«Заговор «Королей»»

Георгий Пушнин Заговор «Королей»

ОКОЛОЗЕМНАЯ ОРБИТА, 2008 ГОД

В чёрном бархате космоса похожее всем своим обликом на Чебурашку произведение человеческого ума и амбиции ориентировало свои уши-зеркала по направлению к Земле. С борта международной космической станции компания из пяти туристов наблюдала это захватывающее зрелище.

— Такой вид стоит двадцати миллионов! — в восторге проговорил турист-американец, прежде донимавший своих товарищей брюзжанием по поводу цены тура, которая за десятилетие подобных прогулок почти не изменилась — слишком велик спрос. Билеты все еще оставались доступными только избранным из избранных землян.

— Этих янки красота определенно не спасёт, — отрешенно обронил итальянец-эрудит, тщетно пытаясь потеснить заслонившего обзор американца.

Остальные туристы любовались внеплановым подарком судьбы: приникнув к иллюминаторам, наблюдали, как вдалеке, но все же в пределах видимости, медленно раскрываются зеркала американского спутника.

Пошел отсчет последних минут перед кульминацией широко разрекламированного испытания новейшей модификации американской системы противоракетной обороны (ПРО), точнее, демонстрации ее мирных возможностей — аккумулирования и передачи энергии. При прохождении спутника над Тихим океаном отраженный лазерный луч должен был поступить на островную энергетическую станцию. Американцы были совершенно уверены в успехе эксперимента. Предполагалось, что итогом испытаний будет распространение американского варианта ПРО как минимум на весь южноамериканский регион. А это сулило многомиллиардные прибыли и, самое главное, — безоговорочное влияние в регионе. Наблюдатели из НАСА также присутствовали на станции. Необходимые видео- и телеметрические записи велись со стартовавшего несколько часов назад «Шаттла».

В наземном центре слежения запустили последний отсчет: 10, 9, 8…

Тем временем многими километрами ниже, в стратосфере плыл самолет без каких-либо опознавательных знаков на борту и без экипажа, под завязку напичканный электроникой. Этому самолету не требовались летчики. Он управлялся с земли через специальный компьютер. Перед компьютером в комнате со светящимися стенами, потолком и полом сидел молодой темноволосый мужчина с легкими, но несколько ленивыми манерами. Поглядывая на монитор, он жевал круассан и пил клубничное молоко. Он был в прекрасном расположении духа, с утра настроен азартно и пребывал в необыкновенном тонусе, словно прославленный гонщик перед заездом «Формулы-1». Его нервы, как всегда, были в полном порядке.

— Упустим, — прошептал сидевший рядом с ним программист. — Семь, шесть… Нажимайте, или мы опоздаем. Три, два…

— Шутка бога, — сказал темноволосый ленивец и неуловимым движением ткнул в «Enter». — Мои капризы меня разорят.

Нажатие кнопки запустило программу, которая молниеносно активизировала системы, дислоцированные на самолете. С самолета на американский спутник поступил импульс, на доли секунды сбивший навигацию спутника. Этого оказалось достаточно, чтобы зеркала сместились на неуловимые глазом десятые доли сантиметра.

— Зеро, — скомандовали из американского центра слежения, и со спутника ударил отраженный лазерный луч. Датчики состояния систем сработали с незначительным опозданием.

— Смещение зеркал! — закричал оператор. — Программа «Стоп»!..

Но луч со спутника уже расслоился на четыре пучка, ударившие в незапланированные точки.

— Куда мы ударили?! — вскочил министр обороны, один из руководителей программы.

Чтобы определить координаты, понадобилось несколько минут. В центре одновременно зазвонили все телефоны, и дрожащий голос оператора потонул в дикой какофонии.

— Сэр, это китайская подлодка, пассажирский «конкорд», наш островной полигон в Индийском океане и… атомная электростанция в Южной Америке. Все это прошито насквозь с вытекающими отсюда последствиями…

— Армагеддон, — прошептал генерал и медленно сел, закрыв лицо руками. Что это, если не глобальная катастрофа?

На американском островном полигоне в Индийском океане луч угодил в хранилище топлива. Пожар уничтожил практически все, но человеческих жертв в этом случае не было благодаря полной автоматизации управления. И все же в глазах мировой общественности эта авария избавила США от подозрений в злонамеренности.

«Конкорд» рассыпался в Атлантику вместе со всеми пассажирами. В Европе спустя 20 минут после катастрофы был объявлен всеобщий траур.

Китайская подводная лодка, принимавшая участие в Азиатских учениях в Тихом океане, выбилась из графика движения из-за незначительной поломки — и это ее спасло. Волна, пришедшая с места удара луча в океанское дно, лишь отбросила лодку. Управление было повреждено, но реакторный блок остался цел: катастрофы не произошло.

Южноамериканский регион пострадал более всех. Взрыв полностью уничтожил один из блоков АЭС. Зона радиоактивного заражения охватила всю Амазонию, «легкие Земли». Пожар, вспыхнувший на станции и по воле ветра пятнами распространившийся в сельву, за три дня поднял в небо тучи гари. Регион превратился в стихийно-рукотворный ад. В дальнейшем подстегнутая потеплением и радиацией сельва начала неконтролируемо разрастаться, отнимая у людей окультуренное пространство.

Буйное распространение растительности только увеличило природные выбросы ядовитых и малоисследованных газов. Эта проблема была признана сначала региональной, а затем и общемировой. Создавались дорогостоящие экологические проекты, для финансирования которых объединялись цивилизованные страны. США пришлось выплатить многомиллиардные компенсации, хотя специальное расследование, проведенное под присмотром независимых международных экспертов, не обнаружило доказательств террористического акта. Записи прокручивались сотни раз, проводился нейро-компьютерный анализ. Но он показал лишь, что смещение зеркал произошло из-за поступившего из стратосферы сигнала. Это наводило на самые фантастические предположения, уфологи оживились, однако общественность решили лишний раз не нервировать: результаты расследования засекретили. В качестве официальной версии приняли нетривиальные технические неисправности на американском спутнике. Но продвижение американских проектов ПРО в регион стало весьма проблематичным.

Правительства стран Южной Америки оказались перед сложной дилеммой: необходимы были срочные действия по стабилизации и изменению климата, реализации альтернативных энергетических проектов, а доверие к технологическим решениям было надолго подорвано. Регион превратился в зону столкновения не только геополитических интересов, но и технологий, в потенциале способных как погубить мир, так и спасти его.

ЮГ КОЛУМБИИ, 2007 ГОД

— Вам нравится ваше новое лицо? То было мужественное лицо героя вестерна на тщедушном теле. Но хозяин — барин, как заказывали. На вкус агента Периньи, после пластической операции в облике его визави появилась смешная дисгармония. Раньше тот был просто хлюпиком, а теперь стал сказочным уродцем, пугалом для непослушных детей. Но агентство решило делать все, чего хочет этот привередливый господин.

— Лицо? — Пугало самодовольно улыбнулось. — Теперь по утрам, когда бреюсь перед зеркалом, чувствую себя значительно лучше. Но могу ли я быть уверен?..

Эта тема возникала вновь и вновь. Периньи в который раз повторил заученный текст. Он говорил уверенно и надеялся, что убедительно:

— Гарантия — все, что мы уже для вас сделали. Оплатили пластическую операцию, предоставили новые документы и биографию, перечислили немалый аванс. Теперь ваша очередь. Через полчаса мы простимся навсегда, и для вас начнется новая прекрасная жизнь. Я вам даже завидую. Давайте диск, я сделаю подтверждающий звонок. Затем вы перезвоните в банк и удостоверитесь, что оставшаяся сумма также на вашем счету. Но сначала я должен проверить запись на диске.

Секунду помедлив, странный человечек с большой нижней губой передал Периньи крохотный, размером не больше спичечного коробка, диск. Тот вставил его в свой мини-лэп. На экране высветилось меню. Периньи последовательно загрузил каждую позицию. Подключенный наушник позволил выборочно прослушать записи.

— Можем ли мы быть уверены, что это единственный экземпляр? — спросил агент.

— Конечно, единственный. А видеозапись я сделал только для себя. О ней никто даже не подозревал. Решил — мало ли что, пригодится. Догадывался, что информация уникальная. Я очень рисковал. Никогда не решился бы, если б не хотел покончить с этим бизнесом и исчезнуть. Ухожу на покой, надоело.

— Мы неплохо заплатили вам за риск, — мягко заверил Периньи. — Позволите позвонить?

Не мигая и глядя в глаза собеседнику, он набрал на мобильном телефоне номер. Поступивший сигнал активизировал электронное устройство-усилитель, вмонтированное в лицевой нерв во время пластической операции. Далее сигнал был передан в мозг.

Смешной человечек вдруг побледнел, асимметрично дернул плечами, шмыгнул носом, закатил глаза и медленно откинулся на спинку венского стула. Его помертвевшие глаза уставились в одну точку где-то за плечами Периньи.

— Бай-бай, уродец, — воскликнул агент. — До сих пор удивляюсь, как ты купился.

Он покинул уличное кафе только после того как допил свой шоколад. Врач «скорой помощи», вызванной барменом полчаса спустя, констатировал смерть от инсульта. Вскрытие подтвердило диагноз.

* * *

Периньи вернулся в свой отель системы «Маджик» в прекрасном расположении духа. Уже сегодня он покинет эту дикую страну с ее москитами, переворотами и наркотиками. Завтра он будет в Париже, возьмет заслуженный отпуск и отправится в Сен-Тропе: всегда предпочитал отдыхать на родине. Он не скоро захочет экзотики — никаких жарких стран, карнавалов, пахитос и этих псевдомачо, жадных до денег. А пока можно себя и побаловать. Он не позволял себе спиртного всю неделю. Агент сделал заказ в номер — двойной виски со льдом и минеральная вода.

Прошло не меньше четверти часа, прежде чем в дверь номера осторожно постучали. «Что еще можно ожидать от этой страны, — подумал Периньи. — Ползают, как прибитые мухи».

— Ваш заказ, сеньор. — Официант был подтянут и вежлив. Его зачесанные назад темные волосы и щегольская «эспаньолка» смотрелись импозантно.

Из номера 311, сектор «С» отеля «Маджик» официант вышел через десять минут, огляделся (коридор был пуст), сделал странный жест — медленно склонил голову сначала влево, потом вправо — и, помахивая подносом, быстро свернул в сторону служебного выхода.

Врач, прибывший вместе с полицией, установил смерть постояльца номера 311 от сердечного приступа.

* * *

Трое суток спустя в маленькой квартирке в одном из окраинных кварталов Парижа два господина вели весьма напряжённый разговор. Один из них — постарше, — бывший служащий Интерпола, а ныне глава агентства «Карта мира» (туристические и информационные услуги), был бледен и безуспешно пытался обороняться от холодных обвинений собеседника — более молодого, напористого, даже наглого, русского, который говорил:

— Мне нужен убедительный результат. И совершенно не устраивают убедительные причины отсутствия результата. Вы хотите сказать, что заказ не выполнен, ваш агент умер или, того лучше, убит, а единственный экземпляр диска исчез в неизвестном направлении. Хотите знать мою интерпретацию? Воспользовавшись полученной от меня информацией, вы завладели диском и нашли другого покупателя.

Глава агентства дрогнул. Последствия подобных интерпретаций со стороны клиентов могли быть самыми неприятными. А с этим молодым нахалом и вовсе шутки плохи. Если бы не серьезные рекомендации, он вряд ли бы с ним вообще связался. Как сердце чувствовало, что здесь все гладко не пройдёт.

— Что вы?! Мы профессионалы. Мы прекрасно знаем, что затевать такие игры с клиентами губительно для нашей репутации.

— Это просто губительно, — констатировал русский. — И нет у вас никакой репутации. Вы сборище списанных в тираж шпионов и проштрафившихся полицейских под прикрытием бюро туристических поездок. Давайте договоримся так. Я оставляю вам уже выплаченный аванс, а вы навсегда забываете, зачем я к вам приходил. Учтите, если мне что-то не нравится, я имею привычку очень сердиться. Подавитесь авансом. Но если диск где-нибудь всплывет…

— Я ничего не могу гарантировать! — вскричал глава «Карты мира». — Диск пропал, испарился. Его мог взять кто угодно. Может быть, он до сих пор в каком-нибудь тайнике, известном только моему погибшему агенту. О чёрт, это был мой лучший агент! Я говорю правду.

— Я вам верю. Но поверит ли вам моё руководство? Как мне все объяснить?

— В следующий раз я сделаю для вашего руководства что угодно и без оплаты. Пусть это будет компенсацией за досадное недоразумение.

— Вы назвали это недоразумением? — Русский глянул на главу агентства так, что тому вновь стало не по себе.

Молодой человек спустился по тёмной безлюдной лестнице. Дом планировали на снос, и больше половины квартир здесь пустовало. Перед тем как выйти из подъезда, он пригладил волосы, разрабатывая шею, склонил голову вправо-влево и надел тонированные очки. В квартале отсюда его ждал темно-синий «пежо». Молодой человек сел на заднее сиденье, достал из внутреннего кармана пальто диск, положил его на ладонь, словно полюбовался.

— «Его мог взять кто угодно», — передразнил он хозяина агентства. — Но я ведь должен быть уверен, что он единственный. Кому кистень, а кому четки, — улыбнулся он и, достав из бокового кармана сигару, начал с удовольствием ее разминать.

ЭЛЬ-ТАРА, ЮЖНАЯ АМЕРИКА, 2008 ГОД

Пушкин приметил эту красотку издалека, как только ступил на стоянку, — яхта «Santa Cruz 52» девяносто седьмого года: формально — прошлый век, но до чего хороша. Малюткой она не была, однако определенным изяществом отличалась. Смирно покачиваясь с подобранными парусами в тихих прибрежных водах, в океане она обещала превратиться в легкую и быструю птицу. Остальные яхты на ее фоне смотрелись какими-то урезанными лодчонками, тоже, впрочем, симпатичными.

Как владелец небольшого питерского швертбота Пушкин был не склонен посмеиваться над тем, что в длину короче тридцати футов. Однако швертбот большую часть года проводил на приколе в Клязьминском водохранилище, пока ветреный хозяин то там, то здесь, по всему миру, отдавал предпочтение более габаритным и дорогостоящим плавсредствам.

В это утро в порту Эль-Парадизо было спокойно, как в обеденный перерыв в банке. Конец сезона бойкого спроса на прогулочные яхты не обещал. A «Santa Cruz» и вовсе обходили стороной — видимо, владелец запрашивал неумеренную арендную плату. Сам он — дородный, по всему судя, крепких нервов мужчина лет пятидесяти — дремал за складным столиком, выставленным прямо перед яхтой. И это Пушкину тоже понравилось. Другие владельцы зазывали, навязывались, униженно хватали редких туристов за руки и тащили к своим яхтам, по дороге то сбивая, то повышая цену. Хозяин «Santa Cruz», сдвинув на глаза капитанскую фуражку, плевал на весь мир — словно дожидался одного-единственного клиента.

И он его дождался. Пушкин, приобняв Марину, подошел к нему.

— Петр, он оставит нас без штанов, — попыталась остановить его Марина. — Эта штучка стоит не меньше шести — семи сотен долларов в день, помяни моё слово.

— Не время экономить. У меня романтическое настроение, — отбился Пушкин, вспомнив Остапа Бендера.

В результате они арендовали яхту на два дня — именно столько позволяла пауза в переговорах. Пушкин различил на борту яхты название «Казанова». Это соответствовало и настроению, и целям. Кяхте прилагалась команда из трех человек: сам капитан — как оказалось, итальянец, — матрос и стюард, знойные юные латиносы, похожие друг на друга, как близнецы-братья. Отбыли незадолго до полудня. И, пока покидали акваторию порта и ставили паруса, Душкин с Мариной оказались в каюте.

То, чем они там занялись, можно было поделывать и в номере гостиницы, и в деловом кабинете, и в авто, и просто на природе. Работать на переговорах приходилось по 10–12 часов — и все бок о бок. Возвращаться в отель хотелось не всегда. К тому же неизменно оставалась опасность, что номер напичкан «жучками». Сотрудники посольства чистили номера от подслушивающих устройств едва ли не раз в сутки. Но появлялись все новые и новые. В XXI веке обновление на рынке шпионской техники происходило чуть ли не каждые полгода, так что защититься от какой-нибудь новой модели стало практически невозможно. Так что Пушкин давно взял за правило ничего важного в отеле не предпринимать и ни о чём значительном не говорить. То, что происходило между ним и Мариной, было и важным, и значительным. А яхта совсем другое дело — она безусловно и беззаботно отрезала их от внешнего мира, от всего, что мешало им столько лет.

Через пару часов в дверь деликатно постучал стюард, чтобы напомнить об обеде. Трапезничали на корме вместе с капитаном. Вид, открывавшийся с борта, соперничал с полотнами Айвазовского: легкие, в стиле барокко волны будто играли друг с другом и с чайками, наслаждаясь чистотой лазурного неба. Потом бросили якорь и купались. Затем просто выпивали, ловили рыбу и загорали — то есть предавались обычным для всех выходящих на яхтах туристов занятиям. Но Пушкину они казались исполненными тайного смысла, словно что-то очень важное должно произойти вот-вот, с минуты на минуту этой безгрешной лени.

Марина после двух-трех коктейлей превратилась в поклонницу солнечных ванн топлесс. Хотя красный шнурок, которым она до того прикрывалась, и трудно было причислить к одежде, он все же создавал иллюзию ненаготы. Темпераментный капитан, и раньше украдкой разглядывавший изгибы Марининой фигуры, узрев её безупречную грудь, от избытка нахлынувших чувств затянул итальянские арии. Когда Марина начала подбадривать его аплодисментами, капитан и вовсе перестал отводить от нее взгляд, а на Пушкина накатил такой прилив ревности, что он отвернулся от Марины и начал вглядываться в размытую линию горизонта. Просто поразительно, как прежние чувства и эмоции могут мгновенно всплывать из глубин сознания, стоит их чуть расшевелить. Вот так, под итальянскую классику, и прошел последний день их блаженства.

Ужинали дневным уловом — особым образом приготовленный тунец под белое чилийское вино был уничтожен в полчаса без остатка. Стюард подал мате.

Петр и Марина, не прикасаясь друг к другу (каждое прикосновение было чревато взрывом, оба это чувствовали наверняка), расположились на тёплой крыше кабины, чтобы любоваться закатом и диким островком, у которого капитан бросил якорь на ночь. Закат дарил столь замысловатые и тропически яркие, затмевавшие даже роскошь радуги картины, что Петр с Мариной, зачарованные, застыли с широко раскрытыми глазами, затаив дыхание. Дикий островок тактично оттенял своей неподвижностью симфонию моря и небосвода. Вышколенная на романтических круизах и все повидавшая команда незаметно оставила парочку.

Фейерверк заката становился все более матовым, и вот Марина прикоснулась к его накачанному торсу нежными губами…

Когда Петр вновь стал замечать окружающий мир — ночь и её таинственные звуки: шелест волн, загадочные переклички фауны дикого острова, — он завернул Марину в парео и прижал к себе как драгоценный солнечный подарок минувшего дня в этой чужой влажной ночи. Им все казалось, что в глубине океана кто-то вздыхает протяжно и печально, а звезды придвигаются все ближе к коже — до зябких покалываний. Они больше никуда не спешили, ни от кого не убегали. Пушкин думал: теперь все и навсегда будет хорошо, больше не надо ничего решать. Ясность полная. Еще два дня назад он говорил себе: полковник, остановись, подумай — что ты делаешь? А теперь думать не надо — поздно. Это его женщина («ах, какая женщина!») — тёплая, нежная, грешная, — его родненькая, со всеми укромными, сладкими уголочками.

Почему-то, говоря о женщинах, большинство мужчин отмечает одну-две черты их облика. Пушкин же гурманствовал — его завораживали шифон ее голоса, мочки ушей, поворот шеи, взмах кисти, непредсказуемость реплик и утонченность лодыжек, скрещенные острые коленки и рассыпающиеся по плечам шелковые ароматные волосы, прищур ироничных глаз, эрудиция и предвещающее сюрпризы молчание. Неудивительно, что такой женщине капитан весь репертуар «Ла Скала» перепел, едва глотку не сорвал.

Марина шевельнулась, по-детски зевнула, высвободила руку и осторожно провела ноготком по его мускулистой спине.

— Скажи, Пушкин, мы просто сидим? Или у нас такие любовные игры?

— Сорок недель в тюрьме сидел, два года на виселице висел, — засмеялся он и крепко её поцеловал.

Наутро его разбудили голоса — капитан с кем-то торговался. Марина спала, прильнув к Пушкину своим прелестным телом, по-детски открыто и очаровательно улыбаясь во сне. Но надо было вставать, тем более что голоса становились все громче и громче. Итальянец азартно сбивал цену и на попятный никак не шел. Торговец и не настаивал, безропотно уступал.

На палубе вовсю светило солнце. Пока они с Мариной спали, капитан успел вернуться к материку, в одну из живописных бухт, в которой уже было несколько яхт. Между ними сновали лодочки и катера местных жителей, предлагавших фрукты. С тех пор как президент страны объявил программу развития туристического бизнеса, эти места ожили. Аборигены, раньше едва сводившие концы с концами, теперь пытались впарить туристам все — он самодельных деревянных бус и фигурок местных божков до собственных ношеных шляп, юбок и штанов под видом фольклорных раритетов. Около «Каза-новы» тоже качалась лодочка, с которой жилистый загорелый старичок тянул корзину капитану, а тот, картинно сморщив нос, то разводил руками, то потирал виски. Что думал по этому поводу старик, было непонятно: он слишком низко надвинул на глаза соломенную шляпу.

— Сколько он просит? — осведомился Пушкин по-английски.

— Два миллиона, — ответил капитан и подмигнул. — Как спалось?

— Два миллиона? — Пушкин попытался в уме сделать пересчет по курсу. — Что-то много за корзинку фруктов.

Тут на палубу поднялась Марина — уже с деньгами. Эта женщина везде успевала.

— Милый мой, — включилась она в переговоры. — Это по курсу не больше пятнадцати долларов. По туристическим расценкам — сущие гроши… Эй, амиго, тебя «зелёные» устроят? — спросила она уже на испанском.

Капитан передал деньги старику, тот быстро завел мотор своей лодки и, надымив бензиновой гарью, помчался к берегу.

— Итак, утро красит нежным цветом… — Пушкин, наблюдая за капитаном (тот начал разбирать корзину), приобнял Марину и привлёк к себе. — Девушка, вы задолжали мне поцелуй…

Вслед за ананасами, солнечно-рыжими апельсинами, волосатым кокосом и чем-то еще тропически-непонятным капитан извлек со дна корзины какой-то продолговатый предмет и озадаченно на него уставился. Что-то знакомое, очень знакомое было сейчас в руках капитана — что-то, не оставившее ни одной секунды на раздумья.

Пушкин резко толкнул Марину с борта и крикнул:

— Нет! Не трогай!

Взрывом яхту разломило почти надвое. Следом ахнул бак с горючим. Но Пушкин этого не слышал. Его выбросило в воду; оглушённый, накрытый обломками «Казановы», он падал на дно, а в мозгу проносились необычайно яркие картинки — последние всполохи угасающего сознания.

«Не нам, не нам, но имени Твоему» — кто-то над самой головой произнес эти слова. Три пальца на правой руке соединились, ему так хотелось осенить себя крестным знамением…

МОСКВА, СЕНТЯБРЬ 1998 ГОДА

Люди сбивались с ног и скупали всё, что не успело подорожать. Магазины вели себя по-разному: кто-то поспевал за стремительно взлетающим долларом, кто-то бесшабашно оставил те цены, какие были. Благородно и умно. С прилавков сметали все. А завтра — в новую жизнь с новым товаром. Финансовые конторы лопались одна за другой. Политики в телевизоре нудно изрекали всякую ерунду, пряча глаза.

Пушкин рассматривал эту человеческую комедию с позиций стороннего ироничного наблюдателя — пожалуй, единственно верный ракурс. Когда-то, будучи чистым романтичным подростком, Петр Пушкин, конечно, рассчитывал рано или поздно повстречаться с девушкой своей мечты. Но не здесь же — и не в эти дни.

Девушка его мечты стояла у прилавка магазина, явно соизмеряя содержимое своего кошелька с ценниками на витрине. Именно такой он ее и запомнил: юная богиня, пряча подбородок в широкий ворот свитера, подслеповато щурится на ряды бутылок.

— Скупить весь магазин все равно не сможете, — неожиданно для самого себя выпалил он. — А человека спасти сможете.

Богиня вздрогнула и боязливо на него покосилась. А Пушкин почувствовал себя умудренным эстетом, который на дворовом вернисаже случайно нарвался на шедевр. У шедевра было чистое, немного усталое лицо с четкими античными чертами, волосы со светло-каштановым отливом, тигровые янтарные глаза и слегка вздрагивающие губы, как будто она все еще производила беззвучные подсчеты. В аккуратные мочки ушей были заправлены жемчужины-гвоздики. Эти серёжки почему-то вызвали у Пушкина особый приступ нежности, и он напрямую попросил:

— Одолжите денег.

Она с несколько большим интересом осмотрела его. В принципе, брючки и курточка производили неплохое впечатление. Да и рубашка, как всегда, хрустела чистотой. Небесполезная деталь для того, кто решил побираться по винным магазинам. Очень располагает.

— Уже? — спросила девушка. Мягкий нездешний голос — бархат и бриллианты. У такой девушки определенно должны водиться деньги.

— Что — «уже»?

— Уже закончились?

Он пожал плечами и на всякий случай невинно улыбнулся.

— Деньги, — напомнила девушка. — Уже закончились?

— Да, знаете, Париж, Ницца, казино Монте-Карло. Проигрался вдрызг. А папенька, как назло, одни долги завешал. — Для убедительности он вывернул карманы брюк.

— А на родину как добрались?

— Попутным товарняком. Голодал, на всём экономил — так на родину тянуло. Правда — одолжите денег. Мы с друзьями отмечаем день рождения в соседнем доме, но у нас закончилось шампанское. На нашу пирушку я пришёл последним и был послан высоким обществом пополнить наш праздничный стол. Хотите верьте, хотите нет, но только в магазине я заметил, что забыл прихватить с собой деньги. Взываю к вашему благородству, молю о снисхождении. Не отвергайте просьбу ближнего. Я верну.

— Зачем же? Я с вас натурой возьму, не отходя от кассы.

— Тогда я займу побольше, чтобы потом отдавать, отдавать, отдавать… — немедленно откликнулся он.

— Ну уж нет. — Она отвергла его готовность без всяких сантиментов. — Будете моим телохранителем и проводником до дому? Здесь недалеко, дворами минут двадцать. А вы, мужчина, какие напитки больше обожаете? Пиво, вино, водку?

— Я коньяк люблю с горьким шоколадом, — скромно признался Пётр. — А если шоколада нет, можно бананами закусить. Гулять — не устать, а дней у Бога впереди много.

— А вы, оказывается, философ, — улыбнулась она и добавила: — А если коньяка нет?

«Я не философ, а Алеша Карамазов, старца Зосиму своего ищу», — хотелось ему сказать, но он передумал, почему-то рука сама потянулась к кубинской сигаре в боковом кармане.

Богиня ему попалась с характером — как и положено небожителям. Потом, несколько часов спустя, уже у нее дома, он боялся ослепнуть от ее тела и оглохнуть от шепота, сбивчивого, пугливого, жаркого, так не похожего на ее дневные отстраненные шуточки и колкости. Все сложилось неожиданно и просто. Она попросила его остаться, как Мюллер Штирлица. «Не гоните коней, им же больно», — начал было он, выдерживая шутливый тон раздолбая-морализатора. Но осекся: здесь было нечто другое. «Ты уверена?» — спросил он. «Нет, — сказала она, — но всё равно, я тебя очень прошу, останься». Немея от предвкушения, он взял под козырек.

В магазине Марина приобрела ему «Хеннесси» и «Гжелку», а свою сумку набила всякими колониальными деликатесами, красным и белым «Арбатским».

— Вы по утрам ванну из «Арбатского» принимаете? — не сдержался Пушкин. Сумка и в самом деле оказалась неподъёмной. Он даже напрягся от неожиданности, когда взялся за ручки.

— Это мальчикам. У них тоже деньги кончились, — серьезно ответила Марина.

— Плебейские вкусы у ваших мальчиков.

«Мальчиками» оказалась компания бородатых мужиков. Они заседали в странной квартире Марины — студии с высокими потолками, белыми стенами, оранжевым полом и черной мебелью. Ванную отделяла перегородка матового стекла. Пушкин сразу представил себе эффект, если бы кто-то из присутствующих вдруг рискнул принять душ. Один из «мальчиков» жарил картошку, трое спорили о судьбе России: предельное количество. Если в России спорят больше трёх, то возникают баррикады. Приход Пушкина и Марины заметили не сразу.

— Ерунда, — говорил один из спорщиков. — Олигархи не допустят, чтобы капитализм загнулся. Другое дело, что Россия как государство может быть просто продана с молотка. И мы быстро привыкнем к этому, если только вообще что-нибудь заметим. Мы же оглянуться не успели, как закончился социализм. Так же не заметим и кончину российской государственности, и это нам будет казаться нормальным. Все к этому шло.

— Куда хватил, — говорил другой. — Государство отдельно, а хорошая жизнь отдельно. У нас государство редко с хорошей жизнью совпадает, разве только в порядке эксперимента и строго временно. Почитай историю. Относись философски. Последние два-три года было клёво. Теперь побудем в заднице, дело обычное. А государство само по себе живет. И Россия сама по себе, независимо от экономики. Россия — это идея такая, ей дефолт пофиг. Надо сказать, и мне тоже. Бабок, которые в банке остались, жалко. Пятнадцатого августа счёт в Инкомбанке открыл, захотел в мировое сообщество цивилизованных государств. Фантазер.

Марина по ходу беседы «мальчиков» успела извлечь покупки из сумки, критически осмотреть стол и со словами «ничего нельзя поручить», отобрать сковороду с подгоревшей картошкой у светловолосого и русобородого неуклюжего парня, топтавшегося у плиты. Парню было лет под тридцать, что не мешало ему выглядеть крупным, забавным, басистым ребёнком. Так Пушкин впервые увидел поэта, писателя и певца андерграунда Павлушу Латунина. Павлушу любили все. Таким даром возбуждать в окружающих иррациональную, слезливую симпатию обладают кроме Павлуши только щенки и котята. Павлуша Латунин не умел драться, говорить гадости, быть прагматичным и предсказуемым. Зато он талантливо транжирил чужие деньги и соблазнял дикое количество женщин душераздирающими и непонятными стихами. И никто не уходил обделенным.

В тот же памятный день Пушкин познакомился и с Ильей Чернявским. Илья — темноволосый и синеглазый, удивительно изящный, с аккуратной небритостью — в спор не вступал, а молча ел консервированную сайру, по всем правилам орудуя ножом и вилкой. На его руке поблескивали достаточно дорого выглядевшие часы.

— Что молчишь, Илья? — окликнули его. — Скажи и ты что-нибудь за Россию.

— Россия? — Он элегантно промокнул губы бумажной салфеткой. — За последнюю пару недель мы все потеряли свои привычные заработки, кроме Павлуши, пожалуй. И вот я думаю: как бы приобрести независимость от капризов экономики родной страны. Иначе кто нас завтра кормить будет? Пушкин?

Тут все обнаружили, что Марина вернулась не одна. Визитёр сидел на первом попавшемся ему стуле с бутылкой «Рябины на коньяке» в руках — уже ненужной. Пушкин вообще не пил.

— Юноша, вы кто? — спросил Латунин.

— Пушкин, — представился он.

МОСКВА, 2007 ГОД

Президент ССР — Союза Суверенных Республик — возвращался с очередной презентации корпорации «Каскад» со смешанными чувствами. Он так и не мог принять решение, что делать с попавшими ему в руки неделю назад документами. Эти документы были буквально подкинуты одному из высокопоставленных сотрудников администрации и содержали личное обращение к Президенту. Смущал топорный способ доставки, каким не пользовались лет десять. Но не менее смущало содержание послания, якобы составленного анонимным журналистом. Президент обладал фотографической памятью, и эти строки стояли у него перед глазами уже несколько дней. Первое, что он подумал, — «неужели снова скандал, неужели снова начинается». Два года в стране никаких серьезных разборок, никакой грязи в прессе. И вот удар со стороны «Каскада», за который он был совершено спокоен.

За годы власти он сделал все от него зависящее, чтобы очистить страну от скверны наркомании, коррупции, междоусобных войн за собственность, грязной политики, чтобы хоть как-то вернуть стране прежние позиции в мире. Видит Бог, он пытался быть и демократичным, и цивилизованным, и толерантным. Через месяц только ленивый не называл его «слабым президентом». В прессе замаячило что-то вроде «неоправдавшихся надежд». Надежд на что? Что можно сделать за месяц? Ну, разогнать кабинет министров. По правде говоря, он просто поборол искушение. Вместо этого пару раз рассказал новым приближенным анекдот:

«Идет заседание Политбюро.

Сталин: На повестке дня два вап-роса. Пэрвый — о расстрэле Палитбюро. Второй — о пэрэкраске мавзолэя в зэле-ный цвет.

Молотов (заикаясь): Т-товарищ Ст-талин. А почему именно в зелёный?

Сталин: Я так панимаю, что по пэрвому вапросу вазражений нэт?»

Судя по росту исполнительской дисциплины, его хорошо поняли. В первые дни ощущение власти показалось очень забавным. Подумать только, быть президентом так увлекательно. Потом он понял, что никакой реальной власти у него нет, что каждый президент страны должен брать власть заново, двигаясь почти на ощупь, максимально мобилизуя характер и волю. Это каждодневное приращение власти засасывало, и надо было сохранять трезвость и осторожность, чтобы не превратить его в самоцель. Он понял также: все рассуждения о том, что наведение порядка в России невозможно без жесткой и последовательной позиции власти, — чистая правда.

Он пришёл к власти, опираясь на разнородных союзников, включая силовые структуры. Но быть «силовым» президентом вовсе не собирался. А пришлось. Однако он сам себе поставил ограничитель: кровь. Крови быть не должно. Новое кровопускание окончательно уничтожит Россию. Наводя порядок, он будет доходить до жестких мер, но без крови. Когда ему захочется крови, он должен будет уйти. На сегодняшний день эта внутренняя клятва, которой он был верен так долго, несколько трансформировалась. Когда ему захочется крови, он перестанет быть президентом, объявит выборы, чтобы завоевать власть снова и на общих основаниях. Кажется, такой момент наступил.

Видимо, вся причина в том, что он был недостаточно жестким. Не зря в западной прессе его называли диктатором «сомневающимся» и «мягким». Называть-то называли, но, кажется, здорово побаивались. А своя пресса давно помалкивала. Президента иной раз так и подмывало сказать: расслабьтесь, ребята, напишите что-нибудь критическое. А я почитаю. Я вам ничего не сделаю. Но три закрытых общегосударственных канала и семь прогоревших центральных изданий так просто не забываются. Хотя все прошло без особых трагедий. Правда, в последние полгода какое-то интеллектуальное и гуманитарное движение началось — журналисты странным образом все чувствуют загодя.

В такие моменты поневоле производится ревизия прожитого. Сверхдержава, веками ковавшаяся в Российской империи, к началу XXI века фактически лишилась этого статуса. Евразия (а соответственно, и центр ее — Россия) стала «геополитическим призом для США». Все развивалось вполне в духе реструктуризации Хартленда — старого противостояния стран суши и стран моря. Геополитики давно вынесли вердикт — для господства в мире (а кто-то всегда должен быть главным — печальная и в чем-то величественная истина) надо быть «страной суши», обладающей обширными территориями. Основной континент суши — Евразия, а в Евразии царит Россия. Эта истина, не устраивающая в первую очередь США, породила вполне реальные геополитические угрозы. В конце XX века они реализовались в малых партизанских и террористических и масштабных информационных войнах. «Политбюро» пресловутых демократических и рыночных реформ в СССР — России заседало, по сути, за океаном. Одной из целей этого «политбюро» стало физическое сокращение, сжимание российских пространств, привнесение сюда всевозможных конфликтов. А СССР, затем Россия все отступали. «Мирные инициативы» и борьба за «общечеловеческие ценности» стоили России многих тысяч реальных квадратных километров суши и напряженности, перерастающей в конфликты практически по всему периметру бывшей империи. Гражданам этой империи между тем вбивали в голову мысли о неизбежности и даже желательности грядущей раздробленности, о неизбежности развала, о принципиальной неспособности верхов управлять российским территориальным «монстром». Западные друзья сначала провоцировали конфликты, а затем через различные международные организации подкармливали окраины, исподволь внушая им стремление к побегу из пределов влияния Москвы, которая так равнодушна к их бедам. Только по прошествии времени стало очевидно, что помощь Запада не была ни актом гуманизма, ни вложением средств в развитие экономики. Это были инвестиции в развал и хроническую хаотизацию вечного геополитического соперника. На смену «холодной войне» пришла другая война, намного более эффективная и кровавая, чем открытый конфликт. Россию «урезали» со всех сторон, страна теряла выходы к морям, форпосты влияния, союзников, защищенность границ. В год фиксировалось до нескольких сотен нападений на российские суда, лишенные поддержки военно-морского флота и внешнеполитического авторитета. В вооруженных конфликтах гибли люди. В конце концов по России прокатились волнения — в Поволжье и на Урале пролилась кровь. За считанные годы постсоветское пространство неузнаваемо изменилось, как будто карту наугад порезал слепой и злобный клоун. Это назвали четвертой мировой войной, выигранной Западом без единого выстрела. Кавказ был окончательно потерян. Грузия ушла в НАТО. Часть Армении завоевала Турция. Но те, кто опомнился в этой вакханалии чужой воли, объединились в новый союз. Кроме России и Беларуси в него вошли часть Украины, часть Казахстана, некоторые малые автономии. А он стал президентом нового союза, надеясь когда-нибудь сделать первые шаги к возрождению былой России. В границах 1913-го или 1939 года. К иному и не было смысла стремиться.

У Президента ССР сложились дружеские отношения с Президентом США. Едва ли не каждый день они звонили друг другу. Говорили обо всем, начиная с морозоустойчивости смородины, которую Президент США приобрел для своего ранчо, и кончая новыми хромовыми натовскими сапогами, которые полюбились Президенту ССР. Близился день рождения американского президента; российский президент, не дожидаясь предложений протокольной службы, раздумывал и над этой задачкой. Он знал обо всех пристрастиях своего заокеанского друга, поэтому одна из идей предполагала изготовление шарообразного, размером с грейпфрут, зонтика для ранчо, распыляющего натриевые экраны от солнца в любом месте и любого размера. Чудо техники, сделанное нашими умельцами. Из «Каскада».

Вспомнив о «Каскаде», Президент помрачнел. Происходящее там было равносильно удару в спину. В определенный момент президент пришел к решению сделать ставку на высокотехнологичный комплекс. Это показалось ему единственным способом прорыва из пропасти цивилизационного забвения, в которую сталкивали Россию и куда она катилась по инерции сама. Но такой подход требовал очень мощного технологического и экономического прорыва, немыслимого без сильной власти.

Крупнейшим научно-промышленным консорциумом к 2005 году стал «Каскад», координирующий деятельность нескольких десятков крупных высокотехнологичных предприятий. Именно здесь создавался российский центр новейших супертехнологий многоаспектного применения. Объединение было вызвано необходимостью миллиардных инвестиций в проекты, потянуть которые каждое из предприятий в одиночестве не могло.

Консорциум «Каскад» отличали великолепная организация и явный приоритет интеллекта — и это Президента по-своему вдохновляло. Со временем пятая часть акций корпорации стала принадлежать государству, которое приняло самое активное участие в инвестиционных программах. Благодаря разработкам корпорации Россия вышла на такие рынки торговли вооружением, о каких лет десять назад и не помышляла. Корпорация получила право напрямую заключать контракты с зарубежными партнерами.

Президент корпорации «Каскад» и владелец части ее акций Леонид Мудрогор нравился президенту страны. Как-то их совместное фото даже появилось на обложке еженедельника «Анфас» с подписью «Два президента». Такое не позволялось больше никому. Мудрогор был крепким, спортивным мужчиной, выглядевшим намного моложе своих шестидесяти. Он обладал глубоким, гипнотизирующим взглядом и завораживающим голосом и умел заставить себя слушать. Президент вспомнил его слова на одном из совещаний руководителей высокотехнологичного комплекса в Кремле:

— Для того чтобы побеждать на рынках, мы не можем быть просто вровень с конкурентами. Мы должны быть на две, три головы выше их. Мы победим, только если создадим условия для безоговорочной победы.

Президент знал, что не имеет права явно отдавать предпочтение какой-либо отечественной отрасли. Ведь были еще энергетика, вечная кормилица российская — нефть, был газ. Но в последнее время доля высокотехнологичной продукции в общем объёме государственных доходов начала масштабно увеличиваться. Президент внутренне поставил на «Каскад» и даже начал рассматривать кандидатуру Мудрогора для назначения главой кабинета. Несколько часов назад он пожимал Мудрогору руку, но объятий перед телекамерами на этот раз избежал. А Мудрогор как-то слишком настороженно глянул на него.

Несмотря на позднее время, Президент вызвал в Кремль главу администрации Юрия Андреева и его заместителя — того самого высокопоставленного чиновника, который получил злополучные документы. Пока о существовании этих важных и опасных бумаг в руководстве страны знали только трое.

Глава администрации, по обыкновению, прибыл первым. У Президента иной раз складывалось впечатление, что Юрий Андреев двадцать четыре часа в сутки проводит наготове — в ожидании вызова. Несмотря на свое доверие к администрации, три года Президент так и не мог понять, что у этого человека на уме.

Заместитель Андреева Вадим Красик чувствовал себя не в своей тарелке. В главный кабинет страны за всю карьеру он допускался во второй раз и сейчас ловил себя на том, что с детским любопытством озирается по сторонам.

Президент сидел в глубоком кресле, вытянув ноги, и одной рукой перебирал четки, другой — знакомые листы.

— «Господин Президент, — начал он читать вслух и без того известный присутствующим текст. — Чувство глубокого патриотизма и уважения к руководству страны побуждает меня обратиться к Вам с этими словами. — Президент высокомерно улыбнулся и слегка поморщился. — Полгода я веду расследование закулисной деятельности известного Вам господина Мудрогора. В данный момент мои поиски еще далеки от завершения. Но если мне ничто и никто не помешает, я рассчитываю в ближайшее время получить прямые и полные доказательства преступного сговора Мудрогора с одним из крупнейших южноамериканских наркокартелей…» Ну, дальше неинтересно. Представленные документы и впрямь «прямыми и полными доказательствами» назвать трудно. Секретные протоколы о намерениях, протокол о передаче новой технологии производства и транспортировки наркотиков. Все — с электронными подписями. Разве в таких делах подобные метки оставляют?

— Если деньги серьезные, оставляют, — сказал Андреев.

— Мне нужен этот журналист.

— Если он вообще существует в природе. Возможно, вас, господин Президент, просто провоцируют.

— Провоцируют убрать Мудрогора? — Президент на минуту задумался. — А что это дает? Мудрогору, какой бы харизматической личностью он ни был, замена найдется быстро. В корпорации сильный состав топ-менеджеров. Во главе входящих в консорциум холдинговых компаний — лучшие из российских управленцев. А вот для меня угроза прямая.

— И это, разумеется, тоже. Ведь вы президент от «Каскада». — В этой полу вопросительной фразе Андреева было больше утверждения.

Слово сказано.

— Странно, — тихо проговорил Президент. — С таким же успехом меня можно было бы назвать президентом от «Энергоресурсов» или от дома моды Соловьева. Но несколько совместных снимков, несколько добрых слов — и я уже для всех навеки связан с «Каскадом».

— Не только фото, — осторожно напомнил Андреев. — Бюджетные миллиарды, вложенные в проекты «Каскада». Налоговые льготы. Возможность самостоятельно выходить на рынки.

— Это шантаж, проба сил. — Президент снова углубился в бумаги. — Мне намекают на то, что со мной сделают, если я отменю очередные выборы?

— Скорее вам показывают, что будет, если вы их не отмените.

— Тогда это удар по возможным выборам? Кому надо, чтобы я стал, так сказать, полноценным диктатором? Хорошо. Скажем, я объявляю: страна не готова к демократии, и выборы переносятся на три года. Тогда меня как президента от «Каскада» можно обвинить в создании условий для захвата власти в стране преступной корпорацией. Чур меня.

— Это всего лишь предположение.

— Однако просто так, по первому свистку начинать трясти корпорацию, от которой в ближайшем будущем будет зависеть рост благосостояния страны, я тоже не могу. Корпорация находится в стадии заключения стратегически важных контрактов в Азии, Европе, Южной Америке. Особенно важен этот контракт в Южной Америке. Это может быть просто ударом конкурентов по нашим позициям на рынке хай-тека.

— Но это может быть и правдой, — сказал многоопытный Андреев.

Вадим Красик удерживал на лице протокольную улыбку и предпочитал хранить молчание в присутствии боссов. В свое время Красик попал на государственную службу прямо из молодежной секции партии «Молодая Россия». Несколько лет барахтался в верхах в качестве аналитика и бойкого функционера. Но некоторое время назад круто рванул по карьерной лестнице. Андрееву чем-то приглянулся этот парень славянской внешности, добродушный, на редкость исполнительный и деловитый. В обычной обстановке такие звезд с неба не хватают, но при хорошем начальнике способны стать важным рычажком в большом организационном механизме. Главное, их амбиции редко простираются за пределы отлично выполненного поручения. И они умеют молчать.

Президент тем не менее решил заметить Красика.

— Ещё раз: где вы нашли документы?

— На заднем сиденье машины, — ответил тот. — Я был с супругой в театре. Машина находилась на платной стоянке. В тот вечер я был без водителя. Перед вторым действием меня вызвали на работу. Документы уже находились в машине — вот и все. И никто ничего не видел, как водится.

— Что можно сказать о журналисте? — спросил Президент.

— Либо он очень старый, прожженный кадр. Либо слишком молодой, горячий, наглый. Либо его вовсе не существует, а у нас хотят создать определенное впечатление.

— Нам троим надо провести закрытое расследование и попытаться найти журналиста. Необходимый опыт у вас есть, — обратился Президент к Андрееву. Юрий Андреев начинал карьеру в стенах внешней разведки.

— А разве, господин Президент, вы не хотите подключить к поискам министра безопасности? У него это лучше получится.

— Мне не хотелось бы нервировать уважаемого главу МБ недоверием, но он, кажется, личный друг Мудрогора?

— Как и вы, господин Президент. — Время от времени Андреев позволял себе дерзить Президенту, хотя делал это осторожно.

— Ну почему именно наркотики?! — Президент впервые позволил себе выплеснуть эмоции, но немедленно взял себя в руки. — Не для протокола, коллеги. У президентов нет друзей. Президенты могут позволить себе только союзников. Наведите справки по своим каналам, кто из журналистов мог проводить подобные раскопки. Я знаю, что стоит приступить к расспросам — и шила в мешке не утаишь. Но попытайтесь быть деликатными. Мудрогора пока трогать не будем. Будем ждать. Уверен, у этой истории должно быть продолжение.

Вадим Красик умел молчать, но только не с Алисой. Алису вообще отличало умение все из всех вытягивать — иначе не быть ей звездой известного ток-шоу на первом канале. Милягу Красика она подцепила на одном из устроенных Кремлем пресс-пати. Алиса сама себя (а вслед за ней и остальные) называла «девушка-фестиваль»: оливковый оттенок кожи и тропический разрез темных глаз достались ей в наследство от безымянного борца с Острова Свободы, который побывал в пятидесятых в Москве на фестивале молодежи и студентов. По генетической иронии, последствия его визита особенно сказались на внучке. Впрочем, в карьере ей это только помогло. В последнее время на центральном телевидении повысился спрос на ведущих с экзотической внешностью. На ту официозную вечеринку она пришла в красном платье с дерзким разрезом — готовая покорять.

Примерный семьянин Вадим Красик вовсе не собирался изменять супруге и тем более покидать ее. Однако Алиса была так мила, воспитана, интеллектуальна, так умела слушать. И у нее была потрясающая татуировка на левом плече — тигрица в траве. Они стали просто друзьями, которые иногда… проводят вместе незабываемые ночи, реализуя свои мечты.

Алиса сначала относилась к Красику как к удачному улову — такой источник информации и сплетен! Но потом как-то втянулась. Ей даже стали нравиться их конспиративные свидания. Красик умел все обставлять так, будто всю жизнь только и делал что уходил от наружного наблюдения: очевидный талант аккуратного чиновника высокого полета. Одновременно он умел быть искренним и простым. Во всяком случае, Президента и своего непосредственного начальника он боготворил от всей души. Не было в нем злого умысла. И это так приятно расслабляло.

— …И тут президент приложил всех, — рассказывал Вадим по возвращении из Кремля. — Хорошо, говорит, пусть будут выборы. Но я представляю, что начнется, знаю всех этих претендентов как облупленных. Толстинский — наш местный непотопляемый Накасоне, — которого упорно кормят ТЭК и регионы, блажить начнет. Столбов из «Энергоресурсов» сам во власть полезет, никому из любимых приятелей не доверит. Это его последний шанс. Будет еще кто-то из республиканских лидеров, но реальными кандидатами им не стать. Будут просто набирать политические очки. Собственно, всё. Других кандидатов нет. Если только «Каскад» не выставит какого-нибудь свеженького претендента.

Алиса, ловившая каждое слово, встрепенулась.

— Как так? Разве нынешний президент не от «Каскада»?

— В том-то и дело. Президент намерен на всякий случай дистанцироваться от Мудрогора. Высокие рейтинги Президента держатся на том, что он сумел парализовать все каналы поставки наркотиков в страну, подавить коррупцию. И что получается? В итоге его сторонник связан с наркобизнесом?

— Вопрос именно так ставится? Как Он может дистанцироваться от «Каскада», если существует контракт с Эль-Тарой и проект «Кориолан»? Президент меняет приоритеты?

Красик удрученно сник.

— Ведь я не сказал «дистанцироваться от „Каскада“». Я сказал «дистанцироваться от Мудрогора». Если мы откажемся от Южной Америки и проекта «Кориолан», америкосы от счастья сдохнут. Не дождутся.

Однажды Алиса догадалась, в чем секрет успешного продвижения Красика по службе. Он обладал реликтовой способностью переживать проблемы начальства, как свои личные. Вот и теперь он был натурально расстроен.

— Ох, по мне, так лучше бы он отменил эти выборы. Всё сразу бы стало ясно и понятно. Управлять проще: вот Президент, вот мы, вот страна с народом, — продолжал простодушный Красик. — А так мучение одно. Он отличный парень и отличный президент. Так в чём проблема?

Красик с некоторых пор взял за правило советоваться с Алисой, самокритично полагая, что не всегда способен разобраться в хитросплетениях государственной жизни собственными силами.

— Проблема в том, — назидательно сказала Алиса, — что сейчас его только метафорически называют диктатором. Но если он отменит выборы, станет настоящим диктатором, антиконституционным. Мне кажется, когда человек в одиночестве тянет такую махину, как наше государство со всеми его проблемами, быстро наступает психологическая усталость. Усталые диктаторы не могут просто покинуть сцену. Усталые диктаторы начинают расстреливать. Он собирается принять какое-то решение, поэтому ему необходима легитимность. Хотя ещё вчера я могла поставить девять против одного, что выборы не состоятся. Неужели на президента так повлиял компромат на Мудрогора?

— Похоже, что так. Кстати, ты не могла бы для меня осторожно выяснить, кто из журналистов интересовался Мудрогором и «Каскадом»?

— Ума не приложу, — сказала Алиса. — Что еще интересного говорил Президент?

— Не знаю. Меня выпроводили. Думаю, они вдвоем обсудили какие-нибудь технические детали.

«Ах, бедный ты мой, — подумала Алиса, — без тебя они как раз самое интересное обсудили». И, как мудрая мамаша бездарное любимое дитя, потрепала Красика по кучерявому затылку.

— Скажи, разве никому не приходит в голову версия о существовании одинокого честного журналиста, который проводит собственное расследование?

«Бедная моя», — подумал Красик.

После его ухода Алиса позвонила заслуженному мэтру и лауреату поэту Латунину. Павлуша отозвался не сразу, его голос звучал недовольно — сонно.

— Что делаешь? — спросила Алиса.

— Творю. Хочешь, почитаю тебе из нового, полуночного?

— Не хочу. У меня…

— Глаза зари так беззащитны, душа зари так холодна. Вы были заняты собой, я был второстепенен, — затянул Павлуша.

— Павлуша, умоляю. Я, конечно, позвонила не вовремя, четыре утра. Все понимаю и раскаиваюсь. Мне сейчас не до поэзии. Мы с тобой что-то не то натворили — к худу или к добру, пока не знаю. Но определенно что-то не то.

* * *

В это же время Вадим Красик воспользовался телефоном мобильной спецсвязи, выданным ему несколько часов назад в Кремле.

— Господин Президент, это определённо она.

МОСКВА, ОСЕНЬ 1998 ГОДА

Было непростое время. Петр Пушкин совершенно не представлял, что ему делать дальше. В бумажнике — шаром покати. Карточка с тремя тысячами долларов превратилась в бесполезный кусок пластика. Счета отправились в тартарары вместе с банками, где были открыты. В боковом кармане была лишь одна кубинская сигара.

Ещё недавно будущее представлялось понятным, просчитанным и безоблачным. Ещё недавно Петр Пушкин разгуливал по Европе уверенной походкой везунчика. Он чувствовал себя умным и необходимым. В европейских банках и финансовых компаниях, где он стажировался, очень серьезные и уважаемые господа пожимали ему руку и называли весьма перспективным молодым человеком. Это было ещё вчера. Он вернулся в Москву двадцатого августа после полугодичной стажировки, чтобы к первому сентября — как дети в школу с портфелями потянулись — оказаться на улице. Трастовая кампания, где Пушкин до этого процветал, лопнула.

В двадцать один Петр Пушкин с отличием закончил военно-финансовое училище и попал по распределению в Северный военный округ. Через два года в звании старшего лейтенанта армию оставил: платили не густо, перспективы какие-то слабые. Но главное — чувство собственной непристроенности и ненужности. Были мысли, инициативы, порыв, был хороший старлей Петя Пушкин, наиподробнейшие военно-экономические труды писал, а когда надо — лаконичные, четкие, как выстрел, справки для начальства. Только всем было на это наплевать. Он помыкался, а как надоело до получки стольники у бывших одноклассников стрелять, армия офицера Пушкина недосчиталась. Тогда из армии уходило много специалистов. Родина никого особо не держала. Лишние рты, раз конец «холодной войне» и расцвет демократии.

Зато в трастовой компании его приняли с распростертыми объятиями, дела сразу пошли в гору. Свое двадцатипятилетие он встречал весь в шоколаде и перспективах. Бельгийские партнеры компании обещали Пушкину многое, о чем теперь вспоминать не хотелось. После 17 августа они собрали манатки и, лишнего слова не говоря, отвалили домой. В общем, лопнул бизнес. Человек с самолюбием и запросами, Петр Пушкин впервые в жизни растерялся. Старинный русский способ отношения к проблемам — когда главное — это проблему пережить, а решать ее после пары сотен грамм вроде уже и не обязательно, — никогда не был излюбленным в его палитре самотерапии. Несколько дней он просто пролежал на диване в рассредоточенном состоянии ума и страшной тоске. На излете этого бесприбыльного периода Пушкин повстречал Марину.

Марина была дизайнером интерьеров и до кризиса неплохо зарабатывала, несмотря на то что делала в этом бизнесе первые шаги. В очень состоятельные дома Марину пока не приглашали — не то имя. Она три или четыре раза на подхвате, среди прочих начинающих, ассистировала в оформлении интерьеров известных олигархов. Что-то декорировала в крупных офисах. Опыт, конечно, небольшой. Но так она получила первых клиентов из среднего класса, чьё обыденное сознание уже доросло до концептуальных жилищ. Возможно, ее художественные решения были чуть более концептуальными, чем необходимо. Клиенты к Марине вовсе не ломились, не занимали очередь загодя. Некоторые исчезали, едва ознакомившись с образцами ее творчества. Но те, кто решался отдать ей на растерзание свои квартиры, оставались в радостном шоке и часто рекомендовали Марину таким же ненормальным, какими являлись сами. Владельцам небольших рекламных агентств, сделавшим первые деньги моделям и актерам, среднему персоналу известных компаний. Она выполнила два десятка заказов, прежде чем в августе девяносто восьмого средний класс как класс временно в России погиб. Марина сориентировалась в считанные дни: начала подрабатывать переводами и рисунками для глянцевых журналов, которые я не думали умирать. Была в ней особая женская практическая живучесть. Возможно, она была слишком молода — едва за двадцать, — чтобы канючить и унывать. Это здорово встряхнуло Пушкина. Ему стало невыносимо стыдно своего отчаянья, своих поруганных, а по сути, пустых амбиций, словно солнце перестало светить и земля вращаться оттого, что курс рубля полетел вниз.

Она умела быть разной — и грациозной, и угловатой, и поразительно тонкой, и беспросветно глупой, и отчаянной, и боязливой: она словно каждый день наново решала, какой ей быть. Зрелой особой Марину никак нельзя было назвать. Мудрость ее появлялась только от усталости — иногда она уставала лицедействовать и решать. Она умела создавать вокруг себя неуправляемый, текучий, но такой живой и отважный мир, который потом можно постигать вечно, как улыбку Моны Лизы.

Пушкин рядом с Мариной скоро почувствовал необходимость взять себя в руки, заняться делом. Ведь миру, с которым он столкнулся, явно требовался несуетливый и сильный защитник. Действительно, их роман скорее походил на столкновение с самим собой, верный знак встречи пресловутых мифологических половинок. Реальность вторглась в этот союз самым тривиальным способом: квартира Марины была безнадежно перенаселена. В ожидании суженого девушка впустила в свою жизнь слишком много людей. Люди тусовались здесь практически беспрерывно. Видимо, когда-то Марина боялась остаться одна. Теперь они вдвоем ума не могли приложить, как отделаться от этих людей, никого существенно не обидев.

Только Илья Чернявский не доставил никаких хлопот. Для человека, недавно потерявшего собственное рекламное агентство, он выглядел прекрасно — уверенный, деловитый, элегантный. Однажды побывав в роли третьего лишнего, он резко сократил визиты к Марине. К тому же у него явно появились новые занятия. Он часто вел по мобильному телефону таинственные беседы, назначал какие-то встречи, ссылался на некие переговоры. Пушкин втайне восхищался «мобильным» Ильей: непростой парень, но в энергии не откажешь. И стиль от Бриони выдерживает — хоть сейчас на обложку бизнес-издания.

— Молодец Илья, — как-то сказал Пушкин Марине. Они пили чай в её квартире, наконец-то одни, наслаждаясь почти семейной интимностью момента. — Быстро себя нашел. Не каждый, потерявший своё дело, свою фирму, будет так великолепно держаться.

— Илье не надо было себя искать. Он себя никогда не теряет, — после некоторой паузы ответила Марина. — У него всегда есть что-то еще, второй план, запасной путь, альтернатива, несколько вариантов. — Она подбирала определение. — Илья никогда не кладет все яйца в одну корзину. Он это называет вариантным развитием.

Неожиданно в замке заворочался ключ. Это был Илья. Открыв, он понял, что нарушил идиллию, сдержанно улыбнулся и чуть приподнял бровь — вот и вся реакция.

— Илья, лёгок на помине. — Петр Пушкин был несколько озадачен. — Вот как, у тебя есть ключ?

— Вспомни дурака — и он появится, — самокритично заявил Илья. — Цветы поливал, когда Марина уезжала. Ключ забыл вернуть. Оставить ключ, Марина?

— Положи на столик у зеркала. — Её голос прозвучал излишне бесцветно. — Что будешь — чай или кофе?

— Ты знаешь.

Марина поднялась со стула, взяла из настенного шкафчика высокий хрустальный бокал и наполнила его минералкой.

— Значит, это правда, — констатировал Илья, расставаясь с ключом. Он достал из бокового кармана плоскую металлическую коробку, вынул оттуда сигару и тут же раскурил её. Дым сигары на какое-то время скрыл его нервно блуждающий взгляд. Сигара была английская, из тех, что любил лорд Чарльз.

Ответа он не получил. Петр уловил возникшую напряженность, в трактовке которой двух мнений быть не могло. Что ж, у Марины были отношения. Видимо, не слишком пылкие, если она практически на глазах Ильи завела шашни с другим. У Пушкина тоже ранее кое-что водилось. Например, та очень милая начинающая английская модель — всего на полголовы выше его. На стажировках все куролесили. Модель говорила на жутком кокни, так что Пушкин в итоге так и не сумел разобраться, что, собственно, девушка имела в виду, когда лепетала на чуждом ей языке в самых неуместных для лингвистических занятий эпизодах. Всем есть что вспомнить. Не стреляться же теперь по пустякам. Илья держался дружелюбно. Попивая минералку, он с интересом разглядывал влюбленную парочку:

— Пушкин, мне нравится, что ты очень правильный. Как пионер-герой. Такие не погибают. В одной руке у них знамя полка, в другой неразорвавшаяся граната, на сердце — памятка молодого бойца. В конце фильма они в смокинге вылезают из-под обломков города и целуют блондинку. Встретить такого человека на жизненном пути — подарок.

— Послушай, я просто чай пью. Для этого не надо быть таким уж джедаем.

Илья снова одарил его улыбкой Чеширского Кота:

— Всё нормально. Мы же друзья? Кстати, а что сказала мама Лора?

У Пушкина словно гора с плеч свалилась. Он симпатизировал Илье и большого разлада с ним вовсе не хотел.

— Кто такая мама Лора? — спросил Пушкин у Марины позже.

— Потом, — отмахнулась Марина. Она выглядела немного смущённой.

«И вспомнил он свою Полтаву, обычный круг семьи, друзей, минувших дней богатство, славу и песни дочери своей», — мелькнуло в голове Пушкина, и он опустил руку в боковой карман, где лежала кубинская сигара, но доставать её не стал.

* * *

Осенняя Москва принадлежала им. Держась за руки, они блуждали по городу без определенного плана. Им нравилось застревать в кофейнях, глазеть на суматошную публику мегаполиса, целоваться в галереях торговых центров, на Красной площади — прямо перед мавзолеем — самых неподходящих, но оттого особенно возбуждающих местах.

Пушкин между тем нашел работу в одном из негосударственных аналитических центров. Платили средне, однако Петр был рад тому, что избавился от застоя в мозгах. Он стал писать много как никогда, любовь словно прибавила ему времени — примерно до тридцати часов в сутки. Он вспомнил свои старые работы, достал с антресолей — вечного кладбища студенческого энтузиазма — курсовики, открыл файлы, которые некогда не уничтожил в запале перемены участи. Многое лаже не успело устареть. Сними, конечно, пришлось поработать. Но в ведущих газетах и журналах с подачи аналитического центра было размещено, несколько публикаций — реплики и серьезные статьи.

— Ай да Пушкин, — хлопали его по плечу персонажи из Марининой тусовки, — аи да сукин ты сын. Это новая самореализация или форма ухода?

Пушкин часто ловил на себе внимательный взгляд Чернявского. Однажды Илья обратился к нему с просьбой оценить отечественный рынок технических средств защиты от промышленного шпионажа.

— Так вот чем ты теперь занимаешься? Благородно.

— Прибыльно, — уточнил Илья. — Поговорим как-нибудь о партнерстве? Бизнес красивый.

— Илья, где средства защиты, там и средства, так сказать, нападения. «Жучками» тоже занимаешься?

— Человеческое любопытство пока никто не отменял, — туманно ответил Илья.

Обзор, о котором Илья просил, Пушкин подготовил, но предметное общение до поры отложил.

Зато отвадить Латунина оказалось сложнее сложного. Фигурально выражаясь, он застревал в косяке, упираясь ногами, и никак не желал понять, что отныне этот дом нельзя посещать когда вздумается — в любое время суток. У Павлуши Латунина, как назло, был творческий застой. К тому же накрылась обычная рекламная подработка. Павлуша был мрачен, на мир взирал хмуро и нуждался в психотерапевтическом общении с близкими душами, как никогда. Такими душами он самовольно назначил Марину и Петра и искренне радовался, когда заставал их вдвоем. Так, по его мнению, эффективность психотерапии возрастала. В результате Марине пришлось напрямую заявить:

— Павлуша, я очень тебя люблю. Но Пушкина я люблю больше. Как любящая женщина я хочу почаще уединяться с ним.

— Ты права, — завороженно ответил Павлуша, — Пушкин. «Я помню чудное мгновенье…» И все такое. «Ты рождена, о скромная Мария, чтоб изумлять своих детей». Это — «Гавриилиада». Любовь, моё творчество спасет только любовь. Вот моя тема!

— Я вообще-то о Пушкине.

— А я о ком? Я тоже о Пушкине. А вот ещё — «Беспечно ожидая хана вокруг… фонтана, на шелковых коврах она…»

— Как и все поэты, ты законченный эгоист, — махнула рукой Марина.

До Павлуши наконец дошло, чего именно от него хотят.

— Так вы …? А-атлично. Вот до чего дошло? Чернявский знает?

— При чём здесь Чернявский? — раздраженно вклинился в беседу Пушкин.

— Ну как? — растерялся Павлуша. — Ты не знаешь фамилию своей возлюбленной?

Парадоксы любовной горячки вполне допускают такие казусы. Пушкин и впрямь забыл спросить у Марины фамилию. Живешь, радуешься жизни, а самое главное проходит мимо.

— После развода я сохранила фамилию мужа, — сказала Марина. — Давай знакомиться? Марина Чернявская.

Это был день открытий. Дальше Петр узнал, что первый брак Марины длился чуть больше года. А почему она развелась с Ильей, она как-нибудь потом расскажет, не при Латунине. (Латунин и не подумал удалиться.) И эту квартиру ей купил тоже Илья — так что после развода он вполне имел право здесь бывать и пользоваться собственным ключом. Пушкин не вполне был с этим согласен, но смолчал. Все это дело прошлое, никакого отношения к происходящему между ними не имеет.

— Теперь всё? — спросила Марина.

— Нет, не всё, — сказал Латунин с каким-то мрачным удовольствием. — А что скажет мама Лора?

Скрывать в шкафу свои последние «скелеты» Марина была уже не в силах. На следующий день состоялась встреча с мамой Лорой — другими словами, Пушкин отправился на официальное свидание с родственницей потенциальной невесты. Ему сразу стало ясно, почему Марина до сих пор избегала даже упоминать о матери: она от нее полностью и абсолютно зависела.

Мама Лора оказалась стройной и на редкость молодо выглядевшей, сорока с небольшим лет особой с такими же, как у Марины, янтарными глазами. Но ими сходство двух женщин заканчивалось. В каждой черте, в каждом жесте мамы Лоры читалась железная воля и тяга к доминированию. Марина рядом с ней будто сжималась и теряла малейшую инициативу, что неприятно поразило Пушкина, но чувств его никак не уменьшило. Мама Лора была высокооплачиваемой переводчицей с огромного количества языков, весьма востребованной и в деньгах не нуждающейся. Пушкин навсегда запомнил ее вызывающую ухоженность, унизанные бриллиантами тонкие пальцы и надменно-насмешливый тон. Эта женщина могла бы сломать жизнь кому угодно. Но Пушкин не стал бы отрицать ее особой властной притягательности и характера — конечно же, характера, — которого в ней было намного больше, чем в дочери. Рассмотрев приобретение Марины, мама Лора утомленно вздохнула и выпустила изящную струйку табачного дыма. Она навела обычные справки о воспитании, образовании и доходах Пушкина — еще один вздох и еще одна сигарета. Перспективы? По выражению лица мамы Лоры Пушкин понял, что заслужил в этой графе жирный минус. Между прочим выяснилось, что Чернявского дочери сосватала именно мама Лора. Она же, скорей всего, как Пушкин внутренне решил для себя, стала и причиной развода. Не такой уж редкий случай проявления феномена тотальной опеки со стороны матерей. У Пушкина заныло сердце: предстояли бои. Но Марину он так просто не отдаст. На следующей неделе в модном клубе «Китайский летчик Джао Да», куда Пушкин отправился вместе с Мариной, им повстречался Илья. Он приблизился к ним, обнимая сразу двух девушек-близняшек.

— Слышал, состоялись смотрины у мамы Лоры? — спросил он Пушкина на ухо. — Ну и как? Ты ей понравился?

— Нет.

— Поздравляю. Но женщина — высший класс!

Они друг друга поняли. «Свет не без добрых людей», — подумал Пушкин.

* * *

В один из слякотных дней в конце ноября, когда Пушкин за своим столом в общей комнате аналитического центра пытался сочинить доклад шефа на конференции, посвященной выходу России из кризиса, его попросили к телефону в секретариате. Этот звонок круто изменил всю его жизнь. Звонившим был один из самых уважаемых в военном училище преподавателей Иван Васильевич Абросимов. Он отличался жесткой требовательностью, почти абсолютными познаниями и особой свободой мышления. Он давал будущим офицерам больше чем просто знания. Он учил независимо, нетривиально мыслить, победоносно действовать в любых, самых безнадежных обстоятельствах. Поговорка американского спецназа «дело можно сделать тремя способами — как надо, как нельзя и как обычно в армии делают» служила для него отправной шуткой в постепенно усложняемой архитектонике спецкурса, тренировавшего мозг, слушателей так же, как каратэ преображает тело и его реакции у новичков. Вскоре после окончания училища Пушкин как-то краем уха услышал, что Иван Васильевич отправился на таинственное повышение в Министерство обороны.

— Этот телефон я достал в редакции, где ты публиковался, — говорил Иван Васильевич. — Хорошо пишете, господин офицер. Недурно мыслите, явный прогресс.

— Я теперь не офицер.

— Ничего хорошего в этом не вижу. Армия не должна терять таких людей. Жизнь устраивает?

— Как когда.

— И я о том же. Надо встретиться.

К удивлению Пушкина, он был приглашен на загородную дачу Абросимова, что придало разговору непринужденную и очень личную тональность. Это была прекрасная старая зимняя дача недалеко от Лобни. Забавное, старорежимное место, где все друг друга знали и дружелюбно раскланивались при встрече. Пушкин попал в уютную обстановку с хорошо протопленным каминным залом, плетеной мебелью и традиционным меланхоличным котом на окошке. Хозяин хлебосольно, по-русски попотчевал гостя и только потом перешел к делу.

— Ты, Пётр, был лучшим на курсе. Ты по определению, рождению и призванию русский офицер. Не ожидал, что ты из армии сбежишь.

— Я не сбегал. Так получилось. Похоже, что армии я не слишком то и нужен.

— Понимаю, — остановил его Иван Васильевич. — Я про тебя, Петя, всё знаю. Молодому человеку сейчас непросто сориентироваться в происходящем. Так ты теперь вроде уже не ребенок. Сказал бы я тебе, как Тарас Бульба: «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» Только зачем?

— Как посмотреть. В чем-то помогли.

— Ладно, — рассмеялся Иван Васильевич. — Ты известный упрямец. Поучился уму-разуму за счёт супостатов — и будет. По Чехову, дело надо делать, господа. В армии сейчас все непросто. Но так будет не всегда. Знаешь ли, есть такая профессия…

— Родину защищать?

— Это само собой. Но есть и такая профессия — родину продавать.

— Вы о чем? — поперхнулся малиновым чаем Пушкин.

— Про торговлю оружием, Петя. Военно-техническое сотрудничество, твоя любимая тема. Я почитал твои последние публикации. Дельные вещи пишешь. И на стрельбищах, насколько помню, ты первый был. Навыков не утратил?

— Давно не практиковался. В связи с чем вопрос?

Иван Васильевич внимательно на него посмотрел, о чем-то раздумывая.

— Назад в армию хочешь?

— Если армии нужен, то не отказался бы. Стоящее дело?

— Как раз по твоему профилю. Пока будешь под моим началом, а там как пойдёт. Надевай погоны, парень. Я тебя уже рекомендовал. К твоей кандидатуре относятся положительно.

— Снова старшим лейтенантом… В мои годы. И перерыв в службе был большой.

— Да. Годы солидные. Двадцать шесть не шутка. Пора черту подводить. И каникулы ты себе устроил знатные. Но всё решаемо, если с твоей стороны есть принципиальное согласие и желание работать на новом, очень интересном и перспективном направлении. В случае чего можно считать, что погоны ты никогда и не снимал. А долгий перерыв просто был связан с командировкой в тыл врага.

Они долго говорили в тот вечер, незаметно перешедший в ночь. Получив согласие Пушкина, Иван Васильевич обрисовал контуры и тонкости нового дела. Речь шла о работе в секретном подразделении — Комитете по вопросам военно-технического сотрудничества при Министерстве обороны, где полковник Абросимов возглавлял спецотдел. Оформление возврата в армию затянулось почти на два месяца. Пушкин посчитал за лучшее пока не информировать Марину, хотя, вступая на новую стезю, испытывал известное волнение и даже воодушевление. У него редко оставалась лишняя минута, чтобы вообще поговорить. Впрочем, между делом Пушкин успел заметить, что Марина впала в большую задумчивость, чем обычно. Наверное, ему следовало быть повнимательней.

К началу февраля он решил объявить Марине, особо не вдаваясь в подробности, что поменял работу и теперь находится на государственной службе.

— Мне тоже есть что тебе сказать, — ответила Марина. — Я уезжаю вместе с мамой во Францию. Ей предложили очень выгодную работу в Париже. У нее там много знакомых и друзей. Мама говорит, что у меня в Европе будет больше возможностей реализоваться как дизайнеру. В Москве у меня дела идут все хуже, заказов совсем нет. Так, мелочь всякая. Когда здесь наладится, неизвестно, а время уходит. Мама говорит, что если ты решишь ехать со мной, тебе она тоже кое-что может найти. Подумай, хорошо? Мы будем вместе.

Глядя на неё, он вновь будто опьянел. Легкая и стройная, она продолжала:

— Я люблю каждый год за кого-нибудь выходить замуж. Ты не представляешь, как это здорово. Свадебное ощущение самое светлое, в нем так много жизни…

Марина вообще много говорила, не поднимая глаз на ошарашенного Пушкина. Он не успел бы ни слова вставить, даже если бы захотел. Марина явно нервничала и все что-то торопливо доказывала — как права мама Лора, как она всё лучше знает, какие у нее роскошные связи в Европе, какая она добрая и понимающая, раз решила устроить их счастье.

— Мариша, я не могу поехать, — сказал Пушкин, — и тебе не советую.

Но, утерев горькие слёзы и что-то нашептав ему на ухо при расставании (он даже ничего не разобрал), она ушла. На следующий день уехала в свой Париж. Обещала писать, звонить, приезжать, звала в гости.

Латунин сказал, что бабы — инопланетянки, кто их разберёт, и потому горевать бессмысленно, хотя камень на сердце есть камень. Илья был по делам во Владивостоке. По возвращении ситуацию никак не комментировал: одно слово — Чеширский Кот со своей неизменной улыбкой.

Марина не позвонила, не написала, не приехала.

Только однажды, года через два, Пушкин получил открытку с видом нового парижского ресторана «Сны Луары». Открытка была от Марины, без обратного адреса. «Живу нормально, — писала Марина. — Дела нормально. Вот ресторан, где я каждый год отмечаю свой день рождения. Будешь в Париже, заходи». В ней начинает появляться что-то от мамы Лоры, подумал Пушкин.

Работа в комитете поглотила его полностью. В тридцать четыре он заработал орден, звание полковника, должность генерального инспектора по делам оборонных предприятий, ранение предплечья и легкую раннюю седину. Но это — в своей тайной жизни. Официально он числился начальником отдела научно-исследовательского института Министерства обороны, специалистом в области военно-технического сотрудничества, кандидатом наук, автором статей и монографий.

В 2006 году, когда государство получило пятую часть акций корпорации «Каскад», Пушкина командировали исполнять обязанности государственного представителя — советника президента корпорации. Он уже знал, кого там встретит. На правлении, где Пушкина представляли топ-менеджерам компании, он увидел Илью Чернявского. Тот занимал место по правую руку от Мудрогора — любимый советник Бати, пользующийся полным его доверием.

— Что, коллега Пушкин? Занятная штука — жизнь?

— Занятная, — ответил Пушкин и добавил: — Всяк своему богу молится.

— Ты о чём это?

— Да о том, что молилась Фекла, да бог не вставил стекла.

КОЛОКОЛОВО, ПОДМОСКОВНАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ КОРПОРАЦИИ «ЭНЕРГОРЕСУРСЫ», 2007 ГОД

Чудо технологии XXI века, подмосковная резиденция корпорации «Энергоресурсы» занимала первое место в стране среди прочих подобных сооружений как по площади, так и по чрезмерной роскоши. Резиденция была напичкана компьютерами, для управления ею писались специальные программы. Помимо множества кортов, зимних садов, бассейнов, спортивных залов, вертолетной площадки, собственной фермы, подземных гаражей, жилого комплекса (на бог весть какой всякий случай), шикарных переговорный, комнат отдыха и офисных помещений, здесь имелась даже своя янтарная комната — зал приёмов и палисандровый кабинет шефа, — всё слишком, слишком.

Глава корпорации Максим Столбов, знавший, что за глаза его называют элегантным сокращением «Макс», когда-то был поклонником функционального минимализма, но с годами пристрастился к королевской роскоши. За четыре года на месте безвестной деревни Колоколово вырос целый город, большей частью подземный — двенадцать этажей, — где, собственно, и располагался мозговой и управленческий центр корпорации. Столбов проводил здесь основное время, здесь он чувствовал себя вольготно и уверенно, как какой-нибудь стародавний барин в родовой усадьбе среди угодливой дворни. Частыми гостями в Колоколово были его политические союзники господа Борис Галкин и Лолита Заведецкая, бойкая, продвинутая партийная функционерка, — безотказные подручные всегда и во всем. Порой Столбов очень уставал от них, но предпочитал держать при себе, веря, что час настанет. Когда-то он использовал их как живой канал общения с Западом. Пересекающие границу по своим политическим и общественным надобностям парламентарии были отличной легендой для пикантных контактов. Но потом времена изменились: слишком тесные связи с западными институциями могли раздражать государственное руководство. И Столбов был вынужден это терпеть, хотя по могуществу мог дать фору любому президенту. Но только не Президенту ССР.

Сегодня утром, покинув спальню Лолиты (она блистала и на этом поприще), Макс, по обыкновению, сыграл партию в теннис с Галкиным, позавтракал, немного поработал с документами. Его передергивало от этой нафталиновой формулировки, нелюбимой еще со времен так называемого первого президента. «Работа с документами» ассоциировалась с политической дряхлостью, и Столбов предпочитал оборот «решение вопросов стратегического контроля». Но страдал, страдал все равно.

В половине одиннадцатого ему донесли, что через полчаса в государстве ожидается нечто серьезное. В одиннадцать по первому каналу началась прямая трансляция с саммита глав суверенных республик. Столбов не вполне поверил своему счастью, когда услышал из уст Президента следующее: «…Грядущие выборы, которые состоятся через несколько месяцев, должны стать экзаменом на зрелость нашего союза, испытанием для нашей демократии. Я наравне с другими кандидатами намерен участвовать в выборах…» Слова звучали, как сладкая музыка. Смущало одно — об этой речи Макс узнал слишком поздно, всего за полчаса. Проморгать столь ответственное решение Президента — непростительно для его повсеместно раскинутой паутины источников. Было время, когда он не только узнавал обо всем раньше всех, но сам планировал события и корежил информационное пространство как ему вздумается. Что ж, все еще вернется. Эта речь — лишнее тому доказательство. Столбов окинул присутствующих победным взглядом.

— Сработало. Ребята, мы снова в деле.

Лолита, всегда носившая вызывающее мини (ее последняя юбочка была длиною в пейджер), картинно положила ногу на ногу и торжественно поздравила благодетеля. Галкин, тряхнув кудрями и потрепав Лолиту по коленке, вздрогнул: она была без колготок — только юбочка.

— Пока особо не с чем, — ответил Столбов. — Все только начинается. Теперь необходим контакт с Мудрогором. Но это моя забота. Ваше дело — на ближайшее время запланировать поездку в Нью-Йорк. Ты, Лолита, отправляйся первой, чтобы подготовить встречу с нашими друзьями в Коалиции. Надо действовать быстро. Президент — известный хитрец: объявил выборы и практически не оставил конкурентам времени на проведение кампании. Надо так же известить наших друзей из «партии бывших». Зарецкий, конечно, изгой и якобы отошёл от дел. Но мне лично не верится в эту латынь. Небось спит и видит, как поквитаться с властью — кто бы ее в этот момент ни олицетворял. Хорошо бы свести всех вместе, объединить усилия, кстати и стравить. А после, когда дело будет сделано, на десерт и с союзниками разобраться. Это бывает так смешно.

— Ты давно мог получить власть. При твоих возможностях раз плюнуть, — напомнил Галкин.

Столбов откинулся на спинку новомодного кресла, принимающего форму тела сидящего, и немного покачался, с удовольствием ощущая свои тренированные мышцы.

— Легитимность! В наш испорченный век всем нужна легитимность. Хотя если разобраться, ничего она не гарантирует, а часто и является простой формальностью. Но все вцепились в легитимность. Игрушка плебса. Этой стране не легитимность нужна, а выверенная технология управления.

Столбова не так давно «аккуратно, но жестко» отлучили как от политики, так и от публичного произнесения речей, недвусмысленно указав место в государственном хозяйственном механизме. Дабы не потерять навык, он практиковался на приближенных. Максим говорил о веке технократов еще минут двадцать. Галкин и Заведецкая покорно выслушали эту тираду, улавливая в ней наметки будущих выступлений во время президентской кампании. В глубине души каждый из них таил надежду, что Столбов когда-нибудь нацелит всю махину «Энергоресурсов» именно на их — Галкина или Заведецкой — продвижение в президенты. Теперь они наблюдали крушение своих робких надежд с тихой застарелой тоской — и напрасно. Они так долго преклонялись перед благодетелем, что полноценными президентами стать уже не смогли бы. Разве что марионетками, послушными куклами, толком не умеющими самостоятельно ногой пошевелить. Им только казалось, что их тянет к высшей власти. Будь она им дарована неожиданно, просто так, они бы растерялись и в итоге отнесли бы подарок хозяину. За то их и держали.

Столбов был жестким технократом, боготворившим хорошо отлаженные механизмы. По-своему гениальный управленец, который осилил бы любой масштаб. Если не учитывать, что в концепцию оптимизации управления у него входило обязательное сокращение персонала (даунсайзинг, как говорят профессионалы). Люди вообще были для него понятием безликим и неодушевленным. «Боливар не выдержит двоих», «пряников на всех не хватит», «когда раздавали мозги — не все успели к раздаче» — так частенько обыгрывал тему Макс. Шутки шутками, но тот же смысловой ряд лежал и в основе его детально прописанных политических сценариев. «Энергоресурсами» Столбов управлял ювелирно, каким-то сверхчутьём хищника угадывая точки для управленческого иглоукалывания — не обязательно в тело собственной корпорации: ведь ее территория простиралась далеко за пределы юридического лица. Слабые импульсы, направленные в болевые точки объектов, порождали лавину последствий, лишь посторонним казавшихся случайным нагромождением событий. Однако этого ему давно уже было недостаточно. Раздражало, что время идет, а доступа к главной игре своей жизни он так и не получил. Президент ССР был прав: Максим Столбов понял, что не должен упустить свой последний шанс.

— «Каскад», — Столбов продолжал рассуждать вслух, — кость в горле. Этот надувной Мудрогор с его харизмой. Да, у него в корпорации создание технологий оружия поставлено на широкую ногу. Но в этой стране хронически не умеют и никогда не научатся делать серии. Один-два демонстрационных экземпляра — блеск, сейчас на выставку, всех затмим. Но серия — барахло всегда. Как он умудряется что-то продавать? Впрочем, эти банановые республики что угодно купят, им не все ли равно, из чего друг в друга палить?

— Здесь ты несправедлив, — возразил Галкин, — и сам это знаешь. Классная техника. И проект «Кориолан» — шедевр. Если у них пройдет проект «Кориолан», ни Президента, ни Мудрогора в жизни с пьедестала не сдвинуть.

— А ведь «Каскад» — лакомый кусочек, — подала голос практичная Заведецкая. — Вот бы заполучить его в своё распоряжение. Можно было бы присоединить его к «Энергоресурсам». Или поручить руководство верному человеку…

«Мне», — подумала она.

«Мне», — подумал Галкин.

«Уж не вам ли?» — подумал Столбов, а вслух сказал:

— «Каскад» в настоящее время нельзя заполучить, не разрушив.

— Всё польза, — осторожно добавила Лолита Заведецкая. В компании мужчин она пыталась играть роль прилежной гейши — почтительные улыбки и своё временные мысли прилагаются.

— «Каскад» в нашей игре — промежуточная цель. Или разменная монета, не более, — уточнил Столбов. — Основная цель — Президент. Так что собирайтесь в дорогу, господа. Родина-мать зовет, — закончил он, выстрелив в собеседников взмахом руки, как на известном плакате.

Все одновременно рассмеялись. Максим решил пока не говорить приятелям-союзникам, что корпорация «Каскад» обещана другому человеку — жестокому молодому негодяю с манерой растягивать шею, склоняя голову поочередно вправо-влево. Они встретились в номере отеля «Рэдиссон» некоторое время назад. Для стороннего наблюдателя (если бы таковой нашелся) один из них заехал сюда позавтракать, а другой случайно завернул на выставку модного японского художника. Макс мог бы сломать собеседнику шею, о которой тот так заботился, но не сумел преодолеть невольного восхищения: у этого мерзавца подлинный размах. Сколько ему? Не больше тридцати пяти, возможно, меньше. Лоск прирожденного авантюриста, глаза убийцы, артистизм дьявола. Столбов узнавал таких людей под любой маской. Он не боялся их, будучи и сам той же породы, просто старше, уходящая натура, практически пережиток сентиментальных времен. Новое поколение — более жесткие ребята.

— …И сколько же вы хотите за свою услугу?

— Пятьсот миллионов, — ответил красавец, явно играя со Столбовым.

— Столько никто не стоит.

— Всего треть того, что вы заработали за три года тайными поставками ядерных технологий и материалов. Коалиция будет очень недовольна.

— Мои старые друзья в Нью-Йорке никогда вам не поверят.

— Но смятение в их души я внесу.

Этот пройдоха был прав. Столбов знал, что следы остаются всегда. Предъявленный ему компромат носил серьезный характер. От таких любознательных мальчиков с наполеоновскими амбициями не убережешься. Они упорно родятся на свет, нетерпеливо дышат в затылок. Столбов и сам был таким. Пусть только один из них способен в итоге добиться цели, — кто сказал, что именно этот один не стоит сейчас перед Столбовым?

— Три года вы отслеживали сделку и ничего не сообщили взволнованной общественности? Не поставили в известность Президента?

— Мне стыдно, — заверил молодой человек и задумчиво достал из бокового кармана сигару. — Однако к делу. Пятьсот лимонов мне нужны, по сути, на орграсходы. Моя идея, мой план, мои люди, моя сеть. Собственно, подробности сделки с ядерными технологиями для дружественных вам стран — не более чем демонстрация возможностей моей сети. Стоимость показа — пять сотен: в последнее время билеты в кино дорожают. Эти орграсходы нужны мне, чтобы сделать вас президентом этой, бедной, но очень перспективной страны. При этом сам я согласен удовольствоваться местом президента корпорации «Каскад». Кто-то ведь должен заниматься скучной производственной рутиной, пока такие великие люди, как вы, определяют стратегию и ворочают геополитикой.

— «Каскад»? Час от часу не легче. Зачем вам «Каскад»?

— Зачем вам Россия?

— Я не распоряжаюсь «Каскадом». Даже государство не распоряжается. И никто из владельцев единолично. Я не волен обещать корпорацию кому ни попадя.

Красавец пропустил оскорбление Столбова мимо ушей.

— Когда вы станете президентом, то сможете распоряжаться этой корпорацией. Думаю, Президенту ССР — кто бы им ни был — в реальности не составляет труда назначать своих людей на любые посты. Дело техники.

— А какая участь планируется для Мудрогора?

— Участь вашего союзника на пути к власти.

— А какая — для Президента?

— В честных демократических выборах всегда есть проигравшие.

Они договорились. Когда я стану президентом, решил Столбов, я смогу распоряжаться не только корпорацией «Каскад». Была надежда, что у него появится время ответить самому себе на вопрос — что делать с этим нахалом. Пока же держателя компромата лучше холить и лелеять, не отпуская далеко из вида. Во всяком случае, «лишние» пятьсот миллионов у Столбова имелись.

МОСКВА, 2007 ГОД

Они назначили встречу в старом подвальчике «Кризис жанра» на Кропоткинской. Ныне подвальчик превратился в более пафосное заведение с расширенным европейским меню и официантами. Алиса появилась первой, заняла столик в углу и в ожидании Павлуши Латунина заказала «дайкири». Сегодня она сделала все, чтобы остаться неузнанной: нацепила рыжий парик и вставила фиалковые линзы, выбрала для выхода черный офисный костюм. Когда ее терпение было на исходе, в дверях появился Латунин, и Алиса едва не издала последний стон раненой птицы. Павлуша превзошел самого себя. Сегодня он предпочел, очевидно, маскируясь под престарелого хиппи — осколок прошлого века, хламиду канареечного оттенка с бахромкой, до изумления истертые джинсы, неаккуратную шевелюру и тинейджерский портфель наперевес. Зрелище не для слабонервных.

— Ты что, опух? — сквозь зубы спросила Алиса.

— А что? По-моему, концептуальный костюмчик, — нагло заявил Павлуша. — Я долго работал над образом. Надо же было изменить внешность.

— Пока у тебя получилось только привлечь внимание.

Алиса подозвала официанта, который изо всех сил пытался сохранять бесстрастный вид.

— По-моему, хиппи не едят стейк с кровью, они беззубые, — ехидно откомментировала Алиса заказ Латунина.

— Много ты понимаешь. Русские хиппи — едят. Алиска, я только сейчас заметил, что у тебя фиолетовые глаза. В природе нет такого цвета, — воскликнул Латунин так громко, что официант вздрогнул и заспешил от столика прочь. — Давай лучше обсудим наши дела. Я от волнения не спал всю ночь. Как-никак в наших руках судьба страны.

Павлуша заговорщицки похлопал по портфелю.

— Да, стране не позавидуешь, — сникла Алиса.

Два агента президентской службы безопасности уже третий день вели, наблюдение за Алисой. Сейчас они обосновались у барной стойки и аккуратно, чтобы не выделяться среди окружающих, рассматривали парочку. В их практике такие одиозные подопечные до сих пор не попадались. У агентов возникло законное чувство, что им изощренно морочат голову, о чем они немедленно доложили наверх. Но кроме сухого «продолжайте наблюдение» ничего в ответ не получили.

Другая пара наблюдателей была оснащена более хитроумно. Один из них — седовласый благородный господин в самых зрелых летах — с помощью видеокамеры, подброшенной объектам в хлебницу, мог непосредственно созерцать репортаж об их встрече на одном из стекол темных очков, а с помощью наушника слушать, о чем они говорят. Второй наблюдатель — чем-то напоминающий журналиста Караулова в ранней молодости — поглядывал по сторонам, в частности, за первой парой агентов.

— Девочка привела на хвосте каких-то топтунов, — говорил он чуть слышно кому-то находящемуся вне этих стен. — По всему, государственные люди, я их за версту чую. Больно лица въедливые…

Латунин был очень одарен, его книгами зачитывались миллионы людей на просторах родной страны и ближнего зарубежья. Но в быту Павлуша представлял из себя какой-то мультяшный персонаж. Чтобы выносить его, нужно было обладать довольно широким поведенческим допуском. Когда Латунин принялся остервенело пилить мясо, Алиса не выдержала.

— Павлуша, скажи мне как на духу всю правду — кто твой источник? Кто этот человек, передавший материалы по Мудрогору? Он из корпорации «Каскад»?

— Независимый ву-рналист. — Павлуша говорил с набитым ртом. — Очень честный. Большего сказать не могу. Он — герой, из тех, кто прячется от назойливых глаз, бежит популярности. Ему нужна только истина.

— Истина нужна мне. Если вы со своим героем избрали меня для передачи материалов в администрацию президента, имею полное право знать. Павел, перестань жевать и посмотри мне в глаза. Кто из двоих — Илья Чернявский или Петр Пушкин? Видишь, я не такая уж глупенькая и неосведомленная.

— Говорю тебе, независимый журналист. Разве на Чернявском и Пушкине свет клином сошёлся? Я с Чернявским года два не виделся, а Пушкин вообще в Эль-Таре.

— Откуда ты знаешь, что он в Эль-Таре?

— Уж как-нибудь, — проворчал Латунин, доскребая гарнир. — Лучше скажи — поможешь или нет? В последний раз, честное слово.

— Ой, Павлуша. Боюсь, этот кабак с выборами мы с тобой устроили. Выйдет нам боком вся затея.

— А если и так, — глаза Латунина авантюрно блеснули, — что плохого? Выборы — дело стоящее. Правда, я на них никогда не ходил. Но теперь пойду. У меня теперь совершенно другое к ним отношение. Мы открыли Президенту глаза. Возродили демократические процессы и всё такое. Алиса, передать диск — твой гражданский долг.

Латунин состроил просительную гримасу и протянул Алисе диск. Она неохотно взяла его, немного помедлила, всё-таки сунула в сумочку. В этот момент к их столику подскочил юркий молодой человек. Алиса испуганно подняла на него глаза. Павлуша прекратил жевать.

— Я из газеты «Московский недоросль», — затараторил парень. — Я так рад встретить здесь знаменитого поэта Латунина. Могу ли я получить у вас эксклюзивное интервью? Как понимать ваше обращение к образу хиппи — как новый этап в ваших духовных поисках?

— Надо было одеться поприличнее, — печально констатировал Павлуша.

— Завтра твоя конспирация будет во всех газетах, — тихо сказала Алиса.

— Ой, — пискнул молодой человек, выворачивая из одного кармана цифровой диктофон, а из другого портативную видеокамеру, — Алиса Родионовна, и вы здесь?

— …А твоя на всех каналах, — не остался в долгу Латунин.

Алиса ушла из ресторана с твердым убеждением, что таинственный журналист, направляющий Латунина, — не кто иной, как Петр Пушкин.

Латунин, в жуткой концептуальной куртке поверх истертых до состояния сетки джинсов, безуспешно пытался поймать такси. Машины заботливо объезжали его по максимально удаленной траектории. Когда Павлуша практически отчаялся, остановилась до мумийности дряхлая «девятка». Водитель признал в сумасшедшем, скачущем на дороге, известного современного поэта и писателя Латунина. Так что до дома Павлуша добрался, расплатившись автографом. По голове его ударили уже в подъезде, когда он поднялся всего на один пролет — к лифтам. Латунин выключился сразу, не успев охнуть и почувствовать боль. Агентов, которые вели Павлушу от ресторана, нашли через три часа. Их машина была загнана в глухой московский двор. Сами агенты — в бессознательном состоянии, предположительно вследствие распыления неизвестного нервно-паралитического газа — были втиснуты на заднее сиденье. Латунин бесследно исчез.

МОСКВА, ОФИС КОРПОРАЦИИ «КАСКАД», 2007 ГОД

В огромном окне, которое начиналось от пола и заканчивалось под потолком, из кабинета главы корпорации на 17-м этаже офиса на Саввинской набережной открывался панорамный вид на Москву. Город с начала века успел невиданно разрастись. Взметнулись элитные жилые кварталы, бизнес-центры, спортивные комплексы, появились вертолетные площадки. Из кабинета Мудрогора тоже имелся выход к персональному вертолету. Сам футуристический кабинет был торжеством архитектурного минимализма: черный стол, несколько строгих кресел, демонстрационный экран во всю стену и два больших аквариума с экзотическими рыбками. Здесь не было фотографий, за исключением стандартного фото Президента, ни одного макета или образца военной техники, которых можно было бы ожидать в кабинете главы корпорации. Для того чтобы размышлять, Мудрогору требовалось свободное, чистое пространство. В последние дни он с не знакомым прежде страхом чувствовал, что временами теряет способность ясно мыслить. Что-то неявным образом сгущалось вокруг него и корпорации, разрушало привычный деловой настрой, ощущение успеха. Никаких внешних причин — заключенных контрактов было, намного больше, чем проигранных. В этом году корпорация была готова представить на рынок два десятка новых моделей вооружений и техники — самолеты, вертолеты, катера, лазерное оружие, системы нейтронной защиты. Был совершен прорыв в медицинских технологиях, открыты новые лаборатории, развернуто производство нейрокомпьютерной техники. Но Мудрогор чувствовал, что мало-помалу теряет почву под ногами и, самое неприятное, — утрачивает контроль над собой. Это бьет по самооценке, лишает перспективы.

Конечно, был за ним грех, — иначе не стоило волноваться. Мудрогор прислушивался к себе — не обманывается ли он. Может, просто за собственную шкуру трясется? Боится отстранения от теплой должности? Утраты власти и всего, что она с собой несет?

Никогда его это не пугало. И сейчас Мудрогор переживал только за дело, которое выше амбиций и бытовых страстей, которое должно оставаться всегда, что бы ни случилось с кем-либо персонально. Мудрогор знал, что дело всегда больше, чем один человек. Он знал также, что сейчас судьба дела напрямую зависит от того, сильны ли его, Мудрогора, позиции. Он не был готов к уходу. Вернее, дело не было готово к его уходу, а это ведь совсем другой расклад.

Он повернулся к демонстрационному экрану, включил свой любимый внутренний канал, посвященный проекту «Кориолан». Ради этого проекта он принес главные в своей жизни жертвы и, возможно, совершил главные ошибки.

Секретарь доложил о приходе Илья Чернявского. Появление Ильи всегда напоминало материализацию духов — бесшумное, быстрое возникновение в дверях; вот он уже, мельком глянув на экран, присаживается в кресло и выжидательно смотрит, органичный, гибкий, хорошо владеющий собой. На экране разворачивалась панорама испытательного полигона «Кориолан». Камеры скользили по крыльям гигантской машины, взмывали ввысь, предвосхищая траекторию грядущего взлета. Экран распадался на несколько кадров: цеха сборки, больше похожие на аптеку для Гулливера, летчик у бортового компьютера, список основных характеристик, лазерная система наведения, навигация, салон. Впечатляющее зрелище, особенно для сведущего человека, который в курсе последствий нажатия на ту или иную кнопку, той или иной голосовой команды.

— «Кориолан», — заговорил Мудрогор, не оборачиваясь. Он смотрел в окно. Чернявский часто заставал его в этой позе сокрушенного раздумья. — Нет, я ни о чем не жалею. «Кориолан» завоюет мир. Он станет управлять климатом, производить энергию, защищать небо. Если мы будем достаточно настойчивы и построим десяток таких комплексов, Россия станет первой. Это путь к могуществу, которое не снилось ни одной державе. Ради этого стоило совершать ошибки.

На невидимой ленте бесшумно подкатил столик с напитками и закусками, подобранными с учетом вкусовых предпочтений собеседников. Чернявский поднялся, чтобы налить себе минеральной воды.

— Удивительное постоянство, — усмехнулся Мудрогор. — Сколько тебя помню, неизменный бокал с минералкой в руках. Ты пьешь еще что-нибудь, мой мальчик?

— Да. Витамины роста — кровь моих врагов.

— Враги… разумеется, — без тени улыбки отреагировал Мудрогор. — Сегодня утром должна была состояться плановая встреча с Президентом. У первой проходной меня встретил сотрудник протокола, который заявил, что Президент срочно выехал по делам. Так встреча отменяется впервые в моей жизни. Электронный век мгновенных коммуникаций? Похоже, он передумал со мной встречаться в последний момент. С какой стати? Потом я виделся с главой МБ — мы пообедали вместе. Но тот намекнул, что теперь не скоро сможет встретиться со мной. И еще: Президент дал распоряжение в сотый раз досконально проверить представленные корпорацией инвестиционные проекты, хотя дело выглядело решенным. Приостановил действующее финансирование разработки медицинских технологий. Пока на месяц. Затребовал личные дела руководителей лабораторий корпорации и ответственных за ведение переговоров в Южной Америке в последние годы. Все это — с милой улыбкой и ничего главе МБ не объясняя. Сказал, ничего серьезного, просто хочет убедиться кое в чём ещё раз. А вот что мой друг из конторы выяснил по собственным каналам. Идёт какое-то негласное расследование. Его возглавляет сам Юрий Андреев. К расследованию привлекаются исключительно сотрудники Службы собственной безопасности президента. Президент не доверяет мне настолько, что даже не стал задавать прямых вопросов. Когда я звоню ему по личной спецсвязи (ты знаешь, у меня всегда была выделенная спецлиния), неизменно раздаются короткие гудки. Если он мне не верит… Если он докопается… Ему ничего не стоит погубить наши новые проекты. Если меня уберут, начнется кадровая чехарда — ведь реального, стопроцентного претендента у него нет, — и корпорации конец. Я жизнь положил, чтобы построить её. А теперь есть человек, который способен запросто перечеркнуть дело всей моей жизни. Я всегда был уверен, что Президент с нами… Со мной. Теперь я боюсь объявленных выборов. Кажется, Президент может повести себя непредсказуемо. Поверить не могу, что все это происходит в действительности. В известном смысле, мне дела нет, вводят Президента в заблуждение, открыл ли он что-либо реальное или просто решил поиграть в рискованные игры. Важен только результат. Я совершенно уверен, что целостность корпорации никому в России, кроме меня, не интересна. Общество попросту не дозрело до понимания идеологии и смысла «Каскада». Успех таких корпораций невозможно обеспечить в белых лайковых перчатках. Президенту это должно быть известно как никому. Компромиссов не избежать. У меня же был один-единственный компромисс, а я в этом бизнесе почти сорок лет. Неплохая статистика. То, что я сделал, — неприятно, гордиться нечем. Но это была жестокая необходимость. Помимо всего прочего, разработка «Кориолана» требовала средств. Я должен был дожидаться инвестиций? Клянчить по кабинетам? Оправдание «Каскада» заключалось в его будущем. Я не стал повторять советской ошибки и механически копировать западные технологии и образцы. В моих лабораториях создавался завтрашний день, а это не приносит мгновенной прибыли. Почему Президент тогда не спешил финансировать проекты, которые теперь способны обеспечить лидерство России? Что он себе думает, откуда у меня появились деньги?

Голос Мудрогора непривычно звенел от плохо сдерживаемого возмущения. Ему надо было выговориться. Он действительно теряет контроль, подумал Илья. Все, мелькнуло у него также, считают меня поклонником здорового образа жизни из-за моей любви к минералке. На самом деле человек, прихлебывающий водичку, всегда застрахован от спонтанных реакций и может прятать в маленьких глоточках и улыбки, и гримаски, и разочарование (что несравненно важнее), и восторг — да все что угодно можно закамуфлировать невинным глотком «боржоми».

— Видимо, у Президента нет конкретных материалов и улик, — заговорил Чернявский. — Будь у него что-нибудь кроме намеков и домыслов, он пошёл бы на прямой разговор.

Мудрогор его будто не слышал, просто обернулся на голос-раздражитель, и Илья заглянул в невидящие глаза человека, одержимого обидой и виной, в постаревшее лицо пасынка фортуны.

— Я сам готов пойти на прямой разговор.

— Большая ошибка! — Чернявский предупредительно поднял руку, словно пытался физически удержать шефа от неверного шага. — Тогда Президент будет вынужден сместить вас. А так мы в любом случае получаем огромный запас времени. Я восхищаюсь вашей волей и прямодушием. Вы цельный, ответственный человек. Я хотел бы хоть вполовину походить на вас. Но вы сами только что сказали — большое дело в белых перчатках не делается. Рано или поздно наступает момент неприятной истины, и приходится через что-то в себе перешагивать.

— Ты-то как считаешь, прав я или нет? — прервал Чернявского Мудрогор; он часто бывал бесцеремонным. — Прав я, что с этими мафиози связался?

— Кому мафиози, — Чернявский вдруг сосредоточился на рассматривании собственных ногтей, — а кому — тайное и настоящее правительство Эль-Тары. И это было много лет назад.

— Вот-вот. — Мудрогор наконец решил подкрепиться: подошел к столу, взял формочку с любимым заливным судачком, немного полюбовался, со вкусом отправил в рот весомый кусочек. — Сегодня в Эль-Таре многое изменилось. Но что сделано — то сделано. Тогда у меня не было другого выхода — и точка. Не уверен, что должен объяснять это Президенту. Заслуги «Каскада» перед страной слишком велики, чтобы что-то объяснять. Итак, что будем делать?

Илья Чернявский открыл и включил свой лэптоп: он всегда брал его с собой на доклад к шефу. В рабочих файлах Ильи, как правило, не было связных текстов. Только имена, сокращения, междометия, цифры, даты, недоступные пониманию постороннего человека, но для Ильи полные смысла, записанные в собственной системе кодировки, ключ к которой находился только в голове Чернявского.

— План номер один. Назовем его «Электрификация», — начал Илья. — Все контакты подготовлены. Согласно этому плану, первым делом организуется временный союз с «Энергоресурсами». К несомненным плюсам надо отнести то, что консолидация средств двух корпораций, их каналов влияния внутри страны и за рубежом, информационных возможностей способна свалить не только президента страны, но и самого Создателя.

Мудро гор усмехнулся, потер подбородок.

— Сынок, напомни мне: мы — хорошие?

— Вы дали распоряжение проработать все возможности. Я их проработал. Вот результат. Это наиболее быстрый и эффективный план. «Каскаду» в противостоянии Президенту не обойтись без выходов на Запад и Коалицию, а это вотчина «Энергоресурсов». Правда, без поддержки «Каскада» их обращение не воспримут всерьез. «Каскад» сидит на оружии. В этом деле корпорации нужны друг другу.

— Переходи к плану номер два. Я по ка не такой враг Президенту, чтобы идти на союз с Максом.

— План номер два, — бесстрастно продолжил Илья. Мудрогор отошел от окна и начал размеренно прогуливаться вокруг стола. — План условно назовем «Претендент». Как вам известно, на протяжении последних лет «Каскад» отслеживает и спонсирует политические карьеры порядка пятидесяти человек. Из них пятнадцать лет работают в условиях особого режима финансирования и под тщательным наблюдением аналитиков «Каскада». Специальная группа ещё раз проанализировала эти кандидатуры, оценила их шансы. Осталось семь человек. Хотите просмотреть все личные дела?

Мудрогор кивнул. Илья специальной кнопкой на пульте подключил демонстрационный экран к своему компьютеру. Экран мигнул и раздвоился: в левом секторе было фото претендента и столбцы общих данных о нем, в правом — кадры видеохроники: митинги, встречи с промышленниками и банкирами, партийные заседания, частная съемка. Илья комментировал.

— Олег Попов… Образ хорошего, «своего в доску» парня. Бывший олимпийский чемпион — хоккеист. На Олимпиаде наши в финале выиграли у американцев, и Попов использует это в своих кампаниях в виде слогана «Я привык их бить». Кандидат на льду драчун был страшный, знаете ли. Дорожку к олимпийской славе себе выложил из американских и канадских зубов. Правда, и соотечественников не забывал. Сейчас руководит организацией «Олимпийцы в политике». Находчивый, мужественный, управляемый. Бойко говорит, даром что короткими фразами. Умняк не нагоняет. Неплохая реакция, умеет располагать к себе людей, грубоватое обаяние. На политических приемах у него до сих пор заискивающе просят автограф. У людей сохранился какой-то патриотический рефлекс на него.

— Его будут звать «Олег Попов нашей политики».

— Кто теперь помнит того старого клоуна?

— Кому надо — вспомнят. К тому же у Попова ни одной своей мысли.

— Это только плюс.

— До определенного момента. Однажды я оказался с Поповым один на один, когда у него кончились мысли. Илья, ты бы видел эти родовые муки.

— Главное — чтобы их не увидел избиратель.

— Нет уж. Давай следующего.

Чернявский сменил картинку.

— Семен Яснопольский. Нескладный, но обаятельный. Носит круглые очки и рубашки в полоску, коротко стрижется. Стал профессором университета в тридцать пять. Правовед. Довольно чистая карьера. В политике начал с того, что создал движение «Университетские выпускники против коррупции». Конек — этика. Умеет держать аудиторию, потрясающее чувство юмора.

— В нашей стране университетский профессор никогда не станет президентом. Сколько, бы лет ни прошло, не забудется, как в конце восьмидесятых — начале девяностых профессора и интеллектуалы помогли пустыми речами дурить голову людям, пока тех грабили. Интеллектуалам у нас вообще намного меньше прощают, чем другим категориям населения.

Таким же манером Мудрогор с ходу отверг еще двоих, однако молча и полностью выслушал комментарии по поводу остальных. В конце концов сказал: «Вернемся к номеру пять». Мудрогор имел в виду Романа Кольцова, человека военного и весьма конструктивного, с полным набором государственных и личных добродетелей. На вкус Чернявского, Кольцов был несколько истеричен. Но по непонятной причине народ — то есть потенциальный электорат — трактовал эти проявления кандидата как эмоциональность, прямоту и открытость. Кольцов входил в десятку наиболее перспективных парламентариев страны. Изначально же он был креатурой главы МБ — рейтинги таких кандидатов с некоторых пор были неизменно серьезны.

Мудрогор подтвердил кандидатуру Кольцова:

— Времени остается мало. А Кольцов так часто позитивно анализируется в прессе, что половина работы, считай, сделана. Концептуально мыслит, есть в нём президентский размах. Людям нравится его прямолинейный юмор. А тот случай, когда Кольцов перед камерами начистил физиономию директору автомобильного завода, полгода не платившему зарплату рабочим, вообще всех довёл до экстаза. Он был искренен?

— Совершенно искренен. На этом заводе в сборочном работает его внебрачный сын, о существовании которого Кольцов узнал лишь накануне. Его давняя пассия с отпрыском жили практически в нищете. Дама попалась скромная, Кольцову о себе не напоминала. Сейчас их жизнь изменилась.

— Это положительно характеризует Кольцова, не так ли? — Мудрогор лукаво взглянул на Чернявского. Но тот углу бился в свой компьютер. — Заряжай Кольцова. — Мудрогор мгновенно помрачнел. — Жаль, что все так получилось. Я хочу сказать тебе, сынок… В корпорации есть два человека, которые знают все о «Каскаде», — я и ты. Если со мной случится нечто непредвиденное (или, наоборот, — слишком предсказуемое), что лишит меня возможности и дальше руководить корпорацией, держись от истории подальше. Ты должен уцелеть. Я верю, что ты станешь…

Илья Чернявский оторвался от компьютера, поднял на шефа напряженные глаза.

— …Ты станешь отличным помощником моему преемнику. Я примерно знаю, кого буду рекомендовать. Уверен, что к моей рекомендации прислушаются при любом раскладе, — закончил Мудрогор, по-отечески улыбаясь Илье.

Вернувшись от Мудрогора, Илья заперся в своем кабинете деловитого сибарита — компьютерном дворце с массой безделушек для не наигравшегося ребенка. Дверь с мощной звукоизоляцией поглощала все шумы. Через час он — спокойный и с выражением какого-то внутреннего просветления на тонком лице — вышел из кабинета, мимоходом бросив секретарю:

— Сегодня меня уже не будет. Позаботьтесь, чтобы в кабинете убрали. Я случайно перевернул чайный столик.

Этот столик был привезен из поездки в Японию и водружен на небольшом помосте в глубине кабинета Чернявского. Здесь он любил валяться и между делом, за чашечкой зеленого чая, размышлять. Столик — мелочь: секретарша решила сама навести порядок. И застыла на пороге как вкопанная: весь кабинет усеян осколками — форменный разгром, разбито все что можно. Секретарша Чернявского была догадливой особой. Она хорошо знала, сколько получает, за что и благодаря кому. Поэтому о досадном инциденте с чайным столиком никто не узнал.

Кампания по сбору подписей за выдвижение Романа Кольцова кандидатом на пост президента ССР двигалась к успешному завершению. Злые языки говорили, что на кампанию выброшена дикая сумма денег. Всего несколько дней, а количество подписей превысило необходимую норму в два раза. Волевое лицо Кольцова с извечной располагающей улыбкой демонстрировали все каналы. Нельзя было сказать, что он самый успешный из предполагаемых кандидатов. Но что самый мобильный и активный — это точно. Пока не были объявлены официальные списки кандидатов, он сновал по стране с энергией ошпаренного грядущим успехом. Народ встречал его благосклонно. На сей раз имиджмейкеры и спичрайтеры позаботились о том, чтобы из его уст не вырвалось ни одного необдуманного слова. За месяц разъездов рейтинг Кольцова взлетел до тринадцати процентов. При президентских шестидесяти четырех — очень даже неплохо для начала кампании.

Пуля киллера настигла Романа Кольцова во время выступления на плановом митинге своих сторонников «Кольцов — наш президент». Пуля пришлась в сердце — чистая работа. С несколько озадаченным выражением на лице Кольцов замертво свалился на руки помощников.

Мудрогор воспринял новость с окаменевшим лицом. Чернявский сомневался, требуется в данном случае комментарий или нет, но все-таки решил подсказать:

— Судя по всему, Президент не намерен шутить. Он, конечно, выдал соболезнования, но сомнений ни у кого нет — Президент не терпит ни малейшей конкуренции. Устранение Кольцова — месть Президента за то, что «Каскад» решился сыграть в свою игру.

— Он переходит все границы, — ответил Мудрогор, делая какой-то нервный, отрицающий жест рукой, будто перечеркивая последние сомнения. — Я готов к контакту с энергетиками.

Тем временем Президент ССР пережил тяжелые сутки, сопоставляя данные и понимая, что ничего не понимает. Клубилась борьба интересов, вся логика которой до него пока не доходила. Были отдельные фрагменты: компромат на Мудрогора, таинственный журналист, стоящий за этими материалами, отравленные агенты, дерзкое и внезапное убийство Кольцова — парень был бравый, симпатичный, но что касается шансов обосноваться в Кремле — не конкурент. События наслаивались вроде бы без смысла и порядка, но, похоже, в один пирожок. И кого тем пирожком угостить собираются — вот вопрос.

Кортеж Президента несся по вечерней Москве, заливая дорогу и тротуары пульсирующими огнями. В глубине своего бронированного «линкольна» Президент отрешенно следил за беззвучными картинками на мониторе. Ах, если бы в конце этого пути его сегодня ждало милое лицо первой леди, умиротворяющий голос ее — а глаза хитрые, озорные — и приглушенный свет спальни; утонуть бы в кружевах ее интимных одежд, и гори все огнем до утра. Так нет же, отбыла первая леди. Африканских детей с ложки кормить. Хоть бы заразу не подхватила: страну-то выбрала такую, что язык не выговорит, десять лет переворотов, десять засухи, десять СПИДа. Если уж кто в их семье получает удовольствие от его президентства, так это первая леди. Расцвела женщина. В Москве бывает реже, чем он. И попробуй запрети — у нее подо все подведена идеологическая база. Ей надо заботиться об образе Кремля, облагораживать его, Президента, жесткость, и вообще ей имиджмейкеры рекомендовали. Будь его воля, он бы на Лобном месте раз в год прижигал язык какому-нибудь имиджмейкеру, на выбор, в общеобразовательных целях. Может, имиджмейкеры скоро начнут расписывать частоту его супружеских контактов?

Он знал, что все это так, ворчание для себя. Как вернется его красавица, его хитрюга, усядется на колени, замурлыкает и посмотрит на него глазами с поволокой, забудет он, что хотел сказать и за что ее отчитать.

А сегодня в конце гонки по Москве вечерней ждет его не супруга, а упорный Андреев с докладом и новыми версиями. Сутра он, например, сообщил, что полтора года назад безвинно убиенный Кольцов побывал в Южной Америке, выступал с докладом на конференции «Коррупция в современном мире». До Эль-Тары от места проведения конференции было рукой подать, каких-то три часа на автомобиле по новой автостраде вдоль океанского берега.

— У нас оживленные контакты с Эль-Тарой, — ответил Президент. — Присутствие Кольцова на конференции было обоснованным, это его тема.

Андреев неопределенно кивнул и продолжил. Найденные агенты до сих пор не приходят в сознание. Они вдохнули неизвестный газ, который поразил их нервную систему. Нет также никакой надежды, что когда они очнутся, смогут рассказать или вспомнить нечто дельное. Президент и Андреев приняли решение усилить негласную слежку за Алисой, но девушку пока не допрашивать. Просто посмотреть, что она будет делать.

Ужасно, думал Президент, все слишком ужасно. Это то, чего он боялся. Нет зрелища более отвратительного, чем стая волков-одиночек, рвущихся к власти и по дороге загрызающих друг друга. И он — фактически единственная преграда на их пути. Но обратной дороги, судя по всему, нет и не будет.

БЕЛЫЙ ДОМ, ВАШИНГТОН, 2008 ГОД

Президент США умел быть грубым, когда хотел. С начала века в стране утвердилась традиция туповатой, но совершенно мужской власти. Это импонировало народу, неплохо смотрелось на экранах, подавляло психику недругов. Эксплуатируя этот образ, можно вести себя с другими странами развязно, а ля «у меня есть пистолет и лопата — вас никто не хватится». В результате предыдущего президента едва не подорвали вместе со всей резиденцией в Кемп-Дэвиде. Зато этот инцидент наново сплотил нацию. Когда президента не очень жалко, рисковать им — милое дело. Тем более с таким зажигательным эффектом.

Нынешний Президент старался выглядеть более тонким, но иногда и его прорывало. Словом, он умел быть груб. Сейчас он стоял посреди Овального кабинета и помахивал стопкой бумаги с текстом перед носом собравшихся.

— Эти отчёты — барахло. Год мне твердят, что я должен прогибаться перед русским лидером, этим неуправляемым выскочкой, потому что русские сдерживают мусульман, потому что русские делают теперь оружие, которого нет у нас, потому что русский президент — это грядущий диктатор, Сталин XXI века, обидчивый человек с обостренным патриотизмом, а его жена — современная леди Ди. Хорошенькое сочетание. И что в итоге? Президент объявляет выборы, наши друзья в России, до которых ещё накануне было не достучаться, проявляют невиданную активность и объединяются против того, кто вчера наводил на нас ужас, именно потому, что он выказал признаки слабости. Удивительная страна, где подтвердить свое участие в выборах — признак слабости. Интересно, чем он их так допек? Мы тратили безумные суммы на наши аналитические центры, а выясняется, что выгоднее блюдце с кофейной гущей вертеть. Так что эта мадам Сафедецкайя?

Президенту как раз докладывали о визите и контактах Лолиты Заведецкой.

— Она вышла на своих бывших друзей в администрации Коалиции и провела с ними ряд весьма конкретных бесед. Зондировала почву насчет возможностей и условий сотрудничества «группы парламентариев», представляющих практически весь политический спектр ССР (это ее собственные слова), с Коалицией и США в деле замены президента ССР.

Доклад о визите Лолиты Заведецкой делал заместитель директора Центрального разведывательного сообщества (ЦРС) Ли Галлахер, герой операции «Ветры в пустыне». К отчетам о «новом Сталине» его аналитики тоже приложили руку. Поэтому теперь Галлахер спешил реабилитироваться. Директор ЦРС Кейси Лана сидел тут же и, невзирая на устроенную Президентом США выволочку, выглядел счастливым. Очевидно, в предчувствии новых запредельных ассигнований на деятельность своего ведомства.

Лолите Заведецкой, этому экзотическому цветку российского политбомонда, удалось внести изрядное смятение в ряды как Антитеррористической коалиции, так и контролировавшего эту организацию ЦРС. Созданная через некоторое время после событий 11 сентября 2001 года Антитеррористическая коалиция объединила государства, в чьих интересах было противостоять, как это было записано в меморандуме Коалиции, «ортодоксальной мусульманской экспансии». Несмотря на двусмысленность формулировок меморандума, под его основными положениями подписались практически все крупные немусульманские государства. Со временем в стены штаб-квартиры Коалиции в Нью-Йорке (разумеется, в Нью-Йорке, где все представало таким наглядным) переместился из ООН не только эпицентр взаимодействия стран «цивилизованного мира», но также все их традиционные конфликты, свары и размолвки. Первая скрипка в Коалиции досталась США. Однако и ССР играл не последнюю роль. Выступления Президента ССР всегда сопровождались почтительной тишиной и приличными растущему статусу страны аплодисментами. Но это еще ничего не значило. В кулуарах Коалиции разворачивались нешуточные сражения за интересы, в которых ССР часто приходилось прибегать к тактике жесткого сдерживания. В сущности, друзья ССР по Коалиции использовали его возможности в борьбе с «мусульманской экспансией», но в остальном только выжидали удобного случая, чтобы прибрать страну к рукам и подчинить её.

В Коалиции удобно расположились представители практически всех американских и европейских спецслужб. «Хай, майор Гейтс!» — «Буэно джорно, Марио. Ты уже полковник?» — «А как же! Меня повысили, после того как я помог раскрыть резидента Сидорова и добился его высылки из Италии. Теперь мы работаем в соседних кабинетах, только его фамилия Барнет. Вчера он опять выиграл у меня в карты двести долларов. Лучше бы он остался в Италии». И все же эта открытость была мнимой. Она позволяла создавать более эффективную дымовую завесу, чем любая строжайшая конспирация.

Лолита чувствовала себя здесь как рыба в воде. За границей ей вообще было намного лучше, чем в родной стране. Если бы она могла освободиться от политических и финансовых обязательств, от своего бурного прошлого, от привычки быть значительной, «мелькать» в политической и международной тусовке… Словом, будь она свободна от всего, она бы поселилась в самом отвязном и популярном квартале Лондона (Америка все-таки слишком консервативна и тупа для ее темперамента), ходила бы на модные показы, перформансы и в ночные клубы. Она бы сумела, несмотря на возраст, стать звездой этой тусовки. По правде говоря, она только об этом и мечтала. Что возраст? Лолита так давно с ним боролась, что наконец победила. В ней столько новейших полимеров, рестилайна, ботокса и прочих примочек, что впору не только блистать в рекламных клипах, но и наниматься наглядным пособием в косметологическую клинику.

В Антитеррористической коалиции Лолиту сперва приняли с привычным, но сдержанным интересом. Эта дама зря по миру не курсирует. У нее всегда есть задание, цель. Из общей болтовни визитерши стали выкристаллизовываться такие интересные подводные камешки, что ее начали пересаживать во все более и более навороченные переговорные. К исходу второго дня пребывания Лолита со товарищи оказались в переговорной-сейфе. Сканирование помещения шло здесь непрерывно.

— На этот раз случилось невероятное: Столбов и Мудрогор объединились, — продолжал доклад Ли Галлахер. — Тайные основания этого союза не вполне ясны. Произошла некая размолвка между Президентом ССР и Мудрогором. Следом был убит некто Кольцов, возможный кандидат на президентское кресло. По нашим данным, Кольцов входил в число политиков, которых активно спонсировала корпорация «Каскад». Как бы там ни было, на грядущих выборах и Столбов, и Мудрогор заинтересованы в поражении действующего президента, причем заинтересованы до такой степени, что готовы на любые наши условия. С нашей стороны требуется развернуть кампанию против русского лидера на Западе. Несколько одновременных ударов: уничтожающие публикации в прессе, лишение членства в ряде международных организаций, ослабление позиций в ООН и Антитеррористической коалиции. Желательна и военная активность около границ ССР, чтобы буквально пустить пыль в глаза. Для общественного мнения внутри ССР должно стать очевидным, что Президент утратил контроль, лишился авторитета в мире, с ним больше не хотят считаться на Западе. Может быть, добавить какие-нибудь торговые санкции? Над этим надо подумать. Также нужно изобрести какой-нибудь сценарий-обоснование. Например, западный мир восстает против президента ССР, так как располагает данными о его нечистоплотности, связях с транснациональными преступными организациями. Эта часть нашего проекта требует более глубокой проработки.

— Есть такие планы? — заинтересовался Президент США.

— Надо — появятся, господин Президент. Наше управление перспективных разработок располагает заготовками на все случаи жизни. Кампанию против Президента ССР давно стоило бы провести. Но без поддержки русских корпораций такая кампания принесет больше вреда, чем пользы.

— Мы рискуем даже теперь, когда у нас есть даже не поддержка, а мольба русских корпораций о помощи, — подхватил Президент США; иногда его заносило в пафос. — Это вопль о спасении демократии. Столбова и Мудрогора направил к нам бог:

— Их действиями руководят интересы и только интересы. — Директор Кейси Лана знал слабость своего президента к бытовой патетике и научился пресекать ее проявления. — Эти интересы, надо признать, пока не вполне очевидны, но они есть. Нам же неплохо бы определиться с собственными интересами.

— «Каскад», — быстро сказал помощник Президента по национальной безопасности Икар Мендес, — конечно, «Каскад». Вот наши интересы.

— Вряд ли, обращаясь к нам, господин Мудрогор рассчитывал вручить нам свою корпорацию, — заметил Ли Галлахер.

— Тогда «Кориолан», — сказал Мендес. — Продвижение этого русского проекта в Южной Америке противоречит интересам национальной безопасности США. «Кориолан» — весьма неприятный соперник нашим планам включения Южной Америки в единую континентальную систему ПРО. Дело обстоит так: пусти козла в огород, как говорят русские, и у себя под брюхом мы получим «дугу нестабильности».

— Несомненно, — подтвердил директор ЦРС, — но Мудрогор никогда не отдаст «Каскад» и «Кориолан». Он не тот человек. Вообще не понимаю, что он делает в компании Столбова и почему идёт на переговоры с нами. Что скажете, господин Мендес?

Мендес выглядел необыкновенно возбужденным. В успехе «Кориолана» в Южной Америке он усматривал какую-то личную обиду.

— Переговоры в Эль-Таре находятся в завершающей стадии. Думаю, у русских высокие шансы на победу. Делегацию возглавляет некто Петр Пушкин, государственный представитель в «Каскаде», то есть человек Президента. Вряд ли с ним можно договориться. К тому же Пушкин друг президента Эль-Тары Фернандо Мануэля Домингина — тот ещё жук. О чем они там шепчутся — не подкопаться, его охрана обучена кубинцами.

Мендес укоризненно посмотрел на директора ЦРС. Тот молча развел руками.

— Вот-вот. «Каскад» нам не отдадут. «Кориолан» не прикроют. Мало того, что для Мудрогора этот проект — любимое детище, так и Президент ССР на «Кориолан» возлагает серьезные надежды. Чего же мы можем от них потребовать?

— Господа, у вас такой увлекательный профессиональный разговор, что мне, дилетанту, неудобно вас беспокоить, — язвительно заметил Президент США. — Но хочу подчеркнуть: нам нужен «Каскад». Американские граждане должны получить доступ хотя бы к половине акций этой фирмы. «Каскад» постепенно должен стать американским — вот и все.

— Эту конечную цель до поры лучше скрыть от наших партнеров, — сказал директор ЦРС. — На первом этапе важно договориться с Мудрогором и Столбовым. На втором — можно говорить уже только со Столбовым. Надеюсь, к началу второго этапа он станет президентом ССР.

МОСКВА, 2008 ГОД

«Короли» — такое краткое обозначение было принято для участников предполагаемого совещания. С одной стороны — Столбов и Мудрогор; с другой — глава Всеамериканской ассоциации производителей вооружений, владелец крупнейшей в США авиакосмической корпорации, председатель Антитеррористической коалиции, американский представитель в ООН. Вездесущий глава «партии бывших» Михаил Рубинский — без права голоса, зато в качестве ограниченно допущенного наблюдателя — готов был отвалить на новый политический проект не один десяток миллионов долларов и предоставить информационный ресурс — несколько журналов и радиостанций на Западе. Все участники — в сопровождении ближайших советников. Непосредственное общение столь заметных персон нельзя было бы скрыть. Для сеанса виртуального совещания «королей» был создан специальный, защищенный от несанкционированного доступа канал. Обеспечением безопасности с российской стороны занимался Илья Чернявский.

За полчаса до совещания Мудрогор все еще сидел в кресле в своем кабинете на даче в Жуковке и после Вагнера слушал Рахманинова. В результате разговора со Столбовым Мудрогор обрел холодную уверенность, но часто уходил в себя. В эти мгновения он включал музыку, больше для того чтобы отгородиться от внешних вмешательств, — и думал, думал.

Сейчас он посмотрит в глаза своим недругам и конкурентам. Он испытывал примерно такие же чувства, как тогда, в Эль-Таре. Ему хотелось придушить главу крупнейшего в Южной Америке наркокартеля, а пришлось отдать ему технологию производства и транспортировки новейшего наркотика. Возможно, он зря ввязался в ту историю. Но деньги были жизненно важны для корпорации. Чеканная свобода — суть отношений, как говорили великие. А теперь — больно за слабость, ставшую миной замедленного действия — часы оттикивали последние мгновения. Вот-вот рванёт.

Чернявский посоветовал Мудрогору спуститься в расположенный под дачей специальный бункер — укрепленное экранированное сооружение, полностью защищенное от нежелательных информационных вмешательств. Здесь, с применением высоких технологий, был оборудован пункт виртуального общения с клонами, маленький шедевр специалистов Чернявского. Мало кто знал, что Чернявский помимо выполнения функций советника Мудрогора курировал в корпорации все лаборатории перспективных технологических разработок и соответствующие производства. Когда-то его небольшая, но успешная фирма по производству и продажам шпионской техники влилась в корпорацию «Каскад». Прошло немного времени, и Илья стал ближайшим советником Мудрогора.

Мудрогор спустился в бункер, где уже светились экраны. Одно за другим возникали лица «королей» — несколько ракурсов на каждую персону.

Мудрогор знал, что его тоже изучают, и, скорее всего, недоброжелательно. Он кивнул Столбову — тот лучезарно и фальшиво улыбнулся в ответ. Глава американской авиакосмической корпорации, практиковавший принцип изучения языка основных конкурентов, сказал невпопад пару фраз по-русски (о подмосковных вечерах и водке-селедке), также сияя и расточая во все стороны белозубые оскалы. «Оживились, гады, повылезали из нор, — скупо чертыхнулся Муд-рогор. — Кровососы».

Через несколько часов изнурительных дебатов все было кончено. В ответ на консолидированную атаку на Президента ССР с Запада «Каскад» уступал свои позиции на рынке вооружений Южной Америки. Нет, о капитуляции речи не было, договорились всего лишь о приостановке переговорного процесса, мораторий на экспансию «Каскада» (читай — России) в регионе. Пришлось согласиться и на рассмотрение возможности совместного развития проекта «Кориолан» (Мудрогор скрипнул зубами и решил пока сыграть в заинтересованность). От «Энергоресурсов» втупую попросили уступить часть акций после успешного исхода выборов (механизм сделки решено было обговорить дополнительно), на что Столбов подозрительно легко согласился. Он также брал на себя все расходы по компенсации приостановки развертывания «Каскада» в Южной Америке. Американцы настаивали на обсуждении частных моментов грядущей операции. Так всплыло имя Петра Пушкина — ключевой фигуры на нынешнем этапе переговоров в Эль-Таре. Все так же широко улыбаясь, американцы потребовали устранения этой незначительной преграды. Ведь уговорить или подкупить его было нереально. Или потребовало бы слишком много времени, а именно время было теперь в дефиците. Убирать своего советника — пусть не самого близкого — Мудрогор откровенно не хотел. Ему вообще не нравилась идея устранять по пути к реализации «проекта» нормальных русских людей. Просто отозвать Петра — тоже невозможно: Президент ССР потребует объяснений и в конечном счете быстро восстановит статус кво Пушкина. «Не понимаю, почему мы сосредоточиваемся на каком-то Пушкине, — раздраженно сказал Мудрогор, — если у собрания совсем другая цель — Президент». Все согласились.

После совещания «королей» Столбов вызвал к себе начальника службы безопасности.

— Пушкин. Он памятник себе воздвиг нерукотворный… струится кровь с кольчуги медной, на шлеме вьется борода, — блеснул эрудицией Столбов. — Делайте что хотите, но этот друг тунгусов заставляет нас вздыхать и думать про себя…

Начальник службы безопасности едва заметно кивнул и тихо вышел из кабинета.

«Пушкин», — говорили в это же время на другом краю Земли. «Я в который раз слышу фамилию какого-то клерка, — раздраженно выговаривал один из собеседников. — Надо устранить все поводы к ее упоминанию в этом кабинете. Я больше не хочу слышать фамилию „Пушкин“».

— Илья, — Мудрогор обратился к Чернявскому, и тот заметил, что голос шефа стал тяжелым и глухим, — во время совещания почему-то несколько раз вспомнили Петра Пушкина. Америкашки во все лезут. Так вот: Пушкин мне симпатичен. Он честный профессионал. Не его вина, что он оказался не в том месте и не в то время. Он, кажется, твой давний знакомый? Займись проблемой сам, исходя из давних дружеских связей.

— Постараюсь, — ответил Илья. И Мудрогор с удивлением уловил в темных глазах своего советника весёлый огонёк.

* * *

До записи очередного шоу оставались считанные минуты, а режиссеру все меньше нравилось состояние ведущей. Она давно уже была не в себе, но в последние дни явно приближалась к истерике. Пока над ней работал визажист, Алиса сидела в каком-то ступоре, безвольно уронив руки на колени. На вопросы отвечала невпопад. Режиссер — ласковый пузан, имеющий привычку разговаривать с участниками записи, как с больными детьми, тщетно пытался привлечь к себе ее внимание. До этого он созерцал, как на Алису натягивают белую кожаную юбку с четырьмя рискованным разрезами и красный жакет в обтяжку, укладывают в элегантные волны ее непослушные волосы, сажают на смуглые запястья браслеты со стразами. Режиссёр всегда был уверен, что вместо ток-шоу можно сорок минут демонстрировать в эфире Алису — аудитория не уменьшится.

Сейчас, глядя на Алису, режиссер смутно предчувствовал грядущую катастрофу. Конечно, это всего лишь запись. Но в случае провала сегодняшнего шоу пойди собери всех участников вновь — сроки! сроки! Алисе под лацкан жакета уже лепили булавочный микрофон. Звезда не подавала признаков жизни.

— Алиса! — взмолился режиссёр. — Проснись. Сегодня в студии полные уроды и уродки. Депутаты и их жены. Тема — интимная жизнь политиков, как они устраиваются с этим делом в условиях дефицита времени и под грузом государственной ответственности. Пришел Кирьянов. Его жена — Леопольд Мусеев, певец. Признайся, ты прочла то, что я тебе давал?

Алиса неопределенно дернула головой. Режиссер поднял глаза к потолку и немного помолился.

— Алиса, — продолжал он, просительно сложив руки на груди, — ты должна с ними хотя бы познакомиться и поговорить. Это записано в технологии производства шоу.

Алиса что-то прошептала. Режиссер цыкнул на ассистентку, отогнал ее, встал на колени и подполз к Алисе поближе.

— Урод, — сказала Алиса чуть слышно.

— Алисочка, кто урод?

— Мусеев — урод и гомик. Опять паноптикум собрали.

— А я что говорю? Только на записи ты с ними поаккуратней. Главная мысль — политики разные нужны, политики — что уж там — всякие важны. Кирьянов пятьдесят тысяч долларов внес на создание позитивного имиджа секс-меньшинств. И ещё обещает, если ему понравится. А не понравится — развоняется. Я его хорошо знаю. Гадина Мусеев только что приехал и сразу начал к нашему оператору клеиться. Пришлось припугнуть, что Кирьянову стукну. Алиса, я сейчас умру, если ты не поднимешься.

Алиса сфокусировала на режиссере свои миндалевидные глаза, сводящие с ума не одну сотню фанатов.

— Где Мусеев? — спросила она с такой грудной угрозой, что режиссер внутренне окоченел.

Профессия есть профессия. Алиса собралась и первые полчаса записи вела себя пристойно: задавала плановые вопросы, шутила вовремя и с нужной долей фривольности, к месту демонстрировала оператору ноги через разрез в юбке.

Катастрофа наступила, когда она перешла к опросу Мусеева. Тот жеманно устроился на стеклянном высоком стуле и стрелял туда-сюда подведенными глазами. Диалог свернул на опасную тему восприятия его наклонностей окружающими.

— И что вы чувствуете, сидя здесь, перед большим количеством зрителей, которые, возможно, не собираются благосклонно отнестись к вашему образу жизни?

— Отторжение — это так возбуждает, — кокетливо проворковал Мусеев и многозначительно поджал накрашенные губы.

— Возбуждает тебя? — неожиданно спросила Алиса нехорошим голосом. Мусеев капризно дернул бровями. С другого стула удивленно подался вперед Кирьянов: он не любил, когда грубые люди забижают его «жену».

— Сидишь тут, пидор крашеный, — Алиса отчеливо произносила каждое слово, — а в Москве люди бесследно исчезают. Талантливые, чистые люди. Не чета тебе. Собой рискуют, возможно, за родину жизнь отдают. А тебя, значит, возбуждает?

— Что вы себе позволяете? — возмущенно начал Кирьянов.

— Что ты себе позволяешь, извращенец белодомовский? — переключилась на Кирьянова Алиса. — Морду нажрал и думаешь, можно в телевизоре все что угодно за бабки показывать? А где ты, дядя, эти пятьдесят тысяч взял? Из жалованья откладывал? Не добрались ещё до тебя…

Камеры продолжали работать. Публика в студии обменивалась восторженными возгласами. Кирьянов сжимал кулаки и хватал ртом воздух.

— Да я вас… да вы тут… да я как вас…

Вдруг он схватил Алису за руку, жакет сильно съехал, оголилось роскошное плечо. Публика восхищенно ахнула. Где-то щелкнула вспышка.

— Стоп! — заорал режиссер, вскинув обе руки. Но было поздно. Кто-то крикнул: «Проституцию в Конституцию!»

Алиса коротко размахнулась и вломила депутату коленом между ног. Опять кто-то крикнул: «Яичница! Бтазунья!»

Последняя мизансцена шоу выглядела так. Кирьянов валяется на полу в характерной позе мужчины с поврежденным достоинством. Над ним певец Мусеев дует на это самое достоинство и грязно кроет Алису. Алиса брезгливо снимает жакет, за который хватался депутат, швыряет его на поверженных голубков и, переступив их, как есть с голой грудью, покидает поле боя. Режиссер рыдает от смеха в проходе. Все.

Происшествие взбодрило Алису. Она обрела способность действовать. Накинув шубу из рыси — мех под стать характеру, — Алиса двинула к выходу. За ней бежали по коридору, что-то кричали. Останавливать никто не решился. Она прыгнула в машину и сорвалась куда глаза глядят. Манера вождения Алисы не отличалась аккуратностью. Обычно тормозившие ее гаишники узнавали телезвезду и не ломаясь отпускали. Но грустный долговязый дядя с бляхой и жезлом, что махнул ей на перекрестке, почему-то начал придираться и попросил выйти из машины. Алиса к этому времени немного остыла и потому подчинилась.

— Что случилось? Я что-то нарушила? — прикинулась дурочкой Алиса, только что проехавшая на красный свет трёх светофоров.

— Сейчас вам все объяснят, — заверил гаишник, глядя куда-то вдаль.

За спиной Алисы притормозила иномарка с тонированными стеклами, на обочине возник высоченный плечистый молодец в глухой серой куртке и радушно ухватил ее за талию.

— Мама! Помогите! — закричала Алиса.

— Помогу, помогу, — втянул её на заднее сиденье Красик. — Алиса, что ты творишь? Когда мне сказали, что ты отшибла яйца…

— Оставь меня! — продолжала голосить Алиса, хотя машина уже рванула с места. — Вот, значит, ты какой? Оставь, а то убью! Убью сейчас! У меня пистолет в кармане!

— Губная помада у тебя в кармане, — примирительно сказал Красик, заслоняясь от беснующейся Алисы руками. Алиса полезла в шубу, достала пистолет и направила его на Красика.

— Доигрались, — печально заметил Красик. — Кстати, у тебя тушь размазалась.

Алиса машинально потянулась к веку, и Красик без труда вырвал у нее пистолет.

— Дурак, — сказала Алиса и почему-то успокоилась. Красик поднял стекло, отделяющее заднее сиденье от водительского. Когда автомобиль выезжал к окружной, Красик уже нежно целовал пальцы Алисы, отечески вытирал ей слезы и слушал рассказ, несуразность которого его изумила.

Алиса хорошо знала Латунина ещё со времен… не важно, с каких времен. Знала. Поэтому когда Латунин обратился к ней с дикой просьбой поучаствовать в деле спасения страны, даже не очень удивилась. В одном она была уверена на сто процентов: Павлуша патологически честен и порядочен. Он может впутаться в историю по своей экзальтированности. Но никогда — по подлости или трусости. К тому же все выглядело правдоподобно. Некий журналист накопал некрасивую историю про Мудрогора, сам никаких выходов не имеет, но гражданский долг обязывает. У Павлуши Латунина во всех слоях общества связи разнообразные, широкие и не всегда формальные. Словом, все могло быть именно так, как изложил Латунин.

— И что сказал тот журналист? «Господин Латунин, передайте материалы президенту»? — задался вопросом Красик.

— Нет. Он просил Латунина передать материал мне, а уж я должна была передать в администрацию президента. Латунин сказал: «Все знают, что ты трахаешь администрацию».

— Смешно. Мне казалось, мы договаривались не афишировать наши отношения.

— Я никому не говорила, ни одной живой душе. — Алиса была категорична.

— Ещё смешнее.

— А я подумала, что ты где-то трепанул.

Они уставились друг на друга.

Красик отвез Алису к себе на дачу, чтобы она перестала плакать и драться, отдохнула и успокоилась, докладывал позднее Вадим Президенту и главе администрации. Охрана выставлена. А в награду от Алисы получил тот самый диск. Она его всюду с собой таскала. Как все просто! Что с Латуниным — понятия не имеет. За поэтом водилась привычка исчезать. Исчез — значит, поэму пишет или в запое. Обычное дело — человек творческий, сложный. Но не при таких обстоятельствах. Даже Латунин не может сначала передать диск, озаботиться нуждами отечества, а потом уйти в запой. Латунин бы ее не бросил, говорит. Она про наших агентов еще не знает. Нелепая история, Вон она с собой диск сколько дней таскает, не решается отдать. Подкинуть снова не получилось — нервы девчонку подвели. Из рук в руки передать — так она всем верить перестала. Латунин, например, пропал — и все молчат, никто его не ищет. Говорит, за ней следят. Наверное, это наши, но вполне может быть кто-то еще. Неужели Латунина Мудрогор убрал? На диске-то на сей раз полное убийство. Видеозапись беседы господина Мудрогора с неким Хулио Рохой, он же Лука Карпентер, он же Гарри Экройд — итого у человека семь паспортов, как положено любому порядочному наркобарону. Встреча проходит под девизом «ты — мне, я — тебе». Хулио Мудрогору — деньги и содействие в регионе, Мудрогор Хулио — супертехнологию производства и транспортировки нового наркотика. Беседа проходит в теплой, дружественной обч становке. Стороны сдержанно шутят, выпивают и закусывают. Съемка, судя по всему, нелегальная.

— Надо отправить на экспертизу. Возможно, компьютерная отрисовка. — Андреев говорил это, внутренне уже не рассчитывая на мистификацию.

Кроме того, на диске присутствовали данные о Хулио Рохе со товарищи, о направлении их бизнеса, характеристики секретной лаборатории «Каскад» в Черноголовке, где была создана та самая технология, план поставок наркотиков с использованием каналов корпорации «Каскад».

— Вы понимаете, что это значит? — Президент поочередно посмотрел на Андреева и Красика. — Если сейчас поднять скандал, «Кориолану» в Эль-Таре конец. Скандала быть не должно. Мне достаточно того, что начинает твориться в западной прессе. Бог мой, откуда эти разгромные статьи? Они забыли, с кем имеют дело? Выкапывают какие-то затасканные бредовые сюжеты. На что это похоже? Правильно. Это похоже на кампанию против Президента России. Именно так это и делается. Хорошо бы еще выяснить, по какому поводу весь этот шум. И здесь мы сами, по доброй воле, поднимаем тему продажности и связей с наркобизнесом собственной корпорации? Повторяю по слогам — ни-ко-гда. Победа «Кориолана» необходима мне как воздух.

В этот момент зазвонил спутниковый телефон Андреева — его статус позволял ему не отключаться от внешнего мира во время общения с Президентом. Переговорив в сторонке пару минут, он вернулся, чтобы сообщить:

— Четверть часа назад произошел взрыв в лаборатории корпорации «Каскад» в Черноголовке — той самой лаборатории. Лаборатория практически полностью уничтожена. Есть жертвы. По предварительным данным, технический персонал и охрана. А также ключевые люди из руководства.

— Какое совпадение, господа, не так ли? — горько усмехнулся Президент.

— Похоже, за Алисой действительно следили не только мы, — заметил Красик. — И как только она оказалась у нас, лаборатория взлетела на воздух. Но почему они не тронули Алису?

— А разгадка проста как дважды два, — ответил Андреев. — Кто-то очень хотел, чтобы диск оказался у нас. Ну и что все это значит?

Снова зазвонил спутниковый телефон, на сей раз у Красика.

— Что-то боюсь я этих звонков, — сказал Президент.

Красик пользовался микроскопическими наушниками. Позвонивший ему охранник ещё не закончил доклад, как Красик растерянно обратился к присутствующим:

— Алиса Родионовна пропала.

* * *

Алиса отказалась от гостеприимства Красика по нескольким причинам. Она интуитивно чувствовала присутствие чужого внимания — не только людей Президента: неизвестные шли за ней по пятам, и самое неприятное — не знать цели этой слежки. Лучшее, что можно сделать, — исчезнуть из поля зрения всех наблюдателей скопом, каковы бы ни были их намерения. Вторая причина была в том, что за несколько дней Алиса перестала всем доверять, в тотальных масштабах. Всем кроме одного человека.

В прошлой жизни, еще до софитов и экранов, до узнаваемости на улицах и бешеной популярности, она была начинающей ассистенткой режиссера на телевидении, дебютанткой, подающей смутные надежды. В той прошлой жизни, оставившей в душе тихо звенящую ностальгическую струну, приключился у нее недолгий, не более года, роман с Петром Пушкиным, перспективным военным ученым. Впрочем, ее не очень интересовали занятия Пушкина, тем более что он не любил лишних разговоров на эту тему. Роман логично перетек в гражданский брак. Когда Алиса рванула вверх по карьерной лестнице, сожительству так же логично пришел конец. Они редко виделись, перестали делиться друг с другом, словно, соприкоснувшись, оттолкнулись и отлетели друг от друга безболезненно и естественно, что редко, но бывает между симпатичными, независимыми, но разными людьми. В известном смысле их отношения не прекратились. Так или иначе, они встречались, держали друг друга в поле зрения, совместно переживали некие события, часто обменивались электронными посланиями — все, что входит в понятие «остались друзьями».

Сейчас Петр Пушкин оказался единственным человеком, кому Алиса еще верила. Он был как-то связан с историей, в которую она влипла. Оставалась надежда, что если кто-то во всем мире и способен пролить свет на происходящее, то это Петр, ее любимый Петр, так необходимый ей сейчас. Еще Алиса чувствовала, что его надо предупредить и, возможно, этим уберечь.

Все решения были приняты еще по дороге на дачу. Обвести охрану Красика вокруг пальца особого труда не составило. Даже самый осторожный человек теряет бдительность, если имеет дело с зареванной бабой, накачанной транквилизаторами. Просто в бездонных карманах рысьей шубы Алисы всегда валялись стимуляторы, неизменный атрибут современных телевизионщиков. Работать приходилось в любом состоянии, соответственно и взбадривать себя.

Ей, конечно, дали лошадиные дозы успокоительных (успокоительных для Красика, саркастически подумала Алиса), но перед тем как сомкнуть глаза, Алиса приняла нужную безотказную таблеточку. Опасный трюк, но не каждый же день она его проделывает.

Она улизнула с дачи, прихватив мобильник охранника, свитер и куртку жены Красика. В гардеробной рядом со спальней, где ее уложили, был неплохой выбор одежды. Свою заметную шубу она свернула и затолкала за ряды вешалок. Имидж дополнила темными очками и платком.

Нет сомнения, ее скоро найдут. Алисе были необходимы несколько неподконтрольных часов. «Интересно, меня убьют?» — подумала Алиса, пробираясь через какой-то валежник на шум дороги. Там она тормознула машину, доехала до первого населенного пункта. Здесь Алиса выяснила, где находится, вызвала такси и выкинула мобильник охранника. В первом же порядочном городке она обзаведется другим телефоном. В следующем населенном пункте покрупнее (это оказался районный Ногинск) Алиса нашла интернет-кафе. Пока все складывалось неплохо. В диком прикиде, с убранными под платок волосами и странных тонированных очках супруги Красика Алису не признала бы и мать родная. Везде, где было необходимо что-то говорить, Алиса старалась переходить на хрипловатый, отвязный тон. Так, по ее разумению, должны были изъясняться девочки на деревенской дискотеке. В общем, до первого компьютера она добралась без проблем. Вскоре на электронный адрес Петра Пушкина ушло пространное сообщение. Алиса воспользовалась кодировкой, которую ей дал Пушкин, чтобы чужие лишний раз не совались в их переписку. Алиса еще не менее часа ожидала ответа, но так и не дождалась. Программу-минимум она выполнила. Странно, что Пушкин не отозвался. Оставалось добраться до Москвы и кануть в богему — сообщество, способное укрыть любой персонаж тусовки в запутанных лабиринтах ареала собственного обитания. Там понимают желание скрыться от мира и не спрашивают причин.

ПАРИЖ, 2007 ГОД

Даже смог способен превратиться в романтическую дымку, если он окутывает Эйфелеву башню. Париж тонул в изнурительно жарких днях, но вечера были изумительны. В плотном расписании делового визита в Париж была запланирована встреча с представителями Европейского космического союза для отработки деталей совместного проекта по созданию нового телекоммуникационного спутника. Вся неделя расписана буквально по минутам, и Пушкину пришлось уворовывать по часу, по полчаса, по десять минут от каждого дня, чтобы оказаться на Трокадеро именно в этот вечер — якобы невзначай, якобы от нечего делать. Он остановил арендованный в отеле автомобиль напротив ресторана «Сны Луары». Пушкин не был уверен, что Марина сейчас в зале. Он фантазировал — за каким она столиком? Во что одета? В чьи глаза сейчас смотрит? Что заказала? В их расставании была недосказанность, которая по прошествии лет вдруг подошла к критическому пределу, стала невыносима. Никаких истерик — в конце концов, это не по-мужски. Только печаль, растворяющая сердце. Интересно, Марина еще ждет его? Если так, чего больше в этом ожидании — любопытства или такой же печали? Ему хотелось бы ее печали — эгоизм одинокого мужчины. Он поймал себя на том, что крепко сжимает руль автомобиля, который никуда не едет. Наверняка у её исчезновения была катастрофически простая причина. Скорее всего, имя этой причины — мама Лора. Еще вероятней, эту причину зовут жизнь. Уезжаешь в чужой край, начинаешь вживаться в новые обстоятельства, теряешь чувство реальности оставленного за спиной.

На заднем сиденье машины лежал букет алых роз, самых алых по всем Париже. Не станет же он себя убеждать, что и цветы приобрел случайно? Пушкин почувствовал в воздухе грозовое напряжение. Он загадал: если в ближайшие десять минут не начнется дождь, он войдет в ресторан с этим букетом, а там будь что будет. Если дождь пойдет, он вернется в отель. Первые капли упали на лобовое стекло буквально через пару минут. Рядом служащий ресторана в небесной униформе как раз поймал такси для клиента. Пушкин подозвал служителя, снабдил его букетом, чаевыми, назвал имя. Добавил: «Если она в ресторане». В букет вложил стандартную открытку из цветочной лавки «Наилучшие пожелания в день рождения», которую намеренно не подписал. Подпись все театрализовала бы, а он с некоторых пор потерял интерес к пустым эффектам. «А если мадемуазель отсутствует?» — спросил служащий. «Тогда передайте букет самой красивой женщине в зале. Только без открытки». Служитель понимающе кивнул.

Пушкин немного подождал перед рестораном, наблюдая, — как к дверям одно за другим подъезжают авто с нарядными людьми. До него доносился смех и обрывки разговоров. Окруженный интимными огоньками парадный вход поглощал гостей, из-за стен уже не раздавалось ни звука. Как будто там начинался неведомый параллельный мир, посреди которого за столиком сидела одинокая принцесса с янтарными глазами. «Сколько же ей сегодня исполнилось?» — попытался вспомнить Петр. Впрочем, все правильно — у таких девушек не может быть возраста. Пошёл дождь, и Пушкин тронул машину с места.

Вернувшись в номер, он первым делом распахнул дверь на балкон, чтобы слушать дождь. Но услышал подзабытого Азнавура. Взгляд упал на огромный букет роз, которые по утрам ставили на прикроватную тумбочку. Лепестки, шипы, каждый листик словно качались в такт азнавуровской мелодии. Розы танцевали… но — стоп. Времени в обрез. Смахнув наваждение старомодной романтики, он сделал несколько звонков, достал лэптоп, водрузил его на столик перед зеркалом и машинально поднял глаза, чтобы увидеть собственное отражение: спокойное лицо худощавого светловолосого мужчины, уверенно приближающегося к сорока, только в серых глазах — капля житейской горечи. Но ведь он сам так решил.

В дверь постучали, Петр открыл. Марина без слов вошла и остановилась посреди комнаты. На ней снова был модный тонкий деним со стразами. Она сняла влажный жакет и оказалась в белоснежной блузке — почти без косметики, трогательная, как школьница. Ему еще пришло на ум сравнение с цветочницей — видимо, Парижем навеянное — фиалка Монмартра.

— С днем рождения, — сказал Пушкин, не знающий, куда себя девать. Он совершенно не представлял, что положено говорить в таких случаях, через много лет, и стоит ли вообще говорить.

— Служащий, который принес цветы, успел запомнить номер машины. Ты уже уезжал. А узнать, где она арендована, — дело техники. Не вовремя? — Это Марина заметила включенный лэптоп. Она выглядела немного похудевшей, пожалуй, более холеной, чем когда-то в Москве, но не постаревшей, а скорее повзрослевшей.

— Я хочу тебе кое-что объяснить, — начала она и вдруг стала прежней, со своей чистой отважной улыбкой.

— Не уверен, что стоит что-либо объяснять. Рад тебя видеть.

— А от ресторана сбежал…

— Я боялся не застать тебя в зале. Все эти годы я питался красивой легендой: где-то в Париже один вечер в году за столиком ресторана «Сны Луары» сидит очень красивая девушка, которую я когда-то… очень хорошо знал. И если будет на то воля божья, в один из таких вечеров я доберусь до романтического города Парижа, возьму ее за руку, и мы будем гулять по набережной Сены, слушать далекую музыку и болтать о милых пустяках. Мне было бы очень жаль не застать тебя в зале — вот я и уехал.

— Ты меня должен простить. — Марина говорила тихо, тонкими пальцами перебирая белые воланы на груди. В глубоком вырезе переливался бриллиантовый кулон-капелька, словно одинокая слеза застыла в соблазнительной впадинке, в сантиметре от совершенства, которое — было время — принадлежало ему безусловно и, казалось бы, навсегда. Нет в мире ничего безусловного. Пушкин остановил Марину, осторожно взял ее за плечи и притянул к себе. Она спрятала лицо у него на груди и стала ближе к прежней еще на один шаг.

— В прощении или непрощении смысла давно нет. Сегодня твой день рождения. Именинникам принято угождать. Загадывай желание.

— Хочу, взявшись за руки, гулять по набережной Сены, слушать далекую музыку и болтать о милых пустяках.

Так они и сделали. Они говорили взахлеб только о пустяках, по молчаливому согласию избегая главного, — заговорщики в парижской ночи, томимые исподволь наливающимся желанием — но это казалось пока неуместным, это подождет. Наутро, валясь с ног, они позавтракали в первом попавшемся кафе. Петр Пушкин начал поглядывать на часы: к восьми его ждали в парижском представительстве корпорации. Марина подняла на него тревожные глаза и торопливо заговорила, совсем как тогда, при расставании в Москве. В Париже все не так, жестокий город, даром что притягательный, но сразу показал, что талантов у нее никаких, не получилось Европу покорить. Все то же — мелочь, интерьеры буржуа. Приходится другие профессии осваивать, стала переводить.

Пушкин уже опаздывал. Марина смиренно кивнула, оставила ему телефон и взяла такси.

Он звонил по этому номеру каждый день в течение месяца — из Москвы, из Нью-Йорка, из Амстердама, — но трубку никто не снимал.

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

Несколько месяцев назад Петр Пушкин был командирован в Эль-Тару готовить подписание контракта в рамках проекта «Кориолан». То был второй этап сложных переговоров о поставках новейших вооружений и технологий в эту страну. После первого этапа для вооруженных сил Эль-Тары уже были доставлены из России катера, радары, самолеты и вертолеты. Несмотря на солидный объем сделки, обе стороны подходили к ней как к разминке и планировали развитие отношений. Два года назад пришлось перенести все тяготы тендера, объявленного Эль-Тарой. Соперником русского оружия стало оружие французское и американское. В прессе развернулась целая кампания против России. Новый президент страны Фернандо Мануэль Домингин пока был недостаточно силен, чтобы противостоять атакам. В частных беседах он осторожно, но все же высказывал предпочтение российской продукции. В выступлениях на публике был максимально сдержан. «Новый президент сделает нас провинцией ССР», — причитали газеты. Желтая пресса вовсю развлекалась публикацией версий о причастности российской разведки к победам Домингина.

Пушкин хорошо знал Фернандо Мануэля. Они познакомились на известной выставке в Ле Бурже. Дело было так. Однажды в павильон корпорации «Каскад» зашел скромный посетитель, загорелый молодой мужчина южной наружности с характерной выправкой военного, серьезный и дотошный. Пушкин в этот момент пил кофе в офисе, где несколько мониторов демонстрировали все, что происходит на экспозиции. Посетитель в рубашке поло и светлых брюках привлек внимание Петра. Той самой выправкой, удивительно точными вопросами, общим непраздным интересом (системы слежения позволяли прослушивать любую точку зала), цепким вниманием профессионала. Пушкин дал указание выяснить, что это за человек, и через несколько минут получил ответ — генерал из Эль-Тары, без пяти минут президент страны. Официально делегация Эль-Тары должна была прибыть в офис корпорации «Каскад» лишь завтра. Но генерал обожал внезапные, неформальные визиты. Пушкин бросил кофе и спустился в зал.

Они были примерно одного возраста, оба — военные, оба любили яхты и океанские прогулки. Словом, у них оказалась масса общего. На следующий день — как раз к визиту делегации Эль-Тары — они стали практически друзьями. В Ле Бурже выяснилось, что генерал Домингин предпочитает российское оружие. Разумеется, некоторая поддержка со стороны корпорации генералу Домингину при приходе к власти была оказана — обычная мировая практика в отношении перспективных партнеров. Это были цивилизованные формы поддержки: консультации, аналитическая и информационная помощь. Иного он бы и не принял. Ко всем своим достоинствам, генерал был самолюбив (до вспыльчивости) и щепетилен (порой болезненно). По его красивому латиноамериканскому лицу чуть что сразу пробегала волна подростковой подозрительности. Позже он научился контролировать свои эмоции, обзавелся внешней беспристрастностью и даже непроницаемостью, приличной именитому государственному деятелю. Однако Пушкин был убежден, что Фернандо Мануэлю удалось занять президентский пост во многом благодаря своей зажигательной эмоциональности, которая так нравится массам. Потом Пушкин увидит, как взрываются толпы при появлении Фернандо Мануэля на балконе президентского дворца или в открытом автомобиле на улицах столицы Эль-Тары.

В тот ясный день в Ле Бурже будущий президент Эль-Тары забирался в кабины самолетов и вертолетов, открыв рот погружался в виртуальные демонстрации, дающие практически сто процентов эффекта присутствия, подолгу задерживался на тренажерах. Он был по-детски непосредственен и пытлив: слишком много вопросов, не всегда корректных. Он просто потрошил Пушкина. Назавтра, уже в составе делегации, Фернандо Мануэль Домингин явился в форме, которая его очень изменила. На сей раз он был важен и немногословен, — конечно: все вопросы, которые неприлично задавать, будучи официальным лицом, он задал вчера.

В первом этапе переговоров в Эль-Таре Пушкин участвовал наездами, в качестве эксперта по локальным проблемам. Их взаимоотношения с Фернандо Мануэлем переросли в мужскую дружбу. Правда, крепкий орешек президент Эль-Тары однажды твердо высказался в том смысле, что дружба дружбой, но это не означает послаблений российской стороне в объявленном тендере. Состязайтесь на общих основаниях.

И всё равно Пушкин смотрел на этого странного молодого генерала с известной симпатией. Тяжелый характер, стальная воля, бетонированная система принципов, подавленная эмоциональность, мальчишеское обаяние, отличное европейское образование — у Домингина есть все возможности стать неодиктатором, очеловеченным символом «крепкой южнолатиноамериканской руки» новейшего времени. Однако ведь держится. Условия дружбы больше не обсуждались. Но Пушкин заметил, как раздражает его появление в Эль-Таре присутствующих там американских и французских конкурентов.

Нельзя сказать, что до прихода Фернандо Мануэля к власти Эль-Тара была совсем уж в загоне. В тяжелые времена экономику несколько выручало наличие на территории изумрудных месторождений. В конце прошлого века страну действительно сотрясали экономические и политические кризисы. Президенты менялись часто, кабинеты министров — еще чаще. Попытки следовать то за одним, то за другим капризом новомодных экономических рецептов приводили к бешеным скачкам курса местной денежной единицы — песо. Из всех экономических гуру нашелся только один до конца честный. Доведя страну до очередных «бунтов пустых кастрюль», он покончил с собой, оставив предсмертную записку: «Простите, я всего лишь хотел получить Нобелевскую премию». После этого страна протрезвела, перестала искать спасителя среди экономистов и традиционно возобновила поиски национального героя среди военных.

Сначала Фернандо Мануэль Домингин был одним из многих честолюбивых полковников и генералов. Как говорил Домингин, он выиграл благодаря своему «чувству баланса сил — внутренних и внешних». И еще: «Безумие мира можно победить лишь нормальностью. Я борюсь за нормальность нашей страны». В местной прессе возник целый жанр комментариев к его завуалированным, но впечатляющим высказываниям. Что он в таких случаях подразумевал? — загадка. Фернандо Мануэль вообще этим грешил: бросить словечко и раствориться в воздухе по-английски. Это был очень сложный друг. Тем не менее на втором этапе переговоров Петр Пушкин уже возглавлял делегацию корпорации «Каскад» именно потому, что был не чужим президенту Эль-Тары.

На сей раз переговоры осложнились, так как их полноправным участником стала организация Южноамериканский военный конгресс — непростое, склочное (чем грешат все «свежие» организации) объединение амбициозных государств. Эль-Тара вступила в него уже после закупки у России большой партии военной техники. Согласно одному из пунктов декларации Военного конгресса, его участники должны были согласовывать свои планы военно-технического сотрудничества с зарубежными странами с Советом Конгресса. Фернандо Мануэль Домингин входил в этот совет, но предстояло еще голосование. К тому же планировалось привлечение консолидированных средств Военного конгресса: реализовать проект «Кориолан» предполагалось в масштабе нескольких заинтересованных государств для создания единой системы южноамериканской климатической и военной безопасности. Официальным языком Конгресса был португальский.

* * *

Тот день Петр Пушкин запомнил очень хорошо. Приближался знаменитый карнавал Эль-Тары, на время проведения которого деловая жизнь в стране замирала. Планировался перерыв и в переговорах. Конечно, перерыв — дело хорошее, переговоры отнимают массу сил и нервов. Но надо было успеть решить несколько принципиальных вопросов. Представители Военного конгресса, как на грех, начали капризничать и артачиться. Фернандо Мануэль неожиданно ушел в себя. И тут, в одно непрекрасное утро, руководитель административной группы Гоша Моисеев ни свет ни заря разбудил Петра неприятным известием:

— Мы остались без переводчиков.

Спросонья Пушкин едва не решил, что Эль-Тару захлестнула неизвестная эпидемия, поражающая исключительно переводчиков, или, на худой конец, все местные переводчики объявили забастовку. Все оказалось проще. «Каскад» остался только без переводчиков с португальского. Один из них внезапно тяжело занемог. А второй так же неожиданно отбыл домой, в глухую бразильскую провинцию, где принялся помирать кто-то из его обожаемых родственников. Выписывать переводчика из Москвы означало устроить солидную паузу в переговорах, а это было чревато потерей темпа. Но подобные сбои никогда не бывают своевременными.

— Да, я в португальском не силён, — сказал Пушкин, быстро выбираясь из сладкого, но уже слишком призрачного, чтобы его запомнить, сна. — Гоша, ищи переводчика где хочешь. Позвони в Москву, но это на самый крайний случай. Представляешь себе все проволочки? Кстати, запиши себе в план на год выучить португальский. И'чтобы к началу утреннего совещания переводчик был.

Гоша страдальчески замычал в трубку, кажется, что-то о начальниках — и отключился.

Ложиться спать было бессмысленно. Пушкин спустился в бассейн отеля и плавал там в одиночестве до прихода прочих ранних птах — преимущественно специалистов из корпорации «Каскад» и наблюдающих за ними представителей разведок фирм-конкурентов.

Переговоры в бизнес-центре отеля начинались в десять утра. Совещание российской делегации планировалось на девять. Пушкин, уже в льняном легком костюме и при галстуке, поискал глазами Гошу Моисеева, особо не рассчитывая на скорое выполнение поручения. В самом деле, как за пару часов найти в Эль-Таре переводчика с португальского на русский? Можно, конечно, обратиться в университет. Вот ведь мелочь — а головная боль какая.

— Пётр Павлович, нашёл! — услышал он радостный вопль у себя за спиной. — Честное слово, нашёл.

Пушкин обернулся и замер. Моисеев, не переставая горячо жестикулировать, нежно подтолкнул к нему не кого-нибудь, а Марину Чернявскую собственной персоной. Она снова изменилась: слегка осветлила и убр&та назад волосы, прибавила косметики и надела деловой серый брючный костюм, который ей очень шел. Обхватив обеими руками и прижав к груди крокодиловую сумку, Марина исподлобья наблюдала за реакцией Пушкина. Пушкин перестал слышать Моисеева. Кажется, тот пытался познакомить его с Мариной.

— Ты и португальский знаешь? — спросил Пушкин убито. Он на самом деле не представлял, как реагировать на внезапное появление Марины в Эль-Таре (далековато от Парижа) при таких странных обстоятельствах.

— Знаю. Я очень хорошо знаю португальский, — по-ученически отчиталась Марина. — И русский ещё не забыла.

Моисеев замолчал и стал по очереди смотреть то на Пушкина, то на Марину.

— Каким ветром в нашу провинцию?

— Разрисовывала и обставляла домишко одному местному буржую, — ответила Марина. — Унитаз с инкрустацией и повсюду платиновые ручки плюс мои неповторимые художественные решения. Я закончила работу, хотела немного отдохнуть, а потом домой, в Париж. Останавливаю свой джип на перекрестке у отеля, и вдруг меня страстно целует в бочок ваш агрессор Гоша.

— Это она мне наперерез выехала, — опроверг Гоша. Он гордился своим классом вождения. — Но это не важно, не важно, — быстро спохватился он. — Мы вам, Марина, за ремонт заплатим, а то и новую машину купим. Правда, Пётр Павлович?

— Да-да. На твои командировочные.

— Зачем так шутить? Вы сказали мне найти переводчика к началу совещания? Вот, нашёл. Значит, когда мы столкнулись, из джипа выходит девушка и начинает меня крыть по-португальски зачем-то. Мадам, говорю от неожиданности по-русски, сорри, времени нет, вот моя карточка, разберемся позже. Тогда она меня начала по-русски — говнюк, простите, и так далее. Да так чистенько, будто родная. Девушка, говорю, рад знакомству, я ваш навеки. Ноги вам целовать буду — что ноги, следы! — только сейчас идёмте со мной. Послужим России. И вот мы здесь.

— На самом деле не так, — подала голос Марина. — Он, — она ткнула пальцем в Моисеева, — сказал, что если я с ним не пойду, его Пушкин зарежет. Какой Пушкин, спрашиваю. Такой, отвечает, Пушкин, что чеченцы рядом с ним — пацаны на лямках. Я знаю только одного такого Пушкина.

— Не говорил я, — быстро отреагировал Гоша. — Ничего такого не говорил.

— Хорошо, я принимаю тебя на работу. Начинаешь сегодня в десять, — сказал Пушкин Марине, не обращая внимания на Гошу.

— Он принимает меня на работу. — Марина отчетливо произносила каждое слово. — Только послушайте — он меня принимает. А меня ты спросил?

Пушкин отодвинул Гошу одним элегантным, едва заметным жестом, как умел только он. Моисеев отступил на несколько метров и застыл в ожидании.

— Сейчас без пяти девять, и у меня совещание, — обратился Пушкин к Марине тоном, не терпящим возражений. — В десять этажом выше начнутся переговоры. Моисеев тебе все объяснит. Марина, — он смягчил тон, — я потрясен, что вижу тебя здесь. И я очень многое хочу тебе сказать. Давай сделаем это немного позже. Ведь ты и сама понимаешь, что не должна уезжать просто так, как делала это всегда. Уехать, исчезнуть, раствориться… А знаешь, что я сделаю?

Пушкин протянул руку и забрал у Марины сумку.

— Твой паспорт здесь? — серьезно сказал он, расстегивая внутреннее отделение сумки.

— Что ты делаешь? Глазам не верю! — Марина была по-настоящему растеряна. — Ты не имеешь права.

— Останови меня. В этой стране иностранцы никогда не выходят на улицу без паспорта… Конечно, вот он.

Пушкин изъял паспорт и вернул сумку Марине.

— Увидимся в десять. Тогда и получишь документы.

В тот же день в центральный офис «Каскада» был направлен запрос с данными Марины Чернявской и описанием обстоятельств найма. Требовалась обычная процедура проверки, принятая в отношении всех сотрудников корпорации. К вечеру в Эль-Таре получили ответ: претензий к кандидатуре Марины Чернявской не было. Пушкин представил себе, как начальник службы безопасности доложил Илье (Пушкин знал, что он всегда и все докладывает Чернявскому) о появлении в Эль-Таре бывшей супруги. То, что она была женой советника президента корпорации, они должны были раскопать мгновенно. Интересно, Илье уже все равно? Наверняка. Они много лет не говорили о Марине.

Вечером Пушкин и Марина сидели за маленьким столиком с красной вышитой скатертью в самом уютном ресторанчике Эль-Тары. На столике вздрагивал легким пламенем фитилек, накрытый резной стеклянной лампой. Перед ужином Пушкин получил из Москвы ответ на запрос по поводу Марины, но, право, это потеряло смысл. Петр накрыл ладонью изящную руку Марины, и пламя замерло, вытянувшись в светящуюся струйку. Кто-то невидимый тронул струны гитары, и ожило фламенко. Потом Марина пригласила Пушкина к себе.

Она снимала квартиру в двух кварталах от отеля. Симпатичный, хоть и небольшой пентхаус — оплата этой квартиры входила в условия контракта, пояснила Марина, — колыбель над сияющим россыпью вечерних огней городом. Звездный провал океана, дальний фейерверк — кто-то готовится к карнавалу или просто беспричинно радуется жизни. Марина сняла серый строгий костюм (оказалось, что он надет почти на голое тело) и нырнула в подсвеченный квадрат небольшого бассейна посреди квартиры. Марина дразнила его: перевернувшись в воде, она расположилась на ступенях бассейна и смотрела на Петра снизу вверх с откровенным вызовом. Он приготовил ей множество упреков — Пушкин был просто человеком, и у него хватало времени на изобретение мысленных диалогов, а главное — монологов. Когда-то эти сценарии казались ему почти реальностью, сейчас — почти фантазией.

Обманчивая невинность — вот в чем секрет ее обаяния. Обманчивая невинность плескалась у его ног и манила к забвению. Сколько, бы времени ни прошло, он знал и помнил ее тело. Он мог с закрытыми глазами вылепить это тело из воздуха — из собственных желаний.

Сейчас его Марина играла чью-то роль, которая ей, впрочем, шла: он не мог не отметить этого. Пушкину оставалось принять новые правила, избавиться от одежды и на глазах бесстыжих звезд упасть в ее бездонность. И хотя он боялся за кубинскую сигару, которая могла остаться одна в боковом кармане пиджака, иные мысли уже обволакивали его… Через столько лет они снова сантиметр за сантиметром — легкие ноги, бедра, вверх к груди с рубиновыми сосками, к шее, губам, и снова вниз, — медленно и подробно узнавали друг друга; так, должно быть, реставраторы работают с полуосыпавшейся бесценной мозаикой. Но всё следовало восстановить: ощущения, запахи, звуки, особый ритм дыхания, приближающегося к последнему немому крику. И вот ведь странность — оказывается, ничто не пропало, все это время дремало где-то глубоко внутри под грузом обид и обломками надежд, под чужими запахами, вскриками, дыханием.

Утром он подумал, как давно не просыпался рядом с Мариной. На океанском горизонте восходящее солнце прорезало слепые небеса и пробиралось в город, с каждой секундой захватывая его все больше. Марина прижималась к Петру всем телом, и он начал потихоньку гладить ее, чтобы разбудить, потом — настойчиво целовать. Марина хмурилась, отмахивалась, что-то шептала: она не привыкла рано вставать. Пушкин вспомнил испытанный способ — сварить убойный кофе, не меньше четырех ложек на турку, и держать чашку перед носом Марины, пока она не пробудится к жизни. Все закончилось, как и прежде, в те далекие дни: они снова, утратив ощущение времени, растворились друг в друге…

— О боже, мы опаздываем! — подскочил Пушкин.

— Это от нас не зависело. У нас не было выбора. Утренняя любовь — это как закон всемирного тяготения, только в другую сторону. Но отменить-то нельзя, остается подчиниться, — ответила Марина, посмеиваясь.

— Напомни, чтобы я рассказал об этом представителям Военного конгресса. — Пушкин лихорадочно, путая петли, застегивал рубашку.

Марина в это время рыскала в поисках своей одежды, разбросанной по всей квартире.

Разумеется, они опоздали. Прибыли на совещание, на ходу ликвидируя остатки беспорядка в одежде. Так что посеять подозрения у присутствующих удалось. В прежней жизни, до того как стать окончательно государственным человеком, Петр Пушкин называл это «дразнить гусей». В этот раз получилось: у всех отвисли челюсти.

— Прошу извинить, — сказал Пушкин, — на улице такие пробки.

В перерыве он подошел к Гоше Моисееву и попросил его устроить переезд Марины в гостиницу. Все-таки работа сейчас — главное, а до карнавала, означавшего в Эль-Таре вселенский перерыв, оставалось всего ничего.

Марина оказалась отличной переводчицей. Способности к языкам — это тоже от мамы Лоры, думал Пушкин, забывая спросить, где же теперь эта удивительная женщина. Вот ведь ирония — мама Лора, фактически разрушившая его жизнь, сейчас отодвинулась на тридцать пятое место. Никто о ней даже не вспоминает.

* * *

Их план состоял в том, чтобы не строить никаких планов, а просто отправиться в порт, арендовать понравившуюся яхту и выйти в море. С утра Пушкину позвонил президент Домингин, несколько озадаченный. Спрашивал, не кажется ли Петру, что в России происходит нечто странное. Может, обсудить это на досуге? Да нет особых странностей, ответил Пушкин, наблюдая, как Марина натягивает шорты и оценивает результат в большом зеркале. На диване валялась раскрытая спортивная сумка — они собирали вещи для прогулки. Какие странности? Президент ССР объявил выборы — а разве кто-то сомневался в демократических ориентирах России? Да, Пушкин слышал про Кольцова. Прискорбно. Нет, сомнения, расследование уже ведется, и оно расставит все точки над «i» в этой истории. Не уверен, что это имеет хоть какое-то отношение к переговорам в Эль-Таре. Корпорация «Каскад»? На эту тему можно только сказать, что в корпорации все полны уверенности в успехе проекта «Кориолан». Кстати, когда Фернандо Мануэль поставит свою священную подпись под необходимыми документами? Поужинаем? — спросил Домингин. На предложение президента не отвечают отказом. Но Пушкин отказал: друг, ты должен понять, у меня уважительная причина. Передай горячий привет своей причине, рассмеялся Фернандо Мануэль, и жду тебя вместе с причиной на обед в конце карнавала. Надеюсь, вам хватит недели, чтобы надоесть друг другу?

В последние годы Петр Пушкин бывал на родине не часто: так уж получалось. Он читал обязательные аналитические отчеты о положении в стране. Однако Пушкин знал, что любой анализ, даже самый лучший и объективный, уже искажение, всегда содержит истину плюс еще что-то. Искажать информацию — в человеческой природе. И чем больше инстанций она прошла, чем дальше становится от реальности. Всегда и обо всем лучше составлять собственное мнение — таково было правило Пушкина. Когда год кочуешь по переговорам, сложно придерживаться правил. Зато никто лучше Пушкина не знал состояния переговоров по ключевым контрактам корпорации. Его целью при заключении контрактов было максимально соблюдать интересы корпорации и своей страны. Пушкин с задачей справлялся. В этом проявлялось его мастерство переговорщика, по которому он, пожалуй, находился бы в высшей лиге мирового рейтинга, если б таковой существовал. Достаточно вспомнить эпизод, когда в Лондоне задержали наш самолет с запчастями к радарам, в котором вместо невинных деталей вдруг оказались новенькие гранатометы, не заявленные в таможенной декларации. Почти месяц ушел на освобождение конфискованного: груза с самолетом — в строгом соответствии с британскими законами! Позднее нашлись и виновники — партнеры из одной бывшей страны-союзника, переметнувшиеся к конкурентам. Впрочем, сейчас было не до служебных воспоминаний.

В Москве действительно что-то происходило. Это чувствовалось и на расстоянии. Следовало больше интересоваться событиями на родине. Он обязательно поинтересуется, когда вернется с прогулки. Пока явных причин для беспокойства, по мнению Пушкина, не было.

Уже уложив сумку, Петр решил проверить свою почту и включил компьютер. Несколько необязательных дружеских посланий и два-три официальных, тоже малозначащих. Приглашение на конференцию, сообщение о выходе его книги — все на официальном адресе. Конфиденциальный адрес знали несколько человек, но там было пусто. Неожиданно в номер вломился суматошный Гоша Моисеев.

— Пётр Петрович, надо поговорить. — Гоша перешел на страшный шепот и потащил Пушкина в коридор. Дверь номера осталась полуоткрытой.

Марина вышла из ванной и остановилась перед большим зеркалом в спальне, чтобы накрасить ресницы. В зеркале отражался монитор компьютера, на котором возник красный значок прихода нового сообщения. Красный — значит особой важности. Марина положила тушь на столик, сделала шаг из спальни, чтобы взглянуть на дверь. Из коридора не доносилось ни звука, Пушкин и Моисеев, видимо, были далеко. Марина быстро вернулась к компьютеру и открыла сообщение. «Привет, незнакомец. Странные дела…» Это был малопонятный для Марины текст, скорее всего, зашифрованный. Она запомнила его. Сообщение пришло с адреса «A-festival». Текст Марине не понравился, особенно фраза «Мучаюсь сомнениями, кто из братиков заложил папашу — чёрненький или беленький?» Марина уничтожила сообщение. Пушкин вернулся через минуту.

— Эх, Гоша, забавный парень. Представляешь, здесь для карнавального шествия какой-то спонсор приобрел и подарил одной школе самбы списанный МИГ-23. Будет ехать наш МИГ, а из кабины девочка во всем голом ручкой делать. Гоша почему-то решил, что это на уровне международного скандала. Прибегал советоваться, не надо ли запретить. А я думаю, да пусть едет. Лишняя реклама.

— Если мы не поторопимся, — сказала Марина, — наступит вечер, и куда-либо спешить просто смысла не будет.

— Всё, улетаем. Ты права. Вдруг Гошу посетят еще какие-нибудь страхи? Шел бы он… на карнавал.

Пушкин ещё раз пошарил в своем компьютере, выключил его и отправил в сейф.

«Полковнику никто не пишет, — напевал он песенку их молодости, когда они спускались на лифте. — Полковника никто не ждет».

Кубинская сигара лежала в его боковом кармане.

МОСКВА, 2008 ГОД

— Я вовсе не хочу сказать, что совершенно не согласен с политикой нынешнего руководства страны, — Столбов упорно избегал произносить слово «президент», — однако у меня вызывает недоумение все меньшая обоснованность стратегических шагов правительства. Ставка исключительно на отрасли, ранее входившие в сектор высоких технологий, ввергает страну в зависимость от проектов, которые при ближайшем рассмотрении выглядят подчас авантюрными. Разумеется, этот сектор необходимо развивать. Но разве в ущерб тем отраслям, которые от века являлись основой и хранителем нашей экономики? Я говорю об энергетике, топливе, нефти, газе. Сегодня авторитет руководства ССР в мире упал. Мы всё это видим, не будем скрывать от себя очевидное. В стране многие имеют доступ к западным СМИ, в том числе электронным. Не является ли причиной столь низкого международного рейтинга нашего руководства увлечение — пусть искреннее — заведомо проигрышными сценариями развития Союза? Я задаю себе этот вопрос каждый день. Я вступил в президентскую гонку — видите ли, мне не очень нравится слово «гонка», но журналисты настаивают на нем много лет, — так вот, я вступил в президентскую гонку вовсе не для того чтобы реализовать какие-либо амбиции. Возможно, я здесь с единственной целью — обратить внимание избирателей на вопросы выбора приоритетов и стратегии страны. Последние события в мире показали, что наши позиции еще не настолько сильны, как нам это виделось. Возможно, это вовсе не моя попытка стать президентом. Это моя попытка обратиться к гражданам с правдой, которую от них утаивают.

— И так на протяжении ещё сорока минут, — сказал Андреев.

В небольшом зале, едва ли не треть которого занимал плоский экран, реагирующий на голосовые команды, Президент и глава его администрации просматривали записи телевизионных дебатов претендентов. В основном претенденты не производили на Президента никакого впечатления. Но явление Столбова внесло странное оживление в кампанию: все насторожились. Любопытство было разлито в атмосфере студий, на лицах популярных комментаторов, оно читалось между строчек сообщений СМИ.

— Он способен победить? — спросил Президент. — Что-то он осмелел.

— Способен. И вы это знаете.

— Все зависит от обстоятельств, не так ли?

— Так точно. А вы чего ожидали, объявляя выборы?

— Наверное, чего-то в этом роде. Правда, не ожидал, что меня начнут поливать с Запада. Неужели они всё ещё реагируют на просьбы Столбова? Над этим стоит подумать.

Президент начал и собственную кампанию. Сначала все шло как по маслу. Но в последние несколько дней что-то неуловимым образом изменилось. Президентам не пристало видеть в глазах избирателей жалость и сомнение. Это злейшие враги рейтинга. Пока его падение составило лишь полтора процента: можно списать на естественное колебание настроений и предпочтений электората. Но Президент избегал легкомысленности в таких вопросах. Ведь рейтинг сдвинулся именно после того как в обойме кандидатов появился Столбов во всём блеске своего деланного бескорыстия.

В определенном смысле для Президента пробил час испытаний. Из Южной Америки поступили конфиденциальные запросы от Южноамериканского военного конгресса и от президента Домингина с просьбой разъяснить происходящее в корпорации «Каскад». Это были настолько конфиденциальные запросы, что даже руководитель делегации в Эль-Таре Петр Пушкин не был поставлен в известность (президент Домингин сделал соответствующую оговорку, мотивируя это нежеланием осложнять переговоры, которые «идут своим чередом»). Каждодневные справки Пушкина, в принципе, описывали возникающие проблемы, но были полны оптимизма. Он докладывал о некоторой застопорке в переговорах, но частично объяснял это местной предкарнавальной леностью и ситуативным недоверием к высоким технологиям. Чем он там занимается, подумал Президент, если даже не в курсе, что его дружок Домингин рассылает такие запросы. Впрочем, эта «дипломатичность» по-своему обнадеживает. Пока друзья из Южной Америки, несмотря на возникшую вокруг корпорации «Каскад» дымку скандальности, не были склонны поднимать шум и обсуждать проблемы с максимальной открытостью — например, на брифингах или в СМИ. Никаких громких заявлений.

— Похоже, моя победа на выборах будет напрямую связана с успехом проекта «Кориолан». Расширенная презентация «Кориолана» через два дня. Придётся тряхнуть стариной, немного шокировать бомонд и показать гражданам, кто в нашем государстве Столбов и кто я — Президент.

Андреев пристально посмотрел на Президента. Он всегда сознавал, что президент — человек скрыто азартный, заводной. В случае чего способен на впечатляющие поступки, иногда только для того чтобы испытать себя, словно сдать очередной экзамен на личностный масштаб. Андреев побаивался этих моментов, но чаще завидовал прихотливой решительности Президента. В последнее время, будто под грузом государственной ответственности, тот укротил свои порывы, стал сдержаннее. Но, видимо, до поры. Возможно, в этом и состоял секрет достижения власти. Этот человек умел быть президентом.

— Я ещё думал, активно мне участвовать в презентации или отделаться приветствием, — сказал Президент. — Но ведь «Каскад» — это наша, российская корпорация. А «Кориолан» — наш, российский проект. При чем тут Мудрогор? Кстати, глаз с него не спускать. Бросьте на расследование лучшие силы. Мудрогор, если он виноват, уйдет в прошлое. Легко. А «Кориолан» должен жить и побеждать. Мы все — лишь слуги и персонажи великой имперской истории.

Андреев решил записать последнюю фразу, поменяв слово «имперская» на «российская», чтобы потом при случае воспроизвести ее в президентской кампании. У него ничто не пропадало.

ЭЛЬ-ТАРА, ЦЕНТРАЛЬНЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ, 2008 ГОД

Пушкин медленно приходил в себя. Сначала его болезненно ударила по глазам полоса света. Кто-то охнул и опустил жалюзи — Пушкин догадался по характерному шуршащему звуку. Потом пришли запахи, очень свежие, пожалуй, травянистые, но с примесью лекарств. И сознание начало стремительно оживать, встраивая Петра в окружающий мир. Он опробовал руки и ноги, попеременно шевеля ими, — все было в целости и сохранности. Пушкин открыл глаза. В приглушённом свете он увидел президента Эль-Тары Фернандо Мануэля Домингина — в генеральском мундире и при всех регалиях.

— Фернандо, — сиплым голосом проговорил Пушкин, — какой у тебя прикид! Надеюсь, что я не умер и это не мои похороны? Так одеваются только на похороны.

Фернандо Мануэль сдержанно улыбнулся:

— Это хорошо, что ты шутишь. Значит, с головой все в порядке.

— Где я?

— Национальный военный госпиталь пресвятой Девы Марии. Место, тебе известное. Помнишь, как ты лечил здесь вывих после того как мы покатались на лошадях?

Рядом с президентом стоял еще кто-то, но лицо терялось в полумраке палаты. Пушкин попросил включить свет или поднять шторы. Появилась медсестра и прибавила света, который все равно остался теплым и приглушенным, несколько меняющим лица присутствующих. Рядом с Фернандо Мануэлем стоял генерал Альдо Гомес, седовласый коренастый господин средних лет с извечно настороженным выражением лица, что делало его похожим на собаку-боксера, — конечно, тоже в мундире. Местная страсть к форме. Гомес был министром внутренних дел — значит, так серьезно.

— Со мной была женщина, — сказал Пушкин, сделал попытку привстать, но с незнакомым бессилием откинулся на подушки.

Сестра рванулась к нему и быстро затараторила по-испански.

— Тебе следует лежать, — сказал Домингин. — Ты что-нибудь помнишь?

— Взрыв… Старик передал корзинку, и сразу взрыв на яхте… Со мной была женщина.

— Тебя выловили рыбаки, которые видели взрыв. Отвезли на берег и сдали береговой охране. Там у нас сидят ребята неповоротливые, особенно во время карнавала. Но их начальник на первой полосе вечерней газеты видел наше с тобой фото. Видишь, газеты читают… Приятная новость. Я уже не надеялся. В общем, поднялся переполох, мне сообщили — и вот ты здесь. В основном цел — ушибы, сотрясение, небольшая контузия. Мы быстро поставим тебя на ноги. Выловили также трупы троих мужчин. Все опознаны — команда с «Казановы».

— Женщина, молодая женщина, — настаивал Пушкин.

Генерал Гомес кашлянул, чтобы обратить на себя внимание:

— Больше никого не нашли. Мне очень жаль.

Внешне Пушкин никак не реагировал. Он чувствовал только давящую внутреннюю усталость и опустошение. Он знал, что ему следует сосредоточиться.

«Господи! — подумал он. — Что же я такой… Помяни мя, Господи, егда прийдеши в Царствие Твоё. — И перекрестился. — Блаженны нищие духом, яко тех есть Царство Небесное. Блаженны чистые сердцем, яко ти Бога узрят». Он повторил две последние фразы три раза. Слезы выступили на его глазах. Сердце заколотилось, и жар прихлынул к голове. С трудом он достал кубинскую сигару из бокового кармана, разломил ее надвое, и тут же на его ладони засиял серебряный крестик. Сигара была тайником для его бесценного сокровища. С новым воодушевлением он прижал этот спасительный крестик к воспаленным губам. Боль стала утихать. Он еще крепче сжал крестик и прошептал: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут…» Господи, прости меня, грешного.

События приняли странный оборот. Президент Домингин что-то тихо сказал генералу Гомесу, и тот удалился, следом за ним исчезла сестра. Только Пушкин собрался задать очередной вопрос, как Фернандо Мануэль предостерегающе приложил палец к губам.

— Здесь ты проведешь несколько дней. Я удвою охрану. Тебе не следует ничего опасаться. — При этом Фернандо Мануэль сделал отрицательный жест головой. — Это военный госпиталь, он отлично охраняется. — Президент с сомнением поморщился. — Хотя я думаю, что взрыв на яхте — какое-то недоразумение. Приношу соболезнования по поводу смерти спутницы. Признаюсь, меня эта история потрясла. Я собираюсь пару дней провести в загородной резиденции. Совершенно выбит из колеи, хочу отдохнуть. Потом вылетаю на презентацию «Кориолана» в Москву. Ты как раз успеешь…

* * *

По коридору со стороны приёмного отделения шли два молодых человека в бледно-зеленой форме персонала военного госпиталя. Форменные шапочки полностью скрывали их волосы, а это всегда несколько стирает с лиц индивидуальность. У обоих за правым ухом были закреплены микроскопические наушники, через которые они слушали все, что говорил сейчас президент Домингин, — «Я собираюсь пару дней провести в загородной резиденции… ты как раз успеешь…»

— Притормози. Президент ещё в палате, — сказал один из визитеров — тот, что был постарше. Они остановились у стойки с документацией около процедурной палаты. Быстро огляделись, наугад взяли одну из папок и принялись рассматривать бумаги.

— Эй, ребята, — окликнул их неожиданно вышедший из палаты врач, — Вы кто такие? Что здесь делаете? Стажеры?

— Да-да, стажеры, — кивнул один из двоих. Второй широко заулыбался. Врач потерял к ним интерес и пошёл прочь.

* * *

— …Ты как раз успеешь залечить все раны.

Фернандо Мануэль нажал на едва заметный рычажок за своей спиной и бесшумно открыл раздвижную панель. За панелью была узкая дверь. Домингин указал на нее и задвинул панель на прежнее место.

— Врачи предупредили меня, что тебе необходимо больше спать и отдыхать. Как только ты поправишься, мы проведём расследование. А сейчас я просто настаиваю, чтобы ты отдыхал. Здесь совершенно безопасно. — Домингин развел руками и пожал плечами. — Советую прислушаться к моим словам и выполнить все рекомендации.

Пушкин кивнул в знак того, что все понял. Они распрощались.

* * *

— Президент уходит, — тихо сказал один из «стажеров». Они быстро вошли в лифт и нажали на кнопку этажа «VIP». Следом в лифт успел дюжий темнокожий мужчина в белом халате — так одевались в госпитале сотрудники администрации.

— Стажеры? — строго спросил он.

— Стажеры, — уже привычно согласились молодые люди.

— Из университета, с медицинского?

Они снова энергично закивали.

— Стажеры из университета закончили работу неделю назад, а новые ещё не прибыли. Я возглавляю здесь службу персонала, и я вас что-то не помню. Вам придется пройти со мной.

Шеф по персоналу потянулся к кнопке вызова охраны, но вдруг дернулся, словно от удара в спину, и, уже сползая на пол лифта, обернулся. В руках одного из «стажеров» был пистолет с глушителем.

— Какого чёрта?! У тебя же есть газ! — Тот, что не стрелял, сорвал шапочку и оказался блондином с длинными волосами. Ему явно надоел сковывающий костюм, к которому он не привык.

— Ненавижу эти газовые штучки. Нет ничего лучше доброй старой «беретты», — ответил стрелявший. — Ладно, шутки кончились. Папа сказал, ни в чём себе не отказывать. Так что — рок-н-ролл, пленных не берём.

Они выскочили из лифта на VIP-этаже. Первый гвардеец из президентской охраны сидел напротив лифтовых дверей, поставив автомат между ног. Он не успел даже охнуть, безмолвно свалился после выстрела. Визитеры расчистили дорогу к палате, где находился Пушкин, оставив в коридоре пять человек. Перед палатой светловолосый «стажер» поймал медсестру в последний момент перед тем, как она пыталась нажать на кнопку блокировки палат. Схватив ее за волосы и приставив пистолет к шее, он сказал:

— Не так быстро, детка. Открой мне этот блок и не дури. Иначе придется сделать тебе очень больно.

Другой визитёр, судя по всему, неплохо разбирающийся в системе безопасности клиники, набрал на клавиатуре компьютера комбинацию, блокирующую входы на этаж. Перед лифтовыми дверями опустились бронированные шторы, заклинило замки в решетках между этажами.

— Быстро — у нас на все пять минут. Потом они запустят другую программу, и мы так просто уже не уйдем. Не церемонься с ней.

Он влепил медсестре пощечину. Плача, та вставила электронный ключ. Отбросив девушку, визитеры ввалились в палату. Пушкина там не было.

* * *

После ухода президента Домингина Пётр Пушкин понял, что ему пора срочно бежать из клиники: по поводу указаний Фернандо Мануэля двух мнений быть не могло. Президент Эль-Тары всегда был вещью в себе почище кантовской, но такой отъявленной таинственности за ним прежде не наблюдалось. Надо было действовать, хотя организм отказывался это понимать. Палата явно прослушивалась. Стараясь не шуметь, Пушкин поднялся. Цепляясь за все, что попадало под руку, прошел по указанному Фернандо Мануэлем маршруту. Дверь за секретной панелью вела в глухую комнату без окон. Здесь была приготовлена сложенная стопкой мужская одежда. Пушкин осторожно затворил за собой и панель, и дверь, переоделся. В кармане пиджака оказался наполненный бесцветной жидкостью шприц в вакуумной упаковке и записка: «Это стимулятор. Вколи себе в задницу, если достанешь. Или еще куда». Почерк Фернандо Мануэля. Эх, не любил Пушкин незнакомых шприцев с незнакомым содержимым. Вроде пузырька в сказке Кэрролла — «Выпей меня!». Но выхода вроде не было. Страшно кружилась голова, руки-ноги тянуло к земле, как магнитом. Пушкин выдохнул, надорвал упаковку и сделал себе инъекцию в ногу, проколов ткань брюк. Эффект наступил неожиданно быстро: пока он по стеночке пробирался к противоположной двери, а за ней — по узкому коридорчику с такой же дверью в конце, в голове прояснилось и ноги потеряли вялость. Через систему безлюдных служебных помещений с рядами стеллажей Пушкин вышел на улицу.

На свободе предвечерне парило. Солнце, подернутое дымкой, источало щадящий свет. Откуда-то доносились звуки самбы: народ разминался перед карнавальным шествием. То есть жизнь — у кого-то предпраздничная и спокойная — не стояла на месте, увлеченная очаровательной латинской суетой, и казалось, что здесь по определению не могут никого взорвать. Машин в этой провинции мира практически не было. Проезжали какие-то ленные колымаги, отдаленно напоминающие автомобили. Но поблизости от больничного черного выхода застыл одинокий джип — не самая новая модель, но вполне приличная. Джип коротко просигнализировал светом фар.

За рулём был сам Фернандо Мануэль, по-простецки наряженный в джинсы и футболку с подростковым логотипом.

— Садись скорей, что уставился? — сказал он, распахивая дверцу рядом с собой.

— Быстро шкурку меняешь. Когда только успеваешь?

— Успеваю. Потому что никуда не спешу. Это ты быстрый: прыг на яхту, прыг с яхты. Есть что-то такое, что я должен знать, но еще не знаю?

Они свернули за угол к парадному входу в клинику, чтобы увидеть хвост президентского кортежа. Выезд к центру города временно перекрыли, и пришлось остановиться.

— Господи Иисусе, а там-то кто поехал? — спросил Пушкин, до которого начали доходить тайные детали президентского быта в Эль-Таре.

— Двойник — кто же ещё? Хороший парень, очень похож. Европейское философское образование, между прочим. Пишет книгу о человеческой двойственности. Правда, пластическую операцию ему всё равно делать пришлось. У нас без двойника нельзя — знаю, в какой стране живу. Если буду всё время на публике маячить, недолго мне быть президентом.

— А он надёжный человек?

— Насколько это возможно в наше время. Сейчас я не рискнул бы полностью доверять и самому себе. Не представляю, как бы я жил без двойника. У меня время от времени должна быть свобода действий. Официально президент отбывает сначала на свое ранчо, чтобы отдохнуть от государственных забот, а потом в Москву на презентацию «Кориолана».

— Разве ты не полетишь посмотреть «Кориолан»? — удивился Пушкин.

— Что мне его рассматривать, я и так всё знаю. Вот куплю — тогда и буду любоваться. Если куплю. А сейчас у нас будет время без лишнего шума кое-что расследовать. Я должен это сделать сам. В моём окружении не все чисто.

Со стороны клиники раздались выстрелы, затем грохнуло, полетели стекла, из окна на первом этаже вырвалось пламя. Стрельба усилилась.

— Так я и думал, — спокойно заявил Фернандо Мануэль. — Это по твою душу. Как мы вовремя решили покататься! Говорил тебе: не всё чисто.

— Кто же меня так не любит?

— Ты действительно не знаешь?

Пушкин отрицательно покачал головой. Навстречу им, по направлению к военному госпиталю, с пронзительным воем мчались полицейские машины.

— Плохо друзей выбираешь. Всё ещё ничего не хочешь мне сказать? — настойчиво продолжал Фернандо Мануэль.

— Судя по тому, что ты меня спас, иногда я в выборе друзей не ошибаюсь. Мне надо в посольство.

— Для начала я тебе кое-что расскажу, а потом сам решишь, в посольство тебе или ещё куда. Во всяком случае, в гостиницу пока лучше не соваться. Наверняка тебя там ждут. Веселый в этом году карнавал в Эль-Таре.

ПОДМОСКОВЬЕ, АВИАИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС КОРПОРАЦИИ «КАСКАД», ЯНВАРЬ 2008 ГОДА

Сознание пыталось вернуться к Павлуше Латунину несколько раз. От этих попыток остались смутные картинки — какие-то угрюмые, неприятные лица, склонившиеся над ним. И снова забытье, которое под конец стало сопровождаться сновидениями. В одном из таких сновидений Павлуша, например, услышал:

— На фига ты его по башке бил? Сказано же было — поэту крышу не портить. Можно просто газом: он же, блин, культурная ценность. Их только газом.

— У меня баллон заело, — отзывался другой голос, в котором сквозили извиняющиеся нотки. — Может, я ему доброе дело сделал. Может он, как я его приласкал, вообще «Смерть поэта» сочинит.

— Мозги у тебя заело, а не баллон. Проверять надо. Ой, глянь, опять глазами смотрит. Вколи-ка ему…

Вслед за этим, видимо, вкалывали, так как Латунин слышать голоса переставал.

Но настало утро, когда он проснулся со светлой лампой у изголовья и ясностью необыкновенной в душе на широкой кровати с хрустящими простынями в незнакомой, богато обставленной спальне. За окном плавно валил снег. На прикроватном столике, на подносе, его ожидал ароматный, аристократический и оттого совершенно нереальный завтрак. И ни души. Павлуша откушал с аппетитом, потом проверил двери. Одна оказалась заперта, вторая вела в ванную комнату. Латунин решил покориться обстоятельствам, принял душ и переоделся в шелковую пижаму. Он отчетливо помнил все, что с ним произошло до того момента, как он вошел в подъезд. Латунин от нечего делать всмотрелся в пейзаж за окном. Собственно пейзажа в обычном понимании слова никакого не было, только одинокая сосна, каменная высокая ограда вдали, белоснежное пространство с редкими штрихами кустиков. Снег прекратился. Откуда-то беззвучно взлетел грузовой ИЛ, поблескивая крыльями на фоне светлеющего неба. Латунин не терпел отсутствия звуков. Он взял поднос и с размаху долбанул по оконному стеклу. Нулевой эффект, стекло даже не дрогнуло.

Зато через неприступную ранее дверь в комнате появился Илья Чернявский.

— Павел, — укоризненно сказал Илья, — стекла в чем виноваты? Плохо себя чувствуешь?

Латунин бросил поднос и уперся в Илью изумленным взглядом. Его он меньше всего ожидал здесь увидеть.

— Хорошо я себя чувствую. Что это за место? Я в больнице?

Илья картинно упал на кровать и довольно улыбнулся.

— Без нервов, корнет. Вы в полной безопасности и под присмотром. Извини, что пришлось немного твою причёску поцарапать. Свои люди — сочтёмся. Так всегда: разрабатываешь план, даешь четкие детальные инструкции, а потом какие-нибудь козлы всё равно делают по-своему. Исполните ли — кошмарная публика. Я их за дурость разжаловал: будут дорожки подметать в небесной канцелярии.

Латунин вздрогнул и воззрился на Чернявского с еще большим удивлением. Илья расхохотался и раскинул руки. Он получал удовольствие от латунинского смятения. Затем Илья резко сел и дружески подмигнул пугливому другу.

— Ладно, шучу я… Живы-здоровы твои мучители. Просто устроил им нагоняй. И не смотри так — разве это главное? Знаешь, я сначала хотел тебе какую-нибудь историю наплести, вроде нашли тебя бездыханного на дороге, или на пороге собственного дома, или в капусте, или отбил я тебя, например, у злобных похитителей. А что, Павлуша, ты бы поверил?

— Не знаю.

— Поверил бы, сентиментальный ты человек. Да что-то не хочется мне сочинять, не тот день, игра пошла. Твоя роль сделана, располагайся в партере и наслаждайся.

Латунин, перед которым вдруг открылось во всей своей ненасытной ясности действительное положение вещей, только что не взвыл. Всегда больно и противно, если тебя используют. Чернявский даже сочувствовал Павлуше, творчеству которого симпатизировал. Была у Павлуши пара строк, которая даже его, Чернявского, проняла. За эту-то пару строк он и оставил его в живых. А ещё, возможно, из-за того, что смотрела на него из прошлого чистая, как слеза ребенка, Павлушина непроходимая наивность. Хотя поэтов в России и принято убивать при первом удобном случае. Но сейчас Илья наслаждался. Ему давно не с кем было поговорить начистоту.

— Брось, Латунин, не смотри на меня, как Ленин на буржуазию. Ещё сутки — и партия будет сделана. Я такого экстаза не испытывал даже тогда, когда американам зеркала портил. Помнишь АЭС в Бразилии? «Конкорд», китайскую подлодку? Какой шаткий мир. Доли сантиметра — и гудбай, Америка, оу… Горе человечества в том, что оно сочиняет технику, которую не умеет толком контролировать. А ведь коли найдется лихой человек с фантазией… И ведь нашелся.

— Ты хочешь сказать, что это все ты?

— Я? Конечно, нет. Не буду нескромным. Мои ребята-кулибины сочинили устройство. Думаю, покажи его сейчас миру — начнется: конверсии, соглашения, запреты. Не умеют люди кайф ловить. Весь праздник потонет в гуманизме. Никакого наслаждения результатами чистого творчества.

— Ты болен, Илья.

— Это вы все больны. Вы все вписаны в иерархии, структуры, сети и держитесь за них, обливаясь соплями от счастья. А я — сам себе структура. Захотел — и шарахнул, не стал конвенций дожидаться. Между прочим, я для родины старался. Вон как америкашек сразу с военных рынков поперли.

— Да плевать тебе на родину. — Латунин удивился, что совершенно не испытывает страха. — Чего ты хочешь, Илья?

— Для начала поиграть, размяться. Я вообще с тех пор, как государство несколько раз со мной поиграло — ещё тогда, в девяностых, — приобрел такой, знаешь ли, нездоровый азарт: всякий раз хочу знать, а что будет, если я нажму на эту красненькую кнопочку или дерну за эту тоненькую веревочку. Это потребности, так сказать, первого уровня. На втором уровне у меня… Как ты считаешь, мне пойдет быть президентом? Я сначала хотел сделать президентом Столбова — на год-полтора, не больше. Потом думаю — зачем мелочиться?

— У нас есть президент, — сказал Павлуша.

— Чем же он вас так подкупает? Ой, я забыл. Гайки заворачивает. Вы без это го не можете. Да чёрт с ним, с президентом, кем бы он ни был. Он мне надоел — и точка. Хочу сменить картинку в телевизоре.

Илья Чернявский замолчал, и видно было, что он внезапно рассердился — вспомнил неприятное или протрезвел на минуту. Латунин принял это за хороший знак. Он знал Илью тысячу лет и скорее склонен был принимать происходящее за временное помешательство. Споткнулся друг, было черное пятно в душе, и вдруг оно глаза захлестнуло, все исказило.

— Опомнись, пока не поздно, — решил урезонить Илью Латунин. — Люди в чём виноваты? Разорилась твоя фирма в девяносто восьмом. Давай теперь за это атомную бомбу на Кремль сбросим. Эти детские травмы — извини, Фрейд какой-то, обиды из каменного века. Взгляни иначе: не разорись ты тогда — не быть тебе на вершине иерархии, которую ты так не любишь, и в структуре, которую так ненавидишь.

Илья снисходительно выслушал Павлушу.

— Я думал, ты меня поймёшь. Эх ты, творческая интеллигенция, инженер человеческих душ. Те же шоры у тебя на глазах. Ни хрена ты не разбираешься. Я не хочу, чтобы мир контролировал меня. Хочу сам контролировать мир.

Выговорившись, Чернявский мгновенно поскучнел. Латунин не узнавал друга. Когда Илья пришел к нему некоторое время назад, чтобы просить передать материалы о Мудрогоре через Алису в администрацию президента, он выглядел и вел себя совсем иначе. Потерянный, обманутый — честный парень, оказавшийся в силках долга, — не знающий, что делать, к кому обратиться кроме как к старому другу. Он всегда был отличным артистом, понял Латунин.

— Зачем тебе быть президентом — сам подумай. Я бы добровольно никогда не согласился.

— Тебе никто и не предлагает. Сделаю всё-таки для начала президентом Столбова. Это будет справедливо, он неплохо заплатил мне. Год посидит президентом — почему бы нет? Потом можно будет его посадить в другое место.

Латунин не знал, что и сказать. До того как попал в этот переплет, Павлуша был слишком далек от перипетий российской внутренней политики, от мотивов тех, чьей игрушкой в любой момент могли стать многие миллионы людей. Илью он всегда считал другом, человеком высокого полета, непростым, но в части внутренних импульсов вполне вменяемым и даже обыкновенным. Увидеть его необузданным монстром, на которого не действуют никакие человеческие аргументы, — открытие не из приятных. И неловко как-то, будто сон смотришь или обкурился. Илья шагнул к двери, обозначая конец разговора.

— Илья, что ты со мной решил? — спохватился Латунин.

— Ничего. Я возьму тебя с собой на последнюю прогулку. Поживи здесь, осматривайся. Сбежать все равно не сможешь. Нет отсюда выхода, даже не пытайся, лоб разобьешь. Но о моих словах подумай. Место придворного поэта при мне пока вакантно.

Латунин сглотнул обиду. Способности быть «придворным» в нем еще никто не подозревал.

— Илья, последний вопрос. Почему ты выбрал меня для передачи материалов?

— Извини, Павлуша. Я хотел, чтобы всё выглядело по-дурацки. Когда всё выглядит умно, проще распутать. Мне надо было внести максимальное количество дурости и нестабильности в это гнездо государственных мужей.

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

Петру Пушкину пришло в голову, что Фернандо Мануэль всё-таки порядочный авантюрист. Он завез Петра в тайный облезлый особнячок на окраине столицы — тихое место, где околачивались только заблудшие пьянчуги и собаки, а праздником и не пахло. И еще пришла мысль: насколько же они все, даже будучи в дружбе, друг другу не доверяют. Кроме тех пиковых моментов, когда это приходится делать просто в силу обстоятельств. Посреди комнаты со сборной простой мебелью, где преобладали цвета охры и терракоты, от чего оставалось теплое и радостное ощущение, стоял громоздкий деревенский стол, вокруг стулья с высокими резными спинками, на полу тканые вручную коврики с индейскими мотивами. В другой комнате не было практически ничего кроме широкой кованой кровати да тусклого зеркала. От обстановки веяло даже не прошлым, а позапрошлым веком.

— Не дворец, но мне нравится. В таком доме я вырос, — сказал Фернандо Мануэль, провожая гостя в кухню. Он достал из холодильника упаковку со шприцами и кинул Пушкину, тот поймал их на лету.

— Что это?

— Стимулятор. Такой же, как в госпитале. Будешь делать себе инъекции, как почувствуешь, что падаешь.

Пётр разорвал упаковку и послушно рассовал шприцы по карманам.

— Это не опасно?

— Не опасно, если не усердствовать сверх меры. Одной инъекции, в принципе, должно хватить на двенадцать часов. Не бойся, это не наркотики. Наркотики — они ведь по части твоей любимой корпорации «Каскад»?

Фернандо Мануэль пронзительно взглянул на Пушкина. Так смотрят только злые следователи и ревнивые жены.

— Не понял.

— В самом деле не понял? Пётр, кто ты? Как своему другу можешь мне признаться?

— Друзья, — проворчал Пушкин. — Все говорят, что друзья. А потом трах-бах, бегут, стреляют. Шприцы, двойники. Я, господин президент, возглавляю делегацию корпорации на взаимовыгодных — подчеркиваю — переговорах по проекту «Кориолан». Других интересов кроме подписания контракта в Эль-Таре не имею. Кто меня с таким упорством хочет замочить, представить даже не могу. Хотя самое простое, что приходит в голову, — американцы. Слабо им, например, оказалось в честной борьбе побеждать. Но не буду настаивать: фактами и доказательствами не располагаю.

— Зато я кое-чем располагаю. Как ты сказал? «Факты и доказательства»? Я не рисковал обсуждать с тобой некоторые пикантные подробности первой нашей сделки с корпорацией «Каскад». Был уверен, что ты в курсе. Недавно провёл собственное небольшое расследование — с впечатляющими результатами. Понял, что кто-то в вашей корпорации нечисто играет. Потом эти слухи о взрыве в вашей лаборатории. Ты не знаешь об этом взрыве?

Пушкин знал, но не счел необходимым отвечать.

— Никаких сообщений в вашей печати. Но американцы направили мне информацию, что лабораторию разнесло в клочья.

— Ах, американцы… Могу себе представить.

— Не надо этого благородного сарказма. Можно подумать, вы не сообщали мне подробно об их авариях. Все молчат о своих авариях, но любят обсуждать чужие. Только знаешь, что удивительно? Это та самая лаборатория. Я не доверял тебе. Ты отличный парень, но работаешь на корпорацию и наверняка связан определенными обязательствами. Я решил тебе все рассказать, когда начались эти покушения. Переговоры пока надо приостановить.

— Как?! — возмутился Пушкин. — Мы практически подошли к подписанию. Ну, ты коварный мужик. Все эти покушения, дезинформация скорее рассчитаны на то, чтобы остановить продвижение «Кориолана» в Южную Америку. И ты так легко покупаешься. Прошу тебя хорошо подумать. Давай всё обсудим с самого начала.

— Именно этого я и хочу. Обсудить всё с самого начала. Моей стране необходимы экологическая и военная безопасность. «Кориолан», судя по всему, способен решить эту проблему. Однако мы оба прекрасно знаем, что «Кориолан» потенциально несет в себе опасность, — это неявная сторона всего проекта. Так как «Кориолан» будет не только решать проблемы энергетики и климата, но и всецело контролировать регион, мне важно, чтобы в России было стабильное, сильное, предсказуемое правительство, контролирующее корпорацию «Каскад». Но если в России слабый президент, если в «Каскаде» происходят непонятные вещи, если руководитель делегации корпорации в моей стране не владеет информацией и не контролирует ситуацию, «Кориолан» может быть трижды чудом технологии, но в непредсказуемых руках он все равно никому не нужен. Я сам трачу массу энергии, чтобы удержать стабильность в Эль-Таре. Не могу поручиться за половину своих сотрудников. Зачем мне прибавлять проблем бедной Эль-Таре, да и всей Южной Америке. Нам мало взрыва на бразильской АЭС? Знаю, знаю, что ты сейчас скажешь. — Фернандо Мануэль предупредил попытки Пушкина. — Скажешь, что все это происки врагов. Происки есть всегда, друг. Важно контролировать ситуацию. Вы — не контролируете.

— Сколько слов о контроле, а я до сих пор даже не знаю, о чем речь.

— Скверно. Я рассчитывал услышать подробности от тебя.

ЭЛЬ-ТАРА, 2006 ГОД

Со скрытыми механизмами власти в Эль-Таре генерал Домингин столкнулся задолго до того как стал президентом. Он был начинающим политиком в погонах, когда ему поступило предложение от Хулио Рохи, который в тот момент предпочитал именоваться Лукой Карпентером. Агрессивный предприниматель, официально владеющий только фармацевтической и косметической фирмой «Амазония фарм косметике», напросился на встречу с генералом Домингином единственно для того чтобы обсудить вопросы долгосрочной дружбы за деньги. Свой интерес к перспективному политику из чужой страны он объяснил планами развития фармацевтического бизнеса в масштабах всей Южной Америки, а затем и мира. Знал Домингин эту фармацевтику.

Карпентер (или Роха) был милейший человек с бархатными манерами разож-равшегося, балованного кота. Он прятал самодовольную улыбку в роскошных усах и гладил собеседника масляными глазами. Говорил комплименты. Изъяснялся увлекательными намеками. Фернандо Мануэль успел еще до встречи ознакомиться с досье Хулио Рохй, которое генералу выдали друзья из национальной безопасности Эль-Тары. Со страниц досье вставал светлый образ одного из самых влиятельных наркобаронов Южной Америки, нагромоздившего за свою жизнь десятки трупов и несчитанное количество сломанных судеб, но так ни разу и не пойманного с поличным. Несмотря на увещевания советников быть с Рохой максимально осторожным, генерал Домингин выложил ему без прикрас своё настоящее отношение к занятиям наркобарона, а также к перспективам продвижения его бизнеса на рынки Эль-Тары.

После этого Хулио Роха едва не расцеловал генерала, и для Фернандо Мануэля начался ад. Четыре покушения за два месяца, угрозы родным, разорение брата — с Домингином никто не собирался шутить. Он снова обратился к друзьям из национальной безопасности Эль-Тары, посулив им ключевые посты в военном министерстве после того, как придет к власти. Друзья провернули простейшую операцию. Нашли самого нервного стороннего наркобарона, отстрелили у него пару сыновей из наличных семи и свалили все на Хулио Роху. В разыгравшейся потасовке везунчик Роха в итоге победил, но тем временем генерал Домингин успел стать президентом, Роха докопался до первопричин своих неприятностей, но, следуя странной логике, впредь решил непокорного президента Эль-Тары не терроризировать, действовать тоньше. В первую очередь он с потрохами купил всех бывших друзей Домингина из национальной безопасности, теперь занимавших, в соответствии с договоренностями, высшие посты в военном министерстве. И без того генерал Домингин, став президентом, обнаружил, что подавляющее большинство министров и ключевых государственных служащих скуплено американскими корпорациями либо местными, южноамериканскими крупными предпринимателями — целыми семействами и кланами. Некоторые государственные чиновники умудрялись служить и тем, и другим. Посты в министерствах продавались, министры время от времени обменивались компроматом. Это была устоявшаяся, налаженная система, которая сопротивлялась приходу Домингина, а затем встретила его с изрядной настороженностью. Он прятал от них чувство бессилия, научился многозначительно хмуриться и нагонять иррациональный страх ~- между тем понемногу вытесняя неугодных и подозрительных чиновников, заменяя их проверенными людьми, которых все равно приходилось постоянно проверять заново. И так до бесконечности. Правда, покушения прекратились. Генерал Домингин знал, в чем его сила: она была там, на улицах, в молитвенном обожании толпы, которая в случае чего способна была пройти по обидчикам президента безумным катком гнева. Но внутри президентского дворца, когда двери плотно затворялись, глуша голос толпы, Домингин оставался с глазу на глаз с людьми, две трети которых его ненавидели.

И в этот момент в Эль-Таре начались переговоры с корпорацией «Каскад». Вторжение России на давно расписанный рынок Эль-Тары вызвало взрыв противодействия. Генерала Домингина называли предателем интересов Эль-Тары и агентом Кремля. Фернандо Мануэль изначально склонялся к приобретению российского оружия. Но ведь не ценой потери президентского кресла. И вдруг все смолкло, а через несколько дней во всех министерских коридорах уже говорили, насколько желанна сделка с «Каскадом», как ее все ждут не дождутся. Большинство столичных газет пели президенту не слыханные ранее дифирамбы за прозорливость и заботу об интересах страны. Генерал Домингин не страдал наивностью. Он знал, что такие чудеса в одночасье и на пустом месте не происходят. Он предположил, что корпорация «Каскад» все-таки купила поддержку, но какая разница? В тот момент, что бы ни явилось подоплекой происходящего, все было во благо. Страна получила партию первоклассного оружия, и армия Эль-Тары наконец стала похожа на современную армию.

Президент Домингин насторожился, когда через несколько месяцев агент, работающий под прикрытием в среде наркоторговцев, сообщил, что непосредственно перед подписанием контракта со счетов «Амазония фарм косметике» были сделаны значительные платежи, и якобы они предназначались русским. К тому же выяснилось, что именно эта фирма скупила на корню чиновников и журналистов для поддержки контракта. Так кто кому платил? И за что? Эта мысль лишила Фернандо Мануэля покоя: он не знал предмета сделки.

Президент Домингин начал собственные поиски и не прекратил их даже после трагедии на южноамериканской АЭС. Возникло множество новых, неожиданных проблем, но расследование шаг за шагом подводило к тайным нитям того контракта. Свидетели или свидетельства остаются всегда.

Домингин наблюдал, как открываются в Эль-Таре новые офисы «Амазония фарм косметике» и ее многочисленных дочек. Придраться было решительно не к чему. В Эль-Таре эти фирмы занимались только закупками сырья для производства лекарств и косметики, о продажах внутри страны не было и речи. Продукция отправлялась за рубеж. Оставалось думать, что свой наркобизнес Хулио Роха ведет где-нибудь в Колумбии или другой области Южной Америки. Отслеживая пути отправляемых фирмой контейнеров, Фернандо Мануэль ждал лишь одного — когда пунктом их назначения станет Россия. Всего несколько месяцев назад это произошло. Смущали и другие детали. Ажиотажного спроса на продукцию «Амазония фарм косметике» в мире не наблюдалось, хотя во всех крупных столицах были открыты соответствующие магазины. Что они продавали и кому — оставалось тайной. Магазины, как правило, пустовали, менеджеры скучали, на полках пылились баночки с какой-то ерундой для омолаживания, которой ни одна женщина в здравом уме и твердой памяти не рискнула бы намазаться. Дезодоранты, только и способные что отпугнуть окружающих. Спрей «Воды Амазонии» — после аварии на бразильской АЭС Домингин даже из любопытства не решился бы умыться водой из Амазонки, несмотря на все мероприятия по очистке пораженных территорий. Духи, само собой, глупо даже упоминать.

Между тем по бумагам и отчетам выходило, что у «Амазония фарм косметике» сумасшедшие прибыли. Другими словами, в разные страны ввозились тонны продукции фирмы, в магазины покупатели и носа не совали, полиция замучилась проводить безрезультатные проверки грузов «Амазонии», а в итоге все эти банки, спреи, кремы, таблеточки для потенции «Страсть анаконды» и прочая гадость чудесным образом оказывались полностью и с сумасшедшей прибылью реализованными. И все это оживление произошло после первого контракта корпорации «Каскад» в Эль-Таре. Именно тогда у Хулио Рохи появилось нечто, что позволило его бизнесу расползтись по всему миру.

Это не моё дело, повторял себе Фернандо Мануэль. Нет, моё, решил он в конце концов. Дальнейшее укрепление таинственных связей между «Амазония фарм косметике» и корпорацией «Каскад» становилось угрожающим для региона, как и всякое соединение высоких технологий с преступным бизнесом. Корпорация «Каскад» передала Хулио Рохе некую технологию, перестал сомневаться Домингин, а взамен получила деньги и поддержку в стране при заключении контракта. Какая же технология могла интересовать наркодельца?

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

— Так ты ничего об этом не знал? — спросил Фернандо Мануэль, все еще стараясь что-то разгадать в выражении лица Петра Пушкина.

— Нет. Совершенно. Я ничего не знаю о контактах «Каскада» с «Амазония фарм косметике» — сколько повторять? Уверен, что если даже такие контакты существуют, они не являются политикой корпорации. Возможно, игру ведет кто-то внутри корпорации?

— Это должен быть человек из руководства. Но в известном смысле мне всё равно. Я свою позицию изложил. Честно говоря, думал, что ты в этом замешан: покушения просто так не случаются.

— Я в этом не замешан, — терпеливо ответил Пушкин. — И покушения просто так не случаются. Кстати, они могут не иметь никакого отношения к «Амазонияфарм косметике». Пожалуй, мне пора. Спасибо за гостеприимство.

— Куда это пора? — насторожился Фернандо Мануэль.

— Ты говорил о контроле над ситуацией. Вот я и постараюсь восстановить контроль. Но когда я это сделаю, тебе придётся подписать контракт. Я правильно тебя понял?

— Правильно. — Президент Домингин неохотно, но согласился. — У меня также было условие, чтобы ваш президент контролировал ситуацию в России. Тогда я наверняка подпишу контракт. Ещё условие — я еду с тобой.

Петр Пушкин не сообщил о своем спасении ни в посольство, ни в офис корпорации. Если странные контакты с «Амазонией» действительно существовали — у Пушкина не было оснований не доверять Домингину, — в представительстве «Каскада» должен быть человек или группа людей, причастных к этим связям.

Для начала Пушкин хотел забрать из сейфа в номере некоторые документы и маленькие приспособления, без которых никогда не пускался в рискованные походы. Смеркалось, и вся почтенная публика устремилась на центральные улицы, где разворачивалось карнавальное действо. Фасадные балконы гостиницы выходили на одну из таких шумных, запруженных разношерстной толпой улиц. Зато со стороны крытого бассейна не наблюдалось ни души. Одно из высоких окон фитнес-центра около бассейна было приоткрыто. Пушкин протиснулся в него. Никто в этот час мускулатуру не качал. В бассейне плескался одинокий пловец. Его голубой халат — такие выдавались всем постояльцам — валялся на шезлонге у бортика. Пушкин осторожно прихватил его, переоделся в душевой, там же немного намочил волосы и в таком виде отправился в свой номер. Никто не обратил на него внимания. Ключом, полученным от Фернандо Мануэля, Пушкин открыл дверь, сразу отметив, что здесь побывали чужие. Повсюду следы неосторожных поисков: вещи не на своих местах, некоторые ящики плохо задвинуты, смещен ковер. Сейф находился за зеркалом спальни. Корпорация третий год снимала этот сьют, и тайник был оборудован по личному указанию Пушкина. Пушкин сбросил халат, подобрал себе удобный и неброский костюм, достал из сейфа компьютер, наличные, документы, оружие. Отослал несколько шифрованных электронных сообщений людям, в которых был абсолютно уверен. Пора было возвращаться к другу Домингину. На сей раз Пушкин воспользовался выходом с террасы ресторана.

Президент Домингин в зеркало заднего вида следил, как Пушкин идет к машине. От скопления полуголых девиц легкого поведения, строем пустившихся в этот вечер на ловлю щедрых в честь карнавала клиентов, отделилась одна — с безумной, рыжей гривой на голове, длинноногая, с открытым пупком, в рискованно короткой леопардовой юбке.

— Эй, мачо, — обратилась она к Пушкину низким пропитым голосом, — тебе не скучно одному?

Пётр не удостоил ее ответом, вежливо отстранился и пошёл дальше. Но девица оказалась прилипчивой. Она увязалась за Пушкиным до самой машины. Когда он открыл дверцу, проворно схватила его за руку и быстро заговорила совершенно другим голосом:

— Может быть, передумаешь? Эй, амиго, не жадничай, взгляни на меня.

К удивлению Фернандо Мануэля, Пушкин, вместо того чтобы турнуть девицу как полагается, замер, вгляделся в нее, потом впихнул на заднее сиденье и сам уселся рядом.

— Ты нашёл время. Какого чёрта… — Президент Домингин обернулся и замолчал на полуслове. Сняв рыжий парик, девушка прижалась к Пушкину и беззвучно рыдала у него на плече.

— Познакомься, — сказал Петр Пушкин. — Вот моя причина.

— Я одна во всем виновата. Все из-за меня, — подала голос Марина. — Я стёрла твою почту. Я должна была уговорить тебя покататься на яхте, устроить так, чтобы яхта пошла к острову Драконов.

— Что за остров? — спросил Пушкин.

— Живописное место, — заверил президент Домингин. — Тебе бы понравилось. Там самый большой на территории Эль-Тары склад «Амазонии». Всё встает на свои места.

— Это придумал Илья, — продолжала Марина. — Это все Илья. Но он не хотел тебя убивать. Он обещал, что не тронет тебя. Илья просто подготовил твоё похищение…

ПАРИЖ, 2007 ГОД

Илья Чернявский повторял, что такую женщину трудно забыть, что все эти годы он думал о ней, о случайности их развода, об их предназначенности друг другу. Марине было скучно. В её опустевшей душе не находилось ни малейшего отклика на эту речь. Да и в искренности Чернявского были сомнения. Он слишком спокойно и заученно проговаривал слова, с заметной исследовательской отстраненностью, словно увлеченный непонятным психологическим экспериментом.

В Париже любимой улицей Ильи была Риволи с её роскошными магазинами и ресторанами. Спокойный, замкнутый Илья всегда был склонен к роскоши. Свой первый в жизни бриллиант в качестве подарка Марина получила от Чернявского: так он, насмешливый любитель ритуалов, отметил их помолвку. Впрочем, он развращал её не только и не столько драгоценностями. Илье нравилось делать её слегка порочной, учить наслаждаться вещами, которых она, в сущности, стыдилась и даже считала противоестественными. Мама Лора полагала Илью блестящей партией для дочери. Она была по-своему права. Потакая Илье, с ним можно было жить припеваючи. Но Марина поняла: еще немного, и их связь, замешанная на болезненном интересе к экспериментам, поглотит её полностью, навсегда привяжет к темной стороне человеческой натуры, сделает для нее впредь недоступными и невозможными нормальные отношения. Прожив в браке с Ильей год, Марина впервые в жизни проявила характер и подала на развод. Мама Лора бушевала — что с того? Марина вышла из этого брака, думая, что никогда больше не захочет замуж. А потом появился Петр Пушкин, и всё изменилось.

Сейчас они были в одном из ресторанов на Риволи, и Чернявский говорил об их предназначенности друг другу с сокрушительной уверенностью хозяина положения. Марина сопротивлялась скукой и про себя задавалась вопросом, что ему нужно на самом деле. Между прочим Илья сообщил, что Пушкин живет сейчас с очаровательной девушкой, восходящей звездой телеэкрана, и дело у них движется к свадьбе. Почему бы нет, ответила Марина, Петр имеет полное право быть счастливым. Найти тебя, продолжал Илья, большого труда не составило, но Пушкин почему-то вот напрягаться не стал. Никаких проблем, парировала Марина, она не настолько уж неотразима, чтобы искать ее по всей Европе. Ночь они провели вместе.

Последовательный Илья нанес также визит маме Лоре, где за чашечкой кофе наговорил ей комплиментов и попросил познакомить с главой агентства «Карта мира». Мама Лора начала сотрудничать с ними вскоре после переезда в Париж. Марина и сама подрабатывала в «Карте мира» переводами, когда приходилось туго. Контора оставила у нее ощущение каких-то темных махинаций. Однако мама Лора была довольна и работой, и вознаграждением за неё.

Илья возникал в Париже с некоей периодичностью, будто считал долгом напоминать о себе — я здесь, я смотрю за тобой, — но всегда по делу, немногословный и неуловимый, как призрак. Подбрасывал Марине деньги, от которых она в конце концов устала отказываться и, чтобы как-то оправдаться перед собой, начала выполнять мелкие поручения Ильи. Успокаивала себя тем, что у них исключительно деловые отношения.

В 2007 году свой день рождения в ресторане «Сны Луары» она отмечала вместе с Ильей. Посыльный принес цветы от Пушкина, когда Илья заказал вторую бутылку «Вдовы Клико». Илья с нескрываемым удовольствием созерцал смятение Марины. Потом назвал гостиницу, где остановился Петр Пушкин, — «Вот был бы номер, если б он захотел тебя поздравить лично, правда, милая?» Еще Илья сказал: «Все к лучшему, ступай к нему, беги-беги, особо не откровенничай, считай это подарком на день рождения».

Через несколько месяцев Илья снова появился в Париже, чтобы отправить Марину в Эль-Тару. Там, возможно, понадобится возобновить контакт с Пушкиным. Детали ей объяснят на месте.

— С чего ты взял, что я стану это делать?

— Зачем ты станешь это делать, сейчас тебе расскажет мама Лора. — Илья набрал на мобильном номер и передал трубку Марине.

— Доченька! — кричала мама Лора. — Сделай все, что он скажет. Илья — страшный человек. Он держит меня как заложницу. Если ты его не послушаешь, меня убьют!

Илья отобрал трубку у потрясенной Марины и деловито объяснил:

— Если ты будешь капризничать, я лично придушу твою мамашу-истеричку. Девочка моя, ты давно вступила на территорию мужских игр. Так что покорись и терпи. Даже не представляешь, сколько зла ты мне принесла. Ведь едва появился этот Пушкин, ты больше не принадлежала мне ни минуты. Он все испортил. Даже здесь, в Париже, в постели ты была не со мной, а со своими мечтами об этом правильном офицерике. Если ты сделаешь все, как я велю, и маму Лору получишь назад, и в золоте будешь купаться до конца дней своих. Причем заметь: я вовсе не хочу убивать Пушкина, вообще не хочу, как пишут в полицейских протоколах, причинять ему телесных повреждений. Если от тебя и потребуются какие-то действия, уверяю, все будет совершенно безобидно. Будь умницей, любимая.

В Эль-Таре Марина сразу попала под контроль главы агентства «Карта мира» Мишеля Фавра — пуганая ворона, он, кажется, по-животному боялся Чернявского. Периодически Марине давали возможность общаться по телефону с мамой Лорой. Та заливалась непривычными слезами и умоляла спасти её.

Разумеется, весь сюжет встречи Марины и Пушкина был с начала до конца спланирован Чернявским. Марине следовало докладывать обо всем, что происходит на переговорах, по возможности рыться в почте и бумагах Петра. Затем последовало задание во время прогулки на яхте уговорить Пушкина отправиться на остров Драконов. Но она медлила. На острове Пушкина должны были задержать люди Чернявского: тому зачем-то требовалось нейтрализовать Петра или, как говорил Илья, «временно вывести из игры». В то, о какой игре идет речь, Марину не посвятили.

У Эдит Пиаф была песня: «Мой Бог, мой Бог, мой Бог… Оставь мне его, моего возлюбленного… на один год, на один месяц, на один день…» Марина повторяла себе эти слова и не спешила к острову. «Мой Бог, оставь мне его, моего возлюбленного, на один день, на один час, на полчаса…» Чернявский поклялся, что не убьет Пушкина. Внутренне Марина почему-то была совершенно убеждена, что Илья не врёт.

После взрыва она выплыла — с детства отлично плавала — целехонька и здоровехонька: Пушкин вовремя столкнул ее в воду и тем спас. Издали она наблюдала, как Пушкина выловили местные жители, как вытряхнули из него воду с радостными воплями «дышит! дышит!». Он остался жив и должен был рано или поздно появиться в гостинице. Марина не стала заявлять о своем счастливом спасении. Если Илья решит, что ее больше нет, вопрос будет исчерпан, и он отпустит маму Лору. Надо навсегда исчезнуть из поля зрения этого человека. Марина решила дождаться Пушкина.

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

Остров Драконов получил свое название из-за того, что местные скалы и леса кишели ящерицами разного калибра и окраса. Легенды аборигенов настаивали, что в незапамятные времена здесь водились твари и покрупнее — едва ли не до трех метров в длину. Но с появлением человека все вывелись. Вполне может быть: с появлением человека на планете в целом много чего повывелось.

Перед тем как Фернандо Мануэль добился президентского поста, остров был приобретен в частную собственность на имя супруги Хулио Рохи. Здесь предполагалось возвести элитный яхт-клуб и гостиницу для туристов. На самом же деле тут вырос большой склад «Амазония фарм косметике». Яхты и катера на остров, конечно, заходили. Но туристы задерживались максимум на несколько часов для осмотра окрестных пейзажей — и правда роскошных.

На вертолёте ВВС Эль-Тары троица подлетела к острову с незаселенной стороны. Домингин воспользовался своими личными электронными пропусками и сенсорными ключами, проник на собственную, президентскую базу близ столицы и позаимствовал вертолет там. Офицер, сопровождавший их на базе, не выказал признаков удивления, узнав президента, хотя по телевизору в этот момент сообщали об отлете Домингина в Москву. Фернандо Мануэль шепнул, что этот офицер ко всему привык, и вообще дело в Эль-Таре поставлено так, что армия в случае чего лишних вопросов не задает.

Фернандо Мануэль посадил вертолёт на плоской площадке между скал, которую разглядел с воздуха.

Перед взлётом они провели импровизированное совещание на базе ВВС.

— Что мы имеем? — докладывал Пушкин. — Немногое, только догадки. Чернявский причастен к контактам корпорации с «Амазонией», использует агентство с сомнительной репутацией «Карта мира». Но дальше всё непросто. Между корпорацией и Хулио Рохой произошёл некий обмен, и Мудрогор, похоже, в курсе. Алиса прислала мне сообщение, что некто таинственный через Пашку Латунина и Алису переправил в администрацию президента компромат на Муд-рогора. Алиса уверена, что Латунин мог такое сделать только для меня или Чернявского. Но я ничего не передавал. Чернявскому зачем-то необходимо убрать меня с переговоров в самый ответственный момент.

— Вдруг Илья тебя от чего-то спасает? — выдвинула предположение Марина.

— И ради этого начинает жестоко шантажировать тебя, отправляет заранее в Эль-Тару, плетет какую-то интригу. Не странный ли способ спасения? Даже не думай его защищать.

— Он не хотел тебя убивать, — настаивала Марина.

— Ты наверняка знаешь? Вряд ли. Илья мог тебе наговорить все что угодно. Не слишком ли ты ему доверяла? Илья мог, к примеру, передумать париться с этим островом и взорвать яхту.

— Э, друзья, — вступил в разговор Фернандо Мануэль, — сцены ревности будете закатывать друг другу потом, если уцелеете. Я знаю одно: если бы Пушкина не взорвали, его отвезли бы на остров, который принадлежит обожаемой «Амазонии». Будем из этого исходить, а там увидим. Берите пример с меня. У меня нет никакого плана, зато есть желание понять хоть что-то.

Они оставили вертолёт и двинулись к складам, располагавшимся в низине, среди холмов и девственных зарослей. Пронзительно кричали утренние птицы, из-под ног то и дело выскакивали тропические насекомые. Залегли в высокой траве на холме, откуда открывался отличный вид на склады. Пушкин и Фернандо Мануэль в бинокль изучали окрестности. Основное здание склада представляло собой трехэтажное каре, обнесенное высокой оградой. На крыше одного из корпусов была оборудована специальная площадка, на которой стоял вертолет. По территории время от времени проходили люди в одинаковой одежде цвета светлого хаки, смахивающей на военную форму. Пушкин обнаружил две вышки с вооруженными охранниками.

— Зная привычки Ильи, думаю, здесь всё просматривается, прослушивается и простреливается. Если, конечно, Илья имеет к складу непосредственное отношение.

Около одного из выходов стали скапливаться люди, оживленно между собой переговариваясь.

— Что ты делаешь? — спросил Фернандо Мануэль, заметив, что Пётр заряжает свой пистолет какой-то необычной пулей.

— Сейчас поймешь. — Пушкин прицелился и выстрелил. Потом прикрепил к уху черную горошину-наушник. — Это «жучок». Ловит все в радиусе пяти метров. Я метил в стену у выхода. Минуту… Они получили сообщение о вертолёте ВВС на восточной стороне острова. Теперь снаряжают несколько групп на поиски возможного десанта. Хорошо, что они умотают со склада, — все легче. Милая, взгляни, не видишь ли знакомых лиц?

Он передал бинокль Марине.

— Конечно, — сразу воскликнула Марина. — Мишель Фавр из «Карты мира». Вон тот, мужчина в белой рубашке, ему за пятьдесят, который всеми распоряжается.

Человек, на которого показала Марина, проинструктировал группы и отправился назад в здание.

— Навестим его? — предложил Домингин. — Только как мы туда попадем?

— По нахалке, — ответил Пушкин по-русски. — Нам нужны те трое, что пошли направо.

— По нахалке, — мечтательно повторил Домингин. — Красивое слово. Марина, ты переведёшь мне?

— По нахалке — это внаглую, — сказала Марина. — Я, кажется, поняла, чего он хочет.

Определив, куда направляется самая немногочисленная из групп, они побежали ей наперерез. Вся операция заняла не более десяти минут. Они заполучили форму, автоматы и портативную рацию боевиков «Амазонии». Сами боевики валялись, присыпанные травкой, в бессознательном состоянии и с травмами разной тяжести. Чтобы оклематься, им потребовалось бы несколько часов — Домингин и Пушкин знали свое дело. Марине пришлось убрать волосы под берет и низко надвинуть его на глаза.

С вышки у ворот их окликнул охранник.

— Что-то случилось? Почему возвращаетесь?

Домингин поднял рацию над головой.

— Отозвали назад. Кажется, нам хотят дать другое задание.

Охранник безразлично пожал плечами, воткнул в зубы сигарету и, поправив автомат, отвернулся.

Пушкин, Фернандо Мануэль и Марина вошли внутрь здания, не представляя, где искать Фавра. Навстречу им топал невысокий очкарик, типаж канцелярской крысы. Домингин на правах президента территорий перехватил его первым, затащил в коридорный тупик и приставил к голове пистолет. Эти действия придали словам Домингина необыкновенный вес. Очкарик затих, перестал трепыхаться и без капризов рассказал, как найти Фав-ра — второй административный этаж, комната 202. Домингин неблагодарно тюкнул его рукояткой пистолета по темени и затолкат в первую попавшуюся техническую кладовку.

Фавр сидел за столом и хлебал кофе из здоровенной кружки с надписью «BOSS — two will not do». Увидев вошедших, он поперхнулся и потянулся было к кнопке на столе, но, обнаружив, что на него наставлено три автомата, прекратил активность.

— Руки в гору, товарищ, — заявил Пушкин. — Чрезвычайная комиссия на марше.

— Пётр, он не понимает нашего фольклора, — сказала Марина. — Господин Фавр, почему вы не рады? Я привела вам Пушкина, как обещала.

Фавр икнул и окончательно окостенел — так некоторые дикие зверушки прикидываются мертвыми, чтобы хищник оставил их в покое. На самом деле его добило появление не столько Пушкина, сколько президента Домингина. С него он просто не сводил глаз.

Взяв инициативу в свои государственные руки, Домингин в пять минут вытряс из Фавра все, что хотел. К «Амазония фарм косметике» и наркотикам он особого отношения не имеет, сбивчиво говорил Фавр. В Эль-Таре просто выполняет поручения Чернявского. Это Чернявский — лучший друг Хулио Рохи. Фавр знает только, что Чернявский в свое время передал Рохе какую-то технологию, связанную с производством и транспортировкой наркотиков, которые теперь и поставляются во многие страны в виде аэрозолей с водой из этой жуткой Амазонки. В задание Фавра входило забрать Пушкина с острова и переправить его на базу Чернявского, расположенную на границе. Там у Чернявского целый поселок, аэродром, там же основные подземные цеха Рохи по переработке наркотиков. Домингин еще разок основательно тряхнул Фавра, и тот согласился показать дорогу.

Чернявский — страшный человек, повторял Фавр.

Я тоже в глубине души вылитый монстр, уверял его президент, поэтому ты расскажешь, как и почему взорвал яхту.

Я не взрывал, выл Фавр, такого в планах не было, когда я сообщил о взрыве Чернявскому, тот был вне себя от бешенства.

Неожиданно в дверь постучали, а потом начали ломиться, крича и угрожая. Пушкин, не предаваясь душевным терзаниям, дат по двери автоматную очередь. Судя по тому, что грохот прекратился, пули достигли цели.

Они выскочили в коридор. У двери валялись два боевика, еще двое бежали навстречу. Прихватив безвольного Фавра и отстреливаясь, Пушкин, Домингин и Марина пробивались к вертолету на крыше.

— Вызывай свои войска! — крикнул Пушкин Домингину.

— Не могу. Пуля попала в мобильник.

— Сдавайтесь, — принялся уговаривать их Фавр. — Я гарантирую вам жизнь. Не стану же я убивать президента Эль-Тары.

— Он гарантирует, — фыркнул гордый Домингин. — Зато я тебе ничего не гарантирую, если мы не доберемся до вертолёта. Быстро успокой своих людей.

— Не стреляйте! — закричал Фавр. — Приказываю прекратить огонь.

Стрельба стихла.

— Уходите, — сказал Фавр. — Вас не будут преследовать. У нас здесь сейчас только один вертолет.

— Э, нет, милый. Мы отправимся на базу Чернявского, а ты — с нами.

Они успели сесть в вертолет — винт начал вращаться, — когда на крыше появились боевики, снова открывшие огонь.

— Что это с ними? Бунт на корабле? — спросил Пушкин.

— Видимо, созвонились с кем надо и получили другие инструкции. Наверное, я уволен, — грустно отозвался Фавр.

Под градом пуль вертолет с логотипом «Амазонии», на сей раз пилотируемый Пушкиным, поднялся в воздух и начал удаляться от острова в сторону материка.

МОСКВА, 2008 ГОД

Алиса лежала на диване в пустой гримерной нового клуба «Каламбур», тянула любимый «Секс на пляже» и прислушивалась к грохоту в зале, который гости клуба по недоразумению принимали за музыку. На душе у Алисы было скверно. Она понятия не имела, сколько сможет продержаться в бегах, используя гостеприимство своих богемных приятелей. Дверь приоткрылась, и одна из танцовщиц клуба, разогревающих публику в зале, просунула в нее лохматую голову, чтобы смущенно сообщить:

— Алиса, к тебе пришли.

Затем танцовщица была отстранена чьей-то мужественной рукой. В гримерной возник господин в строгом, не вязавшемся с кислотной обстановкой костюме. Сдержанный парфюм с ноткой грецкого ореха. Доброжелательное ухоженное лицо довольного жизнью, состоявшегося мужчины. Уверенные манеры человека, привыкшего приказывать.

— Здравствуйте, Алиса, я к вам. Надо поговорить.

— Нашли, — без всякого интереса констатировала Алиса, даже не привстав с дивана.

— Нашел. Часов на пять-шесть раньше, чем люди президента.

— Убивать будете.

— Не буду. Я друг, Алиса, ваш друг и Пушкина. Мое имя Абросимов Иван Васильевич. Впрочем, имя это наверняка ни о чем вам не говорит.

— Впервые слышу. Чем докажете, что друг?

Гость нашёл стул и сел напротив Алисы.

— Вы отправили сообщение Пушкину, а мы контролируем его почту. Тем более если в сообщении используется наш учебный шифр. В том, что Пушкин сообщил его вам, криминала никакого. Мы от этого шифра давно отказались. Просто это наш шифр, и я смог прочитать сообщение.

Иван Васильевич практически дословно пересказал письмо Алисы.

— Кроме того, недавно я получил сообщение от Пушкина. На него дважды покушались, но пока он цел. Наконец-то вижу в ваших прекрасных глазах интерес. Так как вы всё равно уже в это дело замешаны, хотел бы обратиться с предложением, точнее — с просьбой о помощи.

— Что-то передать в администрацию президента? — ухмыльнулась Алиса.

— Нет, — Абросимов оценил шутку добротным раскатистым смехом, — для подобных нужд у меня существуют собственные каналы. Кстати, Пушкин ничего не передавал через Латунина. Следуя вашей же логике, Алиса, единственный, кто это мог сделать, Чернявский. Очень интересный персонаж. Я всегда уважал людей, умеющих держаться в тени, уважал и опасался. А Илья Чернявский в тени держаться умеет и любит.

— Илья — друг Пушкина.

— Да полно — какие они друзья. Люди, которых сводит жизнь, ровесники, работают вместе, одну женщину любили, одни разговоры когда-то разговаривали. Но этого недостаточно, чтобы стать настоящими друзьями. Вот вы, Алиса, Пушкину больше чем друг — захотели его предупредить. Останьтесь ему другом и впредь. Ключ к тому, что происходит с Пушкиным и в корпорации «Каскад» вообще, быть может только у Чернявского. Пока это предположение. Совершенно закрытый человек, и попал в наше поле зрения совсем недавно.

— А вы кто?

— Специалист по ликвидации неприятностей, — без тени улыбки представился Иван Васильевич. — Согласны помочь?

Алиса подумала, что в лежании на диване нет никакого позитивного смысла.

— Что надо сделать?..

Через несколько часов в клубе появились люди из службы безопасности президента. Они принялись опрашивать всех подряд работников клуба, но ничего толком добиться не смогли. Говорили, что Алиса уехала с каким-то мужчиной. Особые приметы? Никаких. Обыкновенный такой дядечка. В костюме.

* * *

Обычно Илью Чернявского сбои в осуществлении его планов только заводили. Это заставляло придумывать новые ходы и комбинации, преодолевающие возникшие препятствия, — что может быть лучше для изощренного ума, чем эти упражнения? Менять ход событий, дергать за ниточки человеческих слабостей и страстей, обманывать судьбу. Но Илья, давно преступивший табу на убийство, терпеть не мог убийств, им не санкционированных. Для друга Пушкина он придумал иной сценарий. Взрыв на яхте был вмешательством извне, совершенно излишним. Возможная гибель Марины сводила с ума. Кто-то сунул свои лапы куда не просили. И лапы принадлежали, скорее всего, Максу Столбову.

Илья связался со Столбовым по личному каналу, хотя понимал, что этому человеку нельзя открывать свои истинные эмоции. Столбов ничего не отрицал.

— Ну и что? Я решил подстраховать тебя. Ты слишком медлил. Только, знаешь, Домингин даже шума поднимать не стал. Я жду не дождусь скандала. Придется обратиться к нашим союзникам. В газетах ни слова. — Столбов мучительно соображал, знает ли Чернявский, как его люди лажанулись в госпитале, знает ли, что Пушкин жив. Судя по всему, еще не знал. Но скоро обязательно узнает.

Илья же понял сдержанность Домингина как надо: Пушкин либо точно жив, либо тело его не найдено, а значит, в ближайшее время никакого скандала не предвидится. Проблема возобновления переговоров станет актуальной через несколько дней — непредсказуемых дней. Если и впредь придерживаться медленного сценария смены власти, можно легко утратить контроль над ситуацией. Тем более с такими партнерами, как Столбов. Он будет лезть во все. Он испортит любую игру. Илья не был бы собой, если бы не приберег запасной, хорошо проработанный и практически готовый к реализации вариант.

— Ты все испортил, — сказал он Столбову. — Теперь самое время подумать о другом сценарии — экстремальном.

— Что ж, я заплатил. Придумывать сценарии — твое дело.

— Хорошо, что ты об этом помнишь. Мы должны встретиться, чтобы обговорить детали. У меня примерно сутки на их проработку. Хочу использовать презентацию «Кориолана». Если я правильно все рассчитал, Президент сейчас находится в нужном градусе и поведет себя так, как нужно нам. Он не может упустить такой повод блеснуть своим стилем и восстановить позиции, как презентация «Кориолана». Наши шансы устранить одним махом и Президента, и Мудрогора — примерно пятьдесят на пятьдесят. У меня только одно условие.

— Опять деньги?

— Нет, полученной суммы пока достаточно. Это условие другого рода. Если хочешь стать президентом, никогда не трогай фигуры на моей стороне доски.

— Я думал, мы играем на одном поле и одними фигурами, — сказал Столбов после некоторой паузы.

— Я тоже так думал.

Чернявский отключился.

— Злопамятный щенок, — в сердцах сказал Столбов и понял, что боится.

ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС В ЖУКОВСКОМ, ПОДМОСКОВЬЕ, 2008 ГОД

В одном кармане Алисиной куртки был оформленный Абросимовым VIP-пропуск на все мероприятия, связанные с презентацией «Кориолана», в другом — маленькая капсула с биочипом. Капсулу Алиса поминутно осторожно ошупывала, опасаясь повредить оболочку до того, как встретится с Чернявским. Абросимов объяснил, что главной проблемой после того как Илья попал в их поле зрения, стало отследить его перемещения. Этот человек неуловим. К тому же в Подмосковье есть по крайней мере два принадлежащих корпорации «Каскад» секретных владения, куда нет хода никому, исключая Чернявского и преданных ему людей. Официального предлога проникнуть туда не нашлось. Из внедренных на территории агентов пока никто не вернулся, равно как и не вышел на связь. Такое впечатление, что на этих территориях поглощаются все сигналы, — удивительная скрытность. Мы, например, можем быть абсолютно уверены, что Чернявский сидит в своем кабинете в Москве, а он неожиданно прибывает из Австралии. Судя по всему, он пользуется собственной системой связи, собственными кодами, собственным высокотехнологичным оборудованием, не известным ни широкой публике, ни узкому кругу специалистов. Не слишком ли для скромного советника, пусть даже из корпорации «Каскад»?

Я чувствую, продолжал Абросимов, что назревают события. Мне необходимо знать, где находится Чернявский не то что каждый день, а каждую минуту, знать каждый его шаг. Иван Васильевич продемонстрировал Алисе биочип, заключенный в капсулу. Оболочку капсулы следовало раздавить и приложить невесомую пластинку к открытому участку тела. Пластинка бесследно всасывается через несколько секунд. Как видите, сказал Абросимов, на их технологии у нас свои технологии есть.

Алиса знала одно: ей следует подобраться к Чернявскому и пристроить ему эту пилюлю, например, пожав руку. Именно так Иван Васильевич передал Алисе ее личный биочип, чтобы знать местонахождение девушки.

С VIP-пропуском и удостоверением обозревателя семнадцатого канала военных новостей Алиса без проблем преодолела контрольно-пропускной пункт на территорию арендованного корпорацией «Каскад» авиаиспытательного комплекса. Через пятьсот метров открылась панорама летного поля, где стояла готовая к полету «Мрия», оснащенная пилотируемой капсулой, способной отделяться в космосе. Для гостей презентации было выстроено три шале: шале для президента и VIР, шале для виртуальной демонстрации, где должны были состояться предварительный брифинг и итоговая пресс-конференция, а также шале для прессы с экранами для прямой трансляции полета «Мрии». Алиса припарковала машину и для начала присоединилась к прессе, чтобы послушать последние сплетни. На ее лице лежал плотный слой светлого грима, несколько менявший внешность, но она все же надеялась избежать столкновения с коллегами с первого канала.

В шале журналисты прикладывались к напиткам и шептались о том, что переговоры в Эль-Таре застыли на мертвой точке, никто в Южной Америке не спешит раскошелиться на «Кориолан». Поэтому от президента ССР ожидали какого-нибудь трюка. Витали различные предположения — что бы это могло быть, а то, может, обойдется вдохновенным призывом, кто его знает? Затем Алиса наблюдала прибытие глав российских корпораций (Столбов был что-то слишком доволен, а Мудрогор подчеркнуто бесстрастен), президента Эль-Тары, военных представителей заинтересованных стран. Последним прибыл кортеж Президента ССР. Все переместились в шале для брифинга. Алиса обнаружила Чернявского рядом с Муд-рогором, с досадой отметив, что Илья упакован в одежду по самый подбородок. «Не целоваться же мне с ним, — подумала Алиса. — Разве только чмокнуть в ушко». Она не смогла пробиться через толпу журналистов и гостей к Чернявскому ближе чем на пять метров. Первым должен был выступать Президент ССР, но неожиданно он уступил эту честь Мудрогору.

— Итак; господа, сегодня наш день, — начал президент корпорации и повторил, чуть исправив: — Наш с вами день. Потому что «Кориолан» — это победа российского интеллекта над модным сегодня предубеждением против высоких технологий. Мы создавали этот проект, твердо веря, что высокие технологии могут быть полностью подконтрольны человеку и безопасно служить человечеству.

Чернявский тихо переговаривался с Максимом Столбовым. Президент стоял поодаль в окружении своих телохранителей, и Алиса снова попыталась подойти как можно ближе к Илье. Ее остановил охранник с лицом, которое уместно смотрелось бы на юбилейной медали, столько в нем было чеканности и бесчеловечности.

— Прошу прощения, дальше нельзя.

— Я хотела бы сделать несколько хороших снимков Столбова и Мудрогора, — конфетно-любезным тоном сказала Алиса.

— Леди, да у вас даже фотоаппарата нет.

— Зато у меня есть вот это. — Алиса указала на VIP-пропуск, болтающийся на груди.

— Если бы у вас не было VlP-пропуска, — доверительно сообщил охранник, — вы бы стояли во-он там. — И он указал на выход.

Между тем Мудрогор приступил к ответам на вопросы. Журналистов просили быть краткими и приберечь свой пыл для пресс-конференции. Краткое энергичное приветствие президента Домингина было стандартно-оптимистичным и милым — это прорыв, вы и мы его достигли, все полны надежд. Потом слово взял Президент ССР.

— Изначально планировалось, что мы произнесём подготовленные речи о надёжности и непобедимости «Кориолана», потом рассядемся в кресла и со всеми удобствами будем наблюдать за полетом. Затем — после приземления «Мрии» — нас, как школьников, запустят в самолёт и разрешат все потрогать. Очевидно, это правильно. Так и проводятся подобные мероприятия. Когда приезжают высокие гости, предпринимается все для того, чтобы снизить риск. Но дело в том, что нет никакого риска. Мы создаем абсолютно надежную технику, реализуем только абсолютно надежные проекты. Однако если я, делая это заявление, буду сидеть в кресле перед экраном, к вашему доверию примешается толика иронии. Господа, вместо пассивного участия в красивом шоу я предлагаю вам немного поработать. Сейчас я собираюсь сесть в эту машину, подняться в воздух и почувствовать, что значит быть хозяином всесильной техники. Да, я настолько уверен. Приглашаю всех желающих с собой в полет. А потом обменяемся впечатлениями.

Толпа разразилась предсказуемой овацией.

— Я туда не полезу, — шепнул Столбов Галкину. — Не верю я этому Чернявскому. Слишком он прозорлив.

— Теперь придётся.

Мудрогор и Чернявский в этот момент также обменялись несколькими только им двоим понятными репликами.

— Видите, он сделал это, — сказал Илья.

— Тогда я заставлю его сделать следующий шаг, — отвечал Мудрогор.

Вчера между ними произошла обстоятельная беседа по поводу презентации.

— Ходят слухи, что Президент собирается принять участие в показательном полёте «Мрии». Перед выборами он не упустит такого случая, чтобы набрать потерянные очки. Наверняка распорядится сделать для прессы свой снимок в кресле командира. Первые полосы в придворных изданиях уже зарезервированы, — говорил Илья.

— На «Кориолан» ему плевать, — подхватил Мудрогор. — Любит эффекты, тем более когда ему ничто не угрожает. А мне при этом полагается улыбаться и восхищаться. Может, отговорить его?

— Зачем отговаривать? — возразил Илья. — Пусть себе забавляется. Впрочем, способ испортить ему обедню есть — и неплохой. Так что вместо набранных очков он растеряет и то, что имеет.

— Какой способ? — Илье показалось или так было на самом деле, но в голосе Мудрогора звучала явная надежда, он весь обратился в слух. Илья затронул сокровенную струну.

— Когда подниметесь на борт «Мрии» и он начнет надувать щеки, прилюдно пригласите его в капсулу — пусть уж и ее посмотрит, посидит в ней. Когда он там устроится, можно имитировать учебный аварийный отрыв капсулы. Немногие знают, что на такой случай в программе бортового компьютера заложена функция автоматического восстановления статус кво. Сделайте вид, что руководите спасением Президента. А публика тем временем получит возможность полюбоваться своим кумиром на экране. Надеюсь, он изменится в лице. Шутка практически безобидная, но эффектная. Я уверен, что он струсит, как все позеры.

Мудрогор заинтересовался и решил подумать. Правда, думал он не больше получаса. Накопленное против Президента раздражение и желание уесть его любой ценой требовало выхода. Поэтому Мудрогор согласился: шутка и впрямь презабавная. Только бы Президент захотел войти в самолет.

Президент захотел. Присоединиться к нему скованно согласился президент Домингин (и то с подачи пресс-секретаря), воодушевленно — генералитет, переглянувшись — руководители корпораций. Настойчивое приглашение получили руководители известных изданий, которые, печально оглядываясь на подчиненных, побрели к специальному автобусу, который отвез пассажиров к самолету. Наверняка в другой ситуации Алиса была бы в первых рядах авантюристов. Но сегодня ее интересовал только Чернявский.

Илья Чернявский, против всяких ожиданий, к самолету не пошел, а развернулся и со своей свитой двинулся к выходу из шале. Там их ожидали два автомобиля. Ряды внешней охраны с уходом Президента несколько смешались, и Алиса в несколько грациозных прыжков исхитрилась догнать Чернявского до того, как он исчез в машине с плотно тонированными стеклами.

— Илья! — звонко крикнула Алиса. — Мне надо сказать вам что-то очень важное!

Илья от неожиданности вздрогнул, тяжело вгляделся в девушку. Алиса судорожно вцепилась ему в рукав — так экзальтированные малолетние фанатки бросаются на рок-звезду.

— Алиса? Вы? — Илья узнал её, несмотря на все ухищрения гримера, и губы его сложились в узкую злобную линию. — Откуда вы здесь?

Алиса истерически соображала, как бы ей осуществить задуманное, и шарила по руке Чернявского, пока он её не вырвал.

— Илья, выслушайте меня, — умоляяла Алиса; она готова была плести все что угодно.

Илья коротко кивнул и сделал знак своим охранникам. Алису подхватили под руки и без церемоний усадили в другую машину. Автомобили подозрительно быстро сорвались с места и выехали с территории комплекса. Стиснутая охранниками на заднем сиденье, Алиса положилась на удачу.

На борту «Мрии» Мудрогор взял на себя роль профессионального комментатора и экскурсовода. Легкий гигант плыл над землей, в салоне звучала музыка Бетховена, и это впечатляло примолкших гостей. Президент и в самом деле позволил журналистам заснять себя в кресле командира экипажа. Мудрогор едва скрыл сжигавшее его презрение к тщеславию лидера страны.

— Господин Президент, — Мудрогор поймал самого себя на интонациях конферансье кремлевских приемов, — возможно, вы не откажетесь осмотреть также нашу капсулу? Это не более рискованно, чем сидеть за штурвалом «Мрии». Но многие, я слышал, почему-то сомневаются.

Присутствующие выжидательно посмотрели на Президента, от которого ожидали теперь только зрелищ и еще раз зрелищ.

— Извольте, я готов, — буднично согласился Президент. — Тем более что я никогда не был внутри капсулы. Только обещайте, что не будете пока запускать меня в космос.

— Запуск произойдет, только если вы сами того захотите, — ответил Мудрогор со всем возможным почтением.

Президент спустился в капсулу. На десятках больших и малых экранов на земле появилось его изображение в кресле пилота. Президент протянул руки к пульту управления. Зрители в демонстрационном шале вновь разразились аплодисментами. «Господин Президент, — услышат он по внутренней связи мягкий голос командира экипажа, — только ничего не трогайте». Мудрогор ждал. Провожая Президента, он сам задраил люк перехода, герметичные створки сошлись автоматически. Капсула была в принципе готова к отделению от самолёта.

В первый раз капсулу тряхнуло легко.

— Что это? — тем не менее спросил Президент.

Ещё толчок и следом вибрация. Мудрогор к этому моменту вернулся в блок управления. Никто из гостей «Мрии» пока не заподозрил неладное. Был спокоен и Президент. У Мудрогора это спокойствие вызвало досаду. К чему имитировать аварийную ситуацию, если никто внимания не обращает? На дисплее управления загорелись показатели датчиков активизации систем запуска капсулы. Президент продолжал восседать в кресле пилота с видом чемпиона всех Олимпиад и переговаривался с Домингином. У того — фетишиста от высоких технологий — горели глаза. Без слов было ясно, что он собрался в капсулу следующим. Они воспринимали это, как аттракцион в Луна-парке, экранный спецэффект. Мальчишки, подумал Мудрогор, что ж, вы получите то, чего хотите.

— Что-то происходит… Я не понимаю. — Командир экипажа беспокойно пробежался по пульту. — Активизирован запуск, но я не давал такой команды. Надо вытащить из капсулы Президента.

— Невозможно, — доложил первый пилот. — Переход при запуске автоматически блокируется.

Командир экипажа раз за разом, все сильнее волнуясь, отменял запуск, но датчики продолжали подавать сигнал.

— Происходит тестирование двигателей, — сообщил первый пилот. — Надо что-то делать, у нас всего три минуты.

Наслаждаясь полетом, гости вели непринужденную беседу с Президентом и потягивали напитки.

— Потряхивает, — заметил кто-то.

— У нас все в порядке? — намеренно громко спросил Столбов, явно адресуясь к Мудрогору.

— Мы, кажется, попали в зону турбулентности. Поднимемся выше — и всё пройдёт, — применил стандартную отговорку Мудрогор.

Тестирование систем завершилось, и включились двигатели, которые до этого момента вели себя бесшумно.

— Вот это турбулентность! — опять с вызовом заметил Максим Столбов, и все затихли. — Господин Президент, вы нормально себя чувствуете?

Андреев поспешил в блок управления, охрана Президента устремилась за ним.

— Пожалуй, мне пора присоединиться к вам, — сухо ответил Президент. — Я должен на что-то нажать, чтобы выйти отсюда?

Помня, что его лицо сейчас на десятках мониторов, Президент сохранял легкую улыбку, но в глазах дрогнуло предвестие внутренней паники.

— Прекратите это. — Андреев влетел в блок управления и стал за креслами экипажа. Перед носом самолета практически недвижно застыла граница облаков, похожих на горную цепь из ваты без конца и края. Мудрогор отлично знал, что в случае, когда не происходит подтверждение запуска, компьютер отключает двигатели и блокирует фермы, удерживающие капсулу. Эта ситуация отрабатывалась сотни раз. Отключение должно было произойти прямо сейчас, в эту секунду.

— Не дергайтесь, — зло сказал Мудрогор вездесущему Андрееву. — Здесь вы не хозяин. Вам и вашим людям лучше вернуться на свои места и пристегнуться. Это касается всех господ туристов.

В этот момент на мониторе появился длинный перечень показателей состояния систем и произошел запуск таймера: обратный отсчет. Мудрогор не хотел верить своим глазам. Этого не должно было быть по определению.

— Я не могу перейти на ручное управление! Автоматическое отключение не срабатывает! Я не могу отменить запуск! — Выдержка изменила командиру экипажа, и он перешел на крик. — Я не контролирую компьютер!

— Перезагрузить компьютер! — скомандовал Мудрогор.

— Я не успею…

— Перезагрузить!

Командир попытался набрать комбинацию перезагрузки. На экране всплыла крупная надпись «В доступе отказано. Выполнение данной операции возможно при наборе пароля». Командир набрал рабочий пароль — «В доступе отказано». Оттолкнув его, Мудрогор набрал свой личный пароль, который, в принципе, должен был открывать все основные программы корпорации, — «В доступе отказано». После пятого набора засветилась другая надпись: «Вы исчерпали количество попыток», — и снова возник перечень показателей состояния систем. Только цифра обратного отсчета катастрофически убывала. До запуска осталось меньше минуты.

— Кто контролирует этот компьютер?! — Андреев тоже сорвался на крик.

— Не я, — глухо отозвался командир экипажа и тихо добавил: — Фермы отходят…

Президент, который отлично слышал все, что происходило в блоке управления, побледнел и упавшим голосом задал единственный вопрос:

— Я могу сам выйти из капсулы?

— Уже нет. — Мудрогор видел всё будто со стороны и не мог допустить в своё сознание, что это происходит наяву. Но его глубинное смятение сейчас никого не интересовало, надо было действовать — спокойно и четко. Он перешёл к отрывистым, простым командам. — Господин Президент, вам надо пристегнуться — это желтая кнопка слева. Кресло автоматически откидывается за пятнадцать секунд до взлета. Через тридцать секунд после взлета положите ладонь на зеленую панель перед собой для экстренной активизации систем жизнеобеспечения на случай разгерметизации капсулы или ее выхода в космос. У вас сохранится связь с нами. Мы вернем вас, господин Президент.

— Не сомневаюсь.

Отсчет на экране таял, отдаваясь в висках всех присутствующих ударами огромного нервного напряжения.

— В космос… Вы сказали, в космос?! — Андреев схватил Мудрогора за грудки. В этот момент стартовала капсула. Те, кто не пристегнулся в креслах, повалились на пол от сильного толчка. Мудрогор с силой отбросил Андреева.

— Будем держать себя в руках. Сейчас главное — Президент. Да, он улетает в космос. Есть только один способ — сбить с капсулы блоки разгона. Высокоточно это можно сделать только лазером со спутника.

— Если ты, сволочь, не вернёшь Президента, я тебя убью, — сказал Андреев, поднимаясь и помогая встать Мудрогору.

— Чертовщина… Контроль над самолетом восстановлен, — доложил командир корабля. — Я возвращаюсь.

Уже не обращая внимания на Андреева, которого била дрожь, Мудрогор связался с центром управления спутниковыми системами корпорации. До выхода капсулы в космос оставалось несколько минут. В движение пришла огромная высокотехнологичная система, которую Мудрогор создавал сам и в которой был до сего дня безоговорочно уверен. На орбите планеты, на одном из спутников корпорации, разворачивалась к Земле лазерная установка.

Андреев пришел в себя и обратился к сидящим в салоне:

— Господа, прошу внимания. Мы поддерживаем связь с Президентом. Поэтому практически ничего не изменилось. Прошу вас сохранять спокойствие и выдержку. Мы возвращаемся. По возвращении вам предлагается сразу пройти консультацию по вопросам поведения в создавшейся ситуации.

Его спич был прерван сообщением первого пилота.

— Докладывают, что поступил запрос от американцев. — Пилот вопросительно смотрел на Андреева, отныне признавая в нём первое лицо. — Американцы со своего спутника следили за презентацией и засекли отрыв капсулы. Они просят, что бы Президент лично дал комментарий.

— Отвечайте — статусом они не вышли, чтобы Президент комментировал им всякую ерунду. Это наше внутреннее дело. Старт ни в коем случае не является боевым.

Андреев как-то незаметно перехватил контроль — все, кто находился в блоке управления, почувствовали это — и потребовал у Мудрогора доложить обстановку.

— Капсула предназначена для транспортировки газообразного состава и представляет собой возвращаемый космический блок. Системы экстренного жизнеобеспечения рассчитаны на семьдесят два часа. Я отдал распоряжение нацелить наш спутник и лазером сбить с капсулы блоки разгона — их два. На развертывание необходимых систем требуется около полутора минут. После того как блоки разгона будут сняты, мы постараемся восстановить управление капсулой из нашего центра и посадить её на территории ССР. Капсула оснащена противорадарной защитой. Если не произойдёт стороннего вмешательства, после отстрела блоков разгона мы будем полностью контролировать капсулу и сохраним связь с Президентом как до момента посадки, так и после. При соблюдении всех перечисленных условий вероятность успешного исхода близится к ста процентам.

— Что вы подразумеваете под сторон ним вмешательством?

— Запуск капсулы произошел после внедрения внешнего пользователя.

Повисла общая пауза. Люди, кажется, боялись дышать, настолько странная и страшная мысль посетила их всех одновременно.

— И вы даже предположить не можете, кто это? — Тихий голос Андреева в воцарившейся тишине прозвучал убийственно. — Кто бы это ни был, он должен иметь прямой доступ к вашим системам. Не станете же вы мне сейчас рассказывать о хакерах из ЦРУ? Или о мусульманском компьютерном вирусе? Или об инопланетном вмешательстве?

Мудрогор тяжело дышал, чувствуя острый кол в сердце. В его сознании доселе разрозненные кубики складывались в удивительно четкую и внятную картинку.

— Нет! — вдруг прорезалось из динамиков. Кто-то в центре управления спутниковыми системами корпорации закричал, а потом принялся транслировать бессвязный текст.

— Что у вас ещё? — спросил Мудрогор, уже предвидя ответ.

— Блоки разгона капсулы сбиты. Но это сделал не наш спутник. Капсула пропала с наших радаров. Мы потеряли Президента. Кто это делает?

Мудрогор развернулся и чеканным шагом пошел в хвост самолета. Его никто не остановил. Только президент Домингин, привстав с кресла, повторял одно и то же:

— Что происходит? Кто-нибудь объяснит мне? Что происходит? — Бесконечный вопрос, в котором одно слово сливается с другим.

В хвосте самолёта Мудрогор заперся в санитарном блоке. Табельное оружие он всегда и во всех ситуациях сохранял при себе — керамический ствол, которого не ловит ни один детектор. Раздался выстрел.

* * *

Алиса так и не смогла понять, куда они приехали. Где-то на полдороге ей тривиально завязали глаза. Сняли повязку, когда машина остановилась — как почувствовала Алиса, — сделав несколько поворотов и предварительно проехав по щебню. Видимо, неасфальтированная дорога.

Странные и неприветливые места с рядами одинаковых бетонных коробок. Здесь практически не было деревьев — лишь засыпанное снегом пространство, чистое и угрюмое, внушающее самые тяжкие подозрения. Только дуры галки орали, как на рынке, насыщая окружающее отрывистыми, базарными звуками. Мальчики рядом с Алисой были высоки, красивы и опасны. Она выпорхнула из машины доверчивой утренней розой и сразу протянула руки к Чернявскому, но он почему-то не пожелал откликнуться на ее девичий призыв обняться, породниться и забыть дурное. Весь в черном, откровенно недобрый, он стоял у первой машины и добивал темно-коричневую тонкую сигарету, фасонно удерживая ее большим и указательным пальцами. Для Ильи это было знаком тяжелого волнения.

— Вы сегодня в гриме? Ладно, Алиса Родионовна, без нежностей — с чего бы? Мы с вами не в браке и вряд ли будем. Даже приятелями никогда не числились. Что хотела сказать?

— Я всей душой с вами. Вы всегда мне нравились, — заверила его Алиса, кошачьими шагами подбираясь поближе.

— Стой где стоишь, — притормозил её Илья. — Что-то не нравится мне, как ты липнешь. Говори, чего надо. У меня мало времени.

— Вы — герой! Вы — мой идеал! Ведь это вы передали документы на Мудрогора? — Алиса пела все, что приходило в голову, — без фильтра. И понимала, как это неубедительно и провально. — Я сразу догадалась. Какой благородный поступок! Я на вашей стороне. Надо спасать Президента.

— Я как раз сейчас этим занимаюсь, — спокойно ответил Илья и взглянул на часы. — Это все?

— Вы не знаете, где Латунин?

— Ах, вот зачем ты здесь? — понял Илья. — Что ж, отведите барышню к поэту. В сущности, расспросить бы тебя… Да занят. Не нравится мне этот визит. Либо подослал кто, либо ты дура набитая, авантюристка доморощенная. Впрочем, теперь все равно.

— Я увижу Павлушу?! — экзальтированно включилась в игру Алиса. Она поняла, что Чернявского ей не достать. Уйдёт сейчас — и поминай его. Но примирение с обстоятельствами никогда не входило в стиль Алисы.

Павел Латунин, осунувшийся и подавленный, валялся на кровати и занимал себя чтением газеты, которую, ко всему, держал вверх ногами. Ни единой буквы он не видел, так как мозг окончательно оккупировали мысли о побеге — желательно дерзком, чтобы Илья колотился в припадке. Утратившие всякую обходительность красивые мальчики грубо втолкнули Алису в комнату. В продолжение избранной роли Алиса яростно взвизгнула, подпрыгнула как коза и страстно упала на Павла Латунина. «Тихо, Павлуша, — шептала она и покрывала его обалдевшее лицо картинными поцелуями. — Быстро — что здесь происходит? Что Илья — гад, уже в курсе». Латунин тезисно рассказывал, используя метод Алисы: «…Он сказал, что сегодня я улетаю с ним. Личного биографа они хотят, что ли. Карманного Сократа. Никуда не полечу. Пусть убивает». — «Э, нет, Павлуша. Удача-то какая. Теперь ты должен держаться рядом с ним, что бы ни случилось. Даже если отбиваться начнет. Ври что хочешь, но не отходи от него. Задание такое. Так надо». Она незаметно выудила из кармана капсулу, раздавила её и приложила к руке Павлуши.

Вскоре в комнате появился Чернявский.

— Павлуша, ты еще не изменил решения? Летим?

— Лечу, — уверенно сказал Латунин. — Я много думал и многое понял. Я теперь от тебя никуда. Общность судьбы называется.

Чернявский бегло посмотрел на Алису. Ее грим размазался, волосы растрепались, одежда пришла в жуткий беспорядок.

— Я бы тоже с ней не остался, — беспардонно заявил Илья Чернявский.

Через полчаса с аэродрома взмыли три реактивных самолета. В хвостовом отсеке одного из них сидел теряющий сознание от непривычных перегрузок Латунин.

Алиса больше не испытывала страха. Теперь она знала, что чувствует разведчик, с честью выполнивший задание родины. Она свернулась калачиком на кровати, стала молиться за Павлушу Латунина и любимого Петра Пушкина, а заодно готовиться к смерти. Кто-то завозился по ту сторону двери, поглощающей звуки, кто-то, у кого не было ключа. Алиса вскочила, чтобы посмотреть в окно. Мимо, прихрамывая, пробежал один из тех красивых и опасных мальчиков. Он оглядывался и стрелял в кого-то, кто находился за кадром. Над полем завис огромный вертолет — и из него выпрыгивали люди в камуфляже. Дверь в комнату распахнулась, с порога другой опасный мальчик прицелился в Алису. Но вдруг дернул головой, как картонный, зашатался и выпал назад в коридор, чтобы помереть там под ногами снующих туда-сюда людей. Следующим, переступив охранника, вошел Красик — разгоряченный, слегка ошалевший от перестрелки, с пистолетом в руках.

— Алиса, боже мой, думал, никогда тебя больше не увижу. У нас такие дела творятся. Есть санкция на арест Чернявского. Нам позвонил неизвестный и сообщил твои координаты. Кто это мог быть?

— Без понятия, — сказала Алиса и посмотрела на свою ладонь.

Красик все еще был по-детски взволнован, поэтому слишком много говорил.

— Здешние охранники сообщили, что Чернявский улетел. Это правда? Ты в порядке? Он тебе ничего не сделал?

Вопросы сыпались один за другим — только успевай отбиваться.

— Он сказал, что в жизни не видел более уродливой женщины, чем я.

— Он так сказал? Гадина. Когда его найду, хлопну сразу.

Алиса счастливо рассмеялась и повисла не шее у Вадима — на сей раз уже не играя роль.

— Дорогой, я так тебе рада.

ЭЛЬ-ТАРА, НА ГРАНИЦЕ С КОЛУМБИЕЙ, 2008 ГОД

Фавр заверил, что до места полчаса, не больше. Внизу расстилалась бурная, беспросветная, плотная зелень сельвы, местами почти черная — до того тесно сплетались деревья. Кое-где зелень перебивалась пунктиром реки.

Пушкин, который вёл вертолёт, ощутил опасность даже не шестым, а десятым чувством, отдаленным уколом интуиции, — внизу на солнце заблестело серебро, а следом раздался знакомый характерный свист. Их обстреливали с земли: очевидно, ждали. Один заряд пробил хвост, другой угодил в лопасти. Пули звонко сыпались на обшивку. Машина совершила неуклюжий кувырок и боком пошла вниз, уже не слушаясь руки Пушкина. Выстрелы не прекратились, но остались позади. Вертолет рухнул, ломая ветки, в самую гущу деревьев — оказалось, спасительную — и, коварно качнувшись, застрял в них. Удачное падение, если о падении корректно так говорить. Пушкин талантливо сгруппировался, как учили, и всего лишь ушиб ногу. Рядом осторожно заворочался Фернандо Мануэль, прислушиваясь, не нарушают ли его движения равновесие вертолета. Застонала Марина, которая тоже была цела и теперь вылезала из-под сиденья, потирая ссадины. Фавру не повезло — он был мертв, острая деталь вертолета порвала ему артерию на шее, и кровь методично заливала кабину, а глаза навсегда застыли, устремленные в сельву.

— Я так и знал. — Домингин опасливо посмотрел вниз. — Ребята, надо спешить. Кто бы там в нас ни стрелял, встречаться с ними не стоит.

До земли оказалось не так уж далеко. Поглядывая на останки вертолета, повисшие на мощных ветвях, они спустились вниз, помогая друг другу, скользя по влажной коре, постанывая от боли. Кровь Фавра уже привлекла тучу москитов, увеличивавшуюся с каждой минутой. Домингин подгонял спутников, указывая направление движения, — но трава цеплялась за ноги, затрудняя шаг. Потом они бегом пересекли мелкую речушку, — хотя дно было вязким, но погоня страшнее.

— Я слышала, здесь водятся пираньи? — смиряя учащенное дыхание, спросила Марина. Животный мир всегда интересовал ее.

— Пираньи передохли, — как мог, успокоил Домингин. — Мы сейчас в зоне радиоактивного поражения после аварии на АЭС.

— Либо передохли, либо вымахали размером с собаку, — добавил Пушкин.

У Марины пропала охота любопытствовать. Путники остановились и прислушались. Сельва отвечала на их немой вопрос приглушенными птичьими голосами; ни единого треска, выстрела или иного признака присутствия людей. Фернандо Мануэль взял на себя роль проводника: надо было продвигаться на юг, к большой реке, Там можно было смастерить плот и сплавиться до первого поселения. Пушкин жалел одного: потерянного времени — драгоценного, как он уже чувствовал. Домингин пыхтел впереди процессии, кромсая заросли ножом. Марина шла следом за ним. Чтобы не приманивать кровососущих, она перевязала руку и по совету Домингина натерла ее какой-то пахучей травой. Пушкин замыкал шествие.

Его внимание привлёк необычный звук: словно высоко над головой объявился завернутый в вату шмель. Все трое застыли и подняли головы к небу, прислушиваясь; сельва научила их слушать.

— Я узнаю этот звук, — сказал Пушкин. — Черт, я узнаю этот звук.

— И я узнаю этот звук. Я помню его, — согласился Домингин. — Это то, о чём я думаю? Петр, так бывает? Это оно?

Но Пушкин не хотел верить, пока не увидел над сельвой капсулу с «Мрии»; она плавно и как-то неуверенно прошла над деревьями. Петр знал эту траекторию — кто-то руководил посадкой с земли. Значит, в капсуле не было пилота. Ни один пилот не стал бы сажать здесь капсулу — абсурдная затея. Пушкин знал только одну «Мрию», которая должна была подняться в небо сегодня, ту, которую подготовили для презентации в Жуковском. Что у них могло произойти? Старт капсулы программой не предусматривался.

— Пушкин, похоже, у вас с презентации сперли капсулу. — Домингин развел руками. — Только не говори, что вы форсируете поставки в Эль-Тару в рамках проекта «Кориолан». Господи, в первый раз хочу оказаться на месте своего двойника. Просто умираю от любопытства.

— Двойника? — переспросила Марина.

— Я потом тебе расскажу, милая. — Пушкин проследил траекторию и на правление капсулы. — Бегом туда.

Им удалось преодолеть не более ста метров, как вдруг Домингин, все еще шедший впереди с ножом наперевес, резко присел и сделал предостерегающий знак. Они вышли на вершину невысокого холма; в низине стояли джипы, около которых толкались вооруженные люди в форме. Оттуда доносились отрывочные реплики, явственно звучала русская речь.

— Оставайтесь здесь, — сказал Пушкин. — Я подойду поближе к этой компании. Послушаю, что говорят. Если получится, проберусь к капсуле. Посмотрю, что они с ней будут делать. Пока не вижу техники для ее транспортировки. Может быть, они решили забросать её листвой? А потом, к примеру, вывезти по частям. Чушь какая-то. Есть в этом что-то несуразное.

На том и порешили. Домингин и Марина остались наблюдать в зарослях, Пушкин, таясь, спустился с холма, выбрал место, уже привычно выстрелил «жучком» в притоптанную траву рядом с солдатами, пристроил наушник. Услышанное повергло Пушкина в шок.

— В капсуле на самом деле Президент? — говорил один из солдат.

— Если тебя это пугает, можешь называть его человеком, похожим на Президента. Ты ещё поди найди его.

Анализ ситуации Пушкин отложил на далекое будущее. Он отполз в тень высоких деревьев, там вскочил и со всех ног, уже не опасаясь, что его обнаружат, побежал в направлении приземлившейся капсулы. Ветки хлестали по лицу, оставляя жаркие следы, Пушкин рисковал подвернуть ногу на бесконечных кочках, но словно не замечал этого. Солдаты за его спиной разворачивались цепью и медленно шли вперед, лениво переговариваясь между собой, а значит, времени оставалось в обрез.

Капсула лежала на топкой поляне, недалеко от реки, уткнувшись носом в грязную жижу, будто обидевшись. Пушкин выломал толстую ветку и, проверяя путь (не хватало еще здесь провалиться и увязнуть), пробирался к капсуле. Он знал каждый сантиметр этой машины, кажется, мог вслепую разобрать и собрать ее. Поэтому открыть кабину с внешней стороны труда не составило. Президент, туго пристегнутый к креслу, без сознания, тряпичной игрушкой сидел внутри — перегрузки не прошли для него бесследно. На церемониал Пушкин не стал тратить и минуты. Он энергично привел Президента в чувство, попутно высвобождая его из кресла. Президент прикоснулся к голове, невидящими глазами воззрился перед собой, чем-то смахивая в этот момент на аутиста, затем все же обнаружил Пушкина. После похода по дебрям Амазонии того было трудно признать, но Президент его вспомнил: всё-таки государственный представитель в корпорации «Каскад». Сколько презентаций, сколько совещаний, сколько личных докладов. Пусть не первый человек в государстве, но заметный — это точно.

— Пушкин? Пётр Пушкин? — Президент приходил в себя, и у Пушкина отлегло от сердца. — Где я?

— Мы в Эль-Таре, господин Президент. Хоть вы и попали сюда, так сказать, с черного хода. Я вам все объясню по дороге, а вы — мне. По пятам идут устроители вашего визита. По-моему, они что-то для вас приготовили. И, по-моему, это не приветственная речь. Бежим. — Пушкин нашарил в кармане шприц Домингина и передал его Президенту. — Пока сделайте укол. Вам станет лучше. Проверенное средство.

Президент повертел шприц в руках и решил довериться Пушкину. В его ситуации вариантов не было, альтернатива представлялась мрачноватой. В конце концов, он всегда считал, что у Пушкина хорошее русское лицо, внушающее доверие.

Когда солдаты, рассыпавшись в цепь, скрылись в лесу, Домингин решил встать.

— Вы куда? — возмутилась Марина. — Пушкин велел оставаться на месте.

— Послушайте, леди. Я нахожусь на территории своей страны, и ваш Пушкин мне не указ. Могу я, в самом деле, не спрашивая Пушкина, отлучиться в туалет?

«Да иди ты куда хочешь, — подумала Марина. — Латинос-упрямец. Пушкин ему не указ».

Солдаты, оставшиеся у джипов, затеяли какую-то глупую игру: они смеялись и по очереди толкали друг друга, потом начали шутливо бороться, демонстрируя приемы. Марина лежала, покусывая травинку, когда за спиной ее кто-то нежно позвал — «Марина», — и между лопаток ткнулась холодная сталь автомата. Над ней стоял Илья Чернявский, как и солдаты, в камуфляже, — немного удивленный и все такой же ироничный, но теперь уже злобно, нехорошо ироничный. Марина почувствовала себя, как та несчастная, что решилась открыть комнату Синей Бороды.

— Так-так-так. Я тебя недооценил. А я не люблю недооценивать людей. Это делает меня слабым и зависимым. Вставай, что разлеглась? Застудишь себе чего-нибудь.

Марина без всякой охоты поднялась. К Чернявскому присоединилось еще человек десять — все вооруженные мужчины, потные, довольные. Причина их радости обнаружилась тут же — двое удерживали упорно рвущегося из их рук Домингина.

— И президент Домингин. — Илья присвистнул в знак восхищения. — Не знал, что у вас роман. Кстати, уважаемый, а какой Домингин настоящий: тот, в Москве, или этот, в Эль-Таре?

— Врежу тебе — поймёшь.

— Слова не мальчика, но мужа. Этот настоящий. Вот подарок! Ребята, какого мамонта мы завалили! Ну и что мне с вами делать?

— Отпустить, — простодушно посоветовала Марина.

— Я подумаю над твоим предложением. Марина, с нашей последней встречи ты удивительно возмужала. Меня такая метаморфоза расстраивает. Дайте сообразить… Пушкин. Где-то здесь Пушкин. Я прав?

Ни Марина, ни Домингин не удостоили Чернявского ответом. Но Илья и сам догадался, что прав. Сейчас он хотел только одного — опередить Пушкина.

Солдаты собрались вокруг открытой капсулы, опасаясь приближаться вплотную. Капсула уже на четверть увязла в болоте. Почва в радиусе двух метров от нее угрожающе ходила ходуном.

— Пассажир мог утонуть, — доложил старший группы. — Вышел из капсулы, например, и бульк.

— Бульк я сейчас сделаю тебе, а пассажир жив, — отмахнулся Илья, не допускавший мысли о гибели Президента. — Медленно бегаете. Ножками надо было работать, ножками. А до того — головой, чтобы капсулу в болото не сажать. Плохо, что на такой почве следов не остается. Продолжайте поиски. Я начинаю беспокоиться. И вытащите из болота эту штуку. — В Илье возобладал ответственный работник корпорации «Каскад», который участвовал в дорогостоящем проекте и присутствовал на всех стадиях разработки и испытаний капсулы. — Это шедевр технологии… Да разве вы поймете! Подгоняйте машины, вызывайте грузовой вертолет. Исполнители… Если штуковина утонет, расстреляю всех!

Илья привычным манером размял шею и по-звериному прислушался к лесным звукам, словно в бессвязном бормотании сельвы возможно разобрать те единственные шаги, которые его действительно волновали.

США, 2008 ГОД

Новость была столь шокирующей, что Ли Галлахер моментально позабыл о существовании мобильной связи и с распечаткой в руках бросился в кабинет директора ЦРС. В коридоре и лифтах он наталкивался на сотрудников, которым приходилось отскакивать к стене, если они не хотели быть сбитыми с ног не разбирающим дорога человеком. Как бы Ли Галлахер ни спешил, известие его обогнало, и директор ЦРС встретил заместителя на пороге собственной приемной, в нетерпении протягивая руку.

— Итак, что там у нас?

Это были результаты последнего эль-тарского радиоперехвата. За последние дни Ли Галлахер понял, что если он не добьется серьезного прорыва в Эль-Таре, придется сойти со сцены, расстаться со своим кабинетом на значительный срок, а то и навсегда.

В Эль-Таре он опаздывал. Его люди наступали Пушкину на пятки, но самым бездарным образом всякий раз опаздывали к решающим событиям. В России говорят — явиться к шапочному разбору. Как только они собрались подсунуть ему красотку, оказалось, что Пушкин уже завел себе прехорошенькую пассию, тоже русскую, но с тёмной биографией. Значит, кто-то другой подсунул. Пока группа Галлахера вынашивала идеи захвата яхты с Пушкиным на борту, кто-то другой устроил на яхте взрыв. Осталось собрать обломки, изучить их, определить тип взрывного устройства. Удалось выяснить происхождение мины — Россия, а что толку. С военным госпиталем тоже нехорошо получилось. Людей Гал-лахера в суматохе приняли за убийц, расстрелявших охрану Пушкина. Разыгралась горячая сцена, пришлось позорно ноги уносить, чтобы не попасть под горячую руку местной полиции, которая очень не любит, когда ее отвлекают от карнавала. В итоге след Пушкина был утерян. Директор ЦРС отдал распоряжение направить группу профессионалов плаща и кинжала в Эль-Тару и начал бороться уже не против продвижения «Кориолана», а за честь мундира, сообразив, что, опозорившись, дополнительных ассигнований не получит.

Надежда на успех кампании затеплилась, когда агент с президентской базы ВВС около столицы Эль-Тары сообщил, что Пушкин появился там с молодой женщиной и почему-то с президентом Домингином. Они забрали вертолет и улетели в неизвестном направлении.

Встреча двух друзей — Домингина и Пушкина, а тем более их совместные действия были настолько нежелательны, что директор привел в боевую готовность специальное десантное подразделение — пока без конкретной цели, зато с выраженным желанием непременно его использовать. Стало ясно, что Домингин отправил вместо себя в Москву куклу, статиста, дабы развязать себе руки в родной стране. Назревали события, о которых в США могли только гадать, чем и занималась специальная аналитическая группа. Пока безрезультатно. То есть вариантов и сценариев было не счесть, но все какие-то бездарные, без изюминки. Галлахер страшно переживал.

Тем временем в Москве на презентации «Кориолана» пропала капсула с «Мрии», и местонахождение ее до сих пор неизвестно. Русские что-либо объяснить по существу не удосужились, то есть сказали «Не ваше собачье дело» — только другими, дипломатичными, обтекаемыми словами. Источники в России докладывали об арестах в Москве. Центральный офис корпорации «Каскад» якобы взят под контроль службы безопасности Президента, презентация обошлась без обычной итоговой пресс-конференции, а президент Домингин (или тот, кто за такового себя выдает) молча отбыл домой. Ни одного сообщения или комментария в прессе — но это как раз не удивляло. Удивляло молчание Максима Столбова — окопался в собственном офисе и ни гугу. Есть во всем какая-то странность. Чрезвычайное положение в стране не объявлено. Но Президента не видать. Вроде на охоту уехал. В разгар предвыборной кампании — смелый человек.

Содержание радиоперехвата составляло всего несколько фраз, но каких! Один развязный юноша по-русски спрашивал другого:

«— Леха, а правду пацаны говорят, что в этой капсуле Президент?

— Ну ты придурок, Серый. Ты чего в эфир гонишь? Переходи на наш канал.

— Какой, блин, канал?! Так Президент, а мы, в натуре, эту бандуру в болото сажаем!

— Как в болото?

— Я Семену говорю — там болото. А он — ровное место, ровное место.

— Да я лично ему череп разнесу, если Президента утопим, ой е… Переходи на наш канал…»

— Капсула с Президентом ССР в Эль-Таре. — Лицо Ли Галлахера самопроизвольно меняло одно выражение на другое, реальность казалось ему слишком фантастичной. Спасение Президента открывало неясные, но заманчивые перспективы, от которых дух захватывало.

— Срочно высылаем десантное подразделение. Перетряхните эти джунгли, но капсула с русским президентом должна быть у нас. — В этот момент директор ЦРС напоминал охотничьего пса, почуявшего дичь. — Если есть возможность заодно получить Домингина и этого легендарного Пушкина, — тем лучше. Вы, Галлахер, лично должны возглавить операцию. Не мне вам рассказывать, насколько она важна для нас. Ведь совершенно ясно, что хитроумные Столбов и Мудрогор проводят собственную операцию. А нас использовали, как мальчишек, для создания отвлекающего шума. Что ж, я научу их уважать американский флаг.

ЭЛЬ-ТАРА, НА ГРАНИЦЕ С КОЛУМБИЕЙ, 2008 ГОД

Сельва внезапно ожила: добавились новые звуки, кто-то вспугнул птиц в зарослях метрах в двадцати от места, где они притаились. Мимо, ломая поросль, просквозила серая зверушка, явно от кого-то удирая. Зверь покрупнее томно вздохнул в чащобе, чтобы напомнить о себе неосторожному путнику. Пушкин придержал Президента за локоть, предлагая остановиться и лишний раз не шуметь. Послышались неясные, но все более громкие голоса — к ним приближались люди. Пушкин быстро осмотрел местность в поисках укрытия. Рядом среди камней виднелся едва заметный, прикрытый ветвями проем, на первый взгляд слишком узкий, но оказалось, что в человеческий рост и протиснуться вполне можно. Пушкин поспешил исследовать его; проём вёл в небольшую пещеру, достаточно обширную, чтобы вместить двоих, но со скользкими, покрытыми плесенью и теряющимися в кромешной темноте сводами, по которым бежали тонкие струйки воды. Выбирать не приходилось. Пушкин и Президент укрылись там; правда, спешно протискиваясь между камнями и деревьями, Президент разорвал свой костюм, на рукаве повис клочок ткани, — но все равно спрятались они вовремя. Показались двое — угрожающего вида мужчины в камуфляже, здоровые, убегавшиеся бугаи с короткоствольными автоматами под мышкой; посмотрели с тоской по сторонам и принялись материться, кляня местную флору, сбивающую с толку.

— Да мы были здесь…

— Не-а, не были…

— Сил моих нет. Фиг здесь что найдешь. У меня в глазах уже зелено. В Россию хочу, по соленым волнушкам соскучился под водку. Пять лет в джунглях жижу хлебаю…

— Ага, и бабки лопатой гребёшь…

— Всех не нагребешь.

— Ну, это ты с жиру…

Прислушиваясь к содержательному диалогу, Пушкин вжимался в мокрые камни и на всякий случай готовил пистолет. Их могли обнаружить в любой момент. Пискнула рация — боевиков вызвали. Из короткого разговора стало ясно, что каких-то людей уже захватили: мужчину и женщину (сердце Пушкина предательски забилось), — но поиски надо продолжать, потому что все равно не те попались. Следует прочесать местность, удаляясь от капсулы, которая оказалась пуста: дернул клиент, но ничего, в сельве просто так долго не протянет. За капсулой — пусть не удивляются — сейчас техника прибудет, чтобы переправить бандуру на базу.

Думай, думай, говорил себе Пушкин, быстро думай над каждым словом. Без президента Домингина ни в жизнь из этих зарослей не выбраться. Да, признаться, и друга бросать не след, не говоря о том, что Марину Пушкин вообще на произвол судьбы оставлять не собирается — среди таких-то мордоворотов. И долг есть долг — сберечь Президента, пусть это даже стоило бы жизни. Где располагается упомянутая база, Пушкин не знает наверняка, наугад её в лесу не найдёшь. Однако на базе друг Чернявский с наркобароном что-то замышляют. Значит, и Чернявскому визит вежливости нанести следует. Столько противоречащих целей, но их надо свести в одну. Строить глобальные, далеко идущие планы в такой ситуации — напрасный труд. Надо следовать обстоятельствам, по возможности изменяя и ломая их в свою пользу, хорошо считать ближайшие варианты — а все это требует мобилизации интуиции. И, конечно, бороться за жизнь — свою и друзей своих. Вот и весь нехитрый план.

Пушкин приготовил пистолет с глушителем. Президент его понял. Пётр поднял с земли камушек и швырнул в сторону, чтобы отвлечь внимание мордоворотов. Реакцией они обделены не были, в момент насторожились, присели и уставились на расщелину. Потом решились подойти ближе.

— Эй, кто здесь? — задал один из них глупый вопрос, на который никто ни когда не отвечает, но спрашивают непременно. Впрочем, мальчик, черт, оказался глазастый, высмотрел укрытие среди папоротников. — Гляди, здесь какой-то лаз. Ну-ка, ну-ка…

Больше ничего сказать не успел — его сняли ножом, а второму досталась бесшумная, умная пуля. И лишь ветви прогнулись под обмякшими телами, но снова выпрямились, качнувшись, и сошлись над распростертыми солдатами удачи. Пушкину в который раз за последние сутки достался дармовой гардеробчик.

— Давайте-ка переоденемся к ужину. Для наших целей необходимо.

Президент с видимой неохотой расстался со своим откутюрным костюмом, хоть тот и был основательно подпорчен. Видимо, Президенту до сих пор было сложно освоиться с изменившимися обстоятельствами. Он брезгливо рассмотрел доставшийся ему камуфляж, неожиданно ругнулся и стал быстро одеваться — как в ледяную воду прыгнул.

— Вам бы еще усы и бороду, — вздохнул Пушкин, критически изучая Президента. — Уж очень у вас лицо популярное.

— Вряд ли моё лицо так уж знакомо аборигенам Эль-Тары.

— Где вы здесь аборигенов видели? Сплошь наш народ шатается.

— Ну ладно. Вот проведем неделю в этой глуши — будут вам и усы, и борода, — сказал Президент. — А знаете, Пётр, приключение начинает мне нравиться. Главное, чтобы оно не затянулось. Теперь куда?

— Теперь назад — в капсулу. Её отправляют на базу Чернявского — Рохи. Что хотите говорите, но этой базы нам не миновать.

— Я и сам хочу на нее взглянуть, — согласился Президент. — А ещё — в глаза вашему Чернявскому, Мне кажется, господин государственный представитель, что после нашей прогулки я на всегда утрачу способность чему-либо удивляться.

Около капсулы Чернявский оставил для охраны двоих боевиков, а остальных отправил на поиски беглецов. Ему катастрофически не хватало людей. Первые порции завербованных боевиков еще отличались признаками интеллекта, даже определенной интеллигентностью. Илья их тщательно выбирал, придирался к мелочам, отсеивал при малейшей шероховатости. Но потом потребность в расширении штата стала безудержно расти, и проведение конкурсов превратилось в излишнюю забаву: брали тех, кто согласен. И все равно людей не хватало.

Оставшиеся присматривать за капсулой охранники боялись увязнуть в топи и держались от капсулы подальше. В этом Пушкину и Президенту повезло: перебежками они приблизились к машине. Пушкин открыл внешний аварийный люк в грузовой отсек, который был предназначен для транспортировки газовой смеси, но сейчас пустовал. Первым в отсеке расположился Президент, следующим залез Пушкин, предварительно установив на внешней обшивке видеожучок. Ведь надо было знать, что происходит снаружи. Они приготовились ждать сколь угодно долго, но не пришлось. Ломая и круша девственный лес, прибыли тягачи. Капсулу выволокли на сухое, безопасное место. Сидящим в грузовом отсеке пришлось несладко, но это были еще цветочки. Ягодки явились в образе вертолета. Капсулу подцепили на тросах, и она вновь взлетела — на сей раз самым кустарным способом. К месту ее доставили довольно скоро. Видимо, база Чернявского располагалась неподалеку. Пушкин наблюдал, как среди кромешной зелени внизу вдруг обрисовалась платформа. Судя по всему, пилот вертолета был отменным специалистом, так как с первого захода точно опустил капсулу на платформу. Подбежали рабочие, отсоединили тросы. Платформа вместе с капсулой медленно ушла под землю, створки над ней сомкнулись. «А ведь с воздуха эту базу обнаружить не так просто», — подумал Пушкин.

К капсуле долго никто не подходил. Она стояла в пустом ангаре, и все выглядело так, будто о ней забыли. Пушкин и Президент выбрались наружу, тщательно задраив и замаскировав люк.

Высокие, не меньше пяти метров, стальные двери ангара разъехались и впустили боевиков. Пушкин и Президент слились с обшивкой, но вошедшие в сторону капсулы даже не глядели. Одновременно стали одна за другой раздвигаться боковые двери, прибывали новые люди в рабочих спецовках, ангар превратился в подобие муравейника, где каждый знал свое место и функцию. Люди вносили и выносили ящики, складировали непонятные одинаковые коробки, то есть крутилась жизнь, в которой легко можно было затеряться, просто подхватив на пару любой ящик и направившись к выходу. Пушкин с Президентом так и поступили. Только прежде Президент — прирожденный чистюля и аккуратист — после некоторого колебания подцепил с обшивки капсулы немного сажи и мазнул по лицу, явно ожидая от Пушкина поощрения за смекалку. Пушкин одобрительно кивнул. Стараясь держаться естественно и независимо, они покинули ангар.

По расположению ангаров, переходов и лифтов Пушкин быстро определил, что знает этот подземный город — точную копию авиазавода бункерного типа в Западной Сибири (что называется, на случай атомной войны), принадлежащего корпорации «Каскад». Чернявский взял готовый проект и воспроизвел его в дебрях Эль-Тары. Авиазавод корпорации, как секретный объект, был отлично защищен, его нельзя было обнаружить с воздуха, разбомбить или взять приступом. Зато объект был оборудован системой самоликвидации. Как бы там ни было, Пушкин отлично ориентировался в этом сооружении, знал все входы и выходы, помнил расположение центра управления с главного компьютера и основного офиса, схему прослушиваемых кабинетов и дислокацию видеокамер. Повезло, — если в таких ситуациях говорят о везении.

— По крайней мере одна проблема Чернявского мне известна, — сказал Пушкин. — У него серьёзная нехватка людей. Знаете, сколько народищу на нашем авиазаводе? Не протолкнуться. А здесь пустые коридоры, ни одной физиономии, хоть ау кричи. Нам надо раздобыть электронный ключ от центра управления. Это можно сделать на следующем этаже. Я знаю, где сейф с дубликатами. Идем ва-банк. Захватим центральный компьютер, заблокируем доступ к системе самоуничтожения, и я попробую поиграть с Чернявским. Как он — так и я. Надо освободить Домингина и Марину. Только вам, господин Президент, в этом участвовать нет никакой необходимости. Сделаем так…

* * *

Отправив президента Домингина и Марину в сопровождении охраны на базу, Чернявский остался в сельве, чтобы лично руководить операцией. Его люди тщательно прочесывали джунгли, но их энтузиазм по мере развития поисков все убывал. Илья, растерявший обычную самоуверенность, слишком напряженный, чтобы сохранять последовательность в мыслях, хотел только одного — немедленно, сейчас, сию минуту найти Президента ССР. Без него весь разработанный план терял смысл и умозрительную красоту. А Чернявский всегда заботился об эстетической ценности своих деяний. В Москве известий от Ильи ждал Максим Столбов, чтобы реализовать написанную для него роль. Нет, Илья вовсе не собирался надолго окапываться в джунглях. Он рассчитывал быстро сделать Президента управляемой марионеткой и вернуться в Россию спасителем национальной стабильности, героем и, между прочим, правой рукой Президента. Однажды Илья уже был правой рукой — у Мудрогора, но тот не оценил. И все потому, считал Илья, что он оставил Мудрогору его самость, личность, его собственные мотивы. Вот Мудрогор и возомнил о себе. Но теперь будет иначе. Илья отберет у Президента личность, сломает его, — и все сразу станет легким, податливым и предсказуемым. Намечался грандиозный мировой шантаж, а пока Президента у него в руках не было.

— Исполнители, — в сотый раз процедил Илья и отпил из фляжки с коньяком. Он стал хвататься за сигареты и спиртное — дурной признак. Следует восстановить контроль. Илья завинтил фляжку и забросил ее подальше в кусты. На поваленном дереве неподалеку сидел Павлуша Латунин и смотрел на Чернявского с подчеркнутым обожанием. Но сейчас эта маленькая личная победа не могла успокоить и утолить Илью: у него появился преданный биограф («я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик»), но, кажется, отсутствует биография.

Чернявского позвали к джипу, где через бортовой компьютер с ним связался оператор с базы. Лицо оператора на экране было искажено испугом и крайней растерянностью.

— Илья, наш центр управления захвачен каким-то человеком. Он заставил бугая с пятого уровня отдать ему дубликат электронного ключа из сейфа. Ну, пострелял немного… Мы оказали самое яростное сопротивление. Но он уже там. Блокировал вход в центр, контролирует систему самоликвидации базы и требует контакта с тобой. Переключить? Илья, мы сделали все возможное…

— Исполнители, — проговорил Чернявский, чувствуя, как каменеет шея. — Конечно, переключи!

Картинка на экране сменилась.

— Ой, смотрите, Пушкин, — сказал выросший за спиной Латунин. — Ребята, может быть, устроим вечеринку, как в старые добрые времена, раз уж все в сборе? До чего Пете форма идёт…

Нехорошо зыркнув на Павлушу, Илья плюхнулся на переднее сиденье и решил во что бы то ни стало не показывать никому, насколько он ошарашен и подавлен.

— Ну? — бросил Чернявский коротко.

Пушкин удобно расположился в кресле перед компьютером и жевал бутерброд.

— Илья, я обнаружил в этой комнатке холодильник. Можно, я возьму ветчину и пиво? — весело сказал Петр.

— Бери что хочешь. Хоть бы ты подавился. Как ты нашёл базу?

— Шел по лесу, наткнулся на селян, расспросил их, они любезно показали мне дорогу — и вот я здесь. Кстати, не груби деловому партнеру. Мы теперь, Илья, деловые партнеры. У меня есть предложение.

— Я не воспринимаю деловых предложений от человека, который находится взаперти на моей базе.

— Это твоя база находится у меня взаперти. — Пушкин принялся за следующий бутерброд. — Всё дело в маленьких кнопочках. Весь мир зависит от маленьких кнопочек. На них нажимаешь — и привет. Кроме того, я неплохо знаю эту комнату. Укрепленные стены и автономное питание. Сделаете попытку проникновения — кнопки у меня под рукой, сам понимаешь.

— Чего ты хочешь?

— Президент Домингин и Марина должны быть отправлены в столицу Эль-Тары немедленно. Живыми и здоровыми. После прибытия в столицу они должны связаться со мной и заверить, что находятся в полной безопасности.

— В обмен на…

— Я не взорву твою базу.

— А если мне на нее плевать?

— Тогда на нее не плевать господину Хулио Рохе, он же Лука Карпентер и так далее — всего не упомнишь. Так вот, по внутренней связи я успел переговорить с ним. Он очень озабочен судьбой своих цехов. Между прочим, он слушает наш разговор.

Видимо, Пушкин щелкнул переключателем, и на экране появилось взволнованное лицо партнера Чернявского.

— Илья! — кричал он. — Мои цеха! Мой бизнес!..

— Ну как? — вернулся Пушкин. — Достаточно? Есть повод для общения?

— Жди, — сказал Илья, явственно скрипнув зубами. — Я возвращаюсь на базу. Скажи, Президент рядом с тобой?

— Какой президент? — удивился Пушкин и приступил к третьему бутерброду. — Президент Домингин у тебя.

Илья плюнул и отключил связь. Пушкин над ним самоуверенно издевался. За весь разговор так и не прервал трапезы, говорил непочтительно — с набитым ртом, да и показывал ему в основном затылок — то к пиву тянется, то с клавиатурой балуется. Интересно, он блефует или ему почему-то действительно ни капли не страшно?

На базе Илью встретил Хулио Роха, настроенный панически.

— Ты не должен допустить, чтобы наш бизнес погиб, — жестко начал он.

— Пока в мире жкв хоть один наркоман, твой бизнес не погибнет, — ответил Илья — и пожалел. Чёрные глаза Рохи сделались совершенно мертвыми. — Не беспокойся. Я не намерен уничтожать дело твоей жизни.

— Да. Я тебе этого очень не советую. Плевать мне на твою бабу и Домингина. Я их всегда смогу достать. Для этого нет необходимости держать их здесь. Дай им вертолёт, и пусть проваливают. Твой приятель действительно может уничтожить базу?

— Этот может. Все зависит от того, рядом с ним сейчас Президент или нет. Вы охраняете входы в центр управления? Надеюсь, хоть это вы сделали?

— Шутишь? Половина всех людей сидит там. Только я не думаю, что он, запустив самоуничтожение, будет с боем прорываться к выходу.

Чернявский в сопровождении Рохи и Латунина прошел в свой кабинет. Его не покидала мучительная мысль: во всей ситуации было что-то не то, нечто нехарактерное для Пушкина, предельная отчаянность, не свойственная его хладнокровному другу. И эта клоунада…

В кабинете за широким стеклянным столом сидела мама Лора. Она смотрела телевизор и полировала ногти. Увидев ее, Павлуша Латунин прирос к полу.

— И вы здесь?

Мама Лора даже не взглянула на него.

— Сколько раз я говорила тебе, Илья, — чеканно произнесла она тоном наставницы пансиона благородных девиц, — сколько раз говорила, чтобы ты не связывался с богемой. Что за сантименты? На черта он нам сдался? Этот стихоплёт мне никогда не нравился.

— Подожди, — ответил Илья. — Сейчас тебя ждет встреча с твоей несносной дочерью.

Он снова связался с Пушкиным. На сей раз тот жевал симпатичный кусочек сыра с плесенью.

— Илья, я нашел у тебя чудесный дор-блю.

— Не подозревал, что ты такой обжора.

— Илья, ты слишком медлишь с выполнением моих условий. Поэтому заявляю: больше никаких переговоров не будет. Будут только наглядные демонстрации. Наглядная демонстрация номер раз, — провозгласил Пушкин, и экран погас.

Вдалеке раздался мощный взрыв. По стенам и полу пробежала дрожь.

— Нет! — закричал Хулио Роха и приник к компьютеру. Он стал набирать код тестирования систем базы. Двух минут хватило, чтобы определить, где произошёл взрыв. — Это мой цех номер пять… Сделай то, что говорит этот психопат. А потом я с него кожу с живого сниму.

Роха почти рыдал. У Ильи был вид человека, на что-то решившегося. Он строго посмотрел на Латунина. Тот, памятуя наказы Алисы, ответил ему взглядом преданной собаки.

— Сейчас сюда приведут Марину, — выделяя интонацией каждое слово, сообщил Илья. — Я тебе, Павлуша, не завидую, если ты хоть как-то вмешаешься. — Илья отвернулся от Латунина и обратился к маме Лоре. — Лора, ты сядешь в вертолет вместе с дочерью и президентом Домингином. Придется разыграть родственную встречу и счастливое освобождение из рук деспота и тирана.

— Мой дорогой тиран, — сощурилась мама Лора и театрально подалась вперёд, демонстрируя умение принимать выгодные позы. — Я обязательно должна составить компанию этой рохле, которая никогда не умела выбирать мужчин? Я предпочла бы остаться с тобой.

— Думаю, мы ненадолго расстаемся. Будешь со мной на связи. Возможно, понадобится твоя помощь, когда придет время.

Мама Лора, в последние годы привыкшая безоговорочно следовать планам Чернявского, неохотно, но все же согласилась. Марину и президента До-мингина доставили в кабинет Чернявского — его подземный рай в стиле хай-тек, убежище грандиозных планов, колыбель грешной гордыни и всевластия над властью, залитый белым светом, с игривыми фонтанчиками и уголком раздумий — миниатюрный сад камней в комнате отдыха, — но туда посторонним вход был заказан. Пожалуй, Марину он хотел бы в тот сад впустить, но разве она способна оценить это? Она первым делом кинулась на шею матери, а та, ойкнув и обмякнув, в секунду превратилась из хищной дамы в добрую, безвольную мамочку. Иногда Илья обожал эту женщину за способность к игре. Она могла бы блистать на театральной сцене, покорить Голливуд.

— С тобой все в порядке? — спросила Марина и, как водится, пустила слезу. Илья презрительно отвернулся. Он решил прервать скучную сцену.

— Довольно, дорогая. Я всегда был уверен, что ты привязана к мамочке.

— Павлуша! — это Марина обнаружила старого друга. Латунин развел руками, дескать, что ж, где все, там и я.

— Нет-нет, только не обнимайтесь! — Илья притворно всплеснул руками. — Иначе мне понадобится носовой платок. Всё, хватит мелодрам. Сейчас вы сядете в вертолёт и улетите в столицу. Я вас отпускаю. Видишь, Марина, я прислушиваюсь к твоим советам. По прилету вы сразу свяжетесь со мной по этому номеру. — Илья передал карточку президенту Домингину.

— Условия? — осведомился тот.

— Нет условий. Скажем так: Пушкин меня попросил — я сделал. Теперь всё ясно? Да, и не вздумайте поднимать войска. Пушкин-то у меня остается.

— Пушкин здесь, — молитвенно произнес Домингин, словно поминал апостола. — Я без него никуда не полечу.

— Оставь свой мачизм и вали отсюда! — не выдержал Хулио Роха. — Вали, я сказал, иначе твой дружок разнесет мне все цеха!

Илья Чернявский вновь связался с Пушкиным.

— Я выполнил твои условия.

Пётр был предельно лаконичен.

— Действуй быстро, — сказал он. — Я становлюсь нетерпеливым. Больше никаких переговоров, пока мои друзья не вернутся в столицу.

— Видели? Быстро в вертолёт, — сказал Чернявский и, достав из кармана английскую сигару, быстро раскурил её и стал жадно и как-то озорно дымить ею.

Илья предпринял новую попытку связаться с Пушкиным. Его не оставляло странное чувство, суть которого он никак не мог для себя расшифровать. Вместо картинки на мониторе возникла надпись: «Никаких переговоров. Я все сказал». Мысли замелькали так быстро, что Илья едва успевал ловить их и связывать одну с другой. Срабатывало скорее знание человека и его привычек, нежели понимание ситуации. Как же он раньше не догадался?

— Немедленно взорвите вход в центр управления, — приказал Илья.

— Зачем? — удивился Роха. — Он же прямо сказал, что запустит самоликвидацию, как только мы попытаемся атаковать.

— Взрывайте! — крикнул Илья и бросился прочь из кабинета. И вместо пепельницы сунул сигару в подвернувшийся стакан с водой. Она вдруг так страшно зашипела, что он развернулся на ходу и, сузив веки, посмотрел на остатки сигары, всплывшей в стакане.

На этаже, где располагался центр управления, они оказались, когда дым от направленного взрыва уже рассеялся. В развороченной двери сейфа зиял проем в человеческий рост. Внутри никого не было. К главному компьютеру был подсоединен видеоблок. Пушкин заснял сам себя в этой комнате и во время сеансов связи просто пускал запись, которую озвучивал с дистанционного компьютера — откуда-то вне этого центра. Не зря на экране он всегда жевал и отворачивался. На мониторе теперь светилось издевательское «Сюрприз».

— К вертолётам, — сказал Илья.

* * *

Пётр Пушкин и Президент ССР ожидали своих друзей в ангаре с вертолетами — здесь их было три штуки, здоровых армейских, с полным боекомплектом. Верхние створки ангара уже были открыты, и небо — свободное и чистое — казалось таким близким. Марина, Долинин и мама Лора появились в ангаре, окруженные охранниками. На более тонкую работу не оставалось ни секунды. Пушкин поднял автомат и вышел из укрытия. Охранники в растерянности побросали оружие, но только после того как один из них поплатился за излишнее геройство.

Однако к вертолёту спасенные не успели. В ангар ворвалась новая порция боевиков во главе с Чернявским и Рохой.

— Всё, — сказал Илья. — Петя, бросай автомат. Ты не успел.

Пушкин оглянулся — его друзья были в двух шагах от вертолёта, — медленно положил автомат на пол и ловко выдернул из рукава пульт — небольшую пластину с единственной кнопкой.

— Илья, не надо. Отпусти их, — без всякой надежды попросил Латунин, но Илья, как завороженный, смотрел на пульт в руках Пушкина.

— Догадайся с трех раз, что это за штука. — Пушкин говорил очень спокойно для человека, находящегося под прицелом множества стволов. — Ты можешь, Илья. Объясни мне и своим хлопцам, что это за пульт.

— Ты перевел на пульт импульс активизации самоликвидации базы. Но ты этого не сделаешь. Такие трюки только в кино проходят. А в реальности у тебя в руках жизнь двух президентов.

— Я за свою не держусь, — сказал Президент ССР. — Прикажу — и сделает.

— Мальчики, остановитесь, — запричитала мама Лора, мелкими шажками приближаясь к Пушкину. — Мальчики, не надо. Сядем — поговорим. Илюша, Петенька, вы же так дружили…

Латунин сделал предостерегающий жест, но опоздал. Мама Лора с оглушительным визгом и поразительной для ее возраста прытью запрыгнула на спину Пушкину, вцепилась зубами в шею, одновременно крепенькой ножкой выбив из рук пульт, который отлетел прямо к Чернявскому. Поднялась стрельба. Пушкин видел, как согнулся от пули, попавшей в плечо, президент Домингин, — но, раненный, он успел достать очередью из автомата Хулио Роху. Как споткнулась и осела Марина, бежавшая к Чернявскому, — её бедро окрасилось алым. И мама Лора вдруг ослабила хватку и сползла, получив пулю прямо в распахнутый в последней истерике рот. В руках у Чернявского пульт был недолго. Латунин проявил невиданную для его темперамента сноровку: неуклюже, но, видимо, цепко схватил Чернявского за руку — пульт выпал. К нему из последних сил рванулась Марина. Когда пульт оказался у нее, все замерли, будто невидимый наблюдатель нажал «стоп-кадр».

— Уходите, — сказала Марина. Она сидела, прислонившись к стене, занеся палец над смертельной кнопкой. — Уходите. Я остаюсь здесь.

— Без тебя шагу не сделаю, — услышал Пушкин будто со стороны собственный голос.

— Он не даст нам улететь вдвоем — разве ты не понимаешь. У него есть чем сбить вертолёт. Уходи, Петр. Я остаюсь с Ильей. Петр, с тобой два президента.

Пушкин беспомощно оглянулся на президента Домингина; тот баюкал свою безвольно повисшую руку и вряд ли смог бы вести вертолет.

— Неплохой обмен. Мне — Марину, тебе — президентов. — Кривая улыбочка Ильи отдавала чем-то определенно зловещим.

— Марина…

— Уходи, Петр, не беспокойся обо мне. Мы еще увидимся, обещаю.

Пушкин в полном обнулении чувств помог президенту Домингину подняться в вертолёт. За ними впрыгнули Президент ССР и Латунин. Илья поднялся, потирая шею, и подобрал автомат.

— Не двигайся, если хочешь жить, — холодно остановила его Марина и подняла пульт — для наглядности.

Лопасти вертолета вращались все быстрее, он оторвался от площадки и ушел вверх. Илья, в котором все при этом перевернулось, протестующе застонал, бросил ненужный автомат и побежал к другому вертолету.

— Илья, стой! Не смей! — кричала Марина. Но Илья уже садился в вертолёт, словно ему были безразличны и крики её, и возможные действия, словно все кроме тупой мести утратило смысл. И Марина почувствовала это: все кончено, Илью не остановить. Боевики Чернявского — те, кто уцелел в спонтанной перестрелке, — испуганно поглядывавшие на Марину, но, по всему решившие, что не посмеет она умереть — духа не хватит девичьего, — потянулись к третьему вертолёту.

Илья запускал двигатель, когда Марина бросила последний взгляд в небеса, оставшиеся высоко за створками, закрыла глаза и нажала на кнопку.

Вертолёт Ильи успел взлететь, но небо и землю раскололо, подняло и смешало страшным взрывом, и пламя опалило машину, а потом и вовсе затянуло в разверстую жадную пасть судьбы.

Машину, где находились беглецы, тряхнуло бешеной взрывной волной, сельва за нею вздыбилась и заполыхала. Пушкин почувствовал — и это ощущение было реальней реального, — как сердце его оторвалось и упало туда, где нескоро еще осядет серая пыль империи Чернявского и где осталась его любовь.

— Я сожалею, — сказал Президент ССР и положил ему руку на плечо. Отвечать не хотелось.

Чёрное пятно взрыва осталось далеко позади, когда неожиданно ожил эфир.

— Господин Президент, предлагаем вам посадить вертолёт. Вы находитесь под защитой армии Соединенных Штатов.

Прямо по курсу перед ними один за другим повисли три американских вертолета.

— И здесь появились американцы, — с предельным сарказмом прокомментировал Домингин. — Откуда они все узнают?

— Что зря размышлять? — ответил Пушкин. — Наши действия?

— Повторяем: вы находитесь под защитой армии Соединенных Штатов, — вновь принялись увещевать их, — вы и Президент ССР.

— Вот заразы, чтоб им провалиться. — Домингин даже забыл о ранении.

— В последний раз предлагаем вам…

— Я, президент Эль-Тары, нахожусь в воздушном пространстве своей страны и в охране не нуждаюсь! — крикнул Фернандо Мануэль в микрофон.

Боковые вертолеты разошлись, а тот, что остался перед ними, выпустил две ракеты. Одна прошла слева, другая — справа.

— Вот это охрана! — восхитился Латунин.

— Садимся? — для проформы задал вопрос Пушкин.

— Чёрта с два, — ответил Президент ССР. — Это смешно, в конце концов. Примем бой.

Но тут в эфир прорвался еще один голос — до боли знакомый голос генерала Абросимова:

— Добрыня, Добрыня, отвечайте. Я — Муромец. Господин Президент, прибыл ваш эскорт.

Из-за холмов за их спиной поднялись защитного цвета российские вертолеты. Над головой делали эффектный разворот истребители ВВС Эль-Тары, как по мановению волшебника вдруг появившиеся из-за горизонта.

— Есть, Муромец. Я — Добрыня. Вы вовремя, — ответил Петр Пушкин. — Живём. Это наши.

— Ребята! — по-детски воскликнул Латунин, демонстрируя всем собственную руку. — Наконец я понял, что за штука у меня под кожей.

— Теперь достаточно контроля? — обратился к президенту Домингину Пушкин, наблюдая, как разворачиваются и уходят американские вертолеёты.

— Теперь — достаточно.

Пушкин опустил руку в правый карман, достал кубинскую сигару и с невероятным благоговением сжал ее в руке. Рука чуть дрожала, от этого казалось, что сигара живая…

Из заявления Объединенного информационного агентства ССР:

Вчера в Эль-Таре успешно завершилась самая грандиозная в мировой практике подобных мероприятий презентация проекта «Кориолан». В ходе презентации Президент ССР лично пилотировал капсулу, стартовавшую во время показательного полета «Мрии», и через несколько часов посадил ее на специальном полигоне в Эль-Таре. Его встречали президент Эль-Тары Фернандо Мануэль Домингин и представитель корпорации «Каскад» в Эль-Таре Петр Пушкин. Президент ССР получил личное поздравление от Президента США в связи с успешной презентацией проекта «Кориолан».

Завтра в столице Эль-Тары намечено подписание контракта на закупку в России оборудования и техники, необходимых для полномасштабной реализации проекта по стабилизации климата в Южной Америке. После переговоров все заинтересованные стороны пришли к соглашению, что проект «Кориолан» наиболее соответствует стратегическим интересам государств Южной Америки и потребностям региона в экологической безопасности.

Газета «Вести ССР»:

…Эффектный полет Президента над миром в уникальной капсуле, созданной специалистами корпорации «Каскад», способствовал столь же эффектному взлету его рейтинга и шансов на победу в грядущих выборах. Можно спорить о допустимости для президента так рисковать собой, но одно несомненно: наш президент — это человек, способный на поступок и радикальные действия ради интересов державы…

Информационная программа «Итоги — 9 канал»:

Торжества, связанные с подписанием в Эль-Таре контракта века, были несколько омрачены известием о безвременной скоропостижной кончине в Москве главы корпорации «Каскад» господина Мудрого-ра в результате сердечного приступа. Мудрогор внес беспрецедентный вклад в становление корпорации, а также в успешное продвижение проекта «Кориолан» в Южной Америке. Наши источники сообщают, что предложение возглавить корпорацию было сделано государственному представителю Петру Пушкину…

Газета «Вашингтон пост»:

…Южноамериканские лидеры совершают большую ошибку, допуская столь масштабное проникновение русских в этот регион…

Канал «ТВ-Культура»:

Сегодня в посольстве ССР в Эль-Таре пройдет творческий вечер известного российского поэта и писателя Павла Латунина, находящегося в стране с частным визитом. Сообщается также, что вести вечер будет специально прибывающая в Эль-Тару Алиса Корнилова. Кстати, популярная звезда телеэкрана в ближайшее время займет пост генерального директора первого канала… Представители Ассоциации сексуальных меньшинств обеспокоены и сообщили, что готовы провести акцию протеста против этого назначения… Однако кандидатура, которая, по слухам, находит недвусмысленную поддержку со стороны администрации президента, вряд ли будет отвергнута из-за акций…

Заявление пресс-службы президента Эль-Тары:

В ходе масштабной операции в приграничных районах, проведенной специальным подразделением президентской гвардии, уничтожены цеха по производству наркотических средств, принадлежащих известному наркобарону Хулио Рохе. Входе операции Хулио Роха, оказавший активное сопротивление, был убит. Ведется расследование деятельности фирмы «Амазония фарм косметике». Результаты расследования преждевременно предавать огласке, так как следствие не вполне завершено и затрагивает высокопоставленных лиц во многих странах мира. Тем не менее президент полон решимости сделать Эль-Тару зоной политики нетерпимости в отношении производства и распространения наркотиков…

ПАРИЖ, НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

В один из теплых августовских вечеров, когда Париж погружается в негу мудрого легкомыслия и становится, быть может, более притягательным, чем при свете дня, гости ресторана «Сны Луары» были смущены странным поведением одного из посетителей. Высокий статный господин в дорогом костюме, еще довольно молодой, но с явной сединой, с лицом строгим и несколько отрешенным, — этот мужчина прошел через весь зал к пустовавшему столику, положил букет алых роз и, ни слова не говоря, удалился. Официанты шептались, что этот столик был арендован и сполна оплачен неизвестным с единственным условием, что не будет занят весь вечер.

Гости ресторана немного посудачили о событии, но вскоре позабыли о нем, занятые собой: мало ли в Париже чудаков? И лишь цветы, бережно поставленные кем-то в изящную вазу, простояли на столике до следующего вечера, неприметно увядая. Никто так и не решился убрать их.

Москва, Париж, Эль-Тара, 1997–2002

Оглавление

ОКОЛОЗЕМНАЯ ОРБИТА, 2008 ГОД

ЮГ КОЛУМБИИ, 2007 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, ЮЖНАЯ АМЕРИКА, 2008 ГОД

МОСКВА, СЕНТЯБРЬ 1998 ГОДА

МОСКВА, 2007 ГОД

МОСКВА, ОСЕНЬ 1998 ГОДА

КОЛОКОЛОВО, ПОДМОСКОВНАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ КОРПОРАЦИИ «ЭНЕРГОРЕСУРСЫ», 2007 ГОД

МОСКВА, 2007 ГОД

МОСКВА, ОФИС КОРПОРАЦИИ «КАСКАД», 2007 ГОД

БЕЛЫЙ ДОМ, ВАШИНГТОН, 2008 ГОД

МОСКВА, 2008 ГОД

ПАРИЖ, 2007 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

МОСКВА, 2008 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, ЦЕНТРАЛЬНЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ, 2008 ГОД

ПОДМОСКОВЬЕ, АВИАИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС КОРПОРАЦИИ «КАСКАД», ЯНВАРЬ 2008 ГОДА

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, 2006 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

ПАРИЖ, 2007 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

МОСКВА, 2008 ГОД

ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС В ЖУКОВСКОМ, ПОДМОСКОВЬЕ, 2008 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, НА ГРАНИЦЕ С КОЛУМБИЕЙ, 2008 ГОД

США, 2008 ГОД

ЭЛЬ-ТАРА, НА ГРАНИЦЕ С КОЛУМБИЕЙ, 2008 ГОД

ПАРИЖ, НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Реклама на сайте