«Z.O.N.A. АТРИум»

Дмитрий Матяш Z.O.N.A. АТРИум

ГЛАВА 1

Память возвращалась фрагментами. Не связанными между собой, порой совершенно бессмысленными картинками из жизни, подобными выпавшим из альбома фотографиям. Поочередно вспоминались то вчерашний бар, то болтовня с какими-то бродягами, то седой человек — очки в черной оправе, то упирающаяся в подножье снежной скалы железная дорога, то мать с отцом, земля им пухом…

Сколько он ни пытался выстроить воспоминания в ряд, сколько ни силился выискать средь них первые и последние, установить определенную хронологию, все было тщетно. Едва он находил между ними нечто общее, что сложило бы их в один узор, как они вновь выскальзывали из рук и разлетались сотней разноцветных искр. Это становилось нестерпимо. Единственным вариантом прекратить все это, избавиться от назойливых картинок, вынырнуть из мира хаотически мелькающих образов было открыть глаза. Но веки казались настолько тяжелыми, что не хватало сил их приподнять.

А когда наконец это получилось, то первое, что он увидел, были дождевые капли. Дождь. Он начался еще ранним утром и до сих пор лил не переставая. Земля напрочь раскисла, сделавшись вязким болотом, поначалу робкие ручейки превратились в полноценные бурные ручьи, вымывая в почве глубокие рвы, а небо продолжало разрываться от раскатов грома. Стены дождя накатывали одна за другой, и казалось, что это не закончится никогда.

Бродяга лежал ничком. Вода затекала ему за шиворот, неприятные удары тяжелых капель чувствовались даже сквозь плотный защитный костюм. Рот и ноздри были забиты грязью, но пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы встать, он не мог. Лежал и смотрел, как впереди на голом холме, метрах в тридцати от него, кто-то ворочается, извиваясь, то и дело принимая позу эмбриона. Бродяге словно снился кошмар, от которого никак было не пробудиться, но он понимал, что это не сон. Он хотел что-то крикнуть тому бедолаге на холме, но онемевший язык прилип к нёбу. Хотел протянуть руку, но та отказалась подчиняться.

Ощущать свое тело он начал лишь после того, как с десятой попытки перевернулся на спину и подставил лицо под холодный, сильный душ. Ему подумалось, что, как только к нему вернется возможность чувствовать, он тоже начнет извиваться в агонии, как тот человек на холме, но ожидаемый приступ боли так и не появился. Вместо этого он испытал дикий страх, осознав, что, несмотря на возвратившиеся чувства, его суставы словно задеревенели, а мышцы рук и ног стали как из тряпья. Сжать кулак ему стоило таких же усилий, какие потребовались бы, чтобы рвануть штангу.

Полыхнула молния. Длинная, изломанная, ослепительно яркая, он смог увидеть ее даже сквозь закрытые веки. А затем ощутить, как раскат грома заставил содрогнуться землю, заодно будто вдавливая его в размокшее подножие холма.

Прошло еще немало времени, прежде чем он, несколько раз сжав и разжав кулак, убедился, что тело наконец начинает его слушаться. Понимая, что все еще достаточно слаб для того, чтобы встать на ноги, он поднял правую руку, а левой сдвинул обшлаг рукава. К несчастью, КИП был разбит, покрытый трещинами экран не ожил и после нескольких нажимов на кнопку включения. Не узнать теперь ни локальных координат, ни сколько оставалось времени до очередного сияния, ни просканировать местность на наличие живых существ.

Бродяга попытался вспомнить причину, по которой он здесь валяется, но… пусто, в голове было совсем пусто. Никаких догадок, никаких мыслей, кроме тех, что вяло ползали в глубине сознания, словно черви в рыхлой земле, но ничего не объясняли.

Он повернул голову набок, посмотрел туда, где еще пару минут назад извивался в агонии человек, и отметил, что тот уже лежал неподвижно, раскинув руки и задрав к небу подбородок. Неподалеку от него, прижав руки к груди, лежал еще один мужчина.

Бродяга закрыл глаза и попытался успокоиться, дав воспаленному мозгу время на обдумывание. Но тщетно, в голове по-прежнему ничего не рождалось, кроме возникающих из ниоткуда, скачущих галопом стоп-кадров.

По-стариковски кряхтя, бродяга приподнялся на локтях, сел, затем не без труда стал на ноги и огляделся. Рядом валялось несколько промокших до нитки рюкзаков, среди которых не было его собственного. Рюкзаки и оружие — пять «калашей», они выглядели так, будто их бросили на бегу… будто это он сам, бродяга, их бросил, прежде чем отключился. «Но… что все это значит? — недоумевал он. — Зачем мне было тащить чьи-то рюкзаки? И… что это там за люди?»

Он повернулся лицом к холму и, вкладывая в каждый неуверенный, шаткий шаг последние силы, начал подниматься на вершину. В голове гудело, тяжелые дождевые капли, казалось, вот-вот раскрошат ему череп, настолько люто они барабанили по его макушке. К тому же кровь пульсировала в венах такими резкими толчками, что веки закрывались и открывались сами по себе. Дышать было тяжело, и, несмотря на непомерную влагу, во рту у него стало до того сухо и противно, что вдыхаемый и выдыхаемый воздух казался потоком песка.

А когда он наконец взобрался на холм и увидел то, что боялся увидеть, он перестал чувствовать и дождь, и кровь, и усталость в ногах. Он сам не понимал отчего, но на глаза невольно накатили слезы. В лежавшем на боку юноше он с ужасом узнал Стрижа.

«О, Господи!» — взмолился бродяга, и его лицо исказилось в гримасе невыразимой боли.

Прыщавый бледнолицый юнец с едва пробившимся над верхней губой светлым пушком смотрел на него не мигая. На мертвом лице не было следов ужаса. Парень умер не самой легкой смертью, но страх и боль не читались в его взгляде. Он не выглядел даже испуганным, скорее… удивленным. На шее все еще кровоточит рана…

Всего было десять или двенадцать трупов — окровавленные тела изувечены и раскиданы по поляне, будто нарвавшийся на засаду и расстрелянный в упор партизанский отряд. Оружие, снаряжение, шлемы расшвыряны, по всей видимости, никто не успел схватиться даже за нож. Среди убитых двое совсем еще зеленых, Стрижу еще и четырнадцати не было, а второй и того моложе. Живые маркеры, вызвавшиеся добровольцами пойти с ним в поход…

Глаза застлала сизая пелена, в ушах появился низкий, нарастающий гул, но бродяга не обращал на это внимания. Его в эту минуту гораздо сильнее заботило другое: убитые кем-то люди были из одной группировки, о чем свидетельствовала и форма — реинкарнация славной кольчуги, и опознавательные знаки, и характерные черты лица. Это были ребята из клана «Монгол» — мощного и авторитетного в средней полосе Атри. С его могуществом сравниться могли разве что «Медведи», но те за пределы белого периметра выходили редко, не говоря уже о вылазках в глубь средней полосы.

Пустота в голове начала заполняться, бродяга вдруг вспомнил, как пришел в Ордынец накануне утром, откликнувшись на объявление насчет проводника. Как встретили его с почестями, словно посла из соседнего государства. В Ордынце для хороших людей вообще не скупятся: там либо ночь в дорогом шатре с прекрасной раскосой девицей, либо кинжал к горлу. Им нужен был человек, который бывал за «вечной колонной», ведь туда мало кто путь знал, а кто знал — не соглашался ходить ни за какие деньги. А бродяга бывал в тех краях, потому и приняли его как знатного гостя.

Хан Айкар, предводитель «монголов», для похода доверил ему лучших своих людей, первоклассных, как он заверял, бойцов, и вот… Теперь они все мертвы. Что делать? Как объяснить это хану? Знал ли бродяга о том, что думают о человеке, который пошел за хабаром с группой, а возвратился один? Знал ли, что, как бы ни напускал он на лицо тоску по умершим напарникам, многие наверняка решат, что он убрал подельников и спрятал хабар? Знал. А еще знал, что «монголы», с их почти первобытным устоем и обычаем кровной местью, рано или поздно найдут его, найдут даже на том свете.

Его бушлат, рюкзак с кое-какими запасами съестного и патронами, весь перепачканный в грязи, рядом, неподалеку, а чуть дальше — подсумки для гранат и цацек и любимый «пустынный орел», подарок друга. Но бродяга не к ним со всех ног бросился, а к молодому маркеру, вдруг начавшему жадно заглатывать воздух.

— Кто?! — завопил бродяга, взяв его голову в руки. — Кто это был?! Человек? Мутант? Сколько их было? Что со мной произошло? Прочему я остался жив? Слышишь?

Боец закашлялся, выплевывая сгустки крови, захрипел, пытаясь проглотить или вытолкнуть застывшую в глотке воздушную пробку, но так и не смог выдавить ни слова. Он уже был не жилец, и бродяга это отлично понимал. Раздавленная грудь, торчащие из одежды белесыми дугами обломки ребер — раны, несовместимые с жизнью, но он не отпускал умирающего, тряс за плечи и несильно хлопал по щекам, стараясь не думать о том, что лишь ускоряет смерть салаги, а тот таращил на него глаза, кряхтел и вонзал пальцы в землю, сгребая ее в кулак. А потом последний раз глубоко вдохнул и затих, обмяк, и его глаза заволокла серая дымка.

Бродяга встряхнул его еще несколько раз, в отчаянии влепил пощечину, затем резко оглянулся. Ему показалось, что рядом кто-то пошевелился. Но нет, остальные лежали, как и раньше, жизнь не возвращалась в их тела.

Внезапно гул в голове усилился, перешел в низкочастотный свист, будто кто-то поднес микрофон к динамику. Бродяга вскрикнул и прижал ладони к ушам, но это не помогло — свист резонанса исходил как будто из его головы. Зная, что на его крик могут сбежаться незваные гости, бродяга больше не издал ни звука, хотя крик пер из его глотки, как проломившая плотину водная стихия. Уф, отпустило.

Он поднял с земли свое оружие, рюкзак и уже собрался было идти, но остановился и покосился на лежащую у ног чью-то экипировку. Бродяга никогда не был мародером, одна только мысль о том, чтобы направить дуло автомата на желторотого юнца, нашедшего в тайге пару цацек, заставляла его нервно сжимать кулаки и люто ненавидеть тех, кто не брезговал этим промышлять. С другой стороны, если человек мертв, патроны ему уже не нужны. К тому же до Ордынца за остаток дня ему не добраться. Придется где-то ночевать, а значит, нужны не только патроны, но и пища.

Бродяга отложил свои вещи и принялся просматривать содержимое рюкзака одного из «монголов», вытаскивая оттуда все, что могло оказаться пригодным: боеприпасы, сухари, флягу с водой, спички. Да, похоже, парни недооценили сложность рейда и пищи взяли, лишь чтобы перекусывать на ходу. Бродяга принялся шмонать остальные рюкзаки, благо их не нужно было снимать с трупов. В одном нашлось то, ради чего они шли за «вечную колонну». В подсумке для артефактов лежала «брошь» — небольшая, легкая, круглая штуковина, усеянная мигающими красными глазками-камешками. Несмотря на свою исключительную ценность, стоила она в Атри сущие копейки. Здесь мало платили за цацку, которая не имела практического применения: не защищала от радиации, не помогала ранам заживать или не придавала сил. «Брошь» была всего лишь украшением, но, продав ее не местному скупщику, а напрямую человеку из мира, можно было уже на следующий день слушать шум океанского прибоя, качаться в гамаке в тени пальм и наблюдать за смуглыми девушками. Тем не менее Хан Айкар не собирался ее продавать. Он хотел подарить ее своей дочери по случаю ее бракосочетания.

Бродяга припрятал «брошь» и уже снимал с руки одного из «монголов» КИП, когда снова услышал донесшийся из-за спины шорох. В этот раз он был уверен, что ему не почудилось. Резко обернувшись, он сощурился и присмотрелся к кустарнику, стеной растущему метрах в пятнадцати с противоположной стороны пологого холма. Сначала ему показалось, что там бродит зверь, но не хищник — тот давно уже напал бы на него, пока он рылся в рюкзаках. А когда в небе полыхнула очередная молния, бродяга увидел засевшую в кустах сгорбленную человеческую фигуру.

— Эй! — крикнул бродяга, но его голос показался ему не громче шума дождя.

Он поднялся на ноги и двинулся к кустарнику, но прятавшийся там человек бросился наутек. Он бежал, втянув голову в плечи и размахивая руками, чтоб удержать равновесие на ускользающей из-под ног земле. Бежал в сторону ельника, окружающего эту опушку с холмом посередине. Бродяга не собирался его догонять, выкрикнул только, чтобы тот остановился, но беглец даже не обернулся. Бродяга в недоумении ступил на пологий склон, но поскользнулся, упал и кубарем покатился вниз. Зацепился за одиноко торчащую из земли маленькую ель уже в самом конце спуска. Тяжело дыша, поднялся на ноги. Изображение перед глазами продолжало расплываться, а потому он не сразу заметил остановившегося перед кромкой леса молодого человека. Невысокий, коренастый парень был тоже из «монголов» — характерный для азиатов цвет кожи, прищуренные глаза. У него была разбита голова, кровь залила пол-лица, «защитка» порвана на плече и шее, левую руку он держал согнутой у груди — то ли она была сломана, то ли он что-то прятал за пазухой. А в следующее мгновенье он уже бесследно исчез в высоких зарослях, будто его и не было там никогда.

Насколько бродяга успел разглядеть, оружия при себе тот не имел, как и рюкзака и прочей экипировки. Все, что у него было, это болтавшийся у пояса пистолет, заряженный ампулами снотворного. Им пользовались при охоте на птиц, которые, не считая змей, были единственными из животного мира Атри, пригодными для употребления в пищу. Но оружием назвать такой пистолетик не поворачивался язык. Стало быть, парень ушел в тайгу совершенно безоружным. Предпочел оставить на холме свой автомат и вещи? Но почему? Что так напугало его?

Бродяга еще долго не мог осознать в полной мере, что произошло. А когда кое-что начало проясняться, он впервые подумал, что лучше бы тогда, в две тысячи десятом году, когда он впервые в жизни «попал» возле Стрелки на развод к мародерам, приставленный ему ко лбу пистолет выстрелил…

«Отец… мы умираем… тут что-то… мы… не смогли… — дрожащий, слабый голос из КИПа прерывался статическими помехами и кашлем говорящего. — Кудесник… сошел с ума… мы не знаем, кто он… но он не тот, за кого себя выдает… Дакас, Трезвонец, Питон и его братья — мертвы… Кудесниковы маркеры тоже… не попал под… это не излучение… не мутант… кто-то другой… не успели даже… он в отключке… взял наши вещи… не умер… кто-то выжил… не знаю… зачем?..»

Бродяга прослушал эту запись из стянутого с руки лежавшего поблизости «монгола» КИПа не меньше десяти раз. Все не хотел верить услышанному. Не хотел даже вникать в смысл этих слов и связывать их воедино. Он закольцевал запись лишь для того, чтобы выловить в явном намеке на его причастность к смерти шести «монголов» какую-то ошибку. Хоть что-нибудь, что могло бы пошатнуть первый и самый прочный вывод, сделанный после первичного прослушивания. Что подтвердило бы, что он ослышался, что его на самом деле считают такой же жертвой нападения неизвестного, а не обвиняют в убийстве!

«Отец?!! — замельтешило слово в голове. — Выходит, Хаим был сыном хана Ордынского?!»

Сегодняшний день был для него полон открытий. Снятый с «монгола» КИП, по злой иронии судьбы, принадлежал Хаиму. На домашней странице фотографии сына, жены, личная переписка с родными… Бродяга выключил его и пошарил по карманам в поисках сигареты. Мокрой, сухой, все равно, лишь бы дымила. А найдя, зажег ее лишь с шестой или седьмой попытки. И пускай она намокла почти сразу же, дым горше от этого не становился.

Кудесник достаточно отчетливо понимал, что эта запись забьет последний гвоздь в его гроб. До этого у него еще теплилась надежда, что если отослать хану сообщение, мол, случилась такая петрушка, — для чего он, собственно, и снимал с руки Хаима КИП, — а потом принести ему «брошь», то сможет рассчитывать на ханскую милость, но после этой записи поверить в светлое будущее было трудно.

Сообщить хану, что произошла глупая ошибка, и остаться ждать на холме прихода его людей, которые заберут тела однополчан, глупо. Если уж родной сын перед смертью обвинил бродягу в предательстве — дескать, «он не тот, за кого себя выдает», то какие аргументы могли заставить хана поверить в невиновность бродяги? Плюс ко всему неизвестно, что еще расскажет Махаон, тот парень, что убежал в тайгу.

Вспорхнула в небо стая напуганных, кричащих птиц. Бродяга, уловив тревожный сигнал, засобирался. Он решил, что, в конце концов, хан не Господь Бог, молнией в него сейчас не шарахнет, а вот тварь какая-нибудь уже давно могла уловить запах крови. Странно, что до сих пор никто на холм не забрался — аномалий здесь нет и радиация в пределах нормы.

«Не накаркать бы», — подумал Кудесник, оглядываясь.

Он подхватил заметно потяжелевший рюкзак, подсумки с амуницией, взял в руки автомат с выцарапанными на прикладе иероглифами. Забрал и подарок друга — именной пистолет с выгравированным на рукояти человечком в длинном плаще и с колпаком на смешной миниатюрной головке — и поспешил прочь с проклятой опушки.

Едва холм перестал быть виден за толстыми стволами высоких, тенистых елей, Кудесник услышал за спиной оглушительный рев. Мурашки побежали у него по спине. Нужно было бежать! Бежать, бежать как можно дальше от холма и приманивающих к себе запахом крови тел, но как тут побежишь, если он выключил КИП (зная, что у хана есть оборудование для отслеживания местонахождения этих штуковин), то есть сознательно лишился анализатора аномалий и счетчика Гейгера. Он бросал вперед бумеранг — самый надежный маркер. Это помогало ему определить наличие аномалий, но что касается радиационных очагов, то тут приходилось доверяться интуиции.

«Там, где буйствует зелень, не может быть радиации», — уверял он себя.

Что-то огромное снова издало протяжный, страшный рев. Оно добралось до тел мертвых «монголов» и, видимо, нарвалось на конкурентов. Несколько голосов пронзительно завизжали, не собираясь сдавать позиции, и большого зверя это, должно быть, здорово взбесило. Если бы Кудесник задержался на холме хоть на пару минут, он наверняка увидел бы, чем закончилась перебранка между угрожающим ревом и пронизывающим до мозга костей визгом, а потом, скорее всего, сам стал бы для кого-то утешительным призом. Но фортуна пока была милостива к нему, и ушел он с опушки целым и невредимым.

Судя по всему, бой на холме шел не на жизнь, а на смерть. Драка, сопровождавшаяся взвизгами и постепенно затихающим гортанным рыком, длилась около минуты, а потом большой зверь затих. Многоголосый визг тоже прекратился, и в атрийской тайге стал снова слышен лишь шум дождя.

Сердце у Кудесника учащенно забилось. Если все так быстро кончилось на холме, не станут ли преследовать и его? Запах оставляемых им следов, конечно же, не развеется за столь короткое время, а зная о вечном голоде пронырливых здешних тварей, глупо думать, что они могут пренебречь им. Они умные. Если бы следов двуногих существ с изрыгающими огонь палками было больше, они вряд ли осмелились бы преследовать. А когда след всего один, то почему бы и нет?

Отбежав, как ему показалось, на достаточное расстояние, бродяга остановился и отдышался. Сделанный из полимера бумеранг возвратился горячим, будто вылетел из печи. Кудесник почему-то подумал об «огненных гейзерах», пригляделся и увидел «волнующиеся» столбы воздуха прямо у него по курсу. Бумеранг слишком мелок для того, чтобы зажечь гейзер на полную катушку, но если туда войдет человек… Атрийским тварям обычно приходится лишь облизываться при виде запеченного куска вкусной человечины — к областям измененного пространства, как тут по правильному называются аномалии, они не рискуют приближаться.

Кудесник, бросая перед собой комья мокрой земли, осторожно обошел почти невидимую, аляповато разбросанную по двадцатиметровому квадрату аномалию и собрался было снова запускать бумеранг, когда услышал за спиной негромкое рычание. Бродяга повернул голову медленно, как наводящий орудие танк. Он знал, что резкость в таких ситуациях не означает успех. Резко повернешься — и тварь узрит в этом движении угрозу. Лучше, чтобы она считала, что на жертву нашел столбняк.

Мутировавший медведь, здоровенный, весь израненный, окровавленный, слегка наклонив голову вперед, стоял на задних лапах метрах в пяти от него. Это именно его свергли с холма какие-то мелкие, но превосходящие количеством твари. Он был лют и голоден, в больших, спрятанных под ороговевшими надбровьями черных глазах читалась злоба. Живоглот — один из самых крупных и опасных обитателей Атри. Всего один прыжок, и Кудеснику не помогут ни ноги, ни оружие. Возможно, всадив в эту махину рожок патронов, он его и убьет, но во что за это время превратят его десятисантиметровые когти и мощные клыки — еще вопрос. Стрелять в живоглота, подкравшегося к Кудеснику с завидной скрытностью, нужно было либо под лопатку, где у него слабое место, либо в глаз, иначе только пустая трата времени и боеприпасов.

Незаметным движением Кудесник положил руку на торчащую из кобуры рукоять пистолета. Он предпочел бы сейчас использовать автомат, но тот был заброшен на плечо, и времени на то, чтобы его перетаскивать, не было. Зверь взревел настолько громко, что у бродяги заложило в ушах.

— Чего-то не страшно совсем, — сыронизировал Кудесник, повернувшись к нему левым боком и поднеся ладонь к уху. — Ну-ка еще, для устрашения.

Обезумевший от невиданной наглости медведь сделал шаг вперед, поднял передние лапы, растопырив длинные саблеобразные когти, и снова взревел. Кудесник никогда не понимал, зачем животные, начиная от рыси и заканчивая ти-рэксом, издают эти страшные звуки, если могли бы уже давно наброситься на свою жертву и, вместо того чтобы драть глотку, жрать мясо? Так у них, видимо, в животном мире заведено: сначала демонстрировать в полной мере свою мощь, а уж только потом нападать на потенциальную добычу. Кудесник не имел ничего против подобной тактики. Даже за — обеими руками. Как только живоглот склонился над ним, бродяга отправил в его раскрытую пасть сразу три пули. Он никогда не слышал ранее, чтобы это помогало. Попадавшие в передряги с живоглотами бродяги уверяли, что стрелять нужно только в глаз либо под лопатку, иначе пули застревают в его ороговевшей шерсти и наносят зверю мизерный ущерб. Что ж до раскрытой пасти, то начет этого никто ничего не сообщал. Неужели Кудесник нашел новый способ?

Живоглот резко умолк, зубы его окрасились красным. Он затоптался на месте, затем встал на четвереньки и принялся мотать головой. Он не умер мгновенно, а значит, в агонии мог достать своей когтистой лапой застывшего в нескольких метрах от него бродягу, но, похоже, зверь напрочь забыл о его существовании. Пробившие нёбо свинцовые осы внесли поправку в мозг живоглота. Бродяга не решался сделать шаг назад, чувствуя спиной тепло и боясь угодить в гейзер. Ему нужно было запустить бумеранг, но для этого следовало повернуться спиной к раненому зверю, а делать этого было нельзя до тех пор, пока живоглот не издох.

Наконец тварь уткнулась мордой в траву. Даже в таком положении он все еще внушал ужас. Огромная махина все еще дышала, но вряд ли уже была способна на какое-нибудь действие.

Кудесник облегченно выдохнул, поцеловал вытянутый из-за пазухи золотой крест и, спрятав его обратно под «защитку», бросил бумеранг.

Бродяга посмотрел на КИП, но включить его так и не решился. Он подбросил в костер дров и, присев у высоченной сосны, закурил, задумался. Ордынец уже наверняка на ушах стоит. Не трудно представить себе и без того злобное лицо хана, а уж в том, что наказание он для Кудесника выдумывает самое изощренное, нечего и сомневаться. «Интересно, сумеет ли добежать до Ордынца Махаон? — размышлял Кудесник. — Если сумеет и расскажет, что он видел, как бродяга шмонал их рюкзаки, а также о том, как „брошь“ к рукам прибрал, — все, хана мне. А потом узнают, что я еще и Хаимов КИП взял, и решат, что вообще поехала у бродяги крыша — мало того, что причастен к убийству сына ордынского, так еще и на личное посягнул. Эх, добраться бы хоть до Коломино, а там есть люди, которые перепрошьют КИП, пропишут какой-нибудь ник, тогда и думать легче будет».

Выспаться Кудеснику так и не удалось. Едва он смыкал веки, как тут же начинал куда-то бежать, а какой-то большой, мощный, дышащий смертью зверь гнался за ним, догонял, продираясь сквозь таежные заросли. Кудесник просыпался, смотрел на небо, прислушивался к шепоту тайги и приглядывался к главной аномалии Атри — шпилю, видному из всех уголков зоны, светящемуся изнутри неярким мерцающим светом, будто гигантский маяк.

Костер давно погас, но бродяга не чувствовал холода. Обычно в здешних краях под утро довольно прохладно, но сегодня все было наоборот. После дождя земля парила, будто ее кто-то снизу разогревал, и, несмотря на нулевую по этой причине видимость в низинах, здесь, на вершине облюбованного Кудесником холма, с обзором не было проблем. Отсюда остальной мир казался словно обложенным ватой, из которой торчали лишь острые верхушки столетних елей и развесистых сосен.

Не слышно было ни шорохов собак, ни дыхания изгоев, ни волчьего воя. Впрочем, до утра Кудесник все равно так и не смог уснуть. И лишь только на востоке зажглась заря, сразу же двинулся в путь.

ГЛАВА 2

Коломино был одним из тех поселков, в котором, за малым исключением, жили крестьяне: пахари и ремесленники. Благодаря плодородной почве, минимальному уровню радиации и отсутствию аномалий Коломино считалось житницей средней полосы Атри. Здесь закупали пшеницу все поселки в округе, а иногда даже с диких земель арбы приходили, хотя откуда именно — тайна за семью печатями. Развитая инфраструктура торговли превратила захолустную деревушку в настоящий аграрный бизнес-центр. Дающие электричество дорогущие цацки типа «заряд-500» или «эла», которые жители белого периметра экономили, как воду в пустыне, здесь были подключены к уличным фонарным столбам, стоявшим через каждые десять метров, а улицы были вымощены брусчаткой. Люди тут пахали тяжело, целыми днями, без выходных и дневных перерывов, собирали четыре урожая в год, а потому имели полное право добираться до своих домов после изнурительной работы не в потемках и не увязая по колено в грязи. Коломинцы вообще не любили темноту и, хотя знали, что светящийся ночью поселок привлекает внимание тварей и разбойников с большой дороги, оставаться в темноте упрямо не желали.

Возможно, причиной было то, что развивающийся поселок давно стал для кое-кого лакомым куском и взамен на львиную долю собранного урожая тот обязывался обеспечить безопасность поселка суровой охраной? Мол, раз они столько на себя берут, пускай и думают, как отбивать городские стены от напасти всякой? Вполне возможно, ведь речь идет о бойцах группировки «Азамат», насильно впихнувшей им свои отряды для патрулирования территории. Дипломатией там и не пахло, никто из коломинцев не владел огнестрельным оружием, а те, кто имел древние двустволки, держали их на черный день, а потому и обсуждать детали двустороннего «бизнеса» с ними никто не собирался. Здесь, в Атри, бытовали те же негласные законы, что и на Большой земле: всегда найдутся охотники пособить нерасторопному бизнесмену за небольшое, но регулярное вознаграждение. Согласиться несложно, гораздо труднее потом избавиться от дармоедов-охранников, особенно если для этого нет под рукой внушительной дубинки.

Группировка «Азамат» возникла еще в шестидесятые и состояла в основном из беглецов с урановых рудников, повстанцев и прочих, кому удалось ускользнуть из цепких рук конвоира. Стало быть, из уголовников, а также детей и внуков уголовников. Сначала они кочевали с места на место, а потом осели на заброшенной лесопилке — на момент распада Союза это была самая дальняя точка индустриализма, с которой планировалось начать постройку новых поселений в глубинке Атри, далеко за стокилометровой отметкой. Но потом, с приходом девяностых, об освоении дальней полосы пришлось забыть, и лесопилка осталась невостребованной. Тут-то и приспел «Азамат», а Коломино оказалось географически в непосредственной к нему близости. Конечно, было глупо упустить такой шанс и не предложить (без права выбора, естественно) прибыльному поселку «крышу» взамен на «скромную» подать. И пахан предложил, а беззащитные крестьяне не смогли отказать. Так и получилось, что коломинчане добровольно сдали себя в рабство и, хоть с плеткой над ними никто не ходил и насилия к ним не применял, их личная свобода была весьма и весьма ограничена. Ни тебе выхода за пределы поселка, ни собственных сбережений — все в общак, ни посиделок в баре за полночь, ибо с похмела фермер будет работать хуже. Вдобавок каждый направляющийся в Коломино караван подлежал тщательной проверке — не оружие ли для народного восстания тайком переправляют давно облизывающиеся на поселок «монголы»?

Ибо те хоть и были группировкой в разы мощнее, с «Азаматом» открыто не враждовали, и не потому, что боялись, а потому, что невыгодно им это было. С севера лесопилка служила им хорошим прикрытием — там, среди разгула аномальных полей и радиационных очагов, пролегала единственная дорога на Ордынец, как раз через занятую «Азаматом» лесопилку. Стало быть, бывшие уголовники помимо воли служили «монголам» в качестве дальнего кордона, а посему и нападать на них смысла не было. А вот устроить заварушку в Коломино и как бы невзначай со своими хорошо вооруженными отрядами захватить поселок — это как раз самое то! И кивать тогда смело можно будет «азаматовцам», мол, видите, неспособны вы сдержать строптивых крестьян, так что подвиньтесь, будьте добры; а самим крестьянам пообещать, что подать их для нового господина будет мизерной, почти неощутимой.

Все это в «Азамате» хорошо понимали, а потому с большим недоверием относились к северному соседу. И за то, что служат для них живым заграждением, здорово недолюбливали они узкоглазых, пытающихся к тому же убедить всех, что они потомки императорского рода, а не обычных «урок» — нарушителей границ СССР, что были свезены сюда с восточных каталажек.

Добрался до поселка Кудесник только к полудню, не повстречав по пути ни одного враждебно настроенного существа. Порядок он знал — оружие нужно закидывать за спину еще на подходе к колючей проволоке, коей была по периметру ограждена граница поселка. А еще он знал, что не следует корчить рожи разглядывающему его с вышки снайперу, которому ведь все равно, по кому стрелять. Завалит и не поморщится даже.

Мычание волов, скрип телег и перекрикивания селян были слышны уже издали. Вчерашний ливень побил зерновые, залил поля, и, обходя владения, трудолюбивые пахари не могли с прискорбием не прощупывать нагнутые к земле, набухавшие жизнью колоски.

Кудесник остановился в двадцати метрах от «пирамиды» — блокпоста, который назвали так за пирамидальную форму, острым углом смотрящего на входящих в поселок и широкой стороной повернутого к главным воротам поселка. Суровость фортификаций деревушки не могла не вызывать трепета даже у самого бесстрашного и сумасбродного бродяги. Высокая спираль колючей проволоки в виде зубчатой ленты, к которой подведен ток. Траншеи для стрелков и блиндажи на внутренней стороне периметра, будто коломинчане и «азаматовцы» готовились отбивать атаку как минимум батальона пехоты. Узкая дорога от блокпоста к главным воротам, посредине которой были установлены столбы — чтобы въезжающая машина или караван лавировали между ними, подставляя бока снайперам. Две сторожевые вышки около главных ворот с теми же самыми снайперами, пулеметчиками за станковыми пулеметами Калашникова и дозорными с биноклями на шеях. Рядом с воротами стоит передом к блокпосту БТР с восемью бойцами — группой быстрого реагирования. И это все помимо бойцов, что курсируют взад вперед по деревянным мосткам вдоль высокого частокола — основного заграждения.

К тому же у «азаматовцев» не то что военной, элементарной стержневой дисциплины нет, они открывают огонь когда вздумается и по кому вздумается. А наличие серьезных фортификаций отбивает у возможного противника всякую охоту ответить им тем же. Неудивительно, что «монголы» не спешили прорывать оборону и брать деревушку штурмом — условия Атри делали ее почти неприступной крепостью.

Возле блокпоста стояли трое. Благодаря серым летчицким комбинезонам, доработанным кубаревскими жестянщиками до уровня средней степени защиты, с кевларовыми пластинами на груди, шее и в области паха, они напоминали роботов из старых фантастических фильмов. К слову, все «азаматовцы» выглядели одинаково. Все — в комбинезонах, с большими буквами «А» в кружке на кевларовой пластине с левой стороны груди и касках без забрала. Вместо последнего они надевали поверх каски очки сварщика, и это было верхом их моды.

— Кто такой? — сурово глядя исподлобья, сделал шаг вперед высокий, скуластый, лысый здоровяк с недельной щетиной на щеках, сведенными к переносице косматыми бровями и автоматом наперевес. Видимо, он был здесь главным. Двое остальных выглядели как обычные дворовые бандюки.

Кудесник остановился перед блокпостом и на секунду замешкался с ответом. То, что «азаматовцы» не в лучших отношениях с узкоглазыми, ему было, конечно, на руку, но вдруг у них дипломатический союз нарисовался, пока он в этих краях не бывал? Малаха-то далековато от сих мест. Верст двадцать напрямую будет, а до родного Корундова Озера так и все семьдесят. Может, ситуация поменялась, а я об этом ни сном ни духом? Что делать? Назвать себя другим ником? Можно, да вот только ежели разузнают, что неправдивым именем назвался, по головке не погладят. Уж лучше как есть, а там видно будет…

— Кудесник, — ответил бродяга.

— Михай! — окликнул кого-то старший. — Тут, кажись, Кудесник пожаловал. Ну-ка глянь.

Изнутри к смотровой щели блокпоста кто-то прильнул, сощурился, а затем скрипнули металлические двери и наружу, слегка прихрамывая на левую ногу, вышел бородатый, названый Михаем, «азаматовец».

— Он? — спросил первый.

— Да о-он, фраерок! — сверкая золотыми фиксами, протянул Михай. — Я ж базарил, сюды приковыляет! С тебя бутыль пшеничной, бугор!

— Чего тебе надо? — сморщился бугор, как только ему напомнили о проспоренном.

— Так мне бы это, к технику вашему, — повел плечом бродяга. — КИП проверить, барахлит.

Оба охранника переглянулись, и тот, что был назван Михаем, пренебрежительно сплюнул.

— Ага, как же, барахлит. На руке дохлого Хаима, — засмеялся он.

— Ты что натворил, лосось? — посерьезнел лицом первый. — Ты зачем их перемочил всех?

Кудесник терпеливо молчал, не сводя с них глаз.

— Знаешь, когда старина Айкар услыхал об этом, у него приступ случился, — понизив голос, поведал ему Михай. — Слёг хан Ордынский прочно. Говорят, может и не подняться уже. Так что, если разобраться, хорошее дело ты сделал, фраерок. А техник наш после вчерашнего немного не в форме, но если тебе срочняк нужно, то можешь попробовать его раскудорхать.

В Коломино Кудесник бывал не единожды, и каждый раз, когда он сюда приходил, что-то незримым образом менялось в этих вычурных избенках с замысловатой узорчатой резьбой на оконных ставнях, на мощенных ровным камнем улицах и, главным образом, в людях. Последний раз он был здесь в десятом месяце, попал как раз на четвертое жатвенное — праздник, почитаемый коломинчанами куда больше, чем Новый год. Все тогда были изрядно пьяны, даже охрана его особо не проверяла на входе. Старшина Симонов небывало расщедрился и за несчастные гроши выделил ему не комнатушку на постоялом дворе, а отдельную хату для потех с женщинами, необыкновенно пахнущими снопами хлебных злаков, свежескошенной травой и выпитой в непомерном количестве брагой.

А сейчас мужчины казались постаревшими лет на десять, выглядели так, будто жестокие рабовладельцы заставляли их работать и по ночам, чтоб не даром «заряды» на уличных фонарях тратились. Кое-кто из этих, тощих, до крайности изможденных, похожих на зомбарей, бесцельно бредущих с мотыгами и граблями на плече, узнавал Кудесника и молча кивал, вкладывая в приветственный жест немалые усилия. Странно, но за все то время, что бродяга шел главной улицей до здания сельсовета на другом краю поселка, женщин он не встретил ни одной. Белые косынки, которыми они покрывали головы, кое-где мелькали в полях, но даже там, что было для бродяги внове, чаще поблескивали на солнце покрытые испариной загорелые мужские спины. И лишь дети, как прежде, проносились мимо него, играя в догонялки или просто дразня друг друга.

Здание сельсовета ничем не отличалось от остальных изб. Такие же почерневшие бревна, такая же планировка на две-три небольшие комнаты, такие же перекошенные двери, да и глиняные горшки с кувшинами на плетеной оградке такие же, и деревянные колеса от телег, прислоненные к стене, и лежащая на земле сбруя — все как в обычном доме. Разве что немного больше значимости придавало крыльцо о двух опорных столбах, а серьезности — отсутствие вычурных ставен на окнах. Ну, как-никак администрация здесь заседает: поселковый председатель, бухгалтер и амбарник.

На крыльце стояли двое. Молодые, чубатые, они с нескрываемым высокомерием смотрели на приближающегося гостя и достаточно громко, так, чтобы он услышал, перекидывались догадками, мол, чего понадобилось этому «вольному упырю» в здешних краях. Молодые, они родились уже здесь, их родина — Атри, о другой они и знать не хотят. Мнят себя полноправными владыками атрийской земли, а всех прочих, вроде Кудесника, кто родился на Большой земле и сюда пришел либо деньжат подзаработать, либо чтоб дома не сидеть, считают пришельцами, посягающими на дары их земли.

— Я к Симонову, — сказал Кудесник, когда один из них, долговязый, плечистый, в новом, но изрядно потрепанном комбезе с нарисованной шариковой ручкой на кармане головой волка и названием группировки, преградил ему путь.

— Он сегодня не принимает, — переминаясь с ноги на ногу и как бы невзначай положив руки на болтающийся на груди автомат, ответил парень. — Что-то еще?

Бродяга впервые почувствовал, что сдерживаться ему, когда какой-нибудь малец, переступивший двадцатилетнюю черту, начинает вести себя подобным образом, становится все труднее. Куда приятнее было бы положить ладонь на затылок наглеца, потянуть на себя и, прежде чем тот поймет, что к чему, сломать об колено его длинный, узкий нос. А если и этого покажется мало, отправить его головой в удерживающий крыльцо столб, чтоб окрасил кровью ветхое дерево. Быть может, хоть тогда научится сморкач уважать старших. «Но нет, Кудесник, не в том ты положении, чтобы учить кого-то уму разуму, — успокаивал его внутренний голос. — Сейчас ты как петух, попавший в чужой курятник — не так кудахнешь, задерут до смерти. Так что спокойнее, друг, спокойнее».

— Мне нужно с ним поговорить, — сказал бродяга.

— О чем базарить-то хочешь? — выступил вперед второй охранник.

Наверное, он казался себе очень крутым, разговаривая с набитым соломой ртом — солому тут считали чем-то вроде жевательного табака, — и ехидно скаля почерневшие зубы. Для Кудесника же он был всего лишь очередным недоделком, возомнившим о себе черт-те что, а потому и отвечать ему было унизительно. Слишком мелки эти рыбешки, чтобы отчитываться перед ними…

— Кто это там? — послышался властный голос, и сизая сетчатая занавеска на окне слегка отодвинулась.

— Все нормально, Иван Степаныч, — не оглядываясь, ответил первый охранник. — Человек уже уходит. Правда, человек?

Занавеску отпустили, но за ней послышалось недовольное бормотание. Бойцы у крыльца переглянулись. Пронзительно заскрипели старые петли, в темные сени с несколькими стеллажами учетных книг проникло немного света, а затем на крыльцо вышел седовласый старик. Угрюмый и суровый сельский старшина в военной форме образца сороковых годов, заплатанных галифе и сморщенных заношенных сапогах. Говорили, будто Симонов когда-то был ротным в одной из тех частей, что зеков на рудниках охраняли, а в восьмидесятых дезертировал, ушел в глубь Атри и вернулся только через пять лет, когда Союз распался и бардак захлестнул не только Атри, а и всю страну.

— Пустите его, — приказал он, смерив Кудесника пристальным взглядом с ног до головы не меньше десяти раз.

— Иван Степаныч, вы же знаете порядок, — повернулся к нему один из «азаматовцев». — Смотрящий велел никого из залетных к вам не пускать без его разрешения.

— Так иди и попроси у него разрешение, если нужно! — рявкнул старшина.

— Но его нет сейчас в поселке, — виновато пожал плечами тот. — А если он прошнарит, что к вам кто-то приходил…

— Послушай, я ненадолго, — встрял Кудесник. — Никто не узнает, что я здесь был. Обещаю.

Кабинет старшины располагался в просторной, хорошо освещенной комнате с большим дубовым столом, заваленным учетными журналами и кипами бумаг, забитым доверху книжным шкафом, еще на подходе к которому Кудесник почуял запах витающей в воздухе книжной пыли. Сервант у стены, за стеклом которого равномерно припадали пылью хрустальные стопки, граненые стаканы и графин с дутым изображением грозди винограда, иконами в углу, старым, ржавым рукомойником и портретом Ленина, указывающего рукой с зажатой кепкой куда-то на восток…

Подобные интерьеры всегда вызывали у бродяги ощущение размеренной, устоявшейся жизни, совершенно не похожей на ту, которой жил он сам. Прийти сюда утром, растопить печь, слушать, как потрескивают сосновые дрова, и пересчитывать там что-то, пересматривать условия поставок, решать, как и с кем сотрудничать из соседних деревень, на худой конец зазвать амбарника Фомича и выписать ему по самое не балуй за то, что мыши столько зерна сожрали! Эх, это тебе не скитания от одного поселка к другому в поисках работы или приключений на свою задницу. Здесь ты нужный человек, здесь с тобой считаются и слово твое — закон.

— Совсем распоясались, черти! — прошипел Степаныч, кивнув Кудеснику на стул у стола, подошел к серванту, взял два стакана, прошел к своему рабочему месту и вытащил из тумбы начатую пятилитровую бутыль сивухи. — Каждый щенок тут за честь считает свои права качать. Паскудничают, ох паскудничают. Видал, баб совсем нет? Все по избам сидят, — бутыль с громким стуком опустилась на поверхность стола, — на девятом месяце. Рожать скоро будут, понимаешь? Эти, — старшина кивнул на окно, — решили популяцию поднять, ускорить появление следующего поколения. Кто не захотел — заставили, кто не замужем — сами делали, насильничали, понимаешь? Теперь все бабы, кроме бесплодных, на сносях, а эти стервецы говорят: от плана отстаем, и каждый день мне вот тут! — ударил себя старшина ладонью по затылку. — Некому головорезов, бл***, на цепь присадить.

— Да, в прошлый раз вас так не охраняли, — попытался посочувствовать бродяга.

— Охраняли! — эхом повторил Степаныч, вытаскивая затычку из узкого горлышка. — Да чтоб они в сырой земле другу друга холмики так охраняли! Ну да хрен с ними, давай за встречу.

Лучший в Атри самогон, как и зерно, и мука, производился именно здесь, в Коломино. Не было у него отвратного привкуса болотного зелья, не шел от него душок прелой коры кедра, и градусы соответствовали норме, не меньше пятидесяти. Обойти всю среднюю полосу — и только в здешней харчевне найдешь настоящий самогон, в других же поселках — лишь разбавленное по нескольку раз пойло, потерявшее и вкус, и крепость.

— Как зовут-то тебя, напомни, — закусывая горбушкой ржаного хлеба, спросил забывчивый на имена старшина.

— Кудесник, — ответил бродяга. Старшина спрашивал его об этом всякий раз, когда они садились пить сивуху. Тем не менее, сколько бы раз еще впредь тот ни спрашивал, бродяга так и не будет знать, как правильно ответить: назвать сначала свой ник или настоящее имя?

— Да что ты как пес, ей богу?! Не кличку же спрашаю! — вспылил Симонов, наливая вновь по полстакана себе и гостю. — Или ты по паспорту Кудесник?

— Звягинцев, Егор, из Корундова Озера я. — Бродяга знал: назови он сначала свое имя, и Степаныч по-любому сказал бы: «Ну это тебя так мать с отцом нарекли, а здесь как прозывают?» А если бы сказал все разом, Старшина не преминул бы упрекнуть, что тот молотит как с горячки.

— Вот, другое дело, — похвально кивнул старшина, потянувшись к Кудеснику, чтобы чокнуться. — Ну, давай, как говорится, чтоб нам людьми остаться. — И выпил, не закусывая. — Выкладывай, что там у тебя произошло.

— Честно говоря, мало что я понимаю, — бросив в рот кусок хлеба, сказал Кудесник. — Взялся позавчера утром провести группу «монголов» на место одно, за цацкой одной. И все нормально было, даже твари не часто нам по пути попадались. Добрались до «вагранки» за денек, взяли что нужно и уже назад возвращались, когда на опушке там, в шестьдесят восьмом квадрате… Не знаю, как это случилось, но когда я очнулся, они все мертвы были, причем так, будто их поезд сбил. Вообще чертовщина какая-то, они даже за оружие схватиться не успели, а ведь бойцы были опытные. А Хаим перед смертью отправил сообщение отцу, мол, Кудесник с катушек слетел, наши вещи взял, всех, в том числе своих маркеров, убил! Но не помню я ни хрена! К тому же один из них выжил, Махаоном кличут. Если он добрался до Ордынца и выложил все, что видел, и как я по их рюкзакам шнарил, — ну не оставлять же патроны и жрачку там! — и как цацку эту прикарманил, хан меня под землей теперь найдет…

— Да-а, — протянул старшина, склонил голову и почесал в затылке. — Это, конечно, залет крупный. Хан не простит, если там сын его был. А чего ты один не пошел за цацкой этой, зачем целую группу с собой поволок?

— «Чего!» — хмыкнул бродяга. — Стремно, бать, туда одному идти. Нам повезло, что за «вечной колонной» мы не встретили никого из параллельщиков, ведь их там обычно пруд пруди. Я когда был там последний раз, из пятнадцати человек вернулись только двое, да и то один от потери крови в Ванаварском госпитале Богу душу отдал. К тому же хан меня самого боялся отпустить, не шибко доверял. Думал, я «брошь» возьму и на периметр дерну, а там за небольшой кусок «живого кварца» меня не только через КПП-3 пропустят, но и на «вертушке» до аэропорта подкинут.

— Так это что же, ради «броши» все? — удивленно поползли вверх брови старшины. — Тю, а зачем далась она ему, хрень эта? Поспрашал бы тут кого, может, и так нашли бы. У торгаша в Каран-Яме точно должна быть, за копейки купил бы.

— Нет, он новую хотел, такую, чтоб только из «вагранки», чтоб светилась еще. Дочери, говорят, на свадьбу подарить собирался. Она и вправду штука красивая, хоть и бесполезная.

— Я тебе вот что скажу, — наливая по третьей, вдруг тише обычного заговорил старшина. — Не глупи, бродяга, если можешь пробраться на периметр — рви когти. Цацки какие-нибудь имеются в «нычке», чтоб армейцам отстегнуть? Ну так и катись ты отсюда к чертовой матери. «Брошь» за бугром можно продать за приличные деньги. Забудь об Атри! Ты ведь и сам знаешь — «монголы» сейчас укрепились, мощь постоянно наращивают. Здесь каждая вторая группировка у них на подхвате, все хотят с ними в союз вступить, в каждой деревне готовы им задницу лизать, и наша — не исключение. Я не могу ручаться, что никто из моих односельчан не стучится в эту самую минуту в хановы ворота. Ты же понимаешь, какая у нас напряженная ситуация — «азаматовцев» может подвинуть только хан, не решается просто пока еще. Так что подсобить ему в плане поимки того, кто убил его сына, здесь каждый горазд. Глядишь, и убедится в нашей преданности.

— Я никого не убивал, — возразил Кудесник. — Вы что, не верите мне? Как бы я мог их убить? Чем? По ним ведь не стреляли. Их просто переломали пополам, причем никто и курок спустить не успел.

— Тише, тише ты, — покосился старшина на окно. — Тут криком не поможешь. О гипнозе слыхал?

Кудесник прищурился, с недоверием посмотрел на старшину, но тот продолжил:

— Есть такие твари, шептуны, знаешь? Попали вы под их ментальный удар, вот и вырубило вас всех. А на тебе все замкнулось, и последствия зафиксированы. Докажи теперь, что ты не осел.

— Да знаю я, Иван Степаныч, не ребенок же. Думал я и про шептунов, и про меченосцев — не сходится ни хрена. Когда вы видели, чтобы они, поразив своим ментальным ударом людей, ломали бы их и просто так оставляли? Тем более одного вообще не тронули. Бред это, никакие там не шептуны были.

— Ну, тебе, разумеется, виднее. Но я настоятельно рекомендую: не теряй голову зазря. Можно долго скитаться по тайге анахоретом, но рано или поздно тебе придется зайти в какую-нибудь деревню переночевать, поесть или хабар скинуть. И кто знает, не возьмут ли тебя там под стражу и не стуканут ли хану — за должок или так, чтоб прислужиться? Так что… выбор у тебя, так сказать, не самый шикарный. Если нет никого, чтоб через Ущелье перевели, я могу человека посоветовать. Человек надежный, за пару цацек доведет до аэропорта…

Бродяга опустил голову и задумался. Не таким он представлял себе разговор со старшиной Симоновым, не таким. Вариант с уходом из Атри не хотелось считать окончательным. Кудесник не знал, на что надеялся, переступая порог здания сельсовета, но был твердо уверен: Степаныч, обычно помогавший таким, как он, дельным советом, обязательно подскажет, как миновать указатель на КПП-3. А тут вот как вышло…

Выбраться на Большую землю с теми цацками, что лежат в схроне под обломками давно разбившегося беспилотника, означало провести остаток жизни либо в роскоши, либо в тюрьме. Причем, если поступать обдуманно и не начинать скупать в Подмосковье особняки и не менять «ламбо» по паре на неделю, тюрьмы можно легко избежать. Но вот хотелось ли Кудеснику возвращаться в тот мир? Возможно, но не раньше, чем лет эдак через тридцать, когда на пенсию оформляться нужно будет, потому как на родине помирать всяко лучше, там и местечко должно остаться возле родителей, под березками, а не здесь, среди вечных сосен и болот.

Вышел из избы сельсовета Кудесник грустный. Он рассчитывал на чудо, но чуда не произошло. Надеялся, что старик посоветует что-нибудь дельное, но тот одним махом обрезал все его чаянья. Ступать на дикие земли и вправду небезопасно, слишком много там странного и неизведанного, слишком незаметна граница с параллельным миром. Возвращаться в белый периметр — все равно что из пятого класса перейти снова в первый, да и что там делать? Копеечные задания торговцев выполнять, чепуху всякую по аномалиям собирать и от зайцев отстреливаться? Перед вояками лебезить, чтоб не повязали и на урановые рудники не отправили? Нет уж, увольте. Тогда — что? Незыблемая средняя полоса, самая широкая площадь изведанной части Атри? Похоже, остается только она, родимая. Главное, это знать, с какими кланами не в тёрках «монголы». И тогда можно будет какое-то время перебиться. А там как карта ляжет.

— Порфирьич, — наклонившись к решетке, за которой спал, нависнув над столом, заваленным разнообразными электродеталями, человек, негромко позвал Кудесник.

Техник очнулся мгновенно. Глаза красные, капилляры вздуты, лицо небритое самое меньшее дней пять, и выглядел он так, будто компьютер в его голове завис на перезагрузке. Секунд двадцать, не мигая, всматривался он в наклонившегося к нему человека, пока его лицо не приняло более-менее осмысленное выражение.

— Кудесник, ты, что ли? — попытался угадать он, протерев глаза тыльной стороной ладоней.

— Под левой рукой, — кивнул ему бродяга, и тот сразу же поднял левую руку. Чертыхнулся, промямлил что-то неразборчивое и надел на нос очки.

— Ты в курсе последних новостей? — в лоб спросил техник, убедившись, что перед ним тот, кого он и предполагал здесь увидеть. — Ты теперь…

— Послушай, — перебил его Егор. — Мне всего-то КИП перепрошить. Сделаешь?

— Чей он? — покосился техник на протянутый через отверстие в решетке портативный компьютер.

— Какая разница? Купил на распродаже.

— Чей он, Кудесник? — не отступал Порфирьич, сдвинув к переносице брови.

— Хаима.

— Хрена! — тут же, будто только и готовился услышать это имя, выпалил атрийский компьютерный гений и тут же принялся нарезать круги по своей комнатушке, на стеллажах которой покоились целые поколения деталей, от ламп накаливания и кинескопов к старым советским телевизорам до современных микропроцессоров. — Хрена тебе, Кудесник! Не туда ты пришел! Вали отсюда вместе со своим КИПом, да побыстрее, и не вынуждай меня принимать меры.

От сухопарого лысоватого техника, имеющего некое сходство с тем актером, что играл Новосельцева в «Служебном романе», было, конечно, забавно слышать такого рода угрозы, но Кудеснику смеяться не хотелось. Если не удастся перепрошить КИП, бродяга окажется вне информационного пространства, а это ой как нежелательно.

— Хорошо, хорошо. — Он поспешил убрать КИП в карман и успокаивающе протянул вперед растопыренные пальцы. — Все, Порфирьич, забыли.

— Ну конечно, — продолжал причитать раздосадованный неприемлемым предложением техник, — тебе-то что? Порфирьич КИП перешьет, пропишет ник какой-нибудь заковыристый, так чтоб никто не допёр, что это Хаима комп был, а потом, если что — бац! — и кто же это такой помог нашему приятелю Кудеснику?! Ах да, это же ясно как божий день! В ближайшем ведь квадрате от гранкарьера только в Коломино есть техник, куда Кудесник, скорее всего, и подался. Так что же, пригласим Порфирьича на чай, потолкуем, спросим, за какой хабар он решил перепрошить бродяге компьютер, который принадлежал сыну хана Ордынского? Так вот я, — он ткнул указательным пальцем себя в грудь, — ни хрена не хочу, Кудесник, к ним попадать на чай. Так что будь добр, выметайся подобру-поздорову из моего подвала!

— Подожди, не кипятись, — успокаивал его Егор. — Я все понял, никто тебя приглашать на чай не будет, обещаю. Продать ты мне новый КИП можешь? У тебя ведь где-нибудь завалялась парочка, а?

— Катись ты к черту, понял?! — выпалил Порфирьич после секундного раздумья. — Только за то, что ты был здесь, меня уже могут к лошадям привязать и в обе стороны их пустить. Я не буду тебе ничем помогать, ни за какую цацку, понял? Никогда.

Покидая мрачный, сырой подвал, Егор Звягинцев решил, что сегодняшнюю дату, шестнадцатое июля две тысячи семнадцатого года, надо запомнить. И в календаре отметить, что это самый паршивый день за все семь лет, что он топчет территорию Атри. Может, ему было хуже, когда за ним гнался хищный зверь? Нет. Может, когда он попадал в карман-ловушку между двух смертельных аномалий? Нет. Ну так, может, когда он наступил на «пружину» и его, раскрутив за ногу, подбросило вверх метров на двадцать? Нет. Потому что в подобных случаях он вполне закономерно чувствовал близость смерти, с которой сам же и заигрывал. А сейчас ему предъявили обвинение, которое непременно повлечет за собой недоверие других бродяг и порицание жителей тех деревень, с которыми он поддерживал хорошие отношения. Это если не считать, что теперь его главный враг — самый мощный по боеспособности клан средней полосы.

ГЛАВА 3

К кому обращается человек в том случае, когда, казалось бы, обратиться уже не к кому? Верно, к самому надежному, проверенному, лучшему другу, с которым его связывает не только пивная кружка после работы или соседство по комнате, а годы сплошных испытаний. С которым он делил последний ломоть хлеба и глоток воды, с которым укрывался холодной таежной ночью одной фуфайкой. Доверие к которому закалено как сталь, не единожды проверено в те минуты, когда приходила беда или нужно было разделить радость. Который сам горел, но выносил его, раненого, из «долины гейзеров». Который подставлял спину под пули, но не оставлял его на поле брани…

О нем сейчас думал Кудесник. О друге. Только он мог бы в полной мере понять его и поддержать. Да, старшина, разумеется, был прав. Никто не знает, отчего так повелось, но к нему приходили, как к батюшке на раскаяние и прощение грехов, многие бродяги. Даже те, кто действительно убил своих напарников ради хабара или каких-то других целей. А он всегда выслушивал их, давал совет, предлагал познакомить с людьми, которые могли помочь. Для старшины, по большому счету, не было разницы, убийца перед ним или случайно попавший на плоскость наковальни бродяга. Или вообще невиновный человек. Он никогда никого не сдавал, и это делало ему честь, но Кудеснику нужно было больше, чем просто совет.

Егор настолько погрузился в раздумья, что не сразу почувствовал прикосновение чьих-то пальцев к своему бицепсу. Он поднял голову — перед ним стоял низкий, очень худой мужчина лет сорока, с темным лицом и набухшими синяками под глазами. Он ухватился за руку Кудесника так цепко, будто поймал вора.

— Беги отсюда, — прошептал он одними губами. — Они уже за тобой вышли…

— Эй, ну ты! — крикнул ему сверху «азаматовец», один из тех, что патрулировали городскую стену, нарезая круги по специальным мосткам, сделанным из строительных лесов. — Чего пристаешь к человеку? Иди себе, работай.

Селянин тут же отпустил руку Кудесника. «Беги», — повторил он и быстро удалился.

Двое не шибко смекалистых бойцов, что несли службу на КПП, а проще говоря, открывали и закрывали ворота, попытались отговорить его покидать поселок. Они были не так наглы и самоуверенны, как те, кто охранял вход в сельсовет, а даром убеждения не обладали вовсе. Потому стоило Кудеснику посверлить сначала одного, а потом другого острым взглядом и нажать на слово «нужно», как те безоговорочно открыли ему ворота. И лишь бойцы с бэтээра, пристроившегося в тени, посмотрели на них с явным непониманием, будто так и хотели спросить: вы чего, сопляки, делаете? Но не спросили, пропустили Кудесника, перекинулись парой матерных слов, да и только.

У блокпоста, перед шлагбаумом, сопротивление бродяга встретил несколько более жесткое.

— Ты что, реально уже лыжню наметил, братишка? — изобразил на лице удивление «бугор». — Куда так гонишь? Потуси еще у нас. Завались в бар, там спиртяга — свежак, только недавно Седой отогнал. Успеешь на тайгу свою.

— Сова в тему базарит, Кудесник, — подтвердил откуда-то взявшийся Михай. — Сейчас за пару часов стемнеет, куда подашься на ночь глядя? Застопорись тут где-нибудь, а завтра поутру себе вырулишь.

Надо было быть полным тупицей, чтобы не понять, что за этим притворным беспокойством таится нечто другое. Несложно было догадаться, что именно, не так ли? Ну да, те самые «ути-пути», с которыми охотник подбирается к фазану с щепоткой зерна в протянутой левой руке и спрятанной за спиной с мотком веревки правой. Ах, какие душевные ребята, волнуются о том, как же он, бедненький, в тайгу-то один выйдет на ночь глядя?! Глядишь, и убедят остаться еще на часок-другой, спирта свеженького отведать да подождать, когда «монгольский» отряд до Коломино доберется. Нет уж, хрен вам.

— Мне нужно идти, — сказал бродяга, давая понять, что их уговоры на него не подействуют. — Выдайте мое оружие. Пожалуйста.

Большой оружейный шкаф, некогда обычная трансформаторная будка, находился внутри блокпоста, ее было видно через открытую внутрь металлическую дверь. Дверной проем закрывал широко расставивший ноги Михай. Рассчитывать на то, что удастся силой отобрать свое, не приходилось. Группа быстрого реагирования на бэтээре, снайперы и пулеметчики на вышках, да и тут четверо при оружии… не считая тех около десятка бойцов, что прохаживаются по скрипучим доскам мостков. Рыпнешься — сразу из нескольких стволов уложат.

— А ты шо, как я погляжу, туповатый, да? — посерьезнел Михай, подойдя к Кудеснику впритык и раздвинув руки, как оберегающая цыплят курица. — Иди, говорю тебе, в кабак, спирту попей. Или ты не втягиваешь, что я тебе говорю?

«Ну? — дожидался ответа внутреннего голоса Кудесник. — Как скажешь, что лучше: пуля „азаматовца“ или плаха „монгола“? Мм?»

Патрулирующие стену «азаматовцы» остановились, присматриваясь к назревающему у главных ворот конфликту, но Сова поднял руку с вытянутым большим пальцем и кивнул, мол, у них все под контролем.

«Ждать, — велел внутренний голос. — Ждать…»

— Да нет проблем. Понял я все, понял, — заставил себя улыбнуться Кудесник, отступив на шаг и в успокаивающем жесте вскинув раскрытые ладони.

Патрулирующие, убедившись, что замешательство у ворот не перерастет во что-то более опасное, продолжили хождение вдоль стены.

— То-то, — удовлетворенно кивнул Михай, и его небритое лицо растянулось в привычной ядовитой ухмылке. — А то уперся, как бычьё, со своим «идти, идти». Релаксни пока, наковыляешься еще.

Три… Патрулирующие на скрипящих мостках с левой стороны сейчас скроются за поворотом. Два… Последний патрулирующий удалился дальше, чем на пятьдесят метров, пулеметчик на одной вышке стоит лицом к деревне, снайпера не видно, может, его там и нет? Один… Снайпер на другой вышке смотрит на восток. На западе, куда нужно будет бежать, из-за тучи блеснуло солнце, когда он повернется в твою сторону, его блики на мгновенье замаскируют тебя для его прицела. Но помни, это лишь на мгновенье. Ноль…

В такие моменты не стоит полагаться на ум, потому что все решают инстинкт и подсознание. И Кудесник доверился инстинкту. А потому не запомнил, как расширились зрачки Михая, когда каблук ботинка врезался ему в подбородок. Так же, как не запомнились и ошарашенные глаза Совы, когда твердый, как камень, кулак Кудесника поверг его на землю. Двое молодых уже собрались было выскочить из блокпоста, но, как только первый из них ступил на порог, Кудесник затолкнул его обратно, вырвал у него из рук оружие и дал наискось очередь. Пули прошили первому грудь, а второму — живот, оба отлетели назад, ударились о стену и сползли на пол.

Кудесник бросился к оружейному шкафу, открыл дверцу, схватил своего «пустынного орла» и рюкзак — слава Богу, эти идиоты не додумались упрятать его имущество куда подальше, — теперь оставалось лишь перепрыгнуть через шлагбаум. Ну да, как же, размечтался!

С обеих сторон застрекотали пулеметы, земля взрыхлилась в тех местах, куда влетали пули, кто-то закричал на зековском сленге что-то насчет беженца, заметались «азаматовцы», как муравьи, зафурчал у ворот, выпуская черные облака копоти, БТР. «Понятное дело, — подумал Кудесник. — Раз с „монголами“ договорились, значит, нужно выполнять условия соглашения и не допускать, чтобы предмет договора так легко улизнул. Кто ж знал, что он один, безоружный, четырех вояк на блокпосту из строя выведет?» Да и сам Кудесник такого не ожидал, случайно все получилось.

И хотя расстояние до шлагбаума можно было преодолеть в пять-шесть средних шагов, бродяге показалось, что он бежал до него полжизни. Пули журчали над головой, с глухими щелчками вонзались в землю, а вот и она — слышишь? — приближается с особым свистом, шипя, как брошенный в «микроволновку» кусок мяса.

«Эта заденет», — подумал Кудесник.

Пуля калибра 7,62 прошла у него с левой стороны под мышкой, прошив бушлат, защитку, свитер, тельняшку и прорезав тело как раз тогда, когда он уже был у шлагбаума. Снайпер промахнулся всего на пять сантиметров, но это был как раз тот отрезок времени, который отделяет жизнь от смерти. Пять сантиметров, и, как бонус — лишь небольшая царапина, которую Кудесник даже не почувствовал.

«Нет! — вдруг завопил его внутренний голос. — Это ошибка! Ты допустил ошибку! Назад! К блокпосту!»

Застрекотал крупнокалиберный на бэтээре, пули свистели прямо над ухом Кудесника, но, словно заговоренные, пролетали мимо цели. Понимая, что такое везение не может длиться вечно, Кудесник вбежал в треугольное помещение блокпоста, захлопнул за собой дверь и прижался к стене.

«Все, отбегался», — подумал он, чувствуя, как задрожала под ногами земля: БТР уже был совсем рядом. Сейчас бойцы окружат блокпост, вставят стволы в смотровые щели и будут палить до тех пор, пока у них не закончатся патроны. А когда закончатся, кто-нибудь непременно додумается забросить внутрь гранату.

«Но если так, — подбодрил себя Кудесник, увидев стоящую в углу базуку, — то и вы надолго запомните этот день…»

Он схватил гранатомет, присел у смотровой щели, напротив которой остановился БТР, и закинул оружие себе на плечо. Бойцы «быстрого реагирования» среагировали, следует заметить, и вправду быстро. Лишь только они увидели торчащий из щели конусовидный снаряд, как их глаза округлились, кто-то выкрикнул: «Ну его на х**!» — и бойцы бросились от бронетранспортера кто куда. Только подошвы засверкали.

Кудесник, улыбаясь, уже был готов спустить курок, но тут ощутил, как холодный ствол прикоснулся к его затылку.

— Не шевелись, бродяга, — сказал сзади кто-то. — Бросай пушку.

— Да хрен вы меня больше на этот понт возьмете, — твердо ответил Кудесник, напрочь позабыв о незапертой двери у себя за спиной. — Собрался стрелять — стреляй, чего ждешь?

— Храбрый, — сказал кто-то другой, а в следующий миг Кудесник получил удар по затылку и рухнул на землю.

Вопреки небезосновательным ожиданиям очнуться в окружении узкоглазых «монголов» с торчащими из-за спин рукоятями самодельных катан и автоматами в руках Кудесник увидел перед собой портрет Ильича с кепкой в руке, а под портретом — коломинского старшину, на лице которого застыло выражение смертельной усталости и печали. За столом напротив старшины сидел незнакомый Кудеснику человек в черном кожаном плаще с поднятым воротником, с дымящейся сигаретой в углу рта.

В таежном поселке наступила ночь. Городские фонари светились, как и положено, ярким светом парортутных ламп, крестьяне позвякивали орудиями труда, возвращаясь с полей после тяжкой работы и украдкой заглядывая в окна сельсовета, а в домах плакали и смеялись их дети.

Странно, но боли в голове Кудесник не чувствовал. Это было приятным сюрпризом, а вот неприятной неожиданностью оказалось то, что он не мог даже пошевелиться. Опять. Точно как вчера, когда очнулся в окружении мертвых «монголов». Он сидел на стуле даже не привязанный, и только голову будто кто-то сзади держал, чтоб смотрел прямо.

— Сдали? — еле ворочая языком, поинтересовался Кудесник. — Прислужились хану?

Старшина потупил взор, вздохнул, а затем резко встал из-за стола и вышел из комнаты, оттолкнув кого-то на входе.

— Кто тебя сдавал-то, чучело?

Место за столом занял крупный, плечистый здоровяк с выпирающим брюхом и многоярусным подбородком. Сразу было видно, кто это: расстегнутая до пупа «азаматовская» синяя форма и поблескивающая на шее золотая цепь толщиной с палец — ну конечно, тот самый смотрящий.

— Я на личные хановы проблемы с прибором прибрасывал, понял? И слишком плохо ты нас знаешь, если думаешь, что мы в шестерках под ним ходить будем. Он нам еще за изгоев не отбашлял, жмыдло. Так что даже если б он мне за тебя скинул свой канал по оружию, я бы не сразу тебя ему выдал. Пусть порыскал бы по тайге со своими ниндзя пару месяцев…

Он захохотал, и его живот начал подскакивать в такт. За спиной Кудесника еще кто-то засмеялся, судя по голосам, их было двое или трое. Один из них принадлежал лишившемуся сразу нескольких зубов Михаю, бродяга понял это по характерному шипящему свисту, который возможен лишь при выбитых передних зубах. Остальные двое были ему неизвестны.

«Лыбится еще, падла, — с досадой подумал он. — Нужно было тебе шею свернуть для надежности».

— А ты не бедово моих абреков поломал, — будто поняв, о чем думает Кудесник, с некой завистью голосе произнес смотрящий, и Михай тут же перестал смеяться. — Предложил бы тебе важняковый пост у нас в банде, дык ты ведь не согласишься, верно? Знаю я вас, вольных бродил, пока жизнь не обломит, корчите из себя крутых фраеров. А хотя, если б даже и согласился, — смотрящий опечаленно причмокнул и кивнул на человека в плаще, — то я тебя уже никак не возьму к себе.

— Зачем я тут? — спросил Егор, начинался ощущать руки-ноги, но все еще не в силах пошевелить ими.

— Скоро узнаешь, — подмигнул ему смотрящий, и тут Кудесник услышал звук, который спутать с каким-либо другим было невозможно: клекот шестилопастного винта был знаком ему со времен прохождения срочной службы в ВДВ. Ми-8? Да, он самый, трудяга.

Человек в плаще тоже услышал стук лопастей «вертушки», встал со стола и, приподнявшись на носках, обернулся к Кудеснику. Бродяга ошарашенно захлопал ресницами и, если б мог, подался бы назад. Он хоть и навидался за годы пребывания в Атри и тварей всяческих, и людей покалеченных, но от вида этого человека у него по спине — о, как он это почувствовал, — пробежали мурашки. Правой части лица у странного человека не было вообще. Оно было стерто, будто его привязали к машине и волокли по асфальту, не давая возможности извиваться. Ни глаза, ни части носа, ни уха, вместо губ — оскал обнаженных зубов, там, где была щека, блестит белая кость, на скуле обнажена бордовая челюстная мышца. Этот человек походил на муляж, у которого публика должна видеть лишь одну часть лица, и поэтому другую изготовили абы как, просто чтобы форма головы сохранилась. Волосы у него также были лишь на левой стороне черепа и на затылке, правая же была лысой и изуродованной.

Смотрящий поспешил вскочить с кресла и растянул в улыбке перед уродом пухлые губы. Человек в кожаном плаще, на вид ему было лет сорок пять, неподвижно стоял у окна и смотрел куда-то сквозь «азаматовского» авторитета, будто его и не существовало вовсе.

«Кто же это такой, если сам смотрящий трепещет перед ним? — думал Кудесник. — Уж не его ли работа — убийство „монгольского“ отряда и мое одурманенное состояние?»

Не говоря ни слова, «полулицый» цокнул оставшейся частью губ, встретился взглядом с почтительно склонившим перед ним голову смотрящим и кивнул кому-то за спиной у Кудесника. Трое дюжих «азаматовцев» тут же подхватили бродягу на руки, погрузили его самому здоровому из них на плечо и понесли прочь из избы сельсовета.

Вертолет, помигивая хвостовым огнем, приземлился прямо перед блокпостом, удачно поместившись между пнями столетних сосен. Кудесника сопровождало человек шесть, а может, и того больше, он видел лишь троих, шагающих с оружием наготове по обе стороны от себя. Боялись, что он, даже будучи безоружным и без чувств, все равно может от них ускользнуть? Значит, по достоинству оценили. Это радовало.

Пилот, открыв дверцу кабины, сначала долго смотрел, как бесчувственного бродягу заталкивают на пассажирскую скамью, а затем с негодованием сплюнул. Видимо, перевозить всяких впавших в беспамятство типов у них отправляют пилотов помоложе, ведь ясное же дело, что ситуация внештатная.

Кудесника перетянули крест-накрест ремнями безопасности и положили на скамью. Все, что он теперь видел, были чей-то рюкзак и ботинки тех, кто с ним маялся. Кто-то, сев рядом с ним, осторожно поинтересовался у «полулицего», точно ли бродяга не придет в себя за время перелета, но тот ничего не ответил.

Ноги Егор Звягинцев начал ощущать, еще когда смотрящий предлагал ему важный пост в «Азамате». Когда его бросили в вертолет, он едва не выдал себя, опираясь на них и тем самым помогая здоровяку водрузить его тело на скамью. Теперь пришел черед рук. Он их незаметно сжал в кулаки и разжал — практика вчерашнего дня. Если это получается, значит, минут через двадцать наркотик, — а он был уверен, что ему вкололи какой-то препарат, — отпустит. До былого проворства, с которым он вышиб потроха из четырех охранников на воротах, конечно, будет еще далековато, но сил, чтобы проткнуть полулицему последний глаз, должно хватить.

«Надеюсь, я успею очухаться прежде, чем мы взлетим, — подумал Кудесник. — Прыгать чего-то совсем не хочется».

То, что его повезут не к «монголам», он понял сразу. Слишком много сложностей для такого пустякового дела. Можно предположить, конечно, что все это замутил хан, ведь это не так уж и сложно. Достаточно просто нанять постороннего человека, чтобы тот выкупил бродягу у зеков, действуя от своего имени. Но тогда вопрос: почему хан пошел путем наибольшего сопротивления? Зачем он нанял для этой ничтожной миссии человека с такой незабываемой внешностью, к тому же в одежде, которая сама за себя говорит, что ее обладатель не из Атри? Ну да это еще что. Главное — вертолет! Зачем он нужен, если от Коломино до Ордынца всего семьдесят верст пути? Достаточно группы всадников, которые могли бы взять его под стражу и за день доставить в «монгольский» стан. Не может не удивлять и другое — как хан сумел договориться с военными, чтобы те отправили за каким-то бродягой целый вертолет? Это же вообще чистой воды бред! Вояки никогда не послушали бы главаря какой-то там группировки из средней полосы! Ну и что, что авторитетный? Ну и что, что правитель мощного стана? Для них, в белом периметре, все среднеполосовцы на одно лицо, хоть самый сильный клан, хоть мелкие кочевники. Главное, чтоб их никто не трогал. Так с какого же перепугу армейцы помогают хану решать личные проблемы?

«Подкупил? — обдумывал версию Кудесник. — Вряд ли. Вояк могут подкупить только те, кто с ними правдами-неправдами сотрудничают. „Чистильщики“, например. Или те же „медведи“, от которых вояки, хоть они и не хотят этого признавать, зависят. Ведь если не будет наемных бродяг из кланов — не будет у вояк хорошей пенсии по возвращении на родину (минуя протокол стирания памяти, разумеется). Да и здесь никто не выполнит ту грязную работу, за которую рядовой состав браться не станет, хоть ты в них стреляй. Ради тех группировок, пожалуй, военные рискнут пойти на нештатное задание, но ради хана? Нет, не верю».

Вертолет взмыл в ночное небо. Кудеснику хотелось верить, что пилот знает, что делает. Вылеты в темное время суток были строго запрещены. Ориентироваться по приборам в Атри можно, только находясь на земле, и то следует сверяться с показателями собственной интуиции. Если датчик аномалий показывает, что проход чист, а сердце отчего-то начинает выплясывать менуэты, стоит пожертвовать последним маркером — вдруг интуиция точнее прибора? Что ж до полета в ночи, когда ориентироваться можно исключительно по приборам, то здесь пилот здорово рисковал. А значит, риск того стоил. И если все выводы сложить в одну кучу, то становится понятно, что Кудесником интересуются не узкоглазые, а гораздо более влиятельные люди. Достаточно вспомнить, как лебезил смотрящий перед «полулицым», чтобы понять, что корни ситуации уходят гораздо глубже, чем это можно себе представить. Хорошо это или плохо, бродяга еще не знал, да и, собственно, не это сейчас его интересовало.

Теперь он мог в полной мере ощутить пульсирующую резь в затылке и слышать гул гигантского колокола в голове. Да, это вернулась способность ощущать. Но вместе с ней возник и прилив сил в мышцах. Действие наркотика закончилось.

Дабы не выдать себя, Кудесник не поднимал голову, но, пользуясь покачиванием «вертушки», сумел-таки увидеть двоих «азаматовцев», сидящих по обе стороны от него, и троих — напротив. «Полулицего» среди них не было.

Оружие «азаматовцы» держали либо на коленях, либо в руках, но Егор решил, что пользоваться они им не станут. Не для того нанят вертолет, чтобы ценный груз был расстрелян при попытке к бегству. «Для устрашения стволы взяли, — успокаивал он себя, — просто чтобы попугать в случае чего».

«Азаматовцы» травили анекдоты, один, прислонившись лицом к стеклу сдвижной двери, напевал какую-то грустную песню о трудной жизни в лагерях, другой аккомпанировал ему свистом. Было похоже, что они и впрямь на сто процентов верили, что наркотик продержит его в состоянии растения до аэродрома или куда еще они там направлялись. Никому из них даже в голову не пришло проверить, как там себя чувствует их ценный груз. И зря. Рука бродяги медленно, но верно двигалась к замку на уровне живота, в один щелчок освобождающему его от ремней.

Когда удерживающие «груз» шлейки поползли вверх, сидевший напротив него «азаматовец», травивший анекдоты про тещу, вскочил на ноги, ударился головой о потолок, выматерился и уткнул ствол в грудь бродяге. Остальные также схватились за автоматы и замерли, не зная, чего ожидать. И лишь когда Кудесник, больше не удерживаемый ремнями, начал клониться вперед, падая сидевшему напротив него бойцу на колени, все облегченно вздохнули.

И клюнули на его уловку.

— Тьфу ты, блин! — сказал один, опуская ствол. — Я уж думал, он пришел в себя. Держите его, братаны, пристегнем еще раз.

— Замок, видать, хлипкий… — повертев в руках крепежный карабин, повел плечом второй.

— Да пусть валяется тут, — лениво возразил третий. — Никуда он уже не убежит.

— Ты что, не слышал, что смотрящий сказал? — буркнул первый. — Бродяга должен быть зафиксирован в положении сидя, а не то кровоизлияние в мозг, и хана товару. А заодно и тебе, конвоир хренов.

Двое, что сидели по обе стороны от Кудесника, отложили оружие и подхватили бродягу, сползавшего в проход и (тут Егор понял, что даже немного переиграл) ударившегося лицом о скамью. Один «азаматовец» откинул назад его голову, встретился с помутневшими глазами — бродяга как только мог, изображал из себя «ушедшего в астрал» наркомана, — спросил, все ли у него в порядке. Кудесник, едва ворочая языком, ответил, что все нормально, но тот не расслышал его слов из-за стука лопастей и рокота двигателя. А когда его попытались поднять, бродяга обмяк и стал будто на центнер тяжелее, запутывался ногами и умышленно сползал на пол. Ему нужно было спровоцировать всех пятерых одновременно сделать попытку усадить его и закрепить ремнями, в таком случае он смог бы добиться их максимальной отвлеченности. Спустя пару минут безрезультатной возни за работу взялись пятеро.

— Господи, помоги, — прошептал Кудесник, и как только его водрузили на скамью, выхватил из кобуры одного из бойцов «Макарова» и выстрелил в хозяина пистолета, почти не целясь.

Пуля вошла бедолаге в подбородок, вынесла часть затылка и звякнула в потолок. К привычному стуку лопастей прибавилось громкое дребезжание и гул, а сам вертолет ощутимо задрожал. Воспользовавшись растерянностью бойцов, бродяга выстрелил еще в одного два раза подряд, одной пулей пробив плечо, а другой — горло. Четвертая пуля разбила окно в сантиметре от взъерошенной головы недавно поющего конвоира.

Справиться с пятью нехилыми ребятами в тесном грузопассажирском отсеке Кудеснику, даже невзирая на его умение до мелочей просчитывать ситуацию, было бы, разумеется, не под силу. Приходилось рассчитывать на случай и удачу. Ведь сейчас, всего через мгновение, — а именно столько нужно залихватскому вояке, чтобы оценить всю глубину непредвиденного эксцесса и решить, как действовать дальше, — Кудесник может оказаться в положении куда более невыгодном, чем прежде. Настанет черед пулям лететь в него.

Свистун и Анекдотист, как их условно назвал Кудесник, были мертвы, но оставались еще Певец и два Смеяна, которым Анекдотист еще пять минут назад травил свои тупые байки. Двое последних, к слову, были гораздо резче Певца, и пока тот только еще тянулся за лежащим на скамье АКСУ, они уже направили оружие на бродягу.

Егор понял, что фактор внезапности, на который он так рассчитывал, не проканал. И стрелять они, по всей видимости, в него будут по-взрослому — не для устрашения, чай, за оружие хватались. В принципе оно и не удивительно, в таких случаях забываешь обо всех приказах, потому что на кону не успех той или иной операции, а собственная жизнь. И сделаешь ты ради того, чтобы спастись от обезумевшего бродяги, вышедшего из наркоза раньше, чем это было обещано, все, что угодно.

Зная это, Кудесник выстрелил еще раз и успел как раз в тот момент, когда первый Смеян уже спускал курок. Пуля из «Макарова» угодила конвоиру аккурат в переносицу, и автоматная очередь продырявила обшивку и без того пикирующего к земле вертолета. Кудесник выиграл пару драгоценных мгновений, чтобы перевести дыхание и прицелиться во второго, но тот оказался быстрее.

Казалось, на сей раз Кудеснику не избежать пули из наставленного на него АКСУ. «Если не убьют, то продырявят», — подумал Звягинцев. Но, как говорится, если перед этим долго не фартит, то порой случается настоящее чудо: вертолет резко повело вправо, и автоматчик, рассеивая пули по отсеку, не удержался на ногах. Он подался вперед, споткнулся о тело осевшего между скамьями Анекдотиста и полетел прямо на бродягу.

— Ах ты ж су-ука! — завопил он, отведя руку Кудесника в сторону и отправив адресованную ему пулю в потолок.

Этого Егор Звягинцев предвидеть никак не мог. Перед глазами у него потемнело. Он никогда не был в подобной ситуации и не знал, как это больно, когда пытаются вдавить автоматом кадык в глубь шеи. Он сипел, кряхтел, издавал булькающие звуки и пытался вывернуться или хотя бы выдернуть руку с пистолетом, прижатую коленом «азаматовца» к полу, но все было тщетно. Сил все еще не хватало для полноценной рукопашной.

Вторая выпущенная в двигатель пуля поспособствовала тому, что вертолет закоптил и начал счесывать верхушки елей. Скоро он опустится еще ниже, лопасти запутаются в ветвях деревьев, скорость полета погасится, и тогда он камнем рухнет вниз. И если б только это было самым страшным. Ведь никому не известно, что ожидает его внизу.

Впрочем, это проблемы будущего, в настоящем же первым делом нужно было решить проблему с насевшим на грудь «азаматовцем», а для посиневшего, задыхающегося, выбившегося из сил Кудесника это с каждым мгновением казалось все более невозможным.

«Ну не так же помирать-то! — укорял его внутренний голос. — Не от руки же говенного потомка бандюка! У тебя же остался последний патрон!»

— Отползай! — вдруг закричал Певец, и по голосу Кудесник сразу же узнал того, кто первым вскочил на ноги и направил на него ствол, — тот самый, долговязый, что ударился головой в потолок и напомнил остальным, что «товар должен находиться в положении сидя». — Слышь, Оскол, хватит! Ты убьешь его! Эй!!!

Но Оскол не ослабил давление ни на чуть. Его глаза вылезали из орбит так же, как и у Кудесника, крупные капли пота катились по лбу, во взгляде читались ненависть и желание убить бродягу во что бы то ни стало. Внезапная очередь прошила его спину как раз в тот момент, когда вертолет врезался в верхушки столетних сосен и, продираясь сквозь них со скоростью падающего метеорита, начал быстрое сближение с землей.

Оскол, в глазах которого застыло непонимание и изумление, ослабел, хотел было оглянуться, но рухнул на Кудесника, придавив его своим телом.

Бродяга порадовался, что все обернулось именно таким макаром и теперь перед ним всего один «азаматовец». Правда, и в обойме остался последний патрон. Но как только он пошевелил рукой с зажатым в ней пистолетом, вертолет закрутило, словно подхваченную вихрем снежинку, конвоир повалился на скамью, и последняя пуля ушла в молоко. А вертолет, с доносящимися из кабины писками сигнализаторов и криками пилота, вместо того чтобы громыхнуться на твердую землю, с громким шлепком приземлился во что-то мягкое, подняв в воздух мириад тяжелых брызг.

«Не тонет, — подумал Кудесник. — Значит, не в озеро грохнулись. И на том спасибо».

Двигатель заглох в момент удара о землю, но винт по инерции продолжал еще какое-то время вращать обломки покореженных лопастей. Сквозь разбитые окна внутрь вертолета ворвался хор тысяч лягушек, скрежещущих что-то на своем языке, а в воздухе появилась привычная болотная вонь: смесь серы, хлора, перегноя и застоявшейся воды. Зарешеченная контрольная лампа по-прежнему освещала салон жидким желтым светом, но ее совсем не хватало для того, чтобы разглядеть хоть что-нибудь за бортом вертолета.

«Азаматовец» лежал в противоположном углу отсека, при падении он расшиб себе голову, кровь стекала у него по лицу, но на его резвости это никоим образом не отразилось. Они схватились за автоматы одновременно.

— Не глупи, Кудесник, — шмыгнул носом конвоир. — Брось ствол.

— Ага, обязательно, — осклабился бродяга. — Что-нибудь еще?

— Пристрелю же ни за хрен собачий! — пригрозил конвоир, прижавшись спиной к сдвижной двери. — Брось, базарю тебе! Брось по-хорошему!

Но Кудесник и не думал подчиняться. Он, конечно, сознавал, что играет с огнем, ведь «азаматовец», когда поймет, что уговоры не действуют, все же может дать слабину, и тогда кто знает, чем закончится словесная перепалка? Ранит так, что истечет Кудесник кровью до утра, или вообще убьет к чертям, чтоб знал, как выделываться. Но вести себя серьезнее бродяга сейчас не мог. Ситуация казалась ему отчего-то скорее комичной, чем трагичной, и он не ощущал страха, глядя на направленный ему в грудь ствол автомата. Думалось, что после баталии в небе, где только чудом никто не продырявил торчащий из стены топливный бак и не превратил Ми-8 в пылающий астероид, обычный автоматчик уже не будет для него сильной помехой.

— Твою мать, — чертыхнулся конвоир, заметив, как пол начинает заливать серо-коричневая жижа. — Пришить бы тебя нужно было и не разводить всю эту бодягу!

— Так в чем проблема? — продолжал дразнить его Кудесник. — Или от «полулицего» боишься пулю получить за невыполнение задания?

— Сука ты! Сука, Кудесник! — зашипел «азаматовец», ни на миг не спуская бродягу с прицела. — Еще злорадствуешь?! Брось ствол, не строй из себя матерого фраера!

— Послушай, у меня есть другой вариант, — сказал Кудесник, теперь уже в полной мере ощущая, как пол под ним начинает заливать жидкой болотной кашицей. — Что ты думаешь насчет того, чтобы мы с тобой сейчас опустили пушки, выбрались из этой посудины и разошлись каждый своими путями? По-моему, это не самый плохой выход из сложившейся ситуации. Что скажешь?

— Скажу, что за доставку твоей задницы щедро заплатили, — немного успокоившись, ответил конвоир. — А я не хочу быть падлой, мне отстегнули — я выполняю.

— Да? Ну так позволь узнать, как ты собираешься выполнять свой долг дальше? — вновь осклабился Кудесник. — Или ты думаешь, что за нами сейчас прибудет следующий вертолет? Зря надеешься. Кем бы ни был наш «полулицый» друг, а еще одну «вертушку» ему вояки точно не дадут. Это тебе не «калаш» одолжить, тут такая техника в дефиците. И КИП свой можешь выбросить — ты на болотах, здесь связи нет. Так что будешь делать? Вести меня в наручниках пешком до белого периметра? Куда там тебе нужно меня доставить? К воякам? На Стрелку? Или в Муторай? Не в Ордынец же, насколько я понимаю?

— А ты типа сильно догадливый, — сощурился «азаматовец».

— Так далековато будет пешочком, Певчий ты наш, — не обратив внимание на подкол, хохотнул Егор. — Ты как далеко в жизни ходил-то с лесопилки своей? Небось до Коломино и обратно? Десять километров в одну сторону по открытой местности? А семьдесят верст до Краснозвездного по тайге и болотам осилишь? Мы ведь, как ты уже догадался, на северо-востоке топей. Хочешь быть моим «живым маркером»? Валяй, посмотрим, что из этого выйдет.

Звягинцев почему-то был уверен, что «азаматовца», который был примерно его ровесником — лет двадцати восьми-тридцати, — удастся переубедить. Лицо конвоира приобрело более осмысленное выражение, а руки перестали ходить ходуном. Он и вправду задумался над дальнейшей перспективой. Оно и понятно, ведь всем известно, что славные бойцы «Азамата» никогда не ходили на дальние расстояния. Никто из них не собирал цацек и не исследовал Атри и, уж понятное дело, не отмечал на картах КИПовской сети новообразовавшиеся области измененного пространства. Как чистокровные потомки зеков, они существовали за счет жесткого контроля (читай: «крышевания») над другими прибыльными объектами, как то же Коломино. Окромя житницы, они поддерживали ими же навязанную охрану над брошенным еще в далеких шестидесятых крохотным урановым рудником, на котором трудилось нынче до двух десятков людей, и скотоводческой фермой. Это уже не говоря о засланных казачках — перекупщиках, засевших во многих поселках белого периметра и за копейки скупавших дорогие цацки для последующей перепродажи во внешний мир для наполнения «азаматовского» общака. Так что смысла им ходить в Атри за цацками, быть мальчиками на побегушках, проводниками или экскурсоводами не было никакого. Каждый промышлял по-своему. Кто-то наживался на тех недотепах, что решали перекинуться в «азаматовском» баре с незамысловатым названием «Рентгенкабинет» в покер, кто-то не брезговал мародерствовать в близлежащих территориях, сбивая с юных бродяг нескромный куш, кто-то гнал самогон, а кто-то изготовлял и продавал холодное оружие. А тут семьдесят верст — расстояние не на один день. Кудесник как в воду смотрел: долговязому и вправду не приходилось ходить по Атри дальше скотоводческой фермы — «колхоза», как они ее называли по привычке, до которого было всего двадцать километров ходу. Вспомнив, что он всегда считал тот путь чуть ли не вечным, «азаматовец» выдохнул и опустил ствол. Так же поступил и Кудесник, хотя, от греха подальше, на плечо забрасывать автомат не спешил.

— Кто первый? — поинтересовался конвоир, кивнув на дверь.

«Молодец!» — хотел было кивнуть ему Звягинцев и поблагодарить за правильное решение, но…

— Никто, — вдруг ответил кто-то из-за спины Кудесника твердым голосом.

Егор тут же отпрянул от двери, обернулся и наткнулся на торчащий из разбитого иллюминатора пистолет. Дверь со скрипом отъехала назад, и в проеме стал виден четкий абрис пилота.

— Не двигаться! — приказал он, поочередно направляя оружие то на Кудесника, то на «азаматовца».

«Это мне уже начинает надоедать! — с досадой подумал Егор. — Ох разозлите вы меня, ох и разозлите!»

Пол отсека к тому времени был уже полностью залит смердящей болотной жижей, так что убитый Певцом «азаматовец», лежащий ничком, оказался затоплен по уши.

Пилот явно находился на грани нервного срыва. Оно и понятно — за загробленный вертолет отвечать только ему, а что он напишет в рапорте? Почему летал в среднюю полосу, куда вылеты запрещены? Потому что ему тоже щедро заплатили? Военное начальство в Атри, конечно, строго наказывать не будет, денег на оффшорных счетах в их бухгалтерии хватит на то, чтобы незаметно прикупить и десять Ми-8, но вот что скажет комитет с Большой земли, который курирует дела Атри? Ведь они не знают и десятой части того, что тут происходит. В их глазах Атри — всего лишь большая шахта с ураном, добываемым для потребностей страны и тайной продажи за границу. А потому ни о каком внебалансном счете атрийских военных частей, ни о торговле «налево» ураном, ни об относительно демократических отношениях с вольными бродягами они не знают. По-прежнему считают, что население в Атри всего пара тысяч человек и каждый сбежавший с урановых шахт заключенный непременно отыскивается и сурово наказывается. Поэтому для них списать боевой вертолет все равно что признать поражение в бою целой эскадрильи. И выделять деньги на покупку нового они будут не один день. А пилот, скорее всего, пойдет под трибунал.

— Встать! — скомандовал он. — Стволы бросьте оба! Живо!

Кудесник положил автомат на скамью, поднялся на ноги, вовремя пригнув голову, и посмотрел на пилота. Майор, суровый человек лет пятидесяти, такому впору командовать авиаполком, а он тычет стволом, как мокроносый солдатишко с погранзаставы, первый раз увидевший «запрещенных» вольных бродяг.

— Ты чего, мужик? — вытянул шею конвоир, также поднявшись на ноги, но не выпустив автомат из рук.

В ответ грянул выстрел. Пуля пробила правое легкое, «азаматовец» вскрикнул и сполз по двери в грязь, закрывая руками дыру в груди, откуда вытекала, расходясь красным кругом по серой ткани «защитки», кровь.

Майор дождался, когда тот перестал хрипеть, стонать и наконец хлюпулся лицом в затопившую отсек болотную жижу, сделал пару шагов от двери и скомандовал Кудеснику, чтобы тот выходил.

— И руки за голову! — добавил он.

Кудесник выполнил все, что ему велел майор. Выйдя из вертолета, он погрузился в пузырящийся ил по щиколотки. Оглянулся, с сожалением посмотрел на разбросанное по забрызганному кровью отсеку оружие и тяжко вздохнул. Картина до боли напоминала ему вчерашнюю, разве что сегодня он знал, кто кого убил и, главное, как.

— Шевелись! — прикрикнул пилот и махнул пистолетом, указывая куда-то влево.

— Куда ты решил идти? — спросил Кудесник. — Тут везде болота. Компас и КИП работать не будут.

— Молчи, — прошипел пилот. — И шагай. Не все так бедово, как ты нарисовал.

— О чем ты?

— Узнаешь, иди давай.

Ночь, благо, была лунной. Диск луны освещал кочковатую топь, местами поросшую камышом, и можно было отличить зеркальную гладь коварных бочаг от более-менее затверделой почвы.

— Знаешь, а не мешало бы включить дозиметр, — прислушиваясь к шелесту камышей, сказал бродяга. — Я слышал, болота всегда фонят. А еще, что тут водятся…

— Не болтай! — зло шепнул пилот. — Иди вперед.

— Жердину бы выломать какую, что ли? — остановился Кудесник перед залитым водой участком между двумя большими островами камышей. — Стремновато тут.

— Давай в обход. — Пилот ткнул его стволом пистолета в спину.

— Не делай так больше, ладно? — попросил Кудесник. — Я буду идти, только будь так добр, не тычь в меня этой хреновиной.

Голосистые лягушки, не обращая внимания на нарушителей ночной тишины, продолжали свое квакливое общение. Наверное, у них так принято — высказываться всем одновременно: слитая из тысяч однообразных звуков монодия завораживала. Егору вспомнился пруд в деревне его бабушки. Не такой, как в Корундовом Озере, где даже рыба не водится, а чистый, спокойный, манящий, словно нарисованный. В школьные годы он проводил возле пруда все лето: купался, рыбу ловил, плот сооружал, а позже, когда повзрослел, и девчат туда вечерами приводил. Тянуло его к пруду как магнитом. В образовавшемся на дне яра еще в незапамятные времена овальном водоеме, окруженном до половины зеленым ковром травянистых лугов, ему чудилось нечто магическое. Нечто, чего нельзя объяснить, а можно только чувствовать и понимать. Часто он засиживался там дотемна, смотрел на воду и думал о русалках, водяных, лесных мавках, ведьмах — словом, о всех тех химерических существах из поверий и легенд, о которых рассказывала ему бабушка. Смотрел, слушал песнь лягушек и ждал… Но поверхность пруда обычно была гладкой как зеркало, лишь изредка на ней появлялась мелкая-мелкая рябь от играющей рыбы.

Вспомнил Егор о лесном пруде и забыл тут же. Сквозь камыши что-то слабо просвечивало. Синеватые вспышки то становились ярче, то, наоборот, полыхали, будто газовая конфорка. Подойдя ближе, Кудесник раздвинул руками камыши, и на его лице появилось глупая улыбка. Ба, да это же аномалия «Кольцевик»! Как ее сюда занесло, на этот кочкарник? Три светящихся синим цветом полупрозрачных кольца вращались одновременно один внутри другого, будто нанизанные на невидимую ось, каждый по своей неповторяющейся траектории. Аномалия была довольно крупной, первое кольцо, внутри которого вращались остальных два, в диаметре имело метра два, не меньше.

— Затухает, — прошептал Кудесник, на лице которого играли синеватые отблески. — Скоро появится «Зуб».

— Что? — сощурился майор, без особого интереса рассматривая мерцающую аномалию.

— Говорю, приди сюда завтра в это же время, и возьмешь двадцать кусков евро. Главное, контейнер свинцовый с собой прихвати.

— Ладно, двигай, — никак не отреагировав на Кудесниково объяснение, сказал он.

«Поистине железная выдержка», — усмехнулся про себя бродяга и начал обходить область измененного пространства, как заковыристо называли аномалии «умники».

Дальше все было залито водой. Бочаги стали невидимыми и неразличимыми. Идти нужно было с утроенной осторожностью, дабы не угодить в наверняка глубокие колодцы.

За мерным шелестом камышей, хором лягушек и легким шипением «Кольцевика» Егор не сразу расслышал посторонний звук. Неискушенный слух никогда не распознал бы его на фоне галдежа и шелеста, что витали над болотом, а вот стреляный бродяга должен был уловить сразу. Он исходил из земли. Сначала источник утробного бульканья находился справа от них, потом переместился вперед, сделал полукруг и оказался сзади.

Звягинцев, ощутив наконец, как вибрирует под ногами земля, остановился как вкопанный. Поднял вверх руку, оглянулся на майора.

— Ты чего? — спросил тот, но бродяга, сверкая белками расширившихся глаз, приложил палец к губам.

— Сейчас вылезет, — шепнул он, когда дрожание почвы стало заметно крупнее.

— Кто?! — глядя себе под ноги, вскрикнул пилот.

— Да тише ты! — сквозь зубы зашипел Кудесник, но было уже поздно.

Зеркальная гладь одной из бочаг метрах в пяти за спиной майора завертелась, словно уходила в сливное отверстие, потащила за собой воду у них из-под ног, заклокотала, словно сточная канава в дождь.

— Что это? Что это? — как заведенный повторял пилот, забыв о бродяге и направив пистолет в сторону водоворота.

— Не тупи, — прошептал Кудесник в ответ, зная, что тот все равно его не расслышит. — Стой где стоишь и не делай резких движений.

Из образовавшейся воронки, втянувшей в себя всю воду, так что теперь люди стояли на земле, метров на десять ввысь взметнулось лоснящееся тело черного гигантского червя. Вот он, настоящий житель сих топей, чей покой посмели потревожить вездесущие любопытные людишки. Стой покорно и трепещи перед ним, возможно, еще сумеешь сохранить себе жизнь.

Ромбовидная голова червя раскрылась, в пасти извивались, словно пальцы, восемь щупальцев, внутренняя сторона каждого из которых была усеяна тысячей крохотных крючковатых зубов.

Бродяги называли эту тварь гельминтом, хотя никакого сходства со своим ничтожно малым однофамильцем червь не имел. К тому же люди не были его едой. На топях они бывали слишком редко, да и привык он в основном к животной пище, как следует пропитанной радионуклидами. Человечина в плохо перевариваемых толстых защитных костюмах и жестких ботинках для его рациона не очень-то и подходила. Так что если червь не был зол, дико голоден и не имел проблем с самкой, все было не так страшно, как казалось на первый взгляд. Главное — дать червю понять, что ты сожалеешь по поводу его беспокойства, не имеешь никаких к нему претензий и незамедлительно уйдешь, как только он снова скроется под землю. Объяснить это можно только одним способом — стоять по стойке «смирно!» и не дышать.

Жаль, что некоторые люди думают, будто каждое из атрийских существ — людоед. Возможно, они бы избежали многих проблем, если бы не пытались их уничтожать при каждой встрече, думая, что у тех на уме только их мясо.

Потерявший от ужаса дар речи майор сначала стоял, ошарашенно вглядываясь в наклонившуюся к нему голову гельминта, а потом вдруг закричал, дважды в него выстрелил и бросился бежать. На ходу он чуть не сбил Кудесника, продолжающего изображать из себя памятник, и взлетел на камышовый островок. Раненый червь дернул щупальцами, издал пронзительный, чем-то напоминающий совиный писк и ушел обратно под землю. Вода и болотная жижа из воронки столбом взметнулись к небу, будто земля от мощного взрыва, облив бродягу с головы до ног.

Кудесник этого не видел, но, судя по тому, что суетившийся на островке майор стрелял в воду, воронка образовывалась в ближайшей к нему бочаге. Кудеснику не хотелось ему помогать, подсознательно он даже был рад тому, что так получилось, — будет знать, самонадеянный сукин сын, как играть в подобные игры и, главное, тыкать ему в спину пистолетом! Но вот есть же кое-что в человеке, что толкает его в подобных ситуациях на безрассудные поступки. И это совсем не чувство жалости. Скорее гораздо более редкое качество — способность поставить себя на место того, кто безнадежно попался в чьи-то когти. Ведь ты, окажись в подобной ситуации, хотел бы, чтобы тебе помогли, так же? Небось полжизни не задумываясь отдал бы — только пусть выручит кто, подаст руку помощи, хоть друг, хоть враг! И куда сразу деваются мысли, обычно возникающие, когда видишь, как кто-то влип по-крупному, вроде: «А-а, все равно уже не жилец, зачем лишний раз мне рисковать?» О себе ведь так не хочется думать, верно? Называть себя «не жилец» и безучастно махать рукой.

— Ох и дурак же я, — пробормотал Кудесник, бросаясь обратно. — Ох и дурак!

Следы их маршрута все еще оставались видны на поверхности, да и память еще, слава богу, не подводила. В двадцать раз быстрее, чем они продвигались вперед, Кудесник помчался назад. Не чуя под собой ног и не думая о том, скольких еще гельминтов может привлечь своим шумом, он оббежал светящуюся синим аномалию, перепрыгнул небольшой бочажок и, призвав оставшиеся силы, бросился к месту крушения.

— Черт! — выкрикнул он, приблизившись к месту назначения. — Черт! Черт! Черт! Твою мать!..

Вертолет почти полностью ушел в болото. Десантный отсек был залит однотонной жидкой кашицей, и до мерцающей под потолком желтым светом контрольной лампочки оставалось не больше двух сантиметров.

«Боже, что я делаю? Боже, что я делаю?» — вспыхивало в голове бродяги, но он, словно одурманенный, продолжал снимать с себя куртку и в одночасье разгребать под дверным проемом грязь, чтобы можно было влезть внутрь.

Тяжелый вертолет медленно погружался в пучину ила. Времени было катастрофически мало, но отдаленные крики майора, бегающего по краю лезвия, и пахканье пистолета подсказывали, что тот еще жив.

Сбросив бушлат и набрав в легкие как можно больше воздуха, Кудесник всунул голову в холодную, смердящую гнилью полужидкую массу. Все оказалось гораздо хуже, чем он мог предполагал, ведь одно дело — когда в нос и уши заходит чистая, прозрачная вода, и совсем другое — воняющая, пузырящаяся, во много раз плотнее по составу разбавленная грязь. Шевелить руками в ней было очень трудно, и первая попытка отыскать оружие не увенчалась успехом. Кудесник не дотянулся до скамьи. Нужно было лезть глубже, забираться в залитый отсек полностью, но верхняя кромка дверного проема уже давила ему на копчик, как лезвие гильотины. Если он влезет в вертолет полностью, назад пути уже не будет. Выбираясь обратно, чтобы набрать воздуха, он проскреб до крови спину, но даже не почувствовал этого.

Крики и выстрелы на островке к тому времени стихли. Но автомат теперь был нужен Кудеснику вдвойне позарез. Если он остался один, то без оружия ему с болот точно не выбраться. Нужно нырять. Но как, если вертолет с каждой секундой опускается все глубже? Это же верная смерть!

— К черту! — яростно ударив по обшивке вертолета ногой, крикнул Кудесник. — Пошел ты к черту! Тони, сука!

Поднялся на ноги, схватил плавающий на поверхности бушлат и уже развернулся было, чтобы идти прочь, но потом вдруг обернулся, бросил одежду и с разгону нырнул в отсек. Ухватился за петли для десантников, подтянулся — на поверхности некоторое время торчали лишь его ботинки. А затем и те ушли в грязь.

Наконец он нащупал плоскость скамьи. Как чумной начал шарить по ней и вдруг наткнулся на… протянутую ему холодную руку.

— О, Господи! — закричал он, но при этом ни одно слово так и не вырвалось из его глотки.

Ему показалось, что его тело щекочут не вздымающиеся пузыри, а прикосновения мертвых пальцев «азаматовцев», тех, кого он убил или кто из-за него умер… «Назад! Назад!» — билась в голове мысль. В панике он начал размахивать руками с утроенной силой, будто отбиваясь от невидимого противника, и случайно зацепил пальцами ремень автомата.

Как выбрался назад, он не помнил. Сознание возвратилось к нему тогда, когда он уже сидел возле торчащего из болота холмика моторного отделения, увенчанного короной винта с фрагментами лопастей. Сидел по пояс в грязи, обхватив руками колени, а поодаль уже был слышен звук, с каким стекает по канаве бурный дождевой поток. Гельминт поднял шею из бочага примерно метрах в десяти от бродяги. Наклонившись вперед, раскрыл пасть, пошевелил щупальцами у Кудесника над головой, убедился, что тот не выражает враждебности, и убрался восвояси, снова подняв в воздух облако воды и грязи.

Егор встал, взял нуждающееся в детальной чистке оружие, одежду и побрел в противоположную изначальному маршруту сторону. Дальше болото становилось гуще, вдали виднелась стена сосен — та самая, что поспособствовала мягкому приземлению, но это отнюдь не значило, что топи там заканчивались.

Он уже успел отойти на достаточное расстояние, когда услышал чей-то тихий, еле слышный стон и призыв о помощи. Голос долетал откуда-то слева, с «двух часов», как говорят спецназовцы. В той стороне, насколько это позволял разглядеть лунный свет, было чисто в том смысле, что не росли камыши и не поблескивали бочаги. Приглядевшись, Кудесник разглядел лежащего там человека.

Это был второй пилот вертолета, молодой совсем лейтенант, с тоненькими усиками и светлым лицом.

— Эй, вы, — позвал он дрожащим голосом. — Помогите, пожалуйста…

Кудесник еще издали увидел, что дела у парня плохи. Должно быть, он выпрыгнул на лету, когда вертолет еще только начинал терять высоту. Если бы он чуть повременил, то вместо высыхающего и достаточно твердого болота мог упасть в ил и тогда бы выжил. Но он выпрыгнул слишком рано, и теперь обе его ноги казались неественно длинными и выкрученными, будто принадлежали совершенно другому человеку.

— Я — с-с-тажер… — заикаясь, заговорил он. — У меня э-э-это первый вылет… Скажите, я сильно ранен?

Похоже, парень все еще находился в шоке. Он сел, упираясь спиной в кочку, и теперь мог видеть и оценить характер повреждений. Но тем не менее от Кудесника он ждал успокаивающего ответа.

— Я не смогу тебя отсюда забрать, — присев возле него, отрицательно покачал головой Кудесник. — Ты весишь около восьмидесяти килограммов. Если я буду тебя нести на плече, мы вместе утонем в болоте. Если я сооружу носилки, ты будешь терять много крови, потому что ноги будут волочиться по земле. Отсюда до ближайшего поселка по меньшей мере километров шестьдесят, пешим ходом идти два дня. У нас нет ни воды, ни еды, ни боеприпасов, ни бинтов, ни зеленки, чтобы предотвратить сепсис. Ты не дотянешь. Извини… У тебя есть пистолет?

Глаза лейтенант потухли. В какой-то миг он начал рыскать взглядом по земле, словно искал, чем можно заинтересовать бродягу, чтобы тот задержался еще. Боли при этом он будто не чувствовал, на лице его отражалось лишь беспокойство и страх.

— Нет, нет, пожалуйста, не у-уходите… я знаю. — Он протянул к Кудеснику руку, когда тот поднялся на ноги. — Я кое-что слышал… может, это вас заинтересует. Тот ч-человек с лицом, я случайно подслушал, как он говорил о вас с кем-то по телеф-фону, по секретной линии, у нас на базе. Настаивал на п-продолжении эксперимента… Сильно так н-настаивал.

— Какого эксперимента?

— Н-незнаю. Подполк-ковник Васильев назвал его «визитером», так у н-нас называют гостей из Москвы, но л-лично я думаю, что он не оттуда. Черт его знает, откуда, но не из М-москвы. Он всем заплатил, и у н-нас на базе, и «азаматовцам»…

— Куда меня везли?

— В Ванавару. А перед тем, как упасть, В-васильев связался с тем человеком, и тот приказал ему после падения вести вас на запад к какой-то точке сканирования. А г-где Васильев, кстати?

«Черт-те что!» — подумал Кудесник.

— Послушай, я тебе обещаю, что, как только доберусь до ближайшего поселка или встречу по пути людей, я им заплачу за то, чтобы они вытащили тебя отсюда. У меня есть цацка, которую не забрали «азаматовцы» при осмотре. — Кудесник вытащил из-за пазухи «брошь». — Я ее им отдам.

Уходя, бродяга слышал, как лейтенант плакал. Громко так, ничего не стыдясь. Бродяга знал, чего больше всего хотел бы сейчас молодой офицер, а главное — что чувствовал он, оставаясь совершенно один, слабый и беспомощный, в бескрайних и коварных болотах полной загадок и смертельных уловок Атри…

Бродяга добрался до хвойника и, обессиленный, свалился под первой же сосной. Оглянулся на болота, убедился, что никто его не преследует, и прижался затылком к дереву. Закрыл глаза. И тут же понял, насколько тонка грань между гуманностью и мизантропией, обитающими в человеческом сознании. Обе в равной мере способны подтолкнуть человека к пропасти, оба имеют одинаковую долю прав и обе, как ни крути, по-своему справедливы. Вот еще какой-то час назад Кудесник твердо верил в то, что и вправду способен расстаться с «брошью» во имя спасения лейтенанта, что отдаст ее тем, кто пойдет к черту на рога и спасет никому не нужного пилота. Сейчас же он считал эту идею полным бредом — ведь тот получил деньги от «полулицего», и вез его, Кудесника, в Ванавару, и улетел бы оттуда с чистой совестью. И разве когда-нибудь вспомнил бы о нем? Задумался бы над тем, куда и зачем он приволок его туда из средней полосы? Нет, он потратил бы полученные деньги и жил бы в свое удовольствие! Так что не обязан был бродяга думать он нем — сам взялся, сам пускай и думает теперь.

Так же как и спасать дуролома Васильева, который так и не познал законов мира Атри.

«Эх, друг ты мой, друг, — с тоской вспоминал боевого товарища Егор. — И чего у нас с тобой так получилось, что мы теперь как два потерпевших кораблекрушение чукчи? Каждый плывет в свою сторону и надеется, что Чукотка именно там».

Не заметил Егор, как и уснул. Лягушачьи песни хорошо помогают уснуть, но если бы их не было, он уснул бы еще раньше. Снилось ставшее родным Корундово Озеро — поселок, который, по подсчетам одних, находился на территории белого периметра, а по заверениям других — на землях средней полосы. Жителям же было совершенно безразлично, к какому поясу их причисляли, административной подотчетности, как и другие поселки-государства, они ни перед кем не имели.

Снился Кудеснику теплый, уютный, пахнущий свежей древесиной дом, потрескивающие в печи дрова да мерный стук старых настенных часов; дом, в котором его всегда ждали удобная кровать, ласковая девушка и пение ночных птиц за окном… Он всегда проводил там время в компании красивых девушек, всегда пьяный. Пропадая месяцами в тайге, он возвращался домой как на побывку. Потому как знал, что недели в мягкой постели хватит с головой, чтобы вновь начать скучать о ней, об Атри. Но какие же сочные были те недели! Безмерно льющаяся водка, банька, старые друзья, с которыми есть о чем поболтать, а после девушки и горячая постель… Но потом вдруг все переменилось. Кудесник словно упал в свою кровать с трехметровой высоты. Упал и очнулся. Девушка лежала на полу мертвой, ее глаза с ужасом смотрели в его сторону, а за окном полыхали языки огня. Пылал его родной поселок.

«Боже, нет!» — выкрикнул он и выбежал во двор. На земле валялось множество трупов. Не застреленные, не разорванные когтями — убиты, поломаны, покалечены, с неестественно выломанными конечностями, словно сброшены с небоскреба. Дорога была сплошь залита кровью, а пылающие дома постепенно погружались в ил, который скоро выдавит окна и ворвется внутрь, зальет все своей монотонной жижей, поглотит деревню без следа. А в конце улицы, спиной к Кудеснику, стоял он — убийца. Голый до пояса, сильный, мощный, небывалых размеров человек с широкой спиной, буграми мышц и толстой шеей. Убийца резко обернулся, и напуганный до смерти Кудесник прикипел к земле: глаза у человека пылали красным.

Кудесник проснулся, вырвался из цепких объятий кошмара. Сердце бешено колотилось, дышал он так часто, будто пробежал спринт. А в следующий миг он понял, что его вторично за сегодняшнюю ночь пытаются задушить. Обезумевший лейтенант с такой силой сдавливал ему горло, что казалось, его еще недавно полные слез глаза вот-вот лопнут от напряжения, как раздавленные мандарины. Его пальцы стали белыми как снег, на шее вздулись вены, рот то открывался, то закрывался, как у игрушечного щелкунчика. Одну ногу он приволок за собой на куске растянувшейся кожи, другой не было вообще.

— Почему ты меня не убил?! — вопил он, и его голос повторило многократное эхо.

Кудесник открыл глаза, вскочил на ноги и схватился за автомат. Знал, что тот неисправен, но привычное ощущение рукояти и цевья в руках придавали ему уверенности. Вокруг было пусто, и лишь шелест камышей и лягушачий базар нарушали тишину над болотом. В небе по-прежнему сиял пятак луны. Все как прежде, и лишь воздух стал заметно холоднее, а ощущение прилипшей к телу под костюмом грязи — отвратнее. Бродяга опустил автомат, еще раз огляделся и решил, что привал окончен. Двигаться ночью было безумием, и пусть впереди простираются болота еще хуже, и бродить по ним придется неизвестно сколько времени, но и оставаться здесь Кудеснику было уже невмоготу. Это все равно что томиться в чужой квартире, ожидая поезда, который прибудет только утром. Вроде бы и условия все есть для комфортного времяпрепровождения, а все равно хочется на вокзал, на жесткую перронную скамью.

Он прошел в глубь шумящего верхушками сосняка, стараясь ступать как можно тише, тревожно поглядывая по сторонам и прощупывая перед собой почву длинной жердиной. Он шел, полагаясь на интуицию, считал, что движется на север, в лоно средней полосы, но вот куда именно выведут его зыбкие болотные тропи, это еще вопрос. Здесь компас не работает, в земле полно тяжелых металлов, которые заставляют стрелку постоянно вращаться и гасят покрытие для КИПов. Да и общепринятым признакам выявления сторон света типа поросшей мхом одной из сторон дерева доверять не стоит. Здесь все наоборот, в этой чудной и противоречащей самой себе Атри.

Бродяга остановился и прислушался. Ему показалось, что впереди послышался треск веток. Не ветер ли играет кронами сосен? Спустя несколько секунд звук повторился, и Кудесник удостоверился, что это не случайный звук. Кто-то прятался за растущей полосой шелестящего мелкими листьями кустарника. А может, и не прятался вовсе, может, просто шел, ведь если это зверь какой, то смысла прятаться ему нет — дома он. Другое дело, если засел, замаскировался и приготовился к прыжку…

Как можно тише Кудесник перетянул автомат за спину, достал нож и, всматриваясь в растянувшуюся метрах в десяти от него рощицу, присел на одно колено, погрузившись в ненавистную жижу. И вот из-за кустов вышла темная фигура — высокая, почти не покачивающаяся при ходьбе. Даже хлюпающих шагов по болоту не было слышно. Будто по воздуху плыла. А за ней вышло еще две. Они двигались треугольником, беззвучно и почти неразличимо на фоне темных деревьев.

Кудесник смог при свете луны рассмотреть их одежды, это были плащи — длинные, едва-едва шелестящие высушенной человеческой кожей, с наброшенными на голову капюшонами…

«О, нет, — подумал бродяга и прирос к земле. — Только не они».

И в то же мгновенье в голове у него словно кто-то заговорил. Сначала это был тихий гомон, словно долетающий издали, затем — шепот. С каждым мгновением голоса становились все громче, все более отчетливо слышались чужеродные слова. Это был не русский язык и не эвенкийское наречие, что-то совершенно другое, это был скорее язык праотцев, изобилующий свистящими звуками и длинными, труднопроизносимыми словами.

«Самые сильные гипнотизеры Атри. Шептуны…» — подумал Кудесник, и троица, будто их окликнул кто, остановилась.

Голоса, которые слышал бродяга, — это еще не ментальный удар. Это просто, если можно так выразиться, фон, который они излучают. Он исходит от них, даже когда они спят. Но если выдать свое присутствие — не шумом, боже упаси, — а даже хотя бы колебанием пространства мысленными возгласами, вроде: «О, черт, это же шептуны!» — они уже могут начать долбить во все стороны своей ментальной энергией.

Они простояли там, всматриваясь в его сторону и не видя его, казалось, целую вечность. Если бы они разглядели в пульсирующей темноте облик присевшего бродяги, тот бы уже шел, ведомый, впереди них, прощупывая почву. Сразиться сразу с тремя шептунами не под силу даже специально тренированным людям, которых готовят для этой работы лучшие психологи как на Стрелке, так и на Большой земле.

Кудесник не дышал. Странное это чувство, когда к твоему мозгу будто кто-то прикасается. Будто легонько ощупывает потоком целенаправленных мыслей, щекоча, как сквозняком, и только благодаря чрезвычайно низкой скорости движения нейронов в твоей голове этот поток проходит мимо, ни за что не цепляясь.

Шептуны двинулись дальше. Им есть чего бояться. Голыми руками они не смогут справиться даже с зайцем, а потому ощупывать ментальным локатором вынуждены все, от чего исходят даже самые короткие умственные колебания. Кудесника они приняли, возможно, за птицу или небольшого зверька, во всяком случае, не задействовали всю свою мощь, ибо тогда бродяге бы точно не спастись.

После того как они скрылись из виду, Кудесник, для пущей уверенности, просидел в неизменной позе еще минут пятнадцать и только тогда поднялся на ноги, встряхнул головой, сбрасывая остатки ментальной паутины.

«Нет, — подумал он, перечеркнув в уме свое предыдущее решение. — Двигаться ночью — действительно стремно. Нужно отсидеться где-нибудь до утра. Главное, больше не засыпать».

ГЛАВА 4

Однообразный ландшафт сибирских равнин, проплывавший за окном под мерный стук колес, не давал Егору отвлечься от адресованных самому же себе вопросов о том, как же так получилось. Как получилось, что еще недавно у него было все, а теперь нет ничего? Его мог, пожалуй, понять только тот, кто ощутил тугость привязанной к потолку петли. Петли, чьи нити сотканы из таких понятий, как «кредит» и «кризис». Горе тем, у кого вся жизнь была взята в кредит: дом, машина, а главное — бизнес. Но что поделать? Горяча юна голова, столько планов, столько амбиций. И дело пошло, что самое главное-то. Глядишь, только вчера пришел из армии, а завтра уже свой бизнес начал. Послезавтра тебя уже и не узнать — весь ухоженный, аккуратный, в дорогой одежде, на дорогой машине. И потом в один момент все р-раз — и закончилось. Посредническая торговля металлом — дело хорошее, прибыльное, но только до тех пор, пока работают металлокомбинаты. А если встали? И у тебя погорели контракты с иностранными партнерами, и все требуют компенсации за ущерб? А банки один за другим шлют тебе напоминания: не забыли ли вы, часом, о платеже? Это уже не говоря о работниках твоей фирмы, которые заметались с заявлениями в прокуратуру и суд. Что делать? Голову в петлю? Ведь процент с каждым днем возрастает. Отобрали уже и машину, и квартиру, и бизнес рассеялся, а долгов сколько было, столько и осталось. Есть ли другие выходы? Есть.

Егору показалось, что столичный авторитет по прозвищу Таежный больше интересовался его физическими данными, чем вникал в суть проблемы. Спрашивал, где служил, сколько раз на турнике подтягивается, хорошо ли умеет бегать и стрелять. Он долго выслушивал суть проблемы, но решение принял быстро. «Я рассчитаюсь с твоими кредиторами, — сказал он, — и даже, если захочешь, восстановлю твой бизнес. Но долг ты мне отдашь в течение года» — «Как??? Вы не видите, что творится в стране?! Как я смогу отдать вам такие деньги всего за год?» — «Не вопи, — спокойно ответил он. — И поверь, если ты согласишься на мои условия, то отдашь мне эти деньги даже раньше. Со всеми процентами. Выбор за тобой…»

Егор хорошо запомнил разговор с Таежным. Ему объяснили, сколько он должен, назвали сумму. Как и следовало ожидать, нулей в ней оказалось столько, что никаким легальным бизнесом такие деньги за год не отработать. Но Таежный его уверил: захочешь — отработаешь, а если решишь «забить», то он знает, где живет его сестра и в какую школу ходит ее ребенок. И вот уже который день Егор трясется вместе с человеком Таежного в поезде, следующем в Восточную Сибирь, туда, где находится некая загадочная местность под названием Атри.

Попытки расспросить об Атри Кэмела — таким было прозвище его нового напарника — не имели успеха. В поезде тот лишь напивался и спал, а по пьяни нес какую-то дикую, как казалось Егору, ахинею про аномалии, мутантов и прочую научно-фантастическую белиберду.

Но сегодня с утра он выглядел намного лучше: чисто выбритое лицо, ни намека на похмельную отечность, а ядреный мятный дух зубной пасты перекрывал смрад перегара.

— Ну что? Спускайся завтракать. — Кэмел достал из-под нижней полки пакет с покупным харчем, от которого исходил дразнящий аромат копченостей.

Егор спустился и присел за столик.

— Слушай, так ты мне объяснишь толком, что за дыра эта Атри? — спросил Звягинцев, делая себе нехитрый бутерброд с копченой колбасой.

— Опять объяснять?.. — Сотрапезник будто лимон разжевал.

— Да, но только без мутантов. Что это за территория такая, что о ней не знает никто?

— Это не просто территория, это целый мир. Чем-то похож на наш, а чем-то совсем не похож. На первый взгляд, тайга как тайга, а приглядишься — и без труда находишь десять отличий.

— Ну и кто там живет? — поняв, что разговор наконец пошел по правильному руслу, начал расспрашивать Егор.

— Да разный народ вообще. Если не считать тех, кого начали ввозить туда с конца тридцатых, то кто попало. В городах поближе военные засели, ученые, гражданские из обслуживающего персонала, рабочие с предприятий. Дальше, на вроде бы как необжитых территориях, — кто из зечья беглого, что на рудниках трудились, кто из бывших «вованов». В основном крестьяне там, торгаши, бандюки, мастеровые, ну и такие, как мы, — наемные бродяги.

— Крестьяне? И что они в тайге выращивают? — недоверчиво усмехнулся Егор, знавший, что земледелие в тех краях было занятием крайне рискованным и совершенно неблагодарным.

— Жратву, — скучно ответил Кэмел. — Но не это главное. Атри на то и аномальная территория. Там растут некоторые весьма специфические «плоды». От одних могут волосы снова на голове вырасти, настойка из других восьмидесятилетнего снова мужиком делает, некоторые растения от бесплодия лечат, да еще много чего ценного растет там и только там, так что колхозники не в накладе.

— А торгаши чем барыжат?

— Да чего там только в Атри нет! Кроме цацек торгуют и оружием, и шмотками, и всякой электронной мурой, водовку везут с Большой земли, наркоту одну туда везут, другую оттуда, невольников привозят.

— Что за невольники? — спросил Егор, подумав, что его самого мало что в действительности отличает от невольника.

— Да всякое отребье из алкашни, нарков собирают на фермах батрачить. Еще шлюх завозят. Только не вздумай с ними трахаться! А то ни травка, ни настойка потом не поможет.

— Ну а главный там кто?

— Да нет там главного, — улыбнулся Кэмел, вытерев рот салфеткой. — Отчасти все это «крышуется» военными. Они в белом периметре — на близлежащей к Ущелью территории — порядок держат. Есть еще несколько группировок бродяг, которые считают себя автономными, но в целом они во всем зависят от вояк. Там специфическая территория, понимаешь? Гражданским, за исключением живущих в Ванаваре, нескольких крестьянских поселках, и заключенных, работающих на урановых рудниках, там быть не положено. Ну, на бумаге, — уточнил Кэмел, когда Егор напрягся, впервые подумав, что находится он на пути из огня да в полымя. — На самом деле в Атри уже столько народу, что никто и не сосчитает никогда. Ведь это только в белом периметре несколько группировок, а дальше — в средней полосе — их вообще хрен знает сколько. Там уже два поколения выросло. И каждый клан себе хозяин, каждый живет по своим законам. Кто помельче и победнее, получают дань с колхозников и барыг вроде как за охрану. Те, кто располагает большим количеством «мяса», еще и за цацками посылают, сами приторговывают, вольников влиться в коллектив приглашают, авторитет в общем зарабатывают.

— Так, а военные что, вообще не контролируют эту среднюю полосу?

— Нет, им это не по зубам, да и незачем лишний раз под пули лезть. Выгоднее сотрудничать, чем воевать. Некоторые цацки, которые они там выкупают, рождаются лишь в средней полосе или на диких землях. Так что военные в Атри только двух видов: вэвэшники и ОБВЕ. Первые охраной заключенных занимаются и проход в ущелье, ведущее к Атри, стерегут.

— А ОБВЕ кто такие? Что за аббревиатура?

— Отдельная Бригада Военных Егерей. — Кэмел скорчил недовольную рожу.

— Армейские их двинули? Охраняют что-то?

— Ты пока что знай одно: егеря — парни очень серьезные и проблемы могут устроить соответствующие. Пока ты будешь полностью под их контролем, потому что жить придется в белом периметре. Потом, когда адаптируешься к Атри и нужными знакомствами обзаведешься, сможешь уйти в среднюю полосу на ПМЖ, тогда к тебе и вопросов не будет. Но я вот уже пять лет сюда езжу, а в среднюю полосу хожу лишь за хабаром. Жить там… Брр! — Кэмел встряхнул головой. — Лучше в периметре оставаться, хоть его и называют детским садом. Так что запомни: пока что на егерей не забивать, что скажут, то и делаешь. А захочешь покинуть Атри или съездить отдохнуть — пойдешь по протоколу «А». Мозги до ноля вычистят, мать родную не узнаешь, а то и вообще дебилом сделают. Уж не говоря о том, что без копейки останешься. Так что лучше делать, что они говорят.

— Ну, а хозяева у этой Атри есть?

— Есть. Но настоящие тузы в эту задницу не сунутся. Они в столице сидят, сливки снимают, а остальным достаются только крохи с барского стола. Ну, в общем-то у нас в стране везде сейчас так, в одной Атри что ли? Хотя, знаешь, я не жалуюсь. Заработок там весьма некислый даже на простеньком хабаре. Ты со своим долгом Таежному за вахт шесть-семь разберешься. Это полгода максимум.

— Ничего себе! — обрадовался Звягинцев.

— Ну, ты сильно-то губу не раскатывай, хабар еще донести надо. Вахта в Атри — это тебе не прогулка за шампиньонами. Расслабился на секунду — и все, считай, вступило в силу твое завещание. Ты пойми, Атри — это не просто тайга: там за каждым деревом по вооруженному отморозку, по десятку аномалий на квадратный метр, под каждым кустом тварь, которую ты и вообразить себе не сможешь, а еще сияния, ка-волны и прочая не добавляющая комфорта хрень. Я уж не говорю про радиацию.

Егор молчал, переваривая услышанное, да и Кэмелу надоело рассказывать, а потому какое-то время они сидели в относительной тишине, нарушаемой лишь стуком железных колес да время от времени подаваемыми сигналами с поезда.

— Так, что тут у нас? — нарушил паузу Кэмел, убирая под сиденье то, что осталось от завтрака, и доставая оттуда три полулитровых бутылки пива. — Бушь? — Он весело подмигнул Егору.

— Да чего-то… — начал было мяться тот.

— Ты смотри, с завтрашнего дня сухой закон на полгода. — Можешь так? — С этими словами Кэмэл закусил жестяную крышку пивной бутылки и одним четким движением сдернул ее с горлышка.

— Я еще не так могу, — в тон собутыльнику ответил Егор и продемонстрировал «высший пилотаж», открыв пиво глазом.

— Ну, ты, блин, даешь! Куд-десник! — восторженно воскликнул Кэмел. — Хорошая, кстати, погремуха, — добавил он мгновение спустя.

* * *

Когда статисты из периметра думали, что кланов, группировок, поселений и мелких кочевых групп в Атри существует около двадцати, — это те данные, что собрали для них вольные егеря и бродяги, — их на самом деле было чуть больше пятидесяти. Когда официальная цифра подошла к отметке пятьдесят, никто уже не мог сказать точно, сколько разрозненных, мелких племен людей, полулюдей и мутантов обитает в исследованной части Атри на самом деле. Если с большими кланами все было более-менее ясно, то что до мелких — там была полная неразбериха. Впрочем, многие из военного корпуса предпочитали не знать, что происходит на самом деле, так им было спокойнее.

С вязких болот, где обитали гельминты, Кудесник вышел часам к десяти утра, но до рубежа призрачных топей было еще далеко. К счастью, он набрел на достаточно широкую полосу, напоминавшую дорогу, которая была твердой и сухой. И хотя казалось, что это верный путь прочь из топей, полоса иногда кружилась на месте, а иногда прерывалась густой жижей, и найти, где она продолжалась, было задачей сверхтрудной. Часы шли один за другим, а выход из болот так и не был найден.

Зато бродяга набрел на кое-что другое.

Он пролежал в высокой траве достаточно долго, приглядываясь к небольшому поселку, к людям (он не был уверен, что это люди, но издалека были похожи), снующим между двумя десятками конических юрт, сооруженных из длинных палок, щели между которыми были замазаны чем-то похожим на обычную грязь, и покрытых сверху шкурами животных. В деревушке поднимался, рассеиваясь, дым от нескольких костров, оттуда же шел аппетитный запах жареного мяса. Женщины носили младенцев в корзинах, подвязанных к спине, стаскивали дрова, строгали длинные пали, видимо, их оружие, а кто-то разделывал тушу оленя. Всего, насколько удалось рассмотреть, он насчитал около сорока человек, при условии, что в юртах, вмещающих в себя не больше двух взрослых и двух детей, никого не было.

«Они едят „радиомясо“! — подумал Кудесник, и это был первый аргумент в пользу того, что это все-таки не обычные люди. — И здесь одни женщины!»

Напрягая слух как только мог, Звягинцев прислушивался к их речи, но четко расслышать слова с такого расстояния было невозможно. Женщины между собой переговаривались тихо и вообще вели себя довольно сдержанно. Они были грязны, волосы сбиты и давно не стрижены, одежды у кого какие: были тут и «азаматовские» комбезы, правда, без половины защитных пластин, и «монгольские» серебристые кольчуги, и черные формы «варягов», ну а в основном простые лохмотья, помесь всех форм, которые только носили в Атри.

Наконец одна из тех женщин, что разделывали тушу оленя, направилась с кадушкой к бочагу, в зарослях за которым прятался, разлегшись на сухой земле, Кудесник. Она прошла уже половину расстояния, когда ее кто-то окликнул, и она, обернувшись, выкрикнула: «Да подождите вы, зае***ли уже!»

«Один-один, — подумал Кудесник. — Едят радмясо, пьют болотную воду, но не утратили способности пользоваться обычным русским языком. И что прикажешь думать? — спросил он сам себя. — Можно им доверять?»

На вид ей было лет пятьдесят. Обвисшая кожа на потемневшем, отнюдь не от загара, морщинистом лице, седые, неубранные волосы, развевающиеся на ветру, узкие губы шевеляться, будто она произносит проклятия. К тому же недобрый взгляд из-под косматых бровей не сулил ничего хорошего. Старуха подошла к бочагу, встала на колени, согнала рукой плавающие белые лепестки цветка и зачерпнула кадушкой воду. Бродягу, чья голова торчала из зарослей с другой стороны бочага, она увидела почти сразу же, как только поставила кадушку на землю и наклонилась, чтобы умыться.

— Ты что тут делаешь? — спросила она, стоя на четвереньках и вглядываясь в перепачканное грязью лицо Звягинцева. Странно, но на ее лице не было признаков удивления или испуга. Скорее это было умело скрытое выражение радости.

— Я… это… — не зная, что и придумать, замешкался Кудесник. — Мне бы знать, где я, и каплю масла машинного одолжить…

Чумазые, с неухоженными волосами и сморщенной кожей женщины, среди которых молодые девушки выглядели немногим лучше старух, смотрели на чужака пристально, с явным недоверием. Кудесник почему-то подумал, что с настоящими людьми им приходится общаться реже, чем с мутантами или параллельщиками, а потому и смотрят они на него как на инопланетянина, забыв о своей человеческой сущности. Дети, которых тут было гораздо меньше, чем в Коломино, носились друг за другом босыми по росе, но как только пришелец попадал в их поле зрения, тут же затихали и с любопытством к нему присматривались. Играя, они выкрикивали слова, смысла которых Кудесник не понимал. Возможно, это был всего лишь «детский язык», который понятен лишь их родителям (например, в глубоком детстве никто не понимал, что под термином «фумка» Егор подразумевал магнитофон), но что-то в их произношении бродягу настораживало.

Впрочем, думать ему нужно было сейчас не об этом. Присесть у костра, поболтать о том о сем, поведать о судьбинушке своей нелегкой ему не предлагали, вопросов, — что было странно, — не задавали, хотя у чужаков всегда спрашивают, откуда они и прочее, даже продать ничего не пытались. Это уже не говоря о том, чтобы пригласить его на обед. Причин отсутствия к нему интереса у местного люда было несколько, но ни об одной из них Кудесник сейчас не хотел думать. А еще больше верить, что он снова влип.

Посередине лагеря, юрты которого были действительно сделаны из жердин, а щели замазаны болотом, к настоящему времени окаменелым, стоял погрузившийся в болото по колеса транспортный КамАЗ. Он был насквозь проржавелым, но его кунг болотные поселенцы использовали в качестве кладовой — там висели подвешенные на крюки туши животных, вокруг которых черными облаками роились мухи.

«Вахтёрка, — понял Егор, осматривая машину. — Значит, эти люди когда-то ехали куда-то на смену. Да так и не доехали».

— Здесь сухой пласт земли. Здесь когда-то кругом было сухо, — объяснила ему женщина, заметив, куда он смотрит. — Дорога была от Наксана до Нижней Тунгуски, а потом пошли дожди. В восемьдесят девятом тут почти целый год шли дожди, так и болото разрослось. До того оно было в десять раз меньше. Ну да ты, наверно, все это сам знаешь. Тебе сюда. — Она подошла к самой большой юрте, обложенной сверху волчьими шкурами, и отодвинула занавеску. — Кстати, хорошая форма, — как бы между прочим сказала она, притворно улыбнувшись.

Бродяга почувствовал себя героем одного из своих любимых писателей детства Жюля Верна, ощутил себя бледнолицым, попавшим в плен к индейцам, которого привели к вождю для определения дальнейшей его судьбы. Но, в отличие от историй об индейцах, внутри юрты не было подобравшего под себя ноги вождя с трубкой мира в зубах и короной из белых перьев на голове. Там, за потрескивающей буржуйкой, на которой стоял закопченный чайник, в убого обставленной юрте лежал на сбитом из дерева топчане накрытый шкурами человек. Он был чрезвычайно худ, стар, темное лицо испещрено тысячами морщин, бесцветные глаза блестели, как две лужицы, а тонкие поджатые губы ничем не отличались по цвету от лица. У старика не было ни волос, ни бороды, и в его взгляде не было ни удивления, ни презрения. Он тяжело и громко дышал, изучая странника, неведомо каким путем забредшего в их земли, а затем указал ему на подобие грубо сколоченного из поленьев табурета, стоящего у него в ногах.

— Откуда ты? — хрипя, спросил он.

— Мы потерпели крушение примерно в шести-семи километрах на юг, — ответил Кудесник. — Вертолет упал на болота.

— Я слышал ночью шум вертолета. — Косматые брови старика всползли вверх. — Он сам упал?

— Помогли… — поняв, куда тот клонит, уточнил Егор.

Старик поднял руку ко рту, прокашлялся.

— Зачем ты пришел?

— Я хотел выбраться из болот, — повел плечами бродяга. — Не знал, что вы тут есть. А когда увидел ваших… людей, решил, что неплохо было бы узнать, куда идти, чтоб выбраться к ущелью… Ну и смазка, думал, может, есть какая, чтоб автомат прочистить…

— Тебя куда-то везли, верно? — спросил старик, ткнув пальцем в воздух. — Куда?

— Не знаю. Говорили, в Ванавару…

— Кто тебе это сказал? Кто-то выжил еще?

— Да, там неподалеку от места крушения остался пилот, у него сломаны обе ноги. Если можете…

— В тебе что-то есть, — протянув к нему тощую, обтянутую дряблой кожей руку, сказал старик, скривив лицо в загадочной и жуткой улыбке. — Потому тебя и везли в Ванавару. Что-то идет за тобой, и ты это чувствуешь. Оно интересует мно-огих. Ты интересуешь, Кудесник. Ты знаешь, о чем я говорю, не так ли?

Егор распрямился на табурете, боясь, что старик прикоснется к нему рукой с почерневшими ногтями, и весь напрягся. От услышанного на лбу у него вмиг выступила испарина, в висках появился неприятный стук, а руки задрожали, словно у запойного алкоголика.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? О чем вы вообще говорите? С вами все в порядке? — взволнованно пролепетал он.

— За меня не волнуйся, бродяга. Лучше задумайся, что происходит с тобой. Ты ведь чувствуешь его близость, Кудесник? — приподнявшись с топчана, потянулся к нему двумя руками старик. — Скажи мне, да или нет?! Ты чувствуешь, как он идет?! Кто это, Кудесник?! Кто он?..

Егор не выдержал. Вскочил, опрокинув табурет, красный, возбужденный, трясущийся как в лихорадке.

— Кто ты?! — выкрикнул старик, но Егор этого уже не слышал.

Дернув на себя ветхий, молью траченный занавес, он вылетел из юрты, слыша в ушах невесть откуда взявшийся безумный свист, от которого, казалось, сейчас лопнут перепонки. Впрочем, свист прекратился так же внезапно, как и появился. Как только его отпустило, он решил убираться прочь из этого поселения, но, подняв глаза, понял, что теперь сделать это будет не так просто. Его ждала ватага из двадцати — тридцати мужиков, выстроившихся полукольцом и перекрывая ему проход. Из оружия у них были колья, дубинки, топоры, у кого-то поблескивали охотничьи ножи. Болотники имели вид хищников, готовых броситься на добычу: крайнее возбуждение, охотничий азарт на перемазанных грязью лицах, жажда крови в глазах.

— Послушай, — выступив вперед, сказал, видимо, главарь этой банды. — Обычно мы не возимся со всякими там «азаматовцами», «братьями чертей», «таежными тенями» и прочими недоносками. Ты вроде как не из них, а потому я предоставлю тебе право выбирать. Для начала у тебя есть все шансы стать нашей едой. — Он выдержал паузу, будто ожидал, что у бродяги сейчас от удивления глаза на лоб полезут, но тот смотрел на него так, будто они говорили о способах приготовления кроншнепа. — Мы тут, — он кивнул на толпу, — как понимаешь, не сильно прихотливые. Едим что придется, хотя, честно признаться, человек не самое вкусное блюдо. Как в жизни, говорится, так и на тарелке. Ты можешь избежать этой участи. Но уйдешь только в том случае, если отдашь нам свою одежду, вещи и оружие.

— Вы предлагаете мне идти по тайге голым? — чтобы убедиться, что ему не почудилось, переспросил Кудесник.

И тут же из толпы ему бросили под ноги грязное серо-коричневое тряпье, напоминающее порванную собаками армейскую «белугу», и все в заплатках галифе.

— Мы не знаем, что тебе сказал наш старший смены, но выбор у тебя невелик, — облизнул пересохшие губы бородатый. — Либо-либо, но если ты будешь долго думать, мы примем решение за тебя. Из той одежды, что ты носишь один, нам хватит залатать дыры всем, еще и останется. С поставками тканей и ниток у нас, видишь ли, последним часом перебои. — Все бородачи дружно захохотали. — То же самое и с оружием. Господи, бродяга, да о чем ты еще думаешь? Ты можешь в любом поселке купить ящик «калашей», и не говори мне, что это не так. Для нас же тридцать патронов — это тридцать убитых крупных животных. Это значит, месяц наши дети не будут голодать. Два рожка — два месяца. А для тебя это боеприпасы на один день. Ну?..

«Почему тебя в последнее время никогда нет, когда ты так нужен? — вдруг подумал Кудесник, отвлеченно уставившись на шумящие вдалеке сосны. — Неужели ты затаил на меня такую обиду, что готов смириться с моей смертью? Неужели тебе все равно, где я и что со мной? Не верю. Слишком через многое мы с тобой прошли, слишком много истоптали коварных атрийских земель, слишком много должны друг другу за неоднократно спасенные жизни, чтобы ты вот так мог вычеркнуть меня из памяти! Неужели каждый раз, когда ты снимаешь оружие с предохранителя, у тебя не срабатывает рефлекс, что кто-то стоит с тобой спина к спине? Я вот не могу отвыкнуть. Да, твой подарок на четвертак не дает мне забыть тебя… (я его потерял, но обязательно верну, не впервой…) но и без него я о тебе помню. Мне жаль, что так получилось, ты ведь знаешь. Если я виноват, извини меня. Ты — мой самый надежный друг, и тебя никогда не заменит мне никто. Даже жена, если она когда-нибудь появится. Мне не хватает твоего чувства юмора в подобных ситуациях. Что бы ты ответил этим болотным каннибалам?»

— С чисто человеческой позиции я вас прекрасно понимаю, — вытащив из нагрудного кармана пачку промокших сигарет и коробок спичек, неспешно сказал бродяга. — К вам, наверное, редко заглядывают гости, ведь торговать с ними, как я вижу, у вас нечем. Поэтому случайных путников лучше съесть, а их снарягу разделить — своего рода правильное безотходное потребление. У вас, кстати, есть чему поучиться некоторым с жиру бесящимся кланам, которые закапывают врагов, даже не проверив их карманы и не выпотрошив подсумки для боеприпасов. Их бы сюда на годик-второй, да? Сразу бы узнали цену рожка. Разумеется, — Кудесник вставил в зубы сигарету, чиркнул спичкой и сощурился, когда дым полез ему в глаза, — мне несложно достать автомат, как, впрочем, и гаубицу, и редкостные патроны натовского калибра, а потому совсем не жаль подарить вам этот несчастный «калаш» и несколько рожков к нему. Но, с другой стороны, путь у меня неблизкий, а вы хотите оставить меня ни с чем. К тому же в одежде, которая вряд ли защитит меня не то что от залипалы, но даже и от комаров. А это, друзья мои, весьма и весьма несправедливо. Если уж Бог заповедал нам делиться с неимущим, то я согласен отдать вам свой свитер — он длинный, — сразу же поспешил уточнить Кудесник, когда окружающая его толпа ехидно оскалилась. — И три рожка патронов. Себе оставлю два. И не говорите мне, что у вас нет оружия. Форма-то, вон, небось, не сама к вам пришла, — кивнул он ближайшему бородачу в «азаматовском» пилотовике. — Думаю, так будет по-честному, как считаете?

— А ты забавный парнишка, — недобро усмехнулся главный бородач. — Ишь как все лихо разложил по полочкам. Говоришь, что медом мажешь. Только вот нескладная песня получается. Ты же к нам чего пришел-то? Ружьишко свое починить. Не фурычит оно у тебя, значится. Правду я говорю? Стало быть, ты и без того ни с чем скитался по болотам, бродяга. И если бы нас не встретил, то так бы ни с чем и блудил в поисках ближайшего поселка. А отсюда до Чегодайского ущелья еще верст десять по прямой будет. И то не факт, что ты на него вышел бы. Болота, знаешь ли, место загадочное, не всем из него выходы узнать удается. А ты уже цену набить своему барахлишку хочешь. Делиться надумал. Мне кажется, что ты не до конца понял поставленные перед тобой условия, ну да и черт с тобой. Твои проблемы. Мужики, чего с ним возиться?..

— Назад, су-у-уки! — свирепо взревел Егор, вскидывая к плечу автомат.

От его крика болотники инстинктивно дернулись, но на блеф, конечно же, не поддались.

Заминка продолжалась мгновение, после чего облаченные в лохмотья мужики кинулись на Егора со всех сторон. Время вдруг стало идти по-другому. Оно будто расслоилось на два параллельных потока: в одном, существовавшем для окружающего мира, оно оставалось прежним, другое же — внутреннее время бродяги — стало течь медленнее.

«Ладно, — подумал Кудесник, поняв, что блеф не прокатил. — Если так, будем вам прививать идеи добра, человечности и вегетарианства методом причинения тяжких телесных повреждений».

Первым атаковал предводитель болотников с разводным ключом. Увесистый инструмент еще только набирал разгон, а Егор уже стремительным рывком сократил дистанцию и с силой вогнал врагу ствол АКСУ под правую бровь. Жидкость из лопнувшего глаза плеснула ему в лицо. Выпустив ключ, болотник взвыл, повалился наземь, зажимая руками опустевшую глазницу, из которой неудержимым потоком лилась кровь.

Худощавый подросток с сальной гривой светлых волос почти достал бродягу заостренной жердью, но в последний момент тот увернулся, перехватил кол обеими руками и, сильно дернув его на себя, одновременно ударил ботинком юношу в колено и головой в лицо. Хрустнул сустав, и блондин рухнул на землю с неестественно вывернутой ногой и хлещущей из смятого носа юшкой.

Отобранное оружие было слишком неудобно для обороны в условиях тесноты, а потому Кудесник сломал его пополам и тут же вонзил один обломок в пах здоровенному детине, летевшему на него с суковатой палицей в ручище. К обычным ругательствам примешались вой и безумные крики тех, кто уже был обезврежен, но Кудесник знал, что это лишь прелюдия к безумной какофонии.

Один из противников с ножом сделал выпад, метя ему в горло. Егор, чуть сместившись, отклонил предплечьем руку атакующего, перехватил у запястья, выкрутил, пригнув противника к земле, и коротко ударил предплечьем повыше локтя. Болотник взвыл, сломанная рука повисла плетью.

Очередной каннибал, на ходу выкрикивая ругательства, попытался с разбега пронзить Кудесника копьем, но оружие легко было отбито рукой, с шагом вперед и в сторону — бродяга выставил вбок ногу так, что нападавший напоролся причинным местом на носок ботинка.

Болотник с топором оказался чуть более умелым бойцом, он произвел перед атакой каскад обманных движений, и несколько его ударов могли быть опасны, но обошлось. Егор перехватил его руку, заставил потерять равновесие, одновременно захватив его голову под мышку и надавив ступней в подколенный сгиб, повалил, после чего резко дернул, разрывая шейные позвонки. Тут же подхватив топор, выпавший из вмиг ослабшей кисти, швырнул его навстречу следующему врагу. Тот успел вскинуть руки, принимая на них удар тяжелого лезвия, но это не спасло болотника — топор вонзился ему в грудь. Истошно вопя, тот согнулся и, рухнув на землю, забился в судорогах. Мощный затаптывающий удар в основание черепа — и болотник замер.

Следующими были двое близнецов с длинными ножами, пытавшихся действовать в паре, но им не хватало опыта, и они скорее мешали друг другу. Старший начал атаку размашистым режущим ударом в горизонтальной плоскости. Егор без труда нырнул под руку, подбивая ее вверх предплечьем, прихватил за рукав и, резко потянув на себя, всадил большой палец прямо в рефлекторно зажмуренный глаз. Палец бродяги, чуть задев переносицу, вошел во внутренний угол глазницы, разорвав тонкую кожицу века, вклинившись точно в пространство между костью и упругим шариком, который хоть и не лопнул под давлением, но выскочил наружу, повиснув на пучке нервов. Кудесник тут же пихнул ошалевшего от боли противника навстречу его младшему брату, сбивая атаку, которой тот хотел поддержать старшего. Тем самым Егор выиграл несколько драгоценных секунд, в течение которых развернулся к противнику с дубинкой.

Начав действовать еще на замахе, бродяга жестко блокировал его руку, заставив выпустить оружие. Стремительно сблизившись, повалил задней подножкой себе под ноги и молниеносно вбил каблук в висок врага.

Тем временем младший брат очертя голову несся на Кудесника, стремясь его заколоть. Егор по-боксерски экономично и выверенно скакнул вперед и вбок, уходя с линии атаки и насаживая противника кадыком на сокрушительный правый прямой. Кулак глубоко промял гортань, разрывая уязвимые хрящи. Болотник опрокинулся навзничь и заметался в агонии.

Бродяга едва не пропустил атаку сзади. Плотный мужик среднего роста был вооружен деревянной кувалдой, но, к счастью для Егора, не справился с инерцией столь массивного оружия. Удар получился неточным, молот прошел в нескольких сантиметрах. Практически одновременно в голову Кудесника полетел конец ржавой цепи. Не тратя слишком много времени на молотобойца, Егор мощным ударом пятки раздробил ему плюсну босой ноги, заставив неистово кататься по земле и оглашать окрестности пронзительными криками. Уходя от следующего взмаха цепи, Кудесник бросился к врагу, преодолевая разделявшее их расстояние одним кувырком. Вскакивая, он подхватил болотника под колени и одновременно с толчком головой в грудь рванул на себя. Противник шлепнулся на спину, неслабо ударившись затылком. Прежде чем он пришел в себя, Егор зажал его ноги под мышками, рывком перевернул на живот и резко присел, собственным весом ломая врагу хребет.

На все это Егору потребовалось меньше минуты. Осознав свой просчет, оставшиеся болотники шарахнулись от Кудесника в стороны, освобождая проход. Только один метрах в пятнадцати впереди с длинным копьем в руках заступал дорогу.

— Уходи! — рыкнул на бегу бродяга, но болотник не слышал. По мере приближения Кудесник видел дрожащие руки, неуверенно державшие жердину, бескровное, побелевшее от испуга лицо, но вместе с тем и надежду на успех во взгляде. Мол, а вдруг у меня получится сразить бойкого бродягу?

— Ах ты ж! — взъярился Егор. — Ну держись, сука.

Злость придала бродяге еще больше сил, шаги превратились в мощные прыжки, сопровождаемые хлопаньем АКСУ по бокам. Приблизившись к заостренному концу кола, Егор небрежным взмахом руки сбил его в сторону. Приземлился на левую ногу, поглубже присел и мощно выпрыгнул. Правая стопа в армейском ботинке обрела опору, угодив в бедро болотника, заставила его присесть. А через долю секунды чудовищный удар коленом вперед и вверх обрушился на его подбородок. Разошлась кожа, несколько зубов вылетело, оставшиеся торчали веером в переломившейся в нескольких местах челюсти, под склерами растекалась кровь из лопнувших от удара капилляров. Однако самая тяжелая травма была внутри: не выдержав удара о свод черепа, разорвался мозг.

Путь был свободен.

В голове мерцала единственная, абсурдная мысль. Он не мог объяснить себе, почему она засела в его мозгу, почему он считает ее верной, несмотря на абсурдность. Это был ответ на вопрос лежащего в юрте старика. Четкий и однозначный: я чувствую его близость.

Придя в себя, Кудесник осознал, что, низко опустив голову и размахивая руками, куда-то бежит. Сзади голосили женщины, были слышны плач, брань, проклятия, пожелания ему издохнуть как можно быстрее и в страшных муках. А на фоне всего этого — Кудесник даже подумал сначала, что это ему мерещится, — расходился над деревушкой эхом старческий хриплый смех, перебиваемый мокрым, отхаркивающим кашлем.

Егор оглянулся. Поселение все еще находилось в поле зрения. У большой юрты, забрызганной кровью, лежали мертвые тела. Над ними склонились рыдающие женщины, они мыли грязной водой их лица, размазывая грязь, затем оттаскивали их за руки от юрты и с ненавистью глядели в сторону Кудесника.

Бродяга посмотрел на свои руки. Они были в крови, оружие было в крови и форма, до того покрытая лишь грязью. Больше не оглядываясь, он бросился бежать. Куда — все равно.

На ходу он включил КИП — связи прибор не обеспечивал, но встроенный анализатор аномалий и очагов радиации мог помочь. Бродяга бежал, как ему казалось, в том же направлении, что и шел до того, как увидел дым от лагеря болотных каннибалов. Мелкие болота сменялись относительно сухими пространствами, а порой снова появлялись поля жидкого серо-коричневого пузырящегося ила. Бродяга избегал открытых болот — кто знает, не живет ли тут какой-нибудь злой гельминт-людоед? Предпочитал держаться подлеска. Останавливался лишь дважды, чтобы перевести дыхание и вспомнить, что бег в Атри, пускай даже в таком нежилом квартале, как призрачные топи, не рекомендуется. Вспомнил и тут же забыл.

И как только снова вбежал на сухую землю, поросшую высокой, порой доходящей до груди травой, услышал надрывный писк КИПа. Но остановился бродяга не по своей воле — удар под дых согнул его вдвое и отбросил назад.

— Твою мать! — вскрикнул он, свернувшись клубком и обхватив руками живот.

«Сорокапятка»! Ну как же он мог ее не заметить? Землица же на заросшем травой участке горкой наложена, будто вылез крот размером с собаку. Сжимая зубы от боли и обвиняя себя в потере нюха на подобные вещи, Кудесник какое-то время валялся, переворачиваясь то на один бок, то на другой, то вставая раком, но все это не помогало — либо запутавшиеся кишки могли встать на свои места сами, но со временем, либо без толкового медика тут было не обойтись.

Посылая в адрес коварной атрийской аномалии самые отборные ругательства, Кудесник поднялся на ноги и попробовал идти. Он слышал, ходьба помогает кишкам вернуться на свои места, но пока это лишь усиливало боль.

Внезапное хлюпанье за спиной вынудило Кудесника забыть о боли в животе и, обернувшись, присмотреться к волнующейся на ветру высокой траве. Он сжал зубы, прищурился и стал прислушиваться к шелесту тайги, выставив впереди себя автомат. Опять же уповая на то, чтобы он работал.

«Черт тебя дери, Кудесник, — корил он себя. — Хоть ствол-то мог прочистить? Шомпол же не только для того придуман, чтобы мясо на нем жарить!»

Вверху резко и громко застрекотала какая-то большая черная птица, и будто эхом ему откликнулся далекий волчий вой.

«Значит, выход из болот не так уж и далек», — подбодрил себя Кудесник, зная, что волки на болотах не обитают, как и другие более-менее разумные существа.

Но стоило ему опустить ствол и вспомнить о боли в животе, как метрах в пяти от него из травы немного левее проделанной им тропы во весь рост поднялась чумазая, в лохмотьях и с луком в руках девушка. Стрелу, натянутую до скрипа дерева, сдерживали тоненькие грязные пальчики, и если они ее отпустят, у Кудесника не будет ни единого шанса — с такого расстояния невозможно уклониться.

В уголках ее глаз блестели слезы, на щеках появились проталины, обнажающие чистую кожу, но девичье личико было преисполнено ненависти и желания отомстить. Казалось, она сдерживала стрелу лишь для того, чтобы бродяга перед смертью успел в полной мере испытать чувство безысходности.

— Ты убил моего отца, — сказала она как можно тверже, но голос ее при этом все равно дрожал.

— Мне очень жаль, — искренне ответил Кудесник, понимая, что в его случае это единственный, хоть и призрачный шанс уберечь себя. — Я… тебя понимаю. Моих родителей там, на Большой земле, их тоже убили. Мне было десять…

— Я здесь, чтобы убить тебя, — не желая ничего слушать, произнесла она приговор. И — о Господи, нет! — отпустила стрелу.

Время для Кудесника будто приостановило свой ход. Носившиеся в воздухе куполовидные споры стали похожи на медленно падающие, кружащиеся парашютики или снежинки. Вспорхнувшая с ветки птица опускала и поднимала маленькие крылья так, будто продиралась сквозь толщу воды. Шелест травы доносился теперь словно из трубы. Заплаканные глаза девицы постепенно расширялись, гримаса ненависти сменялась выражением удовлетворения. А выпущенный тонкий стержень с острым наконечником летел в Кудесника со скоростью идущего человека.

Мгновение — и все стало по-прежнему. Птица упорхнула ввысь, споры понеслись дальше, а шелест травы снова стал мерным и успокаивающим.

Стрела не прошла мимо. Она ударила Кудесника в грудь ровно в том месте, куда и была направлена.

В сердце.

ГЛАВА 5

Они сошли с поезда в грязном сибирском городке с малозапоминающимся названием, был поздний вечер, на улицах уже почти не было людей, а внутри непритязательных магазинов в основном горели контрольные лампы. Подошли к воротам захолустной плодоовощной базы, расположившейся в нескольких кварталах от вокзала. Кэмел коротко переговорил с сонным сторожем, отсчитал ему несколько зеленых двадцаток. «Дефендер» поджидал их возле будки КПП, помытый и готовый к очередному броску по тайге. Коротко поблагодарив сторожа за службу, Кэмел с Егором забрались в машину и двинулись в путь. Поначалу Егор, решивший больше ничего не спрашивать об Атри, мужественно боролся со сном, но потом, удобно устроившись и пригревшись, таки выключился.

Когда он проснулся, было уже утро. Их «лендровер» бодро шел на северо-восток, в сторону видневшихся на горизонте гор. Выражение лица его напарника из спокойного и уверенного мало-помалу превращалось в сосредоточенно-напряженное, от былой болтливости не осталось и следа.

Когда они подъехали к горам, до которых было, казалось, рукой подать, уже сгущались сумерки. Кэмел остановил джип на небольшой поляне и, достав из сумки спутниковый телефон, набрал чей-то номер.

— Здорово, Лаваш, как ты там? — поинтересовался Кэмел делами невидимого собеседника. — Мы тут с напарником подъехали, подойдем минут через пятнадцать, так что предупреди своих орлов. Ну все, выгружайся, — сказал Кэмел, кивнув напарнику.

Егор выбрался наружу, закинул рюкзак за спину. Снаружи, несмотря на середину лета, было прохладно. Егора сразу же облепили полчища комаров. Энергично охлопывая себя, он убивал гнусных насекомых десятками, но им на смену прилетали сотни новых отчаянных камикадзе.

— Пошли, тут уже недалеко осталось, — сказал Кэмел и бросил партнеру фонарь.

Идти пришлось в гору по неширокой тропинке. В воздухе плавал приятный хвойный аромат бора. Как и обещал провожатый, к блокпосту, представлявшему собой удачно устроенный на склоне бетонный дот, из которого открывался роскошный сектор для обстрела поднимавшейся к ущелью горной тропы, они вышли к назначенному времени. Сам дот с мощными прожекторами, недобро ощерившийся стволами станковых пулеметов, выглядел неприступной крепостью.

Выбравшись из леса, Егор с напарником оказались под лучами прожекторов. При этом у Кэмела, хоть и проходившего эту процедуру довольно часто, нервно заходили желваки, а Егор так и вовсе встал, раскрыв во всю ширь глаза, будто из-под земли на него вылезло громадное чудовище.

Облизнув губы, Кэмел помахал рукой, и со стороны дота к ним двинулись три фигуры.

— Кто это? — сглотнув слюну, спросил Егор.

— Вэвэшники, «вованы» наши. Дальневосточный округ — видишь, «волчье солнышко» на левом плече и белая тигриная морда на правом?

Троица приблизилась к ним вплотную, впереди шел коротко стриженный крепыш с капитанскими погонами на плечах, автомат был миролюбиво закинут за спину, но двое его подчиненных, следовавших за ним, оружие держали перед собой.

— Лаваш! Здорово, братан!

— Здорово, Кэмел! — Приятели принялись обниматься и похлопывать друг друга по спине. — А где Бегемот? — спросил Лаваш, внимательно изучая взглядом Егора.

— Бегемот завязал. Это новый напарник — Егор.

— Погремуха есть? — спросил Лаваш, протягивая Звягинцеву руку.

— А-а-а… Кудесник, — ответил Егор первое, что пришло в голову, и пожал поданную руку.

Кэмел с иронией глянул на новоиспеченного бродягу, но вслух ничего не сказал.

— Слушай, Лаваш, мне парня надо одеть, сделаешь ему «куклу» и берцы?

— Не вопрос. Ребята потом принесут, размер только пускай скажет. Да чего мы тут стоим, пошли что ли? Мне Арсен в прошлую вахту такой коньяк привез…

Впрочем, Егора с собой старые друзья не пригласили, вежливо намекнув, что тот может пока поизучать стенды в коридоре и ознакомиться с общими понятиями мира Атри. Обижаться ему было не положено, а потому какое-то время он действительно уделил некачественным фотографиям и занудным описаниям тех или иных, все еще кажущихся нереальными, существ.

Внутри дота относительная тишина и безлюдье с регулярной частотой сменялись суетливыми, поспешными передвижениями в обе стороны взводов бойцов, они то выбегали наружу, матерясь, то забегали обратно, причем все время новые. Будто пересменка у них была каждые пятнадцать минут.

— Ну что? — Сзади скрипнула дверь, и из кабинета командира дота вышел Кэмел, дожевывая остатки закуски. — Ты готов? Пошли, у нас мало времени.

Те же двое бойцов, что охраняли подход к доту, провели их к подвальному, слабо освещенному помещению, открыли большую металлическую дверь с табличкой «Продсклад» и молча ретировались. Кэмел включил свет, прошел между рядами ящиков с провизией, приблизился к большому, недовольно урчащему холодильнику в конце комнаты. Присел возле габаритного цельного ящика с надписью «Иваси в масле», провел пальцами по щели между крышкой и остальной частью тары, довольно усмехнулся.

— Только мне разрешено тут прятать свои вещички, — похвастался он и открыл болтающийся на ящике замок. — Остальные либо зарывают, либо по кустам прячут. Тут, конечно, тоже подворовывают, но так, по мелочи, патроны, например, могут забрать. А там — весь тайник унесут. Ты, кстати, служил? — спросил Кэмел, предоставив удивленным глазам Егора целый арсенал оружия, начиная от старого «Макарова» и заканчивая разобранным ручным пулеметом Калашникова.

— Да, ВДВ… А откуда?..

— Голубой берет, значит? — усмехнулся Кэмел, проигнорировав вопрос. — Тогда держи, думаю, разберешься, он почти такой же, как АКС-74. — Брякая металлом, он вытянул из ящика обернутый в целлофан АК-103. Вслед за автоматом в его руке появился ПП-93. — Это так, на всякий случай, серьезную тварь с него не замочишь, но если говнюка какого надо продырявить, сойдет. Вот тебе еще штык-нож и аптечка. Смотри сюда. — Он раскрыл темную сумочку с красным крестом в белом круге. — Это антибиотики широкого спектра, обезболивающее; это стероид дексаметазон — противогистаминное. Эти ампулы остались от Бегемота, в них инсулин, вот таблетки амфетамина, принимай, только если очень припрет. Понял? — Кудесник кивнул, хоть мало что понимал в медикаментах. — Ну все тогда, чисти оружие и на боковую. Встаем рано, пройти надо километров сорок, так что день завтра выдастся насыщенный.

Кэмел разбудил Егора в четыре. Свежеиспеченный бродяга облачился в пришедшийся точно впору новенький камуфляж, почему-то именуемый во внутренних войсках «куклой», и удобные мягкие берцы, бодро поскрипывавшие блестящей, девственно гладкой кожей. Через час, рассовав запасные обоймы по разгрузочным жилетам, а продукты и необходимое снаряжение тщательно упаковав в объемистые рюкзаки, они выступили в дорогу.

— Хм, тайга как тайга, — разочарованно проговорил Егор, когда они отошли от КПП-3 километров, по меньшей мере, на шесть-семь. — Что ж тут аномального-то?

— Скоро поймешь, Кудесник, скоро ты все поймешь! — невесело усмехнувшись, ответил напарник.

* * *

Егор, как и полагается вольным бродягам, никогда не хвастался своей «защиткой». Не выставлял, как это делали «чистильщики» и «азаматовцы», напоказ все свои «бляшанки» — бронепластины, защиту от радиации или ожогов, не хвастался кройкой и дороговизной материала. То, что остальные бойцы выставляли наружу, у него было спрятано под обычным армейским камуфлированным бушлатом, туго стянутым поясом со звездой на бляхе. Он по старинке считал, что в тайге маскировочная одежда все же более практична, чем пилотские комбинезоны, черные СИК-340 или даже эскады, пускай те были изготовлены из более прочных материалов и согласно последнему писку здешней моды. Не раз одежда Кудесника наводила некоторых личностей на ложную мысль, будто он ничем не защищен.

Попалась на эту уловку и девушка.

Стрела, конечно же, не могла пробить нагрудные металлические пластины, а потому, ударившись в грудь, отскочила и упала на землю. Лучница какое-то время удивленно таращилась на бродягу, ожидая, что вокруг дырки в бушлате появится темно-бурое пятно. А когда поняла, что тут дело нечисто, выхватила из висевшего за спиной колчана еще одну стрелу. Эту она решила отправить бродяге в шею — тогда уж точно не выкрутится. Но Егор не стал ждать, когда для него пробьет смертный час.

Можно было спустить курок, заодно и проверил бы, работает ли автомат, но играть сейчас в рулетку казалось глупостью. А вдруг не повезет и автомат окажется дохлым, что тогда? А потому он рванул вперед, навстречу направленной в него второй стреле, пригнулся как раз в тот момент, когда тетива со свистом отправила оперенное древко в тайгу, и сбил девушку с ног. Она закричала, стала отбиваться, но, как только он оказался на ней сверху, сев ей на живот и прижав руками ее руки к земле, сразу же прекратила сопротивление.

Совсем еще молодая, она выглядела так, будто и не росла в здешних местах, будто случайно прибилась к лагерю вахтовиков, и произошло это не далее как месяц назад. Кожа совсем еще нежная, не огрубевшая, черные, стянутые сзади кожаным ремешком волосы не обесцветились и не поредели, как и не покрылись коричнево-желтым налетом зубы, и не потрескались сочные, чувственные губы. Кудесник смотрел на ее искаженное злобной гримасой лицо и почему-то подумал, что ей совсем не место в Атри. Живи она где-нибудь на Большой земле, ей бы никогда не пришлось держать в руках лук и убивать человека, повинного в смерти ее отца. Она могла бы быть отменной тусовщицей, а парни изощрялись бы перед ней в комплиментах.

— Ты… — с ненавистью произнесла она сквозь зубы. — Ты все равно умрешь…

— Послушай, — Кудесник ослабил хватку и остановил взгляд на часто вздымающейся груди. — Если бы у меня был выбор…

— У тебя был выбор! — выкрикнула она, приподняв голову.

— Это не выбор! — рявкнул Кудесник. — Скажи мне, как поступила бы ты, если б тебе предложили либо отправиться на мангал, либо отдать свое оружие и одежду и бродить по болотам без ничего?!! Ты считаешь это выбором?

— Да никто бы тебя не отправил ни на какой мангал, тупица! Это все выдумки для таких болванов, как ты! Мы никогда не ели людей, даже когда голодали!

— А-а, ну конечно, как же я не догадался-то? Ведь по тем, кто меня окружил с дубинками и кольями на изготовку, было видно, что это шутка такая, разводняк для забредших туристов. И оружие они держали в руках лишь для того, чтобы слегка меня постращать. Ну да ладно, допустим. Ну а как насчет одежды? Только не говори, что это тоже прикол. Они бы отправили меня на болота в галифе и с тычкой в руках, на которую только лягушку можно наколоть. И это, по-твоему, нормально? Я что, должен был согласиться?

— У меня одежда ничем не лучше, — уже спокойнее ответила она. — Другой я никогда не знала. И по болотам хожу с пяти лет. А сколько тебе?

— Знаешь, только не дави мне на жалость, ладно? Я хоть здесь и недолго, но навидаться успел всякого. И в изодранной одежде, с дубинкой в руках поскитаться по лесам также. Но знаешь, в чем разница? Причиной были звери или аномалии. У людей, если они еще люди, принято сначала просить, если что-то надо, а уж потом угрожать и нести чепуху о том, что в случае отказа тебя съедят. Даже гребаные мародеры и те в большинстве своем придерживаются этого правила.

Девушка обмякла, на глазах ее вновь навернулись слезы. Тем не менее она не разжалобила Кудесника. По натуре он не был чужд сострадания, но долгое пребывание в здешнем мире не могло не заключить это качество характера в прочный панцирь недоверия, черствости, а зачастую и жестокости. Он видел перед собой плачущую девчонку, и его мужское естество побуждало сочувствовать ей, но сухой, прагматичный разум не переставал напоминать, что она пришла сюда за его жизнью. Кудесник хорошо помнил, как похожая на нее девица сумела убедить его в своей слабости и беззащитности и чем это закончилось. Однажды он подрядился сопровождать караван. На второй день пути на них напали кочевники. Безмозглые и неопытные, они были застрелены в ту же минуту, но среди них была девушка, и ее, раненую, молившую о пощаде, решили оставить в живых. Забрали все снаряжение, оружие, а ее бросили в тайге. Пожалели. А она, исполненная мести, через месяц пришла в Корундово Озеро и зарезала ночью в постели троих из шести бродяг, охранявших тогда караван. Вот тебе и результат жалости. После того случая никто из бродяг, знавших эту историю, не оставлял никого в живых, если на них нападали. Ни женщин, ни даже детей. Посягнул на твою жизнь — значит, заслужил смерть.

Кудесник был как раз тем четвертым, кто не дал тогда ей выполнить акт возмездия полностью. И вот теперь перед ним снова девушка, которая пыталась убить его. Заплаканная, печальная и… совсем не похожая на мстительницу… Он отпустил ее запястья, вздохнул и поднялся на ноги. Подобрал с земли ее лук. С твердым намерением забросить его на «сорокапятку». Аномалия не реагировала на предметы с малым весом, возле нее могла пролететь птица, потому и не ударила бы лук своей волной. А вот того, кто попытался бы его оттуда забрать…

— Постой, — вскочила на ноги девушка, когда Кудесник приблизился к аномалии.

Он остановился, оглянулся.

— Не делай этого, — попросила она. — Я… я не стану убивать тебя… Не бросай его туда. Пожалуйста…

— О-о-о? — изобразил на лице удивление Кудесник. — Вот как, значит? «Пожалуйста»? Ну, раз девушка просит… — Он отошел от аномалии и забросил лук как можно дальше. — Так не сильно грубо?

Она одарила бродягу мрачным взглядом исподлобья. Но Кудесник этого уже не видел. Развернувшись, он зашагал прочь с мыслью, что не все в истории с этой девчонкой для него кончено. Нет, убивать его она больше пытаться не будет, это точно. Бродяга не знал, почему он так был в этом уверен, но ему казалось, что все закончится как-то по-другому, без стрел.

Он прошел уже довольно большое расстояние, когда увидел ее, двигавшуюся в том же направлении, с луком наперевес. Она нарочито не обращала на него внимания.

— Куда собралась? — улыбнулся ей Кудесник, остановившись.

— Я не могу вернуться в поселок, — сказала она. — Если ты возьмешь меня с собой, я покажу тебе короткий путь из болот.

— Хм, — удивился бродяга. — А если нет?

— А если нет, то в следующий раз я буду целиться тебе в глаз.

— Вот как? Это у вас, наверное, семейное — предлагать, не оставляя выбора? — улыбнулся Егор. — И куда же ты собираешься со мной идти?

— Мне все равно. — Они встретились взглядами. — Дойдем до места, где принимают чужаков, и я тебя оставлю. В деревню мне возвращаться больше незачем. Ты лишил меня этого права.

Потом они долго шли молча, прислушиваясь к звукам, долетавшим с болот, оглядывались по сторонам и время от времени встречались взглядами. При этом выражение ее лица становилось все мрачнее, будто ей на глаза в очередной раз попался предмет, который она давно собиралась выбросить, но опять забыла это сделать. А Кудесник притворно улыбался, хоть и знал, что это ее неимоверно достает. Он понимал, что убийца ее отца, с которым она вынуждена вместе идти по тайге, потому что одной ей здесь не выжить, был не самым лучшим компаньоном, но выбора у нее не было.

Он остановился и поднял руку. Девушка тотчас замерла, глаза ее сузились, брови сдвинулись к переносице, образовав на лбу несколько глубоких вертикальных складок. Она пристально всматривалась в ту сторону, куда указал Кудесник, но ничего подозрительного не видела. Внезапно из кустов можжевельника послышалось мирное квохтанье. Бродяга, ступая как вор, приблизился к кустам и, выставив вперед руки, прыгнул.

— Не знаю, как ты, — сказал он, выбравшись из кустов и держа за шеи двух крупных глухарей, — а я бы перекусил немного. Готовить умеешь?

Она долго не подходила к костру. Стояла в сторонке и искоса следила за действиями бродяги: сначала он искал сухое место, затем собирал хворост, а после соскабливал с головок спичек свечной парафин и разводил огонь. Несколько раз он предложил ей помочь ему, но понял, что вряд ли чего-нибудь от нее добьется, и делал все сам. На болотах сложно найти сухие ветви, поэтому ему приходилось отлучаться от места привала довольно далеко, и каждый раз, возвращаясь, он думал, что девчонки там уже нет, но она терпеливо ждала. И хотя Кудесник не мог этого видеть, в ее глазах читалось облегчение, когда вблизи снова слышались его хлюпающие по мокрой траве шаги. Невидимая нить, связывающая их, становилась все прочнее и прочнее. Кудесник объяснял себе это тем, что боится потерять проводника, а девушка — что, оставшись одна, погибнет вне болот, но все это было лишь поводом, чтобы не думать, что у них возникла хоть и призрачная, но все же зависимость друг от друга.

— Да что же ты делаешь? Дай-ка сюда. — Не в силах спокойно смотреть, как он неумело пытается ощипать птицу, она подошла к костру и присела напротив.

Кудесник усмехнулся и позволил ей взять из его рук глухаря. Ему понравилось, как девушка быстро перебирала пальцами, выщипывая перья. Сразу было видно, что она этому делу обучена с детства.

— Я видел, вы едите оленей, — сказал Кудесник, когда она воткнула в ощипанную птицу сделанный из ржавой железяки острый нож. — Не боитесь?

— Их едят не все, — метнула она в него колкий взгляд. — Мы не племя индейцев, у нас каждый за себя. Если кто-то решает есть оленя, никто ему не будет перечить. На болотах мало что водится съедобное.

— Почему же вы тогда не уйдете? Как вы там вообще живете?

— Уходили. — Девушка выпотрошила одну птицу и взялась за другую. — Но выходили на сухое место немногие, а некоторые потом возвращались. Нас мало кто принимает на суше за людей.

— Но ты все-таки решила попробовать?

— Решила. И никто не заставит меня передумать.

— Хм… Неужели такая решительность связана только с тем, что тебя не примут обратно в твоей деревеньке? У вас и вправду такие суровые законы? Или ты просто ждала повода, чтобы уйти?

— Не твое дело, — отрезала она.

Завороженный отточенными движениями ее рук, Кудесник перестал следить за костром, и пламя едва не погасло. Подбросив в огонь последние запасы, он снова ушел на болота искать пригодные для горения сухие дрова, а когда возвратился, в воздухе носился аппетитнейший запах жареной птицы. Девушка продолжала вертеть жердинки, чтобы «дичь» обжарилась равномерно со всех сторон, и в ее взгляде Кудесник уже не заметил первоначальной, затаенной, казалось, на всю жизнь злобы.

«Даже запах от приготовленной женщиной еды лучше, чем в бродяжных харчевнях сама еда», — подумал Кудесник, сложив принесенный хворост и подбросив несколько сучьев в костер.

Наколотое на жердины мясо темнело на глазах, превращалось из бледно-розового в коричневатое, источая раздражающий аппетит запах.

Хоть в этом был плюс болот — зверье здесь почти не водилось, поскольку вонь, к которой уже привык бродяга и которую никогда не замечала девушка, звери на дух не переносили. Ну а те, кто был слишком смел или глуп, забредая в поисках неизвестно для чего в самое сердце болот, отправлялись на завтрак к гельминтам. А потому здесь можно было смело жечь костры и зажаривать хоть слона — на запах могли сбежаться лишь мелкие, боязливые зверушки родом из обоих миров, которые терпеливо ждали окончания трапезы, чтобы поживиться остатками.

Кудесник подождал, пока девушка утолит голод, — по тому, как жадно она уплетала свою порцию, было ясно, что бедняжка не ела подобной пищи достаточно давно, — и потом лишь решился на диалог.

— Как зовут-то тебя хоть, скажешь? — спросил Кудесник, отложив в сторону пустую жердину.

Девушка перестала жевать и подняла на него ясные голубые глаза.

— Лена, — ответила она и впилась зубами в последний кусок «шашлыка».

— Вот так вот, значит: просто Лена, — мечтательно произнес Егор. — Очень приятно, Лена. — Он улыбнулся. — А лет тебе сколько?

Стрекот сверчков, отдаленный хор лягушек, мерно потрескивающий костер и начинающее темнеть на западе небо как нельзя лучше способствовали развитию диалога. И хоть Егор знал, что остаток светлого времени суток следует потратить на поиск кратчайшего пути к суше, желание узнать что-нибудь о своей временной компаньонке пересиливало доводы рассудка.

— Двадцать, — ответила она, когда с пищей было покончено. — Что еще? Размер ботинка? Тридцать шестой.

— Меня зовут Егор, — не обратив внимания на ее подкол, продолжил Кудесник. — Я живу в Корундовом Озере, это на границе средней полосы и белого периметра, там одни бродяги. Можно сегодня познакомиться со своим соседом, а увидеть его в следующий раз только через пару лет. На то они и бродяги, чтобы бродить, а не дома сидеть…

— Нам пора, — вдруг сказала она и поднялась на ноги, пресекая его попытки наладить контакт. — Темнеет. Дальше я поведу. До края болот отсюда еще версты три.

Кудесник затушил костер известным многим мужчинам способом, поднял свою худую снарягу и поплелся вслед за девушкой.

Примерно через час плутания по болотам почва действительно стала твердой. Воздух посвежел, появился приятный запах хвои и вечнозеленых кедров, запах озона. Они прошли на север еще пару километров, озираясь по сторонам и не сказав друг другу ни слова. Вернее, молчала девушка, Егор же то и дело пытался завести с ней разговор, да все безуспешно — она шла впереди него и игнорировала его вопросы. Остановились они, лишь когда солнце уже почти скрылось за верхушками сосен и со стороны болот потянуло холодом.

Кудесник закатал рукав, посмотрел на темный экран КИПа и задумался. Он его выключил при выходе из болот, чтобы не выследили, и теперь не знал, стоит ли рисковать, в смысле включать или нет. «Монголы» ведь на месте не сидят. Их отряды шастают по всей средней полосе, куда ни плюнь, везде попадешь либо на самих «монголов», либо на их прихвостней. Хану здесь, как говорил коломинский старшина, в каждой второй деревне готовы угодить. По крайней мере, те, кто находится в относительной близости от Ордынца. А Хаимов КИП наверняка у всех отмечен красной меткой. Включишь — и, считай, все, засветился.

Но, с другой стороны, Кудесник здесь раньше бывал редко, ловить здесь было нечего — в околоболотных территориях мало чего полезного найти можно. Даже если когда требовалось кого-нибудь довести до развалин ЦИРИ, Кудесник доводил лишь до южного рукава Большой реки и указывал путь — дальше он не шел. Поэтому здешних мест он фактически не знал. Не включать КИП — значит даже примерно не знать, куда идти для ночевки.

Лена вопросительно посмотрела на бродягу, потом на черный, треснувший в углу экран компьютера и повернулась в сторону заходящего солнца.

— Долго еще? — спросила она.

— Сколько целей ты поражаешь за тридцать секунд? — поднял на нее глаза Кудесник.

— Не считала. Но, думаю, больше, чем ты из своего автомата, — кивнула она на доселе не почищенный «калаш».

— Очень надеюсь, — хмыкнул Кудесник и ткнул грязным указательным пальцем в кнопку включения.

Экран засветился синим, помчались вниз строка за строкой непонятные малосведущим в ай-ти-технологиях бродягам слова и символы, а потом появилось изображение Хаима, обнимающего за плечи раскосую девчушку.

— Кто это? — вглядевшись в незнакомое лицо, спросила Лена.

— Сын хана Айкара, — ответил Кудесник и, перед тем, как заглянуть в «Локации», перешел в раздел «Объявления», прощелкал вниз закладки сообщений о купле-продаже, найме на работу, приглашений на выполнение одноразовых миссий и наткнулся на то, чего опасался увидеть больше всего.

В закладке «Разное» пестрели на черном фоне красные буквы объявления: тому, кто принесет его голову в Ордынец, обещана награда; тому, кто укажет последнее место его появления, — награда; деревне, которая его задержит, — награда и протекция, статус охраняемой Ордынцем.

— У тебя проблемы? — спросила она. — Тебя ищут?

Кудесник не ответил. Он открыл «Локации» и нашел свое местонахождение. Как и предполагал, вблизи ни одной деревеньки, ближайший город на севере от них — Каран-Яма, но дойти туда за остаток вечера не получится, даже если бегом. Либо ночуй в лесу, либо, если хочешь хоть как-нибудь себя обезопасить, возвращайся на болота. Но при воспоминании о коричневой пузырящейся жиже Кудесника начинало тошнить.

«Нет, нет, куда угодно, только не на топи», — подумал он, еще раз прошерстил на экране местность, где они находились, определил ближайшие квадраты, и на его лице появилась улыбка. Увеличил изображение, насколько это было можно, кивнул.

— Есть, — сказал он и, забывшись, пихнул хрупкую девушку в плечо. — Прости… Идем.

Как бы там ни было, а к бункеру, хоть и расположенному на открытой местности, подходить не следовало ни в коем случае. Согласно неписаному закону бродяг, бункеры не могли принадлежать какой-то одной группировке и на ночлег там имели право расположиться даже враждующие и только что стрелявшие друг в друга стороны, но надеяться, что закон этот будут беспрекословно исполнять, не приходилось.

Бункеры нельзя было минировать и подрывать, даже если в них засел твой лютый враг, и это свято соблюдалось всеми группировками. Нельзя было не впускать человека, находившегося снаружи, если он был цел и при разуме. Нельзя было убивать находившихся внутри, даже кочевника или обворованного им бродягу, — впрочем, об этом пункте порой забывали. Поэтому бункеры часто называли «склепами», поскольку не раз в них находили мертвыми всех, кто сходился туда на ночь.

К тому же некоторые атрийцы практиковали расстановку растяжек на всех возможных подходах к бункеру. Поганое это дело — нарваться на растяжку, когда почти уже добрался до места ночлега. Никто не отворит и не втащит внутрь. И либо истечешь кровью до утра, либо, призывая на помощь, накличешь еще худшую смерть.

ГЛАВА 6

Чем ближе подходил Кудесник к означенному на карте серым квадратиком бункеру, тем больше ему казалось, что лучше бы он вернулся ночевать на болота. «Ну и плевать, что вонь, — думал он, — зато никакая тварь не привяжется».

Растяжек вроде бы возле бункера не было, и мин здесь никто еще не закладывал — слишком дорогое удовольствие.

Кудесник несколько раз стукнул прикладом в металлическую дверь. Тишина, никаких признаков жизни. Дверь оказалась незапертой, и они вошли.

Внутри витал привычный букет ароматов — пахло сгоревшими свечами, прелой травой, пороховой гарью, оставлявшей во рту металлически кислый привкус, и, казалось, навсегда въевшимися в стены перегаром и табачном дымом. Впрочем, Лена отнеслась к этому спокойно, видимо, запахи болот были не лучше.

Часа через полтора в бункер спустился высокий худощавый старик с красноватым от постоянного пьянства лицом. Это был единственный постоянный обитатель бункера, для определения деятельности которого лучше всего подходил термин «скарабей».

И хотя скарабеи не были хозяевами бункеров, в которых жили, и не они решали, кого впускать, а кого нет, их кормили, поили, снабжали всем необходимым. Их жизнь и здоровье строжайшим образом охранялись. Посягнувшего на них ждала незавидная судьба — все, от членов кланов и группировок до вольных бродяг и мародеров, считали делом чести отомстить «святотатцу». Это было понятно: скарабей зачастую был последним, кто провожал НА ТУ сторону, кто закрывал безжизненные глаза и заботился о том, чтобы бренная плоть не досталась на поживу атрийским тварям.

Коротко переговорив со стариком, Егор обменял десяток патронов на легкий ужин для себя и Лены. Стоило измученной пережитым, уставшей девушке вновь почувствовать сытость, как глаза ее начали слипаться, и она, расположившись на грубо сколоченных деревянных нарах, тут же провалилась в сон.

Егор тоже начал устраиваться на ночь, но тут в дверь требовательно постучали. Скарабей, уже было задремавший, нехотя разлепил веки, слез с нар и поковылял отпирать. Сердце у Егора екнуло, он сел на нарах, положив автомат себе на колени.

Внутрь, грубо отстранив старика, ввалились четверо. Егор сразу узнал их, одного взгляда хватило, чтобы понять: ничем хорошим теперь ночевка в бункере не закончится.

Первым вошел Кишар — беглый зек, мародер, известный в средней полосе своей «отмороженностью». За ним следовала свита: Ржавый, Рыба и Зомборез. Ржавый и Рыба, тоже беглые рецидивисты, были редкостными подонками и вполне заслуженно считались беспредельщиками. Зомборез не принадлежал к числу осужденных и не имел столь дурной репутации, однако его присутствие в кишаровской кодле говорило о многом. В общем, компания для совместного ночлега подобралась не самая лучшая, но обратного пути отсюда уже не было.

При виде спящей Лены на лице у Кишара появилась мерзкая похотливая улыбка. Остальные бандиты тотчас обменялись с главарем многозначительными взглядами.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить как будут развиваться события в подобной ситуации. Будь у Егора под рукой исправный АКСУ, он бы чувствовал себя увереннее, но в том-то и дело, что грязи в автомат набилось слишком много, и даже известный своей неприхотливостью «Калашников» мог сейчас подвести.

— Здорово, Кудас, — сказал Кишар, сбрасывая амуницию и присаживаясь за стоящий посреди бункера стол. — Поговорим?

Кишаровские тоже поснимали снаряжение и распределились по бункеру так, чтобы Егор не мог видеть их всех одновременно.

— О чем? — спросил Егор, поднимаясь на ноги.

— Да ну брось ты. Неужели нам не о чем с тобой побазарить? Присядь-ка сюда.

— А о чем мне базарить со стервятником? Кто на какой койке спать будет? Так это мне фиолетово, лишь бы не приставал ночью.

— Умничаешь, значит. Не хочешь с хорошим знакомым за один стол присесть?

— Ты мне никто, уясни себе это раз и навсегда, — твердо сказал Кудесник. — Ни хороший, ни плохой, ты для меня — марод…

— Чего заладил?!! — Кишар громко стукнул по столу банкой кильки. — Мародер, мародер! Есть что предъявить — валяй, нет — не трынди!

На какое-то время в бункере воцарилась тишина. Потом старик снова лег на лавку и захрапел. Одна толстая свеча на столе догорела до основания, вторая лишь наполовину, но в помещении вдруг стало темно, будто кто-то прикрутил фитиль в керосиновой лампе.

— Предъявить? — Губы Звягинцева скривились в жесткой усмешке. — Скольких бродяг ты на тот свет отправил, а? Леньку Сумоиста, Плута, Саксонца, Бина, Витьку Сказочника, Панкихоя, Ямайца — всех ты со своими дружками под нож пустил. Вы стервятники, ссыкуны и гниды. Сами в глубинку не ходите, пасетесь по границе периметра, поджидая очередное мясо с полосы. Может, кто-нибудь и принесет что-то толковое! Не так, скажешь? Не то предъявляю, может?

В ответ Кишар прыснул со смеху:

— Ты уже сколько лет в Атри, малыш? Пять, шесть? Думаю, даже все восемь, а так и не научился разбираться в людях. Ты до сих пор считаешь, наверное, что вольный бродяга — это твой друг и брат, никогда не воткнет тебе нож в спину, а я, как ты выразился, стервятник — убийца и грабитель. Если так, то тебе еще многое предстоит узнать о людях, которые тебя окружают. Так кого ты там называл? Давай разберемся с «предъявленными». Ямайца? Ямаец не был бродягой, он был растаманом, и ты знаешь это не хуже меня. Мы нашли его уже окоченевшим в Чижовом лесу. Как он туда попал, мы и сами понять не могли, он же никогда не покидал белый периметр. Но какой-то придурок увидел, как мы стояли над его телом, и вот, на тебе, мы уже убили Ямайца. Колька Плут проиграл мне в карты две штуки бакинских. Дело было еще в десятом месяце, я его просил вернуть долг, обещал на счетчик кинуть, если не вернет. Он не возвращал, а из полосы тащил нормально всякого хабара. Вот и пришлось его «писануть». Саксонец дал мне «кривую» карту и наводку на «скопление цацек», откуда я еле унес ноги. В собачий квартал меня, сука, загробить хотел. Бин, недомерок пидорский, у которого мозгов хватало только дрочить на параше и притыкаться к разным группировкам, чтоб у них отсасывать, был у меня в группе. То есть он тоже был стервятником, если ты так это называешь. И убить его, поверь, было за что. Кто там еще? Панкихой, этот клоун, ты его тоже сюда приписал? Так вот, да будет тебе известно, мой друг Кудесник, что Панкихой тоже шастал только по периметру и, как ты понимаешь, отнюдь не в поисках цацек. Захотел быть бандитом-одиночкой, придурок, и знаешь, кого первого он решил обчистить? Ржавого, остановившегося поссать у куста. Ха! Тот ему заточку и вогнал в шею. А слухов-то, слухов понеслось… у-у-у. — Он покачал головой, вставил в зубы сигарету, чиркнул перед ней спичкой. — Кто еще? — В облаке сизого дыма лицо Кишара было суровым и неподвижным, как у снятого с постамента бюста вождя. — Ммм, напомни, вылетело с головы. А, Плут. Хороший был парень, ничего сказать не могу, да бабу не поделили с Рыбой, подрались. По глупости как-то вышло, но Рыба проворный парень, он семь лет на «строге» сидел, а там, знаешь, никто с тобой не панькается. Либо спи с открытыми глазами и заточкой в руке, либо спи в гробу. А Плут был домашний парниша, дезертировал с «вованов», потому и слабее оказался.

Я хочу тебе сказать одно, Кудесник: если ты живешь в Атри, то ты живешь как зверь. Если у тебя заострилась проблема — ты ее решаешь. Причем разными способами, не только путем угроз и запугиваний. — Кишар помолчал пару минут, затем продолжил: — Да, скрывать не стану, я выбираю момент, удобный мне. И этот момент наступает тогда, когда мой должник возвращается с зоны с тяжелым рюкзаком. Скажу тебе больше: я еще и молодых бомблю, бывает. Могу забрать весь хабар, если сильно бурый попадется. Но я никогда никого не убивал за просто так, только потому, что я — стервятник, как ты называешь, а он — бродяга, понимаешь?

Закончив, Кишар изучающее смотрел на Кудесника, ожидая, какая будет реакция, однако лицо Егора оставалось непроницаемым. Старый зек так и не смог понять, произвела ли его пламенная тирада на бродягу хоть какое-нибудь впечатление.

— Выпьем, — подытоживая сказанное, предложил Кишар, достав из рюкзака пластиковую бутылку с мутной жидкостью и два стакана.

Егор отчеканил:

— Я разве неясно выразился? Я с падальщиками не пью.

— Ты чего, Кудас, страх потерял? — встопорщился Рыба, вытаращив глаза, и брови у него взлетели на лоб. — Давно пасть никто не резал?!

Возглас Рыбы отвлек Кудесника на секунду, и именно в это мгновение Кишар с невообразимой для тяжеловесной туши прытью бросился в атаку.

Его клещи сомкнулись на руке Егора. Толстяк рванул ее изо всех сил. Кудесник вылетел из-за стола, и тут же Кишар подмял его под себя, вдавив лицом в пол. Егор дернулся, пытаясь высвободиться, но тщетно — тяжесть тела Кишара не позволяла не то что пошевелиться, но и просто дышать.

— Не дергайся, сука! — прошипел Кишар, приставив к глазу Егора острие ножа. — Бродяги с мародерами не пьют, да? А, малыш?! Ты не забылся, часом?

— Хватит, — прохрипел покрасневший от навалившейся на него тяжести Кудесник.

— Хватит? Теперь ты говоришь «хватит»? А ты слышал, сучонок, историю о «пробниках»?! Да как ты мог ее слышать, ты же еще в школу тогда ходил, штаны протирал. А пробниками, мой хороший, называли тех, кого закидывали в неизведанные ранее места Атри, вот как, например, болота. На убой, сука! Это были зеки. Это мы чертили карты, которыми ты пользуешься до сих пор, это мы, твою мать, строили бункера, в которых ты прячешься от мути всякой! И ты со мной пить не хочешь? Да вас тут и в помине еще, злоебу**х собирателей цацек, не было, когда мы уже продирались во все щели этой Атри! Ты еще в горшок клал, когда нас тут уже вовсю пожирали живоглоты и керуки, разрывали на части аномалии и заставляли выкалывать друг другу глаза шептуны! Никакого оружия, никаких датчиков, никаких определителей, понимаешь? Маркер бросил-поднял, бросил-поднял, упс, нога, упс, нет ноги, упс, нет замыкающего! Это мы прокладывали здесь основные пути, мы! Ты знаешь, что такое инъекция № 11?! Это две ампулы, одну из которых тебе вводят перед выходом, другую по приходе. На все про все 24 часа, не успел вернуться — сдох, потому что в первой ампуле яд, во второй — противоядие! Примитивно, зато наглядно, как говорил один полковник с базы! А теперь ответь, малыш, кто из нас больше достоин называться бродягой? — Кишар глубоко задышал, медленно убрал от глаза Егора нож. — Ну так что делать будем? Косяк за тобой. Чем расплачиваться будешь, а?

Егор понимал, чего хочет от него Кишар, и, с трудом превозмогая тяжесть, прохрипел:

— Баба.

— О, молодец, бродя! — торжествующе воскликнул Кишар, отпуская Егора и поднимаясь на ноги. — Это уже по-нашему, по понятиям!

— Ну ты, Кудас, мужик! — съехидничал Рыба. — «Я с падалью не пью», — передразнил Егора уголовник, скорчив издевательскую гримасу. — А сам чуть что, бабой прикрылся, благородный, епть!

Егору с неимоверным трудом удалось сдержаться, чтобы не кинуться на Рыбу. Нет, было еще рано, слишком рано.

— Зомборез, посмотришь за ним, а мы пока со сладенькой развлечемся! — распорядился Кишар. — Эх, весело, ребята, сейчас будет! — довольно произнес толстяк, и троица двинулась к схватившейся за лук Лене.

— У-у-у, а бабенка-то у тебя боевая, Кудас, — повернувшись к Кудеснику, но не спуская глаз с Лены, улыбнулся Кишар. — Молодец, хвалю.

— Цып-цып-цып, крошка, — подходя к Лене справа, осклабился Рыба и отклонился, когда она направила на него лук. — Ты чего такая нервная? Может, я тебе не нравлюсь? А Ржавый?

Лена поняла, что Ржавый стоит у нее за спиной. Резко обернулась и впрямь угодила в его объятия. Стрела слетела с тетивы и упала на пол.

«Спокойно. Не думать, не воспринимать. Отстраниться. Выждать».

Раз за разом повторяя это про себя, как заклинание, Кудесник поднялся с пола. Подавив на физиологическом уровне эмоции, он равнодушно взглянул на троицу насильников. Те повалили девушку на пол, она отчаянно закричала, попыталась вырваться.

Она выкрикивала его имя, но он не слышал. Заставлял себя не слышать.

«Твари, ублюдки! Выждать, не спугнуть раньше времени, дать им увлечься».

Лена вырывалась, кусаясь и царапаясь как кошка. Ржавый, которому она чуть не выдрала глаз, замахнулся и ударил ее ладонью по лицу. Егор видел, как светится злорадством рожа Рыбы, как упивается он болью беспомощной девушки. По жилам разлился адреналиновый кипяток. Кудеснику казалось, от ненависти у него сейчас заискрятся волосы. «Терпеть, ждать», — стиснув до хруста зубы, Егор переживал мгновение за мгновением.

Из носа у Лены хлынула кровь. Оглушенная несколькими сильными ударами, девушка потеряла способность сопротивляться и только в отчаянии выла:

— Не надо, не надо…

Ее вопли гулким мучительным эхом отдавались у Егора в голове, но нужно было терпеть, и он терпел.

Рыба — самый похотливый из четверых, за которым волочилась гнилая слава растлителя детей, рванул на ней одежду. Ветхая ткань тут же разошлась, обнажив тугие круглые груди. Девушка закричала как резаная, пытаясь спихнуть с себя навалившихся мужиков. Вид ее тела распалил насильников еще больше, теперь они окончательно перестали что бы то ни было соображать.

«Пора…»

Кудесник неспешно приблизился к Зомборезу, изображая, что увлечен гнусным зрелищем. Взял в руки бутыль самогона и плеснул себе в стакан. Зомборез напрягся, плотнее прихватил оружие, впился в бродягу пристальным взглядом. Но самообладание не подвело Егора, на лице не дрогнул ни единый мускул, он ничем не выдал себя. За первым стаканом последовал другой, затем третий. Бдительность Зомбореза притупилась, к тому же началось самое интересное: на девушке разорвали штаны, сейчас должна была пойти потеха! Кишар уже спустил портки, оголив жирную белесую задницу.

Но полюбоваться сеансом Зомборезу не пришлось: мутная жидкость выплеснулась из наполненного Егором стакана ему в лицо, обдав глаза нестерпимым жаром. Зомборез вскрикнул, пальнул наугад, но, естественно, промазал. Он взвыл и откинулся назад, рефлекторно прижимая ладони к лицу. В следующее мгновение Кудесник выхватил у него из-за пояса ТТ и почти без замаха впечатал рукоятку ему в темя. Враз обмякшее тело повалилось как куль, из широкого рассечения хлынул багровый ручей.

Кишар и его подручные замешкались, слишком поздно поняв, что происходит. Это дало Кудеснику пару секунд форы, он успел передернуть затвор, прицелиться и всадить пулю в спину метнувшегося к лежавшему на нарах оружию Рыбе.

Толстяк и Ржавый замерли, и Лена, улучив момент, рванулась к Звягинцеву, спряталась за его спину.

— К стене, оба! — рявкнул Кудесник. — Руки поднять!

Испуганные мародеры повиновались.

— Руки на стену, башкой уперлись. Трахаться захотелось? Сейчас все будет! Ржавый!

— Чо?

— Жарь Кишара!

— Чего? Да ты… — запротестовал мародер.

— Слышь, тварь, еще слово вякнешь — прострелю колено. Закрыл пасть и валишь жирного. Считаю до одного! Раз…

Ржавый с возбужденным членом подскочил к Кишару и начал акт мужеложства. Кишар выл и пробовал сопротивляться, однако наведенный на него ствол в руках Кудесника вынуждал подчиняться.

— Что, Кишарчик, как в молодости на зоне? Не переживай, один раз не пид***с.

Толстяк злобно кряхтел, но трусость брала верх над гордостью. Любивший рассуждать на тему понятий зек свою шкуру на поверку ценил дороже чести.

Тем временем осмелевшая Лена приблизилась к парализованному Рыбе. В ее глазах пылал огонь неизбывной ненависти. Возможно, она ни на миг не задумалась о том, что собирается совершить… В руке у девушки невесть откуда появился кремниевый нож. Схватив другой рукой Рыбу за детородный орган, Лена одним махом отсекла его. От визга неудачливого насильника у Кудесника чуть не лопнули барабанные перепонки, однако девушка тут же заткнула Рыбе глотку его же собственными гениталиями.

Рядом с Рыбой разлилось море крови. От удушья его и без того вытаращенные глаза вовсе вылезли из орбит. Смерть его была кошмарной, мучительной, но заслуженной.

Ржавый тем временем закончил содомировать Кишара. Вид толстяка был ужасен — лютая злоба исходила от него почти ощутимыми физически волнами.

Егор, не убирая пистолет, подошел к Зомборезу, поднял его автомат.

— Ржавый, сюда!

Мародер подчинился — было видно, что внутренне он уже сломлен.

— Держи. — Кудесник бросил ему автомат без магазина, с одним-единственным патроном в стволе. — Ты ведь понимаешь, просто так отпустить я тебя не могу… Ты можешь попытаться грохнуть меня, и тогда я тебя точно урою. Или можешь грохнуть Кишара, и тогда валите с Зомборезом на все четыре стороны. Три секунды на раздумья.

В глазах Ржавого читалось полнейшее непонимание. Мысль об убийстве пахана не укладывалась у него в голове.

— Чего мнешься? Кишар тебя за порванную задницу все равно не простит, так что лучше действуй, пока можешь.

Здравая мысль прибавила мародеру решимости. Он повернулся к Кишару. Тот, обезумев от страха, проблеял что-то нечленораздельное. Руки Ржавого тряслись, автомат болтался, как отбойный молоток.

— Два…

Ржавый взвыл, вложив в этот звук всю боль и безысходность, и нажал на курок. В последний момент Кишар попытался броситься ему в ноги, но не рассчитал, и пуля пробила ему голову, окрасив стену бункера содержимым его черепа.

— Молодчик, — похвалил Егор, когда тело пахана распласталось на полу.

Взяв со стола бутыль, он плеснул самогон на лицо валявшемуся без чувств Зомборезу. Тот заворочался и застонал — видимо, вместе с сознанием к нему вернулась боль. Пнув его в скулу ботинком, Кудесник ускорил побуждение.

— Теперь слушай сюда, — сказал Егор. — Сейчас берете падаль, — он кивнул в сторону трупов, — и облегчаете работу скарабею. А именно — тащите их на улицу и охраняете там до утра. Потом я уйду, заберете свои шмотки. Часть оружия я вам оставлю.

— За что, Кудас? Мы же ничего… Это же бункер, по закону ты не можешь нас выгнать!..

— Ржавый, если ты чего-то не понимаешь, — Кудесник отхлебнул самогона прямо из бутыля, — то я тебе объясню. Закон, о котором ты говоришь, — бродяжий, и на мародеров он не распространяется.

Стервятникам такой расклад явно не нравился, однако опыт общения с Кудесником подсказывал, что лучше ему не перечить.

Открыв дверь, они сперва вынесли Рыбу с членом во рту, затем выволокли тяжеленную тушу Кишара, оставляя на полу пахнущий железом след карминовой жидкости.

По кивку Егора скарабей, до сих пор лежавший на верхней полке и безразлично наблюдавший за происходящим, запер вход на засов и как ни в чем не бывало завалился на нары спать. Видимо, подобного он на своем веку навидался.

Кудесник подошел к Лене. Она сидела на полатях и тихо плакала. Красные воспаленные глаза были сухими, невидящим взором она сверлили пол. Побелевшие в суставах пальцы мертвой хваткой стискивали лохмотья, в которые превратилась ее одежда.

Егор осторожно взял ее за локоть.

— Прости, я не хотел, чтобы все вышло именно так… Но иначе я не смог бы их убрать из бункера. Пойдем, — прошептал он, помогая ей подняться.

Хрупкое тело было безвольно тяжелым.

— Пойдем, — повторил он.

Она неуверенно поднялась на ноги. Егор усадил ее за стол, налил стакан самогона.

— Выпей.

Она стала пить. Сначала спокойно, мерно глотая, как воду, но потом омерзительная жидкость привела ее в чувство, она закашлялась и схватилась руками за обожженное горло. На глаза навернулись слезы.

— Давай еще, только залпом. — Кудесник снова наполнил стакан, и Лена покорно опрокинула его, кашляя и морщась.

Учитывая, что ей пришлось пережить, а также то, что прежде девушка не пила ничего столь крепкого, алкоголь подействовал мгновенно. Потеряв контроль над своим телом, она упала бы, если бы Егор ее не поддержал.

Подняв девушку на руки, Кудесник бережно отнес ее на нары и положил на бок, чтобы в случае рвоты девушка не захлебнулась.

«Теперь можно и мне», — решил он.

Он присел за стол, на котором догорала последняя свеча и стояла полупустая бутылка самогонки. Лишь наливая себе стакан, он заметил, как дрожат у него руки.

— За ВДВ! — сам себе скомандовал Звягинцев и опрокинул первую…

Когда он разлепил веки, то испытал ощущение, будто черепную коробку ему наполнили расплавленным свинцом, а во рту побывало сто кошек. Поднял голову. Свеча давно погасла, и единственным источником света была щель от полуоткрытой двери.

Он вдруг вспомнил сообщение о награде за его поимку и о том, что он включал КИП, стало быть, засветился всего в нескольких километрах от бункера. Нужно ли его врагам быть чересчур умными, чтобы понять, куда он потащился на ночь? Стоило ли в скором времени ожидать появления приятелей в модернизированных кольчугах? О, да, стоило. Хорошо, хоть у кишаровских не было КИПов.

Егор разбудил Лену. Ее тоже мучило похмелье, и, чтобы поднять девушку с койки, Егору пришлось некоторое время трясти ее за плечи, но она пребывала в состоянии эмоциональной заторможенности, вчерашнее воспринимала как нечто нереальное, как угарный бред. О том, что это ей не привиделось, ее убеждала разорванная одежда, но девушка старалась не думать об этом.

В оставшихся от мародеров вещах Егор обнаружил камуфляж, который хоть и был для Лены великоват, но все же подходил больше, чем ее изначально ветхая одежда. Кроме того, Егор позаимствовал из мешков мародеров консервы, аспирин, несколько дешевеньких цацек, АК-74 и патроны. Время двигалось к полудню, нужно было спешить. Они наскоро перекусили. Егор выдал девушке трофейный Зомборезов ТТ, но она так и не рассталась с луком, решив, что привычное оружие принесет больше пользы.

Скарабей открыл дверь, и Кудесник с автоматом наготове осторожно двинулся наверх.

Денек выдался погожим. В небе сияло летнее, теплое солнце, по обширному синему полотну медленно уплывали на восток белые пушистые корабли, а слабый ветерок слегка покачивал тяжелые соцветия высоких растений, приятно щекотавших лицо.

Завидев его, мародеры, которых, если честно, Егор уже надеялся увидеть растерзанными ночными животными, покинули свое ночное укрытие и пошли навстречу. Между ними оставалось всего метров десять, когда раздался глухой хлопок, донесшийся из поросших травой руин еще одного бункера, взорванного еще в восьмидесятых, и Ржавый упал на колени с пробитой грудью.

Зомборез, мигом среагировав, бросился к бункеру за своим оружием. Ему вслед из руин, находящихся метрах в двадцати левее, открыли огонь очередями. Били в несколько стволов, и, насколько мог доверять Кудесник своему слуху, не из обычных «калашей». Те, кто засел в руинах, помимо снайпера с «заглушённой» винтовкой, пользовались каким-то другим оружием. Он, несомненно, уже слышал такой звук, но вспомнить на ходу, какой это автомат, не мог.

Пригнувшись и пропустив вперед Зомбореза, который мог выполнить для него роль живого прикрытия, Кудесник метнулся обратно в бункер, схватил украдкой выглядывающую наружу Лену за руку и потащил за собой.

— Пригнись и следуй за мной шаг в шаг! — скомандовал он и побежал вслед за Зомборезом.

Проскользнул вдоль стены, ощутив, как лицо кольнули кусочки бетонного крошева от выстрела промахнувшегося снайпера, дал наугад несколько очередей и побежал на полусогнутых прочь от бункера. Оглядываясь на Лену, он старался двигаться так, чтобы между стреляющими из руин и ним оставался земляной холм.

Стрельба продолжалась совсем недолго, а потом рванула граната и стало тихо. Значит, все мародеры были мертвы.

— Кто это? «Монголы»? — спросила Лена.

— Не думаю, — ответил Егор.

До леса, полукруглым выступом врезавшегося в обширный луг с далеким холмиком бункера по центру, оставалось не больше пятидесяти метров. Если бегом, то через каких-нибудь пять минут можно уже спрятаться за деревьями, а там бродяга почувствовал бы себя в своей тарелке. Но как бежать, если чувствуешь на спине взгляд, усиленный линзами на шестнадцать диоптрий?

— Ползком, — прошептал дрожащей девушке Кудесник. — До леса ползком.

Стиснув зубы, она упала на землю и поползла вслед за бродягой.

— А ты думала, тут мед? — заставил себя улыбнуться Кудесник. — Сидела бы лучше на своих болотах. А то захотела на сушу. Вот тебе суша. Вчера чуть не изнасиловали, сегодня чуть не убили.

— Это все равно лучше, — ответила она.

Кудесник подождал, пока она с ним сравняется.

— Значит, я все-таки был прав? Ты просто ждала удобного случая, чтобы сдернуть с болот? Но ты меня, помнится, собиралась убить. Как же так, тебе же нужен был напарник?

Но ответа так и не услышал. Не в силах постигнуть феномен женской логики, он какое-то время неподвижно лежал, глядя, как Лена умело извивается, будто заправский спецназовец. Лохмотья плаща не давали возможности в полной мере выделиться некоторым разжигающим у мужчин страсть и фантазию частям ее тела, но и того вида, что представлялся, бродяге было достаточно, чтобы внутри у него будто завелся маленький механизм, щекочущий нервы и заставляющий глаза светиться.

— Эй, — окликнул он ее, когда они оказались уже под сенью кедровых крон. — Почему ты так сказала?

— Послушай. — Она легла на бок и обернулась к нему. — Давай не будем на эту тему, ладно? Мне кажется, тебя должно заботить кое-что другое.

Вытянув шею, Егор пригляделся к бункеру. Никого не было видно, но дабы убедиться, что хвоста за ними действительно нет, бродяга решил на всякий случай проползти еще с десяток метров, а уж только потом подняться на ноги.

— Давай вон к тому высокому дереву, — кивнул Егор Лене.

Но не успел он преодолеть и часть пути, как услышал сзади стальной голос, что-то сказавший, но что именно — Егор не разобрал. Он прижался к земле, резко перевернулся на спину и направил автомат в сторону, откуда послышался голос. В нескольких метрах от него у дерева стоял человек. Он был одет, насколько Кудесник в этом разбирался, в отличный спецкостюм, сделанный на заказ где-то за пределами Атри. Бронь и кевлар, обеспечивающие защиту от любых зубов, когтей и клювов, у него были обычные, как на любом другом костюме, но выполнены очень качественно. На голове у него был цельнометаллический шлем закрытого типа с фонариками и прибором ночного видения. Горло и верх груди защищал латный ворот, на который заходили пластины нагрудника и наспинника.

Кудесник увидел, что и перчатки у него не обычные, с обрезанными пальцами, как у большинства бродяг, а усиленные металлическими пластинами, с мягкими подушечками для предохранения пальцев и усиления поражающего воздействия кулака в ближнем бою. В руках он держал направленную на бродягу «эмку». «Ну конечно! — подумал Кудесник. — Что же может так фыркать, как не „эмка“?»

На костюме никаких опознавательных знаков не было, и потому, стало быть, этот человек не принадлежал к крупным кланам Атри. Но… кто же он тогда? Кудесник напряг извилины, пытаясь вспомнить, как незнакомец только что его окликнул, какое слово сказал, но тот момент, как назло, в памяти не сохранился вообще.

«Впрочем, скоро и так все станет ясно, — подумал вконец запутавшийся и потерявший логическую связь во всем, что происходит с ним последнее время Кудесник. — В любом случае не сигаретку стрельнуть у меня этот трансформер надумал».

— Ты что-то хотел? — спросил он, не сводя с незнакомца прицел автомата.

— Кьюдеснык? — спросил тот, выговаривая буквы с заметным нерусским акцентом.

— О, м-мать! — чертыхнулся Звягинцев. — Только не говори, что ты приперся сюда из из-за бугра, чтобы разрулить мои разборки с «монголами»! Бл**ь, вы еще только тут проблемы не решали! Чего ты сюда привалил? Что тебе тут нужно?

— Кьюдеснык? — повторил свой вопрос иностранец.

— Да Кьюдеснык я, Кьюдеснык, — ответил бродяга и вскочил на ноги. — А ты хто такой?

И тут же, будто это было условным сигналом, из травы вокруг него поднялись еще четыре бойца в таких же, как и у первого, первоклассных, а теперь уже можно было смело предположить, что и американских, «защитках». Они держали оружие — «эмки» и снайперскую винтовку — на изготовку и непрерывно выкрикивали какие-то фразы на своем языке.

У Кудесника было неплохо с английским в школе, но не более того. А потому из всей той абракадабры, которую, как заведенные, выкрикивали чужеземцы, он смог разобрать только «дроп йо выпон», «факин эссол» и «хендс он зе хед». Все остальное, произнесенное ими, находилось за пределами его звуковой апперцепции.

Впрочем, смысл их требований был предельно ясен. Можно было бы еще подразнить американцев, ведь ясно, что он им, как и «полулицему» (вполне возможно, что они заодно) нужен живым, но вот простреленный локоть на его мобильность никак не повлиял бы. Потому Звягинцев решил больше не испытывать судьбу. Уж если он сумел в воздухе устроить аварию и не преставиться после крушения вертолета, то не сильно были страшны ему американцы, наверняка привыкшие к боям в их мире и по их правилам. Да-да, разумеется, у них там все бойцы проходят специальную подготовку, они даже в уборную не пойдут, не получив четких инструкций, как пользоваться бумагой и что делать в том случае, если забился толчок. Но между их мощнейшей подготовкой и реальным миром Атри разница шириной в Атлантический океан.

— Ну что ж, посмотрим, как вас там придрачивают к выживанию в наполовину параллельном мире, — хмыкнул Егор, выпустив из рук автомат и заложив руки за голову.

«Кстати, а что там с нашей Леной? — подумал он, обернулся и улыбнулся. — Молодец бабенка! Ее и след простыл, а тупоголовые пиндосы даже не заметили, что до дерева тянется полоса примятой травы».

Первый вскинул руку, будто собирался посмотреть, сколько времени, нажал что-то на своем КИПе, задрал голову в небо.

— Что, «вертушка» будет? — догадался Кудесник. — Только если в Ванавару, то давайте не через болота, о’кей? Еще раз видеться с болотными каннибалами мне не сильно хочется. Да и места есть тут получше, видок знаете какой? Фотографироваться еще будете.

— Гайз, хендскафф хим, — сказал первый, и кто-то набросил Кудеснику на запястья наручники.

«О, а эти умнее „азаматовцев“, — удивился Кудесник. — Если б те накинули мне „браслеты“, до Ванавары все было бы тихо. И вертолет возвратился бы на базу целым».

Первый кивнул своим бойцам, указал Кудеснику на курганец посреди всхолмленного луга:

— Гоу, гоу, стрейнджер… бункер. Мэринс, мув, лук фо хим.

— Мэринс? — хохотнул Кудесник, оглянувшись и убедившись, что Лене и вправду удалось уйти. — Это вы так нежно друг друга называете? Или вас зовут всех одинаково? Да, наверное зовут, — самолично подтвердил свою догадку Кудесник, шагая в центре построившихся «коробочкой» бойцами. — Ха, так вы все, значит, Маринки! Маринка раз, Маринка два, Маринки три и четыре? Ничего не напутал? А чего же у вас имя какое-то женское? Кстати, не сильно вас отвлекаю? А то я, знаете ли, обычно в одиночку брожу, не с кем даже парой слов перекинуться. А тут сразу аж пять Маринок! Рассказать бы кому — так не поверят.

Американцы молчали.

Гордо, в их манере, шли, высоко задрав подбородки и вращая головами во все стороны, словно телохранители, сопровождающие президента к трибуне. Оружие они держали на изготовку и под ноги себе не смотрели совсем. Оно и ясно, привыкли к видимому врагу и не знали, что некоторые аномалии типа «кислотных морей» или той же «смолы» похожи на обычную лужицу, а иногда и на скопление росинок на траве. А потому и шагали как по бульвару, опасаясь лишь животных и людей, а в остальном доверяя датчикам.

Кто-то подтолкнул Кудесника внутрь бункера, и он, пригнув голову, вошел. За столом сидел еще один американец. В такой же, разумеется, форме и с такой же «эмкой» за спиной, но вместо цифры у него была буква «Е». На столе перед ним лежал открытый ноутбук, в котором он что-то читал и печатал и оторвался от дисплея всего лишь раз, чтобы убедиться, что привели действительно того, кого было нужно. Единственное, что отличало его от других бойцов отряда, так это то, что он был без шлема. Наконец он поднялся из-за стола и оказался просто огромным: два метра ростом, ширококостный, с атлетической мускулатурой. На бычьей шее крупная голова, серебристые волосы «ежиком». Лицо с резкими, будто высеченными из камня чертами, суровое. Глаза смотрели хищно и чуть насмешливо, как у орла, пикирующего на перепуганную насмерть добычу.

— Ты понимаешь, зачем ты здесь? — спросил он без акцента, обойдя стол и присев на его край, отчего тот издал жалобный скрип.

— Знаешь, в последнее время я вообще мало что понимаю, — ответил Кудесник. — И, главное, каждый меня об этом спрашивает, но никто не хочет объяснить, в чем проблема. Я что, кому-то цацку задорого продал? Или из-за «монголов»?

— «Монголов»? — переспросил его свободно говорящий по-русски американец или завербованный американцами русский. — Каких еще монголов? Ты и вправду не понимаешь, почему ты тут?

— Понимаю, придуриваюсь просто, — съязвил Кудесник.

Здоровяк с буквой «Е» на плече не сводил с Кудесника глаз. Он смерил его взглядом с головы до ног, стараясь не упустить из виду ни одного его движения, будто записывал все это на кинопленку. А Кудесник и рад был — принялся распыляться перед американцем, начал прохаживаться взад-вперед, как еще недавно прохаживался Кишар. Не сдерживая себя, он обвинял американцев во всех смертных грехах человечества, вспомнил и Афганистан, и Ирак, и их «дебильные, типа миротворческие рожи» в Африке, где без них вполне могли обойтись, приплел сюда «Курск» и пожалел, что во время Карибского кризиса Хрущев не довел дело до конца.

Остановился он, лишь когда громила подошел к нему вплотную и врезал по печени. Не так сильно, как вчера «сорокапятка», но достаточно для того, чтобы бродяга согнулся и начал хрипеть, произнося слова «благодарности». А когда разогнулся, американец стоял над ним, скрестив на груди мощные руки и глядя на него сверху вниз, как на букашку, которую ничего не стоит в один мах прихлопнуть.

— Тебе что-нибудь говорит позывной «Кэмел»?

— Что? — переспросил Кудесник, вздрогнув, потому что от этого слова на него повеяло сибирским холодом.

— Ты так ничего и не понял? — Взгляд Григория погрустнел — ему очень не хотелось огорчать друга. — Никакой он тебе не напарник. Он у Таежного вроде как курьер. Ты знаешь, сколько он таких, как ты, приволок сюда на отработку «долга»? Вспомни, как ты сюда попал.

— Грэг, ну не бузи, а? — выковыривая ножом из банки остатки паштета и намазывая его на хлеб, скорчил кислую мину Кудесник. — Знаю я, как сюда попал, знаю. И что? Да, Таежный наживается на таких «залетчиках», как я. Но в итоге-то ведь я не в накладе остался. А с Кэмелом знаешь сколько раз под пули лез за те годы, что я здесь? И с людьми, которые обвешникам пасть замкнули и в средней полосе обустроиться помогли, тоже он познакомил. И что же ты хочешь, чтоб я подумал, что он слить меня надумал…

— Говорю тебе, те типы, которых он проводил под видом должников Таежному, были «амерами». Им выдали на доте «куклы», а они как в среднюю полосу уходили, выбросили их к чертовой матери и в свои костюмы оделись. И не в такие, как у нас, поверь. У меня свой человек на кордоне есть, брехать же не будет. Сказал, что все на русском говорят без акцента и не выглядят новичками. Потому что спецы, понимаешь? А еще «верблюд» им вроде как намекнул, что ты сейчас наемничаешь, дома бываешь редко и найти тебя будет очень сложно, потому как КИП у тебя без идентификации. Бабла запросил больше, мол, поиски в Атри — дело непростое.

— Если все это правда, то я только одного не пойму: зачем такие сложности-то? — Отложив бутерброд в сторону, Кудесник наклонился к костру. — Мы же поддерживаем с Кэмелом связь, он-то знает, как меня можно найти даже без идентификации. Скинул бы мне сообщение: давай, мол, пересечемся там-то и там-то, и все — какие проблемы? Когда ты, говоришь, узнал об этой истории с американцами?

— Да уже месяца два назад, — повел плечом Григорий, будто и сам начинал не верить своим словам. — А что, Кэмел выходил на связь?

— И не раз! — взвизгнул Егор. — Он мне последнее время работу и находит. Причем не самую плохую. То новичков, с которых можно сшибить по сотне за километр, подкинет, то на караван какой наемники для охраны нужны, то «ботаников» к аномалии сопроводить.

— Ну неужели ты мне не веришь?

— Да не то чтобы не верю… — Кудесник поднял к небу глаза, посмотрел на встающее над верхушками елей солнце, прищурился и подумал, что привал пора заканчивать. — Но как-то не сходится все. Бессмыслица какая-то. Ладно, давай потихоньку будем двигать, что ли?

Своего единственного настоящего и верного друга Егор, конечно, уважал и мнение его почитал, зачастую ставя даже выше своего, но сейчас считал, что тот просто себя накручивает. С Кэмелом он и вправду был в хороших отношениях. В последние годы они виделись нечасто, но поначалу-то были как иголка с ниткой. В качестве напарника тот подходил новоиспеченному бродяге лучше кого бы то ни было. В тайге они доверяли друг другу на все сто. А вот в мирной, гражданской жизни между ними постепенно вырастала невидимая стена. Кэмел, помимо походов за цацками, занимался и прочими делами, о которых знать Егору не полагалось. Да Егор, по сути, ничего и не знал ни о его личной жизни в Москве, ни об отношениях с Таежным, ни о «прочих» его делах в Атри. В принципе, Кудеснику это было не так уж и важно, но когда за бутылкой пива разговор из темы атрийской плавно переходил на тему мирскую, то Кэмел тут же спешил напомнить, что кое о чем (а фактически обо всем) Звягинцеву знать не положено. И тогда Егор чувствовал себя так, будто его выбрасывают за борт. О какой дружбе могла быть речь? Но даже при этом Кудеснику не на что было жаловаться — Кэмел никогда его не подводил, не отказывал в помощи, не пытался как-то обхитрить и всегда делил хабар поровну, даже когда рисковал поболее, чем Егор. А потому и верить Егору в эту историю с американцами, будто бы пытающимися его найти при помощи Кэмела, не хотелось вовсе.

Спустя какое-то время, может, месяца через три-четыре, он услышит в ванаварском баре от знакомых бродяг историю, будто кто-то видел возле аномалии «пропеллер» кровавое месиво с обрывками «каких-то суперкостюмов, которые пошиты наверняка не в Атри», и что перед этим оттуда были слышны крики на иностранном языке. Кудесник тогда не воспримет эти россказни всерьез, скажет, что, когда в «пропеллер» угодишь, можешь не только на иностранном языке заговорить, а что касается одежды, так это и вовсе выдумка. Позже, правда, он вспомнит слова друга, который что-то рассказывал ему об американцах, якобы за ним охотившихся, но обсудить с Григорием этой новости он уже не сможет. Вот уже полгода, как бродяги рассорились из-за пустяка, и каждый продолжал играть в молчанку — никаких сообщений, никаких встреч и переговоров о совместных вылазках. Кудесник не прочь был предложить старому другу перемирие, да время все не мог выбрать неподходящее.

* * *

Теперь, когда американец назвал имя его связного с внешним миром, до Кудесника дошло, что зря он не прислушался к словам друга и не намотал на ус то, что он рассказывал.

«Боже мой, да когда же это еще было? — подумал он. — Самое меньшее год назад. Получается, они меня искали целый год? Одну за другой присылали поисковые группы, которые умирали здесь от зверья и попадали в смертельные аномалии? И только этим наконец удалось поймать меня?»

— Ты можешь сказать, когда видел его в последний раз? — спросил здоровяк, снова усевшись на край стола.

— Так это что, правда? Вы его подкупили, чтобы он помог вам меня найти? Ссучился-таки «верблюд»?

В помещении стало темнее, это двое пехотинцев встали в проходе, держа в руках оружие и тем самым как бы явно намекая, чтобы бродяга не вздумал попытаться сбежать.

— Когда ты видел его в последний раз? — снова спросил простоволосый американец.

— Какая тебе разница? Если эта падла…

— Просто ответь, — тверже произнес тот.

— Ну, месяца два назад. А что, переплатили ему? Попались, как лохи? — Кудесник засмеялся. — Так тут такое сплошь и рядом. Это называется «маршрут таксиста», когда вас водят по Атри кругами, вместо того чтобы просто провести по прямой. Хотя за год вы должны были уже кое-что понимать.

Здоровяк посмотрел на стоящих в дверях бойцов, задержал на них взгляд, как бы говоря: «Ну что, убедились?» — прошел в глубь бункера, разминая спину и затекшие плечи. Помотал головой из стороны в сторону и вытер ладонями лицо. Его движения напоминали разминку боксера перед спаррингом, а потому Кудесник подумал, что его сейчас будут избивать. По крайней мере, очень было на это похоже.

Но когда американец обернулся, на его лице сияла улыбка.

— Ты и вправду думаешь, что видел его последний раз два месяца назад?

— А в чем проблема? Ты что, не можешь сам у него спросить? Или вы его уже это, пальнули за ненадобностью?

— Да вот в чем вся проблема, что пальнули его не мы…

И, прежде чем Кудесник успел сообразить, что происходит, американец с буквой «Е» на плече, непостижимым образом преодолев расстояние не менее восьми метров, оказался у Кудесника прямо перед лицом, вскинул руку, и что-то тонкое и острое, как спица, воткнулось бродяге в шею. Почти безболезненно. Кудесник не успел и глазом моргнуть, не говоря уже о том, чтобы попытаться оказать сопротивление, выставив вперед руки.

«Странное оружие…» — только и успел подумать Кудесник.

Что-то пошло не так. Время, которое замедлялось у него в мозгу, когда он вычислял ход действий каждого из болотников или когда в него была выпущена стрела, теперь сработало против него. Кудесник раньше даже не задумывался, почему так происходит, почему у него получалось так, что в горячие секунды схватки он начинал думать в разы быстрее и точнее. Но одно теперь он знал точно: у этого эффекта есть побочное действие. Он считал, что именно Атри подарила ему такую экстраординарную способность, но если он умеет думать, предвидеть и выстраивать цепочку возможных действий врага с абсолютной точностью, то обратная сторона этой медали — кратковременное замедление восприятия. Но как и когда это может случиться и не связано ли это с широкоплечим, громадным американцем, он не понимал.

Как бы там ни было, Кудесник ощутил знакомую немоту в суставах. То же чувство немощности, что и тогда, когда он очнулся среди трупов «монголов» и перед столом коломинского старшины. Он не смог бы подняться на ноги, даже если бы призвал для этого последние силы.

Когда к Звягинцеву вернулась способность рассуждать трезво, он понял, что его куда-то ведут. Он глядел себе под ноги, видел, как от росы с каждым шагом все больше чернеют его грязные берцы. Трава успокаивающе шелестела, навевая воспоминания о спокойной жизни, об утренней рыбалке. В воздухе витал запах озера.

Его вели, как и прежде, в «коробке», в наручниках. Пехотинцы из чужой страны молчали, настороженно поглядывая по сторонам. Кудесник устало осмотрелся, не понимая, в каком направлении его ведут. Метрах в двухстах слева тянулся лес, справа высились серые, окутанные сизым туманом горы. Местность была ему незнакомой, по крайней мере никаких гор, кроме Чегодайского ущелья, выглядевшего совершенно не так, он тут не припоминал.

Впрочем, Кудесник даже и не пытался припомнить. Разумеется, он по-прежнему хотел знать, что с ним происходит, почему они упомянули Кэмела и что, черт подери, вообще произошло на том холме. В то же время он понимал, что, сколько бы ни шерстил память, ни выстраивал логическую цепочку, это ни к чему не приведет, а потому всецело положился на инстинкты. Его несли ноги, но мозг, казалось, совершенно не участвовал в координации его движений.

Больше всего Кудеснику сейчас хотелось остаться одному. Он чертовски устал. Он чувствовал, что терпеть не может присутствия американцев, и больше всего ему хотелось завалиться где-нибудь в ближайшей деревеньке и отоспаться. Отдохнуть, сходить в баньку, сбросить навалившуюся на плечи за последние дни тяжесть, но… если бы у него хоть было оружие. В бою с пехотинцами ему бы не пришлось рассчитывать на нерасторопность, как в схватке с болотниками, но их и было меньше. Глядишь, пару-тройку бы и срезал, а там на кого Бог послал бы. Но ведь и этой же призрачной возможности нет. А попытаться отобрать у американского морпеха ствол — это все равно что оторвать у танка башню.

Запищал на руке одного из бойцов КИП. Кудеснику был до оскомины знаком этот не предвещающий ничего хорошего звук — сработал датчик аномалий. А потому Звягинцев остановился и заставил себя поднять голову. Огляделся. Остановились и пехотинцы.

— Вотс вронг? — Американцы, вытягивая шеи, пытались взглянуть на экран КИПа в руках третьего, а потом закрутили головами, глядя то на Кудесника, то на лес, то на горы.

Шедший метрах в пяти впереди «коробки» лидер с буквой «Е» на плече вдруг резко обернулся и бросился назад, оттолкнул первого, быстро подошел к третьему, схватил его за предплечье и повернул к себе. Затем спросил Кудесника:

— Что это за аномалия?

— Это… — пошевелил пересохшими губами Кудесник, переведя взгляд с экрана КИПа, в углу которого возник в красном пульсирующем кружке код «5–2», на траву и ощущая, как у него начинает мерзнуть спина. — Очень хреновая аномалия.

Как же он не заметил этого сразу? Как не увидел больших, диаметром не менее пяти-шести метров ямин в траве? Это же как в том фильме, где инопланетяне оставляли знаки на кукурузном поле. Господи, да это же «Егоза»! И в тот же миг он услышал шелест, с которым сминается трава, как если бы с неба упало плашмя огромное колесо. Оглянувшись, Егор ужаснулся — невидимая аномалия «ударила ногой», вмяв растительность в землю с чудовищной силой всего в нескольких сантиметрах за его спиной. На аномалию «Егоза» правило насчет дважды в одну и ту же воронку не падающего снаряда не действовало. Она могла запросто ударить след в след или сместить центр удара на каких-нибудь жалких полметра. Если вы незаметно попали на территорию, где бушует «Егоза», однозначного совета, как можно из нее выбраться, не существует. Можно бежать, а можно двигаться медленно-медленно — шанс попасть под удар одинаков. Особенную сложность представляло то обстоятельство, что границы, в которых шалит «Егоза», установить невозможно. Потому что она, как и полоса барического взрыва, постоянно смещается. Не раз те, кто пытался изучить эту область измененного пространства, погибали, находясь на расстоянии, которое они считали безопасным.

Егор посмотрел на здоровяка, стараясь как можно четче передать ему смысл своих намерений, затем резко оттолкнул второго бойца и бросился наутек. Как он и предполагал, спецназовцы не стали открывать по нему огонь, а последовали его примеру. На ходу выкрикивая ругательства, они передвигались в своих тяжелых костюмах гораздо медленнее Кудесника, а потому тот совсем не удивился, когда к звуку хрустнувшей под весом опустившейся аномалии травы примешался чей-то короткий вскрик. Короткий, потому что, попав под ногу «Егозе» невозможно кричать долго. Кудесник оглянулся и увидел, что пехотинцев осталось четверо, а на образовавшуюся позади них круглую вмятину с неба опадают кровавые ошметки.

«Минус один», — обрадовался в душе Кудесник, отметив, что до леса осталось не больше тридцати метров.

Еще один «шаг» «Егозы» — и снова чей-то крик, но теперь долгий, протяжный. Это у четвертого аномалия отделила, словно отрезала острым скальпелем, от туловища плечо, левую руку, левую часть грудной клетки и ногу. Снайпер выронил оружие и распластался в траве. Он еще долго звал на помощь, проклинал, посылал всех в ад, но никто за ним не вернулся. Это не съемки фильма о героях, в жизни все совсем по-другому. А потому первый лишь молча оглянулся, а здоровяк обошелся, как свойственно многим американцам, лишь прозаическим «Прими, Господь, твою душу».

Аномалия любит открытые пространства, а потому в лесу круглые вмятины случалось видеть очень редко. Полагаясь на это и отбежав, как ему показалось, на достаточное расстояние от луга, Кудесник остановился и перевел дыхание. От американцев он оторвался самое меньшее метров на пятьдесят. Егор прижался спиной и затылком к толстому стволу сосны, выждал пару мгновений, высунулся и оглянулся. Американцы, судя по звукам, проходили мимо, тихо матерясь и бряцая оружием. Они его искали. Злились друг на друга за то, что упустили цель. Кудесник сел у дерева, просунул скованные железными браслетами руки через ноги, сбил со лба пот, прислушался, убедился, что звуки доходят откуда-то слева, — стало быть, американцы так и не нашли его след, и с облегчением вздохнул.

А потом вдруг стало тихо. Ни шагов, ни бряцанья оружия, ни ругательств.

Если они остановились, то слишком уж надолго… «Неужели заметили?» — подумал Егор, весь превратившись в слух и вглядываясь в частокол из высоких, разлапистых деревьев, окруживший его со всех сторон.

Точно заметили. Бродяга пошарил глазами по земле в поисках чего-нибудь увесистого, но вокруг валялись лишь тонкие сухие ветви. Пригляделся — не мелькнул ли между деревьями «амеровский» костюм? Нет, вокруг по-прежнему тихо. Где-то вдали стрекочет птица, жужжат над головой дикие осы, по небу плывут белые клоки ваты.

Первый шел прямо на Кудесника. Звягинцев, завидев его, встрепенулся, будто ему за шиворот влетела оса, попятился на четырех, переполз за ствол так, чтобы его не было видно, и залег, распластавшись по земле. Вжавшись в землю и закрыв глаза, Егор пролежал так минут пять, не меньше. По его подсчетам, американцы уже должны были пройти мимо. Он всей душой желал видеть их удаляющиеся спины, но, разлепив веки, прижался к земле еще сильней — пехотинцы как раз шли в нескольких метрах от него. Цепочкой: первый, второй и последним здоровяк без шлема. Странно они шли. Руки по швам, оружия у одного нет вообще, второй волочил по земле «штайр», казалось, только благодаря тому, что ремень перекрутился и зацепился на запястье, глаза смотрели исключительно вперед себя. Они его не ищут, это он понял сразу, как и то, в чем причина такого безвольного поведения. Следом за пехотинцами шли три шептуна. В своих плащах с капюшонами, высокие, худые, похожие на черные тени, они двигались, как всегда, беззвучно.

Кудесник ощутил, как волны произнесенных шепотом слов накатывают на него одна за другой, становясь все громче, а слова — четче. Это была не пси-атака, только фон, но поскольку теперь Кудесник находился гораздо ближе, то и интенсивность фона возросла. В какое-то мгновение, когда он хотел сжать кулак, у него это не получилось. Его зацепили ментальные якоря, тянувшиеся за шептунами, а ведь если вовремя от них не избавиться, то можно запросто присоединиться к пехотинцам и стать для шептунов приятным сюрпризом.

Но… Что это? Идущий позади двух пехотинцев здоровяк, поравнявшись с деревом, за которым прятался Кудесник, вдруг замедлил ход, что уже для ведомых шептунами было нетипично, повернулся к Егору, улыбнулся и подмигнул. Егор обомлел. Его удивило не столько то, что американец его вычислил, к этому он уже был морально готов, сколько тот факт, что «амер» сумел выйти из-под контроля шептунов. Бродяга знал, что вырваться из ментальной петли можно, лишь когда ее только набросили, а уж когда пси-поле устоялось… это просто невозможно. Если Е-боец не шептун сам, то ему удалось невозможное. Впрочем, по сравнению с тем, что произойдет в следующие секунды, это Звягинцеву покажется просто детской забавой.

Здоровяк остановился, повернулся к Егору лицом и боком к шептунам. Те тоже остановились, вытянули костлявые руки с растопыренными пальцами, зашевелили ими, зашептали вслух. Даже Егор, чьего присутствия они так и не заметили, непроизвольно поднялся на ноги, свесил, как зомби, голову и вышел из своего укрытия, следуя к источнику ворвавшегося в мозг зова. Но сильнейшие атрийские псионики даже не заметили его появления. Они напрягли силы, чтобы захватить разум Е-бойца, а тот какое-то время ехидно скалился, глядя в их старые, потемневшие лица, затем ухмылка сошла с его лица, он громко выпустил ноздрями воздух, а в следующее мгновение повернулся к шептунам лицом, подпрыгнул и ногой с разворота врезал ближайшему по голове.

Хотя Егор утратил способность контролировать тело, но разум оставался на месте, а потому он ощутил, как от соприкосновения ботинка с головой шептуна по тайге словно разошлась взрывная волна. Затрепетали листья на мелких кустарниках, взмыли в воздух сухие еловые иголки и листья, да и сами ели, казалось, вздрогнули и покачнулись, будто уклоняясь от ядерного взрыва.

Удар был такой силы, что безобразная голова шептуна с хрустом слетела с плеч, ударилась, как мяч, о землю, подпрыгнула и, пролетев метров пять по воздуху, упала в кусты. Обезглавленное тело, брызгая кровью, рухнуло на землю. Остальные шептуны в панике закричали — их голос чем-то напоминал птичий — и развернулись, чтобы бежать прочь. Здоровяк в несколько шагов нагнал их, схватил одного за капюшон, с силой дернул на себя. Старик, лет которому на вид было под сто, с обезображенным ожогами лицом отчаянно замахал руками, хватая воздух, и полетел на землю. Последнее, что ему пришлось увидеть, прежде чем его мозги оросили округу, была подошва ботинка с мощным протектором.

Третий успел отбежать метров на десять, причем бежал он как угорелый, но Е-бойцу понадобилось всего несколько мгновений, чтобы догнать его и сделать подсечку. При падении капюшон слетел с его головы, и когда здоровяк подошел к нему и, поддев носком ботинка, перевернул вверх лицом, у шептуна оказалось молодое юношеское лицо. Вышедший к тому времени из оцепенения Кудесник изумился. Он всегда думал, что шептуны рождаются стариками. По крайней мере, он никогда не слышал, чтобы среди них был кто-то моложе на вид лет шестидесяти. Никто никогда не видел среди них и женщин. Но этот юноша своим присутствием убеждал в обратном — выходит, у шептунов откуда-то берутся дети. Да-да, несмотря на чрезмерно длинный затылок, неестественно широкие губы, и каплеобразные ноздри, и приплюснутый нос, не говоря уже об инфернальных зрачках змеи, это был юнец. Дитя шептунов.

Он выглядел испуганным, часто дышал и прижимал руки к груди. Кудеснику на миг стало его жаль, ведь это был совсем еще ребенок, пускай даже и нечеловеческий. Но стоило лишь подумать о том, скольких людей этот ребенок может погубить, когда вырастет, чтобы вместо жалости в душе возникло желание мести. «Ведь они иначе не могут, эти чертовы гипнотизеры, — подумал Кудесник. — Чтобы выжить, они должны охотиться на людей. Смерть им!»

Взгляд Кудесника, который сам попал под их зов еще минуту назад, взгляд обезумевший и дикий, послужил для пехотинца зеленым сигналом. Наклонившись, он схватил юного шептуна за плечи, поднял над землей и, не обращая внимания на его попытки высвободиться, швырнул вперед, как баскетбольный мяч. Полет был не слишком долог. Шептун ударился спиной о сосну. Длинный тупой сук пробил его насквозь, вырвавшись наружу чуть пониже солнечного сплетения. Псионик закричал птичьим голосом, схватился за сук обеими руками, будто совершивший харакири суицидник, задергал ногами. Спустя всего пару секунд у подножия сосны образовалась огромная лужа густой алой крови — отличный маяк для тех существ, которые чуют запах крови за многие километры. Юнец последний раз выкрикнул что-то неразборчивое и обмяк.

Но радоваться было рано. Вышедший из-под гипноза второй боец держал его на мушке своего «штайра», как бы намекая, что если с шептунами покончено, это еще не значит, что история с Егором закончится хеппи-эндом. Хотя Егор и без того предпочел бы лучше попасть в плен к американцам (хоть он до сих пор так и не понял, чем заинтересовал их), всяко не для того он им нужен, чтобы его съесть, а кожу содрать и пошить плащи.

— Роб, ай гот хим! — выкрикнул второй, и Е-боец оглянулся.

— Роб? — с улыбкой на лице переспросил Кудесник. — Из пиндосов Роба я знаю только одного — Зомби. Ты не Роб Зомби, часом?

— Роб Зомби давно умер, балда. — Е-боец подошел ко второму, положил руку на винтовку, опустил ствол.

— Кудесник теперь будет хорошим мальчиком, — не спуская с Егора глаз, сказал он. — Правильно я говорю, Кудесник?

Егор кивнул, побряцал наручниками.

— Да куда мне быть плохим?

Первый боец, не обращая внимания на мертвых шептунов, на Егора, на остальных членов команды, глядя себе под ноги, нарезал круги между сосен. Он самозабвенно искал оружие, так и не поняв, что потерял его совсем не здесь. Возможно, он вообще не помнил, как и когда попал в плен к псионикам, и потому, пребывая в состоянии беспамятства, рыскал как ошалелый, пытаясь не столько найти оружие, сколько понять, что же с ним произошло.

Второй, убедившись, что бродяга не будет глупить, отступил от него на несколько шагов, забросил «штайр» на плечо и снял с головы шлем. Это был мужчина лет тридцати пяти, смуглый, со стрижкой «под ноль», шрамами на щеке и узкими, плотно сжатыми губами. Он не доверял Кудеснику, это было заметно, но, помимо недоверия, в его взгляде читалась еще и ненависть. Из-за Егора погибли двое бойцов, из-за него же он сам едва не попал на ужин к шептунам, поэтому если бы он мог, то наверняка уже вышиб бродяге мозги и списал на попытку к бегству.

Он отвернулся от Кудесника и хотел было положить руку первому на плечо, как вдруг спереди послышался звук, который Звягинцеву со вчерашнего дня стал до боли знакомым. С таким звуком рассекает воздух выпущенная из лука стрела. А в следующее мгновенье острый наконечник вонзился в глаз второму и, пробив в затылке дыру, вышел ровно наполовину. Боец коротко всхлипнул, затрясся весь, схватил рукой стрелу и начал ее вытаскивать, но, закричав от боли, повалился на землю. Роб, молниеносно среагировав, крикнул что-то на английском первому, бросился к Кудеснику, повалил его на землю, а сам прижался к дереву, перетаскивая на грудь «эмку». Первый на ходу выхватил у извивающегося на земле второго оружие, залег возле той же сосны, где еще минут десять назад лежал Кудесник, и прильнул к окуляру «штайра».

— Чего испугались-то так? — хихикнул Звягинцев, выплевывая комья земли. — Это же обычная девчонка. Покажите ей, как вас там, маринок, дрессируют. Что, слабо?

Выглядывая из-за ствола дерева то с одной, то с другой стороны, Роб обменялся с первым жестами, но, похоже, им так и не удалось никого разглядеть. Тогда он указал пальцем на первого и коротко взмахнул рукой в ту сторону, откуда прилетела стрела. Это значило: «Давай дуй вперед и разузнай там, что к чему». Тот хоть и быстро, но с явной неохотой поднялся, прижался к дереву, выглянул, перебежал к следующему дереву, потом еще. А потом из-за той сосны, за которой он рассчитывал спрятаться от лучницы, вытянулась рука с пистолетом и раздался выстрел — пуля вошла первому в висок. Тот отлетел боком метра на два и повалился в траву, приумножив число трупов в радиусе десяти квадратных метров.

Е-боец громко выматерился, отцепил от пояса гранату и бросил туда, откуда стреляли в первого. Выглянул и дал наугад очередь. От взрыва взметнулась в воздух земля, в вышине залопотали крыльями перепуганные птицы.

Роб бросился к ехидно скалившему зубы Кудеснику, привстал возле него на одно колено, и в его руке снова блеснуло что-то серебристое.

«Ну уж нет, хватит тыкать в меня всякой херней!» — подумал Кудесник и попытался ударить Роба ногами. Подошва одного ботинка угодила тому в подбородок, вторая ударила в грудь. Это ненадолго остановило американца, он отпрянул, а бродяга, пользуясь моментом, перевернулся на живот и вскочил на ноги.

Бросил взгляд в ту сторону, где, по его расчетам, пряталась Лена, но девчонки не было видно. Вместо этого он увидел, как из-за кустов снова высовывается рука с пистолетом. Пули дважды просвистели над головой подымающегося на ноги здоровяка. На лице американца застыла гримаса лютой ненависти, он сжал кулаки, и все его тело напряглось. Казалось, одежда вот-вот лопнет на нем по швам из-за невероятно раздувшихся мышц. А когда одна из пуль, оставляя за собой шлейф искаженного воздуха, приблизилась к его затылку на расстояние поцелуя, время приостановило свой ход. Е-боец успел уклониться в самый последний момент.

Пули летели в него, но он, даже не оборачиваясь, шел на Кудесника, замершего между двух елей. Скорость пуль была такой же, как и у Лениной стрелы, — не быстрее, чем движется ленивая шаровая молния, — но Роб двигался быстрее пуль раз в сто.

Звягинцев не стал убегать, хотя трезвый рассудок требовал именно этого. Вид здоровяка теперь не смущал его. Пуля пролетела у Роба над головой и едва не угодила замешкавшемуся на мгновение Егору в лоб.

«Начнем с азов рукопашки», — подумал Кудесник, и где-то внутри у него словно сработала пружина. Его нога вылетела навстречу руке Е-бойца. Точный удар носком ботинка в сухожилие заставил американца выпустить серебристый предмет и выронить оружие. Завершая движение, нога Кудесника нацелилась ему в глаз. Однако морпех сумел среагировать. Здоровенная лапища перехватила ступню Егора в паре сантиметров от лица и сдавила ее. Перед глазами бродяги поплыли звездочки, ему показалось, что он попал в медвежий капкан. Оттолкнувшись захваченной ногой от ладони морпеха, Егор подпрыгнул и в падении нанес противнику мощный удар берцем в висок. Обычного человека такой удар убил бы, но Е-боец только разжал хватку, дав Кудеснику возможность освободиться. Перекатившись на спину, Звягинцев, продолжая действовать по наитию, упер ноги в цепь наручников и изо всех сил стал разгибать их.

Эти мгновения длились, казалось, вечность. Металлические браслеты острыми краями впились в кисти. Еще усилие, и лопнула кожа, полилась кровь. Ошалев от боли, Егор надавил сильнее. Еще пара сантиметров. Растягиваются до предела сухожилия и связки. Боль стала нестерпимой, цветные круги поплыли перед глазами. «Еще!!!» — раздался изнутри яростный рык. Где-то внутри открылся резерв. Бродяга чувствовал чужую, жесткую, все сметающую на своем пути волю, целью которой было заставить выжить. Эта воля задавила боль, как паровой каток пустую пивную банку.

Егору показалось, что сейчас сухожилия не выдержат и порвутся, как тонкая бечевка, но вместо этого он почувствовал, как сдвигаются, изменяя положение, плавающие пястные кости. Окровавленные наручники упали на траву. Кровь обильно лилась с рук Кудесника. Безымянные пальцы и мизинцы торчали под неестественными углами. Бродяга поместил ладони между бедрами и плавным, но мощным движением свел их. Кости встали на место.

Опомнившийся Роб вскочил на ноги. В налитых кровью глазах читалось безумие берсерка. Однако Егор не ощущал страха, он был спокоен и отрешен.

Наблюдавший со стороны обыватель скорее всего решил бы, что стиль, в котором дрался Роб, это карате. Широкие низкие стойки, ограничивающие подвижность, опущенные к поясу руки. Та же грубая топорная техника, построенная на прямолинейных ударах. Этакий оживший лом, стремящийся к «иккен хисацу» — одному-единственному удару наповал. А вот стиль Кудесника ему определить бы не удалось: его расчетливые экономные движения, внезапные многоударные серии под всевозможными углами любой частью тела могли породить ассоциации с системой Кадочникова или славяно-горицкой борьбой только у искушенных знатоков рукопашного боя.

Абсолютная тишина боя нарушалась лишь шелестом приминаемой травы и дыханием сражающихся. Сдвоенные и строенные удары кулаками, локтями, ладонями сыпались на предплечья, плечи Роба, иногда вскользь проходили в голову или шею. Лишь феноменальная реакция и скорость позволяли Е-бойцу уходить от атак Егора. Впрочем, тому тоже было ой как не просто. Чудовищные, будто пушечные удары проходили в сантиметре от жизненно важных органов, стоило отвлечься на миллисекунду, и каменный кулак грозил проломить кости и разорвать внутренности. К тому же, судя по твердости мышц, Е-боец владел искусством «железной рубашки».

Егор не понял, почему на долю секунды вдруг отвлекся его противник, но шанса не упустил. На предельной скорости он ударил носком ботинка в боковую часть колена передней ноги Роба. Тот пошатнулся, теряя драгоценное мгновение на восстановление равновесия. Кудесник рванулся вперед, сдвигая руку противника левым предплечьем и одновременно отводя свою правую. Затем всадил Робу под ухо полукросс-полукрюк всей рукой от кулака до локтя, в который Егор вложил всю мощь своего тела. От страшного удара в уязвимое место Е-боец поплыл. Не давая ему опомниться, Егор на обратном движении коротко двинул противнику локтем в глаз. Голова Роба вздернулась, массивный подбородок запрокинулся, открывая кадык, в который Кудесник тут же с разворотом корпуса нанес секущий, будто саблей, удар предплечьем. Американец отшатнулся, прижав ладони к гортани, а Егор, используя набранную телом инерцию, тут же пнул его в живот. Роб согнулся пополам, нога Егора взмыла вверх, и каблук армейского ботинка с силой сваебойного молота впечатался в затылок противника.

Только тут Кудесник увидел несколько круглых отверстий на спине Е-бойца и с досадой подумал, что победа над громилой — не его заслуга. В нескольких метрах, опираясь спиной о дерево, стояла Лена, в опущенной руке слабо дымился отобранный у Зомбореза ТТ.

Даже несмотря на постепенно накатывающую, разрастающуюся волну боли и слабости, Егор смог выдавить из себя улыбку. Его внутреннее состояние в этот миг мало его заботило. Мысль, что девушка вернулась за ним, рискуя жизнью, и в итоге не дала ему умереть, согревала душу и немного притупляла боль.

Егор поднялся на ноги. Подошел к Лене, поцеловал в лоб, положил руку на плечо и прижал к себе. Сколько бы еще их путям ни переплетаться, Егор чувствовал, что переплелись они навсегда — он больше никогда не допустит, чтобы этой девушке кто-нибудь причинил страдания. Никогда.

Он подобрал оброненный морпехом «штайр», и они пошли прочь.

Уходя, они не заметили, как рука Роба чуть дернулась, зашевелив пальцами, потом плавно пробралась в подсумок на поясе, откуда достала маленький инъектор…

ГЛАВА 7

Подполковник Беличев ждал звонка. Ходил по кабинету с заложенными за спину руками и терпеливо, но со все более проявляющейся нервозностью ждал, когда зазвонит желтый телефон. Именно желтый, другие телефоны, а их на огромном дубовом столе было пять, его сейчас не интересовали. Он их даже отключил, оставив лишь желтый и черный. Последний он оставить включенным был обязан — это был селектор внутренней связи.

Но желтый молчал. Как и сам подполковник, хоть ему до одури сейчас хотелось наорать на кого-нибудь. Да хоть на водителя, который снова не помыл в машине стекла. Как же жаль, что приказ никого не впускать, который он дал секретарше, исключал такую возможность! Спустя еще какое-то время Беличев почувствовал, как у него чешутся костяшки кулаков. Рабочий день был на исходе, и подполковник решил, что, если желтый телефон не зазвонит в оставшиеся пять минут, агент под кодовым именем Ангел-Демон из подполковника станет майором. А то и капитаном. И вместо секретных операций будет заниматься промышленным шпионажем, сидя сутки напролет в холодной «газели» с «читающим» по стеклам лазерным микрофоном или допрашивая проституток в «Интуристе». Решено: если не позвонит, завтра Ангел-Демон станет капитаном категории А — на 95 % лишенным доступа к архиву и специальных средств разведки и прошедшим курс «отбеливания» памяти.

«Сегодня же рапорт подам!» — в который раз про себя повторил Беличев и остановился у окна, завешенного зеленоватым тюлем. Глянул на занимавшую добрую часть стены карту Красноярского края с обведенным черным маркером Эвенкийским районом и натыканными в него красными, белыми и черными шпильками — загадку для всех посетителей его кабинета, кроме, естественно, самого главного в управлении, — и пригляделся к белой шпильке, воткнутой в надпись «Ущелье-3». Последние два часа он смотрел на нее раз двадцать, каждый раз с трудом сдерживаясь, чтоб не сорвать со стены карту и не бросить, скомкав, в угол.

«Старшим лейтенантом! Демон, мать твою так!» — громко выпустив ноздрями воздух и стиснув зубы, решил Беличев. Взглянул на часы. Без трех минут шесть, а ведь еще в три часа Ангел-Демон должен был выйти на связь!

Иван Савельевич подошел к столу, поднял трубку на желтом аппарате — вдруг со связью что? — но тут же бросил ее обратно на рычаг и уселся в кресло, старый и дряблый старик на фоне молодого президента России, смотрящего с портрета на карту Краснодарского края.

И тут телефон дал о себе знать. Подполковник Беличев схватил трубку, выждал, пока в динамике закончится трель, распознающая секретную линию, и закричал:

— Демон, я тебе обещаю, это твой последний день оперативной работы! Последняя поездка в Атри! Ты меня понял?! С завтрашнего дня пенсионеров наших проведывать будешь, лейтенант, блин! Брать подписки о неразглашении и напоминать о параграфах соблюдения номер двести и двести двадцать! Я тебя…

— Товарищ подполковник, разрешите доложить, — произнесли спокойным, холодным тоном на том конце провода.

Беличев тут же умолк, схватившись за ручку и бумагу.

— Что ты спрашиваешь, Демон?! — хлопнул Иван Савельевич по столу, отчего ручка едва не выскользнула из пальцев. — Докладывай давай.

— Докладываю: утерянный объект найден, след продвижения подробно изучен. Признаков потери контроля в связи с несанкционированным использованием CDN-модулятора, согласно протоколу сорок восемь, не обнаружено. Объект в стычках с людьми или существами иных типов использует исключительно собственную силу и навыки. В бою с болотниками и последнем бою, полагаю, сработала система защиты, повышающая восприятие и понижающая болевой рубеж. Но полная активация модулятора исключена. Путь объекта с болот до пункта Каран-Яма, где он сейчас находится, исследован в полном объеме. За прошедшие сутки выявлены замесы с племенем болотников на топях — нейтрализовано одиннадцать человек; с мародерами в бункере — нейтрализовано три человека; с американскими пехотинцами — нейтрализован весь отряд из пяти человек, но участие самого объекта подтверждаю лишь в одном случае. Хотя уместнее здесь говорить о «кратковременном выведении из строя», чем о нейтрализации, поскольку…

— Боже мой, они все еще не могут успокоиться? — Иван Савельевич бросил ручку на стол, вздохнул, откинулся на спинку кресла и потер лоб ребром ладони. — Опять сумели заслать своих людей? Ну с-суки! Нужно бы поменять «провожатых» в Ущелье. Займись этим, Демон, прямо сегодня займись. Сейчас! А то вообще нюх потеряли, сволочи, не умеют уже отличить русских от плоскомордых американцев. Кто там, кстати, сейчас из наших?

— Лаваш, товарищ подполковник.

— Лаваш? — Беличев задумался. — Хм, не должен был… Но ты проверь, Демон. Хорошенько проверь, понял? Заведешь по нему «внутренку», и по всем статьям прогони, не стесняйся. Используй все средства допроса. Потому что если уже Лаваш продался американцам, то нам впору вообще нашу богадельню закрывать и в участковые всем податься. В общем, постановление о внутреннем расследовании я тебе завтра утром факсом скину и отчет жду не позднее шести вечера, понял? Но не ровно в шесть, твою мать, как сегодня! — И тут же, умерив пыл: — Так что ты там говорил о кратковременном выведении из строя? Они что, андроидов в Атри засылают?

— Не андроидов. Они называют его Эксперименталом. Е-бойцом. Насколько я могу судить, этот аналог нашего образца, но только с четко дозируемой, ограниченной возможностью использовать сверхсилу. Он всецело зависит от инъекций, и, как я понимаю, американцам нужен не столько наш опытный образец, сколько сам CDN-модулятор.

— Да это и слепому видно, Демон, что им нужно. Это еще чудо, что они не нашли нашей лаборатории и не выкрали возглавляющих проект ученых. Значит, не зря мы еще хлеб свой жуем, а, Демон, раз цэрэушники не пожалели аж самого Е-бойца отправить в Атри под прикрытием спецуры морпеховской? Жаль, что наш образец не сломал ему хребет, тогда уже ни одна инъекция не помогла бы. Ну да ладно, со спецурой, думаю, решим. Ты по факту всплеска активности модулятора шестнадцатого июля, то бишь три дня назад, отчет составил? Не забыл, что это главная причина, по которой я тебя направил в Атри?

— Да, Иван Савельевич, кратковременная активность модулятора имела место, подтверждаю. Но, по моему мнению, срабатывание модулятора было спровоцировано извне, это был не сбой в программе.

— То есть ты хочешь сказать, что… кто-то третий перевел тумблер у опытного образца в активное положение? Но кто, Демон? Пока проект не завершен, смену активности могут проводить только ученые. Ты считаешь, это сделал кто-то из полевой лаборатории в Атри?

— Нет, я проверял, — ответил Демон. — Все ученые в тот день находились на своих местах. Но это не значит, что они не могли кому-то доверить способ управления образцом.

— Имеешь кого-то на примете?

— Пока что нет, но, думаю, в скором времени разберусь с этим вопросом.

— Разбирайся, Демон, да побыстрее, а то тут уже реально черными чернилами попахивает. Как бы нам с тобой и вправду не пойти в уличные регулировщики. Даю тебе времени до завтрашнего вечера. Чтоб к шести детальный отчет лежал у меня на столе, понял? А образец из Атри нужно переместить куда-нибудь в более надежное место, завтра решу с главным, куда его оформить. Кстати, если Лаваш чист, пусть он этим и займется. Если инфу какую ему будет нужно, пускай обращается напрямую к Герцену. И все делать оперативно. Короче, проведи расследование и выкатывайся оттуда к чертовой матери. Понял?

— Понял, товарищ подполковник.

— Кстати, как там твоя правая половина лица? Я слышал, местные знахари творят чудеса, обратился бы.

Вместо ответа из трубки послышались только короткие гудки…

Если бы постоялый двор с несколькими редко пустующими номерами размещался в середине поселка или, не дай бог, на другом его конце, бродяга, скорее всего, свалился бы у ворот. Он испытывал стыд за то, что опираться приходилось на плечо хрупкой девушки, но лишь благодаря Лене он смог добраться до Каран-Ямы. Тело, казалось, потяжелело на тонну, а ноги, наоборот, будто кто-то подменил на старческие, немощные, скрипящие засоленными суставами.

В сон он провалился, едва сомкнул веки. В сон глубокий, черный, как бездонный колодец. Не снилось в этот раз ему совершенно ничего. И это было здорово. Не смогли побеспокоить его ни шум-гам сходившихся ближе к вечеру посетителей трактира на нижнем этаже, ни страстные крики за стеной и просьбы брать поглубже, ни прикосновение к его телу полотенца, напитанного студеной водой.

Настоящие медицинские бинты в Атри редкость. Парадокс! Здесь можно найти или заказать практически любое оружие, от маузера К-96 или винтовки Пибоди-Мартини до танка Т-90, а в каждой захолустной деревеньке есть техник, который разбирается в новейших ай-ти-технологиях, но вот что касается элементарной медицины, то тут все оказалось далеко не так продвинуто. Медицина здесь с особенным уклоном, а потому вместо зеленки — «талый лед», вместо нашатыря — «клоп», вместо новокаина — «сонная грань». А бинты и клизмы — то, что на Большой земле стоит копейки, тут небывалый дефицит.

Руки у Кудесника все еще кровоточили. Места, где кожа была содрана почти до кости, следовало немедленно промыть и перебинтовать, хорошенько намазав раны смолой пихты, воском и, не мешало бы, солидолом. Лена, отодрав полосу ткани от подстежки куртки, кое-как перемотала Егору обе руки, но тонкая ткань быстро пропитывалась кровью.

— Я сейчас, — сказала она, наверняка зная, что он ее не слышит, и метнулась к двери.

На первом этаже, судя по доносившимся оттуда звукам, гулянка шла вовсю. Каран-Яма — официально поселок барыг, ремесленников, владельцев развлекательных заведений и неплохо экипированного батальона наемников, честно отрабатывающих свой кусок хлеба. Впрочем, они больше выполняли роль охранников-пограничников, защищая поселок от нападений извне, нежели блюстителей правопорядка, следящих за соблюдением правопорядка внутри, а потому и не удивительно, что ближе к ночи Каран-Яма превращался в один большой ковбойский салун, где мордобой был неотъемлемой частью развлекательной программы. Лишь солнце уходило за горизонт, сюда со всех окрестностей начинали сходиться любители весело провести время — либо те, кто не успел добраться до более-менее пристойного городка, либо те, кто решил подзаработать на первых и вторых. «Азаматовцы», не будь они по натуре своей трусами и если бы не боялись отходить от своей лесопилки далее чем на десять километров, нашли бы здесь золотое дно — так мухлевать, как здесь, ни один шулер не способен. К счастью, Каран-Яма для «азаматовцев» был слишком далекой, а потому и недосягаемой звездой, но тут было весело и без них — стражники на воротах впускали в поселок всех кому не лень. Разве что перед отъявленными стервятниками, у которых на лбу написано «Я вам создам такие проблемы, что мало не покажется!» могли захлопнуть калитку. Что ж до остальных, то плати рожком патронов — и ты внутри.

А там уж как карта ляжет — либо пан, либо пропал. Каран-Яма чем-то напоминал пресловутый Вегас — здесь всю ночь пили водку, играли в карты, развлекались с женщинами, дрались, днем отсыпались и вечер начинали с того же самого. Так продолжалось до тех пор, пока в кармане позвякивали патроны или шелестели зеленые бумажки. От бункера Каран-Яма отличался лишь тем, что здесь не стрелялись — все посетители сдавали оружие на входе, как и в любом другом поселке, за исключением закрытых, вроде Корундова Озера, куда чужаков попросту не пускали.

Спустившись до половины лестничного пролета, Лена на миг остановилась и прислушалась. Мужики — она их еще не могла видеть, но, как они выглядят, представляла себе достаточно четко, — уже изрядно накачавшиеся спиртягой местного разлива, наверняка не смогут не обратить на нее внимания. Обычно женщины, появляющиеся в этом и подобном этому заведениях, знают, зачем сюда идут. Зачастую это либо проститутки, либо торговки, либо такие же бескрышные бродяги, которые в случае чего сумеют надрать задницу и нескольким мужикам, но сейчас в зале женщин не было.

Лене придется молиться все время, пока она будет пересекать зал, чтобы оказаться у входной двери. К ее несчастью, зал в «Трех братьях» достаточно велик для того, чтобы в нем не нашлось парочки рисковых парней. Кто-нибудь обязательно попытается ухватить ее за руку и потянуть к себе не колени или шлепнуть по заднице, когда она будет проходить мимо.

«Попробуйте только», — почти вслух произнесла она.

Выдохнув и набравшись храбрости, Лена решительно сошла с широкой скрипучей деревянной ступеньки и быстро преодолела остаток лестничного пролета.

Ветер, проникающий внутрь бара через открытые настежь окна, слегка раскачивал висевшие на длинных шнурах, окруженные ночными мотыльками лампочки, колыхал дряхлый фиолетовый тюль. Слева, за зарешеченной, закрывающейся в мгновение ока железными ставнями барной стойкой, занимавшей добрую часть продольной стены, стоял, опершись руками о столешницу седой бармен. Он настороженно наблюдал за перемещениями посетителей по залу, будто ожидая какой-нибудь заварушки. В углу висел телевизор с DVD-плеером, шел какой-то захватывающий боевик, и часть присутствующих с интересом наблюдала за сменой событий на экране. Звук был установлен на максимум, потому что остальные, не заинтересованные фильмом посетители шумели, орали, громко смеялись и даже пели песни, так что, о чем между собой говорили герои фильма, можно было только догадываться.

В основном это были вольные бродяги. Разношерстные: кто в эскадах, кто в фуфайках; кто с тяжелыми подсумками, а кто пустой; кто гладко выбритый, а кто и заросший, как бирюк; кто крутой, с растопыренными пальцами и широко расставленными руками, а кто из скромняг; кто пил водку кружками, а кто потягивал через трубочку коктейль и подмигивал другу напротив — в Атри никто ничего не стыдился.

Не было здесь разве что «монголов» — Каран-Яма являлся прямым конкурентом «монгольскому» Фартану, находившемуся западнее километров на тридцать, и уж так повелось, что здесь, в Каран-Яме, собирались как раз те, кто презирал или ненавидел хана и ни за какие шиши не согласился бы ему угодничать. У большинства из них Ордынский адрес был занесен в игнор-лист. По крайней мере, так было когда-то, и Кудеснику с Леной очень хотелось верить, что с тех пор ничего не изменилось.

На Лену обратили внимание почти сразу же. Несколько бродяг из «медведей», сидевших за столом на шестерых под лестничным пролетом, повернули головы в ее сторону, и один из них громко присвистнул.

— Э, сладенькая, подходи, угощу кое-чем вкусным, — долетело справа.

Несколько хмельных мужичаг в грязных бушлатах поднялись от стола и потянули к ней руки, похотливо улыбаясь. Под общий хохот Лена проскользнула мимо них и, грациозно уворачиваясь от протянутых к ней рук, начала продвигаться к выходу. Больше никто из посетителей не поднимался. Казалось, им было достаточно притронуться к ней, чтобы успокоиться, но Лена лишь плотнее сжимала зубы, когда кому-то удавалось хлестнуть ее по заднице или ухватить за бедро.

Она уже почти добралась до двери, когда вдруг споткнулась о подставленную ногу. Хохот в зале грянул, словно взрыв. Она тут же поднялась и уже было ухватилась за дверную ручку, когда угодила в чьи-то мощные лапищи.

Понимая, что из такого сильного обхвата ей не высвободиться, она пронзительно закричала и забрыкала в воздухе ногами. К ее счастью, при поверхностном осмотре на КПП, когда они с Кудесником входили в поселок, ее проверили лишь металлоискателем, который не издал ни единого звука над тем местом, где она прятала свой кремневый нож с нехилым пятнадцатисантиметровым лезвием, но добраться сейчас до пояса она не могла никак.

«Только отпусти меня!» — думала она, планируя, что, как только тот ослабит хватку, она сначала ударит ножом в печень, а затем полоснет лезвием по горлу. Никто ее за это не осудит — она защищала себя, а это не противоречит бродяжьим законам.

Телевизор тут же выключили, и стало слышно, как отчетливо клацнул затвор на помповом ружье.

— Ты знаешь правила моего заведения, Хитон, — с упреком сказал бармен, направив на громилу, обхватившего Лену, ствол охотничьего ружья. — Никаких драк. Никакого насилия.

— Да ла-адно тебе, Семеныч-старший, — протянул кто-то из вмиг затихшего зала. — В чем проблема-то?

— Проблема в том, что вы ошиблись заведением, если думаете, что у вас что-нибудь получится. Тут полно женщин для ваших целей. Она — не из тех, она такая же моя клиентка, как и вы, и если о ней некому позаботиться, то это сделаю я. По крайней мере, в этих стенах. Хитон, отпусти ее.

Здоровяк, натужно сопя, пробубнил что-то нечленораздельное, но руки разжал. Высвободившись, Лена пулей вылетела на улицу.

— Привыкай, детка, — обращаясь к самой себе, сказала она и громко выдохнула. — В этом мире ты, наверное, будешь всем нужна исключительно для одной цели…

Людей на улице было немного, бродяги кучковались возле других развлекательных заведений, курили, болтали о чем-то. Женщин здесь было много. Возможно, даже больше, чем мужчин. Некоторые предлагали за небольшую плату свои услуги интимного характера, иные скромничали, не покидая, однако, компанию загулявших бродяг, а те, казалось, вовсе не обращали на них внимания. Во всяком случае, выйдя за пределы «Трех братьев», Лена испытала даже мимолетную обиду за такой игнор, ведь еще минуту назад из-за нее едва не начались разборки. Но в следующий миг она поблагодарила за это судьбу. «Радуйся, что здесь есть кому удовлетворять похоть бродяг», — подумала Лена и, склонив голову, спешно пошла вниз по улице.

Последний раз в этом поселке она была с матерью в десятилетнем возрасте — пытались продать парочку цацек стражникам на входе. Они не могли даже предположить, чем закончится вылазка. Лену, маленькую, хлипкую девчушку, тогда едва не посадили на цепь и не забрали в рабство кочевники. Самые скверные и подлые из населяющих Атри людей, кочевники часто выкрадывали детей, чтобы потом продать на своем кочевническом рынке невольников. Их за это почитали убийцами, мало куда пускали, но в Каран-Яме — городке, в котором считались лишь с весом кошелька, — кочевники все же могли пополнить запасы боеприпасов. Лишь случай позволил тогда Лене сбежать от них, и после того она зареклась когда-нибудь покидать болота.

И хотя это случилось давным-давно, с тех пор мало что поменялось в этом городке. Разве что вместо кусков фанеры с выведенными краской названиями заведений теперь появились щиты с неоновым вывесками, но в остальном поселок продолжал напоминать средневековый город: вымощенные брусчаткой улицы, фыркающие у трактиров лошади, горящие в окнах бедняков лампады, покосившиеся каменные дома, зачастую под кровлей из соломы.

Она без проблем нашла хибару, где когда-то промышлял торговец цацками. Жалюзи на зарешеченных окнах были закрыты, но из щелей наружу все же просачивался слабый желтый свет. Значит, хозяин на месте.

Лена подошла к узкой деревянной двери и постучала. Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Девушка вошла в слабо освещенный предбанник, сделанный из цельных листов металла. Над дверью, ведущей к торговцу, висела камера, а под ней был прикреплен черный квадрат переговорного устройства.

— Что тебе нужно, золотце? — донеслось оттуда.

Ну конечно же… «золотце», словно перенесясь в машине времени в прошлое, с улыбкой на лице, вспомнила Лена, но улыбка исчезла в тот же миг.

— Бинты и что-нибудь для быстрого заживления ран, — ответила она.

— Положи свое оружие сюда. — Сбоку выдвинулась полка.

Лена посмотрела в камеру, повела плечом.

— У меня нет оружия, — сказала она.

— Тогда до свидания, золотце. — Полка убралась обратно, и сзади щелкнул замок на входной двери.

— Хорошо, хорошо, я сдаю оружие. — Она виновато улыбнулась и поспешила захлопнуть приоткрывшуюся дверь.

Полка выдвинулась вновь, и Лена достала из-за пояса кремневый нож, положила в приемник.

Торговец выглядел так же, как и десять лет назад: зеленый лабораторный плащ, акушерская шапочка, защитные очки и закрывающая нижнюю часть лица маска. Только в глазах заметнее читалась усталость, а в дыхании слышалась хрипота. Их разделяла решетка, а за ней все оставалось по-прежнему. На большом столе, заставленном стопками книг и разнообразными приборами, истинного назначения которых простому обывателю никогда не постичь, дымились несколько разрезанных напополам цацек. Экспериментатор застыл перед ними с паяльником в одной руке и жгутом цветных проводов в другой. В воздухе, несмотря на работающий вентилятор вытяжки, витал неприятный запах жженой резины с примесями, определить происхождение которых было невозможно.

— Бинтов у меня, золотце, к сожалению, нет, но пару анестетиков предложить могу, — сказал он, почти не шевелясь. — Взамен есть что предложить?

— Да. — Лена поспешила достать из внутреннего кармана цацку, которую захватила с собой на тот случай, если ей удастся покинуть болота.

В протянутой руке она держала светящуюся белым, переливающуюся внутри прозрачную ракушку.

— О! — Глаза экспериментатора округлились. — Твой «ночник» прекрасен, но боюсь, золотце, у меня не будет сдачи…

— Нет, сдачи не нужно. Я хочу спасти человека, он истекает кровью. Пожалуйста, если у вас есть какие-нибудь лекарства или лечащие цацки, дайте мне что-нибудь.

— Да, конечно, я сейчас. — Экспериментатор отложил на стол паяльник с проводами и принялся один за другим открывать шкафчики, прикрепленные к стене по всему периметру лаборатории, рыться в них и тихо, почти беззвучно, материться.

За время ее отсутствия заведение наполнилось женщинами. Некоторые, судя по всему, сами сюда пришли, а некоторым заплатили, во всяком случае, теперь к волнам мужского хохота присоединился тонкий, визгливый смех. И вот некто — большой, лысый и весь в шрамах — сидел за своим столиком, пил пиво с дружками и смотрел только на Лену, причем с таким видом, что, казалось, если бы не бармен со своим помповиком, Лена уже наверняка была бы изнасилована, убита и съедена.

Она уже почти прошла через зал, когда ее взгляд уловил что-то, что заставило приостановиться и оглядеться, не боясь, что кто-нибудь воспользуется случаем и потянет ее к себе на колени. Что-то в этом пестром антураже поменялось, но что? Мгновение спустя она поняла, в чем дело. За столиком, почти у самой барной стойки, сидел человек. Он потягивал из кружки пиво и смотрел на нее, замешкавшуюся у самых ступеней. Быть может, ничего странного в том и не было, что вместо привычной для многих бродяг защитки он носил черный плащ с поднятым воротом, а на голове вместо шлема — тряпичную кепку, но у него напрочь отсутствовала правая часть лица, и это заставило Лену прикипеть к земле. Она вдруг поняла, что этому человеку совершенно нет дела ни до жителей Каран-Ямы, ни до посетителей «Трех братьев», что он тут с одной-единственной целью…

Кудесник…

Кто-то не выдержал и все же потянулся к Лене, но сверкнувшее лезвие рассекло ему ладонь. Молодой бродяга выматерился, вскочил на ноги, но, встретившись взглядами с Леной, понял, что если он не отстанет от нее, она воткнет нож ему в глаз, сделал шаг назад и сел, освистанный и облитый всеобщим презрением. Лена поднялась по ступеням на второй этаж и вошла в комнату номер тринадцать.

Она очень боялась, что «полулицый» уже здесь, но застала внутри лишь своего спутника. Свет он не зажигал, потому что был совершенно голым. Мерцающий снаружи неоновый свет названия бара периодически окрашивал его контур в синий и красный цвета. Он стоял лицом к окну, опустив голову и вытянув руки по швам. Его била мелкая дрожь. С забрызганных пеной губ слетали неразборчивые слова, глаза были приоткрыты, но зрачки закатились под веки.

— Боже, что с тобой? — Лена бросила рюкзак и метнулась к Егору, подняла ему голову и с размаху ударила по щеке.

Но на Егора это не подействовало. Он бормотал что-то, стонал, скрипел зубами и снова бормотал. Будто просил кого-то о чем-то, умолял не делать…

Его тело более не нуждалось в медикаментах. Раны на руках непостижимым образом затянулись, множественные синяки исчезли, а ссадины на теле, которые еще недавно кровоточили, зарубцевались, будто бой происходил не полдня назад, а год или два.

— Как это у тебя?.. Как ты?

После нескольких попыток привести бродягу в себя Лена отступила на шаг и еще раз ошеломленно оглядела его тело, дабы убедиться, что ей не чудится. А тот вдруг перестал трястись, сжал кулаки и открыл глаза.

Лене показалось, что от этого его взгляда у нее остановилось сердце. Не говоря ни слова, он сделал к ней шаг, и его губы показались ей теплыми, мягкими и сладкими. Это ощущение было ей внове, она никогда раньше не целовалась, и в ней смешались неловкость и испуг. Ее сердце, молчавшее еще мгновенье назад, сейчас стучало, как прущий на всех парах поезд.

Он нашел ее руки, их пальцы сплелись, и Лена почувствовала, как внутри у нее все начинает пылать. Огонь распространялся размеренными толчками, уходя все ниже и ниже, выжигая все те комплексы и страхи, что копились в ней всю сознательную жизнь. Кудесник гладил ее лицо, водил пальцами по волосам, шее… Его руки на миг замерли на ее талии. Она знала, что сейчас произойдет, она знала, что так неистово ищут его пальцы, знала, что и она сама хочет этого, что ей будет больно отказать себе в этом наслаждении, которое подхватило ее, подобно снежной лавине…

— Там, внизу, — с трудом переводя дыхание, сказала она, улучив момент, когда его губы дали ей вдохнуть воздуха, — человек с половиной лица… Я думала, ты можешь его знать.

Кудесник остановился. Его руки, уже расстегнувшие пуговицы на ее штанах, отстранились от теплого тела. На лице возникло выражение тревоги.

— Уходим. — Он бросил на нее беспокойный взгляд. — Быстро.

Выполняя армейский норматив по одеванию одежды, Егор уложился в десять секунд. Лена, все еще опьяненная первым в жизни поцелуем, пребывала словно в состоянии прострации, с грустью наблюдала за тем, как грязные лохмотья «защитки» скрывают из виду его прекрасное тело. Она не ошиблась, полагая, что «полулицый» пришел за Кудесником. Она знала, что сделала правильно, сообщив ему об этом, но как же чертовски жаль ей было, что этот животрепещущий момент не обрел продолжения и не был доведен до конца.

— Лена, хватай вещи и быстро сюда. — Он открыл окно и выглянул наружу.

— Что? — Ее глаза округлились. Выход из прострации случился гораздо быстрее, чем она могла представить.

В отличие от устоявшегося образа своекорыстного болтуна за стойкой, который за десятку долларов мог выдать любую информацию, Семеныч-старший на поверку оказался человеком, и вправду оберегающим интересы своих посетителей. Назвать «полулицему», в каком номере находятся его гости, он отказался наотрез, к тому же посулил неприятности в случае, если тот надумает обыскать все шестнадцать номеров второго этажа. Его заведение не страдало недостатком клиентов, в Каран-Яме он имел хорошую репутацию и портить ее из-за какого-то чужака не собирался.

— Уже уходите? Куда на ночь-то глядя? — участливо поинтересовался кладовщик, держа жетон с номером в одной руке и водя пальцем другой по раскрытому примерно на середине журналу. — Ага, вот… — Он ткнул в самую нижнюю надпись на странице. — «Штайр», «тэтрис» и лук, верно?

— Верно, — подтвердила Лена, — только давайте побыстрее, ладно?

Кудесник, набросив на голову капюшон, стоял в стороне, наблюдая за оживленными улицами и пытаясь распознать на привычном фоне бродяжьей толпы человека в черном плаще с высоко поднятым воротом.

«Снаружи может быть засада, — подумал Кудесник, метнув взгляд на куривших возле ворот стражников. — А в нескольких километрах — вертолет. Пройденный сценарий».

— Послушай. — Он подошел к кладовщику и встал так, чтобы тот не мог разглядеть его лица. — Проведи нас «путем должника», а?

Кладовщик деланно округлил глаза, будто бы удивляясь, откуда бродяга может знать об этом, но тот продолжил:

— Я знаю, что в западной части города есть запасной выход через тоннель под землей. Только не нужно говорить, что ты об этом ничего не слышал. И патронов к этой австрийской хреновине подкинь, если имеются.

Кладовщик загадочно усмехнулся, разгладил казацкие усы, посмотрел на стражников у ворот.

— Ладно. У вас есть что-нибудь стоящее?

Вместо ответа Лена поставила перед ним рюкзак, набитый «лечащими» цацками, и расстегнула молнию:

— Бери, что посчитаешь нужным.

Тайный «тоннель» оказался всего лишь лазом под огражденьем в темной, тихой, необжитой стороне поселка. И хотя он уходил в землю за несколько метров перед высоким деревянным заграждением и выходил всего лишь в метре за ним, найти его непосвященному было невозможно.

— Обычно этим пользуются те, за кем погоня, — хмыкнул кладовщик, вставляя ключ в замаскированный опавшими листьями замок решетчатого люка. — За вами погони не видно. Украли чего, что ли?

Так и не дождавшись ответа, кладовщик помог Лене спуститься в лаз, в котором себя мог чувствовать комфортно разве что лилипут.

— И это, — он встал на колени и заглянул в темное круглое отверстие, — не забудьте — наружный люк открывается только изнутри. Так что смотрите не захлопните, если передумаете в ночь двигаться. А то придется по новой через ворота проходить, и те два рожка у тебя отберут. Так что удачи.

Кудесник почувствовал неладное, как только поднял люк с той стороны ограды. Никого не было видно, но даже сам воздух был напитан чьим-то присутствием. Нет, это не люди «полулицего», не наемники из «Азамата» — от тех на три версты несет перегаром и давно не мытым телом. Запах же, что уловил Кудесник, был запахом голодного животного, запахом засохшей на клыках крови, запахом остатков мяса на когтях…

Егор сдвинул люк и огляделся. В случайных бликах, долетающих из поселка, пни деревьев казались выбившимися из-под земли головами, утопающими в стелящемся по низине тумане. И только звук живущего ночью города не давал сомкнуться над округой глухой кладбищенской тишине.

Они выбрались наружу, но люк закрывать не спешили. Егор, ощущая приятную мощь оружия в руках, приложился щекой к прикладу и внимательнее осмотрелся. Рядом, перетащив со спины лук, встала Лена. Кудесник о своих опасениях не говорил ей ни слова, потому что знал, что чувствует она то же, что и он, — затаившуюся поблизости опасность.

Теперь, понимая, что покинуть поселок было, пожалуй, бредовой идеей, бродяга перестал думать о том, чтобы вернуться в лаз. Мысленно он попросил Бога, чтобы то, о чем он думал, не случилось в действительности, чтобы никакие твари не таились в мраке ночи, готовясь совершить набег на поселок, но вместо ответа на его мольбу в темноте впереди засветились несколько красных огоньков. Если бы не знать, можно было бы подумать, что это стоят два курильщика, держа сигареты в вытянутых руках. Но огоньки были слишком красные для тлеющих сигарет, и к тому же их становилось все больше и больше.

— Подтягиваются, — холодно констатировала Лена. — Нам лучше вернуться.

— Да, не хочется этого признавать, но прав был кладовщик. Нужно валить отсюда. Эй, ты еще там? — негромко позвал Егор, оглянувшись на бревенчатый частокол, в быту называемый городским муром. — Слышишь?

С той стороны было тихо.

— Давай обратно в люк. — Кудесник невольно попятился, когда блики неонового света осветили подобравшееся ближе существо.

Теперь у него не осталось никаких сомнений. Странные и удивительные порождения Атри были здесь. Их называли церберами. Это были наименее изученные существа, потому что еще никому не удалось узнать, откуда они берутся и куда уходят. Никто не видел их лежбищ, никто не знал, как рождаются их младенцы — с огрубевшей кожей и частоколом острых как бритвы, плоских шипов. Никто не видел церберов мирно отдыхающими большой семьей на поляне. Они возникали ниоткуда и бесследно исчезали, выполнив свою работу. Их как будто специально телепортировали в ту или иную часть зоны, чтобы они прорежали непомерно разросшееся количество людей. Этим они мало чем отличались от остальных обитателей Атри, но все же отличие было: церберы утаскивали тела убитых за собой. Не пожирали, а именно утаскивали. А вот куда — вопрос, ответ на который, пожалуй, еще долго будет будоражить умы биологов.

Лена, забросив лук за спину, как раз скрылась под землей, когда первый из них приблизился к Егору на расстояние прыжка. Нужно было бежать, но бродяга, зачарованный видом хищника, наблюдал за ним, словно примерзнув к земле. Коричневое, в черную полосу тело было, как уже говорилось, усеяно острыми шипами, похожими на мелкие акульи плавники. Они тянулись в несколько рядов по верху и бокам, заканчиваясь на кончике хвоста. Вытянутая голова с прижатыми к затылку ушами походила на голову гигантской щуки. А мощные лапы, вцепившиеся в землю длинными когтями, были отставлены в стороны, словно у выползшего из норы варана.

Цербер водил носом, отчего казалось, что он кивает, то щуря светящиеся красным глаза, то, наоборот, округляя их. Он оценивал уровень возможной силы сопротивления — они, эти адские гончие, так делали всегда. В том, что он заметил Кудесника, нечего было и сомневаться, но церберы сюда пришли не охотиться, им не нужен каждый человек по отдельности, они пришли пожинать людское сеево, выпавшее и проросшее в этих злачных местах, целиком.

Стоя всего в десятке шагов от бродяги, цербер прекратил втягивать воздух и оглянулся. Видимо, это был знак, потому что остальные красные огоньки, словно разбросанные в темени сверкающие рубины, начали приближаться. С каждым мгновением все быстрее и быстрее. Они бежали, набирая скорость, словно гоночные болиды.

— Церберы-ы-ы!!! — выкрикнул Егор что есть мочи, сложив руки рупором и повернувшись в сторону поселковых ворот.

Секунда промедления могла стоить ему жизни. Кудесник бросился в темное жерло лаза и накрылся решетчатым люком как раз в тот момент, когда первая тварь уже запустила когти между прутьев.

Лена вскрикнула и отползла в глубь штольни. Кудесник дожал люк до щелчка и бросился к ней. В поселке натужно взвыла сирена — то ли расслышали крик Кудесника, то ли твари уже «засветились» возле дозорных. Послышались хлопки выстрелов, сначала одиночные, а потом очередями, в несколько, а затем и несколько десятков стволов. Завизжали женщины, закричали мужчины, затопотало по улицам множество ног, загремели двери и ставни. Это значило, что церберы уже проникли внутрь поселка. Для них в этом не было никакой проблемы — с их когтями они могли преодолевать любые высоты, если заграждение сделано из дерева.

Кудесник прижал Лену к себе, она обхватила его за пояс и ощутила слабый импульс — остаток той мощи и пыла, с которыми он подступал к ней еще совсем недавно.

— Мы можем переждать здесь, — тихо сказал Кудесник. — А потом попытаемся помочь людям отбить поселок, но ты ведь понимаешь — рисковать мы будем ни за хрен собачий. Никто нас не отблагодарит и на доску почета наши фото не выставят.

— Да, — кивнула Лена, — я знаю. Но и ждать здесь, когда они всех пережрут, тоже как-то не очень правильно.

— Я знал, что ты ответишь именно так, — улыбнулся в ответ Кудесник и проверил, снято ли оружие с предохранителя.

Едва они выбрались из лаза, как снаружи что-то ударилось в стену. Бревенчатое заграждение жалобно всхлипнуло.

— Они уже на стене? — спросила Лена, доставая из колчана стрелу и натягивая тетиву.

— Да, будь готова, — ответил Кудесник и направил оружие на острые шпили, которыми был увенчан высокий бревенчатый забор.

Твари не заставили себя долго ждать. Наверху появилась сначала одна морда гигантской щуки с большущей раскрытой пастью и посверкивающими в лучах неона длинными клыками, а рядом возникла другая. Лена не стала дожидаться, пока они перелезут на эту сторону, выпустила стрелу, и первая тварь, пронзительно вскрикнув, рухнула с торчащей из глаза стрелой. Кудесник, прильнув к окуляру прицела, дал по второму церберу очередь, но пули не нанесли ему такого урона, какой причинила стрела. Тварь вмиг оказалась на этой стороне забора. Кудесник снова выстрелил, но изворотливое существо резво отпрыгнуло в сторону. Прижав переднюю часть туловища к земле, оно сощурило огненно-красные глаза и совершило свой смертоносный прыжок.

— Егор! — выкрикнула Лена.

Кудесник выстрелил, но продырявившие брюхо пули не смогли прервать прыжок огромной твари. Лена выпустила в нее стрелу. Цербер уклонился, и древко со свистом прошло всего в паре сантиметров над его головой. Приземлился он удачно. Кудесник, поздно бросившийся наутек, попал под его когтистые лапы, и они вместе повалились на землю. Мощные челюсти сомкнулись аккурат над тем местом, где только что была голова Кудесника. Бродяга, сам не зная, как у него это получилось, нырнул под истекающее кровью брюхо гончей и надавил на курок. Пули прошли насквозь, вырвавшись из спины. Видимо, им удалось зацепить позвоночник, потому что цербер, взвыв, позабыл о Кудеснике и попытался отползти в сторону, волоча за собой ноги, но тут стрела ворвалась в его ушную раковину, проткнула мозг, и тварь осела.

— Ты как? — Лена подбежала к Егору.

Одежда на его груди свисала лоскутами, несколько бронепластин повисли в буквальном смысле на волосках.

— Ты весь в крови.

— Все нормально. Это не моя кровь, — ответил он, поправляя вывалившиеся бронепластины.

— Рассредоточиться! — крикнул выбежавший из боковой улочки облаченный в эскаду человек. За ним следовала группа из двух десятков хоть и в посредственных «защитках», но зато хорошо вооруженных солдат. — По трое через каждые десять метров! Быстро! Не теряем времени, ребята!

Возле Кудесника и Лены остановились трое. Осмотрели трупы церберов и заняли позиции, присев и направив стволы вверх, на пики бревен.

— Валите отсюда, индейцы! — буркнул один из них приглушенным голосом, заметив, видимо, Ленино оружие.

Автоматные очереди теперь стрекотали не только у ворот, но и по всему периметру поселка. Где-то в поселке завизжала женщина, и тут же раздались одиночные выстрелы. Кудесник не знал, кто это был, но Лена сразу же смекнула, что так стрелять мог лишь помповик Семеныча-старшего.

Схватив Кудесника за руку, она потащила его в сторону, откуда слышались одиночные выстрелы. И хотя понимала, что действовал старик не столько в ее интересах, сколько в своих — репутация заведения все же ценнее чьей-то шкуры, — ничего не предпринять взамен она не могла. Она чувствовала за собой долг перед человеком, который вытащил ее из рук Хитона.

— Там старик с ружьем, — на ходу пояснила она, вертя головой во все стороны и пытаясь предугадать, из-за какого угла на них может выпрыгнуть зверь. — Ему нужно помочь. Он вступился за меня, когда я ходила к торговцу за «лечебниками»…

— На тебя снова кто-то нависал?! — непонятно на кого обозлившись, округлил глаза Кудесник. — Убью, суки!

На главной улице города, обе стороны которой занимали самые крупные развлекательные заведения, лежало, истекая кровью, до трех десятков мертвых тел. Еще столько же пытались барахтаться в лужах собственной крови, призывая на помощь и проклиная адских церберов. В основном это были слабозащищенные бродяги — кому стало душно в тяжелых «защитках», и они их поснимали, еще когда вращали рулетку, или те, кто по наивности своей предпочитал легкую одежду. Парни в эскадах, почти неуязвимых для когтей и клыков, отстреливались от напирающих тварей, прижимаясь к стенам и подстраховывая тех, кто помогал бедолагам подняться и добраться до зданий. Простых горожан, проституток и хозяев заведений, если не считать Семеныча-старшего, стоявшего на пороге опустевшего бара, широко расставив ноги, на улицах не было. Несколько церберов попытались пробиться внутрь «Трех братьев», но старик разрядил в них все боезапасы, передергивая скользящий затвор с исправностью бывалого копа. Наблюдая за тем, как пули шестнадцатого калибра дробят черепа хордовых и отбрасывают их на каменную кладку, старик смеялся, не зная, что нет никакого повода для радости. Количество автоматчиков у ворот сокращалось, хор автоматов иссякал, становился все слабее и тоскливее, а твари прибывали с завидным постоянством — вместо убитых двоих загражденье преодолевали четверо.

Где-то на другом конце поселка небо полыхало заревом, горел чей-то дом. Кудесник не целясь выстрелил в приближающегося со стороны ворот цербера, попал ему в лапу, и тот, жалобно заскулив, упал головой вперед. Стрела закончила начатое им дело, и цербер затих.

— А-а, это ты, — увидев перебегающую улицу Лену, улыбнулся старик. — Что, решила помочь старику отбиться от адских шавок?

— Мы вам поможем, — кивнула она, пристраиваясь под козырьком вместе с Семенычем и достав из колчана стрелу. — Но сначала скажите, где человек с половиной лица?

— Понятия не имею, дочка, — повел плечом старик, заряжая ружье. — Но малоприятный он тип, лучше держаться от таких подальше.

Кудесник, добежав до середины улицы, остановился и приложился к прикладу, зажмурив левый глаз. У ворот, в конце улицы, оставалось всего несколько бойцов, они сражались с тварями под прикрытием огня из защищенной решетками каморки кладовщика, расположенной возле ворот, но несколько тварей уже были на крыше и пытались прогрызть изрешеченную пулями жесть. Кладовщик стрелял вверх, но тем самым лишь ухудшал свое положение — каждая пуля, пробивающая крышу, помогала церберам, пришедшим на место убитых, прорвать в жести дыру и, хватая зубами за покореженные края, увеличивать ее.

— Оставайся здесь, я к воротам, — сказал Кудесник и побежал вниз по улице.

— Стой! Вернись! Это бесполезно, их нужно переждать! — выкрикивала Лена, но бродяга не обернулся.

По пути он подобрал валяющийся возле разорванного надвое бродяги АК-74, еще у одного, лежащего рядом в луже крови, вырвал такой же ствол из охладевающих рук.

— Эй, бродяга, — окликнул его кто-то.

Егор повернулся на голос и увидел выглядывающего из маленького окошка в металлической двери человека в защитных водолазных очках и с акушерской шапочкой на голове.

— Держи, тебе пригодится. — Он протянул из окошка руку и бросил бродяге сумку с чем-то увесистым.

Раскрыв ее, Кудесник увидел четыре заряженных магазина к «Калашникову» и пару Ф-1, что было очень кстати.

— Спасибо, — кивнул Егор и побежал к воротам.

Картина там была менее веселая, чем он мог предположить. Твари на крыше единственного «дота», в котором можно было в случае провала обороны скрыться, уже растянули дыру, хватаясь мощными зубами за края, до размеров перезрелого арбуза. Еще немного, и они смогут пролезть внутрь.

Кудесник передернул затвор «калаша» и, встав на колено, открыл прицельный огонь по двум красноглазым, мягко спрыгнувшим с забора за спинами последних четверых стражников. Убить — не убил, но атаку завершить не дал. Обернувшись, стражники добили тварей и наградили Кудесника благодарными кивками.

— Что они делают?! — взвизгнул кто-то из замызганных кровью и грязью стражников, вглядываясь в темень вдоль забора.

— Забирают мертвых, — ответил их командир — средних лет, крепко сбитый, высокий мужик с глубоким диагональным шрамом на лице, видя, как черные тени перескакивают забор в обратном направлении и тащат за собой трупы людей. — Они всегда так делают.

Развернувшись, он выпустил очередь в зверя, прорвавшегося внутрь каморки кладовщика. На некоторое время церберы прекратили штурм. Может, нашли место послабее, поскольку цепь бойцов вдоль забора заметно поредела, а может, твари и вообще убрались восвояси, понеся большие потери. В это очень хотелось верить, но сердце подсказывало Егору, что на этом схватка еще не закончилась. Скорее наоборот — произошедшее было лишь подготовительным этапом. Разведкой боем, так сказать. И мощный, словно раскат грома, рев снаружи был тому подтверждением.

В створки ворот с внешней стороны ударили с такой силой, будто в них врезался грузовик. Бревно, выполнявшее роль задвижки на воротах, выдержало, но, судя по треску, который оно издало, следующий такой удар был бы для него фатальным.

— Боже, что они делают?! — завопил тот же молодой стражник.

— Это уже не они, — сказал командир, оценив всю критичность ситуации и приняв единственно правильное решение: — Все, мужики, отходим.

— Как отходим, кэп? — удивился высокий дюжий боец, стоявший ближе остальных к воротам. Казалось, ни рев церберов, ни мощные удары по воротам его не беспокоили. — Мы же их почти…

— Отходим, Федор, пост нам не удержать, — не оборачиваясь, сказал командир и быстро пошел вверх по улице. — Нет больше нашего поста. За мной, живо! Бродяга, не спи.

В ворота снова ударили. Бревно всхлипнуло и надломилось, совсем как шоколадный батончик в рекламе, обнажив темно-оранжевое нутро. Такой же силы удар заставил бревенчатый забор в нескольких десятках метров от ворот разлететься, словно сбитая городошная фигурка.

— В бой пошла тяжелая артиллерия? — изумился Кудесник, достав из сумки Ф-1 и видя, как через пробоину в поселок сначала просовывается здоровенный рог, а затем появляется и его обладатель целиком.

Издали это огромное животное можно было принять за носорога. Возможно, это был его дальний родственник или, как у инженеров принято говорить, соплатформенник. Но если б рядом с ним поставили настоящего носорога, даже самого крупного, он бы показался карликовым животным, а рог его по сравнению с лунообразным наростом с загнутыми внутрь краями, имеющим в ширине метра три, — всего лишь безобидной игрушкой.

Несложно догадаться, за что их прозвали крушерогами, и, как и церберы, этот вид существ полностью принадлежал параллельному миру Атри. Эти животные всегда озадачивали ученых своей странной физиологией и построением тела. Передние ноги — широченные, как у слона, задние — короче в два раза и тоньше. Несоразмерный, исполинский рог весит около тонны. Один большой выпуклый глаз на угловатой голове, которая плавно переходит в спинной горб. На боках, как у церберов, ряды шипов. Но несмотря на всю странность своего внешнего вида и медлительность, крушероги были очень опасными противниками. Из обычного автомата убивать их приходилось очень долго — толстенный, сверхплотный жировой слой поглощал любые пули. Лишь точный выстрел в глаз мог кое-как склонить чашу весов в вашу сторону, но если б все было так просто… Потому что, как правило, крушероги атаковали вслепую. Зная, что это их самое уязвимое место, они шли в атаку с закрытым пластинчатым веком, от природы имеющим прочность брони. У этого вида млекопитающих очень хорошо развито чутье, так что на глаз он может в бою не полагаться вообще, обеспечивая тем самым себе почти полную неуязвимость. А если их несколько, например двое или трое, и под рукой нет гранатомета или какой-нибудь ракетницы, лучше сразу лечь на дно и спокойно переждать, пока крушерог закончит свою работу. Звучит нелепо, но вариантов решения сей проблемы действительно мало.

Бросая гранату под ноги вломившемуся в поселок животному, Кудесник не особо рассчитывал на успех. Он вообще ни на что не рассчитывал, желая просто посмотреть, как подействует фугасный взрыв на этого исполина, ведь видеть его воочию ему до сих пор еще не доводилось. Взрыв раздался как раз в тот миг, когда очередной удар разломал напополам задвижное бревно и створки ворот разлетелись в разные стороны.

Граната разорвалась аккурат под грудной клеткой первого крушерога. Разорвать-то грудь ему, к сожалению, не разорвало, но обожгло и щедро усеяло осколками. Он взревел так громко, что в окрестных домах задрожали стекла. Замотав головой, он принялся разбивать бревенчатый забор, разбрасывая бревна направо и налево, словно это были не еловые столбы, а неглубоко понатыканные карандаши.

«Не действуют», — мрачно констатировал Кудесник.

Кладовщик, о существовании которого как-то забыли, отодвинул пулемет и потянул Егора за рукав как раз в тот миг, когда гигант, проломивший ворота, ворвался в поселок, давя трупы расстрелянных церберов, покалеченных ими стражников и прибежавших к кладовщику за своим оружием бродяг. Зверь ткнул рогом в том месте, где только что стоял Кудесник, и когда понял, что там никого уже нет, приоткрыл веко. Завидев перед собой людей, он бросился на них со скоростью падающего бомбардировщика.

— Куда ты?!! — выкрикнул Кудесник, но кладовщик цепко держал его за руку и тащил к своему хлипкому убежищу.

Только он взялся за ручку двери, как двое крушерогов врезались в его каморку с разных сторон, частично подняв ее на воздух, а частично раздавив своими мощными передними ногами.

— Суки!!! — завопил он. — Гребаные мамонты!

— Бежим! — крикнул Кудесник, теперь уже он схватил кладовщика за рукав и потащил за собой.

Обезумевшие животные в два счета расправились с железной будкой, в которой по злой иронии судьбы хранилось все оружие посетителей Каран-Ямы, и последовали вслед за ними. Обычно единственным спасением от крушерогов были быстрые ноги, поскольку даже в беге их скорость оставалось достаточно малой, но сегодня на это рассчитывать не приходилось. То ли эти две зверюги были спринтерами, то ли что-то поменялось в устое параллельного мира, но бегущие на всех парах Кудесник с кладовщиком чувствовали, как земля под ногами дрожит все более ощутимо. Ревущие так, что закладывало уши, крушероги догоняли их.

— Сюда!

На дорогу выбежала Лена. В руках она держала лук, направив его на первого из бегущих парнокопытных, но по мере его приближения ее глаза раскрывались все шире.

Оглянувшись, Кудесник с ужасом отметил, что между ними и крушерогом оставалось всего с десяток метров и рог-маятник уже наклонен к земле, готовый подбросить мелкого человечишку на высоту девятиэтажного дома.

Подхватив взвизгнувшую Лену на плечо, Кудесник свернул к «Трем братьям». Старик по-прежнему стоял, широко расставив ноги, на пороге своего заведения, возле входа валялось десятка полтора мертвых церберов с развороченными черепами или проткнутых стрелами. На приближающихся крушерогов старик смотрел спокойно и обреченно, словно в глаза доктору, который пришел с плохой новостью. Отстранившись, он пропустил внутрь Кудесника с Леной и кладовщика и спешно закрыл за ними дверь на засов. Выстрелы и отдаленный рев послышались с другой стороны поселка. Это значило, что монстров здесь, самое меньшее, три особи. То есть достаточно для того, чтобы превратить поселок в руины.

Отойдя в глубь обезлюдевшего зала, в котором теперь слышался лишь голос старого американского генерала, призывающего из телевизора не дать возможности распространиться по Земле инопланетной заразе, четверо выживших не спускали глаз с двери. Первым вышел из ступора кладовщик. Он схватил со стола, за которым еще недавно сидели бродяги, пузырь водки и, приложившись к узкому горлышку, сделал пару больших глотков.

— Хана Каран-Яме. А, Семеныч-старший? — Он отложил свой РПК и бросил в рот кусок хлеба. — Сейчас эти динозавры сровняют поселок с землей.

— Тише ты, — шикнул на него старик и медленно приблизился к открытому окну. — Пророк херов.

Украдкой выглянул наружу, осмотрел улицу и, обернувшись к остальным, повел плечом. За окном не было видно ни людей, ни зверей, но доносились крики с другой стороны поселка, стрельба и грохот рушащихся домов.

— У вас есть еще какое-нибудь оружие? — спросил у старика Кудесник.

— Что?

— Кроме вашего «дробаша», здесь есть еще оружие?

— Что? — сощурился старик.

— Да выключите вы этот чертов телевизор! — крикнул бродяга, и тут же стена разломилась на несколько частей, словно в нее врезался корабль.

От удара вздрогнуло все здание, на кухне посыпалась с полок посуда, мигнули над головой лампы. Телевизор отлетел метров на восемь, перекувыркнулся несколько раз на длинном столе и упал в дальнем углу зала.

В пробоину просунулся правый конец рога, зацепил часть стены и потянул на себя. Слепленные из глины и деревянных реек стены не были предназначены для того, чтобы сдерживать натиск крушерогов, а потому пробоина увеличилась сразу вдвое, так что через нее мог теперь въехать в бар небольшой танк. Другой удар, правее, заставил ввалиться внутрь огромнейший кусок стены вместе с разлетевшейся в щепки дверью и частью окна. Второй четвероногий циклоп на миг приоткрыл глаз, поводил зрачком и, увидев прижавшихся к противоположной стене людей, двинулся прямо на них.

— Сдохни, урод! Сдохни, на хрен, гребаный чертов урод!

Кладовщик схватил пулемет и открыл по крушерогу огонь. Тяжелые гильзы сыпались на пол, но проку от пуль было мало. Те, что ударяли в череп, рог или веко, искря, рикошетили, а те, что входили в подбрюшину, там и застревали, приводя в бешенство и без того раненное взрывом гранаты существо.

— Давайте все наверх! — крикнул старик, выпустив еще одну безрезультатную очередь по яростно мотающему головой крушерогу. — Там есть переход в «Кататонию».

— Куда?!

Кудесник взлетел на ступени, держа Лену за руку. В этот миг левый «полумесяц» ударил в несущую стену лестничного пролета, и та завалилась на нижние ступени, обрушив вслед за собой часть потолка. Затем грохнулись прямо на стоявшего под пролетом крушерога обломки бетона, половые доски, кровать, комод и небольшой столик — это провалился пол в одном из гостиничных номеров, но никакого ущерба, казалось, зверю это не нанесло.

— Куда есть переход? — переспросил Кудесник.

— Ты что, глухой? — огрызнулся старик. — В «Кататонию».

— А может, нам здесь остаться? — предложила Лена, глядя, как безрезультатно неуклюжее животное пытается взобраться на узкий лестничный пролет. — Они сюда не доберутся.

Ответом ей был удар, от которого все здание не то что всколыхнулось, а, казалось, приподнялось одним краем на метр в высоту и снова упало. Лестница с топчущимся на нем первым крушерогом утонула в облаках быстро распространяющейся пыли.

— Здесь? — притворно удивился кладовщик. — Да здесь, милочка, через десять минут камня на камне не останется. Давайте быстро за Семенычем.

Крушерог, сообразив, что ему не забраться на ступени, принялся крушить стены, чтобы в конечном итоге похоронить всех, кто нашел пристанище в этом здании. Лестница обвалилась от первого же его удара, потом пришла очередь несущей стены. Не было никаких сомнений, что спустя ничтожно малый промежуток времени здание превратится в развалины.

Проходя мимо двери своего номера, Кудесник и Лена покраснели от стыда — Егор за звериную грубость, а Лена за растерянность и неумение правильно вести себя. Впрочем, сейчас им было некогда предаваться воспоминаниям.

К тому же после очередного удара снизу, от которого второй этаж почти целиком обрушился на первый, в здании вырубился свет.

— Осторожно, там дверь! — крикнул старик Егору, тащившему Лену за собой.

Бродяга остановился, нащупал перед собой ссохшиеся и потрескавшиеся от времени доски двери. Пошарил рукой, ища дверную ручку. Тут пол под ногами всколыхнулся от очередного толчка, открылся проем. Егор ожидал, что за дверью будет продолжение коридора, но перед глазами возникла звездная ночь, метрах в двадцати виднелась крыша соседней забегаловки, чуть правее уходила вниз усеянная трупами людей и животных брусчатка.

— Пошли, пошли. — Старик, оттеснив замешкавшегося на пороге Звягинцева, вышел на небольшой полукруглый балкончик.

Эта выступающая из стены площадка предназначалась отнюдь не для того, чтобы, пребывая в романтическом настроении, любоваться видом на западную часть поселка. Назначение балкончика было более прагматичным — к нему крепилась покачивающаяся на ветру узкая канатная лестница, ведущая на крышу заведения, на котором светилась одна буква «К».

— Когда-то тут по всему поселку были протянуты такие штуковины, — объяснял на ходу кладовщик, скользя рукой по натянутому поручню. — Своего рода неплохой вариант аварийного сообщения, согласитесь. Но потом кто-то с кем-то поссорился и какую-то часть этого сообщения обрубили. Остались только здесь и на восточной стороне между дружественными, так сказать, зависаловками. Уверен, там сейчас людно…

Тут крушероги, то ли догадавшись, что в баре уже никого нет, то ли услышав голос, выбрались наружу через проделанные ими пробоины и, недовольно порыкивая, обошли бар с обеих сторон.

— Господи, да они умнее меня и моей бабушки! — воскликнул кладовщик, когда «луна» одного из крушерогов выглянула из-за угла.

Увидел его и крушерог, ненадолго приоткрыв глаз и «сфотографировав» местность.

— Что они будут делать? — испуганно спросила Лена.

— Не давать нам спастись, — ответил Кудесник и подтолкнул ее в спину.

До крыши заведения с буквой «К» оставалось пробежать еще полпути, когда десять тонн циклопического мяса, взревев, бросились бежать прямиком на него.

— Не вздумай! — крикнул ему старик и прибавил ходу.

От его шагов мосток раскачивался сильнее и усложнял продвижение остальных.

Второй крушерог, краем глаза обнаружив заминку на мосту, разбежался и в прыжке попытался рогом поддеть кого-нибудь из пробирающихся к своей цели людей. Создавалось впечатление, будто поднялся на задние колеса грузовик с бетономешалкой. В этот раз бегущим по канатной дороге повезло — амплитуда качания подбросила их вверх, когда рог рассекал воздух в том месте, где они только что провисали. Первый же крушерог с разгону вонзил свой рог в стену, которая оказалась не прочнее стен «Трех братьев», и принялся мотать головой, разбивая ее все больше и больше. Затем ударил в перестенок, и мосток впервые качнулся не от быстрых шагов Семеныча-старшего, уже почти добравшегося до крыши. Вторая же попытка пытающегося на ходу сбить Кудесника и Лену крушерога увенчалась успехом — рог запутался в канате, и тот с треском порвался. Девушка закричала, канатная дорога повисла на одну сторону, и зацепившиеся за поручень перебежчики теперь напоминали подвешенную для просушки тарань.

Если б задние ноги у монстра были такими же мощными, как передние, он без труда мог бы достать всех троих. Опять же, слава матушке-природе, что все существа несовершенны.

— Помоги ей! — крикнул Кудесник, видя, как ловко передвигается на руках тощий кладовщик. — Слышишь?

— Прости, дружище, — ответил тот, и не подумав задержаться даже на секунду. — В следующий раз.

До полного обвала стены, удерживаюшей ту часть крыши, в торце которой находилась площадка с аварийной дверью, не хватало трех-четырех ударов. Стоит ненадолго замешкаться, и, считай, в западной части поселка уже нет канатного сообщения. Впрочем, только ли в этом заключалась проблема?

— Сука ты, кладовщик! — прошипел Егор. — Лена, попробуй передвигаться, иначе нам обоим тут крышка. Закинь ноги на канат.

— Я… — Лена попыталась ухватиться за канат чуть дальше, но едва не сорвалась. — Я не смогу…

А крушерог уже набирал скорость. Теперь ему не нужно было бежать слишком быстро, чтобы сделать невозможное — подпрыгнуть на высоту второго этажа, теперь он мог сбить одну из безвольно повисших фигур всего лишь с небольшого разгона. Приоткрыв глаз, он замерил расстояние, оценил обстановку и, разбежавшись, оторвался всеми четырьмя лапами от земли.

— Подтянись!!! — как ошпаренный завопил Егор, когда рог больно ткнул его в задницу и трос вырвался из его рук.

Ощущение близости смерти порой заставляет человека сделать такое, чего бы он никогда не сделал в обычной обстановке. Вскрикнув, Лена закинула ноги, перекрестив их на поручне так быстро, будто упражнялась в лазании по канату каждый день.

Еще удар, от которого сотряслась земля. В стене на втором этаже образовалась широкая щель, разошедшаяся вокруг площадки буквой «Y». Если Лена не успеет добраться до площадки, она упадет на землю и достанется…

— О, Боже! — закричала она. — О, Боже, нет!

Внизу, словно слетевшиеся на мед пчелы, лавировали вокруг неуклюжей громадины, опасаясь, чтоб не попасть под ноги, четыре цербера. Поочередно они подпрыгивали, сверкая клыками и клацая челюстями, уже в нескольких миллиметрах от лихорадочно перебирающей руками и ногами девушки.

Кудесник же, взлетев от удара крушерога чуть выше балкона «Трех братьев», не сумел при падении ухватиться за канат, пролетел мимо и приземлился аккурат на рог своему обидчику. Вариантов дальнейших событий было всего два, но мысли в его голове мчались бесконечным потоком со скоростью света. Можно было отпустить рог, за который он ухватился как клещ, и попытаться удрать, но трезвый рассудок подсказывал, что если он и убежит от подуставших крушерогов, то от церберов удрать будет нереально. И хоть на нем целых три автомата и торба с патронами, на открытой местности они ему не помогут. Оставался вариант под названием «держаться за рог, а там видно будет», но это была как раз та лотерея, выиграть в которой мог лишь безумец.

Обхватив рог руками и ногами, Кудесник закрыл глаза и приготовился к «карусели». Крушерог, вконец обезумев от такой наглости, мотал головой как ужаленный, крутился, словно щенок, догоняющий свой хвост, и ревел. Видимо, такого с ним еще не случалось и как избавиться от нахального существа, он не знал. А потому без толку рассекал рогом воздух на обе стороны. По случайности он припечатал к стене замешкавшегося цербера, но вот скинуть человека с рога ему никак не удавалось, хотя достаточно было ударить левой стороной рога об стену, и Егор сполз бы сам.

Фатальный удар по стене крушерог нанес тогда, когда Лена уже ухватилась за деревянный пол площадки здания с буквой «К» и подтянулась, чтобы на нее влезть. А когда все вокруг пришло в движение и канаты обмякли, она поняла, что ей не хватило нескольких злосчастных секунд. Стена, покрывшись тысячью трещин, начала рассыпаться прямо у нее на глазах; сверху на девушку полетели обломки дощатой крыши и куски глины вперемешку с камнями, из которых было построено здание. Лена начала падать прямиком в разинутые пасти церберов. Один из них подпрыгнул и сомкнул челюсти на ее рукаве. Спасти ее мог только Звягинцев, но он в этот момент пытался сражаться со вторым циклопом. Мысленно Елена уже приготовилась к схватке с цербером вручную, а там будь что будет, как вдруг ее кто-то схватил за руку. Это был Степаныч-старший, он залег на полу второго этажа, напрочь лишившегося несущей и частично опорной стены и лишь чудом державшегося на весу. Старик удерживал ее ничуть не слабее тянущего за другой рукав книзу цербера, но, судя по трясущемуся от напряжения дряхлому телу, надолго его не должно было хватить.

— Избавься от него! — процедил сквозь зубы старик.

Получив шанс на решение проблемы, Лена почувствовала, что у нее словно открылось второе дыхание.

— Да отцепись же ты, псина! — выпалила она и ударила ногой по щукообразной голове цербера. Затем еще и еще, с каждым разом все сильнее.

Цербер, однако, не разжимал челюсти, и ее рукав продолжал оставаться в его пасти.

И лишь когда возле Семеныча-старшего появился довольный кладовщик с РПК в руках и длинное дуло уперлось в мокрый нос цербера, в красных глазах зверюги отразилось удивление.

— Это называется: пишем предкам письма, урод! — крикнул кладовщик и выпустил очередь в морду монстра. — Надеюсь, не опоздал?

Кудесник надеялся, что именно подсознание в нужный момент подскажет ему, что нужно делать. Потому что мозг не мог выдать ни одного правильного решения. Церберов оставалось только два, и, вопреки всей нелогичности своих действий, он чувствовал, что находится на правильном пути.

«Главное, что Лена спасена, — думал он. — А эта тварь сейчас даст слабину. Она непременно даст слабину. Ведь должна же она дать слабину? Да или нет? Это мой единственный шанс».

И уже когда он фактически не мог различить, ни в каком положении он сейчас находится, ни где запад, а где восток, когда окружающее слилось в один ком, вращающийся перед глазами, он заметил главное. То, чего на подсознательном уровне дожидался с самого начала, — крушерог приподнял веко, желая убедиться, что назойливый бродяга все еще не отцепился от рога.

Итак, веко громадного желто-зеленого глаза немного подалось вверх, и Егору этого оказалось достаточно, чтобы изо всех сил ударить по нему кулаком. Разумеется, удар человека для такого колосса был почти неощутим, но и не на это рассчитывал бродяга. Главным было для него — заставить крушерога еще раз хлопнуть веком, как делает человек, когда в глаз попадает соринка. И вот веко захлопало, в уголках глаза помокрело, и Егор, перехватив из-за спины «штайр», разрядил в зрачок монстра почти всю обойму. Половина боезапасов срикошетила от рефлекторно задергавшегося века, но другая половина ушла прямиком в мозг. Глаз брызнул и вытек. Тварь прекратила мотать головой и начала заваливаться на бок.

— В здание, бегом! — закричал Семеныч-старший Егору. — Мирон прикроет!

И тут же к тяжелой пулеметной стрельбе прибавился визг подстреленных церберов. Второй крушерог, осознав, что остался один, бросился было на Егора, но неожиданно остановился возле туши своего боевого товарища и жалобно заревел.

Кудесник вбежал в безлюдное здание, теперь уже лишенное южной стены, и на секунду остановился, дожидаясь, когда с верхнего этажа спустятся остальные. Огляделся. В отличие от «Трех братьев», в этом помещении не чувствовался дух человека, будто покинули его не сегодня и не сейчас, а лет десять назад. В холле, кроме грубо сбитых топчанов и валяющихся на полу самодельных пепельниц, больше ничего не было, что же до остальных комнат, то они были заперты.

Здание выглядело бы брошенным окончательно, если бы на дальней стене холла не было большой таблички с надписью «Кататония» и стрелки, указывающей вниз, аккурат на мерцающий блок с цифрами, подсказывающий входящему, что правильно подобранный пароль поможет двум металлическим створкам в полу разъехаться и открыть путь в чулан…

ГЛАВА 8

Всего десяток кривых истоптанных деревянных ступеней выводили в небольшой зал, а по сути — настоящую яму в земле, с земляными стенами и потолком, с торчащими из него корнями деревьев, ползающими червями и бьющимися в лампы насекомыми.

— Кататония так кататония, — присвистнул Кудесник.

На земляном полу, кое-где накрытом досками разных размеров, а кое-где поросшем бледной травой, стояли такие же топчаны со спинками, как и на первом этаже, только эти были сколочены на порядок качественней и повернуты друг к другу так, чтобы образовался квадрат. На большом журнальном столике в центре квадрата стоял кальян и несколько приборов для курения травы, сооруженных из пластмассовых бутылок, а пол вокруг столика был усеян бутылками из-под настоящего (с Большой земли) пива и несчетным количеством окурков. В уголке в кучу было брошено оружие и амуниция. На топчанах сидело или лежало около десятка человек. Все — мужчины, по виду бродяги, глаза приоткрыты лишь на четверть, едва ворочают пересохшими языками. На испуганных, взъерошенных пришельцев смотрят пристально, но дружелюбно. Их оружие и амуниция сложены отдельно, в уголке, — и цепкий глаз кладовщика сразу это отметил. Вот же паршивцы, сумели пронести через КПП свои стволы, читалось в его взгляде.

У противоположной стены находилась небольшая сцена. От остального интерьера она отличалась наличием света, бревенчатыми подмостками и черными портьерами. Пара прибитых гвоздями к стене «электродов» была обмотана проводами, половина из которых подведена к музыкальным инструментам и двум обтянутым желтой тканью динамикам «Радитехника» S-90, а другая половина — к висевшим над сценой лампочкам. На портьере было коряво выведено белой краской «Воскресшие бродяги», под ними общепринятая комбинация пальцев под названием «хеви-метал», а на сцене пребывали в состоянии «аута» сами музыканты. В черных балахонах, длинноволосые, они были больше похожи на беглых монашек, нежели на местных рок-звезд. Барабанщик разлегся на своей установке, голый до трусов гитарист клевал носом, опершись на динамик, вокалист просто валялся возле микрофона, а бас-гитарист стоял, покачиваясь, у лениво вращающего лопастями большого, вмонтированного в стену вентилятора и жадно хватал ртом воздух.

— На концерт, я так понимаю, мы не успели, — пройдя в центр зала, грустно констатировал кладовщик Мирон. — Жаль. А может, все-таки слабаете какой-нибудь свой хит? Нет? Ну нет так нет.

— А чего вы… — заговорил один из музыкантов, с трудом открыв глаза. — Чего вы тут делаете?

— Мы побудем у вас какое-то время, если вы не против, — выступил вперед Семеныч-старший и, оглянувшись на остальных, шепнул: — Они ничего не знают.

— Да без проблем, Семеныч, мы уже все равно… скоро уходим, — ответили ему.

— Куда? В таком состоянии? — удивился старик. — Наружу выходить сейчас нельзя. Там…

— Да-да, мы знаем, монстры, — скорчил злую рожу один из зрителей, и окружающие его бродяги-торчки засмеялись. — Угадал? Да вы присаживайтесь, чувствуйте себя как в кататонии… — Снова взрыв истерического смеха. — Лабухи наши подустали чуток, но это скоро пройдет. Они еще вам чего-нибудь запилят из своего любимого. А мы, ребятки, уходим. Подъем, подъем.

Развалившиеся на скамьях зрители принялись нехотя подниматься. Тех, кто спал, тормошили, кто не мог подняться — брали под руки. Они одевались и разбирали, где чья разгрузка, минут пятнадцать, то заходясь в беспричинном смехе, то матерясь раздраженно, то толкая друг друга. Старик еще дважды делал попытки остановить их, но каждое его слово они встречали смехом, а потом просто оттеснили, и ватага из десятка человек потащилась к выходу.

— Не волнуйся, бать, мы закроем за собой.

После того как скрипнули наверху сдвижные двери, четверка пришельцев пребывала в полной тишине, прислушиваясь и готовясь дать отпор, если вдруг вместе с перепуганными бродягами в подвал вбегут церберы. Но то ли никаких тварей снаружи уже не было, то ли укачанные бродяги по ним не стреляли, то ли герметично закрывающееся двери не пропускали никаких звуков, поскольку не слышалось снаружи ни криков, ни эха стрельбы, ни рева голодных хищников. Полнейшая тишина. Ушли — и как в воду канули.

Не вернулся никто в подвал ни через пять минут, ни через десять, что, по умолчанию, было крайним сроком для их пребывания на поверхности.

— Бог с ними, — махнул рукой Семеныч-старший, предлагая остальным присесть. — Я их предупреждал.

Мирон, усевшись первым и отложив свой пулемет, потянулся к кальяну, сунул золотистый мундштук в зубы и затянулся.

— Дурак ты, кладовщик, — искоса глянул на него Кудесник и помог Лене, имевшей чертовски уставший вид, снять с себя лук.

— Чего ты, бродяга? — откашлявшись, округлил глаза Мирон. — Это ж природное лекарство. Нервы успокаивает.

Старик выдернул у него из руки мундштук и отшвырнул подальше.

— «Успокаивает», — зло передразнил он.

Стоявший у вентилятора басист с черными длинными волосами, черными ногтями и подведенными черной тушью глазами обернулся.

— Они всех их, да? — спросил он, не обращаясь к кому-либо конкретно. — Весь поселок? Я слышал, — он кивнул на вентилятор, — как они кричали. Кто это был? Что за твари? Здесь был мой брат, куда он делся?

Мирон показал пальцем на ступени:

— Ушел.

Гитарист, словно очнувшись от дикого кошмара и осознав, что перед ним совсем не те люди, кого он ожидал тут увидеть, бросился к ступеням. Никто не стал его останавливать. Он, видимо, совсем потерял голову, поскольку, судя по всему, решил прорываться наружу, даже не захватив с собой оружия. Скрипнули, закрываясь вслед за гитаристом, сдвижные двери. И снова тишина.

— Та-ак, «Воскресшим бродягам», по всей видимости, нужен новый басист, — с ухмылкой произнес кладовщик, уверенный, что тот не вернется. — Может, себя предложить, я на балалайке знаю несколько аккордов.

— Сколько же всего произошло за последние сутки? — прижавшись к Егору и уткнувшись носом в его разорванную цербером одежду на груди, прошептала Лена.

— Жалеешь, что ушла с болот? — прикоснувшись к ее волосам губами, спросил Егор.

— Нет, — решительно ответила она. — Я давно собиралась оттуда уйти.

— Но, наверное, не с тем, кто… — начал было Егор, но понял, что воспоминание об убитом отце причинит девушке боль, и замолчал.

— Рано или поздно это должно было случиться, — грустно ответила Лена. — Нас уже искали, и не раз. Только благодаря болотам, на которых КИП, а соответственно, карта и компас не работают, они не могли добраться до нашего стана. Тонули где-то в болотах, мы часто слышали их крики. Они шли мстить нам за своих убитых братьев. И то, что не находили, — всего лишь вопрос времени. Но они непременно выйдут на стан и тогда уже никого не оставят в живых.

Кудесник взглянул на похрапывающих музыкантов, убедился, что его не слышат ни Семеныч, пытающийся учить уму-разуму Мирона, ни сам кладовщик, наклонился к Лене и прошептал ей на ухо:

— Но причина не только в этом, верно? — Он чувствовал, что Лена хочет сказать ему что-то еще, но либо не до конца доверяет, либо побаивается, а потому продолжил сам: — А вернее, совсем не в этом. Ты ведь не побоялась бы столкнуться с теми же «чертями» или «волчьими душами»? Сражалась бы до последней стрелы, я уж тебя знаю. И никогда не поверю, что сбежала ты только по этой причине. Разве что если тебе сказали принести отрезанные уши бродяги, как доказательство его мучительной кончины, а ты его пожалела или, кто знает… — он специально выдержал паузу, чувствуя, что девушка, слушая его, начинает улыбаться, — влюбилась, то тогда да. Тогда конечно. Тогда это полностью объясняет, почему ты не вернулась в деревню. Или, может, я не то говорю?

Лена повернулась к нему лицом, и, несмотря на усталый вид, на ее губах и вправду засияла улыбка. Ее щеки, нос и лоб были перепачканы пылью и грязью, она была настолько красивой и женственной, что Егор едва сдержался, чтобы не впиться ей в губы, не прижать к себе настолько сильно, чтоб чувствовать, как бойко стучит ее сердце, не запустить руки к ней под одежду, чтобы ощутить, как горячо ее юное, нежное тело. Но улыбка сошла с ее лица так же быстро, как и появилась, утянув за собой, как воду в сливное отверстие, все Егоровы желания и мечты.

— Они вымирают, — тихо сказала она, отвернувшись, и на последнем слове ее голос едва заметно дрогнул. — Не столько физически… Они сходят с ума. Сначала это было не так заметно, но в последнее время они совсем уже не похожи на тех людей, кого я знала. Мы все — дети эпидемиологов, которые приехали в семидесятых изучать глубинку зоны, но теперь мы больше похожи на детей волков. Мужики могут спать с кем угодно — и со своими женами, и с женами своих друзей. Им кажется, что это обычно. Они спят с родными сестрами и их детьми, и никто никого не винит. Инцест на инцесте.

Егор вдруг вспомнил бегающих вокруг юрт детей болотников, которые белькотали что-то на непонятном языке.

— Но знаешь, с другой стороны, их ведь можно понять — если прожить на болоте слишком долго, мысли об инцесте перестают быть чем-то из ряда вон выходящим. По крайней мере, так говорила моя мать, которая до последнего дня жизни сохраняла рассудок, не позволяя себе превратиться в животное. Она и меня старалась уберечь от сумасшествия, которое зарождается на болотах и постепенно отравляет наши души. Я уже, считай, родилась с так называемой «болотной патологией», но лишь благодаря матери не стала похожей на них. Да, было время, я начала думать, что у меня едет крыша, что я пытаюсь зачем-то восстать против своего естества, ведь я такая, как есть. Если мне хочется секса, я могу подойти к дяде Сереже и попросить его доставить мне удовольствие. Зачем мне терпеть кару своих желаний, если можно просто их утолить? Я думала, что это приходившие извне люди странные и совсем не похожие на нас. А потом, когда матери не стало, я поняла, что все не так. Я просила у наших бродяг книги, и они приносили их мне. Я читала и понимала, что мир, в котором мы живем, — чудовищен. Что все, кто меня окружает, — это неизлечимо больные дикостью люди. Меня не лишил девственности мой отец, как это теперь там принято, лишь потому, что я не позволила ему. Но я знаю, что он все равно собирался сделать это перед тем, как отдать меня родному брату. Понимаешь, это у нас считается ненормальным, когда отец не может отодрать собственную дочь!

Последние слова Лена выкрикнула, чем привлекла к себе внимание Семеныча-старшего и Мирона, но Кудесник поднял перед ними кулак с оттопыренным указательным пальцем, будто собирался сделать заявление, и они, поняв намек, перестали пялиться на девушку. Егор успокаивающе погладил девушку по голове.

— Прости, я не хотел напоминать тебе об этом, — сказал он, прикоснувшись щекой к ее макушке.

— Ты мне не напоминал, — ответила Лена и вытерла грязным рукавом сбежавшую по щеке слезу. — Я сама никогда этого не забуду.

— Да, кое-что остается в памяти навечно, — сказал Кудесник, продолжая гладить ее по волосам. — Но все, что случается с человеком, не проходит даром. Это своего рода опыт, который заставляет тебя ценить жизнь, учит разбираться в людях и ситуациях. Не размениваться на мелочи. Хоть у тебя, наверное, этого опыта уже через край. Боже мой, малышка, сколько же ты натерпелась только за последние сутки… Но ты больше никогда не вернешься в свой поселок, — уверил ее Кудесник. — Я помогу, если хочешь, тебе устроиться в Муторай, работа там не ахти, но зато гарантированно хорошее и надежное место. К женщинам, которые умеют себя уважать, там и относятся с уважением. Не как здесь. А обустроишься в Муторае, глядишь, и решишь, что тебе делать дальше…

— Я не хочу в Муторай, — мотнула головой Елена. — Я хочу быть с тобой.

— Заюшка, — Егор, растроганный таким откровенным заявлением, наклонился и поцеловал ее в щеку, — прости, но ты не можешь остаться со мной. Сколько раз ты могла умереть только за последние двадцать четыре часа? Я не хочу, чтобы ты из-за меня рисковала. А в Муторае, кстати, ты сможешь сама стать бродягой, там есть много женщин, которые бродяжничают по белому периметру, собирая недорогие, но постоянно имеющиеся в наличии цацки. Напряга гораздо меньше, да и жизнь нормальная, человеческая, а не как у бешеных псов, которые шныряют то туда, то сюда. Мы будем видеться часто, обещаю. У меня там много друзей, и торговцы свои есть. Я буду тебя навещать…

— Мне не нужно, чтобы ты меня навещал, я не больна. И вообще, что бы ты сейчас мне ни говорил, я пойду за тобой, куда бы ты ни направлялся. Так что, если не хочешь, чтобы я это делала, лучше сразу застрели меня.

Кудесник тихо рассмеялся, и их губы наконец слились в жарком поцелуе.

Как ни странно, но разбудила их не гитара, уже полчаса как бренчавшая о чем-то невыразимо грустном, чего уж никак нельзя было ожидать от патлатого наркомана-гитариста, а топот сбегающего вниз по ступеням Мирона.

— Все, друзья, твари ушли, — сказал он. — Можно подниматься.

Поднявшись со скамьи и протерев повлажневшие глаза, Семеныч-старший поглядел на Мирона, перевел взгляд на Кудесника и сонную, медленно хлопающую большими ресницами Лену, затем взглянул на продолжавшего играть гитариста, и кивнул.

— Пошли, чего уж тут торчать? — сказал он и, подхватив помповик, потащился наверх.

— Уже идем? — Потягиваясь, Лена повернулась к Кудеснику. — Куда направимся?

— Направимся? — улыбнулся он. — Я так понимаю, от тебя теперь и вправду будет непросто избавиться.

Она улыбнулась в ответ и мотнула головой:

— Не-а! Так куда идем мы с Пятачком?

— Ну, — Кудесник поднял брови, втянул носом воздух, — для начала нужно у некоторых не очень хороших парней забрать кое-что для меня очень важное. А потом видно будет.

— Что-то личное? — догадалась Лена.

— Подарок друга.

— Хм, мне кажется, сегодня как раз подходящий день для того, чтобы научить плохих парней хорошим манерам и объяснить, что брать чужое — нехорошо.

Егор вдруг понял, что несмотря на все то, что произошло с ним в последнее время и что, может быть, произойдет в будущем, именно этот миг, когда они вот так стоят лицом к лицу и с жадностью вглядываются друг другу в глаза, навсегда останется в его памяти как самый счастливый в жизни. Все, что будет дальше, — в случае, конечно, если оно будет, — будет просто логическим продолжением, закономерным следствием этой минуты обоюдного проникновения в души друг друга. Впервые за много лет он чувствовал себя нужным не только для дружбы, для прикрытия тыла, а нужным во всем, во всем до остатка. Он мог с уверенностью признаться самому себе, что раньше в нем так не нуждался никто, даже сестра, даже друзья, даже Григорий, самый лучший друг. Никто не нуждался доселе в нем так, как эта чудная болотная девушка. И разве мог он ее оставить? Разве мог спокойно уйти, даже пристроив к хорошим людям в Муторае?

Мог ли он сказать, что в то мгновение, когда он ее увидел впервые, с нацеленным в него луком, сердце у него вздрогнуло только от страха? Или, быть может, в нем вспыхнуло кое-что другое? Да, именно так. Именно «кое-что», то, что заставило его, глядя в ее глаза, не заметить летящую в сердце стрелу, не думать о смерти. По крайней мере, в этом Егор был сейчас уверен на все сто.

— Позволю себе лишь напомнить, — поднимаясь из подвала гостеприимной «Кататонии», сказал Егор, нежно обхватив Лену за талию, — что не позже как позавчера кое-кто пытался меня убить…

— И зря не убил, — сказал стоящий на верхней ступени человек, направив Кудеснику в голову ствол с глушителем…

* * *

Профессора Герцена от зазвонившего телефона отделяли двери операционной, длинный коридор и дверь его собственного кабинета, но он с первого же звонка определил, что это звонит желтый аппарат. Звонили из самой Москвы, по секретной линии. У профессора эти звонки в последнее время вызывали лишь мигрень. Зная заранее, кто звонит и зачем, Герцен отложил в сторону скальпель с окровавленным лезвием, отошел от операционного стола, кивнув ассистенту, чтоб продолжал без него, и пошел на звук звонка в свой кабинет.

— Алексей Владимирович? — осведомился голос в трубке.

— Если вы не ошиблись номером, то да, — умело скрыл за шуткой свое недовольство профессор, — он самый.

— Острите, как всегда? — улыбнулся говорящий. — Это хорошо. Пребывать в добром расположении духа в вашем почтенном возрасте очень полезно. Надеюсь, что, дожив до ваших лет, и я не превращусь в старую, брюзжащую развалину. Как, кстати, ваше здоровьице, Алексей Владимирович? — Тон был весьма доброжелательный.

— Вашими молитвами, — проговорил Герцен и тут же добавил: — Хожу пока, — чтобы звучало не так резко.

— Ну и хорошо, здоровье — это главное сейчас, Алексей Владимирович.

— Да… — кивнул профессор. — Но, я так понимаю, вы не по этому поводу звоните. Так что у вас?

— Вот какое дело. К вам завтра человек один придет, — сразу же посерьезнел звонивший. — Местный, атрийский. Введите его вкратце в курс дела по нашему с вами общему проекту. Ответьте, пожалуйста, на его вопросы. Хорошо?

— Какой еще человек, Иван Савельевич? — нахмурил брови Герцен. — Вы же знаете о сверхсекретности проекта! Какие еще вопросы?! Мы же с вами договаривались — никакого вмешательства до конца испытаний!

— Обстоятельства меняются, профессор. — Тон подполковника Беличева стал сухим и строгим. — За образцом открыли настоящую охоту. Американцы каким-то макаром мимо наших дозорных в Ущелье проводят команду за командой. Этим людям нужен модулятор и образец. И, согласно последней информации, нашему образцу едва удалось ускользнуть из их рук. В этот раз они прислали Экспериментала… Я думаю, вы понимаете, что это значит. Вашим исследованиям грозит реальная опасность, профессор, как и всей лаборатории. Я вообще, если честно, удивляюсь, как они еще до сих пор вас не нашли. Поэтому образец нужно срочно вывезти из Атри. А у вас, как я понял из нашего предыдущего разговора, возникли некоторые проблемы со звеньевым, не так ли? Кстати, связь с… как там его, связного вашего?.. так и не возобновилась?

— Нет, — профессор качнул головой, — уже дня три как на связь не выходит.

— Больше ждать нельзя, Алексей Владимирович. Образец нужно немедленно вывезти из Атри и продолжить испытания в другом месте.

— Но… он же не подчиняется нам. Как вы собираетесь перевозить его? Что вы ему объясните, он ведь живой человек!

— Это уже наши заботы, Алексей Владимирович, — донеслось после некоторой паузы из желтой трубки. — Ваша задача — ввести в курс дела человека, который завтра к вам придет, и ждать дальнейших распоряжений. До свидания, профессор.

Человек, который ранним утром явился в секретную, расположенную на глубине пяти метров подземную лабораторию, имел совершенно неприметную внешность. Среднего роста, коренастый, коротко стриженный, широкое простоватое лицо, оттопыренные крупные уши. Единственной особой приметой был красный цвет шеи, такой, будто кожа обгорела на солнце. Его скорее можно было принять за деревенского тракториста, чем за сотрудника секретной службы. Однако наметанный глаз Герцена, долго проработавшего бок о бок с сотрудниками управления, сразу определил, что перед ним отнюдь не тракторист.

— Доброе утро, профессор, — поприветствовал он Герцена, войдя в пропахший формалином, «украшенный» рентгенснимками, фотографиями и плакатами с нарисованными на них внутренними органами, кабинет.

— Здравствуйте, проходите.

— Вас предупреждали вчера, что я приду. Мой позывной — Лаваш, я возглавляю патрульную службу в Ущелье, но временно буду выполнять роль поисковика. Мы можем поговорить?

— Хотите кофе? — задал встречный вопрос Алексей Владимирович, когда Лаваш устроился по другую сторону стола. — Могу приготовить по-арабски, по-турецки или по-бедуински.

— Спасибо, я, если можно, чайку покрепче.

— Хорошо, — кивнул старик и подставил чайник под кран. — Давайте, чтобы не терять времени, спрашивайте.

— Я понимаю, что тема весьма обширная, а потому просто вкратце, чтоб я хоть примерно знал, с чем имею дело, расскажите о проекте «Атриум». — Сложив руки у лица домиком, Лаваш потер пальцами спинку носа.

— Что конкретно вы хотите знать?

— Для начала, что или кто этот «образец»?

— «Что» — оружие. Это диверсант с обладающим сверхвозможностями организмом. «Кто» — подвергшийся специальной обработке человек с некоторыми особенными способностями.

— Что это за способности? — наблюдая за тем, как филигранно управляется профессор возле электроплиты, поинтересовался Лаваш.

— Вы слышали о тех случаях, когда самые обычные люди без всякой спортивной подготовки в экстремальных ситуациях показывали удивительные силу, скорость и реакцию?

— Это когда женщина перевернула автомобиль, чтобы вытащить из-под него своего ребенка? Или когда десятилетний пацан, спасаясь от собак, перемахнул через трехметровый забор?

— Именно. В этом нет ничего сверхъестественного, просто в тех обстоятельствах сработал древний механизм полной мобилизации внутренних сил. Думаю, вы знаете, что в обычном состоянии человек использует возможности своего мозга и тела лишь на несколько процентов, что объяснимо, так как иначе человеческий организм слишком быстро износится. Для «образцов» эта проблема до недавнего времени еще также не была решена, речь шла всего о нескольких месяцах, да и обеспечивать их энергией для жизни на повышенных оборотах весьма непросто.

— И как давно существует этот ваш проект? — с видом человека, который только что узнал, что в стене его дома всю жизнь было спрятано золото, спросил Лаваш.

— О, очень давно. Назывался он, правда, в разные эпохи по-разному, но цель была одна. Знаете ли, партия еще в тридцатых озаботила ученых задачей создания «нового человека», который превосходил бы старого по всем параметрам. Тогда проводилась огромнейшая работа… Правда, велась она методом проб и ошибок и четкого вектора не имела. Большинство авторов оказались бесперспективными и впоследствии очутились в шарашках — трудились над более прозаическими вещами. Но некоторые группы ученых изрядно продвинулись в этих исследованиях. Одной из них как раз и было поручено изучение процессов мобилизации внутренних резервов организма. К концу тридцатых уже имелось много интересных наработок, правда теоретических, но потом началась подготовка к войне, и перед наукой стали ставить задачи более практического характера, поэтому изыскания свернули, а документы отправили в архив, где они и пролежали до конца войны. К исследованиям в данной сфере вернулись, когда из вывезенной из Рейха научной документации выяснилось, что немцы также активно работали в этом направлении. Правда, они шли несколько иным путем — через создание некоего чрезвычайно сильного стимулятора. К сожалению, основная часть бумаг по данному проекту досталась союзникам, вскоре ставшим противниками, потому судить о том, насколько преуспели фрицы, было нельзя. Однако партия сформулировала задачу примерно так: раз у них есть суперсолдат, советская наука должна в кратчайшее время создать своего суперсолдата, причем превосходящего западный аналог по всем статьям.

Средств тогда не жалели, дисциплина была железная, да и целые плеяды молодых ученых в стране имелись, поэтому задача была выполнена. Работу, конечно, пришлось проделать титаническую. Сначала по всему Союзу собирали людей с чрезвычайно высокой способностью к переходу в состояние полной мобилизации организма, затем был изучен их генофонд, и только после огромного ряда неудач ученые все-таки изобрели… — Профессор улыбнулся, видя, с каким увлечением слушает его Лаваш. — Нет, не рецепт создания суперсолдат, а некое устройство, которое в процессе длительного усовершенствования получило название CDN-модулятор. Крохотный чип, который при внедрении в человеческий организм стимулирует использование внутренних резервов и повышает уровень мобилизации, превращая своего носителя в настоящий истребитель.

— Ну, и желающие быть таким истребителем, я так понимаю, нашлись?

— В настоящее время людей, пригодных к установлению чипа, очень мало, поскольку физические данные здесь не играют никакой роли, иначе бы мы испытывали чипы на всех «качках». — Герцен улыбнулся. — Но, как ни странно, выбор кандидатов на роль «образцов — носителей модулятора» здесь, в Атри, оказался не так уж и мал. Люди, которые постоянно рискуют жизнью, больше используют внутренние резервы организма, чем обычные обыватели, а потому достаточно взять бродягу с пятилетним стажем — и получим качественный «образец». Но качественный — это не совсем то, что нам нужно. Нам нужен лучший. Так, после многих лет отборочной работы мы наконец нашли человека, который на тестах показал самую полную взаимосвязь с модулятором. Мы называем его Первенцем.

Чайник закипел, и какое-то время в кабинете было слышно лишь позвякивание посуды и урчание холодильника — старик делал себе чай с молоком.

— И насколько впечатляющим оказался результат? Что он может, этот ваш Первенец? — задал вопрос Лаваш, когда Герцен поставил и перед ним белую фарфоровую чашку с дымящимся чаем.

— О, — Герцен восторженно округлил глаза, — смею утверждать — он тот, о ком мечтали военные биотехники начиная с тех самых тридцатых годов. Он — дитя биомеханики, которое рождалось почти век. На тестах он показал изумительные результаты: пробегал стометровку за пять секунд, перепрыгивал шестиметровое препятствие, поднимал с земли тонну. На боевых испытаниях дрался одновременно с десятью спортсменами-тяжеловесами, хорошо еще, что на них были протекторы. Потом для спаррингов использовали только животных. Он голыми руками мог убить двух взрослых самцов белого медведя, так же легко расправиться со стаей полярных волков, так что самый опасный хищник на планете Земля — это он, уверяю. Хотя, знаете, куда более впечатляет его способность уворачиваться от пуль. И самое удивительное — отнюдь не его скорость и даже не то, что возросшая скорость восприятия позволят ему видеть каждую пулю, а то, что он параллельно выстраивает в мозгу траекторию каждой из них и уклоняется даже от рикошетов. Во время испытания его помещали в закрытое бетонное помещение пять на пять метров и открывали огонь из двух пулеметов. Так после двух минут стрельбы единственной раной была царапина на голени.

— Однако, — уважительно проговорил Лаваш, отпив немного крепкого напитка. — Теперь я понимаю, чем он заинтересовал америкосов. Но в чем же тогда подвох? Ведь если все так замечательно, то, думаю, ему никто не помеха здесь, в Атри.

— Не все так просто, Лаваш. Боевое состояние Первенца — пока что непроизвольное. Он полностью зависит от компьютера и совсем не применяет свой разум. Он действует как машина, просто выполняя задачи. Модулятор в полной мере раскрывает его мобилизационные способности, но при этом мозг Первенца отключается. Он не думает над тем, что происходит. Никакой логики, никакой воли. Сказали бежать — бежит, сказали убивать — убивает, причем без разбора: свои, чужие. Возможно, раньше именно такого бойца партия и ждала — воина-зомби, который безоговорочно выполнял бы все задачи, но времена меняются. Нам нужен человек разумный, понимаешь? Который применял бы свою силу в абсолютном объеме и при этом использовал мозг, а не просто шел напролом потому, что его так запрограммировали. Поэтому мы ждем, когда симбиоз мозга Первенца и модулятора полностью завершится. Чип ведь не только открывает скрытые резервы организма, он загружает в мозг носителя всю ту информацию, которой обладает. А хранится в нем опыт многих людей, в свое время работавших над его модернизацией. Людей, которых обучали и рукопашному бою, и подрывному делу, и вождению разных транспортных средств, и медицине, которые проходили парашютную, водолазную, горную подготовку. Все это постепенно загружается в мозг Первенца. Мы подкручиваем вентиль очень медленно, на протяжении многих лет. Нельзя, чтобы он проснулся однажды и понял, что знает кунг-фу, понимаете? Все должно идти своим чередом. И по максимуму его мозг грузить нельзя, боимся, выражаясь ненаучным языком, что «крыша съедет». Сами понимаете, в случае сбоя такого бойца может остановить только износ организма или тактическое ядерное оружие… Даже в спящем режиме модулятора, когда все вышеперечисленные знания у него блокированы, его нельзя назвать обычным обывателем — у него остается включенной система самозащиты. Это вспомогательная программа, помогающая Первенцу в критических ситуациях лучше сосредотачиваться и быстрее реагировать, хоть сила при этом и применяется исключительно та, которой обладает носитель без усиливающих средств модулятора.

— Простите, что перебиваю, но как именно происходит это «подкручивание вентиля», открывание архива модулятора? Первенец приходит к вам сам или вы ищете его?

— Через связного. Он периодически приводит Первенца к нам под предлогом заработать на исследованиях. В других лабораториях такое практикуют постоянно, разве вы не слышали? Здесь мы проводим стандартную процедуру: с помощью гипноза отключаем его и усиливаем мощность CDN-модулятора методом ввода соответствующих «ключей» — веществ, которые вводятся путем инъекций и усиливают действие модулятора.

— Хитро. Человек сам не понимает, что с каждым посещением вашей лаборатории он становится все более опасным. Алексей Владимирович, вы, кажется, говорили, что после таких «переходов» в боевое состояние предыдущие образцы выходили из строя. С Первенцем, я так понимаю, вам удалось решить эту проблему?

— Он сам за себя ее решил. — Герцен поставил наполовину выпитую кружку на стол. — В этом ему чуточку помогла группа физиологов, они преобразовали ткани его организма, сделав кости, хрящи, мышцы и сухожилия более прочными и эластичными, а также повысив регенеративные способности организма. Действительно, это их заслуга, но в остальном он справился сам. Его организм фактически не изнашивается после пребывания в активном режиме. Дар Божий или чудо природы — этого мы не знаем, но факт остается фактом — он не умирает после нескольких актов чудовищных затрат энергии. И если честно, то мне совсем не хочется знать почему.

— Понятно. А что случится, когда «симбиоз», о котором вы говорили, завершится?

— Завершится и проект «Атриум», — с грустью сказал профессор. — Исследовательская часть будет считаться законченной и проект обретет практическое применение. Существующих сегодня мощностей хватит, чтобы уже через год ставить в строй по батальону клонов Первенца ежемесячно. Наша страна получит самое грандиозное оружие в истории человечества. Мы сможем создавать целые полки универсальных солдат. Такое количество сил будет способно не только уничтожать политическое и военное руководство противника или отдельные стратегические объекты, но в течение нескольких дней возвращать целые страны в каменный век, подчистую уничтожая их инфраструктуру.

— Хм, армия универсальных солдат? Звучит интригующе. Уж не собираетесь ли вы завоевать мир? — подшутил Лаваш, а сам отчего-то подумал, что лучше бы ему держаться от этого самого Первенца подальше.

— Лично в моих планах такого нет, но нужно быть готовым ко всему, верно?

— Мда… — почесал Лаваш затылок, — ну и разворотик событий. Кстати, а как вы можете прокомментировать то, что случилось шестнадцатого июля в двадцати километрах к югу от Коломино? Там двенадцать человек погибло — все вооруженные, говорят, были, но никто даже за пистолет схватиться не успел. Возможен ли сбой в программе модулятора? Или это так сработала система защиты?

— Нет, — ожидавший этого вопроса профессор развел руками, — для системы защиты это слишком сильно. Если же все-таки говорить о модуляторе, то его полная активация невозможна до окончания симбиоза, а предположение, что кто-то ввел в Первенца учебный «переводной ключ», которые мы используем, чтобы переводить его в боевой режим, не имеет смысла, потому что все «ключи», в том числе и «переводные», находятся под строжайшим контролем. Вчера меня уже допрашивал ваш коллега без половины лица, и я сообщил ему, что думаю по этому поводу. Для меня, если честно, это тоже загадка. Единственное, что я могу вам сказать с уверенностью: ни я, ни мой ассистент не причастны к тому инциденту. Тем более что мы отсюда фактически не выходим, а последний, контрольный «ключ», который по окончании симбиоза врубит модулятор на полную катушку, находится от греха подальше в потайном месте, далеко от лаборатории. Его оттуда никто не брал, я проверил на следующий день. Он надежно спрятан на случай подобных неожиданностей, и даже мои ассистенты не знают, где он.

— Ладно, — вздохнул Лаваш, поднимаясь, — закончим на сегодня, а то голова кругом от всего этого идет. Пускай этим делом занимается Демон, это его профиль. Я же постараюсь как-нибудь найти Первенца и убедить явиться сюда на перезагрузку и промывку мозгов. Я знаю, где он, а потому надеюсь, что до завтра он уже будет лежать у вас на каталке. Да, и еще! Один ма-аленький вопросик у меня остался. — Лаваш сложил перед профессором пальцы так, будто держал между указательным и большим пальцем букашку. — Крохотный совсем. Скажите позывной того бродяги, что работал связным между вами и Первенцем.

— Дык… Кэмел, разве я не говорил?

Улыбка на лице Лаваша сменилась выражением растерянности и непонимания.

— Кэмел?

— Да. Я думал, вы знаете. — Профессор поставил посуду в мойку, сполоснул руки и пошел одеваться.

— Куда вы собираетесь, профессор? — спросил его Лаваш.

— Как куда? — удивленно захлопал ресницами Герцен. — Вы меня что же, невнимательно слушали, милок? Система защиты, помните? Вам никогда его не взять без меня. Так что я с вами. В тайгу.

* * *

Человека, который приставил к его затылку холодный, привинченный к стволу «глока» глушитель, Кудесник не знал и, возможно, даже никогда не встречался с ним, но чтобы понять, откуда он и что ему нужно, этого и не требовалось. Длинная, поблескивающая матовым светом рубашка, сшитая кевларовой нитью в виде мелких колечек (скорее с целью показать принадлежность к древней культуре, нежели для эффективной защиты), могла принадлежать только одному клану средней полосы. Модернизированные «кольчуги» не носил никто, кроме «монголов». С убитых в бою «узкоглазых» могли снять все, даже носки и трусы, а вот их униформу отказывались подбирать даже отъявленные барыги, которые обычно сгребали все, на что можно было выменять хоть один патрон. Одежда «монголов» Атри была все равно что футболки клуба студенческих «ботанов» «Альфа-Бета-Гамма» на рок-фестивале. Разве что болотники за неимением ничего другого могли не побрезговать этой тяжелой одеждой. Тем не менее сами «монголы» свою «модерн-кольчугу» ценили и почитали так же, как и клинки, производимые их почти легендарным мастером катан Хао, и совершенно не понимали, почему над ними за глаза смеются вольные бродяги.

Их было около десяти-двенадцати человек, но, судя по следам боя, оставшимся на одежде и лицах, можно было предположить, что в начале пути их было в два раза больше — хан мог не пожалеть и пол-армии ради такой миссии.

Все на одно лицо — желтоватый оттенок кожи, почти одинаковая прическа, одинаковый разрез глаз, можно было подумать, что они все либо братья, либо клоны. И только разный возраст и наличие так называемой «монголки» — сросшихся в сплошное кольцо усов и бороды — отличало их одного от другого.

Но вот некто, стоявший рядом с ними, имел совершенно четкие черты лица европеоидной расы.

— Извини, дружище, — почти виновато пожал плечами Мирон. — Каран-Ямы больше нет, и нам с Семенычем-старшим нужно было думать, куда пристроиться. — Он нервно гоготнул. — Ребята, — он кивнул на «монголов», — сказали, что в Фартане как раз нужен кладовщик по оружию с опытом работы, а Семенычу обещали помочь в постройке нового трактира на их территории. Не злись, Кудесник, ты ведь все равно смертник, они же тебя по-любому нашли бы, разве ты не понимаешь? Куда бы ты ни подался, тебя все равно найдут, ведь заманчивое сообщение о твоей поимке постоянно мелькает в сети. А нам-то еще жить с Семенычем, мы-то никому дороги не переходили…

— Ну ты и говно! — бросила Лена, выглянув из-за Кудесникова плеча.

— Хватит! — рявкнул «монгол», который держал Кудесника на мушке. — У нас нет времени на болтовню. Бросай оружие и выходи из подвала, Кудесник. — Он обернулся к своим: — В наручники его и эту девицу, живо.

Звягинцев выбрался из подвала и оказался под прицелом тяжелого взгляда из-под густых бровей. Внешность командира впечатляла: крупный нос, широкая нижняя челюсть и черная, как смола, козлиная бородка, нешуточная мускулатура, мрачное выражение лица и короткая стрижка под совсем невоенного вида круглой шапкой.

Нельзя сказать, что Звягинцев не предполагал, что в скором времени ему придется столкнуться с «монголами». Пятый день после смерти любимого Айкарова сына Хаима был бы бонусом к его необыкновенно продолжительной жизни, но что появление «монголов» в столь ранний час произойдет с подачи тех, кому он прошлой ночью помог спастись… нет, такого он не ожидал. И если улыбчивый шалопут Мирон с самого начала не вызывал у него доверия, то предательство Семеныча-старшего — человека, похожего на преданного родине партизана, который скорее примет смерть, чем выдаст кого-то из своих, — было ударом ниже пояса.

Старик стоял в сторонке, так, словно отрицал свою причастность к происходящему, и лишь по его потускневшим глазам было видно, что грызет его совесть, до крови и мяса грызет, делая похожим на человека, который вытащил кошелек у отца многодетного семейства, уснувшего после тяжелого дня в вагоне метро, и потом осознал, что натворил. Но жалости бывший владелец бара к себе не заслуживал. Здесь правила, как уже однажды упоминалось, просты. Предал — значит снискал себе смерть, и все равно, какие чувства угрызения ты переживал по этому поводу.

«Я тебя найду, — скрежетнув зубами, решил Кудесник. — Обязательно найду. Но сейчас я должен думать не о тебе».

И все же поговорка, что нет худа без добра, в который раз подтвердилась. Раз надевают наручники, значит, заказчику его души он нужен живым. Значит, будет время улучить удобный момент для диверсии.

— Сколько осталось? — спросил главарь, упрятав «Глок» в кобуру.

Один из его приспешников, надевая на Егора наручники, отвел обшлаг рукава, посмотрел на экран своего КИПа. Затем вскинул округлившиеся глаза на главного.

— Почти ничего не осталось, Найан. — В его голосе слышалось беспокойство.

«Монголы» засуетились, начали посматривать через развалины второго этажа на небо.

— Нам уже не успеть до «берлоги». Нужно затихариться где-нибудь здесь. Может, переждем в этом подвале?

Но металлические створки, открывающие вход в «Кататонию» с продолжающим минорить заунывные партии гитаристом, скрипнули и, загремев ржавыми шарнирами, пошли навстречу друг другу. На мгновенье перед тем, как они сомкнулись, в щели показалось сонное, опухшее лицо барабанщика. Он помахал рукой и оскалился. Пульт с наружной стороны, аккурат за правой ногой Кудесника, погас.

— Они отключили систему, — сухо констатировал Семеныч-старший. — К ним теперь никак не попасть.

— Сияние?! — догадавшись, о чем речь, взвизгнул Мирон. — Ч-черт, почему никто не предупредил?! Последнее было больше года назад, это, наверное, настоящая термоядерная бомба!

Он выбежал на улицу и, приставив ладонь козырьком ко лбу, пригляделся к шпилю, который обычно был виден в любое время суток, в любую погоду со всех точек Атри. Те, кто наблюдал за его реакцией, могли заметить, как контрастно меняется выражение лица кладовщика. С маски крайнего удивления, с характерно раскрытым ртом в немом восклицании «Ни фига себе!!!», на маску восхищения со слегка прищуренными глазами, а потом застывает каменной смесью страха и осознания мощности той стихии, что нависла над ним.

— Твою мать, вот это двойник!!! — завопил он, тыча в высокий столб, полностью затмивший собой кажущийся просто стержнем от авторучки «Останкинский шпиль».

Быстро стемнело, будто кто-то подкрутил на солнце вентиль яркости. На посеревшем, потемневшем небе тут и там сполохами забились синеватые разряды. Они постепенно увеличились в размерах, убыстряя темп и смещаясь один к другому. Это было завораживающее зрелище. И хотя все присутствующие знали, что долго смотреть на эти постепенно становящиеся все ярче вспышки очень опасно не только для сетчатки глаза, но и для мозга, отвести взгляд они просто не могли. Кудеснику показалось, что, если б не Найан, даже не поднявший головы к небесной феерии, он мог бы уйти от них незамеченным.

Спустя короткое время вспышки слились в одно бесконечное мерцание. Началось.

— Куда вы прячетесь от сияний? — обернулся Найан к Семенычу-старшему.

— За поселком есть расщелина, метров десять глубиной, — сказал Семеныч и, не дожидаясь остальных, направился вверх по улице.

— Черт, да от этого сияния не скрыться даже в аду! — крикнул Мирон и бросился вслед за Семенычем.

— За ними, быстро! Быстро! — скомандовал Найан.

Двое «узкоглазых» взяли Кудесника под руки и вывели из здания. Лену, чей лук один из «монголов» вместе с колчаном обломал об колено, тоже попытались взять под руки, но она, увернувшись, укусила одного из них за палец. Тот вскрикнул и замахнулся, чтобы ее ударить, но Найан поймал его руку как раз в тот момент, когда кулак уже почти достиг цели.

— Наши отцы не поднимали руку на женщин. — В его холодном взгляде читались уравновешенность и спокойствие. — Даже если это были их враги. Цени предания, Варус. Пошли. Нам нужно успеть к ущелью.

«Да, Варус, — Кудесник встретился с ним взглядом, — цени свои предания! Быть может, останешься жить».

Поселок превратился в руины, усеянные трупами и фрагментами тел людей и монстров. Кудесник знал, что четвероногие циклопы не оставят целым ни одно строение, в котором будут прятаться люди, что они сравняют с землей дома, из которых церберы не смогут достать никого из прячущихся там, и разрушат все постройки, в которых учуют присутствие гомо сапиенса. В истории средней полосы зафиксировано всего несколько случаев полного уничтожения поселков крушерогами. Обычно хорошо вооруженные стражники давали этим лупоглазым тварям достойный отпор, но от наемников, кое-как контролировавших пропуск посетителей в поселок, ожидать надежной защиты в случае подобного нападения не приходилось. Каран-Яму отстроят, в этом даже нечего сомневаться — уж очень удачно он расположен — прямо на перекрестке многих бродяжьих маршрутов. Но пока что Каран-Яма послужит опытом для многих, как самый, наверное, яркий пример скопидомничества и беспечности посельчан, посредственного отношения к фортификациям, недосконального отбора наемников и абы какой организации пропускного контроля.

Дорога до спасительной расщелины была усеяна трупами бродяг, поселенцев, церберов. Видимо, поняв, что поселок им не удержать, люди бросились искать прибежища в этой расщелине, но твари из параллельного мира не дали им до нее добраться. И если кому-то посчастливилось в нее попасть, это была мизерная часть всех тех, кто нуждался в защите.

В самой же расщелине, начинавшейся метрах в ста за пределами поселка, все было на удивление цивилизованно. Тянувшуюся вверх по склону черную прорезь кто-то предупредительно обнес колючей проволокой, а в том месте, где в нее можно было спуститься, посельчане выдолбили ступени и даже сделали некое подобие поручней.

Узкий коридор, позволяющий продвигаться только цепочкой, оказался довольно глубоким. Как кроличья нора, всплыла в голове у Кудесника ассоциация. Уже на половине спуска стало настолько темно, что «монголы» включили приделанные к стволам автоматов фонари, освещая путь впереди. Сполохи на небе, необычайно яркие наверху, здесь напоминали мерцание свечи.

Когда пещера резко раздалась в стороны, образуя пространство, достаточно свободное для временного убежища, двигавшийся первым Найан остановился. Дальше коридор снова сужался и уходил в темноту. Найан посветил вниз, затем покрутил фонарем вокруг — здесь все указывало на то, что это место посельчанами использовалось в качестве убежища: разбитые пивные кружки, окурки, гильзы, тряпье.

— Ждем здесь, — сказал он, оглянувшись. — Всем на землю, лицом вниз.

— Может, глубже спуститься? — робко предложил Мирон.

— Заткнись и рылом в землю, — повторил Найан и толкнул Кудесника в дальний угол. Хлопнул ладонью по макушке, когда тот попытался, вытянув шею, отыскать в толпе «монголов» Лену, и залег возле него.

В тот же миг почва под ними задрожала. По расщелине словно прошла невидимая волна, а за ней прокатился низкий гул. У Кудесника, впервые увидевшего сияние вне экранированных стен, создалось впечатление, будто над головой один за другим в глубь расщелины пролетают реактивные истребители. Чуть ли не чиркая по волосам. Пещера затряслась как в лихорадке, на головы сыпалась земля и мелкие камешки.

А перед закрытыми глазами разгорался свет. Он проникал сквозь плотно сжатые веки, сквозь одежду, сквозь стены расщелины. Он исходил от загадочного шпиля, но казалось, что он зарождался внутри сознания.

Сияние…

Мощный удар снизу подбросил всех лежавших сантиметров на пять над полом. Никто не мог объяснить этот феномен, но удары раздавались снизу, будто на свет сияния из-под земли прорывался сверхгигантский крушерог. Небо вдруг вспыхнуло так ярко, что, казалось, свет начнет разъедать каменные стены расщелины, поглощать, растворять все вокруг в своей бескрайней белизне. Позже некоторые старожилы скажут, что такого мощного сияния не было уже лет десять.

Вокруг лежащих людей разливалось синеватое марево, по нему бродили синие и белые сполохи, но люди этого не смогли бы увидеть, даже если бы открыли глаза. Белизна, забившая собой каждую клетку сетчатки глаз, не позволяла увидеть ни собственную руку, ни черную землю. А небо тем часом занималось фиолетово-белым пульсирующим заревом, это формировалась самая мощная квантовая вспышка сияния, которая может закончиться через миг, а может длиться несколько часов.

Кудесник не мог думать ни о чем другом, кроме Лены. Как она? Что с ней? Где она сейчас находится? И… где болотники прятались от сияний? Неужто полусгнивший КамАЗ все время был их убежищем? Или они не прятались вообще? Никто ведь не знает, что несет за собой сияние в действительности, кроме повышенного фона и выжигающего глаза, если их открыть, света. Поэтому некоторые ученые утверждают, что от него не скрыться нигде. Даже в аду, как говорил Мирон. Излучение рассыпается во все стороны, проникая сквозь металл и камень. Единственное, чего можно избежать, уходя в углубления или прячась в специальных бункерах, так это сгорания персональной электротехники вроде КИПа и радиоактивного излучения, хотя… для обитателей Атри двумястами рентгенами больше, двумя меньше, разницы они уже не почувствуют.

Поток света, который Кудеснику ранее казался похожим на след от реактивного самолета, перестал двигаться толчками, приобрел постоянное движение, невероятно быстрое, проникающее сквозь любую материю, как радиоволна. И вот ударила вспышка. Людей подкинуло, словно мелкие крупицы в решете. Они вжимались в землю как могли, но свет перед глазами от этого становился лишь ярче. Они закрывали лица руками и кричали, но их крики тонули в страшном вое и свисте. А затем чудовищный удар поднял их в воздух и медленно, словно намагниченных, потащил наверх. «Монголы» хватались один за другого, скреблись, пытаясь зацепиться за стены, а Найан не отпускал руку Кудесника ни на миг. А затем мир перевернулся вверх дном и бросился вниз, будто в пропасть.

ГЛАВА 9

— Опа-опа, — хлопнул кто-то в ладоши. Его громкий, насмешливый голос отразился эхом от стен, по которым все еще тоненькими струйками продолжала сыпаться сверху земля. — Жень, ну-ка поди сюда, глянь. Это у меня глюкота после сияния или тут и вправду желтомордые крысы завелись?

Дебелый узкоголовый юноша в новой камуфлированной эскаде вынырнул из темноты с пулеметом Калашникова, ухарски удерживаемым одной рукой стволом вверх, окинул небрежным «сверху вниз» взглядом распластавшиеся на полу тела и осклабился, обнажив длинные желтые зубы.

— Ба-а-а, да тут целая династия, кэп! — Он ударил носком ботинка лежавшего к нему ближе остальных «монгола» в ногу, и тот вздрогнул. — Прости, не разбудил?

— Хо-го! — радостно выкрикнул третий, выбравшийся из расщелины вслед за этими двумя. — Ордынский флеш-рояль. — И сделал жест, будто тянет рычаг однорукого бандита. — Поиграть в рулетку пришли, ребята? Так опоздали немного, Каран-Яму закрыли на ремонт.

Найан поднялся с земли, схватил за шиворот Кудесника, проверил, жив ли он, и с нескрываемым презрением оглядел своих бойцов. Вяло подымающиеся на ноги, стонущие и держащиеся за бока и головы, они были похожи на проснувшихся с бодуна девиц. Желваки командира заходили, словно мельничные жернова, кулаки он сжал так, что побелели костяшки, — вероятно, он укорял себя за то, что не установил растяжки с сигнальными ракетами на подходе к расширению и не бросил в уводивший на глубину расщелины коридор несколько зажигательных цацек навроде «огнепалок», которые, разбиваясь, вспыхивают ничуть не хуже коктейля Молотова. Ведь вместо наемников там, вполне очевидно, могла засесть какая-нибудь коварная тварь.

Двое наемников в эскадах цвета хаки и один в камуфлированной, — насколько Кудесник мог их узнать, — были из тех, что держали оборону поселковых ворот. Они вели себя как и подобает наемникам — нагло и пренебрежительно. Шлемы у них висели на поясе, оружие они держали так, будто могли справиться с десятком «монголов» и без него, и смотрели на оппонентов примерно так, как смотрит боксер-тяжеловес на вышедшего на ринг костлявого очкарика. Первый, широкоплечий, со шрамом через все лицо, называемый «кэпом», стоял, выставив вперед правую ногу, держа обеими руками свой АКС на затылке, как гриф штанги. Казалось, его ничуть не беспокоил тот факт, что у спохватившихся и осмысливших, что происходит, «монголов» бряцало в руках оружие. Он жевал резинку, и на его лице читалась открытая насмешка. Боец помладше, зеленоглазый и бритоголовый Женька, с пулеметом Калашникова в руках и татуировкой свастики на лоснящемся, гладком затылке, одетый, как уже упоминалось, в новехонькую, в отличие от своих друзей, эскаду, щерился не так уверенно, но и страха в его глазах не было. Судя по всему, стычки с «монголами» были его любимым развлечением. И лишь третий, скуластый, кареглазый здоровяк Федор, с пронзительным взглядом и родинкой на левой щеке, казался самым сдержанным из этой троицы.

— Ну так что за дела, ребята? — выплюнул жвачку под ноги Найану кэп. — Чем промышляете на наших землях?

Кудесника новый расклад обнадеживал. Сейчас он готов был вновь задействовать старый прием стравливания. Ведь даже если они и не перебьют друг друга полностью, то уж точно наемники проредят «монгольское» стадо, немного облегчив ему задачу в будущем. С Леной все было в порядке. Она хоть и выглядела испуганной, но никто не пытался ее ударить или сделать еще что-нибудь в этом роде. Кудесник подмигнул ей, мол, я все контролирую, ни о чем не беспокойся, а сам поймал себя на мысли, что понятия не имеет, что будет предпринимать, если что-то пойдет не так.

— Наши дела, — спокойно заговорил Найан, как бы невзначай положив руку на кобуру с дожидающимся в ней своего череда «Глоком», — это только наши дела. Ничьи больше. Мы не ищем неприятностей и ничем не промышляем на ваших землях, уверяю. Мы пришли забрать то, что принадлежит нам. Если господа не станут возражать, мы уйдем тихо и мирно. Договорились?

— Во лепит, да, кэп? — гоготнул Женька, не спуская глаз с Найана. — Типа интеллектуалом тут заделался. — Он сделал движение рукой, будто ввинчивал лампочку. — «Господа», «не станут возражать»… А если станут? — нахмурился он. — Если будем возражать, то что?

«Монголы», поняв, что разговора не будет, не дожидаясь команды Найана, переглянулись и все как один вскинули оружие — кто к плечу, а кто приготовившись к стрельбе от бедра. Сам же командир, обладающий удивительными выдержкой, даже не взглянул в их сторону. Для него их будто и не существовало вовсе. Лишь он, наемники и его «Глок». Мог ли он один обезвредить троих напыщенных хлюстов, держащих к тому же стволы кто как? О да, по части извлечения пистолета из кобуры и мгновенного выстрела Найан ничем не уступал ковбоям, для которых подобные дуэли — неотъемлемая часть жизни.

Но почему-то Найан не спешил.

— У-у-у, — протянул Женька и встряхнул головой, имитируя испуг, — да тут никак жареным запахло. Кэп, оказывается, у этих ребят есть пушки. Не знаю, как тебе, а мне реально стремно стало.

— Ага, у меня тоже побежало, — осклабился кэп, и в его глазах сверкнула шальная искра. — Придется посушить как-нибудь. Наверное, когда удирать отсюда будем.

И все трое засмеялись.

В их довольно странном поведении было нечто такое, что заставляло «монголов», несмотря на их преимущество, чувствовать себя провалившимся в западню кроликами. Вероятно, этому содействовало поведение самих наемников, для которых угроза хоть и стала теперь реальней некуда, но как-нибудь на нее отреагировать они, похоже, не считали нужным. Не поменяли своих позиций, совершенно непригодных для защиты и ведения огня, не спешили поворачивать стволы в их сторону. Женька все так же держал свой тяжелый пулемет стволом вверх, у кэпа автомат оставался на плечах, и держался тот за него двумя руками, как за коромысло, а у Федора АКС вообще был закинут по-походному за спину.

— Это не угроза, — объяснил Найан. — Это ответ на вопрос. Если он тебя устраивает, мы можем продолжить, а если нет — можно выйти из этой расщелины целыми и невредимыми. И затеряться в широтах средней полосы. Так как?

— Эх, поболтал бы я с вами, девчонки, еще, — вздохнул кэп, — да некогда нам. Я понимаю, вам-то все равно, вы свое задание выполнили. А нам еще нужно думать, кому предложить свои услуги и где бы подработать, чтоб было на что хлеба и патронов прикупить. О, кстати, может, у вас найдется место для тройки лучших в своей области специалистов? В Каран-Яме всяко нам теперь не слишком много заплатят за охрану руин.

«Не-ет! — Кудесник в одно мгновенье потерял надежду на то, что некая часть его проблемы решится чужими руками. — И эти туда же! Ну что за люди эти наемники?!»

Следует заметить, что кое-кто из «монголов» облегченно вздохнул. Они позволили себе немного расслабиться и даже чуточку опустить стволы, целясь теперь не в грудь и головы оппонентам, а в область паха. Должно быть, этот жест у них означал некую прелюдию, вступление к братанию с неприятелями. Во всяком случае, «монглолы» были готовы принести такую позорную жертву на алтарь своей гордости. Перестрелка и, как следствие, потеря сил им сейчас была очень некстати, а потому они ну очень хотели верить хоть и бузящим, но не выражающим враждебности наемникам.

— Конечно, — ответил Найан, сняв руку с кобуры, — я похлопочу перед ханом, чтобы вас приняли в наши ряды. Даю слово, господа наемники. Люди вроде вас нам всегда нужны…

Никто не перебивал Найана, но он вдруг запнулся и начал переводить взгляд с одного наемника на другого — те хоть и молчали, но по их физиономиям было видно, что они считают «монгольского» командира полным кретином.

Наконец они не выдержали и захохотали, хватаясь за животы и чуть ли не катаясь по земле.

— Дне… дне… — Хохоча, кэп согнулся и громко хлопнул себя ладонью по колену. — Дневальным на ордынскую тумбочку, Фаш!

— Я еб*л, кэп! — театрально изобразив обиду, вытер слезы со щек Женя. — Пускай Федота берут, он, помнится, когда-то в Барыжном честь узкоглазым отдавал! Ему не привыкать.

— Да, кстати. — Кэп уже хрипел от смеха. — Было же дело, Федот. Признай!

— Кэп, вы чего? Ах ты ж морда, ты всем это разбалаболил! — Федор перестал смеяться и тряхнул Женьку за грудки. — Я не отдавал им честь, я от солнца закрывался! Ты же знаешь.

— Ничего, ничего, — не переставал смеяться Женя. — В Ордынце солнце всегда с востока слепит, так что тебя оценят по достоинству. Соглашайся, дурак.

— Ну урод!.. — Федор вдруг отточенным движением перетащил автомат со спины, направив ствол лысому наемнику в переносицу.

А затем, когда ошарашенные, ничего не понимающие «монголы», возможно, начали думать, что наемники — всего лишь плод их воображения, навеянный еще не закончившимся сиянием, те разом, будто в них сработал единый механизм, повернулись к ним с оружием в руках. В расщелине на миг стало так тихо, что было слышно, как шумит наверху трава. «Монголы» даже дернуться не успели, как оказались под шквальным огнем.

Найан, вероятно, единственный из своего отряда, кто успел просчитать наемников. Его реакция была молниеносной, как удар катаной. Выхватив «Глок» из кобуры, он сделал выстрел еще до того, как кэп и его приспешники спустили курки. Пули вылетели из кажущегося благодаря глушителю слишком длинного ствола совершенно беззвучно. И главное, в цель. У Найана были все шансы продырявить кэпу голову еще до того, как половина его отряда упадет, скошенная доброй порцией свинца. Но тот в последний миг, действуя по наитию, пригнулся, и одна пуля просвистела, уходя в черный коридор, у него над самым ухом. Вторая же не смертельно чиркнула его по шее.

— Ах ты ж!.. — вскрикнул кэп, ощутив, как натянулась нить, на которой он балансировал между жизнью и смертью.

На все это ушло не больше секунды. В следующий миг кэп спустил курок и десяток пуль, вырвавшись из брызнувшего огнем автомата, наискось прошили кольчугу Найана. Падая на колени, он посмотрел на свой живот, вероятно не веря собственным глазам. Будто выстрелили в него не наемник из Каран-Ямы, а его родной брат. Впрочем, Найан так же быстро выпал из поля зрения, как и появился сегодня утром. Едва его сбили с ног падающие, валившиеся во все стороны его же бойцы, как о нем тут же забыли. Щедро поливая ордынцевских бойцов свинцом, РПК громыхал так, что дрожали пол и стены. Дымящиеся гильзы со звоном сыпались на землю. Крики метавшихся в хаосе «монголов», то пытающихся открыть ответный огонь, то ломящихся к проходу наверх, тонули в грохоте автоматных очередей. Кэп с Федором откатились, перекувыркнувшись, словно два колобка, в разные стороны и, засев у стен, вели стрельбу.

Кудесник вжимался лбом в землю и смеялся, как идиот, сам того не замечая. Все пошло по плану. Он раскусил замысел наемников еще тогда, когда Федор, типа обидевшись на коллегу, перетащил из-за спины автомат, который доселе на подсознательном уровне был для «монголов» залогом мирного решения проблемы. Раскусил, потому что он сам, по сути, был наемником и все эти приемы, имеющие целью максимальное отвлечение врага, очень хорошо знал. А потому заранее дал понять Лене, чтобы та была готовой, потому что скоро должна была начаться настоящая мясорубка.

Звук стрельбы тут, в расщелине, казался просто оглушительным. Но, слава богу, длилось это недолго. Звягинцев лежал в углу, накрыв руками голову, и ждал. Сверху на него кто-то навалился, истекая кровью, но Егору как раз был нужен щит от шальной пули, и такое «живое заграждение» подходило для этой роли лучше всего. Девушке же с таким «щитом» не повезло, и все, что ей оставалось, это молить Всевышнего, чтобы никакая случайная пуля ее не задела.

Когда эхо последнего выстрела стихло, они одновременно подняли головы, но вставать не спешили — мало ли что там? — и некоторое время молча лежали, не осмеливаясь даже гадать, что же произошло за их спинами на самом деле. Хотелось верить, что победили наемники, но трезвый рассудок подсказывал, что чудеса в Атри случаются не чаще чем раз в три дня. Сегодня же день хоть и начался из рук вон плохо, но не настолько, чтобы в награду за все страдания случилось чудо. Хотя…

— Эй, бродя, ну ты чего там развалился? — послышался голос кэпа, и Кудесник поначалу даже усомнился: не почудилось ли ему?

— Так, может, мы его тоже… того? — озвучил догадку Фаш. — Или они, типа «так не доставайся же ты никому»?

— Да нет, живой он.

Ботинки с крупными багровыми каплями на берце и шнуровке приблизились к Кудесникову лицу, мощные руки стащили с него истекающий кровью труп, небрежно бросив его в сторону, помогли подняться на ноги. На лице кэпа сияла улыбка.

— Я же говорил, живой. — Он похлопал Кудесника по щеке.

Федя в это время помог Лене, стряхнул с нее землю.

— Ну ты чего как неродной? — засмеялся кэп. — Мы же из-за тебя тут этот погром устроили. Хоть бы «спасибо» сказал, что ли. Или ты, может, в Ордынец хотел, как эти двое?

Он повернул голову, глядя, как Женька припечатывает к стене кладовщика, надумавшего незаметно, под шумок слинять из расщелины. Рядом стоял Семеныч-старший с поникшей головой, с перепачканным кровью и грязью лицом. В руке он все еще держал свой помповик, но пользоваться им, по всей видимости, уже не собирался.

— Из-за… меня? — не веря своим ушам, переспросил Звягинцев. А в голове формировался один-единственный вопрос: «Неужели и эти на кого-то работают?»

— Ну да! — словно не понимая, чему тут удивляться, воскликнул кэп и несильно ударил бродягу кулаком в грудь. — Мы ж не суки, мы помним, что ты нам помог. К тому же я знаю, что у тебя с этими чурками траблы. Чего ж не помочь хорошему человеку? Правду я говорю, парни? А, Фаш?

— Так точно, кэп, — ответили в один голос ребята.

— Хорошему человеку мы всегда готовы помочь, — уточнил Женя и толкнул вперед раненного в руку, безоружного кладовщика. — С этими прихвостнями чего делать будем?

— А что с ними делать? — удивился кэп. — Расстрелять пид***сов!

Старик остался стоять, где и стоял, в его потухших глазах не было ни стыда, ни укора, все застлала туманная, почти отключившая своего хозяина от наружного мира задумчивость. Но конформист по натуре Мирон, умеющий быстро приспосабливаться к новым условиям, подбежал к кэпу.

— Постойте, постойте. — Он попытался отвести ствол автомата, направленный ему в живот, и залепетал так быстро, что половину слов попросту было не разобрать: — Ну зачем же так резко? Сразу расстрелять. Я много чего умею. Я… я… вы только возьмите меня с собой. Не пожалеете, обещаю. Я же могу вам быть полезен, я знаю, где тут в округе бродяжьи схроны есть. Там много чего интересного попадается. Хорошие цацки, хорошее аммо. Чего вы сразу расстреливать-то? Расстрелять всегда можно успеть… О, — он сморщился и хлопнул себя ладонью по лбу, — что я несу? Простите дурака. Вы меня поймите, я «монголов» не люблю еще больше, чем вы, да я их ненавижу! — выкрикнул он, изображая из себя завзятого монголоненавистника. — Но что делать, если я остался ни с чем, а они предложили место работы… Я бы с ними не работал, мамой клянусь! Мне бы только зацепиться где-нибудь, деньжат подсобрать, а то в Каран-Яме… Мужики, я бы никогда не стал помогать узкоглазым, если бы эти твари не разрушили Каран-Ямы! А теперь нам с Семенычем нужно пристроиться где-нибудь. А его, — он оглянулся на Кудесника, нежно прижимавшего к себе девушку, — они же его по-любому бы нашли, что с моей помощью, что без нее. Они же всю зону на уши поставили! Ну, ребята, а? Возьмите меня с собой, я вашим маркером буду… Все, что вы скажете, сде… лаю…

Он запнулся, сглотнул слюну и сделал шаг назад, поняв, что его слова никак не действуют на посуровевшего кэпа. Он знал, что в Атри предательство не прощается, не оправдывается и не перекрывается другими поступками. Даже десяток добрых дел, при условии, что вам оставят жизнь, не смоют оставшийся от него послед. Но в живых, как правило, за это не оставляют.

— Все сказал? — спросил кэп, сверля его холодным взглядом, не сулящим ничего доброго.

Мирон вдруг резко повернулся и бросился к выходу, перепрыгивая через трупы обещавших устроить его жизнь «монголов». Никто ему не мешал. Женька, стоявший на входе в коридор, даже отстранился, давая ему беспрепятственно вскочить на ступени, ведущие наверх. Но пуля, вылетевшая из заглушённого ствола «Глока», была быстрее. Поймав ее в сердце, Мирон дернулся, будто его толкнули сзади в плечо, всхлипнул и упал на колени.

— Нет, — умоляюще прошептала Лена, когда Кудесник перевел ствол, от которого поднималась струйка дыма, на старика. — Оставь его в живых, пожалуйста…

— Жалостливость, милочка, не самое ценное качество в этой тунгусской дыре, — сказал кэп, начав на пару с Федором мародерствовать над остывающими трупами ордынцевского отряда. — А в вашем случае вообще неуместное. Да не разменивайся ты на эту хрень! — толкнул он склонившегося над чьим-то рюкзаком Федора. — Цацки смотри и боеприпасы, хавку оставь, мы же не стервятники какие-нибудь, в самом деле. — И, повернувшись к Лене, добавил: — Ты уверена, что, как только вы уйдете, он не отошлет в Ордынец новое сообщение? В котором укажет ваш маршрут. Ведь вы обсуждали при нем свои планы? Решали, куда пойдете? Верно? Он же коммерсант, бизнесмен, такие, как он, не могут быть без дела. Они маму родную продадут, но свое дело продолжат. Верь мне, я знаю.

За все это время старик не проронил ни слова. Он не просил простить его, как Мирон, не оправдывался, не пробовал убежать, хоть у него был шанс, когда началась заварушка, он просто стоял и смиренно смотрел перед собой, словно приведенная на заклание овца. И сейчас, когда решался вопрос о его жизни и смерти, он все так же продолжал безучастно пялиться на стену, будто бы его судьба больше его не интересовала.

Глухой хлопок, и его тяжелое тело повалилось на землю. Лена заплакала. Это все, что ей оставалось.

Шпиль был на месте. Словно сделанный из тумана, он высился над лесом, как и прежде, будто его двойник никак не был причастен к сиянию.

Из расщелины начали выбираться посельчане, те, кто уцелел, прячась здесь и от атак крушерогов, и от сияния, пережидая, пока самоотверженные наемники, считающие, что они должны помочь попавшимся в плен людям, зачистят расщелину от «монголов». Их было не так уж много, тех, кому посчастливилось уйти от когтей ночных тварей… Они выглядели разбитыми, опустошенными и смертельно уставшими. Едва передвигая ногами, они больше напоминали зомби, чем обычных людей. Они направлялись к своим разрушенным домам.

— Ну что, бродя, — выйдя из расщелины, кэп зажмурился, широко раскинул руки и потянулся, — патроны у тебя есть, паленый КИП ты скинул, а с новым всегда сможешь быть на связи. С «монголами» мы твой вопрос на какое-то время решили, будем прощаться?

— Да, спасибо, — растерянно проговорил Кудесник. — Как-нибудь «отомщу» вам тем же.

Он посмотрел на небо и удивился: солнце в последнее время разошлось не на шутку — второй день подряд пляжная погода, небывалая роскошь Атри. А уж что после сияния такая будет благодать, в это и вовсе не верилось.

— Земля круглая, может, и вправду как-нибудь еще пересечемся. Куда вообще идти думаете? — поинтересовался кэп.

— На юго-запад, если кое-кто не передумал идти со мной. — Он покосился на Лену. В одной руке она держала свой лук и колчан, во второй — шлейку закинутого на плечо автомата Калашникова, оснащенного подствольным гранатометом и оптическим прицелом. — Осталась пара нерешенных вопросов в том краю.

— К «Азамату», может? — догадался кэп. — Тогда наши пути не так уж и расходятся. Мы с ребятами тоже думали двинуться к устью Большой реки. Можем составить вам компанию.

Звягинцев призадумался. Раньше он бы однозначно отказался. В Атри нельзя доверять никому, даже если намерения предлагающих тебе компаньонаж наемников кажутся чистыми, как утренняя роса. Что, если расстрел в расщелине — всего лишь часть большой задумки? Что, если это банальное устранение конкурентов, ведь хан, если узнает, что кто-то перебил весь его отряд, выставит цену за голову Кудесника в разы выше. Теперь он прикажет искать его в аду, не только на земле, и заплатит любому, кто укажет след бродяги. Не выгодно ли наемникам заработать на ровном месте? Тяжело ли теперь им отправить сообщение, указав свои координаты и направление движения? Проще простого. Приведут они ничего не подозревающего Кудесника в ближайший населенный пункт, как быка на бойню, держа за короткий поводок. А там его уже будут поджидать другие прислужники хана. И в тот раз никто ему не поможет.

Но Кудесник, положившись скорее на интуицию, чем на трезвый расчет, кивнул головой и протянул ему руку.

— Буду только рад, — сказал он, и кэп охотно пожал протянутую ладонь.

Они бросили прощальный взгляд на руины Каран-Ямы, помахали людям, бродившим среди развалин с опущенными головами, выискивая в завалах других выживших, и, развернувшись, пошли на запад.

— Не передумала? — спросил Кудесник, когда они вышли на широкую, петляющую между поросших травой пригорков дорогу. Он хотел было приблизиться к ней, но она выставила руку — жест, красноречивее всяких слов означающий «Отвали, дружок».

Что поделать, убийство старика никак не укладывалось в ее голове. Даже несмотря на то, что в итоге он оказался на одной стороне с предателем и, стало быть, согласился на то, чтоб Кудесника пытали самыми изощренными способами, Лена все равно не держала на него зла. «Если о ней некому позаботиться, то это сделаю я», — кажется, так сказал Семеныч, когда остановил здоровяка Хитона. Эту фразу она никак не могла забыть.

Да, она испытывала к Кудеснику самые теплые чувства, не боясь признаться себе, что втюрилась в него по самое некуда, но, черт подери, он позволил этим похотливым подонкам-мародерам прикоснуться к ней! И пускай он сделал это с целью их максимального отвлечения, и заплатили они за свою страсть сполна, Лена не могла избавиться от мысли, что он использовал ее как приманку. Но если бы его план не сработал? Если бы мародеры оказались более смышлеными? Что тогда? Почему дряхлый старик одним только словом смог унять здоровяка, который уже держал ее в своих клещах, а молодой, крепкий бродяга допустил, чтобы шайка несчастных мародеров ее раздела почти догола? И хотя где-то глубоко внутри, на дне наполненного до краев озера обиды и отчаянья, крылось понимание того, что другого выбора в бункере не было и что бродяга больше никогда в жизни не допустит, чтобы ей причинили боль, сейчас она хотела только одного — чтобы он избавил ее от своего присутствия. Хоть на какое-то время.

Понял это и Егор, а потому немного отстранился, пропустил ее вперед, так чтобы она шла вслед за кэпом, а сам поравнялся с замыкающим Женькой.

— Ты что, и вправду фашист? — поинтересовался он у пулеметчика, взглянув на его затылок, словно желая убедиться, что свастика на прежнем месте. — Атри для славян и все такое, да?

Женька замедлил ход, повернулся лицом к Кудеснику, и по его кислому выражению Егор понял, что он далеко не первый, кто об этом спрашивает.

— Свастика — это символ, который существовал задолго до рождения Гитлера, — объяснил он. — А если тебя волнует, исповедую ли я фашизм, то ни хрена. Уже.

— Тогда зачем?..

— Эхо бурной молодости, — хмыкнул Женя.

— Молодости? Да тебе сколько лет-то? Восемнадцать хоть есть?

— В восемнадцать я уже тут вовсю уран долбил, — нахмурился Женька. — Приговоренный к семи годам «строгача». Детдомовский я, к тому же сбежавший, потому сюда и сослали. А до того со «скинами» с двенадцати лет маялся, оттуда и эхо, понял?

Егору показалось, что этот ответ у Женьки был приготовлен заранее. Как запись на автоответчике под соответствующей кнопкой. Нажимаешь «1» — говорит о молодости, нажмешь «2» — будет рассказывать дальше, диез — вернется к предыдущему меню.

— Из-за них тебе влепили «семерку», верно? — спросил Кудесник, наперед зная, что Женя ожидает этого вопроса.

— Да, за соучастие. Но, знаешь, пусть у меня больше никогда не будет шанса выбраться на Большую землю, я ни о чем не жалею. И если б мне вернуться в то время, я сделал бы все так же.

— Но ты сказал, что уже не исповедуешь фашизм.

— Это я здесь не исповедую, разве что к этим узкоглазым немного, а окажись я снова в Питере… Да и фашизм здесь, по большому счету, ни при чем. Старые, проверенные и в драках, и по мусорской друзья, как я мог бы оставить их? А когда ты с ними, то азер или узкоглазый, хочешь ты этого или нет, по умолчанию становится твоей целью. С волками быть… ну, ты сам знаешь.

— А с остальными твоими друзьями, кого осудили, что? Они ведь сюда не попали? — поинтересовался Егор.

— Как они могли сюда попасть? У них ведь родители были или родственники, а таких сюда не берут. Они на обычных зонах, кто отсидел, а кто еще парится — семь лет-то еще не миновало.

— Ну, а в команду к кэпу как угораздило?

— Не уверен, что кэп хотел бы, чтоб я об этом болтал, — понизил голос Женька, хотя Федоту и остальным, порядком от них оторвавшимся, их разговор вряд ли мог быть слышен. — Да ты и сам уже мог догадаться: он — капитан внутренних войск, Федька — сержант из его взвода, а я — беженец, которому надоело долбать камни и за которым, — он посмотрел на идущих впереди кэпа и бывшего сержанта, улыбнулся, — они вышли на поиски…

— Эй. — Кэп отделился от строя, упер свободную руку в бок. — Подтягивайтесь там. Фаш, бродя, не отстаем.

Догнав остальных, Кудесник и Женька дальше пошли молча, сосредоточившись на шелесте зарослей, прислушиваясь к свистящим звукам ветра. Где-то вдали, в глубине хвойника, перекрикивались между собой птицы-атрийки, видимо сообщая друг другу о появившихся на пустынной дороге людях. Но эта новость, видать, была им не сильно интересна, поскольку кричали они протяжно, лениво, как сообщают друг другу о погоде соседи по площадке, ожидая лифта. А для опытных бродяг это, несомненно, тоже был знак — раз атрийки «беседуют» о своих птичьих делах так, будто их кто-то вынуждает это делать, значит, на этом участке все спокойно. Хотели они этого или нет, но птицы в Атри хорошо справлялись с ролью информаторов и секретных агентов в одном лице. Потому что они не беспокоились при виде людей и, наоборот, реагировали возбужденным криком или резко порхали со своих мест, когда в округе появлялся зверь. Очень жаль, что в Атри птиц не так много.

Прибавив шагу, Кудесник обогнал Женьку и Федора и как бы невзначай вновь оказался возле Лены. Ничего ей не говоря, он попытался взять ее за руку, но она тут же выдернула ее, будто он прикоснулся к ней горячим утюгом, и бросила на него сердитый взгляд.

Егору показалось, что сзади кто-то прыснул со смеха. Когда же он оглянулся, то Федя и Женька шли как пионеры, гордо вскинув подбородки и несокрушимо всматриваясь вдаль.

— Ну чего ты злишься-то? — обойдя девушку с другой стороны, наклонился к ней Звягинцев. — Что ты хотела, чтобы я сделал? Отпустил его?

— Нет, ты все правильно сделал, — устремив взгляд вперед, ответила Лена. — Мне просто не понять, почему люди, в которых хоть изредка мелькает что-то человеческое, обязательно должны умирать как подонки.

— Эй, эй, — услышав Ленины слова, оглянулся кэп, — поосторожней там. У нас что, по-твоему, не мелькает что-то человеческое? Мы что, совершили по отношению к вам бесчеловечный поступок?

— Но вы еще и не умираете, — так и не поняв, что это была шутка, отрезала Лена.

— Хм. — Кэп ухмыльнулся. — А она у тебя ничего, бойкая. Где отхватил?

— Ты бы там точно искать не стал, — ответил Кудесник.

— Я понимаю, что это не мое дело, но все-таки меня разбирает любопытство, — сощурился кэп. — В каких краях водятся такие львята?

Кудесник посмотрел на Лену, прежде чем ответить, но ее, казалось, совершенно не беспокоила начатая мужчинами тема.

— В двести пятнадцатом квадрате, — ответил он.

Кэп призадумался:

— Шутишь, бродя? В двести пятнадцатом одни болота, там никто не живет. — Он, приглядевшись к выглядывающей из бушлата защитке, заметил в складках рукавов и капюшона засохшую грязь, оставшуюся после ныряний в затопленный вертолет, и сам себе ответил: — Похоже, не шутишь.

Звягинцев взглянул на КИП, снятый с руки молодого «монгола», павшего в бою с наемниками одним из первых. Стекло экрана еще не было поцарапано, надписи над кнопками не стерлись, и пахнул он еще новыми микросхемами, а не порохом и засохшей кровью. Благо Кудеснику было из чего выбирать, поэтому он взял себе самый новый, чистый, не имеющий «прописки» и, стало быть, идентификации в сети КИП. Никто не мог знать, кому он принадлежит сейчас, вместо имени владельца у него светлела лишь пустая полоса.

Звягинцев на мгновенье задумался: а что произойдет, если он сейчас пропишет в пустом поле свой ник? «Ну и пусть, что ордынцевские хакеры меня тут же вычислят, — размышлял он. — Пусть присылают еще отряд. А за ним еще. Пусть присылают до тех пор, пока в Ордынце не останется только хан и женщины».

Причина, по которой он так осмелел, была ясна. Он не помнил, что с ним происходило в номере «Трех братьев» до того момента, пока не увидел перед собой Лену. Он был, естественно, вне себя и после, когда руки и губы все делали сами, не особо прислушиваясь к его мнению, но все, что случилось с ним прежде, находилось за пределами его памяти и восприятия. Он понимал лишь одно: с ним что-что творится. Ведь это ненормально, когда раны сами по себе сходят с тела, забирая с собой боль и немощь. Но это с ним произошло. Это было. Е-боец, сшибающий головы, как мячи, вне всякого сомнения, поломал бы Егору все кости, если бы Егор был нормален в привычном понимании этого слова. И пускай, черт побери, выявленные бродягой возможности его тела и разума в какой-то степени были пугающими, но гораздо больше они придавали ему уверенности.

Переведя взгляд с КИПа на свою руку, Кудесник вдруг ощутил, что его тело начинает пробивать, пробегая сверху вниз волнами, мелкая дрожь. Проходя по руке, она сначала касалась плеча, вынуждала слегка сократиться бицепс, затем приятно напрягала предплечье. Все это заняло не больше секунды. Кудесник, насколько только мог, расслабил руку, но от этого ничего не изменилось. Мелкая дрожь, начинающаяся коротким импульсом в какой-то точке на затылке, кольцами параллелей расходилась по всему телу, заставляя мышцы реагировать без соответствующей на то команды мозга. Будто кто-то невидимый, нависший над Кудесником, дергал за ниточки, присоединенные к разным частям его тела. Дергал и наблюдал за реакцией, тихо посмеиваясь.

Но Егор знал, что это не так. Если в нем и появилось нечто такое, что способно было приказывать мышцам, то оно выступало на его стороне. И разрази его гром, если он хоть немного понимал, в чем дело, но в этот миг он почему-то подумал, что у него под черепной коробкой образовалась некая батарея, которая питает его мозг, заставляя работать его быстрее и эффективнее. А заодно и усиливает мышцы. Совершенно не отдавая себе отчет, что это как-то связано с лабораторией Герцена, он связывал эту способность с Атри. Он думал, что это результат длительного ношения за спиной какой-нибудь цацки, возможно, что даже той самой «броши», которую у него так и не отняли и которая продолжала лежать в нагрудном кармане. Или это могло быть действием какой-нибудь невидимой и невредной аномалии, благодаря которой в теле обнаружились и открылись чакры сумасшедшей внутренней энергии. В принципе, не так уж и безумно, беря во внимание, что вся зона — это сплошное аномальное поле, длительное нахождение в которой превращает и человека в своеобразную аномалию.

А потом дрожь прошла. Так же внезапно, как и появилась. Кудесник полностью расслабил пальцы, и больше ничто не вынуждало их сгибаться.

Тут же умолкли, будто получив от Кудесника условный знак, птицы. Еще мгновенье назад одна из хриплоголосых атриек недовольно о чем-то хрипела и вдруг замолчала «на полуслове». Затихли и остальные.

Странно, замолчали только птицы, но создавалось впечатление, что что-то кардинально изменилось в самих устоях атрийской тайги. Будто кто-то незримым образом подменил кадр, и даже ельник перестал выглядеть как обычно. Вроде бы тот же самый — идущий ровной стеной, будто отрезанный скальпелем, вдоль дороги, — а вроде бы и нет. И в воздухе чего-то стало не хватать, а может, и наоборот, появилось нечто другое.

Шагающий впереди кэп сразу же остановился, выставил в сторону руку, в которую, словно из ниоткуда взявшийся шлагбаум, ударился грудью Кудесник, а указательный палец другой приложил к губам.

На какое-то время все пятеро превратились в единый слуховой орган. Из леса, отступившего от дороги, как уже упоминалось, самое меньшее метров на пятьдесят в обе стороны, долетал только шум волнующихся елей. Тем не менее птицы умолкли. Они не закричали и не взмыли со своих мест, и это значило, что их не испугало что-то, а… удивило, озадачило.

Кэп оглянулся и встретился взглядом с каждым из четверых, будто желал убедиться, что это не один из них смутил птиц.

— В траву, быстро, — скомандовал он, указав на холм с правой стороны, который полумесяцем огибала дорога, приняв форму греческой буквы «омега». — Федька, а ты давай вперед. Посмотри, что там. КИП выключи, пользуйся рацией, ясно?

— Ага, сделаем, — кивнул Федор и надел на голову шлем.

Он двинулся вдоль дороги, незаметно перебегая от одного куста дикой жимолости к другому и внимательно осматриваясь по сторонам.

— Что это может быть? — поинтересовался Женька, когда они улеглись у подножия холма, спрятавшись в высоких зарослях. — Неужели еще одна партия монголоидов?

Как и прежде, у лихого парня в голосе не слышалось и нотки страха. Потому что тот едва различимый триммер, который удалось уловить Кудеснику, скорее означал приток адреналина, как у пристегнувшегося ремнями посетителя американских горок, чем неудавшуюся попытку завуалировать боязнь.

— Не должны, — потер шершавый подбородок командир. — Хотя от них чего угодно ожидать можно.

— Поставить бы на дороге растяжку, а, кэп? — Женька уже принялся снимать с плеч рюкзак, но кэп остановил его.

— Молчи и не шевелись, — приказал он и глянул в том направлении, куда ушел Федор.

Сержанта не было видно.

Лена отсоединила от трофейного АК-74, оснащенного, как уже говорилось, подствольным гранатометом и оптическим прицелом, магазин, только сейчас почему-то решив проверить, есть ли в нем патроны. Последовал ее примеру и Кудесник, хотя проверил, заряжен ли его «штайр», сразу же, как только отобрал его вместе с остальным своим снаряжением у мертвого «монгольского» экспроприатора. Патроны, как и прежде, были на месте, запасные рожки рассованы по карманам разгрузки, еще пара пригоршней «свинца» редкого калибра 5,45 лежали на дне рюкзака. К бою он был готов, знать бы еще, с кем придется схлестнуться.

В шлеме послышалось шипение, а затем тихий голос Федора:

— Караван, — доложил он, — один фургон, шесть человек конвоя. Хорошо вооружены, в эскадах, на шлемах изображение в виде глаза.

— Тю, так это «центавровцы»? — поняв, что, похоже, драки не будет, обиженно протянул Женя.

— Федька, оставайся на месте, мы выходим, — не разделяя Женькиного огорчения, сказал кэп, приложив шлем наружной стороной к щеке, и затем облегченно вздохнул: — Пошли, ложная тревога.

Он поднялся с земли, отряхнул прилипшую к эскаде грязь и вышел на середину дороги.

— А птицы? — привыкшая доверять природным знамениям больше, чем собственному чутью, то ли спросила, то ли напомнила Лена.

— Да что птицы-то? Это же парни из «Центавра шесть», они всегда нанимаются караваны сопровождать. Такие же наемники, как мы, хорошие ребята, — заверил ее кэп и сощурился, приглядываясь к медленно выдвигавшемуся из-за холма фургону, запряженному двумя лошадьми, и к шести обступившим его полумесяцем бойцами.

Он спрятал автомат за спину и попросил сделать это остальных, решив, что их наверняка уже увидели, а потому не следовало размахивать оружием, дабы охрана каравана не узрела в этом намерения напасть и расхитить груз.

До них оставалось метров шестьдесят, когда кэп, а заодно и стоящие позади него бродяга, девушка и беженец ощутили необъяснимую нарастающую тревогу. В воздухе стал ощутим посторонний запах. Вне всякого сомнения, ветер нес его со стороны каравана и это не был запах темно-коричневых, с каштановым отливом рысаков, как и наверняка не того, что находилось под тентованным накрытием фургона. Что-то совсем другое, заставляющее сжимать ручки автоматов покрепче и готовиться к непредвиденному, исходило от каравана, тянулось по ветру и размешивалось в воздухе. Никому из присутствующих не приходилось слышать этот запах раньше, хотя он был очень знакомым и у всех вызвал одну и ту же догадку: это как-то связано с конвоирами.

Не зная, что предпринять, кэп взмахнул рукой, приветствуя их. Но те не отреагировали на жест. Это было довольно странно, поскольку ни один из КИПов наемников, и бродяги в том числе, не запеленговал поблизости присутствие посторонних, неопознанных КИПов. Это могло значить лишь одно: либо у конвоиров не было портативных «компов» вообще, либо они были отключены, но в таком случае они должны пребывать в состоянии повышенной готовности и реагировать на появившихся на дороге людей гораздо активнее. Но, как уже говорилось, реакции было ноль.

Нельзя было не отметить и еще одной странности — конвоиры шли, совершая одни и те же движения, словно запрограммированные роботы. Вот первый слева, он постоянно повторял один и тот же комплекс движений через каждые два шага: шаг левой, голова качнулась, немного повернулась вправо, шаг правой — встала в исходное положение. Затем два шага без изменений и все по новой — голова качнулась, повернулась направо и снова на дорогу. Конвоир справа через каждый шаг смотрел себе под ноги, клал руку на кобуру с пистолетом и вновь убирал ее.

— Слышь, кэп, — позвал Женя.

— Что? — не оборачиваясь, откликнулся командир.

— Эта дорога ведет к Краснозвездному, верно?

— Да.

— И вдоль дороги до самого поселка только лес?

— Как будто ты этого не знаешь.

— А путь от Каран-Ямы до Краснозвездного караван проходит часов за пять, так? — Кэп молча оглянулся на него, поняв, к чему он вел и что он сейчас скажет. — Так где они прятались от сияния, которое закончилось не больше часа назад?

Вместо ответа командир протянул руку Лене за спину и, ничего не объясняя, снял с планки Пиккатини установленный на ее АК оптический прицел. Приставил его к правому глазу, зажмурил левый.

— Ч-черт… — вырвалось у него.

— Что там? — спросил Женька.

Кудесник вскинул к плечу «штайр», приложился к окуляру и присмотрелся к конвоирам. Их шлемы прятали большую часть лица, оставляя среднезащищенными лишь глаза за большими овальными стеклами и совсем незащищенными подбородки, а потому в оптический прицел были хорошо видны их посиневшие губы и… закрытые глаза.

— Зомби, — ответил за кэпа Кудесник и, взяв более не сопротивляющуюся Лену за руку, попятился к холму. — Вот почему молчат птицы.

— О, только этих уродов не хватало, — возмутился Женька.

— Давай назад, переждем их там, — скомандовал командир и осторожно, будто шелест травы под ногами мог разбудить конвоиров, последовал за Кудесником.

«Вот тебе и действие сияния, — нашел объяснение Звягинцев. — Если это происходит со всеми, кто не смог найти убежища, то Атри, должно быть, уже кишит зомбачьем. Весело».

— Вы что, пустите их в Каран-Яму? — удивленно захлопала ресницами Лена.

Кудесник с кэпом переглянулись.

— И то правда, — согласился кэп. — Женька, растяжку за холмом, пока они не видят. Быстро. Бродяга, занимай позицию…

Егор снова установил прицел на автомат Лены, надел на голову шлем и собирался уже засесть с другой стороны дороги, как услышал со стороны каравана знакомый голос. Услышал и обомлел. Это был Федька, он стоял у края дороги, и в его глазах, видимых через такие же стекла, как у конвоиров, отражалось недоумение.

— Э, «центавровцы», вы чего?! — крикнул он им вслед, когда они проехали мимо. — Я тут стою, а вы…

«Он ничего не знает!» — вспыхнуло у кэпа в голове.

В это мгновение случилось то, чего никто не ожидал.

Конвоиры открыли глаза. Одновременно, как будто по команде того, кто их загипнотизировал. И если раньше можно было с уверенностью предположить, что сияние превратило их в зомби, то сейчас, глядя, как они похватали в руки свое оружие и рассыпались от фургона кто куда — как обычно делается в случае нападения, — объяснить, во что именно они превратились, было достаточно сложно. Во всяком случае, от попавших под ка-излучение зомбаков, бесцельно бродивших по Атри, утративших рассудок и способность двигаться иначе, как еле передвигая ногами, они явно отличались.

— Беги-и-и!!! — закричал из-за холма кэп, но было уже поздно.

— Нападение! — крикнул один из конвоиров. — Работаем, парни!

— Вы чего, какое на хрен… — Ничего не понимая, Федька изумленно развел руками.

Они открыли по нему огонь одновременно. Пули заискрили по броне эскады, засвистели где-то над самой головой. Федька, в считанные секунды получив больше десятка пулевых ранений, которые с каждым проникновением отбрасывали его тело назад, вырывая из него куски мяса, упал навзничь. Легкая броня эскады не могла выдержать такого напора свинца, а потому разлеталась вдребезги, не в силах уберечь Федьку. Стрельба продлилась не больше пяти секунд.

Упав, Федор взвыл, прижал руки к груди и заворочался по земле, отталкиваясь ногами. Уже почти ничего не видя перед собой, когда силуэты конвоиров стали почти неразличимы в померкнувшем свете дня, он приподнялся и попытался достать висящий на спине автомат. Но шедший последним конвоир, вынырнув из травы с той стороны дороги, выстрелил в Федора из «драгунова», почти не целясь.

Пуля пробила стекло и вошла в глаз, пройдя шлем насквозь. Федька обмяк и рухнул на землю замертво.

— Один есть, — доложил снайпер.

— Су-у-ки!!! — заорал кэп и бросил в караван гранату.

Почувствовавшие неладное лошади заржали. Граната взорвалась аккурат под днищем фургона, подбросив его в воздух и опрокинув. Во все стороны полетели горящие щепки и фрагменты упряжи. Колеса с одной стороны оторвало с осями. На дорогу, прорвав тент, посыпались деревянные ящики. Изрядно пораненный жеребец, мотая от боли головой, упал на задние ноги, затем повалился на бок. Кобыла же, выдернувшая из оси дышло, помчалась вперед одна.

Кудесник вскочил на вершину холма, напоминавшего поросший травой черепаший панцирь, залег там и упер приклад в плечо. Но конвоиры с изображениями древнеегипетских «всевидящих глаз» на шлемах двигались чересчур прытко, умело маскируясь за обломками фургона, за ящиками или кустами жимолости, так что он даже с оптическим прицелом не мог толком поймать никого «на шкалу». Женька же, залегши у подножия холма, валил из поставленного на сошки своего РПК почти без разбору. Это был огонь прикрытия, специально для того, чтобы кэп смог подобраться к развороченному фургону поближе, но Жене не следовало увлекаться. Если снайпер из группы сбрендивших конвоиров явно был опытен и уже избавился от «луны», он поймал в перекрестье брызжущий огнем из-за холма пулемет.

Выстрел из СВД прозвучал в тот миг, когда Женька, прижав горячий пулемет к груди, перекатился правее. Сменил полупустой короб с патронами на полный и снова открыл огонь. Конвоиры не отстреливались, не перекрикивались и тем самым не выдавали своего местонахождения. Но мелькнувшую было в мозгу Кудесника мысль, будто они пришли в себя и поняли, что совершили ошибку, открыв огонь по обычным вольным бродягам, перечеркнула просвистевшая в сантиметре от виска пуля калибра 7,62.

— Ты ж стрелок, блин, ворошиловский! — процедил он сквозь зубы. Откуда прозвучал выстрел, тоже было не ясно, и это бесило его.

В это время кэп, прикрываемый Женькой, короткими перебежками сделал полукруг и зашел к дымящемуся фургону с левой стороны. Остановился на расстоянии пятнадцати шагов, увидев двух спрятавшихся за ящиками, присевших на корточки «центавровцев». Пулеметные очереди дробили их хлипкое укрытие, а потому те готовились вот-вот покинуть свое укрытие и решали, видимо, куда побегут. Стрелять по ним, выдавая свое местонахождение, кэпу не хотелось, а потому он бросил к ним, покатив по земле, вторую гранату. Дважды подпрыгнув на кочках, граната подкатилась к одному из них и остановилась аккурат между ног. Тот только и успел, что выкрикнуть какое-то ругательство, упасть на задницу и попытаться оттолкнуть ногой от себя фугасный снаряд. Взрывом ему оторвало обе конечности, он коротко вскрикнул и затих, второго же, с развороченным животом, взрывной волной отбросило в сторону. Он умер еще до того, как шмякнулся об землю.

— Фаш, минус два, молодец! — похвалил Женю кэп. — Давай на десять часов, короткими очередями.

«Центавровцы», что бы там с ними ни случилось после сияния, на зомби совсем были не похожи — с мозгами, по крайней мере по части тактического мышления, у них все было в порядке, а поэтому они, естественно, должны выглянуть, обнаружить и по возможности убить того, кто отправил на тот свет двоих бойцов из их отряда.

В то же время выстрел прозвучал от Кудесника, переместившегося на левый бок холма-панциря, прямо над головой. Эхом ему грянул взрыв, подняв на воздух в зарослях жимолости клочья земли и кровавые ошметки в двадцати метрах правее фургона.

— Ты что??? — Егор обернулся и, схватив Лену за руку, повалил на землю. С подствольного гранатомета шел дым. — Совсем с ума сошла?!

— А нет, блин! — Она вырвалась из его хватки. — Буду ждать, пока вы тут наиграетесь с ними в войнушку.

Звягинцев отпустил Лену, украдкой выглянул из-за холма и увидел ползущего к фургону конвоира. Тот уже не представлял опасности, у него не было нижней части тела, а потому бродяга прильнул к окуляру и сделал ему одолжение, выпустив по нему короткую очередь. Несколько пуль срикошетили от шлема, но одна угодила-таки в горло. Конвоир перевернулся на спину и, закашлявшись, попытался закрыть рукой брызжущую из раны кровь, но спустя мгновение для него все было кончено.

Остальные двое стрелков и снайпер, как то и ожидалось, выглянули из своих укрытый и открыли ответный огонь кто по холму, а кто по кустам, за которыми прятался кэп. Слава богу, тот уже сменил свою позицию, как и Женька, незаметно перебравшись поближе к лесу и подальше от дороги. Кэп находился, по его подсчетам, недалеко от того места, откуда вели стрельбу двое вооруженных автоматами конвоиров, и теперь лишь дожидался, когда те прекратят стрельбу, чтобы подобраться к ним ближе.

Кудесник бросил на Лену раздосадованный взгляд и сплюнул прилипшую к губам землю.

— Не высовывайся, пожалуйста, — сказал он. — Не становись развлечением для снайпера, хорошо?

Сам же сполз с холма и бросился к кустам — тем самым, которые использовал для маскировки, идя в разведку, Федор.

Кэпа стало мутить, как только он залег в высокой траве, стебли которой были словно сбрызнуты пузырящимися слюнями. Вернее, сначала он почувствовал легкое головокружение, а уж потом, выдернув из земли травинку и поднеся ее к носу, понял, что в этом месте начинает действовать «Пивная кружка».

Пули «центавровцев» прочесали по верху клонящихся к земле зарослей, и кэпу на руку упало еще несколько срезанных травинок. Белые пузырьки напоминали монтажную пену — пушистые, слегка желтоватые. Ничем не отличишь от тех, что появляются над искрящимся, холодным пивком… Э-эх, лучше не вспоминать.

— Ну что? — поинтересовался подползший сзади Женька. — Вы их видите?

— Да к лесу они щеманулись, Фаш, разве не понятно?

— Так чего мы тут лежим? Давайте их догоним, бродя взял снайпера на себя.

Лицо кэпа приняло выражение, при котором обычно машут рукой, мол, забудь, пропало добро.

— Хана бродяге. И телке его, — сказал он. — Зря только, блин, рисковали. А этих и догонять нечего. Сейчас сами на нас пойдут, пускай смелости только наберутся.

— Ты это о чем? — сморщил лоб Евгений.

— Да «пивко» тут повсюду, — протянул кэп пулеметчику срезанные стебли. — Укачает их быстро. Так что далеко не упорхнут голубки.

Область измененного пространства под названием «Пивная кружка» обычно была неопасной и не расседалась по-крупному. Мини-аномалии зачастую облюбовывали себе небольшие участочки земли, желательно поближе к тени, подальше от солнца, и имели традиционно малый радиус поражения-опьянения — не больше пяти метров. Некоторые бродяги, к слову, только и выискивали в Атри эту аномалию — это был своего рода халявный способ «заправиться», не травя себе желудок и не тратя деньги на вонючее пойло.

Но в данном случае, и кэп был совершенно прав в своих догадках, вся поляна должна была просто белеть пузырящейся пенкой, как хлопчатниковое поле в августе. Покрывать всю площадь до леса, который шумел кронами уже метрах в десяти, и еще в самом лесу тянуться на километры. Потому что после сияния «Пивные кружки» не только растут как грибы, занимая иногда целые гектары, но и усиливают дальность поражения, а также свои опьяняющие свойства. А с учетом, что эта аномалия, как уже упоминалось, любит тень, ближе к лесу ее должно быть хоть пруд пруди, и коли «центавровцы» не совсем дураки, они непременно из лесу вернутся. Если же нет, то можно смело считать их окочурившимися… от алкогольного отравления. Кони с бабы, как говорится, возу легче.

Но шелест травы послышался совсем рядом. Значит, хоть один, но вернулся. Кэп прижал к земле голову приготовившегося к бою Женьки, не давая ему высунуться, а сам чуть приподнялся, подавшись телом вперед.

— Есть, — шепнул он, и его губы искривились в довольной улыбке. — Клиент созрел. Этот — мой. Ты ищи второго.

— Понял, — ответил Женька и пополз дальше, чувствуя, как похмельный синдром постепенно начинает сушить горло.

Тот же «центавровец», которого заметил кэп, шел, словно гулял по проспекту. Судя по его походке, штормило его нехило. Голова покачивалась на ослабевшей шее, посоловевшие глаза за овальными стеклами были открыты лишь на три четверти, и АК-74 свой он уже держал в одной руке, стволом в землю. Такой себе мирный наемник, вышедший из бара освежиться.

Кэп набросился на него, когда расстояние между ними сократилось до возможности сделать прыжок. Выскочив из зарослей, он повалился на землю вместе с «центавровцем». А тот даже и не понял, что случилось. И только когда с него сдернули шлем, на его лице возникла гримаса возмущения и непонимания, а губы зашевелились, так и норовя выкрикнуть: «А ты откуда взялся, твою мать?!» Он попытался поднять автомат и направить дуло на кэпа. Разумеется, справиться даже с изрядно опьяневшим «центавровцем» при обычных условиях было бы не так легко — слабаков в «Центавр-6» не берут, но у этого, похоже, степень алкогольного отравления уже порядком зашкаливала. Да что тут говорить, бывшего капитана ВВ и самого раскачало уже так, что изображение перед глазами троилось, а ведь он только с краю подобрался к гигантской «Пивной кружке».

Автомат кэп перехватил без особого труда и им же двинул длинноносого бородатого конвоира со шрамами от ожогов на левой половине лица в переносицу. От удара тот на миг вырубился, но рука рефлекторно потянулась к пистолету.

— Да что с тобой такое?! — раздраженно выкрикнул кэп, отбирая у него пистолет. — Вы попали под сияние? Ты меня слышишь? Эй! Ответь!

Но тот его не слышал. Он громко сопел, раздувая ноздри, мотал головой, но не делал попыток освободиться от насевшего на грудь кэпа и ничего не говорил, хотя, судя по всему, дар речи не утратил.

«Странная зомбированность», — подумал бывший капитан, и, решив, что все равно от «центавровца» проку мало, выхватил из-за голенища нож и полоснул им по горлу конвоира.

Женька, стоя невдалеке, на чистой от «пивного» последа территории, повернулся к кэпу боком.

— Фаш, ты что, идиот? — вытирая лезвие ножа о траву, гаркнул кэп. — Мишенью подрабатываешь? Где второй?

— Тю, та на фиг вам второй? — ответил пулеметчик. — Вон он, — Женька кивнул в сторону, и кэп увидел плетущегося к дороге второго «центавровца», — сам на растяжку бежит. Вы лучше посмотрите сюда.

С того места, где он стоял, петляющая между холмами дорога была видна как на ладони. А заодно и бродяга со снайпером, спрятавшиеся один от другого, но открытые для Женьки так же, как открыты для игрока герои игровой стратегии на экране монитора.

— Хм, не хана броде, — протянул кэп. — Пошли, поможем ему разобраться с этой проблемой.

ГЛАВА 10

Кудеснику еще не доводилось охотиться на снайперов. И, насколько он помнил уроки Кэмела, приучавшего его к жизни в Атри, лучше такой охоты всячески избегать. Если снайпер не вчерашний, то шанс победить его в тайге равен один к десяти. Впрочем, выбора в это прекрасное солнечное утро у бродяги не было — снайпера требовалось убрать любой ценой, потому как либо ты его, либо он всех. А потому Егор перебежал к следующему кусту, опустился на одно колено и замер, прислушиваясь. Те двое «центавровцев», видимо, все-таки вычислили местонахождение кэпа, поскольку перестрелка теперь велась ровно: короткие очереди типа автомат-пулемет, затем — автомат-автомат, и только по звуку выстрелов пулемета можно было понять, что наемники и конвоиры все время перемещаются, словно по импровизированной шахматной доске.

Шелест кустов послышался у Егора прямо по курсу. Насколько можно было доверять слуху, метрах в восьми или десяти.

«Ну держись, тварюга!» — ощерился Кудесник и выстрелил наобум. Затем молниеносно перекатился к следующему кусту и выглянул, ожидая услышать крики подстреленного снайпера. Но было тихо.

— Черт! — прошипел бродяга. Тут же мелькнула обнадеживающая догадка: может, наповал?

«Ага, как же, — насмешничал внутренний голос, — ты — да и наповал!»

«Вот балда, — подумал Егор, хлопнув себя по лбу. — Я же могу видеть, как летят пули! Мои способности!»

Он отложил винтовку в сторону и растопырил перед собой пятерню. Ничего особенного: грязные пальцы в грязных перчатках без крайних фаланг. Тем не менее бродяга вглядывался в них так, будто они вот-вот собирались стать золотыми, как обычная жестянка под воздействием «философского камня». Впрочем, не происходило ровным образом ничего, а потому Кудесник открыл глаза пошире и напрягся так, что забурчало в животе и заложило в ушах. Он опять ожидал исходящих от затылка «энергетических волн», такое он придумал им название, кольцами расходящихся по всему телу сверху вниз. Ожидал с таким усердием, что заслезились глаза, а пальцы начали трястись, но не от волн, а от бессмысленного напряжения. Он даже не дышал какое-то время. Но раздавшийся по ту сторону дороги взрыв (видимо, кэп израсходовал еще одну гранату) вывел его из равновесия.

— Черт! — выругался Кудесник.

— Да, это я, — с улыбкой ответил кто-то, стоявший прямо перед ним.

В лоб Кудеснику было направлено дуло винтовки Драгунова, а через большие овальные стекла на него смотрели черные, напрочь лишенные роговицы глаза. Глаза, в которых был только помутневший белок и большой, словно нарисованный круглый зрачок. И глаза эти улыбались. Солнце, выглядывающее из-за шлема снайпера, слепило Егора, он щурился и растягивал губы, отчего могло показаться, что он улыбается противнику.

Бродяге, однако, было не до улыбок. Палец снайпера лежал на полуспущенном курке — одно неверное движение, и мозги Звягинцева украсят растущий позади кустарник. К тому же он пятой точкой чувствовал радость «центавровца» от предчувствия скорой реализации смертного приговора, который с удовольствием он собирался выполнить.

И тут Егор ощутил легкую дрожь в теле. Нет, не от страха перед готовящейся влететь ему в мозг пули. Это была дрожь, расходящаяся волнами по всему телу, возникающая в неопределенной точке на затылке и заканчивающаяся кончиками пальцев на ногах.

На его лице и вправду появилась улыбка. Он даже не понял, как это у него получилось. Он вроде бы только успел подумать «а что, если?..», а рука, на которую он недавно пялился, ожидая чуда, сама собой взметнулась вверх и ударила по цевью винтовки. Выпущенная снайпером пуля ушла в небо. В следующий миг Кудесник уже стоял на ногах и выпрямился со скоростью соскочившей с креплений рессоры, так, будто его ноги были сделаны из пружинной стали.

— На Одессу, сука! — продолжая движение подъема-разгиба, выкрикнул Звягинцев и со всей силы ударил лбом в переносицу «центавровца». Сначала ударил, а потом подумал, что у того ведь шлем, а у него — нет, как и не было, впрочем, никогда. Трезвое логическое мышление уже нарисовало картинку следующей сцены: пошатнувшийся снайпер гогочет, Кудесникова кровь брызгает ему на овальные стекла, а сам Кудесник с рассеченным лбом отлетает назад, как теннисный мячик. Но действительность казалась нереальной и противоречивой. Шлем эскады с утолщенной броней в лобовой части и на переносице смялся в месте удара и дал трещину от верхней губы до левой брови. Овальное стекло левого глаза вылетело совсем, правое — покрылось паутиной трещин. В помутневших глазах «центавровца» возникло непонимание. «Как?!!» — кричал его взгляд. А прямой удар с ноги погасил свет у него в голове, не оставив там больше места ни для каких вопросов.

Выпущенная из рук снайпера винтовка перевернулась в воздухе и угодила в руки Кудеснику. Он сделал выстрел еще до того, как «центавровец» упал на землю. Пуля пробила ему необыкновенно расширенный глаз, угодив точно в черный зрачок, и вырвалась наружу с тыльной стороны шлема.

— Фигассе, — восторженно произнес знакомый голос. — Кэп, вы это видели?

Они задержались у могилы Федора — продолговатого аккуратного холмика из свежей землицы, с крестом, сколоченным из еловых ветвей, в изголовье и насаженным на него дырявым шлемом. В уголках глаз Женьки дрожали, вот-вот собираясь побежать по щекам, слезы. До этого момента парень держался как мог. И когда проводили контрольный расстрел сумасшедших «центавровцев», и когда копали могилу для Федьки, и когда перебирали бытовой мусор в ящиках — детали к игровым автоматам, столовые принадлежности и прочую дребедень, что заказывали у поставщиков жители Каран-Ямы. Но скрыть за напускной суровостью истинное горе Жене не удавалось. И это было хорошо видно остальным.

Впрочем, подобные чувства испытывал и кэп. И хотя его глаза, навидавшиеся в зоне за десять лет всякого, были сухи, по окаменевшему лицу можно представить понять глубину его душевных терзаний. Не уберег бойца, загубил, отдал обезумевшим «центавровцам» на растерзание…

Некоторое время они шли в полной тишине. Впереди, чуть оторвавшись от остальных, Кудесник. Не потому, что после нереально зрелищного убийства снайпера он стал на голову выше остальных, а потому, что после Федькиных похорон он был единственный, кто не глядел при движении себе под ноги.

Виляющая дорога наконец вытянулась в прямую, словно рельсы, линию, травянистые холмы становились все ниже, пока не сровнялись с землей, а лес с обеих сторон отступил еще дальше, будто проходила тут не дорога, по которой ездили арбы, а взлетно-посадочная полоса. Преодолев еще пару километров, путники вышли на широкий, хорошо протоптанный во всех направлениях перекресток. По центру торчало кривое сухое бревно, к которому были пришпилены дощечки в форме стрел с вырезанными названиями населенных пунктов. Наследство праотцев. Такие указатели сохранялись в Атри с далеких пятидесятых-шестидесятых, когда среднюю полосу только-только осваивали первопроходцы, ища урановые залежи или исследуя загадочную землю аномальной зоны. Тогда еще не было, разумеется, никаких КИПов, и полагаться приходилось на далеко не всегда верный компас, на собственное чутье и память. А еще вот такие указатели, сообщающие, где, в какой стороне обосновалась та или иная стоянка. Да-да, именно стоянка или лагерь, ведь тогда на месте нынешних «мегаполисов» вроде того же Фартана или Каран-Ямы, были разбиты палаточные городки, которые лишь долгие годы спустя обросли высокими заборами, взошли пышными избами (или кирпичными домами, если где-то поблизости имелись глиняные карьеры и печники) и, главное, наполнились людьми.

Звягинцев подошел к обросшему травой, трухлявому, покрытому глубокими трещинами столбу и уставился на таблички с грубо вырезанными, по всей видимости обычным штык-ножом, названиями поселений. Время и угрюмая погода Атри сделали свое дело — буквы на табличках стали почти нечитаемыми. Лишь разгадав ребус из паутины трещин и недостающих кусочков дощечек, можно было догадаться, где написано «Каран-Яма», «Западное» или «Аномалинка».

— Нам нужно свернуть здесь направо, так? — прищурился бродяга.

Кэп вставил в зубы сигарету, не предлагая закурить Егору, и посмотрел на указатели, нацелившие свои острия на запад.

— Верно, — ответил он и погладил рукой дощечки, будто после снятия с них пыли и паутины буквы могли стать виднее. — Что там у нас? Краснозвездное — пятнадцать километров, Аномалинка — десять, Энергетики-3… не видно. Бывал раньше в этих краях?

— Приходилось, — кивнул Кудесник. — Только мы с той стороны заходили, с севера. Никаких Энергетиков тут нету — это был временный лагерь, а Аномалинки вообще никто не знает, что за ботва. В Краснозвездное как-то заглядывал с напарником.

— И что, как вас встретили?

— Если есть чем расплатиться, то встретят хорошо. Как и везде.

— А как насчет идеи? Не пытались они прочистить тебе мозги партийными догмами, у них ведь, знаешь, еще Советский Союз и генсек Хрущев во главе. Они же другой правды просто не признают, схоласты шизанутые.

— Хм, — пожал плечами Кудесник, — мало ли, кто на чем завис. К тому же бюсты Ленина-Сталина остались во многих поселках на почетных местах, а красные знамена и прочие атрибуты совковой эпохи я видел даже в «Азамате».

— Значит, не пытались, — ответил сам на свой вопрос кэп и посмотрел на стоящих поодаль Женьку и Лену, которых указатель, казалось, совсем не интересовал. — Пошли, уже скоро полдень, а нам хоть бы к вечеру до Краснозвездного добраться.

Шли преимущественно молча, перекидываясь парой-тройкой слов лишь в тех случаях, когда без этого было просто не обойтись — когда таинственная тайга резко умолкала, либо, наоборот, расширяла и без того нескудную гамму завораживающих звуков. Останавливались, прислушивались, пронзали острыми взглядами волнующееся зеленое море травы и, убедившись в отсутствии опасности, двигались дальше. Как и прежде, молча. Впереди — бродяга, за ним Лена, наемники, немного отстав, замыкали крохотный отрядец.

— Слышь, кэп, зовут-то тебя как? — не оборачиваясь, спросил Кудесник, чтоб хоть как-нибудь разрядить гнетущую атмосферу.

— Кэп, — ответил тот.

— А по паспорту? — не отступал Звягинцев.

— Паспорт остался у меня в прошлой жизни, бродяга. Как и военный билет.

— Стало быть, для родителей ты теперь тоже «кэп»?

С ответом тот немного повременил.

— Нет, для них я по-прежнему Игорь.

— Тезка, получается, — без радости в голосе сказал бродяга. — Меня тоже Егором кличут, если что.

Но как только Кудесник ни пытался втянуть в диалог остальных, а живого общения не получалось. Разговор не шел.

Стоявшее в зените солнце изрядно припекало, дышать с каждым шагом становилось все тяжелее, к тому же на глаза начала опускаться полупрозрачная желтоватая пелена. Сначала бродяга подумал, что это у него от перегрева, но, сколько он ни мигал, ощущение, будто где-то невдалеке взорвалась цистерна с охрой и теперь сухой порошок оседает пылью в радиусе десятка километров, никуда не девалось. Бродяга даже выставил ладонь вперед, ожидая увидеть, как на нее будет падать желтый порошок, но этого не произошло.

«Солнце, — подумал он и поднял голову. — Это все солнце…»

Он не стал спрашивать у остальных, испытывают ли они что-то подобное, хоть глаза и застилал золотистый туман. Для него это не имело значения. Егор думал только о том, что нужно преодолеть этот путь, дойти до Аномалинки, ведь это всего десять километров, а оттуда день ходу до лесопилки. Забрать любой ценой пистолет, подарок друга. Что, если Грэг однажды спросит, где его подарочный «пустынный орел?» Что он ему ответит? Что по глупости слил тупорылым «азаматовцам»? Не-ет, это недопустимо! Слишком слабодушно и нелепо. Ну потерять, скажем, в бою. Ну поменять на банку тушенки, чтоб с голодухи не помереть. Ну, в конце концов, пропить, но не сдать же на КПП и потом даже не вернуться за ним!

«Это „бок“, бродяга, который тебе нужно срочно исправлять, — сообщил сам себе Звягинцев. — Твое оружие должно оставаться твоим до тех пор, пока ты жив!»

Запищал на руке у кого-то из наемников КИП. Такой сигнал обычно подается, когда в зону локации попадает другой КИП. Через секунду сигнал повторился — это подал «голос» компьютер другого наемника. КИП Егора, однако, молчал, потому что все еще оставался без идентификации, а атрийская сеть была устроена так, что, коли бродяга желает оставаться инкогнито, информацию о попадающих в зону его локации КИПов других бродяг он не получает.

— Что у вас? — не оборачиваясь, спросил Звягинцев.

Ему никто не ответил.

— Парни?

Тишина.

Егор хотел было оглянуться, но вдруг увидел двигающиеся навстречу пошатывающиеся темные фигуры. В желтой поволоке, окутавшей все вокруг, они напоминали космических пиратов из фильма «Гостья из будущего», уходящих в коридор времени. Их было тоже четверо, кто в эскаде, кто в обычной армейской форме, у кого пулемет, у кого обычный «калаш», а у одного из-за спины торчал ствол СВД, и в руках он держал что-то из привозного, «нерусского». Трое шли, опустив головы и исподлобья глядя на дорогу, и только первый всматривался в Кудесника так, словно пытался узнать в нем давнего знакомого.

Сердце у Кудесника екнуло, а конечности словно обдало ледяной водой, когда он увидел, что среди них есть молодая девушка — в одежде на размер больше, черные волосы собраны сзади лентой, но несколько прядей выбились и свисали ей на лоб, закрывая левый глаз… точь-в-точь как у Лены, когда он оборачивался к ней последний раз. А затем он узнал в человеке, пытливо к нему присматривавшемся… себя! Со «штайром» в руках и торчащим стволом СВД из-за плеча. В тот же миг ему захотелось закричать, но едва он увидел, как идущий-навстречу-он-сам открывает рот и как лицо его искажает испуг, крик остался у него груди. Он хотел остановиться, да уже не мог. Ноги отказывались ему подчиняться. Как и руки, и голова, и голос… Незначительный поворот шеи вызвал резкий приступ боли, ударом тока разошедшийся по всему телу. Он совершенно ничего не мог сделать. Он густел, костенел изнутри. Сначала кости, затем мышцы, потом разум.

В какой-то миг перед тем, как его сознание, отравленное, опьяненное золотистым излучением, отключилось, он заметил, что у остальных — кэпа, Женьки и Лены — глаза закрыты. Они шли, как «центавровцы» час назад, просто следуя согласно заложенному в мозг маршруту, не разбирая дороги. А в следующий миг чьи-то мощные руки схватили его за плечи и бросили в овраг. Но удара о землю Егор не ощутил. К тому времени он уже был без сознания.

Сколько времени прошло с тех пор, как ему довелось увидеть своего двойника, он не знал, но треск костра за спиной, отдаленный собачий лай и писк совы подсказывали, что время уже позднее. Должно быть, часов девять, не меньше. Тяжелые, будто смазанные медом веки Егору удалось разлепить не сразу. Не хватало сил даже дышать, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. Никакая сила, исходящая из точки на затылке, не могла ему помочь. Вместе с мозгом и сознанием она, похоже, все еще пребывала в состоянии дремоты.

Послышались тихие мужские голоса. Судя по интонации, один другого о чем-то спрашивал, но слов было не разобрать. Затем бродяга уловил вкусный запах жареного мяса, почувствовал во рту обильное слюноотделение и не преминул отметить мысленно, что люди за его спиной малость сдвинуты, если сидят на таком жирном маяке, как запах костра и мяса.

Наконец после нескольких неудачных попыток ему удалось открыть глаза. Вдали темнела полоса шумящего леса, но перед ней простирались теперь не волнующиеся луга, как прежде, а голая, лишь местами поросшая клочками низкорослой травы, черная, словно выжженная, земля. Было уже темно, но над горизонтом все еще полыхала оранжево-красная горбушка света — все, что оставило после себя полуденное атрийское солнце. Но и тот ничтожный послед исподволь рассасывался, растворялся в смыкающихся над ним сумерках. Спустя всего несколько минут с ним было покончено. Атри погрузилась в полнейшую темноту.

Егор застонал от все еще пронизывающей тело боли, перевернулся на спину и посмотрел на костер. Вокруг него сидели, по-восточному поджав ноги, трое. Сначала бродяга обрадовался — трое! Женька, Лена и кэп! Но, присмотревшись, понял, что обознался. Одежды сей троицы напоминали самодельные снайперские маскхалаты: сквозь бахрому свисающей маскировки — распущенной мешковины, окрашенной под цвет травы и пожелтевшей листвы, — проглядывала незащищенная рыболовная сеть, на спине, боковых частях рукавов — петли для натуральной маскировки — травы, веток. На головы у всех троих были наброшены капюшоны. Все они были довольно крупного телосложения, так что даже здоровый и рослый Женька рядом с ними казался бы костлявым заморышем.

Пламя костра освещало широкое лицо одного из них, на вид ему было лет под пятьдесят, в зубах у него дымилась трубка, щеки и подбородок покрывала густая серебристая щетина. Другой сидел к Егору спиной, третий — вполоборота, но из-под капюшона была видна только густая черная борода и узкие бесцветные губы. Можно было предположить, что и тот, кто сидел к нему спиной, тоже мог похвастать густой растительностью на подбородке и щеках. Вполне возможно, это был отличительный атрибут их группы или клана. И хотя Егор раньше не слышал о банде бородачей, подобная новость его бы не удивила — многие банды вводят некую обязательную особенность для всех членов группировки. Самое банальное — бритые головы, менее тривиальное — татуировки, более-менее искусное — специальные, пошитые на заказ костюмы, как, например, у «монголов» («азаматовцы» с их летчицкими костюмами не в счет). Так почему бы не внедрить правило не бриться?

Люди в этой местности не являлись редкостью — три населенных пункта вдоль дороги, по которой часто следовали караваны, а потому Егора не удивило присутствие здесь бородачей. Вполне возможно, это был патруль из Краснозвездного или разведка из Аномалинки.

Бородачи никак не отреагировали на его стон, они продолжали тихо о чем-то переговариваться, поворачивая над костром тонкие жерди с нанизанными на них кусочками мяса. И только когда Звягинцев приподнялся и начал шарить по себе руками, проверяя наличие оружия, они обратили на него внимание.

— Долго же ты, — с упреком посмотрел на него бородач с трубкой.

Суровые черты лица, красноватые, морщинистые щеки, кудрявая черная борода, косматые брови и острые глазки делали его похожим на исследователя далеких стран. Или Деда Мороза. В атрийской, разумеется, интерпретации.

— Где я? — убедившись, что оружие по-прежнему при нем, спросил бродяга, сосредоточив взгляд почему-то на бородаче, что сидел к нему спиной.

— Все там же. — Уголки рта у бородача, у которого из-под капюшона виднелась лишь нижняя часть лица, приподнялись. — Есть хочешь?

Эти трое в снайперских маскхалатах могли оказаться, конечно, бандитами, или мародерами, или, того хуже, кочевниками, но Егор, чей мозг по наитию анализировал происходящее, подумал, что это маловероятно. Окажись они бандитами, вряд ли у него был бы шанс очнуться. А уж если они пособничают хану Айкару в поисках убийцы его сына, то тем более не оставили бы бродяге оружие. И почему они сидят, как на поминках, закинув оружие по-походному за спины?

Звягинцев приложил ладони к разгоряченным щекам, с силой потянул вниз, обнажив белки глаз, открыл рот и хрипло выдохнул. Затем поднялся на ноги и, закрыв глаза, некоторое время просто втягивал ноздрями воздух. Это все, что он мог сделать, чтоб хоть как-нибудь утихомирить рвотный рефлекс, то поднимающий к горлу, то опускающий обратно все, что находилось в желудке. Отпустило. Он снова открыл глаза и попытался осмотреться, но изображение перед глазами плыло и покачивалось, будто эта освещенная костром поляна находилась на большом нефтяном пятне, колыхающемся на поверхности океана. В конце концов ему все-таки удалось разглядеть мятую траву и две продавленные тяжелыми арбами колеи метрах в семи-восьми от него справа. Там же валялся РПК и чей-то подсумок. Значит, он и вправду на том самом месте, где его стащили с дороги и бросили в овраг.

— Где Лена? — спросил Егор, повернувшись к костру. — Кэп… Женька… Где… они?

— Никакой благодарности, — вздохнул бородач с трубкой и разочарованно покачал головой. — Ни тебе здрасьте, ни спасибо, сразу вопросы. Все как всегда. Ничего не меняется.

— Молодежь, — пробасил второй, и бахромистая маскировка на его маскхалате встрепенулась от порыва ветра.

— Странная молодежь, — откликнулся третий. — Впору о себе подумать, а он Женьку ищет.

— Где Лена? — повторил вопрос Кудесник. — Где…

— Да спекся твой кэп, — обернулся тот, что сидел к нему спиной.

Звягинцев не смог разглядеть его лица так, как ему этого хотелось бы, но кое-что сразу бросилось в глаза. Бороды у него не было, наоборот, широкий, раздвоенный подбородок поблескивал в свете костра, будто только что был гладко выбрит, на щеках неприкрытыми оставались глубокие борозды шрамов, а ниже — татуировка, обвившая шею в виде застежки-молнии с «собачкой» аккурат на уровне левого лимфоузла. Из-за расстегнутого на пару верхних пуговиц кителя виднелись черные полосы зимней тельняшки, сразу понятно — гордости ее обладателя. Такому не дай бог сказать, что морпехи слабаки. На вид лет ему было больше, чем бродяге, но явно недостаточно для того, чтобы считать его «молодежью».

— Что значит «спекся»?

Егор проследил за его взглядом и увидел за спиной первого, на том рубеже, где свет от костра полностью поглощала темнота ночи, облаченные в эскады тела.

— Лена… — вырвалось у него, и он со всей прытью, на какую только были способны его слабые ноги, бросился к девушке.

Упав возле нее на колени, Егор приподнял ее за плечи. Голова Лены безжизненно свесилась, волосы касались черной земли.

— Нет! — вскрикнул бродяга, чувствуя, как у него внутри словно что-то оборвалось.

Перехватив девушку так, чтобы голова ее оказалась на его предплечье, пальцы другой руки он приложил к тонкой шее. Пульс не ощущался, и бледный цвет ее кожи только подтверждал наихудшие опасения.

Егор затрясся как в лихорадке, на глазах заблестели слезы, лицо исказила гримаса боли и невосполнимой утраты.

— С ней все нормально, — сказал тот, что курил трубку. — Не волнуйся, она придет в себя.

— Что? — оглянулся на костер Звягинцев. По его щеке сбежала вниз одинокая слеза.

— Еще не время. Доверься нам. Оставь ее и иди сюда.

Сам не зная почему, возможно, что-то такое было в голосе бородача с трубкой — уверенном и властном, что заставляло подчиниться, — но Егор положил Лену на землю, поднялся и возвратился к костру. Словно в забытье, сел между курильщиком и безбородым и точно так же, как они, поджал под себя ноги.

— Будешь? — спросил тот, чье лицо прятал капюшон. В руке он держал открытую флягу с повисшей на цепочке крышечкой.

Но Егор не мог сейчас заставить себя думать о чем-то другом, кроме Лены.

— Да не напрягайся ты так, бродь. — Курильщик положил тяжелую руку Кудеснику на плечо. — Вот увидишь, с ней все будет хорошо. Звезды не могут лгать: она умрет, лишь немного не дожив до глубокой старости, не сейчас. — Он загадочно улыбнулся. — Ты же хочешь, чтобы так было?

— Звезды? — проигнорировав вопрос, Кудесник поднял на него остекленевшие, ничего не видящие глаза. — Вы кто такие, мужики?

— Меня зовут Звездочет, — ответил курильщик, попыхивая трубкой. — Это, познакомься, — он кивнул на безбородого, — Хирург, а тот, что прячет лицо, — Серб. Будем знакомы. А тебя как кличут?

— Что? Что здесь происходит? — замотал головой, будто пытаясь стряхнуть навалившуюся информацию, Егор. — Что со мной было? Что с Леной? И откуда вы здесь взялись?

— Вот те на! — Брови Звездочета подскочили. — Ты что, ничего не слыхал о «Сонном Янтарнике»? Ну ты, бродяга, даешь.

Кудесник напряг память, хотя точно знал, что раньше такого названия не слышал.

— Это аномалия, которая появляется только перед самим сиянием и существует после него всего несколько часов. Вы попали уже под конец ее действия, — пробасил безбородый Хирург. — Если бы подождали еще, могли бы свободно пройти до Краснозвездного.

— Знаешь, эта штука, — Серб сделал круговое движение пальцем возле виска, — разумная. Не просто какое-то там феноменальное облако, а живая материя. Которая подбирается к тебе как вор. Сначала ты ее не замечаешь, вроде как только свет желтее становится, а когда понимаешь, что попал, — уже поздно. Двойника своего видел? Что-то напоминает шпиль перед сиянием, верно? Только тут немного иначе: идешь себе по дороге, ничего не замечаешь, и вдруг тебе навстречу человек. Приглядываешься: ба! знакомые все лица. — Серб иронично улыбнулся. — А ты и пошевелиться уже не можешь, потому как во сне, который навеял «Янтарник», мозг тебе не подчиняется. И крикнуть по той же причине у тебя не получится. Да-да, я знаю, ты хочешь сказать «Я же не спал!», да? Я видел и двойника, и дорогу, и других. Но в этом и смысл «Сонного Янтарника» — то, что ты видишь, — уже сновидение. Ты идешь по дороге, но не видишь ее на самом деле, она тебе лишь снится. Как и густая трава до самого леса. Ты можешь пройти возле живоглота и не увидеть его, потому что его не будет в твоем сне. Как и нас в нем не было. А когда ты поравняешься со своим двойником, вы сольетесь, потому что идете по одной дороге, свернуть с которой, как ты сам мог убедиться, нельзя. И тогда… — Он сделал глоток из своей фляги, скривился. — Этого никто наверняка не знает, но эвенки, которые тут живут, говорят, что происходит некий обмен. Люди переносятся в параллельный мир. Душой. А опустошенными телами, в которые вошли двойники, остаются бродить по земле. С закрытыми глазами.

— Они превращаются в некую разновидность зомби? — спросил Егор.

— Нет, они превращаются в лунатиков, — ответил вместо товарища Звездочет. — Только, если потревожить их сон, они открывают глаза и на время становятся похожими на обычных людей. Это просто рефлекс. Проснутся, устранят раздражитель и снова впадут в спячку, бродя по протоптанным дорогам.

— Мы видели таких… — начал было Егор, но оборвал себя на полуслове. Вспоминать, а уж тем более рассказывать о «центавровцах» ему совершенно не хотелось.

— Мы знаем, — сказал Хирург.

— Почему вы допустили, чтобы они попали в аномалию? — равнодушным тоном спросил Кудесник, не уверенный даже на один процент, что его присутствие у костра является спасением.

— Они хотели этого сами, — ответил Серб и поднес длинную почерневшую жердину с нанизанным на нее мясом к краю капюшона.

— Они спасались от сияния, — пояснил Хирург и последовал примеру товарища, чтобы убедиться, что шашлык не подгорел, и втянуть ноздрями его преаппетитнейший запах. — И сознательно пошли в «Янтарник». Ведь под его куполом сияние не причиняет человеку вреда. Они надеялись на чудо, но оно, судя по всему, не произошло, так ведь?

Кудесник посмотрел на безжизненные тела в эскадах и костюме и, тяжело сглотнув, зажмурил глаза.

— Почему вы не смогли спасти нас всех? — спросил он.

— Мы спасли, — многозначительно ответил Хирург, и его голос, несмотря на то что он говорил тихо, прогремел как выстрел корабельного орудия. — Но здесь не действуют обычные правила. Это не все равно, что вынести человека из пожара и считать, что он уже спасен.

— Так как же вы спасли? В чем заключается тогда ваше спасение? В том, чтобы стащить с дороги мертвые тела? Они же мертвы, все трое мертвы! И знаете что, — Егор вскочил на ноги, — идите вы к черту со своим «Сонным Янтарником» и баснями о переселении душ! С меня хватит, травите эту хрень кому-то другому! Звездочеты-волшебники, *ля!

Трое у костра молча за ним наблюдали. Так доктора из психлечебницы наблюдают за негодованием очередного мятежного, «трудного» пациента.

— Я не пальцем деланный и не вчера в зону приковылял. — Бродяга отступил на пару шагов, раскинул руки в стороны. — Знаю я, наслышан о том, как в некоторых бродяг после смерти снова жизнь возвращается. Доктор с Бездонных Рек такой фокус за три минуты сделать может, если под рукой нужные цацки имеются. Только лучше бы он этого… — Егор продолжал пятиться, пока не споткнулся о лежащее тело кэпа, — не делал. Или вы не смотрели «Кладбища домашних животных»? Еще никто оттуда не возвращался в своем уме. Я могу поверить в то, что Лена оживет, но никогда не поверю, что это будет прежняя она. Нет таких чудес даже здесь.

Кудесник наклонился, отстегнул от разгрузки кэпа саперную лопатку, ту самую, которой они еще недавно по очереди копали яму для Федьки, и принялся долбить сухую черную землю рядом с телом Лены.

Сидевшие у костра переглянулись (Серб повернулся лицом сначала к Звездочету, затем к Хирургу) и продолжили поджаривать на костре мясо, словно ничего и не произошло. Словно не было здесь никакого Кудесника.

— Он ее похоронит, — утвердительно сказал Серб, когда Звягинцев углубился в землю примерно на два штыка.

— Он нам не поверил, — качнул головой Звездочет и затянулся дымом. — Пускай делает что хочет.

— Похоронит ее… живую, — напомнил Серб.

— Я знаю. Это его проблемы. Мы сделали все, что от нас требовалось.

— Интересно, как поступила бы она, если б проснулась раньше него? — не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Хирург. — Неужели тоже рыла бы ему могилу?

— Она вряд ли, — подумав, ответил Звездочет.

В небе полыхнула белая, изломанная молния. Все пространство, от дороги до самого леса, взволнованно зашумевшего, почувствовавшего скорое приближение грозы, на мгновенье осветилось. Вспотевший и грязный Кудесник, услышав сказанное, вперил покрасневшие от напряжения глаза в Звездочета.

— Хватит! — крикнул он. — Слышите? Хватит! Никто не проснется. Никто!

И в этот же миг, — словно Егор, сам о том не подозревая, произнес какое-то заклинание, снимавшее тысячелетнее заклятие, — Лена поднялась на ноги, будто кто-то невидимый приставил к ее груди электроды дефибриллятора и дал полный разряд.

Кудесник отбросил лопатку, выбрался из ямы и подскочил к Лене. К тому времени ее тело уже обмякло и она упала на землю. Он взял голову девушки в руки, но ее тело вырвалось и взмыло в воздух так, будто внутри она была металлической, а над ней включился мощнейший электромагнит. Какое-то время она висела где-то на уровне трехметровой высоты, а затем начала плавно возноситься в небеса. Раскинув руки и склонив голову набок, она была похожа на упокоившуюся святомученицу. Ее одежды развевал ветер, волосы сливались с мерцающим, накрывшим землю с запада на восток звездным куполом.

Звягинцев продолжал стоять на коленях и не знал, как ему поступить. Что думать? К чему готовиться? Из его глаз катились слезы, он тянул дрожащие руки вслед за поднимающейся все выше и выше девушкой, но не в силах был вскочить на ноги. Он не верил в чудеса, рассудок заставлял его не верить в подобное, и все же он лелеял надежду в сердце! «Пускай она оживет! Пускай только она оживет!» — кричал он мысленно. И хоть прагматичное мышление даже в этот трагичный и одновременно чарующий момент открыто над ним, некогда возомнившим себя суперменом, а ныне жалким, рыдающим слизняком, насмехалось, он ощущал, как из него вырывается нечто неосязаемое, устремляясь вслед за Леной.

От него отделялась часть его существа.

Его душа.

— Пожалуйста… пожалуйста… — шептал он. — Забери лучше меня… Пожалуйста… Отдай ее…

— Кажись, он начинает верить, — донеслось от костра.

— Ей повезло, что он не закопал ее, а потом начал верить, — пошутил кто-то другой.

— Это точно, — согласился первый.

Земля под ногами затряслась так, словно в том месте, где стоял Кудесник, начиналось извержение вулкана. Бродяга поднялся на ноги, расставил их пошире, наклонился вперед и протянул руки — он готовился к тому, что почва, на которой он стоял, сейчас взорвется. Но взрыва не было. Было кое-что другое. Лес, земля, костер, сидящие за ним люди, дорога — все это пришло в движение. Площадь до леса и до дороги с обеих сторон от стоявшего в эпицентре непонятного явления Егора начала загибаться, сворачиваться, как подожженная фотография. Еще минуту назад пространство между бродягой и лесом было равниной — плоской, как футбольное поле, сейчас же край леса поднимался вверх, будто земля возле вырытой Звягинцевым погребальной ямы протаивала, проседала, раздаваясь в стороны. Футбольное поле постепенно превращалось в рампу для скейтбордистов. Верхушки елей теперь были направлены на бродягу, как исполинские стрелы. Это было невероятно, Кудесник не мог в это поверить, он чувствовал, что грань, за которой кончается действие рассудка, осталась где-то далеко позади. То, что он видел, не могло происходить в реальном мире — даже в том диковинном мире, в котором он прожил последние восемь лет.

В Атри случается все, что угодно, никто не станет отрицать, что завтра тайга может смениться песчаными барханами или по ней пройдет смертельный вихрь, который уничтожит все живое, от диких земель вплоть до КПП-3. Но одно дело — верить, что это теоретически возможно, и совсем другое — самому пребывать в жерле вулкана. Не всякий способен верить своим глазам, когда увиденное противоречит не только законам физики, не только твоим личным представлениям о том, что может быть, а что нет, но и устоям всего мироздания.

Егор следил за происходящим открытыми глазами, смотрел, как трое сидящих у костра тоже поднимаются вместе с загибающимся в полукруг миром, и теперь, когда он видел их как бы с высоты, они были похожи на три пирамидальные кучи тряпья, одна из которых периодически выпускала струю дыма.

Если бы можно было посмотреть на вздыбившуюся реальность мира в профиль, формой он напомнил бы каплю, гигантскую каплю, верхней частью слившуюся с небесной твердью и с одиноким человеком внутри утяжеленной нижней — балластом, который, сам того не желая, тянул ее вниз.

А затем в небе полыхнул яркий столб. Необыкновенно мощный, ослепительно-белый, взорвавший, казалось, и сами небеса и заливший пронизывающей, снежной люминисценцией землю, будто сияние, которое вложило всю свою мощь в огненный столб, сияние, которое продлилось всего долю секунды и конечной точкой которого было поднятое ввысь холодное тело…

Какое-то время Звягинцев пребывал внутри этого всепоглощающего и всепроникающего белого света. Он находился в сознании, мог шевелить руками и ногами, мог крутить головой, но все, что окружало его, было пропитано исключительной белизной. Ни земли под ногами, ни теней от сидевших у костра мужчин, ни стены леса. Егор попробовал позвать кого-нибудь, но никто не откликался. И тогда он просто пошел вперед. Не ощущая под ногами земли и даже не веря, что шагает по горизонтальной плоскости. К тому времени он уже не знал, во что можно верить, а во что нет.

Потом появился звук, и Егору показалось, что это были голоса. Знакомые голоса. Пройдя еще несколько шагов, он отчетливо узнал гулкий бас Хирурга и саркастический тон Звездочета. А еще… Господи, неужели это ему не снится? Звонкий смех Лены…

И он бросился бежать сломя голову. Белизна с каждым его шагом отступала, наполнялась долетающими извне звуками. Впереди замерцал огонь, а вокруг него стали проявляться тени. Белизна сменилась серостью, а та в свою очередь начала наливаться темной синевой. Теперь были отчетливо видны громоздкие тела в маскхалатах и сидящая между ними девушка в камуфляже. Она держала в руках что-то похожее на обычную армейскую флягу.

— Егор? — обернувшись на его громкие шаги, произнесла она, улыбнулась, и окружающее пространство вдруг стало четким и ясным.

Мир стал таким же, как прежде. Ельник по-прежнему тревожно шелестел, где-то выли собаки, где-то трещали ветки под тяжестью пробирающегося по лесу крупного зверя, где-то перекрикивались летучие мыши, а она была по-прежнему очаровательна в своей простоте и естественности. Если это был не сон, — а Кудесник готов был отдать что угодно, лишь бы это было так, — она оставалась прежней. На щеках живой румянец, глаза излучают тепло и жизненную энергию, и только выражение радости на лице сменяется кратковременным непониманием или даже смущением. Ей непонятно, почему бродяга застыл в нерешительности. Почему не подойдет и не обнимет ее?

— Ты… там… — Он неуверенно поднял руку.

Она встала и пошла к нему, сомневающемуся, навстречу. Подошла и обняла его за шею. Их поцелуй — пылкий и смелый — длился невероятно долго. Тройка у костра поначалу пыталась вежливо не замечать сладострастную прелюдию, но затем уже с нескрываемым восторгом наблюдала за влюбленными, тайком надеясь на более интимное продолжение зрелища.

Но продолжения не было. Хотя всем, без исключения, этого хотелось.

— Жаль, что я не ем баранины, — вздохнул Серб, снова поднеся к краю капюшона шашлык, который каким-то чудом еще не превратился в угли.

— Можно подумать, ты ешь свинину, — пробасил Хирург. — Вегетарианец, ёпт.

— Кто вы такие? — спросил Егор, подойдя с Леной к костру. В этот раз он не стал отказываться от приглашения хлебнуть из фляги огненной воды.

— Сложно объяснить, — сказал Звездочет. — Думаю, мы головная боль «Сонного Янтарника». Паразиты в кишечнике. Инфекция, которую не побороть промыванием и клизмами. Мы — глюк в его программе, вирус, который ничем не удаляется. Мы застряли частью во сне, а частью наяву. Требуем от него сна, в котором вечно горел бы костер и мы держали вот эти хворостины с наколотым мясом, и он не может не выполнить эти требования. Раньше мы хотели озера с лебедями, гоночных треков с машинами или девочек на морском пляже, но сейчас хочется просто ночного костра.

— Это точно, — кивнул Серб.

— Мы… внутри аномалии? — догадался Кудесник.

— В самом ее сердце, — кивнул Хирург.

— Мне это снится, да? И… — он сделал движение руками, будто показывал принцип действия разводного моста, — ничего этого не было?

— И да и нет. Ты внутри «Сонного Янтарника», — напомнил Хирург. — Здесь нельзя доверять глазам. Только чутью и сердцу.

— А что здесь тогда делаете вы? — отпив из фляги еще, спросил Кудесник.

— Боремся со сном, должно быть, — ответил Звездочет, выпустив из зубов мундштук.

— Уже больше двадцати лет, — добавил Хирург.

— Мы попали в «Янтарник» в девяностом, — сказал Звездочет. — Вернее, это он переместился на нас, а мы этого не заметили. Вот на этом самом месте. Наш разведотряд тогда состоял из пяти человек, мы возвращались с задания и устроили привал. Здесь нас и накрыло янтарным светом.

— Разведотряд? — удивилась Лена, которая, казалось, с самого начала присутствовала среди них. — Зачем в Атри нужна разведка?

— В те времена, — ностальгически протянул Серб, — отношения между некоторыми агломерациями были довольно-таки накаленными. Между Дагыром и Ордынцем часто вспыхивали локальные войны за самые богатые на уран и цацки территории, а заодно и расположенные на них деревеньки. Именно Дагыру изначально, согласно распоряжению партийных чиновников, проводивших здесь административное деление, подчинялись и Краснозвездное, и Каран-Яма, и Имас. А потом, когда стало ясно, что никто из белого периметра уже не в состоянии контролировать того, что здесь происходит, — как-никак, катилась к черту эпоха Страны Советов, и Москву беспокоило лишь количество добытого урана и прочих ценностей, — ордынцевские предприняли попытку дележа территорий. Ведь уже давно существовал канал, по которому из Атри тайно вывозились полезные ископаемые и продавались за бугор. Поэтому здесь и встал ребром чисто шкурный вопрос: больше «полезной» территории, больше добычи, больше денег. А поскольку мирным путем не получалось, «монглолы» принялись за диверсию. Мы — из Дагыра. Мы пытались защитить наш город, но… Сейчас от него ничего не осталось. Его сожгли дотла в девяносто втором.

— Я слышал историю о Дагыре и видел его руины, — отдавая флягу и чувствуя, как тело постепенно наполняется приятной усталостью, сказал Кудесник. — Меня интересует, как вы смогли здесь выжить, в аномалии?

— «Янтарник», как уже тебе говорил Серб, разумен, — сказал Хирург, передавая Лене свой шашлык. — Он как маленькая летающая тарелка, которая перед самым сиянием прилетает на Землю, крадет людей и тащит их души на большую тарелку. Понимаешь? Ловушка и транспортник в одном лице. Хитрый и умный. Он отлавливает и поставляет «сырье» на большую тарелку, которая повисла где-то на задворках нашей галактики, для экспериментов или для чего-то еще в этом роде, мы не знаем. Да и знать, если честно, особо не хотим. Мы попали на борт маленькой тарелки, а вот пересесть на большую у нас не получилось. По глупой иронии судьбы, совпадению или дикой случайности, как хочешь, так и называй. Потому что мы проснулись во время трансфера наших душ. Проснулись, когда должны были спать мертвым сном. Сбой в программе или еще что-то, хрен его знает, но факт остается фактом — мы послали на хер своих двойников и вернули свои души. И хоть нам не удалось выбраться из «Янтарника», мы не хотим спать, вообще не чувствуем потребности в отдыхе и тем самым являемся больным прыщом на заднице этой чертовой аномалии. Ты только не спрашивай, почему так все устроено, ладно? Сами вот два десятилетия уже голову ломаем, да так ни к чему и не пришли. — Хирург хохотнул, но смех у него получился горький. — Потому тут и сидим. Мы застряли в трюме этой чертовой маленькой летающей тарелки, понимаешь? Но мы не ноем и не бездельничаем, а, когда есть настроение, мешаем ей красть у людей души и превращать их в лунатиков. Вот и все.

— Ну а сами?.. Он вас не отпускает, «Янтарник»? — с беспокойством в голосе спросила Лена. — И вы сказали, вас было пятеро, я тут видела неподалеку сброшенную амуницию для одного человека, а где второй?

— Не отпускает, говоришь? — сощурился Звездочет. — Поверь, он хочет этого, наверное, еще больше, чем мы. Не может. Он ведь, когда понял, что с пятью его пассажирами неувязочка вышла, такие попытки усыпить нас предпринимал, что мама родная. Двойники нас бомбили как пчелы. Видать, старший брат, которому он доставлял наши души, его за такой недосмотр по головке не погладил. А вот только по фигу все, нас просто так не взять, отоспали мы свое. И тогда он, поняв, что это его единственная возможность отыграть хоть что-нибудь, предложил нам пойти по принципу «один за одного».

— Как это? — наморщил лоб Кудесник.

— А вот так.

В руке Звездочета, как у маститого шулера, возникло что-то трескучее и блестящее. Он протянул раскрытую ладонь, и бродяга увидел серебристую планшетку с десятью прозрачными выпуклостями, под которыми хранились белые кругляши таблеток. Одно место в правом верхнем углу пустовало, через прозрачный куполок проглядывали языки костра.

— Снотворное, — догадалась Лена.

— Один должен принять лекарство, это обеспечит ему крепкий сон, достаточный для доставки его души за пределы галактики, и тогда второго отпустят. С нами были еще двое братьев, близнецы Чук и Гек. Это аммо Гека ты могла видеть. Он принял таблетку ради своего брата, и никто не пытался его остановить.

— Вас осталось трое… Один примет таблетку, — Лена загнула указательный палец, — один уйдет, а кто-то последний… будет обречен на одиночество в этом месте? Или примет таблетку и отправится в параллельный мир добровольно?

— Верно, — отозвался Серб, — это несправедливо. Если бы «Янтарник» пошел на уступки и за одного отпустил двоих, мы давно закрыли бы этот вопрос. Проблема не в том, что мы не хотим уйти, проблема в том, что мы не хотим, чтобы ради одного безмозглыми лунатиками становились двое. Как это ни странно, но никто из нас не готов стать счастливчиком. А пока нам и тут неплохо. Мы не стареем, хотя Звездочету в реальности уже стукнуло семьдесят, не болеем, и у нас есть все, что необходимо.

— А мы? — чувствуя, как тяжелеет голова, но почему-то не испытывая ни малейшего беспокойства, спросил Кудесник. — Что с нами?

— Вы? — Звездочет улыбнулся. — Вы такие же нежеланные прыщи на борту аномалии, как и мы. Но вам повезло больше — вы просыпаетесь. Вам не придется выбирать, кто будет глотать пилюлю. Вас ведь было четверо… Удачи.

Кудесник хотел еще что-то сказать — возразить или уточнить, толком он даже не сообразил, — как вдруг понял, что говорить-то уже не с кем. Костер вместе с сидевшими вокруг него разведчиками исчез. Ночь сменилась погожим, теплым днем, а перед глазами возник все тот же темный столб. Старый деревянный столб, обвитый внизу буйной травой, с приколоченными к верхней части табличками, на которых штык-ножом были вырезаны названия поселков…

Аномалинка… Уж не «Янтарник» ли таким нежным словом назвали древние?

Лена стояла в нескольких метрах от Егора, ее прищуренные глаза были обращены к нему, ее щеки полыхали, высвободившиеся из-под резинки влажные волосы спадали на лоб, черным водопадом закрывали половину лица. Пухлые губы слегка приоткрыты. Подбородок вызывающе вздернут. Налитая, упругая грудь вздымается часто, подпрыгивая на вдохе и выдохе.

Она поманила его пальцем, повернулась и двинулась по направлению к лесу, как можно дальше от перекрестка. Она знала, что он не спускает с нее глаз. Следует за ней шаг в шаг, словно загипнотизированный. Она нуждалась в нем сейчас так, как не нуждалась раньше ни в ком. И Кудесник понимал это. Чувствовал. И знал, что, если он не сделает с ней этого прямо сейчас, если допустит, чтобы хоть что-нибудь им помешало, он будет самым последним идиотом.

ГЛАВА 11

Добравшись до неглубокого овражка у самого леса, где трава доставала ей до пояса, она замедлила шаг и оглянулась. Под тенью тысячелетних елей, на фоне громадных серых, шелушащихся стволов она напоминала выбравшееся после нескольких дней плутания по лесу дитя. Крохотное, истощенное, хворое дитя, в глазах которого теплится радость и предчувствие чего-то необычайно хорошего и приятного, как обязательное поощрение в конце тернистого пути.

Она остановилась, ожидая его, а он продолжал решительно шагать прямо на нее, будто собираясь столкнуть со своего пути. Он не хотел показаться ей грубым, неотесанным мужланом, не хотел, чтобы она увидела в нем голодного зверя, не желающего тратить на болтовню даже мизерной части этого времени, но… Бродяга подхватил ее на руки, впился губами в губы и прижал к себе с такой силой, что, казалось, начнут трещать ребра. Лена обвила его бедра ногами и, отвечая тем же на жаркие, жадные поцелуи, обнимала его за шею.

— Я… думал… что потерял… тебя, — с трудом вымолвил Кудесник, нехотя отрываясь от ее пухлых, сочных губ.

— Дурачок, — шепотом ответила она, и их губы снова слились.

— Я… люблю… тебя… — переводя дыхание, признался он.

— Я люблю тебя больше жизни, — ответила она.

Бродяга опустился на колени и упал вместе с ней в траву. Быстро сбросил свою амуницию и оружие, расстегнул и постелил на траву бушлат. Стянул кевларовую «защитку», оставшись лишь в армейской майке, и принялся раздевать девушку, загадочно и немного смущенно улыбающуюся. Раздеть ее было не трудно — на ней был такой же бушлат, под ним свитер, и вот упругие полукруглые выпуклости скрывает лишь черная, приталенная футболка. Тогда Лена, совершенно не испытывая стыда, взяла его руку и сама просунула ее к себе под одежду, подтянула к солнечному сплетению. Почувствовавший себя более уверенно Кудесник, закатав на ней футболку, обнажил ее азартно вздернутые груди, полюбовался ее безупречным молодым телом мгновенье, а потом склонился и принялся осыпать его страстными поцелуями. Он гладил, целовал, сдавливал восхитительные полушария и покусывал потемневшие, выпрямившиеся соски. Лена начала дышать чаще, сбивчивее, ее глаза то и дело закатывались, с губ срывался сладкий стон. А когда он расстегнул молнию на ее штанах и прильнул к нежно-розовой плоти, она впервые вскрикнула. Не ожидавший такой реакции Кудесник подумал, что сделал ей больно, отпрянул, но она, не говоря ни слова, взяла его голову двумя руками и наклонила к себе.

— Продолжай, — тихо сказала она и выгнула спину так, чтобы он смог стащить с нее штаны.

Спешно отбросив их, Егор продолжил начатое. И хоть сосредоточиться на этом занятии было весьма сложно — от углубляющихся прикосновений его языка Лена постоянно приподнимала таз, Егор знал, что это приносит ей наслаждение.

— Не мешай мне делать тебе хорошо, ладно? — сказал он.

А потом, когда муки набухшего члена, который уже ныл и болел от тесноты, стали совсем нестерпимы, он стащил штаны и с себя. Лена тут же обхватила его окаменевшее древко обеими руками, раздвинула ноги шире и потащила Кудесника к себе.

Ее крики, стихавшие лишь на момент, когда они меняли позу, эхом расходились по всей округе. Они не боялись, что на ее стон может сбежаться зверье или люди, у них было такое чувство, что они все еще находятся внутри аномалии, в которой нет места ни для кого, кроме них. Как нет больше никого, кроме отряда Звездочета, в «Сонном Янтарнике». И хоть в действительности это было совершенно не так и всего в нескольких сотнях метров от них проходил взвод бойцов из «Таежных теней» — банды бывших, не совсем адекватных спецназовцев, а за ними час спустя проследовала и кавалерия кочевников, никто из них не осмелился пойти и проверить: а кто это там нарушает тишину? Кто издает такие звуки, от которых на расстоянии начинает бить дрожь, а на лице мимовольно появляется похотливая усмешка? И даже группа бродяг, сошедших с дороги и направившихся к лесу, не рискнула узнать это. Потому что все знали: в зоне, на открытой местности никто в здравом уме и трезвой памяти не станет заниматься сексом. А если и станет, то будет делать это тихо-тихо, чтоб ни зверье никакое не приманить, ни людей… Так что им не оставалось ничего другого, как принять Кудесника с Леной за какую-нибудь коварную аномалию и идти себе дальше.

И даже живой женский смех в тот момент, когда Кудесник буквально заливал Лену брызгами спермы, не мог заставить их поверить в то, что там, в траве, кто-то занимается любовью.

Правда, представители фауны все-таки оказались более смелыми. Средних размеров атрийская рысь осторожно приблизилась к месту, где была примята трава так, словно там шагнул «Егоза», вытянула шею, присмотрелась к обнаженным людям и облизнулась.

В тот же миг увидел ее и Кудесник, но его мозг, последнее время настроенный исключительно на то, чтобы получать удовольствие, не сразу обработал поступившую информацию относительно любопытной кошки. Шестеренки в его голове, еще минуту назад вращающиеся в режиме седьмой передачи гоночного болида, теперь крутились не быстрее лопастей ветряка в тихую погоду, а потому и первой мыслью было просто отогнать бесстыжую рысь. Крикнуть ей «Кыш отсюда!» или еще что-нибудь в этом роде и полежать хотя бы минут десять, дав организму время отойти от навалившейся на суставы и мышцы блаженной усталости. Но внезапная мысль, ворвавшаяся в сознание, словно штурм-бригада, вынудила Кудесника встрепенуться, отстраниться от Лены и, бросившись на кучу сброшенных вещей, схватить оружие.

Рысенок, почувствовав опасность, тут же помчался он по направлению к лесу.

— Ты чего, кошака испугался? — Рассеянно-опьяненным взглядом Лена окинула вскочившего на ноги Кудесника.

— Собираемся, малыш, — с тревогой в голосе произнес Егор, подавая ей одежду. — Это не просто кошак. Это чертов арканщик! О нас уже знают.

— Кто знает? — все еще не понимая, что именно заставило Егора так спешно собираться, наморщила лоб Лена.

— Его питомцы…

Где-то совсем близко послышался протяжный, многоголосый вой.

«Панцирные псы или волки? — заметался Егор в догадках. — Псы или волки? Сторожевые катера или крейсеры?»

Но лая, присущего бросающимся в атаку атрийским панцирникам, так и не было слышно. Стало быть, ожидать следует худшего.

Волков, обитающих в здешних краях, за умение подобраться незаметно, нападать тихо и исчезать бесследно не зря называли таежными призраками. Эти твари отличались от обычных сероманцев не только размерами — огромной пастью и широкими и мощными лапами, они еще и обладали острейшими крючковидными когтями, позволяющими им с разгону вскарабкиваться на деревья и перепрыгивать с одного на другое подобно белкам. Причем делать это настолько незаметно и бесшумно, что пасть их жертвой, не сделав ни единого выстрела, мог и опытный бродяга.

Их боялись. С ними предпочитали не пересекаться даже самые смелые бойцы с громадными пушками и в защитных костюмах. А те, кому выпало пересекаться с атрийскими волками и при этом посчастливилось выжить, рассказывали свои истории почти шепотом. Потому что, как правило, эти счастливчики выживали ценой смерти остальных членов отряда.

Для охоты волки обычно выбирали ночь или пасмурное дневное время суток, желательно с туманной поволокой — тогда им удавалось почти полностью сливаться с фоном лесного массива. Дождь и туман были их лучшей природной маскировкой. Поэтому днем они предпочитали отлеживаться где-то в своих норах, но если где-то рядом парочка затерявшихся бродяг вела себя слишком громко и вызывающе, волки были не прочь попробовать их на вкус и солнечным днем. Особенно если ими управлял обладающий гипнотическими и телепатическими способностями секалан — местная разновидность рыси. Под ментальную зависимость этой мелкой и безобидной на вид тварюшки волки нередко попадали целыми стаями, превращая обычного млекопитающего из семейства кошачьих в главнокомандующего целой армии лишенных страха и логического мышления четвероногих убийц. Благо природа двустороннего мира распорядилась так, что подобная власть длилась недолго и со временем сила гипноза иссякала, а не то в Атри, кроме местных псиоников — секаланов, меченосцев и шептунов, давно не осталось бы вольномыслящих существ. Людей, разумеется, тоже.

— Так почему мы не бежим? — удивилась Лена.

— А смысл? От волка убежать думаешь? Придется принимать бой, — набрасывая поверх «защитки» бушлат, сказал Кудесник. — У нас не больше трех минут. — Он взял Лену за локоть и потащил подальше от того места, где они только что любили друг друга. — А может, и меньше.

— Ясно. Вообще-то я никогда их не видела, на болотах они не водятся, — сказала Лена, по-кэповски держа оружие упертым в плечо, стволом вверх. — Так что мне еще пока можно в лес ходить и волка не бояться.

Уходя вслед за Кудесником все дальше от того места, которое запомнится ей на всю оставшуюся жизнь, она теперь вовсе не казалась испуганной. Или хотя бы встревоженной. Скорее, получившей свою дозу адреналина и теперь ожидающей чего-то подобного для разрядки. Стрельбы, мяса, крови. Нуждающейся в небольшой встряске так, как заядлый курильщик нуждается в очередной дозе никотина. И как раз это беспокоило бродягу больше всего.

— Ну что я могу сказать, — пятясь и не спуская глаз с темной стены ельника, пробормотал Кудесник, — везло тебе. Но запомни одно: единственный козырь против них — открытое пространство. В лесу у нас не будет ни одного шанса.

Первые тени мелькнули между стволами елей. К тому времени Егор и Лена уже добрались до злокозненного т-образного перекрестка с указателем, который, казалось, похлеще всякой области измененного пространства притягивал их к себе.

— Смотри! — крикнула она, когда со стороны леса по траве к ним, заходя полукругом, начали приближаться, словно буруны от катера, две проталины.

— Отвлекающие, — пояснил Кудесник. — Нападут в последнюю очередь.

И как только он это сказал, из леса темными сгустками выпрыгнули еще три особи, нырнули в высокую траву, двинулись к стоявшим возле столба бродяге и девушке. Кудесник сглотнул слюну — лес плотной стеной тянулся и позади их. Лес здесь был везде. Лес окружал все четыре направления, лишь немного больше отступая от продавленной арбами дороги на Каран-Яму. Как можно играть на равных с тварями, которые в лесу чувствуют себя как рыба в воде, и к тому же их численность, скажем, превышает пятьдесят особей?

Несмотря на грозный и невозмутимый вид, который он пытался себе придать, в действительности сталкиваться Кудеснику с этими опаснейшими животными приходилось всего несколько раз, да и то справлялся он не сам. Один раз вольные бродяги подсобили, а второй — ребята из идолопоклонников как-то необычно щедрыми оказались, даже плату за помощь не взяли. Что будет в этот раз и откуда ждать помощи, Кудесник не знал.

Они так и стояли возле указателя. Приготовились встретить волков, бежавших к ним напрямую, и даже не подозревали, что давно окружены. Их дальнейшая тактика не имела никакого смысла. У них не хватит времени на перезарядку, когда закончатся патроны. Они будут вынуждены отойти к лесу, если только не…

Кудесник снова ощутил расходящуюся по всему телу дрожь. Да-а-а… это случается. Что-то, сидящее в нем, приготовилось к бою. На лице у него появилась злобная ухмылка, и если бы ее увидела Лена, она бы испугала ее куда больше, чем ринувшиеся в атаку волки.

А Звягинцев вдруг опустил оружие, разжал пальцы, и «штайр» мягко свалился в траву.

— Что… — Лена округлила глаза. — Что ты делаешь?

Не обращая внимания на ее попытки остановить его, бродяга снял с себя бушлат, швырнул его на траву и сказал:

— Смотри не промахнись. — А затем бросился вперед.

— Это безумие! — только и успела крикнуть она, а потом взвизгнуть так громко, что заболело в горле.

Выпрыгнувший из травы лохматый волк с раскрытой розово-красной пастью, окаймленной острыми желтыми клыками, и вытянутыми лапами накинулся на бегущего прямиком ему в когти бродягу. Мгновенье, и оба кубарем покатились по земле. Оказавшись наверху, волк зарычал и попытался достать клыками оставшуюся незащищенной шею, но бродяга одной рукой несгибаемо схватил его за горло, держа пасть на достаточном расстоянии, а трясущимся от бешенства кулаком второй руки со всей силы врезал зверюге в область уха. Он сделал это очень вовремя, потому что волк, поняв, что клыками не достанет, собирался задрать его когтями. Но удары сыпались на его голову тяжелыми снарядами. Еще и еще! Егоров кулак проламывал зверю череп, словно отбойный молоток. Не ожидавший подобного поворота событий, волк заметно ослабел и вместе с последним ударом, вслед за которым послышался треск черепа, свалился на сторону.

Следующий прыгнувший на Егора самец не дал ему возможности подняться на ноги. Все, что успел Кудесник, это вытянуть руку, как это делают кинологи, дрессируя милицейских собак. Уплотненная на предплечье ткань кевларовой «защитки» не должна была порваться от зубов миражного волка, но что касается сдавливания челюстями, равного примерно ста атмосферам, то здесь Кудесник смог в полной мере ощутить силу укуса. Да вот только не знал зверь, что так и было задумано. Вскочив на ноги, он дернул руку на себя так резко и с такой силой, что клыки посыпались из окровавленной пасти, словно монеты из дырявой барсетки. Четвероногий убийца заскулил, но отступать и не думал. Сделав рывок вперед, он снова сомкнул клыки на предплечье Кудесника и… снова попался на крючок. В этот раз он собрался держаться сильнее, а потому сжал руку Кудеснику так, что тот в какой-то миг аж присел. Но в этом и заключался его замысел относительно дальнейшей судьбы этого волка. А заодно и следующего, уже прижавшего морду к земле, готовившегося совершить смертоносный прыжок.

Звягинцев почувствовал, когда нужно было разогнуться, выпрямить руку и с размаху ударить прыгнувшего на него волка тем, что повис на его предплечье. Все усилия зверя, мотающего головой, пытающегося ослабить человека, оказавшегося неожиданно сильнее, были лишены смысла. Даже попытки разодрать острыми когтями «защитку» на груди не увенчались успехом. Им ударили, размахнувшись, как метательным молотом. Будто весил он не сорок килограмм, а пять. Им сбили его сородича, и сородич полетел прямиком под пули стоявшей неподалеку с автоматом в руках девушки.

— Хорошо работаем, — подмигнул Егор обескураженной и, видимо, не знающей, что ей думать и делать, Елене.

К ней сзади приближалось сразу трое. Двое из них были теми отвлекающими, что описывали широкую дугу в расчете на то, что бродяга ими тут же увлечется и не заметит, как из лесу выйдут подготовительные силы, задача которых — заставить людей искать прибежища в лесу с другой стороны дороги. А там уж за них должны были взяться основные силы. Но план не сработал. Поэтому сразу трое одновременно ринулись на Лену. Их отделяли от нее считанные секунды.

Теперь уже зарычал Кудесник. Вскочив на ноги, он достал из берца ботинка штык-нож, который взял на память о Кэпе, и побежал на девушку.

— Ложись! — крикнул он, и она послушно бросилась на землю, перевернулась на спину и направила оружие перед собой.

Но совершившего прыжок зверя, тянувшего к ней свои жуткие крючковатые когти, перехватила мощная рука Кудесника. Он схватил его за горло и, перевернув в воздухе, со всей силы швырнул на землю головой вниз. Послышался треск шейных позвонков, и сероманец задергался в конвульсиях. На удивление, он не издох от перелома позвоночника, а, скуля, еще пытался подняться на лапы. Правда, безуспешно.

А вот следующая парочка уже вела себя не так бездумно. Видать, решили на те же грабли не наступать; поняли, что тупыми прыжками тут не обойтись. Да и стоило им встретиться взглядами с Кудесником, увидеть, как он стоит, широко расставив ноги, вызывающе подавшись вперед, с зажатым ножом в одной руке, и подманивает их, словно детей, другой, чтобы понять, что тут что-то не так. Не так обычно происходит стычка «волки — люди», не так.

А посему двое решили, что лучше-ка они не будут суетиться, и, выбравшись из травы на дорогу, остановились и, прижав головы к земле, зарычали.

— Лен, этих я беру на себя, но не расслабляйся, еще трое сзади, — сказал Кудесник, не спуская глаз с остановившихся в нескольких метрах двух волков. — И постарайся в меня не попасть, ладно?

— Ты идиот, Звягинцев, — прошипела она. — Зачем ты бросил оружие? К чему это чертово геройство?

— К тому, что я чертов герой, — усмехнулся Егор.

Двое рванулись в бой. Не прыжком, не упрощая Кудеснику задачу, поднимаясь на его высоту, они бросились по низу, и левый, вырвавшись вперед, решил пройти ему в ноги. А точнее, в пах. Кудесник без труда просчитал этот маневр — ну и вправду, не за ляжку же собрался он его укусить? И когда тот приблизился к нему на расстояние метра, бродяга подпрыгнул на месте и, как футболист, ловящий мяч на низком лету, со всей силы врезал ногой волку в скулу. Его голова завернулась так, что волк достал кончиком носа краешка хвоста, и пока он отлетал в сторону, нашпигованный свинцом, второму серому почти удалось закончить начатое первым.

Кудесник прогнулся и отскочил назад, так что мощные волчьи челюсти сомкнулись всего в нескольких сантиметрах от его причинного места.

— Ах ты ж… — выругался Звягинцев, подразнил волка свободной рукой, и когда тот сделал рывок, желая ухватиться клыками за руку, воткнул ему за ухо нож по самую рукоять.

Лена, заняв позицию лежа, как истинный пехотинец на поле боя, опершись на локти и приложившись щекой к прикладу, выстрелила в первого же, показавшегося в зарослях зверя. Пули раздробили ему череп еще до того, как он успел заметить, откуда по нему открыли огонь.

Еще двое выпрыгнули на перекресток одновременно. Хищные, лютые, размерами побольше тех, что проводили разведку боем. Шерсть на загривке вздыблена, зрачки расширены до краев, а пасть то открывалась, то закрывалась, как у какого-нибудь демонизированного чудища из парка аттракционов.

— Все нормально, крошка, — поспешил успокоить Лену Кудесник. — Стреляй только в того, что бросится на тебя. Ладно?

— В которого из них?

Кудесник повернул голову вправо и с трудом проглотил слюну.

Со стороны Краснозвездного на дорогу, которую теперь уместнее было назвать тропой войны, вышли еще четверо. Все крупные, дебелые, не меньше метра с лишним в холке, водят носом по ветру, принюхиваются: а не пахнет ли, случайно, от неуязвимого бродяги, голыми руками валившего их целыми стаями, страхом? Не почувствовал ли он опасности? Нет? А пусть тогда посмотрит влево, вдруг что-то в его восприятии угрозы поменяется?

Кудесник понял, что все-таки просчитался, когда оказалось, что их окружили со всех сторон. Он не понимал, как это у них получилось, как они смогли пробраться, не оставляя за собой поверх травы бурунов, но нынче путь с этого перекрестка был открыт только в лес. И именно этого добивались волки. Они могли бы, конечно, наброситься на людей и здесь, все одновременно, и у тех бы точно не оказалось даже призрачного шанса на спасение, но открытое пространство — не их стихия. Никто из них не хотел попадать под нож бродяге и под пули сменившей рожок девушки. В лесу же они могли взять их, не теряя никого из своих.

— Поднимайся. Медленно, — сказал бродяга. — Приготовься бежать. Поиграем немного по их правилам.

— Но ты же говорил…

— Я знаю. Их оказалось больше, чем я думал.

— А твое оружие? — Лена посмотрела на брошенный «штайр».

— У меня есть оружие. Бегом!!! — И, схватив ее за руку, со всех ног припустил по направлению к лесу.

Он знал, что там его поджидают еще столько же, а возможно, и больше десяти особей. Знал, что подвергает реальной опасности девушку, но поступить иначе не мог. Деревья могут послужить им как проклятием, так и спасением. Это всяко лучше, чем ожидать, пока кольцо будет постепенно смыкаться вокруг тебя, а потом драться с ними на открытой местности. Любой здравомыслящий боец принял бы такое решение.

— А вот и еще друзья! — на ходу выкрикнул Кудесник, увидев, как в вышине перепрыгивают с одной ели на другую громадные темные тени.

Затем он резко остановился, выпустив руку Лены, по инерции еще пробежавшей с десяток шагов, затрясся весь и, выкатив глаза, закричал.

На него бросились сразу трое. Они без труда свалили его на землю, и двое тут же зажали его руки в зубах, словно в тисках, а третий попытался ухватить за шею. Кудесник орал благим матом, махал руками, отбивался ногами и прижимал подбородок к плечу или груди (Господи, говорила же мама: носи шлем), не давая зверюге прокусить ему глотку. Но эти существа, как уже говорилось, были покрепче предыдущих, а потому скинуть их с руки, как назойливых шавок, ему пока не удавалось. Лена же, присев на одно колено, выстрелила, продырявив главному из них бок, тот заскулил, но пытаться покончить с Кудесником не перестал. К тому времени остальные семь или шесть волков разделились: двое подскочили к Егору, пока безуспешно стремившемуся отбиться от них, остальные бросились на Лену. Она успела выстрелить в голову и грудь только первой парочке, причем одного из них лишь несмертельно ранила, другие же свалили ее на землю, точно так же, как и пару секунд назад Кудесника.

Лена закричала и нажала на курок, полагаясь исключительно на чудо, но пули ушли в небо, и острые клыки уже были готовы сомкнуться на ее открытой шее…

Так бывает, только когда начинаешь чувствовать, что если ничего не предпримешь вот в эту самую секунду, то потом лучше умереть, чтоб не мучиться. Это то чувство, от которого зубы сжимаются до такой степени, что внутри черепа становится слышно, как они трещат. Это то чувство, от которого ощущение земли под ногами вдруг перестает быть таким же отчетливым, как прежде. Чувство, которое перекрывает и боль, и мысли о собственном ничтожестве, трусости и слабости. Чувство, порожденное осознанием того, что над миром близкого, любимого человека начинают сгущаться сумерки и стрелка на секундомере его жизни начала последний круг.

Понимая, что если он позволит волкам влачить его по земле, как тряпичную куклу, еще хоть мгновение, то о Лене он может забыть навсегда, бродяга собрался и со всего размаху саданул насевшего на него зверя коленом в пах, искренне надеясь, что это окажется самец. Право, следует благодарить Бога за то, что у большинства живых существ мужского пола есть гарантированно уязвимое место. Получив по придаткам, волк захрипел и, оставив бродягу, принялся нарезать круги, то и дело садясь, чтобы полизать ушибленное место.

На остальных волков это зрелище хоть и не так подействовало, как хотелось бы Кудеснику, но все же кратковременное замешательство среди терзающих его тварей заставило их немного ослабить хватку. Воспользовавшись этим, он смог перевернуться на бок и высвободить руку с зажатым в ней ножом. Произошедшее дальше случилось настолько быстро, что в памяти Кудесника почти не отпечаталось. Он действовал как машина, как механизм, который в точности совершает заложенные программой движения: сначала он вогнал штык-нож первому волку в глотку так, что острие пробило череп между ушами, вырвавшись наружу на добрых сантиметров пять. Рывок обратно, лезвием по горлу провел тем двум, которые поспешили занять место своего сородича, бегающего кругами и лижущего яйца, затем удар кулаком в скулу сероманцу, что все еще самоотверженно удерживал его левую руку в зубах. А когда тот отпустил руку, бродяга тут же пустил ее в дело — схватил волка за нижнюю челюсть — даром, что поранил руку острыми клыками, — и со всей силы дернул на себя, вырвав ее с мясом.

— Укуси меня теперь, — прошипел он и, сбросив с себя тела мертвых волков, у которых густая серо-черная шерсть на шее смешалась с буро-красной кровью, вскочил на ноги.

Подбежав к Лене, которая к этому времени уже не оказывала зверью сопротивления, лежа на спине с расслабленными руками, он, не раздумывая, схватил первого попавшегося под руки волка одной рукой за шкирку, а второй за хвост и отшвырнул в сторону.

— Милая! — выкрикнул он, увидев, что у девушки из глубоких ран на шее сбегают струйки алой крови.

Что он сделал с теми, что рвали в клочья ее бушлат, стремясь добраться до тела, он не запомнил. Окровавленное лезвие металось из стороны в сторону, то рассекая шею хищнику, то ударяя в сердце, забрызгивая горячей кровью лицо, истерзанную «защитку» и землю. Одного из тех, что спрыгнули с ветвей ели, он, схватив за передние лапы, ударил спиной о ствол дерева, а второму свернул шею голыми руками.

А затем… Лена… Нет…

— Живи. — Он поднял ее на руки. — Живи… пожалуйста…

Отчаянье затмило его разум. Явление с поднимающейся ввысь девушкой и сворачивающимся миром внутри «Сонного Янтарника» теперь казалось ему просто плохо продуманным сном. Бред ведь, бред, какой еще поискать. И чего было хныкать, если все равно не доверял ни глазам, ни чувствам? В нее только верил, будто умерла она. А реальность-то вот какая, оказывается. Злая и хищная, трезвая реальность, не дающая и микронной доли надежды на то, что это происходит не наяву, что это чертов сон, пленивший их после окончания получасовой близости. Нет, никакой это не сон, твердила она. Слышишь рык? Он отовсюду. Он тебе не снится. Тебя снова окружают, и не тешь себя абсурдными чаяниями — это основные силы. Их больше, и они куда мощнее тех, с кем тебе доводилось только что сражаться. Они на деревьях и за деревьями, они на земле и под землей. Ты на их территории, и тут ты ничто. Ты не сможешь защитить себя, у тебя не будет на это ни малейшего шанса. Они тебя разорвут на куски за считанные секунды и, оставив на поедание мухам и падальщикам, удалятся восвояси. Потому что именно они те, кого называют здесь «таежными призраками»…

Кудесник прижал к себе Лену, закрыл глаза.

— Давайте… — просипел он, трясясь. — Ну… давайте…

И вдруг грянул выстрел. Всего один выстрел. Громкий, отдавшийся многократным эхом, но совсем не внушающий страха, да и вообще не вызвавший никаких эмоций. Слишком одинокий он был, слишком далекий для того, чтобы повлиять на ход событий.

Но он показался Егору знакомым — звук этого выстрела. Это была не винтовка, не боевая винтовка с ПСО-1 или более мощным оптическим прицелом, как у него за спиной, что-то другое. Простое и откровенное, как наш УАЗ на фоне американских офф-роудов…

Он так и не смог вспомнить, какое именно оружие так стреляет, но атака, которой он ожидал, так и не состоялась. Злобное дыхание и клокочущее рычание затихли. Было слышно лишь пение птиц в вышине и шум елей — равнодушных свидетелей всех комичных и трагичных событий, в которых участвовали люди и звери на этой необъятной сцене под Тунгуской.

Потом послышались шаги. Кто-то пробирался через лесные заросли.

— Человек волчаре друг, — тихо напевал этот кто-то, — эт-то знают все вокруг. Человек волчаре… Эй, ну ты долго еще стоять будешь?

Господи, до чего же знаком Егору был этот голос: всегда надменный, грубый, немного гнусавый, с «чисто бандитским» характерным нажимом. Голос, который говорит слово «СлыШшыШ» так, как его не скажет никакой авторитет с якорной золотой цепью на шее.

— Грэг? — Кудесник обернулся, увидел прямо перед собой лицо старого друга и поначалу даже не знал, радоваться ему или огорчаться, что встретились они именно здесь и сейчас.

Легкая небритость, волевой подбородок и спокойствие серых глаз с прищуром. На узких бесцветных губах — полуулыбка. Не в правилах Григория было выказывать истинную радость и бросаться в объятия. И хотя он был, конечно, рад, что наконец повстречал Кудесника, да еще и спас ему жизнь, все же заставить улыбаться свое огрубевшее, привыкшее к суровому выражению лицо он не мог.

— Нет, я его клон, — ответил тот. — Грэг создал свою лабораторию и теперь штампует клонов. Не слыхал? Ах да, вы же в последнее время как-то не совсем ладили, верно? Он, кстати, передавал, что нехорошо забывать хороших друзей.

— Ладно, — кивнул Кудесник. — Передай ему тогда при случае, что он мудила, раз не прислал тебя раньше. Из-за него нас чуть не сожрали волки. И кстати: если он сейчас мне не поможет, то у него реально станет на одного клона меньше.

Грэг усмехнулся. В одной руке он держал за лапы окровавленного рысенка, в другой — старый, добрый охотничий ИЖ-81 со скользящим затвором. Помповик хоть и не ахти, но Григорий отказывался его менять и на автоматические винтовки самых именитых производителей, и на автоматы, особенно «калаши», и даже продавать не хотел, когда реально деньги нужны были. Дом продал, а ружье оставил — вот такая преданность своему первому и, как он уверял, последнему оружию.

Он внимательно осмотрел раны на шее Лены, шмыгнул носом.

— Ну и чего ты ее держишь? Положи, пусть покоится с миром.

— Нет, — мотнул головой Кудесник. — Она жива, ее нужно показать врачу.

— Она жива, но она не дотянет до ближайшего поселка. Ты ведь и сам это знаешь.

— Дотянет. Я буду нести ее, помоги мне.

— О, да тут, как я погляжу, дело не простое, — понимающе кивнул Грэг. — Кажется, мой друг влюбился…

— Гришка, я не шучу: если она умрет, я вышибу себе на хрен мозги. Если ты не хочешь мне помочь — спасибо за секалана и проваливай к черту!

— Ладно-ладно, извини. — Григорий опустил мертвого рысенка и придержал собравшегося уходить Кудесника за плечо. — Я не думал, что у вас все так серьезно. Честно. Думал, это обычная… ну ты же себя знаешь, и я тебя знаю. Так что если это сможет тебе помочь, то тут неподалеку караван стоит, он направляется в Краснозвездный. Милости просим на борт, так сказать. Я там конвоиром, так что могу договориться.

— Ну, блин, Гришка… — растроганно ответил Кудесник.

Им повезло, что среди наемников, охраняющих караван, имелась женщина. Та еще, правда, стерва: габаритная, брутальная и грубая в общении, но, как предупредил Григорий, «добрая в душе», она сразу в лоб сообщила Кудеснику, что «сестричкой ему не нанималась», и потребовала от него СВД взамен за свои скромные услуги.

Егор же готов был отдать все, что у него имелось, лишь бы она помогла Лене выкарабкаться. Он не обращал внимания на колкие шуточки женщины-конвоира, промывающей девушке раны на шее, лице и руках, а затем смазывающей их какой-то зеленой мазью из жестяной банки. Не отвечал на вопросы старшего их группы. Он ни на чем не мог сосредоточиться, думая только о Лене.

Ее положили на полную тюков арбу, женщина-конвоир расстегнула на ней одежду до пояса, обнажив пораненную когтями грудь, но Кудеснику было абсолютно все равно, что остальные конвоиры искоса, но с явным любопытством посматривают на ее полушария.

— Вот и все. — Женщина-конвоир застегнула на Лене одежду, и мужики тут же отвернулись, будто и не подсматривали за молодой девушкой. — Теперь все зависит только от нее самой. Выберется, значит, будет жить. А нет, так нет… Ладно. — Вытерев руки о куртку, она хлопнула в пухлые ладоши. — Собираемся, чего рты пораскрывали? И так уже много времени потеряли.

Караван состоял из трех длинных телег, запряженных парой лошадей каждая, нескольких погонщиков — желтолицых монголоидных крестьян, державшихся отчего-то подальше как от Кудесника, так и от его девушки, и восьми человек сопровождения. Конвоиры. Главным в их команде был низкорослый, широкоплечий наемник по прозвищу Солевой, которому вместо «Грозы» лучше подошел бы громадный топор, но, похоже, в «мирное» время, когда не нужно ни с кем сражаться, хозяйкой каравана была именно эта женщина. Как ее здесь называли, Мать. Солевой подчинялся ей так же, как и все.

Караван следовал из Коломино на запад с грузом пшеницы, кукурузы и прочих злаков в далекое Офицерское, известное как город на границе белого периметра и средней полосы. Они двигались совершенно другим маршрутом, о котором ни Егор, ни команда кэпа, по всей видимости, не знали. Лесная дорога пролегала параллельно той, по которой он с новыми знакомыми направлялся из Каран-Ямы, и это было хорошо, поскольку идти еще раз тем путем, на котором их захватил «Сонный Янтарник», как-то особого желания у Звягинцева не возникало.

Уж лучше лесом, хоть, возможно, это и опаснее.

Грэг несколько раз делал попытки завести с Кудесником разговор, но тот, похоже, не мог думать ни о чем другом, кроме как о приближении к поселку. Все спрашивал, долго ли еще, и проверял пульс на шее Лены. Спрашивал и проверял. И все вытягивал шею, вглядывался вдаль, высматривал — не видны ли места вырубок? Принюхивался — не слышен ли запах костров? Прислушивался — не гам ли это вечно ругающихся за межу соседок?

— Как ты меня нашел? — неожиданно спросил он Грэга.

— Интуиция подсказала.

— Я серьезно.

— Сообщение пришло, — сказал Григорий и поймал на себе недоверчивый взгляд Солевого, шедшего немного впереди.

— От кого? — сморщил лоб Кудесник.

— Не знаю. Может, ты мне скажешь? — Он расстегнул стягивающие предплечье ремешки и стянул с руки КИП. — Посмотри сам. Кое-кто просто думает, что это лажа такая.

Бродяга взял прибор и, сведя брови к переносице, взглянул на экран. В самом верху списка было сообщение от человека, вместо имени которого значилась эмблема звезды. Ничего не понимая, Кудесник нажал на сообщение и перечитал его раз десять, прежде чем уловил связь между тремя короткими предложениями: «Твой друг нуждается в помощи. Он в двести восемьдесят шестом квадрате. Убей секалана».

— Знаешь, кто писал? — спросил Грэг, убедившись, что Егор уловил смысл нехитрого сообщения.

Кудесник растерялся:

— Звездочет?..

— Звездочет? Это еще кто?

Но Звягинцев больше не проронил ни слова. Шел угрюмо, весь залитый волчьей кровью, в изодранной одежде, исцарапанный, с ноющими от множественных укусов предплечьями. Он даже не задумывался: как подобное могло произойти? Как Звездочет мог скинуть CMC, пребывая внутри аномалии? Он не испытывал чувства благодарности, думал лишь об одном: он не чертов герой. И никогда им не был.

Но вот спустя еще несколько минут до его слуха донеслась мелодия старой, послевоенной песни, а вскоре в сизой дымке, затянувшей давно вырубленную поляну, стали отчетливо видны две темные каланчи. Это значило, что до Краснозвездного совсем близко.

Не в силах более смотреть, как лениво и неспешно перебирают копытами лошади, Кудесник схватил Лену на руки и, плечами расталкивая конвоиров, побежал по направлению к деревне. Не слышал он ни криков Григория, бросившегося вслед за ним, ни предупреждающих возгласлв стоявших на вышках дозорных.

— Стой, говорю тебе! — закричал с вышки грузный мужчина в черной фуфайке и направил на него ствол винтовки. — Считаю до одного!

— Не стреляй!!! — Грэг, видя, что тот намерен выстрелить, сбил Егора с ног.

— Ты что творишь, идиот?! — прикрыв Кудесника своим телом, процедил он сквозь зубы: — Себя угробить надумал — валяй, лезь под пули! Ее-то зачем за собой тащишь?!

Лена лежала, отброшенная в сторону, повязка на шее начала напитываться бурой кровью.

— Не стреляй! — подняв руку, крикнул Грэг дозорному, недоверчиво глядевшему на происходящее сверху вниз.

Обычно в таких случаях, когда к поселковым воротам приближался, не реагируя на команды дозорных, неизвестный, дозорные были обязаны открывать огонь на поражение. Мало ли, что это за безумец? Быть может, это обвешанный взрывчаткой смертник, имеющий целью проделать брешь в заборе для наступления основных сил? Так что Егору еще повезло, что дозорные оказались не такими расторопными, как, скажем, бойцы из «Братства чертей» или «Таежных теней», и он все еще был жив.

— Нам нужен врач! — закричал Кудесник. — Я заплачу! Слышишь, доложи своим!

Грузный дозорный отпрянул от бортика, снял с прикрепленного к столбу телефона трубку и что-то в нее пробубнил. Минуту спустя к ним, проскользнув через приоткрытую створку высоких бревенчатых, как и остальной забор, ворот, подъехал всадник на черном породистом рысаке. С шикарными усами, в каракулевой папахе и военном мундире донского казака времен Второй мировой, с обшитыми серебристой бахромой погонами, по диагонали перечеркнутыми красной лентой, с саблей на поясе и «мосинкой» за плечом, он, казалось, был перенесен из прошлой эпохи. Быть может, поэтому, вместо того чтобы воспринимать его как слегка свихнутого, конвоиры, не исключая бывавшего здесь ранее Кудесника, испытали некий конфуз. Так, словно оказались пришельцами из будущего, для которых все эти атрибуты были столь же примитивными и непонятными, как «Нортон Коммандер» для теперешних пользователей «ХР». Впрочем, его суровый вид и цепкий, пытливый взгляд из-под нахмуренных бровей никак не позволяли относиться к нему с насмешкой.

— Мы окажем раненой помощь, — командирским тоном сказал кавалерист, не обращаясь ни к кому конкретно, — но вас всех в поселок пустить не можем. Мы не принимаем караваны. Пусть пройдет только кто-то из старших, остальные ждите здесь.

Кудесник начал было подниматься, но Грэг остановил его, положив тяжелую руку на плечо.

— Я пойду, — встретившись с Егором взглядом и незаметно подмигнув ему, сказала Мать.

Кавалерист оценивающе посмотрел на нее, на внушающие уважение СВД и «Вепрь» за ее спиной, и кивнул на ворота. Затем указал подоспевшим в шинелях и буденновках бойцам с носилками на Лену, лежавшую у Кудесника на коленях, и, несильно ударив коня в бока ногами, продвинулся вперед. Внимательно осмотрел груз.

— По центнеру пшеницы и ячменя за услуги доктора, — заявил он.

— Эй, — сделал шаг вперед Солевой, — а не многовато ли?!

— Вы можете отказаться, — сказал он, и бойцы, погрузившие Лену на носилки, вопросительно на него уставились: мол, так что, выгружать ее обратно?

— Нет, пожалуйста, — умоляюще обратился Кудесник к Солевому. — Я возмещу все до копейки.

ГЛАВА 12

После того как носилки с Леной скрылись за воротами с большими красными звездами на створках, прошло больше часа. Караван, как нежеланный гость, ожидал в нескольких десятках метров от главного входа в поселок, на большой, вытоптанной площадке между четырьмя вышками. Сам «атаман» распорядился так, чтобы их было видно как на ладони. Дозорные, не спускавшие с них глаз, обменивались непонятными жестами.

Кудесник сидел на земле под самой вышкой. Он знал, что большинство наемников не приветствовали этой затеи — ждать, когда доктор подлечит Лену. Для них, как и для тысяч других наемников, подрядившихся конвоировать грузы, важнее всего было выполнить порученное как можно быстрее. Это их приоритетная задача. Иначе страдает не только пополнение их личных счетов, но и, что куда важнее, репутация. Если выйдет осечка, в следующий раз им вряд ли доверят сопровождение ценных грузов. Охранение перевозки кирпичей или досок — вот их удел.

Созвездия не всегда были благосклонны к здешним чумакам. И если наемники до сих пор еще не потратили ни одного патрона, то это не значило, что, ступи они за пределы Краснозвездного, им не придется сражаться не на жизнь, а на смерть. А потому к задержкам относились с понятным раздражением. Кудесника они видели впервые, и его отрешенность и нежелание ответить хоть на какие-нибудь вопросы не способствовали возникновению симпатии или сострадания.

В свою очередь и он с удовольствием крикнул бы им что-нибудь вроде: «Ну так какого черта? Валите, вас никто не задерживает!» — но понимал, что, если с Леной будет плохо, ее лучше везти, чем нести на руках. А потому помалкивал. К тому же Мать, вызвавшаяся добровольцем, оставалась козырным тузом в его рукаве. Без нее в караване ничего не решалось.

— Ну, ты долго молчать-то будешь?

Только теперь Кудесник заметил, что Грэг сидит рядом с ним, спершись спиной на опору вышки.

— А? — захлопал ресницами Егор.

— О, включился наконец. — Грэг сунул в зубы травинку и заговорил тихо, так, чтобы дозорный не мог услышать его слов. — Я спрашиваю: ты чего под пули лез-то? И в поселок рвался? Забыл, кто ты есть? Звезда сети, блин. Радоваться еще должен, что они твоей рожи не узнали. Дела у них тут наверняка не ахти, а хан, как ты, наверное, в курсе, нехилую откатную за тебя предлагает.

— И что мне теперь, никогда из лесу не выходить что ли? — спросил Кудесник.

— Выходи, если дурак полный, — хмыкнув, повел плечом Григорий. — Я тебе вообще-то рекомендовал бы на какое-то время свалить из этих краев, и как можно подальше. В западную часть, километров на пятьсот отсюда. Там можно забыть о «монголах» и прочих, там свои кланы, я слыхал, и свои порядки. Примкнешь к какой-нибудь группе, они тебя и отмажут.

— Где-то я это уже слышал, — вспомнил о коломинском старшине Кудесник. — Ты с такой легкостью об этом говоришь, будто прошагать полтысячи километров — сущий пустяк. И, блин, ты что, так на меня обиделся, что готов теперь вообще никогда больше не увидеть? С кем в Корундовом пить будешь?

— При чем здесь «обиделся»-то? — поднял брови Грэг. — Просто мне лучше не видеть твоей рожи какое-то время, чем гарантированно знать, что ты труп. А здесь ты труп в любом случае. Хан будет отправлять отряд за отрядом, пока тебя не найдут. И каждый раз, когда ты будешь убивать его людей, цена за твою голову будет только расти. И поверь, в следующий раз это уже может быть отряд не «монголов». — Он как бы невзначай мотнул подбородком в сторону арб и сгрудившихся возле них наемников. — В следующий раз он может пожалеть своих подчиненных и отправить по твою душу обычных головорезов-наемников. А уж те, поверь, мастера своего дела. Подберутся к тебе под видом благопристойных собирателей цацек. Так в доверие вотрутся, что и не заметишь. Потом дадут выпить что-нибудь, и очнешься уже привязанный руками-ногами к лошадям в Ордынце. Так что тут два варианта: либо ты втягиваешь меня в эти дела и мы мочим всех «монголов» до единого, либо — если гора не идет к Магомету — ты сваливаешь отсюда и пытаешься подмазать кого-то из авторитетных, чтоб за тебя разрулили ситуацию. А поскольку первый вариант довольно-таки бредовый, потому что Ордынец нам не взять, даже если бы у нас был десяток танков, то остается второй. Ну, или броди по лесам, шарахаясь от каждого звука, но оружие тебе лучше продать сразу, потому что потом, без патронов, оно вряд ли тебе чем-то поможет. Вытеши себе копье — и в путь. Хули, зато в родных краях.

— А что, первый вариант очень даже неплох, — глядя в одну точку, возможно в звезду на створке ворот, сказал Кудесник. — И почему я не подумал об этом раньше?

Грэг перевел на него полный изумления взгляд. За те долгие годы, что они провели бок о бок, забираясь во все закоулки непролазной зоны, он научился отличать, когда Кудесник шутит, а когда говорит всерьез. Причем понимать это не по внешнему виду, не по его мимике, голосу или словам, а исключительно по глазам. Они были его лакмусом, показателем искренности или криводушия. Если они переставали светиться, как у влюбленного юнца, и приобретали холодный оттенок, знай — Кудесник призадумался. И при этом совсем не важно, остается ли на его лице сиять добродушная улыбка или отравлять все живое негативной энергией кислая мина. И вот сейчас, к своему удивлению, Грэг прочитал в глазах друга задумчивость.

— Ты только не говори, что принял мои слова всерьез, ладно? — сказал он. — А то мне кажется, что впору тебе уже самому обратиться к доктору.

— Это значит, ты не позволишь втянуть себя в мои «дела», так?

— Послушай, Егор, давай ты только не будешь намазывать мне эти сопли, ладно? Что бы там между нами ни произошло, прежде всего я — твой друг. Был, есть и останусь. Но дружба для меня заключается в том, чтобы спасти тебя от глупой смерти, а не следовать за твоим больным воображением… Так что уж извини, с нападением на Ордынец ничем помочь не могу. Разве что врезать разок по скуле, чтоб выбить дурь из головы.

— Кстати, ты был прав насчет амеров, — переведя на него пустой, безразличный взгляд, сказал Кудесник. — Они таки за мной в Атри притащились.

— Вот, — Грэг поднял указательный палец, — это еще раз подтверждает что? Что слушать нужно своего товарища, понял? Небось пересекался уже с ними, так? И что, чем закончилось? Дай угадаю — ты их уделал. — И, не дожидаясь ответа: — Но ничего, не беспокойся, они пришлют еще. И кроме узкоглазых, дружище, тебе придется отбиваться и еще от пиндосов. Почему-то мне сдается, что ты здорово попал в маргарин, Кудесник. Узнал хоть, что им от тебя нужно было?

Звягинцев покачал головой.

— Намекнули только, что с Кэмелом завязаны. Я думаю, это он их через Ущелье проводил, так же, как и всех. А что нужно было — так и не сказали. Вели куда-то, а потом под «Егозу» попали, аномалия и начала прореживать их ряды.

— Елки-палки, все как я и думал, — ударил кулаком в раскрытую ладонь Григорий. — Ну а с ней ты где завязался?

— С Леной? Не поверишь. — Кудесник улыбнулся. — На болотах. Как-нибудь потом расскажу подробнее. Она — чудо, Грэг. — Лицо Егора вдруг ожило, в уголках глаз образовались веселые морщинки. — И если с ней что-нибудь случится…

— Я знаю, — поспешил оборвать его Григорий, — не стоит лишний раз об этом. Не помню, говорил ли тебе, но ты здорово изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Совсем другим человеком стал. Я не мог раньше представить, чтобы ты горевал из-за какой-нибудь…

— Она не какая-нибудь, Гриш. Да и произошло за последние несколько дней столько, что хоть отбавляй. От Каран-Ямы слыхал, что осталось?

— Слыхал, — плавно опустил веки Грэг.

— Мы там как раз были, когда эти мастодонты напали, к утру от поселка одни руины остались. Потом в «Сонный Янтарник» попали, знаешь, что это за аномалия? — Григорий кивнул. — Херовая аномалия, лучше не попадать. А вспомнить, из-за чего все это со мной началось, так, блин, смешно становится. До боли смешно, Грэг. Из-за вот этой херовины. — Кудесник достал из внутреннего кармана бушлата переливающуюся, каждой гранулой играющую в лучах заходящего солнца «брошь».

Григорий вытянул руку, и Кудесник положил цацку ему на ладонь.

— Что херня, то херня, — поднеся цацку к глазам, протянул Гриша. — И что это значит? Ты ее у кого-то украл?

— Нет, я нашел ее. А потом так случилось, что весь отряд, который хан ко мне приставил то ли для пособничества, то ли чтоб я цацку не прикарманил, — кто-то прибил. Не расстрелял, не зарезал, а голыми руками поломал, как спички, понимаешь? И если еще пару дней назад я был уверен, что это работа какой-нибудь твари из параллельщиков, то сейчас уже не знаю, что и думать. И все более склоняюсь к мысли, что это сделал я. Но хоть режь меня, не помню как. Не помню ничего, я ведь очнулся, уже когда они все мертвы были.

— Хочешь, скажу, что думаю по этому поводу?

— Зачем спрашиваешь?

— А думаю я, друг, что ты, при всем к тебе уважении, не способен справиться с отрядом «монголов». Ни голыми руками, ни с помощью ножей или даже огнестрельного оружия, и никаким другим способом. Надеюсь, не сказал ничего обидного? Потому что это бред, самый настоящий бред. Если все было так, как ты сказал, если их не изрешетили пулями, то тебя кто-то круто подставил. У них костюмы какие, забыл? Топором не разрубишь, а ты говоришь «поломал».

— Да думал я об этом, думал. Но Хаим перед смертью речевое сообщение хану отправил. Он меня обвинял, Гриш, меня! Никого другого. Не сказал, что на них тварь какая напала. Не сказал, что не помнит, что случилось. Что вырубило его и очнулся он уже с вырванными кишками. Он сказал четко: «Кудесник сошел с ума, мы не знаем, кто он, но он не тот, кем кажется». Так в чем подстава, Грэг? Хаим, по-твоему, спецом умер для того, чтобы меня подставить? Да хрен там!

Молодой, прыщавый юноша-дозорный, и прежде не особо пытавшийся скрыть заинтересованность в беседе усевшихся под опорами его вышки бродяги и наемника, сейчас высунулся так, что едва не вылетел из короба. Замахал руками, как птица, когда ноги оторвались от пола, и только благодаря этому уберегся, чтоб не свалиться с десятиметровой высоты.

Повернули головы, уловив повышенный тон Кудесника, и наемники.

— У вас там все нормально? — спросил Солевой.

— Да-да, — подняв руку с растопыренной пятерней, закивал Грэг.

Глаза у Кудесника пылали, и дышать он начал глубже, будто к бою готовился. Только и ожидал удара в гонг, чтобы броситься крушить всех и вся. Начав с тех же самых наемников, которые сверлили его подозрительными взглядами.

Григорий хотел было высказать предположение, что ежели Кудесник был в беспамятстве, то кое-что могло произойти без его ведома. И не исключено, что ту запись на Хаимовом КИПе создали раньше, — хрен его знает для чего, может, и шутки ради (у «монголов», как известно, с юмором туговато), — а уж потом что-то пошло не так и кто-то каким-то неизвестным способом порешил отряд. Ведь вполне возможно, что на них какая-нибудь ранее невиданная тварь напала или, что еще более реально, в аномалию они попали Тем и объясняется провал в памяти у бродяги, который чудом выжил. Да вот только к счастью или на свою же беду, вопрос еще открытый. Ну, а запись сыграла с ним злую шутку.

Бредовая, конечно, версия, Григорий отлично понимал это, но чем она бредовее той, что Кудесник сумел голыми руками убить десяток тренированных, опытных бойцов?

И хотя в альтернативной версии было слишком много случайностей и условностей, но чем черт не шутит? Ежели Кудесник валялся какое-то время без сознания и, соответственно, ничего не помнит, почему все должно быть именно так, как это восприняли остальные? Те, кто просто связал воедино ключевые термины этой истории — «убиты», «запись» и «выжил»?

Но озвучить мысль Грэг так и не решился. Уж если Кудесник сам готов признать себя виновным, — это при том, что человеку свойственно искать оправдания, а особенно в условиях, когда отвечать нужно головой, — какие тут помогут версии? Кудесник, видать, чувствовал, не понимал, а именно чувствовал какую-то связь между собой и убийством ордынского отряда.

Что тут можно было еще сказать?

— С ней все в порядке.

Мать, чей отнюдь не самый изящный силуэт каким-то образом незаметно возник у основания вышки, вынудил обоих вздрогнуть от неожиданности.

— Чего ресницами хлопаешь? Она уже в себя пришла. — Мать улыбнулась Кудеснику, шмыгнула носом. — Через пару часов сможешь забрать ее. — И потом, сразу посуровев, повернулась к Грэгу: — А за двести кило зерна ответишь ты. С фрахтовых вычту по приходе в Офицерское, понял?

Грэг взмахнул рукой, будто отдавая честь.

— Так точно, — сказал он.

Кудесник поднялся на ноги, поправил лямки изрядно ободранного после замеса с волками рюкзака, с грустью посмотрел на ворота. Сначала могло показаться, что он с нетерпением ожидает, когда же в проеме покажется знакомый силуэт, но потом стало ясно, что это не так. Егор будто бы боялся не успеть сделать кое-что до появления Лены. Будто собирался сделать ей сюрприз и не хотел, чтобы она увидела его раньше времени.

— У меня к тебе просьба, — повернувшись к Грэгу лицом, сказал он, и в его глазах конвоир увидел столько душевной боли и тоски, что даже, грешным делом, подумал, будто Егор станет упрашивать пустить ему пулю в лоб. — Возможно, последнее, о чем я тебя попрошу.

— Ну… давай, — неуверенно проговорил Гриша.

— Подожди ее, — умоляющим тоном сказал Кудесник. — Пожалуйста, подожди ее. И доведи до ближайшего города. Хотя бы до Наксана, караван потом догонишь. А? — Он перевел взгляд на Мать, не спешившую оставить их наедине. — Больше ничего не прошу. Пожалуйста.

— Ты собрался дальше идти один? — удивленно спросил Грэг.

— У меня нет выбора. Я должен ее оставить, не хочу, чтобы она из-за меня пострадала.

— Тогда я…

— Нет, — решительно перебил его Егор, поняв, что тот собирается предложить ему. — Во-первых, ты в конвое, а конвой покидают только в одном случае. — Он вскинул глаза к небу. — Ты знаешь. А во-вторых, это только моя проблема, и больше никто не поможет мне решить ее. Никто, Грэг.

— Ну как знаешь, — после некоторой паузы выдохнул Гриша. — Лену мы подождем. Мать, думаю, пристроит ее в Наксане, у нее там есть знакомства.

Кудесник еще раз посмотрел в сторону ворот, затем шагнул к Грэгу, и они сцепились в крепком мужском объятии. Старые друзья, которых снова разделяла судьба и дорога. Прижавшись колючими щеками, они испытывали радость и горе одновременно. Каждый знал, что второй встречи может не быть. Каждый знал, что был неправ в своих нелепых обидах, излишней гордости и по-юношески наивных принципах, разделивших их почти на год. А ведь не разбегись они тогда, злые и обиженные один на другого и на весь мир, сейчас все могло быть иначе. Глядишь, и не пришлось бы Грэгу отпускать друга с мыслью, что провожает на эшафот, бессильный препятствовать этому, неспособный что-либо сделать и поменять. Не пришлось бы Кудеснику корить себя за то, что гордость не позволила ему написать другу раньше. Что встреча их теперь оказалась столь натянутой, не как у старых добрых друзей, а как у случайных знакомых, которым, возможно, больше никогда не доведется свидеться.

Ну да что было, того уже не вернуть. И от осознания этого на душе становилось горько и тяжко, и чувство было такое, будто каждого живьем засыпают сырой землей. Сначала пригоршнями, потом лопатами, а потом ковшами, и сверху все это заравнивают тяжелые бульдозеры. Вдавливают и вдавливают, глубже и глубже.

— Даст Бог, свидимся еще, друг, — положив руку Грэгу на плечо, сказал Кудесник.

— С Богом, друг, — ответил Григорий.

И Кудесник ушел. Угрюмо свесив голову и шагая как можно шире, чтоб побыстрее скрыться из виду, он ни разу не обернулся и не бросил прощальный взгляд на ворота. Не взглянул на дозорных, возможно узнавших в нем того, за кого хан обещал озолотить. Уходил с опустевшей душой и скудными запасами провианта и боеприпасов. Уходил в тайгу, в сгущающиеся сумерки, в неизвестность, желая раствориться во всем этом, пропасть без следа.

Когда его понурый силуэт почти целиком слился с темным лесом, Грэг, будучи православным, перекрестил его в воздухе и, смахнув с лица слезу, оглянулся к своим. Они смотрели на него теперь с пониманием, осознав, что недооценили силу их дружбы с Кудесником. Большинству из них приходилось терять друзей.

А как только Кудесник исчез из виду, КИП на руке Грэга подал короткий двойной сигнал. Это значило, что кто-то из его френдов вошел в сеть после пребывания в оффлайне. Так бывает часто, потому как в большинстве мест Атри нет покрытия. Но Грэг, наморщив лоб и сложив все фрагменты мозаики воедино, уловил связь между ушедшим другом и появившимся сообщением. Закатав рукав, он убедился в собственной догадке: в правом углу экрана в закладке списка друзей, на самом верху мелькало: «Куде$ник» и его код из двенадцати цифр. Ошибки не было, Кудесник дал обнаружить себя, зарегистрировавшись в сети под своим именем.

— Ну и дурак, — с прискорбием повел подбородком Григорий. — Ну и дурак же…

Кудесник чувствовал себя одиноким, как, наверное, еще никогда до этого. Он казался себе разменной монетой, которую забросили в аппарат с одним-единственным каналом — тем самым, по которому она неизбежно скатится на самое дно. Без права на возвращение, без возможности где-нибудь свернуть и избежать уготованной участи. И сколько бы она ни звенела, ни пыталась остановиться где-нибудь, задержаться, у нее не было ни единого шанса. Исход, предначертанный судьбой, неумолимо приближался, и Егор чувствовал жар его близости.

Не дающее даже проблеска надежды на повторную встречу прощание с другом и расставание с человеком, который был ему дороже жизни, спутавшись в тугой колючий ком, до крови скребли его душу. Он чувствовал себя ничтожеством, не способным обезопасить близкого человека иным способом, как только позорно сбежать от него, чувствовал себя неблагодарной тварью, обидчивым сопляком, не умеющим дорожить истинной дружбой, преисполненным дешевого высокомерия и считающим без всякого на то основания, что со всеми своими напастями справится сам.

Он ненавидел себя за дряблость характера, а оттого, злой и нелюдимый, шагал, не разбирая дороги. Луна освещала ему путь, и внезапно хлынувший дождь не давал возможности расслабиться, действуя на него как желанный раздражитель, как удары хлещущего себя по лицу боксера, разогревающегося перед боем. Он двигался в глубь леса, уже и не зная толком, ни куда идет, ни зачем.

Чувство самосохранения забилось в дальний угол его сознания, и то, что страшило остальных бродяг, продвигающихся по зоне осторожным шагом, больше не распространялось на Кудесника. Он не боялся смерти, и, может, именно поэтому она обходила его стороной.

Бродяга шел, более не приглядываясь к крадущимся от дерева к дереву призрачным теням, к поблескивающим в бликах ослепительно-белых молний мокрым стволам елей. Не прислушивался к шуму дождя. Егор больше не испытывал страха ни перед чем. Единственное, чего он просил у Бога в этот час, — возможности умереть в бою. В бою, на который он идет сам, добровольно. Готовясь сразиться с преобладающими силами «монголов», чтобы прежде, чем отдать Богу душу, отправить их в ад как можно больше, ведь они наверняка уже выдвинули отряд для радушной встречи с ним.

«Главное, не попасться на какую-нибудь убогую ловушку, — думал Кудесник. — Не позволить издеваться над собой, не позволить стать посмешищем, наглядным примером того, что происходит с людьми, которые осмеливаются бросить хану вызов. Уж лучше смерть от когтей волков. Уж лучше смерть от испепеляющей аномалии».

Но никакой зверь в эту непогоду не решился перейти ему дорогу. И хоть бродяга держал в руке лишь нож с несмываемой волчьей кровью, это все равно было молчаливым знамением — бойся этого человека все живое. И никто не смел пренебречь этим предостережением. Не зря говорят, что отчаявшихся людей, с огрубевшей, камнем тянущей вниз потяжелевшей душой, не берут даже пули. Именно в таком состоянии люди способны на самоотверженные поступки. Но Егор не готовился к чему-то подобному. Скорее он просто двигался навстречу заготовленному судьбой финалу.

Не осознавая толком ни цели, ни смысла своего скитальчества, тем не менее он понимал, что должен идти. И именно в этом направлении — куда толкала его внутренняя сила. Остановка была равна откату назад на длинные километры пройденного пути. Как в какой-нибудь игре-змейке, где попадание на определенные квадраты означает переход на десять шагов назад. А посему Кудесник не позволял себе замедлять шаг. Он считал, что если на экранах ордынских хакеров его видят как мелкую мерцающую красную точку, то пусть знают, что эта точка безостановочно движется. Бесстрашно продирается сквозь ночь и дождь, а не дрожит под деревами, боясь развести костер.

«Точка» не могла этого знать наверняка, но лица напыщенно улыбающихся еще минуту назад, довольных своей работой ордынских хакеров и вправду имели теперь озадаченное выражение. Потому что хоть Кудесник и не отдавал себе в этом отчет, он двигался прямиком в их сторону, на юго-запад. К Ордынцу.

И пусть бродяге казалось, что пространство его жизненного пути неумолимо сужается — как колпак волшебника, который, несмотря на свою ширину вначале, заканчивается тупиком, — остановить его сейчас не мог бы и сам дьявол. Не беспокоило Кудесника и то, чем в действительности мог оказаться тупик: глухим колодцем, который сколь ни углубляй, а проблеска света в конце так и не будет, или все же шахтой, скребя ногтями землю которой можно выскрести себе шанс проклюнуться наружу.

— Посмотрим еще, — шипел он.

Верно, для любого из этих вариантов была приготовлено свое развитие. Оставалось только ждать.

И, судя по безостановочно дрожащему виброзвонком КИПу, ждать осталось недолго. Это падали на почтовый ящик накопившиеся за несколько дней сообщения. Почти все от одного адресата. Почти все с требованием явиться с повинной, и тогда, быть может, хан сжалится и подарит ему мгновенную смерть.

Что ж, Кудесник шел туда, куда его приглашали. Только вот почему глаза смотрящих в монитор с недоверием следят за перемещениями красной точки? Неужели не готовы встретить самого ожидаемого за последних шесть дней гостя?

Кроме «приглашений» хана и объявлений в общем канале насчет непыльной работенки по части поимки бродяги, Егору пришли еще несколько сообщений от хороших знакомых, бродяг, которые интересовались его самочувствием и спрашивали о дальнейших планах. Даже спам проскакивал: широкий выбор оружия со склада, точка для приема цацек по наивысшей цене, дешевое снаряжение, подряды на сопровождение караванов, на поиски человека, цацек, предложения ученых установить очередные нано-устройства у черта на куличках и прочее.

Кудесник читал каждое сообщение, даже если это было предложение посетить бар «Танцующие хуги» в Яханд-Мале со стриптизершами, которые всего за сотку долларов «удовлетворят все твои похотливые желания». Это позволяло ему хоть на какое-то время отвлечься, мысленно вырваться за пределы стеклянного тоннеля, сомкнувшегося над ним. Да вот только облегчения это не приносило. Вникая в смысл выстроенных в предложения слов, он вроде как даже отрекался от своей больной одержимости переть наперекор своей судьбе. Но стоило ему вновь перевести отвыкшие от темноты за время чтения глаза на дорогу, как тягостные мысли снова вползали в голову, как черви в яблоко.

Лишь последнее сообщение заставило Кудесника немного замедлить шаг и сморщить лоб. Он смел рукой капли дождя с экрана, еще раз перечитал текст, отрицательно мотнул головой и снова двинулся в путь. Но уже через десять шагов остановился, выругался и принялся еще раз перечитывать текст.

В графе «От» значилось «Д-р Герцен», и Кудесник, увидев имя профессора, поначалу послал его на три буквы — не до него сейчас. Сообщения от профессора приходили к нему часто. То он о здоровье спрашивал — заботливый какой, думал раньше Егор, — то работенку какую-нибудь предлагал, а то зайти с Лавашом для очередных тестов приглашал. Чего уж там, тесты совсем плевые у доктора — надели на голову что-то наподобие короны, проводки подключили, и все. Три минуты, и тест сдан, а деньги за это профессор платил неплохие. Почему бы не согласиться?

Но сейчас Кудесника раздражала мысль, что занудному старику, при каждой встрече выспрашивающему, что он вчера ел, кого подстрелил, что новое видел, опять что-то от него надо. А потому первый раз он скользнул взглядом по мокрому экрану КИПа машинально, совершенно не задумываясь над содержанием сообщения. И лишь после, когда ключевые слова обрели силу и толкнули застоявшийся на рельсах состав, наполненный новыми мыслями, Егор задумался и перечитал текст.

«Здравствуйте, Кудесник. Буду краток, поскольку у нас совершенно не осталось времени. Я знаю, что вы двигаетесь в юго-западном направлении, и это просто великолепно. Я тоже в пути, мы срочно должны встретиться. Пожалуйста, выключите свой КИП — вы в опасности. Просто поверьте мне. Я хочу рассказать вам об особенностях, ведь вы знаете, о чем я? Зуд на затылке. Если вы хотите узнать об этом подробнее, предлагаю встретиться на территории бывшего автопарка, это в трех километрах на северо-восток от Имаса. Жду вас там к семи утра. Надеюсь, вы успеете».

Кудесник погладил себя по мокрому затылку, поводил пальцами вокруг воображаемого пятака, который подозревал в причине появления своих «особенностей», подтвержденных доктором Герценом, призадумался.

«Что значит это послание? — думал он. — „Я в опасности“. Можно подумать, я когда-то не был в опасности. Да, черт возьми, я и сейчас в опасности! Или опасность исходит не от этих чертовых „монголов“? Тогда кого мне еще бояться? В очередь, господа страшильщики. Кого бояться больше? „Полулицего“? Армии американских морских пехотинцев? Блатных братанов Кишара? Мести болотников? Кого там еще? Давайте список всех тех, кто хочет моей смерти, к кому идти с повинной. Но при чем здесь старик? Что нужно ему, дотошному Бацилле? Чего это он так озаботился мной, что решил даже выбраться из своей конуры? Быстро же ему идти нужно, если из своей лаборатории, что почти в семидесяти километрах отсюда, хочет приковылять к Имасу до семи утра. Что за спешка и что он плел об особенностях? — Кудесник снова погладил себя по затылку. — Он знает об этом? Да, черт тебя дери, тупой бродяга, он знает об этом! Так что расслабься, никакая это не аномалия помогла тебе думать лучше и бегать быстрее. И не цацка, которую ты долго носил в подсумке. И, уж конечно, не та херня, что у тебя сейчас в нагрудном кармане. Можешь запихнуть ее себе в зад, потому что твой „дар“ связан с Герценом и его лабораторией, а вот уж каким макаром — так это увольте. Хотите знать, соблаговолите подождать до семи утра. Что тут у нас осталось до Имаса? Девять верст. А до семи утра? Три с половиной часа. Что ж, ради такого дела нужно попытаться уложиться в установленное время. Авось доктор расскажет, как мне удалось (мне, мне, Гришка, мне, теперь уже никаких сомнений) голыми руками справиться с отрядом „монголов“. Глядишь, и со следующим так расправлюсь. А потом с каждым, кто попытается услужить ордынцевцам. Да, черт возьми. — Эта идея показалась Кудеснику настолько хорошей, что он хищно ощерился и даже тихо, по-злодейски как-то засмеялся. — Если я сумею это повторить, то держись Ордынец. Ох держись».

Возможности — как сладко это слово. Хочется повторять его и повторять. До бесконечности. До хрипоты. Ведь возможности — это то, что вселяет уверенность, придает сил, помогает сдвигать горы и становиться непобедимым. А если добавить приставку «сверх»? Если сказать человеку: ты обладаешь сверхвозможностями! Ты можешь делать то, чего не могут делать другие. В тебе есть то, чему никогда не научиться даже самым сильным. Как тут не думать, чтобы первым делом распрощаться со своим врагом? Не лучший ли это вариант избежать от него казни? Да, именно так. И главное, ведь даже не хочется знать, откуда эти сверхвозможности взялись и есть ли у них срок действия. Я просто такой — хочется сказать себе. Я просто такой, потому что я исключение, потому что меня таким сделала природа-матушка / цацка / аномалия / доктор Герцен (нужное подчеркнуть) или все вместе. Только меня. И больше мне не нужно ничего знать. Меня не интересует, что там зудит в затылке, заставляя дрожать пальцы. Меня это не раздражает, скорее наоборот — я просто хочу этим пользоваться. Как пользуюсь КИПом, совершенно не зная, что у него внутри и из каких компонентов он сложен. Но… я хочу пользоваться этим когда захочу, а не когда это необходимо. Я хочу знать, как этим управлять.

Черт, придется-таки идти к Имасу. Мне нужны объяснения доктора. Заодно узнаю, чего же я должен так опасаться.

Кудесник отвел глаза от экрана КИПа, только сейчас поняв, что все это время смотрел на него, хотя совершенно ничего не видел. Перед глазами мелькали лишь эпизоды из истории недавних дней. Замес в «Азамате» с эффективным «вырубанием» двоих стражников; перестрелка в вертолете; бой с десятком болотников (тоже, кстати, голыми руками и при памяти, дал Бог); Лена…; бункер, Кишар, сука; американцы (ох, здорово потрепали они Кудеснику нервы); «полулицый» (и чего ему от Кудесника надо? ни поймать не пытается, ни подстрелить, вот уж действительно странный типок); тварье, разрушившее Каран-Яму; монголы и сияние; кэп с командой; «спящие» конвоиры; «Янтарник»; схватка с волками; Гришка и вот сообщение доктора о грядущей опасности, от которой спасти может только он…

Смешно как-то становится. Стало быть, до этого не было никакой такой опасности и последнюю недельку Кудесник прожил как на курорте. Или… быть может, по сравнению с тем, что ожидает его впереди, то был действительно курорт?

«Ладно, — вздохнув, решил Кудесник, — зачем забивать себе голову, если ответ все равно можно будет узнать через пару часов?»

И едва он тронулся в путь, следуя по направлению к Имасу, как рядом, справа и слева одновременно, захрустели ветви. Кудесник остановился, но попытки перетянуть со спины оружие даже не попытался предпринять. Перед ним стояли двое. Сзади, насколько он мог предположить, сейчас должен появиться или уже появился еще один. Обычная тактика обычных мародеров, которые почему-то предпочитают в бандах действовать по трое.

Ни их лиц, ни одежд, ни оружия толком не было видно — при тусклом свете луны досконально таких вещей не изучишь. Но зато объемы тел — это да. Животы, как кубинские мешки, подбородки в несколько ярусов, бычьи шеи. Знать, не бедуют мародерчики. Могут себя прокормить. Должно быть, натренированные для подобных ситуаций, не впервой бродяг обрабатывать. Умелые, поди, попались.

— Ну и чего шастаем тут, бродь?

Так и есть, стандартный вопрос, равнозначный гражданскому «Закурить есть?». Сейчас последует короткое объяснение, мол, тут наша территория, мы ее контролируем, так что, если хочешь пройти, плати. Это заурядное явление для относительно чистой от тварей «пригородской» зоны мегаполисов вроде Имаса. Впрочем, на подходах к большим городам часто промышляют бандюки, а потому их появление совсем не удивило Кудесника. Даже обрадовало, хотя тем мыслям, что закружились, подобно черным воронам, у него в голове, ужаснулся бы и самый отпетый маньяк-убийца.

— Заплатить? Да без проблем? — Кудесник поднял руку с ножом, так чтобы ее хорошо было видно, а свободной рукой стащил с себя рюкзак.

— Нет, не заплатить, — с характерным для блатных прононсом сказали сзади, и Кудесник наморщил лоб.

«То есть как? — хотел спросить он. — Вы не хотите, чтобы я вам заплатил за проход по вашей территории? Вы что, неформальные мародеры?»

Но спрашивать не стал.

— Вот. — Один из тех, что стоял перед ним, бросил ему под ноги блестящие наручники. — Быстро бросай свою пушку и нож.

— Что неясно? — спросил второй, габаритами чуть поменьше. — И без глупостей, бродь, а не то колено прострелю. Лучше не шути с нами. Ну!

Кудесник опустил рюкзак на землю, рядом сложил «штайр» и нож, потянулся к наручникам.

Двое, что стояли впереди, включили фонарики, направили их на бродягу. Капли дождя в белом свете приобрели стальной оттенок, словно лилась с небес ртуть. Егор сощурился, подкинул наручники на ладони, словно взвешивая их, и склонил голову набок.

Нет, это не те мародеры, которым нужны его оружие, амуниция, цацки или деньги. Эти здесь по специальному поручению. Им нужен исключительно он — Кудесник. Это первые ласточки, которые откликнулись на щедрое предложение хана. Те, кто по случайности или по везению оказались в нужное время в нужном месте — прямехонько на пути странствующего бродяги. Так отчего же не воспользоваться случаем? Грешно упускать такой момент. Тем более «монголам» они лично нигде не насолили — не дураки ведь «монголов» обчищать, пускай и зеленых, — так, стало быть, открытой вражды между ними нет. Отчего ж не помочь хану? И деньжат не срубить нормальных?

Да уж, на эти дела они мастера. Совесть? Да к черту совесть, здесь живет каждый за себя. Понятия? Дык не распространяются на обычных бродяг чисто воровские понятия. Да и не такие они вовсе, понятия, как в миру. Тут же совсем все другое, а потому и понятия другие. Вор вору друг, пока у них интересы общие. А интересы расходятся — и воры расходятся, интересы пересекаются — и воры друг друга убивают. Вот так тут у нас.

— Послушайте, — распрямившись во весь рост, сказал Кудесник, и наручники повисли, покачиваясь на его указательном пальце. — У меня сегодня очень-очень плохой день. Настолько плохой, что хуже некуда, понимаете? Чтоб было понятнее, это все равно, что для вас неделя без таких вот, как я…

— Еще слово вякнешь, — толстый сделал шаг и упер ствол АКСУ Егору в грудь; изо рта у него воняло сосисками и томатной пастой, — пришью на хрен, как паршивую собаку. За дохлого тебя тоже деньги дают. Так что давай, поостри мне еще тут, поиспытывай терпение на прочность.

— Да шмальнуть его надо, Корень, — прогундосил тот, что стоял сзади, — а то сбежит еще, он же у нас фартовый. Реально, нужно прошибить ему колено, ведь ударит по пятам и не получим мы ни хрена.

— Быстро набросил на свои клешни гребаные «браслеты». — Корень проигнорировал вполне рациональное предложение напарника и вдавил дуло поглубже в грудь Кудеснику. — Считаю до двух…

— Похоже, разговор у нас не получился, да? — растянул губы Егор в коварной ухмылке. — А зря! Я ведь предупредить…

— Раз!

— … хотел.

Убивать бы его точно не стали. Не такой народ мародеры. Продырявить колено даже не решились бы. Ведь Кудесник в данном случае товар. И чем он целей, тем больше за него можно выручить. А потому все эти угрозы типа «считаю до двух» — чистой воды понт. Корень не нажал на курок, не только когда Кудесник схватил рукой ствол и отвел его в сторону, но и когда ударял его тыльной стороной ладони в кадык. Что уж вовсе удивительно, поскольку хоть рефлекс-то должен был сработать.

Толщина шеи смягчила удар, но Корень все равно выпал с ринга очень быстро. Фонарь покатился по земле, на миг выхватив из темноты выпученные глаза здоровяка. Прижав ладони к горлу, он упал на четвереньки, уперся локтями в землю и принялся кашлять, задыхаться, блевать и материться одновременно.

Второй, тот, что был немного стройнее, выстрелить-таки успел. Он целился Кудеснику в ноги (жадность фраера), но тот сделал к нему шаг раньше, а потому пули ушли в изобильно орошенную землю. Прикладом автомата, который достался ему от Корня, Звягинцев ударил его по зубам. Именно по зубам, потому как мародер в последний миг растянул губы, обнажив плотно сжатые, словно ему делали операцию без наркоза, зубы. В свете луны и валяющегося на земле фонаря было видно его лицо — казалось, он собирается засмеяться. Но не засмеялся, а теперь ему долго не придется смеяться — зубы свои он проглотил. Прикладом бродяга затолкнул ему их в самую глотку. Кажется, не только передние. Бедолага даже не успел взмахнуть руками, чтобы закрыться, удар поднял его в воздух и отбросил на несколько метров назад. Упав на спину, он принялся выть и кататься по земле, закрыв нижнюю часть лица руками.

— Считаю до одного, — сказал Кудесник, повернувшись с автоматом в руках к гнусавому, стоявшему доселе у него за спиной мародеру, в изумлении хлопавшему ресницами.

«Как??? — читалось в его глазах. — Как так быстро??? Это просто невозможно!»

— Вали отсюда. Раз…

— Да, — только и вырвалось у согласно трясущего головой и тройным подбородком гнусавого.

В следующее мгновенье он развернулся и бросился наутек. Но, преодолев всего десяток метров, поскользнулся на мокрой траве и шмякнулся на задницу. Толстый и неуклюжий, не привыкший удирать, он тут же лихорадочно заскоблил пальцами по раскисшей земле, пытаясь двигаться на четвереньках. Снова поднимался и снова падал.

Кудесник скорчил кислую мину, приложился щекой к прикладу, шмыгнул носом.

«Неужели я и вправду так похож на доброго самаритянина?» — удивился он.

Одиночный выстрел заставил не способную даже по-человечески передвигаться тушу застрять аккурат между двумя молодыми соснами, растущими в форме буквы «V».

— Я предупреждал, — присев возле бездыханного Корня, сказал Кудесник. Затем взял его руку, пролистал пришедшие на КИП сообщения и отписал хану на его предложение: «X** вам!»

Имас — огромный каменный форт, нынче прибежище для отставных военных, а некогда лагерь для особо трудных заключенных, уже издали устрашал своим видом. Обнесенный серой гранитной стеной, увенчанной растянутыми пружинами колючей проволоки, с суровыми бойницами в башнях и холодными, сугубо прагматичными в смысле архитектуры сооружениями внутри, он до сих пор напоминал страшный сон зеков, свозимых сюда с конца семидесятых. В те годы это было самое ужасное место для отбытия наказаний. Как колония особого режима для самых отъявленных уголовников, она отличалась не только суровостью и беспощадностью тюремных надзирателей, но и явлениями «светлых» ночей, вызванных оседанием урановой пыльцы. Ведь именно благодаря местности вокруг, богатейшей на урановые залежи, здесь и был воздвигнут этот форт — дабы заключенных не свозить с далеких поселков каждый день. А потому бедолаги трудились в шахтах по три смены, и не мудрено, что в скором времени умирали от лучевой болезни, лейкемии или рака. За неполных пятнадцать лет здесь умерло народу больше, чем, наверное, на то время в остальных лагерях, вместе взятых.

В середине восьмидесятых Имас стал именем нарицательным. Туда переводили также злостных нарушителей порядка и беженцев с других лагерей. В отдельных случаях это служило сдерживающим фактором — в следующий раз заключенный еще подумает, нагрубить тюремщику или все же не стоит, ведь в Имасе всегда недобор.

А потом рудники в околофортовой зоне иссякли, оставшихся заключенных рассредоточили по другим колониям. Форт больше десяти лет был предоставлен самому себе и неприкаянным душам тех, кто умер в его холодных стенах. Так бы и оставался, наверное, никому не нужный, если бы не отставные офицеры ОБВЕ, которые, посвятив жизнь этой сибирской аномалии, решили не уходить из Атри никогда. Один за другим они все переселялись в Имас, и вот — целый город. Правда, замкнутый, неприветливый, по старинке вызывающий трепет у путников и торговцев, которые ежели и осмеливались подойти к воротам, то, проведя кой-какой товарообмен, спешили побыстрее уйти оттуда и еще долго потом оглядываться, не зная, чего ожидать, но затылком чувствуя исходящий от этого страшного места холодок.

Окинул недоверчивым взглядом высившуюся на холме, окруженную широким рвом бывшую колонию и Кудесник. Все тихо, как и всегда. Ни стука топора, ни ржания лошадей, ни хохота мужичаг в это раннее время. До форта еще было далеко, верст шесть, не меньше, но ведь Коломино, например, слышно издалека. И на Корундово Озеро всегда без компаса выйти можно. А тут каменные стены и гектары пустой равнины, подобной дну пересохшего озера, вокруг никак не способствовали оживлению гранитного монстра.

— Ну и местечко док выбрал, — пробубнил Кудесник, переводя взгляд на поросший бурьяном автопарк бывшей военной части, расположенной на почетном расстоянии от форта (вояки старались держаться подальше от ночного свечения).

Да и автопарком назвать те пять ржавых боксов, — а вернее, лишь дугообразные каркасы от них, — валяющиеся моторы от грузовиков, кузова и прочий автохлам, не поворачивался язык. С пригорка, на котором стоял Кудесник, остовы боксов напоминали останки «оверкилем» залегшей на дно высохшего Аральского моря баржи, вокруг которой плавающими контактными минами замерли двигатели автомобилей. Впрочем, и море, и корабли Егор вживую видел лишь один раз, а потому ассоциация могла быть далекой от реальности.

Бродяга высунулся из пожелтевших зарослей по грудь, внимательно оглядел местность вокруг автопарка, прислушался к шелесту густой травы. Затем перетянул со спины «штайр», приложился к оптическому прицелу и в уме обматерил себя за то, что пожлобился купить бинокль. Присматривался, наверное, минут десять, пока зажмуренный глаз не начал болеть. Всяко не хотелось нарваться на засаду, если таковую кто-то ему приготовил. Затем, убедившись, что, похоже, все чисто, встал на ноги. С Имаса стрелять по нему не будут — это как пить дать. Во-первых, слишком далеко, а во-вторых, вояки не «понтуются» и просто так по людям никогда не палят.

Упер оружие прикладом в плечо и принялся насвистывать под нос мотив какой-то старой песни — возможно, чтобы продемонстрировать (если вдруг кто на него смотрит) свое бесстрашие или, что больше похоже на правду, заставить себя в него поверить.

Быстро присел, замотал головой, пригляделся к форту. Неужели в Имасе решили поразвлечься? Снайпера, чтоб нюх не терять, поработали? Нет, не похоже.

Попятился по скользкой земле и, не переставая насвистывать, быстро посмотрел острым взглядом во все стороны, цепляясь за каждый куст, каждую валяющуюся на земле обвитую травой железяку. Засада здесь была, и распластанные между боксами тела тому явное доказательство. Но вот откуда они? Были ли они с доктором? Или кто-то устроил засаду на засаду?

Все же никто на него не нападал, и Егор подумал, что если бы и вправду его решили убить или поймать, то не оставили бы трупы на открытом месте. Спланировали бы все куда грамотней, ведь это и смекалистому новичку по зубам. К тому же эхо стрельбы Кудесник не слышал, и поэтому вполне возможно, что этих людей убили здесь еще до того, как Герцен отправил ему сообщение.

Громко выдохнув, Кудесник снова взялся насвистывать, правда, уже более нервно, прежний мотив и начал спуск, поводя синхронно головой и стволом «штайра».

Восемь или десять бойцов, судя по одежде и погонам, из обычных вояк. Не отставники из Имаса — из ОБВЕ. Молодые совсем, лейтенанты, сержант, рядовые… Кровь на лицах еще не загустела, значит, недавно с ними расправились. Но… Что они здесь делали, в такой дали от периметра? И где следы перестрелки? Где пулевые ранения? Почему у них нет в руках оружия?

Кудесник обошел каждое тело, внимательно изучил характер ранений, с каждой секундой все больше убеждаясь, что никто здесь ни по кому не стрелял. Все случилось гораздо проще, быстрее и, как бы это сказать, знакомее ему. Их убили голыми руками. Всех одновременно. Не дав даже понять, что происходит. Не дав ни малейшей возможности оказать сопротивление. Беспощадно и хладнокровно. Убийца не желал демонстрировать им свою силу, не питался их страхом, не наслаждался их беспомощным состоянием. Когда они были еще живы, он не ходил между ними, извивающимися в агонии, с улыбкой на лице. Убийца — не маньяк, ему важна была только их смерть.

У сержанта смята грудная клетка, одному лейтенанту кто-то пробил череп, а другому, судя по неестественно вывернутой голове, сломали шею. Один из сержантов лишили нижней челюсти, еще одного, судя по всему, бросили спиной на железную конструкцию бокса, и он сломал позвоночник.

— Егор, — тихо позвал кто-то.

Звягинцев обернулся ко второму боксу.

Внутри, опершись спиной на колесо ржавого «уазика», сидел окровавленный доктор Герцен. Прежде чем подбежать к нему, Егор по привычке сначала осмотрел все вокруг — не заключительная ли это часть заманивающего в силки сценария? Но вокруг все было тихо, и тогда Кудесник поспешил к доктору, присел, осмотрел кровоточащую рану на груди и торчащий из нее ржавый железный прут.

«Не жилец», — мелькнуло в голове.

Профессор дышал тяжело и хрипло, глаза у него то и дело закатывались, кожа приобрела белесый оттенок.

— Кто это был, доктор? — прижав ладони к его щекам, не давая голове упасть на грудь, спросил Кудесник. — Как он это сделал? Вы видели, как это произошло?

— Твой и наш враг, — с трудом ответил Герцен. — Нет времени на… разговоры. Нужно действовать… быстро. Он знал, что мы идем сюда, но не знал… для чего. Его отвлек Лаваш, взял на себя, но вряд ли он сможет с ним управиться… — Профессор откашлялся. — Экспериментал обязательно сюда вернется. У тебя очень… мало времени.

— Что ему от меня нужно?

— Он — сильный противник, Егор, очень сильный… но он не такой, как ты… он зависим от инъекций, он силен только под их воздействием, а ты… А ты можешь быть сильным всегда…

— Док, что ему от меня нужно? — повторил вопрос Егор.

— Ты ему нужен и то, что в тебе… Не дай ему отнять это. Сейчас он в разы сильнее, но ты можешь победить его… Ключ спрятан под машиной, в этой смотровой яме… Введешь его и сам все поймешь… Надеюсь, что ты готов к полному синтезу, к последней контаминации, потому что этот ключ… — профессор снова закашлялся, — не учебный. Он откроет вентиль до упора, переведет твои внутренние силы в боевой режим… навсегда. Если ты справишься с тем, что выгрузит в тебя модулятор…

— Модулятор? — вспомнил Егор о зуде в затылке.

— Да, Егор… у тебя есть помощник. — Доктор хотел улыбнуться, но у него это не получилось. — И если ты сумеешь с ним справиться, ты будешь непобедим. Мы хотели сделать из тебя совершенного бойца… и сделали. Но все теперь зависит от тебя…

Егор не знал, ненавидеть ли ему доктора или благодарить. Мысли у него в голове сбились в плотный ком, словно собранные воедино пластилиновые фигурки. Каждая — отдельного цвета и формы. С одной стороны, его не могла не тешить мысль, что он совершенный боец. Что теперь никто и никогда из простых смертных не сможет победить его. Но с другой… Подтвердилось то, о чем он все время догадывался, — он чертов киборг. И даже если у него не стальные кости и гидравлические мышцы, если у него не бегает перед глазами прицел, как у роботов из старых фантастических фильмов, все равно в нем есть что-то постороннее, неорганическое, помогающее ему справляться с критическими ситуациями гораздо эффективнее, чем обычному человеку. Что это значит? То, что над ним проводили эксперименты, его изучали, нагло заглядывали во все дыры, вскрывали череп, он был подопытным кроликом, завлекаемым на операционный стол путем обмана. Герцен лгал ему, когда говорил об обычных тестах. Лгал, когда вводил снотворное или усыплял гипнозом. И при этом Егора никто ведь не спрашивал: согласен ли он? Конечно, в таких случаях компромисс исключен, ведь у подопытных не спрашивают, согласны ли они побыть мясом для экспериментов. У них только потом интересуются: как самочувствие, не тошнит ли, не болит ли? Спрашивают, что он видел, с кем схлестнулся, кого убил. Ну да, за изделия ведь нужно беспокоиться, в них вложили немало труда и, должно быть, средств. Как можно не контролировать их, выпустив немного побегать на лужайке и пощипать травки? И как не выбраться в ночь и не преодолеть семьдесят километров из лаборатории к Имасу, если изделию реально что-то начинает угрожать? Если появляется тот, кто хочет отнять у изделия его суть, — модулятор…

Да, с его способностями Кудесник сможет в два счета решить проблему с «монголами», и не только, но разве не из-за этих же способностей и возникла сия проблема? Разве не из-за них он простился со своим другом и оставил на произвол судьбы свою девушку? Именно из-за них. Вернее, из-за себя, каким создал его Герцен…

Так благодарить или возненавидеть? И кого именно — себя, модулятор, Герцена? Обвинять себя в наивности, легкомыслии и излишней доверчивости? Осуждать старика в чрезмерном увлечении наукой, попытке стать богом?

Да кого тут ненавидеть? Бог наказан за свои происки. Он знал, на что идет, и теперь лишь случилось то, что должно было случиться — он оставил свое чадо, едва доведя его до совершеннолетия. Не сказав напутственного слова, не приучив к жизни, не объяснив смысла его существования, даже не простившись.

Кудесник отпустил голову едва дышащего, закатившего глаза Герцена, поднялся, стащил с себя рюкзак и автомат, подошел к задней части изъеденного ржавчиной «уазика».

Узкая смотровая яма заросла настолько, что даже сложно было предположить, что там может быть тайник. Кудесник пренебрег тремя высокими ступеньками, просто спрыгнул в яму и начал продвигаться вперед, подминая высокие грубые стебли чертополоха. Прошелся туда-обратно. Уж неизвестно, что он рассчитывал там увидеть, возможно, сундук с надписью «Тайник здесь». Наконец он остановился и задумался. Все, что он обнаружил, было дырявой канистрой, использованными маслофильтрами и катушкой проволоки. Присев, Кудесник с надеждой открыл лючок канистры, поболтал ею — тихо. Поднял и отбросил назад маслофильтры — ничего. Пусто оказалось и под катушкой. Оглядел яму еще раз — вдруг не заметил чего? Но, кроме найденного хлама и непомерно разросшегося чертополоха, в яме не было ничего достойного внимания.

«Ключ спрятан под машиной, в этой смотровой яме…» — вспомнил Кудесник слова Герцена.

Под машиной. Он посмотрел вверх и увидел примотанный к коллектору небольшой целлофановый сверток. Есть! Сорвав его, Егор тут же содрал целлофан, открыл герметично закрывающуюся на защелки серебристую, похожую на портсигар коробку и его взору предстал удерживаемый специальными клещиками такой же серебристый инъектор — металлическое подобие шприца со стекольчатыми боками и видневшимся внутри синеватым веществом. На нем было написано «Ввести в шею».

Не теряя времени, Кудесник разжал клещики, вытащил инъектор и вогнал острую иглу себе в шею.

— Раз уж я киборг, то на все сто, — промолвил он, и это было последняя здравая мысль, которую он смог озвучить.

ГЛАВА 13

Изначально ощущение было таким, будто в разъем на его затылке воткнули сразу тысячу штекеров и включили полную мощность передачи. Свет перед глазами померк, уши заложило, будто после взрыва. Кудесник закричал, но не услышал ровным счетом ничего. Прижав ладони к ушам, он до боли сомкнул веки и повалился на заросшее бурьяном дно смотровой ямы. Скрючился в позе эмбриона, и минут пять из его горла вырывалась смесь всхлипов, криков боли и истерического хохота.

…Имплантирован 15 мая 1994 г. — изъят 2 февраля 1996 г., чип модернизирован; имплантирован 4 июня 1996 г. — изъят 13 августа 1996 г., нестабильный носитель… изъят 4 января 1997 г. — нестабильный носитель… изъят 17 марта 1998 г. — нестабильный носитель; имплантирован 30 марта 1998 г., чип модернизирован; имплантирован… модернизирован… сбой в нервной системе носителя… чип модернизирован… имплантирован 12 августа 2001… модернизирован, модернизирован, модернизирован… заключение от 13 ноября 2010 г.: найден идеальный образец, способен к абсолютному использованию накоплений CDN-модулятора.

13 ноября 2010 г. Объект: Звягинцев Егор Михайлович, 22 сентября 1988 г. рождения, вес — 83 кг, рост — 186 см, группа крови (IV) R-, деятельность — вольный бродяга, предыдущее место жительства — Ростов-на-Дону, РФ, нынешнее место жительства — пос. Корундово Озеро. Предварительные тесты положительные, к имплантации пригоден…

Тысячи ярких кадров из чужих жизней потоком пролетали у него перед глазами, на секунду задерживаясь лишь для того, чтобы снова с еще большей скоростью пуститься в бесконечный бег. Кудесник не знал, как это у него получается, но он поглощал каждый кадр, выстраивая их, упорядочивая, создавая последовательную цепочку кадров, объединяя их в один фильм. О жизни людей, заканчивающихся в разных точках планеты, заканчивающихся по разным причинам: в тропических лесах от болезней, во льдах Арктики от обморожения, в стенах колумбийских картелей от пуль и в афганских аулах от ножей. Люди тонули в холодных морях и терялись в бескрайних африканских песках, над ними не раскрывались парашюты, у них загорались машины, они учили карате и штудировали иностранные языки. Они были теми, кто работал на таких, как Герцен. Они жили, ничего не зная о зуде в затылке, и умирали, передав в модулятор все знания, навыки и умения, которые они накопили, а также и пережитые в полной мере чувства: радость, ненависть, страх, горечь, жалость и боль. Передав для того, чтобы кто-то шел дальше в поисках «идеального образца», который смог бы накопленный жизненный опыт не только накапливать, но и использовать.

И этот кто-то нашелся.

Кудесник открыл глаза и ощутил неожиданную ясность в голове и легкость в теле. Будто и не лежал только что, скрючившись, в позе эмбриона. Не трясся в лихорадке, выбивая ботинками по стене ямы чечетку. Не рычал, не хрипел с полным пены разинутым ртом, будто его душил кто. И вены на шее не вздувались до такой степени, что, казалось, еще немного, и они лопнут. Очнулся — и все это прошло разом. Как рукой сняло. И в голове все упорядочилось, затихло. Лишь ощущение было таким, что одежда стала на размер меньше.

Он поднимался на ноги, когда «уазик», скрипя старыми полуосями, пришел в движение. Кто-то его тянул, зацепив за крюки обрывком троса. Человека было видно лишь до пояса, но и ботинок было достаточно, чтобы Егор узнал в нем Роба.

— Хватит прятаться, иди ко мне, малыш! — крикнул он, вытащив машину на улицу.

— Так ты не сдох, — констатировал Кудесник, укладывая на землю мертвое тело Герцена, свалившееся в смотровую яму. — Говоришь, пули тебя не берут?

— Не-а, не берут. Да оставь ты трупака в покое, Кудесник. Он тебе не друг. Я буду твоим другом, если ты отдашь ту фигню, что мешает тебе быть человеком.

— Что значит «отдашь»? — спросил Кудесник, выпрыгнув из ямы. — Тебе нужно, ты и возьми. Попробуй.

Громадный Экспериментал хищно скалился. Его руки с четко просматриваемыми группами мышц и мощная, словно две гранитные плиты, грудь были забрызганы кровью, но на теле не было ни царапинки. Он отпустил трос и обеими руками начал подманивать Кудесника к себе.

— И все-то вам всегда от нас нужно, — сказал Кудесник. — Все-то вам всегда мало. Все хотите заграбастать себе. То, что не продается, приходите и забираете силой. Что вы за люди такие вообще?

— Да потому что нельзя вам доверять. — Роб пренебрежительным взглядом окинул бродягу с ног до головы. — Вы же как обезьяны с гранатами — никогда не знаешь, чего от вас ожидать и когда вам придет в голову выдернуть чеку. Так что это для вашей же безопасности. А то, знаешь, один профессор изобрел, а второй нашел применение.

— А-а, страшно стало, — понимающе кивнул Егор.

— Нет, это называется иначе. Лучше предотвратить появление заразы, чем потом тратить силы на ее уничтожение.

Кудесник ухмыльнулся.

— Так поздно уже предотвращать-то, — сказал он, и что-то в лице Роба изменилось. — Опоздал ты маленько.

— Ну-ка. — Он выхватил сзади из-за пояса пистолет и выстрелил, целясь Егору точно между глаз.

В тот же миг зрачки у бродяги расширились, в мозгу словно щелкнуло реле, время замедлилось и стало отчетливо видно, как пуля, словно взмывающая ввысь ракета, под которой клубится огонь, вырывается из ствола. Поддавшись толчку внутренней волны, он ушел в сторону, и пуля пятидесятого калибра, обдав жаром щеку, прошла всего в нескольких сантиметрах. Да, теперь он может не только наблюдать, как летят пули, но и уклоняться от них!

— Успел-таки, — с досадой прошипел Роб, пряча пистолет обратно. — Неужто старик прятал для тебя ампулу в яме? Что ж, давай посмотрим, как над тобой поработали.

Кудесник остановился метрах в трех от него. Поспешно снял с себя бушлат, расстегнул и сбросил «защитку», отправил следом и свой КИП с руки. Обнажил торс с великолепно развитыми мышцами и татуировкой парашюта на правом плече. И, не скрывая, наслаждался мигом, когда выражение лица у американца из насмешливого стало сосредоточенно-недоверчивым.

— У-у, да ты никак в спортзал все это время ходил? — уважительно спросил Е-боец. — Не теряешь времени зря.

— И впредь терять не буду, — ответил Кудесник.

В мгновение ока Роб воткнул себе в шею свой инъектор, вдавил поршень до упора, на долю секунды закрыл глаза. А затем двинулся на бродягу с поднятыми для боя кулаками. Они схлестнулись, как и в прошлый раз, сначала в кулачном бою. Только удары в этот раз были такой силы, что задрожала под ногами земля. Но, обменявшись серией классических боксерских ударов, оба поняли, что блокировки противника не позволяют кулакам достигать цели. Роб решил пробить правой ногой Кудесника по печени, но тот отскочил назад, и нога прошла в пустоту. Тогда, не желая терять заданной инерции, он подпрыгнул и попытался достать Звягинцева с «вертушки» левой, но и это ему не удалось.

— Ты хитрец, да? — оскалился он, приземлившись.

— Уж какой есть, — пожал плечами бродяга.

Они снова начали сходиться для схватки. Роб хитрил, отвлекал внимание Кудесника глупыми рожами, махая головой кулаками, как обезьяна между прутьями клетки. Они сблизились как две стихии — злые, хищные, мышцы вздыблены, глаза аж дрожат от напряжения, зрачки расширены. Каждый был готов нанести тот один-единственный удар, который отправит противника в нокаут, и каждый боялся допустить ошибку. И хоть Егор был почти на голову ниже Роберта и значительно уже в плечах, тот не спешил принимать поспешных решений и полагаться лишь на свое физическое превосходство. А потому они снова обменялись «пробующими» ударами руками и ногами. Впрочем, Кудесник все же улучил момент, сделал шаг назад и ударил Роба прямым с ноги в область живота.

— О, м-мать, — восхищенно вырвалось у него, когда американца снесло, словно взрывной волной.

Тот пролетел метров пять назад, упал на спину, но на лету перекувыркнулся и тут же вскочил.

В его глазах горела ненависть. Несколько мгновений он стоял, тяжело дыша и раздувая ноздри, а затем схватил валявшийся поодаль ржавый «уазовский» двигатель, причем с такой легкостью, будто тот был пуховой подушкой, и метнул его в Кудесника. Тот, конечно, успел уклониться — всяко двигатель не пуля, но сам вид пролетающего мимо ржавого болида, ударившегося в землю в нескольких метрах позади него, произвел на него должное впечатление.

«Ох, и ни фига ж себе», — округлил глаза Кудесник, видя, как вслед за кульбитами двигателя в воздух поднимаются клоки земли.

Стоило ему так подумать, как выяснилось, что проблемы у него куда хуже, чем он предполагал. Кудесник поздно понял, что Роб не надеялся сбить его таким огромным и неуклюжим предметом, как движок от УАЗа, — это был всего лишь отвлекающий маневр, на который он легко повелся. А потому, снова повернувшись к противнику, он получил удар такой силы, будто подставил лицо идущему на всех парах поезду. Голова запрокинулась, он увидел серое, неприветливое небо и ощутил, как его ноги отрываются от земли. Но, что самое странное, боль была тупая, словно ударили его свернутым в рулон матрасом. Болевой рубеж, должно быть, у него занижен почти до нуля.

Упав в траву, Кудесник провел пальцами под носом, посмотрел на них и, не увидев алых капель, понял, что его совершенно ничто не вынуждает валяться в компании мертвого сержанта. В прыжке поднялся, широко расставил ноги и глазами поискал американца. Ощутил его энергетику сзади, но снова опоздал, Роб поймал его шею в изгиб левой руки и дернул на себя, пытаясь сломать ему шейные позвонки, но Кудесник изо всей силы ударил его локтем в печень, и противнику пришлось ослабить хватку. Егор ударил его снова, а затем схватил обеими руками за предплечье, все еще сдавливающее горло, выкрутил его руку ладонью кверху и, подставив под локтевой изгиб свое плечо, резко дернул вниз. Локоть, как известно, в другую сторону не сгибается. Роб вскрикнул, чувствуя, как затрещал сустав, но выломать себе локоть не позволил. Свободной рукой он ударил Егора по затылку, словно молотом, а затем ответил ударом по печени — но только с колена. Удар был такой силы, что все внутренности у Кудесника покачнулись, как вода в полузатопленном трюме. И хоть боли он не ощущал, разум сигналил красной лампой — еще несколько таких ударов, и о печени можно будет забыть навсегда. Рефлекторно наклонившись набок, чтобы защититься от повторного удара, Кудесник выпустил руку Экспериментала, и тот снова перехватил инициативу.

Зажав, словно в тиски, запястье Егора одной рукой, другой он схватил его за шею, нагнул, вогнал лицом в передок уазика. Машина отскочила назад, а радиаторная решетка, как и сам радиатор, прогнулись внутрь, будто ударили по ним не головой, а чугунной шар-бабой разрушающего постройки экскаватора. Егор же почувствовал лишь легкое головокружение, а на лбу дали о себе знать кровоподтеками несколько неглубоких порезов.

— Хорошая работа, — ухмыльнулся он и встретился взглядом с Эксперименталом. — Еще что-нибудь покажешь?

— Ну, с-сученок, — прошипел Роб и снова бросился в бой.

На ходу подпрыгнул, выпростал ногу, рассчитывая ударить Кудесника в грудь, но бродяга ушел от удара, ухватился за голень Роба и с лету отправил его на боксы с такой же легкостью, как недавно Роб швырнул в него мотор уазика. Падая, Роб целиком снес одну створку ворот и повредил вторую, так что она со скрипом повисла на одной петле, а сам залетел внутрь пустого бокса, несколько раз перекувыркнувшись. Он уже поднимался, когда вторая, хоть и ржавая, но не менее тяжелая створка оборвалась с петли и с грохотом придавила его, только и успевшего, что вскинуть вверх руки. Кудесник же, не теряя времени и реально понимая, что это, возможно, шанс расправиться с противником, бросился к боксу и, подпрыгнув, ударил ногами по створке как раз в тот миг, когда Экспериментал пытался ее с себя скинуть. Затем еще раз подпрыгнул и вдавил ее ровно над тем местом, где лежал Роб. Он снова подпрыгнул, но шанс раздавить Е-бойца, как червя, был упущен, когда Егор был еще в полете. Створка внезапно поднялась и сбила его, как мухобойка сбивает на лету надоедливое насекомое. Егор полетел назад, с высоты трех метров свалился на землю, хлобыстнув ногами мертвого лейтенанта по лицу.

— Прости, дружище, — сказал Кудесник и выдернул из-под него автомат. Затем, будто вспомнив что-то, отшвырнул оружие.

Кудесник оказался лицом к лицу с противником, в который раз поразившись резвости громилы. Правда, в этот раз Е-бойца ждал сюрприз — Егор среагировал быстрей, и когда тот только тянул к его голове руки, наверное, чтобы долбануть ею себе об колено, тот четким прямым ударом съездил ему по носу и заставил попятиться. А затем подпрыгнул и ногой врезал ему в подбородок. Обычный человек после такого уже не выжил бы, но Роб лишь брызнул кровью и зубами изо рта, а телом только немного пошатнулся. Помутнение в глазах тут же прошло. Опустил голову и испепелил Кудесника яростным взглядом.

Не зря Егор в тот момент подумал, что злее на него еще не смотрел ни один зверь в Атри. Даже у голодных волков взгляд был добрее. Правду говорят, что человек — самый опасный из всех зверей. Вот и сейчас, глядя Е-бойцу в глаза, невозможно было не думать о том, чтобы драпать отсюда и послать к черту все понятия о чести, гордости и прочих мужских достоинствах. Но Кудесник, как каждый уважающий себя мужчина, решил лучше быть мертвым, чем трусом, а потому остался ожидать, когда разразится настоящая буря.

И она разразилась. Роб сделал обманный взмах ногой, заставив Кудесника приготовиться к удару слева-снизу и опустить руки, а сам сделал широкий шаг навстречу и хлопнул Егора ладонями по ушам. Ощущение было таким, будто на Егора упал гигантский звенящий колокол. Прищурив глаза и тряся головой, он сделал шаг назад, надеясь избавиться от разрывающего голову свиста и гула, хоть и знал, что становится уязвимее, чем когда-либо. И Экспериментал, разумеется, не упустил случая. Добавив Егору еще «хуком», а потом и задуманное изначально — встретил его голову коленом, тем самым максимально выведя из равновесия, схватил бродягу за шиворот, как паршивого кота, и снова бросил на злосчастный уазик. Кудесник не смог смягчить удар и ударился плечом о водительскую дверцу, вдавив ее. Многострадальный уазик сдвинуло на добрых пять метров, заставив натужно всхлипнуть и «сбросить резину», встав на диски. Но на этом сражение не закончилось. Роб, нависнув над бродягой, с размаху припечатал ногой его голову, продавив и дверь, и пол с педальным блоком.

Егор вскрикнул, но не от боли, а от изумления — болевые центры все еще молчали, но рассудок вопил: «Этого не может быть!» Егор не мог поверить, что после таких потрясений он все еще остается живым.

Между тем Роб схватил его за волосы, потянул на себя, открыл дверцу и, пригнув голову бродяги, со всей силы захлопнул дверцу. Потом еще раз и еще. Кудесник чувствовал, как его нижняя челюсть, в которую ударяется дверца, просто отваливается. Что держится она буквально на соплях, и если он ничего не сделает в ближайшее время, американец разобьет ему голову и заберет то, зачем он сюда пожаловал.

Собрав последние силы, Егор увернулся от очередного удара дверцей, соскользнул вниз, оказавшись аккурат под промежностью Экспериментала, и со всей дури врезал ему кулаком по придаткам.

— Будь ты хоть трижды супербойцом, а яйца у тебя не в железных футлярах! — крикнул он, видя, как у противника глаза полезли на лоб.

По всей видимости, это место у любого, даже самого сверхмощного бойца, — при условии, разумеется, что он все еще мужчина, а не бесполое создание, — остается слабым и уязвимым. Ибо если можно с помощью биохимического вмешательства укрепить кости, развить мышцы, сделать более плотной, прочной и эластичной кожу, то относительно гениталий все сложнее, тут обнаруживается явный пробел в области достижений совершенствующей анатомии. И открытый рот Е-бойца, с хрипом втягивающий в легкие воздух, был явным тому подтверждением.

Он отступил от Егора метров на пять, держась за причинное место, и впервые на его лице отразилась боль. Да уж, видимо, не сладко ему пришлось, раз он потянулся к висевшему на поясе подсумку, расстегнул его и вытащил оттуда инъектор.

— Э нет, дружок, пора тебе с этим завязывать. Так же и в зависимость легко впасть.

Вскочив на ноги, Кудесник выбил у него из руки шприц и своим коронным ударом — лбом в переносицу — отправил супербойца «на Одессу», как говорят на Украине. А потом, решив не давать ему ни единого шанса прийти в себя, ударил еще раз коленом в живот, провел боковой по печени и напоследок обрушил сокрушительный удар кулаком в скулу. Затрещал череп, изо рта выплеснулся кровавый сгусток, глаза помутнели, и Экспериментал повалился на землю.

Разумеется, это его не убило. Хоть заряд от предыдущей инъекции был на исходе, сил для того, чтобы еще как следует потрепать Егора, у него хватало. Да и без того ведь Роб был в разы сильнее, гораздо лучше подготовлен и специально обучен для подобных операций. Не то что бродяга, который всего-то и умел, что драться по-уличному, немного стрелять, немного слышал о тактике ведения боя, но никогда не знал, кто он есть на самом деле.

Будь у Роба в голове такой же модулятор, как у Звягинцева, или хотя бы реши его отцы-основатели проблему мгновенного действия средства, усиливающего боевые способности организма, вряд ли какому-нибудь живому существу на этой планете удалось бы одолеть его.

Но сегодня удача была на стороне Кудесника. И понял это Роб, когда над его головой возникло что-то большое, темное и, несомненно, увесистое. Нужно было увернуться или хотя бы выпростать руки, но все произошло слишком быстро. Тяжелый уазовский двигатель приземлился в точности на голову Экспериментала. Брызнули кровь и мозги, ноги еще продолжали какое-то время трястись и даже сгибаться в коленях, а пальцы слепо шарили по поясу, ища подсумок с ампулами, но подняться Робу уже не могло помочь ничто на этом свете. Кудесник, еле волоча ноги, потащился во второй бокс за своим снаряжением и оружием. Не было сил ни объяснять себе что-то, ни получить ответы на возникающие вопросы, ни проанализировать произошедшее. Мысли громоздились в кучу, но Кудесник враз сдвинул их с обрыва.

«Хватит», — сказал он себе, и внутри черепа стало на удивление тихо и просторно.

А затем кто-то похлопал в ладоши. Сначала Егор подумал, что это просто в ушах щелкает после «заглушки» — удара по ушам, но потом увидел сидящего на пригорке человека. Изображение перед глазами у Кудесника немного троилось, но будь он даже полуслепым, и то без проблем узнал бы сидящего. Человека с такой внешностью сложно не узнать. Издали казалось, что он улыбается, но то была не улыбка, ведь у человека, сидевшего на пригорке, не было половины лица.

Ангел-Демон…

— Вы? — спросил Егор, хотя ему было все равно.

— Славно справились, — сказал «полулицый», и Кудесник сразу обратил внимание на особенность его речи: вместо «с» он выговаривал нечто среднее между «с» и «ш». — И, главное, быстро. На все про все полторы минуты — это хороший результат. Профессор мог бы вами гордиться.

Кудесник остановился между боксом и пригорком и вперил ничего не видящие, пустые глаза в «полулицего» человека.

— Полторы минуты? — переспросил он.

— Даже чуть меньше. Но со временем, я думаю, вы сможете еще быстрее. Вам придется быстрее, потому как, насколько мне известно, на днях в Атри снова проникли американцы. В этот раз уже три Экспериментала. Они не успокоятся, пока не получат свое. Напористые.

— Кто вы?

— Что-то вроде следака, — будто ему задали самый скучный вопрос в жизни, буркнул «полулицый».

— И что вы расследуете здесь?

— Вас, — ответил он. — Вы в незавидном положении, Егор.

— Ну раз уж вы меня расследуете, то, может, наконец, объясните мне, что здесь происходит? И как та хренота, что у меня в голове, туда попала?

— Вот. — «Полулицый» достал из внутреннего кармана своего отнюдь не обладающего какими-либо защитными свойствами черного кожаного плаща диск в прозрачной коробке. — Здесь все, что вам нужно.

Кудесник подошел к нему, взял с руки диск.

«Проект „Атриум“, носитель #74-2010 г.», — было написано на нем.

— Мне никогда не собирались сказать, кто я?

«Полулицый» вздохнул:

— Думаю, нет. Но теперь, когда ситуация вышла из-под контроля, считаю, что вы имеете полное право знать правду. Я буду с вами откровенен, Егор, но только в том случае, если вы пообещаете, что потом не попытаетесь убить меня. — В этот раз на половине лица следователя в самом деле появилась улыбка.

Кудесник опустился на землю возле него и кивнул.

— Вы уже и сами поняли, что контрольный ключ, который вы ввели в себя, включил модулятор на полную мощность. Вы живы, вы им управляете, а это значит, что теория идеального образца подтверждается. Разумеется, вы не должны были вводить его себе сами. Это должен был сделать профессор во время последнего теста, когда вы пребывали бы в состоянии гипноза. Затем вам провели бы «чистку» мозгов и очнулись бы вы уже совершенно новым… человеком. С новой памятью, с заложенными в модулятор директивами подчинения и основными задачами.

— Зачем? — сморщил лоб Кудесник.

— Ну как же? Вы, если бы узнали, кем являетесь на самом деле, вряд ли захотели бы продолжать участие в проекте, верно? Вряд ли позволили бы взять с себя образцы для клонирования? — Он понизил голос, давая бродяге в полной мере осознать смысл последнего слова. — Из вас делали бы армию Первенцев, Егор, и именно вам предстояло бы ее возглавить.

— Армию клонов… — прошептал Егор.

— Так было задумано, но Герцен тянул резину. Он нас уверял, что вы еще не готовы к полному взаимоконтакту с модулятором, что он может вам навредить и тому подобное. А мы со своей стороны знали, что он просто не хочет вас отдавать. Он привязался к вам, Егор, и даже, не побоюсь этого слова, любил вас. Как сына любил, потому так ревностно относился к любой попытке нашего контроля над вами. В принципе его можно понять, он просто жил вами, жил каждый день, а не только когда вы приходили к нему на тесты. Он даже спрятал от всех контрольный «ключ», — как оказалось, вот здесь и спрятал, и заблокировал мозг в этой части воспоминания для гипнотического допроса. Все опасался, что мы тайком вас вывезем, а без контрольного ключа вы же нам как бы не особо… А потом американцы поперли. Разузнали как-то о вас, на это у них хорошо нюх работает, и начали засылать сюда группу за группой. Эксперименталы запрограммированы хорошо. Хоть у них и чипов нет, но по-русски говорят без акцента, не подкопаешься. Сначала они терялись в Атри, а потом приспособились. Вот мы и решили, что вас нужно вывезти отсюда. Сегодня. Планировалось вам пока только мозг «выбелить», перевезти куда-то, а уж потом, когда профессор решит, что вы готовы, ввести в вас «ключ». Но профессор… — Следователь хмыкнул. — Профессор решил по-своему. Он все спланировал задолго до того, как написал вам сообщение.

Они пришли сюда, к Имасу, к шести часам, но отряд Лаваша, готовившийся взять носителя, не знал, что ожидают они на самом деле не вас, а американского бойца, которому профессор умышленно позволил упасть вам на хвост. В итоге Экспериментал устранил помеху в виде Лаваша и его отряда, а вы устранили Экспериментала. Вот такой вот получился хэт-трик.

Сам док от этого не выиграл, но он наверняка знал, на что идет. Таким образом, проект «Атриум» можно считать успешно завершенным, вы оправдали надежды профессора, а вот что дальше?.. С нами вы, естественно, добровольно сотрудничать не захотите, и положить вас на операционный стол теперь уже нереально. Как, впрочем, и нейтрализовать.

— Что случилось шестнадцатого июля, на том холме, где умер Хаим и его люди? — с трудом разлепив пересохшие губы, спросил Кудесник.

— Казус, — ответил Ангел-Демон. — Вам просто тогда повезло и не повезло одновременно. Повезло, что не попали в руки к американцам. Вы ведь не можете теперь существовать без чипа, он замкнул на себя все ваши нервные центры, и после его удаления вы попросту умрете. Кэмел оказался искариотом. Он, правда, тоже их долго за нос водил, долг, видать, чувствовал, вы с ним вроде как дружили. Потом продался «верблюд», хорошую цену ему предложили за вас. Но вот вопрос: как вас взять, если в вашем даже не активированном модуляторе существует система защиты? Очень сложная и умная штука. Просто так не подберешься, и с пистолетом на вас не пойдешь. Вы не думайте, что раз Кишару удалось взять вас под нож, то это значит, что система не срабатывает. Просто вы сами не хотели в тот момент воспрепятствовать ему, а это главное. Я не знаю, боялись ли вы тогда или что-то еще, но система не может делать того, чего вы не хотите. Если бы вы захотели, Кишар был бы мертв еще до того, как вытащил нож. Ваше неверие в себя отключает эту систему.

— Как я убил «монголов»? — понимая, что не получает ответа на свой вопрос, напомнил Кудесник.

— Кэмелу пришлось затеять целую операцию по вашей поимке. Ему нужно было действовать так, чтобы не вызвать к себе подозрений с нашей стороны, он ведь и на нас, получается, работал, и знал, что за вами следят. Сообщение хана о найме проводника пришлось как раз впору. Вы ведь помните, это Кэмел вам сказал, что хан неплохо платит? Вы согласились и пошли в Ордынец. И тогда встреча на холме стала неизбежной. К тому времени американские биоинженеры уже сумели разработать «выключатель» — вещество, которое могло отключить и вас, и систему защиты. В общем, спланировал все Кэмел хорошо, а сам поджидал вас на том холме. Далее сценарий внезапной встречи, привал и незаметный ввод «выключателя». Система защиты попыталась в тот миг сработать, но вы ее придушили — Кэмела вы считали своим другом. И все прошло бы по сценарию, да вот только… вещество было чужеродным, и ваш модулятор обнаружил это. Как и заложено в программе, он перевел вас в режим тотального уничтожения любой человеческой силы. «Монголы» ничего не поняли, они не увидели, как Кэмел ввел вам инъектор, а потому для них вы просто в один момент сошли с ума и начали их убивать.

Модулятор переключился в спящий режим, когда просчитал, что силы противника уничтожены. Убрав и «монголов», и маркеров, которых вы наняли, и самого Лаваша без применения какого-либо оружия — в таком состоянии, как видите, оно вам не нужно, — модулятор снова переключился в спящий режим. А вы очнулись и обнаружили картину маслом, а заодно — провал в памяти, поскольку пребывание в активном состоянии тогда проходило для вас бессознательно. Рюкзаки вы тащили за собой потому, что это заложено в программе: вражеское снаряжение брать в любом случае.

Кэмела, к сожалению, среди трупов вы так и не узнали, это могло бы здорово помочь разобраться в ситуации. А уцелевшему «монголу» просто повезло ускользнуть. Вот так и получилось.

В следующий раз американцы использовали более сильный «выключатель» — и, как вы помните, в бункере он уже сработал. К тому же ваша система защиты не сумела воспротивиться Эксперименталу.

Если спросите про вертолет, то это я для проверки затеял — нужно было знать, не активировался ли, часом, модулятор сам по себе? И не сбой ли это в вашей программе? Я ввел вам наш, герценовский, «выключатель» и посадил в вертушку. Но испытание опровергло догадку — вы сражались исключительно своими силами, с небольшой лишь помощью системы защиты, а значит, модулятор оставался в спящем режиме.

Огорошенный столь подробной информацией, заполнившей все ниши в его голове, как растекающаяся смола заполняет трещины, Кудесник поднялся на ноги и поплелся вниз.

— Откуда вы все это знаете? — Пройдя полпути, он остановился и оглянулся.

— Работа такая, — пожал плечами Ангел-Демон. — Можно спросить, что вы думаете дальше делать?

— А что мне делать? — Кудесник поднял с земли свою одежду. — Я так понимаю, выбор у меня невелик: либо добровольно пойти в лабораторию и положить начало рождению тысяч убийц, либо, что еще хуже, американцам сдаться, либо… — Он ткнул себя в висок указательным и средним пальцем, а большим сымитировал спуск курка. — Этот чип ведь нельзя удалить из моей головы?

Ангел-Демон промолчал. Он понимал, что это действительно так. Им нужен был боец, который не имел бы совести и не знал, что такое страх. Кудесник, хоть и не был уже в определенном смысле «чистым» человеком — по крайней мере таким, каковым создала его природа, — все же обладал тем набором человеческих чувств, с которым он никогда не согласится принести себя в жертву ради порождения армии хладнокровных убийц.

Следователь не знал толком, зачем все это рассказал Егору, ведь не государственную же тайну раскрыл? Возможно, потому что и сам в свое время стал таким же заложником чьей-то воли? Или потому, что из собственного опыта знал, как остры края терзающих душу неразгаданных дум и насколько тяжело существовать в этом мире, так мало зная о себе. Как опасно ходить по хрупким мосткам, выстроенным из крупиц сомнений и недоверия, порождаемым собственным ощущением атомарности и незаконченности, отсутствием некой определенной части сознания, вырванной, отнятой, украденной. О которой ничего достоверно не известно. Которая словно матовое стекло, за которым мелькают лишь темные образы, и сколько ни напрягать зрение, ничего толком не распознать. И не у кого спросить, не у кого просить помощи, никто не поможет в себе разобраться. Спросишь, а в ответ лишь молчание — тут, там, в голове, за стеной. Тишина и острое ощущение щербатости, которое, вращаясь, подобно громадному покореженному жернову, крутится внутри и грызет, грызет, грызет…

Ведь ты ничего не знаешь о себе. Не знаешь, зачем ты делаешь то, что делаешь, и для чего ты здесь вообще? Не знаешь даже, по сути, кто ты: ангел или демон? Человек или киборг? Силен ли ты в этом мире или слаб и нищ? Дорог ли ты кому-нибудь, нужен ли кому-то как человек или тобой просто затыкают дыры? У молодого бродяги все еще было впереди. У него был тот человек, кто его любил, кто в нем нуждался и требовал его защиты. Егору, в отличие от Ангела-Демона, было ради чего жить, и, возможно, именно поэтому «полулицый» не стал ломать ему жизнь тем же способом, что в свое время сломали ему. Хочется верить, что это именно так.

Неспешно облачившись в свою одежду, Кудесник надел на руку КИП, забрал из бокса оружие, рюкзак и бросил прощальный взгляд на лежащего в смотровой яме Герцена. Он подумал, что профессора следовало бы похоронить по-человечески, но эта идея быстро выветрилась из его головы. У него не было на это времени. Он был должен идти. Лишь в пути бродяга обретает себя.

Он поднялся на пригорок. Задержался, постоял рядом с пришельцем из наружного мира — таким не похожим на живущих здесь, и побрел дальше.

Бродяге нужно было время, чтобы найти себя, разобраться во всем, что с ним творилось последние годы, пересмотреть свое отношение к миру и населявшему его людям. А главное — ему нужно было восстановить душевную гармонию, обрести взаимосвязь с самим собой и отыскать среди тысяч ложных путей стезю к себе новому.

Следователю такого класса, каким был Ангел-Демон, не требовалось прикладывать больших усилий, чтобы догадаться, куда взял курс Кудесник. Он проводил его долгим, немигающим взглядом и продолжал всматриваться ему вслед даже после того, как тот полностью скрылся из виду. А вместе с уходом Егора закончилась и его миссия.

ЭПИЛОГ

Следующая бригада, которая должна была сменить ребят Горностая и заступить на тридцатидневную вахту, опаздывала на целых семь часов. Раньше такого никогда не было, все бригады сменщиков приходили вовремя, а то и раньше срока. Да, земли Атри — не сельские угодья в русской глубинке, тут и убить могут, но беспокоило людей Горностая другое. Почему никто не отвечает на сообщения? Почему половина КИПов отключены? Отключены у людей, которые никогда не покидали пределов лесопилки!

Почувствовали неладное, засуетились бойцы Горностая. Зашептались между собой, уже не скрывая тревоги. Курили все чаще, не спуская глаз с широкого пологого рва в земле, откуда должны появиться сменщики. Покинули свои посты, собрались возле бетонного треугольного блокпоста, разбившись на мелкие группки. И только снайперы остались на вышках.

Сам же Горностай, и без того не досчитавшийся за эту вахту троих бойцов, вовсе не находил себе места. Метался туда-сюда возле блокпоста, нарезал круги возле поселковых ворот, раз двадцать ходил к коломинскому старшине мучить черный барабанный телефон, да все без толку.

«Где логика?» — гипнотизируя экран КИПа, думал Горностай. Он готов был поверить, что лесопилку накрыло какой-нибудь аномалией, но почему молчит телефон у «азаматовского» бугра? Почему никто не отвечает через КИПы?!

Возвращаясь к блокпосту, Горностай заметил, как поглядывают в его сторону селяне. Видят же, что творится неладное, чувствуют тревогу, а у самих скрытая улыбка на лицах. Горностай гаркнул на торчавших возле кузни нескольких бородатых мужчин, велел им идти работать, но те лишь оглянулись на него и одарили презрительным взглядом.

«Пристрелить бы парочку», — подумал Горностай и положил ладонь на рукоять пистолета за поясом. Однако заметив, что сюда с другой улицы подтягиваются еще трое или четверо мужиков с вилами и мотыгами в руках, решил, что лучше будет не раскачивать лодку, на которой плывешь. Незачем дразнить травоядного зверя, а то, глядишь, тот обнажит зубы.

Горностай направился к воротам, ловя на себе пытливые взгляды бесцельно бродящих по улицам посельчан. «Ничего, ничего, наведем еще тут порядок, — подумал он. — Будете вы батрачить по три смены, быдляры гребаные».

Старшина Симонов вышел на крыльцо, закурил. В кои-то веки здание сельсовета оставили без присмотра. Непривычно как-то, что не переминаются под крыльцом прыщавые юнцы, не травят анекдоты. Вздохнул коломинский старшина полной грудью, обрадовался в душе.

— Один есть! — выкрикнул снайпер с вышки. И даже здесь стало слышно, как зашумели возле блокпоста «азаматовцы».

Заинтересованный разворотом событий, старшина двинулся по улице к воротам. У него было несколько догадок, что могло случиться с «Азаматом», но он не стал терзать себя, выбирая правильную. Ответ сам двигался в их сторону.

Сердце у Горностая заколотилось учащенно, когда он увидел двигающегося к ним человека. Он не мог узнать идущего, но по его внешнему виду можно было предположить, что тот только что вырвался из пекла войны. Форма изодрана, лицо и обнажившееся местами тело в крови и сажи, волосы обожжены. Не имевший при себе ни оружия, ни подсумков, ни вещмешка, человек с трудом переставлял ноги.

— Что случилось?! — бросился к нему Горностай. — Слышишь? Говори! Говори что-нибудь, твою мать!

— Воды, — прохрипел тот.

Поддерживая под руки, бойцы опустили его на землю, один из них поднес к его губам флягу и тот жадно к ней присосался. Пил, пока не осушил флягу полностью. И только после этого его глаза немного приоткрылись.

— Ты из бригады Трефа? — спросил Горностай, присев возле него.

— Нет больше никакой бригады Трефа, нет больше «Азамата», — с трудом шевеля губами, произнес «азаматовец», и сомкнувшиеся над ним в плотное кольцо бойцы распрямились, будто вдруг повеяло смрадом.

— Что ты мелешь? — Горностай схватил его за правый лацкан. — Что значит нет «Азамата»?! Ты можешь толком объяснить?

— Напали ночью, по-тихому… И всех… Всех! — Глаза у «азаматовца» заслезились, плечи вздрогнули. — Так быстро все случилось, что никто ничего и не понял. Только кричали все, кричали, как безумцы, и стреляли. А проку ноль. Это все стражники. — Его глаза налились гневом. — Чертовы идиоты! Если бы они сразу дали ему то, что он просил, все могло бы решиться нормально… Он же выкупить сначала хотел… Я сам слышал, как он деньги предлагал. Так нет, захотелось этим придуркам поразвлечься… Шмонать надумали, дебилы. Знали бы кого, сами бы лучше в петлю полезли.

— Что взяли? — спросил Горностай, не зная, верить ли услышанному.

— Что взяли? — «Азаматовец» медленно перевел на смотрящего глаза. — Не-ет, вы, похоже, не понимаете. Он пришел только за своим оружием, больше ему ничего от нас не нужно было. Он хотел забрать свой чертов ствол, и если бы те говнюки на страже отдали его, ничего бы не случилось. Все были бы живы и здоровы. Но он… я не знаю, как у него это получается, но он… — понизив голос до шепота и выкатив глаза прошептал: — Он не человек! Я не знаю, что он такое, зверь или чертова аномалия в человеческом обличии, но уж точно не простой смертный.

Смотрящий поднял руку, успокаивая зашумевшую у него за спиной толпу.

— То есть, ты хочешь впарить нам тему, будто он был там всего один? — отчеканивая каждое слово, спросил Горностай. — В одиночку положил всех в «Азамате»?! И сделал это из-за говеного пистолета?

— Нет, их было двое — с ним еще девка какая-то, но она снаружи стояла. Смотрящий, ты меня за фраера не держи, я за базар отвечаю и зуб даю. Если б сам не видел, не бросался бы словами. Базарю, из-за пистолета вся каша заварилась. Хотя на хрен он ему, я не понимаю. Он ведь не сделал ни одного выстрела, хоть у него и «штайр» за спиной был. Он все… руками и подручными средствами…

— Как ты выжил? — спросил Горностай, шмыгнув носом.

— Никак. Я бы не выжил, если бы он спецом меня в живых не оставил. Для того и оставил, чтоб я вам рассказал, что с «Азаматом» сталось. А еще сказал, будто вы поймете, что будет следующей ночью…

— Ты знаешь его? Как его зовут? — спросил кто-то из стоящих над ним.

— Да как не знать! — «Азаматовец» растянул лицо в вороватой ухмылке. — И вы все знаете. Да-да, знаете. Это же вы у него тот ствол отобрали в прошлую вахту. И именно вы притащили его в «Азамат». А? Было дело?

Смотрящий, переведя взгляд куда-то за спину окровавленного посланца, поднялся на ноги. Он вспомнил тот случай с полулицым и бродягой. Месяца четыре назад это было, уже и призабыть успел. Как же бродягу-то звали?

Сморщив лоб, он отошел в сторону и вперил напряженный, встревоженный взгляд в ту сторону, откуда появился посланец. Все всматривался и думал. Ему предстояло думать еще несколько часов, как и бойцам его бригады, допрашивающим выжившего после боя (а точнее истребления) на лесопилке. Но это время пролетит для них как одна минута. Так и не придумав ничего толкового, они скорее всего примут решение остаться здесь, в Коломино. Попытаются приструнить посельчан, подавить попытку мятежа и будут ждать. Они станут присматриваться ко всем возможным подходам к поселку, обустраивать огневые точки, цеплять на себя как можно больше оружия и перекидываться между собой исключительно языком жестов.

И только стоящий на пороге избы сельсовета старшина Симонов, укутывая себя дымом папирос, будет тихо посмеиваться над бесполезными движениями горностаевских бойцов и терпеливо ждать, когда к нему снова заглянет Кудесник…

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ЭПИЛОГ X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?