«30 контейнеров для господина Зет»

Николай Гуданец 30 КОНТЕЙНЕРОВ ДЛЯ ГОСПОДИНА ЗЕТ

ЧАСТЬ I ГРУЗ

Глава 1 ДИСКВАЛИФИЦИРОВАН

Прощай, разведка!

Улье вошел в крошечный гостиничный номер и с треском задвинул дверь.

Прощай, любимое дело, прощай, настоящая жизнь, прощай, друзья до гроба. Все, кранты, был разведчик Улье, да спекся.

Он сорвал с плеч накидку и швырнул в угол. За ней с грохотом последовали мокрые сапоги. Растянувшись на узком ложе и заломив руки за голову, Улье уставился в потолок. Всегда его умиляли традиционные голубые потолки в каютах звездолетов и гостиницах космопортов. Теперь же его подмывало смачно плюнуть в дурацкий лазурный пластик, да, плюнуть, харкнуть от всей души, как сделал бы раздосадованный колонист.

А что остается? Плевать в потолок. Все вторые пилоты только этим и занимаются.

Все, разведка, прощай навеки. Эх, разведка, любил я тебя больше самой жизни. Не думал, не чаял, что придется живым и здоровым уйти во вторые пилоты мл и таможенные крысы.

Дисквалифицировали.

Да лучше бы меня прирезали тогда на Золотой Канаве или утопили бы жрецы-сангхли. Лучше бы Ивз ocтавил меня подыхать от гангрены тогда, в пещере.

Ивз, эх, Ивз. Ты же меня знаешь как облупленного, меня еще сопливым мальцом натаскивал, и, между нами говоря, не всегда по уставу. И ты, ты мне такое устроил! Еще и проголосовал на комиссии вместе со всеми. Да ежели рассуждать так, как тот заморыш, нас обоих надо начисто лишить допуска в колонию. Да что там нас, да что там в колонию — всех разведчиков до единого не выпускать в космос ни за какие коврижки. А повязать им выглаженные слюнявчики, дать цветные кубики и поручить заботам самой кислой изо всех старых дев Галактики. Впрочем, вместо старой девы можно Ивза. Тоже сойдет. Эх, был у меня друг, брат, отец и командир, и все это в одном лице называлось Ивз, а теперь я ему руки не подал, и он мне больше не подаст, мы друг другу никто, а я еще и числюсь в команде отставной козы барабанщиков. Это я-то, которому сразу после училища присвоили третий класс, потом дали внеочередной второй, а теперь, не дожидаясь стажа в шестьсот микролет, уже хотели давать первый! И надо же, все врачи на всех осмотрах всегда констатировали абсолютную пригодность, а этот докто-ришка…

Улье вспомнил унизительный спор в кабинет врача.

— Да вы что, сдурели, док?! — горячился paзвeдчик. — Вы что мне лепите 203-ю УРС? Что я вам, трy-ляля негожее?

— Вот вам пожалуйста, — развел руками врач. — Вы уже разговариваете в точности, как ваши подопечные. Рассуждаете почти так же. И не исключено, что вскоре начнете поступать, как они.

— Что-о?!

— Всем своим поведением вы только подтверждаете мои выводы. Заметьте, рефлекторно вы сжали кулаки. Полагаю, вы не прочь были бы их применить в отношении меня. Вы полностью утратили самообладание. А это уже на грани 203-й статьи устава разведслужбы.

— «На грани»! «На грани»! — Улье окончательно вышел из себя. — На грани — это еще не статья! Это не eсть психологическая непригодность!

— Я поражен, — отчеканил врач. — Я просто поражен вашей необузданностью. Как вы могли столько времени проработать в разведслужбе? Уму непостижимо. Вы поразительно разболтаны. Да еще эта ваша грива, борода…

Разведчик перевел дух. Надо было срочно загладить оплошность.

— Доктор, поймите, — заговорил он гораздо спокойнее. — Работа есть работа. Срывов у меня до сих пор не было и не будет. Когда я на задании — это же совсем другое дело. А бороду я отращиваю для следующего рейда, и волосы тоже. Это камуфляж, поймите.

— Итак, на карантинной планете вы умеете держать себя в руках. Там — другое дело. А в кабинете врача вы позволяете себе немножко распуститься? Нет, Улье, ваше поведение слишком красноречиво свидетельствует против вас. Поищите себе другое дело по душе.

Все рухнуло. Улье понимал, что при таком обороте дела возражать бессмысленно и остается надеяться лишь на чудо, на снисходительность комиссии, на послужной список, на заступничество Ивза. Но он попытался, пусть ценой унижения, как-то исправить ситуацию.

— Доктор, приношу вам свои извинения, — начал он как можно задушевней. — Вы специалист, вам виднее. Но поймите меня и как человек. Вы же меня рубите под корень. Я разведчик и никем иным быть уже не смогу. Спросите хоть кого в бригаде, спросите Ивза. Они меня знают, они видели меня в деле. Вот вы гово-Рите, найти другую работенку. Не выйдет у меня. Без Разведки я ничто, я не выдержу, я тогда точно сойду с тушек, извините за профессиональную терминологию. Вы, конечно, вправе изложить комиссии свое мнение. На то вы и врач, на то и очередное освидетельствование. Я не прошу вас смягчать картину. Но ващ вывод слишком жесток. Доктор, снимите 203-ю статью. Ваш диагноз я учту. Я переломлю себя, я выкарабкаюсь, даю вам слово. Но только дайте мне шанс остаться в разведке.

— Почему вы думаете, что я не советовался с командиром Ивзом?

— Потому что ни один врач до сих пор этого не делал.

— А он, представьте, сам попросил обратить на вас особое внимание. Многое в вашем поведении его настораживало.

Такого удара Улье не ожидал.

— Ах вот оно что… — только и смог вымолвить он.

— Не смею вас более задерживать, — холодно бросил врач, поглощенный своими записями.

Если бы Вселенная вывернулась наизнанку и встала кверху дном, если бы колонисты организовали благотворительный базар в пользу нуждающихся разведчиков, а те, в свою очередь, отвергли бы начисто Принцип Гуманности, все равно Улье не был бы так потрясен, как теперь. Он хотел немедленно разыскать Ивза и потребовать объяснений. Но потом Улье понял, что претензий к командиру иметь не может. Дружба дружбой, а служба службой. Заметил сдвиги в психике подчиненного — значит, должен посоветоваться с врачом. А будь Улье предупрежден о грозящем ему диагнозе, уж конечно, он держался бы настороже.

Медицинское заключение для комиссии вышло роскошное. Тут тебе и признаки жестокости, и неадекватная самооценка, и смещение ценностных ориентации, и перемежающаяся потеря выдержки, и повышенная лабильность, и даже ростки эгоцентризма. Словом, краше в гроб кладут. После такого диагноза третьим помощником на мусоровоз и то возьмут с опаской.

Впрочем, комиссия смилостивилась. Принимая во внимание заслуги и все такое, учитывая то и се, постановили дать 203-ю статью условно, с испытательным сроком в сто пятьдесят гал и временным переводом на работу, не связанную с разведслужбой. Естественно, под неусыпным врачебным контролем. Весьма мягко по сравнению с диагнозом, это уж Ивз постарался, выступая в роли адвоката. Он закопал, он же и выкопал. Настоящий друг, что и говорить.

На выбор предложили две работенки — или в службе досмотра, или пилотом второго класса на грузачах. Такой расклад. Улье решил пойти в пилоты — все ж та-ки в космосе, не на одном месте.

Теперь, в гостиничном номере, такая тоска на него навалилась, такая злость обуяла, что хоть криком кричи.

И тогда Улье решил попробовать излюбленное средство колонистов, чего никогда не позволил бы себе ни на задании, ни в отпуске. Но теперь ему было начхать на все запреты.

Он вытащил из-под койки сумку с походным синтезатором, запрограммировал химический состав и концентрацию напитка. В считанные минуты аппарат нацедил стакан прозрачной, остро пахнущей дряни. Улье проглотил ее залпом, поперхнулся. В глотку словно воткнули рашпиль. От жгучего вкуса и мерзкого запаха его едва не стошнило.

Ну и гадость, подумал он, валясь на койку, чтобы отдышаться.

Вскоре жжение сменилось ровным приятным тлением. От теплого очага в желудке по телу растекалась Мстома. Ожидаемого прилива сил, впрочем, не наступило. Насколько это пойло взвинчивало и веселило лонистов, настолько Ульса оно расслабило и погрузило в черную меланхолию.

На душе у бывшего разведчика стало еще гаже. Вспомнился последний разговор с Ивзом. После комиссии тот сразу подошел к Ульсу и отвел его в сторону.

— Я должен тебе кое в чем признаться, — начал командир. — Видишь ли, это я попросил врача отнестись к тебе с особым вниманием.

— Спасибо, я знаю.

— Тем лучше. Ты хочешь знать, почему я так поступил?

Улье не ответил.

— Я не ожидал, что дело примет такой оборот. Командир сделал паузу. Улье молчал.

— Претензий служебного свойства я к тебе не имел и иметь не мог. Формально ты чист передо мной и перед уставом. Однако есть в тебе нечто такое, что давно меня настораживало. Я поделился своими сомнениями с врачом. И вот что вышло.

— Я не согласен с диагнозом, — процедил Улье.

— Диагноз — еще полбеды. Врач ведь не знает тебя так хорошо, как я.

Повисло тяжелое молчание.

— Давай выкладывай, — не выдержал Улье.

— Во-первых, у тебя полностью отсутствует чувство страха. Ты постоянно прешь на рожон. Когда от этого зависит твоя жизнь, это плохо. Но когда жизнь других, кто тебя страхует или работает в паре с тобой, — это уже хуже некуда.

— Когда это и кого я подставлял вместо себя?! Ивз! Что ты говоришь?

— Ну вот, ты даже не понял, о чем речь.

— Нет, почему же, я прекрасно понял. Но кто меня учил никогда и ничего не бояться? Разве не ты?

— Трусить и испытывать страх — разные вещи. Трусость парализует. А страх помогает оценить опасность. Извини, что приходится тебе втолковывать азбучные вещи.

— Так. И, по-твоему, из-за этого я не, гожусь для разведки?

Улье начинал медленно закипать. Скажи ему такое иеловек, ничего не смыслящий в их профессии, он тиxo посмеялся бы. Но Ивз…

— Погоди, я сказал еще не все. По части мимикрии тебе нет равных. Ты можешь прикинуться кем угодно, ни один черт не раскусит, кто ты такой на самом деде. Казалось бы, для разведчика это плюс. Но тут есть одна опасность. Ты перенимаешь не только манеры, но и весь способ поведения, повадку. Всю психологию того, под кого ты в данный момент работаешь. И тогда уже не замечаешь, что роль оседает в тебе, как накипь. И чем дальше, тем больше. Ты уже совсем не тот, каким пришел к нам в бригаду. И я не могу поручиться за то, что в будущем…

— Ты хочешь сказать, что я могу стать таким, как они?! Такой же мразью?!

— Ну вот. Об этом я тоже хотел поговорить с тобой. Колонисты вовсе не мразь, Улье. Ты столько проработал в разведке, но до сих пор их не разглядел, не понял. В тебе нет к ним ни капли сострадания. Ты видишь в них только врагов. А они — люди. Да, они жестоки, порочны, стоят неизмеримо ниже нас по своему нравственному развитию. Но это не их вина. Скорее наша. Мы до сих пор не сумели ничего для них сделать. Более того, мы опасаемся вступать с ними в контакт. Мы ведем себя как совершенно посторонние наблюдатели. Вот что жутко.

— Что ты говоришь, командир? — ужаснулся Улье. — Они — люди?! Они же сброд! Отребье! Мусор! Кому их знать, как не тебе?

— А ты никогда не задумывался над тем, что из тебя вышло бы, родись ты в темный век или на колонизированной планете? Не ставил такой мысленный эксперимент?

— Ну, достаточно того, что это сделал ты. Послушать тебя, так я уже созрел для колониста. Спасибо, командир.

Ивз мягко опустил свою лапищу ему на плечо.

— Успокойся. Впереди у тебя испытательный срок. Тебе надо за это время хорошенько подумать. Еще ничего не потеряно, Улье.

— Ты думаешь? А впрочем, действительно ничего не потеряно, живут же иные и без разведки. Только ты, командир, мой добрейший, умнейший, честнейший и храбрейший командир, который меня тысячу раз спасал, который сделал из сопляка Ульса разведчика, ты, на которого я молился… — У него перехватило горло.

— Что я?

— Ты всадил мне нож в спину, командир. Ты не помог, не объяснил, не предупредил, не посоветовался, ты элементарно заложил меня врачу. Вот что ты сделал, мой командир. Да на кой ляд мне теперь разведка? С кем, с кем прикажете в нее идти? Значит, остался один расклад — кантоваться на грузачах. Что я и сделаю.

— Не пори горячку. Пойми, у тебя срыв. Будем надеяться, это пройдет. Запомни: я хочу, чтобы ты вернулся в разведку.

— Почем знать, может, и я этого захочу. На твоей ведь бригаде свет клином не сошелся. Прощай, Ивз.

И, не замечая протянутой для рукопожатия руки, Улье вразвалочку пошел прочь.

За окном гостиницы шумел все тот же, с утра зарядивший ливень. Улье неподвижно лежал на койке. В голове у него колыхалось вязкое месиво из оборванных мыслей, неузнаваемых лиц, невнятных побуждений. Напиток колонистов все больше забирал над ним власть. Перипетии дня казались ему теперь досадными мелочами, чем-то смешным и посторонним, но одно бередило душу бывшего разведчика — то, что он не подал на прощание руки Ивзу. Он разговаривал с воображаемым командиром, не замечая, что бормочет вслух. Сбивчиво, заплетающимся языком Улье каялся, что-то обещал, в чем-то сознавался, о чем-то умолял, уже сам не понимая, о чем речь. Его бормотание становилось все глуше и бессвязнее, и наконец он уснул одетым на неразобранной постели.

Глава 2 РЕЗЕРВНЫЙ ПИЛОТ

Улье проснулся с кошмарной головной болью. Во рту гадко, на душе гнусно. Собственный мозг казался ему клубком колючей проволоки. Вспомнив о вчерашнем опыте с веселящим напитком, он содрогнулся.

А доктор-то прав оказался, подумал он. И Ивз тоже. Мне самую чуточку осталось, чтобы дойти до заправского колониста. Не хватало только ширево попробовать. Все, покатился. Позор на всю Галактику…

Стоявший на тумбочке видекс коротко звякнул. Улье нажал клавишу, и на экране появился второй диспетчер Космопорта-1 собственной персоной.

— Привет, старина, — сказал он. — Что поделываешь?

— Привет, — буркнул Улье. — Набираюсь сил потихоньку.

— Ты зачислен в резервные пилоты Космопорта. Как только на одном из грузачей освободится место, сразу его займешь. Иди принимай вахту.

— Волосы и бороду прикажете подровнять?

— Как хочешь. Вообще пилоты редко так зарастают, но дело твое.

— Ну, спасибо так спасибо. Должность ты мне по старой дружбе подсуропил, как я понимаю? Весьма тронут. Второй эшелон запасных пилотов — для меня теперь и это великая честь…

— Брось. Все экипажи укомплектованы. Ты что думал, за сутки тебе можно найти место пилота?

— Ладно, — сказал Улье. — Я перекушу и двину в твою контору. Буду околачиваться в предбаннике. Там меня и ищи, если что.

Он переоделся в обыкновенный комбинезон, а Форму разведчика безжалостно пихнул в пасть утилизатора. Аппарат зашипел, поглощая ее вместе со всеми знаками отличия. Пусть этот мундир защитного цвета Улье надевал гораздо реже, чем обноски колонистов, но все же сердце у него глухо екнуло. Теперь последней памятью о разведке оставался его личный платиновый жетон, который, впрочем, предстояло обменять на удостоверение пилота. А еще длинные волосы и косматая борода.

В кафе на цокольном этаже Улье позавтракал, проглотил пилюлю от головной боли и отправился на новую работу. После вчерашнего ливня пахло свежестью, небо прояснилось, и над серой многокупольной громадой Космопорта висело гигантское розовое светило. Улье неторопливо шагал вдоль фасада, направляясь к противоположному крылу, где находились комнаты отдыха экипажей, именуемые для краткости предбанником, и служба досмотра. Предстояли нескончаемо тягучие дни, а то и недели пребывания в резерве, до тех пор пока кто-нибудь из вторых пилотов не заболеет, не уйдет в отпуск или не возвысится до капитанского чина.

Бывший разведчик размышлял о превратностях судьбы. Диспетчера-2 он знавал еще в ту пору, когда оба они проходили курс в разведучилище. Потом их пути разошлись: один стал разведчиком и даже снискал себе некоторую известность на этом поприще, другой ушел из разведки, обнаружив, что не вполне для нее пригоден, и подался в служащие Космопорта. Когда бывшие коллеги встречались, между ними всегда возникала некоторая натянутость: Улье считал диспетчера неудачником, и тот это чувствовал. Теперь в неудачники попал сам Улье, и бывший сокурсник обращался к нему с мягкой снисходительностью, подчеркивающей, что, несмотря на явную разницу в занимаемом положении, они все-таки бывшие однокашники и добрые знакомые. Ульсу приходилось терпеливо испить еще и эту чашу унижений.

На входе в предбанник, за столиком, сидела юная дежурная и что-то вдохновенно Строчила на кристаллографе. Может, стихи, а может, письмо возлюбленному.

— Добрый день. Где тут кантуются резервные пилоты? — поинтересовался Улье.

— Сейчас ни одного нет на месте. Вот-вот должен прийти вахтенный резерва, пилот Улье, — ответила дежурная, разглядывая буйную растительность на лице бывшего разведчика.

— Это я самый и есть, девушка.

Она так и подскочила в своем креслице.

— Ой, это вы?

— Я, — подтвердил он, улыбнувшись эффекту, который произвело его имя.

— Вас же срочно ищет диспетчер-2! Он просил сообщить, как только вы появитесь. А я же не знаю ни вас, ни где вас искать…

— Да-да, — буркнул Улье. Улыбку словно тряпкой стерло. — Ну-ка соедините меня с диспетчером, милочка.

Дежурная тоже насупилась, но проглотила вертевшуюся на языке резкость, набрала код и развернула видекс экраном к Ульсу.

— Здорово, дружище. Что там у вас за переполох? Кому-то срочно требуются отставные разведчики?

— Слушай, Улье, давай без кривлянья.

— Это как угодно будет приказать вашему высокоблагородию.

— Отставить треп!

На секунду Улье представил, что будет, если он сейчас просто-напросто повернется и пойдет куда глаза глядят… Одно известно наперед: тогда его к разведке и на версту не подпустят. Ни через сто пятьдесят гал, ни через тысячу. Это уж точно. Остается стиснуть зубы и терпеть. Что он и сделал.

— Жду ваших указаний, — проговорил он.

— Пилот Улье, вы идете вторым номером экипажa в рейс М-80429. Срочно. Даю вам двадцать минут нa сборы и прохождение контроля. Прибудете на корабль с грузовой баржей и доложите о прибытии капитану Мэгу. Повторите.

— М-80429 — двадцать минут — капитан Мэг, — отчеканил Улье. — Что-нибудь еще?

— О стартовой готовности доложите с баржи мне, Все.

Экран погас.

Улье позвонил в гостиницу, сообщил, что освобождает номер, и попросил сдать его личные вещи в камеру хранения. Затем лифтом спустился в подвальный этаж, где экипажи проходили предстартовый личный досмотр. Эта нудная формальность всегда раздражала его еще в разведке, а теперь, когда он стал пилотом никому не нужного захудалого грузача, — тем более.

При его появлении у таможенного турникета дежурный по досмотру необыкновенно оживился.

— А-а, старина Улье! Здорово! Да что ты мне тычешь свой жетон, что я тебя — в первый раз вижу?

— Кто вас, таможню, разберет, — буркнул он. — Иной раз вы родного папу не пропустите без жетона, еще и обшарите с ног до головы.

— Ну-ну, кого другого мы бы просто так в космос не пустили, но тебя… — дежурный выразительно развел руками.

При другом раскладе Улье был бы польщен. Однако почесть, которой он удостоился, относилась к прежнему Ульсу — разведчику, отнюдь не пилоту. Порывшись в памяти, он вспомнил имя таможенника: Вайс.

— Спасибо Вайс. Покажи, где тут галоша, на которой мне лететь.

— Погоди минутку. Тебе еще не скоро взлетать. Разговорчик есть один.

Улье облокотился на турникет:

— Давай выкладывай.

— Мы все очень жалели, что ты не пошел к нам, Улье. Серьезно, очень жалели. Нам требуются настоящие парни, особенно сейчас, в связи с некоторыми событиями. Может, еще не поздно переиграть?

— Что это вдруг понадобились настоящие парни? — Улье фыркнул. — До сих пор ведь обходились, а?

— Смейся-смейся. Думаешь, мы только перетряхиваем грузы да по карманам шарим?

— Неужто вы еще что-нибудь придумали? Ты, Вайс, не обижайся, но смысла в вашей работенке негусто. Колонисты сидят на своих планетах, разведка их, голубчиков, пасет, а вы чем занимаетесь? В кои-то веки перехватите груз утепленных подштанников, который сдуру заслали не в тот конец Галактики. Вот и вся работа, не так, что ли?

— Раньше, признаться, так оно и было, — Вайс заговорил вполголоса. — А теперь и у нас наклевывается кое-что. Думаю, тебе можно сказать. Но учти, секретность А1.

За время работы в разведке Улье всего три раза имел дело с такой секретностью. А тут какой-то рядовой таможенник имеет к ней доступ. Да еще и распускает язык по глупости. Ну-ка, ну-ка, интересно…

— Знать ничего не желаю, — лениво ответил он. — Я второй пилот грузача, и такие великие тайны не по мне. Я человек маленький.

— Брось, — зашептал Вайс. — Ты только послушай. Знаешь, за что сняли пилота, вместо которого ты летишь?

— Очевидно, у парня двусторонний насморк с осложнением?

— Нет, его всего-навсего подозревают в нарушении карантина.

— Фью-у! Это не шуточки.

— То-то и оно. Значит, так: этот парень приписан к нам совсем недавно. Грузач, на котором он ходил, отправили в капремонт. Команду, естественно, рассовали кого куда. И тут вдруг выяснилось, что в их экипаже был колонист.

— Что-о? — переспросил Улье, не веря своим ушам. — Колонист? В космосе?! Да быть того не может.

— Вообще-то никто пока не знает, колонист ли он в самом деле. Просто досмотр в третьем порту его расколол. Он не тот, за кого себя выдавал. Липовое имя, липовая биография, послужной список и все такое. Правда, сфабриковано было на совесть. Он прокололcя случайно. Теперь идет расследование. Подозревают, что он колонист. Иначе кто же он такой?

— Но это же полный бред! Колонист попал в космос, внедрился на корабль, а разведка что, выходит, прошляпила?

— Я же говорю, до конца ничего не известно. Сам он ни в чем не сознался. Полчаса назад Ивз и его парни сграбастали пилота, когда он садился на баржу. Сейчас они уже на пути в третий порт. Больше я ничего не знаю. Только думаю, что пахнет крупной заварушкой. Жаль, что ты работаешь не у нас. Очень жаль.

— Ничего, расхлебаете как-нибудь сами. Да и Ивз с бригадой кое-чего стоят. Зазвонил видекс.

— Улье у вас? — спросил появившийся на экране диспетчер-2.

— Да, только что прошел досмотр.

— Попросите его поторопиться. До старта триста секунд.

Видекс выключился.

— Пока, Вайс. Полечу себе потихонечку.

— Давай. Только в полете думай хорошенько. Может, еще не поздно будет переиграть. Надумаешь перейти к нам — милости просим, — таможенник похлопал его по плечу. — Уж я замолвлю за тебя словечко. Это обещание довело Ульса окончательно. В рулевую кабину баржи он вскарабкался с тем чувством, с каким лег бы живым в могилу. Диспетчер-2 oбъявил предстартовый отсчет времени. Побежали сeкунды на табло. Девяносто… шестьдесят… двадцать… пятнадцать… три, два, один…

Мягко, бесшумно отделилась от космодрома многотонная баржа и устремилась в солнечное небо. Улье развалился в кресле, закинув ногу на ногу. Всеми маневрами баржи управляла автоматика. На долю пилота оставались одни только непредвиденные случайности, бывающие раз в сто микролет. Что касается управления грузачом, то им занимался капитан, лишь изредка доверяя штурвал второму пилоту, чтобы тот не свихнулся от ничегонеделания. После услышанного на гаможне Улье начал сознавать, что дал маху, избрав местом работы грузач. Вряд ли чрезвычайное происшествие в третьем Космопорте — эпизод или недоразумение. Скорее всего назревают сенсационные события, и не сегодня завтра у всей Галактики на устах будет то дело, которое сейчас раскручивают Ивз и его бригада. Раскручивают без него. Без Ульса. Он поймал себя на том, что думает о командире и товарищах как о посторонних. Вместо «наша бригада» он уже мысленно произносил «бригада Ивза». Вот такой расклад.

Обзорный экран понемногу темнел, на небе проступали звезды; казалось, баржа падает в стремительно наступающие сумерки. Мрак быстро сгустился, и в кабину заглянула вечная ночь, усеянная мириадами звезд. Баржа шла точно по заданному курсу, поэтому созвездия казались приклеенными к черному бархату пространства. Впрочем, приглядевшись внимательнее, можно было заметить то здесь, то там блуждающие огоньки. Они с незаметным упорством минутной стрелки пробирались от звезды к звезде, появляясь на экране слева и в конце концов скрываясь из виду за его правым краем. Это спутники и космические корабли кружили над планетой Космопорт-1.

Баржа меняла курс. Поднявшись над орбитой невидимого пока грузового корабля и разогнавшись, она теперь плавно тормозила, теряя высоту и приближаясь к расчетной точке стыковки. Звездное небо заструилось по экрану, внизу мелькнул и пропал ослепительный краешек солнечного диска. Затем включился задний обзор. Над голубой горбушкой планеты неподвижно висели звезды; в центре экрана проступило яркое пятнышко. Оно мало-помалу разрасталось, одновременно принимая очертания грузового корабля. Казалось, грузач двигается навстречу, хотя в действительности он догонял баржу сзади, раздвинув огромные лепестки шлюзовых створок. Вскоре мерцающая обшивка грузача заслонила обзор, затем ее сменила непроглядная тьма разверстого шлюза. Без шума, без единого толчка баржа ошвартовалась в правом трюме. Улье перевел вектор обзора на 180 градусов и увидел, как шлюзовые створки смыкаются, заключая звездную россыпь в черное кольцо, превращая ее в кружочек, и наконец закрываются наглухо.

Глава 3 ГЛАЗА ШТУРМАНА ХИСКА

Тенькнул сигнал вызова.

— Капитан Мэг вызывает пилота Ульса, — послышалось из видекса.

— Я слушаю, — Улье щелкнул клавишей.

— Капитан Мэг приветствует вас на борту корабля, — морщинистое лицо на экране радушно улыбнулось, — и просит пройти в рубку управления,

— Приказ понял, — машинально ответил Улье и тут же одернул себя, ведь капитан обратился к нему не по форме. Видимо, придется забыть об уставных командах и ответах. Ох уж эти патриархально-фамильярные экипажи грузачей…

Пластиковая гармошка перехода урке присосалась к люку баржи и наполнилась воздухом.

Улье выбрался в коридор, тянувшийся от переборки двигательного отсека до самого носа грузача, где помешалась рубка управления. Его встретил специфический запах космического корабля, вернее, гнетущее отсутствие каких-либо запахов, которое замечаешь не сразу, а заметив, невольно связываешь с бесконечной холодной и темной пустотой, зияющей вокруг, отгороженной лишь скорлупой из металлического сплава, именуемой звездолетом. И он почувствовал себя наконец в космосе.

Пройдя по коридору, он вошел в услужливо раздвинувшуюся дверь. При его появлении человек, сидевший за рулевым пультом, поднялся с кресла и протянул руку.

— Очень рад, — сказал он. — Надеюсь, вы не будете сожалеть, что пришли в наш экипаж?

— Лишь бы вы не пожалели, — вырвалось у Ульса. Впрочем, капитан расценил это как свидетельство скромности нового подчиненного.

— Познакомьтесь: штурман Хиск, механик Тод. Пилот Улье заменит в этом рейсе пилота Эди.

Сидевшие в углу за столиком Хиск и Тод поднялись со своих кресел и молча обменялись рукопожатием с новичком.

И внешность, и манера выражаться безошибочно выдавали в капитане Мэге уроженца планеты Ийе. Что касается его подчиненных, то определить их происхождение Улье затруднялся. Скорее всего у обоих оно было смешанным, как и у большинства населяющих ойкумену. Белобрысый верзила Тод снова сел в крес-лo, склонился над доской для игры в нак-нак и принялся обдумывать позицию.

— Что новенького там, внизу? — спросил Хиск. — С Эди еще не разобрались толком?

Этот низкорослый крепыш с первого взгляда вызвал У Ульса неприязнь, что случалось редко. Глядя в юркие черные глазки штурмана, он заподозрил неладнoе. Нечто знакомое и вместе с тем из ряда вон выходящее почудилось бывшему разведчику в этих глазах.

— Пока разбираются, — сухо сказал Улье.

Другого ответа не предвиделось, и Хиск вернулся к прерванной партии в нак-нак.

— Не имеет ли пилот Улье каких-либо вопросов к нам? — осведомился капитан.

— Пожалуй, нет. А впрочем, хотел бы узнать, куда мы идем и с каким грузом. Мне в суматохе назвали только номер рейса.

— Корабль совершает прямой рейс на Софорос. Груз — две баржи с исследовательской аппаратурой и маршевым топливом. На Софоросе мы заберем троих сотрудников станции, их надо на обратном пути завезти в 612-й центр агеронтона. Кстати, пилот Улье не нуждается в очередной прививке?

— Нет, благодарю, — сказал Улье. — Вы сказали, в груше маршевое топливо?

— Да, тридцать типовых контейнеров. Бывший разведчик невольно присвистнул.

— Позвольте, капитан Мэг, нет ли здесь накладки? На Софоросе только и есть что полдюжины лабораторий. Аппаратура еще туда-сюда, но горючее? Да еще такой огромный запас?

— В самом деле, — сказал капитан, поразмыслив. — Да, не исключено, что контейнеры погружены ошибочно.

— А кто их, ученых, разберет, — подал голос из угла рубки штурман. — Мало ли какой опыт они там собираются поставить.

— Я что-то не могу вообразить никакого такого опыта, — возразил Улье. — Разве что они приделали к Софоросу маршевый движок и решили прокатиться в другой конец Галактики. Тридцати баков хватит еше на обратную дорогу.

— Нам-то что за дело? — буркнул Хиск. — Все равно ведь лететь. На Софоросе они сами разберутся, что к чему.

— Но пока мы здесь, лучше выяснить у диспетчера нет ли какой путаницы. Это ведь гораздо проще, а? — стоял на своем Улье.

Вопреки его ожиданиям штурман не стал спорить.

— Валяйте, мне-то что. Мое дело — брать координаты. Ну, Тод, сдаешься? Может, начнем новую — как раз закончим к старту.

— Пилот Улье прав совершенно, — подытожил капитан Мэг.

Он набрал на пульте вызов диспетчера и стал ждать ответа.

Странно, весьма странно, думал между тем Улье. Наклевывается веселенький расклад. Сначала эта история с арестованным вторым пилотом. Колонист в третьем Космопорте — да это же уму непостижимо. И если бы только он один. Вот он, колонист, сидит в углу, пешки двигает. Самый натуральный колонист, потому что кто же еще во всей ойкумене будет ширяться. Правда, он хорошо держится, ширяется по малой, чтобы не впасть ни в отключку, ни в отход, и засечь его может лишь наметанный глаз. Милый капитан Мэг ни о чем не подозревает. Где ж ему было навидаться ширакешей? Это я их узнаю за версту — поволока в глазах, чуточный пальцевый тремор. Если специально не приглядываться, так и не заметишь ничего. Но с чего я взял, что милый капитан Мэг ничего не знает? Да ну, чушь какая. Он самый типичный уроженец Ийе, типичнее некуда, с какой стати ему связываться с колонистами? Стоп, а с какой стати он при пушке? Какой ийянин согласится хоть пальцем прикоснуться к оружию, хотел бы я знать? Загадка на загадке. А с какой такой стати колонисты вообще объявились в космосе? Это не шуточки. Сами они взлететь не могут — не нам, значит, им помогли. Их вывезли в космос. Их oбучили и внедрили в экипажи. Кто, как, с какой целью? Неужто нашлись идиоты, которые под угрозой Ссылки, за спиной у разведки, под носом у таможни, cтали на свой страх и риск возиться с этим делом? Неужели не понятно, что, стоит колонистам хоть чуточку освоиться в космосе — и нам всем кранты, гроб с мyзыкой, нас как слепых котят передушат и глазом не моргнут. Как прикажете с ними воевать? Ампульными пистолетами? А они развернутся к тебе дюзами да врубят полный ход — и от любой планеты останется пшик, головешка радиоактивная… Ну и ну. Им понадобилась горючка, ясно как божий день. Значит, где-то у них есть свой корабль. Корабль колонистов. Мама родная, рехнуться можно. Неужто ни один контрольный буй их не засек? Неужто никто в разведке об этом не знает?..

Отозвался диспетчер-2:

— Ну что, готовы, капитан Мэг? Даю предстартовый отсчет.

— Капитан Мэг просит второго диспетчера немного подождать. Необходимо разрешить один вопрос oтносительно груза.

— Что там такое с грузом?

— На баржу, которую привел пилот Улье, погружено тридцать контейнеров с горючим. Не находит ли уважаемый диспетчер, что это груз скорее для заправочного спутника, а не для исследовательской станции? Нет ли здесь ошибки?

— Честно говоря, я и сам так сперва подумал, — ответил диспетчер. — Но все указания получены от главного.

Краем глаза Улье следил за Хиском и Тодом. Те казались полностью поглощенными ситуацией на доске.

— Вот как, — капитан удовлетворенно кивнул. — Что ж, тогда все в порядке.

— Даю отсчет.

Улье подошел к капитанскому креслу и встал так, чтобы диспетчер его заметил.

— Минуточку, — вмешался он. — Нельзя ли соединить нас с главным?

— Капитан Мэг считает необходимым напомнить пилоту Ульсу, что переговоры с диспетчером осущест вляет капитан судна.

— Да, да, Улье, — подхватил диспетчер-2. — Поверьте, у главного и без вас хватает забот. Кстати, шесть минут назад он специально справлялся у меня, отправлена ли баржа с контейнерами.

Так-так. Главный диспетчер Космопорта беспокоится, отправлена ли какая-то там баржа для захудалой станции на краю ойкумены. Совсем заврались вы, ребята. Слишком дружно меня отшиваете.

Улье передвинулся вбок, словно бы желая лучше видеть экран. На самом деле он занимал позицию для схватки. Теперь капитанское кресло находилось между ним и мирно играющими в нак-нак Хиском и Годом. Те уже не могли напасть внезапно, со спины. Оружия при них не наблюдалось. Но вот у капитана на поясе болталась кобура со штатным револьвером. Даже на разведывательных фрегатах капитаны не придерживаются ветхой традиции и хранят личное оружие кто в шкафу, кто в ящике с обувью. А этот чудак на грузаче с тремя человеками команды таскает при себе абсолютно ненужную пушку. Но зачем и в кого он собирается стрелять? В Ульса, что ли? Вот это да. Уроженец Ийе, планеты, где культивируются вегетарианство и самая изысканная вежливость, где нет и не было ни войн, ни преступности, где никто никогда не погибал от руки разумного существа, — этот человек снюхался с колонистами и намерен вывести в расход своего нового пилота? Бред. Между тем Улье не сомневался, что в ближайшие минуты не замедлит последовать развязка. Один против троих. Ай-яй-яй, какой расклад. Они представить себе не могут, как легко разделывается с емя противниками бывалый разведчик…

— Позволю себе настаивать, — сказал он.

— Перестаньте ломаться, Улье. Что это вам взбрело в голову? Профессиональная подозрительность взыграла? Если я вызову главного, вы упустите время и Придется делать лишний виток. Сбесились вы, что ли?

— Я прошу подтверждения от лица, на которое вы ccылаетесь. При всем уважении к вам и капитану Мэгу. Иначе, согласно кодексу о досмотре, я имею право задержать рейс и вызвать таможенников. Я имею нa это право, как и любой член экипажа.

Диспетчер-2 запыхтел от ярости. Капитан Мэг осуждающе покачал головой.

— Соединяю с главным, — процедил наконец диспетчер. — Ждите. Экран погас. Хиск поднял голову от доски.

— Что это ты, парень, как с цепи сорвался? — лениво молвил он. — Или ты думаешь, диспетчер тебе врет?

Улье молча ожидал нападения.

— Кстати, что это там было сказано насчет профессиональной подозрительности? — добавил Хиск.

— Разве? Я не расслышал, — ответил Улье. Так. Ай да диспетчер. Он ясно дал понять, что Улье никакой не пилот. Сейчас эти пентюхи попытаются его убить. Если бы они только знали, какая уйма народу бралась за это дело, искренне считая невысокого, худощавого Ульса легкой добычей…

— Некрасиво это, парень, — заявил Хиск. — Ой, некрасиво. Откуда ты только выискался такой? А впрочем, дело твое. Ходи, Тод.

— Оставьте его в покое, — миролюбиво промолвил механик. — Пока эти резервные околачиваются в предбаннике, у них совсем заходит ум за разум. Ну, проваландаемся лишний виток, ну и что…

Партнеры снова занялись игрой. Капитан сидел неподвижно, глядел в погасший видекс. Похоже, никто не собирался убивать Ульса.

На душе у бывшего разведчика заскребли кошки. Неужто маху дал, подумал он. Но как же прикажете тогда понимать всю эту историю с арестом пилота, контейнерами, наширявшимся штурманом? Плюс кобура на ремне у капитана. Что он в ней — пилюли от запора таскает, что ли? С какой стати он ее нацепил? Странная причуда, если не сказать больше.

Включился видекс.

— Даю главного, — буркнул диспетчер. — Кстати, вы только что миновали стартовую точку.

Лицо второго диспетчера сменилось лицом Старика. Улье никогда ни вслух, ни мысленно не именовал его иначе. Право обращаться к нему по кличке Улье заслужил в ту далекую пору, когда тот еще не был главным диспетчером Космопорта-1 и пользовался славой самого матерого разведчика во всей ойкумене, а также преподавал своим юным коллегам курс по выживанию в экстремальных условиях. Курсант Улье ходил у него в любимчиках.

— Здравствуйте, капитан Мэг. Что там за неувязка?

— Капитан Мэг не вызывал главного диспетчера. На этом вызове настоял пилот Улье.

— Улье? Мальчик мой, ты здесь?

— Ну да. Вместо парня по имени Эди.

— Так что случилось?

— У нас в трюме тридцать баков горючки, а летим мы на Софорос…

— Да, правильно, — перебил его Старик. — Оттуда пришла срочная заявка. Они добились разрешения на какой-то небывалый эксперимент.

Хиск фыркнул в своем углу. На Ульса жалко было смотреть.

— Ах вот как… — пролепетал он, сраженный.

— Тебя ведь именно это интересовало? Никакой ошибки нет. Счастливого пути. Капитан Мэг, не сердитесь на Ульса. У него горячая голова, но в остальном он стоит десятка других. Можете на него положиться. Отсчет времени вам даст второй диспетчер. Желаю Удачного рейса.

Крах. Полный крах. Улье почувствовал, что у него зарделись уши, как у пристыженного школьника. Еще и это вдобавок. Хорош разведчик, ничего не скажешь.

Штурман и механик демонстративно встали, не доиграв партию.

— Капитан, мы будем ждать старта на своих местах, — отрапортовал Хиск. Приятели вышли.

Ну ладно, ребята. Похоже, вы оба одного поля ягоды. Первый раунд остался за тобой, загадочный штурман с туманными глазками. Но с Софороса мы придем сюда, и тогда на досмотре я тебя расколю. Я раскопаю, кто ты такой на самом деле, откуда и почему нахально ходишь под ширевом на виду у ничего не подозревающего капитана. А пока давай гони прокладку на Софорос. И не вздумай мухлевать. Вряд ли я умею брать координаты хуже тебя.

Глава 4 КАПИТАНСКИЙ РЕВОЛЬВЕР

По экрану медленно передвигалась координатная сетка; светлое пятнышко в центре указывало, над какой точкой планеты находится грузач. Скоро корабль пройдет виток и по касательной сорвется с орбиты в бесконечный звездный простор.

Начнется заурядный рейс среднего каботажа, когда механик мирно дрыхнет, приткнувшись к теплой переборке реакторного отсека, штурман, изнывая от скуки, таращится в дисплей на стандартные координаты контрольных точек, зевающий капитан ждет субпространственного нырка, чтобы взять управление в свои руки, а второй пилот может надеяться лишь на то, что капитана вдруг хватит кондрашка и место за пультом управления станет вакантным.

Присев к столику для игры в нак-нак, Улье принялся размышлять, машинально двигая пешки по разноцветным клеткам.

После разговора со Стариком инцидент, казалось бы, был исчерпан. Во всяком случае, не было никакой возможности задержать отправку подозрительного груза. Контейнеры заказывал Софорос. Значит, надо отправляться туда и на месте выяснить что к чему. Может быть, и впрямь горючее предназначено для экспериментов. Однако нюхом Улье чуял неладное. Работа в разведке научила его не полагаться на случай и не верить в случайность. Между арестованным Эди, мутноглазым Хиском и загадочными контейнерами несомненно существует связь. То есть, если эту связь допустить, вырисовывается прелюбопытная картинка. Колонисты получили возможность тайно, в обход карантина, покидать свои планеты. Более того, они обучены кораблевождению. И теперь им нужно горючее для корабля, который нигде не зарегистрирован. Потому что внесенные в реестр корабли берут горючее на заправочных спутниках, а других кораблей в Галактике нет и быть не должно. Значит, их корабль не на ходу, иначе они взяли бы любой заправочный спутник на абордаж. Им нужна баржа, баржа с контейнерами, которая может тихо, без шума и пыли, сесть на любую планету. Вот так.

Наверно, им надо заправить один из тех старых кораблей, на которых ссылали их непутевых предков. Все сходится, и остается только ждать, когда грузач прибудет к месту назначения. Скорее всего эта лихая команда сразу махнет туда, где спрятан незаправленный корабль, — на одну из карантинных планет. А по пути они попытаются избавиться от Ульса. Или отложат это нехитрое, как им кажется, дело до прибытия на свою планету. Так что теперь бывший разведчик, а ныне второй пилот Улье будет и приманкой и охотником. Пока Ивз и ребята возятся со злополучным Эди, он размотает это дело здесь, на корабле. Он выяснит, куда направляется грузач. Он найдет тех, кто спланировал похищение горючего. Тех, кто сфабриковал срочную заявку, тех, кто допустил колонистов в экипажи. Мо-кет статься, на этом испытательный срок окончится и йторой пилот Улье станет опять разведчиком Ульсом. Медицина медициной, а дело остается делом. Он еще докажет, чего он стоит и кого потеряла разведка из-за этой дурацкой дисквалификации!

Грузач приближался к стартовой точке. Капитан Мэг связался со вторым диспетчером, получил отсчет времени и предупредил экипаж о готовности. А чего предупреждать, спрашивается. До тех пор пока они летят в обычном пространстве, никто из команды и пальцем не пошевелит. И вообще, если рейс проходит как по маслу, а так обычно и бывает, с кораблем запросто справляется в одиночку капитан.

Капитан. Капитан Мэг. Мэг с планеты Ийе. Мэг, ийянин с кобурой на ремне. И все-таки Улье голову мог прозакладывать, что Мэг не колонист. И непохоже, чтобы такой человек был с ними в сговоре. Хотя чем черт не шутит, чужая душа — потемки.

На табло вспыхнул ноль. Затем побежали секунды, отсчитывающие уже время полета. Улье по-прежнему передвигал пешки, а капитан Мэг встал с кресла и начал прохаживаться по рубке, заложив руки за спину. Гравитационная изоляция, незримыми витками силового поля окутывавшая корпус корабля, спасала экипаж от перегрузок. Внутри же корабля, в жилых помещениях, поддерживалась гравитация, равная тяготению на планете средней величины.

Улье думал. Его мысли опять вернулись к неизвестно где спрятанному кораблю колонистов. Интересно, есть ли у них транспер, без него ведь много не налетаешь. Ссыльные корабли, конечно, трансперами не оборудованы. Значит, помимо горючки колонистам понадобится еще и эта машинка. А может, они уже ее раздобыли? Нет, не так все просто. Это ж не иголка. А тридцать баков горючки — иголка? Но ведь они в трюме… Кто же заварил всю эту кашу? Неужто не понятно, чем дело пахнет и что может натворить пусть даже один-единственный корабль с головорезами на борту? Что тогда будет со всей ойкуменой, давным-давно позабывшей о войнах и насилии? Н-да, однако горючка — полдела, другая половина — транспер.

— Капитан Мэг, можно задать вам один вопрос? — осведомился Улье.

— К вашим услугам.

— Какой примерно величины бывает транспер для корабля обычного тоннажа?

— Капитану Мэгу неизвестно слово «транспер».

— Прошу прощения. На сленге так называют генератор транспространственного импульса. Капитан удовлетворенно кивнул.

— Вместе со всеми каскадами он занял бы помещение гораздо больше этого.

— Значит, примерно с баржу?

— О да, баржа вполне подошла бы.

— Ну а как насчет того, чтобы переставить транспер с одного корабля на другой?

— Гм. Трудно представить себе ситуацию, в которой это могло бы понадобиться. Капитан Мэг никогда не задавался подобным вопросом.

Внешне капитана ничуть не удивили ни любознательность, ни вопиющая техническая безграмотность подчиненного.

— А все-таки? — не отставал Улье.

— Наверно, это ненамного труднее, чем смонтировать новый корабль.

— Спасибо, все ясно.

Итак, забрать транспер с грузача невозможно. Для посадки на планету корабль не приспособлен, а выполнить монтаж такого рода на орбите совершенно нереально, даже если бы среди колонистов нашлась бригада, искушенная в сборке звездолетов.

Капитан Мэг прошелся из угла в угол, затем остановился перед Ульсом и заговорил:

— Должен сказать, никого не желая обидеть, что пилот Улье знает устройство корабля меньше, чем полагается пилоту.

— Видите ли, я — пилот не далее как со вчерашнего Дня. Но не беспокойтесь, вождению корабля я обучен, и неплохо.

— Так. Нельзя ли узнать, чем занимался пилот Улье до вчерашнего дня?

— Пожалуйста, — сказал Улье, испытующе глядя в глаза капитана Мэга. — Я работал в разведке. Я кадровый разведчик второго класса, имею отличия.

Капитан и бровью не повел.

— Итак, разведчику Ульсу дано специальное поручение конфиденциального свойства? — спросил он.

— Ничуть. Я комиссован по причине ухудшения здоровья.

— О-о, будем надеяться что ваше здоровье еще улучшится.

На этом разговор прервался.

Он абсолютно непроницаем, разочарованно подытожил про себя Улье. Приросшая маска бесстрастной вежливости. Ну что ж, посмотрим, как дело пойдет дальше. Если он в сговоре, такой разговор обязательно заставит его понервничать. Пускай ломает голову, заподозрил я что-то или нет. А от нервозности до промашки — один шаг. Хотя бы одну, самую крошечную промашечку, чтобы наступила полная ясность, а там уже и до корабля колонистов недалеко…

Стоп. Какой же я идиот! Все двести четыре ссыльные планеты уже найдены. И ни на одной нет корабля. Они либо разобраны на кусочки, либо погребены в культурном слое. Во всей колонии не сыщется судна, годного для капремонта, не то что для полета. Последнему лодырю с последней парты в разведучилище это известно. А я-то, я-то уже сочинил целую версию… Полный прокол. Да, двести четыре звездолета сосланы, двести четыре планеты найдены, и ни одного целого корабля. Факт.

Улье пригорюнился. Он удрученно двигал пешки нак-нака, загоняя самого себя в угол, окружая со всех сторон и уготавливая себе бесславную гибель, как вдруг увидел краем глаза, что капитан Мэг вытаскивает из кобуры массивный старинный револьвер.

А вот это уже другое дело, подумал Улье, подобрался и сдвинул ноги под стулом, готовясь к прыжку.

Ийянин повертел оружие в руке, зачем-то заглянул в дуло.

— Капитан Мэг просит разведчика Ульса о небольшой ответной консультации, — начал он. — Как ни странно, корабль устроен гораздо проще револьвера. Можно сказать иначе: капитан Мэг не имеет понятия, как обращаться с этой увесистой штуковиной. Не мог бы разведчик Улье немного поделиться опытом по части стрельбы?

— С вашего позволения, не разведчик, а второй пилот Улье, — ответил тот, не веря своим ушам.

— Пусть так, — согласился капитан Мэг, протягивая револьвер.

Улье осмотрел оружие, убедился, что оно в исправности и заряжено.

— Разрешите сначала узнать, зачем вы носите при себе револьвер, если не умеете с ним обращаться?

— Такова инструкция.

— В первый раз слышу о такой инструкции.

— Шесть часов назад всем капитанам космофлота была дана инструкция иметь при себе личное оружие. В связи с исключительными обстоятельствами, о которых, впрочем, в инструкции нет никаких пояснений. Согласитесь, шести часов мало, чтобы выучиться владеть оружием.

— Это может значить только одно, — заключил Улье. — В космосе объявились колонисты. Как ни фантастично такое объяснение, другого я подыскать не могу.

— В самом деле, другой причины быть не может.

— Но зачем тогда старинные пороховые револьверы, из которых легче убить, чем ранить? Не проще ли ампульные пистолеты?

— Вряд ли найдется столько ампульных пистолете, сколько в Галактике капитанов.

— Тоже верно. И все-таки инструкция совершенно безумна! — горячился Улье. — Неужто найдется хоти один капитан, способный применить к другому человеку оружие, пусть в крайней ситуации? Вот вы, лично вы, смогли бы?

Капитан Мэг развел руками:

— Трудно ответить так сразу. Но если жизнь экипажа и судьба корабля подвергнутся опасности… тогда… не исключена возможность…

— Вы откроете стрельбу?

— Возможность не исключена.

— И следовательно, нарушите Принцип Гуманности?

— В ситуации, о которой мы говорим, Принцип Гуманности будет попран вне зависимости от того, выстрелит капитан или нет.

— Что-то больно сложно вы рассуждаете.

— О, ничуть. Если капитан не выстрелит и не обезвредит того, кто угрожает чужой жизни, это называется отказ в помощи. Тем самым нарушится один из аспектов Принципа. Налицо неразрешимое и трагическое противоречие.

— Все ясно, капитан. С револьвером обращаются так. Прежде всего сдвигаете предохранитель. Затем направляете ствол на… гм… объект стрельбы. Затем нажимаете указательным пальцем на курок. При необходимости стреляете неоднократно, пока не добьетесь положительного результата.

Капитан внимательно следил за манипуляциями Ульса.

— О, это достаточно просто. Даже не требуется специальной подготовки, — сказал он, взяв из рук разведчика оружие и засовывая в кобуру. — Весьма при- знателен.

Прозвучал сигнал зуммера. На табло пошел отсчет времени перед субпространственным нырком. Капитан Мэг вернулся на свое место, сел и опустил ладонь на пульт.

Глава 5 ЗНАК РАВЕНСТВА

— Капитан, извините, если я вас отвлекаю, — возобновил разговор Улье. — Но до нырка еще есть время. И я хотел бы побеседовать, если вы не против, конечно.

Капитан Мэг развернулся вместе с креслом лицом к Ульсу.

— Пожалуйста.

— Не находите ли вы, что инструкция относительно капитанских револьверов абсурдна от начала до конца?

— Личное мнение капитана Мэга тут ни при чем. Инструкции даны для выполнения, а не для обсуждения.

— Согласен. Но вы инструкцию выполнили в точности. Теперь не грех и обсудить ее на досуге. Начнем того, что не на каждом корабле имеется отставной разведчик, чтобы обучить капитана стрельбе.

— К счастью, в нашем случае это не так.

— Тогда, извольте, поговорим о нашем конкретном случае. Предположим, что на наш корабль прокрался колонист. Остается выяснить, кто бы это мог быть. Хиск? Тод? Может быть, я?

— Последнее вероятнее всего, — без тени юмора заметил капитан. — Штурман Хиск и механик Тод идут не в первый рейс на этом корабле, и была возможность оценить их квалификацию. Они не колонисты. Они для этого чересчур компетентны в своем деле.

Улье расхохотался:

— Прекрасно, капитан! Один — ноль в вашу пользу. Допустим, я колонист, пробравшийся на корабль с преступной целью. Допустим также, что я собираюсь нa вас напасть. Интересно, что вы предпримете? А?

Капитан Мэг погрузился в мучительное раздумье Нет, нет и еще раз нет, он явно не имел никакого отношения к колонистам. Уверившись в этом, Улье мог с легкой душой разрядить ситуацию.

— Ладно, — сказал он. — Оставим шутки. Я никакой не колонист. Хотя бы потому, что меня знает в лицо Старик.

— Это имя ничего не говорит капитану Мэгу.

— Ну, главный диспетчер, если на то пошло.

— Ах да, совершенно верно, — капитан просиял. — Самое лучшее доказательство, других не требуется.

— Я тоже так думаю. Но хочу задать все тот же вопрос, несколько видоизменив его: как бы вы вели себя, доведись вам вступить в поединок с колонистами? Вы уверены в том, что сможете выстрелить?

— Если есть хоть малейшая возможность не обсуждать этот вопрос, капитан Мэг хотел бы ее использовать с глубочайшими извинениями.

— А все-таки, — не отставал Улье. — Десять минут назад вы при помощи абстрактных выкладок убедились, что без стрельбы не обойтись. Но одно дело — решить проблему абстрактно, в уме, а совсем другое — пальнуть в нападающего на вас выродка. Боюсь, что, если дойдет до вполне конкретных действий, капитан, вы не сдюжите. Увы, это так.

— Необходимость причинить зло — самое тяжкое испытание, — подумав, сказал капитан Мэг. — Именно необходимость причинить зло другому человеку.

— Они не люди! — крикнул Улье. — Вы не знаете, вы не можете даже вообразить, какое это зверье! Я видел их, я знаю, что говорю, я насмотрелся такого, что не приснится в кошмарном сне! Я видел, как они убивают друг друга. И поодиночке, и десятками тысяч. Им уничтожить себе подобного не тяжелей, чем сплюнуть! Вы не можете этого представить, вы родились на Ийе. Но они — зверье. Зверье! Самое страшное и хищное зверье во всей Галактике. Они — людоеды. Они — вне закона. Это говорю вам я, я, тысячу раз ходивший среди них на волосок от смерти! И если бы я мог, я их…

Улье прервался, испугавшись сам того, что едва не дорвалось с языка.

— Убивали бы, — закончил его мысль ийянин. — и это означало бы лишь то, что вы, будучи не в силах поднять их до себя, упали до их уровня. А знаете, разведчик Улье, вы — очень слабый человек. Очень, очень слабый. С первого взгляда может показаться, что в вас незаурядная сила. Но вся она — как пирамида, стоящая на своей вершине. Ваша сила велика, но, увы, шатка. Я понимаю, что наш разговор закончился бы просьбой передать револьвер вам. Вы подозреваете, что рейс пройдет не совсем обычно, хотя я сомневаюсь, так ли это. Одно несомненно: оружие вам ни к чему. Да, вы не раз смотрели гибели в глаза и не раз держали в руках человеческие судьбы. Но вкладывать оружие в эти руки я не могу, не хочу и не буду.

Тон его речи ничем не отличался от обычного — ровного и подчеркнуто корректного. Однако Улье заметил и оценил отсутствие назойливых ийянских формул вежливости. Капитан Мэг вышел из себя. Капитан Мэг открыто грубил. В меру своих способностей, разумеется.

— Нет, так и не надо, — махнул рукой Улье. — Не скрою, мне было бы спокойнее знать, что револьвер — в Надежных руках вроде моих. Но, капитан, я и безоружный стою дюжины вооруженных. Говорю это без бахвальства. Наверно, вы знаете хотя бы понаслышке, чему обучают разведчиков.

— Судя по вам, их обучают все-таки не тому, чему необходимо, — все в том же духе отвечал капитан Мэг. — Нет, не тому.

— Интересное суждение. Чему же мне следует научиться?

— Прежде всего — умению видеть в колонистах людей. Помнить о том, что они люди. Не сметь забывать о том, что они люди. Такие же, как вы и я.

— Видите ли, капитан, каждый из них признает человеком лишь самого себя. А остальных за людей не считает. Со всеми вытекающими последствиями Они не мучаются проблемами высшего порядка. Они даже не задумываются о том, что другой может испытывать боль, душевную муку. А когда они что-то замечают, это их только забавляет. Они не понимают самого элементарного — того, что другой тоже хочет жить.

— Научите их пониманию. Ведь они — наши братья.

— О, вы считаете их братьями? Между прочим многие из них не признали бы вас братом. Они сочли бы это либо оскорблением, либо издевкой.

— Как так?

— Очень просто. Благодаря цвету вашей кожи. Иссиня-черное лицо ийянина застыло в полнeйшем недоумении.

— Я, может быть, не слишком осведомлен о тaмошних обычаях и нравах, — наконец выговорил он. — Разве такой пустяк может иметь хоть какое-тo значение?

— Может, кaпитан, еще как может! В колонии представлены почти все расы, все цвета и с тенки кожи. Немного сыщется планет, чьи уроженцы не ссылались бы. Так вот, в этом кошмарном мире, гдe все пропитано насилием и злобой, существует повсюдy самое вопиющее неравенство. На одних планетах белые люди угнетают черных. На других — диаметрально противоположная ситуация. На третьих — желтокожие держат в рабстве и тех и других. Но принцип неизмeнен: одна раса господствует, другая считается непoлнoценной и низводится до положения рабочей скотины. Мало того, существует различие по цвету глаз, форме носа, подбородка, черепной коробки. И этому принципу также люди с рождения получают либо право на господство, либо бесправие, позор и щету.

— Как это нелепo, страшно, гнусно… — прошептал Мэг.

— Неравенство и насилие, насилие и неравенство — это два столпа, на которых держится вся колония. Ее планеты разбросаны, между ними нет обмена информацией, но на подавляющем большинстве из них встречаешь одно и то же. Неравенство плодит насилие, насилие порождает неравенство. И конца-краю этому не видно. Насилие там процветает на любом уровне и во всех видах. Более того, в зависимости от обстоятельств насилие либо карается, либо поощряется. Если вы зарежете человека на городской площади, вас казнят. А если сделаете это на поле сражения, вас наградят. Виновник гибели тысяч людей может пользоваться почетом, всеми благами и мирно умереть в глубокой старости. Ах да, еще: огромный успех имеют имитации насилия. Поверите ли, капитан, целые толпы собираются поглазеть на инсценированное насилие либо игру, построенную по принципу избиения или убийства. Они возбуждаются, они остро переживают, впадают в самый настоящий психоз в зависимости от того, кто одержит верх.

— Кошмарный мир, кошмарный мир… Вы не преувеличиваете?

— Преувеличить просто невозможно. Вся их жизнь проходит в атмосфере враждебности. Каждая крупная группа людей имеет заклятого врага в лице другой подобной группы. Внутри каждой из них, однако, есть два противоборствующих лагеря. И так далее. И все они грызутся за власть, то есть, другими словами, за возможность неограниченно применять насилие.

— Чудовищно. Расколотый мир, разобщенное челoвечество.

— Да, капитан, такова колония.

— Речь идет не о колонии, — возразил капитан Мэг. — Расколота прежде всего населенная Галактика. ма разделена на колонистов и нас.

— Но, позвольте, капитан. Как можно ставить знак равенства между ними и нами?

— Очень просто. Если этот знак перечеркнуть, возникает то самое противоестественное неравенство, которое вы только что обличали.

Против такого аргумента возразить было невозможно. И все же Улье не сдавался:

— Говорю вам, капитан: они люди только внешне по совокупности биологических признаков. Больше ничего общего между ними и нами нет. Их существование лежит в абсолютно иной плоскости. Они поглощены мелкими распрями, раздираемы междуусобицами, беспрестанно посягают на жизнь друг друга, и без того невероятно краткую…

— Тем более они нуждаются в сострадании, — тихо и веско сказал капитан Мэг.

Улье помолчал, собираясь с мыслями.

— Время для беседы истекает, — заметил ийянин. — Если пилот Улье позволит, капитан Мэг приступит к своим непосредственным обязанностям. А наш спор можно оставить до другого раза.

Из своего угла Улье не различал циферблат лага. Но над ним давно загорелась крупная цифра 5, означающая, что корабль набрал пятую космическую скорость, при которой возможен нырок в субпространство. Область сильной гравитации осталась позади, и ничто не мешало нырнуть в неизведанное Никуда, чтобы вынырнуть за сотни световых лет отсюда, вблизи Софороса.

Нет, думал Улье, не так все просто с капитаном Мэгом. Вон куда, оказывается, гнет прекраснодушный уроженец Ийе. К братанию с колонистами. К воссоединению разобщенного человечества. И меня, кстати, видимо, надеется завербовать в сторонники своей доктрины. Ай да капитан! Вот и прояснился расклад. Колонисты ведь не дураки, ох, не дураки. Вот где наша слабость. Вот лазейка для них. Вот как они нашли себе пособников. Милый наивный капитан Мэг. Представляю с какой постной рожей слушает твои проповеди штурман Хиск. И с каким удовольствием он перережет тебе глотку, как только ты перестанешь быть нужен. Нет, дорогой Мэг, прежде чем лезть к колонистам с братскими объятиями, надо мало-мальски изучить эту публику. И хорошенько взвесить, а стоит ли. Ох, ох! Вовремя списали меня во вторые пилоты. Очень кстати. Эти Мэги не ведают, что творят. Еще немного — и вся Галактика стала бы вотчиной колонии. Эх, капитан, капитан, еще ни одно доброе дело не оставалось безнаказанным, как говаривают колонисты…

Капитан Мэг объявил по трансляции:

— Экипажу быть на местах. Трехминутная готовность. — И сосредоточенно возложил руки на штурвал.

Дверь рубки распахнулась.

Капитан оглянулся в недоумении.

На пороге стоял Хиск. Тод маячил за его плечом.

Глава 6 СХВАТКА

— Что случилось? — обеспокоенно спросил капитан Мэг.

Разве что слепой мог теперь не заметить, что Хиск наширялся под завязку. Его лицо стало багровым, ноздри подрагивали, губы кривились в бессмысленной ухмылке.

Тяжело ступая, он приблизился к пульту.

— Ничего особенного, Мэг. Уступи-ка Тоду место. Грузач поведет он. Надо заглянуть к приятелю на одной планете, тут неподалеку.

Капитан в изумлении поднялся с кресла.

— Вот вам и колонисты, — сказал Улье. — Легки на помине.

— Тод, займись им, — бросил через плечо Хиск. — Сдается мне, что он сучкарь.

Механик пригнулся, пошарил за голенищем, в его руке блеснул длинный нож.

— Ну ты, хмырь корявый, — пробормотал он, cейчас я тебя заделаю под красный воротник.

На табло отсчета мелькнул ноль. Немного позжe заныл зуммер, замигала аварийная лампа. Автоматика сигналила о том, что в программе полета происходит заминка по вине экипажа.

— Капитан, ты оглох или сдурел, что ли? — повысил голос Хиск. — А ну пшел, образина лиловая!

Тод остановился в двух шагах от спокойно сидящего в кресле Ульса, поигрывая ножом.

— Эй, Хиск, — сказал он, не отрывая взгляда от лица разведчика. — Похоже, этот волосатый чунарь нас ни капли не трухляет.

— Я ж тебе говорю: он сучкарь. Гнус легавый из досмотровки. Давай кончай его.

Вооруженный человек не опаснее однорукого. Все его внимание сосредоточено на оружии. Его действия легко предугадать. А главное — он уверен в своем преимуществе перед безоружным. Улье широко улыбнулся, потягиваясь в кресле, и это вывело Тода из себя. Что и требовалось для полного перевеса сил в пользу разведчика.

— Ах ты, гнида! — рявкнул колонист и ринулся вперед, замахиваясь ножом.

В тот же миг капитан с неожиданной для его лет ловкостью отпрыгнул в угол, вырвал из кобуры револьвер и наставил на Хиска.

— Стоять! — крикнул он.

Xиск сделал шаг вперед. Револьвер чуть заметно дрогнул в руке Мэга.

Выстрела не последовало.

Молниеносно колонист схватил капитана за кисть левой руки, из правого кулака Хиска выскочило лезвие складного ножа и вошло по рукоять в грудь Мэга. Все произошло в считанные мгновения. В углу рубки навзничь лежал труп Мэга с ножом в груди. В противоположном углу, среди рассыпанных по полу пешек нак-нака, стонал скрюченный Тод. Улье стоял над ним с ножом в руке, глядя на то, как Хиск целится в него из капитанского револьвера.

Ныл зуммер, мигала сигнальная лампа.

Разведчик думал не о револьвере, а о капитане Мэге. Револьвер — барахло, детская хлопушка. Пока нервный импульс, отразившись в глазах стреляющего, сбегает к пальцу, пока сокращается мышца, пока курок становится на боевой взвод и срывается, ударяя по бойку, пока сгорает порох, ввинчивается в ствол пуля, пока пуля рассекает воздух со скоростью полмили в секунду, — времени более чем достаточно. Легкий финт корпусом, прыжок, удар ногой по стволу револьвера. Выстрелить дважды Хиск просто не успеет. Увалень с чудовищно плохой реакцией. Так черепаха могла бы попытаться укусить змею.

Не о револьвере, который в руках Хиска безобиднее пугача, думал Улье, а о капитане Мэге.

Ийянин все-таки не выстрелил.

Но кто бы мог предположить, что Хиск его зарежет? Улье полностью был уверен, что капитан в сговоре с колонистами. Из лучших, из гуманнейших побуждений, но в сговоре. Проклятая инерция мышления.

Разведчик понимал, что смерть капитана лежит на его совести. Надо было не мешкая, одним махом скрутить обоих подонков и возвращаться в Космопорт-1. В конце концов, рано или поздно выяснилось бы, кто организовал похищение горючего и где находится корабль колонистов.

Мэг. Благородный непротивленец злу Мэг. Нет, капитан, что-то тут не так. В твоей концепции кроется изъян. Ты обнаружил его своей гибелью. Ты не прав, капитан. Нет ничего возвышенней и героичней такой смерти, но и более нелепую трудно представить.

По-прежнему ныл зуммер и мигал аварийный сигнал.

Ты надеялся, что убийца испугается револьвера, Мэг. А тот знал, что ты не сумеешь выстрелить даже под страхом смерти. Он спокойно и цинично зарезал тебя, зная наперед, что ты не сможешь оказать сопротивления.

Тут что-то не так. До тех пор пока мир делится на хисков и мэгов, нельзя отказаться от оружия. Даже рискуя встать на одну доску с убийцами. Кто — кого. Либо мы избавим мир от заразы насилия, либо колонисты вынудят нас стать такими же, как они. Но ты избрал свой путь, Мэг. Иначе и быть не могло.

Противники стояли в разных углах рубки. Хиск целился, надо отдать ему должное, безупречно. Правее и ниже левого соска на три пальца.

Ульсу ничего не стоило увернуться от пули, перехватить обрызганную кровью руку и сломать ее, как хворостину. Он дорого дал бы за то, чтобы она медленно похрустывала, и сухожилия лопались одно за другим, и так же лопался бы от боли мозг убийцы, пока на него не упадет милосердное покрывало шока. Пусть. Пусть летит ко всем чертям великий Принцип Гуманности, если гибнут такие, как капитан Мэг. Но тогда игра будет окончена. И смерть Мэга не будет полностью отомщенной.

Знал бы врач, на какие мысли способен разведчик Улье, он вообще выправил бы ему инвалидность.

Так прошло несколько секунд. Хиск тщательно целился. Но не стрелял.

— Милосердный дьявол, — наконец пробормотал колонист, — да он и пули не трухляет.

Стонущий Тод заворочался и сел на полу. Сломанная рука задела ножку опрокинутого столика, и колонист зашипел от нестерпимой боли.

— Чего ты тянешь?! — сдавленным от ярости голосом выкрикнул он. — Этот гнус размастырил мне граблю! Кончай его!

— Не кипеши, — ответил Хиск, продолжая целиться Ульсу в грудь. — А что еще он мог заделать такомy хавырлу негожему? Ты теперь полное труляля. Кто поведет грузач?

— Думаешь, он пилот? Он же сучкарь, легавый сучкарь, клянусь на Башню!

— Легавый или нет, но он стоит десятка таких чунарей ненадобных, как ты. Сиди, кочумай. Паси свою граблю. Слушай, ты, — обратился он к Ульсу, — не вздумай только вертеть косую. Ты пилот или вправду легаш?

— Я умею водить корабль. Этого тебе достаточно?

— Он, косит! Он жить хочет и лепит тебе горбатого! В досмотровке не учат водить корабли! — вопил Тод. — Лучше кончай его. Веди сам!

Густо пересыпанный сленгом диалект, которым пользовались колонисты, был хорошо знаком Ульсу. Так разговаривали на восемнадцати из карантинных планет. Значит, круг поиска сужается. Но это еще не успех. Этого ничтожно мало. Надо, чтобы колонисты сами вывели разведчика на спрятанный корабль.

— Я не могу вести, — ответил Хиск. — Грабли дрожат.

— Наширялся! Наширялся, падла! Теперь кранты нам. Зет узнает — он тебя за кишки на Башне подвесит! Только нам не добраться. Нас легавка тут прижучит. Тепленьких.

— Ничего. На самый край этот легаш будет заложником. А ну брось мойло, ты!

Улье отбросил нож в дальний конец рубки.

— Говори как на духу: вправду умеешь водить или так, бороду клеишь?

— Сколько можно повторять?! — произнес Улье. — пилот второго класса, на счету больше ста нырков. Хиск сощурил туманные глазки.

— Ну, смотри. Если ты мне загибаешь туфлю, я тебе не завидую. Я тебя не сразу убью. Я тебя неделю буду мучить. Я с тебя всю шкуру сдеру по кусочку, если что не так. Понял? Садись за пульт! Живо!

Не опуская револьвера, колонист отступил вбок пропуская разведчика к пульту. Улье положил руки на чуткие подушечки сенсорного штурвала.

Тод постанывал в своем углу и отчаянно сквернословил.

— Все равно я его кончу, — приговаривал он. — Я его заделаю начисто. Он положил меня под крест гнида легавая.

— Заткни пасть, — буркнул Хиск. — А ты не трухляй, веди спокойно. Если нырнешь как надо, никто тебя не тронет. Верняк.

Что-то не верилось Ульсу в благодарность колонистов.

— А-а-а, до чего больно… Милосердный дьявол, как болит, у-у-у… — канючил Тод в своем углу.

— Да заткнись ты! — не выдержал Хиск. — Хвата скулить!

— Бо-ольно…

— Что я тебе — лепило? Я мастырки не вправляю.

— Дай ширнуться. Дай. Может, отпустит. Поколебавшись, Хиск вынул из кармана портативный инъектор и кинул его изувеченному.

— Держи тележку. Больше трех башей не втыкай, a то тебя тогда ни один лепило не откачает.

Здоровой рукой Тод сделал себе инъекцию в бедро прямо сквозь комбинезон.

— Ну все. Погнали, — сказал Хиск. — Давай ныряй, пилот-легавый второго класса.

— Знать бы, куда нырять.

— Ага, верно, — штурман извлек из нагрудного кармана модуль с мнемокристаллом. — Лови.

Улье поймал модуль на лету, вставил в гнездо ввода и быстренько вычитал с дисплея координаты. Затем вспомнил нужную страницу из атласа разведслужбы.

Планета К-103.

Ориентировочная давность высадки, учитывая релятивизм, составляет сорок тысяч гал. Колония компактная, урбанистического типа, жизненное пространство имеет ограниченный радиус, численность — около пятисот тысяч человек. Индекс социального неравенства — /5х104. Развитие культуры — дегенеративное. Самообеспечение — 0,15 от потенциального уровня. Промышленности нет, земледелие в зачатке. Убытки от социальной несправедливости — 90 процентов. Преобладающая массовая психология — паразитическая. Образ жизни в основном растительный. Государственность монократическая, кастовая. Общее развитие протекает с обратным знаком, затухающими темпами, к уровню гомеостаза.

Что еще?

Корабль.

Судно прибытия не отождествлено и не обнаружено. Предположительно залегает в культурном слое. Что ж, это не работает на версию, но и не отметает ее. Будем искать. Надо думать, не зря же колонисты должны были привести захваченный грузач именно туда. Скорее всего на К-103 находится таинственный Зет, который властен над кишками штурмана Хиска. Такую крупную птицу не грех навестить.

Из компьютера выползла широкая лента с вычерченной параболой нырка. Улье оторвал ее и прикрепил над штурвалом к пюпитру, поверх типовой схемы нырка на Софорос.

— Готов? — спросил Хиск.

— Сейчас нырнем. Только, слышь, не маячь за спиной со своей дурацкой пушкой. Не дави на психику.

Поколебавшись, Хиск отошел и сел в уцелевшее после драки кресло. В выпуклом экранчике планетного локатора, отключенного за ненадобностью, он был отлично виден. Руку с револьвером убийца держал на подлокотнике, ствол нацелен на Ульса. Разведчик не сомневался, что, едва грузач вынырнет вблизи К-103, Хиск выстрелит ему в затылок.

Глава 7 КОШКИ-МЫШКИ ВСЛЕПУЮ

— Слышь, ты, сявка. Попробуй только нырнуть не туда. Я стреляю без промаха, — предупредил Хиск.

— Да иди ты, — отмахнулся Улье.

— Что-о?!

— Сказано тебе, не дави на нервы. Если у меня дрогнет хоть палец по твоей милости, наша корма вынырнет сегодня, а нос послезавтра. Причем в разных созвездиях. Это ты хоть понимаешь?

— Ага: Все-таки затрухлял, — удовлетворенно заметил колонист. — Тогда порядок.

Накачавшийся наркотиком, Тод мирно сал на полу.

— Присматривай лучше за своим приятелем, — посоветовал Улье. — Если пойдем штопором, как бы он голову не зашиб.

— Что я его, на колени к себе возьму? Давай ныряй без разговоров. Не тяни, ради милосердного дьявола!

Улье предельно сосредоточился.

Сейчас генератор транспространственного импульса взрежет привычные три измерения, и корабль провалится в то, что даже бездной назвать было бы слишком мягко. Там вообще неприменимы никакие привычные представления о пространстве. До сих пор неизвестно, что это за субпространство такое. Впрочем, для того чтобы хорошо плавать, вовсе не обязательно знать химический состав воды. Дело пилота — вести корабль точно по расчетной параболе. И если на ее входной ветви судно станет вилять или, того хуже, вдруг сделает петлю, пойдет штопором, пилот должен строго симметрично повторить эволюции корабля на выходной ветви в обратном порядке. Никакая электроника ему не в силах помочь, потому что в субпространстве атом — уже не атом, электрон — не электрон. И хотя лампочки горят, как обычно, их свет состоит не цз фотонов, а из каких-то иных, неведомых частиц. По-прежнему ток бежит по проводам, но ни одна электронная схема не работает. В субпространстве теряют свою одностороннюю проницаемость р-п-переходы полупроводников микромодулей. И вся надежда лишь на память пилота, его руки, его молниеносную реакцию. Стоит допустить малейшую неточность — и корабль развалится на куски при выходе из нырка, на границе субпространства и трехмерного мира. Хотя и редко, но так тоже случается.

И вот настал миг, когда Улье с замиранием сердца включил таймер и легонько прижал к штурвалу ладони. Таймер отсчитал пять последних секунд перед нырком. Затем корабль мелко вздрогнул, как лодка, проходящая речной перекат. Над пультом загорелась надпись: «Отказ автоматики».

Впервые Улье выполнял параболический нырок не на тренажере, а за штурвалом корабля. В качестве пассажира он тысячи раз пересекал субпространство. И каждый раз ему становилось слегка не по себе. Потому что и корабль, и воздух в каюте, и комбинезон, и само тело разведчика состояли не из обычного вещества. Материя меняла знак, выворачивалась наизнанку, преображалась зеркально; происходило все что угодно, но, поскольку одновременно изменялось все находящееся на корабле, перемены оставались незаметными. И только отказ электроники свидетельствовал о том, что судно погружено в иной, чуждый мир.

Ежесекундно взгляд пилота обегал шкалы координаторов, гирокомпас, лаг, хронометр, обрывок ленты с параболой нырка. Малейшие отклонения от расчетной траектории он тут же корректировал легкими движениями пальцев и откладывал в памяти. Корабль шел гко, флюктуации не наблюдалось. С идеальной точ-мостью заложив вираж. Улье лег на обратный курс. Тут даже думать не приходилось: руки сами помнили, что им делать.

Снова по корпусу корабля пробежала дрожь, и бездействовавшая часть экранов, шкал и циферблатов снова ожила.

Нырок закончился.

Теперь электронный лоцман должен был вывести грузач на орбиту вокруг К-103, а Хиск, взглянув на координатор и оценив точность нырка, мог со спокойной душой отправлять пилота в расход.

Покосившись на выпуклый экранчик локатора, Улье увидел, как штурман поднимает револьвер и не спеша прицеливается. Видимо, у Хиска не возникало ни малейших сомнений в том, что грузач приведен в нужное место.

— Как вынырнули? Порядок? — спросил колонист.

Лишь одно коротенькое «да» отделяло Ульса от пули в затылок.

И тут наступила тьма.

Внезапная, кромешная, пугающая, она заполнила рубку вместе с абсолютной тишиной.

— Что за дьявол?! — вскрикнул Хиск, опомнившись. — Эй! Авария?! Ответа не последовало.

— Ты что, шутки шутить вздумал? Стрелять буду! Э-эй! Подай голос, гнида! Что стряслось? В рубке по-прежнему стояли тьма и тишь. Хиск не решался палить наугад, и Улье оценил его выдержку. Разведчик ожидал, что, едва он рванет аварийный рубильник, растерянный колонист откроет пальбу. Поэтому Улье молниеносно соскользнул с кресла на пол, затем бесшумно перекатился почти к самым ногам убийцы. Тот мог выстрелить наобум, но вряд ли догадался бы, что разведчик распластался на полу в двух шагах от него.

— Эй! — рявкнул Хиск. — Легаш паршивый! Или ты включаешь свет, или буду стрелять!

Враги замерли, прислушиваясь. Каждый пытался определить по слуху, где находится и что делает противник.

— Считаю до трех, потом стреляю! — предупредил колонист. — Раз! Два!

Разведчик приподнялся, готовясь вскочить на ноги, едва сверкнет пороховая вспышка. Выстрел выдаст Хиска с головой. Стоит Ульсу увидеть, где находится рука с оружием — у бедра, у пояса или на уровне плеча, — и все, поединок можно будет считать законченным. Стреляющий в темноте уязвимей безоружного.

— Три! — крикнул колонист.

Однако выстрел не грянул.

Чего-чего, а смекалки и самообладания этому Хиску не занимать. Игра в кошки-мышки несколько затянулась. А это не входило в расчет. Время пока работало на Хиска. Рано или поздно разведчик выдаст себя малейшим шорохом. И убийца уверенно выстрелит на звук. Звук.

Осторожно, по миллиметру передвигая руку, Улье нашарил на полу одну из рассыпанных пешек нак-нака. Затем все так же бесшумно кинул ее в дальний угол. Раздался звучный щелчок. Тут же над самой головой Ульса метнулся сноп пламени и прогрохотал выстрел.

Не успел заглохнуть визг рикошета, как в темноте послышались учащенное дыхание и сдавленная ругань колониста, затем крик боли, и чуть погодя на пол шмякнулось поверженное тело.

Зажегся свет.

Улье сидел на подлокотнике капитанского кресла, поигрывая револьвером. Хиск валялся в углу. Немного погодя колонист привстал, привалился спиной к стене и, морщась от боли, стал массировать левой рукой помятую кисть.

— Ну, кто тут сявка? Кто чунарь? — поинтересовался разведчик.

— Твоя взяла, легавый. Ну ничего. Смотри в оба. Хиск еще никому спуску не давал. У-у, милосердный дьявол. Ты ж меня чуть не замастырил.

— А надо бы. Руки-ноги бы тебе переломать, подонок.

— Э, нет, — ехидно возразил колонист. — Не смoжешь ты этого. Ваша чистоплюйская вера не позволит.

— Ага. Вот почему ты ничего не боишься. В самом деле, что с тебя взять? Максимум — сошлют по суду нa ту же самую твою планету.

— Точно, легавый. Ничего-то вы мне не сделаетe. А мы сделаем. Еще как сделаем. Вот увидишь. И тог, уже мы себе наладим нормальную житуху, а вас запихаем на самые дерьмовые изо всех дерьмовых планет. Если не проще будет списать вас под корень. И мы тобой еще посчитаемся, не сомневайся.

— Ах, как ты в этом уверен… Закипая от ярости, разведчик встал с подлокотникa и навел револьвер Хиску в лицо.

— Эй… — встревоженно забормотал тот. — Эй, ты что? На клин сошел? Сбрендил? Ты… ты что это…

— Ты вне закона, — ледяным голосом заявил Улье. — Свидетелей нет. Никаких доказательств в свое оправдание мне даже не потребуется. Любая комиссия поверит на слово, что я разнес тебе череп случайно, в порядке самозащиты, вместо того чтобы ранить в плечо. Да мне вообще плевать на все комиссии. Пусть меня хоть сошлют, но я тебя выведу в расход. Встать, гадина! Суд идет.

— Ты что? Какой суд?..

— Мой собственный. Слушай приговор. Убийца капитана Мэга приговаривается к смертной казни через расстрел. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. В исполнение привести немедленно, — отчеканил разведчик. — Встать!!!

Хиск вжался в стену, не сводя глаз с черного дульного зрачка.

— Нет… ты не… сможешь… — наконец пролепетал он. — Легавые не убивают. Ты не убьешь.

— С такой уверенностью, конечно, приятно убирать самому, — усмехнулся разведчик. — Ты думал, в пюбом случае тебе эта смерть сойдет с рук? Да? Можно перерезать нас всех до единого и никто не даст отпора? Но ты нe на того нарвался, подонок. Я работал в разведке. До тех пор, пока врач не обнаружил, что еще немного — и я начну стрелять направо и налево в такую мразь, как ты. А теперь я, кажется, действительно могу убивать. Потому что таких, как ты, надо убивать. Потому что вас нельзя не убивать. Это преступление — не раздавить такую гадину, как ты.

Сквозь багровый румянец ширакеша пятнами проступила меловая бледность.

— Ты не сможешь, — промямлил он. — Я не верю.

— Сейчас убедишься, — и Улье хладнокровно взвел большим пальцем тугой курок.

— Нет-е-ет! Не надо! Не надо, не надо! Не-ет! Закрыв лицо ладонями, убийца корчился в исте-рике.

— А ну молчать! Умей встретить смерть, как надо, — приказал Улье.

— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет… Я не хочу! Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Уцепившись за одно слово, колонист твердил его как заклинание, в котором заключается возможность жить. Словно выстрела не могло последовать, пока он говорил.

— Смотри сюда! — рявкнул Улье. — Смотри на дуло. Больше ты никогда и ничего не увидишь.

— Не надо — не надо — не надо… — захлебываясь Рыданиями, повторял обреченный.

— Тьфу! — плюнул разведчик, сунув револьвер за пояс. — Слизняк.

Хиск сразу притих и, не веря, что еще жив, посмотрел сквозь мокрые от слез пальцы.

Выдержав необходимую паузу, разведчик начал допрос, благо психологическая обработка прошла отМенно.

— Ты будешь жить, — сказал он, — но только в одном случае: если ответишь на все мои вопросы без утайки. Иначе я тебя пристрелю и глазом не моргну. Понял?

— Д-да.

— Ты хорошо понял? Не вздумай врать, все равно запутаешься. Если поймаю на малейшем вранье, тебе каюк. Начали. Кто организовал погрузку горючего? Кто спланировал всю операцию?

Хиск молчал.

— Отвечай, живо! — Улье взялся за рукоять револь вера.

— Сначала давай все вопросы. А потом я посмотрю, отвечать или нет.

— Ого! Не надолго хватило твоего испуга, — удивился Улье. — Или ты думаешь, я шутил?

— Все вопросы сразу. Иначе отвечать не буду, — упрямо пробормотал Хиск.

— Сразу так сразу. Я покладистый. Значит, так. Еcли горючка нужна для вашего корабля, то где он? Kaк вы попали в космос и на корабли? Сколько вас? Koгo ты знаешь и с кем связан? Кто вас посылал и кто обyчал? Какова конечная цель операции? Кто такой Зет, где его можно найти? Для начала хватит.

— Нет, — с неожиданной твердостью ответил Хиск. — Я передумал. Я не буду тебе катать шары.

— Тогда я тебя убью. Клянусь всем святым, если нe ответишь, ты мертвец. Или думаешь, у меня не хватит духу тебя пристрелить? Хватит, еще как.

— Стреляй. Так и так хана. Только тебе тоже хана, раз ты закрасился в этом деле. Спрашиваешь, кто такой Зет? Лучше не лезь, не мочи рога, забудь это имя, легавый. Забудь. А меня можешь кончить. Потому что, если я расколюсь, я все равно не жилец на этом свете. Но уж лучше тогда от пули. Это легкая смерть.

Ну и ну. Похоже, от Хиска действительно ничего не добьешься. Кто же такой Зет, нагнавший на прожженного головореза такого страху?

— Ложись! — гаркнул разведчик. — Лицом вниз!

Колонист, немного поколебавшись, выполнил приказание. Улье завел ему руки за спину, пристегнул левую манжету комбинезона к правой, так, чтобы освободиться без посторонней помощи Хиск не мог.

— Полежи и подумай хорошенько, — посоветовал он связанному. — Может, и есть смысл расколоться.

Взвалив на спину труп капитана Мэга, Улье отнес его в подсобный отсек. Там он уложил погибшего в герметическую капсулу и подсоединил ее к трубопроводу жидкого азота.

Прощай, капитан.

В нашем споре поставил точку другой.

Все кончено, и ты лежишь в ледяном гробу за сотни парсеков от благодатной Ийе. Но тебя похоронят на родине, со всеми почестями. Обещаю тебе это, капитан.

Ты не отдал мне револьвер и не сумел выстрелить сам. И тебя зарезал подонок.

Так ведется от века — покуда существуют добро и зло, добрый выглядит беспомощным в сравнении с многоликим и ничем не брезгающим негодяем. Подлый может применять все приемы борьбы, и дозволенные и грязные. Значит, в открытом поединке благородный человек обречен.

Так ли?

Закон рычага: выигрывая в расстоянии, проигрываешь в силе. Обретая высокий смысл жизни, рискуешь утратить саму жизнь. Мир предрасположен к тому, чтобы честность и доброта всегда оставались в проигРыше.

Так ли?

В конечном итоге кто берет верх? Грубая сила? Величие духа?

Но что может быть презреннее бессильного духа и о может быть гаже бездуховной силы?

Неужто они разделены, как вода и масло, и не cмeшиваются никогда?

Кто побеждает в итоге?

А где он, итог?

Он, словно черта горизонта, передвигается вместе с идущим.

Прощай, капитан. Я иду.

Глава 8 НЕХОРОШО БЫТЬ ШИРАКЕШЕМ

Вернувшись в рубку, Улье занялся спящим Тодом. В аптечке нашелся баллон с жидким сернокислым кальцием. Разведчик густо забрызгал им рукав комбинезона Тода, и вскоре покалеченная рука колониста покоилась в импровизированном лубке. До госпиталя сойдет, а там уже ему срастят кости в лучшем виде.

Улье понимал, что любой теоретик в области гуманизма осудил бы его за причиненное Тоду излишнее увечье. Но иного способа отстранить колонистов от управления кораблем Улье второпях не придумал. Он затеял крупную игру, и пока что она удалась блестяще. К голосу же воображаемых ригористов, а точнее, к голосу совести он старался не особенно прислушиваться. Главное, считал он, — выйти на нужную планету.

Вон она, планета, застилает весь экран. Впрочем, над материком висит сплошная облачность, ничего не видать.

Настроив корабельную рацию на аварийную частоту, Улье услышал настырный писк. Ти-та-та-ти. Ти-та-та-ти. Ага, неподалеку проходит контрольный буй, в просторечии — пискун. С этого писка, предупреждающего корабли о карантине, всегда начинается работа разведчика.

Улье запросил буй о нарушениях карантина за последнее время. Оказалось, что ни один корабль к планете не приближался, с тех пор как восьмая бригада разведслужбы обследовала К-103 в порядке превентивного надзора. Ордер на обследование зафиксирован, выдан Галактической Лигoй. Все как полагается.

Негусто. Посмотреть бы отчет «восьмерки». После его постоянное наблюдение, значит, сочли нецелесобразным, планету внесли в список бесперспективных, оставили ее на попечении пискунов до лучших времен. Интересно, кто проводил рейд и составил отчет? Да ну, если своих подозревать… Но кто тогда? Кто меет дело с карантином, кроме разведки? С другой cтороны, шестьсот гад назад ни Хиска, ни Тода вообще нa свете не было. Разве что… Релятивистский парадoкс? Чушь какая-то.

Тут интуиция подсказала Ульсу запросить с буя нализ текущего момента. Хотя это считалось среди разведчиков таким же бессмысленным занятием, как расспрашивать дверную ручку о ее самочувствии.

Терпеливо слушал Улье и данные о работе бортовых систем, и метеосводку по карантинной планете, и много всего прочего в том же духе. Наконец пискун исчерпал свои возможности и прекратил доклад.

Одна-единственная фраза, мелькнувшая среди нестерпимо скучной чепухи, подтвердила догадку Ульса.

«Нарушений карантина нет», — браво доложил пискун.

«А корабль на орбите?» — переспросил Улье.

«Корабля нет. Нарушений карантина нет», — отрапортовал пискун, нимало не смущенный нелогичностью такого заявления.

Все стало ясно. Буй просто-напросто не засекает грузач. Он слеп. Можно ручаться, что пискуны на всех орбитах вокруг К-103 тоже искусно подпорчены. Ну и расклад. Эти ребята подготовились нешу-точно.

— Эй, Хиск, — позвал Улье через плечо, — а чего это вокруг твоей планеты неисправные буи крутятся? Разве ж это порядок?

— Пошел ты… — вяло буркнул колонист.

— Ну-ну, детка, без грубостей, — Улье крутанулся в кресле, чтобы видеть допрашиваемого. — Пораскинь-ка мозгами. Ты спалился? Спалился начисто. Горючку привез? Гада легавого ты привез вместо горючки Я хоть сейчас могу твою планету сдать под пропол. За неделю все раскопаем, будь уверен.

— Ну и раскапывай. А я тебе не подельник.

— Думай, думай хорошенько. Если твой дорогой Зет уцелеет, что он с тобой тогда сделает? Поди объясни ему, что ты молчал. Лучше не молчи, дай зацепку. Определю я твоего Зета в стойло, и ты целее будешь.

— Зета в стойло?! Руки у тебя коротки. Попробуйте к нему сунуться. Хоть всей вашей легавкой. Он вас мигом накрутит на винт.

Что такое «накрутит на винт», Улье не знал. Но похоже, Хиск искренне убежден, что Зет при желании накрутит на винт не то что Ульса, но и всю разведку. Интересная персона. Как бы с ним ловчее познакомиться?

— Дубина, — сказал Улье. — Выгоды своей не понимаешь. Коли так, давай наводку на Зета. Страви меня с ним. Или я его, или он меня. Иначе ты свою шкуру не убережешь.

— Нет, мне так и так хана, — пробормотал Хиск, безучастно глядя в потолок. — Хана кромешная. И тебе хана. Всем хана. Зет спуску не дает. Говорил тебе, не мочи рога свои легавые. Ты его не сыщешь. А сыщешь, тебе же хуже. Дергай лучше отсюда, пока цел.

— Отсюда? Вот ты и прокололся. Значит, Зет внизу, на этой планете?

— Я тебе ничего не говорил, — лениво возразил Хиск. — И вообще, сипни. Дай припухнуть.

Он демонстративно закрыл глаза. Похоже, наркотическое возбуждение сменилось у него глубокой апатией. Да, придется отложить дальнейший допрос.

Но главное — Зет находится на планете К-103. Да и род ведь проговорился, что они могут не добраться туда — то есть к Зету.

Надо идти в рейд. Надо застать противника врасплох, пока он ожидает прибытия контейнеров. И скорее всего Зет на своей планете — весьма заметная личность. Вот только вряд ли он известен под этой кличкой. Что ж, поживем — увидим.

Для высадки сгодится за неимением лучшего разъeздная капитанская шлюпка. Можно сходить в веселенький рейд. Без начальства, без бригады, без ордера, сам себе хозяин. А что, так даже веселее. Пусть меня выперли из разведки, я еще кое-чего стою. А хуже, чем есть, уже не будет. И даже если после этого меня спишут вчистую, будет что вспомнить. А может, еще и не спишут… В любом случае спрашивать позволения сейчас не у кого.

Разведчик повернулся к пульту, настроил обзор. На экране голубел прозрачный серпик. Корабль проходил над ночным материком. Там внизу, во тьме, раскинулось поселение, единственное на всю планету. Крошечная прививка человеческой расы, сделанная звездолетом на выпуклом планетном боку. Автоматика посадила ссыльный корабль в гуще сельвы, у излучины реки. Выше по течению начинались неприступные горные хребты. С другой стороны подковой раскинулись обширные болота. И лишь крошечный клочок земли, огражденный природой со всех сторон, приютил колонистов.

Они до сих пор жили на пятачке, выжженном корабельными дюзами при посадке. Радиоактивную пыль развеяло ветром или смыло дождем, но долго еще ни одной травинки не могло взойти на спекшейся почве. Со временем люди осмелились выйти из корабля. Любопытство возобладало над страхом неизвестности. Следующее поколение уже перестало бояться голубой бездны вверху и отсутствия металлических переборок вокруг. На пепелище вырастали землянки, шалаши, кривобокие лачуги из нетесаных камней, обмазанных глиной. Позже во всеми покинутую громаду звездолета забредали только дети либо те, кому понадобился кусок металла для изготовления ножа. Разъедаемый хозяйственными нуждами поселенцев, корабль мало-помалу превращался в обгрызенный остов, и его лишенные обшивки ребра наконец обрушивались, не выдержав собственного веса. Груда металлолома исчезала под наслоениями отбросов, и к тому времени, как правило, память о корабле изглаживалась окончательно.

Во всяком случае, такой была судьба звездолетов на большинстве планет, которые довелось повидать Ульсу.

Его размышления прервал сдавленный стон.

Разведчик оглянулся на спящего Тода. Лжемеханик тихо посапывал, сжав здоровой рукой инъектор; подле валялись три пустые ампулы.

Стонал Хиск.

— Эй, что с тобой? — окликнул его Улье. Колонист разлепил веки и уставил в потолок выпученные, безумные глаза.

— Ширвы… — пробормотал он. — Тележку… М-м-м-м…

— А, отходняк начался? — соболезнующе поинтересовался разведчик. — Ничего, потерпишь.

— Д-дай. Дай ширву. Скорее. Жжет.

— Не дам, и не проси. Я тебя ублажать не намерен.

— Х-хах! — выдохнул Хиск, ворочаясь. — Ну дай. Д-дай. Не будь гнидой. А-а, милосер-рдный дьявол! Все нутро печет. Ну дай. Ну хоть полбаша..

У него начинался приступ абстинентной горячки. Ее симптомы стремительно нарастали.

Тело ширакеша дугой выгнулось над полом. Рубку потряс нечеловеческий вопль.

— Ши-ирву! — орал Хиск. — Дай! Дай! Дай ширнуться! Да-а-а-ай!!! Сучара! Гнус! Легавра! О, как жжет… А-а-а! Дай! Тележку! Хоть каплю! Каплю! Ши-ирвы! Я подыхаю! Я подыхаю! Я подыха-а-а-ю!

В нестерпимых муках ширакеш корчился на полу. С его посиневших губ летели клочья пены.

— Дай! Дай! Дай-дай-дай! Гнус! О-о, кишки выну через горло! Дай тележку! У-у-у, милосердный д-дья-вол! Я же подыхаю, ты что, не видишь, падла?! Дай!!!

— Не меня проси. Попроси у капитана. Он бы дал. А я другой закваски. Можешь хоть загнуться или сойти на клин — я и глазом не моргну. Капитан тебя пожалел бы. Но ты его прирезал, подонок. И сжалиться над тобой теперь некому. Понял?

Хиск зарычал от ненависти и боли. Он силился разнять сцепленные за спиной рукава, но форменная ткань и пряжки не поддавались.

— Я тебя заделаю-у-у-у! — выл он; — Бородатая гнида, а-а! Заделаю! О-о, я сойду на клин! Я завернусь! О, как жжет! Это огонь! Воткни хоть полтележки! Человек ты или нет?!

Улье вынул инъектор из руки спящего Тода. Хиск затих и умоляющими больными глазами уставился на вожделенную «тележку». То был многозарядный аппарат, предназначенный для массовых прививок. Им оснащались биологические лаборатории и спасательные медицинские бригады.

— Где ж ты раздобыл такую справную тележку? — поинтересовался разведчик, убедившись, что в магазине инъектора имеются еще дюжины две ампул.

— В грузе…

— И ширву там же?

— Д-да. Воткни. Воткни скорее. Хоть каплю. Будь же ты человеком.

— Человека ты прирезал. А я всего-навсего разведчик. Я дам тебе ширву. Но сначала ты мне все скажешь. Все! Без утайки.

Колонист забился в припадке. Уж на что Улье видал виды, но от этого звериного воя и судорог ему стало не по себе. Нагнувшись, он приложил сопло инъекtopa к шее Хиска и ввел минимальную дозу. Дрожащий наркоман замер, прислушиваясь, как снадобье растекается по его жилам.

— Еще… Дай еще, — прошептал он. — Это на пять минут. Дай полную втычку.

— Сначала скажи, кто такой Зет, зачем вам горючка, кто с вами работает. Живо!

Хиск не сводил глаз с руки Ульса, державшей инъектор.

— Нет…

— Ну, как знаешь, — разведчик выпрямился и сунул инъектор в карман.

— Помоги… Спаси… — зашептал Хиск, и по его щеке поползла медленная слеза. — Сейчас начнется по новой. Я не вытерплю. Я на клин сойду…

— Отвечай, — попытался вразумить его Улье. — Хуже, чем есть, тебе уже не будет.

— Нет.

— Боишься Зета?

— Да.

— Но ты понимаешь хоть, что сейчас загнешься? Или у тебя перегорят мозги — разница невелика. Так и так не будет больше тебя на свете. — Улье вытащил из кармана инъектор и повертел его перед мокрым от слез лицом ширакеша. — Вот оно, спасение. Я тебя запру в каюте, дам тележку, ширяйся хоть неделю. Только сначала дай мне брезец на остальную твою компанию. Ну?

Черты Хиска страшно исказились. Похоже, боль нарастала с новой силой.

— Ты… ничем не лучше… — прохрипел он, корчась.

— Что-что? — не разобрал Улье.

— Такой же, как мы, — превозмогая муку, проговорил ширакеш, потом перекатился на живот, скрючился, как зародыш, и умолк.

— Через пять минут будет поздно! — крикнул Улье. — Говори! Говори — и я тебя откачаю!

Хиск захрипел. Вдруг хрип его оборвался, и мышцы напряглись до предела. Начиналась каталептичеcкая фаза, после которой могла следовать лишь агония.

Ульс нагнулся, прижал сопло инъектора к сонной артерии умирающего и дал полную дозу. Чуть погодя тело колониста обмякло, он испустил долгий вздох и блаженно растянулся на полу.

Разведчик освободил его скрученные руки, расстегнув пряжки манжет, перевернул Хиска на спину и вложил ему в ладонь инъектор. Ширакеш стиснул пальцы на рукояти мертвой хваткой.

— На, — сказал Улье. — Заширяйся, хоть лопни.

Он сел в кресло и, не обращая внимания на простертого у его ног колониста, уткнулся лицом в кулаки. Его била дрожь.

Не каждому дано быть палачом.

ЧАСТЬ II БАШНЯ

Глава 1 НА СВОЙ СТРАХ И РИСК

Казалось, он висит в сплошной тьме.

Лишь бег цифр на шкале квантового лота показывал, что разъездная шлюпка с бешеной скоростью летит к ночному материку.

Никогда еще, наверно, подготовка к разведывательному рейду не занимала так мало времени. Улье перетащил в кают-компанию одурманенных до бесчувствия Хиска и Тода, оставил им ящик с аварийными пайками и наглухо заблокировал дверь снаружи. Через несколько минут он уже сидел в капитанской шлюпке и, пройдя шлюзование, устремился к запретной планете.

С этого момента Улье считался вне закона, как грубо нарушивший карантинные предписания.

Впервые вступал он в такой серьезный конфликт с законностью, которую дотоле всячески охранял по долгу службы, и это его даже позабавило. Хотя положение его было далеко не шуточным.

Он шел в рейд на свой страх и риск, шлюпка не имела специального разведывательного оборудования. Ему предстояло работать в одиночку, без прикрытия, без тщательной рекогносцировки и получения вводных, без камуфляжа, связи, биозащиты. Ему не приходилось рассчитывать ни на какую помощь извне. Он не имел при себе ни пневматического оружия с усыпляющими ампулами, ни газовых гранат, сеющих панику среди любого, самого доблестного, воинства. Он не был подробно ознакомлен с обычаями населения и общественной структурой, не был снабжен соответствующими биографией, одеждой, гримом, денежными знаками.

В разведслужбе победителей тоже судят, поэтому ро возвращении его ждало суровое наказание. Он не предполагал, какое именно, да и не так уж эта перспектива его волновала. Худшей кары, чем дисквалификация, для него изобрести не могли.

Теперь, летя в крошечной шлюпке навстречу неизвестности, он понял, что давно мечтал именно о таком рейде. Где вся надежда лишь на себя самого. Где сразу видно, чего ты стоишь. Именно ты. Ты сам.

Командир Ивз назвал бы это ребячеством, врач — преступным эгоцентризмом. Но оглядываться на чье-нибудь мнение Улье не желал. Человек, привыкший рисковать, редко задумывается об отдаленном будущем. Потому что это будущее может не наступить вовсе.

Пока что его занимало одно: как разыскать человека по кличке Зет и раскрыть его агентуру. Проследить пути, по которым идет обмен людьми, сведениями, грузами. Отвести угрозу всегалактического конфликта. Любой ценой не допустить колонистов в космос.

Первый раунд остался за Ульсом — он перехватил груз горючего. Но требовалось еще найти и пресечь нити, связывавшие колонию с… С кем? Как вообще могла зародиться в космопортах измена? Вот уж загадка из загадок.

Рейд предстоял совершенно небывалый. Обычно, идя на очередную карантинную планету, Улье знал всю подноготную ее обитателей, а те о его присутствии Даже не подозревали. Они вообще наивно полагали себя центром мироздания, не задумываясь, есть ли еще где-либо жизнь, отличающаяся от их собственной. А заметив промелькнувший меж облаков серебристый Диск разведбота, они считали его обманом зрения или плодом фантазии. В их среду Улье внедрялся с легкоcтью. Какую бы роль ему ни приходилось играть — нищего, слуги или вельможи, — он постоянно чувствовал cвое неизмеримое превосходство над окружающими.

Ибо те не ведали, кто он есть на самом деле. Ибо за eгo спиной стояла вся разведслужба.

Теперь ситуация диаметрально изменилась. Улье вступал в борьбу с огромной, строго засекреченной и профессионально отлаженной машиной, которая действовала, судя по всему, не хуже разведки. Да, если дело зашло так далеко, значит, агентурная сеть колонистов необычайно могущественна и разветвлена, а Хиск полностью убежден, что при столкновении разведки с его хозяином Зетом несдобровать именно разведке. Уж, наверно, эта убежденность хоть на чем-то да основана.

Улье поймал себя на каком-то новом, неведомом прежде ощущении. Как будто случайно наглотался газа, которым начинены гранаты заградительных групп. Только раз в десять слабее.

Неужто это страх, подумал он. Я испугался? Чепуха. Задрипанное селение на дикой планете, что там может встретиться серьезного… Будто не бывал я в переделках…

Но тягостное ощущение никак не проходило.

Вот что такое страх. Это когда ты чувствуешь, что есть нечто неведомое, перед которым ты бессилен. Или можешь оказаться таковым. Н-да, знал бы старина Ивз, что начисто лишенный страха Улье дрогнул-таки, ввязавшись в настоящее дело. Потому что как ни крути, а все предыдущие рейды не шли ни в какое сравнение с этим.

Да, Ивз, я впервые почувствовал страх. Но назад не поверну. Никогда еще ойкумена не зависела в такой степени от одного-единственного разведчика и результатов его рейда. Можешь корить меня, командир, за то, что я пошел в одиночку. Ты усмотришь в этом лишнее подтверждение моего плачевного диагноза. Но не могу же я вернуться в Космопорт. Я не знаю, как далеко зашла измена. Здесь, по крайней мере, ясно, откуда ждать удара и где искать врага.

Ты возразишь, что я мог бы со спокойной душой управиться в Космопорт-3, к тебе, но у нас свои счеты. К тому же ты там распутываешь это дело с другого конца. Встретимся посередке, Ивз, и честно разделим славу. А, тебе не по вкусу это слово? Ты считаешь его ключом ко всему, что сейчас происходит? Это и так, и не так. Не могу сказать, что я безразличен к славе. Но и без нее обойдусь. Я просто хочу добраться до загадочного Зета, а потом прочитать и весь букварь, сзаду наперед. Посмотрим, кто это наводит такой страх и каковы у него самого запасы личной храбрости. И если совсем начистоту, я ненавижу этого Зета как никого прежде, потому что именно он заставил меня впервые пережить испуг.

Между тем шлюпка вошла в нижний слой пепельных ночных облаков. Улье остановил ее полет, зависнув над самым центром поселения.

В инфравизоре, которым, по счастью, было оснащено суденышко, разведчик видел густую светящуюся сыпь. Он прибавил кратность увеличения. Точки превратились в расплывчатые, неправильной формы пятнышки. Так выглядели в инфракрасном спектре жилища, согретые дыханием спящих обитателей. Посреди селения различался отчетливый, ровно и сильно светящийся круг. Отлетев немного в сторону, разведчик обнаружил, что светящийся предмет имеет цилиндрическую форму. Прикинув высоту и диаметр строения, Улье невольно присвистнул.

Больше до рассвета делать нечего. Разве что отдыхать.

Разведчик направил шлюпку в сторону сельвы. Вскоре внизу показались еле различимые на экране контуры могучих крон. Улье сбавил ход, полегоньку изился и вплыл в хвойную тьму одного из гигантских деревьев. Шлюпка оказалась укрыта ветвями со ех сторон. Выдвинув манипулятор, Улье обхватил им ствол дерева и таким образом надежно встал на якорь. Затем разложил оба кресла и, вольготно разлегшись на них, уснул.

Можно было поспать не менее двух часов. Однако не прошло и полутора, как он проснулся, будто его толкнули.

Уже заметно светало. Над прозрачным колпаком кабины нависали густые колючие сучья. Раздвинув их, на лежащего Ульса взирали два лица. Хотя было бы не совсем точным назвать лицами два клубка спутанных волос, из-под слипшихся прядей которых посверкивали вытаращенные глаза, а ниже белели крепкие длинные клыки. Заметив пробуждение Ульса, существа пришли в бешеное возбуждение. Одно из них налегло на колпак мощной курчавой грудью и стиснуло его узловатыми когтистыми лапами, словно пытаясь раздавить этот прозрачный орех вместе с его начинкой. Второе существо принялось яростно молотить по колпаку твердым белым предметом, в котором Улье распознал обломок челюсти, похожей на человеческую. Судя по всему, волосатые существа состояли в дальнем родстве с разведчиком и надеялись свести знакомство покороче.

Не обращая внимания на суету нежданных гостей, он убрал манипулятор. Шлюпка отчалила, всплыла сквозь хлещущие ветви и повисла в рассветных небесах. В ответ существа изменили тактику. Они принялись когтями и клыками обрабатывать соединение колпака с обшивкой, вопреки очевидной тщетности подобного занятия. Увлеченность, с которой они пытались добыть себе завтрак, мешала им разглядеть, что шлюпка забралась на такую высоту, откуда падать небезопасно.

Настырность визитеров быстро приелась. Устремившись опять в гущу деревьев, Улье буквально счистил страшилищ с колпака, пройдя впритирку под толстым суком. Оглянувшись, он увидел, что твари оседлали сук и в оцепенелом разочаровании провожают глазами ускользающую добычу.

Вынув из-под кресла пакет с пайком, разведчик перекусил на скорую руку и повел шлюпку обратно к селeнию. Когда оно показалось за краем клубящегося зеленого простора сельвы, пришлось подняться к россыпи кучевых облаков и передвигаться в белесой мути, молниеносными рывками пересекая участки свободного пространства. Серебристая, с оранжевой флуоресцирующей полосой вдоль борта шлюпка, естественно, не годилась для разведывательных облетов. д что поделаешь. Приходилось утешаться тем, что на такой высоте она выглядела с земли юркой поблескивающей мошкой, и то если хорошо присмотреться. За-то Улье, окутавшись кисейными космами на нижней границе облачности, мог спокойно разглядывать селение в бинокулярный рефрактор.

Всякого навидаешься в колонии. Там щедро представлены все возможные варианты цивилизаций — от технократических до буколических. Больше всего там, однако, варварства, которое назвать цивилизацией не повернется язык. Но то, что открылось в поле зрения бинокуляра, не имело себе равных и потрясло своим убожеством даже видавшего виды разведчика. Жилищами по большей части служили шалаши из полусгнивших веток. Но их не хватало, и большинство людей в тот ранний час спало просто под открытым небом, на голой земле. Поворачивая объективы и орудуя трансфокатором, Улье исследовал населенное пространство и всюду находил одно и то же. Полмиллиона нищих бродяг лежали вповалку, приткнувшись друг к Другу боками. И хотя благодатный климат позволял им круглый год не опасаться простуды, зрелище от этого не становилось менее жутким.

А в центре невероятной картины находилось огромное каменное здание, которое ночью на экране инфравизора выглядело раскаленным кружком. Даже с выcoты птичьего полета поражали колоссальные размеры постройки.

Сложенная из нетесаных камней, Башня увенчивалась коническим бревенчатым колпаком. Внизу ее oкольцовывала деревянная пристройка со множеством узких бойниц и большими двустворчатыми воротами от которых тянулась мощенная камнем широкая прямая дорога. Она шла по радиусу через все поселение в сторону гор и примерно посредине раздваивалась. Пространство вокруг дороги и за развилкой было необитаемым и являло зловещий контраст с остальной, густонаселенной частью поселения.

Правая дорога вела к внушительной каменной стене, ограждавшей обширный прямоугольный участок. Там за оградой густо росли высаженные рядами деревья, пестрели аккуратные заплатки города, к стене изнутри примыкало несколько амбаров. Половину участка занимал цветущий луг, и на нем паслось стадо крупных четвероногих.

Левая дорога заканчивалась у подошвы скальной гряды, ныряя в жерло тоннеля. Куда вел тоннель, оставалось непонятным: дальше, за скалами, вздымались крутые горные уступы, переходившие в застланное тучами плоскогорье. Кое-где в просветах меж облаков сияли снеговые шапки, питавшие реку, которая спускалась по долине. Среди сельвы и вблизи поселения она разливалась широким полукольцом, встретив плотину в виде булыжной насыпи, обмазанной глиной.

Обозрев ландшафт, Улье опять принялся разглядывать лишенную окон и вообще следов обитания громаду Башни. Он прикидывал, исходя из величины и пропорций, какого типа звездолет мог находиться внутри. Потому что не оставалось никаких сомнений в том, что Башня — это ссыльный корабль, заложенный камнями. Видимо, эта постройка, призванная уберечь обшивку от атмосферных воздействий, поглотила весь запас стеклоцемента, которым наряду со строительными и земледельческими орудиями снабжались приговоренные к вечному изгнанию.

Разведчик подивился сверхъестественной нищете, которую влачили обитатели поселения, и той ревностности, с коей они, судя по всему, берегли свой бесполезный звездолет. Одно оставалось неясным: судя по оказаниям инфравизора, корабль вовсе не бездейcтвyет. Мощное тепловое излучение доказывало, что внутри корабля работает реактор средней величины — cкорее всего это реактор системы жизнеобеспечения. Поселение существовало около сорока тысяч гал, coгласно справке в атласе. За это время, к которому cледовало приплюсовать немалый срок полета, реактop должен был исчерпать любые мыслимые запасы питания. Что-то тут не вяжется.

Солнце поднялось довольно высоко, когда спящие начали пробуждаться. Заинтересованный Улье довел увеличение рефрактора до максимума, так, что мог теперь различить даже пальцы на руках у поселенцев. Проснувшиеся собрались вокруг врытых в землю невдалеке от Башни многочисленных бочек и чанов, заполненных густой зеленой массой. Они зачерпывали ее пригоршнями и отправляли в рот. Насытившись, они брели прочь, их место занимали другие.

Улье длинно присвистнул от изумления. Он знал, что кое-где в колонии поселенцы до сих пор выращивают микроскопическую водоросль аминореллу. Неприхотливая, размножающаяся с чудодейственной быстротой, она служила полноценным пищевым продуктом на кораблях того времени. Но чтобы колонисты питались исключительно ею, да еще в сыром виде, — это превосходило всяческие понятия об оскудении и деградации.

Не успели обитатели равнины закончить свою малопривлекательную трапезу, как ворота деревянного здания у подножия Башни распахнулись. Четыре отряда людей в черных балахонах вышли оттуда, неся на плечах сверкающие лопаты. Их появление вызвало cреди толпы панику. Забыв об аминорелле, поселенцы бросились кто куда, но черные балахоны рассыпались цепью и, врезавшись в мятущееся человеческое стадо, cтали хватать людей направо и налево. Каждый отряд брал десятка два пленных, и на том ловля закончись. Несколько зарубленных лопатами человек осталось лежать на земле. Уцелевшие сразу вернулись к своему завтраку.

Один из отрядов, захвативший кучку детей, вернулся в круглый деревянный барак, после чего ворота захлопнулись. Другие два отряда, ловившие только мужчин, повели своих пленников по мощенной камнем дороге. Последний отряд, чья добыча оказалась разношерстной, направился к водохранилищу.

На развилке одна колонна свернула вправо, другая влево. Те, кого вели к обнесенному оградой участку, шли спокойно. Однако пленные, которых направили к тоннелю, все, как один, понурились и замедлили шаг, так что страже пришлось подгонять их тычками лопат. Вдруг один из ведомых попытался прорвать цепь черных балахонов. Он сбил с ног ближайшего конвоира, метнулся в сторону от дороги, но его мигом настигли и раскроили лопатой череп. Остальные нехотя шагали, пока не скрылись в темном тоннельном жерле. Охрана не последовала за ними, а оцепила вход, взяв свое оружие наперевес.

Между тем утренний ветерок все крепчал и отгонял облака в сторону болота. Небо над поселением расчищалось, и Улье вынужденно ретировался.

Напоследок он успел только заметить, как четвертая группа пленников, впряженных в повозку с цистерной, под присмотром черной стражи, привозит воду из реки и доливает ею бочки с аминореллой.

Глава 2 ПЛЯЖ ПОСЕЛЕНЦЕВ

Удаляясь в последнем, подгоняемом ветром облачке, Улье подумал, что если системы замурованного в Башне корабля исправны, то носовые локаторы давным-давно засекли и грузач на орбите, и шлюпку. Тогдa прятанье в облаках становится столь же бессмыслeнным, сколь и подозрительным.

Улье боролся с искушением отдаться во власть импровизации. А именно: приземлиться у ворот Башни, выйти наружу прямо в комбинезоне и приказать обомлевшей страже провести его к Зету. Если бы знать, что Зет находится именно здесь. Если бы знать, кличка это, титул или еще что-нибудь в этом духе. Если бы…

Все же он не решался на такую лобовую вылазку. Уж конечно, те, кто планировал похищение горючего, договорились и об условных сигналах, и о паролях, да и не исключено, что все участники знают друг друга в лицо. Не стоило очертя голову лезть прямо в их логово.

Над болотом, едва Башня скрылась из виду, разведчик, покинув облако, по дуге вне прямой видимости с равнины полетел к верховью реки. Там он снизился до самой воды и под прикрытием высоких берегов устремился обратно к поселению. Как только позволила глубина речного ложа, Улье направил шлюпку в воду, быстрые горные струи сомкнулись над ней.

Он плыл в зеленоватой, пронизанной солнечными бликами толще над каменистым дном. Глубина постепенно увеличивалась. Когда она достигла примерно пятидесяти локтей, прямо по курсу замаячила отлогая плотина. Тогда Улье пошел малым ходом против течения, поднявшись почти к самой поверхности и выставив наружу лишь перископ — кончик гибкого стального щупальца со световодом внутри.

Приникнув к окуляру, он видел песчаный берег, Дюны, поросшие раскидистым кустарником. На песке прямо-таки кишели поселенцы. Видимо, купание для них было любимым, если не единственным, развлечением.

Одежда их представляла собой ромб из грубой ткани, имевший посредине дыру, в которую просовываюсь голова. Задний угол ромба, удлиненный, пропуски между ног и обматывали вокруг талии, заодно ихватывая остальные три свисающих угла. Ни белья, ни обуви, никаких иных излишеств. Впрочем, и без своего на диво простого одеяния поселенцы чувствовали себя превосходно. Сбросив грязные ромбы на песок, нимало не придавая значения своей и чужой наготе, мужчины и женщины дружно неслись к реке, чтобы плескаться до изнеможения, до озноба. Те, кто вылез из воды, искали свободное местечко, ложились и грелись на солнышке. Тут же разыгрывались нехитрые сцены, ведущие к продолжению рода, — чересчур поспешные со стороны одних участников и в основном равнодушные — с другой. Это не привлекало ровным счетом ничьего внимания, включая детей от мала до велика, сновавших по пляжу и время от времени получавших пинки и подзатыльники от потревоженных ими взрослых. Ни семейственность, ни чадолюбие не процветали в этом заброшенном полудиком мирке.

Одно поразило разведчика, привыкшего к любым проявлениям человеческого убожества: обилие калек. Многие поселенцы, невзирая на высокую питательность аминореллы, носили на себе печать крайней дистрофии. Среди толпы наблюдалось немалое количество уродов и уродцев всех мастей, с чрезмерно раздутыми головами, идиотическими лицами, атрофированными либо искривленными конечностями. Людей преклонного возраста не попадалось вовсе: очевидно, средняя продолжительность жизни находится на очень низком уровне. Тем не менее чуть не каждый третий в толпе был абсолютно лыс. И редко у кого из мужчин волосы не перемежались беспорядочными мелкими плешинами. Именно у мужчин, потому что женщин облысение не затрагивало вовсе. Кроме того, у многих на руках йиднелись вздутые багровые рубцы и язвы. И наконец большинство увечных страдало вдобавок полной слепотой. Предоставленные самим себе, слепцы ощупью, на четвереньках пробирались к реке, окунались прямо в одежде и спешили прочь, подальше от ног толпы.

Улье Оторвался от окуляра. У него саднило сердцe.

Он и не подозревал, что способен на такое сострадание. Среди своих оно просто не имело пищи. На заданиях оно держалось под спудом по вполне понятным причинам. Теперь он наконец узнал, что есть сострадание. Это душераздирающее желание помочь, когда помогать нечем.

Вот уже двум неведомым дотоле чувствам научила его планета К-103.

Но ум его работал, несмотря ни на что, трезво и профессионально.

Многочисленность и специфика уродств ясно свидетельствовали о том, что подавляющее большинство мужского населения соприкасается с довольно высокой радиацией. Однако на всем протяжении облета дозиметр шлюпки еле-еле, как обычно, потрескивал, а его стрелка отмечала нормальный планетный фон.

«Восьмерка», эх «восьмерка», подумал разведчик. Головы бы намылить хорошенько всей восьмой бригаде за такую липовую работу…

И тут из памяти выплыло такое, от чего Ульса бросило в дрожь.

Шестьсот гал назад, незадолго до ничем не обоснованного добровольного перехода в диспетчерскую службу Космопорта-1, восьмой бригадой командовал Старик.

Неумолимая цепь фактов разом высветилась перед Ульсом.

«Восьмерка» — превентивный осмотр — заключение о бесперспективности постоянного контроля — уход в диспетчеры — отправка груза с горючим — подтверждение ложной заявки на контейнеры.

Старик?!

Не может быть. Почему это не может? А колонисты с ножами в рубке управления — может?!

Если это Старик… Его завербовали? Чушь. Он сам лонист? Бред. Сотрудничает с ними по доброй воле? Yму непостижимо.

Если это действительно Старик, дело худо. Возможности главного диспетчера первого Космопорта неограниченны. Он — царь и бог. К тому же ветеран разведки. А во всем этом деле ощутима железная и опытная рука.

Старик — это Зет?!

Главный диспетчер олицетворяет фактическую власть, ничуть не меньшую той, что сосредоточена в руках Галактической Лиги.

Допустим, Старик — предатель. Скрепя сердце усмирив эмоции, наплевав на здравый смысл и держась одной лишь формальной логики, — допустим.

Все сводится к Старику и замыкается на нем. Все — то есть хлипкие косвенные улики, ниточка умозаключений, а их легко можно направить и по другому пути. Прямых доказательств нет.

Будем их искать. Холодно, деловито, без суеты и истерик, будем искать. Без малейшей предвзятости. Не признаваясь самому себе, что все бы на свете отдал, лишь бы ни при чем оказался Старик. Друг отца. Свет в окошке. С детства. И все годы в разведке.

Будем продолжать рейд.

Главное, в чем убедился Улье при осмотре пляжа, было полное равнодушие к праву собственности. Облачение свое поселенцы сбрасывали где попало, а искупавшись и вволю позагорав, брали первое попавшееся, напяливали на себя и лениво брели восвояси.

Вот где пригодились длинные волосы и борода, с которыми Улье не расстался наперекор судьбе. Он ничем не отличался от купавшихся колонистов. Во всяком случае, от тех, кто не страдал дистрофией и выпадением волос.

Улье повел шлюпку вверх по руслу, пока глубина не уменьшилась примерно до двадцати пяти локтей. Для опытного ныряльщика двадцать пять локтей — мелочь, но среди колонистов таковые вряд ли найдутся.

Опустившись на грунт, разведчик выставил оба манипулятора и всадил их в дно, чтобы шлюпку не снесло течением. Затем разделся догола и, открыв узкую поперечную крышку за сиденьями, лег в тесный кормовой шлюз. Крошечный баллон с аварийным дыхательным ресурсом лежал в кармашке на стенке шлюза. Улье вынул его, прикусил клапан загубника и убедился в том, что баллон заряжен. Потом включил автоматику шлюзования. Крышка над ним захлопнулась, и тесная камера стала быстро наполняться забортной водой. Кожу обжег холод. Сделав несколько глубоких вдохов, Улье засунул баллон обратно в кармашек, протиснулся в распахнувшийся выход из шлюза и устремился к поверхности.

Он показался над водой не сразу — вначале несколько раз он делал вдох, выставив наружу лишь нос и губы, тут же нырял и скрытно плыл к берегу. Наконец он оказался среди барахтающихся и резвящихся на мелководье поселенцев. Волосы, борода и смуглая от природы кожа делали Ульса неотличимым от них. Появление в воде еще одного купальщика осталось незамеченным.

Стоя по пояс в воде, разведчик окинул взглядом берег. У самой кромки лежал небольшой валун. Оглянувшись, Улье заметил на противоположном обрывистом берегу узкую светлую полосу оползня. Отлично. Оползень и валун послужат ориентирами при возвращении.

И тут ему как будто воткнули раскаленный стержень в левое колено. Едва не рухнув в реку, разведчик сумел-таки доковылять до суши.

Он сел на валун и осмотрел ногу. Немного ниже коленной чашечки к коже присосалась желтая пиявка с мизинец величиной. Улье раздавил ее двумя пальцами, обильно брызнула кровь. Даже мертвая, пиявка не разжимала кольцо присоски. Морщась, разведчик оторвал ее от кожи и швырнул на песок. Маленькая припухлая ранка нестерпимо горела.

Не хватало еще, чтобы тварь оказалась ядовитой. Тoгда всему конец. Вот что значит идти в рейд одному, да еще наобум.

А впрочем, невесело рассудил он, полдела сделано, контейнеры по назначению не попадут. Рано или поздно разведка засечет грузач на орбите К-103, и определить получателя груза не составит труда. Вот только смерть чересчур уж нелепая. Глупая. Да разве она бывает иной…

Глава 3 УРКИ И ЛОХИ

Как бы там ни было, а рассиживаться на валуне смысла нет.

Прихрамывая, Улье направился в сторону кустов. Эта часть пляжа оказалась малолюдней той, которую разведчик обследовал в перископ. Здесь загорали и купались одни только мужчины. Сброшенные ими одеяния в беспорядке валялись там и сям.

Приметив один ромб почище, прижатый к песку камешком, Улье поднял его и накинул на себя.

— Эй! — послышалось сзади. Разведчик невозмутимо, как заправский поселенец, обмотал косицу вокруг пояса.

— Эй ты! Я с тобой разговариваю, кажется? Ты зачем взял баху Рябого?

Дорогу Ульсу загородил плечистый чернобородый мужчина. Вместо правой руки у него торчала культя. Очевидно, врожденное увечье.

— А ну стой! Ты откуда тут взялся?

Разведчик понял, что влип в историю. Мирно загоравшие колонисты повскакивали с песка, и вокруг Ульса образовалось возбужденное человеческое кольцо.

— Что такое?

— Лох!

— Кто, вот этот?

— Ну да. Он украл баху Рябого!

— Рябой! Эй, Рябой! Тут какой-то лох позарился нa твое тряпье!

Мокрый владелец одеяния уже спешил из реки на зов приятелей.

— Это что ж такое?! — грозно спросил он, оказавшись в центре круга, лицом к лицу с огорошенным Ульсом.

Богатырского телосложения, чуть не на две головы выше разведчика, Рябой надвигался на похитителя, сжав кулаки.

Эх, с тоской подумал Улье, если б не нога, я запросто раскидал бы всю эту ораву…

— О чем базар? — спросил он вслух, непринужденно снимая спорную одежду и протягивая ее исконному владельцу. — Обмишурился, подумаешь… Чего ты так разлетелся, кореш?

Компания возбужденно загомонила.

— Лох. Точно лох!

— Лох и есть, по разговору слыхать!

— Мало мы их учили…

— Рябой, и ты стерпишь?!

Невозмутимо Рябой взял свою баху и кинул через плечо на песок.

— Обмишурился, говоришь, лох несчастный? — участливо поинтересовался он. — А то, что она камешком была прижата, тебе ни о чем не говорит? На слепого ты что-то непохож пока.

— Да что тут разговоры разговаривать! — вскричал чернявый с обрубком вместо руки. — А ну-ка, урки, всыплем ему, чтоб знал!

Колонисты готовы были броситься на Ульса, но Рябой предотвратил свалку одним жестом.

— Погодите. Я сам с ним разберусь. Правильно, aтаман?

— Правильно, — отозвался человек с пышной рыжeй бородой. — Остальные не вмешивайтесь.

Круг раздался. Все предвкушали веселое зрелище.

— Убить я тебя не убью, — посулил Рябой. — Но маленько проучу. Чтоб знал, как соваться к уркам..

— Чего церемонишься? — зароптали вокруг. — Задай ему трепку! Бей!

Рябой размахнулся, и его кулак черкнул по воздуху в том месте, где только что находилось лицо разведчика. Потеряв равновесие, нападавший еле удержался на ногах. Он развернулся и снова пошел на Ульса.

— Ого! — насмешливо сказал Атаман. — Еще неизвестно, кто кому задаст. А, Рябой?

Верзила пришел в неописуемый гнев:

— Ах ты!.. Ну, получай!

На сей раз Ульсу едва удалось увернуться. Укушенная пиявкой нога страшно болела и плохо сгибалась в колене. Однако разведчик сумел проскользнуть под локтем Рябого и вновь оказаться у него в тылу. А тот, вложив в удар всю массу могучего тела и всю ярость, попал кулаком в пустоту и кубарем покатился на песок.

— Ну и ну!

— Вот так лох!

— Молодец, клянусь Черной Смертью!

— В жизни не видывал такого вьюна… Обвалявшийся в песке Рябой шел на противника, расставив руки.

— Чтоб меня съели! — орал он. — Чтоб я попал в дыру! Я его придушу! Я ему все кости переломаю!

Однако в его голосе не чувствовалось прежней самоуверенности. Скорее он подбадривал сам себя грозными воплями.

Улье понимал, что высадка срывается окончательно. Если бы не нога, он с легкостью прорвал бы кольцо колонистов, добежал бы до реки, а там поминай/как звали. Но с позором вернуться в шлюпку он не хотел, даже если бы мог.

Рябой попытался обхватить разведчика здоровенными ручищами. Стиснув зубы и охнув от боли в ноге, Улье провел бросок через плечо. Он постарался тушировать противника мягко, словно они боролись в тренировочном зале, и, не разжимая захвата, буквально паспял тяжелое тело Рябого на песке. Потом выпустил его и разогнулся.

— Достаточно? — спросил он. — Или прикажете повторить?

— Лопни мои глаза! — рявкнул Рябой и с неожиданной ловкостью, едва поднявшись на четвереньки, прыгнул. Он хотел схватить своего верткого врага за ноги, но снова неудачно. Глубоко пропахав по инерции песок, он встал и обалдело помотал головой.

— Ну и ловкач, — пробормотал он. — Клянусь милостивым дьяволом! В жизнь бы не поверил.

— Кто еще желает попробовать свои силы? — предложил Улье, добродушно улыбаясь.

Он шел ва-банк. Сейчас они навалятся всей кучей и разорвут его на куски либо…

— Не сметь! — прогремел голос Атаманам — Кто его тронет, ответит головой!

Готовые броситься на чужака урки замерли.

— Атаман! — после паузы, вызванной всеобщим замешательством, произнес чернобородый калека. — Неужто этот лох уйдет безнаказанным?!

— Он как будто не собирается уходить, — ответил Атаман и обратился к непринужденно стоявшему в окружении врагов Ульсу: — Отвечай, кто ты? Лох?

— Так ли важно, кто я? Я пришел к вам. Если можете принять к себе — примите. Если нет — отпустите с миром. Я никому из вас не причинил вреда.

— Что скажете, ватага? — обратился Атаман к присутствующим. — Он смел и ловок. Он хочет быть с нами. Что ему ответить?

Лица урок потихоньку расплывались в улыбках, обнажавших щербатые, скошенные впереди зубы — следствие исключительно жидкого питания.

— Да! — крикнул кто-то.

— Парень подходящий, — буркнул другой.

— Чего там, достоин…

— А твое мнение, Рябой? Вы с ним, кажется, не поладили? — спросил Атаман.

Рябой перестал стряхивать песок с плеч и приблизился к Ульсу.

— Ты меня вроде как опозорил, — начал он. — Но ты единственный, кто смог меня побороть. Единственный! Не думал, что встречу такого человека. Но раз уж встретил… — Он протянул разведчику руку: — Держи! Я не таю зла.

И он от души пожал ладонь своего победителя.

— Очень хорошо, Рябой, — одобрил Атаман. — Настоящие урки не затевают между собою ссор. А он с этой минуты наш. Как тебя зовут?

— Зовите меня Ул.

— Преклони колено, Ул, и повторяй за мной, — приказал глава ватаги. — Клянусь ненавидеть Башню. Клянусь выручать своих. Клянусь повиноваться вожаку. Клянусь чтить милостивого дьявола.

Не без труда припав на здоровое колено, разведчик послушно повторил.

— Отныне ты посвящен в Подземные Братья, — произнес Атаман, дотрагиваясь двумя пальцами д плеча коленопреклоненного неофита. — Так называется наша ватага. Отныне и до смерти твоя жизнь вручена нам, а наша — тебе. Встань, брат Ул.

Посвященный в урки повиновался, но едва он перенес тяжесть тела на левую ногу, в глазах помутилось от боли и земля ушла куда-то косо вбок.

Очнувшись от короткого обморока, он увидел, что Рябой бережно поддерживает его голову, а Атаман разглядывает укушенное колено.

— Что, желтая пиявка? — спросил тот.

— Она самая, — подтвердил Улье.

— Жаль, — Атаман слегка нахмурился. — Ну да ничего. Может, и выживешь. Рябой!

— Слушаю, Атаман.

— Раздобудь-ка ему баху. Желательно почище. Думаю, он вправе рассчитывать на твою любезность.

— Ага. Я мигом! — И силач со всех ног понесся где беззаботно плескались лохи.

— Лежи тут, отдыхай, — и Атаман удалился.

Пытаясь отвлечься от жгучей боли в ноге, Улье размышлял о том, сколь неисповедимы пути человечеcкой речи. Блатные жаргоны изобретались для того, чтобы можно было выделиться из общей массы, безошибочно узнавать своих. А в колонии, где все говорят на жаргоне, блатной феней нередко становится литературный язык… Поистине забавно.

Вернулся Рябой с выстиранным на скорую руку одеянием.

— Сейчас просохнет, и можешь надевать, — заговорил он, расстилая ткань на горячем песке. — Там земляные кусаки были, но я вытряс всех до единой. Так что надевай смело. Как нога — очень болит?

— Очень.

— Ничего, брат. Не горюй. Я своими глазами видел одного, который выжил, — утешил его Рябой. — А ты парень крепкий. Слушай, кто тебя научил так драться?

— Никто, — Улье безучастно смотрел в небо. — Само получается.

— Ишьты!.. — восхитился детина. — Хорошо, что ты к нам попал. Наша ватага — не чета прочим. Вот пойдем обедать — сам увидишь. Тебе такие чудеса и не снились. Дойдешь? Тут недалеко.

— Дойду.

— Не дойдешь — так дотащу. Ей же, дьявол, ты настоящий урка. Хочешь — пожмем руку на брата?

— А как это?

— Верно, где тебе знать. Это делается так, — Рябой охватил пятерней ладонь разведчика и сплел свой и его большие пальцы. — Теперь надо сказать: «Рябой мне брат».

— Рябой мне брат.

— Ул мне брат, — и силач в восторге стиснул руку названого брата, да так, что тот едва удержал вскрик.

— Тебе лежать удобно? — спросил Рябой участливо.

— Спасибо, вполне.

— Я пойду окунусь, ладно?

— Конечно, иди.

Улье остался в одиночестве.

Со стороны могло показаться, что он безмятежно греется на солнцепеке, но на самом деле он чутко следил за тем, что делается вокруг. Техникой чтения по губам разведчик владел в совершенстве, и ему не составило ни малейшего труда разобрать, о чем беседуют в тени куста Атаман и чернобородый человек с культей, уединившиеся на расстояние не меньше пятидесяти локтей от Ульса.

— Поговорим о новичке? — склонившись над пле чом Атамана и пристально глядя в сторону Ульса спросил чернобородый.

— Охотно, — не оборачиваясь, ответил тот.

— Неужели ты действительно принял его в ватагу! Неужто мы допустим его в убежище?

— Разумеется. Я сказал при всех, что отныне этс человек — наш. Разве ты глухой, Культяпа?

— И он узнает все наши тайны и планы?

— Иначе и быть не может. К чему эти лишние вопросы?

— К тому, Атаман, что непохож он на лоха. Голову готов прозакладывать, что он не лох. У него на руках ни пятнышка. Волосы целые. Зубы ровные. Надо бь еще посмотреть, есть ли зарубка на ухе…

— Это ничего не значит. Ты же видел, он увертлив как земляная кусака.

— Ну, как знаешь. Ты Атаман, не я. Но предупреждаю: берегись его. Он не тот, за кого себя выдает. Нyтром чую.

Атаман усмехнулся:

— А он вовсе не говорил ведь, что он лох. Простo сказал, что желает быть с нами.

— Тогда он штемп! Понимаешь? Подосланный штемп!

— И не штемп он вовсе, — ровным голосом возразил Атаман. — У него слишком умные глаза.

— Так ты думаешь, он из самой Башни? Сбежал, скучившись по зеленке да Черной Смерти?

— Ну нет. Я не столь наивен. Тебе мешает подозритeльность, Культяпа. А все очень просто. Он не урка, не лох, не штемп и не Хранитель. И не оронг, естест-нно.

— Так тогда кто же он?!

— Не шуми, Культяпа. Поразмысли. Вспомни Святое Предание.

— Атаман, ты сошел с ума. Все наши предания — бабьи бредни и болтовня от первого до последнего слова.

— Ты забываешься, Культяпа.

— Прости, Атаман. Я не хотел тебя задеть. Вгорячах вырвалось.

— То-то. Этот человек пришел не из Башни. Он вынырнул из реки. А ведь сказано было, что Посланец придет нагим и чистым, как младенец. Дозорные хорошо смотрели по сторонам. Ни справа, ни слева, ни сзади он не мог появиться. В воде плескались три и еще три человека из ватаги. Потом вынырнул еще один — этот.

— Я верю тебе, Атаман. Ты мудр, ты владеешь счетом. Но я не верю ни в Посланца, ни тем более в то, что этот человек — Посланец.

— Зря. Он уже явил чудо нечеловеческой ловкости. Предание гласит, что Посланец с виду неказист, но на дeле он сильнее самого сильного. Он взял баху самого могучего урки во всей ватаге. Ибо его руку направляет домысел милостивого дьявола. Горе тем, кто отринет Посланца, Культяпа! Горе! Ибо таких постигнет та же Участь, которую милостивый дьявол уготовил Башне. 324

— Неужто ты впрямь во все это веришь, Атаман?

— Да. Башня падет на наших глазах. И совершит это человек, которого я сегодня рукоположил в урки. Сбываются древние пророчества.

— Допустим. Но когда падет Башня, кто защитит нас всех от оронгов? Тоже он?

— Кому под силу одолеть Башню, тот превозможет все. Истинно говорю тебе, Культяпа, час искупления грядет.

— Для начала пусть этот человек превозможет желтую пиявку, — злорадно сказал увечный.

— Эх, невера. Не трудно ли тебе ни во что верить, Культяпа? Зачем и жить, если не верить? Хлeбать зеленку да бегать от штемпов? Послушай. Разве сказано, что Посланец неуязвим? Он такой же человек из мяса, костей и страха, как любой другой. Пиявка — глупая тварь, где уж ей распознать Посланца. Но он выживет, ибо милостивый дьявол его спасет.

— А если не выживет?

— Увидим.

— Ладно, Атаман, будь по-твоему. Пока он беспомощен, пускай живет у нас в убежище: Но если впрямь свершится чудо и он не умрет — смотри в оба.

— Я не так прост. Придет время, и я спрошу начистоту, кто направил его сюда — милостивый дьявол или Хранители.

— Ясное дело, он попробует прикинуться Посланцем. Жить всем охота.

— Но тогда пускай он явит нам чудо. Чтобы мы доподлинно уверовали. А если он не сможет явить могущество Посланца, значит, он штемп. И тогда мы убьем его. Разговор окончен, Культяпа.

— Разговор окончен, Атаман. Ты воистину велик и мудр.

Чернобородый встал и пошел купаться.

Глава 4

Cолнце поднималось все выше. Ватага нежилась на горячем песке.

Вдруг раздался многоголосый крик дозорных:

— Штемпы!

За кустами грозно поблескивали лопаты из нержавеющего сплава. Стража в черных балахонах окружала пляж.

Паника вспыхнула, как сухая трава. Сорвавшись с мест, перепуганные урки метались из стороны в сторону.

— Ватага, за мной! — раздался клич Атамана. Он понесся вдоль берега в сторону сельвы, и полуголая орда в развевающихся бахах с воплями устремилась следом.

Улье насилу поднялся с песка. При попытке ступить на укушенную ногу он едва не упал и замычал от боли.

— Садись на закорки! — велел подскочивший Рябой, ухватив с песка обе бахи, свою и Ульса.

Силач нагнулся, разведчик вцепился в его плечи и прижался к могучей спине. Придерживая нареченного брата за правое колено, Рябой побежал по рыхлому песку.

Как ни силен был недавний противник Ульса, но со своей ношей он безнадежно отставал от быстроногой ватаги. Впрочем, раскормленные стражники с лопатами наперевес бегали еще хуже.

Вскоре Атаман с ватагой далеко оторвались от преcледователей в черных балахонах и свернули в поросшие кустарником дюны.

Задыхаясь, Рябой наддал ходу.

Улье обернулся и увидел, что стража, преследовавшая их с чисто служебной неторопливостью, не только отстала, но и повернула назад, прельстившись более легкой добычей — лохами.

Рябой свернул на тропинку, зажатую меж крутых дюнных откосов, остановился и перевел дух.

— Уф! Кажись, обошлось, — проговорил он пыхтя. И тут с дюны скатился, взрывая песчаные вихри стражник в черном балахоне. Он преградил дорогу и наставив свое оружие в грудь Рябого, рявкнул:

— Ни с места!

Улье выпустил плечи своего спасителя и рухнул на песок. Силач замер, точно загипнотизированный смертельным стальным блеском.

— А-а, падлы! — зарычал раскрасневшийся от бега стражник. — Удирать вздумали!

Он шагнул вперед и, крякнув, широко замахнулся. Улье рванулся вперед, заслоняя оцепеневшего Рябого. Оттолкнувшись здоровой ногой, разведчик прыгнул и левой рукой отвел страшный удар — черенок скользнул по его предплечью, заступ вонзился в песок. Получив крепкий тычок в горло, стражник хрюкнул и мешком повалился на тропинку.

После выпада разведчик упал неудачно, на укушенную пиявкой ногу, и зашелся от боли.

Опомнившийся Рябой схватил заступ, взбежал на гребень дюны и, пригнувшись, осмотрелся по сторонам.

— Больше никого, — заявил он, спускаясь. Морщась от рези В колене, Улье приподнялся и сел.

— Ну и ловок же ты, — восхищенно молвил силач. — А я-то думал, конец нам обоим. Со штемпами шутки плохи…

— Со мной они еще хуже.

— Ей-ей, можно подумать, что ты — сам милостивый дьявол в человеческом обличье. Разведчик промолчал. Силач нагнулся над бесчувственным стражником вытряхнул его из заскорузлого балахона. Потом взялся за лопату, примерился, сделал замах…

— Не смей!!! — крикнул разведчик.

— Да ты что? — изумился Рябой.

— Убивать не смей!

— Он же нас чуть не зарубил.

— Все равно не смей.

Стражник очнулся и, увидев над собой великана с занесенным заступом, скорчился от ужаса. Рябой покачал всклокоченной головой.

— Ежели б ты меня не спас, я бы решил, что ты сам — штемп. Или святой. Но для святого ты слишком лихо дерешься.

— Зачем же его убивать? Он больше никому не страшен. Обратно, к своим, ему хода нет. Пускай идет к лохам, поживет в их шкуре.

— Чтоб меня съели, вот это ловко! — загоготал Рябой. — Правильно. Так бы он слишком легко отделался.

— Вот именно, — заключил Улье.

Братья надели бахи, подобрали трофеи и углубились в дюны. Голый стражник остался лежать ни жив ни мертв.

Улье ковылял, опираясь на лопату. Его мутило, в глазах плавали магниевые точки.

— Очень худо? — соболезнующе спросил Рябой. — Потерпи, скоро дойдем.

Дюны перешли в заросшие бурьяном холмы. Слева, на расстоянии полумили, зеленой стеной стояла сельва. Справа простиралась населенная лохами равнина и возвышалась мрачная твердыня Башни, окутанная дымкой расстояния.

Взбираясь по очередному склону, Рябой вдруг замeр, дернул Ульса за руку и прислушался.

— Тихо! — шепнул он. — Ложись. Разведчик давно уже заслышал впереди шорох множества лап и какие-то странные звуки: сопенье, чмоканье, глухое болботанье, но полагал, что это пасется стадо диких травоядных.

Ползком братья добрались до вершины холма и осторожно выглянули из густой травы.

— Так и есть! — выдохнул Рябой. — Оронги. По ложбине пробиралась стая заросших бурой шерстью страшилищ, точь-в-точь таких же, как те, с которыми Улье познакомился утром в сельве. По земле они передвигались на задних лапах, круто сгорбившись и свесив длинные передние конечности. Чудища несли тяжелые суковатые дубины. За отрядом самцов следовала гурьба самок и детенышей. Совсем крошечные дети сидели на спинах матерей, вцепившись всеми лапами в косматую шерсть, а те, что постарше, юлили, то забегая вперед, то, напуганные огрызнувшимся самцом, улепетывали в самый арьергард. Шествие в целом оставляло впечатление строгой продуманности и дисциплины. Вместе с самками в стае насчитывалось не менее двухсот особей.

— Чуть не напоролись, — прошептал Рябой в самое ухо разведчика. — Хороши бы мы были.

Оронги миновали ложбину и, прячась в высокие травянистых зарослях, приблизились к равнине, по ко торой бесцельно бродили ничего не подозревающие лохи.

— До чего тупые твари, — заметил силач уже веселее. — Опять лезут. Ну, ничего, Башня им сейчас за даст…

Подкравшись к самой границе поселения, оронп разом вскочили в полный рост и с диким ревом кинулись на людей. Те в ужасе заметались, давя друг друга, побежали врассыпную.

Нескольких калек, слепцов и подростков чудищa прикончили на месте и, победно рыча, устремились дальше. Под их натиском обезумевшая масса очистила немалый кусок равнины. Потрясенный Ульc видел, как самки и детеныши оронгов набросились н трупы и начали жадно рвать их клыками. Самцы прекратили атаку и побрели назад; каждый из них кроме окровавленной дубины волочил по земле труп лоха.

Рябой метался по вершине холма, потрясая кулаками.

— Ну, давай! Ну! Чего ждешь? — вопил он, обратившись лицом к далекой Башне.

Словно откликнувшись на его призыв, бревенчатая верхушка Башни начала медленно вращаться. Улье заметил это благодаря движению темной вертикальной полосы — очевидно, распахнувшегося люка, — которая выползла из-за края венчающего строение колпака и остановилась, направленная в сторону торжествующих людоедов.

И тогда из люка ударил луч.

Нестерпимо яркий, многоцветный, переливающийся, он возник над равниной. Самое поразительное было то, что он обрывался в воздухе, не достигая земли. Присмотревшись, разведчик различил внутри луча нечто вроде спиральной радуги, плавно крутившейся вокруг осевой линии. Луч постепенно удлинялся, и его срезанная оконечность повисла над головами ничего не замечающих оронгов, которые уже собрались в походный порядок и готовы были направиться с добычей обратно в сельву.

— Ну! Ну! Ну! — пританцовывал от нетерпения Рябой.

Крутящаяся радуга коснулась косматой орды. Произошло невообразимое. Медленно и неудержимо, как во сне, стая втягивалась в луч. Тела слиплись в одну массу, изгибающуюся вдоль линий многоцветной спирали. Как будто оронги возгонялись в громадном прозрачном змеевике. На равнину хлынул густой кровавый ливень.

Возмездие свершилось за несколько секунд. Луч исчез, и алая каша, в которую превратились оронги, эвучно шлепнулась с высоты. Пятно имело форму улитки вращения — каридоиды, своим малым фокуcoм обращенной к Башне.

— Ну вот. Порядок, — удовлетворенно подытожил спутник Ульса.

«Зет вас мигом накрутит на винт», — вспомнил разведчик угрозу Хиска. Вот он, винт. Дело гораздо серьезнее, чем он ранее предполагал.

— Экие дурни, эти оронги, — заметил Рябой. — Сколько их ни кроши, они опять лезут. Ну, пойдем. Совсем недалеко осталось.

Они спустились в ложбину и пошли дальше, петляя меж холмов.

Да, это тот самый винт, и управляет им грозный неведомый Зет. Улье сразу понял, что это такое. Обыкновенный пятимерный луч, генерируемый корабельным транспером. Ведь первоначально свойства кратных измерений и использовались как мощное разрушительное оружие. А потом на учебных стрельбах по движущимся мишеням были замечены непредусмотренные эффекты, что привело к открытию внепространствен-ных нырков. В свое время Улье прилежно штудировал историю далекой эры оружия и даже видел в учебном квантофильме нечто подобное тому, что сейчас произошло у него на глазах.

Непонятным остается одно: транспер жестко совмещен с осью корабля, им не прицелишься. Как видно, обитатели Башни переоборудовали облучатель для своих неотложных нужд.

Загадки множились час от часу, а путей к разгадке не было и в помине. А тут еще некстати подвернулась желтая пиявка. Улье понимал, что исход может оказаться смертельным. Нелепость какая.

Нога посинела и распухла, как полено. Вдобавок начались головные боли и невыносимая слабость.

— Держись, — Рябой отобрал у него лопату и подставил плечо. — Мы уже, почитай, дошли.

Впереди высилась гряда скал, уходившая вдаль и дугой окаймлявшая часть равнины. Улье вспомнил, что в дальнем ее конце пробит тоннель, в который охрана загоняла плененных лохов.

Спутник разведчика остановился перед узкой, прикрытой пышным кустом расселиной.

— А ну принюхайся, — велел он. Из уходившей в глубь скалы расселины тянуло горьковатым дымком.

— Чуешь? Это пахнет цветок милостивого дьявола. Пойдем, брат. Сейчас ты увидишь такое, что ни в каком сне не приснится. Не будь я Рябой.

Напоследок Улье обернулся и смерил взглядом далекий тяжелый силуэт Башни.

Спутники протиснулись в лаз. Темный ход полого опускался вниз и сворачивал. Рябой шел впереди, Улье ковылял за ним, придерживаясь за стенку и стараясь не стонать.

Они не увидели, как верхушка Башни опять начала вращение. Сияющий луч скользнул к плотине обезлюдевшего, оцепленного стражей водохранилища и ударил, подняв в воздух несколько тонн скрепленных глиной булыжников.

Река хлынула в пролом.

Глава. 5 СТАРИК ПРОСТОКВАША

Впереди забрезжил свет.

Узкий и длинный ход привел в пещеру, озаряемую светом костра. Судя по известковым натекам на стенах, она была карстового происхождения. В ее высоком, изборожденном каменными складками своде голубел небольшой пролом, к которому столбом поднимался дым. Озаренные трепетными красными отблесками, вокруг огня сидели Подземные Братья с Атаманом во главе.

Дальний конец пещеры сужался и тонул во мраке. — Вот оно, убежище, — радостно пояснил Рябой. — Здорово, а?

Заслышав его голос, урки оставили грубые глиняные плошки с обедом и, восторженно галдя, обступили вошедших.

— Смотрите! — Рябой воздел над головой руку с блестящим заступом. — Ул отнял это у штемпа. Он поборол его голыми руками. Теперь и у нас есть оружие!

Крик изумления сотряс пещеру. Трофей передавали из рук в руки, пробовали ногтем пластиковый черенок, опасливо касались остро заточенной кромки.

— Ай да Ул!

— Ну и молодчага!

Атаман многозначительно взглянул на Культяпу словно бы говоря: «Что, уверовал? Какие тебе еще нужны доказательства?»

Тот вздохнул, нежно гладя заступ своим обрубком:

— Эх, кабы побольше нам таких штуковин. Тогда бы от штемпов только юшка брызнула. Мы бы тогда поглядели, кому лазить за Черной Смертью.

— Ничего, Культяпа. Придет еще времечко! — заверил Атаман.

Он приобнял Ульса за плечи и помог ему подойти к жарко пылающему костру.

— Нам тоже есть чем похвалиться. Ул. Гляди. Это цветок милостивого дьявола. Им владеем только мы. Его нет даже у тех, в Башне. Он иногда расцветает после грозы на высоких деревьях. Его все боятся. Но те, кто давным-давно основал наше убежище, сумели приручить его. Они сняли его с дерева, принесли сюда. На дереве цветок умирает после того, как объест все ветки. А этот жив до сих пор, потому что мы его кормим хворостом. Он дарит нам взамен свет и тепло. Чувствуешь? Он совсем как солнце. Сядь возле него, не бойся и отдохни.

Ватага снова собралась у костра и продолжила обед.

Держа в руках плошку с бульоном из аминореллы, Атаман продолжил лекцию:

— Цветок милостивого дьявола творит чудеса. Он превращает глину в камень, который уже не раскисает от воды. Видишь., это вылеплено из глины и потом закалено в сердцевине цветка. А еще он делает зеленку юраздо вкуснее. Особенно приятно, если она не совсем остыла. Бери, поешь.

Улье взял чашку и отпил глоток.

— Цветок погибает не только от голода, — добавил Рябой. — Его убивает знаешь что? Обыкновенная вода. За ним надо хорошенько присматривать и ухаживать. Да, вот еще что: к нему нельзя прикасаться. А то будут язвы, такие, как от Черной Смерти. Понял?

Улье кивнул, допивая бульон.

— Правда, вкусно? — спросил Атаман.

— Еще как…

— Небось ежели ничего такого не едал, так горячая еленка покажется не хуже простокваши! — не без умысла ввернул Культяпа.

Расценив его намек как шутку, ватага дружно прыснула от хохота.

— Это уж точно! И никакой простокваши не надо! — гоготали урки.

И тут раздался несусветный вопль:

— А?! Что?! Где?! — Из темного угла пещеры к костру метнулся седой старик в изодранной донельзя бахе. — Где простокваша?!

Ватага расхохоталась еще пуще.

— Эге, мигом проснулся, — добродушно пробурчал Атаман. — Успокойся, они шутят. Нет никакой простокваши. Посмотри, вот наш новый брат, его зовут Ул. Гляди и ты, Ул, гляди во все глаза. Такого ты еще не видел и нигде больше не увидишь.

Глаза старика дико блуждали, он тяжело дышал и никак не мог опомниться от возбуждения.

— Смотри, — повторил Атаман. — Так выглядит человек, который очень долго жил. Он утверждает, что раньше его кожа была, как у всех, гладкой, а волосы темными. Кто его знает, может, оно и вправду так.

— Я никогда не вру, — обиделся старик. — Волосы у меня действительно побелели. Вас никого еще нц свете не было, когда они начали белеть. А ты, значит новенький?

— Он герой, — объяснил Рябой. — Он победил штемпа и отнял у него оружие.

— Тц-тц, — восхитился старик. — Герой героем, а ты мне вот что скажи. Ты ел когда-нибудь простоквашу?

— Нет.

— Никогда-никогда?

— Эй, а откуда тебе известно, что такое простоква ша? — поинтересовался Культяпа у Ульса.

— Я и не говорю, что знаю про нее. Я сказал, что не ел ничего такого. Разве я мог есть то, о чем не имею ни малейшего понятия?

— Ее едят только в Башне, — пояснил Атаман. — На ферме есть животные, которые дают молоко. Из него получают такую густую белую жидкость и отвозят в Башню. Это она и есть. Говорят, вкус у нее необыкновенный.

— Да-да! — напыжившись, подтвердил старик. — У нее такой вкус, что никакими словами не опишешь. Куда там ваша зеленка, хотя бы даже и горячая. Я ел простоквашу. Да. Ел!

— Ишь заливает, — послышались реплики вполголоса. — Слышь, ты, Ул, не верь ему. Мало ли что он мелет. У него ум за разум зашел,

— Нет! Я ее ел! Ел! Правда ел! Клянусь садами милостивого дьявола!

Деланные смешки и ропот послышались со всех сторон. Похоже, сцена разыгрывалась не в первый раз и уже доставляла ватаге немало приятных минут.

— Он, конечно, сумасшедший, — шепнул Ульсу Атаман. — Но не совсем. Он умеет считать до трех. И меня этому научил. Так что не все мозги у него набекрень… Где ж ты ее ел, простоквашу эту? — спросил он вслух.

— В Башне, где же еще! Я раньше жил в Башне! Им туда привозят с фермы простоквашу! Там она всегда есть! И я ее ел! Клянусь вам!

— Эй, Простокваша! — взвизгнул кто-то от предвкушаемого удовольствия. — А расскажи-ка нам, как ты мертвецов резал.

— Да-да, — подхватил Атаман, — расскажи всем, что ты делал в Башне. Будь добр.

— Вы опять насмехаться будете.

— Нет, не будем!

— Расскажи, Простокваша!

— Кто будет насмехаться, тому я все ребра пересчитаю! — пообещал Рябой.

— Ладно. Коли так, расскажу. Старик хихикнул и, наставив узловатый палец в Атамана, стал чертить им по воздуху.

— Хи-хи, я резал мертвецов. Вот так, так и еще вот так. Я их резал на кусочки, много-много разных кусочков, и складывал во кучкам. А потом их забирали, чтобы разглядывать.

— Кому ж это и зачем надо разглядывать дохлое мясо? — спросил Культяпа.

— Много ты понимаешь, — пренебрежительно парировал сумасшедший. — У тех, в Башне, есть такая палка, и внутри ее — затвердевшая вода. Сквозь нее рассматривают резаное мясо.

В упоении ватага залилась долго сдерживаемым смехом:

— Это ж придумать надо! Твердая вода!

— Ага, — нимало не смутившись, подтвердил Простокваша. — Твердая и гладкая. Не выливается. Сквозь нее можно видеть. Один раз я попросил, и мне тоже дали посмотреть. Но я ничего не понял. Оно как и не мясо вовсе.

— Ладно, оставим эту тему, — сказал Атаман. — Дальше. Зачем же те, в Башне, заставляли тебя ковыряться в трупах? Чего они ищут?

— Они сравнивают детское мясо с мясом взрослых. Чтобы найти секрет, как жить вечно. Они бы рады были и меня разрезать, чтобы сравнить мое мясо с детским, да я вовремя убежал.

Агеронтон, понял Улье. Агеронтон! Те, в Башне, ищут чудесную сыворотку. Они знают о ее существовании. Невероятно. Исследуют, препарируют трупы. Чудовищная наивность. С тем же успехом можно пытаться получить золото из свинца. Вот так расклад.

Разведчик вдруг подумал о том, что он выглядит едва ли не самым молодым в ватаге. А на деле он прожил в несколько раз больше, чем любой из них. Дети. Какие же они дети. Подумать только. Они же так малы и неразумны… Что они могут познать и обдумать за свой мотыльковый век?.. Почему-то до сих пор это никогда не приходило ему в голову.

— Да неужто в самом деле можно жить вечно? — подзудил Атаман старика. — Брось ты, Простокваша. Быть того не может.

— Они говорят, может. Они говорят, на звездах живут люди. И те, дескать, владеют секретом, как никогда не умирать. Есть такое снадобье, — моргая, неуверенно объяснил Простокваша.

— Сказки! — зевнув, объявил Рябой.

— А оно неплохо бы — жить вечно. Правда? — обратился к присутствующим Атаман, как будто впервые слышал то, что сказал Простокваша.

— Еще чего, — пробурчал Культяпа, видимо подавая давно отточенную и не раз повторявшуюся реплику. — На кой ляд мне вечно спать на охапке сена и жрать одну зеленку? Я уж лучше как-нибудь так, до нормальной смерти доживу.

— Правильно, — согласился Атаман, и его глаза недобро сузились. — Это им, Хранителям, охота вечно жить. У них житуха послаще нашей.

— Простокваша, разве это все? Давай дальше!

— А еще они говорят, что люди могут летать, — продолжал Простокваша торопливо, боясь, что его опять прервут. — Только для этого надо много-много Черной Смерти. Столько, сколько лохам ни в жизнь не собрать. И тогда Башня может полететь, как птица, на любую звезду и завладеть секретом вечной жизни.

— Совсем заврался!

— Эк загибает! Прямо уши вянут… Безумец обиделся. Он пригнулся, оскалился и обвел насмешников вытаращенными глазами.

— Ах так! — прошипел он. — Погодите. Я вас всех разрежу на куски. Будете знать, как издеваться. Всех разрежу, до единого. Вот только засните. Зарежу!

И, провожаемый исступленным смехом ватаги, старик скользнул во тьму, из которой явился.

— Ну, что я тебе говорил? — спросил разведчика Рябой. — Говорил ведь, что увидишь чудеса. На всей равнине не сыщется человека, который прожил столько, сколько Простокваша.

— Несчастный, — тихо промолвил Улье.

— Да. Он там, в Башне, свихнулся. Но, знаешь ли, по-моему, он не лжет, — сказал Атаман, и в его голосе послышался оттенок, с каким говорят о чем-то восхитительном и таинственном. — Он действительно ел простоквашу.

После обеда Рябой уложил Ульса на свою подстилку, а сам сел в изножье.

— Озноб чувствуешь? — спросил он.

— Да. Все тело как ледяное. А нога горит.

— Э-э, плохо дело, брат. Сейчас самая лихорадка и начнется.

Разведчик лежал, глядя, как по своду пещеры бродят смутные красные блики от костра. Он переставал чувствовать свое тело, ему начинало казаться, что им владеет состояние невесомости, и, если бы не горячий и тяжкий груз укушенной ноги, он взмыл бы под каменный потолок, будто наполненный гелием баллон метеозонда. Временами наваливался ледяной озноб, стеснялось дыхание. На лбу проступала клейкая испарина, и Рябой промокал ее уголком бахи.

Потом он начал забывать, где лежит, что с ним, почему перед глазами пляшут красные змейки, и бред стал чередоваться с явью все чаще, пока Улье не забыл окончательно, что лежит в пещере на запретной планете К-103. Ему привиделось, будто он находится в гостиничном номере, который покинул меньше чем кора бельные сутки тому назад, и о чем-то ожесточенно препирается с Ивзом.

— Лежи-лежи, брат. Авось выкарабкаешься, — отвечал на все доводы командир сиповатым басом Рябого.

Но Улье не желал слушаться, он порывался вскочить и побежать скорее туда, где капитан Мэг с заиндевелым мертвым лицом беспомощно барахтался в паутине. Он видел эту багровую паутину, сплетенную изэ колючих металлических тросов, и зыбкую, словно блики солнца на каменистом дне. Она застилала весь овал Галактики, охватывая и космопорты, и карантинные планеты, и голубые кущи жилых планет. Улье карабкался по одной из паутинок, чтобы помочь капитану Мэгу выбраться из страшных пут, но, когда наконец он добрался до цели и протянул руку, увидел, что это вовсе не Мэг, а Хиск. Ширакеш захохотал, прицелился из инъектора на три пальца правее и ниже левого соска. Тонкая и упругая, как спица, струя наркотика хлестнула, пронзая Ульса насквозь, и он с тоской подумал, что, если бы не укушенная желтой пиявкой нога, он элементарным финтом ушел бы от выстрела. Пальцы его выпустили трос, и он упал в звездную бездну, где кружились и настырно сигналили испорченные. пискуны. Его крику вторил торжествующий рев оронгов, размахивающих заступами. Внизу, в дальномерной сетке рефрактора, показалась накрытая бревенчатым колпаком громада Башни, сквозь которую зловеще просвечивала изъеденная метеоритной пылью обшивка звездолета. В прозрачной носовой рубке корабля сходились в одну точку нити охватившей Галактику паутины, и в этой точке сидел, перебирая мохнатыми лапами и все стягивая и стягивая свою ловчую сеть, толстый паук с литерой Z на спине и человеческой головой. Паук поднял лицо, и разведчик узнал ргарика. Улье зарыдал, протягивая к нему руки и все ще веря, что произошло глупейшее совпадение, недоразумение, ошибка, что сейчас все разъяснится к лучшему, но главный диспетчер взревел и, ухватив суковатую дубину, обрушил ее на темя Ульса. Дальше разведчик уже ничего не чувствовал, не помнил, не знал.

Глава 6 ЧТО ТАКОЕ ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

Eго коснулось что-то горькое, такое горькое, что он весь передернулся и слабо застонал.

— Он оживает, Культяпа, — сказали над ним.

— Похоже.

— Да, нет сомнения, он будет жить. Милосердный дьявол простер свою длань и спас его. Теперь ты, надеюсь, уверовал?

— Сдается мне, что ему помог не дьявол, а Рябой.

— Не кощунствуй.

— И все же дьявол здесь ни при чем.

— Неужели ты полагал, что владыка мира сам поднимется в наше логово, дабы уврачевать Посланца своего? Нет. Он сотворил чудо руками Рябого. Он ниспослал на Рябого благодать свою, и тот исцелил Посланца.

— Бедняга Рябой. Дорого встала ему благодать.

— Ты неисправим, Культяпа.

— А ты чересчур легковерен. Теперь смотри в оба, Атаман.

Голоса удалились, и снова наступило черное сплошное забытье.

…Улье возвращался к яви медленно, словно чувствa одно за другим выплывали из мрака И присоединялись к его телу. Он как бы заново вспоминал, что такое осязать спиной подстилку, слышать, видеть. Разлепив веки, он увидел склоненное над ним рыжебородое лицо. Не сразу на память пришло имя: Атаман. Но, возникнув, оно замкнуло некий недостававший контакт и прошедшее явилось разом. Башня. Ватага. Рябой. Пещера.

Он попробовал подняться и не смог.

— Лежи, лежи, — успокоил его Атаман. — Ты еще очень слаб.

— Где Рябой? — спросил Улье.

— Его больше нет. Ушел и не вернулся. Полагаю, что навсегда.

— Как так? — прошептал разведчик.

— Рябой отыскал среди урок человека, который выжил после укуса желтой пиявки. Тот посоветовал лекарство, — Атаман поднес к глазам Ульса мясистый колючий листок. — Вот. Этот куст растет только на ферме. Сок его листьев исцеляет укушенных пиявкой. Рябой ночью пробрался на ферму и нарвал листьев столько, сколько смог унести в подоле бахи. Но ему показалось мало. На следующую ночь он пошел туда опять. Никто из нас не смог удержать его. С тех пор oн пропал. Очевидно, штемпы заметили обломанныx куст и усилили охрану.

— Когда это было?

— Позапрошлой ночью.

— Значит, я болел долго?

— Три и еще два дня.

Улье закрыл глаза.

Рябой погиб. Он отдал жизнь за своего названого брата. Как будто смерть нарочно косит самые чистые души. Сначала ийянин Мэг. Потом колонист Рябой. Разведчик скрипнул зубами.

— Все мы скорбим о Рябом, — сказал Атаман.

— Он со мной побратался. Пожал руку.

— Мы все братья. Наступило молчание.

— Ты хочешь есть?

— Хочу, — ответил больной.

Атаман ушел и вернулся, неся теплую плошку вареной аминореллы. Он приподнял голову Ульса и напоил его бульоном. Скосив глаза на сидевшую у костра ватагу, разведчик заметил, что за ним следят с любопытством, но без удивления. Словно Атамана в роли сиделки все воспринимали как должное.

— Как ты себя чувствуешь?

Улье дотянулся до колена и помял его пальцами. Опухоль еще держалась, но стала безболезненной. Нога сгибалась плохо, с трудом.

— Боли нет. Вялость только.

— Это ничего. Главное, выжил. Тебе разговаривать не трудно?

— Ничуть.

Атаман отнес плошку к костру.

— Культяпа, — обратился он к своему неизменному советнику. — Ватаге пора идти. Я останусь тут. Будешь за старшего. Братья, слушайтесь Культяпу, как меня.

— Хорошо, — ответила вразнобой ватага. Урки встали и один за другим исчезли в расселине.

Атаман проводил их взглядом и вернулся к лежащему разведчику.

— Поговорим, Ул.

— Поговорим, Атаман.

— В тот день, когда ты появился среди нас, штемпы устроили на пляже облаву. Кого искали, не ведаю. Никто не припомнит такого, чтобы они напали на пляж. Значит, причина серьезная.

Атаман замолчал, испытующе глядя в глаза разведчика. Не дождавшись ответа, он продолжил:

— Но это еще не все. После того как мы скрылись от облавы, штемпы разогнали всех лохов. И тогда те, в Башне, ударили своей смертоносной радугой по плотине. Вся вода ушла, остался лишь ручей на самом дне ложа. Штемпы никого и близко не подпускали, людское любопытство разве удержишь. Разнесся cлyx, что в пересохшей реке обнаружилась огромная раковина, высотой с человека, а в длину и того больше. Я решил понаблюдать за ней с холма. И вот что мне удалось рассмотреть.

Снова Атаман сделал паузу. Разведчик смотрел его пронизывающие глаза по-прежнему спокойнo будто и не переживал сейчас первый провал за бесчисленные рейды, и притом самый тяжкий, самый опасный провал, какой только можно вообразить.

— Эта раковина круглая и вверху прозрачна, а нижняя половина блестит, как оружие штемпов. На боку яркая полоса. Из нее торчат два длинных уса, как у жука, ими она цепляется за дно. Внутри раковина пустая, и там может поместиться человек, даже не один. А главное — она лежит напротив валуна, у которого тебя укусила пиявка, чуть выше по течению. Теперь ответь, не знаешь ли ты, что это за раковина?

Как бы случайно на расстоянии вытянутой руки от Атамана лежал увесистый булыжник.

— Отвечай.

— Штемпы тут ни при чем, Атаман. Ты же сам догадался, что они кого-то искали. Значит, раковина принадлежит не Башне, иначе с какой стати было разламывать плотину и выставлять охрану?

— Да, раковину день и ночь сторожит самый большой отряд штемпов из всех, что я видывал. Но ты не дал прямого ответа на мой вопрос.

— Твоя догадка верна, Атаман. Да, я вышел из этой раковины.

На лице вожака изобразилась ожесточенная внутренняя борьба. Он и хотел задать очередной вопрос, и сам побаивался того, что может услышать в ответ.

— Вся равнина только и судачит об этой необычайной раковине, — начал он. — Нашлись толкователи и прорицатели. Они утверждают, что раковина брошена в реку самим милостивым дьяволом. Они приводят в показательство уйму самых туманных фраз из нашего Святого Предания. Умы пришли в брожение. Никто не знает, чему верить и чего ждать. Скажи мне, человек из паковины, кто ты? Откуда ты? Зачем ты? И неужто вправду я, недостойный, сподобился…

Он не решился продолжить и впился взглядом в лицо разведчика. Страх, надежда и тревога отражались в его карих глазах.

— Сподобился увидеть Посланца? — докончил за него Улье. — Нет, Атаман, обманывать не буду. Я не Посланец. Я такой же человек, как и ты. Только прилетел со звезд. Помнишь, безумный Простокваша утверждал, что на небе живут люди? Их там очень много, так много, что не уместится ни на какой равнине. И я один из них.

Повисло тягостное молчание.

— Верю, — сказал Атаман убитым голосом. — Верю, что ты со звезд. Но что привело тебя сюда? Неужто ваша жизнь еще хуже нашей?

— Не в том дело. Я узнал, что живущие в Башне угрожают смертью всем живущим на звездах. Как и почему — слишком долго объяснять, что Башня мой злейший враг. Я шел по следу, и след привел меня сюда, на равнину. Но до сих пор мне не удалось ничего толком узнать ни о Башне, ни о ваших порядках. Я многого не понимаю. Помоги мне, Атаман. Объясни. Быть может, ты поможешь мне добраться до сути и сокрушить врагов, живущих в Башне.

— Не понимаю, как Башня может угрожать небесам, — покачал головой Атаман. — Она высока, но не настолько.

— Простокваша тогда сказал чистую правду, Атаман. Эта Башня умеет летать. Внутри она сделана из того же блестящего материала, что и моя раковина. Пойми, взлетая, она извергает такой огромный цветок милостивого дьявола, что ничто живое вокруг не уцелеет. Погибнут лохи, погибнете вы, а потом они перебьют всех людей на звездах своим радужным лучом Я пришел, чтобы не допустить этого. Башня не взлетит, Атаман, если ты мне поможешь.

— Все это похоже на сказку. Но я не Культяпа и способен верить. Чем же помочь тебе?

— Для начала расскажи мне все, что тебе известно о Башне.

— Я знаю ровно столько, сколько ты уже слышал от Простокваши. Большего из него не вытянешь. Он подозрителен и пуглив. Он боится мести Хранителей, хотя здесь они его не достанут.

— Ты сказал, Хранители. Кто они?

— Те, кто живет в Башне и командует штемпами. Их никто никогда не видел. Известно лишь, что они называются Хранителями Мудрости. Я их ненавижу. Они держат нас в кабале. Это они являются причиной того, что мы не знаем ни счета, ни букв и живем как скоты. Они нас за людей не считают.

Сердце разведчика больно вздрогнуло. А как ж мы, подумал он. Мы, гуманисты, высокоразвитая, мо гучая раса? Чем мы отличаемся от этих запершихся Башне владык? Тем, что не проливаем крови?..

Он устыдился и устрашился таких мыслей. Но опровергнуть их горькую правоту не мог.

— Ну вот, кое-что все-таки известно, — сказал он вслух. — Теперь объясни, зачем отряды штемпов хватают людей? Тех, кто возит воду для бочек с зеленкой, понятно. Тех, которых ведут на ферму, тоже. Работники нужны. А вот зачем хватают детей? И что там за дыра пробита в скалах?

— В Башне нет женщин, и рожать некому, — ответил Атаман. — Штемпы приводят в Башню детей, которые уже могут ходить и говорить, но быстро забывают прошлое. Хранители осматривают их, расспрашивают, чтобы оценить их тело и ум. Смекалистых оставляют в Башне и растят из них Хранителей. Крепких телом отдают в штемпы. А тем, кто ни то ни се, делают зарубку на ухе, чтобы в другой раз не спутать, и отпускают восвояси.

Он отвел пальцем пряди волос и показал Ульсу треугольный вырез на мочке уха.

— Я плохо помню, как меня привели тогда в Башню, — сказал он. — От страха я ничего не видел вокруг и не мог связать двух слов. Меня сочли дурачком и выпустили. А вот Рябой, да упокоится душа его, вообще не имел зарубки. Его непременно забрали бы в штемпы, но он всегда умудрялся улизнуть от облавы.

— Скажи, Атаман, а нельзя ли всем детям заранее делать зарубки? Пусть пресечется род Башни.

— Хорошо бы. Но у лохов нет ничего, чем можно резать. И потом, оронги. Без Башни и ее луча мы бы все пропали.

— Понятно. Теперь расскажи о дыре в скалах.

— Та дыра глубоко уходит под землю. Она еще в незапамятные годы проделана радужным лучом Башни. Там царит вечный мрак. Лохи, которых загоняют туда, должны забраться в самую глубь и на ощупь долбить стены камнями. Обломки выносят наружу и осматривают. Если лох найдет хотя бы крошку Черной Смерти, его отпускают на волю. Остальных снова гонят в дыру.

— Объясни, что такое Черная Смерть, — попросил Улье, начиная понимать, в чем тут дело.

— Черные камни. Таких черных камней нигде, кроме дыры, нет. Я не знаю, зачем Хранителям нужна эта дрянь. От нее у лохов начинаются язвы на руках. Давно замечено, что худеют, лысеют и слепнут те лохи, кто чаще других бывал в дыре. Проклятое место. Еще поговаривают, что от Черной Смерти убывает мужская сила и рождаются уроды. Может быть. Только поди разбери, чей у кого ребенок. Немыслимо.

Улье почувствовал, что медленно цепенеет от ужаса. Разработка урановой жилы голыми руками. Кем надо быть, чтобы изобрести такое?! Как ни бесчеловечны нравы колонии, но до подобной жестокости не додумался никто. Впрочем, ядерный распад открыли и используют всего лишь на трех карантинных планетах, остальные слишком технически отсталы.

— Эти камни похожи на слипшиеся зерна или они цельные и блестят на изломе? — спросил он.

— Цельные. Круглые такие. Говорят, что это застывшие слезы милостивого дьявола, которыми тот плакал, глядя на нашу жизнь, — добавил Атаман. — Они на изломе блестят, как слезы. И, дескать, если кто прочтет над ними особую молитву, известную лишь Хранителям Мудрости, тот сразу обучится счету, чтению и письму, станет счастливым и неуязвимым. Но мне не очень верится. Культяпа утверждает, что это враки. А я сомневаюсь.

Цельные черные натеки. Блестящий излом. Значит, не настуран, а урановая смолка. Впрочем, какая разница. Восстановить руду из окиси можно запросто, на корабельном утилизаторе-синтезаторе. И обогатить тоже, благо реактор непрерывно работает. Выход чистого урана составит от 40 до 70 процентов, в зависимости от качества руды. До чего все просто. Разгадка лежала на поверхности, мешало одно — то, что подобная жестокость не укладывалась в голове.

— Это все равно что хворост для очага, который должен стоять в Башне, — объяснил Улье.

— Я так и думал. Уж больно похожи язвы от этих, камней на те, что бывают от нашего цветка.

— А теперь, Атаман, давай поразмыслим, как мне добраться до самих Хранителей Мудрости. Тот покачал головой:

— Попасть в Башню невозможно.

— Я переоденусь штемпом. Есть лопата и балахон.

— Они никогда не ходят по равнине в одиночку. Уж на что лохи запуганы и слабы, на одинокого штем-па они набросятся кучей и разорвут в клочья. Ты просто-напросто не дойдешь до Башни.

— Так. Ну а с фермы кто-то носит продукты в Башню? Допустим, я сделаю так, что штемпы меня поймают в числе прочих лохов…

— Нет, не выйдет. Лохов не пускают дальше ворот Башни. И потом, откуда тебе знать, попадешь ты на ферму или в дыру? На ферму идут даже с охотой. Там очень тяжело приходится, зато можно украдкой что-нибудь сорвать и съесть. Лишь бы не заметили, а то убьют на месте. Дыра — дело другое. Некоторые помирают прямо после нее. У них из зада начинает течь кровь, и они умирают в муках. Придумай что-нибудь другое, человек со звезд.

— Что? — горько спросил Улье. — Ну что тут можно придумать?..

— Не знаю, — ответил после долгих раздумий Атаман.

Глава 7 БУКВЫ БУКВАМ РОЗНЬ

Некоторое время они провели в молчании. Улье думал о том, что оказался на карантинной планете в ловушке. Локатор Башни засек шлюпку и проследил ее путь, либо же Хранители догадались о высадке. Как поспешно, как неосторожно и самонадеянно поступил он и теперь жестоко наказан. Сначала укус желтой пиявки, который сказывается до сих пор. Пять дней упущено, и неизвестно, сколько придется потерять еще. Пока нога не придет в норму, а это, видимо, еще ой как не скоро, открытые рукопашные схватки Ульсу не под силу. Пробиться к шлюпке сквозь оцепление штемпов — сейчас нечего и думать. Штемпам от нее мало проку, поскольку, готовясь к рейду, разведчик настроил все управление суденышком в узком спектре и оно слушается лишь его индивидуального биополя. Проникнуть в шлюпку, а тем более пользоваться ею не сможет никто. Но и Ульсу не видать космоса как своих ушей, если он срочно не изобретет беспроигрышную уловку. Да, расклад хуже некуда.

А самое тяжкое и непоправимое — то, что он стал невольным виновником гибели своего названого брата, Рябого.

Атаман сидел у ложа больного спиной к костру, и его рыжие волосы, просвеченные пламенем, обрамляли темное лицо ярким ореолом. Несмотря на сумрак, Улье заметил, что его собеседник нервничает, явно желая сказать что-то очень важное, но колеблется в нерешительности.

— Можешь мне довериться, — сказал разведчик, прикоснувшись к руке Атамана. — Я — друг. И я умею хранить секреты.

Столь непроницаемо насмешливый или строгий г, обращении с ватагой, вожак вдруг длинно, прерывисто вздохнул. Он решился.

— Скажи, человек со звезд, — начал он. — Ты разумеешь грамоте?

— Конечно.

— А мы — нет. Никто из нас не умеет ни читать ни писать, ни исчислять. Понаслышке, из преданий известно, что такие занятия существуют и в них заклю чается мудрость. А Хранители Мудрости крепко держат знания в своих руках и не желают просвещать нас. Больше того, любого, кто попытается проникнуть в тайну счета и письма, предают казни. Но мы, урки, не признаем власть Башни. Мы ее ненавидим. Мы не желаем собирать для нее Черную Смерть. Нашим приютом стали пещеры, в которых собирали камень для постройки Башни. Отсюда она взяла начало, отсюда и гибель ее придет, как сказано в изустном предании лохов. Но мы слишком слабы и мало знаем. Мы боимся, что без Хранителей Мудрости мы вообще пропадем. Как бы худо ни жилось под их игом, но без их знаний, вообще не останется никакой надежды на лучшее. И поэтому надо вырвать знания из их рук. Скажи, ты веришь в милостивого дьявола?

— Лгать не буду, Атаман. Не верю.

— А во что ты веришь?

Улье задумался.

— В себя, — наконец сказал он.

— Этого мало.

— Еще в людей.

— Хорошо. Поклянись собой и всеми людьми на свете, что не выдашь мою тайну.

— Клянусь.

На Атамане лица не было. Волнение обуревало его, и руки судорожно комкали уголок бахи.

— Я верю тебе, — проговорил он. — А если б даже не верил, упускать такой случай нельзя.

Он встал, направился к своей подстилке, разгреб ее и извлек небольшой сверток. Затем вернулся к Лежащему Ульсу.

— У меня есть книга! — заявил он. — Да, да, самая настоящая книга. Одному дьяволу известно, как она очутилась на равнине. Щтемпы прознали про нее и пытались найти, чтобы отобрать, но я опередил их.

Он говорил все быстрее и громче. Казалось, еще немного — и этот привыкший властвовать над собой и другими человек начнет кликушествовать.

— В Башне много книг, и в них есть сила! Хранители думают, что лишили нас мудрости раз и навсегда. Что мы останемся навечно безмозглыми скотами. Но нет! Вот она, книга! — Атаман потряс свертком, словно грозя им неведомому врагу. — Мы прочтем ее и узнаем все — и как устроена радуга, убивающая оронгов, и как полететь на звезды, и что такое наш мир, и в чем высшая мудрость и цель жизни!

Он захлебнулся словами и умолк, потом продолжил более спокойно:

— Помоги мне, человек со звезд. Научи меня буквам. Несколько букв знает Простокваша, и он мне их показал. Я отличу их среди тысячи прочих. Целыми ночами, когда ватага спит, я бьюсь над этой книгой, стараясь проникнуть в ее смысл. Но, наверно, мне еще не по силам научиться читать самому. Если ты мне поможешь, я буду до смерти твоим лохом. Я жизнь за тебя положу, только научи меня буквам.

Он протянул разведчику свое сокровище. Тот развернул кусок обивочного мебельного пластика, вынул истрепанный томик карманного формата. На обложке значилось: «Как вести себя в гостях, за обедом и на балу. Краткое наставление для вступающих в высшее общество».

Наморщив лоб, Улье полистал страницы из стародавнего, растрескавшегося по краям полимера. Атаман следил за ним с напряжением и тревожной надеждой.

— Жаль. Я не знаю букв, которыми это написано, — наконец выговорил разведчик, возвращая книгу.

— А разве буквы бывают разные?..

— Да. На звездах множество селений. В них по-разному говорят и пишут.

Атаман убито посмотрел на свой томик.

— Вот как… Я и не знал…

Он сжал книгу в руке и взглянул, нахмурившись, туда, где над кучей хвороста плясало всепожирающее пламя. Однако быстро одумался.

— Нет, — прошептал он, вслух подытожив свои горькие размышления. — Я все равно ее прочту. Прочту, хоть ослепну.

Тщательно завернув книгу, он водворил ее на прежнее место и разровнял подстилку. Потом опять подошел к ложу больного.

— Ватага тревожится, — сказал Атаман. — Люди не знают, что и подумать о тебе. Культяпа болтает, что ты подосланный штемп. Но ты — под моей защитой и можешь жить здесь сколько захочешь. Ты враг Башни, а значит, мы союзники. Что касается этого разговора, смотри, не болтай, а то велю тебя убить. Нельзя лишать людей веры.

Прежде чем Улье успел что-либо ответить, Атаман резко повернулся и, сгорбившись, побрел во тьму.

Больной закрыл глаза. Минуту спустя он уже спал крепким сном выздоравливающего.

Проснулся он резко, словно в мозгу повернулся рычажок и сознание заработало на полную мощность. Его разбудило ощущение смутной угрозы.

Нечто блеснуло перед его глазами, какая-то тень тихо отпрянула от подстилки.

Приподнявшись на локте, Улье обвел взглядом пещеру и убедился, что ватага беспробудно спит. Очевидно, наверху на равнине царила ночь. Озаряемый трепетным светом полуугасшего костра, между спящими бродил старик Простокваша. Именно он был причиной тревоги, которая вернула Ульса к яви.

В руке сумасшедшего поблескивал большой ланцет.

Увидев это, разведчик вспомнил угрозу перерезать всех насмешников спящими и похолодел.

Простокваша наклонился над одним из беззаботно похрапывающих урок. Что-то вполголоса бормоча себе под нос, он начал водить ланцетом над лицом спящего, над его горлом, над его телом, вдоль, поперек, словно нарезая дымный воздух убежища крупными ломтями.

Судя по всему, спящему недолго осталось жить. Улье пытался сообразить, как предотвратить убийство. Крикнуть? Наброситься на умалишенного? В любом случае тот успеет полоснуть жертву своим острым оружием.

Не отрывая взгляда от безумца, разведчик скатился с подстилки и бесшумно пополз. Он одолел расстояние шагов в пять, когда его распухшая неуклюжая нога случайно задела одного из спящих, между которыми он передвигался.

Урка рывком сел на подстилке и очумело уставился на разведчика. Это был кряжистый лысый человек со рваным рубцом во всю щеку и вытекшим глазом.

— Ты что это?! — негодующе пробасил он.

— Тс-с-с… — Улье взглядом показал в сторону Простокваши. Выпучив свой единственный глаз, урка оглядел старика, потом снова воззрился на разведчика:

— Ну и что?

— Тише. Как что? Зарежет ведь.

— Иди ты в дыру. Чего закопошился? Никого он не тронет. Он так каждую ночь дурачится.

Услышав голоса, Простокваша оглянулся, выпрямился; ланцет исчез в складках бахи. Как ни в чем не бывало старик засеменил к лежавшей у входа куче хвороста, набрал охапку и кинул в догорающий костер. Сучья затрещали, стайка искр взлетела и, угасая на лету, вознеслась к звездному пролому в своде пещеры.

— Надо отобрать у него ланцет. Это опасно, — шепнул Улье.

— Поди отбери. Выть будет день и ночь, как голодный оронг. Лучше не обижай полоумного. Пускай балуется.

— А если вдруг зарежет кого?

— Чтоб тебя съели! Нашел кого трусить. Пшел отсюда, не мешай спать.

— Но нельзя же так. За ним нужен присмотр…

— Клянусь последним глазом, сейчас схлопочешь по башке, если не угомонишься. Отвяжись. Я спать хочу.

Одноглазый лег и отвернулся. Почти сразу он начал посапывать.

Простокваша сосредоточенно ворошил головни хворостиной. Улье поднялся с пола и подошел к нему.

— Старик, — позвал разведчик, — что это ты делал только что?

Безумец заморгал в испуге и вдруг хихикнул.

— Я тебя знаю, — вместо ответа заявил он, уставив в Ульса корявый палец. — Ты новичок.

— Да.

— Ты друг Рябого, — продолжал Простокваша. — Рябой хороший.

— Он пропал.

— А знаешь что? Ты когда-нибудь пробовал простоквашу? Нет? А я ее ел. Правда. Клянусь.

— Я верю.

— Веришь? Да ты хороший. Не насмехаешься. Хочешь, я покажу тебе, как разрезают мертвецов?

— Давай в другой раз.

— Когда я жил в Башне, я резал мертвых. Таскал их, резал, вытирал кровь, убирал остатки. Неприятно. — Да уж чего хорошего.

— Зато однажды мне удалось попробовать простоквашу. Те, в Башне, едят ее вдоволь. И вот однажды я увидел, что кто-то оставил недопитую простоквашу на столе. Я сделал целых два глотка. Никто не видел. Веришь?

— Верю.

— Ты хороший человек, — сказал сумасшедший с глубоким вздохом. — Если б ты знал, какой у нее изумительный вкус. Она так и тает во рту — свежая, кисленькая, густая… Не иначе ее едят праведники в подземных садах милостивого дьявола.

Собеседники помолчали.

— Так вот. Я съел два глотка. А потом испугался, что меня накажут, если узнают. Они бы велели меня разрезать на куски. Это ведь нехорошо, когда тебя разрезают?

— Ничего хорошего.

— Вот-вот. Слушай. Я испугался и убежал. Долго ползал в темноте по подземелью. Наконец увидел свет. И пришел сюда. Сначала я думал, что живым попал в подземные сады, где обитают непорочные души. Они сидели вот у этого светлого и горячего куста. Когда я сказал, что я из Башни, меня хотели убить. Потом пожалели. Оставили здесь, чтобы ухаживал за горячим кустом.

— Погоди-погоди, — осторожно начал разведчик, боясь спугнуть проговорившегося безумца. — Говоришь, ты попал в подземелье из Башни?

— Да.

— Каким образом?

— Я испугался. Я очень испугался и забился в самый низ. Потом нашел дырку. Пролез в нее, захлопнул крышку. Там было очень темно, и я обрадовался, что меня не найдут. Пополз в темноте и вдруг провалился. Очень больно ударился. Долго ползал по камням. Думал, умру с голоду. Потом попал сюда, и меня накормили.

— Послушай. Ты не мог бы показать мне путь, по которому пришел?

— Зачем?

— Я хочу добраться до тех, кто в Башне, — зашептал Улье ему на ухо. — Они мои враги.

— Не могу. Я их боюсь, — заморгав, пролепетал Простокваша. — Они кого хочешь велят на куски разрезать.

— Они тебя не тронут, — заверил разведчик. — Ты проводишь меня до Башни и отправишься назад.

В сумбурном уме старика шла борьба между симпатией к Ульсу, страхом и недоверием. Наконец его лоб разгладился, и в глазах мелькнул проблеск разума.

— Хорошо, — сказал он. — Я знаю, ты со звезд. Я все слышал. Я помогу тебе.

Он взял из костра пылающую головню. Улье набрал охапку сухих смолистых веток для факелов. Подойдя к дальнему, темному и полого опускающемуся концу пещеры. Простокваша нагнулся и полез в округлую промоину. Разведчик последовал за ним.

Глава 8 «МЕНЯ ЗОВУТ АОР»

Факел чадил и пылал, озаряя пересохшие русла подземных рек, проточивших в каменной толще лабиринт из тоннелей, пещер и бездонных отвесных шахт. Старик шагал уверенно, не оборачиваясь, и прихрамывающий разведчик едва поспевал за ним.

Дорога шла то вверх, то вниз. Порой приходилось карабкаться по склонам, цепляясь за трещины и известковые наросты.

— Как же ты полз тут в темноте? — удивился Улье.

— Жить хотелось.

— А дорогу назад неужели всю запомнил?

— Нет, я нашел ее потом. Я люблю тут ходить. Красиво. Урки боятся, говорят, где-то тут недалеко чертоги милостивого дьявола. А я не боюсь. Он меня не обижал.

Они шли долго, и ослабевший после болезни разведчик выбился из сил.

— Погоди, — взмолился он, сев на каменный выступ и привалившись к стене.

Старик остановился, зажег новый факел и отбросил догорающий. От охапки осталось всего несколько веток.

— Как же ты найдешь дорогу назад, без света? — обеспокоенно спросил Улье.

— Башня близко. А назад вернусь и в темноте. Не заблужусь. Много тут ходил.

Они помолчали. Улье растирал ноющее колено.

— Когда ты станешь хозяином Башни, — сказал сумасшедший, — ты мне отплатишь добром. Правда?

Разведчик ответил не сразу, обдумывая, что сказать.

— Я не хочу быть хозяином Башни.

— Тогда зачем тебе туда?

— Ты же слышал наш разговор с Атаманом. Я должен спасти людей на звездах. Им грозит гибель.

— А-а. Я думал, ты победишь Башню и накормишь нас всех простоквашей, — убито вымолвил старик.

Улье почувствовал угрызения совести. Он не желал обманывать беднягу. Но и не мог сказать правду, что открытое вмешательство в жизнь карантинных планет запрещается и Галактическая Лига строго карает за нарушение запрета.

— Ладно, — прервал паузу Простокваша. — Пойдем.

По крутому тоннелю они поднялись в обширную сталактитовую пещеру. Множество ноздреватых известковых сосулек свисало с ее свода, навстречу им поднимались бугристые, оплывающие сталагмиты, сплошь и рядом сливаясь воедино. Простокваша уверенно петлял меж толстых желтых колонн, выращенных за тысячелетия мельчайшими каплями воды. Он привел разведчика к широкому, словно дворцовая лестница, каскаду. Отложения известняка ниспадали по его скату застывшей пышной пеной.

Поднявшись наверх, спутники очутились в узком проходе, загроможденном обломками грубой кладки. В этом месте пол разорвала косая трещина, и возведенная строителями Башни перегородка из нетесаных камней обрушилась. Перебравшись через развалины, они попали в скальную пазуху, где идти приходилось согнувшись.

Приземляясь, звездолет разметал рыхлый грунт потоками огня и сел прямо на гранитный массив, который, будучи источен внутри карстовыми водами, не выдержал тяжести и растрескался.

Одна из трещин пересекала низкий потолок пазухи, расширяясь возле стены настолько; что впору пролезть человеку среднего телосложения. Толщина гранита в этом месте не превышала трех локтей.

— Здесь, — объявил Простокваша. Улье выпрямился и дотянулся до верхнего края трещины, за который можно было уцепиться.

— Погоди, человек со звезд, — остановил его сидевший на корточках старик. — Дай руку.

Разведчик нагнулся к нему, протянул ладонь, и Простокваша вложил в нее узкий удлиненный предмет. То был его ланцет.

— На. Пригодится. Разрежь их на куски.

— Зачем? Не надо.

— Возьми-возьми. Хороший. Им любого можно разрезать.

— Нет, оставь себе.

— А как же ты их одолеешь?

— Не беспокойся, справлюсь. Передай Атаману, что я не вернусь. Скажи, пусть не беспокоится. В случае чего я не выдам убежище.

Озаренный зыбким светом факела, воткнутого в узкую трещину на полу, старик смотрел втлаза Ульса. В этом доверчивом взгляде на сей раз не было ничего от безумия.

— На самом деле меня зовут Аор, — произнес он. — Звали Аор. Зови меня Аор. Пожалуйста. Это мое имя.

— Хорошо, Аор. Прощай. Спасибо тебе.

— Прощай. Ты хороший человек. Я вижу. Наверно, если тебя разрезать, внутри будет одно сплошное сердце. Большое-большое, — старик замолчал, подыскивая слова, чтобы выразить распиравшие его чувства. — Другому не поверил бы. Тебе верю.

— Спасибо, Аор, — сглотнув комок в горле, ответил разведчик.

— Удачи тебе, хороший человек.

Улье чуть подпрыгнул и вцепился в край трещины. Подтягиваться было неудобно — тесно, да и пальцы едва-едва не соскальзывали с гранита. Он беспомощно шарил ногой по гладкой стене.

— Аор! Подсади, — попросил разведчик. Внизу послышалась странная глухая возня. Затем кто-то схватил Ульса за щиколотку, но вместо того чтобы помочь вскарабкаться наверх, рванул с силой вниз. Пальцы разведчика соскользнули; падая, он ударился о нижний край трещины затылком и рухнул без чувств.

Очнувшись от хлесткого удара по лицу, он обнаружил, что его запястья и щиколотки крепко связаны концами бахи. Торжествующий Культяпа нагнулся над ним и приставил к горлу лезвие ланцета.

— Тебе конец, штемп, — ощерившись произнес он. — Ты не вернешься в Башню и не предашь нас. Я раскусил тебя и выследил. Но прежде чем умрешь говори: зачем тебя подослали? Что прознали о нас в Башне? Что они хотят сделать с ватагой и убежищем? Говори!

Улье молчал. Волосяной, щекотный холодок исходил от прижатого к коже лезвия. Ну вот. Мало того что пиявка сделала его наполовину инвалидом, а Башня захватила шлюпку. Теперь его скрутил однорукий калека. Ай да разведчик, даром что отставной.

— Не хочешь говорить?

Культяпа отбросил ланцет и выдернул из расщелины пылающую ветку. Скосив глаза, Улье увидел, что Аор лежит ничком. Рядом с размозженной седой головой валялся окровавленный камень. Яростное рыдание подкатило к горлу, но он не издал ни звука, и глаза оставались ясными и сухими.

— Цветок милостивого дьявола отворит тебе рот, — посулил увечный. — Лучше скажи сам, не заставляй мучить. Тогда я просто перережу тебе глотку. А ну говори!

И он поднес факел к лицу разведчика, едва не опалив его бороду.

— Эх, невера, — вздохнув, сказал Улье. — И не страшно тебе ни во что не верить, Культяпа? Вспомни речи Атамана тогда, на берегу. Горе тем, кто отринет Посланца, сказал он. Их постигнет участь, которую милостивый дьявол уготовил Башне. Близок час. Ты еще ответил, что, мол, пусть для начала этот человек превозможет желтую пиявку. Не страшно ли тебе, Культяпа? Ты посягаешь на промысел того, перед кем ты ничтожнее праха.

— Ты подслушал… — ошарашенно проговорил Культяпа.

— Вспомни: я лежал поодаль, у всех на виду. Я никак не мог слышать разговора.

— Значит… кто-то прятался в кустах.

— А как он пересказал мне ваш разговор? В тот день я попал в вашу пещеру и больше из нее не выходил.

— А! Тебе рассказал сам Атаман!

— Слово в слово? Слушай: «Так тогда кто же он?!» — «Не шуми, Культяпа. Поразмысли. Вспомни Святое Предание». — «Атаман, ты сошел с ума. Все наши предания — бабьи бредни и болтовня от первого до последнего слова». Вот что дерзнул ты сказать. Покайся. Уверуй, пока не поздно. Сегодня во сне владыка мира явился мне и велел: «Когда Культяпа тебя свяжет, объяви ему, что неверующие не доживут до ближайшего восхода солнца». А чтобы ты не сомневался и получил знак, он передал мне ваш разговор с Атаманом, которого не мог слышать никто. Зубы Культяпы мелко застучали.

— Верую! — хрипло выдохнул он. — Верую! Прости меня!

И он припал к ногам Ульса.

— Прости! Прости! — твердил он. — Я был глух и слеп. Но ты исцелил меня. Воистину ты — Посланец.

— О снисхождении проси не меня. Я лишь слуга. Воткнув факел обратно в расщелину, Культяпа поспешно, зубами распутывал узлы.

— Не держи зла, Посланец. Я был глуп и зол. О милостивый дьявол! Прости меня, отведи кару! Дай мне искупить вину мою…

Разведчик сел, потирая затекшие запястья.

— Все было бы поправимо, не убей ты этого несчастного! — негодующе молвил он, кивнув на тело Аора. — Кровь его тебе взыщется!

— Он живой. Живой. Я не смог хорошо размахнуться, тут тесно, — Культяпа захлопотал, переворачивая старика на спину.

Тот глухо застонал.

— Отнесешь его в убежище и будешь выхаживать. До конца дней будешь служить ему и оберегать от глумления, — приказал Улье.

— Да! Да! Я все сделаю…

— Теперь помоги мне. Подсади. Потом подашь новую ветку, пересадив на нее цветок.

Культяпа опустился на колени. Разведчик ступил на его плечо, оттолкнулся и единым махом оказался наверху. Затем взял поданный снизу факел.

Он стоял на дне Башни.

Над его головой, отражая ровное пламя факела, сияла шлифованная воронка одной из ходовых дюз. По сравнению с ней Улье выглядел карликом. Пригнувшись, он пролез между краем дюзы и полом. Как он и ожидал, аварийный люк в центре громадного днища оказался распахнут.

Подковыляв к свисающему гибкому трапу, Улье вскарабкался наверх, нашел рубильник освещения и повернул его, включив цепочку миниатюрных плафонов, тянувшихся вверх по стенке аварийной шахты. Дым от чадящей ветки не затягивало в шахту, значив верхний люк захлопнут. Он отбросил факел.

С трудом ворочая негнущейся ногой, Улье карабкался по лесенке. Несколько раз он останавливался передохнуть. Когда он добрался до верха, пот заливал глаза, разъедал рану на затылке; вялые после болезни мышцы еле слушались.

Верхний, закрытый люк оказался разблокирован. Без труда распахнув его, разведчик выбрался в кормовой отсек. Поскольку двигатели не работали, опасаться радиации не приходилось. Слабо светили негасимые дежурные лампы, озаряя бессчетное множество трубопроводов, кожухов, наглухо заклепанных ремонтных лючков. Бортовая сеть исправно работала на Черной Смерти.

Компоновка звездолета ничем не отличалась от типовой во времена империи. Это облегчало задачу.

Поднявшись по винтовой лесенке к потолку, Улье нажал кнопку, и толстенная дверь из покрытого никелем свинца послушно отъехала вбок. Улье вошел в еле освещенный трюм. Как и ожидалось, большинство запаянных ящиков с инструментами и приборами, которыми снабжались ссыльные, оказались нетронутыми. ранившегося здесь добра хватило бы на то, чтобы оснастить целый город-завод.

Не рискуя пользоваться лифтом, разведчик полез дальше по лесенке, прикрепленной к решетчатой шахте грузового транспортера. Не скоро достиг он уровня жилых палуб, располагавшихся по спирали вокруг огромного многоярусного помещения трюма. Они начинались выше ворот грузового шлюза, о чем свидетельствовала первая дверь в прозрачной трубе гидравлического лифта. Дальше лесенка крепилась просто на переборке, и вдоль нее на равном расстоянии друг от друга располагались красные заслонки запасных входов. Дойдя до верхней из них, Улье остановился и перевел дух.

Отсюда он попадал в отсек экипажа, венчавшийся рубкой управления. Разведчик дошел почти до носовой оконечности корабля, до вершины Башни, грозно возвышавшейся над ночной равниной. Он надеялся, что снаружи все еще ночь и обитатели звездолета мирно спят. Вряд ли они выставляют часовых в своих коридорах.

Все же сердце его коротко трепыхнулось, когда он повернул ручку, приоткрыл заслонку и прислушался.

Ободренный полной тишиной, он выбрался в пустой узкий коридор, по ходу винтовой нарезки обвивавший толстенную сердцевину корабля. Левая, выпуклая стена была глухой, за исключением аварийной заслонки, через которую он сюда пролез. По правой, вогнутой стене тянулась вереница дверей. Улье двинулся вдоль нее, потрясенно глядя на дверные таблички: А, А1, А2, A3, В, В1, В2, ВЗ, С, С1… Мог бы догадаться сразу, упрекнул он себя.

Однако на пассажирских кораблях каюты экипажа испокон веку помечаются просто цифрами. Литеры с Цифрами приняты на супергрузачах с большой командой. Но это же не грузач, на них не ссылали. А еще? Фрегаты разведслужбы, естественно. Но их в то время, разумеется, и в помине не было. А еще какие корабли имели каюты с буквенно-числовыми обозначениями?

Военные.

Прихрамывая, Улье почти бежал по истертому полу коридора, сохранившему рифление лишь по краям. Он спешил к последнему номеру боевого расчета, к двери с одинокой литерой Z. Справа мелькнули Y и Y1. Коридор уперся в глухую переборку. Разведчик вздрогнул. Потом повернул голову. Ну конечно. Последняя дверь, ведущая в крайний носовой отсек, оказалась слева от него.

Стандартная табличка с черным зигзагом на ней свидетельствовала, что наконец-то Улье достиг цели.

Погибший Мэг.

Пропавший Рябой.

Потерявший разум Аор.

Лохи.

Пришла пора поквитаться за них.

Волноваться не стоило. Зачем волноваться? Исход игры предрешен. Значит, надо перевести дыхание и спокойно коснуться дверной кнопки.

Мгновенно входной проем обнажился.

— Добрый день, уважаемый Зет, — произнес разведчик, остановившись на пороге орудийной рубки боевого крейсера. — Приветствую вас на борту единственного в Галактике военного корабля.

Глава 9 ВЕРХОВНЫЙ ХРАНИТЕЛЬ МУДРОСТИ ГОСПОДИН ЗЕТ

Навстречу разведчику шагнул пухлощекий юноша в белоснежной мантии и такой же круглой шапочке. Видимо, он только что поднялся с еще не убранного в стену ложа рядом с большим полукруглым пультом, над которым светились шесть локаторных экранов.

Его бледное, не знавшее солнца лицо обрамляли светлые кудри, выбивавшиеся из-под шапочки и волной спадающие до. плеч. Ясные голубые глаза растерянно щурились.

— Кто вы такой?! — воскликнул он тонким полудетским голосом.

— Спокойнее, пожалуйста, — Улье нажал кнопку, и дверь закрылась. — Я тот самый пилот, чью шлюпку сейчас стерегут ваши балбесы.

Юноша окаменел от изумления.

— Мы что, так и будем беседовать стоя? — поинтересовался разведчик.

Маленькой паузы хватило, чтобы Зет полностью овладел собой.

— Прошу, садитесь, — он указал на кресло в углу рубки жестом любезного властелина, а сам сел на винтовой табурет, спиной к пульту. — Слушаю вас.

— Прежде всего какого черта вы разрушили плотину и демаскировали шлюпку? — развалившись и закинув ногу на ногу, начал разведчик. — Ничего поумнее нельзя было придумать? Или вам уже начхать на конспирацию?

— Позвольте, — ответил Зет тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Здесь вопросы задаю я. Ответы — не моя специфика. Прежде всего как вы сюда попали?

— Элементарно. Едва я втолковал, что вы меня ждете, стража обмерла и пропустила беспрекословно. Приятно иметь дело с солидным руководителем.

— Лжете. Не может быть.

— Велите спросить стражу. Они не будут отрицать. Юноша склонился к селектору, нажал одну из клавиш.

— Господин F? — спросил он, услышав отклик. — Прошу разобраться, почему человек в одежде лоха беспрепятственно миновал стражу и добрался до наших кают.

— Это исключено, — донесся хриплый голос из динамика.

— Я тоже так думаю. Однако этот человек сейчас сидит передо мной.

— Тысяча чертей!!!

— Совершенно верно. Хотя опасность мне и не грозит. Он производит благоприятное впечатление. Займитесь вашими людьми и доложите по выяснении.

Зет выключил селектор.

— Если вы солгали, это сразу обнаружится, — заявил он. — Подождем результатов. А пока продолжим. С какой целью вы высадились на планету?

— Я привез горючее, — ответил Улье. — Тридцать контейнеров.

— Что-о?! — изумленно вскинул брови юноша. Он помолчал, переваривая услышанное. Улье чутьем понял, что тут не все ладно. Им допущен первый промах, который может оказаться последним.

— Почему так рано? — спросил Зет, и его льдисто-голубые глаза недобро сузились. — Был назначен другой срок.

Ну, это еще пустяки. Даже выкручиваться не надо.

— Пришлось поторапливаться. Разведка что-то пронюхала и сцапала нескольких наших ребят. Мы не стали дожидаться, пока дойдет черед и до нас.

— До кого — до нас?

— До Хиска, Тода и меня.

— Наконец-то. С этого надо было начинать.

— Но вопросы задаете вы, не правда ли? — съязвил разведчик.

— Только не подумайте, что они уже закончились. Вы отнюдь не рассеяли сомнений. Почему вы не сели ночью на ферме, а продолжали играть в прятки? Почему не подали установленных сигналов? Вы вели себя так бесцеремонно, словно и не подозревали о наличии у нас локатора. Естественно, мы приняли вас за шпиона. Вы просто-таки напрашивались на то, чтобы вас сбили. А теперь, когда ваша шлюпка захвачена и вы у меня в руках, вы являетесь, городите несусветную ложь и надеетесь, что я поверю хоть единому вашему слову. Я не столь наивен.

— Придется мне начать с самого начала. А то вы уже вообразили, что я из разведки.

— Не сомневаюсь, что вы оттуда.

— Так вот, послушайте, — Улье говорил ровным, почти монотонным голосом, будто не настала долгожданная решающая минута, ради которой он шел на' смертельный риск. — Меня уговорил работать с вами Старик.

Зет поморщился:

— Неужели я обязан знать клички всех исполнителей? Увольте. Скажите лучше, по каким мотивам вы согласились. Это гораздо интереснее.

Так Старик и впрямь ни при чем? Впрочем, юноша не ответил ни да, ни нет. Это зефирное создание с девичьими локонами — на самом деле опасный и хитрый противник. Ладно, посмотрим, кто на чью удочку клюнет.

— Мои мотивы достаточно просты. Я резервный пилот второго класса, обслуживаю грузачи. Без связей, без перспектив, без возможности зарекомендовать себя. Согласитесь, это незавидная участь. Я полагаю, что достоин лучшей.

— А, честолюбие. Действительно, в вашем мире оно — единственная приправа к жизни. Весьма убедительно сочиняете. Продолжайте.

— Я не сочиняю! — сверкнул глазами Улье. — Вам не понять, что это такое, когда вас затерли, запихнули в разряд ничтожеств, когда ваши бездарные однокашники процветают, но не дают себе труда снизойти до вас!

— Ну-ну. Без лишней горячности. Дальше.

— Я понял, что это мой единственный шанс вырваться из бессмысленного прозябания, которое…

— Я сказал, дальше.

Улье засопел, проглатывая остальную часть тирады и успокаиваясь.

— Когда разведка сцапала Эди, — снова заговорил он, — контейнеры уже были готовы к погрузке. В любую минуту нас всех могли накрыть. На замену удалось поставить меня. Рейс был якобы на Софорос…

— Короче.

— Когда дело дошло до перемены курса, накладка посыпались одна за другой. Сначала…

— Погодите. Почему схватили Эди?

Зет допрашивал профессионально. Он владел всеми тонкостями этого нелегкого искусства. Его глаза подмечали малейшую перемену в мимике разведчика.

Тот только диву давался.

— Я же сказал, разведка что-то разнюхала. Они взяли весь экипаж, с которым Эди летал раньше. Пришлось форсировать отправку груза.

— Вы сказали, Эди арестовали, когда груз горючего уже был готов. Неувязка.

— Тех ребят загребли в третьем Космопорте, — терпеливо объяснил Улье. — Нас вовремя предупредили, и пришлось идти напролом.

— Кто предупредил?

— Я не знаю? — взорвался разведчик. — Я знаю только, что меня выдернули из гостиницы и отправили бегом в порт. Там я получил баржу с контейнерами, которую должен был пилотировать бедняга Эди. Отвел ее на корабль. О том, что стряслось, мне рассказал Тод. Он не особенно вдавался в подробности.

— Незнание — довольно удобная позиция для защиты, а? Оставим это, расскажите, что произошло в полете.

— А в полете было вот что. Этот подонок Хиск выгреб из аптечки наркотики и накачался ими до очумения. Пришлось нам с Тодом его прятать, чтобы не попался на глаза капитану. Едва грузач вышел из зоны прямой связи и был готов к нырку, мы с Тодом хотели скрутить капитана. Но тот что-то заподозрил. У него под рукой оказался штатный револьвер. И прежде чем я его скрутил, он уложил Тода наповал. Брови Зета презрительно приподнялись.

— Наглая ложь. Ни за что не поверю, что ваши рафинированные гуманисты научились убивать.

— Я бы сам не поверил. А что ему оставалось делать, когда Тод вытащил свой ножичек? Наверно, капитан хотел ранить в плечо или просто выстрелил от неумения… В общем, Тоду от этого не легче.

— Допустим. Но Хиск, надеюсь, уцелел? Ему отлично известны и сигналы, и пароли, и место посадки.

— Ваш чертов Хиск засел в каюте и всласть накачивается наркотиком. А стоит к нему постучаться, орет, что выпустит кишки любому нахалу, который осмелится беспокоить его особу по пустякам. Этот скот стал абсолютно невменяем.

— Ах как вам не повезло.

— Еще бы, — разведчик сделал вид, что не замечает издевки. — Хорошо еще, что я нашел в штурманской рубке запись координат вашей планеты. А то вообще не знал бы, куда лететь.

— Этот мерзавец не понадеялся на память?! Он посмел оставить такую важную улику, да еще находясь на грани провала?! — вознегодовал Зет.

— То-то и оно. Как ни парадоксально, это спасло и меня, и вас. Я летел, зная лишь координаты планеты, где находится корабль, и ваше имя.

— Весьма тронут. Но в этой критической ситуации вы повели себя самым загадочным образом. Сначала болтались в шлюпке над равниной, что-то разнюхивали.

— Что, нельзя уже на ваших лохов посмотреть? Я сроду такого не видывал…

— Затем спрятались в водохранилище, — продолжал Зет. — Думали, мы вас потеряли из виду? Не тут-то было. Локатор засек вас на бреющем полете, за две секунды до входа в воду шлюпка попала в зону прямой видимости.

— Я прятался не от вас. Разведка могла уже что-то узнать и внедрить на равнина своих людей, оставить засаду.

— Не проще ли им было блокировать планету патрулями?

— Кто знает, чего им проще. Я побоялся приземлиться нагло и у всех на виду. И без того я рисковал сверх всякой меры.

— Поскольку вы привезли горючее, мы становимся хозяевами Галактики. Бояться тут глупо.

— Почем я знаю, может, у вас корабль еще не готов для взлета…

Селектор тоненько просигналил. Зет нажал клавишу отзыва.

— Докладывает F. Смена часовых утверждает, что этой ночью никто в Башню не входил. А лохов они не пропускают вообще.

— Минутку. — Юноша отключил микрофон и насмешливо посмотрел на Ульса: — Как вы это объясните?

— Что тут объяснять? Они перетрусили, когда их призвали к ответу. Поняли, что допустили промашку. Пытаются огульно все отрицать. Но как же иначе я мог сюда попасть? С неба свалился?

— Действительно, — Зет снова нажал клавишу. — Господин F, я же объяснил, что у меня сейчас находится гость. Расспросите ваших людей еще раз. Да покруче, покруче! — Его высокий мелодичный голос сорвался.

— Понял. Разрешите выполнять?

— Их вина очевидна. Смотрите, как бы она не стала еще и вашей.

— Слушаюсь! — рявкнул бравый служака. Зет выключил селектор.

— Остается выяснить: где вы прохлаждались целых пять дней? Почему не явились сразу, немедленно?

Улье показал на распухшее колено и засохший струп на месте укуса.

— При высадке меня укусила желтая пиявка.

— Сочувствую. Вернее, поздравляю, поскольку вы живы.

— Как только я смог передвигаться самостоятельно, я отправился к вам. Вот и все.

— Неправдоподобно. В вашей истории слишком много неправдоподобного. — Жизнь бывает похлеще всякой выдумки. Не хотите — не верьте. Но что тогда на самом деле, по-вашему?

— На самом деле вы — боевик разведслужбы, допустивший массу оплошностей. Главная из них — потеря шлюпки. Теперь вы пытаетесь меня перехитрить, чтобы добраться до шлюпки и благополучно вернуться к своим.

— Ах так? Но если я послан разведкой, значит, контейнеры перехвачены. Вы раскрыты. Все пропало.

— Не думаю. Пока что пропали вы. Причем ваша смерть будет незавидной, знаете ли.

— Но где же логика?! — вспылил Улье.

— Не кричите. Я лишился большого удовольствия — уничтожить всех вас. Взамен получил маленькое — уничтожить одного шпиона. Меняется масштаб, но не само удовольствие.

— Да вы маньяк! — ахнул разведчик. — С кем я связался! С узколобым дикарем!

— Выбирайте выражения.

— Дичь, бред! Зачем разведке провоцировать вас?! Зачем посылать шлюпку, зная, что у вас оружие и локатор! Да позвольте же! Я разве похож на самоубийцу?!

Его прервал сигнал селектора.

— Докладывает F, — послышалось из динамика. — Часовые во всем признались.

— Ну и отлично.

— Как прикажете с ними поступить?

— Вы еще спрашиваете, как поступить в подобных случаях? — Зет раздраженно ткнул пальцем в выключатель. — На чем мы остановились?

— На том, что я не самоубийца. Но допустим, я все-таки агент. Один как перст, на штатной корабельной шлюпке, не имеющей разведывательного оборудования. Ни прикрытия, ни связи… В общем, заведомо обречен на неудачу и послан на верную смерть. Как по-вашему, это стиль разведки?

— Рассуждение не лишено тонкости. А может, именно на это сделан расчет.

— Расчет? Какой расчет? Какова цель? Обезвредить вас? Вы и так никому не опасны. Если ваши люди арестованы разведкой, никому больше дела нет до вас лично. Пока лет через тысячу не научитесь производить сами сверхтяжелое топливо. А до тех пор сидите себе на планете, как сыч в дупле. Так что никакого расчета быть не может.

— Расчет прост, — возразил юноша. — Вряд ли выявлена поголовно вся агентура. И вы посланы разузнать…

— Ничего я не желаю разузнавать! — снова взорвался Улье. — Чихал я на вашу агентуру! Я привез топливо! Понимаете? Топливо! А вы дурака валяете. А время и так упущено. Что, если настоящие разведчики уже на пути сюда?

— Пусть попробуют сунуться.

— А зачем соваться, с какой стати? Они угонят грузач, только и всего.

— Хорошо, — подумав, сказал Зет. — Все логично, достоверно, убедительно. За исключением одной детали. Такой смелый, ловкий и хитрый человек, как вы, мало похож на резервного пилота второго класса. Вы матерый профессионал. Вот кто вы такой.

С минуту они молчали, сверля друг друга глазами. Улье в душе отдал должное тому, как изящно его переиграли. Продолжать запирательство не имело смысла.

— Да, — нарушил молчание он. — Вы правы. Я кадровый агент разведслужбы.

Юноша удовлетворенно улыбнулся:

— А вот это уже гораздо интереснее. Получите жизнь в обмен на подробные сведения. Рассказывайте: как произошел наш провал, что стало известно разведке и что она пытается выяснить? А главное — что ваши хозяева намерены предпринять в дальнейшем. Потом подумаем вместе, как выправить положение.

— Подождите. Я просто не все сказал. Должен уточнить: я агент в прошлом. Недавно был дисквалифицирован за недисциплинированность и переведен в резервные пилоты. Это единственное, о чем я умолчал.

— А, крах карьеры. Обида на судьбу.

— Не на судьбу. На всех этих зажравшихся чистоплюев…

— Тут-то вам и предложили сотрудничать с нами?

— Да. Учтите, я знаю разведку как свои пять пальцев. Знаю космос, колонию. Обучен пилотажу. Думаю, вы оцените меня по достоинству.

— И все-таки это не делает вашу историю правдоподобнее. Пока что вы меня ни в чем не убедили.

— Слушайте, Зет… — устало проговорил разведчик.

— Господин Зет, с вашего позволения.

— …зачем вы вообще заварили эту кашу, если боитесь собственной тени?

— План операции разработан давно, еще моими предшественниками. Последний из них скоропостижно скончался от сердечного приступа, и я заступил на его место.

Вот оно что. Пересменка властей. Надо полагать, очередной Зет еще не вполне вошел в курс дела. И очень хорошо. Прежний, опытный, мог и не попасться в ловушку. Повезло.

— Что теперь прикажете делать? — поинтересовался разведчик. — Отвезти контейнеры обратно в Космопорт и принести от вашего имени извинения?

— А что предлагаете вы?

— Да поди ты к черту! Идиот! Сопляк! Я же привез ключи от мира!

— Вы забываетесь, милейший.

— Трусливый кретин! — гаркнул Улье. — С минуту на минуту все может рухнуть! И без того сколько времени упущено! А ты празднуешь труса! Болван!

— Вы, кажется, забыли, что находитесь в моей власти, — презрительно сощурился господин Зет.

— Нет уж, птенчик! — Улье вскочил с кресла и наклонился над невозмутимо сидящим Зетом, уперев руки в бока. — Это я взял тебя за глотку! Ты у меня вот где! — Он потряс кулаком. — Хочешь владеть Галактикой? На! Только пополам. Поделим добычу от сих до сих. Пятнадцать килопарсек — тебе, пятнадцать — мне. Иначе я и пальцем не шевельну, пусть все летит к черту!

Зет поднял брови:

— О, у вас неплохие аппетиты.

— А ты что думал!

— Предположим, я согласен. Какие вам нужны гарантии?

— Я сам себе гарантия. Без меня тебе не обойтись. Такой человек, как я, — находка, неужели не понятно? Или ты надеешься в одиночку управиться со всей Галактикой? Формально диктатором будешь ты. Пожалуйста. Я буду считаться твоим наместником. Забирай всю мишуру и титулы, а править будет каждый сам, в своей половине.

— Забавно, — Зет усмехнулся уголками губ. — Вы недурно торгуетесь. Должен признать, что ваши претензии не лишены оснований. На вашем месте любой повел бы себя так же. Я предвидел это и готов принять ваши условия.

— Но учти, — не успокаивался Улье. — Вздумаешь нарушить уговор — пеняй на себя. Придушу голыми руками. И никакие штемпы не спасут.

— Бросьте. Я реалист. Наместник действительно необходим. Ваша кандидатура, сколько могу судить, подходит. Думаю, между нами не возникнет больше трений.

— По рукам! — воскликнул разведчик-. Лицевые мускулы Зета чуть дрогнули, он с трудом подавил усмешку.

— Кто бы вы ни были на самом деле, колебаться бессмысленно, — сказал он. — Вселенная стоит на кону, и жребий брошен. Если вы лжете, я заведомо проиграл, если нет — выиграл. Не стоит бояться того, что уже свершилось.

Он включил селектор:

— Господин F? Через три минуты постройте у выхода отряд в сорок человек. Я прогуляюсь по равнине.

— Как? — изумленно переспросил голос в аппарате.

— Я неясно выразился? Мне необходимо пройтись к реке и обратно. Обеспечьте охрану.

— Так вы в самом деле выйдете из Башни? — продолжал недоумевать F.

— Да. Выполняйте.

Зет встал и распахнул дверь лифта в стене.

— Прошу.

Они вошли в кабину и стремительно понеслись вниз.

— Я строго приказал не подпускать к шлюпке никого без моего личного присутствия, — объяснил Зет. — Предосторожность никогда не бывает излишней.

— Разумно, — кивнул Улье.

Лифт остановился. На площадке выходного шлюза их ожидал выстроенный в две шеренги отряд черных балахонов. Одутловатый толстяк в белой хламиде с черной полосой, очевидно господин F, склонился в низком поклоне. Зет сдержанно кивнул ему и, сопровождаемый по пятам Ульсом, прошествовал к трапу. Вышколенная стража заключила их в каре и зашагала, подлаживаясь к походке повелителя и угрожающе выставив острые заступы.

Трап спускался в темный, дурно пахнущий барак штемпов. Рифленый настил сменялся мощеной дорогой, ведущей за распахнувшиеся с поспешностью ворота.

— Нельзя ли помедленнее? — проворчал Улье. — У меня нога еще не в норме.

— Ах да, — Зет убавил шаг.

Они вышли на рассветную равнину. Стоял час, когда удушливая духота тропической ночи сменяется дневным зноем. Светило еще не показалось из-за бурой гряды плоскогорья, но небо уже посветлело и стало серо-голубым. Где-то там, за непроглядной толщей атмосферы, кружился над планетой грузач с тридцатью контейнерами горючего в трюме.

Передняя шеренга каре перестроилась в виде клина. Пинками охрана будила и разгоняла лохов, оказавшихся на пути властелина.

— Баржу сажайте прямо у ворот Башни, — вполголоса втолковывал Зет. — Загрузим контейнеры и сразу взлетим.

— Как поступить с грузачом?

— Оставьте на орбите. После взлета я попрактикуюсь в стрельбе по движущейся мишени. Пригодится впоследствии.

— А поселение?

Зет недоуменно вскинул брови, словно Улье сморозил невесть какую глупость.

— Мы больше не нуждаемся ни в лохах, ни в штемпах, — объяснил он.

Шествие пересекло равнину, миновало дюны и вышло к пересохшему ложу водохранилища, где неподалеку от памятного разведчику валуна, омываемая сбоку торопливым горным ручьем, в который превратилась река, лежала в оцеплении тройного кольца штемпов разъездная шлюпка. Завидев белую мантию в центре черного каре, стража поспешно расступилась.

Улье осмотрел шлюпку и убедился, что она в полной сохранности. Затем приложил палец к выемке на борту, и колпак откинулся.

— Велите им помочь, — попросил разведчик, навалившись грудью на край борта и пытаясь закинуть на него ногу.

Зет еле уловимо кивнул, и штемпы бросились пoдсаживать Ульса.

— Жду баржу, — коротко бросил Зет и повернулся, чтобы уйти.

— Минутку! Чуть не забыл. Еще два слова.

— Что такое?

Улье покосился на стражу. Зет обернулся и указал взглядом дистанцию, на которую следовало отступить черным балахонам. Те суетливо повиновались.

— Слушаю, — сказал Зет, чуть склонившись к сидящему в кресле разведчику. Тот ухватил властителя за шиворот, другой рукой нанес удар в нервный ствол пониже уха и рывком перевалил обмякшее тело через борт.

Не успела стража опомниться, как захлопнулся прозрачный колпак, и шлюпка свечой взмыла в небо.

ЧАСТЬ III ПРИНЦИП ГУМАННОСТИ

Глава 1 ВЗГЛЯД ИЗВНЕ

Среди несметного скопища звезд, разметавшихся овальным вихрем на тысячи парсеков, среди этой искрящейся, невообразимо громадной карусели, с краю, вокруг неприметного в числе прочих светила обращалась маленькая голубая планета, и в четырехмерной вмятине, продавленной ее ничтожной массой, кружилась и кружилась по эллиптической траектории металлическая крупинка, ставшая по воле случая гробницей для одного разумного существа и тюрьмой для двоих других, и она несла в своем чреве тридцать скорлупок, начиненных сверхтяжелым самораспадающимся веществом, из-за которого схлестнулись в смертельном поединке две судьбы, заключенные в еще более крохотную крупицу металла, чем та, что вращалась по эллипсу вокруг планеты, и эти крупицы, большая и маленькая, стремительно, по их масштабам, сближались, затем одна поглотила другую, и вот уже далеко позади осталась голубая планета, а извергающая сноп энергии металлическая крошка несла сквозь межзвездное пространство находившихся в ней существ со всеми их страстями, чаяниями, борьбой, вместе со всем, что заботило и застилало в тот момент их умы, мешая осознать, где они находятся на самом деле, не в металлической же оболочке, летящей сквозь пустоту, нет, шире, гораздо шире, чем дано помыслить, и если бы существовал некто, способный окинуть всю картину мироздания взглядом извне, точнее говоря, если бы существовал такой взгляд, сам по себе, вне каких-либо зависимостей, и взаимодействий, и следствий, и, как знать, может быть, он действительно есть, хотя по меньшей мере странно — рассуждать о существовании того, что объемлет все сущее без остатка, так вот, если допустить наличие такого взгляда извне, он и не заметил бы передвижения металлической, населенной живыми существами пылинки, а даже заметив, не счел бы достойным своего внимания или, скорее, вообще не различил бы те всплески биополя, интерференцию силовых линий, непредсказуемые и неуправляемые пучки смешанных излучений, словом, все те страсти, сотрясающие горстку разумной протоплазмы, разделенной на несколько биологических особей и несущейся внутри извергающей энергию полой крупицы, затерянной где-то с краю искрящейся, невообразимо громадной карусели, среди овальным вихрем разметавшегося на тысячи парсеков несметного скопища звезд.

Глава 2 ЗАВТРАК ВДВОЕМ

— Ну вот, теперь вы у меня в гостях, — сказал Улье, заметив, что господин Зет очнулся. — И вопросы начну задавать я. Не обессудьте. Юноша пристально смотрел на него.

— Хорошо сработано, — признал он. — Что ж, я ведь не исключал эту возможность.

А он умеет проигрывать, подумал Улье. При всей ненависти к нему разведчик понимал, что этот противник достоин уважения.

— Приступим к беседе, господин Зет. Время дорого.

— Прежде всего я хочу есть, — капризно заявил юноша. — По вашей милости я до сих пор не позавтракал.

Тут Улье и сам почувствовал, до чего у него подвело живот.

— Сейчас я принесу еду, — пообещал он, вышел и на всякий случай заблокировал дверь капитанской каюты, в которую поместил своего пленника.

Открыв соседнюю, ведущую в кают-компанию дверь, он невольно замер на пороге. Несмотря на исправно работающую систему кондиционирования, в нос ему ударил трупный душок.

На полу среди разбросанных пустых ампул, скомканных оберток, вскрытых коробок, объедков сидел Хиск, вертя в руках разряженный инъектор. Ширакеш прикладывал сопло то к локтевому сгибу, то к бедру и, впустую нажав на спуск, блаженно закатывал глаза к лазурному потолку. Он словно бы не замечал Ульеa. У стены лежал Тод. Голова лжемеханика неестественно запрокинулась, на вздутом лице проступили фиолетовые пятна. Взгляд остекленелых глаз казался обиженно-недоумевающим.

— За что ты его?.. — спросил потрясенный разведчик.

Ширакеш захихикал.

— Ишь, воняет, — проговорил он. — Похлеще, чем живой.

— Я спрашиваю, за что ты его задушил?

— Нечего ширву зря тратить. Я лег в отключку. А он мою тележку отначил, гнида. Мне самому и то не хватало, — надув губы, заявил колонист.

Улье заглянул в широко раскрытые, безмятежные глаза ширакеша и вздрогнул. Хиск лишился рассудка.

Разведчик ухватил тяжелого мертвеца под мышки, оттащил в подсобку.

Теперь уже две заиндевелые капсулы лежали рядом, совершенно не отличимые друг от друга. Стоя над ними, Улье почувствовал, что его сердце как будто тоже окунулось в жидкий азот.

Обеих смертей могло не быть.

Это вовсе не означало, что он счел себя их виновником. Да и не в вине суть. А в том, что безвозвратно исчезли две души, два разума, и перед тяжестью утраты меркнут любые различия между ними, потому что, как бы ни был человек добр или зол, честен или подл, чист или порочен, смерть остается смертью. Она сметает всех, не приемля различий, и в миг ее торжества гаснет целая Вселенная. Ийянин Мэг и колонист Тод погрузились в Великое Ничто. Из всеобщего мироздания вычтены два частных мироздания. Улье понимал, что его совесть не обретет покоя, пока он будет помнить об этом. И еще сознавал, что в забвении ему будет отказано.

Со стесненной душой вернулся разведчик в капитанскую каюту. Недоуменный взгляд Зета напомнил ему об обещанном завтраке. Снова он отправился в кают-компанию, где не обращающий ни на что внимания Хиск играл пустыми ампулами, раскладывая их то веером, то рядком.

Улье взял два запаянных в толстый пластик пакета из наполовину опустошенного ящика с припасами.

Ознакомившись с их содержимым, Зет слегка покривился, но последовал примеру разведчика и, содрав фольгу с прозрачной плошки, обмакнул в минерализованную воду белковый брикет.

— А знаете, недурно, — признал он, прожевав разбухшую массу.

— За неимением лучшего, — буркнул Улье, вспомнивший о чанах с аминореллой.

— Ну и куда же мы теперь летим?

— Пока берем разгон. Особенно торопиться некуда. Нам ведь есть о чем поговорить, не так ли?

— Ошибаетесь. Я не намерен беседовать с рядовым исполнителем. Это не мой уровень.

— Хотите вы этого или нет, а разговора по душам не избежать.

— Повторяю, мы с вами стоим на совершенно разных ступенях, — возразил холодно Зет. — Вы — не что иное, как своего рода штемп. Вас выдрессировали для исполнения охранительных функций. И вряд ли для вас важны тонкости — кого и от кого охранять. А я намерен объясняться лишь с теми, кто реально отправляет функцию власти. С вашим руководством.

— В том и закавыка, что я теперь сам себе и руководитель, и власть. Я действительно бывший разведчик, разжалованный во вторые пилоты. После гибели капитана командование кораблем перешло ко мне.

— О, надеюсь, блистательная карьера не вскружила вам голову?

— Ничуть.

Насытившийся разведчик смотрел, как Зет увлеченно потягивает сладкий крем из тюбика. Этот юнец с внешностью ангела чуть не перехитрил разведку и едва не сокрушил Галактическую Лигу. Невольно Ульсу вспомнились изувеченные Черной Смертью лохи, безумные глаза Аора, нож в груди капитана Мэга…

Окончив завтрак, Зет бросил сплющенный тюбик под стол и проронил:

— Все-таки я предпочел бы собеседников позначительнее, чем новоиспеченный капитан грузача.

— Поднимите тюбик и положите на стол, — приказал Улье.

— Даже не подумаю.

Их взгляды скрестились: насмешливый — Зета и ненавидящий — разведчика.

— Уверяю, рано или поздно вам придется это сделать.

— Я слишком привык к тому, что мне оказывают мелкие услуги, — вздохнул юноша. — Можете поднять сами и считайте это за честь.

— Как хотите. Предупреждаю: пока не уберете тюбик, не получите больше еды. Глаза Зета округлились:

— О-о, я и не знал, что разведка применяет пытки…

— Какие там пытки, просто привитие гигиенических навыков.

Зет сверлил Ульса бешеным взглядом. Потом что-то разом погасло в его глазах. Он нагнулся, поднял тюбик и положил рядом со вскрытым пакетом.

— Только не подумайте, что сможете чего-либо добиться угрозами, — предупредил он. — Я нисколько вас не боюсь.

— А зря.

— Ну что вы можете мне сделать? — скорчил высокомерную гримасу Зет. — Подвергнуть пыткам? Казнить?

— Вы прекрасно знаете, что это противоречит главному принципу нашей жизни.

— Правда, вы можете отправить меня в заточение, — продолжал юноша. — Но я и так жил в тюрьме. Я не мог покинуть Башню, а тем более планету. Думаю, самый разумный выход из положения — вернуть меня в мою Башню. Наверняка ваше начальство признает это наиболее целесообразным.

— Что ж, вернуть я вас могу, — задумчиво промолвил Улье. — Хоть сейчас лягу на обратный курс. Только выпущу вас на равнину, причем голенького. Будете жить среди лохов, будете лохом. Почувствуйте на своей шкуре, какова Черная Смерть. Лучевые ожоги, дистрофия, катаракта и так дале.е. Хотите?

— Вы не посмеете.

— Еще как посмею.

— Что ж, охрана узнает меня в любой одежде. Стоит мне подойти к воротам, и…

— И ваши штемпы с наслаждением зарубят вас лопатами. Как только узнают в лицо — забьют насмерть, изуродуют до неузнаваемости, и никто с них не взыщет. Полагаете, им не за что с вами поквитаться?

Зет не возразил. Похоже, его проняло.

— А что, как верну вас, да только не на вашу, а на другую планету? — продолжил разведчик. — На такую, где светлая кожа не в почете? И будете вы вместе с другими белыми рабами гнуть спину на плантации, по колено в грязи, изнемогая от лихорадки. Будете получать в обрез баланды, зато вдоволь кнута. Уж тогда-то не останется никаких шансов вернуться в боевую рубку Башни. Как насчет этого, господин Зет?

— Я не верю, что вы способны на такое зверство.

— А что остается делать? Пока ваша агентура не выловлена до последнего человека, вы угрожаете гибелью всему человечеству. И было бы сущим безумием возвратить вас в кресло диктатора.

— Так. Разумно. А можете ли вы гарантировать мне беспрепятственное и безопасное возвращение, если я пойду на уступки?

— Иными словами, укажете ваших сообщников?

— Да.

— Тогда нет смысла вас карать. Обещаю, вы возвратитесь в Башню.

— Вы правомочны решать такой важный вопрос? Вы, именно вы, самочинно?

— Конечно. В данном вопросе я не менее правомочен, чем Галактическая Лига в полном составе. Я даю вам честное слово, и никто в ойкумене не допустит, чтобы оно оказалось нарушено. Бесчестье одного — позор для всех. Таковы наши принципы.

— Очень мило. Но я предпочел бы иметь гарантом саму Галактическую Лигу или как ее там. Улье покачал головой.

— Не выйдет, — сказал он. — Зачем беспокоить занятых людей попусту? Мы с вами как-нибудь сами разберемся. Не хотите отвечать — ваше право. А я вправе под свою ответственность поселить вас на такой планете, что вы проклянете день и час, когда появились на свет. Вот что я сделаю. А потом займусь дальнейшим расследованием. И можете не сомневаться, доведу его до конца.

— И вас не накажут за самоуправство?

— Как-нибудь стерплю еще один строгий выговор. А может, до этого и не дойдет. Я ведь действую не по чьему-либо заданию, а в силу вынужденных обстоятельств. Я вас взял в плен, я с вами и поступлю, как сочту нужным, принимая во внимание исключительную обстановку. Так что советую снизойти до моей скромной персоны и не слишком злоупотреблять моим добродушием. Его запасы могут иссякнуть.

Зету не понадобилось много времени для раздумий. — Да, все логично и убедительно, — признал он. — Пожалуйста, к вашим услугам.

Разведчик не сомневался, что ему удастся сломить сопротивление противника и подчинить его своей воле. Но он предвидел затяжной, изматывающий спор, бурю побочных эмоций, постепенное, шаг за шагом, отступление допрашиваемого в тупик, откуда можно выйти лишь ценой безоговорочной капитуляции. А Зет сдался до неправдоподобия легко и просто, словно компьютер, играющий в нак-нак, стоило довести до его сведения предполагаемые ответные ходы.

Глава 3 БЕСЕДА ВНЕ ЖАНРА

Улье решил начать издалека, чтобы, как говорят в разведке, «раскатать» собеседника, а заодно и удовлетворить собственное любопытство.

— Для начала изучим картину в целом, — начал он. — Как я понимаю, изначально на вашем звездолете имелся довольно большой процент энергичных умных людей. Они быстро научились задавать тон, и блатным вожакам, от которых на корабле не предвиделось большого проку, пришлось отступить на второй план. Готов допустить, что на первых порах ваша каста руководствовалась самыми благими намерениями. Сохранить знания, не допустить варварства, противостоять деградации и так далее. Но потом, как и всякая каста, Хранители выродились в самодовлеющий замкнутый клан. Поглощенные заботой о своем благе, они уже не так рьяно преследовали первоначальные цели…

— Ошибаетесь, — перебил его Зет. — Нашей целью была и остается месть.

— Ах да. Ведь на корабле имелось вооружение. Кстати, почему его не демонтировали перед высылкой?

— Видимо, не сочли нужным возиться, резать и заваривать обшивку. Легко снимавшиеся важные узлы изъяли и привели в негодность. Но зато за сотни лет, прошедшие после посадки на планету, нам удалось привести крейсер в полную боеготовность.

— Понятно. С посадкой вам, скажем прямо, не повезло. Автоматика не учла совокупности всех природных факторов, ландшафта и обрекла вас жить на пятачке. К тому же вас до сих пор теснят коренные обитатели…

— Вы имеете в виду оронгов?

— Кого же еще?

— Кто вам сказал, что они — аборигены? — удивился Зет. — Ничуть не бывало. Они, как и мы, прилетели на том же самом корабле.

— Как?! — изумился Улье.

— Проще простого. Со временем крейсер оказался перенаселен, ибо Хранители оказались не в силах наладить эффективное регулирование рождаемости. Тогда часть пассажиров перешла в кормовой отсек. Естественно, безо всяких спецкостюмов. А что такое дельта-излучение, вам, надеюсь, известно. Его уровень, правда, не превышал смертельного. Но дети этих людей оказались мутантами, причем из поколения в поколение мутация прогрессировала. Поначалу оронги показались нам даже милыми. Этакие шаловливые зверюшки. Мутантов заперли в их отсеке, наладили им подачу аминореллы из общего трубопровода. Но при их темпах размножения пищи скоро перестало хватать.

Сами понимаете, инкубатор с аминореллой имел ограниченную мощность. Вообще в полете все жили впроголодь…

— Все, за исключением Хранителей?

— Разумеется. Так вот, со временем мутанты стали поедать друг друга. И буквально в последние дни полета обнаружилось, что естественный отбор в условиях кормового отсека подарил нам расу могучих и свирепых каннибалов. Уничтожить их не представлялось возможным. Решили уморить голодом. Но звездолет к тому времени уже совершил посадку. А поскольку снаружи имелось нормальное атмосферное давление, блокираторы кормового аварийного люка отключились автоматически. Долго ли, коротко ли, один из беснующихся голодных оронгов рванул рычаг, и люк открылся. Остальное понятно без комментариев.

— Ну и ну, — только и смог вымолвить Улье.

— Хорошо еще, что оронги панически боятся темноты и никогда не охотятся ночью. В противном случае на равнине не осталось бы ни одного живого лоха.

— А заодно пришел бы конец и Башне.

— О да! Между прочим, оронги приносят и своего рода пользу, не позволяя лохам уходить далеко от Башни. Если бы сельва не кишела ими, разве могли бы мы держать этот сброд в повиновении? Сосуду нужны стенки, иначе содержимое растечется. А пятимерный луч прекрасно демонстрирует всему населению и мощь Хранителей, и правомерность их существования. Не так ли?

— А не кажется ли вам, что вы паразитируете на лохах?

— Очень может быть. Но у нас решительно нет другой возможности сохранить звездолет и культуру, а стало быть, надежду на лучшее будущее.

— Чего стоит будущее, оплаченное таким настоящим? — тихо спросил Улье.

— Вы нас обвиняете?

— Нет, я просто спрашиваю.

— Извольте, я отвечу. Лохи настолько деградировали, что не могут сами себя обеспечивать аминореллой. Им лень. Они будут голодать, но и не подумают прикатить цистерну с водой, чтобы наполнить бочки. Приходится принуждать их, посылая стражу, чтобы она заставила их обеспечить себе пропитание.

— Неужели вы не понимаете, что это ваша каста погрузила их в дикость и невежество? Вы, только вы низвели их до уровня животных!

Зет брезгливо поморщился:

— Нам не нужны подданные с академическим образованием. Вполне достаточно того, что они отличают уранит от куска пустой породы. Поймите, мы не садисты. Но наши возможности крайне скудны. Мы можем существовать лишь за счет быдла. И быдло должно быть быдлом, чтобы оно не способно было даже помыслить об иной жизни.

— Они не быдло, в том-то и дело, — возразил Улье. — Я жил среди них. И я знаю, что говорю. Они — все что угодно, только не быдло. Как бы вы ни пытались втоптать их в грязь, они остаются людьми.

— Вы судите о нас с каких-то абстрактных и тривиальных позиций. Повторяю, мы не изверги. Мы вполне разумные властители. Например, мы всячески приветствуем разделение наших подданных на покорных лохов и уклоняющихся от добычи урановой смолки урок. Ибо лохи, даже если способны к воспроизводству потомства, плодят калек. А урки — носители здорового генофона, не соприкасавшегося с радиацией. Если бы не они, равнина с течением времени оказалась бы населена ублюдками. Некому стало бы пополнять ряды штемпов и контингент Хранителей Мудрости.

— Кроме разумности есть еще человечность.

— Гм… Вряд ли вы способны воспринять то, что я вам скажу, однако послушайте. Власть есть знание, а знание — власть. Обе функции бесчеловечны в том умысле, какой вы придаете этому слову. Я бы сказал, что они внечеловечны по отношению к лицу, которое эти функции отправляет.

— Вы жонглируете понятиями. Суть от этого не меняется.

— Я же говорил, вы не поймете.

— Вот что я хотел бы понять, — немного погодя заговорил Улье. — Скажите, Зет, а ведь там, на равнине, живут ваши отец, мать, ваши братья и сестры. Если они еще живы, конечно. У ваших братьев руки разъедены язвами. Ваш отец ослеп от лучевой катаракты. С вашей матерью забавляется на пляже первый встречный. Неужели это никогда не приходило вам в голову? Вам не страшно? Не больно за них?

Юноша высокомерно вскинул голову.

— Не говорите мне о биологических узах. Для нас, Хранителей Мудрости, они — ничто. Меня вскормил и воспитал Корабль. И я предан одному ему. Это колоссальное стальное чрево, этот гигантский каменный столб — истинные мать и отец мои.

— Ладно, оставим символику. Но хоть что-то человеческое в вас должно быть, в конце концов?

— Что вы имеете в виду?

— Потребность в любви. В спутнице. В детях.

— Хранители не нуждаются в ложных ценностях. Мы — мозг Корабля. Любые страсти нам только помешали бы, внесли разлад и смуту в нашу жизнь. Все, что выходит за рамки рационального, мы отметаем начисто.

— Могу представить, с каким трудом вам это удается.

— Ничуть. Я стерилизован, — заявил Зет. — Как и все Хранители.

Потрясенный Улье не нашелся, что сказать.

Тонкий голос, одутловатость, безволосый подбородок… Несчастный. И он еще гордится этим своим увечьем…

Разведчик Вспомнил о своем отце. Тот тоже был разведчиком, лучшим другом Старика. Он погиб в рейде. Мать Ульса не перенесла утраты. Она осталась жить, однако горе исподволь разъедало ее мозг, словно кислота. Когда наконец окружающие поняли, что кроется за овладевшими ею отрешенностью и замкнутостью, процесс оказался необратимым. Ее поместили в клинику. А мальчик, едва подрос, сбежал из интерната и пришел в разведучилище. Хотя его возраст не соответствовал условиям приема, его зачислили в курсанты. Отчасти из уважения к памяти отца, отчасти потому, что переупрямить пронырливого подростка оказалось делом безнадежным. Так Улье пришел в разведку. До сих пор не обзавелся он семьей, считая это не совместимым со своей профессией. Судьбы отца, матери и собственная казались ему слишком красноречивыми. И теперь, глядя на кудрявого бледного юношу, которого тоже постигли сиротство и отречение, но который отнюдь не считал свою участь несчастьем, разведчик почувствовал, как его сердце больно екнуло. В точности как тогда, когда он наблюдал в перископ за пляжем лохов. Еще раз убедился он, насколько величествен и всеобъемлющ Принцип, определяющий ныне жизнь ойкумены, эта фраза всего из трех слов, выбитая на постаменте Памятника всем жертвам…

— Я хотел бы уточнить жанр нашей беседы, — прервал его размышления Зет. — На дружескую болтовню это непохоже, не те у нас отношения. Если это миссионерская проповедь, то вы переоценили себя и к тому же избрали неподходящий объект. А если это допрос, то извольте держаться ближе к сути. Без психологических выкрутасов.

— Вы правы, — признал Улье. — Давайте и правда ближе к делу. Насколько я понимаю, Хиск и Тод — уроженцы другой планеты? Какой?

— Они с Золотой Канавы.

— А, знакомое местечко. С какими еще планетами вы сотрудничаете?

— Ни с какими. Исполнителей для наших целей мы намечаем и изымаем тайно. Гарантируем им неприкосновенность, свободу выбора и предлагаем добровольно сотрудничать с нами. Поскольку они внедряются к вам и получают агеронтон, не было случая, чтобы кто-то отказался.

— Вы сказали: «сотрудничают с нами», «мы»… Нельзя ли конкретнее, кто это — вы?

— Мы — тайная организация, которую возглавляю я, а до меня возглавляли мои предшественники.

— Сколько человек она насчитывает? Какова ее структура? Кого вы можете назвать поименно?

— В такие подробности я не углублялся. Мой покойный наставник до поры до времени посвятил меня лишь в основные детали. Он скончался внезапно. Мне известны связные, но и вы их уже знаете.

— Хиск, Тод, Эди и компания.

— Совершенно верно.

— А кто направляет и координирует деятельность ваших людей в космосе?

— Наш полномочный эмиссар. Собственно, мы с ним властвуем на равных. Я тем более мало знаю, что свои секреты он не доверяет никому. Это крайне осторожный и в высшей степени мудрый человек. На него мы полагаемся всецело.

— Кто же этот ваш эмиссар? — спросил Улье, холодея оттого, что ответ ему известен наперед.

— Главный диспетчер первого Космопорта.

Глава 4 «МЫ ДЛЯ ВАС ОРОНГИ»

Значит, Старик.

Да, все-таки он. И никакой ошибки быть не может. Зету незачем лгать. А даже если бы он вздумал возводить напраслину, выдвигать подставную версию, вряд ли он имел представление и цепи косвенных улик, которые превращали подозрения Ульса в почти стопроцентную уверенность.

Все сходится.

Но зачем, почему? Это уму непостижимо. Отречься от дела всей своей жизни — во имя чего? Вступить в тайный сговор с заклятыми врагами — какова цель? Поставить под угрозу свое доброе имя, славу, высокое положение и почет, в случае неудачи обрекая себя на клеймо предателя и вечное изгнание? Выбор поистине безрассудный. Не приобрести ничего сверх того, что уже имеешь, либо лишиться агеронтона и влачить остаток дней своих на задворках ойкумены, под надзором? Что должно было произойти, чтобы Старик — великий Старик! — стал отступником?!

Однако теперь не остается места для малейших сомнений.

— Значит, все-таки Старик, — повторил вслух Улье.

— Простите?

— Я сказал, Старик. В разведке до сих пор так кличут главного диспетчера.

— Мне неизвестен этот его псевдоним.

— Разумеется.

Повисло тягостное молчание.

— Что еще вы хотели узнать? — спросил Зет.

— Один маленький вопрос. Не докладывали ли вам на днях о ночных кражах на ферме? А если да, то какова судьба пойманного?

— Если кто-то в курсе такой чепухи, так это господин F. Если угодно, я задам ему этот вопрос по возвращении. Надеюсь, оно произойдет достаточно быстро?

— Сразу после того, как вы подтвердите на очной ставке, что вашим эмиссаром был главный диспетчер.

— Вряд ли он прибегнет к запирательству. Игра окончена. Нельзя ли вернуть меня в Башню безотлагательно?

— Нет. Я не могу упускать время.

— Но там, в Башне, за пультом сидит мой преемник, — начал Зет, и в его голосе почудились умоляющие нотки. — Он еще подросток. Сможет ли он отстоять равнину от оронгов?

— Будем надеяться.

— Вы понимаете, что можете стать виновником гибели всех лохов до единого?

— Они чуть не погибли в стартовом пламени. А заодно с ними и вся ойкумена. Так что не надо взывать к моей совести. Что касается излучателя, с ним способен справиться даже ребенок.

Они снова замолчали, не глядя друг на друга.

— Но почему, зачем?! Как он мог решиться на такое? — не выдержал Улье.

— Вы имеете в виду диспетчера?

— Если вы можете ответить…

— Охотно. Разгадка проста до предела. Она в том, что главный диспетчер, по-видимому, больше сочувствует нам, нежели вам.

— Одного сочувствия здесь мало. Ведь он готовил верную гибель для всей ойкумены. Он посягнул на Принцип Гуманности, вот что невероятно.

— Позвольте узнать, что это за Принцип?

— Неужели вам не известно?

— Я имею в виду, как его понимаете лично вы?

— Наверно, так же, как и миллиарды других людей, — ответил разведчик. — В первом Космопорте стоит самый большой в Галактике монумент. Памятник всем жертвам. На его постаменте начертано: «Он — это ты». Вот Принцип Гуманности в его чистейшем виде.

— Да, но в каком виде его исповедуете вы?

— Я не причиняю по своей инициативе другому человеку ничего такого, чего не хотел бы себе.

— Нет, не вы сам, а все вы, обрекшие нас на вечное изгнание?

Улье пожал плечами.

— Но ведь это случилось в темном веке, — сказал он. — Еще при империи. Теперь Галактическая Лига ищет выход из положения, для того и создана разведка. А ваше обвинение лишено реальной почвы. Как вы понимаете, ни я, ни кто-либо из ныне живущих людей не отправлял звездолеты в вечную ссылку.

Зет отшвырнул злосчастный выдавленный тюбик, который вертел в пальцах, и вскочил.

— А я не преступал законов! — взвизгнул он. — Их нарушил сотни лет назад мой предок! За что же наказан я? Именно я?! Я и все остальные несчастные на двухстах карантинных планетах?

— Будем точны, их сто девяносто восемь, — возразил разведчик. — С шести планет карантин снят. Они включены в состав Лиги, пользуются всеми достижениями и правами человечества, потому что их население естественным ходом пришло к тому, что Принцип Гуманности господствует в их среде безоговорочно.

— Безоговорочно!!! — страшным голосом закричал юноша. Его лицо побагровело и исказилось. — О какой безоговорочности вы толкуете?! О какой гуманности? Мы для вас — оронги! Это вы затоптали нас, бросили во тьму, вынудили нас, как мутантов в кормовом отсеке, пожирать друг друга! Но кто вы такие, чем кичитесь и намного ли вы человечнее нас? Вы, разведка, разве отличаетесь от тех же штемпов? Разница лишь в том, что ваши лопаты не убивают, они технически совершенны и действуют бескровно!

— Прекратите истерику, — велел Улье.

— Вы ставите нам, Хранителям, в вину то, что мы паразитируем на лохах! А вы паразитируете на всех нас! Да, паразитируете — тем, что за наш счет создали свой великолепный, холеный, оранжевый мир! И пока вы блаженствуете, питаясь агеронтоном, мы обречены жрать человечину!

— О да! Только вам потребовалось расширить меню на всю Галактику…

— А что нам остается делать? Ждать, пока вы признаете нас братьями, каким бы опасным и абсурдным это ни казалось? Дайте нам агеронтон! Дайте знания! Технику! Дайте возможность вырваться из кровавого кошмара! Протяните нам руку — наши ладони в язвах от урановой смолки! Что?! Боязно?!

— Пока что ваши руки в чужой крови.

— Но где же ваш хваленый Принцип? Который безоговорочен? Ведь я — тот самый «он», я — это вы! Кровью лохов забрызганы ваши руки, ничьи другие' Потому что вы отреклись от нас! Мы — ваши братья, покинутые вами во Вселенной! Мы стали дикарями, чудовищами — согласен! Да! Тысячу раз — да! Но — только по вашей милости!..

Юноша захлебнулся внезапным кашлем. Скорчившись, зажав рот рукой, он сотрясался, точно его легкие были деревянными и кто-то разрубал их изнутри топором. Откашлявшись, он провел ладонью по мантии, оставляя влажный алый след.

— В Башне нет ни одного здорового человека, — проговорил он. — Мы хиреем. Либо сердце, либо легкие, либо и то и другое чахнет. Слишком много вложено в Корабль, и слишком мало осталось на медицину.

— Сочувствую.

— А, бросьте. Сорванной гайки не стоит ваше сочувствие. Вы говорили о гуманности. Но ведь она не бывает частичной, избирательной, ограниченно пригодной. Либо она есть, либо ее нет. Она одна для всех, и в том ее суть. А вы даже не сознаете, до чего вы гнусны со своей куцей, боязливой гуманностью. Сами вы не убиваете, нет. Но преспокойно позволяете другим погибать в колонии — от недоедания, нищеты, войн. Вы не поможете, вы будете спокойно наблюдать своих разведботов, как мы гнием заживо.

— А что вы предлагаете?

— Ну конечно. Вы же рациональны до мозга костей. По-вашему, полное торжество человечности достижимо лишь тогда, когда вы станете поистине всемогущи, а мы научимся быть святыми среди голода, невежества, грязи. Но ведь это циничная пародия на гуманизм — ваша боязливая, с оглядкой, выверенная и взвешенная доброта…

— Кажется, вы начинаете повторяться.

— Еще немного терпения. Сейчас я закончу. Ваш Принцип шаток, ибо любая капля чужой крови тотчас разъедает его сверху донизу, как плавиковая кислота. Но если бы только это…

— А что же еще?

Зет перевел дух и заговорил совсем спокойно, даже монотонно, словно вспышка ярости, изливавшаяся в туберкулезном кашле, выжгла его без остатка:

— Дело в том, что космос беспределен. И хотя он замыкается в пространстве, имея исчислимый радиус, он ничем не ограничен во времени. То, что вы сделали с нами, повторялось и повторится, неважно, в каких масштабах. Но и это еще не все. Число измерений в мироздании также беспредельно, и наши длина, ширина и высота — лишь голодный минимум, низшая ступень, на которой может зародиться жизнь. Никому не дано по-настоящему проникнуть на порядок выше. И никому не дано познать, откуда, из каких семян проросли жизнь и разум. Быть может, человечество — лишь упавшие с верстака опилки. Быть может, вы с вашими гордыней, Принципом, пренебрежением к нам — не менее порочны и убоги в чьих-то неведомых глазах. Вы тоже оронги — для кого-то. Бесконечное уходит вверх и вниз — в сторону бесконечно малого и бесконечно большого, а человеку мнится, что он стоит в ее центре. Как будто бесконечное может иметь середину…

Он замолчал.

— Это что — ваша религия? — соболезнующе спросил Улье.

— Понимайте как хотите. Я не нуждаюсь в вашем понимании. А теперь, прошу, оставьте меня одного.

После короткой паузы разведчик повернулся и вышел.

В рубке управления привычно светились и перемигивались приборы. Электронный лоцман полностью выполнил программу, и из щели компьютера торчала лента с предлагаемой параболой нырка на Космопорт-1.

Улье поспешно сел за пульт. Он успел как раз к началу трехминутной готовности. Несколько секунд ушло на то, чтобы забыть о больной ноге, расшибленном затылке, целиком сосредоточить свое сознание во взгляде, обегающем приборную панель, и в лежащих на штурвале ладонях.

С замиранием сердца он послал корабль в нырок.

Прошла секунда, другая, и тут, подтверждая худшие его предчувствия, началась болтанка. Внешне она ничем не проявлялась. Пилот все так же сидел в кресле, тихонько поглаживая пальцами штурвал. Но на приборной доске разразилась настоящая буря: направление полета и скорость изменялись каждый миг, только успевай корректировать курс. К концу входной ветви глаза Ульса заливал едкий пот, и не было возможности утереться.

Все это походило на то, как если бы вы пытались утопить обрезок доски, норовящий выскользнуть из рук, вихляющий и так и этак. А затем, когда погруженная в глубину доска вдруг освободилась и устремилась кратчайшим путем к поверхности, надлежало тормозить ее, заставляя передвигаться в том же темпе и по той же траектории, что и при погружении.

Грузач лег на возвратный курс.

Упражнения на тренажере, которые Улье выполнял запросто, не шли ни в какое сравнение с настоящим нырком, хотя там попадались гораздо более сложные фигуры. Здесь от действия пилота зависел не аттестационный балл, а судьба корабля и всех, кто на нем находился. Но Улье не позволял волнению полностью захватить себя. Даже когда он заметил, что невольно срезал один из последних головоломных витков, а это сулило почти неминуемую гибель, ему удалось сохранить присутствие духа и довести остальные эволюции до конца.

Настал миг обратного перехода, неотвратимый, чреватый внезапным, неосознаваемым распадом.

Разведчик успел подумать с безразличием обреченного, что даже следов катастрофы не останется…

Мощный удар сотряс корабль.

Невольно зажмурившись, Улье открыл глаза, утер пот. Поспешно включил он панорамный обзор корпуса. Выяснилось, что из двенадцати маневровых двигателей, крепившихся вокруг кормы на толстом ободе, три срезаны, начисто. Мало приятного, но и ничего страшного. Запас летности грузача рассчитан и не на такие передряги.

Главное — нырок закончился в расчетной точке. Пропавший без вести корабль рейса М-80429 через каких-нибудь три тысячи секунд ляжет на резервированную орбиту вокруг Космопорта-1.

Глава 5 МАЛЫШ ПРОТИВ СТАРИКА

Неопознанный корабль, приближающийся к орбитальному поясу Космопорта без разрешения диспетчера и не отвечающий на запросы, — явление редкое, но отнюдь не из ряда вон выходящее. Мало ли что случается в космосе. Например, отказала основная связь, а потом и дублирующая. Бывает. Для таких случаев резервируется как минимум один входной сектор вместе с орбитой средней удаленности, чтобы потерпевшие аварию могли с помощью собственного электронного лоцмана лечь в дрейф, никому не мешая, и спокойно дожидаться подмоги.

Впрочем, не успела разбуженная среди ночи группа техпомощи приготовиться к старту, локаторы показали, что с корабля, сохранявшего стойкое радиомолчание, стартовала разъездная шлюпка. Начальник группы получил указание отложить взлет до выяснения обстоятельств.

Между тем недоумение наземных служб возрастало. Шлюпка также не ответила на запросы ни в общем, ни в аварийном диапазонах. Попытки обеспечить посадку штатными сигналами она оставила без внимания и, игнорируя указанный ей участок на служебном космодроме, устремилась к общему взлетному полю. Она села почти у самых стен центрального здания. А когда трое поднятых по тревоге таможенников рысью примчались к месту происшествия, навстречу им уже шагал прихрамывающий бородатый человек в лишенном должностных знаков комбинезоне, с кое-как наложенным пенобинтом вокруг головы.

— А, Вайс, — проговорил он. — Здорово, старина. Что новенького?

В резком свете прожекторов его лицо выглядело совершенно бескровным.

— Улье?! — изумился таможенник. — Что случилось? Ваш грузач ищут по всей Галактике…

— Чего искать, — он на резервированной орбите. Можешь двигать на досмотр. Зарегистрируй, что в грузе тридцать топливных контейнеров по липовой заявке. А еще познакомься с колонистами. Их там на борту двое, третий мертв.

— Ничего не понимаю. Как трое? Кто мертв? Где вы пропадали? Что, в конце концов, случилось, черт подери?

— Капитан Мэг убит. Хиск и Тод оказались колонистами.

— А третий колонист — Мэг?!

— Да нет же. Третий колонист — с планеты К-103. Я его захватил в качестве свидетеля. Оформи их статус пленников.

— Ты что, был на карантинной планете? Без разрешения?

— Да.

— Мы вынуждены тебя задержать, Улье.

— Погоди, старина. Успеешь. Отправляйся со своими ребятами на грузач, а мне до зарезу нужен Старик. Он что — на вахте?

— Да, как всегда. По-моему, он вообще ночует у себя в дежурке. Стой, ты куда?

— К Старику.

— До выяснения обстоятельств мы не имеем права…

— Успокойся. Никуда я не сбегу. Мне и нужен Старик для выяснения всех обстоятельств.

— Вообще-то мы обязаны тебя арестовать, — почесал в затылке Вайс. — Знаешь, доложи старшему дежурному по досмотру. Пускай он решает. А мы не, вправе нарушать кодекс.

— Не вправе так не вправе, — сказал Улье. — Пойду к дежурному.

— До встречи, — махнул рукой Вайс и вместе с двумя другими таможенниками зашагал к досмотровому боту.

Однако предоставленный самому себе Улье и не думал идти через таможенный турникет, а свернул к дверце служебного лифта. Набрав код замка, он вошел в кабинку и мигом вознесся на самый верхний ярус Космопорта, под утыканный радарными рефлекторами купол, в святая святых — диспетчерскую.

Разведчик постоял немного в хорошо знакомом ему овальном зальце, чьи стены почти сплошь состояли из дверей, затем, припадая на больную ногу, подощел к самой заметной — единственной двустворчатой, с крупными буквами Г и Д на ее половинках. Стоило ему коснуться дверного звонка, створки разъехались. Старик никогда не спрашивал, кто там. Просто открывал дверь. К главному диспетчеру не обращаются по пустякам.

Он сидел в просторном кабинете за столом, уставленным видексами, спиной к карте звездного неба, занимавшей всю стену. Терминал компьютера на столике в углу и ряд стульев сбоку дополняли аскетическую обстановку дежурки.

— Малыш, — утвердительно сказал он, когда дверь захлопнулась позади Ульса.

— Он самый.

— Я так и думал, что неопознанный грузач — твой.

— Да, я вернулся. Привез теплую компанию во главе с господином Зет.

— Вот как, — спокойно произнес главный диспетчер. — Неплохо. Ну, присаживайся. Поговорим. Улье пододвинул стул ближе к столу и уселся.

— Что у тебя с ногой?

— Мелочи. Скоро совсем пройдет. Голова тоже в порядке.

— Досталось тебе, я вижу.

— Ты, конечно, не надеялся, что я вернусь? Старик и не думал отводить глаза. И вообще он не был похож на изобличаемого с поличным,

— Да, — ответил он. — Честно говоря, мне было жаль. Ты сам понимаешь, не я тебя послал на грузач. А когда узнал, изменить ничего не мог.

— Ты жалел обо мне или о заведомом провале? Главный диспетчер усмехнулся:

— Неплохой вопрос. Как ни странно, оба исхода меня мало привлекали. И имели равную вероятность. Что поделаешь…

— Трогательно до слез, — заметил Улье. — Ну да ладно. Перейдем к делу.

— Ты, конечно, явился требовать объяснений.

— Само собой.

— Пожалуйста, — главный диспетчер откинулся на спинку кресла. — Что тебя интересует?

— Прежде всего почему восьмая бригада представила липовый отчет?

— Очень просто. Когда мы обнаружили корабль, я взял со всех подписку о молчании. Объявил это делом высочайшей важности и сверхсекретности. Сказал, что лично доложу о нем Лиге.

— Но никому ничего не сказал, а вступил с колонистами в сговор. Вдобавок заменил работающие пискуны на орбитах испорченными, чтобы беспрепятственно нарушать карантин.

— Ты, я вижу, даром времени не терял.

— Меня хорошо обучали, Старик. Продолжим. Затем ты стал готовить группы для захвата горючего. Основную и запасную. В них вошли только колонисты. Так?

— Так.

— Но как тебе удалось завербовать тех, кто перебрасывал колонистов, учил, внедрял? Они-то как согласились?

— Я и не вербовал- их вовсе. Они до сих пор уверены, что участвуют в тайном эксперименте, разработанном Лигой, а я лишь осуществляю руководство. Конечной целью эксперимента якобы являлось воссоединение всего человечества.

— Лихо. Очень лихо, Старик. Но как ты уцелел после арестов в третьем порту?

— Колонисты благоразумно помалкивают. А те, кто считает себя участниками эксперимента, соблюдают секретность. Даже те, кого арестовали в связи со следствием по этому делу. Они полагают, что недоразумение скоро разрешится.

— Но долго это не может, продолжаться, разве нет?

— Я с минуты на минуту ожидал прибытия крейсера. Если бы не ты, Космопорт давно капитулировал бы.

— Понятно. Скажи, а капитан Мэг тоже участвовал в твоем эксперименте?

— Нет. Я не успел его обработать. Пришлось форсировать операцию, когда основная группа провалилась.

— Еще вопрос. Как удавалось внедрять колонистов в судовые роли и проводить их через таможню?

— Нет ничего проще. Я устраивал им путешествие на перекладных, без захода в порты. Сменив два-три корабля, они запутывали след и беспрепятственно шли через турникеты.

— Теперь все ясно. Но ты понимаешь хоть, что ты — убийца? Из-за тебя зарезан Мэг. И чуть не погибла вся ойкумена.

— О Мэге я сожалею. Указания убивать его я не давал. А что касается ойкумены, то, если ее может погубить один-единственный пиратствующий крейсер, туда ей и дорога.

— Что-что-что-о?! — ошарашенно спросил Улье. — Погоди. На что же ты рассчитывал? Ради чего все это?

— Изволь. И на этот вопрос я отвечу. Неужели ты еще не понял, что человечество, насильственно разделенное на две свои противоположности, зашло в тупик? С одной стороны — ангельская и высокоразвитая ойкумена. С другой — колония, смрад и мерзость. Первые грешат против своей же совести, отрекшись от вторых. А те не в силах сами преодолеть собственную натуру и медленно развиваются по пути, чреватому катастрофами и тотальным самоубийством в итоге. Я решил встать над теми и над другими. Взять на себя роль демиурга и дать миру первотолчок. Взболтать Галактику, словно бутыль с микстурой.

— Старик, — ахнул Улье, — да что ты такое говоришь? Это же типичная паранойя.

— Может быть, малыш. Может быть. Поживи с мое.

Ссохшееся, морщинистое, усыпанное старческими веснушками лицо главного диспетчера озарилось улыбкой. Однако слезящиеся глаза смотрели строго и, как показалось разведчику, чуть печально. Улье знал, что Старик явился одним из первых добровольцев, испытавших на себе действие агеронтона. С тех пор прошло почти пять тысяч гал, и еще никто в ойкумене не умер естественной смертью.

— Попробуй понять меня, — заговорил Старик снова, — Я прожил длинную жизнь, гораздо длиннее твоей. И больше проработал в разведке. Я слишком долго служил промежуточным звеном между тем миром и этим. И знаешь, как протекает жизнь такого промежуточного звена? Вначале ты ненавидишь колонистов — до судорог. Потом на смену омерзению приходят понимание и жалость. Эта вторая фаза сменяется третьей, когда душа огрубевает, ты становишься равнодушен к людскому страданию, а заодно и ко всему на свете. Потому что ты навидался всего. Когда хорошенько узнаешь колонию, больше ничто тебя не потрясет. Так-то, малыш.

— Ты хочешь сказать, что поступил так из равнодушия?

— О нет. Есть и еще одна фаза, последняя. Когда начинаешь понимать, что всю жизнь простоял между, ни к кому по-настоящему не примкнув и глубоко презирая и тех и этих. Но гораздо больше тогда начинаешь ненавидеть именно своих. За их якобы чистоту. За то, что они столь неколебимы в своем моральном дутом превосходстве. За то, что у них раз и навсегда все решено и нет места для сомнений. Знаешь, как умер твой отец? Их группа потеряла связь. Он неделю лежал в шалаше, умирая от раны в животе. Вскоре его уже ничто не могло спасти, и он агонизировал, долго и страшно. Его муки не оборвал никто — из милосердия. Потому что гуманисты никого не лишают жизни. Я ненавижу такое милосердие. Этот мир дошел до предела, малыш. И обнажился полнейший абсурд. Наш Принцип лежит вне природы. Он ложен и обречен. Рано или поздно колонисты вырвутся в космос со всей своей злобой и беспощадностью, а наши слюнтяи ничего не смогут им противопоставить. Пока не откажутся открыто от нашего лживого великого Принципа. Я решил ускорить этот процесс и бросить в космос крейсер, словно щепоть фермента. Только и всего.

— Старик, это безумие. Безумие и преступление.

— Может быть. Все возможно. Повторяю, поживи с мое. А потом уже суди.

— Мне жаль тебя. Но я вынужден передать дело в Лигу. Пусть решает она.

— Не спеши, — сказал главный диспетчер, и в его руке тускло блеснул ампульный пистолет. — Игра продолжается.

— Надеешься выкрутиться? Зря. Даже если ты уберешь меня, хватит одной-единственной улики — тридцати контейнеров по фальшивой заявке. До тебя доберутся, будь уверен.

— Между прочим, я возглавляю комиссию, расследующую дело о пропаже грузача с контейнерами. Она установила, что заявку подделал второй диспетчер.

— Ну а что говорит по этому поводу он сам?

— Он уже никому ничего не скажет, поскольку на днях попал под погрузчик. Полагают, он покончил с собой, испугавшись разоблачения.

— Работаешь с размахом, — признал Улье. — Но мне очень не нравится, как ты разговариваешь со мной. Ты откровенен, как с трупом. Не рано ли?

— Мне жаль, что ты встал мне поперек дороги. Очень жаль, малыш.

— Допустим, ты от меня избавишься. Что толку? Я привел грузач, в нем контейнеры и твой лучший друг Зет. Думаю, он уже вовсю рассказывает таможенникам о вашем знакомстве.

— Считай, что никого из них больше нет на свете. Они — радиоактивная пыль, дружок. Я все предусмотрел. Как только они включат корабельную связь, до баржи дойдет кодированный сигнал с моего передатчика. А там, среди контейнеров, упрятана такая ма-аленькая машинка… Сигнал идет в эфир с тех самых пор, как пропал грузач. Словом, единственным свидетелем останешься ты, малыш. Поверь, мне жаль.

Широкое дуло пистолета было нацелено Ульсу в живот. Ампулы усыпляют в среднем на сутки. Старик — не Хиск. От его выстрела не увернешься.

— Мои люди тебя проводят, — сказал главный диспетчер. — Учти, они колонисты. Но обучены стрельбе Не хуже тебя. Будь благоразумен.

Он нажал на кнопку, и в распахнувшуюся дверь вошли двое громил в таможенных мундирах.

— Старик, — произнес Улье, — ты не человек. Ты оборотень.

— Может быть, — сказал тот. — Проводите его в ангар.

Двое достали ампульные пистолеты и, вполне квалифицированно держа их у бедра, вывели Ульса в коридор. Спускаясь с ними в лифте, разведчик чувствовал сквозь комбинезон холод обоих стволов. Один прижимал к груди, другой — к лопатке. Ай да ребята. Похоже, расклад безвыходный.

На космодроме в этот ночной час не было ни души.

Конвоиры вели Ульса вдоль шеренги грузовых барж, отстав от него шага на три. Он увидел, как впереди распахнулись ворота одного из ангаров, и там, в полутьме, загудел двигатель телеуправляемого погрузчика. Они даже не стесняются повторений, подумал разведчик.

До ангара оставался десяток шагов. За его воротами гудела и лязгала гусеницами смерть.

Где-то в ночном небе несся грузач с телами Мэга и Тода, с безумным Хиском, чахоточным Зетом и тремя таможенниками на борту. Адская машинка в его трюме ждала момента, когда Вайс включит общую систему связи. Этого Улье не сможет предотвратить. Даже если каким-то чудом выиграет схватку с двумя вооруженными конвоирами. Чтобы доложить о результатах осмотра и получить указания, таможенники воспользуются видексом грузача, но не успеют они повернуть рубильник…

Высоко в ночи зажглась сверхновая.

Ослепительные потоки света обрушились на Кос-мопорт с мгновенно поголубевшего неба. Казалось, все вокруг вспыхнуло белым пламенем, до рези в глазах, — так мощно полыхнуло фотонное топливо на орбите.

Но прежде чем погасла чудовищная вспышка, повергшая в изумленное оцепенение обоих конвоиров, Улье выстрелил из капитанского револьвера дважды. Два сдавленных вскрика слились в один. И два пистолета вывалились из простреленных рук.

А затем Космопорт снова объяла ночь, косо располосованная прожекторными лучами.

Глава 6…И ВСЯ ОЙКУМЕНА

Парящий в десяти локтях над постаментом обелиск, чье острие окутывали облака, можно было увидеть из любой точки Космопорта-1. По давней традиции многие разведчики приходили сюда перед тем, как уйти в рейд. Вот и теперь два человека стояли у громадного круглого цоколя, на котором алыми буквами человечество начертало свой главный и нерушимый Принцип.

— Вот не думал, что мой рейд окажется и впрямь последним, — сказал тот из двоих, что носил партикулярный костюм и при ходьбе опирался на трость.

— Неужто никакой надежды? — спросил его спутник, рослый атлет в комбинезоне с командирскими нашивками на рукаве.

— Почему же, есть. Мне предложили операцию, хотят удалить сустав и вырастить новый. Долгая морока, но ничего не попишешь, придется…

— Вот и отлично. Вылечишься — вернешься. Я похлопочу.

— Нет, командир, — возразил человек с тростью. — Я не вернусь в разведку.

— Как так?

— Видишь ли, я уже не тот малыш, у которого констатировали психологическую непригодность. Теперь эта непригодность совсем другого рода. Я хлебал с колонистами их аминореллу из одного котла. Я побратался с одним из них, и он спас меня от верной смерти. Пойми, я больше не смогу выйти на карантинную планету, оставаясь сторонним наблюдателем.

— Странно ты рассуждаешь. Как будто тысячу раз до этого ты не был в роли колониста.

— То-то и оно, что в роли. Тогда я носил личину. А тут прожил несколько суток их жизнью — по-настоящему, безо всяких прикрытий и надежды на то, что свои отовсюду вытащат. И во мне что-то перевернулось. Я увидел их совсем с другой стороны…

— А, ты наконец убедился?..

— Не только. Я понял еще кое-что. — Первый собеседник указал тростью на постамент: — Принцип Гуманности ошибочен. Прежде всего потому, что его попираем мы сами.

— Погоди-погоди. Не руби с маху. Пока Принцип не исповедуют все до одного, он и не может применяться во всей полноте. Это вытекает из него самого. Из его зеркальности.

— Нет, это ты погоди. Мораль — здание, из ее фундамента не вынуть ни одного постулата. Иначе вся она начнет соскальзывать по наклонной плоскости, разваливаясь на лету. Тот самый постулат оказался изъятым еще тогда, когда объявили несколько тысяч человек изгоями, посадили их в звездолеты и швырнули в космос, как горсть вредных отходов.

— Имперским политикам это казалось проще всего. Не строить тюрем, не содержать охрану, не заботиться о заключенных. А с другой стороны — раз и навсегда изолировать их, пресекая репродуцирование преступности, к тому же-в назидание остальным. Наконец, надеялись, что они просто вынуждены будут исправиться, оказавшись в узкой среде себе подобных, где их жизнь будет зависеть от плодов их труда…

— Можешь еще добавить, что агрессивность и жестокость считали тогда рецессивными генетическими признаками. Что ссылали из самых лучших, гуманных, евгенических соображений, вместо того чтобы стерилизовать насильственным путем.

— И это так, — сказал собеседник, которого назвали командиром. — Но что ни говори, теперь с насилием в ойкумене покончено, и Принцип Гуманности торжествует.

— Я же сказал, мы исповедуем вовсе не тот принцип. Мы выбили на этом постаменте: «Он — это ты». Но на самом деле придерживаемся иной формулы:

«Я — это он, если он такой же, как я». Вместо главного мерила — «он» выступает субъективное «я». И в итоге все сводится к тавтологии.

— Допустим, так и есть. А что ты предлагаешь взамен?

— Не знаю. Не мне судить. Я сам нарушил один из аспектов Принципа, пускай невольно. В какой-то мере из-за меня погибли люди, начиная с Мэга и кончая таможенниками.

— Не мог же ты всего предусмотреть. Вряд ли другой бы на твоем месте смог больше.

— И все-таки оказалось легче выжить, чем жить, сознавая, что из всех уцелел я один.

— И вся ойкумена, — сказал Ивз, кладя руку на плечо Ульса.

Вместо эпилога

С прогулки Улье вернулся в свой гостиничный номер и лег отдохнуть. Однако не успел он смежить веки, зазвонил видекс.

— Я слушаю.

— Это вы — Улье? Ну сколько можно вас искать?! — негодовал с экрана безукоризненно подстриженный и выбритый человек. — Пожалуйста, срочно явитесь в канцелярию Космопорта!

— Что-нибудь случилось?

— Вы еще спрашиваете! До сих пор вы не обменяли свой жетон на удостоверение второго пилота!

Оглавление

Николай Гуданец 30 КОНТЕЙНЕРОВ ДЛЯ ГОСПОДИНА ЗЕТ

  ЧАСТЬ I ГРУЗ

    Глава 1 ДИСКВАЛИФИЦИРОВАН

    Глава 2 РЕЗЕРВНЫЙ ПИЛОТ

    Глава 3 ГЛАЗА ШТУРМАНА ХИСКА

    Глава 4 КАПИТАНСКИЙ РЕВОЛЬВЕР

    Глава 5 ЗНАК РАВЕНСТВА

    Глава 6 СХВАТКА

    Глава 7 КОШКИ-МЫШКИ ВСЛЕПУЮ

    Глава 8 НЕХОРОШО БЫТЬ ШИРАКЕШЕМ

  ЧАСТЬ II БАШНЯ

    Глава 1 НА СВОЙ СТРАХ И РИСК

    Глава 2 ПЛЯЖ ПОСЕЛЕНЦЕВ

    Глава 3 УРКИ И ЛОХИ

    Глава 4

    Глава. 5 СТАРИК ПРОСТОКВАША

    Глава 6 ЧТО ТАКОЕ ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

    Глава 7 БУКВЫ БУКВАМ РОЗНЬ

    Глава 8 «МЕНЯ ЗОВУТ АОР»

    Глава 9 ВЕРХОВНЫЙ ХРАНИТЕЛЬ МУДРОСТИ ГОСПОДИН ЗЕТ

  ЧАСТЬ III ПРИНЦИП ГУМАННОСТИ

    Глава 1 ВЗГЛЯД ИЗВНЕ

    Глава 2 ЗАВТРАК ВДВОЕМ

    Глава 3 БЕСЕДА ВНЕ ЖАНРА

    Глава 4 «МЫ ДЛЯ ВАС ОРОНГИ»

    Глава 5 МАЛЫШ ПРОТИВ СТАРИКА

    Глава 6…И ВСЯ ОЙКУМЕНА

  Вместо эпилога

Реклама на сайте