«Подзаборный парадокс»

Олег Синицын

Подзаборный парадокс

В жизни я не попадала в более глупую ситуацию. Идешь со своим парнем выпить по чашке кофе в маленьком кабачке, шагаешь по дорожке, усыпанной осенней листвой, думаешь о вечернем сериале, а из тополиной рощи вдруг выскакивает совершенно незнакомый субъект и надрывно голосит:

– Вот, значит, как?!!

В первый момент я не поняла, кому направлена реплика. Даже оглянулась.

– Ну чего отворачиваешься! Видеть не желаешь?

Вот тогда сомнения и отпали. Я еще раз посмотрела на незнакомца. Короткое пальто, немного выступающая нижняя челюсть, глаза чернявые и смотрят с несвойственной многим прямотой. Я бы назвала парня симпатичным, если бы он не был в стельку пьян. Да, он был пьян. Это без труда читалось по косвенным признакам – щеки пунцовые, слова вязкие. Из прямых признаков была ополовиненная бутылка водки, которую он держал в одной руке. А в другой – вы не поверите! – держал за шкирку котенка. Полосатого и пушистого, с расставленными лапами и огромными зелеными глазами, которые очевидно раскрылись еще больше оттого, что хозяин стянул кожу на загривке. Эти глаза испуганно озирали окраину пятого микрорайона, они до ужаса напоминали глаза моего Аниськина, к руке которого я прижималась. Вечно какой-то шуганный и затравленный взгляд, да и характером он настоящий ребенок – тридцать лет тепличного созревания и выкармливания мамой.

Можно отбросить сомнения, черноглазый незнакомец обращался ко мне. Разыгрывал передо мной сцену ревности, вот только вижу я его впервые в жизни!

Все случилось неподалеку от моего дома. С одной стороны раскинулся сосновый парк, который незаметно превращается в лес, где еще бегают зайцы. А с другой – стена пятиметровой высоты, наверху которой вьется кольцами почерневшая от коррозии колючая проволока. Стена сложена из красного кирпича еще в девятнадцатом веке, а потому отличается от современного зодчества особой крепостью. За ней прячется какой-то секретный объект. Комплекс зданий, целый квартал – то ли завод, то ли лаборатория. Эту стену я помню с детства, всю жизнь она со мной. Правда, в последние годы мне кажется, что нет там никакого секретного объекта. И ограда эта стоит только потому, что коммунисты не могли сломать, хотя пытались после прихода к власти…

– Извините, вы кто? – опасливо спросила я у незнакомца, крепко прижимая к себе руку Аниськина, ища в ней защиту, хотя надеяться особенно не на что. Аниськин уже сейчас делает все возможное, чтобы походить на того испуганного котенка, который болтается в щепоти незнакомца.

Он не из госпиталя и не институтский однокурсник. Школьного одноклассника вспомнить труднее, но таких черноглазых у нас не было. Возможно, мы ходили в одни и те же ясли, но тогда по какому праву он обращается ко мне, как обиженный любовник?

«Потому что он пьян! – внезапно пришла в голову спасительная истина. – Этим все объясняется. Простой и логичный вывод. Перепутал меня со своей девушкой».

– Вы кто ! – с сожалением передразнил он. – Хочешь сказать, что даже имени моего не знаешь? Ведь я ждал тебя вчера! А ты не пришла. И вот, оказывается, гуляешь с каким-то хмырем!

– Это неверно! – возразил Аниськин со свойственной ему академичностью. – Я не хмырь, а кандидат биологических наук.

Незнакомец фыркнул.

– Простите… но где мы встречались? – спросила я.

– Все, это конец, – обреченно произнес он и сделал ко мне несколько неровных шагов.

Я испуганно отстранилась, но угрозы в его действиях не было. Черноглазый парень запихнул котенка подмышку – снаружи осталась только маленькая головенка, – освободившейся рукой достал что-то из внутреннего кармана и сунул в мою руку.

– Забери свой перстень. И прощай! Навсегда!

И он ушел обратно в темную рощу, которая незаметно превращается в лес, где еще бегают зайцы. Ушел вместе с бутылкой водки и котенком, зажатым подмышкой Я облегченно вздохнула. Хорошее это слово «навсегда». Особенно приятно его услышать, прощаясь с назойливым незнакомцем.

Я раскрыла ладонь и обнаружила в ней тяжелый черный перстень, сделанный, кажется, из обсидиана. Вправленный камень был кровавым и мутным, на плоской полированной поверхности вырезаны три дуги, соединенные в трехлучевую звезду. Линии невольно притянули взгляд, я проследила их путь и поняла, что они образуют хитрую «бесконечность», которую в древности изображали кольцом, а сейчас повалившейся восьмеркой.

Такой гнетущий перстень на руке будет смотреться ужасно. Он больше подошел бы мрачной колдунье, шепчущейся с душами умерших, чем современной женщине, пусть и выпускнице мединститута, которая, правда, тоже знает о мертвецах не понаслышке.

Подняла глаза и наткнулась на суровый взгляд Аниськина.

– И как ты собираешься объяснить визит этого индивидуума, Вера? – спросил он с вызовом, причмокивая проваленной нижней губой.

– Да никак! Я его впервые вижу! – ответила я откровенно.

– Ага. Так я и поверил, что первый встречный разыгрывает перед тобой сцену из Шекспира, а затем возвращает перстень с драгоценным камнем!

Со второй попытки он вырвал руку из моих объятий, развернулся и ушел по дорожке. Так я осталась одна в тот вечер, а все из-за какого-то остолопа с котенком.

Вернулась домой, заперлась от матери на кухне; поставила кофейник на плиту и села на табурет возле окна. За стеклом, призрачно отражающим уют домашнего очага, виднелись мохнатые контуры сосен на фоне темного неба. Стала думать об Аниськине. Завтра позвоню ему на работу. Идиот он, конечно, из-за такой ерунды скандал устроил. Но мы с ним полтора года вместе, он для меня единственная вменяемая партия, я для него просто единственная…

Вместо Аниськина в голову почему-то назойливо лез черноглазый незнакомец. Я снова начала терзаться вопросом, где мы могли с ним встречаться, а потом поймала себя на мысли, что невольно вспоминаю его лицо. Томные раздумья закончились тем, что забытый кофейник оповестил о себе воинственным клокотом и шипением струек, ползущих по хромированному боку.

Когда пришло время, долго не могла уснуть. То ли от черного кофе, то ли от воспоминания о черных глазах. Что-то будоражило в них. Устав лежать, я включила ночник и в придушенном синем, как грозовое небо, свете стала разглядывать перстень. Судя по внешнему виду – вещь ценная. Нужно вернуть его парню.

Примерила на руку. Нет, в самом деле выглядит ужасно. Пробегая взглядом по линиям бесконечного трехдужника, думала и думала. Интересно, впервые вижу взрослого парня с котенком. Кирюха вот не любит животных и боится их, а я очень даже люблю, но у меня аллергия, поэтому держать дома нельзя. Приходится лишь иногда довольствоваться поглаживанием бабушкиной Муры.

Проворочалась полночи, когда уснула не помню. Утром поднялась на звон будильника – взлохмаченная, с ломотой в голове и пугающими маленьких детей красными глазами.

Из госпиталя несколько раз звонила на кафедру биофака, но коллеги с преувеличенной деловитостью несогласованно врали, что Аниськин отсутствует по делам. После пятой попытки я повесила трубку и поклялась не звонить ему неделю. Может быть, сдалась бы раньше, но через два или три дня я неожиданно столкнулась с черноглазым незнакомцем.

Это случилось почти на том же месте, возле стены. Солнце уже зашло, затейливые плетения голых ветвей на его фоне темного неба казались тяжелой кованой решеткой над моей головой. Парень стоял неподвижно и задумчиво взирал на парковую темноту, из расстегнутого на груди пальто выглядывала голова котеночка.

Бутылки с водкой при нем не наблюдалось.

– Привет! – сказала я с некоторым напором.

Он узнал меня сразу. И в первый момент испугался, затем пробормотал смущенно:

– Здравствуйте.

Мне вдруг стало неловко за его смущение.

– Знаете, – сказала, – извините за тот день. Возможно, я каким-то действием задела вас или обидела. Но, уверяю, я этого не хотела.

– Нет-нет. Вам не за что извиняться, – оборвал он. – Причина во мне…

– Все-таки до той встречи мы с вами не были знакомы.

– Да уж. Не были. – Он усмехнулся, затем смущенно замолчал, а я не нашла разговору продолжения. Стояла, раскачивая сумкой взад-вперед и украдкой поглядывая на него.

Трезвый он очень даже ничего. Прямой и открытый взгляд – визитная карточка парня. А есть еще неправильный излом губ, притягательный этой неправильностью. Я невольно начала сравнивать его губы со втянутой Кирюхиной нижней губой: у Аниськина вечно такой вид, словно дососал горошину витамина «С» до кислоты.

– Скажите, а зачем вы носите котенка?

– Я его выгуливаю.

– Кошка же не собака. Зачем ее выгуливать?

– Не знаю. Это мой первенец, мне его подарила племянница, у них недавно кошка разродилась. У меня нет книг о воспитании кошек, зато есть Бенджамин Спок, который остался от моей старшей сестры. А в Споке четко прописано, что дети должны дышать свежим воздухом. Каждый день, по нескольку часов.

При этих словах мне вспомнилось, как он выгуливал котенка в прошлый раз.

– Можно? – спросила я.

– Да, конечно.

Я погладила котеночка по головенке – не ладонью, но кончиками пальцев. Он попытался достать до меня лапкой, но затем передумал и нахохлился от удовольствия.

– Сколько ему?

– На этой неделе глаза открыл.

– А как зовут?

– Людвиг… То есть, это меня Людвигом зовут… Необычное имя, правда?

– Вовсе нет, – ответила я. – Моего дедушку тоже Людвигом звали. Он из поволжских немцев. Я, правда, его плохо помню. – Это мягко сказано, дедушку я вообще не помню. Только образ. Он потом куда-то исчез, мама долго мялась, но все-таки ответила, что дедушка от нас ушел. Не родной он был.

– А вас-то как зовут?

– Вера.

– Мне кажется, мы все-таки встречались, Вера. Но не в этой жизни.

После этой фразы я поняла, что ничего не могу с собой поделать. Я не могла оторваться от неровного изгиба его губ и просто таяла от подкупающего прямого взгляда. Людвиг предложил прогуляться по парку, и я не отказалась. Не было ни единой причины, по которой я могла бы воспротивиться этому предложению. Наоборот, мне очень хотелось пройтись с ним, чтобы слушать его речь, его голос. Потому что когда он говорил, внутри меня что-то переворачивалось.

Мы гуляли по неосвещенным аллеям парка, не добираясь, правда, до леса. Он не такой густой, однако ночью в нем запросто можно заблудиться. Мы разговаривали о всякой ерунде. О котятах и котах, о деревьях, об осенней слякоти, из-за которой невозможно ходить в хорошей обуви… Чуть позже я осторожно просунула ладонь под его руку, Людвиг поежился и кашлянул, а я ощутила трепет в груди. Господи, удивительны дела твои! Разве могла я вообразить, что странная встреча с подвыпившим незнакомцем обернется таким чудесным вечером! Поверить не могу, что Людвиг был пьян в прошлый раз. Впрочем, людям выпадают разные дни, плохие тоже бывают. Господь и над этим поработал.

Я спросила, где находится его дом, и услышала следующее:

– Я живу за той каменной стеной. Обычно она строго охраняется, но я нашел лазейку, о которой никто не знает.

– Да? – с интересом спросила я. – А что там, за стеной?

– Ничего особенного. Обыкновенная воинская часть с жилым комплексом для семей военнослужащих. Магазинами, детским садом, школой.

– И что у вас там секретного?

Он пожал плечами:

– Да ничего особенного.

– Значит, ты военный?

– Наполовину. Я вообще-то повар.

– И кофе ты умеешь готовить?

– Как бог.

Мы гуляли еще. Потом я взглянула на часы, и обнаружила, что они остановились. Я их, наверное, позабыла завести утром. Они у меня старые, механические.

– Уже поздно, – сказала я, вздохнув украдкой. – Мне пора домой. Мама заждалась, переживает. Что…

Я и опомниться не успела, как он поцеловал меня в губы. С такой же прямотой, с которой смотрел. Голова закружилась.

Расстались мы возле забора.

– Давай встретимся завтра, – предложила он.

– Завтра у меня смена, давай послезавтра. В восемь, на этом же месте.

– Договорились.

Когда я вошла в подъезд, неожиданно вспомнила, что совершенно забыла про перстень. Нужно вернуть его Людвигу, но сегодня это сделать уже невозможно. К тому же, перстень остался дома.

Мама встретила у порога. Сообщила, что звонил Аниськин, взволнованно что-то лепетал в трубку, долго извинялся. Попутно напомнила, что мне уже двадцать восемь и что я не должна ссориться с единственной значимой партией. Не должна гулять допоздна со всякими разными, а серьезно подумать о своем будущем и будущем ее, мамы. Этот назидательный поток слов пролетел мимо моих ушей, потому что в мыслях поселился темноглазый парень с царственным именем Людвиг.

В назначенный день и час я бежала сломя голову, потому что опаздывала. С работы сразу на свидание – пришлось потратить время, чтобы выглядеть достойно. Черный перстень подпрыгивал в сумочке в такт каждому шагу. Но еще издали увидела то, от чего пришла в ужас. Я увидела Людвига, и мне вдруг сделалось невыносимо стыдно. А затем, за какую-то пару секунд под действием неведомой душевно-химической реакции стыд обернулся гневом.

Я остановилась от Людвига в нескольких метрах, щеки пылали. Я видела, как одной рукой он прижимал к груди котенка, а другой… другой обнимал курносую блондинку с распущенными до пояса волосами. Она с умилением на лице гладила котенка. Делала это так же, как день назад это делала я. Оба они были счастливы.

– Вот значит как!! – воскликнула я и с удовольствием увидела, что оба они вздрогнули. – Назначаешь свидание, а сам на этом месте обнимаешься с другой!

– Простите, разве мы знакомы? – произнес он, честно глядя на меня. И я поняла, что теперь меня тошнит от его прямого искреннего взгляда.

– Ты бабник, вот ты кто!

Нервным движением я достала из сумки перстень и запихнула ему в карман пальто.

– Забери свою гадость. Мне она совершенно не нужна.

– Извините, но мы в самом деле…

И тут курносая блондинка, влепила ему пощечину. Той же самой рукой, которой гладила котенка. Посчитав задачу выполненной, решительно цокая каблучками, она отправилась прочь.

– Евгения, остановись! – воскликнул он, нелепо взмахнул руками и выронил котенка. Тот перевернулся в воздухе и шмякнулся на асфальт. Маленький, беспомощный. Людвиг подобрал его и, с болью посмотрев на меня, бросился вдогонку за своей подружкой.

Я стояла окаменевшая, с трудом проворачивая в голове то, что увидела. А увидела я мордочку котенка. И спаянные, еще не раскрывшиеся веки…

Перед глазами, словно наяву, пронеслись три встречи с Людвигом. Я вспомнила все странности, которые сопровождали их. Картинки оформились в мысль.

– Людвиг, – прошептала я.

Он скрылся за углом. Я побежала следом, но темноглазого парня, который так разительно отличался от рохли Аниськина и который, теперь я понимаю, был тем самым единственным, и след простыл.

Часы опять стояли, хотя я отлично помню, что заводила их утром. Секундная стрелка словно примерзла к циферблату. Правда, через некоторое время она сдвинулась.

Я буду ожидать его, чтобы познакомиться заново… Нет, это бессмысленно. Время опять остановится, мы проведем вечер, а на следующий день он не будет помнить меня. Для него я будущее, которое еще не наступило. Я сделаюсь на день старше, а он на день моложе.

…Мы живем в разных потоках времени. Его поток времени движется навстречу моему. Я не ведаю, с какой целью производится эксперимент за этим кирпичным забором, построенным еще до революции. Но наши с Людвигом жизненные пути расходятся, с каждым днем пропасть становится все глубже. Мы два автомобиля на шоссе, двигающиеся навстречу друг другу – встретились на какой-то миг, а затем разошлись навсегда. Отвратительное слово. Ненавижу его.

Постойте! Но что же стало с перстнем, если сначала Людвиг отдал его мне, думая, что он мой? А потом я отдала его Людвигу. Куда он подевался в итоге? И откуда взялся?

Кому принадлежит черный обсидиановый перстень?

Впрочем, это неважно. Возможно когда-нибудь, завтра или через годы, мне удастся проникнуть за монолит ограды, и я встречу черноглазого мальчика. Ведь много лет назад человек по имени Людвиг нашел меня каким-то образом и участвовал в моей судьбе. Так и я, когда придет час, подскажу родителям, как назвать малыша…

Notes

Оглавление