«Убить чудовище»

– И что тебе сказал кёниг?

Друзья смотрели на меня с таким неподдельным сочувствием, что кромешная тьма в моей душе немного развеялась.

– Что он мог сказать? – вздохнул я. – Вы же знаете наши обычаи. Я должен сразиться с чудовищем и победить его. И тогда Альгейда будет моей.

– Как глупо! – возмутился Руперт. – В других поселениях давно отказались от этих стычек с чудовищами. Там заключают брачные союзы по одной только сердечной склонности, без всяких условий. И у них много детей. А наше поселение вымирает. За последние три года у нас не было ни одной свадьбы. Только потому, что многие предпочитают оставаться холостыми, но живыми. Особенно после того, как в схватках погибли такие храбрые воины, как Гриндель, Олеус и Магнифик.

– Ты не прав, – возразил Фарагунд. – В других поселениях дети рождаются слабыми и нежизнеспособными. Если наше поселение вымирает, то другие просто-напросто вырождаются. Раньше только самые смелые и сильные, на деле доказавшие свою отвагу, могли создать семью и оставить потомство. И жен они выбирали тоже самых лучших, ради которых не жаль было рискнуть жизнью. Поэтому и дети у нас рождались крепкие, красивые и умные. Был я недавно в соседнем поселении. Творец мой правый, что за жалкие ублюдки бегают там по улицам! Без слезы не взглянешь. Не поверите, когда я спросил у одного их них дорогу на Бурное озеро, он замычал, задрожал и от страха обмочился.

– Может, мамаша прижила его от чудовища? – фыркнул Руперт. – Я слышал о таких случаях. Хотя чаще бывает наоборот. Некоторые из тех, кто боятся сразиться с чудовищами в честном бою, ловят их самок и живут с ними, как с женами.

– Омерзительно! – Фарагунд, выходец из древнего аристократического рода, с презрением вскинул голову на точеной шее. – Как можно так низко пасть?! Когда придет мое время, я пойду на бой. Или уж останусь навсегда девственником. Есть песни, охота, молитва, долгие размышления и беседы с друзьями, купания и путешествия. Да мало ли всего, что наполняет жизнь? Мое сердце пока никем не ранено, а томления плоти… С ними можно бороться и побеждать.

– Ну уж нет! – Руперт зло прищурился. – Я на бой не пойду. Я еще не говорил с отцом Меганы, но если он отправит меня сражаться с чудовищем, я просто украду Мегану, вот и все. Поселимся на Лесном озере, сыграем свадьбу и будем жить. Не думаю, что у нас родятся ублюдки. Кстати, и Хендрик мог бы поступить так же. Хватит уже идти на поводу давно отживших обычаев.

– Хендрик никогда не поступит так подло и трусливо, – возразил Фарагунд. – К тому же не забывай, твоя Мегана из простой семьи, а Альгейда – дочь кёнига. Ей не пристало бежать ночью из дома и жить на чужбине.

– Трусливо? А по-твоему, смелость в том, чтобы погибнуть и оставить свою любимую на всю жизнь в одиночестве? Ты же знаешь, у нас не женятся на тех, чей жених погиб в сражении с чудовищем. Такие приравниваются к вдовам, на которых жениться запрещено. Хотя одному Творцу известно, кто придумал такую глупость. Еще лет сто, может, двести – и нас вообще не останется.

– Вот из-за таких храбрецов, как ты, чудовища окончательно распоясались! – Фарагунд вскочил в гневе. – Раньше только самые дикие и дерзкие осмеливались изредка нападать на нас, да и то один на один. А что теперь? Они убивают нас везде – в лесах, и на озерах, на дорогах и в наших домах. По одиночке и семьями. Разве ты не слышал, как месяц назад три десятка чудовищ напали на поселение у Зеленых озер и полностью уничтожили его? Не пощадили даже детей! А ведь когда-то мы воевали с ними и побеждали. Да, у нас никогда не хватало сил, чтобы окончательно искоренить их, но мы оттеснили их за болота. Все эти леса и озера были нашими, и мы могли охотиться, купаться и путешествовать без опаски. А теперь? Мы забились в чащи и дрожим в своих домах. И даже в честном бою ради продолжения рода боимся с ними встретиться. Стыдно!

Я слушал перепалку друзей молча. Мне не хотелось спорить, потому что я был согласен с обоими. С Фарагундом – потому что мы действительно измельчали. Все реже у нас рождались великие воины, дивные красавицы и мудрые мыслители, да что там богатыри, красавицы, мудрецы – вообще дети. Мы стали слабыми, трусливыми и недостойными наших великих предков. И Руперт, хотя он с детства один из ближайших моих друзей, – тому яркое подтверждение. Разве сто лет назад могло кому-нибудь из наших сородичей прийти в голову осуждать обычаи отцов и дедов? Отказываться от сражения и тайком увозить невесту из родительского дома – неслыханно!

И в то же время я не мог не согласиться и с ним. Если я погибну в схватке с чудовищем, Альгейда станет вдовой-девственницей. Ей не суждено будет познать радости любви и материнства. И виноват в этом буду я. Кроме того, Альгейда – единственная дочь кёнига, и это значит, что в случае моей гибели царский род прервется. После смерти кёнига начнется борьба за власть, и вряд ли это пойдет на пользу моим сородичам.

Впрочем, была и еще одна причина, по которой я втайне поддерживал Руперта. Причина эта была позорной, и я стыдился ее. Дело в том, что я, Хендрик из Черного озера, потомок древнего и славного рода, – такой же жалкий трус, как и обитатели поселения у Лесного озера, которые отказались от битв с чудовищами, обнесли свои дома городьбой и выставили часовых. При малейшей опасности все они, даже воины, скрываются в вырытых под землей пещерах и сидят там, пока беда не минует. От мысли о предстоящей схватке все во мне дрожит, дыхание перехватывает, и хочется бежать на край света, чтобы спрятаться, свернуться клубочком и лежать так, пока смерть сама не придет за мной.

И все же… И все же Фарагунд прав. Лучше я умру, чем покрою себя позором. Себя, свой род и свою любимую. Кто посватается к ней, зная, что я отказался от нее? Если я уклонюсь от схватки, формально она не станет вдовой-девственницей, но все будут думать, что не так уж она хороша, раз мне не хватило смелости выйти и сразиться ради нее. Да и зачем мне жизнь без Альгейды? А уж предложить ей бежать со мной и жить среди этих жалких земляных червей у меня и вовсе не повернется язык.

Мои друзья продолжали спорить и разошлись так, что чуть не начали драку, но все же одумались. И вспомнили обо мне.

– Хендрик, а ты что молчишь? – Руперт заглянул мне в глаза. – Что ты решил?

– Скажи, ты очень любишь Альгейду? – осторожно, выбирая слова, начал Фарагунд. – Ты уверен, что любишь ее настолько, чтобы идти ради нее на бой? Ведь пока о вашей помолвке не объявлено на собрании, формально вы оба свободны. Если ты откажешься сейчас, это не опозорит ни тебя, ни ее.

Любил ли я Альгейду? Она снилась мне с тех пор, как, повзрослев, начала притягивать к себе взоры своей красотой. Мне редко удавалось перекинуться с ней словом, – кёниг держал дочь в строгости и почти не выпускал из дома – но каждый раз, когда на богослужении, на собрании или на празднике мы встречались взглядами, я читал в ее глазах затаенную грусть и нежность. Да, я любил ее уже несколько лет, чувством тихим и светлым, но было в нем больше спокойного любования прекрасным и неспешных мечтаний. И, может быть, еще неделю назад я не осмелился бы идти к кёнигу, заранее зная, каким будет его ответ. Но в это полнолуние случилось нечто, изменившее все.

С детства я любил ночные купания под луной, но даже не догадывался, что их любит и Альгейда. Как обычно, я заплыл на середину озера и нежился в лунном свете и своих мечтах, когда предмет моих грез вдруг оказался рядом со мной наяву.

Услышав плеск воды и тихий смех, я повернулся – и увидел ее, входящую в озеро. О Творец! Как прекрасна она была в этот миг! Ее нежная кожа сияла, стройный стан пленительно изгибался. Альгейда негромко запела, и я понял, что изнемогаю, что моя тихая нежность вдруг превратилась в пылкую, бушующую страсть.

– Альгейда, – простонал я, и ее пение смолкло. Она замерла и ждала, когда я приближусь.

Наши тела были так близко, и сердца наши бились как одно. Я шептал ей слова, которые потом не мог вспомнить, и она отвечала мне. И только целомудрие, взращенное поколениями благочестивых предков, остановило нас у последней черты. Наш брачный союз должен был быть благословлен древним обрядом, и мы не могли нарушить этот обычай.

– Я завтра же приду к твоему отцу. Приду просить его согласия на наш брак, – с трудом переводя дыхание, сказал я.

– И ты готов сразиться с чудовищем? – глаза Альгейды заблестели от набежавших слез. – Готов ради меня пойти на риск?

– Зачем мне жизнь без тебя? – с горечью ответил я. – Смерти я не боюсь. Но я боюсь оставить тебя вдовой-девственницей.

– Не бойся. Я буду молиться Творцу, ты победишь и станешь моим супругом. Но даже если ты погибнешь, я даже в мыслях никогда не упрекну тебя. Ты будешь ждать меня там, где соединяются любящие души, а я буду вспоминать о тебе здесь…

Друзья ждали моего ответа. Я знал, что они любят меня и будут пытаться отговорить от опрометчивого, по их мнению, решения. Но мне пришлось разочаровать и огорчить их. Ради Альгейды я преодолею свой страх, – не смерти, нет, я не слукавил, когда говорил любимой, что не боюсь смерти – но самой битвы и чудовища, от взгляда которого, по рассказам, кровь застывала в жилах даже у самых смелых.

– Завтра на рассвете, – сказал я, и они склонили головы в знак печали.

– Я буду молиться о тебе, – сказал Фарагунд.

– И я тоже, – добавил Руперт, который иногда осмеливался предполагать, что Творца, возможно, и вовсе не существует.

На рассвете я попрощался с отцом и матерю, которая рыдала по мне, как по покойнику, и вышел из дома. Руперт и Фарагунд проводили меня до околицы.

– Держись, брат! – сказал Фарагунд, обнимая меня. – И помни, чудовищ нельзя подпускать близко. Рази издали. Они хитры и коварны.

Я углубился в лес, направляясь к ближайшему логовищу чудовищ, до которого было несколько дней пути, и вдруг услышал шорох. Нервы мои были напряжены до предела, и я невольно вздрогнул, но из-за деревьев показалась она, моя прекрасная Альгейда.

– Я не могла не увидеть тебя еще раз, Хендрик, – прошептала она, опустив глаза. – Быть может, в последний раз. Прощай! И помни: я люблю тебя и жду. И буду ждать, когда бы ни состоялась наша встреча.

Я охотно остался бы с ней там, в лесу, но надо было торопиться. И все же я обернулся, чтобы еще раз увидеть ее и запечатлеть в памяти образ, который будет воодушевлять меня в страшный миг битвы.

Альгейда скрылась, и мое сердце сжала невыносимая тоска. Чтобы хоть немного развеять ее, я запел боевой гимн, но голос мой звучал тускло и невыразительно. Тогда я начал вспоминать все, что знал о чудовищах, чтобы представить, как лучше выстроить битву.

Рассказы об этих тварях мои сородичи изустно передавали из поколения в поколение. Никто не мог точно сказать, когда именно чудовища впервые начали беспокоить наших предков, откуда они пришли и как так вышло, что они, довольно слабые и немощные на вид, вдруг стали брать над нами верх. Но все сходились на том, что причиной тому их необыкновенная хитрость и ловкость. А еще – невиданное коварство. Горе воину, допустившему в свое сердце жалость и милосердие к поверженному врагу. Даже из последних сил, подыхая, чудовища старались поразить противника. Они нападали исподтишка, из засады и сражались, как одержимые.

Наше поселение у Черного озера находится в глуши, и на моей памяти чудовище лишь однажды напало на нас, когда я был еще совсем юным. Невозможно понять, что движет этими безумными одиночками, идущими войной на многочисленного противника. Силы были неравными, и чудовище было повержено, но оно успело умертвить не одного моего сородича. Оно лежало на земле у околицы среди тел убитых им воинов, а мы стояли и смотрели на него. Каким же безобразным оно было! До тех пор мне не доводилось видеть ничего более омерзительного.

Его приземистое, кряжистое, грубо слепленное тело так отличалось от наших – стройных и изящных. Кожа, местами поросшая шерстью, казалось шершавой, как кора дерева. Маленькие злобные глаза даже после смерти смотрели так, словно пронзали насквозь. Чудовище было невероятно грязным, и от него пахло падалью. Оно внушало такой ужас, что понадобилось бросить жребий – добровольцев вынести его за околицу и закопать не нашлось.

Солнце не раз взошло передо мной и опустилось за моей спиной, прежде чем я понял: логово чудовищ уже поблизости. Повсюду виднелись кучи помета, объедки, сломанные кусты и примятая трава. А на круглой поляне, словно самим Творцом предназначенной для битвы, белели кости моих сородичей. Возможно, они принадлежали тем, кого я хорошо знал и помнил. Моя душа исполнилась скорби, сердце разрывалось, из глаз покатились слезы. Но я должен был поспешить: день клонился к вечеру.

По обычаю я должен был сначала найти укрывище, в котором мне предстояло ждать чудовище. Поиски не отняли у меня много времени: в склоне горы виднелось отверстие небольшого грота. Возможно, мои друзья Олеус и Магнифик тоже ждали здесь своих противников, если, конечно, не направились к другому логову.

Я оглядел грот, обошел поляну, представляя, как буду выходить навстречу врагу. Стемнело, и я отправился к поселению чудовищ, чтобы осмотреться. Я должен был дать им знать о себе. Разрушить жилище, уничтожить пищу, загрязнить источник воды. Это было мне неприятно, но так велел обычай. Ведь я не просто должен напугать их, но разозлить, вынудить к мести. И вместе с тем я должен был быть крайне осторожен, ведь если бы чудовища набросились на меня скопом, смерть была бы неминуемой.

Поодаль от убогих хижин чудовищ я обнаружил источник, к которому вела тропа. Я притаился рядом с ним и стал ждать утра. Солнце не поднялось еще над вершинами деревьев, когда у источника начали собираться самки и детеныши. Они пили, набирали воду в убогие сосуды, плескались и издавали громкие неприятные звуки, от которых у меня нестерпимо разболелась голова. Я заметил, что среди них нет ни одного взрослого самца, и это было мне на руку.

С боевым кличем я выскочил из-за кустов и бросился к ним. Чудовища с отвратительным визгом бросились врассыпную. Я завалил источник камнями и удалился. Теперь мне оставалось только ждать.

На душе у меня было тяжело. Мне не хотелось убивать существо, которое Творец, возможно, наделил крохами разума. Ведь они, как и мы, жили семьями и поселениями, трудились, чтобы добыть себе пищу, издавали звуки для общения, играли. Я одернул себя – откуда мне знать это наверняка? Ведь пчелы и муравьи тоже живут колониями и трудятся ради пропитания. А многие звери ищут себе пару на долгие годы.

Время шло, и вот наконец я услышал со стороны поселения какой-то неясный шум. Это приближался мой противник. Я задумался, по какому принципу его выбирают? Первого попавшегося? Самого сильного и яростного? А может?.. А может, у них тоже есть свои брачные обычаи, и на бой идет тот, кто хочет получить в жены самую лучшую самку?

Я вышел на поляну, чтобы там встретить чудовище. Усилием воли я подавил свой страх и взмолился Творцу, чтобы он даровал победу тому из нас, кто более достоин жизни и любви.

Вот и он, мой враг, сидящий на спине тупого животного, безропотно позволяющего помыкать собой. Как горит на солнце его головной убор и рубаха из колец. Сжимая ногами бока безмозглой твари, он поднес ко рту изогнутый предмет. Страшный рев разнесся по лесу. Чудовище со свистом разрезало воздух длинным и острым орудием убийства.

Я щелкнул хвостом, расправил крылья, выдохнул струю пламени и запел боевой гимн…