь и дочь учат меня, как принимать гостей!!!

Пан Крус и пан Стефан сделали вид, что их не существует.

Илона невозмутимо отставила графинчики подальше от отца-самодержца. Похоже было, что и она, и ее мать имели абсолютное влияние на этого огромного дядьку.

Я не решился спросить, где сейчас эта гречанка-жена, но теперь мне стало ясно, откуда у такого крупного голубоглазого и белобрысого папика такая утонченная и темноглазая дочь. А неплохо гены смешались… на мою голову…

Моя голова потихоньку начинала протестовать против такой обильной нагрузки, выражая свой протест через постепенно накатывающую боль. Поначалу ее можно было терпеть, но вскоре прихватило так, что все мысли были куда-то вытеснены и я завис. Завис, пытаясь вспомнить, где в моем багаже цитрамон или еще что-то подобное и где, собственно, может быть мой так называемый багаж. Джинсы-то мне новые принесли — явно со склада… Хранимые дома, на полке в бельевом шкафу так не пахли бы…

— Что, невкусно? — ткнул меня в бок разошедшийся не на шутку, подогретый наливками и спором с дочкой (который он, похоже, проигрывал) пан Станислав. — Не привык к нашим стравам?

— Ты что, не видишь: ему плохо! — Илона как-то сразу оказалась возле меня, хотя только что сидела напротив, с другой стороны стола. — Тошнота? Голова болит? Нужно прилечь — я сделаю укол, сразу полегчает.

Если честно, то к этому времени мне было абсолютно все равно, кто и куда мне будет делать укол, и, наверное, если бы Илона заявила, что срочно будет делать мне литровую клизму, вряд ли я бы запротестовал. Когда весь мир заполнен головной болью, условности отходят на второй план.

По моим смутным воспоминаниям, меня, как ребенка, перенесли на руках в комнату и уложили на кровать. Укол. Головная боль, словно не желая сдавать позиции, уходит постепенно, напоминая о себе смягчающимися толчками. Спать… спать…

Проснулся я, по-видимому, ночью. Мягко горел ночничок на невысоком шкафчике, бросая бархатистый рассеянный зеленовато-желтым плафоном свет на противоположный от меня угол комнаты. Экран архаичного телевизора отражал этот уютный свет, словно зеркало, и по полу пролегла золотистая дорожка. Окна были задернуты шторами наглухо, так что трудно было определить, какое время суток сейчас. Хотя что я знаю об этом мире? Есть ли здесь луна и когда наступает рассвет? А может, снаружи лежит снег, и поэтому относительно светло? Когда меня принесли сюда, я был без сознания, как, впрочем, и все время в этом мире. Кто знает, ведь существует возможность того, что я нахожусь по-прежнему на Псевдо-Гее, а этот дом — всего лишь укрепленная на случай нападения летающих тварей твердыня? Ведь я не успел подойти к окнам, когда было светло, а в столовой окна были непрозрачными, матовыми, словно хозяева скрывались от нескромных взглядов слишком любопытных соседей.

Я покрутил головой, осматриваясь. Слава богу, она не болела, голова то есть.

Рядом с изголовьем кровати, смиренно терпящей мое присутствие, на тумбочке-этажерке красовались какие-то коробочки, по-видимому с лекарствами, автошприц, стакан с водой. Мне хотелось пить — горло пересохло, но я напомнил себе, что и так основательно наполнен влагой через капельницы, после чего мне явно не стоило напиваться какой-либо жидкостью, чтобы в результате шататься по неосвещенному, незнакомому мне дому в поисках туалета… Так что я решил повременить с водой. По крайней мере до утра. Мне вовсе не улыбалось стать причиной ночного переполоха. Конечно, проводя меня по лабиринту каких-то лестниц и коридоров в столовую, Вержбицкий завел меня в туалет и подождал, пока я справлюсь, но перед этим мы прошли через слабо освещенный, благодаря плотно задернутым гардинам, зал, полный каких-то столиков с вазами и статуэток вдоль стены. Где мог находиться выключатель в этом проходном зале — я и вообразить не мог.

Представив себя, закутанного в одеяло — оказалось, что меня заботливо раздели до самых трусов, — мечущегося под грохот падающей мебели, бьющихся ваз… и озаренного в этот позорный момент потоком света из двери комнаты недоуменной Илоны, — я ухмыльнулся.

«Ты становишься параноиком, милейший, — протянул я про себя, а может, и вслух. — Твои навязчивые мысли о позоре перед этой самоуверенной… самоуверенной кошкой — о, нашел сравнение! — говорят о твоих скрытых комплексах и глубокосидящих фобиях, которые вытолкнула на поверхность эмоциональная и физическая встряска последних дней. Последних…»

Это слово вертелось в мозгу, наполненное особым смыслом в эти, действительно последние, дни. Не знаю, как для меня, но для других — точно. Последних.

И тут я заплакал. Не настраиваясь, не подготавливая себя какими-то жалобными мыслями. Заплакал, и все.

Возможно, это были слезы по обманутым надеждам, по реальности человеческой равнодушной подлости, когда меня, пойманного на жалкие, по соотношению с человеческой жизнью, гроши, абсолютно не подготовленного к ситуации, зашвырнули в дьявольскую мясорубку, которая, может быть и случайно, пропустила меня практически целым, тогда как более опытные и тренированные были перемолоты в кровавую пыль. Возможно, что я плакал от осознания себя все-таки маленьким мальчиком, закинутым неизмеримо далеко от привычного ему мира, от семьи, от таких слабых, по сравнению с моими, но таких сильных маминых рук… Как она там? Сколько времени там прошло по отношению с здесь, и вообще, возможно ли это хоть как-то соотносить…

А может, организм просто сбрасывал стресс. Так, просто цепочка химических реакций в ответ на раздражители нервных окончаний, балет молекул в пространстве поврежденного уставшего тела…

— Зачем я здесь? — шептал я, хлюпая носом. — Кто мне ответит? Зачем я здесь?

Мягко и очень тихо щелкнул замок, повернулась ручка двери.

Я мигом повернул голову набок, лицом к стенке. Кто-то неслышно подошел к кровати и остановился, словно прислушиваясь к моему дыханию. Я мог ощущать присутствие кого-то возле кровати только по тени, упавшей на стену перед моим распухшим носом.

Притворяясь спящим, я ровно и глубоко задышал и увлекся так, что чуть было не заснул, но легкое прикосновение чьей-то руки к моему лбу засвидетельствовало то, что меня так просто не оставят в покое. Любопытная рука нечаянно задела мокрый участок лица, и ее владелица отдернула ее с восклицанием. Тотчас мою голову бесцеремонно повернули носом вверх, и над кроватью, злорадно торжествуя, зажглась ослепительная лампа. Конечно — Илона.

— Господи, — немного испуганно проговорила она. — Я испугалась, что у вас кровотечение из носа!

Несмотря на всю позорность ситуации, меня не мог не позабавить ее испуганный вид, взъерошенные ото сна волосы…

— Скорее, это соплетечение, — глуповато пошутил я, с удовольствием мазохиста наблюдая, как девушка непроизвольно взглянула на свою руку.

На ней был этакий пестрый пушистый халатик, и вся она была такой домашней и уютной, что я внутренне взвыл от восторга.

— Ну, — проговорила она, — если у вас все в порядке…

Я молчал.

— Вы себя как чувствуете? — после полуминутной паузы спросила она, видимо ощущая себя неловко из-за происходящего.

— Глупо, — после следующей полуминутной паузы признался я.

Снова пауза.

— В слезах нет ничего постыдного, — вздохнула Илона с видом всезнающей, умудренной и утомленной опытом женщины-философа. — И когда вы, мужчины, это поймете и перестанете обкрадывать себя, подавляя естественные эмоции?

— Спасибо за психологическую консультацию, — мрачно пробурчал я. — Я не премину на досуге подумать над этим.

Пауза.

И мы вдвоем прыснули.

— Сделать тебе чай? — уже другим голосом спросила она.

— Если после покажешь, где у вас тут туалет.

Глава 2

— Этот забавный зверек отличается особой кровожадностью.

Николай Дроздов

Утро было славным. Яркий свет без зазрения совести врывался в комнату, освещая каждый уголок, каждую щель в половицах, наполняя воздух победным блеском, и, казалось, где-то пели фанфары…

Потом я понял, что это автомобильные гудки. Кто-то настойчиво давил на клаксон, чего-то, наверное, требуя, кого-то добиваясь… Гудок звучал мелодично, с переливами, абсолютно подходя к моему настроению.

Настроение было хорошим.

Ночью, согласившись на чай, я не дождался его и уснул странно успокоенный, умиротворенный. Маленький поднос с красивой глиняной кружкой и печеньем явно домашней выпечки так и стоял на тумбочке возле кровати: видно, Илона, застав меня спящим, оставила поднос, чтобы, проснувшись, я мог попить.

Сняв прикрывавшее чашку блюдце, я отхлебнул холодный чай, в котором преобладал привкус каких-то трав, и сел на кровати.

Не знаю, открыла ли Илона шторы, когда уходила ночью, или кто-то уже заглянул ко мне утром, но сидеть и ждать, пока за мной придут и проводят в туалет, куда я все же хотел, я не стал.

— Сияет свет, и я не устрашусь… — Напевая, я натягивал джинсы. Интересно, я сам их снял или кто-то мне опять помог? — Я прямо в туалет собой ворвусь!

Как можно ворваться в туалет чем-то другим, я даже не представлял, но другого слова для ритмики не нашлось. Толпой? Гурьбой? Одной? Ну, последнее неплохо, но я же все-таки мужского рода!

Рассуждая таким, может показаться, глупым образом, я вышел в коридорчик. А вы всегда думаете умными мыслями?

Туалет я нашел и даже ванную, и к тому же недалеко от моей комнаты. К моему восторгу, в ванной комнате, уютно обложенной бежевой плиткой, оказалась новая нераспечатанная зубная щетка, что убирало небольшую, но некомфортную проблему с поиском моих вещей. Подумав, я ограничился чисткой зубов и умыванием по пояс, не зная, можно ли мочить гелевую массу, плотно покрывавшую мою многострадальную левую ногу и то находящееся сзади, что ногой уже не называется. Судя по всему, меня или уже покупали на днях, когда я был без сознания, или просто обтерли чем-то вроде гигиенических салфеток, но от тела не несло потом, и, насколько я мог судить по полотенцу, грязным я не был.

Немного прихрамывая, освеженный и довольный, я направился к двери в конце коридора, резонно полагая, что там столовая или еще какое-то место, где я смогу найти чего-нибудь перекусить. Воспоминания о вчерашнем обильном столе заставили мой желудок жалобно забурчать. И хотя я вчера и не чувствовал вкуса, вид самих закусок был весьма соблазняющим.

Пройдя полуосвещенным парой светильников коридором, я толкнул дверь и зажмурился, ослепленный яркими лучами солнца. Оказывается, дверь вела не внутрь дома, как я подумал, а на наружную лестницу со второго этажа, на котором я сейчас находился.

Запах, запах весны, влажной, нагретой солнцем земли охватил меня, и я, жадно вдыхая этот аромат жизни, облокотился на перила лестничной площадки. Глаза постепенно привыкли к свету, и я принялся рассматривать место, куда попал. Двухэтажный добротный дом в виде буквы «П», причем концы обеих ножек соединялись высоким забором с решетчатыми воротами и обсаженным кустами подъездом к ним. В мощенном какой-то светлой плиткой дворе разбита пара цветочных клумб, качаются алые и голубые шары цветов. Ближе к воротам стоит внедорожный автомобиль — армейского типа, окрашенный в светлый хаки. Возле одной из клумб дремлет крупная черная собака, шерсть блестит, лоснится здоровьем, отсюда видно. Стены дома приятного песчаного цвета золотятся под лучами солнца. Блестят окнами. За воротами виднелась зеленая лужайка, за которой раскинулся сад. Деревья приятно пушистые той самой первой зеленью, что так нежна на вид, некоторые подернуты бело-розовой дымкой цветения. Так и захотелось прилечь под одним из них, чтобы смотреть вверх, на цветущие ветви, на проглядывающую синь неба, дышать травой, землей, ароматом цветения… Можно одному, а можно и с кем-то рядом…

Я запрокинул голову, прикрыл глаза от солнца. Поистине процесс выздоровления имеет свою прелесть. Мир как-то по-новому воспринимается, как-то ярче, все чувства обострены, все необычно четко, свежо…

Правда, для этого нужно сначала переболеть.

Протяжный шум, легкий скрип.

Я приоткрыл глаза, поморгал, пытаясь возвратить четкость зрения: окружающий мир казался засвеченным, мутноватым.

Ворота в данный момент были распахнуты, и в них въезжал самый странный автомобиль из всех мною виденных: длинная алая сверкающая капля с тремя небольшими стеклянными на вид полусферами спереди, движущаяся утолщенным концом вперед, полное отсутствие колес, на первый взгляд… Несмотря на всю свою необычность, это транспортное средство было красиво на вид, хотя и резко контрастировало с армейским внедорожником, стоящим тут же. Собака возле клумбы лениво подняла голову и, разморенная солнцем, снова опустила ее на лапы.

Похоже, признала своих.

Остановившаяся посреди двора капля распахнулась, словно божья коровка крылья подняла, и из нее выскочил молодой человек — парнем его назвать язык не поворачивался — лет двадцати пяти — тридцати с виду. Красивый брюнет, насколько я мог рассмотреть. В цветной рубашке, узких белых брюках, сверкающих туфлях. Короче, мачо.

«Ага, — подумал я, — женишок к Илоне прикатил».

И сразу как-то не так радостно на душе стало.

— А двор здесь — словно у средневекового феодала… — себе под нос пробурчал я, пытаясь обмануть свои же чувства, хотя глаза радовались при виде этого солнечного дворика. — Конечно, владелец окольных земель, автомастерской, еще чего-то там…

Дверь сзади отворилась.

— Ага, вот ты где! — Это была Илона. Стройная, легкая, в изящном светлом сарафанчике, выгодно подчеркивающем ее красивую фигуру. Глазищи сияют…

«Для женишка вырядилась, ишь какая…»

— Я тебя ищу по всему дому, думала — заблудился… — ее тон моментально поменялся, — Жан приехал.

Я с удивлением наблюдал, как ее лицо немного побледнело, а глаза прищурились. Странная реакция на жениха…

— Слушай, — Илона приблизила лицо вплотную к моему, — подыграй мне.

И тут я увидел, что у нее не карие, как мне казалось в доме, а серо-зеленые, только очень темные, глаза. Луч солнца осветил их сбоку и заиграл красками на радужной оболочке. Красиво.

Захваченный этим открытием, я не успел опомниться, как Илона прижалась к моему плечу и взяла за руку.

— Чего ты дергаешься? — зашипела она мне. — Говорю, подыграй, ну хоть обнять сделай попытку!

Я бросил робкий взгляд во двор. Мачистый молодой человек направился было в нашу сторону, но остановился, увидев полное, с виду, согласие на лестничной площадке. Постоял секунд тридцать, потом помахал нам рукой, поклонился и направился в дом.

— Ур-род, — с чувством произнесла девушка.

Я с удивлением посмотрел на нее.

— А по-моему, ничего.

Илона бросила на меня быстрый взгляд и отстранилась.

— Хватит меня прижимать, руку отдай, вцепился…

— Это твоя идея была! И вообще, что это — попытка вызвать у Жана приступ ревности?

Она посмотрела на меня странным взглядом, словно жалея.

— Пойдем завтракать. Хоть там и этот будет…

— Он тебе кто, жених? А с чего к нему такое отношение, поругались недавно?

Илона хлопнула дверью перед самым моим носом. Я постоял, чувствуя себя идиотом, причем идиотом творческим, со стажем. Когда я уже накалился порядком, не зная кого обвинять в своем глупом состоянии, дверь приоткрылась.

— Ну, — Илона высунула лицо с хитрющими глазами. — Ты идешь завтракать?

Завтрак проходил все в той же компании с дополнением вышеупомянутого Жана. Молодой человек так ловко, изысканно и вместе с тем небрежно обращался со столовыми приборами, что я почувствовал себя полным деревенщиной. Илона же, как специально, села рядом со мной, уделяя мне внимание как никогда, подкладывала на тарелку что, по ее мнению, повкусней, что-то рассказывала, сияла улыбкой… Ну а я… я сидел достаточно надутый и мрачный, чтобы выглядеть нелепо, молчал, чтобы не сморозить какую-то глупость. Впрочем, пан Жан, которого мне представили как старого друга семьи, владельца каких-то ферм и плантаций, представителя прогрессивной молодежи и еще не помню чего, говорил за всех. Теперь этот «Панжан», как я его стал про себя величать, сидел на торце стола (с другой стороны на торце восседал хозяином Вержбицкий, которого, похоже, все происходящее немало забавляло) и прожигал меня взглядом, когда думал, что я на него не смотрю. В остальных случаях он принимал такой скучающе-пренебрежительный вид, что просто хотелось запустить каким-нибудь особо пачкающим блюдом в его заносчивую физиономию, чтобы по благородным ушам потекло…

— Вот вы знаете, как я от скуки занимаюсь охотой, — красивым, мужественным голосом, за который я его еще больше ненавидел, изрекал он. — Все хочу на плазмозавра пойти, да отец на Кротон не пускает, говорит, дела без меня застоятся…

Я тут же представил, как он, в вычурном скафандре, забравшись на тушу поверженного монстра, позирует с невообразимой пушкой в руках для взятого специально фотографа. И на холеной благородной морде такая изысканная скука…

— Так вот, мы на днях в Мозалии накрыли логово гивер. Да, гиверы, риск, конечно… Перебили всю семью, благо оружия было достаточно, подходы заминировали… Правда, пару охотников они изуродовать все же успели. Живучие ведь…

Илона поморщилась.

— И сети под напряжением поставили, и пару метателей дротиков со сканерами… — Жан явно увлекся, щелкнул пальцами. — Загонщиков только десять штук, ну и газовые гранаты, конечно…

— Это что же за твари такие? — непроизвольно произнес я. — Так опасны?

Илона еще больше поморщилась.

— Никогда не видели? — снисходительно поднял аристократическую бровь Жан.

— Алексей только что с Земли, — пояснила Илона, положив изящную кисть на мое предплечье. — Он через Псевдо-Гею прошел. А ты там не охотился?

Жан как-то сразу сник, потерялся лицом на фоне своей цветастой рубашки.

— Не приходилось, ты же знаешь — туда сложно попасть…

И он обвел сидящих за столом призывающим в свидетели взором.

Пан Стефан и пан Крус подтверждающе кивнули. Пан Стах только фыркнул в пушистые усы.

— Ну, этот пробел можно восполнить, — сбежавшая самоуверенность постепенно возвращалась на лицо Жана. — Если вас не затруднит пройти во двор после завтрака, то я могу показать детеныша. До моего отъезда к вам он был еще жив.

— Детеныш гиверы? Ого, каким образом привез? — Пан Стах был явно впечатлен.

— Говорю же, ранен. Может, уже издох.

— Ну так пойдем, посмотрим.

Пан Стефан и пан Крус согласно поднялись. Илона пыталась сделать вид, что ей все равно, но сдалась, увидев, что и я выбираюсь из-за стола. Тогда, с невообразимо независимым выражением лица, она, прихватив какой-то фрукт из вазы, присоединилась к процессии ценителей кровожадных гивер.

«Гиверы, — размышлял я, пока процессия вслед за паном Вержбицким шествовала в направлении двора, — какие они?»

На ум почему-то лезли какие-то гибриды чешуйчатых гиен с летучими мышами. Мерзкие такие, с облезлыми шиповатыми хвостами и красными светящимися глазами. Пасти на всю морду. Змеевидные шеи… А может, у них щупальца с присосками?

Так, похоже, я переел… Или кофе слишком крепкий?

— Господа! — провозгласил Жан, когда мы подошли к его каплевидному и, надо сказать, весьма красивому и гармонично-стремительному внешне, средству передвижения. — Прошу.

Нажал ли он тайком кнопку на каком-то дистанционном пульте, а может, машина сама определила приближение хозяина, но она распахнула свои «жучьи надкрылья», открывая взглядам комфортный салон, глубокие ковши кресел, какой-то джойстик вместо руля… Жан подошел к задней части салона, хлопнул рукой по обшивке, открылся вместительный багажник.

Пан Вержбицкий поднял бровь. Крус и Стефан осторожно приблизились, помешкали, но, заметив нетерпение на лице пана Стаха, медленно потащили из багажника какую-то клетку.

Я недоуменно уставился на коробку из толстых прутьев, в которой, свернувшись кольцом, лежало что-то относительно небольшое, покрытое буро-коричневой шерстью.

Клетку поставили на покрытие двора. Я подошел ближе, разглядывая испачканное существо, у которого, казалось, не было ни лап, ни щупалец, ни головы… одна свалявшаяся, грязная шерсть.

Мои фантазии о страшной мерзкой твари испарились, оставив легкое недоумение. Особенно когда существо немного развернулось и приподняло изящную мордочку. Черный нос, усы, грустные мутные глазенки… То ли куница, то ли ласка какая-то… Крупная, правда, где-то метр с лишним в длину, если хвост считать…

Оглянувшись, я увидел, что мое разочарование никто не разделяет: все окружающие смотрели на зверька с восхищенным ужасом и только пан Стах не потерял невозмутимого выражения лица, хотя при этом странно крутил ус, словно размышлял о чем-то.

Послышалось глухое рычание: черный пес, до этого лениво дремавший у клумбы, пятился, ощетинившись и приседая на задние лапы.

— Добрый зверь, — наконец подал голос Вержбицкий. — Можно за хорошую цену продать… Не хочешь?

— Смысла нет. Скорее всего, он околеет через пару часов.

— Не говори, не говори, — подал вдруг скрипучий голос пан Крус. — Это живучие твари. И неосторожные охотники не раз попадались на том, что считали зверя мертвым. И платили за это если не жизнью, то увечьями…

Панжан пренебрежительно, словно Круса просто не существовало, проигнорировал это замечание. Подчеркнуто обратился к Вержбицкому:

— Да и никто сейчас их не хочет покупать: проблем слишком много. Недавно слышал, что из зоопарка в Верхнем городе Шебека сбежала гивера. Объявили чрезвычайное положение, оцепили улицы, — Панжан криво улыбнулся, характеризуя нерасторопность властей города, о котором я не имел никакого представления. — Естественно, не поймали.

— Так чем они такие опасные?

Все присутствующие повернулись ко мне.

— Он недавно с Земли, со старой, — быстро вмешалась Илона, поясняя мое незнание. — Они очень хитрые, сильные, быстрые. О коварстве гивер легенды ходят. Впрочем, как и об их кровожадности. Просто настолько умны, что практически невозможно вплотную к ним подобраться. И к тому же, — девушка понизила голос, — говорят — но это скорее миф, — они через Проезды проходить могут…

— А на вид достаточно безобидна… Ну, типа наших куньих…

— Нравится? — Жан неожиданно положил мне руку на плечо. — Могу подарить. Забирайте, если она вам так по душе. Так в клетке и забирайте!

Я приблизился к клетке. Зверь смотрел на меня мутными глазенками, голова покачивалась. От слабости — понял я. И мне вдруг так стало жалко это измученное существо. Так чем-то эта гивера напомнила мне меня самого пару дней назад, а еще — отравившегося неизвестно чем моего кота, которого я любил как члена семьи, но понял это только тогда, когда тот умер на моих старых джинсах, все время пытаясь потереться о руку хозяина, который уже ничем ему не мог помочь…

Блин, похоже, мои глаза неконтролируемо повлажнели… Каким-то сентиментальным я в последнее время стал. Неприлично чувствительным. Ранение, наверное, сказывается…

Я украдкой проморгался, сделал вид, что что-то в глаз попало, вытер предательскую влагу.

— Ну нет! — грохнул Вержбицкий, отмахиваясь от сделанного мне предложения, как от морового поветрия. — Никогда в моем доме гиверы не будет! Это что же за игрушки: в дом такого хищника брать, лучше уж бочку с нитроглицерином! От нее, по крайней мере, знаешь чего ожидать… Ты что делаешь?!

Во время этой тирады, я положил руку на клетку. Гивера медленно приблизила голову к решетке и лизнула ладонь шершавым язычком.

— Она пить хочет, — укоризненно сказал я оторопевшим зрителям. — Может, все-таки перенесем ее в помещение и осмотрим? У нее вроде рана на шее…

Вержбицкий, растеряв свои польские слова, махнул рукой.

— Если ума нет, то лечить бесполезно…

— Папа! — В голосе Илоны было не так уж и много укоризненных ноток.

— Вот и бери ее в свою комнату! — Пан Станислав обрел утраченное на пару секунд величие. — На ночь все двери запирать. С ума я сойду с такими гостями…

Я попытался поднять клетку со зверьком. Тяжелая. Никто не предложил мне помощи. Похоже, моя идея лечить детеныша гиверы, обладающего скрытыми и опасными качествами, никому не пришлась по вкусу, только Жан надменно улыбался. Превозмогая боль, под осуждающими взглядами, я потащил, хромая, клетку к наружной лестнице, которая, как я уже знал, приведет меня к коридору на втором этаже, а там и до моей спальни недалеко… Каждый шаг отдавался болью, но я отчего-то разозлился так, что готов был тащить хоть две такие клетки. Хотя одну бы донести…

Возле самой лестницы меня догнала Илона, взялась за клетку с другой стороны. Я благодарно взглянул на нее, но чуть не выпустил клетку от вида ее рассерженных глаз. Хотя, будучи сердитыми, они все равно были очень красивы.

— Вот дурак, — прошипела она, видимо, чтобы оставшиеся во дворе не услышали. — Чем ты думал?

Я не мог понять ее злость. Такая мягкая, она вдруг обнаружила совсем другую сторону своего характера, и я не решился бы сказать, от папы или от мамы она ее получила. Н-да, взрывоопасная смесь в этой девочке…

— Ты что, не понял, что папа был прав и эта клетка для тебя — действительно бомба с часовым механизмом?

Я вынужден был остановиться на середине лестницы: бедро болело крепко. Перевел дух. Да-а… слабенький ты еще, Алексей…

Облокотившись о перила, чтобы не шататься, я попытался унять дрожь в ногах. Видимо, Илона поняла, что мне не по себе.

— Ты как? — Злость моментально исчезла из ее глаз, распахнувшихся сочувствием. — Идти можешь? Зачем сдалась тебе эта клетка? Давай оставим ее здесь.

— Она такая же, — пробормотал я, глядя на коричневый клубок.

Илона испуганно заглянула мне в глаза.

— Такая же, как я, — пояснил я. — Вдали от семьи, раненая, в чужой обстановке… Меня подобрали, понимаешь? Приютили, вылечили. Я не хочу быть хуже вас.

Илона взялась за клетку.

— Понесли. Надо будет посмотреть, что известно об анатомии и лечении гивер. Придется в библиотеке ветеринарную энциклопедию искать. Правда, не знаю, найду ли что-то…

— Меня на ноги подняли, значит, и зверька вылечим.

На лестничной площадке я оглянулся: все до сих пор стояли во дворе и смотрели нам вслед. Лица Жана и Вержбицкого были весьма задумчивы.

После обеда я решил все же поваляться в саду под цветущим деревом. Гивера, получив воду и мясо с витаминами и какими-то антибиотиками, мирно спала в своей клетке. Она оказалась намного крепче, чем я думал. Я было хотел попросить Илону помочь мне обработать рану на ее шее, но Вержбицкий, прослышав об этом, назвал меня «незровноважоным самобойцей» и запретил открывать клетку под страхом моего выселения за пару километров от жилья.

Достав из стенного шкафа, тайну нахождения которого в комнате мне открыла Илона, свою пуленепробиваемую курточку, заботливо кем-то отстиранную от остатков летающей твари и теперь на всю комнату исторгающую какой-то свежий аромат, я направился во двор через столовую, где взял пару огромных яблок.

Жан уехал на своей алой капле еще до обеда, и пустой, если не считать внедорожника и пса, двор встретил меня приятным сухим теплом. Теплом отсутствия неприятного мне человека, если можно так выразиться.

Я прошел через двор, погладив по дороге снисходительно принявшего ласку черного пса. Вышел в калитку возле ворот, перешел дорогу. Сад принял меня в свою ароматную тень, тронул за волосы веткой, осыпал лепестками. Какая-то пичуга, возмущенно пискнув, перелетела с дерева на дерево, спряталась за стволом. Я побрел в глубину сада, игнорируя посыпанные красноватым гравием дорожки, кланяясь низко свисающим ветвям. Как мне рассказывал за обедом Вержбицкий, этот сад разбил здесь его дед, вышедший с Земли около ста с небольшим лет назад. Молодец, дед, хороший садик отгрохал…

Люди иногда не понимают, сколько истины содержит в себе изречение «посадить дерево, построить дом, вырастить сына»… Интересно, у Вержбицкого дети, кроме Илоны, есть? Если да, то красивые, наверное. Хотя я не раз сталкивался с тем, что в одной семье все дети были настолько разные и внешностью и характером… да, и, конечно, самому красивому или красивой остальные тихо завидовали. Или громко. Самое главное, что красота не делала этого человека самым счастливым или самым успешным из этой семьи, а чаще — наоборот.

Так размышляя, я расстелил курточку под раскидистым цветущим деревцем. Улегся.

— Эх, туристический коврик не оставили! — пробормотал я, вдыхая аромат принесенного с собой яблока.

Следовало подумать. О дальнейшей своей жизни, разумеется. Как поступить, куда податься. Раньше я думал вернуться на Землю, получить деньги и убраться подальше от всей этой авантюры с Дорогой. Теперь, по здравом размышлении, приходилось принять к сведению тот факт, что родные власти меня так просто не отпустят. Если уж Проходимцы так редки. Угодил ты, милый, на горячую сковороду: вертись, авось не зажарят.

Мама, наверное, и не догадывается, в какую историю влип ее сынишка. Если бы знала, поседела бы окончательно. Хотя отдельные серебристые нити уже и проглядывали в ее волосах, мы с сестрой не давали ей красить волосы — уж очень красивый был родной цвет ее пышных вьющихся локонов. Похож на цвет волос Илоны… Опять я думаю про эту девушку!

Самое главное, что я совершенно забыл про мою Катерину, оставшуюся там, на Земле. Хотя какая она моя! Крутит, наверное, уже с другим парнем, надеющимся, что он у нее единственный. Хоть неделю-то ждала меня? Нет, скорее всего, или я не разбираюсь в людях с их желанием жить лучше, не затрачивая при этом усилий. Вот и Катерина искала индивидуума мужского пола, способного обеспечить ей беззаботную жизнь. Можно сказать, я и согласился отправиться на Дорогу, чтобы можно было себя почувствовать таким мужчиной. Нет, не для Кати. Для себя. Еще для мамы с Люськой. Эх, забрать бы их сюда! В эту весну…

Подумал и сам испугался. Забрать? Не становлюсь ли я похожим на Данилыча, мечтающего перевезти свою семью на Гею? Да и кто знает, может, этот мир будет похуже земного? Хотя куда уже хуже!

Мой город, закопченный, изгаженный тяжелой индустрией благодаря доброму дядюшке Сталину, распорядившемуся строить металлургические и прочие стратегические заводы и фабрики на цветущей земле Украины. Унылая возможность пахать на какого-то дядю, владеющего тобой при помощи жалкой зарплаты, диктующего, как ты должен любить свою фирму, которая облагодетельствовала тебя, среднестатистического человечишку. Голосовать на выборах за очередного не нравящегося тебе кандидата в президенты или мэрию, решающего, на каком языке тебе нужно говорить и в какую историю верить, только потому, что его оппоненты еще хуже и вызывают просто омерзение и страх за поделенную и разграбленную страну. Зарастать жиром, сидя за компьютером, так как Интернет — последний глоток свободы, а пойти некуда из-за того, что все побережье Днепра выкуплено богатыми дядями, а где не выкуплено, там загажено пьяным быдлом так, что отдохнуть в этой помойке нельзя и подумать… И денег на нормальный отдых еще где-то наскрести почти нереально…

Нет. Уж лучше так, на Дороге. По крайней мере иллюзию свободы я здесь имею.

Я задрал голову вверх, скользнул взглядом по серовато-коричневому стволу дерева, на нем кое-где проступили янтарные капли смолы… Запутался в сплетении веток, цветов. Интересно, яблоко из этого сада?

Яблоко было вкусным, чуть-чуть отдавало грушей: гибрид, наверное…

Вот и ты гибрид, Алексей Павлович. Может, с виду такой же человек, как и остальные, но что-то же в тебе отличается от других, если ты можешь проводить груженые автопоезда в иные миры, а другие люди — нет. Чем же ты таким отличаешься, мутант доморощенный?

— Ты к кому обращаешься?

Я подавился яблоком.

Илона. И кажется, последнюю фразу я сказал вслух.

— Встань и нагнись вперед, — она потянула меня за руку, постучала по спине, когда встал.

— Ты всегда так подкрадываешься?! — Кажется, я разозлился.

— А ты всегда такой пугливый? — Ее темно-зеленые глаза смеялись. — Я тебя по всему дому искала. Крус сказал, ты в сад пошел. Я и принесла тебе коврик — ходить-то тебе много еще нельзя, а подстилки никакой ты не догадался попросить.

— У меня куртка есть.

— Что такое куртка? — Илона разложила на траве коврики веселенькой расцветки. — Еще радикулит заработаешь или воспаление легких. Земля еще сырая и холодная, теплые дни недавно стоят.

— Ага, поэтому ты взяла два коврика.

— Ну, — кажется, она немного смутилась, — я думала, у тебя вопросов много, поболтать хотела. Кстати, папа тебя тоже вроде искал.

— И ты решила принести мне коврик. И себе.

Похоже, я все-таки невыносим. И как меня терпят люди?

— Если не хочешь, можешь отправляться в дом. Там папа тебе хочет какое-то задание дать. Чтобы не маялся от безделья. Возможно, помочь Стефану гараж прибрать. Остальные работники как раз на праздник разъехались…

Ее глаза смеялись еще больше. Прямо сыпали лукавыми искорками.

— Что-то я тебе не верю.

— Твое дело, — Илона грациозно опустилась на коврик, скрестила ноги в серых джинсах. Очень даже неплохие ноги, должен вам сказать.

— Можешь отправляться пахать в гараж. А я предпочитаю не попадаться на глаза моему милому тирану папочке. Ну?

Я хмуро плюхнулся на коврик, лежащий рядом.

— И о чем ты хочешь со мной поболтать?

— О многом, — она прищурилась, сорвала травинку, сунула в рот. — Как там, на Земле? Кем ты там был, как жил, есть ли у тебя девушка…

— Подожди, это ты мне вопросы задаешь! И при чем моя личная жизнь? Я же не спрашиваю тебя о твоем Жане!

Илона подняла бровь.

— Брось, какой он мой! Да и что о нем говорить, и так все видно: избалованный ребенок тридцати двух лет, страдающий снобизмом. Стоит небось сейчас перед зеркалом и отрабатывает аристократические жесты. А какой он граф? Отец его титул поставками оружия заработал, а раньше в каком-то захолустном мирке интендантом служил да умудрился продать столько со складов, что и за один процент расстреляли бы, если б не унес вовремя ноги. А теперь смотри: фу-ты ну-ты, аристократ, входит в городской совет Столицы…

Ага, так Жан еще и граф!

— Ну, я не знаю, что такое Столица, но кандидатура смазливого графа с хорошим доходом и связями, по-моему, весьма заманчива…

Илона нахмурилась.

— Ты тоже все деньгами измеряешь?

— Жизнь делает нас весьма циничными. Мне, например, их всегда не хватало.

— Для чего?

— Для свободы. Для независимости.

— Независимость деньгами не измеряют, — Илона пристально смотрела мне в глаза, заставляя — ну да! — смущаться.

— Ага, а свобода, это скорее — состояние души… Брось, Илона, ты же знаешь, что человеку практически невозможно быть свободным. Все равно какие-то условности и обстоятельства, привязанности будут оказывать на него влияние, формировать выбор, способы действия…

— Но право делать выбор — это и есть свобода.

— А если я не хочу его делать? Не хочу выбирать из того, что мне предлагают? Даже если я выберу, это не будет моей доброй волей, но безвыходностью. Где же тут свобода?

— Тогда ты должен выбрать мир, где сможешь делать выбор, который не будет разрушать твою личность.

Я откинулся на спину, заложил руки за голову.

— А где такой мир, ты знаешь? Где-то, где живут добрые, разумные и справедливые ящерицы, накопившие опыт миллионов лет созерцания собственных хвостов?

Илона прыснула.

— А ты смешной. Нет никаких разумных ящериц. И мудрых кроликов тоже нет.

— А ты несерьезная. — Я вдруг понял, что до сих пор держу в кулаке огрызок яблока, и раздраженно зашвырнул его подальше. — Ты живешь под папиной опекой, дочь процветающего дельца, мало заботящаяся о том, что будешь есть завтра. Все радости беззаботной юности открыты тебе нараспашку. Тебе не надо было работать по окончании школы, чтобы помочь матери, воспитывающей тебя с сестренкой. Ты никогда не поймешь, что такое первые джинсы, купленные на заработанные тобой деньги, зачем? Ведь папа купит тебе все, только пожелай! Не поймешь, как радуется мама, когда ты оплатишь счет за квартиру и страх вызова в суд за неуплату отступит от семьи, как радуется сестра-малышка купленной тобой для нее кукле, которая уже давно есть у всех ее подружек, и как она опечалится, когда обнаружит, что это не такая кукла, а дешевая китайская подделка — на другую у старшего брата просто денег не хватило, — а подружки не преминули ее за это высмеять… Не поймешь, что такое, когда ты пригласил любимую девушку в кафе, и у тебя кусок не лезет в горло, а в желудке ледяная глыба от того, что ты не знаешь, хватит ли тебе денег рассчитаться за заказанный ужин…

Я осекся. Что-то Илона подозрительно притихла. Обиделась?

— Я не умею разговаривать с девушками, — извиняющимся тоном пробормотал я, поднимаясь.

Илона сидела, обхватив колени руками. Пристально глядя на меня.

Точно, обиделась. Понять бы выражение ее глаз…

— Знаешь, — сказала она, помолчав, — я бы очень хотела, чтобы у меня был такой брат.

— Ты что, уже себе родственников выбираешь? — Это был Вержбицкий, подошедший незаметно, или это я в запале собственной тирады не услышал его грузной поступи? — Значит, моя дочь, зная, что я ищу гостя, похищает его и прячет подальше для собственного развлечения?

«Ага, — подумал я, — и подальше от гаража!»

— Значит, так, — Вержбицкий невозмутимо плюхнулся прямо на траву. — Мне уехать нужно. Срочно.

«Так, а гараж неубранный стоит…»

— Это противоречит моему гостеприимству, но обстоятельства того требуют. Так что я распорядился, чтобы тебе ни в чем отказа не было: хочешь — окрестности изучай, поохоться, рыбу там полови… а хочешь — в городок подайся, там найдешь чем развлечься. Только советую, — пан Стах ткнул меня здоровенным пальцем, отчего я чуть не опрокинулся на спину, — окрепнуть малость, прежде чем в омут утех бросаться. Ну, думаю, Илонка за тобой присмотрит, — пан Стах подмигнул прозрачно-голубым глазом, усмехнулся в усы. — Я-то рад из-под ее тирании выскользнуть на недельку, а там, гляди, и Данилыч прикатит, сподручнее будет от нее отбиваться!

— Папа! — делано возмущенно воскликнула Илона. — Только не надо делать из меня домашнего монстра!

— Вот, опять диктует, как ее отцу поступать… — Вержбицкий скорбно развел руками. — Зато спокойно на нее дом и все дела можно оставить: порядок будет полнейший!

Он поднялся и направился в сторону дома. Уже почти скрывшись за деревьями, повернулся, уставился на Илону.

— Жан опять твоей руки просил. Я ему сказал, что подумаю. — Вержбицкий прищурился. — Ты, донька, с ним осторожнее, у него голова требухой набита, в отличие от нашего гостя, но гнать его рановато: папаша большой вес в совете заимел, надо подождать немного, чтобы пакости какой не подкинул, а там разберемся.

У меня, наверное, отпала челюсть.

— И за тварью своей следите: мне дочь живой и здоровой нужна. Ужинать будете без меня… И, Илона, — пан Стах погрозил пальцем. — Не обижай гостя.

Он повернулся и исчез за деревьями. Бесшумно.

Глава 3

— Ничего, мама! Он думал, что вы хотите меня обидеть, а этого делать не разрешается.

Уидон Скотт, хозяин Белого Клыка

Вержбицкий уехал на том самом внедорожнике военного типа. Даже на ужин не остался. Пан Стефан, по словам Илоны, вместе со своим семейством справлял какой-то местный праздник. Что-то вроде «дня весны» или в таком же роде.

«Интересно, — мелькнула у меня мысль, — а обычай сидеть под сакурой у них имеется?»

Неплохой, кстати, обычай.

Пан Крус, перекусив немного и почтив своим вниманием графинчик с какой-то наливкой, откланялся, оставляя меня вместе с Илоной за почти нетронутым столом. Илона, окликнув старика в дверях, подошла к нему и о чем-то, как мне показалось, проинструктировала, после чего вернулась за стол. Через пару минут со двора донесся слабый шум отъезжающей машины.

Пани Вержбицкая была в этот вечер, как и всегда, очаровательна, заботлива и непосредственна, чем немало меня раздражала. Наконец, покопавшись в самом себе, я пришел к выводу, что веду себя глупо.

— Не знаю, почему я в последнее время какой-то напряженный, — пожаловался я Илоне, ковыряя вилкой какой-то кофейно-молочный пудинг. — Вроде все хорошо. Вроде меня отлично принимают…

Илона внимательно смотрела на меня, ожидая продолжения.

— Идиотское какое-то состояние. — Я отодвинул пудинг в сторону.

— Это ранение. Лекарства, перенапряженная нервная система… — Илона откинула непослушную прядь. — Ну и я тебе нравлюсь.

Я проглотил полный рот воздуха.

— С чего ты решила?

— А что, нет? — Илона налила мне и себе в высокие рюмки какого-то рубинового напитка из кувшинчика. — Брось, это же видно. Так нелепо себя ведут обычно парни, влюбленные в девушку.

Нелепо? То-то Вержбицкий так ухмылялся, поглядывая в мою сторону. Да и Крус не без лукавинки смотрел, оставляя нас вдвоем.

— А ты жестокая.

— Нисколько. Я же над тобой не издеваюсь.

— Да еще и самодовольная: привыкла, что мужики от тебя голову теряют…

— Нет, — она приняла важный и задумчивый вид. — Я просто наблюдаю и ставлю диагноз пациенту.

— А не боитесь, доктор, оставаться одной с практически незнакомым вам мужчиной, к тому же, как вы утверждаете, влюбленным в вас?

Илона прищурилась.

— Знаешь, насчет тебя я практически уверена. Ну не полезешь ты ко мне: по глазам видно. Я немного в людях разбираюсь. Да и папа тоже. Иначе оставил бы он меня с тобой, когда все домашние в город подались! К тому же, — она повела плечами, отчего рубашка соблазнительно обтянула грудь. — Я в случае чего и сама с тобой справлюсь.

Наверное, у меня был такой недоуменно-обиженный вид, что Илона расхохоталась и кинула в меня скомканной салфеткой.

— Не дуйся. Папа меня с детства неплохо готовил ко всем возможным случайностям Дороги. Так что и стреляю я неплохо, и в рукопашной за себя постою.

Я с недоверием посмотрел на ее изящные кисти рук. Наверное, слишком пристально: Илона смутилась и спрятала руки под столом.

— Что, маникюр запущен? Некогда было заняться, а мастер аж в городе живет. Слушай, пойдем завтра на охоту?

Несоответствие, разница таких понятий, как «маникюр» и «охота», настолько резали уши, что теперь я рассмеялся, обнаружив, что Илона во многом не отличалась от моей младшей сестренки. Ну, кроме стрельбы и рукопашного боя, конечно.

— До завтра успеешь сделать маникюр?

Девушка делано надула губы.

— А ты невоспитанный молодой человек!

— Назвала бы уже хамом, чтобы смешнее была ситуация.

Илона прыснула.

— Ладно, любитель правды. Так как насчет охоты?

— Можно. И кого из представителей местной фауны мы изберем несчастной жертвой?

— А кто попадется! — Илона явно развеселилась. — За будущую добычу!

Ага, главное, чтобы доковылять до добычи.

Я чокнулся с ней рюмками, осторожно попробовал напиток. Ничего так, напоминает вишневый сок с каким-то терпковатым привкусом. Алкоголя, по крайней мере, я не почувствовал.

— А почему ты на праздник не поехала?

— Ну, — Илона, лукаво поглядывая на меня, загнула палец, — во-первых, я должна присматривать за дорогим гостем…

— Ну я совсем не хотел тебя связывать…

— А во-вторых, — она загнула второй палец, — там сейчас нечего делать: жалкая ярмарка в жалком городишке. Толкучка, крики. Дешевые комики на дешевых сценах. Бесплатные напитки паршивого качества от городского совета. Все напьются как животные, и уставшие жены будут растаскивать полубесчувственных мужей по домам и автофургонам. Кто-то обязательно потеряет голову и начнет выяснять отношения и степень крутости не только кулаками, но и стволом…

— Очень живописно, — заметил я. — Даже захотелось посмотреть на все это. А не ты ли являешься частой причиной выяснения отношений между простыми, честными, разгоряченными дешевыми напитками парнями?

Илона потупилась.

— Есть такой грех, ваше преосвященство. Одолевают настырные поклонники каждый праздник. Не дают честной девушке спокойно на ярмарке погулять!

— Ну-ну, а другая бы гордилась этим, списки влюбленных составляла…

Илона подняла голову, буквально размазала меня уничтожающим взглядом.

— Я не другая. Я такая, как есть. И свое поведение и привычки… — Тут ее взгляд смягчился. — Извини. Я, наверное, привыкла давать отпор мужскому полу, — она встала из-за стола. — Давай спать. Ты гиверу свою кормил?

Я тоже поднялся.

— Я тебя не обидел?

— Нет, дорогой гость. Тебе еще что-то нужно?

— Ну, телик посмотреть. Какие тут у вас информационные системы имеются?

— Практически никаких. Это же аграрный мирок. Так, несколько каналов радио. Смотреть нечего.

Смотреть радио? Наверное, новый язык, поселившийся в моем сознании, все-таки не совсем адекватно передает мне информацию. Хотя почему нет? Почему радио не может нести видеосигнала. Просто у нас это называется телевидением.

Я с трудом вытащил слово из своей памяти. Оно показалось мне необычно-непривычным, неудобным в использовании, излишне громоздким.

— Пожалуй, я все-таки пойду спать. У меня парочка непросмотренных фильмов имеется. Только бы напряжение в сети подошло к адаптеру ноутбука…

Кажется, при словах «непросмотренных фильмов» Илона встрепенулась.

— Там на стенах универсальные разъемы питания. Выставишь значение на нужное тебе. Разберешься, я думаю. Смотри, завтра вставать рано, если хочешь поохотиться.

— Учту, спокойной ночи.

Я, прихватив со стола какое-то вяленое в специях мясо, отправился в свою комнату. Мне, собственно, не очень-то и хотелось это делать, совсем наоборот: посидеть вместе с красивой хозяйкой было намного заманчивее вечера с очередной поделкой Голливуда, но, как мне подсказывало чувство меры, не стоило злоупотреблять ее вниманием.

Когда я выходил из обеденной залы, я обернулся. Илона стояла возле стола и смотрела мне вслед. Кажется, что-то в ее взгляде говорило мне, что чувство меры и ложная скромность в данный момент неуместны и могут, скорее, навредить. Но я мог ошибаться, и человеческая нерешительность одолела. На лестнице на второй этаж я вспомнил вдруг, что не мешало бы помочь Илоне с посудой, и даже сделал было пару шагов вниз, но голос кухарки, донесшийся снизу, остановил меня. По-видимому, кухарка не уехала на праздник, чтобы гость и хозяйка не остались без заботы.

Лучше бы уехала.

При всей своей ненависти к процессу мытья посуды, я готов был перемыть ее горы, лишь бы делать это в присутствии Илоны. Когда я осознал этот факт, я испугался: по-видимому, я крепко влип с этой девушкой. Красивой — да, умной, необычной…

— И еще она может уложить меня в рукопашной, — объяснял я ситуацию чавкающей гивере, сидя рядом с клеткой в своей комнате. — И стреляет, наверное, лучше, чем я… И как мне поступать в такой ситуации? Может, лучше вести себя тихо и скромно, дождаться Данилыча с Саньком и уехать подобру-поздорову от греха подальше?

Гивера облизнулась, давая понять, что самым разумным с моей стороны будет дать ей еще этого самого вяленого мяса. И специи можно даже не счищать.

Она явно шла на поправку.

— Я никак не могу понять ее отношение ко мне, — продолжал я жаловаться зверьку, жуя с ним на пару мясо. — То ли это просто интерес как к необычному существу… ну, как к тебе, например. То ли…

Гивера зевнула, показывая свое презрение к моим жалким метаниям и заодно несколько рядов острых голубых зубов в неожиданно широко открывшейся пасти. Жутковатое зрелище, надо признаться.

— Ага, милый акуленыш, — оторопело пробормотал я, — вот почему мне так не советовали открывать твою клетку, пиранья ты моя шерстистая…

Гивере были, судя по всему, абсолютно по барабану все новые прозвища, которыми я ее наделил. Всем своим видом она выразила желание добраться до остатков мяса в моих руках.

— Как же тебя назвать, зубастик?

Гивера проглотила мясо и прижалась к клетке боком, словно для того, чтобы я ее погладил.

— Ну нет, милая. Почему-то я не склонен доверять твоим зубкам. — Я потер нос, прикидывая: — Если бы ты была кошкой, я назвал бы тебя Муркой или Машкой, в зависимости от мурчания, конечно.

Гивера издала мяукающий звук.

— Ага, значит, Маней и назову. Давай спать, Маня, завтра охота. Может, чего-то вкусного тебе добуду…

Так и не разобравшись с «универсальным гнездом питания», я улегся на кровать без просмотра фильмов. Маня посопела в клетке, словно обдумывая свое новое имя, и затихла. Наверное, ей снилась принесенная мной с охоты добыча.

Но в этот раз она ее не дождалась.

Снилась мне какая-то ерунда. То Илона, увозимая Жаном на алой божьей коровке, то Вержбицкий, ищущий меня, чтобы заставить убирать в гараже… я прячусь от него, но он неумолимо и неотвратимо снова оказывается рядом…

Потом словно я опять на Земле, пришел домой, и меня встречают мама с Люськой. Они что-то спрашивают у меня, я пытаюсь говорить с ними, но мы не можем понять друг друга, и я с ужасом осознаю, что забыл русский язык навсегда. Я пытаюсь что-то объяснить им, машу руками, но жестами всего не объяснить. Мама плачет, качает головой, сестренка сердится. Тогда я кидаюсь в комнату, чтобы найти тетрадку, нарисовать в ней как комиксы произошедшее со мной, но моя комната исчезает во тьме, тьме перехода между мирами, и когда я пытаюсь вернуться обратно, то не нахожу уже мамы и сестры, но оказываюсь в том самом злосчастном супермаркете, где в мои карманы подложили банки с красной икрой. Только людей в торговых залах нет, и я понимаю, что супермаркет закрыт, а меня могут принять за вора. Тогда я бегу к выходу, ощущая, что моя куртка потяжелела, что в карманах опять эти ненавистные банки. Я бегу, на ходу пытаясь выкинуть их из куртки, но не нахожу карманных швов, пробегаю все ряды с товарами и наталкиваюсь на сидящего за кассой Шмуля. У него уставшее и испачканное лицо.

«Шмуль, — зову я его, — Шмуль, что ты здесь делаешь?»

Он молчит, не обращает на меня внимания. Устало смотрит сквозь витрины на стоянку перед супермаркетом. Я смотрю тоже. Там наша «Скания», возле нее стоят Данилыч и Санек. Стоят и смотрят на нас. Потом садятся в машину и уезжают. Беззвучно.

Я ору им, пытаюсь бежать к витрине, но не могу продвинуться дальше кассы, и пищит, пищит мерзкий сигнал, оповещающий, что я хочу что-то вынести, не оплатив. «Скания» исчезает за поворотом, и Шмуль поворачивает ко мне голову. Он плачет. Кровавыми слезами.

«Алексей, — говорит он тихо, — Алексей… зачем вы нас убили?»

И тут сквозь рассыпающиеся водопадами осколков витрины в супермаркет врываются потоки круглых летающих тварей. Засыпают меня, сбивают с ног, погребают заживо.

Кажется, я кричу. Без голоса. Без звука. Внутрь себя.

И просыпаюсь.

Кто-то действительно звал меня по имени. Тихо так звал. Женским голосом.

— Алексей… Алексе-ей…

Осознав, что это мне не снится, я открыл глаза. Синеватый свет раннего утра проникал через щель в шторах и слабо освещал комнату. Я приподнял голову, пытаясь увидеть звавшего меня человека, но уткнулся взглядом в темный клубок у меня на груди.

Гивера.

То-то мне казалось во сне, что одеяло как-то потяжелело.

Пугаться было некогда, мысли заработали, пытаясь выбраться из вязкости сна, заползали в поисках выхода…

Стоп, а звал-то меня кто?

Я склонил голову набок, чтобы заглянуть за спящего зверька. В открытых дверях стояла Илона, держа в опущенной руке пистолет. Бледная какая-то. Или это освещение такое?

— Не шевелись пока и не говори ничего. — Илона сглотнула слюну, вся ее поза была до того напряженная, что я удивился, как она умудряется так спокойно говорить. — Думаю, тебе нужно постараться резким движением скинуть ее на пол, а я постараюсь в нее попасть. Лучше, чтобы это был дробовик — у него площадь попадания больше, но в доме рядом не оказалось…

Илона начала медленно поднимать руку с пистолетом.

— Надеюсь, она не совсем оправилась от ран…

Гивера подняла усатую морду и зашипела. Она точно не спала.

Илона сказала с чувством несколько слов на незнакомом мне языке.

— Она точно знает, что такое оружие!

Как только девушка опустила пистолет, гивера перестала шипеть.

У Илоны был явно растерянный вид. Если бы не напряженность ситуации, он меня бы позабавил. Но не в этот момент.

— Думаю, что прямо сейчас она есть меня не станет…

— Я же сказала: молчи! — не хуже гиверы прошипела Илона. Снова попыталась потихоньку поднять пистолет.

Гивера снова зашипела и сильно напряглась. Ее гибкое тельце припало к одеялу, и я понял, что она сейчас прыгнет…

— Стой, Илона, опусти пистолет! Уйди из комнаты!

Прыгнет, защищая меня.

Я не знаю, какие процессы происходили в этой, такой изящной с виду, звериной головке с выразительными большими глазами, но гивера, похоже, сочла меня за своего. И, включив меня в свою стаю, обязалась, по какому-то своему, звериному, кодексу, защищать от внешних агрессоров. То, что она могла считать меня своей добычей, как-то не пришло в мою голову. Слава богу, что не пришло.

Илона снова опустила руку с пистолетом, но не вышла из комнаты, с ужасом наблюдая, как я, не торопясь, поднялся на кровати, сел. Гивера спокойно перебазировалась с моей груди на колени. Потом приподнялась и обнюхала мой нос.

«Не откусила, слава богу», — подумал я, вспоминая несколько рядов голубых зубов и робко пытаясь погладить шелковистую шерстку.

Гивера без претензий приняла мою жалкую ласку, но не переставала поглядывать на остолбеневшую Илону.

— Это же бред! — наконец простонала та.

— Ты бы не раздражала Маню, а позаботилась, чтобы на завтрак побольше мяса было! — с невозмутимым видом заметил я, уже смелее поглаживая зверька и оглядывая комнату. Ага, в боку клетки зияла конкретная дыра.

— Как же ты металл прогрызла, золотце? — спросил я Маню. — И где я теперь буду тебя содержать?

Маня презрительно фыркнула.

— Может, завтрак будет лучше сюда принести? — Я неторопливо встал. Гивера спокойно спрыгнула с колен и пошла, обнюхивая пол по периметру комнаты. — Илона, у вас есть листовой металл, что-то такое, чтобы двери прикрыть? И — хватит на мои трусы пялиться, я стесняюсь!

Илона, не сводя глаз со зверька, а совсем не с меня, попятилась в коридор.

— Мясо будет, а металл надо у Круса спросить…

Когда она исчезла, закрыв за собой дверь, я подошел к клетке, все еще поглядывая на исследующую комнату гиверу. Прутья имели вид, словно их перепилили бензопилой. Пол возле клетки усеивала металлическая стружка. Да, надо было крепко спать, чтобы не услышать скрежет, сопровождающий такую работу… Блин, да это же пила-болгарка какая-то!

Когда я, одевшись и даже прикрепив на всякий случай свою старую поношенную кепку-бейсболку хлястиком к ремню джинсов, пошел к дверям, Маня непринужденно поковыляла за мной. Ничто сейчас не выдавало в ней того страшного зверя, каковым она являлась, по словам знающих людей. Ну и по виденным мной зубам.

— Значит, так, — наклонился я к поблескивающему глазами созданию, — есть можно только то, что я тебе даю, понятно?

Маня неопределенно фыркнула. «Все же, — я так надеялся, — гиверы не такие уж монстры, как их описывают. Вон на летучих мышей на Земле что только не наговаривали! Может, и здесь, на Гее, местная гиверофобия?»

Илона встретила нас в столовой хмурым и озабоченным видом.

— Надеюсь, это не мы с Маней виноваты? — начал было я, но девушка меня перебила:

— Охоту придется отложить.

Глава 4

— Скажите, это нужно только королеве?

— Нет, от этого зависит жизнь еще одной женщины.

Диалог друзей

— Это как? — с подозрением спросил я, чувствуя, однако, некоторое внутреннее облегчение: ну не хотелось мне ковылять по коряжистым лесам, да еще тащить на себе тяжелую железяку, обычно называемую «ружьем». — Ты считаешь, что моя нога…

— Твоя нога тут ни при чем, — Илона говорила вроде бы мне, но я видел, что ее мысли довольно далеко отсюда. — Думаю, чтобы стрелять из окна автомобиля, тебе сильно напрягать ее не придется.

Мое внутреннее облегчение моментально сменилось сожалением: такой вариант охоты я рассмотрел бы с удовольствием…

— Мне придется уехать. — Илона немного наклонила голову. — Извини, что не могу уделить тебе внимание.

Я подковылял к девушке, заглянул ей в лицо. Она быстро взглянула на меня и отвела глаза.

— Я могу помочь?

— С чего ты взял…

— Ты хмуришься, ты закусываешь губу, ты поглядываешь на меня так, словно хочешь что-то сказать, но что-то тебе мешает… Это вопрос этики?

Илона упрямо мотнула головой и, ловко обогнув меня, стала ставить на стол тарелки.

— Что ж, — я плюхнулся на стул, который, к сожалению, не был таким мягким, как бы мне хотелось, — тогда давай завтракать, и предоставь мне чувствовать себя неблагодарной свиньей, которой, кроме как жрать, и доверить-то больше ничего нельзя.

Илона резко повернулась, стукнув кофейником о стол, ее губы уже искривились для резкой реплики, но она взглянула на меня и уселась за стол. Молча.

Маня, усевшаяся рядом с моим стулом, напротив, что-то тихо протявкала.

Я пожал плечами и кинул кусок колбасы гивере.

— Ладно, — Илона налила себе кофе, хлебнула, обожглась и, видимо, совсем расстроилась. — Дурацкий день!

Я ждал продолжения.

Маня тоже ждала, только она ждала продолжения колбасы.

— Ты можешь помочь. Только это должно оставаться между нами.

Я кинул Мане продолжение.

— У нашей семьи есть обязательства перед одним человеком. Его зовут Ангел Зоровиц, и… — Илона помедлила, — он лидер местных контрабандистов. И он — человек, не один раз оказывавший нам с папой серьезные услуги.

Я понимающе покачал головой.

— Типа криминальный авторитет?

— Нет, типа «спаситель городка»: благодаря ему многие местные ребята имеют работу. Здесь, на Дороге, контрабанда — практически обыденная работа, если только вы — не таможня закрытого мира. А Ангел порядком насолил многим таможням. Теперь ему нужно срочно провезти кое-что в другой мир, где он сам поджидает посылку, но для этого необходим человек никаким образом с Братством не связанный. И необходим быстро.

— Прости, с кем?

— С Братством Контрабандистов.

Я с удовольствием прожевал кусочек колбасы и пожалел, что так много скормил ее Мане.

— Ты хочешь сказать, что… я?

Илона нагнулась над столом и взяла меня за руку. Я чуть было не увернулся, но вовремя остановил себя, хотя дернулся заметно. Илона не подала виду, что заметила мою судорогу.

— Я бы сама это сделала, но мой статус не позволяет, и, — она сжала мои пальцы, — я не Проходимец, и других Проходимцев у меня под рукой не имеется. С другой стороны, я не могу ничего требовать от тебя, да и просить тоже.

Я понял, что могу просидеть вот так, с рукой в ее руке, сколько угодно. И зачем она это делает? Я имею в виду манипуляцию моим сознанием через тактильное воздействие.

— Это опасно?

Илона пристально посмотрела мне в глаза.

— Нет. Практически нет.

— Это надолго?

— Самое большее — сутки.

— Это для тебя важно?

Она молчала. Все было понятно.

— Я берусь.

Она была взволнована. Определенно.

— Ты не должен…

— Найми меня.

— Что?

Я откинулся на спинку стула, буквально изнасиловав свою руку, принуждая ее покинуть такое заманчивое укрытие, как Илонины пальцы.

— Ты переживаешь, что я посчитаю тебя нехорошим, меркантильным человеком. Человеком, заставляющим меня что-то сделать для тебя из благодарности за приют и лечение. Но ты в тупике, так как обратиться тебе больше не к кому, а я единственный, кто подходит, исходя из лимита времени и моей спецификации. Выход: найми меня.

Илона просветлела лицом.

— Ты серьезно?

Я важно кивнул.

— Заплатишь по исполнении. Ну и куда нужно отправиться и кто меня повезет?

Илона загадочно улыбнулась. Неужели она сама? Нет, что-то сильно загадочно…

— Тебе придется отправиться самому.

Я застыл на стуле. Маня, не теряя времени, аккуратно извлекла колбасу из моих безвольных пальцев.

— Скажи, — невинно спросила Илона, — ты когда-нибудь ездил на «метле»?

— Конечно, — заверил я искренним и проникновенным голосом. — Но я как-то по швабрам больше специализируюсь.

— Тут особых знаний не надо, — объясняла Илона, когда в небольшом отделении гаража я с ужасом и восхищением рассматривал «метлу», или, на первый взгляд, гибрид квадроцикла без колес и водного скутера-гидроцикла, висящего на высоте тридцати-сорока сантиметров над полом гаража. Изящный силуэт обтекателя, яркая желто-зеленая раскраска, сиденье, предназначенное, похоже, для одного, ну, максимум, для полутора человек…

— Все управление — на руле и пара педалей ускорителя и подъема, вся информация выводится на дисплей. Да все мальчишки на Шебеке на таких шастают… правда, это спортивная модель…

Мамочки. Спортивная!

— А на Гее? — робко поинтересовался я.

— На Гее таких не производят: это же серьезные технологии! Мотоциклами обходятся, а такие игрушки слишком дороги, да и заказывать за несколько миров… Эту «метлу» мне папа на двадцатилетие подарил, вернее, это вторая: первую, которую на восемнадцать лет, я разбила. — Илона пожала плечами: — Все парни завидовали, а потом, наверное, радовались, когда я с ногой в фиксаторе ходила…

— И лысая, — громыхнул голос сзади, — потому что побрили, чтобы рану на темени зашить.

Мы обернулись. Здоровенный молодой мужик — парнем его не назовешь — косая сажень в плечах, русые волосы, перетянутые узорчатой лентой, аккуратная темная бородка, прямой нос — типичная славянско-богатырская внешность. Этакий молодой Добрыня в обтягивающих джинсах и умопомрачительной кожаной куртке, усыпанной карманами. И — ярко-фиалковые глаза под красиво изогнутыми бровями…

Я сник. Я потух. Я стал меньше ростом.

Если бы я был девушкой, я бы с визгом кинулся ему на шею.

— Ермак! — Илона как раз и повисла на его шее. — Ты приехал!

Я очень сильно захотел тут же вскочить на спортивную «метлу» и умчаться вдогонку уехавшим в далекие страны Данилычу и Саньку.

— Ну-ну, Илонка, — богатырь, как пушинку, держал девушку на вытянутых руках, рассматривая. — Ты все хорошеешь день ото дня!

Надо же, не один я это замечаю…

— Ты мог бы и раньше заехать! — Илона бросила взгляд на меня, раскраснелась и сделала попытку опуститься на пол.

Воркуйте, воркуйте, голубки, — жалкий Леха-Проходимец не дерзнет омрачать вашего счастья…

— Ермак, это — Алексей, он помогает мне с убийством Стефана разобраться.

Я пожал здоровенную ручищу. Понятно, почему Илона Жану-баклажану отказывала! С таким-то выбором!

— Здравствуй-здравствуй, — Ермак пристально посмотрел мне в глаза. — Я о тебе слышал…

«Я вовсе не пытался обхаживать Илону!» — чуть было не выпалил я.

— Говорят, за Илонкой приударяешь? — Фиалковые глаза сощурились под опустившимися бровями.

Вот оно. Похоже, в этом мире одним заштопыванием ноги мне не обойтись: еще, пожалуй, придется многочисленный гипс накладывать…

Ермак усмехнулся.

— Что, еще один несчастный воздыхатель?

Ага, скольких еще ТЫ несчастными сделал?

— Ермак, перестань, — Илона ткнула кулаком в могучую грудь. Точно в древесный ствол ударила. Интересно, что было бы со мной, если бы я так попробовал стукнуть? — Ты и меня, и гостя смущаешь.

— Драчливая у меня сестренка? — Ермак укоризненно покачал головой: — Надеюсь, на госте еще кулаки не отрабатывала? А, спарринг-партнер?

Ага, вот кто ее драться учил… Стоп! Сестренка!

Алексей, какой же ты идиот!

— Что, — поднял бровь Ермак, — что я смешного сказал?

Я спешно убрал непроизвольно появившуюся на лице улыбку, взглянул на Илону. Та неуловимо быстро показала мне кончик языка. И глаза такие хитрые…

— Так, — я сделал деловой вид. — Как эта штука заводится?

Как оказалось, в управлении «метлой» действительно ничего трудного не было: очень схоже с ездой на мотороллере, только скорость побольше и… абсолютная пустота вместо дорожного покрытия. Я боялся, что болтающуюся в воздухе машину будет жутко заносить на поворотах, — ничего подобного: видать, срабатывали какие-то компенсаторы, не дающие «метле» сбиться с курса. Илона советовала мне не включать следующий режим скорости, пользоваться только педалью ускорителя, но я, покатавшись в округе дома и выбравшись на саму Дорогу, осмелел и рискнул передвинуть вариатор на руле на деление дальше. Послушная машина моментально набрала скорость, тело почувствовало тяжесть ускорения, а поток ветра заставил меня пригнуть голову в шлеме к приборной панели, где мелькали цифры на дисплее, под защиту ветрового прозрачного щитка…

Да, это была жизнь! Кажется, у меня даже слезы выступили от восторга. Дорога стремительно летела под «метлу» оранжевой лентой, по бокам в лучах предобеденного солнца мелькали деревья, какие-то домики… Я несколько раз обгонял различные автомобили, некоторые из них были похожи на земные, некоторые нет. Особенно меня впечатлил этакий паровоз на здоровенных колесах, словно от «БелАЗа». Паровоз, извергая тугие клубы пара, тащил за собой довольно внушительный прицеп, и я даже притормозил, чтобы поподробнее рассмотреть его клепаные бока и важную красную физиономию машиниста, проводившего меня презрительным взглядом.

«Завидует», — констатировал я и втопил посильнее, разгоняя свой реактивный, или, скорее, антигравитационный снаряд.

Илона, вручая мне небольшой, размером с пару сложенных вместе пачек сигарет, металлический ящичек, объяснила, что, двигаясь по Дороге, приблизительно за полсотни километров от гаража, я найду Точку перехода между мирами. Этот Переход выведет меня в другой мир… — дурацкое такое название… «Севемыр», кажется, — там я передам этот ящичек Ангелу Зоровицу, который встретит меня в таверне недалеко от точки Перехода. Только до этого мне еще желательно связаться с ним по рации. После этого Илона напичкала багажник «метлы» всякой всячиной, с которой мне еще предстояло разобраться, и объяснила, как пользоваться шлемом, прилагающимся к «метле», и голографическим планшетом-картой.

— Веди себя естественно, — сказала она в напутствие. — Будь самим собой: глазей по сторонам, задавай вопросы. Пусть думают, что ты турист, — таких на Дороге тоже хватает, будь уверен. Главное, нигде не задерживайся: скорость доставки — важнейшее условие. И будь осторожен, ногу не перегружай… — Потом она чмокнула меня в щеку и быстренько ретировалась, оставив меня переваривать полученную информацию.

Все было, на первый взгляд, просто. Если не считать, что я не ощущал себя полноценным Проходимцем и не представлял, как проберусь в нужный мир без посторонней помощи. Плюс — меня волновало то, что моя нога чувствовала себя не так великолепно, как я перед Илоной изображал, и откровенно побаливала, когда я пользовался педалью высоты…

Так, а что это там?

Я постепенно сбросил скорость, увидев впереди нечто вроде небольшого автобазара: автопоезда, автобусы, легковые автомобили самых разнообразных расцветок и форм сгрудились на Дороге и ее обочинах. Да, все-таки на довольно оживленном участке Дороги поселился пан Стах: проехать дальше было просто невозможно. Я остановил «метлу» у крайних машин и снял шлем. Какой-то рыжий парень, сидящий на длинном капоте облупленной развалюхи, напоминающей гибрид трактора «Беларусь» с «Линкольном» шестидесятых годов, лениво повернул голову ко мне, не прекращая сосредоточенно двигать челюстями.

— День добрый, что за пробка? — вежливо поинтересовался я, не зная куда деть снятый шлем.

Парень смерил меня взглядом от кроссовок на ногах до довольно-таки объемной ярко-красной куртки, абсолютно игнорируя мое лицо. Эту куртку меня заставила надеть Илона, так как, по ее словам, в мире, куда я должен был доставить груз, было очень холодно. Теперь я понимал, что именно эта куртка была причиной невыразимо кислой мины появившейся на веснушчатой физиономии парня.

— Не пускают в Проезд, — сцедил он через пухлую губу, откусил солидный кусок от какого-то серого свертка, что держал в правой руке, и отвернулся, видимо посчитав, что осчастливил меня достаточной информацией.

Впрочем, когда я снова оседлал «метлу» и повел ее в обход «трактора», он проводил меня пристальным взглядом и даже жевать перестал, что говорило о его немалой заинтересованности.

Мне пришлось дать хороший крюк по какому-то полю, чтобы обогнуть скопище машин и добраться до шлагбаума, перекрывающего Дорогу. Оставалось только надеяться на то, что примятые силовым полем «метлы» ростки снова поднимутся и все-таки принесут урожай. И желательно, чтобы хозяева поля не узнали, что это я тут прокатился. По крайней мере я надеялся, что это не они стояли у шлагбаума непоколебимым утесом, о который разбивались волны возмущения целой толпы водителей. Центром этого утеса, состоящего из мрачных здоровенных мужиков с какими-то стволами в руках, был пузатый человечек небольшого роста. Суетливым переевшим бакланом он голосил в ответ на шум народных волн, но уважения у них, похоже, не вызывал, и только присутствие пушек в руках мрачных охранников сдерживало возникновение пены монтировок на прибое шоферского негодования.

— Я же объясняю: нельзя туда, там чрезвычайной опасности ситуация! — голосил толстопузый баклан. — Подвижка льдов, понимаете? Лавины, понимаете? Буран ужасной силы! — Прибой ревел ему в ответ, заставляя повышать резкость горловых птичьих криков. — Вот через сутки уляжется все, проверим сохранность Дороги и — милости просим!

Вот сутки меня совсем не устраивали: Илона подчеркивала, что важна именно быстрота доставки посылки, и мне очень не хотелось ее подводить.

— Какая сохранность Дороги, гнида?! — выкрикнул из толпы длинный тощий парень, вызвав у меня ассоциацию с Саньком. — Все знают, что Дороге все нипочем: хоть война, хоть землетрясение! Небось пошлину за проезд хотите повысить!

Водительский прибой согласно зашумел:

— Верно!

— Вы нас пустите, а мы там сами разберемся, что там за буран и лавины!

— Да по какому праву вы тут вообще распоряжаетесь?!

Я, остановив «метлу», снял шлем, затем сполз, морщась от боли в ноге, с сиденья, расстегнул свою злосчастную куртку и подошел к седому плотному мужику, сидящему на широкой подножке до боли знакомой мне кабины «КамАЗа». Мужик неторопливо попыхивал сигареткой, словно ему и дела не было до бушующих рядом стихий.

— Давно с Земли? — спросил я его.

Шофер охватил меня неторопливым взглядом прозрачных глаз, достал пачку сигарет.

— Кури.

— Спасибо, не курю. У нас в регионе курить — заводам помогать дымить.

Мужик кивнул, убрал пачку обратно во внутренний карман замасленной джинсовой куртки.

— Не пропустят? — спросил я его через пару минут созерцания все той же картины: волны ревут, баклан голосит, утес неприступен.

— Эти-то? — Мужик пожал покатыми плечами. — Нет. Даже силы тратить не стоит. Эта банда давно здешний Проезд контролирует, когда нужно — перекроет, когда нужно — разрешит… — Мужик снова окинул меня взглядом, перевел глаза на «метлу». — А ты… тоже с Земли, что ли? Непохож.

Я развел руками.

— А я и не претендую. Лучше скажи, можно как-то обойти этих… — я ткнул пальцем в сторону утеса, — гаишников? А то орут, орут, а до дела не доходит…

— А ты не из Братства?

Я промолчал, не зная как лучше ответить.

Мужик кивнул своим мыслям, потом нагнулся вперед.

— Смотри, — его толстый крючковатый палец с монументальным ногтем завис в направлении шлагбаума. — Видишь заборы вдоль Дороги? Где-то за пару сотен метров от шлагбаума начинается Проезд. Вот только вон на том внедорожнике, за шлагбаумом, стоит пулемет, вон он — тряпкой прикрыт, и всякий, кто туда сунется, — получит порцию свинца. А водилам что? Добраться и доставить груз в срок нужно, но важнее — себя и транспорт сохранить. Так что если ты умный, то попробуй туда прорваться, а мы тут все на это посмотрим и даже выпьем потом за твой упокой. Ясно?

Мне все было ясно. Я отошел назад к «метле» и достал из кармана что-то вроде небольшого диска с кнопками — врученную мне Илоной рацию. Нажал нужные кнопки.

Илона отозвалась практически сразу, словно сидела перед рацией и ждала.

— Что у тебя?

Я описал настоящую ситуацию и услышал какое-то сдавленное слово в ответ. Надеюсь, это было не очень грубое местное ругательство.

— Слушай, ничего не делай, хорошо? — Илона явно волновалась, от чего в ее голосе появились металлические нотки. — Я постараюсь как можно быстрее подъехать. Может, авторитет отца…

Я пошевелил мозгами.

— Другого Проезда в тот мир… «Севемыр» нет?

— Сивей-ми-ир. Проезды есть, только тебе придется делать такую петлю по промежуточным мирам, что и за месяц не обернешься. Потому-то через этот Проезд столько транспорта и идет, что удобный маршрут.

Я помолчал секунд пятнадцать.

— Срок горит, да?

— Не то слово, — выдохнула Илона. Создавалось впечатление, что она куда-то бежит, скорее всего: спешила в гараж за машиной. — Ума не приложу, с какой стати эти придурки перекрыли Проезд? Если только… они не пытаются помешать доставке нашей посылки, не зная кто именно ее повезет.

— Илон, это действительно так важно?

— Ты это к чему? — подозрительно спросила она, и я услышал в динамике рации, как она захлопнула дверцу машины, в которую села. — Подожди, Алексей… не вздумай что-то делать, слышишь?!

— Оператор, наверное, плохой, — сказал я, обращаясь в пространство, и выключил рацию. — Связь никуда не годится, типа нашего «Лайфа»! Эх, мотоцикла-заморская, теперь нужно что-то делать, пока еще дурость меня захлестывает!

Я застегнул курточку, проверив кобуру с «Гюрзой» под мышкой. Уселся поудобнее на «метлу», надел шлем. Седой мужик с внимательным интересом наблюдал за мной от своего «КамАЗа».

— Ну, Господи, благослови! — пробормотал я в шлем, делая широкую дугу по несчастным посевам.

Еще раньше я заметил довольно-таки покатую корму одной массивной колымаги весьма оригинальных обводов и теперь, разгоняя «метлу» до умопомрачительной скорости, сосредоточился именно на ней, позволив себе только раз обернуться и посмотреть на буквально плещущую из-под днища землю пополам с зеленью. «Простите меня, хозяева, я вам весь свой гонорар после отдам за ущерб!»

Корма была совсем рядом, когда я до упора выжал педаль подъема и аж крякнул, когда меня вжало в сиденье, и нога незамедлительно отозвалась болью, протестуя против такого хамского обращения. «Метла» выскочила на корму колымаги и, взмыв по этому самобытному трамплину, пчелкой перемахнула через толпу, шлагбаум, охранников… Я только заметил открытые рты одних и пригнувшиеся спины вторых. Промелькнул совсем рядом борт внедорожника с пулеметом… Меня снова вжало в сиденье, в глазах потемнело от боли — «метла» приземлилась, хотя земли она как раз и не коснулась: силовое поле погасило удар. Я вдавил педаль ускорителя и понесся по довольно-таки широкому коридору между двумя заборами. Там, сзади, возможно, уже приготовился к стрельбе пулеметчик, но я постарался выкинуть это из головы: я пытался нащупать впереди Проезд. Меня не оставляло чувство, что я, несясь со скоростью около двухсот километров в час, к чему-то стремительно приближаюсь, хотя я и не знал к чему: впереди была просто свободная Дорога и два забора по бокам. Только вдалеке что-то преграждало путь, что-то вроде барака или длинного сарая… Неужели там Дорога заканчивалась?

Я решил закрыть глаза на пару секунд.

«Мне нужен Проезд, мне нужен Проезд…»

Иначе…

Я открыл глаза.

И ничего не увидел.

Глава 5

— Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…

Студентка, комсомолка, спортсменка

Никаких лавин, никаких подвижек льда. Только ветер швырнул в забрало шлема очередную порцию снежных хлопьев. В этом мире было неимоверно холодно. Холодно до такой степени, что выданные Илоной толстая куртка, утепленные штаны и неуклюжие перчатки мало спасали мое озябшее тело. Я хотел было поскорее доехать до таверны, которая, как сказал мне таможенник, была примерно в семидесяти километрах от Проезда. Сам этот таможенник, тоже бывший абсолютно не в курсе последних катаклизмов, так кутался в меховую парку, что я даже не мог рассмотреть его лица. Он кратко поинтересовался, куда я держу путь, и, указав рукой куда-то в буран, сообщил, что мне нужно ехать вдоль Дороги, а затем не менять направления, придерживаясь торосистой гряды, что будет тянуться слева. После этого он возвратился в свой практически полностью занесенный снегом домик, который можно было бы и не заметить, если бы от него не лупил вдоль Дороги, чуть наискось, чудовищной силы луч прожектора.

Я рискнул на минутку снять шлем, чтобы связаться с заказчиком по дисковой рации, но ничего не добился, кроме снега, моментально забившего волосы, и занывших от ледяного ветра ушей. Рация молчала на мой вызов, и мне приходилось добираться до таверны на свой страх и риск. Надев уже порядком остывший изнутри шлем, я тронул «метлу» с места, но не решился гнать по торосистой снежной пустыне, пока представлявшей собой здешний — как его там?! — мир. В такой снежной тьме после яркого солнечного дня Геи я ничего не мог разобрать даже при ярчайшем свете фар: стена идущего снега отражала свет, и только минут через десять буквально черепашьего пробирания на ощупь, я вспомнил о ночном режиме шлема, про который меня кратко инструктировала Илона. Нащупал клавишу с левой стороны шлема…

Свет фар «метлы» погас, зато забрало шлема расцветилось неожиданно яркими красками, открывая мне отличный обзор, хотя и в непривычных голубовато-зеленых цветах, причем кое-какие предметы светились оранжевым, в основном мои руки на рукоятках руля. И еще — сама Дорога, что стала теперь ясно видна, несмотря на буран. Эх, мне бы на Землю такой аппарат — я королем дорог был бы!

«Метла» заскользила над ледяной пустыней, отображающейся почему-то блеклым голубоватым цветом у меня в шлеме. В левом нижнем углу забрала я видел отображение заднего вида, а в правом — небольшую карту местности с полоской Дороги. Блеск, мечта водителя.

Можно только позавидовать жителям этой — как ее? — страны, где производится такая техника. «Метла», к слову, еще каким-то образом реагировала на поведение моего тела, словно слившегося с эргономическим сиденьем, отвечала на непроизвольное сжатие коленей, наклон корпуса, еще на какие-то не контролируемые мной, но подмечаемые умным аппаратом реакции. Я пошвырял аппарат в разные стороны, пару раз объехав вокруг невысокого тороса… Ощущение, что я становлюсь одним целым с мощной машиной, все больше захватывало меня, придавая уверенности в управлении.

«Стоп, Алексей, ты здесь не для детских игр», — урезонил я себя и покатил вдоль Дороги, что была абсолютно чистой ото льда и снега, словно природные стихии не были властны над нею. Примерно через десять минут пути Дорога словно истончилась и растаяла. Или — вмерзла в льдистую почву этого мира. Я повел «метлу» немного левее и, помня наказ таможенника, поехал вдоль невысокой гряды торосов. У меня на секунду мелькнула мысль сделать еще одну попытку связаться с заказчиком по рации, но стекающая по лицу вода от растаявшего снега и ощущаемый мной через куртку ледяной ветер тут же заставили эту мысль с позором забиться куда-то в дебри подсознания.

«Пик».

Я скосил глаза на карту в правом углу забрала. Или мне показалось, или там что-то мелькнуло?

«Пик».

Точно: вместе с легким писком в наушниках шлема на карте блеснула светлая точка. Неужели я приехал? Что-то быстровато как-то.

Точка находилась практически на моем пути, и я, движимый любопытством, которое, как известно, сгубило кошку, немного изменил курс «метлы», чтобы посмотреть, что там такое. Буквально через пару минут я приблизился к месту, отмеченному миганием на карте, настолько, что начал различать среди серо-зелено-голубого пейзажа слабое оранжевое свечение. Я сбросил скорость почти до пешеходного шага, пытаясь классифицировать увиденное. На дом это было мало похоже — не тот размер, но и не животное… скорее всего…

Я включил фары «метлы». Что-то блеснуло среди мелькающего снега. Точно — автомобиль. И он был похож…

Подвести к нему «метлу», сползти с сиденья было парой секунд. Автомобиль стоял ко мне боком, немного накренившись, и мне было хорошо видно, что в блестящей поверхности кузова зияет немало круглых аккуратных отверстий, словно кто-то истыкал автомобиль здоровенным гвоздем. Или — расстрелял из автомата.

Желание осмотреть машину сразу пропало, и только мысль, что там внутри может оказаться кто-то живой, заставила меня подойти к автомобилю и попытаться открыть дверцу, так как через темные и вдобавок замерзшие стекла я не мог ничего различить. Дверца поддалась неожиданно легко, лишь стоило мне потянуть за скобу ручки, открылась вверх — так открываются двери на некоторых земных спортивных автомобилях — не гильотинные, а как в тачке из фильма «Назад, в будущее».

Из машины вывалилось тело.

Я невольно шарахнулся в сторону, хотя мне стоило чего-то такого ожидать, судя по внешнему состоянию машины. Переборов страх, я нагнулся к лежащему, пытаясь рассмотреть его лицо в свете фар, и тут же упал на колени, стараясь приподнять голову лежащего. Я не ошибся: это был пан Крус. В темной куртке, рука перехвачена окровавленным бинтом прямо по рукаву. И кажется, он застонал при падении.

Я сдернул с руки перчатку и попытался прощупать пульс на его шее. У меня ничего не выходило: либо пульса не было, либо я щупал не там. Я сдернул шлем и с риском отморозить уши попытался расслышать дыхание старика. Дыхания я не уловил, но Крус застонал мне прямо в ухо, так что я чуть не бросил тело с испугу.

— Алексей, это ты? Что ты делаешь?

— Пульс щупаю… — ошарашенно пробормотал я.

— Тебя Илона послала?

— Да, она. Посылку передать…

— Так чего же ты медлишь? Живо вези!!!

Старик даже приподнялся в снегу на локтях. Его голос отвердел:

— Со мной все будет в порядке: мне в плечо и в ногу попали, я уже остановил себе кровь и связался с таверной — за мной едут. Ты быстрей вези посылку: от этого зависит успех дела, давай! — Язык у Круса стал заметно заплетаться. — Ты понимаешь, это… это для Вержбицких важно, для Илоны… Только… слушай, Алексей, ты можешь догнать черный вездеход. Если можешь, сделай так, чтобы он не доехал до таверны раньше тебя… или — вообще не доехал… И еще: засунь меня обратно в машину, ладно?

Через пару минут я снова мчался по снежной пустыне, на этот раз стараясь выжать из «метлы» все что можно, огибая на безумной, для такой местности, скорости попадающиеся торосы, а мелкие просто перелетал, пользуясь педалью высоты. Моя нога уже не болела: я ее просто не чувствовал и поэтому предпочитал не обращать на нее внимания. Через минут пять этой сумасшедшей гонки я едва разминулся с каким-то снегоходом, идущим встречным курсом. Хотелось бы думать, что он шел за Крусом. Еще через десять минут я заметил, что впереди появилось туманное пятно света. Буран практически прошел, и такое пятно могло означать только одно: я приближался к какому-то поселку. Почти одновременно со светом поселка на моем забрале появился оранжевый силуэт, скоро приобретший очертания кормы крупного внедорожника. Машина виляла фарами, раскачиваясь на ходу. Скорее всего, это был тот самый вездеход, о котором предупреждал Крус.

Я еще прибавил ускорения, радуясь, что нога, которой я давлю на ускоритель, не левая. Видеть меня, едущего практически беззвучно, без света фар, пассажиры внедорожника, скорее всего, не могли. Да, все-таки спортивный мотоцикл на антигравитации — это сила!

«Интересно, — спросил я сам себя, — а как Крус думал, я буду останавливать этот вездеход?»

У меня не было никакого серьезного оружия, кроме «Гюрзы», покоящейся в подмышечной кобуре. Никаких ракетных установок на «метле», никаких мин или гранат, которые я мог бы бросить под солидного размера колеса внедорожника. Оставалось одно: достать «Гюрзу».

Левой рукой вцепившись в рулевую рукоять, правой я откинул забрало шлема и зубами стащил толстую перчатку с руки, закрыл забрало, преградив злому ветру доступ к слезящимся глазам, расстегнул заиндевевшую молнию на куртке и потащил из кобуры пистолет, который я нацепил скорее из ребячества, чем из желания употребить в дело. Поток ледяного ветра моментально прорезал свитерок, надетый мною под куртку, но мне уже было не до этого. Поравнявшись с внедорожником, я поднял пистолет — как там у «Гюрзы», автоматические предохранители? — стукнул рукояткой по кнопке на панели приборов, — вспыхнули фары, подтверждая, что внедорожник черный, — тщательно прицелился, уперев локоть в бок, так как вытянутую руку раскачивал поток ветра… неторопливо потянул спуск…

Три выстрела. С промежутками, достаточными, чтобы вернуть пистолет в верное положение после отдачи. Четвертый не потребовался, так как внедорожник внезапно исчез. Вернее, резко затормозив, остался сзади. Да, похоже, не врут, что «Гюрза» пробивает стальной лист в четыре миллиметра на расстоянии в пятьдесят метров.

И еще — блок цилиндров автомобильного двигателя.

Я еще прибавил скорости. Не для того, чтобы уйти от выстрелов, посланных вдогонку: скорее всего, рьяные гонщики во внедорожнике сразу и не поняли, что произошло и кто стрелял. Просто я столкнулся с фактом, что уже не смогу застегнуть разлетающиеся полы куртки, да и вообще, вряд ли уже что-то вообще смогу, если не окажусь в ближайшее время в тепле и не прилягу…

Пятнами яркого света приближалась группа строений. Дома располагались у подножия небольших гор, заботливым полукружием защищавших их от ветра. Горели призывно фонари, уютным теплом светились окна… Я подрулил к широкому, сложенному из огромных бревен двухэтажному зданию с двумя одноэтажными крыльями, практически интуитивно угадав в нем таверну, гостиницу, трактир…

И тут я сдал. Остановившись у входа и попытавшись слезть с седла «метлы», я понял, что не могу пошевелить ногами. Более того — в свете фонарей, расположенных по обе стороны широченной двери, я заметил, что из моей левой штанины мелкими каплями капает на снег что-то красное. Или меня все же умудрились подстрелить, или — что тоже очень плохо — открылись старые раны. Несмотря на закрывавший их мимикрирующий гель.

Я безрезультатно покрутил головой: на освещенном снегу миниатюрной улочки не было видно ни одной человеческой фигуры. И мне некогда было ждать: дурнота и слабость подкатывали все сильнее и сильнее, и в любую секунду я мог просто отключиться и глупейшим образом замерзнуть прямо у дверей таверны.

Я посмотрел на свою правую руку. В ней, словно примерзнув, — а может, так и было — до сих пор был пистолет. Тогда я поднял его дулом вверх и начал давить на курок до тех пор, пока обе половинки двери в таверну не открылись. Слабо соображая, что я делаю, я направил «метлу» прямо в дверной проем, что-то хрустнуло деревянным треском, кто-то завопил, шарахнулись люди, и я ввалился, как рыцарь на белом коне, в широкий зал, где на меня уставились многочисленные глаза и немногочисленные стволы, в том числе — здоровенная ружбайка в трясущихся руках бармена.

Я не менее трясущейся рукой стащил шлем, понял, что до сих пор держу другой рукой пистолет, опустил его, наблюдая, как опускаются стволы по залу, и только бдительный бармен держал меня на мушке.

— Кто здесь Ангел Зоровиц? — прохрипел я, почему-то утратив голос. — У меня к нему посылка…

— Это мой курьер! — раздался слева от меня твердый голос, и, повернув в этом направлении голову, я увидел, как из-за карточного стола поднимается франтоватый господин в идеально сидящей пиджачной тройке и не менее удачно сидящих на его лице усиках.

— Успокойтесь, господа, — продолжил этот хлыщ, неторопливо шагая ко мне. — Деньги доставлены, и я могу расплатиться по счетам вовремя, как и обещал.

Я оторопело уставился на него, переваривая услышанное и осознавая, что медленно сползаю с сиденья «метлы».

— Да что же это, Господи? — прохрипел я и рухнул, спасаясь от глумящейся надо мной действительности в спасительную тьму.

Глава 6

— Бла-бла-бла, мистер Фримен…

Мужик с дипломатом

Через полторы недели я смог выходить на улицу. Дворик маленькой местной больнички, расположенной недалеко от гаража Вержбицкого, был уютен и тих, усажен какими-то цветущими кустами, в которых любила шнырять шустро поправившаяся Маня. Раны, оставленные охотниками (я предпочитал думать, что это сделал именно Жан), затянулись без следа. Она явно покрупнела, шерсть залоснилась от хорошего питания: население городка наперебой несло ей разные мясные деликатесы, гордясь тем, что видели живую гиверу не в клетке. Маня теперь старалась не отходить от меня далеко, словно опасаясь, что член ее маленькой стаи снова может уехать куда-то один, попасть в беду, и ее не окажется рядом, чтобы помочь, защитить самого близкого ей зверя. То есть меня. Она и теперь частенько высовывала голову из кустов, чтобы проверить, здесь ли я и не обижает ли меня кто, этим самым отвлекаясь от ее любимой охоты на каких-то земляных крыс, в изобилии водящихся в округе и вырывших свои норы именно в больничном дворике.

Я же просто сидел и жмурился под утренними, но уже припекающими лучами местного солнышка на лавочке под стеной больнички, почесывал ногу под повязками и слушал, а скорее, не слушал бесконечную трескотню сидевшего рядом Санька. Они с Данилычем дней десять как вернулись из своей поездки, и Санек зачастил ко мне, особенно когда я стал выходить во двор и у него появилась возможность погонять в какую-то игру на моем ноутбуке, пока я гуляю. Вот и сейчас, осудив меня за то, что я постоянно подставлял себя под пули, удары и прочие невзгоды, позавидовав моим успехам на службе у Илоны и сравнив ее с Аликс Вэнс из «Халф-Лайф — 2», Санек стал вздыхать и особенно сильно ерзать, поглядывая в сторону открытого окна, за которым находилась моя палата и в ней ноутбук, хотя палатой ее трудно было назвать: просто комната для тяжелых пациентов. В этой крохотной, но хорошо оборудованной больничке таких комнат-палат было всего две. Местные жители не очень любили лежать в больнице и предпочитали лечиться дома, в крайнем случае вызывая врача, и в этих палатах лежали только тяжелораненые и тяжелобольные, которых, в особо тяжелых ситуациях, транспортировали в столичный город, в хорошо обустроенный медицинский центр. Насколько я знал, Вержбицкий немало сделал, чтобы в его городке была именно больница, а не медпункт, вложив основательную сумму в это дело и максимально содействуя приобретению разного оборудования. Теперь эту заботу о местной больнице на себе в полной мере ощутил и я. По крайней мере моей пневмонии здесь были рады.

Я лениво передвинулся в уже не по-весеннему пушистую тень прибольничного деревца и махнул рукой Саньку, поморщившись от тупой боли в заживающей спине:

— Какая Аликс? Ей до Илоны как до Киева рачки! Она же компьютерный персонаж! Объемная бездушная цифровая имитация. Жалкое подобие живой девушки…

Санек ошарашенно-оскорбленно уставился на меня, стараясь подавить, размазать взглядом о больничную стену кощуна, посягнувшего на святое.

— Чего таращишься? — спросил я у него. — Иди, виртуальный мир ждет!

Скорчив горестную гримасу, Санек, тем не менее, поспешно удалился в комнату, пока я не передумал, причем полез прямо через окно. Эх, медперсонал его не видел! Такую бы головомойку устроили…

Я придвинул к себе тарелку с какими-то сдобными пирожками и ватрушками: произведениями кухарки пана Стаха. Она настойчиво снабжала меня ими, а я, не в силах справиться с таким объемом еды, передавал большую часть медперсоналу, весьма обрадованному внеплановой кормежкой. Большую-то часть медиков здесь составляли мужики.

Странно, но после всех событий, после того как меня привезли в больницу, переправив из морозного и ветреного… ну как его там… Илона почти не появлялась возле меня. Она выслушала мои высказывания по поводу срочной доставки карточного долга, когда я отошел от трехдневной спячки, в которой меня держали врачи, и смог адекватно разговаривать, и исчезла. С тех пор я ее больше не видел. Возможно, допускал я, ей было неудобно за ту роль, что она сыграла, нанимая меня для доставки денег на этот… блин, всегда забываю это название…

И хоть Санек убеждал меня, что Илоне неприятен факт того, что ее курьер вломился на антигравитационном мотоцикле прямо в главный зал таверны, и от этого выводя ее долгое непоявление в больнице, но я не мог с этим согласиться, предпочитая думать о девушке только хорошее. Тем более что Данилыч поведал мне о том, что Илона просидела все три дня моего беспамятства в больничке возле моей кровати, хоть ее и гнали врачи домой. Этот факт наводил меня на некоторые размышления, но я не спешил делать скоропалительных выводов. Скорее всего, Санек просто ревновал меня к ней, завидуя нашему совместному времяпровождению, хоть и проводили мы время отнюдь не в развлечениях, учитывая уколы, которыми она пичкала меня у себя дома. Но на Санька я не обижался: что с балабола взять! Тем более что Илону ревновало действительно немало молодых остолопов, устраивавших даже дуэли из-за ее взгляда. Не знаю, если бы я в этом городке вырос, то, возможно, был таким же, как они… Но я прошел совсем другой жизненный путь и отвечал не за одного себя, и жил, соответственно, не для одного себя тоже.

Я посмотрел на лежащую рядом Библию, принесенную мне Данилычем в больничную палату, взял в руки, раскрыл.

— Знаешь, — сказал мне тогда Данилыч, — на Дороге, как и на войне, люди редко остаются атеистами. Как, впрочем, — добавил он, ухмыльнувшись, — и в падающем самолете тоже. И если она принесет тебе нужный тебе покой — а я знаю, что в последнее время нервы тебе порядочно потрепало, — то я буду рад, что принес именно Библию, а не бутылку коньяка.

Я улыбнулся, вспомнив, как накинулась на Данилыча единственная в этой больничке медсестра, предупреждая, что если она только увидит какой-то намек на спиртное, то Данилыч может вообще забыть в больницу дорогу… улыбаясь, покачал головой и раскрыл Библию на книге Бытия, побродил взглядом по страницам… Глаза остановились на строчках:

«Человек тот смотрел на нее с изумлением в молчании, желая уразуметь, благословил ли Господь путь его или нет».

Я отложил Книгу в сторону, поднял глаза на прозрачное шевеление листвы над головой, лучики солнца, задорно прорвавшись между зеленью листьев, забегали по лицу игривыми солнечными котятами, ослепляя меня, заставляя прикрыть веки…

Да, я бы тоже не против был узнать, благословил ли Господь мой путь или нет. Впрочем — а кто бы не хотел?

Я уже было задремал, прислонившись к больничной стене и позволяя солнечным котятам беспрепятственно играть в чехарду на моем лице, как скрип дворовой калитки заставил меня открыть глаза.

«Опять кто-то мне еды принес, — немного раздраженно подумал я, поворачивая голову к источнику звука, — Или мяса для гиверы… ну надо же!»

По дорожке от калитки с каким-то объемным чемоданом в руке шел Ангел Зоровиц. В потертых джинсах, простой неброской куртке вместо того изящного костюма, в котором я его видел в первый и последний раз, на голове — темно-синяя бейсболка… Вид — словно маскируется от кого-то. И чего ему от меня нужно?

Из кустов высунулась Манина голова: гивера контролировала ситуацию. И мне, если честно, так было спокойнее.

— Ты не против моего визита, Проповедник? — спросил Ангел, останавливаясь передо мной.

Какой-то у него измученный вид, словно вагоны разгружал прошедшие сутки: изящные усики слились с неряшливой порослью щетины, что победоносно захватила осунувшиеся щеки, глаза уставшие…

— Нет, присаживайся, — я показал рукой на лавочку. — Только я не проповедник.

— Хорошо, ты — не проповедник, — Ангел улыбнулся, ткнул пальцем в Книгу у меня на коленях. — А это — не Библия. И вообще, сегодня первый день зимы! И не ты что-то там хрипел о Божьей каре, когда свалился с «метлы» при всем честном народе.

Зоровиц поставил чемодан, сел. Некоторое время мы молчали. Он, наверное, собирался с мыслями, а мне просто не хотелось говорить…

— Как вообще самочувствие? — нарушил он молчание. — Нога зажила?

Хорошая осведомленность, хотя сейчас, наверное, все в городке знали о полученных мною ранах и болячках: поговорить-то больше не о чем…

— Зажила, чешется только под повязкой — ужас!

Зоровиц усмехнулся уголками губ.

— Не буду предлагать какую-то помощь в лечении, знаю: все необходимое у тебя есть, а если нет — достанут. Тем более что и Стах скоро здесь будет.

Я не стал спрашивать, откуда такая осведомленность, хотя никакой радиосвязи между мирами не было и в помине — только курьерская, а Вержбицкий был по делам именно в другом мире.

Мы снова немного помолчали. Зоровиц потянул было пачку сигарет из кармана, но взглянул на меня и сунул ее обратно. Правильно, нечего тут поганить воздух.

— Алексей, — сказал он, рассматривая меня в упор, — я ведь знаю, что твоя версия происшедших событий не соответствует истине.

— А чем она тебя не устраивает? Вроде все понятно: мужик проигрался, нужно срочно расплатиться с долгами, связался с людьми, которым в свое время сделал услугу, — те послали глупого молодого курьера с деньгами… А, еще были злые дяди, которые не хотели, чтобы мужик отыгрался, они перехватили и подстрелили пожилого гонца, подумав, что это он хочет привезти мужику деньги, — я вдруг разозлился. — Ну да, просто все это — насущная горькая правда бытия!

Зоровиц поморщился.

— Не надо так, Алексей, не жги себя — это глупо. Ты же не маленький мальчик и не простак-водила с обрезанным кругозором. Могу тебя заверить, что деньги пошли на благое дело, а мое слово крепко-тебе это, наверное, известно…

Я покачал головой. Все что мне было о нем известно, так это то, что он — успешный контрабандист.

— А зачем это тебе, Ангел? — спросил я отвернувшись, но все равно чувствуя его пытливый взгляд.

— Не бойся, не для азартных игр.

— А я и не боюсь, — отозвался я, наблюдая, как Маня тащит к нам здоровенную крысу, больше похожую на огромного тушканчика, только без длинного хвоста. — Хвастаться добычей идет. В прошлый раз на кровать затащила — медсестра чуть в обморок не грохнулась, когда постель пришла менять. — Я тихонько, чтобы не сильно тревожить свою особо любимую в последнее время ногу, потянулся.

— Ладно, расскажу тебе: я заключал сделку и мне нужны были крупные деньги для покупки зоны влияния, чтобы ее не перекупили другие, не очень хорошие люди. Просто один из баронов Братства приказал долго жить, и его наследие теперь перешло не к отморозкам, а ко мне. Вот я и поджидал курьера, поигрывая с баронами в карты. Другое дело, если бы не ты приехал первым, а те, чей внедорожник ты надолго испортил. Тут вся ставка была на то, кому первому доставят недостающую сумму: вопрос престижа и проверка профпригодности. Я благодаря тебе выиграл.

— Обыденно, хоть и печально.

— А весь рассказ куда как мерзкий: люди редко добротой нравов отличаются, если им дать право поступать по их желаниям. Зато теперь Проезд на Сивей-ми-ир стал контролироваться моими людьми, и никаких податей за въезд там больше не будет. Слово старого контрабандиста.

Я погладил Маню, запрыгнувшую на скамейку с крысой в зубах. Зоровиц стал немного нервничать, но виду не подал, молодец.

— А насчет Круса? То, что он истек кровью, лишь немного не дождавшись спасателей?

— Жалко старика, но он свой долг выполнял, пытаясь встретить тебя на Сивей-ми-ире. Кто ж знал, что конкуренты так грязно играть будут… хотя вины с себя я не снимаю: игра была серьезная.

Зоровиц снова потянулся за сигаретами и, смяв пачку, резким движением отшвырнул ее в кусты.

Я еле удержал рванувшуюся на него Маню.

— Мне пора уходить. Нужно осваивать расширившуюся зону влияния. Осуждаешь, Проповедник?

Я вздохнул.

— Если бы я был проповедником, то сказал что-то вроде: «Иди к свету, заблудшее дитя!» или — «Исправь свои пути!» — но я могу только сказать: «Бог тебе судья, Ангел».

— А вот это как раз и говорит о том, что ты настоящий Проповедник. Смотри, увлечешься!

Зоровиц поставил принесенный им чемодан на скамью.

— Я решил сделать тебе подарок: Проповедник в дешевой сутане — это перебор. Не бойся, — он заметил, что я хочу возразить, — никто тебя этим подарком ни к чему не обяжет и контролировать не будет. К тому же это подарок не только от меня: некоторые люди очень благодарны тебе за своевременную доставку.

Ангел слабо усмехнулся, и я вдруг понял, что ему намного больше лет, чем это казалось на первый взгляд и он действительно «старый контрабандист».

— Ну что, Проповедник, примешь подарок от Ангела?

Я кивнул, понимая, даже больше ощущая чем-то внутри, важность момента. Еще бы разобраться, чем этот момент именно важен…

Ангел тоже кивнул мне и пошел к калитке.

Я вдруг вспомнил важную вещь, ну, может, не настолько важную, но все же…

— Ангел! — окликнул я Зоровица.

Тот остановился, обернулся устало. Мне стало стыдно за свой вопрос, который я хотел ему задать, но он уже смотрел на меня вопросительно, и делать было нечего…

— Слушай, — сказал я, стараясь, чтобы хотя бы мой голос звучал весомо и серьезно, чего не скажешь о сути задаваемого вопроса. — Слушай, ты не знаешь, по какому принципу Проходимцев вычисляют? Ну, как эти аппараты работают? Я уже всем здесь уши прожужжал — никто не говорит! То ли не знают, то ли скрывают.

Ангел усмехнулся снисходительно, словно малому ребенку, задающему вопрос о какой-то всем известной истине…

Ну вот сейчас скажет! Сейчас…

— Да кто его знает, этот принцип! — крикнул он мне, разбивая хрупкую и трепетную надежду тяжелым сапогом реальности. — Есть такие приборы, их вроде на Шебеке делают, но принцип действия… Вот будешь там — спросишь!

Он махнул мне рукой, хлопнул калиткой. Зажужжал двигатель отъезжающей машины, стих за углом следующего дома…

Уже солнце перевалило за обед, а я все сидел, поглаживая давно уснувшую Маню, думая о всей этой грязной истории, заключавшей в себе практически все грехи человечества, и о том, что мое детское любопытство насчет выяснения способностей Проходимца вновь осталось неудовлетворенным… И только делано рассерженный голос медсестры, отвечающей еще и за кормежку пациентов, отвлек меня от невеселых дум.

Я тряхнул головой, сбрасывая грусть, и, поднявшись, побрел к уже давно накрытому в деревянной беседке столу.

Нужно было жить дальше.

Глава 7

Вагончик тронется — перрон останется.

Песенка

Данилыч хитро поглядывал на меня и молчал. Вид у него был весьма многозначительный, хотя и несколько неуверенный. Даже сигаретка пускала какой-то двусмысленный, завитый сложными вензельками дымок. Дымок поднимался кверху и вплетался в зелень, обвивавшую беседку, в которой мы сидели. Медсестра, а попросту — хозяйка в больничке, уже унесла опустевшие тарелки, и на столике стояло только блюдо с какими-то фруктами и лежали сигареты Данилыча, что зашел меня проведать в послеобеденное время.

«Хитрит, старый жук, — лениво подумал я, утомленный и разморенный сытным обедом. — Точно чего-то от меня хочет и думает, как ко мне половчее подобраться, на какой козе подъехать. Ну, мне сейчас спешить некуда: могу и подождать — пусть поднапряжется, поворочает мыслями».

Данилыч все ждал, пока я заговорю, не дождался, крякнул, щелчком запулил окурок в предусмотрительно поставленную в беседке урну, прокашлялся, потер колени…

Я сделал внимательное лицо, хотя внутри улыбался, наблюдая все эти приготовления.

— Тут вот какое дело, Алексей, — начал нерешительно Данилыч. — Есть возможность подзаработать.

Я поднял бровь, поощряя его к дальнейшим действиям.

— Смысл в том, — Данилыч помялся, поелозил на скамейке беседки, в которой мы сидели, — что мы с Саньком решили не спешить возвращаться на Землю. Конечно, дело мы практически сделали: груз куда надо доставили. Осталось только загрузиться здесь, на Гее, кое-каким товаром, что давно ждет нас на складе у Вержбицкого, и можно возвращаться!

— Но? — Я отложил в сторону апельсиноподобный фрукт, что уже минут десять крутил в пальцах, не решаясь добавить его к съеденным за обедом блюдам, так как опасался за пищеварение. Да и синеватый какой-то был этот апельсин, доверия особо не внушал.

— Вержбицкий весточку прислал: обещает свести с людьми, желающими найти хороших транспортников. Говорит, хороший куш. И главное, — Данилыч наклонился ко мне, зашептал доверительно: — Эти заказчики обещают помочь мне семью с Земли забрать.

Я замер, не замечая, что вцепился в его руку. Вот оно! Ответ на мои проблемы. Решение гнетущей меня в последнее время ситуации.

— Ага, — подмигнул мне Данилыч, — я вижу, что тебе это тоже интересно!

Я постарался сохранять спокойствие, отпустил его руку, взял снова синий апельсин…

— Ты знаешь, — продолжил Данилыч, — что я давно хочу перебраться куда-то на Дорогу, и только то мне мешает, что семью с Земли забрать невозможно?

Я кивнул.

— Наша контора этого не допустит ни под каким видом, чтобы удержать работников, особенно — Проходимцев. А семья на Земле — залог того, что мы не сбежим на вольные хлеба, так как земная контора контролировать всю Дорогу, конечно же, не может. Да этого, понятно, не может делать никто вообще, — Данилыч помотал пальцем. — Свобода — это принцип Дороги.

Я снова кивнул. Неужели нашли какую-то лазейку?

— Каким это образом сделают — не знаю. — Данилыч пожал плечами, взял из блюда синий апельсин, смело надкусил, сплюнув в траву шкурку. — Но канал проверенный: несколько семей так уже перебросили. Может, это неизвестный компании Выезд с Земли… Тогда, думаю, нужно браться за дело быстрее: уже давно по всей Земле рыщут в поисках неизвестных Выездов. Да… думаю, что и этот вскоре найдут, ведь как ни прячь шило в мешке…

— Данилыч, как я понимаю, это что-то серьезное.

— То есть? — поднял брови Данилыч.

— Если такие обещания дают, значит проблемная работа. Иначе простой платой обошлось бы…

— Скорее всего. Знать бы только, что такое там…

Мы помолчали. Я, чтобы «заесть» паузу, все-таки решился попробовать апельсин, хоть синий цвет и внушал мне некоторые опасения.

— Ты обедал плотно? — вдруг сказал Данилыч, когда я поднес фрукт ко рту.

— Неплохо, а что?

— Не ешь — не пойдет: на вкус как жирное молоко с чесноком — привыкнуть надо.

Я положил синий колобок обратно в блюдо.

— Спасибо, что предупредил. Действительно, сейчас такое не к месту мне было бы. Так что там с этой работой, насколько все сложно?

— Слушай, я не предлагаю идти с нами, — занервничал Данилыч. — Конечно, я понимаю, что тебе после твоих приключений и думать ни о каком деле не хочется, тем более о подозрительном. Но давай Вержбицкого дождемся, узнаем, что к чему, а там видно будет… Просто найти Проходимца сложно сейчас: дефицит постоянный! Да и какой еще человек попадется…

— Посмотрим.

— Нет, Алексей, — не унимался Данилыч, — Я свою часть платы могу тебе отдать, чтобы риск оплатить. Хорошая сумма будет. На Земле машину купишь, дорогую, квартиру, может…

— Данилыч, угомонись. Мне же еще прийти в себя нужно: хожу как старый дед, устаю от малейших нагрузок… Тем более что возможность вывезти семью с Земли и меня интересует, да куда я их здесь определю? Ни дома, ни надежных гарантий, что они здесь обеспечены будут всем необходимым.

Данилыч просветлел лицом, светло-карие глаза заискрились.

— Леха, да все устроим! Я помогу, Стах поможет, да и с заработанными деньгами снимешь дом, а там и на свой соберешь: Проходимец зарабатывает на Дороге больше других, хоть водителя, хоть охранника. Поселишься в любом из нормальных миров, какой понравится… Не любо если — в другой переедешь!

Я задумался. Заманчиво, конечно. Блин, старый змей-искуситель! Знал, какие доводы привести!

— Меня другое беспокоит: если что со мной случится — мама не переживет. Да и сестренке помогать нужно: школу закончила, нужно дальнейшую учебу оплачивать, а я пропаду. Что тогда?

— Так я тебя, Алексей, не заставляю. Просто выслушаем условия сделки, гарантии заказчика… Подумаешь, сколько тебе необходимо. Кстати, Санек уже дал добро.

— А каким образом объяснишь наше опоздание на Землю? Насколько я помню, чтобы туда проникнуть — ждать открытия Проезда не нужно?

— А мы типа твоего выздоровления ждали! — подмигнул мне Данилыч. — Сидели у Вержбицкого и ждали, ведь ты у нас серьезно пострадавший — необходимые справки врачи дадут, только дату выздоровления на месяц сдвинут…

— Нам месяц на выполнение заказа нужен будет?

— Стах говорил, меньше. Но нужно же и отдохнуть после будет… Кстати, — Данилыч хитро прищурился, — как тебе Илона?

— Это ты к чему? — делано удивился я.

— Да, насколько знаю, она от тебя в восторге: все уши мне прожужжала о твоих подвигах. Мол, если бы не Алексей! А девушка она завидная — я ее давненько знаю, еще когда до учебы на Шебеке она здесь малой девчушкой проказничала. Егоза была — страсть!

— Данилыч, давно хотел спросить: откуда такое желание здесь поселиться?

— Свобода, Алексей. Я уже больше двадцати лет как на Дороге — затянуло. Честно сказать, сбережений я немало здесь у Стаха храню. Да, — Данилыч кивнул, подтверждая мои мысли, — контрабанда, конечно, была, но такими заказами, как этот, что сейчас Стах предлагает, — тоже немало заработал. Рисковал, бывало, но и собрал немало: впору и осесть, Стах давно общее дело предлагает… Ты смотри: можешь присоединяться, да и Илона…

Появление Санька, тащившего оставленный Зоровицем чемодан, отвлекло внимание Данилыча от щекотливой темы. И ладно: я за последнее время подколок и намеков наелся досыта. И чего ради? Илона меня в больничке так и не навестила, стало быть, не нашла нужным.

— Чемодан-то чей? — пропыхтел Санек, приземляясь с грузом на скамейку. — Тяжелый, зараза. Смотрю: стоит возле лавочки. Думал, кто-то забыл, нужно у Лехи спросить: может, знает?

— Это мне Зоровиц презент от контрабандистов принес.

— Ого, — загорелись у Санька глаза. — А что там?

— Не знаю, он что-то о куртке говорил… Одежда, может?

— Давай глянем! У тебя ключ есть? — Санек попытался открыть чемодан, но замки не поддавались. — А, здесь какой-то код надо ввести, видишь панель? — Он продемонстрировал светлую площадку на торце чемодана с выглядевшим нарисованным алфавитом.

— Чемодан непростой, — оценил Данилыч. — Намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

— Ну-ка, давай сюда, — забрал я у Санька действительно тяжелый чемодан.

Надеюсь, там не кольчуга какая-то…

Я попробовал набрать слово «демон», потом «Ангел», «Ангел Зоровиц», даже «гивера» и «Маня» попробовал. Чемодан не открывался.

— Тьфу, блин, — буркнул наконец я. — «Проповедник»!

И точно: как только я набрал это слово, как что-то зашипело тихонько и чемодан раскрылся, обнаруживая солидной толщины стенки и какие-то свертки.

— Куртка. Кожаная! — объявил я, развернув верхний пакет. — Ничего, симпатичная. Вы чего?

Санек с Данилычем сидели, уставившись на тускло поблескивающую куртку.

— Хор-рошую услугу, видать, ты контрабандистам оказал, — заметил Данилыч. — Важную для них услугу. Такие подарки так просто не дарят…

— Это вроде с плазмозавра? — пробормотал Санек. — Твою мать, и чего я здесь не остался? Может, такую же имел бы!

— Водится в одном из миров тварь такая, — видя, что я не понимаю, принялся объяснять мне Данилыч. — Вроде дракона-червяка, что ли… Живет в пещерах, породу плазмой прогрызает… Поймать такую или просто убить — проблема. Да и опасно — сожжет в секунду! Шкуру у нее практически ничем не пробьешь, даже лучевыми метателями с Шебека — высоких температур не боится, хоть и мягкая с виду. Вот из шкуры такой твари и куртка эта. Стоит она столько, что и страшно подумать. Примерь, пожалуй…

— Подожди, — засуетился Санек, — а что там еще лежит? Оп-па, жилеточка!

— «Личный медик», военная модель, — комментировал Данилыч, пока Санек крутил в руках словно отлитую из мягкого серого пластика жилетку. — Сама тебе что надо вколет, при истощении сил или ранении, встроенные электронные прибамбасы и комплектный пояс прилагаются. А это, — Данилыч передал мне прозрачные, футуристического вида очки в толстой серой оправе, — весьма полезная для нашего брата штука: здесь и ПНВ, и сканер, и увеличение типа бинокля, но электронного, и тактические подсказки высвечиваются… Странно, — заметил он, подумав, — словно тебя к спецзаданию подготовили.

— Данилыч, скажи, — спросил я его, — откуда у тебя такие познания?

— Я, милый, на Дороге без малого двадцать пять лет: еще моложе тебя был, когда в первый раз через Выезд тягач с прицепом провел. Ну, армейское воспитание на протяжении всех этих лет (Компания всех, кого выпускает на Дорогу, гоняет как Сидоровых коз по боевой подготовке) плюс — всегда разной аппаратурой и техникой интересовался, а на Шебеке всего год назад был, насмотрелся всякого у местных торговцев. Только дорогие все это игрушки, не по карману простым водилам с Дороги…

Санек шумно восхищался, примеривал жилетку, куртку, пробовал всевозможные настройки тактических очков… Я, признаться, даже устал от всего этого. Неприятно как-то стало. И что за штука такая — человеческая зависть? Сколько она разрушила взаимоотношений и судеб и сколько еще разрушит? Какая же сила содержится в ней, что мы буквально ощущаем ее присутствие и воздействие на себя и впоследствии — на свою жизнь?

Да, эти вопросы, скорее, даже не к психотерапевту, а к священнику…

— Все, хватит играться! — прикрикнул на Санька Данилыч. — Вот заплатишь цену, как Леха заплатил, так и играйся своими полученными цацками сколько влезет.

— Ему повезло просто, — завистливо сказал Санек. — Тут хоть сто раз под выстрелы попадайся — кроме кровопотери ничего не получишь. Научишь, как с контрабандистов такие подарки выбивать? И кстати, что за код такой — «проповедник»?

Данилыч, похоже, рассердился. При своем небольшом росте и худобе, он, по-видимому, обладал немалой силой: Санек пулей вылетел из беседки от его далеко не мягкого толчка.

— Дурак молодой! — в сердцах буркнул наш бывалый водитель, — Второй раз на Дороге, а ума не набрался: глаза завидущие, язык без костей. Давай, вали в гараж — проследить за подготовкой машины нужно! — Данилыч наклонился ко мне и прошептал тихонько: — Про связи с контрабандистами помалкивай. Здесь практически каждый контрабандой потихоньку балуется, но специализирующихся на ней недолюбливают. Люди — они и на Дороге люди.

— Ну, я пошел, — заторопился он, бросив взгляд в сторону. — Вержбицкий советовал «Сканию» по полной модернизировать, так что я там нужен намного больше Санька. Да и к тебе гости, наверное, долгожданные пожаловали. Точнее, гостья.

Данилыч подмигнул мне озорно, легонько ткнул кулаком в плечо и пошел по тропинке к калитке, поприветствовав по дороге идущую навстречу Илону.

Девушка, немного покраснев, что-то спросила у него и, видимо получив утвердительный ответ, подошла ко мне.

— Привет. Ты не против моего визита? Не устал?

Я пригласительно повел рукой.

— Нет, конечно. Присаживайся.

Илона, похоже, чувствовала себя не в своей тарелке: спрашивала обо всяких пустяках, съела пару каких-то фруктов из блюда, покривилась — последним плодом был тот самый синий апельсин, так и не попробованный мною.

— А я думал, что местные к этому вкусу привыкшие, — заметил я.

— Это не местный, недавно завезли, но прижился неплохо.

Она с явным облегчением подхватила затронутую мной тему фруктов, их сортов и времени вызревания, видимо радуясь, что еще немного может оттянуть время какого-то… решения, признания, еще чего-то? Создавалось впечатление, что нас разделяет какая-то стена, словно вернулось то время, когда я ее безумно стеснялся, боясь ее красоты и обаяния. Только теперь на моем месте была Илона, и она, похоже, очень страдала от этого.

Честное слово, мне становилось ее жалко.

И тогда я решил помочь.

— Ты, наверное, что-то хочешь мне сказать, — сказал я, стараясь выглядеть как можно дружелюбнее.

Илона с подозрением взглянула на меня, словно опасаясь, что я прочитаю ее мысли. Поколебалась несколько секунд…

— Знаешь, — сказала она наконец, — папа приехал и хочет тебя видеть. Он говорит — мы с ним перед тобой в долгу. Ну, — она помедлила, — и прости меня за то, что отправила тебя на Сивей-ми-ир. Это было глупо. Я же могла Ермака попросить в конце концов, — она подняла голову, посмотрела немного испуганным взглядом, — Я не стала… подумала… как будто я тебя проверяла…

Я кивнул. Очень интересно: проверяла для чего?

— Ты не могла знать всех обстоятельств. Прости, что наговорил тебе в палате сгоряча.

Она тоже кивнула.

«И это все? Нет, определенно — нет».

И я стал ждать продолжения.

— Папа сказал — у вас с Данилычем новый контракт будет?

Я пожал плечами.

— Скорее всего, да.

— Но, — Илона говорила как через силу, кривя красивые губы, — тебе же вроде рановато куда-то ехать? Еще выздороветь нужно… Мы так на охоту и не сходили… — Она чуть не плакала.

Меня вдруг переполнила нежность к этой красивой и сильной девушке, сейчас вдруг так напомнившей мне мою сестренку Люську, упрашивающую старшего брата взять ее в поход в горный Крым, куда, естественно, маленьких девочек суровые двадцатидвухлетние парни не берут. И я не хотел брать, да и мама ее отпускать не хотела, но Люськино обаяние и моя любовь к ней преодолели все препятствия. И я ее взял. Взял и не пожалел об этом: веселая жизнерадостная сестренка принесла столько положительных эмоций для всей моей компании, что друзья, ранее противившиеся участию Люськи в походе, наперебой старались угодить голубоглазой обаяшке, ни разу за весь поход не пожаловавшейся на усталость или какие-то лишения. С ужасом я вспоминал на протяжении всего пути, что мог не взять ее с собой и что все только потеряли бы от этого. И я в том числе.

— Понимаешь, мне нужно будет поехать, — попытался я объяснить Илоне. — Это важно для моей семьи на Земле.

— Финансы? — встрепенулась Илона. — Если нужна какая-то помощь… Папа знает, как ты помог, так что…

— Нет, не в этом дело…

Илона как-то враз потухла, потускнела.

— Понимаю, у тебя там девушка. Что ж, это святое.

— С чего ты взяла?

«Ревнует, она ревнует!»

Илона хмурилась, отбивая носком ботиночка такт по дощатому полу беседки.

— Я все понимаю, Алексей. Твое поведение говорит об этом. Просто…

«Да помоги же ей, идиота кусок!»

— Что просто?

— Просто мне на какое-то время показалось, что ты мне симпатизируешь.

Она выдавила это из себя и замерла, побледневшая, напряженная… Как-то это не вязалось с ее прежней самоуверенной прямотой.

— Конечно, симпатизирую! Ты красивая и очень обаятельная девушка, такая не может не нравиться…

«Боже мой, какую ерунду я несу…»

Илона гордо выпрямилась.

— Только не надо меня жалеть. Я все понимаю: хорошие друзья, а дома на Земле ждет она, а я дура, что распустила хвост… Прости, если тебе это неприятно…

Я чуть не сгреб ее в охапку, но сдержался, балансируя на грани страха и надежды, отбиваясь лихорадочными доводами от липких объятий сомнения.

— Видишь ли, Илона, — осторожно начал я. — У меня была девушка там, на Земле. Но дело в том, что я забыл о ней, когда тебя увидел.

Илона пристально уставилась мне в глаза.

— Вы помолвлены? — прямо и жестко спросила она меня.

Я покачал головой.

— Ты ей что-то обещал?

— Нет.

Илона пожала плечами:

— Тогда я не понимаю. Что ты скрываешь?

Я вздохнул, собираясь с силами.

— Страх.

— Чего ты боишься? Что тебя пугает?

И тогда я решился.

— Видишь ли, Илона, я не представлял собой там, на Земле, ничего особенного: простой парень, пытающийся выжить в инфляционной круговерти, когда обесцениваются не только деньги, но и понятия чести, благородства, верности. Когда я попал сюда, я встретил самую красивую, нет — самую прекрасную девушку из всех, которых я когда-либо видел. Я, валяясь с дыркой в… ноге, мог воспринять ее заботу о больном просто как сочувствие. — Илона слушала, опустив голову, и густая прядь мешала мне видеть ее глаза. — Проблема еще в том, что эта девушка намного богаче меня, и это серьезное препятствие, если учитывать, что за ней ухаживают такие крутые красавцы, а я, признаться, простецкий парень, каких много.

Я заметил, что из-за густой пряди вниз упала крупная капля, и заторопился, ужасаясь возможности женских слез.

— Всегда есть возможность того, что накал страстей и событий пройдет, вернется отрезвляющий фактор приехавшего отца, и романтический ореол рассеется без следа. И к тому же самое главное — моя семья, мама и сестренка, на Земле, и я им нужен.

Я замер, ожидая реакции. Господи, хоть бы не плакала…

— Значит, так, — сказала Илона, не поднимая головы. — Ты — дурак!

— Вот с этим я абсолютно согласен, — смиренно согласился я. — Я же говорил, что…

Она подняла голову, и я оторопел при виде ее ослепительной улыбки и сияющих глаз.

— И надо же, чтобы в такого дурака я влюбилась, — сказала она, продолжая улыбаться. — Ну какая разница, кем ты был там? Какая разница, кем ты себя считаешь? Неужели ты все время скрывал чувства ко мне, боясь красоты и положения?

— И еще — что ты одолеешь меня в рукопашной.

Илона закатилась звонким смехом, что меня очень ободрило. Действительно, последняя моя фраза прозвучала тупо, но это было то, что надо, что разрядило остатки напряжения между нами.

И я обнял ее, несмело, осторожно. Зарылся в каштановое облако ароматных волос, не веря в такое счастье… Нашел ее щеку, губы…

Из беседки мы вышли на закате, когда медсестра прокричала все легкие, зовя меня к ужину.

— Где можно было сидеть?! — возмущалась она — пухлая, крикливая, но, в общем-то, добрая женщина лет пятидесяти. — Я все горло проорала!

— Простите, тетя Фира, — покаянно склонил я голову, поставил принесенный из беседки чемодан на пол палаты. — Заговорились, общаясь, не заметили…

— Я вижу, как вы общались, — ехидно сощурилась медсестра: — Губы, как вареники, распухли. Ты ж девушке все щеки щетиной исцарапал, эгоист!

Я вопросительно взглянул на Илону, та кивнула, смеясь и краснея. Незадача: похоже, бриться придется чаще, чем два раза в неделю…

— Что-то придумаем, — Илона угадала мои мысли. — В крайнем случае отрастишь бородку и усы, как Ермака жена заставила сделать. А что? Тебе пойдет! Мужественнее будешь выглядеть, взрослее, солиднее…

Издевается…

— Давайте за стол садитесь! — прикрикнула на нас медсестра. — Засохнете от своей любви, есть позабыли уже — меня пан Стах из больницы выгонит!

— Ты отцу будешь говорить? — тихонько спросил я Илону, когда медсестра вышла.

— Он и так знает: думаешь, он слепой? — Илона наградила меня одной из своих сногсшибательных улыбок. — Он еще раньше меня самой знал, что ты мне нравишься.

Я притворно вздохнул:

— Бедный Жан… Не жалеешь?

Глаза Илоны зло блеснули — я чуть не попятился.

— Я бы его твоей гивере скормила, слизняка!

— Не нужно — отравится еще…

Илона улыбнулась, глядя на меня немного грустно и в то же время жадно, словно стараясь насмотреться загодя, наперед. Я понимал, что она не хочет, чтобы я уезжал. Да я и сам не хотел.

«Да уж, такая удержит, — сам себе пожаловался я. — И как мне теперь поступать? Какой сделать выбор?»

Ладно, успокойся, Проходимец, зачем жечь нервы понапрасну? Прежде чем сушить мозги и сердце, сначала все-таки следовало поговорить с Вержбицким о предлагаемой поездке. Хотя бы для успокоения совести.

Илона в это время продолжала рассматривать мое лицо, и, когда я принял решение, она грустно вздохнула:

— Ты решился ехать.

— Нет, просто поговорю, узнаю условия, ожидаемые трудности, процент вероятности успешного вывоза моих с Земли…

— Ты поедешь в эту поездку, — Илона взяла меня за руку. — Я и сама бы поехала, будь я на твоем месте. И я не буду тебе мешать: иначе твой выбор остаться со мной будет давить на нас очень долго. А я не хочу видеть твою грусть на протяжении всей жизни, сколько там у нас с тобой ее будет, понимаешь?

Я поцеловал ее руку, еще больше проникаясь восхищением к этой не только красивой, но и мудрой и доброй девушке.

— Вы что, еще ничего не съели?! — возопила появившаяся на пороге палаты медсестра. — Илона, ты мне пациента угробишь! Немедленно давайте сюда тарелки — я снова разогрею. Ишь, моду взяли: за едой разговаривать!

Мы, смеясь, передали ей тарелки, медсестра, ворча, удалилась на кухню.

Я снова взял Илону за руку, осторожно перебирая ее тонкие, но сильные пальцы, опять погружаясь в тревожные размышления о будущем.

Ну почему в моей жизни не было ничего просто и легко? Почему, когда я получил в подарок любовь такой необыкновенной девушки, все снова усложнялось, словно для того, чтобы я не получил полноту простой радости любящего и любимого человека? Почему другие — я не знал, кто конкретно, но в том, что есть эти другие, был уверен, — почему эти другие получают все без проблем и лишнего напряжения? Без осложнений и сложных выборов, без угрозы для жизни?

«Потому что эти другие не ценят то, что получают, и так же легко теряют, как и приобретают, — пришел ответ. — И еще потому, что ты можешь это пройти».

Я расправил плечи, чувствуя, как упал с них груз сомнений, улыбнулся медсестре Фире, вошедшей с исходящими паром тарелками на подносе…

Что ж, решайся, Алексей, решайся, Проходимец, подписывай очередной контракт в своей жизни!

Да, нужно было решаться.

РАК

Глава 1

— Есть многое на свете, друг Горацио,

Что и не снилось нашим мудрецам.

Гамлет, принц Датский

Дорога стелилась под колеса идеальной лентой, грязно-оранжевой полосой, междумировой артерией, переносящей как полезные грузы, так и паразитов. «Скания» резво поглощала километры, и, хотя в разных мирах приняты разные меры длины и расстояний, мы, то есть Санек, Данилыч и ваш покорный слуга, пользовались метрической системой измерения расстояний: в земной машине были километры на спидометре.

В пути мы были уже несколько дней, одолели примерно полторы тысячи километров и теперь приближались к нашей начальной цели: Проезду на Шебек — высокотехнологический мир, закрытый и открытый одновременно, дающий множество технического товара, но и поглощающий гигантское количество продовольственных и сырьевых ресурсов. На протяжении поездки я пытался что-то вызнать об этом мире, но информация была крайне скупой: Санек на Шебеке не был, а Данилыч, хоть и был, не мог рассказать ничего вразумительного, кроме того, что Шебек расположен на больших островах.

— Сам все увидишь, — говорил он мне, не отрываясь от баранки. — Хотя увидишь не больше, чем они захотят тебе показать.

Четвертый член нашей команды, Свед, — молчаливый и размеренный водитель с квадратной фигурой, приставленный к нам Вержбицким с какой-то целью, нам с Саньком не сообщенной, вообще не любил разглагольствовать, но он исправно выполнял свое дело, замещая Данилыча за рулем, и нам приходилось мириться с тем, что он весьма немногословный собеседник. К тому же наш Санек своей болтовней восполнил бы, наверное, пятерых таких Сведов. На одной из остановок он все-таки выпросил, а вернее, вызудил у меня разрешение покататься на «метле», после чего аппарат начал непонятным образом сбоить, теряя в мощности при наборе скорости. Я очень огорчился этому, так как «метла» была для меня не только ценным средством передвижения и источником наслаждения от скорости, но и дорогим подарком от любимой девушки: Илона настояла на том, чтобы я принял его перед отъездом, и я принял, дав Саньку очередной повод для зависти, а Данилычу — поворчать о занимаемом машиной месте в прицепе. Впрочем, ворчал он недолго, так как забираемый на Шебеке груз не должен был быть слишком большим, а «метла» была аппаратом довольно компактным.

Мою печаль по поводу поломки «метлы» немного развеял Данилыч, пообещав, что у нас будет около суток пребывания на Шебеке, где можно будет отремонтировать аппарат в одной из многочисленных мастерских на окраине мегаполиса. Как я понял из краткого рассказа, поведанного мне перед прощанием Илоной, отучившейся в Колледже Права в Действии на Шебеке, что во внутренние части мегаполиса, захватившего практически всю поверхность суши на Шебеке, чужаков не пускают, оставляя им узкую полоску пригорода, да и то — без личного транспорта. Суши на Шебеке было весьма немного, так как весь этот мир представлял собой архипелаг островов в покрывающем всю планету океане. Такая себе Япония, но только без материков поблизости. Дефицит суши заставил Шебек стремиться вверх (сооружая умопомрачительные небоскребы самых разнообразных конструкций) и в море, поселяя людей на плавучих городах-платформах. Почему власти Шебека не пытаются расширить пределы города в другие миры — непонятно. Соседний, связанный Дорогой с Шебеком мир мог бы им в этом весьма пригодиться, но власти Шебека предпочитали использовать его как аграрную составляющую и сырьевую базу, куда высылали чем-то не угодивших установленному на Шебеке строю граждан. Как я понял, население островного Шебека строго придерживалось каких-то своих традиций, связанных с прошлым. Это прошлое довольно тщательно скрывалось, так как оно — насколько смогла разобраться Илона — было не совсем чистым и незамутненным. Кажется, был какой-то конфликт по завоеванию другого мира, и этот конфликт закончился совсем не победой блестяще на то время вооруженной армии Шебека. В общем, обычное дело для ущемленной гордости какой-то нации, что предпочитает чтить свои победы и скрывать поражения.

Я зевнул, потянулся и выглянул в окно каморки охранников, где пребывал как не умеющий водить автопоезд. Снаружи была абсолютная тьма, несмотря на то что скрывавшая окно снаружи металлическая штора была отведена в сторону, — ночи на Гее были безлунные, звезд на небе немного. Интересно, можно ли вычислить расположение планет, соединенных Дорогой, по видимым на небосклоне звездам? Наверное, можно. Если только эти миры были действительно планетами нашей Галактики — Млечного Пути, а не отражениями Земли в других измерениях или еще чем-то посложнее. Похоже, что люди, населяющие эти миры, не особо беспокоились по этому поводу, хотя, по словам Илоны и интересующегося этим вопросом Санька, у многих придорожных этносов сохранились легенды или даже какие-то исторические документы об исходе с Земли. Выходило так, что люди, разбросанные по многочисленным мирам Дороги, — это всего лишь переселенцы с Земли, на протяжении примерно двух тысяч лет осваивавшие и колонизирующие новые пространства. И никаких разумных ящериц, фантастических агрессивных пауков-полукиборгов или мудрых плазменных облаков мне не светило встретить. И, честно говоря, слава богу, так как ксенофобия человечества не знает границ, и люди умудряются ненавидеть друг друга не только за цвет кожи, но и за цвет глаз или — название народности, принадлежность к какому-то этносу, месту жительства в соседней деревне… И чем ограниченней становятся люди, тем проще им определиться с причиной ненависти: не из нашего района? — получи по морде, чужак!

Я еще раз зевнул, потянулся к кофеварке — нацедить стаканчик кофе. Я с удовольствием бы сейчас уснул, как давно дрыхнувшая на моей койке Маня, но Данилыч сообщил через интерком, что в ближайшие полчаса мы подъедем к Проезду и мне нужно быть бодрым и иметь трезвое мышление, каковое мне очень трудно было бы сохранить с сонном состоянии. Что ж, кофе — тоже неплохо.

Автопоезд медленно сбрасывал скорость, похоже, что мы действительно рядом с Проездом. Щелкнул интерком.

— Алеха, спишь?

— Нет, Данилыч, — кофе пью.

— Мы подходим, давай в кабину — здесь допьешь.

Автопоезд остановился. Я отодвинул в сторону роликовую дверь каморки и спустился в ароматную весеннюю ночь Геи. Пошел к кабине, по пути чуть не столкнувшись с идущим мне навстречу Сведом, подумал и, вернувшись в каморку, забрал сонную Маню от греха подальше: кто знает, может, спящий Свед окажется для гиверы искушением отхватить кусочек?

Так, с Маней на руках, я и полез в тускло освещенную кабину.

— Смотри-ка, — нарочито удивленно приветствовал меня Санек, — он вместо кофе зубастика своего притащил! Береги руль, Данилыч, а то с руками отгрызет!

— Ладно тебе, — пробурчал я, усаживаясь в кресло. — Смотри, меньше язык изо рта выставляй, не то лишишься в одночасье своей болтающей всякую чепуху лингвы.

Маня, изо всех сил делавшая вид, что спит, пока я ее нес, тут же спрыгнула с рук и пошла шастать по кабине, к неудовольствию испугавшегося Санька.

— Ты с рук бы ее не спускал, да и вообще лучше бы в каморке оставил.

— Так она там Сведа загрызть может, а здесь всего-навсего тебя, — заметил Данилыч, трогая «Сканию» с места. — Хотя такая балаболка… да, может отравиться животное.

— Спасибо, Данилыч, уважил! — вскинулся Санек. — А меня, оказывается, можно…

— Тихо! — шикнул на него Данилыч. — Что там, Алексей? Ты нормально себя чувствуешь?

— Проезд рядом… кажется… — неуверенно пробормотал я.

— То, что рядом, — мы давно знаем, — сказал Санек. — Вон, по карте…

— Не знаю, кажется, я его чувствую.

— Это нормально, — кивнул Данилыч. — Просто ты учишься. Разумеется, обнаруживать присутствие Проезда тебе рановато по стажу, но… может, ты какой-то дорожный вундеркинд?

— Так впереди никаких скал нет и спуска вниз тоже… — Я усиленно вглядывался в яркую полосу дальнего света впереди на Дороге. — Где же Проезду быть? Такая равнина… Огни какие-то только…

— Вон, видишь, — указал Данилыч, — что-то типа домов вдоль Дороги? Это торговые точки — прямое свидетельство того, что рядом Проезд. А Дороге вовсе не обязательно под землю нырять, чтобы в другой мир выйти. Если бы мы были без Проходимца, мы бы просто поехали дальше, миновав Проезд и даже не заподозрив этого. Так что будь внимателен, Леха, от твоего желания зависит наше попадание на Шебек!

— Ладно, — сказал я, наблюдая проносившиеся мимо длинные, расцвеченные огнями всех цветов радуги дома и крытые прилавки, — сбавь скорость только.

Как мне правильно поступать в этом случае — я не знал. Дело в том, что я помнил только один переход из мира в мир — в самом начале, когда мы попали на Псевдо-Гею вместо должного мира. Переход на нормальную Гею я совершил в беспамятстве или забыл напрочь. Сейчас же, когда трудно было определить хоть какую-то границу — пусть даже размытую! — начала Проезда, мне приходилось полагаться только на свои чувства.

Я закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на желании оказаться в другом месте, в мире, называемом Шебеком, пытаясь представить этот Переход, ощутить его как… ну, дверь, что ли. Кажется, это называется визуализацией — сосредоточение на воображаемых вещах или событиях, чтобы они стали материальными. Я не знаю, насколько я хороший визуализатор, но мне сейчас нужна была та самая уверенность в факте существования этого Проезда, или Прохода, между мирами, или — бог знает как его еще называть!

— Чего ты там бормочешь?

— Заткнись, Санек! — взревел Данилыч, и я услышал звук удара: видимо, Данилыч, не глядя, отмахнувшись назад, угадал в Санькину репу. Хорошо так двинул, судя по звуку, от души.

— Ой, Данилыч, совсем озверел?! — завопил Санек, своим криком окончательно выбивая меня из колеи Проезда.

Я открыл глаза.

Перед машиной простиралась ровная дорога, не Дорога, а обычное серое полотно, пестревшее неровностями в ярком свете фар.

— Вали, на хрен, из кабины! — рявкнул Данилыч на держащегося за левую щеку Санька. — Проходимца с пути сбить, когда он к Переходу готовится, — это ж каким болваном тупорылым надо быть! И сиди в каморке до самого Шебека, чтобы духу твоего здесь не было!

Автопоезд резко затормозил.

— Данилыч, так ничего же страшного! — Санек понял, что подпакостил нам всем, но пытался сделать вид, что это рядовая случайность, которую легко исправить. — В крайнем случае, возьмем Привратника, заплатим — деньги у нас есть!

— Я лучше штурмана возьму нового! — продолжал кипятиться Данилыч. — И думал же, что не надо тебя брать на сложное дело… нет, взял, дурная голова. Показалось что ты посерьезнее стал в последнее время… Ошибся! Теперь возвращаться на новый заход надо будет…

Санек, более не споря, выскользнул из кабины и побежал вдоль автопоезда.

— А кто такой Привратник? — спросил я Данилыча, с интересом наблюдая, как тот виртуозно разворачивает автопоезд обратно к поселку вдоль Дороги.

— Местный Проходимец, проводящий транспорты через Проезд за круглую сумму, — ответил Данилыч, разгоняя «Сканию» при виде людей, выскочивших нам навстречу из-за придорожных лавок. Люди махали нам руками с какими-то плакатиками, что-то кричали, видимо предлагая всяческие услуги.

— Только этот наем Привратника действительно очень дорог, и необязательно, что Привратник находится с этой стороны Проезда. Если же он в другом мире, с той стороны, то, возможно, придется несколько дней подождать, пока он появится здесь с нанявшим его транспортом. Да ему еще отдохнуть надо будет: в Привратники обычно пожилые Проходимцы идут, те, что по всей Дороге кататься сил уже не имеют, да и не хотят, наверное… хотя, — Данилыч почесал седой висок, — я таких не знаю, чтобы по Дороге не скучали.

Я молчал, пока мы проезжали поселок и разворачивались снова. Собирался с силами. Ведь, как я понял, мы собирались предпринять вторую попытку пройти на Шебек.

— Ты вот что, — остановил автопоезд Данилыч, — может, отдохнешь? Ну, переночуем в местном трактире, заправимся заодно — баки почти пустые, а завтра снова отправимся. Главное, чтобы ты не разочаровался в своих силах, в своем призвании. А то реабилитация много времени может занять, а время для нас сейчас — решающий фактор.

Я, в очередной раз удивляясь лексикону Данилыча, не соответствующего вроде бы профессии водителя, покачал головой:

— Давай еще раз попробуем: мне самому попытаться хочется, да и умыть тех, кто наш неудавшийся переход видел. Только, Данилыч, — водитель изобразил усиленное внимание, — а местные не будут помехой со своими криками?

— По Дорожному Кодексу, помешавший переходящим между мирами выплачивает круглый штраф плюс — оплачивает услугу Привратника, если потребуется. А требуют этого обычно всегда, — Данилыч ухмыльнулся: — Ни один торговец из своей лавки и носа не покажет, можешь не сомневаться. Видишь: поняли, что мы хотим еще попытаться, и все попрятались. Нам нужно будет только не забыть с Санька после штраф содрать: пусть серьезнее становится! Вычту, наверное, сразу при выдаче зарплаты, а то потом скажет, что все деньги уже куда-то ухнул. Было дело…

— Поехали, — потянул я его за рукав.

— Ты на меня внимания не обращай: бормочи все, что тебе надо, — Данилыч тронул автопоезд с места. — Хоть песни пой.

Я не отвечал, сосредотачиваясь на ощущении Проезда, снова закрыл глаза и сказал твердо:

— Мы пройдем, Данилыч.

Данилыч ничего не ответил, видимо поняв, что эти слова были сказаны больше для меня, чем для него.

Я продолжил потихоньку готовиться к невидимому Проезду, настраивая себя на него, представляя его как балку, куда уходит тропинка, чтобы снова вынырнуть на другой стороне, ярко освещенной солнцем. Я словно ощутил, как сбегаю с резкого откоса, набирая скорость, справа блестит Днепр, а я погружаюсь в прохладную после накаленного дневным солнцем берега тень и снова, используя набранную инерцию, поднимаюсь по противоположной стороне балки под лучи солнца, где на глинистой вершине выцарапано «Шебек».

Яркое солнце било в глаза после темноты балки. Блеск Днепра прямо ослеплял, заставляя щуриться, выжимая слезы.

Какой Днепр?!

Море, море без края. Со всех сторон до самого горизонта. Небо и море. Две бесконечные плоскости, уходящие вдаль, и даже не видно, где они сходятся: какой-то размытый здесь горизонт…

Небо и море.

И между ними — Дорога.

Прямая как стрела, как луч света, огненно-оранжевая, рассекающая пространство, словно отделяющая небо от моря, висящая тонкой лентой, не опираясь ни на какие видимые фермы. По крайней мере ничего, кроме оранжевой поверхности Дороги, я не наблюдал.

Я осторожно глянул вниз из бокового окна: внизу, на непонятно каком отдалении, блестела морская гладь, от падения в которую никакая видимая преграда нас не удерживала: Дорога просто обрывалась по краям, словно действительно была туго натянутой лентой. Какие-то транспортные средства проносились мимо нас, стремительно уходя вдаль по дорожному покрытию, не давая рассмотреть себя из-за огромной скорости.

Данилыч, изумленно матерясь, сбавлял понемногу скорость автопоезда: его, по-видимому, висящая в пустоте Дорога тоже немного выводила из себя, заставляя излишне осторожничать.

— Ты, Данилыч, останови, пожалуй, — попросил я его, понимая, что мне надо немного успокоиться, прийти в себя от… нет, не от обилия впечатлений — от одного, но поражающего воображение явления. Да и какая-то усталость после Проезда была…

— И то правда, — живо отозвался Данилыч. — Тут покурить бы не мешало, а то и съесть что-нибудь, чтобы успокоиться.

«Скания» остановилась. Я открыл дверцу и захлебнулся морским ветром, несколько раз вдохнул запах моря, успокоился и осторожно — нет, не спрыгнул — спустился на оранжевую поверхность, понимая, что эта осторожность — глупость: Дорога выдерживает автопоезд со мной внутри — выдержит и меня без автопоезда…

Отходить от «Скании» не хотелось, словно машина была единственным надежным, непоколебимым предметом вокруг, словно она не стояла на той же Дороге, что и я. Наконец я решился и рискнул подойти к краю Дороги, прилег на живот, борясь с легким головокружением, возникающим от понимания, что я нахожусь на тонкой — в десяток сантиметров — полосе, которую, как я обнаружил, вцепившись пальцами за эту самую толщину в десять сантиметров и заглянув за край, действительно, ничто не поддерживало. По крайней мере мои глаза ничего не видели.

Я отполз немного, приподнялся, уселся на край Дороги, свесив ноги вниз. В голову лезли всякие мысли о силовых полях и выпадающих из физики мира пространствах. Я прогнал эти мысли прочь, понимая, что бесполезно ломать мозги над тем, что, возможно, не могут понять целые институты.

Рядом со мной на край дороги осторожно присел Данилыч, протянул мне какой-то напиток в пластиковой упаковке, пирожок…

— Видишь как, Алексей, бывает… А ведь я тоже первый раз на Шебек вот так попадаю. Правда, я слышал: про это рассказывали бывавшие здесь водители, но теперь я и сам сподобился увидеть.

— Данилыч, — спросил я, жуя пирожок, — а как ты попадал сюда? С какой это другой стороны?

Данилыч не спеша закурил, спрятал пачку и зажигалку в карман, сплюнул вниз…

— Понимаешь, Алеха, какая штука: мы не там, где ожидалось, вышли.

— Что? Не там? Подожди, Данилыч, — я пытался переварить услышанное. — А где тогда должны были выйти?

— В мире перед Шебеком, где те ресурсы вырабатывают. Мы, водители, его еще предбанником прозвали, так как в основном все там свои фуры оставляют и разгружаются, и загружаются тоже там. А на сам Шебек только те попадают, кто на это пропуск имеют: бизнесмены там всякие… да и то — после серьезной проверки. А мы сейчас — над самым шебекским океаном, и кажется мне, что до самого архипелага не так уж и далеко…

Какой-то приближающийся звук заставил Данилыча умолкнуть: мимо нашего автопоезда пронеслась с легким гулом какая-то массивная машина и живо ушла, что называется, в точку по полосе Дороги, заставив «Сканию» покачнуться от порыва ветра. Такое впечатление, что она была последней за то время, как мы очутились здесь: Дорога полностью опустела, словно вымерла. И только вдали, почти на размытом горизонте, тянулась цепочка каких-то летящих объектов, которых я сначала принял за стаю птиц.

— Точно, мы на Шебеке, — уверенно кивнул Данилыч и затянулся сигаретой. — Это их безколесный транспорт, вроде твоей «метлы». Тоже, наверное, из другого мира.

— Слушай, Данилыч, — дернул я его за рукав. — Это что: я снова оплошал? Так же как тогда, выведя нас на Псевдо-Гею?

— Ну, — прищурился, затягиваясь, Данилыч, — Проезды обычно — надежные штуки и ведут только в одни и те же места. Бывают, конечно, какие-то сбои, и даже неизвестно, кто в этом виноват: или сама Дорога, или психика Проходимцев… Но, думаю, два раза — это еще не закономерность. Ведь на Гею с Псевдо-Геи ты правильно вышел!

— Эй, дядьки, — раздался неуверенный голос Санька, — мы где вообще?

Санек стоял возле отодвинутой двери каморки, не решаясь, по-видимому, отойти от борта автопоезда.

— Забирайся! — махнул ему рукой Данилыч. — Сейчас дальше поедем. Встаем, что ли, Леха?

Санек постоял еще возле борта, поколебался, а затем вдруг помахал нам рукой, привлекая внимание:

— Эй, вверх смотрите, вон туда!

Мы с Данилычем задрали головы: стремительно приближаясь, на нас с неба спускался какой-то летательный аппарат.

— Ну вот и господа Смотрящие прибыли, — побормотал Данилыч.

Глава 2

Только японцы — настоящие люди, все остальные — гайдзины.

Японец

Аппарат красивых обтекаемых форм с легким гулом завис на уровне Дороги, повернувшись к нам прозрачным фонарем кабины, чем-то напоминавшим вертолетный. Из кабины на нас внимательно смотрели два человека. Один из них повел рукой в нашу сторону, что-то сказал. Другой кивнул, соглашаясь. Под брюхом аппарата яркими вспышками засветилась какая-то иллюминация, до боли напоминая «мигалки» нашей родной автоинспекции. Из мощных невидимых динамиков раздался громкий мужской голос, что-то строго приказывающий, как было понятно из интонации, но на совершенно непонятном языке.

— Чего они говорят, Данилыч? — спросил подошедший к нам Санек, который так и не залез в каморку охранников. — Я ни хрена не понял.

Данилыч пожал плечами.

— Подождем, я их языка не знаю.

— Разве они не разговаривают на межмировом? — спросил я.

— Видишь ли, Леха, они считают это ниже своего достоинства. Многие из этого народа вообще не покидали пределов своего мира. Может, кто-то и знает межмировой, но вида не покажет, что понимает тебя, позовет, в крайнем случае, переводчика.

— Во загоняют! — восхитился Санек. — Вот это понимаю: «звездная болезнь»! Почище наших эстрадных попсовиков! Типа Киркоров в Америке: «Говорите со мной по-русски, америкосы, я — звезда!»

Снова прозвучало приказание на неизвестном языке. Похоже, местные хранители правопорядка на чем-то настаивали.

— Может, просто поехать дальше? А, Данилыч? — закинул удочку Санек.

— Ага, уже поехали, — пробурчал Данилыч. — Они тебе так поедут — соскребать с Дороги нечего будет: шмальнут разок и сожалеть не подумают. Мы ж в их мирок без всяких там таможен и прочих контрольно-пропускных пунктов заявились, без проверки и регистрации. А вдруг мы бомбу какую провезли, чтобы их острова вдрызг разнести? Нет, ребята, нам сейчас весьма вежливыми и осторожными надо быть! Видите: больше никто по этой Дороге не ездит? Значит, уже перекрыли, Дорогу-то. Сейчас пришлют к нам целую бригаду, не сомневайтесь.

И точно, в подтверждение слов Данилыча с двух сторон по Дороге к нам направлялись вереницы какой-то техники. Передняя ярко-синяя внушительных размеров машина замерла в полусотне метров от «Скании», и из нее горохом посыпались люди в каких-то объемных костюмах, тоже синего цвета, разбавленного кое-где черным, головы защищены шлемами с непрозрачными забралами. В руках — какое-то оружие совершенно фантастического вида. К висящему возле Дороги аппарату прибавилось еще два длинных и очень опасных на вид: словно хищные звери, созданные для охоты и убийства. Один из них сел на Дорогу и выпустил из себя пару людей в темно-зеленых костюмах. Другой остался кружить высоко в небе, видимо контролируя общую ситуацию.

— Ого, мама! — враз осипшим голосом прохрипел Санек, когда из-за подъехавших с другой стороны машин вышел звучно, но мягко топая здоровенный — метра два с половиной в высоту и где-то так же в ширину — человекоподобный механизм, тоже веселенького синего цвета, и наставил на нас какие-то штуковины, подозрительно напоминавшие пусковые турели ракетных установок.

— Почувствуй себя в техно-аниме, — прошептал я ему тихонько.

Схожесть, и вправду, была разительной. Только еще кавайного покемона какого-то не хватало для полноты картины. Блин, вспомнил о покемоне: хоть бы Маня из кабины не вылезла!

— Внимание! — раздалось уже на понятном нам языке, говорил приятный звучный женский голос. — Вы незаконно нарушили границы Себека! Вам нужно отложить в сторону всякое имеющееся у вас оружие и лечь на Дорогу, головами к краю! Руки заложите за голову. Всем находящимся в транспорте медленно выйти и исполнить вышеуказанное действие! Неповиновение будет считаться агрессией и караться смертью!

— Мы разве на Шебеке, Данилыч? — недоуменно спросил Санек. — Вроде же должны…

— Ложись давай! — гаркнул, укладываясь на Дорогу, Данилыч. — Эти ребята шутить не будут: мы для них — потенциальные террористы!

Я медленно достал из кобуры «Гюрзу», стараясь, чтобы все мои движения было видно, отбросил пистолет в сторону и улегся рядом с Данилычем и Саньком. Вот влипли, что называется! И как у меня получилось провести автопоезд прямо на Шебек?!

— Мы благодарим вас за содействие службе порядка Себека, — проговорил через динамики женский голос. — Сейчас к вам подойдут представители порядка, просим не оказывать им сопротивление. Руки оставляйте за головой. Любые ваши резкие движения будут восприняты как противодействие службе порядка…

Ага, все-таки они говорят «Себека» вместо «Шебека», хотя «с» произносят мягко, можно и спутать.

— А голос у девушки красивый, — зашептал Санек. — Говорят, тут, на Шебеке, секс-индустрия просто сногсшибательная!

— Может, это бабулька лет шестидесяти рассказывает или речь вообще в программе смодулирована, — я решил немного остудить Санька. — Ты об этом не подумал?

— Умеешь ты настроение поднять, — прошипел Санек. — Спасибо тебе огромное! Какого хрена?!

Ловкие руки начали деловито меня ощупывать, не пропуская ни одного места, твердый круглый предмет, в котором неприятно угадывался ствол какого-то оружия, надавливая на затылок, не давал поднять голову. Как я догадывался, ту же процедуру проводили и с моими напарниками.

— А вот тебе и секс-обслуживание, — ехидно пробурчал Данилыч. — Получай удовольствие, Саня!

— Злые вы! — пожаловался Санек. — Тут не до смеху… ай! Аккуратней, гад!

Над нашими головами раздался звучный гортанный голос, отдающий приказание, нас — я приметил рядом и Сведа, который, видимо, все-таки вылез из каморки, — подняли на ноги и развернули лицами к шеренге синекостюмных ребят. Не знаю, из чего были слеплены эти костюмы, но выглядели они внушительно: массивные наплечники, словно литые грудные пластины, переходящие одна в другую матовые, поглощающие свет поверхности, множество каких-то выпуклостей повсюду и — жутковато светящиеся на забрале четыре голубые линзы, напоминающие маленькие глаза какого-то фантастического насекомого. Хай-тек, спецназ на нашу голову…

Один из представителей правопорядка, костюм которого отличался темно-зеленым цветом и желто-белыми кругами на наплечниках, поднял руку к голове, его забрало скользнуло вверх по шлему, и нашим взорам предстало важное лицо с резкими чертами и седыми усами под крупным носом, подбородок тоже был украшен небольшой аккуратной бородкой. Карие глаза с монголоидной складкой век внимательно ощупали каждого из нас, оценивая, буквально пробуя на вкус… Серьезный мужик, однако… внушающий уважение. Похоже, это один из тех, кто прилетел на том самом боевом аппарате, что сел на Дорогу неподалеку.

Мне показалось, что этот дядька совсем из другого ведомства, нежели остальные, напоминавшие больше простую полицию, пусть и в фантастических костюмах.

Серьезный мужик что-то снова прокаркал, женский голос перевел его слова:

— По какой причине вы прибыли на Себек, минуя пропускные пункты, с каким умыслом и какой груз на борту вашего грузовоза?

— Случайно получилось, — добродушно пояснил Данилыч. — А груза у нас, считай, никакого нет, не считая… эй, не лезь в кабину!

Я повернул голову и увидел, как один из синего спецназа поднялся на подножку кабины «Скании» и уже просунул голову внутрь. Блин, там же Маня!

Я тоже попытался что-то заорать, махнул рукой, тут же получил под дых стволом пушки стоящего рядом синего костюма и скорчился на земле, тщетно пытаясь набрать воздух в превратившийся в клубок боли живот. Рядом скорчился Данилыч, а Санек, похоже, успел рухнуть на Дорогу заранее, без посторонней помощи. Умница, сумел сберечь себя от ретивых полицаев или кто они там…

Краем зрения я зацепился за кабину «Скании» и с ужасом увидел, как выпадает оттуда синий костюм с бешено крутящимся клубком на груди. Так и есть — на гиверу нарвался!

Завопил что-то дядька с поднятым забралом, синие ребята вскинули стволы, но, похоже, не решались палить, опасаясь попасть в своего, наконец, Маня решила переключиться на другую жертву, прыгнула в сторону, сопровождаемая клубком пламени, — синие ребята все же открыли огонь, — оттолкнулась от какого-то представителя правопорядка, метнулась зигзагом к автопоезду… Видимо, гивера уже понимала, что такое огнестрельное оружие, Данилыч что-то заорал при виде того, как его машина покрывается дырами от многочисленных попаданий, и тут…

Тут открыл огонь человекоподобный механизм. Трасса белых огоньков вспорола борт прицепа, разваливая его пополам, во все стороны плеснули струи пламени: кажется, металл моментально плавился от дикой температуры, среди визга и грохота что-то особенно звучно бахнуло, и, сопровождаемая пламенным хвостом, красивой дугой через головы пригнувшихся спецназовцев из прицепа вылетела «метла» и влепилась в механического монстра, сбивая его с ног.

— Ах-хренеть! — прокомментировал это зрелище Санек, приподнявший, как и я, голову. — Что ж, уже не покатаемся на нашей машинке, а жаль…

Прицеп горел, выбрасывая длинный черный столб дыма. Со всех сторон к упавшему механизму подбежали синекостюмные ребята, стали заливать его какой-то пеной.

Человекоподобный монстр зашевелился, сдвигая исковерканный корпус «метлы», встал, помогая себе подобиями рук… Надо же, целый! В отличие от «метлы»…

Я почувствовал, что кто-то помогает мне подняться. Ага, дядька с поднятым забралом. Как-то по-другому он на меня смотрит…

— Вы прибыли на соревнование? — спросил он меня на межмировом с легким акцентом. — Как участники? Спортсмены?

— Ну… да! — ответил я, понимая, что отказываться сейчас глупо, так как по меньшей мере пять стволов смотрели на мою физиономию. Мозг лихорадочно работал. Данилыч закрывал глаза, сигнализируя: «Соглашайся!» Да, надо как-то выпутываться.

— Дело в том, что прошел какой-то пространственный сбой в Проезде и нас выкинуло прямо сюда, так что мы не по своей вине минули службы проверки.

— Понимаю, бывает, — важно кивнул седобородый дядька. — Наши ученые никак не могут понять принцип спонтанности этих сбоев. Прошу прощения за недоразумение с вашим спортивным оборудованием. Я думаю, что потери будут вам возмещены еще до соревнований, так что вы сможете еще привыкнуть к трассе. Сейчас я попрошу вас подождать немного до прибытия специального транспорта, который доставит вас в гостиницу.

— Вот уж спасибо, — пробурчал поднявшийся Санек. — Я от отдыха совсем не отказался бы. Да и поесть не мешало бы…

Дядька важно кивнул.

— Меня зовут Икева Джангат. Я — капитан пятого подразделения воздушно-морской службы безопасности Себека и выражаю вам соболезнования, связанные с вашими потерями, за которые наша служба и я лично несем ответственность.

— Очень приятно, капитан Джангат, — я слегка поклонился, не зная, принято ли здесь пожимать руки. — Я — Алексей Мызин. Это моя команда: тренер, штурман и техник.

Похоже, я угадал: капитан поклонился мне в ответ, и на его губах появилось какое-то подобие улыбки. Ну словно деревянный ствол чуть искривил щель в коре.

— Позвольте узнать, Алексей-нэр, зачем вы держите дикого зверя в транспорте?

Создавалось впечатление, что капитану очень трудно выговаривать букву «л», словно в местном наречии ее попросту не существовало. Вместо нее Джангат произносил какую-то смазанную «в», так что мое имя звучало как «Аввексей», что донельзя смешило хихикающего рядом Санька, которому, впрочем, не дал разойтись Данилыч, наступив на ногу не вовремя развеселившемуся штурману.

— Этот зверь — наш талисман, — сказал я, не очень-то покривив душой и с облегчением замечая Манин нос, высунувшийся из-за уцелевшего колеса. — Приносит удачу. Ну и охраняет неплохо.

— У вас хороший охранный талисман, Алексей-нэр, — снова слегка поклонился капитан. — Жалко, что вы его потеряли.

Я пытался понять, как мне правильно обратиться к этому важному капитану, на Востоке принято добавлять какие-то окончания, но окончание «нэр», применяемое ко мне, чужаку, вряд ли подошло бы к местному уважаемому человеку. Какой же они национальности? Из каких мест Земли выходцы? Как я понимал, окончания «бей», «бай», «хан» не подошли бы, но на японцев они не сильно смахивают… Все-таки попробую «сан», как общепонятную многим восточным народностям, так как оно происходит из Тибета и, кажется, означает «добрый». Хотя нет. Лучше совсем другое, судя по внешности этого сурового капитана…

— Джангат-сэнге, вы позволите забрать наш талисман?

Я сказал и испугался, видя, что лицо капитана окаменело. Неужели я ошибся и ляпнул какую-то гадость на местном языке?

Несколько секунд капитан пристально рассматривал мое лицо, словно увидел меня только что. Наконец он повел рукой в сторону автопоезда, заставляя свой отряд расступиться.

— Если он жив, то конечно.

Ага, похоже, я угадал! И как в мозгу всплыла статья о санскрите и тибетских языках? Причем статья, недобровольно прочитанная мной, когда я помогал своему старому другу-языковеду готовиться к сессии. Воистину человеческий мозг — неизведанная планета! Никогда не знаешь, что может вплыть из глубин памяти и каким образом вернется услуга, оказанная когда-то другу. А «сэнге», насколько я помню, означало что-то вроде «льва». Непонятно только, можно ли добавлять такую приставку к имени человека. Что ж, по-видимому, капитан не обиделся, а значит, все не так уж плохо.

Я шагнул в образовавшийся по мановению капитанской руки живой коридор, подошел к дымящемуся, залитому пеной прицепу и позвал Маню. Гивера осторожно высунула голову из-за уцелевшего колеса и, убедившись, что в нее никто не стреляет, спокойно потрусила ко мне. Я взял ее на руки и гордо отметил, что у лежавшего возле машины парня — наверное, это был тот, что сунулся в кабину, — вся грудь костюма разворочена в какие-то белые лохмотья, сквозь которые кое-где виднеется кровь. Над ним склонился человек в белом костюме, по-видимому медик, и еще два синих костюма, один из них держал снятый с раненого шлем. Живой, слава богу, Маня в этот раз не до конца работу доделала.

Я, с Маней на руках, вернулся обратно к капитану Джангату, отметив по дороге рваное белое пятно на синем плече одного из стоящих в стороне охранников правопорядка. Похоже, гивера его все-таки успела цапнуть, пока отталкивалась. Ну и Маня!

— У вас удивительный зверь, Алексей-нэр, — отметил капитан, ничуть не изменившись в лице. — Одного не пойму, как он умудрился вскрыть керамическую броню двух костюмов?

— Я скорблю о ранении вашего воина, Джангат-сэнге, и прошу прощения за своего зверя — он просто очень все грызть любит.

Капитан молча поклонился, я не замедлил ответить тем же.

Видимо, уже успели отдать приказ, так как здешняя полиция или спецназ, не знаю, как охарактеризовать этих представителей силовых структур, дружненько попрыгали в свои транспортные средства и удалились, не забыв и человекоподобное механическое страшилище. Вместо синих машин силовиков к изуродованному автопоезду подплыла бежевая, солидных размеров, но изящная машина, открылась немаленькая створка двери, возле которой словно вырос из Дороги небольшой, приятно улыбающийся человечек в неком подобии смокинга. Смокинг этот, однако, был жизнерадостной расцветки, типа гавайской, как мне показалось. Клоун какой-то…

— Прошу вас, — указал рукой капитан Джангат.

Санек без сомнений полез в гостеприимно распахнутое нутро. Этот, как видно, возможность комфортно отдохнуть не упустит…

Данилыч же колебался, оглядываясь на пострадавший автопоезд.

— Не переживайте, — стал кланяться пестрый человечек, — ваш транспорт будет полностью отреставрирован. Ваши вещи доставят в ваши номера в отель. Добро пожаловать на Себек! Меня зовут Норчун. Я — ваш гид, переводчик и помощник на все время вашего здесь пребывания. Также вы можете полностью на меня положиться во всех вопросах, связанных с соревнованиями, — Норчун открыл лежавший у него на коленях плоский ящичек, внутри которого в гнездах лежало четыре достаточно широких, пластиковых с виду браслета. — При этом я настоятельно прошу вас надеть вот эти самые информационные браслеты, служащие как средством связи, так и Универсальным пропуском — детектором личности, что очень облегчит ваше пребывание здесь. Также этот браслет является универсальным платежным средством: с его помощью с ваших виртуальных счетов будет сниматься плата за, скажем, ужин в ресторане или покупки сувениров, которые, без сомнения, в память о Себеке вы захотите приобрести…

Данилыч хмыкнул, махнул рукой:

— Шустро работают, а, Свед?

Свед, как всегда немногословный, кивнул и также забрался в роскошное даже с первого взгляда нутро машины.

Когда мы заняли места, капитан Джангат снова поклонился и посетовал, что не будет сопровождать нас в дальнейшем.

— Но я думаю, что мы еще встретимся на соревнованиях, — многозначительно сказал он, подавая знак, чтобы машина трогалась.

Салон был поистине комфортен: весь покрытый какой-то бархатной светло-коричневой тканью, что устилала как потолок пол и стены, так и диваны. Эти диваны моментально принимали форму тела, тем не менее не давая ощущения, что ты сидишь задом в каком-то киселе. Само движение машины практически не ощущалось, только немного вжимало в кресла плавное ускорение, абсолютно никаких толчков, рывков, раскачиваний… Ну просто мечта для шофера, измученного нашими дорогами!

Кстати, шофера мы как раз и не видели: то ли он находился в передней части машины, отделенный от нас перегородкой, то ли машина управлялась не человеком, а электроникой. Большие затемненные окна пропускали очень мало света, и в салоне царил уютный полумрак, располагающий к неторопливой беседе.

— Если вы желаете, — расплывался в белозубой улыбке Норчун, — здесь есть бар, различные напитки, а по приезде в отель советую вам посетить ресторан, где представлено все разнообразие нашей национальной кухни и еще многих других направлений кулинарного искусства. Надеюсь, вам понравится у нас, господа спортсмены. Кстати, весьма вам рекомендую надеть браслеты прямо сейчас во избежание множества недоразумений в связи с идентификацией ваших личностей.

— А я совсем не против проверить бар прямо сейчас, — поиграл плечами Санек, — а, Данилыч? Чего до ресторана тянуть?

— Можно и проверить, — кивнул Данилыч. — Только совсем немного. И тебе, Лех, придется пока с сухим законом пожить. Ты же у нас — пилот!

— Слушай, Данилыч, — зашептал я ему на ухо, — какой из меня…

Данилыч, словно шутливо, ткнул меня кулаком. Я заткнулся, понимая, что он не хочет сейчас говорить в присутствии этого Норчуна. Гид-переводчик, блин, где он взялся на нашу голову? Ясно ведь, что приставлен он к нам для слежки больше. А где тогда говорить? Не факт, что номера, в которых нас поселят, не прослушиваются и не просматриваются местными ретивыми спецслужбами. Тем более что так навязываемые нам браслеты сами по себе, скорее всего, являются средствами слежения за нами.

Я с неприятным чувством продел левую руку в браслет. Тот сразу сжался, мягко обхватывая руку чуть выше запястья. На вроде бы непрозрачной поверхности высветился экранчик площадью около спичечного коробка, на нем мелькнули какие-то символы…

Ладно, потом разберемся.

— Норчун-сан, — обратился я к нашему гиду, — а сколько еще дней до начала соревнований осталось?

— Четыре, — растянул улыбку до невозможного Норчун. — Надеюсь, что этого хватит, чтобы познакомиться с трассой и обкатать ваш новый хатан.

Хатан… а, это он «метлу» имеет в виду. Что ж, назвался груздем — полезай в кузов, Алексей Павлович. Ты теперь — участник соревнований на этих самых хатанах, будь они неладны! И остается только уповать на то, что удастся каким-то образом улизнуть до начала соревнований.

— Позвольте заметить, что вы смелый человек, Алексей-нэр, — заметил Норчун. — Не всякий решится принять участие в свободных гонках на их родине, где этот вид спорта является национальной гордостью. Тем более что вы выбрали гонки именно старого стиля. Ведь так?

Норчун говорил, вежливо улыбаясь и не отворачиваясь в сторону, его ловкие руки плавными движениями разливали напитки из скрытого в боковой панели бара, словно действуя помимо его воли, живя отдельной жизнью. Что ж, ловкий дядька, улыбается приветливо, но глаза — цепкие, будто чертополох. Непростой у нас гид-переводчик, ох какой непростой… А насколько он быстро поймет, что я никакой не спортсмен-пилот, а прибывший за контрабандным товаром человек, мечтающий вытащить свою семью с закрытого мира Земли… Притворяйся, Алексей, притворяйся! Не строй из себя бывалого аса, скорее, глупого, неотесанного провинциального спортсмена лепи. Типа сунулся сдуру в серьезное дело, очумев от успеха в сельском заезде… Погорячился парень, а теперь, осознав величие местного спорта, очень нуждается в помощи…

— Норчун-сан, — Норчун поклонился, я тоже, — а каким бы образом поближе познакомиться с правилами именно старой школы гонок на хатанах? Дело в том, что я из закрытого мира и об этих соревнованиях мне мало известно. Вот, отправили меня бизнесмены нашего города, вложили деньги, а я…

Норчун понимающе закивал, протянул мне узкий стакан с каким-то бледно-молочного цвета напитком. Маня сразу задергалась, пытаясь просунуть любопытный усатый нос в узкую горловину.

— Ты не будешь это пить! — Я изо всех сил пытался удержать упорно лезущую к стакану животину.

Маня заверещала на весь салон, убеждая меня, что жить без этого напитка просто не может, вот упадет сейчас и умрет в страшных конвульсиях, и пусть мне будет за это стыдно!

Я вылил немного напитка на ладонь, предложил гивере, та понюхала и сделала удивленные глаза: мол, чего это ты мне такую гадость предлагаешь, совсем с ума сошел?! Еще и отвернулась с выражением величайшего презрения к такому глупому и недалекому члену своей стаи… Противное животное!

Норчун с видимым равнодушием взирал на наши с Маней взаимоотношения, и только слабая искорка издевки на самом дне его маленьких темных глаз свидетельствовала о том, что он просто наслаждается моим глупым видом.

— А правила просты, Алексей-нэр: та же новая школа, только с силовыми методами воздействия на противников. Да вы не бойтесь этого: медицина у нас сильная, на ноги быстро поставят, если что. Главное — не умереть, пока реаниматоры не подоспеют… — Он кивнул на мою наполненную напитком ладонь, с которой я уже не знал что делать. — А руку вы можете о что угодно в салоне вытереть: следов не останется.

— А сколько заездов в соревнованиях? — с какой-то подозрительной дрожью в районе желудка поинтересовался я, ощущая себя уже каким-то смертником, спортивным камикадзе, что ли.

— Один, к сожалению, — мило улыбнулся Норчун. — А большее количество просто не имеет смысла: все равно почти все соперники выбывают обычно с трассы, кроме победителя, разумеется! Ну а вторых и третьих мест в этом соревновании не существует: это же не новая школа, разработанная специально для внешних!

Даже Санек немного притих при этом нарочито равнодушном описании и уже не так активно прихлебывал из бокала. Данилыч, так тот вообще погрузился в мрачные размышления, забыв о напитке, что темно-красной струйкой потек из наклоненного бокала на светло-коричневую обивку салона. Пятен не оставалось: обивка словно всасывала жидкость в себя, сохраняя идеальный вид. Мечта холостяка: ковер, который сам себя пылесосит… И о чем я думаю?

Я, убедившись, что салон действительно не пачкается, вытер руку о боковую панель. Обшивка тут же, словно давно ждала этого, впитала влагу и оставила ладонь совершенно сухой — я специально это проверил, потерев вспотевший лоб. И следа на обшивке не осталось — с этим порядок.

Норчун с улыбкой наблюдал за моими действиями, по-видимому наслаждаясь представлением.

Ах да, мы — внешние… Вот и прорвалось высокомерие твоей расы, гид-переводчик, как ты ни улыбайся, как ни кланяйся внешним гостям… Что ж, ты считаешь себя лучшим по определению, по месту рождения, по расе, по крови. Когда-то одни люди так тоже считали. И решили очистить мир от совсем других, а тех, кто были поближе расовыми признаками к их «избранной расе», постановили сделать рабами. И даже преуспели в своих планах… но — только вначале. А затем…

— Мы подъезжаем, — с улыбкой сообщил нам Норчун, не подозревая о том, что я только что сравнил его с нацистами. — Желаете насладиться панорамой города? Это — Като, центр Шебека, его столица.

Он говорил мягко, но горделивые нотки все же проскакивали в его голосе, как ни пытался он скрыть под напускным гостеприимством: мол, смотрите, гости дорогие, на недоступную вашим возможностям мощь и красоту, удивляйтесь могуществу и интеллектуальному уровню, до которых вам еще расти и расти…

И посмотреть было на что.

Затемненные экраны окон просветлели, пропуская радость солнечного света в салон. Стало видно узкую ленту Дороги, прямой линией врезающейся, среди сияния солнца на морской глади, в какую-то светлую массу, вырастающую на горизонте. Или шофера в нашем средстве передвижения действительно не было, или впереди салона был вместо окна большой экран, передающий сверхправдоподобную картинку с передней камеры машины, но мы все, сидящие в салоне, могли свободно видеть в «лобовое стекло» открывающуюся перед нами панораму гигантского мегаполиса: небоскребы монументальных размеров, соединенные между собой паутиной переходов, циклопические платформы на умопомрачительной высоте, служащие, по-видимому, чем-то вроде аэродромов для многочисленных летающих средств передвижения, а может, и высотными садами-полями, за неимением места на земле…

Гигантская масса мегаполиса, или даже гипермегаполиса, впечатляла и подавляла, действительно внушала трепет и уважение к людям, все это построившим. Какие там Нью-Йорк, Пекин или Токио! Они все вместе не стоили и пятой части этого гигантского сплетения зданий и переходов. Сплетения, что вознеслось своими пиками на несколько километров в небо и пустило свои щупальца по воде на много десятков километров вокруг. Сплетения, что было так легко и ажурно в каждой своей части, но невероятно тяжело и громоздко в общей массе, все более подавляющей, по мере нашего приближения к ее окраинам.

— Ничего себе, какие объемы! — прохрипел Санек, видимо пропустивший свой напиток не в то горло. — Я такого и в «Звездных войнах» не видел! Это же сколько кубических километров города мы сейчас видим?

— Господи, — пробормотал я, абсолютно подавленный этим зрелищем, — а сколько еще там под землей уровней?!

— Много, — важно заметил Норчун, наслаждаясь нашей реакцией. — На подземных ярусах, правда, расположены, большей частью, всякие заводы, фабрики и склады, но многие так и живут там, недалеко от места работы.

— А какое население в этом городе? — спокойно и деловито осведомился Данилыч.

— Като не является отдельным городом, и его границы уже давно определяются лишь приблизительно и номинально, так как он соединен мостами, туннелями, донными постройками и морскими платформами с остальными городами и представляет с ними единый жилой массив. Ну, если считать по старым границам острова, то сейчас тут проживает около двух миллиардов жителей.

— В четырнадцать раз больше населения России! — горячо зашептал мне на ухо Санек. — А сколько у них таких островов, островков и всяких плавучих городов!

Да, услышанное угнетало, но оставалось непонятным, как такой многочисленный и высокотехнологичный народ потерпел поражение, пытаясь захватить какие-то другие миры, и кто оказался настолько могуществен, что сумел им противостоять, да не просто противостоять, а нагнать такой страх, что шебекцы сидят теперь в своем мирке и даже носа в другие миры не высовывают, не говоря уже о какой-то организованной колонизации даже незаселенных миров. Невероятно просто.

Мимо мелькали первые городские постройки, разместившиеся на огромных платформах, опирающихся на гигантские сваи, что уходили в море. И справа и слева от Дороги зазмеились, то примыкая к ней, то уходя от нее в сторону и вверх, широкие автострады, по которым мчались вереницы различных транспортных средств. Только теперь, получив возможность видеть какие-то неподвижные предметы неподалеку от нашей машины, можно было оценить колоссальную скорость, с которой мы передвигались.

— А что, — заволновался Санек, — скорость сбрасывать мы не будем? Мы же наверняка больше двухсот жмем при въезде в город!

— Больше трехсот, — заметил спокойно Данилыч. — Не волнуйся, Саня, они знают, что делают и какую скорость нужно держать!

— Все транспортные потоки полностью синхронизированы, — пояснил Норчун. — Это позволяет добиваться относительно больших скоростей. Люди в этом не участвуют, чтобы не возникало аварийно опасных ситуаций. Не волнуйтесь, аварий у нас не было вот уже как пятнадцать лет.

Я поневоле задумался, так как информация немного угнетала: больше трехсот километров на пассажирском транспорте в городе! Что же тогда меня ждет на самих соревнованиях? Илона, правда, говорила, что какие-то уровни скорости в «метле» были попросту заблокированы по просьбе Вержбицкого, не желающего лишиться дочери, но не будут же скорости на соревновании больше трехсот? Или будут?

Алексей, ох, Алексей! Ты и сам не понял, в какую опасную авантюру ввязался! И дернуло же тебя согласиться на статус спортсмена!

Что ж, дело было сделано, слова сказаны. Оставалось надеяться на то, что каким-то образом наши неведомые местные партнеры, дожидавшиеся нашего транспорта для перевозки какого-то нелегального груза, выдернут меня из этой сумасшедшей истории. Хотя еще неизвестно, будут ли они это делать или попросту найдут других исполнителей заказа…

Я вздохнул, без особого энтузиазма наблюдая пригород сверхтехнологического города будущего.

На что еще мне было надеяться? Ну разве что на Небо.

Глава 3

— Выиграл гонку и — обливай всех шампанским! Делов-то…

Михаэль Шумахер

Несмотря на все попытки Санька отправить меня обкатывать выделенную мне «метлу» (и, естественно, пойти со мной), я решил отоспаться. «Утро вечера мудренее», как говорится. Данилыч меня поддержал обеими руками, и я, проспав около десяти часов по своим старым наручным «земным» часам, проснулся достаточно бодрый и отдохнувший. Судя по панорамному окну, залитому мигающими и переливающимися оттенками огней искусственного света, сейчас была ночь, но спать дальше просто не было смысла, если я не хотел получить головную боль от пересыпания.

Встав с кровати — свет в комнате автоматически включился, — я натянул какую-то одежонку (мои вещи уже доставили в номер) и застыл, любуясь из окна на ночной город. Панорама из окна отеля, правда, позволяла увидеть только сияющую какими-то светящимися надписями стену ближайшего дома и кусок висящего между зданиями автобана, но я все равно потратил несколько минут на созерцание. После этого я отправился в ванную комнату где потратил немало времени и нервов, пока не понял, что думать и искать, где что включается, не имеет смысла: все работало автоматически, стоило протянуть руки к раковине, встать под душ или сесть на ободок унитаза. Сходив в туалет и получив маленькую психологическую травму от работы унитазного комплекса, отмывшего мою задницу до зеркального, как мне показалось, блеска, я пошел искать кого-то из своих, сопровождаемый выползшей из-под кровати Маней. Долго искать не пришлось: выбравшись из шикарного, обставленного в каком-то техно-помпезном стиле номера в общий зал, куда выходили двери еще десятка номеров, я наткнулся на Сведа, сидящего посреди зала на длинном диванчике. Он неторопливо потягивал какую-то жидкость прямо из носика внушительного с виду чайничка и, тыкая пальцем в висевший перед ним голографический экран, просматривал какие-то видеофайлы, скорее всего новости.

Я подошел к нему, поздоровался и не без интереса стал смотреть, как какой-то бравый репортер, чем-то смахивающий на Джеки Чана, увлеченно рассказывает что-то на местном диалекте, находясь в каком-то котловане, по стенам которого деловито ползали паукообразные роботы.

— Новости? — спросил я Сведа.

Тот кивнул, выпустив на мгновение носик чайника изо рта.

— Спортивный канал, — Свед дососал содержимое чайника, поставил его, грустно вздохнув, на крохотный столик рядом с диваном и покачал головой: — Не знаю, из чего они это делают, но напиток этот мне нравится. Не сразу, конечно, привык, сперва необычно было, но, как понял, в чем вкус, так уже не дождусь, бывая на Шебеке, когда его приготовят. Пробовал? Арнак называется.

— Нет, не пробовал, — я не отрывал глаз от экрана, где «Джеки Чан», пробираясь через какой-то лабиринт полуразрушенных зданий, не переставал восторженно тарахтеть, пока не ухнул в какую-то яму, куда за ним последовала не перестающая снимать видеокамера. Экран заволокло мутью поднявшейся пыли, камера завиляла в паутине каких-то кабелей… Ого, да тут метров пять падать!

— Не пойму я чего-то: это шоу в прямом эфире?

— Это репортаж с реконструированной трассы, которую тебе предстоит преодолеть.

Я ошарашенно уставился на Сведа. Это — гоночная трасса?

На экране мелькнула перемазанная физиономия «Джеки», камера все-таки нашла его в пыльном провале. Репортер что-то снова радостно зачирикал… надо же — живой, и даже целый!

— У него под одеждой компенсационный костюм, — пояснил мне Свед, словно догадавшись о моем недоумении или же просто заметив мою удивленную мину. — Хорошая штука, только купить ее непросто, да и стоит она немало.

— Слушай, Свед, — я присел рядом с водителем на диван, тут же угодливо подогнавший свою форму под профиль моей пятой точки опоры. — Слушай, у меня сейчас к тебе три вопроса.

Свед кивнул, выражая готовность ответить.

— Во-первых, — я демонстративно загнул палец, — объясни мне этот бред с трассой, которую трассой-то и назвать нельзя. Во-вторых, где Санек с Данилычем? И в-третьих: ты чего сегодня такой разговорчивый, напиток твой, как его там… в голову ударил?

Свед улыбнулся, развел руками.

— У меня же немного больше ответов, чем твоих вопросов, а именно — четыре.

Свед стал загибать свои квадратные пальцы, хитро поглядывая на меня бесцветными гляделками из-под густых светлых бровей:

— Во-первых, это именно и есть та трасса, которую тебе придется преодолевать с другими самоубийцами, и другой не предусмотрено. Во-вторых, где Санек, я не знаю: он уже как часа три назад унесся покорять здешнюю ночную жизнь, сопровождаемый стариной Норчуном, и вернется, пожалуй, не скоро, тем более что Норчун обещал познакомить его с кварталом, где оказывают услуги, так сказать, специфического характера. Данилыч же проводит время рядом с милым его сердцу транспортом, следя, чтобы весь ремонт был сделан по высшему разряду, и, похоже, получает от этого удовольствие не меньшее, чем Санек в том самом квартале. В-третьих, арнак в голову не бьет: он оказывает бодрящее тонизирующее воздействие на человека, наподобие чая или кофе, но еще и служит питательным коктейлем, восстанавливает силы и много-много чего еще… Правда, ко вкусу нужно привыкнуть, я это уже говорил, так что не спеши заказывать его сразу много, привыкай постепенно. Ну а в-четвертых, нам с тобой тоже не мешает прогуляться, и в процессе прогулки я объясню тебе причины моего сегодняшнего многословия. Идет?

Я немного недоверчиво покосился на Сведа: странно, когда неразговорчивый недалекий шофер вдруг выказывает несвойственную ему речистость. Это как-то наводит на определенные размышления… Ну конечно, он мог с самого начала пускать нам с Данилычем и Саньком пыль в глаза, но тогда сразу возникает второй вопрос: для чего ему это делать? Какую игру ведет наш прямоугольный белобрысый скромняга, оказавшийся совсем не скромнягой? И если он не притворялся, то почему все-таки переменился, и Свед ли вообще сейчас передо мной сидит на диване, сокрушаясь, что у него закончился местный напиток?

«Не надумывай ерунды, Алексей, — урезонил я себя. — Не меняли Сведа киборгом-андроидом с целью проникновения в тесные ряды спортивной команды соперников для подлой и ужасной диверсии. Бред это полный, годный только для третьеразрядного фантастического боевичка. Скорее уж первая версия больше заслуживает внимания. И мнится мне, что кто-то — ох, непростой кто-то! — ввел эту темную лошадку светлой масти в нашу команду. Хотя… нет, не буду сушить мозги раньше времени»!

Я снова взглянул на отвернувшегося от меня Сведа, полностью поглощенного, казалось, просмотром каких-то порхающих в центре круглой залы мужиков в желтых и красных обтягивающих костюмах за очень важным занятием: они старались, отталкиваясь друг от друга, выпихнуть из центра залы дядек в костюмах не того цвета, что на них…

Свед уловил боковым зрением поворот моей головы.

— Так что, пойдем прогуляемся? Здесь просто ангельской красоты места.

— Можно и прогуляться, — кивнул я, давая понять, что понял намек. — Похоже, что ты не первый раз на Шебеке. Куда пойдем?

— По пути узнаешь. Только, — Свед поднялся с дивана, — оденься поплотнее: курточку накинь обязательно, да и жилетку.

Я снова кивнул с многозначительным видом.

— Думаю, пятнадцать минут тебе на переодевание хватит? — Свед подмигнул и пошел к своему номеру.

Я вошел к себе и задумался, глядя на нежелающую покидать мою компанию Маню: гиверу следовало взять с собой, чтобы она не натворила дел в отеле. Только как бы это лучше устроить? Разве что ошейник из ремня от джинсов соорудить. Правда, это ей на один укус, но будет хоть какая-то иллюзия контроля над опасной для других хищницей, которая может и не оценить по достоинству ангельские места.

«Ага, — размышлял я, доставая подарки Ангела из чемодана, — похоже, дело предстоит интересное. Значит, Свед — один из людей Зоровица, что может означать заинтересованность Ангела в нашем рейде по перевозке контрабанды в какой-то сложный по условиям конечный пункт. Знать бы еще чем он так сложен!»

Я немного подумал, держа жилет в руках. Данилыч говорил, что надевается эта штука на голое тело. Что ж, посмотрим, хотя надевать его так не совсем хочется: на внутренней, мягкой, словно сделанной из плотного желе, поверхности была целая россыпь плоских, металлических с виду контактов. Ага, а эту свисающую сзади ерундовину куда? Неужели… Ладно, попробуем.

Я решительно стянул с себя футболку и надел жилет, свел края на груди — они словно прилипли друг к другу, — просунул свисавшую сзади деталь этого странного костюма вперед между ногами, прицепил ее спереди — она так же прилипла к основной жилетке. Ага, значит, я угадал ее предназначение — хранить мои мужские признаки от повреждений. Так, что дальше? Как это все должно работать?

Ничего больше мне делать не пришлось: что-то практически неслышно пискнуло, и жилет буквально облепил тело, словно вторая кожа. Я поежился, ощущая легкую щекотку, доставляемую, по-видимому, контактами. Подошел к зеркалу… Так, похоже, что придется надеть тонкий пуловер с воротом, чтобы скрыть от нежелательных взглядов воротник жилетки, плотно присосавшийся к шее. Странное ощущение. Но неприятным его назвать сложно.

Я натянул джинсы, пуловер, называемый в просторечье «гольфом», покрутил туловищем. Странно, но жилетка совсем не сковывала движения, не мешала поворачиваться в поясе, наклоняться. Вот они — технологии будущего, употребленные, как всегда, в первую очередь для военных целей.

Жилетка была практически незаметна под тонким гольфом, только делала торс немного массивнее. Так, теперь куртка…

Я осмотрел себя в зеркало, повернулся к нему одним плечом, другим… Черная, матово-блестящая необычной структуры кожи курточка с завышенными плечами, черный гольф, серо-синие джинсы… Еще бы волосы подлиннее, и — вылитый байкер. Ага, очки эти самые нужно не забыть в карман сунуть! И еще Маня…

— Хорош, — ухмыльнулся Свед, когда я появился в зале с гиверой на руках. Он сам был одет в неприметную серую куртку и простые джинсы, но казался почему-то еще более квадратным. Наверное, тоже «личного медика» напялил.

Скоростной, овальной формы лифт за несколько секунд доставил нас в немноголюдный холл отеля, выгибающийся фантастическим пузырем над замысловатой формы фонтаном. Какой-то человечек, одетый в свободный, чем-то напоминающий пижаму костюм, кинулся к нам, видимо предлагая свои услуги, но Свед с поклоном сказал ему что-то на местном языке, и тот отстал, ответив вежливым поклоном.

— Я заказал такси из номера, — сказал мне Свед, пропуская меня вперед в проход, услужливо уронивший прозрачную плиту двери в пол при нашем приближении. — Нам нужно осмотреть новый хатан, подаренный вместо испорченного, потом можно навестить Санька, если хочешь — нет? — ну тогда можно встретить рассвет в высотном ресторане «Тангура», что славится своей рыбой, которую нужно есть пока она живая…

Так, непринужденно болтая, мы пересекли небольшой ширины тротуар, полностью свободный от прохожих, и какой-то заспанный с виду человек в форме персонала отеля открыл перед нами дверь в небольшое транспортное средство, напоминающее оранжевое яйцо, лежащее на боку. Это, по-видимому, и было то самое вызванное заранее такси.

Свед нырнул внутрь, уселся в одно из двух ковшеобразных кресел и решительно помотал головой на какое-то предложение настырного служащего отеля. Я уселся рядом с ним, глянул вперед — шофера, как и следовало ожидать в этом высокотехнологичном мире, не было. Служащий отеля с поклоном опустил лепесток двери, и такси автоматически тронулось с места, что-то сообщив нам мелодичным женским голосом. Свед четко и раздельно проговорил какую-то фразу в ответ и с облегчением откинулся в кресле.

Кресла здесь не принимали форму тела, как те диванчики в доставившей нас в отель роскошной машине, но были максимально удобны по своей форме. Я попытался было рассмотреть места, по которым мы проезжали, но «яйцо» катило по однообразным, залитым рекламным светом улицам, практически безлюдным и свободным от транспорта. Похоже было, что по ночам местные жители действительно предпочитают спать. Интересно, а для кого тогда вся эта красочная иллюминация?

Я поудобнее уложил Маню, что в секунды обследовала и обнюхала салон нашего «яйца» и теперь снова устроилась спать на моих коленях. Спать она могла сколько угодно, лишь бы средство передвижения, в котором она находилась, не стояло на месте, иначе она уже рвалась бы наружу, чтобы удовлетворить свой исследовательский пыл. На Дороге вроде даже поговорка такая существует: «Любопытен как гивера». Что ж, главное, чтобы такси двигалось, а там и я не прочь прогуляться.

— Ну что, Алексей, — проговорил Свед после непродолжительного молчания, — я теперь могу, не стесняясь, что нас подслушают, огласить наш настоящий маршрут. Это такси не прослушивается.

Я сделал печальные глаза:

— А что, встречи рассвета в высотном ресторане, известном своей живой рыбой, не будет?

Свед улыбнулся.

— Это мы успеем. Как ты понял, я работаю на Ангела, а он весьма заинтересован тем, чтобы некий груз оказался в определенном месте и желательно — в краткие сроки.

— Так это заказ Ангела?

— Много людей вложили в это предприятие хорошие средства и ожидают получить положительный результат. Не скрою: ваше попадание на Шебек напрямую немного спутало общие планы, так как составленная цепочка передачи груза оказалась не нужна: мы загрузимся прямо здесь. Это хорошо, так как экономит время и средства, да и служба безопасности меньше следит за спортсменами, к тому же мы попали на Шебек из-за спонтанного сбоя Проезда, который подделать невозможно, что также говорит в нашу пользу. Но все эти обстоятельства, хорошие с одной стороны, несколько неудобны в связи с создавшейся ситуацией с твоим выступлением на спортивном поприще. Теперь, чтобы выбраться без проблем из этого мира, представляющего единую страну, нам придется действительно пройти эту гонку. Я даже предполагаю, для замыливания глаз властей, предложить заменить твою кандидатуру на другого участника, сославшись на внезапную болезнь или травму. — Свед почесал затылок, словно смущаясь, — Я, конечно, тоже не ас в гонках без правил на этих самых «метлах», но кое-что о них знаю, да и имею не такую ценность в предстоящей доставке груза, как ты — единственный Проходимец в команде. Смекаешь? Если я получу травму — я просто отдохну в ультрасовременной больнице пару недель, попивая арнак. Но если из строя выйдешь ты, то миссия практически будет сорвана, так как необходимо будет найти нового заинтересованного в этом деле Проходимца, которому можно доверять, и переправить его сюда, на Шебек. К тому же неизвестно, как он уживется с вашей командой и как поведет себя в критической ситуации. Понятен расклад?

— Неужели все такси Шебека не прослушиваются? — ляпнул я невпопад. — Или только это?

Свед ухмыльнулся.

— Соображаешь. Это такси специально подготовлено для таких моментов, когда нужно сохранить в тайне разговор. Здесь хватает и глушилок, и сканеров, обнаруживающих следящие устройства и всяческие маячки на пассажирах. И браслетки наши отсюда ничего не передадут. Как, впрочем, и не запишут: внутренняя система напрочь вырубает их функции.

Местное Братство Контрабандистов держит несколько таких машин в таксопарках по всему Шебеку и использует по мере надобности. Чтобы вызвать такое нафаршированное такси, необходимо сообщить определенный код при заказе и еще произнести кое-какую фразу при посадке, иначе все специальные системы просто не включатся во избежание ошибок со случайными пассажирами.

— Лихо, — я с удовольствием потянулся. — Похоже, что ты не первый раз на Шебеке?

— Я даже жил здесь какое-то время, — Свед сделал многозначительный взгляд: — Потому меня и послали с вами. Кстати, даже Данилыч не знает, что я засланный казачок, должный прикрывать вас в случае необходимости. Поэтому я решил разобраться с возникшей ситуацией открывшись только тебе. Как, это тебя устраивает?

Я кивнул.

— В принципе да, но куда именно сейчас мы едем?

Свед посерьезнел.

— Мы действительно едем в спорткомплекс обкатывать новую машину. А вот потом нам нужно будет встретиться с людьми, у которых наш груз. Эти люди… скажем так, теневые деятели Шебека.

— Мафия, что ли?

— Можно сказать и так. Все дело в том, что нужный товар можно было достать только через них. Проблема еще в том, что они — люди серьезные и всякое изменение установленных планов им приходится не по вкусу, так как может привлечь внимание местных спецслужб. Поэтому, коль схема поменялась, они нуждаются в подтверждении того, что опасности нет и сделка останется неизвестной властям. Здесь свои нравы и устои, и важность личной встречи с человеком, который будет сотрудничать с ними, они ставят превыше всяких договоренностей, заключенных за глаза, через посредников или цифровую связь, какой бы качественной она ни была.

— Смотри-ка, — хмыкнул я, — при всех достижениях местной техники, люди предпочитают древний способ общения. Занятно. У нас на Земле уже давно сложилось так, что заказчик может общаться годами с исполнителем только через электронную почту, даже не зная, каков тот человек при живом контакте.

Свед пожал плечами:

— Здесь во многом держатся за старину, при далеко шагнувших технологиях, но, возможно, это и хорошо, так как нация не теряет своего лица, оставаясь самобытной и оригинальной.

Я вспомнил при этих словах Сведа про нашу американизированную жизнь, фильмы «под Голливуд», фастфуд вместо нормальной пищи, ограниченный тупой язык молодежи, смешивающей англизированные украиноподобные слова с исковерканным и кастрированным русским, забывшей, что такое книга, да и не знавшей этого, так как неоткуда и не от кого это было узнать. Да, беря что-то у других, смотри, чтобы это не вытеснило твое лучшее, настоящее, а само не оказалось дерьмом в конфетной обертке, как это часто оказывается на самом деле, по статистике реальной жизни.

Машина плавно остановилась.

— Приехали, — сказал Свед, выбираясь из «яичных» недр. — Это — спортивные комплексы Шебека.

Маня мгновенно проснулась и вышмыгнула из такси, прежде чем я успел отреагировать. Вот вредное животное, хоть бы не кинулось ни на кого, хотя здесь, похоже, никого и не было.

Я вышел следом, останавливаясь и задирая голову вверх: передо мной возносились ввысь циклопические серые стены гигантского здания, если только это чудовищное сооружение можно было назвать «зданием». Здесь отсутствовало то множество мостов и переходов, что связывало остальные строения города. Здание стояло отдельным огромным многокилометровым монолитом, слабо освещенным по сравнению с остальным мегаполисом и от этого кажущимся еще монструознее по сравнению с ажурной легкостью небоскребов города.

— Когда начинаются игры, здесь все сияет от света, — заметил Свед. — Пошли, вон эскалаторы.

Мы подошли к широченному пандусу, спускающемуся с высоты приблизительно двухсот метров. Вся поверхность пандуса состояла из полос эскалаторов и перил между ними. Сейчас действовали только несколько полос с края пандуса, и мы встали на одну из них, причем мне пришлось снова брать на руки Маню, никак не желающую ступить на движущиеся ступеньки. Что ж, это к лучшему: по крайней мере я буду так более спокоен, имея хотя бы иллюзию контроля над ней.

— Ну вот, сейчас проверим наши навыки управления «метлой», — ухмыльнулся Свед, когда мы достигли верхней площадки пандуса, готовой посостязаться размерами с какой-то средней площадью земного города.

Я не ответил ему, замерев от нахлынувших впечатлений, пожирая глазами открывающийся с площади вид. Ночной город сверкающей стеной сиял перед глазами, и я чувствовал себя каким-то средневековым жителем, попавшим в современное Токио или еще какой-то развитый мегаполис. Ощущал свою незначительность, ничтожность, крохотность.

Город подавлял своим светом, размерами, формами. Поглощал твою личность, как муравейник — муравья. И я подумал вдруг, что никогда не хотел жить в мегаполисе, имея приверженность больше к небольшим уютным городкам, где зелени чуть ли не больше чем домов, где нет давящей на твою личность массы, а чтобы очутиться на природе, достаточно просто пройти несколько кварталов по незагруженной транспортом улице… А еще лучше — иметь свой, даже необязательно большой, дом в пригороде, где нет городского шума, а звук упавшего ведра слышен за километр, чтобы в саду цвели яблони и вишни и чтобы любимая женщина читала книгу в гамаке, который ты повесил своими руками между этими самыми вишнями…

Мегаполис исчез, заслоненный гораздо более реальными картинами. Я представил себе аккуратный домик, окруженный садом, себя, возвращающегося прозрачным теплым вечером домой и видящего издалека Илону, стоящую на пороге скрестив красивые руки, ожидающую дорогого мужа, Маню, выскочившую из собачьей будки в сопровождении целого выводка маленьких гивер… А кто это бежит, стараясь перегнать гиверью стаю, такой розовощекий, кудрявый и обязательно с зеленущими Илониными глазами? Что ж, если подумать, то можно, чтобы и двое бежали встречать вернувшегося с работы отца — чего мелочиться!

— Ну что, насмотрелся? — нагло и бесцеремонно ворвался в мое сознание отрезвляющий голос Сведа. — Дальше пойдем?

— Да уж, насмотрелся, — пробурчал я сквозь зубы, прежде чем отвернуться, бросая последний взгляд на невозмутимо сияющий огнями мегаполис. — Так вдохновляет, знаешь…

— Да, меня тоже до сих пор впечатляет, — заметил ничего не подозревающий Свед. — Вот еще в высотном ресторане побываешь! Оттуда вид — о-го-го!

Я вяло брел за увлеченно что-то рассказывающим Сведем, у которого и слова-то все были квадратные. Мы вошли в распахнутые створки прозрачных дверей, благополучно миновали пост охраны, где к нам присоединился невозмутимый охранник в синей — ну почему силовые структуры так любят этот цвет?! — форме. Охранник не спеша шел впереди, указывая дорогу, а я снова углубился в мысли, стараясь только, чтобы не забыться и не отпустить ждущую подходящего момента Маню.

Нет, нужно было потратить все возможные усилия, чтобы получить возможность перевезти семью с Земли на Гею и завести свой с Илоной дом. Сестренка моя Люська тоже выйдет замуж за какого-нибудь симпатичного парня, вроде Ермака, нарожает детишек, и будем ходить друг к другу в гости семьями, пить чай во дворе, обсуждая последние новости Дороги.

«Странно, обычно такие мечты свойственны женщинам, — подумал я. — И что любовь с парнями делает, превращая их в потенциальных отцов семейств? Неужели уже мой срок пришел остепениться?»

Мы, спустившись на лифте на порядочную глубину, прошли по длинному коридору в немалых размеров хорошо освещенный ангар, где нас встретил заспанный работник. Свед что-то объяснил ему на местном языке, показал какую-то карточку, и тот, зевая и косясь на гиверу, повел нас к многочисленным рядам укрытых непрозрачной синтетической тканью машин. Попросил меня поднести браслет к болтающемуся у него на груди небольшому плоскому диску, посмотрел высветившуюся на диске информацию, почесал затылок и, отсчитав от края несколько машин, сдернул с одной ткань.

Машина была очень похожа на «метлу», только мелкими чертами да еще и бело-синей окраской отличаясь от подарка Илоны.

— Что, покатаемся? — потер руки Свед. — Залезай, Алексей, я сейчас договорюсь о еще одной машине, и — покатим исследовать трассу! В конце концов, что такого сложного в этих гонках, если разобраться? Главное — не угробить себя прежде срока и постараться остаться максимально невредимым. Пару дней покатаем, да, может, еще и заезд выиграем! — Он подмигнул мне светлым глазом. — А приз у них неплохой, надо признаться. За такие деньги можно много чего провернуть и, главное, — сделать покупки прямо здесь, на Шебеке! Только ты свою гиверку оставь, пожалуй: она на «метле» как бы лишняя будет.

— У вас будет комната с надежными дверями? — спросил я работника гаража. — Ну, чтобы эти двери как в сейфе были желательно…

Свед перевел, работник утверждающе закивал головой, повел меня в какую-то подсобку с металлическими толстыми дверями. Что-то затараторил, выставляя вперед верхние зубы.

— Они тут взрывоопасные части двигателей хранят, — перевел Свед. — Сейчас это хранилище пусто, так что мы можем им воспользоваться.

Я спустил Маню на пол, погладил пушистую спину.

— Веди себя хорошо, не грызи тут ничего, а я потом тебя в ресторан возьму, накормлю от пуза.

Гивера зевнула, показывая свою жуткую пасть с несколькими рядами голубых зубов, и облизнулась. Работник спортивного гаража и охранник попятились, растеряв куда-то всю свою сонливость и важность. Похоже, что они только сейчас поняли, что за зверь перед ними. Видимо, смотрели передачи про гивер по местному каналу о природе. Браво, Маня, тебе даже кусать никого не нужно, чтобы внушать уважение: репутация твоей породы широко известна на Дороге. Возможно, байки о том, что гиверы могут преодолевать Проходы между мирами, действительно не лгут?

— Ты думаешь, она усидит спокойно? — тихо спросил меня Свед, когда толстая металлическая дверь в кладовку была заперта. — Не знаю, остановит ли ее дверь, раз она так ловко керамическую броню вскрыла на том бедняге…

— Не знаю, — я похлопал по двери. — Будем надеяться, что она умнее, чем мы о ней думаем. По крайней мере людей здесь намного меньше, чем в отеле.

Мы подошли к «метле», и я вскарабкался на сиденье, взялся за рукоятки управления. Машина запустила двигатель, и я аккуратно вывел ее из ряда. Сведа подвели к другой, обтрепанной, невзрачной на вид машине, видимо учебной. Что ж, не знаю, кому из нас предстояло участвовать в соревнованиях, но я собирался потратить время на серьезную подготовку: кто знает, как все может повернуться? Жизнь научила меня пользоваться даже нечаянно полученными возможностями, чтобы не пришлось жалеть потом.

Я повел «метлу» в направлении, указанном нам со Сведом работником гаража, где медленно раскрывались, вертикально поднимая створку, широкие ворота, за которыми виднелся объемный туннель.

Нужно было начинать тренировку.

Глава 4

Об обычаях не спорят.

Японская поговорка

Проблема с Маней решалась просто: ко мне, после четырехчасовой тренировки на гоночном полигоне, подошли два очень вежливых человека, представившись один — работником безопасности, а второй — научным медицинским работником, и предложили способ «хранения» гиверы, сославшись на работников спортивного гаража и капитана Джангата, рассказавших о моих проблемах с содержанием опасного животного. Способ заключался во временном усыплении Мани и поддержании такого сна на протяжении нужного мне для пребывания на Шебеке времени. Недавно, поведали они мне, у них в Верхнем городе в зоопарке содержалась взрослая гивера, но умудрилась сбежать, обойдя и силовые поля, и сканеры с многочисленными автоматическими ружьями с усыпляющими дротиками. Этот случай наделал много шума, и, хотя никто из людей не пострадал, правительство устроило глобальную головомойку и администрации зоопарка, и службе безопасности, которая вот уж как полтора месяца не могла найти зверя.

Я внимательно выслушал почтенных слуг медицины и правопорядка, поглаживая сидящую у меня на руках Маню. Идея с усыплением гиверы, в принципе, была неплоха, но мне она как-то претила, и я, стараясь перещеголять безопасника с медиком в учтивости и такте, все же от нее отказался. Ретивые служители закона и врачевания, может быть, и расстроились, но вида, во всяком случае, не показали, наоборот: они предложили мне, как запасной вариант, хитрого устройства намордник для Мани, который она не сможет содрать, и, соответственно, не попробует на зуб невинных шебекских граждан. Против такого варианта я не возражал, но попросил их самим первыми попытаться надеть вышеуказанный предмет нового Маниного гардероба на саму Маню. Врач и безопасник вежливо отказались, но вручить намордник все же вручили, ознакомив меня с пользованием электронной начинкой хитрого ошейника, к которому, в принципе, намордник и прикреплялся. Ошейник этот, кроме эстетической красоты (этакая тоненькая и плоская металлическая змейка), обладал еще и массой полезных функций, как то: обнаружение гиверы, если она затеряется, на экранчике наручного браслета. Браслет этот служил местным жителям универсальным средством связи, индивидуальным носимым информационным центром и целым букетом полезного еще чего, что так было необходимо избалованным комфортом шебекчанам. Впрочем, многие из этих самых «шебекчан» давно уже напичкали себя (я узнал, что это делается даже пятилетним детям) всяческими электронными имплантатами, дабы все необходимые и полезные цифровые функции всегда были при них.

Вот и сегодняшним утром, когда я шел рядом со Сведом по какой-то сияющей солнечным светом улице, я невольно заглядывался на встречных прохожих, размышляя о том, сколько всяких электронных штук может быть вот, например, в этой юной девице, что так бесстрашно взгромоздила себя на высоту умопомрачительной платформы лаковых сапожек. Видимо, куда-то ей специально гироскопы встроили… Вон, те беззаботные с виду детишки, наверное, и не понимают, как это без имплантатов бегать по улицам, когда за тобой все время присматривает добрый компьютер и остановит машину, перед которой ты выскочил впопыхах на дорогу, заставит вовремя повернуть домой, если ты загулялся и забыл про уроки. И никаких мобильных телефонов не надо: в уши вживлены тончайшие нити контактов, передающие звук от вшитого под кожу передатчика, во рту напичканный электроникой зуб отвечает за контроль здоровья, осуществляемый через анализ слюны, и вообще можно не бояться, что кто-то тебя похитит или каким-то образом обидит: контролирующие системы в доли секунды разберутся в ситуации и пресекут неприятный инцидент, при необходимости подключив к решению проблемы человека-оператора. Да уж… А этому почтенному старцу, судя по его преклонным годам, небось и сервоприводы к суставам подключили…

Я немного некомфортно себя чувствовал, осознавая, что практически все жители этого мегаполиса и остальных городов этого мира прочипированы, подключены к информационной сети и шагу не смогут шагнуть без всяческих цифровых наворотов. Не знаю, как вам, но я всегда был противником таких мер, даже если они характеризуются как забота о самочувствии и сохранности жизни граждан. Все равно это некоторое ограничение свободы личности, когда ты все время находишься под неусыпным наблюдением глобальных электронных систем. Честно говоря, гораздо лучше воспринимается тот факт, что за жизнью человека следит Всевышний, чем бездушная кибернетическая сеть, которую можно, в случае чего, запрограммировать как угодно.

Все эти люди шли мимо меня, с легким интересом бросая косые взгляды: рассматривать человека в упор на Шебеке считается признаком дурного тона. Нет никакого сомнения, что все, кто хотел, могли, тут же сделав запрос, взглянуть на характеризующую меня информацию, так же как и на полную информацию о сидящей у меня на руках мрачной Мане, которая была весьма недовольна натянутым на нее намордником и обилием незнакомых ей людей.

— О чем думаешь? — спросил Свед.

— Извини, действительно задумался, — я вдруг понял, что Свед уже несколько раз спрашивал меня о чем-то, но я просто пропустил это мимо ушей. — Не хотел бы я поселиться в этом мире.

— Отчего же? Девушки не нравятся?

— Нет, девушки здесь — ничего так, хотя им и не сравниться с нашими украинскими и русскими девчатами. К тому же…

— Понимаю, — Свед прищурился. — Илона всех остальных заслонила. Ну что ж, Санек тоже по ней сох, да только ему это совсем не мешает носиться в поисках утехи по местным заведениям специфического характера.

Я нахмурился. Санек. Да, с Саньком сплошные проблемы получались: измученный невозможностью провести время с местными служительницами мужских желаний, поскольку чужакам не разрешалось пользоваться услугами этих священных девиц, дабы не осквернить их, он каким-то образом умудрился избавиться и от идентификационного браслета, и от компании сопровождавшего его гида-переводчика Норчуна. Способ избавления был каким-то не совсем законным, конечно. Сам Норчун ничего толкового сообщить не мог: он помнил только, что они мирно накачивались с Саньком каким-то местным слабоалкогольным напитком в весьма презентабельном заведении. Дальнейших событий Норчун не помнил вообще, что говорило либо о чрезмерном количестве алкоголя, либо о добавлении в его питье какого-то психотропного средства, впрочем не обнаруженного анализами, как сообщил через браслетную связь нам, то есть мне, Данилычу и Сведу, чрезвычайно вежливый представитель закона. Этот представитель тактично и прозрачно намекал на то, что вина в пропаже Санька лежит на самом Саньке, и никак не на доблестных стражах правопорядка Шебека, равно как и не на криминальной прослойке, которая совершенно отсутствовала на Шебеке.

Короче говоря, Санек сам себя похитил. И, как сообщил нам со Сведом через браслетную связь свою версию Данилыч, смылся он для того, чтобы предаться утехам сомнительного качества по полной программе. Сообщал он нам это в неописуемо живописных терминах, из которых «ишак похотливый» был наиболее мягким. Данилыч вообще сильно нервничал в последнее время, переживая и за меня, которому светило участие в опасной гонке, и за общее дело: не выполнив заказ, мы рисковали вызвать сильное неодобрение со стороны заказчиков, что могло крайне неблагоприятно сказаться как на нашем кармане, так и на репутации. Хотя строгой карой за невыполнение дела нам не грозили, но с мечтой вывезти семьи с Земли нам можно было распрощаться при таком повороте событий.

Буквально пару часов назад мы со Сведом, немного утомленные тренировкой, но довольные собой, были у живописно украшенного входа в высотный ресторан «Тангура», чтобы встретить восход местного светила за плотным завтраком. В лифте, поднимавшем нас на высоту пары километров над уровнем моря, Свед молча показал на ухо, давая знать, что говорить сейчас на важные темы нежелательно, хотя я, немного взволнованный скоростным подъемом в прозрачном лифте на головокружительную высоту, готов был болтать на какую угодно тему, лишь бы немного сбросить нервное напряжение. Нервничал я не столько из-за высоты, сколько из-за того, что мне предстояло встретиться с теневыми воротилами Шебека которые должны были не уступать, но по техническим возможностям многократно превосходить подобных субъектов на Земле. Да еще из-за сообщения Данилыча и представителя правопорядка о пропаже Санька. И дернуло же его куда-то запропаститься, когда мы все в такой серьезной ситуации находимся! Действительно, человек, на которого нельзя положиться, обкрадывает тебя сразу по нескольким направлениям: он ворует твое время, твои деньги и твои нервы. Ну и еще, возможно, — твою репутацию.

Улыбающийся и кланяющийся человек провел нас со Сведом в отдельный кабинет, где, по его словам, нас уже ожидали почтенные господа. И правда: войдя, мы увидели сидящих за овальным столом двух солидного вида дядек, за спинами которых непринужденно расположился невзрачный черноволосый паренек в свободном сером костюме, верх которого больше смахивал на какой-то невыразительный камзол, и был этот паренек похож то ли на клерка, то ли на инженера третьей категории. Это говорило, как я понимал, об уровне его подготовки. Интересно, что такое он мог, на что был способен, что его выбрали себе в телохранители два непростых деятеля криминального мира Шебека. Парень подошел к нам, поводил вокруг металлической палочкой, напоминавшей толстую авторучку, удовлетворенно кивнул и протянул руку:

— Ваши браслеты, пожалуйста.

Я пожал плечами, скинул куртку и протянул руку с браслетом, откатывая рукав джемпера. К моему удовольствию, парень прикоснулся к браслету своей авторучкой, и тот отпустил руку, увеличивая диаметр и позволяя себя снять. Свед тоже избавился от браслета, после чего парень положил оба браслета в круглую плоскую коробку и снова занял свое прежнее место за спинами теневых авторитетов.

— Присаживайтесь, дорогие гости, — пригласил нас за стол более молодой из криминальных дядек, худощавый и остроглазый, лет около сорока навскидку. Второй представитель теневых структур был намного старше своего напарника: седовласый, с морщинистым коричневым лицом старого монгола, он молча сидел, полуприкрыв тяжелые веки. Сюда бы еще капитана Икеву Джангата для полноты картины: три хана держат совет, каким путем лучше идти на Русь. Конечно, дело портила окружающая обстановка, хоть она была и не в стиле хай-тек, но на внутренность юрты или дома самураев никак не походила, скорее напоминая уютный финский домик с деревянными стенами. Я поискал глазами окна, через которые мы будем любоваться на великолепный восход, но ничего такого, к моему вящему сожалению, не узрел.

Мы со Сведом сели за стол, я не спускал Маню с рук, хотя она и рвалась обследовать новое помещение.

— Удивительно, — заметил молодой, — как вам удалось приручить такого опасного зверя? Мне неизвестно ни одного такого случая. Просто невероятно, что он подчиняется вам, хотя вряд ли вы удержали бы его на руках, если бы он рвался по-настоящему.

— Это зверь меня приручил, — мрачно пропыхтел я, сражаясь с непослушным животным. — Все, достала ты меня! Иди куда хочешь!

Маня спрыгнула с рук, огляделась неторопливо… Легла на бок, зацепила хитромудрый намордник когтями задних лап и тут же сорвала его напрочь, оставив только узкий блестящий ошейник, видимо посчитав его неплохим украшением для молодой гиверы. Поднялась, невинно поблескивая глазенками…

Теневые авторитеты аж привстали со стульев. Их серый телохранитель сунул руку за борт камзола, но оружие пока не доставал.

— Маня, — строго сказал я. — Не шкодь тут, понятно?

Гивера фыркнула и пошла обнюхивать помещение.

— Она очень своенравна, простите великодушно.

Пожилой теневой авторитет кивнул неторопливо и проговорил звучным, но немного дребезжащим голосом:

— Думаю, нам не о чем беспокоиться. Разрешите представиться: мое имя Томео, но обычно все зовут меня Дядя Том, и вы зовите так — мне будет приятно. А это — Сансар, — молодой теневой авторитет поклонился, привстав. — Он как раз и отвечает за выбор перевозчиков.

Мы со Сведом назвали себя, хотя сомневаюсь, чтобы наши собеседники представились своими настоящими именами. Ладно, это их игра и их правила, хотя, думаю, мне было бы бессмысленно называться каким-то вымышленным именем, типа Евгений Гришковец или Клинт Иствуд.

— Вержбицкий рекомендовал услуги именно вашего экипажа, — проговорил Сансар. — Один из наших друзей по свободной торговле — тоже.

«Свободная торговля»! Вот как красиво они контрабанду именуют! Что ж, романтично даже: свободный торговец, преодолевающий всевозможные преграды и опасности для доставки шебекским барышням шляпок с перьями мозальских прыгунов и корсетов из рыбьего уса с Псевдо-Геи. Этакий благородный корсар, сражающийся за свободу товарообмена!

Я, наверное, улыбнулся, так как Сансар ответил улыбкой и практически незаметным поклоном. Да, нужно вести себя осторожнее. Дядьки они серьезные и глупых шуток не потерпят. Хорошо еще, что шастающая по кабинету Маня разряжала обстановку и не давала авторитетам оставаться до конца авторитетными… Неоценимое животное!

— Как вы знаете, — продолжил Сансар, — в связи с вашим преждевременным появлением на Шебеке, вам придется подождать какое-то время, нужное для подготовки груза. Конечно, нельзя не отметить, что ваш нынешний статус участников спортивных состязаний не может не беспокоить нас как заказчиков услуги по перевозке. Это весьма неосмотрительно, с одной стороны, но хорошо тем, что так вы намного меньше привлекаете внимание спецслужб и наших конкурентов.

Ага, так еще и конкуренты имеются! Дела становятся все интереснее…

— Какого характера груз? — спросил дотоле молчавший Свед.

— Техническое оборудование, — ответил «Дядя Том».

— А конкретней? — Свед пристально смотрел в глаза старому авторитету. — Насколько я понимаю, нам придется шкурой рисковать не раз из-за этого груза, так что информация нам не повредит.

«Дядя Том» спокойно выдержал этот взгляд, похоже, что гивера его намного больше нервировала.

— Конкретней сказать не могу. Единственное скажу, что на Аканэ, — он сделал ударение на последний слог, — или, как вы его еще называете… да, на Пионе! — так вот, там этому оборудованию будут очень рады.

— Там же война на полпланеты идет! — Свед явно был не обрадован такой перспективой.

«Дядя Том» поморщился.

— От войны остались только маленькие отдельные островки, — вклинился Сансар. — Тем более что вы попадете в самую безопасную часть этого мира, просто вам придется немного прогуляться по мирам, чтобы попасть в нужный Проезд. Кроме того, важно не только добраться до этого Проезда, но и пройти его.

Я насторожился.

— А в чем трудность?

— Это закрывающийся мир.

Сансар сказал и сделал паузу, ожидая нашей реакции. Реакцией было недоумение.

— Дело в том, — принялся объяснять Сансар, — что множество Проходов в Аканэ уже закрылось, а оставшиеся весьма нестабильны и не дают полной гарантии перехода. Вы нас заинтересовали тем, что побывали в практически закрытом мире Псевдо-Геи и даже выбрались оттуда, что говорит о неординарных способностях вашей команды.

Свед откинулся в кресле, прищурился:

— А не кажется вам, что это заслуга, в первую очередь, Проходимца?

Я глупо потупился. Почему-то мне иногда очень не нравится, когда меня хвалят. Может, это тоже является фактором гордости? Или наоборот — сигналом скрытой опасности?

— Проходимец важен, — невозмутимо ответил Сансар. — Но практика показывает, что в половине случаев извлечение Проходимца из команды оказывает большое влияние на его психику и, следовательно, меняет характеристики производительности Проходимца.

Мне не понравилось его описание. Словно какой-то технический агрегат описывался, а не живой человек. Еще бы коэффициент полезного действия Проходимца высчитал… Хотя, думаю, уже давным-давно для таких вычислений существуют умники-специалисты в организациях, занимающихся этим вопросом. На то и человек, чтобы смотреть на других ему подобных, просто как на средство достижения цели. Причем каждый думает, что он каким-то образом выше остальных и это дает ему право решать что-то за других…

— В связи с трудностью задания, — Сансар полуобернулся назад, — мы предлагаем вам в команду Нэко, — клерк в сером камзоле поклонился, — он будет вам неоценимым помощником в пути и тренированным охранником, если потребуется.

— Оплату он нам тоже поможет получать?

Сансар улыбнулся, покивал, давая понять, что оценил юмор Сведа.

— Нет, ваша плата останется вашей платой. Нэко будет, скорее, гарантией того, что груз в целости и сохранности прибудет к получателю, ну и вы тоже. Поверьте, мы заинтересованы в вашей сохранности, так как в случае успеха мы надеемся на дальнейшее сотрудничество с вами.

Свед хмуро кивнул. Да, как-то все не очень приятно складывалось. И похоже, что неприятные новости только начинались.

— Насколько мне известно, — заметил «Дядя Том», — у вас пропал человек из команды, что может сказаться негативно как на ее общей работе, так и на работе Проходимца. Мы можем помочь вам в поисках вашего человека, тем более что это может оказаться работой наших конкурентов.

— Это было бы неплохо, — ответил Свед, внимательно изучая плафон на противоположной от него стене. — Тем более что его браслет не дает сигнала, а этот пропавший — очень неплохой штурман.

— Я уже запустил поисковую сеть, — кивнул Сансар. — Нэко будет с вами и, при надобности, поможет вам в этом деле. Он присоединится к вам чуть позже, а до тех пор вы можете предаться отдыху в вашем отеле или в любом другом месте.

Тихо прозвенел звонок. Середина овального стола провалилась куда-то вниз, на ее место поднялся поднос с разнообразными лотками — тарелками с едой, скорее, пестрой и разнообразной, чем обильной. Обидно, я есть хотел не на шутку.

— Позвольте мне поухаживать за вами, дорогие гости, — нараспев проговорил Сансар. — По причине сохранения конфиденциальности мы отказались от услуг официанта, надеюсь, это не омрачит этого раннего завтрака. Сейчас как раз подходит время пробовать чудесные блюда и наблюдать рассвет над лазурным океаном.

Деревянные с виду потолок и противоположная двери стена вдруг словно протаяли от центра к краям. Свет, исходящий из матовых полусфер на боковых стенах, погас, и я увидел, что снаружи было уже достаточно светло. Небо было прозрачно-бирюзового оттенка, переходящее к горизонту в красно-оранжевую полосу, эдакий неровный шрам, откуда вот-вот должно было прорваться утреннее солнце. Замерший внизу под нами город с погасшими огнями казался утопающим во тьме. Здесь же, наверху, уже было утро. Раскинувшийся вольготно океан тускло отсвечивал сквозь дымку, окрашенную в малиновый оттенок ближе к горизонту.

— Скажите, — поинтересовался Сансар, — вы серьезно думаете выиграть в предстоящей гонке?

— Мы думаем остаться в ней живыми, — вежливо ответил я. — Чтобы иметь возможность выполнить ваш заказ.

Свед толкнул меня под столом ногой, и я решил молчать, чтобы не ляпнуть что-нибудь сдуру.

— Я обязательно сделаю ставки на этих гонках, — заявил, улыбаясь, Сансар. — Поставлю против вас, чтобы денег заработать.

Свед снова толкнул меня ногой под столом, и вовремя: меня так и подмывало ляпнуть что-нибудь ехидное в ответ на это неприкрытое издевательство.

— Мы посмотрим, что можно будет сделать, чтобы вы достойно участвовали в этом заезде, — проговорил задумчиво «Дядя Том».

— Раз так, — сказал Сансар, — то я не побоюсь поставить немного и за наших дорогих гостей.

Я, чтобы не попасть впросак со своими высказываниями, решил занять рот едой и попробовал тонкие ломтики розового цвета, политые тонкой струйкой желеобразного соуса. Попробовал и остался сидеть с открытым ртом. Нет, не от восхищения: рыба как рыба, вот только остроты необычайной, как будто я полный рот перца чили с крепчайшей русской горчицей набрал. Пытаясь удержать выступавшие слезы, я отхлебнул из широкой чашки, стоявшей передо мной.

Словно кипятка глотнул.

Слезы все-таки хлынули из глаз, потекли по щекам. Глаза отчаянно щипало от испарений, поднявшихся над чашкой. Что за ужас они тут едят и пьют?

— Перестарался, Алексей? — спросил заботливый Свед, который, похоже, так ничего в рот и не брал.

Я закивал.

— Вы можете попробовать рыбу-волка, она в нашей национальной кухне менее острая, — посоветовал мне Сансар.

Я рискнул.

Лучше бы я этого не делал.

Этот «морской волк» вцепился мне в язык поистине волчьей хваткой, заставляя хватать ртом воздух и извергать новые потоки слез.

Где-то там, в расплывающемся мире, Свед с теневыми авторитетами философски-художественно разглагольствовал о нежности прозрачных лучей рассвета над задумчивыми водами океана, целомудренно прикрывшегося накидкой туманной пелены. Я же, вместо рассвета, видел только что-то расплывчато розовое, размытое в светлую муть моими горькими слезами. Даже Маня, наверное, получала гораздо больше эстетического удовольствия, чем я, от созерцания этого дурацкого рассвета, в этом долбаном высотном ресторане, где повара-шизофреники подавали эту убийственную еду ненормальным жителям Шебека.

Истратив все салфетки на столе на свои слезы и сопли, я каким-то чудом вернул себе зрение, чтобы успеть поклониться прощающимся с нами теневым авторитетам и взять на руки задремавшую гиверу.

— Вот браслеты, аналогичные вашим, но с немного проработанной начинкой, — сказал на прощание Сансар, когда серокамзольный Нэко протянул нам открытую круглую коробку. — Нэко вскоре найдет вас по ним и опишет ситуацию с поисками вашего товарища. Также в этих браслетах есть функция отключения прослушки, которую можно активировать, зажав браслет на несколько секунд другой рукой, а также — электронный пропуск в места, бывшие ранее закрытыми для вас. Прощайте, и пусть вам повезет, — он улыбнулся. — Ведь и мы в этом заинтересованы.

В лифте, который доставил нас со Сведом на ярус, где можно было взять такси, Свед заставил меня выпить воды из прихваченной им где-то в ресторане бутылки.

Мне понемногу легчало.

— Зачем ты все это ел? — спросил меня Свед, когда я предложил ему раздобыть еще бутылочку воды. — Еще и напился кириса! Тебе острых ощущений захотелось?

— Ты мне лучше скажи, как местные жители все это едят? — огрызнулся я. — У них что, глотки луженые? А на ужин они просто горящий спирт с хреном употребляют?

— Так никто сейчас всей этой стряпни и не ест, ну, в полном рассудке, конечно. Это же просто деталь стола, как цветы, к примеру. Обрядовый символизм: при просмотре поднимающегося солнца нужно обязательно иметь на столе национальные блюда, своей остротой символизирующие поднимающееся из-за океана солнце. Их давно не употребляют в пищу, но наследие культуры предков чтут.

— Да провались они со всеми своими предками! И ты тоже хорош: предупредить не мог!

— Я тебя ногой толкал под столом. Я же не знал заранее, что нам предложат встречу рассвета со всей атрибутикой вплоть до еды!

— Ногой! — Я вывалился вслед за Сведом из остановившегося лифта. — Я думал, что ты предупреждаешь меня не болтать лишнего!

На нас стали обращать внимание заспанные обитатели Шебека, попадающиеся нам навстречу.

— Ладно, — протянул руку Свед, — давай не будем пугать людей криками. Ты есть, кстати, не хочешь?

Я пожал протянутую руку, стараясь при этом не упустить Маню.

— Только не национальную обрядовую пищу!

Глава 5

— Чтобы пушка здесь выстрелила, ее надо в Москве зарядить!

Один мудрый царь

— Так, Нэко должен ждать нас где-то здесь, — пробормотал Свед, когда мы вышли из такси, на этот раз ядовито-зеленого цвета.

Я задрал голову, осматривая невзрачное здание, чей фасад, раскрашенный когда-то яркими, но сейчас выцветшими и наполовину облезшими серой и фиолетовой красками, не внушал особого доверия. Такси, которое мы покинули, похоже, тоже не испытывало доверия к здешним местам, и яркая до омерзения машинка быстренько заскользила прочь, словно не желая больше оставаться на этой сомнительной чистоты улице, и спешила как можно быстрее оказаться в светлом Верхнем городе за границей предупреждающих знаков. Знаки эти, установленные по бокам спускающейся вниз улицы, гласили, что проезжающие проникают на территорию Нижнего города и власти Шебека не отвечают за сохранность их здоровья, жизни и личного имущества.

— Нам туда? — Я покрепче прихватил дремлющую на моих руках Маню и кивком головы показал на распахнутую двустворчатую дверь. Эта дверь, похоже, давно перестала быть автоматической: раздвижные половинки были заклинены какими-то прутьями, одна из них перекошена. Над дверями красовалась какая-то вывеска, скорее отталкивавшая меня, чем привлекавшая своими безвкусными кричащими красками и разноцветными световыми трубками.

— Не знаю, скорее всего, да.

Сведу, как мне показалось, тоже не по душе была та местность, куда мы приехали на такси, сказав адрес, переданный нам через видеосвязь Нэко. Двухместный модуль далее вначале ответил нам отказом на запрос адреса: мол, эта компания не поддерживает данный маршрут, но Свед поднес свой браслет к пассажирскому терминалу, и такси покорно повезло нас в довольно длинное путешествие. Действительно, после целого серпантина нисходящих автобанов и паутины запутанных туннелей внутри циклопических зданий, пройдя через несколько постов полиции, как я стал называть про себя безопасников в синей форме, мы оказались в самом низу мегаполиса, на пару километров, а может и больше того, ниже светлых и богатых высотных улиц. Браслеты, выданные нам теневыми деятелями вместо прежних, действительно сослужили хорошую службу: нас пропускали через все посты, хотя я видел, как несколько такси и частных машин с довольно приличными на вид людьми завернули обратно.

«Вам действительно туда нужно?» — спросил внимательный представитель правопорядка, когда проверил наши браслеты. Что ж, отвечать на шебекском наречии мы ему не стали: ни Свед, ни, тем более, я им не владели, но слушали только перевод из ушного динамика, связанного какой-то радиосвязью с нашими браслетами. Мы просто кивнули этому хмурому парню в синей форме, чтобы не показывать, что не являемся коренными жителями. Браслеты, по-видимому, выдавали полиции совсем не наши со Сведом личные данные, но сейчас это меня не сильно волновало: важнее было найти затерявшегося где-то здесь, в нижних ярусах гигантского города, беспутного Санька. Найти и увезти в отель.

Здесь, внизу, царила полутьма, сырость. Где-то недалеко, судя по запаху рыбы и гниющих водорослей, было море. Мрачные кварталы, где, по словам Сведа, жили в основном рыбаки и портовые рабочие, тускло освещались переданным сверху солнечным светом, которого, несмотря на применяемую здесь хитрую систему оптических приспособлений, все же было крайне мало.

— Не очень приятное местечко, — пожаловался я, оглядывая малолюдную, в отличие от верхней части города, грязную улицу, паутину ржавых труб вдоль стен и под ногами, струйки пара, пробивающиеся кое-где из трещин в тротуаре и стен, редкие, ветхого вида колымаги, больше напоминающие земные машины, чем шебекские изящные пассажирские модули…

Замызганные, чумазые ребятишки собрались на противоположной стороне неширокой улицы и хмуро наблюдали за нами, не предпринимая, впрочем, никаких действий.

— Да, — отозвался Свед, направляясь к судорожно распахнутым створкам заклиненных дверей. — Но нам действительно сюда. Нэко сказал, встретимся у Универсального магазина Табра в Нижнем городе. Как видишь — вон вывеска. Может, внутрь зайдем? А то пялятся на нас как-то так, может, из-за гиверы?

Действительно, к стоящим на другой стороне улицы детишкам уже присоединились несколько молодых парней с какими-то несуразными прическами, одетые в яркие, но неопрятные, явно синтетические куртки.

Мы уже почти вошли в дверь магазина, как возле тротуара остановилась содрогающаяся развалина, внешним видом смахивающая на американские машины конца шестидесятых годов: такая же длинная, несуразная и с претензией на стиль. Всей-то и разницы с земными машинами было, что вместо колес по всему днищу самодвижущейся повозки были размещены ребристые полусферы, издающие неприятный гул и треск, похожий на треск электрических разрядов. Со смачным звуком тяжелого удара колымага опустилась, а скорее, упала на дорожное покрытие, гул двигателя постепенно сошел на нет. Облупленная дверь колымаги откатилась, и из недр салона на тротуар соскочил Нэко, вместо серого камзола одетый в черный выцветший комбинезон и грязно-голубую куртку поверх него.

— Хорошо, что вы меня дождались, — сказал он просто, словно давно являясь нашим знакомым. Протянул для пожатия руку, что на Шебеке я увидел в первый раз. Здешние жители словно старались поменьше прикасаться друг к другу, ограничиваясь различной глубины поклонами.

Мы со Сведом пожали протянутую руку. Этот парень вдруг понравился мне, хоть, может, я и ошибался, но мне показалось, что его открытость была неподдельной.

— Нам предстоит нелегкая поездка вместе, — сказал он, доставая из кармана кепку наподобие бейсболки, но с квадратным козырьком и нахлобучивая ее на голову. — Так что давайте начнем ее друзьями, так как мой опыт показывает, что это немаловажно для получения успешного результата. И то, что вы не сунулись в магазин без меня, говорит о вашей осмотрительности.

Сейчас он напоминал какого-то китайского рабочего, расположенного к тому, чтобы перекусить с друзьями после смены и выпить, соответственно, тоже.

Мы со Сведом переглянулись: если бы только Нэко подъехал чуть позже, мы бы уже ввалились в магазин.

— Вы зашли в развлекательный центр, как я вас просил? Браслеты отметили? — Мы со Сведом кивнули. — Очень хорошо: теперь вы до сих пор развлекаетесь где-то там, в недрах этого комплекса, а вышли оттуда совсем другие люди. — Нэко улыбнулся. — Хотя чего я спрашиваю? Ведь, если бы вы этого не сделали, вас не пропустили бы на контрольном пункте. Что ж, идем, заглянем к старине Никифору. Надеюсь, старый грек не в одной из своих тайных поездок. Ну а за вашим парнем поедем чуть позже — подготовиться надо.

Мы вошли вслед за Нэко в кривую ухмылку двери, оказавшись в относительно небольшом тамбуре, где в полутьме на табуретке сидел, прислонившись к стене, худощавый мужчина средних лет с резкими, выделяющимися даже при таком неважном освещении носогубными складками. Нэко сказал ему что-то на местном наречии, и тот, кивнув, ответил на межмировом, практически безо всякого акцента:

— И тебе привет, Нэко, чего так долго не появлялся?

— Дел было невпроворот: ездил по одному заказу.

— Знаю я твои заказы: небось оттягивался в Верхнем по полной. Девочки там да, стоящие… — Он повернулся ко мне и Сведу. — Что это за парни? — Он показал пальцем на сонную Маню у меня на руках. — Любители животных?

— Эти ребята со мной, — кивнул на нас Нэко. — Старик в магазине?

— Как всегда. Он же тут и живет, — мужик хмыкнул. — И помрет здесь же, скорее всего.

— Ну, скрипеть ему еще немало, небось еще нас перескрипит.

Нэко толкнул следующую дверь в конце тамбура, и мы вошли в довольно-таки большое помещение магазина-склада, ярко освещенное многочисленными светильниками, уставленное стеллажами со всевозможным барахлом и аппаратурой. В середине одной из увешанных нагруженными под завязку полками стен находился широкий проем в соседнее помещение, где виднелись какие-то крупные агрегаты и штабели всевозможных ящиков. Все пространство магазина отделялось от нас столом-стойкой, напоминавшей барную и ограждавшей возле дверей участок примерно в четыре квадратных метра. Верх стойки соединялся с потолком редкой решеткой из достаточно толстых, с виду металлических, прутьев, так что мы, войдя в магазин, оказались как бы в решетчатой клетке.

Нэко подошел к стойке и нажал на ней кнопку. В глубине магазина раздался звонок и неторопливо зашаркали шаги. Из-за стеллажа вышел старик в просторном кимоно. Средней упитанности дед, голова абсолютно лысая — свет отблескивал на темной коже. Когда-то, наверное, синие, а сейчас блекло-голубые глаза требовательно уставились на нас из-под широких седых клочковатых бровей, выделявшихся светлыми пятнами на смуглом лице. Да, судя по темноте загара, непохоже было, что этот дед все свои дни проводит в магазине, не видя ясного солнышка, напрашивался вывод, что дедуля тоже не брезгует при случае какую-нибудь контрабанду провести и чаще всего — морем. Тот еще дед!

— Ага, явился! — Старик поставил руки в боки, собрал в гармошку морщинистый лоб. — И где же тебя носило, голубь мой?

— Какие одинаковые вопросы мне в твоем логове задают! — Нэко постучал по стойке: — Ты нам откроешь или так в предбаннике своем и продержишь? Смотрю, чего-то ты опасаться стал в последнее время — решетки даже днем опущенными держишь… Что, шалит кто-то?

— Как не шалить — шалят. Э-э-э, ваша тварь не кинется?

Я покачал головой.

Старик, кряхтя, полез куда-то под полку, повозился там немного, и решетки довольно быстро втянулись в потолок.

— То одни шалят, то другие… — Старик повернул часть стойки на петлях, открывая нам доступ в магазин. — Одних утихомирят — другие заведутся. Ну, с чем пришел, гуляка? Решил делом наконец заняться? Что ж, старый грек может тебе кое-какую работенку предложить…

Нэко сел на один из стоявших за стойкой стульев, указал нам со Сведом на другие.

— «Умный» товар, как я понимаю, еще не пришел?

— Все вам, молодежи, не терпится! — Старик укоризненно покачал лысой головой, его брови, похожие на облезлых дикобразов, практически полностью прикрыли блеклые глаза. — Товар придет через двое суток, как и договаривались. — Дед кивнул на нас: — Эти повезут его с тобой, что ли?

— Они. Да еще пара человек.

— Зеленые они какие-то…

— Они через Псевдо-Гею прошли, по крайней мере этот, — Нэко указал на меня.

И откуда знает?

Старик уважительно, но как-то медленно протянул мне руку.

— Это многого стоит, парень… Не грызнет твоя тварюка? Такую мясорубку пройти. Я только одного человека видел, кто в таком адском месте побывал, ты вот — второй. Слушай, — старик поднял своих дикобразов, совсем не по-старчески блеснул глазами, — а ты не Проповедник случаем?

Я скромно потупился. Дед не отставал.

— Я слышал, что один человек по прозвищу Проповедник здорово помог Братству в одном очень щекотливом вопросе… — старик не отпускал моей руки. — И Братство было весьма ему благодарно за это. Да и курточка у тебя непростая… Такую кто угодно не сможет раздобыть! А?

— Ну вот и подбери что-нибудь к этой куртке! — брякнул Нэко, чтобы остановить этот внезапный допрос. — Нам в дорогу много чего понадобится.

— Сейчас-сейчас, подыщем, прошу в соседний зал! — Старик даже шаркать перестал — бодрячком пошел перед нами. — Сколько вас там едет? Четверо? Ага, пятеро с тобой, Нэко… Тварь тоже с собой берете? Не боитесь, что когда-нибудь сожрет она вас? Саон! Саон, лентяй! — К нам подошел толстый узкоглазый молодой человек. — Вон те ящики сюда тащи!

— Такую тварь они с собой берут — где такое видано? — продолжал бурчать старик, наблюдая за тем, как Саон тащит пластиковые ящики к огромному столу посреди зала. — Чего ты ее не отпускаешь?

Я спустил Маню с усталых рук, гивера немедленно принялась исследовать помещение.

— У вас тут никакой живности нет? Ну, собак, еще, может, кого? — Дед отрицательно помотал лысиной. — Тогда волноваться нечего: на людей она просто так не бросается!

— Значит, так, — дед потихоньку успокаивался, откинул крышку ящика. — Здесь дыхательные системы, герметические костюмы, всякая прочая ерунда для защиты от химической дряни, через которую вам придется проезжать. — Дед ехидно развел руками: — Простите, биопанцирей не раздобыл! Так что сидите лучше в транспорте и не высовывайтесь! Саон, где бронежилеты? Так, я смотрю, что Проповедник у нас уже в медкомплекте разгуливает — это похвально.

Я невольно пощупал жилет под джемпером, про который уже успел забыть.

— Что, так видно?

Дед самодовольно сощурился.

— Просто глаз давно наметан. Какая у тебя модель? Ну-у, я такую вам предложить не смогу, но более раннего выпуска — пожалуйста! Продовольствие ваше уже ждет загрузки, все оборудование для дальней связи вот в этой коробке — надеюсь, ваш техник с ним разберется. Теперь — оружие. Пойдем, ребятки, к стендам. Саон, помоги!

Старик с помощником распахнули металлические створки, закрывавшие широкие стенды, увешанные пестрым разнообразием всяческих стволов. Чего там только не было, каких только форм и размеров оружие не висело перед моими восхищенными глазами. Начиная от каких-то кургузых многоствольных пистолетов, заканчивая изящными футуристическими пушками, наподобие тех, что были в руках у местного спецназа. К своему удивлению, я заметил и много образцов оружия с Земли, в том числе и несколько автоматов Калашникова, штурмовые винтовки, явно из американской серии «М», дробовики, гранаты…

— Советую взять с собой что-то поконкретнее, — заметил старик. — Не знаю наверняка, пригодится ли, но перестраховаться не мешает. У вас вообще ничего с собой нет? Неужели никаких стволов не брали?

— У них нормальный, но минимальный арсенал, — сказал Нэко. — Думаю, власти все им вернут, по крайней мере обещали. Насколько мне известно, почти все произведено на Земле.

— Да-а… — протянул дед. — На Земле умеют оружие делать, несмотря на некоторую отсталость в другом. Но боеприпасы у них ни к черту! Никуда не годятся!

Он взял в руки штурмовую винтовку.

— Вот, к примеру: «Mark-16 SKAR-L» (он немного коверкал английские названия, но понять было можно): длина ствола 351 миллиметр, прицельная дальность — 500 метров, скорость стрельбы — 550–600 выстрелов в минуту, магазин на тридцать патронов калибра 5,56х45. Прекрасная винтовка: надежная, достаточно удобная… — Старик яростно сверкнул глазами из-под взъерошенных дикобразов. — Проблема в патроне!

— А что с ним не так?

Дед резко повернулся ко мне.

— Пробивная сила, убойность никакая! Эта же самая винтовка, заряженная патроном с разрывной пулей местного производства, сможет нанести повреждения в пять, а то и более раз большие, а с кумулятивной — пробить керамическую броню нашего доблестного спецназа!

Я пожал плечами.

— А как же всякие лазерные метатели, протонные излучатели, плазменные распылители и прочее энергетическое оружие техногенной цивилизации?

Старик сморщился так, что его брови-дикобразы сошлись во французском поцелуе.

— Все это чушь! Нэко, что ты за неучей ко мне привел?

— Дядя Никифор, Алексей только недавно с Земли, на Дороге в первый раз, а в команде он — Проходимец.

Старик прокашлялся, сбавил обороты.

— Давайте присядем, — предложил он примирительно. — Лучевое оружие, как и всякое оружие переброса открытой энергии на расстояние, весьма энергоемко по сути и малоэффективно на поле боя. Конечно, лучевые метатели есть на вооружении армии Шебека, но они слишком дороги. Энергию нужно капсулировать — это знает любой и всякий! А в военном деле дешевизна, простота производства да низкая стоимость боеприпасов не на последнем месте стоят. Я, например, весьма интересуюсь земными разработками, чему он, — старик показал на Нэко, — также способствует, как бывавший на Земле.

Я впился глазами в Нэко, тот в подтверждение кивнул. Надо же, неужели действительно существует никому на Земле не известный Проезд?

— Силовая, полярная капсуляция слишком нерентабельна и практически не нужна, ну, кроме как на тяжелой военной технике, — продолжал старик. — А в ручном оружии давно разработанные системы ствол — патрон — пуля настолько хороши, что их только понемногу улучшают, не изменяя сам принцип. Конечно, можно сделать лучшую систему прицеливания, заменить сплавы ствола на более крепкие, позволяющие увеличить мощность и скорострельность, но, повторяю: принцип один! И ваша земная штурмовая винтовка немногим отличается по образу действия от нашего оружия, хоть, может, и не имеет такой электроники.

— А как же оружие Инспекторов? — вклинился в разговор Свед. — У них-то совсем другие принципы работы!

Я насторожил уши: опять эти загадочные «Инспекторы»! Сколько я ни пытался расспрашивать о них, столько натыкался то на упорное отмалчивание, то на совершенно фантастические басни. В конце концов я понял, что это такие полулегендарные существа, которых, как НЛО, обычно видел кто-то другой, но не сам рассказчик, или просто принят был за НЛО совершенно земной объект или какое-то атмосферное явление.

Старик улыбнулся, словно о чем-то вспоминая, покачал головой:

— Вот когда встретишь Инспектора, тогда сам и спросишь у него, по какому принципу его оружие действует, если только это действительно оружие, а не какой-то совершенно нам непонятный инструмент, одной из возможностей которого является разрушение. Идет?

— Ладно, — Нэко тоже улыбнулся. — Встречу — спрошу.

На минуту воцарилась тишина: видимо, каждый по-своему размышлял о таинственных Инспекторах, представляя их на свой лад, в меру личного воображения.

— Ну, господа контрабандисты, — нарушил наконец тишину неугомонный дед, — что выбирать будем? Вот, к примеру, великолепное оружие: патронный огнемет, выжигает врага подчистую! Перезаряжается молниеносно, между прочим. Вот еще великолепная штука, — Никифор вертел в руках что-то обтекаемое, изящное и массивное одновременно. — Штурмовой комплекс «АГ»: скоростной трехствольный пулемет на двести зарядов, автоматический магазинный гранатомет на двенадцать выстрелов, снимаемый модуль огнемета плюс — интеллектуальная цифровая система прицеливания с РЛС… Могу посоветовать еще ракетный комплекс: легчайший стеклопластик, шесть вакуумных ракет в кассете, интуитивная система прицела, возможность стрельбы на ходу. Цена… умеренная!

— Знаем мы твои цены, — махнул рукой Нэко. — Накручиваешь почище мозальских миссионеров!

— А тебе какая разница? — прищурился хитрый дед. — Все равно за тебя синдикат твой платит!

— Платит синдикат, да вычитывают потом с меня, — отреагировал незамедлительно Нэко. — А это что у тебя? «Удар»?

— Недавно поступил, — хвастливо хихикнул Никифор. — Компактный излучатель силового поля. Сумасшедшее останавливающее действие! Разнесет в клочья любого противника в ближнем бою! Лучшая альтернатива боевым дробовикам, если только, — дед заговорщицки поднял ершик брови, — этот дробовик не куплен у меня! — Никифор продолжил свою рекламную презентацию: — Электромагнитная штурмовая винтовка, как она вам? — Он картинно вскинул толстоствольную пушку. — Практически полное отсутствие отдачи, дальность боя как у снайперского оружия, мощнейший снаряд…

Я потихоньку потянул за рукав Сведа, воспользовавшись тем, что Нэко затеял жаркий спор с Никифором, пытаясь сбить цену на огнемет:

— Одного не пойму: зачем нам столько пушек? Неужели столько стрельбы предстоит?

Свед наклонился ко мне и пробормотал на ухо:

— Мы, чтобы доставить целым груз и не попасть при этом в пекло войны, пойдем окружным, так сказать, путем, через несколько миров. Иначе никак. А миры те не очень гостеприимные — всяких тварей прожорливых хватает. Так лучше встретить их в полном вооружении, как ты думаешь?

Я кивнул, вспоминая Псевдо-Гею, где нам ой как не хватало таких гранатомета с огнеметом. Да еще бы и дробовиков автоматических пару…

— А как за все это расплачиваться будем?

Нэко, услышав мою последнюю фразу, утешительно улыбнулся:

— Ну, кое-какие расходы на себя действительно синдикат возьмет. Кое за что я сам заплачу. Ну, думаю, и у вас кое-какие сбережения имеются?

Я задумался, так как не знал о своей платежеспособности.

— Имеются, — заверил меня Свед. — Санек и Данилыч все свои деньги в это дело вкладывают, чтобы получить сторицей прибыль, ну и я тоже кошелек выверну, не сомневайся! Данилыч вон сейчас в модернизацию транспорта, коль появилась такая возможность, немало также вложит. Считай, ты, наверное, меньше всего потратился, если, конечно, не считать твой вклад как Проходимца и человека, к которому расположены весьма серьезные люди.

— А какое оружие у вас уже имеется? — спросил живо дед, что-то прикидывая в уме, наверное барыш подсчитывая.

— Ну, — пораскинул мозгами я, — кое-что действительно есть: дробовик Данилыча, парочка «АКСов», личные пистолеты, да еще два «АК-108», если я не ошибаюсь и если только все это нам действительно отдадут.

— Ага, — сразу ухватился старик, — автоматы Калашникова? «Сто восьмые»?

Я кивнул.

— Один военный говорил, что это какая-то модификация, может даже, и не «сто восьмые»..

— Модификация «сто восьмых» или даже выше, говоришь? Не сильно распространенное оружие! Вот что, — он прищурил глаз, — предлагаю бартер: меняю один автомат на любую штурмовую винтовку, которую ты увидишь здесь. Ну как? Или, если хочешь, доведу второй автомат до ума, навешу на него все потребное для штурмового комплекса. Идет?

Я пожал плечами.

— Соглашайся, — искушал меня хитрый старик. — Если согласен, то я по своим каналам добьюсь того, чтобы ваше оружие завтра же попало в мою мастерскую: связи у меня есть. И сразу же начну улучшать пушку для тебя.

— Ладно, — я махнул рукой. — Только как бы получается, что один из этих автоматов я уже нашему штурману обещал… Разве что чем-то другим заменить?

— Заменим, — потер руки Никифор. — Жаловаться не будет! Еще и по…

— Так, — вдруг совсем другим голосом жестко перебил его Нэко, прижимая пальцем что-то в ухе. — Мне сообщили, что как раз сейчас точно установлено местоположение вашего штурмана, так что нам нужно как можно скорее выдвигаться за ним. Не знаю точно, но может понадобиться оружие. Никифор, что тут у тебя компактное имеется? Давай-ка по-быстрому. И запасные обоймы в двойном объеме: кажется, наш друг влез в серьезные неприятности!

Глава 6

— Пуля — дура!

Суворов

— Как я понял, — объяснял мне и Сведу Нэко, пока мы неслись на его гудящей колымаге по лабиринту темных грязных улочек, — ваш штурман в поисках приключений забрел в Нижний город и попался к торговцам телами в лапы.

— Торговцам чем? — переспросил я, с трудом, из-за дикой болтанки, надевая на предплечье хитрую конструкцию «Удара» — силового излучателя ближнего боя. Излучатель состоял из двух облегающих руку сверху и снизу выгнутых под форму предплечья металлических пластин толщиной около трех сантиметров, соединявшихся перемычками, и рукояти управления, практически незаметной в ладони.

— Телами, — ответил Нэко, немыслимым виражом проводя машину в узкий проход, сбив при этом какую-то лавчонку на углу.

Маня, недовольная тряской и болтанкой, давно уже забилась в пространство под сиденьем и даже носа не высовывала. Я, единственно, боялся, что она догадается прогрызть обшивку, для того чтобы выбраться наружу.

— Торговля органами? — спросил Свед, щелкая затвором изящного пистолета-пулемета. — Как он влез в это?

Свед сидел на заднем ряду сидений и, для того чтобы его не кидало по салону, так как руки были заняты, упирался растопыренными ногами, причем одной — в спинку переднего сиденья. Вид у него при этом был такой уморительный, что я пожалел, что не имею с собой хоть какого-то фотоаппарата для увековечивания его забавной позы. Воистину странно устроены человеческие психика и мышление, если в такой серьезной ситуации я мог думать о подобной ерунде!

— Проигрался ваш штурман и попал за долг к мясникам, — Нэко заметил мои попытки надеть силовой излучатель. — Там на скобу сбоку нажми — части модуля разойдутся, руку сможешь внутрь просунуть, потом нажми снова… Ты как умудрился у грека его выпросить?

— А я не просил, — я просунул руку в странную нарукавь, части сомкнулись, удобно облегая предплечье. — Он сказал нам: «Берите, что считаете нужным», — ну я и взял… Правда, он в это время отвернулся и на Саона своего орал, чтобы боеприпасы тащил. Так я «Удар» — за пазуху, вот эту пушку — в одну руку, Маню — в другую… А однако эта штука тяжеловатая: руку вниз так и тянет!

— Так ты виртуоз! — улыбнулся Нэко, кормой колымаги смяв в заносе поворота широкую трубу, откуда со свистом, слышимым даже в салоне при реве двигателя ударила струя то ли пара, то ли какого-то газа. — Проверь индикатор на верхней части — заряжено полностью? Что ж, твоя удача: старый грек так просто этот отбойник не отдал бы, рассчитывая неплохо навариться на таком редком и дорогом оружии. Думаю, какой-нибудь из боссов нелегальных промыслов с удовольствием бы его прикупил за хорошую сумму, просто даже из-за того, чтобы хвастаться перед другими. Теперь об использовании: при стрельбе кисть вниз наклоняй: это «взводит» излучатель для выстрела, и не поднимай ее вверх. Смотри не забудь держать рукав расстегнутым: сопло излучателя приходит в боевое положение мгновенно и, учитывая прочность твоей куртки, просто сломает тебе руку, если совсем кисть не оторвет, если еще при этом и нажмешь пуск.

— Может, — я перестал натягивать куртку, — кто-то другой возьмет эту штуку?

— Некогда! — Нэко крутым заносом припарковал машину к тротуару перед каким-то широким входом с портиком, украшенным уродского вида колоннами, заставляя нескольких прохожих шарахнуться к серой с влажными потеками стене. — Мы уже приехали — выдвигаемся.

— А нас не прикроет кто-то из ваших? — спросил Свед, пряча пистолет-пулемет под курткой, показывая мне этим пример.

— Никто нас не прикроет: я — единственная помощь, так как являюсь темной лошадкой у Братства. Братство не будет портить отношения с торговцами телами, да и считает, что сделало достаточно для вас, тем более что вы еще не выполнили работу. Могу сказать только, что от этого момента нам нужно рассчитывать только на самих себя. Готовы? Тогда пошли, но — не торопясь, не показывая своей агрессивности.

— А такая резкая парковка — ничего?

— Так это — местный шик, — ответил мне, тонко улыбаясь, Нэко. — И старайтесь много не разговаривать, сохраняйте молчание в баре и ни к кому не обращайтесь… по крайней мере пока я не скажу. Сядем за столик.

Ага, значит, за этим уродливым портиком-входом располагается местный бар…

Маня высунула усатую морду из-под сиденья.

— Так, а что с твоей красавицей делать будем? — сдвинул брови Нэко. — Ее можно оставить в машине?

Я пожал плечами.

— Если только ты хочешь, чтобы в дверце была прогрызена дыра.

Нэко немного поколебался.

— Ладно, будем считать, что это — твой «иса»… ну, любимец, — их многие держат и таскают с собой. Зверюги весьма экзотические попадаются, к слову. Правда, гиверы в любимцах я до сих пор не видел. Пошли!

Мы, открыв синхронно дверцы, вышли из колымаги. Нэко, закинув небольшую сумку за плечо, прямиком направился к входу в бар, не смущаясь пристальных взглядов громил, подпирающих колонны при входе. Ишь, какие морды шлакоблоком напыжили, прямо как недалекие братки из девяностых…

Братки, хоть и прожигали нас гляделками, но пропустили беспрепятственно внутрь.

Внутри, в довольно большом помещении с выпуклым к середине потолком, царил практически такой же полумрак, как и на улице, только тусклые плафоны над некоторыми столиками скудно освещали сидящих людей. Под центром выпуклости посреди зала располагалась круглая площадка. Огражденная прозрачными стенами, наподобие аквариума, она вмещала пару топчущихся в примитивном танце девиц, одетых в целые рулоны хаотически накрученной на тела материи. Вокруг девиц змеились какие-то светящиеся спирали, меняющие цвет под тихо звякающую, примитивную, на мой взгляд, музыку. Этакий текстильно-световой авангард.

Нэко неторопливой походкой подвел нас к свободному столику.

— Присаживайтесь, закажите что-нибудь, только не девушек — этого не стоит… — Он улыбнулся. — Я сейчас пойду в игровой зал, постараюсь разузнать о вашем друге у некоторых людей. Мне придется сдать оружие перед входом в зал, так что будьте наготове: ваши стволы могут мне очень пригодиться. Да, — Нэко поставил свою сумку на свободное за нашим столиком кресло, — постарайтесь не рассматривать в упор людей: это воспримут как оскорбление.

Нэко прошел между столиков к незаметной двери в конце зала, что-то сунул стоящим по обеим сторонам двери ребятам и исчез за резной створкой. Как ни странно, но в этом, таком технологичном на первый взгляд, мире я заметил множество тенденций держаться за старину, отказываясь от таких вещей, как раздвижные или проваливающиеся в пол двери, предпочитая им створчатые, деревянные на вид. Или, к примеру, те же официанты-люди, вместо каких-нибудь кибернетических систем, хотя люди, возможно, обходятся дешевле. Вот и сейчас к нашему столику подошла вполне живая девушка, одетая в несколько вычурного вида кимоно, не скрывающее, а скорее, подчеркивающее ее фигуру, а не многорукий автомат, хотя никто не знает, сколько пластических хирургов работали над этим миловидным кукольным личиком и сколько цифровых имплантатов вшито в ее органы.

Бррр… неприятно даже думать.

Девушка что-то прощебетала на местном наречии, Свед ответил ей с умным видом, и она, на секунду замерев и разглядывая наши лица и Манину морду, заколыхала бедрами в направлении длинного проема в боковой от входа стене. Как видно, этот проем, прорезанный на высоте чуть больше метра от пола, выполнял функцию барной стойки, но мне он напомнил советские столовые с самообслуживанием.

— Ты что-то заказал? — спросил я Сведа.

— Немного напитков, фрукты и мясо для Мани.

— Видишь, Манька, — обратился я к гивере, — о тебе заботятся, цени это!

Мане, похоже, мои нравоучения были до лампочки. Забравшись на стол, она пристально осматривала и, я бы сказал, «онюхивала» помещение бара. Что ж, здешняя публика не одной гивере не нравилась, но я предпочитал держать свое мнение при себе: кто знает, может, все столики прослушиваются? А то и проглядываются…

Официантка вернулась не скоро и, не торопясь, поставив поднос с напитками в узких бокалах и пузатых пиалах на стол, она немного наклонилась и сообщила нам на чистом межмировом наречии, что какой-то важный господин весьма жаждет пообщаться с нами по поводу нашего иса.

— Это господин Окага, очень важный человек. У него есть слабость — увлечение разными животными, — щебетала официантка, как-то не целомудренно изгибаясь в наклоне к Сведовому уху.

— Скажи этому многоуважаемому господину, что мы очень польщены его приглашением к общению, — вежливо ответил Свед. — Но дело в том, что мы очень утомились за последнее время и хотели бы, чтобы этот господин был настолько любезен, что предоставил нам свободу выбора общения с ним в другое время, когда мы будем менее утомлены и более адекватны как собеседники.

Официантка удивленно подняла идеальные дужки бровей и отошла к столику на противоположной стороне зала, где, склонившись, стала объяснять что-то сидевшей там компании.

— И пусть только скажут, что я не был чертовски вежлив, — гордо заметил Свед, прихлебывая напиток из пиалы.

— А вдруг здесь вежливость неуместна? — осторожно спросил я, удерживая Маню, чтобы та не удрала с кусками мяса на шпажках, так как она, забравшись куда-то в угол, могла посчитать, что проходящий мимо человек посягает на ее пищу, и тогда… тогда лучше…

Лучше сразу не допустить этого.

— Однако нас не хотят оставлять в покое, — кивком показал мне Свед на приближающуюся к нашему столику делегацию, состоящую из толстого высокого человека с монголоидными чертами лица и сопровождавшей его парочки подтянутых ребят в черных свободных брюках и рубашках. — Где же этот Нэко ходит? Он-то знает наверняка, как в таких ситуациях поступать!

Я достал из кармана тактические очки и украсил ими свою физиономию. Зал сразу просветлел, но световые пятна не слепили глаза, как это было бы в приборе ночного видения, но электроника очков словно сравнивала разницу в освещении, позволяя видеть самые темные углы бара.

Делегация, сопровождаемая непрямыми взглядами редких посетителей, наконец подошла к нам. Даже раскачивающиеся в рекламе текстиля девушки в аквариуме посреди зала косили глазами в нашу сторону.

И это мне очень не нравилось.

— Я подумал, — начал на межмировом толстый господин, опускаясь в свободное кресло за наш столик, — что вы скромничаете.

Двое парней в черном стали за спинкой его кресла, заложив ладони правых рук за широкие тканевые пояса, где вполне могли бы поместиться неприятные нам сейчас малогабаритные единицы стрелкового оружия, а попросту автоматические пистолеты.

Я, ощущая возникшее напряжение, толкнул Маню со стола и положил правую руку, убедившись, что рукав куртки расстегнут, на поверхность стола так, что кулак был заслонен от гостей пузатой пиалой. Блин, так и не попробовал этого хваленого напитка!

— Просто мы с товарищем действительно устали, — попытался объяснить ситуацию Свед.

— Это неважно, — пробурчал снисходительно толстяк. — Мне гораздо более интересна ваша зверюшка. Скажите, это какой-то гибрид? Специально выведенный, чтобы напоминать видом гиверу?

«Маня, Маня, — мысленно вздохнул я. — Сколько же нездорового любопытства ты еще вызовешь за время пребывания в моем обществе?»

Маня, занятая под столом поглощением мяса, естественно, не ответила на мою мысленную тираду.

Толстяк заговорщицки подмигнул нам со Сведом и распахнул полы свободной куртки. Из внутренних карманов на стол выскочили два гибких зверька, чем-то напоминавших пестро окрашенных горностаев, только покрупнее. Зверьки замерли, приподнявшись на задних лапках и покачивая плоскими головками с выпуклыми красными глазами. Недобрые у них были глаза. Злые какие-то. И даже не из-за алого агрессивного цвета.

— Вот, — гордо сообщил толстяк. — Новая разработка генных инженеров! Непревзойденные бойцовские качества, высокая выносливость, а реакция… Не хотите поставить своего иса на ринг против моих иса? Поставим по минимуму.

Я покачал головой.

— Боитесь? — хохотнул толстяк. — Не переживайте: в случае гибели вашего зверя я просто не возьму с вас поставленных денег.

— Нет, у нас нет такого желания, — сказал я, понимая, что в любом случае толстяк останется недоволен исходом этого дела.

— Да что вы, — толстяк начал хмуриться. — Сейчас выгоним девчонок с ринга, ставки объявим… Еще и заработаете, если против своего мохнатого мешка поставите! Нет?!

Похоже, что этот грузный человек не привык, чтобы ему отказывали. Парни за его спиной начали медленно доставать правые руки из-за поясов.

— Ну, тогда я спущу своих бойцов прямо сейчас на вашу волосатую жабу! — прошипел толстяк, темнея лицом. — И вам не удастся ей помочь, когда они станут выедать у нее мозги заживо!

Он сказал какое-то шипящее слово, и горностаи-переростки издали что-то среднее между писком и мяуканьем, еще больше поднимаясь на своих когтистых лапках и раздувая ярко-оранжевые горловые мешки, словно были сродни жабам.

Я пошарил ногой под столом и не обнаружил под ним Мани. Не успел я подумать, куда противная гивера делась, как из-под стола, между столешницей и пузом злого любителя животных, прямо между его ног, мелькнуло что-то темное, мазнуло судорожным всплеском по столу и исчезло. Грудь и лицо толстяка окрасились красным, но это была не его кровь: на столе вместо двух горностаев остался только один, да и то не целый — верхняя половина его тельца была словно лезвием отхвачена, брызгала красными струйками.

Толстяк секунду пучил глаза между красными потеками на лице, а затем разинул пасть и издал такой рев, что я непроизвольно сжал правый кулак, нагибая одновременно кисть книзу и наблюдая, как парни в черном выбрасывают руки из-за пояса.

Искривление воздуха ударило в толстяка, и тот, нелепо раскинув болтающиеся руки, отлетел метров на пять вместе с креслом, сбивая по пути столики, и вломился в «аквариум». Девицы внутри «аквариума» шарахнулись к противоположной прозрачной стенке, беззвучно визжа.

«Ага, — обрадованно подумал я, вскакивая из-за стола, — значит, отдачи у этого излучателя силового поля нет, как это ни странно при таком эффектном действии!»

С пола пытался подняться парень в черном, откинутый улетевшим с толстяком креслом. Так, а где второй?

Удар в мой левый бок, вместе с сухим треском выстрела, дал мне исчерпывающий ответ. Короткой очередью отозвался пистолет-пулемет Сведа, и я понял, что второго уже нечего опасаться.

— Леха, ты нормально?! — выкрикнул Свед, нырнув за опрокинутый столик и огрызаясь очередями в ответ на огонь, открытый охранниками от двери игрового зала.

Я понял, что сижу на присядках, нелепо приоткрыв рот и держась за бок.

— Нормально! — Я убрал руку от бока и потянул из-за пазухи пистолет, прихваченный мной у старого грека. Нащупал предохранитель, но так и не открыл огонь, так как упал на пол, уходя от рассекающих воздух очередей.

Казалось, в баре все взбесились. Пули дырявили металлические столы, словно они были сделаны из тонкой фольги, решетили стены, выбивая облака пыли и крошева. Один из посетителей бара с криками кинулся к выходу, но крутнулся и рухнул через несколько шагов, подкошенный то ли случайно, то ли специально выпущенной пулей. Остальные люди в баре завязали перестрелку с охранниками и между собой, кто-то полз к выходу, кто-то уже успел выскочить наружу. Какой-то мужик орал хриплым сорванным голосом, вплетая свой вопль в треск и грохот выстрелов. Целая часть потолка рухнула вниз, добавляя еще больше пыли, из дыры посыпался фонтан искр: видать, перебили какой-то энергокабель.

Я, слабо соображая, но стараясь не поднимать голову, отполз за декоративную колонну, которыми был украшен по периметру зал, даже не пытаясь отвечать выстрелами на огонь разошедшихся охранников, к которым, похоже, кто-то присоединился: от дверей игрового зала слышна была стрельба минимум из пяти стволов, причем выстрелы валили густо. Хриплый мужской голос не переставал заливаться криком, перегружая и так напряженную нервную систему, и я невольно подумал, что же такое могло произойти с человеком, чтобы он так кричал.

— Леха, держись! — орал Свед, лежа на боку и копаясь в оставленной Нэко сумке. — Не высовывайся только!

Я, осененный гениальной в такой ситуации мыслью, немного высунул из-за колонны правую руку с торчащим из рукава ребристым излучателем и принялся, вспоминая гравипушку из «Халф-Лайф», отшвыривать ударами силового поля тяжелые кресла в сторону палящих вовсю охранников. Это помогло: кувыркаясь и разваливаясь в воздухе, пробиваемые пулями кресла посеяли некоторую панику в рядах охранников, что позволило мне перекатиться за другую колонну, меняя при этом угол обстрела на более для себя удобный. По крайней мере Сведа мне отсюда было лучше видно. Осколки потолка, тем не менее, продолжали сыпаться на меня сверху, и я пару раз ощутил удары в спину, не осознавая, что это было: куски бетона или рикошетирующие пули.

— Не смотри! — заорал Свед, швыряя что-то в сторону противника.

Я прижался лицом к полу и зажмурил глаза. Оглушительный удар по ушам, вспышка света ослепляла даже через закрытые веки, а каково пришлось людям в эпицентре взрыва светошумовой гранаты, и думать не хотелось. Когда я поднял голову, поправляя тактические очки, дядьки возле входа в игровой зал бестолково метались, натыкаясь друг на друга, кто-то просто лежал на полу, присыпанный обломками кресел… Какой-то странный желтоватый свет тускло озарял изуродованный зал, полускрытый клубами пыли. Выстрелы прекратились, как, впрочем, и угнетающий хриплый крик, и, пользуясь этим, человеческие полусогнутые тени начали выскакивать из бара. Мне даже как-то приятно было видеть эту поспешно бегущую от смерти жизнь. Похоже, действительно можно было подняться. Хоть немного.

— Алексей?! — крикнул пригнувшийся справа от меня Свед, как-то странно вертя головой с широко открытыми глазами.

— Порядок! — как можно бодрее ответил я, ощущая как колотится сердце и подгибаются ноги. Да-а, мне до «порядка» явно было далековато.

— Давай в игровой зал! — Свед, как слепой, размахивая перед собой пистолетом и свободной рукой, на полусогнутых ногах нетвердо отправился куда-то вбок.

Я удивленно поднял очки над глазами и понял, что в зале царила полная тьма: то ли плафоны все перебили, то ли — просто кто-то выключил освещение. Хотя, судя по свисавшему из дыры в потолке пучку разорванных пулями кабелей, света могло не оказаться и не только в баре.

— Ты что-то видишь? — почти жалобно спросил Свед. — Ты в очках? Не потеряй их: там сзади застежки на дужках!

Я нашарил на правой толстой дужке очков выдвигающуюся полужесткую ленту и вытащил ее, закрепив на левой дужке. Застегнул полностью курточку на груди и с облегчением заметил крадущуюся вдоль стены Маню, которой темнота, похоже, нисколько не мешала.

В этот момент один из охранников открыл наугад огонь, видимо достаточно придя в себя. Огненные росчерки веером расходились от него, и какой-то человек в дверях, практически выбежав на улицу, споткнулся и упал вбок.

Я, перекатившись к стене, вскочил и, оббегая зал кругом, уже привычно запулил в него тяжелым креслом при помощи силового излучателя. Кресло так точно попало в стрелявшего, сметая его к противоположной стене, что я даже на долю секунды испытал какую-то гордость за свою ловкость и меткость. Расшвырять остальных мечущихся в темноте охранников ударами силового поля было делом нескольких секунд. Правда, на последних выстрелах я заметил, что силовое поле уже мягче бьет по людям, не отшвыривая их, но просто сбивая с ног. Видать, заряд иссякал.

На мой голос приплелся, спотыкаясь о тела и обломки, Свед.

— Ты можешь выбить дверь? — спросил он у меня, загоняя обойму в пистолет-пулемет.

— Излучатель сел, — сказал я, подбирая вдобавок к своему автоматическому пистолету выроненный каким-то охранником компактный автомат, чем-то напоминающий старый маузер, только с зализанными формами и коротким толстым стволом. Навел автомат на край двери, нажал спуск… и отшатнулся от фейерверка осколков и искр, выбитых моей очередью. Кажется, дверь под деревянной обшивкой была вовсе не такой уж деревянной.

Из глубины зала замелькали вспышки автоматных очередей, и Свед странно осунулся, медленно сползая по стенке.

Я ответил из обоих стволов, мало заботясь о прицельности и практически не обладая навыком стрельбы с обеих рук. Выстрелы из зала прекратились, и я, присев и стараясь заслонить Сведа своим, прикрытым пуленепробиваемой курткой, телом, заорал как можно громче, надеясь, что мой межмировой будет понят:

— Эй, в зале, прекратите пальбу: мы не будем стрелять! Выметайтесь лучше отсюда! Слышите?

На всякий случай я поднял вверх руки, предусмотрительно положив оба своих ствола перед собой так, чтобы их удобно было схватить в случае надобности.

Хватать мне их не пришлось: согнутая фигура проскользнула к дверям, мелькнув перекошенным силуэтом на фоне идущего с улицы тусклого света. Я повернулся к Сведу, пытаясь понять навскидку, куда его ранили, и с усилием давя опасение в глубине души, что уже потерял недавнего товарища.

— Ты как — серьезно подстрелили?

— Ничего, — прохрипел он, тяжело дыша и откидываясь на спину. — Только бедро по касательной задели да, кажется, еще руку… Просто я потерялся немного сейчас… Но — «медик» работает, так что все будет в порядке. Там в сумке есть накладные биопластыри — дай мне парочку.

В это время дверь, в которую я безуспешно стрелял, тихо отворилась. Я вскинул оружие, ловя в прицел расширяющуюся щель, из которой неслись непонятные вопли, но услышал крик Нэко «Не стреляй!» и опустил ствол.

Нэко вывалился из двери и захлопнул ее обратно, скрывая хаос криков и ругани. Руки пустые, но на носу узкие непрозрачные очки, позволявшие ему, как я понял, видеть в темноте. Нэко подтащил к двери изрешеченное пулями кресло, подпер.

— Я вроде успел, — пробормотал он, задыхаясь. — Штурман еще жив, хоть и у мясников, но на органы его не разделали… так что нужно снова торопиться… А вы молодцы, — заметил он, оглядываясь вокруг и пиная одного из охранников, подобрал оброненный кем-то пистолет, отшвырнул раздраженно, обнаружив, что тот полностью разряжен. — Такого здесь натворили, ремонт потребуется… Да и вовремя… свет вырубили! Я хоть дверь смог открыть: замок электронный сдох.

Он опустился на колени рядом со Сведом.

— Со Сведом что?

— Жить буду, — уже почти нормальным голосом ответил Свед.

Он прилепил себе на бедро и руку овальные толстые лоскуты, оторвав их от вытащенного им из сумки целого пласта таких овалов из непонятного материала, смахивавшего на зеленоватый мягкий пластилин. Сверху в этот пластилин вдавил небольшие плоские белые диски.

— Идти сможешь? — Нэко помог Сведу подняться, потащил его к выходу. — Алексей, следи за округой! Сумку мою захвати! Нам нужно как можно быстрее в машину попасть: сейчас здесь безопасников будет как… сам знаешь чего!

Я, пробираясь вслед за ними, чуть-чуть левее, чтобы больше видеть впереди, старался засечь хотя бы небольшое шевеление среди опрокинутых кресел и столов. Но среди хаоса изрешеченных предметов мебели никого живого, кроме затрусившей неспешно за нами Мани, я не заметил. В разбитом выстрелами «аквариуме» двумя кучками материи застыли некогда танцовщицы, а сейчас — пробитые пулями недвижимые куклы. И только темные струйки и пятна на ткани напоминали о том, что совсем недавно, буквально пять минут назад, это были люди. В дверях пришлось перешагнуть через два тела, причем я старался не смотреть на них, щадя и так перегруженную психику.

Мы вырвались на улицу, которая сейчас странно опустела, впрочем, чего странного: выстрелы из бара не слышали, наверное, только вяленые рыбины, висящие в небольшой лавке на углу улицы. Да еще и наш вид — покрытые серой пылью, с оружием в руках — явно не придал желания местным обывателям поближе познакомиться с ситуацией.

Я помог Нэко осторожно усадить бледного Сведа в широкие двери машины, шагнул в салон сам…

Между моими ногами прошмыгнула в двери шустрая, тоже припорошенная пылью Маня. И что ей сделается: мяса поела, а затем еще и горностаями злополучными перекусила!

— Свед, ты продержишься полчаса-час? — спросил Нэко, запуская завывший двигатель.

— Продержусь: боль снята, кровотечение остановлено… — Свед, конечно, бодрился, но выглядел действительно не так уж и плохо, при двойном-то ранении. — «Личный медик» творит чудеса!

— Нам нужно успеть в центр торговцев телами: туда штурмана повезли, — Нэко снова разогнал свою колымагу до опасной на таких узких улочках скорости. — Подозреваю, что там нас будут ждать, так что на легкий результат не рассчитывайте! Так что, вооружаемся всем, что только у нас имеется! Ты, Свед, останешься ждать в машине, в случае чего — прикроешь. Повторяю: легко не будет!

— А когда легко было в последнее время? — спросил я, ощущая, как от покалываний в спину напряжение постепенно спадает, уступая место не расслаблению, нет, но приятной уверенности в себе. Похоже, «персональный медик» свое дело действительно знал. Мне бы такую профессиональность в том деле, что нам предстояло!

Реактивная колымага вылетела на какую-то мрачную набережную, представлявшую собой достаточно широкую — метров пятнадцать — полосу серого бетона над морскими волнами, прижатую одной стороной к колоссальной серой же стене, уходящей вверх на высоту в несколько этажей и заканчивающейся массивным, нависавшим над набережной ярусом. Люди и небольшие машины, в основном напоминавшие странного вида мотоциклы, шарахались в сторону, прижимались к бетонной стене. Какой-то круто повернувший «мотоциклист» даже улетел в море…

— А нас все-таки ожидают, — отметил вцепившийся в овальную баранку Нэко. — Вон там, впереди!

Я взглянул вперед и увидел перегораживающие набережную громоздкие машины шебекской службы порядка. Это да, это мы влипли…

— Ничего, — Нэко поддал газу, заставляя ревущий двигатель швырнуть машину вперед. — Не из таких ситуаций выкручивались!

Мне оставалось только ему верить.

Глава 7

— Что может быть лучше канализации!

Черепашки-ниндзя

— Скорости, скорости! — жужжал через сжатые зубы Нэко. — Эй, пристегнитесь там, держитесь за все, что можно: сейчас тряханет! Головы прижмите к наголовникам!

Наша колымага, напрягаясь всем своим металлопластиковым телом, словно задалась целью доказать, что она еще весьма неплоха, по сравнению с новыми разработками шебекского транспорта.

— Сейчас стрелять будут! — крикнул Свед.

— Нет, — крикнул в ответ Нэко. — У них силовые заграждения!

Он выбросил руку, вдавливая большую кнопку на панели…

Я даже испугаться не успел, как машина резко рванулась вперед, в глазах потемнело, непреодолимая сила вдавила тело в сиденье, буквально сплющивая грудную клетку, выбивая из легких воздух. Машина, вильнув вправо, перескочила на стену, и я краем зрения заметил слева внизу промелькнувшие модули службы порядка, задравших головы вверх полицейских, мигающие огни…

Нэко, похоже, не собирался сбрасывать скорость: машину швыряло, как щепку в кипятке, то по стене, то по набережной. Сознание то ловило какие-то мелькающие предметы, яркие вспышки, то снова мутнело, затягивая зрение тьмой.

Наконец болтанка стала мягче, скорость упала. Только тьма почему-то не ушла. Я начал постепенно чувствовать тело. Так, на мне что-то было… Я позволил своей руке отпустить подлокотник и ощупать это что-то, что раздраженно фыркнуло на мое прикосновение. Ага, это Маня благополучно сидела на моих коленях, прижавшись боком к животу и грудной клетке… Так вот из-за чего мне было настолько тяжело дышать! Хитрое животное вцепилось в ремни, которыми я был пристегнут, своими когтистыми лапами, так напоминавшими сейчас покрытые шерстью руки какого-то гнома. Правда, у гномов таких когтей не бывает…

Я хмыкнул. Откуда мне знать, какие когти у гномов, если я их только в детских сказках видел? Улыбнулся сам себе, отмечая, что сознание опять шутит со мной шутки, уводя от происходящих событий в сторону.

— Нет, ну вы посмотрите, — раздался в темноте характерный акцент Нэко. — Он еще улыбается! У вас, на Земле, все такие? Ну, с сорванной крышей?

— Еще и похуже есть, мистер каскадер, — ответил я, опустив со лба очки и пытаясь нашарить Сведа глазами. — Ты, случайно, не знаешь, какие пальцы на руках у гномов: с когтями или без?

Похоже, я зря это сказал. Просто Нэко посмотрел на меня таким… э-э-э… немного испуганным взглядом, что мне показалось, что он уже жалеет, что ввязался в эту авантюру с нами.

Свед, похоже, основательно лишился чувств. Он мирно покоился в кресле, заботливо пристегнутый ремнями, и я даже мог ему немного позавидовать: он не ощущал и не осознавал всех тех чудовищных перегрузок, что так измучили меня за несколько минут бешеной езды. Оставалось только надеяться, что его «личный медик» сделал все необходимое, чтобы Свед как можно скорее поправился.

Нэко вел машину через хитросплетение каких-то труб различного диаметра и степени ржавости, часто сдавая назад и чиркая бортами о препятствия. Иногда он снижал аппарат, практически волоча его днищем по земле, чтобы провести его под особо низко проходящими трубами. Как мы оказались в этом месте — я не знал. Понимал только, что мы где-то глубоко в недрах какого-то колоссального комплекса. Мощности тактических очков не хватало на то, чтобы далеко заглянуть между труб, но кое-где я заметил слабые отблески света. Похоже было, что мы находились в центре какого-то большого зала, переплетенного паутиной самых разнообразных труб, между которыми были оставлены узкие — только нашей машине впритирку проехать! — проходы.

— Ты нас куда завез? — спросил я Нэко, который закинул руки за голову и, похоже, пытался расслабиться.

— Это старые заводы переработки морепродуктов, — тихо ответил Нэко, — пришлось спрятаться здесь. Думаю, безопасники не найдут в ближайшее время, да мы здесь и ненадолго задержимся. Сейчас немного передохну, приведу чувства в порядок и пойдем. Все дороги и эстакады в округе наглухо перекрыты как службой безопасности, так и знакомцами тех людей, которых я обидел в игровом зале, так что нам придется пройти через заводы по техническим туннелям. Единственное, что в этом хорошо, так это то, что мы пойдем практически напрямую, не рискуя быть задержанными, обысканными и арестованными. Или хуже того: попавшими в руки криминальных группировок.

— А как же со Сведом? — спросил я. — Вряд ли он в состоянии куда-то идти.

— Сведа придется передать на руки кое-кому.

— Кому? — Я понимал, что уже слишком назойлив, но внутреннее напряжение не давало успокоиться.

Нэко вздохнул. Бедняга.

— Сейчас придут люди, мои хорошие друзья. Они помогут со Сведом.

— Твои друзья из Братства?

— Нет, местные ребята — я с ними начинал свою карьеру. Да вот и они, если только это не безопасники.

Нэко приоткрыл дверцу. Снаружи донеслись тихие удары по металлическим трубам. Будь я один, я, возможно, даже не обратил на них внимания в этом оркестре окружающих нас звуков: трубы гудели, хрипели, стонали. Где-то свистела очевидная утечка, потрескивания говорили об изменении температуры металла, капали капли в лужу неподалеку, и этот тихий стук так органично вписывался во все эти шумы, что казался плотью от плоти этих признаков работы старого завода. Но, впрочем, Нэко слышал какие-то одному ему известные ритмы в этом хаотическом постукивании, в котором, на первый взгляд, не было ничего осмысленного. Он высунул руку наружу и негромко постучал рукояткой пистолета по ближайшей к нам трубе. Буквально через несколько секунд из-за причудливого сплетения труб показался человек с каким-то оружием на изготовку, за ним — другой, третий… Я попытался увеличить изображение в очках, чтобы получше их рассмотреть, шарил по дужке в поиске нужной кнопки, но тут на капот машины, лишь немного покачнув ее, мягко приземлилось нечто темное, с горящими точками красных глаз, наставило на нас что-то большое и неприятное с виду, и я не выстрелил только потому, что все оружие куда-то завалилось по углам салона.

Однако мне еще и пришлось удерживать Маню, возымевшую желание поближе познакомиться с нашим красноглазым посетителем.

— Тихо, Манечка, это всего лишь человек в приборе ночного видения, — пробормотал я, удерживая напряженного зверя. Или Маня немного подросла и окрепла, или я ослабел, но сдержать ее стало намного труднее. Хотя скорее всего гивера просто нервничала, и поэтому она неохотно дала себя снова усадить на мои колени.

— Это друзья, — попытался успокоить нас с Маней Нэко. — Ты удержишь Маню?

Его немного смешной акцент совсем не добавил мне веселья.

— Удержу, — подтвердил я, сам особо в это не веря, так как стоило этому комку стальных мышц под пушистой шкуркой действительно сильно рвануться, как я остался бы с пустыми руками и, может быть, с распоротым острющими когтями брюхом.

Нэко сделал какой-то жест и приложил раскрытую ладонь к лобовому стеклу. Силуэт на капоте отвел свою большую пушку и также приложил ладонь, оказавшуюся намного меньше, к тому месту, где была ладонь Нэко.

Человек с оружием уже подошел к машине, сопровождавшие его люди встали немного в сторонке. Нэко, не торопясь, вышел ему навстречу, но существо с капота, в котором я уже готов был признать человека, вдруг прыгнуло ему на грудь, повисло на шее, что-то тихо нашептывая на ухо. Я снова с трудом удержал Маню и немного разозлился.

— Эй, Нэко, скажи этим господам, чтобы они не были столь резки: Маня нервничает! И закрой хотя бы дверцу!

Нэко, с висящим на шее человеком, как мне показалось ребенком, повернулся и пригласительно махнул рукой:

— Вылезай, дальше идти надо!

Я осторожно вылез, жалея о том, что Маня не является обыкновенной куницей или там песцом, которых можно было бы, благодаря их компактным размерам, просто засунуть за пазуху и застегнуть курточку.

Нэко обратился на местном наречии к подошедшему человеку, который держал в руках непонятное мне оружие, больше похожее на утыканную всякими вентилями ржавую трубу, отодрал от шеи руки висящего на нем ребенка и повернулся ко мне:

— Они отвезут Сведа куда нужно, где ему будет обеспечена вся необходимая медицинская помощь. Возьми противогаз: нам придется пройти через охладитель, а там протечек… — Он вытащил из машины свою сумку, покопался в салоне и достал еще пару пистолетов-пулеметов. — Заряди все, что у тебя есть сейчас. Потом может времени не оказаться. Да и браслет полностью отключи, помнишь как?

Я положил ладонь правой руки на браслет, охватывающий запястье левой, подождал. Браслет мигнул экранчиком и погасил зеленую точку, что постоянно горела со времени, как я его надел.

— Теперь нас не отыщут, — удовлетворенно констатировал Нэко. — В технических туннелях, которыми мы пойдем, желательно, чтобы никакого источника радиосигнала на нас не было, чтобы не привлечь внимание сторожевых автоматов. Даже между собой переговариваться будем либо стуком, либо жестами… Ну и словами, конечно!

Ребенок, оказавшись на земле, начал пристально разглядывать меня, не снимая ПНВ. Ростом он был где-то мне до плеча, скорее всего подросток, одет в свободный кое-где свисавший складками комбинезон, который, как мне показалось, был ему великоват: наверное, детских размеров не нашлось. Голова и лицо совершенно скрывались под шапкой с наушниками, напоминавшей наши ушанки, но из тонкой материи, прибором ночного видения и респиратором. На спине ребенка плотно сидела небольших размеров котомка, на груди — несколько карманов в горизонтальный ряд, что напомнило мне амуницию земного спецназа. Ребенок потянул Нэко за рукав и прошептал что-то ему на ухо.

— Ками говорит, что у тебя на руках такой же зверь, как тот, что на днях загрыз пару человек в технических туннелях, — сказал Нэко, выслушав подростка. — Кажется, это про ту гиверу, что из зоопарка сбежала и которую уже как пару месяцев ищут по всему Верхнему городу, а она — вот она где: на территориях заводов в Нижнем городе поселилась! Ладно, — хмуро улыбнулся он, — будем надеяться, что мы ее не встретим. Ты маску берешь, в конце концов?

Я принял от невозмутимо стоявшего дядьки с трубой пластиковую мягкую маску с прозрачной зоной там, где должны быть мои глаза, и странным, похожим на раскрытую большую черную розу, прибором на месте рта.

— А как же Маня? Для нее что-то есть?

Нэко смущенно потоптался на месте.

— Да, ее не учли… Может, просто в сумку засунуть? Сумка водонепроницаемая, воздуха ей должно хватить минут на пять… если, конечно, не прогрызет дыру….

— Ладно, на месте разберемся, — я, опасаясь спустить Маню с рук, принял от Нэко заряженный пистолет-пулемет, повесил его на шею. Рассовал обоймы по карманам, добавил пару гранат… по крайней мере они внешне напоминали гранаты.

— Еще вот держи, — протянул мне Нэко тускло светящуюся зеленым палочку величиной с полтора указательных пальца. — Замени в «Ударе» батарею. Нет, куртку снимать не надо, рукав немного закатай… Вот, здесь гнездо, — под его пальцами из металлического нарукавья, охватывающего мое правое предплечье, выскочила точно такая же палочка, только без зеленоватого свечения, просто черная. — Смотри-ка, совсем разрядилась! Вставляй на ее место новую.

Я вставил светящуюся палочку в отверстие. Нарукавье тотчас клацнуло, втягивая ребристый излучатель в себя, и зажгло светящуюся полоску на верхней своей половине.

— Так, — пробормотал я. — Энерджайзер поменяли…

— Что? — поднял брови Нэко. Сам он, обвешанный разнообразным оружием, напоминал какого-то персонажа дешевых американских боевиков. Этакий китайский или японский террорист.

— Да так… Это просто с Земли воспоминания.

— Хорошо, тогда пошли! — Нэко сказал еще несколько слов на шебекском тем, кто остался возле машины, и зашагал вдоль целого штабеля тихонько гудящих труб.

Я, не спуская с рук Мани, двинулся за ним, оглянулся: подросток в ПНВ и скрывающей низ лица маске последовал за нами, перекинув на грудь какое-то оружие с широким раструбом, обмотанное толстым слоем тряпок. На его поясе я заметил в придачу длинный изогнутый то ли кинжал в так же обмотанных тряпками ножнах, то ли еще какое оружие…

Да, агрессивные здесь дети. И самое главное, что там, наверху, где раскинулся сверкающими ярусами город будущего, гордый своей силой и достижениями, мне и в голову не могло прийти, что где-то внизу могут существовать такие мрачные и угнетающие места, где посреди ржавеющих труб бродят дети в свободных комбинезонах, с прибором ночного видения и респиратором на лице и с большими пушками в руках.

Хотелось бы верить, что со Сведом действительно будет все в порядке…

Мы шли, нагибаясь и приседая под трубами, сворачивая в какие-то коридоры, протискиваясь между огромными агрегатами, вот уже как полчаса. Позади остался огромный, весь переплетенный трубами зал. Какое-то время мы даже спускались по металлическим фермам, так как лестница, ведущая вниз, совсем проржавела во влажном здешнем воздухе и отвалилась в самом верху, повиснув решетчатым изгибом над шахтой, в которую мы спускались. Нэко молчал, занятый, наверное, своими думами, и я не решался его от них отвлекать. Подросток из арьергарда перебрался в авангард и показывал дорогу, ловко пробираясь там, где мои размеры и неловкость доставляли мне немало проблем, усложняя путь. Устав, я уже давно спустил с рук Маню, и она шустро шмыгала вокруг, не подавая никаких признаков усталости, скорее, наоборот — радуясь новой обстановке. А также удирающим порой в темные вентиляционные отдушины здоровенным крысам.

Наконец, когда я уже совсем обливался потом и собирался попросить передышки, подросток остановился, подняв руку вверх. Маня тоже попятилась и даже забежала за меня, словно испугавшись чего-то. Странно, а я уже начал считать, что гиверы ничего не боятся. Глупый.

— Впереди охладитель, — повернулся ко мне Нэко. — Можно передохнуть и поесть, если хочешь. Только на отдых можно выделить не более пяти минут: чем быстрее мы достигнем обители мясников, тем больше шансов, что найдем штурмана не по частям.

Я кивнул и поспешно уселся прямо на влажный пол, прислонился спиной к какому-то агрегату. Господи, каким удовольствием было для меня вытянуть гудящие ноги!

Ребенок, словно и не устав, скрылся за поворотом впереди.

— Ками разведает, что там впереди, — сказал присевший на корточки рядом со мной Нэко. — Иногда возле охладителя опасно бывает. Кстати, — он порылся в своей сумке, достал какую-то плитку, сдернул с нее обертку, разломил пополам. — Не советую лежать на полу: иногда и кислота может по нему течь.

Я мигом вскочил на ноги. Прислушался к своим ощущениям… нет, похоже, нигде ничего не пекло…

Нэко оглядел меня, улыбнулся, протянул половину плитки:

— Вроде все в порядке. Пожуй перед делом.

— Я бы лучше попил, — проговорил я враз пересохшим языком. Примерился, куда бы сесть, ничего подходящего не нашел и просто прислонился к боку тихо шумящего агрегата. Взял плитку. Вкусом она напоминала смесь арахиса и вяленой рыбы, консистенцией — мягкую карамель с какими-то хрустящими вкраплениями. Необычно, но есть можно.

— Воды нет, но это тоже неплохо, — Нэко протянул мне плоскую пластиковую баклажку. — Нам немного идти осталось: за охладителем пара шахт вертикальных, и прямо на нужный ярус попадем. Конечно, туда можно было добраться и на транспорте по межъярусным пандусам или на грузовом лифте, но раз уж безопасники нас на заводы загнали… Да так даже и лучше: без всяких проверок местной охраны выйдем прямиком в нужное нам место. Правда, охладитель пройти непросто: там часто из-за утечек ремонтники бывают, и с ними не договоришься: вызовут тут же сторожей… — Нэко усмехнулся. — Охладителю вот уже столько десятков лет, а его все еще используют, не меняя. И используют на всю катушку: он охлаждает не только морозильные цеха заводов, но и значительную часть города, когда наступает сезонная жара. И я думаю, что множество людей очень бы рассердились, если бы он вдруг перестал работать.

— Эти торговцы телами часто людей похищают? — Я практически полностью пропустил информацию об охладителе мимо ушей: меня Санек больше волновал.

— Так штурмана никто не похищал — он сам в долги влез, проигравшись в том заведении, половину которого вы так удачно разнесли. — Нэко откусил кусок от рыбно-арахисовой плитки, проглотил, практически не жуя. — Проигрался да и занял не у того человека. Человек этот мясником оказался, сам подлез к проигравшемуся, конечно. Штурман опять продул…

— Его Саньком зовут, — я рискнул отхлебнуть из баклажки, несмотря на кислый запах из горлышка. Оказалось — ничего. Что-то вроде кавказского айрана.

Нэко кивнул.

— Санек снова проигрался, пытался объяснить, что достанет денег у друзей в Верхнем городе, но кто же его в Верхний-то пустит? Скрутили и из бара — в машину. Говорят, он пьяный был в стельку, что меня весьма обнадеживает: у пьяных органы не берут, промывают сначала им кровь капельницами, ждут, пока организм от алкоголя не очистится… Странно, где он умудрился столько алкоголя найти в Нижнем городе, чтобы так упиться? Даже в Нижнем у нас алкоголь не употребляют практически. Предпочитают всякую химию…

Я развел руками с зажатыми в ладонях флягой и огрызком плитки:

— Славяне где угодно алкоголь найдут. Ты лучше скажи, какие такие дела у тебя с местными ребятами были? Если это не тайна, конечно.

Мы помолчали минуту. Нэко не спешил отвечать. Стал слышен легкий гул труб, потрескивание, где-то недалеко вздыхал какой-то компрессор… Атмосфера старых технических туннелей впечатляла, овладевая тобой незаметно, но неизбежно. Я не хотел бы оказаться в подобном месте один, даже в тактических очках. И хотя сейчас со мной были и Нэко и Маня, а где-то впереди разведывал путь странный подросток, я все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, просто потому, что переиграл в свое время в компьютерные игры, предпочитая стрелялки остальным. Здешние подземные коммуникации напоминали то «Халф-Лайф», то «Фоллаут», и казалось, что вот-вот из-за ближайшей трубы может появиться какой-нибудь зомби или ржавый робот, стоящий до сих пор в неподвижном ожидании очередной жертвы…

Ко мне подбежала Маня, встала столбиком. Я отдал ей остаток плитки. Сунул и флягу под нос, но гивера брезгливо отшатнулась: видать, резкий запах ей в ноздри ударил.

— Не тайна, — ответил мне наконец Нэко, пытаясь скормить гивере свою плитку, но та не взяла, умница, только голубые зубы немного оскалила. Нэко поспешно отдернул руку, передал плитку мне. — Просто я родился на нижних ярусах, все детство вокруг заводов провел, здесь и играл, здесь и работал, латая трубы. Потом в банду малолеток попал, потом с контрабандистами связался. — Он мечтательно закрыл глаза, улыбаясь воспоминаниям. — Когда первый раз с заданием в Верхний город попал, думал, что в раю оказался… Повезло мне, Алексей. Многие другие мои сверстники так и живут в этой помойке. Кое-кого нет уже в живых, а банда подростковая переросла в основательную группировку, много всяких дел контролируют на местных территориях. Вот иногда приходится обращаться к ним по старой памяти за помощью, хотя и они не раз ко мне обращались.

— Значит, дети в группировке все так же присутствуют, — заметил я. — И этот подросток…

— Ками? — Нэко усмехнулся. — Она моя младшая сестра.

Я оторопел.

— А чего она…

— Не в Верхнем городе? — Нэко покачал головой. — Скоро документы все будут готовы… и заберу. Только она еще та девчонка — характер выказывает: мол, здесь у нее и друзья, и авторитет… Но, думаю, это все просто…

— Выпендреж? — Я даже не знаю, как мне удалось выразить на междумировом смысл этого земного и русского выражения.

Нэко поднял брови, потом поднялся сам.

— Точно! Какое слово удобное! Знаешь, она так гордится тем, что свободно ходит по таким закоулкам заводских комплексов и технических туннелей, что и ремонтные автоматы там практически никогда не появляются, а в случае какой-нибудь серьезной поломки целую бригаду в спецкостюмах отправляют и с оружием в придачу. Ведь глубоко под Нижним городом имеются такие катакомбы, что про них и знать забыли; может, только в каких-то древних документах сведения и остались…

— Что же там такого опасного может быть? — спросил я, скармливая Мане остаток Нэковой плитки. — Знаешь, в любом городе на Земле тоже есть какие-то таинственные подземелья, катакомбы, заброшенные бомбоубежища, дающие пищу для фантазии подростков и журналистов дешевых газет. И туда, конечно же, свершаются регулярные паломничества фанатичных диггеров, жаждущих приобщиться к темным тайнам подземелий…

Нэко хмыкнул, явно огорченный скептицизмом, сквозившим в моих словах. Развел руками.

— Опасностей в таких местах бывает множество, сейчас перечислять их не имеет смысла, да и не настроен ты, пожалуй, на эту тему.

Я кивнул головой.

— Не обижайся. Меня сейчас намного больше волнует судьба Санька и целостность его органов. Но могу предложить такую штуку: на протяжении предстоящей поездки у тебя будет масса времени описать то, что ты знаешь о местных заводах и забытых туннелях, а я, в свою очередь, обязуюсь тебя внимательно слушать и защищать твои рассказы перед остальным экипажем, как вкусивший начальный уровень этих самых технических туннелей. Идет?

Нэко улыбнулся, протянул руку:

— Идет, согласен, хоть и отдает скрытым цинизмом. Ну, — он поднялся, — пошли дальше. Слышишь: Ками сигналит.

Я действительно услышал слабый отголосок стука. Нехотя поднялся.

— Сейчас важно не торопиться, — предупредил меня Нэко. — Будем слушаться во всем указаний Ками — она эти места лучше меня знает, да и поменялось здесь наверняка многое с тех пор, как я по техническим туннелям лазил. Маску рекомендую сейчас надеть, очки сверху нацепи. Маню свою на руки возьми, чтобы в сумку посадить при надобности.

Он налепил на лицо маску, надел сверху свои узкие очки и накинул капюшон от куртки, превратившись при этом в малоприятное человекоподобное существо с жуткой мордой. Я также снял очки, потеряв при этом процентов девяносто зрения и очутившись в практически полном мраке: только где-то дальше по коридору тусклый отсвет говорил о каких-то источниках освещения. Приложил к лицу маску — она неприятно прилипла к коже на щеках, лбу, шее, но через минуту уже не ощущалась как что-то инородное, напоминая этим мой жилет «личного медика». Я снова надел очки, с удовлетворением отмечая, что прозрачная зона маски против глаз не представляет преграды для зрения и я так же хорошо вижу в маске, как и без нее. Дышалось же в маске на удивление легко, словно воздух и не проходил через фильтр в виде черной розы.

— Нормально? — спросил Нэко, наблюдая мои манипуляции с маской и очками.

— Давай сумку.

Я аккуратно засунул Маню в сумку, повесил ее на плечо, не застегивая, — ничего, удобно. Гивера тоже не проявляла недовольства, словно понимая, что сейчас не до строптивости. Она вообще не горела желанием идти дальше на своих четырех, видимо чувствуя впереди какую-то скрытую сейчас от нас опасность.

Я сказал об этом Нэко, пока мы потихоньку продвигались по узкому коридору, слабо освещенному иногда встречающимися возле каких-то квадратных ящиков то ли лампами, то ли — светодиодами.

— Она утечки чует, наверное, — пробормотал Нэко. — Нюх у нее все-таки получше, чем у нас. Смотри: у нас маски сейчас работают в холостом режиме, но, как только содержание ядовитых газов превысит норму, включится фильтр, предупредив вибрацией. Тогда сразу закрывай сумку, чтобы гивера не отравилась.

Мы, пригибаясь от провисшей толстой связки кабелей, идущей по низкому потолку, подошли к небольшим, но толстым стальным дверям, возле которых нас ожидала Ками. Она, подождав, пока мы подойдем поближе, прижала палец к своему респиратору, давая понять, что нужно соблюдать молчание. Потом погасила лампу на стене, просто выдернув ее из гнезда, и навалилась на дверь, которая, вопреки моему ожиданию, не издала ни малейшего скрипа. Из возникшей щели разом потянуло резким холодным ветром. Приоткрыв дверь до половины, Ками проскользнула в нее, не стукнув и не брякнув ни одним элементом своей амуниции. Мне стало понятно, зачем ее пушка со здоровенным стволом так тщательно обмотана тряпками, — для соблюдения тишины при карабканье через металлические препятствия.

Нэко протянул руку к моим очкам и отключил функцию ночного видения, до этого, должно быть, он провел такую же операцию со своими очками. Интересно, что такого находилось за этими дверями, что даже ПНВ могли нас выдать?

Когда глаза немного привыкли к темноте, я увидел, что из приоткрытой двери исходит слабое зеленоватое свечение.

Нэко практически прижался к моему уху губами и прошептал еле слышно:

— Иди следующим, не шуми, не разговаривай: у ремонтных автоматов слуховые рецепторы тоже имеются. Если что надо — я сзади буду, подскажу. Но, главное, следи за Ками, за ее знаками. Ну, пошел!

Я аккуратно, стараясь не задеть автоматом металл двери, просунул в приоткрытую дверь голову и чуть не заорал от неожиданности, когда чья-то рука пригнула мою голову вниз. Сердце чуть из горла не выпрыгнуло, но я вовремя понял, что это Ками.

Девчонка подняла на лоб свой ПНВ, заменив его изящными очками с желтыми в этом призрачном зеленом свете стеклами, за которыми темнели черные глаза, с усмешкой глядящие на меня.

Я послушно пригнулся, поправил сумку с Маней, спрятавшей даже голову, и, полуприсев, осторожно последовал за Ками по дну короткого решетчатого круглого туннеля диаметром метра в два. Здесь было достаточно холодно, ближе к нулю, как мне показалось, и очень сыро. Пар от дыхания сильно выделялся во влажном воздухе. За толстой металлической решеткой туннель был покрыт какой-то тканью, и через немногие небольшие дырки в этой ткани проникал все тот же зеленый свет. Там, где туннель заканчивался, была только зеленоватая пустота, и у меня возникло подозрение, что и под нами тоже пустота. Ками, добравшись до края туннеля, замерла, практически улегшись на металлическом дне. Я ждал, пока она даст какой-то знак. Наконец, Ками поманила меня рукой и исчезла за боковой стенкой туннеля. Я последовал за ней, стараясь не шуметь и внутренне радуясь, что обут в мягкие кроссовки, в которых довольно легко ступать неслышно. Там, где решетка туннеля заканчивалась, я еще больше пригнулся и заглянул за край. То, что открылось моим глазам, заставило меня покрепче ухватиться за решетку и судорожно перевести дыхание, хотя обычно я не боюсь высоты.

Огромное помещение, которое я не решусь назвать залом, но больше напоминающее гигантскую пещеру метров двести — двести пятьдесят в диаметре или немного больше, стены которой сплошь устланы разнообразными трубами, как кровеносными сосудами… И решетчатый туннель, из которого я сейчас выглядывал, был обрезком трубы, что выходила из сплетения других труб под прямым углом почти у самого потолка этой невероятной титанической камеры!

Примерно посредине этой рукотворной пещеры, наполненной дымкой испарений, располагался огромный ребристый диск, пересекая ее пополам и практически не доставая пару десятков, как мне показалось, метров до покрытых трубами стен. Не знаю, какой толщины был этот самый диск, но середина его поднималась конусом подобно перкуссионной тарелке, и из нее, соединяя диск с потолком камеры, выходила толстенная, не менее тридцати метров в диаметре, колонна, которая, возможно, пронизывала это огромное блюдо насквозь, выныривая с нижней стороны и уходя в дно камеры. Через равные расстояния колонна была утыкана фонарями, освещавшими ее грязно-зеленую поверхность, что и давало тот самый зеленоватый оттенок тусклому освещению всей камеры. Вся эта конструкция вдобавок еще и была опутана целой паутиной самых различных труб и кабелей, многие из которых тянулись до стен, кое-где соединяясь подобием мостиков, некоторые из труб были такими же решетчатыми туннелями одетыми в металлизированную, кое-где прорванную ткань другие были пушистыми и снежно-белыми от толстого слоя покрывающего их инея. От колонны отходили словно небольшие балкончики, соединенные друг с другом узкими решетчатыми фермами, виднелись темные прямоугольные и круглые проемы. Кое-где трубы пропускали и облачка окрашенного в зеленый цвет пара, то тут, то там скрывали некоторые участки картины и даже создавали иллюзию какого-то шевеления и жизни в этой фантастической паутине. Кое-где в переплетении труб на некоторое время вспыхивали то яркие, то тусклые светлые звездочки, словно светляки зажигали фонарики в ветвях.

Все это зрелище ошеломляло и захватывало дух своей грандиозностью и сложностью конструкции. Я, наверное, долго бы сидел, вцепившись рукой в холодный край решетчатой трубы, но сзади меня тихонько подтолкнул Нэко, и я, поискав глазами его сестру, с ужасом обнаружил, что она находится на трубе диаметром в полтора метра, косо и сбоку выныривающей из-под нашей решетки. Девочка, по-видимому, давно пыталась привлечь мое внимание, подняв руку и приглашая жестом следовать за ней. Я с содроганием спустил ноги вниз и спрыгнул на округлую поверхность. Кроссовки не подвели, мягко ухватившись за металл, несмотря на капельки воды, щедро его орошавшие, и я, сразу став на четвереньки, с благодарностью вспомнил тот день, когда не поскупился выложить кругленькую на тот момент для меня сумму на настоящий «Найк». Пару десятков метров я полз вслед за шустро передвигавшейся Ками, перебрался вслед за ней на решетчатую ферму, покрываясь мурашками от открывающейся под ногами высоты… Ками вдруг залегла, прижимаясь к поверхности фермы, и я счел благоразумным последовать ее примеру, не обращая внимания на холод. Когда я осторожно оглянулся в поисках Нэко, то увидел, что он прижался к трубе и указывает мне на пучок труб, проходящий в нескольких метрах от нашей фермы и окутанный кое-где паром от утечек. Присмотревшись в указанном мне направлении, я понял, что кажущееся мне в клубах пара шевеление в некоторых участках паутины труб является не просто оптической иллюзией, обманом зрения и творчеством перевозбужденной нервной системы, но неприятной реальностью.

И эта реальность неторопливо двигалась в нашу сторону.

Я напрягал до боли глаза, чтобы понять, что же такое там шевелится и чего мне следует опасаться, как вдруг, обмирая от неожиданности, почувствовал какую-то вибрацию на лице. Воздух не входил уже с такой легкостью в мое горло.

Маска включила газовый фильтр.

Глава 8

— Тогда — танцы на льду!

Робот Вертер

Первой моей мыслью было: «Маня!» Я судорожно захлопнул клапан сумки, зная, что он герметически прилипнет к боку сумки и не пустит отраву внутрь. Маня, к моему облегчению, совсем не протестовала против подобного заточения, и я смог уделить внимание приближающейся, неразборчивой пока в клубах дыма, опасности.

Нэко залег, как и Ками, и я тоже замер, прижимаясь к решетчатой ферме и стараясь потише дышать, хоть и задыхался от перевозбуждения. Сердце ухало, требуя больше кислорода, словно я сейчас бежал марафон, только пот был не горячий, а холодный, липкий. Пот самого простого страха, примитивной боязни неведанной, невидимой угрозы… Старина Хичкок был прав, предоставляя зрителю самому додумывать мастерски не показанные ужасы: так гораздо страшнее, чем вызывающие рвотный рефлекс, но не так пугающие кишечно-кровавые сцены современных боевиков-ужастиков.

Я постепенно начал различать фасолеобразную тень в клубах зеленого пара. Тень неторопливо приближалась ко мне, скользя по нижней поверхности проходящей сверху над фермой трубы. Труба эта, по-видимому, когда-то была окутана изоляцией, но теперь от этой изоляции остались лишь жалкие лохмотья, практически не скрывающие ржавую наготу старого металла. Темная приплюснутая фасолина длиной около полуметра деловито ползла между лоскутами обшивки, словно обнюхивая их, матово отблескивая в разрывах зеленого тумана. Особо сильная струя пара привлекла ее внимание. Фасолина подползла к ней, по мере приближения ко мне все больше напоминая гигантскую мокрицу, обследовала вероятную утечку в шве, и ее передняя часть осветилась оранжевым сиянием расплавленного металла: тварь заваривала трещину. Я постепенно успокаивался, заинтересованно наблюдая за этим мирным занятием ремонтного автомата, каковым эта фасолина-мокрица и являлась, по моим выводам. Автомат действительно напоминал внешне мокрицу, представляя собой гибкое продолговатое тело, состоящее из овальных в поперечнике колец-сочленений, которые то наползали друг на друга при изгибе туловища, то раздвигались. Под головной частью мелькали плохо видимые с моей стороны инструменты. Сварка, которой она пользовалась, была не электрической с сиянием электродуги и фонтанами искр, но больше напоминала газовую, с ее спокойной плавкой. Возможно, здесь использовалась какая-то разновидность термита или еще что-то такое, дающее размеренную, неторопливую, но действенную реакцию: когда автомат-мокрица пополз дальше, из трубы уже не вырывалось ни струечки.

Мне снова стало легко дышать: ремонтный автомат сделал свое дело, устранив утечку, и маска, по-видимому, отключила фильтр или перешла на более мягкую степень фильтрации. Я, продолжая наблюдать за неторопливо ползущей почти над моей головой мокрицей, в данный момент изучающей стык двух труб, нашарил клапан сумки, отстегнул. Маня тут же высунула голову, как чертик из табакерки: похоже, воздух у нее уже заканчивался и гивера начала задыхаться. Я с удовлетворением сам глубоко вздохнул и бросил взгляд в сторону Нэко. К моему удивлению, он все еще лежал пластом на трубе и указывал оттопыренным пальцем куда-то вверх.

Я повернул голову и увидел, что мокрица практически полностью отсоединилась от трубы и повисла надо мной, держась за металл только задней частью. Видимо, у нее там были какие-то магниты.

Я еще не понял, что такого произошло, как она отсоединилась от трубы, засияв ослепительно белой точкой в передней своей части, и упала вниз, прямо на меня, оцепеневшего от неожиданности.

Что-то ярко полыхнуло перед моими глазами, и я ощутил сильнейший удар, словно на меня кто-то здоровенный блин от штанги уронил. Курточка и жилет выдержали, в противном случае меня просто расплющило бы, перемешав внутренности с обломками ребер. Скрежетнув по ферме, мокрица тяжелой металлической чушкой ухнула вниз, задевая по пути своего падения трубы, кабели, крепежные леса… Полет ее сопровождался звонкими ударами и снопами искр от порванной энерголинии. Я, непроизвольно проводив взглядом канувший в зеленый туман ремонтный автомат, попытался сесть и тут заметил, что совсем рядом со мной находится Ками. Девчонка присела и ощупала мою куртку одной рукой — вторая держала обмотанную тряпками пушку, широкий раструб которой слегка дымился, указывая на то, что это она стреляла в падавшую на меня мокрицу.

— Спасибо, — пробормотал я, поднимаясь и закидывая сумку за спину.

— Какое «спасибо»?! Нам спасаться теперь надо! — рявкнул сквозь маску подбежавший к нам по ферме Нэко, и я, несмотря на весь свой шок, успел удивиться его ловкости и плавным отточенным движениям. — Он цел? — спросил он у своей сестры, та кивнула утверждающе. — Тогда бегом, бегом, пока сторожевые не подтянулись!

Я, слабо соображая, побежал вслед за Ками, которая, как и Нэко, ничуть не смущаясь сиявшей под ногами зеленой пустоты, ловко перебегала с фермы на ферму, перепрыгнула на неширокую трубу…

Я не успел подумать, что, наверное, не смогу повторить за ней все эти акробатические па, но тут ферма передо мной взорвалась целым фонтаном огненных брызг, и мимо меня, ощутимо толкнув волной воздуха, пронесся какой-то темный объект. Я непроизвольно перелетел через образовавшуюся дыру и сам не понял, как оказался бегущим по узкой трубе следом за Ками, которая время от времени палила из своего широкоствольного пугача то вверх, то в стороны.

— Быстрей, быстрей!!! — орал изуродованным маской голосом Нэко сзади меня. Он, видимо, тоже стрелял: я слышал автоматные очереди за спиной, и это тоже неплохо подгоняло меня, хоть я и не видел, от кого мы убегаем.

Маска снова напомнила о себе вибрацией и уже не выключала фильтр, заставляя напрягаться и так работавшие на пределе легкие. Я, беспокоясь о Мане, захлопнул клапан сумки, потеряв при этом скорость, и получил в спину сильный толчок, который помог мне снова ее набрать. Какая-то темная тень носилась вокруг, но мы бежали в таком переплетении труб, что дальше стрелять по нам она явно не решалась. Сам я не стрелял тем более, так как не видел в кого: тень мелькала за покрытыми инеем трубами то справа, то слева, и глаза не могли за что-то определенное зацепиться, поймать реальную цель, блуждая в поднявшемся вихре снежинок. Да и не смог бы я стрелять, даже если бы захотел, по причине того, что полностью сосредоточился на процессе бега и перепрыгивания с трубы на ферму, потом опять на трубу, покрытую на этот раз коркой льда, что заставило меня ухватиться при прыжке за идущий рядом пучок кабелей. Автомат только мешал, хлопая по левому боку — к правому я прижимал сумку с Маней… Сыпались сосульки из-под хватавшейся за обмерзший кабель руки… Внезапно выросшая передо мной гигантская центральная колонна зала заставила меня немного сбросить темп: труба, по которой я бежал, уходила в нее, и Ками, бывшая с хорошим отрывом впереди меня, куда-то исчезла.

— Давай вниз! — ударил меня в плечо Нэко, и я понял, что соскальзываю с трубы, срываюсь, потеряв равновесие от этого удара, теряя ногами скользкую поверхность. Внутренне обмирая, я заметил, наконец, что под уходящей в колонну трубой есть небольшой решетчатый балкончик, и оттолкнулся, цепляя одной кроссовкой ускользавшую от меня трубу.

Приземлился я некрасиво, но в голове успела мелькнуть мысль, что нельзя прыгать жестко, и я, лишь коснувшись правой рукой металла балкончика, покатился по нему и вмазался в гигантскую колонну, ставшую теперь для меня стеной. Автомат больно саданул меня по голове, сумка с Маней слетела с плеча и покатилась по решетке пола к краю балкончика. Я только тупо смотрел, как она словно взорвалась изнутри и из нее пулей вылетела гивера, приземлилась в паре метров от меня и метнулась куда-то в сторону, исчезнув в небольшом проеме в стене. Я, ошарашенный падением, с трудом приподнялся и пополз на четвереньках туда же. Тут возле меня что-то ударилось о пол, кто-то схватил меня за куртку на спине и, придав поступательное движение, направил в темный проем. Я, пролетев около метра, наткнулся на что-то мягкое и вскрикнувшее при моем приземлении. Так, похоже, это Ками…

Тут на меня тоже кто-то упал, причем сразу открыв огонь из автомата, и я понял, что Нэко успел вслед за нами, и это его добрые руки и ноги все время придавали мне недостающее ускорение.

— Ползи, не останавливайся! — хрипло выдохнул он мне в ухо черной розочкой маски, и я пополз, пару раз стукнувшись головой обо что-то явно металлическое.

Искры, хоть и брызнувшие из глаз, ничегошеньки не осветили в кромешной тьме, в которую я попал, но я понял, что ползу по какой-то узкой горизонтальной шахте которую так и подмывало назвать трубой. Труба эта была не более, а то и менее метра в диаметре, и передвижение по ней было весьма затруднительным, тем более что болтающийся на шее автомат все время заклинивал тело, и так увеличенное объемной курткой, попадая то под живот, то под локти. Наконец я ощутил, что руки проваливаются куда-то в пустоту, и остановился. Вспыхнул слабый свет, освещая небольшую круглую камеру диаметром не больше четырех метров с металлическими стенками, утыканными крышками люков самого разного калибра, одни из которых были открыты, а другие так заржавели, что, наверное, никогда уже не откроются. На полу камеры сидела Ками, поставив между ног свою пушку и подсвечивая мне подствольным фонариком.

Я спустился вниз, цепляясь за кромку, как оказалось, такого же люка, как и остальные, усеявшие стены камеры, только размером побольше, плюхнулся рядом с девчонкой, с трудом переводя дыхание. Внутри грудной клетки все горело, воздух с сипом врывался в легкие, и мне было не до Ками, которая что-то пыталась мне объяснить на местном языке, настойчиво дергая меня за рукав.

Я дышал.

Воздух здесь, как ни странно, был намного теплее, чем снаружи: видимо, трубы с охлаждающей жидкостью проходили в стороне от этой камеры. А может, где-то рядом шли какие-то процессы с выделением тепла…

Нэко, спустившийся следом за мной, повис на рукоятке соседнего люка и захлопнул крышку того, из которого мы появились. Спрыгнул на пол камеры, неторопливо оглядел стены вокруг и уселся рядом со мной. Снял маску.

— Так, — сказал он, — похоже, ненадолго мы от них оторвались. Хотя сторожевые автоматы не преследуют обычно сбежавших нарушителей: ушли из поля обзора, и ладно.

Я вдруг ощутил, что чья-то рука тоже тащит с меня маску, бесцеремонно причиняя боль, прихвативши прядь волос. Отпустила, слава богу. Да, надо стричься, оброс совсем.

Я подумал о стрижке и начал щупать свою шевелюру, представляя, какой непрезентабельный вид, наверное, у меня сейчас.

— Зацепило? — озабоченно спросил у меня Нэко, наблюдая мои ощупывающие движения.

— Стричься пора, — буркнул я, оттянув изрядно отросшую челку в сторону и исподлобья пытаясь определить длину волос.

Ками рядом со мной хихикнула, что-то сказала высоким, но мягким голосом. Я отпустил челку и посмотрел на нее.

Она оказалась не такой уж и девчонкой, какой я привык считать из-за роста: миловидное личико с карими миндалевидными глазами, длинные ресницы, красиво изогнутые брови, небольшой, выразительный рот с пухлыми губками дали бы фору любой красотке — героине гонгконговских фильмов… и лет ей было явно больше пятнадцати — глаза были не по-детски умные. Словом, та еще девушка-куколка: мечта фетишиста — любителя аниме. Только во взгляде иногда мелькало что-то жесткое, упрямое, да поставленная между колен, обмотанная тряпками пушка как-то не вязалась с образом романтической студентки.

— Ками говорит, — сказал мне Нэко, улыбаясь, — что ты на вид немного поехал мозгами. Странно себя ведешь…

— Переведи ей, — сказал я, пытаясь привести челку в порядок, — что мне не нравится состояние моей прически и я ощущаю острую надобность в посещении парикмахера.

Нэко покачал головой:

— Не знаю, что ты за человек, Алексей, но мне ты, определенно, нравишься. Даже если твое поведение — искусственная бравада. Только там, на опоре, ты шевелился зря: если бы ремонтник тебя не заметил, то и не вызвал бы сторожа. А если бы ты не был в своей куртке, то и ремонтник мог прожечь тебя резаком… А если…

— Ты передай лучше Ками мою благодарность за то, что она ремонтника подстрелила, — перебил я Нэко. — Кто знает, выдержала бы куртка его резак, если бы все-таки серьезно за нее принялся.

— Куртка бы выдержала, а голова, на которую он не преминул переключиться, — вряд ли, — весомо сказал Нэко.

Он поменял обойму в разряженном пистолете-пулемете, проверил под курткой крепления на своем обвешанном оружием жилете… И как он бегал и лазил по трубам с этим всем арсеналом?

Ками что-то прощебетала.

— О, — весело заметил Нэко, — а вот и Маня твоя появилась!

Я поднял голову: действительно, из одного из небольших верхних люков выглядывала усатая гиверья морда. Только что-то выражение мне ее не очень нравилось.

Я, не решаясь взять в руки висящий на шее автомат, осторожно стал отгибать рукав куртки, помня, что гиверы — твари умные и понимают, что такое огнестрельное оружие.

— Ты чего? — удивленно спросил Нэко. — Точно умом тронулся?

— Это не Маня! — шепотом сообщил я ему. — Скажи Ками, чтобы сидела тихо.

Гивера, внимательно оглядев камеру и понюхав воздух, исчезла в люке, но темная горловина трубы все равно не давала мне покоя.

Я осторожно встал, стараясь держать открытый люк на прицеле силового излучателя, медленно подошел к люку и, поднявшись на цыпочки, захлопнул крышку, стараясь держаться сбоку от проема, повернул рукоять запора.

— Эта гивера крупнее Мани раза в полтора, — сказал я, снова присаживаясь рядом с Нэко. — И морда у нее другая. Ты что: не видишь различия?

Нэко хмыкнул, пожал плечами:

— Это хозяину морда его зверя кажется особой, индивидуальной, а по мне так — все они одинаковые! Интересно только то, что она на нас не кинулась. Особенно если учитывать, что пару человек она в туннелях уже загрызла. Может, мстила за заключение в зоопарке?

— Она, наверное, Манин запах учуяла, — предположил я. — Так, а это уже действительно Маня: только ей придет в голову притащить для угощения всякую гадость!

Маня была явно горда собой, когда выволокла из узкого люка, пятясь назад хвостом, здоровенную коричнево-рыжую крысу, чуть не вполовину собственной длины величиной. У крысы, которую гивера торжественно возложила у моих ног, была аккуратно перекушена шея, сверху, возле черепной коробки.

— Это она чего? — удивленно спросил Нэко. — Поесть сюда пришла?

— Нет, добычей делится, — равнодушным тоном объяснил я. — Сама уже наелась, не сомневайтесь: вон как брюшко круглится! Небось целую такую крысищу ухомякала в одиночку…

Маня, оставив крысу, шустро взобралась по стенке и обнюхала закрытый люк, из которого выглядывала недавно взрослая гивера. Спустилась снова на пол. На ее забавной морде было написано самое настоящее недоумение.

— Что, Манька, родственницу унюхала? — спросил я гиверу, которая вопросительно уставилась на меня. — Не хочешь ли с ней тут поселиться? Крыс, как я понимаю, хватает, можно на рыбзаводы наведываться для разнообразия, а то и парочка глупых людишек забредет, для забавы…

— Мрачные у тебя шутки, — заметил Нэко. — Смотри, позабавится она с тобой сама ненароком… Ладно, пора дальше идти, теперь уже недалеко осталось, да и путь несложный.

— А всяких сторожевых автоматов впереди не предвидится? — уточнил я. — Ну, тех, которые летают и стреляют в невинных прохожих?

— Нет, дальше их нет, — успокоил меня Нэко, но тут же поправился: — По крайней мере, когда я здесь более десяти лет назад лазил, их не было. Хотя… тогда летающих и не было вовсе…

Он задал несколько вопросов Ками, та отрицательно покачала головой.

— Впереди должно быть чисто, — перевел и так понятный жест Нэко. — Выдвигаемся. Ночное видение можно, кстати, включить. Но маску не спеши снимать пока.

Ками опустила на глаза свой прибор ночного видения и выключила подствольный фонарик. Камера сразу погрузилась во тьму. Я включил тактические очки и довольно ухмыльнулся, наблюдая сразу просветлевшее желтым светом окружение.

Нэко, руководствуясь указаниями сестры, встал по центру камеры, и Ками моментально вскарабкалась ему на плечи, встала, показывая неплохие навыки балансирования, уцепилась за рукоять верхнего широкого люка, с усилием открыла. Потянула за что-то в открывшейся шахте и повисла на руках, спускаясь вниз вместе с ужасно скрипящей, хлипкой, на первый взгляд, лестницей. Нэко придержал выехавшую из люка конструкцию с узкими ступеньками, и Ками тут же исчезла в зеве люка.

— Давай вторым, — сказал мне Нэко. — Только не наступай мне на голову и на руки, пожалуйста, если вдруг оступишься.

— Буду стараться, — буркнул я и полез вслед за уже пропавшей из зрения в жерле туннеля девушкой.

Где-то через пятнадцать минут подъема по различным лестницам и пару переходов через узкие технические туннели мы выбрались в довольно широкий коридор, где было достаточно светло и сухо. Нэко закрыл крышку люка, откуда мы вылезли, и спрятал автомат под куртку, которая и так сильно топорщилась от навешанного под нее оружия и боеприпасов.

— Дальше рабочие и жилые кварталы пойдут, — сказал он мне, осматривая свою одежду и пытаясь отряхнуть приставшую ржавчину. — Оружие нужно спрятать. Это и тебя касается, — заметил он строго Ками, которая замешкалась, не желая расставаться со своей замотанной в тряпки пушкой.

— Давай-давай! — Нэко строго взглянул на сестру, повернулся ко мне: — А у тебя вид довольно неплохой, надо заметить: куртка как новая, только штаны немного перепачканы… Пистолет-пулемет тоже спрячь: не ровен час, на патруль натолкнемся, хотя в этих кварталах их практически не бывает. А гиверу с рук не спускай, чтобы не кинулась на кого. Здесь народ серьезный проживает: начнут палить, а потом только разбираться будут… Я сейчас схожу проверю выход в переулок, и пойдем дальше. Так, Алексей, маску тоже оставь: может пригодиться в дальнейшем, так что сунь ее куда-то так, чтобы она не выпала. Теперь вот что…

Он протянул мне небольшую коробочку.

— Вставишь в ухо и прилепишь на наружную сторону зубов нижней челюсти. Будем на связи — это важно.

В коробочке оказались две розовые, словно сделанные из непрозрачного силикона, штуковины. Одну, которая определенно была внутренним динамиком, я довольно успешно засунул в правое ухо, но со второй — изогнутой и плоской, я немного повозился.

— Да нет, — объяснял Нэко, — глубже засовывай, практически на десну.

Я наконец пристроил тонкую полоску, плотно присосавшуюся к десне, пошевелил губами… Ничего, ощущение терпимо, хоть и необычно.

— Снаружи не видно? — спросил я у Ками, надеясь на то, что она, как девушка, окажется более щепетильной в вопросах внешности, чем ее прагматичный брат.

Та равнодушно кивнула, практически не взглянув на мою нижнюю губу, ничуть не уменьшив мои опасения, что я теперь стал похож на Хосе-Игнасио из старого бразильского сериала…

Нэко ушел, скрывшись за поворотом коридора, и Ками, зыркнув исподлобья на меня, нехотя вылезла из своего не по росту большого комбинезона, оставшись в штанах и футболке. Поверх футболки на ней был надет довольно толстый жилет с многочисленными карманами. Ками завернула в комбинезон свое оружие и прибор ночного видения, добавила туда же шапку с респиратором и, с сожалением вздохнув, засунула все это под крышку люка. Я с удивлением обнаружил, что ее черные волосы заплетены в четыре довольно длинные и толстые косы, две из которых лежали на спине, а две были перекинуты на грудь. Фигура у нее тоже была ничего, и я подумал, что действительно грех держать такую симпатичную девушку в грязных заводских внутренностях, вместо того чтобы она сияла цветочком где-нибудь на улицах Верхнего города или, скажем, на каком-то пляже. Мои умиротворенные размышления были тут же разрушены появлением из-под жилета внушительного ствола: Ками достала здоровенный двуствольный пистолет и проверила его состояние, щелкнув затвором. Повертела немного в руке, словно не видела долгое время…

— Можно? — Я протянул руку.

Девушка неохотно вложила в мою ладонь довольно тяжелое оружие, и я принялся рассматривать машинку для убийства. Пистолет был двухкомпонентным: верхний ствол потоньше, нижний — толще раза в два, а то и больше. Длинная обойма в рукояти придавала ему сходство с мини-«узи», да только толстый барабан револьверного типа сводил на нет всю схожесть, да и линии дизайна намного превосходили облик известного израильского шедевра. Как я понял, нижний ствол был либо для дроби, либо для небольших гранат. Небольшой коллиматорный прицел придавал еще больше необычности этому стрелковому гибриду, с которым Ками, похоже, не хотела расставаться надолго.

Из-за угла появился Нэко, улыбнулся.

— Пойдем, в переулке спокойно.

Я вернул игрушку, подозвал Маню, взял ее на руки. Идти до выхода в переулок оказалось всего ничего: свернуть за угол и пройти пару метров до приоткрытой двери. Я даже прищурился, когда в глаза, привыкшие к темноте туннелей и слабому свету тактических очков, ударил такой яркий сейчас свет переулка Нижнего города. Дверь в переулок выходила на небольшую лестничную площадку, на которой стояли несколько человек в замусоленных серых комбинезонах, не обративших, впрочем, на нас никакого внимания: они курили какую-то сладковато пахнущую дрянь и неторопливо переговаривались на шебекском.

Спустившись по лестнице и выйдя из переулка, мы оказались на довольно оживленной улице. Стены домов были увешаны какой-то рекламой, народ толпился возле подпирающих стены прилавков и лавок, посредине улицы иногда с ревом, иногда с тихим гулом проплывали различного типа и состояния транспортные средства, проезжали мотоциклисты на каких-то подобиях «метлы». Словом, жизнь кипела, хоть и не шла ни в какое сравнение с шикарным блеском Верхнего города. Если немного пофантазировать, то можно было даже себя представить где-то на Земле, на оживленной приморской улице, с ее киосками и прилавками сувениров. Вот только когда я поднимал голову, то уходящие ввысь и часто соединяющиеся мостиками и переходами стены моментально выбивали всю земную фантастику из головы. Небо здесь было как в древних представлениях о строении мира — твердым; только не хрустально-чистым, а грязно-серым, светящимся кое-где отражателями света из Верхнего города, который сейчас, надо полагать, купался под лучами полуденного солнца. Но даже и на этой тускло освещенной улице как-то не верилось в то, что где-то совсем рядом проходят погруженные во тьму органы гигантских заводов, служебные туннели, узкие вентиляционные шахты и огромная полость, заполненная зеленым туманом, где по трубам в поисках утечек ползают мокрицы-роботы, вызывающие при случае летающие охранные автоматы… И где-то там, по всему этому гигантскому кишечнику мегаполиса, бродит сбежавшая из зоопарка гивера, охотится на огромных толстых крыс и иногда на людей.

Я так задумался и запутался в мыслях и образах, что не замечал, что толкаю людей, налетаю на прилавки, спотыкаюсь о какие-то коробки… Очнулся я только тогда, когда Нэко предложил мне сесть на заднее сиденье в фиолетовое такси, представлявшее собой практически такую же колымагу, на которой мы уходили от полицейской погони. Сам он сел со мной, а Ками устроилась рядом с похотливо поглядывающим на нее бровастым и бритым наголо шофером.

— Куда? — спросил он и плотоядно облизнул полные, резко очерченные губы. Его черные глаза-маслины мерзко поблескивали жирной тусклой пленкой, и было понятно, что в своих примитивных и скользких мыслях он уже содрал с Ками всю одежду и переспал с ней всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Я даже бросил на девушку испуганный взгляд, ожидая увидеть на ее коже какую-то слизь от его мерзкого ощупывающего взгляда, но Ками, совершенно сухая и невинная, вдруг приветливо улыбнулась этой похотливой жабе и игривым голоском сказала:

— На медицинский, приятель.

Глаза-маслины прямо заструились сальным блеском, и шофер, трогая свою фиолетовую колымагу с места, поинтересовался, совершенно не обращая внимания на меня и Нэко, молча сидящих сзади:

— А по какому такому поводу такая куколка едет на проспект Медиков?

— Грудь хочу увеличить, — сладко пропела Ками, качнув плечами, и я понял, что эта девица еще и неплохая актриса вдобавок ко всему, хотя… какая девушка не актриса, если ей нужно чего-то добиться от мужчины?

Таксист неторопливо вел машину среди довольно загруженного разным транспортом потока и продолжал щупать девушку масленым взглядом. Я подумал при этом, что Нэко странно спокоен, ведь если бы кто-то так оглядывал Илону, то мне было бы ужасно неприятно: если уж по отношению к практически незнакомой мне девушке меня раздражает и злит такое проявление животной… хотя нет — на такую похоть способны только люди! Такая похоть не является тем восторженным обожанием, которое испытывают влюбленные, не является она также и восхищением нормального мужчины при виде красивой женщины… Нет, она воспринимается как что-то материальное, осязаемое, липкое…

— На углу останови, красавчик, — попросила Ками у истекавшего слюнями таксиста. — Ребятам выйти надо, а мы еще с тобой прокатимся…

Таксист даже не пытался скрыть своей радости, когда мы с Нэко вышли на тротуар; он даже не удостоил нас взглядом: его глаза продолжали пожирать Ками, и он чуть не столкнулся с проезжающим мимо открытым автомобилем.

— Идиот озабоченный, — раздраженно пробурчал я, злой и на таксиста за его нравы, и на Ками за ее вызывающее поведение, и на Нэко, ведущего себя так, как будто ничего особенного не происходит. Как вообще брат может отпустить свою сестру уехать в одной машине с таким мерзким типом?

Нэко тихонько пожал мне руку.

— Успокойся, — негромко сказал он мне, увлекая по запруженному людьми тротуару. — С ней все будет в порядке: девочка знает, что делает. А ты будь готов к небольшой, но быстрой атаке: видишь вон ту витрину?

Я посмотрел в указанном направлении и увидел тянувшийся на десятки метров вдоль улицы широкий, прозрачный фасад высотой в этаж, за которым, несмотря на всю его кажущуюся прозрачность, практически ничего не было видно. Сверху, на всю длину этого стеклянного этажа, красовалась яркая и словно живая вывеска-реклама. Вывеска эта была странно объемной, из широкой панели то и дело словно выпячивалось изображение: призывно изгибались грудастые девицы, ослепительно улыбались накачанные парни и снисходительно-мудро щурился через сложного вида очки мужчина в белом халате. Все эти движущиеся персонажи перетекали друг в друга, заменялись яркими надписями, округло выпирали из плоской вывески, протягивая мужские руки с накачанными мышцами и не менее накачанные женские бюсты; только мужчина в халате, по-видимому доктор, оставался незыблемо неизменным, и все так же мудро щурились его проницательные глаза за сложной конструкцией очков.

Иногда в этом мнимо прозрачном фасаде раздвигались незаметные на первый взгляд автоматические также псевдопрозрачные двери, через которые входили или выходили какие-то люди, садились в такси. Выходили из длинных шикарных машин разнообразного возраста женщины, плавно проплывали в сопровождении охранников, исчезали в дверях… Да, женщин здесь было большинство, но и мужчины тоже попадались.

— Это что за заведение? — спросил я Нэко, когда мы подошли к веренице небольших торговых лотков на противоположной искомому фасаду стороне проспекта и сделали вид, что собираемся что-то купить.

— Великая Лавка Обличий, — ответил Нэко. — Один из основных в Нижнем городе центров пластической хирургии. Здесь множество людей корректируют свою внешность или полностью меняют ее, иногда — вместе с половой принадлежностью. Не чувствуешь стремления немного изменить форму носа или разрез глаз?

— Нет уж, спасибо, — поежился я. — Меня как-то и моя внешность устраивает, а какие-то существующие или мнимые недостатки… что ж, они как раз и делают меня индивидуальным и особенным. Не так ли?

— Также, — продолжал Нэко, пропустив мимо ушей мою философию, — здесь, прикрываясь такой удобной маской, находится один из центров нелегальной торговли органами, и нам как раз сюда, если только наводка, данная мне тем типом в игровом зале, верна.

— А тот тип, он может как-то подкорректировать свои показания, если он тогда ошибся? — невинно поинтересовался я.

— Вряд ли, — пробормотал Нэко, пристально всматриваясь в широкий проулок-туннель, выходивший на центральный проспект как раз напротив фасада Великой Лавки Обличий. — Он сейчас, скорее всего, вместе с еще несколькими дельцами такого же рода, как и он, — поставщиками мясников, лежит себе спокойнехонько в морозильной камере морга и теперь уже не думает ни о том, что он разговаривает с последним в своей жизни собеседником, ни о том, по какой системе облапошить очередного потенциального донора. Между прочим, то, что я убрал попутно несколько человек в том игровом зале, — тоже заказ небезызвестного тебе Братства. Понимаешь?

Все просчитать наперед, использовать удачную возможность и посторонних людей, решить несколько задач одновременно и остаться чистыми… это — признак сильных и умных.

Во мне словно молоко закипало: поднимались злость и обида на важных, полных достоинства, но очень мило при нужде улыбающихся дядек в ресторане «Тангура», что так ловко использовали подвернувшихся им простаков.

Нэко внимательно посмотрел на меня, положил руку на плечо.

— Прости, что использовал тебя и Сведа, но мне действительно нужно было выполнить попутное задание, чтобы осталась видимость, что Братство тут ни при чем, а все сделали наглые пришельцы. Вот и здесь нужно провернуть попутно кое-какое дело, раз уж штурман как раз в этом заведении оказался. Только, понимаешь, — Нэко крепко сжал мое плечо, — мне самому порой бывает трудно разобраться во всех этих запутанных интригах и соперничестве, что пронизывают нитями плесени весь такой чистый и светлый для взгляда снаружи мир Шебека. Но если мы хотим чего-то добиться, то должны сейчас играть по установленным нам Братством правилам…

Голос Нэко вдруг умолк на секунду, а когда зазвучал снова, то интонации его кардинально поменялись: он стал жестче, отрывистей.

— Так, сейчас придется немного пошуметь…

Нэко удовлетворенно кивнул, словно услышал что-то ему одному сказанное. Я с подозрением посмотрел на его левое ухо: нет, ничего туда не вставлено, никакой микрорации. Разве что в правом… Или под кожу вшит какой-то передатчик в лучших традициях Шебека?

— Значит, такие дальнейшие действия, — забормотал, практически не разжимая губ, Нэко, сам склонившись к прилавку с какими-то пирожными или мороженым, упакованным в странные корзиночки из теста.

— Эта витрина, за которую нам так нужно попасть, — пуленепробиваемая, но мы будем воздействовать на нее тройной нагрузкой, понятно? Сразу после взрыва я выпускаю в эту точку очередь, и туда же врезается машина. Сразу за машиной туда бежим мы. Постарайся от меня не отставать, маску сразу надень, стреляй только из «Удара» и то — редко: там много ни в чем не повинных людей хотя такие туда, наверное, не ходят. Мы пробиваемся на пятнадцатый этаж в саму клинику, где как раз и держат доноров, подготавливаемых к изъятию органов. Находим Санька, затаскиваем его в машину и даем ходу. План понятен?

— План-то понятен, — буркнул я, непроизвольно поглаживая Маню. — Только мне непонятно, как я на все это пошел и ради чего. И скажи мне, пожалуйста, будь любезен, какое попутное задание ты собираешься выполнить на этот раз?

Нэко повернул голову ко мне и криво улыбнулся.

— Кто-то из нас мечтал вывезти семью с Земли, а? А за мечты рано или поздно приходится платить, Проходимец.

Глава 9

— Пуля — не дура!

Румянцев

Мы неторопливо миновали широкий вход в клинику и внимательного улыбающегося швейцара при входе, впрочем более смахивающего на охранника.

— Браслет включи, — сказал Нэко. — Микрофон и динамик включатся автоматически.

Я, немного подняв рукав курточки, накрыл браслет на левой руке ладонью правой.

Нэко, словно отряхивая что-то со штанов, наклонился и бросил быстрый взгляд в проулок, располагавшийся напротив входа. Потом сунул руку за пазуху и неуловимо быстро метнул какой-то небольшой предмет в стеклянную стену. Я, осознав, что это какая-то бомба, тут же повернулся к стене спиной и присел, закрывая собой Маню. Сзади раздался негромкий хлопок, и тут же застучала автоматная очередь. Я повернулся, выпуская Маню из рук, вытащил из-под куртки пистолет-пулемет и буквально уткнулся лицом в быстро растущее облако какого-то бурого непрозрачного дыма.

— Алексей, в сторону! — завопил из этого дыма и одновременно в моем правом ухе Нэко, и я отпрыгнул, чтобы убраться от ревущего такси, тяжелым болидом вырвавшегося из переулка.

Удар, брызги осколков во все стороны. Я прилепил к лицу мягкий блин газовой маски, нырнул в бурое облако следом за такси и, надеясь, что гивера последует за мной, пробежал в образовавшуюся в стеклянной стене дыру. Внутри здания дыма практически не было: взору предстал какой-то развороченный машиной кабинет и корма такси, торчащая из пролома, находившегося, по-видимому, на месте бывшей теперь двери. Я проскользнул в неширокую щель между боком такси и краем пролома, отшатнулся от пробежавшей мимо визжавшей дамочки и, пробежав короткое крыло вестибюля, ринулся вверх по неторопливо идущему эскалатору. По соседней, идущей вниз, ленте с криками валила перепуганная доносящейся откуда-то сверху перестрелкой разношерстная толпа. Кое-кто даже ринулся по моей, поднимающейся вверх, ленте, преодолевая бег ступенек, грозя опрокинуть меня вниз. Я выпустил короткую очередь вверх, перебросил пистолет-пулемет в левую руку и ударом силового поля отшвырнул в сторону какого-то вытаскивающего оружие охранника. Пара человек, попавшие под удар вместе с отлетевшим на пару метров вбок охранником, покатились под ноги, и мне пришлось вспрыгнуть на поручни эскалатора с риском загреметь вниз. Толпа, забившая идущую навстречу полосу, всколыхнулась криком, отхлынула к противоположным мне поручням.

— Где ты там ходишь?! — забился в правом ухе голос Нэко. — Давай быстрее на пятнадцатый этаж!

Я, снова спрыгнув на ступеньки эскалатора, доехал до второго этажа и нарвался на пару дядек с пистолетами. Одного я сбил силовым полем, другой упал от темного силуэта, ударившего его в грудь и метнувшегося в сторону Маня, умница моя, не оставила свою маленькую стаю…

Я, перескакивая с эскалатора на эскалатор, отбиваясь от визжащих дамочек и их тупых охранников, чуть было не пропустил этот самый пятнадцатый этаж, сбившись со счета, но боковая дверь, с разбитым выстрелами замком и струйками черного дыма из нее, подсказала мне, что Нэко прошел именно здесь. За дверью оказался небольшой тамбур и вторая дверь, от которой остались лишь жалкие остатки: видимо, Нэко выпустил в нее целую очередь.

— Ты дверь пробил? — спросил я, надеясь, что связь работает и с моей стороны.

— Да, давай до конца коридора, поторапливайся! И осторожнее там: может, еще кто живой остался…

Коридор, открывшийся за тамбуром, был полон дыма, стены изрешечены дырами величиной с компакт-диск, что-то горело в нескольких местах… очевидно, что мой новый визави из Братства не поскупился на зажигательные патроны. Пришлось снова надеть поверх маски тактические очки, впрочем мало помогавшие в этом липком черном дыму. Я, несмотря на нетерпение Нэко, осторожно пошел по коридору, предусмотрительно заглядывая в двери комнат, и поплатился за это: кто-то резко ударил меня в бок из двери, противоположной той, куда я заглядывал, что-то рвануло маску, я попытался отмахнуться и заметил поднятый на высоту моих глаз широкий ствол. Понять или осознать что-то у меня уже не было времени: от рефлекторной отмашки моей правой руки, судорожно сжавшей рукоять силового излучателя, человек со стволом улетел в ту самую дверь, из которой выскочил. Я не поленился последовать за ним и поднять выроненный им дробовик, отмечая, что вонь горелого пластика отвратительно режет дыхание: видимо, какая-то шальная дробинка испортила маску.

«Дурак осторожный, — раздраженно подумал я, пиная потерявшего сознание мужика в белом халате. — Если бы просто пробежал мимо, не заработал бы заряд дроби в бок!»

Я продолжил свой путь по задымленному коридору, теперь уже бегом, перепрыгивая через тела, повесив пистолет-пулемет на шею и держа в левой руке дробовик.

— Эй, Нэко, не стреляйте, я подхожу! — предусмотрительно крикнул я, приближаясь к концу коридора.

Видок при этом у меня был еще тот, наверное: Ками, увидевшая меня в струях черного дыма, вскрикнула и немного отшатнулась, когда я, добежав до конца коридора, свернул в простреленную боковую дверь, обнаружив там их с братом.

Комната, в которой они находились, была оборудована наподобие какого-то ультрасовременного медицинского поста: широкий, протянувшийся на всю стену стол с различными приборами, кресла, светящиеся экраны, какие-то пластиковые гробы на каталках…

И насколько человек в голубых халатах, лежащих в лужах крови на полу. Безо всяких признаков жизни.

— Ох у тебя и вид! — сказал Нэко, повернув голову от нескольких голографических мониторов, висящих над столом. — Ты что, ранен?

Я покрутил головой в поисках зеркала и, увидев отражающую поверхность какого-то шкафа, подошел к нему и оторопел: на меня смотрело какое-то чумазое существо с жуткой мордой в тактических очках. Из уродливого низа морды тонкими струйками текла кровь, и вообще создавалось впечатление, что весь подбородок и рот разворочены, разорваны так, что почерневшее мясо висело клочьями…

— Так, — прохрипел я с облегчением, — это всего лишь маска…

Отбросив в сторону дробовик и стащив маску с разбитой вдребезги розочкой дыхательного фильтра, я обнаружил, что пострадала нижняя губа: видно, дробинка прошила ее насквозь слева направо, оставив две кровоточащие дырочки, но не задев зубов, что меня весьма порадовало. Скорее всего, я обошелся таким ранением благодаря рации, прилепленной к наружной стороне зубов и десны нижней челюсти. Что ж, наверное, она все-таки порядком оттопыривала нижнюю губу…

Ко мне подошла Ками и, повернув меня к свету, прилепила к губе розовую мягкую массу, наподобие той, что была нанесена на раны Сведа, когда его подстрелили в баре. Пока она лепила, было немного больно, но вскоре боль прошла, оставив только онемение. Странное ощущение: словно нижняя губа стала больше в несколько раз и, соответственно, тяжелее.

— Так, — Нэко выпрямился. — Где штурман, мы уже знаем, осталось всего ничего: выбраться отсюда. А это будет непросто, учитывая тот погром, что мы здесь устроили.

Ками что-то сказала на шебекском, отошла к изуродованным дверям, держа свой маузер-переросток наготове, и вышла в коридор, предварительно заглянув за угол.

— Нужно или пробиться через холл и сбежавшихся охранников, — ткнул пальцем в монитор Нэко, — или… убираться через крышу. Думаю, что до такси нам уже не добраться.

— Так я не понял, — спросил я. — Где же все-таки Санек?

Нэко удивленно поднял брови и ткнул пальцем в сторону каталок с обтекаемыми гробами. На одном из этих малоприятных боксов уже сидела Маня и сосредоточенно обнюхивала блестящую крышку.

— Там, в боксе. Он же всякой дрянью накачан по уши и очнется, думаю, не скоро. Транспортировать придется только на каталке, иначе никак. Наше счастье, что его еще в операционную не увезли: туда бы сложно было пробиться, да и, опоздай мы, увозить пришлось бы только части.

— Э, ага, — промямлил я. — А ему есть чем там дышать?

— Это автономный медицинский бокс. При надобности он и нужное лекарство Саньку введет, и вентиляцию усилит… — Нэко повернулся к голографическим экранам. — Смотри, сколько народа сюда устремилось, надо же… Сейчас здесь может быть очень неуютно.

Я посмотрел на экран, где вооруженные, мрачного вида дядьки решительно катили по эскалатору вверх.

Нэко ткнул пальцем во что-то небольшое, запрыгавшее по ступенькам эскалатора навстречу дядькам.

— Видишь? Ками их встречает.

Экран мгновенно потемнел.

— Граната? — сделал я предположение.

Нэко ухмыльнулся, его пальцы начали плести какую-то светящуюся паутину в соседней голографической панели.

— Это их задержит ненадолго. А нам придется бегом направиться к лифту — я перепрограммировал его управление так, что он стал неуправляемым снаружи, а значит — нас не завернут обратно. Давай, Алексей, бери каталку.

Я без лишних возражений взялся за ручки указанной мне каталки с пластиковым гробом, где как раз и расположилась гивера, и покатил ее к дверям, старательно огибая лежавшие на полу тела. Один из лежавших вроде бы стал подавать признаки жизни, заелозив руками по покрытому кровью полу, оскальзываясь в попытках уползти куда-то…

Нэко молча подошел к нему и выстрелом из автомата напрочь снес голову. Брызги крови и кусочки мозга хлестнули в разные стороны, пачкая все вокруг, в том числе и мои штаны.

— Ты совсем охренел?! — Я чуть не задохнулся от ужаса и отвращения. — Зачем же так…

— Пойдем, пойдем! — Нэко уже вышел в коридор, и я автоматически последовал за ним, подталкивая каталку с гробообразным боксом и по-хозяйски усевшейся на нем Маней.

— Это же рак, Алексей. Все эти торговцы телами. Рак, разъедающий плоть умирающего мира. А раковые опухоли нужно удалять хирургическим путем, чтобы пациент мог жить. — Нэко остановился возле глухого бокового отростка коридора, который я, по причине наличия в нем нескольких диванчиков, принял ранее за какой-то уголок отдыха. — Завози подальше каталку. Осторожнее, здесь створки будут закрываться. Так, где Ками?

Из коридорного дыма появилась улыбающаяся девушка, плюхнулась на один из диванчиков, поправляя свои косы.

«Довольна, по-видимому, действием гранаты, — мелькнула у меня мысль. — Боже, с какими монстрами я связался?»

Нэко пробежался пальцами по небольшой панели в стене, и тотчас из пола поднялась прозрачная переборка, отгородившая наш квадратный закуток от остального коридора. Пол мягко надавил на подошвы.

«Ага, мы, оказывается, в лифте», — вяло подумал я, равнодушно наблюдая, как коридор исчезает внизу, в поле зрения мелькает перекрытие, затем другой коридор, где бестолково метались люди в голубых халатах, кое-кто катил такие же, как у нас, каталки с обтекаемыми пластиковыми гробами…

— Зашевелились, — усмехнулся Нэко. — Эвакуируют и прячут все, что возможно: ведь сейчас сюда безопасники нагрянут, и необязательно купленные этими мясниками.

— А не уподобляемся ли мы им, поступая жестоко и без суда? — негромко заметил я, пытаясь отогнать видение окровавленного пола и безголового трупа на нем. — Скольких людей вы убили сегодня, выполняя миссию, возложенную Братством на вас?

Нэко повернулся ко мне, пожал плечами.

— Я не чудовище, Алексей. Я просто выступаю сейчас в роли медицинского инструмента, выявляющего и отсекающего раковую опухоль. Ты представляешь, сколько невинных людей эти милые люди просто продали, похитив и разрезав на части? А если бы так поступили с твоей сестрой или братом? Посмотри, — он хлопнул ладонью по пластиковому гробу, — здесь лежит твой друг и напарник, которого чуть не превратили в набор запасных органов для богатых мира сего. А знаешь, сколько новорожденных детей умирает под скальпелями и приборами этих уродов, чтобы дать временную молодость стареющим шлюхам из так называемой элиты Шебека и их набитых деньгами мужьям и любовникам?

Я внутренне вздрогнул, представив, что в руки этих людей могла бы попасть моя сестренка Люська. Или — мой будущий ребенок. Да, скорее всего, я бы просто с ума сошел, если бы такое произошло. Возможно даже, имей я такую возможность, попытался с оружием в руках отвоевать своих родных и любимых… Но еще вернее, что сошло с ума общество, позволяющее такому беззаконию происходить в своих границах! Только вот как мне сейчас поступить с одной из главных христианских заповедей, гласящей «Не убий»?

Словно разделившись пополам от внутренних противоречий, я никак не мог понять, как же следует поступать в таком случае человеку: брать в руки оружие и лить человеческую кровь, как того требует примитивная справедливость, или… Или?

— Так получается, — пробормотал я, тупо наблюдая за ускорившимся мельканием этажей за прозрачной стеной, — что мы берем на себя обязанность судьи. Этих людей нужно судить по законам вашей страны, хоть это и звучит как-то пораженчески из уст человека, держащего в руках пистолет-пулемет, — я покачал оружием. — Но наличие ствола не означает того, что мы вольны поступать, как нам кажется правильным, не зная ни мотивов, ни обстоятельств, двигающих конкретными людьми, попавшими под наш праведный гнев. Так и ошибиться недолго. Я считаю, что эту работу должны исполнять специально предназначенные для этого люди: юристы, судьи, хранители правопорядка…

— Прозвище Проповедник дано тебе не зря, — заметил Нэко. — Только я хочу посмотреть, как ты будешь проповедовать тем ребятам, которые горят желанием наделать в нас ну очень больших дырок при выходе на летную площадку. Или предпочтешь дождаться представителей правопорядка?

Он передернул затвор автомата, Ками же, наоборот: спрятала оружие и кивнула на потолок лифта.

— Точно, сестренка! — Нэко остановил лифт нажатием на светящуюся панель на стенке. — Нужно подготовить плацдарм для высадки из лифта.

Он поднял ствол автомата вверх, и я предусмотрительно взял Маню на руки, зная, что гивере не нравятся звуки стрельбы. Очередь взрезала брызнувший пламенем и осколками потолок, большой сегмент просто упал вниз и повис на петлях, оказавшись простым люком. Ничего не скажешь: Нэко сработал эффектно.

И немного рисуясь, по-моему.

Ками мигом вскочила на бокс с бесчувственным телом Санька, подпрыгнула и исчезла в проеме люка. Я еле удержал Маню, которая вдруг возгорела желанием последовать за ней.

— Подождем пару минут, — добродушно сказал Нэко. — Иногда лучше не спешить, а предоставить дело профессионалам.

Когда мы вышли из лифта на открытую площадку, где стояло несколько местных летающих аппаратов, там уже был наведен полный порядок: тела каких-то людей указывали на то, что нас все-таки ждали, и на то, что они ну никак не ждали появившуюся совсем с другой стороны Ками. Одна из стоявших на площадке машин спокойно чадила прозрачным дымком без пламени: видимо, ее зацепили взрывы гранат, которые были слышны из лифта и которые так ловко применяла Ками. Несколько темных выщербленных пятен на покрытии взлетно-посадочной площадки и явно разбросанные взрывами тела свидетельствовали о том, что это были все-таки гранаты. Сама девушка еле заметно улыбалась, сидя в другом летающем аппарате, окрашенном в такой же небесно-голубой цвет, как и халаты медиков-мясников.

— Давай, — Нэко, помогая мне катить каталку, устремился к аппарату. — Сюда, здесь дверца… Давай, вкатывай, а я пока…

Он кинулся к двум оставшимся целыми аппаратам. С нехорошими намерениями, как я почему-то подозревал.

Вкатив каталку с невозмутимой Маней на крышке пластикового бокса в недра аппарата, напоминавшего формой то ли ультрасовременный вертолет без винтов, то ли какое-то странное лупоглазое насекомое с ребристыми овальными штуковинами на пилонах вместо крыльев, я пробрался в кабину, где уселся рядом с довольной собой Ками. Ее миндалевидные глаза удовлетворенно щурились: похоже было, что такая бурная и опасная жизнь ее вполне устраивает.

Про меня этого сказать было ну никак нельзя.

Нэко захлопнул дверцу летательного аппарата и, выгнав в салон Ками, уселся за рулевой штурвал, чем-то весьма смахивающий на управление «метлой»: те же две вертикальные рукоятки, только всяких кнопок на них было побольше.

На мои колени забралась Маня, видимо посчитав, что они все-таки удобнее, чем холодная поверхность бокса. Пусть даже этот бокс и содержал валяющегося в отключке Санька.

— Автопилотом лететь сейчас было бы безумием, — проговорил Нэко, запуская двигатели загудевшего с присвистом аппарата. — Всякую связь мы отключим, чтобы нас не выследили по сигналу. Так что мне придется вспомнить навыки управления, которые после училища мне некогда было закрепить.

— Спасибо, обнадежил и ободрил! — съязвил я, непроизвольно хватаясь за кресло, когда аппарат, покачиваясь из стороны в сторону, оторвался от покрытия взлетно-посадочной площадки. — Надеюсь, что я не зря отправился с вами в полет, вместо того чтобы спокойно сдаться властям и обвинить во всех бедах тебя с Ками. Ведь это вы, коварные, заманили доверчивых спортсменов в такие ужасные авантюры, преследуя темные цели тайного синдиката контрабандистов.

Нэко покосился на меня, фыркнул носом.

— Ты это серьезно? — безмятежно спросил он.

— Ну да, я так тупо шучу, чтобы спрятать свой страх перед высотой, и еще более сильный страх перед тем, что ты хреново водишь эту гравитационно-реактивную или бог знает еще какую стрекозу! — Огрызнулся я и тут же задохнулся, когда наш аппарат ухнул носом вниз с высоты в несколько этажей, потом заревел двигателями и по крутой кривой стал набирать скорость, удачно вписавшись в узкий проулок, из которого так недавно выскочило такси с Ками за рулем и протаранило витрину поганого заведения Великая Лавка Обличий. Боже мой, как давно, казалось, это было! Столько событий в такой сжатый срок на мою бедную нервную систему…

Бросив взгляд вниз и назад, чему способствовали широкие прозрачные «щеки» кабины, выдающиеся по бокам, я заметил около входа Лавки целое скопление различных синих машин, сверкавших россыпью мигающих огней. Более того: над всем этим полицейским сборищем деловито зависла парочка синих леталок наподобие тех, что прижали нас на Дороге по пути в Шебек.

— Нас будут преследовать? — робко осведомился я у Нэко.

— Мясники? — поднял бровь Нэко. — Эти вряд ли: я им юми, то есть машины попортил. Дальше взлетной площадки не полетят.

— А безопасники?

Нэко посерьезнел.

— Эти могут, но у нас есть фора во времени и высоте, если только они не накроют нас при вылете из порта.

Ками что-то щебетнула сзади.

— Так, — кивнул Нэко, — двое уже у нас на хвосте.

Я сглотнул в ожидании дикой погони на фантастических машинах, но, видимо, Господь сжалился надо мной: мой браслет рассыпал яркую трель перезвона колокольчиков и слегка сжал руку. Я поднял рукав и тронул светящийся изогнутый дисплей в его поверхности. Над браслетом появился полупрозрачный экран, с которого на меня пронзительно смотрели умные глаза капитана Икевы Джангата.

— Алексей-нэр, — проговорил он неторопливо. — Мне очень бы хотелось пообщаться с вами. Пообщаться один на один. Я думаю, что вам не нужно сейчас куда-то бежать или лететь, чтобы спасти себя и ваших друзей, включая бессознательного штурмана…

Нэко издал короткое восклицание, показывая вперед, где на расстоянии в несколько кварталов висели в воздухе прямо на нашем пути какие-то объекты. Нехорошо так висели, уверенно…

— Боевые машины, — пояснил он мне. — От этих мы не сможем уйти при всем своем желании.

— Вам нужно просто проследовать через порт в сторону океана и сесть на указанную вам платформу, — продолжил капитан Джангат. — Поверьте, угрожать вам ничто не будет. Мне нужно просто обсудить с вами нюансы покидания вами нашего мира. Причем я думаю, вы останетесь довольны принятыми решениями.

Я вопросительно взглянул на Нэко.

— Соглашаемся, — хмуро кивнул тот. — Иначе от нас и мизинцев целых не останется.

— Мы согласны, — проговорил я, судорожно прокручивая в голове всевозможные варианты развития событий. Данилычу бы как-то сообщить…

— Хорошо, — ответил Джангат. И, словно прочитав мои мысли, предупредил: — Связаться у вас ни с кем не получится, не тратьте зря нервы и следуйте за нашим истребителем. До связи.

Виртуальный экранчик над браслетом растаял в воздухе.

— Они глушилку включили, — сообщил мне Нэко. — Ни с кем не свяжешься: все каналы перекрыты наглухо. Да, ситуация. Это тот самый капитан Джангат? Хотелось бы мне знать, что на уме у твоего капитана.

— Он такой же мой, как и твой, — ответил я недовольно. — Я его всего один раз видел, когда в Шебек въезжали.

— Смотри-ка, — указал Нэко на подавшиеся вверх машины, прежде преграждавшие нам путь, — действительно не атакуют.

Одна из машин исчезла из виду, а вторая, напоминая мне чем-то гладкого и обтекаемого короткого крокодила пристроилась немного впереди нас, покачалась из стороны в сторону, явно показывая, что нам нужно следовать за ней.

— К порту ведет, — Нэко направил нашу машину требуемым курсом.

Ками сзади что-то сказала, видимо, что полицейские машины, бывшие сзади, также нас оставили в покое.

Я поглаживал сидевшую на коленях Маню. Гивера беспокойно крутилась, иногда бурчала что-то сквозь усы. Есть, наверное, хотела. Что ж, я и сам не прочь бы перекусить чего-то основательного…

Только неизвестно, будут ли нас встречать с накрытым столом.

Глава 10

— Добро пожаловать на борт!

Капитан Нэмо

Когда мы вслед за «боевым крокодилом» вышли в район порта, я зажмурился от лучей давно перевалившего за полдень солнца. После полумрака Нижнего города глаза не справлялись с таким ярким светом, потекли слезы, но я все же с удовольствием подставился теплым лучам, словно смывающим с лица всю ту грязь, в которой я побывал. Между передними креслами просунула голову Ками, уже надевшая солнцезащитные очки (наверное, в салоне где-то нашла), и начала оживленно что-то рассказывать Нэко, иногда указывая тонким пальчиком на какие-то сооружения или предметы внизу.

Я очень хотел рассмотреть порт и корабли, неподвижными тушами присосавшиеся к причалам, но ведущий нас «крокодил» увеличил скорость, принуждая нас сделать то же самое. Я с сожалением проводил взглядом всевозможные плавающие или скользящие над водой суда и посмотрел вперед. Там, среди редких небольших судов, то ли в воде, то ли над водой — не понять, висела двухмодульная конструкция, чем-то напоминающая гигантский катамаран с плоской палубой, соединявшей массивные поплавки. На этой палубе, служившей, по-видимому, небольшим аэродромом, располагалось несколько десятков «боевых крокодилов» подобных тому, что сейчас сопровождал нас.

— Это военные, — заметил Нэко, послушно следуя вниз к катамарану. — Им-то чего от нас нужно?

В это время включилась связь. Сбоку фонаря нашей кабины зажегся полупрозрачный экран, и невозмутимый симпатичный парень в лихо заломленной фуражке дал нам указания, куда посадить наш аппарат. Нэко выполнил его требования, и, хотя нас немного и тряхнуло, посадка оказалась довольно сносной.

Я ожидал, что нас встретит вооруженный конвой, подвергнет обыску, возможно — на нас наденут наручники, но нас ожидал на палубе все тот же молодцеватый симпатичный черноглазый паренек, каким-то чудом умудрявшийся удерживать на голове немыслимо сдвинутую набок фуражку. Больше никого. Словно кто-то хотел, чтобы как можно меньше людей знали о нашем пребывании на борту этого катамарана-авианосца.

Нэко выключил двигатели. Боковые половинки фонаря кабины плавно открылись, уходя вверх, и я с наслаждением вдохнул влажный морской воздух, теплым ветром ворвавшийся в салон. Я спустился на палубу, оставив оружие в кабине и крепко прижимая к себе Маню. Из севшего неподалеку «крокодила» легко спрыгнул капитан Икева Джангат, одетый на этот раз в красивый строгий комбинезон темно-зеленого цвета, погладил свою седую бородку и направился к нам. Слегка поклонился, подойдя…

— Алексей-нэр, приятно видеть вас на моем корабле, — сказал он, и я не услышал фальши в его голосе, хотя кто знает этих военных!

— Могу сказать, что тоже пока не испытываю неприятных чувств, Джангат-сэнге, — ответил я, сопровождая слова поклоном.

— Я рад тому, что вижу вас и вашего замечательного ису в целости и добром здравии, — продолжил, удовлетворенно улыбнувшись, капитан. — Я предлагаю пройти в кают-компанию для того, чтобы обсудить несколько вопросов, которые накопились за последние дни, но, в первую очередь, хочу пригласить вас на поздний обед, там накрытый, или ранний ужин — как вам будет угодно. Думаю, — он показал рукой на салон нашего «юми», как называл его Нэко, — что ваши осторожные друзья не откажутся составить нам компанию.

Нэко, а за ним и Ками неторопливо выбрались из кабины, подошли к нам. Блин, хоть бы пушки свои побросали! Догадались, слава богу…

— Я слышал о вас, многоуважаемый Нэко-сан, — поклонился капитан Джангат. — Не всегда, конечно, приятные вещи…

Глаза Нэко превратились в две узкие щелочки.

— Я также слышал о вас, капитан. И тоже весьма двойственные слухи.

— Вот и хорошо, значит, нам проще будет понять друг друга, — кивнул капитан Джангат и гостеприимно повел рукой. — Пройдемте. О вашем штурмане не беспокойтесь: его сейчас транспортируют в медицинский отсек, где окажут всю необходимую помощь, если она потребуется. Лейтенант! — Встречавший нас невозмутимый паренек поклонился. — Распорядитесь и проводите гостей. Я же, с вашего позволения, переоденусь.

Мы, вслед за лейтенантом, пошли по палубе к довольно просторному входу в одном из корпусов катамарана, поднимавшемся метров на пятнадцать над палубой, миновав небольшой по протяженности, хорошо освещенный коридорчик, мы оказались в роскошном на вид полукруглом в сечении зале, где стоящий посредине овальный стол сверкал различной посудой и столовыми принадлежностями.

Усевшись по приглашению лейтенанта за стол, я, продолжая держать Маню на коленях, внимательно окинул взглядом зал, могущий по комфорту и обстановке соперничать со многими ресторанами: деревянные лаковые панели, металлические кованые экраны с вычурными изображениями парусных судов, роскошные хрустальные люстры-полушария на сводчатом потолке, затейливая мебель, дорогая, с первого взгляда, посуда на столе… Что ж, неплохо устроился капитан Джангат, неплохо. Странно было подумать, что мы находились не в салоне-ресторане пассажирского океанского лайнера, а в кают-компании боевого корабля.

Я взглянул на Нэко: тот явно чувствовал себя не в своей тарелке, но виду не подавал. Мне очень хотелось расспросить его, что он знает о нашем гостеприимном капитане, но я благоразумно решил перенести это на будущее время, когда у нас будет более подходящее окружение.

Ками тоже притихла. Создавалось впечатление, что окружающая нас обстановка давит на девушку, отчего та казалась еще более маленькой и хрупкой. Что ж, по крайней мере, она не выказывала желания кидаться своими любимыми гранатами, что уже радовало.

«Так, — вдруг вспомнил я, — а как ты, дорогой, есть собираешься? Забыл о губе?»

Я осторожно, стараясь делать это незаметно от других, вытащил из-за нижней губы ленту переговорного устройства и спрятал ее в карман джинсов. Оставалось только надеяться, что ничего особо острого мне не предложат: простреленная губа вряд ли бы вынесла перец.

— Сейчас будут подавать на стол, — раздался голос сзади нас. — Чувствуйте себя спокойно, как в гостях у лучшего друга.

Капитан Джангат вошел в кремовом костюме-кителе, в котором явно угадывались восточные мотивы, но это скорее подчеркивало его красоту и изящество. Выглядел он потрясающе, чем-то напоминая капитанов российского парусного флота где-то середины тысяча восьмисотых годов, но с некоторой поправкой на Восток. Я сразу почувствовал неловкость за свою огромную кожаную куртку и измазанные ржавчиной и кровью джинсы.

— Красиво у вас здесь, — заметил я, когда капитан сел за стол и низкорослый расторопный стюард налил вино в бокалы. — И как-то…

— Не по-шебекски? — поднял брови капитан. — Что же, я могу ответить на это: я ведь не только на Шебеке побывал. Пришлось постранствовать по разным местам. И везде свои обычаи и вкусы. Некоторые мне понравились, некоторые — нет. Но вы не беспокойтесь: кормить вас национальной обрядовой пищей я не буду.

Я насторожился, глядя на его невозмутимое лицо и больше угадывая, чем наблюдая, легкие искорки смеха в карих прищуренных глазах. Действительно, капитан не выглядел простым воякой. Нет, он больше мне напоминал человека влиятельного и при этом — самостоятельного, имеющего свое мнение и планы.

И очень информированного, к слову.

— Я думаю, — проговорил капитан, когда стюард вкатил в кают-компанию многоэтажный столик, уставленный парящими и распространяющими головокружительный аромат емкостями, — что неплохо бы вам было сначала подкрепиться после трудов ратных, а после и поговорить можно будет по душам. А, Алексей-нэр?

Я, просто ошарашенный этой фразой, произнесенной на русском языке, только и смог что кивнуть, и, пожелав всем приятного аппетита, принялся за нежнейшую котлету на косточке, стараясь использовать как можно непринужденнее нож и вилку, инкрустированные красивыми вставками из полированного бирюзового камня. Нижняя губа приняла процесс еды благосклонно и даже почти не болела, не мешая мне наслаждаться сочным, политым каким-то кисло-сладким соусом мясом. Все испортила Маня, сунувшись в тарелку и стащивши котлету, забрызгивая стол и мои колени соусом.

— Да, мы совсем забыли про вашу красавицу, — заметил капитан, еще больше подпустив блеска в смеющиеся глаза.

Он отдал какое-то приказание стюарду, и тот, сняв со стола, поставил на пол, прямо на пушистый ковер, широкое блюдо с какими-то колбасками. Я спустил Маню с рук и подтолкнул к блюду. Гивера недоверчиво понюхала запахи, доносившиеся от колбасок, и вопросительно взглянула на меня.

— Ешь, — ободрил ее я и, наклонившись, взял одну из колбасок, сунул в рот… Что ж, действительно неплохо!

Маня тут же кинулась к блюду, предусмотрительно зашипев на стюарда, который поспешил убраться за другую сторону стола и уже оттуда, сильно перегибаясь через стол, заменил мне ограбленную гиверой тарелку.

— Да, — подтвердил я, — теперь она считает эти колбаски своей собственностью и будет эту собственность защищать до последнего вздоха.

— И, скорее всего, это будет вздох моего стюарда, — тонко заметил капитан Джангат. — Попробуйте это вино, Алексей, оно должно вам понравиться.

Я понюхал темный ароматный напиток, отпил глоточек, посмаковал… Что-то это вино мне напоминало, какие-то образы завертелись рядом с краем сознания, что-то такое летнее, жаркое и легкое…

— Что, знакомый вкус? — невозмутимо спросил капитан, как видно просто наслаждавшийся оказанным эффектом. — Да, вино неплохое. В Массандре плохого и не делают, верно? Ну, я имею в виду элитные вина, конечно.

— Вы там были, капитан? — осторожно спросил я.

— Я много где был, — многозначительно сказал капитан. — Бывший Советский Союз был хорошим, с одной стороны, государством, где военные имели большой вес, и с ними было хорошо сотрудничать. И выгодно к тому же. Но он был следствием разрушившей царскую Россию революции, и я предпочитал не посещать его.

Он снова наполнил свой быстро опустевший бокал вином.

— Но вино оттуда все же получаю. И, заметьте, неплохое. Наследие князя Голицына, так сказать.

Некоторое время все молча ели. Я, заметив, что Маня уже управилась со своими колбасками, подкинул ей на блюдо пару кусков запеченной в яичном кляре рыбы, начиненной грибами. Гивера спокойнехонько начала поедать рыбу, не брезгуя грибами.

Жуя, я иногда поглядывал на все более мрачнеющего Нэко: тот, похоже, не понимал сути происходящего, и это его выводило из себя. Ками ела молча, опустив глаза в тарелку и не поднимая их, даже когда стюард менял блюдо. Я тоже пока мало что понимал, но не мог удержаться от возможности подковырнуть недавно такого уверенного в себе шебекчанина и его воинственную сестренку.

— Вы бывали в Ялте? — непринужденно спросил я на русском у капитана Джангата, пригубив искристое вино.

Чтобы говорить по-русски, мне пришлось немного напрягаться, словно выталкивая из какого-то уголка памяти запертый там язык.

— Я туда ездил, когда меня из питерского мореходного на Черноморский флот отправили и перед этим на побывку отпустили, — мечтательно прикрыл веки капитан. Он говорил по-русски с небольшим акцентом, иногда останавливаясь, словно подбирая слова. — Тогда Ялта славилась своей неформальной атмосферой и сборищами творческой элиты: художники, писатели, музыканты, поэты… Все, стремившиеся к недосягаемой тогда в русском государстве свободе мышления и творчества, превозносили далекую Америку, поминали Европу и пили местные вина… Да, попал я тогда в переплет со своей молодой глупостью…

Капитан замолчал и осушил бокал до дна.

— Да, давно я там не был, — сказал наконец он. — С тех пор как большевики власть захватили и выбили интервентов из Крыма…

Большевики? Интервенты?

— А сейчас там всяческие кинофестивали проводят, — осведомил его я, налегая на какую-то рыбную нарезку, что просто таяла во рту, оставляя восхитительное послевкусие. — А всякая творческая элита общается на джазовых фестивалях в Коктебеле.

— Не бередите раны памяти, молодой человек! — строго сказал капитан Джангат и вдруг улыбнулся, встал, протянул руку. — Меня, Алексей, между прочим, Евгением Викторовичем зовут. Евгений Викторович Чаушев, к вашим услугам.

Я тоже встал и пожал руку капитану, к величайшему удивлению Нэко и Ками. Ну да, ведь на Шебеке не подают руки друг другу, и тем более чужестранцу.

— Что же, Алексей, — теперь капитан не коверкал мое имя, нормально выговаривая «л». — Я думаю, что нам следует немного уединиться в моем кабинете для дальнейшего разговора, а господин Нэко и милая дама могут продолжить обед или перейти в отведенную им каюту для отдыха.

Он, как я понял, повторил это все по-шебекски, и Нэко с Ками сразу встали и, сопровождаемые стюардом, вышли из кают-компании, причем Нэко бросил на меня какой-то странный взгляд, словно в первый раз меня увидев.

— Мне кажется, что Нэко заподозрил вас в работе на меня или на связанную со мной организацию, — заметил капитан. — Это может и помочь вам, и навредить впоследствии, смотря как дальше дела пойдут. Ну-с, молодой человек, пройдемте в кабинет. Если желаете, мы можем продлить там трапезу легкими закусками и хорошим вином.

— Капитан Джа… — Я осекся.

— Называйте меня Евгением Викторовичем, Алексей, — подбодрил меня капитан. — Мне будет это приятно.

— Евгений Викторович, а чайку можно будет испить горяченького?

— Эх, Алексей, — капитан, похоже, был умилен: он чуть ли не ласково собрал морщинки под глазами, подмигнул. — Вы даже не представляете, как мне дороги ваши слова, голубчик.

Я последовал за капитаном, сам слегка ошарашенный таким поворотом событий и странным поведением капитана Дж… — тьфу! — Евгения Викторовича, разговаривающего на русском языке, но как-то странно, напоминая мне…

Когда мы вошли в кабинет капитана, первое, что мне бросилось в глаза, это — небольшие портреты императоров Николая Второго и Петра Великого на стене над письменным столом, заваленном книгами, рядом с которыми сиротливо светился виртуальный голографический монитор над чем-то вроде электронного планшета.

— Знаете, Алексей, все не могу привыкнуть к этой цифровой технике, предпочитаю книги на живой бумаге читать, — чуть смущенно признался капитан, наливая в бокалы, стоящие на столе, какое-то очередное вино и слегка покачиваясь, что говорило о его немного чрезмерном увлечении крымскими нектарами, хотя это можно было списать и на небольшую килевую качку.

Я с удивлением рассматривал книжные полки, два офицерских кортика, висевших на небольшом восточном ковре рядом со стрелочными часами в виде позолоченного штурвала, иконы Христа и Николая-угодника в углу… Блики отраженного в воде солнца вертелись, врываясь из открытого окна, которое язык не поворачивался назвать иллюминатором, играли на позолоте часов-штурвала, окладах икон. Цари-императоры лукаво поглядывали на меня, словно наслаждаясь моим замешательством… Мне начало казаться, что я схожу с ума и все, видимое мной, лишь сон, плод фантазии, игры воспаленного воображения, разбуженного крымским вином.

Предложив мне присаживаться, капитан куда-то вышел, и я остался один наедине с императорами, вином и своей внезапно опустевшей головой.

Я устало опустился в уютное скрипнувшее кожей кресло, взял наполненный капитаном бокал, пытаясь понять, насколько я пьян и насколько серьезен мой диагноз. Прикрывши глаза от надоедливых солнечных бликов, я просто погрузился в уютную тишину этого кабинета, будто вырванного из абсолютно другого, далекого отсюда места и времени и вставленного, словно в насмешку надо мной, в недра сверхсовременного катамарана-авианосца. Казалось, что я могу сейчас проснуться и очутиться на своем стареньком продавленном диванчике, с кухни будет доноситься болтовня сестренки и шипение яичницы на сковороде. Я встану и, перекусив, побегу сквозь мрачное и слякотное зимнее утро на нелюбимую работу, где будет царить легкий предновогодний ажиотаж и озабоченные предстоящими пьянками и немного уже нетрезвые сотрудники будут безрезультатно пытаться занять друг у друга денег до аванса, но перед Новым годом деньги всем нужны, и пол рабочего дня мне придется выслушивать нытье и жалобы на нехватку средств пополам с поздравлениями с наступающими праздниками…

Я так ясно вдруг вспомнил предновогоднюю суету перед Центральным рынком, шумную толпу на остановке, пытающуюся втиснуться в трещавшие маршрутки со всеми своими огромными пакетами, полными всяческой снеди, выпивки и новогодних подарков. Ощущение наступающего праздника висит в воздухе, все говорят на повышенных тонах, и даже сыплющаяся с серого неба мокрая пакость не может загасить сияния глаз людей, ожидающих от наступающего Нового года чего-то нового, чистого, прекрасного, а может просто предвкушающих грандиозную попойку и не менее грандиозную драку, которую, уж будьте уверены, они не пропустят мимо себя. Даже чумазые воробьи как-то по-праздничному нахохлились и подпрыгивают, будто хороводы вокруг елочки водят.

Елок, к слову, тоже хватает: треть площади перед старым бывшим кинотеатром занята ароматными красавицами, короткими и длинными, пышными и не очень. Скучающие и потерявшие всякую надежду продавцы провожают грустным взглядом покупателей, но продажи у них на минимуме, да и что они хотели, выставляя такие ненормально раздутые цены, когда практически вся страна тратит свои сбережения в основном на провизию и водку, считая, что в этот-то раз можно обойтись, на худой конец, и сосновыми ветками, тайком выломанными в городском парке.

Повсеместно царит забота о еде: прохожие, уже забившие холодильники и балконы полуфабрикатами и готовыми блюдами, в судорожном ужасе, что чего-то не хватит, бегут на рынок, где их встречают пьяные с утра, но жаждущие хоть еще чуть-чуть заработать продавцы, и в супермаркеты, где в последнюю неделю тотальное повышение цен и даже не пахнет обещанными предновогодними скидками. Предвкушая мусорные баки, полные объедков, деловито снуют дворняги, и кто-то, потерявший бдительность в этом суетливом мелькающем угаре, уже бежит за лохматой шавкой, уносящей пакет драгоценной колбасы. Два бомжа, также захваченные общим праздничным вихрем, приседают и колотят друг друга по спинам в грязных куртках с испито-хриплыми воплями: «Витя, ты?!», «Вован!», «Сколько лет сколько зим, родной! С праздником тебя!» — И люди обходят их стороной, понимающе улыбаясь, хоть бомжи и загораживают всем проход своими восторженными приветствиями… Везде валяются неизменные мандариновые корки, пластиковые стаканчики от предновогодних тостов с друзьями, а завтра, первого числа, вперемешку с обгорелыми трубками использованных фейерверков, будут радовать глаз лужи священного в этот праздник оливье, слегка припорошенные редким стыдливым снежком…

Кто-то потянул из моей руки пакет с базарными покупками. Я вцепился в ручку, не желая отдавать драгоценный груз.

«Алексей, проснитесь… — донеслось до моего сознания издалека. — Ваша гивера стол захватила!»

Гивера?

С трудом выныривая из осколков предновогоднего видения, я наткнулся глазами на презрительно смотрящих на меня императоров-самодержцев, словно говорящих мне: «Эх, разучилась совсем пить русская молодежь!»

— Алексей, — прорвался-таки в мои уши голос капитана Чаушева, который пытался высвободить из моих пальцев пустой бокал, содержимое которого благополучно растекалось по моему колену прямо на кожаную обивку кресла. — Ваша гивера вскочила на стол в кают-компании, шипит и не дает стюарду убрать посуду. Она уже перекусила швабру, которой он пытался ее оттуда шугнуть, и загнала его в санузел, после чего снова забралась на стол и, по-видимому, не собирается его покидать. Будьте же так любезны, господин укротитель, заберите свое ужасное животное, и попьем все же чаю!

«Ага, — с трудом скрипел я мозгами, — значит, все это реально, а моя гивера Маня посчитала весь кают-компанский стол, уставленный блюдами и закусками, своей добычей…»

Я сделал героическую попытку подняться на нетвердые ноги, но после нескольких неудачных попыток понял, насколько я жалок, и оставил это неблагодарное занятие.

— Маня! — позвал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже, грознее и достиг все-таки ушей своенравного животного. — Маня, иди сюда!

Из кают-компании раздался какой-то подозрительный грохот, и через несколько секунд в дверях кабинета появилась Маня, пятящаяся хвостом вперед и волокущая за собой здоровенное металлическое блюдо с пирогом довольно потрепанного вида, говорившего о том, что гивера сначала пыталась унести с собой рассыпающийся пирог просто в зубах.

— Ты же не будешь его есть, свиненок! — сокрушенно охнул я, понимая, что голубые Манины клыки наверняка оставили в этом красивом чеканном блюде основательные дыры.

Гивера, пропустив мимо своих круглых ушей мое негодование, оглядела кабинет и, определившись, потащила блюдо с пирогом под стол, оставляя на пушистом бордовом ковре дорожку из крошек и кусочков.

— Оставим ее, — философски махнул рукой на гиверу капитан Чаушев и уселся в кресло напротив меня. — Давайте-ка лучше чайку выпьем и обсудим ваши непростые дела, в которых я волей случая имею честь принять участие.

На столе, подвинув в сторону книги, теперь стоял обширный поднос с объемным керамическим чайником, парой дымившихся широких чашек, блюдом с пирожными и конфетницей.

Я протянул руку к внушительной чашке, наполненной ароматным чаем, вдохнул морской воздух, струящийся из открытого окна-иллюминатора и подмигнул царям-императорам.

— Что ж, можно и о делах поговорить.

Глава 11

— Пусть 90 % русского народа погибнет, лишь бы 10 % дожили до мировой революции!

В. И. Ленин

— Я вижу, что вы немного смущены всем происходящим, мой молодой друг, — капитан отхлебнул чай и блаженно прижмурился. — И вопросов у вас накопилось достаточно не на один час беседы. Может, будет разумней продолжить разговор после отдыха? Поспите несколько часиков, потом еще подкрепитесь…

— Нет уж, — я обжегся чаем и чуть не выплюнул его обратно в чашку, но сдержался и проглотил горячую жидкость, огненным шаром покатившуюся по пищеводу. — Я наконец-то встречаю человека, готового ответить на все мои вопросы, и упускать такую возможность я не намерен. Тем более что у меня не так уж и много времени до гонки на хатанах.

— Ну, — капитан потянулся за конфетой, — обещать ответы на все вопросы я не осмелюсь. Так что, юноша, умерьте свои аппетиты. И, кстати, — он весело взглянул на меня, — неужели вы серьезно рассчитываете выиграть эту гонку? Или хотя бы выйти из нее целым и невредимым? В этой гонке участвуют лучшие спортсмены Шебека и те, из других миров, что себя таковыми считают. Вы же… вы давно с Земли?

— Около двух месяцев… Чуть меньше, — добавил я, подумав.

— И, естественно, навыки управления хатаном у вас минимальные?

Я уставился в чашку, словно пытаясь найти на ее дне достойный ответ.

— Вас просто угробят в первые же минуты гонки, — констатировал Чаушев. — Вы видели трассу?

Я кивнул головой. По правде говоря, на тренировках многие места я мог пройти только на самой минимальной скорости, буквально ползком. Как там еще и пытаться обогнать друг друга — уму непостижимо.

— Странная трасса, — согласился я. — Создает впечатление переоборудования из другого объекта. Все эти этажи, эстакады, ярусы… Остатки каких-то механизмов, видимо бывших там давно, а не смонтированных как декорации…

Чаушев сокрушенно покачал головой, отхлебнул еще глоток чая. Чай, по-видимому, улучшал его настроение и помогал думать. Меня же больше отвлекал.

— Эта вся трасса создана из остатков большого военного комплекса, предназначенного для выпуска в другой мир до зубов вооруженной армии, — принялся повествовать Чаушев, время от времени откусывая от конфеты основательного размера и запивая ее чаем. — Когда первые отряды прошли на Дорогу через Выезды и завязали первые бои, которые лучше назвать расправами, с местным населением, тогда и случилось то, что так не хотят вспоминать местные историки.

Я насторожил уши.

— Я слышал, что кто-то так серьезно надавал шебекцам по ушам, что они и не пытаются больше лезть в другие миры. Что же произошло?

— Инспектор, — буднично произнес капитан.

Инспектор! Я наконец-то услышу что-то определенное про этого мифологического персонажа Дороги!

Я так возбудился, что даже забыл про свои намерения расспросить капитана о странном оформлении его кабинета и некоторых высказываниях вроде «интервенты», «большевики»…

— Об Инспекторах столько всего разного говорят, — как можно равнодушней произнес я. — Столько слухов об их внешности и происхождении…

Внутренне я весь напрягся, предвкушая разгадку этой тайны Дороги или хотя бы описание пополнее.

— Это и неудивительно, — Чаушев закончил наконец с конфетой и, обнаружив, что чай у него тоже закончился, потянулся к чайнику. — Вам чаю подлить?

«Ну! Ну давай же!»

Я судорожно кивнул, протянул чашку.

— Раз они появляются в различных обликах, да и свидетелей их работы практически не остается. Только последствия. — Чаушев наполнил мою чашку и поставил чайник на место. — Не желаете попробовать эти пирожные?

— А конкретней можно? — Я замер с пирожным у рта.

Чаушев широко повел рукой, словно пытаясь охватить что-то большое.

— Это ведь полулегенда, молодой человек! Как же можно конкретизировать легенду? Ну, там закрылся какой-то Переход, в другом месте — открылся. Логово особо жестоких придорожных бандитов стерто с лица земли необычным образом… исчез транспорт, перевозящий ядерное оружие или особо ядовитые отходы… Все эти происшествия приписывают Инспекторам, но мало кто может сказать: «Я видел Инспектора за работой, он говорил со мной, вот его изображение»! — Капитан доверительно понизил голос: — Так что, если вам повезет встретить одного из этих таинственных деятелей Дороги, будьте любезны, поделитесь со мной впечатлениями!

Сказать, что я был разочарован, — ничего не сказать. Оставалось лишь надеяться, что капитан ответит на второй мучающий меня вопрос.

— Капитан, вы много вообще знаете о Дороге?

Чаушев поднял брови, улыбнулся.

— А кто может сказать, что знает о ней много? — Увидев мое разочарование, он смилостивился: — Спрашивайте, молодой человек, и перейдем к делам.

— Хорошо, — я собрался с духом. — Что вы знаете о принципе перехода между мирами? Каков принцип взаимодействия Проходимцев с Переходами? Как вообще можно выявить Проходимца среди обычных людей?

Чаушев улыбнулся еще шире, блеснув белыми зубами в ореоле седой бородки.

— Эк, куда хватил, голубчик. Вы бы еще про Инженера спросили, что Дорогу проектировал!

Я сник. Я погас. Я уныло опустил плечи и уголки рта.

— Дело в том, — принялся объяснять мне Чаушев, — что принцип дара людей, могущих проходить через Переходы, никто не знает, иначе давно бы уже пытались сделать такую машину или искусственно вырастить детей, обладающих таким даром. К сожалению, даже дети, рождающиеся в семьях, где и отец и мать — Проходимцы, в основном бывают обыкновенными людьми без всяких признаков этого дара. По-видимому, этот дар спонтанен, и наделяются им люди по случайному выбору судьбы, или, если вам так угодно, — Всевышнего.

— Но ведь как-то меня определили! — вспылил я. — Значит, есть принцип, есть отличие, по которому идет поиск Проходимцев!

— Есть, — кивнул спокойно капитан. — Дорога на вас реагирует. О Возмущении, полагаю, вы слышали?

Я неуверенно кивнул головой.

— Да, что-то такое… Это когда…

— Это когда Дорога отзывается на присутствие Проходимца, что особенно проявляется в местах расположения Переходов между мирами. Всякое излучение, гравитационное возмущение, может, еще что… По этому принципу построены и так называемые «Персты Судьбы», сканеры, что поставляются во многие открытые миры для выявления потенциальных Проходимцев, или Привратников, как вас иногда еще называют. Сканеры просто улавливают слабейшие свидетельства Возмущений, издаваемые встроенными в них крохотными кусочками Дороги при приближении Проходимца. Все.

Я откинулся в кресле, ощущая себя воздушным шариком, из которого только что выпустили весь воздух. Все оказалось так просто, так банально, что хотелось запустить чашкой с недопитым чаем в ехидно смотрящих на меня государей императоров. Ну надо же: оказывается, Проходимцев определяют по вообще никому не понятному принципу взаимодействия с Дорогой, который до сих пор не был раскрыт, несмотря на все усилия даже таких корифеев науки, как шебекские ученые. Обидно, право же…

— А каким образом эти кусочки откалывают? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать. — Дорога ведь — несокрушима, как мне говорили.

— Несокрушима, правда, — капитан, похоже, напившись чаю до не могу, откинулся удовлетворенно на спинку кресла, вздохнул устало. — Составляющее ее вещество, по-видимому, являет собой некоторую сложную подборку высокоуглеродных кристаллов, замешанных на какой-то полевой структуре. Как это держится вместе и не рассыпается в пространстве — непонятно, но в тех местах, где Проходы закрываются, бывает иногда искажение этой хитрой смеси, и отдельные, достаточно стабильные, кусочки можно собрать и даже хранить длительное время, подпитывая энергетически. Стоят они при этом столько, что самые драгоценные металлы стыдливо меркнут перед ними. Были, правда, попытки искусственно отколоть от Дороги кусочки, и даже удавалось это сделать, но эти кусочки тут же рассыпались буквально на атомы, причем без малейшего выброса энергии… ничего, напоминающего ядерную реакцию или что-то в этом роде. Я ответил на ваши вопросы?

Я покачал головой.

— И вряд ли кто ответит, — улыбнулся Чаушев. — Разве что — Творец Дороги. Или, как его еще называют, — Инженер. Есть, правда, еще Ремонтники, или Обходчики… слышали про них?

— Это те, кто ремонтирует Дорогу?

— Да, есть такие то ли существа, то ли — ремонтные автоматы… Непонятна их сущность, словно это энергетические существа, не идущие на контакт, но некоторые свидетели говорят, что это простые люди, но обладающие такими техническими средствами, что нам и не снилось. Существует даже мнение, что эти люди и есть сверхцивилизация, построившая Дорогу, но…

Чаушев нахмурился, умолк, словно что-то вспоминая. Я молча наблюдал за ним, не решаясь нарушить его мысли: а вдруг что-то сокровенное поведает, откроет краешек пережитого, какую-то тайну, что сидит внутри его памяти, чем-то не давая покоя?

Нет. Чаушев, к моему неудовольствию, отрицательно покачал головой: решил ничего не говорить, по-видимому.

Я пошел ва-банк.

— Евгений Викторович, — сделал я невинные глаза, — вы там мимоходом про революцию и интервенцию заикнулись… Позвольте спросить: вы что, участвовали в этих событиях?

Чаушев снисходительно посмотрел на меня. Я даже почувствовал себя неловко, словно ребенок, задавший глупый вопрос и вдруг осознавший свою глупость.

— Алексей, не ломайте голову над вопросами о моем возрасте и психической адекватности. Поверьте, на Дороге вы встретите еще много чего такого, что заставит вас сомневаться в своем собственном рассудке, и мой совет вам для таких оказий: не меряйте все земным аршином. Я, к примеру, имел честь составить знакомство с человеком, воочию видевшим великого Чингисхана, причем этому человеку не было и восьмидесяти лет!

Я озадаченно уставился на капитана Чаушева, в голове промелькнули тома прочитанной фантастики: Головачев, Лукьяненко, Андерсон, Желязны…

— Параллельные реальности? — сделал я робкую попытку.

Капитан поднял седые брови, и я заспешил:

— Отражения основного мира? Еще что-то? Дыры в пространственно-временном континууме?

Чаушев от души расхохотался, мое нетерпение явно забавляло его.

— Всего лишь — теория ускорения, мой мальчик, замедление времени при увеличении скорости. Причем, — Чаушев снова стал серьезным, словно надел важный вид капитана, — никаких космических кораблей, ускорителей и прочей ерунды. — Капитан поднял палец. — Дорога. Дорога, представляющая все мыслимые и немыслимые возможности, нужные и ненужные человеку. Миры, в которых есть все, что только можно себе представить, и даже больше. Проблема в том, что человек часто оказывается не готов это все принять, а тем более предусмотреть.

Я начинал догадываться.

— Значит, вы попали в мир, где…

— И не один я. Нас было достаточно много: целый пароходик беженцев от ужасов революции. Сейчас это выглядит смешно, когда представляешь ржавую закопченную посудину, битком набитую потерявшими все аристократами, купцами, фабрикантами. Я умудрился по высочайшему распоряжению адмирала, который уже и не был адмиралом, попасть вторым помощником на эту посудину. Мы в Турцию шли. Вышли из Севастополя, думали — последний рейс, люди радовались, что успели на борт; рассчитывали через Турцию в Южную Европу попасть… Тогда многие бежали через севастопольские и одесские порты. Все, что могли вывезти с собой, — на борт тащили…

Это было примерно через год после того, как генерал Белой армии Слащев разбил красных под Перекопом и потерпевший фиаско Деникин смог, благодаря этому, перебросить остатки армии в Крым, хотя красные потом по замерзшему Сивашу все равно прорвались на полуостров. Эх, Слащеву бы тогда командовать Белой армией в Крыму… Глядишь, и по другому историю бы написали…

В комнату неслышно вошел стюард, стрельнул взглядом по дорожке из крошек и кусков, заглянул под стол и грустно констатировал на междумировом:

— Все блюдо изжевала. Дыр столько, что кружева напоминает…

Потом он собрал чашки на поднос и, осведомившись не нужно ли нам чего, удалился, так и не сделав попытки отобрать у гиверы изуродованное блюдо.

Я боялся, что он своим несвоевременным появлением в кабинете отпугнет воспоминания капитана, что больше и больше напоминали мне сценарий какого-то пародийно-фантастического фильма, но Чаушев так глубоко ушел в свое повествование, что выдернуть его оттуда было непросто.

— Штормило тогда, — неторопливо продолжал он, поглаживая короткую бородку. — Хоть и не сильное волнение было, но для нашей лоханки, да еще и перегруженной к тому же, этого было достаточно: машина встала через несколько часов борьбы с ветром, и пароход понесло к берегу. Крику было… — Чаушев пожал плечами, потом передернул ими, словно замерз. — Знаете, я тогда увидел, сколько в России смелых, отважных женщин и также — трусливых, визгливых баб. Когда мы проходили одно мелкое место и иногда цепляли днищем за дно, я думал, оглохну от этого визга. Тогда-то и появилась первая седина в бородке у двадцатипятилетнего второго помощника. Хотя тогда же я и заприметил в первый раз свою Катеньку: эта мужественная девушка, делающая все, чтобы успокоить других, придала и мне мужественности. И продолжает это делать до сих пор.

Капитан повернулся к иконам в углу, спокойно перекрестился.

— Тогда многие молиться стали: когда корабль несет на берег, атеистов на нем становится все меньше, просто прямая пропорциональность уменьшению расстояния до берега наблюдалась. А еще верующих прибавилось, когда мы на мель сели и нас захлестывать стало. Тогда мы, погрузившись в дикой панике в шлюпки, отправились к берегу, и шлюпки, одна за другой, умудрялись причаливать, некоторые, правда, перевернулись…

Чаушев горько улыбнулся в седые коротко подстриженные усы.

— Вот так зимний шторм нам помешал попасть в Европу… и помог попасть на Дорогу. Забавно, правда?

Я промямлил что-то невразумительное, так как ничего забавного в услышанном не нашел.

— То, что в Крыму существует Переход в другой мир, знали, конечно, немногие, — продолжил Чаушев. — Так, верхние чины царской охранки, кое-кто еще из особо приближенных к императору… Существовал даже план по эвакуации его высочества и двора через этот Переход, но освободить Романовых не сумели: слишком мало трезвомыслящих людей в командовании было, да и решительных не хватало…

«Внимание, Алексей, внимание, — попытался я сосредоточить на информации мысли. — Значит, в Крыму существует еще один Переход. Не по нему ли мою семью и должны были доставить на Гею?»

— А этот Переход до сих пор действует? — робко поинтересовался я.

— Неизвестно, — мотнул бородой Чаушев. — Он и тогда работал не очень, но во время эвакуации почему-то стал открытым стабильно. — Капитан прищурил глаза. — Есть между Алуштой и Ялтой место, где серая горная тропка вдруг приобретает оранжевый оттенок…

Я начал лихорадочно вспоминать, на какой из горных дорог в тех местах я видел оранжеватый асфальт.

— Тогда нашелся кто-то из знающих, кто открыл информацию про этот Переход, и отчаявшиеся беженцы лавиной потекли по горным тропам, — рассказывал дальше Чаушев. — И уйти смогли многие: военные, интеллигенция с семьями, дельцы и коммерсанты, медики и санитары Красного Креста… Среди бежавших было достаточно женщин и оружия, чтобы можно было обосноваться где-то и начать новую жизнь. Или среди русской и не очень русской интеллигенции и целого зоопарка дельцов оказалось слишком много Проходимцев, или каким-то образом Переход оказался открытым для всех, но в другой мир попали многие. Сколько же всего тысяч прошло Переходом за недели эвакуации, я не знаю. Правда, некоторые так и сгинули в этом жутком мире, куда вывел нас Переход, так и не понимая, что оказались неизмеримо далеко от Земли и России. Кто-то умер от лишений, кого-то сожрали местные твари, кто-то сошел с ума, считая, что попал в ад… Если бы не местные кочевники, что разбили неподалеку лагерь и помогли нам найти Переход в тот мир, что зовется сейчас Новым Светом… Не знаю, может, и не разговаривал бы я с вами сегодня!

— Легко было принять факт, что вы далеко от родины? — спросил я, представляя перепуганную разношерстную массу людей, что, используя последнюю надежду — непонятные врата в другой мир, бежали, спасая себя, свои семьи и все самое ценное, что можно было с собой унести.

— Сначала было легко от осознания того, что мы далеко от последствий революции. Большевики-то уже на полуострове были, слух дошел, что они Врангеля уже опрокинули, стало быть — недалеко от нас были. Я сам многого не видел, но наслышался от беженцев изрядно про «справедливость» и «человеколюбие» восставших масс и их вождей, так что наивных надежд не строил. Да и попроще мне было из-за молодости моей, чем остальным. Молодой-то быстрее всему учится и привыкает к новой обстановке. Да-а… Хотя к тому месту, куда мы попали, привыкнуть было непросто. Хорошо, что большую часть беженцев составляли военные и при них было оружие и боеприпасы, даже пулеметы и несколько легких пушек один предприимчивый артиллерийский полковник умудрился протащить, иначе всех бы в том богомерзком месте либо убили разбойники, либо обратили в рабство, либо сожрали адские твари… Да, мы тогда ровным счетом ничего не ведали о Дороге и веренице миров, что она соединяет. Так же как и о том, что и физические качества этих миров могут разительно отличаться от Земли.

Чаушев внимательно посмотрел на меня, словно оценивая, и я смущенно потупился под тяжелым взглядом его проницательных глаз.

— Поняли, что к чему?

— Время в этом мире быстрее текло? — сделал я предположение. — Э-э, вернее, медленнее?

Капитан вздохнул.

— Время? Нет. Время-то текло так же, только… — Капитан сделал паузу. — Мир тот быстрее других в пространстве двигался. Понимаете?

Теорию относительности я все-таки знал, хоть и не из учебников, а из художественной литературы. Ну, основы знал, конечно.

— Принцип понимаю.

— Этого достаточно, — Чаушев сел вертикально в кресле, его лицо подтянулось, вновь стало резким, жестким. — Нам о другом поговорить нужно: я упоминал о маленьких осколках Дороги, что в «Перстах Судьбы» используются, ну, в сканерах для определения Проходимцев? Так вот, они и будут вашим заданием. Так сказать, попутной работенкой.

Я с трудом переключился с рассказа капитана на деловой лад, приходилось направить мозг совсем в другое русло. Да и усталость давала о себе знать: я не спал почти полтора суток, которые еще и были так заполнены всякими событиями, что и на иной месяц хватило бы с лишком.

— В каком смысле — «попутной работенкой»?

Говоря по правде, мне до чертиков надоело, что от меня все время кто-то что-то хочет. Я просто почувствовал какую-то глобальную, тотальную несправедливость по отношению к своей особе. Как будто свет клином сошелся на моей скромной особе, как будто нет на Дороге Проходимцев, кроме меня!

Чаушев, видимо заметив мой недовольный вид, прищурился, словно говоря: «Никуда ты, милый, не денешься!» — одним движением руки над столом раскрыл голографический планшет. Над поверхностью небольшой панели, напоминающей электронную книгу, снова появилась светящаяся плоскость экрана, на нем замелькали какие-то символы, начала вращаться сложная трехмерная паутина непонятной пространственной модели.

— Вот смотрите, — Чаушев ткнул пальцем в какой-то алый узел на паутине. Тот сразу приблизился, разбух, засветился вереницей символов. — Это — Аканэ, или Пион. Вам нужно попасть туда по заданию Братства. Мне неизвестно, что они вам обещали в награду за доставку груза, но могу предложить вам еще одну работу. Не волнуйтесь: оплата будет очень высокой. К тому же, — Чаушев прищурил левый глаз, — вам без моей помощи не выбраться с Шебека. Особенно при всем том, что вы здесь натворили, пусть даже и спасая своего штурмана. Я не говорю даже о том, что никакие вы не спортсмены и вам было бы положено сидеть в изоляторах или, в лучшем случае, быть высланными за пределы этого мира. А чего мне стоило отбить вас у безопасников! Если бы не мое особое положение на Шебеке благодаря парочке услуг, оказанных правительству этого пожирающего себя мирка…

Мне совсем не нравилось то, что капитан говорил, хотя сам Чаушев был симпатичен. Я, несомненно, сейчас должен был бы почувствовать беспокойство и скрытую угрозу, но ничего такого я не ощущал: создавалось впечатление, словно хороший преподаватель отчитывает немного проштрафившегося, но — симпатичного ему ученика, отчитывает, чтобы позже сказать что-то вроде: «Ну а теперь посмотрим, как выйти из такого положения с твоим зачетом!»

Я решил не напрягаться и подождать подобной фразы.

Она не замедлила.

— При всем этом я не могу отказаться от того, что мне весьма приятен факт, что вы основательно припалили нос торговцам телами. Надо признаться, что этим вы доставили мне немалое удовольствие.

Чаушев привстал и заходил по кабинету, заложив руки за спину. Ему бы еще и трубку в зубы, и — готовый образ капитана из рассказов Станюковича или романов Жюля Верна.

— Эти подонки, торгующие всем — от наркотиков до людей, весьма крепко закрепились в Нижнем городе и протянули свои щупальца и в Верхний. Служба безопасности, при всем внешнем благополучии, прогнила коррупцией и не способна адекватно действовать: так, по мелочам дергают преступников, конечно, но на Синдикат у них ни духу, ни возможностей не хватает. Как только рыпнутся за рыбкой покрупнее, так сразу сверху им вожжи и натянут потуже.

Я понимающе кивнул. А где не так происходит? В какой стране, в какой организации? Если даже Церковь на Земле погрязла в торгашестве и коррупции… Возможно, потому, что перевела взгляд с Бога на землю…

— С Шебека вы выберетесь, это я могу обещать, — продолжал Чаушев, — В принципе, это я мог бы сделать и из-за патриотической привязанности к соотечественникам, как это пафосно бы ни звучало. Но если есть возможность убить двух зайцев одним выстрелом, то зачем упускать такую возможность?! В принципе, вытаскивая вас, я зацепил интересы многих непростых людей, весьма весомых по влиятельности и возможностям.

Чаушев подмигнул мне, потом государям императорам.

— Мне придется тоже покинуть Шебек, пока все окружение не воспалилось: здесь станет слишком опасно и для моих старых костей, особенно если вы выполните мой заказ. Великие мира сего часто оказываются слишком забывчивыми, тем более при угрозе их карману или посту во власти, что, впрочем, одно и то же. — Он наклонился немного над моим креслом. — Мне важно, чтобы в Новом Свете появилась возможность определять Проходимцев, понимаете? А для этого нужны осколки Дороги.

— Новый Свет, это что?

Чаушев снова заходил по кабинету, что-то бурча под нос, мне показалось даже, что он немного начал терять терпение.

— Новый Свет — это небольшой уголочек в одном из миров, где поселились злополучные спасители Отечества, неудавшиеся российские эмигранты в Европу, — капитан улыбнулся, развел руками. — И удавшиеся эмигранты на Дорогу. Тогда, когда мы выбрались из того сумасшедшего мира, где за год пребывания можно проскочить десятилетие земной истории, мы решили организовать колонию в весьма неплохом месте, где пришлось и землю попахать, и здания класть, и новые технологии осваивать: Шебек вышел с нами на контакт вскоре после заселения. Но главное — мы обнаружили огромную базу природных ресурсов и полезных ископаемых. Многие драгоценности, нацепленные сильными Шебека, — наших копей и ювелиров произведение. Теперь Новый Свет — кусочек старой России на новый лад. Правда, царя-батюшку мы так и не выбрали себе, ограничившись княжной Ковалевской, проявившей немалый ум и юридическую образованность в воссоздании нормального общества, что оказалось даже важнее военных искусств. Вскоре в Новый Свет стали прибывать переселенцы из других миров, материков и даже несколько боевых полков, дезертировавших с Пиона, которым до чертиков надоела их непрестанная война и которые стали отличной гвардией на защите Новой России. Кстати, именно через Новый Свет вам придется проникать на Пион, так как местные Переходы еще предоставляют хоть какой-то шанс это сделать.

Чаушев гордо выпрямился, устремив взгляд прищуренных глаз в панорамный иллюминатор, словно провожая садящееся в океан солнце.

— А мне по долгу службы пришлось еще не раз ходить в тот ускоренный мир, даже жить там какое-то время, чтобы провести еще несколько караванов с беженцами… Вот и пролетели мимо года…

Я не прошу вас, молодой человек, проявить патриотизм и бесплатно послужить практически чужому для вас крохотному государству. Плата за оказанную вами услугу будет достаточно высока, чтобы обеспечить вам безбедную жизнь на продолжительное время, кроме того, я могу вам обеспечить хорошую протекцию в Новом Свете. Уверяю, вам это понравится. Дело в том, что если это дело увенчается успехом, то Новый Свет выйдет на новый уровень торговли, самостоятельно производя «Персты Судьбы», хотя правительству Шебека, который до сих пор оставался единственным на Дороге производителем «Перстов Судьбы», очень не понравится, если Новый Свет разрушит эту монополию. Поэтому сохраняйте в тайне этот разговор, просто продолжая исполнять заказ Братства. Соглашайтесь, юноша. Я не могу обещать вам, что задание, даже если оно является для вас попутным, будет простым и легким, но я точно могу обещать всяческую помощь и поддержку для вашей поездки. Сколько вам предлагали за доставку груза на Пион? Семьдесят тысяч, насколько мне известно? Я предлагаю вдвое больше. Мало? Еще вас обеспечат всем необходимым для поездки: и информацией, и материально.

Капитан отвернулся от окна и протянул мне руку.

— Впрочем, вне зависимости от вашего ответа, я гарантирую вам беспрепятственное отбытие с Шебека. И это не попытка сыграть на чувствах благодарности и благородства, а констатация факта. А теперь могу пожелать вам спокойной ночи. У вас есть время подумать до завтра.

Я поднялся с кресла и пожал протянутую руку:

— Думаю, что вы оказали мне честь, капитан, вытащив из передряги с безопасниками и приняв у себя на корабле. Мне очень хочется отплатить вам благодарностью, но мне важно переговорить с моей командой для принятия окончательного решения.

Чаушев кивнул.

— Я предоставлю вам такую возможность: утром на борт прибудет ваш водитель, и вы сможете все с ним и вашим проспавшимся штурманом обсудить. Кстати, ваш транспорт практически полностью восстановлен, и я надеюсь, что вам понравится результат проведенных работ. Так что размышляйте, Алексей, а я пока могу пожелать вам приятного отдыха. Стюард вас проводит. Кстати, что вы решили насчет участия в состязаниях?

Я внимательно взглянул в лицо капитана. Он был просто сама невозмутимость, только в глубине чуть прищуренных глаз мелькал этакий иронический огонек. Испытывает он меня, что ли? Решил проверить характер или ему действительно проще будет, если я соглашусь? Кто знает, насколько ему сейчас трудно разобраться с безопасниками, что взяли нашу команду на карандаш…

— Я участвую, — твердо сказал я, понимая, что еще пожалею об этом.

Капитан задумчиво постоял, что-то взвешивая в уме, затем слегка поклонился.

— Что ж, воля ваша. Отговаривать не буду, а вот компенсационный костюм вам нужно будет подобрать получше. Спокойной ночи.

Я кивнул, пожелал спокойной ночи капитану и повернулся, чтобы выйти из кабинета.

— Алексей, — позвал меня Чаушев.

— Да, Евгений Викторович?

Чаушев развел руками с немного смущенной улыбкой.

— Гиверу вашу извольте с собой прихватить.

Глава 12

— Завтрак остывает!

Миссис Хадсон

Нэко и Ками встретили меня настороженно. Ками, так та вообще смотрела недобрым взглядом, напоминая какого-то хищного, напряженного зверька, готового в любой момент кинуться и вцепиться в горло потенциальному врагу. Нэко был более сдержан. Они, видимо, говорили о чем-то, когда я вошел: сидели рядышком на нижнем этаже двухъярусной койки, которых в узкой каютке было две, и даже немного отсели друг от друга при моем появлении, что свидетельствовало о том, что обсуждали они, скорее всего, мою скромную персону.

Я, кожей ощущая накаленную атмосферу, сделал непринужденно-уставший вид и тяжело плюхнулся на свободную койку, спуская Маню с рук. Притворяться усталым мне не было нужды: тело, нервы и мозг не просто просили — криком кричали, требуя отдыха.

— Здесь душ есть? — Я старался не поддаться все усиливающемуся желанию просто откинуться на кровати и уснуть.

Нэко молча показал рукой на неприметную сдвижную панель в торце каюты. Ками взглянула на него как на предателя родины. Видимо, девушка уже успела возненавидеть коварную тварь, в просторечии зовущуюся именем Алексей Мызин.

Я, кивком — говорить было лень — поблагодарив Нэко, с трудом поднял свою сопротивляющуюся движениям плоть и вяло повлек ее навстречу водным процедурам. На полпути я был остановлен голосом вошедшего стюарда который принес смену чистого белья. Я нашел в себе силы повернуться, смахнул, не глядя на размер, верхний комплект из принесенной стюардом стопки и шагнул за легко отъехавшую в сторону панель.

Душ я принимал всего минут пять, чуть не уснув при этом в стерильно-белой душевой, прислонившись к подогретой пластиковой стенке. С трудом заставил себя выключить воду, горестно вздохнул, обнаружив, что, принимая душ, я забрызгал любезно предоставленное нам белье, натянул с омерзением трусы и вывалился, отодвинув сдвижную панель, обратно в каюту, смутно вспоминая, что не надо бы выходить в одних трусах в присутствии девушки… К моему облегчению, Ками уже улеглась на верхней койке и накрылась с головой одеялом. Нэко же все еще сидел на нижнем ярусе под ней, видимо ожидая меня с целью задать несколько актуальных для него вопросов.

Для меня ни один вопрос в настоящем состоянии полнейшей усталости и при одуряюще тяжелом желудке не являлся актуальным.

— Ну… — сказал Нэко, делая неопределенный жест рукой, и мне показалось, что он намекает своим жестом на затягивающуюся на моем отдыхе удавку.

— Все разговоры — завтра! — решительно заплетающимся языком отрезал я, валясь на койку с опасностью треснуться головой о верхний ярус. — Спокойной ночи, камрады!

Нэко попытался было воззвать к моей уже спящей совести, но, ощутив бесполезность своих попыток, мрачно замолчал, только наблюдая за тем, как я раскинулся на койке и мои ноги тут же оккупировала шустро заскочившая ко мне Маня.

Мне было абсолютно все равно, что кто обо мне подумает: я практически моментально отключился, слабо надеясь на то, что у Нэко и его боевой сестренки хватит ума не пытаться причинить мне какую-то «каку» во время сна. Ну, к примеру, связать меня и пытать всю ночь, пытаясь выяснить мои с капитаном заговорщицкие планы. К тому же я мог вполне полагаться на охрану Мани, что своим немаленьким весом, давящим на мои ноги всю ночь, придавала мне уверенности в том, что меня, по крайней мере, не застанут сонного врасплох.

Этой ночью, как ни странно, мне не снилось ничего. Нет, может быть, что-то и снилось, но я ровным счетом ничего не помнил, проснувшись.

Мягкий свет проникал в иллюминатор, освещая небольшое пространство каюты, спящую в прежнем закутанном виде на верхней, противоположной, койке Ками, а также сосредоточенного Нэко, пытающегося сделать равнодушное лицо, как будто он совсем и не ждал, пока я изволю проснуться.

Да, нужно было вставать.

Чувствовал я себя вполне отдохнувшим, пока не попытался подняться на кровати: мышцы разом напомнили о своем существовании и немаленьких нагрузках в процессе вчерашних странствий по дебрям гигантских заводов и технических туннелей. Болело буквально все: начиная от нижнего и верхнего пресса, ног, рук и заканчивая спиной и тем, что спиной уже не называется, хотя находится с ней рядом. Даже одеревеневшая шея не хотела поворачиваться, отзываясь тупой болью на мое жестокосердие. Я буквально слышал, как скрипят суставы, делая героическое усилие по подъему своих восьмидесяти с чем-то килограммов. Из-под одеяла высунула голову Маня, сонно моргнула и опять спряталась — досыпать.

— Хреновый из тебя сторож, Манька, — укоризненно произнес я по-русски, откидывая одеяло.

Маня недовольно чирикнула — я в первый раз слышал от нее такой звук — и попыталась снова зарыться в одеяло. Я не стал больше приставать к гивере, посчитав, что она сделала вчера достаточно, чтобы сегодня заслужить отдых.

— Уже к завтраку давно звали, — непринужденно сказал Нэко.

— Вот и славненько, — пробормотал я и направился в душ. — У тебя случаем запасной зубной щетки не найдется? Нет? Скверно.

Нэко хотел что-то сказать, но я его опередил:

— Слушай, давай обсудим все за завтраком, а? Я лично кофейку бы крепенького выпил с удовольствием. А насчет моего двойного шпионства не заморачивайся: я просто земляка встретил, вот и пообщались вчера. Мы ему интересны как поставщики — торговцу, он прибыль рассчитывает получить, так что не работал я с ним ранее, не строй предположения о всемирном заговоре.

Нэко съел готовые сорваться с губ слова и молча поклонился. Разбуженная нашим разговором Ками подняла растрепанную голову, что-то спросила у Нэко, тот спокойно ответил. Мне же сейчас было не до них: я искал что-то, что могло быть похожим на зубную щетку. Не найдя ничего получше, я почистил зубы пальцем, пополоскал рот водой и потер «умытые» десны полотенцем. Оглянулся, натянул песочного цвета штаны и что-то вроде белой футболки с воротником из принесенных вчера стюардом комплектов, посмотрел на себя в зеркало на двери каюты: вроде нормальный вид. Повернулся к своим сокаютникам:

— Пойдем завтракать?

В кают-компании меня ожидал аромат кофе и дополнительный сюрприз: за овальным, накрытым к завтраку столом сидел Санек и неторопливо поглощал аппетитно выглядевшие булочки, не забывая прихлебывать кофе из внушительной чашки. Выглядел Санек практически нормально, если не считать припухших глаз и некоторой бледности.

— Леха! — Санек запихнул остаток булочки в рот и поднялся, протягивая руку, как оказалось испачканную каким-то жиром. — Приятель, как я рад тебя видеть!

— Как ни странно, я тоже могу ответить тебе такой же фразой, — я пожал протянутую руку и стал искать взглядом салфетки, нашел, стал протирать ладонь от последствий Санькиного рукопожатия. — Ты нормально себя чувствуешь?

Санек не ответил мне, уставившись куда-то за мою спину. Я обернулся и увидел входящих в кают-компанию Ками и Нэко, одетых в такие же песочного цвета штаны и белые футболки, как и я. Стюард довольно точно определил наши размеры, когда подбирал для нас комплекты одежды и белья, так что выглядела Ками отлично: футболка выгодно подчеркивала ее юное лицо, а штаны — хорошо оформившуюся фигуру.

— Это кто? — тихонько спросил у меня Санек по-русски, лихорадочно вытирая руки и губы выхваченными у меня салфетками.

Я картинно повел рукой и сразу плюхнулся на удобный стул.

— Это Ками, это — ее брат Нэко. Они помогают нам с заданием по доставке груза на Пион. А это — наш многоуважаемый штурман, из-за которого Нэко и Ками вместе с вашим покорным слугой перевернули половину Нижнего города, ухайдокав по ходу дела целую кучу нехороших и злых дядь. А может быть, — я немного подумал, — да, и коварных теть тоже, наверное.

Санек начал что-то тараторить, рассыпаясь в благодарностях, ссылаясь на свое полное незнание шебекских нравов и обычаев, из-за чего он и попал в такое незавидное положение, хвалил Нэко, делал комплименты Ками — в общем, трещал так активно, что я и впрямь удостоверился, что он достаточно пришел в себя для активной жизни.

Ками и Нэко ошарашенно и оторопело сникли под лавиной Саньковой болтовни, а я, налив полную чашку из кофейника, принялся за оставшиеся булочки и всякие холодные закуски, которыми был щедро уставлен стол, не забывая кидать кусочки мясных и рыбных блюд в предусмотрительно подставленную Манину пасть. Хитрая гивера не осталась спать на предоставленной в ее полное распоряжение койке, а притрусила за мной следом и забралась под стол, высунув из-под него усатую морду, жутко распахивающуюся, когда я опускал вниз руку с очередным кусочком еды.

Кофе у Чаушева был хорош. Не знаю, где он его заказывал, но крепкий и одновременно мягкий вкус с дурманящим голову ароматом говорили о том, что это не ширпотреб. Интересно, в каком мире выращивают такую прелесть? Да и булочки с запеченными фруктами были просто объедением: я щедро намазывал их сливочным маслом, поливал каким-то аналогом нашего сгущенного молока и уминал эти углеводные бомбы за обе щеки, не забывая, впрочем, и о поданной расторопным стюардом скворчащей яичнице с беконом. Какое-то уютное умиротворение охватило всю мою сущность, все тревожащие меня заботы куда-то унеслись, оставив после себя только легкие тревожные следы, на которые можно было пока не обращать внимания, отдавшись наслаждению завтраком…

«Может, во флот устроиться? — лениво рассуждал я под непрекращающуюся трескотню Санька. — А что, неплохо даже: морской Проходимец! Буду типа помощником у капитана Чаушева, работа непыльная, а в свободное от вахты время будем с капитаном чаи гонять, вина распивать и о светлых деньках царской России разглагольствовать. Правда, неизвестно, существуют ли Переходы над поверхностью моря… Да-а… грустно! Но помечтать все равно хорошо!»

Размышляя таким образом и поглощая вкусную снедь, я и не заметил, как в кают-компанию вошел еще один человек. Маня тоже не встревожилась и продолжала клянчить у меня ветчину, как ни в чем не бывало. Обратил я внимание на вошедшего, только когда на мое плечо легла рука и знакомый чуть скрипучий голос укоризненно заметил:

— Ну вот, я за них переживаю, уже похоронил десять раз, а они тут разъедают в компании девушек! Смотри, и вино какое у них тут на столе!

— Привет, Данилыч! — Я вскочил и потряс руку улыбающемуся водителю. — Слушай, мне тебя не хватало, честное слово! Садись к столу!

— Между прочим, — заявил наконец-то повернувший голову от Ками Санек, — девушка здесь всего одна!

— А гиверку Лехину вы что, не считаете? — шутливо возмутился Данилыч. — Ладно, дайте старому водиле поесть: лег только под утро, всю ночь с машиной ковырялся. Не ел сутки, наверное!

Я, наливая Данилычу кофе и пододвигая уцелевшую вазочку с булочками, действительно был счастлив. И правда — присутствие ворчуна-водителя воодушевило меня, отогнав прочь последние следы тревог и мрачных мыслей. Словно старый добрый родственник, вроде ворчливого, но доброго дядюшки, приехал в дом после долгого отсутствия, и все сразу стало на место. Даже Санек сбавил обороты, перемежая болтовню ощутимыми паузами, во время которых он беспокойно поглядывал на Данилыча, словно ожидая, когда же его, наконец, будут ругать.

— Хороший завтрак, — удовлетворенно констатировал Данилыч, выдув пару чашек кофе и уничтожив около дюжины булочек, которые он усердно намазал толстым слоем масла. Теперь он откинулся на спинку стула и смаковал вино из высокого тонкого бокала, который я про себя почему-то именовал стаканом.

— Я по дороге сюда с капитаном этим минут пять разговаривал — стоящий мужик, этот капитан! Предлагает хорошую сделку провернуть, да ты знаешь, Алексей…

Я кивнул, подтверждая.

— Ты бы видел, что его люди с нашей «Сканией» сделали! — Данилыч восхищенно покачал головой. — Я теперь даже не знаю, как ее и называть: теперь это бронепоезд какой-то! Внешность осталась прежняя, но внутри! — Данилыч опрокинул остатки вина в рот и потянулся к бутылке. — Ладно, сами увидите скоро. Так ты думаешь принять заказ, Алексей?

Он обращался ко мне, словно я был главным в нашем экипаже, и мне стало немного неловко из-за такого обращения. Не в том дело, что мне это было неприятно — совсем нет! Просто мне до боли в зубах не хотелось брать на себя ответственность за принятие решения.

— Данилыч, — схитрил я, — а что ты посоветуешь?

— Соглашайся, — махнул рукой Данилыч и перешел с межмирового языка на русский: — Тебе все равно деньги нужны. А так и заработаешь на свадьбу, и приедешь к Вержбицкому не голым, но с солидным начальным капиталом для будущей семейной жизни… Прости, я не спросил: вы с Илонкой ведь будете жениться, а?

Хитрый дядька все просчитал, зная какие струнки в моей душе нужно зацепить, чтобы уговорить на подработку, которая, похоже, становилась (по предлагаемой капитаном сумме) основной работой.

Риск, конечно, но ведь и все, что мы собирались делать, было рисковым.

— Я думаю, — я специально затянул паузу, наблюдая и внутренне посмеиваясь над замершими членами команды. — Можно и согласиться, при условии прозрачного контракта и четких указаний насчет исполнения заказа.

— Вот! — хлопнул меня по плечу Данилыч. — Понимающий человек! Я и капитану сказал, что Леха — парень с головой и обязательно согласится, если ему правильно растолковать выгодные стороны сделки…

— Ага, — ухмыльнулся я. — Ты, похоже, заранее свое согласие выдал, на предварительной беседе так сказать.

Данилыч не смутился. Похоже, что настроение у него было великолепным, и он, не скрывая, выложил мне все как на духу, впрочем предпочитая изъясняться на русском:

— Видишь ли, Леха, я-то мог согласиться, но в этом довольно сложном деле, что нам предстоит, мое слово мало весит: Проходимец, умудрившийся вывести нас с Псевдо-Геи и открывший Переход прямо на Шебек, интересует этих господ (я имею в виду Братство и капитана) в первую очередь. Могу сказать, что мне просто повезло, что ты попал в мой экипаж, так как это открыло передо мной очень неплохие возможности, и терять их мне как-то не хочется. — Данилыч вдруг немного нахмурился и грозно взглянул на враз напрягшегося Санька, продолжая разговор на шебекском: — Только с кем мне не подфартило, так это со штурманом, о чем я сейчас и намерен с ним переговорить!

— Да ладно тебе, Данилыч! — заныл враз потускневший Санек. — Но ведь все обошлось! Тем более: с кем не бывает! Ну перебрал, ну доверился человеку…

— Ты мне разговор на другую голову не переводи! — хлопнул по столу ладонью Данилыч.

Над столом появилась Манина морда: гивера встала на задние лапы, исследовала обстановку и, убедившись, что никакой опасностью не пахнет, опять спустилась вниз, стащив по дороге какую-то колбасу.

— На мертвую голову, — заметил спокойно Нэко. — Тот человек, что передал вашего штурмана торговцам телами, мертв.

— Из-за тебя, непутевый, люди гибнут! — повысил голос Данилыч.

— Слушай, Данилыч, давай не при всех, — примиряюще попросил на русском Санек. — Неудобно же при этих… — Он показал глазами на Нэко и тихонько ковыряющуюся в своей тарелке Ками.

— А эти другие жизнью своей рисковали, чтобы тебя, дурака, оттуда вытащить! Свед из-за тебя израненный валяется! — рявкнул свирепо Данилыч. — Валялся бы ты без их помощи сейчас кусками по морозилкам, а может, какой-то толстосум твое сердце уже в себе носил бы, чтобы оно его свинскую кровь перегоняло!

Санек, похоже, стал что-то немного понимать. Его лицо побледнело, и он пролепетал какую-то бессмыслицу, невольно прижав ладонь к левой стороне груди.

— Я смотрю, у вас общение в самом разгаре!

Все, кто был за столом, повернулись в сторону стоящего в дверях капитана Чаушева. Капитан так непринужденно прислонился к косяку двери, что стало понятно, что стоит он тут уже довольно продолжительный срок и услышал, должно быть, многое из нашего разговора.

Чаушев подошел к столу и пожал всем руки, не минуя Нэко. Руку Ками он почтительно поцеловал, и девушка, чуть было не выдернувшая свою миниатюрную ладонь из капитановой лапы, потупилась еще больше, чувствуя себя явно не в своей тарелке.

«Ага, — подумал я ехидно. — На Шебеке-то руки не положено жать, а целование женской руки вообще может восприниматься как оскорбление, но Ками терпит, да и Нэко не протестует, значит, дело пойдет!»

— Предварительные условия вам известны, — проговорил капитан, усаживаясь за стол. — Я не буду повторяться, только скажу, что они остаются прежними: сто сорок тысяч межмировой валютой и кое-что, что я обещал Алексею лично.

Я кивнул, впрочем мало представляя, что означает протекция капитана Джангата в Новом Свете. Ну, возможно, какие-то неплохие возможности откроются? Впрочем, обещанной суммы уже достаточно было как оплаты за предложенную работу. Плюс — нас снарядят по полной, что не могло не радовать, особенно информация, нужная для исполнения заказа, так как шебекские представители Братства были чрезвычайно скупы на пояснения.

— Вы знаете, что вы не одни поедете исполнять заказ Братства? — невинно спросил капитан Чаушев, прищурившись на Нэко.

Тот, немного изменившись в лице, кивнул.

— Это что означает? — спросил я, внутренне напрягшись. — Выходит, нас действительно обделили информацией?

— Дело в том, — нехотя выдавил Нэко, — что одинаковый груз повезут несколько разных экипажей, так как есть риск, что один просто не прорвется на Аканэ. Вы знаете, что это закрывающийся мир и попасть туда непросто. При нескольких же транспортах, посланных с разбросом во времени и с разных Проездов, есть шанс, что кто-то все же исполнит работу.

— Так, — как можно спокойнее произнес я. — И что еще от нас скрывается славными представителями Братства? Какие интересные подробности предстоящей работы? И как мы получим наше вознаграждение, если кто-то опередит нас, доставив груз раньше.

Нэко слегка развел руками.

— Победитель получает все.

— А кто не успел, тот опоздал? — подал голос Данилыч.

Нэко промолчал.

— С моей стороны я предлагаю подробную карту Переходов к Пиону и предложил бы несколько человек сопровождающих, но понимаю, что Братству это не понравится, — сказал Чаушев. — Ваша задача будет достаточно проста с виду, главное — проникнуть на Пион, или, как говорят здесь, Аканэ. Причем проникнуть и не попасться под горячую руку остатков армий, что никак не поделят между собой этот мир. Для этого в карте есть соответствующие указания. Попав на Пион, вам нужно будет доставить груз Братства по назначению, и вы будете свободны от ваших обязательств по отношению к этой славной организации, — в голосе Чаушева скользила издевка. — Дальше вы вольны распоряжаться собой по своему усмотрению, так, господин представитель Братства?

Нэко недовольно кивнул.

— И вы сможете забрать мой груз и вывезти его с Пиона, что будет не легче, чем попасть до этого на Пион, — завершил Чаушев. — Куда доставить груз, вы узнаете из приложенному к грузу руководству. Не беспокойтесь: это будет несложно. Что вы на это скажете, господа?

— Мы ведь уже дали согласие, Евгений Викторович, — сказал я, поднимаясь из-за стола.

— Верно, — подтвердил Данилыч.

Санек просто кивнул головой, проявляя несвойственное ему малословие.

— Тогда попрошу вас, Алексей, и вас, Петр Данилович, последовать за мной в кабинет для подписания договора и обсуждения подробностей дела. Кстати, — Чаушев ткнул пальцем в мою грудь, — молодой человек, вы не забыли, что сегодня вечером участвуете в сезонных гонках на хатанах?

Данилыч изумленно уставился на меня.

— Ты что, Леха, — прохрипел он, враз потеряв голос, — не отказался от этой дурной затеи?

— Я думаю, молодой человек решил идти до конца, — улыбнулся Чаушев. — Впрочем, должен заметить, что это его решение во многом облегчает возможные конфликты со службой безопасности Шебека, могущие возникнуть при попытке миновать пропускные пункты на Дорогу до его участия в соревнованиях. Я, несомненно, постараюсь сделать все, что можно, но мне крайне желательно было бы не обострять отношения с безопасниками, и так косо поглядывающими в мою сторону, но постараться находиться на Шебеке как можно дольше, чтобы сделать еще несколько важных дел. Если же молодой человек выйдет с честью — а это необязательно означает победить — из этой гонки, то вы сможете беспрепятственно покинуть Шебек, скорее всего, даже без осмотра транспорта, что весьма желательно для всех нас. Могу только посоветовать вам, Алексей, не лезть в гущу драки, а постараться хотя бы остаться целым или — как можно удачней упасть с хатана, если вас зацепят.

— Я постараюсь, — уныло проговорил я, сам удивляясь своему решению участвовать в этом безумии под названием «сезонная гонка». — Коль уж так случилось. Постараюсь хоть в грязь лицом не ударить…

— Постарайся хотя бы выжить, — мрачно произнес за моей спиной Нэко.

Глава 13

— О, новые ворота!

Баран

Стадион ревел. Весь титанический комплекс словно превратился в единый живой, грохочущий звуками, плещущий перехлестывающими через край эмоциями организм. Или, скорее, улей, рой с единым мышлением, желаниями, устремлениями. В воздухе, наэлектризованном нервной энергией толпы, витало только одно желание — страсть к развлечениям. Конечно, ведь сегодня — сезонные гонки.

Я с отупением загнанного в угол зверя оглядывал многотысячные трибуны, колышущиеся эмоциональными волнами. Было очень страшно. Так страшно, что я и думать забыл о предстоящей мне миссии по проникновению на Пион, о сестренке с мамой, которых я хотел вывезти с изгаженной промышленностью и жадностью Земли, об Илоне, что ждала меня где-то там, возможно — за тысячи световых лет или параллельных измерений…

Мозг лихорадочно работал, словно я мог, прокручиванием в голове немногих тренировок, принести себе хоть какую-то пользу. Как будто по правилам сумасбродного спорта на изощренной трассе, и так сложной для прохождения, не будет еще и неизвестных ловушек и препятствий, которые меняются каждый год, добавляя остроты в это далеко не пресное блюдо. К моей внутренней панике еще добавлялось неприятное чувство из-за того, что мою перекошенную рожу сейчас видят миллионы, а может и миллиарды, людей: две назойливые шарообразные камеры, снабженные какими-то двигателями, вились вокруг, снимая каждое мое движение. Да, здесь было из-за чего выйти из себя!

Я набрал полную грудь воздуха, потом медленно выдохнул его, насильно успокаиваясь и напоминая себе, что меня сейчас не могут видеть многочисленные зрители, что гонщики остаются инкогнито до конца гонки, а запись с витающих вокруг меня камер станет достоянием масс только тогда, когда уже будет известен чемпион.

Многоярусные трибуны вдруг умолкли, под гигантским, многокилометровым куполом комплекса наступило затишье, еще более накаленное эмоционально, чем фонтан криков, бивший до этого. На главную трибуну, уродливым грибом парившую под самым центром купола, вышли представители власти и спортивные судьи.

И все эти тысячи и миллионы, пришедшие в комплекс или смотрящие гонки через систему объемного телевидения, ждали и желали только одного: увидеть борьбу и жертвы как результаты этой борьбы. Что же сменилось с тех времен, когда идущие на смерть гладиаторы приветствовали земного бога — цезаря, поднимали руку в знаменитом жесте и шли, чтобы быть разорванными львами, медведями или такими же как они подневольными людьми? Все те же две мысли овладевали головами: «хлеба и зрелищ» — постоянное и безотказное средство тех, кто хотел спокойно и свободно манипулировать человеческими массами, низведенными до уровня недалекой, лишенной личностей толпы, навязав этим самым массам примитивную идею потребления и диктуя, что же именно ей потреблять стоит.

Изменились разве что тактические правила.

Я попытался разжать судорожно сцепленные на рукоятках хатана пальцы. Мне явно стоило успокоиться перед началом заезда.

«Тебя не будут специально убивать, — уговаривал я себя. — Давай, Леха, покажи этим всем парням в модных облегающих костюмах, как может гонять русский, происходящий из нации, любящей быструю езду!»

Смерть игрока-гонщика вовсе не является самоцелью в данных состязаниях, хотя и без аварий со смертельными исходами не обходились ни одни гонки, как мне объяснил Нэко. Но, несмотря на видимость современного спорта, в этих гонках на выживание могли пускаться в ход абсолютно всякие уловки, кроме огнестрельного оружия: тараны, выжимание с трассы, удары руками и ногами… Словом, это были экстремальные гонки на выживание на сверхсовременных антигравитационных мотоциклах, смешанные с борьбой без правил. Не могу сказать, что я являлся специалистом хоть в одном из этих умений, обязательных для победы в наступающей мясорубке. И это меня никак не вдохновляло. Только сейчас, глядя на собранных и серьезных соперников, я стал понимать, что не гожусь даже на то, чтобы рукоятки управления на их хатанах протирать. И мое место на трибунах, среди жаждущей зрелища толпы, в которой, я уверен, будет процентов девяносто людей, намного лучше умеющих обращаться с «метлой», чем землянин Алексей Мызин, непонятным стечением обстоятельств и собственной глупостью оказавшийся в весьма неприятной ситуации, из которой меня сейчас уже вряд ли кто вытянет. Нужно было соглашаться на предложение капитана «отмазать меня», нужно! Нет, какая-то глупая гордость взыграла! Отказался…

В моем ухе ожил крохотный динамик:

— Ну как ты, Алексей? Волнуешься?

Это был Нэко, который вызвался быть моим так называемым Хранителем, чтобы давать указания по ходу гонки. Эх, ему бы, с его виртуозно-бесшабашным стилем вождения, участвовать в этой гонке вместо меня!

— Конечно, волнуюсь! — А какой был смысл отпираться? — Думаю о том, что хлебну позора в самом начале, да и костей не соберу…

— Ты настройся на победу, гонщик. Сосредоточься на том, что ты достаточно силен, чтобы достойно участвовать в этой гонке. Песенку какую-нибудь веселую пропой… Прочитай молитву на крайний случай! Словом, переключи мысли!

Спасибо, утешил…

Я вытер пот, благо шлем еще не был надет. Мне самому было трудно понять свои мотивы, когда я согласился идти на эту бессмысленную авантюру. Словно что-то тихонько подзуживало меня, направляя по пути, которым я не пошел бы по здравом рассуждении ни за какие коврижки. Что ж, оставалось только уповать на русский «авось» в такой нелепой и опасной ситуации. Или…

«Господи, — неслышно шевеля губами, обратился я к Тому, в Которого я верил, но явно не доверял, особенно если судить по моим поступкам и словам. — Я давно не говорил с Тобой, хотя и Ты не очень-то был со мной разговорчив…»

Сказав это, я испугался, что мог обидеть Бога, но тут же решил, что если Он так мудр, как это Ему приписывается, и так благ, как это говорит Библия, то Он будет выше всяких обид и снизойдет к глупому и перепуганному существу, которым я в этот момент являлся.

«Знаешь, — продолжал я, — зная и не сомневаясь в Твоем существовании, понимая что Ты вездесущ, я думаю, что Ты есть и во всех мирах на Дороге. И я прошу Тебя сейчас о помощи».

Я не знал, почему Бог должен был мне помогать, оставалось лишь смутное понимание того, что Творец, создавая людей, имел какую-то Свою цель, для чего-то человек был Ему нужен, и поэтому я, в свою очередь, мог надеяться на помощь от Творца.

«Я не знаю, зачем я влез в эту гонку, но я прошу Тебя о том, чтобы мне из нее благополучно выйти».

Я немного задумался, взвешивая все причины, по которым Бог должен был бы ответить на мою спонтанную молитву, которую в православной церкви охарактеризовали бы как «умную», то есть не заученную наизусть из молитвенника, а молитву разума. Выходило, что не было таких причин, кроме…

Я вспомнил место из Писания, которое подходило к моим ощущениям, место, которое постоянно мусолили телевизионные проповедники и которое ничего особенного для меня не значило прежде. Но не сейчас.

— В Твоем Слове написано, что Ты так возлюбил мир, что отдал за него Своего Сына, чтобы каждый, кто в Тебя верит, не погиб…

Кажется, я немного превысил уровень неслышного шепота. По крайней мере я говорил по-русски и мог надеяться на то, что Нэко меня не слышит.

«Но имел жизнь вечную», — прошелестело в моей голове, словно память услужливо предоставила нужные слова.

— И если я так важен для Твоей любви, то я прошу: защити меня от гибели в этой гонке… — Я помедлил, привыкая к тому, что я должен был сейчас сказать. — Во имя Иисуса Христа. Аминь.

Нэко деликатно не перебивал меня, предоставляя готовить свой разум и чувства по своему желанию.

Главный судья на центральной трибуне поднялся со своего места и что-то патетически проговорил. Его широкое, скуластое лицо было повторено огромным голографическим двойником над грибом трибуны и сотнями больших экранов. Толкает предваряющую гонки речь. Старается, умничает.

Судья указывал по очереди на различных важных дядек, сидящих рядом с ним. На всяких политиков и местных олигархов, наверное. Благодарит их за финансовый вклад в спортивную жизнь Шебека и прочее, и прочее… Не нужно было знать шебекский, чтобы догадаться о смысле этих высказываний.

— Шлем хорошенько проверь, — снова зазвучал в ухе голос Нэко. — Костюм будет смягчать удары, но если шлем слетит с головы, то никакого смысла в костюме не будет. Электронику включил? Компенсаторы без нее не станут работать. Конечно, некоторые асы предпочитают без работающих компенсаторов гонять: мол, они быстроту реакции замедляют, но ты же не ас, правда?

— Включил я твою электронику! — немного раздраженно отозвался я. — Еще как только на сиденье уселся. И я сам знаю, что не являюсь асом, мог бы и не напоминать!

— Помнишь, что я тебе говорил? — Нэко подбавил твердости в голос. — Многие выбудут при самом начале, когда начнется каша на старте, так что я тебе советую не гнать вначале, а тихонько обойти общую свалку, только смотри: не попадись охотникам.

Про то, что в каждой гонке участвуют странные типы, для которых главной целью являлась не победа, но количество выведенных из строя участников, я уже знал. Извращенцы хреновы! Тоже, видимо, острых ощущений ищут, свой счет выбитых с трассы, искалеченных спортсменов ведут, гордятся им… Интересно, они кресты или звездочки по числу сбитых врагов на своих хатанах рисуют?

Наличие таких неприятных личностей в составе гонщиков меня никак не радовало, успокаивало немного только то, что нормальные гонщики терпеть не могли охотников и даже объединяли усилия для того, чтобы обезвредить их, выбить с трассы, если только удастся их распознать.

Главного судью сменил какой-то упитанный тип, и я вздохнул с облегчением, ожидая еще минут пятнадцать передышки, пока он будет балаболить, но тип небрежно махнул рукой, и трибуны взревели с удвоенной силой.

— Секретарь династии, — прожужжал в моем ухе Нэко. — Открывает гонку. Готовься: через пару минут старт. Сейчас нужно аккуратно выйти из ангара и проехать с другими участниками перед главной трибуной, чтобы отдать честь правительству. Не спеши, лучше иди в последних рядах: охотники в первую очередь стремятся выбить лидеров и находятся для этого впереди и в середине строя.

Загородка перед небольшим ангаром, где я находился, мягко опустилась в пол, открывая дорогу.

— Ехать? — робко спросил я Нэко.

— Подожди еще немного, еще… Пусть вон те подозрительные ребята проедут мимо… Эх, знать бы кто есть кто!

Я надел шлем, становясь таким же, как и все: безликим гонщиком на бело-синем хатане — цвета присваивались гонщикам случайным выбором, — и оставалось только гадать, кто из разноцветной когорты является асом, кто новичком, а кто — весьма нехорошим охотником. Шлемы разрешалось снять только в конце гонки или при схождении с трассы, чтобы поддержать интригу. Зрителям предоставлялась лишь возможность болеть за понравившегося им гонщика с определенным цветом и пытаться по стилю вождения определить известных и любимых спортсменов. Ничего не могу сказать, в таких правилах была некоторая доля благородной честности, но и коварство тоже присутствовало: невозможно было определить охотника, даже если знаешь их всех в лицо.

— Вот и пусть охотятся друг на друга, — пробормотал я на межмировом, убеждаясь, что шлем неподвижно сидит на голове, как бы составляя с ней и компенсирующим нагрузки костюмом единое целое. — А нам желательно сохранить все кости целыми.

— Что ты сказал? — встрепенулся уже в обоих ушах Нэко — связь переключилась на акустику шлема.

— Так, размышления вслух…

— Давай выбирайся наружу и не спеши, слышишь? Пусть тебе достанутся крайние стойла — не страшно. Главное: не дай себя сбить в начале гонки, а там пойдет охота за лидерами, и тебе будет полегче… до первых препятствий.

— Утешил.

Я плавно тронул «метлу» с места, миновал ворота ангара и ухнул вниз, спускаясь к находящимся в сотне метров стойлам, которые практически все уже были заняты гонщиками.

— Руку, руку к груди прижми! — рявкнул в шлеме голос Нэко. — Приветствуй правительство и судей!

Я прижал руку к области сердца в жесте полупоклона, чуть было не налетев на идущего рядом на ярко-алом хатане гонщика. Тот мягким, неуловимым движением избежал столкновения и исчез в одном из незанятых стойл, представлявших собой узкие коридорчики без потолка. Таких стойл на старте было ровно пятьдесят шесть. Не знаю, почему именно такое количество участников предусматривали шебекские правила, но меня это сейчас не очень волновало. Важнее было то, что я наяву ощутил свою некомпетентность по сравнению с другими участниками гонок.

Я довольно неплохо провел «метлу» в узкий коридорчик стойла, поднял голову и натолкнулся взглядом как минимум на четыре камеры, футбольными мячами зависшими надо мной.

— Ты привлекаешь внимание, — проговорил Нэко. — Зачем тебе было бросать вызов гонщику в красном?

Только этого не хватало!

— Какой вызов?! — возопил я. — Я просто от волнения с управлением не справился, вот и шарахнулся в сторону этого красного!

— Да? Что ж, со стороны это выглядело как нарочное действие, и твой вызов уже прокомментирован и обсуждается многими миллионами болельщиков. Даже ставки на тебя начали расти.

Я с ужасом представил, как шебекцы сейчас тычут пальцами в голографические мониторы, комментируя свои действия: «О, я на этого бело-синего поставлю, кажется, смелый парень!» — а кто-то уже усмотрел в моей посадке на «метле» знакомую позу известного спортсмена…

Мне внезапно стало весело, словно кто-то выдернул в моей пятке пробку и весь страх вытек оттуда без остатка, оставив чувство общего облегчения и какой-то веселой бесшабашной злости. Что ж, дорогие шебекчане, вы хотите зрелища? Вы его получите! И пусть я не являюсь умелым гонщиком, но русские так просто не сдаются! Правда, какой я русский: крови во мне намешано всякой немало, хотя в паспорте русским и числюсь. Ладно, изменим немного тезис: «Славяне так просто не сдаются!» — тоже неплохо звучит.

— Не высовывайся, — надоедал Нэко. — Не подставляйся под внимание охотников, иначе вылетишь сразу. Пошел отсчет до начала гонки, только не стартуй сразу, первым, подожди секунды две или три! Это много тебе даст, поверь!

— Ага, — ответил я. — Верю, отчего же не верить!

На забрале моего шлема ярко-желтые символы отсчитывали последние секунды до старта. Через шлем донеслись завывающие звуки форсируемых двигателей хатанов: гонщики, используя противотягу как тормоз, увеличивали мощность силовых полей, должных выстрелить машины из стойл на трассу, как только упадут закрывающие путь перегородки. Напряжение нарастало. Мое веселое настроение — тоже.

Что-то звонко блямкнуло: загородка перед носом машины упала вниз, забрало осветилось на мгновение красным, и я чуть было не рванул «метлу» с места. Крик Нэко «Стой!!!» остановил меня вовремя, и я, добавив еще тяги на двигатель, почувствовал, что «метла» ползет, сотрясаясь от высвобождающейся мощи двигателей, несмотря на тормозные, противодействующие основной тяге. Что-то ударило меня по плечу, и я с удивлением обнаружил, что задняя часть стойла просто рвется энергетическим полем, засыпая окрестности ошметками.

— Давай! — оглушил меня Нэко. — И сразу — влево!

Если бы компенсационный костюм не фиксировался к седлу «метлы» какими-то контактными присосками, я остался бы в стойле — с такой необузданной силой рванулась вперед машина, наконец-то освобожденная от сдерживающей силы силовых тормозов. «Метла» просто выстрелилась из стойла, затуманив на миг мое сознание перегрузкой. Впрочем, костюм неплохо погасил это действие инерции, и я даже успел повернуть влево, как мне советовал Нэко, чтобы не влететь в жуткую кашу из людей и хатанов, образовавшуюся в нескольких десятках метров от стойл.

«Прав, прав Нэко был насчет бойни возле стойл! — мелькнула лихорадочная мысль в голове, пока руки судорожно рвали рукояти управления, швыряя „метлу“ по все сужающимся коридорам трассы. — Вот если бы хоть чуть-чуть еще продержаться!»

В этот момент в меня кто-то врезался. Перед глазами мелькнуло что-то красное, потом — обшарпанная бетонная стена, по которой я прочертил «метлой» несколько десятков метров, срывая куски обшивки и едва успев поднять на седло ногу, чтобы ее не растерло в кисель между машиной и стеной. Блин, это тот, «красный»!

Я панически завертел головой, пытаясь вычленить из всеобщего мелькания своего нежеланного соперника, и чуть не влетел в другого гонщика, что непонятным виражом вылетел на противоположную стену, сделал сальто вокруг оси и снова вышел на трассу метрах в десяти впереди меня. В шлеме бился рев толпы: какой-то умник добавлял в букет звуков внутри шлемов гонщиков шум, издаваемый болельщиками, — этакий акустический стимулятор, чтоб их всех…

Трасса резко расширилась, широким изгибом плавно уводя вправо, позволяя этим примерно пяти гонщикам обогнать меня как стоячего. По-видимому, они были из тех, кого задержала куча-мала в начале гонки, и мне оставалось надеяться только на то, что между ними не было охотников, стремящихся сбить беззащитную, неповоротливую мишень, которую я собой представлял. Я попытался прибавить тяги, но метлу начало сносить в сторону центробежной силой, а я никак не хотел рисковать, выскакивая на боковую стену трассы по причине простого неумения это делать.

Так, не отвлекаться, вспомним, что будет дальше на трассе…

Я помнил, что мне предстояла череда холмов-трамплинов и следовало немного сбросить скорость, чтобы не взлететь слишком высоко и не врезаться в один из склонов слишком часто идущих один за другим холмов, но Нэко заорал таким диким голосом: «Гони!!!» — что я непроизвольно даванул до отказа на газ и просто очумел, когда вместо гряды холмов перед «метлой» открылась пара сотен метров водной поверхности.

Меня выручило только то, что я вышел на это небольшое искусственное озеро не по идеальной траектории, но практически по краю, по мелководью, так как набранной мной скорости явно не хватало для стремительного пролета над поверхностью воды. Вздымая две высокие волны, в ореоле пены и брызг я добрался с грехом пополам до противоположного края водоема, коварно подставленного вместо холмов-трамплинов организаторами гонок. Правда, кое-кто из гонщиков, особо высоко прошедших предыдущий большой поворот, вообще не удержался на трассе: их машины камнем падали в воду, довольно глубокую к середине озера, что я смог наблюдать только благодаря своей низкой скорости. Правда, другие проносились через водную гладь по инерции, поднимая облако водяной пыли и изящно уходя в неширокую горловину следующего отрезка трассы. Мне пришлось даже остановиться в стороне от горловины, чтобы попасть в промежуток между стремительно проносящимися разноцветными машинами, и только подсказка Нэко, вовремя давшего мне указание надавить на газ, позволила мне продолжить гонку, а не стоять позорно в стороне.

Виляя по узкой змее коридора, я внутренне радовался, если можно назвать это загнанное чувство радостью, что здесь меня никто не сможет обогнать или перепрыгнуть физически, да еще тому, что Свед подсказал мне запомнить количество изгибов коридора наизусть. У меня всегда были проблемы с памятью на цифры, но я догадался положить повороты на нехитрую мелодию и теперь, не обращая внимания на указания Нэко, довольно громко орал в шлем странную песню в ритме вальса:

Лево, право-право, Право, лево-право, Право, лево-лево, Право, право-лево!

Может, это и показалось странным кому-то, но эти мерзкие изгибы коридора я прошел достаточно неплохо, хотя наверняка мои соперники по гонке сделали это намного быстрее и виртуознее, не цепляя боками своих хатанов щербатые бетонные стенки на мелькающих поворотах.

Я, на грани потери сознания швыряя «метлу» из стороны в сторону, смутно понимал, что мне просто до сих пор везло, что в любой момент каждый из участвующих в гонке профессионалов может выбить меня с трассы, размазать по стенам, искалечить…

Перед моими глазами снова мелькнуло красное: мой соперник попытался резким торможением заставить меня сбросить скорость, но я от испуга нажал не на ту педаль, и моя «метла» наискось ударила его машину, отчего та завертелась волчком, получив воздействие двойной мощности: от своего торможения и моего удара. Каким-то чудом я остался на трассе и даже умудрился нырнуть в темный тоннель, который, как я помнил по тренировке, вел на верхний ярус трассы, после чего должна была идти вертикальная тройная петля с боковым смещением геометрии, которую я до боли в кончиках пальцев боялся еще на тренировочных заездах и так и не смог ее нормально преодолеть, все время вылетая в сторону и оставаясь целым при этом только благодаря силовым ловушкам, медленно опускавшим меня вместе с «метлой» вниз, на поверхность арены. Сейчас же все эти меры предосторожности должны были быть отключены, и я понимал, что если не пройду эту злополучную петлю, то просто разобьюсь от падения с высоты около двадцати метров. Что будет следовать за петлей, я даже и не пытался представить: для меня она была непреодолимым препятствием примерно на одной четвертой протяжения трассы, и никакие часы, проведенные за компьютером в «Трекмании» не могли мне в этом сослужить службу: реальные условия и перегрузки есть реальные условия и перегрузки.

— Сзади «красный»!!!

Этот крик Нэко окончательно выбил меня из колеи, так как я понимал, что теперь-то уж точно не сумею выкарабкаться из этой ситуации: даже если я каким-то чудом и пройду тройную петлю, то мой настырный преследователь просто не упустит такой великолепный шанс расправиться со своим ненавистным соперником. То есть со мной.

Желание каким-то образом избежать всего этого настолько охватило меня, что я решил просто зажмуриться, чтобы невольными попытками исправить ситуацию поправить курс хатана и не наделать еще больших ошибок. Детское и женское желание, но я не смог его сдержать. Я не только зажмурился при виде приближавшейся тройной петли, но и наклонил голову к рулю, забралом шлема прижавшись между рукояток, оцепенев в ожидании вольного падения и неминуемого удара, понимая безысходность того, что скорость катастрофически недостаточна для прохождения тройной петли.

Господи, прими мою душу!

Инерция немилосердно прижала тело к хатану, который я по привычке настойчиво именовал «метлой». В глазах, и так зажмуренных до боли, потемнело от перегрузки. Потемнело абсолютной чернотой, впрочем пронизываемой какими-то неяркими искрами. Тело стало легким, невесомым. Ощущение скорости и тяги пропало.

«Все, — мелькнула мысль. — Вылетел с трассы».

Я внутренне сжался, ожидая удара, осознать который мне уже не придется. И удар не замедлил последовать, потом еще один, потом — еще… «Метла» скакала словно мячик, на котором безвольной куклой болтался я, ничего не понимая, потеряв всякое ощущение реальности.

Наконец я понял, что тону. Тону, увлекаемый тяжестью машины, уши стало давить, вода, отыскав щели между горловиной костюма и шлемом, залила лицо. Я непроизвольно рванулся, лихорадочно тыкая в район пояса, где находилась скоба отсоединения костюма от седла. Наконец я почувствовал, что свободен от «метлы», и начал подниматься к поверхности, привычно ощущая, как падает давление в ушах. Все-таки мое увлечение нырянием с длительной задержкой дыхания, которым я особенно любил заниматься в Крыму, собирая мидии и рапаны на каменистом дне Черного моря, не прошло даром. Да и вода, которая попала в мой рот, была морской, солоноватой. Я вовремя сообразил, что шлем не даст мне вдохнуть воздуха, даже если я умудрюсь поднять утяжеленную им голову над водой, и я ухитрился, уже видя радужные пятна перед глазами, отстегнуть пряжки и скинуть опасную теперь для меня сферу. Вода распахнулась перед моим лицом, воздух хриплым и жадным комом ворвался в легкие.

Я жил. И я дышал.

Меня окружала все та же непонятная темнота, словно я провалился сквозь основание спортивного комплекса в какую-то подземную пещеру, полную морской воды. Если только это не являлось очередной подлой уловкой организаторов соревнований.

Постепенно я восстановил дыхание и даже умудрился немного отдохнуть на спине, благо компенсационный костюм довольно плотно прилегал к телу и не намокал, даже немного помогая держаться на воде благодаря каким-то пустотам в своей конструкции. Во всяком случае, опасность глупо утонуть мне не угрожала. По крайней мере в ближайшее время.

Я попытался кричать, надеясь, привлечь к себе внимание, но скоро прекратил эти попытки, так как вдруг понял, что если до меня не доносятся даже отголоски рева толпы и шум гонки, то и мой голос вряд ли кто услышит.

Правда, пару раз мне почудился какой-то отголосок, словно кто-то тоже кричал с поверхности воды, но, как я ни прислушивался, мне не удалось больше ничего услышать. В конце концов я списал все на свои перегруженные нервы и постарался хоть немного успокоиться, чтобы мыслить и реагировать адекватно, считая, что если какой-то крик или шум будет иметь место, то я и так его услышу. Оставалось всего ничего: понять, где я нахожусь, и от этого отталкиваться в своих действиях. Напрасно я старался что-то придумать: ничего путного в голову не приходило, и я даже стал впадать в панику, особенно осознав, что вода, в которой я находился, не была неподвижной, но медленно перекатывалась длинными невысокими волнами, приподнимая и опуская меня плавно, словно я находился в море или океане.

Наконец я осознал, что вижу грань между более светлым небом и темной водой. И если я различал небо, то это значило, что я действительно нахожусь не в комплексе и даже не под ним. Голова начала кружиться от попыток понять произошедшее со мной, и я решил просто оставить эти попытки и спокойно воспринимать все как должное, чтобы сохранить трезвость рассудка и не потратить зря сил. Конечно, существовала возможность того, что я просто брежу, валяясь под воздействием наркотических веществ на больничной койке, после того как разбился, вылетев с тройной петли. Вариант того, что я нахожусь во власти какой-то пространственной имитации, которую, возможно, умели создавать техники Шебека, и весь следящий за гонками народ потешается сейчас надо мной, наблюдая на экранах мою перепуганную и недоумевающую физиономию, тоже имел право на существование. Равно как и то, что я уже умер и нахожусь в каком-то мокром чистилище… хотя последнее было наименее вероятным, если учитывать то, что я оставался одетым в компенсационный костюм, который не должен бы был остаться на моей душе или, если угодно, духе.

«Итак, — рассуждал я неторопливо. — Я нахожусь в каком-то море, весьма реальном по ощущениям, по-видимому — далеко от берега, и мне нужно сделать все возможное, чтобы как можно дольше продержаться на воде и каким-то образом обратить на себя внимание, возможно, проходящих мимо судов».

Вода, спокойно поднимающая и опускающая мое бренное тело, была довольно теплой, и мне не грозила опасность замерзнуть, да и костюм неплохо держал тепло. Гораздо хуже было то, что в голову начали лезть непрошеные и несвоевременные мысли о каких-то акулах или других морских хищниках, заставляя меня испытывать сильнейшее желание очутиться на твердом берегу, как можно дальше от этой темных и, очень может быть, глубоких вод.

Ни берега, ни каких-то судов я действительно не наблюдал, хоть и старался, по возможности выпрыгивая из воды, оглядеть окрестности. И в окружающей меня картине низких покатых волн и темно-серого неба было лишь то разнообразие, что один из краев неба был немного светлее, чем остальное пространство, что наводило на мысль о том, что в той стороне, скорее всего, должно было вставать солнце.

«Хотя, — неспешно пришла в голову догадка, — в той стороне попросту могло находиться какое-то поселение».

Я уже начал подумывать о том, чтобы потихоньку погрести в ту светлую сторону, как вдруг заметил довольно быстро движущийся ко мне огонек. Огонек разрастался, приближаясь, и вдруг разделился на несколько разноцветных светящихся точек.

Точно, какое-то летающее средство!

Я подождал, пока летающий аппарат не окажется поближе, и заорал во всю силу своей глотки, приложив ладони рупором ко рту, чтобы хоть как-то направить звук в сторону возможного спасения.

Аппарат, уютно и заманчиво посвечивая огоньками, действительно, как будто только моего окрика и ждал, начал с басовитым гулом спускаться вниз, так что я даже испугался, что он придавит меня своим округлым днищем, хотя как можно придавить тело, свободно плавающее в воде? Разве что скорость должна быть немалая… Что-то в форме чернеющего между габаритных огней корпуса мне показалось знакомым, я вроде недавно что-то такое видел…

Вспыхнул ярчайший свет, пронизав вертикальным столбом бутылочно-зеленую воду, что-то зашипело негромко на фоне возросшего рева двигателей. Полетела густая водяная пыль. Я прикрыл ладонью глаза, больше от слепящего света, чем от пыли. Сквозь пальцы заметил, как кто-то протягивает мне руку из слабо освещенного овала двери на корпусе накренившегося аппарата.

— Ну, епсель-мопсель! — раздался до боли знакомый голос, скороговоркой пересыпающий слова. — Ты собираешься выбираться или нет? Или тебе купаться понравилось?

Я выскочил по грудь из воды, ухватился за протянутую руку, уперся ногой во влажный борт. Человек крякнул, поднатужился, потянул меня вверх. Протянулась еще пара рук, вцепилась в одежду. Я перевалился в кабину, встал на карачки, поднял голову.

— Блин, Леха, — произнес, покачивая головой, все еще держащий меня за одежду Санек. — Ты сам-то хоть понял, что с тобой произошло? Ты это специально или по рассеянности такие вещи сотворяешь?

— Какие именно? — слабо спросил я, заползая в глубокое кресло с помощью знакомого лейтенанта, которого я видел на катамаране капитана Чаушева, сиречь Икевы Джангата. — Какие вещи я сотворяю и где вообще вы меня подобрали?

Боевой «крокодил», с легким шипением закрыв овальный люк, наискось вверх заскользил над волнами, потревоженными его двигателями. Бортовой прожектор погас, равно как и слабое освещение довольно просторной кабины.

Даже в тусклом свете от мониторов по обеим сторонам пульта управления я увидел, как вылупил на меня глаза Санек и недоуменно оглянулся обычно невозмутимый лейтенант.

— Ты что, — медленно промямлил обычно сыплющий словами Санек, — даже и не понял, что умудрился новый Переход открыть прямо на трассе спортивного комплекса? Там сейчас такое творится! — Санек, постепенно разогреваясь, повышал обороты двигателя своего артикуляционного аппарата. — Даже про чувака, что гонку выиграл, забыли! Шутка ли: порядка трех машин с людьми исчезли прямо на глазах миллионов зрителей! Трассу оцепили, ученая братия замеры делает… Ведь это шок для Шебека: новый Переход! Капитан наш быстренько сообразил, что это твоих рук дело, и распорядился тебя поискать по планете, потом — выслать штурмовик…

Я устало прикрыл глаза.

— Как меня нашли?

— По браслету. И то еще хорошо, что капитану первому пришло это в голову! Да еще то неплохо, что тебя угораздило выпасть в океан всего в паре сотен километров от города. Вот если бы ты вообще в другом мире оказался…

Я молчал, погруженный в свои мысли и просто отдыхая.

Вышло так, что мне повезло. Повезло несколько раз. Повезло так, как редко везет, словно я упал в полосу везения.

Или Бог услышал молитву.

ВОЗ

Глава 1

— Есть хочу!

Бычок из мультфильма

Костер горел. Языки пламени жадно лизали закопченные бока котелка, отрывались легкими лоскутами и тут же исчезали. Дальше огненных лепестков взлетали острые искры, но и им было не соперничать с легким дымом, что практически прямо уходил в пушистые ветви, заставляя листья трепетать в его теплых струях. Иногда тот или иной лист отрывался и уносился куда-то в сторону, присоединяясь к лежащему на земле уже довольно толстому лиственному ковру. В этом мире была осень. Острые сырые запахи увядающей природы, горьковатый привкус от сгорающих в костре дров, какое-то грустное ожидание холодов, повисшее в воздухе, придавали особую прелесть этому вечеру, что уже плавно перетек в начало ночи. Из котелка приятно и призывно доносился аромат похлебки, заставляя Санька, сидевшего напротив меня, раз за разом дергать за рукав Данилыча, что сегодня распоряжался ужином, и спрашивать о степени готовности.

— Да отстань ты от меня! — в очередной раз отмахнулся внушительной ложкой от штурмана Данилыч. — Говорю: дойти должно! Или мясо резиновым жевать будем?

— Так картошка же развалится! — умничал Санек, — Ты нас пюре с мясом или супом кормить собрался? Ты вон у Ками спроси — она женщина, она в готовке должна понимать!

Ками смущенно улыбнулась, никак не прокомментировав утверждение Санька, что сегодня целый день пытался подкатить к симпатичной шебекчанке, но натыкался каждый раз на равнодушие, причем непонятно было: показное оно или нет.

— Она — ребенок, — внушительно произнес Данилыч, подняв указательный палец в сторону колеблющихся ветвей. — А современная молодежь практически не умеет готовить: все родителями избалованы и изнежены. Как посмотрю на будущих жен, так сразу и жалко их потенциальных мужей становится: пропадут мужики с такими поварихами, если только сами по первой не будут готовить да жен учить. Не-е… — Данилыч важно повел ложкой в котелке, выудил кусок мяса на перевернутую крышку и придирчиво его исследовал, потыкав ножом. — Я своим девкам с младых ногтей втолковываю: учитесь готовить, да так, чтобы ваши парни и думать не могли от вас на сторону пойти, чтобы их не только половыми гормонами, но и желудком к вам влекло неудержимо. Вот так-то!

Данилыч подмигнул Ками и делано сердито повернулся к Саньку:

— Чего сидишь, ждешь пока в рот покладут? Давай хлеб нарезай, миски на стол, да фонарь из кабины принеси! Готово уже, а они глазами хлопают!

Ароматная похлебка, в которой мяса явно было больше, чем картофеля или загадочной крупы, которую, кстати, я все никак не мог идентифицировать (наверное, какой-то местный злак), была разлита или, скорее, разложена по нашим внушительного размера мискам. Данилыч прикрикивал на Санька, и тот, сходив за универсальным фонариком, даже повесил чайник над костром вместо убранного котелка.

Похлебка была хороша: наваристая, пропахшая дымком, она слегка обжигала рот то ли из-за своей температуры, то ли из-за многочисленных специй, хозяйственно припасенных Данилычем на Шебеке. Мясо тоже хорошо приготовилось, и хоть оно и отдавало каким-то необычным привкусом, но было просто замечательно на вкус и даже хорошо жевалось, несмотря на опасения Данилыча.

Сегодня на Дорогу прямо перед автопоездом выскочил из кустов перепуганный представитель местной фауны, похожий своей уцелевшей задней половиной на смесь зайца с антилопой. Передняя же его половина оказалась вдрызг раздавленной колесами, и уже невозможно определить было по жалким остаткам расплющенной головы, на кого же больше этот зверь был похож: на зайца или же все-таки на антилопу.

Данилыч же, трудностями видовой классификации утруждать себя не стал, попросту завернув уцелевшую заднюю часть в целлофан и заявив, что сотворит нам «мировое варево» на вечернем привале, что и сделал, хотя и с опозданием из-за некоторой жесткости антилопозайца. Так что ужинали мы уже в полной темноте, при уютном свете костра и универсального фонарика.

— Мировой суп, Данилыч! — похвалил я водителя, похрустывая каким-то местным овощем, напоминавшим смесь лука с огурцом на вкус, но имевшим вид длинных стручков с ярко-фиолетовой окраской.

Голодная Маня нетерпеливо сидела над парящей миской, переминаясь с лапы на лапу, каждые несколько секунд пытаясь начать трапезу, но тут же отшатываясь от горячей еды. Гивере сегодня практически ничего не перепадало, за исключением каких-то обрезков и шкуры антилопозайца, которую, впрочем, Маня жевать по каким-то причинам, возможно этического характера, не стала. Даже кости, оскобленные добела прижимистым поваром Данилычем, не вдохновили аппетит гиверы, но горячий ароматный суп покорил ее чувства, хоть и не давался пока в пасть по причине своей горячести.

Живо одолев объемную миску, я расслабленно откинулся на туристический коврик и заложил руки за голову. Приятно было смотреть на колышущийся дымом, освещенный мерцающим светом круг листьев, что кое-где уже поредели от жара, и голые веточки сиротливо и укоризненно поглядывали вниз на костер, что лишил их последнего украшения.

Так бы и жить спокойно, перегонять транспорты с безобидным грузом, есть вкусную и сытную еду, мечтать у костра перед сном, представляя, как ждет меня дома красивая жена… И никаких тебе забот, тревог, опасностей…

Мир, в который мы попали через несколько суток пути и неизвестно сколько тысяч или миллиардов километров от Шебека, как раз и был тем Новым Светом, о котором мне рассказывал Чаушев. Практически свободный от людей и, как следствие, от городов, внешне он был из разряда миров «земного» типа, наподобие Геи или — не к ночи будь помянута — Псевдо-Геи. Про тип же Шебека трудно было что-то сказать, так как местной растительности там практически не оставалось, а по небольшим искусственным садикам ничего определенного про родную шебекскую флору сказать было нельзя.

У нас не стояло целью попасть в населенную часть Нового Света, но мы должны были дождаться в нем идущего за нами по пятам Нэко и отправиться через этот немноголюдный мир на Пион.

Для того чтобы попасть в Новый Свет, мне пришлось провести автопоезд через несколько Проездов, причем пустыня, в которой мы оказались, покинув Шебек, простиралась практически на весь тот унылый и серый мир, что негостеприимно пылил песчаными бурями и нагонял сущую тоску своей однообразностью. Как он назывался, я не запомнил, помнил только, что даже окно нельзя было открыть: местный воздух практически не годился для дыхания, и ехать бы нам в дыхательных аппаратах, если бы специалисты Шебека не сделали кабину «Скании» полностью герметичной. Через таможенный пост того пустынного мира мы проехали без проблем: вышедший из полузасыпанного песком купола человек в маске поинтересовался, не нужен ли нам Проходимец, получил отказ и, разочаровавшись ответом, небрежно заглянул в пустой прицеп автопоезда, делая это скорее для проформы, чем из интереса.

К слову, «Скания» теперь только внешне оставалась земным тягачом: даже дизельный двигатель ее был продублирован какой-то силовой установкой, использующей электроэнергию. Так что можно было выбирать, каким двигателем пользоваться. Каким-то образом новый прицеп сделали полноприводным: при нужде все его колеса становились ведущими, и автопоезд, таким манером, превращался в какое-то подобие внедорожного грузовика. Или внедорожной «колбасы», как удачно выразился Санек. По словам же Данилыча, емкость энергоблоков, которые теперь заменили бензобаки, предоставляла возможность проехать пару тысяч километров без дозаправки, которую, к слову, мы могли сделать на любой придорожной запятой, так как практически на всех них наличествовали нужные энергоузлы. К тому же по какой-то хитрой технологии весь тягач изнутри был покрыт изолирующим материалом, пуленепробиваемым вдобавок. Внутри кабина выглядела практически как и раньше, и ничто внешне не говорило, что между кузовом кабины и внутренними панелями и обивкой теперь появилось несколько дополнительных слоев. Только передняя приборная доска была немного перестроена, для того чтобы разместить несколько дополнительных пультов и панелей голографических экранов. Лобовое стекло сменил какой-то прозрачный полимер сложной структуры, которая обеспечивала ему крепость брони, к тому же при надобности снаружи на это новое «стекло» опускались броневые жалюзи. Прицеп также заменили. Внешне он был очень похожим на прежний, сгоревший при охоте на Маню, но совершенно другим внутри, и в нем даже место для новой «метлы», выданной Чаушевым, было продумано с боковым выездом. Каморку охранников сменила уютная каютка, также изолированная от внешнего мира и соединенная с тягачом гибким переходом. Из этой каютки можно было попасть в небольшую сферическую башенку наверху прицепа. Башенка эта, свободно вращаясь и поднимаясь при надобности на полтора метра над крышей, имела еще и турель для установки различных видов оружия, делала завершенным вид нашего автопоезда, ставшего чем-то вроде крепости на колесах на случай нападения придорожных бандитов или агрессивных животных. В общем, под командованием Данилыча шебекские техники произвели титаническую работу, не использовав, в принципе, никаких технических разработок, которые были запрещены к вывозу из этого мира.

«Конечно, — ворчал Данилыч удовлетворенно, — всякой там антигравитации и силовых полей нельзя было применить, но наша машинка теперь настоящий бронепоезд, да к тому же электроникой всякой напичкана до отказа. — Он хитро прищуривался и привычным жестом качал указательным пальцем: — И про несколько прехорошеньких тайничков я тоже не забыл».

Я открыл слипающиеся веки. Меня легонько расталкивал Данилыч. Оказывается, я умудрился задремать после сытного ужина.

— Давай, Леха, просыпайся, — виновато бормотал шофер. — Нэко на подходе. Сообщает, что нужно снаряжение принять.

Я с неохотой приподнялся. Нэко, конечно! Он должен был доставить ту часть нашего груза, что мы не могли вывезти через таможню с Шебека из-за некоторой специфичности и отсутствия разрешения на вывоз таких вещей из этого мира. Интересно, у Нэко все без проблем обошлось? Именно идее Нэко мы были обязаны тем, что груз мы получали в Новом Свете, а не в том пустынном мире, где и шагу нельзя было ступить без газовой маски: он предложил нам подождать его с основным грузом, тем более что в нужном нам направлении ехал какой-то знакомый ему контрабандист, имеющий возможность вывезти с Шебека что угодно в обход таможни и пограничников.

— Совсем отключился? — мягко спросила меня подошедшая Ками.

Я вздохнул, вяло пошарил глазами вокруг…

— Да, как-то…

Девушка протянула мне мою кружку, полную горячего чая.

— Я туда кое-чего для бодрости добавила, — улыбнулась она. — Сон согнать.

Я поблагодарил, отхлебнул ароматный чай, слегка отдающий какими-то травами.

Ками, с той поры как оказалась на Дороге и покинула Шебек, заговорила на межмировом, и это ее сильно поразило вначале. Но потом девушка довольно быстро освоилась в нашей мужской компании, и даже Данилыч, что очень не хотел «брать бабу с собой, особенно если она ребенок», смирился с присутствием изящной и улыбчивой девчонки, все время пытаясь наставить ее на путь истинный и уберечь от знаков внимания приставучего Санька. Ками же, навязанная нам Нэко, что, видать, хотел оставить нам сестру как залог того, что мы не сбежим без него с переоборудованным транспортом, вела себя тихо и примерно, не мельтеша попусту перед глазами, но стараясь помочь каждому по мере своих возможностей.

— Хорошая девка, — говорил мне на русском Данилыч. — Только надо смотреть, как бы наш лоботряс ее не испортил: совсем ведь малышка она…

При этих его словах я просто кивал головой и улыбался, вспоминая Ками, скачущую по трубам и решетчатым фермам со здоровенной пушкой в руках. Или — кидающую гранаты вниз по ступенькам эскалатора и с интересом наблюдающую за их действием. Да, неизвестно еще кого от кого оберегать нужно в случае с Ками и Саньком!

Я покрутил головой в поисках штурмана: его не было у костра, да и Данилыч, буркнув о том, что пошел встречать Нэко, удалился в темноту, посвечивая себе под ноги своим любимым универсальным фонариком. Мы с Ками остались у костра одни, если не считать дремлющей Мани. Девушка подкинула ветку на угли, и та, потрещав, ярко вспыхнула, освещая окрестности неровным, трепещущим светом.

— Слушай, Ками, давно хотел спросить, — я кивнул, приняв от девушки какое-то сухое шебекское пирожное, откусил кусочек, прожевал, проглотил. — Хотел спросить, да языковой барьер не позволял…

Ками сделала ждуще-нетерпеливую рожицу.

Я глотнул чаю, чтобы прочистить горло.

— А что случилось с тем таксистом, у которого ты позаимствовала машину? Как вы разошлись? — Я помедлил, подбирая слова. — Он вроде виды на тебя имел…

Ками фыркнула.

— Этот похотливый урод? Он так скулить стал, когда я ему ствол в пах уткнула, что мне смешно и противно стало, — девушка передернула плечами и загнула многотонную фразу, мешая межмировой и шебекский языки.

Тем не менее я ее понял.

— А до этого он меня лапать пытался! Ну я ему и приказала заехать в проулок, выйти из такси и раздеться. Потом врезала от души по затылку, чтобы он вырубился, а потом…

Ками мило улыбнулась и выгнула по-кошачьи спину.

— Нэко подъезжает! — окликнул нас от стоящей за кустами «Скании» Данилыч, спасая меня от грядущих подробностей. — Давайте на разгрузку подходите.

На дороге появился свет, примерно на расстоянии в полкилометра от нас. Да-да, именно на дороге, а не на Дороге — с оранжевого асфальта мы съехали на какую-то лесную узкую колею, чтобы подальше от возможных глаз перегрузить привезенное оборудование. Данилыч даже пошел на такие меры предосторожности, что не поленился расставить около десятка миниатюрных сканеров — детекторов движения в округе. Правда, ставили-то их мы с Саньком, а Данилыч больше распоряжался с умным видом, предпочитая не лазить по кустам и буреломам самому, а разумно делегировать обязанности. Теперь же он, держа при себе наготове дробовик, следил за приближающимися фарами.

— Я Санька со стволом в кусты засадил, чтобы в случае какой подставы у нас еще одна огневая точка имелась, — прошептал он мне по-русски, когда я подошел к кабине «Скании», где он непринужденно сидел, делая вид, как будто у него и в мыслях нет держать ниже стекла дверцы восьмизарядный дробовик — свою любимую «Сайгу-20».

— Ты «Гюрзу» наготове держи и стой, пожалуйста, под защитой какого-нибудь прикрытия: нам Проходимец целым и невредимым нужен для дальнейших путешествий. Хватит собой рисковать, понял?!

Я отошел за кабину, где спокойно стояла Ками.

— Данилыч перестраховывается, — объяснил я девушке.

— И правильно делает, — заметила она. — Кто знает, что могло произойти за время нашего отсутствия на Шебеке или что могло взбрести в голову Братству Контрабандистов. Может, они решили, что наши услуги им уже без надобности? Так что осторожность не помешает в любом случае.

Свет фар приблизился вплотную, послышался тихий гул двигателя. Потом фары пару раз мигнули, и их свечение медленно потускнело примерно до трети начальной яркости. Перед капотом приехавшего транспорта в свете потускневших фар появился темный силуэт человека. Человек постоял несколько секунд, потом поднял руку ко рту.

— Порядок, это Нэко, — сообщил Данилыч, спускаясь из кабины. Дробовик, впрочем, он в кабине не оставил, но держал непринужденно, словно бы просто по привычке.

Нэко, не торопясь, подошел к нам, протянул, здороваясь, руку.

— Трудно было с Шебека выбираться? — спросила у него Ками, обнимая и прижимаясь лицом к груди.

— Можно сказать, что не труднее, чем всегда, — бодро ответил Нэко, пожимая мне и Данилычу руки. — Я же с таким специалистом добирался! А Санек, кстати, где, в кустах сидит? Караулит?

— Да, я его как снайпера посадил, — ухмыльнулся Данилыч. — Только много ли с охотничьим ружьем наснайперуешь?

— Ничего, — успокоил его Нэко. — Я достаточно привез оборудования и для снайпера, и для пулеметчика. Принимайте амуницию, господа! А штурман пусть и дальше для общей безопасности в кустах сидит.

Он повернулся к своему транспорту, пряча улыбку, и махнул рукой. Транспорт медленно поплыл к автопоезду, гудя и потрескивая двигателями, и остановился в паре метров от кабины «Скании», слегка покачиваясь. Теперь стало видно, что это закрытый обшарпанный грузовик, которых я немало видел в Нижнем городе на Шебеке. Двигался этот грузовик наподобие Нэковой колымаги: его поддерживали над землей многочисленные ребристые полусферы, что мерзко гудели и разбрасывали искры. С глухим, смягченным травой и мягкой почвой ударом грузовик опустился на землю, гул и треск стихли.

— Если вы нас тут так ждали, — раздался знакомый скрипучий голос, — то не могли вы предусмотрительно развернуться к нам кормой, чтобы можно было осуществить разгрузку прямо в грузовой люк?

Из обтекаемой лобастой кабины спустился, поблескивая хитрыми прозрачными глазенками, все такой же лысый и дикобразобровый грек Никифор.

— Что глаза вылупил? — неласково обратился он ко мне. — Не мог же я такую ответственную работу неизвестно кому доверить? Тем более что люди сейчас — жулик на жулике! Вон и ты старого торговца умудрился обокрасть: спер «Удар», а? Без спроса спер!

Мне было очень неловко, но Никифор сам меня выручил.

— А я бы так тебе его и не отдал, конечно же. Цену за него знаешь какую можно было бы получить? Так что уж ладно, Проходимец. Спер и спер. Хорошо уж то, что эта штука тебе помогла хорошенько мясников встряхнуть, да так, что они до сих пор не опомнятся да все гадают, кто же это мог так нагло им перья пощипать — конкуренты или спецслужбы!

— Умный ты больно, да и болтливый слишком для твоего глубокого возраста, — вмешался «молодой» Данилыч. — А вы сами не могли сюда на задней передаче подойти? Здесь-то уже разворачиваться негде!

Старый грек сощурил глазки, почти совсем прикрыв их своими седыми дикобразами.

— Ладно, хватит попусту болтать — работать нужно! У меня в лавке Саон остался заправлять, и я места себе не нахожу при мысли, что этот толстый увалень там может наворотить!

Перетащить из одного кузова в другой несколько контейнеров примерно по сотне килограммов весом было довольно легким делом для четверых мужчин. Один из перетаскиваемых контейнеров подозрительно напоминал внешне либо металлический гроб, либо медицинский бокс, наподобие того, в котором мы транспортировали бесчувственного Санька. Я было попытался спросить о содержимом этого специфического ящика, но Нэко нахмурил брови, и я умолк.

— Вот здесь, — пропыхтел, усаживаясь прямо на контейнере в нашем прицепе, Никифор, который оказался довольно крепким мужиком для своих преклонных лет, — здесь то, что я вам обещал. — Он похлопал ладонью сначала по одному, затем по другому зеленому контейнеру. — Костюмы, бронежилеты, оружие. Хороший пулемет для вашей башни тоже имеется. Фу-у… Дайте дух перевести…

Старик повернулся ко мне.

— А автомат, что я тебе прокачал, лежит сверху контейнера, сразу под крышкой. Я положил с ним памятку с подробным описанием обращения с оружием и ухода за ним, так как он сказал, что ты в этом мало смыслишь. Так, дело свое я сделал, все необходимое доставил, а теперь напоите старика чем-нибудь горячим и крепким, и я отправлюсь в обратную дорогу.

— Давай к костру, — пригласил грека Данилыч. — Там чай горячий есть, да я тебе еще в чай кое-чего покрепче подплесну, если только не побоишься чересчур сильно разгорячиться перед обратной дорогой.

Данилыч увел Никифора к костру, причем грек довольно шумно возмущался, протестуя против того, что Данилыч обвинял его в боязни перед крепкими напитками.

Я было собрался последовать за ними, но Нэко удержал меня за плечо:

— Поговорим?

Я согласно кивнул, присаживаясь на контейнер с оружием, благо мое движение подбородком было видно из-за проникающего в трейлер приглушенного света фар. Нэко жестом выпроводил пристроившуюся было рядом Ками и сам уселся на ее место. Ками дернула плечами и ушла наружу.

— Капитан сказал тебе передать, — начал Нэко, — что он надеется на твою добросовестность. Он тоже покидает Шебек из-за возникших неприятностей.

Я молча ждал продолжения, так как было понятно, что это только предисловие к разговору.

— Я хочу уточнить, чтобы не было никаких недоразумений между нами, — сказал тихо, но твердо Нэко. — Какое задание для тебя с Данилычем является приоритетным: задание Братства или задание капитана?

Я пожал плечами.

— Мы же уже договорились, что выполняем задание Братства, доставляем груз на Пион и, когда становимся свободными от этого дела, только тогда занимаемся заданием Чаушева.

Теперь Нэко молчал, покусывая заусенец на пальце.

— Я понимаю, что для тебя это задание важно, — успокоил я его. — Тебе за его выполнение обещали дать гражданство в Верхнем городе для Ками?

Нэко кивнул.

— Ну вот и будем его выполнять в первую очередь, так как мне за выполнение этого задания сулили вывоз моей семьи с Земли на Дорогу, после чего я смогу считать себя вольным Проходимцем.

— Да, — прошептал Нэко, — свобода это — все! Кстати, ты так и не понял, как открыл внутримировой Переход? Вот уж загадка действий Проходимца! Весь Шебек переполошился, шутка ли: они столько десятков лет прожили в страхе, что последние Переходы в их мир могут закрыться, а тут какой-то гонщик открыл давно не действующий Переход, что и не возмущался вот уже лет как сотню… Там сейчас такие поисковые работы проводятся по выяснению твоей личности… Ученые и спецслужбы роют как одержимые. Только ничего у них нормального не выйдет, скорее всего.

— Это почему? — Я откинулся на контейнере, благо куртка была довольно мягкой.

— За тобой в Переход пролетели еще пара гонщиков, в том числе и тот, на красном хатане, что преследовал тебя. Их-то тоже подозревают в открытии Перехода.

Мне вдруг перехотелось лежать.

— Так вот кто мог в море кричать недалеко от меня! А я-то думал, что слуховые галлюцинации… Эти двое, они погибли?

— Выжили, — успокоил меня Нэко. — Они словно выпали раньше того места, где выкинуло тебя. Конечно, их нашли по браслетам — Чаушев подсказал властям, как и где их искать, только толку от них мало: не помнят ничего, кроме провала во тьму, а потом — плавания в океане. Перепуганы страшно. Считают, что гнались за демоном, что специально пришел, чтобы лишить их победы в таком важном мероприятии, как большие гонки. Их пока держат в каком-то военном медицинском учреждении — проверяют на качества Проходимцев. Ты в общем-то вовремя с Шебека убрался, иначе и твою версию проверять бы кинулись, а так пока у военных и политиков только большие знаки вопроса.

Я с облегчением выпустил воздух. Все же убийцей, хоть и невольным, я не оказался. Представляю шок этих гонщиков, когда они, преследуя меня, ухнули во тьму Перехода. Да-а, не позавидуешь этим бедолагам, хоть они и хотели выкинуть меня с трассы, а то и искалечить. А мне же нужно день и ночь благодарить Бога за капитана Чаушева, что сделал все возможное, для того чтобы нам беспрепятственно выехать из взбудораженного мира. Да уж… а капитан еще рассчитывал, что мое участие в гонке облегчит вопрос выезда с Шебека!

— Вы Лоцманов брали? — спросил я у Нэко после недолгого молчания. — Или Никифор тоже Проходимец?

Лоцманами на придорожном жаргоне называла также Привратников — тех Проходимцев, что ждали возле Проездов и проводили при надобности транспорты в другие миры.

— Нет, — ответил Нэко. — У Никифора есть Проходимцы из Братства, с которыми он более-менее постоянно работает. Сам-то он только плачется, что не наделен таким даром, иначе, как он говорит, он бы развернулся! Но, насколько тебе известно, купить дар Проходимца еще никому не удавалось, хотя бы и очень крупные суммы предлагались.

Я немного задумался. А что, в принципе, из человеческих даров можно купить за деньги? То есть купить не человека, не художника, музыканта, математика или писателя, но купить сам этот дар, так чтобы взять его себе или передать кому-то другому… Нет, до такого люди еще не додумались. Да это и к лучшему, так как тогда бездарные детки богатых родителей смогут приобретать себе слух и голоса, словно «Мерседесы» или силиконовые имплантаты, заливая волнами псевдоодаренного творчества общестадную аудиторию. И тогда, наверное, и наступит конец света. Бррр, мрачная и угнетающая перспектива! Хотя что-то наподобие этого мы уже и можем наблюдать на Земле, где критерии любого искусства все больше определяются денежными суммами, а не душой.

Далее думать об этом мне не захотелось, может даже, еще и потому, что место и ситуация как-то не подходили для таких рассуждений, более соответствующих какой-то компании непризнанных художников и музыкантов, жалующихся в подвальной студии за полупустой бутылкой на недостаток финансов для осуществления своих гениальных идей, а не мне, Проходимцу по контракту, в данный момент разлегшемуся на контейнере с оружием и боеприпасами в прицепе автопоезда на электрическом ходу. Мне захотелось уйти от этих мыслей, и я решил разрядить повисшую тишину.

— Знаешь, — с неожиданным юмором сказал я Нэко, — а наш штурман к твоей сестренке подкатывает, А Данилыч за нее опасается, мол, Санек ее испортит, несмышленую девочку.

Нэко посмотрел на меня, приподняв черные брови, и мы оба покатились с хохоту.

— Чего вы там ржете?! — раздался снаружи голос Санька. — Мне еще долго в кустах нужно сидеть? Я там все штаны росой промочил; а они тут смеются!

Глава 2

— Возьмите лоцмана!

Береговая охрана Босфора

Утро выдалось пронзительным, росистым. Даже из кабины было видно влагу, покрывавшую окрестности. По лобовому стеклу неторопливо сбегали тонкие струйки, собирая в себя по дороге густо рассыпанные капли. Не хотелось выбираться из кабины, что-то делать. Не хотелось даже шевелиться. Так бы просто лежать и лежать на верхней полке кабины «Скании», подремывать в тепле под мягким одеялом и не думать о том, что будет впереди, что нужно разобрать контейнер с оружием и поставить пулемет в башенную турель, что нужно мерить костюмы и проверять системы дыхания, что обещал нам на сегодня Нэко, несмотря на клятвенные заверения грека Никифора, что он поставляет только высококачественный товар. Никифор, к слову, уехал еще ночью, задом сдавая по узкой лесной дороге, и так тащиться ему предстояло еще немалое расстояние. На все уговоры остаться до утра грек яростно сверкал глазами из-под взъерошенных бровей-дикобразов и мотал лысой головой, ссылаясь на то, что у него есть в этом мире неплохой заказик на оружие, а Проходимец, ожидающий его у Проезда, тоже не будет сидеть там вечно, да и Саон, что остался за главного в магазинчике, не такой человек, чтобы на него можно было оставить со спокойным сердцем такое важное и ответственное дело, как оружейная лавка. Грек уехал, гудя и треща полусферами своего транспорта, заставляя придорожные деревья с содроганием сбрасывать остатки осенних нарядов, и Данилыч только через час после его отъезда хватился бутылки с армянским коньяком, из которой он гостеприимно подливал в чай жуликоватому контрабандисту.

Я лениво перевернулся на другой бок, с неудовольствием ощущая легкие позывы кишечника к его опорожнению, и краем глаза заметил, что за лобовым стеклом кабины виднеется девичья фигурка, словно ожидающая кого-то. Ками. И чего ей возле кабины нужно?

Заметив, что я шевелюсь, девушка помахала мне рукой, то ли приветствуя, то ли вызывая меня наружу. Вот, блин, а я рассчитывал еще немного понежиться в постели!

Осторожно спустившись с полки, чтобы не разбудить выводящего носом рулады Данилыча, я открыл дверцу и выпрыгнул наружу, прихватив лежащую на сиденье куртку. Под курткой оказалась недоумевающая Маня, которая возмущенно пискнула, когда я забрал у нее это одеяло, но, тем не менее, последовала за мной, вывалившись с высоты кабины на мокрую листву. С неба то и дело мелко брызгало даже не дождем — какой-то водной взвесью, что только ненамного была тяжелее тумана. За эту ночь листьев опало немало, словно сговорившиеся между собой деревья решили этим утром предстать перед нами во всей своей костлявой обнаженной красоте. Я явно не оценил их стараний, побыстрей натягивая куртку и скользя по мокрой листве, я внутренне ругал эту листопадную спешку, так как для поиска уединенного туалета теперь нужно было заходить подальше: между голыми стволами видимость была чересчур хорошей.

Ками мягко улыбнулась мне, покачала головой:

— Земляне любят поспать подольше? Я уже и костер разожгла, и воду разогрела, и кофе готов… Думала, столько дел — все пораньше встанут.

Кофе!

— Ками, ты моя спасительница, — признательно пробормотал я, шаря глазами по предполагаемым местам, где можно было бы уединиться с рулончиком бумаги. — Слушай, наливай мне кофе, а я пройдусь перед завтраком, ладно? Санек, кстати, уже встал?

— Спит, — крикнула мне в спину Ками. — Он такой же соня, как и ты.

Я не стал комментировать эту характеристику моего жизненного уклада, тем более что заметил неподалеку многообещающий холмик, поросший довольно пушистыми кустами. Что-то мне говорило, что за этим холмиком можно будет отлично присесть, не опасаясь, что мое уединение нарушат.

Утоптав среди листьев уютную впадинку, я принял естественную позу, не забыв удостовериться, что меня не заметно от автопоезда.

Мое уединение нарушила Маня, пришедшая следом за мной и начавшая энергично разгребать листья в паре метров от меня. Потом гивера присела, и ее морда приобрела задумчивое и устремленное вдаль выражение, словно Маня осмысливала высокую суть и сложную парадоксальность принципов мироздания. Так мы и сидели, дыша сырым осенним воздухом, наблюдая неспешный листопад и размышляя о высоком. И великое единение почувствовал я в этот момент с окружавшей меня природой и задумчивым зверьком с голубыми зубами и пушистым хвостом.

Потом мы дружно зашуршали: я бумагой, Маня — листьями, так как она, словно кошка, зарывала результаты своих размышлений. И я невольно задумался, сколько человеческих трудов и размышлений вот точно так же зарываются в забвение, чтобы и следа от их запаха не оставалось.

Когда мы с Маней гордые и легкие, храня свою общую тайну, вышли к костру, у меня сложилось впечатление, что и сама атмосфера как-то изменилась: осеннее утро уже не казалось таким унылым, а мокрые листья — противными. Я поплескал себе в лицо из пригоршней, наполняемых из канистры с водой, услужливо наклоненной Нэко, принял от Ками дымящуюся кружку с ароматным кофе и понял, что жить можно даже таким серым и промозглым утром.

— Ну е-мое! — раздался стон от прицепа. — Это что за мерзость снаружи творится?

Санек, высунув всклокоченную голову из дверки, скорбно осматривал влажные окрестности щелками заспанных глаз.

— Давай вылезай! — сказал я ему жестокосердно. — Работы по горло, а ты вылеживаешься!

Часа через два «Скания» довольно шустро шла по усыпанной листвой дороге, подбираясь к очередной на нашем пути запятой. Я сидел вместе с Саньком и Нэко в уютной каютке, расположенной в прицепе автопоезда, и пытался как можно больше выяснить о Пионе, или Аканэ по-шебекски.

— Информации мало, — вещал Нэко многозначительно. — Аканэ довольно давно закрыт, и, что именно там происходит, мы знаем по свидетельствам тех редких Проходимцев, что все-таки умудряются оттуда вырваться. Происходит это редко и спонтанно, так что и информация крайне неполная. Раньше этот мир был полностью охвачен войной, но сейчас остались только локальные конфликты, да и те выдыхаются.

— А ты там бывал? — спросил я, прожевывая бутерброд, из числа предусмотрительно заготовленных Ками.

Вообще, Нэкова сестренка оказалась далеко не белоручкой, и помощи от нее было намного больше, чем, скажем, от Санька, что использовал малейшую возможность, чтобы увильнуть от работы. В оружии она тоже неплохо разбиралась, что было нам всем на руку. Вот и сейчас она возилась в пулеметной башенке, доводя до ума системы управления механизмами.

— Нет, не был, — ответил мне Нэко. — Но у нас будет Проводник. Этот человек ожидает нас на точке у одного из бездействующих ныне Проездов. Надеюсь, что нам все-таки удастся расшевелить Дорогу в этом месте и проникнуть на Аканэ. — Он посмотрел на меня и многозначительно улыбнулся. — Хотя после того, что ты открыл Проезд во время гонки, я все больше уверяюсь в том, что мы туда все-таки проникнем.

Я взглянул на Санька, ожидая от него какой-то реакции, но тот, забив уши наушниками, терзал меню моего МР3-плеера.

— Какие главные опасности нас там могут ожидать?

Нэко подумал немного, прежде чем дать ответ на мой вопрос.

— Знаешь, это лучше у Проводника спросить, хотя мне кажется, что ни в какие до сих пор идущие боевые действия нам лучше не соваться, даже если нам нужно будет всего лишь пройти по краю горячей точки. Ну еще там многие места планеты довольно сильно отравлены всякой боевой химией, и, даже если ее применение было довольно давно, все равно действие будет довольно губительным для нас. — Нэко пожал плечами. — Вот чтобы нам всего этого избежать, нам и нужен будет Проводник. Он серьезный мужик, между прочим, сам участвовал в местных войнах, да решил дать оттуда деру. Теперь зарабатывает тем, что проводит ненормальных вроде нас на планету. И неплохо, кстати, зарабатывает: туда многие искатели необычных военных технологий рвутся. Вообще, многие дезертировавшие с Аканэ солдаты подались в наемники или телохранители, хотя много и таких, что предпочли забыть военную профессию.

— А чего они там не поделили в своем мире? — задал я естественный вопрос и получил не менее естественный ответ:

— Да кто их знает? Было у них там два основных государства, вот и не поделили что-то… Кто все начал — неизвестно, может, какой-то зеленый новобранец на важную кнопку случайно нажал, и этого оказалось достаточно. Я-то мало о них знаю, может, Проводник поделится? Ведь, по другим сведениям, там одна раса другую угнетала, вот и случилась гражданская война с расовой подоплекой…

— Да, — пробормотал я, — обычная ситуация. У нас на Земле тоже вот такое положение было, когда вся планета чуть в военное безумие не сорвалась. Карибский кризис — так эта ситуация называлась. И тоже любой случайности бы хватило для начала ядерной войны, а после по радиоактивным руинам, может, и побегали бы с автоматами выжившие, а может, и нет.

Знакомое ощущение прервало мои высказывания. Где-то рядом была Дорога, и я ее довольно хорошо чувствовал, хотя и не мог объяснить, каким образом. Просто знал, что она рядом, вот и все. Что-то подобное происходит, когда мы внезапно чувствуем присутствие человека в комнате, где только что были одни, или чей-то пристальный взгляд на нас, даже когда это происходит в переполненном общественном транспорте. Вот и у меня создавалось впечатление, что Дорога смотрит на меня, словно задавая какой-то немой вопрос, но, какой это вопрос, я так и не мог понять. И, соответственно, не мог на него ответить.

Я потянулся к интеркому.

— Данилыч, Дорога рядом.

— Да, мы уже на нее скоро выедем, — отозвался водитель. — Гони сюда Саню, пусть определится на карте, где мы находимся точно. Плохо, когда мир спутников не имеет, так бы сейчас вмиг сориентировались.

— Ага, только и нас, при случае, быстренько могли бы определить, — заметил я, толкая отключившегося от реальности Санька и указывая ему в сторону кабины автопоезда. — Давай, Данилыч зовет!

Санек отсутствующе повел глазами и, не снимая наушников, полез в гибкий переход между прицепом и кабиной.

— Да уж, — проговорил я сердито, — лучше бы ему мой плеер на глаза и не попадался. А попробуй забери — нытья будет на неделю.

Нэко улыбнулся.

— Тяжело с таким человеком в команде?

— Он штурман хороший. Действительно хороший — так Данилыч утверждает, а ему я верю, тем более что Данилыч со многими штурманами поездил на своем веку.

В невыключенном интеркоме раздалась брань Данилыча, что костил Санька за неснятые наушники и медленную работу.

— Ребятки, — сообщил нам через несколько минут водитель, — мы уже практически рядом с нужной нам точкой. Санек говорит, что там находится большой разъезд. Так что приведите себя в порядок и приготовьтесь к выходу в люди.

Нэко сладко потянулся.

— Тут важно еще и проверить оружие, так как это место хорошей репутацией особо не пользуется: здесь перевалочный пункт между многими мирами, который практически не контролируется властями Нового Света, и мутных личностей здесь хватает, включая и представителей славной профессии придорожных бандитов. Мы с Ками отправимся на встречу с Проводником, а вам придется подождать в машине.

— И что, даже ноги не разомнем?! — раздался из интеркома возмущенный голос Санька — по-видимому, Данилычу все же удалось заставить его снять наушники.

Ответ Нэко был довольно холоден:

— Думаю, что вам, как водителю, штурману и Проходимцу, лучше будет не высовываться из транспорта, предоставив все щепетильные дела мне и Ками, так как для этого, в принципе, я и приставлен Братством к вашему экипажу.

— Не будем дергаться, ребята, — примирительно сказал Данилыч. — Пусть Нэко делает свою работу, а мы пока проверим костюмы и все, что нам может пригодиться на Пионе. Кстати, разъезд уже близко, так что, кому интересно, может присоединиться к нам с Саньком.

Я сразу же воспользовался этим приглашением, пробрался гибким переходом и, согнувшись, пролез в люк между спальными полками в кабину, где первым делом отобрал у Санька бинокль. Несмотря на мои ожидания, передо мной не открылось ничего восхитительного или необыкновенного. Просто Дорога в определенном месте впереди расходилась многолучевой оранжевой звездой, особенно хорошо различимой на сером осеннем фоне. Разъезд располагался в низине, и нам из кабины «Скании», спускающейся к нему по Дороге, было хорошо видно все его подробности. Вдоль каждого луча звезды располагались одно- и двухэтажные постройки, в которых угадывались склады и гаражи различного размера и формы. За некоторыми постройками виднелись стоянки, более или менее заполненные грузовым транспортом. Между собой лучи Дороги были еще и соединены, уже при помощи человеческих рук, короткими, узкими и не везде забетонированными переездами, что было сделано для удобства водителей, как я понимал.

Вскоре «Скания» подошла к чахлому шлагбауму, возле которого под навесом на помосте стояли несколько личностей, внешностью больше напоминавших представителей криминального мира, чем добропорядочных таможенников, хотя, к примеру, на Земле это частенько бывало одним и тем же.

Данилыч остановил автопоезд возле шлагбаума, так что окна оказались на уровне лиц людей на помосте, и к кабине подошел лениво переваливающийся толстяк в дутой куртке и с каким-то автоматом наперевес, миниатюрной игрушкой выглядевшим на фоне широкой фигуры таможенника.

Данилыч с шипением опустил герметически закрывающееся стекло.

— С какой целью вы прибыли на разъезд? — неожиданно тонким голосом спросил толстяк, бегая карими глазками по кабине и нашим лицам. — Какого характера груз везете?

— Ничего не отвечайте, — раздался по интеркому голос Нэко. — Я сейчас сам к ним выйду. Смотри-ка, таможенный пост сделали, а раньше его здесь не было… Развивается Новый Свет, как я смотрю…

Толстяк, не дождавшийся ответов, начал недовольно сдвигать брови, но к нему подошел выбравшийся из прицепа Нэко и тихо что-то начал объяснять. Таможенник немного наклонился, после чего какой-то небольшой предмет плавно и непринужденно перекочевал из руки Нэко в карман его куртки. Толстяк просветлел лицом, кивнул и разрешающе махнул Данилычу рукой: «Проезжайте!»

Нэко бегом кинулся к прицепу, и Данилыч, проконтролировав его посадку через зеркало заднего вида, провел автопоезд под поднявшимся шлагбаумом.

Навес с таможенниками проплыл мимо, и я заметил, что толстяк что-то рассказывает остальным, тыкая пальцем в нашу сторону.

— Нами заинтересовались, — сообщил нам через интерком Нэко. — Не знаю, пойдет ли развитие этого интереса дальше или попросту останется на этом посту, но что-то говорит мне, что связь между этой таможней и местными Придорожниками весьма возможна. Так что повторяю еще раз: машину вам лучше не покидать, а я постараюсь как можно быстрее забрать Проводника и присоединиться к вам. Думаю, что пяти-десяти минут мне на это хватит. Данилович, ты подгоняй машину на стоянку возле двухэтажного голубого здания. Останови так, чтобы легко было выезжать, ладно?

Данилыч послушно вырулил между двумя зданиями по бетонному повороту и припарковал автопоезд с краю полупустой стоянки.

— Все, ждите меня. И оставайтесь на связи на случай чего.

Через боковое стекло кабины я наблюдал, как Нэко неторопливой походкой прошел в двустворчатую дверь двухэтажного голубого, где еще сохранилась краска, здания.

— Ну, ждем, ребята, — проговорил Данилыч, выключая двигатель и откидываясь на сиденье, сложив руки на груди.

— А все-таки я бы хотел посидеть в местном баре, — сокрушенно заметил Санек. — Горяченького бы поел, на девиц бы глянул, какие они здесь…

— Вот пойди и разогрей чего-нибудь в каюте, — заметил ему Данилыч. — А насчет девиц — хватит тебе и того, что ты с Ками глаз не спускаешь. Мозоли уже на девке натер!

— Все какие-то у вас всех необоснованные выводы, — недовольно пробурчал Санек. — Мне она интересна тем, что представляет собой жительницу Нижнего города в Шебеке и к тому же довольно умна, что не может меня не привлекать в любом случае, несмотря на то девушка она или нет. С ней хоть можно на всякие темы поговорить, в отличие от вас, узконаправленных! Тем более что вы знаете, что мне больше светленькие нравятся, а значит, мой интерес к ней несет больше интеллектуальный характер.

Данилыч был неумолим.

— Давай иди чего-нибудь разогрей, любитель разумных блондинок! Только Ками голову не пудри своими бреднями…

Меня в этот момент отвлекло появление какого-то транспортного средства, что остановилось аккурат между домами, где мы только что проехали.

— Смотри, Данилыч, — оборвал я отчитывающего Санька водителя, — а не кажется ли тебе, что нам выезд к Дороге перекрыли?

— Есть такое дело, — пробормотал, прищурившись, Данилыч. — Вот сукины дети! Наверняка толстый с поста наводку на нас дал. Только что такого он в нас привлекательного нашел?

— Думаешь, это Придорожники? — спросил так и не ушедший разогревать еду Санек.

— Нет, скорее всего, нет. Не похоже это на них: они могли бы попытаться напасть на транспорт после того, как мы отъехали на достаточное расстояние от разъезда, а здесь скорее всего попытка не выпустить нас на Дорогу, что может быть делом рук либо прознавших про наш груз властей, либо конкурентов. — Данилыч повернулся ко мне. — Твой капитан говорил о том, что мы участвуем в чем-то типа конкурса, объявленного Братством, и победителем будет тот, кто быстрее доставит груз на Пион?

— Как я понял еще и из разговоров с Нэко, что если мы будем не первыми, то сумма гонорара за доставку уменьшается до нуля, — ответил я. — Так что это действительно могут быть наши конкуренты, которым так и не удалось проникнуть на Пион.

— И следовательно, у нас есть все основания их опасаться: а вдруг они захотят каким-то образом от нас избавиться? — резонно заметил Данилыч. — Свяжусь-ка я с Нэко: посоветуюсь насчет такой ситуации.

Данилыч надел наушник радиосвязи и сделал несколько безрезультатных попыток связаться с Нэко, после чего помрачнел и уже хмуро заметил:

— Нет никакой связи, словно он в какую-то зону глушения сигнала вошел, а не в придорожный кабак. — Данилыч наклонился к интеркому: — Ками, деточка, полезай-ка ты в башенку да приготовь пулемет к работе, только не высовывайся прежде времени. Мне это все настолько не нравится, что я любого исхода дела могу ожидать. Смотрите, ребятки: вон еще какие-то фуры появились…

Действительно, на стоянку неспешно вырулили и замерли еще два транспорта, один из которых двигался над землей, как и транспорты Шебека, а второй, многоколесный монстр без прицепа, извергал клубы черного дизельного дыма из двух хромированных труб. Из этих транспортов, после того как они остановились, не вышло ни одного человека, что тоже наводило на неприятные мысли.

— Словно сторожат нас, — озвучил я их.

— Ага, — согласился Данилыч, — смотри, как точно все выезды со стоянки перекрыли. Наглухо, как выражается наш дорогой и горячо любимый украинский президент!

— Данилыч, а долго нам Нэко ждать? — спросил побледневший Санек. — Он вроде говорил о максимум десяти минутах…

— Подождем, — Данилыч недовольно мотнул головой. — А что нам еще остается делать?

— Я бы за ним сходил, — заявил я и сам испугался сказанного. — Не торчать же нам тут, ожидая непонятно чего? Уже минут пятнадцать прошло…

— Больше двадцати, — поправил меня Данилыч. — Я засекал. Может, еще подождем?

— Вдруг Нэко там просто пиво пьет с этим Проводником? — сделал предположение Санек.

— Он предупредил бы, даже если бы так поступил, — раздался через интерком голос Ками. — Нет, что-то произошло там, в баре.

— Я пойду, — решил я.

— Нет, — мотнул головой Данилыч, — нам…

— И не надо старой песни про необходимость целого Проходимца, — отрезал я. — Нам целый водитель не менее нужен.

— Один пойдешь? — спокойно сказал Данилыч. — Одного не пущу. Санька возьми.

— Лучше Ками, — ответил я. — Я ее в деле видел. Больше вероятности, что вернемся.

Через несколько минут я с Маней на руках и ярко одевшаяся Ками подходили к двойным дверям бара. Я поначалу подумывал о том, чтобы попытаться найти какой-то черный вход, но по здравом размышлении решил, что это не имеет смысла: если там в баре что-то и произошло, то, скорее всего, как раз черный вход и охраняется сильнее, чем центральный, тем более что оставалась вероятность какого-то недоразумения.

Хотя у меня было назойливое чувство, что недоразумением здесь и не пахнет. Мне оставалось лишь сожалеть, что на мне не было шебекских роботизированных доспехов, но даже хитрому греку Никифору практически невозможно было бы провернуть авантюру с их вывозом из армейских складов, а тем более с Шебека. Правда, подозреваю, что в бар меня в таком тяжелом скафандре никто не пропустил бы, и двери — в первую очередь.

«Ах, как бы такой экзоскелет мог бы мне сейчас пригодиться в такой неопределенной ситуации!» — про себя романтически вздохнул я, перехватил поудобнее Маню и толкнул створку двери бара, галантно пропуская вперед себя Ками.

Глава 3

— Идем без лоцмана!

Капитан Памбург

Бар внутри был стандартным, похожим на другие встречавшиеся мне на Дороге заведения: напротив входа — барная стойка со стоящими возле нее высокими стульями, за стойкой — полки с выпивкой и холодильники. По залу разбросаны овальные столики, возле левой от стойки стены расположились отгороженные друг от друга кабинки для посетителей, любящих подобие уединения, возле правой — парочка бильярдных столов. Слева от выдающегося вперед прямоугольного пространства, отгороженного стойкой, в стене прорублено широкое, но низкое окно, ведущее в кухню. Через это окно с кухни подают официантам готовые блюда. Отличала этот бар от других разве что винтовая лестница на второй этаж, расположенная также слева, между входом и кабинками. Да еще — камин из какого-то камня возле бильярдных столов. В камине неярко горели дрова, практически не добавляя света в и без того скудно освещенное помещение, исполненное, так же как и мебель в нем, в разных вариантах бордового и коричневого цветов. Исключение составляли только пестрые этикетки на бутылках за барной стойкой да зеленое сукно бильярдных столов.

Ками прошла к барной стойке, села на высокий стул, непринужденно скрестив ноги в обтягивающих брючках, лениво повела взглядом по бармену. Выглядела она отлично: узкая в талии, приоткрытая на груди куртка и стильные брючки в облипочку только подчеркивали стройность девичьей фигуры и вполне женскую зрелость во всех нужных местах. Темные волосы, густые и длинные, были собраны в тяжелый, переливающийся матовым блеском хвост. Ее миловидное лицо, полные губы и густые ресницы выразительных карих глаз не нуждались в макияже, что только бы испортил это сочное буйство красок юности, посрамляющее собой любые гламурные изыски профессиональных визажистов, которым явно нечего было здесь делать.

Мужчины разного возраста, сидевшие за стойкой и в зале, поначалу подозрительно уставившиеся на меня и Ками, постепенно перенесли все свое внимание только на девушку, что играло нам на руку.

Ками заказала что-то из арсенала коктейлей у тощего бармена, узкое лицо которого, казалось, не покидала кислая гримаса, словно он только что съел лимон величиной с хорошую тыкву и эта кислота выжгла все мягкие ткани в его организме, как, впрочем, и улыбку. Я спустил Маню на пол, заказал себе кофе со сливками, а Мане — бифштекс и, ожидая заказ, начал с показной ленцой оглядывать бар, констатируя внешнее спокойствие, царившее здесь, никоим образом не говорившее о том, куда же мог исчезнуть Нэко, вошедший сюда полчаса назад.

Ками, потягивая коктейль, довольно шустро приготовленный ей барменом, начала спрашивать что-то вполголоса у этого тощего кислорожего типа, что никак не торопился нести мне заказанный кофе. Наконец бармен соизволил вспомнить обо мне и подал мне тарелку с бифштексом и внушительную чашку, в которой кроме кофе и сливок плавали еще и желто-красные кусочки каких-то фруктов. Впрочем, пахло от чашки довольно сносно, и я смело сделал глоток, ощущая привкус апельсина, корицы и еще чего-то, что не смог определить. Неплохой вкус, надо признать…

Я поставил тарелку с бифштексом на пол рядом с Маней, и гивера незамедлительно начала жевать мясо. Бармен недовольно покосился на меня, но ничего не сказал: прихоти клиентов, как видно, были здесь на первом месте. И угрожающего в этом баре ничего пока я не видел. Только вот что здесь с Нэко могло произойти — непонятно. С виду это заведение было обыкновеннейшим баром при Дороге, и никакой опасностью, кроме мелких пьяных недоразумений, здесь и не пахло…

Накаркал, блин…

Отхлебывая кофе, я заметил, что из одной из кабинок поднялся довольно крупный мужик в бежевом пуловере и вразвалочку пошел к барной стойке. Почему-то я сразу заподозрил, что ему не просто захотелось взять еще одну бутылку у бармена, что гораздо легче было бы сделать, попросту заказав ее у скучающего возле окошка раздачи официанта. Ну не могло все так обыденно произойти, тем более что из покинутой им кабинки за действием своего собутыльника заинтересованно наблюдала пара-тройка мужских физиономий, причем трезвым видом они явно не отличались. Мужик облокотился о стойку рядом с Ками и, совершенно не обращая внимания на меня, слегка улыбаясь и приподняв густую бровь, обратился к девушке. Говорил он тихо, но смысл был и так понятен: он приглашал девушку в свою компанию и в свою кабинку. Ками улыбнулась ему в ответ и отрицательно покачала головой. Мужик настаивал. До меня донеслись такие фразы, как: «Такая красивая», «Разделить радость события», «Ты что, с этим пришла? Да он же…»

Последняя фраза мне совсем не понравилась, и я, с мерзким ожиданием драки, решил вмешаться в этот водопад уговоров, принимающий угрожающий вид.

— Извини, приятель, — обратился я к мужику, который недовольно и удивленно повернулся ко мне. — Ты же видишь: девушка не хочет, тем более что она не одна сюда пришла.

Мужик посмотрел на меня так, как будто с ним заговорила одна из Маниных блох, если, конечно, у Мани они были.

— Это твой шофер? — снова обратился он к Ками, абсолютно игнорируя меня. — Или он только твою крысу носит и кормит?

Ками пожала плечами и быстро шепнула мне, наклонившись к самому лицу:

— Бармен сказал, что Нэко прошел наверх, в комнаты, и назад не спускался.

Сильная рука опустилась мне на плечо и развернула к мужику в пуловере, что бешено посмотрел мне в лицо сверху вниз, будучи почти на голову выше меня.

— Щенок, забирай свою крысу и вали из бара! — Он вдруг презрительно улыбнулся и похлопал меня по щеке, что мне показалось крайне оскорбительным: — Предоставь девушке проводить время с более достойными, понял?

Я понял, что надо бить, сразу и жестко. Чтобы не пропустить самому удар.

Как я оказался на полу, я сам не понял: просто — бац! — и звон в ушах. И я смотрю расплывающимся взглядом на бежевый свитер из положения лежа на спине. Рельефная подошва стильного ботинка надавила мне на грудь, не давая подняться. Я повел глазами в бок: совсем недалеко от моего лица находилась удивленная морда Мани, дожевывающей остаток бифштекса, — гивера, казалось, мучительно пыталась понять смысл происходящего и то, как ей в этой ситуации поступать. Кто знает, может, она посчитала, что мое падение является лишь частью странных человеческих игр?

— Сопляк, — спокойно и размеренно произнес мужик, продолжая давить ногой на мою грудную клетку. — Тебе пипеткой своей под одеялом играться, а не девушек по барам водить… Что ж, придется…

Что же такое ему придется сделать, мужик так и не договорил: его бежевый пуловер вдруг взорвался на груди красными брызгами, и он, с удивленной гримасой, рухнул со всего своего роста на меня, придавливая к полу.

Маня, наконец осознав, что происходит что-то нехорошее, рванулась куда-то вбок, над моей головой загрохотали выстрелы, что-то рвалось и ломалось, я чувствовал по сотрясению пола, как пули ударяются в барную стойку, летят щепки, пыль…

Наконец я скинул с себя мертвое тело и, откатившись вбок, рискнул приподнять голову. Взгляд мой уперся в изящные спортивные ботиночки.

Ками.

Девушка стояла надо мной, расставив стройные, обтянутые брючками ножки, и снисходительно поглядывая вниз. То есть на меня. В руках она сжимала уже знакомое мне подобие маузера и еще небольшой пистолет-пулемет с зализанными формами, какими-то светящимися линзами возле ствола явно шебекского происхождения.

— Цел? — спросила она, тут же перекидывая взгляд на что-то, что ее явно больше интересовало, чем моя скромная особа.

Я осторожно поднялся. Оглядел помещение. Посмотреть было на что: вся барная стойка зияла свежими пробоинами, сверху на ней, окрашивая только недавно протертую столешницу красным, лежал тот самый тощий официант, сжимающий в руке дробовик, и его лицо было совсем кислым. Помещение бара было заполнено какой-то пылью, валялись опрокинутые стулья возле опустевших столов, сиротливо лежали на зеленом сукне покинутые игроками бильярдные шары… Поначалу могло создаться впечатление, что все посетители бара куда-то внезапно исчезли, испарились, оставив после себя легкую пыль. Потом то тут, то там начало что-то шевелиться, послышались сдавленные проклятия, стоны… Из той самой кабинки, из которой нас почтил визитом молодец в пуловере, уже сменившем свой бежевый цвет на темно-бордовый, высунулось бледное, перекошенное страхом лицо.

— Ребята, — забормотало лицо, — мы тут ни при чем! Ганс же не знал, что вы такие крутые… черт, не стреляйте больше, ладно?

— Идиоты, — раздраженно буркнула Ками.

Я ошарашенно таращился на мужика под ногами, на официанта, рука которого, свисая со стойки, медленно разжималась под тяжестью дробовика…

Неужели Ками настолько ненавидела мужчин? Или только тех, кто на нее каким-то образом посягал?

— Не понимаю, — наконец сказал я. — Или ты вконец рехнулась?.. Можно же было просто припугнуть!

Ками недоуменно взглянула на меня, потом, слегка улыбнувшись, кивнула в сторону винтовой лестницы:

— Двое вон оттуда стреляли. Положили бы нас спокойно, да этот придурок подставился, — она ткнула пистолетом в сторону официанта. — Выдернул из-под стойки ствол, палить начал… Только этих ребят картечью не возьмешь: они экипированы нормально. Бронекостюмы надели, видать.

Дробовик наконец выпал из руки злополучного смотрителя бара, тяжело брякнул о пол.

— А Маня где?

— На второй этаж убежала, — пожала плечами Ками. — Я слышала — кричал там вроде кто-то…

Я с ужасом посмотрел наверх винтовой лестницы, словно ожидая увидеть вываливающиеся оттуда изгрызенные тела.

— Ты не подумала, что кричать может и Нэко?

Теперь Ками, кажется, встревожилась: кинула на меня взгляд расширенных карих глаз и кинулась к винтовой лестнице. Я побежал за ней вдогонку, вытаскивая из подмышечной кобуры знакомо удобную «Гюрзу». Высунувшиеся из-за бильярдных столов головы снова нырнули в свое укрытие.

В моем правом ухе щелкнул наушник рации и послышался странно искаженный голос Данилыча: «Леха, что там у вас? Тут какие-то подъехали…» Резкие помехи перекрыли голос водителя, заставляя меня непроизвольно потрясти головой, в глупой попытке избавиться от источника шума.

— Валите отсюда! — крикнул я в пространство бара, взбегая вслед за Ками по ступенькам и перепрыгивая, одно за другим, через два тела в темной форменной одежде, включающей в себя какие-то накладки на груди, плечах… спецназ какой-то, что ли?

— Быстро все из бара!

По всему пространству бара зашевелились люди, стали подниматься…

Лучше бы они этого не делали.

Стена с входной дверью внезапно взвихрилась фонтанами щепок, пыли и кирпичного крошева. Тяжелый убийственный дождь, идущий горизонтально, против всяких законов физики, перемалывал все и всех, присутствующих в баре. Летели ошметки от столов, стульев, людей… мелькали яркие вспышки… барная стойка, наконец, совсем прекратила свое существование, будучи разнесенной вдрызг, вместе с телом бармена, у которого, похоже, день совсем не задался. Низ винтовой лестницы, на которой я все еще стоял, разлетелся щепой и металлическими клочьями. Я потерял равновесие, и только вцепившаяся в мой воротник рука удержала меня от падения.

Ками тянула меня вверх, будучи уже на втором этаже, и я, отчаянно оттолкнувшись от ускользавших ступенек, получил какой-то удар по икрам обеих ног и оказался рядом с ней на полу, ошарашенный и совсем сбитый с толку.

— Это что? — проорал я, пытаясь сосредоточить свой взгляд на лице девушки и опасаясь взглянуть на свои ноги, чтобы не увидеть, что они уже отсечены яростным дождем.

— Пулемет! Да не стой ты на месте — они сейчас огонь на второй этаж перенесут! — Ками продолжала дергать мой воротник. — От нас клочков не останется!

Я вскочил на ноги, с облегчением отметив, что они, оказывается, целы, бросился за Ками, что уже исчезла в каком-то дверном проеме. Затрещали выбиваемые двери.

— Ни хрена себе — пулемет! — лихорадочно бормотал я себе под нос, что было, видимо, реакцией организма на стресс. — В секунды превратил весь бар в фарш! Адская мясорубка какая-то!

Пробегая по длинному коридору, что, похоже, шел через весь второй этаж заведения, я заметил длинную тень, скачущую рядом. Маня. Похоже, гивера каким-то своим звериным чутьем учуяла пулеметный огонь и потому заранее покинула опасную территорию. Мне бы так чувствовать!..

Мелькали по бокам выбитые двери номеров.

«Не девушка, а ураган какой-то! — подумал я скорее с ужасом, чем с восхищением, о Ками. — Когда она успела их все выбить?»

Какая-то орущая женская фигура промелькнула в комнате справа. Бедные люди, такой шок! Так, а куда заскочила Ками?

Громкий хлопок и ярко осветившийся конец коридора дали мне ответ хоть на этот вопрос. Несколько выстрелов, в которых я узнал мягкую работу маузера Ками. Я ворвался в комнату, когда Ками, склонившаяся над сидящим в кресле Нэко, делала попытки расстегнуть что-то наподобие пластиковой ленты, стягивающей ему руки. В комнате находилось еще три человека, если только продырявленные тела можно было назвать полноценными людьми. Двое на полу, все в тех же черных комбинезонах, и еще один на кровати… и похоже, что его пытали: руки завернуты за спину, лицо явно не выстрелом так обезображено — били, видимо, немилосердно. Рядом на кровати — что-то вроде аптечки, какие-то ампулы, автошприц…

— Алексей! — Ками тащила брата из кресла. — Да помоги же мне!

Нэко стонал, мотая головой, моргал глазами, словно что-то мешало ему смотреть. Я подхватил его, просунул свою голову в кольцо рук, скованных красной пластиковой лентой. Потащил к выходу.

— Что с ним?

— Я световую гранату кинула. У него шок, — буднично ответила Ками, помогая тащить Нэко с другой стороны.

— Ничего другого не могла придумать?!

— Некогда было, — ответила девушка. — Сейчас здание штурмовать будут. Давай, двигаться быстрее нужно!

— Стойте! — взвыл вдруг Нэко. — Там в комнате — карты Аканэ и Проездов. Возьмите у убитых — вы ведь их убили?

Ками хотела продолжить путь, но я остановился, несмотря на бешеные рывки девушки.

— Сдурел?! Нас сейчас накроют здесь? Что ты против тяжелого вооружения делать будешь?

Я проорал так, что чуть не сорвал голос:

— Мы возьмем эти карты и — точка!!!

Ками как-то по-особенному взглянула на меня и… кивнула.

— Тащи его, я обыщу их, возьму карты.

В конце коридора замелькали вспышки — видимо, штурмующие дом умудрились взобраться на второй этаж, несмотря на рухнувшую лестницу. Мне в бок что-то ударило, да так, что чуть не выбило дух, несмотря на куртку и «личного медика» под ней. Ками моментально вскочила в ближайший дверной проем и, стреляя из-за угла, ответила на огонь из двух стволов. Коридор превратился в какой-то странный улей, где роль пчел выполняли свистящие, жужжащие и дырявящие все и вся пули. Я живо развернул Нэко, заслоняя его своей спиной, защищенной пуленепробиваемой курткой, нагнул голову как можно ниже, чтобы никакая пуля не разнесла мне затылок, и таким странным образом поволок ослепшего на время шебекчанина к той самой комнате, в которой он, по-видимому, попал в засаду. По дороге в мою спину угодила не одна пуля, но куртка выдержала, хоть я и подозревал, судя по онемевшей спине, что у меня вполне могут быть сломаны пара-другая ребер.

Наконец я втащил Нэко в поганое помещение, где до сих пор валялись три трупа. И вовремя: в коридоре что-то довольно сильно грохнуло, ощутимо качнулся воздух, в дверной проем влетел плотный клуб пыли, с потолка комнаты посыпалась всякая дрянь вроде штукатурки. Откуда-то, пронизывая перекрытия, донесся панический женский вопль.

— Это что? — бесполезно крутил головой Нэко.

— Или Ками гранаты швыряет… или наши враги.

Боковая стена, поближе к дверям, вдруг плюнула пыльным фонтанчиком — стреляли из соседней комнаты.

Я потащил Нэко поближе к окну, вытащил снова «Гюрзу» из кобуры, готовясь стрелять, но предупреждающий крик Ками из соседней комнаты заставил меня опустить пистолет. Очереди из соседней комнаты, словно игла швейной машинки, прошили стену, сильный удар обрушил очерченный пулевыми отверстиями кусок межкомнатной перегородки, и в клубах пыли в комнату шагнула грозной воительницей Ками.

— Я коридор немного обрушила, — сипло, но довольно проговорила она. — У нас есть пара минут… если только они не решат пройтись пулеметом по второму этажу.

Я повернул голову к окну, откуда как раз донеслись басовито-резкие трели пулемета.

— Кажется, это не они, — произнес я неуверенно, опасаясь подойти к окну.

— Это наш пулемет! — крикнул Нэко, который, будучи лишен зрения, не потерял, к счастью, слух. — С машины стреляют!

Ками, пользуясь передышкой, начала выворачивать карманы лежащих на полу трупов. Я, предпочитая оставить ей это малоприятное занятие, все-таки подошел к окну, осторожно выглянул.

Совсем недалеко от дома стояла «Скания», из выдвинутой до отказа башенки на ее прицепе лупил куда-то хорошо различимыми в этот серый пасмурный день трассерами спаренный пулемет.

Внезапно рация в моем ухе ожила, заставив меня дернуть головой от неожиданности. Одновременно с этим с улицы пришла ударная волна, разбившая стекла окна и донесшая басовитый звук взрыва.

— Хватит тратить патроны, Саня!!! — орал в моем многострадальном ухе голос Данилыча. — Да накрылись они уже!!!

— А тех крошить? — перепугано-изумленно отозвался голос Санька.

— Нет, — рявкнул Данилыч. — Они уже отваливают! Говорю: патроны береги…

— Данилыч! — завопил я радостно.

— Леха?! Леха, вы где?!

Я сорвал жалкую занавеску и лихорадочно замахал из окна этим импровизированным флагом.

— Мы здесь немного замурованы на втором этаже: Ками коридор обрушила.

— Вот чертова девка! — удивленно проговорил Данилыч. — Погоди, я сейчас под ваше окно подъеду…

«Скания» тронулась с места и, исполнив виртуозный маневр, встала под окном, так что крыша прицепа оказалась лишь на какой-то метр ниже подоконника. Я распахнул створки рамы, мельком взглянув на сидящего в поднятой над крышей прицепа башенке Санька. Штурман кивнул мне, не отрываясь, впрочем, от рукояток спаренного металлического чудовища. Тем не менее его рожа расплылась в улыбке, когда за мной и неуверенно двигающимся Нэко на крышу прицепа спустилась Ками, все-таки нашедшая так нужную нам информационную панельку. Ками, однако, никак на Санька не отреагировала: она помогла мне спустить Нэко в небольшой люк в крыше и юркнула следом за ним, оставляя отважного пулеметчика глупо хлопать глазами.

Я, живо окинув взглядом жутко развороченный фасад нижнего этажа бара и чадящий рядом с ним какой-то автомобиль, размером примерно с микроавтобус, ловко спустился вниз и задвинул за собой толстую крышку люка, чуть не прищемив при этом хвост шмыгнувшей в последний момент в люк Мане: Данилыч так рванул автопоезд с места, что тут было не до осмотров местности.

Практически не различая ничего при свете тусклой лампочки, освещавшей внутренность прицепа, я предпочел не отпускать ступеньки лестницы, по которой только что спустился: прицеп немилосердно швыряло из стороны в сторону и подкидывало.

— Ну что, — спросил я у сидевшего на полу прицепа Нэко, вцепившегося в какое-то ребро жесткости скованными пластиковой лентой руками. — Прогулялся по барам? Как успехи?

Нэко повернул ко мне лицо с зажмуренными глазами, криво улыбнулся.

— Не очень удачное посещение было. И, кажется, мы остались без Проводника. Вот так, Проходимец, что еще я могу сказать?

— Кто это были, знаешь?

Ками, сидевшая недалеко от Нэко, встрепенулась, внимательно взглянула сначала на меня, потом на Нэко.

— Только предположения, — помотал головой Нэко, — но скорее всего — конкуренты. Хотя я могу допустить и мысль о том, что Братство от нас что-то скрыло и наш груз очень интересен еще кому-то, кроме непосредственного получателя.

— По крайней мере этот кто-то перед лишними жертвами не остановится, — мрачно сказал я, про себя отмечая, что картина людей, на куски разрываемых в баре пулеметными очередями, не скоро еще изгладится из моей памяти. Блин, кошмаров мне ночных с такими подробностями не хватало!

— Леха, — раздался через интерком голос Данилыча, — давай в кабину, ты здесь нужен. — Санек, это и тебя касается, пусть тебя девчонка сменит, если в состоянии.

Я хлопнул Нэко по плечу и, хватаясь за все, что возможно, практически пополз по стенке к кабине автопоезда, удивляясь такой дикой болтанке, что ну никак не походила на плавный ход обновленной «Скании» по дорожной поверхности.

— Ну что? — спросил у меня Данилыч, когда я пристегнулся в кресле пассажира и изумленно констатировал тот факт, что автопоезд несется по какой-то лесостепной зоне, огибая особо крупные холмики и редкие группы деревьев.

Теперь стала понятна та бешеная болтанка, что так долго терзала «Сканию». И меня, к слову, тоже.

— Санек где? — вопросом на вопрос ответил водитель. — Нам сориентироваться на местности нужно.

— Тут я.

Санек влез в кабину, уселся на койку, немного просунулся между креслами.

— Ками планшетку виртуальную передала, — сообщил он, протягивая вперед небольшую рамку, засветившуюся изображением какой-то местности с высоты птичьего полета. По этой карте неторопливо двигалась светящаяся желтая точка. — Это — мы, — ткнул пальцем в точку Санек. — Несемся по равнине. Вот здесь, — он расширил изображение так, что карта теперь охватывала намного большую площадь местности, — предполагаемое место Перехода на Пион. Несмотря на то что Проводник умер, он хоть как-то помог нам, оставив интерактивную карту. Так что, Данилыч, я прав был в нашем споре: поворачивай немного правее.

В голосе Санька послышалось плохо скрытое торжество. Хотя с чего я решил, что он собирался его скрывать?

— Ты давай, вот сюда на Дорогу выруливай, — корректировал он Данилыча. — Здесь недалеко будет. Чего ты там ворчишь?

— Только бы погони не было, — отозвался Данилыч. — Конечно, полный привод у нас — это круто, но от специализированной техники нам не уйти. Не тот вес и габариты. Я все боюсь, что на каком-нибудь ухабе мы перевернемся: высоковаты мы для таких кренов!

— Что возле бара произошло? — спросил я Санька.

— Вскоре после того, как вы вошли, подъехал какой-то массивный микроавтобус, — затараторил тот. — Данилыч попытался вас предупредить, но связь вырубило подчистую… Потом сверху автобуса пулеметчик появился и — ну палить по бару! Куски от стен так и летели! Мы уж думали, что вам с Ками крышка! Я все хотел по автобусу стрелять, да Данилыч все «подожди» да «подожди»… — Санек от возбуждения размахался и чуть не угодил планшетом в ухо шоферу.

— Я не знал что делать! — отмахнулся Данилыч. — Да транспорты, что ранее подъехали, начали выруливать поближе… Из микроавтобуса типы в черном в бар ломанулись… Ну я и сказал Саньку палить.

— Хороший пулемет! — вылупил голубые глаза Санек, дергая меня за плечо. — Разнес этот автобус в клочки за секунды! Пулеметчик повернуться ко мне не успел! Видал, как бахнуло?!

— Слышал.

— Я потом огонь на транспорты хотел перенести, да те отваливать стали, — с сожалением проговорил Санек.

«Скания», подпрыгнув особенно высоко, вывалилась на оранжевое полотно Дороги.

— Хватит болтать, — проскрежетал Данилыч. — Леха, готовься к переходу! Саня, где Точка? Долго еще?

Я растерянно покрутил головой.

— Ничего не чувствую! Даже Дороги, как раньше ее ощущал…

— Давай, Проходимец, — рычал Данилыч. — Саня, близко там Проезд?

— Да откуда мне знать? — сорвался на фальцет Санек. — Здесь, — тыкал он длинным пальцем в голографический планшет, палец проходил изображение насквозь, — здесь отрезок Дороги длиной в пятнадцать километров отмечен! Нет Точки! Отрезок только! Где сможет Леха, там и войдем!

— Леха?! — повернулся ко мне Данилыч.

— Да я не ощущаю ничего! — взорвался я. — Это же закрывающийся Проезд! Может, он уже закрылся давно полностью!

— Тво-ойю ма-ать… — как-то низко, с растяжкой проговорил Данилыч.

Я оставил бесплодные попытки что-то почувствовать, открыл зажмуренные до того глаза и повернулся к нему.

— Что?

Данилыч мотнул головой на монитор камеры заднего вида:

— Нас все-таки преследуют, ребята.

Глава 4

— Слушайте, потому что я буду говорить важное, и изречение уст моих — правда.

Мудрость

Дорога была прямой, как луч лазерной указки. Данилыч выжимал из электродвигателей все возможное. В кабине, несмотря на сумасшедшую для автопоезда скорость, царила практически полная тишина, кроме, пожалуй, сопения шофера, — на его нос шебекские техники звукоизоляции не ставили.

— Никогда такого не испытывал! — повернул ко мне сияющее и сразу как-то помолодевшее лицо Данилыч, но тут же нахмурился, бросив взгляд на монитор заднего вида. — Догоняют, гады. У них-то прицепа за плечами нет!

Я взглянул на монитор, где две машины настойчиво увеличивались в размерах. Одна из них была похожа на какой-то здоровенный гибрид «багги» с крупными колесами и обтекаемой кабины от экскаватора. Другая — обыкновеннейшего вида внедорожник, наподобие той модели «Мерседеса», которую за ее угловатый вид народ прозвал «коробочкой».

«Так, Леха, — сказал я себе, — не отвлекаться, сосредоточиться на Дороге, на возмущении ее структуры, или как еще там дает о себе знать этот Проезд, Проход, Переход, или попросту Точка».

Но все мои попытки каким-то образом поймать хоть какой-то признак близости этой самой Точки, да просто почувствовать ощущение «взгляда» Дороги, оставались безуспешными. Пустота. Абсолютный провал в ощущениях.

Где же ты, грань перехода в иной мир, начало межпространственного перехода, «кроличья нора» в опустошенный и истощенный многолетними войнами мир с поэтическим названием цветка? Пион… и кто только выдумал такое название? Чья голова придумала его и на чем такие ассоциации базировались?

Я поймал себя на том, что мои мысли ушли абсолютно в другую сторону от Проезда. Сосредоточиться никак не получалось, равно как и расслабиться. Из-за спины послышался говор пулемета — очевидно, Ками пыталась отсечь наших преследователей огнем.

Я непроизвольно перевел взгляд на монитор заднего вида: обстреливаемые машины виляли из стороны в сторону, уходя от очередей. И во внешности «экскаваторобагги» произошли какие-то изменения.

— Тот тарантас направляющие выпустил! — ойкнул Санек.

— Вижу, — отозвался Данилыч. — Ками, что ты там медлишь? Лупи длинными, не жалей патронов!

— Ага, а мне говорил — «Не трать!» — возмутился не к месту Санек.

— Мне хотя бы их прицел сбить, если у них целезахват есть! — сдавленно проговорила в интерком Ками. — Попасть в них трудно: хорошие водители за рулем — знают, как от трассы уйти!

Слова Ками перекрыл оглушающий грохот пулемета.

— Связь отключай, когда лупишь! — рявкнул снова не к месту Санек.

Тут до меня стало доходить, что поднявшаяся на крыше уродливого «багги» конструкция представляет собой не что иное, как кассету направляющих для ракет.

И только я это понял, как установка выплюнула в нашу сторону дымную полосу.

Пулемет заработал не переставая, Ками что-то визжала, перекрывая в интеркоме даже грохот очередей. Данилыч бросил автопоезд в сторону, потом в другую, пытаясь уйти от ракеты.

Не знаю, попала ли случайная пуля в ракету или все же лавирование Данилыча принесло нам успех, но ракета, пройдя мимо, взорвалась безобидной вспышкой метрах в ста перед «Сканией». Через несколько секунд мы пролетели это место, и я отметил, что на поверхности Дороги не видно ни малейшего повреждения, кроме темного пятна.

Тут я только понял, что сжал зубы до боли. Еще чуть-чуть — и треснула бы эмаль. Я бросил взгляд на Санька и поспешно отвернулся: неужели у меня тоже такие же выпученные, остановившиеся глаза на перекошенной роже?

В этот момент панический визг Ками сменился восторженным криком. На мониторе заднего вида было видно, как джип-«коробочка» неуверенно вильнул в сторону, от него шарахнулся «багги», весь перед «коробочки», содержащий, по-видимому, двигатель, разлетелся фонтаном железных клочьев. «Коробочка» сошла с Дороги и исчезла из вида за группой придорожных деревьев.

Отставший было «багги» снова начал нагонять автопоезд. Ками выпустила короткую очередь и тут же закричала, требуя цинку с лентой.

— Нэко не подаст, — вслух сообразил я. — У него руки связаны!

— Санек, — рявкнул Данилыч, — быстро туда!

Санек рванулся, отталкиваясь, ударил ногой в спинку моего кресла, исчез в переходе между кабиной и прицепом. Через несколько секунд интерком передал его испуганный голос:

— А где коробки с лентами?! Блин, тут же все в кузове перемешалось!

— У Нэко спроси! — крикнул Данилыч, снова виляя автопоездом по Дороге, с риском вообще вылететь за обочину.

— Нэко в отключке! — с паническим надрывом возопил динамик интеркома. — Головой, видать, приложился! Вашу мать, где же ленты?!!

Послышались негромкие хлопки выстрелов: видимо, отчаявшаяся Ками стала палить через проем турели из своего маузера.

Еще бы рогатку достала.

Я вцепился глазами в монитор заднего вида. Чудовищный «экскаваторобагги», перестав вилять, вышел на близкую дистанцию, словно водители понимали, что у нашего пулемета нет больше патронов. По его металлическому обтекаемому, но, тем не менее, тупому рылу заплясали искры от попаданий Ками, но это было все равно что колоть слона булавкой. Только теперь, когда паукообразная конструкция приблизилась, я понял, что она довольно больших размеров. Окон, стекол или чего-то такого привычного не было видно на необычного вида кабине. Надо полагать, водители этого странного транспортного средства пользовались какими-то видеокамерами для обзора.

И эта машина, чуть-чуть сбавив скорость, вдруг протянула веер дымных шнуров по направлению к камере заднего вида.

«Ракеты, — мелькнула вялая мысль. — Как медленно летят…»

Ярчайшая вспышка ударила по глазам. Казалось, что свет имеет плотность, вес, структуру… Свет пронизал все мое существо, кипятком обварив нервные окончания.

Потом наступила тьма.

На этот раз я не стал ей сопротивляться, предоставив тьме охватить меня. Мое «я» просто висело посреди тьмы, если слово «висело» могло быть применено в этом случае. Я не хотел никуда идти. Не хотел ничего бояться. Не хотел даже шевелиться.

Через какие-то абстрактные единицы виртуального времени, единицы, осознать и определить которые я не мог при всем своем желании, я начал ощущать, что во тьме что-то происходит. Эта тьма была похожа на тьму межмирового Перехода, но что-то в ней было иным. Что-то изменилось.

Что-то, чему я не мог дать названия, так как не мог определить природу этого явления, двигалось вокруг меня. Перемещалось, беззвучно и незаметно. Перетекало из одних необъяснимых пространственных далей в бездны, которым имя было Бесконечность.

Мало-помалу я стал понимать, что природа движения этого «нечто» вокруг меня обманчива для моего восприятия. Слишком уж привык человек все мерить по себе. Слишком уж часто мы мним себя центром Вселенной и считаем, что весь мир должен двигаться вокруг нас, забывая о том, что мы являемся всего лишь частичкой этого мира.

Проще говоря, я вдруг понял, что не мир движется вокруг меня, но что я двигаюсь через невидимые слои пространства, описать которые невозможно, так как природа их скрыта во мраке неведения и непонимания. Подобно одноклеточным бактериям мы можем скользить в пленке на водной поверхности, исполняясь примитивной мыслью, что эта пленка на грани двух неизвестных нам стихий, водной и воздушной, и является краем мира, который заключается в нескольких квадратных сантиметрах поверхностного натяжения, и что дальше этой пленки ничего не может быть. Интересно, какие чувства испытала бы бактерия, если бы ей вдруг хоть чуть-чуть открылись горизонты атмосферы и океанских глубин? Перестала бы она от удивления перерабатывать вещества под воздействием солнечного света или попросту растворилась в окружающей среде от потрясения и полученных кощунственных знаний? Не сожгли бы ее на каком-то бактериальном огне за ересь возмущенные соотечественники?

«Мне нравится твое чувство юмора, но человек — не бактерия».

Голос, зазвучавший ниоткуда, казалось, был громче рева сопел стартующего в космос ракетоносителя. Но он был и беззвучен. Словно исходя изнутри меня, он одновременно давил со всех сторон, и я испытывал двоякое чувство, словно моя личность вот-вот будет и расплющена в лепешку, вдавлена, спрессована в суперточку черной микродыры и одновременно распылена по необъяснимым пространствам, будучи расширяемой изнутри.

— Тогда кто же он? — спросил я тьму, уже совсем не понимая, что же в конце концов происходит. Мысли о том, что я когда-то, казалось совсем давно, ехал по Дороге в кабине автопоезда, мелькнули где-то на грани сознания и тут же исчезли, словно убоявшись своей незначительности и неуместности в данной ситуации и месте. Месте, которому невозможно было дать ни названия, ни описания.

«Человек, прежде всего, — личность, — ответил Голос».

В кромешной тьме я не видел собеседника, но мне показалось, что Голос как-то оформился, словно стекся из пронизывающей пространство эфирной субстанции в определенный сгусток. Если бы я был уверен, что у меня все еще есть тело, я бы сказал, что Голос оказался у меня где-то в районе сердца или немного ниже, ближе к солнечному сплетению.

— Почему здесь так темно? — спросил я, не надеясь, впрочем, на адекватный для моего восприятия ответ и в глубине сознания опасаясь, что попросту потерял зрение.

«Слишком мало уделяется внимания. Как может непознанное быть светом для тех, кто вообще ничего не смыслит в нем? Для несмышленых, непонимающих даже ярчайший свет Истины будет непроглядным мраком и неизвестной угрозой».

Я, практически никак не реагируя, стал замечать, что тьма теряет свою непроглядность, словно истаивая изнутри себя, будучи не просто пустотой, но какой-то пропитывающей и заполняющей все структурой. Я вдруг понял, что могу дышать. Нет, я не говорю о том, что до этого я задыхался, не получая доступа к воздуху, но это было так, словно до этого я не нуждался в дыхании по причине отсутствия легких и, собственно, тела, в котором они должны были находиться.

Почти одновременно я осознал, что у меня есть ноги, и даже сделал пару неуверенных шагов по какой-то мягкой, подающейся под ногами субстанции. Я опустил взгляд появившихся глаз вниз, к ногам. Так и есть. Песок. Самый обыкновенный, но такой ровный и чистый, словно его специально промывали и просеивали.

До обоняния донесся знакомый запах. Теплый, одновременно и свежий и мягкий ветерок коснулся лица, погладил вновь обретенную кожу и поспешил куда-то дальше, оставив на губах слабый солоноватый привкус.

Я поднял глаза и увидел МОРЕ. Спокойное и одновременно живое, оно плавно катило к берегу невысокие прозрачные волны, орошало влагой песок и редкие круглые камушки, а потом спокойно отступало назад, будучи уверено в том, что снова прикоснется к грани сухого песка и даже забросит свои легкие брызги немного дальше.

Море жило, море дышало, море осознавало само себя, и понимание этого факта почему-то не удивило меня, словно так и должно было быть. Слева и справа я видел краем глаза сочную зелень различных деревьев, крыльями охватывающую этот золотистый пляж.

И еще я слышал. Нет, конечно, я слышал шепот ветра в ушах, шелест и плеск волн, шуршание листьев на деревьях невдалеке… Но я еще слышал и Музыку. Дело было не в том, что где-то что-то наигрывало или работало какое-то радио, но сам воздух, сама субстанция этого места звучала на грани слышимости. И ветер, и волны, и даже скрип песка за моей спиной каким-то образом звучали, звучали именно как Музыка, сплетаясь в необъяснимой, но прекрасной гармонии…

Скрип песка за спиной?

— Жизнь присутствует во всем, — проговорил молодой мужской голос сзади меня. — Просто многие не хотят этого видеть.

— Даже на Земле? — спросил я, не решаясь обернуться, словно увиденное могло настолько шокировать меня, что я просто мог потерять себя, разлететься по этому миру, раствориться в живом море, в бездонном небе, что не имело солнца, но, тем не менее, было наполнено светом.

«Так, — соображал я, — если солнце находится сзади меня, то я должен видеть тень, но ее нет, да и, несмотря на комфортную теплую атмосферу, я не ощущаю никакого воздействия солнечных лучей, хотя все вокруг освещено уверенным ярким сиянием, напоминающим послеполуденное летнее освещение, словно бы лучится сам воздух…»

Я услышал скрип песка за своей спиной. Потом что-то вонзилось в песок. Мой собеседник, похоже, подошел и встал справа от меня.

— Конечно, и на Земле. Если только ты способен видеть эту жизнь.

Я робко скосил глаза и увидел голое плечо, то ли покрытое золотистым загаром, то ли смуглое от природы… Парень. Одет в желтые плавки-шорты. Сложен спортивно-красивая мускулистая фигура. Рост примерно такой же, как и у меня: около ста восьмидесяти сантиметров. Волосы светло-каштановые, короткие. На шее — небольшое ожерелье из разноцветных ракушек. Одной рукой парень опирался на длинную доску для виндсерфинга. Тени ни от доски, ни от парня не было.

— Сегодня будут хорошие волны, — заметил парень, подмигивая мне фиалковым глазом.

Я еще не видел ни у кого таких ярких и насыщенных цветом глаз. Возможно, тут свою роль играло наполняющее все освещение.

— Почему я здесь? — задал я сакральный вопрос, немного опасаясь услышать о своей смерти, но уже готовый принять ее как факт.

Парень добро улыбнулся, без всякой тени насмешки или издевки.

— Разве для того, чтобы где-то оказаться, нужно обязательно умереть? И потом, ты же, даже будучи на Земле, умираешь ведь для чего-то каждый раз, когда выбираешь, где тебе дальше находиться и чем заниматься?

Как ни странно, я понял, о чем он говорит.

— А цель того, что я оказался здесь? Где это все находится? Это ведь не один из миров Дороги?

Парень пожал плечами.

— Зачем отвечать на вопросы, ответы на которые ты уже все равно знаешь? О, смотри какая волна!

Он поднял свою доску, сделанную из какой-то красивой красноватой и словно полупрозрачной древесины.

— Так в чем цель того, что я здесь?! — крикнул я ему, словно он был глухой.

Парень широко улыбнулся, ткнул в мою грудь пальцем.

— Просто твои слова услышаны.

Я ухватил его за руку, понимая, что он сейчас бросится в воду, навстречу поднимающимся волнам, что становились все выше…

— Погоди! — Я не знал, о чем его спросить, но чувствовал, что должен задать еще один вопрос, пока это еще возможно. У меня внутри словно заработал какой-то таймер, связывающий меня с другим миром, другой реальностью, и этот таймер отсчитывал сейчас последние секунды.

— Погоди! — повторил я, но парень и так спокойно ждал. Насыщенный ароматами моря ветерок шевелил его светло-каштановые волосы.

Какой же ему вопрос задать?!

— Скажи, — я чувствовал, что последние мгновения утекают в золотистый песок под ногами. — Скажи: что такое Дорога?

Он внимательно посмотрел мне в глаза, словно стараясь вложить в меня свое понимание ответа.

— Она одна, — сказал он спокойно. — Но путь у каждого свой.

Парень взял на изготовку свою доску и повернулся к морю. Прихлынувшая волна оставила легкую белую пену на его золотистых икрах.

Я пошел за ним следом, понимая, что практически уже звучит сигнал таймера.

— А где Он? — крикнул я в мускулистую спину. — Где Творец? Почему я не говорил с Ним? Что со мной будет дальше?

Парень обернулся и крикнул через плечо:

— А ты не понял, где теперь Он? Эх, Проповедник! Вот и спроси у Него!

Он бросился в воду держа доску перед собой, зарылся в гребень волны, мощными взмахами погреб в море…

Волна ударилась о берег, толкнула меня в колени, осыпала лицо брызгами…

— Леха! Леха! Алексей!!!

Звуки, какое-то потрескивание, шумное дыхание.

Брызги от волн продолжали сыпаться на мое лицо, только теперь они стали холодными и колючими. Кто-то тряс меня, заслоняя свет.

— Приходит в себя… — прокомментировал чей-то голос. Женский голос. Илона? Нет, не она…

Изо всех сил хватаясь за только что покинутую мной реальность теплого ветра, моря, мягкого песка, музыки и наполняющего все света, я ощущал себя брошенным ребенком. Органом, что вдруг отрезали от организма, отделили от жизни и поместили в чуждое ему окружение. Внутри нарастала боль отверженности, ощущения потери чего-то важного, родного, любящего…

Горлышко фляги прижалось к моим губам. Холодная ладонь надавила на челюсть, заставляя открыть рот.

Я непроизвольно глотнул полившуюся в глотку жидкость. Закашлялся, ощутив, как огненный ком прокатился по пищеводу, замотал головой, все еще не раскрывая зажмуренных глаз.

— Действует, — удовлетворенно заметил кто-то хриплым знакомым голосом. — А ты говоришь: «Не надо алкоголя»!

— Как ты, Алексей? — спросил женский голос.

Я медленно открыл глаза, все еще оставаясь под впечатлением покинутого мной мира, все еще не решаясь поверить, что меня там уже нет.

Надо мной склонились два лица. Мужчина с седыми усами и женщина. Точнее, девушка. Глаза у обоих наполнены заботой, переживанием.

— Говорить можешь? — спросил меня мужчина.

Я с трудом пошевелил языком.

— Если вы меня любите — пошлите меня обратно…

Данилыч и Ками с тревогой переглянулись, опять уставились на меня. Возле моего рта снова появилось горлышко фляжки.

— Ему хватит! — Ками резко выхватила из руки Данилыча фляжку, понюхала горлышко, поморщилась. — От такой отравы у любого голова кругом пойдет!

Я, постепенно приходя в себя, начал понимать, что я лежу возле колеса «Скании», а колючие холодные «брызги» не что иное, как падающие на мое лицо снежинки…

— Мы где? — спросил я, делая слабую попытку подняться.

— Мы где-то, — неопределенно ответил Данилыч, мягко пытаясь забрать у Ками фляжку. — Где-то, но точно уже не в Новом Свете. Ты снова всех нас спас, Проходимец, — привычно поболтал он пальцем в воздухе, прищурил светло-карий глаз. — Открыл Проезд, когда уже ракеты были совсем близко. Не знаю, куда они потом делись и почему вместе с нами не ушли в этот мир… Но это и к лучшему, иначе сюда попали бы только наши горящие клочья.

Ками наконец отпустила флягу и помогла мне приподняться и опереться спиной о колесо.

— Тебе бы лучше в кабину… — неуверенно проговорила она и замолчала, так и не отпуская моего плеча, словно опасаясь, что я могу свалиться на бок без ее присмотра.

Я не ответил ей, завороженный открывшимся передо мной видом: «Скания» стояла на краю огромной воронки диаметром примерно в полкилометра. На дне воронки блестело тонким ледком небольшое озерцо, из которого торчали оплавленные и искореженные части каких-то металлических конструкций. За противоположным краем воронки темная, словно изъеденная какой-то коростой почва начинала подъем вверх. Поверхность почвы была усыпана разнообразными обломками, в которых угадывались части механизмов, остатки разнесенных вдрызг зданий… Какие-то, словно оплывшие от сильнейшего жара, массивные конструкции торчали то тут, то там из всего этого мусора, что далее закрывал всю поверхность земли. А за ними…

А за ними по склону начинался город. Темные, полуразрушенные здания небоскребов впивались в низкое серо-розовое небо, рвали костяками торчащих балок тяжелые животы туч, и те извергали из себя россыпь снега, словно замерзшую кровь, словно закристаллизировавшиеся частички далекого моря. Моря, которое, я твердо знал, где-то есть в этом сером, мрачном и холодном мире. Моря, которое не было тем живым и осознающим себя морем из мира, полного света, но, тем не менее, дышало, как и все моря, передавая атмосфере соленую влажность своего дыхания. По крайней мере мне почему-то очень хотелось, чтобы так было.

Я вдруг обнаружил, что плачу. Слезы, смешавшиеся с растаявшим на лице снегом, имели странный солоновато-металлический вкус.

Ками начала выгорать мои щеки рукавом, одновременно отталкивая фляжку, что настойчивый водитель снова начал мне совать.

— Да отстань ты от него! — сердито бурчала она, неумело елозя по моему лицу рукавом, пальцами проводя под глазами. — Мы же не знаем, что вообще с ним случилось!

Я попытался взять себя в руки.

— В смысле «случилось»?

Ками отстранилась от меня, словно испугавшись проявленной заботы. Отвернулась, глядя на темнеющие в сумерках развалины города.

Данилыч встал с корточек, поболтал флягой, прислушиваясь к плеску содержимого, и решительно запрокинул голову, подставляя рот огненной струе. Крякнул, вытер рукой усы, отдулся и как-то странно взглянул на меня.

— Тебя в кабине не было, когда мы здесь вышли. Не понимаешь? А помнишь что?

— Как не было? — переспросил я, не желая рассказывать свои воспоминания, которые для других были бы лишь бредом потерявшего сознание человека.

Данилыч развел руками.

— Да не было вообще! Я еще подумал было, что ты куда-то пошел, пока мы с Саньком в сознание не пришли… — Данилыч осторожно взглянул на Ками, словно боясь какой-то неправильной реакции с ее стороны. — Я очухался, гляжу — катимся к обрыву. Я по тормозам, вывернул влево… Вот на краю этой ямищи и остановил. Сижу, глаза протираю, а тут Санек в кабину из кузова вполз и спрашивает: «Где Леха?» — Данилыч нервно подергал довольно отросшие за последние дни усы. — Дело в том, что кабина была заперта. Гер-ме-ти-чес-ки. И запереть ее так снаружи ты не мог. Ну не мог, и все тут!

Данилыч говорил неуверенно, словно сомневаясь в своих словах. Я понимал пожилого водителя, который в свете всего, что случилось с нами, мог абсолютно обоснованно сомневаться в чем угодно, что происходило вокруг.

— Мы уже думали, что больше тебя не увидим, — мягко сказала Ками. — Особенно после того, как Данилыч с Саньком заявили о том, что ты пропал из загерметизированной кабины. Просто исчез…

Мягкость в голосе Ками испугала меня. Мне начинало не нравиться то внимание, что девушка мне оказывала, особенно если вспомнить о ее обычном мужененавистничестве.

— И где я был? — тупо спросил я, лишь бы что-то сказать.

— Мы через полчаса тебя нашли, — ответил Данилыч, с сожалением швыряя в открытую дверцу кабины опустевшую фляжку. — Санек погадить побежал — видать, уже невмоготу парню было — и обнаружил тебя на спинке в тени камушка лежащего.

Водитель ткнул пальцем вниз по склону гигантской воронки.

— Во-он там, за той россыпью камней. Прибежал бледный, орет: «Леха мертвый лежит!» — Я туда, а ты совсем и не мертвый. И даже куртка теплая, словно только что из кабины вылез. Загадка… Правда ничего не помнишь?

Данилыч смотрел на меня так, словно первоклашка на учебник математики: с каким-то священным ужасом и недоумением в светло-карих глазах.

Я попробовал подняться, отстранил рванувшуюся было помочь Ками, встал. Ноги, хоть и слабые, держали.

— Санек, Нэко где? Целые?

— Санек пытается Нэко от наручников освободить, — улыбнулся в усы Данилыч. — Надо бы его за расчеты посадить, чтобы вычислил, где мы находимся, да Нэко его от себя не отпускает: не нравится, видать, с браслетками ходить…

— Подожди, Данилыч… — Мне хотелось узнать про окружающий нас мир, а он со своими наручниками! — Погоди… Так мы все же на Пионе?

— На Пионе, не волнуйся! — Данилыч сжал мое плечо: — Ты нас все-таки провел, Проходимец.

Я взглянул в темнеющее, совсем потерявшее розовый оттенок небо, все так же сыплющее снежную крупу, впрочем вскоре исчезающую после падения на землю. На тающие в густеющих сумерках рваные силуэты небоскребов… Взглянул на Ками, ответившую мне открытым и теплым взглядом, и поспешно отвернулся, словно для того, чтобы убрать из глаза попавшую снежинку.

— Данилыч.

— Да? — с готовностью отозвался шофер, собирая у глаз лучики морщинок.

«Так… ему уже хорошо, — улыбнулся я про себя. — А мне для счастья не хватает…»

— Электрика работает? — спросил я, становясь на ступеньку и хватаясь за поручень кабины.

— Все работает! — гордо ответил Данилыч. — Качественно сделана машинка!

Я забрался в кабину, опустился в кресло, подмигнул Ками, что стояла внизу, задрав голову.

— Тогда давайте заварим кофе, так горячего захотелось…

Глава 5

— И не ясно прохожим в этот день непогожий, почему я веселый такой.

Один известный крокодил

— Нет, но это просто уже невозможно! — простонал Нэко после новой серии очередных безрезультатных попыток снять с его запястьев красную пластиковую полоску, что была и мягкой, и абсолютно не поддающейся каким-либо инструментам.

Нэко сидел на ящике в прицепе под тусклой лампочкой на потолке. Над его руками, разложив вокруг целую россыпь инструментов, снова корпел Санек. Я, успевший поспать несколько часов в каютке прицепа, пил очередную чашку кофе, приводя сонный мозг в порядок. Ками, больше наблюдая за мной, чем за страданиями брата, выглядывала из открытой двери каютки. Даже Маня, словно принимая участие в моральной поддержке Санька, лежала на ящике рядом со мной, уткнув морду в мои колени. Одним словом, весь экипаж, кроме спящего в кабине Данилыча, был в сборе.

— Не выходит, — пропыхтел Санек, разгибаясь и отваливаясь в сторону от страдальца. — Из какой же дряни эта полоса сделана? Все клещи соскакивают как с намыленного…

— Может, выстрелом перебить попробовать? — невинно спросила Ками.

— Ага, — я задумчиво возвел к потолку очи. — Или — взорвать…

— Вы мне уж сразу руки отрубите, и все! — раздраженно рявкнул Нэко.

Санек швырнул клещи на ящик с инструментами.

— И правда, — сказал он устало. — Отрубим или взорвем… Раньше не могли посоветовать? Столько времени зря мучился… Руки от этих всех плоскогубцев болят.

— А у меня не болят?! — вскинулся Нэко. — Вы чем, кстати, думали, когда тех уродов, что Проводника пытали, обыскивали? Почему ключ не поискали? А, сестренка?

Ками смущенно потупилась, но тут же хихикнула, не сдержавшись.

— Что за лай, что за крик? — раздалось хриплое бурчание Данилыча.

Сонный водитель, потеснив Ками, вывалился из каютки. Сощурив заспанные глаза, он долго тер свой вздернутый нос, потом, сообразив, что нос в этом не нуждается, плюхнулся на ближайший ящик.

— Кофе есть? Чего это вы все здесь делаете? Сборы анонимных алкоголиков?

Судя по выхлопу его дыхания, он сам был не против записаться в подобное общество.

Ками подала ему дымящуюся кружку.

— Сахар клала? — деловито осведомился Данилыч. — А если сюда капельку добавить…

— Данилыч, — заметил я, — ты же говорил когда-то, что Дорога алкоголя не терпит?

Данилыч что-то проворчал в усы, достал из кармана куртки заветную флягу и, отвинтив крышечку, опрокинул ее над чашкой. Упало всего пара капель. Данилыч сокрушенно проводил их взглядом и подозрительно уставился на нас.

— И не надо на нас так смотреть, — замахал руками Санек. — Это ты сам всю флягу высосал и спать завалился. Еще и умничал, мол, разрядка нервная необходима шоферу как никому…

Данилыч покачал пальцем, открыл рот, чтобы что-то возразить, но смолчал и стал прихлебывать кофе, отдуваясь в усы.

— Вы что, — заметил он наконец, что Нэко по-прежнему сидит в своих наручниках-ленте, — до сих пор парня от браслеток не освободили?

— Так не берет же их ничто!

Данилыч поморщился.

— Саня, не ори, а говори по порядку. Все инструменты пробовали?

Санек мрачно кивнул.

— И напильники, и кусачки, и болгарку?

— Два диска испортил, причем не об эту скользкую хрень, а о металлический ящик, который задевал при соскоке диска, — подтвердил Санек. — Ну не берет ее ничто!

Данилыч хитро улыбнулся. Помедлил немного, словно наслаждаясь нашей общей некомпетентностью.

— Ну что, что?! — обиженно взвился Санек. — Знает ведь что-то и молчит, эгоист старый!

— Так, — поднял палец Данилыч. — Саня, закрыл рот и пошел в кабину: там, в моем уголке — понял? — возьмешь деревянную такую коробочку и бутылку, в бумагу замотанную, да притащишь сюда. Давай, быстренько.

Санек хотел возразить — явно было лень идти, — но любопытство пересилило, и он довольно живо поспешил в кабину.

— А что там, Данилыч? — поинтересовался я.

Данилыч погладил усы.

— Да так, хранил одну вещицу к твоему дню рождения. Я на дату натолкнулся, когда при ремонте «Скании» бортжурнал проглядывал. Ну и заглянул в твое дело, увидел дату, прикинул в мозгах число, и получается, что примерно на ближайшие дни выходит, можно сказать, что даже на сегодня… Ты же мартовский, котяра?

Я ошарашенно замер, прикидывая в уме. Да, что-то такое как раз и выходило. Неужели я на Дороге уже больше двух месяцев? Это время пролетело для меня незаметно, будучи заполненным до упора событиями и происшествиями; даже те дни, когда я валялся в больничке на Гее, промелькнули словно какой-то сон…

В кузове снова появился Санек, подал Данилычу какой-то продолговатый ящичек из темно-янтарного дерева и бумажный сверток, имеющий форму бутылки.

— Что так долго? — подозрительно спросил Данилыч. — Открыть пытался?

Санек презрительно фыркнул, но по вильнувшему в сторону взгляду голубых глаз было понятно, что водитель попал в точку.

Данилыч важно развернул несколько слоев бумаги, представляя взорам желтую этикетку на массивной бутылке темного стекла. Неторопливо повертел в руках, словно наслаждаясь ее внешним видом. Стал откручивать проволочку на горлышке.

— Ого, где достал? — восхищенно проговорил Санек. — «Veuve Clicquot La Grande Dame»! «Вдова Клико», это же надо!

— Капитан подкинул, — довольный оказанным эффектом, пояснил Данилыч. — Эх, такую прелесть из богемского хрусталя нужно бы вкушать… с омарами, трюфелями да черной икрой… да ладно. Давайте-ка кружки. А я остатки из горлышка допью…

Тихонько хлопнула умело откупоренная бутылка, шампанское подняло густую шипящую пену в наспех ополоснутых кружках. Санек вполголоса объяснял смысл такого понятия, как «день рождения», Нэко и Ками, у которых, похоже, не было заведено на Шебеке отмечать этот праздник.

— Твое здоровье, Алексей, — поднял наполовину полную бутылку Данилыч. — С днем рождения, Проходимец! Будь цел и здоров!

Я обвел взглядом всю странную компанию вокруг себя, включая Маню. Никогда еще мне не приходилось праздновать день рождения в таком необычном месте и при таких специфических обстоятельствах.

— Спасибо, друзья, — произнес я и потянул из кружки, вдыхая смешанный аромат акации и фруктов. Шампанское мягко, шелковисто ложилось на нёбо и легко пилось, оставляя привкус мягкого, насыщенного солнцем лета… На глаза почему-то навернулись слезы. Да, сдал ты, Проходимец, за последние дни. Устал, наверное…

— А давайте выйдем наружу, — предложил Данилыч, отрываясь от бутылки. — Ох и нектар французский — прямо оранжерея во рту! Эх, фейерверков я не запас… Да и нельзя здесь фейерверки: мало ли кто на них внимание обратит!

— Так там темно, наверное, — заметил я.

— Уже рассвело, — сказал Санек. — Я только что из кабины, забыли?

— Короткие здесь ночи! — удивился я. — Тогда идем, конечно!

— А вы ничего не забыли? — спросил Нэко, держа кружку в двух до сих пор скрепленных между собой ладонях.

— Ага, — крякнул Данилыч, — Леха, открывай подарок!

Я повертел в руках продолговатый ящичек, попытался вытащить, как видно, выдвигающуюся крышку, но не добился никаких результатов.

— Давай-давай, — злорадно усмехнулся Санек. — Попробуй открыть!

Я переглянулся с Данилычем, подмигнул ему. Мол, а ведь пробовал же открыть, любопытная морда!

— Ты наклони ее на сорок пять градусов от продольной оси, — не выдержал Нэко после минуты моих попыток найти секрет этой коробочки.

Я так и сделал и легко сдвинул крышку — Санек огорченно хмыкнул, видимо досадуя что «ларчик просто открывался», — заглянул. Внутри, в ложе из бархатистой ткани, рядом с чешуйчатым чехлом лежала какая-то трубка, напоминающая внешне рукоять то ли большого ножа, то ли небольшого меча. Странный материал, какой-то шероховатый молочно-белый камень вроде мрамора. По камню — металлическая вязь хитросплетенного узора… Красивая штука.

— Это что? — озадаченно сказал я, вынимая загадочный предмет и замечая, что глаза Нэко восторженно блеснули.

— Нажми на выпуклый узор возле перекрестья, — сказал Нэко. — Только не порежься, держи от себя.

Я сдвинул в сторону выпуклый металлический цветок, что до этого показался мне просто частью запутанного узора на гарде рукояти, там, где у обыкновенного ножа должно было бы начинаться лезвие. С легким шипением из рукояти выползла плоскость, действительно очень похожая на обоюдоострый кинжал, только была она не из металла, а словно из расплавленного, слабо светящегося изнутри стекла, создавая впечатление изысканной красоты и хрупкости. Длиной это «лезвие» почти в три раза превосходило рукоять и приближалось, на глазок, к тридцати — тридцати пяти сантиметрам.

— Давай, — Нэко протянул ко мне стянутые красной лентой ладони. — Только осторожно.

Я с легким нажимом провел по ленте «стеклянным» лезвием. Лента тут же лопнула с легким треском. Ками восторженно вздохнула и похлопала в ладоши.

— Тв-вою ма-ать! — пораженно протянул Санек. — Вот это вещь! Блин, а я столько времени и сил угробил с инструментами!..

— Хороший подарок, — заметил Нэко, потирая освобожденные запястья. — И очень дорогой. Можно сказать — музейная реликвия!

— Это что за чудо?! — спросил Санек. — Где ты это достал, Данилыч?

— Чаушев? — поднял я брови.

— Он, — усмехнулся Данилыч. — Я сказал ему, что ищу для тебя подарок на день рождения, он и достал эту штуку из стенного сейфа. А что, действительно дорогая вещь?

— Это «Кото-хи», старый Меч Солнца, — ответил Нэко. — Существуют еще более длинные мечи, а этот можно отнести в разряд вакидзаси или цуруги, кинжалов. На Шебеке так и не разгадали их секрет. Непонятно, что представляет их лезвие: то ли кристалл, то ли полевую структуру… Эти мечи редко находят в одном сумасшедшем мире, где даже время бежит быстрее, чем везде. Непонятно только, кто создатели этих мечей и что с ними случилось. На Шебеке считается великой удачей приобрести такой клинок, личные телохранители главы Совета Шебека имеют такие клинки, что передаются из поколения в поколение…

— И стоят они целое состояние, — проговорил Санек, не отрывая глаз от клинка.

Нэко кивнул, как-то враз помрачнев.

— Я не понимаю смысла такого дорогого подарка, — сказал он. — В принципе, цена этого артефакта уже достаточна, чтобы оплатить ваше задание… Это не вяжется с капитаном Джангатом…

— Он русский, — сказал я, снова сдвигая выпуклый цветок возле гарды меча. Лезвие с шипением ушло в рукоять, словно всосалось ею. — Он русский офицер, и фамилия его — Чаушев.

Нэко недоуменно пожал плечами и полез ковыряться в каких-то ящиках. Данилыч снова подмигнул мне и через каютку вышел наружу. Я сунул рукоять «Кото-хи», который стал звать про себя просто «кинжал», в чехол из чешуйчатой шкуры какого-то пресмыкающегося и, заметив петлю, повесил эти чешуйчатые ножны для рукояти на пояс.

Ками тоже вышла наружу, накинув куртку. Санек шмыгнул следом. Я последовал за ними, спустился на мокрую землю и замер. Теперь, когда я видел рассвет этого мира, я понял, почему его назвали Пионом: небо было укрыто странными нежно-розовыми облаками, своей странной вертикальной бахромчатой структурой так напоминающими майские пионы, что школьники огромными букетами тащат на последний звонок и торжественно вручают учительницам…

Только это было не земное небо.

— Красиво, — шепнула замершая возле машины Ками.

— Да, неплохо, но вот город мне этот не нравится, — заметил щурящийся вдаль Данилыч.

И правда: темные рваные силуэты небоскребов под перистым, рыхлым розовым небом скорее внушали тревогу, чем умиротворение. Оттененный розовыми бликами, полуразрушенный город выглядел еще более мрачно и грязно, являя собой кричащий контраст на фоне нежного неба. Со стороны города сырой холодный ветер доносил запах гари и еще чего-то кислого, химического, заставляя меня зябко застегнуть куртку и поглубже зарыться головой в воротник. Едва ли было больше чем пара градусов выше нуля, и моя голова начала мерзнуть без шапки.

— Жуткая картина, — подал голос Санек. — Надеюсь, нам туда не придется ехать? Кто знает, кто или что там может водиться?

— Скорее всего, там никого нет, — сказал Данилыч. — Всю ночь работали сканеры — я боялся, что кто-нибудь к нам подберется, — но никакого шевеления приборы не заметили. Как, впрочем, и любых радиосигналов.

Распахнулась дверь «Скании», из кабины высунулся Нэко, чье лицо нельзя было назвать радостным.

— Наш заказчик там, — он ткнул пальцем в сторону темного массива города, полностью подтверждая опасения Санька. — Сигнал базирования клиентов идет именно оттуда.

— Из этих развалин? — переспросил Данилыч. — Это какой такой сигнал? Да на всех радиочастотах, кроме естественных шумов, ничего нет!

Нэко прищурил и так узковатые от природы глаза.

— В любой шум можно вплести нужный сигнал, и так же его можно вычленить оттуда, если иметь нужную аппаратуру. Да и сигналы бывают не только на радиочастоте. Меня же интересует больше то, что Алексей умудрился вывести нас буквально к точке доставки, что очень облегает нам работу.

— «Ночной Экспресс» — доставка до самого вашего порога! — процитировал я надоевший в свое время рекламный баннер.

Данилыч махнул рукой:

— Ладно, ребята, поднапряжемся немного, и половина дела уже будет сделана! И как кажется, никаких боевых действий здесь не происходит… — Он повернулся к Нэко. — Я правильно говорю или еще что-то пропустил?

Нэко попробовал ободряюще улыбнуться, но у него это не очень-то вышло.

— Нет, похоже, здесь действительно тихая территория. Но я рекомендую всем надеть боевые комплекты и быть настороже: кто знает, что может оставаться в этом городе после прошедших здесь боевых действий…

Через несколько земных часов автопоезд медленно продвигался к окраине города по изъязвленной воронками, полузасыпанной всяким мусором дороге. К счастью для нас, кто-то, проезжавший раньше нас, позаботился о том, чтобы расчистить середину широкой автострады, и этой чистой от мусора, обломков и остатков горелой изуродованной техники полосы было вполне достаточно для свободного проезда «Скании». Эту чистую дорогу мы нашли через несколько часов напряженных поисков, и то лишь благодаря пометкам в планшете злополучного и безликого для меня Проводника, который даже после своей смерти помогал нам в пути. По словам Нэко, расчистка была сделана одной из враждующих в этом мире сторон, когда из города отводились войска. Почему же отступающая сторона не завалила за собой дорогу, преграждая путь неприятелю, Нэко не знал. Теперь он прочно сидел во втором кресле кабины и практически не отрывал глаз от мониторов принесенных им приборов, некоторые из которых он подключил к панели «Скании», видимо используя радиолокационные установки и прочие сканеры, которыми был снабжен автопоезд. Приборы эти он, по всей вероятности, достал из ящиков с грузом, что нам нужно было доставить куда-то в полуразрушенный город.

А сам город постепенно надвигался на нас, уже нависая первыми мрачными костяками зданий, простираясь по бокам шоссе грудами обломков и мусора.

Я сидел в кабине на койке сзади кресла водителя. Рядом и посредине кабины стоял Санек, просунувший наружу через верхний люк защищенную герметическим шлемом голову. Вообще, все в автопоезде, включая сидящую в башенке за пулеметом Ками, были упакованы в герметичные защитные комбинезоны, усиленные броневыми вставками и надетыми поверх жилетами с кучей карманов и встроенной техники. Забрала многофункциональных шлемов мы пока что держали открытыми, кроме Данилыча, который совсем снял свой шлем, апеллируя тем, что он ему мешает вести машину по «такому сложному пути».

Город постепенно окружал автопоезд своей мрачной, изуродованной массой, пока, повернув влево, мы не потеряли из виду просвет между домами, указывающий, откуда мы приехали.

— Далеко до места передачи груза? — поинтересовался Данилыч, в очередной раз проводя чиркающую бортами «Сканию» в узкий просвет между завалами. — Сколько еще по этим руинам колесить? Учти, места развернуться назад может и не быть, а сдавать задним ходом такое расстояние просто замучаешься, да и нереально это, учитывая такие узкие места и повороты, я же не на легковушке еду!

— Там будет выезд, — заверил его Нэко. — Возвращаться будем другой дорогой.

— Это ты тоже из шумового сигнала высосал? — язвительно заметил шофер. — Ладно, посмотрим, что будет дальше: чего наперед загадывать! Только меня напрягает ожидание того, что в любой момент каждое из этих зданий нам на башку может свалиться! Они ж все на соплях держатся! И какому ненормальному пришло в голову назначить место передачи груза в такой…

Дальше последовала такая красноречивая фраза, многоэтажности которой могли позавидовать даже возвышающиеся над городом уцелевшие небоскребы.

Нэко предпочел промолчать, а Данилыч еще медленней повел автопоезд по опасному коридору.

Мне все больше становилось не по себе в этих мрачных руинах. Город не шел ни в какое сравнение с циклопическими футуристичными постройками Шебека, скорее напоминая земные крупные города. Этакий Лос-Анджелес в руинах, заброшенный и темный, под розовым, но дающим как-то мало света небом. Тянулись кучи мусора, издырявленные каким-то оружием стены, черные провалы окон и целые ряды этажей, где рухнувшие стены оголили внутренние помещения. Несмотря на это, интерьера оголенных помещений все равно не было видно: предательское розовое освещение не давало возможности заглянуть внутрь тонувших в темноте комнат, словно помогая городу хранить свои мрачные тайны.

И боль. Несмотря на тишину, нарушаемую только хрустом мусора под колесами автопоезда, город не молчал — он стонал всем своим существом: балками перекрытий, грудами битых строительных блоков, искореженной техникой, остатками мебели, выброшенной взрывами из развороченных квартир и оказавшейся на улице против своей воли. Выл ветер в ребрах и искривленных судорогой пальцах арматуры, стонали беззвучно оставшиеся относительно целыми стены, и жутким криком вопили черные оконные проемы, стараясь всему окружающему передать глубину трагедий, произошедших внутри квартир. Все это перегружало нервную систему, давило на психику… Ни за какие коврижки я не согласился бы по доброй воле отправиться в такое место один. Даже будучи в довольно большой и достаточно вооруженной компании, я кожей ощущал флюиды страха, витавшего над городом. Страха, что страдания и ужас, пережитые этими измученными руинами, могут умножиться.

И ни одного живого существа на улицах. Даже каких-нибудь местных крыс или ворон, что обязательно шастали бы по заброшенному земному городу. Это наводило на какие-то неприятные мысли, например о бактериологическом или химическом оружии, опустошившем округу и затаившемся теперь в развалинах миллионами вирусов или миллиардами отравляющих частичек…

Впрочем, анализаторы состава воздуха аппаратуры Нэко молчали, равно как и счетчики радиации.

— А что известно о местной войне? — спросил я у Нэко, чтобы как-то разбавить гнетущее впечатление, внушаемое городом. — Из-за чего все-таки воевали? Да и каким оружием?

— «Грязного» оружия практически не использовали, насколько я знаю, — отозвался Нэко, немного рассеивая мои опасения. — Здешние военные для этого были достаточно разумны.

Данилыч, тоже напряженно ожидавший ответа, вздохнул с облегчением: видимо, не одного меня начинали донимать неприятные мысли о страхах заражения.

— У них хватало других возможностей расквитаться с противником, а всякая боевая химия, разработанная на Пионе, по сведениям, полученным от дезертировавших из этого мира военных, распадалась на неопасные составляющие уже через несколько часов после ее использования. Ну еще биологическое оружие употребляли, — продолжал делиться информацией Нэко.

Я насторожился.

— Это какое?

— Военные заводы разводили всяких опасных тварей, занимались их селекцией, модификацией…

— Это типа мутантов всяких?

Нэко недоуменно повернул ко мне голову.

— Мутантов? Не-ет… Я же говорю: селекция, искусственная генетическая модификация, при чем же мутации? Знаешь, какой боевой мощью обладает плазмозавр, из шкуры которого твоя куртка сделана? Это же помощнее всякого танкового звена будет! Ну и другие твари из самых различных миров использовались… И мелкие, и ядовитые в том числе.

Я поежился, представив вдруг целую стаю гивер, грызущих все на своем пути. А если их еще и в какие-то доспехи облачить… Или просто скрестить с… ну, реактивными черепахами, например!

Я хмыкнул и автоматически погладил сидящую рядом Маню, что, к слову, тоже себя как-то странно вела, словно развалины города и на нее нагнали неприятные чувства.

В шлеме раздался удивленный возглас Санька:

— Ну ни хрена себе!

— Что там, Саня? — сразу включился в разговор Данилыч.

— Там техника какая-то в боковой улице. Странная какая-то… Вроде и целая, но в то же время неполная, что ли… Я толком рассмотреть не успел, кажется, там что-то растеклось и застыло… Вот бы поближе глянуть!

На протяжении всего нашего пути по улицам города нам попадались различные представители местной военной техники, напоминавшей наши земные бронетранспортеры, танки, орудия. Все это было обгоревшим, продырявленным во многих местах, исковерканным. Такая реакция Санька говорила о том, что он действительно увидел нечто выдающееся, особенное.

— Может, остановимся и глянем? — попросил несмело Санек. — Пять минут — туда и обратно сбегать!

— Нет, — жестко сказал Нэко. — Наша цель — доставка груза. Вот отдадим на руки получателю, и — бегай, осматривай все подряд, сколько хочешь, можешь хоть поселиться здесь… Ками, ты видела то, про что штурман говорит?

— Я в другую сторону смотрела, — зазвучал из интеркома голосок Ками. — Но вроде что-то похожее промелькнуло. Рассмотреть толком не успела — стена все скрыла. Вот если бы чуть медленней Данилыч ехал…

Автопоезд вдруг резко затормозил. Санек качнулся в своем люке как… ну, как кое-что в проруби…

— Не спеши осаживать парня, Нэко, — сказал мрачно Данилыч. — Может, нам всем придется по этим развалинам побегать: вон, дорога завалена.

Я взглянул в лобовое стекло: впереди высился здоровенный завал, говорящий о том, что какое-то массивное здание рухнуло вбок, перегораживая единственную расчищенную для нормального проезда улицу. Причем практически вертикальная стена не давала возможности даже людям перебраться через это неожиданное препятствие.

— Саня, через улицу, где ты оплавленную технику видел, тоже нельзя проехать? — спросил я.

Санек живо опустился вниз. Его глаза заблестели.

— Проехать нельзя, а пройти вполне возможно! Там завал пониже будет…

Данилыч раздраженно стукнул кулаком по рулю:

— Какой нам прок от того, что «пройти можно»?! Нам груз нужно доставить!

Нэко молчал, сосредоточенно что-то обдумывая.

— Нам нужно осмотреть ту улицу, — наконец сказал он. — Возможно, есть вариант как обойтись без автопоезда. Ну, кто пойдет?

— Я все меньше понимаю в происходящем, — мрачно поделился Данилыч. — Мы что: пешком на своем горбу будем груз переть? Это же физически невозможно!

Нэко опустил забрало шлема, открыл дверь кабины.

— У нас еще есть хатан, — заметил он и спрыгнул наружу, сразу поднимая ствол компактного пистолета-пулемета, которым он так умело орудовал в серьезных ситуациях. — Кто со мной пойдет? Лучше если бы два человека.

Санек попытался было проскочить мимо меня, но я был быстрее и первым оказался рядом с Нэко.

— Оружие возьмите, — сказал шебекчанин, пристально рассматривая разложенную рамку планшета. — Кто знает, что там могло со времен войны остаться…

Я прошел к хвосту прицепа, открыл дверь, прорезанную в основных грузовых створках, добрался до контейнера с оружием. «Прокачанный» греком Никифором автомат лежал в отдельном ящике поверх целого арсенала в оружейном контейнере. Внешне он теперь мало походил на прежний автомат, своими формами указывающий на причастность к славному семейству автоматов Калашникова: ствол со стандартным пламегасителем был заменен на другой, очевидно с интегрированным глушителем; под стволом появился второй, снабженный небольшим магазином, — капсульный огнемет. Вместо коллиматорного прицела верх и бок автомата украшали обтекаемые цифровые системы наведения огня, которые работали в тандеме с тактическими шлемами, позволяя мгновенно вычислять врага даже в полной темноте и стрелять не прикладываясь, от живота. Удовлетворенно похлопав по заметно видоизмененному стволу смертоносной машинки, которая, казалось, совсем и не прибавила в весе, я заполнил карманы жилета двойными прозрачными магазинами, сунул в специальные захваты четыре гранаты, пристегнул справа к поясу плоский контейнер с красными закругленными цилиндрами — капсулами со сжатым напалмом, повесил на плечо автомат… Я был готов к неизвестной угрозе, которой попросту могло и не быть. А может, и совсем не был готов, если она действительно появится.

Забравшийся следом за мной Санек тоже вооружился каким-то шебекским миниатюрным вариантом штурмовой винтовки, повесил на себя вдобавок боевой дробовик и вывалился наружу.

Город ждал.

Глава 6

— Хороший обмен.

Вождь Расщепленный Дуб

— Это чего же тут такого произошло? — озадаченно пробормотал Санек, когда мы, оскальзываясь на осыпающемся мусоре, держа оружие наготове, подобрались к тому самому месту, где была замечена странная техника.

— Головами не вертите, блин! — недовольно прорычал через радиосвязь Данилыч. — У меня на мониторах одно мелькание!

Каждый тактический шлем в нашей экипировке был снабжен миниатюрными видеокамерами и прочей техникой, позволявшей передавать звук и изображение друг другу. Данилыч, сидя в кабине «Скании», мог следить за нашими действиями, словно бы глядя через все наши с Саньком и Нэко глаза одновременно. Нэко даже хотел было использовать какую-то следящую летающую технику из шебекского арсенала, чтобы сначала осмотреть с высоты полета мини-робота местность, а потом идти туда самим, но передумал, аргументируя тем, что это может повлечь за собой какие-нибудь неприятные последствия. Мол, робот мог привлечь внимание. Только чье — не сказал.

Я хотел было заметить, что мы втроем тоже можем привлечь чье-нибудь внимание, и даже с большим успехом, чем небольшой летающий объект, но решил промолчать, так как командовал теперь Нэко, который не выпускал из рук разложенной рамки виртуального планшета, сверяясь с картой и пометками покойного Проводника. Видимо, насчет летающих роботов-разведчиков там тоже существовало какое-то предупреждение, которым было бы глупо пренебречь.

Сейчас мы втроем стояли на гребне невысокого мусорного завала, замерев, чтобы дать Данилычу получше рассмотреть улицу, и только глазами бегая по образцам неизвестной техники.

А посмотреть было на что: улица была действительно запружена всяческими танками, бронетранспортерами, какими-то боевыми то ли роботами, то ли — роботизированными скафандрами, управляемыми изнутри находившимся в них человеком. Торчали стволы, направляющие ракет, излучатели. Кое-где, несмотря на то что это военная техника, которая должна быть нейтрально окрашенной, блестели зеркальные, словно хромированные, детали различных узлов…

И все это было нерабочим, мертвым, хоть и не разбитым, не испорченным обычным для стандартных военных действий образом.

Маня, увязавшаяся за мной, уже шастала между неподвижной техникой, принюхивалась деловито, но не проявляла никакой тревоги, только легкую заинтересованность. Я знал, что на ее нюх и другие чувства можно было положиться, и поэтому нам смело можно было тоже подойти поближе.

— Что же это такое? — ошарашенно бормотал Санек, осматривая танк, нижняя часть которого растаяла, словно подогретый воск, растеклась лужей брони, не теряя своей консистенции и цвета.

Верхняя же часть, с двумя поперечно корпусу идущими башнями, вроде бы совсем не пострадала, только двойные толстые стволы обвисли вниз, словно были сделаны из мягкого воска и попали в очень жаркую атмосферу на какое-то время.

Рядом с двухбашенным танком стоял, вцепившись в стену, высокий — метра четыре — массивный человекообразный механизм, напоминающий шебекских полицейских экзоскелетов, но не такого мультяшного, не похожего на гламурного робота из анимешного сериала. Одна половина этого огромного боевого механизма, завораживающего своими хищно-агрессивными формами, была абсолютно целой, а вторая «потекла», точно так же, как и танк, как и многая другая боевая техника. Было видно, что левая, оставшаяся целой, часть еще какое-то время волокла по улице расплавившуюся, но не потерявшую цвет правую часть, волокла, размазывая правый бок по обшарпанной стене, оставляя уродливые потеки и наплывы, пока не остановилась, так и припаявшись к зданию растекшимся боком, не в силах левой рукой оторваться от него. Санек начал карабкаться на коленный сустав массивного механического монстра, уцепился за уцелевшую руку-манипулятор, заглянул в наполовину расплавленную «грудь». И чуть было не свалился вниз.

— Ох-хренеть! — Его возглас был пропитан самым настоящим ужасом. — Это же какие муки нужно было испытать?!

Я переключился на его камеру, языком тронув нужную сенсорную поверхность, в то время когда глаза были сосредоточены на малюсенькой картинке, передаваемой шлемом Санька. Картинка тут же увеличилась на ползабрала моего шлема, и я увидел какое-то подобие кабины и человеческие останки в ней. Пилот робоскафандра так и не смог покинуть кабину: правая сторона его тела была так же расплавлена и потекла, как и механический монстр, в котором он сидел. Кости плеча и руки, как и ткань комбинезона, смешались с металлом и пластиком, потянулись странной однородной массой, в которой, впрочем, можно было увидеть и вычленить визуально все цвета входивших в нее ингредиентов.

— Жуткая картина, — сказал после паузы Санек и спрыгнул вниз с коленного сустава монстра. — Там даже череп немного потек с правой стороны. Бррр… Мне теперь это сниться будет!

— Это шебекское оружие? — обратился я к Нэко, что тоже молча наблюдал картинку, передаваемую Саньком.

— Нет.

Нэко, похоже, тоже был потрясен увиденным. Он медленно пошел вдоль улицы, осторожно ступая по лужам расплавленного когда-то металла, осматривая осевшие танки, растекшихся человекообразных роботов, оплывшие сосульками транспортеры…

— Я такого оружия не знаю, — признался он, пытаясь заглянуть в кузов какого-то транспорта на гусеничном ходу, выглядевшего вполне целым. — Тут высокой температурой и не пахнет, просто структура материалов потекла, словно ослабели межмолекулярные или межатомные связи… И никакого высвобождения энергии при этом!!!

Он спустился с гусеницы транспорта, постоял, словно приходя в себя.

— Туда лучше не заглядывайте, — сказал он нам через несколько секунд. — Там ехало человек двадцать. Все «потекли» и смешались в одну массу с торчащими конечностями и деформировавшимися черепами. Жуткое зрелище, на психику здорово давит. Я даже не представляю, кто такое оружие мог использовать и на каких технологических или физических принципах оно основано и работает…

— Я знаю, — вдруг отозвался Данилыч, до этого момента молчавший. — Это работа Инспектора. И, кажется, на этот раз он пытался не допустить выхода из города всей этой военной оравы. А тебе, Нэко, должна быть эта картина знакома, ведь на Шебеке происходило примерно то же, когда власти пытались начать военную экспансию в другие миры и Инспектор явился закрывать Переходы. Правда, это давненько происходило…

— Я не обладаю такой информацией, — сухо сказал Нэко. — Если что-то знаешь, то просвети нас, пожалуйста.

— Да я тоже не много знаю, — ответил Данилыч. — Меня Чаушев предупредил, что мы можем на подобные вещи натолкнуться, но и он мало чего об этом знает. Вы давайте, ребята, обследуйте дальше, ищите путь, а я попытаюсь к этому перекрестку задним ходом подойти: вдруг развернуться получится, чтобы обратно нормально выехать?

Через пару минут с той стороны, откуда мы пришли, раздался шум и треск дробящегося под колесами мусора. Не по себе становилось при осознании того, что с таким резким шумом мы двигались через напряженную тишину города. Я хотел было сказать через радиосвязь Данилычу, чтобы он меньше шумел (интересно, как бы он это умудрился сделать?), и наверняка получил бы в ответ несколько многоэтажных выражений, но заметил еще более необычные силуэты в скопище машин и полностью переключил на них внимание.

Среди металла боевой техники разительно выдавались матовые поверхности странных существ, когда-то живых, но сейчас, по всей видимости, мертвых. Две пары уродливых то ли крабов, то ли других покрытых суставчатой броней рако- или паукообразных. Шипастые удлиненные тела размером со средний легковой автомобиль, скрюченные в агонии многометровые суставчатые конечности… Переливающиеся, несмотря на матовость поверхности, зелено-желто-голубоватыми красками хитиновые пластины панцирей…

— Во уроды, — потрясенно прошептал Санек, не решаясь приблизиться к кажущимся целыми чудовищам. — Это уже не механизмы! А?

Нэко неторопливо обошел одного «ракопаука», склонился к представлявшей собой мешанину жвал, челюстей и фиолетовых фасеточных глаз голове.

— Это как раз то биологическое оружие, о котором я вам говорил. Такие твари много беды в бою могут противнику наделать, если учитывать скорость их передвижения.

— Такое впечатление, — сказал я, заметив, что мой голос звучит как-то глуховато, — что они до сих пор живые.

— Обман зрения, — спокойно ответил Нэко. — Просто их панцирь переливается на свету, вот и кажется. Маня твоя ведь спокойная…

— Но и близко к ним не подходит, — заметил Санек. — Кто знает, может, у них внутри какие-то яйца или споры до сих пор живые и только и ждут, чтобы кто-то подошел ближе… А потом как прыгнут в лицо, и готово: ты носитель созревающей в тебе твари!

— Ты ужастиков фантастических пересмотрел, видно, — буркнул я, но внутри себя согласился с Саньком: близко подходить к тварям не хотелось, даже если бы они были трижды дохлые.

Мы прошли еще пару сотен метров среди деформированной техники и уперлись в очередной завал. Но на этот раз его можно было обойти через здоровенный пролом в стене ближайшего к завалу небоскреба, что мы и сделали, включив все имеющиеся сканеры шлемов и осторожно заглядывая за каждый угол, готовые открыть огонь при малейших признаках опасности. Я нарадоваться не мог тому, что со мной рядом была Маня, предупредившая бы меня при появлении какой-либо угрозы. Впрочем, гивера тоже явно чувствовала себя не в своей тарелке и последние несколько минут больше держалась рядом, иногда ловя мой взгляд.

«Зачем мы туда идем? Для чего мы здесь?» — словно спрашивали меня ее большие выразительные глаза, и я, не удержавшись, погладил Манин загривок, словно обещая, что скоро мы покинем это негостеприимное место.

Страшного, к слову, в этом месте действительно ничего не было: голые стены, остатки рухнувших лестничных пролетов, какие-то пучки кабелей, свисающие кое-где из пробоин в стенах и потолке. И никаких вещей, которые могли бы указывать, что здесь жили люди. Создавалось такое впечатление, что какие-то уборщики подчистую выбрали из мусорных куч нижнего этажа все признаки человека. Впрочем, нет, не все: Маня сосредоточенно нюхала какую-то пластиковую обертку ядовито-красного цвета, с изображением нездорово желтокожего ребенка.

— Здесь, по-видимому, продуктовый магазин на первом этаже был, вот все продукты выжившие и прибрали к рукам, — заметил Санек.

— А потом куда эти выжившие делись? — спросил я, подозрительно вглядываясь в темный дверной проем в противоположной нам стене.

— Да я откуда знаю? — отозвался Санек, тоже косясь на темный проем и держа дробовик наготове. — Ничего я за теми дверями не вижу, а вроде сканеры шлема должны бы работать нормально… Может, проверим? Или Маню свою пусти?

— Та-ак, — произнес вдруг с облегчением ушедший вперед нас Нэко. — Вот и выход, и похоже, что здесь повсюду вполне может пройти хатан… А? Как считаешь, Алексей? Давайте догоняйте, здесь открыта дорога.

Мы с Саньком пошли вслед за Нэко, покидая зальчик с подозрительной дверью, и оказались перед широким проломом, за которым виднелась действительно свободная от завалов улица. Странно было смотреть на этот непонятно каким образом сохранившийся целым кусочек города. Даже машины на улицах были не военными, а гражданскими и, по-видимому, практически сохранившимися. Сама улица была как-то светлее, спокойнее, и я почувствовал, что у меня постепенно расправляются плечи, последнее время ссутуленные гнетом боли и страха, что излучал город.

— Ох, по этим бы тачкам я полазил! — восхищенно заметил Санек. — Вдруг что полезное бы отрыл? Ну наподобие Лехиного ножичка…

— Не советую, — спокойно ответил Нэко, просматривая виртуальную карту на планшете. — По крайней мере до того, как мы доставим груз. Дальше — что хочешь делай, лазь, где душа пожелает, но помни, что мины-ловушки никто не отменял, да и уж как-то сильно меня эта уцелевшая улочка на мысли о бактериологическом или химическом оружии наводит. А вдруг где-то еще остатки какой-то гадости сохранились и ждут твоего любопытного носа?

— Так я же в защите! — возмутился Санек, но было видно, что прежний азарт его куда-то пропал.

— А я скажу проще, — ввязался в разговор Данилыч. — Рухнет на тебя кусок стены где-нибудь да оставит мокрое место, несмотря на шлем и бронежилет! Да, ребятки, я тут умудрился развернуться, так что назад мы нормально поедем — лобовым стеклом вперед.

— Данилыч, ты виртуоз! — восхитился я.

— Столько лет баранку повертишь, и ты виртуозом станешь! — не без самодовольства заметил Данилыч. — Ну что, разведали вы там?

— Я сейчас к вам вернусь, — сказал Нэко. — Пусть Ками хатан для меня выведет и ждет с ним рядом с машиной.

— А мы? — обиженно осведомился Санек.

— Здесь ждите. Я приведу хатан и груз, и вместе дальше пойдем — чего туда-сюда всем мотаться?

Санек покрутил головой. Хоть его глаза мне были и не видны за затемненным забралом шлема, но я догадывался, что их взгляд устремился к машинам, стоящим вдоль улицы.

— Разумно, — согласился Санек и тут же разлегся на крупном обломке стены сразу за проломом. — Только, слышишь, там, в зальчике по дороге, какая-то дверь, за ней темно как-то, ни инфракрасный, ни другие сканеры ничего не видят… Мы с Лехой хотели проверить, да не успели. Если что, ты осторожней там…

— Так там же просто стены копотью покрыты, — ответил Нэко, и в голосе его можно было заметить улыбку. — Вот и получается поглощение практически всех излучений.

— Понятно, — разочарованно пробормотал Санек. — Такая себе «черная дыра» в миниатюре.

Нэко исчез за углом, и я присел рядом со штурманом. Маня, порыскав вокруг, присоединилась к нам, устроилась рядом, умильно поглядывая на меня, давая понять, что не прочь бы перекусить.

— В этих развалинах действительно ничего живого нет, — сказал я Саньку, ставя автомат между ног. — Раз уж Манька просит есть, не пытаясь охотиться.

— А я бы все же поохотился, — поделился со мной мыслями Санек. — Кто знает, что могло сохраниться в машинах? Тут же и дорогие тачки есть, стопудово! Правда, Нэко что-то о заразе и минах говорил…

— А ты проверь, — посоветовал я, взглянув на небольшой дисплейчик анализатора, что сейчас светился зеленым, что говорило об отсутствии каких-либо отравляющих веществ в воздухе, равно как и об отсутствии радиации.

— Добрый ты, — протянул Санек. — А неужели самому не хочется полазить в округе?

Я открыл забрало шлема, осторожно потянул носом воздух: ничего, вроде дышать можно. Только чувствовался настойчивый кисловатый запах то ли гари, то ли еще чего…

— Да ты шлем совсем сними — легче будет, — посоветовал Санек, но я остановил его, когда он начал стаскивать с себя шлем, шлепнув рукой по макушке.

— Сиди в нем, голова не отпадет. Кто знает, может, порывом ветра принесет какую гадость, так ты и окочуриться успеешь, прежде чем свой колпак натянешь.

Санек не стал спорить.

— Слушай, — сказал он, принимая от меня половину шоколадной плитки, которую я запасливо засунул еще в автопоезде в карман. — А как ты думаешь, кому и что мы все-таки сюда везем? Какому нормальному человеку придет в голову здесь поселиться, если есть возможность перебраться в мир, где нет никаких войн?

Я пожал плечами под бронепластинами. Со стороны это, наверное, выглядело как нелепое покачивание торсом. Если бы я знал, какую верную мысль сейчас Санек высказал и с каким сожалением я всего через час буду вспоминать о том, что не прислушался к его высказыванию!

Маня, живо встрепенувшаяся было, когда я достал шоколадку, уныло повесила усатый нос, почуяв шоколадно-молочный запах. Я, прислушиваясь к звучащим в эфире переговорам Нэко, Данилыча и Ками, покопался в кармане и вытащил запечатанную в целлофан тоненькую палочку вяленой говядины, что приберег еще с Геи. Сдернул обертку, сунул Мане, предварительно откусив кусочек.

— Жуй, проглотина.

Маня мигом проглотила вкуснятину и удивленно уставилась мне в глаза: мол, что, это все? Издеваешься, что ли?!

— Еду назад с грузом, — сообщил по рации Нэко. — У вас все в порядке?

— Все нормально, — ответил я, оглядывая пустынную улицу. — Только Маня голодная.

— И вроде потемнело немного, — заметил Санек. — Дождь или снег пойдет, что ли?

— Скорее всего, это просто закат, — ответил Нэко. — Здесь в сутках всего несколько часов, раза в три наших короче.

«Так, если раза в три короче шебекских, значит, где-то в два раза короче земных, — отметил я про себя. — Часов по шесть день и ночь… Маловато, конечно».

Минут через десять послышался легкий гул, означающий приближение Нэко. Он выехал из пролома на «метле», что тянула за собой прицепом низко летящую над землей платформу, с закрепленным на ней контейнером, что так напоминал мне большой обтекаемый гроб, и еще парой небольших ящиков.

— Что, — удивился Санек, — это и есть весь груз, что нужно доставить?

— Дело не в размерах, — сказал Нэко, — а в ценности. Забирайтесь да по сторонам поглядывайте. Тут близко, по карте, но гнать не буду — мало ли что…

Санек уселся сзади Нэко, Я забрался на прицеп, позвал Маню. Гивера забралась ко мне, но, когда Нэко тронул «метлу» с места, предпочла спрыгнуть и бежать рядом с неторопливо движущимся прицепом.

Я опустил забрало шлема, запустив сканеры и наблюдая сразу расцветившуюся разными оттенками улицу, бывшую только что серо-розовой. Действительно наступали сумерки. Такими темпами через полчаса будет совсем темно. Я внимательно осматривал крыши домов вдоль улицы, стараясь не потеряться глазами, но не оставить ни одного недосмотренного места. Как часто случается так, что люди гибли только из-за того, что никому не пришло в голову взглянуть наверх. Это мне рассказывал один мой знакомый, умудрившийся послужить и в Чечне, и наемником в Ираке. Его непритязательные рассказы, пересыпанные почти неразличимыми, смазанными матами, которые ты больше чувствовал, чем явно слышал, запечатлелись у меня в памяти, может быть, именно из-за своей непритязательной правдивости. Пропустив несколько бутылочек пивка, мой знакомый начинал учить меня, как выжить в сложной и опасной обстановке, и я снисходительно его слушал, даже не представляя, что через пару лет сам буду ехать по разрушенному городу, сжимая в руках автомат, и прочесывать глазами крыши домов на предмет снайперов и гранатометчиков.

Здания в этом месте города были ниже, чем везде, и неплохо сохранились, что могло говорить или о том, что бомбардировки обошли эту счастливую территорию стороной… или о том, что дома ремонтируются.

Нэко вел «метлу» с прицепом, практически прижимая нас к левой стороне улицы, да так, что иногда прицеп чуть ли не чиркал по стене. Свернул за угол. Снова потянулись фасады трех- и пятиэтажек, дверные и оконные проемы нижних этажей здесь были либо заложены кирпичом и блоками, либо — зашиты металлом.

— Саня, следи за окнами, — посоветовал я Саньку.

— Не стоит, — отозвался вместо Санька Нэко. — На нас никто не будет нападать — я включил маячок с шифром, так что мы здесь «свои».

«Свои», ага, значит, я не зря следил за крышами и не зря у меня было странное чувство, что в этой части города что-то не так. Определенно, здесь были люди. Только, если мы «свои», тогда зачем так жаться к стенам?

Словно в ответ на мой вопрос Нэко вывел «метлу» на середину улицы и немного развернул, перекрывая проезжую часть.

Как будто демонстрируя нас кому-то.

— Теперь сидим тихо, — сказал Нэко. — Оружие держим не на виду, не нужно демонстрировать агрессию. Забрала шлемов пока не поднимайте. Алексей, возьми гиверу на руки. Данилыч, Данилыч, ты слышишь меня?

— Хреново, перебои какие-то, — раздался сквозь треск разрядов искаженный голос шофера.

— Здесь это бывает, — успокоил его Нэко. — Даже в самую тихую погоду в атмосфере хватает электричества, чтобы радиосвязь давала сбой. А сейчас к тому же надвигается гроза. Так что, если связь совсем рухнет, не переживай, но приготовь все к отъезду и жди нас: как только мы решим дело, встретившись с клиентом, так сразу выдвигаемся назад.

Нэко произнес еще несколько слов по-шебекски, предназначенных, по-видимому, Ками, так как девушка чирикнула что-то в ответ.

— Да я готов давно, что там готовиться? — сквозь помехи пробился голос Данилыча. — Вы уж там осторожней, смотрит…

Дальше были лишь сплошные помехи.

— Плохо без связи, — пожаловался Санек. — Неуютно.

— Так, — перебил его Нэко, — показались наши местные друзья. Не проявляем агрессии, но остаемся настороже: кто знает, что в здешних трущобах могло произойти за те несколько месяцев, что здесь нас ждут?

Я посмотрел в противоположный конец улицы, откуда на нас что-то медленно надвигалось. Целезахват шлема заплясал по силуэтам, определив сразу пять довольно массивных целей. Что-то типа небольших внедорожников. На двух — пулеметчики в кузове. Ну, эти ребята нас издалека под орех разделают, никакие бронежилеты не спасут.

Пробежали рядом с подсвеченными объектами тонкие строчки информации. Данные о пулеметах вроде… Правда, все на шебекском.

Я подозвал Маню и прижал своенравную гиверу к животу, почесывая ее за ушами. Маня оставалась напряженной, несмотря на ласку. Впрочем, я тоже не был расслаблен.

— Эх, если бы еще русифицированное ПО для этих шлемников — цены им не было бы! — вздохнул Санек, испытывавший, похоже, те же чувства, что и я.

Нэко слез с «метлы» и поднял правую руку вверх. В его пальцах светился различными цветами какой-то фонарик. От остановившихся в сотне метров от нас машин также отделился человек и поднял руку с разноцветной мигалкой. Я сразу вспомнил прилавки, полные всякой такой светящейся и мигающей ерунды, что так здорово раскупалась толпой перед концертами под открытым небом, в последнее время частенько проходящими на центральной площади в моем городе.

— Все в порядке, — сообщил нам с Саньком Нэко. — Мы можем ехать дальше.

Он тронул «метлу» с прицепом с места и поехал за развернувшимися машинами. Две машины, что-то вроде обшитых металлом «вранглеров», пропустили нас вперед и поехали одна следом, а другая, с пулеметом, — рядом. Пулеметчик, одетый в черное, с какой-то консервной банкой на голове, наставил на нас длинный ствол своей пушки, что меня ну никак не радовало.

— Кажется, — тихонько пробормотал Санек, — что нам не доверяют.

— Это нормально для здешних мест, — заметил Нэко. — Советую вам не поднимать забрала, а я, пожалуй, сниму шлем, как акт добрых намерений. Если тот парень пустит в ход свою пушку, то нас никакие шлемы не спасут.

С этими словами он совсем снял свой шлем и передал его Саньку, чтобы было удобнее управлять «метлой».

— А нам почему тоже не снять? — поинтересовался Санек.

— У вас лица слишком белые, — ответил после паузы Нэко.

Через пару минут наша процессия остановилась. От головной машины отделились несколько человек и направились к нам. Один — побежал в здание, напротив которого мы встали.

Подошедшие были в такой же черной одежде, как и пулеметчик на джипе. На головах их были бордовые повязки. Темнокожие лица нахмурены.

— Да они тут негры все! — ляпнул мне Санек по-русски.

— Какая разница, кто они, — ответил я ему, начиная понимать, почему нам нельзя поднимать забрала. — Главное — побыстрее дела решить.

Нэко передал какую-то вещь одному из чернокостюмных ребят. Тот, повернувшись к дому, махнул рукой. Практически тотчас металлическая панель поехала вбок, открывая в стене довольно большой проем. За панелью стоял огромный человекоподобный робот, что также отошел в сторону, освобождая дорогу.

Тот, кому Нэко что-то передал, махнул рукой на проем и на ломаном межмировом сказал:

— Проезжайте, товар ждет.

Нэко провел «метлу» в проем, и сразу же за нами последовал «вранглер» с пулеметом. За «вранглером» металлическая плита снова встала на место, перекрывая обратный путь. Я закрутил головой, пытаясь как можно быстрее осмотреть место, в котором мы оказались. Ничего особенного: что-то типа гаража с парой машин и человеком в робоскафандре. Правда, этот человек не спускал с нас глаз и парочки здоровенных стволов в придачу, но агрессии пока не проявлял, и я тешил себя надеждой, что и не проявит. На противоположной въезду стороне гаража имелась пара металлических лестниц с перилами, ведущих на второй этаж. По одной из лестниц неторопливо спускался рослый, широкоплечий темнокожий человек в свободной одежде, впрочем не скрывающей бронезащиту под ней. Здоровяка сопровождала вооруженная охрана — шесть человек в черных комбинезонах, что так неприятно резанули мой взгляд. Напоминая о баре, будь он неладен.

Нэко слез с «метлы» и неглубоко поклонился этому человеку.

— Надеюсь, — сказал он на межмировом, — товар в порядке?

Темнокожий сложил здоровенные руки на груди и окинул нас взглядом небольших, немного навыкате глаз, прикрытых сверху тяжелыми веками.

— Надеюсь, — сказал он хрипловатым, с характерным для его нации металлическим оттенком, голосом, — оплата также в порядке?

Нэко указал рукой на два небольших ящика, что лежали на платформе.

— Можете осмотреть.

Двое из свиты здоровяка закинули оружие за спину и склонились над ящиком. Я предусмотрительно отошел в сторону, прижимая к себе настороженную Маню. Гивере определенно здесь не нравилось.

Проверяющие разогнулись, захлопнули крышки ящиков. Один из них кивнул.

— Хорошо, — пролязгал здоровяк. — Плату вы привезли, теперь скажите, почему я должен вам отдать ваш товар?

Я уже совсем запутался, почему они с Нэко говорят о том, что именно мы должны забрать какой-то товар, словно не мы товар доставили.

— Конечно же, с нами несколько хороших зарядов, что разнесут здесь все вокруг, да вдобавок так отравят воздух, что этот город надолго снова станет необитаемым, — любезно улыбаясь, сообщил Нэко. — Это является гарантией того, что вы выпустите нас из пределов города, если у вас не совсем еще головы поехали в вашем подыхающем мире.

Здоровяк усмехнулся, обнажая ряд белых зубов, отчего его небольшие глаза чуть совсем не исчезли под тяжелыми веками. Казалось, он наслаждается ситуацией.

— Мне нравится, что вы правильно ведете дела, шебекцы, — лязгнул он.

— Да, особенно после того, как ваши ребята чуть было не отправили нас на тот свет перед Проездом сюда, — заметил Нэко. — Что ж, неплохой способ забирать оплату не отдавая товар, но он не сработал.

— Но он срабатывал до этого два раза, — металлически хохотнул здоровяк. — Хорошо, думаю, что мы можем отдать вам товар.

При этих словах он повернулся к лестнице, по которой пара человек тащила третьего — тщедушного юношу, монголоидные черты лица которого выдавали возможность его шебекского происхождения.

Нэко низко поклонился юноше, как только того отпустили охранники, и даже поцеловал ему руку, от чего меня передернуло: терпеть не могу преклонения перед человеком…

— Стороны, как я понимаю, довольны, — резюмировал здоровяк и направился вверх по лестнице, сопровождаемый четверкой черных комбинезонов, несущих ящики. Наверху он повернул голову и бросил через плечо: — Надеюсь, вам не придет в ваши фанатичные головы заливать город химией.

Нэко на секунду оторвался от тихого разговора с тщедушным парнем.

— Ну разве что вы надумаете прокрутить внезапный возврат товара…

Здоровяк воздел руки к небу и с металлическим: «Нет, ну мне нравятся эти чокнутые!» — исчез за дверями.

Плита, загораживающая выезд из гаража, поплыла в сторону, после чего «вранглерообразная» тачка с пулеметчиком выкатила наружу.

Нас выпускали.

Нэко повернулся к нам:

— У нас не так много времени. Желательно покинуть этот гостеприимный город как можно быстрее.

Глава 7

— Не буди лихо, пока оно тихо.

Естествоиспытатель

— Может, сначала объяснишь происходящее? — спросил я, наблюдая, как Нэко возится у гробообразного контейнера. — Я что-то никак в толк не возьму, что же такое случилось и что это за тип.

— Это и была сделка? — осведомился Санек.

— Да, это сделка, — ответил Нэко и облегченно вздохнул, когда контейнер поднялся вертикально, используя свою тонкую нижнюю часть как опору, чмокнул и с шипением открылся. — Я все объясню, только вам нужно принять к сведению, что иногда история идет не так, как нам нравится, но это бывает к нашему же благу.

Оставшийся тип в черном комбинезоне заметно занервничал, когда Нэко произвел все манипуляции с контейнером, но тощий парень сказал ему несколько слов, и он успокоился, подав, впрочем, знак человеку в робоскафе, чтобы тот перешел на другую позицию.

В контейнере стояло что-то темное, внешне очень напоминающее человека. Массивная грудная клетка, мощные конечности, странная безглазая голова. Все это состояло из выпуклых пластин, сочленений, словно перетекающих одно в другое…

— Это что за хрень? — ошарашенно спросил Санек, вертя головой в шлеме то на контейнер, то на грузно топающего механического монстра, что перешел от выезда из гаража к лестнице.

— Это биопанцирь, — спокойно ответил Нэко.

Он поклонился тощему шебекцу и указал рукой на контейнер. Тощий парень кивнул и, подойдя к контейнеру, положил руку на грудь псевдочеловеческой фигуры. Та, словно проснувшись, выпрямилась и раскрылась, словно лепестки цветка, обнажая пустоту в середине. Мне было видно, что внутренняя поверхность панциря покрыта каким-то коротким, создающим впечатление мягкости, ворсом, отливающим иссиня-черным цветом. Парень улыбнулся и стал раздеваться.

— Дело в том… — начал Нэко.

— Что нас снова использовали, — перебил его я и ткнул пальцем в сосредоточенно снимающего штаны парня. — Это что за глист?

— Это сын главы одного из весомых на Шебеке кланов, — раздраженно ответил Нэко.

Похоже, «глист» его все же вывел из себя.

— Значит, — не унимался я, — он и является твоей целью, а вся лажа с доставкой важного груза?

— Прикрытие, — спокойно ответил Нэко, уже вполне овладев собой. — Как вы понимаете, такие операции нуждаются в секретности, да еще и несколько предыдущих попыток выкупить такого важного заложника провалились. — Он пожал плечами. — С потерей средств.

Я обессиленно присел на край платформы. Энергии на злость почему-то не было. Санек тоже был явно ошарашен.

— Нам заплатят? — как-то жалко спросил он.

— Конечно, — ответил Нэко, помогая парню засунуть свое голое костлявое тело в черноту внутренностей панциря. — Вы сможете забрать свою плату у Вержбицкого, к которому она уже переслана. Как, в принципе, и договаривались. Только сначала вам нужно будет вывезти нас с Пиона.

— Хрена с два! — Я все-таки почувствовал, как злость наполняет меня. — А не хотите подождать, пока мы выполним задание Чаушева? Может, желаете поучаствовать? А? — Я вскочил с платформы и повернулся к контейнеру с биопанцирем, из которого невозмутимо смотрели раскосые глаза сына какого-то там криминального папочки. — О, молодой дон, не изволите ли помочь кинутым лохам исполнить небольшую работенку?!

— Леха, перестань! — Санек взял меня за плечо. — Угомонись, слушай, ну позже сделаем эту работу! Давай вывезем этих…

— Неизвестно только, сумеем ли мы снова пробраться на Пион, будь он неладен!

Мне хотелось плакать… или что-то сломать… или — пострелять из автомата…

Нет, конечно, я понимал, что происходящее — самый обыкновенный сценарий человеческих взаимоотношений, но так ошибиться в Нэко! Хотя… он всего лишь исполняет свою работу, и только. Да еще и стремится вытянуть из трущоб Нижнего города свою сестру…

«А чему ты удивляешься, Проходимец? — задал я сам себе ехидный вопрос. — Неужели такое развитие событий очень неожиданное? Ведь могло быть куда хуже: тебя могли просто убрать по исполнении задания. Но ты, похоже, еще им нужен…»

Что-то заставило меня поднять взгляд: передо мной стоял человек в биопанцире. Темная, почти черная поверхность панциря слегка отливала янтарем в лучах света и состояла, как оказалось вблизи, из миниатюрных, немного выпуклых сот, похожих на пчелиные. Этот рисунок, подчеркнутый золотисто-янтарными краями сот, переливался, словно панцирь какого-то экзотического жука или оперение яркой птицы, оставаясь, в общем, практически черным.

— Я думаю, — услышал я в шлеме голос заключенного в панцирь парня, — что вам нужно поторопиться принять правильное решение.

— Алексей, — сказал примиряюще Нэко. — Этот человек был похищен другим кланом как заложник и спрятан на Аканэ. Местные партизаны напали на базу, где его держали, и, узнав от него самого о его значимости, решили получить за него выкуп. Причем все равно от кого: главное, чтобы больше заплатили. Естественно, в соревнование вступили как родной его клан, так и конкурирующий, желающий вернуть себе заложника. При таком положении дел нужно было хранить строжайшую тайну для удачного исполнения миссии. Тем более что несколько первых экспедиций уже исчезли без следа. Нам срочно нужен был Проходимец, способный пройти на Аканэ. Что ж, ты обманут, но я хочу сказать, что…

— Я обещаю, что вам заплатят, — перебил его парень в биопанцире. — Намного больше, чем обещали. Причем покровительство моей семьи…

— А на какой хрен мне сдалось покровительство твоей семьи, крестный сынок? — ехидно перебил его я. — Чтобы ваш клан захомутал мою жизнь и вертел мною, исполняя свои мафиозные замыслы? Мною уже достаточно помыкали на Земле, пытаясь сделать марионеткой: партия в лице пионерской организации, начальство на работе, дорогое правительство, Церковь… Я оказался на Дороге и хочу найти здесь свободу. Для самого себя. Лично.

— Не забывай о семье, — напомнил мне Нэко.

Это, похоже, был его последний аргумент, который он собирался пустить в ход.

— Ты еще не забыл того, что хотел вывезти их с Земли?

— А кто докажет мне, что это не простейшая наживка? — спросил я Нэко. — После всего, что произошло?

Я открыл забрало шлема и подошел к шебекцу.

— Давай, Нэко, скажи мне, что у вашего мафиозного клана есть такая возможность! Посмотри мне в глаза и скажи, что ваш клан это сделает! Передо мной и Богом скажи, не соврав! Что? Вы на Шебеке в Бога не верите? Во что вы тогда верите? В деньги?

Нэко хотел что-то сказать, смотря мне в глаза, но, видимо что-то осознав, оттолкнул меня так, что я чуть не выронил сонную Маню, что до сих пор держал на руках.

— Ты потерял контроль, Проходимец, и забыл, что ты сейчас зависишь от меня.

— Это каким же образом? — Мне приходилось делать отчаянные усилия, чтобы удержать проснувшуюся гиверу а руках. Стоило ей чуть сильнее дернуться и…

Я заметил, что Санек медленно поднимает дробовик, нацеливая его на парня в биопанцире. Блин, судя по тому, что я слышал от болтливого старого грека, панцирь этот, являвший собой передовое сосредоточение шебекской войной инженерии, мог выдержать гораздо более сильное воздействие, нежели попадание из боевого дробовика, даже если тот заряжен какими-то хитрыми патронами.

Оставшийся в гараже тип в черном комбинезоне совсем разнервничался и махнул рукой, после чего робоскафандр наставил на нас все свои стволы, выдвинув в придачу ракетный пенал.

— Тебе хочется выбраться с Пиона? — спросил Нэко. — Если да, то учти то, что ты находишься в комбинезоне, аппаратура и некоторые свойства которого могут контролироваться извне, со стороны командования. А твое командование в данный момент — я. И если вы не хотите изжариться, как еда в микроволновой печи, тебе и твоему штурману, что задрал ствол, не подумав о последствиях, лучше сделать то, что я вам говорю.

— Санек, — сказал я как можно спокойнее, — опусти оружие.

— Байда полная, а не гроза, — пропыхтел в ответ Санек. — Типа сигнала нет? До меня только дошло… С машиной связи нет, а между нами осталась! Тупицы, блин…

— Вот и славно, — заметил Нэко. — Вы становитесь умней.

— Как я понимаю, — мрачно сказал я. — Ками сейчас решила все вопросы с Данилычем.

— Какого…! — заорал Санек. — Если вы с Данилычем что-то сделаете!..

— Не будет дергаться — все с ним будет в порядке! — быстро ответил Нэко. — А нам уже пора выдвигаться. Ну, Проходимец?

Я кивнул. А что мне оставалось делать?!

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Нэко, шагая к «метле». — Я рад, что…

В этот момент с улицы раздалась отчаянная пальба. Трещали автоматы, басовито грохотали пулеметы. Раздалось несколько близких взрывов. В проеме выезда из гаража было видно, что пулеметчик на машине палит куда-то вверх, словно пытаясь что-то сбить с крыш домов. Улица озарялась непрекращающимися вспышками выстрелов. Кричали люди.

— Это что за хрень? — удивленно спросил Санек.

— Не знаю, — ответил я. — Кажется, на этих черных партизан кто-то напал. Нэко?

— Нет, это не наш клан, — ответил тот, подбегая к проему выезда и выглядывая наружу. — Я не знаю, кто это. Наверное, местные…

Хлопнула дверь наверху, на площадку лестницы выскочил уже знакомый нам здоровяк. В руках — какая-то огромная пушка.

— Вы как сюда добирались? — рявкнул он. — Через кладбище техники?

— Что происходит? — спросил у него Нэко.

— Вы живую технику там видели? Проезжали мимо на транспорте?! — Здоровяк, практически, визжал, скатываясь вниз по лестнице. Сопровождающие его чернокомбинезонные парни так же горохом посыпались с верхнего этажа, побежали наружу.

— Так там только пауки какие-то дохлые… — ляпнул Санек.

— Они в спячке были! В спячке!!! — Здоровяк подскочил к воротам, выглянул наружу, отбежал назад. — Давай!!! — махнул он робоскафандру. Тот, грузно топая, отравился наружу, оттолкнув по дороге «метлу».

— Это опасно? — спросил Нэко у здоровяка.

— Сейчас полгорода этих тварей проснется! — проскрежетал тот. — Нужно убираться отсюда поскорей! Какого вы без Проводника сюда заявились?! Нужно же было держаться от них подальше или взорвать…

Нэко живо напялил шлем, вскочил на «метлу».

— Быстро, на платформу! Кажется, мы разбудили наследие местной войны.

«Крестный сын» вскарабкался на сиденье позади Нэко, Санек, сбив ударом ноги опустевший контейнер с платформы-прицепа, махнул мне рукой.

Здоровяк заметил лицо Санька за открытым забралом.

— Уроды белые!!! — рявкнул он, вскидывая свою пушку. — Все беды от вас!

Я не понял, каким образом он успел это сделать, но в руке Нэко вдруг оказался пистолет-пулемет, плюнувший огнем. Я бросился к платформе, откуда уже грохотали выстрелы дробовика Санька, выпустил по дороге Маню, запрыгнул, сдергивая с плеча автомат. Платформа тронулась, увлекаемая «метлой», оставляя после себя в гараже здоровяка с разбитым выстрелами лицом и парня в черном комбинезоне, изрешеченном Саньковой дробью.

— А как мы прорвемся мимо пулеметов и робота?! — крикнул я Нэко, включая сканеры шлема, краем глаза замечая, что гивера бежит рядом с платформой.

Нэко не ответил мне, но я сам увидел ответ: какая-то слабо подсвеченная графикой шлема тень рухнула сверху на ярко-красный на моем забрале силуэт робоскафандра. Здоровенный крабопаук принялся лупить механизм своими клешнями — звуки тяжелых ударов, визг и скрежет — полетели металлические клочья. Парни в черном, панически что-то вопя, окружили упавший скафандр и крабопаука на нем, пытались автоматными очередями остановить живую машину разрушения. Паук мягким текучим движением метнулся вбок, мелькнули выброшенные зубчатые конечности, смели человеческие фигурки. Пулеметчик на внедорожнике развернул станок, забился в истерике крупного калибра. Струя огня и металла, преследуя паука, взломала стену дома, перекинулась через улицу, и я едва отпрыгнул в сторону, толкая с платформы Санька. Откатился вбок, приподнялся на локтях, успев увидеть падающие вниз обломки платформы.

В этот момент меня что-то зацепило и швырнуло через всю улицу. Пролетев с десяток метров, я влепился спиной в стену, дыхание с всхлипом выбило из легких, в глазах потемнело. Сознание я не терял, но некоторое время не мог двигаться от сотрясения всего организма и шока. В ушах звенело, и я, судорожно пытаясь вдохнуть воздух в сплющенные легкие, помутневшим взглядом с трудом смог вычленить среди сумасшедшего калейдоскопа цветов на забрале шлема силуэт склонившегося надо мной Санька, а среди хаоса звуков — его сорванный вопль, когда он пытался докричаться до моего сознания.

— Леха! Леха-а-а!!!

Я наконец-то вдохнул воздух.

— Я в порядке, в порядке…

Легкие уколы в область поясницы, живота и подмышечных впадин говорили о том, что «личный медик» не тратил время зря.

Повернув голову вбок, я видел, как истерично трясущийся вместе со своим станком пулеметчик крошит в салат валяющуюся тушу крабопаука.

— Кости все целы? — пытался поднять меня Санек. — Идти сможешь?

— Вроде да. Кажется, меня костюм и жилеты спасли. Правда, это станет понятно потом…

— Блин, когда тебя эта тварь ногой зацепила и отшвырнула, как куклу…

Слова Санька доносились до меня глухо, с перебоями. Видно, от удара пострадала автоматика шлема. Так, значит, это не в глазах у меня мелькает, а… Тут весь шлем залило красным светом, и, мелькнув какой-то надписью, забрало стало темным. Я откинул его вверх. Сразу стали четкими грохот выстрелов, человеческие крики… И мягкие, но весомые шаги где-то над головой. Посыпалась какая-то каменная или цементная труха…

— Сверху!!!

Санек начал лихорадочно палить вверх. Я мельком увидел, как Нэко прямо с «метлы» трассирующими очередями лупит куда-то ввысь. Немного припадая на онемевшую правую ногу, я, полусогнувшись, стал рыскать взглядом над землей, пытаясь при вспышках выстрелов разглядеть свой оброненный автомат. Снова басовито-резко застучал пулемет — вероятно, пулеметчик сменил ленту.

— В сторону, в сторону отойди! — заорал мне откинувший забрало Нэко.

Я побежал изо всех сил, запнулся обо что-то, полетел кубарем через плечо и остановился, чуть ли не уткнувшись носом в свой автомат. Сзади что-то грузно рухнуло, сотрясши землю, громко кракнуло мерзким хрустом, словно раскололся гигантский орех. Уже с автоматом в руках я обернулся и увидел в свете включенных Нэко фар темную тушу огромной, диаметром в несколько метров, твари, похоже свалившуюся именно туда, где несколько секунд назад стоял я. Туша треснула от удара, и из-под скорлупы наружу полезли десятки, а может и сотни, маленьких, размером с кошку, паучков.

Дикий вопль заставил меня обернуться: пулеметчик свалился со своего джипа и катался по земле, держась за лицо. Пулемет и весь кузов дымились, словно облитые кипятком. Сверху по стене явно что-то спускалось.

— Леха! — крикнул Нэко. — Разберись с маленькими, остальные — с теми, что на стенах!

Я обернулся к туше. Небольшие твари довольно шустро начали разбегаться в разные стороны, а несколько десятков направлялись ко мне, с явным желанием познакомиться поближе.

— Да сколько же вас там сидело? — сквозь сжатые зубы пробормотал я, снимая с предохранителя капсульный огнемет под стволом автомата, развернул ствол в сторону торопящихся паучат, нажал левой рукой спуск.

Подствольник, мягко чмокнув, выплюнул в сторону тварей овальный цилиндр, и вся местность вокруг озарилась яростным светом огненного шара, метров пять в диаметре. Я надавил на спуск еще и еще… Казалось, сам воздух горел. Пауки сгорали молча, только трещали от адской температуры панцири… Несколько тварей шустро побежали в проломы стен, рассчитывая укрыться от огня и выстрелов, но вслед за ними неизвестно откуда кинулась Маня, рванула пастью одного паука, отшвырнула в сторону разгрызенное, безвольное панцирное тело, нырнула, преследуя остальных, в темный пролом… Что ж, оставалось только надеяться, что она не отравится этими гадами.

Я осознал, что, кроме гула пламени и треска горящих пауков, не слышу никаких посторонних звуков: стрельба прекратилась. Пулеметчик перестал кататься по земле и кричать, только от верхней части туловища у него осталась какая-то пенящаяся, дымящаяся масса. Я не рискнул подходить ближе, беспокоясь за свои нервы. Санек стоял рядом с «метлой», на которой по-прежнему сидели Нэко и «крестный сын» в своем биопанцире. Я подошел к ним ближе, осторожно обходя дымящийся джип с неподвижной тушей крабопаука, придавившей и пулемет, и кабину. Длинные зубчато-шипастые лапы были раскинуты вокруг кабины, туша изорвана попаданиями, текла густая белесая жидкость, торчали обломки панциря. Воняло какой-то паленой мерзостью, словно жгли клопов или тараканов.

— Какие будут дальнейшие действия? — неуверенным голосом спросил я у Нэко, только ради того, чтобы что-то спросить, не молчать, слушая мерзкий треск горящих панцирей.

Нэко спокойно поменял магазин в своем пистолете-пулемете, засунул его в широкий захват на поясе.

— Ками с Данилычем… Они как там?

— Ками передала, что пауки атаковали их с Данилычем, — сообщил Нэко. — Вроде они отбились без потерь, только пара колес у них пробита… Данилыч зовет поспешить, чтобы помочь ему с заменой.

— Теперь туда? — спросил я у Нэко.

— Теперь? — переспросил Нэко. — Теперь вот что.

Я почувствовал легкие уколы в руки, бедра, щиколотки. Попытался поднять руки, но тотчас скрючился и безвольно рухнул на землю. Мечущимся взглядом поймал упавшего рядом Санька…

Действовала одна голова и шея, конечности полностью отказали, словно мышцы не реагировали на приказы мозга.

— Это такое средство против трусов и дезертиров, — пояснил Нэко, склонившись с седла «метлы». — Блокирует работу конечностей по команде с костюма командира. Каждый форменный боекомплект, производящийся на Шебеке, комплектуется такими устройствами, впрыскивающими блокиратор в непослушного солдата.

— Зачем? — простонал Санек.

— Чтобы вы не выстрелили нам в спину, — спокойно ответил Нэко.

Он поднял планшет, половина которого была залита красным сиянием.

— Полгорода сейчас просыпается: мы, похоже, умудрились задеть важный винтик в спящем механизме. Минут через пятнадцать на эту улицу заявятся милые твари, с которыми мы с вами уже познакомились. Я же этого ждать не буду. На хатане, как видите, только два места, так что — счастливо оставаться!

— Вы не успеете заменить колеса, — сказал я, с удивлением ощущая новые уколы, на этот раз в поясницу, живот, грудь. — Даже если Данилыч будет работать под дулом автомата.

— А мы их не будем менять, — ответил Нэко, разворачивая «метлу» в сторону, откуда мы приехали. — Явун, к вашему сведению, тоже Проходимец. И выбраться из этого мира гораздо проще, чем в него попасть.

— А Ками?! — крикнул Санек. — Ты ее тоже тут бросишь? Сестру?!

Нэко покачал головой, усмехнулся.

— Красивая легенда. И для вас, и для девочки. Девушки, знаете, бывают такими преданными неожиданно нашедшим их братьям, которых они не видели с младенчества… Романтика, что поделаешь!.. А, да, планшетку я вам не могу оставить, простите!

Он нажал педаль ускорителя, и «метла», унося двух мудрых и циничных шебекцев, унеслась в темноту, погасив фары.

Я увидел темную гибкую тень, что невероятно длинными скачками кинулась догонять «метлу», но почти тотчас же вернулась.

Маня подбежала ко мне, тявкнула протяжно, ткнулась усатой мордой в лицо, словно извиняясь за то, что ее не было рядом в важный момент.

— Что, Манька? — Я видел, что гивера чувствует, что со мной что-то не так, но понять, конечно же, не может. — Это химия, подруга, ее загрызть не получится!

Маня сосредоточенно понюхала мое лицо, фыркнула и села рядом, словно выражая готовность охранять мое обездвиженное тело, пока это будет необходимо.

А долго ли нам всем осталось?

Санек выругался так, что даже пламя стало угасать… или все паучата прогорели?

— Спокойно, Саня, — пробормотал я, пытаясь пошевелить рукой, потом другой, ногами…

К моей несказанной радости, у меня это получилось. Не сразу, конечно, но у меня возникло впечатление, что мои конечности словно бы оттаивали, снова получая свободу двигаться.

— Ты, ты…

Я медленно поднялся на колени, потом на ноги, ощущая, как воют и не хотят работать сбитые с толку мышцы.

— Уже прошло? — продолжал хрипеть Санек. — А почему я?..

— На мне под комбинезоном — «личный медик», — пояснил я. — Он мне целую серию уколов всадил, наверное противодействующих блокадеру…

Тут я снова упал на колени, и меня вывернуло наизнанку. Маня серьезно и сосредоточенно наблюдала за моими действиями.

— А может, — между рвотными спазмами простонал я, — просто активно очищающих организм… Боже, как хреново-то!

Тут откуда-то поблизости раздалось несколько сильных ударов по металлу. Маня зашипела и кинулась куда-то вбок. Я снова поднялся на ноги. Вроде звуки шли от все еще исходящей паром машины.

— Ты там осторожней! — крикнул вертящий головой Санек, когда увидел, что я подхожу к машине. — Тот последний гад чем-то вроде кислоты плевался!

Я, выставив ствол автомата, осторожно приблизился к внедорожнику, что осел на один бок — одно колесо было оторвано напрочь. Маня кружила вокруг машины, готовая вцепиться в любого, кто будет представлять собой хоть малейшую опасность.

— Эй, кто там? — крикнул я, не решаясь подойти ближе, чем на три-четыре метра. — Манька, иди ко мне, дурочка, там же кислота!

— Выпустите меня отсюда! — с жутким акцентом попросил голос изнутри. — Дверьи заклиньило наглюхо, что-то с сисчемой замкоф…

Я, подумав секунду, вытащил из ножен рукоять подаренного мне режущего чуда. Нажал цветок на гарде, выпуская полупрозрачное лезвие, воткнул нож в металл двери там, где должны были быть петли. Металл резался довольно легко, словно… не знаю что, но на масло это точно не было похоже.

— Ударь изнутри, — сказал я, отойдя вбок. — Только будь осторожен: корпус снаружи облит кислотой и рядом со мной — неконтролируемая гивера, которая может посчитать любое твое неосторожное движение как угрозу.

Дверка, представляющая собой цельную плиту с прорезью бойницы, отлетела в сторону от сильного удара. Из салона аккуратно, стараясь не касаться краев дверного проема, выбрался крупный чернокожий тип, лицо которого было залито кровью, струящейся из рассеченного лба.

Я придержал готовую кинуться на него Маню, но сам не отвел ствола автомата.

— Белые, — пробормотал чернокожий мужик, что, разогнувшись, внушал уважение своей крепкой фигурой. — Эх, прочьив моих правил просичь у рабов помощьи!

— Это кто еще там раб! — крикнул от земли неугомонный Санек.

Его яростно вертящаяся голова, казалось, пыталась компенсировать всю недостающую жестикуляцию, коль руки отказывались подчиняться.

— Когда ча чварь в машину врезалась, — кивнул чернокожий мужик на дохлого паука, совершенно не обращая внимания на отчаянно ругающегося Санька, — я головой о руль чреснулься, сознание почерял. Очнулься, слушаю — вы с чеми на лечалке говориче, почом рухнули на землю… Я и подумал, чте не времья о себе заявлячь. Почом ты очухался, я и попросил помощь, после чого, как не смог сам выбрачься… Хорощь у чебя клинок, ксчати.

— Ситуация тебе ясна? — спросил я у него. — Можешь предложить какой-то план действий? Может, отсидеться где-то?

Мужик помотал курчавой башкой, оглянулся вокруг.

— Если ОНИ проснульись, то не успокоячся, пока в городье не осчанется никого живого. Для этого их и росчили. Нужно бежачь очсюда… Транспорчь бы… Насколько я знай, главное скопление спящих чварей было вон в той стороне, — он кивнул на противоположный тому, откуда мы прибыли конец города. Другую сторону мы уже зачисчили, травя чварей, пока они не проснульись…

— У нас в паре-тройке километров отсюда есть транспорт, — сказал я. — Только вот Санек… Он пойти не сможет.

Мужик внимательно посмотрел мне в глаза.

— А ты его не осчавишь, правда?

— С Данилычем бы связаться, — простонал я страдальчески, вдруг особенно четко понимая, что улицу сейчас захлестнет лавина живых машин смерти, а через несколько минут она доберется и до автопоезда.

— У меня в нагрудном кармане — включенная рация, — сказал присмиревший Санек. — Я ее активировал, когда Нэко сказал, что сам отключил радиосвязь костюмов…

Я мигом оказался рядом с Саньком.

— Где? В каком именно? Данилыч! Данилыч, ты слышишь?!

— Слышу, не ори ты так, — прохрипел из миниатюрного устройства Данилыч.

— Как вы там? Как Ками? Она…

— Чертова девка, — захрипел Данилыч. — Свалила меня в секунду, горло болит…

Дальнейшие слова можно было спокойно заменить минутным пищанием. Данилыч прокашлялся и продолжил:

— Пока я валялся, она умудрилась отбить атаку здешней живности, потом заработала рация, и она все ваши разговоры услышала, теперь сидит, плачет…

— Данилыч, колеса нужно быстрее поменять! — крикнул я, сейчас здесь такое будет! Нэко…

— Нет больше вашего Нэко, — прохрипел Данилыч, потом как-то странно крякнул и прикрикнул на кого-то: — Гайки, говорю, подавай! И прекрати реветь, дура!

— Как нет?! — Я ничего не понимал. — Что там у тебя происходит?

— Вы сюда бегите быстрее, — ответил напряженным голосом водитель. — Я тут уже одно колесо практически поменял… — ДАВАЙ ГАЙКИ!!! — а эта дурочка ревет и не помогает… Она братца своего ненастоящего вместе с мотоциклом твоим и вторым типом из пулемета в лоскутья разнесла, когда через рацию все услышала. Теперь в истерике сидит: то смеется, то плачет. Им бы не по этой дороге направиться, не мимо нас… От Нэко только клочья кровавые остались — и чем только сейчас пулеметы заряжают?! — а этот второй куда-то в развалины убег, на сканерах его не видно… А вы бегите скорее, чего там копаетесь? Нужно еще одно колесо заменить — истрепали, твари панцирные…

Я поднял глаза на сосредоточенно слушающего наш с Данилычем разговор чернокожего мужика.

— Я без Санька не пойду.

— Да я уже поньял, — отмахнулся здоровенной ручищей тот. — Раздевайся. И дружька своего помоги раздечь.

— Зачем?! — снова завертел головой Санек. — Голым умереть?

— Я чебя, белый придурок, во всей амуниции тащичь не собираюсь! — рявкнул мужик, стаскивая с Санька шлем. — Это же лищьний вес!

Я, понимая, что сейчас придется бежать так, как никогда в своей жизни не бегал, лихорадочно сдирал с себя ремни с боеприпасами, комбинезон… Автомат я решил оставить, равно как и пару рожков к нему: несмотря на то что это лишняя тяжесть, оружие могло сохранить нам жизнь. Вспомнив о тактических очках, я достал их из кармана «личного медика» и, с облегчением убедившись, что они целы, надел их, защелкнув замочек на затылке. Улица осветилась уже привычным желтым светом. Оглянувшись на ее дальний конец, я заметил, или мне показалось, что я заметил, неясные, вяло двигающиеся тени.

— Поползли, — подтвердил чернокожий. — Они пока еще не совсем отошли от спячки, медличельные, так что терячь времья нельзья.

Мужик без видимых усилий взвалил на себя длинное тощее тело вопящего что-то Санька, которому он оставил только футболку и трусы.

— Меня Имар зовучь, — сказал он. — Ну что, побежали?

Эпилог

Вдох-вдох, выдох-выдох. Дыхание бегуна, который удвоенным рывком вбивает в горящую грудную клетку воздух, так необходимый для бешено качающего кровь сердца. Почему же я так мало уделял внимания физической подготовке? Около двух километров разделяют меня с целью. Около двух километров…

И привычка ездить на транспорте.

Я бежал через развалины мертвого города, что внезапно ожил, но ожил лишь только для того, чтобы посеять смерть. Проплывали мимо полуразрушенные дома, в черные провалы окон не мог проникнуть даже взгляд через тактические очки. Желтый город, желтые стены, желтые кучи мусора, желтая разбитая техника на улицах — все, окружающее меня, тяжело уходящее назад с каждым шагом, было желтым, благодаря просветляющим тьму очкам. И хотя небо над головой было таким же непроницаемо темным, как и провалы в стенах домов, я-то знал, что оно на самом деле грязно-розовое, покрытое странными вертикально-бахромчатыми облаками, которым не было места в моем родном мире. Но таким оно станет потом, на рассвете, через несколько долгих часов — время, которое для меня сейчас, когда я считал каждую секунду, хватая воспаленными легкими сырой воздух чужого для меня мира, практически вечностью.

Вдох-вдох, выдох-выдох.

Боль в боку становится все настойчивей, тяжелый автомат ненужной железякой колотит о ребра, но держать его двумя руками просто нет сил. Я сказал «ненужной железякой»? Каждую секунду из-за любой рухнувшей стены, из-за любого оплывшего неподвижной глыбой металла боевого механизма могла выскочить смерть в шипастом панцире, вылететь струя разъедающей плоть и металл кислоты. И тогда — надежда лишь на два черных ствола да на свою реакцию… Да и, пожалуй, на Бога.

Вдох-вдох, выдох-выдох. Помоги мне добежать, Господи…

Что есть человек, что Ты замечаешь его? Чем для Тебя является человеческая личность, что Ты готов прислушиваться к его просьбам? Почему Тебя, Кто поистине всемогущ и Чьи помыслы неизмеримо выше самой высокой человеческой мудрости, интересует судьба глупого существа, которому Ты дал полную свободу выбора, в том числе и свободу ошибаться?

Оглядываясь на пройденный за несколько месяцев путь, я вижу действие руки Того, к Кому сейчас обращена моя просьба. Умеющему рассуждать человеку нетрудно будет это увидеть: там, впереди, за несколькими кварталами руин и исковерканной техники, человеку, которого я знаю не более трех месяцев и который стал моим близким другом, помогала ремонтировать автопоезд девушка, которая полчаса назад хотела меня предать.

Справа, рядом со мной, дыша как загнанная лошадь, бежал еще один человек. Час назад он спокойно разнес бы мою, не такого цвета как у него, голову выстрелом и не чувствовал бы угрызений совести, а сейчас он тащил на плече другого моего друга, спасая его от смерти.

Слева от меня неслось легкими прыжками странное, легкое существо, которому ничего не стоило, несмотря на относительно небольшие размеры, в доли секунды откусить мне ногу или раскусить, как орех, череп. Тем не менее я доверял этому существу даже больше, чем своим друзьям.

И хотя я и не понимаю замыслов Того, Кто не раз отвечал на мои неумелые просьбы, но мне, наверное, нужно было пройти миллиарды или намного больше километров, чтобы хоть немного сократить разделяющее нас расстояние…

Или понять, что этого расстояния теперь не существует.

Вдох-вдох, выдох-выдох.

Я должен был добежать. От этого зависела не только моя жизнь, но и жизнь других, так как только я мог увести их от смерти. И вдобавок от этого зависело счастье еще одного человека, который обещал ждать меня, что бы ни произошло.

Один человек, скользящий на деревянной доске по волнам живого моря, сказал мне о том, что Дорога — одна, но путь у каждого — свой. Теперь мой путь пролегал через царство смерти к той, одной Дороге, что могла вывести меня и тех, кто со мной, к жизни. И к той, что так же, как и Дорога, была для меня одной-единственной.

Вдох-вдох, выдох-выдох.

Я обязан был добежать.

Примечания

1

Давидова Псалтырь. Псалом № 22.

(обратно)

Оглавление

ДОРОГА ОДНА…

ЩУКА

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

ЛЕБЕДЬ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

РАК

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

ВОЗ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Эпилог X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?