«Мир вашему дому!»

Олег Верещагин Мир вашему дому!

На наших танках, входивших в 2000 году в Грозный, было написано: "Мир вашему дому!"

Мне кажется, писавшие это солдаты сами верили в то, что написали.

Воспоминание очевидца.

ТЕМ, КТО СРАЖАЛСЯ, СРАЖАЕТСЯ И БУДЕТ СРАЖАТЬСЯ

3А РОССИЮ -

посвящает автор эту книгу.

ДЕРЖИТЕСЬ, МУЖИКИ!!!

ГЛАВА 1 ИГОРЬ МУРОМЦЕВ И ДРУГИЕ

Веселись, юноша

В юности своей.

Экклезиаст.

1.

25 июня кончались школьные экзамены.

Я всей душой ненавидел это число. Если бы я рассказал кому-то о своей ненависти, меня сочли бы сумасшедшим, наверняка. Любой мальчишка — от шести до пятнадцати лет — твердо знает, что нет ничего лучше этого числа, потому что этот день означает завершение девятимесячной каторги и обещает долгих три месяца самого лучшего времени года — каникул. Иные мнения не рассматриваются.

Сам я так тоже думал. Еще каких-то три года назад…

…У нас очень хорошая школа. Это даже не школа, а Императорский Лицей — одно из тех заведений, которые патронирует не Министерство Образования, а лично Его Величество. В таких лицеях — это все знают — готовят военную, политическую и экономическую элиту Империи. Ну, вы видели, в половине всех приключенческих стерео если нужен не совершеннолетний герой, то он обязательно учащайся или выпускник одного из Лицеев. Конечно, в стерео наворочено много всякой, ерунды, а кое-какая правда даже не упоминается, но это понятно. А в целом — все верно, у нас девять лет готовят из отборного материала отборных людей, за которых еще до окончания школы начинают тихо драться все имперские министерства и службы. И наши выпускники без работы не сидят, еще и выбирать могут, в профессиях, как в сору, роются.

Смешное выражение… Когда мне исполнилось семь лет и я окончил начальную школу, отец подарил мне диск со старинными мультиками — моно, нарисованными от руки (!) еще до Третьей Мировой, а теперь восстановленными. Там был мультфильм про волшебное кольцо, где царица вот так говорила — "как в сору, роемся"… Диск цел до сих пор. Только я его не смотрю. Не могу.

Ну так вот. Наш лицей — Селенжинский — один из самых старых. По неофициальной легенде — даже самый старый. Точно известно, что его построили еще до Галактической Эры, в годы Безвременья, там, где в Байкал впадает река Селенга. И был он тогда никакой не Императорский Лицей, а просто школа-интернат для сирот, который основал бывший генерал федеральной армии Белосельский. Ну, вы знаете историю. И про войну, и про то, какая, была ядерная зима, и как вымерли, целые страны, и как все развалилось, и про банды, и как уцелевшие стягивались в Сибирь и Канаду, и про эпидемии, и сколько было сирот — вообще все это в школах проходят, и хороший художественно-документальный сериал "Хроники Безвременья" вы смотрели, конечно… Это уже потом он стал лицеем, когда его выпускники помогли — ну, его и других таких интернатов, которых объединило движение «РА» — Петру Романову в Серых Войнах, когда он восстанавливал нашу страну. И это уже потом сюда стали принимать отборных. Таких, как я.

Я никогда не задирал нос, что я — «отборный». Но вот уже больше двухсот лет — все с того же Безвременья — Муромцевы получили дворянство и служили в армии. Первым, кто стал дворянином, был Игорь Борисович Муромцев (меня назвали в честь него!), который пять дет оборонял от банд Владивосток и сберег там часть океанского флота. Там он и погиб, не дожил до подхода подмоги, и Петр Романов посмертно присвоил ему наследственное дворянство, а его сына и дочь послал учиться в лицеи…

У нас дома есть Портретная Галерея, где висят портреты — настоящие, красками, не голографии — всех мужчин нашей семьи. Четверть из них — в оранжево-черных «георгиевских» рамках. В знак того, что эти люди погибли за Россию.

Еще три года назад я думал, как это здорово. Я гордился этим.

Я и сейчас горжусь. Но я только…

…В нашем лицее очень интересно учиться. Но я всегда ждал с нетерпением экзаменов и каникул, потому что пять лет подряд я проводил их с родителями. Это было как закон. Чаще всего — с мамой, но три раза отцу удалось так подгадать свой отпуск, что и он оказывался с нами, и это было интересней и веселей всего.

Мы отправлялись в походы по тайге. Мы были на берегу Московского Моря, навсегда скрывшего от людских глаз руины древней столицы. Отец жалел, что его опередили — не он научил меня стрелять и охотиться. Мы ездили в Петроград и в сам Великий Новгород. Были в Англо-Саксонской Империи. Путешествовали по заповедникам Южной Америки, Африки и Азии. И конечно, летали в космос. Трижды. Первый раз, когда я был еще совсем мелким, отец лечился на курортах Зеленого Шара — я тогда был в восторге и даже не знал, что отца ранили; там я первый раз увидел живых инопланетян — и Вассалов, и Союзников, и Нейтралов, и даже Чужих.

И фоморов среди последних. Но тогда — тогда я ничего еще не мог знать…

…Потом мы были на Океаниде, где жил дядя Женя и где я познакомился с Пашкой. Оттуда я вернулся загорелым до цвета черного кофе и переполненным впечатлениями. Я еще побывали на Брэссудзе — планете шэни, одной из нейтральных рас, где поразительно красивое небо и прозрачные башни парящих над лесами городов. Диски со снимками и фильмами я иногда смотрю до сих пор.

Тогда — три года назад — мы тоже должны были лететь в космос. Я так и не узнал — куда. Мне, дураку, вдруг показалось, что я уже не маленький — мотаться с родителями. Наш класс летел в Амазонию, и я сказал в разговоре по видеотектору, что полечу с ребятами.

Если бы я знал… Если бы только знал — я бы все бросил, я бы помчался домой, я бы вцепился руками, ногами… чтобы вместе. Пусть до какого угодно конца. Но вместе. А я отказался.

В Амазонии было весело, здорово. В начале сентября я вернулся в лицей, чтобы собраться и оставшиеся три с небольшим недели провести с мамой — меня немного покусывало изнутри, что я не захотел в этот раз лететь с ней, а с отцом вообще не поговорил.

Вот тогда я все и узнал. Сразу…

…Когда 202 года назад люди вышли в Галактику, то на целых четверть века началась череда войн. Оказалось, что в космосе довольно тесно, как это ни смешно. Выходили соперничающие империи — наша, Русская — и Англо-Саксонская, но про соперничество тут же пришлось забыть, потому что на людей набросилась сразу восемь рас, каждая из которых владела собственной империей — но уже звездной.

Мы победили. С тех пор за землянами установилась негласная слава самого драчливого, отважного и сплоченного звездного народа. За два века мы, русские, освоили шесть планет с собственной разумной жизнью (такие называли Вассалами), восемнадцать — пригодных для жизни, но без собственных цивилизаций и еще двести тридцать семь Лун — планет, на которых добывались полезные ископаемые, а атмосферы либо не было, либо она была ядовитой. У англосаксов те же показатели составляли четырнадцать, шестнадцать и двести три соответственно. Семь мощных звездных рас числили себя Союзниками человечества. Пять — либо слишком слабые, либо достаточно сильные, либо себе на уме — оставались нейтральны. В принципе, Галактика была достаточно велика, чтобы без особой нужды не сталкиваться в конфликтах, и наш выход на звездную сцену — с грохотом и взрывами, эффектный — даже уменьшил количество конфликтов между расами.

Но были еще и Чужие.

Были нэйкельцы и джаго — доминировавшие в прошлом, они не могли простить землянам потери лидерства и оставались достаточно сильными, чтобы временами щупать нас на прочность.

Были поразительно внешне похожие на нас, землян, сторки — жестокие, надменные, таящие на нас злобу за разрушение их рабовладельческой системы и за борьбу с пиратством, которым они промышляли.

Были дайрисы — совершенно непонятные, с нечеловеческой логикой существа, не признававшие — или не понимавшие — дипломатии, недоступные в своих чувствах и побуждениях нашим лучшим ксенологам. Неясно было даже, чем мы их задели, но нападали они регулярно.

И были фоморы.

Они появились не так давно — лет десять назад. "Черт побери, это же натуральные фоморы!" — успел передать офицер с исследовательского судна «Квест» Англо-Саксонской Империи, первым вступившего в контакт с новой расой. Офицер имел в виду одноглазых существ из древних легенд Британских Островов. А название «Квест» стало для землян символом мщения. Корабль захватили, уничтожив экипаж с варварской жестокостью, развернули его в сторону наших миров на автопилоте. Так раньше, говорят, отсылали головы послов тем, с кем не может быть мира.

Война получилась короткой, хотя и тяжелой. Я плохо ее помню — мне ещё и шести не исполнилось. Фоморы упрямо прорываюсь к обитаемым планетам. Казалось, они поставили себе целью не уничтожение вражеских кораблей, а истребление как можно большего количества людей — не важно, военных или гражданских. Они высаживали десанты, не считаясь с потерями — десанты из каких-то своих то ли союзников, то ли рабов, мы даже сейчас этого точно не знали. Помню, что мама запретила смотреть репортажи с одной из отбитых после короткой оккупации планет, но я посмотрел тайком и потом долго боялся спать по ночам.

После первой короткой растерянности за оружие взялось население пограничных планет. Вражеским десантникам пришлось воевать не только с регулярными частями гарнизонов, но и с решительным и многочисленным ополчением. А самое главное — наш флот оказался лучше подготовлен к войне. Специалисты решили позже, что фоморы, наверное, уже долго не встречали хотя бы приблизительно равного по силам врага и «растренировались», так сказать.

В 192 году Г.Э. в сражении у Веги фоморы потерпели страшнее поражение. Наш адмирал, Бакланов заманил их армаду в ловушку и почти полностью уничтожил, а затем последовательно и безжалостно стер в пыль две десантные эскадры. Потом в космос бросили сеть из крейсеров и методично вылавливая спасшиеся корабли врага. Было взято множество пленных и, хотя даже командиры кораблей почти все требовали истребить их, адмирал сказал, что не позволит нарушать правила и законы войны. Фоморам дали несколько грузовиков и проводили под конвоем до границы.

Но фоморы не успокоились. Она не только заблокировали очень перспективное направление нашей экспансии, но и то и дело организовывали налеты и провокации, снюхивались с Чужими — все такое прочее. Вот и тем летом, когда я пел песни у костров в Амазонии и продирался через джунгли…

Отец уже два года командовал своим кораблем — корветом «Буря». В том году у них с мамой не совпали отпуска, и, когда я отказался от поездки, мама улетела к отцу. Говорят, на базе шутили, что женщина на корабле — к несчастью, была когда-то такая примета, ещё во времена древних парусных флотов.

Если бы я согласился лететь, с ней — она бы не оказалась на той базе. Мне сказали, чтобы я не смел об этом думать, но мысль эта проползает сквозь блокировку, как змея.

Не оказалась бы.

Рейдер сторков напал на рудовоз одной из союзных рас. Отцовская «Буря» и. еще два корвета ушли на помощь. На базе остались только полдюжины истребителей. Что они могли сделать против линкора фоморов?

База продержалась шестнадцать часов. Этого времени хватило корветам, чтобы разобраться — их просто выманили подальше. Они даже успели вернуться.

Вот только база была уже почти полностью разгерметизирована и почти вся горела.

Линкор не успел уйти просто так. Корветы бросились на него, как бросаются на огромного хищнике маленькие зверьки, отчаянно защищающие свое гнездо. Был бой. Все три корвета получили тяжелейшие повреждения. Но и те подонки на своем разбойничьем корыте еле убрались за границу.

Мой отец, капитан-лейтенант Императорского Военно-Космческого Флота Вячеслав Андреевич Муромцев, пал смертью храбрых на боевом посту. Ракета попала прямо в боевую рубку. Там ничего не осталось. И никого.

Маму не нашли. Уцелевшие рассказали, что она была в скафандре, но отдала его раненому стажеру-кадету — у того скафандр распороло в нескольких местах — а себе взяла простую кислородную маску для внутренних работ по кораблю и комбинезон.

Что такое маска и комбинезон, когда со скрежетом лопается борт, визжит рвущийся наружу воздух, и внутрь вваливается абсолютный нуль с искрами звезд? Что такое маска и комбинезон, когда, хлюпая, текут расплавленные адским жаром переборки? Что такое маска и комбинезон, когда почти в упор, как в планетарном бою, избивают борта станции импульсаторы фоморов?

Тот кадет — на четыре-пять лет старше меня тогдашнего — прилетел ко мне сам и все рассказал.

Помню, как я прошёл мимо него. Вышел в коридор. А там было никак.

Первый раз в жизни я потерял сознание.

Это было три года назад.

2.

Поставив пятки на край скамьи и обхватив колени руками, я сидел на самой окраине Парка Памяти, недалеко от берега Байкала.

Огромное багровое солнце вставала над озером, над отрогами Приморского хребта. Ровный сильный ветер — знаменитый баргузин, — казалось, раздувает солнце, как уголь, чтобы оно поскорей засияло вовсю, чтобы поскорей настал настоящий день…

…Вот так я остался сиротой.

Конечно, я не один такой был в нашем лицее. Почти у четверти не было отцов, человек у десяти матерей, а двое иди трое, как говорится, вообще круглые сироты. Да и «сирота» в наши дни — это на то, что в древние, времена. Ясно было, что меня не бросят ни лицей (а значит, — сам Его Величество!), ни Флот, да и вообще… Тут же начались телевизиты сперва нашей родни, потом — полузнакомых и вовсе незнакомых людей, которые предлагали опеку, помощь, просто сочувствовали. Пашка с Океаниды прорвался и сообщил, что его родители готовы оформить опекунство, он уговорил… Ребята — и одноклассники, и из других классов — подходили с чем-то похожим — я, если честно, толком не помню, кто… Конечно, опекунство оформил лицей и для меня в жизни, казалось, ничего не изменилось… кроме одного.

С тех пор после 25 июня мне некуда стадо собираться. И не к кому.

Понимаете? Нет?

Хорошо, что нет.

Сперва я хотел покончить, с собой. Такое право есть у любого человека. Если вдруг почему-то он понимает, что жить больше не имеет смысла — его никто не осудит. Это бывает. Редко, но бывает… Но в школе меня научили разбираться в себе и анализировать свои поступки и их причины. Я понял, что это просто растерянная тоска — и остался жить.

Но я словно бы замерз изнутри. Нет, я не сидел, сложа руки на коленях и уставившись взглядом в никуда, как человек, побывавший в плену у джаго, которому стерли память и которого надо собирать по кусочкам, как расколотую вазу. Я продолжал учиться, занимался спортом, ходил на факультативы, играл в лицейском театре, разговаривал и даже иногда смеялся. Но я чувствовал — внутри меня сидит острый ледяной кристалл. Временами мне казалось, что я сам постепенно превращаюсь в такой кристалл — как расхотевший жить дайрис. Папа видел их пленных и рассказывал, что у них так бывает.

Так я прожил год.

Помню, что утром 25-го я проснулся в солнечном настроении, потому что сегодня…

Так было всего одну секунду. Потом я все вспомнил.

Я встал, привел себя в порядок. Собрался. Предупредил всех, что уезжаю на каникулы. Меня проводили до станции — и я уехал в Верный, где вот уже два века стоял наш родовой особняк.

В Портретной Галерее я увидел портрет отца, заключенный в георгиевскую рамку.

Я повернулся к Василию Андреевичу, нашему управляющему. Я хотел закричать, чтобы он не смел, чтобы он снял немедленно, чтобы… А вместо этого шагнул к нему, уткнулся в его мундир — и захлебнулся слезами. Первый раз с шести лет, когда меня увозили в лицей.

Я плакал навзрыд, забыв, что на мне лицейская форма, что я мужчина, что мне тринадцать лет и недавно я получил право носить оружие. А старик гладил меня по голове и шептал:

— Плачь, Игорь, плачь… Сейчас плакать не стыдно… Все воины плачут, когда уходят отец и мать… все воины плачут, когда погибает друг… все воины плачут, когда ранят в живот… плачь, мальчик, плачь…

Я плакал долго-долго. А когда затих, совсем обессилев — понял, что мне стало… легче. Словно растаял и вышел слезами тот страшный кристалл, разрывавший меня изнутри весь тот год.

Больше я дома не был. На следующих каникулах я улетел на Марс. К геологам. А следующий год был последним…

… Я спустил ноги со скамьи, нашарил туфли, но вставать не стал, а просто оглянулся. За моей спиной, среди разбросанных в кажущемся беспорядке кустов и деревьев Парка, возле хаотичных дорожек, стояли в траве люди. Неподвижные. Много…

Такой Парк есть в каждом лицее и даже в некоторых обычных школах. В нем устанавливают стабильные голограммы выпускников — или даже учеников — которые прославили себя, школу и Империю. На войне иногда, а иногда в мирное время, в науке, исследованиях, работе… Не статуи, а именно голограммы, безо всяких постаментов — так, что кажется, что просто живые люди стоят и любуются на зелень, небо, птиц…

Там есть мой пра-пра-прадед, Радослав. Его проще называть по имени, потому что он был совсем молодым, когда погиб, даже пра-прадед еще только должен был родиться. Радослав Игоревич Муромцев открыл две Луны и планету Рада. Вернее, тогда еще ее не назвали Радой… Это была большая и красивая планета как раз того типа, что больше всего подходит людям. Но буквально через неделю после высадки для первичного исследования на нее — тогда еще просто номерную — опустились два рейдера сторков.

У них было в двадцать раз больше бойцов, чем на корабле пра-пра-прадеда. В таких случаях надо отступать, и сторки даже были готовы предоставить Радославу такую возможность. Но он уже поднял над планетой черно-золото-белое знамя России. И он сказал на коротких переговорах: "Никогда не будет спущен русский флаг там, где он поднят единожды."

Говорят, он не сам придумал эти слова, их сказал их первым какой-то древний адмирал еще земного, морского флота. Но разве это важно? Важно то, что, когда через две недели эскадра Флота пришла к номерной планете, флаг еще развевался над выжженной, оплавившейся, раскуроченной посадочной площадкой, подтверждая право этой земли именоваться РУССКОЙ.

Тело пра-пра-прадеда. вырезали из оплавленной земли — в обугленных доспехах, с искореженным оружием в черных руках. И похоронили его там же, недалеко от флагштока, с которого так и не спустили флаг. А планету назвали Радой…

…Когда мне было десять лет и нас впервые возили в Великий Новгород на День Поминовения, меня вдруг начал мучить один вопрос. Меня, как и остальных, заворожила печально-гордая церемония, похожая то на тихий снегопад в лесу, то на ослепительную зимнюю бурю, воющую и кружащуюся, то на январский солнечный день — в серебряном блеске… А когда Его Величество сказал — и голос громом раскатился над полем — "Так мы будем чтить наших погибших!" — я почувствовал, что у меня мокрые глаза, но это был не плач, нет, а гордость, и глаза моих товарищей тоже блестели, и глаза взрослых тоже…

Но потом — потом возник этот вопрос… ЗАЧЕМ?

Мы с отцом были на катке Медео, когда я задал ему этот вопрос.

ЗАЧЕМ? Ведь те, кто погиб, не услышат торжественных горнов, не увидят световых мечей в небе! Для них нет даже просто закатов и рассветов, росы на траве и дыхания! Какой для них-то смысл в победах и торжественных речах?! Зачем мы убиваем, например, нэйкельцев, а нэйкельцы нас? Ведь космос огромен…

Помню, что я говорил сбивчиво и нескладно, совсем не как ученик лицея. Но отец понял. Он долго молча, задумчиво глядя на меня, а потом спросил:

— Игорь, ты знаешь, почему погибла прежняя цивилизация?

— Конечно, знаю, — удивился я. — Была ядерная война.

— Нет, — покачал головой отец. — Война — это только итог. Как боль — итог ранения. Цивилизация погибла из-за того, что люди исказили смысл слов и понятий. Они, как и мы, хотели жить лучше. Но они хотели жить лучше даром. Ничего не отдавая, кроме слов. Они поверили, что хорошую жизнь можно получить голосованием. Они убедили себя в том, что обо всем и со всяким можно договориться. Они без конца придумывали законы вместо того, чтобы выполнять заветы предков. Были даже целые организации, занимавшиеся изобретением законов — и тут же существовали другие, помогавшие эти законы обходить. Их женщины занимались политикой вместо того, чтобы рожать детей. Их мужчины болтали вместо того, чтобы делать. А тех, кто не хотел жить так, называли опасными… Тогда думали одно, говорили другое, делали третье, хотели четвертого, а получалось вообще пятое — и те, кто имел власть, поощряли в людях слабость и пороки, потому что слабыми и порочными легко управлять. Вот тебе кажется естественным, что, когда ты в прошлом году заблудился в Петербурге, то просто лег на скамейку в парке и спал, пока тебя не нашли. А в те времена в твоем родном городе, например, — он тогда назывался по-другому, на одном вымершем языке "Отец яблок", но стоял там же — были целые районы, куда опасно было заходить даже взрослым. Люди кричали, что они свободны — и прятались за бронированными дверями квартир. И если бы тогда ты вздумал ночевать в парке, тебя бы украли или убили. Хотя везде говорили, что все лучшее — детям! в конце концов, — отец положил руку мне на плечо, — самые наглые и сильные потребовали, чтобы им подчинился весь мир. Они уже привыкли к тому, что им не перечат, им всегда уступают. Уступили бы и в этот раз, и мы бы сейчас жили в таком же мире, как сторки — с бессловесными рабами и жестокими рабовладельцами, в мире, где одни владеют всем, а другие даже собой не могут распоряжаться. Но у нас, в России, нашлись те, кто не захотел отступать. Они начали войну. Так отрубали когда-то пораженную гангреной конечность, чтобы выжил сам человек.

— Это называлось ампутация, — вспомнил я. Отец кивнул:

— Да, и ампутация оказалась болезненной — мы едва не погибли. Но выжили. И выздоровели. С тех пор мы живем по правилу: даром — НИЧЕГО! В принципе, человек может получить все — все, что пожелает. Если только согласен заплатить за это настоящую цену, Игорь. А цена иногда оказывается — жизнь…

— Но я об этом и спрашиваю! — помню, что я даже встал, вскочил от возбуждения. — Зачем человеку то, за что он сражался, если он мертв?! Ведь его больше нет! И не будет!

— А ты? — тихо спросил, отец. И взглянул мне прямо в глаза. Пристально и с улыбкой — не на губах, не на лице даже, а в глазах, в их глубине: — А ты, Игорь? А вы, дети? Конечно, отступить можно всегда… почти всегда. Космос ведь велик; не эта планета — так другая, пусть чуть похуже, зато без борьбы… Или просто Луна — в конце концов, можно построить на ней искусственные купола, зато не будет крови… А потом у твоих правнуков — во имя мира и согласия! — потребуют: откажитесь от колонизации вообще и заодно ограничьте рождаемость. Зато не будет крови… А к пра-правнукам придут и скажут: отдайте то, чем владели пра-прадеды, вы же все равно вымираете. За это мы позволим вам дожить спокойно. И не будет крови… А начнется все с того, что я спрошу себя: зачем мне эта победа? 3ачем она мне, если ради нее придется умереть? И, когда я так спрошу, Игорь — я ограблю тебя. И твоих детей.

Я представил себе то, о чем он говорил — и у меня даже волоски на шее и руках зашевелились, так это было страшно. А отец продолжал:

— Когда наши предки вышли в космос, то потеряли в Первой Галактической Войне две трети населения. Больше миллиарда. Но я и ты есть благодаря тем погибшим… Запомни, Игорь, — он положил ладони мне на плечи, — никогда не отступай. Ты землянин. Больше того, ты — русский. А если придется умирать — умри лицом к цели. И знай, что ты своей смертью продолжаешь жизнь. Вот и вся философия…

…Я взял и перелистал лежащую рядом на скамейке книгу. Это была книга из нашей библиотеки — я забрал ее тем летом; настоящая книга, не микрофильм на диске и даже не на пластиковых листах, как лет сто пятьдесят назад, а на бумажных. Ее выпустили еще до ядерной войны и Безвременья, этот сборник стихов поэта Белянина. Отец любил эту книгу — и я полюбил тоже, хотя началось все просто с того, что я, листая ее потрепанные страницы, наткнулся на жирно обведенное кем-то, — может, и отцом — стихотворение…

Вот оно. Я отложил сборник и начал громко читать — по памяти, все равно никого не было рядом…

Это было со мной, но в какое-то Давнее время, О котором забыть — или вспомнить — Еще не успел. Мне тогда не казалось звенящим Горячее стремя, Я не слышал поэзии. В жалящем шелесте стрел. Мне казалось, что меч — Это просто орудие боя. Я любил свой клинок, Но беи ложного пафоса слов. И в понятии "смерть" Мне не чудилось что-то "такое"… Умирать, чтобы жить — Вот просто основа основ. Как мы верили в жизнь! Но никто не боялся и смерти. Мы боялись лишь мора И гнева суровых богов. Над огнем и в огне Нас ворочал чудовищный вертел, И судьба нам являлась в смятеньи Пророческих снов. Горький дым пепелищ И горящие гневом погони, И ночные бои Средь огня половецких костров… Были кони у нас… Ах, какие у нас были кони! Я сейчас, как тогда, Целовать их копыта готов. И друзья на руках умирали, Успев улыбнуться, И бессильные слезы Текли по небритым щекам… Я безумно хочу В это давнее время вернуться И пройти — по своим, может быть! — Неостывшим следам… Солнце встало, оторвавшись от воды.

Я помню, как обрадовался, услышав эти стихи, как песню в стерео о той, самой древней, России — в «Побратимах». Словно привет от отца прозвучал с экрана.

"Как мы верили в жизнь! Но никто не боялся и смерти," — подумал я. Я понял в этот момент, что буду делать, дальше. Отчетливо и ясно понял.

— Игорь! — окликнули меня.

Я обернулся. По тропинке над речным берегом ко мне поспешно шагал Денис Карташов.

3.

С Денисом Карташовым мы не были друзьями. У меня вообще не оказалось в лицее близких друзей — так бывает, и я не очень страдал, потому что товарищами были мы все, и это — на всю жизнь. По-другому просто не может быть. Но неделю назад, на «выживании», так получилось, что я спас Карташову жизнь. Из нашего класса — из двадцати мальчишек — двое погибли, и Денис не стал третьим только благодаря мне.

Я если честно, об этом уже и думать забыл. Но он помнил, естественно. Денис был уже, конечно, не в лицейском мундире, но и не в строгой «тройке», в каких мы гуляли на балу и какую я не успел снять. Ну да, подумал я, все, наверное, разъезжаются…

— Привет, — Денис подошел, помедлил, присел на спинку скамейки. — Вот ты где… А я спрашиваю — никто не знает…

— Едешь поступать в Гагарин? — я откинулся назад, раскинул руки по верхней планке. Денис кивнул. Он всегда мечтал стать штурманов во Флоте, и, когда в числе прочего ему предложили попробовать поступить в Академию, он тут же отмел все прочие приглашения. Мне тоже предлагали. Я тоже мечтал, только о пилотском пульте. Мечтал… три года назад. А недавно понял, что служба в космосе, где погибли отец и мама, будет для меня пыткой. Какая уж там нормальная работа… — Удачи.

— Ага, спасибо… — он сверху вниз искоса посмотрел на меня: — А ты?.. Ты согласился?

Я понял, что он имеет в виду. Позавчера со мной беседовал очень вежливый и обстоятельный господин из Отдела Внешней Информации Военного Министерства. Проще говоря — из военной разведки. Он в самых обтекаемых фразах предложил работу у них — сперва стажером при какой-нибудь миссии, потом обучение и офицерский чин — ну и так далее. "Нам очень нужны такие," — несколько раз повторил он. Такие — это геологи, информколлекторы, полевые врачи и пилоты малых космических кораблей; именно такими были освоенные мною профессии. Я попросил разрешения подумать, и человек немедленно согласился, сказав, что они могут ждать весь ближайший год, понимают, как я устал на экзаменах и вообще, поэтому пусть я отдыхаю и думаю, а когда приму решение — свяжусь с ними по коду…

— Согласился, — кивнул я, не став объяснять, что окончательно решил это какие-то минуты назад, здесь, над озерным берегом, когда читал стихи древнего поэта. И пусть фоморы поберегутся моего решения. Это не слова. Это клятва.

— Жаль, — вздохнул Денис, и я посмотрел на него удивленно, но он кивнул, подтверждая сказанное: — Я думал, ты все-таки решишь в Гагарин… тогда бы мы вместе…

— Ты же не один туда из наших, — усмехнулся я. Денис снова кивнул:

— Не один, но я хотел с тобой… Ладно, — он соскочил наземь и расстегнул куртку. — Вот… это тебе. На память, в подарок и все такое.

Я обалдел. Действительно обалдел, потому что такого не ожидал.

Два года назад, когда нам исполнилось по тринадцать лет, мы получила разрешение на оружие. Многие тут же бросились покупать первое, что попадется; я — нет. Меня вполне устраивал школьный арсенал, а свое собственное оружие выбирать нужно тщательно и тогда, когда в нем и в самом деле будет нужда. Тем более, что отец обещал помочь. А вот Денис оказался исключением. Его двоюродный брат — он был намного старше и служил в десантно-штурмовых войсках — привез Денису РАП ТБ-98. Настоящий ручной автоматический плазмомет «Тула-Баранников», тридцатизарядный, отделанный серебром и самшитом, в полированной кобуре, выложенной изнутри алой кожей. Не штучный образец, а сделанный на заказ!

И вот сейчас Денис протягивал кобуру с ТБ мне. Длинный ремень из мягкой коричневой кожи покачивался у его колен.

— Ты чего… серьезно? — выдохнул я, не смея поднять рук и прикоснуться к этому чуду.

— А чего? — Денис неловко вздернул плечи. — Зачем он штурману, это же планетарное оружие… А ты… если ты будешь в ОВИ… там как раз… Ну, бери, что ли…

— Подожди! — я дернулся. — Пошли, я сейчас тебе свою полевку отдам…

У меня был отличный полевой нож, настоящий русский, с вытравленным на лезвии девизом «РА» — "РОССИЯ ИЛИ СМЕРТЬ!" И не подделка, а настоящий нож из годов Безвременья. Такими сражались с бандами «витязи» «РА». И я бы сейчас его отдал, не задумываясь, потому что внезапно понял — Денис мог бы быть мне настоящим другом… но он покачал головой:

— Не надо, Игорь… Мне для тебя ввек не отдариться… — потом неожиданно обнял меня, отстранился и пошел, оставив кобуру на скамье. Я его окликнул, но он отмахнулся, а потом крикнул на ходу:

— Если буду нужен! Один визит — и я у тебя! Где бы ты ни был!

И — ушел.

Я помедлил. Поднял ТБ, осторожно повесил на плечо.

Оттянув его боевой тяжестью, кобура сурово повисла точно под правой ладонью — у бедра.

* * *

Моя комната была уже нежилой. Отдельно стоял рюкзак с упакованными личными вещами. Отдельно — контейнер с тем, что надо было отправить домой, куда я сам не собирался заезжать. Системы жизнеобеспечения ещё работали, но робот-уборщик уже привел комнату, где я прожил девять лет, в тот стерильно-нежилой вид, который яснее ясного говорил: тут уже нет хозяина. До первого октября, когда сюда вселят тихого, слегка оглушенного первоклашку…

Привалившись плечом к косяку и приказав двери закрыться, я вдруг остро и ясно ощутил свою бездомность. Тут я уже чужой. В Верном… в Верном я никогда и не был своим, если подумать. Домом на каникулах для меня всегда были мои родители. Где они — там и хорошо. А что теперь?

— А теперь — начинается взрослая жизнь, — громко сказал я в тишину комнаты. И это было правдой. До совершеннолетия мне оставался еще год и номинально лицей сохранял надо мной опекунство. Но реально у нас, «элиты», с этим было проще. В сущности, я мог идти, куда хочется и делать, что желаю.

Девять лет обучения и воспитания гарантировали, что я не сделаю глупости и не совершу преступления.

Может быть, прямо сейчас нанести визит по коду и принять предложение господина из ОВИ? Я задумался и понял, вдруг, что очень-очень устал. Нас всегда учили, что безделье — это страшный грех, что работать интересней, чем отдыхать, и я верил в это. Да и как было не верить, если Галактика была такой огромной, интересной и зовущей, жизнь — такой долгой, а сделать надо было успеть так много! Но сейчас я не годился для работы. Я знал, что такое бывает у взрослых. Человек вдруг остывает, как брошенный в росу уголек. Это не страшно. Ему просто надо отдохнуть, а там все завертится опять. Наверное, просто все сложилось так, одно к одному — мое одиночество, напряжение последних трех лет, тяжелые экзамены, сегодняшние мысли, мое решение о том, что делать дальше — что мне этот отдых требовался раньше, чем остальным. И я знал, что никто не ткнет в мою сторону пальцем, обвиняя в лодырничестве и существовании за чужой счет.

Четыре года назад преподавателю социоистории долго пришлось растолковывать нам смысл слова «бездельник» как социального явления.

Проще говоря, мне нужно было место, где никто не знает меня, я не знаю никого, где тихо и не стучатся в двери глобальные проблемы. В конце концов, этот год можно использовать, чтобы написать аспирантскую работу геологии и получить первое гражданское звание…

Эта мысль показалась привлекательной. Раньше я не задумывался об этой стороне карьеры, сосредоточив все мысли только на стезе военного. Но ведь масса военных прославились как ученые, исследователи, путешественники… Хотя бы майор Шаменков, у которого я работал на Марсе. Как майора инженерных войск его и не знает никто. А как исследователь Марса он во всех журналах по ареологии есть. Я до потолка прыгал, когда он похвалил мою заметку по аллювиальным почвам высохших рек, напечатанную в "Русском императорском вестнике планетологии". А капитан Паташов? Он же работал на Отдел Колониальной Безопасности Военного Министерства — и прославился как великий зоолог, автор книг по животному миру Сапфира; до сих пор зоологические каталоги по всем планетам так и называют «паташовские». А Белогрудов? Ему же шестнадцать лет было, когда он получил лейтенанта за "обеспечение безопасности поселений перед лицом неконтактных туземцев" — и одновременно защитил сразу кандидатскую по ксенологии. Его "Жители песков Нова-Гоби" я читал, как приключенческий роман, хотя ксенологией в жизни не интересовался за пределами программы!

Я представил себе дом на окраине инопланетного леса. Небольшая комната, настольная лампа, уютно горит экран компьютера. Вечер. Я сижу за столом, пью чай и пальцами левой руки набираю текст, записывая сделанные за день походов по местным холмам наблюдения… Здорово.

— 9-17, —сказал я в пространство, — дай-ка мне список наименее освоенных планет.

— Сделано, — раздался через миг спокойный, доброжелательный голос — и на панорамном окне вид на море сменился столбцом из множества названий. Я впопыхах не конкретизировал, и автомат выдал не только «наши» планеты, а вообще все известные малоосвоенные, но это были пустяки. Не сводя глаз со списка, я присел на диван, положил стукнувшуюся в пол кобуру на колени. Протянул руку, дернул пальцами — из стола выдвинулась клавиатура. У нас стояли лучшие компьютеры в мире — иркутские "Финист+". Не вставая, я представил себе клавиатуру и зашевелил пальцами. Такие фокусы приводили в оторопелый восторг «обычных» ребят с которыми я встречался во время каникул. Ничего особенного, простая телекинетика. В человеке потенциально заложена такая куча возможностей, что диву даешься, почему он вообще выбрал в свое время технический путь развития, а не занялся самосовершенствованием, как некоторые известные нам расы…

Остались три «наших» планеты — Багровая и Константина — обе без собственных цивилизаций — и «союзная» Сумерла, открытая перед самой войной с фоморами, каких-то десять лет назад. Подумав, я вывел на экран данные по Сумерле. Какое-то время изучал их. Потом сказал, не сводя глаз с окна:

— 9-17, заказ… Двенадцатичасовой струнник до Новосибирска. Дальше подгоняй время. Планетолет Новосибирск — "Восток"/Луна. Лайнер — ближайший с заходом на Адамант. Планетолет Адамант — Озерный/Сумерла. Стратолет Озерный — Прибой. Экраноплан Прибой — Чернолесье.

— Заказ принят, — ответил автомат, а через полминуты добавил: — Сделано, — и из щели принтера с шелестом выскользнула в приемный лоток тонкая стопка разноцветных билетов.

ПОЛЫЗМЕЙ (дельта Оленя):

расстояние до Солнца — 111 парсек…

Спектральный класс К4;

радиус и масса равны солнечным.

Тепловое излучение ок. 45 тыс. Кельвин…

13 спутников…

Луны NN 233, 234…

обитаем один мир — Сумерла (4-й спутник… статус — Вассал)…

С У М Е Р Л А:

орбитальный радиус — 1.5, величина — 1, период обращения — 432 дня…

естественный спутник — Адамант, величина — 1,8, расстояние —.1,7…

Масса планеты — 1, плотность 0,9, сила тяготения — 1,08…

Радиус — 7123 км., длина экватора — 41 327 км…

Общая площадь поверхности — 500 892 345, 23 кв. км…

Водой занято 70 % поверхности…

Среднее атмосферное давление 0,9, содержание кислорода — 22 %…

Наклон оси отсутствует. Период обращения — 24 часа…

Планетография:

Сумерла полностью геоморфна ботанически и частично — зоологически…

Один большой материк в западном полушарии планеты — Беловодье (80 % суши)…

большие острова в восточном полушарии: Жемчужная Коса, Огненный, Новый Мадагаскар (5, 4 и 2 % суши соответственно)…

на севере — архипелаг Ожерелье (3 % суши)…

Океан — Великий…

Климатические зоны отсутствуют. Средние температуры зима/лето = -15 / +20 градусов Цельсия повсеместно…

Ландшафт: лес, лесостепь по экватору, озерные цепи у полюсов…

внутренние моря Черная Чаша и Зеркальное (пресные). Крупных рек нет…

Примечательны пять горных цепей Меридианы, идущие через весь континент с севера, на юг и как бы делящие его на сегменты…

высочайшая вершина планеты — пик Силантьева (4247 м.)…

тектонически планета пассивна…

Население:

/на 200 г. Г.Э./ — 159 617 чл. (90 % русские, 5 % германцы, 4 % Союзники, 1 % англосаксы). Язык — русский…

Столица — Озерный (17 262 чл., космопорт, 3 ВУЗа). Города: Новый Магадан (Жемчужная Коса, 11 114 чл., космопорт, ВУЗ), Прибой (прибрежный, 8890 чл., ВУЗ), Вольный (8046 чл., плаваюший), Новый Минск (6789 чл.), Владимир-Горный (5987 чл.) Основная масса населения — фермеры, охотники, лесозаготовители, старатели — живет на фермах, кордонах, в поселках и станицах…

Управление:

вассалитет Российской Империи…

генерал-губернаторство…

11 губерний, 5 латифундий с внутренним самоуправлением…

Уверенно контролируется 32 % планетарной суши…

Экономика:

экспортируются продукты сельского хозяйства, лесоматериалы, пластмассы, драгоценные и полудрагоценные камни, меха, морепродукты, металлы платиновой группы…

импортируются техника, оружие, часть предметов быта…

денежная единица — рубль…

средний доход не душу населения — ок.4 тыс. руб…

История:

планета открыта в 192 г. Г.Э. 102-й Звездной экспедицией (З. С.Осташко, "Целеустремленный")…

В период Фоморианской Войны в силу своего положения стала второй по значимости после Луны базой Императорского Военно-Космического Флота, каковое положение сохраняется до сих пор в силу близости границы (соглашение о демаркации)…

Попытка фоморов захватить планету десантом (май-травень 193 года) была отбита силами гарнизона и казачества…

Туземцы: вабиска (оценочная численность на 200 г. ок. 40 млн). Человекообразные гуманоиды…

четыре конечности с двусторонней вертикальной симметрией. Средний рост ок.1,7 м. Серовато-коричневая крупнозернистая кожа, волосяной покров только на верхней части головы (т. н "хохол"), черного, реже — серебристо-серого цвета…

большие миндалевидные глаза черного, реже карего или серого цвета, лишенные видимого белка…

крупный клювообразный нос…

Уровень развития вабиска в разных частях континента колеблется от каменного века до ХVIII века по времени Земли…

На планете имеются несколько туземных государственных образований…

Большинство туземных государств и значительное количество племен признают вассалитет по отношению к Империи, но некоторые занимают непримиримо-агрессивную позицию; их противостояние с властями колонии выливается в регулярные пограничные конфликты.

Серия "Планеты и Луны исследованной Вселенной."

Том 116. "Сумерла".

Ярослав Ярославович Дзюба (Яр, Яркий, Я, Полковник Дэ) Род. в 160 г. Г.Э… Со 166 по 175 г.г. — Минский Императорский Лицей… Со 175 по 179 г.г. — Рязанское Его Величества десантное училище. После окончания в звании поручика, направлен в 14-ю Собственную Его Величества Полесскую десантно-штурмовую бригаду (на должность командира ударного взвода в 41-й батальон)… Командовал: взводом (со 179 по 183 г.г.), ротой (со 183 по 189 г. г.), батальоном (со 189 по 194.г.), начальник штаба бригады (со 194 по 200 г.г.)… Участвовал в: конфликте на Океаниде 180 г.; 2-й Дайрисской войне 183–184 г. г.; англо-нэйкельском конфликте на Хорзе 184 г. (наблюдатель); противосепаратистских операциях на Нова-Гоба 186–189 г.г.; 4-й Сторкианской войне 190 г.; 1-й Фоморианской войне 192 г..; оказании помощи шэни в реорганизации вооруженных сил 192–193 г.г.; конфликте на Сребрине 196 г.; конфликте на Хамм'с-Лиу 197 г.; англо-джагггиском конфликте на Нью Уэллс 199 г. (наблюдатель)… Награждён орденами: Святого Георгия-Русского (184 г.); Олега Вещего с мечами (190 г.);. За заслуги перед Отечеством с мечами (192 г.); Олега Вещего с мечами и цепью (197 г.)… Витязь Русского Братства «РА»… Профессор органической химии… Императорская Премия 190 г… Автор научно-популярных трудов по вопросам синтеза белка… В 200 г. Г.Э. вышел в отставку в звании полковника. В том же году появился на Сумерле, возглавил отряд переселенцев из 60 активных бойцов, сопровождаемых примерно вдвое большим количеством детей и женщин (среди которых были жена самого Дзюбы и его сыновья Ярослав и Мирослав, близнецы восьми лет)… Назначенный в том году генерал-губернатором планеты С.К.Довженко-Змай принял Я.Я.Дзюбу, после чего, пополнив свой отряд местными добровольцами и доведя его численность до 340 активных бойцов, Я.Я. Дзюба двинулся от побережья Черной Чаши на запад, в направлении 3-го Меридиана. Параллельно с ним двигался отряд германских переселенцев (см.) и примерно равное количество Алых Драгун из личной охраны резиденции генерал-губернатора. 18 марта 200 г. их объединенные силы разбили у Водопадного Нагорья 25-тысячную армию Теократии Иррузай (аналог. Перевод), поддержанную примерно 100-тысячный племенным ополчением жителей лесов…

Результатом победы явилось создание цепи так или иначе подконтрольных рольных нам земель — губернии 2-го Мередиана — латифундия С.К.Довженко-Змая — вассальное княжество (аналог, перевод) Ваббам — новообразованная Прибойная губерния (губернатор Я.Я.Дзюба) — латифундия Фелькишер Ланд — которая отсекла Теократию Иррузай от наиболее простого и безопасного пути на юг. Такое положение дел в значительной степени облегчает нашу экспансию на Сумерле…

На начало 202 г. Г.Э. население Прибойной губернии — 12 972 чл. Столица — быстро растущий город Прибой (8890 чл.) на побережье океанского залива Долгая Губа. Поселки: Водопадный (1400 чл.), станицы Черноречье (560 чл.) и Столбовая (370 чл.)… Связь — воздушная, рейсовые экранопланы… из Прибоя через Ваббам строится струнник, который должен связать губернию со столицей.

Из отчёта ОКБ ВМ РИ по Сумерле за 202 г. Г.Э.

* * *

Птицы встречали рассвет дружным, отвратительно назойливым чириканьем, которое так восхищает людей, ни разу в жизни не встававших достаточно рано, чтобы услышать этот писк во всей его красе. Около кустов крутился туман; между деревьями он уже начал подниматься и висел в воздухе в паре метров над землей плотным ещё, но постепенно развеивающимся пологом. Подальше, где среди вековых деревьев пока стояла неподвижная ночь, угадывалось быстрое, но неслышное движение — спешили в свои логова ночные хищники, а неподалеку, возле реки, протрубил мамонт.

Неслышно раздвинув широкой грудью густые кусты, около деревьев появился серый в яблоках южноуралец. Закинув голову, раздувая розовые ноздри нежного храпа, несколько раз покивал, фыркнул.

Всадник небрежно похлопал коня по шее и выпрямился, выскользнув из-под нависших веток.

Он был еще совсем юн, этот всадник — лет 14, не больше — но во всем — в уверенной, прочной посадке, в широких плечах; в мягкой расслабленности хорошего спортсмена — сквозили спокойная сила и решимость. Почти метра восьмидесяти ростом, мальчишка весил на глаз не меньше семидесяти килограмм — не за счет жира, конечно. Но заметная угловатость, курносый профиль, а главное — открытый, весёлый и немного наивный взгляд светло-серых глаз — говорили, что всаднику именно четырнадцать.

Мальчишка был одет в охотничью куртку, перетянутую широким кожаным поясом с большой витой пряжкой германской работы, на котором висели широколезвийный топор в петле, фляжка… Потертые джинсы были выпущены на мягкие казачьи сапоги, подвернутые до середины их голенищ, как в стерео "Люди вьюги". Правая штанина сбоку задралась, открыв рукоять засапожного ножа, рядом с которым торчала нагайка-волкобой. Светло-русый густой чуб падал на лоб поверх вышитой цветным бисером туземной повязки.

В правой руке — за середину — всадник держал короткую охотничью рогатину с широким пером и перекладиной. Но у правого колена в чехле покачивался КПП ИжС-52 — устаревшая модель плазменного полуавтомата, давно снятая с армейского вооружения, но широко используемая охотниками, ополченцами и иррегулярными формированиями. Без такого оружия вдали от границ освоенных земель появляться было рискованно…

Впрочем, Борька Утесов знал леса Сумерлы не хуже местных вабиска. Десять из своих четырнадцати лет мальчишка прожил на Сумерле — в поселке Пять Дубов за Первым Меридианом, а последние два года — в почти такой же станице Черноречье. Отец Борьки — начальник полиции Черноречья есаул Утёсов — и мать, инженер 1-го класса Императорского Гражданского Инженерного Корпуса — всячески поощряли охотничьи экспедиции сына. Именно поэтому он заработал в пионерской организации ранг следопыта (что на лесной Сумерле было непросто), получал профессию лесничего (и астроэнергетика, кстати) и собирался стать лесничим. Старшие сестры Борьки уже окончили школу — одна училась на Земле на врача-регенератора, вторая летала стюардессой на планетолете линии Озерный-Луна 233. Но и сам Борька успел побывать во многих местах освоенной человечеством Галактики — летал на каникулах. Землю он помнил плохо и ни разу не был на прародине с тех пор, как Утесовы покинули ее… Впрочем, мальчишка самодовольно считал: Сумерла — планета геоморфная, а всякие там Кижи и Эрмитажи и по стерео неплохо выглядят…

…Сейчас Борька находился в сорока с лишним километрах от границы губернии. И двигал им не охотничий интерес, а обычное любопытство.

Зимой этого года экспедиция Войко Александра Драганова, исследовавшая леса между Голубыми Песками и 3-м Меридианом, вышла на заброшенный город. В составе экспедиции были такие знаменитости, как создатель прославленной Группы Поиска Чарли Беннет и гаргайлианец, чьё имя земляне произнести были не в силах — крупнейший в известной части Галактики специалист по городам и цивилизации Рейнджеров. Именно они и определили найденное поселение, как таковой. Ничего из ряда вон выходящего в находке не было — города Рейнджеров, безвестно сгинувшей загадочной працивилизации, встречались на многих планетах. Но не заглянуть в него лично было бы надругательством над человеческой природой…

Поэтому Борька Утесов, четырнадцатилетний казачонок из станицы Черноречье, добирался туда вторые сутки.

* * *

Подняв левую руку с комбрасом — комплексным браслетом-терминалом — Борька сверился с картой. Оставалось километров семь, не больше, и мальчик похлопал коня древком рогатины по крупу:

— Давай, солнце моё, — негромко сказал он, — уже недалеко совсем, давай.

Между огромными деревьями легко мог бы пройти стандартный джип. Но густющий подлесок катастрофически затруднял движение, порскала из-под копыт животная мелочь, а могло попасться и что-нибудь крупное и опасное. Во всяком случае, медведи тут были. Кроме того, эти леса славились, как вотчина диких племен, не признающих ничьей власти, но умело подогреваемых в ненависти к землянам эмиссарами Иррузая. Ненависть эта густо замешивалась на страхе, а оттого была непредсказуема и опасна. В своих охотничьих экспедициях Борьке приходилось и убивать лесовиков, и меняться с ними, и даже жить в их селениях, поэтому он хорошо себе представлял, на что они способны.

Слева за деревьями появилась хижина — приземистая, сложенная из плоских глыб камня-дикаря, проконопаченных основательно мхом, крытая камышом, уже успевшим поседеть от старости. Ее построили германские охотники, заходившие в эти места. Между Борькой и хижиной стояла грубая прямоугольная плита из алого гранита с высеченными на ней солярными знаками и витыми готическими буквами. Плиту окружало плотное кольцо лежащих на земле черепов, на некоторым из которых сохранились «хохлы». Та еще картиночка — германцы ни милосердием, ни пониманием чужих проблем не отличались, философствовать не любили, стреляли быстро и точно, пленными не интересовались, за своих убитых мстили с угрюмой сосредоточенностью, из-за чего постоянно имели неприятности с властями колонии вплоть до генерал-губернатора, что их нисколько не колебало. Временами Борька их жалел и пытался представить себе Безвременье, когда погибло почти всё население Европы, а потомки уцелевших спаслись под покровительство более везучих русских и англосаксов, вот уже третий век упорно и не слишком удачно пытаясь восстановиться, как полноценные народы. Но германцам еще повезло, а вот француза, китайца, негра Борька видел лишь в сохранившихся старых лентах и на фотках — смешных моноплоскостных изображениях…

— Хоп, — Борька вновь подбодрил коня. Впереди за деревьями прошли, неспешно обрывая листву с деревьев, несколько длинношеев — похожие на динозавров млекопитающие, они имели жуткую внешность, но для людей и вообще живых существ опасности не представляли — разве что наступят случайно… Да и добираться сюда из южных лесостепей они почти не добирались, предпочитая тамошние места, кишащие разнообразнейшей странной жизнью. — Хоппа, Раскидай!

Конь пошел рысью — плавной и мягкой. Борька на ходу отводил от лица древком рогатины тонкие ветви, пригибаясь под толстые.

Утоптанная звериная тропа вывернулась живой лентой под конские копыта из-под огромного раскидистого дуба. Борька выпрямился в седле, готовясь пришпорить коня каблуками (шпор он — казак и сын казака — не носил)… но короткий, утробный рык, за вершившийся всхлипывающим "Иххх…", заставил его натянуть повод, и Раскидай встал, как вкопанный. По его шкуре прокатилась волна дрожи, конь захрапел.

По тропе неспешно, уверенно трусила полосатая гиена. Очень похожая на своих земных собратьев (как и все геоморфные планеты, Сумерла доводила теоретиков биологии до умоисступления — будь их воля, они бы размазали подобные планеты по космосу тонким слоем вещества и успокоились) гиена вовсе не была труслива. Больше полутора метров в холке, с клыками, легко раскалывающими кости на ноге мамонта, полосатка мало кого боялась в лесу и сейчас, возвращаясь в свое логово, наткнулась на человека. На всадника. Людей гиена не видела никогда в жизни и не была голодна, но это существо шло по ее тропе — этого было вполне достаточно для нападения. Гиена опустила к утоптанной земле большую квадратную голову и снова зарычала.

Борька внимательно следил за ее движениями. Встреча была не из приятных. Точнее — встреча была смертельно опасной. Конечно, можно успеть развернуть Раскидая — и гиена с ее ковыляющим галопом вовек не догонит уральца. Можно выхватить "пятьдесят второй"… Но ни бегства ни стрельбы из плазмомета по зверю Борька себе не простил бы.

Он размышлял не больше секунды. Потом перехватил рогатину, левой рукой выхватил из-за голенища волкобой и, шенкелями подняв коня на дыбы, выкрикнул:

— Ну?!.

Полосатка расценила выкрик человека, как вызов. Уже без рыка она — переваливаясь, но быстро — метнулась вперед, целясь в передние ноги жеребца. Тот скакнул в сторону-вперед — оскаленная мутноглазая морда оказалась вровень с коленом Борьки, и тот, обрушив между коротких ушей свистящий удар волкобоя, приподнялся на стременах и метнул рогатину: сверху вниз, усиливая бросок движением подающего тела.

Раскидай снова прыгнул. Борька развернул его, раскручивая волкобой и выхватывая изогнутый длинный засапожник…но нужды в этом уже не было.

Гиена вертелась на одном месте. Она больше не рычала — лишь недоуменно скулила. Задние лапы — мощные, короткие — волочились по утоптанной земле. Неожиданная и непонятная боль, словно огромная заноза, сидела в теле, и гиена пыталась, изворачиваясь, схватить и вырвать странный предмет, качавшийся меж лопаток. Но от прикосновений к нему боль хлестала еще сильнее.

Полосатка слабела. Из пасти и ноздрей у нее лилась кровь, она больше не ощущала запаха человека, гарцевавшего совсем рядом, и почти не видела его. Она еще подняла голову и попыталась зарычать, скаля страшные клыки — но рык захлебнулся кровавым, мучительным кашлем…

…Одним ударом! Борька был в восхищении от самого себя. Гиена перестала возиться — соскочив наземь, мальчишка подошел к трупу. Он бы с удовольствием увез домой голову, но не был уверен, что довезет.

Рогатина застряла в расщепленной кости — Борька смог вырвать оружие, только раскачав его и налегши в полную силу. Потом — тщательно вытер его.

И все-таки, не удержавшись, достал топор — отсечь голову.

5.

Как и все города Рейнджеров, город на Сумерле словно бы не замечал окружавшего его леса. То непредставимое количество лет, которое он простоял брошенным, не оставило следов ни на улицах, ни на площадях, как будто город заключил о левом молчаливый договор о взаимном ненападении и не вмешательстве,

Но людей эти договоры не касались. Экспедиция Драганова оставила после себя очевидные следы, а после них добавили охотники, военные и просто любопытные, посещавшие город. На окраинной улочке стоял запертый модуль из корабельной брони. Тут же — под колпаками из того же материала — несколько комплексов приборов. А подальше прямо в камень, которым выкладывались улица в дни строительства города, была вплавлена невысокая стелла — в память об экспедиции. Вполне материальные следы человеческой цивилизации в данном конкретном случае Борьку раздражали — он приехал сюда за экзотикой. И эта экзотика располагалась дальше, глубже в город.

Борька убрал в петлю рогатину и, достав плазмомет, положил его на плечо стволом. Шутки шутками, но не все шутки смешные…

…Высокие деревья с раскидистыми ветвями — такие Рейнджеры сажали возле всех своих городов — давным-давно высохли, превратившись в отполированные временем белесые скелеты. Они были единственным печальным мазком в картине казавшегося спящим города. Словно знаки ушедшей жизни, поднимались они над живой, веселой местной зеленью, заполонившей широкий, когда-то выложенный алыми и серыми гранитными плитками бульвар. Белые дома с открытыми верандами, крыши которых поддерживали колонны, смотрелись сквозь зелень как-то браво и дружелюбно. Но были и следы разрушений — Борька, сын своего счастливого, но неспокойного времени, легко узнал следы воздушных ударов — раны, которые городу не помогло залечить даже время. Война — существо, которое старше, чем человеческий род…

Где-то в этом городе, конечно же, скрывались тайны и загадки — то, ради чего надо жить. Недаром Драганов собирается вновь явиться сюда в середине лета уже с долговременной экспедицией. А что может четырнадцатилетний подросток?

Ну, кое-что может, конечно. И даже не так уж мало — сколько открытий сделано подростками по всей Галактике? Почему бы не сделать еще одно — здесь и сейчас? Так — довольно самонадеянно — думал Борька, с любопытством осматриваясь по сторонам и начиная жалеть, что не взял камеру — комбрасом много не наснимаешь, да и не удобно. Ну, мы тут не последний раз уж это точно…

На фронтонах домов часто встречались трехлучевая звезда и Огненный Цветок — символы прародины Рейнджеров, пока так и не найденной экспедициями, а, может, и не существующей уже планеты. Красивые барельефы, иногда сливавшиеся в бесконечные ленты, перемежалась стоявшими в нишах бюстами — гордые, тонкие лица с нечеловечески правильными чертами спокойно и бесстрастно наблюдали за верховым, медленно едущим по улице. Правители города? Какие-то герои? Письмо Рейнджеров так и не было пока расшифровано, хотя надписи встречались очень часто. И ни надписи, ни барельефы, ни бюсты, ни гулкая, солнечная пустота брошенного города не наводили мальчишку на мысли о бренности всего земного, сик транзит глория мунди[1] и так далее. Он просто смотрел вокруг с живым интересом.

Рейнджеры были очень похожи на людей Земли. Их, наверное, можно было бы спутать с землянами "при жизни" — как путают сторков или петти. Не Борька отвлекся от этой мысли, посмотрев вверх.

Над городом ажурной паутинкой перекрещивались два гигантских моста, начинавшихся где-то на окраинах. Они были целы и серебристо поблескивали в свете Полызмея, словно никелированная сталь — на головокружительной, километровой, не меньше, высоте. Мосты походили на перекрестье наведенного в небо гигантского прицела, и Борька представил, как с окраин бьют лучи, сходятся в фокусе этого «прицела» — и новый, мощный, ослепительный луч уходит в небо. Как в хрониках и фильмах, где показывают оружия линкоров для подавления планетарной обороны — чудовищные устройства, легко размазывающие целую Луну… И вот звездолет неведомого врага — где-то на орбите — взрывается, распадаясь облаком полной дезинтеграции… Может, так оно и было, и эти мосты — вправду прицел невиданного оружия Рейнджеров?

Серебристый смех и быстрые, уверенные шаги послышались Борьке. Он невольно огляделся, вертясь в седле… словно бы кто-то прошел мимо него, он мог бы поклясться, что видел промельк какой-то тени. Мальчишке стало не по себе. Потом впереди, во дворе одного из домов, послышался невнятный голос, словно бы что-то напористо говоривший — слова не различались. Город шутил с человеком — и в одиночку шутить в ответ не следовало. Но Борька упрямо выдвинул подбородок (чуть не прикусив себе язык) и поехал дальше, стараясь не обращать внимания на множащиеся звуки — город словно оживал.

На небольшой площади, куда выводила улица, в центре ее, в кольце высохших деревьев, стояла статуя, повторявшая распространенный у Рейнджеров сюжет — держа в правой руке острием вниз длинный меч, воин закрывался от неба большим треугольным щитом. Около его ног, стоя на коленях, женщина прижимала к себе маленького ребенка; на ее лице читались страх и надежда.

Осторожный стук конских копыт внезапно заполнил площадь от края и до края. Борька остановил коня — зауми остались и затихли только через полминуты. Не постепенно, а как-то сразу.

— Шуточки, — тихо оказал мальчишка, и странные отзвуки несколько раз повторили его голос. Но произносил он совсем не «шуточки», а непонятное, нерусское слово.

Стараясь не прислушиваться ко вновь возникшему дикому эху, Борька выехал в другую улицу и, остановившись, спрыгнул наземь, держа полуавтомат в руке.

— Подожди тут, Раскидай, — сказал он и, не глядя, коснулся пальцами нежного конского храпа. Уралец фыркнул — от этого простого звука мальчишка почувствовал себя спокойней. И неожиданно понял — очень ясно — что город пуст. Пуст уже сотни тысяч лет, и эхо той жизни, которая была в нем когда-то, уже никому не повредит. Стало вдруг грустно. Борька по-новому взглянул вокруг, показавшись самому себе самовлюбленным дураком, явившимся на кладбище, как в музей…

Борька вздохнул, уже по-новому оглядываясь по сторонам. И вдруг увидел далеко-далеко, за лесами, пронзительные вспышки плазменных выстрелов.

6.

Длинноногие, короткотелые — нескладные, но быстрые — вабискианские гуххи наметом понеслись прочь, подбадриваемые ударами и воплями, их бурая шерсть быстро сливалась с проламываемым подлеском. Выбежавшие на прогалину шесть или семь германцев, остановившись, стреляли вслед; двое всадников, скакавших позади, вздымая руки, полетели в траву обугленными ошметками. Появившийся следом джип с картечницей открыл вслед исчезнувшим вабиска ураганный огонь — роторы выли, проворачивая два двенадцатиствольных блока, извергавших вольфрамовую картечь со скоростью почти две тысячи метров в секунду.

Германцы — в армейской форме с элементами брони, серых кепи — один за другим опускали оружие, лишь картечница продолжала грохотать и реветь. Левее, у деревьев, драка еще продолжалась — четверо пеших вабиска в бронзовых нагрудниках поверх серо-зеленых мундиров и касках с пернатыми гребнями, отбивались ятаганами от тяжелых скрамасаксов троих хеерманнов.

— Кончайте с ними! — раздраженно крикнул высокий рыжебородый мужчина, морщины на обветренном лице которого походили на шрамы. — Мне что, самому спускаться к вам?! — он в ярости оскалил крепкие белые зубы, обернулся к поднявшемуся по склону холма хеерманну, который на ходу закрывал контейнер с алым крестом. В ответ на молчаливый вопрос медик так же молча покачал головой. Бородач зарычал, покачиваясь на месте, словно собирался упасть; двое тут же подскочили к нему, готовые подхватить, но он отстранил их и вполне членораздельно сказал: — Без карт мы ничего не сможем сделать.

Подошел совсем юный, лет пятнадцати, боец. Перекосив загорелое лицо, он пальцами сжимал края широкой рубленой раны на левом предплечье — кровь текла сквозь них.

— Помоги, — коротко приказал бородач медику. Мальчишка, синие глаза которого брызгали гневом и отчаяньем, закричал, не обращая внимания на ленточный сшиватель, который медик прилаживал на рану:

— Они нас предали! Она нас подставили! Русские свиньи, проклятые псы! Фриди убит, а эти опять ушли!

Тяжёлый удар кулака сшиб мальчишку с ног — он покатился по траве, заливаясь кровью уже из носа.

— Херцог! — гневно крикнул медик.

— Молчать!!! — взревел бородач. — И ты молчи, недоделок! — это уже мальчишке. — У русских тоже нет карт!.. Связист? Кому я там говорил об этом — соединяй снова!

* * *

— Не жрет, гадина.

В голосе Катьки Островой слышалось напряжение. Весь личный состав биостанции школы станицы Чернореченокая выстроился у бассейна и, перегнувшись через бортик, с напряженным вниманием наблюдал за плавающим по сложной траектории озерным щуренком — метровым острорылым поленом. Кусок специального корма медленно уходил на дно.

— Я говорил, что он только у Борьки берет" — сказал белобрысый тонколицый мальчишка лет одиннадцати. — Когда его кольцевали, он мне чуть пальцы не оттяпал, а Борька залез в бассейн и закольцевал.

— Где твой Борька?! — сердито спросил парень в полной пионерской форме. — Умотал в леса и развлекается, а у нас эта скотина скоро подохнет!

— Я визитировала, у них дома никого нет, — сообщила Катька, отводя с висков рыжие волосы.

— Вот он всегда так. — буркнул тот, что в пионерском. — Пошлет все, а за него доделывай…

— Ну и зря говорить. — флегматично оспорил скуластый, чуть раскосый черноволосый парнишка; он один не повис на заграждении, а стоял, прислонившись к столбу навеса и работал над экраном комбраса. — Много ты доделывал, когда подкинул идейку о комарах, а потом все бросил и удрал на стрелковые соревнования в Озерный. А Борис двое суток над этим делом сидел…

…Биостанция — с лабораториями, вольерами и садом — располагалась, как и все станции, около станичной школы. В школе училось почти двести ребят и девчонок — и, несмотря на каникулы, наступившие три дня назад, большинство из них проводили свое свободное время здесь… ну, или в лесу. Кое-кто улетел на каникулы в столицу колонии или вообще на другие планеты, но не многие. Ближайший молодежный центр был во Владимире-Горном — в Прибое только строился…

Ребята и девчонки на станции занимались в основном изучением природы Сумерлы и генетическими опытами, иногда выполняя мелкие поручения разных организаций; подобное положение дел было одной из основ земной адхократии — создание не структур, а людей, способных при нужде быстро формировать эти структуры на пустом месте, а по исполнении задания — так же быстро расформировывать их, не давая возникнуть мощной бюрократии. Станция, пионерский отряд, лес и традиционная возможность быстрого перемещения в пределах освоенной части планеты позволяли с недоумением воспринимать слово "скука".

Несчастного щуренка предполагалось выпустить осенью в цепь рек и озер, чтобы проследить точно пути миграции по установленному кольцу-маяку. Но рыбина и в самом деле ела только из рук Борьки Утесова — а тот третьи сутки пропадал в лесах на юге-западе.

Биологи еще какое-то время вполне бессмысленно изучали щуренка. Потом Катька вздохнула:

— Пойду еще визит кину. Вдруг он приехал?

* * *

Голову гиены Борька упрятал в подвальный морозильник и поднялся к себе, на второй этаж. Следом мчался плоский робот-уборщик — очевидно, сапоги мальчишки оставляли какие-то следы грязи на субатомном уровне.

В ящичке телепортатора лежала посылка — судя по коду, от одного их приятелей с Вольного, плавающего города, куда Борька ездил полгода назад, на соревнования по акватлону. Внутри оказалось обещанное—раковины золотых мидий.

— Доброе утро, Борис, — энергично сообщил автомат.

— День, — поправил Борька, рассматривая ажурное плетение сверкающих нитей. — Для меня с утра есть сообщения?

— Дважды наносила визиты Екатерина Острова. Просила передать, что она на биостанции. Наносил визит Андрей Литвиненко. Просил передать, что улетает на дирижабле, а ты должен сдохнуть от зависти. Наносил визит Вальфрид Брахтер. Просил ответно визитировать по оставленному номеру.

— Кто такой Вальфрид Брахтер? — пробормотал Борька удивленно. И тут же забыл про неизвестного. Катька его искала… "Катька," — повторил он про себя и задохнулся от сладкого ощущения, охватившего его при одном воспоминании её имени. Они с Катькой познакомились во время перехода в эти места, когда было трудно, и подростки работали зачастую за взрослых, потому что тем приходилось отбивать нападения. Шли пешком, по колено то в снегу, то в ледяной зимней грязи, брели рядом с медленно ползущими фургонами, впрягаясь вместе с лошадьми… Пионерский отряд станицы сформировался именно тогда. «Катька», — подумал он и повторил вслух:

— Катька, — задумчиво улыбнулся и начал раздеваться, собираясь идти в душ.

7.

Экраноплан оказался списанный и переделанный «ДЭК» компании Рей ТрансРус. Игорь хмыкнул, увидев его утюгообразный силуэт, с откинутыми аппарелями, по которым вместо штурмовиков преспокойно ходили пассажиры.

Нижний ярус занимали не люди, а грузы и несколько лошадей — экраноплан бил полугрузовым, и Игорь крепко заподозрил, что добираться до места будет долго. На носу и корме верхнего, пассажирского этажа в шарнирах были установлены роторные картечницы, возле которых сидели егеря из Алых Драгун, из личной гвардии генерал-губернатора.

Салон заполняла самая разная публика. Обоего пола, разных возрастов и родов занятий, почти все — с оружием. Игорь устроился по левому борту, рядом с молодым мужчиной — наверное, гражданским офицером какого-нибудь Корпуса или министерского отдела. Он спокойно читал что-то с экрана комбраса, а между ног — без претензий — стоял длинноствольный ИПП "Тула-Дроботов, гражданский образец с надетой на ствол широкополой шляпой. Через проход сипел, поставив ноги в высоких ботинках на рюкзак, еще один — постарше — гражданский офицер, с бакенбардами, какие носят в некоторых гвардейских частях.

Подозрения Игоря оправдались. Экраноплан шел не прямо в Чернолесье, а заходил в столицу вассального княжества Ваббам и чуть ли не на все фермы и кордоны по пути. А это значило, что на место Игорь прибудет хорошо если ночью; вероятней — к утру. Но с другой стороны — это позволяло поближе посмотреть планету, где он проведет ближайший год.

Мальчик переоделся еще в планетолете, доставлявшем пассажиров с борта лайнера, приземлившегося на Адаманте, в Озерный. Сейчас он тоже скорей выглядел начинающим чиновником администрации — в куртке и мешковатых штанах цвета хаки, высоких ботинках и широкополой шляпе, плазмомёт в кобуре он надел через левое плечо, чтобы тот пришелся точно под правую руку.

В столице Ваббама Иппе предстояло стоять час — разгружались какие-то контейнеры, сопровождаемые егерями, с которыми был по-туземному одетый офицер миссии при княжеском дворе. Оставив рюкзак в экраноплане, Игорь отправился осматривать город.

Иппа походила на все города народов, внезапно познакомившихся с более высоким уровнем цивилизации и жадно хватающих все ее блага — как реальные, так и сомнительные. Памятники древнего зодчества — изумительно прекрасные фонтаны, выложенные изразцовой плиткой, чьи струи образовывали сияющее кружево — соседствовали с недавно проложенными линиями городского струнника, а шумный и бестолковый рынок — с мальчишками-разносчиками, которые, весело голося, распродавали свежий выпуск местной газеты. Улицы кишели народом — в основном, местными жителями, но встречались земляне, а пару раз Игорь видел представителей других рас.

Иппа была красивым городом. Игорь знал, что всего три года назад тут шли бои — восставшие горожане при поддержке отрядов Довженко-Змая, тогда еще не бывшего генерал-губернатором, сражались с оккупационными войсками Иррузая. Но следов тех боев не сохранилось — по крайней мере, мальчишка не заметил ничего, напоминавшего о боях. Игорь, конечно же, явился на рынок, с трудом удерживаясь от покупок, сувениров. Иногда он поднимал камеру и делал снимки — в один из таких моментов Игорь и столкнулся со своим «бакенбардистым» соседом.

— Извините, сударь, — опустив камеру, мальчик наклонил голову. Мужчина посмотрел на него вполне благосклонно:

— Ничего, ничего… Развлекаетесь на каникулах? Или уже окончили лицей?

— Окончил, — кивнул Игорь, отметив, что мужчина легко опознал в нем выпускника лицея. — Но и развлекаюсь тоже. Здесь красиво…

— Да, красиво, — согласился мужчина и, прищелкнув каблуками, представился: — Дзюба, Ярослав Ярославович, губернатор Прибойной губернии.

— Вы — Дзюба?! — не сдержал изумления Игорь. — Простите, сударь, — пожимая протянутую руку, он представился в ответ:

— Муромцев… Игорь Вячеславович. Выпускник Селенжинского…

— Я оканчивал Минский, — Дзюба оценивающе оглядел мальчика. — Так вы тут как турист?

— Вроде того, — протянул Игорь. — Я еду в Чернолесье.

— На самую границу моей губернии? Позвольте спросить — зачем?

— Ну… видите ли, я геолог. Хочу собрать материал для работы на аспиранта, — Игорь скрыл причину, первоначально побудившую его забраться в глухой угол. — Хочу исследовать Третий Меридиан и прилегающие земли… У меня есть рекомендации министерства геологии с визой отдела Сумерлы.

— Собираетесь ходить в экспедиции? — во взгляде Дзюбы появился какой-то не вполне понятный, но явственный интерес, который он даже не пытался скрыть.

— Если будет возможность… В Чернолесье, наверное, есть магазины, где можно купить хорошее снаряжение?

— Есть фактория Русской Колониальной Компании, там можно найти все, что угодно… А позвольте полюбопытствовать, какие еще у вас профессии?

— Полевой врач. Пилот малого космического корабля, — он это выговорил с усилием, вспомнив, как во время полета на лайнере избегал даже появляться на смотровой палубе. — В пионерском отряде занимался видеосистемами и военной инженерией… Еще я информколлектор.

Дзюба какое-то время неопределенно молчал. Потом остановился около лавки с местными тканями. Не обращая внимания на суетливую угодливость хозяина, мельтешившего за прилавком вместе с несколькими молчаливыми крепкими приказчиками, развернул угол серого рулона странно поблескивающей материи. Потянул, спросил:

— Знаете, что это такое? Игорь провел ладонью:

— Шёлк?

— Ни к черту! — в голосе губернатора прорвалось непонятное раздражение. — Эта ткань делается из паутины какого-то паука, живущего у экватора. Не мнется. Не рвется. Почти не горит. А что за паук, где живет точно, как добывают паутину, как из неё делают ткань — черт его знает, и не спросишь… Не скажут. Соврут. За четыреста километров от границы ни один землянин не бывал.

Они пошли дальше, теперь уже твердо держа путь обратно на вокзал.

— Две недели назад, — заговорил Дзюба вновь, — погнались мои соседи, германцы с латифундии Фелкишер Ланд, за отрядом вабиска из Иррузая. И потеряли его в лесу. Хороших карт нет…

— Но позвольте, сударь, — больше чтобы поддержать разговор, чем из настоящего любопытства, сказал Игорь, — но разве генерал-губернатор не финансирует экспедиции? А отделы министерств?

— Отчего же — финансируют, — кивнул Дзюба и большим пальцем распушил бакенбарды. — Но у них — целая неосвоенная планета. А у меня — только моя губерния. О ней и думаю, и мысли… — он поморщился. — Так себе мысли, скорее — мыслишки.

После этого он умолк и молчал до тех пор, пока Иппа не растаяла за хвостом несущегося по просекам и над речками экраноплана.

— Послушайте, Муромцев, — сказал он неожиданно — так, что задумавшийся о своем Игорь вздрогнул — Дзюба наклонялся к нему через проход. — Послушайте, Муромцев, ну зачем вам год сидеть в Чернолесье за компьютером? Вы молодой и знающий парень, выпускник лицея — я знаю, что это такое… Вам же написать и защитить работу на аспиранта — это месяц, два — много, верно?

— Согласен, сударь, — Игорь невольно улыбнулся и одновременно ощутил интерес. У него возникло совершенно определенное ощущение, что губернатор что-то хочет ему предложить.

— Совершенно верно, — ответил Дзюба на его мысль. — Я хочу предложить вам опасную и плохо оплачиваемую работу.

— Именно — опасную и плохо оплачиваемую? — серьезно спросил Игорь. — Я уточняю, потому что на другую я в любом случае не соглашусь, ее везде хватает.

— Именно опасную и плохо оплачиваемую, — подтвердил Дзюба. — Я хочу вам предложить заняться дальней разведкой. В Прибое у меня находятся три дирижабля Императорского Юношеского Добровольческого Авиакорпуса. Я добьюсь подчинения одного вам лично, Муромцев. Позволю вам пользоваться техникой со складов Народного Ополчения. Разрешу привлекать любых людей, как во время военного положения. В ответ прошу только одного — через девять месяцев дать мне карты земель между моим округом и Третьим Меридианом.

Игорь откинулся на мягкую спинку сиденья.

Предложение было заманчивым, и он оценивал свои возможности. Это будет классный задел на будущее для карьеры где угодно, в том числе и в спецслужбах. Да, он хотел отдыхать… но что значит — отдыхать? Проводить время так, как это тебе нравится. Так в чем же дело?.. Но, взявшись за эту работу, нужно будет сделать ее от и до с максимальной отдачей. Для Империи, которая дала ему, Игорю Муромцеву, все. Он не обманывался насчет своих умений и дворянства — это тоже был дар России, на который он имел право, пока оправдывал его. "Отец, — подумал он, прикрыв глаза, — ты бы согласился. Ты всегда вызывался туда, где трудно и где ты нужен…

— Должен предупредить, что дело опасное, — сказал Дзюба, внимательно следившей за мальчиком. В среде дворян считалось недопустимым проникать в мысли и чувства собеседника, если только это не было обусловлено какой-то крайней необходимостью — например, для спасения жизни. Но Дзюба не мог не видеть, что его юный собеседник раздумывает. — Вабиски Иррузая достаточно высокоразвиты. А сам Иррузай — жестко централизованное теократическое государство, население заражено религиозным фанатизмом, уровень которого очень высок. Наши спецслужбы там почти не работают, мало агентуры, а местные союзники слабее Иррузая по своему развитию — до нашего появления он доминировал на планете… — Дзюба помолчал и вдруг признался: — Я боюсь нашествия. Как во время Фоморианской войны, мне рассказывали… У меня в губернии всего 12 тысяч человек, разбросанных на территория размером с Камчатку.

— Ну, я бы считал не так, — вежливо перебил его Игорь, открывая глаза. — У нас нет вшей, а у них, наверняка, по тысяче на единицу — пусть сидят на месте.

Губернатор коротко, отрывисто хохотнул. Заметил:

— А вы молодец, Муромцев… Но если серьезно?

— Ваше предложение для меня новость, — медленно, взвешивая каждое слово, заговорил Игорь. — Я не стану скрывать. У меня… у меня личная трагедия, — он поморщился, ощутив книжность своих слов, но решительно продолжал: — Я не задумывался ни над чем подобным даже в шутку. Я летел прятаться от прошлого. Писать работу, это правда… но и прятаться. Но я согласен, сударь. Я дам вам карты.

— Вы согласны?! — искренне и открыто обрадовался Дзюба, но тут же взял себя в руки. — В таком случае, — он легко перешел на древнюю латынь, — я перешлю вам дискету с информацией о Сумерле… и такой информации вы не найдете нигде. Она будет вам полезна. Еще вы получите кредитную карточку Русского Колониального Банка. Там хранятся средства губернии. Обналичить ее, правда, можно только в Прибое — во всей губернии, кроме столицы, подключения пока нет. Сорока тысяч вам хватит?

— Вполне, — Игорь кивнул. — У меня с собой моя карточка — Императорского Петроградского, на ней десять тысяч — в Прибое ее можно обналичить?

— Конечно, — сказал Дзюба. Игорь вздохнул:

— Еще… Мне понадобится золото. Червонцы. Для расчетов с туземцами.

— Ого. — Дзюба посмотрел на мальчика с новым интересом. — За прошедшие четверть века в лицеях не стали учить хуже… Тысячи хватит?

— Очень хорошо, — Игорь улыбнулся. — Когда устроюсь — заберу… Сударь, — он вернулся к русскому, — а от Чернолесья до Прибоя километров триста?

— Триста шестнадцать, — ответил Дзюба. — Не очень много.

— Угу… К кому мне обратиться на месте?

— Остановиться можно в комнатах над трактиром "Баран и вертел", — обстоятельно начал рисовать обстановку губернатор. — Волостной атаман — Александр Степанович Теньков. Его заместитель — мой тезка, Ярослав, Очкуров Ярослав Павлович. Начальник полиции — есаул Утесов Евгений Олегович. Командир заставы ополченцев — есаул Андрей Сергеевич Андреев. Мировой судья — Хоркин Дмитрий Петрович. Командир отряда пожарного десанта — брандмайстер Вислоусов Олег Валентинович. Местный гражданский транспорт на офицере 2-го класса Горнове Борисе Викторовиче. Строительством руководит инженер 3-го класса Лидия Павловна Одинцова. Медициной — мастер-врач Юлия Юрьевна Гриднева. По лесам старший — капитан Одинцов Петр Владимирович, муж командира строителей. Геологи, кстати, там тоже работают, у них старшим экспедиции — полковник Лиманский…

— Зикмунт Викентьевич Лиманский?! — не сдержался, ахнул Игорь.

— Он… Знаете?

— Еще бы…

— Так… На связи — техник 3-го класса Майская Вероника Михайловна. Инженерами руководит инженер 1-го класса Утесова Светлана Григорьевна, жена начальника полиции. Начальник штаба пионерского отряда — Димка Андреев. Наконец, там базируется экспедиция Драганова. они тоже помогут, если что… А вообще-то Чернолесье — типичная казачья станица, там в помощи и добровольцах недостатка не будет. Подальше на северо-запад — латифундия Фелькишер Ланд, германский анклав, херцог — Карл Вальфрид фон Брахтер цу Фельк, упрямая скотина, фанатик германского возрождения и националист — отличный человек…

Игорь кивал. запоминая сказанное. Потом осторожно спросил:

— В школах сейчас каникулы… К кому из пионеров я могу обратиться как к лучшему следопыту?

Дзюба поднял руку с комбрасом. Что-то набрал;

— Борис Утесов. Перешел в 9 класс средней школы.

— Так… А какие регулярные части есть в вашей губернии?

— Алые Драгуны: батальон егерей, 1-й, 4-й, 7-й, 10-й, 11-й, 12-й, 13-й кавалерийские эскадроны, батарея огневой поддержки. И пара рот туземцев с нашими офицерами.

— Немало, — заметил Игорь.

— Капля в море, — оспорил Дзюба. — А главное, — и он понизил голос, — что-то вокруг всего этого вертится, Муромцев.

— Фоморы? — так же тихо и очень спокойно спросил Игорь.

Губернатор промолчал.

* * *

На пейнтбольную схватку приехала команда Водопадного — 20 человек. Чернолесье в денный момент могло выставить только восемь — соответственно, команда станицы оказалась обороняющейся стороной,

Команду Водопадного возглавлял Генка Новик — личность в некотором роде легендарная практически среди всех мальчишек-землян, так как он был участником обороны Михайловской Базы.[2] Почти все подростки на Сумерле так или иначе участвовали в боях, но это были бои с туземцами, а не настоящее участие в настоящей войне с настоящим противником. Впрочем, Генка не загордился ни тем, что позировал для картины Фердыщева, придворного художника Его Величества, ни снятым приключенческим фильмом, а на все жадные вопросы "как это?!" отвечал честно и просто: "Да страшно." Гораздо больше он гордился тем, что писал вполне посредственные стихи, а пионеры с удовольствием их распевали в строю и на привалах в походах. (Между прочим, Генка знал, что стихи у него так себе, но втайне сравнивал себя с прославленным штабс-капитаном Бурцевым, героем Первой Галактической, который тоже писал не очень хорошие стихи и страшно этим гордился.)

Однако у Борьки и его лучшего друга, флегматичного на четверть бурята Женьки Вислоусова, с Генкой Новиком были старые счёты — насколько к подросткам вообще применимо это не очень хорошее выражение. Полгода назад, перед поездкой на Вольный, Генка на соревнованиях по рукопашному бою на приз губернатора поочередно уложил обоих друзей, причем Женька сломал себе левую руку в двух местах. Борька обошелся без переломов, но предпочел бы сломать обе руки, только бы не видеть, как Генка на правах победителя приглашает в кафе Катьку. Короче, победить сегодня было делом чести. Девчонки организовали "уходящим в бой" овацию, обещая немыслимые блага в случае победы и позор с поношением в случае поражения

Противник ждал на лесной опушке. Обе команды были одеты одинаково — в маскхалатах, которые носят бойцы из охраны латифундий, и в масках. Единственное отличие — белый клапан на правом плече с гербом отряда: прыгающий вперед волк чернолесских «волколаков» и скрещенные дисковая пила и топор отряда имени Успенского из Водопадного. Вооружены все были одинаково — пейнтбольными копиями древних пистолет-пулеметов ППШ, которыми воевали советские русские во Второй мировой.

Конечно, ни о какой настоящей вражде между пионерами двух отрядов не могло быть и речи, если исключить дух соперничества и обыкновенную мальчишескую задиристость. Поэтому с обеих сторон тут же посыпались шутки и подколки, сводившиеся, в основном, к обещаниям "надрать задницу" — не оригинально, но на оригинальность никто и не претендовал; главное — весело.

Четыре легких открытых джипа ждали всю компанию на дороге, ведущей в сторону Фелькишер Ланд. Мальчишки попрыгали в них через борта и заскользили над вырубкой — мимо голых пока еще мачтовых опор, мимо закрытых станционных комплексов, со скоростью почти полтораста километров в час. Сидя на бортах (на сиденья опускаться было ниже их достоинства). Все двадцать восемь парней во все горло орали старую "Взвейтесь, кострами!"

Дорога к германцам еще далеко не была закончена — даже вырубку не завершили. Лагерь строителей располагался на сотом километре. Ребята там бывали и восхищались могучей техникой, прокладывавшей просеку через тысячелетние чащи с такой же легкостью, с какой человек идет сквозь густую высокую траву. Но сейчас им хотелось дикого леса, тишины, спокойствия, которое можно нарушить самостоятельно, поэтому они остановились на отметке 45-го километра, согнав джипы на обочину.

Мальчишки попрыгали в траву, натягивая маски и щелкая предохранителями ППШ

— Разбегаемся? — спросил Димка Андреев, кладя оружие стволом на плечо.

— У вас десять минут. — кивнул Генка, щуря на Полызмей большие серые глаза с золотыми точками.

— Чтобы спрятаться. — добавил один из его парней, подкидывая и ловко перехватывая за рукоять саперный тесак.

— Через десять минут добро пожаловать в лес, — Борька сделал широкий жест и шаркнул ногой в мягком сапоге. — Обещаю, что тоже дам каждому время спрятаться, когда начнем вас гонять по кустам.

Обмен любезностями закончился, и отряд Андреева затрусил в лес цепочкой. Пионерам к лесу было не привыкать — то же можно было сказать и об отряде Новика, так что, отойдя метров на триста, Димка движением руки скомандовал поворот налево. В лесу надо молчать. Особенно когда воюешь — пусть даже и в шутку. Поэтому так же молча три человека во главе с Борькой продолжали двигаться прямо — Женька Вислоусов и Тошка Одинцов…

…Генка не спешил. Он хорошо знал тактику малой войны (и собирался стать профессиональным военным), поэтому выдвинул по три человека в авангард, арьергард и фланговые дозоры, а основную группу выстроил латинскую W «рогами» вперед — и прочесывал лес, как гребнем, чтобы случайно не сбиться со следа. В крайнем случае, Димку можно будет прижать на ночлеге…

Из головного дозора прибежал парень, и Генка пошел с ним. Командир авангарда, Колька Винников, сын профессионального охотника, встретил командира широкой улыбкой.

— Они разделились, — весело сказал Колька, похлопывая себя оружием по ноге, по голенищу сапога-мокасина. — Трое пошли дальше, остальные свернули вон туда, — он указал рукой. — И они уже далеко. Слышишь?

— Слышу, — кивнул Генка. Он в самом деле слышал вокруг нормальные звуки леса, значит — людей поблизости нет, только его отряд. — Это Борька Утесов. Только вот какой группой этот реваншист командует? Второй парень из дозора хохотнул. Колька спросил:

— Почему реваншист?

— Была у нас история с рукопашкой… Ты тогда на Землю летал, по обмену.

— Не знаю, что там у вас было, — задумчиво сказал Колька, оглядываясь, — но я бы не стал с ним шутить. Борька отличный лесовик.

— Но ты-то лучше? — спросил Генка. Колька пожал плечами:

— Не уверен…

* * *

Вабиска сидел на пне совершенно неподвижно и тихо, словно странный гриб-нарост. Сходство усиливали длинные спутанные волосы «хохла» и одежда, состоявшая, как казалось, из несвязанных меж собой кусочков. Он не пошевелился даже когда русские подошли вплотную. Лицо вабиски было одутловатым, глаза — темные, безжизненные — смотрели безмятежно и странно на окружающий мир, частью которого были для него и рослые парни в мешковатых камуфляжах, остановившиеся рядом.

— Даун, — брезгливо сказал Тошка, морща веснушчатый нос. Борька и Женька с отвращением подались назад, меряя вабиску полными удивления взглядами. Физически абсолютно здоровые, мальчишки, подобно всем землянам, испытывали к умственно отсталым биологическое отвращение. На Земле все еще рождавшиеся — хотя и крайне редко последний век — дети с неподдающимися коррекции формами умственных отклонений немедленно эвтаназировались. Из школьной программы мальчишки хорошо знали, как во второй половине XX века жалостливая травоядность в этом вопросе и отрицание евгеники привели к чудовищному росту числа людей с паталогиями развития — были моменты, когда их численность достигала 1/10 от населения «развитых» стран и продолжала расти при попустительстве называвших себя «демократическими» правительств; кое-где умственно отсталым даже давали право голоса! И только Третья Мировая, Безвременье и Серые Войны, а затем принятые евгенические программы позволили надежно и беспощадно очистить мир от жуткого балласта — в сочетании с поголовным уничтожением немногочисленных выживших из этих "людей".

— В Иррузае их считают святыми, — заметил Женька. Борька положил руку на топор. — Да ты что, оставь, нам дальше надо идти… Безумец смотрел сквозь мальчишек. Тошка засмеялся: — Этим даже звери побрезгуют… Пошли, Борьк, пора поворачивать.

Мальчишки свернули в кусты. Вабиска, повернув голову, посмотрел им вслед, и взгляд его черных глаз вдруг стал режуще-остры, как вздернутый из невзрачных ножен сверкающий клинок.

— Умрете, — сказал он на иррузайском наречии. — Умрете огнем и мечом! — и, порывисто начертив в воздухе священный символ, вскочил на ноги и бесшумно канул в кусты — в противоположном направлении.

9.

— Приятно иметь с ним дело, — прошептал Димка, рассматривая бесшумно движущихся между деревьев стрелков Генки. — Фланговый дозор. Генка — умница.

Спорить с этим было трудно — отряд Новика шел по следу, как ищейка. Только вот сейчас он, похоже, влез в засаду — Димка круто свернул и вышел во фланг противнику по классической схеме. Правда, фланговый дозор осложнял дело.

Димка поднял ко рту ладонь и прокричал лесной птицей. Тут же донесся ответ. Дозорные остановились, но, прислушавшись, зашагали дальше…

…Женька вытянул вперед руку. Борька развел в стороны руки с растопыренными пальцами — Женька ушел вправо. Тошка — влево. Впереди передвигались отчетливо видимые спины в маскхалатах.

— Огонь! — выкрикнул Борька, нажимая спуск. Отрывистые, негромкие хлопки газовых выстрелов послышались в лесной тишине, разрушая ее — такие же звуки возникли дальше и левее. Атака из засады началась.

Капсулы с алой краской разрывались, как в кино. Двое видимых упали, третий прыжком сместился в сторону и открыл бешеный ответный огонь.

— Промазал! — заорал Тошка, бросаясь вперед. Но почти тут же ответные выстрелы послышались еще из четырех мест, и Тошка, закрутившись на месте, Грохнулся с воплем: — Меня подстрелили! — его маска была залита краской, что производило жутковатое впечатление.

— Это арьергард! — завопил Женька, падая за огромный корень, чтобы спастись от густых очередей. — Это не основные силы, мы напоролись!

Действительно, по ним двоим вели огонь пять ППШ противника, Борька проклял себя — как он мог упустить из виду железную дисциплину, которая царила у Генки! Его арьергард двигался на точном уставном расстоянии от ядра отряда и с честью выполнил свою роль амортизатора при атаке. Скорее всего, головной дозор сейчас окружает Димку, воюющего с одним из фланговых и частью основных сил, а второй фланговый — окружает его, Борьку! С досады мальчишка тихо и зло заскулил, понимая, что надо как можно скорее выходить из боя, пока не поздно… но в этом случае конкретно зажмут Димку!

Уходили секунды, драгоценные, как червонцы. Уходили, словно через дырявый карман…

* * *

Двенадцатью часами позже и на полтораста километров северо-западнее над лесами лежала беззвучная, тревожная предгрозовая ночь. Черные тучи скрыли Адамант, и под густыми кронами безраздельно господствовал мрак.

Безлюдно было на прогалине, ведшей к одной из многочисленных лесных молелен, поставленных вабиска во славу своих богов вдали от обитаемых мест. Черной тенью в черноте туч призрачно висел высоко вознесенный резной силуэт священной птицы, когда-то поднявшей из кипящего океана первую землю.

Всадники, один за другим выезжавшие на прогалину через кусты, были бесшумны и черны, словно они сами — беззвучные ночные птицы или призраки тех, кто осужден вечно скитаться после смерти за совершенные при жизни злодеяния. Нечеловеческие лица-морды выдавались вперед, на вытянутых вверх головах колыхались странные волосы. Молчали всадники, молчали их кони…

Да, именно кони! И, если присмотреться, наваждение исчезало. Не души, лишенные покоя, а кавалеристы на рослых жеребцах бесшумно рысили по прогалине к молельне. Морды оборачивалась масками ноктовизоров, странные головы — легкими шлемами, украшенными султанами из конского волоса, лучше всего прочего выдававшими охрану с латифундий Довженко-Змая. Впрочем, для тех, кто, по сообщениям службы безопасности латифундии, заночевал в молельне, такие ночные гости были хуже всяких злых духов.

Повинуясь бесшумным командам старшего — он сидел в седле, похожий чем-то на большого ловчего сокола — обнажив длинные, мерцавшие тусклым собственным светом шашки, кавалеристы окружили молельню. Двое спешились и, достав из седельных сумок короткие трубы реактивных гранат, встали на колено. В правой руке старшего изогнутый сполохом сверкнуло лезвие.

— Огонь! — в полный голос скомандовал он. Трубы на плечах спешившихся длинно харкнули пламенем, озаряя грозным алым светом все вокруг; предназначенные для борьбы с техникой, оснащенной защитными экранами, гранаты были, похоже, переснаряжены старинным напалмом. Крыша молельни подскочила, просела и исчезла во взвихрённом смерче огня. Послышался резкий, гортанный крик; топча вылетевшую дверь, наружу выскочила отплясывающая горящая фигура, рухнула ничком; пламя на ее спине весело затанцевало, как живое. Еще двое выскочили в окна притвора. Один покатился по земле, сбивая с себя огонь, вскочил, но тут же снова повалился, неловко взмахнув отлетающей рукой — выстрел плазмомета угодил точно в грудь. Второй метнулся наискось к лесу, замер, попятился, доставая короткий широкий клинок, отскочил, уклоняясь от размашистого удара шашкой в голову, но второй кавалерист, бросив коня вперед, срубил его сверху в плечо.

Старший нападавших соскочил наземь. В его левой руке, словно живая, зашипела и щелкнула по голенищу сапога недлинная тугая нагайка. Из-под мохнатой папахи выбивался густой чуб с посверкивавшей сединой; такое же серебро посверкивало и в коротких офицерских усах. Глаз видно не было, огненные тени лежали у рта и на высоких скулах. Мягко, упруго ступая, он подошел к убитым. Нагнулся, поднял выпавший из руки зарубленного клинок..

— Что… — голос его осекся, он поднес оружие ближе к лицу — широкий одноострый клинок длиной в пол-руки, витая рукоять почти без гарды… Отбросил оружие, сильным движением перевернул убитого — свет пожара упал на правильное лицо, которое никак не могло принадлежать вабиска — перекошенный рот, светлые волосы, посыпанные алыми искрами отсветов. — Что… Что это такое?! — неожиданная растерянность в его голосе смешалась с отчетливым ужасом. Он метнулся, уронив папаху, к останкам второго убитого, даже не нагибаясь, увидел маскхалат, перетянутый широкими ремнями, полувыскользнувший из кобуры офицерский плазмомёт… — Что же мы наделали, бараны?! — он схватил под уздцы двух ближайших коней, зажал так, что они затанцевали, всхрапывая. — Это же германцы! — ужас в его голосе сменился больные бессилием. — Мы же своих перебили… — он выпустил уздечки, подобрал папаху, отряхнул ее о колено механически. Вернулся к первому убитому, вгляделся в лицо — лицо подростка лет 14. — Сканеры у них не сработали… на нас… — проговорил он, еще раз обводя глазами кольцо потупившихся всадников — тишину можно стало рубить шашкой. — Ай, молодца, — почти весело, ни к кому не обращаясь, для себя, сказал он, и нагайка с визгом рассекла воздух. — Ах, как они нас… здорово… — он засмеялся, и этот смех дико прозвучал на поляне. — Не удивлюсь, если завтра они нас отправят штурмовать Прибой вместо их пограничной крепости… У-у… — прорвалось у него, и в этом звуке прозвучало что-то такое, от чего мороз пробежал по коже дата у самых храбрых. — Так… — он почти пробежал вдоль строя, глядя в лица своих людей. — Так, кто? Кто, кто? Кто сообщил? Кто навел?

— Отшельник, — сказал кто-то.

— Так. Отшельника взять. Привезти на латифундию. Допросить. Узнать все. Кто. Когда, где дал ему сведения. Всё!!! — заорал он вдруг, снова полоснув воздух нагайкой. — Подгоните джип. Трупы грузите. И потушите вы… это!

— Напалм, — буркнул другой голос. — Чем его тушить?

— Нечем, нечем… — пробормотал седоусый. — Теперь долго тушить придется…

10.

Газетных принтеров тут, судя по всему, еще не установили, поэтому Игорь был благодарен Дзюбе, когда тот перед тем, как уйти, дал ему свежий выпуск "Факела Прибоя". У губернатора были и несколько центральных газет, но они очень мало интересовали мальчика — так же мало, как и транслировавшийся по установленному в носу экраноплана стерео матч по футболу из Озерного.

"Факел Прибоя" оказался типичной колониальной газетой — слегка наивной, но с максимумом информации, чем подобные газеты в лучшую сторону отличались от центральных, поставлявших в основном рекламу, голографические репортажи и сплетни.

На второй уже странице, в начале статьи какого-то офицера, была опубликована большая карта полушарий, на которой приводились цифры о ресурсах планеты согласно данным космической разведки. На общем синем фоне розовым цветом выделялись подконтрольные России земли. И выглядели они маловнушительно… Игорь прочел статью. Как он и ожидал — в конце ставился вопрос о дальнейшем развитии колонии…

…Экраноплан в самом деле заходил на все фермы ж кордоны по пути. За окнами давно началась ночь, в салоне погасили освещение, и те, кто не хотел спать, а занимался какими-то своими делами, включили лампы направленного света на гибких шнурах, выдвигавшиеся из спинок сидений. Салон постепенно пустел — выходило больше людей, чем входило.

Сосед Игоря тоже вышел, и мальчишка переместился к окну. А уже на следующей остановке его освободившееся место занял германский мальчишка — чуть младше самого Игоря, в армейской куртке, перетянутой ремнем, на котором висел скрамасакс, мешковатых серо-зеленых штанах, забранных в высокие ботинки с гетрами и кепи на длинных светлых волосах. Садясь, германец нарочито пренебрежительно положил на сиденье открытую кожаную кобуру, из которой торчал РПП[3] ТМ-94 и, покосившись на Игоря, вздернул прямой красивый нос. Игорь дружелюбно улыбнулся, ощутив волну недоброжелательности, исходившую от соседа.

Около двух ночи экраноплан остановился возле одной из ферм, пристройка к которой была ярко освещена, и бегущая строка извещал, что "здесь располагается семейная харчевня "Три пескаря"". Водитель по связи объявил, что стоянка час, Игорь, выбравшись со своего места, вышел наружу — он решил навестить заведение с таким чудным названием. Еще несколько человек последовали его примеру, но большинство пассажиров остались дремать, читать, разговаривать или смотреть стерео.

Ночь оказалась теплой, спокойной, хотя лес неподалеку жил своей жизнью — весьма бурной и вполне привычной, За фермой вяло побрехивали собаки. Недавно началось 6-е кресеня — одного из двадцати здешних месяцев, следующего за июнем — эта мысль позабавила, хотя Игорь знал, конечно, что счет времени на многих планетах отличается от стандартного; Сумерле хотя бы с днем — 24-часовым, как на Земле — повезло…

Внутри пристройка была отделана под старину — голые бревна со шпаклевкой, широкие столы из досок, могучие лавки, светильники-"светцы" и даже потрескивающее в очаге здорово иное полено, хотя очаг исполнял скорее роль чистой декорации — подальше виднелась приоткрытая дверь на кухню. За стойкой между огромными — уже не декоративными — бочками стоял мужчина лет сорока, хозяин, наверное. Он неспешно разговаривал с облокотившимся на стойку и вооруженным кружкой с пивом, офицером ополчения. Стены на уровне человеческой головы украшал пояс "лесных трофеев" — головы, рога и шкуры.

Странно, но в заведении сидели, несмотря на поздний час, посетители. Около входа — трое военных, кавалеристы Алых Драгун. Под портретом Его Величества обосновалась компания фермерского вида. Наконец — самое удивительное, что в дальнем углу сидели трое нэрионов — большеглазые, с лисьими лицами, острыми, заложенными назад ушами, широкоплечие, но очень тонкие в кости, Союзники держали в трехпалых ладонях самые обычные кружки. Правда, с пивом ли — неизвестно. Похоже, это были охотники — тут же стояло их оружие, пороховое, непривычных, но понятных очертаний.

Но внимание Игоря, вошедшего в зал, привлек лишь один человек. Он сидел около большого окна, положив ногу на ногу — молодой мужчина лет 20, одетый в охотничью куртку, армейские брюки и высокие ботинки. В вырезе куртки скрещивались концы легкого шарфа, на столе лежали тонкие перчатки.

Юноша поднял голову — загорелое лицо было не по годам суровым, между бровей вразлет прочно залегла складка. Рыжеватые волосы и странное выражение бледно-серых глаз были скорей англосаксонскими, чем русскими, если Игорь правильно учил этнографию.

Игорь, подойдя к стойке, взял кружку пива и порцию солянки. Когда же он вновь повернулся к залу, то увидел, как юноша делает приглашающий жест.

Имелись совсем свободные столики. Но отказаться от столь однозначного предложения было бы просто невежливо — Игорь, пройдя к столику, наклонил голову, опускаясь на широкую скамью.

— Добрая ночь, — поздоровался он первым.

— Добрая ночь, — ответил юноша. Вблизи его лицо казалось и моложе — и строже, а задумчивый взгляд стал слегка пугающим. — Вы с рейсового «ДЭК» а?

— Да, — кивнул Игорь, принимаясь за еду. Юноша неспешно отпил пива — у него в кружке был черный ирландский портер; рядом с ней на досках столе лежала широкополая панама. — Я вас не знаю, — он поставил кружку. — Вы новичок на планете?

— Я с Земли, — коротко ответил Игорь, чувствуя, как шевелится в нем раздражение: что еще за допрос?!

— Давно прилетели?

— На днях, — терпеливо отозвался Игорь.

— Намереваетесь задержаться в Чернолесье?

Игорь отложил вилку и прямо взглянул в серые глаза юноши. Спокойно, взвешивая каждое слово, сказал:

— Послушайте, я не знаю, кто вы. Вы не соизволили представиться — пусть так, это ваше дело, но в этом случае не следует затевать разговор и, тем более, задавать вопросы личного характера.

— Если я задаю вопросы — значит, я имею на это право, — так же спокойно и вежливо ответил юноша.

— Если вы представитель власти, и я вас заинтересовал в профессиональном отношении, я попрошу вас предъявить ваши полномочия. И лишь потом задавать вопросы, — отрезал Игорь.

— Хотите ссоры? — улыбнулся юноша.

— Нет. Но готов к ней — когда, где и как вам будет угодно.

— Отвечайте, — голос юноши стал ощутимо повелительным, и Игорь почувствовал физическое давление биополя. — Я Довженко-Змай, генерал-губернатор Сумерлы.

Это была правда. Мгновенно прокрутив в памяти галерею портретов действующих генерал-губернаторов, Игорь увидел это лицо, как на голографии — и ругнул себя за то, что сразу его не вспомнил.

— Простите, сударь, — поспешно сказал мальчик. — Мне стыдно, но я не узнал вас… Игорь Вячеславович Муромцев, разрешите представиться…

— Выпускник Селенжинского Императорского Лицея этого года, — уточнил генерал-губернатор и перевел на английский: — Говорите на этом языке?

— Да, сударь, — кивнул Игорь. — Вы кого-то опасаетесь?

— Нет, просто английский — мой второй родной язык. Моя мать англичанка. Не следите за Готским Альманахом?[4] Мне просто приятно говорись на этом языке.

— Вы… как вы здесь оказались? — быстро спросил Игорь. — Вы меня ждали?

— Догадались, — Довженко-Змай легко рассмеялся. — Это делает вам честь. Мой вертолет тут, на площадке. Полковник Дэ говорил о вас со мной пару часов назад.

— Полковник Дэ — это?.. — уточнил Игорь, снова принимаясь за солянку.

— Одно из прозвищ Дзюбы. Он сообщил мне о вашем согласии.

— Я думал, что это его инициатива, — заметил Игорь.

— Его, — подтвердил генерал-губернатор. — У меня огромный континент со всю Евразию и Африку размером. Тысячи километров границ и мало людей, способных самостоятельно руководить масштабными операциями. Полковник Дэ — один из них, именно поэтому я дал ему картбланш, когда он появился. Кстати, вы знаете, на чем я пришел к власти? На идее экспансии. И только когда я занял место генерал-губернатора, я понял, что это не так легко. Север континента — очень небезопасное место. Когда я освободил от иррузайцев Ваббам, а потом переселенцы создали Прибойную губернию и латифундию Феелькишер Ланд, мы приблизились непосредственно к границам Иррузая. А когда год назад полковник Бедряга повел людей на север по восточному побережью, и мы создали опорные пункты на нем — то оказались почти у границ Союза Аллогун — единственного организованного союзника, который остался у Иррузая. Мы отбили у вабиска контроль над множеством племен юга и разрушили торговые и политические связи между Иррузаем и обитателями южных лесов и лесостепей… Я хорошо знаю вабиска, их веру и обычаи — я даже писал об этом статьи для журналов по религии и этнографии… — он улыбнулся, словно извиняясь за недостойную политика слабость. — Ну так вот. Они жестоки, упорны и фанатичны. Они тысячи лет владели этой планетой безраздельно. Всей нашей мощи они себе не могут даже представить. Мы для них просто удачливый соперник — с океанских островов, потому что идея космических перелетов для них недоступна — и, между прочим, фоморы во время своей высадки тоже представлялись пришельцами откуда-то с просторов океана… Вабиска Иррузая достаточно развиты, чтобы не считать нас богами — и недостаточно развиты, чтобы осознать, насколько мы сильнее. Именно поэтому они очень опасны. А мы не можем наступать, потому что нет подробных сведений о возможном театре военных действий. Вам же известно, что настоящих карт не даст никакая аэрофотосъемка — только старая добрая работа по маршрутке, шаг за шагом, внимательно к аккуратно… — Игорь кивнул. — А если я начну боевые действия и они затянутся — мы рискуем получить долгую партизанскую войну. Желающих насытить вабиска оружием найдутся масса — чтобы создать нам лишние проблемы и полюбоваться на это со стороны. Те же сторки. Или фоморы…

— Меня не надо агитировать, — покачал головой Игорь. — Я сказал Ярославу Ярославовичу, что возьмусь за эту работу — и я возьмусь.

— Дело в том, что я не агитирую… — генерал-губернатор поморщился. — Послушайте, давайте на «ты» и по имени. Сергей.

— Игорь.

— Ну так вот, дело не в агитации. Я хочу тебе пояснить необходимость осторожности. Вабиска достаточно умны, чтобы понять, какую опасность представляет картографирование. Тогда они попытаются тебя убить. Как несколько лет назад убили моего отца, — Игорь удивленно посмотрел на генерал-губернатора, а тот продолжал спокойно перечислять: — Как полгода назад убили капитана Императорского Гражданского Инженерного Корпуса Хворостова. Как два месяца назад убили офицеров Императорского Гражданского Корпуса Лесничих лейтенантов Травченко и Максудова. Наконец, как неделю назад предположительно уничтожили у восточных отрогов Третьего Меридиана экспедицию во главе с профессором Российской Императорской Академии Наук Дороховым с одним из моих личных капитанов Рутковским.

— Я их не боюсь, — ответил Игорь спокойно. — Я землянин, русский и дворянин.

— Сергей Кириллович, — это оказался подошедший хозяин заведения, — вас визитируют, — и протянул выносную трубку аудиосвязи.

— Спасибо, — кивнул генерал-губернатор и взял трубку. Некоторое время слушал с непроницаемым лицом, потом обронил: "Да," — и обратился к Игорю. — Вот, пожалуйста. На северо-западной границе Чернолесского уезда горят леса.

11.

Любое поражение деморализует. Даже в игре. Когда Борька и Денька соединились с основным отрядом — у Димки остались два человека. Судя по всему, Генка потерял в перестрелке четверых, но для него потери составляли пятую часть отряда, а для Димки — больше трети.

Борька был готов к тому, что Димка спустит на него всех собак. Что ни говори, а именно он атаковал противника, толком не разобравшись, кто перед ним. Но Димка только буркнул: "Ладно, чего там," — и распорядился готовиться на ночлег.

Димка и пришедшие с ним ребята насквозь вымокли — уходя от погони, они переплыли речушку и долго сидели в камышах. Но огонь разжечь было нельзя — ограничились тем, что изо всех сил выкрутили маскхалаты и улеглись теснее под здоровенный выворотень.

Все очень устали, но именно перенапряжение не давало уснуть. Пятеро мальчишек прислушивались к ночи, лежавшей вокруг их убежища, и молчали. Они могли заставить себя уснуть при помощи несложных приемов аутотренинга, которым их обучили с детства… но что-то словно подталкивало, заставляло изо всех сил вслушиваться.

— Что-то гудит, — вдруг сказал Женька.

Ему никто не возразил — все прислуживались, отчетливо ощущая, как безотчетное до этого напряжение обретает форму и плоть. Борька тоже слышал гул — странный, свистящий и постоянный.

— Слышите? — настойчиво и тревожно опросил Женька.

— Да, — отозвался за всех Димка. — Что это?..

— Тихо, — прервал его Борька, встав на колено и выглядывая наружу.

Ночь оживала. Вокруг мелькали, спеша, какие-то тени, посверкивали огоньки глаз. Несколько огромных серых волков плавно перескочили через выворотень, не задержались ни на секунду. Левее промчалось два или три мамонта, их жалобный рев расколол ожившую ночь. Поток животных становился все плотнее — вместе бежали хищники и травоядные, мелкие и крупные. На людей никто не обращал внимания. В верхушках деревьев истошно кричали птицы, слышался шум тысяч крыльев; одна из птиц мягко упала рядом с борькиной ногой — она была разбита ударом о дерево.

Странный, тягучий, древний ужас овладел мальчишками. Что-то темное, клубясь страхом, поднималось из глубин подсознания, накачивая кровь, мышцы, мозг одним слепым желанием — сорваться с места и бежать, бежать без оглядки, без остановки…

— Лесной пожар, — сказал Борька. — Ребята, лес горит.

Он различал в темноте белые, помертвевшие лица своих друзей. В лесах Сумерлы лесной пожар был страшным бедствием. Его мог остановить только землянин, поддержанный техникой. Но и землянину в лесу грозила смерть, если пожар застигнет его вот так…

И все-таки ребята подумали не о себе. В лесу были кордоны. Были другие люди. Наконец — огонь шел к Чернолесью? Конечно, пожар уже засекли со спутников, но…

Поток животных начал иссякать. А где-то за деревьями возник зловещий багровый свет — предвестник идущего огня. Ровный гул стал громче и яростней, в нем слышались свист и рев. Мощный ветер дул в сторону надвигающегося бедствия, засасываемый туда, как в топку.

— Ген?! — это крикнул Димка, и Борис увидел, как тот включил комбрас.

— Мы видим, — сказал с экрана Новик. — Я послал Кешку на дорогу, к нашим… покойничкам у джипов. Там связь мощнее, сообщат дорожникам и в вашу станицу, а потом придут к нам.

— Идем навстречу? — деловито спросил Димка. — Я даю пеленг, бери. И спешите.

— Будем сейчас, — Генка выключился.

— Это поджог, — зло сказал Борька. — Недавно были дожди, лес не мог загореться сам…

— Об этом потом, — прервал его Борька — он внимательно вглядывался в ширящееся зарево. — Ребята, пожар низовой, нам повезло. Надо чистить подлесок полосой. Слева река, справа дорога, через них не перепрыгнет.

— В цепь, пятьдесят шагов друг от друга — начали! — заорал Димка…

…Борька плохо запомнил, как и что он делал. Он вырубал кусты экономными ударами топора, не думая ни о чем, кроме того, чтобы успеть расчистить как можно большее пространство. Потом обнаружилось, что рядом с ним ожесточенно работают ребята из Водопадного и "убитые".

А еще потом пришел огонь.

Этот огонь был… живой. Борька мог бы поклясться в этом. Живой и злобный. Вот он замер на миг перед вырубленной полосой… и разбежался вдоль нее — мгновенно, в обе стороны, тычась острыми щупальцами, стараясь найти место, где можно перескочить на другую сторону. Большого труда стоило просто отвести взгляд от этого пламени… и Борьке на миг показалось, что вдали, среди занимающихся деревьев, медленно и грузно движутся огненные тени, имеющие форму и жизнь.

— Не смотреть в пламя! — крикнул кто-то, и Борька, вздрогнув, опомнился, снова бросаясь в бой. Но Борька мог бы поклясться, что слышит в гуле, вое и свистящем треске пламени хохот, невнятные угрозы и проклятья. Мальчишка не сомневался, что огонь направлен — направлен чьей-то волей, которая заодно пытается раздавить ментально группу подростков, так некстати оказавшихся на пути пожара.

Пекло стало невыносимым, и мальчишки, не защищенные ничем, кроме маскхалатов, вынуждены были отступать дальше, закрываясь руками от нестерпимого жара. Стена огня замерла у прогалины… но еще ничего не было кончено.

— Фланг! Загибайте правый фланг! — истошно заорал, как в бою, Димка откуда-то сбоку.

28 человек с тесаками и топорами на несколько километров пожара, постоянно расширяющего свой фронт — это все равно был заведомый проигрыш. Ребят ждало только одно — окружение и гибель в сжимающемся кольце огня.

Но именно в этот момент со стороны дороги проломился облепленный рабочими лесоход. Он тут же начал прокладывать широченную просеку, а люди, прыгавшие с него и вооруженные уже не только топорами, умело разворачивались в цепь.

— Мам! — на секунду разогнувшись, Борька помахал рукой высокой женщине, решительно распоряжавшейся своими людьми. Она в ответ погрозила кулаком. А еще через несколько минут над деревьями появился вертолет, завис — и с него по тросам соскользнули бойцы пожарного десанта, закованные в огнеупорные латы, с коробками пенообразователей — их возглавлял лично бранмайстер Вислоусов. Десантники врубились в огонь, как окованный сталью таран в крепостные ворота.

Но огонь отнюдь не был побежден. Взбираясь по стволам деревьев, он перепрыгивал полосу по веткам — и все приходилось начинать сначала, Начало светать, когда подошла колонна с добровольцами из Чернолесья. Теперь плотной стене огня противостояла почти столь же плотная, ощетинившаяся инструментами, техникой и решимостью стена людей. Перекликаясь, они ни на миг не прекращали своей работы.

Борька уже давно работал в одних трусах и сапогах — маскхалат он сжег, сбивая им перекинувшееся на кусты пламя. Все тело горело, руки ломило, глаза, казалось, закипают в глазницах от слишком близкого огня. Совсем рядом упавшее дерево переломило позвоночник Кольке Винникову и, пока его высвобождали, мальчишка успел получить ожоги груди. Совершенно неожиданно оказалось, что уже работает полевой медпункт, и Кольку унесли, а вместо него появилась Катька — на ней были два патронташа с гранатами-огнетушителями. Вертолет таскал и таскал от реки подвесные емкости с водой, но чуть ли не единственной пользой от нее было то, что люди, прикрываясь руками, охотно подставлялись под этот водопад с неба, приносивший хоть какое-то облегчение в раскаленном аду пожара.

Потом небо вдруг перечеркнули две крылатые тени, и железный голос резко закричал:

— Внимание! Всем отойти на сто метров от линии пожара! Через минуту начинаем газовую атаку!

— Самолеты из Прибоя! — завопил кто-то весело. Тени пошли на второй заход — это оказались две ширококрылые машины, украшенные эмблемами службы пожаротушения.

Самолеты, разойдясь, как на параде 17 августа,[5] пошли над линией огня, с них сыпались небольшие цилиндры, бесшумно разрывавшиеся облаками белого дыма.

— Теперь все, — сказал сосед Утесовых, работавший возле мальчишки, опуская топор. Борис, найдя взглядом отца — он стоял рядом с есаулом Андреевым, помогая тому накладывать пневмобандаж на левую кисть — крикнул:

— Па, это поджог!

Начальник полиции повернул черное лицо:

— Димка мне уже сказал. И про вабиска, которого вы встретили, рассказал,

— Вопрос только в том — зачем подожгли, — сказал Андреев. — Просто нагадили — или что-то прикрыли? Почти все мои люди здесь…

Они еще что-то говорили, но Борька уже не слушал. Ему вдруг стало очень плохо, все заболело разом, засаднили ссадины, вспыхнули огнем какие-то мелкие ожоги… Взгляд на дымящееся пепелище переполнял нудной тоской. Люди ходили вокруг, переговаривались, кто-то смеялся, кто-то что-то искал… Борька отошел чуть в сторону и сел тяжело на свежий пенек. Посмотрел на руки и скривился — месиво…

— Дай сюда.

Мальчишка поднял голову. Рядом стояла Катька, держа пару регенерационных перчаток. Девчонка была такая же грязная, всклокоченная и замотанная, как остальные. Их взгляды встретились, и Катька, отчего-то смутившись, повторила требовательно:

— Руки давай, говорю.

Борька протянул их, и Катька ловко надвинула перчатки, тут же обволокшие изуродованные кисти плотной и надежной оболочкой. Боль почти сразу прекратилась.

— Ну как? — Катька склонила голову к плечу. Борис мотнул головой, сказал негромко:

— Да нормально… спасибо…

Она почему-то засмеялась. Оперлась о ствол сосны, пачкая ладонь в теплой смоле, выступившей от жара.

— Ты почему меня не позвал, когда ездил в город Рейнджеров?

— А ты бы поехала? — смутился Борька.

— А я не знаю, — заявила она. — Может, и поехала бы… — ода вытерла ладонь о штанину, поморщилась и заключила через плечо, уже уходя: — А может, и нет.

"Почему я ощущаю себя рядом с ней таким идиотом?!"

ГЛАВА 2 КОМПАНИЯ И ИГОРЬ

И как в войну, мы продолжали

В жизнь играть…

О.Митяев

1.

Чернолесье пустовало.

Игорь знал, что так и должно быть, раз в лесу пожар, но такая практически полная пустота его даже испугала — казалось, на пожар умчались все, вплоть до грудных детей.

Станица была невелика — сотня или около того домов, сгруппировавшихся в нисколько улиц и окруженных кольцом большого парка. Парк от леса отделяло полкилометра санационной зоны, и Игорь наметанным глазом определил — управляемые минные поля, положенные до времени наземь щиты легкой брони, в случае чего образовывающие стену, законсервированные огневые точки… На холмах неподалеку размеренно крутились ветряки — очевидно, обеспечивавшие энергией общественные здания, где не устанавливались вихревые генераторы. А вот сами дома сильно отличались от привычных Игорю «конструкторов». Это были прочные, солидные, как правило — двухэтажные здания из настоящих бревен, крытые черепицей и поднятые на высокие — фактически, образовывавшие еще один этаж — фундаменты из глыб местного камня. Каждый такой дом, очевидно, представлял собой блокгауз.

Германский мальчишка сошел тут же. Держа руку на рукояти скрамасакса, он поправил ремни, покосился на Игоря и пробормотал по-немецки:

— Смотрит так, будто это его поместье…

В лицее в обязательную программу входило изучение многих языков, в их числе — и немецкого, тем более, что германцы составляли значительную прослойку населения в Русской и еще более значительную — в Англо-Саксонской империях. Поэтому, улыбнувшись, Игорь ответил на родном языке юного нахала:

— В этом мы с тобой похожи, парень, — и, вскинув на плечо рюкзак, зашагал по улице, оставив юного германца в легком обалдении. Но не удивился, услышав за спиной дробный топот ботинок. Не уже ли хочет драться? Сам Игорь не хотел — германец ему чем-то понравился.

— Из какого ты рода?! — выпалил тот, забегая вперед и бурно дыша от волнения — наверное, принял Игоря за своего, хотя это и было странно при смуглой коже и почти черных волосах мальчишки.

— Я не германец, — улыбнулся Игорь. — Я русский.

— А-а… — разочарование мальчишки было слишком явным, он смерил Игоря недоверчивым взглядом, пожал плечами. — Русский…

— Унтерменш, — поддержал Игорь разочарованный тон. — Так?

— Ну, — вдруг улыбнулся германец.

— А почему так не сказал, если подумал?

— Ты бы обиделся, — он пожал плечами снова. — Зачем?

Германец говорил с той отрывистостью, которая отличает людей, учившихся в школе национальных меньшинств — они хорошо знают доминирующий язык, но тщательность в подборе слов и отрывистость почти всегда выдают, даже если нет акцента.

"А если не понимаешь — значит, можно обижать?" — удержал Игорь сердитые слова. И вместо этого спросил:

— Ты в Фелькишер Ланд?

— Да, буду ждать вертолет, — кивнул германец. — Теперь долго… Лес горит… Слышал?

— Слышал… Ты не знаешь, где тут школа? — поинтересовался Игорь.

— Пойдем, я покажу, — пригласил германец и зашагал первым. Игорь догнал его. — Тебя как зовут?

— Игорь. Игорь Муромцев.

— Зигфрид Отто фон Брахтер цу Фельк, — полностью представился германец — даже с некоторой церемонностью. — Ты турист? После школы прилетел?

— После школы. Только я… работу ищу, — Игорь еще не определился, как ему держать себя, поэтому помалкивал о нюансах.

— В семье надоело? — спросил германец понимающе. Ему, привязанному к роду всеми мыслимыми и немыслимыми узами. такая причина казалась странной, но не невозможной.

— Вроде того… Это школа?

— Да. А там, за школой — станции, — показал германец. — Только и там сейчас пусто.

Сама школа была закрыта. Но движущаяся дорожка веселой струйкой убегала за угол здания, и указатели гласили, что именно там располагаются станции и пионерский отряд. А над входом в школу, хоть и закрытым, была вделана репродукция с картины ван Хесселя. На фоне космического истребителя стояли хорошо знакомые мальчишке молодые парни в старой — времен Галактической Войны — пилотской форме Объединенного Флота Земли. Лейтенанты Астахов и Дронкерс.[6]

— Они разве местные? — удивился Игорь. — Как же это?

— Да нет, не местные, конечно, — покачал головой германец. — Просто тут один парень эту репродукцию написал. По-моему, хорошо получилось.

Игорь кивнул, вновь посмотрев на картину. Пилот и бортстрелок улыбались из невероятно далекого времени, когда Земля приняла вызов восьми звездных рас и победила в чудовищно тяжелой борьбе, отставая по численности войск, по техническому развитию, по опыту космических сражений — за счет свирепой решимости победить, за счет безоглядной отваги и какой-то непредставимой для остальных готовности погибать, унося с собой врага. Восемь звездных рас отступили перед этим полубезумным натиском…

— И тогда мы поняли, что не можем воевать с безумцами, не понимающими слова «смерть»… — прошептал Игорь слова из официального документа одной из враждовавших тогда с землянами рас. Тряхнул головой, прогоняя наваждение. — А еще, извини. Ты не знаешь, где тут трактир "Баран и вертел"?

— Знаю, — не удивился Зигфрид. — Остановиться хочешь? Идем, я покажу.

* * *

Двухэтажное здание трактира стояло недалеко от школы, в небольшом тупичке-переулке — двухэтажное и Е-образное, слишком большое для станицы. Поразмыслив, Игорь понял, что это правильно — наверняка, как и везде на границе, тут живет масса всякого заезжего народа.

Сам трактир занимал не очень большой зальчик перед "средней перекладиной буквы Е" — а в самой этой перекладине, скорее всего, жили хозяин и его семья. Трактир походил на "Три пескаря", но по стенам висели оружие и снаряжение вабиска, военные голографии, а слева за дверью под надписью "бюро обслуживания" виднелись несколько стульев и стойка с электроникой — все в деловом стиле, отличавшемся от тяжеловесной «деревенскости» собственно трактира. На хозяйском месте лежал придавленный пивной кружкой листок блокнота, на которой было написано быстро и четко: "На пожаре. Пиво из 3-й бочки, продукты в холодильнике на кухне. Извините."

Игорь хмыкнул. Такой подход к делу ему понравился.

— Остаешься? — весело спросил он у германца.

— Нет, ты извини. Пойду на аэродром. Может быть, герр Горнов найдет транспорт, — Зигфрид протянул руку.

"Горнов — командир здешнего гражданского транспорта," — отметил Игорь, пожимая ладонь Зигфрида.

— Ну, счастливо улететь.

— Да, — кивнул германец. Но задержался, помедлил секунду и сказал: — Извини еще, что я так. Понимаешь, у меня был старший брат, Фриди… Фредерик. Его убили вабиска. Недавно. И ушли от нас. У нас не было карт, чтобы догнать их,

* * *

Возвращение населения в станицу носило эпический характер — мотоколонну было слышно издалека, гудки, рев моторов и голоса людей наплывали на улицы, разливались по ним и наполняли их жизнью. Игорь успел уже соскучиться — он просидел в трактире почти четыре часа.

Внутрь ввалилась целая компания — разновозрастная, разнополая, но одинаково возбужденная и грязная. Часть столпилась у "3-й бочки" и через какое-то время рассосалась за столы с кружками в руках — это, очевидно, были посетители. Часть исчезла где-то в недрах дома — это, должно быть, семья и часть постояльцев спешили привести себя в порядок. Трактир тут же наполнился активной жизнью, появилась пачка местной газеты — «Отклик», всего на двух листах, его разобрали тут же.

— Ты ко мне? — весело спросил, как-то оказавшись рядом, свежевымытый атлетического сложения немолодой мужчина в фартуке из клеенки поверх белой рубахи с подсученными на могучих ручищах рукавами.

— Да, господин Носков, — Игорь поднялся. — Видите ли, я хочу у вас остановиться…

— Сколько угодно, — широким жестом хозяин указал на потолок, словно предлагал мальчишке немедленно обосноваться прямо там.

— У вас есть номера-офисы? — спросил Игорь. Носков поднял брови:

— Офисы? Вообще-то два есть… Один занят господином Драгановым, хотя он там почти не живет. Второй свободен, но он стоит довольно дорого, — в голосе хозяина послышались извиняющиеся нотки.

— Я хочу заплатить сразу за год, — оказал Игорь, доставая из кармана пачку «жуков» и "катенек"[7] а потом — чековую книжку, заверенную лицеем. — Вы предпочитаете наличные или чеки Петроградского?..

2.

Номер содержался очень аккуратно, хотя, судя по всему, им не пользовались с моменте открытия трактира. Коридорчик. Зал. Спальня. Небольшие кухонька и столовая. Ванная. Туалет. И кабинет-офис, обставленный по последнему слову техники. Были в номере и центральные подключения, но многие из них еще не работала. Тяжеловесный — все тот же «деревенский» — стиль не вполне соотносился с начинкой кабинета.

Игорь внимательно огляделся. Новый дом пришелся ему по дуге. Но сейчас, если честно, просто хотелось лечь спать. Он очень устал за последние дни — устал все время куда-то ехать, лететь, идти… Сейчас мальчишка добрался до места, из которого никуда не нужно было торопиться. Конечно, легко можно было заставить себя сбросить усталость… но этого не хотелось. Сама мысль о том, что сейчас можно будет разложить вещи, принять душ и улечься в постель, выглядела настолько соблазнительной, что Игорь решил не сопротивляться.

Но, укладываясь в постель, он примостил на столике рядом с кроватью плазмомет без кобуры.

* * *

Принтер один за другим выдавал листки с распечатанным с диска текстом. Игорь, широко расставив ноги, сидел за клавиатурой, набирая сообщение. Рукой он прижимал к левому плечу трубку визитера.

— Да… Просто объявление на первую полосу, образец я пришлю… И расклейка по поселку двух десятков небольших афиш… Да, наличными… Игорь Муромцев, меблированные комнаты трактира "Баран и вертел"… И ещё, простите! У вас ведь есть связи с печатными органами других населенных пунктов губернии?.. Да, и туда тоже… Большое спасибо. Через полчаса я передам образцы факсом… До свиданья.

Игорь бросил трубку в гнездо и придирчиво посмотрел на страницу объявления, обретающую плоть на экране. Правой рукой он включил режим рисования.

"Приглашаются для собеседования с возможным последующим наймом на временную рискованную и интересную работу люди, хорошо знающие местность за пределами колонии." Левой он вновь взял трубку.

— Штаб пионерского отряда "Волколак"?.. Игорь Муромцев… Привет. Ты не можешь соединить меня с Димкой Андреевым?.. Угу, подожду… — теперь что-нибудь в стиле агитационных плакатов военного времени, но местным колоритом. Как там… ага… — Андреев?.. Это Муромцев Игорь. Ярослав Ярославович сообщал тебе?.. Нет, не надо — просто Игорь… Ты не мог бы сегодня зайти вечерком, или мне самому… Конечно. И, если можно, пусть с тобой придет Борис Утесов. Жду. Все. Пока.

Игорь покосился на принтер. Листки продолжали выскакивать. Придется истратить ночь на чтение. Но это не огорчало, скорей — возбуждало и бодрило, как адреналин в бою. Задача, поставленная перед Игорем, была вызовом — высшим наслаждением для человека 3-го века Галактической Эры. И сейчас он осуществлял великий принцип делократии — создание действующих структур не пустом месте из разнопрофильно подготовленных и умеющих отвечать за дело людей.

Штаб лучше всего разместить в пионерском отряде. И найти среди тех, кто откликнется по объявлениям, нескольких специалистов по управлению… Уже к концу недели должны быть первые результаты.

В дверь постучали — твердо, уверенно. Подросток, по делу — это Игорь хорошо ощутил и крикнул, поворачиваясь на стуле:

— Входи давай!

Хлопнула дверь, по коридорчику простучали шаги — и в офис вошел парнишка. Немного моложе Игоря, кажется, но выше и шире в плечах, одетый в бежевые кожанку и бриджи с коричневыми сапогами. На сгибе левой руки посетитель держал фуражку с брошенными в нее крагами, шею обвивал белый шарф. Смерив Игоря коротким взглядом, вошедший отчетливо прищелкнул каблуками и представился:

— Старший кадет Ревякин. Командир второго дирижабля станции Сумерла Императорского Юношеского Добровольческого Авиационного Корпуса. Направлен в ваше распоряжение по личному приказу генерал-губернатора.

— Садись, — Игорь ткнул в соседний стул. — Есть хочешь?

— Нет, — Ревякин расслабился. — Делать-то мне что?

— Сколько у тебя человек?

— Десять, считая меня, — деловито ответил парень.

— А дирижабль вооружен? Какое оружие?

— Роторы. По одному в носовом, кормовом и бортовых блистерах. Катапульты для сброса бомб — две, побортно.

— Носовой ротор демонтируйте, — сказал Игорь. — Установите вместо него оборудования для картографирования. Твой дирижабль может базироваться прямо на Чернолесье?

— Пф! — издал кадет веселый и пренебрежительный звук. — Смонтируем мачту, там и делать нечего… А разместимся в школе… Я хочу спросить? Можно? — Игорь наклонил голову. — Как далеко мы будем лежать?

— По всему северу континента, — Игорь следил за реакцией кадета.

— Хорошо, — лицо Ревякине осталось непроницаемым — отлично! — В таком случае, я прикажу привести дирижабль в полную походную готовность.

— Мы сработаемся, — отметил Игорь с улыбкой. И кадет улыбнулся ему в ответ.

* * *

С первого взгляда Игорь Муромцев Борьке понравился — гибкий, смуглый, черноволосый, хотя и с ярко-синими глазами, быстрый в движениях и решительный. Настоящий лидер. Когда они с Димкой вошли в номер, где обосновался приезжий, Игорь сидел верхом на стуле спиной к работающему компьютеру и разговаривал в переноску:

— Да, госпожа Майская… Нет, мои полномочия на этом не заканчиваются… Да, госпожа Майская, и я прошу вас дать мне постоянный канал связи с господином губернатором… Всего хорошего, госпожа Майская.

Он положил трубку и, пружинисто поднявшись, протянул руку мальчишкам, которые поочередно пожали ее, представляясь.

— Может, пойдем куда-нибудь? — предложил Игорь. — Я за сегодняшний день страшно устал — в основном, от сиденья на месте. Где тут можно отдохнуть?

— Можно пойти в школу, там танцы сегодня, — предложил Димка. Игорь поморщился:

— Опять шум…

— Тогда возьмемся за руки и погуляем по парку.

— Годится, — кивнул Игорь.

Вечерняя улица отнюдь не была пуста. Из окон сквозь черное кружево ветвей падал свет. Прогуливались люди, то и дело здороваясь друг с другом — в станице все были знакомы. Но в парке, кольцом окружавшем Чернолесье, царила пустота.

— Тут обычно полно младших, — пояснил Димка, — но они сейчас все около школы крутятся.

— У вас большой пионерский отряд? — спросил Игорь, срывая листок черемухи и растирая его в пальцах.

— Полторы сотни человек, девчонки и мальчишки вместе, — ответил Димка. — Ребята проверенные, — добавил он, и Игорь прочел в его глазах невысказанное: "Для нас будет дело?"

Комбарс, на который был переключен канал связи из номера, подал сигнал вызова, и на экран появился Дзюба.

— Секунду, ребята, — извинился Игорь и наклонился к браслету. — Добрый вечер, Ярослав Ярославович.

— Игорь, — губернатор смотрел тяжело, — я не пойму, зачем тебе понадобился канал прямой связи?

— Госпожа Майская оперативно нажаловалась, — приятно улыбнулся Игорь. — А, Ярослав Ярославович?

— Ты что, собираешься застолбить себе латифундию? — прямо и серьезно спросил Дзюба.

— Я подрядился не на это, сударь, — неожиданно холодно ответил Игорь, и Димка, посмотрев на Борьку, вскинул бровь: "Во!" — Если я не буду иметь возможности оперативно принимать и передавать вам информацию — вся затея теряет смысл. Мне предстоит воевать с Иррузаем, и я не могу воевать еще и с дикими амбициями суверенных князей от гражданской службы. Или у меня есть канал — или я сажусь отдыхать и писать свою работу. А вы ищите кого-нибудь другого. Уверен, что найдете без труда.

— Хорошо, — наклонял голову Дзюба. — Канал будет. Но если не получится — я сниму с тебя голову… без скидок на возраст, Игорь Вячеславович.

— Минуту, Ярослав Ярославович! — встрепенулся Игорь, до того кивавший с благостной улыбкой, словно губернатор нахваливал его. — Очень удачно, что вы связались со мной. Я благодарю вас за дирижабль…

— Это все, что ты хотел сказать? — подозрительно осведомился Дзюба.

— О сударь, как вы догадливы… — проворковал мальчишка. — Мне не помешала бы небольшая группа спецназа… я не претендую на армейский спецназ — одного из гражданских корпусов, ни больше… Лицо губернатора не выражало никаких эмоций.

— Неплохо, — оценил он. — Ты собрался брать штурмом Сааск?

— О нет, Ярослав Ярославович, — любезно пояснил Игорь. — Просто не хочу, чтобы мои люди оставались без помощи в экстремальных ситуациях; мысль о том, что в любом случае прилетят и вытащат, очень стимулирует и бодрит… Пусть базируются на Чернолесье. Борис Викторович сказал, что на аэродроме места хватит.

— Я, наверное, старею, — после недолгого молчания оценил Дзюба. — Забыл, как умеет работать молодежь… Тебе не хватит есаула Андреева?

— Ну, у него же всего несколько человек, линейные… и они все время заняты…

— Хорошо. В городе базируется 56-я отдельная группа биодесанта. Гражданский Корпус Лесничих. Утром они вылетят к тебе, десять человек. Тебе этого хватит?

— Какой у них транспорт?

— Конвертоплан, старый, но надежный.

— Вооружен?

— Да.

— Годится. Благодарю вас, Ярослав Ярославович.

— Игорь, — вдруг сказал Дзюба, — я позвонил вам, чтобы отчитать. А вместо этого даю вам канал связи, десант и конвертоплан. Хотите получить место начальника отдела Министерства Колоний по Сумерле? По достижении совершеннолетия, разумеется… и если не сломаете голову не этом картографировании. Генерал-губернатор не будет против.

— Лестно — но благодарю вас, нет, — покачал головой Игорь.

— Тогда — до свидания, пока ты не попросил у меня космокатер.

— До связи, Ярослав Ярославовач, — Игорь опустил руку с комбрасом и подмигнул мальчишкам. — Оргвопрос решен… Мне говорили, что ты, Борис, лучший следопыт из всех здешних пионеров.

— Колька Винников не хуже меня, — возразил Борька, все это время с уважением прислушивавшийся к разговору. — Но он сейчас в госпитале.

— Значит, все равно, лучший — ты… Видишь ли, довольно скоро я запущу всю эту машину на автопилоте, в дальнейшем мне останется лишь систематизировать информацию… То есть, возникает опасность сдохнуть от скуки… — мальчишки сдержанно посмеялись. — Мне нужен человек, который познакомит меня с окрестностями. В такой степени, чтобы потом — осенью, зимой, весной — я в поводыре не нуждался и мог сам развлекаться.

— Это я с удовольствием, — кивнул Борька.

— Что до вашего отряда, — Игорь кивнул Димке, — то я его обязательно использую по назначению — как пионеров. Кроме того, я намереваюсь развернуть в вашей школе штаб операции. Подготовьте все необходимое к завтрашнему вечеру.

— Сделаем, — Димка отсалютовал. — Полевой штаб стандартного типа?

— Да. Понимаешь в этом?

— Я готовлюсь на специалиста полевого планирования, — пояснил Димка. — Хотел бы стать капитаном, но — сам понимаешь… — он не договорил.

— Почему, можно и не кончая лицея, — возразил Игорь. — Только очень трудно… Пережогин…[8]

— Пережогин гений от природы. А я обычный русский школьник.

— Уже не школьник, — поправил его Борька, — ты в этом году закончил…

— А я про это все время забываю, — грустно признался Димка. — Куда податься? С Сумерлы улетать не хочется.

— Учись в Озерном, у вас там хорошие ВУЗы, — посоветовал Игорь.

— Отец хочет, чтобы я на Земле учился. Говорит, что каждый русский должен там хоть раз побывать, а еще лучше — получить образование.

— Да ну, что там интересного, — отмахнулся Борька.

— Не скажи, — возразил Игорь. — Если русский не видел России, то он… — Игорь замялся, и Димка подсказал:

— Второго сорта?

— Да нет, — покачал головой Игорь, — просто дурак.

— Ну уж? — недоверчиво спросил Борька.

— Увидишь когда-нибудь — поймешь, — сказал Игорь спокойно. — А тут у вас не плохо. Красиво и не холодно… А зимой как?

— По-разному, — пожал плечами Димка. — До минус двадцати падает. Но редко. Снег идет, но не лежит почти. К северу сугробы бывают, а у нас ветра с залива теплые, слизывают, как языком…

— Это точно, вот там, где я раньше жил, — Борька на ходу сорвал травинку, — там тоже настоящая зима.

— У вас послушать ничего нет? — поинтересовался Игорь. — Я ничего не привез, а до библиотеки когда еще доберусь…Что-нибудь из баллад или народного…

— "Черный храм" подойдет? — тут же предложил Димка. — Прошлогодний концерт в Мурманске.

— Слышал…

— А наши местные баллады будешь слушать? — поинтересовался Борька.

— Давай.

— Ну пошли, я прямо сейчас тебе дам, — позвал Борька. — Дим, с нами?

— Вы давайте, а я в школу, — махнул рукой начальник штаба отряда. — Попробую плавно перевести дискотеку в воскресник по подготовке территории… Завтра с утра прибегу, ладно?

— Конечно, — кивнул Игорь. — У меня открыто.

— Не боишься? — засмеялся Димка, пятясь спиной по аллее. Игорь сделал, быстрое, неуловимое движение рукой — и в ней возник маленький плоский пистолет.

— Пороховой?! — восхитился Борька. — Покажи!

— Пороховой, но пули термитные, — пояснил Игорь, передавая ему оружие. — Всегда ношу с собой.

3.

— А где твои родители? — спросил Игорь, просовывая нос в просторную аккуратную прихожую. Борька, придерживавший во дворе собаку, откликнулся:

— Отец дежурит, мама уже давно на стройке, только на выходные является… Закрой дверь, мне его держать трудно.

— А ты отпусти, — спокойно откликнулся Игорь, — что ты в него так вцепился?

— Шутишь? — изумился Борька. — Это же сибирская охранная, я его потом не оттащу. Он только отца слушает беспрекословно.

— Отпусти, — вдруг резко сказал Игорь, поворачиваясь. То ли от неожиданности, то ли еще почему — Борька разжал пальцы, и огромный серый призрак молча, прыжками ринулся к крыльцу, на котором, расслабленно придерживаясь рукой за косяк, стоял Игорь. «Охранник» не рычал — они не рычат и не лают. Эту породу вывели на основе возникшей после Третьей Мировой мутации. Сибирская охранная убивает волков — за шиворот и об дерево, как щенят. Двое таких псов разорвут гризли, как беззащитную домашнюю скотину.

Игорь вытянул руку ладонью вперед, словно отталкивая — и гигантский восьмидесятикилограммовый пес, в принципе не снабженный чувством страха, сперва осел на задние лапы, а потом припал к земле и попятился, недоуменно заскулив. Оглянулся на молодого хозяина почти умоляюще — напасть на ТО, стоявшее на крыльце, он не мог.

— Как это?.. — ошарашено спросил Борька, поднимаясь с корточек и не сводя взгляда с Игоря. — Он мамонта осаживал… честное пионерское… — Игорь молча пожал плечами. — Ну — ты даешь!.. А с любым животным так можно?

— Если оно достаточно высоко организовано, — пояснил Игорь. — С вашим крокозубом не получится — тупой слишком.

— Ладно… пошли… — Борька все еще не сводил с тоненького в поясе и в кости Игоря глаз.

— Ты знаешь, кто такой Зигфрид Отто фон Брахтер цу Фельк? — спросил Игорь, когда они вошли в прихожую. Борис удивленно покосился на него:

— Да… Младший сын херцога фон Брахтера. Его отец недавно меня визитировал.

— Вот как… — взгляд Игоря упал на большой голографический портрет, висевший в зале — молодой мужчина в форме Флота. — А это кто, если не секрет?

— Младший брат отца, дядя Роман, — Борька расстегивал куртку. — Он был оператором локатора на фрегате Его Величества «Разящий» и погиб в битве у Веги. Я его не помню почти совсем…

— Мой отец командовал корветом, — Игорь посмотрел в потолок. — Его тоже убили фоморы. Три года назад. Он пытался защитить станцию с моей мамой.

Мальчишки помолчали. То, что они сейчас сказали, некоторым образом сближало их друг с другом. Протягивало между ними некую невидимую нить.

— Твоя мать… — осторожно начал Борька. Метнул быстрый взгляд. — Она…

— Она тоже погибла, — ответил Игорь.

— Значит, ты…

— Я сирота.

Борька с ужасом воззрился на Игоря. Казачонку, привыкшему к прочным семейным узам, такая судьба казалась чудовищной. Игорь вновь обвел взглядом стены:

— Это отца? — он кивнул на многочисленные охотничьи трофеи и холодное охотничье оружие, развешанные тут и там.

— Почему? — удивился Борька, выходя из ступора. — Мои, отец мало охотится… Вон мой первый болотный кабан. А вон — вон та штука — шкура ледового медведя. Еще немного — и он бы снял шкуру с меня… Ты любишь охотиться?

— Конечно, — кивнул Игорь. — Твоя комната — на втором этаже?

— Угу, пошли…

…Комната Борьки была самой обычной — не очень большой, хорошо обставленной и слегка (на взгляд Игоря) неаккуратной; он никогда бы не позволил себе вешать трусы на торчащий в мишени охотничий нож и приклеивать компьютерные распечатки скотчем к полированной дверце шкафа. Но на одной из полок стоял полный набор дисков с микрофильмами по ветроэнергетике, а в углу наискосок от окна стояла великолепная ростовая статуя, заставившая Игоря изумленно поднять брови: статуя была не из тех вещей, которые ожидаешь увидеть в обычном доме казачьей станицы. Скорей место ей было в музее — над материалом явно поработал мастер, только Игорь, не смотря на свою «подкованность» в этом вопросе, не мог понять — какой.

Материалом для статуи послужил каменнопласт — серо-матовый, глубокого тона. Скульптор изобразил подростка одних лет с Игорем, одетого в форму времен то ли Третьей Мировой, то ли Серых Войн — это трудно было понять даже специалисту. Мальчишка стоял, подавшись вперед, в движении, как будто бросался в атаку, лицо напряжено, левое плечо вперед…

— Откуда у тебя это чудо? — удивился Игорь.

— А, это, — Борька пожал плечами. — Это с Земли привезли. А там — старая история. Мой пра-прадед увлекался археологией — так, для себя. В экспедициях работал и сам копал, по открытым листам…Это он на Кубани нашел, в отвалах, когда расчищали развалины Ставрополя. Говорят, она старинная.

— Ну, не очень, — уверенно возразил Игорь. — Такой материал появился даже уже после Галактической Войны, так что ей не больше полутора веков… На отвале, говоришь? Странно, неужели кто-то выбросил?!. — Игорь еще какое-то время любовался статуей, потом заинтересовался голографией, стоявшей на столе: — А что это за девушка?

— Просто девушка, — коротко ответил Борька.

4.

То, что в "Баране и вертеле" что-то не так, Игорь понял еще "на подходе", потому что через двери вылетел германец, грохнулся на дорожку и остался лежать, тяжело ворочаясь, как боксер в нокдауне. Игорь ускорил шаги и боком поднялся на крыльцо под навес.

В центре зала, среди перевернутых столов и скамеек, молча и освирепело дрались кулаками примерно поровну — по дюжине — германцев и казаков… нет, не казаков, просто русских в форме охраны латифундии генерал-губернатора. Драка была чисто профессиональная — с выбитыми зубами, кровью и потерей сознания; несколько человек лежали на полу среди опрокинутой мебели. Внутрь Игорь решил не соваться — любой из дравшихся был тяжелее, выше и физически сильнее его. Носков с философским спокойствием созерцал драку из-за стойки. Так же меланхолично смотрели из-за угловых столиков несколько завсегдатаев из местных, в основном — пожилых.

— Из-за чего дерутся? — спросил Игорь, повысив голос. Носков ответил:

— Германцев семь человек охрана с латифундии перебила на границе. Ошиблись.

Игорь тихо присвистнул. Ничего себе «ошибка»! Он про такое и не слышал — земляне убили землян! Не один другого на дуэли, не несчастный случай, а именно так…

Прислонившись к перилам, Игорь вышел через комбрас на визитер, краем глаза заметив, что внутрь ворвались двое полицейских (неужели разнимут?!). С садистским наслаждением используя «выбитый» личный канал — подключился к приемной губернатора, и через полминуты Дзюба (в полевой форме и с плазмометом) возник на экране.

— Ярослав Ярославович, — с ходу начал Игорь, — дайте мне господина генерал-губернатора.

— Далеко пойдете, — одобрительно заметил Дзюба. — Сейчас… Игорь Вячеславович.

Пришлось ждать — и не полминуты на этот раз. Судя по всему, в Озерном Довженко-Змай отсутствовала вызов настиг его на его латифундии — там царила глубокая ночь. Генерал-губернатор не спал, но вызов ему хорошего настроения не прибавил.

— Я слушаю, — сказал он. Игорь молча показал ему комбрасом происходящее вокруг, и Сергей отпустил древнее матерное ругательство.

— Что за история? — поинтересовался Игорь.

— Читай вчерашний номер столичной "Земля и воля". А через какое-то время — центральную прессу, как у меня в колонии русские убивают немцев. Ненавижу корреспондентов — с неожиданным остервенением выдохнул Довженко-Змай.

— И все-таки? — настаивал Игорь.

— Моему начальнику латифундистской службы безопасности один из агентов-вабиска подкинул дезу, что в… одном месте остановился отряд во главе с Уигши-Уого… Ты распечатки Дзюбы читал?

— Нет еще, — признался Игорь.

— Почитай скорее, там о нем…Мои ребята напали на это место. А там оказались ни черта не вабиска, а люди херцога. Спали, не поставив часового — у них были отрегулированные на вабиска сканеры… Сейчас разбираемся с тем агентом — его, похоже, тоже обвели вокруг пальца.

— Что собираешься делать?

— Уточним… — процедил генерал-губернатор. — Извини, времени нет, — и отключился.

Игорь пошел к киоску и купил "Землю и волю".

* * *

Статья оказалась прямо на первой полосе. Шапка, набранная алым, претенциозно гласила: "Возвращение Серого Призрака!"[9] Произошедшее подавалось так, словно С.К. Довженко-Змай, малолетний садист и палач, облеченный огромной властью лишь благодаря общей глупости системы, все время своего правления положил на разжигание розни между одержимыми комплексами русскими и забитыми германцами, которых и заманил-то на Сумерлу исключительно с коварной целью потешить свою палаческую душу зрелищем их поголовного истребления. По мнению Игоря статья если и могла кого-то заинтересовать, так это суд и еще — представителя полувымершей профессии психиатра. Едва ли даже родственники погибших хоть на миг подумали о злом умысле. Статья была просто плевком — неумным, но смачным — в сторону генерал-губернатора, и Игорь невольно вспомнил когда-то читанную кавказскую притчу о злой старухе, жившей около моря. Однажды ее увидели идущей к морю с факелом и спросили, куда ее несет. "Иду море поджечь," — ответила старуха. "Опомнись, не будет оно гореть!" — начали убеждать ее люди."Ничего знать не хочу! — сказала старуха. — Я свое злое дело сделаю — море подожгу. А будет оно гореть или нет — мне все равно. Сам Игорь никакой особенной неприязни к журналистам не испытывал и сейчас подумал лишь о самом факте ловко подброшенной дезинформации, приведшей к гибели германцев, — статья же его скорей рассмешила.

Скомкав газету, Игорь через всю комнату запустил ее в утилизатор, потянулся и встал. Пол в зале был устлан вабискианским ворсистым ковром похожим на мох, по которому было приятно ходить босиком. Игорь вывел на окно пейзаж скандинавского приморского леса и, скрестив ноги, бухнулся на диван, положив на колени толстую пачку распечатки…

…Как и все выпускники лицеев, Игорь владел умением мгновенного считывания информации — со стороны могло показаться, что он просто не очень быстро перекладывает листы. Занятия мнемоникой тоже даром не прошли — информация раскладывалась по невидимым полочкам в мозгу ровно и аккуратно. Примерно через полтора часа — около часа ночи — мальчишка поднялся с дивана, потер виски, снова потянулся и, подойдя к утилизатору, разом запихал в него и диск и листы.

Уигши-Уого был одновременно священником и главой Крылатого Совета коллегиального органа управления Иррузаем. Начинал с простого офицера пограничных войск. Занял место… ну, скажем, главы спецслужб Теократии. Его предшественник был казнен за то, что допустил победу прорусского восстания в Иппе, столице Ваббама, ранее считавшегося союзником Иррузая. Год назад как раз и стал главой Совета, сохранив и прежнюю должность.

Туземные агенты Отдела Колониальной Безопасности дважды пытались ликвидировать его, но безрезультатно. Люди Уигши-Уого, в свою очередь, виновны в гибели практически всех землян и инопланетян вообще, занимавшихся исследованиями севера материка. Фанатик, следующий предписаниям религии даже в мелочах. Генерал-губернатор посылал запрос о задействовании для его ликвидации человека из Черной Сотни, но ему отказали, посчитав, что это будет слишком большой честью для туземного правителя с окраинной планетки.

Похоже, что зря отказали.

Игорь налил себе холодной воды и выпил залпом. Странным образом этот стакан переключил его мысли на почти забытую статую в доме Утесовых… и что-то, связанное с этой статуей. Какую-то странность…

Мальчишка подошел к окну и уселся на подоконник, созерцая небо, усыпанное яркими, крупными звездами. Что-то такое… какая-то неувязка… несообразность…нет, не то, просто…

Игорь ударил себя по колену кулаком, злясь, что не может понять, в чем дело. Так, стоп, спокойно. Думаем.

Статуя. Ну и что? Ста-ту-я… Что-то, связанное с… с Пределами Применения… Да, с Пределами Применения.[10] Протокол Оттава, самый конец Серых Войн…

Проект «Петр» академика Левашова… Он передал технологию Ван Чжоу «Мяснику», главе «армии» «триады», пытавшейся взять под контроль Дальний Восток… Ван Чжоу убили «витязи» РА. А Левашова схватили и повесили, но… но его технология…

Игорь похолодел.

Не может быть…

— Не может быть, — вслух повторил Игорь. Это подал голос человеческий атавизм, шараханье от непонятных чудес. Между тем, Галактика, успешно осваиваемая человеком, спокойно утверждала: то, что на Земле считалось «чудом», на другой планете вполне может оказаться обыденным явлением… да и вообще — нет чудес, а есть только непознанные — пока! — области знания.

Игорь в зародыше задушил атавистический визг. Нашел в справочнике визитера номер Утесовых и вызвал Борьку. Тот возник на приемной пластине — зевающий во весь рот и приглаживающий волосы.

— Ну?.. Игорь, ты, что ли?

— Борис, ты не мог бы ко мне придти прямо сейчас? — попросил Игорь.

5.

Первые посетители появились в шесть утра, а с восьми пошли потоком, вполне наглядно показав Игорю и Борьке, который так и остался в номере — помогать — многопрофильность подготовки русских. Подошедший позже Димка буквально офигел, узнав, что его сосед, 70-летний охотник, дед Женьки Вислоусова, кроме всего прочего — еще и профессиональный картограф. А Игорь пришел в жуткий восторг, обнаружив среди прочих добровольцев дворянина откуда-то с Багровой — столь же профессионального координатора. Вообще-то указанный дворянин на Сумерле отдыхал, но, как выяснилось, очень соскучился по работе.

Короче, к двум часам через офис прошли 319 человек, после чего Игорь с удивлением и удовольствием констатировал, что оказался «владельцем» штаба из 25 отлично подготовленных специалистов и десяти отрядов по 12 человек — все горели желанием приступить к работе немедленно, можно бесплатно и со своим снаряжением. Нет, Игорь что-то подобное подозревал, но отводил на оргвопросы дня три!.. Кроме того, стол оказался завален кроками, картами и планами, выполненными с различной степенью профессионализма, дисками с видеозаписями и текстами — все это были материалы по окрестностям, собранные из интереса или для собственного пользования. Там же оказались и отчеты Очкурова, заместителя волостного атамана, бумаги, принесенные одним из геологов полковника Лиманского, и материалы, собранные экспедицией Драганова — он принес их лично и вообще предложил свой базовый лагерь под перевалочный пункт (Игорь отметил, что знаменитый исследователь не старше генерал-губернатора). Когда удалось отбиться от остальных желающих — они вели себя крайне агрессивно, потрясая документами, неоспоримо доказующими их многочисленные достоинства — и запереть дверь, Игорь шумно выдохнул и сказал:

— Черт побери.

— А ты как думал? — задрав ноги, Димка с удовольствием плюхнулся в одно из кресел. — Тут у нас народ простой. Если не помогать друг другу — сдохнешь. По-настоящему сдохнешь, это не оборот речи.

— Черт побери, — повторил Игорь. — Можно было бы и больше набрать, но тогда штаб распухнет, а лишней аппаратуры нет все-таки… Что же, выходит, что я все сделал?

Ну, конечно, это было еще далеко не все. Нужно было всех разместить и "подтолкнуть маховик". Да и все эти сведения — и лавину тех, что еще будут поступать! — предстояло обрабатывать ему. И задания надо раздать, и развернуть сеть перевалочных пунктов… Короче, работы-то еще хватало. Но начало было положено.

Провизитировалась белокурая девчонка — кажется, ее звали Снежана. Не здороваясь, она заявила:

— Тут дирижабль прилетел. И некто Ревякин требует десять мест. Игорь, так ты их вызывал, или гнать?

— Ой, блин! — Игорь посмотрел на Димку. — Сходи размести их. Я тут еще кое-кого жду.

— О чем разговор? — Димка на ходу нахлобучил шляпу. — Увидимся.

— Конечно, — Игорь махнул ему рукой и отправился вниз, чтобы поесть. Дочь Носкова немедленно накрыла на стол, как это полагается в колониях — на троих, уверяя, что это на одного и если сударь захочет добавки, то пусть только скажет.

К счастью, Игорь уже почти наелся, когда в трактир вошел офицер Императорского Гражданского Корпуса Лесничих и, подойдя к столику, отдал честь:

— Командир 56-й отдельной группы биодесанта поручик Евгеньев. Прибыл в… — он отчетливо и рассчитано запнулся, — …ваше распоряжение.

Чуть двинулся уголок губы, но Игорь только улыбнулся в ответ:

— Садитесь, поешьте.

— Благодарю, сударь, но мои люди на аэродроме, и я хотел бы сначала разместить их. Где это можно сделать?

— Офицер 2-го класса Горнов сейчас на аэродроме. Он разместит вас, ваших людей и конвертоплан.

Поручик Евгеньев снова козырнул и вышел, демонстрируя отличную военную выправку. Игорь ощутил его недовольство и напряжение — ну еще бы, работать на 15-летнего сопляка…

Обед Игорь сумел закончить в спокойной обстановке, после чего направил свои стопы к дому Борьки. Старый знакомый — пес — встретил мальчика, виляя хвостом. Игорь, мимоходом потрепав его по могучей холке, поднялся наверх. В доме было пусто — по крайней мере, на первый взгляд. Но Борька оказался на месте — сидел и слушал Ипатьева, соло для скрипки. Одновременно он что-то изучал на экране компьютера и увлекся до такой степени, что Игорь после безуспешных покашливаний просто треснул его в спину кулаком.

Борька повернулся. Вид у него был обалделый и счастливый, как у человека, получившего неожиданный подарок.

— Ну что? — Игорь без церемоний плюхнулся на кровать, извлек замеченную под столом бутылку с колой и отпил из нее. — Как результаты?

Вместо ответа Борька конфисковал бутылку и надолго присосался к ней. Когда уровень жидкости здорово понизился, он кивнул:

— Никакой это не каменнопласт. Ты даже не поверишь, что это такое. Я сам не поверил, у одного парня из Вольного консультировался. Это знаешь что? Это органика.

— Я знаю, — кивнул Игорь. — Просто хотел, чтобы ты проверил.

— Но как это может быть-то?! — Борька обеими руками взъерошил волосы. — Не бывает же так, это чушь просто — органика с плотностью гранита. Такого материала просто не существует, да и кому он нужен?

— Ты про Пределы Применения в школе учил? — спросил Игорь. Борька кивнул:

— Учил, конечно, а при чем тут это?

— При том… А ты знаешь, как устроен станнер?

— Да что ты ерунду какую-то спрашиваешь? — удивился Борька. — Знаю, конечно… Зарядная батарея и кристаллический преобразователь на карналлите, заключенные в герметический кожух с усиливающей длиннофокусной линзой на выходе… линза из берилла…

— Гелиодора, — поправил Игорь. — Правильно. А функции станнера?

— Иммобилизация биологических объектов весом до тонны… избирательная иммобилизация, правда, не некоторых не действует. Профессор Ховард погиб на Оукен Шильде, когда пытался уложить джампера.

— В Безвременье, — Игорь откинулся к стене, — жил некто Левашов Виктор Данилович. Себя он величал академиком, звания этого ему никто не присваивал, но знания у него в самом деле были академические. Плюс — полное нежелание иметь хоть какие-то моральные устои. Сторонник "чистой науки", чтоб его… Так вот он, разработал проект, который назвал «Петр» — на древнегреческом «камень» — и создал установку "Каменный Гость", которую продал китайской «триаде». Странно, но золото и тогда имело цену, а «триада» на грабеже оставшихся без власти земель Востока нажила огромные богатства.

— Если я помни правильно, — Борька наморщил лоб, — «триаду» ведь уничтожили во время Серых Войн?

— Уничтожили, — кивнул Игорь. — И сам Левашов попался, после чего Петр Романов приказал его повесить за измену Родине. Но установку его успели наделать в довольно большом количестве и много раз применяли, пока все образцы не удалось изъять и уничтожить. В сущности, это тоже был станнер. Только не стазисный. Он не «замораживал» нервные центры. Он мгновенно перестраивал структуру человеческого организма, превращая его в… ну, такую структуру, плотностью и другими свойствами напоминавшую камень. Средства от него тогда не нашли… Боюсь, что твой предок, Борь, наткнулся на выброшенное из могилы тело человека, подвергшегося воздействию "Каменного Гостя".

Несколько секунд Борька в немом изумлении таращился на Игоря. Но затем заорал:

— Так ОН: что… живой?!

* * *

— А что вообще можно сделать? — Борька сидел на станке, привалившись к стене. — Я читал, что при поражении станнером, если нужно побыстрее привести животное в себя, впрыскивают сердечные стимуляторы…

— Угу. Только сначала надо сделать дырку перфоратором, — кивнул Игорь. Борька передернулся:

— Да ну тебя…

— А ты не предлагай глупостей. Как его уколоть?

— Да, никак… — признал Борька. — Слушай, а, может, все это ерунда? Просто незнакомый материал…

— Ты себе веришь? — поинтересовался Игорь. — Какой материал — органика с плотностью камня? Дохлый дайрис? Нет, это "Проект «Петр», я тебе точно говорю… Может, его и вообще нельзя в нормальное состояние привести…но я точно помню, что во всех документах "Каменный Гость" фигурировал именно как «станнер», а станнер по определению не убивает…

— Может, электричеством тряхнуть? — предложил Борька. — У нас усиленные генераторы, от них «ДЭК» заряжать можно.

— Давай попробуем, — поразмыслив, согласился Игорь. — Вообще-то тогда люди не дураки были, не может быть, чтобы и они не додумались… но мы полное дадим.

Мальчишки уложили статую на стенд (Игорь отметил, что она весит гораздо меньше, чем такая же каменная должна была бы). Борька деловито закрепил клеммы на твердых матово-серых кистях и бестрепетно опустил реостат на включение и полную мощность.

С коротким треском мастерская погрузилась во тьму. Борька констатировал:

— Предохранители не держат. Пойду чинить.

— Давай… — без особой эмоции отозвался Игорь. Он видел, что даже в местах соприкосновения клемм с материалом никаких изменений не произошло. Ему, собственно, свет не был нужен, но Борька вернулся с переносной музолой, на ходу включая ее:

— Под музыку думается лучше, — пояснил он. На диске оказались записи песен Третьей Мировой в оригинальном исполнении — девичий голос с надлежащим надрывом грянул:

А мне лишь пятнадцать! Я дочь бизнесмена… Налеты, засады, До света подъем… Со взрослыми вровеньгаз66 Мы — "юная смена"! Привет, партизанский свободный район!

— Неразрешимость этой задачи оскорбляет мой гениальный мозг, — глубокомысленно высказался Игорь. Соскочил с передка старого джипа, стоявшего тут же с вывернутыми внутренностями и заблокированным генератором, решительно подошел к стенду и вытянул над статуей руки. Жест был шутливым, Борька уже открыл рот, чтобы отпустить словечко-другое… и осекся, притих, увидев золотистое свечение, формирующееся в середине ладоней Игоря и стекающее с них тяжелыми каплями. Лицо юного дворянина стало похоже на камень само, только на лбу выступил пот, а зрачки дико расширились, сияние обволокло лежащий предмет сверкающим коконом. Игорь видел фокусы дворян с биоэнергетикой, но такого — никогда.

Музола щелкнула, перегорая. Свет мигнул, погас, загорелся снова, но дрожа и неуверенно. Отключилась блокировка; генератор начал свою методичную работу — в джипе заработала часть приборов. Борька ощутил, как волосы по всему телу встают дыбом, а на голове — отчетливо потрескивают.

— Не сработало, — Игорь, опустив руки, отошел в сторону, вытирая локтем мокрое лицо. — Ну и…

— И…к… рь… — довольно странно окликнул его Борька.

— А? — Игорь оглянулся. И приоткрыл рот.

Статуи не было. На стенде слабо возился живой человек. Живой парнишка, одетый в форму. Его грудь шевелилась тоже — он дышал. Потом, не открывая глаз, перевалился на бок и, прежде чем оцепеневшие мальчишки успели его подхватить, упал на пол и остался лежать.

— Умер? — пискляво, но одновременно хрипло спросил Борька. Игорь заметил, что рука лежащего мальчишки ползет вдоль бедра к рукояти ножа на поясе, тоже ставшего "настоящим".

— Нет, не ум… — начал Игорь и осекся. Мальчишка стремительно крутнулся на полу, одним движением сразу переворачиваясь, вскакивая, выхватывая нож и отпрыгивая к стене. Там он застыл, глядя вокруг ничего не понимающими, огромными от этого непонимания серыми глазами, поводя ножом ("полевкой", почти такой же, как у Игоря). Сейчас было хорошо видно то, что нельзя заметить на статуе — худоба мальчишки, въевшаяся в кожу грязь на руках и лице…

— Не подходить, — негромко, но резко сказал мальчишка по-русски.

6.

Степке Рощину было всего три года, когда началась Третья Мировая. Его родители погибли при бомбежках Ставрополя, но мальчишке повезло. Он остался в живых и попал не в руки новоявленных рабовладельцев, сектантов, людоедов или просто безумцев, которых тогда было полным-полно. Сперва его подобрали казаки, потом — передали ребенка на воспитание в один из интернатов движения «РА», худо-бедно объединявшего остатки лежащей в руинах России, ставшей полем бесконечных битв банд, отрядов самообороны, похожих на те же банды, дружин новоявленных феодалов — короче, всех со всеми, под низким серым небом, откуда сеялись радиоактивные дожди, переходившие в снег, среди брошенных городов и остановившейся техники. Противникам России досталось куда больше — в который раз русские просторы спасли страну и народ.

Степка, впрочем, над этим не задумывался. Он не помнил другого мира и научился стрелять раньше, чем читать, а в десять лет впервые убил человека… если только можно назвать человеком члена людоедствующей банды, рассматривавшей интернат как источник пищи. С двенадцати лет мальчишка со своими друзьями и сверстниками регулярно принимал участие в операциях «РА» по умиротворению и наведению хотя бы подобия порядка на впавших в дикость землях. Как и все остальные, он очень смутно представлял себе будущее, за которое сражался и жил настоящим — войной, холодом, вечным недоеданием, смертями, короткими перерывами на отдых в относительно безопасных местах, где можно было поспать раздевшись и в кровати, есть с тарелки и даже мыться. Вряд ли он понимал и свою роль в становлении мира Игоря и Борьки, потому что просто не задумывался об этом, когда ночевал в снегу у костра или преследовал человеколовов в калмыцких степях, где приходилось пить конские кровь и мочу.

То, что изменило его судьбу, случилось зимой. Ничего более точного Степка сказать не мог — он не помнил счета "от Рождества Христова", существовавшего до Третьей Мировой и, конечно, ничего не знал о Галактической Эре. Но он сказал, что ему недавно исполнилось пятнадцать, и Игорь грубо подсчитал, что, если Третья Мировая в своей активной фазе шла примерно полтора года, прежде чем рухнули основные сражавшиеся государства, то это была зима 12-го года Безвременья, когда Петр Романов только-только начал объединять вокруг себя разрозненные здоровые силы России.

Итак, той зимой отряд из десяти кадетов на двух старых ГА3-66 — чудовищах, работавших на бензиновом топливе! — вывозил боеприпасы с обнаруженного в Ставрополе забытого склада. Развалины города считались местом относительно безопасным — там давным-давно вымерло почти все живое, а то, что осталось, не могло представлять особой опасности для ребят, которые были хорошо вооружены, подготовлены и безжалостны.

Степка не смог толком объяснить, кто напал на них. Для него это были просто «бандосы» — так он называл бандитов — причем тоже неплохо вооруженные, а главное — многочисленные. Вражда между «витязями» «РА» и любыми бандами была зоологической, пощады тут никто не давал — и не ждал. Этот случай не был исключением. Кадеты попытались прорваться. Бандиты подбили из самодельных гранатометов оба грузовика, вынудив ребят спасаться на территории развалин. Трое были убиты сразу, один тяжело ранен в ноги. Вскоре у раненого началась гангрена, ампутация (кинжалами, под истошные вопли несчастного) уже не помогла. Сразу после нее парень впал в бессознательное состояние и так и умер, даже не понимая, что вокруг друзья, пытающиеся хоть чем-то ему помочь… хотя помочь они могли лишь одним: не бросать его и оставаться рядом до самого конца несмотря на то, что умирающий был обузой.

В течение двух недель бандиты гонялись по развалинам за тающим крохотным отрядом. Потери банды перевалили за сотню — кадеты куда лучше умели драться, их спаивали дисциплина и дружба. Но в конце концов погибли еще четверо, а пятого взяли в плен и замучили с тупой, страшной жестокостью, характерной для того дикого, похожего на ночной кошмар, времени.

Мальчишки остались вдвоем — Степка и Олег Роменски, македонец по национальности. Почти без патронов, голодные, они прятались в городе еще четверо суток, продолжая нападать на маленькие группки врагов, пока не попали в засаду. Олег был ранен двумя пулями в спину, и Степан утащил его на себе от погони, но это не помогло — на следующее утро Олег умер. Прожил целую ночь, задыхаясь и выплевывая кровь… а потом — умер, и Степан остался один. Он совсем не боялся смерти, но приходил в отчаянье от того, что ему почти нечем драться…

Потом был "Каменный Гость". По крайней мере, так можно было догадаться, хотя сам Степка пожимал плечами — он просто… ну, так, наверное, чувствует себя завязшая в янтаре муха, утонувшая целиком, но еще живая. Он не видел, не слышал, не чувствовал, однако жил какой-то частичкой сознания и испытывал ужас — постоянный и давящий. Сколько так было — кто знает… а потом он просто понял, что лежит на какой-то штуке, похоже и на разделочный лоток на бойне (он видел такие вещи, и знал, что с ним могут сделать). Ну и повел себя соответственно.

Все это Степка Рощин рассказывал, сидя в углу на полу — замедленно, как говорят люди, испытавшие сильнейшее потрясение. Временами он умолкал, начинал дико озираться, щипал себя за руки и щеки и вообще вел, как ненормальный.

А когда договорил — вдруг начал плакать, сжавшись в комок и накрыв голову руками.

Игорь и Борька, конечно, были поражены «оживлением», но их шок быстро прошел — они жили в мире, где происходили еще и не такие чудеса, причем делал их человек. А вот этот плач… Ни тот, ни другой никогда еще не видели плачущим своего сверстника. Но, если Борька просто смешался, то Игорь подошел, встал рядом на колени и положил ладони на виски Степки.

Почти сразу тот затих и, последний раз удивленно всхлипнув, оторвал лицо от колен, огляделся вокруг мокрыми глазами.

— Не надо плакать, — тихо, но твердо сказал Игорь. — Мы русские. Ты русский. Вокруг Россия. А она на все века одна. Не пропадешь.

— И потом, — вмешался Борька, — ты прости, но… но у тебя и там никого… как бы… не было.

— Были, — возразил Степка. — Были друзья. Такое бывает редко — чтоб настоящие друзья…

Борька и Игорь переглянулись. Настоящие друзья — редко? Заговаривается, бедняга…

— Но они уже умерли, — сказал Борька. — Почти три века назад, или даже больше.

— Но для меня-то — совсем недавно! — вскрикнул Степка. — Месяца же не прошло… Боже, три века! — он вдруг издал странный звук — то ли хихикнул, то ли кашлянул.

Возразить ему было нечего, даже и не придумаешь…Но Степка встал и подошел к окну. Посмотрел на улицу, отпрянул.

— Что это? — быстро спросил он.

— Где? — подошел Борька. — Вот это? Это НПЛ. Ну, летающая машина такая.

— А крылья где? Ввввинт… моторы…

— Там реактивный двигатель с изменяемым вектором тяги, — пояснил Борис.

— Вектором?.. — с сомнением повторил Степка. — Это как на "сушках"?

— Точно, — подтвердил Игорь, тоже становясь рядом.

— Значит, это другая планета? — Степан внимательно оглядывался. — Как, вы говорите, она называется?

— Сумерла, — сказал Борька.

— А давно вы сюда пришли?

— Больше десяти лет, — ответил Борька. — Я тут почти всю жизнь живу, а Игорь недавно с Земли.

— А в космос давно люди летают?

— Так это… — Борька посмотрел на Игоря. — По-моему, еще до Третьей Мировой полетели.

— Нет, это я знаю — Гагарин, — помотал головой Степан. — Я имею в виду — далеко… на другие планеты.

— Уже больше двухсот лет.

— Наши первыми полетели?

— Нет, англосаксы. Экипаж Уиллерсона.

— Жа-аль… И что — вся эта планета наша?

— Ну…да вообще-то. И еще много планет.

— Значит, Россия цела?

— Конечно, что с ней случится?

— Мы все-таки победили в войне?

— В какой?.. А, в Серых Войнах? Да, победили. И еще в нескольких.

— С кем? — удивился Степка. — С американца… ну, с англосаксами опять?! Борька в замешательстве оглянулся на улыбающегося Игоря. Ответил:

— Н-нет… не совсем, хотя и с ними мы… Нет, там была еще большая война в космосе, и еще много помельче… и тогда мы воссоздали Русскую Империю…

— Воссоздали? — непонимающе спросил Степан, морща лоб. — Но она же была уже при мне… у нас был император, Его Величество Петр Четвертый Романов… не из прежних Романовых, просто так совпало… Мы же победили в нашей войне, и в этой… в космосе, так чего же воссоздавать?

Борька умолк. Игорь двинулся ему на выручку:

— Ты историю хоть немного учил?

— Немного, — кивнул Степан.

— Ну вот представь себе, что в ваш интернат сваливается твой ровесник тоже из времен Петра, но Первого. Барабанщик какой-нибудь. Ты ему сможешь сразу все объяснить, когда он спросит, чем это вы там занимаетесь?

Степан на секунду задумался.

— Нет.

— Вот. А ты учти, что хоть между твоими временами и временем Петра Первого — и твоими временами и нашими хоть примерно одинаково лет прошло, но по насыщенности событиями ты свои три века спокойно можешь за шесть считать.

— У вас закурить есть? — убито спросил Степка.

— Ну, можно купить. Но у нас мало курят, — предупредил Борька.

— Что же мне делать-то? — спросил Степан, и лицо у него стало таким измученным, что Борька прерывисто вздохнул и спросил Игоря:

— Может его это… в РИАН?

— В Академию Наук? — Игорь покачал головой. — А что они сделают? В прошлое его все равно не вернешь, только измучают разной ерундой…

— Борис! — раздалось за дверью, и, постучавшись, вошел отец Борьки, есаул Утесов. Он затягивал ремень.

— Здравствуйте, Евгений Олегович, — поздоровался Игорь, вежливо наклонив голову.

— Здравствуйте, — есаул смерил взглядом Степана. — Борька, я ухожу. Если мать появится — скажи, что уехал кордоны объезжать.

— Осторожней, па, — напутствовал его Борька уже в спину.

— Твой отец казачий офицер? — уточнил Степан. — Форма мало изменилась. Я первое, что в жизни помню — казачья форма.

— Вот что! — Игорь хлопнул мальчишку из прошлого по плечу. — Я живу тут недалеко в меблированных комнатах. Там можно взвод разместить. Сейчас пойдем туда. Вымоешься. Потом ляжешь и выспишься как следует — я помогу…

— Пусть сейчас, у меня вымоется, — возразил Борька. — Ты, Степ, не обижайся, но на тебе грязи — как будто ты правда шесть веков не мылся.

— Три месяца, — буркнул Степан. — Только вот что, пацаны… — мальчишки недоуменно переглянулись. — У меня ни копейки нет, а есть очень хочется. Мы там последние две недели крыс — и то редко видели. У вас тут как — пайки какие-нибудь… ну или что…

— Да пошли поедим, какие проблемы? — пожал плечами Борька. — Ты вообще как — что делать собираешься?

— Я не знаю, — признался Степка. — У вас тут как… безопасно?

— В станице — да, — ответил Борька, — а вообще — не очень. Нас многие местные недолюбливают.

— Уже лучше, — буркнул Степан. — Тогда вот что… я «калаш» свой бросил, когда сматывался, патроны кончились, остался вон только с режиком… неплохо бы ствол получить.

— Один ствол? — удивился Борька. — И все?

— Давай два, если богатый, — хмыкнул Степка. Борис оглянулся на Игоря, который покатывался в беззвучном хохоте:

— На каком языке он говорит?

— На русском, — Игорь покачал головой. — Это вкрапления древнего молодежного сленга… Ему нужно оружие, а не один ствол.

— Я так и сказал, — заметил Степан. — У вас тут на него никакие разрешения не нужны?.. И переодеться бы мне, а то оборачиваться будут… Напрягаю я вас, да?

— У нас похоже одеваются, — заверил Игорь. — А оружие тут все таскают. В России — там, конечно, строже.

— Пошли, пошли, — поторопил Борька. — Уже сколько времени, а мне надо на биостанцию…

— Черт, а мне в штаб! — вспомнил Игорь. — Правда, пошли скорей!..

…Борька открыл оружейный шкаф, но Степан не спешил восхищаться или хватать то, что на него смотрит. Он со странным лицом оглядел полтора десятка штук и спросил:

— А что они какие-то… странные? Даже не совсем на оружие похоже…

— А на что же? — с обиженным ядом отозвался Борька. — Холодильник у меня в другом месте, а это наш с отцом арсенал.

— А «калаша» у тебя нету? — тоскливо спросил Степан. — Или…

— Степ, у нас давно не производят порохового оружия, — Игорь понял, что к чему. — Только на заказ для коллекционеров. В основном у нас плазмометы. Вот, — он снял со стеллажа один из образцов. — Это ИПП — индивидуальный полуавтоматический плазмомет ИжС-52. Модель устаревшая, но надежная. Вот зарядный блок — это защелка — на сорок выстрелов. Вот предохранитель — включен — выключен… Дальность устанавливать не надо, потому что нет отдачи. Заряд опасен на расстоянии до километра… Прицел — четырехкратный, вот переключение на ночной режим, вот счетчик дальности до цели, на которую наводишь оружие… Это крепление для штыка…

— Для штыка?! — изумился Степан. — Дай-ка… Легкая штука.

— Два килограмма. В армейском варианте сюда крепился еще подствольник с термобарическими зарядами.

— На кой? — Степка приложился. — Если это плазма, то она же все сжигает…

Борька фыркнул:

— А ты нэйкельца или сторка видел? Он что, в одной куртке на тебя пойдет? Доспехи же на них, они излучение поглощают… А техника вообще экранами прикрывается. Вот и приходится полагаться на механические средства — от них нужны экраны из брони, настоящей, металлической, а это тяжело…

— А чего? — на лице Степана появилась немного хулиганская улыбка, он покачал плазмомет на руке. — Я возьму?.. — Борька кивнул, пожал плечами: — А пистолет? У меня был ТТ, старый, но надежный…

— Вот, — Борька перебросил ему РПП. — Тоже тульский, но Кострова-Замятина, ТКЗ-70. Берешь?

— Тоже плазменный? — Степан подкинул в руке оружие. — Беру. Только как мне за все это рассчитаться?

— У вас что, за оружие платили? — уточнил Игорь. Степан помотал головой:

— Нет, но я там служил… — он запнулся и свел брови: — Вам нужна служба? Я готов.

— Потом обсудим, — прервал его Игорь. Степан добавил:

— За мной не заржавеет. Так-то у вас еще говорят?

7.

Вертолет вел бывший пилот императорской авиации, служивший в армейских частях пятнадцать лет. Кажется, ему доставляло искреннее удовольствие вспоминать те времена — по крайней мере, всю дорогу он пел, переходя от знаменитого марша "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…" к "Хлопнем, парень, по стакану — и послушай: без обману…"

На складе Игорь вооружился все тем же «ижем», но к своему-таки отыскал и подствольник «печка» с зарядами. Сейчас, поставив полуавтомат между ног, мальчишка с интересом рассматривал открывающуюся ему панораму Фелькишер Ланд с ее столицей Нойе Аахен. Рядом с ним сидел Димка, которого Игорь взял в полет, как гида. Он бы взял Борьку, но тот и вправду страшно торопился на биостанцию, заявив, что, прежде чем окончательно поступить в распоряжение Игоря, он просто обязан завершить один важный эксперимент, иначе ребята его распнут на дверях. Степан же — не без помощи Игоря — мирно дрых в номере.

Германцы были верны себе. Для поселения они выбрали огромное — шестьдесят на восемьдесят километров — ополье с рощицами и речушками, которое успешно обживали. Тут и там паслись стада отличных коров, стояли на высотах ровные ряды ветряков, зеленели поля… А почти в центре этого немного неровного прямоугольника располагался Нойе Аахен — крепость, образованная внешними глухими стенами сомкнутых в кольцо одноэтажных домов, над которой поднимались четыре соединенных боевыми галереями башни с вертолетными площадками на верхушках.

Слева появился вертолет — тоже Ка262бис, как и тот, на котором летел Игорь, но не серебристый, а маскировочный, с черным орлом на белом щите, украшавшем борт. В дверях стояли роторы, смотревшие вниз. За одним сидел хеерманн — ветер трепал его куртку, выбившиеся из-под кепи светлые волосы, оттаскивал в сторону свешенные ноги.

— Встречают, — сказал Димка со странной интонацией.

— Не любишь их? — осведомился Игорь, махнув рукой в ответ на взмах руки германца.

— Да нет, почему… Просто они странные, не такие, как мы… Эти еще ничего, а вот где скандинавы живут — мне ребята рассказывали — вообще край.

Вертолет начал садиться на вершину одной из башен. Снизу "давали ветер". Несколько человек, пригнувшись и придерживая ладонями кепи, стояли у зубцов.

— Прилетели, — сообщил Игорь, перекидывая плазмомет на плечо.

* * *

Игорь вернулся в "Баран и вертел" около десяти вечера. Степка не спал — сидел у стола и следил за работающим уборщиком так внимательно, что не сразу понял, что Игорь вернулся.

— Давно проснулся? — прыгая на одной ноге. Игорь начал расшнуровывать ботинки.

— Часа три, — отозвался пришелец из прошлого.

— Чем занимался?

— Смотрел эту штуку, — Степан кивнул на стерео.

— Разобрался, как включать? — Игорь обратился к перебору визитов за время отсутствия.

— Там просто… — Степка поднял совершенно пьяные глаза. — Ну и мир… Вы когда-нибудь воевать перестаете?

— Воевать? — Игорь пожал плечами. — Да нет, почти все время где-то воюют… Всегда. А что, в твое время было не так?

— Мы-то не воевать не могли… А что такое закон о сопляках?

— Да так, проект, который оппозиция хочет протащить через Императорский Совет, — отмахнулся Игорь. — Уже полвека… Запрет несовершеннолетним участвовать в военных конфликтах малой и средней интенсивности — не угрожающих существованию Империи… Чушь, короче.

— А проект "Хартлэнд"?

— О, вот это интересно! — оживился Игорь, повернувшись к Степке. — Это англосаксы уже второй год делают. У них есть Луна 7. Солидная такая глыбка — побольше нашей Луны, земной. Они на ней установили искусственные гравитаторы, чтобы силу тяжести поднять. Монтируют мощнейшие фотонные флаинг-моторы, реверс-моторы новейшей конструкции — и прыжковый двигатель, конечно. Потом зажигают искусственное солнце по системе академика Лаврова, пускают его по наклонной эллиптической орбите, чтобы смена времен года, как положено все… Дальше работает проект «Атмосфера», как перед самым началом Галактической Эры на лунах планет-гигантов в Солнечной Системе. И лет через 10 у них есть такая небольшая Земля — и в то же время космический корабль. Потом заселяют туда миллионов пять-десять добровольцев — и вперед по Вселенной… Да проект-то уже не новый, только раньше искусственная гравитация была не отработана, а без нее атмосфера улетучится быстро…

— Пять миллионов добровольцев на такое дело? — недоверчиво спросил Степан. — А…

— А что? Семьями летят. Да и потом — интересно же. Там пол-империи будет желающих, да еще и от наших заявки пойдут, только они никого не возьмут. Вредный народ… — поделился Игорь обидой.

— Ну да, — согласился Степан. — Я думал, что их вообще не осталось. Американцев.

— Да это не американцы, — пояснил Игорь. — Это канадцы, англичане, которые успели из Англии в Канаду перебраться… Ну и американцев тоже было сколько-то, и австралийцы, и новозеландцы — они все туда собирались, ну, как наши за Урал. Вот так и получились наша империя — и Англо-Саксонская. Нас около семисот миллионов, из них миллионов пятьсот русских, а у них полмиллиарда, и англосаксов — четыре пятых. Мы сначала даже воевали немного, пока Первая Галактическая не началась. Они нас обвиняли, что мы Третью Мировую начали, а мы их — что из-за их обалделости так получилось. Ну и сейчас косо друг на друга посматриваем…

— А что, разных других стран так и нет? — поинтересовался Степан. Игорь покачал головой:

— Самоуправляющиеся общины разные есть, много, а так — только мы.

— Игорь, — Степан откинулся на спинку кресла и вытянул ноги, — а вот ты — ты кто? В смысле, я не понял, что ты делаешь. Я вижу, что ты чем-то важным занят, а чем — не знаю.

Игорь посмотрел в окно — там еще горела полоска заката над лесами.

— Мне пятнадцать, — сказал он в окно и повернулся к Степану, — по нашим законам я еще несовершеннолетний. Совсем недавно закончил лицей — такое особое учебное заведение. Приехал сюда писать научную работу и отдыхать — и…

… —И тебе это доверили?

— Понимаешь, Степ, — Игорь усмехнулся и вздохнул, — у нас на Земле каждый занимает то место, для которого он предназначен. Не то, какое он хочет. Не то, на какое его поставят. А то, для которого предназначен. Мы много десятилетий добивались, чтобы «предназначен», «хочет» и «поставили» — совпадали. В 99 случаях из 100. Если можешь — делай. И не важно, сколько тебе лет. Если не можешь — не берись. И не ссылайся на возраст и прошлые заслуги.

— Игорь, — Степан вдруг встал, одергивая свою куртку, и в его глазах Игорь прочел отчаянье и надежду, — возьми меня к себе. Я стрелять умею. Драться, верхом ездить, следы читать, охотиться… ну, наверное, это мало, но я быстро научусь, чему скажешь. Возьмёшь?

— Возьму, — негромко отозвался Игорь.

* * *

Стоя около бассейна, Борька наблюдал, как щуренок нарезает круги вдоль бортика. Неподалеку слышались боевые вопли — полуночники разминались на площадке для рукопашных сходов с кадетами из экипажа дирижабля.

— Я для нее — пустое место, — сообщил Борька щуренку и, вздохнув, поставил ногу на перекладину ограждения. — Не, я понимаю, что я не шедевр и все такое, но не пустое же место, а? Не, ну я сам виноват, я при ней как будто немею… На кой черт ей немой парень?.. Вот и я думаю, что не нужен… Эх, ты, рыба. Что ты можешь понять в человеческих чувствах?

— Ты чего здесь стоишь? — голос Катьки гулко разнесся над поверхностью разделенного барьерами на ячейки бассейна. Девчонка стояла напротив, у двери. Борька не услышал, как она вошла.

— Скоро пойду домой, — ответил мальчишка, ощущая, как горло пересохло, ладони наоборот — взмокли. — А ты чего?

— А я тебя искала, — Катька пошла вокруг бассейна, шаги ее сапог звонко щелкали в зале. — Ту будешь водить в лес этого молодого дворянина, приезжего?

— Да, буду, — кивнул Борька. Катька остановилась в нескольких шагах, легко оперлась локтем на перила.

— Это очень опасно, — она мотнула головой, отбрасывая волосы. Следовало ответить ей что-то непоколебимое и очень мужественным тоном. Вместо этого Борька пожал плечами. — Я знаю, что это нужно, но все равно боюсь.

— Ты боишься?! — искренне удивился Борька. — Чего?!

Катька посмотрела на него, и Борька почувствовал, как странная теплая волна поднимается откуда-то, как говорят, "из самых глубин его существа", а проще — от пяток.

— Я за тебя боюсь, — сказала Катька Островая. И Борька Утесов ответил, как всегда в таких случаях, невпопад, но обрадовано:

— Здорово!!!

ГЛАВА 3 ВРАГИ ВОРВАЛИСЬ КО МНЕ С ВОЙНОЙ

Враги ворвались ко мне с войной -

И стал я драться — за право жить…

Дж. Р.Киплинг.

1.

Через два дня после встречи у бассейна в меблированных комнатах над "Бараном и вертелом" впервые собрался в полном составе личный отряд Игоря Муромцева, дворянина и несовершеннолетнего.

Лично Игорь устроился, скрестив ноги, в большом мягком кресле. Второе такое же оккупировал Борька Утесов — туда же к нему втиснулись Катька Островая. Из третьего кресла торчали ноги Степки Рощина. Женька Вислоусов сидел на широком диване, раскинув одну руку по его спинке, а второй — обнимая Лизу Одинцову. Зигфрид фон Брахтер, положив скрамасакс на колено, устроился на стуле возле бара.

Семь человек. Игорь не стал набирать двенадцать. Машина была им запущена. Он выспался и уже ознакомился с первыми результатами в штабе. Трупов пока не имелось, но стычки с вабиска — уже происходили. Довольно суматошные — похоже, враг не представлял себе масштабов и истинных целей начавшейся операции, но ощущал инстинктивно ее опасность. Кроме того, позавчера генерал-губернатор лично возглавил начавшееся наступление на север, в направлении Кухлона, столицы Союза Аллогун. Это значило, что события на Сумерле пустились вскачь…

…Игорь: геолог, информколлектор, полевой врач, пилот малого космического корабля, оператор видеосистем, военный инженер.

Борька: лесничий, астроэнергетик, следопыт.

Катька: генетик, кулинар, голограф.

Степка: кадет времен Безвременья — что тут добавить?

Женька: зоопсихолог, лесотехник, вертолетчик.

Лизка: полевой врач, картограф, снайпер.

Зигфрид: оператор сельхозмашин, инструктор боя холодным оружием, водитель наземного транспорта.

Вот такая подобралась компания — частично усилиями Игоря, частично — сама собой, и Муромцев и вздохнуть не успел, как оказался знаком с двумя симпатичными девчонками и скуластым черноволосым парнишкой с чуть раскосыми серыми глазами — раньше он их знать не знал, сейчас Борька ему их отрекомендовал как "очень надежных людей, для нашего дела — самое то". Похоже было, что это и в самом деле так. Вся эта компания активно обживала офис, помогала (и даже не очень мешала) работать, таскала туда-сюда кучи снаряжения, купленного за свои деньги или вытащенного из запасников, относилась к происходящему, как к очень интересному дополнению к каникулам и временами заставляла Игоря усомниться в здравости собственного рассудка: на каком свете он живет — на этом или в выпусках "Библиотеки приключений для юношества"? Те походы, в которых Игорь участвовал в лицее, выглядели по-другому и не рождали такого чувства ответственности.

Первый рейд был назначен на завтра. Предполагалось использовать дирижабль и забраться подальше на север — Игорю было интересно своими глазами взглянуть на земли вабиска и на то, как гам живут. Планы их городов имелись — довольно подробные, кстати, так что полет был продиктован обычным любопытством. Что, впрочем, с точки зрения человека было вполне обычной и весомой причиной.

— Никогда не летал на дирижаблях, — немного нервно сказал Степка. — У меня при слове «дирижабль» сразу «Гинденбург» вспоминается, я про него в книжке читал.

— Какой гинденбург? — удивился Женька.

— Гинденбург — это германский полководец и государственный деятеля начала XX века от Рождества Христова, — уверенно сказал Игорь. — Он разбил наших в 1914 году при Гумбинене и был рейхсканцлером Германии до Гитлера… А при чем тут Гинденбург? — так же удивленно спросил он Степана.

Степан посмотрел на них дико:

— Ну… как же… Такой дирижабль был, он взорвался при посадке в 30-х годах… — мальчишка подумал и добавил, — от Рождества Христова. Водород в баллонах долбанул.

— Во-до-ро-о-од? — протянул Женька. — Да все дирижабли сейчас на негорючих наполнителях…

— А ты здорово знаешь историю, — уважительно сказала Лизка. — Наверное, хочешь поступать куда-нибудь на исторический факультет?

— М… да, наверное… — кивнул Степан. Никто, кроме Игоря и Борьки не знал кто он такой. А о том, что он пишет с ужасающими ошибками — знал вообще только Игорь, который представил Степана, как своего приятеля, прилетевшего следом, сына дворецкого, друга детства.

— Сейчас дирижабли не взрываются, — авторитетно сообщил Борька. — У них мало того, что наполнитель инертный, они же еще заряжаются от мягких батарей, тканевых. Весь верх дирижабля ими выложен. Летит и заряжается от местного солнца. Фактически — вечный двигатель.

— Так ты что, никогда дирижабля не видел? — удивилась Катька.

— Говорю же, боюсь я их, — пояснил Степан.

— Позанимался историей! — фыркнула девчонка. — Мы тут на них на экскурсии летаем!

— У отца есть… была, а теперь у меня есть, — поправился Игорь спокойно, — аэрояхта. Это в самом деле классная вещь, Стёп. Сам убедишься. Конечно, военный дирижабль — это совсем не то, там все для дела…

— Гитару кто-нибудь с собой берет? — спросил Борька. Зигфрид поднял два пальца. Игорь кивнул:

— Ну вот и отлично… Сейчас можно разойтись, завтра в четыре утра соберемся.

* * *

Лежа поверх разобранной постели, Игорь читал с комбраса микрофильм приключенческого романа, не вполне понимая, что именно читает. Он находился сейчас в странном, «промежуточном», состоянии, когда все решено и ты сидишь, так сказать, "на чемоданах" — все ясно, карты получены, сроки оговорены, маршрут подписан, предпоходный рапорт сдан и дело только за временем, а оно ползет, как сороконожка из сказки: раздумывает, какую ногу сначала переставить.

Теперь — даже если он погибнет в первом же рейде, завтра — запущенную машину не остановить всеми силами Иррузая. С его союзниками вкупе. С ним кончено. К середине весны на стол генерал-губернатору лягут карты самых глухих мест севера между Вторым и Третьим Меридианами — и уже летом Довженко-Змай начнет планомерное наступление, взламывая лесные крепи, берегущие границы надменного теократического болота, мешающего развитию своего собственного народа. Глупцы, пленники ограниченного высокомерия… Их не спасут ни фанатизм, ни знание местности, потому что он, Игорь Вячеславович Муромцев, пятнадцати лет, выпускник Селенжинского Императорского Лицея, сделал свое дело. ВСЕ. И он ощутил странную жестокую гордость, представив себе ту бездушную и могучую силу, которую привел в движение — силу Империи, перемалывающую, превращающую в пыль все, что встанет на ее пути. И себя — часть этой Империи. Непредставимо крохотную часть — и в то же время достаточно значимую, чтобы «запустить» в действие эту Силу. "Моя Сила — Сила всех людей Империи," — вспомнил Игорь. Он забыл, чьи это слова, но они были точны…

— Ты бы гордился мной, отец, — тихо сказал он в пустоту комнаты.

В холле мягко шлепали шаги — Степан не спал, ходил, похоже, из угла в угол. Трудно парню. Легко сказать — Империя одна на все времена, Россия вечна. Она-то одна, да люди разные…

— Ты не спишь? Можно к тебе?

Степка стоял в дверях, опираясь рукой на косяк — босиком, в своих грубых пятнистых штанах, которые не захотел менять на современные камуфляжи. Он курил — все-таки купил в фактории пачку «Беломорканала» и дымил с явным удовольствием, вызывая недоумение и восторг девчонок.

— Заходи, — Игорь отложил комбрас. — Только выбрось свою погань. Заработаешь рак легких, смотри.

— У вас его все равно лечат, — Степка вошёл, сел в кресло.

— У нас его просто не бывает, — уточнил Игорь. — Только как результат несчастных случаев с облучениям, а это довольно часто… У отца лучевая болезнь была дважды.

— Отец был военным? — тихо спросил Степан.

— Офицером Флота… Он погиб три года назад.

Степан кивнул, но как-то так, словно и не слышал. Потом вдруг закрыл глаза и сказал:

— Страшно мне что-то. И очень. Что мне потом-то делать?

— Дурак ты, Степ, — легко ответил Игорь. — У нас целая Вселенная в кармане, как завалявшийся мусор, так неужели ты себе дело по душе не найдешь? Не здесь, так еще где?

— Я иногда мечтал машинистом стать, — вдруг заявил Степан. — Все думал: вот кончится вся наша война — пойду учиться…

— Становись, — не удивился Игорь. — Императорский Гражданский Инженерный Корпус. ВУЗ даже тут, в столице, есть, а «РуссоДор» на Сумерле струнники еще лет сто будет строить, для тебя работы до старости хватит.

— Сейчас ведь не электровозы… и не паровозы, а я только паровоз и видел. Даже ездил однажды.

— Хотеть — это мочь, Степ, — серьезно пояснил Игорь. — Ты не дурак, не лентяй, не больной. Если чего не знаешь — научишься. А если не научишься — никого не вини, кроме себя.

Степан ничего не ответил, и Игорь тоже не стал продолжать разговор. Он вдруг подумал о маме, о том, что никогда ее не увидит… и эта мысль причинила неожиданно острую боль — Игорь даже дыхание задержал, чтобы переждать ее.

О чем думал Степан — неизвестно. Но и его мысли, судя по всему, не относились к разряду веселых.

— Степ, я спрошу, — вырвалось у Игоря — неожиданно для него самого, пожалуй, даже против его воли. Степан медленно покивал, как бы не вполне понимая, что это к нему обращаются. — Как это… когда бомбят… и все такое?

— Ужасно, — признался Степан спокойно. — Кажется, что… — он сморщился, повел рукой, — что небо на тебя падает. Упадет, прихлопнет… Целые кварталы валятся, стены падают, как картонки… Дым, пыль, грохот, трупы… Вы же все время воюете, оружие вон какое, неужели ты не знаешь?

— Мы давно не воюем на Земле, — пояснил Игорь. — Она слишком маленькая для наших войн. А так — я видел только хроники… Да брось же ты смолить! Ты что, там, у себя, не соображал, что прокуренного унюхают за километр?! Степан сделал стойку и внимательно посмотрел на сигарету:

— Правда, что ль?

— Доказано, — кивнул Игорь,

— Жа-аль… — протянул Степан. Провел ладонью по столику, потом спросил вдруг: — Хочешь, спою? У меня, правда, голос так себе. Но мы эту песню очень любили…

Он еще раз провел по столу ладонью, убрал со лба волосы и негромким, слегка сбивающимся голосом запел — правда, довольно приятно:

Не секрет, Что друзья в облака обожают Уноситься на крыльях и без, Но бросаются к нам, Если нас обижают, К нам на помощь бросаются Даже с небес…[11]

Игорь удивленно сел на кровати и в следующий миг поддержал Степана хорошо поставленным на уроках музыки дискантом:

— Не секрет, Что друзья не растут в огороде, Не продашь и не купишь друзей…

— У вас ее тоже поют? — удивился Степан. — Ёк, приятная неожиданность…

— Давай допоем, что ты? — улыбнулся Игорь и, встав, подошел к столу. Присев на край, Степка помедлил и кивнул:

— Не секрет, Что друзья убегают вприпрыжку, Не хотят на цепочке сидеть! Их заставить нельзя Ни за какую коврижку От безделья и скуки Балдеть! Не секрет, Что друзья — это Честь и Отвага, Это — Верность, Отвага и Честь! А отвага и честь — Это рыцаря шпага, Всем глотателям шпаг Никогда их не съесть…

— А где сейчас остальные… — Степка запнулся, но решительно закончил, — наши?

— Остальные? — Игорь задумался. — Ну… Женька сейчас гоняет на НЛО по холмам вокруг станицы, а, может, и по всему уезду… Сзади у него сидит Лизка, обняла его за талию и прижалась щекой к куртке на спине. Борька с Катькой, наверное, устроились у себя на станции, слушают музыку и молчат, им и без разговора хорошо. Зигфрид оккупировал тир внизу и упражняется в стрельбе. Короче, никто не спит.

— И мы не спим, — засмеялся Степка. — Знаешь, я хочу есть. Спустимся вниз?

— Одеваться неохота, — поморщился Игорь. — Давай закажем сюда.

* * *

Этой ночью Алые Драгуны и ополченцы под командой генерал-губернатора закончили операцию по захвату Кухлона.

2.

Все увидели, что дирижабль все-таки испугал и — даже больше — поразил Степку. Он резко побледнел, на висках выступили капли пота.

А между тем, это был самый обычный армейский «Облако-500». Не очень даже и большой, особенно если сравнивать с непредставимо огромными транспортами «Слон» или даже пассажирскими «Полет-Т». Серо-стальной, с трехъярусной гондолой, казавшейся маленькой в сравнении с тушей баллона, на котором были нанесены огромные опознавательные знаки и надпись стилизованно-славянским шрифтом:

ПОКОРИТЕЛЬ РАССВЕТА

Дирижабль слегка «водило» у решетчатой причальной мачты, лифт стоял внизу, и около него замер Ревякин…

…В эту ночь все-таки удалось поспать — по крайней мере, Игорь поспал, часа три, а, когда проснулся, Степка тряс его за плечо со словами:

— Пойдем кофе попьем. Четвертый час.

— Ты приготовь, а я сейчас оденусь, — Игорь поднялся на локте…

…Когда они выходили, было еще темно, сыро и туманно. Белесые клочья плавали на пустой улице. Около киоска, завернувшись в куртку, стоял и отчаянно зевал Зигфрид — вид у него был тоже не очень выспавшийся, но поприветствовал остальных он с энтузиазмом, который тут же объяснил:

— Устал ждать. Где остальные?

— Будут, — буркнул Степка. — Вы, я погляжу, за последние три века так и не изменились ни фига…

— Почему за три века? — проявил неподдельный интерес Зигфрид, но щекотливая тема была пресечена в начале развития появлением Бориса и Катьки. Последние несколько дней они вообще были неразлучны, и Игорь сильно подозревал, что Борька все-таки прояснил свои отношения с девчонкой (правда, он не знал, что произошло это объяснение у рыбного садка на биостанции, а единственный свидетель — щуренок — в данный момент уже плыл где-то по рекам материка.). Во всяком случае, эта парочка старалась находиться как можно ближе друг к другу и прямо-таки изливала на окружающих свет, тепло и душевное единение.

— Что вы все такие грустные? — весело спросил Борька. Игорь с удовольствием отметил, что на его личном проводнике все пригнано и сидит, как вторая кожа. Видно, что для него поход — привычное дело. Впрочем, так же — или немногим хуже — выглядели все здешние ребята и девчонки. Лесовики, чтоб их…

— Просто не очень выспались, — ответил Игорь.

— Давайте пожуем, — Катька достала из набедренного кармана отпотевший изнутри пластиковый пакет. — Пирожки с мясом… Кому?

— Всем, — Игорь чихнул, покрутил головой. — Когда успела?

— Не я, мама, — девчонка ловко раздавала еще горячие пирожки. — Говорит, что я все равно готовить не умею — это я-то!!! — она искренне возмутилась. — Лопайте, лопайте…

— А эти четыре? — Зигфрид подбородком указал на пакет.

— Молчи, недоразумение… — отмахнулась Катька. — А, вот они?

Женька и Лизка тоже шагали вместе, на ходу перебрасываясь, как мячом для регби, здоровенной южной дыней, какие развозили по всей Сумерле из Хрустального на Новом Мадагаскаре.

— На верхотуре съедим, — не здороваясь, пояснил Женька, и все семеро зашагали по улице в ряд…

…Ревякин был сух и официален. И Игорь заметил, что Степка смотрит на подтянутого, запаянного в форму кадета с легкой ностальгией. "Были когда-то и мы рысаками…" — всплыла в мозгу фраза, которую любил повторять отец. Из какого-то старого романса…

Вблизи дирижабль казался не просто огромным — он закрывал утреннее небо.

— Добро пожаловать на борт "Покорителя рассвета", — Ревякин отдал честь и отступил, давая проход не открытую платформу лифта.

— Если страшно — держись ближе к центру, — шепотом сказал Игорь Степке. Тот поморщился:

— Я не высоты боюсь, а дирижаблей…

Платформа плавно пошла вверх. В креплениях мачты начал посвистывать незаметный внизу ветер; станица уплывала под ноги, а лес раскидывался все дальше и дальше, до самого горизонта. В приближающихся небольших дверях стояли трое кадетов, придерживавших створки. И уже через две минуты вся группе вошла на нижнюю палубу. Экипаж, выстроенный вдоль левого борта, прокричал, вскидывая фуражки:

— Ура! Ура!! Ура-а!!!

Ревякин, заулыбавшись наконец-то, показал рукой наверх:

— Там грузовая палуба и каюта для десанта. Мы вас разместим в ней, уж не обижайтесь. Там все, что нужно, есть. Отчаливаем?

— Давайте, — кивнул Игорь, мельком взглянув на своих ребят, которые вели себя совершенно спокойно, лишь Степка переводил дыхание как-то затаенно, да напряженно осматривался. Ревякин вскинул к губам свисток, выдал прерывистую трель — и экипаж с высоким профессионализмом испарился с боевой палубы. Сам командир кивнул — и тоже исчез.

* * *

Десантная каюта была рассчитана на взвод с легким оружием. Рядом, в грузовом отсеке, стояли четыре Ка262дробь со сложенными лопастями. Игорь ради интереса проверил — грузовые места в самом деле были забиты под завязку, на полгода полета, не меньше.

Его группа уже расположилась, размещая вещи в ячейках, а оружие — в стойке, рядом с тесаками, хранившимися здесь постоянно. Иллюминаторов не было, горел мягкий дневной свет. Под стереоэкраном, вмонтированным так, чтобы изображение видели лежащие в гамаках, грудой лежали коробки дисков.

— Бытовые фильмы, — сообщил Борька, уже успевший сунуть туда свой нос. — Наши и англосаксонские, а еще с Брэссудзы.

Между гамаками были подъемные — из пола — столы и стулья, приводившиеся в действие кнопками. Над стерео кто-то присобачил постер с "Русской красавицей-01" из "Нашего мира", над входом — тоже постер, но с профилем Алого Драгуна на фоне городских улиц и размашистой алой подписью "Защитим наш дом!" И, наконец, на противоположной стене белой краской было аккуратно написано:

ЛУЧШЕ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ УМЕРЕТЬ ЧЕЛОВЕКОМ,

ЧЕМ ВЕЧНО ЖИТЬ СКОТОМ

ДЖЕК ЛОНДОН

Эта надпись как бы доминировала над всем остальным, в том числе — над конфетными вкладышами с экранопланами, НЛО и инопланетным зверьем, которыми кадеты густо уделали стену в изголовье гамаков.

— Пойду в рубку, посмотрю, как они, — бросил Игорь, зашвыривая в нишу рюкзак.

— Можно мне с тобой? — оторвался от своего гамака Степан. Игорь мотнул головой:

— Пошли…

…Коридор третьего этажа — с овальными дверями — был обшит планками цвета гречишного меда. В иллюминаторы заглядывало бледно-голубое утреннее небо с розовыми отблесками зари.

— Дерево? — спросил Степка, проводя на ходу ладонью по планкам.

— Полимер, — отозвался Игорь, — негорючий… Разрешите?

Последнее относилось к решетке переговорника у двери в рубку. Изнутри отозвались:

— Да, входите.

Мальчишки вошли. Степан тихонько охнул. Для новичка тут и впрямь всё было удивительно.

Весь перед рубки — треть стены, — четверть пола и столько же потолка были сделаны из прозрачной брони, создававший эффект отсутствия. Оттуда наплывали лес и небо — только лес и небо, без конца; наплывали медленно и беззвучно, красиво и неостановимо. Слева у стены за мощной армейской станцией связи сидел кадет. Ревякин, развалившись в кресле, держал одну руку на штурвале; справа от него замер над бегущими огнями приборов штурман с совсем детским лицом.

— Скорость?

— Семьдесят.

— Давление?

— Ноль семь.

— Напряжение в системе?

— По нормали.

— Доложить по кораблю.

— Все системы работают в обычном режиме.

— Давай курс.

Игорь пересек рубку и замер около Ревякина.

— Идем на Сааск, — сказал он. Кадет кивнул:

— Есть… Расчет?

— 102 норд-норд-вест.

— Давление на единицу.

— Есть.

— Поднимаю скорость на сто пятьдесят… Курс зафиксирован. Включить автопилот, — Ревякин легко поднялся и улыбнулся: — Все. Восемнадцать часов непрерывного лёта — и мы на месте.

— Ты летал над Сааском раньше? — спросил Игорь, разглядывая экран курсографа.

— Несколько раз, — кивнул Ревякин.

— Сбить не пытались?

— Чем? — удивился кадет.

— Чем они сбили над Иппой самолет Довженко-Змая?

— Во время штурма? — Ревякин пожал плечами. — Я слышал, но слабо верится. Скорей всего, просто какие-нибудь неполадки в двигателе. Что-то вроде этого, — потом помялся и добавил: — Не верю я во все эти фокусы с биоэнергетикой, которые там, у вабиска, кто-то вроде бы может выделывать.

— Может быть, — согласился Игорь и выкинул ладонь в сторону лежащего на откидном столике диска с кодами.

Диск, как НЛО, перелетел через всю рубку и мягко упал на одно из сидений. Ревякин кашлянул, помотал головой. Игорь посмотрел в сторону Степана.

Тот явно не замечал ничего кругом. Лицо русского из Безвременья выражало всего одно, зато всеобъемлющее чувство — восхищение. Он окаменел вновь, глядя вперед.

— Он что, раньше никогда не летал? — спросил Ревякин тихо. Игорь ответил:

— Тяжелое детство, — кадет удовлетворился объяснением. — Степ, ты тут останешься?

— Что?.. Да-да… — кивнул тот, не оглядываясь.

— Ему можно? — уточнял Игорь. Ревякин кивнул. — Тогда пошли, покажешь мне, где аппаратуру установили…

…Аппаратура для съемки стояла, как и распорядился Игорь, в носовом блистере, куда вела лесенка. Игорь пропустил Ревякина вперед, тот ловко соскользнул вниз, не касаясь ногами ступенек. Игорь слетел вслед за ним так же умело, наклонился над «прицелом» камеры.

— А ты раньше летал на дирижаблях, — сказал Ревякин, и это был не вопрос.

— Много раз, — мельком ответил Игорь, рассматривая отличное, многократно увеличенное изображение. — Высота у нас какая?

Ревякин сверился с комбрасом, связанным с рубкой.

— Полтора километра.

— Ветер?

— Встречный, несильный.

— Ясно.

Аппарат легко поворачивался на кронштейнах, послушно приближая и показывая то кроны деревьев, то какие-то тропинки в промежутках зелени, то воду лесной речушки… Потом мелькнул всадник — рысью скакал он вдоль ручья, слившись с конем.

— Вперед, МакДафф — и будет проклят тот, кто первым крикнет "хватит, стой!" — произнес Ревякин. Он смотрел в дублирующий аппарат. Игорь поинтересовался:

— Ты английский в школе учишь?

— Да нет, — отозвался кадет. — Я два года назад был на каникулах в международном лагере на Зеленом Шаре, подружился там с одним парнем, Кейтом Линдеем. Он и учил, а потом я сам… Мы с ним долго визитами обменивались, встретиться хотели опять, а год назад… слышал про атаку сторков на Холлидей? — Игорь кивнул. — Кейт там как раз жил… Они школу обороняли, чтобы младшие успели убежать — почти без доспехов, с одними плазмометами против десантных машин… — кадет поморщился. — Я потом видел в новостях, уже когда сторков отбили — как трупы выносили и складывали. Почти все обугленные сильно, а он не очень, только правой руки с плечом нет и лицо справа обожжено, но видно, что Кейт.

Ревякин говорил без особой горечи. Он был хоть и мальчишка, но военный мальчишка, сам не раз видел смерть и убивал и воспринимал ее, как нечто вполне естественное, плату за хорошую жизнь. Вот жил хороший парень, англосакс Кейт Линдей. Сторки напали на его родную планету, Кейт, как и было положено, взялся за оружие и защищал тех, кто слабее. Потом его убили. Жалко. Но ничего необычного и сверхъестественного. И Ревякин был понятен Игорю — разве не погибли на экзаменах его одноклассники, доказывая свое право стать лидерами? Каждый сам выбирает. Сам решает. Сам делает. Сам побеждает или умирает. И некого тут винить, и плакать нечего.

— Ладно, поедем, — Игорь легко подскочил, подтянулся и выметнул себя наверх. — Хорошо место обустроили… Ты там Степку не гони, пусть посмотрит.

— Странный он, — признался Ревякин. — Никогда не летал на дирижаблях — это что, шутка?

— Да вот не доводилось ему. Но, по-моему, понравилось.

— По-моему, тоже…

3.

Степка, судя по всему, продолжал торчать в рубке. Остальные дрыхли в гамаках, добирая свое за ночной недосып. Секунду Игорь боролся со вполне идиотским желанием заорать какую-нибудь чушь вроде "подъем!", вздохнул и отказался от соблазнительной мысли.

Ему самому тоже хотелось спать, но не настолько, чтобы просто завалиться и удрыхнуть. Тем более, что Игорь ненавидел гамаки и, если честно, предпочел бы просто спальник на полу. Но за спальником надо было лезть в ячейку — он пристегнут под клапаном рюкзака — и Игорь, покопавшись в дисках, выбрав несколько, с микрофильмами книг и влез в гамак.

Странно, но первый диск оказался антологией поэзии, причем самодельной антологией — кто-то просто надергал отовсюду любимые стихи, не позаботившись даже чаше всего указать авторов. Игорь «полистал» его — и наткнулся на одно стихотворение, заставившее его задержаться. Он прочел стихи раз и другой… а потом по своей привычке начал негромко читать вслух…

— Кто посмел тосковать о жизни?[12] Забудьте думать о мелком и бренном. Номер приказа… Слушай, Отчизна… Всем, всем, всем, чья могила — Вселенная. Матросы, старшины и офицеры! В годовщину славных побед наших Флагман приказывает задраить двери И залатать пробоины наспех. Вакуум стылый вселенской пучины Подкачкой насосов гнать прямиком. Куртки заштопать — есть причина! Бляхи драить метеорным песком. Ровно в полночь, с ударом четвертым Склянок Флота, мои друзья, Идти к Земле, равняться побортно — Парадом командовать буду я. И, как приказано, — в полночь Мы поручни трапов молча хватали. Горели мы молча. Взрывались молча. И молча сейчас к Земле возвращались… В просторах Вселенной, запрокинув головы, Распластав руки, открыв рты, Мы возвращались из десятипарсековой — А, может, и более — темноты. Горнисты вскинули к звездам горны И затрубили, не видя звезд: Началась перекличка сквозь солнц чужих волны, Слова наши солнечный ветер нес. — Корвет "Шквал"? — Разорвало миной… — Ребята с крейсера "Огненный Лис"?.. — А вы, с эсминца "Орлиный"? — Мы сгорели… Рейдер-разведчик "Сюрприз"? — Фрегат "Удалой"? — Не вернулся на базу. — Фрегат "Заря"? — Три ракеты — в машину… — А нас лишь двое. И без приказа Мы смерти своей не откроем причину… От страха съежились звезды и в ужасе космос стонал, Когда на расколотый мостик Поднялся наш адмирал. В парадной форме, спокойный Пришел он — наш командир. Горят на его погонах Вега и Альтаир. За ним адъютанты тяжко Идут по ранжиру вслед — Сияют на их фуражках Эмблемы летящих комет… Смерть второй шанс не подарит нам. И нынче — считайте, что в гости. Нам уж никогда не состариться, Никогда не мерзнуть в космосе. Поднявшись над палубной кровлей, Мы, третье столетье подряд, У планеты, нашей спасенной кровью, Проводим привычный парад. Отбой. Уходим назад мы. Назад — в бездонные глуби. Ложимся возле реакторов, Падаем в башнях орудий. Но если вам придется с врагом Сойтись в час решающей мести, Ждите нас — мы снова придем. Мы придем с кораблями вместе. Мы были когда-то. Нас нет. Мы были… М Ы — Б У Д Е М. М Ы — Е С Т Ь.

…Игорь отложил диск и прерывисто вздохнул. "И папа… тоже на этом параде…" — бессвязно подумал он, почувствовав, как перехватило дыхание. И мальчик поспешно взялся за другие диски. Ему попался трофейный набор — тоже любительский — сторкианского произведения. Три года назад Игорь начал изучать язык сторков из интереса к врагам, увлекся и начал доставать литературу на нем, даже собрал аппарат для чтения распространенных у сторков аналогов земных микрофильмов, которые нельзя было читать с помощью обычной аппаратуры.

Попавшая в руки Игоря повесть тут же начала его страшно смешить. Это была чистой воды пропаганда. Мальчишка уже достаточно хорошо знал сторкианский, чтобы понимать идиомы, обороты речи и жаргонные словечки, без которых читать на иностранных языках не интересно и которые теряются при переводе, даже самом лучшем.

Речь в книге, правда, шла не о русских — главными противниками благородных и отважных героев "из лучших семей Первых Родов Сторкада" были вечно пьющие виски, надменные, трусливые, лживые и невероятно, просто как-то ликующе тупые англосаксы, фамилии и имена которых автор, ничтоже сумняшеся, брал, кажется, из литературной энциклопедии — Байрон, Киплинг, Бэдадостопочтенный (о как, в одно слово — лихо!), Шелли… Своей тупостью книга просто завораживала, от неё невозможно было оторваться. Игорь сдержанно фыркал, раскачиваясь в гамаке и в который уже раз размышлял о том, не кажутся ли Чужим столь же плоскими и глупыми их собственные образы в земной пропаганде? Хотя — вряд ли. В бесчисленных «внутренних» войнах своей истории с равными по изощренности противниками земляне отточили искусство пропаганды и накопили ее колоссальный опыт — тогда как на других планетах нигде не было такого разнобоя стран, а значит — не было и подобного земному накала внутренней борьбы и нужды в столь развитой пропаганде. Отсюда — полная, даже какую-то жалость вызывающая наивность в вопросах информационной войны. Игорь поражался беспомощности подобных произведений. Хотя, конечно, штампы имелись и на Земле. Сторки — злобные, нетерпимые, трусоватые рабовладельцы и консерваторы… Джаго — почти что колдуны, совершенно чуждая нам пара техническая цивилизация… Фоморы…

Игорь резко опустил руку с комбрасом. К черту!

Неожиданно эта вспышка злости вызвала в его памяти образ отца Зигфрида, и мальчишка вспомнил, откуда ему показалась знакомой фамилия фон Брахтер. Точнее — штабс-капитан императорских «пластунов» — Карл фон Брахтер. Тогда, во время войны с фоморами — высадка на почти полностью оккупированную врагами Океаниду и двухмесячный марш по островам, сопровождавшийся восстаниями колонистов, взрывами, налетами, диверсиями, атаками баз и складов… Потеряв всего трех человек, штабс-капитан фон Брахтер заставил фоморов эвакуироваться со взбунтовавшийся планеты раньше, чем прибыли регулярные силы Земли… Отец Зигфрида — герой войны!.. Конечно, ему обидно терпеть поражения от вабиска…

"Надо все-таки поспать, — подумал Игорь, откладывая диски и закрывая глаза. — Потом разберемся, что и как, потом, потом…"…

…Обычно Игорь спал без снов или видел плохо запоминающиеся, суматошные и веселые цветные сны — обычные сны здорового, быстро растущего мальчишки, оставляющие безадресное, но стойкое чувство счастья, иногда не рассеивавшееся по нескольку часов. Но — случалось — сны были мучительными кошмарами, всплывавшими из пучины генетической памяти, словно странные глубоководные рыбы, никогда не видевшие света дня. Хорошее знание истории позволяло наяву определять эпохи, в которых странствовал во сне его разум — пожалуй, это было бы даже интересно, но в сновидениях все переживалось, как реальность, надрывало нервы и вышибало холодный пот.

Вот и на этот раз он проснулся от какого-то — на этот раз не запомнившегося — жутика и сел в гамаке, обхватив колени руками и раскачиваясь. Диски шлепнулись бы на пол, но Игорь подхватил их на лету, еще не открывая глаз.

— Проснулся? — негромко спросила Катька, возившаяся возле полевой печки. — К обеду.

— Степка не возвращался? — спросил Игорь, оглядываясь. Зигфрид продолжал непобедимо дрыхнуть. Борька вскрывал консервы. Женька и Лиза тоже спали.

— Торчит в рубке, — сообщила Катька. — Мы его звали, а он только мычит в ответ. Дар речи потерял.

— Ладно, не трогайте его, — Игорь выбрался на пол. — Сколько еще лету?

— Командир говорит — часов шесть, — через плечо бросил Борька. — Хорошо поспали!

— Поднимусь в рубку, — Игорь затянул шнуровку ботинок. — Я быстро, а вы будите этих… — он кивнул в сторону Женьки и Лизки…

…Степан в самом деле никуда не уходил из рубки. Он сидел перед огромным иллюминатором и не отрывал глаз от разворачивающейся перед ним величественной панорамы. Ревякин что-то объяснял ему, почти лежа животом на пульте.

Внизу по-прежнему были леса… но как бы более оживленные. Проплыл кусочек поля. Потом появилось селение, скучившееся под могучими деревьями, почти покрывшими его своими разлапистыми кронами — несколько рубленых, приземистых домов под крышами из серых пластов коры. Потянулась широкая дорога, по ней неспешно двигался обоз — штурман поворотом верньера вывел укрупненное изображение на экран и кивнул:

— Вот они, вабиска.

С искренним интересом Игорь всмотрелся, остро переживая ощущение того, что это не стерео запись, а живые существа, действительно едущие внизу, под дирижаблем. Самые разные инопланетяне были ему не в новинку, а вабиска внешне не так уж сильно отличались от людей Земли.

Они ехали на бурых, немного нескладных, длинноногих животных, чем-то похожих на земных лосей — гуххах, заседланных почти "человеческими седлами". Не очень высокие гуманоиды с неприятного на глаз оттенка и фактуры кожей носили серо-зеленую одежду, пернатые шлемы, из-под которых падали длинные волосяные хвосты, выпуклые нагрудники — металлические… У каждого на поясе висела длинная сабля, очень похожая на старинные тюркские ятаганы. Слева у седла крепился «крестострел» — двухзарядные арбалеты вабиска Игорь уже видел и даже держал в руках, а справа — короткое ружье с граненым стволом и ребристым прикладом. У тех, кто сидел на больших двухколесных повозках с запряженными гуххами другой породы — на более коротких и массивных ногах — ружья лежали на коленях вместе с короткими копьями. Некоторые из верховых смотрели вверх — оптика приблизила их странные получеловеческие лица. Для них дирижабль был сероватым пятнышком в вышине неба. Но Игорь вдруг явственно ощутил, как сразу два или три ненавидящих и изощренных разума коснулись его сознания. Степка потер висок, не отрывая взгляда от леса. Штурман поморщился. Радист взялся за лоб двумя пальцами. Ревякин скривился, спросил, повернувшись:

— Чувствуешь?

— Конечно, — кивнул Игорь. — Вот тебе и фокусы… — вабиска не могли, правда, навязать свою волю землянам, обученным началам аутотренинга с младших классов школы, но вызвать неприятные ощущения у них получалось. — Посмотрим, чего они стоят, — добавил мальчик и обрушил на подбирающиеся к его мозгу ментальные щупальца тяжелый «удар», «отсекая» и «давя» их.

Кадеты вразнобой одобрительно загомонили — двое вабиска на экране мешками повалились с седел, третий тяжело закачался в седле — ответный удар воспитанника лицея оказался страшным. Игорь жестко улыбнулся:

— Твоим же добром — тебе и челом.

— Это, наверное, офицеры-пограничники, — заметил Ревякин. Игорь кивнул.

— Я выйду на галерею, подышу, — перевел он разговор. Степка оживился:

— Я с тобой, можно?..

…- Как тебе дирижабль? — спросил Игорь на ходу.

— Здорово, — тут же, без раздумий, ответил Степан. И показал большой палец.

— Это как? — удивился Игорь. — Это что?

— Где? — ответил удивлением Степка. Игорь повторил его жест. — Ну, это значит… здорово. А что, у вас этого нет?

Игорь вместо ответа сложил большой и указательный пальцы в кольцо. Добавил:

— У нас вот как.

— Это же "все нормально", а не "здорово"! — возразил Степка. Игорь пожал плечами.

Они вышли на открытую галерею, защищённую ветробойными щитами. Игорь оперся на перила, посмотрел вниз. Степан с опаской сделал то же самое. Потом спросил:

— А где готовят экипажи для дирижаблей?

— Для гражданских — в нескольких ВУЗах, я не знаю, где ближайший. А для армии — в Псковском Его Величества воздухоплавательном училище. Ежегодный прием — 800 человек, конкурс — в пределах 20 человек на место.

— А вот эти ребята? Они будут поступать в училище? — допытывался Степан. Игорь помотал головой:

— Нет, зачем? Их учат с 13 лет. Большинство пойдут унтер-офицерами в армию, а лучшие получат после двух лет стажировки в войсках офицерские звания…

— Вот они где! — возмущенно завопил Женька, появляясь на галерее. — Да мы сейчас с голоду загнемся! Вы идете есть, или нет?!

4.

Игорь налил себе молока и засмеялся, глядя, как Борька и Катька пляшут английское кантри: руки Борьки на бедрах Катьки, Катькины — на плечах мальчишки, корпуса наклонены друг от друга, лица совершенно неподвижны, Борька то и дело подбрасывает Катьку чуть вверх, делая при этом оборот вокруг себя. Кантри играла знаменитая группа Сумерлы — "Ясень".

— Женька, Лизок, присоединяйтесь! — крикнул Борька, не оборачиваясь.

— После обеда? Сейчас, как же, — лениво ответил Женька, перебрасывая Лизе очищенный апельсин.

— Русские и англосаксы никогда не научатся танцевать, — заметил Зигфрид.

— Только не размахивай тут скрамасаксом — тесно, а то бы я тебе показал танец с шашками, — Борька последний раз подбросил, прокрутил Катьку и они, смеясь, шлепнулись на стулья. Катька пропела:

— Тот, кто весел — пусть смеется, Тот, кто хочет — пусть добьется, А тебе еще придется Провожать меня домой!

— и толкнула Борьку в бок. Тот в ответ обнял ее за плечи и чмокнул в уголок губ.

Из рубки пустили на экран панораму местности внизу. Она становилась все более обжитой, и ребята с интересом наблюдали за чужой и враждебной жизнью.

— Может, постреляем, раз уж залетели? — поинтересовался Ревякин, не появляясь на экране. — У меня есть бомбочки.

— Нет, — отрезал Игорь, раскладывая на столе кроки, составленные одной из его групп и полученные перед самым отлетом. — Это ведь еще не Иррузай?

— Нет, ничейные леса, — согласился Ревякин. — Но они их осваивают.

— Был здесь? — спросил Игорь у Борьки. Тот засмеялся:

— Я следопыт, а не самоубийца. Южнее — был частенько.

— Поднимись-ка за предел визуальной видимости, — приказал Игорь по-прежнему невидимому кадету.

— Есть, — отозвался тот. Игорь покусал губу. Снова и снова всплывала в памяти история из отчетов, которые им дали. Генерал-губернатор утверждал прямо, что ОНИ в самом деле сбили один из его самолетов, остановив двигатели — тот упал на окраине Иппы. Лет пять назад один из старшеклассников в лицее — позже он ушел служить куда-то в спецслужбы — показывал фокус: сознательно, усилием воли, пережигал на расстоянии любой электроприбор, даже защищенный от всех мыслимых и немыслимых воздействий…

Взгляд Игоря снова скользнул по развеселившимся под музыку товарищам. Сейчас у них, что ни говори, просто приятная, интересная прогулка. А как они проявят себя в настоящем деле? Хотелось бы знать заранее…

— Используем для разведки вертушки? — спросил он, отгоняя озабоченность и угадывая неясное желание Борьки. — Это проще всего… — он переждал шумное одобрение и предупредил: — Только не опускаться ниже полукилометра. Не хочу давать вабиска даже малейший шанс свалить хотя бы одну из наших машин.

* * *

Здание Крылатого Совета в Сааске было достроено еще в те незапамятные времена, когда вера Священной Птицы была лишь одной из десятка вер, существовавших у предков нынешних вабиска — не менее четырех тысяч лет назад. Специалистов это здание, виденное ими на голографиях разведсъемки, поражало сходством с романскими храмами древней христианской веры Земли — приземистые стены с узкими окнами-бойницами поддерживали тяжелый, мрачный купол, украшенный огромной — сотня метров в размахе крыльев — бронзовой фигурой Священной Птицы.

Широкую аллею, ведшую к главным воротам, окружали статуи праведников, мучеников, погибших от рук иноверцев в дни борьбы за истину, окончившейся победой Священной Птицы и ее смиренных слуг во всех северных землях. Посланцы Священной Птицы на земле — яшгайаны — воодушевив вабиска Севера, успешно распространяли веру на юг, в дикие племена, попирая замыслы Пещерного Змея и уничтожая его земных слуг. Уже подготавливалась священная экспедиция в просторы внешнего моря с целью поиска новых земель, новых обращенных в веру. Пали ереси, одно время раздиравшие единство вабиска, ослаблявшие могущество государств Севера — очищенные огнем души еретиков вознеслись к Священной Птице, в ее гнездо. Города вабиска богатели — от Кухлона на востоке до Майтана на западе, от Шаилли на севере до Иппы на юге…

И вдруг все изменилось. Пещерный Змей обрушил на вабиска полчища своих бледноликих, надменных слуг, чьи лица были невыразительны, словно камень, сквозь чьи глаза просвечивало небо. Деловито, оскорбительно не обращая внимания на вабиска, они стали покорять земли — сначала на востоке, потом — все дальше и дальше, переваливая горные хребты, двигаясь к морю, которое называли они Черной Чашей. В лесах и степи расползались они, словно страшная болезнь, словно мор, невероятно быстро на чудовищных машинах. Они прельстили души многих правителей и переманили их на свою сторону земными благами. Они рубили лес, строили дороги, селились везде, где ступала их нога, уничтожая тех, кто сопротивлялся, с обидной легкостью из оружия, дарованного им их господином Пещерным Змеем. Они множились и плодились, и вместо каждого убитого появлялись десять живых: таких же надменных, с таким же оружием, на таких же машинах или сильных, быстрых, злых и выносливых животных — конях. Они захватили Иппу, убили святых яшгайанов и сожгли посланный на выручку флот. Они перерезали древние торговые пути. Их корабли плыли по воздуху и бросали гром, взрывавшийся в сотни раз сильнее пороха. Наконец совсем недавно бешеный ненавистник Священной Птицы, убийца с прозрачными глазами, Довженко-Змай, взял и сжег дотла Кухлон, поднял над ним черно-желто-белый флаг своей страны, как он сделал это несколько лет назад с Иппой.

Так думал Уигши-Уого, стоя на галерее, опоясывавшей купол, Глава Крылатого Совета был одет, как обычный офицер-пограничник — один из тех, среди кого он начинал… и кем хотел бы остаться. Но вера и земля были в опасности, и он принял на свои плечи груз забот о будущем вабиска.

Он несколько раз видел Довженко-Змая и ненавидел его. Тот убил его лучшего друга, Исабана, защищавшего Иппу. Но Друзья открыли Уигши-Уого — не от Довженко-Змая сейчас исходит основная опасность Иррузаю. И яшгайаны подтвердили это — они ближе всех общались с Друзьями и хорошо их понимали.

Уигши-Уого смотрел глазами орла всего минуту назад. Он видел свинцово-серый, медленно и бесшумно плывущий корабль. Его мутило — так велико было впитанное с молоком матери отвращение к таким вот механизмам, рожденным в кузницах Пещерного Змея силой совращенного им разума земных существ! Такие встречались и среди вабиска — сколько пришлось выкорчевывать разных «изобретателей», жаждавших разрушить порядок, данный Священной Птицей? А тут еще эти…

А потом… потом он увидел ЛИЦО. Лицо бледнолицего мальчика, смеющееся, веселое лицо… но уже отмеченное этой жестокой надменностью. Мальчишка не видел орла, не ощущал его, хотя Уигши-Уого мог бы поклясться, что тот может ощутить птицу.

Они хотят составить подробные, хорошие карты северных земель. Глава Совета прищурился. Он помнил, как тогда, в дни падения Иппы, не задолго до этого события, были захвачены бумаги Совета. И как пала Иппа, а пришельцы расселялись по всем берегам Окубоно — Черной Чаши — почти до самых границ Иррузая.

Яшгайаны могли бы остановить скверные двигатели воздушного корабля. Но они же сказали, что корабль не упадет — он наполнен газом, который поднимает вверх, дерзкое, нечистое изобретение! Лет пятнадцать назад один безумец в Аллогуне взлетел на мешке, надутом горячим воздухом. Хорошо еще, сам разбился, иначе не миновать бы ему костра…

Уигши-Уого подумал — в который раз — что много бы дал за хотя бы одного пленного белолицего. Его люди дважды приносили мертвых, но живого — ни единого. Жаль, очень жаль… Он много раз наблюдал: глазами какой-нибудь птицы жизнь этих существ в их городах и поселках — странную, но не непонятную; шумную, суетливую, пугающе-отталкивающую, но вполне естественную в желаниях, стремлениях и действиях… Похоже, у этих жутких тварей была некая общая цель — вроде служения Священной Птице для вабиска. Служение Пещерному Змею? Уигши-Уого нигде не видел его молелен, но не исключено, что они скрывались под землей — множество белолицых входили в какие-то подземелья и выходили оттуда. Временами Уигши-Уого впадал в грех любопытства — ему очень хотелось узнать, что же там, под землей? Или понять, чем занимаются все эти существа на улицах. Ничем хорошим, конечно, а все-таки интересно.

Уигши-Уого посмотрел вниз, на крыши Сааска, на узкие улицы и шестигранники площадей со свечками фонтанов. Неужели они могут придти сюда? Но как их не допустить? Что противопоставить их силе? Когда недавно он заставил их убивать друг друга, он испытал триумф. Но где они, плоды того успеха? Белолицые над Сааском. Они не перерезали друг другу глотки, не начали междуусобную войну. Они прилетели в Сааск.

На миг Уигши-Уого охватило омерзительное чувство беспомощности — ему вдруг показалось, что он по грудь провалился в ледяную трясину. Такое с ним было лет двадцать назад, когда он только-только стал офицером. На западных границах… Воспоминание было настолько отчетливым, что Уигши-Уого тяжело перевел дыхание.

Что же делать, что?!.

5.

— Над Сааском облачность. Нижняя кромка — три километра, мы над самым краем облаков, — Ревякин повел рукой так, словно: все облачное великолепие, через которое плыл дирижабль, было его личной вотчиной. Очевидно, в каком-то смысле он так и думал. — Спускаться будем?

— На вертолетах, — тон Игоря был приказным. Все — и экипаж, и группа — собрались в рубке. — Женька летит со Степаном, Борька — со мной.

— Машин же четыре! — возмутилась Катька. Игорь вообще никак не отреагировал, и девчонка увяла — от смуглого черноволосого парнишки исходило ощущение непререкаемой властности…

…- Всем покинуть ангар, — Игорь уселся на обтянутое мягкой кожей кресло, — экипажи — по местам, — и, одной рукой задвинув дверцу, другой нахлобучил, легкую гарнитуру. — Рубка, открыть аппарель.

Послушный ловким движениям пальцев, Ка262дробь ожил, ангар наполнил свист винтов. Женька из соседней машины махал рукой и улыбался. Аппарель выдвинулась, закрывавшие ее створки разъехались влево-вправо, открыв морозную бледную пропасть без краев и дна. В разрыве облаков — словно нанесенном исполинским клинком — остро сияла одинокая звезда. Звезды днём — вот что такое высота!

— Аппарель полностью открыта, взлет разрешаю, — послышался голос Ревякина.

— Я — Игорь, взлетаю, — Игорь двинул вертолет к выходу, вывел на аппарель, поднял и двинул вперед. Дирижабль начал быстро удаляться, потом ушел вбок — Игорь начал снижаться, одновременно закладывая вираж. На мгновение мелькнул срывающийся с аппарели вертолет Женьки, увенчанный размытым серебристым кругом вращающегося несущего винта.

— Нижняя кромка облаков — сто метров, — доложил Борька.

— Выхожу из облачности, — ответил Игорь, работая шаг-газом. Тучи словно сдуло вверх и назад — и Игорь хмыкнул непонятно: внизу на несколько километров раскинулся Сааск. С первого же взгляда было видно, что город большой и богатый. Чем-то он напоминал голографии-виртуалки Теночтитлана или Куско с дисков по истории культур.

— Снимай, — отрывисто бросил Игорь. Борька склонился над установленной камерой. Игорь повел вертолет широким зигзагом, захватывая как можно большую площадь. Он не снижался, любуясь великолепной панорамой.

В центре города высился большой, мрачный храм, осененный крыльями венчавшей его купол чудовищной птицы. Игорь буквально ощущал тяжелое ментальное напряжение, буквально расползавшееся из него по всему городу. Казалось, что смотришь на клубок брачующихся змей — интересно и мерзко. И… еще что-то такое… что-то… непонятное…

— Орлы, — сказал Борька. Игорь повернул голову. Борька, оторвавшись от камеры, внимательно следил за несколькими очень большими птицами, приближавшимися с севера. — Три… четыре. Крылья по два метра в размахе каждое, гиганты из приполярных гор. Я раньше про них только слышал… Красотища!

— Игоряха, видишь?! — встревоженно ожила аппаратура. — Они под нами! Здоровенные твари! Что делать?!

— Стрелять? — спросил уже Борька, выгибаясь на сиденье, чтобы быстро перевалиться в салон, где стояла небольшой ротор.

— Подожди, им там виднее, — Игорь кашлянул. — Жень, дай по ним пару раз сверху, свернут? — он вывернул шею, глядя на второй вертолет, идущий на полкилометра выше сзади. В его дверях возникло и запульсировало острое копье бледного пламени — беззвучно.

— Разошлись, — сообщил Борька. — Степка одного срубил, но они разошлись

От одного из орлов и в самом деле остались только перья, медленно падающие вниз. Остальные растянули строй, продолжая двигаться на вертолет. Конечно, от них легко можно уйти… но ведь этого, похоже, кто-то и добивается — прогнать вертолеты из городского неба!

— Жень, гробь их всех! — скомандовал Игорь, делая горку со снижением — вертолет тонко запел от неожиданной перегрузки.

Степка вновь открыл огонь. На этот раз Игорь различил его самого — он нагнулся над ротором, разворачивая стволы, брызжущие пламенем. Орлы летели вниз кровавыми клочьями — один за другим, Степка рубил отлично, со сноровкой природного солдата освоив незнакомое оружие. Впрочем, кажется, в его время были похожие штуки, только пороховые, конечно…

— Прикрывайте нас и дальше, — приказал Игорь, — мы продолжаем съемку. Я снижаюсь до полутора, километров.

— Прикроем, — пообещал Женька.

— Снимай, снимай, — поторопил Игорь, снижаясь. Внизу, над двойной рекой — между руслами было всего километра два — изгибались дугами красивые мосты, словно целиком отчеканенные из ажурного металла. С обеих сторон мостов высились какие-то несерьезно-красивые башни с широкими крышами, ярко сиявшими на солнце.

Крыши вдруг заволокло серым густым: дымом, ветер рвал его клочьями и разносил в стороны.

— Стреляют! — с хохотом прокричал Борька. — С крыш стреляют, смотри, Игорь, пушки на поворотниках!

Игорь склонился к экрану наблюдения и увидел фигурки в темно-синем, суетившиеся около длинных труб, установленных под углами в 45 градусов на поворотных колесах — по четыре штуки, на все стороны света.

— Против нас изобрели, — сообщил Борька. — ПВО! Смотри, как лупят! Не достанут… Давай я в ответ резану?

— Давай, — осклабился Игорь, не поворачиваясь. Борька ловко кувыркнулся назад.

И тут вырубились винты.

Вырубились разом. Погасли огоньки пульта. Откачнулись на ноль и замерли стрелки и уровни.

Никогда в жизни Игорь не знал, как это страшно — когда вот такая тишина туманным призраком вваливается в кабину вертолета. Молчание винтов. Шум города внизу. Стрекот винтов второго «ка» наверху. И все это — уже не для тебя. Потому что сейчас машина грохнется, как сундук, и нечего будет даже выволакивать из раздрызганных по камню площади горящих ошметков.

В лоб кабины ломилось белое небо.

Игорь обернулся.

Расширенные, невероятно огромные и остановившиеся глаза Борьки.

Белые руки на рычагах управления ротором.

Белые с синевой губы.

Слово-выдох:

— Катапультируйся…

Все решали даже не секунды. Но у Борьки не было и секунд, чтобы вновь перемахнуть к себе в кресло — в спасительное кресло с катапультой. Однако для выпускника лицея время шло медленней. Самую капельку — но медленней.

Левая ладонь врезала по кнопке ротации. И падение так и не началось — вертолет полетел к земле, как планирующий лист, опираясь на выброшенные закрылки. Правой Игорь сцапал, не поворачиваясь, Борьку под мышки и, притиснув к спинке своего кресла, локтем вдавил кнопку катапульты, раздавив пластик, прикрывавший ее и крикнув:

— Держись!!!

Коротко рявкнули пиропатроны. По широкой дуге улетел прочь бумерангом обвисший винт. Крякнув, начетверо расселась крыша кабины, и кресло с двумя мальчишками швырнуло вверх на полсотни метров — прочь от вертолета, в небо, в спасение… по крайней мере — на время.

Кресло начало заваливать. Борька висел сзади гирей, и Игорь с усилием погасил боль в вывернутой, как на дыбе, руке. С треском выбросило вверх «крыло», оно раскрылось…

— Перебирайся… — процедил Игорь, выдвигая ногу, как ступеньку. — Удержу.

Рука Борьки вцепилась в куртку на груди, захватив кожу. Он перевалился на колени Игоря, и тот обнял его, притиснул к себе.

— Ребра сломаешь, — процедил Борька. У него по-прежнему было белое лицо. — Куда дальше?

— Держись за меня сам, — приказал Игорь. — Крепче держись, ну?! — прикрикнул он, и Борька вцепился в ремни на груди Муромцева, а тот задергал управляющими петлями, но парашют с двойной нагрузкой тянуло к земле, он не слушался команд.

— Жаль, мы пушки в дирижабле оставили, — сказал Борька. Он горячо дышал Игорю в висок. — Попробуй на площадь сесть, там нас и с одними эрпэпэ не сразу возьмут.

— У меня РАП, — напомнил Игорь. — И три обоймы, — мозг бешено работал, просчитывая варианты хоть какого-то выхода со скоростью компьютера.

— Они охренели! — вдруг заорал Борька. И, рискуя сорваться, замахал рукой: — Уходите, уходите!

Игорь похолодел. В полусотне метров от них сидел в «беседке» Степка. В руке он держал ремни спасательной системы. Очевидно, Женька маневрировал вертолетом — Степка медленно приближался, ветер трепал его брючины и волосы, мальчишка жмурился, но не отворачивал лица с плотно сжатыми губами.

— Прочь! — гаркнул Игорь. — Собьют к!.. На дирижабль!

Степка ответил бессмертными неприличными жестами. Потом двумя движениями соединил систему спасения с ремнями кресла.

— Собьют же, дурак! — прохрипел Игорь.

— Если собьют — то всех вместе, — Степка оседлал спинку и погасил купол резким, умелым рывком (и когда научился?!) Через секунду вся связка поползла вверх, подтягиваемая лебедкой.

Они перевалились в салон и, отстрелив кресло, долго провожали его взглядами, пока Женька, нимало не заботясь о том, что подумают вабиска о его смелости, отвесно уходил в облака, к дирижаблю.

— Снимки пропали, — сожалеюще сказал Борька.

— Веселая тут у вас жизнь, — убежденно заявил Степан.

Игорь ничего не сказал — расстегнув куртку, он рассматривал синяки на груди. Потом вынес вердикт:

— Щиплешься, как девчонка, — и, приложив ладони к синим с алым полосам, быстро убрал их.

— Я пока летать не научился, — напомнил Борька, — и не очень хотелось учиться… — потом вздохнул и добавил: — Спасибо тебе.

Игорь молча отмахнулся. Он был зол — злость пришла неожиданной и резкой волной. Фактически, вабиска безнаказанно посмеялись над ним — землянином, русским, дворянином. Ну что же: "Империя получила урок — империя благодарит!" И все-таки утешаться этим было трудно. В первой же операции он потерял вертолет. И отснятые материалы. Пусть и не очень важные — но это ЕГО материалы!!! ЕГО!!! Проклятье!!!

Ну ничего. Они поплатятся. Все.

6.

— Я унижен.

Они сидели в своем отсеке вокруг стола. Сказанные Игорем слова совершенно не соотносились по смыслу с тем холодным, равнодушным тоном, которым он их произнес. Остальные запереглядывались — они росли в мире Империи и хорошо знали, что означает такой тон в устах дворянина.

— Давай гульнем, — предложил Борька. — Я ходил до их первых поселков, дорогу знаю. Наши не откажутся, ребят из Водопадного свистнем. Полсотни соберется…

— Я столько же приведу. Сразу, — вмешался Зигфрид. — Наши злые. Сильно. Пойдут с охотой.

— Ну вот — сотня! — горячо продолжил Борька. — Подойдем ночью по реке, там можно по реке… Так насуем, что только мусор останется!

План не был абсурдным. На всех планетах, где местные жители были конфликтны, молодежь время от времени устраивала погромные рейды на их территории. Кое-где этих ударов туземцы боялись больше, чем ополченцев, охраны дворянских латифундий и даже регулярных войск. И власти и родители посматривали на это сквозь пальцы.

Игорь сам в таких развлечениях, разумеется, не участвовал, но какое-то время серьезно обдумывал предложение, двигая по столу ТБ и словно пересчитывая стволом заклепки в кристаллическом алюминии покрытия. Потом покачал головой:

— Нет, не сейчас. По крайней мере…

— Игорь! — это включился экран связи. Лицо Ревякина было напряженным. — Сигнал с фермы Хвостовых, десять минут лета… Атакованы бандой вабиска!

— Мать!.. — выругался Борька, вскакивая. — Говорили же им — далеко поселились…

— Отставить мат! — Игорь повернулся к экрану: — Вылетаем!.. — поворот к девчонкам: — Вы… ладно, со всеми.

* * *

К самой ферме подлетать не стали. Вабиска при виде вертушек могли разбежаться, а гоняться за ними по лесу никому не хотелось — высадились за целый километр, оставив вертолеты в лесу и уповая на одно: что ферма продержится.

У кадетов были обычные армейские ИАП ИжОН-94, эрпэпэ, оказался еще и переносной мелкокалиберный ротор «метла». Кроме того, все расхватали тесаки.

Игорь не пренебрег ни авангардом, ни арьергардом, ни фланговыми дозорами, оставшись в центре сам с девчонками и одним из кадетов. Отряд двинулся бегом, ориентируясь на посвистывание Борьки, возглавлявшего авангард…

…Ферма Хвостовых в самом деле еще держалась. Пристройки горели, частокол в нескольких местах был проломлен и тоже полыхал, из труб развороченного пороховой бомбой артезианского колодца били струи воды. Страшно кричал конь — или раненый, или сгорающий. Около разбитых — тоже бомбой — ворот лежали два собачьих трупа, все в крови. На полудороге от леса к воротам — Игорь ощутил холодок не коже, волосы на затылке зашевелились — вытянулось тело женщины с разрубленной головой. Очевидно, вабиска каким-то образом застали ферму врасплох и ворвались во двор раньше, чем по ним начали стрелять. Но жилой дом — не рубленый, как в станице, а из мощных гранитных блоков, двухэтажный, на высоком глухом фундаменте — держался. Облицовка догорала, но ни стены, ни черепичная крыша не поддались, окна перекрывали бронеставни. Из-за них — во все стороны — стреляли не меньше пяти стволов, в том числе — такой же ротор, как и спешащих на помощь кадетов.

Часть вабиска стояла у стены с внешней стороны, через проломы обстреливая дом из ружей. Толстенные бревна частокола надежно защищали и от плазмы, и от картечи ротора. Остальные, наверное, были во дворе. Скорее всего, никто из них не представлял, что двор для них превратится в ловушку.

Отряд Игоря рассыпался по дуге, готовя оружие. Борька вдруг коснулся плеча Игоря, указал на противоположную сторону вырубки. Там быстро перемещались какие-то люди — явно земляне с оружием. Можно было даже не выяснять, кто это такие — в такой ситуации они могли быть лишь союзниками.

Женька режуще, страшно засвистел по-казачьи, завыл, заухал, как леший. Звук был настолько жутким и диким, что вабиска около частокола присели, озираясь. Если у них и были подготовленные ментально бойцы — то они все равно прошляпили, крепко прошляпили, увлеченные близостью победы над ненавистными белолицыми. И в следующий миг на них обрушилась лавина огня.

— Уррраа! — заорал Игорь, чтобы дать осажденным понять — помощь пришла. С другой стороны вырубки зычный мужской голос ответил:

— Ура! Россия, вперед! — и тоже послышались выстрелы плазмометов.

— Броском к забору! — крикнул Игорь, стреляя с вытянутых рук веером. Вскочил, побежал, на бегу разрядил подствольник несколько раз, бешено дергая помповый затвор — гранаты влетали в проломы и рвались во дворе.

Рядом басовито прогудела стрела из крестострела. Игорь их видел — угодит в легкий жилет, прошьет насквозь, лучше здешней пули, а он даже без жилета… Второй раз вабиска выстрелить не успел — Степка превратил его в пылающие ошметки точным выстрелом.

Это было соревнование по бегу, и земляне его выиграли — успела к проломам раньше, чем вабиска, опомнившись, заняли их изнутри. Теперь двор фактически пристреливался во всех направлениях, спрятаться в нем было негде. Из окна второго этажа высунулся, развернулся и победно заметался в чьей-то руке имперский флаг.

Во дворе было полно трупов. Вабиска перебили всю скотину, которая то ли разнесла двери пристроек, то ли кто-то успел ее выпустить. Как раз когда Игорь заглянул во двор — провалилась в огненном вихре крыша одного из сараев.

Вабиска не начали метаться. Они отстреливались, но это уже не имело смысла. Не человеческие, но искаженные почти человеческими гримасами отчаянья и ненависти лица все реже мелькали по двору.

— Не лезть в рукопашную!.. — рявкнул Игорь, видя, как Зигфрид, перекинув за плечи ИПП, потянул из мохнатых ножен скрамасакс. — Огнем дави?

Кто-то прокричал во дворе длинногласную команду — и вабиска вдруг сбились кучкой и, отчаянным броском преодолев расстояние до частокола, полезли в проломы с улюлюкающим воем. Из-за дома выбегали люди в полувоенном, и до Игоря наконец дошло, что это один из его собственных отрядов — поисковики на бегу выхватывали тесаки и топоры.

Здоровенный — редкостно здоровенный — вабиска перепрыгнул через кучу горящих бревен, занося ятаган. Зигфрид внезапно метнулся вперед, что-то неразборчиво выкрикнув, сверкнул его скрамасакс, и вабиска рухнул в огонь, содрогаясь всем телом — германец вмах перерезал ему горло одним неуловимым ударом. Другой, подбегая следом, замахнулся уже на Зигфрида — Игорь выстрелил поверх спины пригнувшегося германца из «ижа», вабиска вспыхнул, разлетаясь на куски. Германец откатился в сторону через плечо, третий вабиска разрядил длинный пистолет — Игорь успел уйти влево, выстрелил, припав на колено, но промахнулся, и вабиска замахнулся ятаганом. Игорь ударом ноги в горло смял гортань… Следующим к пролому подбегал уже лесовик — в лисьей шапке, с широким топором в одной и промысловым дробовиком — в другой руке, крича:

— Не зашиби, командир! — причем без насмешки.

— Игорь! Игорь! — истошно заорал Женька. — Уходит же, скот! Уходит!!!

Игорь обернулся. Женька метров за полсотни стоял, согнувшись пополам, зажимая ладонью правое плечо и выронив ИПП — а через вырубку к лесу бежала фигура в длинном коричневом одеянии. Как-то так очень резво бежала…

— Держи! — Игорь перебросил ИПП лесовику и, на бегу выхватывая из кобуры РАП, кинулся наперерез. Мельком крикнул:

— Что с тобой?!

— Беги, беги! — замотал головой Женька, к которому уже подскочила Лизка.

Игорь наддал. На бегу выстрелил дважды — больше для острастки, чем надеясь попасть. Да и зачем? Он все равно догонит этого бегунка, тем более, что тот, наверное, уже дрищет на бегу от страха. Бежать для Игоря было так же привычно и легко, как и идти. Настоящий атлет, он мог без особых проблем загнать лесного зверя — оленя, например.

Но — странно! — расстояние не сокращалось, а «коричневый» почти добежал до опушки. Рисковать потерять его в лесу не стоило — Игорь, с разбегу рухнув на колено, задержал дыхание и выпустил один за другим три заряда.

Он знал, что попал. Ну, во-первых, потому что нельзя промахнуться из такой штуки, как «Тула-Баранников» с расстояния в полсотни метров. Да он бы и ни из чего не промахнулся, хоть из игровой реплики древнего кремневого пистолета… Более того, он видел, что попал — балахон окутало пламя, хозяин одеяния заспотыкался, но… но не упал, а канул в подлесок.

Изумленно-яростно взревев, Игорь десятком прыжков покрыл расстояние до кустов и еще четырежды выстрелил по мелькавшей неподалеку фигуре.

— Попал! — крикнул он, будучи на этот раз абсолютно в этом уверенным. Но «коричневый» помчался дальше. Буквально обомлев, Игорь, тем не менее, выстрелил еще раз, целясь в голову — и увидел, как капюшон вспыхнул нестерпимым сиянием разряда.

А ВАБИСКА ПРОДОЛЖАЛ БЕЖАТЬ.

* * *

Хвостовы сидели во дворе, возле принесенной женщины — ее лицо закрыли курткой. Крепкий старик с «метлой»; пожилая женщина, перевязывавшая лицо мужчине лет 40, у ног которого лежал ИПП; юноша примерно вдвое моложе с самозарядным гранатометом на коленях; близняшки лет по 14, мальчишка и девчонка, с охотничьими дробовиками; около них — совсем меленькая притихшая девочка. У мальчишки была искалечена и замотана чем-то левая рука — в ней еще торчал обломок стрелы крестострела, но парень только молча смотрел на труп женщины.

У поисковиков убитых не было, двое оказались легко ранены. У Игоря тоже поцарапало, кроме Женьки, только одного из кадетов. Все собрались во дворе, хмуро, но не потерянно осматриваясь — такие картинки для большинства были не в новинку, к сожалению.

Все, подумал Игорь ожесточенно. Я разозлился. Теперь держитесь. Разозлился я.

— Все погибло, — глухо сказал мужчина — кровь проступала на вскипающих регенерационной пеной бинтах и тут же размывалась, темнела. — Твари… Шесть коней, техника, весь скот…

Он говорил заторможенно, почему-то не упоминая о самом главном — о мертвой жене, матери своих детей… Может быть — не хотел верить.

— Мы скинемся, — сказал один из поисковиков, тот самый лесовик в шапке. Наскребем, вернешь, когда сможешь… — потом лесовик помолчал и спросил: — Или теперь уедешь? Бросишь все?

— Нет, — коротко и ожесточенно сказал мужчина, отстраняя руки матери; голубые глаза его сверкнули. — Теперь или мы — или они, Тимоха. Или они нас в эту землю положат — или мы их в нее закопаем. Но я теперь отсюда не уйду. Это моя земля, твою мать… сейчас — еще больше, чем раньше.

Игорь присел возле мальчишки, заглянул ему в глаза.

— Давай руку.

Мальчишка безучастно протянул ее — грубо проломленную толстой деревяшкой древка, с растопыренными и сведенными пальцами. Он, скорее всего не дрогнул бы, даже начни Игорь тянуть обломок «по-живому». Но тот, взявшись у запястья, ловко перекрыл нервы и, подозвав Лизу, которая уже оказала помощь Женьке и кадету, приказал:

— Давай-ка помоги, я обезболил.

Как и всякий — пусть еще и "школьного пошива" — полевой врач, Лизка способна была работать где угодно, чем угодно и с максимальной быстротой. Развернув полевой набор на колене, она через минуту уже ловко сращивала нервы, сухожилия и кровеносные сосуды, складывала обломки костей, хладнокровно копаясь прямо в ране. Мальчишка смотрел на возню в своем теле по-прежнему отстраненно, потом повернулся к Игорю и сказал, глядя ему прямо в лицо такими, же голубыми, как у отца, глазами:

— Я видел, как маму убили. Я у ворот был. Без оружия… Отец правильно сказал — мы не уйдем. Никогда.

7.

В станицу вернулись уже ближе к полуночи. К этому времени все успели высказать то, что думали об иррузайских вабиска, а Игорь в полной растерянности пересказал историю со своей короткой погоней,

— Ты промахнуться не мог? — спросил Борька. Игорь предложил:

— Давай попробуем — я тебе дам отбежать на полста метров, а потом выстрелю. Один раз, больше не понадобится.

— Да это я так, в плане рассуждения, — не обиделся Борька.

— Но странно, — признал Женька. — А ты ничего такого… — он сморщил нос, — не это? Не почуял?

— Не до этого было, — признался Игорь. — Но по виду это был — яшгайан, их жрец.

— Яшгайан, — кивнул Женька. Зигфрид тоже закивал:

— Яшгайан! Он тебе глаза отвел.

— Нельзя мне, как ты выражаешься, "глаза отвести", — вздохнул Игорь. — И ты это сам знаешь. Еще скажи, что он мой РАП заговорил… Попал я в него, это точно. И не один раз.

— Они умеют выключать боль, — сказал Зигфрид. — Ты же знаешь, как. И сам умеешь.

— Умею! — хмыкнул Игорь. — Если заряд плазмы попадает в живое существо, то оно сами знаете… Я уж не говорю, что последний раз угодил ему в голову — ее должно было в клочки разнести… Знаете, на что это похоже? — вдруг добавил он. — На то, как срабатывает защитный доспех — поглощение излучения, тепла…

— Ну, это еще умнее, чем заговор оружия, — приговорил Борька. — Защитный доспех у вабиска — да попади он к ним, они и воспользоваться не сумеют!

— Это да, — согласился Игорь и погрузился в молчание, которое можно было расценивать сколь угодно широко…

…На аэродроме пахло сухой травой и разогретым бетоном. Столбы света из прожекторов скрещивались на дирижабле, дорожками лежали на поле, в этой ослепительной яркости плавала пыль. Роботы команды обслуживания, управляемые человеком с мускулопультами на руках, занялись дирижаблем.

— Ну, мы пошли, — дружелюбно сказал Ревякин, поднося ладонь к фуражке. Кадеты тоже закозыряли. — Помоемся и спать.

Их шаги еще долго цокали по бетону. Оставшись одни, ребята начали оглядываться по сторонам, и Катюха умиротворенно вздохнула:

— Ну — дома, кажется.

— Ага, — поддержал Борька, тряхнул чубом. — Пошли, что ли, тоже?

Они вместе дошагали до начала станичной улицы. Огней почти нигде уже не было, но школа светилась половиной окон.

— Разнесут они нам учебное заведение, — без особой тревоги отметил Женька. — Мы завтра будем нужны?

— Я в случае чего вызову, отдыхайте пока, — поднял руку Игорь.

Обе парочки удалились по улице, пересмеиваясь и переговариваясь. Зигфрид, со страшным похряскиваньем зевнув, объявил:

— Пойду-ка я тоже спать. Идете?

— Иди, Степ, — кивнул Игорь.

— А ты? — кадет из прошлого расстегнул две верхние пуговицы на куртке, потряс ее, охлаждая тело.

— Схожу в школу, посмотрю, как там без меня вертится.

— Так, может, с тобой? — спросил Зигфрид, но тут же снова зевнул. Игорь засмеялся:

— Идите дрыхнуть, нечего сон на народ наводить. Я через полчаса приду.

Мальчишки тоже двинулись по улице. Игорь еще какое-то время постоял, наслаждаясь тишиной и полутьмой, потом повернулся и зашагал к школе.

На обочине около сливного желоба лежал футбольный мяч. Забыли… Игорь задумчиво остановился, подбросил мяч носком ноги, несколько раз перекинул из руки в руку, прокрутил на пальце, стукнул оземь, поймал перед лицом. Аккуратно положил на место — пусть тот, кто забыл, найдет мяч утром… Давно он в футбол не играл. А хочется.

Около школы на подъездной дороге сидел конвертоплан, стояли несколько человек — Игорь узнал поручика Евгеньева. Биодесантники посмеивались и перебрасывались невнятными репликами, одна из которых потонула во взрыве смеха. Игорь, подойдя, поздоровался со всеми и поинтересовался, в чем дело — оказалось, что сегодня спецназ принял бой, выручая одну из групп, окруженную на северо-западе, около лесных озер.

— Вабиска заметались, — с удовлетворением заявил поручик. — Они в самом деле опасаются нашей работы… Мы по-тихому подлетели, высадились в лесу и атаковали их с флангов двумя группами, а в центре пустили два ротора на джипе — на нее и приняли тех, кто бежать рванул. Убитых нет, у поисковиков трое раненых…

— Очень хорошо, господин поручик, — искренне сказал Игорь. — Большое вам спасибо.

— Это наша работа… хотя и не совсем, — улыбнулся поручик. И, слегка понизив голос, добавил: — Я попрошу… короче, не держите на меня зла, сударь, хорошо? Я явился к вам надутый, как индюк… — он снова улыбнулся. — Понимаете — задело, я же на пять лет старше…

— Ерунда, — пожал плечами Игорь. — Сейчас все в порядке?

Вместо ответа поручик козырнул.

В штабе царила вкусная деловая атмосфера. В коридоре вдоль стены лежало снаряжение, на нем спали или сидели и разговаривали поисковики двух групп. Около открытого окна над расстеленной картой, на треть состоявшей из белых пятен, склонились какой-то охотник — и офицер в форме геологов. На другом подоконнике редактор «Отклика» печатал на переносном ноутбуке, по временам рявкая в окно: "Ну что там?!" В ответ неслось невнятное рычание, которым редактор почему-то оставался очень доволен.

Двери классов были открыты настежь. В них стояли шум и гам, Игорь прошелся по коридору, ловя обрывки разговоров:

— …кто?.. Пятерка?.. А, сейчас…

— Коль! Ко-оль! Давай сюда скорей!..

— …куда ты лезешь?!. Так, еще раз — карту!..

— … переключи. Так. Ну-ка… Пошла, пошла!..

— …Четыре, четыре, это ноль!.. Да, ноль!.. Мы на приеме…

— …тащите кофе. А ты ложись вон туда и спи, пока можно…

— …господи, заработал, наконец-то…

Игорь заглянул в один из классов. Столы с компьютерами были сдвинуты в угол. Налево от входи, на прислоненной к стене старинной классной доске, было написано несколько объявлений, в их числе мальчик прочел весьма интересные:

"Кто привязывает лошадь около выхода в аллею? Поймаю — заставлю чистить весь парк!!!"

"Поисковики! За проходческими лазерами заходите на склад к Одинцову! Будет говорить, что нет — не верьте, есть, я сам видел!"

"Для Вали. Радость моя, ко дню рождения не жди. Мысленно с тобой."

На мамонтовых бивнях, укрепленных под потолком, покачивалось самое разное снаряжение — от курток до полевых поясов. Какие-то дряхлые столы времен Первой Галактической были составлены крестом, и три человека, сидевшие на его концах, бодро орали в аппараты армейской связи. Четвертый, присев как-то боком, писал в блокнот.

— Где Голавлев? — спросил Игорь, останавливаясь возле столов. Тот, кто писал, не переставая этим заниматься, объяснил;

— На станции электроники. В парк, прямо, первый поворот налево.

В парке было пусто, но сквозь листву горели огоньки нескольких станций, временами откуда-то слышался шум, наводивший на мысли о работающей электростатической машине. Игорь неспешно зашагал по дорожке, поглядывая вокруг.

Поворот к нужной ему станции прозевать было невозможно — около него горела переноска, направленная на поставленный на треногу мольберт. Около мольберта сидел в глубокой задумчивости мальчишка лет тринадцати с раскрытым ящиком красок на коленях — сидел и что-то там сосредоточенно выбирал. На мольберте был чистый лист пластика, а рядом, прислоненные к бордюру, стояли три картины.

Игорь остановился. Картины были хороши. Написанные слишком ярко и резко, но настолько полные динамизма, что это искупало ученическую старательность. Игорь прикусил губу и стоял очень тихо, не сведя глаз с пластиковых прямоугольников…

…По дымящимся, оплавленным, горящим руинам карабкались сотни людей — в старинной форме, почти без брони, в неудобном снаряжении, вооруженные древними пороховыми «абаканами» и «печенегами». Сквозь затянувшие небо дымы сияло крохотное, ослепительное лиловое солнце, нависал алый распухший бок какой-то планеты. Десятки людей уже лежали на земле, падали, горели, просто разлетались в куски. Они атаковали хорошо укрепленные позиции, на которых возле боевых установок, изрыгающих огонь, суетились рослые, похожие на оборотней из сказок фигуры — скиутты. Оттуда катился вал плазмы, излучения и картечи, но люди валили вперед; ревели черные рты, безумно отблескивали глаза, и даже те, кто падал, в падении словно летели дальше… Молодой парень, горящий со спины, взбежав на гребень развалин, размахивал алым флагом с золотой свастикой — флагом Объединенной Армии Земли в Первой Галактической — лицо знаменосца дымилось, глаза кипели в глазницах, но он вскидывал знамя… Как ни странно, идущие в самоубийственную атаку люди вовсе не выглядели обреченными. Напротив — юный художник поразительно точно смог передать АТАКУ — когда нет уже ни страха смерти, ни боли, ни жизни — ничего нет, все уже не важно, кроме одного — ДОБЕЖАТЬ и бить врага наповал.

"Взятие Сельговии десантами 1б-й ударной армии", прочел Игорь внизу картины и кивнул машинально. Конечно. 21-й год Галактической Эры… Сельговия обошлась Земле в 45 миллионов убитых — слишком много даже для той войны, унесшей больше миллиарда человеческих жизней. Но после падения "восьмиугольника крепостей" скиутты, имевшие раньше в Галактике непоколебимую славу непобедимых планетарных бойцов — почти двухметровые невероятной физической силы волко-гуманоиды — стели избегать ближнего боя, а через полтора года первыми перешли на сторону Земли, заявив, что предпочитают быть на стороне безумцев… Но от 1б-й ударной осталось полпроцента — от собранной "по сусекам" армии, брошенной на гибель в отчаянной попытке вырвать у врага инициативу… и сделавшей это. Игорь вспомнил хроники того времени — еще моно. 20 % армии составляли женщины, 35 — подростки младше 16 лет, несовершеннолетние даже по нынешним законам, куда более либеральным к возрасту.

Игорь вздохнул и перевел взгляд на вторую картину…

…Низкий сводчатый коридор космической базы загромождали опрокинутые стеллажи, блоки, разный мусор. Горела половина плафонов, остальные были разбиты. Стоя на коленях, мальчишка лет четырнадцати, одетый в красную ветровку, джинсы и туристские ботинки, стрелял из ИПП. Во всем — в приподнятых плечах, в задравшихся до локтей рукавах ветровки, даже в положении ступней — было ощутимо адское напряжение, мальчишка корпусом подался вперед, словно этим хотел придать зарядам плазмы дополнительную силу. Лица видно не было — только часть скулы и подбородок, волосы встрепаны. Рядом, за опрокинутым блоком питания, сидела девчонка, чуть постарше — она поспешно заряжала полуавтоматический гранатомет, склоненное лицо с закушенной губой выдавало напряжение не меньшее, чем у мальчишки, оранжевые штаны от модного комбинезона были прожжены на бедре, голые до плеч руки — тоже в ожогах. Чуть дальше лежал скорченный, почерневший труп человека, сожженного лучевиком. В разбитую дверь на другом конце коридора вламывались фигуры — приземистые, с тремя верхними и нижними конечностями, в угловатой броне — десантники нэйкельцев. Их нечеловеческость и вполне человеческое устремление вперед, читавшееся в каждом движении, создавали странный контраст. Передний был окутан розовой вспышкой защитного поля, двое за ним стреляли из странного, непривычного землянину вида лучевиков, от попаданий на стенах и потолке горел и капал металл… "Михайловская база. День 6-й", — гласила подпись под картиной…

…На третьей картине было солдатское кладбище времен Галактической войны — поле, в котором клонил траву сильный ветер, веселые клочки облаков, несущиеся по небу… Ряды одинаковых пластиковых кубов — примерно до колена человеку, насколько хватит глаз, с отпечатанными в верхней грани данными и снимкой. На переднем плане стоял очень старый, хотя и не дряхлый человек, одетый в серый костюм-тройку. Ветер развевал седые волосы, левая половина лица была гладкой и безмятежной — след неумелой восстановительной операции тех лет. Правой рукой старик сжигал мягкую шляпу, вместо левой был архаичный биопротез… За спиной старика, на заднем плане, за полем, вздымались сверкающие башни города, "по пояс" стоявшие в кипении парков, кружились множество модных тогда минивертолетов, взлетал огромный лайнер. По дорожке, краем кладбища, неслись трое мальчишек и девчонка на новеньких (да, они тогда только появились) электро. А четвертый мальчишка стоял совсем недалеко от старика — отлично были передано, как он затормозил с разлету, оперся, ногой о покрытие — и застыл, все еще смеющийся, но с неожиданно расширившимися, потемневшими глазами — и смотрит сюда, на могилы и седого человека.

"Последний ветеран Галактической," — было написано в нижнем углу полотна. И Игорь застыл, пораженный мыслью, что ведь это — БЫЛО. Что он — был, последний из тех, кто… и Земля, Галактика — они не вздрогнули, не закричали, когда ОН — ушёл. Может быть — даже не заметили. Откуда-то выплыли — алые на черном — строчки, и мальчик тихо, но отчетливо прочел их:

— И бессмертные гимны, прощальные гимны[13] над бессонной планетой плывут величаво… Пусть не все герои, — те, кто погибли, — павшим Вечная слава!.. …Разве погибнуть ты нам завешала, Родина? Жизнь обещала, любовь обещала, Родина. Разве для смерти рождаются дети, Родина? Разве хотела ты нашей смерти, Родина? Пламя ударило в небо — ты помнишь, Родина? Тихо сказала: "ВСТАВАЙТЕ НА ПОМОЩЬ…" — Родина. Славы никто у тебя не выпрашивал, Родина. ПРОСТО БЫЛ ВЫБОР У КАЖДОГО: Я ИЛИ РОДИНА…

… —Хорошие стихи, — художник смотрел на Игоря, и тот его вспомнил — Алька Вислоусов, младший брат Женьки, такой же скуластый и слегка раскосый.

— Хорошая картина, — искренне ответил Игорь. — Все хорошие, но эта — особенно.

Алька кивнул, словно не ждал ничего другого. И признался, морща нос:

— Я тут рисую по ночам. Не знаю, у меня так почему-то лучше выходит…

— А сейчас что будешь рисовать? — поинтересовался Игорь.

— А я пока не знаю… Вот посмотрю на краски, — он провел пальцами по ящику, — что-нибудь и придумаю…

8.

Зигфрид и Степка спали, когда Игорь вернулся в меблированные комнаты, — на диванах в зале. В офисе на приемном столе лежали несколько факсов и телепортационных посланий, в числе прочего — факс от Дзюбы с сообщением о боевых действиях на островах Черной Чаши. Еще один был от 1-й поисковой группы — они сообщали, что вошли в контакт с некими вабиска из Иррузая, готовыми за определенное вознаграждение золотом передать купеческие карты земель между Черной Чашей и Теократией.

Вещи Игоря лежали на своих местах. Он снял и положил около кровати на столик РАП. Потянулся. Странно, но спать не очень хотелось — может быть, поддерживала мысль, что выспаться можно будет завтра. Игорь решил снова пройтись…

…В нижнем зале было почти пусто. Сам Носков, отправив, очевидно, на покой свое семейство, сидел за стойкой и читал только что вышедший выпуск «Отклика» — его принес лично главный редактор, он как раз сидел у стойки и неспешно пил пиво. Еще тут был волостной атаман Теньков — он ел беф-строганов, запивал чаем и работал на ноутбуке. Игорь, не привлекая внимания, прошел через зал и, спустившись с крыльца, не спешно зашагал вдоль кустов.

Был третий час утра, не так уж долго оставалось до рассвета. Игорь легко побежал по тропинке — просто потому, что хотелось пробежаться, выжечь остаток неизрасходованной энергии. Иногда он казался себе аккумулятором на не вполне понятных, но мощных батареях. Возможно — вечных.

Бегом, бегом, бегом — по тропинке, за поворот, похрустывающим гравием, прыжок через скамейку, как через барьер — бегом, бегом, бегом… Игорь оказался уже на окраине поселка. При свете Адаманта посверкивали уложенные наземь бронещиты. В траншеях лежали резкие, черные тени. Лес стоял темной, монолитной стеной, оттуда доносились ночные звуки, но уже робко посвистывала какая-то птица, как бы напоминая, что утро наступает. Игорь посвистел в ответ, прислушался.

На миг ему почудилось что-то нехорошее. Да, возникло совершенно явственное ощущение пристального, жесткого взгляда. Мальчик повел плечами «прислушался» снова — нет, ничего.

Тихо. Пусто.

— Зачем я пришел сюда? — спросил он вслух удивленно. В самом деле удивленно, Игорь мог бы поклясться, что сюда он не собирался, нечего ему тут было делать; он просто хотел пробежаться по улице, а не на окраину выходить… — Интересно…

Он передернул плечами и повернулся, собираясь уходить.

К счастью, именно в эту минуту он все-таки заметил краем глаза движение — всего метрах в двадцати от себя.

Краем глаза, вот в чем дело. Даже если вы подверглись очень сильному и умелому ментальному воздействию, сами того не заметив — вы всегда можете увидеть атакующего (если он не умеет мимикрировать, что встречается крайне редко, а массово — никогда ни в одной из известных рас!), глядя не напрямую, а вкось. Так учили в лицее, и это проверялось на практике.

По этому Игорь увидел вабиска. Их было четверо, и они держали в руках готовые к удару ятаганы, а чуть дальше застыл коричневой утренней тенью высокий яшгайан.

Игорь мгновенно блокировал мозг, чтобы не дать даже заподозрить свою осведомленность об их присутствии. И да на секунду не выдал себя жестом, словом, движением или вздохом — продолжал шагать к кустам, насвистывая лицейскую песенку и теперь уже отчетливо ощущая спиной, как вабиска идут за ним, почти не скрываясь. Они даже не старались бесшумно ступать, уведенные в том, что не будут раскрыты!

Ну — ладно… Он почти обрадовался такой постановке вопроса. Пусть атакуют…

Вабиска приближались почти бегом, решив, очевидно, покончить с белолицым мальчишкой парой ударов. Игорь хладнокровно подумал, что надо узнать, кто вывел на него эту сволочь. Неужели Уигши-Уого так быстро сориентировался? Ну да это — потом…

Размашистый удар был нанесен в шею — слева наотмашь, с явным расчетом на то, чтобы снести голову Игорю начисто, как лишний предмет. И даже, наверное, получилось бы…

Игорь молниеносно присел, развернулся на левой пятке… Правая нога безжалостно выстрелила вперед и вверх, с хрустом проламывая грудину и вгоняя обломки ребер в легкие. Вабиска открыл глаза шире, разинул рот, чтобы крикнуть, но уже не смог, потоку что захлебнулся кровью — отлетел назад, в траву.

Игорь распрямился пружиной, вскидывая над головой скрещенные руки уходя влево. В ловушку рук попало запястье вабиска; через долю секунды его же собственный ятаган вошел сзади под спинную кость.

Расправа с этими двумя заняла менее секунды — и до такой степени потрясла двух оставшихся, что они окаменели. Тотчас Игорь прыгнул вперед — молча. Стоявший ближе беззвучно ахнул, перекосив рот — левый кулак Игоря обрушился на середину его груди, правый — между глаз, и вабиска рухнул бесформенной темной грудой, в которой больше не было ни опасности, ни даже просто жизни.

Последний успел выхватить из-за спины взведенный крестострел и поднять его в руке. Игорь находился в десятке шагов от него и, встретившись глазами со взглядом мальчишки, вабиска понял вдруг, что стрела, даже если и попадет, не остановит белолицего — он преодолеет эти десять шагов и убъет.

Дико вскрикнув, вабиска уронил оружие, повернулся и побежал — как-то неуверенно, словно бы контуженный ударом в голову. Поэтому Игорь догнал его двумя прыжками и ударом кулака перебил позвоночник.

Яшгайан! Где яшгайан?! Игорь быстро повернулся влево-вправо. И на этот раз — опоздал. Может быть, потому что думал — яшгайан побежит. А он не побежал.

Боли мальчик не ощутил — услышал довольно громкий мокрый хруст, почувствовал сильный удар в левый бок и еле устоял на ногах. Инстинктивно увернулся от второй стрелы. Яшгайан, стоя совсем близко, перезаряжал крестострел какими-то неуверенными движениями. Под капюшоном его одеяния была чернота. Он по-прежнему казался тенью — но эта тень стреляла.

Игорь прикоснулся к боку — пальцы наткнулись на короткое древко стрелы. А еще через секунду стало так больно, что онемела вся левая половина тела — Игорь тяжело сел в траву, задохнувшись и подумав, что сейчас умрет. Но яшгайан уже вкладывал в желоб стрелу — с широким наконечником, и мальчик подумал, что так умирать не имеет права. Он посмотрел вниз — куртку пропитала кровь, текла по древку на траву. Двигаясь очень медленно — так ему казалось — Игорь достал карманный пистолет и, целясь по стволу, нажал спуск — раз, другой, третий.

Ослепительные вспышки термитных взрывов — оружие это было разработано почти два века назад в отчаянной попытке ученых хоть как-то повысить возможности порохового принципа в сравнении с энергетическим у врагов Земли — отшвырнули и опрокинули яшгайана. В третий раз выстрелить он не успел.

Игорь уронил пистолет. Ему казалось, что наконечник стрелы, попавшей в него, сделан из огня, смешанного с ослепительной болью. Он положил обе ладони на рану, зажав древко между пальцев. Ладоням стало горячо, и мальчик увидел, что кровь хлещет потоком, заливая пальцы.

Он сумел отсечь боль и вывести ее за пределы сознания, а потом — остановить кровотечение. Но это потребовало такого напряжения сил, что Игорь уже просто не мог двигаться — сидел, дрожа и обливаясь потом, холодным и липким, как дурной сон. Потом поднял глаза.

Яшгайан стоял на прежнем месте.

Он дымился. Балахон горел в не скольких местах, и в утреннем воздухе пахло горелым мясом. Крестострела у него не было, зато был тонкий длинный стилет с черным лезвием.

Этого не могло быть. Но — было.

То, что ощутил Игорь, был не страх — тошнотная дурнота, смешанная с дурацким удивлением.

Яшагайан что-то сказал, двигаясь вперед, как марионетка, у которой оборвали половину нитей. Игорь поднял пистолет — яшгайан то ли заскрипел, то ли засмеялся, и мальчишка отчетливо понял, что стрелять не имеет смысла. В лучшем случае — это отсрочка, этим не уничтожить надвигающийся сверхъестественный ужас.

Игорь выпустил пистолет и, заведя руку за спину, достал из мягких кожаных ножен свою старинную «полевку». Он взял нож по-испански, острием к себе, но не затем, чтобы бить, а поворачивая к врагу именно торец рукояти, в который была впечатана серебряная круглая пластинка с императорской короной и символом «РА», Солнцеворотом.

Серебро, вот что. Древнее, но признанное современной наукой средство против «черной» ментальности. А что перед ним именно «черное» — Игорь не сомневался. Им тоже показывали, как можно оживить — точнее, поднять — труп. Но предупреждали, что делать это можно лишь спасая жизни людей.

Двигаться надо было быстро. Через «больно», через "не могу"… Стилет — осторожно, осторожно…

Яшгайан прыгнул — странно, почти дико, словно большой кузнечик, и его прогоревшая накидка распахнулась, словно крылья. И нарвался на встречный удар — рукоятью в черноту под капюшоном.

Сил у Игоря хватило лишь на этот — один! — удар. Потом мальчишка пошатнулся и сел в траву, чудом не выпустив нож из руки.

Яшгайан упал, словно пустой мешок. Казалось, внутри балахона и в самом деле не осталось ничего.

Кровь снова потекла. А ведь это внутреннее кровотечение… Услышали в станице выстрелы, или нет?.. Интересно, сколько крови вытекло в брюшную полость? Но проклятье, неужели можно сдохнуть тут? И неужели Уигши-Уого в самом деле думал его убийством остановить Империю?

Он закашлялся и без удивления понял, что харкает кровью. Надо идти.

Он встал.

И пошел.

И дошел, кажется. Точно — не помнил.

ГЛАВА 4 БОЙНЯ

Та земля, что могла быть раем,

Стала логовищем огня…

Н.Гумилёв

1.

— Узнай у матери, как он… А, уже узнавал?.. Ясно, спасибо.

Борька отошел от визитера и посмотрел на остальных ребят. Притихшие, они расселись на диванах и в креслах по всему залу, не сводя глаз с Борьки, разговаривавшего с домом Гридневой, врача станицы, где располагалась и небольшая местная больница.

— Пришел в сознание, — сообщил Борька и сел на край стола, вздохнув так, что всем показалось — пронесся порыв ветра.

Все сразу задвигались и заговорили. Лизка, покачав головой, спросила:

— Нежели он мог умереть?

— Конечно, мог! — сердито сказал Степан. — Видал я такие дырки в животе — перитонит и ау… — и он перекрестился, но на это никто не обратил внимания.

— Дня через два будет на ногах, — добавил Борька, вставая, — и пока просил зайти к нему… Стоп. Только меня. Прости, Кать.

* * *

— Серебро? — неуверенно спросил Борька. — Но это же сказки… Хотя — если ты говоришь, то так оно и есть… Закажу серебряные лезвия, какие вопросы; а серебро оплатим из кассы отряда… Значит — яшгайан?

Игорь поморщился:

— Да, но это так… кукла. А кто его управлял — не знаю. Ничего не знаю.

— Ну, ты нас и перепугал, — признался Борька.

— Знал бы ты, как перепугался я, — признался Игорь. Он, кажется, хотел что-то добавить, но в коридоре послышались звуки, похожие на шум рукопашной схватки, и в палату вторгся губернатор Дзюба. За его спиной двигался адъютант — он вел арьергардный бой, сдерживая медсестру и саму Юлию Юрьевну Гридневу.

Борька вскочил и вытянулся. Губернатор посмотрел в его сторону и определил:

— Борис Утесов.

— Сударь! — оглушительно гаркнул мальчишка, вызвав приступ агрессии со стороны людей в белых халатах. Не оборачиваясь. Ярослав Ярославович сделал движение рукой — адъютант ловко оттеснил медиков наружу и закрыл дверь за собой.

— Подожди в коридоре, — бросил губернатор Борьке, но Игорь покачал головой:

— Простите, сударь, но Борис останется здесь. В делах станицы и моей работе — он мое альтер эго, и я прошу вас, — Игорь улыбнулся, — не переходить на латынь или древнегреческий… — Латынь я немного знаю, — вставил. Борька, большими глазами созерцая происходящее.

— Мх, — издал Дзюба неопределенный, но возмущенный звук. С размаху сел на спружинивший стул, вытянул ноги в высоких ботинках. С пояса свесился и закачался у пола РАП «энфилд-лайтнинг» в большой кобуре красного дерева. — Так. Ладно. Черт с вами. Что же вы делаете, Муромцев?! Хотите быть похороненным здесь за казенный счет?!

— Я?! — очень натурально вытаращил глаза Игорь и изумлённо посмотрел на Бориса, словно призывая его в свидетели, Борька тоже изобразил полнейшее недоумение, словно Игорь лежал не на больничной койке, а на лесном пляжике под ласковым солнышком. — Но сударь, уважаемый Ярослав Ярославович, господин губернатор, если вы соизволите отправиться в штаб, то там вы найдете массу подготовленных к передаче картографических материалов. Конечно, еще далеко не все сделано, но и масштаб огромен! Однако, уже сейчас, сударь, эти материалы могут позволить вести ограниченные боевые действия — на островах черной Чаши, например… Кроме того, сударь, есть масса «сырых», необработанных данных, ожидаются новые поступления материалов… Что же до моего недомогания — это мелочи, сударь. Право, мелочи. Немного излишне поразвлекся…

Ярослав Ярославович покачал головой и втянул воздух сквозь зубы:

— Я был в штабе, — уронил он. — Судя по всему, ты в самом деле умеешь работать. Но тебя могли убить.

— Как и любого из нас в любой момент! — весело засмеялся Игорь. Смех был совершенно искренний. — По крайней мере — до тех пор, пока мы не покончим с угрозой со стороны врага, — уже серьезно добавил он.

— Так вы и дальше собираетесь лезть в пекло? — снова перешел на «вы» губернатор. Игорь кивнул: — Хорошо… Я не могу вам этого запретить и не стану запрещать, потому что это нелепо.

— Да, сударь, — подтвердил Игорь.

— Наглец, — заметил губернатор.

— Да, сударь, — с удовольствием повторил Игорь. Глаза его смеялись.

— У меня два сына, — сказал Дзюба, — им скоро десять… Не знаю, что буду делать, если они вырастут похожими на вас.

— Гордиться? — предположил Игорь. Лицо Дзюбы побагровело, он вскочил, смерил шагами палату, грозно поглядывая на Игоря и Борьку, который сжался до минимальных наблюдаемых визуально размеров. Потом — расхохотался вдруг и, буркнув: "Выздоравливай!" — вышел наружу, все еще продолжая смеяться.

— Мне нужно добраться до визитера, — сообщил Игорь, тут же садясь в постели и спуская ноги на пол.

— Ты спятил? — вырвалось у Борьки. Игорь снова поморщился и покачал головой:

— Ничуть… Снаружи, через улицу, есть кабина. Но я голый…

— Я вижу, — не без яда заметил Борька. Игорь проигнорировал его слова:

— Раздевайся. Ляжешь и накроешься с головой. Я быстро.

— А это? — Борька мотнул головой в сторону монитора слежения.

— Они сейчас сражаются с господином губернатором, — засмеялся Игорь. — Я проскочу под шумок. И, честное слово, быстро вернусь.

— С кем хочешь говорить?

— С генерал-губернатором, — серьезно ответил Игорь. Борька кивнул.

Мальчишки были одного роста, но Борис намного плечистей и плотней, поэтому его одежда села на Игоря чуточку мешковато. Оставшись в трусах и носках, Борька влез под одеяло и накрылся с головой, а Игорь выскользнул в коридор.

Несмотря на интенсивную регенерационную терапию и на то, что он пустил в ход все ресурсы организма, двигаться ему все еще было больно. Стрелу ему показали — жуткого вида срезень с треугольным, широкой стороной вперед, пятисантиметровым наконечником. От такого подарка во внутренности мальчишка должен был немедленно потерять сознание и умереть максимум через полчаса…

В коридоре все еще шло сражение, но Игорь проскользнул мимо вполне благополучно…

… Генерал-губернатор Сумерлы стоял на фоне дымящихся развалин, вид которых можно было бы назвать живописным. Но это была не игра моделирующего стереобоевик компьютера, а реальность города Кухлон на побережье Черной Чаши. Поднятое забрало шлема открывало лицо генерал-губернатора — единственный участок тела, не закрытый броней или сверхпрочной маскировочной тканью армейского комплекта тяжелой пехоты, в которые он был одет. Слева и справа высились на развалинах несколько боевых машин и похожих на машины башенноподобных Алых Драгун.

Доклад Игоря Довженко-Змай выслушал с непроницаемым лицом. Потом в течение почти минуты что-то переваривал в себе — это чувствовалось, хотя внешне он оставался каменноподобным, страшно напомнившим Игорю изваяния со Сторкада, изображавшие культового героя тамошней мифологии Шо Арк-ден Цаха — он видел такие в документальных лентах и на голографиях в альбомах по истории искусств.

— Ты прав, серебро — самое надежное средство, — сказал он. — Одну из этих тварей я в свое время убил в подземельях Иппы именно серебром.

— Так ты имел с ними дело? — уточнил Игорь. Генерал-губернатор поморщился, словно ему напомнили что-то очень неприятное, и он даже не хотел этого скрывать:

— Отчеты запроси из нашего архива, там есть мои докладные и еще много всего…

— Утону в документах, — посетовал Игорь. — Неужели любая мало-мальски важная должность связана с этим, Сергей?

— Абсолютно, — авторитетно и мрачно заверил генерал-губернатор с видом человека, давно и прочно понявшего Систему, после чего оба дворянина, старший и младший, весело захохотали. — Мне доложили, что ты ранен; легко?

— Да, — кивнул Игорь.

— Рад, что арбалетный срезень в живот — для тебя легко, — непроницаемо ответил генерал-губернатор. — А вот лгать человеку в моей должности — отнюдь не достоинство.

— Прости, — искренне сказал Игорь, внезапно ощутив себя младшеклассником, которому сделал выговор старший ученик — давно и прочно, казалось бы, забытое чувство.

Довженко-Змай покачал головой и улыбнулся. Ему вдруг вспомнила он сам четыре года назад, когда, потеряв отца, он взвалил на себя заботу о латифундии и месть за подлое, из-за угла, убийство. Все сделал, как надо — и заплатил за это страшную цену. Гибель любимой… Он перестал улыбаться, отчетливо вспомнив те дни. Не дай бог того же самого этому парнишке — ровеснику его тогдашнего…

Игорь терпеливо ждал, когда генерал-губернатор перестанет думать о чем-то своем. Стоять было немного больно, но Игорь терпел. Довженко-Змай пошевелился, улыбнулся печально и жестко, сказал:

Трус кричит, когда боится — Храбрый трусит, но молчит… Иди отдыхать и лечиться. Иди…

…- Никто не заходил?

С этими словами Игорь внедрился в палату. Борька сел, перевел дыхание.

— Заглядывали, — сообщил он, — я сделал вид, что дрыхну… Давай переодеваться скорее.

— Да можете не спешить, — насмешливо заметила с порога Гриднева. — Поговорим о режиме?

2.

"ДЭК", развозивший товары по лесным рекам и озерам Севера назывался "'Анна Керн". Он подошел в реку около семи вечера. Переделанный из обычного десантного экраноплана Кузнецова, списанного из армии, корабль имел посадочную площадку под два легких вертолета, длину более тридцати метров и легко развивал скорость в сто сорок километров, хотя на планете было немного мест в лесах, где ее можно было показать. Шесть человек экипажа свою «Нюшку» обожали, считали родным домом и возили экспедиции, поисковиков, военных… Для самообороны на носу стоял ротор, а ближе к рубке — пусковая установка для ракет.

Именно "Анной Керн" решили воспользоваться русские для ответного удара по вабиска — проще говоря, мести за ферму Хвостовых. Станица и ее окрестности в составе ополчения формировали казачью сотню. И сейчас полусотня, собравшись по сигналу, поднялась на борт, туда же перелетели два Ка262бис, вооруженные роторами и реактивными снарядами — старыми, как мир, но эффективными. Полусотней командовал заместитель волостного атамана Ярослав Очкуров, имевший звание сотника ополчения.

Казаки были вооружены тоже старыми, но и по сей день эффективными моделями армейского оружия: ИПП ИжС-52 с «печками», несколькими ИАП ИжК-88, полудюжиной полуавтоматических гранатометов «бич», тремя" метлами", ну и различными моделями РПП, гранатами и холодным оружием — короче, имели очень неплохое вооружение даже для боя с настоящей армией. По крайней мере, десять лет назад они удачно сражались с десантами фоморианских рабов практически тем же оружием.

Помимо казаков-ополченцев, на «ДЭКе» пошли десять старших пионеров, из которых половина принадлежала к группе Игоря. Девочки остались в станице, несмотря на их писк.

Игорь только-только поднялся и, конечно же, не остался дома с девчонками — он бы счел оскорблением чести саму мысль о том, что можно пропустить такое дело.

Казаки были в своей обычной форме — заломленных фуражках, куртках армейского образца и таких же штанах, заправленных в сапоги, плюс кое-какие элементы легкой брони. Они рассаживались не верхней палубе, прислоняли оружие к бортовому ограждению… Уже вечерело, хотя было еще совсем светло, Полызмей висел над верхушками деревьев — вечер ощущался только в особой тишине и тенях, лежавших у корней деревьев.

Пионеры расположились на носу, возле ротора. Степка, сидя со скрещенными ногами (чем вызывал изумление и неуклюжие попытки подражать), так и сяк вертел разгрузку «бахтерец», перемещал магазины, гранаты, обоймы, снаряжение и наконец вынес вердикт:

— Удобная штука. У нас были не такие.

— Можно подумать, ты раньше самодельной пользовался, — лениво ответил Женька, лежавший с закинутыми за голову руками. Степан неопределенно хрюкнул и перестал возиться со снаряжением — не признаваться же ему было, что сперва он именно самодельную и носил, а потом добыл с убитого бандюги старый «лифчик» «пионер» и был по гроб жизни счастлив…

— По-моему, ты зря решил идти, — говорил Борька Игорю, который валялся на животе и рассматривал воду за бортом. — Только ведь встал…

— Раз встал — надо идти, — весело ответил Игорь, — не стоять же на месте!.. Отправляемся, смотри.

Экраноплан в самом деле, посвистывая и подвывая ревуном, отвалил от причала и, вырулив медленно на середину реки, вдруг приподнялся выше и заскользил вперед, набирая скорость. Свист перешел в вибрирующий рев, потом стих вообще. Казаки на корме на три голоса завели под аккомпанемент гитары какую-то былину — обычную пограничную былину с простеньким сюжетом, несложным философским подтекстом и повторявшимся снова и снова рефреном "так оно и было — эхх!" Мальчишки, тихо сидя или лежа на носу, прислушивались, по временам вздыхали — каждый о чем-то своем. Лица у всех были задумчивые.

— Игорь, у тебя девчонка есть? — вдруг спросил Борька, поворачиваясь на живот, а лицом — к другу.

— Нет, — отрезал Игорь. Вопрос удивил его и застал врасплох. Как и большинство учеников лицеев, воспитывавшихся в куда более строгих условиях, чем обычные русские дети, да к тому же в чисто мальчишеской компании, он в самом деле не завел еще такого знакомства — что в его возрасте, да еще в колониях, выглядело очень странно — да и вообще считал, что девушки "вне зоны внимания", в жизни и без них полно интересных дел. Борька, который, конечно, не мог этого знать, посмотрел удивленно и сказал:

— Зря.

В ответ Игорь только равнодушно пожал плечами. Потом широко зевнул и спросил:

— А до этого селения далеко?

— Три часа полным ходом, — ответил Борька, — тут река везде подходящая, дойдем… Жень!

— Аюшки, — лениво отозвался Женька, выглядывая из-под шляпы.

— Ты петь не собираешься? Старшие горланят, а мы молчим.

— Пусть Димка запевает, — сообщил Женька, но сел, с явным интересом поглядывая вокруг.

Димка Андреев, качавшийся на ограждении, потянулся, опасно наклонился назад над бегущей речной гладью. Потом кивнул.

— Гитара есть — побренчать?

Гитара нашлась еще одна. Но ее перехватил Игорь, умело настроил, предложил:

— Давай я подыграю?

— Князевскую "Песнь Землян" знаешь? — поинтересовался Димка. Игорь ответил вопросом:

— А что, есть люди, которые не знают? — и начал наигрывать маршевый мотив. Димка помедлил, кивнул и угадал точно в такт:

— Нас не сломит беда,[14] Не согнет нас нужда, Рок всевластный не властен над нами: Никогда, никогда, Никогда, никогда, Мы, земляне, не будем рабами! Пусть чужая орда Снаряжает суда, Угрожая всем нам кандалами: Никогда, никогда, Никогда, никогда Мы, земляне, не будем рабами!

Мальчишки, не сговариваясь, подхватили слова песни, ожившей в те годы, когда восемь надменных и могущественных, рас пожелали запереть Землю на задворках Галактики — не в силах даже представить себе, что ее обитатели не смирятся… Что люди так же окажутся неспособными к подчинению, как волк — к поеданию травы…

— Враг силен? — Не беда! Пропадет без следа, Сгинет с жаждой господства над нами! Никогда, никогда, Никогда, никогда, Мы, земляне, не будем рабами! Коль не хватит солдат — Станут девушки в ряд, Будут жены и дети бороться! Будь же верен и смел И возьми, что хотел! В бой — в ком сердце отважное бьется!..

…А "Анна—Керн" по-прежнему мчалась по реке на полной скорости, и ветер раскачивал на берегах купавшиеся в воде ветви ив…

3.

Отряд Сапити ворвался в селение, когда уцелевшие дома еще вовсю полыхали. Впрочем, уцелело их не много. Большинство превратились в пылающие груды бревен или воронки, черные и страшные, возле которых лежали трупы и бродили те, кто остался в живых.

Пограничники спешивались еще на скаку, бросая поводья нервно хрипящих гуххов — жуткие запахи пугали животных. Пограничники были воинами, привыкшими к боям, но воины, снятые Уигши-Уого с западной границы, никогда не видели разорения, оставляемого белолицыми. Они смотрели по сторонам с ужасом и недоумением, сняв бронзовые шлемы и растерянно сжимая в руках так и не пригодившееся оружие.

— Давайте сюда всех живых! — прокричал Сапити, чтобы вывести своих людей из ступора. — Пусть расскажут, что тут произошло!

Воины рассыпались среди развалин, окликая и подзывая людей. Сапити, держа шлем на сгибе руки, кусал щеку, кожа сползла к вискам, выдавая раздражение.

Тех, кто сопротивлялся, убивали, судя по страшным ранам, в упор из огненного оружия, но тут и там видны были трупы с хорошо знакомыми рублеными и колотыми ранами. Ни замученных, ни специально изуродованных для страха видно не было нигде, и это пугало еще больше — казалось, что тут прошлась, равнодушно и методично убивая на выбор, какая-то машина смерти, выпущенная на свет Пещерным Змеем. Это оставляло даже не страх, а какое-то тягостное недоумение, перераставшее в твердое непризнание белолицых разумными существами, в отрицание их сущности.

Они не трогали никого, кто не пытался сражаться с ними — убивали только взявшихся за оружие и жгли дома. Совсем неподалеку возле обвалившегося внутрь себя дома, из которого еще тянуло жаром, лежал надвое разрубленный наискось труп рядом с охотничьим копьем, срезанным под самым наконечником. Сапити невидяще смотрел на него.

— Взгляните, отец, — подбежавший пограничник протягивал обломок доски. — Это было воткнуто на палке там, — он указал в центр селения.

Сапити принял доску. Чем-то жирным и черным на ней было написано — без ошибок, очень правильным почерком на родном языке Сапити: "За нападение на русскую ферму, убийство человека и нанесение материального ущерба селение уничтожается. Рекомендуем более тут не селиться. Сотн. Очкуров." Не все слова были понятны, но смысл — ясен. Уничтожение селения было местью — рассчитанной и холодной. Сапити бросил доску наземь и с ожесточением наступил на нее подошвой высокого сапога, словно переламывая горло врагу.

Еще один пограничник подвел мальчишку — уже не маленького, но трясущегося так, что страшно было смотреть. Правое плечо мальчишки было обожжено.

— Набросьте на него плащ, — приказал Сапити. — Рассказывай…

…Мальчишка в самом деле рассказывал довольно связно, хотя по временам начинал трястись еще сильней. Белолицые явились на рассвете. Скорей всего, высадились ниже по течению и перерезали охрану в лесу раньше, чем та успела что-то заметить и поднять тревогу. Потом атаковали с трех направлений, отрезав селение от лодок и с двух сторон — от леса. Они вошли в селение шеренгой, выгоняя всех из домов и тут же поджигая их. Над опушкой кружили две летающие машины. Родители мальчишки и оба старших брата погибли с оружием в руках. Он тоже сражался и получил ранение, почти потерял сознание от боли, упал — его не тронули, хотя несколько раз переступали через него…

… —Сколько их было? — спросил Сапити. Мальчишка задумался:

— Пятьдесят… наверное. Может — больше.

— Перестань трястись, — Сапити положил руку ему на плечо, — я возьму тебя к себе.

Мальчишка поспешно кивнул несколько раз, и Сапити отвернулся от него, сделав знак — позаботиться. Прикрыв глаза, начал нащупывать канал связи с ближайшим яшгайаном.

4.

Игорь величественным жестом поднял пивную кружку с чаем. Кругом засмеялись.

Налет обошелся без потерь.

— Предлагаю заказать обед в номер, — сказала Катюха. — Раз уж вы подло не взяли нас с собой, то заставлять нас готовить — верх наглости.

— Я попрошу Виктора Валентиновича, — поднялся Степан.

— Ты куда? — осведомился Женька.

— За обедом, — удивился тот.

— Внутренняя связь у тебя за спиной, — сообщил Женька.

— А? — классически оглянулся Степка. — А, конечно… Что закажем?

— Всего и побольше, — выразила общее мнение Лизка. — Заодно все расскажете подробно.

— Только не я, — ответил Игорь. — Поем — и за бумаги. А рассказывает пусть Зиг, он германец… Борь, поможешь с документами?

— Конечно, — охотно согласился тот. — Я спросить хочу — мы когда в настоящую экспедицию соберемся?

— Через пару дней, — пообещал Игорь.

— А Димка скоро улетает, — вдруг вспомнила Лизка.

— Куда? — не понял Игорь.

— Да все-таки на Землю, учиться…

— А кто начальником штаба отряда будет? — поинтересовался Борька.

— Решим на выборах… Почему бы не стать тебе?

— Кать, как ты на это смотришь? — осведомился Борька, обнимая девчонку за плечи. Та важно ответила:

— Положительно.

— Обед сейчас будет, — Степка уселся на свое место.

В самом деле — уже через пару минут киберподнос приволок Обед с большой буквы — аппарат был весь заставлен едой и напитками. Молодежь немедленно перегрузила все это на столик, выдвинутый в центр зала и навалилась со всей доступной возрасту скоростью.

— Нажираться перед работой вредно, — назидательно сказал Игорь, вставая и уже на ногах приканчивая третий бутерброд с красной рыбой. — Борьк, я тебе говорю, пошли! Кто-то помочь обещал!

— Пошли, пошли, — поднялся Борис.

— Махнем сегодня вечером в центр во Владимир-Горный? — спросил Женька. — Часов в пять — поспим и полетим…

Все выразили одобрение — дружными, хотя и нечленораздельными звуками — почему бы и не поразвлечься?

Игорь и Борька вышли в кабинет. Игорь, прислонившись плечом к стене и смерив Бориса взглядом, тихо сказал:

— Ладно, вали к Катьке, я сам справлюсь. В крайнем случае — Степку или Зигфрида привлеку.

Смуглая от загара кожа Борьки стала бурой — он покраснел.

— Но ты правда без меня?.. — вполне косноязычно выразился он.

— Правда, правда.

Борька взял Игоря за локоть, стиснул:

— Если бы ты знал, как с ней здорово… — начал он, но Игорь, улыбаясь, попросил:

— Отпусти локоть, сломаешь ведь… Не забудьте за нами вечером зайти.

Борька почти выскочил из кабинета. Игорь, по-прежнему улыбаясь, подошел к рабочему столу — он почему-то чувствовал себя гораздо старше своего проводника. И почти так же мгновенно это чувство перешло в непонятную, но болезненную досаду. Удивившись сам себе и приказав не валять дурака, Игорь уселся на место…

…Примерно через час он закончил составлять свою личную карту и придвинул распечатки отчетов генерал-губернатора о взятии Иппы — но решил выйти попить чего-нибудь.

В зале был только Степка. Он слушал какую-то музыку и любовно разбирал ИПП.

— Что слушаешь? — осведомился Игорь, пытаясь найти что-нибудь жидкое среди остатков обеда.

— Рэп, — отозвался Степка, — в фонотеке нашел.

— А, негритянский примитив начала XXI века, — равнодушно сказал Игорь, открывая пакет сока. — Жарко… Борис Моисеев, да?

— Почему, Дэцл, — удивился Степка. — Моисеев же не рэпер. И потом, он голубой, ты знаешь?

— Разве? — удивился и Игорь. — Нам говорили в курсе "Коллективное бессознательное в истории, цивилизации XX века"… А почему голубой, он вроде в таком белом выступал, я запись помню.

— А-аммх… — Степка закашлялся, удивленно меряя Игоря взглядом. — А ты что, все помнишь, чему в школе учили?

— В лицее… Конечно, иначе зачем учиться?

Игорь влил в себя не меньше половины пакета сока и, переведя дух, спросил:

— А Зиг где?

— Пошел в спортзал — боится, что драться разучится.

Игорь сделал еще один большой глоток и вдруг спросил:

— Степ, у тебя девушка была?

Степка выключил музолу. Положил ногу на ногу, поднес к глазам прицел, потом посмотрел на Игоря:

— Нет, — спокойно ответил он. — Девчонки у меня не было. Никогда.

Игорь допил сок и точным броском отправил пакет в утилизатор. Если честно, он не поверил Степке — да что там, просто почувствовал, что тот лжет. Лжет с непроницаемым лицом, очень искренне… для XXI века. Игорь, дворянин Третьего века Г.Э., легко понял — лжет. Но по этой же причине — будучи дворянином Третьего века Г.Э. — не подал виду. Расскажет, когда захочет и если захочет.

— Я пойду еще поработаю, — сказал Игорь. Степка поинтересовался:

— Помочь?

— Ты карту читаешь? — осведомился Игорь.

— Любую и сразу, — с готовностью сказал Степка.

— Тогда пошли, — кивнул Игорь.

Пришелец из прошлого уже достаточно хорошо научился разбираться с современной аппаратурой. В своем времени он приобрел навыки работы с компьютерами. Конечно, допотопные машины — Игорь видел такие в музеях — работавшие от сети с помощью механической клавиатуры, с моноплоскостным экраном, не шли ни в какое сравнение даже с простеньким «Опусом», что уж говорить о «Шлеме» или "Финисте+". Кроме того, Степка признался, что нейрокомпьютеры пугают его наличием индивидуальности — в его время (точнее, чуть раньше) было полно книг и фильмов о "бунте машин".

Какое-то время он работал молча, потом вдруг спросил:

— Игоряха, а кто такой Вадим "Кулак"?

Игорь тяжело вздохнул, отрываясь от бумаг:

— Где раскопал?

— Микрофильм попался. Так кто?

— Мой чокнутый дедуля, — с ненастоящим раздражением ответил Игорь. — Ведь сам же догадался, чего спрашивать?!

— Так он у тебя герой…

— Чокнутый он, а не герой, я же говорю, — гордо сообщил Игорь, словно говорил, что его дед — лауреат Премии Третьякова (кстати — так оно и было, в области физики за 183 год). — Сорок лет было, сыновьям — восемнадцать и шестнадцать, отец был младшим… Бросил все — и сорвался на Багровую, ее тогда только-только открыли — с дайрисами воевать, а то без него там никак — молодость вспомнил! Решил, что не навоевался, — Игорь усмехнулся. — Вот такие дела.

— Ты его хорошо помнишь? — Степка оперся подбородком на кулак.

— Нет, что ты… Мне семь лет было, когда он там же, на Багровой, погиб, да и до этого прилетал всего раза три… Помню, что, когда он хохотал, у нас парадная люстра звенела. Еще как-то привез комплект доспехов туземца с Нова-Гоби, они до сих пор целы… — Игорь улыбнулся.

— Он был, как на голографии?

— Не читал я эту книгу, я знаю, про какую ты говоришь, — досадливо ответил Игорь. — Ее по заказу писали, уже после его смерти… Но ни я, ни дядя Женя, ни отец на него не похожи. Мы все — настоящие Муромцевы, у нас все такие вот, темные и смуглые… А дед был похож на какую-то шведку, мою пра-пра в пятой степени, еще во время Первой Галактической тогдашний мой предок ее спас в бою и женился… Короче, дед был два с хвостиком метра ростом, почти центнер весом и рыжий, как огонь, начисто без седины… — Игорь вздохнул, его глаза загорелись: — Знаешь, что он сделал однажды? Он еще молодой совсем был, штабс-капитан штурмовиков… Тогда воевали со сторками на их колонии, на Сорриали… Так вот дед боевую машину опрокинул — в одиночку, голыми руками… А потом еще он гостил у нашего родственника в латифундии, на Раде. Там коляска понесла — конный экипаж прогулочный — и на людей, так дед выскочи и кулаком, — Игорь показал крепкий небольшой кулак — в грудь коню. И наповал, кости вмялись внутрь… Страшной силы был человек. Ему еще в лицее запретили спарринги с живым партнером. А на Луне-87 он однажды на спор со скиуттом, каким-то там их чемпионом по рукопашке, схватился — и того чуть живого унесли…

Игорь вошел во вкус воспоминаний. Степка с искренним интересом слушал, по временам задавая вопросы. А Игоря так и подмывало подробней расспросить приятеля о его жизни — не в интернате, где он жил и учился по мере сил, а вообще о Безвременье, о Третьей мировой и Серых войнах. Игорю и Первая Галактическая-то казалась чем-то вроде древней истории, а уж те времена… Но Игорь осознавал, что Степка может и не захотеть разговаривать — все-таки там, в его времени, остались ядерные грибы, погибшие родители, голод и многое такое, о чем не слишком приятно вспоминать. Продолжая говорить, Игорь задумался: а ведь и он тоже, если подходить непредвзято, вырос на бесконечной войне, охватившей немалый кусок Галактики — но это на нем лично никак не отразилось. И на жизнях подавляющего большинства землян — тоже… Во всяком случае, Землю никто не бомбил, не атаковал, не жег — да и не удастся никому пробиться через минные поля, плавающие вокруг Солнечной системы, через бесчисленные охранные системы и множество патрульных эскадр, берегущих покой метрополии, планеты-матери…

Может быть, Игорь все-таки решился бы спросить. Но дверь вдруг распахнулась, и вбежал Женька — так, словно все вабиска Сумерлы гнались за ним по пятам.

— Что, уже пора лететь? — весело спросил Игорь, поднимаясь на ноги. Женька с трудом проглотил что-то шипастое, комковатое, перекосил лицо и сказал голосом неисправного спикера:

— Ребята, отца Борьки убили.

5.

Крокозубов было пять, и они вышли из леса совершенно неожиданно, отрезав от фермы Озерных тех, кто работал в поле. У мужчин было оружие, но охотничьи дробовики не могли свалить жутких чудищ. Одно все-таки пристрелили, но старший Озерных, его брат и тринадцатилетний сын старшего, Тимка, были разорваны в клочья. И неизвестно, что произошло бы дальше, не появись «вертушка», в которой находились есаул Утесов и Теньков, волостной атаман. Они посадили машину на поле и огнем ротора прикрыли убегающих людей. Но раненый крокозуб смял вертолет, как человек сминает ногой консервную банку. Теньков успел выскочить, однако и он бы погиб, если бы выбежавшие с фермы люди не начали стрелять из ИПП. Они добили подранка и уложили последнее животное. Теньков в это время уже вытаскивал Евгения Олеговича из гнутых остатков вертолета…

…Когда Ка262бис с ребятами приземлился на перепаханное поле между заглушенным трактором с высоко поднятым модулем распылителя и тушей крокозуба, обугленной до состояния жаркого — есаул Утесов был жив. Теньков стоял около него на коленях, женщина с фермы что-то делала с переносным регенератором. Игорь не хотел пускать Борьку, но тот отшвырнул Игоря с такой силой, что сбил с ног — и побежал через поле. Остальные ребята бросились за ним…

…- Пожалуйста, разрешите, — Лизка отстранила женщину, — я врач… Боренька, он жив. Все будет хорошо.

Начальник полиции в рост вытянулся на земле. Очевидно, он не умер только благодаря Тенькову — волостной атаман — белый, с синими губами — покачивался, закатив глаза и, когда Игорь поспешно заменил его около раненого, ткнулся лицом во вспаханную землю, со свистом дыша. Над ним склонились люди, понесли на ферму.

— Отойдите все! — крикнула Лизка, не поднимая головы. Крикнула так, что всех просто отбросило, лишь Борька остался стоять, кусая кулаки и не сводя глаз с отца. Ноги есаула были почти оторваны в бедрах и истерзаны до костей, артерии вспороты. Живот тоже был разодран. Внутренности перемешаны с землей и порваны в десятках мест; левая рука вырвана из плеча и держалась на пучке сухожилий, горло тоже повреждено, лишь чудом уцелели коронарные артерии.

— Набор из вертушки, — жестко приказала Лизка. — Жень, бегом! — тот со всех ног кинулся к машине. — Зиг — джип! — германец рванул в сторону фермы.

— Папка, — с мучительным напряжением сказал Борька, глядя расширенными глазами на отца и почему-то не плача. — Папка, не умирай.

В раскрытых, стеклянных глазах Утесова что-то дрогнуло, они ожили. Есаул шевельнул правой ладонью, словно сжал рукоять РПП, оскалился и довольно громко сказал — в ране на горле трепетала гортань:

— Не умру. Не бойся, сынок, — и впал в забытье снова.

Борька наконец заплакал. Катька, сама шмыгая носом, обняла его.

— Господин Муромцев! Господина, Муромцева вызывают! — фермерский мальчишка подбежал к группе ребят. — Где господин Муромцев?!

— Я Муромцев, — обернулся Игорь.

— Ты… вы? — мальчишка шумно дышал. — Вас визитируют… на ферме…

…Вызывал поручик Евгеньев. С экрана несло сплошным потоком огня и брани. Командир биодесанта был перебинтован через лицо.

— Игорь! — крикнул он, увидев мальчишку. — Мы с пятой группой! Атакованы целым стадом мамонтов! Вывожу людей! Одиннадцатая тоже атакована, ее вытаскивает Андреев со своими! Девятая атакована тоже! Ты можешь…

— Да, — кивнул Игорь. — Передайте девятке, что мы идем… — он переключился на аэродром станицы. — Ревякина… Срочно на ферму Озерных… Да, вертушка занята, отправляем раненого… Скорее!!!

* * *

Девятая группа была окружена на холме. Точнее, командир группы успел вывести туда своих людей и они, заняв круговую оборону, умело отстреливались. Это выглядело бы, как обычная картинка из жизни колоний, вот только атаковали поисковиков не местные жители, а — мамонты. Огромное стадо местных волосатых слонов упрямо ломилось на холм, озверело и страшно трубя на разные голоса. Поисковики завалили уже не меньше двадцати этих гигантов, но остальные продолжали нападать с упорством, совершенно им не свойственным и яснее ясного говорившим о том, что их умело направляет чья-то воля.

— Ты можешь перехватить управление? — спросил Борька. С плотно сжатыми губами он стоял плечо в плечо с Игорем на нижней палубе у открытого люка.

— Они меня уничтожат, — покачал головой Игорь. — Их там несколько, вместе они сильнее меня. Нужно эвакуировать людей… Снижайся! — скомандовал он в комбрас Ревякину. — Приготовить систему эвакуации, — это уже Зигфриду, Степке и Женьке.

Поисковики внизу, поднимая головы, махали руками и шляпами. Кажется, они уже почти не надеялись на спасение…

— Поднимаем их, — скомандовал Игорь. Держа в руках дальнобойную крупнокалиберную ЭМВ — электромагнитную винтовку — «булат», которая использовалась в армии для уничтожения бронированных целей на больших расстояниях или обычных — за укрытиями, он укреплял ее в турели. Рядом устраивал такую же винтовку Степка. — Давайте, давайте их сюда, скорее!

Оптика приблизила беснующихся животных. Игорь прицелился, потом повел оружие дальше, внимательно рассматривая кусты. Он был почти уверен, что… ага! 3а толстым стволом сосны, покрытым наплывами смолы, шевельнулось коричневое — рукав балахона. Чувство гадливого отвращения, испытанное Игорем при виде яшгайана, можно было сравнить лишь с ощущением, которое охватывало его при виде мокрицы или паука. Игорь прицелился в древесный ствол и нажал спуск.

20-миллиметровая пуля — кусок карбида вольфрама, разогнанный полями до скорости 3000 м/с и имевший дульную энергию больше 25 тысяч джоулей — прошила древесный ствол на вылет. Мягкую оболочку из сплава с нее сорвало, обнажилась собственно пуля, похожая в своей головной части на фрезу. Ее удар швырнул яшгайана в траву, вырвав ему всю грудь справа и безжалостно-справедливо прервав мерзкий путь набитой фанатизмом и тупой жестокостью твари.

Вторая — крысовато согнутая — спина мелькнула за кустами, и Игорь, ощутив полный ужаса ментальный «визг» потерявшего над собой контроль яшгайна, процедил, ловя его в перекрестье прицела:

— Не нравится?.. — но Степка опередил его — пуля, подбросив бегущего, ударила его о дерево, как пыльный мешок.

Мамонты не прекращали атаки, хотя некоторые животные прекращали трубить, недоуменно озирались и, опуская хоботы, трусили тяжелой побежкой прочь, в кусты — очевидно, оставшимся в живых яшгайанам не удавалось больше плотно контролировать стадо.

Первых изыскателей уже втягивали на пандус, сбрасывая беседки, вниз снова. Мальчишки теперь стреляли по животным.

— Поднимайте их скорее! — прокричал Ревякин по внутренней связи. — У меня на сбросе бомбы с фосгеном, мы этих тварей сейчас переморим, как кротов!

Медная, ослепительная вспышка брызнула по левому борту, рядом с пандусом. Женька вскрикнул, прикрыв голову руками.

— Мортиры! — крикнул Зигфрид, поворачиваясь к Игорю всем телом. Лицо германца было в крови. — Выследите их, иначе нас подобьют, перестреляют прямо тут! У них ручные мортиры!

Второй снаряд разорвался над пандусом. Чугунная бомба, выпускаемая из ручной мортирки, по мощности взрыва мало уступала осколочным снарядам подствольников землян, подставляться под их осколки не стоило. Слышно было, как с бортов взвыли два ротора, срубая целые деревья не хуже пилы, вскидывая землю и выдранные с корнем кусты…

Мортира больше не стреляла.

6.

В этот раз засиделись не в номере, а в школе, и не в тесной компании, а всей старшей частью отряда. Следующим вечером Димка должен был вылететь в столицу, а оттуда — на Землю, учиться. С ним улетали еще одна девчонка и парень, тоже окончившие школу этим летом и собравшиеся продолжать образование в метрополии.

Пришел даже Борька. Его отец был отправлен в Прибой и находился вне опасности, так что он особо не куксился и компанию не портил.

Было понемногу всего. Разговаривали, танцевали, ели, слушали музыку. Темы разговоров тоже были самые разные, но в основном крутились возле последних событий.

Игорь говорил мало. Его не отпускало острое, неопределенное чувство приближающейся опасности. Большой. Очень большой. Он привык верить ощущениям… да и не ощущения это были, а привитое умение предвидеть события. Но что можно предпринять? Что за опасность? Откуда? Как защищаться? Он вспомнил читанный когда-то роман Кузнецова "Лесные псы". Уметь бы гадать на рунах, как тот парень, Грей Чеффи Орд… Это ведь возможно, надо только уметь. Он — не умеет…

А не может ли этого кто из ребят? Мысль была неожиданно здравой, и Игорь огляделся. Вокруг думали, конечно, не об этом — Игорь немного успокоился и взял бутерброд с красной икрой. Этим деликатесом тут сплошь и рядом кормили собак… Потом налил себе холодной содовой.

Да, судя по всему, больше никого особые тревоги не мучили. Большинство как раз затянули одну из отрядных песен, посвященную подвигам имперской пионерии на военном, мирном и сексуальном поприщах, в особо патетических местах из-за присутствия девчонок переходя на оптимистичное "пум-пум-пум…" вместо слов. Появились три гитары — дело пошло еще веселее.

— Неохота уезжать, — вздохнул Димка. — Именно сейчас неохота… Без меня пойдете?

— Лишний вопрос, — улыбнулся Игорь, пытаясь избавиться от неотвязного ощущения беды. — Но ты учись там, тут работы еще невпроворот, особенно для спецов полевого планирования. Я серьезно.

— Оставался бы и ты на Сумерле, — предложил Димка, дотягиваясь до копченого окорока.

Отрезать кусок он так и не успел. Ужасающий железный вой возник неподалеку и понесся над станицей.

Казалось, воет сказочный Железный Волк — подняв морду к луне, воет в ожидании добычи… А через миг голосом волостного атамана заговорил динамик экстренной радиосвязи:

— Внимание всем! В данный момент границы волости Чернолесье и латифундии Фелкишер Ланд атакованы несколькими племенными ополчениями вабиска и стадами диких зверей, явно направляемых ментально. Численность нападающих точно не известна. Волость мобилизовывается. Сбор по штатному расписанию на площади.

Звуки "Вставайте, люди русские!", известные всем и каждому, полились из динамиков. Две или три секунды это были единственные звуки в помещении, где собрались пионеры…

— Вставайте, люди русские! Вставайте, люди вольные, За отчий дом, родимый край, За отчий дом, родимый край! Живым бойцам — почет и честь, А мертвым — слава вечная…

Голос Димки, излишне высокий от напряжения, перекрыл тревожно-торжественный перезвон:

— Открыть оружейку! Отсутствующим — сбор по боевой тревоге! Строимся на площади! Будьте готовы!

— Всегда готовы! — вразнобой, но решительно раздался отклик…

* * *

Шум переполнял станицу, как закипающая вода — котел над огнем. Гудели машины; слышались команды; бежали, поправляя оружие и снаряжение, люди; хлопали двери; продолжали выть сирены. Все дома были ярко освещены.

Пионеры выбегали на площадь, где уже строились ополченцы и вообще все, кто мог участвовать в обороне. Как и остальные, ребята неплохо вооружились — на них была даже легкая броня.

Отец Димки, есаул Андреев, разговаривал с пятью нэрионами — не было ли там и тех троих, которых Игорь видел в ту ночь, когда встретился в "Трех пескарях" с генерал-губернатором? Союзники бурно жестикулировали, стоя вокруг русского. Один из них высоким голосом кричал по-русски, срываясь на цоканье:

— Вссца-аннцем цуутт ц вамми — ссаа вац, цуддар ецццауу! Сааа вашш доо… Вы уккацицце наа меццо, мы не оццанемццаа туу, рацц вы ицци драццц…

Остальные поддерживали своего товарища решительными взмахами трехпалых рук, означавшими у нэрионов согласие.

— Какое у вас оружие? — разобравшись в ситуации, спросил Андреев. Нэрионы стали объяснять; он кивнул и крикнул: — Эй! Подберите союзникам какие ни есть броники и гранаты! — потом сказал вслед умчавшимся плавно-быстро инопланетянам: — Ну — чокнутые… прямо как мы, — и козырнул подошедшему Тенькову, за которым шли Очкуров и двое его ребят. — Сотни две соберем, Александр Степанович. Очень многие в лесах — от этого парня, Муромцева.

Игорь закусил губу. Черт! Он, выходит, оказался виновен в снижении защищенности станицы! Но реплика Тенькова в корне пресекла попытку самобичевания:

— Иррузай потому и зашевелился, что этот мальчишка взял их за глотку — сделал то, что не удалось нам с вами! — резко сказал атаман — и тут же перешел на деловую тему: — Разделите людей и технику на три отряда. Первый возглавите вы, Ярослав Павлович, и он останется здесь — на всякий случай.

— Александр Степанович… — начал Очкуров, но Теньков просто не обратил на него внимания. — Второй я поведу на запад к границе волости. Третий отряд возглавите вы, Андрей Сергеевич, — Андреев кивнул, — и вертолетами полетите на помощь германцам. К нам скоро подойдут подкрепления, отобьемся…

Игорь решительно подошел к говорившим и, откозыряв, вмешался:

— Простите, господа, но в моем распоряжении здесь — дирижабль. Предлагаю третий отряд с техникой погрузить в него.

— А, дирижабль! — Теньков с интересом посмотрел на Игоря. — Это хорошая идея, распорядитесь, Муромцев…

— Одна просьба, Александр Степанович, — это подоспел Димка. — Разрешите старшим пионерам нашего отряда войти в состав этого подразделения.

— Я предполагал оставить вас здесь… — начал атаман, но Игорь вежливо и непреклонно прервал его:

— Разрешите напомнить вам, сударь, что дирижабль подчиняется лишь мне. Кроме того, я отозвал несколько групп поисковиков — это еще порядка ста бойцов, которые сейчас движутся сюда форсированным маршем.

— У вас дар убеждать, сударь, — Теньков отвел в сторону глаза. — Начинаете погрузку, Муромцев, она на вас.

7.

Пилот вернувшегося разведывательного вертолета был явно перевозбужден. Еще не добежав до сидевших на траве казаков, он выкрикнул:

— Им нет конца! Тысяч пятнадцать одних лесных вабиска — это на глаз! Они уже недалеко отсюда!

— Занять места в укреплениях, — скомандовал Андреев негромко — он и не садился, стоял, широко расставив ноги. Его разношерстное воинство зашевелилось. — Муромцев, на секунду.

Игорь, стоя ко всему происходящему спиной, рассматривал земли латифундии — линия обороны проходила по холмам, с них все было видно, как на ладони. Услышав, что к нему обращается командир, мальчишка подошел и молча отдал честь.

— Проведите короткую разведку, — приказал Андреев. — Возьмите танкетку.

— Я с тобой, Игорь, — сказал Зигфрид. Он оставался с русскими, хотя то и дело оборачивался в сторону, где занимали оборону его соотечественники и родичи.

— Борька, Степан — вы тоже, — скомандовал Игорь. — Зиг, подгони машину.

* * *

Танкетка — джип с навесной броней — легко скользила над землей. На этой машине, предназначенной для непосредственной поддержки пехоты в боевых порядках, был установлен курсовой ГАП[15] ТЛ/пм-89 (повышенной мощности, с двухсотзарядным магазином), вращающийся на турели ротор, из которого можно было стрелять стоя и — побортно — два автоматических гранатомета. Машины вел Зигфрид. Игорь сидел на носу, прислонившись к броне и рукой опершись на заключенный в дырчатый кожух длинный ствол ГАПа. Степан и Борька стояли по бокам возле гранатометов, придерживаясь руками за верх бронелистов.

Линия траншей осталась позади. Холмы экранировали звук — было только слышно, как высоко в утреннем небе поет жаворонок, да шуршит пол прохладным ветерком листва. В невысокой траве конскими черепами с картины ретроромантика белели куски известняка.

— Не дают делом заниматься, — сказал Борька. — Так и каникулы пройдут. Без пользы.

Игорь не успел ничего ответить. До холмов оставалось около полукилометра, может — чуть больше — и на их гребне возникли сперва несколько джипов, а за ними — цепочка людей и техники. Цепочка без остановки, хотя и неспешно, отступала — ребята услышали непрерывный звук выстрелов. Отступающие были в полувоенном, в кепи; несколько минут все так и оставалось — холмы, отступающие вниз по склонам люди и машины. Они больше не стреляли, но держали оружие стволами вверх, словно готовились встретить… встретить что-то, наступающее из-за холмов.

Мальчишки остановили танкетку. Напряжение повисло в воздухе, как уродливый паук на невидимой нити. Германцы продолжали отступать, и было хорошо видно, что в джипах сидят и лежат полдюжины человек…

Гребень холмов зеленел, колыхался травой на фоне белого утреннего неба. И вот в этом небе — словно из-под земли — выросла фигура мамонта. Он поднял хобот и, бешено протрубив, устремился вниз по склону, мотая лобастой башкой.

Это было словно сигнал. Холмы вскипели — словно перелился через них и потек по зеленому склону бурлящий черный кипяток. Страшный рев, нечеловеческий и грозный, донесся до ребят. Это был настоящий Голос Смерти, от которого волосы могли встать дыбом даже у очень отважного человека…

В этой жуткой толпе атакующих смешались вабиска — лесные жители из диких племён, данников Иррухая — и животные, которые в природе были смертельными врагами и вабиска и друг друга. Спаянные, скованные, объединенные и направленные какой-то злой силой, они валом катились на неспешно отступающую цепочку германцев, которые вновь начали непрерывно стрелять. Похоже было, что даром не пропадает ни один выстрел. Но еще более ясно становилось, что наступающим плевать на потери. Впрочем — это тупое, неостановимое движение трудно было назвать наступлением…

Кто-то из германцев упал. К нему тут же подъехал джип, упавшего подняли, погрузили — причем все это делалось совершенно хладнокровно, перед самым носом орды.

— Что делать? — нервно спросил Борька, мотнув чубом и поправляя повязку. — Я такое первый раз вижу…

Игорь, легко поднявшись, перескочил в башню и, нагнувшись над ГАПом, передвинул регулятор на автоматику, открыл прицел.

Цепочка германцев оказалась рядом. Один из них, на ходу перезаряжая ИПП, обернулся к мальчишкам и крикнул на родном языке:

— Какого черта стоите? Уходите, мы их не остановим!

— Дядя Фрей! — закричал в ответ Зигфрид. — Это я! Русские пришли?

— А это хорошо! — германец улыбнулся. — Но все равно отступайте с нами!

Игорь ощущал нестерпимую вонь надвигающейся толпы — вонь, смешанную с ментальной пустотой, такой же плотной и ощутимой для него, как запах. У атакующих не было ни мыслей, ни даже инстинктов — только пульсирующая, совершенно нечеловеческая воля — одна на всех. Он поерзал щекой на мягкой поверхности обшивки приклада и надавил клавишу спуска.

Очередь капсул, содержавших плазму — абсолютное дейтериево-тритиевое ничто температурой в миллиард Кельвин — со скоростью 800 выстрелов в минуту вырвалась из скошенного на конце ствола, полоснула по фронту орды, даже не поджигая его, как обычные ИПП либо ИАП — просто испаряя. Танкетка стала отползать задним ходом. Разведка как таковая потеряла смысл.

— Разворачиваемся и уходим, — Игорь оторвался от опустошенного плазмомета, сменил барабан. — Это всё равно что отгонять прутиком осиный рой.

Германцы на ходу запрыгивали в джипы, продолжая стрелять. Что-то звонко ударило в борт танкетки, потом — еще и еще.

— Все внутрь, это мушкетные пули, — Игорь пристегнул к краю шляпы кольчужный шарф, оставив открытыми только глаза. Борька и Степка перемахнули внутрь, подняли щиты гранатометов и приникли к ним. В конце концов, это была война — то, к чему их всех так или иначе готовили.

— Крокозуб, — спокойно сказал Борька. Огромный черепахояшер неожиданно юрко оказался рядом с танкеткой, из-под пластинчатого панциря выскочила длинная узкая голова… Борька в упор выстрелил из ИПП в шею твари — туда, где она выходила из-под панциря — крокозуб рухнул сразу, словно чучело, из-под которого вышибли подпорки. Лапы рывком втянулись под панцирь, потом — вяло выползли и замерли. Зигфрид плавно увеличил скорость, уже по прямой мчась к траншеям, за которыми подняли два флага: черно-желто-белый имперский и белый с черным орлом — германский.

* * *

Движение перехлестнувшей холмы орды удалось ненадолго задержать управляемыми минными полями, поднимавшими на воздух куски земли вместе с наступающими — и огнем из артсистем и ракетных установок, имевшихся у германцев. Но совершенно ясно было, что вот-вот наступление возобновится.

Оборона латифундии была способна удержать практически любого противника — даже вооруженного танками прорыва и поддержанного истребителями и вертолетами. Но с теми, кто совершенно не способен воспринимать потери — сложнее. Оглядываясь, Игорь даже без бинокля видел, как к центру латифундии — поселку-крепости Нойе Аахен — по дорогам тянутся джипы. Те, кто не способен был драться, спешили укрыться за стенами, оставляя дома, вещи, скот. И мальчишке становилось невыразимо гадостно при мысли, что тупая орда разотрет, уничтожит, испоганит все, созданное за два года упорным трудом и без того несчастных, гордых людей. И если уж это ощущал он — чужой здесь человек, пятнадцатилетний мальчишка — то каково было оглядываться германцам, тоже понимавшим, что остановить врага можно разве что орбитальной атакой, после которой земли латифундии станут непригодными для проживания на долгие годы…

Пионеры станицы держались вместе, на одном участке траншей — правда, Зигфрид ушел к своим все-таки. Германские мальчишки были рассеяны среди взрослых в качестве подносчиков, помощников, посыльных — у них, у германцев, были несколько отличные от общепринятых взгляды на участие подростков в боевых действиях.

Траншеи были не выкопаны, а вырезаны все в том же известняке, дно выстлано пластиковыми решетками, в скатах — ячейки для боеприпасов. Огневые точки — выложены из мощных гранитных блоков, вполне способных долгое время противостоять плазме. Подобная система обороны на разных планетах — земных колониях — существовала практически во всех населенных пунктах и доставляла немало неприятностей противнику в войнах. Во время Фоморианской войны на англосаксонской колонии Гринвэлли в подобном укреплении группа волонтеров продержалась больше месяца против многократно превосходящего вражеского десанта с техникой…

— Наши вертушки, — Борька поднял голову. Примерно двадцать легких машин — больше половины с германскими орлами, остальные станичные — летели двойным косым клином, вторая группа ниже первой.

— Если их артиллерия не остановила, то вертушки тем более не остановят, — скептически возразил Женька.

— Но здорово идут, — с удовольствием сказал, наблюдая ровный полет, Стёпка. — Нам бы такие в свое время… — он осекся, но на его обмолвку никто не обратил внимания. А вертолеты между тем прошли над группировавшейся ордой — и исчезли за холмами.

— Куда это они? — спросил кто-то. — На разведку, что ли?

— Кого там разведывать, — возразили ему, — вон, все, как на ладони.

Действительно, масса врагов кипела и бурлила метров за восемьсот от укреплений… но в атаку почему-то не шла. Более того, то там, то тут животные начинали метаться, вырывались из общей кучи, бежали к холмам, к лесу — или начинали убивать направо и налево. Грозный рев и вой все чаще и чаще сменялся испуганными и жалобными звуками. Вабиска тоже метались, стараясь не попасться на пути обезумевших — или пришедших в себя — животных.

— Вот и ответ, куда летели вертушки, — спокойно сообщил Игорь, проверяя снаряжение. — Теперь все будет намного проще.

Вертушки вновь вынырнули из-за холмов. Могло показаться, что они возвращаются в полном порядке — но две последних в нижнем клине летели, болтаясь, как раскрученные шаловливым ребенком елочные игрушки, то снижаясь, то рывками набирая высоту. Люди из траншей молча, затаив дыхание, следили за ними, и каждый желал лишь одного — чтобы вертушки дотянули…

Первую вдруг с негромким хлопком охватило пламя. Комком сбилось к хвосту, вытянулось оперением невиданной жар-птицы. Потом вертолет упал — камнем, и пламя окутало его весь. Яркий костер — и в то же время бледное пламя в зеленой траве… Наверное, экипаж до последнего хотел вытянуть… Над траншеями пронесся горестный стон — словно застонал большой, сильный, тяжело раненый человек.

Но главное было сделано. Вместо того, чтобы растрачивать боеприпасы на уничтожение бесчисленных толп животных и разумных врагов, вертолеты обрушили удар на, так сказать, командный пункт вабиска, уничтожив его фугасами объемного взрыва — вместе с большинством офицеров и контролировавших толпу яшгайанов.

Теперь можно были сражаться — сражаться по-настоящему, и ожидание боя превратилось в пытку.

* * *

Игорь задремал, сидя на дне траншеи, куда не доставали лучи взбирающегося все выше и выше Полызмея. А проснулся именно от того, что здешнее настырное солнышко все-таки добралось до него, когда выползло в зенит.

Почти все в траншее дрыхли — кто сидя около стены, кто лежа на настиле. Рядом торчал Женька — куртка обмотана вокруг пояса, жилет он снял и наблюдал за происходящим в бинокль.

— Ты что, загораешь? — сипло спросил Игорь, разминая ноги. Отцепил от пояса фляжку и напился — во рту стоял железистый привкус сна на солнце.

— А что? — вопросом ответил Женька, откладывая бинокль. — Все спят… Хочешь?

Он достал из кармана «Вегу» и протянул шоколадку Игорю, который, поднявшись на ноги, облокотился на край траншеи. Какое-то время мальчишки молча жевали шоколад, передавали друг другу фляжку и рассматривали бессмысленно шляющихся по полю вабиска — одиночек и группы.

— Не нравится мне, что девчонки здесь, — сказал наконец Женька, кивая на спящих подальше девиц. — Приключения — это хорошо, конечно, но воевать должны мужчины.

— А ты чего Лизку не отговорил? — спросил Игорь.

— Отговори, — предложил Женька. — Она же врач почти настоящий, и стреляет — не всякий парень так сможет.

Игорь только хотел сказать, что тогда нечего и страдать, но высокий металлический вой помешал ему хотя бы открыть рот. Полдюжины труб надсадно выли за холмами и, повинуясь этому звуку, лесовики с какой-то инстинктивной целеустремленностью заклубились, словно рой пчел и начали стягиваться к холмам.

Слева в траншее звонко подал голос горн. Димка, вскочив, пинком разбудил окончательно взявшегося зевать и щуриться Ромку Редина — пионерского горниста — и тот, поднявшись, подхватил сигнал "к бою!", откинувшись назад и запрокинув к небу веснушчатое лицо. Монотонным ревом откликнулись германские круммхорны. Траншеи зашевелились, прорастая отчетливой щетиной штыков, примыкаемых к плазмометам для ближнего боя, синеватыми лезвиями скрамасаксов и зеркальными полосами шашек.

На откос траншеи — на передний скат, обращенный к врагу — поднялась рослая блондинка, одетая в национальный германский костюм, в вышитой головной повязке. Раскинув руки, она запела — сперва негромко, потом — громче и громче, ее голос набирал резкую, почти угрожающую силу…

Вставайте… вставайте… вставайте, братья… вставайте, братья… Дом за спиной. Свет в окне. Будьте со мной, защитой мне. Мать у крыльца смотрит мне вслед. Слава отца — Память побед. Черный орел крылья простер, тяжким быком шествует гром. Если паду В жарком бою — Помни, мой род, Славу мою! Вставайте! Вставайте! Вставайте, братья!

Слитный, металлический лязг поднялся над траншеями. Германцы с отрешенно-остервенелыми лицами били скрамасаксами по стволам оружия — быстрей, быстрей, быстрей, производя бешеный, гипнотизирующий шум. Девушка спустилась обратно в траншею…

За холмами вновь взревели, застонали трубы. Очевидно, это был сигнал, потому что толпы лесовиков вдруг застыли… и словно бы выбросили в сторону траншей черные острия.

Атака началась.

8.

Ни одна нормальная армия так не атакует. Это просто невозможно — атаковать сомкнутым строем, когда навстречу стреляет все, что угодно, от артиллерийских орудий до ИПП. Но наступающие и не были армией. Весь их первый вал полег начисто — трупами, кусками, клочьями, ошметками, а частью — просто испарившись. Но шедшие позади продолжали напирать, совершенно не соотнося происходящее с реалиями смерти. Огонь, способный остановить современную армию, не мог заставить поколебаться фанатичную, жаждущую убийства толпу.

На Игоря градом сыпались отстрелянные «стаканы» киберстрелка — ворочая башней, боевая машина, присев на расставленной треноге, методично косила наступающих картечью. Стоящий возле нее на коленях мальчишка лупил по вабиска из такого же, как у Игоря, ИПП.

Игорь сменил магазин, быстро подвыдернул из ножен тесак, проверив, как он ходит туда-сюда. Избиваемая волна лесовиков свалялась в ложбинку и вынырнула из нее в двухстах метрах от траншей. В основном наступающие были вооружены холодным оружием, но в руках у некоторых видны были ружья и пистолеты. Защитного оружия — никакого…

Игорь в бешеном темпе опустошил подствольник, выпустив все пять термобарических гранат — они разрывались клубками багрового пламени. Справа Женька стрелял из «бича» кассетными боеприпасами — разрывы разбрасывали по фронту осколочные «субы», и те, взрываясь в свою очередь, накрывали сплошняком целые участки. Из дыма и пламени вырывались вабиска, размахивающие оружием — многие бежали, поливая землю кровью из страшных, явно смертельных ран.

Сумасшедшие глаза Степки — в две трети лица, ствол его «ижа», выплевывающий плазму. Чей-то истошный крик:

— Бей через головы!!! — и еще чей-то:

— Йа-а-а-а!!!

Игорь сорвал с ремня ручную гранату, не глядя, запустил ее в наваливающуюся толпу, пахнущую резким чужим страхом и яростью. Забросил левой за спину ИПП, выхватил свой РАП, правой — тесак. Вскинул РАП, выстрелил, как показалось, в упор в голую грудь, в пятна боевой раскраски — вабиска вспыхнул, его бросило назад, под ноги набегающим следом. Игорь сунул ногу в нишу для оружия, выскочил на бруствер. Выстрел! Еще! Подбегавший слева скорчился и дико взвыл — заряд картечи из подствольника Женьки разворотил ему живот. Тиу! Тиу! Ствол РАПа подергивался. Справа раненый в ноги вабиска опрокинул казака и пытался вырвать у него ИПП, которым человек прикрывался. Катька вложила в ухо вабиска ствол своего РПП, выстрелила… повернулась, выстрелила еще, еще…

Серовато-коричневое, чем-то похожее на большую мозоль лицо, странные голубоватые зубы под вздернутой узкой губой. В руках — широкий, полумесяцем, топор. Черный полумесяц в белом небе… вонь, вонь, вонь… Удар едва не вырвал тесак из ладони — "крррраккк!" — и словно распороли мешок с нечистотами, пахнуло свежей кровью… Топор перевешивает вабиска с раскроенным черепом валится назад, так и не обрушив своего страшного оружия…

Германец лежит на спине., вабиска, пробив броню горжета, бьет и бьет в горло ножом, кровь брызжет — человек, кажется, уже не живой… сзади на спину вабиска прыгнул кто-то из пионеров, сверкнул в кулаке нож, и мальчишка завалил содрогающегося туземца вбок — из перерезанного горла била кровь… но на спину парню, между лопаток, обрушился топор, и тот рухнул поперек германца, слабо завозился, и второй удар топора пришелся в левое плечо.

Кто?!. Шашка в руке Тошки Одинцова — ззыхх! — снесла вабиска голову. Игорь уклонился от удара в упор, пристрелил еще одного. Другой обрушил ятаган, но местная сталь раскололась об уральский булат, а в следующую секунду вабиска рухнул, на колени в груду своих кишок. На какой-то миг Игорь увидел отца Зигфрида — херцог фон Брахтер шел напролом, как танк, крутя длинный прямой цвайхандер и оставляя позади себя трупы и искалеченных…

— Помощь! Помощь! — заорал кто-то так, что перекрыл шум рукопашной. Потом в этот шум врезался звук кавалерийского горна — и напор лесовиков явно ослабел.

Отскочив чуть назад, Игроь покрутил головой и облегченно перевел дух. В километре справа, закрывшись цепочкой боевых машин, наступал строй легкой пехоты Алых Драгун. А поближе из лощины вырывались и разворачивались по фронту, колено к колену, две колонны всадников. Левая — на легких шлемах колыхались султаны — явно была из охраны латифундии Довженко-Змая. Правая — в накидках из волчьих шкур — кавалерия Алых Драгун. Впереди сдвоенной колонны скакал человек в тяжелой бурке и черной папахе; он взмахнул рукой, и над конным строем синими языками пламени вспыхнули слегка изогнутые лезвия шашек. Донесся протяжный, слитный рев-стон атакующей конницы, страшный и зовущий:

— Ы-ыр-р-р-р-р-а-а-а!.. а!.. а!..

Навстречу им во фланг из распадка между двух холмов вдруг выплеснулась яркая, сияющая бронзой, волна регулярной иррузайской кавалерии — над ней неслись штандарты с силуэтом летящей птицы. Земляне слитно изменили бег, столкнулись — и боевой клич сменился лязгом и ревом конной сшибки. Полминуты — вабиска были смяты, штандарты пропали, и часть землян уже преследовала бегущих, а остальные быстро и как-то плавно врубились в пешую орду.

Странно — не отступавшие перед плазмой и картечью враги начали метаться…

В траншеях трубили контратаку. Теперь можно были отпустить бегущих на сотню метров и расстреливать их без пощады; люди запрыгивали в подкатывающие из тыла джипы, выставляли стволы…

…Полызмей нижним краем коснулся горизонта. Вся равнина — от траншей до холмов — была покрыта трупами, и над полем битвы стоял сплошной непрерывный стон. Те из раненых вабиска, кто мог, выбирались из груд тел, но многие умирали на месте, так и не дождавшись помощи землян, которую приказано было оказывать побежденным.

Русские и германцы разыскивали своих. Нельзя бросить ни раненого, ни убитого. Умереть может каждый — и каждый должен знать, что в этом случае его тело не останется лежать среди чужих.

Игорь впервые видел, как собирают трупы после настоящего боя. И не сказать, что увиденное ему понравилось.

Он вернулся к траншее как раз когда Тошка и Борька, непрерывно ругаясь, растаскивали трупы. Стоявшая рядом Тоня Носкова плакала, прижав к лицу смятую шляпу, тут же молча замерли еще несколько девчонок.

— Вот он, — сказал Тошка, и Борис сдавленно охнул. В четыре руки они вытянули из-под трупов вабиска… Димку. Только теперь Игорь понял, кого убил топором лесовик.

— Убит, — сказала Лизка. — Позвоночник раздроблен, легкие повреждены, ребра переломаны… и сердце лопнуло.

Тоня закричала — дико, подняв лицо к небу. Игорь подошел к ней и взялся пальцами за виски…

Убит. Димка Андреев убит. Он должен был лететь на Землю — учиться… Игорь увидел, что подошел Андреев. Плечо офицера было перевязано, но он смотрел только на сына, вытянувшегося на земле. Потом медленно наклонился, встал на колено и погладил мертвого по волосам — так, как, наверное, никогда не делал при жизни — чтобы не расхолаживать будущего мужчину.

А теперь Димке было уже всё равно.

Игорь почувствовал, что больше не может смотреть. Нет, не на пепельно-серое, залитое кровью из рта лицо Димки, а именно на движение руки его отца — руки, тоже покрытой засохшей кровью, но чужой.

К группе землян подошел вабиска — запрокинув голову, шатаясь. Его шею и часть щеки покрывал вспухший ожог, глаза были закрыты. Очевидно, он даже не очень понимал, куда и зачем идет. Тоня вдруг коротко вскрикнула и, выхватив ТКЗ-70, вскинула его… но Лизка перехватила руку старшей девчонки, выбив оружие:

— Не смей!

— Оставь! — Тоня дернулась. — Я убью его!

— Не смей, — повторила Лизка. — Мы — не они. Мы в государстве живем, а не в племени, — и, подойдя к вабиска, силой усадила его, начала осматривать ожог…

Игорь повернулся и пошел куда глаза глядят, вдоль траншеи, стараясь думать только об одном — где ему помыть руки.

Он почти споткнулся о Женьку — тот лежал, выкинув вперед руки с ИПП, штык на котором был черным от крови. "Только и не он еще!" — подумал Игорь в ужасе, но почти тут же почувствовал, что Женька — живой. Встав на колени, Игорь начал приводить друга в чувство, и тот почти тут же очнулся. Сел, огляделся, подмигнул Игорю и сипло сказал:

— Эх, не видел ты меня в драке… Как меня били…

— Жень, — прервал его Игорь, и добавил, отвернувшись: — Димку убили.

9.

"Джет" летел на северо-восток. Полулежа на пилотском месте, Игорь следил за электронной картой, тихо посвистывая сквозь зубы.

Он улетел чуть ли не с поля боя, одолжив «джет» 3игфрида и никого не взяв с собой. Ему срочно необходимо было увидеться с генерал-губернатором, по-прежнему находившимся в Кухлоне — уже в полете Игорь связался с ним и оговорил встречу, как крайне не обходимую. Все-таки хорошо принадлежать к дворянскому братству…

"Джет" давно уже набрал подлую скорость и высоту, он шел среди вечных облаков в серии мгле. Игорю вспомнились прошлогодние гонки на Марсе, где он выступал за лицей — фиолетовое небо пятнадцатикилометровой высоты, в котором врассыпную шли к финишу полсотни машин. А потом почему-то вспомнился Димка. Димка, которому надо было жить.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: РАЗГОВОР[16]

— Мамочка, Когда люди умирают? — Когда им надоест Жить. — Значит, мы с тобой будем Всегда? — Да. — Правда, тебе не надоест Никогда? — Никогда. Пока… Я буду тебе нужна. — Значит, всегда!

* * *

Генерал-губернатор отделал Кухлон на полную катушку. Игорь даже заподозрил, что из какой-то личной — не вполне понятной, но веской — причины. Иначе никак нельзя было объяснить то, что значительная часть города представляла собой нерасчищенную стройплощадку.

Игорь приземлился с пике на полевой аэродром, где стояли «финисты», «хорсы», «мили» и «Ка» ополченцев. Прямо отсюда было видно, как машины гражданских строителей расчищают развалины — похоже, началась постройка нового Кухлона. Швырнув шлем на сиденье, Игорь соскочил на пружинящий настил, небрежно залитый прямо поверх развалин — и увидел генерал-губернатора.

Довженко-3май был совершенно один. И стоял совсем недалеко — совершенно неотличимый от своих же ребят, с которыми взял Кухлон "на штык". Шлем — под мышкой, в нем — перчатки, через плечо — ИжК-88.0н издалека изучал тоже одетого по-полевому Игоря. Мальчишка не знал этого, но выглядел он сейчас скорее не подростком, а офицером, прибывшим прямо с поля боя.

Да, Игорь этого не знал и, подходя к генерал-губернатору, не мог избавиться от неприятного ощущения — что попал под прицел. Ощущение усиливалось тем, что тот ничего не говорил. Игорь невольно перешел на строевой шаг и, остановившись за пару метров, отдал честь, задев свисающий край кольчужной кисеи.

— Напоминаю, мы на «ты», — Довженко-Змай сделал жест, приглашая Игоря следовать рядом. — Что у тебя такого срочного?

— Я сутки не ел, — сказал Игорь. — Ты бы не мог меня накормить?

— Конечно, — безо всякого удивления ответил генерал-губернатор. — Пошли, тут недалеко.

Больше он ничего не спрашивал. Полевая столовая Алых Драгун располагалась под легким тентом в самом деле очень близко. Над Кухлоном занималось утро, за столами никого не было, но генерал-губернатор просто указал на автомат:

— Бери, что хочешь, — и сам взял себе кофе.

Игорь взял отбивную с картошкой и луком, кофе и два бутерброда с ветчиной. Они сели за крайний стол, и Довженко-Змай и, допив свой кофе чуть ли не залпом, спокойно ожидал, пока Игорь поест.

— У нас и на границах Фелькишер Ланд — победы, — сообщил наконец Игорь, отставив пустую тарелку.

— Я знаю, — кивнул Довженко-Змай.

— А знаешь, что эти победы ничего не стоят? — в упор спросил Игорь — и сильно удивился про себя, когда генерал-губернатор снова наклонил голову.

— Знаю, — помедлил, вдруг улыбнулся и предложил: — Знаю, но расскажи мне ты.

— Все это затеяно, чтобы отвлечь моих людей от картографирования и изучения местности, — медленно заговорил Игорь, оценивая и выверяя каждое слово, хотя еще в полете обдумал, что скажет. — Лесовиков иррузайцам не жаль, они будут их натравливать снова и снова, здесь и там. Потери наши минимальны, — Игорь сделал над собой усилие, чтобы сказать это спокойно, — но время уходит, время. Нужно обеспечить нормальные условия работы.

— Как? — спросил генерал-губернатор, и Игорь снова почувствовал себя в лицее на экзамене. Он мог бы поклясться, что собеседник отлично знает ответ. Что он тут делает вообще? Кому собрался советовать? Но отвечать было надо…

— Следует задействовать подразделения пластунов Алых Драгун. Пусть проникают на территорию врага. Дать им приказ убивать лидеров Иррузая. Нельзя убить Уигши-Уого? Пусть убивают яшгайанов и высших офицеров. Пусть сжигают, взрывают, травят, подкупают…

— Кто погиб? — вдруг спросил Довженко-Змай. — Друг? Или… девушка?

— Друг, — коротко ответил Игорь, хотя Димка не был ему другом.

— Все равно спокойнее.

— Да… У меня образовалась уже некоторая агентура, она поможет. Продажная, конечно, но, пока платят, работать будут исправно. Это можно сделать?

— Конечно, — генерал-губернатор с интересом смотрел на Игоря. — Больше того, это уже сделано. Что еще?

— Еще… еще, — Игорь вздохнул. — Еще на той стороне есть фоморы.

— Знаю, — лицо генерал-губернатора не дрогнуло. — Если помнишь, о чем-то подобном мы и раньше подозревали. Но мы не знаем, чего они хотят. Мы понимаем их даже хуже, чем дайрисов.

— Уничтожить нас, чего они еще могут хотеть? — удивился Игорь. Генерал-губернатор по-мальчишески фыркнул:

— Глупости. Они уже пытались и убедились, что нас много, мы сплоченные и сильные, у нас есть союзники… Но, может быть, они собираются как-то поработить нас ментально, а здесь, на Сумерле, обкатывают, стакнувшись с Иррузаем, методики воздействия на массы.

— Похоже на то… — Игорю вспомнилась катящаяся волна вабиска и животных совершенно не обращающие внимания на огонь. Так наступают или фанатики — или в самом деле ментально обработанные… но животное не может быть фанатиком. — А с этим-то что делать?

— Не знаю, — ответил Довженко-Змай, после чего Игорь недоверчиво улыбнулся, и генерал-губернатор полусердито-полушутливо огрызнулся: — В самом деле — не знаю! Но фоморы сами по себе здесь не сила. Отвлечем вабиска — и им тоже станет не до нас.

— Еще неплохо бы организовать зоотеррор — бить их, их же оружием, — продолжал Игорь. — Но… как я понимаю, это вне наших возможностей?

Впервые за весь разговор Игорь понял, что собеседник заинтересовался — сильно заинтересовался, даже налег грудью на стол.

— Ты мои отчеты читал? — спросил он. Игорь кивнул. — Значит, плохо читал. Собирайся, летим в Озерный.

— Зачем? — удивился Игорь.

— Познакомлю тебя с шефом Отдела Колониальной Безопасности по Сумерле. Он мой старый друг, мы учились в одном лицее — правда, он старше… Вместе будем думать.

10.

В Озерный они прилетели ближе к вечеру. У Игоря ото всех этих прыжков через временные пояса начала гудеть голова, он даже не удивился тому, как ловко Довженко-Змай ведет на четырех звуках «хорс», в который они уселись.

Не удивился он и тому, что управление ОКБ располагалось в комплексе зданий, принадлежавших Российской Императорской Академии Наук под вывеской "Комитет Ксенологии". Колониальная Безопасность обожала скрываться за такими безобидными названиям.

Генерал-губернатор чувствовал себя тут совершенно спокойно и свободно. Кивком пригласив Игоря за собой, он вошел в самую обычную контору, где, несмотря на поздний час, работали за столами вполне гражданского вида люди. Больше того — судя по голографиям и стендам на стенах, а так же обрывкам разговоров — они и правда занимались ксенологией. Однако, генерал-губернатор что-то вполголоса сказал одному из этих занятых господ — и тот, кивнув, указал подбородком на дверь в глубине помещения.

За дверью оказалась тоже вполне обычная приемная — двухдверная. Судя по табличкам, за одной, из дверей находился шеф Комитета, а за другой — его референт, некто Д.М. Дергачев.

— Подождем, — сказал Довженко-Змай и, расхаживая по комнате, начал рассматривать все те же голографии с таким интересом, словно до этого никогда не видел вабиска. Игорь позволил себе присесть на край стола — и внезапно ощутил, насколько они с генерал-губернатором неуместны здесь в своем снаряжении.

Только об этом он и успел подумать, дверь кабинета референта бесшумно уехала в сторону, и в приемную вошел мальчишка — примерно ровесник Игоря, пониже, рыжеватый, одетый в просторную рубашку, забранную в подпоясанные широким ремнем джинсы, кеды; подбородок мальчишки и место между бровей пересекали ямочки, левая рука — от пальцев до локтя — вошедшего была защищена титановой крагой, на которой, нахохлившись, сидел ястреб — огромный модификат, нахохлившийся и спокойный.

Держа птицу на руке перед грудью без малейшего усилия, мальчишка сместился в сторону и встал у стены, не сводя с посетителей немигающих, очень взрослых и жестоких янтарных глаз, похожих на глаза ястреба на его руке.

— Привет, Тимка, — дружелюбно сказал генерал-губернатор, переставая наконец мотаться по комнате и поворачиваясь на каблуках.

— Доброй ночи, господин генерал-губернатор, — шевелились только губы, и Игорь серьезно заподозрил, что перед ним уцелевший от последнего десятилетия перед Галактической Эрой андроид. — Дмитрий Михайлович ждет вас и господина Муромцева.

Дергачев был типичнейшим русским, классическим — высоким, стройным, плечистым, светло-русым и сероглазым, с чуть курносым носом и крупным ртом для него Игорю пришлось излагать свои соображения снова. Довженко-Змай молчал, а Игорю было неловко — ведь ясно же, что генерал-губернатор все продумал и начал действовать еще до того, как он, Игорь, явился в расстройстве чувств в Кухлон.

— Возможности ОКБ не столь узки, как вам представляется, сударь, — сказал Дергачев, когда Игорь изложил все и умолк. — Мы, конечно, не ОВИ, не ОВБ, не КГБ и не ДРУ,[17] но все-таки… Вы имели когда-нибудь дело с параволками?

— Я видел их несколько раз, — осторожно ответил Игорь, — и слышал, как они разговаривают, но…

— Ясно, — кивнул Дергачев. — Тимка! — повысил он голос. — Пригласи к нам штабс-капитана Файта, — мальчишка кивнул и исчез. "Файт, англосакс? — удивился Игорь. — Почему штабс-капитан?"

— Видите ли, сударь, — он снова обратился к Муромцеву, — вы и в самом деле невнимательно читали отчеты Сергея. Там как раз упоминалось, что на Сумерле наши фермеры успешно сотрудничают с местными волками — они от земных совершенно не отличаются.

— Дмитрий Михайлович, штабс-капитан Файт, — сказал, появляясь в дверях, мальчишка и снова отступил в сторону.

В кабинет вошел огромный серый волк.

— Штабс-капитан Файт, — сказал Дергачев, — Его Императорского Величества служба собак.

Волк фыркнул, мотнул головой. На шее у него был широкий ошейник в цвет шерсти.

— Господа Довженко-Змай и Муромцев, — представил Дергачев других людей.

— Рад, — сказал волк. Точнее… не совсем сказал. Он — да — открыл пасть, но голос шел из ошейника. Ларингофон… — Файт. Волк. Не собака, — он покосился на хозяина кабинета. Огромный волк с выпуклым лбом и жесткими, умными глазами профессионального военного.

— Файт, что ты думаешь о местных волках? — спросил Дергачев.

— Умные. Для простых.

— Можешь повести их за собой?

— Легко, — голос волка не имел интонаций, но странным образом прозвучал безапелляционно. — На Иррузай?

— Да, — кивнул Дергачев.

— Они боятся иррузайцев. Но ненавидят. Сильнее. Да. Это легко. Но лучше — пусть идет и Бельков. Тоже. Поможет.

Игорь смотрел на говорящего волка без особого интереса. Правильней сказать — он не воспринимал параволка как "говорящего волка". Это было ни в коем случае не животное, а скорее негуманоидное разумное существо, более разумное, чем многие из инопланетных рас, офицер на императорской службе.

Мальчик зевнул и смутился — на это обратил внимание генерал-губернатор и поинтересовался, обращаясь на "вы":

— Сколько ночей ты не спал?

— Сейчас третья, — признался Игорь. — Но это ничего, я могу и дольше.

— Ни к чему, — решительно заявил Довженко-Змай. — В приемной — диван — ложись и отсыпайся. Сюда никто не придет без вызова… а вызывать нам некого.

— Бельков, — напомнил Файт.

— Он поднимется лифтом, — сказал Дергачев, — можете спать спокойно, Муромцев.

— Только один вопрос, — Игорь вздохнул, — кто такой Бельков?

— Полицейский капитан, мой хороший знакомый, — объяснил генерал-губернатор.

— Полицейский? — недоуменно спросил Игорь, уже собравшийся было идти. — Зачем в этом деле гражданская полиция?

— Он не только полицейский, он еще очень хороший охотник, — ответил Довженко-Змай.

* * *

Расходиться начали около трех часов ночи, обсудив подробно контрмеры по отношению к Иррузаю. Генерал-губернатор вышел в приемную, натягивая перчатки.

Игорь спал, ровно и почти неслышно дыша. Ноги в ботинках стояли на полу, левая рука тоже свесилась с низкого дивана, правая лежала на кобуре — открытой, мальчишка всунул ее между собой и спинкой дивана. Игорь запрокинул голову на валик, под загорелой кожей шеи тяжело пульсировали артерии — похоже, ему снился кошмар, хотя смуглое лицо мальчика было спокойным.

— Борька, быстрей, — вдруг сказал он и сел, открыв глаза — словно и не спал. Спросил:

— Уже закончили?

— Да, — генерал-губернатор сунул руку в карман, достал небольшой кластерник. — Держи. Это надежней твоей карманной пушечки… и даже твоего РАПа. Бесшумен. Сорок зарядов. Спуск легкий.

— Серебряные диски? — осведомился Игорь, принимая оружие. — Можно я слегка похулиганю?

Генерал-губернатор сделал широкий жест — и тут же Игорь нажал на спуск. Серебряная молния перечеркнула комнату. Коротко стукнул в дерево металл; Игорь сделал несколько шагов и наклонился к двери. В обшивке, войдя до половины, торчал острый серебряный диск. Игорь повернулся к генерал-губернатору. Тот откровенно скалился, даже глаза смеялись — что с ним бывало редко.

— Да, хорошая штука, — согласился Игорь.

ГЛАВА 5 КВЕСТ

Нас, изжаждавшихся, звал горизонт,

Обещая нам сотни путей.

Мы видели их и слышали их -

Те пути на краю земли…

И вела нас Сила превыше земных.

И иначе мы не могли…

Дж. Р. Киплинг

1.

Наугад выбрав из вороха донесений, которыми был завален стол, одно, Уигши-Уого пробежал его глазами. Все то же… Волки, огромные стаи волков, нападающие даже на селения, и это летом… Взрывы, убийства. Похоже — даже измена, изъятое русское золото — и снова пожары, убийства…

Уигши-Уого отшвырнул бумагу и с трудом удержался от ругательства вслух. Последняя неделя поселила в нем чувство, которое испытывает боец, сражающиеся с завязанными глазами — и боец этот в тем большей растерянности, что до этого все складывалось успешно, ему уже казалось, что он нашел, нашел противоядие от болезни, именуемой «русскими»! Но противоядие обернулось новым этапом развития болезни, с легкостью приспособившейся к лекарству и поставившей его на службу себе.

Да можно ли их вообще победить?!

Уигши-Уого прошептал короткую молитву — просьбу о прощение за сомнение. Они не могут быть сильнее. НЕ МОГУТ. Не могут быть сильнее Священной Птицы, не могут быть сильнее его, — раба Священной птицы. Они всего лишь смертные, возомнившие о себе… всего лишь смертные… Немного успокоюсь — и все.

Он снова взял одну из бумаг. Это было донесение о гибели отряда Сапити. Большой, хорошо оснащенный отряд под командой старого друга Уигши-Уого, опытного офицера-пограничника, остановился недалеко от ничейных земель, защитившись всеми мыслимыми и немыслимыми средствами — от завалов до мыслеблокады. В живых остался только мальчишка из разоренного селения, совсем недавно принятый Сапити в отряд. Он и рассказал, что лагерь атаковали на рассвете сразу с нескольких сторон — часовые тревоги не подняли, никто ничего не почувствовал. Большинство воинов были убиты сразу, раньше, чем успели проснуться. Остальные — около гуххов, где их тоже ждали. Похоже, все нападавшие обладали ночным зрением. Мальчишка сумел спрятаться между двух трупов и описал нападавших — он видел двоих в бурой одежде, с черной гладкой поверхностью вместо лиц, эти двое прошлись по лагерю, добивая раненых…

— Прямо демоны, — пробормотал Уигши-Уого. "Черная гладкая поверхность" — это специальный прибор, чтобы видеть ночью. Уигши-Уого имел такой, снятый с убитого в болотах бледнолицего. Прибор довольно быстро перестал работать и лежал просто как любопытный экспонат. Демонического в физической природе белолицых нет, это он понял давно. Кое в чем они даже уступают вабиска — не всем, конечно, но хорошо подготовленным офицерам-пограничникам — точно.

Их сила в технике — технике Пещерного Змея, которой нельзя овладеть, не продавшись Змею. Значит, должен быть еще какой-то путь…

* * *

С утра прошел короткий, бурный и теплый дождь, земля после него дышала сыростью и запахом грибов. Они — грибы — тут были такие же, как и на Земле, но меньше всего в это утро Игоря волновали загадки земноподобности некоторых планет Галактики, хотя когда-то он читал Алана МакКриммонса, крупнейшего специалиста по этим загадкам…

Они со Степкой стояли около могилы Димки. На восьмигранной гранитной плите лежали свежие цветы — их только что принесли девчонки. Они пришли на могилу всей компанией, но остальные ушли быстрее — на совет отряда, который должен был утвердить кандидатуру Борьки на должность начальника штаба. Игорь остался, и Степка остался тоже, хотя сперва Игорь не заметил этого — тот походил между могил, Игорь почувствовал его только когда он подошел и встал за плечом.

— Я не заметил, чтобы вы с ним были особыми друзьями, — тихо сказал он, когда Игорь, вздохнув, поправил цветы и отвернулся от могилы.

— Те, кто погибли в Ставрополе — все были твоими друзьями? — спросил Игорь. Степка помолчал, закурил «беломор» и только тогда задумчиво ответил:

— У них нет могил… Я бы хотел там побывать.

— Побываешь, если захочешь, — равнодушно отозвался Игорь.

Степан вынул изо рта сигарету, перекрестился на могилу…

…-Ты веришь в бога? — спросил Игорь, уже когда они вышли с кладбища и. шагали по аллее, где несколько мальчишек гоняли мяч, а еще один чинил электро.

— Не знаю, — вздохнул Степан. — Я столько раз молился… и все равно. Но отказаться как-то… — он замялся, пожал плечами: — У вас тут, я гляжу, верующих нет.

— Есть, но мало, — возразил Игорь. — Зачем?

— Игорь, — вдруг необычайно серьезно сказал Степан, — а как же это?..

— Что? — уточнил Игорь, глядя, как покачивается в ветвях дуба оборвавшийся змей в яркой раскраске.

— Ну. Смерть. Что после нее?

— Ничего, — пожал пледами Игорь. — Совсем ничего. Степан передернулся:

— Страшно.

— Да нет, не думаю, — решительно возразил Игорь. — Смотри сам. «Ничего» не может быть страшно, потому что это… ничего. Я умру и мне будет все равно, что и как. Но на самом деле важно другое.

— Что? — жадно спросил Степан, даже замедлив шаг.

— Вот ты там, в своем времени, потерял родителей. Вообще все потерял. Мне такое и не снилось. Почему ты не ушел, скажем… ну, в монастырь? Монастыри, я слышал, сохранились…Не сразу, а когда подрос? Ты же драться стал. Зачем?

— Скажешь — в монастырь, — засмеялся Степка. — Они же там все голубые.

— Ну, я не знаю, — слегка озадаченно ответил Игорь. — Мне почему-то казалось, что они в черном ходят… И потом, тебе что, голубой цвет так не нравится?

— А при чем здесь цвет? — тоже озадачился Степка. — Оглянуться не успеешь, как тебя тоже голубым сделают, там это быстро.

— Постой-постой, — Игорь прищурился. — Быстро, глядя в глаза, вопрос на засыпку: что ты имеешь в виду, когда говоришь "голубые"?

— Ну… — Степка вдруг смутился. — Это…

— Случайно не гомосексуалистов? — подозрительно спросил Игорь.

— Ага, — Степка все-таки отвел глаза.

— Так вот ты про что?! — Игорь расхохотался. — Я-то голову ломаю, чем ему этот цвет не угодил! Так их в ваше время голубыми называли?! — Степка тоже заулыбался, но Игорь вновь посерьезнел:- Ладно, черт с ними. Не в монастырь. В банду. В лес, в тундру, к черту-дьяволу — не важно. Просто почему ты выбрал то, что выбрал? Кадет "РА".

— Потому что я хотел воевать, действовать… — Степка потер висок. — Я хотел, — тщательно подбирая слова, пояснил он, — сражаться за правое дело, а не жевать казенную овсянку из милости.

— Вот только это и важно, — вздохнул Игорь. — То, что мы делаем. Что после себя оставим, понимаешь? И чем больше человек делает — тем меньше он боится смерти. Мы стараемся жить так и не приписываем своих успехов господу… но и неудач на него не сваливаем… Слушай, давай пробежимся до "Барана и вертела", я устал уже просто так идти!

Степка улыбнулся:

— Давай!

2.

Запущенная Игорем машина в самом деле работала без перебоев, поставляя все новую и новую информацию. Поэтому — стояла середина августа, до конца здешнего лета оставалось даже по календарю еще полтора месяца, а фактически — и того больше — Игорь начал готовить свою собственную экспедицию. С дальним прицелом на юго-запад, чтобы пройти до Третьего Меридиана. Фактически эта экспедиция была бесполезна, но Игорь собирался удовлетворить исследовательский зуд. К полному, единодушному одобрению всей его команды.

Для экспедиции был выбран лесоход «индрик». Жуткая 69-тонная глыба титаново-стале-композитной брони размером с хороший дом, сверху походившая на ромб. В носовом бустере, рядом с местом водителя, стоял проходческий лазер. На носу же были смонтированы бульдозерный нож, ковш, траншеекопатель, гигантская дисковая пила и захваты для бревен — управлялось все это хозяйство с двух мест тоже рядом с водительским. В башнях наверху стояли 152-миллиметровая инженерная пушка и ротор среднего калибра. На корме — под специальными крышками — в гнездах крепились Ка-117 и моторная лодка. Жилой отсек позволял легко разместить десять человек экипажа, транспортный — полугодовой запас продуктов и обеспечения для этой десятки на тот же срок, плюс лошадей или электро. Все это развивало на ровном месте пятидесятикилометровую скорость, а в густой лесной чаще — могло двигаться со скоростью в семь километров. Машина без подготовки пересекала любые водные преграды вплавь с той же скоростью, могла легко выдержать погружение на километровую глубину, абсолютный нуль и — в течение 2–3 часов — +5 тысяч С.

Подготовка к экспедиции занимала практически все время. Лесоход стоял возле штаба, вызывая всеобщий интерес — и в скором времени Игорь потерял счет перемещениям и перестановкам, которые он и его команда произвели в грузовом отсеке этого чудища, без конца перекладывая, убирая, добавляя, утрамбовывая, раскладывая, сверяясь со списками, в которых чернил и карандаша скоро стало больше, чем бумаги. Все ругались, и никто не признавался, насколько это увлекает.

Состав экспедиции был сплошь не совершеннолетним, но родители поголовно считали, что ребятам не мешает прогуляться — а то до школы осталось всего полтора здешних месяца (пол-августа и серпень), а тут то лесной пожар, то война — некогда и. отдохнуть молодежи. Пусть разомнутся по лесам. Тем более — Муромцев с ними, а этот парень — природный лидер, недаром учился в лицее и имеет дворянство.

Игорь рассчитывал пройти около двух с половиной тысяч километров и вернуться другой дорогой, исследовав «шикарный» по выражению Борьки, кусок южных лесов, куда до них никто не совался — и, может быть, даже перевалить через Третий Меридиан. Туда не заходил даже Драганов, а карты тех мест имелись только аэрофотосъемки и космической разведки, самые общие.

* * *

Дзюба прилетел в станицу ближе к вечеру — наутро собирались отправляться. Прилетел на старом ранце-вертолете, в гордом одиночестве, сел прямо перед "Бараном и вертелом" и вошел в меблированные комнаты раньше, чем Игорь выглянул в окно — посмотреть, кто прибыл.

— Сидеть, — приказал губернатор таким голосом, что Игорь невольно плюхнулся обратно на стул. — Выйди, — это было обращено к Степке, который щелкнул каблуками и удалился, так отточено двигаясь, что губернатор невольно проводил его взглядом и, присаживаясь сам, спросил: — Где взял?

— С Земли, сын одного из наших слуг и мой друг, — ответил Игорь. — Чем обязан, сударь?

— О, — Дзюба покачал головой. — У тебя сейчас глаза, как у него — невинные и нахальные.

— У кого? — искренне удавился Игорь, вставая.

— У Его Светлости генерал-губернатора! — гаркнул Дзюба, и его породистое лицо с баками напряглось, застыв маской. — У Сергея Кирилловича Довженко-Змая, к которому вы, сударь, обращались через мою голову!

— То, что вы втрое старше меня, сударь, еще не дает вам права повышать на меня голос! — глаза Игоря опасно сверкнули, узкое смуглое лицо ожесточилось. — Если бы я знал, что вы столь щепетильны в вопросах чинопочитания, — вы бы не дождались моего согласия на ту работу, которую я сделал — да, сделал, сударь!

— Вы осмеливаетесь разговаривать со мной в таком тоне, сударь?! — загремел Дзюба.

— Да, сударь!

— Я не ослышался, сударь?!

— Ничуть, сударь! — яростно подытожил Игорь. Несколько секунд мальчишка и мужчина мерили друг друга взглядами — и воздух тихо звенел. Между металлическими ножками стула, с которого встал Игорь, проскочила с треском длинная синяя искра, и этот щелчок, заставивший вздрогнуть обоих людей, словно бы снял напряжение.

— Прошу извинить, — Дзюба как-то обмяк и, указав на стул, присел сам. — Я был у генерал-губернатора.

— Неужели он… сделал вам выговор, Ярослав Ярославович? — тихо спросил Игорь, не садясь, а опершись на стул позади себя ладонями.

— Он приказал мне передать то, что ему сообщил шеф ОКБ, — губернатор вдруг тяжело вздохнул. — Мальчик, тебя хотят убить. Ты действительно сделал то, что сделал. Уигши-Уого это знает. И, похоже, он понял, что помешать не может… но иррузайцы мстительны. Он отдал приказ убить тебя.

— Я не боюсь, — сказал Игорь, хотя, признаться, ощутил под ложечкой неприятное посасывание, но в то же время это ощущение перекрыл мальчишеский восторг — на него объявлена охота! Это казалось даже лестным, как бы признанием заслуг.

— Мне кажется, ты, мой мальчик, просто не понимаешь всего, — медленно сказал Дзюба.

— Меня уже пытались убить, — улыбнулся Игорь, — не думаю, чтобы у них получилось, как они не старайся.

— Ты знаешь, как погиб отец генерал-губернатора, владелец латифундии Довженко-Змаев? Меня тут тогда еще не было, мне рассказали… — Дзюба задумался, глядя мимо Игоря остановившимися глазами. — Его убили в селении, где он гостил. И это было не первое покушение. Они долбили в одну точку, пока не добились своего, и даже охрана не смогла спасти господина. Тебе надо быть очень осторожным, мальчик мой. И… лучше бы отказаться от этой экспедиции.

— Что-о?! — возмутился Игорь. — Да я, можно сказать, живу мыслью об этом весь последний месяц! Да и идем мы в другую сторону от Иррузая.

— Никто толком не знает, что там, в глубине материка, — напомнил Дзюба, — я уже говорил. Не исключено, что там вабиска больше, чем здесь, на севере.

— Ярослав Ярославович, когда вы пришли сюда два года назад с женой и двумя детьми — вы не боялись, что вас всех могут убить? Вас, их, всех, кто с вами? — Дзюба помедлил, и Игорь продолжал: — Боялись, не могли не бояться. Но пришли. И добились своего — и пулей, и клинком, и волей. Я намного младше вас, сударь, но я такой же, как вы. Поэтому не надо меня отговаривать, Ярослав Ярославович.

3.

Сидя в кресле с ногами на столике, Борька подыгрывал на гитаре, а Игорь негромко напевал. Небольшой концерт давали все сообща самим себе вечером перед утренним отъездом, собравшись все в том же многострадальном номере. Может быть, не все и помнили, о чем говорилось в древних стихах песни, которую пел Игорь… но рваные фразы чем-то привлекали, и в комнате стояла абсолютная тишина — никто не моргал и, кажется, не дышал. Может быть, потому что Игорь умел хорошо петь — он от природы имел неплохой голос, еще и отшлифованный в лицее.

… —Мы не ждем наград —[18] Не наемный сброд! Лишь бы жил и креп Наш славянский род! Был бы мирным труд Родных наших мест, Плыл бы в небесах Православный крест! Песнею звенел Юный хоровод, Звёзды рассыпал Ночью небосвод, Колосилась рожь И паслись стада На Руси моей, В Сербии — всегда!..

Степка, не мигая, глядел на Игоря. Замерла в кресле Катька. На диване, привалившись друг к другу, застыли Женька и Лиза. Свел брови Зигфрид…

— Я друзей собрал. Я стволы нашел. Темной ночью я Терек перешел. За детей и жен Месть мы мстить пришли! Ляжем — не уйдем С дедовской земли! В ту же ночь пошла Чета за Дунай — Отбивать у врага Православный край — И у древних могил Закипает бой Сербов-партизан С вражеской ордой…

И — странно — песня, не имевшая вроде бы никакого отношения к собравшимся ребятам (даже к Степке), пробуждала у них неясное, но настойчивое желание: схватить оружие, немедленно мчаться куда-то, спасать кого-то (а то и весь мир!) от неведомой, но грозной опасности… Может быть, в самом деле так пел Игорь…или просто было что-то ТАКОЕ в стихах древнего поэта, сгинувшего, наверное, в огне Третьей мировой или в хаосе Безвременья…

… —Нам осталось лишь только Пожалеть об одном: Мы не сможем услышать Тишину за окном. Мы не сможем услышать, Как проходит парад, Как смеемся сынишка, Как шуршит листопад. Это будет — поверьте! Не может не быть! Наша смерть, ваши смерти Зло должны победить! Мы не умерли, стоя На коленях, в мольбе — Право жизни святое Мы купили тебе. За тебя, мать-Россия — Или Сербия-мать! — Нам не так уж и страшно Было и умирать! Ты не можешь погибнуть — Русь иль Сербия ты… И взойдут в поднебесье Золотые кресты! А от вражьей злой силы Останется прах. Зарастут их могилы, Схоронясь в ковылях. Это будет — поверьте! Только так. Только так. Будет радуга в небе. Будет жизни размах. Будет звонко и гордо Над планетой греметь Нашей речи славянской Чеканная медь. Черных ран пепелища Затянут сады. Лягут наши дороги От звезды до звезды…

… —Хорошая песня, — вздохнула Катька. — Только печальная. Я сразу Димку вспомнила.

Вот тогда Игорь и сказал:

— Друзья, а вы знаете, что меня собираются убить?..

…Снова в номере царило молчание, только Женька с бесстрастным лицом что-то еле слышно насвистывал сквозь зубы. Потом именно он сказал:

— Я все равно пойду. Но, может быть, мы оставим девчонок?

— Еще слово, Жень, и я с тобой точно никуда не пойду, — предупредила Лизка, — ни сейчас, ни потом.

— Почему мальчишки считают, что только они умеют дружить? — поддержала ее Катька.

— Но это в самом деле опасно, — вступил Борька, — подумай, Кать. Это для мужчин.

— Тогда и вам там делать нечего, — заявила Лизка. — Короче так: или да с нами или не вообще. Ясно?

— Куда ясней, — пожал плечами Женька. — Но последнее слово-то все равно за Игорем, он же командир.

— Тут я ничего запретить не могу, — искренне сказал Игорь. — Идем всемером… Но теперь разбегаемся, надо еще отдохнуть успеть. Сбор в шесть часов, напоминаю. Кто опоздает — уедем без него… или нее.

…Игорь спустился в зал, чтобы выпить пива. Когда он уходил, Зигфрид уже спал, а Степка, похоже, укладывался, но сейчас Игорь был не против одиночества.

— Налейте, Виктор Валентинович, — попросил Игорь Носкова, облокотившись на стойку.

— Уезжаете завтра? — хозяин наполнил большую кружку золотистой жидкостью. Игорь кивнул. — Пока вас не будет, я деньги считать не стану, — Носков оперся сильными руками на край стойки.

— Да бросьте вы, — улыбнулся Игорь, отхлебывая пиво. — Я же заранее заплатил.

— Не возьму… — покачал головой Виктор Валентинович. Сказал вдруг: — Тонька моя лететь не хочет. Они вместе с Димой Андреевым договаривались, а теперь собирается здесь остаться служить, у Саши Тенькова. Мстить хочет. Погибнет ведь… А запретить — так ей через восемь месяцев шестнадцать. Что я ей запрещу, только рассоримся… — он вздохнул. — Хороший мальчик был Димка.

С этими словами он отошел и начал натирать краны бочек. "Вот и вся пограничная эпитафия," — подумал Игорь без насмешки или раздражения, снова отхлебывая пива.

— Отлей, — послышался голос. Игорь покосился — рядом стоял Степка, но Степка, одетый не в свой древний камуфляж, а в охотничий костюм и мощные ботинки.

— Переоделся?! — поразился Игорь. — Ну-у… тебе идет. Надоело в старом ходить?

— Изнашивается, — буркнул Степан, — да и подрал я его в той заварухе сильно… Правда, идет? Я специально подобрал маскировочное. Там такой яркий бред был… Как у вас такое носят?

— Тут такое редко носят. А на Земле — да, почему нет?.. Ты чего не спишь?

— Я сказать хотел… — Степка дослал беломорину, но вдруг редко смял печку и, швырнув ее в утилизатор, прямо взглянул в лицо Игорю: — Помнишь, ты как-то спрашивал, была ли у меня девчонка? Была. Мы выросли вместе в интернате.

— Она погибла в Ставрополе? — уточнил Игорь, не отводя глаз. Взгляд Степки стал беспомощным, потом на миг — злым, обжигающим, словно Игорь сделал ему больно. Но еще потом он сказал:

— Да. Среди нас в том рейде она была единственной девчонкой. Это ее… взяли живьем и замучили. Ну, не сразу… сперва… по-всякому… — видно было, какого усилия стоили ему эти слова.

— Ясно, — Игорь кивнул. Степка отпил пива и спросил:

— Хочешь, я тебе расскажу про наше время?

И он начал говорить. Он рассказывал про медленный снег, шедший с серого низкого неба месяцами и месяцами. Про радиоактивные руины городов и про города, брошенные жителями, бежавшими от бескормицы и болезней. Про то, как редко проглядывало солнце — он увидел его первый раз уже когда ему исполнилось восемь, после пяти лет бесконечной, убийственной зимы. Про то, как, когда ему исполнилось одиннадцать, пришло лето, и он не понимал, что это такое, а взрослые плакали. Говорил Степка про то, как рвутся бомбы и рушатся остатки зданий. Как это — болтаться в гудящем и дребезжащем сотнями голосов чреве древней и летящей на честном слове, вертушки Ми-8. Как хоронят погибших в раскисшей земле. Как разгребают завалы и начинают отстраиваться, не зная, не разрушат ли завтра построенное бандиты или людоеды. Как хочется есть — все время, всегда хочется есть, даже после того, как пообедал в интернатской столовой. Рассказал и о жестокой бездушности обучения в интернате, имевшей целью только одно — уничтожить в воспитанниках сомнения и слабости, превратить их в бойцов, живущих лишь ненавистью к врагу и любовью к России. О жестоких наказаниях по малейшему поводу. О тирании старшеклассников, о ночных драках соперничающих группировок или поединках их лидеров, после которых младшие спешно замывают кровь на полах и стенах. Об изнурительных тренировках. И в то же время — о настоящих друзьях, которых приобрел именно там. О том, что интернат его фактически спас. Рассказал о восторге, который охватил его, когда слетел с подоконника развалин первый убитый им — нелюдь из людоедского «племени», устраивавшего набеги на окрестности. Рассказал о Дине — той самой девчонке, погибшей на улицах мертвого Ставрополя страшной смертью. О том, что не смог ее защитить. О том, как видел медленное возвращение робкой жизни на земли России, казалось, навсегда умершей, окаменевшей под снежными покровами, где пощелкивает счетчик Гейгера; "Трр… трр… трррр"… И о том, как однажды поверил, что они все-таки не просто выживут, а победят — когда телевизор принял передачу из Новгорода, и худой, улыбающийся человек со счастливыми глазами хрипло и громко сказал: "Мы выжили. Всем, кто нас слышит. Будем пробиваться навстречу друг другу." И стрельба, и дикие крики, поднявшиеся и в интернате и в окрестных станицах, когда была принята эта передача…

Все это было очень далеко от Игоря — во времени, в пространстве и в плане отношения к миру. Для Игоря это была просто история, он воспринимал тех же англосаксов совершенно спокойно, хотя и знал, что это их предки безжалостным диктатом довели планету до ядерной войны. А о нынешних врагах Степка и не знал ничего… Но слушать было интересно — он умел рассказывать. И когда Стёпка замолк, вертя в руках кружку, Игорь заговорил в ответ — о доме в Верном, лицее, о походах, учебе, каникулах, своих увлечениях и приятелях, о Димке, подарившем ему РАП, об экзаменах и многом-многом другом, что само собой возникало в памяти и могло вызвать интерес у мальчишки из прошлого. Рассказал и о родителях — спокойно, без боли и без тоски. Может быть — потому что у Степки были понимающие глаза? Потом перешёл от рассказов о личной жизни к рассказам о России вообще — о великолепной, прекрасной, могучей Империи, бескрайней стране в пол-Евразии, откуда каждый год десятки тысяч молодых людей срываются во все концы освоенной Галактики в поисках славы, чести, процветания для Отечества…

Короче говоря, когда она оба выговорились и замолчали — за окнами начало светать…

— Ох, елки! — схватился за подбородок Игорь. — Хороши мы будем…

— Уже утро? — Степка широко зевнул, неожиданно изящным жестом прикрыв рот ладонью. — Да ладно, в машине выспимся… — он поднялся, потянулся, потом шагнул через скамейку и направился наружу. В открытую дверь остро, бодряще потянуло утренней прохладой. Игорь вышел следом.

Полызмей еще не взошел. Игорь, сунув руки под мышки, поймал себя на том, что думает «солнце», хотя это дельта Оленя, которую с Земли не во всякий телескоп увидишь… и тот свет, который он видит сейчас, дойдет до Земли через 362 года. Не только его дети, но и его внуки успеют умереть.

Но человек умеет обгонять свет.

Черный небосклон с искрами густо рассыпанных крупных звезд над головами мальчишек вдруг расчертили на серебряные линейки десятки падающих метеоритов.

— Красотища! — восхищенно сказал Степан. — Я так редко на Земле видел чистое небо… а такого — ни разу… всеобще… — он затих. Игорь, испытав к нему внезапно какое-то теплое доверие, пояснил:

— Наша Земля, Степ — задворки Галактики.

— А все-таки я по ней тоскую, — вздохнул Степка. — Это вам просто, у вас многие и родились-то уже не на Земле, да и для остальных она, по-моему, что-то вроде старт-площадки…

— Скорее — храм, перед которым благоговеют, но в котором не живут, — поправил Игорь. — А вообще это ты зря, честное слово. Если родился на Земле и пожил там — не можешь ее не любить… А теперь иди-ка спать, Степ.

— Пойду, пойду, — засмеялся тот. — А ты-то что делать собираешься?

— Пойду немного пофехтую, — полушутя бросил Игорь — и удивился, услышав голос, произнесший:

— Если хотите — составлю вам компанию.

Ребята обернулись. На крыльце стоял, улыбаясь, Войко Александр Драганов, начальник экспедиции, занимавшейся исследованиями в городе Рейнджеров, друг генерал-губернатора. В обеих руках он держал по длинному клинку — казачьи шашки, лезвия и острия которых были закрыты накладками.

Войко Драганову не было еще двадцати. Рослый, похожий на Игоря смуглой кожей, черными волосами и светлыми глазами, он воевал вместе с Довженко-Змаем и, говорят, хотел стать офицером Флота, пока не «заболел» Сумерлой и не занялся вплотную ее изучением. Пятый год он странствовал по материку и островам, давно был уже членом-корреспондентом РИАН. В душе Игорь хотел быть на него похожим не только внешне — быть таким же — талантливым, ироничным, собранным. Игорь сейчас почти не удивился тому, что Драганов под утро оказался на крыльце с шашками в руках именно когда Игорь сказал, что хочет фехтовать.

— Можно прямо здесь? — Игорь поймал шашку, удобно севшую в ладонь.

— Конечно, — Драганов ловко перемахнул перила, приземлился на тропку и непринужденно отдал салют. Потом встал в боковую стойку, заложив левую руку за спину.

Игорь ответил салютом и, выписав несколько восьмерок, повторил позицию. Краем глаза отметил, что Степка никуда не ушел, а наблюдает за ними, облокотясь на перила.

— Я слышал, как вы пели, — сказал Драганов. — Спасибо.

— За что? — удивился Игорь и нанес колющий удар в горло, но в последний миг вильнул кистью, и Драганов отбил удар у самого живота, пояснив:

— Сербы — мои прямые предки, а в песне было о них.

Игорь отскочил, чтобы удержаться на ногах — отбив был силен — поклонился и ответил:

— Благодарю.

После чего вновь сделал стремительный рубящий выпад, но клинок Драганова, метнувшись навстречу, словно заключил клинок Игоря в серебряный кокон — шашка вырвалась из руки мальчишки и полетела на ступени. Игорь поднял левую руку:

— Сдаюсь. Честное слово, я думал, что хорошо фехтую.

— Просто я — лучше, — спокойно ответил тот, — и это не удивительно… Ну что, попробуем еще раз — всерьез?..

4.

Проснувшись, Игорь несколько секунд не понимал, что с ним происходит, что для мальчишки было вообще-то редкостью. Он лежал на узкой кровати в небольшой комнате со стенами, облитыми изоляционными амортизаторами. Горевшая лампа освещала бронированную дверь и короткую лестницу, ведущую к люку в низком потолке. Вся эта комната плавно раскачивалась.

Но удивиться Игорь толком не успел. Отчетливо вспомнилось, как они отправлялись, как он завалился спать…

Он лежал в жилом отсеке идущего лесохода.

Игорь сел, стараясь не треснуться головой о койку второго яруса. Слепка спал наискосок, у второй двери, ведшей в корму. Больше в отсеке никого не было. Ну конечно, все торчат наверху или на крыше.

— С началом путешествия, — негромко поздравил себя Игорь и длинно зевнул. — Интересно, мы далеко уехали?

— Чего? — сонно опросил Степка, начиная ворочаться на койке. — Приехали?

— Наоборот — едем, — Игорь сел и потянулся. Настроение было отличным, он выспался и испытывал то приятное чувство, которое появляется, если долго-долго готовишься к чему-то хорошему, а потом это хорошее начинается.

Продолжая зевать, улыбаться и потягиваться, Игорь подошел к умывальнику и, насвистывая, занялся туалетом. Лесоход качало — то сильней, то слабей, но всегда ощутимо, однако юный руководитель экспедиции не только ухитрялся сохранять равновесие, но даже не облился. Нажимной умывальник фыркал тугой струей в оцинкованную раковину.

— Ну что ты шумишь, Витек? — сонно спросил Степка, и Игорь понял, что он-таки не проснулся и пребывает где-то в своем прошлом, рядом с каким-то Витьком. — Хватит же… а то в морду…

— Пора вставать! — заявил Игорь, вытирая лицо.

— Кому пора, а кому и нет… Я недавно приехал, — и больше Степан в разговоры не вступал.

Игорь неспешно, даже со вкусом, оделся, пристроил на бедро кобуру, но потом, усмехнувшись, снял оружие и повесил возле кровати. Степка про такое говорит «понтоваться». В его время это выраженьице, сгинувшее в руинах мировой истории, обозначало упрямое и глупое старание казаться чем-то большим, нежели ты есть на самом деле. Расхаживать по лесоходу с РАПом на боку означало именно понтоваться…

…Все пятеро бодрствующих участников экспедиции сгрудились за креслом водителя — лесоход вел Борька. Здоровенные «хлысты» сосен ложились под машину, как хворостинки под ботинок. (Жутко расточительно, конечно, но что делать?)

— Привет. Сколько прошли? — Зигфрид посторонился, и Игорь оперся локтями о спинку кресла водителя.

— Привет, сорок километров, — Борька пожал протянутую руку. — Через три часа пройдем мимо города Рейнджеров.

— А, это тот, где ты был, — вспомнил Игорь. — Девушки, если уж вы едете с нами, то не могли бы вы приготовить поесть? По-моему, пора… Кать, ты, кажется, профессиональный кулинар?

Катька и Лиза переглянулись. На лицах их было написано возмущение. Прежде чем они успели что-нибудь сказать, Зигфрид засмеялся и, пробормотав что-то по-немецки, добавил:

— Интересно, почему девчонки всегда так возмущаются, если их просят приготовить поесть?

— Это атавизм, — авторитетно сообщил Женька, — проклятое наследие феминизма XX века… Во, а историк-то наш что, спит?!

— Уже не спит, — Степка пролез в кабину, где все-таки становилось тесно, и огляделся: — Да-а, это не "Клим Ворошилов".

— При чем тут Клим Ворошилов? — осведомился Зигфрид. — И кто это?

— Танк "Клим Ворошилов", КВ, — терпеливо разъяснил Степка, любуясь видом за окнами. Зигфрид нахмурился:

— Был такой, что ли? — неуверенно посмотрел он на Игоря. Тот авторитетно ответил:

— Был, — хотя, если честно, не помнил, что было танком — "Клим Ворошилов" или "Иосиф Сталин"?[19] — Так мы есть сегодня будем? Или… — он подозрительно осмотрелся, — вы уже поели?

— Идем готовить, — вздохнула Катька, — а то они до вечера будут фырчать… — и, уже направляясь к двери, грозно бросила через плечо: — Пока не позовем — не лезть!

— Отель на гусеницах, — высказался Степка, явно не услышавший реплики Катьки. Девчонки скрылись в люке, мальчишки остались впятером. Какое-то время они следили за тем, как «индрик» ломится через подлесок. Ветки обрушивали на стекла хлесткие, наотмашь, удары.

— К югу забираю, — сообщил, нарушив тишину, Борька. На экране появилась схематичная карта, снятая из космоса, по ней едва заметно — различал только Игорь, да и то с трудом — ползла алая точка. Они заранее договорились, что свернут к югу, к дельте безымянной большой реки, стекавшей с гор. В южных лесах мало кто из землян был, а о своем интересе к тем местам недвусмысленно заявляли все «спонсоры» Игорь часто думал, почему югом не займутся вплотную. И пришел к выводу, что просто нет времени — важен был агрессивный, опасный север, его и прочесывали, прошаривали изо всех сил. А юг интересовал лишь романтиков вроде него самого… или тех, кто именно с югом связывал развитие собственной экономики. Как Дзюба… А вот интересно, подумал вдруг Игорь, генерал-губернатор вообще понимает важность развития собственной экономики, или он настолько увлечен идеей уничтожения Иррузая и чисто физической экспансии, что не задумывается об этом? Поговорить, постановил себе Игорь. Сразу по возвращении — к тому времени Довженко-Змай уже должен разобраться с Кухлоном…

А вот вабиска из Иррузая понимают. Недаром они так засуетились именно тогда, когда их два года назад отсекли от рынков на юге.

— Давай, забирай! — одобрил Игорь Борьку.

— Зверей мы так не увидим, — предупредил Борька. — А в этих местах должны встречаться эндемичные экземпляры.

— Уви-и-идим, — протянул Женька. — Не все же время мы будем в этой консервной банке сидеть?.. Кстати, я предлагаю остановиться, когда есть будем и вылезти наверх… Консервы, которые едят, вместо того, чтобы их ели — это слишком смешно.

— Глядите, крокозуб! — выкрикнул Зигфрид, и все подались вперед. Ящер застыл прямо по курсу среди деревьев, подняв окровавленную морщинистую морду от полусъеденной туши какого-то уже неопознаваемого зверя. Крокозуб не мог сообразить, что именно видит перед собой — и не двигался с места, лишь рассматривал лесоход.

— Слишком близко от границ колонии, — заметил Борька.

— Сейчас я… — Женька начал было пробираться к управлению проходческим лазером, но крокозуб принял решение — бросился вперед, атакуя врага.

Семьдесят тонн лесохода перевалили через что-то, напоминавшее холм.

Под гусеницами хрустнуло, чавкнуло, чмокнуло.

— Мальчишки-и-и! — пронзительный вопль прорезал дверь, как квантовый резак. — Вы чего-о-о?!

— Ни-че-го-о! — завопил в ответ Борька, срываясь с баска на дискант, и все пятеро, переглянувшись, со смехом захлопали друг друга по ладоням.

— Мелкие зверюшки, попадающие в трансмиссию, сильно затрудняют передвижение бронетехники по лесу, — процитировал Игорь одну из фраз Маршала Тарана Неунывай-Дубино, героя знаменитого юмористического се риала "Космогрызы".

Степка тоже смеялся; Игорь отметил, что менталитет русского времен Серых Войн и Безвременья неплохо совпадает с менталитетом русских Третьего Века Галактической Эры. Попавший сюда из воевавшего мира с незабитой «ценностями» конца ХXI века головой парнишка быстро вписался в окружающее. Но все-таки что-то надо с ним делать. Может, правда поднатаскать его, да и определить в дорожный ВУЗ? Или «сосватать» его генерал-губернатору в охрану латифундии — сперва стажером, а там станет офицером… И ещё… Жертв "Каменного Гостя", подобных Стёпке, насколько знал Игорь, лежало по разным запасникам штук тридцать. Тридцать живых людей!!! Да что там — тридцать свидетелей того времени!!! Мальчишка задумался — как бы оформить и подать свой опыт "оживления"…

Как и все выпускники лицеев, Игорь легко мог думать о нескольких вещах сразу — и, размышляя о Стёпке, вел разговор об остановке на перекус. Решили и правда остановиться, вылезти наверх и поесть на свежем воздухе. Вот тут и впрямь следовало вооружиться — неизвестно, что в лесу упадет на голову в дерева.

Борька остановил лесоход и включил внешние динамики. В лесу было тихо-тихо, и всем стало ясно, как здорово распугал живность «индрик». Игорь включил системы связи и сказал, усаживаясь в кресло:

— Вы давайте, а я пока попробую связь.

Эфир говорил на разные голоса. Видео Игорь не включал, а до границ колонии было всего ничего, поэтому мощная аппаратура ловила чуть ли не комбрасы. Игорь с усмешкой гонял настройку туда-сюда, поймал Озерный — столица передавала музыку. Тогда, вздохнув, Игорь вышел на видеосвязь с Прибоем, отработал сеанс и, отключив все, кроме приема, полез наверх.

На плоской крыше можно было и в самом деле устроиться не хуже, чем на площадке для пикника. Девчонки мудрствовали недолго — на одноразовых тарелочках дымились толстые отбивные с жареными картошкой и грибами, лежало малиновое желе, свежий хлеб был нарезан полукруглыми ломтями, стояли стаканчики с шипучкой. Среди посуды лежали ИПП.

— Неплохо мы придумали с этой экспедицией, — торжественно сообщил Борька, поднимая свой стаканчик. — Ну — за удачу!

И Н Т Е Р Л Ю Д И Я: ШУТКА[20]

Так бывает, так бывает: Ради шутки, на потеху Кто-то крикнет: "Погибаю!" "Помогите!" — вторит эхо. А иной совсем без риска Со смешком черкнет записку: "Помогите человеку!" И бутылку пустит в реку. Но другой прочтет, поверит. Но другой — рывком за двери! И в бушующую полночь Тут же бросится на помощь! Проплывет — сто миль и тыщу Вдаль к тревожащему звуку. Пусть кого-то не отыщет — Ста в пути протянет руку! Сам хлебнет волны и соли, По пути засеет поле, Дружбы новые построит, Дали новые откроет. Человек пойдет по звездам По горам, обвалам грозным И тропой первопроходца К Марсу самому пробьется. Но по правилу седому Раз и он вернется к дому, Завернет к тому, кто в шутку Так повел по первопутку. И услышат слева, справа: — Это ТОТ?! Какая слава! А иной шепнет с ухмылкой: — А пустился… за бутылкой! Он на это не ответит Ни побаской, ни бывалкой, Вдруг, задумавшись, посветит Марсианской зажигалкой… Но потребуют ответа: Как же он прошел все это? Как попался на забаву — А вошел в такую славу? Пусть припомнит, пусть уважит — Как торил дорогу веку?! Усмехнется он и скажет: — Шел на помощь Человеку.

5.

Дмитрий Михайлович Дергачев сидел на краю стола. Пол вокруг заваливали бумаги и диски — явно сброшенные туда одним широким движением руки, поспешным и резким.

Освободившееся место занимал голый мальчишка-вабиска. Он лежал с закрытыми глазами и при этом тихо ругался по-русски, потом попросил, не открывая глаз:

— Начинайте, пожалуйста. Очень же больно.

— Черт возьми, — Дмитрии Михайлович встал, порылся в выдвинутом ящике стола, — никак не привыкну этого делать. Как вообще ты живешь в таком состоянии?..

— Великолепно, — вабиска засмеялся (и засмеялся, как человек, с людскими интонациями, отличными от смеха вабиска — похожего, но все-таки не такого). — Так, наверное, чувствует себя батарея, которую раздуло" в гнезде.

— Интересное сравнение, — в руке референта шефа комитета ксенологии появился медицинский вибронож. Дергачев помедлил и коснулся им обнаженного плеча вабиска…

* * *

Над поляной горели яркие звезды. В лес возвращалась распуганная жизнь, сквозь открытые навылет люки было слышно, как пофыркивают, переступают "у себя" кони, напевает Лиза, а Женька неразборчиво говорит и смеется.

Игорь и Степка сидели, опершись на короткий ствол инженерного орудия локтями — разглядывали небо. Игорь называл другу созвездия — совсем не те, что в небе Земли, а если и те — то «разбитые» расстоянием. Степка что-то мычал одобрительно, но потом поинтересовался вне всякой связи:

— А что ты будешь делать, когда защитишь свою работу?

— Ну, я и не начиная ее еще… — вздохнул Игорь, спускаясь с небес на землю. — Может быть, стану геологом. Буду искать руды на Лунах… — он не стал говорить о своих настоящих планах.

— Послушай, Игорь, — Степка не сводил глаз с небесного блеска, — возьми меня с собой.

— Куда? — не понял Игорь.

— Ну… вообще. Везде.

— Ты же хотел на дорожника… — начал Игорь, но Степка вздохнул:

— Да не потяну я. Не поступлю просто. Я тут книжку почитал — ну, этот ваш диск… Юницкий,[21] струнный транспорт, энергоопоры… Ни фига не понял.

— Слушай, — замялся Игорь, — ну давай я тебя на латифундию к генерал-губернатору устрою? Честное слово, ты там будешь к месту. А я же не латифундист, у меня «своих» людей едва полдюжины, да и те — слуги в нашем доме в Верном.

— Ты же меня представил Дзюбе, как своего бойца, — напомнил. Степка.

— Представил, — буркнул Игорь, кляня себя за тогдашние слова. — Ладно, посмотрим. Но ты подумай насчет латифундии. Там даже лучше, чем на госслужбе. Все по высшему разряду — тут тебе и учеба, и отпуска, и оплата высоченная…

На этот раз Степка ничего не ответил — Игорь уловил, что предложение его ничуть не заинтересовало. "Мы в ответе за тех, кого приручили," — вспомнились Игорю слова из книжки, которую они несколько лет назад читали по программе европейской литературы XХ столетия. Там была масса бредятины, но эта книжка ему понравилась. — Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц", — послушно подсказала память. — Вообще, конечно, человек — не лис пусть и говорящий. Но он сам… приручился. Да и куда ему теперь деваться?

— Мальчишки, вы спать собираетесь? — снизу высунулась голова Лизки.

— Идем, — Игорь в рост встал на броне, потянулся. Справа несло сыростью. Там неподалеку тек ручей — его не было видно и слышно, но Игорь ощущал течение. Лес обнаглел окончательно. Вокруг не было разумной жизни, но кишела живность «неразумная». — Мне еще путевой журнал надо заполнить…

Стёпка уже слез вниз. Игорь соскочил за ним, закрыл и блокировал люк, окончательно отрезая ночь Сумерлы от мира внутри лесохода.

Через открытую в рубку дверь все, сидя и лежа на кроватях, смотрели новости по стерео. Англосаксы оккупировали большую часть Арк-Ходора и блокировали остатки сторков в крепостях… Восставшие туземцы К'аркка ведут бои с войсками джаго — с обеих сторон применяется тяжелое оружие… На Сребрине идет охота за десантными группами нэйкельцев, предположительно виновных в нападении на жилые зоны… Его Величество Император Англо-Саксонской Империи, Лорд-протектор Союзных и Лендлорд Вассальных планет предупреждает Сторкад о неотвратимости вторжения на Арк-Фендан и предлагает мирному населению начать эвакуацию по предоставленному коридору… Начать освоение трех новых Лун… "Закон о сопляках" провален большинством голосов… (бурные овации на койках). Столицей летних Олимпийских игр 204 г. Г.Э. окончательно утвержден Минск — на улицах города толпы ликующих людей… Вся Англо-Саксонская Империя празднует рождение полумиллиардного жителя — родители назвали девочку Инглиш… Вновь тяжело болен Виктор Анатольевич Станской, но он продолжает работу — пока виртуальную — над скульптурной композицией "Сварог и Змей Волос"… Молодые музыканты на фестивале в Коббенхавне играют и поют песни «возрождения»…[22] Торговая война Русской Колониальной Компании и ёстигэнской "Кум ходон" за торговые рынки Скиутты — Совет Старшин колеблется в выборе партнера… Восхождение на высочайшую вершину Багровой команда исландской диаспоры посвящает памяти всех соотечественников, погибших в катастрофе «Рейкья-Нуклис»[23] …Чемпионат по городкам… Парад восстановленной энтузиастами бронетехники XX века в Варшау… Имперским дворянином Андреем Раевским убит на дуэли граф Бакингем, сэр Кларенс Эттли лорд Белли-Соули, пэр Англо-Саксонской Империи, дуэль состоялась на палашах, причина — национальное оскорбление… Заложен на верфях "Суон Хантер" первый рудовоз серии Х1ТS с присвоением наименования «Импробэббл» — рудовозы этой серии станут крупнейшими кораблями этого класса на Земле…

…Игорь оглянулся. О черт — все спали! Он улыбнулся и совсем уж собрался лечь тоже, но вместо этого прошелся по комнатке, глядя, кто как спит и ощущая неожиданное и волнующее чувство ответственности. Да. Он — командир. Этим все сказано.

Он осторожно взял гитару, стоявшую в изголовье кровати Зигфрида. Тронул струны — тихо тронул, так, чтоб не звякнули. И полез в рубку обратно, прикрыв за собой дверь.

Он погасил весь свет, а потом плюхнулся в кресло, задрал ноги на пульт, а гитару положил на живот, на манер классических гуслей.

Снаружи придвинулся темный лес, звездное небо над ним — казалось, что сидишь в рубке космокатера… Игорь отвел глаза. Вздохнул. Ему вспомнилась старая песня, которую исполняла его любимая группа "Рунный Меч". Тихо пощипывая струны, мальчишка замурлыкал себе под нос…

— Скажи мне, гордый рыцарь, — [24] Куда ты держишь путь? Ведь правды не добиться, А смерть не обмануть. За честь и справедливость, За безответный спрос Немало крови лилось. Немало лилось слез, Камень-гранит в поле лежит, Выбрать дорогу камень велит: Кого судьба помилует, Кому поможет щит. Вправо пойдешь — шею свернешь, Влево пойдешь — сгубишь коня. Прямо — спасешься сам, но убьешь меня… Ни в селах, ни в столице Не верят в чудеса, От этой правды, рыцарь, Не скроешься в леса. Сними же с глаз повязку, Брось меч, не мни ковыль. Ты сплел из жизни сказку, А мы из сказки — быль. Принцессы лыком шиты. Злодеям не до них. И коль искать защиты — Так от себя самих. Ступай же мимо, конный! В том нет твоей вины, Что нам нужны драконы, Которым мы верны. Камень-гранит в поле лежит, Выбрать дорогу камень велит: Кого судьба помилует, Кому поможет щит. Вправо пойдешь — шею свернешь. Влево пойдешь — сгубишь коня, Прямо — погибнешь сам, но спасешь меня…

Он вздохнул и, накрыв струны ладонью, закрыл глаза.

* * *

Почему так холодно?

Что за грохот?

И запах, какой мерзкий запах…

Тяжело завозившись в снегу, я перевернулся на спину. Несколько секунд смотрел, как из низкого, сумрачного неба падают снежинки, кажущиеся черными в отблесках близкого пожара. Казалось, что вокруг трепещут, рвутся на ветру десятки больших флагов. Сквозь этот слитный, почти непрерывный звук временами прорывались человеческие… да нет, скорее звериные крики, а иногда все разом перекрывало гулко-трубное "ббаумм!"

Совсем слизко кто-то истошно завопил: "А-й-я-а… не на-до-о!!!" — и захлебнулся каким-то клокотаньем. Мотая страшно тяжелой головой, я встал на четвереньки, зашарил по снегу, испятнанному черными хлопьями гари, нашаривая что-то очень важное… ах да, автомат. Мой «калаш» с пустым магазином лежал рядом, я уцепился за него и огляделся.

Полуразрушенчая улица горела. Тут и там в снегу лежали неподвижные тела — среди алых брызг и еще черт-те чего; неподалеку одно тело корчилось, со звуком "ыхх…ыхх…" пряча в разорванный живот комки внутренностей. Неподалеку перебегали под защитой стены согнутые темные Фигуры, оттуда слышались свист и завывание. Кто-то заревел, перемежая речь матом:

— Ну, суки, ну, «витьки» гребаные, ну вы попались! Бросайте оружие, а то возьмем — ух, возьмем, тогда…

Голос осекся мучительным кашлем. Я замотал головой, ошалело глядя по сторонам. "Витьки"?! Витязей РА так называли их враги… но что это?! Это как?! Откуда?!.

СОН, вдруг понял я и обмер. Сумерла, я — дворянин… чистые дома, чистое небо… Сон или видение от потери сознания. А реальность — вот она, улица какого-то разрушенного города, снег с вечернего, вечно вечернего неба… и еще ничего не решено! Я зашарил по грязному бушлату, перетянутому ремнями, по пустым подсумкам, наткнулся на гранату, на рукоять пистолета, на нож… Патроны! Где патроны?!

— Игоряха, ложись, дурак! — меня тяжело сбили с ног, вмяли в снег. Тоненько свистнуло совсем рядом, еще и еще, опять; снег взлетал фонтанчиками. Я извернулся, увидел худое, грязное лицо Стёпки, бешеные глаза. — Ты чего?! — он рванул меня за плечо черными пальцами. — Ты чего, тебя контузило?! Ты чего, Игоряха?! Ты ранен, что ли?!

— П… кхатроны… — выдавил я. — Патроны кончились…

— Возьми у него! — Степка кивнул в сторону корчащегося в снегу тела. — Давай, я прикрою, Игоряха, давай, а то отрежут нас и все!.. Ползи!.. Нн-а-а, ссссуки-и!!! — ловко выставив перед собой длинный ствол пулемета, он слился с ним и резанул по черным фигурам в тени разрушенных стен, ругаясь страшно и вдохновенно. В ответ тоже понеслась ругань, загремели выстрелы.

Вспахивая снег локтями, я пополз к человеку, почти ничего не соображая и теряя создание от раздвоенности личности. Как же так, как же так… Ухватившись пальцами (они были страшно грязные, грязь не просто покрывала их, но въелась в кожу, а не левом запястье болтались тяжелые часы) за погон бушлата переставшего ворочаться человека, я перевалил его удобнее, скрываясь за ним, как за камнем, зашарил по подсумкам… Он глядел на меня стеклянными глазами, отражавшими огни пожара. То и дело попадая во что-то липкое, тягучее и горячее, я швырнул Степке один магазин, другой… и увидел, как едва в двадцати метрах от меня ползут по снегу двое. Сюда, ко мне. Я выхватил пистолет — и один из них, поднявшись на колени, швырнул в меня камнем за секунду до того, как очередь Слепки прогнила его навылет — из спины брызнуло крошевом.

Не камень, а граната. Она лежала возле меня — серая, ребристая, дымящаяся. Совершенно без страха я взял ее и бросил обратно, упал за труп. А через две или три секунды на меня навалился второй бандит, сжимавший в руке штык.

Я перехватил его руку, а он свободной своей прижал к трупу мою с пистолетом. Совсем рядом — мальчишеское лицо, он был не старше меня, и по щекам, таким же грязным, как мои пальцы, текли слезы… но он хотел меня убить.

Человек, землянин — по-настоящему хотел убить меня.

Я ударил его головой в лицо, но на мне оказалась неуклюжая шапка, удар получился мягким. Он начал бить моим пистолетом по трупу, стараясь выбить оружие. И тогда я, подавшись вперед, вцепился ему в горло зубами и начал грызть, отплевывая мгновенно хлынувшую в рот кровь. Он выпустил мою руку, начал отталкивать — я всадил освободившиеся пальцы ему в глаза и, почти одновременно нащупав зубами и языком что-то упругое, бьющееся толчками, рванул зубами сильнее…

…Я вытащил из подсумков еще один магазин и гранату к подствольнику, подобрал пистолет. Мальчишка бился на снегу, зажимая ладонями брызжущее кровью горло, но глаза его уже умирали, подергивались дымкой. Он тихо икнул и почти перестал возиться, руки соскользнули с шеи. Я дополз мимо, стремясь добраться до своего автомата — и стрелять.

Степка стрелял одной рукой, левая вытянулась вдоль тела — на плече дымился бушлат.

— Попали, гады! — крикнул он. — Игорь, бандосы обходят! Беги вон туда, заляжешь, прикроешь — давай!

Я метнулся в указанном направлении, добежал, крутнулся в падении, выставил ствол из-за камней, открыл огонь, Степка бежал ко мне — низко пригнувшись, петляя и неся пулемет в правой. Перескочил через меня, упал рядом, возбужденно крикнул:

— Теперь все, считай добрались, вон там наши! Беги, теперь я прикрою! Давай!

Я снова побежал. Какие-то люди перехватили меня, я замахнулся автоматом, но меня крепко выругали, кто-то сказал: "Муромцев, ты чего?!" — а через миг рядом оказался Степка.

— Угодили, — выдохнул он и закричал в сторону: — Дед, у них так человек двести! Не выйдет ничего, надо отступать!

— Заткнись, стратег сопливый! — ответил из темноты молодой голос, — Полдень скоро, а в полдень наши дадут из «смерча», тогда посмотрим…

Полдень? Как полдень? А, да… Я поймал на ладонь снежинку. Красивая и радиоактивная, как и все вокруг…

— Умойся, ты же в крови весь, — сказала мне сидевшая с поставленной между колен длинной винтовкой девчонка. — Тебя что, ранили?

— Это не моя кровь, — ответил я, посмотрел ей в лицо — и все поплыло вокруг…

6.

— Что наблюдаешь? Не молчи, уснул ты там?!

— 3а нами — целая тропинка, — голос Женьки раздавался по аудиосвязи. — Впереди, километрах в десяти — речушка… Вижу горы — черт, высокие какие, вершины прямо как хрусталь сияют!

— Их средняя высота — семь километров, — Игорь переключился на камеру вертолета и подвинулся, чтобы все увидели эти горы на экране.

— Это и есть Третий Меридиан, — Катька накручивала на палец локон по своей всегдашней привычке (от которой Борька молча обмирал). Женька подал голос:

— Я что-то сомневаюсь, что мы через них перелезем. По крайней мере — на «индрике». Не вижу перевалов.

— Надо будет — верхом переберемся, кони пройдут, — уверенно сказал Борька.

— Так туда еще надо доехать, — напомнил Зигфрид и, нагнувшись к связи, задал вопрос: — Вабиска не видно?

— Дымки в нескольких местах, я засекаю… Елочки зеленые, ну и деревья! Одно к одному торчат!

— Да мы видим, видим, — усмехнулся Игорь. — А вот интересное место, что это?

— Дельта реки, — из поднебесья ответил Женька. — Зелень ярче, да?

— Горы ещё раз покажи, — потребовал Игорь. — Молодые, — определил он. — Чудо, если честно. Сделай там пару голографий. И спектропределитель включи.

— Давно включен, — сказал Женька, — Будет тебе материал для работы.

— Цыц! — прикрикнул Игорь. — Лучше меня самого меня понимать начали?.. И давай — хватит там кружиться, возвращайся!

— Правда, что ли?! — возмутился Женька. — Я только разлетался!.. Лизок! Ну скажи ему, что карта нужна!

— Может правда, пусть еще покрутится? — неуверенно предложила Лизка. — А то у меня только самая общая схема.

— Ладно, еще десять минут, — согласился Игорь. — Слышал? Видеосвязь не выключай, я сам тебя поведу, хочу полюбоваться… Все по местам! — и он плюхнулся в кресло.

Поездка и правда не была чисто увеселительной прогулкой. Игорь вел машину. Девчонки работали над картой, накладывая на голую схему снимки и кроки — «скелет» обрастал «плотью». Борька занимался съемками из роторной башенки, используя прицелы, как усилители — его интересовали фауна и флора. Зигфрид объяснял Степке, как пользоваться навесным оборудованием лесохода, а заодно по мере необходимости расчищал путь.

Неожиданно возник Ревякин. Кадет обиделся на Игоря — демонстративно обиделся после того, как тот решил выбрать для экспедиции не дирижабль, а «индрик» — а ему поручили возить "по вызовам" биодесантников, конвертоплан которых годился не везде и не всегда.

— "Земля и воля" начала агитационную компанию против деятельности генерал-губернатора у реки Аллогун, — глядя в сторону, сообщил Ревякин. Потом вскинул голову и посмотрел прямо в глаза юному дворянину. — Они обвиняют Сергея Кирилловича в том, что он ради личной мести за погибшую когда-то невесту подвергает риску жизни Алых Драгун, которые не являются его личной охраной. Еще пишут, что начальник службы безопасности его латифундии — ну, тот есаул, который тогда ошибся с германцами — чуть ли не агент Ми-6.

— Англосаксонской разведки? — спросил Игорь ошарашено.

— Да… И про Дзюбу — что он негласно превратил Прибойную губернию в свою личную латифундию, одновременно пользуясь правами губернатора и латифундиста…

"Так вот в чем дело! — мысленно ахнул Игорь, вспомнив, о чем думал, когда прибыл в горящий Кухлон; ему тогда показалось, что генерал-губернатор разрушал его, как бы специально мстя за что-то. — Девушка… невеста!" А вслух спросил:

— Ты по чьему-то поручению… или просто так?

— Просто так, — признался кадет. Засопел вдруг совсем по-детски и добавил: — Дзюба вообще не велел, чтобы тебе об этом обо всем по связи сообщали, пусть, мол… — он покраснел и осекся.

— Пусть, мол, мальчик спокойно прогуляется, — добавил Игорь, чувствуя, как у него тоже начинают гореть щёки. Но если Ревякин именно покраснел, то смуглый Муромцев побурел. — Так?

— Ну… — кадет помялся. — Да. А мне кажется — ты должен знать. Ведь сейчас ты — мой командир, — и разом отключился.

Игорь тихо, но сочно выругался по-русски, потом — по-английски и по-немецки. Степка и Зигфрид повернулись к нему, как по команде — они ничего не услышали, но что-то почуяли, и Зигфрид спросил:

— Что?

— Ничего, — все так же по-немецки отозвался Игорь. — Зиг, сходи встреть Женьку, он уже возвращается. Заодно посмотрим, чему ты Степку научил.

— Иду, — проворчал Зигфрид. Игорь уловил, что германцу нравилось демонстрировать свое искусство новичку.

Едва Зигфрид скрылся в глубинах лесохода, как Игорь вызвал через станицу Прибой и потребовал губернатора голосом, не допускающим возражений. Дзюбу ему нашли на стройке струнника через залив и, судя по веселому лицу губернатора, он только что кому-то "вломил".

— А, добрый день! — поприветствовал он Игоря неофициально. И наткнулся на заданный в лоб вопрос:

— Ярослав Ярославович, чьи конкретно интересы продвигает "3емля и воля"?

Губернатор долго молчал. Действительно долго. Потом серьезно сказал:

— В средние века я бы отрубил тебе голову, мальчик. И как можно скорее, пока ты еще не переманил к себе всю губернию.

Игорь приятно — до приторности — улыбнулся. Он был очень зол и не испытывал поэтому раскаянья или неловкости. Дзюба вновь долго его изучал, потом вдруг продолжил:

— Хорошо. Если ты САМ назовешь мне причины, по которым НЕКТО выступает против генерал-губернатора — я согласен признать себя старым дураком и считать, что молодое поколение у нас получилось неплохим.

Игорь сообразил, что губернатор говорит на латыни, только когда сам начал отвечать на том же языке:

— Объединенная Космическая Компания. "Земля и воля" — это газета оппозиции, фактически филиал петербургского "Нашего дела", которую контролируют люди из "Прогрессивного Блока". Прогрессивисты тесно связаны с ОКК. А ей не досталась концессия на разработки в Голубых Песках, которую генерал-губернатор передал Русской Колониальной Компании, где у дворянства традиционные партнеры.

Дзюба вдруг захохотал. Он смеялся искренне и весело — Степка вывернулся в кресле, чтобы понять, с кем разговаривает Игорь. А тот чувствовал, как тает его злость, но подавил желание расхохотаться тоже и дождался конца веселья с каменным лицом.

— И ты собираешься заниматься геологией? — только и спросил, отсмеявшись, губернатор.

— И еще — экономическим развитием вашей военизированной колонии, — добавил Игорь, — где, кажется, забыли, что экономика — суть оружие… Ярослав Ярославович, я собираюсь сейчас же поговорить с генерал-губернатором.

Дзюба прищурился:

— Помнится, раньше, Муромцев, вы это делали, не извещая меня?

— С тех пор я сильно поумнел, — улыбнулся Игорь. — Я использую личный канал, хорошо? Все-таки я здесь не на прогулке… хотя так может показаться.

Дзюба наклонил голову. Это был жест не только согласия.

Дворянин извинялся перед дворянином за недоверие и пренебрежение…

Позже Игорь понял — именно с этого разговора Дзюба и в самом деле признал его равным…

…Генерал-губернатор оказался, как ни странно, на своей латифундии. Впрочем, Игорь понял причину этой странности, увидев в кресле на заднем плене Драганова — тот панибратски подмигнул Игорю из-за спины подошедшего к аппарату связи Довженко-Змая.

— Господин генерал-губернатор, — Игорь отсалютовал ему, получил салют в ответ и замялся. Почему-то — странно, но факт! — мальчишка робел, глядя в глаза генерал-губернатору. И дело было не в его звании и уж тем более не в возрасте — с куда более старшим Дзюбой Игорь спорил и конфликтовал, а Довженко-Змай и старше-то был на пять лет. Но вот поди ж ты!..

— Ты что-то хотел спросить? — дружески поинтересовался Довженко-Змай. Игорь кивнул:

— Да… Как развиваются боевые действия?

— Успешно, — генерал-губернатор склонил голову к плечу и добавил:- Как военные, так и диверсионные. Вабиске парализованы… Ты что, не смотришь местные новости?

— А ты? — поинтересовался Игорь. — У тебя под троном подкоп!

— Ты о "Земле и воле"? — скривился генерал-губернатор.

— Я о тех, кто ее финансирует, — поправил Игорь. — У тебя второй фронт в тылу!

— Ты говоришь ужасные вещи, — серьезно сообщил Довженко-Змай. — Подкоп в тылу, второй фронт под троном…

— Если ты так любишь воевать — тебе надо было стать офицером, а не генерал-губернатором, — напрямик врезал Игорь. Довженко-Змай перестал улыбаться, а Драганов оказал серьезно:

— Он тебя уел, Ангельские Глазки. Возразишь?

Прозвище генерал-губернатора — наверное, еще лицейское — прочно отложилось в памяти мальчика.

— Ну и что ты мне предложишь? — нейтральным тоном поинтересовался генерал-губернатор. Игорь глубоко вздохнул, собрался с духом и начал:

— Выбить из-под твоих недругов почву подписанием указа о развитии в колонии собственной промышленности — и не только лесной и пушной, но и, например, легкой, пищевой, причем на местной базе. Думаю, Сумерла сможет дать многое, что заинтересует Галактику. Прогрессирующая экономика — самое надежное средство заткнуть рты тем, кто в экономике видит основу жизни… а?

Почти жалобный звук вырвался у Игоря непроизвольно — просто потому, что он увидел, как генерал-губернатор поднес к экрану пачку листов со строчками текста. Войко Драганов откуда-то из-за этих листов сообщил;

— Он только что подписал составленные по его приказу планы о развитии местной экономики и прекращении наступательных боевых действий за Аллогуном.

— Но диверсионная война и превентивные акции будут продолжаться, — весело добавил генерал-губернатор, убирая бумаги.

Игорю большого труда стоило не отключиться.

— Простите меня, сударь, — выдохнул он. И добавил, словно клеймо себе ставя:- Я просто самонадеянный мальчишка.

— Ярослав Ярославович сказал мне, что он предлагал тебе должность, — как ни в чем не бывало сказал Довженко-Змай, не сводя с Игоря своих странных глаз. — Я пойду дальше… Поступай, куда хотел поступить. Получишь первое звание — можешь стать моим референтом.

— Спасибо, но я не люблю кабинетной работы, — воспрянув духом, ответил Игорь.

— Ты наглец, — сообщил генерал-губернатор и отключился. Но Игорь успел заметить на его лице улыбку.

* * *

— Что ты о нем думаешь?

Войко Драганов вытянул длинные ноги и сказал с легкой высокомерностью двадцатилетнего патриарха:

— Хороший парень. Мы сами были такими.

— Не были дружище, — задумчиво и чуточку насмешливо возразил генерал-губернатор. Он повернулся к другу лицом и за спиной оперся на столик. — Не были мы такими, — повторил он уже уверенно. — У нас была совсем недавняя Фоморианская война, и мы думали только о ней. Все остальное… — он повел рукой по воздуху. — Они — немножко другие… пожалуй — лучше.

— Да, такой юноша способен взять Иппу в одиночку, — подколол Войко и, засмеявшись своей шутке, спросил: — Прилетает Светлана?

— Прилетает, — генерал-губернатор подмигнул. Драганов поднял брови: мол, что это за намеки? Но тут же подмигнул в ответ.

7.

— Откуда ты это знаешь?

Степка не сводил с Игоря потемневших, требовательных и тревожных глаз. Игорь пожал плечами:

— Война она и есть война.

— Нет, — Степка покачал головой. — Я видел ваших солдат. Они всегда в перчатках. Откуда ты знаешь про то, что пальцы всегда грязные и сбитые? И что бушлаты сверху от грязи блестят — там слой в полпальца? Игорь, где ты это видел?

Игорь, вздохнув, рассказал свой сон. Степка не перебил его ни единым словом, только потом покачал головой:

— Так не бывает.

Игорь снова вздохнул:

— Бывает… Это называется "генетическая память", Степ. Коллективная память нации… А что, все так точно?

— Точнее некуда, — подтвердил Степка. — Даже страшно, — он передернул плечами. — Правда, самого мерзкого ты не видел.

— Чего? — тихо спросил Игорь. Стёпка мотнул головой, буркнул:

— Ну, чего, чего… Например, того, что те, кому в позвоночник попали, всегда обгаженные лежат, из штанов вытекает… Или вот как я однажды двое суток без движения лежал посреди бандосовских позиций, мертвым притворялся. Сперва терпел, а потом нассал под себя. И потом опять… Или как эти гады наших пленных пацанов насиловали, потому что женщин почти нет… Да много чего… Но бой — один в один… — Стёпка вдруг сконфузился: — Ты знаешь, я себя иногда предателем чувствую. Посмотрю вокруг и думаю — попал в рай непонятно за что. А все наши остались там — сколько их погибло, не то что рая, а просто солнца и чистого неба не увидев? Если бы мог — честное слово, вернулся бы…

— Да ладно тебе, — Игорь хлопнул Стёпку по спине. — Ты только подумай лучше: отсюда до неосвоенных мест, может, доплюнуть можно!

Стёпка немедленно смачно и далеко плюнул, потом восхитился:

— Неужели вон там и начинаются?!

— Очень может быть, — не смутился Игорь. — Проверим…

…Снова лесоход полз через лес — через речушки, ручейки и пологие холмы, не замечавшиеся в лесу. Среди стеной стоявших сосен, кедров, пихт встречались дубравы, островки лип, а вдоль берегов — ивы, но возникли целые полосы могучих секвой и еще каких-то деревьев — Женька определил разновидность бука.

— В южных губерниях, — авторитетно сказал он, — леса были вообще непроходимые, а мы как раз скоро на их широту выйдем.

— Выедем, — согласился Борька, — а живности-то и не видно… Командир, мы шумим много.

Они сидели в своей «комнате» и рубали фруктовый салат, мороженое и бутерброды с копченым мясом, запивая все это соком. Вёл машину Степка, которому доверили практиковаться, и он с удовольствием ворочал управлением, одновременно тоже жуя бутерброд.

Игорь расстелил поверх еды карты — точнее, то, что должно было стать картами — и начал глубокомысленно ездить по ним бутербродом, после чего объявил:

— Отсюда стекают все эти реки и образуют эту вот — большую. Этот район надо исследовать обязательно. Лесоход пойдёт туда. Но и по сторонам надо смотреть, фигурально выражаясь… — он запихнул в рот остаток несчастного бутерброда, прожевал, проглотил и довел до остальных итог размышлений: — Послезавтра разделимся. Мы с Борькой поедем верхом на юг. Женька и… и… — Игорь вновь задумался на миг и решил: — И Степан — на запад.

— Здравствуйте, — едко возмутился Зигфрид, но Игорь пресёк попытку бунта на корню:

— Добрый день и вам в хату. Ты лучше остальных обращаешься с проходческим оборудованием. А девчонкам я ни за что не разрешу тут долго ездить по лесам верхами — это опасно. Кроме того, они составляют карту.

— Спасибо за заботу! — воинственно вздыбилась Катька. Так же невозмутимо, как и раньше, Игорь ответствовал:

— Пожалуйста… Давайте — доедаем и за работу.

Сам он, впрочем, решил совместить эти два занятия и влез в рубку, всё еще дожевывая бутерброд. Поинтересовался:

— Слышал?

— Конечно, — довольно хмуро осветил Степка. — Не скажу, что я очень рад… О чем я там буду говорить с Женькой? Он меня разоблачит.

— На фиг ты ему нужен, — отрезал Игорь. — Во-первых, то, что с тобой случилось, просто в голову никому не придет…

— Разве что….

— Не перебивай. Во-вторых — как ты вообще собираешься тут жить дальше? Если собираешься — надо вживаться. Верхом ты ведь ездишь?

— С седла не падаю… Слушай, а что мы вообще тут ищем?

— Приключений, — твердо ответил Игорь. — Поиск приключений — это и есть первая и главная цель в нашей нелегкой жизни.

Степка хмыкнул и увеличил скорость.

* * *

Тело Аури-Арри привезли совсем недавно. Уигши-Уого не смог освободиться сразу и только сейчас пришел к трупу одного из вернейших своих помощников, члена Крылатого Совета. Растерянные, вокруг покрытого плащом тела стояли офицеры отряда Аури-Арри. Они молча расступились перед главой Теократии.

Уигши-Уого откинул плащ.

Горло Аури-Арри было перерезано — вместе с воротом, прошитым металлической нитью, одним страшным ударом, вмах. Секунду Уигши-Уого смотрел на мертвого, потом — дернул плащ вверх и повернулся к охране, чувствуя непередаваемый гнев.

— Куда вы смотрели? — спросил он опасно-спокойно. Офицеры замялись. — Как вы могли это допустить? Вы ответите за это… Как вообще все произошло?

Один из офицеров осмелился заговорить — наверное, именно от страха, понимая, что через миг кары посыплются на голову всех без разбора и лучше попытаться хотя бы перехватить инициативу, отвлечь могущественного главу Совета:

— Отец… убийца оказался среди нас по… по вашему повелению…

— Что ты плетешь?! — уже не сдерживаясь, взревел глава Совета. Офицер заторопился:

— Это правда, отец! Убийца — мальчишка, которого вы дали в проводники отцу Аури-Арри, тот, который уцелел после разгрома отряда Сапити!

— Го… — Уигши-Уого откашлялся и. приказал: — Говори.

— Он перерезал отцу Аури-Арри горло, когда тот наклонился над картой…

мы даже не понял, чем и как… прямо посреди лагеря…

— Где он? — спросил Уигши-Уого. Офицер сглотнул:

— Кто, отец?

— Мальчишка.

— М-мы… не смогли его взять, отец.

— Где его труп?

— М-мы… — офицер даже будто бы съежился. — Он ушел. Но отец, у него оказалось оружие русских! И он невероятно метко стрелял, — офицер даже руку непроизвольно вытянул, показывая, как стрелял мальчишка. — Раз, раз, раз — троих наших наповал, в седло, и уже оттуда — раз, раз, еще двоих! И в галоп.

Уигши-Уого рванул ворот куртки так, что поотлетали, градом застучав по полу, выложенному мозаикой, точеные из изумрудных зерен пуговицы. И выбежал прочь…

…Бросившись на колени перед окном, Уигши-Уого долго молчал, глядя в небо. Потом закричал в него — истошно и умоляюще:

— В чем мы провинились перед тобой?! Мы искоренили ереси на своей земле! Мы построили храмы! Мы смирили лесных дикарей! Мы прославляли тебя в делах и мыслях! За что ты караешь нас, Крылатая?! Почему сделанное нами обращается против нас?!

Молчало небо. Уигши-Уого тяжело поднялся с колен и отошел к столу. Перебрал бумаги, натыкаясь все на те же отчеты о поражениях и потерях. Странным показался лишь один — перешедшие за Аллогун и добравшиеся до болот по берегу моря, русские вдруг повернули и ушли обратно. Почему? Это обеспокоило главу Крылатого Совета едва ли не больше, чем все известия о боях. Может быть, это затишье перед бурей? Послать в Аллогун помощь? Но отряды Людей-С-Ножами войну не прекратили, их видели уже у излучины Йонуха и Балви. Раньше они туда не забирались, но теперь у них появились хорошие карты… слишком хорошие, будь они прокляты!!! С Людьми-С-Ножами — огромные волчьи стаи, которые действуют с организованностью и решимостью отличной армии. На Йонухе погибли несколько яшгайанов — непонятно, как и почему, ничего даже не успев сообщить…

Дикое, неестественное желание овладело Уигши-Уого — поскакать в Аллогун, дальше, к Кухлону, вызвать на поединок Довженко-Змая и — будь что будет! Глава Крылатого Совета вздохнул. Он уже давно это понял — убийствами вождей, как это получалось с дикарями, с белолицыми не справиться. Создавалось впечатление, что их вожди — в какой-то степени… слуги. Да, слуги, как бы дико это не звучало.

Разгромлены еще несколько торговых караванов. Агенты у лесовиков доносят о разброде, о пошатнувшейся вере. Племена и мелкие государства вблизи от границ занятых русскими земель кто тайно, а кто и явно уже везут свои товары к ним, принимают их власть… И купечество Иррузая, ходят слухи, ищет контактов с пришельцами, с этими детьми Пещерного Змея. И есть — есть вабиска, которые тайно сочувствуют врагу. Пока — тайно. А завтра?

Нет, страшно думать об этом…

Усилием воли Уигши-Уого заставил себя собраться. Нет, он еще глава Совета и офицер, что бы ни случилось! Он глава Совета и офицер. Сжав руки в кулаки, он вновь посмотрел в окно на небо. Еще не все потеряно, Крылатая. Не все, и твой смиренный раб Уигши-Уого многое может…

— Отец, — раздался голос бесшумно вошедшего в кабинет офицера, — к вам посетитель.

— Проси, — Уигши-Уого посмотрел в дверной проем. Он уже знал, кто пришел к нему под одеждой яшгайана, мелькнувшей в полумраке коридора.

8.

К вечеру чернолесье исчезло окончательно. Вокруг стеной вставали переплетенные лианами кедры, секвойи, буки… Кишела довольно громкая жизнь, не смущавшаяся людей… и невидимая.

Борька на своем Раскидае ехал первым, держа ИПП прикладом в бедро. Игорь на сером жеребце из конюшен пионерского отряда станицы держался чуть позади и справа, положив оружие на колено.

Кони двигались по лесу быстрее лесохода — почти вдвое — и, конечно, практически бесшумно. Поэтому камера в комбрасе Борьки не бездействовала. Только что он заснял, что-то бормоча от восторга, целое стадо мамонтов — здоровенных и не рыжих, как северней, а черных, метра по четыре в холке. Странно похрюкивая, они вспахивали почву у корней деревьев и что-то отправляли в рот хоботами.

— Такую бы башку на стену, — вздохнул, опуская руку, Борька.

— От такой башки твоя стена рухнет, — охладил его Игорь, подталкивая каблуками серого, с которым у них установилось полное взаимопонимание — этот жеребец раньше часто ходил под Димкой… — Ты прямо австралиец какой-то — мимо зверюшек спокойно ходить не можешь, норовишь пришибить.

— У меня знакомые австралийцы есть, — отозвался Борька, — нечего не них клепать… Смотри, для лагеря хорошее место!

Действительно, местность понижалась, лес расступался треугольником, и в центре его над ручьем, горбился небольшой холм с плоской вершиной.

— Ого, — заметил Игорь, осаживая коня, — местечко-то и впрямь как специально для лагеря… Ну-ка!..

И он погнал коня вперед — через пустошь и на холм. Борька пустился следом и догнал его как раз когда тот, свесившись с седла, рассматривал горелое пятно точно в центре плоской вершины.

— Точно, — удовлетворенно сказал Игорь. — Тут уже был лагерь.

— И не раз, — соскочивший с коня Борька копался в углях. — Не знаю даже, когда тут впервые останавливались, земля прямо в камень спеклась… А вот еще, — довольно улыбаясь, мальчишка поднял нитку или жилку с нанизанными на нее пятью крупными зелеными камнями, затерявшуюся в траве. — Смотри.

— Аквамарин, — со знанием дела определил Игорь. — Чье это украшение?

— Такие в лесных племенах носят, — определил Борька, — шугиты, мукры и мукто… По-моему, тут ночевать — на неприятности нарываться.

— Не успеем уже другое место найти, — Игорь отодвинул затвор подствольника, проверил гранату в казеннике. — Может, рискнем, заночуем?

Борька осматривался. В лесу уже начинала накапливать силы ночь — таинственная и излишне шумная, неприятно шумная.

— Да я что, я не против, — решился он и засмеялся. — Хитрый вы человек, Игорь Вячеславовна: Муромцев, дворянин Империи!

— Да, я хитрый, — Игорь соскочил наземь. — Поэтому за дровами пойдем вместе…

…Стемнело окончательно почти сразу после того, как мальчишки разожгли костер. Игорь как раз закончил устанавливать сканер, а Борька, открывая консервы, ругал сам себя, что за весь день не удосужился добыть свежатинки. Когда Игорь вернулся к костру, от вскрытых банок и наполненных стаканчиков уже шел пар, а Борька разговаривал через комбрас с Катькой. У «базы» все было в норме, Женька со Степаном тоже сообщили, что у них дела обстоят хорошо.

— Связь так себе, — заметил Игорь, разуваясь и ставя обувь с разостланными на ней носками у огня. — Картинка плывет… Может, мы зря обычную рацию не взяли?

— Пока, целую, — не обратив внимания на слова Игоря, сказал Борька и, поднеся комбрас к лицу, чмокнул воздух над экраном. Вздохнул: — Эх, и суток не прошло, а я уже соскучился!

— По дому? — не понял Игорь. — Так мы не сутки уже…

— При чем тут дом? — возмутился Борька. — По Катюхе!

— А-а… — с такой интонацией отозвался Игорь, что Борька фыркнул:

— Не понимаешь!

Игорь в самом деле не очень понимал. Он честно пытался представить себе ощущения влюбленного (в девушку, не в дело или родителей) человека, но память подсовывала то отрывки лицейских балов — высокий сверкающий зал, блеск металла и камней на открытых платьях дам и гулкий голос распорядителя, объявляющий танцы; то занятия по физиологии человека — с учебной виртуалкой, после которой снились незапоминающиеся, сладостно-мучительные сны; то чужой опыт — из книг, из стерео, красивый или ужасный, но безотносительный… Еще почему-то вспоминались слова Марселя Ашара: "Любовь — это свет. А супружество — плата за свет." Немного обидно было оплачивать негорящую лампочку, но Игорь отдавал себе отчет, что никого не любил и не любит — и не очень от этого страдал; хватало интересных дел, а в среде учеников лицеев вообще было распространено презрительное отношение к "слабому полу". Для себя Игорь решил, что, если не встретит такую любовь, как у отца к маме была, то "оплатит счет" не раньше тридцати — выберет девушку лет на десять моложе, из хорошего рода, может быть — сестру кого-нибудь из соучеников, с Муромцевыми многие будут рады породниться. Вот и все… Он не завидовал «обычным» мальчишкам, гулявшим с подружками о десяти лет, а то и раньше. Может быть, потому что все-таки не очень хорошо представлял себе, что теряет. Или потому, что умел кучу всякого, о чем не имели представления эти мальчишки.

— Слушай, — вмешался в его мысли Борька, наматывавший на одноразовую вилку капающие соусом спагетти, — в принципе ты ведь можешь любого зверя просто так подманить — буквально на нож, да?

— А еще мы можем взять дирижабль и не стирать мягкое место седлами, — добавил Игорь, беря свою банку. Борька засмеялся:

— Да я понимаю все. Я не для охоты, а в принципе.

— В принципе — конечно могу, если животное высокоразвитое, я уже говорил.

— А вабиска?

— С лету — не могу, нужно время.

— А нашего, землянина? — допытывался Борька.

— Трудно и не со всяким получится. Да и вообще — не смогу я заставить делать то, что человек не хочет. Могу в мозгах покопаться и подтолкнуть, если сомневается, в нужном направлении. Так что я не волшебник.

— Когда тебя ранили стрелой, — вспомнил Борька и чуть смешался, но продолжал, — в общем, ты тогда остановил смертельное кровотечение… Как это у тебя выходит? В смысле — это уже рефлекс, или ты должен усилия прилагать?

— Наверное, рефлекс, — неуверенно ответил Игорь, — я, если честно, и сам не очень понимаю… Вкусные консервы.

— Это мы голодные, — со знанием дела объяснил Борька. — Я один раз шесть дней ничего не ел. Мы тогда еще не тут жили, а на северо-востоке. Мне было… было двенадцать, ну и сорвался я на охоте со скалы, сломал ногу… Хорошо еще, ручеек был рядом. Первые три дня было совсем плохо, а потом меньше есть хотелось.

— Я тоже голодал, — вспомнил Игорь, — нас специально учили… Борь, а ты что, правда так сильно скучаешь по Кате?

Борька слегка удивленно посмотрел на друга. Задумчиво облизнул с губ мясной соус. И ответив словно бы отмеряя каждое слово:

— Понимаешь, я без нее словно бы весь наполовину. Живу, дышу, вообще… существую, а не живу. Я это понял, когда пожар тушили, ну, во время которого ты в станицу приехал.

— Ты женишься на ней? — спросил Игорь, накалывая на вилку кусочки мяса. Борька немного удивленно сказал:

— Я?.. Я не думал. Наверное, но еще не скоро. Нам просто хорошо вместе — мне с ней, ей со мной…

— А… — откликнулся Игорь. Прислушался и заметил: — Не хотел бы я сейчас оказаться в лесу. Смотри.

Действительно, в лесу буквально кишела шумная и мерцающая огоньками чьих-то глаз глазами и крупных светляков жизнь. Кони спокойно похрустывали травой у подножия холма, возле самой линии защиты, они не забеспокоились, даже когда длинная плоская тень отделилась от черной стены кустов и начала красться через открытое место, стелясь по залитой светом звезд и спутника Сумерлы траве.

— Это кто? — встав на колени, Борька ближе подтянул ИПП. — Не знаю такого…

— Пусть шляется, — Игорь, подняв уголек, ловко запустил им в сторону ночного гостя — тот мерзко завопил, шарахнулся длинным низким прыжком с места и канул в кусты, словно капля в воду. — Или ты хотел познакомиться?

— Познакомимся еще, — пообещал Борька и сел вновь. — Давай доедим — и спать, а?

— Давай, — согласился Игорь. Небольшой эпизод с ночным гостем развеселил его.

9.

На семьдесят километров к северо-западу, у подножья изогнувшейся буквой «с» гранитной отвесной скалы тоже горел костер, как бы дополнительно отгораживая ночь от людей и коней, расположившихся со всеми мыслимыми удобствами на целой груде лапника.

В отличии от своих товарищей на юго-востоке Женька и Степан затеяли грибной суп — из мясных консервов, спагетти и собранных днем белых грибов, до которых, как выяснилось, оба были большие охотники. Сейчас варево булькало, распространяя умопомрачительные запахи, а мальчишки в ожидании ужина разговаривали.

— Ты служишь у Муромцевых? — поинтересовался Женька.

— Ну… да, — кивнул Степка. — Но вообще я кадет.

— Хочешь военным стать, — понимающе кивнул Женька. — Я тоже раньше мечтал — не казаком, это понятно, а в регулярной армии. А потом решил — останусь на Сумерле. В лесу работать.

— Нет, я вообще-то хочу дороги строить и обслуживать, — возразил Степка — А кадет — это так… для общего развития.

— Стреляешь ты здорово, — согласился Женька. — И историю знаешь хорошо, я и не слышал про разные вещи, о которых ты говоришь. Этому что, тоже в кадетах учат?

— Это я сам, — ответил Степка. И добавил: — Мне иногда прямо кажется, что я в прошлом жил, понимаешь?

— Третья мировая… — задумчиво претворил Женька. — Я дату-то едва помню, а из-за чего воевали — вообще не пойму… Но вообще-то, конечно, если на твою страну нападут, тут не до выяснений, кто прав, кто виноват. Своя страна всегда права, по-другому и быть не может.

— Я тоже так думаю, — согласился Степка. — А, суп, похоже, готов.

— Ну-ка… — Женька встал на колено, пробуя варево. — Черт, как вкусно получилось, надо Катюхе рецепт рассказать!

— А рецепт простой, — Степка тоже присел у огня. — Берете все, что есть, мелко крошите и засыпаете в кипящую воду. Соль и специи по вкусу… Правда ничего.

Следующие несколько минут оба молча работали ложками, по временам кидая за линию огня внимательные взгляды и прислушиваясь. Не потому, что чего-то боялись, а просто по привычке. Наконец Степка отвалился от почти опустошенного котелка и, удовлетворенно вздохнув, заявил:

— Теперь еще закурить — и все.

— Ты вроде бросил, — напомнил Женька, доскребая остатки.

— Бросил, — согласился Степка, — но помечтать-то можно?

— Кто о чем! — засмеялся Женька. Потом посерьезнел и вздохнул тоже: — Вот я знаешь о чем мечтаю? Правда, я знаю, что это только в книжках и в кино получается, а в жизни… — он поморщился. — В общем, удрать куда-нибудь, где с фоморами война будет. Они же на Сумерле высаживались, ты знаешь? Но я тогда совсем никакой был, пяти лет еще не исполнилось, и жили мы не здесь… Я только помню, как нас на «дэках» увозили — мама меня к себе прижимает, а я в окно гляжу, а там позади горит все, и наши казаки в ту сторону скачут, скачут, и отец с ними, а я не понимаю, куда все торопятся… Я бы сейчас им показал, как наши дома жечь!

— Хорошая мечта, — оценил Степка искренне. — А кто котелок пойдет мыть?

— Никто, — сообщил Женька, потягиваясь. — Тут помоем, из фляжек. Нальем, прокипятим и сполоснем.

Они так и сделали. Пока Степка, пристраивал котелок у огня и подбрасывал дров, да еще ходил поговорить с конями, Женька завалился на лапник, завернувшись в термопленку.

— Спокойной ночи, — сообщил он и, похоже, впрямь сразу уснул, потому что не сказал ни слова, когда Степка вместо того, чтобы лечь, присел вновь у огня и начал экспериментировать с комбрасом — подарком Игоря. Эта штучка ему очень нравилась и почти зачаровывала — все, что угодно, от переводчика до кинозала, на собственном предплечье! И такие вещи тут все носят! Просмотр видеодисков. Связь — тоже видео. Что-то вроде диктофона, счетная машинка, аппарат для обработки и записи данных, электронная карта с курсографом и еще куча всего, в чем он пока толком не разобрался.

Степка посмотрел в темноту — и вдруг отчетливо вспомнил друзей. Они словно бесшумной чередой проходили за костром, на миг поворачивая свои лица в его сторону. И последней шла Динка Линько — девчонка, про которую он коротко рассказал Игорю. Видение было таким ярким, что Степка едва не окликнул: "Подожди!" Только через секунду до него дошло, что это — его собственное воспоминание.

Он посидел еще, прислушиваясь — не специально, а просто так. Потом сказал вслух:

— Пора спать, — и встал…

…Ему почудился человеческий голос. Неявный, где-то далеко… или просто тихий, но это точно был человеческий голос.

Степка коснулся ладонью РПП на бедре и, помедлив, открыл кобуру. Ему вспомнилось, как он недавно читал «паташовский» каталог по планете Нью Уэлс — а там упоминалось, что на этой планете живет существо, которое умеет копировать голоса (в том числе человеческие!), заманивая жертвы в ловушку. Как знать — может, и тут есть нечто подобное?.. Или ему просто кажется?..

Нет, это правда голос. И он никуда не зовет, а просто… звучит.

Степка подобрался. Ему было любопытно…

…Леса он не боялся. Но и не спешил — во-первых, пытался понять, что же это все-таки за голос там звучит, а во-вторых думал, а не разбудить ли Женьку. Раздумывая, он натянул очки ночного видения, встал, наматывая на руку ремень ИПП — так, чтобы стрелять с одной руки в случае чего.

— Посмотрю, кто там, — тихо сообщил он коням, перемахивая через костер. И сразу — в сторону, быстро, пригнувшись. На всякий случай…

Степка постоял, прислушиваясь. В лесу потрескивало и похрустывало, обычные звуки… Он пошел — тихонько — на голос.

С каждым шагом слова становились все слышнее — говоривший оставался на месте и, судя по интонации, звал. Степка прислушивался, но не понимал ни слова — язык вообще не был похож ни на что, когда-либо им слышанное. Голос — звонкий и настойчивый — повторял несколько переливчатых, как вода горного ручейка, слов.

"А почему я не удивляюсь? — неожиданно трезво подумал Степка, останавливаясь. — Лес за сотни километров от жилых мест, кто-то зовет на непонятном языке, а я не удивляюсь?"

Чувства опасности не было — вот почему. Напротив — Степка ощущал полное спокойствие, даже ИПП и РПП казались лишними.

Он вновь сдвинулся с места и зашагал быстрее. Интересно, что Степка даже не пытался себе объяснить происходящее, пока не увидел впереди, на прогалинке, невысокий тонкий силуэт. Странно — силуэт словно бы светился сам по себе! И тем не менее — это явно был человек, поэтому Степка безо всякой опаски подошел ближе и окликнул невесть как оказавшегося в этом лесу незнакомца:

— Эй, привет!

Конечно, довольно глупо, но что еще-то можно было сказать? Человек обернулся. Это оказался мальчик на пару лет младше Степки, с тонкими, благородными чертами правильного лица и золотистыми волосами, падавшими на плечи. Одет мальчишка был то ли в куртку, то ли в рубаху с широкими рукавами и квадратными расшитым воротом, обтягивающие штаны и сапоги с подколенными отворотами.

— Здравствуй, — еще раз подал голос Степка. — Ты как тут оказался, ты кто?

Мальчик без испуга или опаски, но и без радости — скорее с удивлением, смотрел на Степку. Потом сделал плавный жест рукой и произнес несколько музыкальных слов с вопросительной интонацией.

"Корабль в лесу упал, что ли, какой, или катер космический? — подумал Степка. — Вот ведь, а я и разобраться не могу, кто он. Не англосакс, точно… Да и если бы что упало — тут бы сейчас такое было…"

Мальчишка поднял и опустил брови, смешно вздохнул и покачал головой. Он выглядел не спасшимся после катастрофы, а просто потерявшимся в парке или лесополосе недалеко от города — и не слишком этим озабоченным.

— Ты кто, ты как тут оказался? — спросил Степка, подходя вплотную.

— О-ка-зал-ся? — мелодично и словно не слыша себя, повторил мальчик — и что-то спросил тоже, потом коснулся ладонью рукава Степки, развел руками, повел ими вокруг себя и сделал удивленное лицо.

— Пойдем, ладно, — немного неуверенно предложил Степка, беря мальчишку за плечо. — Пойдем-пойдем, — и тот доверчиво пошел за Степкой. Нет, точно ни дать ни взять заблудившийся в пригородной зоне пацан, который встретил старшего — и тот теперь обязательно выведет его к людям.

Степка никогда не имел ни сестры, ни брата. Он помедлил и неожиданно для самого себя улыбнулся.

А потом понял, что… рядом с ним никого нет…

…Растерянный и — вот теперь! — удивленный Степка стоял на месте. Оказывается, он отошел недалеко и видел даже отблеск огня за деревьями. А мальчишки не было.

Степке неожиданно вспомнились слова Игоря, которые он сказал перед тем, как они разъехались. Игорь взнуздывал коня и вдруг, с улыбкой повернувшись к остальным, заявил: "А вы знаете — мы ведь в настоящем рыцарском странствии. В средние века это называла «квест». А в таком странствии все возможно!"

— Что ж, — вслух сказал Степка, — квест, так квест. Разберемся!

И зашагал к огню.

ГЛАВА 6 ЗУБАСТЫЕ ГОРЫ

Таится в неизведанном святая красота

И держится по-прежнему

Земля на трёх китах:

Упорство, вера и мечта!

Р.Шмаков

1.

Параволк, которого звали английским именем Файт, лежал, опустив голову на высокие ботинки напитана Белькова. Полицейский сидел, опершись спиной на могучий древесный ствол и положив на колени плазмомет Коновалова с. подствольником, совершенно неподвижный и спокойный. Солнце вставало на востоке, за рекой Граничной, которую вабиска называли Балви.

— Далеко мы забрались, — негромко сказал Бельков, опуская руку и почесывая волка за ухом, — а, штабс-капитан?

— Разве это далеко? — отозвался параволк. — Я водил стаи в сам Иррузай. Это — далеко.

— Мне пора возвращаться, — лениво произнес человек. — Задержался я, а у меня и работа есть.

— Мы справимся, — заверил Файт. — Ты можешь возвращаться.

Бельков кивнул, перебирая пальцами густую шерсть. Словно бы сам с собой разговаривая, сказал:

— Иногда я думаю — прочно ли то дело, которому я служу? Или весь наш мир — снова только промельк в истории, а на смену ему вновь придет что-то ужасное? Что вы, волки, думаете по этому поводу?

Человеку показалось, что, будь параволк человеком тоже, он пожал бы плечами:

— У волков нет памяти. Они не помнят прошлого. А мы есть недавно. Нам нечего помнить. Такими нас сделали люди.

— Эх, штабс-капитан… — Бельков встал, — многого ты не понимаешь… Останешься тут?

— Да, — волк вытянул лапы и, положив на них лобастую голову, закрыл глаза

Полицейский устроил ИАП на ремне и широко, но бесшумно зашагал в чащу — без тропинки, однако уверенно…

…До места, где ждал вертолет, оставалось еще километра три — сущий пустяк для хорошего ходока. Бельков по камешкам перебрался через говорливый ручей, на берегу которого возле пирамиды из голов вабиска высилась плита с руническими символами. Ниже в камне были высечены строчки на немецком:

22 мая 202 г. Г.Э.

в бою с вабиска на этом месте пали смертью воинов люди Фелькишер Ланд

Ян Фирлинг /род.19 февраля 170 г. Г.Э./

Арендт Фох /род.11 августа 175 г. Г.Э./

НАМ НЕ ХВАТАЕТ ВАС, БРАТЬЯ.

Полицейский задержался. Отдал честь. Потом кивнул, отвечая каким-то своим мыслям и тихо добавил:

— Нет, не зря.

* * *

Лежа с полузакрытыми глазами, Борька наблюдал, как Игорь, сидя на корточках и отгоняя левой комаров, правой ловко реанимирует костер. Одновременно ухитряясь напевать на полузнакомый мотив:

— Лыжи на старте стоят… Зря я без лыж побежал. Слышится тренерский мат — Я англосакса догнал. Я англосаксу кричу, Чтоб он лыжню уступил. Хлопнул его по плечу, Не рассчитал и… убил…

А, сволочи, как кусаются! Борь, вот почему мы между звезд летаем и даже насморк победили — а от мелкой гнуси спасенья нет?!

— А ты откуда знаешь, что я не… а, конечно! — Борька сел, поежился. — А холодно… Коней кормил?

— Нет, — Игорь дернул плечами. — Давай ты.

— Холодно-холодно-холодно… — бормотал Борька, окончательно выбравшись на очень свежий воздух и вынимая из вьюков кормовые брикеты. — Что на завтрак?

— Яичница с ветчиной. Яйца порошковые, ветчина консервированная, — доложил Игорь. — И еще воды принеси.

Борька заткнул за широкую резинку трусов свой РПП и, нагнувшись за котелком, ойкнул. Игорь засмеялся:

— Не поджарься, яичница уже есть.

— Не хотелось бы, — согласился Борька, поддернув плазмомет вверх. — Я сейчас… А росы-то нет, дождь будет к вечеру.

С этими словами он заскакал к ручью. Игорь вплотную занялся костром — и от ручья плюнул выстрел, раздалось воющее рычание, РПП выстрелил еще раз, кто-то завизжал, и с рычанием смешалась ругань Борьки.

Перескочив через только-только занявшийся костер — некогда было хватать оружие — Игорь метнулся к ручью. Перемахнул через кустарник…

Здоровенная рыжая полуобезьяна каталась по земле, держа лапы на обугленном животе. Вторая такая же — без головы — лежала в ручье. Еще две ломали Борьку; третья, размахивая корявой дубиной, скаля желтые клыки, подходила с явным намерением размозжить мальчишке затылок. Игорь узнал раньше виденных только на голографиях орангов — обитателей леса, сомнительно разумных и очень свирепых существ, которых лесные вабиска боялись и с которыми враждовали не на жизнь, а на смерть. Но с русскими оранги почти не встречались…

— Ах ты!.. — выкрикнул Игорь уже в прыжке, ударом ноги ломая вооруженному дубиной орангу позвоночник ударом ноги и приземляясь на руки с перекатом.

— В лапы им… — прохрипел Борька, сам яростно, но явно из последних сил сопротивляясь этим лапам, не спешно откручивавшим ему голову. — Игорь… в лапы… не попадайся… о-о-ой, помоги-и!!!

Игорь уже и сам сообразил, что с длинными, перевитыми канатами мускулов лапами орангов в прямой схватке не справиться и чемпиону по армрестлингу, не то что пятнадцатилетнему мальчишке. Но позволить убить своего друга…

— Иди сюда, образина! — крикнул он, прыгая к одному из орангов. — Ты — иди сюда, вонючая мразь!

Оранг выпустил Борьку и отмахнулся лапой, намереваясь одним ударом сломать нового противника.

Он успел увидеть только со страшной быстротой летящий навстречу ствол дерева.

Борька тем временем подсечкой швырнул последнего оранга наземь и, падая на него, проломил грудину выставленным локтем.

— Жив? — Игорь подхватил лежащий на гальке у ручья РПП друга.

— Помяли немного, — Борька кашлянул, покрутил шеей. — Цел… Думал — все, придавят.

— Угу, — Игорь в подскоке переломил шею раненому орангу — спокойно и беспощадно. — Сволочи, засаду устроили… Пошли-ка обратно в лагерь, да побыстрее. На холме как-то спокойнее…

… —А вот интересно, — раздумчиво сказал Борька, присаживаясь на седло со своим завтраком, — как там наш Степка? Не спалился?

2.

Лес спрятал горы, которые Женька видел с вертолета. Мальчишки ехали дном прозрачно-зеленого океана…

…- Ну и тогда Бахмачев захватил и расстрелял местных функционеров сепаратистских организаций, а с ними — региональных руководителей корпораций, а потом объявил мобилизацию. У Штатов уже почти не было боезарядов, они начали вторжение с баз на Кавказе.

— Да, тебе экзамен по истории не страшен, — Женька, устроив ногу на седле, положил левую руку на колено и вел отрывочную съемку комбрасом. — Можно прямо подумать, что ты их всех видел — Бахмачева, Романова…

— Романова я не видел, — уточнил Степка. Женька захохотал:

— А Бахмачева видел?!

Степка рассмеялся тоже и похлопал запрядавшего ушами коня по сильной шее. Признался:

— Не видел… Послушай, а вот война в… наше время — как она вообще выглядит? Как в стерео?

— Чудной ты, — хмыкнул Женька, — как будто правда в музее жил… А на музейную крысу не похож ничуть.

— Ну… просто я этим никогда не интересовался. Так как?

— Ну, в стерео верно вообще-то… Нам на занятиях показывали учебные имитаторы, преподаватели говорят, что там все точно. Бомбежки, высадка десантов… Но вообще-то, — добавил Женька, — у нас не рекомендуется высаживать десанты, когда враг достаточно силен и развит — очень велики потери. И мы, и англосаксы применяем блокаду и стараемся по частям разбить флот врага. А вот фоморы в ту войну пытались решить дело именно десантами, как будто мы дикари — ну и проиграли… Нет, ты правда не смотрел учебные виртуалки?

— Не приходилось. Мне они вообще не нравятся — так, заменитель жизни.

— Не скажи, — возразил Женька, — как познавательные они очень полезны. На какой-нибудь Луне откуда, например, взять экскурсию в джунгли по какой-нибудь там биологии? Там виртуалка не заменима. Конечно, бывают больные, которые в нее вживаются — и хана, но таких капля в море, а полная виртуальность вообще запрещена… Смотри, как красиво.

Вдоль берега реки двигалось большое стадо оленей. На другом берегу, возле заводи, копошились несколько болотных кабанов; на мелководье, распростерши серповидные крылья, замерли зелено-красные длинноногие птицы. Выше по течению берег резко поднимался, и из естественного каменного желоба, проложенного водой в глыбе серого гранита, срывался в речушку небольшой прозрачный водопадик.

— Очень, — согласился Степка. — Вон те свиньи — это болотные кабаны?

— Угу… А птицы — серпокрылы. В колонии их не осталось почти, только в заповедниках и на латифундии генерал-губернатора… Вот бы тут хутор взять — вон там, где водопад. В граните можно вырезать подвалы…

— Ставь, кто мешает? — удивился Степка. Женька вздохнул:

— Я бы поставил. Для себя и для Лизки. Но понимаешь, не умею я на земле хозяйствовать. Мне прямая дорога к лесничим, как Борьке… Степ, твоя девчонка погибла?

— Да, — Степка не сводил глаз с птиц. — Она тоже была кадетом. Женька помолчал и спросил:

— Где? Извини, что лезу…

— Ничего… Ее убили на Нова-Гоби, — Степка мысленно попросил прошенья у Динки, назвав планету, про которую успел немало почитать и посмотреть.

— Я не знаю, как бы я жил, если бы с Лизкой что-нибудь случилось, — признался Женька. — Мне и представить трудно.

— А ты и не представляй, — посоветовал Степка, погнал коня вниз, к воде, сказав через плечо: — Вон там брод, смотри, как рябит.

Женька пустил коня следом, и вода заплескалась не выше середины конских ног. Левее в прозрачном омуте стояли против течения и лениво шевелили хвостами большие карпы.

— Вот это рыбка, — заметил Женька, — Может, подбить? — он вложил в подствольник патрон с картечью, но Степка остановил его:

— Погоди, постой. По реке звук далеко слышно.

— А то я не знаю, — Женька посмотрел на товарища. — Кого боимся?

— Да так… — Степка смутился. — Что-то мне не по себе стало. Чушь, наверное… Ладно, на обед будет рыба.

— Не-ет, погоди, правда… — теперь уже насторожился Женька. — Давай-ка на берег, оп, о-опп!

На берегу он спешился. Степка тоже соскочил наземь, встал между двумя конями, намотав поводья на кулак и держа в правой руке ИПП. Женька молча и бесшумно канул в кусты, держа оружие наперевес.

Он вернулся буквально через минуту, принял повод и только после этого тихо сказал:

— Нет никого. Но были. Полчаса назад, не больше. Сидели тут, рядом. Вабиска, с оружием, сколько — не понять, но много, — он вспрыгнул в седло. — Поехали-ка отсюда к чертовой матери… Хотя, похоже, они пришли со стороны гор.

— Оттуда, куда мы едем? — уточнил Степка, тоже садясь на коня. — Это уже интересно. Нас ищут?

— Не знаю, — признался Женька. — Заберем чуть в сторону. Не хочу я с ними встречаться.

3.

Здоровенные и высоченные деревья начали встречаться около полудня. С них густо свисали лианы, образовывая плотную сеть, достаточную по размерам и густоте, чтобы в ней запутался всадник с конем.

— Не знаю таких деревьев, — признался Борька. — На востоке таких нет.

— Ископаемые какие-нибудь, — заметил Игорь. — Но я палеоботанику плохо знаю.

— А я-то лесничий! — с досадой ответил. Борька. — Не лесотехник, конечно, как Женёк, но все-таки… а вот не знаю — и все тут. Похоже на лепидодендроны… Посмотри, какие роскошные лианы… о, глянь!

Какие-то непонятные животные — невероятно быстро! — мелькнули среди деревьев, мальчишки даже не успели их толком рассмотреть.

— Я и не снял даже, — засмеялся Игорь. — А вон еще!

На этот раз они разглядели загадочных существ подробно. Животные чем-то напоминали страусов или кенгуру, не поймешь — покрытых короткой светло-шоколадной шерстью. Парочка этих существ остановилась среда деревьев метрах в ста от мальчишек, обмениваясь высоким попискиваньем и словно позируя для Борькиной съемки.

— Не, я точно таких не знаю, — подытожил он. — Можем даже их сами назвать. Предлагай.

— Ничего оригинального в голову не лезет, — признался Игорь. — Потом назовем, — он махнул рукой и крикнул: — Кшш!

Симпатичных животных как ветром сдуло. Может быть — тем самым, который буквально из ниоткуда сорвался в следующие мгновения — ураганной силы удар пригнул даже мощные деревья, чьи кроны загудели, словно органные трубы под руками опытного мастера. Кони затанцевали, закидывая головы с безумно закаченными глазами — вполнеба вихрь гнал густо-черную тучу с невероятно четко очерченным, словно тушью обведенным, краем. Туча со страшной скоростью пожирала синеву; первый удар грома расколол воздух, почти совпадая с ветвистой белой молнией, рухнувшей в лес — земля содрогнулась. Полуминуты не прошло, как стало почти темно, и на мальчишек и коней под канонаду грома, немолчную и торжествующую, свалился водопад теплой, пахнущей травами, словно хороший душ, воды. Она слепила и пригибала к молниеносно вскипевшей черно-бело-пузырчатыми потоками земле.

— Я видел такие ливни! — прокричал Борька, сгибаясь в седле. — Стой, стой, стой, Раскидай! Но южнее! Смотри, как здорово!

— Ничего не вижу! — криком отозвался Игорь. Ему почему-то хотелось хохотать во всю глотку, и он засмеялся, запрокидывая голову и глотая воду широко открытым ртом, почти захлебываясь. — Сколько воды!

Ветер утих мгновенно, утащив с собой тучу — и так же мгновенно выключился и дождь, оставив после себя усилившуюся влажную духоту и дрожкие испарения, поднимающиеся от земли. Мальчишки вымокли насквозь, но почти тут же вспотели и, соскочив наземь, начали раздеваться, выжимая одежду и раскладывая ее на успокоившихся конях — седлах и крупах. Борька, прищурившись, сделал осторожный шаг в сторону и стряхнул на Игоря целый водопад с веток кустарника, возле которого стоял юный дворянин — тот аж заплясал в грязи и, повернувшись к покатывающемуся от смеха другу, поинтересовался:

— А по шее?

— А давай, — Борька выставил перед собой руки, пригнулся. — Только без кулаков.

Как и все казаки, Борька виртуозно владел любым холодным и огнестрельным оружием, но свысока относился к рукопашному бою, ограничиваясь обязательной школьной программой. Игорь напротив — был в этом отношении отлично подготовлен и удивился, видя, что его друг принял стойку, характерную для немецкой народной борьбы.

— Кто тебя учил рингкампфу? — поинтересовался Игорь, становясь в классическую стойку.

— Ребята-германцы…

— Ну, сейчас ты у меня тут всю грязь вспашешь, — пообещал Игорь. — И не жалуйся…

— Оп! — Борька шлепнул Игоря по плечу и, скользнув под его руку, обхватил соперника сбоку поперек туловища, уперев голову под мышку и мешая Игорю провести свой захват. Мальчишки сопели и пыхтели, одерживая смех — они боролись даже не в шутку, а ради нахлынувшей придури. Наконец Игорь убедительно доказал превосходство классического стиля над архаичным рингкампфом — он швырнул Борьку через плечо в наиболее грязное место и поинтересовался, упершись ладонями в колени:

— Кустик над тобой потрясти?

Борька сел, окрестив ноги, взглянул на Игоря снизу вверх… и, внезапным быстрым движением схватив его за щиколотки, дернул на себя. С негодующим воплем наследник дворянского рода Муромцевых уселся в грязь:

— Ах ты, ублюдок!!!

— Очень может быть, — весело согласился Борьке, — но, во всяком случае, теперь ты сидишь в той же грязи, что и я.

Секунду казалось, что Игорь вот-вот рассердится на самом деле. Но вместо этого он улыбнулся и заметил:

— Что ж, тут не так уж плохо. Но мне кажется — все-таки надо встать, помыться, одеться и ехать дальше, — он поднялся на ноги, задумался и сказал: — Я такую грозу видел… нет, если честно, я такой грозы не видел вообще.

— Погодники говорят, что южнее грозы еще даже сильнее, — Борька влез в кусты, как в стоячую ванну. — Ой, холодная!

Игорь помылся по соседству. Небо окончательно очистилось, словно его метлой размели от туч, солнце жарило с неослабевающей силой, превращая лес в парилку. Мальчишки какое-то время вели коней в поводу, чтобы не стереть им седлами мокрые спины. Ручей, журчание которого они слышали перед ливнем, вздулся и ревел, превратившись в настоящую реку.

— Это схлынет скоро, — Борька подобрал на берегу несколько галек, бросил одну, другую, третью, прислушиваясь и вглядываясь. — А сейчас метра два будет, не пройдем.

— Брод поищем, — предложил Борьке Игорь. Тот засмеялся:

— Нет тут брода. Подождем, — он поковырял носком сапога землю, присел, доставая засапожник, разрыхлил ее возле какого-то кустика и выдернул несколько диких редек. — Хочешь?

— Давай, — Игорь наклонился, прополоскал редьку в воде и задумчиво ею захрустел. — Надо сегодня что-нибудь подстрелить.

— Иррузайца, например, — добавил Борька.

4.

Сухо шурша, рясы яшгайанов мели пол. Они вдвоем шли впереди и придавали Уигши-Уого куда больше уверенности, чем металлически топающие позади офицеры личной охраны. Тем более, что были это НЕПРОСТЫЕ яшгайаны… Главе Крылатого Совета с трудом удавалось сдерживать нервную дрожь — он надеялся, что его волнение не очень заметно. Хотя — что можно скрыть от слуги Змея? Нет, бояться нельзя. Да и не надо — Друзья рядом, они защитят от врага, перед которым бессильно земное оружие.

Но дрожь Уигши-Уого была вызвана не только тем, что он боялся. Пожалуй даже — не столько. Похоже было, что Птица услышала его неистовые молитвы. Кажется — удастся если не отвратить, то сильно отсрочить гибель ревнителей единственной веры.

Глава Совета шел на встречу с РУССКИМ, известившим его через Друзей, живших под личинами яшгайанов, о желании помочь…

…При виде летающей машины остановились все. Белокожий, сидевший в открытой двери, поднялся на ноги и скрестил на груди руки. Он был высокий, в травянистого цвета одежде и вроде бы безоружный.

— Дальше я пойду сам, — сказал Уигши-Уого. Он обязан был это сказать и твердо повторил в ответ на испуганное движение начальника охраны: — Я пойду сам. Один. Ждите.

Русский двинулся навстречу, но остановился, пройдя несколько шагов. Поклонился — одной головой, скорей просто кивнул. У него были неприятные глаза — живые, как ртуть, изменчивые, с белой и серой полосами вокруг пульсирующего зрачка. И волосы цвета дорожной пыли в жаркий день — по всей голове, как у обольщающих демонов с фресок. Но заговорил он первым, заговорил на родном языке Уигши-Уого, вполне вежливо и правильно:

— Разрешите представиться — Карев Ольгерд Денисович, глава совета директоров Объединенной Космической Компании в системе Полызмея. Я имею честь говорить с господином Уигши-Уого, главой Крылатого Совета Иррузая?

-. Да, — Уигши-Уого сделал жест согласия, потом кивнул — как это делали белолицые, соглашаясь с собеседником. — Мне сообщили, что вы настойчиво искали встречи. Вот он я. Что вы хотели мне сказать… Оли-Геуро?

— Я хотел не сказать, а предложить, господин Уигши-Уого, — русский улыбнулся. — Спасение. Или отсрочку вашей гибели, по крайней мере.

Главе Совета сделалось не по себе — белолицый угадал его мысли. Уигши-Уого едва устоял перед соблазном нанести наглому, высокомерному пришельцу мысленный удар. Вместо этого он плотнее запахнулся в плащ и сухо ответил:

— Я готов слушать.

— Вы погибнете в ближайшие несколько лет, — сказал русский, и Уигши-Уого вскинулся от холодной бесцеремонности его тона. — Они, — кивок в сторону яшгайанов, — вас не спасут. Не станут ради вас открыто ссориться с Землей… вы понимаете, О ЧЁМ и О КОМ я… — яшгайаны остались неподвижны. — Генерал-губернатор вас добьет; он человек весьма упорный.

— Я это уже понял, — процедил Уигши-Уого. Как ни в чем не бывало белолицый продолжал:

— Но мы можем оттянуть сроки вашей гибели — а время меняет многое; как знать — может быть, и ваши судьбы оно изменит к лучшему? В обмен на сотрудничество мы требуем одного — открыть для наших торговых экспедиций территории Иррузая и Аллогуна.

— Вот как… — Уигши-Уого с трудом сдержал гнев. С тех пор, как Иппа превратилась в союзника пришельцев, а занимаемые ими районы поползли во все стороны, как злая опухоль, дела с торговлей и так шли неважно. А согласие на прозвучавшее сейчас предложение — он понимал это! — вообще поставит под контроль белых всю торговлю. Это же рабство! Этого не требовали от вабиска даже Друзья… Но облечь свой гнев в слова Уигши-Уого не успел.

— Мы можем договориться, — невозмутимо продолжал русский. — Мы понимаем цену торговли. А генерал-губернатор не понимает и не поймет никогда — он потомственный дворянин высшей пробы. С ним вы не договоритесь, он вас уничтожит и сожжет ваши города, как сжег Кухлон.

Слова били, как молот. Уигши-Уого испытал приступ отчаянья — он знал, что пришелец говорит правду. Но прозвучало в словах русского и еще что-то… что-то, не сразу понятое главой Совета. И лишь через несколько мгновений он сообразил: ненависть.

Говоривший ненавидел своих соплеменников.

"Они могут уничтожить сами себя, — голос одного из Друзей прозвучал в мозгу Уигши-Уого. — Пусть он поможет тебе и спасет твой народ, его веру… а там мы поможем тебе в другом — расправиться с ним самим и теми, кто его послал."

— Что же вы можете сделать? — отрывисто спросил Уигши-Уого. Белолицый зачем-то двинул плечами, словно ему жала одежда:

— Кое-что… Видите ли, последние несколько веков нашей страной правит тупое, косное и фанатичное стадо, называющее себя дворянством. Оно срослось с государственными структурами и частью корпора… э… купечества. С другой стороны — есть мы, свободные корпорации. Между нами… — он столкнул два кулака так, что они издали отчетливый стук. — Они мешают свободной торговле, развитию рынка и вообще развитию человечества. Они опутали жизнь множеством нелепых запретов. Мы с удовольствием свалим одного из представителей дворянства — а если это произойдет со скандалом, то мы получим редчайший шанс поставить на место генерал-губернатора нашего человека.

— Вы говорите — «мы», — осторожно начал Уигши-Уого. — Вы не один? За вами стоит сильная группа людей?

— Да, — коротко ответил белолицый, и глава Совета понял: ложь. Группа-то, вернее, есть наверняка. Но никакой особой силы за ними нет и они боятся своих правителей. Однако — и ненавидят, а ненависть большая сила… да и потом: тот, кто сорвался в пропасть, ловит рукой летучую паутинку. И кто может сказать, велики или малы возможности стоящего перед Уигши-Уого русского? Даже одиночка может обладать немалой властью…

— Вы настаиваете на контроле за торговлей? — уточнил, поразмыслив, Уигши-Уого.

— Нет-нет, — покачал головой белый. — Вы не поняли. На проценте от транспортировки грузов с юга — раз. На возможности открытия своих факторий в ваших городах — два. На безопасности перемещения наших людей — три. И это все.

— Все, — повторил Уигши-Уого. — А что ждет нас?

— В первую очередь — прекращение нашей экспансии на север. Это ведь уже не плохо, так?

"Так," — согласился про себя Уигши-Уого. Но вслух спокойно поинтересовался:

— А дальше?

— Дальше? — русский оскалил зубы — не ровную полосу, подобно вабиска, а с ярко выраженными клыками, как у хищника. — Дальше — вассалитет. Как у Ваббама, Мори-Аори или Суггама.

— Я не ослышался? — Уигши-Уого стал еще прямее, а белый оскалился еще шире:

— На другой чаше весов — вера и жизнь вашего народа… Видите ли — это вам кажется, что вы — центр мирозданья. На самом деле — вы лишь небольшое слаборазвитое государство на отдаленной почти неосвоенной планете, важной для нас лишь потому, — его глаза перетекли в сторону неподвижных фигур в одеяниях яшгайанов. — что тут проходит граница… с кое-кем. Вы ведь уже обороняетесь, а вас еще не трогали на государственном уровне, по полной программе…

— Хорошо, — согласился Уигши-Уого. — Итак: что вы можете предложить?

5.

Два часа Зигфрид искал, тычась в берег речки, место для подъема. Он несколько раз пытался влезть на откос, но тот нигде не был меньше 60 градусов, и лесоход снова и снова сползал в речку обратно, поднимая мутные волны. Самотаск перерезал здоровенное дерево, как кусок масла и тоже не помог.

— Все, не знаю, где выезд, — германский мальчишка оставил управление. Замолк двигатель; стало слышно, как в бронированный борт плещет вода. Девчонки, наклонившиеся над плечами Зигфрида, мрачно созерцали развороченный гусеницами склон. — Ну что, фроляйннен? Надо рыть дорогу, — с этими словами он полез на место оператора, бросив: — Лиззи, садись, поведешь, как я скажу. Давай понемногу вперед.

Мощный навесной ковш врубился в породу берега, отбрасывая ее в реку. Лесоход равнял гусеницами образовывающийся скат, постепенно поднимаясь и одновременно углубляясь в берег. Несколько раз попадались толстые древесине корни — Зигфрид пускал в ход дисковую пилу, с легкостью рассекавшую даже камень.

— Зиг, там какие-то пустоты, — заметила Катька, сидевшая возле экранов локации. — Вот тут, тут, тут… совсем близко. Это похоже на пещеры, мы их сейчас вскроем… осторожнее, биологические объекты!!!

Ковш лесохода с легкостью вскрыл довольно высокий, уходящий куда-то в глубины откоса, туннель, по которому шмыгали в глубину серые тени. Оттуда, из темноты, вылетели несколько стрел и ударились в лобовую броню. Катька со смешком включила ревун — иссушающий мозг вопль, скорее всего, загнал неизвестных шахтеров в самые глубины подземелья.

— Очень удобно, — похвалил Зигфрид, — тут мы прямо по коридору наверх выкарабкаемся.

— Думаю, мы о себе в этих местах хорошую память оставим, — заметила Катька. — Глядишь, еще и сказки сочинят — про большое чудище из реки!

* * *

Через открытые люки было видно ясное звездное небо между кронами деревьев. Оттуда тянуло свежим ночным воздухом и было слышно, как Зигфрид ходит по броне, напевает что-то и постукивает подковками своих горных ботинок о металл. От этих звуков девчонкам, сидевшим на кроватях, становилось почему-то очень уютно и как-то тепло, возникало ощущение полной защищенности, словно ты дома.

Катька уже улеглась, натянув простыню до подбородка и закинув руки под голову. Лиза, сидя на своей кровати со скрещенными ногами, расчесывала волосы.

В лесу что-то о треском рухнуло — и еще что-то долго хрустело, покряхтывало и стучало. Лизка подняла голову. Катя протянула руку к своему ТКЗ-70, заткнутому под подушку. Но Зигфрид наверху сперва чихнул, потом прошел куда-то в корму и притих, только еле слышно насвистывал.

— Писает, — прошептала Катька, и девчонки захихикали; чем дальше — тем больше, затыкая рты ладонями и шикая друг на друга, словно для них было открытием, что мальчишки это делают. Потом Лизка уже серьезно сказала:

— Как они там, наши ребята?

— Скучают по нас, но не очень, — решила Катька. — Они же как полувзрослые щенки, а вокруг столько интересного. Да еще и лапы заплетаются.

Они снова захихикали. Зигфрид наверху щелкал металлом — что-то делал с оружием. Лизка заметила:

— Ну нет, Игорь вовсе не такой уж щенок… Он симпатичный, правда? Я таких раньше не видела — смуглый, волосы темные, а глаза — как сапфиры.

— Интересный, — согласилась Катька. — И это да, у него лапы не заплетаются. Он их сам кому хочешь заплетет в косичку. Только Борька все равно лучше… Ох, — неожиданно вздохнула она, — ну лишь бы с ними ничего не случилось там! Мы-то под броней, а они нет.

— Девчонки, вы легли? — спросил Зигфрид сверху.

— Погоди! — Лизка поспешно забралась под простыню. — Все, закрывай!

Зигфрид соскочил вниз и зашлюзовал дверь. Потом выключил внешние микрофоны. Слышно было, как он сел на свою койку и начал раздеваться.

— Связь почему-то плохая, — сказал он, — и чем дальше, тем хуже. По идее, трансляция всю планету охватывает, а я не могу столицу поймать.

— Наверное, что-то в горах, к которым мы движемся, — предположила Лизка. — Хотя я карты спектроопределителя смотрела, ничего особенного там пока не заметно.

— Ладно, давайте спать, — вздохнул Зигфрид, укладываясь на койку. — Завтра разберемся поподробнее, а пока — спокойной ночи.

В лесоходе стало тихо, только за переборкой похрапывали кони, да в рубке тоненько пересвистывались сигналы приборов.

Экипаж спал.

6.

Подъем начался около трех часов, и к шести часам Женька и Степка выбрались на высшую точку лесистого плато, откуда вновь начинался спуск — к невидимой отсюда дельте большой реки у подножья гор. Тут было ветрено и жарко, деревья, выросшие на гребне, кренились в одну сторону причудливой косой гребенкой.

Мальчишки рассматривали в бинокли лесное пространство впереди, пытаясь высмотреть следы туземцев. Но в лесу это было трудновато.

— Все-таки это интересно — про Рейнджеров, — Степка опустил бинокль. — Значит, ночью я попал в прокол?

— И тебе повезло, — подтвердил Женька. — С проколами не стоит контактировать. У нас на Сумерле пропадает не так уж много людей, и, как правило, этому находятся логичные объяснения, но как минимум четыре человека пропали именно в проколах. Никто не знает, куда они попали — и ни один из них нигде больше не объявился. Говорят, — Женька тоже опустил бинокль, — что место стабильного прокола есть во дворцовом комплексе генерал-губернаторов, но это, скорей всего, только слухи. Кстати, еще вот что интересно. Сами по себе города Рейнджеров — не такая уж редкость, их на некоторых планетах даже по нескольку бывает. Но такое впечатление, что этих Рейнджеров абсолютно не колебало, какие дела творятся на планетах в целом. За пределами городов — ни единого артефакта. Даже линий связи или дорог нет. А сами города или начисто разрушены — или аккуратно покинуты. Нигде не видно, чтобы они бежали в спешке… Давай-ка еще посмотрим.

Уже молча они еще несколько минут оглядывали лес, пока наконец Женька не опустил бинокль окончательно, вздохнув:

— Если там кто где и есть — ничего не заметно.

— Мне что-то не по себе, — неожиданно признался Степка. — Как будто за нами кто-то наблюдает.

— Что? — Женька встрепенулся, включил в сканере режим активного поиска и повел рукой по широкой дуге. — Да нет… или нет — да.

Это он сказал, снимая с плеча ИПП и глядя вверх, где на высоте примерно ста метров плавала над мальчиками ширококрылая птица — похоже, орел. Женька вскинул ИжС-52 и выстрелил. Огненный комок не долетел до земли.

— Яшгайаны могут устанавливать мысленную связь с животными и птицами, — пояснил он Степке, укладывая оружие стволом на плечо. — Так что за нами и правда наблюдали, а теперь точно знают, где мы и кто мы.

Степка молча снял с предохранителя свой ИПП, и они, понукая коней, зарысили вниз по склону…

…На этот раз ехали почти до темноты, то шагом, то рысью. Связь с Игорем и Борькой была плохой, с лесоходом — вопреки всякой логике, ближе ведь! — вообще почти никакой, все плыло и хрипело какими-то пугающими голосами, изображение растекалось цветными пятнами.

— Я бы не стал разводить костер не ночевку, — негромко заметил Степка, когда сеанс связи был с грехом пополам отработан.

— Сканеры же есть, — возразил Женька. Но тут же сам себя поправил: — Да, если зажмут, куковать нам в окружении, пока еда или заряды не кончатся, никого не докричишься… Поедем, пока не стемнеет. Так?

Степка энергично закивал. Потом опросил:

— С чего бы им за нами так следить? Неужели из чистой подлости?

— А что, иррузайцы — они такие, — не отрицал Женька. Они долго ехали молча, лишь иногда пристукивали коней каблуками. Потом Степка вновь напал разговор:

— А вот за этими горами, за Меридианом — там что? Неизвестно?

— Да почему неизвестно? — Женька пожал плечами. — Карты даже есть, аэрокосмическая съемка… Там полосой к северу леса, а южнее — степи, большущие, тут у нас нет таких. А за степями — болота до самого океана… Говорят, на западном побережье через пару лет тоже колонисты высадятся, пойдем навстречу друг другу…

— Они впереди, — сказал Стёпка, вынимая ноги из стремян — так спокойно, что Женька не сразу понял, что к чему. Но потом, бросив один взгляд на сканер, выругался и остановил коня.

— Три… семь… десять. Десять штук в засаде. Они нас едва ли видят. Объедем.

— Ладно, — Степка снова вставил носки ног в стремена. — Забираем направо, стрелять будет удобней, если что.

Но уже через несколько минут выяснилось, что справа объехать засаду не удастся — там начиналось болото, превращавшееся в длинное озеро с топкими берегами.

— Будем туда-сюда шляться — точно заметят. — Женька поглаживал морду коня. — Тогда драки не миновать.

— Слушай, — Степка посмотрел на него, — а давай пробьемся. Ну их к черту.

— А ты знаешь, что им нужно? — возразил Женька. — Может, они только и ждут, чтобы мы себя обнаружили. Хотя… — он задумался. — Давай. Только не пробиваться. Нападем и возьмем языка. Остальных — в гроб.

— По-тихому, — в руке Степки оказалась полевка.

— Точно, — согласился Женька, соскальзывая с коня. — Пошли работать…

…Напасть совсем внезапно не удалось — вабиска, жители лесов, сами отлично ориентировались, и Степка, переползавший первым от дерева к дереву, почти наткнулся на одного из них. Держа в одной руке топор, а в другой — пистолет, тот стоял за толстым стволом, вглядываясь и вслушиваясь; он только не ожидал, что человек будет ползти, поэтому не успел отреагировать — Степка, вскочив, вогнал полевку по самую рукоять под ребра снизу вверх, одним сильным и точным движением. Он ощутил, как тело вабиска сотрясла длинная тяжелая судорога, и тот рухнул ничком, сам снимаясь с клинка. Однако со всех сторон, открыто перекликаясь, уже бежали другие.

Женька возник сбоку. Тесак в его руке мелькнул широким полукружьем и почти отсек одному из нападавших голову. Стёпка припал на колено — прямо над его плечом пролетел топор — и подрубил, как дерево, ногу одного из вабиска, рассек ему в падении правое плечо и уклонился сам еще от одного топора, на этот раз — зажатого в руке. Слышно было, как засмеялся Женька. Степка еще раз точно всадил полевку, но тесак в чем-то завяз, и мальчишка поспешно отскочил, кулаком ударил по глазу надвинувшегося вабиска. Тот охнул совсем по-человечески, отмахиваясь топором — и Степка точным ударом полевки завалил и его, уклонившись от следующего удара.

Драться больше было не с кем. Степка еще стоял в боевой позиции; Женька всаживал тесак в землю, стирая с него кровь.

— Я одного не до смерти подрубил, — сообщил Степка.

— Я тоже, — засмеялся Женька. — Сейчас посмотрим, какой из них разговорчивей…

7.

В развалинах царило нестерпимое пекло. Алый Уррках занимал полнеба, похожий на свежую рану. Все плыло, дрожало и корчилось в полуденном мареве, усиленном жаром от оплавленных, горящих развалин. Равномерно ухала артиллерия, ее залпы перемежались длинным громким шипением — скиутты посылали вдоль улиц хлысты оранжевого пламени, свивавшегося в желтые, быстро тающие в раскаленном воздухе, спирали, и видно было, как вспыхивает и течет, застывая бурыми лужицами, камень.

Майор Легарэ умирал в остатках какой-то комнаты, на подстеленных полотнищах разборной палатки. Его вытащили из-под огнемета, но от прежнего майора Легарэ в этом оплавленном теле не осталось даже голоса — уже полчаса он не приходил в себя, трясся в забытьи и чужим языком твердил:

"Холодно, холодно, холодно…" Врачей или хотя бы фельдшеров в батальоне не осталось, но Джен Нэррин понимала сама, что это подбирается к майору посреди инопланетного пекла смерть.

Она сидела возле него не потому, что это было нужно. Просто не хватало сил бросить его — такого красивого, молодого офицера. Вовсе не черный обрубок, пахнущий чем-то страшным, а именно Жана Легарэ — того, кто выступал у них в школе… После того выступления подкласса девчонок записались добровольцами.

И она.

Джен посмотрела сквозь щель на улицу. Одна коробка бронемашины еще вишнево светилась, другие давно остыли и стояли черными гробами. Неподалеку из кучи угля высовывались черные ветки… но она знала, что это за куча и что за ветки.

От 219-го батальона не осталось и десятой части. И по-прежнему перегораживала путь линия обороны скиуттов.

— Сержант Нэррин.

Ей показалось, что она ослышалась. Но потом Джен бросилась к лежащему на грубой ткани телу, нагнулась:

— Я слушаю, господин майор, — «Жан», добавила она одними губами.

Изо рта Легарэ текла кровь. Глаз у него не было, смотреть ему в лицо было страшно, но Джен не содрогнулась, когда черная ветка (его рука!!!) нашла и охватила ее запястье поверх гибкой брассарды.

— Если через час, — майор говорил прежним своим голосом, — если через час линия обороны здесь ни будет прорвана — к завтрашнему утру около Кхрриа-Хорк будут лежать пять тысяч трупов. Бригаде конец, — Джен кивнула, забыв, что майор не может видеть. — Сержант Нэррин. Вы — старшая по званию среди оставшихся. Через сорок минут наш флаг должен быть над опорным пунктом. Сорок минут. Иначе все зря. Иначе, — он вдруг приподнялся, и кровь потекла из трещин в корке, покрывавшей смесь его кожи с остатками формы и снаряжения, — я прокляну вас оттуда, сержант.

— У нас осталось сто пятьдесят детей, господин майор, — ответила Джен очень спокойно, чтобы не закричать, не взвыть, как скиутты. Они выли так, видя, как горят наступающие земляне. А она готова была взвыть от отчаянья… — Я старшая, а мне всего восемнадцать.

— Не имеет… значения… — Легарэ начал задыхаться. — Сорок минут… или бойня для бригады… опорный пункт… долг, сержант…

— Хорошо, — Джен снова кивнула, забывшись. — Через сорок минут наш флаг будет там, господин майор.

— Долг… честь, слава… Земля… только вперед… — Легарэ выгнулся и отчетливо сказал: — Мама.

Джен поняла, что он умер.

Поднимаясь, она закинула краем полотнища обугленное тело. Невидяще посмотрела на свой шлем, лежащий рядом. С силой пнула его, на ходу подобрала «абакан» со штыком и подствольником — и вышла прочь…

…Траншея представляла собой просто подвальный коридор со снятым потолком. Тут тесно, плечом к плечу, сидели оставшиеся в живых бойцы 219-го — оружие между колен, шлем на стволе. Возле пулеметов и тяжелых винтовок, выставленных в импровизированные бойницы, дежурили несколько человек.

На Джен повернулись сто с лишним лиц — одинаковых, закопченных, со смешными пятнами от очков вокруг испуганных и усталых глаз. Она мало кого помнила по именам — пополнения гибли так быстро, что люди не успевали стать своими. Но сержант Нэррин знала, что среди этих полутораста пацанов нет никого старше ее. А вот младше шестнадцати — больше половины.

Бойцы молчали. Первым задал вопрос семнадцатилетний Игорь Муромцев — оторвался от прицела, подошел и тихо опросил:

— Что с ним?

По нынешним меркам Муромцев мог считаться ветераном и опытным бойцом. Джен ответила — не для него, для всех:

— Майор Легарэ умер.

Короткое, почти неуловимое, но испуганное движение прошло по траншее. Потом кто-то тонко спросил — с отчаяньем:

— А… что же теперь?!

Джен подошла к одной из бойниц. Со стороны скиуттов выпрыгнули в закипели а улице два огненных хлыста. Воздух дрожал над развалинами, над сожженной техникой, над обугленными и полуобугленными трупами. Совсем недалеко лежал оплавленный шлем. Девушка долго смотрела на него, пока не расплылось изображение — тогда она поняла, что плачет и, подождав, пока высохнут слезы, повернулась к остальным.

— Готовьтесь к атаке, — приказала она спокойно.

Она опасалась протестующих криков, отказов. Но все произошло ещё страшнее. Никто не двинулся с места. Все плотнее прижались друг к другу и к камню. У Игоря лицо сделалось таким, словно он раскусил лимон.

— Ребята, надо, — тихо, но внятно сказала она. — Бригада погибнет, если мы не возьмем укрепления. Понимаете — бригада погибнет, пять тысяч человек. Вставайте же, ну? — не приказала, а попросила она.

Все оставались неподвижны, только косились в сторону бойниц, за которыми очередной огненный вихрь пожирал развалины. Джэн поняла, что они боятся. Настолько ярким было зрелище горящих людей, много раз виденное за последнее время, что представить себя на их месте было легче легкого. И никто не хотел умирать, как они.

Джен прошлась по траншее; те, мимо кого она проходила, притискивались к камню плотнее, словно боялись, что она станет их хватать и выбрасывать наружу, под огонь.

— Они не пойдут, — еле слышно сказал Игорь, подходя в обнимку со своей снайперкой. Джен бросала на него короткий взгляд:

— А ты?

Он оценивающе посмотрел на улицу. Пожал плечами;

— Бессмысленно. Метров тридцать пробежим — и все.

— Твой отец, кажется, погиб два года назад? — спросила Джен. Игорь понял ее и усмехнулся углом рта:

— Смерть — это не месть.

Она прошла к выходу из траншеи. Остановилась возле рыжего парнишки — лет 15, с усилием вспомнила его имя — Лэри. Джен еще ничего не сказала, а рыжий уже сжался в комок, глядя на нее огромными синими глазами.

— Лэри, надо, — со всеми доступными ей силами убеждения произнесла Джен почти ласково, надеясь на чудо: сдвинешь одного — пойдут и другие. — Ну понимаешь… надо, — она окинула взглядом траншею, повысила голос: — Ну мальчишки же. Ну, я понимаю все. Но НАДО. Наши ведь погибнут… Лэри…

Она осеклась — рыжий вдруг заплакал. Сначала тихо, просто роняя слёзы на обтянутые пятнистой синтетикой коленки, потом — навзрыд, сотрясаясь от плача — и в рыданиях прорвалось отчаянное и откровенное:

— Н-не-е… ппппойду-у… не мммогу-у… — и наконец — самое откровенное, вой, не крик солдата, а вой смертельно перепуганного ребёнка: — Стра-а-ашно-о-о!!!

Траншея заволновалась. Джен заморгала растерянно, наклонилась к рыжему, но тот, бросив «абакан», отшатнулся от нее, закрываясь руками и сжимаясь в комок — и девушка выпрямилась. Сама глотая слезы, закричала сорванно и бессвязно:

— Ну же, мальчишки!.. Ну, я знаю, что… да — страшно!.. Надо, мальчишки!.. Ребята — надо, надо же, ну — плачь не плачь — пошли!

Они — не шли. Нет, они не были трусами, и она это знала. Просто есть вещи, которые превышают человеческие возможности — например встать, сделать полсотни шагов и заживо сгореть в высокотемпературном пламени. И главное — заранее знать, что сгоришь. Солдат идет в бой, надеясь, что убьют не его, а другого. На верную смерть людей словами не поднять. Тогда она выхватила «гюрзу» из открытой набедренной кобуры и, потрясая ею, закричала, перемещая речь русским матом, которому ее научили мальчишки — не эти, но такие же, давно почти все лежащие мертвыми среди развалин Сельговии:

— А ну встать! Застрелю! Трусы! Вперед! Вперед, подонки, предатели!

— Стреляй лучше ты, — сказал кто-то тихо, но она услышала. И поняла — не пойдут. Она их не заставит.

Почему-то от этой мысли стало ясно-ясно перед глазами, а все вокруг как-то отдалилось. Она огляделась и, чувствуя, как закипает на непослушных губах сладкая вязкая пена, а голова куда-то уплывает, чужим голосом сказала;

— Значит, боитесь? — ее пальцы сняли «абакан» с предохранителя, потом переставили переводчик на автоматический огонь. — Ладно. Тогда я сама. Одна.

Она проскочила мимо окаменевшего Игоря (кажется, он рванулся следом, крикнув: "Стой, Женька, дура!!!") и выбросила послушное тело наружу…

…Прихлынувшие к бойницам ребята молча смотрели, как она бежит и стреляет.

Скиутты сожгли ее в пятидесяти шагах от траншеи. Все видели, как Джен сделала в огненном вихре еще несколько шагов, продолжая стрелять, молча — а потом упала вниз, не сгибаясь и не останавливаясь.

Уже обугленной костью.

Тихо-тихо было в траншее.

Да. Словами на смерть людей не поднять.

Игорь подошел к лестнице, опустил очки. Потом повернулся и сказал хрипло:

— Все, кто не гад — за мной…

…Оказывается, через огонь можно пробежать… Скиутт — огромный, в угловатой броне — стреляет раз, другой, двое падают горящими лохмотьями… скиутт отбрасывает оружие, взмахивает правой лапой в когтистой перчатке отшвыривает чье-то окровавленное тело… но рыжий Лэри подкатывается сзади ему под ноги, еще кто-то из пацанов с налета бьет в грудь, заваливает, цепляется за когтистую лапу, наваливаются спереди сразу трое, растягивают гиганта за все четыре — и Игорь, прыгнув сверху, со страшным матом вонзает нож в щель брони на горле — раз, другой, третий…

…Угол большого зала. На замусоренном полу — вперемешку мертвые люди и скиутты, оружие, кровь. Семеро скиуттов притиснулись к стене и друг к другу, выставив когтистые перчатки — последнее оружие ближнего боя, шерсть на всех слиплась от своей и чужой крови. Они хрипло, рычаще дышат — трое настоящие гиганты, четверо — ростом со взрослого человека, тоже подростки, последние резервы почти так же, как и Земля, перенапрягшейся в страшной войне планеты. Один скулит, поджав левую лапу к груди и тесно прижавшись к прикрывшему его собой взрослому.

Напротив — полсотни мальчишек, в ожогах и крови, в пыли и копоти, с выставленным оружием. Со свистом рвется возбужденное, яростное дыхание. Сквозь строй проталкивается Игорь и подходит почти вплотную к скиуттам. У него обгорело лицо слева, правая рука — в крови. Он говорит, не заботясь, поймут ли его:

— Сдавайтесь. Только дернетесь — мы вас в клочья голыми руками порвем.

Тишина, лишь скулит раненый, да похоже дышат те и другие. И вдруг один из скиуттов становятся на колени. Откидывается на спину (кто-то из остальных плачуще взрыкивает). Выпрямляет ноги. И закрывает морду скрещенными лапами.

Поза сдачи.

И ложатся остальные… Только один — подросток — вдруг отчаянно лает-хрипит, прыгает в сторону и перерывает себе горло когтями, сползает по стене, заливаясь кровью.

Остальные — сдаются. Впервые — сдаются людям. Горстке мальчишек…

Ноги больше не держат Игоря. Голова гудит, как колокол, голова раскалывается…

…Проснуться не получилось. Сон сменился и, хотя Игорь активно старался из него выкарабкаться, у него это не выходило и он обмирал, ощущая, как ледяные цепкие пальцы забираются к нему в мозг — вползают в уши и тянутся, а блеклые большие глаза, глядящие прямо в лицо, не дают придти в себя. С трудом опустив ментальную заслонку, он все-таки просыпался, дико озираясь, будил Борьку, и тот в конце концов обругал Игоря и лягнул его ногой. Похоже, что кто-то — или что-то — пытался — или пыталось — добраться именно до Игоря, забравшись в его сны — он предпочел бы и дальше видеть бои на Сельговии. Последний кошмар был самым чудовищным — из леса выбежало паукообразное существо со злым человеческим лицом и, вспрыгнув на грудь Игоря, начало прогрызать ее, одновременно глядя в лицо мальчишки все теми же блеклыми глазами.

На этот раз Игорь проснулся от конского храпа — жеребцы рвались с привязей к людям. Проснулся одновременно с Борькой — было светло, и первое, что Игорь воспринял, был крик друга.

Сперва он думал, что все еще спит, потому что паукообразный монстр величиной с хорошего пони, намеревавшиеся сверзиться ему на грудь с толстенной нити, мог принадлежать только сну. Но все-таки Игорь откатился в сторону, выхватывая свой карманный пистолет с термитом. Борька, стоя на коленях, ахнул по пауку — раз, другой, третий — из РПП, промахиваясь то ли спросонья, то ли от обалдения; чудовище с писком полезло обратно, вверх. Но тут как раз выстрелил Игорь — и старинная пулька калибра 6,35 сделала свое дело. Головогрудь паука взорвалась изнутри, и чудище мокро хрястнулось-таки оземь. Мальчишки большими глазами смотрели друг на друга через неподвижную тушу.

— Доброе утро, — сказал Борька:

— Ага, — согласился Игорь. — Тебе ничего не снилось? — Борька помотал чубом, сдул его с носа. — Ага, — повторил Игорь глубокомысленно. — Ну и гнусь… Этого как назовем?

— А это не арахнид, — Борька присел на корточки. — Педипальпов нет. И ног десять. О, жвала… Это какая-то многоножка, а на паука только похожа, даром что нить выпускает…

Игорь, достав из ножен полевку (тряхнуло — он ей забивал скиутта и помнил это!), подошел к мертвой твари, попробовал нить и, убедившись, что она не липкая, легко отсек невесомый шелковистый кусок.

— Что-то такое я подозревал… — пробормотал он. — Вот и разгадка тканей из Иппы… Давай-ка ее заснимем, Борь, это хорошая находка. Я такую нить — ткань из нее — видел в Иппе, столице Ваббама, Дзюба еще сказал, что не знает, из чего вабиска ее делают. Вот из чего. Можно ферму по разведению открывать.

— Откроем, — пообещал Борька зачем-то…

…К десяти часам утра местность сделалась совершенно непроезжей, превратилась в какие-то дикие джунгли, орущие сотнями голосов. Свет почти не пробивался сквозь сомкнувшиеся многоярусной крышей кроны. Земля мокла, — кони шли по теплой грязи.

— Фонит, — вдруг оказал молчавший последние два часа Игорь. — Два рентгена в час.

— Что фонит? — не понял Борька.

— Да все, — Игорь повел вокруг. — И чем ближе мы к дельте реки — тем выше радиация. Вот и причина такой пышной растительности и того, что связь плохая.

— В Голубых Песках около двухсот в час, — вспомнил Борька. — Лучевую болезнь там схватывают все, да и на границах селиться не стоит. Ты ведь радиацию держишь?

— До двухсот рентген в час как раз и держу, — ответил Игорь. — А тебе…

— А мне придется жрать полирадиофаг, — вздохнул Борька. — Да ладно… Как ты думаешь, откуда радиация, где ее источник?

— В горах, — уверенно ответил Игорь. — Залежи радиоактивных руд, скорей всего — урановых. Уранинита, например. Уран-238, уран-235… Все это добро вымывается подземными водами — и в реки. Но такой уровень радиации, как — здесь, только благоприятен для живых организмов, можешь не тратить таблетки… Радиоактивные руды, это интересно…

— Не вижу ничего интересно, — отмахнулся Борька, — полны Пески этого счастья…

— Ты не геолог, — возразил Игорь. — Я жду не дождусь, когда мы доберемся до гор.

— А вот дальше мы, похоже, не поедем, — Борька, соскочив наземь, шнырял между стволами. — Вот черт, похоже мы все-таки лишку забрали к югу… Если тут поставить струнник, то можно будет отлично разводить фрукты, но пока — как же топко!

— Меня смущает одна вещь, — Игорь вытер лицо кисеей, свисающей с тульи его шляпы. — Где караванные тропы? Где торговые фактории? Где, наконец, местные жители? Впечатление такое, что вабиска здешних мест и не посещают…

— Может, и не посещают, — Борька вернулся к своему Раскидаю и гладил его по крупу. — Германцы на запад далеко забираются, вот и перерезали им все пути… Или они теперь за Меридианом товары возят.

— Да вот они, их товары! — Игорь махнул рукой. — Древесина, металлы в горах, ткани! Понимаешь, в чем дело — эта река, которая впереди, она и есть главный источник всех иррузайских богатств! Она — и радиоактивные залежи в горах, из-за которых тут такое буйство жизни!.. Я ни за что не поверю, чтобы иррузайцы просто вот так все бросили. Так где же они, я вас спрашиваю?!

Борька изобразил задумчивость и пожал плечами:

— А ты что думаешь?

— Они про нас знают, — ответил Игорь. — Вот, послушай, что мне снилось…

Он пересказал свои кошмары (только их, не первую часть снов).

— Может, они попрятались, потому что нас испугались? — самонадеянно и нахально предположил Борька.

— Я не жалею, что мы сюда забрались, — Игорь его слов будто и не услышал. — Но если бы я сейчас принимал решение — я бы не делил экспедицию. Их тут полно. Они вокруг нас.

— Ты что, боишься? — удивился Борька.

— Я? — высокомерно спросил Игорь. — Боюсь. Я боюсь, что у колонии просто не хватит людей — освоить все эти пространства. Тут нужно тысяч десять, не меньше. И так — мы в лучшем случае получим третий фронт вдобавок к тем, что на севере. А в худшем — распылим свои силы и профукаем достигнутое. Может быть, они даже этого и добиваются, — добавил Игорь задумчиво. — Знаешь, Боря Утесов, друг мой чубатый — мне кажется, иррузайцы то ли сами раскусили, то ли кто им подсказал одну нашу главную черточку — неу…

— …емное любопытство, — закончил Борька. — Да?

— Да, — кивнул Игорь. — И они могли решить закормить кота сметаной — пусть русские подавятся большим куском. И мы вправду способны подавиться… способны были бы. Но я, — Игорь положил ладонь, покрытую грязными разводами, на кобуру РАПа, — я верю в генерал-губернатора. Поэтому я веду эту экспедицию. И буду ее вести.

— Знаешь, — Борька вдруг рассмеялся, негромко, но искренне, — чудно это все-таки.

— Ты о чем? — Игорь невольно улыбнулся в ответ.

— Да так… Я два года назад, еще когда жил на севере, познакомился с парнем с Нова-Гоби, он у нас гостил. Ну, разговаривали… Он рассказывал про свою планету. Я тогда просто слушал, интересно же было. А сейчас… Вот есть где-то на Нова-Гоби губерния Чернопалатинская. В ней — Колодезный уезд. Рядом — вассальная орда кочует, а с ней кочует капитан Тодоров, отец того мальчишки… Тебе что-нибудь это говорит — Чернопалатинская, Колодезный?

— Нет, — Игорь продолжал улыбаться. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Тому парню тоже было просто интересно, а слова «Прибойная», «Чернолесье» ему тоже ничего не говорили.

— Ну, Прибоя и Чернолесья тогда еще не было, — уточнил Борька, — но в принципе — верно. Планеты… планеты, планеты — и на каждой проблемы и проблемы. И люди каждой планеты работают, воюют, нас, сопляков воспитывают — и так мало знают друг о друге!

— А вот тут ты не прав, Борь, — тихо возразил Игорь. — Это только кажется, что каждый варится в собственном соку. А на самом деле это скорей сборный компот, где ягод много, все разные, а вкус один. И Империя у нас одна, и маленькие проблемы маленьких поселков — или большие, вроде того же Иррузая — это только часть большого дела. Экспансии. Ты читал Ханти, "Закономерности развития европеоидной расы"?

— А как же, — оскорбился Борька, — этому же в школе учат. Теория поглощения пространства…

— Вот-вот… Пока экспансия осуществляется — индекс нарастания энтропии равен нулю. Те, кто вывел эту формулу, — Игорь черкнул размашисто рукой по воздуху, и на миг вспыхнули золотистые знаки:

Экс. = Бесконечность ergo Энт.=0

— они были великие люди. Они это выстрадали, а мы только пользуемся… И не так уж важно, чтобы о нас знали по всей Вселенной. Давай-ка попробуем, Борь, проехать подальше — вот и будет наш вклад…

8.

— Значит, яшгайаны, — Женька обгладывал птичью ножку, придерживая локтем ИПП. — Вот черт.

— Кто такие яшгайаны? — Степка, догрызая крылышко, ходил среди трупов. — Про них говорят, говорят…

— Секта, — пожал плечами Женька. — Отрицают любой прогресс… да, фигня. Игоря вон они пытались убить и вообще… Многие даже говорят, что яшгайаны на самом деле и управляют Иррузаем и Аллогуном. Вот ещё и засаду на нас устроили. База у них тут, блин…

— Игорю сообщить бы, — Степка уселся на древесный корень.

— Связи нет, — напомнил Женька. Мальчишки посмотрели друг на друга. Женька поднял бровь. Степка пожал плечами и, сняв с ремня ручную гранату, подкинул ее в руке.

— Я в целом не против, — ответил он на невысказанное, но красноречивое предложение Женьки…

…Пленные под пыткой рассказали, что ими руководили трое яшгайанов, которые находятся не так уж далеко, "на базе", как определил Женька. Задачей засады было не нападать на русских, а только выслеживать их и позже навести пограничников, более подготовленных и гораздо лучше вооруженных. Указали они и пути к базе, и ориентиры…

…-Вот что, — Женька проверил ИПП. — Яшгайаны умеют чуять врага, как наши дворяне. По этому блокируйся, как на школьных занятиях.

— М-м-м… ага, — промычал Степка, мысленно выругавшись. Он уже знал, что такое «блокироваться» — прием психотехники, позволяющий создать на месте своего сознания «пустоту»: нет меня, пусто тут — и все. Степка обладал организованным умом и упорно тренировался с Игорем — лучшего тренера, чем выпускник лицея, и представить нельзя — но в реальной боевой обстановке еще не делал этого и заволновался. Да и вообще стало не по себе — Степка вспомнил, как тот же Игорь раскалывал на расстоянии взмахом ладони пластиковые подносы, подбрасывал в воздух гантели, лежащие в другом конце комнаты, открывал, не прикасаясь к ним, двери, валил с ног любое животное движением пальцев и сгибал монетки, становившиеся при этом горячими, как из печки.

— А помнишь, — пришло ему в голову, — Игорь говорил, что этих яшгяйанов так просто не убьешь…

— Да, они некротическая форма жизни, — подтвердил Женька, — их только серебро берет… Посмотри, там, в запаске, гранаты к подствольнику с серебряной картечью — Игорь постарался.

Они перезарядили «печки» спецгранатами…

…Лошадей оставили в небольшом, наглухо заросшем распадке. Кони не подпустят к себе никого чужого и сохранят снаряжение. Под недоуменным взглядом Степки Женька разделся до пояса, разулся и аккуратно, но быстро и ловко раскрасился гримом из маленькой коробочки. Подмигнул Степке:

— Это меня так отец учил.

— Он же пожарный, — вспомнил Степка.

— Ну и что? Он и охотник. Между прочим, так и правда удобнее.

— Ну уж нет, — помотал головой Степка, — я не бушмен, спасибо большое.

— Бушмены кто такие? — без интереса спросил Женька. — Ладно, пошли.

Они выбрались на край распадка и долго лежали, вглядываясь и вслушиваясь. Пока что ориентиры, полученные от пленных, совпадали — меж двух отлогих холмов, на которых деревья редели, тек ручей. На его берегу, за этими холмами, и должна была находиться «база». Наконец Женька сказал:

— Начало неплохое… Смотри, часовые по обоим холмам — двое там и там. Видишь?

— Теперь вижу. Стоят за подлеском совершенно неподвижно. Двоих слева я беру на себя, двоих справа — ты?

— Угу, — согласился Женька. — Без шума…

Степка еще успел восхититься, как беззвучно канул Женька в заросли. Он сам в своей "прошлой жизни" не раз подкрадывался вплотную к весьма осторожным противникам, но чтоб двигаться — так, нужно было вырасти на природе, среди лесов.

Степка вздохнул и — тоже, кстати, очень тихо, зря он хаял себя — двинулся в сторону, доставая полевку. Для него было приятным открытием, что эти отличные лезвия до сих пор тут выпускаются — абсолютно такие же, как это, с которым он очнулся на столе в гараже Борьки.

Он полз, отталкиваясь ногами — от бедра, не особо заботясь о скрытности, потому что от часовых его отделяли кусты. Подобравшись к зарослям вплотную, он поднялся на ноги и двинулся дальше легкой побежкой. В голову пришло почему-то виденное не так уж давно — Игорь шагает туда-сюда, как по мостику, по натянутой между двух пеньков тонкой бумажной ленте…

До вабиска оставалось несколько шагов — их хохлатые головы маячили над кустами впереди. Правок рукой, перекинув полевку в левую, Степка вытащил тесак и, собравшись, прыгнул. Как учили, вкладывая в бросок массу тела и скорость прыжка.

Он раскроил голову вабиска, на которого обрушился, до груди и, оставив тесак в трупе, перекатился через плечо, вскакивая с фехтовальным выпадом в грудь повернувшемуся к нему второму часовому — полёвка вошла точно, уложив того на месте.

Все заняло около двух секунд — от момента броска до того, как Степка оказался стоящим над двумя трупами. Он извлек оба клинка из тел и помахал ими туда, где появилась фигура Женьки, махавшего в ответ.

Мальчишки встретились на берегу ручья.

— Не пикнули, — негромко сказал Женька. Левая рука у него была густо забрызгана все той же бледной кровью, — Готовь пушку, — он сам перебросил в руки ИПП.

Они пробрались зарослями вдоль ручья, то и дело останавливаясь и поводя сканерами, туда, где холмы и ручей исчезали в лесу. На берегу стояло типичное жилище вабиска — с привязанными у грубо ошкуренного бревна гуххами. Возле нее слонялись еще трое часовых, с ружьями, и, как раз когда мальчишки выбрались на позицию, из дома вышла еще парочка — явно офицеры. Их голоса отчетливо, но неразборчиво доносились до Степки и Женьки.

— Добросишь? — тихо спросил Женька. Степка посмотрел на него. Женька прошипел: — Контролируй мысли! — в самом деле, оба офицера обеспокоенно закрутили головами. — Добросишь?

— Я на полсотни метров бросаю, — не обижаясь, так же шепотом ответил Степка, — а тут меньше.

— Когда я появлюсь вон у того угла — бросай гранату, — с этими словами Женька вновь растворился в зелени. Степка аккуратно разогнул усики гранатной чеки и подвытянул ее. У этой современной несерьезно-легкой модели готовые осколки и летели-то всего на десять метров — не сравнить со старой доброй «лимонкой». Степка и взял-то ее только потому что привык носить на снаряжении гранаты… Он прятал эти мысли за черным фоном блокировки — "ничего".

А вон и Женька… Степан поднялся в рост — прятаться не имело смысла — уже замахиваясь.

Вабиска увидели его. Но ничего сделать не успели — Степка побежал сразу за броском и, когда граната разорвалась, преодолел уже половину отделявшего его от врагов расстояния — те поднимали ружья. Он забрал чуть в сторону, потому что сразу после взрыва Женька, вывернувшись из-за угла хижины, вломился в дверь.

Оба офицера, синхронно взмахнув руками и выронив оружие, рухну ли на траву. Один из часовых высоко подпрыгнул и, прогнувшись в воздухе, повалился тоже. Другой упал и, визжа, колотя себя ладонями по голове, покатился кубарем. Третий только пригнулся и остался стоять, тряся головой. Степка, на бегу перехватывая ИПП, слышал, как внутри хижины быстро стреляет Женька — тиу, тиу, тиу! Не стараясь даже целиться, Степка дважды выстрелил в грудь оставшемуся на ногах, дважды — в того, который катался по земле — и буквально нос к носу столкнулся с вывалившимся из окна яшгайаном. Капюшон его рясы был сорван… и Степка застыл. То, что он увидел, не было вабиска — не вполне человеческим, но уже привычным существом. Лишенная подбородка и шеи голова, казалось, растет прямо из широких плеч. Рот походил на перевернутую букву П, поднимавшуюся к единственному удлиненному влево-вправо иссиня-черному глазу с белым зрачком. По сторонам от этой «буквы» пульсировали диафрагмоподобные отверстия. Красноватая кожа не имела волос. Степка застыл, пораженный видом яшгайана — и тут же почувствовал, как немеют губы. Чтобы нажать на спуск ИПП, пришлось приложить невероятное физическое усилие — еще миг, и мальчишка стал бы безвольной куклой. Но гранатомет харкнул в упор, вгоняя серебряную картечь в этот ходячий кошмар — и дымящееся тело вполне реально стукнулось о стену, сползая по ней наземь. Очнувшегося Степку пробрала длинная дрожь — ему стало страшно.

— Жень, ты тут?! — заорал он просто чтобы услышать свой голос.

Дверь выпала совсем — на этот раз наружу. Появился Женька — он держал оружие под мышкой. Взгляд парня блуждал, в правой руке он сжимал тесак. Столкнувшись глазами со Степкой, Женька криво усмехнулся и пояснил:

— На одном был шлем… Двоих яшгайанов я кончил, и офицера, ты своих тоже уделал?

Мальчишки секунду смотрели друг на друга молча, потом — обнялись, похлопав каждый другого по спине.

— Что ж, с тобой можно иметь дело, — заметил Женька. — Ты в самом деле отлично бросаешь гранаты.

— Лучше смотри, кто тут есть, — и Степка отступил в сторону, открывая лежащее под стеной тело.

— Фомор! — выдохнул Женька.

9.

— Барин, Кадет… Барин, Кадет, я Дом, я Дом, отвечайте, Барин, Кадет, отвечайте, отвечайте… мальчишки, ну что вы молчите?!

— Ничего? — Зигфрид нагнулся через катькино плечо. Та переключила систему на прием и махнула рукой:

— Все, мы без связи. Совсем ничего нет.

— Послушай, — Лизка не отрывалась от управления, — я тут подумала — а если переключиться на радиосвязь? На чистую радио, вдруг проходит? У нас же есть радиоаварийка…

— Попробую, — кивнула Катька. — А если не получится, что будет? Без связи как-то не по себе…

— Коли не получится — будем плакать, — буркнула Лизка, а Зигфрид как можно беззаботнее отозвался:

— Да, брось ты, за нами сразу с нескольких спутников следят. Не средневековье… Ну как?

— Не получается? — Катька тем не менее продолжала попытки. Лесоход пересекал заросшую молодым березняком ложбинку. Зигфрид оглянулся через плечо — ему показалось, что в спальнике что-то упало.

Поэтому он так и не смог позже вспомнить, что случилось. Просто Лизка истошно закричала, а его бросило спиной вперед на пульт — и в темноту…

…"Вии… Вии… Вии…" — стонал сигнал аварийки. Призрачный сиреневый свет запасных ламп плавал по рубке лесохода.

Земля? Да, земля во всех стеклах — похоже, машина носом в земле.

Зигфрид лежал поверх пульта. Страшно болело левое плечо. А это что? Кровь… Пальцы Зигфрида наткнулись на обломок рычага — он пропорол плечо на сквозь. Так… До чего раздражает это мигание… Девчонки?!

Он повернул голову. Вот они. Катька лежала согнутая в дугу, голова между колен, совсем недалеко, у углу пульта. Лизка, постанывая, пыталась карабкаться по полу, превратившемуся в стену. Из носа у нее текла кровь, черная в свете ламп.

— Ты куда собралась? — поинтересовался Зигфрид, стараясь не шевелиться. Лизка обернулась, всхлипнула:

— Ты живой?! Кони… они…

— Там гироскопический подвес, — напомнил Зигфрид, — ничего с ними не случится. Катьке помоги.

— Что с тобой? — вгляделась девчонка. — Что у тебя с плечом??

— Ничего, — терпеливо отозвался Зигфрид, — помоги Катьке, — и одним рывком снял себя с обломка, подавив крик. Зажмурил глаза, зажал рану; в ушах шумело, в темноте медленно вращались огненные круги. Когда мальчишка открыл глаза — Лизка бинтовала ему плечо, а Катька, сидя на корточках, крутила шеей и всматривалась в экраны, по временам пытаясь их реанимировать.

— Больно? — руки Лизки действовали быстро и ловко, словно бы независимо от самой девчонки, которая шмыгала носом, потому что кровь у нее еще шла.

— Уже не очень, — Зигфрид сел удобнее. — Где мы, девчонки? Я ничего не понял.

— Я тоже, — призналась Катька. — Меня ударило об аппарат связи… и сейчас ничего не работает.

— Это потому что ты невероятно твердолобая, — Зигфрид покосился на руки Лизки. — Я не умру от потери крови?

— От трепливости ты умрешь, — сердито сказала та. — Мы куда-то провалились. Но я тоже не поняла, куда, просто ухнули, и все… Ну вот. Подвигай рукой.

— Спасибо, Лиззи, — Зигфрид поднялся на ноги. — Так… Посмотрим.

— Мне страшно, — неожиданно призналась Катька. — Это ловушка? Или что?

— Сейчас все узнаем, — уверенно (хотя он и не ощущал настоящей уверенности) обнадежил Зигфрид. — Хватит страдать, фроляйннен. Совсем ничего не работает?

— Совсем, — подтвердила Катька.

— Бери тестер и займись проверкой, — приказал Зигфрид. — Лизи, ты садись к пульту.

— Подожди, а ты что собираешься делать? — Катька подозрительно посмотрела на мальчишку, который полез по «стене» вверх. Зигфрид оглянулся через здоровое плечо:

— Всего лишь выйти наружу, красавица.

— Ты?! — возмутилась Катька. — Лучше я? — Зигфрид поднял брови. — Не гримасничай, я серьезно! Прекрати играть в благородство, ты же ранен?

— Даже раненый, я остаюсь мужчиной, — невозмутимо ответил Зигфрид, — а вы — девушки. Игра тут ни при чем.

— Зиг, не смей! — крикнула Катька.

— Не ори, — попросил германец и улыбнулся. — Девчонки, ну ничего же опасного нет. Мы скорее всего просто под землю провалились, в каверну. Я посмотрю, как и что, может быть, выберусь сразу наверх. Вот. Связь будем держать через браслеты, — он подмигнул: — Ну что вы, девчонки? Ничего там страшного нет. Вы займитесь ремонтом, а я скоро. Лиззи, говори со мной.

…Через верхний люк выйти не удалось — его не получалось открыть, и Зигфрид с опаской подумал, цел ли вертолет. Когда он пробирался через «хвост» (кони в своей люльке и в самом деле плевательски плевали на происходящее) — зажегся свет, и германец с облегчением ощутил, как откликнулась на разные голоса ожившая машина.

— Живем, — пробормотал он на родном языке и спросил: — Что там было?

— Шунт разорвало в первом блоке, — голос Катьки зазвучал удовлетворенно. — Сейчас все в норме…

— Зиг, мы в какой-то пещере, — вклинилась Лизка. — Большая, свежая совсем… даже яма, а не пещера. Зиг, это ловушка, не выходи.

Зигфрид остановился в задумчивости. Спросил:

— Прожектор вращается?

— Нет, — после короткого молчания огорченно ответила Лизка.

— Я выйду через погрузочный люк, — отозвался Зигфрид. — Надо, девчонки, мы ведь даже не видим, куда откапываться.

— Подожди, Зиг, — попросила Катька. Через несколько секунд она появилась, карабкаясь снизу и таща в левой руке переноску активированного света, а в правой — свой ТКЗ-94. — Я сяду в люке и не спорь, — сказала она таким тоном, что Зиг и в самом деле не стал спорить, только вырубил свет в грузовом отсеке, чтобы их фигуры не «светились» в проеме. Они посидели в темноте, потом Зигфрид осторожно разблокировал замок и распахнул дверь, а Катька включила переноску, полоснув мощным лучом вокруг, словно это был старинный огнемет. Зигфрид выбрался наружу и присел на наклонной плите брони, держа свой РПП наизготовку. Катька оседлала край люка, поводя то лучом, то стволом плазмомета.

"Индрик" не упал — он сполз в дыру. Те, кто выкопал эту пешерищу — с дьявольской точностью и хитростью! — не рассчитали. Лесоход должен был упасть камнем, отвесно — в этом случае находившихся в нем людей наверняка швырнуло бы о броню так, что они не остались бы в живых. Но своей непредставимой для лесовиков тяжестью чудовище продавило край ловушки и не упало, а съехало по очень крутому откосу, воткнувшись в землю носом и обрушив на себя несколько тонн ее. Все закрепленные грузы были целы, и переноска оказалась не так уж нужна — в дыру наверху лился свет.

— Я спрыгну, — Зигфрид примерился, — а ты принеси аварийную лестницу и закрепи ее тут.

Катька кивнула, пристроила переноску на краю люка и соскочила внутрь. Зигфрид сделал то же, только наружу и, присев, вслушался, держа ИПП наизготовку.

Тихо. Только наверху шумел лес. Потом щелкнули магнитные присоски, и сверху съехала лестница.

— Держи, — сказала Катька. — Ну что?

— Ничего, пусто, — Зигфрид осторожно выпрямился, поводя оружием. — Откопаемся, куда мы денемся… Сдадим назад и будем рыть… — он хотел добавить что-то еще, но замолк, напряженно вглядываясь вверх. Ему показалось, что там возникло какое-то шевеление.

— Катрин, осторожнее, — предупредил он спокойно, — голову не поднимай…

Она — умница — даже не моргнула глазом, продолжая смотреть на него. Наверху же выдвинулась хохлатая голова, потом — туловище по пояс; рука поднимала длинный пистолет для выстрела в спину девчонки.

Зигфрид выстрелил дважды — промазал, но вабиска дернулся, а Катька, пружинисто перекатившись назад через плечо и встав на колено, первым же выстрелом срезала его. Сверху послышались отрывистые выкрики, грохнуло несколько дымных выстрелов, полетели охотничьи копья — одно, скользнув над плечом Зигфрида, вонзилось в землю у ноги.

Наверху стало тихо,

— Давай сюда! — крикнула Катька. — Зиг, скорей!

Сверху с плеском и жирным хлюпаньем полилась резко пахнущая темная жидкость — масло! Его лили со всех сторон несколькими потоками, оно с тяжелыми брызгами разбивалось о броню и с чмоканьем падало на землю.

— В люк! — заорал Зигфрид, вскакивая на лестницу. — Они нас сейчас подожгут!

— Сюда! — Катька протянула руку и с неожиданной силой подтянула мальчишку на броню. Их окатило маслом. Отплевываясь, Катька свалилась в люк как раз в тот миг, когда вниз полетели, кувыркаясь и треща искрами, факелы. Зигфрид упал следом и, навалившись на рычаг всем телом, захлопнул двери перед самой стеной катящегося огня. Потом — поскользнулся в масле и слетел вниз, спиной ударившись в дверь спальника.

— Успел, — сказал он, улыбаясь перемазанным лицом. — Сколько эта пакость развивает температуры?

— Ну уж не пять тысяч, — Катька, припадая на ногу, осторожно слезла вниз

— Я колено ушибла.

— Да что там у вас?! — срывала голос Лизка. — Отвечайте же!

— Вабиска, Лиз! — отозвалась Катька. — Мы идем…

— Будем выкапываться, — добавил Зигфрид, — только помоемся сперва…

10.

— Все, — Игорь потянул коня за узду, помогая ему выбраться на мелкое место, — дальше нельзя. Только на шагателе, даже лесоход не пройдет. Борька сплюнул в грязь и махнул рукой:

— Возвращаемся. Пойдем параллельно реке, ну и в дельте встретимся с Зигом и девчонками.

— Как мы рандеву-то им назначим? — Игорь запрыгнул на седло и сел там боком. — Связи нет, придется методом тыка…

— Придется, — согласился Борька. — Ну, мы с Раскидаем на это готовы, правда, Раскидай? — он потрепал конские уши, и Раскидай положил голову на плечо хозяину. — Знаешь что, Игорь? — Борька тоже вспрыгнул на седло, как на стул, — есть хорошая идея. Ты слушаешь?

— Угу, — кивнул Игорь. В ветвях, огромных деревьев странными голосами перекликались невидимые птицы. Неподалеку кто-то с хряском ломился через кусты, круша заодно невысокие деревца. — Я слушаю, — повторил Игорь.

— Почему бы тебе не взять латифундию? Тут или севернее… Вот честное слово, к тебе — пошел бы первым, хоть мы, казаки, в латифундиях почти никогда не селимся. И еще нашлось бы много желающих. Даже у нас в станице.

— Я думал об этом, Борь, — негромко отозвался Игорь. — Это, если честно, заманчивая мысль… Сам себе хозяин. Экстерриториальность, внутреннее право, охранная дружина, нарезки и хутора… учил я это, даже зачеты по принципам управления сдавал, помнится…

— Ну и?.. — Борька выжидающе посмотрел на него.

— Как ты думаешь, вот Дзюба — мог он создать на месте губернии латифундию? — поинтересовался Игорь.

— Мог, — уверенно ответил Борька.

— Но не создал, верно? А почему?

— Не знаю, — признался Борька.

— А потому, что есть нечто большее, чем латифундия, чем своя воля и свои желания… Я ничего плохого не хочу оказать о латифундистах, но я-то — не латифундист. Мы, Муромцевы, вот уже несколько веков служим Зимнему Дворцу, а не себе. Это не всегда было выгодно, но всегда — почетно, а что может быть выше чести? "Тэмпора мутантур — сэмпер идем", знаешь как переводится? "Времена меняются — мы прежние", Борь. Поэтому мне мало латифундии — мне нужно величие Империи, и я ему служу. — Игорь вдруг улыбнулся и полюбопытствовал: — Я доходчиво объяснил?

— Вполне, — вздохнул Борька. — Значит, будущим летом ты улетишь?

— Улечу, — кивнул Игорь,

— Жалко, — в сторону оказал Борька. — Ну что, едем на северо-запад?

— Едем, — согласился Игорь, садясь в седле уже нормально.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: ПРОЩАЙ, ПОЗАБУДЬ…[25]

Прощай, позабудь — и не обессудь. А письма сожги, как мост. Да будет мужественным твой путь, Да будет он прям и прост! Да будет во тьме для тебя гореть Звездная мишура, Да будет надежда ладони греть У твоего костра. Да будут метели, снега и дожди. Да бешеный рев огня. Да будет удач у тебя впереди Больше, чем у меня. Да будет могуч и прекрасен бой, Кипящий в твоей груди. Я счастлив за тех, которым с тобой, Может быть, по пути! Прощай, позабудь, — и не обессудь…

* * *

Огромный панцирь крокозавра — пустой и гулкий — был похож на каску из стерео про старые войны. Он лежал возле самой тропы — Игорь сперва даже не понял, что это такое. Еще и потому, что внимание мальчишки привлекла сама тропа. Это была не звериная тропка — тоннель в зарослях — а именно тропа-дорога, широкая, утоптанная, с аккуратно сведенным по бокам кустарником.

— Наконец-то, — заявил Борька. — Вот тебе и караванная тропа, о которой ты мечтал.

— Мечтал, — согласился Игорь, стукнув носком сапога по панцирю. — А это что, вместо постоялого двора? "Привал странников"?

— Скорее — указатель, — Борька, нагнувшись, провел пальцем по выцарапанным на роговых шестигранниках знакам. — Тут, если я правильно понял, указаны расстояния до разных объектов. До городов, станций — все такое.

Игорь сделал коротенькую запись комбрасом, соскочил наземь и, нагнувшись, заглянул в отверстие для шеи.

— Давно лежит, ничем не пахнет уже… До чего же здоровые бывают эти твари, это же просто дом… ого!

— Что? — Борька наклонился. Игорь светил внутрь и отвечал:

— Тут товары… Металл в слитках, рулоны какие-то, тюки… Это еще и склад, — он подался «кормой» назад и, отряхивая колени, покачал головой: — Очень удобно.

— Сожжем? — предложил Борька.

— Зачем? — пожал плечами Игорь. — Все будет наше. Не сегодня — так завтра.

— Да-а… — Борька вскинулся и даже привстал в стременах. — Похоже, нам и дальше везет, Игорь.

— Да, я чувствую, — Игорь вскочил в седло, — они близко. Это и правда — везет.

Они отъехали в сторону, за стену кустов, готовя оружие. Борька устроился на седле по-казачьи, легко держа равновесие. Игорь положил ИПП на правое бедро, левую руку держа между ушей коня.

Караван появился через несколько минут. Впереди ехали верховые на гуххах — не меньше десятка, два офицера. Потом виднелись запряженные быками повозки, на облучках тоже сидели вабиска с оружием, но не военные.

— Большой обоз, — шепнул Борька.

— Не отпускать же, — серьезно отозвался Игорь, упирая в бедро приклад и кладя руку на спуск подствольника. — Ну-ка, как это вы делаете… — он вибрирующе засвистел — так, что животные в караване заметались — и одно за другой выпустил все пять термобарических гранат.

Центр колонны охватило пламя, заклубившееся горбатым огненным валом. Страшно закричали, глуша вопли вабиска, оказавшиеся на периферии удара и покалеченные взрывной волной животные. Уплотнившийся воздух рвал кусты, швыряя их в деревья, с которых вихрем полетели листья. Игорь уже стрелял, и Борька тоже открыл огонь — ИПП перебивали друг друга свистящими звуками. Игорь, не отрывая оружия от плеча, левой рукой сменил магазин, стреляя уже в глубину колонны — там опомнились и начали разбегаться. Борьке тоже поменял магазин.

За спинами мальчишек лопнул снаряд ручной мортиры. Игорь оглянулся, бросил ИПП в чехол и, выхватив РАП и тесак, пришпорил коня:

— Оопп! — и вылетел на тропу вихрем. Уцелевший офицер с двумя всадниками, бросился навстречу, отводя копье для удара. У двоих других были ружья, и Игорь снял их на скаку — левого и правого, но в офицера стрелять не стал. Вместо этого Борька, тронувший коня вперед, услышал, как его друг со смехом выкрикнул-пропел:

И, как жаждущий напиться, Боя я с тобой хочу!

Вабиска, вскинув гухха на дыбы, что-то отрывисто выкрикнул и бросился в галоп. Игорь скакал навстречу, держа тесак поднятым над головой в прямой руке. Борька ахнул картечью по двум пешим, целившимся из арбалетов с облучка повозки в спину друга, налетел, ударом приклада, как палицей, добил оставшегося на ногах раненого, выстрелил еще раз, дальше, развернул коня… Игорь и офицер как раз столкнулись, тесак мальчишки неловко врубился в древко копья сразу за втулкой, вабиска выбил оружие у русского, но вынужден был выпустить и свое копье. Игорь левой рукой перехватил запястье офицера, метнувшегося за тесаком, правой нанес два быстрых прямых удара в лицо, мгновенно залившееся кровью. Вабиска зашатался, конь Игоря ударил грудью гухха, опрокинул его, а Игорь выволок всадника из седла и с силой швырнул наземь — головой вниз, Борьке даже показалось, что он услышал, как хрустнула шея, — а Игорь, наклонившись, быстрым и точным движением подхватил тесак, переломив копье.

В сущности, нападать больше стало не на кого — многие успели разбежаться, кто не успел — лежал на тропке или обочинах. Повозки стояли так и сяк, их побросали все. Мальчишки поехали шагом вдоль учиненного ими неслабого разгрома, лениво дозаряжая оружие — Игорь вдруг обратил внимание, что Борька потирает висок — снова и снова, сам этого, кажется, не замечая.

— Ты что? — быстро просил он. Борька, сведя брови, удивленно посмотрел на него, но тут же брови уехали вверх, и он поспешно и тихо объяснил:

— Яшгайан… Я теперь понял, тут яшгайан где-то.

— И он прячется от нас, — Игорь движением затвора загнал в ствол гранату, дозарядил подствольник, — Приятно видеть… Где ты, сволочь, выходи!

Борька вдруг побледнел, уронил оружие, закачавшееся на ремне, и сдавил ладонями виски, застонав:

— И-и-и-и… ггорь…

Даже тренированный парень не смог «удержать» внезапно обрушившуюся на него ментальную атаку. Игорь закрутился в седле, пытаясь понять, откуда она произведена, одновременно «оттолкнув» атакуюшего и пробуя его «захватить» — не получилось. Борька громко дыша открытым ртом, покачивался в седле. Игорь даже поддержал друга левой рукой, убрал ИПП и достал кластерник. Сейчас он ощущал яшгайана очень отчетливо — так ощущаешь зверя, который ходит вокруг огня твоей стоянки. Впрочем, яшгайан был скорее прячущимся зверем — он боялся и призывал своих рабов на помощь. Но они тоже боялись — русских, и куда больше, чем его. Научились бояться.

— Сиди тут, следи, — Игорь ткнул коня каблуками, причмокнул: — Давай вперед, малыш. Конь дрожал всей кожей, закатывал глаза, взмок и шел вперед лишь потому, что Игорь сейчас напрямую управлял им, как машиной. Раскидай Борьки, пригнув голову к груди, всхрапывал и перебирал ногами.

Брошенные повозки. Несколько горели, опрокинутые. Игорь безошибочно протянул руку к одной из них — полог сорвало, словно ударом палки наотмашь и вмяло вовнутрь. Игорь подъехал ближе, глядя на шевелящиеся полог, и выдернул из торчащей из-под него руки арбалет, одновременно обросив ткань в сторону.

Меньше всего он ожидал увидеть на лесной, дороге в глуши Сумерлы ЭТО. Нет, он почти был уверен, что ОНИ тут есть… но не вот так же…

Фомор смотрел на человека своим единственным глазом, сжавшись в комок в углу роскошной повозки. Капюшон яшгайанского одеяния свалился с его жутковатой головы. Длинные ладони (сколько у него пальцев — Игорь не мог вспомнить и не получалось разглядеть) полуприкрывали лицо.

— Вы убили моего отца и мою мать, — без патетики и не заботясь о том, поймет ли его фомор, сказал Игорь и ногой прижал его к обитой толстой материей стенке повозки, Он почему-то не мог воспринимать фомора, как разумное существо — не из-за вида, нет, в Галактике имелись и более странные формы разумной жизни. Почему-то ещё…

Кластерник коротко, упруго щелкнул, и фомор перестал жить.

— У меня чуть голова не лопнула, — буркнул Борька, подъезжая ближе. — Спасибо тебе… Игорь, ты чего? — почти с испугом спросил он, трогая согнувшегося над конской шеей друга за плечо.

— Нет, ничего, — Игорь выпрямился. Лицо его было спокойным.

11.

Олень был немного не такой породы, как в колонии — с более короткой шерстью светлого оттенка, рога расходились направленными вперед тройными венцами. Да и покрупнее он был… Степка отстал. Женька даже не заметил этого, азартно преследуя оленя с охотничьим дротиком в руке.

Мальчишка настиг оленя, как в былине — в прыжке через ручей, прямо в воздухе точным броском вогнав оружие под лопатку животному. Олень замертво рухнул на траву, рядом с ним тут же соскочил Женька с засапожником в руке — прыгнул на спину оленю, рывком за рога откинул голову и длинным полосующим ударом перерезал горло. Свистнула кровь, олень завалился вбок, и Женька, вогнав нож в землю, подставил под струю из артерии ладони, сложенные ковшиком, напился. Только потом, достав трос, начал подтягивать труп на толстенный сук дуба, чтобы как следует спустить кровь.

Когда Степка выехал на место окончания охоты, Женька уже ловко снимал шкуру с добычи, сбросив куртку и рубашку.

— Долго ездишь! — сверкнул он улыбкой. — Доставай пакеты и помогай.

— Черт бы тебя подрал, — Степка соскочил наземь. — Я чуть шею себе не свихнул, пока скакал.

— Да разве это скачка? — удивился Женька, локтем вытирая со лба пот. — Дротик вытащи, будь другом. Я лопатку пробил.

— Сейчас, — проворчал Степка, вылезая из куртки. — Это ведь олень?

— Был, сейчас это мсяо. То есть мясо… Давай, работай.

В четыре руки и два лезвия мальчишки оголили скелет почти полностью.

— Во, смотри, — Женька указал окровавленным засапожником в сторону кустов, — ждут.

Степка обернулся и невольно дернулся к коням за оружием — те, впрочем, стояли совершенно спокойно, хотя возле кустов сидел, чуть склонив на бок лобастую голову, крупный волк — серый с рыжей подпалиной на груди.

— Да ты чего? — Женька удержал Степку. — Это свой… — мальчишка чуть оскалился и к удивлению товарища… заговорил! Да, заговорил по-волчьи, если так можно сказать. Волк слушал похрипыванье и тихое подвывание внимательно, потом — лег на живот и уложил голову на вытянутые лапы. Прикрыл глаза, по временам пуская из-под век янтарные искры.

— Это что, по-волчьи? — Степка не сводил глаз с хищника.

— Волки не умеют разговаривать, — улыбнулся Женька, возвращаясь к разделке. — Но сигнальные коды у них есть, как и у всех животных, а я же зоопсихолог… Мы оставим ему все, что не заберем сами. У него логово, волчица и щенки.

— А можно его… — Степка сглотнул, — погладить? — вместо ответа Женька погладил его по голове и спросил дернувшегося в сторону Степку:

— Нравится?

— Понял, — кивнул тот. — Ну тогда передай ему, что все эти остатки и от меня тоже, ага?

— Он знает, — заверил Женька. — Давай заканчивать, а то, чего доброго, сейчас еще кто сюда пожалует…

…Они отмылись в ручье. В розовые облачка крови, распускавшейся в воде, тыкались треугольными мордами небольшие юркие рыбки — им, очевидно, не нравилось, и они поспешно плыли прочь. Волк неспешно перебрался ближе к останкам оленя и обнюхивал их — в нескольких шагах от совершенно спокойных коней.

— Их он не тронет, — ответил Женька на беспокойный взгляд Степана. — Ты пойми, волки — они очень-очень умные. И мы для них — друзья. Даже где-то старшие братья, — он задумался и признал: — А где-то и младшие. Ну что, — он несколько раз булькнул в ручье ладонью и предложил: — Поворачиваем на запад. Пора уже и с нашими соединяться!

* * *

— Дымом пахнет, — Женька упер приклад в колено. — Это не костер, это жилища.

Степка тоже ощущал запах, но для него это был просто запах горящего дерева. Однако, он поверил Женьке на слово и, как почти тут же выяснилось, правильно сделал. Кони прошли грудью сквозь кустарник на опушке вырубки и практически наткнулись на нескольких детей вабиска, замерших с вязанками хвороста на спинах. Миг — и, побросав вязанки, те с отрывистыми криками метнулись через вырубку туда, где над зелеными холмиками обычных для лесных, племен полуземлянок поднимались дымки и ходили старшие. Вернее — уже не ходили, а все стояли, глядя на подъезжающих шагом белых мальчишек. Потом со страшным шумом бросились в стороны, словно вспугнутые животные, скрываясь в жилищах, входы в которые начали изнутри задвигать тяжелые колоды — и селение словно вымерло.

Степка соскочил наземь первым и прошелся между холмиками, то вороша ногой кучу хвороста, то приподнимая стволов ИПП какие-то листья в грубого плетения корзинах.

— Это же салат? — окликнул он Женьку, поднимая один лист и запихивая его в рот. — Точняк, настоящий салат! Свежий, но мелкий какой-то!

— Дикий, — объяснил Женька, подходя. — А вот, смотри. Это правда интересно.

На его ладони лежали два диска глубокого голубоватого цвета с нанесенными значками местного алфавита, каждый диск — величиной с червонец.

— Что это? — Степка с любопытством взял один из дисков. — Камень?

— Нефрит, — Женька подбросил второй диск на ладони. — У нас в школьном музее есть такие… Это квитанции на услуги.

— А? — не понял Степка.

— Такие квитанции иррузайцы выдают, когда забирают товары. А на следующий год караван приходит уже с их товарами, и можно эти диски обменять на заказанное, — Женька взял диски у Степки и положил оба на место. — Ладно, попробуем их вытащить.

— На кой черт? — поморщился Степка. — Поехали.

— Э, нет, — Женька замотал головой. — Ты что-то не понимаешь, Степ. Мы же не просто так тут ездим, ради собственного удовольствия. Нам нужны вассалы, иначе чего с этой планетой возиться? Вот и попробуем установить контакт.

— Ты знаешь их язык? — поинтересовался Степка, молчаливо признав правоту Женьки.

— Не очень, — беззаботно ответил тот. — Да это и не важно. Ты только пушку держи наготове, а то они от страха здорово начудить могут.

Степка кивнул и встал, уперев приклад ИПП в бок. А Женька, забросив оружие за спину, начал расхаживать между холмиками полуземлянок, потом — отошел к коням и уселся около них. Достал пачку сухарей, бросил один Степке, вторым захрустел сам, ловя крошки в ладонь. Сквозь хруст предложил:

— Давай, что ли, мясо пожарим? Доставай вырезку.

Степке подошел к вьюкам, вытащил трензели из конских ртов. Женька, нагнувшись, начал раздувать костер, возле которого сидел, подбрасывая хворост. Его товарищ тем временем нарезал мясо толстыми ровными кусками и, посвистывая, посолил, а потом устроил на пододвинутом к огню плоском камне — очевидно, у местных вабиска он тоже служил этой цели.

— Они не обидятся, если мы позаимствуем у них немного салата? — риторически опросил Степка, локтем отодвигая ИПП за спину. — Сухари еще доставай.

Женька, как более опытный в контактах с вабиска, краем глаза уже заметил, что в двух или трех жилищах входные колоды чуть-чуть отодвинулись и оттуда поблескивают глаза. Конечно, тут не видели русских, но наверняка слышали рассказы иррузайцев и пришли в ужас при одном виде белолицых. Однако, те не спешили разрушать селение громом и молнией, не рвались никого убивать и даже ничего не брали, кроме съедобных листьев, которых полно в лесу. И жарили они самое обычное мясо на обыкновенном, не грохочущем, огне. Конечно, их белые лица пугали, но вообще-то они вели себя так же, как сами вабиска и были похожи на них сложением…

…Степка, продолжая посвистывать, поворачивал мясо палочкой. Женька разложил на обертке сухари и, подмигнув товарищу, покосился в сторону ближайшей полуземлянки.

Двое вабиска, слегка пригнувшись и направив в сторону пришельцев копья, стояли возле входа.

12.

— Больше полупути прошли, — пробормотал Игорь. — Да, и намного больше, — он сложил авиакарту и, задрав лицо вверх, крикнул: — Что там?!

Наверху — в кроне здоровенного дерева, какой-то мутации бука — шуршало и хрустели. Игорь, прикрыв глаза ладонью от падающих оттуда листьев, веточек и кусочков коры, терпеливо ждал. Наконец, Борька спрыгнул вниз — сиганул с высоты почти двухэтажного дома, придержав на груди бинокль.

— Километров за пятьдесят отсюда по нашему курсу на холм поднимается просека, — Борька улыбнулся: — Это наши, Игорян. Отсюда не понять, давно они прошли, или как, далеко, но… это наши, а значит… — Борька швырнул вверх бинокль, засмеялся и, подпрыгнув, поймал его. — Я скоро увижу Катьку — увваааауу-у!!!

— Это точно просека? — Игорь ткнул друга в плечо. — Э-эй, эй! Ау! Или дорога вабиска?

— Просека, просека, — Борька крутнул бинокль на ремне. — Мы их нагоним. Теперь точно нагоним. Вопрос времени.

— Как бы еще связаться с Женькой и Степкой, — Игорь почесал переносицу. — И поскорей бы к горам. Мне интересно, что там.

Борька никак не мог успокоиться. Он жонглировал своими вещами, убирая их, выжимал за ствол в вытянутой руке оба ИПП — свой и Игоря, хлопнул Раскидая по крупу, и когда тот удивленно покосился на хозяина — со смехом звонко поцеловал коня в нос. Игорь, уже сидя в седле, снисходительно наблюдал за слегка спятившим от предвкушения встречи другом.

— Душевнобольной, — изрек он с высоты.

— Ты просто не понимаешь, — Борька глуповато улыбнулся. — Столько всего умеешь разного, а этого просто не понимаешь. Поймешь, когда…

— Когда у меня будет девушка, я это уже уяснил, — кивнул Игорь. — Но, боюсь, тут мне ничего толком не светит. Мы, дворяне…

— Черт побери, — простонал Борька. — Ладно, поехали!..

…В этот день они так и не добрались до «просеки». А перед самым ночлегом пошел дождь — не такой бурный, как южнее, но зато долгий. Мальчишки поспешно растянули куски термопленки, «склеив» их краями и, забравшись под навес, принялись за сухари и оставшееся от завтрака холодное жареное мясо. Кони пофыркивали и переступали рядом — они против дождя ничего не имели. Мальчишки вообще-то тоже, тем более, что холодно им не было. Они улеглись под навесом, устроив головы, на седлах и начали переговариваться, постепенно все больше и больше заплетаясь языками. Борька уснул первым, а Игорь еще какое-то время слушал, как дождь шуршит по навесу, да в лесу уныло кричит птица. Вспомнился, вдруг дом в Верном, лица отца и мамы — и на какой-то миг все-все вокруг стало неожиданно отвратительным и чужим. Только на миг — Игорь прогнал это ощущение и заставил себя уснуть.

* * *

Через два часа после подъема они выбрались на просеку.

Да, тут прошел лесоход, сомнений не оставалось. К сожалению, дождь не оставил и другого — возможности понять — когда, да ребята и не очень пытались.

Игорь обратил внимание, что Борька каким-то странным взглядом смотрит туда, откуда шел лесоход. Ощутив на себе взгляд друга, Борька вздохнул и пояснил:

— Смотрю, и как-то спокойней. Вот представь себе — в конце этой просеки наш дом. Далеко, я знаю, но все-таки — если вот сейчас поехать, то доберешься до него. Рано или поздно, но доберешься. Понимаешь? Успокаивает, словно его можно вон прямо увидеть в конце этой просеки.

— Я понимаю, — серьезно кивнул Игорь. — Да, это странно… и приятно. В самом деле.

Они поехали шагом. Ехать по просеке было не ахти — лесоход начисто уничтожил подлесок, но древесные стволы, их обломки и пеньки, превращали дорогу в полосу для скачки с препятствиями, подготовленную спятившим работником ипподрома. Приходилось тщательно следить, чтобы кони не поломали ноги — это было бы страшней страшного. В результате мальчишки свернули в лес и двинулись параллельно просеке. Тут, впрочем, тоже лежали упавшие деревья. Лес то редел, то вновь сгущался так, что колени чиркали о стволы. На прогалинах росла высокая жесткая трава, в которой прыгали крупные насекомые — похожие на кузнечиков, но ярко-алые. Припекало, но душно не было — дождь, похоже, к счастью, не собирался возвращаться.

— Нагоним, — оптимистично сказал Игорь. Борька кивнул, потом неожиданно поинтересовался:

— Знаешь, кем бы я хотел стать, если бы по своему желанию мог родиться заново?

— Ну и кем? — спросил Игорь.

— Тобой, — коротко ответил Борька и добавил потом: — Не думай, не потому, что ты дворянин.

Игорь молча хлопнул его по спине.

Кони перешагивали или перескакивали упавшие стволы; двигались не быстрее пешехода. Это начинало крепенько надоедать.

— Вот так начинаешь жалеть, что на тебя не нападают, — вздохнул Борька и, поднявшись на стременах, завопил: — Хэ-э-э-эй!!! Выходи на честный бой, сколько вас есть — все на левую руку!

— По-моему, тут нет никого, — иронично заметил Игорь, шпоря коня. — Хоп, хоп… Черт, я хотел бы перевалить через горы и сам поглядеть, что там — сам, а не через спутники!

— Кто мешает? — удивился Борька. — Хоть сейчас. В смысле — когда доберемся.

— М? — удивился Игорь. — А ты пойдешь со мной?

— Пойду, — легко, но серьезно согласился Борька. Игорь посмотрел ему в глаза; взгляды мальчишек скрестились, как шпаги в руках друзей.

— Ты так веришь мне?

— Не в этом дело, — возразил Борька. — Я верю в тебя.

— Борь, — Игорь вдруг сузил глаза, — а почему бы тебе не попробовать выслужить дворянство? Это можно. Не так легко, но можно.

— Я казак, — гордо ответил Борька. Игорь не стал продолжать разговор, а вместо этого вновь перешел на полушутливый тон:

— Ладно, с горами мы подождем, и по эту сторону дел хватит — взять вашу эту пустыню радиоактивную или болота на севере — совсем неисследованные районы… Знаешь, мне будет не хватать Сумерлы.

— Когда уедешь, — понимающе сказал Борька. — Слушай, это тебе так обязательно? Высшее образование можно и у нас получить. Или тебя так уж тянет в ваши знаменитые вузы?

— Ты не понимаешь, — мягко ответил Игорь, про себя попросив у Борьки прощенья за то, что не объясняет, куда его на самом деле «тянет». — Ты с такой иронией говоришь, а не понимаешь… Эти ВУЗы — хотя бы Петроградский — совершенно особый мир. Я уж не говорю о том, какую работу там можно делать. Мне хочется учиться там вовсе не потому, что у вас тут хуже преподают… Ты читал "Я кормлю оленей" Колемина?

— Я такого даже не слышал, — признался Борька.

— Он чуть-чуть элитарный, но в вашей библиотеке есть, точно. Вот у него про Петроградский университет написано хорошо. Правда — двадцать лет назад, но там ничего не меняется.

— А про что он еще писал? — поинтересовался Борька.

— "Клуб "Умывалка"" — это не про студентов, а про лицеистов — из Минска… «Поднебесье» — очень тяжелый роман, напряженный, об инженерах…"…кто сколько может" — это…

— Погоди, постой! — вскинулся Борька. — Это как мальчишки-туристы побирались в космопорту на Сторкаде, чтобы спасти от ареста одного своего местного друга-сторка?! А я же это читал, только автора забыл! Классная книжка!

— Да, это та повесть, — согласился Игорь. — Хоп, хоп, хоп, вперед! Смотри речушка какая-то. Может, назвать в честь твоей Катюшки?

— Ну вот еще, — презрительно отозвался Борька. — В честь Катьки я назову самую большую горную вершину. И попрошу Лизку нарисовать ее портрет на фоне этой вершины…

— Лизка рисует? — поразился Игорь.

— И очень хорошо, но сама это считает ерундой, редко кому показывает, хотя, по-моему, не хуже моего брата выходит… Тебя она уже наверняка изобразила.

— Надо будет попросить показать, — решил Игорь.

13.

— Ты торгуешься, как в средние века, — со смехом сказал Женька.

— Я читал про Хейердала, — Степка подбросил на ладони золотой браслет грубой ковки. — Как он менялся на тихоокеанских островах.

— Хейердал? — Женька потер висок. — Что-то… А, мореплаватель. Помню… Пер… Тук…

— Тур, — уточнил Степка. — А эта штука дорого стоит?

— Довольно дорого, — определил Женька, — можно в станице продать.

— Не, я лучше его вообще себе оставлю, — решил Степка, — на память.

— Ты вернешься на Землю с Игорем? — поинтересовался Женька, шпоря коня.

— Да, — коротко откликнулся Степка. Женька покосился на него, удивленный тоном ответа, а тот продолжал как ни в чем не бывало: — А иррузайцы у них в селении не такие уж частые гости. Но все равно напугали местных русскими.

— А разве мы не страшные? — серьезно спросил Женька. — Это ты, Степыч, не задумывался, потому что сам такой же. Мы для вабиска — сперва что-то вроде стихийного бедствия. Мы же их жизнь ломаем на корню. К лучшему, но ломаем. Иррузрйцы их грабят, а все равно они понятней, потому что только берут, а учить ничему не пытаются.

— Я об этом не думал, — признался Степка. — Но вообще-то на Земле было то же самое. Все, кто сталкивался с европейцами, им сопротивлялись, хотя те учили, лечили, защищали… И негры, и индусы, и китайцы…

— Никогда не видел живого негра или китайца, только в книжках, — Женька пожал плечами. — А ты?

— Я видел китайцев, — сказал, как отрезал, Степка и заговорил о другом: — Интересно, они не наведут на наш след иррузайцев? Кажется, они от нашего визита слегка обалдели…

— Наведут — перестреляем, — беззаботно отозвался Женька.

Мальчишки проехали ручьем, переливавшимся ниже через гранитные, вставшие дыбом, плиты; перед каждой — небольшое озерцо-заводь с прозрачной теплой водой.

— Давай искупаемся, — остановил коня Степка, — я что-то пропотел.

— Давай, — не стал возражать Женька, — тут вон почти ванны. Курорт.

— Сочи, — согласился Степка, соскакивая наземь и захлестывая узду за ветви кустов.

— А? — не понял Женька, делая то же самое.

— Сочи… ну, курорт такой на юге, — пояснил Степка. — Мы там… э… отдыхал я там. Два раза.

Мальчишки разделись и бухнулись в самую большую заводь, где можно было даже поплавать. Вода и правда оказалась теплой, она пахла — чуть-чуть — цвелью, как любая стоячая вода. Потом Женька перебрался в небольшую каменную ванну и разлегся, там, устроив голову и руки на краях, а Степка шлепнулся на живот на каменной плите сбоку от Женьки.

— Обсохнем и дальше поедем, — пробубнил Женька, закрывая глаза. Степка дотянулся и толкнул его рукой:

— Ты так уснешь.

— А?.. — Женька, похоже, уже уснул. — Не… Ты только меня почаще толкай.

— Вот еще, — буркнул Степка, — я сам спать хочу…

Это было последнее, что прозвучало у ручейка. Кони тоже задремали стоя, и на ближайший час воцарилась полная тишина. В смысле — отсутствие человеческих звуков.

Первым проснулся Женька — очевидно, спать в воде все-таки было прохладненько. Он удивленно огляделся, моргая, заплескался, потягиваясь, потом зевнул и сказал:

— Придремали… Степ! — он брызнул на безмятежно спящего товарища водой. — Подъем!

— У-уу-уыххха-а-ау-уух-х! — издал неопределённо-жуткий звук Степан и перевалился на спину. — Мы все-таки уснули.

— Меткое замечание, — Женька выбрался из воды и шлепнулся на камни — обсохнуть. — Давай собираться.

— Это ты так собираешься, — ядовито заметил Степка. — Что-то мы разленились… Ой, какое барахло горячее!

Мальчишки неторопливо оделись, отвязали и напоили коней, а потом влезли в седла…

…Узкая прогалина уводила в сырость — наверху смыкались уже не кроны деревьев, а торчащие из склонов корни. Копыта чавкали, по грязи, но вскоре прогалина открылась на широкий луг, за которым снова начинался лес. Над лугом в прозрачном небе плавали ширококрылые птицы.

— О черт, — выдохнул Женька, останавливая коня. — Вот и шпионы…

— Ладно, поедем, — предложил Степка. — А то они не знают и так, что мы здесь.

— Может, и правильно, — согласился Женька, шпоря коня. — Нно!

Птицы — большие орлы — снизились, сужая круги. Мальчишки чувствовали себя, как под прицелом камер слежения.

— Дядька рассказывал — хуже нет, когда за тобой все время следят, — понизил голос Женька. Степка поинтересовался:

— А откуда он знает?

— Ему десять лет назад, когда война с фоморами была, исполнилось тринадцать, — сказал Женька. — Он сейчас двигателист, уже сто лет дома не был. Ну а вот тогда родители — мои дед с бабкой, ты их знаешь — ему как раз в честь этой даты подарили путешествие на Океаниду. А корабль, на котором он летел, перехватил рейдер фоморов — просто так, на дороге попался. Большинство пассажиров, конечно, убили, потому что все сопротивлялись. А дядю Сергея оглушило взрывом, очнулся — а он уже в плену. Вообще детей не принято брать в плен, такого со времен Первой Галактической не случалось, но тогда все кувырком вообще было, а так даже сторки, если им попадается наш ребенок, его обязательно возвращают. Но фоморы… — Женька покрутил головой и вздохнул. — Запихали его на какую-то Луну на нейтральной территории, под купол. Безвоздушный шарик у красного солнца… Бежать нельзя — скафандров нет ни у кого. Блок — сорок пять мальчишек и девчонок до шестнадцати лет, наших, земных, сколько-то Союзников разных, тоже несовершеннолетние. У каждого закуток — кубик два на два на два метра. Выход — только по команде, на кормежку два раза в день, в туалет три раза, мыться раз в неделю, час в день прогулки в общем зале. Никакого общения. И эксперименты. Разные. Почти половина от них умерла. Дядя рассказывал — запихнут голого в камеру и начинают давление уменьшать… или увеличивать. А сами стоят за стеклом, уставятся своим одним глазом каждый — и нате — наблюдают… Они же о нас ничего не знали, вот и добывали сведения таким способом. Так вот там в каждой камере прибор был — перевернешься с боку на бок, а он следом. Противно так…

— Сколько же он там пробыл? — тихо спросил Степка.

— Почти полгода, до конца войны.

— Это ж лучше умереть… — Степка передернулся.

— Он несколько раз пытался, — серьезно ответил Женька. — Вешался один раз, другой раз себе вены перегрыз… Да все та же система… Откачивали. А потом — инъекции — накачают так, что рукой или ногой шевельнуть трудно.

— А как же он спасся?

— Да никак, их спасли. Десант выбросили… Слушай, давай-ка поскорее этот луг перемахнем. Не нравятся мне наблюдатели над головами.

14.

— Вот оно, это место.

Лесоход стоял на краю крутого спуска, а впереди и внизу расстилался сочно-зеленый лесной ковер, прорезанный нитками рек и речушек. Южнее, в туманной дымке, они сливались в мощную, медленно текущую реку.

— Дошли, — Лизка, опустив планшет с картой, расширенными глазами смотрела на открывшуюся им картину. — Как много потоков, и зелень такая яркая.

— Много потоков? — Катька подняла камеру. — Так и назовем — Многоструйная… Правда, красиво.

— А вон и горы, — Зигфрид указал рукой. Пики, постепенно выраставшие на горизонте, сейчас казались совсем близкими и нависающими над головами. — Их-то как назовем? Третий Меридиан — неинтересно…

— Придумаем, когда доберемся, — отозвалась Лизка. — Нам еще ребят тут ждать… Ох, не случилось бы чего с ними! И как раньше люди жили без связи — месяцы, годы? Тут неделю не вытерпишь!

— Да ничего с ними не случится, — бессердечно сказал Зигфрид, — не бойтесь, девчонки.

— Он не понимает! — фыркнула Катька. И, повесив аппарат на ремень, прижала ко рту руки: — Бо-рис-ка-а!!!

— Чего орешь, тут я, — раздался сзади насмешливый голос.

Все обернулись. Игорь и Борька — грязные, улыбающиеся и довольные собой — сидели в седлах у кормы лесохода…

… —А Степка с Женькой разве не с вами? — Зигфрид с насмешкой наблюдал, как Катька любовно отправляет в методично открывающийся рот Борьки кусочки мяса и картошки. Игорь, стоя посреди спальника, ожесточенно вытирал мокрую после душа голову. Лизка с печальным видом перебирала привезенные мальчишками записи и голографии, то ли сортируя, то ли перемешивая их.

— У нас связи нет, — Игорь присел к столу. — Будем их тут ждать, спуск удобный, они сюда должны подойти. И еще попробуем связаться… Слушайте, дайте поесть, наконец!

Лизка вздохнула и начала «сервировать». Зигфрид включил экран на курсовые камеры.

— Мы решили назвать это место Многоструйная, — объяснил германец. — А вот горы пока не придумали.

— Зубастые горы, — решил Игорь, бросив один взгляд на экран.

ГЛАВА 7 КРАСНЫЙ ГРАНИТ

У мужчины не бывает слёз -

Это память капает из глаз…

Солдатская песня.

1.

Вечером не лесоходе вопреки всякой секретности включался ревун с проблесковыми маячками. Унылый и мощный вой был слышен на многие десятки километров, огни видны почти так же далеко. Правда, во время сигнализации приходилось прятаться под броней — звук был непереносимым.

Третьи сутки Женька и Степан не появлялись и не выходили на связь. Собственно, последнее было бы затруднительно — она по-прежнему работала из рук вон плохо, Игорь собирался мастерить эквалайзер. Лизка ходила, как в воду опущенная и, хотя не плакала, похоже, находилась близко к этому. Катюха эгоистично не обращала на нее внимания. Они с Борькой все свободное время просиживали на носу лесохода, разглядывали долину и строили между поцелуями предположения о том, что ждет экспедицию впереди: Борька — с точки зрения лесничего, Катька — с точки зрения генетика.

С точки зрения Игоря это было все равно что складывать цвет с длиной. Но, похоже, эти двое находили удовольствие просто в факте общения.

Если честно, Многоструйная долина и горы за ней очень сильно дразнили воображение юного начальника экспедиции. Пользуясь мощнейшей оптикой лесохода, превращавшей полтораста километров в три с половиной, он разглядывал подолгу склоны и прорезавшие их ущелья, венцы из вечнозаснеженных скал и голубое сияние глетчеров. Иногда к нему присоединялся Зигфрид и, глядя во второй бинокуляр, негромко читал германские баллады. Однажды он сказал:

— Вернусь — предложу отселить часть наших сюда. Желающие найдутся.

— А радиация? — спросил Игорь.

— А мы на нее положим. Скрамасакс, — невозмутимо ответил Зигфрид. — Германца радиацией не возьмешь… А это что?!

— Что такое? — быстро спросил Игорь. — Что увидел?!

— Странно, — немного напряженно ответил Зигфрид, не отрываясь от аппарата. — Мне показалось, что я вижу замок.

— А? — не понял Игорь.

— Замок, — Зигфрид вертел шарнир. — Странно так… Посмотрел и вижу трехбашенный замок. А сейчас нет, — разочарованно отстранился он.

Игорь молча вгляделся. Он знал, что природа часто шутит такие шутки — особенно если человек боится что-то увидеть или наоборот — очень хочет. Но знал так же, что бывает и наоборот — человек (и не человек) маскирует сделанное им под творения природы. На какой-то миг и ему показалось что он видит трехбашенную твердыню — но уже в следующий миг Игорь признался себе, что себя же и обманул: это была просто тройная скала, смахивавшая на трезубец.

— Ничего нет, — разочарованно отстранился он от аппарата, повторяя движение Зигфрида. Мальчишки уныло посмотрели друг на друга. Зигфрид улыбнулся. Игорь подмигнул:

— Хочется найти новую Черную Цепь?[26]

Зигфрид не успел ответить — из кормового отсека послышался вопль Лизки:

— При-е-ха-ли-и-и!!!

* * *

Со все еще мокрыми после душа волосами, улыбающиеся, Степка и Женька сидели за столом и ели печенья, поливая их взбитыми сливками и запивая молоком. Лизка, устроившись напротив Женьки, неотрывно не него смотрела.

Игорь при этом не присутствовал. Он опробовал свои эквалайзер — и связь прорезалась неожиданно великолепная. Игорь включил факс и видео на перегонку добытых материалов, а сам вышел на генерал-губернатора.

Довженко-Змай выглядел усталым и умеренно обрадовался визиту. После взаимного обмена приветствиями он тут же деловито спросил, как впечатление Игоря от увиденных земель.

— Отличные места, — сообщил Игорь. — Если поставить струнники и проложить кое-где обычные дороги, то они примут без проблем до полусотни тысяч человек. И никому не будет тесно.

— Может быть, ты мне найдешь эти пятьдесят тысяч? — задумчиво полюбопытствовал генерал-губернатор. — Ладно… Скажу по секрету — людей-то я, пожалуй, найду, — Игорь поднял бровь. — А ты как думал? — сделал тот же жест генерал-губернатор. — Указ об экономическом развитии подмахнул и этим ограничился? Нет, его выполнять надо. Иначе меня оппозиция в покое не оставит. Да и ты тоже. А за вами всеми приглядывать — глаза разбегутся.

— У тебя этих глаз много, — заметил Игорь. Довженко-Змай не возразил, а сказал вместо этого:

— На развитие колонии нужны деньги, и деньги немалые. У нас в бюджете профицит, но этого плюсового баланса даже на две новые губернии не хватит, министерство финансов на голую романтику не возьмешь. Частных инвесторов — тоже.

— А Русская Колониальная Компания? — поинтересовался Игорь живо. — Ты же им концессию на пустыню отдал, неужели не помогут в благодарность?

— Дают пятнадцать миллионов рублей, — понизил голос генерал-губернатор. — А нужно минимум вдвое больше. Ну, сколько-то дадут переселенческие кооперативы, сколько-то — частные фонды колониального развития… Все равно — нужно будет еще миллионов пять. Их мне дашь ты.

— Я? — спокойно полюбопытствовал Игорь. — У меня, конечно, есть деньги. Но мало. Да и те больше частью от Дзюбы…

— Ты уверен в том, что говорил о радиоактивных материалах в горах? — спросил генерал-губернатор.

— Уранинит, 238-й, 235-й уран, — подтвердил Игорь. — Я сомневался, но сейчас изучил образцы. Точно.

— Вот под это дело министерство финансов недостающее даст, — убедительно объяснил генерал-губернатор. — Если привезешь образцы и хороший отчет.

— Так, — Игорь сел удобнее. — Любопытно. Значит, Империи и ее всемогущему представителю пригодились детсадовцы на прогулке? А знаешь — я, пожалуй, откажусь. Из вредности. Я гуляю, и все тут.

— Да пожалуйста, — таким же тоном ответил Довженко-Змай. — Из Фелькишер Ланд севернее тебя к тем же горам приближается поисковый германский отряд. Они этим и займутся. Гуляй спокойно, деточка.

— По прикладной психологии у тебя, конечно, было «отлично», — задумчиво определил Игорь.

— И по прикладнОй, и по приклАдной, — согласился Довженко-Змай. — Так я в надежде на отчет?

— Будет, — пообещал Игорь. — Кстати, не в службу, а по службе — перешли мне снимки этого района, к которому мы приближаемся. Обычные и спектральные.

— Минут через десять принимай, — и генерал-губернатор отключился.

2.

Этим вечером — четвертым — в лесоходе собрался совет. Все люки были задраены, вся аппаратура, кроме дежурной — выключена. Игорь веером разложил на столе снимки — поверх наскоро составленной Лизкой карты.

— Мы перейдем Многоструйную в ее северной части, — Игорь провел пальцем, — перевалим отроги Зубастых Гор, спустимся с них и пойдем прямиком на восток. Выйдем прямо к Чернолесью где-то в начале серпеня.

— А «индрик» через горы пройдет? — усомнился Женька.

— Найдем место, где пройдет. Эти вот отроги не очень высокие и крутые, — указал Игорь.

— По-моему, тут нечего возразить, — повела плечами Катька. Остальные закивали.

— Значит, завтра начинаем спуск, — Игорь потянулся. — Надеюсь, все у всех готово. Личные вещи, матчасть, кони, оружие? — в ответ раздалось многоголосое утвердительное бурчание. — Ну, так в шесть подъем, поедим и выезжаем.

— Поедим и поедем, — срифмовал Зигфрид, зевая. — Спать пошли, что ли?

* * *

Игорь не мог заснуть. Вполне можно было бы себе приказать, но не хотелось. Он лежал с. закрытыми главами и неспешно прокручивал в мозгу создаваемые им самим фантастические сюжеты — разноцветная живая мозаика колыхалась перед мысленным взором Игоря, за закрытыми веками, словно сияющий занавес. Игорь, как и все выпускники лицеев, легко играл с этими видениями — это помогало. Но если ждешь чего-то…

…Игорь открыл глаза. Он уловил еле слышный шум — наверху, на броне лесохода. В открытые люки светилось ночное небо. Да, там, наверху, оставались Женька и Лизка. Их голоса, что ли? Или не голоса? Да, не голоса, а…

Игорь почувствовал, как у него начинают теплеть, а потом загораются щеки, уши и все лицо. Смуглый, он не краснел, а бурел. Впрочем, в темноте никто не видит. А звуки означали только одно — там, наверху, мальчишке и девчонке, открывшим для себя эту сторону любви, очень-очень хорошо сейчас вместе…

…По меркам некоторым звездных рас земляне были весьма распущенными существами. Девчонки преспокойно блокировались и вступали в первый сексуальный контакт в 13–15 лет, а то и раньше. С мальчишками было то же самое… В периоды обострения отношений на землян выливали немало грязи именно по этому поводу. Но в полемическом запале обвинители — не замечала другого — что на Земле нет сирот при живых родителях и прерванных беременностей, нет браков по принуждению и половых извращений, а уж если девушка с кем-то ложится — то можно с вероятностью 90 процентов быть уверенным, что это ее будущий муж. Даже если сейчас им по 15 лет…

….Теоретически Игорь знал весь процесс. И, оповести он кого-нибудь, что в 15 лет все еще девственник — этот кто-нибудь, тот же Борька, очень удивился бы. Подобно всем дворянам не в первом поколении, он сочетал в себе преданность Империи с почти полным равнодушием к личным удобствам к индивидуальному быту, практически с рождения считая, что смысл жизни — в служении Родине, поиске приключений и познании нового. Нет, знал он и то, что когда-нибудь будет семья, будут дети, как иначе?! Но ни о какой любви не думал никогда, разве что немного завидовал чувству, которое было между отцом и мамой — редкости у дворян.

А вот сейчас он, испытывая стыд за то, что подслушивает то, что нельзя слушать — он вдруг позавидовал Женьке.

И приказал себе уснуть.

* * *

Спуск проходил медленно и, чем можно было ожидать. Пришлось попарно двигаться верхом впереди, разведывая путь. Все остальные сидели в носу лесохода, непрерывно вглядываясь в склон холма, в ход пускали аппаратуру, несколько раз поднимали вертолет. Это предельно выматывало — Игорь в конце концов поделил своих на две смены: двое едут впереди, один ведет машину, трое отдыхают, Ленька — все время в «вертушке». Лесоход полз медленней пешехода, при всей его проходимости и массе машину мотало и подбрасывало на валунах, и сломанных деревьях. Пришлось всем пристегнуться наплотно ремнями.

Зеленое море внизу постепенно становилось ближе, а обзор по горизонту сокращался. Казалось, что на самом деле погружаешься в воду.

Потеряли почти два часа, пробивая ход через каменную глыбу — громадину, начисто перекрывшую путь. Аккумулятор плазмы пришлось ставить на астроподзарядку. Потом — буквально через десять минут — со склона сорвалась лавина камней. Борька с Катькой, ехавшие впереди, едва успели спрятаться за корпусом «индрика», который коротко ухал от попадании летящих со скоростью пущенной из лука стрелы глыб. Еще страшней были мелкие осколки — они откалывались от глыб при столкновениях и летели рикошетами, взвизгивая, словно пули. И почти так же опасны были… Один из них вдребезги разнес дальномер на артиллерийской башенке. Несколько — прошили металлизированный чехол, закрывавший вертолет и моторку. Еще что-то долго сыпалось, стучало, шуршало, грохало и поскрипывало — Игорь при каждом таком звуке коротко вздрагивал, не снимая руки с гиросистемы. Отточенным чутьем он понял то, чего не понимали остальные — у камнепада могло хватить силы перевернуть, опрокинуть лесоход, уволочь с собой…

Очень нескоро он смог позволить себе вздохнуть как обычно. И по связи скомандовал:

— Продолжаем спуск! Осторожнее…

И снова — медленное сползание. Игоря заменил Зигфрид — удалось немного поспать, а проснувшись — перекусить. К счастью, самая трудная часть спуска осталась позади — лесоход шел между пышно-зеленых деревьев долины. Живность кишмя кишела тут — из-под гусениц что-то порскало, с ветки на ветку перелетало, за деревьями перемещалось… Весь экипаж снова собрался в лесоходе, с интересом посматривая вокруг.

— Радиация, — отметил Борька, — и неслабая.

— Да ничего страшного, — возразил Игорь. — Народ активней будет… Все. Тормозим.

3.

Заворочавшись во сне, Игорь едва не свалился с кровати и, опершись на пол рукой, проснулся. Все вокруг еще спали, только катькина кровать пустовала. Насквозь через люк светило утреннее небо.

Зевая и натыкаясь на углы, Игорь выбрался на броню. Катька сипела на носу, обхватив руками колени и смотрела на восходящий Полызмей.

— Доброе утро, — Игорь встал рядом, потянулся. Девчонка кивнула, потом поднялась на ноги:

— А я давно встала, — сообщила она. — Сижу любуюсь — до чего красиво… Слушай, если уж и ты поднялся, будь другом — сделай кофе, а я завтраком займусь…

…- И правда — красотища кругом, — оценивающе сказал Женька, сидя со скрещенными ногами на корме лесохода и окидывая окрестности взглядом хозяина. — Только скучно. Приключений мало.

— Слушай! — вдруг возмутился Игорь, толкая его в бок. — Если тебе мало всего, что уже было — то чего нам ожидать в будущем?!

— Удивительных чудес и происшествий, — серьезно отозвался Женька.

— О нет, — так же серьезно выдохнула Лизка. Зигфрид перегнулся в люк, извлек гитару и хлопнул по ней. Без слов. Женька протянул руку:

— Дай-ка мне…

— Погоди, — попросил Степка, перехватывая инструмент. — Вот, послушайте-ка… — он что-то помурлыкал, перебрал струны и вдруг запел печально, покачивая головой и глядя куда-то невидящими глазами:

— Мой конь притомился,[27] Стоптались мои башмаки… Куда же мне ехать — Скажите мне, будьте добры?.. — Вдоль синей реки, моя радость, вдоль синей реки. До красной горы, моя радость, до красной горы… — А где те река и гора — Притомился мой конь… Скажите пожалуйста, Как мне проедать туда?.. — На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь. Езжай на огонь, моя радость — найдешь без труда…

— Вот, — он вздохнул. — Не знаю, что-то в голову пришло. У нас ее любили.

— Дай мне, — Женька все-таки вытребовал себе гитару. — А вот наша, местная… Борь, девчонки — подпевайте!

Не жди меня, не жди — я ухожу с утра —[28] Туда, где ветер вновь лавину стронул, Где за рекой встает гора, А за горой — река, И снова горы, и зеленый лес на склонах… Прости меня, прости — я снова не приду, В который раз поедут все прахом сроки… Не обнимай меня — меня обнимет дуб, Обнимет тенью дуб, А для тебя — вот, только эти строки. И знаешь что, вот что — быть может, не вернусь, И где прервался след — друзья тебе не скажут… Забудь меня скорей — и пусть, И только-то, и пусть… …А смерть — плевать, тут уж как карта ляжет.

Игорь поднялся, подошёл к корме и встал там, скрестив руки, задумчивым взглядом окидывая горизонт. Степка, встав рядом с ним, посмотрел туда же и тихонько спросил:

— Игорь, ты чего?

— На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь, — так же тихо отозвался Игорь, не отводя глаз от леса. — На ясный огонь… Поехали, Степ.

* * *

Нос лесохода погрузился в воду, и машина остановилась. Впереди на всем видимом пространстве ничего не было, кроме воды и красивых лесистых островков, натыканных густо, как чаинки в хорошем чае.

— Похоже на Черную Чашу у берегов, — определил Борька. — Только тут зелени больше. Игорь, как мы — обождем, или напрямик?

— Да напрямик, — беззаботно предложил Игорь, — нам что суша, что вода…

— Мы в такие шагали дали,[29] Что не очень-то и дойдешь, Мы в засаде годами ждали, Невзирая на снег и дождь, Мы в воде ледяной не плачем И в огне почти не горим… Мы — охотники за удачей, Птицей цвета ультрамарин!

— проорал изнутри Женька, и лесоход солидно и неотвратимо двинулся в воду. Волны разбежались от носа двумя пологими горбами, разбиваясь об островки и коряжины. Выбравшийся наружу Степка, гордо задрав нос, прикрепил к стволу скорострелки, глядевшему в небо, имперский флажок и постоял возле него в позе Петра Великого, наблюдающего за спуском на воду кораблей Балтфлота. Потом наверх снова выбрались все — кроме ведшего «индрик» Женьки и Лизки, которой Женька был нужен для душевного равновесия. Мальчишки и Катька уселись вдоль борта и с интересом наблюдали плывущую мимо панораму, по временам включая запись в комбрасах. Катька снимала камерой.

— Тут полно рыбы, — заметил Борька. — Ого, смотрите!

В десятке метров от лесохода под прозрачной водой скользило, плавно и бесконечно извиваясь, тело гигантской змеи. Хвост и голова видны не были.

— Ничего себе… — признал Степка. — Анаконда!

— Нет, это местная мутация, — определил Игорь.

— А это какая мутация? — Зигфрид поднялся в рост. — Да смотрите же, что, не видите?!

Все завертели головами.

— Да вниз, вниз смотрите! — Зигфрид плюхнулся на живот и, свесившись, вытянул руку вниз, к воде.

— Ёлки зеленые, мы плывем над дорогой! — вырвалось у Игоря.

Это было правдой. Под лесоходом тянулась широкая и прямая белая дорога. Ее затягивали облачка мути, поднятые машиной в движении, но муть тут же сносило в сторону — очевидно, каким-то подводным течением. Минуты две все пятеро не поднимались с животов, созерцая это. Потом, по-прежнему не вставая, Игорь сказал: — Знаете, на что это похоже? — он сел, скрестив ноги. — На Карибский пролив. Ну знаете, там когда-то Мексика была… Вот так же — на мелководье видны дороги. Или еще чище: дорога на остров из моря выходит, а на другом конце острова снова под воду…

Игорь хотел ещё что-то сказать, но Зигфрид, опять поднявшиеся на ноги, вдруг выкрикнул:

— Это же город!!!

4.

Этот город не походил на тот, что у границ колонии. Тот все еще ждал хозяев и хранил их голоса в надежде на возвращение прошлого.

А это были развалины. Сумрачные и печальные, между которых и в которых росли тонкие, но раскидистые и пышные деревья. Воду вдоль стен и древесных стволов покрывала пленка красной ряски с потрясающе красивыми золотисто-синими цветами (напомнившими Игорю гербы шведских автономий), но девчонки молчали — это было все равно что брать в подарок цветы с могил. Лопнувшими струнами изгибались над руинами мосты.

И молчание. Тяжелое, глушившее звук двигателя лесохода.

НА СВЕТЕ НЕТ НИЧЕГО ВЕЧНОГО говорили руины. ВЗГЛЯНИТЕ НА НАС, ГОРДЫЕ ЛЮДИ. ПОДУМАЙТЕ О СЛАВЕ НАШИХ СОЗДАТЕЛЕЙ, ВЛАДЕВШИХ ГАЛАКТИКОЙ. ГДЕ ОНИ? ГДЕ ИХ ИМПЕРИЯ? И ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ ИХ? ВЫ ТОЖЕ—УЙДЁТЕ, И САМИ ПЛОДЫ ВАШИХ ДЕЛ, КОТОРЫЕ ВЫ ПОЛАГАЕТЕ ВЕЧНЫМИ, СТАНУТ РУИНАМИ, В КОТОРЫХ УМРЕТ САМЫЙ СЛЕД ПАМЯТИ О ВАС…

— Мне страшно, мальчики, — вдруг прошептала Катька, тиская свой РПП. — Они все еще здесь. Они умерли, но не совсем. Им больно, много тысяч лет больно, и они кричат…

Борька обнял ее за плечи и притянул к себе. Степка и Зигфрид тревожно озирались, явно чувствуя себя не в своей тарелке. И только Игорь понял, что имеет в виду более восприимчивая, чем мальчишки Катька. Его самого буквально скорчило изнутри от количества некротического поля, законсервированного на брошенных улицах. Да, тут умирали. Многие погибли — и их смерть была ужасной…

Игорь моргнул, ему почудилось среди развалин движение. Но тут же стало ясно — нет, вовсе не почудилось. Со страшной быстротой развалины менялись. Ушла вода, исчезли одни и возникли другие деревья. Дома приобрели вид свежеразрушенных, их охватило пламя. «Индрик» оказался в центре горящего города! По улицам бежали люди… нет, Рейнджеры, Игорь узнал их лица, но не спокойные и невозмутимые, как на памятниках, а охваченные ужасом, который, как ни странно, делал эти лица более человеческими. Бежали женщины, дети; мужчин было мало, они держались позади, отстреливаясь из какого-то оружия вроде РАПов от множества закованных в броню существ, потоками мчавшихся по улицам на таких же бронированных, но явно живых тварях. Над пылающим городом висели незнакомые корабли, похожие на стилизованные лилии — они извергали пламя совершенно безнаказанно.

— Игорь, что это?! — закричал Степка.

— Хронопрокол! — ответил Женька снизу. — Приборы с ума сошли! Надо убираться отсюда!

— Да что же это! — заорал Борька, выхватывая РПП. — Посмотрите же, что они делают, гады такие!!!

Прямо к лесоходу мчались мальчишка и девчонка лет по 10–12. Им помогала бежать женщина в широком развевающемся платье, а эти существа уже настигали, рубя длинными изогнутыми клинками (?!) тех, кто бежал позади, затаптывая их, еще живых…

Борька с воинственным кличем выстрелил поверх голов спасающихся; дети и женщина пробежали сквозь лесоход.

Чудовищная картина исчезла.

* * *

Мягкие шаги офицера заставили Уигши-Уого поднять голову. Пограничник, остановившись возле кресла, почтительно поклонился:

— Донесение с юга, отец. От… — он сделал многозначительную паузу.

— Я слушаю, — глава Совета вытянул по столу руки — длинные, мускулистые, с сухими узловатыми пальцами. — Вести добрые?

— Да, отец… Эти нечестивые щенки вошли в Утонувший Город. Теперь они не вернутся — помешает любопытство, которым прокляла их род Птица. А там их всех ждет гибель.

— Хорошо-о… — Уигши-Уого удовлетворенно убрал, руки и позволил себе кивнуть чуть-чуть. — Передай нашим друзьям, что я очень прошу — пусть они убьют всех, но сохранят жизнь Муромцеву, — он закрыл глаза и сладостно произнес: — В нашем благословенном городе его ждут долгие дни мучений — самых страшных, какими только вооружила нас наша вера для смирения слуг Пещерного Змея…

Отсалютовав, офицер так же бесшумно вышел, а Уигши-Уого позволил себе вновь кивнуть удовлетворенно. Скоро, очень скоро этот наглый мальчишка будет в его руках. А у страшного Довженко-Змая, если не подведет тот купчишка-предатель, хватит своих забот. Он же, Уигши-Уого, объединит силы Иррузая и Аллогуна, заставит присоединиться колеблющиеся государства Запада и снова отбросит белокожих за Вторые, а то и за Первые горы, на самое побережье… или вообще утопит их в соленых водах. Как наяву, Уигши-Уого, увидел ряды кольев с насаженными на них головами, пылающие селения пришельцев и отступников-вабиска (а об этих он позаботится ОСОБО…), груды трупов вдоль дорогой простершуюся на Востоке тень Крылатой. Он заставит их захлебнуться собственной кровью. Каждого, кто попадется в его руки, он казнит такой смертью, что от их криков рухнут стены их же домов. Он сошлет их жен в южные болота, в грязный, вонючий ад. Он отправит их выродков на север, работать на ледяных полях, в холодных пещерах….

Так будет, потому что он, Уигши-Уого, лишь смиренно исполняет волю Крылатой.

А Муромцев… Муромцев будет жить долго-долго… И его проклятая улыбка, которая преследует Уигши-Уого в кошмарах, исчезнет с губ, её сменят мольбы сперва о пощаде… потом о смерти… и лишь когда он охрипнет от мольбы — лишь тогда его убьют… убьют, не очень спеша, понемногу…

Глава Крылатого Совета довольно кивнул в ответ на свои мысли.

* * *

Гат оборонялся отчаянно. Понтонные мосты разбрасывало несколько раз подряд — вторгшиеся в новообразованный Ливийский Залив воды Средиземки не могли успокоиться лет тридцать, слишком глобальными были тектонические сдвиги. В конце концов, штурмовые группы обошли залив по отвесным голым скалам и обрушились на голову бандам практически с неба. Дул страшный ветер, раздувал пожары, нес с собой массу мелкого песка. По небу сплошным строем летели, клубясь, облака; иногда в их крутящемся жутком движении безумным глазом проглядывала яркая синева, напоминая всем, что на земле — день…

Франко-бельгийская бригада "Леон де Грелль" погибла на окраинах Гата почти полностью — бандиты были хорошо вооружены и сражались с осатанелым мужеством, понимая, что Чрезвычайный Трибунал не оставит в живых никого из попавших, в плен или сдавшихся, безразлично. Тогда в бой вновь были брошены отряды «витязей» РА и «хускерлов» "Фирда"…

…Под стеной стонали раненые. Стоя прямо над ними, живые стрелки выпускали магазин за магазином, выставив стволы «клеронов» в проломы. Тут же минометчики, одетые в жилеты на голое тело, в бешеном темпе сгружали с прицепов свои стодвадцатимиллиметровки.

— Они вообще что-нибудь могут делать молча? — спросил Артем. На него никто не обратил внимания, мы двигались вперед.

Длинная гремучая очередь полоснула по верху стены, и тот взвился серо-белым маревом. Митяй добежал до угла, хлопнулся в пыль, на животе доехал к самому повороту, выставил наружу ствол РПК — плечи его затряслись от выстрелов. Я и Степка сползли почти на четвереньки и в таком положении подбежали к нему — как раз в тот момент, когда Митяй перекатился на спину и закрыл голову руками с пулеметом: по углу врезали так, что он осыпался сухими бесформенными кусками.

— Минарет! — прохрипел он пыльным ртом и, перевернувшись на живот, снова начал стрелять длинными очередями, опустошая двойной стосорокапатронный барабан.

Я осторожно выглянул над его плечом. Остаток минарета был похож на изуродованный кариесом зуб. Тридцать лет назад где-то неподалеку упала одна из ракет, которыми стороны пуляли друг в друга в короткой, но чудовищной по масштабам Третьей Мировой. Почему уцелел этот памятник зодчества — было неясно. Лучше бы и его снесло; из окна со свисающей выбитой решеткой безостановочно строчил и строчил пулемет — судя по звуку, еще НАТОвский BRG-15. Он стоял в глубине комнаты и для пуль был практически неуязвим.

— Не мучайся, — Степка хлопнул Митяя по спине. — Ну-к, Игорян…

Я кивнул и, прислонившись плечом к стене, поднял, пошире расставив ноги, тульский ГМ94. Плавным движением прицелился и выпустил два фугаса — к сожалению, термобариков не осталось.

Из окна полетели куски, рванули дым и огонь, я помчался следом за Степкой, подстегиваемый в спину треском митьковского пулемета.

Дверь мечети была забаррикадирована — Степка на бегу уложил под баррикаду «эргэдэ», и завал разнесло. Он перескочил через дымящиеся обломки и влип в стену; я проскочил мимо него к ведущей наверх лестнице и очередью калаша прошил бегом спускавшегося по ней автоматчика — тот неловко перевалился через тонкие перила и рухнул вниз одновременно со своим оружием — у него тоже был калаш, но старый.

— Сдавайтесь, если есть кто! — крикнул Степка вверх. — Сдавайтесь, суки! и пустил вдоль лестницы три коротких очереди. Я, подняв голову и ствол автомата, начал осторожно подниматься. На деревянных балках — примерно в трёх человеческих ростах от пола — висел комок окровавленного тряпья; очевидно все, что осталось от сброшенного вниз взрывами гранат бандита. Я не сводил глаз с площадки и, невольно сглатывая, поднимался ступенька за ступенькой… и выстрелил раньше, чем понял сам, что же заметил. Через баллюстраду перевесилось, судорожно дергаясь, тело, но граната, выпущенная убитым из пальцев, коротко, увесисто чокнула о каменный пол. Я упал на спину, Степка пнул гранату в дверь и откатился под стену — взрыв, между стен и этажей тонко запели осколки, один чиркнул меня по шлему.

Мы уже вдвоем продолжали подниматься лестницей. Степка, удерживая «калашников» одной рукой, другой ощупывал прозрачные рожки магазинов в жилете. Я прыжком выскочил на площадку, рыскнул стволом, потом вынул из кармашка «лимонку» и, показав ее Степке, — тот кивнул — выдернул зубами кольцо, отпустил рычаг, задержал гранату на пару секунд в руке… перебросил вверх, присел, а сразу за взрывом рванул с низкого старта по лестнице.

Бандит, зажав уши руками и открыв рот, стоял, привалившись к стене — я ударил его коленом в пах, торцом приклада в затылок, тот зарылся лицом в пыль. Около опрокинутого пулемета лежали два или три трупа, стоял, целясь из пистолета, живой бандит — совсем молодой, он что-то выкрикнул, но выстрелить не успел — вынырнувший сбоку Степка выстрелил раньше — очередью от живота. Бандит повернулся вокруг себя, выстрелил в окно и рухнул на пулемет. Я бросился к окну, выхватывая из кармана флажок на пружинной антенне-куликовке, поспешно выставил наружу. Не поворачиваясь, бросил:

— Стёп, один живой, вон он.

— Вижу, — Степка толкнул ногой оглушенного мной. Бандит застонал, пошевелился; Степка уже не толкнул, а ударил, приговаривая: — Поднимайся, скот, поднимайся… ну?!

Тот сел, потом — начал выпрямляться, перебирая руками по стене и испуганно глядя на оружие в руках Степки; парнишка не старше нас, с растерянным грязным лицом — европеец или американец. Тут их было много среди бандосов — остатки тех, кого вышибли с севера восемь-десять лет назад.

— Не убивайте, — попросил он, и я пораженно повернулся. Степка присвистнул:

— Ты русский?!

Тот хлопнул глазами, провел рукой под носом и тихо ответил:

— Да… русский…

— И с ними? — продолжал спрашивать Степка.

— Меня заставили, — прошептал он. — Я не хотел… меня заставили… — Степка молчал и только поглаживал магазин автомата. — Мы ждали… отец… он хотел вернуться на север, но боялся… они нас заставили, заставили… Я не виноват, меня били… я не хотел… — его голос сел, парнишка как-то посерел лицом, хотя на этом лице и так уже лежал слой пыли.

— Русский — и с ними, — словно не слыша его, задумчиво-задумчиво сказал Степка. — Ну что ж…

Мальчишка шарахнулся к стене и распластался по ней, словно хотел в нее войти и с ней слиться — он все понял еще раньше меня, потому что я-то просто смотрел удивленно и переваривал факт такой встречи — уже, наверное, лет десять русские не воевали с русскими, с тех пор, как с территории России выбили последние банды, и они растворились где-то на просторах юга. А он — понял, и закричал, истошно, не сводя с моего лучшего друга расширенны, распятых глаз:

— Я не хотел! Меня заставили! Пацаны! — он давился ужасом, как горячей кашей. — Я не хотел!!!

— Я это слышал уже, — устало оборвал его Степка. Парень на миг замолк, потом дернулся всем телом и рухнул на колени, словно ему подрубили ноги, сказав — даже не закричав, а просто сказав:

— Не убивай. Пощади. Пощади. Я искуплю. Я все сделаю.

Он глотал и глотал какой-то комок, и на шее под грязной кожей пульсировали артерии. И смотрел на Степку с умоляющей покорностью…

— Ты предал нас, — ответил тот. — И их готов предать. А потом снова предашь нас… Зачем ты такой нужен? Кому?

— Я хочу жить, — парнишка на коленях пополз к Стёпке. — Я очень хочу жить, я хочу жить, я очень хочу жить, да пойми же ты… — и вдруг закричал снова, истошно и визгливо, разом залившись слезами: — Не надо! Не убивай меня! Я хочу жить, я на все согласен… не у-би-ва-а-ай!!! Я все, что хочешь…

— Я ничего от тебя не хочу, — устало сказал Степка, — кроме того, чтобы ты перестал быть.

И тогда парень умолк и, закрыв лицо ладонями, осел, весь дрожа и всхлипывая.

— Убери руки, — приказал Степка. Тот затряс головой, возя ими по лицу. Стёпка скривился, и я увидел, как ему непередаваемо противно — но голос моего друга остался скучным и спокойным: — Убери руки. Ну, слышишь? Убери, хоть умрешь, как человек, раз уж жил, как предатель.

— Да я не жи-и-ил! — простонал парнишка, не убирая рук. — Я не жил совсем! Ну пойми же меня! Пойми!

— Не хочу я тебя понимать, — ответил Степка. — Руки убери, а? Мне же противно так стрелять.

Парень не отнимал ладоней от лица. И тогда, скривившись, Степка выстрелил прямо в дрожащие: серые руки.

Словно алой кистью махнули по стене.

И в это алое шмякнуло убитого — развороченным затылком.

Ствол АК-103 дымился…

…В центр Гата мы прорвались на «гусарах» утыканных пулеметами, как еж — колючками, прошли высохшим каналом и поднялись на его склон лебедками-самотасками. Не меньше сорока машин с «витязями» ринулись по улицам к действующему аэродрому, поливая все вокруг лавинами огня из всего бортового и личного оружия. На аэродроме, где стояло не меньше полусотни легких машин и вертолетов, воцарился ад — все взрывалось, выбрасывая фонтаны полыхающего низкосортного керосина, взлетевшие разрывало на куски в воздухе… Потом разом рванули (от чьей-то дурной лихости, керосин, пусть и фиговый, и нам самим пригодился бы) два огромных склада с горючим.

Наш с Ярославом и Лешкой «гусар» затормозил у приземистого здания вроде ангара. Славка, развернув «утес», вынес внутрь дверь вместе с куском стены, и мы все трое прямо с машины попрыгали внутрь.

Очевидно, несколько бандюг стояли в момент атаки прямо за дверью — глупые, наивные дети пустыни… Пятидесятиграммовые бронебойные пули летели со скоростью 840 м/с — так и не успевших в нас выстрелить бандитов разнесло в куски и разбросало по полу большого помещения, у дальней стены которого наверх, на второй этаж, вела решетчатая лестница. Вдоль той же стены, под лестницей, стояли два или три обшарпанных грузовика, а на самой лестнице — двое с автоматами. Я выстрелил из ГП — на месте двери над лестницей образовалась дыра, один из автоматчиков, кувыркаясь в полете, рухнул в грузовик, пробив тент, второй — свалился на пятую точку, бросил оружие и тонко, визгливо завопил что-то, выставив трясущиеся руки. Лешка прошил его очередью, легко перескочил, упершись рукой в перила, катящееся навстречу тело — и еще в воздухе метнул в пролом эргэдэху, разорвавшуюся где-то внутри с металлическим эхом. Славка обогнал Лёху, проскочил, пригнувшись, в дверь — и завопил. Причина его крика мне стала ясна тут же — за дверью, казалось, не было пола. А на самом деле большущее помещение было разделено решетками на два уровня, а уровни, в свою очередь — на множество мелких клетушек. По центру на обоих ярусах шли коридорчики — в начале одного такого мы и оказались.

— Тюрьма, что ли? — выдохнул Славка. Он родился на северо-востоке России и даже краем не застал, в отличие от нас с Лешкой, отечественного беспредела, хотя и воевал отлично. Мы переглянулись. Я по наитию вытянул, руку, указывая на дверь напротив, в конце коридорчика:

— Туда!

В клетушках было чисто, но… запах! ЗАПАХ, страшный и знакомый, никакой дезинфекцией неистребимый, ставший частью моей памяти, хотя я и недолго ощущал его…

Мы пробежали по решетке. Славка, на бегу прыжком взвившись в воздух, высадил дверь вместе с косяком сдвоенным ударом ног.

Комнатка выглядела типичным присутственным местом — или, как говорят западники, офисом. Стол со старой аппаратурой — ещё довоенного выпуска — сканер, принтер, ксерокс, коробки с бумагой. Работающий компьютер, за ним — повернувшийся в сторону двери пузатенький человечек, одетый в белое, в очочках с золотой оправой. На стене напротив входа — большой, яркий, не вяжущийся с миром вокруг плакат: на коленях стоят голые дети лет 4-14, в ошейниках.

Рев Славки — не крик, рев какой-то запредельный:

— Сидеть, скот!!!

Выстрел его автомата — одиночный, страшно громкий, дикий вой толстячка, слетевшего со стула и прижимающего к животу разорванную попаданием с такого расстояния надвое ладонь — потянулся куда-то не туда…

— Так, — вбил слово, как гвоздь, Лешка, — насквозь знакомые дела. Оптовая база работорговцев.

Держа автомат правой, он боком присел за компьютер. Славка наступил толстой подошвой ботинка на морду толстячку, прижал его к полу. А я смотрел только на плакат и видел не его, а забойную камеру, до которой мне оставалось две очереди, когда отцовские бойцы взяли штурмом полевой лагерь налетчиков на Крестовском перевале, где меня продержали восемь дней. У Лёшки тоже было что-то похожее — его схватили при налете на станицу недалеко от только начавшего отстраиваться Константинополя и угнали аж в Аравию, откуда он через полгода бежал вместе с еще одним русским, своим ровесником, и шведом постарше…

Пальцы Лешки быстро бегали по клавиатуре. Толстяк не отрываясь следил за ним масляными от ужаса глазами и со всхлипами дышал перекошенным ртом. "Кап-кап-кап…" — стучала по металлическому полу кровь.

— Вот, — сказал Лешка. По экрану, повинуясь щелчкам пробела, сменяя друг друга в спокойном, ровном темпе побежали странички электронного досье.

Мы все смотрели на экран. Не отрываясь.

Дети, подростки. Мальчики, девочки в том же возрасте, что и на плакате. Две фотографии: лицо крупным планом и обнаженная фигура в рост спереди и сзади. Но в этом ни капли разврата — просто нужно показать товар лицом. Вот они — лица. Испуганные, ожесточенные, отчаявшиеся, ненавидящие, отупевшие, умоляющие.

Было какое-то прошлое. Была какая-то жизнь где-то на только-только начавшей оживать Земле. Потом остался только товар. Развлечение и мясо для джунглей Южной Америки и Центральной Африки, куда мы ещё не добрались и где грызутся друг с другом, сходят с ума, готовят набеги десятки «государств» — тех же банд, только название другое…

Ни имен, ни фамилий. Национальность. Возраст. Пол. Рост. Вес. Физические дефекты и состояние здоровья вообще… Всё записано на английском почему-то…

И цена — обменная. Топливо, наркотики, оружие… А ниже — чаще всего — отметка «продан» /"а"/.

Все.

Лица под пальцами Лешки сменяли друг друга… сменяли… сменяли… Вот они слились в калейдоскоп. И выскочила цифра 5000.

Круглая. Поражающая своей завершенной конечностью.

Клик-клик.

"Не проданы — 211 единиц." Число, месяц, год. Старые, я никак не могу понять, когда это…

— Это вчера, — Лешка достал из коробки чистую дискету, бросил ее в сторону, вытащил лазерный диск — довоенный. Вставил в блок, начал перекачивать. — Это вчера, — он повернулся к толстячку. — Ты кто, сволочь?

— Он не местный, — Славка ткнул поднявшегося на колени толстячка стволом в макушку. — Ты не местный?

— Я… я… — тот икнул. — Я немец… Арон Штайн… пощадите, прошу, меня заставили…

— Немец, жирная сволочь! — Славка ткнул его стволом в плечо, и Штайн взвизгнул, содрогнувшись всем телом, из-под очков у него текли мутные слезы, искривленный рот дрожал. — Немцев ты тоже продавал? Торговал своими, да, сука?! Торговал?!

— Откуда дети? — спросил я, нагибаясь. Я не грозил, не повышал голоса, но Штайн почему-то засипел, отстраняясь от меня — Славка ударил его коленом в спину:

— Говори, когда командир звена спрашивает!

— Их привозили… после налетов… со всего севера… — захлебываясь словами, заговорил толстяк. — Но я — я нет, я только вел счета, я финансист!

— Где забойная камера? — спросил я, и Славка с изумлением покосился на меня, но лицо толстячка окрасилось таким ужасом, что я даже усмехнулся: — Где камера?

— Внизу, в подсобке… там цех… — он дрожал весь, дрожал, как кусок студня. Я вспомнил, как нам бросали еду — мне и Никитке, с которым меня похитили… а мы не ели, потому что знали, что это. И еще вспомнил, что Никитка был убит за полчаса до меня, и его матери и младшей сестре привезли разделанные останки.

— Паёк получал? — спросил я. Штайн открыл рот и с отчетливым звуком обгадился. — Где те, кого не успели обменять или убить? Вот эти двести одиннадцать — где они?

— Я… я… я…

Левой рукой я не глядя принял у Лешки коробку о диском и засунул ее в разгрузку, за магазины. Правой — достал «пернач» и нацелил его в лоб стоящему на коленях "финансисту":

— Где дети?

— Их увезли! Вчера! — в ужасе завопил Штайн. — Их увезли на юг, самолетом!

— Опоздали, — сказал Лешка.

— Тут рядом "Гетц фон Берлихинген", бригада германская, — вспомнил Славка. — Давайте его туда отвезем и немцам отдадим. Они его жопой на пулеметный ствол натянут и…

— Подыхай! — крикнул я, и Славка еле успел обскочить в сторону — выпущенная в упор экспансивная пуля подняла Штайна с колен, а я продолжал жать на спуск, и пистолет выплевывал пули, а я — слова: — Подыхай! Подыхай! Подыхай! Подыхай! Подыхай! Подыхай, подыхай, подыхай, подыхай!..

Изрешеченное, брызжущее кровью тело «финансиста» врезалось в аккумулятор и боком свалилось на пол. Последняя — восемнадцатая — пуля со щелчком прошибла экран компьютера, тот погас и, подпрыгнув, взорвался.

— Баба с возу — и волки сыты, — заметил Славка, сачимая меня за плечи. Я не чувствовал губ и никак не мог убрать пистолет в кобуру — так тряслись руки. — Соберись, пошли, ещё не конец.

Лёшка выходил последним. Сделав пару шагов, он быстро повернулся и швырнул в комнату зажигательный патрон…

…Лесоход чуть покачивался. Достаточно большого сухого пятачка найти не удалось, и поступили просто — полностью задраившись, остались на плаву.

— А чего так душно? — спросил в темноту Игорь.

— А кто его знает, — отозвался Борька. — Ты чего так орёшь?

— Я орал? — с трудом сообразил Игорь.

— Ересь какую-то — подыхай, подыхай… Да я все равно не спал, правда жарко… Пошли в рубку, посидим.

Мальчишки перебрались в рубку. Борька притащил с собой два пакета лимонного сока, они вытянули соломинки и уселись в креслах, задрав босые ноги на пульт. Игорь пяткой нажал снятие затемнения.

Над заболоченными островками плясали огоньки. Вода отсвечивала серебром и алым. Что-то здоровенное плавно и бесшумно скользило невдалеке над ее поверхностью.

— Съёмка ведётся? — спросил Игорь. Борька кивнул. Потянул сок и сообщил:

— А живность местная шевелится… Вот что значит — неподвижно стоим, никого не пугаем…

— Борь, — окликнут его Игорь, — а почему ты начал стрелять в призраков? Испугался, что мы "провалимся"?

— Ты же знаешь, что нет, — без обиды ответив Борька. — Казаки с детьми и бабами не воюют. Как увидел… короче, ты понял.

— Понял, — подтвердил Игорь дружелюбно. А Борька задумчиво продолжал:

— На стольких планетах жили, а потом пропали куда-то — и все… Я ещё подумал, а если и мы когда-нибудь… вот так?

— Мои мысли, — вздохнул Игорь. — Вообще-то знаешь — примеров великих империй, погибших от каких-то причин, полно в истории всех планет… Да вот, — оживился он вдруг, — года четыре назад у нас был бал. У нас — это в Верном. Мне тогда всего одиннадцать было… Приехал один наш родственник, офицер пластунов, молодой совсем. Приехал с дамой, а прямо там что-то поссорились — тихо, но капитально, она уехала, а он остался… но я не об этом. Мы с ним заговорили. Вообще я для него, конечно, сопляк был, но ему, кажется, так плохо стало, что лишь бы с кем поговорить. Он два года жил на Тайге, с тамошними охотниками. И ему там один священник такую теорию выстроил — а он мне пересказал, ну а уж я запомнил… Так вот. Нет вечных государств. Рано или поздно каждое натыкается на более сильного и беспощадного врага — ну, как это было с Третьим Рейхом или США, если нашу историю вспомнить. Или они просто видоизменяются до не узнаваемости, как это случилось с Римской Империей или СССР. Но, сказал тот священник, есть вечные идеи. Добро, мужество, верность, честность, справедливость, любознательность… Носители меняются — идеи нет.

— Подожди, — Борька помотал головой, — мне это все равно не нравится. Значит, мы все можем измениться, предать те самые идеи, о которых ты говорил?!

— Да понимаешь, — Игорь повозился в кресле, — я и сам не очень в этом разобрался… Но исторический же опыт показывает… Знаешь, может быть, эти самые идеи и подводят. Добро становится высокомерием, мужество — беспощадностью, верность — слепотой, справедливость — безразличием, честность — бездушием, любознательность — бесцеремонностью… Не сразу, конечно. Процесс растягивается на века.

— Понять бы, когда он начинается, — Борька допил сок, — и в зародыше придавить.

— А это и не кончалось, — вдруг печально оказал Игорь. — Вот на Земле, в России — думаешь, там нет бездушных, ленивых, подлых? Есть. Очень-очень мало, но есть — и сейчас им легче, чем было лет… ну, два века назад. Тогда их давили. А сейчас махнули рукой — мол, сами вымрут от общего настроя жизни. А они не вымирают. Живут и даже где-то процветают… Может, с них наша гибель и начнется.

— А я? А ты? — напружиненно спросил Борька. — Мы не в счет? Нас же большинство, подавляющее большинство? Нет, Игорь, — Борька решительно покачал головой. — У меня будут дети, и у тебя. И мы их воспитаем, как воспитывали нас. Тогда, может быть, мы станем исключением из правила. Иначе получается, что моему пра-пра зря выхлестнуло осколками глаза на Первой Галактической, когда ему еще и восемнадцати не было. И дядя Роман зря своей кровью захлебнулся, когда ему легкие разорвало на «Разящем». И твои отец и мама… Разве ТАКОЕ бывает зря, Игорь?

Игорь отчетливо вспомнил свой сон. И твердо сказал:

— Нет. Не бывает, Борь. Ты прав, — потом протянул Борьке пакет с остатками сока. — Ты вернул мне веру в человечество и можешь за это допить мой сок.

— Давай, — охотно согласился Борька и присосался к пакету. Игорь развалился удобнее и задумчиво рассматривал пейзаж за остеклением. Потом небрежно поинтересовался:

— Ты спал с Катькой?

Борька поперхнулся. Откашлялся и допил сок со смущенным видом. Кашлянул опять, уже просто так.

— Угу. Да, то есть, — и встревожился: — А что?

— Да ничего, — Игорь вздохнул, потом засмеялся и признался: — Я тебе завидую.

— Из-за этого? — спросил Борька и очень серьезно возразил: — Неправильно, Игорь. Это, конечно, здорово, правильно, ну, про что ты, то есть… — он сбился и признался: — ОЧЕНЬ здорово, если честно. Но все равно. Суть не в этом. Суть, Игорёк, в том, что я ее люблю, а она — меня. В этом, а не в физическом контакте… И давай про это не будем больше, не очень удобно. Ты мне друг, но…

— Понял, извини, — Игорь поднял ладонь. — Что-то я заболтался. Или, как Степка скажет, затрепался.

— Ты что с ним делать будешь? — поинтересовался Борька. — С собой возьмешь?

— Не могу я, — вздохнул Игорь. — Вот хочу его на латифундию к генерал-губернатору сосватать. Там ему легче будет адаптироваться, полузамкнутый военизированный социум… Документы я приготовлю, настоящие, причём.

— Он, по-моему, уже адаптировался, — заметил Борька. — Дирижаблями увлекся…

— Так пусть учится и водит! — предложил Игорь с легким раздражением. — Вон, Ревякин помог бы. Нет, он ко мне прилип.

— Не надо так, — покачал головой Борька. — Ты его из небытия в прямом смысле слова вытащил, чего же ты хочешь…

— Ладно, потом решим… — Игорь помолчал и неожиданно сказал: — Мне тут не нравится. Так красиво казалось, а сейчас… — он призадумался и признался: — А сейчас страшно.

— Тебе? — поразился Борька, даже ноги скинул с пульта.

— Ну, не страшно, — поправился Игорь. — Не по себе… Ты когда на горы смотрел — ты ничего странного не видел?

— Замок, что ли? — хмыкнул Борька. — Мне Зиг рассказывал… Буйное германское воображение.

— А это тоже? — кивнул наружу Игорь

Перед ними был канал. Над облицованными сверкающими плитами берегами склонялись водопадами пышные деревья. По каналу медленно плыла длинная узкая лодка, по бортам которой, покачиваясь на резных стойках, горели ажурные фонари. Через секунду все это растаяло.

— Не залететь бы нам туда, — буркнул Борька, — а то будет у нашей экспедиции очень оригинальный конец… Ну, я, пожалуй, спать пойду. Да и ты бы ложился.

— Лягу, — пообещал Игорь, но остался сидеть задумчиво. Борька ушел; Игорь сидел довольно долго, потом медленно, словно бы нехотя, включил связь и вышел на Довженко-Змая.

— Что случилось? — с легким недовольством спросил генерал-губернатор. — У меня встреча с директорами компаний, извини.

— Один вопрос. — Игорь наклонился к экрану. — Это правда, что у тебя во дворце есть стабильный хронопрокол?

Глаза генерал-губернатора нехорошо сузились, став поожими на лезвия ножей, лицо окаменело. Потом он выдохнул и прикрыл лицо ладонью. На пальце сверкнул тяжелый гербовый перстень.

— Извини, — с трудом сказал он и убрал руку. — Мне показала этот… это место девушка, которую я любил. Я туда не хожу и не люблю вспоминать.

— Ты не пробовал… — начал Игорь, но Довженко-Змай перебил его:

— Один раз. Еще с ней. Бравировал. ОНИ меня видели, а я их начал даже слышать. Буквально несколько секунд — как вспышка, — генерал-губернатор снова закрыл лицо рукой и глуховато сказал: — Не смей больше спрашивать, иначе я тебя убью.

— Ты ведь ходишь туда, — упрямо сказал Игорь. И с трудом выдержал взгляд, Страшный — таким и впрямь убивают… — Я хочу узнать, Сергей. Мне очень нужно, правда.

— Спрашивай, — отрезал генерал-губернатор. — И проваливай.

— ЭТО… ну, проколы. Они связаны с яшгайанами?

Довженко-Змай моргнул, его глаза стали искренне удивленными:

— Нет, конечно… С чего? Если хочешь, возьми монографию, она недавно вышла. Войко… э… Драганов написал. "Систематика и темы сумерлианских проколов в хронопространство Рейнджеров." Это к яшгайанам имеет отношение не более, чем восход и закат… У тебя все?

И, не дожидаясь ответа, отключился.

Игорь медленно протянул руку и тоже отключил связь. Он еще долго сидел в кресле, то вглядываясь в темноту, то обшаривая окрестности ментальным "щупом".

Его не оставляло ощущение, что впереди ждет большая опасность.

5.

Оказалось, что заночевали они не так уж далеко от сухого места, и лесоход весь день шел по роскошным лесам, оставлявшим впечатление большого заброшенного парка, кишащего живностью. Гнетущее ощущение, навеянное затопленным городом, постепенно покидало всех.

Кроме Игоря. Для него наоборот — росло напряжение. Немного отпустило только вечером, когда поужинали, убрали за собой, погасили костер и взобрались обратно — на машинный верх.

Катька спустилась вниз — слышно было, как она включила связь и заглушила ее, очевидно, усевшись в не ушниках отрабатывать сеанс. Остальные разлеглись на крыше лесохода. Молчали, задумчиво смотрели в небо и слушали звуки ночной жизни, по временам вздыхая. Звезды светили особенно ярко, плыл между них огонек орбитального терминала, а левее — огни рейсового…

— Стратолет до Озерного, — лениво сказал Женька. Борька развернулся, сел и решил:

— Пойду вниз…

Но спуститься не успел — послышался шум, стук, и наружу, как пробка из бутылки, вылетела Катька. Борька отшатнулся и сел, едва успев опереться руками:

— Ты чего?!

— Подожди! — отмахнулась она. — Ой, ребята, Лизка! Ой, что я услышала!

Все повскакали.

— Что, что?!

— Война?! С кем?!

— Катюх, не бормочи, говори!

— Ой, — в очередной раз сказала Катька, уж совершенно непохоже на себя, — только что новости передавали — какой-то корабль скиуттов, я не запомнила, какой — встретил недалеко от освоенных территорий "Челленджер"!

Наступило молчание. Все моргали ошеломленно, только Степка просто ничего не понимал и переводил взгляд с одного на другого.

— Да ну, ерунда, — неуверенно разродился Игорь. — Хотя… Пустой?

— Да не пустой, в том-то и дело! — завопила Катька, полностью вылезая из люка…

…Когда окончились Серые Войны, резко поредевшее и сильно поумневшее человечество довольно быстро освоило Солнечную Систему, выяснив, что пригодных для жизни планет в ней не существует. Проекты геизации некоторых из них вышли удачными, но долгосрочными… а главное, человечество неудержимо тосковало по звездам, до которых не могло добраться.

Тогда родились несколько амбициозных и ошеломляющих проектов, к числу которых относился "Челленджер".

Летом 35 года Промежутка (так позже стали называть время между окончанием Серых Войн и Галактической Эрой) с англосаксонского космодрома в поясе астероидов к звезде Альграб, дельте Ворона, стартовал фотонный звездолет «Челленджер» с экипажем из сорока человек. Грандиозный проект был рассчитан на полвека полета с околосветовой скоростью, большую часть этого времени астронавты должны были провести в криостатах, посменно дежуря. Англосаксы как бы заранее ставили себя в приоритетное положение по отношению к русским, как покорители звезд, превращаясь в первую астродержаву Земли. На осуществление проекта были брошены лучшие силы, а «Челленджер» для своего времени был превосходным кораблем.

Неплохо начинавшийся проект оборвался через три месяца вместе со связью. Ученым осталось лишь строить предположения, что же случилось с "Бросающим вызов".

Через полгода практически та же судьба постигла русский «Рейд» и второй английский корабль — "Стар хоум", осуществлявший принцип самовоспроизводящегося социума: на нем летели больше трех тысяч человек. После этого человечество скрепя сердце отказалось от игр с космосом, начало искать иные пути и нашло их. Новые корабли искали пропажу, снаряжались даже специальные экспедиции, но всем было ясно, что это просто дань мужеству первопроходцев. Дальний космос никогда не отдавал свои жертвы. Если с кораблем прервалась связь — он погиб. Это правило было непреложно даже сейчас, через два с лишним века после тех событий.

Но через эти два с лишним века «Челленджер» возвращался…

…После полутора часов, проведенных в молчании и неподвижности у экрана связи, все оставались такими же неподвижными и молчаливыми, даже когда Игорь отключил аппарат. В тишине Лизка вдруг зашмыгала носом и тонко сказала:

— Жалко их… Восемь человек осталось, и видели, почти все покалеченные…

— Жалко?! — возмутился Борька. — Да они герои! На такой лоханке… — он затряс головой. — Но ДВА ВЕКА! Двести сорок пять лет, вы слышали, двести сорок пять, как же так?!

— Тебе объяснили, — степенно отозвался Зигфрид. — Попадание в свертку. По этому древнему Эйнштейну. У нас — два с половиной века, у них — два года. А космос огромен, не удивительно, что их никто не встретил.

— А не слышал их никто, потому что ни чистым радио, ни чистым теле давно никто не пользуется и не принимает, конечно… — Женька что-то еще хотел оказать о проблемах космической связи, но вместо этого замотал головой, как Борька. — Не представляю!

— Они летели к Альграбу, — Игорь встал и ладонями уперся в потолок, словно хотел поднять его, как люк. — Они готовы были отдать этому всю свою жизнь. Хорошо, долетели — для них! — за два года. Но Пространство отняло у них их открытие, их жертву…

— Альграб — семнадцать планет, около века назад англосаксы застолбили там свои Луны — две, — тихо сказала Катька. — Могли, кстати, найти следы высадки, но просто не искали. Слишком невероятно…

— Да, — Игорь скривился. — Я нескладно сейчас говорю, мне не говорится как-то… — он смущенно махнул рукой и умолк.

— Сохранило им молодость и отняло цель, — так же тихо, но очень внятно оказала Катька.

Игорь кивнул:

— Да, спасибо…

— Они все равно совершили подвиг, — упрямо возразил Борька. Игорь кивнул:

— Никто и не спорит. ТУТ не о чем просто спорить, Борь. Я о том, каково им теперь. Мы-то порхаем по Галактике, как мотыльки с цветка на цветок. Я бы лично и два-то года в этой жестянке не выдержал. А они были согласны на полвека!

— Ничего не понимаю, запутался, — тихо-тихо, так, что услышал только Игорь, шепнул Степка.

— А я бы согласился, — вдруг сказал Женька. — Если бы знал, что это правда нужно людям. Согласился бы. Неужели мы слабее тех, кто был тогда?! Все помолчали. Лизка вздохнула:

— Вылечат их, конечно…А вокруг — новый мир! — о та вдруг засмеялась. — Вот они удивятся!

— А может, и нет, — возразила Катька. — Скажут: "Мы за это и воевали!"

Теперь посмеялись все. Зигфрид задумчиво произнес:

— Значит, могут вернуться «Рейд»… "Стар хоум"…

— Наверное, могут, — согласился Игорь и фыркнул: — Им теперь только в отшельники куда-нибудь в глушь — иначе офигеют от внимания!.. Черт! — он треснул кулаком по коленке. — Они старше нас на пять-шесть лет! Не воспринимается как-то даже…

— Как они там, у Альграба, на таком корабле сесть-то решились, — вспомнил передачу и поежился Женька. Борька возразил:

— Они садились на катерах, один погиб.

— А, да, я забыл уже… Эх, вот бы в Канаду сгонять! — исторг Женька почти трагический вопль. — Увидеться!!! Сняться!!!

— Обняться, — добавил Игорь серьезно. — Остынь. У англосаксов и так проблемы, им и без тебя тяжко, а если уж еще и ты у них появишься, так вообще феодальная раздробленность может наступить…

6.

Ветер колыхал теплое разнотравье, стекая с пологих склонов. Небольшое стадо бизонов шло неподалеку по грудь в шевелящейся зелени — до лесовода доносилось их пофыркивание, запах. Картина умиротворяла и настраивала на прочный аграрный лад.

Но семеро друзей смотрели поверх этой картины, стоя на крыше лесохода. Смотрели внимательно и с интересом.

— Да, — сказал Игорь, — а еще говорят про германские фантазии.

— Кто говорит? — рассеянно спросил Зигфрид. Игорь не ответил.

Зрелище впечатляло. Руки неизвестных мастеров превратили скалу-трезубец в оптическую шутку. Даже с близкого расстояния нужно было делать над собой усилие, чтобы видеть то, чем скала была на самом деле — горной крепостью, запиравшее то самое ущелье, которым экспедиция собиралась идти дальше.

— Крепость Рейнджеров, — завороженно сказал Борька. — Неужели мимо пройдем?

— Нет, мимо мы не пройдем точно, — ответил Игорь со страной интонацией, опираясь на кобуру РАПа так, словно это была единственная поддержка в его жизни. — Жень, поднимай вертушку, обследуй крепость поближе. Я поведу. Зиг — в орудийную башню. Борь — к скорострелке. Степ — к проходческому лазеру.

— А мы?! — за себя и за подругу возмутилась Ленка.

— Готовить обед, — отрезал Игорь так, что девчонки не посмели сказать ни слова. — Жень, я провожу тебя, с машиной помогу…

… —Чего-то опасаешься? — спросил Женька, водя включенным тестером вдоль хвоста вертолета.

— Не то слово, — Игорь соскочил с лесенки и отряхнул ладони. — Помнишь, как мы чуть-чуть не разбились над Сааском? Когда остановился двигатель нашего с Борькой вертолета?

— Ты думаешь… — Женька смерил взглядом крепость. — Думаешь, там яшгайаны?

— Там есть что-то очень нехорошее, — убежденно ответил Игорь. — Будь осторожен и внимателен. Не потеряй контроль за собой.

— Так, может, вообще обойти это место? — Женьке застегнул ремни краг.

— М? — Игорь вопросительно посмотрел на него.

— Шутка, — согласился Женька. — Ладно, давай вниз и дождитесь моего сигнала. Я включу связь…

…- Боевая готовность на местах.

— Готов оружие.

— Готов скорострелка.

— Готов лазер.

— Готов обед! — с невероятным ядом отозвалась Катька из-за спины Игоря.

— В чем все-таки дело?!

— У меня есть опасения, что эта крепость — одновременно приманка и засада, — исчерпывающе объяснил Игорь. — И если найдется хоть один желающий ее обойти — мы немедленно отправляемся назад.

Молчание превратилось в недоуменное. Очевидно, такая мысль никому но приходила в голову.

Что не могло не радовать.

На экране плыло передаваемое Женькой изображение. Выщербленная дорога — снизу она была не видна, пряталась в скальном распадке — поднималась вверх довольно полого. Ее окружали столбы с навершиями в виде похожих на лилию цветков. Вертолет летел как раз в этот ущелье, узком и прямом, как стрела.

— Смотрите, — послышался голос Женьки. — Вон там смотрите. Показываю!

— Ого! — вырвалось у Игоря. Дорога на протяжении почти километра была взломана. Создавалось впечатление, что камень кипел — шесть или семь огромных лунок заполняла похожая на застывшую лаву пузырчатая масса. Что-то похожее показывали в фильмах о последствиях мощных плазменных ударов с орбиты. — Тут применяли энергетическое оружие? Ничего, проедем… Покажи-ка замок, Жень.

— По-моему, он заброшен, — Женька показал ряды небольших стрельчатых бойниц, скальные выступы, умело превращенные в контрфорсы, лестницу — только для пешего подъема — ловко встроенную в неровности камня и казавшуюся их продолжением. — Проезда я вообще не вижу. Могло и завалить… А вот пещеры.

Черные зевы — несколько и на разных уровнях — виднелась у подножья скалы, из которой вырастал замок. Женька завис возле них — почти вплотную

— Осторожнее, — попросила Лизка. — Жень, ну пожалуйста, осторожнее, подальше!

— Все нормально, — отозвался Женька. — Не похоже, чтобы тут кто-то был… Я поднимаюсь выше.

Поплыли стены — трещиноватой мощный камень.

— Он разобьется, — шептала Лизка, — он безо всяких яшгайанов разобьется, снесет себе винты о скалу… Игорь, да скажи ты ему!

— Женька, отведи машину, — приказал Игорь, — дай общий план. А то я вижу только, как от твоих винтов трава треплется.

Склон отдалился, давая панораму.

— Подойдем ближе, вплотную к лестнице, — сказал Игорь, — и попробуем найти проход для машины. Заодно исследуем эту махину.

— Пещеры? — загорелись глаза у Катьки. — Чур, я исследую пещеры!

— Жень, мы начинаем движение, — не обращая внимания на ее «заявку», сообщил Игорь. — Пошли! — и он двинул «индрик» вперед. — Давай обратно, Жень. Девчонки, обед разносите, на ходу поедим!

Лесоход вошёл в ущелье, оказавшееся по сравнению с ним довольно тесным — почти задевая бортами столбы. Появился Женька — он посадил вертолет так, что никто и не заметил.

— Дела для меня нет? — он уселся на место оператора рядом с Игорем и поставил на колени стакан с квасом и открытую упаковку салата.

— Отдыхай, — посоветовал ему Игорь. — Или нет, стоп. Сядь за меня. Я пойду свою снарягу посмотрю.

Игорь забрался в спальник и, открыв шкаф начал проверять геологическое снаряжение. Вот вечные вещи; молоток, например… Полевой спектроопределитель с кассетами… Елки?!

— Кто паковал прибор?! — крикнул Игорь.

— Да ты, кто же, — ответил Борька сверху. — А что?

— Ничего, — буркнул Игорь смущенно, созерцая спектроопределитель. Вместо профессиональной камеры «Паркфилд» производства Англо-Саксонской Империи, имеющей выборочную распластовку, глубину промера в пятьсот метров и круговой обзор с секторным вычленением, он каким-то образом сунул в укладку оформленный под «Паркфилд» отечественный «Глаз-2М» — модель для пионеров, с автоматикой распластовки, стометровой глубиной и направленным сектором. — Природой доказано, — пробормотал Игорь, — что даже если начать собираться за год — все равно что-нибудь обязательно забудешь… Так, ну и как мне?.. Проще со свечкой по пещерам лазить, канители меньше и не так тяжело… Жень! — крикнул он. — Ты веди, а я тут поработаю!

Он достал инструменты и, вскрыв корпус аппарата, углубился в работу…

…Через полчаса корпус соответствовал содержанию. Игорь зачеркнул эмблему, название и задумчиво изобразил фирменные знаки «Паркфилда», подумав, что теперь его вполне можно обвинить в изготовлении подделок и незаконном использовании чужих торговых марок. Конечно, при полнопрофильной эксплуатации через пять-шесть часов потечет экран.

Ладно.

— Мы доехали, или нет?! — крикнул он, поднимаясь на ноги и потягиваясь.

— Почти! — ответил Женька. — Держитесь все, приехали к воронкам!

— Погодите, я сейчас! — с этими словами Игорь выскочил наверх и оперся на пульт сбоку от Женьки. — Вот, теперь можно дальше.

7.

— Нет, я все-таки в горы не полезу, — Стёпка вздохнул и помотал головой. — Можете считать меня трусом, но горы не для меня.

— Ну и отлично, — ответил Игорь. — Значит, так. В замок полезем я, Борька и Зигфрид. Остальные будут тут с машиной и исследуют пещеры. Через три дня в это же время мы вернемся, — он подождал, ожидая возражений, но никто не открывал рта. Лица у всех были серьёзны. — Наша задача — не поиск артефактов. Замок, дорога, город — сами по себе артефакты. Наша задача — геологоразведка. Поиск радиоактивных материалов.

— И все? — тихо спросил Борька. Игорь пожал плечами:

— Ну…

— Игорек, это обидно, в конце концов, — сказал Борька. — Как будто мы не русские, а какие-то дикари из местных, которых носильщиками наняли. Ты чего-то темнишь.

— Ладно, — Игорь потер подбородок, — простите… Дело в том, что нам, скорее всего, устроили засаду.

— Удивил, — тихо заметил Зигфрид. А Степка, с зевком потянувшись, небрежно добавил:

— Было бы странно, не попытайся они нас прикончить именно здесь — место очень выгодное, — и, помолчав, добавил, — Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи.

— Это еще не все, — Игорь помолчал. — Дело в том, что засаду нам устроили фоморы. На голографиях, которые мне прислал генерал-губернатор, можно различить следы посадки межпланетного катера. И это не наш катер. У меня с фоморами счеты. И если…

— Хватит, — махнул рукой Женька. — Ясно же все. Это наша планета, в конце концов. А от фоморов я удирал один раз — когда меньше был. Да и то меня не спросили.

— Ну, если все ясно, то вот еще что, — Игорь начал паковать рюкзак. — Для тех, кто остается: лесоход без присмотра не покидать, по одному нигде не появляться и друг от друга не отходить. Хоть наручниками приковывайтесь!

— Ну, если, скажем, Женек к Лизке прикуется, — задумчиво сказал Стёпка, — это еще туда-сюда. Даже где-то возбуждает. А если ко мне? Не поймут нас местные умы.

Ответом ему было недоуменное молчание. Степка душераздирающе вздохнул:

— Это шутка такая была. Смеяться надо было после слова «а»… Господи, куда я попал…

— Держите связь постоянно включенной, — продолжал Игорь. — И с нами, и с «центром»! В пещеры далеко не ползайте.

— Они, скорей всего, смыкаются с замковыми коридорами нижнего уровня, — предположила Катька. — Лично я бы так строила.

— Все равно не ползаете, — приказал Игорь. — Наша геологически-развлекательная экспедиция плавно переходит в серьезную военную операцию, которая будет иметь… — он задумался. — Короче, вы понимаете.

— А давайте развалим этот артефакт, — Женька указал на замок, — из пушки. У нас вполне хватит снарядов.

— Такую красоту?! — взвилась Катька.

— Подождите, ребята, — сказал Игорь. — И развалить можем. И тихо обойти — как-нибудь. И вернуться, наконец, а сюда вызвать звено истребителей с терминала, благо — повод есть. Но понимаете, дело в том, что это вызов МНЕ. Я хочу войти в этот замок — и выйти. Победителем. Я, а не пушка. Я, — он с улыбкой покосился на Степку, — Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи, чьих отца и мать убили те, кто прячется в этом замке. Я никому не приказываю и никого не прошу. Но ведь вы точно сказали — мы все русские. Сейчас за нами наверняка наблюдают. И ждут. И я не хочу, чтобы они зря ждали. Не люблю обманывать ожиданий.

— Так ты хочешь драться? — весело мотнул чубом Борька. — Вот в чем дело?

— Да, — отрезал Игорь. Подумал и добавил: — Может быть, я эгоист. Но я хочу драки. А полезные ископаемые — вторым планом.

* * *

Темнота лежала у арочного входа в первый зал — четко, без перехода, без полутеней. Тут — свет. Тут — темнота.

Было тихо-тихо. Даже ветер умер.

Мальчишки стояли у этой границы, и Игорь вдруг вспомнил линию терминатора на Меркурии. Такую же четкую, как здесь. Что вспоминали Борька и Зигфрид — осталось неизвестным.

— Пошли? — Игорь оглянулся на остальных.

— Иди, — хмыкнул Зигфрид.

— Боишься? — уточнил Борька. Зигфрид повел плечами:

— А ты?

— Я первый пойду, — тихо сказал Игорь и шагнул в темноту, держа ИПП наперевес. Борис и Зигфрид синхронно шагнули следом, надвигая очки…

Оказалось, что внутри… светло. Ну, не совсем, но не так темно-непроглядно, как казалось снаружи. Свет падал из ниш под высоким потолком.

— Световоды, — определил Игорь. — Мастера все-таки были… Хоть бы здесь и везде так,

— Ты же в темноте видишь, — приглушённо сказал Борька.

— Не в полной же… Ну что, включаем режимы съемки на постоянную и идем искать?

— Неприятности, — добавил Зигфрид. — Самое тошное — долго искать неприятности. Я предпочитаю, чтобы они сами нас находили.

Игорь искоса посмотрел на него. Германец, обычно немногословный, разговорился. Значит — нервничает. Не боится. Вряд ли он вообще способен бояться.

Нервничает.

Может быть, все это просто пустышка. Никого тут нет…

…Что это?!.

…В первую секунду — невероятно большое для него время! — Игорь подумал, что на него прыгнули и сбили с ног, а он, падая, сильно приложился затылком. Это было невозможно, однако ничего другого в голову просто не приходило — ощущения полностью соответствовали ощущениям человека, который загремел на каменный пол "всем прикладом" (хотя вот уже лет семь, не меньше, никому не удавалось заставить Игоря упасть мертвым грузом, не говоря уж о том, чтобы наброситься на него неожиданно!) Во вторую секунду он понял, что по-прежнему стоит на ногах, и друзья рядом. А в третью вся эта картина с бешеной, тошнотворной скоростью понеслась куда-то между воющих серебристых смерчей, кружившихся в вальсе — и мальчишка вдруг увидел прямо перед собой звездную бездну космоса.

Игорь издал слабый вскрик… но почти тут же понял, что от этой бездны его отделяет прозрачное остекление боевой рубки. Он знал, что это боевая рубка, вот только по сторонам не получалось посмотреть совсем, и звуки слышались странные, а глаза работали как-то…

Не глаза — ГЛАЗ.

Игорь смотрел глазом фомора.

И видел бой.

Слева, медленно уходя из сектора обзора, фейерверочно горела и распадалась на куски большая станция — не корабль, а именно станция. Прямо в лоб заходил небольшой корабль, похожий на гибрид щуки и ласточки — стремительный, пульсирующий огнями. Еще два приближались правее, один над другим и чуть впереди.

Игорь узнал их.

В атаку шли три корвета типа «Бора» Императорского Военно-Космического Флота.

"Что это? — отстранение подумал Игорь. — Где я?" И тут же понял, что он просто смотрит чужой памятью — такие фокусы изучали в лицее… вот только никогда еще память не была СТОЛЬ чужой и… ВРАЖДЕБНОЙ. Игорь ощупал страх, азарт, ненависть того, чьим глазом видел бой — это было противоестественно, но сами чувства ничем не отличались от чувств человека, встретившего врага.

Хотя — нет. В человеке не могло быть одного чувства — презрительного ужаса, перекрывавшего все остальное. Фомор боялся не за себя. Он был в ужасе от мысли, что какие-то ничтожные существа, по меркам его расы только вчера сделавшие шаг от животных, осмелились… НАПАСТЬ! Они угрожали ему и его кораблю — страшно подумать! — СМЕРТЬЮ!

Этого не могло быть.

Все вокруг содрогнулось, накренилось."Попадание," — понял Игорь. Один корвет исчез из поля зрения, два других заложили синхронный разворот, отсекая огромный корабль (Игорь странным образом знал, что корабль огромен) от горящей станции, снова бросились в атаку, жаля беспощадными огнями но вместо того, чтобы уйти в стороны, вновь развернулись, прикрывая собой беспомощные руины…

Вновь свирепый удар, свист, рев… Это третий! Он выскочил откуда-то снизу, закрутился бочкой, словно переполненный радостью, прошел так близко, что Игорь увидел на его борту стилизовано-кириллическое:

БУРЯ

Корабль отца.

Глазами своего врага, врага землян, Игорь видел последний бой отцовского корвета возле станции, на которой погибла его, Игоря, мать.

Мальчик хотел закричать, но не мог. Тогда он свирепо «задергался», силясь выскочить из ментальных силков, владевших его разумом.

Тщетно. Тот, кто «держал» его, был невероятно силен.

Корветы вновь ринулись в атаку… и один из них — не отцовский — в бронзовой беззвучной вспышке завалился на левый борт, по кускам теряя крыло и обишвку, рванулся по дуге вверх и в сторону… «Буря» прикрыл его, и на какой-то миг Игорь увидел за прозрачным окном широкий овальный нос фоморианского линкора — и вспухающие на нем красные раны: отцовский корвет вел шквальный огонь из всего бортового оружия, атакуя в лоб.

"Папа!!! — закричал Игорь. — Папа, назад! Уходи влево! У…"

Нос корвета расцвел звездчатым цветком, похожим на махровую астру, которые так любила мама. Когда вспышка угасла, Игорь увидел падающий корабль — его корпус был расколот на треть длины, боевой рубки не существовало, ходовой — тоже, рубка управления была вскрыта, как консервная банка и медленно источала огонь и воздух.

"Папа," — уже спокойно подумал Игорь…

…"Надеюсь, ты видел все хорошо, человек, — голос не имел интонаций, как и все «голоса» незнакомых Игорю лично разумных существ; «голоса» знакомых подсознание «окрашивало» привычными интонациями и особенностями. — Это было довольно давно. Тогда я командовал кораблем. Как видишь, мне уже доводилось убивать твоих соотечественников — и весьма успешно."

"Весьма, — «сказал» Игорь, сам удивляясь своему спокойствию. — Я не знаю, кто ты, хотя знаю, что ты здесь делаешь. А меня зовут Игорь Муромцев. Кораблем, который ты сбил, командовал мой отец. Станция, которую ты поджег — там погибла моя мать. Галактика огромна, но чудеса все-таки бывают. Я бы сказал, что сейчас произошло чудо. Я все равно собирался найти тебя и убить, потому что таков был мой долг перед Родиной. Но сейчас — сейчас все по-другому…"

"Я буду рад до конца прервать ваш род, — с неожиданной церемонностью «отозвался» фомор. — Ты прав, враг мой, это чудо."

"Я убью тебя, мразь, — «ответил» Игорь. Вслух он ни за что не сказал бы таких слов врагу, потому что это было недостойно дворянина… — но в мыслях мы искренней, чем на словах. — Готовься, потому что меня никто не остановит. Я иду…"

… —Игорь, ты что, умер?!?!

Голос Борьки был настоящим — и испуганным. Игорь моргнул, заново привыкая к мысли, что он жив и видит то, что на самом деле вокруг него, а не жуткую картину нескольколетней давности.

— Со мной все в порядке, — ответил он, отметив радостно, что собственный голое ему подчиняется. — Я просто только что видел… кое-что очень важное… и я… — он посмотрел на своих друзей и, улыбнувшись им, вдруг громко и напористо затянул чистым, звонким голосом, хорошо поставленным на лицейских уроках пения:

— Затянут дымом небосвод,[30] На рубежах коварный враг. Нас вновь труба зовет в поход, Бойцы печатают свой шаг! И гордо реет русский флаг, Пускай дрожит коварный враг!

Борька и Зигфрид удивленно и весело воззрились на Игоря. Они знали, конечно, "Русский марш", под который ходили в атаки «витязи», когда освобождали Землю от нечисти… но не очень понимали, с чего вдруг Игорь вспомнил эту песню. А он продолжал распевать, бросая слова в темноту проходов, словно гранаты:

— Нам не страшны огонь и смерть И банды подлые иуд! Сверкнет, как молния, наш меч — В атаку РУССКИЕ идут! Наш путь нелегок и тернист — Сыграй атаку нам, горнист!

Тогда они подхватили — сперва Борька, а потом Зигфрид, который все-таки был германцем и вспоминал немного о другом…

— Благослови, Россия-Мать, Своих сынов на ратный труд! Над нами Бог, Святая Рать — В атаку РУССКИЕ идут! И побежит коварный враг, Когда взовьется русский стяг!

— Наверху, — Игорь вытянул руку, другой поднимая свой ИПП. — Там.

Мрачный зал плавно поднимался, как съезд в подземном гараже. В дальнем его конце четкое овальное пятно света падало на нижние ступени лестницы — широкие и длинные, без перил.

— Что ты видел? — спросил Зигфрид, вскидывая в плечу плазмомёт.

— Оранги, — сказал Игорь. — И их кто-то прячет. Я самым краешком зацепил. Ну — вот и неприятности… Смотреть в оба. Пошли.

Слева и справа — чуть впереди, стволы, в стороны — шагали Борька и Зигфрид. Между ними и чуть сзади, стволом вперед — Игорь, потому что он один мог контролировать тыл, не глядя назад.

На лестнице опять почудилось движение. Точнее — не почудилось, нет. Просто было оно очень быстрым.

— Ждут, — выдохнул Борька, и Игорь увидел, как он плавно и быстро открыл правый подсумок с магазинами.

— Внимание, ребята, — Игорь удобней перехватил ИПП. — Сейчас они атакуют.

Шум стал явственным. Полуразумные обезьяны то ли уже не считали нужным скрываться, то ли не могли сдержать ненависти к пришельцам, подогретой ментальным науськиваньем. Лязгал металл, полутьма на верху лестницы колыхалась…

— Йууххх! — послышался ухающий крик, и оранги хлынули вниз, моментально делаясь видимыми — почти невозможно «закрывать» движущуюся и полную яростью толпу. Рыжешерстные оранги хлынули вниз во всю ширину лестницы — большущие, как ни странно — вооруженные тесаками с широкими лезвиями грубой ковки, они быстро и ловко скатывались по ступеням, словно шарики ртути…

— Беглый огонь фронтом! — крикнул Игорь, шагнув вперед, в один ряд с друзьями.

Орангов было множество — их поток скатывался по лестнице приливным валом, грозившим захлестнуть крохотный строя. Но предки этих мальчиков бороздили межзвездные океаны и открывали новые миры уже несколько веков. И даже до этого, когда их домом была одна-единственная далекая планета на окраине Галактики, именно звезды указывали их пращурам дороги в путях на все стороны света, по лесам, степям и океанам — в то время, как многотитульные царьки именовали себя "потрясателями неба" и "властелинами всего, что есть и чего нет", владея узкими полосками загаженной земли вдоль сонных рек, забитыми нищими духом народцами.

Человека, которого ведут звезды, победить нельзя…

…Первые выстрелы прогремели в упор. Подствольники были заряжены картечью и буквально вырывали куски вражеского строя. Игорь не понял, в какой момент оранги отхлынули — знал только, что у него как раз кончился магазин, и он успел вставить новый. Но стрелять было не в кого; мальчишки поспешно перезаряжали или дозаряжали оружие.

— Пять… семнадцать… двадцать семь… — считал Борька останки, хотя временами трудно было понять, что перед ними — одно тело или обугленные куски двух-трех. Зигфрид усмехнулся одной стороной рта:

— Да считать-то надо не тех, которых прикончили, а тех, которые остались… Что-то как-то глупо они на нас навалились. Не кажется?

— Разведка боем, — Игорь вставил в магазин последнюю гранату. — А точнее — просто пугали.

— Игорь, — осторожно начал Борька, — ты не думай, что я боюсь… но если их тут тысячи… а у фоморов настоящее оружие… У тебя есть план, или мы просто играем в былинных витязей?

Зигфрид фыркнул и, издав гортанный вопль, бросился к лестнице, метнув впереди себя ручную гранату. Игорь успел перехватить его — часть лестницы бесшумно повернулась на невидимых петлях и ухнула вниз — так откидывается крышка люка.

— Тебе что, жить надоело? — поинтересовался Игорь, встряхнув германца. — Так бы и сказал — я б тебя пристрелил, хоть помер бы не искалеченным. — Неужели это Рейнджеры придумали? — Борька приблизился к провалу, отвесней шахтой уходившему в сухую черноту. — Э-гей…

— Ээй… ээй… ээй… — отозвалось эхо.

— Нет, — Игорь коснулся ладонью края провала. — Это не очень давно сделано… Теперь твой вопрос, Борь. У меня есть план. Да. Это нападение было предупреждением. Известием, что о нас знают и гостеприимно ждут. А тем, кто нас ждет, важно, чтобы по крайней мере я добрался к ним живым. Я им вообще нужен живым. Меня скорей всего пропустят до самого конца. А вот вас будут стараться убить. Поэтому, — Игорь поправил ремень, — мне кажется, вам лучше будет вернуться и ждать.

— Ждать чего? — напряженно спросил Борька.

— Ну… — Игорь пожал плечами и улыбнулся. — Пока я вернусь. А если не вернусь — разносите этот памятник архитектуры из пушки.

Зигфрид вдруг засмеялся. Коротко — и резко оборвал смех. Борька зажал под мышкой ИПП и, достав две связки строительной взрывчатки, разместил их на плечевых ремнях. Потом тоже улыбнулся и положил ладонь на плечо Игоря:

— И пусть потом кто-нибудь скажет, что мы не верили!

И подмигнул.

8.

— Давай я с тобой пойду вместо девчонок, — Степка внимательно смотрел, как Женька проверяет обоймы к РПП.

— Ты же гор не любишь, — поднял голову Женька.

— Ну… — Степка погладил ИПП. — Это же не совсем горы. Тут невысоко… А в пещерах вообще…

— Не, Степ, ты не обижайся, — Женька соскочил—с кровати. — Девчонки знают, как себя вести в горах и пещерах, а ты, похоже, нет?

— Нет, — признался Степка. — Ладно, хорошо, я понимаю и буду ждать… Думаешь, все это ловушка?

— Да, — Женька вздохнул. — Я почти готов был предложить повернуть, веришь?

— Верю, — помедлив, кивнул Степка. — Но Игорь не повернул бы. Ни за что. Это я в нем хорошо успел понять.

— Мальчишки, вы готовы? — окликнула сверху Лизка и пристукнула в броню прикладом.

— Готовы? — Женька направился к лестнице, но, повернувшись, добавил: — Жди нас, Степ. Мы вернемся.

* * *

Альпинистское снаряжение не пригодилось — к пещерам обнаружилась тропка, когда-то бывшая лестницей. Да и сами пещеры еще носили над входами следы арок.

— Красотища! — задравший голову Женька в сбитой на ухо мятой фуражке и задранными на нее очками ночного видения был похож на героя военных фильмов. Лизка отметила это и поцеловала его в шею; Женька немедленно переключился на поцелуи, а Катька, воспылав чернейшей завистью, завопила:

— Мы идем?! — и воинственно повела стволом "ижевки".

— Умс… дем, — согласился Женька, с трудом оторвавшись от поцелуев. — Пошли.

Они оглянулись на лесоход. На крыше машины стоял, уперев руки в ствол пушки, Степан. Он смотрел вверх, сюда…

…Периодически Женька включал то фонарь, то спектроопределитель. Фонило, и здорово — лишку даже, но все трое перед выходом наглотались таблеток до боли в позвоночнике. Шагавшая последней Катька вела съемку. Лизка фиксировала навигатором пройденный путь.

— Это не пещеры, — сказал Женька, скользнув лучом фонарика по стенам и потолку. — Смотрите, это залы. По-моему — хозяйственного назначения Логично ведь — всякие там зернохранилища и оружейные под крепостью… Странно, что тут могли обосноваться вабиска — обычно они шарахаются от мест, где Рейнджеры жили…

— Да тут не вабиска обосновались, — буркнула Лизка и вздрогнула: — Уух!

Довольно долго шли молча — вдоль появившегося из-под стены ручья, журчавшего у самых ног. В ручье важно плавали толстые белые рыбы.

— Радиация, — задумчиво сказал Женька и провел спектроопределителем вдоль стены. — Я не геолог, девушки, но по-моему эта скала целиком состоит из этого. Как его?

— Уранинит, — подсказала Катька. — Смотри, и правда спектр совпадает! Это открытие!

— Предсказанное, — важно дополнила Лизка. — Игорь про это сразу твердил, как только из рейда вернулся.

— Руку, сударыня! — согласился Женька. Лизка подала ему руку, и они плавно заскользили по берегу ручейка в вальсе. Катька, смеясь, похлопала в ладони:

— Вольту! — крикнула она. — Ну, Лиз, нас что, зря на эстетике учили?!

— Вольта! — объявила Лизка, останавливаясь и принимая позицию для этого старинного и красивого английского танца. Женька развел руками и поклонился:

— Увы… Не умею. Вприсядку могу.

— Тогда пошли дальше, — предложила Катька. — А вольте мы этого недоразвитого потом научим. И остальных, если захотят.

— Игорь наверняка умеет, — вздохнул Женька. — Он вообще все умеет.

— Кажется, да, — согласилась Катька.

* * *

Игорь легко перешагнул через скатившееся по крутой лесенке тело и следующим выстрелом снял вабиска с ружьем на верхней ступеньке. Опустил РАП и засмеялся.

— Не очень смешно, — Борька гадливо вытирал заляпанный мозгами и кровью приклад ИПП о труп с раскроенным черепом. Зигфрид отдувался, положив на плечо скрамасакс и прижав локоть к резаной ране во весь левый бок.

— Большая удача, что мы сюда заглянули, — заметил он без тени юмора.

— Покажи бок, — Игорь задрал на нем куртку, раздвинул рану — Зигфрид потянул воздух сквозь зубы. Через рану блестели ребра. — Спокойно, тихо, — Игорь свел рану и зажал ее. — Постой на месте… Вот и все.

Мальчишки стояли в центре зала — цилиндрического, с частой цепью дверей, ведущих в радиальные коридоры — из одного такого они вышли. Над каждым коридором стоял, опираясь на меч, воин в шлеме с широким наносьем — расставленные ноги опирались на арку над входом, острие меча — тоже. Из центра зала вверх, в пол, уходила лестница — четырехсторонняя, парадная. На полу из серых гранитных плит тут и там валялись трупы вабиска и двух фоморов, вооруженных энергетическими пистолетами, которыми они так и не успели воспользоваться.

— Осталось четыре гранаты, — Игорь покосился на Борьку. — Ты, кстати, настоящий разрушитель. Кто тебя просил швырять взрывчатку в зал со статуями? И так справились бы, вручную…

— Поднимаемся? — Зигфрид потыкал в ступени скрамасаксом. — Где этот, который тебя где-то там ждет, ты говорил?

— Где? — Игорь не сводил глаз с верха лестницы. — Да вот он, ребята.

9.

В подземное озеро далеко вдавался каменный причал. Холодная спокойная вода казалась продолжением черного песка.

— Как неуютно, — повела плечами Катька. Но Лизка возразила подруге:

— А по-моему, тут было красиво… Смотри, вон там везде горели факела, — она указала на ряды столбов по берегу — некоторые из них покосились, другие вообще отсутствовали, но ясно было, что тут горели огни. — Наверное, тут плавали на лодках…

— Сожалею, — вздохнул Женька, бросавший в озеро камешки, — но все было гораздо прозаичнее. Отсюда брали воду для замка. Вон трубы, — он покосился на разочарованные лица девчонок и добавил: — Но вообще-то тут и плавать вполне можно…

— Очень сильная радиация, — сказала Катька. — Тут лучше не задерживаться.

— А вы тут и не задержитесь, — сказал голос сзади. По-русски, но с сильным акцентам.

* * *

Степан не находил себе места. Он и в самом деле не любил горы и вообще высоту, но вообще-то тренировался в альпинизме, без этого никак… И сейчас жалел, что не пошел с Женькой и девчонками.

Может, еще не поздно? Но машину не бросишь… Степка попинал бронированную стенку и посвистел. Потом сделал себе бутерброд, откусил, пожевал и выбросил остаток наружу. Скривился, вышел, разыскал остаток и заставил себя доесть — не хватало бросаться едой! Снова прошелся по лесоходу, поговорил с лошадьми и поймал себя на том, что проверяет свое снаряжение.

Со стороны замка слышались стрельба и — по временам — взрывы. Кое-где из окон в такие моменты вырывался дым. Судя по всему, Игорь, Борька и Зигфрид успешно продвигались к известной Игорю цели. А вот у пещер царили тишина и спокойствие. Женька и две девчонки…

Раньше — ТОГДА — Степка назвал бы ненормальными тех, кто втроем открыто отправился бы во вражеское логово. Но этот мир его загипнотизировал — здешние обитатели были сильными и слегка беспечными от своей силы. Сейчас Степка думал, как ТОГДАШНИЙ — и видел, что допустил опасную глупость, отпустив Женьку.

— Черт! — громко сказал вслух он и уже решительно взялся за снаряжение.

* * *

Это походило на сцену из фильма. Яшгайанов было около дюжины. Они спускались по всем четырем лестницам — высокие, в своих рясах с капюшонами, молчаливые — и расходились по кругу, закрывая собой двери. Мальчишки, озираясь, встали спиной к спине возле одной из лестниц. На верхних ступенях осталось по одному яшгайану.

— Блокируйтесь, — быстро скомандовал Игорь. — Подствольники с серебром!

Но Борька, резко покраснев — до черноты — выронил оружие и на ногах-то держался явным усилием воли. Зигфрид вцепился левой рукой себе в лоб, из уголков рта стекала слюна. Игорь и сам ощущал чудовищное ментальное давление, заполнявшее зал почти вещественной массой.

Первым его желанием было «распахнуть» ментальную защиту, прикрыв от атаки своих друзей. Но вместо этого Игорь выхватил кластерник и, как на стрельбище, начал вгонять коротко посвистывающие серебряные диски в бесплотные тени у дверных проемов.

Будто странные бесшумные птицы, яшгайаны, бросились вперед, молча обнажая ятаганы. Игорь еще одним выстрелом снял противника на лестнице — Борька и Зигфрид рухнули на ступеньку, тяжело переводя дух, но Игорь не успел схватиться ни с кем из врагов; его друзья выросли рядом — шатающиеся — и готовые к бою.

— Серебро, их берет только серебро! — крикнул Игорь, отражая быстрые, как молния, удары. В левой руке у него возник нож, — Серебро!

Мальчишки пятились вверх по лестнице. Ее ширина не давала возможности держаться в ряд — двое сражались, третий за их спинами переводил дух и контролировал тыл.

— Закажу себе серебряный клинок! — смеялся Зигфрид. — Вот так! 3о!3о! О-опп! — грохнул подствольник. — Борь, как там, сзади?!

— Хвост пока не висит, — сообщил Борька. — Сколько их там еще?

— Меньше, чем было, — ответил Зигфрид и едва не упал от своего же удара — яшгайан пригнулся, и его сбил Игорь. — О, еще меньше!

— Меняй, — Игорь пропустил Борьку. — Я гляну, что там, наверху.

Осторожным шагом, прикрыв голову и шею согнутой рукой, он начал красться на верх. Зигфрид за его спиной веселился вовсю, распевая какую-то маршевую несуразицу на родном немецком.

Верхняя площадка лестницы поднималась из круглого отверстия в полу маленького зала, узкий мостик с нее вел прямо к большим металлическим дверям, укрепленным узорными засовами и петлями. Это было все, что успел рассмотреть Игорь, потому что по нему ударили сразу из двух лучевиков.

Он выкатился из-под обстрела по мостику, сближаясь с врагами и выхватывая РАП — ИПП уронил. Это были фоморы — безо всяких дурацких капюшонов и ряс, в рубчатой золотистой форме, в зеркальных шлемах, как из учебных фильмов, двое. Они вели огонь по мальчишке от дверей, по-человечески стоя на одном колене и положив свои плавно изогнутые, не похожие на земное оружие лучевики на руку стволом.

Игорь оказался слишком быстр для них — кроме того, такой быстроты они, похоже, не ожидали. Еще в перекате мальчишка начал стрелять — неприцельно, веером, и один из фоморов закричал переливчатым голосом, странно походим на голос хорошего оперного певца, заваливаясь на бок. Игорь добил его выстрелом в шлем, вскочил, пригнулся, задохнувшись от жара — лучевик второго фомора стоял уже на полном рассеивании. Прежде чем тот снизил прицел, чтобы зажарить юркого землянина, Игорь влепил ему один заряд в живот, второй — в лицо, третий — в грудь и четвертый — в правое плечо (или то место, где было плечо у землян).

На пол рухнули обгорелые ошметки.

— Оба сюда! — рявкнул Игорь, свешиваясь в проем.

— Мы тут, собственно, закончили, — Зигфрид появился снизу. — Только и разговора, что яшгайаны, а так и глянуть не на что.

— А у кого слюни через уши капали? — подколол Игорь. — Давайте скорее, мы, похоже, пришли.

Мальчишки поднялись на верх лестницы, осматриваясь и держа оружие наготове.

— Мы войдем туда первыми, — предложил Зигфрид, — и глянем, что там. По-моему, там никого нет.

10.

Цепочка вабиска с ружьями наперевес, нацеленными на Женьку и девчонок, перегораживала причал. Стоявший с левого края офицер-пограничник — его шлем дополняла полумаска — приказал по-русски все с тем же акцентом:

— Бросьте оружие.

— Интересно, — процедила Катька, — почему не сработали сканеры?

— Радиация, — ответил Женька. Все трое медлили, хотя ни реакция, ни огневое превосходство не могли спасти от залпа из дюжины крупнокалиберных ружей практически в упор. Лизка зашептала:

— Если начнем стрелять… — но Женька прервал ее:

— …то мы убьем полдюжины, а остальные убьют нас. Вот что, девчонки — вы прыгайте в озеро и плывите, а я…

— …стану героем посмертно, — теперь Лизка прервала его. — Нет уж, обойдешься.

Катька остановившимися глазами смерила вабиска, закусила губу и плавным незаметным движением сняла ИПП с предохранителя — бок Женьки закрывал ее правую руку от врагов.

— ЛО-Ж-И-И-ИСЬ!!! — заорал кто-то за спинами вабиска и засвистел по-казачьи. Женька и обе девчонки, не размышляя, рухнули ничком. Огромную пещеру озарили пронзительные вспышки плазмы. Затрещал плавящийся камень, кислый запах, заставлявший сглатывать, поплыл над водой и причалом.

— Я подумал-подумал — и решил, что могу пригодиться, — сказал Стёпка отпихивая ногой дымящиеся шкварки.

* * *

Хрипло дыша, Борька выволок на себе из дверей Зигфрида. Германец надрывно кашлял, лицо у него посинело, как от удушья.

— Не ходи туда, — сказал Борька, плюясь какой-то зеленой гадостью. — Там какая-то сволочь… похоже, еще один фомор. Я еле успел вытащить… не ходи, — он тоже закашлялся и сел беспомощно под стену, почти уронив Зигфрида.

— Это ОН, — сказал Игорь, перестав обращать внимание на друзей. И, сделав шаг к двери, остановился перед ней.

Холодный огонь разбежался из мозга по телу, заискрился, играя, в кончиках пальцев. Борька, худо-бедно отдышавшийся, с изумлением услышал словно издалека идущие слова — невнятные, их как будто и не Игорь произносил, хотя у него шевелились губы…

Потом Борька увидел, как кованые дверные створки, к которым Игорь и не прикасался, прогнулись, сорвались с лопнувших чугунных засовов и с грохотом влетели внутрь зала.

Игорь шагнул следом.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: ПЕСНЯ ИЗ Х/Ф "НЕ БОЙСЯ, Я С ТОБОЙ!"

Я один свой путь пройду И похвал ничьих не жду, Но прошу коль не понять, Так запомнить, Что свой долг перед собой, Что зовут еще судьбой, Должен я любой ценой, но исполнить! Не одну прощу вину, Лишь измену — не умею! Никого за взгляд иной Не виню! Только если изменю Сам себя — и сам себе я — Что тогда я на земле Изменю?! Я давно понять успел — Белый свет не слишком бел, А смирись я с ним таким — Станет черен! Но пока таков я есть — Я кому-то нужен здесь, А иной — сам себе Я никчемен! Взглядом ночи, а не дня Жизнь встречает здесь меня И не каждому она Улыбнется… Человеком стать решись — Человечней станет жизнь, Человечество с тебя И начнется!

* * *

В высоком черном зале окон не было — свет отраженными потоками падал из больших зеркал полированного камня — и чернел. Да, свет чернел — это именно так и выглядело. Жутковато, что и говорить. Чок… чок… чок… Зато разносило по залу бьющиеся в почти невидимые стены звуки шагов мальчика. Он ощущал присутствие врага — как ощущают огонь, не видя его. А потом впереди появилась высокая фигура в яшгайанском плаще. Она словно бы плыла над полом, шевеля в такт невидимым шагам посохом, похожим на трезубец — и остановилась в скрещении двух лучей. Под капюшоном стыла темнота.

"Сейчас ты умрешь, — размеренно и равнодушно ввинтилась в мозг Игоря похожая на ледяной бурав мысль, — Меня просили доставить тебя живым, но я не откажу себе в удовольствии прервать твои дни лично."

Игорь молча встал в "стойку воина", не сводя глаз с пустоты под капюшоном. И тогда фомор метнул в него две бурлящие реки пламени — сорвавшуюся с пальцев биоплазму, похожую на выстрел из старинных огнеметов. Пламя раскололось и стекло на камень, вскипевший длинным шрамом — Игорь подставил руки ладонями вперед. Фомор сделал то же самое, и они застыли — мальчик и темный призрак, друг против друга, совершенно неподвижно и молча. Потянулись минуты, настигавшие друг друга, словно катящиеся морские волны. На лбу и висках Игоря вздулись вены, по щекам стекал пот. Но и посох фомора мелко дрожал.

Первым не выдержал именно фомор. С шипящим воплем он метнулся вперед невообразимым прыжком, его посох ощетинился тремя клинками, и в воздухе сплелась огненная паутина, рухнувшая на Игоря, словно ловчая сеть. Мальчишка выкатился из-под этой сети, грозившей порезать его на поджаристые квадратики, ударил фомора по ногам лезвием силового поля — бесполезно, зато это дало ему время вскочить.

Посох в длинных руках врага вращался пропеллером, оставляя огненный след-диск. Игорь не боялся трехзубого клинка, но посох еще и помогал концентрировать энергию… Не переставая защищаться — ментально и физически — он спокойно и быстро искал способ «достать» врага. И, кстати, пока не видел такого.

Фомор, не переставая передвигаться и крутить посох, начал произносить какие-то невнятные слова, скрежещущие и длинные. У Игоря появилось страшное ощущение — словно из-под капюшона прямо ему в душу смотрят ледяные глаза — не один глаз фомора, даже не два человеческих или вабиска, а много-много. Такие глаза, наверное, у смерти…

Мальчишка поспешно полоснул воздух древней рунической лигатурой — "я есть", потом выстроил ряд защитных рун, как учили его по методике Гвидо фон Листа.[31] Фомор откачнулся, сбившись, умолк и перестал вращать посох. Но почти тут же, подняв руки, начал произносить еще какие-то слова, гулко отозвавшиеся за спиной Игоря — только за спиной, в остальном зале эхо молчало. Очевидно, что-то должно было произойти и… и не произошло, хотя Игорь напрягся в ожидании. Фомор, похоже, тоже удивился — даже шагнул назад, не покачнулся, а именно шагнул, и жест, которым он вскинул, посох, напоминал вполне человеческий жест защиты.

"Это все, что ты умеешь?" — спросил Игорь и сделал шаг… Еще шаг, и еще, заставляя врага отступать дальше и дальше. Вместо раздельных, ясных мыслей в ответ его окатил ураган бешенства — Игорь ощутил, как судорожно вздрогнула толща пола. Ситуация выходила патовой. Правильно поставленную защиту ментально пробить невозможно — но для активных ответных действий свою защиту необходимо снять. А то, что он, Игорь, как ментальный боец слабее фомора — это ясно.

Он достал кластерник. Но оружие просто не срабатывало — Игорь ощутил, как выросла и окрепла уверенность фомора. Мальчишку это не особенно взволновало — он хорошо знал, что такое технокинез и как можно «заморозить» почти любой прибор, такое умели даже здешние яшгайаны, под которых маскировались фоморианские агенты. С его стороны это был скорее отвлекающий маневр — выпустив кластерник из руки, он сбросил защиту и нанес биоэнергетический удар. Фомора отшвырнуло, но он удержался на ногах и взмахнул посохом.

Удар пришелся по касательной — Игоря спасла реакция. Однако его бросило, развернув юлой, на пол, перевернуло и протащило назад. Прежде чем он успел собраться, фомор навис над ним, и один из клинков посоха располосовал правое плечо Игоря — а целил фомор в горло! Игорь, уже не мудрствуя, буквально подбросил фомора в воздух сдвоенным ударом ног в живот — из человека такой пинок, пожалуй, вышиб бы дух, потому что был не слабее удара лошадиным копытом. Но фомор только отлетел к стене и, тяжело влепившись в нее с отчетливым стуком, выронил посох. Игорь вскочил, перехватывая кластерник, и выпустил во врага целый веер серебряных дисков. Не попал — тот распластался черной тенью по полу, подхватил посох — и…

…и Игорь раздавил ему голову — или что там было под капюшоном — концентрированным ударом, а потом всадил во вскочившее тело остатки серебра. На этот раз — точно.

— Вот и все, — Игорь длинно сплюнул и не удивился, увидев, что слюна смешана с кровью. Явный перенапряг, и сильный. Он отплюнулся снова и почувствовал, что падает, падает, падает — удивительно было, как далеко оказалось до пола…

…Кто-то поддержал его под руку. Игорь вскинул голову и увидел отца. В точности такого, каким запомнил его с последнего раза — в мундире Флота, и ощущение отцовских пальцев на локте было явственным и реальным. Отец улыбался — не весело, но одобрительно и ласково.

— Папа! — вырвалось у Игоря, он хотел сам взяться за отцовскую руку, но капитан-лейтенант Муромцев покачал головой и сделал несколько шагов назад, где вдруг распахнулся золотистый прямоугольник, похожий на дверь. Игорь увидел, как откуда-то сбоку к отцу подошла женщина, молодая и красивая — и узнал мать. Она тоже улыбалась и кивнула сыну, но, когда он бросился вперед, протянула к сыну ладонь и покачала головой так же, как отец. Мужчина обнял женщину, та склонила голову ему на плечо и, не сводя глаз с застывшего на месте мальчишки, он начали отступать в свет — дальше и дальше, растворяясь в нем…

…. — Очнулся, — Борька улыбался. — Зигфрид, он глазки открыл. А глазки у нас та-акие пьяненькие-е…

Игорь попытался сесть, но это не получилось — все тело вопило, чтобы его оставили в покое. Понаблюдав за телодвижениями Игоря, Борька неожиданно спросил:

— Помнишь, я как-то сказал, что хочу быть тобой?

— Угу, — вяло буркнул Игорь. Борька сел рядом и покачал головой;

— Забудь.

11.

В чашах факелов, опоясывавших зал частей лентой, горело настоящее пламя — яркое, ало-золотое. Вокруг большого каменного стола, занимавшего весь центр зала, в креслах с высокими спинками и широкими подлокотниками, сидели около полусотни человек, в основном одетых в мундиры разных родов войск. В центре стола голубовато светился шар выключенного стереоэкрана; возле него высился увенчанный прямой золотой ладонью алый штандарт с золотой свастикой. Все слушали молодого широкоплечего генерал-полковника в форме Объединенного Флота, который один не сидел за столом, а стоял под одним из факелов.

— Сейчас, после почти двадцати лет тяжелейшей войны, в которой мы одерживали победы и терпели поражения, которую вели с напряжением всех сил, на алтарь которой положили десятки миллионов молодых жизней, огромное количество крайне необходимых Земле материальных ресурсов, всю нашу веру и волю к победе, всю нашу научную мощь — так вот, сейчас мы на грани краха. Да, краха! — он повысил голос, перекрывая начавшийся легкий шум. — Всем вам известно, что несколько лет назад альянс Чужих против нас стал реальностью — они отринули свои разногласия ради победы над нами, и их мощь выросла в разы. Вы все так же знаете, что мы до сих пор отстаем технически. Если раньше нам удавалось одерживать победы сперва за счет внезапности, потом — используя старые счеты врагов между собой, то вот уже несколько лет мы более не можем на это рассчитывать — и терпим поражение за поражением. Те из рас, которые уже были готовы нас поддержать, вновь заняли выжидательную позицию — и я не могу их винить. Чужих больше. Их оружие и корабли лучше. У них достаточно решимости, чтобы вести эту войну. Они хорошо с нами познакомились и понимают; если нас не остановить сейчас, то мы уничтожим их миропорядок — даже не по злой воле, а просто потому, что для нас в нем нет места. В сложившихся условиях… — он выдержал паузу. — В сложившихся условиях Военный Комитет Большого Круга Объединенной Земли, который я возглавляю волей Их Императорских Величеств Императоров Русской и Англо-Саксонской Империй, пошел на заключение перемирия… — он поднял руку, глуша уже не шум, а начавшийся яростный рев. — Не мира, а перемирия, товарищи, которое поможет нам оценить ситуацию и принять решение… Мы отброшены фактически в границы Солнечной Системы. За ее пределами в наших руках только Надежда и две Луны. Если мы отдадим Надежду — мы лишимся нефти, а с нею — пластмасс и горючего, все еще необходимого для наземной техники. Ресурсы нефти и вообще полезных ископаемых на Земле минимальны… Кроме того, на Надежде находятся миллионы беженцев, которых нам просто не на чем эвакуировать. Защищаться нам тоже нечем. Второй, Четвертый, Пятый, Шестой и Седьмой флоты уничтожены практически полностью, у нас нет никаких сведений об их остатках, мы даже не знаем, есть ли эти остатки. Первый флот имеет едва сорок процентов списочной численности. Регулярная армия находится в плачевном состоянии — мы считаем убитыми, искалеченными, попавшими в плен и пропавшими без вести до восьмидесяти процентов ее состава, мы даже не знаем точной цифры наших потерь за последние полтора года. На Сельговии собираются десанты Чужих. Оттуда одиннадцать дней броска до Надежды. Десантного броска, не боевого даже. Это знаем мы, и Чужие это знают тоже. В этих условиях, — голос генерал-полковника звякнул металлом, — у нас остаются два выхода. Первый выход — КАПИТУЛЯЦИЯ.

Люди с бледными лицами повскакали с мест. При свете факелов они казались оскаленными животными, загнанными в угол, но от того лишь более опасными и разъяренными. И русские, и англосаксы, и представители автономий словно разучились говорить — они рычали и выли. Оратор вскинул руки:

— Тише, товарищи! Тише! Мы встречались с делегацией Чужих. Условия капитуляции таковы. Мы остаемся лишь в пределах Солнечной Системы. Уничтожаем весь военный флот кроме сторожевых кораблей. Все космические перевозки для наших нужд вне пределов Солнечной Системы переходят к Чужим. Мы распускаем армию, оставляем лишь силы внутренней безопасности с легкой техникой и стрелковым оружием. Наблюдатели Чужих получают контроль над производством. И наконец… — генерал-полковник перевел дух, сжал и разжал кулаки. — Мы даем заложников. Десять миллионов заложников — по выбору Чужих, которых они разместят на своих планетах.

Опираясь локтем и грудью на стол, белобрысый молодой швед крикнул, не вставая:

— У меня двое сыновей! Если Круг согласится… если только… я убью их и жену своими руками, а потом покончу с собой!

— Нас растерзают наши же люди, если узнают, что мы поставили подписи под документами, отдающими в рабство миллионы землян!

— Они возьмут детей! Вы понимаете — ДЕТЕЙ, как бандиты Безвременья!

Рослый англичанин в мундире генерал-майора десантников, положив на гранит стола ладони, поднялся в рост. Верхнюю часть его лица скрывала повязка. Голосом невыразительным и резким он сказал:

— Я проклинал тот день, когда лишился глаз. Но если будет принято решение о капитуляции — я тот день благословлю, потому, что не увижу этого… Вы говорили о двух выходах. И сказали, что это первый. Каков второй?

— Второй — это ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА, — генерал-полковник обвел зал взглядом, и стало совсем тихо. Англичанин опустился на место. — Это значит, что придется призвать пятнадцатилетних и разрешить вступать добровольцами в армию тринадцатилетним. Надо будет разрешить вступление в действующую армию женщинам. Нам придется отменить не только отпуска, но и выходные, и праздники, снова увеличить рабочий день — уже до двенадцати часов. Мы вынуждены будем на треть сократить пайки, ввести трудовую повинность для десятилетних и вернуть на работу пенсионеров, пенсии которых придется урезать до минимума. Придется остановить практически все гражданское транспортное сообщение. Подача тепла и света снова будет сокращена, а она и так на пределе. В результате не десять миллионов окажутся в рабстве, — а умрут в боях ДЕСЯТКИ МИЛЛИОНОВ. Погибнут в новых боях вдобавок к тем, кто уже погиб. Наш народ вправе просто отказаться делать все это. После двадцати лет разговоров о скорой победе предложить им ТАКОЕ… — он покачал головой и продолжал: — Мы их правители, но мы и их слуги. И мы обязаны сначала спросить людей Земли, а потом — решать самим, — он показал на экран компьютера. — По распоряжению моего коллеги из Социального Комитета вот уже два дня по месту жительства всем гражданам обоих Империй и всех автономий раздают одноразовые «сигналки» с двумя кнопками, нажатие которых фиксируется Центральным Информаторием. К этому моменту их получили практически все земляне старше тринадцати лет… — он вытер лоб рукой. — Красная кнопка — тотальная война. Зеленая — капитуляция. Товарищи, сейчас я дам сигнал, и экран начнет фиксировать ответы. Нижний правый угол — война, нижний левый — капитуляция. Прошу внимания. Я… — он склонился над столом, помедлил, выложил на его поверхность тяжелый армейский пистолет «гюрза». — Если голосование подтвердит решений о капитуляции… я не считаю себя вправе, поскольку наш курс… и прошу всех в этом случае последовать моему примеру. Я отдаю приказ о начале.

Он коснулся основания голографического экрана, и в его углах вспыхнули первые цифры. Вокруг стола пробежало движение — на его холодную поверхность люди спокойно и решительно выкладывали оружие.

Алые цифры в правом углу слились в кровавое сияние. В левом — медленно ползли. Постепенно — никто не сказал бы, сколько времени прошло — движение слева остановилось совсем; справа — еще продолжалось, но уже было видно десятизначное алое число — и жалкие пять зеленых цифр.

— Голосование проведено, — тихо, но очень громко в молчании зала Большого Круга сказал генерал-полковник. Его лицо вдруг дрогнуло и исказилось, превращаясь в страшную маску — Люди Земли отказались быть рабами! Они сказали своё слово! Что скажем им мы, правители Земли? Хотите ли вы капитуляции?!?!?!

— Нет… нет, никогда!!! — завыл зал, вскипая волной.

— Тогда — тотальная война!!! — оратор вскинул руки, и пламя факелов заметалось огненными крыльями.

— Да… да, война!!! — послышался рев, слитный и мощный.

— Мы поставим на карту все! Если мы возьмем Сельговию, то запасов, накопленных Чужими для десантных армий, нам хватит на год войны — и жизни! За этот год мы восстановим и нарастим силы! Мы ударим снова и снова! Мы будем бить — пока не победим или не погибнем все до единого!!! Юрий!

В зал чеканным шагом вошел, отсалютовав Большому Кругу, широкоплечий подросток, одетый в мундир Селенжинского Императорского Лицея. Не надо было присматриваться внимательно, чтобы заметить сходство между ним и генерал-полковником. Подросток под пристальными взглядами вновь затихших людей обогнул стол и подошел к генералу.

— Да, отец, — его ясный голос эхом отразился от стен.

— Товарищи, вы все знаете, что моей дочери десять, а младшему сыну — пять лет, — генерал-полковник положил ладонь на узкий витой погон лицейского мундира. — Юре четырнадцать. Сегодня мы приняли ужасное, бесчеловечное решение, и я, ответственный за него, не имею права уходить от этой ответственности. Юрий, ты сегодня же оставишь лицей и вступишь в первую же формирующуюся для десанта на Сельговию часть.

— Да, отец, — спокойно ответил мальчик. В его взгляде, брошенном на отца, были только любовь и бесконечная вера.

— Скорее всего, сынок, ты погибнешь. Ради Земли. Ради ее будущего. Ты понимаешь?

— Я понимаю, отец. Я готов, — так же спокойно сказал мальчик. И посмотрел на людей вокруг стола. — Я бы только хотел просить присутствующих последовать примеру моего отца. Тех, у кого есть сыновья подходящего возраста.

12.

Костер горел у кормы лесохода. Все только что пообедали. Переносной экран, на котором крутили документальные кадры более чем двухвековой давности, отключили, унесли внутрь. Борька катал по траве пустую бутылку из-под кагора, который взяли с собой именно в расчете на то, что День Поминовения придется отмечать в походе. Настроение было отличное, но сейчас, после хроники и тоста, обычного в таких случаях: "Так мы будем чтить наших павших!" — немного задумчивое. Кроме того, вся компания очень устала за весьма бурный день, закончившийся с одной стороны удачей (вражеское гнездо было разгромлено, а молниеносная экспедиция Игоря в нижние пещеры подтвердила его предположения в плане геологии), а с другой стороны — разочарованием (они обнаружили катер, но при попытке проникнуть внутрь произошел взрыв с практически полной аннигиляцией аппарата, едва не стоивший изыскателям жизни… впрочем, ведшаяся съемка подтверждала, что катер фоморианский).

— Только все это бессмысленно, — вдруг сказал Женька. — Наши все равно ничего фоморам предъявить не смогут. У нас же даже дипломатических отношений толком нет.

— Не бессмысленно, — ответил Игорь, почти весь вечер молчавший.

— Нет, я понимаю, ты про своих родителей, — кивнул Женька. — Я очень рад, что ты за них отомстил, я в плане политики.

— А пошла она в сторону Веги, — Игорь потянулся, вызвав общий смех. Окинул остальных взглядом. Возле огня сидели друзья — настоящие друзья, без подмеса, и он, поддавшись неожиданно нахлынувшему чувству, продолжал: — А знаете, я ведь мать и отца видел сегодня…

…-У меня два года назад было сотрясение мозга после бокса, — без насмешки сказал Женька, дослушав. — Мне после него неделю голоса слышались. А уж после твоих приключений…

Лизка ткнула его локтем в бок и состроила зверскую рожу. Но Игорь ни капли не обиделся, только покачал головой:

— Не знаю…

— И знать нечего, — Зигфрид стукнул по откатившемуся в сторону угольку палочкой, превратив его в быстрый рой золотистых искр. — Ты Женьку не слушай. У нас дома записи хранятся, вроде архива… даже еще с раннего средневековья. Вот один мой пра—воевал во время Галактической…

— Удивил, — заметил Женька. Лизка снова пихнула его локтем:

— Дай послушать.

— Так вот, — Зигфрид повертел палочкой в огне, на ее конце распустился огненный бутон. — Как раз тогда, после Большого Голосования, и было ему пятнадцать. На Сельговии он как раз цел остался, даже не поцарапало, а вот потом, на одной орбитальной базе джагганской, его контузило. И не только мозги, а вообще всего. Он как будто с высоты неудачно упал — ну, вы знаете, как это бывает: все обмерло, только не прошло, а… — германец бросил палочку в пламя. — Он еще подумал: "Я что, убит? — а потом: — Да нет, раз думаю — значит, живой, наверное…" — и глаза открыл. И вроде лежит он возле какой-то тропинки, кругом туман неподвижный, а между камней трава растет, хилая, серая какая-то. А он сам — цел, даже ни царапинки. Он обалдел, конечно, но… так, не очень. Там, в записи, он говорил: как будто ему лошадиную лозу успокоительного всадили. Сонный такой стал. Поднялся и пошел этой тропинкой, долго шел, несколько раз садился, отдыхал, а потом вдруг раз — и видит озеро. В котловине… Склоны такой высокой густой травой заросли, а в самой середине — круглое озерцо, вода прозрачная и тумана нет. Он разделся, поплавал, на траве полежал, потом смотрит — а рядом люди стоят, довольно много, мальчишки и девчонки, его возраста, постарше, помладше… Стоят и смотрят — молча, но спокойно, доброжелательно. Одеты кто во что… И одна девчонка говорит: "Здравствуй. Ты солдат?" Ну, он не удивился совсем, отвечает: "Да, солдат. А где я?" А ему говорят: "Ты, наверное, умер. Ну вспомни." Он начал вспоминать и говорит: "Наверное, да." И совсем после этих слов успокоился. Остался там жить… Он вроде совсем не помнил, как и где спал, что ел и вообще… Только что плавал много, играл с младшими, разговаривал — правда, не запомнил, о чем… А потом вдруг раз — и очнулся на койке в госпитале, он, оказывается, два месяца в коме пролежал.

— Опять-таки, — гнул свое Женька, — после ранений, особенно если с головой связано, еще и не такое привидеться может.

— Вообще-то ты, Жень, прав… и не прав, — возразил Игорь. — На свете еще и не такое бывает, и никто толком не может сказать, чего больше в необъяснимых событиях: видений или странной реальности. До сих пор никто, например, не знает, что случается с энергетической составляющей человеческой личности после смерти… Я сам вот такое видал… — он лег у огня поудобнее. — Это тем летом было, когда… когда мои родители погибли. Мы были в Амазонии, жили одно время в кемпинге на берегу Амазонского пролива, и с нами соседние номера занимали англосаксы из одной их публичной школы, мы с ними несколько раз в футбол играли. Вот у них был парень один, мой ровесник, Джонни де Феррьер… Так вот, там кемпинг такой — похож на две наложенные друг на друга серединками подковы, а концы — в разные стороны, и в этих концах — номера, а в середине — разная развлекаловка. Ну, мы как-то нарушали режим — Денис Карташов — это который мне «тулу-баранников» подарил, — Максим Обручев, его летом на экзамене убили, не повезло, да… Витька Сердюков и я. Уже заполночь было, а мы сидим, треплемся о разном и на гитаре потихоньку играем… — Катька засмеялась, Игорь улыбнулся тоже и кивнул: — Угу, потихоньку, правда… Потом есть захотели. Поканались на ножке стула, и я пошел за бутербродами в автоматы, там стояли бесплатные. А что, уже поздно, все спят, свет только в магистральных коридорах… Вижу — по параллельному коридору топает этот самый Джонни. Мы им как раз два матча в тот день продули. Ну, думаю — сейчас догоню, домотаюсь и подеремся, все-таки сатисфакция, — теперь засмеялись уже все, понимающе и весело, Поворачиваю за угол, а он открывает дверь, оттуда свет. Я думал, это его номер. Но он почему-то дверь не закрыл, я и подошел. А за дверью — озеро — берег озера, тростники, вечер. Не ночь, а вечер с закатом, да и озеро совсем не тропическое. Я уж не говорю, что там, за дверью, и тропического быть не могло — обычные номера. Просто. И Джонни этот раздевается и начинает в этом озере плавать.

— Ничего себе… — вырвалось у Борьки. Игорь согласился:

— Угу, и я так подумал. Не скажу, что испугался, но поразился — это точно. Едва хватило соображения назад сдать и вернуться в комнату.

— Ну и как ты это объясняешь? — спросил Женька. Игорь пожал плечами:

— Да никак, в том-то все и дело. Но точно знаю, что контужен я не был и сознания не терял. Просто не все можно объяснить. Пока не все, — Игорь вытянул указательный палец правой руки, согнул резко — и упаковка шоколада прыгнула в его ладонь из пальцев Женьки.

Но съесть трофей Игорю было не суждено, из люка лесохода послышался сигнал вызова личного канала, мальчишка швырнул шоколад обратно и кинулся на звук.

На экране было, однако, совершенно незнакомое лицо молодого мужчины. Игорю оно ничего не говорило. Мужчина сидел в рабочем кабинете, за окном был день.

— Господин Муромцев, сударь, здравствуйте! — ослепительно улыбнулся незнакомец. — Разрешите представиться: Дробизов, Павел Павлович, журналист "Земли и воли".

— Здравствуйте, — Игорь кивнул. — Как вы оказались на моем личном канале?

— Это мелочи, сударь, — Дробизов продолжал улыбаться. — Мне очень приятно видеть вас в такой обстановке — так сказать, первооткрывателя…

— Я вас слушаю, — прервал его Игорь. — Именно слушаю, но пока что ничего не слышу.

— Деловой подход! — казалось, что зубов у Дробизова больше полусотни. Я бы хотел, так сказать, узнать из первоисточника о целях вашей экспедиции. Правда ли, что генерал-губернатор готовит удар по силам оппозиции с этой целью послал вас разведать территории, на которые можно будет пригласить наиболее консервативно настроенных переселенцев с Балкан и из Азиатской России? Правда ли, что его агенты на Земле уже распространяют материалы, имеющие целью подготовить будущих колонистов к мысли об ожидающей их войне с независимыми вабиска Севера? Кто финансирует вашу экспедицию? Как вы…

— Если вы еще раз, — выделяя каждое слово, прервал его Игорь, не сводя глаз с экрана, — позволите себе вмешаться в мои дела, вас объявят пропавшим без вести при невыясненных обстоятельствах, — он переключил на передачу и вызвал Дзюбу. Ярослав Ярославович откликнулся неожиданно быстро — со стройки в Прибое.

— Добрый вечер, — кивнул он. — Судя по твоему лицу, сейчас будет буря.

— Ярослав Ярославович, — со сдерживаемой яростью заговорил Игорь, навалившись локтем на панель управления, — я требую, чтобы вы немедленно сняли с занимаемой должности техника 3-го класса Веронику Михайловну Майскую. На мой личный канал связи с господином генерал-губернатором влез без мыла некий Дробизов, журналист "Земли и воли", задал кучу назойливых вопросов…

— Ну, это мелочи, — флегматично ответил Дзюба. — Кто-то похитил из сети аппарата генерал-губернатора карты земель за Черной Чашей, до самых границ Иррузая, нанес на них поддельные обозначения и выдал за планы ведения боевых действий, которые, якобы, предполагается возобновить. Карты напечатали в "Земле и воле" и нескольких поселковых изданиях, контролируемых сторонниками прогрессивистов.

— Замените код моего канала, — устало сказал Игорь. — Сегодня был тяжелый день… Да, еще. Я прошу вас сообщить Сергею Константиновичу следующее… — Игорь сосредоточился и медленно выговорил: — Я нашел то, что необходимо для нормального развития ваших экономических программ… нет, не я, а мы — мы нашли. И добавьте, что мы возвращаемся.

Дзюба несколько секунд молча смотрел в лицо Игоря. Потом сказал — как будто самому себе:

— Я иногда пугаюсь мысли, что мог бы и не оказаться на том рейсе… Что тогда было бы?

— То же самое, Ярослав Ярославович, — Игорь встал. — Честное слово — то же самое, я уверен. Всего хорошего, мы ложимся спать.

— Устали? — губернатор вдруг очень тепло и по-домашнему улыбнулся.

— Ничего, — признался Игорь. И улыбнулся в ответ, как улыбается обычный мальчик.

13.

Снег скользил непрерывным потоком по лобовому стеклу задравшего нос лесохода. Игорь, не отрываясь, смотрел на этот снег, весь напрягшись — и вслушивался.

— Пристрелили якоря, — сказал Борька, входя и отряхиваясь. — Ветер чудовищный. Тащит.

— Где Зиг? — не поворачиваясь, спросил Игорь.

— Здесь, — послышался голос, на который он тут же обернулся. Зигфрида поддерживал Степка, сзади с решительным видом протискивалась Катька с аптечкой. — Я вернулся. Порадовать не могу.

Германец не говорил, а давил слова не своим голосом, словно ему было тяжело шевелить губами. На левой стороне его лица снег не таял — держался плотной искристой маской. Зигфрид шумно упал на сиденье и выставил ноги в заплеванных снегом огромных унтах, что-то промычал. Лизка охнула:

— Да он же поморозился!.. Ну-ка, отойдите все! — она отстранила ребят и, встав рядом с Зигфридом, занялась его лицом.

— Тропинки нет, — косноязычно доложил тот, с трудом разлепляя глаз. — Вернее — есть, но пешеходка, даже кони не пройдут. Дальше, на перевале, ветер такой, что с ног валит. Надо возвращаться.

— Ну-ка, не говори пока ничего, — решительно приказала Лизка. — А то все это с тебя слезать будет потом.

— Как возвращаться?! — закричал Женька. — Как возвращаться, ты что?! Игорь, скажи!..

Игорь покусывал уголок губы, потом неохотно ответил:

— Зигфрид германец, горец… Если он сказал — "тропинки нет", значит — нет

— Чини скорее, Лизхен. — попросил Зигфрид, — я еще схожу посмотрю.

— Никуда не пойдёшь, — Лизка решительно выставила вперед подбородок. — Иначе останешься без половины морды.

— Да ладно… — Зигфрид улыбнулся, а Лизка щелкнула его в лоб:

— Не смей!

— Ты никуда не пойдешь, — беспрекословным тоном сказал Игорь. — Сходил, хватит… Ладно. Принимаю решение. Сходим еще по разу каждый, кроме Зига и девчонок, на полчаса. Попробуем еще найти тропу.

— Попробуйте перебраться через гранитную плиту, — снова подал голос Зигфрид. — Я не смог, сил не хватило. А вы прямиком идите туда, если что и есть, то там. Сразу туда идите, не тычьтесь никуда, а то тоже ослабеете.

— Да сразу пойдем, — Женька успокаивающе хлопнул его по плечу ладонью, — давай отдыхай. Ну что, я первый?

— Почему это ты? — толкнул друга в бок Борька. — Лучше я.

— Лучше, хуже… — Игорь отмахнулся. — Жень, проверь вертушку.

— Что ее… Понял, сделаю.

— Ты, Борь — батареи.

— Угу, а ты пойдешь, — добавил Борька. — Хитро.

— Я проверю связь, — невозмутимо добавил Игорь. — Пойдет Степка, я — вторым. Если ничего не найдем за два часа — возвращаемся… Пойдешь? — он посмотрел на Степана. Тот кивнул:

— Конечно. Сейчас…

…- Связь через комбрас, — Игорь пожал руку Степке, и тот, улыбнувшись, натянул на лицо маску и надел трехпалую перчатку, став немного похожим на медвежонка. — Если увидишь, что можно пройти, ставь маячок. Но не рвись. Поймешь, что непроходняк — плюнь.

— Я в маске, — весело ответил Степка, потопал унтами. — Открывай — а-ап! — и вывалился в буран…

…Такого Степка в жизни своей не испытывал и не думал, что такое может быть. Когда он вышел из-за корпуса лесохода, ему показалось, что ветер — это что-то очень плотное и активно сопротивляющееся. Он мешал двигаться, и Степка с неожиданным испугом понял — идти просто не получается. Ветер был сильнее его крепкого, тренированного тела.

— Фу, черт, — выдохнул он и услышал голос Игоря:

— Что такое?

— Ты же связь проверяешь, — самообладание вернулось к Степке, он чуть шагнул назад и взялся рукой за броню.

— Как раз и проверяю, — согласился Игорь. И понизил голос: — Согни корпус. Как в клинче при боксе.

— Да я уже понял, — тоже негромко ответил Степка. "А сперва испугался," — мысленно добавил он и смутился, когда Игорь добавил:

— Это бывает… Давай иди. И помни — все, что ты комбрасом «видишь», вижу и я. И пока я вижу только снег…

…Ветер и правда словно начал скользить поверху, по спине. Степка повозился с замками голенищ — подошвы унтов превратились в широкие снегоступы, идти сделалось легче. Тропинку, которую пробил Зигфрид, конечно, замело начисто, но выставленные им вешки давали из-под снега четкий сигнал, отражавшийся на экране комбраса цепочкой алых точек. Зеленая стрелочка, ползшая от вешки к вешке, и была — он, Степка.

В небольшом, похожем на трубу ущелье, ветер выл так, что становилось страшно от одного звука. Выход перекрывал косой, хищно изогнувший свой верх сугроб, очень похожий на приготовившегося к прыжку белого зверя. Внизу в нем сохранилось углубление — тут прошел Зиг. Степка достал тесак, но оказалось, что снег все еще рыхлый и легко сыпется.

За звероподобным сугробом вешки кончились, и Стёпка не мог винить германца за это. Тропинка вела и дальше — узкая, больше похожая на прилепленный к стене карниз. Тут ветер не мешал, а помогал — прижимал к камню. Но Зигфрид был прав — даже кони тут не пройдут. Однако, левее начинался гранитный откос — примерно в 40 градусов, гладкий, словно специально обработанный. Обработали его так ветер и снег — хотя на этой каменной плите снега не было, она блестела, как лед. Степка остановился, примериваясь. Да, лесоход может лазером выплавить тут подъем. Но скачала нужно посмотреть, что там, дальше.

— Вот она, эта плита, — Степка повел рукой. — Попробую на нее подняться.

— Подожди, ты же не альпинист, — голос Игоря сделался тревожным. — Я сейчас приду к тебе!

— Да не надо, — возразил Степка. — Тут ничего сложного. Я просто посмотрю, есть ли дальше спуск. Если есть, то тут мы, я думаю, прорежемся.

Он убрал снегоступы и, "выпустив когти" на подошвах, попробовал поверхность. Так и есть — ее покрывал тончайший слой льда, помогавший держаться. Наклоняясь на ветер, мальчишка прочно ставил ноги, свесив руки почти до колен. Временами «кошки» скрежетали об отшлифованный гранит подо льдом.

Из-за бурана гранитная плита казалась меньше, чем была на самом деле. Степка карабкался уже дольше, чем рассчитывал, но неожиданно для самого себя выбрался на острый, похожий на нож, гребень. Дальше шел спуск — еще более крутой, чем подъем, но короткий, а слева мальчишка увидел удобное место. Там, где кончалась гранитная плита, различался относительно пологий склон — неизвестно, каким он будет дальше, но тут он выглядел вполне приемлемо.

— Ребята! — возбужденно сказал Стенка. — Я нашел спуск, сейчас гляну!

— Осторожнее! — окликнул его Игорь, но Степка уже спускался, тормозя шипами. Он не видел никакой опасности.

Степка действительно не был альпинистом и не знал, несколько коварен может быть лед в горах. Массы его накапливаются веками, обретают твердость камня и могут выдержать посадку космического катера… а потом вдруг подламываются от севшей на край птички, и десятки, а то и сотни тонн бесшумно и молниеносно уходят в пропасти. В этом плане Третий Меридиан — Зубастые Горы — ничуть не отличался от любых других гор…

Весь карниз, казавшийся Степке продолжением гранитной глыбы, как раз и состоял изо льда.

Мальчишке еще почудилось за воем и свистом бурана, как что-то треснуло — так лопается броня, это чудовищно громкий "щелк!". Степка обернулся — и понял, что падает.

Не один падает, а вместе с частью скалы.

Если бы Степка прыгнул — надежный край был еще очень близко! — то сдвинувшаяся снежная масса смела бы его, вогнала под лед и перемешала с ним. Но в эти секунды его мозг работал холодно и быстро. Мальчишка не сделал ни одного движения, проваливаясь, как памятник — неподвижно, и со стороны казалось, что он окаменел от страха. На самом деле он все рассчитал и даже успел крикнуть по связи. "Проваливаюсь! "А в следующий миг вся масса рухнула на склон полусотней метров ниже — и Степка «поплыл», помня только об одном: держаться сверху снего-ледяного потока, со все возрастающей скоростью устремлявшегося вниз, в долину…

14.

— Далеко не уходи, слышишь? — голос отца из комбраса был строгим, но не особенно, поэтому Клотти весело кивнула и пообещала:

— Я быстро. Пошла!

— Погоди, — отец на экране посмотрел через плечо. — Слушай, дочка, загляни вот сюда, — появилась карта, — там утром лавина сошла, а у нас бормотание какое-то слышалось. Как бы не из наших кто попал…

— Наши? — Клотти свела густые светлые брови. — Откуда тут?

— Экспедиция Муромцева уже близко должна быть, — сообщил отец. — А связь плохая. Ты посмотри.

— Гляну, — пообещала Клотти. — Пошла я, говорю.

Она легко взбежала на пологую каменную глыбу и оглянулась на оставшиеся позади палатки лагеря, кольцом окружавшие три лесохода, над которыми вяло мотался флаг Фелькишер Ланд. Девчонка засмеялась — просто так, потому что день был хороший, настроение хорошее, небо прозрачное — и вообще…

Она пристукнула о носок узкого сапога с отворотом прикладом тридцатизарядного «тула-дроботов» — высокая, крепкая германская девчонка, одетая, как одеваются парни, даже со скрамасаксом на поясе; на распущенных светлых волосах ловко сидело кепи.

Бросив еще один взгляд на лагерь, Клотти ловко — с поворотом в воздухе — спрыгнула с камня и бесшумным, размашистым шагом углубилась в чащу…

…В трех километрах от лагеря несколько волков перебежали дорогу — Клотти лихо свистнула, ускорила шаг, ориентируясь по карте. Первый след лавины встретился ей довольно скоро — узкий язык, смаху подрезав вековые деревья, разнес и перетер их в щепу, оставив в лесу просеку, засыпанную плотно слежавшимся снегом, из которого тут и там торчали зеленовато-стеклянные глыбы льда, в которых горело тусклое отражение солнца. Веяло мертвым холодом, девчонка поспешила перебежать белую полосу. Где-то близко ревел ручей — наверное, его перепрудило, и вода теперь пробивала себе путь через преграду.

Через полминуты Клотти увидела этот ручей, но не обратила на него внимания.

На другом его берегу замерли трое верховых вабиска. До них было не меньше шестидесяти метров. Привстав в стременах, все трое рассматривали что-то в воде — Клотти отсюда не могла разобрать, что именно, но зато видела, что эти вабиска — иррузайцы, а значит — враги.

Бесшумно упав на колено, девчонка сдернула с плеча висевший стволом вниз ИПП. Ее слегка залихорадило, она начала озираться, вовсе не собираясь стрелять — иррузайцев могло быть и не трое, а много больше. Но уже через миг все изменилось — Клотти поняла, что с таким вниманием разглядывают верховые.

В ручье — на полсотни метров выше по течению — у берега лежал человек. Непонятно, кто — но точно землянин. А иррузайцы тронулись по берегу как раз в его сторону!

Уже не задумываясь, Клотти положила ствол ИПП в развилку ветви и выстрелила.

Передний вабиска пригнулся, двое других завертелись в седлах. Клотти поспешно выстрелила еще дважды, один раз — удачно, левый крайний во вспышке вылетел из седла в ручей, подняв тучу брызг и пара. Двое оставшихся, развернув гуххов, помчались через кусты галопом. Клотти еще дважды выстрелила вслед, но от волнения промазала, да и не очень старалась попасть, если честно — тут же забыв о вабиска, девчонка опрометью бросилась вниз — сперва берегом ручья, потом — по воде, туда, где лежал человек.

Неизвестному повезло — он лежал лицом вверх, иначе наверняка захлебнулся бы. Это оказался точно землянин в намокшей зимней одежде, маске и очках, снаряжение с него сорвало (это было видно по вырванным из ремней креплениям), только русский полевой нож остался в ножнах на поясе.

Забросив ИПП за спину, Клотти с усилием выволокла человека на берег, сняла очки и маску, отбросила капюшон.

Это оказался мальчишка — примерно ее лет. Явно русский, типичный — с мягким лицом, чуть курносый, русый, с высоким лбом и гладкими скулами. Клотти поспешно расстегнула на нем вымокшую одежду, нащупала пульс. Сердце билось, а когда девчонка подняла голову от груди спасенного, то наткнулась на его взгляд — вполне осмысленный и чуть удивленный…

…Странно. Светловолосая девчонка в серо-зеленом кепи смотрела на него и что-то говорила, но в ушах у Степки все еще скрежетал и осыпало лед, шуршал снег — он в отчаянье потряс головой и сказал:

— Не слышу я ничего.

Девчонка чуть отстранилась — загорелая, брови вразлет, густые, над большими голубыми глазами в длинных, неожиданно темных, ресницах, широковатый, пухлый рот… Красивая. Германка, наверное.

В ушах что-то словно бы лопнуло, стало горячо, а звуки вернулись.

— Слышу, — с удовлетворением сказал Степка. И запоздало изумился — откуда тут девчонка?! — Ты призрак? Ты мне кажешься, да?

— Я Клотти Фрайер, — слегка сердито ответила она, — и наш лагерь недалеко отсюда. Мы экспедиция и охотники, пришли из Нойе Аахена… А ты из экспедиции Муромцева?

— Да, — Степка с усилием сел. — Наши наверху, в горах. Я искал дорогу, меня унесло лавиной. Сам виноват, неосторожно шагнул.

— Тебе повезло, и не один раз, — заметила Клотти. — Пока ты тут лежал, до тебя добирались вабиска.

— А добралась ты, — Степка выдохнул. — Я Степан… Степка Рощин. Здравствуй, Клотти Фрайер.

Он не сводил глаз с лица девчонки.

ГЛАВА 8 ПОДНИМАЙСЯ!

В поисках любви

Мы спешим сквозь дым столетий,

На лету горим,

Забыв про боль…

Из песни ХХ века.

1.

Футбольный чемпионат — традиционный "Черный Мяч" середины серпеня на приз генерал-губернатора — собрал в Озерном взрослые и юниорские команды из двухсот сорока восьми городов и поселков Сумерлы. По традиции, болельщики на чемпионат не допускались — это запросто парализовало бы всю жизнь колонии — но трансляция шла на всю систему, включая Луны и космические станции. Однако, и без этого в столице оказалось больше семи тысяч членов команд, тренеров и прочих. Черноречье тоже выставило две команды под общим руководством мирового судьи Хоркина, Дмитрия Петровича.

Игорь был одним из немногих болельщиков, которые все-таки попали на чемпионат, так сказать,"автоматом".Он просто связался с Довженко-Змаем и сделал скорбное лицо — этого оказалось достаточно. Хотя его отчаянно отлаяли за так и не захваченный катер фоморов, но в целом акции молодого Муромцева котировались очень высоко. Генерал-губернатор поставил лишь одно условие — не приезжать с командой, чтобы не создавать почву для разговоров о «блате». Игорь не сразу понял это слово, но, покопавшись в памяти, вспомнил, что давным-давно так назывались льготы, которые предоставляли те, кто обладал властью, своим протеже — на незаконных, разумеется, основаниях. Второй сеанс связи у Игоря был с Дзюбой — того наш герой попросил приготовить на аэродроме Прибоя "джет".

* * *

В Озерном осень ощущалась явственней, чем в Черноречье, да и вообще в Прибойной губернии — там ею и не пахло. Столица была куда как северней, и сверху, заходя на посадку, Игорь увидел, что в изумрудном ковре парков, садов и аллей появилось множество медных и золотых нитей. Но и тут осень не была ни слякотной, ни сумрачной — теплая и тихая, она не раздражала и не утомляла. Облетать деревья еще толком не начинали, ветер не дул.

В школах еще продолжались каникулы. Поэтому ребят и девчонок повсеместно было полным-полно, и Озерный казался даже оживленней, чем обычно — многие ближе к началу учебного года вернулись с Земли, инопланетных и местных курортов, из походов…

Игорь зашел — просто так, без цели — в большой парк, начинавшийся за вышкой планетарного вещания. Тут тоже было полно народу, слышался смех, и в Игоря несколько раз едва не врезались — а один раз таки врезались, но мальчишка лет девяти, весело сказав: "Ой, извините!" — тут же понесся дальше. Высоко над аллеей несколько дельтапланов выделывали черт те что друг вокруг друга — свет поблескивал на разноцветных пестрых крыльях. В ответвлении аллеи Игорь увидел стоящих лицами друг к другу мальчишку и девчонку — они обнялись и чуть отстранились лицами, не сводя сияющих глаз. Игорь уже прошел мимо, когда вспомнил Степку и ту девчонку, которая привела им помощь — Клотильду-Клотти. Они со Степкой часто встречались, хотя между станицей и фермой родителей германки лежала не одна сотня километров. Вроде бы ничего «такого» — просто им неожиданно много о чем было погово рить — но Игорь заметил, что Рощин без Клотти делается задумчивым…

Он хмыкнул и почесал висок. На лужайке гоняли мяч. Параллельной аллеей промчались в галопе несколько всадников. Рабочие на платформе под зависшим вертолетом растягивали на штангах большой стереоэкран. Двое пожилых подтянутых мужчин прошли степенной походкой, твердо ставя в такт шагам тяжелые модные трости и обсуждая положение дел на Арк-Федане. Слева за деревьями кто-то кричал весело молодым голосом: "Да что ж ты делаешь, несчастный, там же и так светло!.. Помогите этому рахитику!" Оттуда — из-за кустов — высунулась растрепанная голова девушки, обозрела аллею… и следующие полчаса Игорь с удовольствием помогал устанавливать свет для профессиональной съемки под энергичные крики режиссера, густо замешанные на обвинениях помощников в физической и моральной ущербности.

Потом Игорь двинулся дальше, на ходу листая взятый в принтере "Голос Системы", почти целиком посвященный астроэнергетическому проекту "Кольцевая панель". Борька про него говорил, без особого интереса вспомнил Игорь, наблюдая, как четверо мальчишек и девчонка, нагнувшись, рассматривают что-то, лежащее на траве у их загорелых ног. "Больше не полетит, — грустно сказал один пацан. — Попробуем починить, — вздохнув, возразил другой. — Поднимайте," — скомандовала девчонка. Модель гикнулась, понял Игорь и вспомнил, как у них с одноклассниками взорвалась на старте модель старого носителя «Союз», и Максим, которому обожгло лицо, переживал только по поводу того, что пропала дефицитная «горючка»… Странно, подумал Игорь, я все реже вспоминаю Землю.

Аллея вывела его на берег пруда. Купальщиков не было видно, прокатная станция наискось — открытая — тоже была пуста. Игорь зашагал вдоль берега — дальше от станции, туда, где коротко щелкали выстрелы спортивных "арбалетов".

Тир ДОСАФ[32] был, кажется, открыт для всех желающих. Как и на Земле, он был бесплатным; возле откидного прилавка стоял только один человек — одетый, как чиновник колониального аппарата. Он держал пистолет, но не стрелял, похоже было — о чем-то задумался. Только подойдя ближе, Игорь узнал генерал-губернатора.

Довженко-Змай обернулся. И кивнул, подзывая Игоря.

Дворяне пожали друг другу руки. Довженко-Змай выложил на прилавок золотой червонец:

— По десять выстрелов на тридцать метров.

Игорь наклонил голову, порылся в кармане лайковой белой куртки, достал такую же монету и, вогнав узкий магазин в рукоять «арбалета», стилизованного под старинный «парабеллум», нажал кнопку подачи газа. На осветившемся рубеже появилась мишень; такая же возникла напротив генерал-губернатора.

В следующие три-четыре секунды оба стреляли. Игорь положил пистолет первым, прочел на табло:

— 9, 9, 10, 10, 10, 10, 8, 9, 10,10… А у тебя?

— Первая и третья девятки, остальные — десятки, — генерал-губернатор положил пистолет тоже и, повернувшись, оперся локтями о прилавок за спиной. Игорь пододвинул монету. Довженко-Змай, задумчиво кивнув, забрал обе:

— Хочешь отыграться? Даже с придачей?

— Предположим, — Игорь потрогал пистолет.

— Поспорь со мной, что знаешь, чем я займусь сегодняшним вечером.

— Это нечестно, — вздохнул Игорь. — Ты будешь смотреть футбол.

— Верно… — генерал-губернатор посмотрел на дельтапланы и сказал: — Сестра скоро приезжает. В начале сентября.

— Угу, — откликнулся Игорь. — А к концу сентября я все доделаю. Немного осталось.

— Хорошо, — кивнул Довженко-Змай.

— А как у тебя дела с… с программой? — спросил Игорь.

— Да все в порядке. Деньги получены. Разрабатывается программа заселения. "Земля и воля" умолкла подозрительно вот только, не нравится мне это… А у тебя работа над твоей рукописью движется?

— Ты знаешь, нет, — признался Игорь. — Времени не хватает. Материалы копятся, копятся; гляну — жуть берет, как я все это разгребать буду?!

Довженко-Змай улыбнулся. Сказал:

— Что там Войко? Он что-то не заглядывает.

— Я его почти не вижу, — ответил Игорь. — Сезон начался, он на раскопках.

— Ничего, — хмыкнул генерал-губернатор, — прилетит Светка — и он переселится на мою латифундию.

— А что так? — без особого интереса уточнил Игорь.

— Он влюблен в мою сестру. Давно и, кажется, взаимно, — сообщил Довженко-Змай.

— Еще один надежный дворянский союз? — поинтересовался Игорь.

— Да нет, я же сказал — тут настоящая любовь, — возразил генерал-губернатор.

По берегу прошла женщина в открытом платье, что-то выговаривавшая мальчишке дет десяти — тот звонко и возмущенно оправдывался: "Но не я же начал, я никогда не начинаю, мам, ты же знаешь! А он на маленького, я говорю — так нечестно, а он драться, мам…"

— На Вольном двое мальчишек вот такого возраста погибли позавчера, — неожиданно сказал Довженко-Змай. — Летели на легком самолетике, с девчонкой, их возраста, без разрешения выбрались. Шторм был, молния ударила в машину. Упали… Они девчонку вытолкнули, и жилеты, а сами не успели. Их достали субмариной с глубины, когда шторм кончился…

Игорь мигнул. Ему стало неожиданно страшно жаль двух неизвестных мальчишек. Серьезно жаль — почти до слез, подступивших к глазам. Довженко-Змай внимательно изучал лицо Игоря, потом сказал:

— Ты похож на моего младшего брата, ему столько же, сколько тебе. Не внешне, нет… ну, ты понимаешь.

— Он кто? — спросил Игорь, рассматривая пруд. На прокатной станции появились люди.

— С этого года — курсант Рязанского Его Величества десантного училища. Будущий офицер. Как отец…

— Он ведь погиб? — вспомнил Игорь. Генерал-губернатор кивнул:

— Да… Его убили туземцы в одном из лесных племен… Я потом уничтожил всю верхушку этого племени — тогда я отвечал только за свою латифундию и думал, что нет на свете ничего тяжелее этого, Игорь. Я ошибался, — он оттолкнулся от прилавка и одернул куртку. — Ну что ж, всего хорошего. Увидимся на футболе… Да, тебе есть, где остановиться?

— Конечно, — кивнул Игорь. — Это не проблема.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: Ф.Г.ЛОРКА[33]

В возвышенную обитель Я брошен безумством стали. Где ты, мой ангел-хранитель? Меня вчера расстреляли… Четырнадцать пуль порвали Мне грудь полновесной болью. Меня в пыли закопали, Могилу посыпав солью, Чтоб я никогда не ожил, Чтоб я не вернулся к детям И ворон над бездорожьем Ни-че-го не заметил! А я, не дыша от крика, Отплевывал комья глины, И запахом базилика Звенела земля равнины. Я выполз, я шел, хромая… Дорога казалась длинной, И звезды к исходу мая Слегка холодили спину. За что меня убивали? Хотелось бы знать, не так ли… Ромашка Святым Граалем Неспешно ловила капли Моей недопетой крови… И только слепая вера Стояла над изголовьем Расстрелянного романсеро…[34]

2.

Под "Черный Мяч" были заняты все подходящие по размерам стадионы столицы — иначе только отборочные игры затянулись бы на год. Да и так все равно места всем не хватило. Но команда станицы — она должна была играть с командой какого-то поселка Магнитный — играла именно в первый вечер, на стадионе космопорта.

До начала игры оставалось сорок минут, но уже полностью стемнело — в серпень, в его середину, девять вечера — это уже не «светло». Игорь так и не «устроился» — колесил по городу весь день, а опомнился только на границе Озерного, где начинались новостройки. Он чувствовал, куда надо идти, чтобы оказаться на стадионе в кратчайшее время, но на этом пути лежал овраг, за которым редко горели огоньки.

Игорь примерился и прыгнул. Удачно, хотя и не стоило этого делать в темноте — на ногах съехал до дна и буквально наткнулся на лестницу — кто-то поработал лопатой и выложил подъем досками, связанными "в лапу", даже перила поставил сбоку. На перилах была нарисована стрелка вверх и написано:

ВЫХОД НА ТРАНШЕЙНУЮ УЛ.

Мальчишка начал подниматься вверх.

Он дошел до половины лестницы, когда услышал сверху мелодичные щелчки струн — протяжные и набегающие друг на друга. Кто-то вроде бы и просто так, но очень умело перебирал их. А потом Игорь — он остановился, держась рукой за перила и подняв голову — услышал негромкий, но ясный девчоночий голос…

— Как забуду? Он вышел, шатаясь,[35] Искривился мучительно рот… Я сбежала, перил не касаясь, Я бежала за ним до ворот. Задыхаясь, я крикнула: "Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру." Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: "Не стой на ветру."

— Кто там поет? — спросил Игорь с интересом. Гитара не умолкла, и невидимая девчонка полюбопытствовала в ответ;

— А кто там сидит?

— Я, — хмыкнул Игорь.

— Ага, — глубокомысленно уточнила девчонка. — А ты что, заблудился?

— Почти, — согласился Игорь.

— На футбол, — определила девчонка. Все это время она продолжала играть на гитаре. — Тогда поднимайся и проходи тут, напрямую. Если хочешь, заходи к нам, все сели стерео смотреть, прямой репортаж.

— А ты что же? — удивился Игорь.

— А я не люблю футбол, — отозвалась девчонка. — Ну что, пойдешь к нам смотреть?

— Слушай, — неожиданно для самого себя попросил Игорь, — а сыграй мне еще.

— Тебе? — насмешливо поинтересовалась девчонка.

— Ну… не мне. Просто сыграй. Сыграешь?

— Слушай, — и мальчишка опустился на лестницу. — Что тебе?

— Что сама захочешь, — он прислонился спиной и затылком к одной из лестничных балясин.

И гитара зазвучала над его головой. Девчонка не пела, она просто играла — Игорь сразу узнал классическую и очень красивую композицию жившего на рубеже XX и XXI веков Алхунова, который потом был командиром одного из сибирских отрядов «РА» и пропал без вести во время Серых Войн. Когда мелодия закончилась, он попросил;

— Еще, если можно.

Она сыграла еще, а потом спела по-французски старую балладу. И еще сыграла и спела…

…Похолодало — свежесть ощутимо разлилась в воздухе, звезды проступили четче, уже не размытыми пятнами, а острыми, угловатыми кристаллами, шевелившими острыми гранями. Прикрыв глаза, Игорь слушал гитару и голос девчонки, когда на комбрасе образовался Женька.

— Ты где?! — возмущенно завопил хавбек команды Черноречья. — Ты почему не пришел?! — Женька размазывал пот по лицу подолом футболки. — У нас один-ноль в нашу, ты где сидишь, стерео смотришь, что ли?!

— Извини, я не заметил… э… — Игорь растерялся, сам не зная, чего он не заметил.

— Да ну тебя, — расстроено сказал Женька и отключился.

Странно. Игорь не рассердился и не сконфузился. Девчонка наверху спросила, и в голосе ее было огорчение:

— Ты уходишь?

— Нет, — отозвался Игорь. — Спой еще, а?..

…- На Сумерле, в бурной, дикой, удивительной стране,[36] Я и ты, обнявшись крепко, рады бешеной весне. Здесь весна приходит сразу, не томя озябших душ, — В два-три дня установляя благодать, тепло и сушь. Здесь в реках и водопадах, словно взрывом, сносит лед, Синим пламенем разлива в скалы дышащие бьет. Здесь ручьи несутся шумно, ошалев от пестроты; Почки лопаются звонко, загораются цветы. Если крикнешь — эхо скачет, словно лошади в бою; Если слушаешь и смотришь — видишь ты, что ты в раю. Здесь людей ты встретишь новых, с сердцем честным и прямым, С дружбой верною и вечной, с взглядом твердым и простым. Если хочешь быть убийцей — полюби и измени; Если ищешь себе друга — просто руку протяни. Если хочешь сердце бросить в увлекающую высь — Ты глазам лучисто-серым покорись и улыбнись…

— Что ты молчишь? Внизу-у!..

— Нет, ничего, — Игорь улыбнулся. — Ты здорово поешь и играешь. Наверху засмеялись.

— У тебя, наверное, железные пальцы, — Игорь всмотрелся, вдруг с удивлением поняв, что уже светает, но не увидел никого, а подниматься наверх почему-то не хоте лось. Может быть — чтобы не рухнуло странное очарование? — Ты не устала играть? Ночь-то кончилась…

— В самом деле? Дома, наверное, решили, что я заночевала у подружки… Да, светает, я тебя вижу!

— А я тебя нет, — признался Игорь, всматриваясь в ровные заросли подстриженных кустов. — Как тебя зовут? — он поднялся на ноги.

— Я же не спрашиваю, как зовут тебя, — весело ответила девчонка. — Пусть так и будет. Без имен и даже без моего лица… Мне пора домой.

— Подожди! — Игорь в несколько прыжков взлетел вверх по лестнице, но услышал только смех. За кустами стоял самый обыкновенный дом. Большая овчарка, лежа на крыльце, лениво поглядывала на появившегося из-под обрыва мальчишку в дорогих лайковой куртке, джинсах и спортивных туфлях, который со смешным изумлением озирался вокруг.

Вот черт! Игорь внезапно рассмеялся, потряс головой. Он даже не может точно сказать, из этого ли дома девчонка пела ему всю ночь напролет! Все еще смеясь, мальчишка выбрался в узкий проулок и вышел по нему на Траншейную — пустынную, тихую и прохладную. Было около шести утра.

"Надо найти ребят и извиниться перед ними, — решил он. — Но черт возьми, какая странная и интересная ночь! Если бы не обычность обстановки — я бы решил, что попал в прокол, и мне поет рейнджерская девчонка, какая-нибудь принцесса…" Он повторил запомнившиеся строчки из последней песни и вздохнул со странным ощущением вдруг охватившего его счастья — беспричинного и полного. Словно ему твердо было обещано что-то большое и прекрасное…

Вот в этот момент Игорь и ощутил взгляд. Не враждебный, нет — оценивающий, хорошо знакомый. Так смотрят друг на друга мальчишки, когда еще не ясно, кто перед тобой: враг, свой или просто посторонний.

Он оглянулся. Его догонял серебристый «насад» с прозрачным верхом — Игорь узнал порученца или адъютанта штабс-капитана Дергачева, которого видел во время памятного визита с генерал-губернатором. Тимка его звали, а фамилия не фигурировала.

Игорь поднял руку, и «насад» плавно остановился, чуть опустившись к дороге. Правая дверь откинулась. Тимка смотрел из машины спокойно и нелюбопытно, но Игорь мог поклясться — секунду назад его разглядывали с любопытством, да еще каким!

— Послушай, — сказал он, наклоняясь, — привет… — Тимка кивнул. — Довези до ближайшей — не знаю, гостиницы, пансиона… я не знаю, где поспать можно и связь есть.

Тимка на миг бросил взгляд вперед по улице — Игорь знал, куда он смотрит. На кабинку информатория рядом с остановкой струнника, до которых оставалось шагов сто, не больше. Потом кивнул:

— Да, конечно… Тут рядом есть постоялый двор "Катящееся колесо", но там постоянный шум. А подальше — пансионат «Дом», там дороже, но тихо и семейная кухня. Ну и наконец, — он оставался совершенно серьезным, — можно отправиться в центр, в «Асторию». Я все равно еду мимо.

— "Астория" для меня слишком чопорно, — ответил Игорь. — Мне бы в «Дом», если можно. Люблю домашнюю кухню.

Тимка сделал приглашающий жест и стронул машину с места, одновременно левой рукой придержав установленный на заднем сиденье мощнейший полевой лазектор.[37] Потом закинул его курткой, почти такой же, как у Игоря. И очень небрежно, словно специально показал его.

— Футбол смотрел? — неожиданно спросил Тимка.

— Нет, — покачал головой Игорь. «Насад» свернул на широкую магистраль и резко набрал скорость.

— Ты ведь в Черноречье живешь? Ваши выиграли.

— Ты был на игре?

— Таблицу смотрел минут двадцать назад. В газете.

— "3емля и воля"? — поинтересовался Игорь со смешком.

— Нет, — тоже улыбнулся Тимка. — «Крепость», «официоз», как его "3емля и воля" как раз и называет… Ты, кстати, знаешь, что на Сумерле выходит двести шестьдесят одна газета и шесть журналов?

— Не знаю, — покачал головой Игорь. И боковым зрением заметил, что Тимка массирует рубец у правого крыла носа.

Псевдокилоидную ткань, остающуюся после сложной и болезненной операции калькирования личности в течение двух-шести часов. В зависимости от индивидуальной реакции организма.

3.

— Внимание, кормовой блистер! Огонь против хода! Игорь, ты как?!

Ревякин орал так, что связь фонила. Игорь, наклонившись над ящиком, готовил кассету для съемки. Катюха вертела объективом мощного длиннофокусного аппарата. Борька, выставив в шарнир ствол ГАПа, стрелял длинными очередями по кружащим снаружи здоровенным птицам, упорно и бесстрашно атаковавшим винты и остекление дирижабля.

Подобные нападения в последнее время стали в порядке вещей. Словно предчувствуя скорый конец, иррузайцы организовывали одно нападение животных за другим. Не проходило и дня, чтобы по нескольку раз не атаковались разведпартии Муромцева. Евгеньев со своим конвертопланом и дирижабль Ревякина — зачастую с Игорем и его друзьями на борту — почти постоянно находились в воздухе: оказывали экстренную помощь, бомбили и тоже вели разведку.

— Отстали, — Борька выдернул ГАП из шарнира и ногой отодвинул расстрелянный барабан. Потормошил Катьку — та улыбнулась и вытерла пот с натертого нарамником лба:

— Готовы снимки.

— Ладно, пошли, чаю долбанем, — Игорь подскочил и, ухватившись за края люка, выбрался наружу. За ним выбрались Катька и Борька — как раз в тот момент, когда с балкона вошли Женька и Лиза. Женька нес «булат» и что-то говорил, смеясь, Лизке, которая подкидывала в руке гранатомет.

— Ну и карусель была! — весело крикнул он, увидев остальных. — Я восемь штук сбил! Хорошо, что они никаких бомб в когтях не таскают!

— Накаркаешь, — проворчал Игорь. — Ух, я голодный!

Они, весело переговариваясь, вошли в жилой отсек, где Степка поспешно выключил связь и вскочил.

— Опять с Клотти трепался, — сказал Женька, ставя винтовку к кровати и плюхаясь на одеяло. — Уф.

— Не с Клотти, а с Зигом, — быстро возразил Стёпка. — Он сказал, что у них вдоль рек иррузайцы прорываются, стычки идут.

— Надо бы слетать, а? — с надеждой спросил Борька. — А то скоро в школу.

— Не сейчас, — отрезал Игорь, — сначала в лагерь… Где чай?

* * *

Временный лагерь находился рядом с городом Рейнджеров — Драганов сдержал свое обещание предоставить территорию базы, а его люди из экспедиции охотно оказывали разведчикам посильную помощь.

Выстроенная тут причальная вышка не имела автоматического подъемника, приходилось спускаться по приваренной лестнице. Опередив остальных, Игорь прошел к штабному модулю, над входом в который висел флаг экспедиции.

Внутри на раздвинутом столе на боку лежал Файт. Морда у параволка была скорбная, хотя кто-то из разведчиков чесал ему нос. Бедро штабс-капитана было распластано и растянуто крючками, и из разреза немолодой флегматичный господин извлекал пинцетом осколки камня. По углам за компьютерами перекликались операторы, на подоконнике кто-то разместил полевую лабораторию, на другом женщина вдумчиво снаряжала магазины, складывая снаряженные в коробку из-под сухарей.

— Это что такое?! — изумился Игорь. — Господин штабс-капитан?!.

Параволк ответил замученным взглядом. Тот, кто чесал ему нос, пояснил:

— Ранили стрелой. Наконечник ударился в кость и разломился.

— Кто ж поднял руку? — Игорь погладил жесткую шерсть на загривке Файта.

— Погрррраничники! — рыкнул тот. — Заканчивайте. Скоррее.

— Тебе все равно еще до вечера лежать, — невозмутимо объявил врач, спринцуя рану. Файт тяжело вздохнул и закрыл глаза.

Игорь прошелся у компьютеров, взял готовую карту, посмотрел. В окно было видно, как возле небольшой вертушки хохочут, разговаривают и опять хохочут несколько человек. Игорь прислушался и улыбнулся.

— …мрачный такой! И по сторонам оглядывается: "А где тут у вас сортир?" Я ему говорю: "Да в чем проблема, счас сделаем!"

— Погоди-погоди, и он что, прямо в нору?!

— В том-то и дело! А оттуда кээээк…

Вникнуть в рассказ Игорь-таки не успел — вошедший старший четвертой группы обменялся с ним рукопожатием и объявил:

— Удачно, что вы тут. Мы вчера перебили на стоянке их отряд и захватили офицера. Хотели его отправить на станицу, но, может, сами допросите?

— Да, конечно, — Игорь отложил карту и обнаружил под нею коробочку с диском. Это была классическая музыка для струнных в гитарной обработке — старинные исполнители в интерпретации Полины Дашковой, какой-то местной.

— Это чей диск? — поинтересовался он. — Я возьму послушать, люблю гитару

— Мой, бери, — не оборачиваясь, ответил один из операторов.

Игорь сунул диск в карман и вышел следом за старшим 4-й…

… —А ну — встать! — бородатый разведчик отвесил иррузайцу сочного пинка и заставил подняться. Вабиска, непрерывно шевеля скрученными руками, смотрел на Игоря с плохо скрываемым страхом. Лоб у него был рассечен — на его коже рана выглядела трещиной в древесной коре, кровь запеклась натеком смолы.

— Добрый вечер, — Игорь сел на спинку стула и уперся ногой в край стола, а второй закачал над полом. — Я с ним поговорю один на один, ага? — дружелюбно подмигнул он бородачу. Тот понимающе хмыкнул, почти сочувственно потрепал вабиска по плечу и вышел, закрыв дверь. Игорь беззлобно уставился на пленного и, достав свою полевку, начал подрезать ногти. Когда это занятие мальчишке наскучило, он пошлифовал ногти о куртку и, не глядя на нож, которым начал играть, поинтересовался: — Ты мне ничего не хочешь сказать? — уже на местном языке. — Я весь пристальное внимание… Да, я забыл представиться…

— Не нужно, — прохрипел вабиска. — Я знаю, кто ты. Ты Муромцев, ты Неумирающий.

— А, так вот как меня зовут в вашей среде, — довольно отметил Игорь. — Приятно… А ведь ты, — Игорь соскочил на пол, — ты меня боишься. И это — правильно, — он удовлетворенно кивнул. — И боишься ты не того, что я могу с тобой сделать, а именно — МЕНЯ! — Игорь шагнул вперед, иррузаец попятился, закидывая голову, как испуганный конь. — И это — тоже правильно. Сейчас я буду тебя спрашивать, а ты мне будешь отвечать. И пусть тебя хранит ваша Птичка, если соврешь или хотя бы умолчишь. Так?

— Да, — лицо иррузайца вздрогнуло всё, как маска из желе. — Да.

— Меня предполагалось убить. Это так?

— Да.

— Кем был разработан, план, кто приказал? Уигши-Уого?

— Да…

— Что сейчас?

— За твою голову, — вабиска шевелил только губами, — назначена огромная награда. Но ее никто не хочет получать. Все говорят, что ты послан Пещерным Змеем.

— Ты в это веришь?

— Да…

— Хорошо, — довольно кивнул Игорь. — А теперь скажи мне — кто такие яшгайаны? — глаза пленного испуганно метнулись. — Говори! Кто. Они. Такие?

Иррузаец открыл рот… и вдруг, засипев, рухнул на пол.

— Так, — констатировал Игорь и сплюнул в досаде. — Блокада, ч-черт, а я не спец, зря полез… Эй! — Игорь двинулся к выходу. — Он подох, убирайте!..

…- Я, между прочим, правда говорил с Зигом, — Степка протянул Игорю половину шоколадного батончика. — Не сразу, но с ним — тоже. Он нас приглашает праздновать Праздник Урожая в Фелькишер Ланд.

— Праздновать праздник — так не говорят, — поправил Игорь. — Но идея заманчивая.

— Значит — едем?! — обрадовался Степка так, что Игорь засмеялся и, взяв его за плечо, негромко спросил:

— Влюбился?

Степка вспыхнул, сбросил руку, но тут же вздохнул и виновато признался:

— Кажется, да. Мне без нее все время скучно, и настроение какое-то унылое. Я понимаю, Динка…

— Она мертва уже несколько веков, — тихо сказал Игорь. — А ты живой.

— А у генерал-губернатора, — проявил Степке неплохую осведомленность, — ведь тоже, и он…

— Он просто больше никого не встретил, — возразил Игорь. — А ты — встретил, и что плохого?

— Да, Игорь, ты знаешь, — Степка улыбнулся, — я как первый раз ее увидел — так и все. Поплыл начисто. Только она какая-то дикая, как из древнего мира. Да и Зиг… Я раньше думал, что немцы не такие.

— Это положительная национальная ретроспекция, — важно пояснил Игоръ.

— Что? — насторожился Степка.

— Положительная национальная ретроспекция, — повторил Игорь. — Возвращение национальных качеств, подвергавшихся нивелированию во второй половине XX — начале ХХI века. Для примера, попроще… Англосаксы — упорны, хладнокровны и корректны. Германцы — безжалостны, методичны и дисциплинированны. Русские — великодушны, храбры и неприхотливы…

— Я понял, — кивнул Степка. — Я только не врубился — зачем их нивелировали, эти качества?

— Это у тебя спросить нужно, — засмеялся Игорь, — ты же из тех времен… А вообще-то… были и на земле свои яшгайаны. Выводили "общечеловеческое стадо", да вот вы не дали… Пошли, ладно…

… Начав слушать диск, Игорь удивленно услышал знакомый гитарный перебор.

4.

Кольца огней горели пламенными коронами вокруг вершин холмов — казалось, что костры танцуют в такт музыке. Праздник Урожая тянулся уже заполночь во всем его языческом размахе, со всеми неформальным весельем и полной отдачей, на какие способны только провинции, живущие сельским хозяйством — тут этот праздник в самом деле имел статус значимого события, а не просто декорации.

Возле костров, где на рашперах жарились целые свиные туши, стояли здоровенные котлы со свежим пивом и деревянные ритуальные блюда с хлебом. Было уже прохладно, Игорь знал — черная в темноте листва почти целиком превратилась уже в золото и медь. Утро почти всегда приходило холодное и ясное (не верилось, что зима будет слякотной, как утверждали местные) и, хотя днем опять становилось тепло, было понятно — осень пришла, а скоро за нею навестит землю и зима.

Подперев голову рукой, Игорь лежал у огня на принесенном кем-то пледе. В другой руке он держал буковую чашу с пивом, которого выпил уже немало, но меньше попал под его действие, чем остальные, у которых блестели глаза, а смех сделался излишне громким и взрывчатым, как петарда.

Вокруг костра сидела исключительно молодежь — большущим кругом. Разговор вертелся в основном вокруг того, что на днях в школу и это — факт. Германцы, впрочем, выражали твердую уверенность в том, что иррузайцы предоставят им немалое количество свободных от учебы дней. Еще кто-то сказал, что, если граница «двинется», то Фельишер Ланд окажется в тылу — тогда и не повеселишься, останется только записываться в Алые Драгуны, благо у них заботами генерал-губернатора развлечений хватает.

Игорь отпил большой глоток и, плеснув пива в огонь, поднял чашу со словами:

— За богатство этого года! Смерть вашим врагам, жизнь — вашему урожаю!

Он говорил по-немецки — вокруг одобрительно загудели. Зигфрид, сидевший точно напротив Игоря, поднял над головой губную гармошку и перебросил ее какой-то девчонке, которая немедленно извлекла из нее пронзительную дрожащую ноту, заставившую всех умолкнуть — а сам Зигфрид грубоватым мальчишеским голосом запел:

— Все выше флаг над нашею землею —[38] Идут вперед бессмертные бойцы. Шагают маршем с нами павшие герои, И наши прадеды, и деды, и отцы…

Губная гармошка засвистела грозно и высоко; сидящие германцы, пристукивая чашами по колену или по земле, подхватывали песню:

— По городам шагают батальоны, Уже не раз бывавшие в бою! Сегодня тысячи, а завтра — миллионы Встают на бой за Родину свою! Когда сигнал к атаке нас разбудит — Сомкнут ряды Германии сыны, И наше знамя гордо виться будет На страх врагам! На славу для страны!

Игорь незаметно поднялся, отошел в темноту, а потом — прочь от костра, оставив возле него чашу. Ему стало вдруг грустно, захотелось уйти подальше от людей, шума, веселья… Ноги сами вынесли его на опушку рощи, за которой начинались пустые, скошенные луга, серебряные от света звезд, красноватые от зарева Адаманта.

Мальчишка ощутил чье-то приближение, плавно повернулся и увидел двух человек — держась за руки, они шли по кромке лугов. Света было достаточно, чтобы, даже не вглядываясь, сообразить — Степка и Клотти.

Игорь снова бесшумно ретировался, подумав вдруг: "Мне, кажется, нигде нет места! Что со мной такое?!"

Он вернулся в вертолет — и почти тут же включился экран связи — словно ожил, ожидая.

Это оказался генерал-губернатор — точнее, Сережка, веселый, с растрепанными волосами. У него тоже была ночь — наверное, на его латифундии.

— С праздником! — махнул он рукой. — Я звал тебя к себе, но ты предпочел исконно русскому радушию гостеприимство германцев — ихь бин оскорблен! Но сейчас я хочу сделать еще два предложения, и ты не сможешь отказаться ни от второго, ни от первого?

— Я весь внимание, — улыбнулся Игорь. — Только я немного выпил, а у них очень крепкое пиво.

— Я приглашаю тебя на осенний турнир и на бал во дворце сразу после него. Бал официальный, так что будь при полном параде.

— Буду и там и там, — пообещал Игорь. — С праздником, Сергей!

* * *

Пальцами Уигши-Уого погасил свечу и немигающим взглядом уставился на синеватый ромбический проем окна.

— Есть новости? — тихо спросил он. Ставший невидимым в темноте гонец, офицер с границы, молчавший в ожидании, когда глава Крылатого Совета заговорит первым, ответил:

— Со стороны врагов — никакой активности. Во всех их селениях горят костры, шумно. Они что-то празднуют.

— Ты свободен, — Уигши-Уого прикрыл глаза. — Позови секретаря.

Офицер вышел. На смену ему почти тут же бесшумно появился секретарь, тут же осмелившийся негромко кашлянуть:

— Слушаю, отец мой.

— Повысит награды за наших врагов вдвое, — отрывисто приказал Уигши-Уого.

— На всех? — почтительно спросил секретарь.

— На всех, — отрезал глава Совета. Но тут же поправился: — Подожди. На всех — вдвое. На Муромцева — ВЧЕТВЕРО.

5.

Осенний турнир во время осеннего Дня Юношей впервые устроенный небольшой группой любителей-реконструкторов в годы Промежутка, давно уже приобрел черты всеземного праздника, к которому присоединились и многие Союзники и Вассалы. Это было одно из любимейших развлечений дворянской молодежи, красочное и воинственное, на Сумерле с ее календарем приходившееся на начало сентября — здешнего, разумеется, примерно совпадавшего с первой половиной земного октября.

Конечно, турнир на Сумерле не имел того размаха, что был характерен для, скажем, трехдневного священнодействия на берегах Чудского Озера или при Гравелине, но местные вполне этим довольствовались. Турнир проводился на Новом Мадагаскаре, островном курорте, где компания «Астория» отгрохала в кратере потухшего вулкана комплекс на девяносто тысяч человек (с запасом в учет растущего населения!). Вот уже два года Венец Турнира — серебряный обруч, украшенный золотыми, изумрудными и медными дубовыми листьями — выигрывал Войко Драганов. И оба года Венец ложился на рыжие локоны Светланы Довженко-Змай, прилетавшей с Земли, где она училась в Смольном, к старшему брату, именно два года назад ставшему генерал-губернатором планеты.

Дворян на планете было немало, соответственно хватало и желающих принять участие в турнире. Это Игорь уяснил себе наглядно, когда созерцал пляж Серебряный с шатрами, разбитыми на нем и украшенными разноцветными флагами.

Вертолет Игорь нанял в транспортной конторе, а доспехи добыл напрокат в Озерном. Степка заморгал в ответ на предложение Игоря стать его оруженосцем, потом заулыбался и кивнул. Борька просто пришел в восторг и выразил желание сбежать из школы, но Игорь это отмел и лично нанес визит директору (все лето пахавшему в одной из его групп), выразив в изящнейшей манере самую куртуазную просьбу — на двое суток освободить Борю Утесова от занятий в школе в связи с необходимостью… и так далее.

В результате оруженосцев у Игоря оказалось двое — не хуже, чем у остальных.

* * *

— Вообще-то, это не вполне законно, — критически заметил Игорь, опершись ладонями о широко расставленные колени. Он наблюдал за тем, как одеваются его оруженосцы, и именно это подразумевал.

Мальчишки надели поверх белых с алой национальной вышивкой рубах жесткие кожаные жилеты черного цвета с вышитым на спине белым кораблем времен Третьей Мировой (старый герб Муромцевых), белые штаны для верховой езды и черные сапоги с отворотами. Над одеждой потрудились девчонки пионерского отряда, пришедшие в восторг при мысли, что станица будет представлена на турнире. Сейчас Степка и Борис рассматривали друг друга, а Игорь рассматривал их.

— Да ну еще, — отмахнулся Борька. — Вон, у Евгеньева тоже своих оруженосцев нет, так он биодесантников взял, и ничего?

— Захолустье у вас, — с чувством сказал Игорь и встал — сухо зажурчал металл доспеха. Муромцев не поскупился (из своих личных сбережений, конечно!), отыскивая доспехи под себя — благо, таковые можно было найти в любой точке сферы земного влияния. Игорь приобрел в аренду изделие знаменитой династии Микульских: куполовидный шлем с неподвижной маской, имевшей две миндалевидных прорези для глаз и мелкое «сито» для дыхания, который венчал черно-белый султан из конского волоса; вороненый кольчатый панцирь двойного плетения — с капюшоном, коваными оплечьями, нагрудником и наручьями, соединенными с трехпалыми перчатками; кольчужные штаны-чулки; треугольный щит из дуба и стали, который Лизка спешно привела в соответствующую черно-белую гамму; длинные меч и копье (конечно, предохраненные). Доспех уже был надет, только шлем лежал между ног Игоря, который, встав, продолжал критиковать вольные нравы Сумерлы, делая вид, что не замечает вольного и нахального перемигивания «оруженосцев». Степка подхватил с раскладного стола рожок — официальный сигнал турнира — а Борька деловито поинтересовался:

— Я подвожу коня?

— Дав… — начал Игорь, но полог шатра откинулся — без человеческой руки, словно сам по себе, что являлось верным признаком прибытия дворянина — и внутрь вошла девушка примерно одних с Игорем лет. Он успел заметить, как поклонился Борька, а секундой позже — Степан, так и не выпустивший из рук рожка. И сам поклонился вошедшей — рыжеволосой красавице, чьи волосы покрывала серебряная сетка, украшенная надо лбом распахнувшей крылья фигуркой дракона. Бело-алое платье почти без украшений вовсе не по-древнему подчеркивало безупречную фигуру. Поднимая голову после поклона, Игорь успел подумать, что ему хорошо знаком взгляд светлых глаз… но на другом лице. Вспомнить точнее не успел, да это и ни к чему было — следом в шатер вошел, чуть пригнувшись, сам Довженко-Змай, с ног до головы закованный в золотисто-солнечный чешуйчатый доспех. Доспех весил не меньше сорока килограммов, но юный хозяин Сумерлы двигался легко и бесшумно, только изредка позвякивал металл. За ним оруженосец в ало-белом нес шлем в виде драконьей головы со вздыбленным гребнем.

— Сударь… — начал Игорь, но генерал-губернатор прервал его взмахом руки — тяжело качнулся рукав доспеха, пустив зайчик на плавно шевелящуюся стену шатра — и весело сказал:

— Вот он, сестричка. Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи… Игорь это моя сестра Светлана.

— Сударыня… — держа голову и корпус прямо, Игорь опустился на одно колено.

— Встань, не надо! — необидно засмеявшись, Светлана слегка нагнулась и подняла мальчишку за панцирные щитки оплечий. Он пожалел вдруг, что сквозь металл не понять, какие у нее руки и, встав в рост, увидел, что выше ее на полголовы. — Ты из Верного?

— Да, сударыня, — кивнул Игорь. И сказал искренне, еще не подумав, что говорит: — Вы очень красивы.

— Я тебе говорю «ты», а ты мне — «вы», — Светлана чуть откинула голову, — это звучит глупо… Я же не старая придворная фрейлина! И… — она лукаво посмотрела на брата, — не генерал-губернатор!

— Мы с ним, кстати, на «ты» уже давно, — усмехнулся Довженко-Змай. — Но он сказал правду — он всегда говорит правду… Как говорили раньше — Бог любит троицу, сестричка, и сегодня Войко наверняка прибавит к твоим Венцам третий, а мне, между прочим, останется считать синяки и переломы.

— Сударыня, — неожиданно для самого себя — вновь! — сказал Игорь, — сегодня Венец Турнира подам вам я. И прошу не отказать принять его.

Брат и сестра переглянулись. Сергей усмехнулся углом рта. Его сестра выглядела растерянно-удивленной, а взгляд, который она бросила на Игоря, больше не был весело-беспечным. Не стал он и снисходительным, с каким выслушивают заведомое хвастовство.

— Добудьте — я подумаю, сударь, — услышал Игорь. — Идем, Сережа, скоро начало, — с этими словами Светлана оперлась на металлический локоть брата и вышла наружу походкой императрицы. А там уже ревели трубы и слышалось:

— Начнем же! Начнем же! — распорядителей.

— Пора, — прошептал Игорь и, вскинув голову, широким шагом покинул шатер.

6.

Конь не был отягощен броней — только размашистой попоной все тех же цветов — черного и белого — с кистями по краям. Игорь посмотрел вокруг — на залитые полуденным светом трибуны, на огромные наклонные стереоэкраны, на транспаранты над людьми, на ленту всадников, начинавшую разворачиваться для проезда — и вспрыгнул в седло, не коснулся стремян: сам и двадцать пять килограммов металла. Степка подал шит, Борька — копье, и Игорь, пришпорив коня, присоединился к неторопливо рысящей мимо трибун цепочке верховых.

— Начнем же! — вновь возгласил старший распорядитель, и из мощных аппаратов грянула музыка, в которую вплелся голос:

— Пусть бубен поет,[39] Рожки говорят, Навстречу идет Воскресший отряд Незримых бойцов, Безмолвных теней, Без шума шагов, Без света огней…

Ритмично приподнимаясь и опускаясь вместе с седлом, Игорь посмотрел на трибуны, но не различил лиц в пестром мелькании — а надо было уже разъезжаться к своим оруженосцам…

Музыка оборвалась, и голос распорядителя врезался в обрушившуюся тишину:

— Между собой бьются витязи Николай Разнятко сын Андреев и Дмитрий Дергачев сын Михайлов! Начинайте!

"А, это тот штабс-капитан из Отдела Колониальной Безопасности, — вспомнил Игорь. — Интересно, Тимка не у него в оруженосцах?.."

Рожки прокричали, перебивая друг друга, личные сигналы, и с двух концов выгороженного поля появились конные фигуры, казавшиеся непоколебимо-монолитными… и вот уже они мчатся навстречу друг другу, уставив копья и прочно уперев ноги в стремена…

…Уже сразилось три пары, и в одной из них Войко Драганов вышиб из седла своего противника, когда Игорь, опиравшийся, сидя в седле, на копье, услышал:

— Между собой бьются витязи Дмитрий Рощепей сын Олегов и Игорь Муромцев сын Вячеславов! Начинайте!

Игорь наклонился, и Степка надел на него шлем. Выпрямившись, мальчишка удобнее перехватил щит и, управляя конем ногами, выехал на линию. Звук, движение — все как отсекло. Он видел только щит противника — ослепительно — белый, с зеленым стропилом, на которое стоял волк… Пошел!!!

Конь рванул с места вперед, Игорь одновременно опустил копье. В эти секунды — долгие-долгие — он отчетливо вспомнил, как тренеры учили их — еще совсем сопливых — НЕ СМЕТЬ искажать лицо во время боя, как бы ни было тяжело. Даже когда получаешь удар. Даже когда проигрываешь. Даже когда выигрываешь. Дворянин ВСЕГДА остается хладнокровным. Всегда…

…Грохнули в щиты и скользнули в стороны отбитые копья. Игорь почти не ощутил удара и мельком подумал, что все сделал правильно. А где?!. Шлем мешал, но он увидел, как Дмитрий Рощепей разворачивает коня, быстро перехватывая копье для маневренного боя — и сам сделал то же, пускаясь навстречу противнику.

Последовал обмен яростными ударами — в лучших традициях новгородского стиля боя на палках, только одной рукой. Лицо Дмитрия скрывал кольчужный шарф, глаза прятались в тени прямоугольного козырька — все та же металлическая статуя сражалась с Игорем. Кони вставали на дыбы и, повинуясь нажатиям колен, метались из стороны в сторону, унося хозяев из-под ударов, помогая их наносить.

Игорь почему-то был уверен в победе. Он испытывал странный подъем и сражался с самому ему не до конца понятным ликованием, почти не удивившись, когда наконечник его копья, скользнув между верхним краем щита и поднятым древком оружия противника, ударил того в шлем над козырьком. Рощепей замахал руками и, тяжело грохнувшись с лошади через круп, остался лежать. Пришел он в себя только когда подбежавшие оруженосцы в зелено-белом начали тащить своего витязя прочь. Сдерживая желание проскакать вдоль трибун, которые гремели аплодисментами, Игорь вернулся на свое место, краем уха слыша, как распорядитель объявляет его победу.

— Ну и мясорубка! — возбужденно выкрикнул Степка, помогая Игорю спуститься с коня. Борька принял оружие. — Мне бы так!

— Да пожалуйста, — Игорь потянулся. — Этим любой может заниматься. Но только не на День Юношей — это НАШ турнир, должно же дворянство иметь хоть какие-то привилегии кроме возможности первыми класть голову в любой заварухе?.. Смотрите, генерал-губернатор!

Действительно, большой рыжий конь вынес на ристалище всадника в чешуйчатой броне и драконьем шлеме. Игорь прослушал, кто был его противником, но это оказалась первая пара, которой пришлось посражаться и пешими; соперник Довженко-Змая вылетел из седла, однако вскочил, выхватил меч, и генерал-губернатор тоже спешился, обнажая свое оружие. Две металлических фигуры неожиданно быстро закружились одна возле другой, обмениваясь тяжелыми ударами, но схватка не затянулась — Довженко-Змай швырнул в противника свой щит и нанес ему тяжелый отвесный удар в плечо. Того аж перекосило в одну сторону, и он сперва встал на колени, а потом ткнулся лицом в покрытие…

…Второй круг начал Драганов — и одержал тут же убедительную победу: бросил наземь свой щит, нырнул под направленное ему в грудь оружие противника и, резко выпрямившись, на всем скаку врезал кольчужным кулаком по его шлему. Тот удержался в седле, но потом сполз на руки оруженосцев. А уже следующим вызвали Игоря — его соперником стал Петр Разнятко, младший брат побежденного Дергачевым Николая.

На черно-золотом щите Петра алела бычья голова. Разнятко-младший носил открытый шлем с пышным султаном тех же цветов, плотными широкими нащечниками и массивным наносьем — Игорь видел, как он улыбается и играет копьем. За спиной Игоря рожок в руке Степки прокричал сигнал, и Муромцев понесся вперед, целя копьем сбоку, под щит. Он слышал, как противник кричит — что-то вызывающе-насмешливое — и выкрикнул в приближающееся лицо:

— Рррр-ааа!!!

Отбить удар копья не удалось — в щит шарахнуло так, что Игорь удержался на одних стременах и промахнулся сам. Кони разнесли их; к снастью, Игорь успел утвердиться в седле, повернуть коня и снова помчался, сжимая копье, навстречу Петру. Древки скрестились и сломались — одновременно, с коротким хрустом, похожим на выстрелы из старинных пистолетов. Парни снова проскакали друг мимо друга — и, когда Игорь обернулся, в руке у его соперника был меч. Игорь выхватил свое оружие, рысью пустил коня вперед. Петр приближался шагом. Его белый конь танцевал в движении, закидывая голову.

Я — ааххх! — над головами столкнулись клинки! И — ааххх! — и белый, скалясь, осел на задние ноги — ага, его конь слабее! И — ааххх! Рука под щитом немеет, в ответ — и — ааххх! Петр отшатывается в седле, щит отскакивает в сторону вместе с рукой, но второй удар все равно проходит мимо цели — в подставленный клинок посередине. И тут же — выпад концом меча в лицо Игорю. Меч уходит вверх, отбитый кромкой щита, в ответ — круговой в бок, Петр принимает его нижним, острым краем своего щита… И — ааххх! И — ааххх!

Игорь не понял, в какой момент Петр замахал рукой со щитом и плавно, но тяжело соскользнул в сторону, запутавшись ногой в стремени. Подбежавшие оруженосцы вытащили его с поля.

— Ты попал ему в голову! — возбужденно сказал Степка, подбегая. — Ты попал ему прямо в шлем!

— Отличный удар, — одобрил Борька, помогая Игорю снять его собственный шлем. Тот сам соскочил наземь. — Четверо остались… Ты, генерал-губернатор, Драганов и Дергачев…

… —Между собой бьются витязи Сергей Довженко-Змай сын Константинов и Игорь Муромцев сын Вячеславов! Начинайте!

Вот что такое — противник. Золотая живая статуя на ровно выкидывающем ноги мощном коне. Генерал-губернатор держал копье поднятым и не спешил его опускать с уверенностью человека, который все и всегда успеет. Какой поединок может быть у мальчишки — пусть ловкого, крепкого и сильного! — с человеком, взявшим Иппу и Кухлон? Казалось, драконья маска не скалится, а смеется.

В этот момент Игорь увидел Светлану. Она сидела в генерал-губернаторской ложе — прозрачном пузыре, нависавшем над трибунами и полем. Светлана смотрела не на брата, а на него, Игоря Муромцева. И спокойно, уверенно улыбалась.

Когда Игорь, пришпорив коня, вновь взглянул на Довженко-Змая, копье того уже летело склоненным впереди своего хозяина. А следующее, что Игорь понял — он лежит на спине и не может дышать.

Потом воздух прорвался в легкие, и Игорь вскочил, выхватывая меч. Щит на руке удержался. Коню генерал-губернатора стоял неподалеку, и Довженко-Змай соскальзывая с него бесшумно и плавно, словно капля подкрашенной жидким золотом ртути: увесисто, быстро и неотвратимо.

В правой руке его уже был меч. Широко ставя ноги и пригнувшись за миндалевидным щитом, он пошел к Игорю. Позванивали рукава и полы доспеха.

От толчка щитом Игорь отлетел на несколько шагов — вместе с доспехами, хорошо еще, устоял на ногах! Довженко-Змай обрушил сверху отвесный удар — Игорь перестал ощущать руку под щитом. Второй удар он принял на меч — и понял, какая чудовищная сила в молодом генерал-губернаторе. Эх, дед-дед, Вадим «Кулак» — вот бы сейчас твою силу, чисто физическую силу!

Удар. Еще удар — у самой рукояти, от него в руку брызнуло током. Удар по ногам — прыжок, пригнуть голову… Довженко-Змай пнул Игоря в грудь ногой в высокой пластинчатой поноже.

И — не успел больше ничего сделать. Собравшись в обтянутый кольчугой комок, Игорь нырнул, подняв над головой щит, под эту ногу, изо всех сил толкнул ее щитом вверх и рубанул сзади по спине генерал-губернатора, потом — в левое плечо, в правое плечо…

…Трибуны ревели. Игорь озирался не понимающе, покачивался, опираясь на меч и щит, который держал за верхний край. Оруженосцы поднимали генерал-губернатора. Кто-то прыгнул сзади на плечи Игорю, едва не повалив его наземь, с криком:

— Ты его свалил!!!

Это был Борька. Игорь, растерянно улыбаясь, освободился от объятий друга, больше похожих на тиски, пробормотал что-то не вполне понятное себе самому и позволил Степке снять шлем…

… —Ты его победишь, — как заклинание, твердил Борька, проверяя доспех Игоря. — Ты его победишь.

У Игоря кружилась голова, его тошнило. Хорошо приложился… Бойко Драганов уже сидел в седле — широко разведя ноги, атлет в серебристой кольчатой броне, накидке и крылатом шлеме. Копье лежало у него поперек седла.

— Я вышибу его, — твердо сказал Игорь и, взлетев в седло, принял копье. Шлем уже был на нём, щит — на руке. — Я поклялся… поклялся ЕЙ.

Он на миг прикрыл глаза, приводя себя в порядок. И перед мысленным взором всплыло лицо Светланы.

"Добудьте — и я подумаю, сударь."

— Между собой бьются витязи Войко Драганов сын Александров и Игорь Муромцев сын Вячеславов! Начинайте!..

…Одновременно отбитые вверх, переломились копья — спружинив, обломки вырвались из рук противников. Кони, разворачиваясь, разнесли их в стороны — Игорь увидел, что в руке Драганова не меч, а прямая сабля с расширенным концом. Войко что-то выкрикнул и помчался на Игоря, вскинув руку со своим оружием.

Молнией — воспоминание, как они фехтуют у крыльца, и Драганов легко обезоруживает его… Но это, здесь, сейчас — не фехтование, а рубка.

Посмотрим!

Клинки с гулом легли на щиты. И снова Драганов бешено рубил, перегибаясь с седла, Игорь отвечал тем же — они были похожи на молотобойцев в кузнице…

…Не отрываясь, Уигши-Уого смотрел глазами большой птицы, как на огромном поле, окруженном ревущими белолицыми, то и дело вскакивавшими со скамей, рубятся двое русских всадников. Вабиска даже не заметил, как вцепился пальцами в подлокотники кресла, переживая за воина в крылатом шлеме, за которого болел с самого начала.

Странно, зачем им это — при их-то могучем оружии сражаться тем, что даже в Иррузае уже считается устаревшим?.. Может быть, так они решают споры между собой — поединками на холодном оружии?.. Но неужели так много народу разом перессорилось?.. И где убитые?..

Поразмыслив, глава Совета решил, что эти схватки, как ни странно, не больше чем развлечение. Он и раньше знал, что белолицые хорошо владеют холодным оружием, но увиденное тут превосходило все его представления об их искусстве…

…Тяжелый удар по шлему, сконцентрированный на конце лезвия, Игорь отбил щитом лишь частично. В глазах потемнело, шлем наполнил усиливающийся вой, Игорь вслепую несколько раз отмахнулся мечом, охваченный ужасом… но темнота и вой прошли, и следующий удар Игорь отразил щитом, а сам достал бедро Драганова коротким и сильным тычком. В реальном бою, может быть, удалось бы прорвать кольчугу и ранить противника… Глаза Войко в листовидных прорезях шлема были веселыми и азартными, он одобрительно качнул шлемом — Игорю послышалось сказанное: "Молодец."

Похвала неожиданно разъярила мальчишку. Он уперся в стремена и, стиснув зубы, начал молотить Драганова мечом, как младшеклассники молотят друг друга кулаками во время драк в туалете. Как чаще всего бывает, тактика эта принесла ноль успеха, удары меча приходились на щит, а в какой-то момент сабля Драганова, мелькнув над щитом, обрушилась на левое плечо мальчишки — Игорь понял, что рука его не слушается. Но ни на секунду не прекратил атаку — только передвинул щит выше, подставляя его верхний край и плечо, а одновременно мобилизуясь. Рука ожила очень вовремя — только щит спас Игоря от удара в лоб. Зато от удара ногой в живот защититься он уже не смог — Драганов, выдернув ногу из стремени, вышиб соперника из седла.

На этот раз Игорь упал удачно, только меч выронил — что не помешало ему грохнуть Войко щитом по голове, едва тот соскочил наземь, причем щит Игорь перехватил обеими руками. Это было так неожиданно, что Драганов рухнул снопом. В отличие от Игоря он оружие не выпустил, но дал мальчишке возможность, пока поднимался, подобрать меч и приготовиться к бою. При этом Войко ошалело мотал головой — очевидно, на турнире его еще ни разу не били щитом по голове. "Новые ощущения — это полезно," — с долей злорадства подумал Игорь. И не успел отбить удар в колено, а потом — щитом по голове. Кромкой — не хуже, чем мечом…

Противники начали кружить. Каждый раз, когда свет Полызмея брызгал в глаза, голова то одного, то другого пригибалась. Потом — метнулись навстречу друг другу, ударились щитами и уперлись, буксуя кольчужными ногами. Мечи скрестились над головами.

Что самое удивительное — Драганов не смог сдвинуть мальчишку сразу, а когда он усилил напор — Игорь отскочил в сторону.

Но Войко Драганов не был бы Войко Драгановым, свались он сейчас позорно носом вперед. Он оперся на меч и закинул за спину щит, в который почти тут же пришелся гулкий удар. А в следующий миг уже Игорь вынужден был отскочить, спасая ноги.

У обоих уже рвалось затрудненное дыхание — неровный ритм движений, тяжесть доспеха и усталость от прежних боев давили. Снова последовали несколько поочередных ударов и защит. Последний удар — особенно сильный — нанес Бойко, и Игорь упал на колено, однако, его противник отступил с безукоризненной вежливостью и подождал, пока Игорь поднимается на ноги и готовится к бою.

"Даже перед расстрелом вы должны думать, что победите — и делать все, чтобы победить."

Игорь ПОНЯЛ, что надо делать. Он видел это в стерео — не помнил, в каком, но эпизод врезался в память отчетливо… как и понимание того, что, если не получится сделать это быстро — второго шанса не будет.

Он проиграет бой — или выиграет его.

И то, и другое — дело следующих нескольких секунд.

Неизвестно, что смог прочесть по его глазам Драганов в узкой прорези — но недостаточно, чтобы опередить Игоря. А тот метнулся вперед, складываясь даже не пополам — вчетверо, поднимая щит над собой. Удар — Драганов попытался опустить свой, но нижний его край ударился о щит Игоря, занимавший положение «крыши» над головой мальчишки, сжавшегося в комок. Игорь услышал яростное рычание противника — два щита, образовавшие букву Т, только перевернутую, мешали ему ударить, а отскочить он не успел: меч Игоря рубанул его по боку, потом Игорь толкнул Бойко плечом в пах и подставил ему, попятившемуся, ногу… и добавил — не лежачему, падающему, все по правилам! — в шлем.

"Я что, победил?!"

Он хотел снять шлем, но помешал щит — Игорь стряхнул его с руки. Стащил шлем — показалось, что очень холодно, мокрые волосы прилипли к щекам, лбу и шее. Трибуны ревели, встав на ноги, как один человек, и этот рёв начал казаться Игорю шумом морского прибоя, смешанным с ветром. Что-то выкрикивал распорядитель. Оруженосцы подняли Войко, сняли с него шлем — тот смотрел недоверчиво и восхищенно. Левый глаз залило алым — лопнули сосуды.

— Отлично, — хрипло сказал он. Игорь глупо пожал плечами. — Что ж, сегодня ты сделаешь кому-то подарок… — он посмотрел в сторону ложи и тоже поднял плечи, но не нелепо, как Игорь, а извиняясь.

Перед НЕЙ.

Он еще НЕ ЗНАЛ того, что обещал Игорь…

Игорь посмотрел туда, убирая меч в ножны. Степка и Борька копошились рядом — ловили коня, подбирали шлем и щит… Подошедший старший распорядитель нес на алой подушке Венец Турнира.

— Кому вы желаете вручить его, сударь? — осведомился он. — Вы можете выбирать по праву победителя.

— Хорошо, — Игорь протянул руки, и венец лег, сверкая, в его трехпалые кольчужные перчатки, усиленные по тыльной стороне щитками. — Борь… — Игорь дернул головой, и друг, поняв движение, стащил капюшон, совсем освободив волосы. — Да. Я вручу его.

— Не надо, — вдруг тихо сказал Борька. — Ты спятил.

Игорь улыбнулся ему, и Борька понял, что тот сейчас не слышит. У Игоря был очень счастливый вид… но странным образом это счастье, ясно читавшееся на его лицо, никак не походило на счастье победы. Такое лицо бывает у человека, делающего другому долгожданный подарок. И Борька отступил.

Игорь плохо помнил, как поднимался в ложу. Но знал, что сейчас на него смотрят все. Даже не все трибуны — его видит вся планета. Седеющий мужчина в казачьей форме сделал знак переглянувшимся охранникам из Алых Драгун, сам отшагнул, пропуская Игоря. Двери бесшумно разъехались.

Светлана ждала — стояла за спинками кресел, держа руки по швам, как солдат в строю. Больше тут никого не было, если не считать свернувшегося на одном из кресел рыжего когтеныша с Нового Уэльса — он поднял голову и уставился на Игоря зелеными глазами.

— Ты правда принес его… — голос Светланы вздрогнул.

Вместо слегка надменной сестры генерал-губернатора перед Игорем сейчас была растерянная девчонка, его ровесница. Но Игорь не позволил себе этого заметить. Он опустился на колено и вытянул вперед кольчужные руки с венцом. Молча, забыв все-все слова… но они и не были нужны.

7.

В Золотом Зале звучала музыка. Невысокая девушка в серебристо-металлическом открытом платье, глядя поверх голов присутствующих, кружившихся в танце. Она пела старую песню, под которую танцевали перед уходом на фронты добровольцы Первой Галактической…

— Когда уже поздно просить и грозить —[40] Лишь хищники воют вокруг — Довольно сгибаться при виде ножа, Довольно топтаться, от страха дрожа — Уже не помогут тебе сторожа, Берись за оружие, друг, берись за оружие, друг!..

Золотой Зал сверкал и двигался. По его выложенному золотыми изразцами полу плавно и слаженно-красиво плыли официально одетые пары. Прием был устроен только для дворянства — как и всегда в подобные дни. Веселиться намеревались до позднего утра, хотя конкретно эта песня к веселью и не располагала — все и правда были торжественно-серьезны…

— И рухнули стены — врагам нет числа, Дымы и пожары вокруг… Не дай же надежде покинуть тебя, А страх прогони, прогони от себя И, крепче Отчизну и волю любя, Держись за оружие, друг, держись за оружие, друг!..

ТОГДА под эту песню так же танцевали другие дворяне — в том числе и предки присутствующих здесь. Те, кто первыми поднимался в рост в атаках на планетах, кто горел в рубках, бросая корабли на таран…

— И что? Ты позволишь врагам ликовать И слопать тебя "за фук"?! Пусть битва идет от зари до зари — Устал твой товарищ? Его подбодри, А выронил меч — ты его подбери… Берись за оружие, друг, берись за оружие, друг! И ветер победы, и мечется враг — Все это не враз и не вдруг… Дым горек пожарищ, сгорело жилье, Врагам остается кормить воронье — Но коль не поймут и опять за свое — Берись за оружие, друг! Берись за оружие, друг!

Громкие аплодисменты сопровождали чуть поклонившуюся певицу — дворяне аплодировали, повернувшись лицами к небольшой сцене. Игорь, поклонившись своей визави, поцеловал протянутую руку и широким шагом, умело лавируя между парами, пошел через зал к девушке в серебристом.

Игорь выглядел великолепно — как, впрочем, и все присутствовавшие. Белая рубашка с широкими рукавами, свободным воротом и узкими манжетами подчеркивала смуглую кожу и черные волосы мальчика. Под воротом лежала, спускаясь на грудь, нарочито грубо кованная золотая цепь с гербом-медальоном. На чешуйчатом серебряном поясе висела дворянская шпага — оружие вовсе не боевое, но символизирующее постоянную готовность дворянства сражаться за Императора и Отечество. Черные лосины уходили в черные же, но с белыми отворотами сапоги, на которых позвякивали золотые шпоры. Голову Игоря венчала корона имперского дворянина — золотой обруч с двенадцатью мечами. И наконец — безымянный палец левой руки обвивала спираль серебряного перстня с большим голубым аквамарином-печатью, какие носят старшие мужчины фамилий.

— Полина Дашкова, — улыбнулся Игорь, подойдя к певице, которой уже подали бокал. На миг во взгляде повернувшейся на голос девушки появилось изумление, потом она улыбнулась и сделала реверанс. — Теперь я знаю, кто пел и играл для меня.

— А я знаю, для кого я пела и играла, сударь, — девушка подняла бокал, и в ее глазах Игорь прочел интерес. Он хотел уже отпустить очередной комплимент, но послышался стук жезла и голос распорядителя бала:

— Генерал-губернатор колонии Сумерла Его Светлость Довженко-Змай Сергей Константинович! Сестра генерал-губернатора Довженко-Змай Светлана Константиновна!

Все повернулись, склоняясь, к бесшумно распахнувшимся четырехметровым дверям, украшенным золотой чеканкой, в которые как раз входили брат и сестра. Светлана была уже в другом платье, похожем на каскад драгоценностей, непонятно на чем держащихся. На рыжих волосах лежал Венец — Игорь вздрогнул, выпрямляясь после поклона, вспомнив, как подавал этот венец навстречу рукам… И вспомнил ее лицо.

— Я прошу прощения за опоздание, друзья! — весело сказал генерал-губернатор. Игорь отметил, что у него в самом деле хорошее настроение, а в зале нет людей, выглядящих веселыми "по обязанности" — тут в самом деле были его друзья и соратники. Должно быть, ему приятно находиться там, где никто не лелеет никаких замыслов против него и власти. — Сейчас мы продолжим!

— Она красавица, — сказала Полина. Грустно сказала. Игорь подумал, что, может быть, надо потанцевать с ней? Но, когда он обернулся, певица вновь исчезла, как тогда, на откосе Траншейной улицы.

И он сразу же забыл про нее.

"Вот как это бывает, значит… Что со мной?.. Да, точно, это ОНО… Я сошел с ума?.. Да, я себя не контролирую… Как странно — я не могу заставить себя думать о другом… или я просто НЕ ХОЧУ себя заставлять?.. Отец познакомился о матерью на охоте, когда ему было шестнадцать, а ей — на год меньше… Но ОНА — невеста Войко… Мне нет до этого дела… Я подойду к ней, едва объявят молдавеняску, и пусть будет, что будет, я обязан это сделать, потому что иначе… иначе я просто перестану быть!.. Какой же я был дурак, когда смеялся над Борисом — слепой, надутый глупец… Она ПРЕКРАСНА. Вот и все."

— Молдавеняска!

Игорь увидел, как к Светлане пошел Драганов — и с ощущением прыжка в глубокий холодный омут зашагал наперерез.

Он успел раньше. Может быть, решимости ему придало то, что Светлана смотрела именно на него — неотрывно.

— Этот танец мой, сударь, — сказал Игорь, пристально глядя в глаза Войко. Тот сощурился, улыбнулся и пожал плечами:

— Королева выбирает. Но я не против — как-никак, а твои руки подали ей Венец Турнира.

Светлана кивнула…

… —Закончится танец — уходи немедленно, — почти не разжимая губ, приказала она, отплясывая с Игорем молдавеняску.

— А почему? — шепнул Игорь.

— Глупый мальчишка… — раздался шепот в ответ, — ты ничего не понимаешь…

— Пусть я глупый мальчишка и ничего не понимаю, но я не уйду, даже если ты будешь гнать меня в голос.

— Я прошу.

— Скажи — почему, и я уйду, хорошо.

— Я боюсь, — пошевелились губы девчонки.

— Кого?

— Тебя. Войко. Но в первую очередь — себя.

— Себя?

— Себя. Я боюсь, что сделаю глупость… Зачем ты подал мне корону?

— Я тебя люблю.

Светлана не сбила ритма. Глаза ее вспыхнули — очень, просто как две капли воды, похожие на глаза брата.

— Зачем? — процедила она.

— Это правда.

— Ты погубишь нас. Уходи. Сразу же после танца. Если то, что ты сказал, правда — уходи.

— Хорошо, — сник Игорь. — Я уйду и сразу уеду. Если ты просишь этим, то я так и сделаю, потому что это — правда…

…- Уходишь? — генерал-губернатор свел брови. — Ты что, шутишь?

— Нет, я серьезно, — Игорь через силу улыбнулся. — У меня кое-какие дела, ребята ждут.

— Тебе сейчас не кажется, что ты наелся мыла? — задумчиво спросил Довженко-Змай. — У меня всегда так бывает, когда я вру. С детства… Но внешне ты выглядишь нормально. Хорошо, иди. На этот-то раз ты где остановился?

— В «Доме». Знаешь? — Игорь краем глаза увидел, что к Светлане подошел Войко и мысленно завыл., но «внешне» улыбнулся и, раскланиваясь, покинул зал.

Сад, окружавший холмы, на которых стоял дворцовый комплекс, почти целиком облетел. Игорь, впрочем, даже не почувствовал, как тут холодно. Бормоча ругательства на всех известных ему языках, он добрался до прокатной машины… и обнаружил сидящего там Борьку. Он спал, но проснулся, когда Игорь ввалился на соседнее сиденье и шарахнул кулаком по лобовому стеклу.

— Ты чего?! — взвился Борька.

— Ты почему здесь? — Игорь уткнулся лбом в скрещенные на руле руки. — Вы же со Степкой должны были еще с Мадагаскара домой лететь. Тебе в школу, кстати.

— Степка улетел. Я остался.

— Это я как раз вижу и спрашиваю — почему. А если бы я тут до утра гулял? — Игорь не поднимал лица, только отцепил от пояса и положил рядом мешавшую шпагу.

— Посидел бы до утра… Между прочим, я спал. И неплохо…Так что с тобой?

— Влюбился я, Борька, — Игорь со смешком откинулся на спинку сиденья и закрыл лицо руками, продолжая посмеиваться. — И сказал ей, что ее люблю.

Борька присвистнул — длинно и мелодично:

— Ну, ты даешь…И что?

Игорь отмахнулся и дрожаще потянул воздух. Потом сказал:

— Поехали, раз за рулем сидишь.

Борька молча включил двигатель — и почти в тот же миг что-то белое, словно летящая на огонь ночная бабочка, ударилось о стекло — Борька шарахнулся:

— Кто это?!

Но Игорь уже выскочил из машины. Она разделяла их со Светланой, и, бросившись вокруг автомобиля друг к другу, они снова оказались по разные стороны. Опять рванулись друг к другу — и снова машина разделила их. Светлана стеклянно рассмеялась. Игорь, подняв руку, сказал:

— Погоди. Стой на месте, а я пойду к тебе, — и пошел, перебирая рукой по корпусу и не сводя глаз с девчонки, которая закивала и протянула ладонь навстречу. Игорь вцепился в сухие, горячие пальцы, как в канат, брошенный утопающему, рывком подтянул Светлану к себе.

— Что же ты делаешь? — прошептала она. — Что же мы делаем?..

Игорь только счастливо улыбался.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: "ЗДЕСЬ ЛАПЫ У ЕЛЕЙ…"[41]

Здесь лапы у елей дрожат на весу, Здесь птицы щебечут тревожно… Живешь В заколдованном, диком лесу, Откуда уйти невозможно! Твой мир колдунами на тысячи лет Укрыт от меня — и от света, И думаешь ты, Что прекраснее нет, Чем лес заколдованный этот! Пусть черемухи сохнут бельем на ветру, Пусть дождем опадают сирени… Все равно — Я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели! Пусть на листьях не будет росы поутру, Пусть луна с небом пасмурным в ссоре… Все равно — Я отсюда тебя заберу В светлый терем с балконом на море! В какой день недели, в котором часу Ты выйдешь ко мне осторожно, Когда Я тебя на руках унесу Туда, где найти невозможно! Украду — Если кража тебе по душе… Зря ли я столько сил разбазарил!?. Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцам кто-то занял…

* * *

— Что молчишь? — нарушил тишину Игорь. Борька вздохнул:

— А что сказать? "Жди неприятностей!"? Ты и сам это хорошо понимаешь… Я вообще думал, что ты ее с собой увезешь.

— Достаточно и этого, — Игорь вытянул левую руку, на безымянном пальце которой красовался перстень: тонкий серебряный обруч с платиновым ромбом; внутри него остро светился овальный рубин. — А остальное — впереди. Впереди, слышишь, Борь?! — и он затормошил Борьку за плечи. Тот заорал:

— Врежемся!.. А, черт!.. — остановил машину и, перевесившись через спинку сиденья, вступил в потасовку с другом…

8.

Игорь встал поздно. Борьки в его комнате не было — все-таки улетел учиться. За окнами шел дождь, было неприветливо. Игорь занялся утренним туалетом, позавтракал, начал собирать свои немногочисленные вещи для отъезда.

Если кого и не ожидал Игорь увидеть — так это Войко Драганова. Он ощутил, что кто-то идет, но всего лишь за миг до того, как дверь номера распахнулась — и тот встал на пороге.

Игорь поднялся с дивана. Он понял, что надо подняться. И еще понял: сейчас будет даже не неприятный, а… просто трудно объяснить — какой разговор.

Они стояли и смотрели друг на друга через стол. Войко мог бы ничего не говорить, всё и так было ясно. Нет, не ощущал Игорь ни раскаянья, ни вины. Но ему было неловко и…

И СТРАШНО.

Да, страшно. Раньше Игорь думал, что обделен этим чувством. Он не боялся никогда и ничего, никого и нигде, потому что это было недостойно дворянина. Здесь, на Сумерле. В школе. Где бы то ни было — он не испытывал страха.

Теперь ему было СТРАШНО. Потому что итог у начинающегося разговора мог быть лишь один. Единственный, и после него уже ничего не будет.

Не будет Светланы.

Это и был он — страх. Не за себя, а за свое счастье — то счастье, которое он испытал впервые в жизни. И он молчал, хотя молчать было постыдно.

Первым заговорил Драганов:

— Это правда, сударь, что вы обменялись подарками с госпожой Довженко-Змай?

Игорь напрягся. Он готов был сейчас соврать, лишь бы Войко ушел. Хотя бы на час ушел, не стоял тут! Но это была мерзкая, малодушная мысль и, когда Игорь представил себя произносящим "нет, неправда", ему стало невероятно гадко. Да, Драганов уйдет. Улыбнется и уйдет, но тогда останется только достать карманный пистолет и сжечь себе голову термитной пулей.

Игорь сказал — сухо и коротко:

— Да, сударь.

Лицо Драганова осталось непроницаемым. Только… что-то неясное и страшное незаметной почти волной пробежало по нему. И Игорь понял, что этот юноша — на пять лет старше всего — так же больше его, как он, Игорь, больше младшеклассника-лицеиста. Но оба они были дворяне. Игорь не опустил глаз.

— Какого рода был подарок, сударь? — спокойно поинтересовался Войко.

— Это были фамильные перстни, сударь.

Вот и ВСЕ.

Драганов отошел от дверей, закрыв их за собой.

— Я тебя убью, — сказал он тихо. Игорь покачал головой и ответил, презирая себя:

— Я не стану с тобой драться. Ты мне нравишься, Войко.

— Станешь, — Войко сделал несколько шагов и, нагнувшись через стол, сильно ударил Игоря по щеке. — Выбирай оружие. Это право за тобой. Я тебя оскорбил действием.

Игорь поднял ладонь, машинально погасил боль. Мелькнула трусливая мыслишка — выбрать все те же шпаги. Но тут же пришло ясное понимание — такой фехтовальщик, как Войко, его все равно убьет, даже этим прутиком. Только убивая, он будет ПРЕЗИРАТЬ его, Игоря Вячеславовича Муромцева, дворянина Империи. А это непереносимо.

— Я ее люблю, — сказал Игорь. — И она меня любит, и никто тут не виноват, нет ничьего злого умысла… Пусть будут шашки. Завтра…

— Вы не будете драться.

Юноша и мальчик обернулись на девичий голос от дверей. И замерли. Светлана Довженко-Змай широкими шагами подошла к столу и бросила на него немецкое егерское кепи. Рыжие волосы над плечами потемнели от дождя, ноздри красивого носа раздувались, как у породистой лошади.

— Ты не поднимешь на него оружия, Войко, — повернулась она к Драганову, сжав кулак в серой перчатке. — И ты не сделаешь этого, Игорь! — она обратилась к Муромцеву.

— Что ты делаешь здесь? — обрел дар речи Драганов.

— Брат сказал мне, что ты отправился сюда, — Светлана вскинула голову. — Вы не будете драться! Хорошо, что я успела…

— Это мужское дело, — Драганов был спокоен, как спокойна вода над бурлением омута.

— Я не могу отказаться, — покачал головой Игорь, — прости.

— Я хочу, чтобы вы отказались, — твердо сказала девушка. И повторила с нажимом: — Так Я хочу! — из ее руки на стол между противниками упал платок с монограммой. — Вы видите это, господа? Кто из вас скрестит, шашки над ЭТИМ?!

— Светлана!.. — с такой мукой вырвалось у Войко, что Игорь почувствовал: зашевелились волосы на голове.

— Я выбрала, — мягко, но непреклонно прервала его девушка, подходя к Игорю. Встала возле него, положив на стол узкую ладонь — на перчаточном пальце сидел перстень Муромцевых.

Секунду Драганов смотрел на эту руку. Потом поклонился и вышел прочь. А Светлана, пошатнувшись, оперлась на стол уже по-настоящему — Игорь едва успел поддержать ее и усадить в кресло.

— Дай воды, — попросила она. — Нет, погоди, не отходи от меня, а то опять что-нибудь случится… Я едва успела! — она запустила в растрепанные волосы пальцы.

Игорь принес ей воды. Светлана выпила, поставила стакан и помотала головой:

— И вы бы убили друг друга?! Скажи — убили бы?!

— Ага, — Игорь кривовато улыбнулся. — Вернее — он бы меня убил. Это не турнир. Ох, Свет-Свет…

— Как ты меня назвал? — вскинулась девчонка.

— Свет, — Игорь улыбнулся уже по-настоящему и коснулся ее волос. Светлана жалобно посмотрела на него:

— Ты меня прости. Это же я про перстни рассказала, не выдержала…

— Ты? — Игорь подумал. — Ну и правильно.

Светлана вздохнула, обеими руками прижала к горячей щеке ладонь Игоря. Прошептала:

— Я и не думала, что такое может быть.

Игорь хотел ответить, но не успел. И ощутить тоже ничего не успел — просто на пороге возник генерал-губернатор.

Скользнул взглядом по Игорю. Посмотрел на сестру, зло бросил:

— Пшла домой.

— Не смей с ней так разговаривать! — заорал Игорь. Довженко-Змай рявкнул:

— Молчите, сударь!

— Молчите сами, сударь! — крикнул Игорь, сжимая кулаки. Глаза генерал-губернатора полыхнули, но мальчишка только сощурился.

— Я правда поеду, — Светлана встала. — Теперь все в порядке… Я поеду, а потом вернусь. Сережа, пойдем. И учти, это — мое дело.

Генерал-губернатор махнул рукой и уставился в пол, став вдруг потерянно-усталым. Не поднимая глаз, сказал:

— Я догоню… Твою машину я приказал отогнать, там моя «манта». Садись, я сейчас.

— Сережа, — Светлана коснулась его плеча под жестким форменным погоном.

— Иди, все будет в порядке, — сказал Игорь и улыбнулся.

Они проводили оглядывающуюся Светлану взглядами. Потом генерал-губернатор повернулся к Игорю и тяжело сказал:

— С праздником, — а потом положил на стол коробочку. — Хотел тебе вручить после бала, но ты так заспешил…

— Что это? — без особого интереса спросил Игорь.

— "За заслуги перед Отечеством", правда, без мечей, — ответил Довженко-Змай.

— А, — кивнул Игорь. — Это хорошо.

— Куда лучше, — генерал-губернатор огляделся. — Так. Ты уезжать собрался? — Игорь снова кивнул. — Я тут посплю. Пойдешь — скажи адъютанту, чтобы не ждали… Ну, ты мне устроил историю.

— Не ругай ее, — попросил Игорь.

— Да вас не ругать, а пороть надо, — грустно сказал Довженко-Змай. — Как несовершеннолетних еще можно, только поздно, боюсь… Пошел отсюда, с глаз долой. Забери награду.

Игорь сунул в карман коробочку. И, уже у порога обернувшись сказал:

— Ты меня прости. Пожалуйста — прости. Я…

— Иди, а? — попросил генерал-губернатор, уже полулежа в кресле о закрытыми глазами. Внезапно Игорю стало так его жаль, что сдавило сердце. Было в том, как он полулежал, что-то… что-то, заставившее мальчишку попросить:

— Ты поднимайся, Сергей. Обязательно поднимайся. Пожалуйста, поднимайся…

— Если я поднимусь, то оборву тебе уши, — ворчливо, но уже не безнадежно ответил, не открывая глаз, Довженко-Змай. — Ты уйдешь, наконец?.. Я поднимусь. Отдохну — и поднимусь, Игорь, дел полно.

ГЛАВА 9 ЭЙ, НА ЗАПАД!

Видел я густые рати

Неизвестных нам народов,

Надвигавшихся на запад,

Переполнивших все страны…

Топоры в лесах звенели,

Города в лугах дымились,

И на реках и озёрах

Плыли с молнией и громом

Окрылённые пироги…

Генри У. Лонгфелло.

1.

В пятнадцать лет вы получаете "3а заслуги перед Отечеством", после чего на вас вместо радости наваливается тоска. Наваливается со всех стороной причин у нее великое множество — так что остается только хлопать глазами и жалобно вопрошать: "За что?!" И даже эвристика,[42] по которой у вас когда-то было «5» — не помогает.

Черт побери, но ведь недавно все было отлично! И дело не в ордене, не в победе на турнире, не в том, что возле школы, где бурлил ваш штаб, стояли в полной боевой дирижабль и конвертоплан, а в номере не смолкала аппаратура, выдавая "на гора" все новые и новые сведения… Не в чем-то одном, а во всем вместе взятом. В ощущении нужности. Нет, не власти, об упоении которой когда-то так много говорили — а именно нужности. Всем и во всем. Кто этого не испытывал — не поймет. Когда все вокруг вертится, и дни путаются с ночами, а на столе поверх бумаг — чай и бутерброды, и патроны рассыпаны среди дисков, а в двери кто-то постоянно ломится… и внизу, в зале, в любое время суток едят и пьют ждущие своей очереди люди, вернувшиеся из рейдов…

А в начале декабря пошел дождь. (Он, кстати, и сейчас шел за окном, в которое с тупым раздражением смотрел Игорь). И как-то сразу все изменилось.

Улетела Светлана. Улетела сразу, не попрощавшись — Игорь ощутил при этом почти физический удар по затылку, от которого долго ходил в прострации, пока не догадался попытаться связаться. Ничего не вышло, отупение сменилось злостью, которая усиливалась от того, что с Войко, жившим рядом, даже взглядом было встречаться тошно. Хорошо еще, что недавно он улетел куда-то на острова Ожерелья…

Потом отозвали — в один день! — дирижабль и биодесант. Ревякин был открыто огорчен и оставил адрес; Евгеньев тоже попрощался очень тепло. И уже на следующий день Игорь понял вдруг — он свое дело сделал. Именно — сделал. И как-то очень быстро все успокоилось — рассосался штаб, рассеялись команды. Закон делократии! Вот только он-то, Игорь, оказался не у дел словно в безвоздушном пространстве. Резко иссякли потоки визитов — обычных и стерео — факсов и прочего — и в этом Игорю увиделось что-то до слез оскорбительное. Пошевелилась даже мыслишка: с ним «водились», пока он был нужен, а сейчас — где они, генерал-губернатор и просто губернатор, господа из разных ведомств и прочие?..

Да, конечно. Оставались Борька, Женька, Степка, Зиг, Катька с Ленкой… Но Зигфрид прочно засел в Фелькишер Ланд, даже визитами по стерео не баловал. А остальные… Игорь понял вдруг (или придумал себе это понимание, но все равно обидно!), что у них слишком много своих — школьных, отрядных — дел. И эти дела в небольшой станице отсекли его от них тонюсенькой и прозрачной, но прочной стенкой. Нет, они болтали, занимались спортом, иногда собирались то тут, то там… а потом делились, расходясь. Их — четверо (или две пары). И он — один. Борьку вообще подмяли дела отряда, да и год в школе — последний…

Степка… Он — да! — оставался. До вчерашнего утра. В очередной раз не ночевал — явился, когда Игорь поднялся и рассматривал (почти с отвращением!) красиво изданную подборку карт, присланную из Озерного с благодарственной подписью Довженко-Змая.

— Ты где был? — рассеянно спросил Игорь, отметив, что Степка забрызган грязью.

— Я? — тот помялся у входа, потом ответил, толкнув ногой робота-уборщика, устремившегося к его ботинкам. — Я из Фелькишер Ланд.

— Ясно, — отозвался Игорь. И внезапно понял, что хочет сказать Степка. Но молчал, пока тот не выругался шепотом и не продолжил немного агрессивно:

— Ты только не думай!..

— Не могу, — усмехнулся Игорь. Степка опешил:

— Чего?

— Не думать, — пояснил Игорь. — Переехать хочешь?

Степка обмяк. Махнул рукой, снял мокрую куртку, прошел в комнату и рухнул в кресло. Робот тут же атаковал оставленные им следы, Степка снова пнул его со словами:

— Ничего я не хочу, потому что получаюсь паршивый предатель. Для тебя. Столько твердил тебе, что никуда, а сам…

— Дурак ты, — лениво отозвался Игорь, садясь напротив. Степка посмотрел недоумевающе. — Тебе повезло, а ты разную ерунду городишь. Ну куда ты со мной? А у германцев тебе будет хорошо.

— Понимаешь, Игорях, — жалобно сказал Степка и, вздохнув, с плел пальцы. — Понимаешь, — повторил он, — ну люблю я ее. А она меня… Мы пожениться договорились… И еще вместе учиться пойдем, на дорожников… а ее родители ко мне — как к родному…

— Ну и хорошо, — кивнул Игорь.

— Но ты-то!.. — выкрикнул Степка.

— Я через полгода улечу, — напомнил Игорь. — И в самом деле, не можешь ведь ты всю жизнь быть моим оруженосцем… Вот что, давай-ка тебе документы сделаем!

За час (Степка покаянно молчал, ежась в кресле) изготовил другу документально подтвержденную биографию и задел на будущее. А потом проводил на станцию ДЭКа, идущего в Нойе Аахен.

И вернулся в свои комнаты. Теперь — совсем пустые…

…Вот почему вечером 30-го просинца 202 года Г.Э. Игорь Муромцев сидел у себя один и с особым мазохизмом не собирался никуда идти. Нет, у него были два десятка предложений провести Новый Год — начиняя от семьи Утесовых и кончая балом во дворце генерал-губернатора…

Просто ничего не хотелось. Только — неожиданно и остро — резануло желание поговорить с мамой. Как угодно. Любой ценой. Игорь подбежал к окну, распахнул его, открытым ртом втянул холодный дождливый воздух и поднял лицо к небу, где, за тучами, за атмосферой, в бесконечной пустоте, не имевшей ни температуры, ни цвета, ни запаха, невероятно далеко… Он сгреб ладонью с подоконника мокрые подтеки, размазал по лицу холодную воду и, захлопнув окно, вернулся к рабочему столу.

Можно было заставить себя усесться за работу над аспирантской. В сущности, материалы были уже почти все, утром Лиманский доставил еще новые…

Нет, не сиделось и не работалось. Да что такое, в самом деле?! Ну и расклеился!

Но вместо того, чтобы взбодриться, Игорь отволокся в спальню и хлопнулся на кровать. Мысли сделались окончательно горькими. Никому он на фиг не нужен, вот и вся истина.

Странные мысли. Чужие какие-то.

С этим вялым соображением он отрубился…

…Игорь проспал недолго — часа три — и проснулся глубокой ночью. Дождь прекратился, Игорь видел, что во многих домах станицы горят огни — там готовились к завтрашнему… а, нет, сегодняшнему уже Новому Году. Он тоже забыл выключить свет…

Среди сообщений прибавилось несколько поздравлений — Игорь перебрал их лениво, решив прочитать потом. Набрал программу автоматических ответов. А может, слетать куда-нибудь на север соседнего континента — в места, про которые рассказывал Борька, где лежит настоящий снег, а его никто не знает в лицо? Прямо сейчас махнуть в Прибой, там потребовать «джет» — и вперед. К полудню можно забраться куда-нибудь, куда — не важно. Праздник-то будет везде, никто не спросит, откуда взялся еще один мальчишка…

Нет. Неохота. Вообще ничего неохота.

Честное слово, он сам от себя не ожидал такой обиды!

И неужели все большие дела для сделавшего их кончаются вот этим — усталым, обиженным одиночеством в кабинете с наградами и ненужными поздравлениями и приглашениями?!

В пятнадцать лет?!

НЕ ХОЧУ!!!

Но, наверное, сон все-таки помог. По крайней мере, Игорь вновь начал спокойно и деловито разбираться в происходящем.

— А ведь я, — сказал он вслух, — вовсе не из-за того дурака валяю, что мне обидно. Мне… мне просто скучно! — закончил он с удивлением.

Все, хватит, подумал Игорь. Так можно придти в выводу, что ты есть непонятый всеми центр Вселенной, а всё остальное — плод твоего могучего сознания. Солипсизьм называется. Праздники кончатся — пойду на улицу с табличкой "ИЩУ РАБОТУ!" Тому же Лиманскому не может не быть нужен еще один геолог. Или лингвист. Или военный инженер. Или оператор видеосистем. Или на худой конец фельдшер.

Приняв такое решение, Игорь слегка повеселел. В конце концов, он и вправду сделал свое дело и сделал хорошо… Покомандовал — теперь будет подчиняться.

Жаль только, что с ребятами они разошлись. И где же Светлана?..

…Если бы Игорь покопался в пришедших бумагах, среди них он бы обнаружил следующее сообщение:

Игорек!

Прости меня, но из-за тебя я жутко разругалась с матерью. Она пригрозила, что вообще выдаст меня замуж по своей воле — я, мол, еще несовершеннолетняя. Сейчас практически прячусь, где — писать не буду, но в ближайшее время вернусь на Сумерлу, чего бы мне это ни стоило и что бы мне не твердили. КРОМЕ ТЕБЯ МНЕ НИКТО НЕ НУЖЕН, ТАК И ЗНАЙ! Даже и не думай ни о чем плохом; нам суждено быть вместе навечно.

Твой Свет.

…Но «Игорек» не полез в бумаги.

Пока не полез.

Вместо этого он разделся и лег спать уже как следует. За окном в по-прежнему промозглой ночи вдруг взлетели со свистом и рассыпались многоцветным сверкающим градом несколько ракет фейерверка. Кто-то или уже начал праздновать или решил просто опробовать запасы пиротехники.

"А все-таки я один, — печально подумал Игорь, укладываясь удобнее. — Как это, оказывается, тошно — быть одному! Скорей бы кончились праздники…

2.

Утром 31 просинца дождя не было, но облака висели буквально над головой — это Игорь увидел, едва проснулся и бросил взгляд в окно.

Потом он отчетливо понял, что в номере не один. Потянуло холодком; мальчишка цапнул, не спуская глаз с двери, кластерник с тумбочки, вскочил и на цыпочках бесшумно подошел к двери в зал.

Там сидел и жевал бутерброд Борька. На столе лежали какие-то сумки, и в них копался Женька, именно он, подняв голову, и сообщал — так, словно его сюда приглашали:

— Э, он проснулся.

— Ты что тут делаешь? — ошарашенно поинтересовался Игорь, сознавая, как глупо он выглядит — в трусах и с кластерником.

— Ем, — пожал плечами Борька и обернулся. — С наступающим. Иди одевайся скорей, а то сейчас девчонки вернутся.

— И Зиг приедет, — напомнил Женька. — А, вот.

— Я что-то не пойму, — признался Игорь. — Вы что тут делаете-то?!

— Новый Год готовимся отмечать, — заявил Женька. — А ты что, против? Мы все равно не уйдем.

— Да нет, конечно, не против… — Игорь ощутил, как закипает в нем смешанная со смущением радость. — Но я…

Он замялся. Борька между тем запихнул в рот остаток бутерброда и спокойно заметил:

— Жень, а ты был прав. Этот идиот во дворянстве в самом деле думал, что мы про него забыли начисто.

— Думал, — согласился Женька, и они оба укоризненно уставились на Игоря: Борька через плечо, а Женька поверх сумок. — Нет, мы, конечно, всё-таки можем уйти. Можем, а, Борь?

— Вполне, — Борька встал.

— Ребята… — жалобно начал Игорь. Женька и Борис шагнули вперед, оказавшись по бокам и чуть впереди от него, к нему лицами. Переглянулись. И, улыбаясь, положили руки на плечи друг друга — и на плечи Игоря. Тот, помедлив, обнял их.

— Дурак, — сказал Борька. — Как ты мог так думать? А Женька добавил с настоящей обидой:

— Мы же твои друзья! А ты наш командир!

— Уже нет, — вздохнул Игорь. — Это в прошлом.

— А в настоящем у нас — Новый Год! — засмеялся Женька, возвращаясь к сумкам.

— Похоже, я действительно дурак, — признал Игорь, исчезая в спальне. Вернулся он оттуда уже одетый и безоружный, совершенно неприлично для командира и дворянина веселый.

— Сейчас он начнет нас благодарить, — удовлетворенно заметил Женька. Он продолжал вынимать коробки, банки, пакеты и бутылки, чуть ли не обнюхивая каждый предмет.

— Не дождетесь! — возмутился Игорь. Борька захихикал:

— Неблагодарная свинья!.. О, девчонки пришли!

— Не только! — весело гаркнул от порога наряженный Санта Клаусом Зигфрид — он пер под мышкой пластиковый пакетище, который безо всяких вручил Игорю: — Хо-хо-хо! С праздником! Это тебе, и пусть новый год будет счастливым! Ты хорошо себя вел в прошлом году?

— Плохо, — вздохнул Игорь, не обращая внимания на подозрительную тишину, воцарившуюся вокруг (даже вошедшие девчонки и улыбающийся Степка, который волок сумку с пол-себя, примолкли и замерли), — Я дрался, ругался, поздно ложился спать, хамил взрослым и вообще… До чего было здорово!

— Молодец, плохой мальчик, — кивнул Зигфрид. — Подарок-то открой.

Игорь полез в сумку, пошарил в ней и выволок здоровенный — килограмма в полтора! — кусок отборного антрацита.

— Тьфу, забыл! — сплюнул Игорь под общий хохот.[43]

— Мальчишки, мальчишки! — голосила уже Катька, и Лизка с Клотти поддерживали ее частыми интенсивными кивками. — Мы тут подумали — давайте полетим встречать Новый Год на Черную Чашу, на острова! А? Хорошая ведь идея!

— Великолепная, — одобрил Женька, — особенно если учесть, что там нет ни фига…

— Ну и что?! — возразила Катька. — Возьмем с собой хорошую палатку, к полудню будем на месте…

— …искупаемся и позагораем, — с серьезным видом согласился Борька, поднимаясь на ноги. — Хорошая идея.

— А мне правда нравится, — вдруг сказал Игорь. Он в самом деле ощутил острое желание улететь из номера, где так немилосердно навалилась на него вчера тоска. — Вот что, вы собираетесь, а я договорюсь с Борисом Викторовичем о вертолете.

— У тебя тут бумаги не разобраны, — заметил Женька. Игорь отмахнулся:

— Потом посмотрю! Новый Год — так Новый Год, все!

* * *

Лететь на север над губернией было интересно. Внизу готовились к празднику — над каждым хутором, поселком, станицей в небе горели и переливались голограммы, то и дело взлетали и рассыпались огнями ракеты фейерверков. Над Прибоем вообще небо горело, как над Великим Новгородом, из общего сияния выплыли древние римские цифры — ССIII.

— Вот это да-а! — Степка не отрывал глаз от иллюминатора. Клотти устроилась возле него и тоже смотрела в окно. Женька вел машину, Лизка ему мешала. Остальные в салоне горланили шуточную песенку истребителей времен Галактической:

Мы рождены, чтоб звезды сделать пылью, Перемешать пространство и простор, Нам разум дал, чего мы не просили…

А дальше не очень приличное про «реактор» (с неправильным — для рифмы — ударением) и место, куда злокозненный разум его вставил.

И, если честно, то никто уже не вспоминал — не "не помнил", а "не вспоминал" — откуда взялась эта переделка. Когда выбрасывались на Сельговию десанты, именно русские под эту на ходу перекроенную старую песню атаковали зенитную оборону "восьмиугольника крепостей". Одними истребителями, потеряв четыреста двадцать из шестисот… Но зенитчики вынуждены были отбивать эту самоубийственную атаку — и десантные шаттлы сели почти без потерь. А песню с тех пор пели частенько — и уж совсем не так, конечно, как звучала она в те дни в эфире, забитом помехами, командами, призывами и воплями гибнущих, когда молодой отчаянный голос вдруг закричал — не запел даже — эти строчки, бесшабашно и вызывающе…

В честь тех пилотов была названа большая серия фрегатов, строившихся в последние годы войны…

…От Прибоя «камов» взял на северо-северо-восток, и вскоре под брюхом уже мелькали местами заштрихованные снежными зарядами волны Черной Чаши. Пару раз промелькнули катера — явно частные — а потом еще и серый патрульный ДЭК, с которого весьма строго спросили, кто там болтается наверху и куда их черт несет? Ребята заопасались, что их завернут, но этого не произошло.

— Да, у кого Новый Год, а у кого — работа, — философски заметил Борька.

— Завидую, — вздохнул Игорь и на минуту вновь погрузился в меланхоличное настроение, из которого вышел под воздействием воплей Зигфрида — воинственных, протяжных и жутких. Сперва Игорь подумал, что германцу плохо, но тут же выяснилось, что тот просто поет балладу на родном языке — юный дворянин понял, что в ней говорилось о том, как мальчик-сирота, выросший у добрых людей, влюбился в дочь смертельно больного херцога, но та в заботах об отце не ответила ему взаимностью, и мальчик отправился на войну, где погиб, а девушка, поняв, что потеряла, бросилась со скалы в залив сразу после отцовских похорон.

Игорь не рискнул спросить, серьезная это баллада или шуточная. У германцев не поймешь.

— Двести третий, — задумчиво протянула Катька, — каким он будет?

Степка, отвернувшийся от иллюминатора, закатил глаза и, вытянув руки перед собой, загробным голосом провыл:

— Я ви-и-и-ижжу-у-у!.. Вот оно, наше будущее! Мы все найдем свое счастье — кто как его понимает! — он подмигнул и уже со смехом добавил: — Лично мы с Клотти поженимся; исполнится нам по шестнадцать — и сразу. Этого вполне хватит для счастья, а?

— Конечно, — девчонка обеими руками обняла Степку, устроив голову у него на плече.

— Я не понимаю, — серьезным тоном, но делая остальным таинственные знаки, объявил Борька, — ну как ты там у них живешь? Они же спят на лавках.

— Да, — удовлетворенно подтвердил ничуть не обидевшийся Зигфрид. Клотти на слова Борьки вообще внимания не обратила.

— Это мелочи, — отмахнулся Степка. — Кровать я могу и сам сколотить.

— За нарушение обычаев они тебе руки отрубят, — злорадно заявил Борька.

— Это у него личное, — так же злорадно заметил Зигфрид, — после соревнований неделю назад. Он там тоже… спал, причем без лавки, а на пьедестале без него обошлись.

— Островок симпатичный! — заорал из кабины Женька. — Заходим?!

— Ты спрашиваешь или сообщаешь? — Игорь кинулся к иллюминатору. — Ага, сообщаешь… Эй, гулянка начинается!

3.

Тут, на семьсот километров северней станицы, снег шел капитально. Было около двенадцати градусов мороза, отличная новогодняя погодка, островок завалило снегом по бедра, и мальчишки минут десять дружно махали лопатами из аварийки (пневмоподдува там не оказалось) под веселый писк из вертушки, где прочно обосновались девчонки. При этом сверху продолжало сыпать.

На расчищенном пятачке в несколько секунд выросла ярко-оранжевая «северянка», от входа в которую скоренько нарастили переходник к вертолету, чтобы не носиться по снегу. Пока мальчишки занимались этим, девчонки раскочегарили внутри печку на сухом топливе и развесили по углам «комнаты» мощные лампы, после чего занялись продуктами, а парни принялись выгружать пиротехнику и натягивать вдоль стенок гирлянды — скоро палатку заливали струи и спирали разноцветного огня, казавшегося живым. Игорь вытащил из вертушки блок видеосвязи и стал настраиваться на Озерный.

До полуночи оставалось еще больше десяти часов, но и дел предстояло немало. Предпраздничный день вообще бывает всегда самым хлопотным, это закон.

Вскоре в палатке стало достаточно тепло (в том числе и от мягко пружинившего под ногами пола), а вот снаружи разыгралась самая настоящая метель — как раз такая, о которой Игорь мечтал, сидя в южной слякотности. Стенки палатки временами подрагивали. Девчонки что-то готовили со свирепым видом, никого не подпуская близко и никому ничего не показывая и не объясняя. Озерный по всем ловившимся каналам транслировал концерты и комедии.

— Никаких новостей! — Женька плюхнулся в надувное кресло и несколько раз подпрыгнул. — Новость одна — Новый Год!

— Почему, — Игорь вдруг снова захандрил. — Есть еще одна… Светлана уехала и даже не сказал — куда… Так что зря мы с Войко хвостами трясли.

— Игорь, — Клотти, держа в руках какие-то пакетики, подошла к мальчишкам. Лицо у нее было серьезным. — Это ты зря. Совсем зря. Я ведь видела ее глаза. Никуда она от тебя не денется, не захочет просто…

— Эх, если бы так! — по-прежнему не очень-то весело отозвался Игорь. — Дайте-ка мне гитару, что ли… — он принял инструмент, на миг уставился в потолок…

— Бледный свет луны паутинный —[44] Пламенеет вино в бокале. Тень сгустилась в раме картинной. Шум шагов в нарисованной зале. Свет свечи колыхнулся резко. Где-то дверь закрылась со стуком. Я ловлю промельк властного жеста: "Да подайте мне, сударь, руку!" Пальцы тонкие скрыты перчаткой. В волосах — бриллиантов слезы. Нет улыбки. Губы — печатью. И глаза — холодней мороза. Звуки вальса в ночном кабинете. Я совсем танцевать не умею… Но вот этой, живущей в портрете, Я ни в чем отказать не смею. Но, лишь только наступит утро, На мою ладонь обопрется, Поглядит жестоко и мудро — И в свой зал дотемна вернется…

… —Признайся, что сам написал, — после короткой тишины негромко сказал Борька. Игорь, похлопав по корпусу гитары ладонью, покачал головой

— Нет… Это старые стихи. Я не знаю, кто автор…

— Дай-ка, — Степка забрал у Игоря гитару. — Все-таки праздник, хватит уж грустить-то!

— Ага, спой! — оживилась Клотти. — Он столько старых песен знает, даже в информатории их нет!

— Спою, спою, — пообещал Степка, налаживая струны. — Это новогодняя что ни на есть!

Наша елка вся в огнях![45] К нам на вечер приглашаем. Новый Год уже в дверях. Мы сейчас его встречаем!

— Запоминайте припев, ну, потом подпоете!

Наступает Новый Год! Вот уж близко дней веселых хоровод, Дней подарков и хлопот! Закружит веселье нас! Выходи и ты смелее! Пусть танцуем мы не вальс

— Это только веселее! — припев, который в самом деле легко запомнился, подхватили все вместе, а потом Степка опять пел один:

— В новогодний лес пойдем — Там, где ели держат небо! Всех влюбленных мы берем — Неужели ты там не был?! Наш российский Дед Мороз Очень щедрый на подарки — Из алмазов ставит арки, Жемчугов сугроб нанес! Снег пушистый за окном Утром станет прошлогодним… Так танцуй и пой сегодня — Будь же счастлив завтра днем!

— А пошли в хоккей сыграем? — спросил Степка, хлопком ладони глуша струны.

4.

Снег продолжал идти, но за мыском в полусотне метров от палатки удалось найти место, где быстренько очистили лед и с удовольствием принялись гонять тут же вырезанную из него шайбу. Задумчивое настроение исчезло, то и дело кто-нибудь падал, что увеличивало общую суматоху и веселье.

— Промокнете же! — время от времени кричал из палатки кто-нибудь из девчонок. Потом — махал рукой и нырял обратно. Когда ледяная шайба почти растаяла, Игорь предложил искупаться, но его не поддержали, и вся компания — действительно мокрая с головы до ног — ввалилась в палатку.

— Лу-жи-и!.. — исторгла трагический вопль Лизка. — С вас течет! Переодевайтесь!

— Сейчас переоденемся, — пообещал Борька. — Между прочим, ветер еще сильней становится.

— А нам по фигу, — Женька вылезал из ветровки, которую предусмотрительно одел на свитер. Ему повезло больше остальных — свитер остался сухим.

— Я-то думал, мы будем цивилизованно встречать Новый Год у Игоря, — недовольно сказал Зигфрид. — А тут заснеженный остров. С меня и прошлого Нового Года хватило.

— А что с прошлым Новым Годом? — Игорь, подойдя к печке, протянул к ней руки.

— Мы его встречали на Пограничной реке, — пояснил Зигфрид. — Было минус тридцать семь и ветер с севера, а у нас сломался вездеход. Пришлось разбивать лагерь ночью и все поморозились.

— А мы их выручали, — дополнил Борька. — Тот еще был поход… убиться!.. А кто там будет воду вытирать?

— Мальчишки, — распорядилась Катька, — в желтой сумке — хорошее вино, тащите.

Женька влез в указанную сумку и достал одну за другой четыре тяжелых пирамидальных бутылки муската.

— Ого! Неужели с Земли?!

— Не-а, — Игорь принял одну бутылку, перевернул и чиркнул пальцем по выдавленному на толстом днище коду. — Компания Кларион Лимитед, вывезено с плантаций на Кенх.

— Кенх — это вроде бы планета-колония поларианцев, — вспомнил Зигрфид.

— Двояк по экономике, — вздохнула Катька, ухитряясь отобрать сразу все бутылки. — Англосаксонская Кларион Лимитед контролирует всю внешнюю торговлю Кенх… Мы специально с Лизкой в космопортовский магазин Озерного летали, там без пошлин.

— А время-то идет, — заметил Степка, посмотрев на комбрас. — У меня в голове все поперепуталось: столичное время, местное, земное… Когда встречаем-то?!

— Да чему тут путаться, — хмыкнул Игорь, — встречают всегда по тому месту, где живут.

— Ну, в мое… короче, я видел и по-другому, — возразил Степка. — Кое-кто аж три раза ухитрялся встретить: по Гринвичу, по Москве и по местному.

— А с какой стати по Москве и по Гринвичу? — удивился Женька. Степка быстро и правдиво пояснил:

— Историческая реконструкция.

— А… Ну, у нас-то еще шесть с лишним часов.

— Если вам нечем заняться, — вкрадчиво вмешалась Катька, — то режьте печенку.

— Свежая, только вчера из иррузайца вырезали, — добавил Зигфрид и захохотал, когда Лизка изобразила, что ее тошнит, а потом заорал:

— Эх, гулял я в поле и косой махал —[46] Нэйкельского десантника на части порубал! Таким я уродился, таким я и помру, А всех Чужих поганых в порошок сотру! Я вчера для бодрости сторков веселил — Бросил в них ботинок, сорок штук убил! Крысу я поймал, съесть хотел — кусается, Лучше с ней пойдем и загрызем джаггайца!

— Это что такое? — насторожился Степка. Зигфрид ответил беспечно:

— Так, фольклор Первой Галактической.

— Не, по-моему, это раньше было, — задумчиво покачал головой Степка, — только не про нэйкельцев со сторками…

— Да какая разница, — отмахнулся германец…

…После этой вспышки шума стало почти тихо. Из четырех светильников погасили три — один оставили, потому что Катька неугомонно возилась у плиты, добавляя полстолько того, четверть столько этого, щепотку такого дольку эдакого… Остальные девчонки успокоились — все уже было фактически готово. Стерео продолжало работать, но его толком не смотрели — превратив кресла в один общий диван (точней — просто выросшую из пола спинку), валялись возле нее, как котики на лежбище Командорской Косы, слушая, как за стенками палатки воет уже настоящая метель.

— А вдруг это на несколько дней? — загробным голосом спросил Женька.

— Ну и фик с ним, — решительно отозвалась Лизка, — у нас еды полно, а потом откопаемся.

— А помните, как летом… — начала Катька, после чего обстановка на время оживилась за счет воспоминаний. Итог им подвел Борька:

— Все это в прошлом. Впереди — новая жизнь.

— Целая планета, — дополнил Женька. Игорь, положив ногу на ногу, возразил:

— Не будет у вас целой планеты, пока население не вырастет. Вам людей не хватает. И до тех пор власть наша останется чисто номинальной.

— Умный ты, — вздохнула Клотти, устроившись под боком у Степки. — Тебе бы надо генерал-губернатором быть.

— А то он про все это не знает, — проворчал Игорь, с легким стыдом вспомнив свои попытки советовать Довженко-Змаю. Впрочем — не такие уж и бестолковые… — Откуда он людей возьмет — родит?! У него дел и так хватает! Мы ему с нашей экспедицией свинью подложили — столько всего понаоткрывали, для экономики — рай, а разрабатывать и осваивать не с кем.

— А Объединенная Космическая Компания ему палки в колеса ставит, — возмущенно вспомнил Женька. — Налетчики… Явятся, похватают верхушки, да еще местных против себя восстановят, а потом крик поднимают — де-"местные жители нас не хотят из-за реакционно-феодальной политики генерал-губернатора!"!

— Предыдущий генерал-губернатор, Моховой, был снят за то, что не уделял внимания границе, — вспомнил Борька. — Скандальная была история, я хоть и мелкий тогда был, а помню. А у Довженко-Змая проблемы из-за того, что он границе слишком МНОГО внимания уделяет. Ну и жизнь.

— Хватит о политике, — Катька уселась, наконец, скрестив ноги, рядом с Борисом. — Давайте про Новый Год.

— В нем политика займет достойное место, — серьезно заверил Борька.

В результате общий разговор распался по половому признаку. Мальчишки заговорили о чемпионате по лапте, девчонки — о мехах, которые привозят вабиска-охотники из княжества Кесьан за северными отрогами Второго Меридиана и модных зимних «бесформенках», который из них шьют в мастерской Соколова в Озерном. Печка рубиново светила в темноте, придавая всей обстановке некий интимный уют.

— Предлагаю сыграть в карты, — подал идею Зигфрид.

— И отключите связь, — попросила Катька, — ближе к полуночи врубим… Карты у кого?

— Знаете анекдот про парня из администрации уезда? — Женька полез в сумку. — Отец рассказывал… Ну вот. Нанимает он парня — по своему, пожарному профилю… Нанял. Первый месяц, подходит срок жалованья — парень этот не приходит. Второй, третий — не приходит! На четвертый отец с ним связывается:

"Ты за жалованьем-то прилетай!" А тот удивляется: "За жалованьем?! А я-то думал — эрпэпэ дали, ну и зарабатывай по возможности…"

— Это не анекдот, — возразил Зигфрид. — Почти все служащие трясут вабиска сверх всякой меры.

— Ну, они собранное не себе в карманы кладут, — заметил Борька. — В очко играем?.. Незапланированное оборудование с неба не падает.

— Почему, падает иногда, если посадочной площадки нет, — серьезно заметил. Игорь.

Какое-то время все молча прикупали и объявлялись. Лизка жизнеутверждающе мурлыкала новогоднюю песенку. Степка заставлял карты перескакивать из ладони в ладонь и бегать по руке (Игорь вспомнил: он рассказывал, что в их интернате был мальчишка, который научил остальных таким фокусам, а позднее погиб на Ставрополье). Играли по мелочи — пятаками и трюнделями, просто чтобы обозначить ставки, но игра никого особенно не увлекла и вскоре карты побросали. Лениво валяться на мягком, негромко разговаривать ни о чем или просто молчать, оказалось привлекательней. По временам: начинала пощелкивать система принудительной вентиляции — похоже, палатку занесло-таки с верхом.

Игорь и сам не заметил, как заснул, сунув руки в карманы спортивных штанов. Причем спал он гораздо крепче, чем ночью (очевидно, сказалось отсутствие переживаний и хорошее настроение) — проснулся под общий смех от того, что кто-то из девчонок аккуратно рисовал ему на лбу маркером "третий глаз". Проснувшись окончательно, Игорь понял, что это и правда выглядело смешно — во сне он вытащил руки из карманов и сложил их на животе, а подбородок упёр в грудь, из-за чего стал очень похож на уцелевшие после Третьей мировой, Безвременья и Серых Войн статуи среди развалин буддистских храмов Юго-Восточной территории.

— Шутники, — проворчал Игорь, отбирая маркер и садясь прямо.

— Скоро десять, а ты все дрыхнешь и дрыхнешь! — засмеялся Женька.

— Десять?! — Игорь посмотрел на комбрас. — Ого, вот это я дал!

— Да мы почти все спали, — пояснил Степка. — Еще немного — и новый год встречало бы сонное царство.

Транслировался последний в этом году концерт, состоящий исключительно из новогодних песен. В концерт то и дело вклинивалась станция плавучего города — очевидно, Вольный дрейфовал или передвигался к берегам материка. Игорь — селекционировал канал Озерного. Все находились в нервно-приподнятом состоянии, которое сопровождает ожидание близкого праздника.

Потом качал, снова неожиданно потерялся и, пока Игорь настраивал его заново, Борька дотянулся до гитары — и в палатке прозвучала не совсем новогодняя печальная местная песня…

— Весенней порой предрассветною.[47] Когда сосны еще клонит ко сну, Глухарь поет свою песню заветную, Непонятную песнь про весну… Слушал мальчик его — а под соснами Лесом ползало эхо молвы, Что опасность приносится веснами… Он не слышал щелчка тетивы. Просто небо качнулось и треснуло, На куски разлетелось все, Рассыпая в долины окрестные Голубые осколки озер. Эхо крика меж мягкими лапами Убежало, гуляв полдня. (Гухх качнул головой мохнатою — И вабиска унес в березняк). Болт ударил снизу и сбоку. Закружилось вдруг колесом Густо-синее небо глубокое, Рассыпаясь средь черных лесов. Попытался шагнуть. Ну где там… (А ведь было совсем легко.) Под пологом разлапистых веток Рухнул — молча, на месте, столбом. Падал, падал. Падал. Долго… (В горле кровь — как неслышный крик.) Вот и все. А за дальними елками Продолжали петь глухари.

— Это правда было, — сказал Женька, видя, что Игорь, Степка, Зигфрид и Клотти молчат вопросительно. — Когда мы только сюда переселились, весной, недалеко от Водопадного Нагорья… Парня звали Сашка Тропкин… Ну, Игорь, включай там что повеселее!

Палатку снова заполнила веселая музыка. Мальчишки, готовясь к салюту, стали распаковывать пиротехнику.

— Надо откапываться, — сообщил Игорь, влезая в ботинки на меху и куртку.

— Кто со мной?

— Пошли, — Борька подхватил вторую лопату. Мальчишки исчезли в тоннеле, и через пять, не больше, минут со стороны вертолета донесся их крик:

— Эй, идите сюда!

— Скорее давайте!

На ходу обуваясь и натягивая куртки, все ломанулись в переходник и через освобожденную дверь вертушки повыскакивали на снег.

Ветер и метель улеглись полностью. Всё кругом занесло белым. Мороз усилился, воду у берега схватила льдом. От света Адаманта на успокоившейся поверхности мелко дрожали блики. Мохнатые звезды шевелились в холодном ночном небе, а на севере у горизонта переливался хрусткий радужный занавес Северного Сияния, крайне редкого в этих местах. От красоты, открывшейся глазам нашей восьмерки, нефигурально захватило дух.

— Вот это новогодняя ночь, — удовлетворенно заметил Зигфрид. — Смотрите терминал! А вон корабль возле него, вон, смотрите!

— Ага, вижу! — подпрыгнула в снегу Клотти. Остальные — даже Игорь — как ни старались, не смогли различить возле алой звездочки огонек корабля. — Когда-нибудь я буду водить такие!

— Девчонка-пилот? — не то усмехнулся, не то ужаснулся Борька. А Игорь огорошил, как ему казалось;

— Тебя в Гагарин не возьмут.

— А я знаю, — спокойно ответила германка. — Я пойду в космофлот какой-нибудь компании. Русской Колониальной, например.

— Консервы возить, — фыркнул Женька. Клотти пожала плечами:

— Ну и что? Консервы в контейнерах. А я — в пилотской рубке. Завидуйте все. И не говорите мне, что не бывает женщин-пилотов.

— Ну вообще-то бывают, — согласился Игорь. — Мало, но есть.

— А холодно, — поежился Степка. — Вон та — что за звезда?

— Эпсилон Оленя и звезды-спутники, — пояснил Борька. — Огненный Венец, как их тут у нас называют.

— Красиво, — Степка обнял Клотти. — И похоже… С Земли их не видно, кажется.

— Пошли, правда холодно, — Лизка, прижимавшаяся к Женьке, тоже покрутила плечами. — И Северное Сияние погасло… Пошли, пошли!

Почти все вернулись внутрь. Но Игорь еще какое-то время стоял, то разгребая снег незашнурованным ботинком, то поглядывая на небо. Вдали — очень-очень далеко — лежали на нем отсветы Прибоя, а где-то на побережье горел костер. Неужели кому-то еще пришла в голову фантазия отмечать Новый Год "на природе"?

Игорь вдруг почувствовал, что у него намокли глаза. Непривычно и, пожалуй, стыдно… но никто же не видит.

— Мам, пап, здравствуйте, — сказал он, глядя на звезды. Коротко вздохнул. — У меня все ничего, все нормально… только я хотел бы увидеть вас…

Он закрыл глаза и вспомнил зал и разрезанное яблоко в руке преподавателя аутотренинга…

"Круг — символ круга, который описывает над нашими головами Солнце.

Пятиконечный крест в сердцевине разрезанного пополам яблока — означает основные положения солнца на севере, в древнем Туле, откуда вышли наши предки после Великого Потопа.

Разрезанное яблоко — пятиконечный крест в круге. Символ вечности.

Когда вы, мальчики, увидите в разрезанном яблоке весь наш мир — мы продолжим занятия. Смотрите. И помните: ничто не уходит в никуда и не появляется из ниоткуда."

Игорь поднял руку и быстро начертил на фоне звезд три руны — "руны волшбы." Серебристый след пальца на миг обрисовал их в небе, потом — растаял, мерцая, как след частицы на экране осциллографа.

Стало намного легче. Игорь прикрыл глаза вновь, потом открыл их. Нет, надо браться за дело. Сразу после праздника. Иначе никакой аутотренинг не поможет…

…- Где ты там ходишь?! — встретил Борька друга. — Садись, уже скоро!

В самом деле — Новый Год накатывался с неотвратимостью прилива. Девчонки начали расставлять блюда на разложенном мальчишками столе, туда же водрузили бутылки, кто-то искал стаканы. Зажгли все лампы. Женька увеличил громкость — как раз навали показывать картинки Земли — Аркаим, памятник воинам России, елка на Сенатской площади, флаг над императорским Зимним Дворцом в Великом Новгороде… Все замерли, только Степка поспешно разливал вино — на экране появилась запись обретения Его Императоре кого Величества. Знакомые и вообще-то дежурные слова зазвучали в палатке, но их все равно слушали внимательно — за ними слышалась искренняя гордость монарха своими подданными. И, когда прозвучали последние слова, традиционные слова — "храни нас наша вера, будьте счастливы, друзья!" — Игорь пружинисто встал и чистым голосом запел, опережая хор не экране:

— Рощ березовых нежные краски,[48] Синь озер, журавлиный полет — Как прекрасно, что это не сказка! После сумрака будет восход!

— и остальные, тоже вставая, подхватили:

— Из венца Побеждающей Девы Ты упала на землю для нас, Ты чиста среди грязи и гнева, О Россия — небесный алмаз!..

…- Три! Два! Один!.. С Но-вым Го-до-о-ом!

5.

Две из четырех бутылок «уговорили» очень быстро за каких-то полчаса

— получилось по два стаканчика на человека. Все пришли — не от вина, а от общего настроения — в расслабленное состояние и валялись на «диване». Потом как-то вяло пошли запускать фейерверк, но когда первые ракеты, взмыв на разную высоту, брызнули разноцветным пламенем, началось оживление с воплями и прыжками, тут же перешедшими в перебрасывание снежками. Впрочем, Женька в снежки играть не пожелал, а запускал новые и новые ракеты. Так это Игорю и запомнилось — они перебрасываются снежками под разноцветным сиянием, льющимся с небес, и Катька кричит, заливаясь смехом: "С тобой неинтересно, Игорь, ты все время попадаешь!" Кажется, он и правда попадал чаще остальных, но дело было не в этом, а в том, как здорово, спеша, уворчиваться от чужих снежков, нагибаться, подхватывать слишком сухой, рассыпающийся снег, лепить из него плотный комок, бросать, снова уворачиваться…

…Падающей звездой догорела последняя ракета. Восемь человек на истоптанном снегу все еще смотрели в небо.

— Новый Год, — задумчиво сказала Клотти. — Пошли внутрь, я опять есть хочу.

В палатке снова пришлось переодеваться и рассаживаться у стола, на котором еще стояло полно всего и не все еще остыло. Игорь навалился на отбивные, делая из них бутерброды — один кусок хлеба, ломоть мяса, второй кусок — и зелень. Одновременно он наворачивал салат с местными крабами и горошком, неэстетично облизывая ложку. Кое-кто уже отвалился от стола, а Катька с Борькой пели новогоднею песенку — простенькую, о снеге и о том, как здорово, что на свете есть зима.

— Очень неплохо, — заметил Зигфрид, когда они допели. — Но у меня получится лучше. Вот, послушайте…

— Погоди, погоди, — вдруг перебил его Женька, сидевший ближе всех к экрану. — Тут что-то с аппаратом.

— Да ну и выключи его вообще, — нетерпеливо посоветовала Лизка.

— Стой, стой! — Игорь оторвался от салата и почти прыгнул к экрану. — Это не неполадки… это кто-то нас вызвать пытается! Ну-к…

Он быстро переключил режимы. Экран «поплыл», изображения, то становясь моноплоскостными, то вновь обретая объем, сменяли друг друга; на какой-то миг появилось лицо херцога фон Брахтера с шевелящимися губами, в профиль… но в следующую секунду возникло отчетливое лицо молодого парня в форме охраны латифундии Довженко-Змая — секунду он смотрел в глаза Игоря, потом отвернулся (Игорь узнал мелькнувший кабинет генерал-губернатора во дворце Озерного — ничем не украшенный, но с людьми, сидящими у круглого стола со множеством работающих компьютеров) и закричал:

— Сергей Константинович, вот он!

— Интересно, — признал Игорь, недоумевающе покосившись на друзей, но тут же вновь повернулся к экрану — на него смотрел генерал-губернатор, и лицо Довженко-Змая было недовольным, обрадованным и озабоченным.

— Ну наконец-то! — выдохнул он.

— С Новым Годом, — поприветствовал его Игорь. Генерал-губернатор посмотрел дикими глазами, пошевелил губами и спросил:

— Ты где?! Тебя уже три часа ищут!

— Я? — удивление Игоря росло. — Вообще-то я отмечаю…

— Ты что, не читал последних сообщений?! — выкрикнул генерал-губернатор.

— Ну… — Игорь подумал, что он не только последних сообщений не читал он уже двое суток не разбирал почту. — Нет.

— Кретин, — обреченно произнес Довженко-Змай. — Ты что, считаешь себя в отпуске?!

— Да, — честно ответил Игорь.

— Где ты находишься, саботажник?! — взревел генерал-губернатор. Бросил взгляд куда-то вбок. — А, вижу пеленг…

— По нам сейчас выпустят ракету? — осведомился Игорь.

— А, так ты там со всей своей бандой?! Ты мне срочно нужен, понял?

— Нет, — с определенным садизмом отозвался Игорь. — Я свое дело сделал — что еще?

— Ты смотрел карты, которые я тебе прислал?

— Листал, — признался Игорь. Видно было, что Довженко-Змай тяжело перевел дух, потом почти въехал в экран:

— Слушай внимательно. Очень внимательно. И делай выводы, как ты это умеешь. Через двое суток в Озерном начнут приземляться катера с переселенческих кораблей «Слейпнир», «Пегас» и «Беллерофонт». Двадцать пять тысяч — слышишь, двадцать пять! — переселенцев из Забайкалья и с Балкан. Семнадцать тысяч из них определенно ориентированы отправиться к Третьему Меридиану, к твоим Зубастым Горам!

— Иррузаю и Аллогуну конец, — вырвалось у Игоря. — Это перережет им глотку… но… двадцать пять тысяч!

— Именно поэтому мне нужен ты! Мне нужен порученец, на которого я смогу возложить ответственность за работу с переселенцами на новых землях. Это минимум две новых губернии, а у меня даже — людей на должность губернаторов нет! У меня всего трое капитанов, а нужно шестеро минимум! Игорь, — генерал-губернатор покачал головой, — если ты не согласишься, то я тебя просто мобилизую.

— А ни фига подобного, — ответил Игорь, чувствуя, как охватывает его бешеная радость, — мне до совершеннолетия еще почти три месяца, по-вашему, по-здешнему — пять. Я вообще могу тут лечь и лежать до конца зимы. Хорошая компания и продуктов хватает. А ты мне что предлагаешь — снова шею ломать? Согласен, конечно.

— Сможешь к полудню быть тут, у меня? — быстро спросил генерал-губернатор, делая какой-то жест назад.

— Буду, — Игорь хотел спросить, когда ожидается начало переселения, но Довженко-Змай уже выключился.

— С Новым Годом, — поздравил Игорь экран. И повернулся к остальным: — Так. Где-то в вертушке есть снегоход. Мне надо в Прибой.

— Попраздновали, — объявил Женька, вставая. — Пойду готовиться к взлету.

"А ведь теперь действительно — с праздником!" — подумал Игорь весело.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЬ[49]

"Уходить отсюда глупо — дальше лишь пески и горы," — Говорили, я и верил: такова моя судьба — Запасать зерно в амбарах, скот пасти, чинить заборы В деревушке, за которой обрывается тропа. Но внезапно я услышал голос внятный и певучий, Повторялся Вечный Шепот днем и ночью: "Впереди Что-то ждет тебя. Не бойся. Поищи за дельней кручей. Отправляйся и отыщешь. Что-то ждет тебя. Иди!!!" И решился я покинуть край знакомый и обильный, Лошадей навьючил молча и ушел до темноты; Вера, хоть и движет горы, показалась мне бессильной В ту минуту, как увидел я провалы и хребты. Пядь за пядью, шаг за шагом, опираясь на железо, Шел я вверх, хрипя от жажды, забывая отдохнуть; И однажды на ночлеге — ниже льда и выше леса — Я почуял вольный воздух и подумал: вот мой Путь! В эту полночь я лишился лошадей, питья, съестного И назвал мою стоянку кратким именем БЕДА. (А теперь там полустанок.) И раздался Шепот снова: "Отправляйся и не медли. Там твой путь — иди туда!" Вот тогда-то я и понял, Чья Рука меня хранила. Только миг я сомневался, и роптал, и горевал: Я ведь мог еще вернуться!!! Но… Он знает, КАК мне было… Я решился… Да, решился — и осилил перевал. Рыхлый снег сменили травы, а потом — цвели алоэ, А потом возникли рощи и послышалась река; А за ней была пустыня — небо жаркое и злое, И вокруг до горизонта — ни куста, ни родника… Помню редкие привалы, помню пламени шипенье, Помню лица и фигуры, проступавшие в дыму, Помню, я швырнул в них камнем — и отпрянули виденья: "Отправляйся и отыщешь!" — мне послышалось сквозь тьму. Помню, как терял рассудок. Помню, как я призывал их — Этих странников бесплотных, убеленных, сединой. Но пришел конец пустыне, полной призраков усталых… Я не раз глядел без страха, как они брели за мной. Я все шел. Передо мною путь бескрайний простирался, И знакомый властный Шепот не смолкал в моих ушах… Я нашел, еду и воду, отдохнул и отоспался. И вступил в иную землю. Это был последний шаг. Я вздохнул и огляделся — и забыл про все мытарства, День за днем и ночь за ночью находил — и вновь — искал. Как Саул по воле бога не ослов нашел, но царство — Так и я по Божьей воле то обрел, о чем не знал. Шел я по горам враждебным, где лавины спят на кручах, По нетронутым долинам, где руду хранит земля, — И расслышал за холмами бормотанье рек могучих, Рассмотрел за ближним лесом неоглядные поля! Видел травы луговые — пищу будущим отарам; И очерчивал границы для грядущих городов; Видел бешеную реку, силы тратящую даром, Лес, готовый для повала, почву, ждущую трудов. Знаю, кто добудет славу. Тем, кто отправлялся следом, Мной оставленные меты заменили глазомер; Я торил для них дорогу — и другой им путь неведом. Тот, кто шел за мною следом — он и будет пионер! Вновь очертят те границы — но не те, что я наметил. Вновь откроют те же реки — но не те, что я нашел. Разглядев мою стоянку, мне покажут, где я бредил. По моим ориентирам мне укажут, как я шел. Вот железо, медь и уголь; рядом — водная дорога; (Сэкономите на рельсах!) лес, покуда хватит глаз. ОН лелеял эту землю и берег ее до срока, А потом послал мне Шепот. Я нашел ее — для вас! ВОТ ОНИ — "ПЕСКИ И ГОРЫ"! ВОТ — "ДА ТАМ НЕ ВЫЖИТЬ СРОДУ!" ВОТ — "ИДТИ ОТСЮДА ГЛУПО, ТАМ НИ ДЕРЕВА. НИ ПНЯ!" Нет ни в чем моей заслуги, Это — Божий дар народу! Каждый мог дойти!.. …И все же — Вечный Шепот вел МЕНЯ!

* * *

Вертолёт летел над полосой низкого бурана, в чистом небе с россыпями близких звезд и полным Адамантом, дававшим красивые алые отблески. Не так уж долго оставалось до утра, хотя еще было совсем темно.

Игорь вел вертолет сам — остальные спали в салоне, навеселившись. Он слегка ворочал управлением и думал, что зря не разобрал почту, потому что — сейчас он был в этом уверен — где-то там лежала весточка от Светланы. Не могла не лежать. Потому что, потому что… потому что Новый Год — это все-таки праздник.

Праздник — отдых перед новой интересной работой.

6.

Тяжелый минский фургон — такие чаще всего используют переселенцы — урчал лебедкой-самотаском. Выпряженные тяжеловозы, пофыркивая, стояли неподалеку, по их шкурам стекала вода, превращая кожу в атлас; рядом с конями стояли несколько женщин и девочек. Шестеро мужчин и подростков подкладывали под колеса фургона ребристые сетки. За плечами у них висело оружие.

Игорь стоял возле деревьев на тропе — там, где фургон сполз под откос. Ранец-вертолет заставлял его чуть нагибаться вперед, руки он держал на ИПП, висящем поперек груди. Капюшон куртки был откинут, по волосам, как по шкурам тяжеловозов, бежала вода. Типичный для этих мест зимний дождь хлестал по раскисшей земле, сёк деревья. Ручей под откосом распух и громко рокотал, подмывая берега.

Больше всего Игорю хотелось спать. Он ощущал, что опухли веки — первый признак злоупотребления спорамином. По таблетке каждые шесть часов уже четвертые сутки, и через полчаса закончится действие очередной таблетки; до них — четверо суток на чистой воле.

Уже больше недели, как он глаз не сомкнул. И почти не присаживался…

…Семнадцать тысяч переселенцев двигались тремя потоками — по четыре, семь и шесть тысяч человек, под охраной Алых Драгун и охраны Довженко-Змая. Первый поток двигался южнее Пограничной реки на север, к излучине Пограничной и Дальней, фактически через зону боев — там Игорь бывал чаще всего. Второй поток шел к Многоструйной с территории Прибойной губернии. Третий, огибая Пески, двигался с территории латифундии Довженко-Змая на юг, в совершенно еще неисследованные земли. Каждый из потоков делился на десятки ручейков. И каждый из ручейков был — люди, и с каждым из этих людей могло что-то случиться…

…- Сейчас вытянем, — Хлопов-старший подошел к Игорю. Он тоже был мокрый и измученный — Игорь вдруг с усмешкой подумал, что земляне — это все-таки раса безумцев. Ну что ему не сиделось в своем Усть-Илимске?.. А тебе, Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи?.. А всем остальным, черт побери?.. — Выпьете чаю, кофе или, если хотите, отдохните у нас… — Отдохну, — неожиданно для самого себя сказал Игорь и, тяжело шагая, пошел к фургону, чувствуя, что отрубается на ходу. Если честно, он не помнил, как снимал ранец и снимал ли его вообще…

* * *

— Ясно вижу, на контркурсе — два фрегата, боевой транспорт, двадцать истребителей! Повторяю, мостик! На контркурсе сторки! Два фрегата типа Хат, боевой транспорт — опознано! — "Сторра дан", скорость сорок махов… двадцать тяжелых истребителей типа шесть, скорость шестьдесят! Шестьдесят! Шестьдесят! Сторки! Расстояние…

"Ррррраа… ррррраа… ррррраа…" — захлебисто и страшно взвыли колокола громкого боя, наполняя истошным криком помещения эсминца, и люди, бросая сон, занятия, еду, неслись по местам боевых вахт, на ходу вскакивая в скафандры, врубая баллоны боевого питания. «Беспощадный», до той поры казавшийся щукой, в дремоте дрейфующей по течению, ожил. С его поста связи вырвался ослепительный луч и, меняя цвет, дал серию вспышек: белый, золотой, пропуск, белый, золотой, пропуск…

Я — Земля. Я — Россия.

Из космоса впереди, из неразличимой для человеческого глаза, но про низанной локаторами дали, вырвялись мечи голубого и алого пламени.

Я — Сторкад. Атакую!

На дальномерном посту 'Беспощадного", на экранах, сигналы преобразовались в изображение. Наваливался гигантский — не меньше километра — "Сторра Дан", переделанный из грузовоза боевой транспорт, с палубы которого стартовали еще не все «шестерки». Прикрывали его похожие на граненые наконечники стрел фрегаты. Далеко впереди мчались два десятка истребителей, до смешного похожих на детские самолетики из бумаги — в своем любимом строю, в «щипцах», привыкших с кровью выхватывать из боков неповоротливых конвоев корабль за кораблем…,

Игорю вспомнилось, как он сложил из листка с задачами такой вот самолетик, запустил его, и они с Риткой стояли у окна третьего этажа, смотрели, как тот кружит и кружит над школьным двором, под прозрачным небом, то снижаясь, то взмывая, но никак не желая падать — так было красиво, и Ритка смеялась…

Ее родители погибли именно в тот день, как позднее оказалось. Оба, сразу — сгорели со своим крейсером "Черная птица". В том же сражении погиб его, Игоря, отец, штурман эсминца «Разящий». А через полтора месяца, когда он заканчивал обучение на курсах дальномерщиков, ему сообщили, что Ритка осталась где-то в развалинах Сельговии…

— Ссссукии… — процедил Игорь, наваливаясь скафандровой маской на нарамник. — Семь, девять, семь, семь, семь, шесть!

Он не видел, но знал, что металлические пальцы мичмана Панченко сейчас бегают по клавишам — и главный калибр «Беспощадного» получает данные — разворачиваются длинные стволы плазменных пушек, нащупывают цель…

— Попадание! Попадание! — закричал старшина Шверда. Но Игорь и сам видел, как два истребителя разлетелись ослепительными брызгами, и засмеялся зло, слыша, как Панченко проревел:

— А-а! Это вам не Антарес![50]

Орудия и ракетные батареи «Беспощадного» гремели дружными залпами. Но сторки не были трусами даже на кончик ногтя. Истребители разошлись «косой» — страшной, похожей на лезвие косы смерти — и продолжали атаку.

— Три, три, два, три, один, три! — кричал Игорь. — Три, два, один, один, три, три!

— Попадание! — откликнулся Шверда. — Стартуют еще!

— Игорь, на правый фрегат! — скомандовал Панченко. Мальчишка разогнал нарамник, с выворачивающим нутро сладостным чувством поймал зеркальный борт.

— Три десятки, девять, девять, восемь!

— А-а-а-а! — снова заревел Панченко. — Есть! — опережая Шверду, подтвердившего: — Попадание!

Экран расплылся радужным пятном. Игорь включил очистку, отражая атаку службы помех — наверное, со "Сторра Дан" — и продолжал давать цифры, мыча от наслаждения, когда борт фрегата расцветал вспышками, из которых белыми струями и пузырями брызгал воздух — главный калибр эсминца крепко поймал сторка, и тот вдруг начал проваливаться, падать в космос, вращаясь сразу по всем осям…

— Готов! — ликующе заорал Шверда.

Нестерпимый, палящий, сводящий с ума алый свет брызнул в лицо Игорю из нарамника…

…Внешняя связь скафандра доносила до его слуха истончающийся безумный свист. Игорь лежал на боку и смотрел прямо в космос с огнями звезд. Самая ближняя тянула к нему огненные щупальца.

Он перевалился на спину, раскинув руки. Стены поста на глазах покрывал длинный игольчатый иней, очень красивый. Над лежащим юнгой проплыл Шверда… часть Шверды, потому что остального — по пояс — не было. Стекло шлема изнутри покрывал такой же иней, как на стенах. Рядом плыли какие-то алые комья и снежинки. Все это, медленно вращаясь, уплыло в космос через огромную дыру во фронтальном борту — точнее, его просто не было, и Игорь смотрел в бездну именно через этот провал. Туда же свисал остаток его рабочего поста. Из дальномера сочилась, тут же застывая, оптическая жидкость

Потом через это пространство за бортом, которого больше не было, совсем близко пронесся истребитель, его преследовали очереди зениток — Игорь понял, что бой идет вовсю.

Он поднялся, утвердил сапоги, включив магнитные захваты, на палубе — его было потянуло в космос. Внешних звуков больше не существовало, только тихо шипел в шлеме поступающий из баллона кислород.

Рубка была разбита почти вдрызг. Панченко застрял в неудобной позе между своим столом и стеной, покачиваясь, как воздушный шарик — от старшины непрерывно тянулись нити замерзающего воздуха и… и крови.

Тяжело ставя ноги, Игорь подошел к старшине и почти без удивления увидел, что ног у того нет — край стола отрубил их ниже колен. Оттуда и шли воздух и кровь… но не только. Осколок брони наискось вспорол баллоны старшины, и они "травили".

Качаясь из стороны в сторону, мальчишка подошел к двери, коснулся ее — просто так, на ней горел алый огонь блокады. Пораженные помещения блокируются, если борт не в силах самовосстановиться. И это правильно… хотя в них иногда остаются живые люди.

Как сейчас.

Достав трос, он туго перетянул повыше колен штанины скафандра старшины — тот перестал терять воздух и кровь и открыл глаза. Взгляд, плавающий и безразличный поначалу, стал осмысленным, Панченко сделал слабый жест рукой, и Игорь наклонился к его шлему, прижавшись своим.

— Сынку, — тихо сказал Панченко. — Перетащи меня до аварийки, а сам ховайся в шкаф. До сидишь до конца, шкаф прочный, ще не то сдюжит… ты только меня перетащи, а то калибр-то молчит… загинут наши…

Игорь отстранился. Губы Панченко шевелились, но он больше не слыша ничего, да и зачем? Юнга осмотрел баллоны старшины — они оба были повреждены — и, перекрыв вентиль своего левого, отсоединил его. Действуя быстро и заученно, Игорь снял со старшины поврежденные баллоны и, подсоединив свой, с удовольствием заметил, что Панченко глубоко вдохнул. Одновременно он попытался поймать левой рукой юнгу, но тот уже отошел в сторону. Потом вернулся и решительно отбуксировал старшину в стенной шкаф. Тот пытался оттолкнуть мальчишку, но сейчас, конечно, был слабее. Намного. Игорь запихал его в шкаф и запер дверцу.

Старшина рассказывал, что в Карпатах у него жена и две маленьких дочки.

Один баллон, уже начатый. Его хватит часа на три. Потом — резервный патрон на полчаса. И еще минут пять дыхания тем, что в скафандре.

Конечно, до них доберутся за это время. Вытащат, нечего и говорить.

Игорь включил аварийку и удовлетворенно кивнул, когда экраны ожили. Вставил в разъем кабель связи и услышал голос командира корабля.

— …кто?! Ответьте!

— Юнга Муромцев, даль-пост главного, — по-прежнему очень спокойно ответил мальчишка. — Пост уничтожен. Старшина Шверда погиб. Старшина Панченко тяжело ранен; мною ему оказана первая помощь. Воздуха на посту нет, аварийное оборудование работает, товарищ кап-два.

Кавторанг секунду изучал лицо подростка. Потом сказал:

— Муромцев, нас атакуют. Если успеет подойти их второй фрегат, без главного калибра нас добьют. Вы можете обеспечить работу поста?

— Да, товарищ кап-два, — кивнул Игорь. — Пост будет работать.

— Отлично, — кавторанг вдруг моргнул и тихо-тихо сказал, словно не было боя и не били по эсминцу враги, грозя уничтожить его в любую секунду: — Сынок. Прости нас, сынок. Сделай все, как надо. Все на тебя надеются… прости нас, мальчик, но иначе уже никак…

… —Пять! Пять! Шять! Шесть, три, четыре! — вслепую Игорь задавал данные, одновременно считывая их и сам для себя фиксировал: — Попадание! Четыре, четыре, три, два, два, один — получай, мразь! А-а, горишь, гадина, горишь! Мостик, принимайте!

— Давай, сынок! Давай, юнга! — кричал кавторанг, удерживаясь обеими руками за поручни кресла — на мостике тоже был ад, в котором мельтешили люди. Давай на "Сторра Дан", мальчик!

— Пять! Пять четверок!.. Пять! Пять! Четыре четверки!.. Есть! — крикнул Игорь и захлебнулся от боли — летевший со скоростью пули осколок борта вспорол ему левый бок.

Он прижал локоть к разрыву, ощущая жуткое — как Космос вытягивает из него воздух, кровь и жизнь. — Мо… стик… четыре… четыре, пять, три, два, три… бейте… — и засмеялся, когда увидел, что левая палуба транспорта встала дыбом, подброшенная взрывом: — По… падание…

— Сынок, что с тобой?! — кричал кавторанг. — Что с тобой, сынок?!

— Меня немного… ударило, ничего… — Игорь, скорчившись, зажал рану и теперь лежал боком на пульте. — Принимайте, не отвлекайтесь… пять единиц, два — бейте его!..

…Когда через сорок минут аварийная группа со всеми предосторожностями, но быстро вскрыла пост — Игорь был еще жив.

В госпитале эсминца его все-таки удалось спасти.

* * *

Фургон покачивался на мощных амортизаторах, как гамак. Игорь не сразу сообразил, что лежит на откидной койке в носу, там, где обычно устраивают в этих передвижных домах спальни. Куртку и сапоги с него сняли — вещи, ранец, оружие и снаряжение лежали тут же, на полу. На второй откинутой койке, уткнувшись друг в друга носами, спали двое мальчишек-близняшек лет по семь-девять. Больше в комнатушке никого не было, но из-за низкой двери в ногах доносились голоса.

Первое, что Игорь понял — он проспал больше десяти часов. Взгляд на комбрас подтвердил его ощущение. Игорь хотел вскочить… и остался лежать Лениво набрал на комбрасе код личного канала и подождал, пока пройдет соединение через инстанции.

— Привет, — не без удовольствия сказал он появившемуся на экране генерал-губернатору. — Знаешь, а я сплю.

— А я тоже, — Довженко-Змай без стеснения широко зевнул и улыбнулся. — Отдыхай. Похоже, что самое трудное мы снова сделали.

— Ну и хорошо, — согласился Игорь. Несколько секунд они смотрела друг другу в глаза — Игорь почти спросил: "А как Светлана?" Но не спросил, и генерал-губернатор, повторив: "Отдыхай," — отключился.

Игорь потянулся — с наслаждением. Прикрыл глаза — не потому, что собирался спать вновь, а просто с закрытыми глазами лежать было приятнее. Вспомнился виденный сон — и помешал все-таки уснуть вновь, а кроме того Игорь ощутил чей-то любопытный взгляд и приоткрыл глаза.

Тот мальчишка, который лежал с краю, спрятавшись под одеяло, поблескивал из-под него одним глазом. Игорь сделал вид, что не замечает этого и сел. Потянулся к оружию, отщелкнул крышку кобуры «тулы-баранникова», неспешно достал РАП, начал его проверять. Глаз восторженно-любопытно расширился. Игорь выщелкнул из запасной обоймы заряд, положил на ладонь и заставил его пробежаться — до кончиков пальцев, скользнуть между ними на тыльную сторону… потом патрон перескочил в другую ладонь и к нему присоединился второй, они затанцевали по рукам Игоря то плашмя, то вставая на донца и раскланиваясь, как партнеры в танце. Это было простенькое упражнение, Игорь специально разнообразил движения, чтобы ненароком не погрузить мальчишку в транс.

Под одеялом восторженно засопели. Мальчишка приподнялся на локте, одновременно тормоша — тихо, но настойчиво — своего братишку. Рядом с первой парой любопытных глаз появилась вторая. Игорь с усмешкой вогнал — неуловимым движением — оба заряда в магазин и стал обуваться. Он, если честно, не знал, как себя вести с детьми такого возраста — весь его опыт ограничивался лицеем, где он, старшеклассник, выступал по отношению к младшим как командир. Склонности к вожатско-воспитательной работе Игорь никогда не испытывал.

Наконец тот, который проснулся вторым, не, выдержал:

— Скажите, — негромко, но настойчиво позвал он, — скажите, вы дворянин, сударь?

— Доброе утро, — Игорь выпрямился. — Я дворянин, и меня зовут просто Игорь.

— Меня — Ярослав, — представился тот, который проснулся первым и до сих пор молчал, — а его — Владислав. Вы так долго спите! Мы играли, потом легли — а вы уже спали… Папа сказал, что вы очень устали, и чтоб мы не шумели… Мы же не шумели?

— Не шумели, — подтвердил Игорь.

— А как вы это делаете — с зарядами? — снова вмешался «Владислав» — в миру, скорей всего, просто Владька. Он уже сидел, скрестив ноги. — Это биоэнергетика или фокус?

— И то и другое, — Игорь поднялся на ноги. Мальчишки понравились ему. — Вы, говорят, из Усть-Илимска?

— Ага, — кивнул Ярослав. — Мы всей семьей тут!

— И тут здорово, — дополнил Владислав. — Только тут нет никаких местных, про которых мы стерео смотрели.

— Поверьте мне, тут этого добра слишком много, — вздохнул Игорь, уже направляясь к двери…

…В смежном помещении сидели за столом несколько человек — они смеялись и шутили, хотя с некоторых еще лила вода. Красивая рослая женщина полусерьезно ругалась на мужчину и подростка — именно они были мокрыми.

Игорю почтительно и дружелюбно уступили место, и перед ним появилась тарелка, наполненная овощами, жареным мясом и картошкой, а так же большая кружка с чаем и бутерброды с вареньем. Игорь только теперь почувствовал, как ему хочется есть — шоколад и витамины, которыми он питался последние дни — это не еда…

…- Спасибо, — поблагодарил Игорь. — Я вам посоветую скорее нагонять остальных. Это хороший совет, поверьте мне.

Застегивая крепления ранца, он увидел в окне две одинаковых физиономии. И две машущие ему ладошки.

"Смешные," — сам усмехнулся он.

7.

Около трехсот человек решили осесть на весьма удобном участке — широкой луговине над крутым берегом небольшой речушки. Ее как-нибудь назовут, если еще никак не назвали…а вот у поселка уже были имя: Высокий Берег. Так возвещала надпись на одном из щитов легкой переносной брони, вперемешку с фургонами окружавшей лагерь. Поселенцы уже успели установить два десятка равномерно вращавшихся ветряков; люди в форме гражданских строителей уже рыли на легкой технике котлован по разметке. Возле них стояли указатели с оптимистичными надписями: что где будет возведено. В нескольких местах из динамиков доносилась музыка, классика. На одном из фургонов была сделана надпись: "Редакция еженедельника "Свет"." На другом — "Поселковый совет".

Игорь ел пирожок с картошкой и наблюдал, как на мокрой лужайке взрослые и мальчишки играют в лапту. Картина умиротворяла и внушала уверенность в отменном душевном здоровье новоприбывших. Только славянин способен в середине инопланетного дождливого месяца с непонятным названием «сечень», еще толком не имея дома, играть в лапту.

Светловолосый пацан лет двенадцати как раз вихрем помчался по дистанции. Игорь видел, как мужчина — очень похожий на бегущего мальчишку — подпрыгивает на месте и кричит:

— Давай, давай, сынок, давай, давай, да-ва-а-ай!!!

"Давай, сынок, давай, давай!" — вспомнился Игорю лицейский стадион, и крик тренера, и дорожка под подошвами кроссовок… Но как же редко он играл в эту игру со своим отцом. Тренер тоже говорил «сынок», но это ведь совсем не то. Когда рядом в игре отец, когда он тебе вот так кричит — это совсем другое, это так здорово….

Интересно, сколько он потерял, оттого, что ему чаще всего готовила не мама, а учил забивать гвозди не отец? Игорь завидовал бегущему мальчишке, который не умел и четверти от того, что умел Игорь…

… —Привет, Игорь.

— Привет, Леш, — не поворачиваясь, ответил Муромцев. — Вкусные пирожки.

— Вкусные, — согласился Лешка Романцев, один из капитанов колонии, становясь рядом.

Вообще-то он был не «Лешка», просто так уж сложилось — атлетически слепленный гигант лет сорока, наполовину русский, наполовину норвежец, имея высшие военное и гражданское образования, он уже десять лет работал капитаном на Сумерле и сейчас стоял возле Игоря: в хорошо пригнанной полувоенной форме и снаряжении для походов, к голенищам обоих сапог пристегнуты кинжалы, на поясе — ИПП и многофункциональный тесак. В левой руке капитан держал пирожок, в правой — «коновалов» с подствольником.

— Едешь дальше? — продолжая смотреть игру, спросил Игорь.

— Пока нет, — покачал головой Романцев. — Небольшие неурядицы. Семья Хлоповых, одиннадцать человек, отстала. Не могу с ними связаться.

— Хлоповы? — переспросил Игорь. — Я четыре часа назад был с ними, все было нормально…Что, совсем не отвечают?

— Совсем, — кивнул капитан, — как будто связь у них вышла из строя… С воздуха тоже ничего не обнаружили. Сейчас возьму драгун, поеду искать.

— Погоди, — Игорь проглотил остатки пирожка, — они могли свернуть с пути, срезать. Я поднимусь на ранце, полетаю над деревьями. А ты давай по земле.

— Погодка-то нелетная, — Романцев посмотрел в небо. — Ветер наверху.

— Ничего, я справлюсь. Только рацию возьму к комбрасу, а то он один не добьет.

— Если найдешь их — свяжись со мной, — предупредил Романцев.

— Обязательно, — пообещал Игорь. И добавил: — Ты тоже мне сообщи.

* * *

Сквозь пелену дождя внизу все казалось однообразно-расплывчатым. Игорю приходилось снова и снова протирать очки ночного видения левой рукой, правой удерживая управление ранцем.

Очень замерзли колени — между сапогами и нижним краем куртки. Несколько раз — два или три — Игорь видел внизу фургоны, но каждый раз их было по нескольку штук и дежурные на связи отвечали, что Хлоповых тут нет.

Игорь не мог заблудиться — он отлично помнил направление. Но в том-то и дело, что там, где он оставил семью, уже никого не было. Игорь даже спустился, пытаясь найти следы, но дождь полностью уничтожил их на открытых местах. В результате он снова и снова петлял над лесом, понимая, что скоро придется переключиться на аккумуляторы и добираться к ближайшим людям.

Несколько раз Игорь чувствовал внизу лесовиков-вабиска, но их мысли были неразборчивы, а главное — полны страха перед начавшимся нашествием и не несли угрозы. Игорь снизился над верхушками кедров и пихт, мрачно то ли зеленевших, то ли черневших даже сейчас, в сечене. Дул сильнейший ветер, становилось все труднее откренивать машину, и в какой-то момент Игорь с ужасом понял, что рукоятку управления выворачивает из его ладони!

Он вцепился в ребристый пластик левой рукой. Дождь, стекающий по очкам, смазал картинку, как скипидар, выплеснутый на холст, смазывает краски. Игорь вскинул левую руку… рукоять рвануло, ноги за что-то зацепились… ровное «йомм-йомм-йомм» винта превратилось в "ррроууу!..", что-то еще полоснуло бок, послышался страшный скрежет, Игорь почувствовал, как взлетает — но неправильно, по дуге, ногами вверх-вбок. "Падаю," — трезво подумал он и ударил по кнопке ротации раньше, чем сработала автоматика. Дикий полет-падение превратился в спуск кленового семечка — головокружительное вращение ближе и ближе к земле, достаточно медленно, чтобы не рухнуть, а упасть.

Он бы и упал. Если бы это не был лес. Закрылок ротатора ударился о ствол дерева — и мальчишка понял, что уже не опускается, а вновь летит, летит, как камень, выпущенный из катапульты…

…Левую руку выше локтя, над комбрасом, Игорь не ощущал. Он вылез из креплении ранца и, поднявшись на ноги, осмотрел машину. Да, ей больше не летать. Лопасти сорвало — наверное, когда движок пошел вразнос. Правый закрылок треснул до корпуса. Рукоятку управления согнуло, на ней остались глубокие вмятины от пальцев. В довершение всего, треснувший аккумулятор вмялся в топливный бак. Лет двести назад Игорь взорвался бы…

А что с рукой?

Рука была цела. А онемела от того, что пристегнутую к плечу рацию раздавило и сквозь куртку вмяло в тело.

— Вот так, — Игорь быстро пробежался по связи через комбрас — ровный фон. Не добивает. Он на всякий случай настроил канал на постоянную передачу сообщения об аварии и пеленга. — Это скотство, господа. Теперь придется искать еще и меня.

Это он, конечно, переборщил — Игорь четко знал, куда нужно идти, чтобы выйти к ближайшим людям. Наступала ночь — точнее, в мокром черном лесу уже наступила. Но оставаться на месте не имело смысла. Он плотнее затянул кулиску капюшона и, удобнее перехватив ИПП, зашагал сквозь дождь…

…Стемнело совсем. По очкам снова текло, Игорь сдвинул их на лоб, полностью положившись на слух и ментальное чутье. Несколько раз он ощущал присутствие ночных хищников, вышедших на охоту, но спугивал их ментальным бичом — не до конфликтов… Только бы крокозуб не попался. Нет, так далеко на север их быть не должно.

Едва он подумал это, как толчок беспокойства заставил его остановиться. Секунду Игорь еще не понимал, что его обеспокоило. Потом — сообразил. В лесу пахло гарью, и это был не дым от костра. Именно гарь. Горелый пластик, раскаленный металл, жженое мясо.

Так горит человеческое жильё.

Игорь замер и несколько раз внимательно осмотрелся. В этот миг прекратился дождь, и лес наполнился шелестом падающих капель. Это было даже хуже, чем шорох самого дождя.

Игорь надвинул очки. И слева — там, где и ощущалось — увидел движущеся-расплывчатые алые пятна, менявшие форму. Бесшумными прыжками, держа ИПП наготове для стрельбы, он двинулся в ту сторону.

Нехорошо что-то. Ой нехорошо.

…Что это?

Возле берега ручья вповалку лежали тяжеловозы — восемь тяжеловозов, глаза закачены, горло у всех разорвано. Сбоку от них — наполовину в воде — человек с охотничьим дробовиков за плечами. В спине у него торчали два копья — не вабискианских, а просто заточенных палки, копья орангов.

За деревьями горел фургон — все еще горел, вяло, но неостановимо. Стенки раскалились докрасна и сплавились.

Возле опушки — еще три трупа. Мужчина, молодая женщина, девочка, проткнутые копьями. Их убили внезапно, как и того, возле ручья.

Да, это Хлоповы, подумал Игорь спокойно и отстраненно. Так было легче воспринимать трупы людей, у которых гостил чуть больше шести часов назад. Которые кормили, его картошкой с мясом.

Между опушкой и фургоном, лежали оранги — очень много, не меньше сотни. Как видно, они напали внезапно и успели убить нескольких русских раньше, чем те что-то сообразили (почему они не установили сканеры, почему?!) Но те, кто был возле фургона, а может, в нем, начали стрелять. Воронки — места взрывов гранат. Ошметки тел, шерсть и кровь. Обоймы. Старший Хлопов — сидит, привалившись к груде трупов, в руке — топор, голова раскроена. Это не копье. Это ятаган. Значит, и иррузайцы тут были.

Где же еще шестеро? Игорь специально думал так — «шестеро», стараясь не вспоминать физиономии двух Славок в окне фургона. Сгорели? Он обошел фургон и обнаружил еще два трупа, обгоревшие так, что невозможно было понять, кто это, ясно было только, что взрослый и подросток, даже пол непонятен.

Остальные, конечно, в фургоне. Вот так.

Игорь прошелся к опушке. Под деревьями, куда не достал дождь, на мокрой земле легко читались следы. Примерно пятичасовой давности. Много следов орангов. Два гухха — всадники, конечно.

А это что?

Игорь наклонился и поднял с раскисшей земли егерку. Детскую егерку с опущенными ушами и порванными завязками.

Как минимум одного из мальчиков оранги унесли с собой.

Русского ребенка эти твари унесли в черный мокрый лес. Пять часов назад. Сколько его волокут? Километров тридцать? Меньше? Больше?

На миг Игорь представил себе степень страха и надежды, которые должен был испытывать мальчишка. Нет поблизости пластунов, Алых Драгун, вертолетов, героев фильмов…

А вот Муромцев Игорь — есть.

Он несколько раз глубоко вздохнул. Всмотрелся в лес. И побежал по следу, держа его, как гончая.

* * *

Игорь не знал, сколько перед ним врагов. Оранги умели двигаться по лесу и, если бы не сырость, их вообще было бы проблематично выследить. Игорь считал, что не меньше сотни — менее чем с двумя сотням выходить против десятка землян было бы глупо. Игорь вовсе не считал себя сверхчеловеком, поэтому на бегу несколько раз пытался дать вызов — но комбрас выдавал фон. Был и соблазн сперва найти людей и организовать погоню по всем правилам. Но каждая секунда в руках орангов для мальчика могла оказаться последней.

На бегу Игорь припомнил, чем располагает. Два сороказарядных магазина к ИПП, третий — на оружии. Две тридцатизарядных обоймы к РАПу. Пять картечных гранат в «печке». Нож. Тесак. Пистолет с термитом. И. кластерник.

Посмотрим…

Игорь никогда в жизни ничем не болел и вообще не знал, что такое природное недомогание. До Третьей мировой все страны, говорят, надуто гордились своим "спортом больших достижений", представленным кучкой «атлетов», за большие деньги кочевавших из страны в страну. Практически все они добивались рекордов применением сложнейших медикаментозных препаратов, лишавших их здоровья к тридцати в среднем годам. Никому из них не удалось бы пробежать с грузом и пятнадцати километров, не говоря уж о том, чтобы потом активно действовать.

Игорь воспитывался в совершенно иной традиции. Рассвело. Он бежал через лес уже седьмой час, не останавливаясь, размеренно дыша, с оружием наготове, читая след в движении. Ни одно животное, даже знаменитые английские верховые, не смогло бы бежать непрерывно и половину этого срока.

В прыжке он перемахнул восьмиметровый овраг, по дну которого бежала речушка. Да, они шли здесь, но вокруг оврага — вот снова след, рассеивается, делится… Запах мокрого костра — тут был привал. А это?!.

Семь трупов орангов были затащены под низко нависшие ветви кустов и завалены мокрым хворостом. Если бы не прыжок — Игорь не заметил бы их. Отпихнув хворост, Игорь склонился над ними.

Копейные раны. Они что, друг с другом передрались? А иррузайцы куда смотрели?

Костер. Горел уже после окончания дождя. Они были тут всего два часа назад — он отыграл больше половины времени. Но быстро движутся, гады… И что же все-таки…

…Игорь был закаленным и крепким парнем. Но у него жестоко перехватило дыхание — и не в лад забухало неутомимое сердце.

На мокрых листьях лежали почти неузнаваемые кровавые ошметки. Трудно было понять, где клочья одежды, где остатки тел. Между двух копий лежала оторванная — не отрезанная, не отрубленная! — голова мальчика: зубы оскалены, на подбородке двумя струйками запеклась кровь, во весь лоб — длинная рана. Русые волосы слиплись от дождя, синие глаза смотрели иридиевыми муляжами, по ним скатывалась влага.

Подальше — зимний ботинок со ступней. Кисть руки — пальцы в кулак. Другая рука — по локоть, сжимает обломок копья. Что-то, из чего выхлестнуты петли внутренностей — куртка? Да, но не пустая… Вторая голова?! Да, вторая, такая же жуткая, как первая, только правая сторона лица сорвана до розово блестящей кости. И все равно видно, что лица одинаковые.

Не один мальчик — оба. Славки. Игорь опоздал на два часа.

То, что произошло, Игорю сделалось ясно сразу. Мальчишек дотащили сюда. А тут, на привале, они поступили так, как должны поступать русские, земляне, даже если им еще нет девяти лет.

Они как-то освободились. И, наверное, вырвали оружие у охраны. Вот откуда трупы под хворостом.

Игорь опустился на колено и дотронулся до мокрых волос одной из голов. В нем рос молчаливый крик, страшный рык зверя, у которого отняли детенышей, иррациональный и ужасный.

Он бы их освободил. Освободил бы, не поспеши они, не схватись за оружие безо всякой надежды на победу… Но не спешить — значило ждать. А ждать — значило терпеть.

Нет. Они были правы. Лучше смерть, чем лишние два часа рабства. Величие — понимать это, и мальчишки доказали, что понимают.

А теперь и он, Игорь Муромцев, должен доказать, что он — дворянин Империи.

Он встал на ноги и отдал честь.

— Спите спокойно. Я вернусь. Скоро.

И он вновь побежал по следу — неутомимо и безжалостно.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: СЫН БОГОВ.[51]

Веет, веет небо черный пепел, Высылает бездна черный полк… Улетай отсюда, белый лебедь! Убегай отсюда, серый волк! Дрогнет воля и исчезнет радость… Мир привычный будет битвой стерт… Я один на рубеже останусь — Правды воин против грязных орд! Звон мечей качнется над округой, Но неправым в битве счастья нет, И врагов укроет белой вьюгой Переставший плакать белый свет. Вот утих над степью неба трепет… Крик бойцов отрывистый умолк… …Надо мною снова кружит белый лебедь И к ногам прижался брат мой — волк.

8.

Без десяти десять Игорь увидел с холма колонну орангов. Их было и правда около сотни — численность он оценил верно. Они переваливались неутомимо двумя колоннами по опушке примерно в километре от него. Впереди и чуть слева рысили верхами двое иррузайских офицеров — в пасмурном свете дня нет-нет, да и поблескивал металл.

Еще за две минуты до этого Игорь ощутил сумятицу мыслей орангов. Но проводить ментальную разведку не осмелился, чтобы не выдать себя — те двое стервецов наверняка были настороже. Удостоверившись в том, что враги в самом деле здесь, Игорь насколько секунд наблюдал за орангами, потом — побежал, параллельно их колоннам, одновременно сближаясь с ними.

Они все — трупы.

…Офицеры-пограничники, конечно, были хорошо подготовлены — во всяком случае, фланговый дозор выставили. Игорь «услышал» троих орангов до того, как углядел впереди и чуть сбоку плавно и быстро перемещающиеся бесшумные силуэты. Согнувшись пополам, он скользнул в тень у деревьев и ускорил бег, двигаясь с неестественной для обычного человека скоростью.

Оранги увидели его слишком поздно. Тот, который шел последним, обернулся — Игорь ударом ноги свернул ему шею. Оранг еще падал, а Игорь ударом "волчьей лапы" проломил висок другому и ребром ладони перебил позвоночник последнему. Сейчас он не был зол — только сосредоточен, потому что это было лишь начало. Самое простое.

Чутье не подвело — он вышел к речушке метров за триста от брода. Вышел раньше орангов и присел, найдя самое удобное положение для стрельбы. Переставил предохранитель. Откинул крышку кобуры РАПа.

Оранги появились почти тут же. Да, он успел вовремя… Иррузайцы чуть постегали и ехали теперь в середине строя.

Но как раз в них Игорь НЕ СОБИРАЛСЯ стрелять.

Нет.

Это для них слишком легко.

Он повел стволом в конец строя, выжидая, пока на брод втянутся все…

…Первый магазин Игорь расстрелял за семь секунд, ни разу не промахнувшись. На переправе поднялся страшный рев и вой. Не отнимая руки от спуска, Игорь сменил магазин, спустил задержку, вновь начал посылать заряд за зарядом, видя, что не мажет. Оранги частью побежали обратно, частью рванулись вперед. Иррузайцы скакали именно туда.

— Нет, куда это вы? — пробормотал Игорь, вскакивая и спрыгивая в ледяную зимнюю воду.

Тут оказалось два его роста, но мальчишка, опустившись на дно, мощным толчком вышвырнул себя — в ореоле брызг — на поверхность, на отмель, где ему было по колено, и побежал вперед.

Наверное, бегущий русский буквально источал агрессию, потому что сперва оранги, замерев на месте, непонимающе таращась и оцепенев. Среди них, наверное, еще оставались те, кто убивал мальчиков. Но не они были настоящими убийцами — нет. Поэтому Игорь не тронул бы их… но оранги, повинуясь, очевидно, приказам своих скачущих по берегу господ, бросились ему навстречу.

Он выпустил все пять зарядов картечи, скосив целиком переднюю часть бегущих. Но стрелять из ИПП начать он уже не успел — оранги оказались вокруг, везде.

ИПП был брошен на ремень. В правой руке Игоря возник тесак, в левой — полевка. Удары посыпались на него со всех сторон, но Игорь не чувствовал их — он шел сквозь рыжую, пахнущую мокрой шерстью массу. У орангов — как, впрочем, у иррузайцев тоже — не было даже представления о фехтовании веерного боя, при котором оказавшийся в пределах досягаемости любого из клинков враг неизбежно превращается в кусок мяса, угодившего в мясорубку: от винта, тянущего к вращающимся ножам, ему никуда не деться. Игорь сам был и подающим винтом, и ножами.

Оранги — только мясом.

Иррузайцы остановились на берегу, развернув гуххов и обмениваясь короткими замечаниями. А потом…

Потом из визжащего клубка, извергавшего то фонтан крови, то тело, пускавшееся плыть по течению, из этого месива — вырвался залитый чужой кровью мальчишка с клинками в руках. Он шел к берегу, оставив позади только трупы и воющих раненых с выпущенными в воду внутренностями и отрубленными конечностями — бурая вода обтекала его колени.

Потом он улыбнулся и молча выкинул вперед правую руку с клинком, увенчанным пилой по обуху. Указывая на верховых.

Иррузайцы выстрелили из пистолетов одновременно. Парень ушел от одного выстрела и отмахнул вторую пулю невидимым движением клинка. Он уже шел по песку, печатая на нем глубокие следы сапог и отталкивая локтем висевшее сбоку оружие.

Офицеры начали разворачивать гуххов. Они не собирались погибать в глупой схватке с мальчишкой, только что врукопашную перебившим больше двух десятков орангов.

Гуххи не сдвинулись с места. Послушные и верные своим хозяевам, они лишь дрожали всей кожей и, мотая узкими головами, хрипели — хотели бежать, но не могли. Каналы ментальной связи были перехвачены такой же тренированной и сильной, как у офицеров, но еще и невероятно свирепой волей. Такой, что и сами всадники осели в седлах, оглушенные. А страшный белолицый подошел к ним вплотную и, протянув левую руку, выдернул одного из всадников из седла — коротким и сильным рывком на груди; вабиска описал в воздухе дугу и тяжело грохнулся на песок.

Второй преодолел оцепенение, с воплем соскочил с седла, обнажив ятаган. Мальчишка не сделал ни одного лишнего движения: его левая — безоружная рука — метнулась вперед и вырвала офицеру горло. Захлебнувшись кровью, тот мёртво осел, заливая все вокруг.

Игорь повернулся к первому иррузайцу, который уже успел подняться на колено. Заблокировался — можно было ожидать ментальной атаки.

И понял вдруг, что никакой атаки не будет. Там, где должна была ощущаться ментальная мощь врага — холодный огонь — осталась лишь пустота, в которой слабенько трепыхался ужас. Игорь раздавил иррузайца, даже не прикасаясь к нему.

Только ужас остался и в поднятых на Игоря — почти молитвенно — обычно таких невыразительных глазах, вабиска. Он даже не пытался сопротивляться, когда. Игорь сгреб его за ворот и вздернул вверх, как щенка — прямо к своему лицу.

— Я убью тебя, — сказал Игорь по-русски и не обратил внимания на то, что офицер его понял, хотя и отвечал на родном языке.

— Да, — слабо шевельнулись сероватые губы.

— Я тебе отрежу голову, сволочь.

— Хорошо, — покорно согласился ируузаец. И остался стоять на коленях, рухнув на них, когда Игорь отпустил его — глядя в песок между широко расставленных ног мальчишки.

— Что произошло? — спросил Игорь. — Они сумели освободиться и напали на охрану?

— Да.

— Вот так, — с горьким удовольствием сказал Игорь. — Двое мальчиков. И даже с ними вы ничего не смогли сделать.

— Да, — обронил вабиска.

— Они умерли, как мужчины и воины, — подвел итог Игорь. — А ты за них подохнешь, как скот на бойне, — и размахнулся тесаком, чтобы раскроить голову посредине «хохла»… но неожиданно появившаяся мысль заставила его удержать руку. Он пнул иррузайца в грудь, заставив поднять лицо. — Вы сами додумались их захватить или выполняли приказ?

— Уигши-Уого, — выдохнул тот. — Нам приказал доставить живых белолицых Уигши-Уого.

— Я тебя не убью, — лицо офицера стало непонимающим и почти обиженным. — Я тебя отпущу. Ты возьмешь гухха и уедешь. Чтобы рассказать своему Уигши-Уого обо всем, что ты видел. И ты скажешь ему еще это… — Игорь положил окровавленный тесак не левую ладонь. — Запоминай. Я, Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи, от имени русского народа приговариваю его к смерти. Он умрет, как бы ни пытался уцелеть. Так ему и скажи. Понял?

— Да, — иррузаец сглотнул.

— Убирайся, — брезгливо приказал Игорь.

9.

Дождь продолжал идти. Даже стал сильнее — гудел по крыше фургона, перекрывая посвистывание генератора и смешиваясь с голосом офицера Алых Драгун, диктовавшего какие-то цифры.

Романцев слушал рассказ Игоря, жуя бутерброды. Игорь тоже ел, но вяло. За стенкой урчали двигатели лесоходов, по временам ржали кони — колонны продолжали двигаться через мокрый лес.

— Вот так, — заключил Игорь. — Ладно. Я посплю часок и полечу на север. Ты мне ранец новый достань.

— Достану… С рукой-то у тебя что? Нормально, или посмотреть?

— Нормально, — Игорь уже стаскивал сапоги, откинув полку. — Так не забудь, достань.

Он откинулся на надувную подушку, забросил ноги на полку, надвинул на лицо капюшон и уснул. Капитан вышел, через какое-то время принес вертолет и, поставив его возле полки, очень осторожно перевел будильник в комбрасе Игоря на два часа позже…

…И все-таки Игорь проспал не три, а два часа — его разбудил лично генерал-губернатор, ничего, конечно, не знавший о проявленной Романцевым заботе.

— Одиннадцать человек погибли? — хмуро поинтересовался Довженко-Змай.

— Моя вина, — ответил Игорь, не вставая. — Я должен был остаться с ними. Тех, кто напал, я уничтожил.

Генерал-губернатор кивал с прежним хмурым видом. Потом сказал:

— Ничего. Это бывает, к сожалению… Ты где сейчас?

— У Пограничной. Триста пятьдесят километров от границы.

— Далековато… — генерал-губернатор что-то соображал. — Ладно. Выспался? — Игорь кивнул и сел. — Бери ближайшую реактивку с пилотом и давай к этому вашему замку в Зубастых Горах, где у фоморов база была. Там вабиска дерутся с шахтерами.

— Во! — вырвалось у Игоря. — Наши уже туда добрались?!

— Долго ли умеючи… Отправляйся.

— Лечу, — Игорь вызвал метеослужбу, чтобы посмотреть погоду в тех местах. — Послушай, после того, как я сделаю дело там, я могу взять отпуск на недельку?

— А, застонал?! — злорадно спросил Довженко-Змай.

— У меня личные дела, — пояснил Игорь хладнокровно.

— Бери, и не на недельку. Дальше уже сами колонисты справятся.

— Значит, я опять не у дел? — огорчился Игорь.

— У тебя день рожденья скоро, — напомнил генерал-губернатор.

— А, да… Кстати, — Игорь обувался, рукой показав офицеру на экране комбраса, что ему нужен не самолет, а ранец — ты почему тут ни разу не побывал?

— Да как сказать… — Довженко-Змай усмехнулся. — У меня были дела севернее.

— Намереваешься возобновить боевые действия? — насторожился Игорь.

— Наоборот — прилагаю все усилия к тому, чтобы их не было, — серьезно ответили ему.

* * *

Над Многоструйной было чистое небо. Игорь заходил на посадку по широкой дуге, огибая разрушенную дорогу. Отсюда он хорошо видел у нижних пещер суетливую возню лесовиков-вабиска, а у лестницы, ведущей в замок — составленные в шахматном порядке лесоходы и людей на них, как на стенах импровизированной крепости. В сторону относило какой-то дым, Игорь видел вспышки выстрелов и разрывы плазмы. Черт, только бы там не оказались яшгайаны — остановят движок в полете, и дело с концом. Подумав об этом, Игорь резко положил себя на бок, делая еще один вираж перед посадкой.

Он сел прямо на ступени и, отстегнув ранец, с грохотом сбросил его. Сверху бегом спускались несколько мужчин — тот, что впереди, был выше остальных, с внешностью и ухватками отставного военного. Он держал наперевес укороченный «тулу-дроботов» с подствльником, на голове сидела фуражка цветов геокорпуса, погоны украшали знаки различия, соответствующие армейскому подполковнику.

— Клементьев, — представился он. — Ты… вы капитан?

— ИО, — подтвердил Игорь, перехватывая ИПП. — Мне знакомы эти места… Сколько у вас людей? Всех, кто может сражаться?

— Тридцать два с женщинами и подростками, — подтянулся Клементьев.

— Оружие и приборы ночного видения есть?

— Этого достаточно. И взрывчатка с гранатами.

— Мы выгоним их из пещер под удар лесоходов и уничтожим, — распорядился Игорь, снимая ИПП с предохранителя. — Отберите мне десять человек — которые лучше остальных подготовлены, вы ведь знаете своих людей — и пойдем внутрь.

В той самом зале, где летом Игорь, Борька, и Зигфрид приняли первый бой, было полно народу. Группа Клементьева была больше рабочей партией, чем поселенцами, поэтому детей и женщин, к счастью, оказалось мало. Отобрав с помощью подполковника десятерых, Игорь поставил, нескольких из оставшихся охранять вход во внутренние помещения — от удара с тыла — а остальных — на лестинице, у лесоходов и возле бойниц.

— Полный боекомплект, подготовьте взрывчатку, — Игорь осмотрел свой отряд и поблагодарил историческое развитие за то, что никому не надо объяснять, с какой стороны браться за оружие… — Приборы ночного видения…

— Послушайте, — Игорь повернулся и увидел парня одних с собой лет, смотревшего странными глазами. — Возьмите меня с собой, пожалуйста, ради всего святого. Они ранили мою мать, я…

— Мне не нужны мстители, — отрезал Игорь.

— Но… — Игорь коротко взглянул на него, и парень отошел, больше ничего не сказав. А тот, кстати, заметил, что вдоль стены лежат несколько раненых и убитый… или убитая? — Иди сюда! — окликнул Игорь, и парень подбежал обратно. — Какая у тебя пушка? — мальчишка показал, перебросив из-за спины, охотничий полуавтомат. — Ладно, давай в строй… Попрыгали все. Вперед. Движемся двумя колоннами. Своих там, внизу, нет. Держите под рукой холодное оружие.

— Эй, на Запад! — сказал молодой мужчина с ГАПом на плече.

— Что? — не понял Игорь.

— Эй, на Запад, — повторил тот. — Это же наш неофициальный клич, неужели не слышали?

— Нет, — признался Игорь. И добавил: — Но мне нравится. Хорошо: эй, на Запад!

* * *

— Мы очень вам благодарны, — Клементьев пожал Игорю руку. — Мы поселимся на плоскогорье к югу отсюда.

— Как собираетесь назвать поселок? — полюбопытствовал Игорь, застегивая фиксатор ранца.

— Энергия, — улыбнулся геолог. Игорь улыбнулся в ответ:

— Хорошее название, — и махнул рукой вышедшим его провожать: — Эй, на Запад!..

…Прежде чем отправиться на встречу с вертолетом, который должен был его забрать, Игорь поднялся на ранце на максимальную высоту. И увидел вдали — там, где кончались горы, в ущельях между ними — серо-зеленые переливы хвойных лесов за Третьим Меридианом.

Там еще не был никто из землян.

10.

В номере, в его комнатах, где Игорь не был почти семь недель, ничего не изменилось. Но сков предложил, искренне обрадовавшись возвращению постояльца, обед прямо в номер, но Игорь, улыбнувшись, отказался, только взял из газетного принтера свежий номер «Отклика», который просмотрел, пока раздевался. В станице все было нормально, Игорь не стал ни с кем связываться. Он принял ванну и улегся в постель, подумав, что некоторые мечты все-таки сбываются.

Он давно забыл, как это — выспаться и почти удивился, проснувшись поздним вечером. Полежал в постели, зевая, потягиваясь, щурясь и по временам опять задремывая. Сходил в туалет и снова лег, но уже не спать, а подумать как следует.

Нужен был человек. Игорь хорошо осознавал, что ему не по силам добраться до Крылатого Совета и конкретно до Уигши-Уого. Можно, конечно, пробраться на север, даже в Сааск проникнуть можно… но Игорь трезво оценивал ситуацию: на то, чтобы убить Уигши-Уого, его навыков не хватит.

Он стал вспоминать… Не напрягаясь, методично и спокойно прокручивать в памяти пленку своего почти восьмимесячного по земным меркам пребывания на Сумерле. Как компьютер, запущенный в поиск по слову «месть» в Центральный Информаторий, он перебирал скопившуюся информацию.

Не то. Не то. Не то.

Тимка.

Игорь открыл глаза и улыбнулся в темноту спальни. Он не совсем понимал, почему подумал об этом парне, но какое-то изощренное чутье подсказывало ему: невозмутимо-странный порученец-рассыльный Дергачева может оказаться тем, кто ему нужен…

…Найти в базе данных номера штабс-капитана оказалось не сложнее, чем номера обычного человека. Придерживая ладонью трубку аппарата, Игорь в раздумье смотрел в пустоту экрана.

Наконец Игорь послал вызов в Комитет Ксенологии. На экране почти сразу появилось лицо молодой женщины.

— Озерный, Комитет Ксенологии РИАН. Слушаю вас, сударь.

— Игорь Муромцев, — представился Игорь. — Я бы хотел, если это возможно, поговорить с… э… Тимофеем.

— С рассыльным господина референта? — ничем не выказав удивления, уточнила женщина.

— Да, если можно, — мысленно поставив себе плюс, кивнул Игорь. — Он на месте?

— Думаю, что да, сударь… — с некоторой долей сомнения подтвердила женщина. — Секунду, я его сейчас вызову.

В Озерном был день, и несколько — не одну — секунд пришлось подождать. Потом Игорь увидел на экране покачивающееся лицо Тимки — бесстрастное и внимательное, он куда-то шел и связался, через комбрас.

— Добрый день, — поздоровался он. — Ищешь меня? Или господина штабс-капитана?

— Добрый день, — кивнул Игорь. Помолчал и сказал, не сводя глаз с лица Тимки. — Я хочу с тобой встретиться. Чем скорей, тем лучше… и это очень важно, можешь мне поверить. Ты можешь?..

Тимка несколько секунд изучал лицо Игоря. Потом ответил:

— Я не могу прилететь.

— Я сам прилечу, только скажи — когда и куда, — нетерпеливо ответил Игорь, ощущая, что находится на правильном пути. И добавил: — Поверь, это очень важно и очень нужно.

На этот раз Тимка ответил без задержки:

— Хорошо. Через четыре часа в кафе-автомате на Дубовом Проезде — я буду ждать час. Не против?

— Буду через четыре часа, — подтвердил Игорь.

* * *

В Озерном шел снег. Настоящий снег, какой Игорь очень любил. Уже совсем стемнело, город был полон огнями и людьми, но снег придавал ему сказочный, загадочный и пустынный вид, несмотря на большое количество пешеходов и транспорта на улицах. Вокруг каждого огня — фонаря, раз делительной тумбы, витрины, вывески, рекламы, окна — медленно и плавно опускались большие, пушистые хлопья, менявшие цвет на грани света и синей темноты на черный с белого.

Наверное, людям вокруг тоже нравился этот снег, потому что почти никто на улице не спешил. И почти никого не было на немногочисленных движущихся тротуарах. Сквозь снег очень красиво переливался всеми своими огнями дворец генерал-губернатора — как общий план из фильма, большой и завораживающий. Игорь подумал, спит ли Сергей? Ой, вряд ли…

За огромной стеклянной стеной молодежного центра, среди пальм, над золотистым пляжем, меж невероятно завихрявшихся высоких волн парили мальчишки и девчонки. Снег штриховал и их. А выше висела в ночном небе площадка крытого кафе — полностью прозрачная, дух захватывало при виде людей, спокойно ходивших и сидевших в воздухе среди разлитого света. Дальше — над всеми зданиями столицы — огненным шаром на колонне пламени застыла башня космической связи и планетарного вещания. Насколько Игорь помнил, Дубовый Проезд начинался именно от нее.

Навстречу прошли мальчишка и девчонка — с непокрытыми головами, на высоких меховых воротниках лежал снег, в волосах разноцветными искрами в свете огней мерцали капли талой воды. Мальчишка держал одну ладонь девчонки в своих руках возле губ и дышал на нее, весело поглядывая в лицо подружке, изображавшей смертельно замерзшую, из-под пушистых ресниц.

Под ногами снега не было — подогрев убирал его в сточные трубы. А Игорю подумалось, что здорово было бы идти именно по снежку, который хрустит под ногами, оставляя позади следы подошв…

Он пересек небольшой парк, где меж деревьев таинственно мерцали огоньки рекламы, в несколько человек неспешно, явно ради удовольствия, катались на лыжах. Обогнул по кольцевому бульвару подножие башни — возле нее стражи порядка пили кофе и играли в крестики-нолики на снегу концами шашек в ножнах. Потом — свернул наконец на Дубовый Проезд, в самом деле обсаженный дубами: судя по их виду, они росли тут давно и их просто оставили, когда расчищали место для города.

Дубовый Проезд оказался жилой улицей — тихой и темноватой. В таких местах обычно не бывает кафе — трактирчики, в которых по вечерам собираются завсегдатаи, но никто не назначает встреч. Возле одного из домов торчал снеговик с игрушечным плазмометом наперевес.

И все-таки кафе тут было. Оно оказалось совсем небольшим кафе-автоматом возле остановки городского струнника — очевидно, сюда забегали перед тем, как разойтись по домам, школьники. Но сейчас в помещении — прозрачном параллелепипеде — было пусто, только прямо возле стойки сидел человек. Со света в темноту не видно… однако… Игорь был уверен, что Тимка видит его. Он ощущал это.

Тимка пил какао из большого и непритязательного стакана. На маленьком столике под правым локтем лежали упаковки из-под бутербродов. Короткая рыжая куртка мехом внутрь, с широким воротом была расстегнута, лежали на столике высокие меховые краги и пушистая ушанка. Под столик Тимка вытянул ноги в теплых джинсах и унтах.

Игорь не стал задерживаться на улице — вошел, снимая свою немецкую егерку. Странно было оказаться в пустом зальчике, словно висящем в темноте. Снаружи по стеклу бесшумно скользил снег.

— Привет, — сказал Игорь, подходя к окошку с меню. Он взял себе кофе со сливками и два бутерброда с рыбой. Тимка кивнул и не смотрел больше, что там делает назначивший ему встречу человек — задумчиво уставился сквозь стекло, будто еще кого-то ждал. Когда же Игорь сел, он вдруг сказал:

— Люблю снег. Я тут часто сижу, когда снег. Прошлой зимой это кафе открыл… — он перевел свои взрослые глаза на Игоря и произнес: — Я слушаю. Ты хотел меня видеть.

— Ты ведь не рассыльный референта? — даже не спросил скорее, а уточнил Игорь. — Ты телохранитель штабс-капитана и курсант "черной сотни".

Это прозвучало почти как обвинение…

"Черная сотня" была самой малочисленной и единственной полностью засекреченной спецслужбой Империи. О ней слышали все и никто толком ничего не знал. В давние-давние времена так назывались люди, несшие военную службу при первых русских царях. Но потом, в начале XX века — организации ультрарусских националистов, активно участвовавших в политических событиях того непростого времени. Но те организации были известны уже только историкам. Современная "черная сотня" — или Оперативный Отдел Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, ООСЕИВК — происходила от СОНа, Специального Отдела Ноль, созданного в период Безвременья при возрождавшейся системе русской монархии для выполнения особо щекотливых, сложных и безжалостных операций не только на территории бывшей Российской Федерации, но и по всему охваченному безумием земному шару. Первые агенты СОНа отличались не столько профессионализмом, сколько фанатичной ненавистью и полным презрением к смерти. Но постепенно система подготовки стала улучшаться. СОН широко использовал сирот-подростков — не только для обучения, но и для реальных операций. В те годы, когда проехать сто-сто пятьдесят километров небольшой группой было уже смертельно опасно, СОНовцы ухитрялись добираться до Африки, Южной Америки и Австралии, выполнять задания, а некоторые — даже возвращаться назад. Сколько из них погибло — подсчитать так же сложно, как оценить общую цифру потерь русского народа в те годы. И не менее сложно определить тот вклад, который СОН внес в окончательную победу и возрождение России. Позже СОН был преобразован в ООСЕИВК, функции которого состояли в проведении спецопераций там, где что-то провести было заведомо невозможно, и эта невозможность подтверждалась всеми расчетами. Тогда людям "черной сотни" ставили невыполнимое задание — и они выполняли его в девяти случаях из десяти. Ни о численности этой организации, ни о системе подготовки, ни о чем-либо еще никто ничего толком не знал. Само ее название было окружено жутковатым ореолом, лишенным — в отличие от остальных спецслужб или военных вообще — восхищения.

"Черная сотня" просто БЫЛА. И этого было вполне достаточно, чтобы ни один на самом деле опасный и могущественный враг России не мог чувствовать себя в безопасности где бы то ни было.

В лице Тимки не дрогнула ни единая жилка. Он отпил какао. Игорь пригубил кофе и откусил от бутерброда. Тимка молчал, Игорь не выдержал:

— И что же?

— А что ты хочешь услышать? — невозмутимо ответил Тимка.

— Правду, — с излишней агрессией уточнил Игорь. Тимка пожал плечами:

— Я рассыльный господина референта. Это правда.

Игорь протянул руку — и стаканчик с кофе, взлетев в воздух, выплеснул горячую жидкость в лицо Тимке. Ответного движения не было — точнее, Тимка схватился за обожженное лицо и вскрикнул. Зашарил по столу за салфеткой, шипя от боли. Игорь вскочил, едва не споткнувшись о вылетевшего из-под стола робота-уборщика, выдохнул:

— Прости…

— Придурок, больно! — простонал Тимка, отрывая кусок салфетки.

— Прости… — упавшим голосом повторил Игорь. — Я не хотел… я думал… прости.

— Пошел ты… — Тимка отмахнулся. Игорь со вздохом поплелся к дверям, чувствуя себя идиотом. Он рассчитывал выявить реакцию Тимки… а она была обычной, как у всякого мальчишки, которому не тягаться в умениях с лицейским выпускником.

Дверь не открылась. Игорь качнул ее. Отпустил ручку. И оглянулся. Тимка смотрел на него — через весь зал. Не глядя, бросил комок салфетки уборщику. На лице у него даже красных, пятен не было.

— Зачем нам ломать дверь? — спросил он. — Кофе ты пролил, но еще есть бутерброды. Может быть, доешь? А заодно и поговорим.

В голосе его появилась хорошо распознаваемая властность, свойственная тем, кого учат повелевать с раннего детства.

Игорь вернулся к столу и сел, улыбаясь. Тимка улыбнулся тоже, и это была настоящая улыбка. Потом он протянул через стол руку, и мальчишки обменялись крепким рукопожатием, меряясь силой. Когда они расцепились, ладони у обоих покалывало, и оба уже не улыбнулись, а засмеялись, не сводя друг с друга глаз.

— Мне не зачтут эту работу, если узнают, что меня раскололи, — откровенно сообщил Тимка и добавил, нахмурившись: — Но я не понимаю совершенно, как это у тебя вышло.

— А никак, — признался Игорь. — Я шел вслепую. И, не останови ты меня у двери, так и ушел бы в уверенности, что ошибся.

— Мгхм… — издал неопределенный, но расстроенный звук Тимка и потер лоб. — Не понимаю. Я был уверен, что ты уходишь, потому что обиделся. Так ты НЕ ЗНАЛ?! Проклятье…

— Ты хорошо работал, — успокоил Игорь. — Я что-то заподозрил еще в первую встречу — помнишь, когда ты с птицей стоял… Даже не ощущение, а так. Краешек подозрения. Но мне всегда казалось, что вас как бы придают разным там премьер-операторам, а не просто шефам спецслужб колоний… Тимка неопределенно поморщился:

— Все равно мало приятного… Первые мои штрафные баллы, мдас… и крупные. Плюс к тому — получается, что я раскрыл себя сам. Это еще чище.

Игорь не стал обещать никому не рассказывать — ясно же было, что Тимка расскажет сам. Как рассказал бы Игорь, случись с ним что-то подобное. Нельзя сказать, что Тимка выглядел смертельно убитым, но Игорь все-таки заявил:

— Будем считать, что я сам догадался.

— Ни фига ты не догадался, — упрямо ответил Тимка. — Ладно. Ты хотел говорить со мной именно как с человеком "черной сотни". Но тебе не повезло. Я не смогу выполнить ни одной твоей просьбы. Мы делаем только свою работу и выполняем только приказы… — и он молча показал глазами наверх, потом добавил: — ЕГО.

Он так это сказал, что Игорь понял с удручающей ясностью — все бесполезно. Как сказал бы Степка — пролет. Эти немногие слова, сказанные вполне дружелюбным тоном, были куда более категоричны, чем многословный отказ. Говорил взрослый деловитый человек за маской подростка. Такой же, как сам Игорь. Нет, еще более деловитый и собранный.

— Жаль, — сказал Игорь и поднялся. — Налью себе еще кофе…

Он вернулся со стаканом к столику через полминуты. Ребята сидели друг против друга, словно двое обыкновенных друзей-мальчишек, зашедших в кафе поболтать и погреться.

— Если не секрет — о чем ты хотел меня просить? — поинтересовался Тимка, взглядом попросив разрешения взять один из бутербродов с рыбой.

— Зачем тебе это? — удивился Игорь.

— Предположим — просто любопытно. Так о чем?

— Убить Уигши-Уого, ну да что теперь, — пожал плечами Игорь.

— Да ничего, — согласился Тимка. Засмеялся и повторил: — Ничего, просто странно, какие подарки нам иногда делает жизнь. Ты мне понравился, — сказал он откровенно, — было неприятно отказывать. И такой подарок!

— О каком подарке ты говоришь? — нетерпеливо спросил Игорь.

— Что я, по-твоему, тут делаю? — вопросом ответил Тимка.

— Охраняешь Дергачева, — удивился Игорь.

— Ты же сам сказал, что его незачем охранять, — напомнил Тимка, — и это правда. Во всяком случае — это не моя работа.

И тут Игорь догадался. Догадка была такой, что он просто не мог поверить своему счастью.

— Ты получаешь приказы… — начал он, но Тимка перебил его:

— Я не получаю приказОВ. Я получил один приказ, когда отправлялся сюда. И интерпретирую его, как мне удобнее. А ты — второй человек после штабс-капитана, который обо мне знает. Даже генерал-губернатор не в курсе… — его лицо вновь отразило явственное неудовольствие. — Твоему Уигши-Уого осталось жить около месяца. И он будет не первым, кого я тут устраню.

Сказанное слегка пугало — уж слишком откровенными и спокойными были слова. Игорь помолчал, двигая по столу стаканчик с остатками кофе, потом спросил:

— А меня ты бы мог убить?

— Не сходя с места, — спокойно ответил Тимка. Игорь прищурился:

— Ну уж?.. Это не так легко…

В следующую секунду он почувствовал, как сразу отнялись руки и ноги — и это было ужасно. Хорошо, что ощущение почти тут же отхлынуло — Игорь сел прямо, нервно моргая. Тимка смотрел на него серьезно и печально-понимающе.

— Как ты это сделал? — тихо спросил Игорь. Тимка выставил из-под стола унт со словами:

— Просто пнул тебя… а ты и не заметил. Чуть сильнее — и ты уже был бы мертв. И все бы удивлялись, что у здорового, тренированного парня остановилось сердце.

— Почему ты меня не убил? — в упор спросил Игорь. Он ожидал ответа, что русский русского… и так далее, но Тимка ответил:

— Я думал об этом. Такое действие не соответствует уровню угрозы.

— А иначе?.. — Игорь не договорил. Тимка повел плечом и спросил вдруг:

— У тебя есть, где ночевать?

— Я обратно полечу, — вздохнул Игорь, вставая и нахлобучивая егерку. Тимка тоже поднялся, стол немедленно ушел в пол. Мальчишки вышли наружу. Снег шел по-прежнему.

Игорь наклонился, собрал в горсть и поплотнее скатал снег. Запустил снежок в прозрачную стану — он красиво разлетелся в воздухе, наткнувшись на невидимую преграду. Оглянулся — Тимка, заткнув краги за отворот куртки, тоже мял в руках снежок. Бросил в стенку и улыбнулся — не Игорю, а просто так. Проходивший мимо пожилой человек в полушубке заметил:

— Мальчики, не балуйтесь.

— Мы больше не будем, — извинился Игорь. Мужнина, кивнув, удалился, а парни, посмотрев друг на друга, захихикали. — Ладно, пойду я, если ты передумал меня убивать, — попрощался Игорь и зашагал прочь… но не успел он пройти двух десятков шагов, как его остановил резкий свисток.

Игорь обернулся. Тимка нагонял его.

— Подожди! — Игорь поднял подбородок. — Подожди… — Тимка наклонил голову вбок и предложил: — Зачем тебе лететь? Хочешь, заночуешь у меня?

— А ты во сне меня не задушишь подушкой? — полушутя спросил Игорь. Тимка серьезно ответил:

— Ты запрешься, — и, задумавшись, добавил: — Хотя это меня не остановит. Но я обещаю, что если мне придет в голову такая мысль, я сделаю все совсем не больно.

— Ну а сейчас-то что делать? — осведомился Игорь. — Спать рано…

— Можно сходить, куда захочешь, — ответил Тимка. — И даже девчонок найти

Игорь на секунду задумался. И понял, что ему очень не хочется идти на аэродром, садиться в «джет», долго лететь… А хочется остаться здесь до утра.

— Знаешь, — ответил он, — давай лучше сыграем в снежки. Я сто лет в них не играл.

* * *

У Тимки была маленькая квартирка — жилая комната с кухонным и бытовым закутками, разделенными пластиковыми шторами — в пристройке дома Дергачева, но с отдельным входом из переулка.

— Сейчас поедим поосновательней, — пообещал Тимка, набирая коды доставки. — Один-шестнадцать, свет… Раздевайся и сушись, — мальчишки в самом деле вымокли, пока швырялись снежками. — У меня второй кровати нет, я тебе надувной матрас дам, подушку и одеяло.

— Отлично, — Игорь развешивал одежду в шкафу для сушки. — У тебя тут полное подключение, я по нему уже соскучился.

— Да, весь Озерный подключен… Ты есть что будешь?

— Что себе заказываешь, то и мне, — Игорь уселся за откинутый стол, с любопытством осматриваясь. Комната не имела никакого лица. Конечно, понятно — это временное жилище, хоть и ДОЛГОвременное. Но все равно: человеку свойственно обрастать какими-то дорогими сердцу вещами даже в гостиничном номере. — Слушай, тебя ведь не Тимка зовут?

— Да меня никак не зовут, — отмахнулся тот. — Для Сумерлы я Тимка Раскатов, значит, я Тимка Раскатов. Это все.

В этих словах была окончательность, и Игорь заткнулся, молча глядя, как Тимка достает из окошка упаковки саморазогреваюшихся блюд. Сочувствующе спросил:

— Сублиматами питаешься?

— Не всегда, — вздохнул Тимаа. — Часто. Садись.

В упаковках оказалась баранина с клецками, и каперсами, морской салат, сдобы и вишневый сок. Игорь ощутил, что в самом деле хочет есть.

Поглядывая друг на друга поверх тарелок, мальчишки в молчании смолотили ужин. Игорь понимал, что сидящий напротив парень намного сильнее его во всех отношениях, но это не подавляло и не беспокоило, скорей уж забавляло. Немного обидно было, что с Тимкой, конечно, не удастся подружиться. С такими не дружат. О них даже не говорят громко… "Рассыльный господина референта"…Сейчас Игорь был уверен, что многочисленные случаи гибели вабиска высокого ранга, о которых он слышал — дело рук Тимки.

— Ты пишешь работу по Сумерле? — неожиданно спросил Тимка. — Как идут дела?

— Да так, — признался Игорь. — Я постоянно занимаюсь чем-то другим. Более важным… — он засмеялся и добавил:- Кажется, я стараюсь произвести на тебя впечатление.

— Зачем? — пожал плечами Тимка. — Я знаю о том, что ты сделал. А сделал ты очень много.

— Но сейчас, — Игорь отложил вилку и потянулся, — сейчас я напрямую займусь работой. Как раз создалось настроение… Да, кстати. У меня скоро день рождения…

— Нет; — Тимка покачал головой. — Я понял — нет, приглашать меня не надо. У тебя и так хватит гостей… Давай-ка спать. У меня с утра работа.

— Да, конечно. — Игорь поднялся. — Знаешь… спасибо тебе. И за вабиска, и за… ну, за обед и за ночлег.

Тимка несколько секунд рассматривал стол. Потом он поднял голову и ответил:

— Тебе тоже. За снежки.

ГЛАВА 10 НЕБОЕВЫЕ ПОТЕРИ

На этнической войне

Фронта нет и тыла…

Г.Пономарёв.

1.

За четыре с лишним земных месяца от Светланы пришло три сообщения. Ну, если быть точным — за два с небольшим, начиная с Нового Года. Это были не визиты, а письма-факсы, длинные, веселые и обстоятельные, которые Игорь читал и перечитывал, лежа на кровати и улыбаясь.

Сегодня пришло четвертое сообщение. — Игорь обнаружил его, вернувшись из школьного спортзала, куда ходил регулярно, чтобы пообщаться с друзьями — их пути опять разошлись — и поддержать форму. Последнее время его никто не беспокоил, но на этот раз неприятных ощущений не возникало — на Игоря и правда нашло желание работать, разбираться в грудах накопленных за много месяцев материалов.

Несколько раз он видел Войко Драганова — последний раз на масленицу. Точнее — принципиально не видел, и тот отвечал Игорю тем же. Господа дворянство расходились на контркурсах, как нэйкельский и земной корабли в космосе — не замечая друг друга очень старательно. Но в целом и это не портило Игорю настроения.

Переодевшись и завалившись на диван, он распечатал факс и начал вчитываться в набросанные знакомым почерком строки. Светла написала о том, что она продолжает скрываться от матери и младшего брата, где — не сообщала, но добавляла, что страшно скучает и ждет только момента, когда ей исполнится шестнадцать, чтобы немедленно вылететь на Сумерлу. Игорь не понимал, если честно, что младший-то брат Светки, курсант-военный, имеет против их отношений?! Он никогда не видел этого парня и был с ним знаком только по рассказам генерал-губернатора. Мать — ладно, судя по всему, англичанка была натурой властной и склонной к решительным действиям, а с браком дочери и Драганова она связывала какие-то планы…

Дважды прочитав письмо, Игорь сложил его и убрал в стол. Потом сделал по комнате несколько кувырков «колесом» и, посвистывая, начал включать аппаратуру, чтобы продолжить работу. Попутно он настрогал себе бутербродов и заварил кофе, кружку с которым водрузил на колено. С удовольствием перебрал пачку уже отпечатанных листов — он любил сразу переводить готовое на бумагу.

Работалось хорошо. Он уже довольно давно заметил — с удовольствием и некоторым удивлением! — что его работа начинает… ПОЛУЧАТЬСЯ. Из огромной кучи разрозненных записей, схем, карт, графиков, диаграмм и сравнительных столбцов спектра, к которой он еще в конце прошлого года не знал, как подступиться, появился быстро и красиво обрастающий мясом скелет "Планетография и сумерлогия материка Беловодье вассальной планеты Сумерла".

В комнатах было тепло, даже жарко. За окнами лил дождь, недавно сменивший мокрый снег, но Игорь вывел на все окна летний лес и даже шум ветра врубил — под него лучше работалось. Полулежа в кресле, он шевелил пальцами, не касаясь клавиатуры и независимо от глаз — со стороны это выглядело жутковато.

Игорь так погрузился в работу, что не сразу отреагировал на вызов. С неохотой он повернулся к аппарату и щелкнул кнопкой ответа.

На экране возникло лицо Катьки. Она смотрела на Игоря, словно не узнавая его, и тот довольно неприветливо и нетерпеливо окликнул девушку:

— Что случилось? 3дорово.

Катька дернула головой и… залилась слезами. Игорь вскочил:

— Что с Борькой?! — выпалил он первое, пришедшее на ум. Катька затрясла головой отрицательно и выдавила:

— Нет-нет… включи Озерный, Игорь, Игорь… это ужасно!!!

* * *

Игорь не часто видел растерянных дворян. Капитан Бельков в самом деле был растерян — этого могли не заметить обычные люди, но Игорь это видел даже на экране.

— Произошедшее по методам исполнения напоминает методы действия так называемых террористических организаций… — капитан держал кулаки на столе, запястья вылезли из рукавов форменного белого мундира, костяшки пальцев побелели. — Э… это преследовавшие политические цели группы людей… они совершали массовые немотивированные убийства с целью посеять страх и добиться каких-то результатов… в период… особенно активно — незадолго до начала Третьей мировой… Последние террористические организации были уничтожены силами правопорядка во времена Промежутка… Мы просто не в силах… мы не понимаем, кто мог сделать то, что было сделано… Это до такой степени противоестественно, что мы даже рассматривали вариант техногенной аварии. Однако, характер взрывного устройства — емкость, содержавшая примерно полтора центнера пороха, перемешанного с галькой — указывает на то, что это дело рук вабиска Иррузая. Я повторяю — именно и только Иррузая! Но что совершенно необъяснимо, — в голосе Белькова прорвалось отчаянье, — как они со взрывным устройством могли попасть в Озерный! Остается вариант чьей-то маскировки под иррузайцев… однако не укладывается в голове мысль о возможности совершения подобного злодеяния руками… Все службы охраны правопорядка работают с полной отдачей, мы надеемся добиться результатов…

…Игорь стоял возле экрана, скрестив на груди руки и набычившись. Ему было тяжело дышать, он все еще переживал увиденные перед выступлением капитана кадры.

В Озерном, на окраине, произошел взрыв пороховой (?!?) бомбы, заложенной в мусорный контейнер. Сто пятьдесят килограмм черного пороха разнесли ёмкость вдребезги, добавив к гальке обломки пластика. Увиденное Игорем живо напомнило ему фильмы или хроники времен второй половины XX — начала XXI веков. Дикое, бессмысленное время… Взрыв произошел недалеко от остановки струнника вскоре после окончания занятий в школе.

Пятеро взрослых и двадцать четыре ребенка в возрасте шести-четырнадцати лет погибли на месте. Двое взрослых и трое детей умерли чуть позже несмотря на помощь окружающих и оперативное вмешательство врачей. Восемь взрослых и двадцать детей находились в центральной больнице города. С ранениями различной степени тяжести. Еще человек двадцать были ранены легко.

Игорю врезался в память снег на месте взрыва. Он был весь подтаявший, дырчатый от крови.

Он был красный.

Когда начали показывать репортаж из больницы, Игорь отключился.

Во время Галактической войны — даже в ее конце, когда все стороны ожесточились, даже сторки, не церемонившиеся с пленными! — никто из воевавших СПЕЦИАЛЬНО не поднимал оружия на женщин и детей вражеской стороны. К ним могли относиться лучше (как земляне, в память которых крепко впечатались ужасы Серых Войн, или скиутты, презиравшие тех, кто показывал силу и власть на самках и детенышах) или хуже (как те же сторки или нечеловеческие в суждениях и поступках дайрисы), но никто не делал их объектом уничтожения сознательно! Фоморы позже — те да, те… но те — другое дело! Это была некрожизнь, потусторонняя и открыто враждебная по своей сути…

Игорь еще не успел отойти от аппарата, когда на экране появился Борька. Глаза следопыта и начальника штаба «Волколаков» были красные, но губы — плотно сжаты, а взгляд — налит злобой. Не здороваясь, он заговорил о совсем, казалось, постороннем, глядя куда-то поверх плеча Игоря:

— Игорь, я очень хочу побывать в космосе. На всех планетах. На всех, слышишь?! Я хочу увидеть пляжи Зеленого Шара. Хочу увидеть бури на Океаниде и ее подводные города. Хочу увидеть золотые леса Рады. Хочу увидеть пустыни Нова-Гоби. И холмы Сапфира, и рассветы на Багровой, и табуны в степях Константины. И скалы Нью Уэллс хочу увидеть, и джунгли на Сребрине, и… и… и все планеты Нейтралов, и Чужих даже, все, все планеты, какие есть! Но я не улечу со СВОЕЙ планеты даже на день, пока мы не разделаемся с этой сволочью, которая… которая… — Игорь вдруг всхлипнул и простонал: — Которая убила мою сестричку! — и он упал лицом на руки, скрещенные на столе, возле которого сидел.

Игорь окаменел. Он хорошо помнил двух СТАРШИХ сестер Борьки, гордых славянских красавиц. Но почти не помнил тихую, спокойную девятилетнюю младшую. Он видел ее редко — у девочки был большой талант резьбы по дереву и кости, она жила и училась в интернате при дворце генерал-губернатора…

Как же так?!

Игорь выключил аппарат и несколько минут сидел, стиснув кулаками виски и пытаясь хоть что-то подумать. Потом вдруг с ругательством вскочил, схватил попавшейся ему под руку диск — пронзительно взвизгнув в полете, тот метнулся через всю комнату невидимой молнией и перерубил бордюрную планку у дверного косяка. Повернувшись к аппарату вновь, Игорь начал вызывать генерал-губернатора…

…Это оказалось нелегко — долго, трудно, не то, что раньше, когда был прямой канал. Кажется, с какой-нибудь планетой было бы легче связаться, чем с Довженко-Змаем… но наконец тот появился на экране.

— Я знаю, кто это сделал, — сказал Игорь. Генерал-губернатор не удивился — он кивнул:

— Я тоже, Игорь.

— Это затем, чтобы тебя свалить. Понимаешь?

— Понимаю, — снова склонилась голова генерал-губернатора.

— Сергей, — Игорь почувствовал, как скрипнуло в горле. — Как же они могли, Сережка? Ради чего? Ради каких-то сволочных барышей? Или у них есть какая-то цель? Настоящая цель?

— Цель? — Довженко-Змай вздохнул. — Да, у них есть цель. Не думай, что это просто деньги. За деньги они не могут купить в нашем мире и тысячной доли того, что хотят. А хотят они много и жадно. Хотят бессмертия своих любимых, холимых, лелеемых тел. Физического, примитивного, сладостного бессмертия. Хотят виртуальных приключений и реальных развлечений, о которых ты ничего не знаешь, не можешь знать. Хотят андроидов-рабов и рабов людей. Хотят всевластья своих денег. Хотят все иметь и ничего не отдавать взамен. Хотят покупной власти и карманной демократии для широкого употребления в узких кругах. И еще многого, очень многого они хотят. А нас ненавидят. За то, что им нужен мир, который наши предки УБИЛИ несколько веков назад, Игорь. Он им очень нужен.

— Но зачем?! — со слезами крикнул Игорь.

— Спроси трупного червя, зачем ему падаль, в которой он копошится? — тихо спросил генерал-губернатор. — Он не ответит. Он просто без нее не может жить. А большее его не интересует… какие там для червя величие человеческого духа и безумство мечты, порывы и дерзания… Ну что, — вдруг очень жестко спросил Довженко-Змай, — дворянин Империи, оценил, с кем разделались наши предки? А если вот ТАКОЕ — ежемесячно и везде?

— Оценил, — Игорь сглотнул слезы. — А Бельков… он знает?

— Уже знает, — подтвердил Довженко-Змай и улыбнулся. Улыбка на его лице показалась Игорю противоестественней убийства. — Он догадался. Хотя трудно себе представить, что ТАКИЕ еще могут быть в нашем мире, Игорек.

— Их отправят на газ, Сергей? — с надеждой спросил Игорь. — Их секвестируют и отправят на газ?

— Сначала их нужно поймать, — ответил генерал-губернатор. — Поймать за руку. Это трудно, но мы сделаем это.

— Значит, еще какое-то время они будут жить, — задумчиво сказал Игорь. — А сестра Борьки больше не будет…

…И в эти мгновения, пока он осознавал этот факт, в его мозгу промелькнули картины другого мира. Это был мир, разгороженный на части, на кусочки заборами, дверями, сигнализацией, охраной, мир, где все косятся друг на друга — и никто никому не верит, потому что сам сплошь и рядом обманывает тех, кто не успел обмануть его. Мир, где за занятия спортом надо платить. Надо платить и за лечение, и за учебу, и за право заниматься своим хобби. Деньгами платить! Непонятно, кому: «фондам», «комитетам», «комиссиям», «советам», многочисленным и безликим, как дурной сон. Как будто стране не нужны сильные, здоровые, честные и веселые люди… Мир, где у всех есть права, но никто ни за что не отвечает — и чем больше прав, тем меньше ответственности, а место в этом мире покупается все за те же деньги, которые нельзя заработать честно, но всегда можно украсть… а если украсть очень много, то за эти деньги можно купить доброе имя…

А они? Что было бы с ним и с его друзьями в таком мире? Игорь свел брови. В мире, где они считались бы детьми и о заботе в их отношении говорили бы много и красиво? Он представил себе Женьку, спокойного и рассудительного Женьку, шляющегося по вечерним улицам с редкими фонарями — вечер, пиво, тусклое, серое безделье, тесная квартирка, сон, а на следующий вечер — то же… и так всю жизнь. Лизку, смелую и хладнокровную, прислуживающую в баре, которой бросают на поднос мятые деньги и мерзко шутят, а она улыбается и спешит от столика к столику. Бесшабашного, порывистого Борьку, охотника и мечтателя, продающего себя извращенцам, съехавшимся в Россию со всего света, а потом проигрывающего эти деньги на «автоматах». Насмешливую, резкую Катюху, сидящую полупьяной на лавке в сумрачном парке, среди окурков и пустых банок, в обнимку с такими же нетрезвыми парнями. Зигфрида, но не нынешнего, гордого и храброго, а скучного, приглаженного, никакого…

И себя. Да, ведь и он, Игорь, тоже был бы совсем другим. Невероятно, но ведь это вполне могло быть, он был бы сыном полунищего военного, презираемого не только богатеями-выродками, но и государством, которому он служит! И не было бы ни друзей, ни космоса, ни будущего… а Димка — Димку погубил бы не бой, не вражеская палица, а умер бы он в подъезде от передозировки наркотиков…

Серый пыльный мешок, одетый на голову — безо всякой надежды его снять. На всю жизнь…

… —Сестра твоего следопыта? — тихо спросил генерал-губернатор. — Мне жаль. Поверь… — он покривился. — Но когда мы найдем доказательства — у них не будет ни имен, ни адвокатов. Только номера, и те недолго, — жестко сказал он. — И в это ты тоже поверь, Игорь.

— А до тех пор они будут жить, — Игорь покачал головой. — Мне очень плохо от этой мысли, Сергей.

2.

Приближение людей по коридору Игорь почувствовал издалека и заранее открыл дверь. В нее ввалились двое пионеров — сопя от усердия, казачата вели с заломленными за спину руками… Игорь едва не захохотал, невзирая на все происходящее. Они вели Тимку. Раскатов терпеливо улыбался.

— Игорь, — сказал один из пионеров, дергая «пленника» за ворот куртки, — вот, говорит, что к тебе прилетел. Прилетел на «джете», его ребята на аэродроме охраняют.

— Молодцы, — похвалил Игорь, — но его отпускайте. Он правда ко мне, и он не опасный, — про себя Игорь попросил у Тимки прощенья за наглую ложь. — Охрану у «джета» оставить… Что начштаба?

— Усиленную объявил, — солидно ответил говоривший и толкнул, соседа: — Отпускай, ты чего… В связи со взрывом. Это иррузайцы, как считаешь?

— Да, — кивнул Игорь.

— Вот и мы так думаем… А в столицу они тайно пробрались.

Наверное, он и дальше развивал бы эту тему, но Игорь отсалютовал:

— Будь готов!

— Всегда готов! — синхронно рявкнули ребята и, четко повернувшись, вышли.

Тимка посмотрел им вслед, закрыл дверь и сказал без насмешки:

— Волки. Вцепятся — не отдерешь… Неплохо тебя охраняют.

— Садись, — Игорь махнул в сторону комнат. — Есть хочешь?

— Очень, — признался Тимка. — Трое суток ничего не ел… Прилетел, думал — поем, отосплюсь. Где там! Этот взрыв… — он поморщился, словно от несильной, но надоедливой боли.

Игорь, уже входя в комнату с упаковкой ветчины и хлебом для бутербродов, в упор спросил:

— Знаешь?

— Подозреваю, — дипломатично ответил Тимка. — Шеф не верит, правда. Да я и сам не верил, пока не нашёл кое-какие следы.

— Когда успел?! — удивился Игорь. Тимка, молотя челюстями, как камнедробилка, ухитрился ответить чисто:

— Умеючи долго ли?.. Я зачем прилетел — не затем, чтобы мне руки выкручивали…

— Догадываюсь, — кивнул Игорь.

— Дело из ряда вон, — Тимка уничтожил второй бутерброд; кусок ветчины свисал у него изо рта, как прикушенный язык. — Вот пришлют сюда взрослого офицера — и я на побегушках окажусь. Понимаешь? — лицо мальчишки из "черной сотни" стало искренне-обиженным. — А я сам хочу всё сделать.

— Да делай, я-то что? — не понял Игорь. Тимка шлепнул на хлеб еще один кусок и вздохнул:

— Дело в том, что мне иррузайцев придется пока оставить. В двух местах сразу я быть еще не научился. Работаю, но пока без толку…

"Уж не на это ли и расчет у этих сволочей?" — подумал Игорь, и Тимка продолжил:

— Конечно, на это у них и расчет. Но, — он протянул руку и хлопнул Игоря по колену, — они от меня все равно никуда не денутся. Только попозже.

— Да о чем ты говоришь? — Игорь вздохнул. — Ерунда все это… Ты тех достань. Подонков этих. А с Иррузаем мы и сами разберемся.

— Ну нет, — Тимка упрямо мотнул головой. — Закончу в Озерном — и пусть иррузайцы эвакуируются на полюс. На час дольше проживут.

— Ты за этим приехал? — уточнил Игорь. Тимка дожевал бутерброд и откинулся в кресле.

— Да. Я же обещал тебе. И себе. Игорь встал:

— Угу…Поспишь?

Он видел, что Тимка хотел сказать «нет», но что-то в его лице словно обмякло, он махнул рукой:

— Четыре часа, не больше. Я тут лягу?

— Спальня там, — улыбнулся Игорь, — иди и устраивайся по-человечески. Можешь и в душ зайти.

— Слякоть тут у вас, — сказал Тимка уже из спальни. — У тебя где бытуха?

— Там же, рядом с душем, — откликнулся Игорь.

— Я одежду почищу, ага?

— Конечно.

Тимка еще какое-то время шуршал, потом затих. Игорь заглянул в спальню — из-под одеяла торчали только клок волос и кисть руки с расслабленными пальцами.

Игорь вернулся в комнаты, но даже не успел сообразить, что будет делать — снова ожила связь. Степка на экране, явно не рассчитывая на ответ, объявил коротко, что "идем за Пограничную, резать иррузайцев за детишек в Озерном" и вырубился.

Что интересно — никто и не сомневается, что бомбу взорвали иррузайцы. И никто не спросит — как они добрались до Озерного?

Кто их туда ПРИВЕЗ. И — ЗАЧЕМ.

Люди привыкли к тому, что СВОИ — это, СВОИ. И никак иначе… Это, конечно, здорово. Но какое же богатое поле деятельности для подонков всех мастей — тех, кто еще ползает по разным плане там, готовый на все, чтобы…

— Да ради чего?! — Игорь обеими руками шарил по стене. — Неужели правда ради… у-у, мммерзость!

Он спустился вниз и взял в принтере "Землю и волю". Экстренный выпуск украшала шапка: "Преступная небрежность официальных властей — из-за их халатности в столице убито двадцать семь детей!"

"Убито двадцать семь детей" было набрано красным, крупнее прочего и иным по форме шрифтом. Делавшие выпуск знали, как расставлять акценты.

Тяжелые мысли навалились на Игоря. Нет, он не был наивным щеночком, абсолютно уверенным в благополучии мира. Он и читал и слышал о разных вещах, то тут, то там прорывавшихся мерзкими гнойниками: притоны наркоманов и лаборатории по производству этих наркотиков; подпольные клубы педофилов и «наслажденцев»; убийцы-маньяки и просто подонки… Их было исчезающе мало в красивом и благородном мире — и вроде бы становилось еще меньше…

Но они были. Как древние насекомые-паразиты, как клопы или тараканы, таились по пыльным углам большой, веселой и деловитой Галактики Человечества реликтовые пакости — алчность, разврат, себялюбие, жестокость, лень и безразличие. Таились — и выползали, оставляя за собой следы крови и грязи, едва предоставлялась возможность…

Игорь перевел дыхание. Что толку молотить кулаками в стены. Надо бороться — просто бороться. И тогда мерзости станет еще меньше. Хотя бы на чуть…

ДОЛЖНО стать меньше.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: ДОРОГОЮ ДОБРА[52]

Спроси у жизни строгой — какой идти дорогой, Куда по свету белому отправиться с утра? Но если с другом худо — Не уповай на чудо — Спеши к нему, всегда иди дорогою добра! Забудь свои заботы, падения и взлеты… Не хнычь, когда судьба себя ведет не как сестра! Иди за солнцем следом, Хоть этот путь неведом, Спеши, мой друг, всегда иди дорогою добра! Ах, сколько будет разных сомнений и соблазнов! Не забывай, что это жизнь — не детская игра… Ты прочь гони соблазны, Усвой закон негласный — Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра…

3.

Когда хоронили сестричку Борьки, шел дождь. Игорь плохо запомнил, как все происходило. Тимка, кстати, не уехал еще и держался где-то в задних рядах, сунув руки в карманы куртки. Сам Игорь хотел подойти к Борьке, но не решился — тот стоял возле самой костровой площадки, рядом с родителями, старшими сестрами и Катькой — стоял такой жуткий, с окаменевшим лицом, что Игорь прямо с кладбища пошел к себе.

По дороге стекали влево и вправо, в водосборники, черные струи. Тимка догнал Игоря, пошел рядом, задумчиво слизывая воду с верхней губы. Потом спросил неожиданно:

— Знаешь, чем хорош наш мир?

— Чем? — Игорь поежился. Ему хотелось в ванну, потом — в постель, под одеяло.

— Наш мир хорош уже тем, что в нем подлецам трудно притворяться, — немного непонятно ответил Тимка. — Ладно. Я к тебе не пойду, полечу сразу в столицу. У нас там еще снег…

— Лучше снег, чем такая слякоть… — глубокомысленно отозвался Игорь. — Ты извини, я тебя провожать не буду. Спать охота.

— Да ничего… — Тимка повернул. Игорь долго смотрел ему в спину, потом, не оглядываясь, пошел дальше.

Иррузайцы использовали связь с нечистоплотными людьми из бизнес-кругов для осуществления мести — а свели их, наверное, недоброй памяти фоморы. Иррузайцы будут пытаться свалить Довженко-Змая, потому что теперь люди будут требовать от него возобновления боевых действий на севере. Если он пойдет на это, то деньги, нужные на развитие новых губерний, пойдут на войну. Если не пойдет — потеряет всю свою популярность. Вариант один, надежда одна — найти истинных виновников. Справятся ли Дергачев со своим Тимкой, справится ли Бельков?

А какие интересы тут у Иррузая? Только месть? Кому?.. Игорь мрачно улыбнулся. Да тут все ясно. Их просто надули. Пообещали, наверно, что-то вроде: "Довженко-Змай падет, вам будет временное облегчение, а там что-нибудь придумаем…"Черт подери, какие же они кретины… Уигши-Уого не откажешь в хитрости, но он, наверное, так и не понял, что его «союзники» скорее уж приблизили гибель Иррузая…

… —Налейте пива, пожалуйста, — сказал Игорь вошедшему следом хозяину. Тот кивнул, ушел за стойку, оттуда вернулся с кружкой. Ставя ее перед Игорем, тихо сказал:

— Жалко девочку… Всех жалко, но ее… тихая такая была, — потов вдруг сузил глаза: — Эх, а вот взять бы сейчас «семенова», да и… — он не договорил — ушел.

Игорь выпил пиво залпом. Хрустнул соленым сухариком из чашки.

Нет, долги надо возвращать… Что там Носков сказал про "семенова"?..

Игорь поднялся к себе, разделся, влез в горячую ванну. Включил гидромассаж.

Тимка все сделает. Но иррузайцев он пока что и правда будет вынужден оставить в покое. И генерал-губернатор их не тронет. Но их все-таки надо наказать. Уигши-Уого подождет, да. Но есть караваны и пограничные крепости. И они заплатят. НИКТО не имеет права поднимать руку на русских и убивать их так подло и безжалостно.

Теперь он сам, Игорь Вячеславович Муромцев, найдет себе дело. Не сразу. Скандинавы говорят, что только трус мстит сразу, а раб — никогда. Пусть утрясется все здесь. Он спокойно отпразднует свой день рождения. Он еще попишет работу.

А потом…

— Игорь, ты здесь?

Голос Борьки донесся от порога.

— Сюда, — позвал Игорь, садясь в ванне. Вошел Борька — в мокрой одежде, глаза у него запали.

— Я у тебя переночую, — сказал он, садясь на край ванны.

— Конечно, — не удивился Игорь. — Я сейчас вылезу, нальем заново, и ты отогреешься. Ляжешь в спальне.

— Мать с отцом на работу ушли, а сестры уехали, — Борька потер лицо. — А мне дома страшно. Пес так воет… Я бы к Катьке пошел, но не хочу, чтобы она меня таким видела опять… Знаешь, Игорёк, я ее почти и не замечал, — и Борька вдруг начал кусать большие пальцы рук — сильнее и сильнее, до крови.

— Прекрати, — голос Игоря стал повелительным, взгляд поймал глаза Борьки и не отпускал их. — Сейчас разденешься, сменишь воду и ляжешь в ванну. Полежишь, потом обсушишься и пойдешь спать. Понял?

— Да, хорошо, — прошептал Борька, поднимаясь. Игорь накинул халат. И, развернувшись, положил ладонь на плечо друга:

— Сейчас тебя бесполезно утешать… Поэтому скажи мне одно: когда пройдет какое-то время, ты согласен будешь мстить?

— Спрашиваешь! — Борька ожил, поворачиваясь к Игорю. — А о чем ты?

— Пока не знаю, — признался Игорь. — Я пойду спать. И ты ложись.

* * *

Игорь проснулся, от того, что Борька двигался по комнате. За окнами было хмурое, сочаще: ся дождем утро, и Борька как раз застегивал куртку.

— Ты куда? — Игорь приподнялся на локте, приглушил голос, хотя никого, кроме них, тут не было.

— Зайду домой, соберу ранец, — отозвался Борька.

— Пойдешь в школу?

— Да, — вздохнул Борька, присаживаясь на край кровати. — И потом — я пока что все еще начальник штаба, а у нас сегодня будут решать вопрос по реорганизации в связи с тем, что мы остаемся в тылу.

— Да, конечно, — Игорь сел. — И мне надо работать.

4.

Двое охранников в похожей на полицейскую белой форме ОКК прошли по бетонированной дорожке, не громко переговариваясь. Тот, что шел ближе к ограде, временами постукивал жезлом по чугунным прутьям, увенчанным светящимися зелеными звездами — символом компании. Вскоре постукиванье затихло вдали.

Комплекс спал. Только несколько снегоуборщиков очищали магистральные дорожки от выпавшего вечером снега, да в главном офисе светилась почти половина окон, а у подъезда стоял транспорт — в том числе «насад» главы совета директоров и «копье» директора "Земли и воли".

…Белая тень плавно и быстро выросла сбоку от дорожки. Там, где она поднялась, не снегу не осталось следов, и не было ни единого следочка на снегу, где она поплыла вдоль дорожки, не обращая внимания на многочисленные камеры слежения. Аппаратуру не обманешь… но почему-то именно от экранов тех камер, по которым плыла тень, отворачивались в дежурке охранники.

Возле окна тень замерла и мгновенно преобразилась — ее бесформенность молниеносно и бесшумно превратилась в четкий белый контур. Существо замерло у стены, почти неразличимое на ее фоне. Мимо прошла еще одна пара охранников — так близко, что, вытянув руку, они могли бы коснуться ночного гостя.

Но даже и не подумали. Голов не повернули.

Человек в белом подскочил и, левой рукой ухватившись за карниз на высоте около четырех метров, качнулся… встал на карнизе легким, неуловимым движением. Казалось, вертикальная стена держит его вопреки законам гравитации.

Он шел по карнизу, и в тех местах, где на нем и на стене лежали длинные косые полосы тени, белый цвет обтягивающего комбинезона темнел, вновь сливаясь со стеной — и возвращал себе белизну, едва тень кончалась.

Около четвертого окна человек остановился. Он стоял чуть сбоку, чтобы не рисоваться на фоне окна — и что-то делал рукой. Потом все так же легко перетек в вентиляционную фрамугу… размером четверть метра на двадцать сантиметров, послушно открывшуюся под его рукой, хотя магнитный — контакт находился, конечно, внутри. Если бы кто-то увидел, это — ему бы долго пришлось осмысливать такой факт.

Но никого вокруг не было.

…В коридоре мягким светом горели панели дежурного освещения. Было пусто и почти тихо, только с нижнего этажа доносились два невнятных голоса. На дверях кабинетов глубоким матовым сверканием поблескивали таблички.

Неспешным, почти прогулочным шагом, совершенно бесшумно, ночной гость зашагал по коридору. Он не пытался прятаться, как-то скрывать себя — просто шел. Лицо скрывал капюшон с двумя прорезями для глаз, внимательно смотревших вокруг. Комбинезон — цельный вместе с обувью — плавно менял цвет в соответствии, с местами, мимо которых шел ночной гость. Довольно рослый, но гибкий, как кошка и бесшумный, словно сквознячок… Похоже было, он не раз ходил по этим коридорам и хорошо знает их.

На повороте из стены выступал декорированный узорным шпоном короб вентиляции. Человек огляделся, легко подтянулся на одной руке. В другой у него появилось… скажем так — ЧТО-ТО, чем он невероятно быстро извлек решетку и, перевалившись внутрь, поставил ее за собой на место..

В начале вентиляционной трубы он полежал, прислушиваясь и принюхиваясь. Потом — пополз вперед, ориентируясь по ему одному понятным приметам.

Он полз уверенно, почти тек же быстро и так же уверенно, как шел, пока сбоку из очередной вентиляционной решетки не зазвучали уверенные голоса, обсуждавшие какие-то финансовые проблемы. Человек придвинулся к решётке.

Внизу был кабинет. Несколько человек сидели вокруг модного конференц-стола — трое в гражданском, один в форме флота ОКК. По столу ходили бумаги, работал компьютер.

Человек в вентиляции окаменел. Он не слушал разговор — тот шел об отправке грузов, сделках и прочих делах. Это его не интересовало.

Время шло — минуты… час, еще час… Около четырех утра совещание внизу стало заканчиваться. Ночной гость следил за тем, как люди расходятся — не шевелился, не моргал, только по временам медленно прикрывал и открывал глаза.

Мягко чмокнул замок и погас свет. Кабинет погрузился в полутьму — за окнами горели фонари. Тогда человек, словно большая капля, вытек из бесшумно открытого им отверстия. Выпрямился. Повел вокруг рукой, в которой был зажат все тот же предмет. Временами он останавливал руку, проводил в воздухе, зигзаг — и двигал ее дальше. Во время очередного зигзага в руке человека запульсировал огонек, а сам зигзаг обрисовал на одной из стен — у шкафа — алую мерцающую решетку из скрещенных лучей. Такие же зигзаги по полу очертили над ним хитросплетение лучей зеленого, цвета.

Ночной гость удовлетворенно кивнул и, примерившись, взвился в воздух неестественно длинным прыжком, в котором оттолкнулся ногой от дверцы шкафа и распластался поверху на нем самом. Свесил руку, начал размещать по краям алой решетки поблескивающую ленту, как бы перехватывавшую лучи. Когда таким образом он очистил квадрат в его руке снова оказался нож или что там, и эта штука плавно заскользила по облицовке стены. Короткими сериями вспышек мигала лампочка индикатора — очевидно, в этом мигании был какой-то смысл, потому что в определенный миг рука человека замерла, отодвинулась, а вторая — свободная — зашарила по панели. Замерла тоже, ее снова сменила та — с инструментом — только из него выдвинулось лезвие сложной формы, в следующий момент словно по волшебству превратившееся в манипулятор, тонкий, как паутинка. Свободная ладонь плотно легла на верхний левый угол квадрата в стене, инструмент в другой руке коротко мазнул торцом по нижнему правому…

Бесшумно в стене образовалась П-образная щель отошедшей бронепластины. Человек на шкафу оттолкнул ее подальше, и в темное нутро врезался узкий, но очень сильный луч, освещая стопки дисков в коробочках с наклейками и обычных папок с цветными кодировками.

Фонарик прилип к виску человека — свет теперь следовал за поворотами головы, а руки освободились. И эти руки начали быстро перебирать папки, переснимая каждый лист маленьким аппаратом. Диски из коробочек на миг перекочевывали в правый рукав, а потом тут же возвращались обратно.

Примерно через полчаса считка была закончена, и ночной гость привел все в прежний вид. С минуту полежал, закрыв глаза, потом повернулся на бок, сел на корточки — и снова прыгнул, причем так, что въехал в короб вентиляции, как штифт в гнездо. Ловко извернулся, дважды махнул инструментом в сторону алой и зеленой решеток — они погасли, лента исчезла, а решетка вентиляции уже встала на свое место…

…Снаружи подморозило. Белая крылатая тень скользила между служб вдоль аккуратных дорожек, мимо полукруглых ангаров, расписанных буквенно-цифровыми кодами. Неподалеку слышались шум и лязг — там голи круглосуточные работы, погрузка-выгрузка — но там, где двигался ночной гость, никого не было. А он по временам останавливался, читал коды, кивал и шел дальше. Именно шел, как по обычной улице. Несколько раз он поворачивал — в немыслимом лабиринте складов ориентироваться, казалось, сложно было только с рабочим сканером, но у него как-то получалось, потому что он шел (и пришел) к одному-единственному складу.

Дверь — не большая грузовая, а для прохода людей — была заперта. Он подошел и, помедлив, постучал по верхнему ее краю: раз-раз-два-раз-раз-два-три.

С той стороны зажурчали, отходя в гнезда, сувальды. Из двери упал косо срезанный кусок света, обрисовалась фигура.

(Вабиска. Все точно.)

Глаза вабиска от изумления расширились совсем по-человечески. Он потянулся за ятаганом, одновременно ошарашенно спросив, все еще не в силах осознать всей фатальности произошедшего:

— Ты кто?!

— Я смерть твоя геройская, — проникновенно ответил на его родном языке ночной гость — кстати, совсем мальчишеским голосом. И вабиска упал, перекосившись всем телом — поперек темного лба взбухал рубец от удара ребром двери.

Человек вошел в тамбур, закрыв за собой дверь. Одновременно, что-то спросив, в дверь напротив вошел еще один вабиска — в коже, с ятаганом в опушенной руке. Он, увидев белого, не растерялся и не стал тратить время на разговоры — просто сразу же бросился вперед, размахиваясь для удара в шею.

Человек ловко и быстро ушел под удар и замер в стойке напротив вабиска. Тот усмехался, покачивая ятаганом, на лице прямо читалось: "Никуда ты от меня не денешься, сейчас…"

— Падай, — как ни в чем не бывало предложил пришелец, — ты убит.

Вабиска дернулся вперед… и, опустив голову, неверяще уставился на кровь, выбрызгивающую из перерезанной паховой артерии. Снова посмотрел на стоящего перед ним человека — тот показывал небольшой скелетный нож,[53] оказавшийся у него в руке.

Вабиска рухнул навзничь.

Ночной гость бесшумно вошел в дверь — в помещение, заставленное контейнерами. Прислушался и двинулся вдоль них — прямо вглубь складского помещения. Свернул в проем между двумя контейнерами.

В небольшой выгородке, образованной их стенками, на раскладных кроватях спали шестеро вабиска. Еще две кровати были пусты.

Человек поднял руку — в ней был баллончик. Послышалось тихое шипение, в воздухе повисло, расползаясь, аэрозольное облако.

Ничего не изменилось. Просто через несколько секунд спящие перестали дышать.

(Вот и все. Или нет? Стоп. Не расслабляться.)

Он вышел в проход и заторопился наружу. Но не успел — там мягко заурчал мотор.

Прыжок в тамбур. Свет — погасить. Дверь — настежь, тихо, аккуратно. Небольшой полувездеход-джип точно разворачивался кормой. Туго натянутый полог трепетал, из кабины выскочил на снег высокий человек в теплой куртке с капюшоном, отороченным мехом, сказал шоферу:

— Поставишь — и иди, на сегодня отработали.

— А разгрузить? — спросили, из кабины.

— Сервопогрузчика активирую.

— Хорошо, — ответили из кабины. Тот, в зимнем, зашагал к складу, не замечая, что дверь приоткрыта.

А когда заметил — было поздно.

Нет, ночной гость на этот раз не собирался убивать, хотя и узнал лицо, хотя и не испытывал ничего, кроме отвращения к предателю, ради барыша связавшегося с врагами человечества. Не убил — но вырубил конкретно, уложив в тамбуре. А потом выскользнул наружу… и ушел куда-то в сторону раньше, чем с неба ударил мощнейший, почти парализующий сноп света и послышался резкий голос:

— Всем оставаться на своих местах! Лечь на землю! Быстро! Не двигаться!

* * *

Сдернув за плечи капюшон-маску, Тимка весело захохотал. Рухнул в кресло, задрав длинные ноги и продолжая смеяться. В таком состоянии — хохочущего — его и нашел штабс-капитан Дергачев, бесшумно вошедший в свой кабинет.

Дергачев поднял брови. Тимка поднялся, не переставая посмеиваться и доложил:

— Все материалы со мной. А директора Карева сейчас допрашивает полиция — почему он валяется без сознания на складе и откуда на этом складе мертвые вабиска.

— Значит, все-таки он? — штабс-капитан сел на край стола, закинул ногу за ногу. — А кто с ним?

— Похоже, что на Сумерле он один, — Тимка посерьезнел. — Если и есть кто — то пара исполнителей из служащих. Этих господин капитан быстро вычислит. А вообще-то следы на Землю ведут… Вот, — он достал из рукава футляр с плёнкой и диск, зевнул: — Извините… А где Файт?

— С германцами где-то на Дальней… Зачем он тебе? — Дергачев передал документы вошедшему человеку: — Отпечатать… Так зачем?

— Хочу продолжить работу по основному профилю, господин штабс-напитан. Оформите командировку?

— На Луну-233, —предложил Дергачев. — Надолго?

— На три месяца, господин штабс-капитан, — Тимка снова зевнул и потянулся: — Извините… Я пока отправлюсь спать?

— Отправляйся, — спрятал, отвернувшись, усмешку, Дергачев. — Командировку завтра вечером заберешь.

— Угу, — Тимка подумал и добавил: — Господин штабс-капитан.

— А все-таки ты нахал, — заметил Дергачев, соскакивая со стола. — Подожди. Когда встретишь Файта — передай ему, чтобы явился сюда.

— Не далековато ли? — усомнился Тимка.

— Бешеному кобелю семь верст не крюк, — нетактично ответил Дергачев. — А мне с ним надо серьезно поговорить.

— Параллельное задание? — поинтересовался Тимка. Дергачев замахнулся на него:

— Иди ты!.. Спать.

5.

Игорю всегда очень нравились дни рождения. Нет, не потому, что подарки, поздравления и всякие там блага и послабления, как обычно полагалось в лицее. Просто каждый такой день приближал его — мальчишку — ко взрослой, такой заманчивой и интересной жизни.

Но шестнадцатилетие — это нечто особенное. Это она и есть — взрослая жизнь. Полное со-вер-шен-но-ле-тие! Что тут еще скажешь? Поэтому в поздравлениях сквозила белая зависть, а Игорь ощущал себя неясно и неудобно — ведь это они, его друзья, организовали праздник ему, Игорю, и не где-нибудь, а в только что открытом молодежном центре Прибоя!

В отдельном зальчике на столе между блюдами и бутылками лежали многочисленные поздравления, а на небольшом столике — подарки, в числе которых Игорь разглядел несколько предметов: во-первых — головную повязку, как у Борьки, расшитую и с перьями у висков (от Катьки); во-вторых — украшенные бисером и золотыми накладками ножны к «полевке» (подарок Женьки); в третьих — книгу, изданную пионерским отрядом станицы с ироничным названием "Наши скромные герои", и большую картину Лизки, посвященную экспедиции к Третьему Меридиану. Но и остальные подарки были ого-го, причем львиная доля их была не то что от плохо знакомых людей — от людей, фамилии которых вообще ничего не говорили Игорю при первое рассмотрении! Лишь напрягшись, Игорь вспоминал то картографические экспедиции, то бои за Фелькишер Ланд, то недавнее переселение…

Вошедшему в зальчик Игорю устроили овацию. По крайней мере, так сказала Клотти, на что Игорь заметил, усаживаясь, что «овация» переводе с латыни — "забрасывание яйцми". Яйцами в него бросать не стали, но хоровое "слава, слава!" в исполнении друзей приобрело мощь и торжественность национального гимна. Игорь дирижировал вилкой, умело скрывая смущение — еще ни разу в жизни его не чествовали так шумно и весело. Может быть, потому что ни разу в жизни он не сидел в компании, которой командовал, с которой делал общее большое дело, делил опасности и радости последние восемь земных или шестнадцать здешних месяцев?..

Не было Тимки, и Игорь на миг взгрустнул. Где он? И… живой ли вообше? Но грусть оказалась недолгой, потому что Зигфрид добрался наконец до гитары и запел, обращаясь главным образом к потолку:

— Как из славного района Забайкальского, Из того-то лицея Селенжинского К нам приперся млад-Игорь-Муромцев. Игорь Муромцев Вячеславович…

— Игорь вытаращил глаза и уставился на Зигфрида, который продолжал велеречиво плести нечто в дико звучавшем в устах германца старорусском стиле, но очень складно. "Игорь Муромцев Вячеславович" поворачивал вспять горные лавины, спущенные на мирные селения яшгайанами, вызволял из иррузайской неволи неких «девиц-красавиц» и устраивал им счастье с "витязями верными из дружинушки хороброй", летал под облаками "выше сокола могучего", отпирал реки, запруженные злым колдовством и сокрушал "поединщиков-нахвальщиков", которых высылали против него злые силы. Когда песня закончилась, Игорь только и смог развести руками и, внезапно ощутив сильный голод, навалиться на копченый окорок, притащенный Борькой. Но друзья не унимались, и Игорю пришлось со вздохом отодвинуть тарелку, потому что невозможно же жевать, когда все поют старую песню, сложенную еще в начале XX века от Р.Х, скаутами тогдашней Империи:

— Будь готов, разведчик, к делу честному — Трудный путь лежит перед тобой…

Когда все подхватывали припев "будь готов, будь готов!", Игорь вспомнил, что именно этой старой песней озвучили зимой снятый пионерами Озерного фильм "Мы на Сумерле надолго". Игорь его смотрел. Что странно — в этих самоделковых лентах, где иногда пропадало стерео, было какое-то очарование, из-за чего зачастую они смотрелись интересней профессиональных работ. Один из друзей-приятелей Игоря по лицею собирал такие ленты — в его коллекции хранились аж черно-белые фильмы, снятые в 30-у годах все того же XX века, с живыми актерами, моноплоскостные и с отвратительным звуком, которому не могла помочь никакая очистка. Но лицеисты смотрели эти ленты с увлечением, пытаясь ломать за хвостик что-то, чудившееся им в старинных кадрах — и ускользавшее. А сейчас Игорь, похоже, понял — время. Вот что — время ускользало. Мысль, что все, запечатленное на носителях — было. Это не выдумка художественной ленты, а жизнь. Мальчишки и девчонки на экранах школьных "Финистов+", где крутили записи, были живые, на стоящие. Они давным-давно выросли и умерли, выросли и погибли или даже не успели вырасти, но все они существовали.

Игорь подумал, что несколько раз ведь тоже попадал на запись — тут, на Сумерле. Выходит, и он него тоже что-то останется. Даже если он вообще больше ничего не сделает в жизни.

— Эй! — в лоб ему попал шарик из салфетки. Степка смеялся, обнимая Клотти. — Какого черта ты задумался — на своем-то дне рождения?! Отставить!

— Есть отставить, — улыбнулся Игорь. — Эй, погодите, хватит жрать, слушайте! Тост! — он поднялся, держа в руке бокал с вином. — Тост, я сказал! 3а…

— Разрешите? — в зальчик всунулся офицер-связист, на него уставились удивленно. — Муромцев, Игорь Вячеславович здесь?

— Это я, — Игорь поднялся, обведя взглядом друзей. — Чем обязан?

— Его Светлость генерал-губернатор Сумерлы Сергей Константинович Довженко-Змай поздравляет вас, сударь, с совершеннолетием и передает оформленные документы, — в руке офицера оказался пакет, он улыбнулся, протягивая его Игори и — добавил: — Поздравляю вас и от себя лично. Честь имею.

Он козырнул и исчез так же внезапно, как и появился. Игорь удивленно посмотрел на конверт с гербом Геральдической Палаты, приложил палец к контрольной печати и достал из конверта… в самом деле — карточку совершеннолетнего. Все, что нужно, по полной программе. Тут же оказалось — совершенно неожиданно — письмо от Василия Дмитриевича, из Верного.

— Смотрите, как меня, ценят, — Игорь всем продемонстрировал карточку и гордо оглядел своих. — Держись, малышня… Кстати, вы в этом году школу заканчиваете, думаете, что будете делать?

— Ой, думаем… — пригорюнился Борька. — Но не сейчас, а? — под общий смех добавил он…

…Веселье шло своим чередом. А Игорю, как иногда бывает посреди праздника, вдруг стало грустно. И он почувствовал себя каким-то лишним.

Игорь тихо выбрался из-за стола и, улыбнувшись в ответ на вопросительный взгляд Степки, вышел наружу.

6.

В центре было довольно многолюдно, но Игоря словно специально ноги занесли в нижнюю галерею. На одной ее стороне были двери пионерских служб губернии — закрытые. Другая стена — прозрачная. За нею в вечернем полумраке открывался вид на залив и падал медленный снег. Наверное, последний в этом году.

Звук шагов заставил его обернуться. В конце коридора появился мальчишка, отряхивавший о колено рысью шапку. Его меховую куртку украшали знаки различия заместителя начальника штаба — и эмблема, Игорю неизвестная: черный на фоне алого солнца силуэт фургона, выше — золотые буквы «ЗЕМЛЕПРОХОДЦЫ». Парень был огненно-рыж, синеглаз, бледнокож и веснушчат. "Финн," — определил Игорь и не ошибся, потому что мальчишка, все еще колотя шапку о колено, поинтересовался:

— Эй, рюссии, где тут наш временный штаб? Игорь прищурился:

— Как ты меня назвал, чухонец недобитый?

Финн вспыхнул, Игорь мог бы поклясться, что его рука дернулась к висящей на ремне финке-лаап — но сдержался, и Игорь оценил это, сменил гнев на милость и повел рукой:

— Тут везде штабы. Тебе какой?

Финн подошел ближе, вздохнул:

— Извини… Добирался долго.

— Покажи финку, — Игорь принял оружие с уважением. Прямое, лишь на самом конце загибавшееся лезвие переходило в удобную рукоять из странного дерева — очень легкого, но явно прочного, с волокнистой красивой структурой. — Это что? — он щелкнул пальцев по рукояти.

— Скрутень, — пояснил финн, точным движением, не глядя, вдвигая финку в ножны. — Это на Сребрине такое растет…

— Ты из переселенцев? — уточнил Игорь. — С Дальней?

— Точно, — финн кивнул. — Поселок Высокий Берег, вернее, это пока только название. Видишь, у нас даже штаб отряда здесь. Только я не знаю, за какой дверью, — он улыбнулся. — Думал, ты подскажешь.

— Так я тоже нездешний, — пояснил Игорь. — Вообще-то с Земли, а тут живу в станице Черноречье, Прибойная губерния… А что это вы решили собраться-то?

— Дела, — несколько туманно пояснил финн. — Да, меня зовут Пааво. Пааво Ориккайнен, а тебя?

Игорь не успел представиться — дверь прямо за их спинами раскрылась, и чья-то рука не глядя, но точно повесила на крепления эмблему отряда.

— О, наши! — обрадовался Пааво и нырнул в дверь, откуда тут же послышался галдеж.

Игорь снова повернулся туда, где шел снег. По заливу двигалась группа огней — какое-то судно… со свистом, слышным даже здесь, пролетел высоко над водой струнник на Иппу. "Меня, наверное, уже ищут," — подумал Игорь, но остался стоять.

Дверь позади хлопнула, появился мальчишка — помладше Пааво, русый, с решительным подбородком и гербом патруля «Латники» (серебристый панцирь на черном фоне). Он сказал Игорю, как старому знакомому:

— Хорошо, что ты еще тут… Всегда гоняют самого младшего, ты представляешь?

— За бутербродами и лимонадом послали, — догадался Игорь. Мальчишка вздохнул. — Пошли, покажу, где.

Мальчишка вгляделся в лицо Игоря и полушутливо-полусерьезно поклонился:

— Сударь…

— Меня зовут Игорь, — усмехнулся Игорь. — Так ты идешь?

— Артём, Микульский, начальник патруля «Латники» пионерокого отряда «Землепроходцы» поселка Высокий Берег, — представился по полной мальчишка. — Мы в основном из Забайкалья.

Игорь про себя воздел руки к небесам. Местность, в которой стоял его родной лицей, вот уже двести лет поставляла едва ли не пятьдесят процентов колонистов в самые разные места Галактики. Забайкальцы даже на фоне прочих русских обличались редкостной обстоятельностью в подгребании под себя новых земель и обладали чудовищным упрямством. Кроме того, у них в крови были страсть к охоте и сельскому хозяйству.

Купив бутербродов и лимонада, они вдвоем вернулись к штабу. Артем, придержав дверь, пригласил:

— Заходи, заходи.

Игорь не заставил себя просить дважды.

Внутри небольшая комната ничем не отличалась от множества штабов пионерских отрядов, какие Игорь видел в своей жизни. Правда — с некоторым налетом «временности». Кроме уже знакомого Игорю Пааво за раздвижным столом (на нем лежала карта, которую Игорь узнал с ходу: созданная его командой, земли севернее Дальней) сидели еще двое мальчишек лет по пятнадцать: длинноволосый красавчик — начальник патруля «Лыжники», — и широкоплечий подросток с грубовато-решительным лицом, начальник штаба.

Между ними, поверх карты, стоял старый ГАП «тула-киреев» и лежали толстые диски-стозарядники.

— А, привет! — обрадовался Пааво, словно они с Игорем были десять лет знакомы, из них год не виделись. — Я так и не спросил, как тебя зовут…

— Игорь Муромцев, — представился Игорь.

— О! — откинулся на стуле длинноволосый. — То есть… — он вскочил: — Борис Колобов, начальник патруля «Лыжники» пионерского отряда «Землепроходцы» поселка Высокий Берег.

— Женька Рубан, начальник штаба, — поднялся широкоплечий. — Рады видеть… — он замялся и закончил: — Вас. У вас какое-то дело?

"Борька и Женька опять," — отметил Игорь. Артем, расставлявший на каких-то, ящиках принесенное, сообщил через плечо:

— Он просто донести все это помог.

— В принципе это правда, — признался Игорь. — А карта знакомая… И ГАП. Особенно в профиль.

Пионеры внимательно и как-то выжидающе смотрели на Игоря — в результате этих взглядов он начал чувствовать себя несколько неуверенно.

— Я что-то не так оказал? — в конце концов осведомился он.

— У вас заряды есть? — спросил Женька.

Вопрос оказался под стать взглядам: неожиданный. Но Игорь уже успел собраться:

— С собой — нет. А что?

Все четверо переглянулись. Игорь еле сдержал улыбку, когда услышал вполне закономерное:

— По-моему, надо рассказать.

Это предложил Женька. Пааво кивнул, а Борька добавил:

— Может быть, нам повезло.

— Может быть, — согласился Игорь — он ощущал сильный интерес и прочно обосновался на одном из стульев наискось от двери. — Я могу почти все. Итак — зачем вам заряды? И что это за заряды, которые нельзя купить в факториях?

— Там, где мы поселились — отличный лес, — начал Женька. — Пре-вос-ход-ный и в огромном количестве. Но за рекой — местные. Некоторые вполне нормальные, ничего плохого не скажем. Но есть и другие. Проблема, которую надо решать.

— И решение в том, чтобы они нас боялись, — заметил Пааво. Игорь кивнул. Решение было неплохим. Он бы, во всяком случае, проголосовал бы за него обеими руками.

— Поэтому мы потихоньку воюем, — признался Женька, понизив голос. — Ну — потихоньку, вы понимаете?

Игорь кивнул снова — он понимал. От этого «потихоньку» на всех населенных планетах стоном стонали нелояльные местные жители. Уже не раз случалось, что регулярные войска, после долгих обсуждений наконец-то отправившиеся брать какой-нибудь бандитский город, обнаруживали на его развалинах некоего Федьку Хрюкина, который с чисто крестьянской обстоятельностью строил светлое будущее, представлявшееся ему в виде двухэтажного хутора со свинарником на триста голов. На Сумерле с этим оказалось посложнее — Алые Драгуны, набиравшиеся из местных землян, и сами неплохо резали «немирных» вабиска. Вот только на Дальней — Драгуны были нужны везде — стояла всего-то пара кавалерийских эскадронов да полурота легкой пехоты. И, хотя Довженко-Змай прислал половину охраны с латифундии на помощь Драгунам, регулярных частей не хватало все равно катастрофически. Трудно было в такой ситуации ожидать, что новые переселенцы останутся сидеть сиднями на определенных им землях, перенося набеги иррузайцев и запуганных ими лесовиков.

— Наш отряд решил организовать партизанскую группу, — нейтральным тоном объявил Женька, внимательно изучая лицо Игоря. — Все равно с занятиями в школе пока полнейшая катавасия…

— Как в книжке «Монолит», — вмешался Артем, уже успевший вскрыть сок. — Читали?

— Слушайте, ради всего святого, — Игорь поморщился, — зовите вы меня на «ты» Читал я «Монолит». Думаете, получится?

Он хотел добавить, что главного героя этого романа хорошо знал отец.[54] Тесна Галактика для человека…

— Очень интересно делать невозможно, — процитировал молчаливый Борька один из постулатов землянина.

Игорь не увидел в желании мальчишек «попартизанить» ничего странного, Германские парни уже давно повоевывали между Пограничной и болотами почти до Дальней — всякий раз, когда находило настроение. Степка ходил с ними и здорово развлекался — Клотти его поносила за «сорвиголовство», а анклав не мог надышаться на своего приемыша: и умный, и смелый, и работящий — короче, настоящий германец…

— Ну, вообще-то зарядов у нас хватает, — Пааво возложил локти на стол. — К «булатам» не хватает. И к подствольникам тромблонов нет. Вот проблема.

— У вас есть подствольники? — уточнил Игорь.

— Три, — признался Женька. — Старье. «Пищали», однозарядки.

— А людей сколько? — поинтересовался Игорь.

— Шестнадцать, — ответил Женька. — Старшие. Все проверенные ребята, стрелки, рукопашники, следопыты.

— Следопыты… — повторил Игорь, про себя подумав, что следопытский ранг, заработанный в земной тайге, глухой, но безопасной, мало имеет общего с Сумерлой и ее реальностью. — Знаете, я бы на вашем месте поместил объявления на местные газетные полосы и в информаторий, — Игорь окинул мальчишек взглядом. — Добровольцев будет завались. И вам легче.

— Мы просто не можем, — покачал головой Женька. — В принципе мы-то заявляем, что идем в краеведческий поход, а какие в краеведческий поход добровольцы? Нашу идею тут же накроют.

— Ясно… — Игорь полез в карман, вытащил блокнот — обычный, из пластиковых листов. — Вот что… — он вытянул руку, Артем подал карандаш. — Вот что, я тут пишу мои данные и то, как меня найти. Сегодня у меня день рождения, вы уж извините… — Игорь, улыбаясь и подняв ладонь, переждал "поздравляем, поздравляем!" и продолжил: — Но послезавтра свяжитесь со мной. Я достану вам заряды к «булату» и тромблоны. И кстати… — Игорь чуть прищурился: — Я бы не отказался сходить с вами. Я снова не у дел. Или вам лишние не нужны?

— Что вы! — вытаращил глаза Женька. — Мы будем только рады! Вы же внук самого «Кулака»… и тут про вас столько говорят…

— Еще одно «вы» — и ищите себе другого спонсора, — дружелюбно предложил, поднимаясь на ноги, Игорь. — Хорошо, я пойду и изо всех сил буду ждать вашего сообщения…

…Снаружи Игорь прищелкнул пальцами и весело подумал: "Ну вот я и опять при делах! А как там мой день рождения?"

Но и на этот раз ему было не суждено вернуться в зал. Справа — там, где за поворотом находился огромный экран — слышался возбужденный гомон, и Игорь, поколебавшись несколько секунд, на правился в ту сторону — посмотреть, что и как.

Человек пятьдесят — в том числе и взрослые — стояли вокруг экрана, обмениваясь в озабоченными репликами. Диктор ИТАР-РИ на фоне плавно передвигающихся в космосе громадин звездолетов сообщал:

— …линкоры класса «Эмпайр» — основа мощи флота Англо-Саксонской Империи. По данным из наших источников на десантных судах находится до ста тысяч только кирасир и панцырников-пехотинцев, штурмовые части и подразделения гвардии. Как уже было сказано, в ответ на ноту Совета Первых Родов Сторкада, посол Англо-Саксонской Империи на Сторкаде передал Совету меморандум Его Величества Императора Англо-Саксонской Империи, Лорда-протектора Союзных и Лендлорда Вассальных планет, в котором предлагается не вмешиваться в акцию англосаксов, направленную на искоренение гнезда пиратских Семей сторков на Арк-Фендане — планете, как известно, находящейся в англосаксонском секторе влияния…

— Что произошло? — спросил Игорь у стоявшей рядом девчонки. Та мельком бросила взгляд и отрывисто сообщила:

— Англосаксы на Арк-Фендане, на орбите.

— Теперь Сторкад взбесится, — сказал кто-то.

— Не взбесится, — возразили в ответ, — англосаксы им и так почти кислород перекрыли, а Семьи на Арк-Фендане почти вне закона у самих сторков.

— Туда им и дорога, — добавили с другой стороны экрана. Поддержали еще несколько голосов. Офицер в форме торгового космофлота заметил:

— Трудно будет воевать. Я Арк-Фендан знаю — гравитация 0,7 от нашей, солнышко светит едва на 3/5, три четверти планеты — чернолесье…

— Справятся, — оспорили его.

На экране диктор на фоне флота сменился кадрами из информационных роликов ВВС. Звучала музыка, пилоты бежали к истребителям и штурмовикам; на палубах, возле катеров с подвешенными десантными шаттлами строились под разноцветными знаменами и "Юнион Джеком" тяжелые пехотинцы в алой парадной форме; скандинавские егеря в кепи с цветными околышами метали в цель финки; синие кирасиры в хвостатых шлемах замерли возле танков; шотландцы из Кордильер, в ярких лентах и перьях, в килтах, маршировали под вой волынок; проезжали на ощетинившихся стволами машинах уланы в леопардовых ментиках… В боевом снаряжении солдаты всех армий выглядят почти одинаково, даже человека от нечеловека не сразу отличишь, поэтому смотреть на яркую чужую форму было интересно.

— А по-моему, зря они это затеяли, — сказала еще одна девчонка. — У них и так несколько войн одновременно идет.

— Их вооруженные силы великолепны, — заметил хрипловатый мужской голос, — а флот и штурмовики, пожалуй, лучше наших. Кроме того, шэни, и гаргайлианцы уцепятся за возможность воевать против сторков обеими руками. Или что там у них? Англосаксы используют их как основную ударную силу на планет

Вокруг засмеялись, но тут же посерьезнели — все. Документальные кадры репортажа сменились старой хроникой времен Галактической войны. За мельканием кадров ясный и звонкий мальчишеский голос пел с неистовой силой, рвавшейся из строк:

— Земляне![55] Я поведу вас туда, где не бывали мы! Мы пройдем сквозь толпы врагов, как сквозь лес, затрещат их кости, как сухие сучья. И если прекратится треск, значит полегла в боях слава наша! Мы войдем в их миры, как пламя в камыш, города их вспыхнут другими огнями, их планеты навзничь падут перед нами!

Игорь коротко переглотнул, наблюдая за кадрами хроники — всплывали из багрового тумана окровавленные, озверелые и вдохновенные лица, рушились улицы и горело небо…

— Шел на площадь за рядом ряд. К небесам поднимались руки. И клялись войска. Был парад. Проносились хоругви, хоругви. В центре вился имперский флаг, черно-желто-снегово-белый, а на левый и правый фланг уносились знамена красные. Этот видел его, видел тот наше красное, красное знамя, красное-красное, как восход, потревоженный ураганами. До далеких звезд пронесли цвет восхода — и мы узнали, что закаты нездешней земли были цвета земного знамени! Всё пройдя и смерть победив, возвратимся мы стариками. Станут драками наши бои, реки быстрые — ручейками. Мы вернемся в свои города, где полдневный дремотный воздух, и лишь в снах к бойцам иногда возвратятся дальние звезды…

…Его не искали. Больше того — посмотрели на него так, что Игорю показалось, будто его не узнают.

— Слышали? — с порога поинтересовался он тем не менее. — Англосаксы на Арк-Фендане!

— Да неужели? — спросила…

Спросила Светлана.

7.

Над Озерным было уже заполночь. Недавно прекратился снег, город спал, лишь на залитых огнями улицах в центре тихонько урчали снегоуборочные машины — дренажная система не справлялась.

Во дворце генерал-губернатора жизнь не прекращалась ни на секунду, но и там из каждых десяти окон светилось только одно, а шум почти утих. Огромный комплекс, раскинувшийся на холмах, дремал.

Караул возле кабинета, генерал-губернатора сменился. Солдаты в парадной форме Алых Драгун, отдав салют холодным оружием, вновь замерли у дверей, украшенных имперскими гербами, чуть вздернув подбородки. Пустой гулкий коридор перекатил эхо шагов уходящей смены и затих, снова.

Дежурный офицер в «предбаннике» работал за компьютером. Дверь в сам кабинет была наплотно закрыта…

…Вытянув ноги под стол, Войко Драганов смотрел новости. Довженко-Змай, одетый в мундир Алых Драгун, стоял у огромного овального окна, придававшего кабинету сходство с рубкой космической яхты. Руки генерал-губернатора были скрещены на груди, глаза полузакрыты. Длинные ресницы чуть подрагивали.

— Мы дружим с девяностого, — внезапно сказал Драганов, не отрываясь от экрана. — С первого класса лицея. Я все понимаю и я не в обиде на тебя… Но все-таки — почему, ты даже не попытался образумить ее?!

Довженко-Змай нее повернулся. Он вообще не сказал ни слова — но Драганов напрягся. Он СЛЫШАЛ голос друга.

"Образумить? А отец смог образумить… ЕЕ? Ту, которая умерла на моих руках на улице Иппы в двухсотом? У нее тоже был парень — он ранил меня, когда мы не захотели отказаться друг от друга. И брат у нее был — мы и сейчас с ним дружим, ты знаешь. Но она захотела, чтобы было так, как было — и никто ничего, с этим не смог поделать. Даже смерть.

"Да, и смерть, — отозвался Войко и выключил экран. — Если тебе было больнее, чем мне все это время — я тебе не завидую. Помнишь, как наша лицейская группа пела:

Я завтра уйду в безнадежный бой.[56] Подписан уже приказ. И мы не увидимся больше с тобой, Но эти часы — для нас…" Генерал-губернатор подхватил: "Соль на щеке, и губ твоих жар, И тихий шепот, дождя… Сегодня я счастлив — вот только жаль: Я мало любил тебя. Короткое «да» — пьянящий ответ. (А звезды шипят в крови) Я тысячу сонных, приглаженных лет Меняю на день любви… Помнишь, на нашем выпускном пели эту песню, а мы танцевали с девчонками и говорили о будущем?"

"Да, — молча кивнул Драганов. — Сколько погибло человек из нашего выпуска? Ты помнишь?"

"Уже пять, — отозвался Довженко-Змай. — Трое военных, двое гражданской службы… Ты теперь улетишь с Сумерлы, Войко?"

"Нет. Но в конце лета соберу экспедицию и пойду за Третий Меридиан. На год, может — на два, не знаю. Буду искать артефакты Рейнджеров. Может быть, снова приедет Беннет, мы в прошлый раз неплохо поработали."

"Мне жаль, Войко,"- закончил генерал-губернатор, поворачиваясь наконец.

— Сергей Константинович, — приоткрылась дверь, появился дежурный офицер, — капитан Бельков только что передал — он ждет вас в тюрьме.

— Да, я сейчас еду. Машину, поручик, — Довженко-Змай оттолкнулся от подоконника. — Поедешь со мной?

— Полечу в лагерь, — покачал головой Драганов, поднимаясь на ноги. — Подвези до аэродрома, по пути ведь.

— Конечно, одевайся.

* * *

— В какой он камере?

Дежурный полицейский, вытянувшись в струнку, отрапортовал:

— Пятая камера, господин штабс-капитан.

— Откройте, — приказал Бельков и положил на стол фуражку.

— Да, господин штабс-капитан, слушаюсь, — полицейский полез в сейфовый шкаф, потом повернулся и неуверенно спросил: — Господин штабс-капитан?

— Да.

— Разрешите задать вопрос?

— Конечно.

— Это правда… — полицейский смешался. — Это правда, что он… что он нанял вабиска — и помогал им произвести тот взрыв?

— Правда, — кивнул Бельков. Тогда полицейский, подумав, взглянув прямо в лицо своему начальнику и обстоятельно разъяснил:

— Тогда я прошу вас, господин штабс-капитан, снять меня с поста и разрешить отгул. Я нахожусь при оружии и у меня ключи от его камеры… Я боюсь, что нарушу присягу, господин штабс-капитан. Я всегда был хорошим полицейским, вы знаете… и тут у нас немного работы. Но тогда, в тот раз, я помогал соседям хоронить их дочку. Такая красивая и умная была девочка, она бы закончила школу в этом году… У меня самого оба сына ходят туда же. Так что я прошу вас официально, господин штабс-капитан.

Бельков слушал очень внимательно. Затем кивнул:

— Да, конечно. Вы можете быть свободны. Ему все равно некуда бежать…

…Карев поднялся е кровати быстрым движением, уже глядя в сторону двери. Сел, вцепившись в откидную койку обеими руками и облизывая губы. Глаза его поблескивали двумя искорками в свете дежурного плафона. Бывший глава совета директоров выглядел сейчас загнанно к жалко, почти раздавленно.

Бельков аккуратно закрыл за собой дверь и встал, прислонившись к косяку плечом, скрестив на груди руки. Он стоял молча, не сводя с арестованного взгляда, и под этим взглядом Карев начал ерзать, облизывать губы все чаще — и наконец нервным голосом, с каким-то даже вызовом, бросил:

— Вы меня не запугаете, штабс-капитан, не запугаете!

— Да ты сам себя запугал, дальше некуда, — брезгливо сказал Бельков, подходя ближе. Еще молча достоял, глядя, на корчащегося против своей воли Карева сверху вниз. — Знаешь, что? Я уже довольно долге работаю в полиции. И мне никогда — слышишь, ни-ког-да! — не хотелось бить арестованных. И не приходилось. Даже когда три года назад я арестовал одного из вашей компании, пытавшегося убить генерал-губернатора… тогда ещё просто мальчика Серёжку… даже тогда мне не хотелось ударить его. Я полицейский. Я арестовываю, а не караю, карать — дело суда. И он тебя ждет, будь уверен… но я не об этом сейчас. Просто мне в эту секунду впервые в жизни хочется не просто ударить арестованного, а избить его — до полусмерти, и это все равно будет очень маленькой платой за тех, кого ты убил руками иррузайцев. Просто как человеку хочется, как нормальному человеку… — и кулак Белькова со страшной силой впечатался в лицо Карева, отбросив его к стене так, что послышался глухой стук. — Как хорошо-то… — пробормотал штабс-капитан, потирая костяшки пальцев, — чудо до чего хорошо… — заливаясь кровью и с ужасом следя за руками полицейского, Карев сел на кровати. — Я пытаюсь понять, чего тебе не хватало? Ради чего ты убил двадцать восемь детей? Чем же ты будешь оправдываться перед собой?

— Двадцать семь детей, — гнусаво сказал Карев. Бельков покачал головой:

— Двадцать восемь двадцать восемь… Ты еще не знаешь — кажется, твоему сыну было двенадцать лет?

— Было? — сорвался в хрип Карев. — Как…

— Когда он узнал, что ты сделал, он застрелился, — пояснил Бельков. — Зря конечно. Он не виноват, что его отец такая сволочь. Позавчера, у себя в спальне… Ну так за что, ради чего ты их убил? Неужели ради денег, тебе что, не хватало того, что у тебя было?!

Раскачивавшиеся на кровати Карев вдруг выпрямился — и теперь уже штабс-капитан отшатнулся, пораженный тем, какое у арестованного было выражение лица. А тот заговорил, скалясь и отрывисто бросая слова и фразы:

— Что? Ради денег? Нет, не ради денег… не ради денег, плевать я на них хотел… Думаете, только вы, дворяне, прослеживаете свои идиотские родословные? Вот уж нет… Я тоже кое-что о себе знаю… Мой предок — еще тогда, до Третьей Мировой — владел половиной добычи нефти в вашей России. Он был не просто богат. У него была власть и возможности. А ваши проклятые предки в те годы нищенствовали, потому что были глупцами, вот и все… И с американцами он бы договорился, договорился бы и жил не хуже, чем раньше, может, даже лучше… Но как же, нет! — Карев забулькал горлом, из его глаз брызгала ненависть, обжигавшая расплавленным свинцом. — Вам моча в голову ударила! Имперцы, сверхлюди, сучары… начали эту войну… не задавили вас совсем вовремя… не перебили, не выморили дочиста, пока было можно… Вы все разрушили! Все, дочиста! Все планы! Весь мир! Ради своей поганой чести… Конечно, что вам было терять! А другие потеряли все! Но я — я про это знал и помнил! Если бы ты мог понять, как я вас ненавижу! И вас самих! И вашу жизнь! И ваши корабли! И ваши лицеи! И вашу армию! И вашу науку! И… и… — он захрипел, плюнул на пол. — Будьте вы прокляты! Ну ничего! Я не один такой и не последний! Мы подождем! Мы потерпим! Все равно будет наш час! Тогда вы за все заплатите! За всех! Тысячу лет будем ждать! Десять тысяч! Но наш час придет! Наше время настанет! — Карев был жалок и страшен, он снова прохрипел: — Будьте вы прокляты!

— Проклят будешь ТЫ, — Бельков оправился от изумления и был очень спокоен. — За детей, которых ты убил. Тебе недолго осталось — и все эти оставшиеся тебе дни ты будешь носить на себе это проклятье. Оно не от меня. Оно от нашего мира, в котором тебе нет места…

…Генерал-губернатор сам открыл изнутри дверцу машины, и та, при поднявшись и, набирая скорость, бесшумно двинулась в сторону дворцового комплекса. Довженко-Змай молчал довольно долго, потом спросил неловко:

— Ты ударил его?

— Да, — Бельков поморщился. — И теперь мне противно… Не надо было этого делать. Не сдержался.

— Не сдержался, — согласился генерал-губернатор. — Ты прав, не надо было так. Это от злости на самого себя. По большей части, — и он откинулся на спинку, послушно повторившую форму тела. — Только ты себя зря винишь. Такое предвидеть было трудно.

— Это не имеет значения, — Бельков смотрел в окно. — Полицейский обязан делать свою работу.

— Как же мы все-таки недалеко ушли от грязи прошлых времен, — вдруг сказал генерал-губернатор. — Казалось бы, навечно изгнали саму мысль о возможности подобного — вот. Пожалуйста. Ведь существуют же рядом, на одной планете, такие, как этот пацан, витязь в охотничьей куртке, Игорек Муромцев — и эта сволочь с дипломом доктора планетарной экономики. И это обидно. Очень. Его, конечно, казнят. Только не вернешь уже… А себя ты не вини. С тихими подонками вообще страшно трудно бороться.

— Да. Иппу брать было легче, — наконец улыбнулся Бельков. И тут же смешался: — Прости. Я не подумал…

— Ничего, — ответил Довженко-Змай, но его лицо окаменело. — Просто немного больно…

Какое-то время ехали молча. Но генерал-губернатор неожиданно и довольно странно нарушил молчание:

— Враги всегда мечтают, как бы напасть на нашу страну, уничтожить наших защитников — армию и флот, отнять наши земли, фабрики и заводы, посадить нам на шею капиталистов, чтобы весь советский народ работал на них, чтобы опять вернулись в нашу прекрасную страну нищета, безработица, голод, холод, унижение, рабство…[57] Я в лицее читал одну старую книжку. Старомодная очень, но интересная. Это оттуда… — он выдвинул экран и несколькими нажатиями кнопок вывел на него ажурно-просчитанный, легкий чертеж моста.

— Вот, назвал в честь… в честь НЕЕ. Предложил на конкурс гостов через Дальнюю и Пограничную.

— Выиграешь, — уверенно сказал Бельков. — Сколько их по твоим проектам построили?

— Три тут, на Сумерле, — с удовольствием вспомнил генерал-губернатор, — и еще один на Океаниде. Я был бы хорошим инженером, если бы не стал генерал-губернатором.

— Кажется, одно другому не мешает, — заметил Бельков.

— Ох, мешает, — вздохнул Довженко-Змай.

— Кстати, — вспомнил штабс-капитан, — как там этот твой витязь в охотничьей куртке-то?

— Он что-то подозрительно притих, — задумчиво протянул генерал-губернатор. — И мне не очень верится, что он пишет свою работу. Скорее всего, скоро где-нибудь за Дальней заполыхает… и подкладывать дровишки в тамошние костерки будет именно он. Мне бы вот только узнать, с кем он выйдет на прогулку — с германцами или подобьет на авантюру новых колонистов? Если с колонистами — они чего доброго, возьмут столицу Иррузая до конца лета…

8.

Сторк был почти неотличим от людей Земли — высокий, в помпезном, даже слишком, парадном мундире, он вошел в зал и окинул собравшихся невыразительным взглядом больших, ярко-зеленых, широко посаженных глаз. Узкое бледное лицо с гладкими скулами и прямым носом было бесстрастно. Точным, неожиданно земным жестом сторк отдал честь.

Генерал-полковник подумал вдруг, что в этом совпадении нет ничего случайного. Земной обычай отдания чести произошел от того жеста, которым средневековые рыцари поднимали забрало. Сборки походили на землян почти до смешного; скорей всего в их истории тоже было нечто подобное. Он вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы посмотреть Сторкад в жизни — не на экране. Красивая планета… А через секунду пришла и другая мысль: не случайно враг выбрал именно сторка для этой миссии. Именно из-за похожести, чтобы смягчить землян.

— От имени, — начал сторк, и генерал-полковник внутренне вздрогнул от неожиданности, — объединенного командования Нэйкели, Дайрона, Сторкада и Джаггана, а так же подчиненных планет я, Кен Ло Сиад токк Сиад апМид Сиад… — дальше звание, соответствующее земному маршальскому; по нему и по имени, указывавшему на принадлежность сторка к элите элиты от элиты планеты, генерал-полковник почуял всю важность намерений врага и с трудом заставил себя сохранять хладнокровие, — …уполномочен предложить противной стороне мир.

— Отказано, — сказал генерал-полковник и злорадно увидел, как расширились глаза сторка. Сделав вид, что он этого не замечает, генерал-полковник начал: — От имени объединенного командования Земли, Скиутты, Брэссудзы, Нэриана и Гаргайла я, генерал-полковник Столпников, глава Военного Комитета Большого Круга Объединенной Земли, уполномочен предложить противной стороне капитуляций, — глаза сторка стали яростными и надменными; генерал-полковник добавил: — Прошу помнить, что наши — лоты находятся на орбитах всех ваших метрополий, кроме Дайрона. Прошу так же не забывать, какое количество добровольцев с миров, названных вами "подчиненными планетами" жаждет принять участие в высадке. У вас есть полномочия для принятия решения?

— Да, — сторк на миг прикрыл, глаза. — Воля победителя — закон для побежденного, и мы принимаем условие о капитуляции. Начнем с того, что возвратим всех ваших пленных, в том числе — переданных в частное владение, не требуя возвращения наших…

Позади в зале поднялся радостный и недоверчивый шум. Сторк, презрительно скривив губы, окинул взглядом ту часть зала, где сидели не-земляне:

— Поясните вашим… — последовал сторкадский вариант «шакала» — …что мы капитулируем перед Землей. Вам решать и ставить условия. Только вам.

— Несомненно, — согласился генерал-полковник и, протянув руку, взял из пальцев подошедшего адъютанта лист бумаги. — И все позднее будет обговорено подробнейшим образом. Но прямо сейчас бы я хотел поставить вопрос о Сторкаде. Из всех воевавших сторон только ваша замешана в осознанных военных преступлениях. Вот список тех, кого Земля хочет получить для суда — двести тридцать семь офицеров и гражданских.

Сторк окаменел. Не менее полуминуты он не сводил глаз с невозмутимого лица землянина. Потом отчетливо перевел дыхание и заговорил тихо-тихо, перейдя на родной язык:

— Мне известно, что вы понижаете меня. У меня было восемь сыновей. Шестеро старших мертвы. Седьмой калека. Ваша ракета оторвала ему руки и ноги… Восьмому — по вашему счёту тринадцать лет; сейчас он дежурит в расчете ПКО моего города. Так вот. НИКОГДА Сторкад не выдавал своих. Если вы будете настаивать на этом позорном пункте — мы станем драться с вами до конца. МЫ ВСЕ СТАНЕМ ДРАТЬСЯ. А последние из нас уничтожат планету. Мы подготовились. Итак, человек? Представители Дайрона готовы заменить меня на переговорах.

Генерал-полковник вновь посмотрел в глаза сторка. Ему вспомнился зал с факелами — несколько лет назад…

Улыбка сына — доверчивая и гордая…

…Клочки разорванного листа спланировали под ноги сторку и человеку. Сторк проводил их безумными глазами. Поднял их — уже непонимающие, больные, смертельно усталые, измученные — да какие угодно, только не грозные! — на человека. Человек бесстрастно сказал:

— Теперь приступим к началу подробного обсуждения…

…Привалившись к закрывшейся двери спиной, Столпников, генерал-полковник Объединенного Флота Земли и глава Военного Совета Большого Круга, всхлипнул, обеими руками разорвал тесный ворот парадного кителя и, почти ничего не видя от слез, срывающимся голосом выкрикнул внутрь каюты:

— Юрик… сыночек!.. Ты слышишь?! Победа, мир, Юрик! Победа!..

Веселый мальчишка улыбался плачущему отцу.

Молча.

Со стены.

Из траурной рамки портретной голографии.

* * *

Струнник со свистом проскакивал над небольшими речками, терявшимися среди серебристо посверкивавших равнин, покрытых редким ковром солянки. "Виут… виут… витуу…"- мягко шептали стыки, и состав то взлетал на полукилометровую высоту, то падал к самой земле.

Облокотившись на откинутый столик, Светлана любовалась летящими за окном видами. Игорь — нога — на ногу — сидел возле собранной сумки и любовался Светланой.

Она часто прилипала к окну. В самом деле — интересно было смотреть, как буквально на глазах леса сменяются перелесками с полосами степи, а дальше — над широким ковром весеннего разнотравья — серебрится Пик Силантьева, высочайшая вершина планеты. И вот, уже полчаса струнник с трехсоткилометровой скоростью летел над солончаками экваториального пояса.

— Прибытие в Новый Минск черед десять минут, — объявил динамик над дверью, купе.

— Приехали почти? — Светлана отвернулась от окна. — Я и не заметила, — она улыбнулась.

— Я тоже, — признался Игорь. — Я на тебя смотрел все время.

— Ты спал, — возразила Светлана. — По крайней мере час.

"И сон видел," — хотел оказать Игорь, но не сказал, потому что девушка пересела к нему и положила голову на плечо. Игорь обнял ее и дунул на висок, отбрасывая волосы. Светлана засмеялась, покосилась лукаво:

— Давай ещё посмотрим.

Они дружно откинули столик. Игорь нажатием кнопки опустил стекло. Упругий горячий ветер с запахами взгретой земли хлестнул в купе, отталкивая от окна, но юноша и девушка, обнявшись, встали плотнее.

Это была другая страна, совсем не похожая на лесистый сельскохозяйственный Север с его фермами и аграрными поселками. Солянка накапливала из почвы минералы, на больших озерах открытым способом добывали поваренную соль. Местность пересекали дороги, по которым, поднимая облака белесой пыли, шли колонны гигантских транспортов. Мелькнули на горизонте тесно стоящие башни комбината — белые, сверкающие. Равномерно и неспешно вращались на холмах лопасти ветряков. Искристо — глазам больно — сверкали огромные кристаллы на берегах озер, где в густой жиже неустанно ворочались конвейерные лопасти солеуборочников.

Линия делала широченный разворот — мелькнул океанский залив с разноцветными парусами — и состав ухнул в распадок ущелья, облицованный шлифованными гранитными плитами. Пролетели выгнутая ажурная арка моста, пешеходные тропки с людьми на них, экран — Игорь только заметил надпись: "Новый Минск приветствует вас!" и движущуюся цепочку каких-то цифр.

— Странно, — сказала Светлана, — перелет с планеты на планету не так удивляет, как путешествие по одной, когда за окном все меняется на твоих глазах. Я столько раз прилетала на Сумерлу, а в этих местах никогда не бывала. Только на экране видела… Казалось — скучно, а тут как-то по-особенному красиво… А может быть — потому что ты рядом.

Игорь подхватил сумку и улыбнулся…

…Из купе на перрон прыгали и сходили люди. В основном это были отпускники с севера или местные: ездили на север по каким-то своим делам. Все эти люди очень быстро расселялись е привокзальной площади.

Новый Минск — пятый по числу жителей населенный пункт Сумерлы — спускался к океану по склону большого холма. На взгляд Игоря, тут было маловато зелени — лишь два парка и кайма бульваров вдоль жилых улиц. Дальше по берегу различалось движение — строили жилой район, новый, и космопорт. А еще дальше начинались рощи, к которым вела дорога.

— Нам туда? — кивнула Светлана. — Выглядит симпатично.

— Судя по проспектам — туда, — Игорь поправил на плече сумку. — Пошли транспорт искать. Я заранее не заказывал, чтобы было романтичнее.

У съезда с площади стоял памятник Силантьеву — знаменитый геолог и основатель города, опираясь на молоток и широко расставив ноги, не сводил глаз под пробковым шлемом с соляных полей, которые он открыл, начал разрабатывать и на которых погиб семь лет назад.

Новый Минск носил на себе прочный отпечаток промышленного города — иного, чем города Севера, непривычного. Даже характерная наглядная агитация имела промышленный характер.

Они как раз проходили мимо редакции местной газеты, когда рядом мягко притормозил «полоз». Высунувшийся из опустившегося окна пожилой мужчина в легкой куртке спросил:

— Северяне? Садитесь, если в парковый комплекс.

Он говорил иначе, чем на Севере. Те места заселяли в основном забайкальцы и переселенцы с Балкан. А здешние районы — обитатели Русской Равнины, к каким явно относился и водитель.

Светлана и Игорь вместе с сумкой поместились на заднем сиденье, и «полоз» тронулся с места, быстро набрав скорость.

— Свадебное путешествие? — поинтересовался водитель.

— Почти, — откликнулся Игорь и получил тычок под ребра от Светланы. — Отдыхаем.

— Гражданская служба? — определил водитель. — Понимаю, сам был… На севере, небось, еще холодновато?

— Да так, — ответил Игорь.

— А у нас всегда одно… Но привыкаешь, даже затягивает. Я ведь сюда с самим Силантьевым добрался. Вообще-то я на пенсии давно, а вот бросить работать не выходит. Консультирую на комбинате. Посмотришь — странно даже. Кажется, недавно пустое место было. А сейчас надо же — город! — он произнес это с насмешливым уважением. — Шесть тысяч человек… И я — шесть тысяч первый.

— А вы живете в городе? — полюбопытствовала Светлана.

— Да нет, здесь же, в парковом комплексе. В пансионате, — охотно пояснил водитель и засмеялся: — У меня ведь своего дома вроде как и нет. Где только не был — а последние десять лет — нет, больше — тут. Ну и решил осесть. Прикипел. Что ни говори, а я эти места своими руками создавал.

Машина проскочила по эстакаде над медленно текущим каналом, перекрытым мощными створами. Пошли рощи, среди которых тут и там стояли дома — белые, с большими окнами и верандами, коттеджи, совсем не похожие на хуто ра Севера, а рядом с ними — П-образные двухэтажки.

— У вас номер заказан? — поинтересовался водитель. — Мне направо.

— Спасибо, — Игорь подхватил сумку, — мы тут сами дойдем.

— Спасибо, — в свою очередь поблагодарила Светлана и, опершись на руку Игоря, вылезла из машины.

Они осматривались, держа друг друга за руку, одетые практически одинаково: во все белое — широкополые шляпы с кисеей, легкие рубашки, спортивные туфли, только на Игоре были лёгкие джинсики, а на Светлане — короткая плиссированная юбка.

— Тихо, спокойно, — сказала девушка и вздохнула: — Вон туда — это, наверное, к океану?.. У нас третий домик.

— Вон указатель, — Игорь поудобнее повесил сумку и решительно зашагал к умиляющему своей классичностью столбу с табличками…

…Домик был однокомнатный, но с большей закрытой верандой, выходившей на океан, полностью подключенный и идеально чистый — автомат приятным голосов поприветствовал гостей, поинтересовался, на какой язык настроить дальнейшее общение и сообщил, что аппаратура приняла новых хозяев.

— Очень симпатично, — признала Светлане, снимая шляпу и встряхивая головой так, что рассыпались и засияли ее волосы.

— Очень, — подтвердил Игорь, имея в виду совсем другое. И вдруг заметил, что и Светлана смотрит на него: неотрывно и жалобно. — Ты что, Свет?

— Так, — Светлана вздохнула и призналась: — Я вдруг подумала: а что если ты меня разлюбишь?

— Я? Игорь тоже снял шляпу. — Я до сих пор не могу понять, за что… чем я заслужил… Я боюсь, что ТЫ меня разлюбишь. Я все эти месяцы боялся, что ты забудешь… — он чуть наморщил нос и почти весело признался: — Я тогда сразу умру, Свет. Сразу. Тут же.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: КТО Я БЕЗ ТЕБЯ?[58]

Легче облака и нежней Спит в ладони моей твоя — И эту ночь ты не торопи… Я не стою любви твоей, И прошу тебя снова я — Прошу тебя: лишь не разлюби! Ты единственный луч во тьме В этом мире, что так жесток, И я шепчу лишь: "Не разлюби!" Словно узник я, что в тюрьме Нежный вырастить смог цветок — Забыв его — ты не погуби! Вдруг Глянешь, не любя, Скажешь, не любя: "Это — насовсем…" Но Кто я без тебя?! Что я без тебя?! Что я — и зачем?! Зачем?..

* * *

Адамант светил узким алым серпом, но тем ярче казались звезды. Всё остекление на веранде было поднято, два пляжных топчана, подтащенных к краю, сдвинуты вплотную и небрежно накрыты простыней.

Игорь и Светлана лежали бок о бок, устроив подбородки на скрещенных руках. Светлана болтала ногами и хихикала над байками Игоря:

— "…я из вас людей сделаю! Даже если это вас убьет!" — Игорь потянулся к Светлане, но она, улыбаясь, подставила под его ладонь свою руку и покачала головой:

— Погоди, я устала… Я скажу, когда… в общем, погоди.

— Конечно, — Игорь улегся на бок, опираясь виском на ладонь, и несколько раз подтолкнул коленом Светлану в бедро.

— Не приставай, — весело заметила Светлана. — Ты, оказывается, неугомонный.

— Свет… — Игорь перевернулся на спину, вытянулся, вскинув руки над головой: — Свет-Свет-Свет… какое хорошее у тебя имя! Больше ни на одном языке так не получится.

— Я наполовину англосаксонка, — напомнила Светлана, — и это не худшая моя половина.

— Ты не любила своего отца? — тихо спросил Игорь. Светлана вздохнула:

— Его трудно было любить… Он был слишком занят.

— А я? — мгновенно среагировал Игорь.

— Ты — это другое…

Они лежали и улыбались друг другу.

— Хорошо, что так бывает… — начал Игорь.

— Когда с первого взгляда, — поняла его Светлана. — Знаешь… мне ведь казалось, что я люблю Войко. А потом поняла, что это просто привычка. Я как только сюда прилетала — сразу его видела…

— Не надо, — поморщился Игорь. — Мне до сих пор перед ним неудобно.

— Мужская солидарность, — подколола Светлана. — Но ты — мой и только мой. И никто другой мне не нужен. Да и не может быть никого "другого".

Игорь сел, держась за колени и скрестив ноги. Потом встал и, бесшумно ступая по теплому деревянному полу, подошел к краю и оперся на защелку рамы, глядя наружу. Внизу проходила тропинка, горели фонари, но было пусто, а дальше — и ниже — ходили и смеялись люди, на вывеске стереозала двигалась реклама нового фильма "Операция "Совиное гнездо"". В океанской воде пробегали полосы сияния, и через них шел сверкающий огнями лайнер, кажущийся отсюда игрушкой.

На тропинке появился одинокий и печальный пешеход. Мальчишка лет десяти — босиком, одетый в шорты — шел, рассматривая тропинку и по временам пиная вниз мелкие камешки.

— Э, — окликнул его Игорь, — оплата за расчистку территории сдельная или почасовая? — мальчишка поднял печальное лицо, и Игорь позвал: — Иди-ка сюда.

Мальчишка повернул и подошел почти вплотную, кивнув:

— Добрый вечер, сударь.

— Для тебя, как я вижу, не очень, — заметил Игорь. Мальчишка, не переставая разглядывать землю, тем не менее воспитанно ответил:

— Не очень, сударь…

— Подрался? Или, — Игоря осенило, — мелочи на стерео не дали?

— Не дали, сударь, — подтвердил мальчишка. — А карманные… — снова прерывистый вздох, — у меня кончились уже…

— А почему не дали? — Игоря забавляла ситуация, Он, правда, в подобной никогда не был — на Земле стерео (если не премьера) давно были бесплатными, а премьеру бесплатно демонстрировали в лицее. — Школа?

— Пара по истории Земли. Вчера, — конспективно пробормотал мальчишка, не поднимая глаз.

— Ясно… Свержение тюркского ига. ХV век от Р.Х."?

— Не, мы это еще не проходили… — было понятно, что мальчишка не хочет распространяться.

— Тоже ясно… — Игорь чуть повернулся и позвал: — Свет мой зеркальце, сколько тут стерео стоит?

— Двушку! — с надеждой в голосе мальчишка вскинул голову и заморгал.

— Свет, найди там двушку и тащи сюда. А еще лучше — весь мой бумажник.

Светлана появилась с бумажником. Рама закрывала ее снизу до пояса, но и того, что было видно выше, вполне хватило, чтобы мальчишка выдохнул: "Ух!" — и устремил равнодушный взгляд на крышу. Светлана со смехом протянула Игорю бумажник. Тот порылся, достал двухкопеечную монету и протянул мальчишке: — Держи. Надеюсь, фильм хороший.

— Ой, нет, я не могу, спасибо, сударь, — мальчишка попятился и замотал головой. — За просто так я не возьму, сударь. Я пионер…

— За просто, так? — Игорь покосился на Светлану и та, кивнув, выставила большой палец. — Тогда вот что. До фильма еще сколько?

— Сорок минут, — ответил мальчишка.

— Вот и хорошо. Ты берешь двушку, а взамен находишь одного человека… Мы, правда, про него ничего не знаем.

— Пожилой такой, он тут живет, — дополнила Светлана. — Консультант на комбинате…

— А, это Николай Палыч! — обрадовался мальчишка. — Я его знаю, он у нас в кружке лекцию читал, и вообще… — мальчишка сделал неопределенный жест.

— А что нужно? — уже деловито продолжил он.

— Вот, держи еще десятку, — Игорь протянул банкноту. — Купи хороших конфет. Бабаевские тут есть?

— Конечно, — кивнул мальчишка. — Передать ему, сударь?

— Да… И еще… — Светлана уже успела сбегать к бару и принесла высокую цилиндрическую бутылку "Русской пшеничной", шепнув: "Коньяк он едва ли оценит…" — Вот, это передашь. И визитки, — Игорь приложил к бутылке две визитные карточки: свою и Светки. — Скажи, что мы его благодарим за то, что подвез. Давай, беги!

— Все будет сделано, сударь! — весело отрапортовал мальчишка и унесся бегом.

Игорь и Светлана еще долго стояли у края и любовались океаном. Молча, только потом Светлана вздохнула и сказала:

— Все-таки очень хорошо, а, Игорек?

— Да, — согласился тот и потерся щекой о бархатистую кожу плеча девушки.

— И вообще — в каком хорошем мире мы живем, — Светлана подняла лицо к небу и улыбнулась звездам. — В очень хорошем мире, честное слово!

И Игорь снова согласился с ней.

* * *

Директор Карев уже на предварительном допросе признался во всем, что позволило арестовать двух его «подельников» на Сумерле и проследить связи до Земли. Кроме того, были захвачены две группы иррузайцев, готовивших второй взрыв в Озерном и взрыв на космодроме. Но третий взрыв предотвратить не удалось — бомбу, заложенную возле молодежного центра с уже зажженным фитилем, заметили двое мальчишек-кадетов. Один из них бросился в здание и перекрыл двери. Второй попытался вырвать фитиль.

Взрыв прогремел именно в этот миг.

ГЛАВА 11 КРАСНЫЕ ТРАВЫ

Шли мальчишки не за славой.

В бой просились со слезами.

Умирали в чёрных травах,

Стон последний сжав зубами…

1.

На побережье материка пришла весна — окончательно и прочно. В нисколько дней все будто взорвалось зеленью и ожило. Струнник на Иппу был пущен окончательно — Игорь как раз любовался им и огромным информационным экраном, с которого вещал Дзюба. Дул теплый южный ветер, шевеля флаги на портовых зданиях, и буксирный катер, покрикивая сиреной, выводил на рейд огромный лесовоз.

Сидя на открытой кафе-веранде молодежного центра, Игорь ел селедку — с подсолнечным маслом, уксусом, луком и петрушкой — запивая ее квасом. И слушал песню, доносившуюся откуда-то — тот же альбом, что слушал тогда, у Борьки, когда ожил Степка…

— Мне этот бой не забыть нипочем[59] Смертью пропитан воздух… А с небосклона Бесшумным дождем Падали звезды…

Песня была в общем-то грустная, как и все песни этого альбома, неразрывно связанные с Третьей мировой и Безвременьем, но популярные до сих пор. Однако, Игорь сейчас не очень воспринимал смысл — он просто ел, смотрел вокруг и ждал.

Борька появился неожиданно — откуда-то сверху, еще издалека подходил и улыбался. Крепко пожал руку вставшему навстречу другу и сел со словами:

— Ну, привет? Как отдохнул?

— Неплохо, — Игорь пододвинул ему тарелку. — Лопай.

— А где Светлана? — Борька в самом деле навалился на селедку.

— А она прямиком в станицу поехала, вы с ней разминулись, наверное, — Игорь налил, себе еще квасу.

— А ты-то почему меня сюда вызвал? — добивался Борька. — Черт, вкусно… Сегодня суббота, мы с Катюхой договорились в лес поехать, а тут целый день потерян.

— И еще экзамены скоро, — понимающе покивал Игорь. Борька почувствовал подвох и, продолжая жевать, подозрительно уставился на друга. Подтвердил:

— И экзамены. А что? Ты-то все сдал!

— Погоди, — услышав вызов, Игорь положил на стол руку с комбрасом. На экране возник мужчина в гражданском, поздоровался кивком и сразу заговорил:

— Ваш заказ выслан. Сегодня вечером будет на месте. Приятно иметь в вами дело, сударь.

— Благодарю, взаимно, — улыбнулся Игорь и, отключившись, снова поднял глаза на Борьку, который продолжал жевать. — Ну вот как хорошо.

— Что хорошо?! — воинственно поинтересовался Борька. — Объяснишь наконец?!

— Объясняю, — Игорь облокотился на стол. — Я сторонник старой, но популярной теории, что слово надо держать. Помнишь, я тебе рассказывал про «Землепроходцев»? Через недельку, в конце апреля, мы с ними уходим за Дальнюю. Я им достал кое-какие специфические боеприпасы. А там посмотрим, крепко ли у иррузайцев головы в шеи ввинчены. И генерал-губернатор ни при чем — и нам развлечение. А теперь я тебя хочу спросить, — Игорь наклонился ближе, — ты со мной пойдешь?

— Партизанить? — тоже понизил голос Борька. — Ты про это меня тогда спрашивал? — Игорь кивнул, и Борька положил ладонь — правую — на стол. Игорь припечатал ее, а Борька с удивлением оказал: — А я думал — теперь все, ты ведь со Светланой…

— Тебе Катюха мешает? — осведомился Игорь. — Кстати — никаких девчонок.

— Вопросов нет, — одобрительно кивнул Борька. — Отношение для школы напишешь? Твое слово кое-что значит…

— И на тебя, и на Женьку, — согласился Игорь. — Женька пойдет?

— Побежит, только свистни… — Борька азартно завозился. — Степку бы еще, а?

— Не пойдет он с нами, — покачал головой Игорь. — С германцами — может быть. Он и так там все время пропадает, глаз не кажет.

— Да-а, подобрали, называется, — оценил Борьке. — Очистили от очистков, а он нам фиквамы рисует.

— Стой, ты откуда это знаешь? — удивился Игорь. Борька махнул рукой:

— Мультик старый, а что?

— Ничего… — Игорь вспомнил диск, подарок отца, со старинными мультфильмами, но вопрос заострять не стал и шутливо сказал: — Твоя планета сделала счастливыми двух человек, что тебе еще? Он ведь не просто с германцами, он с Клотти.

Борька откинулся на спинку легкого стула и прищурился:

— А, теперь — понял?!

— Теперь — понял, — кивнул Игорь. — Мне знаешь, даже страшно как-то от нее уходить. Даже сейчас страшно, просто отойти ненадолго. Вдруг вернусь, а ее нет? Или вдруг просто проснусь? Смешно, да? — Это нормально, а не смешно, — поучительно ответил Борька.

— Ладно, хватит, — Игорь подобрался. — Давай решим вот что… Мы сейчас в станицу вместе вернемся, ты подхватишь груз и отправишься в Высокий Берег. Мы с Женькой уходим дня через два, привезем карты. Будут бить — не поддавайся.

— Может, кого еще из ребят? — деловито предложил Борька, пропустив подколку мимо ушей. — Желающие найдутся…

— Не сомневаюсь, поэтому — нет! — строго приказал Игорь. — Шум, выяснение отношений с вашим директором, не дай бог — с родительским советом, почему я вас куда-то срываю за три месяца до выпускных… Нет, спасибо. Так, ну, пошли? Скоро ДЭК, а торопиться нам особо некуда, а?

* * *

— Значит, ты уходишь воевать? — Да…

Светлана, сидя в ногах постели, вздохнула и поставила подбородок на колени. Игорь лежал головой к открытому окну.

— Я вкусно готовлю? — вдруг спросила девушка. — Нас много учили, но я, если честно, получала не очень хорошие отметки…

— Вкусно, — Игорь заложил руки под голову. — И даже очень.

— А если я попрошу тебя взять меня с собой? Я умею не только готовить. Я фельдшер. Я хорошо стреляю. Отлично умею грести. Знаю все приемы самозащиты…

— Нет, Свет, — Игорь улыбнулся. — Не возьму ни за что, Я боюсь за тебя.

— А я?! — вдруг жалобно вскрикнула девушка. — А я как же?! Я за тебя?!

— Я мужчина, — Игорь прикрыл глаза. — И я дал клятву.

— Тем… тем мальчикам? — тихо спросила Светлана и сжалась в комок. — Которых убили?

— Да, — ответил Игорь. — И себе. Я не хочу мучиться мыслью о тебе, если возьму в бой. Лиза и Катя тоже остаются.

— И мы образуем клуб «Ожидание», — жалобно улыбнулась Светлана. — Будем собираться в этой комнате и вязать.

— Вы образуете клуб "Молчаливое Ожидание", — строго добавил Игорь. — Потому что для всех мы улетаем на Луну 233. Личная просьба — Борька с Женькой летят со мной… Ты потерпи, Свет. Летом мы улетим на Землю, и все войдет в нормальное русло.

— В привычное, — задумчиво поправила Светлана. — В привычное…

Игорь поднялся в шесть, проспав всего два часа. Светка спала беззастенчиво, как сурок, уткнувшись носом в подушку и тихо посапывая. Игорь прикрыл ее одеялом повыше, чтобы не отвлекаться — и бесшумно затворил окно — до отказа, пока не щелкнул магнитный фиксатор. Снаружи было пасмурно, словно решила некстати вернуться зима. Фонари горели тусклыми пятнами, в домах огней почти нигде не было, только в отдалении гудели комбайны. Игорь взглядом нашел дом Вислоусовых — в комнате Женьки свет как раз горел, наверняка он ест.

Игорь сделал себе кофе и бутерброды, не спешно поел и начал одеваться — именно в этот момент послышался свист недавно подключенного визитера. Игорь вышел в кабинет и, сев в кресло, сказал:

— Разрешаю.

На приемной пластине возник собственной персоной генерал-губернатор.

— Доброе утро, — кивнул Игорь.

— Добрый вечер, — кивнул в ответ Довженко-Змай. — Я думал, ты еще спишь.

— И поэтому решил меня разбудить, извини, что не доставил тебе удовольствия, — усмехнулся Игорь.

— Светка как? — поинтересовался генерал-губернатор.

— Вот она как раз спит. А я по делам уезжаю.

— По личным? — продолжал задавать никчемные вопросы генерал-губернатор.

— Угу. Я сейчас принадлежу только себе — и ей, какие еще могут быть дела?

— На Земле собирают комиссию для проверки обстоятельств ареста Карева, — сказал генерал-губернатор.

— Что там расследовать? — удивился Игорь.

— Ты же знаешь, так положено, — поморщился собеседник. Игорь кивнул, но его, если честно, это сообщение мало взволновало. Не продолжая тему, он оказал:

— Мы со Светкой летом поедем ко мне в Верный, там все как следует оформим и проведем. Я твою семью всех приглашу, или как?

— По этикету положено всех… — Довженко-Змай слегка поморщился. — Ладно, приглашай всех.

— Сергей, — вдруг вспомнил Игорь, — а где рассыльный Дергачева? Тимка, кажется?

— А что он тебе? — удивился генерал-губернатор. — Дергачев его послал куда-то на Луны, на 233-ю, кажется…

— Да мы познакомились, когда чемпионат по футболу был, — объяснил Игорь. И подумал: "Интересно, на этой Луне вообще кто-нибудь есть?" — Так ты зачем появился, меня разбудить?

— Вообще-то спросить про Светку, — признался генерал-губернатор. — Я же брат всё-таки, не забывай… Хорошо, ладно. Счастливо съездить…

— Всего хорошего.

Игорь продолжал одеваться. Снаряжение было собрано с вечера, поверх рюкзака лежали «сбруя» и оружие. "Только бы она не проснулась," — подумал юноша, захлестывая ремни..

Конечно, когда он поднял голову и начал затягивать головную повязку, то увидел Светлану. Она стояла на пороге спальни, закутанная в одеяло.

— Мне приснилось, что ты никуда не уходишь, — сказала она и вздохнула.

— Хочешь, — вдруг предложил Игорь, — поедешь на это время к брату?

— Нет-нет, — почти испуганно вскинулась девушка, — я останусь тут. Я буду ждать… — она сделала несколько шагов и подняла — одной рукой за накладку, и рука не дрожала! — ИПП Игоря. — Ижевский-Семенов пятьдесят второго года, сороказарядная шестимиллиметровая модель…

— Верно, и я хорошо умею ей пользоваться… — Игорь хотел сказать еще что-то, но потом просто обнял девушку, а закрыл глаза, положив голову на ее подрагивающее под одеялом плечо.

2.

К поселку Высокий Берег вела узкая грунтовка, щедро размоченная весенним дождем. Но неподалеку посвистывали дорожные машины, и в теплом сы ром воздухе хорошо ощущался характерный запах — что-то заливали дорожный раствором. Слева и справа лежали собранные в плотные чокеры[60] древесные стволы, помеченные клеймами кооператива — вензелем «В» и «Б», "Высокий Берег".

Борька, встречавший друзей на конечном участке уже выстроенной дороги, куда их доставил вертолет лесничих — было но пути — сам вел джип. Он — в отличие от Игоря и Женьки — выспался. А они дрыхли нос к носу на грузовой площадке, задернувшись тентом и устроив головы на рюкзаках.

Дорога вывела на речной берег. Дальняя тяжело катила темную воду между широких берегов. Противоположный берег порос лесом. Понтонный мост все еще пересекал реку, но подальше над нею уже выгибались с обоих берегов арки настоящего мощного моста, спроектированного лично генерал-губернатором и носившего далеко не всем понятное имя «ЕЛЕНА». Там шли работы. А навстречу пёр мощный лесовоз с эмблемами "Русского Леса".

— Черт, — Борька свернул на обочину — джип взвыл, засвистел, задергался и осел на борт. — Еще раз черт.

— Приехали? — из-под тента высунулся Игорь. Лицо у него было красное. — Жень, подъем, приехали.

— Не сов… — начал Борька. И соскочил в грязь: — О!!!

Очевидно, разбитый край дороги не выдержал. На глазах мальчишек целый кусок берега плавно и неспешно, как во сне, соскользнул вниз. Мотор лесовоза взревел, а весь его передок задрался, словно у модельки, на корму которой наступили ногой. Центральный блок колес — только он сохранил опору — выметывал фонтаны жидкой земли, все глубже зарываясь в кашу и сползая к берегу. Мальчишки видели белое лицо водителя за стеклом — закусив губу, он рвал рычаги.

Игорь обнаружил, что бежит к машине. Женька мчался следом и орал:

— Сбрасывай чокер! Сбрасывай чокер!

— Не могу, перевернет! — закричал водитель из кабины. — Уйдите, ребята, утянет!

— Прыгай! — крикнул Игорь. — Прыгай, ну!..

— Машину не брошу! — кричал водитель.

— Игорь, держи! — услышал Игорь крик Борьки и, не поворачиваясь, поймал буксировку. Женька присел, сцепил руки — и подбросил Игоря к нависшей почти в трех метрах над землей буксировочной раме. Повиснув на ней, Игорь защелкнул карабин — и удар наткнувшегося троса отшвырнул его, перевернув в воздухе, на дорогу.

Джип взвыл, пытаясь удержать полным задним ходом двухсотеннотонную машину, сползавшую под откос. Это удалось всего на две секунды — но за эти секунды Женька подхватил свесившийся к нему конец лебедки-самотаска и успел дотащить его почти до деревьев. Борька, включив полный задний ход, поспешил ему на помощь и вместе они замкнули самотаск на барабан лебедки, окрутив трос вокруг здоровенного дуба.

— Врубай! — крикнул Борька, отскакивая. Женька поднял с земли грязного Игоря — тот держал на весу левую руку, затекшую кровью и смеялся.

С каким-то натужным хрипом лесовоз вытянул себя на дорогу, на половину обрушив ее. В образовавшийся съезд, бурля, хлынула вода.

Со стороны поселка — там, где на холмах виднелись здания ветроэнергетического комплекса — мчались три джипа с людьми.

* * *

Не столь давно Игорь навидался много таких «поселков», где вместо домов стояли еще не снятые с колес фургоны, а таблички с названиями улиц были прибиты к деревьям. Но Высокий Берег на них уже не походил. Здесь тоже везде строили, однако было ясно, что это не лагерь переселенцев, а настоящий поселок. Хотя — как и почти везде — сперва строились здания общественные, помещения для скота, хозяйственные службы, а уж потом — жилые дома.

Школа, естественно, уже была построена. Сразу за ней начинался хорошо устроенный рубеж обороны — действующий, а не декоративный, каким он стал в станице. Левее — прямо в склоне холма — строился "Постоялый Двор" — он прямо так и назывался. Очевидно, хозяин заведения относился к поклонникам старинного английского писателя Толкиена, потому что "Постоялый Двор" стилизовался под жилища сказочных хоббитов.

— Симпатично, — заметил Борька, любовавшийся всем этим из окна штаба отряда, где им поставили раскладушки — чтобы избежать расспросов при ночевке по домам. — Но наша станица лучше.

Женька аккуратно собирал свой ИПП, к которому вообще относился с трепетной нежностью. Игорь читал паташовский каталог по Сумерле. Разговор они не поддержали, и Борька уселся на окно верхом. Где-то вне пределов видимости, но близко под рожок и гитару пели — Борька раньше не слышал такой песни:

— …а вокруг загорелись костры И тот камень, что лег в основу, Стал предтечей нашей страны И бессмертных картин Глазунова! На страницах старинных книг, На скрижалях арийской славы Я читаю кованый стих Твоего имперского права! И плывет над полями туман, И звенит над Россией время, И опять на отроге холма Прорастает льняное семя…

Борька несколько раз сморгнул и украдкой покосился в комнату — не видят ли ребята?! У него от этих быстрых ритмичных строк защипало глаза. И Борька поспешно-беспечно поинтересовался:

— Когда они придут-то?

— Это у тебя надо спросить, — Игорь продолжал читать. Женька осматривал тромблоны к

подствольнику.

— Сказали, к вечеру.

— Чего тогда спрашивать? — Игорь захлопнул книжку, отложил ее и осмотрелся. Штаб был вполне обычным пионерским штабом, еще не вполне обустроенным. «Землепроходцы» только-только перебрались сюда из Прибоя, где Игорь свел с ними знакомство.

— Пойду пройдусь, — он сел и начал натягивать ботинки. — Кто со мной? Женька покачал головой. Борька серьезно ответил:

— А я лучше еще в окно погуляю,

— Ну гуляй, гуляй, — подбодрил Игорь и вышел.

Сперва он прошелся по школе, прислушиваясь к голосам, доносившимся из помещений, где работали станции по интересам. Потом вышел наружу, задержался на крыльца, втягивая сырой теплый воздух — южный циклон разбушевался вовсю, нагнав сюда дождевые тучи с океана, ждавшие момента прорваться а вылить дождь.

Игорь пошел к реке — тянуло его туда. Прогулочным шагом миновал стройку моста, прошел мимо автоматического ревуна на мысу — и остановился, удивленный.

Тут Дальняя разливалась и, очевидно, мелела, потому что через броды двигались переселенцы — колонной. Само по себе это было не удивительно, но Игорь заметил, что вокруг фургонов гарцуют одинаково одетые всадники. Кони были покрыты бронзового цвета вальтрапами, на широкополых шляпах и рукавах камуфляжей виднелись бронзовые овалы.

Через Дальнюю перебиралась чья-то охрана с арендаторами. На глаз Игорь оценил общую численность людей в полтысячи.

Потом он заметил уже на этом берегу нескольких плотно стоящих всадников. Над ними лениво хлопал штандарт — бронзового же цвета с черным Новгородским Крестом.[61]

— То ли Ставровы? — вспомнил геральдику Игорь и широким шагом двинулся к броду.

Его заметили. От группы всадников отделился один — с непокрытой головой, длинные русые волосы падали на плечи. Не доехав десятка метров, он соскочил наземь, ловко бросив повод на луку — конь послушно двинулся следом.

Северянину — плечистому, с глазами цвета воды в лесном омуте, светлокожему — было если и больше лет, чем Игорю, то не слишком. В лицо Игорь его не знал. Остановившись, приезжий слегка поклонился и представился, положив ладонь на рукоять полевки на поясе:

— Ставров, Ярослав Ярославович, дворянин Империи.

— Муромцев, Игорь Вячеславович, дворянин Империи, — ответил Игорь и, пожав протянутую руку, спросил: — Учился в Великом Новгороде?

— А ты в Селенжинском? — уточнил Ярослав. Игорь кивнул: — Учился. Потом год отучился в Петрограде и бросил. Экономиста из меня не получилось. — Ярослав улыбнулся, — вот и решил посмотреть, каков буду в роли хозяине латифундии.

— Почему Сумерла? — осведомился Игорь с интересом.

— Да нипочему, — беззаботно ответил Ярослав. — Посмотрел в Центральном Информатории карты. Колебался между этой планетой и Тайгой, но тут как раз ранил на дуэли одного норвежца — а их же на Тайге полно, вот я и решил, что мне там будет неуютно. Мстительный народ! — философски-осуждающе заключил Ярослав, сокрушенно вздохнув.

— Где собираешься обосноваться? — деловито спросил Игорь. Северянин ему понравился.

— У северных отрогов Зубастых Гор.

— Поищи малахит и яшму, там есть, — дружески посоветовал Игорь. — Ты ссуду брал?

— А как же, — вздохнул Ярослав.

— У тамошних вабиска есть драгоценные металлы и камешки. Не для промышленной разработки, но сойдет. Сельским хозяйством собираешься заниматься?

— Конечно, — кивнул Ярослав.

— Не связывайся с пшеницей. Даже «777» дает плохой урожай, климат не тот… Лучше сей рожь — "Золотой ус" или «Спектрум» — и овсы. Овес даже вывозить не надо, его прямо тут скупают.

— У тебя тут что — латифундия? — уважительно спросил Ярослав.

— Нет, — вздохнул Игорь. — Я временами на государственной службе, а временами просто валяю дурака.

— Как сейчас? — прищурился Ярослав, окинув взглядом обмундирование Игоря.

— Примерно, — согласился тот, сделав вид, что не заметил взгляда. — И на всякий случай — учти, что тут очень опасно.

— У меня двести активных бойцов, — гордо ответил Ярослав. — И есть боевые машины… Послушай, — северянин положил руку на плечо Игорю, — судят по всему, твое дуракаваляние перешло в активную фазу. Так вот, ты мне нравишься. Если я буду тебе нужен — только позови. Я приду и приведу своих людей. Слово.

— Спасибо, — ответным жестом Игорь положил свою ладонь на плечо Ярослава. — Спасибо.

3.

— Давайте сразу решим вопрос подчинения, — Игорь закинул ногу на ногу и налил себе какао.

— Может быть, ты примешь командование? — предложил Женька Рубан. — Ты дворянин, проходил подготовку…

— Но примут ли мое командование? — возразил Игорь. — Нет, лучше не разрушать сложившуюся у вас иерархию… Вон, Борька — начальник штаба своего отряда, Женька — командир патруля… Чтоб не создавать неразберихи — воспринимайте нас как проводников и советников, напрямую подчиняющихся лишь тебе, Жень. Пусть не берут с собой продуктов, вообще ничего — только боеприпасы, да и то придется экономить. Всем с собой иметь холодное оружие.

— Совсем без продуктов? — проворчал Пааво.

— Только боеприпасы и медикаменты, — не допускающим возражений тоном определил Игорь.

— Шестнадцать человек, ротор, пять ГАПов и три подствольника, — перечислил Артем. — Нет, — поправился он, — девятнадцать человек и шесть подствольников. По-моему, это немалая сила.

— Давайте еще кое-что выясним, — деловито вклинился Борька. — У вас два патруля, ведь так? — все закивали. — Давайте там, сколько кого и чего в каждом патруле.

— Ну, наверное, по старшинству, — немного неуверенно начал Борька Колобов, глядя на своего тезку. — У меня патруль «Лыжники». Семь человек, ротор, четыре ТК-60, два «коновалова», «дроботов» и четыре охотничьих дробовика. Ну и разная мелочь. Пятерым пятнадцать лет, двоим — четырнадцать, — он пожал плечами. — Все, — и убрал со лба свесившуюся прядь волос. Игорь машинально отметил, что Борька, наверное, нравится девчонкам.

— У меня патруль «Латники», — сказал Артем. — Тоже семеро. Три «семенова» с «пищалями». «Коновалов», шесть дробовиков. Пятерым четырнадцать, двоим тринадцать лет.

— Нет, ну это никуда не годится, — потряс головой Борька.

— Да, это неправильно, — согласился Игорь. На лицах местных появилось обиженное выражение, смешанное с непониманием. — Неправильно, конечно, — подтвердил Игорь. — Вернее, с точки зрения пионерской организации все правильно. Но получается, что все ГАПы в одной боевой группе, все подствольники в другой… Поэтому предлагаю вот что, — Игорь посмотрел на Рубана. — Ты, Жень, вместе с расчетом ротора и Пааво, а так же нами тремя образовываешь группу управления в поддержки. Два ГАПа от тебя, Борь, — он кивнул Колобову, — передаем Артему, Артем отдает тебе подствольник и два дробовика. У вас по шесть человек и примерно одинаковая огневая мощь. Там разберетесь, кого куда перебросить.

— Вообще-то это разумно, — неожиданно признал Пааво, играя финкой. — А, Жень?

— Так и сделаем, — согласился начальник штаба.

Разговор сошел с острой темы. Борька опять было поднял вопрос о конном походе — мол, зря он, что ли, привез сюда Раскидая?! — но Игорь решительно пресек эту тему, поинтересовался:

— У вас правда все знакомы с охотой и со следопытством?

— Конечно, — подтвердил Женька Рубан, — мы даже на курсах были, за Леной. Три месяца.

— Знаю я эти курсы, — вздохнул Игорь. — "Дети, обратите внимание, это олень. Да не это, а это, а это наш служащий и перестаньте в него целиться… Мальчик, оставь жучка, он ядовитый… как уже четвертого ешь?! Доктор, промывание желудка… Если у вас не получилась землянка — сделайте вид, что копали колодец… Мальчик, искусственное дыхание рот-в-рот так не делается… как не мальчик?!. как целуетесь?!."

Игорь изобразил все это весьма правдоподобно, всех здорово рассмешив, и ребята начали расходиться, договорившись, что встретятся завтра утром — как только рассветет, на берегу Дальней.

* * *

Уход в партизаны происходил до смешного буднично, да еще и при плохой погоде. Первый день мая оказался дождливым, теплым и тихим. Облака придавили лес на холмах за рекой. Над ветроэнергетическим комплексом перемигивались алые сигналы — знак того, что батареи не получают достаточно света для обеспечения поселка и включены аккумуляторы.

Собирались около новенького лодочного сарая на берегу заводи. «Землепроходцы» были экипированы тщательно и одинаково: из-под форменных пионерских беретов спадали до поясов кольчужные шарфы; куртки с непонятным, но прижившимся названием «энцефалитки» перетянуты поясным и плечевым ремнями, на которых крепилось снаряжение и подсумки; поясные рюкзаки;

бриджи с накладными карманами; гетры; туристские ботинки. У всех, конечно оставались комбрасы, повязанные черные галстуки; кроме того, все носили перчатки без пальцев. Короче, выглядели ребятки серьезно — увидевшему их со стороны было бы трудно поверить, что эти мальчишки собрались "в поход".

Настроение у всех, впрочем, было под стать погоде — довольно серенькое. Большинство мальчишек, судя по всему, переволновались и просто не выспались. Как бы грозно они не выглядели, но, конечно, было ясно, что никто из них до конца в себе не уверен.

Наша тройка появилась последней.

Конечно, отлично выспавшаяся.

— Они не в себе, — заметил Борька. Свой «иж» он нес на локте. — Мы так прибито не выглядели. Никогда.

— Мы родились на Сумерле, — напомнил Женька. — Пооботрутся — и все будет нормально… Да и вообще — вспомни, какими мы были во время переселения — не намного лучше.

Игорь молча поздоровался с Женькой, Пааво, Борькой и Артемом. Рубан махнул остальным и, когда все поднялись на ноги и стянулись кучнее, сообщил:

— Ребята, вот кто нам помог с боеприпасами… — он переждал одобрительный гул и продолжал: — Еще. Я предлагал этому человеку командовать нашим отрядом, но он отказался и попросился с нами, да еще привел двух наших братьев, хороших следопытов из здешних казаков. Это, все согласятся, я думаю, большая помощь.

— Можно даже написать им оправдательное письмо для школы, — неспешно, но не без ехидства, заметил мальчишка, очень похожий на Пааво, но меньше и тоньше, с таким же, как у Женьки «ижом». Ясно было, что мальчишка большой нахал — впрочем, чего еще ждать от пацана с таким взглядом? Вообще оказалось, что Ориккайненов аж четверо — близнец-одногодок Пааво Тойво, их погодок Рютти и его погодок Пейви. У Борьки Колобова тоже оказался тут младший брат — тезка Игоря, но совершенно не похожий на Борьку; точнее — специально НЕпохожий, коротко подстриженный и необщительный. Кажется, были еще братья — двое похожих, хотя и не абсолютно, мальчишек, стояли возле ротора. И еще двое — тоже вроде бы братья, смуглые и кареглазые в отличие от остальных, светлокожих и русых (или рыжих, как Ориккайнены).

— Ну что, — Женька Рубан оглядел свой отряд, устроил на плече ГАП с толстым блином магазина и скомандовал: — Пошли к броду!

Краеведческий поход начался.

* * *

Зал Крылатого Совета в Сааске был гулок и мрачен. Свет, обретая разные оттенки, падал на выложенный чугунными плитками с изображением Пещерного Змея и его слуг пол. Разноцветные витражи только подчеркивали мрачную внутренность зала.

Уигши-Уого поднял голову. Он казался расслабленным, хотя держался в своем кресле прямо. Руки лежали на широких подлокотниках вялыми плетьми. Темные глаза вабиска обошли скамьи вдоль стен зала. От первоначальной — еще не очень давней! — численности Совета осталась едва половина.

— Где Скингу? — спросил Уигши-Уого и сам испугался того, какой у него странный, мертвый голос. В зале прошло неуловимое движение, кто-то быстро ответил:

— Отец Скингу убит со своим конвоем на границе. Кто убийца — неясно, всех перебили на глазах офицеров пограничного отряда за несколько секунд…

— А Геуни-Госсу? — взгляд Уигши-Уого наткнулся на еще одно пустое место

— Отец Геуни-Госсу пропал из своего дома…

Члены Совета увидели, как Уигши-Уого вдруг странно задергался — сначала затряслась голова, потом запрыгали на подлокотниках руки, наконец он забился весь, дико, истошно крича и капая на одежду пеной с губ и оскаленных зубов:

— Слушать меня!!! Расчехляйте барабаны на Башнях! Пусть бьют сбор! Пусть созывают Великую Армию Священного Похода!!! — среди членов Совета прошло вновь легкое движение, но Уигши-Уого вскинулся, ревя: — Собирайте все наши войска! Снимите гарнизоны с границ! Созывайте лесовиков и орангов! Сходиться к границе в полной готовности! Шлите гонцов в Аллогун — пусть и они поднимаются! Птица покидает нас, потому что мы терпим белолицую мразь и своих отступников на нашей земле!!! Мы покончим с ними!!!

Присутствующие повскакали на ноги. Стало шумно. Уигши-Уого нависал над залом, подняв обе руки. Последний раз Священный Поход объявляли больше десяти лет назад, когда вабиска Аллогуна, воспользовавшись высадкой десанта фоморов, оттеснили белолицых пришельцев к самому Второму Меридиану и едва не потопили в океанских заливах. Но Великую Армию не собирали и тогда. Уныния как не бывало — каждый уже представил себе, как могучий вал войск прокатится по захваченной врагами земле, словно огненный смерч очищения, не оставив и следа от белолицых демонов. Каждый видел пожары, гибель злобных пришельцев, всего, чем они осквернили привычный мир, всего их семени — навечно.

* * *

Тимка проверил, как прилегает к пояснице плавно изогнутый рюкзак, к спине — чехол с оружием, потопал плотно обутыми в сапоги-мокасины ногами. Сощурившись, окинул взглядом верхушки кедров. На этот раз он был в своём собственном, не калькированном под вабиска виде. Провел рукой по мощной голове Файта — сидевший рядом параволк ответил холодновато-спокойным взглядом.

— Ну что? — спросил Тимка. — Пробежка на тысячу триста километров?

— Да, — буркнул волк. — Бежать по восемьдесят километров в день.

— Это шестнадцать дней, — возразил Тимка, — а нам нужно за две недели.

— Пробежим за две. Ты выдержишь?

— А ты выдержишь? — Тимка дернул параволка за хвост и при всей своей сумасшедшей реакции не успел отдернуть руку — она оказалась в челюстях Файта, одинаково способных отсечь конскую ногу и перенести, не раздавив, куриное яйцо. — Ладно, ладно, — засмеялся мальчишка, — бежим!

И они побежали — бесшумно и быстро, параволк и уберменш, бок о бок. Вверх по склонам-вниз по склонам-через ручьи-между деревьев-по каменным осыпям-по песчаным проплешинам-ровным точным бегом-не сбивая дыхание-вперед, вперед, вперед, от алеющего за спинами заката в надвинувшуюся темноту…

4.

Небо все-таки пролилось дождем — как прорвалось, полило вниз. Правда, этот водопад почти сразу прекратился, и его сменил ровный теплый дождик, шептавший в листве задумчивую песенку.

Здесь, за Дальней, формально территория все еще была русской, освоенной "явочным порядком". Вполне могли встретиться патрули Алых Драгун, а такой встречи никто не желал. У Драгун мог возникнуть законный вопрос о необходимости краеведческого похода именно в эту сторону.

— Вот это и есть партизанская жизнь, — сказал Женька Он, как и «землепроходцы», — в отличие от Игоря и Борьки, надевших головные повязки, был в пионерском берете. — Это ее основное содержание.

Он обращался к идущим рядом младшим мальчишкам, внимательно и почтительно его слушавшим. Сейчас это, пожалуй, на самом деле казалось им увлекательным краеведческим походом. Борька подтолкнул Игоря локтем и глазами указал на Женьку. Игорь улыбнулся и завел глаза.

— Сейчас мы его осадим на задние копыта, — шепнул Борька и быстрым шагом нагнал друга. Значительно кашлянул и вклинился в разговор: — Да, о содержании партизанской жизни он много знает, вы его, молодежь, слушайте внимательно… Кстати, он вам не рассказывал, как варил кашу?

— О-о-о!.. — застонал Женька, и Борька с наслаждением начал "осадку":

— Нам тогда было лет по двенадцать, не больше, мы вообще только-только сюда переселились. Тяжеловато было. Вот мы — Женька, еще двое ребят, ну и я — ловили рыбу. И были у нас с собой сырая картошка, лук, морковь и пшенная… пшенная, Жень?

— Пшенная, — буркнул, тот.

— Да, и пшенная крупа, — Борька явно испытывал удовольствие от рассказа.

— А рыба ни фига не ловилась, к тому же дождь полил. Мы два дня сидели в палатке. Съели морковку. Потом лук с хлебом и солью. На третий день сварили — картошку на сухом горючем и тоже съели, после чего собрались домой. Но тут что выясняется: тропку к озеру смыло начисто, а берег крутой. Надо делать плот, чтобы плыть на другой берег, а оттуда пешком вокруг озера. Ну — надо, значит надо… Решили мы перед этим сварить кашу из пшенки и заодно набить желудки. Я уж не говорю, что крупу эту взялся варить Женька. Я молчу, что он ее сварил, как англосаксы свою овсянку — на воде и без соли…

— Соли не было, — заметил Женька обиженно. — Уже.

— Ладно, это в какой-то степени тебя извиняет, — согласился Борька. — Но она же еще и горячая, эта каша! Вообще-то для каши это естественно. Но нам жрать-то хотелось до кругов в глазах! Что делать?.. И тут опять-таки Женя наш предлагает следующее: затащить котелок с кашей в озеро, поставить, где помельче, и есть по мере остывания… — Борька невозмутимо переждал смех и продолжал: — Нет, вы погодите, это еще ерунда. Самое интересное началось через десять минут, когда появился патруль, который разыскивал нас, И с него увидели, как на мелководье на четвереньках стоят головами друг к другу четверо мальчишек в трусах и ложками что-то черпают прямо из озера — котелка-то не видно!

На этот раз махнул рукой и засмеялся сам Женька — уж очень яркая представилась картинка. А Игорь обратил внимание, что идущий чуть в стороне мальчишка не смеется, а задумчиво улыбается. Этого паренька Игорь заметил уже давно — он был тихий, задумчивый, как его улыбка и вроде бы даже робкий. Как его зовут-то?.. Ян. Ян Реутов, четырнадцать лет…

Ян заметил взгляд Игоря и смутился, опустил глаза. Но тут же снова посмотрел — украдкой как-то — из-под русой челки и снова улыбнулся, но теперь уже не в пространство. "Ну, подойди," — подумал Игорь, и Ян подошел, придерживая на бедре "коновалов".

— Не смешно? — спросил Игорь.

— Почему, смешно, — Ян пожал плечами и чуть сощурился. — Я просто не умею громко смеяться.

"Не умеешь что?" — хотел переспросить Игорь, но решил не допускать бестактностей. Тем временем Ян застенчиво поинтересовался:

— А скажите, это вы?..

— Это я, — прервал его Игорь. — Портрет, статья, монумент в полный рост — что ты там видел? — это я и есть. И хватит об этом.

— Хорошо, — кивнул Ян. — Я просто часто думаю, каково это — быть известным.

— Да никаково, — признался Игорь. — Если ты добиваешься известности ради известности, то это во-первых глупо, а во-вторых — ничего не получится. А если известность просто побочный эффект какого-то дела, то тебе на нее наплевать. Уяснил мою философию?

— Уяснил, — улыбнулся Ян.

— Вот и хорошо… Ну а что тебе нравится, если ты не любишь смеяться?

— Я не не люблю, я не умею, — уточнил Ян и, на миг задумавшись, сделал вывод: — Что мне нравится? Вот.

Господин офицер, это ясно и просто: Революция, царь — кто там прав, кто не прав. Первый крест — крест Георгия Победоносца Не отнять, даже с мясом с мундира сорвав…

— он взглянул лукаво и добавил: — Вот что.

— Угу, — Игорь кивнул и прочел:

— Ты не просить пощады? Гордый… Ночь всю степь синевой укрыла. Зарастают травою сорной Даже самых отважных могилы. Ты над смертью в глаза смеялся, Но сегодня над ней не волен. Почему ты не защищался? Даже руки связать позволил? Что молчишь? Иль на сердце пусто? Иль не сбылись гаданья снов всех? Но, хоть ты не похож на труса, Нас щадить не учили вовсе…

— А еще, — подхватил Ян:

А ей так хотелось ласки, Огня, поцелуев, слов. Но он, как в старинной сказке, Любил лишь свою любовь…

— Белянин, — сказал Игорь с удовольствием. — Его сейчас и не помнят почти… а тебе нравится?

— Очень, — признался Ян. — Я диск с его книгами достал и все у него прочитал. И прозу.

— Он писал прозу? — удивился Игорь. — Я не знал… Интересно?

— Смешно, — улыбнулся Ян, — правда, много непонятного… А вам нравятся стихи?

— Называй меня на «ты», — вздохнул Игорь. — Да, нравятся, как раз старые и малоизвестные… А ты сам не пишешь стихов? — Ян смутился, и Игорь определил: — Пишешь.

— Он не просто пишет, — вмешался нагнавший их Артем. Ян поморщился:

— Не надо, а?

— Почему "не надо"? — удивился Артем. — Так он не просто пишет, он лауреат прошлогодней Ломоносовской премии по литературе. Серебро, поэма "Все наше здесь!". И место в Петроградском.

— Ну хватит же, — попросил Ян.

— Это правда? — искренне удивился Игорь. — Почитай что-нибудь, а?

— Да нет, нет, — Ян не ломался, а искренне был смущен. — Я и сам ничего не ожидал. Насчет премии, я…

— Пылает дом,

— вдруг заговорил Артем.

— Огонь в подворье рыщет.[62] И труп, копьем пробитый, у межи. Степняк в доспехе гибкой плетью свищет И ловит тех, кто прячется во ржи. Я вновь в «тогда». И снова вертолеты, Свистя и воя, нанесли удар. И слышен гул шагов чужой пехоты, И вновь над Русью до небес пожар. Я снова здесь. Огнем объятый колос, От боли корчась, стонет: "Помоги!" Мне разрывает душу этот голос, А через поле движутся враги… Защита где?! В бою порублен княже, Спецназ повыбит, армия бежит. И рабства тень вот-вот на солнце ляжет… А воздух жаркий над межой дрожит… Я автомат… рогатину… сжимаю. Перевожу дыхание с трудом. Где я, когда — не очень понимаю, Но знаю точно: защищаю ДОМ…

Вот так он написал! Это предисловие…

— Красиво, — честно сказал Игорь. — И сильно… Я бы не серебро дал. Впереди кто-то запел наперекор дождю старую добрую:

— Взвейтесь, костры, под небесною синью!

Мы пионеры, дети России!

Близится эра светлых годов—

Клич пионера: "Всегда будь готов!"

— Ладно, хватит! — повысил голос Женька Рубан, покосившись на Игоря. — Молчание!

5.

К вечеру по расчетам Игоря они все-таки выбрались на уже не контролируемую даже номинально территорию. Во всяком случае — тишком миновали отлично укрепленный поселок, окаймленный минными полами, от которого дальше на северо-запад даже еще толковых тропинок не протоптали. Прошагали километров тридцать пять, не меньше, дождь кончился под вечер, сменившись уже совершенно летней погодой — теплой, сухой и тихой. На Сумерле говорили: "Весна себя выплакала." Тут в самом деле не календарная, а фактическая весна чаще всего заканчивалась именно таким ливнем, коротким, переходившим в долгий теплый дождик, сразу за которым наступало типичное лето. Небо окрасилось алым, солнце-Полызмей садилось не в тучи, чистое, обещая и дальше хорошую погоду.

Легкие гамаки раскидывали прямо в чаще — звездами, голова к голове. Их делали уже тут, на Сумерле, из нити той самой многоножки, что когда-то напала на Игоря и Борьку на юге — легкие, не вероятно прочные и компактные… Несколько человек тесаками копали яму под очаг; Борька с двумя ребятами канул в чащу на охоту, Женька взял еще двоих и двинулся на близлежащий шум ручья, прихватив с собой фляжки. Игорь между делом размышлял, как различать в разговоре Борек и Женек. Ему вообще-то успели рассказать, что у ребят бытуют прозвища (среди казачат такого не было, а вот ему по лицейским временам это казалось привычным) и Рубана называют Рубакой, а Колобова… ну, тут ясней ясного, хоть и ничего общего. Так что, они, наверное, не будут против…

Игорь растянул свой гамак привычным движением, проверил его и, набросив маскировочную сеть, удовлетворенно кивнул. Потом проверил незаметно, как ставят сканеры и, прислонившись к дереву на краю лагеря, замер — скрестив руки на груди. Нашел взглядом крупную алую звезду на все еще светлом небосклоне.

"— Смотри на нее каждый вечер.

— Так ведь время не совпадает, Свет.

— Ну и что? Я тоже посмотрю, а ты будешь знать, что этой звезды уже касался мой взгляд, Игорек…

— Хорошо, Свет…"

Как-то глупо и поспешно они тогда поговорили. Впрочем, это всегда так получается, наверное. Уходишь — и какие-то бессмысленные, избитые, затертые слова сами собой соскакивают с ящика.

Но все-таки Игорь не сводил глаз со звезды. С Земли она не видна, а тут ее называют просто — Рубин…

За беспомощными словами ведь тоже могут скрываться искренние чувства. И, если любишь на самом деле — услышишь не сказанное, а то, что тебе хотели сказать.

Игорь встряхнулся, зевнул и прислушался. Лагеря слышно не было — кажется, они и впрямь кое-что умеют. Придерживая кобуру РАПа, он вернулся к остальным — одновременно с Женькой и теми, кто ходил за водой. Они принесли не только фляжки, но и целую связку еще живых форелей — самая маленькая оказалась длиной в полруки.

— В ручье, в заводи, они кишмя кишат! — чуть ли не прыгал от восхищения Мариан Торковски, один из тех темноглазых братьев. — Вот, смотрите — пять минут, а тут на всех! Мы… — в этот момент Женька с серьезным видом не глядя закрыл ему рот.

Через несколько минут появился и Борька со своей партией. Они притащили оленя, убитого стрелой — складных луков взяли несколько именно для этой цели, а пользоваться ими умели многие, если не все. Тут же закипела умелая и бесшумная работа, и на угли прогоревшего к тому времени костра начали укладывать форель в глине и мясо, обернутое в широкие листья. Сверху все это завалили землей.

— Чая нету, — вздохнул кто-то, — и даже сухарей нет.

— Чая нет, но есть брусничные листья, — сообщил Борька, щедрой рукой высыпая названное в котелок. — Мы это пили…

— …и вот результат, — буркнул Пейви. Борька ловко выбросил руку и щелкнул его по носу раньше, чем финн успел отдернуть голову.

— Теперь все будет готовиться автоматически, как в микроволновке, — сообщил Женька, вытягивая ноги. Практически совсем стемнело, но где-то за лесами горела заря — на этой широте уже с мая никогда не бывает совсем темно.

— Слышите, что это? — Игорь Колобов, насторожившись, приподнялся. Плачущий то ли вой, то ли плач, то ли всхлип раздался в отдалении. Потом — ближе повторился…

— Гиена, — ответил Борька. — Далеко, и напасть не посмеет.

— Здешняя гиена? — уточнил Игорь. — Это такое?.. — и он обрисовал в воздухе контуры чего-то квадратно-громадного. Борька кивнул: — Вот бы поохотиться?

— Я убил одну, — небрежно сказал Борька. И уточнил: — Рогатиной.

Разговоры на этом почти иссякли. Борька вдруг негромко хмыкнул и засмеялся — услышал только Игорь.

— Рассказывай, — предложил он лениво.

— Мы тогда на севере жили, — услышал он обычную затравку. — Мне было одиннадцать, а сестричке… которая… в общем, ей было четыре. Вот однажды вечером отец ушел на дежурство — он тогда в тюрьме дежурил…

— В тюрьме?! — удивился Игорь.

— А там как раз была — ну и есть — единственная на Сумерле настоящая тюрьма… А мама, как выразилась, "пошла вешаться" с отчетом. Ну, тут нам отцов знакомый звонит. А сестричка моя подлетела к аппарату и вопит: "А мы остались одни! Папа в тюрьме, а мама пошла вешаться!!!"

Игорь не засмеялся, хотя это было смешно. Вместо этого он сказал:

— Мы за нее отомстим, Борь. Обязательно отомстим. А сейчас давай есть и спать.

6.

— Все.

Сидевший за захламленным столом бородач в камуфляже и зеленой головной повязке повернулся к стоящему у окна офицеру армии Штатов. Тот смотрел наружу, покачиваясь с пятки на носок высоких ботинок.

— Что все? — без акцента спросил по-английски бородач, ударом штык-ножа вскрывая банку консервов, с которой весело смотрела в будущее Евросоюза напрочь антиисламская, но вкусная и оптимистичная свиная рожа.

— Снег пошел, — ответил американец.

— Ну и что? — бородач дотянулся до галет. — Э, правда рано, сентябрь еще не кончился… Мне дед рассказывал — два раза при нем в сентябре падал.

— Ничего ты не понимаешь, — штатовец отвернулся от окна. У него было холеное, но усталое лицо профессионального военного. — Это другой снег, Джохар. Боюсь, что он на годы.

— На годы? — бородач моргнул. — А, да… что-то в школе учили. Ядерная зима, да?.. — он задумался и медленно сказал: — Но слушай… это… тут же взрывов не было. Ближняя бомба взорвалась в Ставрополе, давно, скоро три месяца… да? Может, это просто рано зима?

— Проверяй, чтобы твои принимали таблетки, — отрезал штатовец, снова отворачиваясь к окну, за которым падал на зелень редкий снег. Посреди двора, возле двух «хаммеров», несколько молодых парней в повязках на головах, разинув рты, смотрели в небо. Неподалеку штатовский солдат поспешно натягивал капюшон. Снег падал на штабель голых трупов у стены… — Что ты сказал?

— Я говорю, — повторил Джохар, — выкидывают таблетки. Особенно какие молодые. Боятся, что их отравить хотят.

— Кретины, — равнодушно ответил штатовец. — Ты командир или нет? 3аставь. Иначе через пару месяцев все подохнут… Хотя все равно, — вдруг добавил он. — Все кончено.

— Зачем так говоришь? — ваххабит встал и подошел к окну. — Мы победили. Мы выиграли. Вы нам хорошо помогли, да?

— Мы проиграли, — тихо сказал офицер. — Я не знаю, почему не пишет Моди… Последнее письмо было месяц назад. Она тоже писала… солнце пропало. Вроде все ничего, но у нас всегда было солнце. Русские ударили по Хьюстону. От него до моего дома дальше, чем отсюда до Ставрополья. Но солнце пропало… Сейчас там, наверное, тоже идет снег, Джохар… Мы что-то не то сделали. Что-то страшное… У меня два сына. Джеф и Джок, им по шесть лет… Как там Моди с ними? Почему она уже месяц не пишет? Как они без солнца? Как мы все без солнца, Джохар? Что мы наделали?

— Аллах не допустит, чтобы солнце не вышло, — успокаивающе сказал Джохар. — А снег перестанет. Если не сейчас, то в марте. Тут ранняя весна.

— Ты не понимаешь… — покачал головой штатовец, но их разговор прервало появление здоровенного сержанта-негра. Глаза его были испуганными, он стряхивал рукой в перчатке снег с капюшона и следил, как падают на пол его хлопья, но отрапортовал четко:

— Сэр, схвачен мальчишка. Лейтенант Купер уверен, что это тот, кого мы ищем Мне было приказано доставить его сюда.

— Что?! — офицер ожил. — Ведите, сержант, немедленно! Козырнув, сержант вышел. Джохар радостно спросил:

— Э, неужели который Звереныш попался?

— Может быть, — штатовец поспешно достал из стола фотографию, положил под руку. — А может и нет.

Двое солдат с винтовками поперек груди ввели худого мальчишку, одетого — или, точнее, закутанного — во что-то, бывшее еще недавно кожаной курткой на меху. Голова мальчишки была непокрыта, рыжие от грязи джинсы спускались на разбитые кроссовки. На вид мальчишке было лет четырнадцать, лицо покрывали разводы грязи, глаза смотрели тускло и устало. Волосы слиплись сосульками, губы рассекали кровавые трещины. Кожа на руках потрескалась тоже вместе со слоем покрывавшей их земли, копоти и еще черт-те-чего. Мальчишка хлюпнул носом и равнодушно смотрел, как офицер копается в вещах, вываленных из старого школьного рюкзака с почти неразличимой футбольной эмблемой, который внес и положил на стол сержант.

Под руку штатовцу попал школьный дневник без обложки (предусмотрительно!) Он пролистал растрепанные страницы. Мальчишка неплохо учился. Выпала фотография хохочущей девчонки на фоне фонтана. Странно… Еще три месяца назад этот парень ходил в школу, играл в компьютер, наверное… дружил вот с этой девчонкой, а теперь…

А что если у моих сыновей ЭТОГО не будет ВООБЩЕ?!

— Что ты делал около топливного хранилища? — спросил офицер, бросая на стол дневник. Он уже видел, что перед ним именно ТОТ мальчишка — ни грязь ни лохмы, ни выражение лица не могли обмануть…

— Еду хотел украсть, — равнодушно отозвался парень. — Я пять суток ничего не ел.

— Как тебя зовут?

— Лешка, — мальчишка слабо двинул плечом: мол, какая разница? Офицер усмехнулся — ТОГО звали именно Лешка; наглая хитрость.

— Лешка кто?

— Лешка Зимин.

— Родители где?

— От лучевки умерли. Из Ставрика приехать успели и умерли… Я просто еду украсть хотел.

— Как, ты сказал, твоя фамилия?

— Зимин.

— А кто такой Бахмачев, ты знаешь?

— Атаман казачий. Его все знают.

— А кто такой "Ермак"?

Мальчишка посмотрел удивленно:

— Из книжки, из истории, что ли?

Офицер кивнул, и один из конвойных — молодой парень с испуганным и ожесточенным лицом — тяжело ударил мальчишку прикладом между лопаток, швырнув его на пол. Внутри у мальчишки что-то коротко, обрывисто булькнуло. Он закашлялся, сплюнул, пытаясь подняться. Штатовец следил за ним без интереса. Все было ясно, разговор не имел смысла… просто ему хотелось заставить мальчишку говорить правду.

Мальчишка встал. Сказал тоскливо:

— Я просто еду украсть хотел… ну, убейте меня… я все равно от лучевки умру, вон, снег пошел…

— И этот про снег! — по-русски вырвалось у Джохара.

— Как твоя фамилия? — снова спросил штатовец.

— Зимин…

— А не Черняев? — и офицер положил на ближний к мальчишке край стола фотография. — Леша Черняев, 14 лет. По прозвищу в нашей разведке «Звереныш», личный порученец «Ермака», который командует бандами в этих местах и подчиняется самому Бахмачеву? За три месяца — восемь взрывов, в том числе — топливный склад, склад боеприпасов, пожар на аэродроме, пять адресных убийств. И еще много чего по мелочи. Так как, Леша?

Все это время мальчишка смотрел на фотографию. И, когда он поднял лицо, от равнодушия в глазах не осталось и следа.

— Шесть адресных убийств, — сказал он, кривя губы. — Вахиту я гранату в толчке устроил.

— Аааа! — Джохар рванулся с места, с губ полетела пена — солдаты едва успели схватить его. — Брата! Ты… брата, щенок?! Я тебя… я тебя на куски… пустите!!!

— Алаа акбар, — мальчишка спародировал жест молящегося ваххабита. — Чего ты лаешь, абрэк? Твой брат, сука, в рай попал, к вашим гуриям. Ему там в самый кайф. Уж точно получше, чем скоро всем тут будет… А тебе, — он посмотрел на штатовца, — тебе как, из дома не пишут? У вас же это дело поставлено? Снежок на пальмы не выпадает? Все еще впереди…

На этот раз его ударил сам штатовец — так, что затылок Лешки стукнулся о косяк двери с треском. Мальчишку подняли. Он икнул, выпустив кровавый пузырь, потом улыбнулся:

— Давай, бей еще…

— Ну уж нет, — офицер перевел дух. — Сержант! — негр подскочил на месте, принял строевую стойку. — Вывести щенка во двор. И… распять его. Прямо на заборе. Выполнять! — взревел он, видя, что глаза негра расширились, он заколебался. — Ну?! Что не ясно!

Мальчишка на миг замер. Потом рванулся из рук схвативших его солдат и закричал отчаянно, неистово и уже ничего не боясь:

— Пропадете, суки! Все пропадете! Сгниете заживо! Все! А мы будем! Будем! Мы будем! — его поволокли прочь, награждая ударами прикладов и ботинок, но из коридора продолжало слышаться: — Будем! Выживем! Мы будем! Слышите, мы будем! Мы выживем!..

Джохар тяжело дышал. Потом вдруг сказал обвиняюще:

— Зачем ты так, э? Надо было его просто убить. Отдать мне, я бы его застрелил. Он мне кровник. Зачем ты его, как собаку? Он воин, а не шакал.

— Уйди, — сквозь зубы процедил штатовец. Так, что горячий и гордый чеченце молча вышел из комнаты. Тут же.

Штатовца преследовало видение.

Снег опускался на пальмы — и конца ему не было…

…На исходе вторых суток снег продолжал падать. Самое омерзительное было в том, что он пока не ложился. Он таял на все еще теплой земле, превращая ее в грязь, не оставляя иных следов… но он падал. Падал бесконечно и неостановимо из одинакового во все края желтого неба, похожего на гнойную рану. Снег фонил. Не очень сильно. Но он фонил. Звуки техники в снежном воздухе казались потусторонними.

Почта, которую ждали этим вечером, не пришла.

Офицер вышел во двор и, скользя по раскисшей земле, подошел к увеличившейся куче трупов, подтекшей черной, нехотя сворачивающейся кровью. Трупы были не страшные, похожие на муляжи.

Лешка Черняев висел на заборе, распятый тремя строительными скобами — две загнали в руки, одну — в обе ступни. На нем тоже застыла черная кровь. Голый и неподвижный, он казался таким же муляжом, как и трупы возле него, но офицер видел, что грудь мальчишки едва заметно движется.

Он не кричал, только, как говорили, несколько раз начинал стонать, очевидно теряя сознание. Потом снова замолкал. Снег все еще таял и на его теле, похожем цветом на… на лепесток фиалки, почему-то подумал офицер. Моди так любила фиалки. Снег завалит все. Фиалок больше не будет…

— Ты живой? — спросил он зачем-то.

Лешка поднял голову. Губы у него опухли и сочились кровью, но уже не из трещин — они были искусаны в лохмотья. Этими лохмотьями мальчишка улыбнулся штатовцу. Глаза у него были неожиданно чистые и ясные, без тени боли или усталости.

— Ты уже умер, — тихо сказал офицер. — Ты все равно уже умер. Скажи мне, каково это — чувствовать себя мертвым? — мальчишка улыбался. — Ведь ты уже мертв, слышишь?!

— Слышу, — совершенно спокойно и внятно отозвался русский. — Слышу. Наши идут.

Офицер выхватил из кобуры «беретту» и стрелял в распятого, пока затвор не остался, щелкнув в очередной раз, в заднем положении. Но и после этого штатовец продолжал снова и снова дергать курок, что-то шепча… пока не понял, что его рвет за плечо Джохар.

— Слушай, ты что?! — прокричал ваххабит. — Слушай, брось! — во дворе суетились, бежали люди; «хаммер» столкнулся в воротах с «брэдли»… — Патруль доложил: казаки! В километре на север, много, большая сотня, две, не знаю, много больше нашего, сюда идут! Да очнись ты! Ну?! Авиацию вашу вызывай! Ну что там?!

— Снег, — тихо сказал штатовец, мотаясь в руках Джохара. — Авиация не летает… Погоди, дай мне свой тэтэ.

— Зачем, он мертвый уже, — возразил ваххабит.

— Дай, очень надо…

— Ну на… — Джохар протянул штатовцу старый, но надежный пистолет. — Зачем тебе?..

Офицер посмотрел в небо. И, в эту секунду ясно осознав, что писем уже не будет, выстрелил себе в висок.

* * *

Рубан проснулся первым — по крайней мере, ему так казалось, пока он не увидел Игоря. Молодой дворянин, голый по пояс, стоял в развилке дуба — метрах в трех над землей, упершись ногами в ветки. Он что-то говорил — Женька смог разобрать, что это мертвый язык ариев, который обязательно преподавали в лицеях, но, сам зная на нем только полсотни слов, не понял, о чем говорит Игорь. А тот вдруг вскинул руки к начавшему подниматься Полызмею, что-то выкрикнул, смеясь и сделал быстрый кувырок назад — прямо с высоты, устояв на ногах.

— Доброе утро, — кивнул он Женьке и, легким движением усевшись со скрещенными ногами возле окончательно остывшей костровой ямы, достал припорошенный пеплом кусок вырезки. Рванул мясо зубами и, довольно урча, мотнул головой: — Садись, поедим, пока остальные не проснулись… Здоровая пища — то, что ты успел съесть до истечения срока годности…

Женька кивнул, умылся из фляжки и, присев рядом, взял протянутый Игорем ломоть мяса — розоватый в середине и поджаристый по краю. Игорь замети л, что, хотя снаряжение и оружие Рубана остались у гамака, но он положил у колена укороченную охотничью «пушку», наверняка заряженную картечью. Мысленно одобрив его, Игорь сказал:

— Отличное утро.

— Красивое, — согласился Женька, на миг перестав жевать. — Тут немного похоже на Сибирь. Ты был?

— Я там учился, — объяснил Игорь. — Слушай, а почему вы переехали?

— Охота к перемене мест, — задумчиво ответил Женька. — Мой отец не фермер, он офицер гражданских связистов. А мама — агроном, ей тут самое дело.

— У тебя братья, сестры есть? — поинтересовался Игорь.

— Младшие, — засмеялся Женька. — Два брата, и две сестры-близняшки.

— У Борьки была младшая сестра, — Игорь достал нож и начал разделывать мясо на почти порционные куски. — В конце зимы погибла в столице во время взрыва.

— Я слышал, — Женька нахмурился, — ужасно…

— Да, — кивнул Игорь. — Но вообще-то тут смерть — дело обычное.

— Ты в нас не очень уверен, да?

Игорь закончил резать мясо и, любуясь своей полевкой, сказал:

— А ты умный.

— Тебе известен хоть один начштаба-дурак?

— Вообще-то нет, — признался Игорь. — А что до моей не уверенности, то посмотрим, когда дойдет до дела. Лагерь во всяком случае вы разбили очень и очень неплохо. Если так же разобьете вабиска — будет совсем хорошо… Буди остальных. Пора — светает.

* * *

Земли за Дальней опустели уже довольно давно. В ужасе перед нашествием большинство вабиска, некогда довольно густо населявших эти места, бежали на северо-запад, под защиту рубежей границы. Оставшиеся тут оранги находились в ступоре, не понимая, что же, собственно, происходит — для их темного мозга перемены означали крушение устоявшегося и привычного мира. В общем, все происходило согласно рекламной туристской надпись: "Пройдите еще километр. Там никогда не бывает многолюдно."

Около десяти часов прошли брошенную деревню вабиска. Дома, в которых уже поселились мелкие зверьки, пустыми окнами смотрели на двумя колоннами идущих по улице вооруженных мальчишек в синих беретах, чьи высокие ботинки поднимали пыль на дороге, еще не успевшей зарасти травой. Даже «старожилы» Борька и Женька, даже Игорь — впервые видели вот так селение аборигенов Сумерлы.

В обысканных выборочно домах не было ничего, кроме следов поспешного бегства. Возле небольшого храма высился столб с распростершей крылья Птицей. Несколько мальчишек, достав тесаки, начали подрубать его, но Борька их остановил:

— Это дуб. Тесаки потупите, пока свалите.

— Они что? От нас бегут? — Толька Жильцов, держа на плече плазмомет, подошел к Игорю.

— Ну, не преувеличивай, — усмехнулся тот, пиная камешек. Но потом добавил:

— И от нас тоже. И от германцев, и от других, и даже от своих правителей. Может быть, и правильно делают, что бегут.

— Во, тут и нет никого, — разочарованно заметил Артем. — Я себе это немного не так представлял. С кем воевать-то?!

— А ты что, с местными поселянами воевать собрался? — уточнил Игорь, но из-под берега речной протоки поднялся прыжками Борька Колобов:

— Эй, мы лодки нашли!

Игорь спустился на берег первым. Там, на прибрежном песке, лежали около дюжины лодок из березовой коры, похожих на земные каноэ. Лежали и вёсла. Очевидно, все это было брошено за какой-то странной ненадобностью.

— Пробиты? — поинтересовался Игорь. «Колобок» пожал плечами и сунул руки в карманы:

— Да нет…

— Жень! — Игорь свистнул. — Женек. Рубан!

Обрушив пласт песка, вниз съехал начштаба, тормозя ГАПом.

— Вот, — Игорь кивнул на каноэ. — Можно идти по рекам на северо-запад. Получится быстрее и даже легче. Грести у вас все умеют?

7.

Следующая неделя была похожа своими днями. Поднявшись в пять утра, в шесть уже гребли, пробираясь то широкими речными рукавами, то какими-то глухими протоками, над которыми смыкались зеленые своды — потом шли цепочки небольших озер, кончавшихся болотами; их приходилось обходить. В час останавливались перекусить и отдохнуть два часа — и снова гребли, чтобы остановиться в восемь. Две партии отправлялись охотиться и ловить рыбу, остальные разбивали лагерь, и в одиннадцать уже все спали. День оставлял позади до ста километров, а на память о себе — усталость. Ребята осунулись, но никто не жаловался, а особенно поддерживало то, что местность все больше приобретала жилой вид. Правда — по-прежнему брошенный, но уже по-настоящему жилой.

Во время дневного отдыха Игорь в обязательном порядке устраивал соревнования по рукопашному бою, метанию ножей и еще куче всего — впрочем, русских мальчишек, даже изрядно уставших, особо уговаривать не приходилось. По вечерам Борька или Женька понемногу рассказывали о Сумерле — все, что приходило в голову…

…Это был восьмой вечер. Игорь весь день ощущал напряжение единого ментального поля, висящее над землей — он был почти уверен, что отряд вошел на территорию Иррузая. Перед тем, как лечь спать, юноша спустился к реке и уселся на песок, жуя кусочек ольховой коры. Именно тогда он и увидел на другом берегу россыпь бледных огоньков.

— Проклятье… — пробормотал Игорь. На берег вышел Борька, тут же поинтересовался:

— Чего ты?

— Как ты это определишь? — вместо ответа кивнул Игорь на огни. Борька секунду помолчал, потом медленно заговорил:

— Открытый огонь… Но не колеблется. Это очаги или светильники в домах. — Селение, — Игорь протянул руку не глядя, и Борька хлопнул по ней. — Берем каноэ — и вперед. На разведку.

— М? — предложение понравилось Игорю. — Пошли доложимся. И оружие возьмем…

…Лодка казалась погруженной в странный звездный океан. Темнота с двойной полоской зари, прошитая звездными искрами, окутывала ее со всех сторон, и ребята невольно старались грести как можно тише.

— Смотри, — чуть слышно шепнул Борька, чья спина смутно двигалась впереди, — огонь движется.

В самом деле — навстречу плыло двойное пламя. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять — это отражающийся в воде костер, горящий на носу лодки.

— Ловят рыбу, — прошептал Игорь. — Посмотрим, кто. Мне не хочется, чтобы они наткнулись на лагерь.

По воде доносился плеск весла и негромкий разговор — вабиска не от кого было скрываться. Ребята положили весла. Огонь на лодке уже хорошо высвечивал троих вабиска — один, на корме, сидел неподвижно, другой греб посередине, третий, на носу, наклонился над водой с острогой или чем-то вроде. Борька слегка подгребал ладонями, прикусив губу. Игорь достал кластерник…

Сидевший на корме вабиска что-то сказал повелительным голосом и пихнул ногой в спину того, который греб. Тот съежился молча и заработал веслом тише. В ту же секунду в ночном воздухе еле слышно свистнул диск, и тот, что на корме, судорожно дернувшись, свалился в воду. Через миг Борька уже перехватывался рукой по борту чужой лодки, держа обмерших вабиска на прицеле.

— Привет, — улыбнулся Игорь, но вспомнил, что вабиска улыбаются не так, как люди — не изобразишь, и просто сделал приветственный жест. Его догадка, появившаяся за какой-то миг и помешавшая убить всех троих, оказалась правильной: на шеях у обоих вабиска были широкие кожаные ошейники с замками — знак того положения, которое на родине Игоря когда-то называлось «закуп». Человек, отрабатывающий долг. Вабиска смотрели непонятно, но не спешили кричать, а тот, у кого была острога — пускать ее в ход. — Поплыли к нам, поговорим? Борь, отпусти их.

Помедлив секунду-другую, вабиска двинули свое каноэ за суденышком мальчишек…

…В лагере, конечно же, никто не спал. Кроме того, они разожгли на берегу костер, Игорь хотел уже всех отлаять, но потом плюнул — все равно вабиска на том берегу и в голову не вскочит, кто его тут жжет.

Вокруг привезенных рыбаков немедленно столпились все, и те начали проявлять признаки нервозности. Земляне, особенно русские, не страдали классической ксенофобией уже давно, но к инопланетным расам относились с большей или меньшей долей насмешливого высокомерия, которое вабиска приняли, конечно же, за подготовку к расправе.

— Чаю им налейте, — приказал Игорь.

— Может, их кипятком облить? — спросил кто-то. Игорь, не оборачиваясь, угадал:

— Этот добрый мальчик — Пейви?

— Так точно.

— Вот ты им чай и подашь… Не бойтесь, — Игорь перешел на язык вабиска, стараясь выговаривать слова как можно более правильно. — Пейте, ночь прохладная. Вас не тронут, если вы не будете пытаться нас обмануть. Я хочу, чтобы вы ответили на вопросы…

…Вабиска только недавно переселились с юга в страхе перед белолицыми. Но тут их, на прежних землях считавшихся свободными, заставили оплачивать, отрабатывать стоимость земли, крепости и содержания гарнизона, который в ней стоял — фактически это могло продолжаться вечно. Тех, кто возмутился, яшгайаны увезли на север. Гарнизон бесчинствует, ведет себя с жителями и без того нищенствующей деревни, как с завоеванными врагами, обирает, не даёт прохода девушкам. Поэтому они не попытались защищаться, когда белолицые убили солдата, застававшего их ночью отправляться на рыбалку. В деревне живут около полутораста человек, гарнизон — полсотни солдат, пятеро офицеров; многие ночуют в деревенских домах. Да, они могут показать — где, если белолицые не тронут людей. Никто из деревни никогда раньше не видел белолицего, не воевал с ними и вообще почти ничего о них не знает, кроме страшных рассказов…

— Что вы будете делать потом? — Игорь сцепил пальцы под подбородком. — Мы уйдем, а вас накажут за то, что вы не помогли солдатам и остались живы

— Накажут… — грустно согласился вабиска, интонация его голоса была совершенно человеческой. Он долго молчал; молчал его младший товарищ, притихли и отпускавшие шуточки земные мальчишки. — Послушай, белолицый… — вабиска перевел дыхание и, словно разом решившись, продолжал: — Если мы уйдем туда… где жили раньше… я заклинаю тебя именами твоих богов… скажи — нас не убьют там?

— Не убьют, — спокойно сказал Игорь. — Нас мало, в мире много земли. Вы вернетесь и будете жить, как жили раньше. Почти. Вы станете платить нашему правителю, но я уверен — гораздо меньше, чем платите сейчас. И никто не посмеет на вас надевать ошейники. Если вы захотите — вы научитесь от нас всему, чему пожелаете. Если не захотите — никто не станет вас неволить.

Вабиска долго молчал. Потом сказал:

— Мы расскажем, где солдаты… и проведем вас к самой крепости.

8.

Огни во всех домах погасли. Только над стенами крепости, составленными из заостренных сверху и плотно пригнанных друг к другу дубовых брёвен в два обхвата толщиной и метра четыре — в высоту — горели факелы.

— У них нет сторожевых животных, — Игорь достал нож и посмотрел на часы — Расходимся.

— Начнем ровно в полночь, — кивнул "Рубака".

— Пошли, — Игорь хлопнул Яна по плечу, — вон тот дом — наш.

Неслышными призраками земляне расходились по улицам. Ян, правой рукой тоже доставая нож, левой поглубже нахлобучил берет. Он покусывал уголок губы.

В пристройке у добротного дома сопели какие-то животные. Юноша и мальчик замерли у двери. Игорь просунул лезвие полевки в щель у косяка, нашарил и подрезал ременные петли. Потом — чуть отодвинул дверь и поманил Яна. Они прильнули к образовавшейся щели.

Внутренность дома освещали угли очага, на котором что-то готовили. Кто-то спал на широком лежаке, еще кто-то — у огня.

Стоять на крыльце почему-то было жутковато. Игорь вновь посмотрел на часовой циферблат комбраса — цифры сменялись медленно и нехотя.

Скорее. Скорее же…

Двенадцать.

— Пошли, — шепнул Игорь и подал дверь, расширяя щель. Ян скользнул в нее, держа нож наготове, придержал дверь и поставил ее к стене. У огня спали несколько вабиска — взрослые и дети, на топчане развалились два солдата; в том, что это именно солдаты, не оставляла сомнений аккуратно сложенная в изножье форма и составленное у стены оружие. Игорь указал Яну на левого спящего, сам встал коленом на топчан возле правого.

Вабиска открыл глаза, но сделать уже ничего не успел — Игорь перерезал ему горло широким сильным движением. Рядом Ян зажал «своему» рот и колол бьющееся тело — раз, другой, третий! — а солдат хрипел и что-то бормотал.

— Всё — Игорь выпрямился, вытер нож. Застыл, словно принюхиваясь. Ян, все еще стоя на колене, снова и снова очищал уже чистое лезвие о шкуры. Проснувшиеся около очага хозяева дома замерли, притиснув к себе детей и не смея даже подать голос. Игорь распластался на полу, заглянул под топчан:

— Угу. Здесь мы тоже убираем.

— Что? — тихо, но взвинченно спросил Ян. Игорь выпрямился, вытер о шкуру с брезгливой гримасой испачканную в кровь ладонь и объяснил:

— Это мне отец рассказывал. Он поселился как-то во время командировки в одной гостинице, в глубинке… Вот. Заглянул однажды под кровать — что-то там у него закатилось. А там стоит табличка: "ДА! ЗДЕСЬ МЫ ТОЖЕ УБИРАЕМ!" Слушайте, — обратился он к вабиска, — вас никто не тронет. Не выходите из дома. Утром ваши вам объяснят, что к чему. Ничего не бойтесь, Мы воюем с властью, а не с вами… Пошли, Ян…

… —Одиннадцать штук по домам, — «Рубака» немного нервно оглядел своих. — Все целы? — в ответ закивали. — Теперь крепость. Я предлагаю использовать «кошки» и…

— А постойте, — Игорь поднял руку. — Предлагаю не менее эффективный, но более эффектный способ. Обещаю, что значительная часть гарнизона после этого вообще не в силах будет сопротивляться.

— Что за способ? — немного подозрительно спросил Пааво.

— Чисто дворянский, — улыбнулся Игорь. — Чуточку околонаучного колдовства. Только пусть Торковски, — он кивнул братьям, — и ребята Артемки окружат крепость, чтобы никто не вырвался… а остальные — внутрь, когда скомандую. Сейчас — ждите…

…Наверху, по настилу, сухо и размеренно постукивали шаги часового. Лежа у рва, Игорь вдруг подумал — это странно, как странно: часовой охраняет деревню, фактически захваченную врагом, и никто ничего не заметил.

Игорь отщепил ножом от ближайшего бревна щепочку сантиметров в пять длиной. Дуб. Хорошо. Кстати, такой палисад не подожжешь — дуб горит едва-едва. И ещё в землю колья загнаны. Наверно, на пару человеческих ростов в землю вкопаны. А вот ЭТО должно получиться.

Он нацарапал на щепке три руны — Вуньо. Совило. Дагаз. И вогнал щепку себе в ладонь, а потом аккуратно смазал кровью вырезанное. Всадил щепку в щель между бревнами палисада и начал сползать в ров…

… —Ну что, ничего не получилось? — Рубан нетерпеливо кивнул. Игорь что-то нечленораздельно промычал, посасывая ранку, потом проглотил кровь и, небрежно проведя по ране другой рукой — та закрылась — ткнул в сторону крепости:

— Внимание — и не пугайтесь.

Потом вытянул руки ладонями к земле. Свел их большими пальцами и сложил, будто закрывая книгу. И — резко развел в стороны.

Не скрип или треск — крик лопающегося дерева донесся до замерших недалеко от рва ребят. Метнулся огонёк падающего факела, послышались испуганные вопли.

— Минимум два бревна вывернуло, — пробормотал Игорь, перебрасывая ИПП в руки. «Рубака» тоже перехватил ГАП удобнее и первым бросился ко рву.

Внутри крепости здания тоже вполне годились для обороны — типичные блокгаузы с узкими окошками. Но нападения никто не ожидал и не мог ожидать.

— Никакой лишней пальбы! — кричал Борька Колобов. — Беречь заряды!

Но внутри казарм уже грохнуло несколько взрывов — рвались брошенные в бойницы связки взрывчатки, в одном месте вырвало угол, вспыхнуло пламя. Навстречу из упавшей двери рванулось не меньше десятка иррузайцев — ничего не понимающих и безоружных. Сашка Ломакин оказался рядом с Игорем, в каждой руке было по укороченной охотничьей «пушке», ухнуло — в ночь полетела картечь, иррузайцев буквально снесло. Игорь швырнул в дверь одну из нескольких взятых с собой ручных гранат и сразу за взрывом бросился внутрь казармы. Споткнулся о труп. В нескольких местах стены горели там, где угол был обвален, мелькнули несколько теней — Игорь услышал предупреждающие голоса ребят, повел стволом.

— Никого?! — крикнул Артем.

— Только мертвые, остальные через дырки повыскакивали! — ответил Игорь.

— Проверьте еще раз! — скомандовал Артем, тени рассыпались по казарме. Игорь, отталкивая ногами горящие обломки, вышел наружу. Во дворе дрались в нескольких местах. Около лестницы наверх, на покосившейся плахе настила, высокий вабиска сражался ятяганом с Пааво, взмахивавшим тесаком. Подкравшийся сзади по лестнице Пейви раскроил своим тесаком голову вабиска и, размахнувшись, хлопнул по подставленной ладони старшего брата, потом помог ему вскарабкаться наверх, и они побежали куда-то по настилу.

— "Рубака"! — во все горло заорал Игорь. Женька вынырнул откуда-то сзади. Снаружи стреляли — очевидно, в суматохе кто-то все-таки выскользнул за пределы крепости, и теперь, их там встречали «загонщики» Артема.

— Ты чего орешь?! — Женька был взвинчен.

— Какого черта Темка тут делает? — заорал в ответ Игорь. — Он со своими должен быть, снаружи! Бардак!!!

— Артем! — рявкнул Женька, отворачиваясь: — Микульский! Ко мне!

В Игоря врезался Мише Торковски, сперва не узнал, но потом затормошил:

— Скорее! Тебя Борька зовет, Утесов!

Что-то горело внутри казармы — вверх по какой-то лестнице. Два трупа вабиска — один со страшно изуродованным лицом. Дверь была снесена, внутри сидел на скамье Борька, через плечо Женька светил ему фонариком. Толька Жильцов бинтовал себе ладонь, бинты шипели, но промокали снова и снова, кровь не останавливалась.

— Дай сюда, — Игорь положил ладонь Тольке на колено, сдернул бинты. — Пошевели пальцами… Сухожилия целы. Чем тебя?

— А вон, — Толька кивнул на еще один труп — тот лежал на опрокинутом столе, в руке — короткий нож.

— А ты его? — усмехнулся Игорь, водя ладонью над раной.

— А вот. — Толька тоже улыбнулся и хлопнул по своему тесаку. — Ой, прошло!

— А то! — Игорь переместился. — Что вы тут откопали?

— Архив, — Борька выложил на колено бумаги. — Кстати, обрати внимание: бумага-то довольно качественная. Не "Русский Лес", но… Прогресс.

— Не понимаю, — признался Игорь. — Это же не вабискианский алфавит.

— Шифр, — Женька посветил теперь Игорю. — Элементарно.

— Я бы не сказал, — Игорь с сомнением рассматривал листы.

— Ты же информколлектор.

— Но не криптограф… Сними, потом разберусь, на досуге…

— Ты информ? — оживился Толька. — Программой «Галакто» занимался?

— Занимался, — покривился Игорь. — А, не верю я в это. Общий язык, хе!

— Между прочим, есть успехи, — возразил Толька.

— Да пожалуйста. Даже русский и английский языки очень разные. А мы на одной планете живем! А тут предлагают свалить в кучу английский, в котором нет мужского и женского рода, скиуттский, в котором для обозначения «я» есть пятьдесят два слова и дайрисский, где слова вообще играют вспомогательную роль при изменениях формы конечностей. И остальное заодно, после чего вся Галактика должна заговорить на одном языке… Когда отыщешь лингвистическую общность — скажи мне.

— Погоди… — Толька заморгал и вдруг расплылся в улыбке: — Постой… а… а статья год назад в "Русском императорском вестнике лингвистики", "Вода и пламень; слияние неслияемого", И.Муромец — это ты?! А чего не подписался нормально?!

— Да так, — немного смутился Игорь, — боялся — не напечатают… Глупо, конечно, вышло.

— Да, но статья отличная, хотя я с тобой не согласен, — горячо возразил Толька.

— Черт побери, как же трудно с этими землянами, — вмешался Борька. Женька преувеличенно печально закивал. — То ли дело у нас: лесотехники, зоопсихологи, вертолетчики… — он поднялся и спросил: — Мы идем или поговорим еще?

* * *

Всадники медленно ехали по деревенской улице двумя колоннами. Между колонн двигались знаменосец и молодой офицер без шлема, хмуро смотревший вокруг.

— В домах только десяток мертвых солдат, — подошел и зашагал у стремени один из иррузайцев. — Местные выродки ушли на юго-восток, видны следы… Еще под берегом найдены следы лодок… наших лодок, отец.

— Наших? — офицер недоуменно нахмурился.

— Да… На том берегу жгли костер — не наш костер. Может быть, это те, кого называют "германцы"?

— Они никогда не заходили так далеко, — возразил кто-то. — Кроме того, они всегда жгут дома и оставляют свои знаки.

— Очень странно разрушена крепость, — задумчиво сказал офицер. — Два бревна словно выдернули из земли… но нет следов взрыва…

— Отец! Отец! — галопом подскакавший от крепости всадник поклонился и протянул командиру кусочек дерева. — Это мы нашли у пролома, — солдат понизил голос.

В ладонь офицеру легла длинная, измазанная чем-то бурым, щепка с тремя наспех насеченными значками. Офицер задумчиво провел над нею другой ладонью и уронил щепку наземь.

— Это не германцы, — медленно сказал он. — Это Муромцев. Нужно срочно связаться с Советом и просить ускорить Поход.

9.

Лодки загнали под берег и замаскировали зеленью, нагнув и незаметно сплетя ветви. После этого все выбрались наверх, перебрасываясь фразами о том, что надоело махать веслами и стирать о скамейки мягкие места.

— До темноты надо пройти километров десять, — Игорь удобнее устроил поясной рюкзак, наклонился, выпрямился. — Желательно берегом, чтобы не наследить.

Он, если честно, был доволен тем, как «Рубака» распоряжается своими. Вот и сейчас — тот с ходу выделил в авангард и арьергард по три человека по главе с командирами патрулей, а ГАПовцев поставил в голову строя. Спросил под общий громкий смех:

— Ходить никто не разучился?.. Тогда пошли.

* * *

Местность оказалась густо населенной, ее пересекали дороги, в числе которых попадались прочно, на века, мощеные камнем. Едва пересекли одну такую — по камню процокали подкованными копалами гуххов несколько десятков ярких всадников в парадных панцырях и полном вооружении. Над ними бился по ветру такой же яркий, как они сами, флаг.

— Не нравится мне это, — прошептал Женька, провожая взглядом отряд.

— Что? — мельком спросил Игорь.

— Флаг, — буркнул казачонок. — Дядька мне рассказывал — когда фоморы высадились, вабиска под таким же наших до самого Второго Меридиана доперли…

— Да, — подтвердил Борька, закусывая травинку, — это флаг Священного Похода. Похоже, достали мы Иррузай, они собирают войска для решительного сражения.

— Священный поход? — вмешался Рубан. — Что это, ребята?

— Да ну, ерунда, — решительно отмахнулся Борька. — Что они сейчас могут? В тот раз за ними фоморианский десант стоял. А сейчас встретят их на той же Дальней, как мы прошлым детом у Нойе Аахена — и дело с концом.

— Вообще-то да, — подумав, кивнул Игорь. — Пусть суетятся, а мы гульнем…

…На ночь остановились в лиственничной роще на краю полей, за которыми виднелись огни большой деревни и выгибался над рекой мост — деревянный, но широкий и, по виду, надежный. Огонь разводить, конечно, не стали, поужинали сухими пайками.

— Романтика, а? — подмигнул остальным Женька и, развалившись на траве, промурлыкал:

Двенадцать месяцев в году — Их дюжина, считай! Но веселее всех в году — Зеленый месяц май…

Игорь, поднявшись, кивком отозвал Женьку Рубана и Пааво. Они встали за кустами, и «Рубака» тут же спросил:

— Хочешь предложить рвануть мост?

— Дело, — кивнул финн. — Можно прямо сейчас. Рванем, сюда вернемся — ни за что не догадаются нас искать.

— Мост деревянный, — продолжал развивать тему Игорь. — Под две центральные опоры — по четыре кило взрывчатки, и он провалится. Но сейчас, — он покосился на Пааво, — этого делать не стоит. Выйдем под утро и попробуем не просто взорвать, а подкараулить на нем кого-нибудь. Хоть обоз, хоть отряд какой. Отступление прикроем ротором во-он с того холма, — вытянул Игорь руку. — Если вообще будет погоня — вряд ли тут ожидают нападения.

— Неплохо, — солидно кивнул Женька. — Пааво, тут неподалеку какой город?

— Счас, — финн поднес к глазам комбрас. — Риуста. Довольно большой.

— У тебя есть на него виды? — поинтересовался Игорь, ладонью прикрыв зевок.

— Там можно устроить шум, пока точнее не соображу, — признался командир. — Я пошлю, наверное, прямо сейчас Мило и Мариана на холм?

— Дело, — согласился Игорь. — Еще Игоря Колобова с ними пошли, у него подствольник… И пусть Борька идет, мой Борька. Пригодятся для прикрытия.

— Пааво, распорядись там, и пусть не ноют, — приказал Женька. Финн наклонил голову и пошел в рощу.

Женька с Игорем продолжали молча разглядывать пейзаж перед ними, который быстро скрывала подсвеченная так и не севшим до конца Полызмеем полутьма.

— Красиво, — заметил Женька, — хоть стихами говори… Странно, какая вон там четкая граница у света и тени!

— Разве это не естественно? — задумчиво поинтересовался Игорь, тоже любуясь окружающим. — Слушай, Жень… тебя ждет девушка?

— Нет, — мотнул головой тот, — нету у меня ее, — и вздохнул: — Знаешь, я как-то с детства поставил себя на лидерство. Хочу стать политиком, — он улыбнулся, — не только же дворянам?.. Ну и как-то времени не хватает никогда… По-моему, им со мной неинтересно.

— Вернемся, — пообещал Игорь, — я о тебе расскажу одному человеку. Он губернатор Прибойной. Ты ведь школу кончаешь в этом году? — Женька кивнул, заинтересованно глядя на Игоря. — Пойдешь к нему?

— С удовольствием! — Женька откровенно просиял. — Слушай, спасибо!

— Да погоди ты, мы еще здесь пока… А у меня, — признался Игорь, — даже не девушка, а невеста есть. Она ждет.

— Ты ведь пошел сюда с нами не для развлечения? — уточнил Женька. — Я же вижу.

— Личные счеты, — сухо ответил Игорь. — Я их ненавижу, Жень. В этом-то все дело.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: СОНЕТ[63]

Когда меня не будет на земле, Вселенная покажется пустою. Но, может быть, напомнят обо мне Слова, когда-то сказанные мною. А звезды будут жить на дне морей И так же по ночам срываться с неба. Но, может быть, напомнят обо мне Мои стихи, в которых быль и небыль. Акация все так же зацветет, Подснежники распустятся весною, И роковая надпись: "Все пройдет…" Глаза на мир уже другим откроет. И мир успеет миллионы раз Разрушиться и снова возродиться… …Но на земле уже не будет — нас. Нам только сны о жизни будут сниться.

10.

Выпала холодная роса, обсыпавшая все вокруг, как мельчайшие комочки ваты. Пар облачками и струйками вырывался в воздух и повисал в нем на миг. Отряд двигался по тропинке вокруг поля быстро, но осторожно. Рассветало; по небу тянулись несколькими длинными полосками подсвеченные алым легкие облака. Птиц не было, и это радовало.

Большинство ребят не выспались и выглядели хмуро. Лишь по временам что-то коротко, негромко и сердито командовал "Рубака".

— А на мосту-то — охрана, — сказал кто-то тихонько, но Игорь услышал и, вглядевшись, заметил за перилами мерно расхаживающих солдат.

— Ян, — позвал Рубан. Реутов, шагавший рядом с Игорем, ускорил шаг и догнал командира. — Сможешь их снять?

— Конечно, — ответил мальчишка.

— Ты? — невольно удивился Игорь. Ян смущенно улыбнулся и промолчал в своей обычной манере, а Женька пояснил:

— Ян отличный стрелок. Пожалуй, самый лучший у нас.

* * *

Берег реки зарос густо зеленевшим ивняком. По пояс в воде, под пологом гибких ветвей, как в зеленом тоннеле, отряд двигался к мосту. Тихо, без плеска, подволакивая ноги по дну.

Игорь решил, что убирать охрану не стоит. Полосы зелени, окаймлявшие берега, уходили прямо под мост, так что можно было подобраться вплотную к цели, не устраивая побоища раньше времени.

Казалось, все было нормально. Но Игорь чувствовал себя странно. Неуверенно?.. Нет… И вроде бы никто не пытается 'нащупать" его ментально…

Кисточка. Пушистая кисточка щекочет и щекочет затылок. Как будто неотрывно глядят — именно глазами глядят! — в спину. Но сзади никого нет, кроме своих.

— Жень, — не выдержал наконец Игорь, — ты ничего не чувствуешь? Женька Вислоусов обернулся:

— Нет, ничего, — удивленно ответил он и насторожился: — А что такое?

— Да так… — Игорь передернул плечами. — Наверное, слишком много думаю.

— Да, это опасно, — согласился Женька и ткнул Игоря кулаком в плечо: — Брось, все в порядке.

Только кисточка все-таки была. Игорь попытался рассмотреть сквозь ветви небо — чистое, да и не увидеть их через зелень никакой птице…

…По мосту с лязгом и шумом двинулась колонна воинов — пеших и верховых, вперемежку с повозками. На одной везли огромный барабан — двое вабиска, размеренно вздымая колотушки, били в него, и вроде бы мягкие удары, казалось, сотрясают внутренности, заставляя обрываться сердце и противно сжиматься желудок.

"Я что-то сделал не так," — отчетливо подумал Игорь. Это не имело прямого отношения к кисточке… и в то же время — было с нею связано.

Тень моста нависла сверху, надвинулись звуки, усиленные и отраженные бревнами и пространством под ними. Рютти и Игорь Колобов, закинув за спины оружие, крадучись вышли из кустов и, погрузившись почти до бровей, поплыли к сваям, загребая одной рукой, а в другой, поднятой вверх, держа связки взрывчатки. За ними по воде к кустам змеилась нитки старого доброго бикфордова шнура.

Игорь внимательно смотрел, как мальчишки, почти одновременно достигнув свай, обхватили их ногами и, закрепившись таким образом, начали ставить взрывчатку.

А барабан наверху гудел и ухал.

Обратно Рютти выкарабкался первым. Игорь поотстал, неловко гребя правой рукой, распоротой о шляпку бронзового гвоздя. — Можно поджигать, — сообщил он с улыбкой.

Защелкали зажигалки, и огоньки почти одновременно побежали по шнурам, а отряд, уже не особенно заботясь о секретности, побежал — по кустам. Наверху заорали — не испуганно, а удивленно, потом — зло. Но уже хрястнули два взрыва, Игорь, повернувшись, увидел, как мост просел в середине, подломился; с хрустом вырвало крайние сваи, мост, рассыпая истошно кричащих вабиска, повозки, животных, превратился в перевернутую букву «эль»… дрогнул еще раз — и обрушился окончательно.

Вдоль берега уже с гиком оказали всадники, на ходу целясь из пистолетов. Но тут послышался задыхающийся свист — Мариан с расстояния в полкилометра точным огнем косил всадников из ротора, прикрывая своих. Оставалось проскочить эти полкилометра через поля, и мальчишки, выбираясь на берег под самым носом у погони, припустили со всех ног.

Всадники больше не осмелились преследовать отступающих землян, оставшись гарцевать на берегу, возле лениво разгорающихся обломков моста. Мальчишки перешли на лениво-нахальную трусцу, кое-кто оглядывался и со смехом делал неприличные жесты — вабиска едва ли их понимали, но не могли не догадаться, что над ними издеваются.

— Сделаем за холмом петлю, вернемся к реке и уплывем, — поделился своим решением «Рубака». Игорь кивнул на бегу — план и ему понравился. Ротор перестал стрелять, но, едва небольшой верховой отряд сунулся следом, «метла» подала голос и на корню подрубила погоню в буквальном смысле слова.

Холм — большой и пологий — венчало обрывистое навершие: словно на перевернутую чашу поставили двустороннюю лестницу с площадкой наверху из детского конструктора. Кольцом по низу холма росли куста.

— Мило, Мариан? — окликнул Рубан. — Останетесь на вершине, прикроете нас, пока до реки добежим. Делайте вид, что нас там много. И еще…

— Подожди! — вдруг закричал Игорь Командир увидел, как лицо молодого дворянина резко побелело. — Я идиот! Они нас выследили! Щепка! Засада!!!

— Что?!. — яростно заорал в ответ ничего не понимающий, но испуганный Женька.

Его слова отрезало грохотом взрыва. Над тем "спуском лестницы", по которому они собирались уходить за холм, встала черная туча порохового взрыва. Бегущие сбились, не понимая, что произошло. И почти тут же повсюду — полукругом, как бы прижимая их к холму — встали густые цепи вабиска, прятавшихся среди невысокой зелени с прямо-таки дьявольским искусством. Грозно и протяжно крича, они начали сжимать кольцо, приближаться, заставляя землян пятиться ближе к холму.

— Их слишком много! — озираясь, крикнул Пааво, его глаза потемнели. — Чертовы потроха, их слишком много! Чертовы потроха!

— На холм! — крикнул «Рубака». — Скорее!

— Нет! — ответил Игорь. — Нет, вокруг холма, это заса…

— Поздно, — ответил Борька Колобов. Его красивое лицо быстро бледнело. — Смотрите.

Стоя на фоне неба, кто-то из ребят с холма отчаянно сигналил двумя зажатыми в руках беретами.

— Взорван… спуск… — читал кто-то упавшим голосом, — от реки… мы отрезаны… окружены!

— На холм, — кусая губы, подтвердил Игорь. — Там мы сможем хотя бы закрепиться…

11.

Вершина «лесенки» — почти идеальный круг диаметром метров сто — поросла густым кустарником. Вабиска взорвали подъем от реки и не торопились идти на штурм.

— Здесь нет воды, — сказал Артем. — Здесь просто нет воды! — он пнул камень ногой. — Но как они догадались?!

— Я же сказал, — ровным тоном отозвался Игорь, — это ловушка. По моей вине, — сунув руки в карманы, он, сощурившись, рассматривал обкладывающих холм вабиска — их становилось все больше, тащили даже орудия. — Долго объяснять, но нас выследили по тем… ну, как бы… отпечаткам, которые я оставил, когда разрушал стену в крепости. Я допустил чудовищную халатность, — Игорь говорил очень спокойно, но Борька, тревожно взглянув на друга, подошел к нему и обнял за плечи, а Женька встал рядом, воинственно глядя на остальных. Ребята молчали, уставившись в стороны.

— Муромцев! Игорь Муромцев! — послышался голос, кричавший снизу как-то металлически с сильным акцентом. Молча и решительно Игорь подошел к краю и, надменно задрав подбородок, почти так же металлически спросил по-вабискиански:

— Кто зовет меня?

Кричал, поднеся ко рту свернутый в трубку металлически лист, офицер гарцевавший на гуххе метров за двести от подножия холма. Увидев Игоря, иррузаец захохотал — эти звуки, похожие на земной смех, подхватили остальные окружавшие холм вабиска. Игорь еще выше поднял подбородок; его губы скривила высокомерная усмешка, сделавшая его похожим на волка, глядящего со скалы на целящихся в него охотников. Но Борька, стоявший рядом с другом, и подошедший с другой стороны Ян видели, что губы Игоря временами вздрагивают.

— Эх, глупец! — крикнул вабиска. — Вы все глупцы, белолицые! Сами — САМИ! — влезли в ловушку, глупые дети! Ну что же. Птица еще раз показала нам свое могущество — и вы ощутите его в полной мере, когда станете умирать на этом холме от жажды и отчаянья! А потом, — офицер повернулся к окружавшим его солдатам, как бы призывая их присоединиться к веселью, — мы снимем с вас шкуры, набьем соломой и выставим их на площади Сааска! То-то радости будет Уигши-Уого, он давно мечтает с тобой встретиться, Игорь Муромцев!

Игорь молчал. Потом улыбнулся презрительно и заговорил — легко перекрывая своим голосом разделявшее его и врагов расстояние:

— Говоришь, Уигши-Уого мечтает со мной встретиться?! Тогда слушай меня, — в этом "слушай меня" было столико высокомерия, что становилось холодно даже не знавшим языка: — Признаю — вы хитро все это проделали. Ну, оранги тоже бывают хитрыми, и это не делает их умными… Я виноват в том, что эти ребята попали в ловушку. Поэтому сделаем так. Ты отпустишь их к реке, — офицер сделал гневный жест, но Игорь повысил голос, и гуххи захрипели, припадая на задние ноги, — и после того, как они уплывут, я сложу оружие и спущусь к тебе. Думаю, такой подарок понравится Уигши-Уого еще больше?

— Игорь! — закричал Борька.

— Молчи, — улыбнулся ему Игорь и оттолкнул бросившегося Женьку. Потом так же с улыбкой добавил; — Тихо. Так надо. Выхода нет.

— Да мы лучше все погибнем! — крикнул Женька. — Слышишь, не смей! Они тебя замучают! Ты же…

— Замолчи, пожалуйста, — попросил Игорь и, вновь перейдя на вабискианский, крикнул: — Ну так что?!

Мальчишки из «3емлепроходцев» встревожено и настойчиво спрашивали, в чем дело. Женька, сбиваясь, начал объяснять. Борька, напрягшись, как перед прыжком, неотрывно смотрел в спокойное, чуть-чуть насмешливое лицо Игоря.

Казалось, вабиска был ошарашен сказанным, потому что молчал с минуту, не меньше, не опуская свой рупор и не сводя глаз с Игоря.

— Ты рехнулся, — убежденно сказал Женька. — Не вздумай!

— Отстань, а? — улыбнулся Игорь, не оборачиваясь. Он, кажется, хотел еще что — то добавить, но иррузаец заорал:

— Не выйдет! Вы умрете все! Все, и нечего корчить из себя героя!

— Что он сейчас сказал? — тихо спросил Ян у Борьки. Тот коротко ответил:

— Что все умрут.

— Все? — Ян секунду подумал и сказал: — Вот с него и начнем.

Быстрым движением вскинув плазмомет, он выстрелил, практически не целясь.

Голова офицера вместе с поднесенным ко рту рупором исчезла в яркой вспышке.

* * *

— Ты в самом деле был готов это сделать?

Игорь пододвинул к огню плоский камень с полосками вяленого мяса и только после этого ответил на вопрос Яна, сидящего напротив в обнимку со своим плазмометом.

— Я дворянин. И я жестоко ошибся. За это надо платить. — Но ты столько сделал, нам рассказывали" — Ян вздохнул и подбросил в костер сушняка. — А тут — мелкая ошибка…

— Мелкая ошибка? — Игорь искренне засмеялся. — Восемнадцать человек, их жизни — это мелкая ошибка?!

— Ну… это наши жизни, — пожал плечами Ян. — Мы сами ими распорядились.

— И я хотел распорядиться своей, — ответил Игорь.

— Мы бы тебе все равно не дали, — убежденно сказал Ян. И спросил: — Скажи… неужели тебе не было страшно?

— Было, — коротко ответил Игорь. И добавил: — Ложись спать, Ян.

— Ага, — ответил тот, укладываясь прямо у огня. Через минуту он уже и правда спал, а Игорь, прикрыв глаза рукой от пламени, смотрел на десятки костров, горящих вокруг холма россыпью бессонных недобрых глаз.

Он опустил руку и достал из внутреннего кармана куртки блокнот с карандашом. Положил блокнот на колено и задумался. По том взял карандаш и начал быстро писать на сторкадском. Если эта запись попадет в руки вабиска, они не посмеются над нею — едва ли кто-то у них знает язык одного из злейших врагов Земли. А если все-таки какими-то путями блокнот вернется к своим, то чужой язык привлечет внимание…

"Свет, если ты получишь это письмо, значит, меня нет в живых. Глупо и нескладно получилось все у нас с тобой… но, если ты держишь этот листок в руках, значит, я не ошибался, я все-таки тебе нужен.

Жаль, что поздно. А при жизни мы так глупо попрощались, глупо, глупо, глупо…

Хочу сказать, что я не жалею о своем решении. Я не мог иначе, и ты знаешь это, потому что знаешь меня.

Я не о том пишу. Я хочу написать, как я люблю тебя, как верю, что и ты — тоже… но я не знаю, что написать. Я не взял с собой снимок — всякое может случиться, не хочу, чтобы его трогали ИХ пальцы, рассматривали ИХ глаза — но я помню твое лицо так, что никакой снимок не нужен; оно у меня перед глазами, я касаюсь его ладонью, я касаюсь его губами; слышишь — это я шепчу: Свет, Свет, мой Свет, девочка моя… Ты знаешь, что я не верю в древние рай и ад. Но, если там все-таки что-то есть — я подожду тебя. Я буду ждать, сколько понадобится, ты не спеши. В конце концов, даже тысяча лет в аду — не срок, если знать, что потом увидишь тебя. Это ужасно — ждать без надежды на встречу.

Поэтому знай — я надеялся до последнего. Да же сейчас, мертвый — я надеюсь, потому что смерть — слишком ничтожная штука, чтобы убить мою любовь к тебе.

И знай — проживи я тысячу лет, мне все равно никто не был бы нужен, кроме тебя, родная моя. Я бы ни с кем не связал свою судьбу, кроме тебя, кроме тебя, Свет, радость моя, жизнь моя, свет мой…

Я тебя люблю.

Я тебя целую.

Я тебя помню.

Всегда, всегда, всегда.

Прости.

Твой навечно — Игорь."

Он закрыл блокнот и тщательно убрал под разгрузку, в карман, подшитый к внутренней стороне.

Вот и все, что он мог сделать.

12.

Пить очень хотелось. Что самое мерзкое — даже во сне, хотя этого и не могло быть. Игорь подозревал, что это шуточки яшгайанов.

Но уж если ему было так тяжело, то каково остальным?! Вот и сейчас, проснувшись, он с жалостью смотрел на лица спящих мальчишек. У всех были запекшиеся губы и черные тени под глазами, грязные разводы на щеках от пота и пыли. Руки — в пятнах, в царапинах — во сне сжимали оружие.

Жаль было будить Женьку Рубана. Игорь осторожно подобрался к нему и отключил будильник в комбрасе — Женька не проснулся, даже не пошевелился, только облизнул губы. Игорь выпрямился и бесшумным шагом отправился проверять посты…

…Ян, лежа на своём месте, наклонял рукой ветви куста и слизывал с них росу. Лицо у мальчишки было измученным и погудевшим; увидев Игоря, он страшно смутился, резко оттолкнул ветку и изо всех сил сделал вид, что нагибал куст, чтобы получше видеть, что происходит внизу.

— Не так, — тихо сказал Игорь, доставая кусок термопленки и сворачивая его фунтиком. Зажав нижний конец, он методично обтряс в этот фунтик ветви кустов — пришлось этим заниматься минут десять, но в результате набралось примерно поллитра — Фляжку давай, — приказал Игорь молчавшему все это время Яну. Тот захлопал глазами, но протянул фляжку, сдернув с нее крышку. Игорь, героически не глядя на воду в фунтике, вставил его кончик во Фляжку и отпустил, посвистывая — чтобы не слышать журчания воды. — Держи.

Ян недоверчиво поболтал фляжкой, посмотрел на Игоря… и разревелся. Отвернулся и пробормотал:

— Я думал… думал, ты будешь смеяться…

— Какой тут смех, если пить хочется, — Игорь хлопнул Яна по плечу. — А плакать не надо, и так организм обезвожен. Лучше попей.

Ян еще раз поболтал фляжкой, несколько раз сглотнул и сказал:

— Знаешь, что?.. Ты лучше Мило отнеси это, ему больше остальных хочется…

…Мило послал Игоря с фляжкой к Марианну, тот — обратно, и братья услали его к Пейви. Там фляжка пропутешествовала по всем четверым братьям Ориккайненнам и от Рютти перескочила к братьям Колобовым. После этого Игорь опомнился и, весело ругаясь, подошел с фляжкой к проснувшемуся «Рубаке». Всем даже меньше стало хотеться пить. С кустов натрясли еще поллитра и дружно разделили воду на всех. Получилось примерно по глотку на брата; эту воду проглатывали залпом…

— На росе мы долго не протянем, — подвел итог Борька Колобов, отбрасывая со лба свои длинные волосы, превратившиеся в грязные сосульки. — Может попробуем вырыть колодец какой-никакой?

— Можешь мне поверить, — мрачно сказал Игорь, — под нами метр почвы, а дальше — базальтовая подушка.

— Можно попробовать прорваться, — Пааво щелкнул ногтем по магазину. — Ротор вперед, ГАПы углом за ним, рубануть окружение и…

— …и они нас догонят верхами, окружат уже на ровном месте и расшибут пушками, — заключил Борька Утесов.

— Откуковал пастуший мой рожок, коровки, не рыдайте без меня, — добавил Артем.

— Предлагайте сами, — махнул рукой финн. — Русские все страшно умные, вот глупый чухонец и послушает, что вы надумали.

Наступило молчание. «Колобок» выкидывал лезвие складного ножа и убирал его. Пааво дулся. «Рубака», кусками укрупняя карту на экране комбраса, внимательно рассматривал ее. Артём еле слышно насвистывал сквозь зубы какой-то пионерский маршик. Борька закрыл глаза и был неподвижен. Женька костяшками пальцев постукивал по прикладу плазмомета. Игорь смотрел в небо, щурился и улыбался. Потом посмотрел на Женьку Рубана:

— Ну?

— Поехали, — отозвался тот «складывая» карту. — Тем, ночью посты ты обходил?

— Да, — подобрался тот.

— Костров у них много была?

— Вот-от-то, — удовлетворенно вклинился Игорь. Сейчас он не без самодовольства ощущал себя в роли генерал-губернатора, разговаривающего с ним самим.

— Много, — подтвердил Артем.

— А шевелились возле костров много? — продолжал странный допрос начальник штаба.

— Порядочно, — подтвердил Артем и это. — То тут, то та… там…

— Вот-вот, — хмыкнул Женька, покосившись на Игоря. — То тут, то там. А не везде…

— Они уходят ночевать, — Борька Колобов в последний раз сложил нож и оглядел всех. — А оставляют дежурных — те вокруг костров шляются и поддерживают огонь. Фон создают.

— Верно, — согласился «Рубака». — Поэтому мы ночью и правда пойдем на прорыв, но тихо. Снимем тех, кто окажется на пути, и за ночь уйдем далеко.

— Рискованно, — заметил своему тезке Женька Вислоусов. «Рубака» пожал плечами:

— Мы еще два дня тут посидим — и нас возьмут голыми руками. А просидим четыре — нас и брать не будут, зачем им покойники? Вон Игорь еще два дня потом продержится, разве что. Один за всех.

— Да, восемь дней без воды для меня предел, — согласился Игорь. — План мне нравится.

— На том и решим, — улыбнулся Женька. — А сейчас отдохнем еще, — он повысил голос. — Всем спать, кроме часовых, пока не опухнем! Через силу — спать!!!

13.

— Ты меня держи, — Борька улыбнулся. — А то ляпнусь.

— Помолчи, — буркнул Игорь, перекидывая через ветку дуба, клонившегося над обрывом, веревку и натягивая ее. — Пошёл.

Борька перехватил веревку над головой рукой в перчатке, подмигнул и, оттолкнувшись ногами, бесшумно скользнул вниз…

…Борька, Женька, Пааво и Эдька опустились на изгиб тропы почти одновременно и, оглядываясь, сбросили со строп карабинчики. Костер горел метрах в десяти, возле него сидели и стояли шестеро вабиска. Мальчишки, присев и почти не дыша, вслушивались и вглядывались. Наконец, Борька, ухмыльнувшись, тронул Женьку за плечо и указал чуть дальше, где на тропу уже не падали отблески костра. Там еле заметно пошевелилось пятно темнее самой темноты.

Женька несколько раз быстро мигнул фонариком с красным светофильтром. Сверху, визжа и свистя, стартовала ракета, заливая все вокруг белесым сиянием; вабиска повскакали, мальчишки вжались в землю, а в кустах стали отчетливо видны двое — по обе стороны тропы! — часовых в секрете. Сверху их не видно, конечно, как ни свети. А что их будут рассматривать сзади — этого иррузайцы, конечно, не могли предположить.

Подождав, пока уляжется суматоха, ребята пережидали и еще четверть часа — не лучшие в их жизни. Борька коснулся плеча Женьки и, указав направо, достал засапожник. Женька перекатился через дорогу и пополз мимо костра по направлению к секрету. С другой стороны так же полз Борька. Пааво и Эдька подобрались ближе к костру и залегли, держа наготове оружие.

По тропке шагом проехал всадник на гуххе — мальчишки застыли — и, остановившись у огня, громко и повелительно заговорил. Ему отвечали — можно было понять в том смысле, что все нормально, светили, конечно, от отчаянья и из страха. Всадник уехал обратно — он был без головного убора, «хохол» прыгал над плечом.

Пааво достал финку и показал ее Эдьке, который обнажил свою полевку. Сейчас они лежали вровень с костром, по разные его стороны…

…До иррузайца оставалось около метра. Борька ощущал его чужой запах и слышал тихое дыхание. Он чуть приподнялся и, кивнув смотревшему на него Женьке, метнулся вперед, обрушился на часового, вбил длинное, чуть изогнутое лезвие засапожника ему в затылок до самой рукояти, одно временно всем своим весом вмяв лицо часового в землю. Переждал длинную судорогу, вырвал нож и прислушался.

Тихо было. Женька в кустах на против, дыша открытым ртом, показывал нож, черный с алым в свете Адаманта, потом указал им на костер. Мальчишки поползли обратно и заняли позиции напротив своих друзей — так, что костер оказался как бы внутри квадрата, углами которого были затихшие ребята.

Вабиска уселись у огня, на котором булькал большой котелок. Оружие их лежало рядом, головные уборы были сняты, ремни снаряжения распушены.

Пааво щелкнул пальцами — резкий и четкий щелчок перекрыл треск огня, и мальчишки прыгнули вперед с четырех сторон…

…Эдька за ноги вытащил из огня упавшего туда солдата. Пааво и Борька, растянув за углы трофейный плащ, закрыли им огонь и начали подавать сигналы. Женька спихивал с тропы убитых — из ребят не пострадал никто, а из шестерых вабиска ни один не успел крикнуть.

— Пока все нормально, — Борька отшвырнул плащ и посмотрел в сторону других костров — не ждут и не копошатся… А варили они что-то вкусненькое, — он опрокинул котелок. Из темноты почти бесшумной побежкой появлялись остальные, проскакивали мимо. Последним, держа наготове ИПП, пробежал Игорь.

* * *

Бежали непрерывно почти четыре часа. Конечно, никто больше не думал о лодках или о городе — стремились только уйти подальше и запутать следы в бесконечных ручейках и речушках, на каменных осыпях. Не останавливались — даже чтобы напиться — пили на бегу, снова и снова, и на смену жажде пришли усталость и голод.

— Оторвались, — Женька остановился не сразу, а постепенно — очевидно, ноги завелись так, что не подчинялись приказам мозга.

— Похоже, — затормозив рядом с ним, прислушался Игорь. И недоверчиво спросил сам себя: — Неужели вырвались?!

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: ПЕСНЯ КРАСНОГО ВОЛКА[64]

Я — красный волк. Я обложен, как беглый зэка И охотничьи слышу рожки… Я — красный волк. Моя шкура впитала закат, Мне не страшно бежать на флажки… Я — красный волк. Серым выбили зубы, шакал В ихней стае теперь вожаком, А. я — красный волк. Так неужели жакан Промахнется с десятка шагов?! Когда пуля ослепнет, И пламя взвоет: "Ложись!" Рассмеется вослед мне Моя прошлая серая жизнь. Сговорится двустволка С ней на красной пене — Ведь у красного волка На снегу смерть краснее вдвойне! Я — красный волк. Пожелтела луна от тоски, У нее календарный запой… Я — красный волк. Жить с волками, а быть по-людски — Это значит — остаться собой. Я — красный волк. Волчья ягода — мой талисман, Я на ней настоял свою кровь! Я — красный волк. Мною ночь довольна весьма, Этой мастью, давая мне кров…

14.

Весь день они перележали недалеко от дороги, по которой шли войска, в густом кустарнике. Спали, просыпались, снова спали, пока не отлежались. Дорога на какое-то время опустела, в вечернем свете все еще висела над нею сухая пыль.

— Они серьезно взялись за подготовку к походу, — «Рубака» кусал травинку. — Сколько же тут войск, черт бы их побрал!

Ему никто не ответил. Игорь смотрел на эту дорогу, на висящую над нею в воздухе желтую пыль — и почему-то вспоминал, как в прошлом… нет, в позапрошлом (что это он?) году, летом… мысли как-то сбились, он никак не мог сообразить, о чем, собственно, думает. Потом почему-то услышалось, как ревет и трещит огонь, всплыли какие-то перекошенные лица под ногами, и РПП, из которого он стрелял через плечо, держась за веревку одной рукой, вдруг подскочил, попав ему по губам торцом… а мокрое от пота лицо Витьки Сердюкова приближалось так медленно… И вдруг это оказался не Витька, а Денис Карташов — сидя на поваленном дереве, он постукивал стволом РАПа по колену и, чему-то улыбаясь, пел по-английски дикую, заунывную старинную песню:

— Ах, бедный мой Томми, бедный мой Том — о-хэй… о-хэй… Зачем ты покинул старый свой дом — о-хэй… о-хэй… Под парусом черным пошли мы в набег — Все семьдесят пять человек!.. о-хэй…

"Странно, почему я на экзамене?" — подумал Игорь. И сообразил, что просто спит. Он открыл глаза и снова увидел пустынную дорогу, но впереди уже где-то маячила темная голова нового строя.

— Я не знаю, что теперь делать, — буркнул «Рубака». — Тут слишком много войск.

— Брр! — Игорь потряс головой и потер виски. — Надо сделать крюк и выбираться к реке. Они не ожидают, что мы вернемся.

— Думаешь, не нашли лодки? — спросил Артем.

— Не должны были, — ответил Игорь. — И во всяком случае — это самый лучший выход.

* * *

Обоз переползал реку медленно и. тяжело. Слева и справа от крытых кожей телег гарцевали всадники, разбрызгивали воду. На облучках сидели возницы.

— Полсотни охраны, — Борька передвинул ногу удобнее.

— Нападем, — решил Рубан, снимая с предохранителя оружие. — Лодки близко, потом сразу погрузимся и погребем.

По залегшей над берегом цепочке пионеров прошло легкое движение. Ехавший вперед офицер без головного убора поднял голову — и Ян выстрелил, словно давая сигнал к началу атаки.

Игорь, встав на колено, стрелял почти без перерывов, потом свистнул, поднялся на ноги. Мальчишки, на ходу стреляя, рванулись вниз, к воде, Растерянная охрана попыталась начать отбиваться, но потом побежала — впрочем, убежать-то никто не успел. Несколько человек почти бегом бросились вдоль возов с меланхолично остановившимися тягловыми животными, на ходу полосуя полевками ремни — туго натянутые покрышки отлетали, как резиновые.

— Порох!.. Гранаты!.. Порох!.. Порох!.. Пули!.. — раздавались голоса. В одной повозке оказались сухари и копченое мясо, которыми тут же запаслись.

— Военный обоз, — задумчиво сказал Игорь, сооружая себе бутерброд (мясо было "с душком", армейская заготовка, небрежно-поспешная). — Всерьез собираются воевать…

— Сожжем, — предложил Пааво. — Отплывем — и гранатами…

— Пошли… оторвитесь от повозки, все не унесешь! — рявкнул «Рубака». — Скорее, ну?!. — и на ходу поменял магазин.

Игорь немного задержался, осматривая плавающие на отмели трупы. Перевел взгляд на возы…

И увидел нацеленный ему в грудь — от заднего колеса — арбалет. И глаза вабиска.

Щелкнула тетива.

Игорь выстрелил.

Человек, бросившийся наперерез, коротко охнул и повалился на спину к ногам Игоря — в глухо плеснувшую воду.

* * *

Толька Жильцов умер уже в лодке, через два часа, так и не придя в сознание. Арбалетный болт, пущенный в горло Игорю, попал ему в грудину и что-то повредил внутри, потому что мальчишка при каждом выдохе коротко булькал кровью изо рта. Игорь ощущал, что у парня внутреннее кровотечение — и ничем не мог помочь.

Ничем.

А лодки летели, подгоняемые ударами вёсел. Но никуда не могли успеть. Слишком далеко было до мест, где могли спасти умирающего в одной из них мальчишку с белым и очень спокойным лицом, на котором кровь казалась черной. Игорь мог только снова и снова вытирать ее. И еще — сделать так, чтобы там, в беспамятстве, Толька не ощущал боли.

Вечером, когда отсветы заката зажгли темно-зеленым и алым верхушки деревьев на берегу, Толька умер.

Его похоронили во время короткой остановки у подножья тройного дуба, похожего на старинный венец.

ГЛАВА 12 РАЗВЕ ЭТОГО МАЛО?

И я улыбнусь.

И почувствую сердцем: я дома.

М.Семёнова.

1.

Местность вне границ Иррузая почти так же кишела войсками, как и сам Иррузай. Обратное путешествие превратилось почти в сплошные прятки. Возрастало и беспокойство — вабиска казалась слишком сильными и решительными.

К полудню пятых суток отряд остановился в тростниках на берегу протоки, которая выводила в большую долину, похожую на фляжку — горлышко входа, крутые откосы, островка рощиц, овраги, прорезающие склоны и заросшие кустарником. Отсюда до границ колонии, до Дальней, оставалось не так уж много…

…Рютти Ориккайннен двумя ударами тесака подрубил переплетенные ветви кустарника и прислушался. По ту сторону оврага перекликались ребята — Рютти видел Тойво, который с ГАПом в руках стоял за кустами и настороженно озирался. Рютти помахал брату рукой — и пролез над подрубленным кустом…

…Два человека были привязаны к вбитым в землю столбам. Молодые мужчины: один — в форме Алых Драгун, другой — в германском. Запрокинутые лица посинели от удушья. Открыв рот, Рютти всматривался и понял, как погибли эти люди — им плотно завязали на горле размоченные кожаные ремни. Ссыхаясь на солнце, кожа стягивалась… Не меньше десятка селян стояли на коленях вокруг сбившихся в кучу женщин и детей. Над ними возвышались солдаты, удивленно смотревшие на появившегося мальчишку.

— Вабиска! — крикнул Рютти, разряжая подетвольник. Прыгнул в сторону, пригибаясь — свистнули пули, где-то справа грохнула граната, выпущенная из ручной мортиры, осколки уныло запели, срезая листву и веточки. — Вабиска, ребята!

Он повернулся и побежал вниз по склону вдоль оврага. — Сюда! Сюда! — закричал Тойво. До старшего брата было совсем недалеко — два десятка метров, но овраг не перепрыгнешь… — Вниз прыгай, я веревку кину… ч-черт! — и он, упав на колено, со второго ударил очередью по деревьям и кустам; потом — еще. — Прыгай!

Рютти обернулся и увидел вабиска совсем недалеко. Над ухом проплакала пуля. Мальчишка несколько раз выстрелил и закричал брату:

— Ноги переломаю! Я вокруг!

— Прыгай, идиотина! — рявкнул тот, но Рютти уже мчался через кусты, левой поднятой рукой защищая лицо от веток, а правой положив плазмомет на плечо и вслепую стреляя за спину. — Ну, дурак! — и Тойво, плюхнувшись на живот, начал стрелять уже серьезно, стараясь отсечь преследователей от младшего. — Чухна упрямая…

…Рютти несся, как молодой олень, просто перепрыгивая через довольно высокие кусты. Во время одного из таких прыжков сменил магазин — но за ним вроде бы уже не гнались. Плазмомет Тойво продолжал стрелять; за оврагом, совсем близко, перекликались, продираясь через подлесок, еще несколько мальчишек.

Ни на миг Рютти не поверил, что с ним может что-то случиться. Ни на секунду. Даже когда после очередного прыжка левая нога вдруг на чем-то поскользнулась и, не удержавшись, мальчишка полетел кувырков вниз по склону, сминая траву — влетел в куст и, не выдержав, вскрикнул от боли. Не понял, откуда она, сгоряча попытался вскочить, но охнул, — из щиколотки в ступню и вверх до самого мозга брызнули электрические искры. Он сел. Оглянулся — оброненный плазмомет лежал метров за пять от него, зацепившись ремнем за другой куст.

— Эй, я ногу подвернул! — крикнул он, приподнимаясь на локте.

— Сейчас! — заорали из-за оврага. — Дебил, б-блин…

Рютти сел удобнее, потер щиколотку сквозь ботинок. Кусты внизу затрещали, он, вскинувшись, замахал рукой:

— Эй!..

И увидел иррузайцев. Их было много — вдоль всего кустарника — и они спешили, держа оружие наперевес.

Метров за десять от него, не больше.

Рютти промедлил всего миг — и, опираясь на левый локоть, выхватил из кобуры ТКЗ-70. Враги уже бежали к нему — молча и страшно.

— Эй, ты как?! — закричали из-за оврага. Из другого мира закричали. УЖЕ из другого, и Рютти вдруг понял это со страшной отчетливостью.

Он успел выстрелить восемь раз, ни разу не промахнувшись — тяжелые дымящиеся тела, подпрыгивая на неровностях, хрустко катились через кусты, похожие в маскировочных плащах на невиданных подбитых птиц. Потом Рютти получил два удара — прикладом по запястью, почти парализовавший руку, и сапогом в грудь, опрокинувший его на спину. Над ним встал иррузаец — очень рослым он казался снизу, в руках, занесенных над головой, был ятаган — и Рютти, сжавшись в комок, не глядя выхватил финку, вогнал ее в пах. Иррузаец взревел, падая куда-то в сторону — Рютти уже не видел — куда, потому что второй удар сшиб его вновь — уже ничком, и какая-то тяжесть навалилась на спину. Что-то тонко свистнуло. За этим свистом он услышал, совсем близкое:

— Держись, мы здесь!

Он не ощутил никакой боли, не услышал ни хруста, ни стука — ничего. Просто во рту стало горячо и солоно — и непреодолимо, мучительно захотелось сглотнуть. Мальчишка сглотнул и удивился, поняв, что видит со стороны свое собственно обезглавленное, подергивающееся тело.

Это и было последним, что он испытал в жизни…

…Быстро вытерев ятаган полой плаща, офицер-пограничник подхватил за рыжие волосы отрубленную голову белолицего мальчишки и поднял ее, капающую тягучими струйками крови, на уровень лица. Серые глаза в пушистых ресницах смотрели удивленно и чисто, но быстро стекленели.

Иррузаец — с ненавистью, смачно! — плюнул в бледные глаза и, бросив голову, вскочил в седло подведенного гухха. Всадники наметом помчались прочь…

…Женька выскочил из кустов первым — и сразу повернулся, схватив еще ничего не понимающего Тойво не давая ему смотреть… но Пейви проскочил мимо — и истошно закричал, падая на колени; оружие упало рядом, младший из Ориккайнненов уперся ладонями прямо в окровавленную траву и продолжал кричать и кричать.

Один за другим появлялись ребята на месте происшествия. Они тяжело дышали от бега и непонимающе смотрели на кричащего Пейви, на труп в окровавленной траве.

— Что это? — в дышащей тишине спросил кто-то.

Последними появились Игорь и Пааво. Как раз: в этот момент Пейви поднял голову и сказал, словно делал открытие:

— Они его убили.

Тойво, все это время боровшийся с Женькой, вырвался из его рук, оттолкнул и не подбежал, а подошел к телу. Поднял Пейви, обнял, прижал к себе, пачкаясь кровью с его ладоней. К ним тяжело подошел Пааво, поставил ГАП на землю и обнял обоих братьев.

— Давайте все уйдем, — негромко, но отчетливо сказал Игорь. В его голосе было столько силы, что все подчинились, даже не успев понять, почему.

Сам Игорь уходил последним. И обернулся, прежде чем раздвинуть кусты

Пааво и Тойво с почерневшими лицами все еще стояли, положив руки друг другу на плечи. Пейви опять опустился на колени и держал в руках голову Рютти, глядя ей в глаза.

Уже уйдя за кусты, Игорь услышал, как за его спиной грубоватый мальчишеский голос, срываясь, заговорил по-фински, нараспев, печально и торжественно…

…Странно, но Игорь узнал вабиска, дожидавшегося рядом с мальчишками у оврага — это был один из рыбаков, когда-то помогших им у крепости. Вабиска поспешил навстречу Игорю, сделав почтительный жест, потом спросил тихо:

— Мальчика убили?

— Убили, — равнодушно ответил Игорь. Ему не хотелось говорить с этим туземцем. Не потому, что тот не нравился или еще что, а просто — не хотелось. Но вабиска с робкой настойчивостью удержал его за рукав:

— Подожди, господин… Мы хотим поселиться здесь. Нас задержали. Нас хотели убить за то, что мы бежали. Этот мальчик отвлек убийц… Я, может быть, прошу невозможного… но я хотел бы, чтобы вы оказали нам милость. Позвольте нам похоронить мальчика на этой земле. Мы поселимся здесь и будем ухаживать за его могилой, как за священным местом. И наши дети будут. И внуки… А нашей земле будет счастье. Не гневайтесь и позвольте нам сделать это…

Игорь резко повернулся к вабиска, и тот отшатнулся, думая, что разгневал белолицего… но продолжал смотреть прямо и настойчиво.

— Пусть так, — сказал Игорь. — Пусть будет так, как вы просите.

2.

Последние шесть часов никто не отдыхал и не останавливался — гребли все, три удара справа, три удара слева, и каноэ летели протоками, словно птицы. Больше всего боялись увидеть дымы пожаров — но, похоже, медленно ползущее иррузайское войско осталось позади.

Игорь знал, что ему легче остальных, ладони которых оказались стерты в кровь — не до мозолей, а именно в кровавые лепешки. Три удара справа, три удара слева — вперед!

В Высоком Берегу, похоже, их никто не ждал, хотя поселок был похож на растревоженный муравейник. Возле причалов стоял серый катер под флагом ополчения, и, прежде чем кто-то успел опомниться, по каноэ, наискось пересекавших Дальнюю, врезали с кормы из ротора, а с берега взлетели две «вертушки» — одна какая-то частная, вторая — германская. Испугаться мальчишки не успели — только Борька, продолжая грести, обернулся к Игорю и крикнул:

— Они что, спятили?!

Вместо ответа Игорь рыкнул зло и, сорвав куртку, начал размахивать ею над головой. Вертолеты разошлись в стороны — Игорь даже увидел, как в германской машине пилот что-то кричит по связи.

Каноэ влетали на песок одно за другим. Игорь отпихнул бросившегося наперерез незнакомого офицера-ополченца — так, что тот упал — и бросился на берег, к домам, краем глаза заметив, что остальные бегут следом. Не родных искать, не по домам, а — за ним…

В поселке было полно вооруженных людей, но Игорь чутьем лидера ощутил — они не совсем понимают, что делать.

— Где у вас пункт связи? — на бегу спросил Игорь у Женьки Рубана. Тот кивнул:

— За мной!

Они ворвались в помещение — пристройку к жилому дому. Рослый мужчина в форме гражданских связистов вскочил из-за стола, от работающей аппаратуры:

— Вы живы?!

— Связь с генерал-губернатором! — крикнул Игорь, опираясь ладонями о пульт.

— Да вот же она, он вас постоянно вызывает! — связист указал на экран, с которого — и как Игорь не заметил сразу! — смотрело лицо Довженко-Змая, потерявшее все свое обычное хладнокровие. — Ваша Светлость, он жив, вот…

— Вон, — приказал Игорь, — все вон, я сам.

— Простите, — связист нахмурился, — я не могу покинуть…

— Женя, убери его, — приказал Игорь, садясь в кресло. Рубан секунду помедлил, потом коснулся плеча связиста:

— Пап, выйдем.

— Женька! — вырвалось у того. Рубан-младший вскинул голову:

— Выйдем!

"Его отец?" — подумал Игорь, перестав замечать произошедшее, вместо этого он, кивнул генерал-губернатору, осведомился:

— Что происходит? В лесах иррузайцев больше, чем деревьев!

— Посмотри, — Довженко-Змай наклонил голову, и в нижней части экрана возникли кадры аэросъемки. Бесконечные колонны ползли через леса — пешие и верховые солдаты, лесовики, стада орангов, обозы…

— О!!! — вырвалось у Игоря. — Сколько же их?!

— Минимум две трети только регулярной армии Иррузая, — пояснил генерал-губернатор. — Тебе повезло, что вы успели вернуться… Отряд Генриха Крузе они прихлопнули, как букашку. Это нашествие, Игорь.

— Как на Фелькишер Ланд прошлым летом, — пробормотал Игорь тихо, но Довженко-Змай услышал:

— В сто раз хуже… У тебя есть потери?

— Двое ребят погибли… — рассеянно отозвался Игорь. — Надо атаковать с терминала истребителями…

— Не могу, — ответил генерал-губернатор.

— А?.. — Игорь даже не понял, о чем идет речь. Посмотрел на цифры внизу экрана. — Но… но они же завтра утром будут у Дальней!

— И все-таки я ничем не могу помочь, — генерал-губернатор не отводил глаз, и это почему-то взбесило Игоря — может быть, сказалось напряжение последних недель. Вскочив, он закричал:

— Да ты что?! Ты что, с ума сошел?! Ты что, хочешь, чтобы взяли мосты через Дальнюю?! Чтобы горло нам всем перерезали?! Тут же четыре тысячи человек, тут женщины, дети, ты что?!

— Не кричи, не кричи… — генерал-губернатор морщился. — Я отстранен от должности на время расследования. Чистая формальность, но еще двое суток всем будет заправлять инспектор Его Величества.

— А?.. — снова вырвалось у Игоря, он осекся и обмяк, упал в кресло, не сводя глаз с экрана. — Сергей… Сер… но что же?!. Тут же никакой власти еще толком… тут… Так что — бежать?!

— Там есть ты, — сказал генерал-губернатор.

Несколько очень долгих секунд Игорь не сводил глаз с лица Довженко-Змая. Несколько очень долгих секунд.

Вот как оно бывает — не в книжках, а в жизни. Когда не сам выбираешь, чтобы потягаться с трудностями и опасностями в почти веселом спарринге — а ну, кто сильней?!

А когда просто нет выбора. Когда вся прошлая жизнь ложится на чашу весов, и отказаться — немыслимо…

— Я не спрашиваю, что будет, если я не справлюсь, — тихо оказал Игорь. — Но Серега, если я… они все погибнут.

— Да, — кивнул генерал-губернатор. И спросил так же тихо: — Теперь ты понял, за что нам даются все наши привилегии? Ты за всех в ответе.

— Это точно, — согласился Игорь и встал снова — уже не вскочил, а встал и подтянулся: — Я готов. Полные права вплоть до преимущественного?

— Так точно. Слушай еще. Ты не имеешь права пустить их за Дальнюю… Ты ведь в Высоком Береге?

— Угу…

— Десятый эскадрон поручика Резникова не отвечает, — сказал генерал-губернатор, — скорее всего, уничтожен, как и отряд Крузе. Двенадцатый эскадрон и полурота егерей будут у тебя через… через пару часов. Всех, кого соберешь на месте — под ружье. Всех, независимо от того, кто они такие… Через восемь часов к тебе подойдут ополченцы фон Брахтера. Через десять — кто-никто из Прибойной губернии, но много не жди — приказа отдать не могу, кто сам успеет организоваться — прибудут. Вечером жди охрану с моей латифундии — тут я распоряжаться имею право… — Игорь кивал. — Держи Дальнюю. Через трое суток к тебе подойдет ополчение остальных губерний и регулярные войска, а я соберу людей здесь и ударю на Аллогун.

— Мне придется прикрывать и Пограничную, — определил Игорь, — аллогунские вабиска ударят в обход болот… Да, задачка!.. Вот, значит, чего добивались иррузайцы в союзе с нашими торгашами! — Игорь глубоко вздохнул и коротко выругался. — Мне даже тошно от того, какие… Ладно. Хорошо. Извините, господин генерал-губернатор. Больше не стоит тратить время. Только вот что. Не пускай сюда Светку. Сергей, пожалуйста.

— Она под арестом, — Довженко-Змай приблизился к экрану. — Игорь, ты…

— Ничего не надо, Сергей, — Игорь улыбнулся. — Делай, что должно — и будь что будет. Все сказано за нас. Нам остаётся только делать.

3.

Снаружи было полно народу. Люди стояли молча, большой толпой, все глядели в сторону вышедшего на ступеньки Игоря ("Рубака", стоявший там, как часовой, подвинулся). Со ступенек Игорь вдруг увидел лица Зигфрида и Степки в окружении еще десятка германцев, и спросил в этой тишине у него:

— Привет! Уже прибыли?

— Да нет, — отмахнулся Зигфрид. — Это мы были за Пограничной, ну и успели раньше остальных.

— Хорошо, — кивнул Игорь. Из толпы крикнули:

— Что происходит?!

— Да ничего особенного, — пожал Игорь плечами. — Просто война… — по толпе пробежал шумок, Игорь заметил, как все подобрались. — Через полчаса все мужчины старше тринадцати лет, желающие сражаться, собираются здесь. Виктор Викторович, — Игорь повел глазами в сторону отца Женьки, — я прошу у вас прощения за своё поведение… Садитесь на связь, соединяйтесь со всеми, с кем можете, вплоть до отдельных охотников. Называйте ваш поселок в качестве места сбора. Добираться с максимальной скоростью… Поручик? — повысил он голос, обращаясь к офицеру-ополченцу. — Формируйте ополчение.

— Есть! — тот козырнул.

— Кто отвечает за местную авиацию? — поинтересовался Игорь. Мужчина, стоявший в обнимку с Артемкой, вздернул подбородок:

— Я!.. — он явно хотел представиться, но Игорь поднял руку:

— Назначаетесь командиром авиаподдержки со всеми вытекающими правами и обязанностями.

— Есть!

— Что с моим мальчиком?! — крикнула какая-то женщина. "Мать Тольки," — услышал Игорь шепот Женьки и сухо ответил:

— Ваш сын погиб, сударыня, я сожалею… Жень, формируй объединенный пионерский отряд, — женщина закричала, но Игорь уже не обращал внимания. — Борька, Жень — Вислоусов, блин! Ко мне, быстро! Вечером, когда подойдет охрана латифундии генерал-губернатора — совет.

* * *

Ждать тяжело. Особенно если знаешь, что враг не ждет, а движется к тебе, и силы его, прямо скажем, чудовищны.

До совета оставалось около четверти часа — десять минут назад прибыли «вертушки» с людьми генерал-губернатора, которыми командовал его дядя бывший есаул регулярных казачьих войск Степан Змай. Игорь сидел за столом во временном штабе — спортзале школы — и ел суп, слушая обнадеживающий шум снаружи. Он был совершенно спокоен — как внешне, так и внутренне — и, если бы кто-то взглянул на юношу со стороны, то большого труда стоило бы даже предположить, что он собирается воевать.

Он больше не связывался со столицей — что может сказать генерал-губернатор? Сейчас Довженко-Змай, конечно, в бешенстве, да и этот инспектор (интересно — кто?), надо думать, ощущает всю нелепость и даже преступность положения. Но… dura lех — sed lex[65] — на этом держится Империя. И иногда это оборачивается жуткой стороной. Только отступление от этого принципа обходится в конечном счете дороже. Есть вещи, которых нельзя допускать и в которых нельзя сомневаться. Они — основополагающая современной цивилизации, выстраданная временем и подтвержденная кровью и муками целого человечества.

Цель оправдывает средства. Все больше, чем один. Очень интересно делать невозможное. Стыдно бояться смерти. Нельзя мириться с победившим врагом. Пожалеть розгу — испортить ребенка. И еще десятки больших и малых, писанных и неписанных… в числе которых и такой — законы можно менять, но нельзя не исполнять.

Странно и, если вдуматься, смешно. Он, шестнадцатилетний юноша, только недавно обретший все права совершеннолетнего, сейчас фактически руководит Сумерлой. Веселое время вокруг, все-таки…

…- Игорь! — это орал Борька, его веселое и возбужденное лицо появилось в дверях. — Але? Тут к тебе старый знакомый!

— Гони, — отозвался Игорь. — В смысле — сюда гони.

— Ага, запускаю! — согласился Борька и. исчез, а вместо него вторгся Славка Ставров. Лоб молодого дворянина пересекала жирно залитая биоклеем рана, левая рука оказалась на перевязи, но жизнерадостности потомок новгородских ушкуйников не утратил — полез обниматься, потом перехватил у Игоря миску, уселся напротив, и, пожирая суп, смеясь и тыча Игоря миской в грудь, заговорил:

— Это вообще не честно! Только я нашел место — оч-чень симпатичное, чем-то на Селигер похоже — как нагрянула невероятная орда каких-то вахлаков, и мне пришлось сниматься и драпать обратно — очень интересно все получилось!.. Слушай, сможешь разместить где-нигде баб и детвору? Со мной сотни три, я всех вывел… Да, еще вот что, — он отставил миску и положил здоровую руку Игорю на плечо. — Я тебе говорил: позови, и я приду? У меня потери, конечно… а все-таки полсотни охранников и сотня ополчения еще есть. Вот он, я, пришел. Ты, по-моему, тут что-то понимаешь, так командуй.

— Давай жри, — грубовато ответил Игорь, — у нас сейчас как раз совет…

…Кроме Игоря, есаула Змая и Ставрова на совете присутствовали командир Алых Драгун капитан Веребников, поручик Ольшина, который командовал ополченцами (и местными, и подошедшими с востока), херцог фон Брахтер, командир пионеров Женька Рубан и командир авиации Микульский.

— Взрывчатка готова? — начал совещание Игорь. Женька кивнул:

— Почти все десять тонн, школьная лаборатория работает вовсю. Я только не пойму, зачем тебе столько этого старья?

— Проследи, чтобы его погрузили в вертолеты, — вместо ответа приказал Игорь. Именно приказал, и Женька отсалютовал:

— Есть.

— Пора прекращать говорить, — проворчал есаул. Нагайка в его руке, словно живая, не замирала ни на секунду. — Надо перекрывать Дальнюю и Пограничную. Иначе они ударят по здешним поселкам и лагерям. И нам во фланг.

— Войска Аллогуна идут западным берегом болот, — подтвердил Микульский.

— Я предлагаю отправить на Пограничную отряд Ярослава Ярославовича, — сказал Веребников, кивнув Ставрову, — и половину ополченцев.

— Ничего этого не надо, — Игорь встал и гибко потянулся. Остался стоять, глядя на сидящих командиров. — Мы не будем обороняться на реках. Мы пойдем навстречу врагу и уничтожим его, а потом развернемся на восток и ударим во фланг аллогунцам, — молчание и непонимающие взгляды были ответом Игорю, и он обратился к Женьке: — Помнишь долину, где погиб Рютти? — Женька кивнул. — Тогда слушайте все… Карту!..

…Вот с какими силами Игорь Вячеславович Муромцев решил разбить — разбить! — войско, где одних регулярных солдат Иррузая было около сорока тысяч.

Алые Драгуны:

— кавалеристы — 30 чл.,

егеря — 60 чл.

Ополченцы: 379 чл.

Служащие гражданских корпусов:42 чл.

Германцы: 102 чл.

Пионеры: 286 чл.

Люди Довженко-Змая:

драгуны — 60 чл.

егеря — 40 чл.

Люди Ставрова:

драгуны — 29 чл.

егеря — 20 чл.

ополченцы — 83 чл.

пионеры — 26 чл.

Люди из Прибойной губернии:

ополченцы — 82 чл.

пионеры — 19 чл.

ВСЕГО: 1258 чл. при 18 боевых машинах, 2 легких самолетах, 12 боевых вертолетах, 3 орудиях и 5 минометах.

ВСЁ.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: РУССКАЯ КРОВЬ[66]

Кровь текла в моих жилах, текла издалека, сквозь столетья, по воле славянского рока, в потаенных ручьях округ сердца журчала, на горячей волне мою душу качала. И шептала душе, что по праву рожденья ей великая доля дана во владенье: благородного племени древняя слава и доверье Творца и святая Держава. Мы с тобою богаты, безмерно богаты: нам деянья отцов — как незримые латы, бесконечная даль просит нашей охраны, сотни трав исцелят воспаленные раны. Кровь текла в моих жилах, текла издалека, застывала в предчувствии злого урока, закипала она, если Русь унижали, застывала она на восточном кинжале, проливалась на землю от пули устало… В чернозем уходила — зарей расцветала! Но приказ ее, что неизбежней победы — созидать и растить, знать пути и ответы! Мы с тобою спокойны. По-детски спокойны. В нас Россия живет и проходит сквозь войны. И прославится вновь. Это может быть завтра… …Безупречная кровь — безупречная правда!

4.

— Боги, сколько же их!!!

В голосе Женьки Вислоусова прозвучал настоящий ужас и, честно говоря, Игорь и сам был близок к этому чувству. Одно дело — стереосъемка. А другое — видеть, как через лес ползут медленно и. тяжело бесконечные колонны врагов. И слышать, как взвизгивают сотни дудок и страшно ухают огромные бронзовые, с натянутой туго кожей, барабаны на повозках. Их мощные удары били, казалось, по всем внутренностям, заставляя замирать сердца и противно сжиматься желудок.

Игорь, широко расставив ноги, сидел на башне превращенного в танкетку джипа, поставив один локоть на кожух ротора, а другой — на колено. Он держал у глаз бинокль, и аппарат бесстрастно фиксировал длину вражеских колонн, уходящих за горизонт.

— Да, это сильно, — сказал наконец Игорь, опуская бинокль. Конвой — Алые Драгуны на огромных конях — стоял неподалеку; возле Игоря были только командиры.

— Не то слово, — ответил Микульский. — Нам надо их остановить, иначе это докатится даже не до Второго Меридиана, а до самого побережья Великого… Мне поднимать авиацию?

— Нет, — отрезал Игорь и, встав в рост, положил руки на бинокль. — Ну что же, господа. Я думаю, нет нужды воодушевлять вас. Большинство из вас местные, все этим и сказано… Каждый должен делать то, что я сказал, максимально четко. Где-то сорвется — и нам конец, никакая авиация не спасет, никакая артиллерия… А ваши семьи они перережут, — добавил он жестко. — Так, Херцог фон Брахтер, — германец наклонил голову, положив руку в высокой перчатке на ножны длинного цвайхандера, висящего наискось за плечами. — Со своими займите склон долины. Подняться на него вабиска не должны.

— Сделаем.

— Капитан Веребников, — офицер козырнул, — берите своих пехотинцев, егерей Довженко-Змая и Ставрова, всех пионеров. Перекроете основной выход из долины.

— Слушаюсь.

— Поручик Ольшина.

— Я

— Примите под команду артиллерию. Найдите место, откуда будет простреливаться вся долина. Огонь только по приказу.

— Слушаюсь.

— Славка, — обратился Игорь к новгородскому авантюристу, и тот улыбнулся — Тебе самое трудное… от тебя зависит — поверят они, или нет… Если нет — все бесполезно.

— Ты говоришь — я делаю, — Ставров перестал улыбаться.

— Бери своих ополченцев, наших — тоже, и ребят из гражданских корпусов. Пойдешь навстречу и примешь бой. Как только они все втянутся — отступай. Не беги — опомнятся, начнут думать и не поверят. Твое дело — втащить их за собой в долину, как за приманкой, завлечь…

— Кого я только не завлекал, — хмыкнул Ярослав, — а вот этих еще не доводилось… Сделаем.

— Посылаю ополченцев, — тихо сказал Игорь, — хотя это и бесчеловечно. Йррузайцы должны поверить, что мы их не ждали толком.

— Да сделаем, — с беззаботной уверенностью повторил Ярослав.

— Теперь вы, — обратился Игорь к есаулу. — Берите всю нашу кавалерию…

— Всю — это аж сто девятнадцать человек, — с мрачным удовольствием уточнил Змай, хлопая нагайкой по голенищу щегольского узкого сапога.

— Точно так… Встанете за болотами вон у тех рощ — они туда не полезут, да и «глаза» их с воздуха вас не увидят. Ждите. Как ЭТО начнется, они бросятся назад — тут и…

— …тут я с них штаны и сниму, — удовлетворенно подытожил есаул и заметил: — Солнышко встает, пора и по местам, а то нас тут припрут, чего доброго.

— Расходимся, — согласился Игорь. — Ваша авиация, — обратился он к Микульскому, — пусть поддержит Ставрова и ополченцев. И еще, последнее. Посмотрите снова своих людей. Женщин, пацанов младше тринадцати — гнать, если кто пробрался.

— Правильно, — веско сказал есаул. — В поселке еле отбились. Хуже вабиска, ей-богу, а уж чтобы не пролезли — ни за что не поверю.

— Всем — успеха, — пожелал Игорь и послал танкетку вниз со склона. Борька скакал рядом, Женька придерживал ротор.

Сегодня впервые Игорь узнал, что это — посылать людей в бой, а самому — оставаться в тылу.

5.

Игорь и есаул не ошиблись — из рядов защитников выловили почти сотню женщин и детей младше тринадцати. Их как раз строили, когда подъехала танкетка, с которой соскочил Муромцев. На Игоря конвоируемые смотрели, как на личного врага.

— Я вынужден отвлечь для вас пять транспортных вертолетов, — не обращая внимания на эти взгляды, объявил Игорь. — И не могу дать вам ни единого человека конвоя, но предупреждаю: в случае, если вы попробуете вернуться, то ваш патриотизм будет оценен, как саботаж и вознагражден месяцем ареста для женщин и публичной поркой для детей. А самое главное — не заставляйте меня отвлекать кого-то из наших и так невеликих сил еще и на борьбу с вами. Все, вы свободны. Вертолеты ждут.

Они отъехали на холм, с которого открывался вид на долину. Борька склонился с седла:

— Поеду к «Рубаке». Или я тебе еще нужен?

— А как же, но не сейчас, — отозвался Игорь. — Да! Наших никого?

— Не успели, — вздохнул Борька. — Хэй, Раскидай, вперед! — и помчался карьером к выходу из долины, где занимали позиции пионеры.

— Я, пожалуй, посплю, — сказал Игорь Женьке. — Когда у Ставрова начнется заварушка — буди.

— Ага, хорошо… Игорь, — Женька сел на броне, скрестив ноги, — как ты думаешь, у нас получится?

Вместо ответа Игорь улегся на травку и закрыл глаза…

…На этот раз ему ничего не снилось, и проснулся он еще до того, как Женька пошел его будить. Полызмеи стоял высоко — было часов десять Женька в танкетке говорил с кем-то по связи и, раньше чем тот обернулся, Игорь сел и спросил:

— Началось?

— Ну, проснулся? — Женька, не поворачиваясь, махнул рукой, и Игорь запрыгнул в танкетку, скорчившись рядом с другом.

— Они клюнули, Игорь! — прокричал Ярослав с шумного экрана. Изображение прыгало. — Они идут за нами, как на привязи! — он оглянулся, махнув кому-то и вновь повернулся к экрану, криво улыбаясь. — Ну, брат — я думал, что видел все. Но каюсь — ошибался. Смотри-ка.

Изображение «поехало». Мелькнула двойная цепь ополченцев — они стреляли, тускло поблескивали примкнутые штыки — стоявших в два яруса… раненые, которых несли к джипу… а потом…

Могло показаться, что лес ожил. Ревущие толпы пробивались через него, наколько хватало глаз. Появилось на миг небо с заходящими в атаку вертолетами, снова ополченцы — с бронзовыми нашивками Ставрова… Прямо через экран свистнул черный штрих, послышался смех Ярослава и снова возникло его лицо:

— А?! Как?! Мы отступаем, а то их всадники начинают загибать фланги!.. Да, вот, смотри! — на экране появилась голова землянина. Несмотря на раскроенный лоб, сосульки крови и гримасу, исказившую мертвое лицо, Игорь узнал поручика Резникова. Голова одного из лучших офицеров Алых Драгун чуть покачивалась в руке Ставрова. — Поймали двадцать три штуки. Иррузайцы в нас кидают.

— Угу, — откликнулся Игорь. — Только?..

— Не только, — понял недосказанное Игорем Ярослав. — Но немного, к счастью. Похоже, эти ребята — ну, Алые — как раз и погибли, позволяя уйти гражданским… Да, ну мне разговаривать больше некогда — они подваливают… а! — мелькнул бледный огонь, грохнуло. — Вот, один есть. Ухожу, жди связи!

— Идут? — спросил Женька.

— Идут, — Игорь выпрямился и вгляделся, словно иррузайцев можно было уже увидеть. Ну, увидеть не увидеть, а вот треск разрядов можно было слышать. А на дальнем краю долины — километрах в восьми — в бинокль стали различимы джипы с ранеными и убитыми. — Идут, Женька… И, наверное, знают, что тут для них ловушка.

— Знают?! — Женька округлил свои чуть раскосые глаза.

— А как же, — довольно подтвердил Игорь. — Не знают они только, какая ловушка.

— А вот интересно — куда же все эти толпы так ломанулись? — поинтересовался Женька. — Ну, солдаты понятно: приказали. А лесовики, оранги эти?

— Не имею ни малейшего представления, — признался Игорь. — Да они и сами, скорей всего, не очень-то понимают — куда. Но будут ломить, пока мы их не остановим… А наступление это — от отчаянья. Тайную войну они проиграли. Покровителей лишились. Партизанскую борьбу продули. Что ещё?.. Поехали, Жень, к германцам…

…Германцы особо не маскировались — должно быть, херцог понимал не хуже Игоря, что «глаза» яшгайанов с воздуха их все равно не пропустят. Германцы сидели и лежали между камней и поваленных деревьев, из которых успели соорудить палисад, держали наготове оружие, проверяли секторы обстрела. Вжикала отбиваемая сталь, где-то свистела окарина,[67] побрехивали боевые овчарки. Сам херцог кормил с руки сидящего на плече сокола — птица в клобуке вслепую хватала и раздергивала жадно кровавые кусочки.

— Все готово, — не дожидаясь вопроса, повел рукой херцог. Передал сокола одному из мальчишек, — Может, и до рукопашной дойдет дело. А дойдет — так им же хуже.

Зигфрид, сидевший неподалеку, помахал егеркой. Степка, проверявший возле него РПП, весело вскинул руку, приглашая подойти, но Игорь, незаметно улыбнувшись, покачал головой и сказал, понизив голос:

— Мне вас учить глупо. У вас опыт, какой мне и не снился. Не выпускайте их. Боеприпасов взяли достаточно?

— Хватит…

…Танкетка пересекала долину, когда Игорь увидел неясное движение ТАМ, в конце.

— Останови, — он положил руку на плечо Женьки. Киберстрелок, следовавший по пятам, остановился тоже и чутко развернул ротор в сторону движения.

— Наши? — напряженно спросил Женька.

— Да, — Игорь поднял бинокль. — Часа через два будут здесь. А часа через четыре вся эта кодла влезет в мешок… Дай мне Ольшину.

Но раньше пробился Микульский. Он доложил о потере двух вертолетов, о том, что растратил почти все боеприпасы, но наступающие продолжают движение. У Ольшины к стрельбе все было готово. Потом вновь появился Ставров.

— Все, — сказал он и долго пил из фляжки. Изображение вдруг прыгнуло, несколько секунд Игорь видел только траву, а потом мелькнуло лицо ополченца с кровавой дырой между глаз от пули — очевидно, кто-то принял аппарат связи. — У меня тридцать шесть убитых. Тридцать семь теперь. Пятимся волнами. Вас видим.

— Ускоряй отход, — приказал Игорь. — Посылаю тебе двух киберстрелков, слегка прикроют. Покажите, что там.

— Любуйся, — изображение сменилось. Совсем неподалеку около полусотни ополченцев дрались врукопашную: штыками, тесаками, топорами — с наседающими отовсюду дикарями. Еще ближе — трое прикрывали гранатометчика, с удивительным хладнокровием менявшего кассету автоматического гранатомета.

— Нравится?

— Да пока все в порядке, — спокойно ответил Игорь. — Я к своим…

…Пионеры засели за импровизированным укреплением — получше германских завалов, надо сказать. Женька Рубан попытался было доложить по форме, но Игорь отмахнулся и начал осматриваться.

Неподалеку звякала гитара — вечный спутник похода и войны. Задумчивый голос напевал:

— А у нас за спиной — И страна, и друзья. И пройти стороной мимо смерти нельзя. Мы не смеем сказать: "Я боюсь — не смогу!" Вот и стынут глаза И в цветах, и в снегу…

— Гитара есть? — Игорь присел на нос танкетки. — Что-то мне не нравится песня, споем другое, а? А то мало оптимизма.

Гитару ему передали — на мохнатом ремне, украшенную вензелями. Игорь изобразил барабанную дробь (кажется, все уверены, что он и в самом деле спокоен — отлично!), ловко перевернул инструмент в нормальное положение и, даже не пытаясь аккомпанировать, затянул:

— В край счастливый, мирный и свободный Враг неволю и смерть несет! Нет страшнее скорби всенародной, Ничего нет страшней, чем гнет!..

И через несколько секунд уже все кругом откликались хором:

— Эге-гей! Э-гей, о-гей — это клич отважных! Друг мой — будь, как вольный ветер! Ветру нет преград на свете!..

А Игорь, уже не подпевая (завел и хватит!), встал в рост, начал наблюдать, как в долину, словно тесто в пакет, вваливается вражеская армия. На расстоянии это напоминало Игорю муравейник, какие он любил наблюдать в лесопарке лицея. Сами муравьи ему совершенно не нравились, но их массовое перемещение, при котором, казалось, шевелится даже земля, завораживало. Да вот оно — шевелилась сама земля. На таком расстоянии неразличимы были даже повозки, но серый, пронизанный искрами поток лился и лился, расползаясь по долине.

А перед этим потоком ровно отступала более светлая, сливающаяся с местностью и очень тонкая линия. По ней то и дело пробегали огни, вспыхивало пламя, било в накатывающийся вал. Часть войска иррузайцев — точнее, их рабов, самих регулярных частей вообще не было видно — замедлив движение, начала подниматься на склон. Как и думал Игорь. Отсюда было слышно, как открыли огонь германцы, над их позициями заплескалось знамя.

Из-за противоположного склона долины появились два самолета. Идя на бреющем, они рассыпали град бомб, заложили вираж и скрылись.

— Связь, — Игорь протянул руку и сказал, не глядя на экран: — Ярослав, скорее. Хватит воевать, всех не перебьешь… Поехали к германцам, Жень…

…Они подъехали к тылам германского отряда, где несколько подростков помладше поспешно грузили боеприпасы на джипы, а врач делал перевязку раненому. Еще двое лежали на куртках… а неподалеку несколько — под куртками.

— Едем дальше, — Игорь захлестнул один конец кольчужного шарфа на лице, а второй прикрепил к поясу, закрыв грудь и живот, расправил его. Женька быстро проделал то же самое, сел удобнее за ротор, положив руки на спуск.

Атакующие — в основном оранги, даже не лесовики — лезли на склон по трупам. Германцы поливали врагов огнём, а над палисадами уже торчали вороненые алебарды с крюками — древнее оружие, неожиданно вновь нашедшее применение на планетах с агрессивной и мало развитой туземной жизнью. Обороняющиеся стреляли, стоя в три яруса, слышалась ругань, если выхлопы соседа обжигали лицо или руки.

— Ротор в дело, — коротко скомандовал Игорь, соскакивая с танкетки и перебегая к палисаду — уже с ИПП в руках.

Оранги лезли снизу — сплошной стеной, поглощавшей тех, кто падал. Оттуда же, снизу, словно странный дождь наоборот, летели дротики и камни из пращей. Игорь увидел, как один из германцев замахал руками и почти упал вниз, роняя оружие — его втащили обратно и понесли прочь. Игорь втиснулся в ряд над палисадом и мелодично, как на тренировке, разрядил в надвигающуюся толпу магазины ИПП и подствольника, прокричал германцам что-то ободряющее и не вполне понятное ему самому, выбрался из линии и опять влез на танкетку — Женька с правильными промежутками выпускал длинные очереди, блок стволов вращался с мелодичным журчанием.

Кипящее месиво продолжало поглотать долину. С противоположного склона орудия открыли беглый огонь суббоеприпасами — каждый взрыв накрывал серией более мелких здоровенные куски, разметывая десятки тел в клочья. Но волна наступающих катилась и ширилась.

Передние ряды орангов тем временем добрались до палисада. Вцепляясь в бревна всеми конечностями, подсаживая и подтягивая друг друга, они лезли все выше и выше. Германцы заработали алебардами, ловко управляясь с каждой вдвоем, чтобы не рванули из рук. Широкие черные лезвия масляно заблестели от крови, рядом мелькали скрамасаксы. Германцы орали не хуже самих орангов, без особых изысков, вмах рубя тех и то, что оказывалось ближе. Игорь увидел, как одного из обороняющихся снизу поддели копьями, сорвали с палисада, и он поплыл вглубь толпы, продолжая рубить вонзающих в него все новые и новые копья дикарей, потом — исчез, как в грязную воду канул.

Странно — плазма ревунов не остановила, а вот палисад и клинки сделали свое дело. Нет, они еще продолжали, лезть вперед, но германцы смахивали их, как муравьев метелкой.

— Руки отмахали! — крикнул фон Брахтер, не поворачиваясь — в его руках был все тот же цвайхандер, которым херцог сносил за раз по две-три головы или рубил орангов пополам. — Что там в запасе? Пускайте!

— Рано! — отозвался Игорь. У самых ног херцога вылетело бревно, в пролом просунулась оскаленная харя — херцог с хаканьем прибил оранга к земле мечом, тут же длинные узловатые лапы просунулись поверх убитого, цапнули германца за ноги, и он, с проклятьем полетев наземь, выхватил скрамасакс — но наверняка был бы убит. Однако, рядом оказался Игорь — прыжком — хладнокровно приставил ко лбу оранга ствол «тулы-баранникова» и лишил того черепа. Фон Брахтер тут же вскочил на ноги. — Рано, рано! Я на основную линию! Держитесь! Женька, ко мне!

Женьку не сразу удалось вытащить из боя — пришлось двинуть его по затылку. Спуститься в долину тем же путем, которым поднимались, уже не представлялось возможным — там бурлили толпы, и германцы защищали тропку. Женька с диким воплем направил танкетку по практически отвесному склону — киберстрелок едва поспевал следов — Игорь заорал от неожиданности, которую лишь потом облек в слова:

— Да ты что, танкетку с вертушкой перепутал?!

— Держись — слева! — рявкнул Женька, и киберстрелок выпустил очередь, укладывая выскакивающих из кустарника орангов. Следом скакали регулярные кавалеристы Иррузая. Снаряд ручной мортиры вдребезги разнес киберстрелка. другой разорвался на броне танкетки. Ее швырнуло на борт, Женька вскрикнул и сделал движение, словно убивая на плече комара — из-под пальцев и разорванного снаряжения брызнула кровь. Передний вабиска, налетев, взмахнул пикой — она скользнула по затянутой кольчужным шарфом груди вовремя извернувшегося мальчишки, Игорь выстрелом из ИПП сшиб с седла всадника, застрелил еще двоих, а Женька тронул танкетку о места.

— Ты ранен?! — крикнул Игорь. Женька отозвался через плечо:

— Ерунда, осколок царапнул! Они уже близко, а?! А это кто?!

Вокруг танкетки появились люди в форме ополченцев, так что вопрос был лишним. Игорь, встав в рост, крикнул:

— Ставров где?!

— Тут, — отозвался, появляясь из ниоткуда, означенный господин. — Втравил ты меня в историю! Они же у нас на плечах сидят! Бьем, бьем, а они все не кончаются!

— Да я вижу, — согласился Игорь. — Давай быстрее на позиции, а то и правда навалятся! Жень, жми, давай!

Они только чуть опередили пеших ополченцев, которые сгружали с платформ раненых и убитых. Пионеры помогали; Игорь увидел одного из тех, с ним ходил партизанить — Генку Лбищева. Генка вдруг бросил ноги раненого, которого снимал с джипа и метнулся к другой машине с криком:

— Пап! — обхватил голову мертвого ополченца, рассеченную ятяганом, снова крикнул: — Пап, ты что? Вставай, пожалуйста, вставай! — его начали оттаскивать, но Генка извернулся, снова бросился к платформе, на полпути застыл, закусив губу и глядя вокруг сухими безумными глазами. Потом — рванулся за своим ГАПом и, раньше чем его успели схватить, исчез в кустарнике…

А рефлексировать было некогда — барабаны лупили бешено, и толпы наваливались с воем и гиком… Подбежавшие ополченца занимали места в линии обороны — нескольких человек иррузайцы догнали и убили на глазах у всех. Помочь просто не успели.

Борька принес Игорю пульт. Скрестив ноги, Игорь уселся в танкетке и включил связь.

— Скорее, Игорь, — Борька неотрывно смотрел вперед, — до них метров двести, не больше.

— Внимание всем! — звонким высоким голосом сказал Игорь. — "ВИХРЬ!"

Люди вокруг начали бросаться наземь — казалось, что белолицые обезумели и покорно ложатся под оружие слуг Птицы. Может быть, иррузайцы так и подумали. Но на это им был отпущен лишь миг.

А второго мига у них не било — Игорь нажал кнопку…

…Двухсот тысячная армия Иррузая полностью вместилась в "долину Рютти", где ночью под землей были упрятаны до пятидесяти тонн взрывчатки и почти двести тысяч литров кустарной зажигательной смеси в бочках. Взрыватели были настроены на единый радиосигнал.

Люди, участвовавшие в больших войнах, рассказывали Игорю о подобном, Но сам он не очень представлял себе последствия сделанного. Он успел увидеть огненный шар, в который превратилась долина, услышал ужасающий рев воздуха, массой устремившегося в образовавшуюся мгновенную топку. В следующий миг ему стало нечем дышать. Призрачным пламенем вспыхивали молниеносно высохшие кустарники и деревья в полусотне метров от него, а несколько человек метались, стараясь сбить с одежды пламя. Алые вихри жадными языками слизнули со склонов лезущих вверх вабиска и орангов. Игорь различил, как загораются палисады германцев, а их флаг взлетает вверх, в небо, начинает кружиться там, словно странная птица.

Это было последнее, что Игорь увидел — жар туго толкнул его, опрокидывая на спину в танкетку. Впрочем, он тут же вскочил, и в клубах опадающего пламени, среди валов дымящейся, вывороченной земля, вихрей дыма увидел как мечутся и рвутся к выходу из долины те, кто остался в живых. Их было еще очень и очень, на удивление, много — Игорь, нашарив связь, крикнул:

— Есаул?! Ну — теперь время! Снимай с них штаны!!!

6.

Кавалеристы по приказу Змая уложили коней прямо в болото. Сам есаул сделал то же, но ближе к опушке — он один видел, как мимо шли и шли вражеские войска, не которые — так близко, что до них можно было дотронуться острием шашки. Да, зрелище было то еще — поневоле вдоль спины драл мороз, когда представлял себе есаул, с какой силищей придется иметь дело. Бой в долине уже начался, а они все шли, шли, шли — не было им конца. Змай поглаживал шею коня и смотрел… Он почти не поверил себе, когда последние ряды вошли в долину. Но и тогда не отдал приказа подниматься — береженого судьба сохраняет, а над небереженым ветерок ковылем играет…

Время тоже шло медленно-медленно. Сзади не раздавалось ни звука, но подали свой голос орудия — старые семидесятишестимиллиметровки-электромагнитки.

— Ч, ч, х! — причмокнул есаул, ловко запрыгивая на спину встающего коня. Проверил, как выходит из ножен шашка и, встав на седло, выпрямился. Скорее всего — сейчас… — Хоп, хопп! — есаул уселся в седле и, оглянувшись, увидел, как кавалеристы поднимают коней — грязные, как черти и он сам. И такие же злые — хорошо!

Момент взрыва Змай прозевал — просто увидел, как свечками вспыхнули деревья на краю гряды, а потом услышал вой — это в горловину прохода потянуло воздух. Одновременно «потянуло» и есаула — все в нем запело, как пело перед боем с детства, когда он, в ту пору еще четырнадцатилетний, впервые ходил «лавой» в атаку и узнал, каково это: мчаться вихрем, гикая и вращая серебристый клинок так, что ветерок бьет в лицо. Сколько раз это было — и на маневрах, и на представлениях, и в настоящих боях на нескольких планетах — но поющее волнение осталось, хотя годы прошли — и он молодел всякий раз, ощущая упоение конной атаки…

— Стоя-ать… стоя-ать… — пропел он, подвыдернув слегка изогнутое зеркальное лезвие из ножен — по нему потекли тяжелые ртутные блики. Кавалеристы плотней сбивались, сжимая конские бока шенкелями. — Стоять, ребята…

…Он понял, что надо атаковать, еще до того, как на экране комбраса появилось лицо Игоря — понял, потому что тяжело содрогнулась земля под ногами толп уцелевших, метнувшихся к выходу из пекла, в которое превратилась долина.

— Клинки — вон! — скомандовал Змай. — К ноге! Рысью — ыррш-ырррршш! — и первым пустил коня, не выполнив свою же команду — вздернув клинок над головой и подкручивая кисть, бросил поводья, выкинул вооруженную руку прямо в Полызмай, ощущая, как туда, в кончик златоустовского лезвия, откованного в чёрт-те какие времена, устремляется копившаяся в теле свирепая сила. — Галопом! Руби окрошку! — гикнул дико и пронзительно, заломив папаху рукой с нагайкой, завизжал и заулюлюкал, пуская коня в бешеный карьер, а шашку снова — в круговой замах. Взвыли позади кавалеристы, вой быстро перерос в страшное, выталкиваемое изнутри "ы-ырра-а… а… а!.."

Отряд вылетел на прямую дорогу — ту, какой шли в наступление иррузайцы. Отсюда было видно, что долина горит. Из пламени вырывались навстречу вабиска — почти только иррузайские и почти только верховые. Они даже не сразу поняли, что перед ними русские — наверное, им почудилось, что это продолжение кошмара, внезапно настигшего их в миг триумфа.

— Рубай! — прорычал Змай, первым врезаясь в метнувшуюся в стороны обезумевшую толпу и одним ударом рассекая голову подвернувшегося всадника вместе с бронзовым шлемом, украшенным перьями. Заработали шашки, рослые кони сшибали гуххов, били копытами и кусались. Змай пробивался впереди, взрыкивая при каждом точном ударе: — Отвали!.. Охолонь!.. Остынь!.. Па-ш-шел!.. А вот тебе!.. Н-на!.. — нагайка в его левой руке свистела и коротко щелкала по шлемам.

И вабиска не выдержали. Острые клинки и чудовищно страшные белолицые показались вдруг ужаснее пожара позади. Бегущие потеряли остатки разума — начали поворачивать обратно, надеясь спастись там.

Есаул увидел мечущийся крылатый стяг. Возле него офицер колотил кулаком в высокой перчатке воинов и выкрикивал хрипло — Змай понял:

— Назад! Их мало! Их мало!!!

— А-а, вот и оно-то! — Змай походя сшиб нескольких подвернувшихся врагов даже не пуская в ход шашку. — Ну-к!.. — офицер развернулся навстречу, отводя пику, но острие пронзило воздух — казак с юной легкостью скользнул за конский бок и, выдохнув: — Ыть! — одним ударом нагайки в лоб, под козырек шлема, убил офицера наповал. — Ыть! — и знаменосец, искривив рот, рухнул наземь из седла — лезвие шашки, разрубив окованное бронзой древко, раскроило ему шею. Змай ловко подхватил левой рукой не успевший упасть обрубок древка с крыльями на нем и, вскинув трофей над головой, встал в стременах с криком: — Сумерла наша!..

…Никаких мыслей не было в голове Игоря, когда он в сопровождении офицеров и двух киберстрелков шагал через дымящееся поле. Тут и там бродили обезумевшие, обгорелые животные и вабиска. Металлические части снаряжения на многих убитых исходили дымком, чеканные украшения богатых шлемов растеклись. В ноздри били запахи паленой шерсти, горелого мяса, сожженной ткани и перекаленного металла. Каркасы повозок торчали обугленными грудными клетками. Игорь увидел один из здоровенных барабанов — кожа на нем лопнула раной. Больше он не подаст сигнал к "свяшенному походу"…

— Барабан отправьте ко мне домой, на Землю, — чужим для самого себя высокомерным голосом приказал Игорь и остановился, упершись кулаком в выставленное колено.

— Да, слушаюсь, — поспешно откликнулся кто-то из офицеров, — конечно, Игорь Вячеславович…

Группы русских и германцев рыскали по полю, сбивая в кучки раненых и сдающихся в плен. Линия кавалеристов неспешно двигалась с другого конца долины — даже на таком расстоянии был виден черно-желто-белый флаг Империи.

Игорь раскинул руки и пошел вприсядку — сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, кружась и подскакивая, садясь в воздухе на шпагат под смех и ритмичные хлопки офицеров. Но внезапно остановился, осмотрелся вновь и сказал:

— Они уничтожены. Не будем тешиться их отчаяньем… Дайте мне связь.

Пока искали аппарат, Игорь озирался, словно только теперь проснувшись. Кто-то из пионеров, позади него взобравшись на баррикаду, распевал — над выгоревшим полем летел чистый, восторженный мальчишеский голос:

— … Царь — наша сила, Царь — русский Вождь, Царь — это русское Знамя!..

— Генерал-губернатор, — Алый Драгун подал Игорю аппарат, и тот подсоединил его к своему комбрасу.

— Игорь? — лицо Довженко-Змая было встревоженным. — Что у вас происходит? У меня снимки — что за пожарище?!

— Только что окончился бой, — доложил Игорь. И его вдруг придавила к земле — так, что ноги подкосились — страшная усталость. — Все.

— Что все?! — генерал-губернатор подался вперед. — Вы их остановили?! Игорь, вы смогли их остановить?!

— Мы их не остановили, — Игорь потер лоб сгибом большого пальца. — Мы их уничтожили, Ваше Сиятельство. Я не знаю пока, какие у меня потери… но не очень большие. Не очень.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ:

Над дозорной тропой У далеких границ Нам не слушать с тобой Пролетающих птиц. Нам на мир не смотреть, Не любить, не дышать — Нас заставила смерть Под землею лежать! Потому что границ, Дорогой человек, Разве только для птиц Не бывает вовек… А у нас за спиной — И страна, и друзья. И пройти стороной Мимо смерти нельзя. Мы не смеем сказать: "Я боюсь — не смогу!" Вот и стынут глаза И в цветах, и в снегу… Пусть здесь птицы парят И поют, и поют… Это песня ребят, Что погибли в бою! Им на мир не смотреть, Не любить, не дышать — Их заставила смерть Под землею лежать! Потому что границ, Дорогой человек, Разве только для птиц Не бывает вовек…

7.

Остатки армии Иррузая спасались бегством сразу по нескольким дорогам. Число спасшихся все равно было еще слишком велико, чтобы земляне могли уничтожить или задержать всех. Впрочем, эти остатки, как бы многочисленны они ни были, не представляли опасности ни для кого, кроме самих себя.

Уигши-Уого с охраной с трудом выбрался из сплошного потока обезумевших беглецов. Гухх, давно хрипевший под главой Совета, покачнулся и тяжело упал — Уигши-Уого успел ловко соскочить, потрогал носком латного сапога вздымающийся глянцевый бок. Наклонился к оскаленной морде, тронул толстой кожаной перчаткой закаченный глаз — тот не вздрогнул.

— Гухха, гухха! — кричал хрипло кто-то из офицеров. Уигши-Уого дернул головой, сказал:

— Не надо, — и, тяжелыми шагами отойдя подальше от дороги, встал, скрестив руки на груди и не сводя глаз с потока беглецов, катившегося мимо.

Они бежали вместе — иррузайцы и лесовики, оранги, гуххи — не останавливаясь, без оружия, Их были еще тысячи и тысячи, но они лишь с ужасом бросали взгляды назад, и в каждом движении читалось одно: страх.

— Их же мало, — прошептал Уигши-Уого. — Их же было мало…

— Что? — осторожно спросил адъютант. Ответом был бессмысленный и страшный взгляд главы Крылатого Совета. Адьютант отшатнулся.

Уигши-Уого вскинул голову. До его острого слуха донесся шум — оттуда, где все еще горела земля долины, ставшей могилой для Великой Армии Священного Похода. Офицера охраны тоже зашевелились, а толпы на дороге хаотично ускорили бегство.

Перекрикивая друг друга, за спинами бегущих задорно и резко гудели русские рожки: "И-ирр!.. И-ирр!.. И-ирр!.. И-ирру-урр!.." А потом Уигши-Уого увидел на форе черного от дыма неба, на гребне холма — всадника, похожего на выблеск света. Стоя в стременах, он широко размахивал огромным черно-желто-белым знаменем.

Уигши-Уого закрыл лицо руками и, покачнувшись, тяжело упад наземь.

— Приведите же гухха! — прорычал адъютант, бросаясь к главе Совета и приподнимая его. — Возьмите у тех! — он ткнул высокой перчаткой с металлическими накладками в сторону группы верховых, неподалеку пробивавшихся через дышащую страхом толпу.

Двое офицеров бросились выполнять приказ. Адъютант видел, как один из них схватил под уздцы переднего гухха, что-то крикнул, указывая на Уигши-Уого и его охрану. Всадник, ощерившись, толкнул гухха каблуками, грудью двинулся на офицера охраны — тот едва отскочил, схватился за ятаган, но ехавший следом всадник, выхватив пистолет, разрядил его в лоб офицеру — верховые выбились из толпы, помчались прочь.

Адъютант остолбенел. На его глазах творилось немыслимое. Глава Крылатого Совета лежал на траве возле забитой бегущими дороги, а иррузайский кавалерист, вместо того, чтобы отдать своего гухха, убил офицера и умчался прочь, спасая свою жизнь! И никто, никто даже не смотрел в сторону конвоя Уигши-Уого!

Мир рушился не глазах адъютанта. Он жалобно посмотрел на своего господина и увидел, что глаза того открыты. Не отрываясь, Уигши-Уого смотрел на происходящее — и был спокоен. Поймав взгляд адъютанта, глава Совета тихо сказал:

— Птица отвернулась от нас, мальчик… Помоги мне встать.

Но встал он почти сам. Твердыми шагами подошел к толпе на дороге, сделав конвою знак — в седла! Выбрав двух всадников, Уигши-Уого без разговоров убил одного — страшной силы ударом ятагана снизу вверх — и легко взмыл в седло, оглушив ударом кулака второго всадника, с безумным лицом вскинувшего ружье. Подхватил поводья заводного гухха, поднял своего на дыбы, крикнув конвою:

— За мной!

* * *

— Игорь! — Борька, подняв Раскидая на дыбы, сбросил, с седла трясущегося, перепуганного вабиска. — Он говорит, что тут был сам Уигши-Уого!

— Коня! — резко и громко прокричал Игорь, не обращая внимания на вабиска, который корчился в пыли, даже не пытаясь встать. Кто-то подвел ему рыжего горячего жеребца. Еще кто-то крикнул, чтобы Игорь подождал, потому что об этом просил генерал-губернатор, но юноша взвился в седло и, шпоря жеребца каблуками, помчался к выходу из долины…

…Большинство последовавших за Игорем быстро отстали — их кони были утомлены. Когда он оглянулся — следом мчались пятеро Алых Драгун — и то один из них, вахмистр, крикнул:

— Остановитесь! Мы даже не знаем, куда он направился, Игорь Вячеславович!

Игорь осадил коня и, выругавшись, повернул его, уже не спеша. Драгуны поехали сзади и чуть по бокам…

…А над тропками и дорогами вертолеты продолжали сеять панику среди бегущих врагов. Переброшенное в западную часть болот ополчение восточных губерний под командой Дзюбы и полковника Бурлакова разбило и повернуло вспять войска Аллогуна, шедшие на помощь Иррузаю.

В эту ночь Игорь спал каменным сном в палатке, поставленной недалеко от того места, где совсем недавно местные вабиска похоронили Рютти Ориккайннена.

8.

Игорь проснулся и лежал с закрытыми глазами, слушая, как за тонной синтетической стенкой кто-то добивается у кого-то смазки, а подальше молодые здоровые глотки орут: "Та чого ж ты плачашь — грай музыку, грай!", как цокают копыта лошадей и кто-то смеется.

Юноша открыл глаза. И встретился взглядом с еще двумя: насмешливым Тимки и спокойно-жутковатым Файта.

— Доброе утро, герой, — улыбнулся Тимка, а Файт с достоинством наклонил могучую башку. Но голос черносотенца — в отличие от его глаз — насмешливым не был. Тимка оказался одет в полевую форму Алого Драгуна и держал на колене пехотный шлем.

— Доброе утро, — Игорь сел и почувствовал, что очень голоден. — Тут есть, что…

— Я-ан! — крикнул Тимка, вытягивая длинные ноги в прыгунах и наколенниках. Вошедший Ян тоже улыбнулся и отдал не пионерский салют, а честь — в другой руке он держал поднос, который поставил на раскладной столик и еще раз козырнул:

— Ешьте, сударь.

— Завтрак победителя, — без какой-либо уже насмешки заметил Тимка, глядя, как Игорь, хлопнув Яна по плечу, подсел к столику, сбросил со словами: "И где взяли?.." салфетку — после чего занялся завтраком вплотную, а Ян вышел бесшумно.

— Садись, поешь, — предложил он Тимке, но тот покачал головой: — Как ты тут оказался-то?

— Мимоходом, — ответил Тимка. — Долго бежал, потом то, потом се… ну, короче — оказался… Поздравляю. Это не просто победа — едва ли у Иррузая осталось сейчас организованное войско.

— Не надо всех этих слов, — Игорь поочередно наколол на вилку кусок жареной ветчины, последний, дольку маринованного перца и картофелину, прожевал и принялся за кофе, — я просто сделал то, что должен. Только вот Уигши-Уого опять ушел.

— Я отправлюсь его искать прямо сейчас, — Тимка встал, встал и Файт, потянувшись на лапах. — Некоторые убеждены, что он убит в суматохе…

— Он жив, — Игорь отложил вилку, и Тимка кивнул:

— Я тоже так думаю… Ваша Светлость!

Игорь не успел спросить, с какой стати Тимка его так титулует — в палатку вошел генерал-губернатор Сумерлы Сергей Константинович Довженко-Змай. Он тоже был в форме и нес шлем в руке. Игорь вскочил, вытягиваясь по стойке «смирно», но генерал-губернатор, замерев в шаге, положил руки в перчатках на плечи юноши. А Игорь отметил вдруг, что смотрит рослому Довженко-Змаю прямо в глаза… ну, почти что в глаза.

— Не надо ничего докладывать, — прервал генерал-губернатор уже открывшего рот Игоря. — То, что ты сделал, все равно словами не оценить.

— Как у тебя-то дела? — Игорь вздохнул и, подождав, пока генерал-губернатор сядет на кровать (Тимка и Файт исчезли бесшумно и незаметно), опустился на стул. — Все в порядке?

— Сейчас — вполне, — ответил Довженко-Змай. — Но севере тоже победа. Но там обошлось легче… намного. И знаешь, что? — он улыбнулся. — Готовься к торжественной встрече. Люди уже знают, что ты сделал. Для них сделал.

— Я? — Игорь вздохнул. — Да нет, не я, Сергей. Эти самые люди — они все и сделали. А я, — он пожал плечами, — я только командовал. Чего бы мы стоили без тех, кто "не дворяне"? А, Серый?

— Немногого, — признался генерал-губернатор и встал: — Давай. Собирайся. Пошли…

…На всю жизнь.

На всю жизнь Игорь запомнил коридор из двух колонн солдат и ополченцев, в который он вышел, и который трижды грянул: "Ура!!!", сопровождая каждый клич синхронным взмахом головных уборов. Игорь не различал знакомых лиц, хотя знал — они тут, его друзья. Просто мальчишку словно несло над ликующими людьми, и он ощущал лишь общий восторг, частичкой которого был сам…

— Я, — крикнул Игорь, захваченный этим ликованием, — сделал это для вас и для России! Вы победили! Это ваша победа!!!

* * *

Схватки не прекращались. Отряды землян медленно зачищали леса, одновременно продвигая границу — тем более, что на новые площади с Земли уже собирались переселиться не меньше десяти тысяч человек. Генерал-губернатор отбыл в тот же день, оставив «фронт» на Драганова, бросившего свои изыскания ради войны. И это здорово испортило Игорю настроение…

…Несколько раз он порывался уехать к Светке, которая просила об этом по связи — казалось бы, его тут ничего не держало. Но мысль о том, что Уигши-Уого жив, заставляла юношу снова и снова уходить в лес со своим конным отрядом, набранным из охотников. Он выслеживал вабиска — только иррузайских, не обращая внимания на остальных, если они не нападали первыми — и уничтожал без пощады, беря пленных лишь на срок, нужный для того, чтобы задать им вопрос: "Где Уигши-Уого?" — и выслушать ответ. На ночлеге Игорь падал рядом со своим конем, намотав на кулак повод, ел, потом засыпал. Люди вокруг него менялись; некоторые (немногие, но все же) погибали, кого-то ранили, кто-то просто не выдерживал бешеной гонки и уходил отдохнуть.

Он оставался. И потерял счет верховым стычкам на лесных тропах, перестрелкам в завалах и губам, шептавшим в ответ на вопрос: "Где Уигши-Уого?" только: "Не знаю…"

9.

"Тиу!"

Иррузаец вылетел из седла и покатился в ручей. Игорь выстрелил еще дважды. Стоявшие верхами чуть дальше ополченцы тоже стреляли — размеренно и особо не целясь, потому что вабиска уже скрылись в кустарнике.

— Следом! — выкрикнул Игорь, шпоря коня и пуская его галопом. Гуххи со всадниками мелькали ниже по склону, они скакали по течению ручья. Игорь больше не стрелял — выхватив тесак и приподнявшись на стременах, он нагонял врага впереди сильно отставших своих людей.

Азарт, охвативший юношу, заглушил чувство опасности. Он даже не сразу понял, откуда взялся грохот за спиной — и только обернувшись в седле, увидел там, где скакали передовые, облака черного порохового дыма. Взгляд вперед — иррузайцы мчались уже навстречу!

Коротко вскрикнув, Игорь ударил коня шпорами. Удар, удар — налево, направо — двое вылетают из седел. Коня — на дыбы… в грудь ему входит пика. Игорь соскочил наземь, сдернул и приколол еще одного…

Что-то жестко и узко захлестнуло горло. Дышать стало нечем, в глазах потемнело — и из этой темноты со свистом покатились огненные колеса.

Потом все погасло.

* * *

Пытка неизвестностью — самая страшная пытка. Теперь Игорь верил, что в прошлом люди от нее сходили с ума. Сам он, конечно, был далек от этого, но ожидание было ужаснее жажды, голода и повязки на глазах, от которой временами хотелось выть…

Игорь хорошо понимал, что его убьют. И понимал еще, что смерть ему придумают максимально мучительную, но был готов встретить любую гибель со спокойной отвагой землянина, русского, дворянина. Что бы ни изобрел темный ум фанатика — волю человека ему не сломить. Сил придавала и мысль, что все действия иррузайцев — просто трепыхания обезглавленного трупа. Конвульсии, вот и все. Их время теперь отсчитывается месяцами. Тимка убьет Уигши-Уого. Жаль, что не убил раньше из-за этих сволочей-торгашей. Через пару десятков лет вабиска будут жить совсем по-другому…

Вот только он, Игорь, этого не увидит. Вот что мучило. Не мысли о смерти или страданиях — а то, что он умрет, столького не увидев!

Нет, правда же: несправедливо и страшно умереть в шестнадцать лет, когда впереди еще минимум век такой интересной, такой… такой сочной жизни! Бессилие доводило до исступления. Смерть в бою была бы в тысячу раз легче, чем один час беспомощного ожидания — распятым, прикованным к этому вонючему топчану.

Унизительно было и то, что несколько раз пришлось мочиться в штаны. От остального удавалось удерживаться, а тут в конце концов терпеть становилось невозможно. Хорошо еще, что обезвоженный организм не часто досаждал. Да и не в этом дело. А в том, что, убив, они закопают его вот так — воняющего мочой. Бр-р-р…

Нет, он не питал особой надежды на хороший, как в стерео, исход, на то, что "придут наши". Но и страха не было — твердое осознание того, что его смерть уже ничего не изменит. Сколько бы тупой, косной, фанатичной силы не выставляла против людей Вселенная — они все преодолеют. Они победят. Временами он представлял себе планеты, которые знал, происходящее на них. Что знают обо всем этом его убийцы? Ни-че-го.

Вот только — Светлана…

Девушки делают нас слабыми — как они.

Впрочем, Светка не слабая. Игорь вспомнил девчонку Димки Андреева, Тоню. Она так и не полетела на Землю. Она своей работой мстит за погибшего парня.

Может быть, и Свет будет так же…

Нет, Игорь не сдался. Он готовился бороться, едва для этого представится возможность. Но готов он был и к смерти — поэтому не дрогнул, когда наконец в помещение, где он находился (небольшое, судя по отзвукам) вошли четверо. Офицеры, пограничники. Игорь чувствовал, что они очень спешат, нервничают, хотя действовали они молча и слаженно. Звякнул в замке ключ от кандалов, потом освободили ноги — но руки Игоря были уже связаны за спиной, да так, что веревка взрезала кожу. Такая же петля легла на щиколотки. Игорь скрипнул зубами: до чего умело вяжут, сволочи!

Его вытащили наружу. Голова закружилась от почти забытой свежести. Ночь? Нет, утро. Только утром бывает столько пьянящих, сводящих с ума запахов.

А еще пахло гуххами. Это Игорь понял раньше, чем его бросили животом на острую холку. Вокруг шумели, слышались неразборчивые команды, бряцало оружие. А потом…

Потом он услышал хлопки. Стреляли из плазмометов. Совсем близко. И тогда Игорь крикнул в окружавшую его шумную темноту:

— Что, забегали?! Наши подходят! — его жестоко ударили по почкам (выучили, что у людей где!) древком пики, но Игорь засмеялся и крикнул снова: — Никуда не убежите, головы вам поотрывают, дурачье!

Его ударили снова, и он опять засмеялся. Нет, не потому, что вдруг поверил в спасение. Просто невероятно сладко было ощущать бессмысленную муравьиную суету вокруг и знать, как эти боятся того, что скрывается за близкими звуками.

Гухх поскакал, при каждом прыжке поддавая Игорю под дых. Стрельба стала удаляться, несколько раз то по голове, то по ногам больно хлестали ветви. Узкая лесная тропинка. Игорь улыбался, потом попытался насвистывать Получилось плохо, но над головой злобно, испуганно выругались, последовал удар кулаком в затылок. Похоже, перчатка была офицерская, металлизированная.

Гухха резко осадили. Игорь, слетев наземь, тяжело ударился плечом обо что-то твердое, с трудом сохранив от удара голову.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: МОИМ ДРУЗЬЯМ[68]

В длительных поисках истины, веры и боли, Кто-то верхом, кто-то просто с дорожной клюкой, Мы уходили из дома по собственной воле: Мы презирали уют и матрасный покой. Под облаками мы рвали кольцо парашюта, В юность входя под его белоснежным венцом, Веруя в жизнь. Но порой выпадало кому-то Вниз, в перехлестнутых стропах, — в ромашки лицом… Гнали коней мы, отчаянно-нетерпеливы, Нас проносящих сквозь годы, сомненья и быт. Если же кто-то не мог удержаться за гриву — Как мы спешили спасти его из-под копыт. Что мы узнали? Как пахнут сгоревшие травы, Как останавливать кровь и стрелять на бегу, Как нелегко быть всегда убедительно-правым, Старых друзей оставляя на том берегу… Но расправлялись нам вслед ковыля понемногу. Память о доме, таясь, согревалась в груди. Что мы успели? Найти горизонт и дорогу, С вечною песней о той, что нас ждет впереди.

* * *

От земли пахло сухой травой — летом. Игорь лежал на боку, прижавшись щекой к земле, и слушал, как неподалеку похрустывает, входя в дерн, лопата.

Ему копали могилу.

Крух.

Крух.

Крух.

Кто-то толкнул его в спину. Сказал:

— Вот он какой.

В голосе была ненависть, злоба была. Игорь напрягся, стараясь понять, кто стоят над ним. Ничего не ощутил, но спросил уверенно:

— Уигши-Уого?

Вабиска, пихнувший его, отошел. Поспешно.

— Заканчивайте копать! — послышался приказ. Игорь вновь прижался к земле щекой, стараясь запомнить, унести с собой запах лета.

— Готово, отец мой, — отозвался еще кто-то, и брошенная в сторону лопате вошла в дерн.

Сильные руки вздернули Игоря вверх и поставили на колени. Чьи-то пальцы, захватив волосы юноши, отогнули назад голову, и на шее узкой полоской появился холодок.

Впервые за последний год Игорю изменило самообладание. Он вздрогнул и, невольно отстраняясь от лезвия, дернул головой, зарычав в бессильной ярости:

— Проклятье! Сволочи, животные — неужели вы зарежете меня, даже не развязав глаза?!

Почему-то в этот миг — последний миг жизни! — именно то, что он умрет во мраке, показалось ему самым страшным.

Ответа не было — только клинок на мгновение оторвался от шеи, чтобы — Игорь ощутил это! — полоснуть по горлу, перерезая его.

"М А М А," — отчетливо подумал Игорь.

Потом его отпустили, и он повалился — осел — на траву, а рядом рухнул еще кто-то. Послышались выстрелы, потом очередь. Кто-то дико визжал, кто-то за кем-то гнался, хряскали удары, слышались выкрики, разноязычная ругань. Его второй раз подняли сильные — но дружеские! — руки, с глаз содрали повязку. От резанувшего света Игорь невольно вскрикнул и зажмурился — мир показался ему хлынувшими со всех сторон потоками расплавленного металла. Еще кто-то обнял — именно обнял! — юношу, и, ничего не видя сквозь струящиеся из глаз — впервые за много лет! — слезы, Игорь все-таки сказал:

— Свет!..

— Я, я, — горячо прошептали совсем рядом теплые губы. — Подожди, сейчас, я сейчас… тебе очень больно, Игорек? — она всхлипнула.

Игорь хотел сказать, что не очень, но почувствовал, как падает в обморок и лишь колоссальным усилием воли удержал себя "на грани". И смог наконец открыть глаза.

На большой поляне тут и там грязными кучками тряпок валялись трупы иррузайцев. Несколько с поднятыми руками стояли на коленях под охраной Катьки, Степки, Клотти и Зигфрида. Лизка бинтовала Женьке окровавленное плечо. Тимка скручивал руки высокому иррузайцу в черном плаще и доспехах тяжелого кавалериста. Борька поддерживал Игоря.

А Светка плакала и смеялась.

И еще Файт сидел в сторонке, вывесив язык и тяжело дыша всем телом

Кругом были — они. Свои. Больше чем свои — друзья. И у друзей было оружие.

Значит — все правильно.

— Погоди, Свет, — сказал Игорь, — от меня воняет…

— Ты живой, — ответила девушка. — Ты живой, все остальное чепуха, ты живой — это главное…

— Живой, — подтвердил Игорь. — Да разрежь ты веревки, Борь… спасибо. Подождите.

Он, слегка покачиваясь, подошел к Файту и, с трудом присев рядом, обнял параволка за могучую шею.

— Смотрите, вот его настоящая любовь, — со смешком заявил Женька, косившийся на свое плечо. Игорь, не оборачиваясь, показал кулак и прошептал в мохнатое ухо:

— Ты меня нашел? По запаху?

— Это было нетрудно, — странным образом в безинтонационном голосе послышалась ирония.

— Да ладно! — Игорь запустил пальцы в теплую шерсть. Файт прижмурился, но заметил:

— Собачьи нежности.

— Волчьи, — Игорь потрепал параволку уши и поднялся на ноги — уже почти что обычным пружинистым движением. Тимка смотрел на него через поляну.

— Наконец-то я его достал, — сказал черносотенец. — Ты как там, Игорь?

— Бывало и лучше, — Игорь подошел к связанному главе Крылатого Совета. — Так вот ты какой, Уигши-Уого.

Глава Совета молчал, глядя на Игоря непроницаемыми глазами. Его губы шевелились — наверное, он даже не сразу понял, что Игорь говорит на его родном языке. А тот продолжал:

— А все-таки ты дурак. Неужели ты правда думал, что убьешь меня — и все кончится?

— Если бы ты знал, — каркнул иррузаец, — как я вас всех ненавижу! Но тебя — особенно… Одного мига не хватило… одного мига…

— А, вот оно что, — Игорь спокойно вылез из штанов, скинул куртку и майку, потом стащил трусы и потянулся навстречу лучам Полызмея. — Ффф, хоро-шо-о… теперь бы вымыться еще… — он повернулся к Уигши-Уого снова и упер руки в бока. — Тогда слушай меня. Если все дело в моей смерти — ты можешь попробовать.

— Не надо, Игорь, — попросила Светлана. Игорь улыбнулся ей:

— Нет надо, Свет. Чтобы жить нормально — долги нужно выплачивать, всем и всегда… Ну? — повернулся он к иррузайцу. — Или ты не так смел, как был твой холуй Исабан?

Имя одного из своих лучших офицеров, убитого Довженко-Змаем шесть лет назад в поединке на площади горящей Иппы, заставило Уигши-Уого напружиниться:

— Ты предлагаешь мне поединок?

— Да.

Они стояли друг против друга — похожий на застывшее черное пламя глава Совета и улыбающийся солнечный мальчик.

— Тим, освободи ему руки, — попросил Игорь. — Дайте мне трусы, какие не жалко, а ему — его оружие.

Ответом были смешки, но откуда-то появились шорты, Игорь влез в них. Тимка коротким рывком сдернул веревку с запястий Уигши-Уого. Лицо черносотенца было бесстрастным, как морда Файта. Иррузайский глава, сбросив с плеч плащ, шагнул и поднял свой ятаган. Несколько раз вспорол им воздух.

— Возьми РПП и грохни этого мерзавца, — агрессивно предложила Катька. — Он же гадина!

— Нет, — улыбнулся Игорь, — пусть все будет честно.

— Он тебя хотел зарезать, — напомнил Зигфрид.

— Я — не он, — покачал головой Игорь. Германец, подумав, протянул ему свой скрамасакс:

— На, возьми…

— Не надо, — покачал, головой Игорь и повернулся к следящему за каждым его движением иррузайцу. Его биополя не стоило и касаться — оно обжигало раскаленной броней. Да, он хотел, очень хотел убить Игоря лично. Недаром вернулся на Дальнюю из Сааска.

На свою беду. Точнее — к своей смерти.

— Ты, наверное, считаешь себя очень важным и опасным, — сказал Игорь, жестом отстраняя протянутую ему Борькой шашку. — Но ты — просто мелкий досадный инцидент на одной из планет. Ты даже не можешь понять, о чем я говорю… экзаменационное задание, — Тимка весело засмеялся и поднял большой палец. — Катюха права — тебя следовало просто пристрелить. Но из-за тебя убили как-то двух мальчиков. Вообще-то не только их — но сейчас мне вспоминаются они. Поэтому стрелять в тебя я не буду. Это слишком легко.

— Скажи мне, — вдруг спокойно спросил Уигши-Уого, — вы люди? Или слуги Змея? Или кто? Скажи, прежде чем я тебя убью, а твои люди убьют меня.

— По порядку, — Игорь покачал головой. — Мы люди. Если ты меня убьешь — тебя отпустят. И последнее. Это, — он обвел руной друзей, — не "мои люди". Это — просто люди. Это мои друзья. Я их человек в той же степени, что и они — мои. Но если бы ты мог это понять — ты бы не стоял тут. Все! Хватит разговоров. — Возьми оружие, — сказал Уигши-Уого.

И тогда Игорь засмеялся. А иррузаец, помедлив миг, прыгнул вперед с быстротой молнии, размахиваясь для неотразимого удара…

…Игорь чуть-чуть посторонился — это все, что заметили окружающие (кроме Тимки, который оскалился и пригнулся). Уигши-Уого проскочил мимо него дальше, но… но уже без головы. И рухнул в траву возле дерева.

Игорь бросил окровавленный ятаган на тело, скребущее землю окованными медью каблуками высоких сапог и оказал:

— Вот и все. Дайте мне попить. Не могу больше.

К нему протянулись полдюжины рук с фляжками.

10.

Джип с прицепом, загруженным ящиками, покрытыми тентом, быстро мчался по дороге, уводившей куда-то в сторону синеющих на горизонте Зубастых Гор. Водитель, негромко насвистывая, подтягивал льющейся из динамиков балладе — молодой, веселый, только что с Земли.

Игорь сидел рядом, опершись локтем на опущенное окно и глядя наружу. На коленях он держал рюкзак с наглухо затянутой горловиной, другую руку привычно устроил на кобуре РАПа.

— Хорошая песня, — нарушил молчание водитель. — Не знаешь, кто поет?

— Полина Дашкова, — ответил Игорь. — Хорошая.

— Полина Дашкова, надо запомнить, — кивнул водитель. — Сам-то местный?

— Угу, — ответил Игорь серьезно.

— Служишь?

— Да. Приговоры в исполнение привожу, от колониальной администрации.

— Серьезная работа… А я вот, — он хлопнул ладонью по пульту, — не привожу, а просто — вожу.

— Тоже нужная вещь, — серьезно ответил Игорь.

— Нужная, особенно тут, — подтвердил водитель. — Вот еще — дорога хорошая.

— Недавно тут дороги не было никакой, — заметил Игорь, — ни хорошей, ни плохой.

— Строим полегоньку, — водитель пожал плечами. — Это еще не последняя. Тебе сюда?

— Там, за поворотом… Зелено тут.

— Красиво, — с удовольствием подтвердил водитель. — Хорошая планета. И не опасно.

— Да, не очень, — кивнул Игорь, глядя, как совсем близко бегут, кланяясь окну, пышные, в зелени ветви. Мелькнула станция струнника — достроенная, но еще закрытая. — Недавно прилетел?

— Точно… Здесь?

— Да, спасибо. Удачи тебе.

— И тебе.

Игорь проводил взглядом джип и платформы. Ему было грустно. И не от того, что предстояло сделать.

Вот уже появились люди, которые не знают, что тут, недалеко от реки Дальней, еще меньше года назад даже не бои шли — просто была неизвестная территория. И его, Игоря, люди составляли карты этих мест — для новых колонистов, для этого веселого водителя — и гибли, бывало.

Да, гибли.

И совсем уж недавно еще — гибли. Уже когда были карты, и поселки были, и дороги начинали строиться. Все еще гибли.

И были бои. Там, где сейчас едет этот джип. Где "не опасно".

И грусть исчезла. Игорь улыбнулся. Что ж — это и есть награда.

Он прошел мимо станции. Тропинка, попавшая под ноги — он был уверен что идет верно — оказалась выложена полированными плитами местного серого гранита. А в ее конце, между двух могучих кедров, в такую же гранитную рамку был вделан обгорелый, черный, оплавленный кусок стенки фургона.

Игорь подошел. Теперь он видел — нарочито кривоватые, словно выцарапанные ножом на гари, на него смотрели строчки…

17 СЕЧЕНЯ 203 ГОДА Г.Э.

на этом месте от рук иррузайских бандитов

погибла семья Хлоповых

11 человек.

Ниже шли фамилии и даты. Игорь скользнул по строчке глазами…

…Ярослав Сергеевич Хлопов,8 лет…

…Владислав Сергеевич Хлопов, 8 лет…

— Значит, все правильно, — сказал Игорь и огляделся. Он узнавал и не узнавал место. — Да, все правильно.

Он сбросил, с плеча рюкзак, раздернул горловину, запустил внутрь рут;

— Вот что, ребята. Спасти вас я не смог, но я принес вам это. По-моему, и это — правильно.

На землю возле основания памятника со стуком упала голова с залитым кровью ртом. Глаза закатились под запавшие веки, «хохол» на макушке отвердел щеткой. Игорь подтолкнул голову ближе и пояснил:

— Это Уигши-Уого. Мы победили.

Чутье не подвело его и на этот раз, Игорь обернулся — на тропинке ее начала, стояли одетые в пионерскую форму, мальчишка и девчонка лет по четырнадцать. Возле дороги виднелись новенькие электро. На поясах пионеров висели в пластмассовых кобурах небольшие РПП, Игорь не мог понять, какой модели.

— Здравствуйте, — почти хором поздоровались они. Игорь молча наклонил голову и поинтересовался:

— Откуда вы?

— Из поселка Хлопово, — мальчик указал рукой. Игорь поднял брови:

— Есть такой?

— Мы его недавно основали, сударь, — почтительно и гордо ответила девчонка. — Мы ухаживаем за этой могилой. Мы — в смысле, мы, пионеры, сударь.

— А как называется ваш отряд? — поинтересовался Игорь.

— Мы вас узнали, сударь, — неожиданно сказал мальчишка. — Наш отряд называется — имени братьев Хлоповых, сударь.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: НА СМЕРТНОМ ЛОЖЕ[69]

"Государство служит только себе. Закон пред ним упадает ниц." (Связки в гортани, словно в трубе. Голос рождается между ключиц.) Один от раны, как бык, ревет. Другой молчком покидает свет. Один умирает, промучась год. — Другой — внезапно. А этот — нет. "Regis suprema voluntas lex…» ("Взгляните, пуля попала в рот".) Того бортами сомнет, как кекс, Того обломком доски проткнет. Один взывает: "На помощь, друг!" — В окопе заживо погребен. Того кончина — короткий звук, Того — протяжный и долгий стон. "Нет в этом мире Добра и Зла. Есть Государство. В нем воля воль." ("Бессилен скальпель — худы дела. Вколите морфий — уменьшить боль.") Тот умирает святей святых, С надеждою, с верою в мир иной. Его кончина — что легкий чих, А тут — страданий комок сплошной. "Смету любого! Мне — не перечь! Ты предал? К стенке! Ты трус? Туда ж!" ("Пишите — вы потеряли речь, — Вот вам бумага и карандаш.") Иной отходит под свой же вой: Ему себя бесконечно жаль. А тут — угасший, полуживой, И все ж — характер! Натура — сталь. "Враги явились ко мне с войной, И стал я драться — за право жить." ("Ещё раз — дозу. Объем — двойной; Здесь нужно болью боль заглушить." Сейчас умрет. Не помочь ему. Эффект лекарств подошел к концу. В его глазах — вопрос. Но к кому? К Спасителю нашему и Творцу?..).

* * *

"Лотос" Светланы с откинутым верхом остановился на площадке возле придорожного кафе-автомата, где несколько удобных столиков с тремя стульями возле каждого живописно стояли прямо среди деревьев под незаметными плавно изогнутыми прозрачными навесами.

Не открывая двери, через откинутый верх, Светлана ловко выпрыгнула на покрытие. Игоря она увидела сразу — скрестив ноги и задумчиво склонив темноволосую голову на плечо, он рассматривал что-то, чем играл в пальцах. Возле кресла стоял пустой рюкзачок. Внешне Игорь как две капли воды походил на студента-туриста или отпускника из колониальной администрации.

"Какой он красивый, — подумала Светка, опершись ладонью на дверцу «лотоса». — Очень красивый. Я не видела ребят красивее. И еще он очень хороший. Самый лучший — лучше нет, да и не надо…" — и она испытала острый, мгновенный прилив радости при мысли, что этот ловкий, темноволосый юноша, сильный и красивый, теперь всегда будет с ней. Всегда-всегда можно будет подойти и поговорить о ним, коснуться его волос, заглянуть в светлые глаза…

Она подошла неслышно и быстро, но Игорь все равно обернулся — с задумчивой и спокойной улыбкой. В длинных крепких пальцах — один украшен ее перстнем; ну да, Борька говорил, что все его вещи нашли у иррузайцев — Игорь поворачивал рыжий стебель папоротника.

— Привет, — сказал он, заправляя веточку за лямку рюкзака.

— Привет, — Светлана присела. — Поедем? 3автра вечером в Озерном бал в твою честь, нам надо быть—забыл?

— Да помню, — поморщился Игорь, цепляя рюкзак рукой. — Лучше бы с ребятами посидеть. Ведь улетать скоро, Светка…

— Не хочется? — понимающе спросила она.

— Не хочется, — честно ответил Игорь, вставая. — Поехали, Свет.

* * *

Полызмей садился за лес на городсокой окраине Прибоя. Игорь стоял в галерее молодежного центра и смотрел, как по улице тянутся длинные резкие тени, окруженные алым ореолом.

"…и производится в кавалеры Ордена Святого Георгия Русского за заслуги перед Верой, Императором и Отечеством…"

Игорь улыбнулся и коснулся стекла широко расставленными пальцами.

И производится в кавалеры Ордена Святого Георгия Русского… в кавалеры Ордена…

Он достал из ножен, когда-то подаренных ему в этом самом центре, финку Пааво. Они поменялись ножами, когда Игорь уезжал из Высокого Берега. Игорю не было жалко своей полевки… Он подкинул финку в руке и вогнал ее обратно… Сколько же людей он тут встретил?

Полызмей садился.

— Игорь, — это подошел Борька. От него пахло хорошим вином, глаза поблескивали, а голос звучал веселой укоризной. — Игорь, — он оперся на плечо друга, — ты опять от нас сбежал! Планируешь захват Сааска? Я в доле.

— Ты экзамены сдай, — ответил Игорь, — неделя осталась.

— Сдам, — отмахнулся Борька. — Ну, как чувствуешь себя в роли национального героя?

— Ошарашенно, — честно признался Игорь.

— Понятно, — кивнул Борька. И спросил: — Значит, скоро улетаешь?

— Дней через десять, — Игорь вновь уставился на Полызмей. — Кончается мой год здесь.

— Работу-то дописал?

— Дописал….

— А знаешь, — вдруг оказал Борька, — я тебе завидую. Ты улетишь отсюда и побываешь еще на многих планетах. Не как гость, не как турист, а… а вот так, везде — как свой, как дома. А мы — мы останемся на Сумерле.

— Борька-Борька… — Игорь странно посмотрел на друга. — Да ведь это же счастье, ты понимаешь — счастье, если тебе есть, где остаться. Не "как дома", а просто — «дома»! Понимаешь, — и он, развернувшись к Борьке, взял его за плечи и слегка встряхнул, — ведь главное-то, что я… да нет, не то, что я получил тут награды, не то… — он сбился, покрутил головой и начал снова: — Понимаешь, главное — что я тут сделал. Мир вашему дому, Борис Утесов. Мир вашему дому.

— Мир вашему дому, — повторил Борька. — Черт побери…

Он замолчал.

Полызмей опустился за деревья, и их верхушки превратились в черный гребень на фоле алого зарева.

11.

В комнатах номера стояла тишина. Светлана неслышно возилась в спальне, вжикала по временам «молниями». Она понимала состояние Игоря, который шатался по комнатам молча, поглядывая в окна да то и дело легонько касаясь ладонью стен, мебели, аппаратуры.

В районе школы все светилось и играло огнями. Там, наверное, собралась вся станица — выпускной бал не шутка! Вот струя пламени, ударившись в небо, свилась в славянскую вязь: "Ура выпуску 203-го!!!" Потом один из восклицательных знаков превратился в вопрос, и до ушей Игоря донесся взрыв хохота.

Он перевел взгляд на зубчатую стену леса. Когда он приехал сюда — этот лес был границей колонии. А сейчас там поселения до самых Зубастых Гор. Которые он назвал Зубастыми…

Может, быть, во всех местах, в которых мы бываем, мы оставляем частичку себя? И когда таких мест становится много — человек тратит себя всего… и умирает.

Но, выходит, смерть нам только кажется. Как человек может умереть, если частички его рассеяны по всей Галактике и продолжают жить в том, что он еделал? 3начит, важно не сколько прожито, а сколько сделано…

Но все-таки больно отрывать кусочки от себя. Если прирос — очень больно.

А ребята и девчонки, с которыми он тут познакомился и подружился, забудут его. Ну… не забудут. Просто перестанут думать о нем, как о чем-то необходимом.

— Грустно? — Светлана обняла Игоря за плечи и склонила голову к его виску. — Тебя тут любят… Может, мы зря туда не пошли?

— Не зря, — Игорь коснулся ее волос. — Не хочу, чтобы просили остаться. Не люблю, когда просят о том, что я сделать не в силах.

— Позировать, например.

Игорь усмехнулся. Вчера в новостях из Прибоя показывали открытие памятника ему самому — памятник намеревались установить в намечающейся столице одной из новых губерний. Он сперва разозлился — его согласия никто не спросил. А потом махнул рукой, подумав, что, как ни крути, а он теперь — часть истории.

— Ой, вызов! — Светлана молнией метнулась к аппарату: — Да. Хорошо, спасибо… Игорь, «джет» подали.

— Да, — Игорь оттолкнулся от окна и закрыл его. — Все, пошли. Аппаратуру выключи, Свет.

— Погоди, еще вызов…

— Выключи, — досадливо сказал Игорь, — и пошли скорее.

— Но…

— Свет, — Игорь щелкнул клавишей, — неужели не дошло? Это меня ищут… Свет, скорее давай… — он не договорил, а хотел сказать: "А то останусь!"

— Пошли, — Светлана подхватила свою сумку, Игорь вскинул на плечо рюкзак похлопал по поясу и карманам. — Ничего не забыл?

— Нет, ничего, — Игорь взял со стола пластинки ключей, еще раз быстро обошел комнаты. — Ничего, — повторил он…

…Внизу было пусто, дверь открыта. Под портретом Димки лежали свежие цветы, на стойке — записка: "Я в школе." Игорь положил ключи рядом с запиской, помедлил и прищелкнул сверху червонец — последний от тех, что выдал год назад Дзюба.

Как бы отвечая на этот звук, щелкнул вызов на браслете-комбрасе — Игорь быстро его заблокировал и, выйдя наружу, сбежал по ступенькам…

…Вот тут он фехтовал с Драгановым…

— Полетим не в Прибой, а сразу в Озерный… — сказал он. — Горючего хватит, а в два ночи на Надежду летит английский «Джампер», транзит с какой-то их Луны. Сороковой, что ли…

— Как будто бежим, — задумчиво сказала Светлана. — По-моему, как-то нехорошо…

— А что делать? — Игорь ускорил шаг, но тут же, виновато улыбнувшись, словно бы попросил Светлану: — Давай все-таки медленней пойдем. Напоследок…

Светлана понимающе кивнула и, переложив сумку в другую руку, оперлась о локоть Игоря. Они свернули в сторону от фонарей, на тропинку за молчаливыми темными домами. По ногам упруго хлестали стебли травы, ниже, у ручья, журчали печально тритоны.

— А причальную мачту мы так и не сняли, — сказал Игорь, посмотрев в сторону увенчанной огоньками решетчатой конструкции. Задумался и добавил: — И Ревякину я так ничего о себе не сообщил. Ни разу, а он ждал, наверное… И вообще — я даже имени его не узнал, все по фамилии…

Над аэродромной площадкой света не было. Только у въезда горел плафон, да еще подальше мигал какой-то красный огонек — светодиод, кажется.

— Что это? — немного напряженно опросила Светлана.

— Это… черт! — выругался Игорь.

— Да нет, это всего лишь мы. Наконец-то, — проворчал Борька, спрыгивая с крыла «джета». — А мы ждем, ждем…

Степка запулил подальше окурок сигареты. Игорь давненько не видел его курящим. Клотти, Катька, Женька, Лизка и Зигфрид тоже были здесь — возле машины.

Игорь и Светлана остановились в шаге от них, испытывая сильнейшую не ловкость, словно их поймали на чем-то недостойном. Игорь опустил глаза, потом снова поднял их…

— Ты что ж творишь, дворянская твоя морда? — грубо спросил Борька, но Женька перебил его:

— Зря ты так, — сказал он мягко и тоже взглянул себе под ноги. — Мы все-таки твои друзья. Мог бы и сказать, что улетаешь.

— У вас праздник, — ответил Игорь и отдал Светлане рюкзак. — Свет, ты иди садись, мы сейчас.

Она — умница! — молча кивнула и, подхватив рюкзак, влезла в реактивку, начала размещать там груз. Игорь пошире расставил ноги и прямо взглянул на своих друзей.

Уже отделенных от него "джетом".

— Он решил не портить нам настроение, — без интонаций заметил Степка. — Просто улететь, и все. Незамысловато. Только так не делают.

— Игорь, это не беспокойство о нас, это бесчувственность какая-то! — гневно заявила Катюха. — Я такого от тебя не ожидала!

— Не нападайте, — тихо попросил Игорь, — мне и так… — он не договорил, только махнул рукой.

— Ты все равно должен был придти, — сказал Борька. — С тобой все хотели попрощаться. И, между прочим, мог бы в Высокий Берег сообщить, тамошним ребятам.

— И Тимке, — тихо напомнила Лизка. И жалобно добавила: — Ты как будто воришка убегаешь, а ведь ты всем… — она осеклась.

— Я бы сообщил, а потом что? — Игорь оперся, на короткое крыло. — Митинг? Да поймите же вы, ребята, девчонки — мне и так тяжело! — он сорвался. — Я же не каменный! А тут каждый глядел бы мне в глаза! И я бы знал, что он просит остаться! — Ну вот что, — Игорь глубоко вздохнул. — Давайте прощаться.

— Ты больше не прилетишь? — спросила Клотти.

— Наверное, нет, — честно ответил Игорь. — И вы меня едва ли найдете, если и соберетесь на Землю. Ну?

Почти минуту все молчали, глядя друг на друга. Точнее — семь человек — на Игоря.

— А мы изменились, — сказал Борька неожиданно. — Смотрите, как мы все изменились. Мы выросли… внешне, и вообще. Я только сейчас заметил.

— Мне было хорошо на Сумерле, — Игорь обвел всех взглядом. — С вами. Со всеми вами. Я за этот год узнал и понял больше, чем за все предыдущие пятнадцать — честно! А Сумерлу показали мне вы. Ну… — он шагнул и протянул руку: — Зигфрид?

Они обменялись несколькими словами по-немецки. Зигфрид улыбнулся… Женька и Степка пожали Игорю руки и поцеловались с ним. Девчонкам Игорь уже сам поцеловал руки и раскланялся с ними.

Борька стоял чуть в стороне.

— Ну что, проводник? — тихо сказал Игорь. — Если честно, я рад, что не смог улететь втихую.

— Да, Игорь. Вячеславович, — то ли серьезно, то ли в шутку ответил Борька, и они обнялись. — Ты хоть по визиту навещай, когда нас подключат, — глаза Борьки блеснули, он отошел, взял за руку Катьку.

Игорь кивнул и пошел к машине. Он твердо сказал себе, что не будет больше оглядываться, хотя ощущал взгляды в спину, и эти взгляды были… трудно объяснить, но выносить их было тяжело, хотелось скорей захлопнуть колпак.

— Свет, шлем, — он протянул руку, левой берясь за край кабины. И услышал позади отчаянное:

— Игорь, не уезжай.

…Он оглянулся — порывисто, раньше, чем понял, что нельзя этого делать. И увидел семь лиц. Его друзья стояли в ряд. И смотрели на него с этим отчаяньем и… и с надеждой. А Борька повторил сказанное:

— Не уезжай. Мы все тебя просим. ВСЕ. Ты нам нужен, Игорь.

Игорь закрыл глаза. И увидел вдруг Зубастые Горы. Он летел над ними и дальше — в ту страну, где не был еще ни один землянин, в страну, где сотеннотысячные стада мнут высокие травы, а ветер в бескрайних лесах качает верхушки мощных деревьев, раскачивает под грозную песню, и… и кто знает, что ждет еще там любого, кто осмелится перешагнуть каменный оскал, так и не сдавшийся ему в прошлый раз?

Он открыл глаза. Светлана смотрела на него из кабины и улыбалась.

Она даже не сняла шлемов с креплений.

— Отнеси сумку, рюкзак я возьму потом, — сказал Игорь тихо. — Или ты?..

— Я буду ждать в номере, — весело шепнула она, — надеюсь, ключи еще на месте.

Игорь обернулся снова. И внезапно увидел, что лица, глядящие на него, не изменились. Они еще не знали! Они были во власти смешной, мизерной надежды, на которую не надеялись… и еще не знали, что все теперь будет, как надо. И от того, что они ничего не знали, а он, Игорь, мог им это сказать, юношу охватила глубокая и бурная, как горная речка, радость.

— Я остаюсь, — сказал Игорь, соскакивая наземь.

Он вообще-то был готов к этому.

Но его все-таки свалили с ног.

ЭПИЛОГ

Профессор взглянул поверх листов распечатки на устроившегося напротив молодого кандидата и, аккуратно сложив работу, устроил ее на столе перед собой. Придавил ладонью. Еще раз — уже пристальней — взглянул на юношу. Одетый в безупречную светло-серую тройку, он, тем не менее, не производил впечатления петербуржца. Прочный загар пропитал его кожу, как много слоев наложенной на дерево краски. Профессор сам избавился от такого не слишком давно и теперь, слегка надавив на листы, поинтересовался, подавив завистливый вздох:

— Сколько вам лет?

— Недавно исполнилось семнадцать, Вячеслав Константинович.

— Не женаты, конечно?

— Почему? Женат. Живу на Сумерле.

— Эта работа, — профессор поднялся и заложил руки за спину, — она производит странное впечатление. Словно ее писали в два этапа. Это так?

— Да, — подтвердил юноша. — Был перерыв почти в год, Вячеслав Константинович. Я закончил ее совсем недавно.

— М, вот как? Если не секрет, чем был вызван перерыв?

— Нет, какие секреты… Я водил экспедицию по открытому листу от генерал-губернатора. Потом писал отчет.

Профессор подошел к окну. Серые волны Невы лизали гранитные ступени лестницы, уходившей в воду между двух древних сфинксов. Оперся о подоконник. Стала видна ломано вознесшаяся в небо молния Памятника Космонавтике.

— Работа отличная. Думаю, что комиссия охотно примет решение о присвоении вам степени… Послушайте, вы учитесь?

— Да. Заочно в одном из институтов столицы колонии.

— Так-так…Ну что же — устроить перевод будет несложно. Что вы скажете о возможности занять место в наших аудиториях с правом чтения лекций? И, может быть, с возможностью получить кафедру впоследствии?

Юноша поднял левую бровь и взглянул прямо в глаза профессора.

— Честное слово, очень, лестное предложение… — медленно сказал он, — я бы с удовольствием поразмыслил над ним, Вячеслав Константинович, но…

— Какое "но"? — с интересом спросил профессор…

… —У меня есть работа, жена, двое сыновей-близнецов, друзья и целая планета, — я поднялся на ноги и улыбнулся. — Разве этого мало?

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ: ДОМ

Моя душа была щитом, была мечом стране, моя душа была крестом; над сгинувшим в войне.. Но час пришел, и прерван путь сквозь злые времена, и человеческая суть во мне пробуждена. И вот меж вражеским постом и сном бесплодных нив, задумал я построить дом разрухе супротив. Как предки после Соловков, иль немца поборов, шли сквозь крушение веков вершить свой русский кров. …Дом — это словно долг вернуть, Долг роду своему. …Пусть снова будет длиться путь — но верно ждут в дому. А что случится с ним потом — пускай решит судьба. …Задумал я построить дом, и в этом есть борьба.

— Стихи М.Струковой.

КОНЕЦ

ПРИЛОЖЕНИЯ:

1. Вооруженные силы и общественные отношения.

Читатель, конечно, обратил внимание, что общество Земли, описанное в книге, крайне военизированное. Это отражение позиции автора — я был волен лепить, мир по своим критериям. А я считаю, что нормально для каждого в отдельности человека может действовать лишь военизированно-кастовое общество — оно обеспечит высочайший уровень бытовой безопасности, соблюдение немногих, но разумных законов, воспитание подрастающего поколения в уважении к морали и любви, к Отечеству. При этом умерли привычные нам «демократия» и "права человека' — вещи, являющиеся причиной кризиса современной цивилизации и потакающие животным инстинктам толпы. Тот, кто читал книгу "между строк", мог заметить, что в этом обществе существуют телесные наказания для детей, нет системы разделения властей и адвокатуры, отсутствует конституция и высшие выборные органы (вроде Думы) — они назначаются. обладающим абсолютной властью Императором., а граждане Империи могут выбирать лишь власть непосредственную: атаманов станиц, городских голов и т. д.; вдобавок к этому, правящий класс обладает парапсихологическими способностями, недоступными для" простых смертных".Проще говоря, с точки зрения испорченного современностью среднего человека — это ужасное тоталитарное общество-пирамида, где права личности сплошь и рядом попираются в угоду интересам государства. Отсюда и культ силы и армии, характерный для подобных обществ.

Я не собираюсь оправдываться, потому что все это именно так и есть. Другое дело — так ли это плохо? В описанном мною обществе практически отсутствует преступность, а принцип "все продается и покупается" вытеснен из сознания человека, так как система воспитания позволяет искоренять эгоистичные побуждения индивидуумов. Перегородка между кастами может быть легко преодолена — хватило бы мужества, упорства и таланта, а вместе с ними — силы доказать, что для тебя личное меньше общего. Культ силы, героизма и войны напрямую связан с тем, что Земля находится в окружении в значительной степени недружелюбных цивилизаций, а так же с тем, что в обществе господствует осознание факта: именно военный является высшим выражением служения Отечеству и самоотречения ради общего дела.

При этом, как ни странно, всеобщей воинской обязанности: в этом обществе будущего не существует. Регулярные вооруженные силы — космофлот, наземные войска, флот и военно-воздушные силы — комплектуются добровольцами, что не представляет трудностей, так как престиж армии доходит до обожания. Войска носят старые наименования, изменившие суть в контексте времени:

— кирасиры: бронечасти, оснащенные тяжелыми танками прорыва и предназначенные для сокрушения обороны противника;

— драгуны: а) мобильные части, оснащенные машинами огневой поддержки и предназначенные для непосредственного взаимодействия с пехотой;

б) классическая кавалерия, входящая в состав охраны латифундий дворян-землевладельцев;

— гусары: мобильные части разведки;

— уланы: мобильные части, предназначенные для глубинных рейдов;

— пластуны: императорский спецназ;

— штурмовики: десантно-штурмовые части;

— тяжелая (панцирная) пехота, предназначенная для активных боевых действий против высокотехничных войск любого противника;

— гренадеры: бойцы частей огневой поддержки — артиллерии, ракетных частей и т. д.;

— егеря: а) легкая пехота;

в) пехотные отряды из состава охраны латифундия дворян-землевладельцев.

Но при этом с военной службой так или иначе связаны практически все мужчины чуть ли не с 13 лет, так как в Империи действуют следующие организации:

а) Гражданские Корпуса — организованные по военным образцам формирования: строители, пожарные, инженеры, лесничие и многие другие, со своей формой, званиями и т. д.;

б) Добровольное Общество Содействия Армии и Флоту (ДОСАФ), состоящее из:

— Народного Ополчения — созданных по территориальному принципу отрядов мужчин в возрасте от 16 лет, не занятых на государственной службе. Наиболее подготовленные части русского НО — казачество и германские егеря, но и остальные им немногим уступают;

— Юнармии — отрядов пионеров старших возрастов (13–15 лет).

Женщины к военной службе привлекаются только в Гражданских Корпусах на тыловых должностях. Это вполне обусловленная дискриминация, так как участие в бою необратимо калечит психику женщины — матери, природой созданной давать, а не отнимать жизнь. Недаром так болезненно все герои книги вспоминают годы Галактической Войны, когда Земля ради спасения цивилизации вынуждена была разрешить участвовать в боях женщинам. Не следует думать, что женщины и девушки будущего беззащитны — отнюдь, но распространенная сейчас практика привлечения их (под маркой "обеспечения равных прав") к участию в массовом убийстве, каковым в любом случае является война, в будущем моей книги показалась бы преступной и страшной.

О возрастной градации.

1. До 5 лет ребёнок считается полной собственностью родителей.

2. С 5 лет у государства появляются на ребёнка права (не обязанности, а именно ПРАВА!) по обучению и воспитанию. Дети дворянства именно с этого возраста воспитываются в лицеях.

3. С 13 лет ребёнок получает частичные права совершеннолетнего:

— постоянное ношение личного оружия;

— личная свобода передвижения в пределах Земли без контроля взрослых (для лицеистов с момента выпуска);

— право участвовать в локальных боевых действиях (для мальчиков).

4. С 16 лет приобретаются следующие права:

— полная свобода передвижения;

— право голоса при выборе местных властей (для всего населения) и решения глобальных вопросов (для дворянства);

— свобода от телесных наказаний;

— возможность завязать брачные узы;

— для дворянства — ПРЕИМУЩЕСТВЕННОЕ ПРАВО (возможность в критических ситуациях распоряжаться жизнями людей, любыми техникой, имуществом и пр., но при условии полной единоличной ответственности за результат своих действий).

2. Транспортные средства:

Космические корабли

Линкор — военный КК с экипажем до двухсот человек и длиной до трехсот метров. Основная задача линкоров — подавление сопротивления врага в космических боях, иногда — орбитальные удары.

Крейсер — военный КК с экипажем до ста человек и длиной до двухсот метров. Основная задача крейсеров — подавление сопротивления врага в космических боях, охрана конвоев и дальние рейды.

Авианосец — военный КК с экипажем до полутора тысяч человек и длиной до километра. Основная задача авианосцев — охрана конвоев и орбитальные удары (посредством истребителей).

Эсминец — военный КК с экипажем до семидесяти человек и длиной до полутораста метров. Основная задача эсминцев — охрана конвоев и орбит обитаемых планет.

Фрегат — военный КК с экипажем до полусотни человек и длиной до ста метров. Основная задача фрегатов — охрана конвоев.

Корвет — военный КК с экипажем до тридцати человек и длиной до семидесяти метров. Основная задача корветов — охрана орбит обитаемых планет.

Истребитель — малоразмерный КК малого радиуса действия, базирующийся на авианосцах и терминалах-базах, с экипажем 2–3 человека. Основная задача истребителей — охрана конвоев (с авианосцев) и орбитальные удары, иногда — атаки КК врага в космических, боях.

Рейдер: а) исследовательский корабль;

б) легкий крейсер с усиленным вооружением.

Лайнер — комфортабельный КК для пассажирских перевозок.

Планетолёт (шаттл) — общее название КК, не использующихся для межзвездных перелетов. Могут быть самого разного назначения.

Планетарный транспорт

Стратолет — самолет, совершающий полеты с выходом в стратосферу.

Экраноплан — общее название большого семейства машин (джипы, электромобили, десантные суда (ДЭК), многое другое) использующих принцип воздушной подушки и оснащенных "вечными двигателями" искусственного вихря. В книге — основное средство передвижения на поверхности планет.

Струнник — основной вид общественного транспорта; поезд, двигающийся со скоростью до 300 км/ч направляющим-тросам, одновременно являющимся передатчиками электроэнергии.

Помимо этого, в описанной выше пространственно-временной реальности существуют по-прежнему «обычные» самолеты, вертолеты, морские суда, пере движение которых, впрочем, основано на работе совершенно иных, чем сейчас, механизмов.

3. Вооружение: (упоминающееся в тексте)

Ручной автоматический плазмомет (РАП)

Личное оружие офицеров и солдат некоторых специальностей. Рассчитано на ведение как одиночного, так и автоматического огня. Комплектуется приставным прикладом-кобурой. В тексте упоминаются модели:

ТБ-98 Тула—Баранников

Вес (кг) 0,8

Длина (мм) 222

Дальность стрельбы, (м) 200

Калибр, (мм) 5

Скорострельность (выстр/мин) 120

Магазин, (зарядов) 30

Энфильд-Лайтнинг (Англо-Саксонская Империя)

Вес (кг) 0,72

Длина (мм) 210

Дальность стрельбы, (м) 200

Калибр, (мм) 4,85

Скорострельность (выстр/мин) 90

Магазин, (зарядов) 24

Ручной полуавтоматическим плазмомет (РПП)

Личное оружие офицеров. Рассчитано на видение только одиночного огня. РШ1 старых моделей широко используются ополченцами и просто частными лицами.

ТМ-94 Тула-Михайлов

Вес (кг) 0,59

Длина (мм) 200

Дальность стрельбы, (м) 70

Калибр, (мм) 4,5

Скорострельность (выстр/мин) 30

Магазин, (зарядов) 20

ТКЗ-70 Тула-Костров-Замятин

Вес (кг) 0,6

Длина (мм) 192

Дальность стрельбы, (м) 50

Калибр, (мм) 4,5

Скорострельность (выстр/мин) 26

Магазин, (зарядов) 18

Индивидуальный автоматический плазмомет (ИАП)

Основное оружие армии. Рассчитано на ведение одиночного и автоматического огня, а так же огня фиксированными очередями. Комплектуется прицелами, подствольными гранатометами и даже штыками разных моделей.

ИжК-88 Ижевск-Коновалов

Вес (кг) 3

Длина (мм) 826

Дальность стрельбы, (м) 1000

Калибр, (мм) 6

Скорострельность (выстр/мин) 140

Магазин, (зарядов) 45

Индивидуальный полуавтоматический плазмомет (ИПП)

Основное оружие некоторых категорий военнослужащих, ополченцев и гражданских лиц.

Рассчитано на ведение только одиночного огня, Комплектуется прицелами, подствольными гранатометами и штыками разных моделей.

ИжС-52 Ижевск-Семёнов

Вес (кг) 2

Длина (мм) 916

Дальность стрельбы, (м) 1000

Калибр, (мм) 6

Скорострельность (выстр/мин) 70

Магазин, (зарядов) 40

ТД-81 Тула-Дроботов

Вес (кг) 2,1

Длина (мм) 904

Дальность стрельбы, (м) 1000

Калибр, (мм) 6

Скорострельность (выстр/мин) 50

Магазин, (зарядов) 30

Групповой автоматический плазмомёт (ГАП)

Аналог пулемета XX века — оружие огневой поддержки на поле боя, рассчитанное да ведение одиночного и автоматического огня. Комплектуется прицелами, сошками, треногой, штоком для монтирования ГАП на технику.

ТЛ/пм-89 Тула-Лебедев повышенной мощности

Вес (кг) 8

Длина (мм) 1106

Дальность стрельбы, (м) видимость

Калибр, (мм) 10

Скорострельность (выстр/мин) 200

Магазин, (зарядов) 200

ТК-60 Тула-Киреев

Вес (кг) 6,1

Длина (мм) 1124

Дальность стрельбы, (м) видимость

Калибр, (мм) 10

Скорострельность (выстр/мин) 120

Магазин, (зарядов) 100

Электромагнитная винтовка (ЭМВ)

Оружие для особо точной стрельбы на большие дальности и борьбы с техникой, защищенной энергоэкранами, аналог ПТР и снайперских винтовок XX века, принцип действия которой основан на электромагнитном ускорении

"Булат"

Cкорость пули 3000 м/с

Вес (кг) 6

Длина (мм) 1096

Дальность стрельбы, (м) 2500

Калибр, (мм) 20

Скорострельность (выстр/мин) 15

Магазин, (зарядов) 15

Полуавтоматический гранатомет

Оружие огневой поддержки на поле боя, рассчитанное на ведение одиночного огня. Принцип действия — пневматический. Комплектуется приделом. Гранаты имеют разнообразное снаряжение боевой части.

"Бич"

Скорость гранаты 100 м/с

Вес (кг) 4

Длина (мм) 700

Дальность стрельбы, (м) 500

Калибр, (мм) 25

Скорострельность (выстр/мин) 36

Магазин, (зарядов) 12

Автоматический гранатомет. Практически аналог АГС-ов XX века за исключением принципа действия — электромагнитного ускорения. Модели в тексте не упоминаются.

Реактивная граната. Практически аналог одноразовых РПГ XX века за исключением разнообразного снаряжения боевой части, и принципа действия — использования жидкого метательного вещества. Модели в тексте не упоминаются.

Подствольный гранатомет

Практически аналог подствольных гранатометов XX века.

Печка (помповый)

Вес (кг) 0,2

Длина (мм) 256

Дальность стрельбы, (м) 400

Калибр, (мм) 15

Скорострельность (выстр/мин) 15

Магазин, (зарядов) 5

Пищаль (однозарядный)

Вес (кг) 0,12

Длина (мм) 231

Дальность стрельбы, (м) 300

Калибр, (мм) 30

Скорострельность (выстр/мин) 8

Магазин, (зарядов) — Ротор

Общее название разнокалиберного оружия с вращающимся блоком стволов, принцип действия которого основан на электромагнитном ускорении. Образцы разнятся — от ручных до монтирующихся на технике. Ведет огонь высокоскоростной картечью.

Метла (4 ствола)

Cкорость картечи 2000 м/с

Вес (кг) 7

Длина (мм) 994

Дальность стрельбы, (м) 1500

Калибр, (мм) 10

Скорострельность (выстр/мин) 2000

Магазин, (зарядов) 120 (по 6 6-мм картечин)

Охотничий дробовик. Действующее на жидких метательных веществах полуавтоматическое охотничье оружие, использующее пули, картечь или дробь в зависимости от снаряжения патрон, используется чаще всего промысловиками-охотниками. Модели в тексте не упоминаются.

Кластерник. Карманный пистолет, стреляющий маленькими дисками при помощи механического взвода мощной пружины при нажатиях на курок. Модели в тексте не упоминаются.

Ракета. В контексте произведения — предназначенное для борьбы с вражеской техникой и полевыми укреплениями оружие, запускаемое с легкой наплечной установки. Имеет различное снаряжение боеголовки и блок искусственного интеллекта для самонаведения. Модели в тексте не упоминаются.

Киберстрелок. Небольшая шагающая платформа, управляемая искусственным интеллектом и оснащаемая различными видами оружия. Предназначена для поддержки пехоты в бою. Модели в тексте не упоминаются

КОСМИЧЕСКИЕ КОРАБЛИ И НЕКОТОРАЯ ДРУГАЯ ТЕХНИКА РУССКОЙ ИМПЕРИИ

Универсальный поисковый корабль ООСЕИВК типа "Кутузов".

Класс: универсальный боевой корабль

Длина: 80 м,

ширина: 50 м,

высота корпуса: 20 м.

Вес: не опубликован

Экипаж: от 3 человек

Двигатели: три двигателя свертки пространства, пригодные для полета в атмосфере в режиме антигравитации.

Защита: силовой щит, вероятностный щит, времяинверсное поле.

Вооружение: импульсный лазер 100МДж, до 20 выстрелов по разным целям в секунду, излучатель искажений мерности пространства.

Автономность: 300 человеко/суток в стандартной комплектации.

Корабль разработан в 30-х годах ГЭ, его необычное по конструкции вооружение делает его серьезным противником для целых эскадр вражеских кораблей. Высокая точность наведения управления двигателями позволяет этому кораблю выходить в обычное пространство не только в открытом космосе, но и внутри больших помещений других кораблей или в атмосфере планет, что применимо для высадки десантов, захвата вражеских военачальников, миссий спасения и других специальных операций.

Точных данных по количеству построенных кораблей нет, но вероятно, что их очень немного, так как стоимость постройки из-за сложности конструкции чрезвычайно велика.

Надо заметить, что низкая автономность этого класса кораблей не имеет большого значения, так как использование резонансного эффекта свертки обеспечивает даже межгалактические полеты в течение нескольких часов по бортовому времени.

Форма корабля в виде вытянутого треугольника с закругленными углами облегчает его маскировку после посадки.

Тяжелый танк ТТ-9 "Витязь"

Класс: тяжелый танк

Производился: 9-32 год Галактической Эры.

Вес: 92 тонны

Экипаж: 4 человека.

Бронирование: титановый сплав, нейтрализующий экран маскировки (общепринятая система, создающая экран, блокирующий действие радаров и инфракрасных детекторов).

Двигатель: термоядерный микрореактор.

Вооружение: 1 x 175-миллиметровое автоматическое электромагнитное орудие, 100 снарядов, 2 x 6-ствольные турельные плазмометы.

Скорость: 50 километров в час.

Автономность: в кислородной атмосфере — не ограничена, в бескислородной — 100 часов.

Последний танк, принятый на вооружение Империи. Проектирование машины началось в 4 году Галактической Эры, как средство замены огромного парка устаревших танков — Т-90 и Т-11 — состоявших на вооружении после Первой Галактической войны.

С самого начала проектирование этой машины шло под ощущением ее полной ненужности ввиду полного господства Имперского космофлота. Танк создавался на Минском танковом заводе, и разработка его шла медленно. Только в 9 году ГЭ первый образец танка покинул заводские стапеля.

Создание танка велось в рамках программы по созданию машины, способной вести боевые действия как на Земле, так и на поверхности Лун, поэтому с самого начала танк проектировался герметичным, способным поддерживать двойной комплект экипажа. Использование термоядерного реактора сделало танк неограниченно автономным на Земле и позволило установить мощное 175-миллиметровое электромагнитное автоматическое орудие, стреляющее самонаводящимися снарядами.

Предполагалось произвести более 150.000 таких машин, но фактическая ликвидация угрозы со стороны инопланетных рас привела к тому, что военные утратили интерес к машине. В результате, Имперскими танковыми заводами было построено 10.000 таких машин. Более 9.000 из них были направлены в колонии.

После прекращения выпуска танка в 32 году ГЭ, военные Империи объявили, что более не рассматривают проекты гусеничной техники. Тем не менее, танки ТТ-9 до сих пор состоят на вооружении планетарных оборонительных сил, наводя животный ужас на туземцев.

Крейсер "Пластун"

Класс: тяжелый крейсер.

Длина: 327 метров.

Ширина: 98 метров.

Высота: 101 метр.

Вес: 104.000 тонн.

Экипаж: 108 человек.

Защита: силовой щит емкостью 18 гигаджоулей.

Двигатели: 5 x маршевые термоядерные, 1 х двигатель свертки пространства.

Вооружение:

— 2 x 2 тяжелых плазменных орудия,

— 4 x 1 тяжелое электромагнитное орудие,

— 8 x роторные плазмометы ПРО,

— 8 x установки тяжелых ракет,

— 2 x 4 установки зенитных ракет

Автономность: 15 месяцев

Ангар: 20 истребителей или 8 штурмовых челноков.

Первый массовый тяжелый космический корабль Русской Империи. Большая часть этих крейсеров была построена в 86-121 годах Имперской Эры, тем самым проявив завидное долголетие. Они создавались как ответ на линейные корабли Англосаксонской империи класса «Хенгист» и составили основу сил Имперских ВКС.

В основу крейсера был положен приоритет артиллерийского вооружения над ракетным. Но в отличии от Англосаксонской, Русская Империя рассматривала эти корабли одновременно и как носители тяжелого ракетного вооружения, установив на них 8 перезаряжающихся пусковых установок. Тяжелые ракеты «Рапира» представляли собой немалую опасность для других кораблей, хотя из-за исключительно оптического наведения их эффективность была сомнительна. Но ВКС планировало применять эти ракеты для разгрома линейных флотов Англосаксонской Империи, используя атомные боеголовки.

Первоначально на крейсерах базировались легкие космические истребители. Но приемлемый тяжелый штурмовик так и не был создан, поэтому в Первой Галактической войне корабли были модернизированы для несения вместо истребителей 8 штурмовых челноков.

Но в целом, боевая эффективность крейсеров осталась сомнительной. Появление аннигиляционного орудия потребовало постройки корабля, способного их нести. Крейсер не имел потенциала модернизации, из-за очень «плотной» схемы с массивными реакторами. В результате, эти корабли были сняты с вооружения. Большая часть крейсеров — более 40 кораблей — законсервированы в доках на территории Лунной Базы Имперских ВКС, и лишь несколько кораблей находятся на вооружении колоний.

Линкор "Слава"

Класс: линкор

Длина: 410 метров.

Ширина: 140 метров.

Высота: 150 метров.

Вес: 394.000 тонн.

Экипаж: 238 человек.

Защита: силовой щит емкостью 320 гигаджоулей.

Двигатели:

— 9 x маршевые термоядерные,

— 2 х двигатели свертки пространства.

Вооружение:

— 7 x 2 тяжелых аннигиляционных орудий,

— 12 x 2 тяжелых роторных плазмометов системы ПРО,

— 1 x 4 тяжелые ракетные установки,

— 2 x 4 зенитные ракетные установки.

Автономность: 18 месяцев.

Ангар: 1 атмосферный челнок, 10 истребителей.

Линкор создавался как первый корабль Империи, способный нести тяжелые аннигиляционные орудия, огневая мощь которых позволяла поражать корабли противника с огромной эффективностью. Совершенствование систем нейтрализации и улучшение тяжелой артиллерии окончательно положили конец ракетным перестрелкам на большой дистанции — теперь корабли могли обнаруживать друг друга только оптически. Возрождение артиллерийских перестрелок, и огромная разрушительная мощь аннигиляционных орудий линкоров Чужих требовала корабля, способного эффективно противостоять объединенному флоту инопланетных рас.

Первый линкор класса «Слава» был построен в 40 году ГЭ. Он целиком отражал особенности современной тактики и дизайна, во многом заимствованного от «Императора» — массивные, громоздкие надстройки гиганта, высокая рулевая рубка напоминали о линкорах прошлого, сходившихся в артиллерийских баталиях.

С самого начала «Слава» планировалась как лидер соединений и флагман. Ее системы управления были очень развиты. Как и все корабли Империи, линкор нес тяжелые ракеты. В имперской тактике они занимали немаловажное место как планетарное оружие возмездия.

Линкоры «Слава» представляли собой более чем достойный ответ на линкоры Чужих, но их стоимость полностью блокировала массовое производство. В результате, постройка этих кораблей была прекращена в пользу линкоров «Победа». Всего на вооружении ВКС состоит 4 "Славы".

Малый линкор "Победа"

Класс: малый линкор.

Длина: 300 метров.

Ширина: 110 метров.

Высота: 82 метра.

Вес: 112.000 тонн.

Экипаж: 198 человек.

Защита: силовой щит емкостью 32 гигаджоуля.

Двигатели:

— 5 x маршевые термоядерные,

— 4 x двигатели свертки пространства.

Вооружение:

— 1 x 1 тяжелое аннигиляционное орудие,

— 4 x 2 легких аннигиляционных орудия,

— 14 x 2 тяжелых роторных плазмометов системы ПРО,

— 2 x 4 тяжелые ракетные установки.

Автономность: 18 месяцев.

Ангар: 1 атмосферный челнок, 4 истребителя.

Из-за колоссальной стоимости линкоров класса «Слава», Имперский Генеральный Штаб начал разработку нового корабля, стоимость которого не превышала бы 40 % их стоимости, но который имел бы сопоставимую огневую мощь. «Слава» еще находилась на стапелях, когда началось проектирование малого линкора "Победа".

Новый корабль стал основным линкором Имперского Флота. «Победа» была меньше «Славы», но зато значительно быстрее. Малые размеры корабля не позволили установить на нем мощные защитные поля, но его артиллерийская мощь впечатляла — «Победы» могли противостоять огромным линкорам фоморов. Хотя огневая мощь «Победы» была в основном артиллерийской, корабль получил мощное ракетное вооружение.

Авиация линкора состояла из 4 истребителей «Буран». Так как Первая Галактическая показала необходимость усиления оборонительного вооружения из-за угрозы атаки ракетами с больших дистанций, корабль получил дополнительное зенитное вооружение. Всего Имперский Флот имеет 47 линкоров класса "Победа".

Транспортный корабль "Урал"

Класс: транспортный корабль.

Длина: 201 метр.

Ширина: 180 метров.

Высота: 98 метров.

Вес: 89.000 тонн.

Экипаж: 20 человек.

Защита: силовой щит емкостью 10 гигаджоулей.

Двигатели:

— 5 x маршевые термоядерные,

— 4 x двигатели свертки пространства.

Вооружение:

— 4 x тяжелые роторные плазмометы системы ПРО,

— 1 x 8 зенитные ракетные установки.

Ангар:

— 1 атмосферный челнок,

— до 8 истребителей (в варианте авианосца).

"Урал" создавался как корабль снабжения, способный обслуживать в открытом Космосе крейсера ВКС — доставлять топливо, оружие и истребители. Этот корабль был построен для придания автономности эскадрам и составил основу сил снабжения Имперских ВКС. Его полная нагрузка составляла 40.000 тонн, которые он мог передать любому военному кораблю. Всего было построено более 100 транспортов.

Собственное вооружение корабля оборонительное. Предполагалось его применение только как эскадренного транспорта, но после переоборудования грузового трюма в ангар он сам мог использовать перевозимые истребители.

Штурмовые мониторы типа "Вулкан".

Масса 60 000 тонн. Скорость в обычном пространстве: 10 км/с (больше ему и не надо).

Штатное вооружение: 50 ракет «Рапира» с разделяющейся 10-головой ЯБЧ, по 100 кт на каждую «голову», масса ракеты 100 тонн, скорость 50 км/с, скорость маневрирующей боеголовки 1 км/с. Часть боеголовок является рентгеновскими лазерами. До 100 орбитальных 10-тонных бомб как с обычной, так и с ЯБЧ (двигатель схода с орбиты в комплекте). 10 импульсных лазеров мощностью 1 ГВт, 50 скорострельных лазеров мощностью 10 МВт.

Экипаж: 60 человек.

Предназначен для прорыва вражеской ПКО и планетарной бомбардировки. Может выполнять функции корабля ПРО в составе эскадры.

В строю имеется 40 мониторов.

Рейдеры типа "Алтай".

40 000 тонн, скорость 2000 км/с.

Штатное вооружение: 10 ракет «Рапира», 10 орбитальных бомб, лазерное вооружение идентично "Вулкану".

Экипаж: 40 человек, призовой взвод в 50 человек.

Предназначен для рейдовых действий и захвата кораблей противника.

В строю имеется 64 штуки.

Эсминцы типа "Пионер".

20 000 тонн, скорость 500 км/с.

Вооружение: лазеры 5 х 1 ГВт, 30 х 10 МВт.

Экипаж 20 человек.

Предназначен для рейдовых и разведывательных действий против слабо защищенных объектов.

В строю 193 единиц.

Кроме того, Империя имеет около тысячи транспортных кораблей разных серий, в том числе и весьма старые, но все еще вполне пригодные к употреблению. Оборона планет основана на автоматических орбитальных платформах и ракетах планетарного базирования.

Примечания

1

Так проходит земная слава (лат.).

(обратно)

2

11 июня 200 года десантники нэйкельцев высадились на территории Михайловской Базы Центра прикладных микробиологических исследований (Луна 200). Налёт проводился с целью овладения новейших разработками в области микробиологии человека. Персонал и охрана базы были немногочисленны, но за день до нападения на Луну 200 прибыла группа из шестидесяти подростков, победителей одного из имперских конкурсов. До 17 июня персонал базы, охрана и школьники героически защищали ее от превосходящего в численности и вооружении врага, пока не прибыла помощь. Из числа экскурсантов погибли тридцать шесть человек, однако нэйкельцам так и не удалось получить результаты работ ученых.

Пятнадцатилетнему на момент происходящих событий Генке Новику тогда было чуть больше тринадцати лет. Как и все участники обороны — живые и мертвые — он был награжден высшей наградой Российской Империи: Русским Крестом.

(обратно)

3

Ручной полуавтоматический плазмомёт — личное оружие офицерского состава, широко поступающее в свободную продажу.

(обратно)

4

Ежегодно публикуемый список дворянских фамилий и связей между ними.

(обратно)

5

17 августа — День Защитников Русского Неба. В этот день 20… года несколько десятков русских истребителей отчаянной атакой предотвратили ковровую бомбардировку Петрограда (Санкт-Петербурга) многосотенной воздушной армадой Североатлантического Альянса с баз Прибалтики и Польши. Почти все пилоты погибли.

(обратно)

6

Экипаж истребителя с авианосца "Звездный Удар", воевавший в последние годы Галактической Войны. Сбил 154 истребителя врагов. В сражении около Гаммы Центавра, решившем исход войны, таранили вражеский флагман, вызвав его подрыв и фактически лишив флот противников руководства. Виктор Астахов погиб, Зикмар Дронкерс был позже подобран спасателями, но умер в госпитале.

(обратно)

7

На 50-рублевой банкноте Российской империи изображен Г.К. Жуков, на 100-рублевой — Екатерина II Великая.

(обратно)

8

Пережогин, Анатолий Сергеевич — уроженец России, в возрасте 11 лет с родителями переселился на только что открытую Нова-Гоби. Увлекался ксенологией. Еще будучи подростком, регулярно исследовал неконтактных туземцев, собрав о них обширные сведения. Капитан при РИАН.

(обратно)

9

Сергей Бахмачев, казачий атаман с Дона. В период Третьей Мировой в условиях распада структур власти возглавил оборону Дона. Его отряды отличались крайней храбростью и жестокостью, благодаря чему «миротворцы» и наемные банды на Дон не прошли."Серый Призрак" Бахмачев погиб в сентябре 20…года в результате удачно проведенной вражескими агентами спецоперации.

(обратно)

10

Запрещение к применению научных разработок, могущих нарушить традиционность человеческой морали и привести к принципиально неконтролируемым последствиям: полная виртуальность, клонирование человека, психотехнологии порабощения личности, донорство органов, создание электронной жизни, а так же многое другое.

(обратно)

11

Стихи Ю.Мориц.

(обратно)

12

За основу взято стихотворение В. Пикуля "Марш мертвых команд".

(обратно)

13

Стихи Р.Рождественского.

(обратно)

14

За основу взято стихотворение В.Князева "Песня Коммуны" (В свою очередь — переделка песни "Правь, Британия!".)

(обратно)

15

Групповой автоматический плазмомет — оружие огневой поддержки, аналог ротного пулемета ХХ века.

(обратно)

16

Стихи Л.Лятак.

(обратно)

17

Аббревиатуры спецслужб Русской Империи: ОВИ и ОВБ — отдела Военного Министерства (Внешней Информации — разведка, и Внутренней Безопасности — контрразведка), КГБ — Комитет Государственной Безопасности, гражданская служба безопасности, ДРУ — Дипломатическое Разведывательное Управление, разведка Министерства Иностранных Дел.

(обратно)

18

Стихи автора книги.

(обратно)

19

Читатели, конечно, знают, что в период Великой Отечественной: существовали оба этих танка — КВ и ИС.

(обратно)

20

Стихи А.Шлыгина

(обратно)

21

Изобретатель, в 70-х годах ХХ столетия изложивший принципы действия струнного транспорта.

(обратно)

22

Общее название произошедшего после Серых Войн возвращения национальной самоидентификации уцелевших народов, в конце XX века задавленной т. н. "общечеловеческой цивилизацией", базировавшейся на болезненно-извращенных принципах, не имевших корней в человеческой истории и чуждой истинной культуре.

(обратно)

23

Катастрофическое извержение вулканов в период Третьей мировой, напрямую с ней связанное и погубившее, в частности, Исландию с большинством населения.

(обратно)

24

Стихи Е. Бачурина.

(обратно)

25

Стихи И.Бродского.

(обратно)

26

Двойная цепь башен из черного камня, поставленная неизвестной цивилизацией по берегам Большого Канала на Марсе.

(обратно)

27

Стихи Б.Окуджавы.

(обратно)

28

Стихи автора книги.

(обратно)

29

Стихи А. Макаревича.

(обратно)

30

Стихи В. Мишина.

(обратно)

31

Гвидо фон Лист (1848–1919 г.г.) — германский историк, философ, филолог и оккультист, исследователь волшебных свойств рун. В пространственно-временной реальности романа на его исследованиях базируется часть подготовки земной элиты — в плане ментальных воздействий.

(обратно)

32

Добровольное Общество Содействия Армии и Флоту — вневойсковая организация, занимающаяся подготовкой к войне молодежи и переподготовкой людей старших возрастов в Русской Империи.

(обратно)

33

Стихи А.Белянина. Когда писались последние строчки первой части восьмой главы, мне сообщили, что 13-летний Ваня, сын Андрея Белянина был зверски убит похитившими его с целью выкупа нелюдями… ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ…

(обратно)

34

Федерико ГАРСИА ЛОРКА (1898–1936), испанский поэт. В лирике — фольклорно-мифологические мироощущения; мотивы величия и трагической обреченности любви, вечной нераздельности жизни и смерти, острота столкновения с мертвяще урбанистической цивилизацией. Расстрелян испанскими фалангистами, как активный сторонник республиканцев.

(обратно)

35

Стихи А.Ахматовой.

(обратно)

36

Переделка стихотворения А.Грина.

(обратно)

37

Локатор, позволяющий засекать на поле боя малоразмерные и маскирующиеся различными способами цели (в нашей реальности не существует.)

(обратно)

38

Стихи Хорста Весселя.

(обратно)

39

Стихи И. Панина.

(обратно)

40

Стихи С.Рыбалки.

(обратно)

41

Стихи В.Высоцкого.

(обратно)

42

Искусство находить неожиданные решения.

(обратно)

43

По некоторым западным обычаям под Новый Год можно придти в гости в любой дом без приглашения — достаточно принести с собой кусок угля и пожелать хозяевам счастья в будущем году.

(обратно)

44

Стихи автора книги.

(обратно)

45

Стихи В.Верещагиной.

(обратно)

46

Переделка песенного текста рок-группы "Коловрат".

(обратно)

47

Переделка стихотворения В.Крапивина.

(обратно)

48

Стихи М. Струковой.

(обратно)

49

Стихи Дж. Р.Киплинга

(обратно)

50

В сражении у Антареса сторки уничтожили Шестой флот Земли, позднее зверски расправившись с почти двадцатью тысячами подобранных землян, чего раньше не отмечалось в Галактической войне ни за одной из сторон.

(обратно)

51

Стихи М. Кузнецова.

(обратно)

52

Стихи Ю.Энтина.

(обратно)

53

Откованный из цельного куска металла нож без накладок на рукояти, зачастую вообще представляющей собой пустотелую металлическую ранку.

(обратно)

54

Роман П. П. Ольшенко, бывшего участником события, в нем описанных, посвящен событиям войны с фоморами, а точнее — высадке их десанта на Тайгу, где колонисты на протяжении полутора месяцев вели ожесточенную партизанскую войну с захватчиками. 14-летний Ольшенко был начальником штаба в пионерском партизанском отряде «Вихрь», который создали подростки, оказавшиеся в походе по лесам и оставшиеся в живых, тогда как их поселок был уничтожен врагом.

(обратно)

55

Переделка стихов О.Сулейменова из поэмы "Глиняная книга".

(обратно)

56

Стихи автора книги.

(обратно)

57

Здесь отрывок из фантастического романа Г.Адамова "Тайна двух океанов".

(обратно)

58

Стихи Ю.Ряшенцева.

(обратно)

59

Стихи В.Высоцкого

(обратно)

60

Тут — собранные в пучок параллельно друг другу древесные стволы.

(обратно)

61

Древний символ Великого Новгорода — крест, вписанный в круг и слегка выступающий концами за его пределы. Известен так же, как "кельтский крест" и в современном безумном мире считается одним из символов мифического "фашизма".

(обратно)

62

Стихи автора книги.

(обратно)

63

Стихи Ю.Полтавцева.

(обратно)

64

Слова А.Земскова

(обратно)

65

Закон суров — но это закон (лат.)

(обратно)

66

Слова М.Струковой.

(обратно)

67

Глиняная дудочка, инструмент прибалтийских славян, перешедший от них ассимилировавшим их германцам.

(обратно)

68

Стихи А.Белянина.

(обратно)

69

Стихи Дж. Р.Киплинга

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1 ИГОРЬ МУРОМЦЕВ И ДРУГИЕ

ГЛАВА 2 КОМПАНИЯ И ИГОРЬ

ГЛАВА 3 ВРАГИ ВОРВАЛИСЬ КО МНЕ С ВОЙНОЙ

ГЛАВА 4 БОЙНЯ

ГЛАВА 5 КВЕСТ

ГЛАВА 6 ЗУБАСТЫЕ ГОРЫ

ГЛАВА 7 КРАСНЫЙ ГРАНИТ

ГЛАВА 8 ПОДНИМАЙСЯ!

ГЛАВА 9 ЭЙ, НА ЗАПАД!

ГЛАВА 10 НЕБОЕВЫЕ ПОТЕРИ

ГЛАВА 11 КРАСНЫЕ ТРАВЫ

ГЛАВА 12 РАЗВЕ ЭТОГО МАЛО?

ЭПИЛОГ

ПРИЛОЖЕНИЯ:

Реклама на сайте