«Торжество побежденного»

Владимир Горбачев Торжество побежденного

I

Вспыхнувший на пульте зеленый огонек указывал, что бот вошел в зону контроля спутника. До посадки оставалось чуть больше часа. Инспектор в последний раз взглянул на страницу «Миамы и вавилоиды. Новейшие данные» (кажется, он уже выучил ее наизусть) и закрыл окно. Нашел на обзорном экране спутник — яркую точку над экватором — и дал увеличение. Массивный цилиндр основного блока, торчащие в разные стороны рабочие и грузовые отсеки — спутник напоминал неуклюжего металлического жука, шевелящего усами солнечных батарей. Вглядываясь в знакомые по фотографиям переплетения конструкций, он искал что-то новое, чужое — крейсер, исследовательский модуль, бот, наконец, — но ничего этого не было. Да и не могло быть — электронный сторож немедленно сообщил бы на базу о прибытии любого корабля.

Инспектор связался с ним и затребовал данные о всех посетителях, побывавших на борту с момента вывода на орбиту. Список получился довольно длинный. Он просмотрел сведения за последние три месяца. Зафиксировано прибытие наладчика для профилактического осмотра систем и четыре визита ученых с базы: настройка радиотелескопа на новый район, доставка образцов для эксперимента на орбите, изъятие их после завершения эксперимента… Цель еще одного посещения была сформулирована как «уточнение данных». Ладно, займемся этим позже. Он запросил также данные о состоянии околопланетного пространства. Немного помедлив, компьютер выдал информацию: плотность поля, пыль, интенсивность излучения, Мария с Луизой… И разумеется, никаких кораблей. Что ж, этого следовало ожидать, иначе разгадка была бы слишком легкой.

Мерцающий всеми оттенками лилового диск уже заполнил весь иллюминатор. Ближе к ночной стороне цвет густел, становясь фиолетовым. База располагалась в Северном полушарии — 36-й градус широты, 70-й долготы, где-то вон там. Иллюминатор по другому борту заливал мрак. Лишь прильнув к стеклу, можно было разглядеть в нескольких местах багровые пятна — это светились пылевые облака.

Ожил переговорный экран, на нем возник бородач в комбинезоне.

— Рад вас приветствовать! — произнес он. — Как прошел перелет?

— Превосходно, — ответил инспектор. — Что у вас?

— К сожалению, ничего хорошего. Те явления, о которых мы сообщали, продолжаются. Появилось и кое-что новое, похуже.

— Да? Что именно?

— Знаете, пусть вам расскажет обо всем сам Струманти. Вам ведь еще надо подготовиться к посадке. Да, кстати, когда войдете в атмосферу, мы начнем вас вести. Ни о чем не беспокойтесь. Точного приземления!

Экран опустел. Пора было собираться. Инспектор отстегнулся от кресла и, слегка оттолкнувшись, направился к койке. За неделю полета он успел привыкнуть к невесомости и почти не делал ошибок. Он снял со стены фотографию, отвязал прикрепленный к изголовью блокнот, попутно отметив, что тот на ощупь совсем холодный и, как видно, нуждается в подзарядке. Заглянув в санузел, он забрал расческу. Сейчас такими уже никто не пользовался, но он привык. Этот кусочек пластмассы пережил его несчастливый брак и был дорог хотя бы этим.

На табло уже мелькали цифры, отсчитывая время, оставшееся до запуска тормозных двигателей. Он прикрепил к креслу ранец, пристегнулся сам. Ноль! В корме мягко взревело, тело налилось тяжестью. Корабль повернулся, планета теперь была под ним, в иллюминаторах быстро светлело — он входил в атмосферу.

10 тысяч метров, 8, 7… Молочная пелена залепила стекла, затем отхлынула. Несколько секунд корабль летел между двух облачных слоев, освещенных закатным солнцем, и вновь нырнул в тучи. Электрические разряды мелькали по сторонам, струились по корпусу. Внезапно бот вышел из облаков.

Увенчанный гигантскими вершинами (их невероятные размеры и причудливые, невозможные на Земле формы натадкивали на мысль о вмешательстве человека, хотя объяснялись пониженной силой тяжести) горный массив плавно поворачивался, уходя назад.

Впереди открывалось изрезанное ущельями, покрытое холмами плоскогорье; к западу оно понижалось, переходя в равнину. Все вместе напоминало панораму кораллового рифа, каким его видит аквалангист. Впечатление усиливала необычная окраска — все оттенки зеленого, расцвеченные красным, оранжевым, лиловым, — и нечто, походившее на заросли водорослей или губок. Бот еще раз повернул, завершая маневр, земля приближалась, странные создания, с малой высоты уже не похожие ни на что знакомое, проплывали внизу, вдали показался купол и окружавшие его постройки базы. Посадочная полоса была короткой, двигатели ревели, гася скорость, инспектора вдавило в кресло; внезапно рев стих. Бот стоял неподвижно.

Светящийся пунктир общего контроля, опоясывающий выход, потускнел, люк открылся, инспектор шагнул наружу. Он вдохнул горьковатый, наполненный незнакомыми запахами воздух. Он увидел серебристый купол базы, огромные деревья-скалы, стоявшие вокруг, встречавших его людей.

— Приветствуем вас на Анне! — произнес человек, чье лицо он знал по фотографиям, — это был Струманти, начальник экспедиции. — Напрасно вы без респиратора — кислорода здесь маловато.

— Ничего, быстрее привыкну, — ответил инспектор.

— Дело ваше. Хотите осмотреть базу, поговорить с людьми? Или сначала отдохнете?

— Прежде всего, — ответил инспектор, — я хочу увидеть труп.

II

Желтый карлик, с трех сторон окруженный пылевыми облаками и оттого невидимый как с Земли, так и со станций, был обнаружен случайно. Одно из внезапных возмущений поля застало крейсер II класса «Ньютон» в тоннеле в момент перехода. Обычным исходом такой ситуации была гибель корабля; экипажу крейсера повезло. Они вернулись в пространство, но далеко от намеченного пункта. Раздавленные чудовищными скачками гравитации, полуослепшие, истекающие кровью люди с удивлением вглядывались в окружавшую их мглу, озаренную светом единственной звезды. Капитан Берг не счел возможным увековечить свое имя, присвоив его новому светилу, и назвал звезду Сотейра — спасительница. Входившим в ее систему планетам дали имена погибших товарищей.

Когда после обычных проволочек к новой звезде был послан исследовательский зонд, никто не ждал от него особых открытий — планетных систем было известно достаточно много. Однако полученные им данные вызвали сенсацию: на второй планете системы была обнаружена жизнь. И не какие-нибудь бактерии и одноклеточные — взятые в атмосфере пробы позволяли говорить о многообразных и весьма необычных формах. С тех пор вторая планета Сотейры, названная Анной в честь доктора Анны-Луизы Ленстре, стала центром изучения внеземных форм жизни. На орбите был смонтирован спутник, с которого произведено всеобъемлющее исследование атмосферы, осуществлена первая высадка человека на поверхность планеты; позже была построена база. Объем исследований непрерывно возрастал, и спустя несколько лет здесь одновременно работали свыше ста человек.

Необычность Анны состояла в том, что при сходном с земным составе атмосферы и почвы эволюция здесь пошла по другому пути. Растения и животные получили развитие лишь в водной среде. На суше первые были представлены мхами и травами, вторые — земноводными и рептилиями (274 вида, из них 86 летающих), впрочем, не достигшими тех размеров, что на Земле. Анна была царством грибов. Ученые сбились с ног, классифицируя сотни видов микоидных, микоидовидных и псевдомикоидов. Грибы росли на почве и скалах, образовывали симбиозы с растениями и паразитировали в телах животных — но не только.

Как известно, грибы неподвижны — исключения, имеющиеся на Земле, редки и нехарактерны. Здесь же людей встретили грибы ползающие, бегающие и даже летающие. Оторвавшееся от грибницы плодовое тело было снабжено у одних видов способными к сокращению участками стенок, у других неким подобием ног. Несколько видов вырабатывали водород, наполнявший особый пузырь; обладатели таких воздушных шаров, поднимаясь на несколько метров, могли совершать длительные путешествия. Способность к передвижению давала этим мобилям преимущество в поисках пищи. Находя лучшие участки почвы, они временно укоренялись, получая необходимые вещества. Пищей им также служили растения и низшие плесневые грибы.

Самым заметным представителем мира Анны, несомненно, были вавилоиды. В составе клеток этих гигантских грибов присутствовал кремний, что позволяло плодовому телу (к тому же в условиях меньшего, чем на Земле, тяготения) достигать огромной высоты. В среднем эти великаны поднимались на 120 — 140 метров, но встречались экземпляры высотой 180 и даже 200 метров; диаметр тела доходил при этом до 40 — 50 метров. Со временем поверхность гриба отвердевала и покрывалась трещинами, кое-где настолько широкими, что в них мог проникнуть человек. В то же время нестойкая внутренняя часть тела частично разрушалась и приобретала ячеистую структуру — в разрезе (разумеется, лишь мысленном) вавилоид выглядел как колоссальные соты, или как сеть пещер, пещерный небоскреб; данное кем-то из первых исследователей прозвище оказалось необычайно точным и превратилось в официальное название. Тот же процесс постепенного отвердевания стенок и разрушения внутреннего вещества происходил и в мицелии. Со временем грибница, охватывавшая площадь в несколько гектаров, превращалась в сеть запутанных коридоров и колодцев, подземный лабиринт. Там шла своя жизнь: проникшие в подземелье ученые увидели целые колонии слабо фосфорецирующих грибов, покрывавших стены тоннелей.

Да, вавилоиды были самыми заметными — но не самыми странными. Подлинным открытием стали представители вида «mykoidus annus mobilus» («аннцы грибовидные подвижные»), сокращенно миамы; в последнее время их чаще называли аннцами. Эти, по местным меркам, средних размеров грибы (35 — 50 см), относящиеся к семейству мобилей, впервые были замечены и описаны еще сотрудниками первой экспедиции, не совершавшими посадку на поверхность Анны и проводившими наблюдения с флайеров. Исследователи прозвали грибы каракатицами: из-под заменявшего шляпку утолщения в верхней части миама свешивались гирлянды отростков, напоминавших щупальца; с их помощью миамы довольно быстро передвигались, можно даже сказать — бегали, лазали по скалам и даже поднимались по отвесным стенам вавилоидов. Было высказано предположение, что отростки могут также выполнять функции рук и использоваться при поисках корма. Отметив повсеместное распространение вида annus mobilus и его численное преобладание над всеми другими мобилями (в некоторых местах, особенно вблизи скоплений вавилоидов, миамы были единственными представителями семейства движущихся), наблюдатели заключили, что вид хорошо приспособлен к условиям планеты и, возможно, является сравнительно новым.

Предположения и выводы первой экспедиции впоследствии подтвердились, однако данное ею прозвище не закрепилось: оказалось, что схваченное им сходство является сходством карикатуры, что действительность гораздо глубже и интереснее. Высадка на поверхность планеты и близкий контакт с миамами полностью изменили представления об усатых уродцах, поставив их отныне в центр исследований и сделав предметом ожесточенных научных, философских и даже религиозных споров.

Довольно быстро выяснилось, что миамы не просто численно преобладают над другими видами благодаря лучшей приспособленности, а находятся на качественно иной стадии развития. Они действительно использовали свои «щупальца» для добывания пищи. Однако они не рвали ими траву и не копали землю: заостряя тонкие кремниевые пластины и орудуя такой пластиной, как ножом, миамы отделяли от тел других мобилей более темные по окраске сегменты. Прооперированный таким образом мобиль, казалось, не замечал потери и как ни в чем не бывало продолжал насыщаться соками из почвы; насытившись, он снимался с места и отправлялся на новый участок. Однако в выборе этого участка он не был свободен — всеми его передвижениями управляли миамы. Пастушеский кнут им заменяли те же щупальца, способные, как оказалось, испускать слабые электрические разряды. Сравнение с муравьями, пасущими тлей, казалось вполне обоснованным. Так возникла первая гипотеза — о псевдомикоидности миамов, о том, что в их лице люди имеют дело не с растениями, а скорее с общественными насекомыми.

Вскоре она нашла новое подтверждение. Это случилось после того, как группа, занимавшаяся изучением вавилоидов, смогла проникнуть внутрь этих природных небоскребов. Оказалось, что кремниевые гиганты являются местом обитания сообществ миамов. Пещеры были расширены и соединены тоннелями, их стены укреплены чем-то вроде клея, взятого у одного вида неподвижных грибов. Сообщества, по всей видимости, имели свою иерархию: можно было выделить воинов, работников и своего рода «ученых». Возможно, имелись и другие группы (например, «вожди»), однако выяснить это, детально изучить устройство аннских «муравейников» не удалось: миамы активно противились попыткам углубиться в их жилища, перегораживая тоннели своими телами; в свете фонарей эта живая стена горела всеми оттенками красного. К этому моменту люди уже знали, что миамы способны изменять окраску тела, но с такой расцветкой встречались впервые. Заключив, что действия псевдогрибов не слишком походят на поведение радушного хозяина, люди предпочли отступить.

Следует заметить, что миамы никогда не оставались равнодушными к появлению исследователей. Как только человек приближался на определенное расстояние (от 17 до 80 метров в зависимости от характера почвы и вне зависимости от способа передвижения — ходьба на цыпочках давала тот же результат, что и громкий топот), миам оставлял свое занятие, в чем бы оно ни состояло, поворачивался к пришельцу и изменял окраску. В спокойном состоянии серовато-серебристое тело псевдогриба приобретало лиловый или голубоватый оттенок, на нем возникал сложный узор из дополнительных цветов, менявшийся, словно картинки в калейдоскопе. Был сделан вывод, что миамы хорошо чувствуют сотрясение почвы и, кроме того, обладают чем-то вроде кожного зрения, что позволяет им принимать и передавать визуальную информацию — скажем, свое отношение к непрошеным гостям. Голубовато-лиловую гамму было решено квалифицировать как позицию «доброжелательного нейтралитета».

Предположение о способности миамов к обмену визуальной информацией подтвердилось, когда было изучено строение их тела. Вся его поверхность, как выяснилось, была покрыта рецепторами, служившими для приема и передачи световых сигналов. Имелись и нервные волокна, которые вели к нескольким связанным между собой ганглиям. Помимо органов пищеварения и дыхания был также обнаружен электрический орган, отдаленно напоминавший орган земного угря. Не удалось понять назначение тонкого слоя нейронов, расположенного по всей поверхности тела миама непосредственно под его хитиновой «кожей». Больше всего он походил на мозговую оболочку — но ведь мозг как таковой отсутствовал!

Для дальнейших исследований требовались новые экземпляры. Однако их получение столкнулось с совершенно неожиданным препятствием. На следующий день после того, как были пойманы и изучены первые псевдогрибы, люди обнаружили, что лагерь окружен плотной стеной миамов. Однако теперь их тела не напоминали узор тропических бабочек — они полыхали кровавым, багровым, уходящим во мрак огнем. Это угнетающее зрелище продолжалось около часа. Затем шеренга внезапно изменила цвет на ослепительно белый; на этом фоне скользил, меняясь, темный узор. После этого кольцо разомкнулось, и обитатели планеты, двигаясь плотной колонной, удалились.

Люди, все это время находившиеся в ожидании самого худшего, смогли перевести дух и обменяться мнениями. Происшедшее было дружно квалифицировано как демонстрация негативных эмоций по поводу гибели сородичей, а возможно, и как предупреждение. Муравьи и пчелы не устраивают демонстраций; естественным стало появление новых гипотез, объясняющих поведение обитателей Анны. Биологи предложили считать миамов высокоорганизованными существами, обладающими начатками разума, чем-то вроде дельфинов. Автор другой теории, математик Мартин Росс, пошел дальше: он утверждал, что в лице миамов люди имеют дело с разумом, по меньшей мере равным своему. Он высказал предположение, что узоры на телах миамов не просто отражают их эмоциональное состояние, а несут гораздо больше информации, по сути, являясь речью. Отвечая на возражение об отсутствии у псевдогрибов мозга, он построил математическую модель миама и получил поразительный результат: выходило, что пресловутый слой нейронов действительно служит мозговой оболочкой, мозгом же является все тело миама.

Исходя из своих посылок, Росс начал опыты, имевшие целью изучить язык обитателей Анны и по возможности установить с ними контакт. Выбрав площадку неподалеку от группы вавилоидов, он установил на ней экран, на котором демонстрировал всевозможные знаки (различные алфавиты, математические символы, числовые ряды и т. д.), а также картины жизни на Земле. Рядом были размещены объемные модели геометрических фигур, строения атома и молекулы.

Немало дней прошло в напряженном ожидании, прежде чем миамы, после «красного пикета» уклонявшиеся от встреч с людьми, приблизились к площадке, прежде чем на их телах вновь появились сложные узоры. Разумеется, отныне все варианты этих узоров фиксировались и внимательно изучались. Когда число отмеченных комбинаций превысило 200 тысяч, Росс со всем накопленным материалом отбыл на Землю, заявив, что изучать язык должны специалисты-семиотики, а не любители вроде него. Однако опыты не прекратились — их продолжили единомышленники Росса. Именно им суждено было стать свидетелями явления, получившего название «волшебного фонаря». Однажды окружавшие площадку миамы сгруппировались, и в воздухе, напротив установленного людьми экрана, появилось некое его подобие — изогнутая светящаяся поверхность; она искривлялась, становилась объемной, перед людьми повис сверкающий шар, на поверхности которого с огромной быстротой сменяли друг друга земные символы, демонстрировавшиеся Россом, и неизвестные знаки и образы; все это продолжалось несколько минут.

Тем временем группа математиков и языковедов, изучавшая полученные Россом данные, выделила в узорах миамов повторявшиеся символы и расшифровала несколько фраз, в общем виде описывавших состояние жизни на Анне. Разумность «грибовидных подвижных» можно было считать доказанной. Теория Росса (которую захлебывавшаяся от восторга пресса назвала «россизмом») стала общепризнанной. Лучшие лингвисты, семиотики, психологи, медики теперь спешили попасть на далекую планету Сотейры. Работы по установлению контакта с братьями по разуму, изучению их языка и образа жизни шли полным ходом. Они давали поразительные результаты. В частности, люди узнали (и это после полугодового знакомства с миамами!), что обитатели Анны могут использовать свой электрический орган не только для легкого подстегивания мобилей: соединяясь в группы от 3 до 12 особей, они способны создавать электрический разряд большой мощности, поражающий на расстоянии до 20 метров; в недалеком прошлом именно с помощью этого оружия они избавились от своих опасных врагов — летающих ящеров.

Неприятный эпизод с гибелью нескольких аннцев на лабораторных столах и «красным пикетом» был забыт, обитатели планеты охотно, можно даже сказать увлеченно шли на контакт, исследования расширялись — и вдруг все резко изменилось. Исследователи, направившиеся к ближайшим вавилоидам, чтобы продолжить изучение языка миамов (было известно уже свыше ста специфических аннских «слов»), обнаружили, что обширная пещера, где обычно проходили встречи, пуста. Когда после долгих поисков они нашли нескольких миамов, те встретили землян уже знакомой багровой окраской. Ее лаконичный узор сообщал, что обитатели планеты крайне возмущены поведением землян, считают их вероломными обманщиками и прерывают всякие отношения с ними. Пока обескураженные ученые просматривали записи последних встреч, пытаясь обнаружить допущенную ими оплошность, послужившую причиной охлаждения, произошли новые удручающие события. Утром исследователи отправившиеся к вавилоидам, чтобы попытаться наладить взаимопонимание, обнаружили, что место обитания миамов обнесено настоящей стеной — строительным материалом послужили камни, соединенные клейкой смолой. После горячих споров было решено перебраться через ограждение и предпринять еще одну попытку договориться с хозяевами планеты. Однако посланных на переговоры встретило общее негодование и твердое требование немедленно убраться восвояси. А спустя несколько дней возле лагеря было обнаружено тело человека.

III

— Вначале мы решили, что в окрестностях планеты потерпел аварию какой-то звездолет, — рассказывая, начальник экспедиции то и дело оборачивался, словно хотел видеть реакцию инспектора. — Конечно, здесь никто не летает, трасс нет, но мало ли что. Послали запрос на спутник, потом коллега Вестич сам побывал там — этого не требовалось, но нам хотелось удостовериться. Ответ был отрицательный: ни один корабль, кроме экспедиционных, в системе Сотейры не появлялся. Тогда возникло предположение, что он из какой-то прежней группы, что у них кто-то пропал — мысль совершенно дикая, я понимаю, но ведь перед нами было мертвое тело, и надо было как-то объяснить… Послали запрос на базу; там, естественно, удивились, однако проверили, и… Впрочем, это вы сами знаете.

— А личная карточка — разве ее не было? — спросил инспектор.

— В том-то и дело — ни карточки, ни жетона, ничего.

— От чего он погиб?

— Лучевой удар. Да вы сейчас сами увидите.

Струманти открыл тяжелую дверь, из которой пахнуло холодом. Низкое помещение было тесно заставлено металлическими шкафами и стеллажами.

— Мы не знали, куда его положить — ведь у нас нет соответствующего… — Он словно оправдывался. — Пришлось освободить один из холодильников. Вот…

Один из сопровождавших открыл дверцу шкафа, и вдвоем с начальником они выкатили носилки.

Лежавшему на них человеку можно было дать лет 25, а можно было и 30 — обритый наголо череп и искаженное судорогой лицо скрывали возраст. Он был одет в комбинезон непривычной буро-сиреневой расцветки, на ногах — тяжелые ботинки. На левой стороне груди ткань комбинезона обуглилась и местами рассыпалась.

— Вы его осматривали? — спросил инспектор. Начальник экспедиции пожал плечами:

— Нет, мы хотели дождаться вас… Замерзшая молния не поддавалась, приходилось греть ее в руках. Там, куда пришелся удар — совсем рядом с сердцем, — оплавленная ткань крепко пристала к телу, одежду пришлось разрезать. Стало видно, что погибший был не только молод, но и силен. Широкая грудная клетка, крепкие мускулы говорили об упорных тренировках; осмотрев кисти рук, инспектор подумал, что тренировки были достаточно специфическими.

— Крепкий парень, — заметил Струманти. — Он похож скорее на пилота, чем на ученого, вам не кажется? Да, как же я забыл?!

Он повернулся к одному из шкафов, повозился с кодовым замком и протянул инспектору блеснувший сталью предмет.

— Это мы нашли рядом с ним. Наверное, его убили из такого же, как вы думаете? А может, даже из этого?

Это был бластер Е-16 с зарядным устройством на полчаса боя. Такое оружие было на строжайшем учете, им пользовались очень немногие.

— Вы когда-нибудь видели, как он действует? — спросил инспектор и, не дожидаясь ответа, пояснил: — Едва заметное отверстие — и все. Это ведь лазер. Нет, причина смерти была иная. Кто на базе сможет провести вскрытие?

Люди переглянулись. Один из них пожал плечами:

— Я врач, могу делать операции, но я никогда…

— Придется вам, ничего не поделаешь. Меня интересует прежде всего причина смерти, еще возраст, какие-то специфические особенности — полученные ранее травмы, перенесенные операции, что-то, связанное с родом деятельности. И еще необходимо проверить содержимое желудка и кишечника.

— Кишечника?

— Да, я хочу знать, чем он питался. И еще вот что, — он повернулся к руководителю экспедиции, — ведь у вас есть геолог или химик?

— Химика сейчас нет, но коллега Исикава может…

— На подошве ботинок есть кусочки почвы. Может быть, ваш геолог сможет определить, откуда они. Ведь вы изучали состав почвы; кажется, даже карта есть?

— Да, действительно, можно попробовать.

— И последняя просьба: кто-нибудь может показать место, где его нашли?

— Я могу показать, — отозвался бородач, чье лицо показалось инспектору знакомым.

Когда вышли наружу и инспектор увидел оранжевое солнце, клонившееся к закату, он словно впервые почувствовал, что находится не на Земле и не на станции, где работал последние месяцы, а на другой планете. Было приятно идти, чувствуя, как проминается под ногами земля; у инспектора возникло дурацкое желание пробежаться вприпрыжку.

— Вот здесь, совсем рядом, Круцке только вышел и видит — лежит… — Объяснения бородача соревновались в скорости с его ногами, и никто не хотел уступать; инспектор вспомнил, где видел его лицо — на экране визора.

Место, где обнаружили тело, было огорожено яркой лентой. Инспектор перешагнул ее и присел на корточки. Почва здесь была каменистой, следы едва заметны.

— Я в тот день дежурил, — продолжал свой рассказ бородач, — вдруг вижу, Круцке бежит и кричит. Я не знал, что и думать, приготовился уже дать сигнал тревоги…

— У вас установлено круглосуточное дежурство?

— Да, еще с первой экспедиции. Хотя тут некому нападать — только ящеры, но их мало, — но так заведено. Телекамеры, локаторы, дежурный на пульте — все как положено.

— И вы ничего не заметили ночью?

— Видите — здесь склон? Это место не наблюдается с базы.

— С того дня шли дожди?

— Нет, ни одного.

— Значит, эти следы были уже тогда?

— Какие — вот эти? Нет, знаете, это мы с Круцке. Мы ведь сначала подумали, это кто-то из наших, перевернули, и только тогда…

— Он лежал лицом вниз?

— Да. Руки вытянуты вдоль тела, странно так, никогда не думал, что убитые так лежат. Но мы подходили только с этой стороны, вот здесь. Потом Струманти велел все огородить, и уже никто не подходил.

— Хорошо, а вот эти полосы — откуда они?

— Какие полосы? — Бородач был явно озадачен. — Не знаю. Я их не видел.

— Тело лежало здесь?

— Да, это я обвел контур, я видел в кино, что полиция так делает.

— Правильно сделали.

Инспектор приподнялся и, не отрывая взгляда от едва заметных бороздок, прошел вдоль них. Однако через несколько метров почва стала совсем жесткой, на ней уже ничего нельзя было заметить.

— И никаких следов… — пробормотал инспектор, ни к кому не обращаясь. — А вы не помните, где лежал бластер?

— Почему не помню? Я же обвел.

— А, вот это. Извините, я не понял. Рядом с головой. Странно, правда?

— Может, он его выронил, а потом упал?

— Да, лицом вниз, держа руки по стойке «смирно»… Что ж, здесь, кажется, все.

Он огляделся и спросил, указывая на группу вавилоидов, вздымавшихся в километре от базы:

— Скажите, это там поселение миамов, о котором говорится в отчетах? Площадка, на которой происходил контакт, и построенная ими стена?

— Да, площадка там. Стенды, сооруженные Россом, до сих пор стоят. И стена на месте. А вот поселка больше нет.

— Как нет? В сообщениях об этом ничего не говорилось!

— Помните, когда вы начинали посадку, я выходил с вами на связь? Я тогда сказал, что у нас стало еще хуже. Так вот: вчера миамы ушли.

— Ушли? Куда?

— Вчера вечером несколько человек решили еще раз попробовать поговорить с ними. Забрались на стену — никого. Перелезли, подошли поближе — пусто. Тогда они залезли внутрь, чего уже давно никто не делал, — и там никого. Все ушли! Может, утром, может, ночью, а может, еще позавчера вечером — неизвестно. Почему, куда, зачем — никто не знает. У всех, особенно у ребят из группы контакта, похоронное настроение. Так все хорошо шло — и вот…

— Может быть, вы были слишком назойливы? Нарушали установленную ими границу?

— Нет, только однажды, сразу после сооружения стены. Поскольку они продемонстрировали ярко выраженную негативную реакцию, было решено больше попыток не предпринимать. А через несколько дней нашли этого… убитого. Тогда вообще все и думать забыли о каком-либо контакте. Нет, мы не давали никаких поводов.

— Понятно. А можно посмотреть все это вблизи?

— Почему же нет. Пойдемте, я покажу.

Спустя несколько минут они вышли к стене. Странное это было сооружение! Нигде, ни в одном месте стена не была ровной: где-то ниже, где-то выше, на одних участках она выгибалась наружу, на других внутрь. Там, где стена понижалась, через нее можно было легко перепрыгнуть, но даже на самых высоких участках она не являлась серьезным препятствием — скорее знак, обозначение границы, чем реальная преграда.

Однако еще более необычным объектом был вавилоид. Вблизи он не походил ни на скалу (казалось, что, если потрогать его поверхность, она упруго прогнется), ни на огромное дерево — скорее на чудовищных размеров слоновью ногу. Обойдя великана кругом, они обнаружили трещину — может быть, ту самую, через которую когда-то проникли первые исследователи. Бородачу, как видно, не слишком хотелось лезть внутрь. Он сказал, что там очень темно, могут быть провалы. В ответ инспектор вынул из кармана фонарик и заявил, что хочет осмотреть все один. Бородач остался у входа.

Трещина круто уходила вверх. Вначале он лез, упираясь ногами в обе стены, тяжело дыша, затем заметил некое подобие небольших выступов, и подъем пошел легче. Спустя какое-то время пространство вокруг него расширилось, пол стал ровным. Инспектор встал и включил фонарик.

Он находился в обширной пещере (почему-то вспомнился зал Управления, где проходили ежегодные конференции). Правда, здесь стены не были ровными: уступами спадая вниз, они делали помещение похожим на стадион или цирк. Подойдя к стене, он убедился в точности сравнения: от пола до самого потолка шли узкие полочки, похожие на скамьи; они перемежались площадками, какими-то углублениями.

Луч фонарика достиг потолка; то, что он высветил, заставило инспектора пристально вглядеться, однако видно было плохо. Поколебавшись, он шагнул на первый уступ, потом на следующий. Там была какая-то пленка, вроде слизи, камни были скользкими, и он поднимался осторожно, прижимаясь к стене. Поднявшись на несколько метров, он остановился и снова направил луч вверх; теперь он видел лучше.

Весь свод пещеры — необычайно ровный, будто отполированный — был покрыт рисунками. Когда на них падал луч фонаря, их краски делались яркими и сочными. Почему-то он сразу решил, что это именно рисунки, а не знаки. Ему даже казалось, что он что-то узнает: разве вот это — не изображение человека в скафандре? А это разве не похоже на вавилоид? Ему хотелось подняться еще выше, пройти вдоль стен, осмотреть все, но тут он услышал крик. Прислушавшись, он понял, что зовут его, и кричат несколько человек. Он еще раз окинул взглядом пещеру и направился к выходу.

Снаружи ждали трое. Инспектор узнал врача, третий человек был ему незнаком.

— Коллега Стамм, — представил его бородач, — он геолог. Коллеги хотели вам что-то сообщить.

— Мы закончили анализы, — заговорил врач, — результаты весьма неожиданные. Кто начнет? Может… Хорошо, давайте я. Итак: возраст погибшего от 24 до 27 лет, хорошо развит, в последние годы ничем не болел. Несколько лет назад перенес операцию по удалению аппендикса и еще одну по иссечению роговицы — для улучшения зрения. Суставы рук деформированы, хрящевая ткань увеличена. По всему телу следы от неглубоких ран, нанесенных какими-то острыми предметами, словно его кололи или резали. Да, и еще ожоги.

— Ожоги?

— Пятна, словно он прикасался к чему-то раскаленному.

— Где — на руках?

— Нет, в основном на спине, а еще на животе, на ногах. Даже в паху. Не представляю, чем можно так часто обжигаться. Я видел людей, пострадавших при взрыве, там характер травм другой. Но еще больше меня удивило содержимое его желудка. Скажите, когда вы просили его проверить, вы о чем-то догадывались?

— Нет, просто необходимо иметь как можно более полную информацию.

— В общем, вы попали в точку. Он питался совсем не тем, чем мы. Вообще не тем, чем питаются на кораблях, — насколько я знаю рацион. Много сублиматов, какие-то незнакомые мне овощи и консервы. Но самое главное — он ел грибы.

— Грибы? Что здесь такого особенного?

— Вы не поняли. Не наши, земные — здешние. Он ел те мобили, которых пасут миамы. А еще там был кусочек… Я сначала не поверил, проверил еще раз. Он съел миама.

— Зачем? Он был голоден?

— Нет, судя по всему, он питался вполне нормально.

— А разве здешние грибы можно употреблять в пищу?

— Мы не знаем. Понимаете, так вопрос никогда не ставился.

— Хорошо, а от чего он умер?

— Вот это и есть самое необычное. Вы оказались правы: это не лучевой удар. Он умер от электрического разряда большой мощности.

— Молния?

— Немного слабее. Но не на порядок. Мы недавно узнали, кто на Анне способен вырабатывать такой разряд и пользоваться им в целях защиты.

— Миамы?

— Да.

— Значит, этого человека убили они?

— Выходит, что так. Но это невозможно! Миамы никогда не нападали на людей, вообще никогда не вели себя агрессивно.

— Но ведь в последнее время они проявляли явную враждебность, разве не так?

— Нет, это не враждебность. Любой член группы контакта: скажет вам, что их рисунки выражали отвращение, презрение, нежелание видеть — что угодно, но не агрессию.

— Допустим, что так… А что у вас? — Инспектор повернулся к геологу.

— О, у меня тоже весьма любопытные результаты. — Голос у геолога был низкий и сильный, из глубины вавилоида даже отозвалось легкое эхо. — На погибшем были ботинки с ребристой подошвой, и застряло там довольно много. Больше всего кремнезема — такой имеется на участке, расположенном в 10 — 15 километрах отсюда. Но есть и кое-что другое. Я обнаружил кусочки гранита, базальта, даже маленький осколок горного хрусталя.

— И что тут необычного?

— То, что на составленной нами карте почв таких пород нет. А она охватывает окружность в радиусе 50 километров.

— Значит, он пришел издалека?

— Да. Такие породы встречаются в горах. А до ближайших гор 200 километров.

— Где это?

— Вон там, на востоке. Мощный хребет, два восьмитысячника — возможно, вы их видели при посадке.

Все повернулись в ту сторону, куда указывал геолог. Инспектору показалось, что он различает на темнеющем вечернем небе белое пятнышко — вершину. Скорее всего это было просто облако.

IV

На картах и сделанных со спутника снимках местность выглядела изрезанной, вблизи же она напоминала море в центре тайфуна — внезапно окаменевшее вздыбленное море. Каменные башни, арки, груды валунов, глубокие трещины — можно представить, каково здесь передвигаться по земле. Левая стена ущелья пряталась в глубокой тени, на правой выделялась полоса глубокого зеленого цвета, шедшая наискосок снизу вверх, — малахит или нечто подобное, он не разбирался в камнях. А здесь было на что посмотреть: он видел ущелье, склоны которого были сложены из ослепительно белых и розовых глыб удивительно правильной формы — словно кто-то высыпал россыпь гигантских кубиков. А еще была гора, сверкавшая красными, синими, зелеными огнями. Он даже задержался возле нее, так это было красиво, подумывая: не алмазы ли? — хотя скорее всего это был кварц.

Карта показывала, что очередной объект поисков где-то рядом. Он пролетел еще немного, взял правее и вскоре услышал писк детектора: нечто, содержащее значительное количество железа, находилось прямо под ним. Он снизился и, уменьшив скорость, облетел это место, внимательно вглядываясь вниз. Хотя двигатель был перенастроен для полетов в здешней атмосфере, флайер все равно вел себя как-то непривычно, и он старался не приближаться к стенам ущелья и торчащим каменным шпилям. Но сейчас это и не требовалось: ни обломков корабля, ни иных предметов земного происхождения здесь явно не было. Детектор показывал, что содержащий железо объект шириной в несколько десятков метров лежит прямо внизу поперек ущелья. По всей видимости, это было еще одно месторождение пирита или колчедана — за сегодняшний день седьмое. Инспектор вновь набрал высоту и направился к следующей точке.

Карта была составлена накануне. Спутник, переведенный на новую орбиту, завис над хребтом, его телескопы, до этого следившие за короной Сотейры, были направлены на землю. Инспектор весь день провел перед экраном, просматривая один участок хребта за другим. Он не слишком надеялся на успех — разве что корабль хорошо сохранился и вдобавок находился на открытой местности — и поэтому попросил составить карту районов, где было обнаружено наличие железа.

Картина случившегося была достаточно ясна, споров почти не возникало. Очевидно, несколько месяцев назад на Анне (или вблизи нее) потерпел крушение корабль. Скорее всего это был один из частных ботов, экипажи которых (как правило, от пяти до семи человек, но встречались и одиночки) бороздили пространство на свой страх и риск в поисках острых ощущений. Получив свою порцию искомого (два-три прохождения через тоннель, несколько посадок на планеты с повышенной гравитацией — ощущения, несомненно, острые, но вряд ли приятные), они возвращались. Но не все. К настоящему времени в списках значились 37 погибших кораблей, еще 24 числились пропавшими без вести. Правда, в последнее время никто не пропадал, но на Анну мог попасть корабль, исчезнувший ранее, — скажем, на нем вышло из строя управление, или связь, но люди были живы. Это могла быть «Джулия Ламберт», прогулочный бот миллионера Хьюго Борджеса, исчезнувший полгода назад, или «Голубая Луна», на которой отправилась в космос группа молодых людей, самому старшему из которых было 23 (кстати, «Луна» последний раз была замечена вблизи тоннеля G-3, по которому можно было попасть к Сотейре).

Оказавшись вблизи планеты (по каким-то причинам появление корабля не было отмечено аппаратурой спутника), экипаж попытался совершить посадку в районе хребта — и, как видно, потерпел неудачу. Люди погибли — кроме одного, которому каким-то чудом удалось уцелеть. Видимо, он знал о существовании базы и направился к ней. Продукты, захваченные с корабля, вскоре кончились, и тогда он стал питаться тем, что удавалось найти и что было хотя бы отчасти похоже на земную пищу — грибами, в том числе и миамами (последнее было трудно понять — миамы мало походили на опята или даже мухоморы, — но иного объяснения не было). Первое такое нападение на обитателей планеты произошло два месяца назад; известие о нем, быстро распространившееся, стало причиной резкого изменения поведения аннцев, их отношения к людям. Как видно, они долго терпели нападения чужака, прячась от него, спасаясь бегством. Однако настал момент, когда их терпение иссякло, и обитатели планеты использовали свое грозное оружие.

Одно оставалось неясным — причины, по которым миамы принесли тело убитого человека к базе (то, что незнакомец был убит вдали от нее, возможно, в нескольких километрах, у инспектора не вызывало сомнений). Можно было усмотреть в этом акте стремление загладить вину перед людьми, возникшую из-за этого убийства, пусть и ненамеренного, можно — простую услугу; но можно было расценивать это «возвращение тела» (ведь миамы не догадывались, что обитатели базы ничего не знают о человеке с бластером, наверняка они воспринимали всех людей как нечто целое, а значит, не приносили тело, а возвращали его) — можно было расценить это как предупреждение, даже угрозу. Только этот вопрос и вызвал серьезные споры. Озабоченность спорящих была легко объяснима: от ответа на этот, казалось бы, чисто умозрительный вопрос зависел ход дальнейших исследований и судьба базы. В любом случае следовало отыскать место неудачной посадки корабля. Конечно, вероятность того, что еще кто-то из членов экипажа остался в живых, была ничтожно мала — но вдруг?

Следующий объект он отыскал быстро: сигнал был мощный и четкий, флайер ни разу не отклонился от курса. Ущелье заканчивалось небольшим цирком, в центре которого возвышалась скала — она-то и окрашивала экран в ярко-красный цвет, словно вся целиком состояла из железа. «Самородок, что ли?» — пробормотал инспектор, обращаясь, по-видимому, к пульту управления. Снизившись, он медленно облетел вокруг скалы. Буро-рыжие, местами черные уступы круто спадали вниз, делая вершину этой глыбы железа недоступной. На вид в ней было метров 150. А если точнее? Он ввел запрос и спустя несколько секунд узнал, что ошибся ненамного, прибавив скале несколько метров. Разумеется, никаких обломков здесь не было, да их сигнал все равно бы остался незамеченным на фоне этого гиганта. Такой кусочек должен весить несколько десятков тысяч тонн…

Делать здесь было больше нечего, следовало отправляться дальше. Однако он медлил. Сигнал, слишком сильный сигнал… Эта скала забивает все возможные объекты на несколько километров вокруг. Он настроил детектор на самый слабый отзвук и описал круг, центром которого был цирк с торчащим в нем самородком. Еще один круг, еще… Впрочем, его маршрут трудно было назвать кругом: ущелье было зажато между двумя громадными вершинами, огибая их склоны, флайер описывал сложную кривую. Если бот врезался в такую стену, от него мало что осталось.

Он загадал сделать четыре круга, однако его усилия были вознаграждены уже на третьем. Когда флайер пересекал ущелье, детектор издал слабый писк. Инспектор немного снизился, и звук усилился, но его источник все еще не был виден. Тогда он высмотрел внизу относительно ровную площадку и приземлился. В этом месте ущелье расширялось, отсюда начинался спуск в долину; видны были холмы, поросшие травой, и далекие вавилоиды. Звук шел с левого склона. Вооружившись биноклем и металлоискателем, инспектор двинулся в ту сторону.

После долгого сидения в кабине двигаться было приятно. Он взобрался на валун, перелез на следующий. Путь преграждала трещина шириной метра в полтора; «настоящее мальчишество», сказал он себе, однако прыгнул, потом еще раз — так, небольшая щель. Впереди был почти отвесный склон. Он решил, что преодолеет его, а потом уточнит направление. Цепляясь за выступы, он прошел опасный участок, спрыгнул на осыпь, поднял глаза…

Металлоискатель был не нужен. Предмет, который он искал, находился прямо перед ним на выступе скалы. Это был локатор новейшей конструкции. Выглядел он как новенький, словно вчера поставили. Значит, погибли не все? Не мог же этот парень установить локатор в одиночку! Да и зачем он был ему нужен? Ясно одно: корабль не разбился вдребезги, он уцелел и находился где-то рядом. Инспектор осмотрел в бинокль стены ущелья и на противоположной стене обнаружил еще один локатор. Так же, как и первый, он был направлен в сторону долины. «Ничего не понимаю, — бормотал инспектор, пробираясь между валунами. — Они что же, следили за долиной? Боялись кого-то? И не могли связаться с базой? Бред какой-то!»

На ходу он составлял план дальнейших поисков. Если корабль находится где-то неподалеку, но не улавливается приборами, значит… Возможно, он стоит рядом с отвесной стеной, или даже под ней, и поэтому… Но как он туда мог попасть? Он решил пройти немного вверх по ущелью, затем вернуться и осмотреть подступы к нему.

Осыпь, группа валунов, еще осыпь… Впереди он уже видел верхушку железной горы, которая привела его сюда. Вдруг ему послышался сзади какой-то звук — словно камень стукнул. Он резко обернулся — никого. Наверное, действительно скатился камень. В таких местах должны случаться камнепады. Интересно, а землетрясения здесь бывают?

Он взобрался на очередной валун; отсюда железная скала была видна целиком. Он взглянул на нее — и остолбенел.

Это была не скала. Накрытый маскировочной сеткой, на дне ущелья стоял межзвездный крейсер класса «левиафан». Пандус был опущен, рядом с открытым грузовым люком стоял вездеход типа «паук». Неподалеку, также скрытые маскировкой, находились два ангара.

Лишь доля секунды потребовалась ему, чтобы увидеть все это, увидеть и оценить, и понять свою ошибку. Он уже падал, прячась за валуном, выхватывая из кобуры бластер, но его опередили. Тяжелый удар обрушился на него сзади, и мир вокруг померк.

V

Человек, к которому возвращается сознание, выдает себя прежде всего не стоном (стон можно научиться сдержать), а напряжением лицевых мускулов, движением глазного яблока, а более всего — изменением дыхания. Оно должно оставаться таким же неровным и неглубоким, каким было в забытьи, чтобы приставленный к тебе надзиратель не заметил, что ты уже здесь, ты вернулся.

Он прислушивался долго, бесконечно долго. Где-то вдали мерно гудел какой-то механизм; иногда гудение сменялось металлическим лязгом. Один раз он услышал приглушенные голоса — несколько человек прошли рядом, вероятно, за стеной. Возле себя он не слышал ничего. Надзиратель, если он существовал, не выдавал себя ни скрипом стула, ни шарканьем ног, ни вздохом. Он слегка напряг мускулы на руках, затем на ногах, чтобы понять, закован ли он в наручники, или, возможно, в цепи. Но нет, руки и ноги были свободны. Тогда он открыл глаза.

Он лежал на полу в обширном помещении (стен он не видел), в полумраке. Слабый свет шел откуда-то сбоку, и он различал нависающий над ним темный предмет, и в вышине — овальный потолок. Нащупав под собой толстый ворсистый ковер, он понял, что находится в кают-компании, а темный предмет, по всей видимости, стол, за которым проходят торжественные обеды и заседания. Это было непонятно: на крейсере имелось достаточное количество помещений, где можно было надежно изолировать узника.

Он огляделся — никого не было видно — и бесшумно поднялся. Тотчас же перед глазами поплыли яркие круги, голова закружилась, и он сел, можно сказать рухнул на ближайший стул. Несколько минут он сидел, закрыв глаза, вцепившись в столешницу. Рядом с пропастью, в которой норовило исчезнуть его сознание, она была такой крепкой, такой надежной… Скользнув по гладкой поверхности, рука коснулась чего-то металлического. Он разлепил веки: рядом тускло мерцало нечто округлое, похожее на настольное зеркало. Он потрогал, и тяжелая пластина медленно качнулась. Гонг. Значит, это кресло командира.

Головокружение почти прошло, и он направился к двери. Прижался, толкнул — и тяжелый щит послушно скользнул в пазах, готовый отъехать в сторону. Его удивление все возрастало. Его не заперли, в любую минуту он мог выйти отсюда! Может, и оружие оставили? Но нет, кобура была пуста. Кто же эти… И главное, что это за корабль? Погоди-ка — ведь на всех приборах…

Он вернулся к столу, схватил пластину гонга и развернул ее к свету. Где же это? Ага, вот: в верхней части пластины виднелась маленькая буква «R».

Несколько секунд он вглядывался в значок, словно ожидал, что тот заговорит, потом бережно вернул пластину на место. Маркировка и так сказала ему много. Очень много.

Флагманский крейсер «Резерфорд», один из шести кораблей Международных космических сил, составлявших основу военной мощи Земли, исчез год назад. В тот момент корабль проходил профилактический осмотр на базе, расположенной на Ио, а команда отдыхала. Каким-то образом группе налетчиков удалось проникнуть на тщательно охраняемую базу, уничтожить часовых и обмануть системы контроля. Сжигая огнем дюз аппаратуру стартового комплекса, заражая все вокруг радиацией, корабль стартовал на ядерной тяге — и исчез. Хотя к поискам подключились буквально все, работавшие в космосе, обнаружить «Резерфорд» не удалось. Кто напал на базу, с какой целью был похищен крейсер, имевший на борту ядерные боеголовки, лазерное и пучковое оружие, куда он делся, — все это так и осталось неизвестным.

Долгое время все, имевшие отношение к обеспечению безопасности Земли, жили в ожидании нападения фанатиков — ибо кто же, кроме них, мог пойти на этот безумный шаг? На орбиту были выведены дополнительные спутники, обеспечивавшие круглосуточное наблюдение за всем пространством вокруг планеты, и другие, готовые немедленно уничтожить пиратский крейсер. Однако проходили дни, недели складывались в месяцы, и напряжение ослабло. Крейсер не обнаруживался и не давал о себе знать. Было решено, что захватчики не справились с управлением и погибли при попытке пройти через тоннель. И вот теперь он знал, что это не так. Он знал ответ на последний вопрос — «куда». Оставалось найти ответы на остальные.

Инспектор осмотрел зал. Большой экран, глубокие кресла по углам. Вот эти шкафы, очевидно, с посудой. А эти, наподобие сводов окружающие небольшие столики, — библиотека, в них хранятся диски и оптоны. Гляди-ка, тут есть и настоящие книги! Но сейчас не до предметов старины. Где же, где? Он знал, что на военных кораблях все помещения блокируются из командной рубки, но в таких местах, как кают-компания, может быть ручное запирающее устройство. Если удастся заблокировать дверь… А еще здесь должен быть отдельный вход в каюту капитана. Однако пока что он не видел ни того, ни другого. Может, сделать свет поярче? Он поднял глаза к слабо мерцающим светильникам — и застыл.

Средних размеров экраны, расположенные на высоте чуть выше человеческого роста по всему периметру комнаты, которые он принял за светильники, были именно экранами, или, если угодно, табло. Каждое содержало какое-либо изречение. Следуя вдоль стены, он читал: «Пусть мертвые ищут покоя, живые ищут ЗНАНИЯ и МОГУЩЕСТВА. Их соединение дает бессмертие». «Если человек МОЖЕТ, так ли важно ему ЗНАТЬ? Могущество — субстанция всякого знания». «Лишь теряющий приобретает, только презирающий удовольствия всегда доволен»…

Где он это читал? Может, не эти фразы, но нечто весьма похожее. Чье-то имя всплывало из глубины памяти, когда-то хорошо ему известное, но потом забытое. Ну как же его звали?

— Я просто восхищаюсь вами, инспектор! Вот что значит хорошая школа!

Голос звучал совсем рядом. Он обернулся, ожидая увидеть говорившего, но никого не было. Очевидно, за ним наблюдали и беседовали с ним из другого помещения. Но едва он утвердился в этой мысли, как тень за одним из шкафов — ничем не чернее, не подозрительнее других — шевельнулась, и человек, шагнув вперед, негромко скомандовал:

— Свет ярче.

Стало светло, и инспектор увидел человека среднего роста, с обритым наголо черепом и небольшой окладистой бородой. Простой черный свитер, такие же брюки, на ногах какие-то рваные шлепанцы: обычный чудаковатый ученый, слегка повернутый на чем-то восточном.

— Другой бы начал звать врача, кричать о своих попранных правах, требовать освобождения… А вы не так: все внимательно осмотрели, сориентировались в обстановке и уже приступили к изучению нашей философии.

Говоря, он подошел вплотную к инспектору, словно собирался его обнять, и, глядя ему в глаза, продолжал:

— Правильно делаете: вам ее предстоит выучить назубок. И ваше решение не пытаться напасть на меня, чтобы через мой бездыханный труп проложить дорогу к свободе, тоже совершенно верное. Хотя вы человек тренированный, но пока что уступаете любому из моих учеников. Тут вам тоже предстоит много интересной работы.

Он говорил весело, почти смеясь, однако инспектору было не до смеха — он вспомнил забытое имя. Стоявшего перед ним человека звали Аттила Карака Вар. Он не был ученым — в принятом значении этого слова. Аттила (урожденный Антонио) Карака был мыслителем и вожаком, основателем ордена «Торжество Победителя». Его считали самым опасным человеком на Земле; инспектор слышал, что одно время в Управлении обсуждались планы его ликвидации — как бы в порядке предположения, ситуативной игры. Дальше предположений дело не пошло, однако сам факт такого обсуждения говорил об отчаянии, овладевшем специалистами по обеспечению безопасности. Выдвинуть против Караки обвинение, преследовать его в законном порядке никак не удавалось — притом, что иногда его последователи держали в страхе целые города.

Основой учения Караки Вара было могущество. Исследуя атрибуты вечного, вездесущего, всеведущего и всемогущего Божества, он доказывал первичность последнего из них. «Нерожденность и неуничтожимость есть прежде всего способность противостоять уничтожению, то есть Сила, — писал он. — Всеведение означает способность выстраивать иерархию суждений о предмете (ибо абсолютного знания, конечно же, не существует, есть лишь приближение к нему), то есть та же Сила». Поскольку всемогущество объявлялось главным достоинством Создателя, основной задачей Творения становилось приближение к нему. Соединив интеллектуальную и физическую мощь, человек станет подобным Творцу. Однако понимание мощи у Караки расходилось с общепринятым. «Ныне Силу понимают прежде всего как силу знания, — писал он. — Знание же рассматривается лишь как средство удовлетворения потребностей, первейшая из которых — потребность в общественной стабильности. Мышцы атлета ограждены сеткой стадиона и канатами ринга, лишь там дозволяется борьба. Общество тонет в пучине бессилия и безволия, и сильные гибнут вместе со слабыми». В понимании Вара средством для достижения могущества человека являлись не тренировки, а реальная борьба, ставка в которой — жизнь.

Сам Карака блестяще знал историю войн, был знатоком военного дела, а кроме того, владел всеми видами боевых единоборств, в каждом из которых достиг совершенства. К этому же стремились и его последователи. В начальный период существования ордена его членов привлекали к операциям по обезвреживанию особо опасных террористических групп. «Победители» (так называли себя последователи Караки) охотно принимали такие приглашения и даже сами предлагали свои услуги. В операциях они действовали чрезвычайно решительно, смело и эффективно, хотя и жестоко. Потом всякое сотрудничество с «Торжеством Победителя» было запрещено. Выяснилось, что «для поднятия боевого духа» в ордене практикуют жестокие наказания провинившихся и просто неспособных — по существу, пытки. Некоторые наказанные исчезли. Караку заподозрили в убийстве. Было проведено тщательное расследование, которое, впрочем, ничего не дало.

Тем не менее орден был отнесен к группам высшей категории опасности, за всеми его отделениями установлено постоянное наблюдение, в ряды последователей «Торжества» внедрены агенты Управления. Вскоре все засланные были разоблачены и с позором изгнаны. Орден замкнулся, и никто не знал, что происходит за высокими стенами его ашрамов.

Затем начались нападения на секты. Неизвестные нападали на тихих умерщвленцев и на грозных сатанистов, на адептов Человека-Овцы и Близкого Суда, жестоко избивали и калечили, а затем бесследно исчезали. Все указывало на причастность к этим акциям Караки и его учеников, но ничего не удалось доказать. Тогда-то и возникло и окрепло убеждение, что Карака Вар, так стремившийся помогать в борьбе с террористами, сам является самым опасным террористом.

Противостояние Караки и всех спецслужб, а по сути — всего населения Земли продолжалось несколько лет. А затем глашатай абсолютного могущества и его последователи бесследно исчезли. В один день опустели все ашрамы, в которых обитало свыше 200 человек (точного числа не знал никто). Их искали, но не нашли. А поскольку этот исход «победителей» произошел спустя какое-то время после похищения крейсера (кажется, прошло несколько месяцев), то никто не связал эти два события.

— Да, вам надо многому научиться. — Человек в черном свитере уже не стоял возле инспектора; заложив руки за спину, он расхаживал по кабинету. — Уровень вашей подготовки меня совершенно не устраивает. Как это вы умудрились не расслышать моего человека и дали ему подойти на расстояние удара? Куда это годится? Никуда не годится. Обещаю вам такие тренировки, что к концу будете ходить под себя и падать от усталости, засыпая в собственной блевотине, но станете настоящим бойцом. Теперь скажите: как вы нас нашли? Я вас, конечно, ждал, но все-таки — как?

Он вновь остановился перед инспектором, смотрел весело и как бы поощрительно.

— Говорите, инспектор, говорите. Во-первых, я хочу услышать ваш голос. А во-вторых, хочу знать. Не надо упрямиться. Вы же понимаете, что я заставлю вас заговорить, но из-за такого пустяка…

— Благодаря локаторам.

— Голос не дрожит, это хорошо. Ничто, знаете, так не выдает труса, как голос. А я не люблю трусов. Каким локаторам?

— Вашим. Тем, что на спуске в долину. Детектор был настроен на поиск металла и засек их.

— А, понимаю! Вы же искали обломки, следы крушения… Бедный Дракула Генри! Они его нашли?

— Да, в нескольких километрах от базы, — подтвердил инспектор. «Оказывается, кое-что ты не знаешь, — думал он, — и хорошо, что не знаешь».

— В нескольких километрах, говорите? — стальные зрачки впились в глаза инспектора. — Странно. Он не должен был так приближаться. Как вы заметили, я неплохо осведомлен о делах на базе — мы давно заменили программу спутника и прослушиваем все переговоры. Так что я очень скоро узнаю правду, и если вы меня обманули, строго накажу. Ну что же, кажется, нашу беседу можно считать законченной…

— Одну минуту. Я хотел спросить…

— Спросить? Слушайте меня внимательно: в нашем ордене существуют определенные правила. Их не так много. Одно из них гласит: никто из бойцов не должен обращаться ко мне первым. Ни с вопросами, ни с донесениями — никак. Когда мне нужно, я сам спрошу. Понятно?

— Да.

— Очень хорошо. Но ради нашей первой встречи я сделаю исключение. Спрашивайте.

— Зачем я вам нужен?

— Разве я не говорил? Мне нужны бойцы. Каждый человек на счету. Тем более с такой подготовкой. Кое в чем она, конечно, хромает, но было бы глупо ее недооценивать.

— Разве у вас мало людей? Вы же увезли с собой не менее двухсот человек.

— Слушайте, да у вас, оказывается, прекрасная память! А еще спрашиваете, зачем вы мне нужны. Да, было более двухсот. Но не все, знаете, выдерживают 60g.

— Авария?

— Неточный выход из тоннеля. Мы очень спешили. Были, знаете, причины. Ну и привыкание к местной пище. Пока мы точно выяснили, что можно, чего нельзя… Наконец, миамы. Жертв пока немного, но, я полагаю, будет больше. Одного вы видели.

— А зачем вы едите здешние грибы?

— На земных запасах долго не продержишься. А мы здесь надолго.

— Зачем? Что вы здесь делаете?

— Какой вы, однако, любопытный! Чувствуется, этот вопрос интересует вас сильнее всего. Что ж, тут нет никакого секрета. Тем более вам самому предстоит стать участником нашего великого дела и скорее всего отдать за него жизнь. Мы завоевываем эту планету. Мы станем ее единственными хозяевами. По сути, мы уже сейчас здесь хозяева, хотя ваши ученые друзья об этом не догадываются. Но волосатики пока еще сопротивляются. Это сопротивление требуется подавить.

— Вы говорите о миамах?

— О ком же еще? Любопытные создания, скажу я вам. Превосходные эмпаты, отчасти даже телепаты: улавливают малейшие оттенки настроения, узнают ясно выраженные намерения. А какой богатый язык! Очень сложное общественное устройство, мы еще до конца в нем не разобрались. Вы удивлены? Поверьте, я знаю о миамах намного больше, чем Росс и его последователи. Устройство электрического органа, работа нервной системы, реакция на различные раздражители, чувствительность к боли… Наш анатом славно поработал. А чтобы узнать получше их общественные отношения, пришлось разорить пару муравейников. И не смотрите на меня так.

— Ладно, миамов вы одолеете. А потом? Вы собираетесь воевать со всем человечеством?

Была крохотная пауза, и взгляд, значения которого инспектор не понял, затем будущий повелитель Анны сказал:

— А почему бы и нет? Воевать я умею, вы же знаете. Но, думаю, до драки дело не дойдет. Они же гуманисты. Я захвачу кучу заложников — этих ученых ослов с базы, они еще пригодятся, потом какие-нибудь экипажи… А главное — миамы. Борьба со мной будет означать ядерную войну. А ведь это угроза гибели оригинальной цивилизации разумных аннцев! Пойдет ли на это Совбез, составленный из записных гуманистов? Никогда! Нет, мое положение беспроигрышное. Надеюсь, больше вопросов нет? Тогда вперед. Вам покажут вашу койку, место в строю, командира — и на занятия. На днях мы предпримем операцию по очистке очередного муравейника, и вы будете в ней участвовать. Кстати, вы знаете — они быстро учатся, с каждым разом одолеть их все труднее. Эти нежные создания постепенно превращаются в настоящих воинов. Уже несколько моих людей погибло. Ну, идите!

Инспектор уже подошел к двери, когда Карака окликнул его.

— И не надейтесь обмануть меня и улизнуть. Скрыться здесь негде. До базы 200 километров, кишащих миамами. Но даже если вы доберетесь до базы, я найду вас и там. Это все.

VI

Флайер шел над самой землей, повторяя все изгибы ее поверхности. Когда он, как на санках, круто скользил вниз, открывалась лежащая впереди местность. Потом машина выпрямлялась, и инспектор снова видел только коротко остриженные затылки сидящих перед ним. Никто не разговаривал, не смотрел по сторонам. Головы у всех были наклонены, как на молитве: люди находились в стадии самоуглубления, помогающего воину подготовиться к битве. Он тоже сидел, склонив голову, лишь изредка бросая взгляд то влево, где летели два других флайера группы, то вправо — там росла, темнея на глазах, грозовая туча. После операции кто-нибудь доложит об этих взглядах сержанту, и он опять проведет с ним «исправительную процедуру». Такую процедуру с ним уже проводили вчера, формально — за последнее место в парных единоборствах, но он был уверен, что это делается для устрашения, как урок на будущее. Наказание было не только болезненным, но и унизительным, когда он вспоминал о нем, то каждый раз краснел от стыда и гнева. Об унижении напоминал затылок сержанта, самый круглый и самый мощный; инспектор избегал смотреть в его сторону.

…Долина открылась внезапно. Обитатели трех огромных вавилоидов, застигнутые за своими обычными делами, еще только сознавали, что происходит, а флайеры уже заходили на посадку, сержант распахнул дверь: «Вперед, вперед, быстрее!». Спрыгнув на землю, инспектор едва не сшиб одного из группы: тот вел огонь по миамам, спешившим укрыться в своем убежище.

— Не останавливаться, огонь на ходу, они закрываются! — ревел сержант.

Действительно, нижний, самый доступный вход быстро закладывали плоскими каменными плитами. На расстоянии, к тому же, на бегу, было трудно определить, как это происходит, но инспектор поразился тому, насколько плотно плиты прилегают одна к другой — пазы в них, что ли? И еще он был поражен ловкостью и быстротой обитателей Анны: в фильмах, которые он видел, миамы выглядели малоподвижными.

Заряд бластера ударил в группу, устанавливавшую последнюю плиту, плита покачнулась, упала — нет, не упала, ее подхватили выскочившие неизвестно откуда аннцы, развернули… Уже не один заряд, целый залп накрыл смельчаков, под лучом лазера маленькие тела сморщивались, чернели — но плита уже стояла на месте, вход был закрыт.

— Лестницы ко второму входу, быстро! — скомандовал сержант. — Огонь плотнее, не дайте им закрыться!

Они действительно были отличными воинами: лестницы появились тут же, словно их вынули из карманов. Первые штурмующие уже достигли подножия вавилоида и, взобравшись на уступ, установили лестницу; по ней и по плечам державших уже карабкались следующие, остальные вели огонь по миамам, пытавшимся заделать второй вход. Инспектор тоже стрелял, держа прицел метра на два выше цели. Однако и без него плотность огня была достаточной: несмотря на самоотверженность маленьких существ, погибавших один за другим, очередной камень так и не удавалось установить.

Первый из отряда уже выбрался на площадку перед входом, когда прямо перед ним возникла группа миамов, их сложенные вместе щупальца были вытянуты в сторону врага. Атакующий вскинул бластер, но его опередили: сверкнул ослепительный разряд, и человек, согнувшись, скатился к основанию вавилоида. Смельчаков тут же уничтожали, на площадку выбрался второй участник штурмовой группы; направив бластер в чернеющую дыру входа, он расчищал путь. «Осторожно, слева!» — крикнул кто-то, но инспектор увидел их раньше — новую группу миамов, готовую выпустить заряд. Не раздумывая, он выстрелил — попал! — потом еще. Сержант обернулся, кажется, в его взгляде читалось одобрение.

Один за другим люди взбирались на площадку и, перевалив через недостроенный барьер, скрывались в тоннеле. Пятна света плясали на стенах в такт шагам. Впереди то и дело вспыхивали лучи бластеров, потом полыхнуло ослепительно — молния, еще одна. На бегу он чуть не споткнулся обо что-то — это был кто-то из их группы. Тоннель расширился, они вбежали в зал.

Этот зал был иной формы, чем увиденный им до этого, — вытянутый, овальный. Есть ли здесь рисунки? Он направил фонарь на потолок — и у него захватило дух. Здесь рисунки были гораздо ярче, цвета насыщенные. Он повернулся, чтобы посмотреть на стену, — и увидел направленные на него щупальца. «Не успею!» Он сжался в ожидании удара, но миамов опередили: заряд, выпущенный сержантом, разрушил группу, один из нападавших пытался скрыться, но сержант накрыл его вторым выстрелом.

— Гляди, сколько нечисти! — сказал он, обращаясь к инспектору и указывая на стены.

Он пригляделся и понял, что зеленовато-серые полосы, принятые им вначале за часть орнамента, были миамами. Сотни обитателей вавилоида неподвижно сидели на узких уступах и, казалось, глядели на пришельцев — если можно так сказать о безглазом и лишенном лица существе. Эти миамы были значительно мельче тех, что встретились им снаружи — может быть, дети? Или женщины? Они ведь разнополые, да, он читал…

— Кнорр, огнемет! — скомандовал сержант. — Очисти помещение!

Ствол огнемета выплюнул багровый язык, потом пламя вытянулось, став ослепительно белым, и уперлось в стену. Сразу запахло горелой клетчаткой — словно жгли сырые дрова. Все происходило молча, но инспектору казалось, что он слышит многоголосый крик. Горло у него сжалось. «Господи, что же это, — пронеслось в голове, — что же я…» Он выбросил вперед руку с бластером, целясь в человека с огнеметом, но сержант истолковал его движение по-своему:

— Хватит, — прокричал он, толкнув инспектора к выходу, — там уже никого не осталось, уходим!

Вонь делалась невыносимой, стало трудно дышать, их отступление походило на бегство — скорее на воздух! Странно, но в тоннеле дышалось так же трудно. Они выскочили наружу, но и здесь легче не стало, горло сжимали спазмы, легкие горели — что происходит? Он провел рукой по лицу — на ладони осталась желтоватая пыль. Пыль? Забытая картина из детства: сжимаешь сухой гриб, он взрывается, выпуская желтое облачко. Так вот что означает этот плавающий в воздухе туман! Сержант, расстегнув комбинезон, рвал рубашку, заматывал тряпкой лицо. Остальные, убрав оружие, спешили последовать его примеру — и в это время слева сверкнуло, молния ударила в вавилоид — мимо! — но следом тут же еще раз, и стоявший с краю человек рухнул вниз.

— Вниз! — закричал сержант. — Отступаем к флайерам!

Они скатились по лестнице, потеряв еще одного, и бросились к машине. Молнии сверкали уже со всех сторон, им отвечали редкие заряды бластеров — другие группы тоже отступали, операция провалилась. Одна машина пришла в движение, резко пошла вверх, и тут с земли сверкнуло ярче обычного. Молния ударила во флайер, раскат грома слился с грохотом взрыва. Мгновение машина висела неподвижно, словно задумавшись, затем заскользила вниз и рухнула на землю.

Все это он видел боковым зрением — они с сержантом уже подбегали к своей машине. Он не заметил, когда они остались вдвоем. Дверь была открыта, из нее безжизненно свисала рука пилота. Сержант прыгнул в кабину, но не стал запускать мотор — склонившись над лазерной пушкой, он выбирал режим стрельбы.

— Следи за задним сектором! — бросил он инспектору. Из-за тряпки, закрывавшей рот, голос звучал глухо.

Толстый затылок был рядом, но что-то мешало нажать на спуск. Инспектор отвел ствол и выстрелил в затвор пушки. Полетели осколки, индикатор готовности погас. Сержант был не из тех, кому требуется повторять дважды: неуловимым движением он рванулся в сторону, уходя из зоны возможного обстрела, ударом ноги успев при этом свалить противника на пол. Бластер уже был у него в руке, но инспектор выстрелил первым.

Молния! Зазмеившись по корпусу, заряд ушел в землю. Заработает ли двигатель? Он дал команду и услышал гудение — установка работала. В этот момент второй заряд ударил во флайер, машина покачнулась, индикаторы на пульте лихорадочно замигали и разом погасли — автоматика была мертва. Ладно, пусть! Он рванул рычаги ручного управления, флайер дернулся — ну давай, давай же! — поднял его и, держась над самой землей, помчался прочь.

Он ждал выстрела и потому несколько раз менял направление, но выстрела все не было. Долина с поселком кончилась, внизу шла каменистая равнина — он вырвался. Он снизил скорость и поднялся немного выше, чтобы сориентироваться. Машина плохо слушалась руля, норовя завалиться на правое крыло. Удерживая ее в относительно ровном положении, он огляделся. В нескольких километрах к северу к небу поднимался столб черного дыма; он узнал долину, где шел бой. На западе, окутанные облаками, вздымались гигантские вершины — хребет. База была за ним. По прямой чуть больше двухсот километров, час полета, но придется далеко огибать, чтобы его не засекли радары крейсера. Выдержит ли флайер? Он взглянул на безжизненный пульт, пожал плечами и направил машину к юго-западу.

Он старался держаться как можно ниже. Некоторое время он летел по ущелью, шедшему в нужном направлении, но затем оно круто свернуло на юг, пришлось подняться. Хребет возвышался уже на севере, он почти обогнул его; в этот момент звук двигателя изменился. Корпус флайера пронзила дрожь, двигатель завывал все пронзительнее — и замолк. Проклятие! Он повернул рукоять, пытаясь выпустить страховочные крылья, но они не выходили. Земля быстро приближалась. Может, подушка сработает? Под днищем зашипело, красный шар надувался, готовясь принять на себя удар — поздно! Он сжался в кресле. Удар! Пульт управления бросился на него, руки, закрывавшие голову, врезались в фонарь, треск ломающегося пластика, что-то тяжелое навалилось на него — и стало тихо.

Он попробовал пошевелиться. Правая нога отозвалась резкой болью, но слушалась. Что-то давило, мешая дышать, он рванулся — это был мертвый сержант — пополз, затем встал, но боль в ноге заставила его опуститься на землю.

Он лежал в неглубокой котловине, местами рыжеватой, местами окрашенной в непривычный нежно-лиловый цвет — наверное, какая-то растительность. При падении флайер раскололся надвое, хвост нелепо торчал вверх. Он ощупал ногу. Кости были целы, но колено представляло собой кровавый синяк. Он подполз к сержанту, разрезал на нем комбинезон, оторвал длинный лоскут и туго замотал ушибленное место. Больно, но идти можно. Идти? Он вспомнил расстояние, отделяющее его от базы, и лишь теперь ясно осознал свое положение. Почти 200 километров! Сколько дней он будет идти — пять, шесть? У него же нет никакой пищи. Грибы? На крейсере его заставляли есть здешние грибы, это было противно, но по крайней мере хоть как-то приготовлено. И потом, он не знает, как выглядит то, что он ел, в своем естественном виде.

А главное — миамы! Как же он забыл о них? Он обернулся, осматривая местность, рука нашарила кобуру — пусто. Он бросился к флайеру, обдирая руки, рылся в обломках, наконец нащупал толстую рукоять. Счетчик заряда стоял почти на нуле. Толку от такого оружия немного. У сержанта наверняка то же самое. Можно попробовать вынуть лазерную пушку, заряд у нее полный, но как он ее понесет? Нельзя ли подзарядить бластер от пушки?

«Опомнись, — сказал он себе. — Ты что, собираешься здесь воевать? Одерживать победы? Ты должен добраться до базы, вот и все. Они ведь даже не догадываются. Любым способом. Живой или…» Или? Он вновь склонился над обломками, перебирал куски пластика, еще не вполне сознавая, что ищет. Что-то, на чем можно… Если он погибнет при столкновении с миамами, и они доставят тело на базу, как того, первого… Блокнот у него отобрали, бумаги здесь, конечно, нет, на ней уже давно не пишут… Регистратор флайера! Он отыскал какую-то железку, поддел ею панель, пластик затрещал… Он извлек коробочку регистратора, включил — тот забормотал, повторяя последние услышанные команды. Работает!

Что ж, пожалуй, можно идти. Сообщение можно записать на ходу. Хотя нет… Он вернулся к телу сержанта. Поиски в карманах комбинезона дали ему несколько кубиков концентрата и горстку сушеных грибов — вся добыча умещалась на одной ладони. На сколько это можно растянуть? Скажем, на три дня.

Последним его приобретением стал извлеченный из флайера компас. Определив — весьма приблизительно — направление, он двинулся в путь, и тут его взгляд упал на торчащий из кобуры разряженный бластер. Выбросить? Он с сомнением повертел его в руках и засунул обратно.

VII

Вечерело. Тени огромных, высотой в три-четыре человеческих роста, грибов (обилие наростов делало их похожими на оплывшие свечи) становились все длиннее. Коричневые, у основания словно подернутые сизым инеем, стволы стояли часто, сливаясь впереди в сплошную массу. Под ногами пружинил лиловый мох — или это все же была трава? В воздухе плавал пряный запах; вначале он показался приятным, но спустя некоторое время стал раздражать.

Инспектор облизал пересохшие губы. Он шел уже шесть часов и за это время позволил себе лишь два коротких привала. Хотелось есть, но еще сильнее его мучила жажда. Как он мог забыть о воде? Правда, во флайере ее наверняка не было, но он даже не захватил с собой никакой посуды, во что ее можно было набрать.

Местность понижалась, коричневые великаны стояли реже, реже, затем кончились, он вышел на открытое пространство. Перед ним, радуя глаза сочной зеленью, ярко-лиловым, оранжевым, лежала широкая долина. Там могла быть вода, но там же поджидала опасность: из гущи лиловых зарослей чуть правее его курса поднимались вершины нескольких вавилоидов. Он решил взять левее и, обойдя опасное место, выйти на противоположный склон — там, едва различимые, виднелись невысокие скалы. Возможно, среди них найдется место для ночлега. До сих пор он не задумывался о том, где будет ночевать, но с приближением ночи мысль, как и где он будет спать на чужой планете, начала его беспокоить.

Спустя час он достиг дна долины. Лиловая растительность исчезла, зато стали встречаться торчащие из земли зеленые листья, изогнутые, словно сложенная ковшиком ладонь. Он не удержался, потрогал: на ощупь мохнатый плотный лист напоминал лопух. Листья становились все крупнее, некоторые доставали ему до пояса. Ему захотелось остановиться, остаться здесь: в этом месте было как на Земле. Он мог бы укрыться и заснуть под огромными лопухами, как герой сказки, спрятавшийся под травинкой! Ведь он много прошел сегодня, устал, ушибленное колено болело. Но вода, здесь нет воды. Он пошел дальше.

Сумерки сгущались, приглушая краски, зато небольшой диск в южной части небосклона — Луиза, один из спутников Анны, — делался все ярче. Почва стала влажной, под ногами чавкало, ему показалось, что он слышит шум воды. Листья здесь росли плотно, сплошной стеной, мешая идти; он пробивался сквозь них, двигаясь все быстрее. Несколько раз он останавливался и прислушивался. Шум ручья слышался то слева, то справа, он менял направление. Внезапно трава кончилась, как отрезанная. Впереди была полоса голой земли, а за ней — нечто темное, словно стена или занавес, По темному волнами шли искры. И оттуда, уже совершенно отчетливо и близко, доносился шум воды. Он шагнул вперед, протянул руку. Пальцы кольнуло, он отдернул их, но успел почувствовать, как они прошли сквозь завесу. Это было силовое поле, впрочем, довольно слабое. Откуда оно здесь? Его поставил Карака? Или здесь побывала одна из экспедиций? Он никогда не слышал о полях такого типа. Зачем оно? Жажда гнала его вперед, долго раздумывать было некогда. Он закрыл глаза и шагнул сквозь завесу.

Тело пронзила дрожь, ноги, охваченные судорогой, подкосились, он упал — но уже по ту сторону. Перед ним была большая поляна, в дальнем конце которой виднелось русло ручья. Ближе к середине поляны ручей разливался, образуя озеро, посередине которого поднимался островок. Однако не это было самым важным из увиденного. Было здесь и нечто другое, что заставило его вжаться в землю, застыть, затаить дыхание: на островке и по берегам озера находилось множество миамов.

Эти миамы были какие-то другие, непохожие на виденных ранее — он даже не сразу понял, что это они. Прежде всего они были совершенно белые — молочная белизна их тел резко выделялась на фоне быстро темневшей земли. И потом, он видел быстрых, ловких, самоотверженно сопротивлявшихся — эти же были совершенно неподвижны, застыли, подняв вверх растопыренные щупальца, наподобие цветка. И было еще что-то… Да — они словно стали меньше. В чем дело? Он напряженно всматривался, стараясь понять, сгущавшаяся темнота мешала.

Внезапно стало светлее. Этот свет шел не с закатного неба — светились сами миамы. И этот свет быстро насыщался цветом, краски словно шли из земли, чтобы, скользнув по телам, уступить место следующим: вслед за нежно-сиреневым спешил лиловый, потом изумрудно-зеленый, зелень становилась ярче, гуще, и в этот момент он понял, что необычного было в этих миамах. Они не стояли на земле — они росли из нее. Он различал светящиеся отростки (корни?), уходившие в почву.

Они все еще были неподвижны, только цвет менялся, все быстрее: голубой — бирюзовый — синий — фиолетовый, он сгущался, уходя в черноту, сливаясь с ней, и вдруг — новая вспышка, но не белая, а ярко-зеленая. В этот момент пришли в движение щупальца. У каждого по-своему, каждое отдельно, но в едином ритме — это было похоже на танец. И что-то происходило со стволами, они тоже двигались — росли? или выбирались из земли? Стремясь рассмотреть получше, он приподнялся — и внезапно все остановились и обернулись к нему. У миамов не было лиц, не было глаз, но впечатление было именно таким: они глядели на него, они его видели.

Он вскочил и бросился назад. Не останавливаясь, проскочил — как сквозь огненно-ледяную воду — силовую завесу, в два прыжка преодолел пустое пространство и нырнул в траву. Согнувшись, то и дело меняя направление, бежал, ощущая на своей спине безглазый, изучающий, безжалостный взгляд — скорей, скорей! Нога, запутавшись в траве, подвернулась, и он упал плашмя.

Было тихо. Никто за ним не гнался. Он почувствовал, что смертельно устал. Лежать бы вот так, не двигаясь, на жестких стеблях, на мокрой земле, упираясь больным коленом в какой-то камень — пусть! Но где взять воду? Без воды он погибнет, сойдет с ума. Он с трудом поднялся, сделал несколько шагов, потом сообразил, что не знает, в какую сторону надо идти. Он поднял голову. На угольно-черном небосклоне виднелись два диска. Один маленький, величиной с монету, сиял высоко в небе, другой, покрупнее, слегка обрезанный с краю, стоял над самым горизонтом. «Ага, — сказал он, — вышла Мария, значит, значит…» Он долго не мог понять, что же это значит и в какой стороне искать ручей, потом все же решился и пошел.

«Значит, они могут укореняться, — размышлял он, пробираясь сквозь траву (здесь она росла реже, идти стало легче). — Но почему этого никто не наблюдал? Об этом не говорится ни в одном справочнике. И Росс об этом не пишет. Может, это не миамы? Но нет, я же ясно видел — это они. Возможно, существуют две разновидности? Или даже больше. А может, это часть их жизненного цикла? И еще это поле. Человек бы не поставил такое слабое. С нашей точки зрения оно неэффективно. Значит, это они?»

Под ногами чавкало все сильнее, потом он увидел внизу что-то блестящее, и прежде чем понял, что это, ноги погрузились в лужу. Впереди среди травы, отражая свет обеих лун, тоже блестела вода. Он не в силах был больше ждать: опустившись на колени, зачерпнул полную пригоршню, потом вторую, пятую… Вода отдавала гнилью и чем-то едким, почти наверняка она кишела смертельно опасными микробами, но как трудно было остановиться! Он поднялся, чувствуя себя значительно лучше. Теперь выбраться к скалам — да нет, хотя бы где посуше — и спать.

Шорох в траве заставил его обернуться. Кто-то, не слишком скрываясь, быстро приближался к нему. Он включил фонарик. В луче света застыло существо размером с крысу, с гребнем на спине. Оно раскрыло пасть, блеснули мелкие острые зубы. Свет задержал его лишь на секунду — крысоящерица бросилась вперед. Инспектор выхватил бластер, нажал на спуск — мимо! Вторым выстрелом он поразил зверька. Но тут же услышал шорох с другой стороны, в свете фонаря блеснули уже две пары глаз. «Сколько же вас…» — пробормотал он. Держа бластер наготове, стараясь избегать густых зарослей, он направился прочь. Он не знал, в какую сторону идет, было все равно, лишь бы кончилось болото, в котором обитали эти мерзкие существа. Они шли за ним по пятам, однажды бросились, но он уложил двоих выстрелами, остальные отступили. Заряд бластера вот-вот кончится, и что тогда?

Наконец стало посуше, местность повышалась. Он прибавил шагу, трава кончилась, впереди темнел небольшой холм. Под ногами уже не чавкало, а упруго пружинило — мох, наверное. Он обернулся — там, где кончалась трава, горели красные бусинки глаз. Крысоящерицы не преследовали его, видимо, опасаясь открытого пространства. Что ж, отлично. Правда, ноги погружались в мох все глубже, это было неприятно, но должно же это когда-нибудь кончиться, тут же возвышенность, должны быть…

Внезапно левая нога, прорвав мягкое, упругое, провалилась, и тут же ее словно охватило огнем. Он рванулся, освобождаясь — и правая нога разделила участь левой. Этот мох был как будто пропитан кислотой, кожу жгло, и при этом отвратительно податлив, не на что опереться, он провалился уже выше колен. Он включил фонарь. Пористая, похожая на поролон масса окружала его, и эта масса двигалась, вздувалась, образуя вокруг него нечто вроде воронки. Но это же вовсе не мох! Это… это… Огромный гриб — вот что это! Он выхватил бластер и направил луч себе под ноги. Ядовитые нити, охватившие его ноги, съежились и опали, но площадка, на которой он стоял, погрузилась еще больше, так что края воронки оказались выше его головы — гриб поглощал его. Поняв свою ошибку, он направил ствол бластера вверх: сжечь эту дрянь, не дать ей сомкнуться. Но луч, не описав и половины круга, потух — заряд кончился. Он был обречен. Через несколько минут гриб сдавит его, задушит и будет переваривать, как переварил, наверное, уже не одну несчастную ящерицу.

Наверное, края воронки уже сомкнулись. Он не видел этого: действуя бластером, как простым куском железа, он кромсал наступавшую на него массу. Это было бесполезно, но хоть что-то, хоть так…

Неожиданно что-то изменилось. Сдавившая его ядовитая масса отступила, воронка расширилась, он снова видел лунный свет. Гриб оседал, разрушался, опускаясь вместе с ним, он потерял равновесие, упал, левую руку тоже обожгло, фонарь погас, но это уже было не важно — гриб таял, как снег на сковородке, он лежал на камнях, и кто-то бородатый — наверное, тот техник с базы — склонился над ним, они все же нашли его, они…

Он очнулся от боли. Ноги сводило судорогой, левая рука горела. Его несли куда-то, наверное, на косилках. Надо сказать, чтобы наложили повязку, ему больно. Он поднял голову — и не увидел тех, кто его нес, словно носилки двигались сами. Он заворочался, пытаясь подняться, и движение тут же прекратилось, он оказался на земле. Сел, с удивлением оглядываясь: вокруг никого не было. Ни людей, ни носилок, лишь несколько валунов рядом с ним да две луны на небосклоне. Кто же его нес? Почудилось, наверное. Он попытался встать, но ноги не слушались, и он бы упал, если бы что-то не поддержало его — что-то гибкое, сильное. Это были щупальца. А то, что он принял за валуны, были вовсе не валуны — миамы.

Он стоял на непослушных ногах, вглядываясь в окружающие его молчаливые существа. Щупальца мягко потянули его вперед, и он, спотыкаясь, пошел. Вскоре послышался плеск воды, они вышли к ручью. Он вошел в него и опустился в воду. Вымыл обожженные ноги и руки, долго пил. Выбравшись на берег, осмотрел карманы. Бластер, фонарик, компас — все исчезло: видимо, потерял, когда боролся с грибом. Но кубики концентрата были на месте. Он думал ограничиться одним, но не удержался.

Что теперь? Он попробовал встать. Сейчас это получилось значительно лучше, он стоял на ногах достаточно уверенно. Может ли он идти куда хочет? Но куда? Теперь, когда потеряно столько сил, сможет ли он дойти? Словно отвечая на его мысли, ближайший миам протянул щупальце, уцепился за край комбинезона («совсем как ребенок» — мелькнуло) и потянул его за собой. Ну что ж. Пожав плечами, он последовал за ним.

Некоторое время они шли вдоль ручья — он посредине, несколько существ, едва достававших ему до колен, впереди, несколько сзади — то ли почетный эскорт, то ли конвой, — затем свернули в сторону. Показались невысокие холмы. Когда подошли ближе, он узнал грибы-хищники. Провожатые уверенно шли между ними. Возле одного такого «холма» остановились. Сразу несколько щупалец протянулись к поверхности гриба, и она раздалась в стороны, образуя нечто вроде невысокого тоннеля. Передние миамы скрылись в нем, он колебался, потом, согнувшись, шагнул в темноту. Несколько шагов сделал вслепую, едва не упал — пол круто пошел вниз, — затем стало светлее.

Они действительно находились в тоннеле. В слабом фосфоресцирующем свете, исходившем от его спутников, можно было разглядеть гладкие, словно отшлифованные стены. Узкий вначале, тоннель затем расширился, образовав цепь пещер, и вновь сжался до размеров трубы. Они долго спускались, потом пошел ровный участок. В стенах стали появляться отверстия — другие тоннели, уходившие вбок или вверх, они встречались все чаще, чередуясь с залами самых разных форм и величины; стены этих залов светились. Конфигурация пространства усложнялась, временами трудно было сказать, находятся ли они в тоннеле или в зале: это были каменные соты, простиравшиеся во все стороны. Он понял, что они движутся внутри гигантской грибницы вавилоида.

Их путешествие продолжалось несколько часов. Коридоры расширялись и вновь сужались, они поворачивали, по наклонным тоннелям двигались вверх или вниз; он потерял всякое представление о направлении. От усталости он плохо соображал, все виделось словно сквозь сон. Был участок, где светились не только залы: стены тоннелей горели здесь лиловым, зеленым, желтым, откуда-то доносился слабый шум — удивительная вещь в этом царстве безмолвия. Несколько раз им встречались группы миамов, при их приближении жавшихся к стенам. По-видимому, они проходили вблизи вавилоида. Он решил, что это конец пути, но нет — миновав оживленный отрезок, они вновь углубились в лабиринт переходов. Ноги заплетались, он шел все медленнее, потом сел, вернее, упал. Они неподвижно стояли вокруг, ждали. Собравшись с силами, он поднялся.

Их странствие кончилось внезапно, без всякого предупреждения: свернув в боковой тоннель, они оказались в круглом зале, освещенном лучше других. Почти весь он был заполнен миамами, лишь у одной из стен оставалось свободное пространство. Проводив его туда, спутники слились с остальными, он не смог бы их теперь отличить. Собрав последние силы, он выпрямился. Сейчас он узнает, зачем они спасли его, зачем привели сюда.

Один из миамов отделился от остальных и направился к нему. Приблизившись на расстояние нескольких шагов, он развел щупальца в стороны. Инспектор успел подумать, что этот жест, независимо от его значения, выглядит скорее отталкивающе, — и тут миам, и зал, и вообще все окружающее исчезло. Перед ним был сверкающий, сложенный из лучей или из хрустальных граней кристалл сложной формы. Он быстро темнел, одновременно расширяясь, так что теперь он находился уже внутри него. В этом мраке возникла сияющая точка — звезда. Три планеты совершали свой путь вокруг нее.

Одна из них быстро приближалась, и вот он уже парил над окрашенной в лиловые тона равниной — это было болото. Затем возникли существа, много существ, и они менялись с необыкновенной быстротой. Он не узнавал их, не узнал вначале и миамов, лишь когда над высохшей к тому времени равниной поднялись величавые гиганты, он понял, что это вавилоиды. Миамы стали основными героями следующего цикла изображений. По-видимому, ему сообщали об их развитии и общественном устройстве, однако картины менялись настолько быстро, что он не успевал их осознать; лишь однажды мелькнуло нечто знакомое: миамы, вросшие в землю, меняющие свой цвет; он узнал картину потому, что она повторилась несколько раз. Потом изображение усложнилось: это были уже не фигуры, а символы, менявшие свой цвет в определенном ритме. Может быть, ему хотели рассказать об их взглядах? Понятиях? Во всяком случае, они хотели сообщить нечто важное, может быть, самое важное для них — это был контакт, долгожданный контакт!

Внезапно все погасло. Несколько секунд пространство оставалось темным, а затем в нем появилась ракета. Это был «Резерфорд». Рядом стоял человек. Его лицо непрерывно менялось — мелькнул сержант, Аттила, еще кто-то знакомый — не человек, а люди, коллективный портрет. Корабль исчез, зато рядом появились миамы. И тогда человек достал бластер… Сам момент убийства не был показан — вместо этого вновь возникли какие-то символы, окрашенные в багровые и темно-фиолетовые тона. Изображение человека с бластером и символа убийства повторилось многократно. Затем все погасло, уже окончательно. Однако кристалл не исчез — он лишь уменьшился, так что теперь он вновь видел зал и миамов. Все как бы ждали чего-то. Теперь его очередь? Но как? И что?

Он попытался представить себе Солнце, Землю, леса, в воображении возникла сосна, птица в ветвях… Не то, не то! От него ведь ждут рассказа о человечестве, они отождествляют человечество с этим маньяком и его подручными, надо исправить… Он стал думать об истории Земли — о мудрецах и праведниках, поэтах и ученых. Правда, помимо его воли в сознание лезли какие-то воины на слонах, рыцари в блестящих доспехах, кресты с распятыми… Нет, не умеет он так, как они! Но хоть что-то ведь получилось? Он разлепил сжатые в напряжении веки. Кристалл был темен, мертв. Он что, все время оставался таким? Или только сейчас погас? Может, попробовать еще раз?

В этот момент, без всяких усилий с его стороны, кристалл вновь осветился. Снова возникла ракета. Но теперь она выглядела как пустой, не заполненный ничем контур. Такой же пустотой мерцал и расположенный рядом ангар. Лишь маскировочная сетка была хорошо видна. Что они хотят — знать устройство того, что их убивает? Хорошо. Он представил флайер. Теперь он не закрыл глаза и увидел, что флайер действительно возник, видный снизу и чуть сбоку. Он подумал о кабине, и изображение послушно повернулось. Так, летим. Видите — он может лететь высоко, а может идти над самой землей, вынырнуть внезапно возле поселка, чтобы сеять смерть. А сеет смерть вот это — он вызвал изображение лазерной пушки. Страшная штука, но кремниевый панцирь вавилоида он, видимо, пробить не может. Еще есть огнемет, бластер… Бластер бьет на 100 метров, вот так. Кажется, все.

Нет, не все, ответили ему: вновь возникло пустое изображение ракеты. Хотят знать устройство? Но зачем? Ладно, пусть. Стараясь не вдаваться в подробности, он представил дюзы, грузовые и жилые отсеки, командную рубку, кают-компанию… Реактора он решил не касаться, вспомнил о ракетных шахтах, но и это воспоминание пригасил. Ну, все.

Пустой до тех пор контур корабля начал заполняться. Большей частью изображение было бледным и схематичным, но кое-где (кают-компания, жилой отсек) весьма даже красочным и детальным. Он с удивлением заметил, что мимо их внимания не прошли и его короткие воспоминания о реакторе и ракетах — они тоже присутствовали на картине. Изображение поворачивалось, то одна часть, то другая делались крупнее, словно их внимательно рассматривали. Узлы, вначале выглядевшие бесцветными и схематичными, как детский рисунок, наполнялись плотью — они что, домысливали? Или извлекали это из его сознания? В конце концов не важно. Важно другое: надо показать, что люди в корабле и на базе — разные. Он представил базу, ученых, Росса с его таблицами. Однако ни одно из этих представлений не возникло. Кристалл еще некоторое время оставался заполненным ракетой — а затем погас. Миамы задвигались — они уходили. Они не поняли его или не захотели выслушать? Зал опустел, он остался один. Он почувствовал, как бесконечно устал. Опустившись на пол, он погрузился в забытье.

VIII

Это не был сон. Лишь на краткое время он позволял себе забыться, затем тревога вновь будила его. Он видел зал, несколько раз в нем появлялись миамы, они что-то делали возле дальней стены. Ему лишь чудилось или на самом деле один из них приближался к нему и словно бы вглядывался в него, спящего?

Он пробудился внезапно, как от толчка. В зале было светло. Это было не слабое мерцание — настоящий солнечный свет проникал сквозь отверстие в стене. Когда оно появилось? Он подошел, подтянулся и выбрался наружу.

Он находился в узком ущелье. Стояло раннее утро, было пасмурно, и ему никак не удавалось определить, в какой стороне база. Но вот, гонимые ветром, облака на мгновение разошлись, и совсем рядом — казалось, можно рукой дотронуться — открылась гигантская вершина. Так вот куда они вчера пришли! «Резерфорд» и его команда должны находиться где-то неподалеку, возможно, за хребтом. А ему — ему надо туда, вниз.

Он уже собрался идти, когда заметил миамов. Группа в несколько десятков — он чуть было не определил мысленно «человек» — двигалась по противоположному склону, направляясь вверх, в сторону хребта. Тут же он заметил еще одну группу, побольше, шедшую по дну ущелья. Пока он размышлял, что это означает, из отверстия, через которое выбрался он сам, стали появляться миамы. Первые вылезшие, не обращая на него никакого внимания, двинулись вверх по ущелью, а из отверстия появлялись все новые, их было много, уже несколько сотен, наверное. «Кто бы мне сказал, что все это значит, — пробормотал он. — Они ведь идут прямиком к…» Он еще не принял решения, а глаза уже осматривали склон, выбирая наиболее удобный путь, он прикидывал, как далеко может находиться невидимый отсюда перевал.

Первые шаги дались трудно, затем он разошелся, обогнал «свою» группу и некоторое время шел один — пока не догнал еще две. Когда спустя несколько часов он достиг седловины, число замеченных им групп перевалило за тридцать — первое время он считал их, потом сбился и перестал. Он угадал — внизу лежало знакомое ущелье, в котором располагался лагерь. Сам корабль отсюда не был виден, зато на другом склоне он разглядел черную точку — локатор. Прошло всего три дня, как он посадил свой флайер где-то поблизости. Передовой отряд миамов уже достиг дна ущелья. Несомненно, обитатели планеты направлялись к кораблю. Но зачем? Неужели они собирались его штурмовать?

Словно отвечая на его вопрос, внизу блеснул луч бластера, полетели осколки скалы — как видно, не слишком полагаясь на локаторы, Карака выставлял часовых; кто-то из них заметил противника. Миамы бросились врассыпную, исчезли среди камней. Здесь они имели преимущество: окраска и малые размеры позволяли им подбираться вплотную к людям, оставаясь незамеченными.

Он поспешил вниз, огибая склон, — ему хотелось видеть все, что произойдет. Наконец он достиг места, откуда хорошо просматривалась котловина и стоящий посреди ее корабль. А еще с его наблюдательного пункта была видна вторая колонна атакующих — буро-коричневая масса быстро спускалась по кулуару на противоположном склоне, выходя в тыл сторожевому охранению. Вот она достигла дна, и тотчас там засверкали молнии, скрещиваясь с частыми вспышками бластеров. Одна, нет, две фигурки выскочили из-за валунов и бросились к кораблю. Сразу с нескольких сторон к ним протянулись слепящие нити разрядов, и люди упали.

Тогда ожил сам корабль. Из носовой части вырвался луч, по яркости превосходивший разряды миамов, — заработала лазерная пушка. По ущелью прокатился раскат грома, вверх летели обломки скал, огненная игла методично прошивала пространство между склонами, оплавленные камни и разорванные тела атакующих отмечали место шва. Что ж, на этом, видимо, все и кончится — такому оружию миамам нечего противопоставить.

Однако он ошибся. Внезапно со дна котловины, возле самого корабля, взметнулись сразу две молнии — взметнулись, чтобы сойтись на боевой рубке, откуда вырывался луч лазера. В ущелье словно выключили солнце — луч погас. Как они туда проникли — ведь склоны котловины совершенно отвесны? В любом случае на этот дерзкий выпад у корабля имелся достойный ответ, и не один. Распахнулся люк, из него, рассыпаясь веером, посыпались фигурки — немедленно уничтожить дерзких диверсантов. А из грузового люка высунулось жало огромной осы, и боевая машина, стремительно скользя на своих полуногах-полуколесах, ринулась навстречу атакующим. Ее торопливость была понятна — обходя раскаленные, оплавленные участки, новые штурмовые колонны уже двигались к кораблю.

Он внимательно следил за ходом боя и не обратил внимания на то, что вокруг потемнело. Лишь когда в воздухе повисла желтоватая пыль, он поднял голову и обнаружил, что небо покрыто мелкими облачками, из которых сеется нечто желтое. Воспоминания были слишком свежи: рука инстинктивно взметнулась к лицу, защищая органы дыхания. Удушающая пыльца? И тут же понял, что ему опасность не грозит: облако висело точно над кораблем, воздух вокруг него оставался чист. Кроме того, эти пылинки, кажется, были намного крупнее. Плавно кружась, словно снег, они медленно опускались на землю. На корабле тоже заметили новую угрозу. Лучи бластеров направились вверх, и несколько облачков, задетых ими, оплавленные, съежившиеся, свалились на землю — не скопления пара, а уязвимая живая плоть. Но остальные поднялись выше, сделавшись недоступными, и быстро скрылись из виду. Тем временем боевая машина, подойдя вплотную, уничтожила всех атакующих и теперь стояла, поводя башенкой, готовая выполнить новую задачу. Однако задач не было, враг не появлялся.

Некоторое время ничего не происходило. Затем сразу в нескольких местах треснуло, скатился камень. Звуки нарастали, уже отовсюду слышался треск, стук, скрежет — при полном отсутствии видимого источника этого шума. И вдруг все ущелье пришло в движение. Камни шевелились, огромные валуны перекатывались, как дробь на ладони охотника, сторожевой пес корабля, боевая машина качалась, поднявшись на своих восьми лапах, дуло вращалось, выискивая цель. Но хозяину было не до своего пса — люди спешили к люку, грузовой уже закрылся, ванты, удерживавшие маскировочную сеть, автоматически отсоединились, корабль готовился к старту. И вовремя — земля вздыбилась, и под грохот рушащихся скал показалась быстро растущая лиловая масса. Корабль окутался облаками пара, двигатели ревели, выходя на рабочую мощность, однако гигантский гриб рос быстрее: нос ракеты покачнулся, и в тот момент, когда из дюз вырвался первый сноп пламени, мощный толчок опрокинул ее. Медленно, как бы нехотя, тысячетонный гигант завалился набок, нос чиркнул по склону, и с громовым грохотом корабль рухнул.

Он сжался за валунами, припал к земле в ожидании чудовищного взрыва, понимая, что на таком расстоянии шансов уцелеть у него нет. Однако взрыва не последовало — как видно, реактор не успели активировать. Он выскочил из своего укрытия. Корабль лежал поперек ущелья, придавив свалившее его чудовищное растение. Инспектор шарил глазами по склону, прикидывая, как добраться к ракете — приближаться к грибу не хотелось. Внезапно задранная к небу корма дрогнула, повернулась, корпус корабля заскрежетал по камням. Что происходит? Гриб быстро темнел, на поверхности появились трещины, она опадала — великан, сваливший корабль, разваливался на глазах. Корпус ракеты вновь пришел в движение, раздался новый удар, туча черной пыли взметнулась вокруг него и быстро опала. Гриба больше не было.

Инспектор спустился на дно ущелья. Камни покрывал слой жирно блестевших черных хлопьев; ноги уходили в них по щиколотку. Первые Щаги он делал осторожно — хлопья противно скрипели под ногами, — потом перестал обращать на них внимание и поспешил к кораблю.

Однако его опередили. Он видел, как миамы, используя мельчайшие неровности, спускаются по отвесным стенам котловины и окружают корабль. Интересно, что они собираются делать дальше? Против многослойной обшивки их разряды, даже соединенные, бессильны. Скорее всего окружат и будут ждать. Даже при таком страшном ударе кто-то мог уцелеть, и уцелевшие захотят выйти. Но они могут поступить и иначе. Если сохранилось управление реактором и ракетами, и если остался жив Карака… Хлопнуть дверью — разве это не в его стиле? Так хлопнуть, чтобы на века запомнили. Может ли он этому помешать? Надо попасть внутрь, но как?

Даже поверженный, корабль вблизи казался огромным и грозным. Двигаясь от носа к корме, он искал глазами люк, но его не было видно — может, он внизу? Его удивило отсутствие миамов. Куда они подевались? Обогнув заслонившие полнеба дюзы, он остановился: обитатели планеты были здесь, и они вовсе не сидели в ожидании. Одна из дюз при падении напоролась на скалу и частично разрушилась, из нее стекала тонкая струйка — видно, порвало топливный трубопровод. И в раструбе этой дюзы, взбираясь по скале, один за другим скрывались миамы. Понятно: если дюза сильно разрушена, открылся доступ в камеру сгорания, а может, и в один из топливных баков. Возможно, из него вытекло все топливо — вон, целое озеро образовалось. А стенки бака — это не наружная обшивка. Если уж они смогли свалить ракету…

Последний миам исчез внутри корабля. Инспектор оглянулся — дверь ангара была открыта. Взять флайер, долететь до базы, рассказать, предупредить… А что будет здесь? Он почти физически чувствовал, как чьи-то руки поворачивают ключи на пультах запуска ракет. Конечно, при таком положении корабля запустить их невозможно, но взорвать — вполне. Хорошо, но даже если миамы сумели проделать отверстие, сможет ли он в него пролезть? Он шагнул к скале и стал карабкаться к дюзе.

Камера сгорания пострадала сильнее, чем он думал: одна стена была полностью разрушена, виднелись окружавшие ее разноцветные трубы охлаждения. В одном месте они были погнуты, сплющены — словно некий великан легко раздвинул стальные сочленения, образовав довольно широкое отверстие. Заканчивалось оно у шахты лифта, в стене которой зияла дыра с оплавленными краями. Стараясь не прикасаться к обжигающе холодным трубам, он пролез в отверстие и заглянул в шахту. Она была освещена. Значит, аварийный генератор работал. И значит, при желании боевые ракеты можно было запустить.

Поскольку корабль лежал, двигаться по шахте было нетрудно, он быстро добрался до дверей нижней секции. Они были выломаны. Он заглянул в коридор — там лежал человек. Шея и руки мертвеца были словно вымазаны углем — как видно, в него ударил мощный заряд. Глядя на убитого, инспектор подумал о том, что здесь, в корабле, он для миамов не вчерашний гость (или все-таки пленник?), а землянин, член экипажа. Он шагнул вперед и вынул зажатый в руке убитого бластер. Куда теперь? Можно двигаться по переходам, соединяющим секции… Неподалеку громыхнуло, потом еще раз, сильнее, донесся ослабленный переборками крик — и все затихло. Он вернулся в шахту и направился в сторону рубки.

Двери всех остальных секций оказались целыми — очевидно, нападавшие направились по внутренним переходам. Добравшись до нужной двери, он раздвинул ее и шагнул в коридор. Никого не было. Люк, ведущий в рубку, был открыт, внутри было тихо. Он вошел.

В рубке находились четверо, и все были мертвы. Один, в лейтенантском мундире, с разбитой головой, лежал возле изуродованного большого экрана — как видно, погиб при падении корабля. Остальные были убиты разрядами. На пульте половина индикаторов горела зловещим вишневым цветом, сообщая, что системы выведены из строя. Он бросился к ключам запуска. Оба находились в нейтральном положении. Отлично! Он выдернул их, опустил в карман. Нет, мало — надо уничтожить саму возможность… Он дернул панель — она не поддавалась, рванул сильнее, крышка с треском отлетела; направил бластер в паутину проводов и микросхем и нажал на спуск. То же самое проделал с гнездом второго ключа. Теперь даже случайно никто не сможет… Оставался еще реактор. Он обернулся, разыскивая его пульт, — и увидел в дверях сжавшихся в одно целое миамов; их щупальца, образуя нечто вроде венчика цветка, были направлены на него.

Заряд ударил в экран в том месте, где он только что стоял, а он уже катился по полу, мешая противнику прицелиться. Он выстрелил, потом еще и еще, и группа распалась, один из нападавших остался лежать, двое остальных исчезли. Бежать, скорее бежать отсюда! Он кинулся к пульту реактора, возиться с панелью уже не было времени, лучом бластера он расплавил рычажки, управлявшие положением графитовых стержней — пусть теперь кто-нибудь попробует их перевести! — и кинулся прочь из рубки.

Коридор был пуст. Скорее назад, в шахту — и наружу! Но едва он сделал шаг к дверям лифта, как из-за поворота выскочила группа миамов. Он выстрелил в них и бросился прочь. «Сворачивай, сворачивай скорее!» — стучало в голове. Нельзя было бежать по длинным коридорам — молния все равно догнала бы его. Он свернул направо, потом налево, по вставшей на дыбы лестнице, обдирая руки, выбрался в другую секцию — молния угодила в стену рядом с ним, — мчался по стене, превратившейся в пол, едва не свалившись в распахнутую дверь каюты. Еще одна лестница. Следующая секция была построена по радиальному принципу — кольцевой коридор, ставший ободом огромного колеса, уходил вверх, а впереди виднелся пологий подъем в следующую секцию. Что-то толкнуло его, и он, свернув, побежал по невыгодному, нелогичному пути, срывая ногти, полз вверх — там темнела открытая дверь. В ту минуту, когда он, зацепившись за косяк, замер, позади прошелестело — преследователи пробежали мимо. Ему давалась передышка — возможно, очень короткая.

Он подтянулся, перевалился через край и огляделся. Так вот куда его занесло! Он снова находился в кают-компании. Правда, теперь она выглядела совсем иначе. Разбитая посуда, книги, диски грудой валялись на стене, ставшей полом, огромный стол с гонгом, сорванный с места, косо стоял у другой стены. Один из шкафов валялся, опрокинутый, на его месте зиял провал. Это был вход в капитанскую каюту.

Стараясь не шуметь, он подошел, заглянул внутрь. В комнате было полутемно — видимо, часть ламп разбилась. Здесь был тот же беспорядок, что и в кают-компании, — книги, карты, одежда лежали кучей. Ему послышался слабый звук, похожий на прерывистый стон. Он шагнул вперед, под ногами влажно блеснуло. Под грудой обломков лежал человек. Инспектор наклонился. Правая рука лежащего была неестественно вывернута, вся правая сторона лица представляла собой сплошной синяк, на месте глаза находилось что-то черное, мягкое, — но левый глаз Караки Вара смотрел на инспектора совершенно ясно, здоровая рука крепко сжимала бластер.

Губы раненого зашевелились.

— Ну что, инспектор, улепетываете? — шептал он, кровавые пузыри лопались на губах при каждом слове. — Ваши милые друзья загнали вас в угол?

— Не без того. Но вы, я вижу, меня опередили. Что у вас с рукой?

— Оставьте ваш дурацкий гуманизм, инспектор, он неуместен.

— А мне кажется, только он для вас теперь и уместен. Победителю достаются трофеи, побежденному — заботы врача и сиделки.

— Хорошо сказано, черт возьми, хорошо сказано!

Он снова издал тот прерывистый звук, который инспектор слышал, входя в каюту; сейчас он с удивлением понял, что это вовсе не стон — Карака Вар смеялся.

— Чему вы радуетесь?

— Тому, что добился своего. А еще тому, как легко обманул вас. Вы очень забавно выглядите, инспектор, с вашим лицом добросовестного идиота. Вы идиот, инспектор! Неужели вы думали, что я на самом деле собираюсь завоевать планету? Имея менее двухсот солдат! Кортес с такими силами захватил Мексику, и то не всю, потребовались… Ну-ка, повернитесь и приготовьте оружие. Стрелять только по моей команде!

В кают-компании слышался слабый шорох. Ближе, еще ближе… На пороге возник приземистый силуэт. Инспектор с трудом сдержался, чтобы не выстрелить, замер, стараясь остаться неподвижным. Рядом с первым миамом появился второй, затем третий. В ту же секунду Карака дважды выстрелил, инспектор тоже успел выпустить заряд.

— Неплохо, совсем неплохо, — прошептал Карака. — Это уже вторая группа. Первые должны лежать там, в кают-компании — вы не заметили?

— Нет… Но… Если вы не собирались захватывать планету, то что вы здесь делали?

— Хотите знать? Теперь можно… можно… Положите мне что-нибудь под голову, а то кровь… Вот так, хорошо. Вы ведь видели, как они с нами расправились? Отличные солдаты! А ведь полгода назад, когда я высадился здесь, они не то что сопротивляться — прятаться не умели. Даже спастись бегством — и на это не хватало ума. Они лишь цепенели и умирали — не от страха, а от горя, от сострадания, от ужасной мысли, что разумные существа (они быстро поняли, что мы разумны) могут столь хладнокровно убивать их братьев. Вы не поверите, но однажды на моих глазах население целого вавилоида скончалось при виде того, как мои солдаты уничтожают несколько захваченных особей. Но потом… Они менялись с поразительной быстротой! Эти херувимы становились воинами. Они научились обороняться, а потом и нападать. Наступление на корабль было проведено по всем правилам искусства. Разведка боем, диверсионные отряды, ввод основных сил… Молодцы, просто молодцы! Я горжусь ими, инспектор, я радуюсь за них — ведь всему этому они научились у меня!

— Но зачем вам это? Какой вам прок от их воинственности?

— Помните, я говорил вам, что они эмпаты? Я лукавил: они настоящие телепаты, способны не только воспринимать мысли, но и передавать их. Я замучил не одного, не двух, но я выяснил главное: они так же убеждены в своем высоком предназначении во Вселенной, как и мы. Метафизически они готовы были к борьбе за лидерство — оставалось дать им оружие и научить им пользоваться. Вы заметили, как рос этот гриб? Ничто живое не может развиваться так быстро. Они овладели генной инженерией, инспектор. А может, давно владели, только теперь научились использовать ее в бою. У них будет и другое оружие. Я не взорвал ракеты, хотя мог. Вы, наверное, постарались вывести их из строя. Напрасные потуги, уверяю вас. Они во всем разберутся, все восстановят. Скоро, очень скоро застывшее в благодушном идиотизме человечество столкнется с отлично организованным, хорошо вооруженным противником. И тогда спячке придет конец. Подует свежий ветер — ветер борьбы, он сдунет тину с нашего болота. Разве ради такой цели не стоило жить, инспектор, жить — и умереть? И разве я не имею права на торжество?

Последние слова он почти выкрикнул. Выкрикнул — и осел на пол, единственный глаз закрылся, изо рта стекала тонкая струйка, казавшаяся черной. Он умирает? Но губы вновь пришли в движение.

— Я знал, что ты сбежишь… Послал, чтобы помог… научил… Думал, тебя убьют… Но нет… Теперь… ты должен… должен жить. Там, в стене… вторая панель от угла… там лаз… через вентиляцию можно выбраться к грузовому люку. Основной завален… Пока есть ток, люк можно открыть. Иди… Ты станешь вестником… вестником новой эпохи… Расскажешь о том, что им угрожает… Возьмешь мой флайер. Спеши — свет меркнет…

— А вы? — нечто большее, чем чувство долга перед раненым, заставило его склониться над завоевателем Анны. — Я вас вынесу.

— Нет, я… я останусь… больше незачем… может, еще уложу тройку-другую… Иди, пора…

Панель отошла вверх, открыв отверстие, ведущее в вентиляционную трубу. Лаз был узким, он едва помещался. Приходилось ползти, извиваясь всем телом, как змея. Он полз, выбившись из сил, останавливался, снова полз — пока не очутился у решетки, державшейся всего на двух болтах. Он снял ее и повис в отверстии на руках, прикидывая расстояние до пола — было довольно высоко. При падении ударился больным коленом, скорчился от боли, но при этом внимательно огляделся. Никого не было. В тусклом свете (лампы горели уже в треть накала) блеснуло стекло — флайер. Он забрался в кабину, запустил двигатель, попытался дистанционно открыть люк — безрезультатно. Снова вылез, с замирающим сердцем — а вдруг заклинило? — взялся за рукоятку штурвала. Один оборот, другой… Вращать было тяжело, в механизм словно песка насыпали. Люк не двигался. Уже ни на что не надеясь, он сделал еще несколько оборотов — люк дернулся и нехотя пополз в сторону.

После полумрака корабля снаружи показалось необычайно светло. Мелькнули, уходя вниз, ангар, ущелье, словно закрашенное черным. Он сделал круг, определяя направление на базу, и в это время заметил внизу блестящее пятно. Это был флайер. Он летел низко, слишком низко — так и хотелось крикнуть: «Берегись! Возьми выше!» — и при этом двигался рывками, неуверенно, чересчур резко поворачивая и норовя завалиться на крыло. Некоторое время он следил за ним. Описывая над ущельем круги, двигаясь все так же неуверенно, нижний флайер постепенно набирал высоту. Он мог бы сбить его ракетой. Вполне мог бы. Табло засветилось, информируя, что курс выбран, и запрашивая следующую команду. Он дал команду «вперед».

Оглавление