«Человек-Т, или Приключения экипажа «Пахаря»»

Алексей Евтушенко Человек-Т или Приключения экипажа «Пахаря»

Жене и сыну с любовью

Одинокий путник идёт дальше других!

Ф. Зальтен. «Бемби»

Глава первая

– Вот увидите, – предрёк Оружейник, – это только начало. С нами так всегда бывает – одной неприятностью не обходится. Первая выскочила – жди остальных.

– Оптимист! – фыркнул Механик.

– Э-э… – сказал Доктор. – При чём здесь мы? Достаточно вспомнить некоторые народные пословицы и поговорки, чтобы убедиться в том, что данная закономерность вообще присуща течению человеческой жизни. Например, «Пришла беда – отворяй ворота».

– Ну, уж прямо и беда, – небрежно вступил в разговор Штурман. – Подумаешь, залезли на запретную территорию…. Кто ж знал?

– Кто знал?! – переспросил Капитан. – Да кто ж должен был знать, если не ты? Кто у нас Штурман, а?! Я проверил, – в памяти бортового компьютера эта зона помечена, как закрытая для полётов! Мне что теперь, прикажете каждый расчёт движения проверять? Р-разгильдяи…

– Сами же говорили, чтобы побыстрее, – понизил голос Штурман. – А запрещение полётов в данной зоне – чисто формальное. Это всем известно. Мне ребята рассказывали, что летали через неё спокойно – и ничего. Никогда патрулей лируллийцев тут не замечали.

– Никогда не замечали… – проворчал Капитан. Он уже успокаивался и теперь покусывал свой рыжий ус, что было верным признаком интенсивной работы мысли. – А сейчас, вот, заметили. Мы их, а они нас. И что теперь прикажете делать?

Космический грузовик класса С «Пахарь» возвращался на Землю после долгого отсутствия, связанного с выполнением большого количества заказов по доставке всевозможных грузов и оборудования в разные концы обитаемой галактики. Концы эти оказались немалыми, выгодные заказы следовали один за другим, и славный экипаж в составе Капитана, Штурмана, Механика, Оружейника и Доктора хоть и заработал немалые деньги, но порядочно изголодался по родному синему небу и зелёной травке.

Именно это, вероятно, и подтолкнуло Штурмана к нарушению писаных правил, когда он прокладывал наиболее короткий последний бросок-маршрут к Земле (ну и, разумеется, высказанное вслух пожелание Капитана попасть домой побыстрее). Точнее, не правил, а древнего запрета расы лируллийцев на пересечение принадлежащего им одного из сегментов галактики любыми видами космических кораблей без специального на то их, лируллийцев, разрешения.

Надо заметь, что у землян с лируллийцами отношения были не очень хорошие.

Прямо скажем, натянутые были отношения.

Всё началось ещё тогда, когда земляне открыли для себя способ передвижения в гиперпространстве и впервые вышли в Большой Космос.

Гуманоидные расы вообще имеют в галактике репутацию беззастенчивых нахалов, а уж земляне, в силу своей молодости и неуёмной энергии, – и подавно. Лируллийцы же – раса совсем негуманоидная (ближе всего им подойдёт сравнение с мыслящими деревьями), древняя, степенная, неукоснительно соблюдающая тысячелетние свои традиции и обычаи. И не только свои, но и всего Галактического Сообщества тоже. Мыслят и обмениваются информацией лируллийцы довольно медленно, поспешные решения, основанные на эмоциях, принимать и выполнять не склонны, а посему кажутся большинству землян существами холодными и бездушными. Что в корне неверно, ибо такие понятия как любовь и ненависть, дружба и вражда, симпатия и неприязнь знакомы всем разумным в обитаемой вселенной.

Когда земляне добрались до своих первых звёзд, они ещё не знали, что не одиноки в обозримом Космосе. И вышло так, что первая раса разумных, с которой они столкнулись, оказалась полностью гуманоидная и практически идентичная им раса айредов. Айреды отставали в развитии от землян лет эдак на тысячи полторы и даже ещё не изобрели огнестрельного оружия и парового двигателя. Что, однако, не мешало им с энтузиазмом уничтожать друг друга в бесконечных войнах и стычках. В этом они, разумеется, были абсолютно похожи на самих землян, какими те были полторы тысячи лет назад.

Но.

Встреча с чуть ли не кровными братьями по разуму настолько потрясла и взволновала людей, что на всепланетном уровне было принято опрометчивое решение немедленно помочь несчастным, больным и отсталым. Был разработан план кампании, и были сконцентрированы людские и материальные ресурсы. Голоса тех, кто справедливо предостерегал от поспешных и необдуманных действий, потонули в дружном хоре энтузиастов-гуманистов («Люди гибнут сотнями тысяч от болезней и невежества, а вы…»).

И неизвестно, каких и сколько дров успели бы наломать земляне на Айреде, не вмешайся вовремя лируллийцы.

Они, оказывается, уже несколько сотен лет наблюдали за развитием цивилизации айредов и даже имели на планете своих, умело замаскированных под местных жителей, разведчиков. Невмешательство было главным принципом лиллурийцев на Айреде, а так как в Галактическом Сообществе они занимали одно из самых почётных мест (собственно, лируллийцы входили в четвёрку рас-основателей Галактического Сообщества), то их авторитет в этой (наблюдение за развитием юных цивилизаций) и многих других областях деятельности разумных во вселенной был практически непререкаем.

Но земляне-то не знали этих тонкостей!

Земляне в то время ничего вообще не знали ни о каком Галактическом Сообществе, а посему вмешательство непонятно откуда взявшихся лируллийцев в их гуманную миссию по ускоренному «спасению» братьев-айредов восприняли как оскорбление и чуть ли не прямую агрессию. Война между возмущёнными лируллийцами и не менее возмущёнными людьми не началась лишь потому, что разведчики обеих рас, находясь на Айреде в непосредственном контакте друг с другом, сумели довольно быстро выяснить истинные побудительные мотивы сторон, а также вовремя донести эти мотивы до дипломатов и власть имущих. В результате всего этого глобального недоразумения Земля, наконец, доподлинно узнала, что есть в галактике разум (и не один!) во многом её превосходящий, после чего люди поумерили свой пыл и через некоторое время смиренно попросились в ГС. Куда и были приняты полноправными членами после не очень большого (102 года в земном летоисчислении) испытательного срока.

Смиренно-то смиренно, но старые неудовлетворённые амбиции каким-то удивительным образом переросли в устойчивую неприязнь к лируллийцам.

И неприязнь эта, к сожалению, была взаимной.

Нет, в открытые конфликты она, разумеется, не перерастала, но вот по мелочам…. Это становилось похожим на некую странную игру, в которой оба участника при каждом удобном случае старались нанести противнику как можно больше мелкого морального, а иногда и материального ущерба.

Например, можно было задержать на таможне срочный груз, предназначенный для противоположной стороны, без веских на то оснований.

А то взять и ни с того ни с сего задрать пошлину на давно поставляемый товар процентов эдак на 50-70.

Или выступить резко против какой-нибудь всегалактической законодательной инициативы, выдвинутой соперником.

Или отказаться принять делегацию в рамках культурного обмена по причине якобы недостаточно тщательно проведённого эпидемиологического контроля.

Да мало ли мелких пакостей можно учинить, если захотеть!

Вот и теперь – захотели лируллийцы и учинили. Вернее, не так. Подвернулся случай мелкую пакость учинить, и они этот случай не упустили.

Как уже было сказано, существовал в галактике невеликий сегмент, издревле принадлежащий лируллийцам. И существовал практически такой же древний закон, по которому данный сегмент не могли пересекать чужие корабли без специального разрешения на то самих лируллийцев. Закон этот был всегалактический, и принят он был ещё в те времена, когда четыре могущественные расы основали ГС. Все дело заключалось в том, что данный сегмент был для лируллийцев чем-то вроде культурного заповедника. Именно его они начали обживать с самого начала, когда тысячи лет назад впервые вышли на межзвёздные просторы.

В ту далёкую эпоху раса лируллийцев была молодой и любопытной, вовсю черпала недостающие ресурсы и энергию из подвернувшихся на пути необитаемых планетных систем, развивала колонии и вообще, так сказать, активно обустраивалась в «завоёванном» пространстве.

Со временем, однако, жизненная философия лируллийцев претерпела значительные изменения, вести они себя в космосе стали по-другому, но этот сегмент, в котором они жили и развивались тысячи и тысячи лет, остался им дорог. Как дорога закоренелому горожанину родная невеликая деревня, покинутая в далёкой юности.

На самом деле, конечно, закон этот оставался больше на бумаге, и реально им пользовались крайне редко. Сами лируллийцы прекрасно понимали, что закон давным-давно пора отменить, чтобы не смешить лишний раз добрых соседей. А заодно и не раздражать их без нужды. И отменили бы. Но земляне…. Уж очень закон этот был удобен в качестве той самой мелкой пакости сопернику-партнёру, о которой говорилось выше. Тут вся соль была в том, что люди, водящие свои корабли в окрестностях злополучного сегмента, никогда не могли знать – наткнутся они на лируллийский военный патруль или нет. А если наткнутся, то, опять же, остановит он их или сделает вид, что не видит. Нарушать же дурацкий закон приходилось довольно часто, ибо сегмент этот лежал как раз на оживлённом торговом пути, идущим от центра галактики к солнечной системе и близлежащим звёздным колониям Земли.

И было в нём очень удобно разгоняться для последующего перехода в гиперпространство.

В общем, получалось нечто вроде совершенно детской и несерьёзной игры «попадусь – не попадусь».

Только вот тем, кто время от времени попадался, было совсем не весело.

На этот раз не повезло земному грузовику класса С «Пахарь» и его экипажу.

Прямо по курсу, в 0,72 мегаметрах от «Пахаря», висели два, чем-то похожих на расцвеченные огнями кедровые шишки, патрульных крейсера лируллийцев. Оптика услужливо передавала на главный обзорный экран их изображение. И это изображение было весьма впечатляющим. Да и без всякого изображения экипажу были прекрасно известны тактико-технические характеристики лируллийских «акул космоса». Известны настолько хорошо, что ни у кого не возникло даже мысли о попытке сбежать и скрыться в гиперпространстве. Потому что такая попытка была заранее обречена на полную неудачу. Имелись прецеденты.

Приказ по дальней связи остановиться и приготовиться к приёму «гостей» земляне получили несколько часов назад и тут же приступили к экстренному торможению. И теперь с тоской мыши, попавшей в лапы сытого кота, наблюдали за большим и хорошо вооружённым космокатером лируллийцев, отвалившим от борта ближайшего к ним патрульного крейсера.

– Странно, вообще-то, – заметил Механик.

– Что именно? – ворчливо осведомился Капитан. Он уже смирился с судьбой и думал теперь о том, как вывернуться из неприятной ситуации.

– Насколько я знаю, лируллийцы в таких случаях не высылают катер, а просто отдают приказ следовать за ними в ближайший лируллийский порт.

– Действительно! – оживился Штурман. – Чего это они?

– Боятся, что сбежим по дороге? – предположил Оружейник.

– Ерунда! – отмёл Капитан. – От лируллийского патруля ещё никто не убегал.

– Отчего же? – возразил Доктор. – Я слышал об одном случае…

– А, знаю, – пренебрежительно перебил Капитан. – Ты имеешь в виду случай с «Нетерпеливым»? Якобы ему удалось уйти в гиперпространство при относительной скорости ноль целых хрен десятых? Брехня это всё, не верю. Если у них получилось, то почему у других не выходит?

– Мало ли загадок у пространства? – пожал плечами Доктор. – Я, например, верю. Вполне могли сложиться такие условия, что им это удалось. Любое, самое невероятное событие, рано или поздно случается, знаете ли.

– Чему мы сами неоднократно были свидетелями, – поддержал Доктора Механик.

– Вот именно, – сказал Доктор.

Капитан вздохнул, снисходительно оглядел экипаж и позвал в нагрудный микрофон:

– Алло, Умник! «Милый Джон» в рубку. На всех! Самое время подкрепиться.

Экипаж дружно и одобрительно промолчал.

Корабельный робот Умник появился в рубке через семь минут ровно с большим серебряным подносом в манипуляторах.

Здесь необходимо сказать несколько слов о роботе Умнике, а также коктейле «Милый Джон», составлять который робот был большим мастером.

В самом начале своего жизненного пути был Умник обычным серийным корабельным роботом, в чьи обязанности входила уборка жилых помещений «Пахаря», готовка пищи для экипажа, посильная охрана оного при высадке на незнакомые и малознакомые планеты, предварительная разведка территории в местах высадки, несложные ремонтные и погрузочно-разгрузочные работы, ну, и ещё кое-что по мелочам – традиционный набор программ для корабельных роботов данного класса. Однако, полетав несколько лет с Капитаном, Штурманом, Механиком, Доктором и Оружейником, Умник приобрёл массу качеств, свойственных, скорее, живому и даже разумному существу, нежели роботу. Например, он самостоятельно читал книги, мог помедлить с выполнением дурацкого на его взгляд приказа или, наоборот, совершить полезное действие, не предусмотренное никакой программой. Ещё в его механическом голосе время от времени прорезались явно человеческие интонации. А уж коктейль «Милый Джон» он готовил, по мнению экипажа и всех тех, кто хоть раз бывал в гостях на борту «Пахаря», просто божественно. Коктейль этот изначально был придуман и составлен Доктором в качестве профилактического средства от «межзвёздной депрессии» (беспричинная чёрная тоска, наваливающаяся на людей, когда они слишком долго находятся в гиперпространстве). Потом Доктор передал рецепт Умнику, а тот его творчески переработал и дополнил. Теперь коктейль имел несколько, так сказать, модификаций, каждая из которых готовилась и подавалась роботом в зависимости от ситуации, настроения экипажа и запасов спиртного на борту. В общем, и робот Умник, и коктейль «Милый Джон» были неотделимы от «Пахаря» точно так же, как и его знаменитый экипаж, о всевозможных приключениях которого среди космонавтов давно ходили самые невероятные легенды.

Итак, Капитан, Штурман, Механик, Доктор и Оружейник разобрали с подноса бокалы янтарного напитка и, глядя на увеличивающийся в размерах космокатер лируллийцев, спокойно ждали прибытия незваных гостей.

И те не замедлили явиться.

Кто хоть раз видел вблизи живого лируллийца, запомнит его облик на всю жизнь. Мощный и ровный ствол-туловище опирается на пять сильных корней-лап, с помощью которых лируллиец передвигается и зарывается в землю, когда ему это нужно. Сверху из ствола-туловища растут пять гибких и длинных ветвей-рук, а также с десяток ветвей поменьше, расположенных между ними. Последние покрыты чем-то вроде узких листьев и служат лируллийцам органами восприятия различных излучений (начиная от инфракрасного и заканчивая ультрафиолетом). На вершине ствола, в широкой развилке между ветвями расположено полусферическое пятилепестковое образование. Это орган приёма пищи. Или, попросту говоря, рот. Возможно, это покажется странным, но лируллийцы общаются друг с другом при помощи звуковой речи, так же, как и человек, и звуки у них тоже исходят изо рта. Мозг у лируллийцев…. Впрочем, не будем утомлять читателя подробным описанием чужой нечеловеческой анатомии – она довольно сложна и скучна, как и всякая анатомия, если вы, конечно, не космобиолог или специалист по истории галактических рас. Скажем только, что их мозг имеет цилиндрическую форму и глубоко спрятан внутри туловища-ствола под толстым слоем крепкой кожи-коры и мышц-древесины.

Лируллийцы – удивительные существа (все разумные существа во вселенной по-своему удивительны, но лирулийцы мне лично всегда были особенно интересны).

Ещё на заре своей истории они уже обладали замечательной способностью к очень быстрой регенерации (лируллийцу ничего не стоит отрастить потерянную в бою или при несчастном случае руку-ногу-ветку буквально за пару часов). Позже, когда борьба за существование на Лирулле вступила в решающую стадию, эта способность развилась в нечто большее.

Дело в том, что изначально, на Лирулле возникли две, претендующие на разумность, расы. Собственно лируллийцы, больше похожие на растения, чем на животных. И ещё одна – гуманоидная. Гуманоиды (млекопитающие, две руки, две ноги, одна голова) не искали компромиссов и, как только осознали в себе первые проблески разума, начали против своих конкурентов беспощадную войну на уничтожение. И война эта вполне могла бы закончиться победой гуманоидов, которые к тому времени научились изготавливать оружие и орудия труда, шить одежду, строить жилища и овладели тайной огня, если бы…. Если бы не вот эта самая способность лируллийцев-растений к быстрой регенерации, которая под угрозой полного уничтожения вида вовремя переросла в способность удивительным образом изменять свой внешний вид. Эти псевдорастения, в которых тоже уже проснулся разум, научились сознательно принимать практически любую форму. Сначала, при необходимости, форму обычных деревьев, а затем и форму животных и даже самих гуманоидов. Вот тут-то, как только будущие хозяева Лируллы, научились принимать внешний вид своих врагов, и наступил перелом. Потому что, научившись превращаться внешне в двуногих прямоходящих, они сумели перенять у гуманоидов и способность к изготовлению сначала оружия, а позже и орудий труда.

Война шла ещё много тысяч лет, но гуманоиды были уже исторически обречены и, в конце концов, окончательно исчезли с лица Лируллы.

Гуманоиды исчезли, но у лируллийцев, совсем не агрессивных по натуре, одновременно с врождённой нелюбовью к гуманоидам как таковым, возник огромный комплекс вины перед ними же. Этот комплекс не был полностью изжит и доныне, что и предопределило их, лируллийцев, дальнейшую судьбу. А именно – стать одной из четырёх рас-основательниц Галактического Сообщества (остальные три были расами гуманоидными). И не просто «одной из», но самой древней и авторитетной, чья мудрость и способность к пониманию, диалогу и компромиссу часто играли решающую роль при совместном решении всяческих общегалактических проблем.

И только по отношению к людям Земли врождённая лируллийская нелюбовь к гуманоидам возрастала чуть ли не до прежних, доисторических размеров. Дело тут было, конечно, не во внешнем виде, характере и повадках (все гуманоиды по этим параметрам не сильно отличаются друг от друга). А вот в чём…. Некоторые учёные и политики Лируллы считали, что виной всему чуть было не разразившаяся из-за айредов война между людьми и лируллийцами. Другие искали первопричину в агрессивности рода людского, которая агрессивность была, по их мнению, выше обычной агрессивности гуманоидов и по своей интенсивности и накалу приближалась к той самой агрессивности древних прямоходящих двуногих, с которыми лируллийцы имели недоброе дело на своей собственной планете. Были и другие вполне достойные и солидные гипотезы. Но гипотезы всегда остаются всего лишь гипотезами, а факты – фактами. Факты же заключались в том, что при общении с людьми, извечная внутренняя борьба комплекса вины и врождённой неприязни к гуманоидам в душе лируллийцев обострялась и принимала зачастую довольно причудливые формы.

Разумеется, люди платили лируллийцам похожей монетой. Именно похожей, а не той же, потому что неприязнь к этим разумным растениям-животным была у землян не врождённой, а, так сказать, благоприобретённой, а комплекс вины по отношению к лируллийцам вообще отсутствовал. Потому что единственное из чего он, комплекс, мог хотя бы теоретически возникнуть – это массовая вырубка на Земле лесов в 19-21 веках, которые, к тому же, давным-давно были человечеством восстановлены в прежнем объёме.

Итак, похожий на гигантское яйцо, космокатер лируллийцев причалил к «Пахарю». Экипаж, как и положено, встречал гостей у шлюза (только Штурман, согласно Уставу Гражданской Космослужбы, остался в рубке).

Гостей было трое. Облачённые в скафандры, они напоминали причудливые вазы на ножках, увенчанные шарообразными стеклянными плафонами, из-под которых свисали гибкие длинные отростки. Каждая ваза высотой около двух метров.

Лируллийцы, как и люди, родились на кислородной планете. Поэтому, как только дверь шлюза бесшумно встала за их спинами на место, шлемы скафандров были сняты, вежливо-официальные приветствия сказаны, и гости вслед за хозяевами проследовали в кают-компанию.

В кают-компании Капитан на секунду замялся, не зная как предложить гостям сесть (лируллийцы, находясь в своём естественном виде, предпочитали и спать, и бодрствовать стоя).

– Не трудитесь, – выручил Капитана лируллиец, который был чуть ниже ростом своих товарищей и даже в скафандре казался как-то изящней чем они. – Мы с удовольствием постоим. А вы садитесь, не стесняйтесь.

Гость говорил сам, без интеркома и почти без акцента (было отчётливо видно трепетание всех пяти лепестков его рта, когда сквозь них проходил воздух), и экипаж «Пахаря» переглянулся. Говорящий на земном языке лируллиец – это была большая редкость.

– Ничего, – не растерялся Капитан. – Мы тоже с большим удовольствием постоим. Только, вот, простите, не знаю, что вам предложить. Может быть…э-э… чистой воды?

– Воды? – переспросил «маленький» лируллиец – стало уже понятно, что он здесь у них главный – и рассмеялся, одновременно зашелестев всеми своими листьями. – Честно говоря, лично я, как гость, рассчитывала попробовать ваш знаменитый коктейль «Милый Джон». Кажется так он называется?

Капитан почесал в затылке, Оружейник открыл и забыл закрыть рот, а Механик едва сумел подавить в зародыше нервный смех. И только Доктор невозмутимо сказал:

– Умник, семь бокалов «Милого Джона»!

И добавил:

– Вы уверенны, что алкоголь вам не повредит?

– Не больше чем вам, – лируллиец изобразил нечто вроде лёгкого поклона. – Кстати, разрешите представиться. Я – Чрезвычайный и Полномочный Посол Лируллы на планету Земля. Зовут меня… Зовите меня… Вишня. Так будет удобнее и вам, и мне. Тем более, что на Земле, насколько я знаю, есть красивое дерево с таким названием и замечательными плодами. Вот моя верительная грамота.

С этими словами лируллиец (лируллийка?) расстегнул в передней части скафандра карман-клапан, достал оттуда лист бумаги и протянул её Капитану.

Там, где возникает разум, неизбежно появляется общество. А позже и государство. Лирулийцы не пользовались документами удостоверяющими личность в нашем понимании этого слова. Но они уже тысячи лет имели дело с гуманоидами различных рас и научились иногда принимать правила чужой игры.

Капитан внимательно прочитал документ. Составлен он был по всей форме на общеземном языке и в несколько старомодной форме гласил, что податель сего, госпожа (всё-таки лируллийка!) такая-то, является Чрезвычайным Полномочным Послом Лируллы на Землю. Просьба оказывать всемерное содействие. Тут же имелись две печати: лируллийская, похожая на сложного вида кляксу, и человеческая – круглая печать земного посольства на Лирулле.

Тут в кают-компанию степенно вошёл Умник с «гостевым» серебряным подносом в манипуляторах, на котором переливались янтарём семь высоких запотевших бокалов.

– Что ж, – промолвил Капитан, возвращая документ (он уже понял, что корабль не арестуют, а потому голос его был полон самого искреннего радушия), – добро пожаловать на борт «Пахаря», госпожа Чрезвычайный Посол!

Глава вторая

Экипаж «Пахаря» никогда раньше не встречался с лируллийцами и тем более не видел, как они принимают пищу и питьё (а уж повидал этот легендарный экипаж за время своих странствий по галактике достаточно). Конечно, разглядывать в упор пьющих коктейль «Милый Джон» гостей – верх неприличия, но никто из четверых людей не смог удержаться, чтобы хоть краем глаза не понаблюдать за этим процессом.

Процесс впечатлял.

Лируллийцы брали своими руками-ветками бокалы и вздымали их над головой (то есть, полусферическим пятилепестковым ртом, потому что никакой головы у них не было вообще) как бы в безмолвном тосте-приветствии. Потом бокал наклонялся, все пять лепестков рта, трепеща, приоткрывались, и тонкая струйка коктейля лилась из бокала прямо куда-то внутрь лируллийского тела. С журчанием и тихим чмоканием. Впрочем, двое сопровождавших госпожу Посла лируллийца сделали всего по паре вежливых глотков и отставили бокалы в сторону. «Им ещё катер обратно вести – много нельзя», – весело пояснила госпожа Вишня, махом ополовинив свой бокал.

Пока совершался этот древний, как само время, ритуал, Капитан мучительно пытался составить фразу-вопрос в словах, подобающих рангу гостя и соответствующих этикету Галактического Сообщества.

– Я вижу, Капитан, – непринуждённо заметила лируллийка, – что вы хотите меня спросить, почему именно ваш корабль мы выбрали для столь ответственной миссии, а не воспользовались собственным космическим флотом. Я не ошиблась?

– Нет, – Капитан постарался принять непринуждённый вид, – вы не ошиблись. Именно это я и хотел спросить.

– Что ж, я отвечу. И отвечу охотно. Но сначала позвольте мне отправить на патрульный крейсер сопровождающих меня офицеров и покажите мне мою каюту. Надеюсь, у вас найдётся свободная каюта?

Капитан молча кивнул.

– Отлично. Если не возражаете, я приведу себя в порядок, и мы с вами встретимся здесь, в кают-компании, через три часа. Не обращайте на меня внимания и спокойно рассчитывайте курс к Земле.

– Курс мы давно рассчитали, – сказал Капитан. – Можно стартовать хоть сейчас.

– Отлично! Значит, как только наш космокатер удалится на безопасное расстояние, можете стартовать, – и госпожа Чрезвычайный Посол простучала-прощёлкала что-то соотечественникам на своём языке.

После того, как Вишня и её багаж (один баул из мягкого непонятного происхождения материала) были препровождены в гостевую каюту, а космокатер лируллийцев отвалил от борта «Пахаря», экипаж немедленно собрался в рубке.

– Потрясающе! – разворачивая кресло, воскликнул Штурман, как только остальные четверо появились на пороге. – Я все видел и слышал. Чрезвычайный Посол лируллийцев у нас на борту! Чудеса да и только…. Всё обошлось, Капитан, а вы переживали. Одного не понимаю – что всё это значит?

– Я сам не пойму, – вздохнул Капитан и уселся на своё место.

– Госпожа …э-э… Вишня обещала нам все рассказать через три часа, – напомнил Доктор.

– Уже через два часа с половиной, – уточнил Механик.

– Вот увидите, – заявил Оружейник, – все наши неприятности ещё впереди. Она, лируллийка эта, хоть и Посол, но женского пола. А что хорошего можно ждать от женщины на борту?

– Я не понял, что вы делаете в рубке, – скучным голосом сказал Капитан. – Кажется было однажды сказано, что в момент старта, кроме меня и Штурмана, здесь никого и близко быть не должно. А ну марш по своим местам, согласно стартовому расписанию!

– Но, Капитан… – начал было Механик.

– По местам. Встречаемся в кают-компании через два часа двадцать восемь минут.

Два часа двадцать восемь минут прошли быстро для Капитана и Штурмана и медленно для остальных. Но прошли. И ровно по истечению этого Капитан (Штурман остался на вахте), Механик, Доктор и Оружейник при относительном параде (душ, чистые комбинезоны, бритье, одеколон) явились в кают-компанию.

«Пахарь», набирая скорость, лёг на заданный курс, и теперь в ближайшие несколько дней экипаж ему был практически не нужен. Однако вахты никто не отменял и даже ради такого редчайшего случая, как появление на борту Чрезвычайного и Полномочного Посла Лируллы – да ещё и женского пола! – Капитан не сделал исключения. Впрочем, Штурман по этому поводу не очень переживал. Он был рад, что всё обошлось, корабль не арестовали, и они летят домой.

А за встречей в кают-компании прекрасно можно наблюдать из рубки, – на то и видеосвязь.

Итак, Капитан, Механик, Доктор и Оружейник вошли в кают-компанию и… замерли на пороге.

Навстречу им из кресла поднялась женщина.

При взгляде на неё Капитан отчего-то тут же вспомнил покойную тётку – старшую мамину сестру, у которой воспитывался с двенадцати лет вплоть до совершеннолетия (его мама умерла молодой, а отца он не знал совсем).

Механик – свою первую учительницу в начальных классах.

Доктор – главврача больницы, в которую он пришёл работать сразу после института.

А Оружейник… Оружейник не вспомнил никого конкретно, но тоже оторопел, потому что ему показалось, что эту женщину он знает всю свою жизнь. Знает, уважает и немного побаивается.

Кстати, Штурман потом признался, что при первой непосредственной встрече с Вишней, ему показалось, что перед ним мама той девушки, в которую он был влюблён в возрасте шестнадцати лет. Только постаревшая.

И даже Умник много позже заявил в случайном разговоре, что Вишня ему сразу напомнила пожилую и опытнейшую женщину-программиста, которая проводила с ними, только что собранными корабельными роботами, окончательные тесты перед отправкой по месту назначения.

Женщине, поднявшейся им навстречу из кресла, было на вид около восьмидесяти. При средней продолжительности жизни 120 лет – это не считалось (да и не было!) старостью, но и молодым в таком возрасте мог бы назвать человека только самый отъявленный и бесстыжий льстец.

Была она довольно высокой (пожалуй, только Механик и Доктор превосходили её ростом), и её массивная плоскогрудая фигура, одетая в простое длинное светло-кремовое платье, производила странное впечатление ожившей скульптуры гениального мастера.

Смуглая, с тёмно-красным отливом кожа, покрытая морщинами в обычных для восьмидесятилетнего возраста местах, в тоже время удивительным образом не выглядела потрёпанной жизнью, – у пожилых людей кожа имеет более, так скажем, рыхлую фактуру, без характерного матового и гладкого отсвета, свойственного коже молодой и здоровой.

Светло-карие с зелёными крапинками кругловатые глаза, чуть приплюснутый маленький нос, длинные, как бы слегка вывернутые губы, короткий ёжик русых, с обильной проседью волос…. Это лицо не было красивым, но вызывало симпатию, и на него было приятно смотреть.

– Здравствуйте, – сказала она низким шелестящим голосом и засмеялась. – Вы, я вижу, удивлены? Ну, как у вас говорят, это ничего. Можно познакомиться и заново. Меня зовут Вишня и я лечу с вами в качестве Чрезвычайного и Полномочного Посла Лируллы на Землю. Мне подумалось, что если я изменю свой внешний вид на более вам привычный, то нам будет легче общаться и приходить к взаимопониманию. Как вы считаете?

– Здорово! – воскликнул Оружейник. – Как вы это делаете?

– О, это умение врождённое. Вы знакомы с историей развития цивилизации на Лирулле?

– Э-э… в общих чертах, – сказал Каптан. – Мы знаем, что вы умеете кардинально менять свой облик. Но одно дело знать, а совсем другое видеть собственными глазами.

– Да, – сказал Доктор. – Это впечатляет. Должен заметить, уважаемая Вишня, что ваш новый облик лично мне очень импонирует. Позволено ли мне будет задать вопрос?

– Ну зачем же так официально, – улыбнулась Вишня. – Да вы присаживайтесь, господа, а то что мы стоим, как на каком-нибудь дипломатическом приёме…. В конце концов, я здесь только гостья. Что касается вопросов, то можете задавать любые, не стесняйтесь, прошу вас.

– Обед подавать? – спросил, появившийся в дверях Умник. – Уже время.

– Отобедаете с нами? – осведомился Капитан. – Или вам наша пища не подходит?

– Отчего же, – садясь в кресло (было заметно, что это движение ею пока мало отработано) ответила лируллийка. – Ваша органика мне вполне подойдёт. Мы ведь тоже всеядны, как и вы. С удовольствием разделю с вами и эту и все последующие трапезы. Надеюсь моё появление не нанесёт серьёзного урона вашим пищевым запасам?

Механик захохотал.

– Ну что вы, – покраснел Капитан, – запасов у нас вполне достаточно. Хватит на всех.

– Замечательно, – кивнула Вишня и, обращаясь к Доктору, спросила:

– Вы, кажется, хотели задать вопрос? Кстати, я до сих пор не знаю, как вас зовут и…

– О, тысяча извинений! – снова покраснел Капитан и поспешно поднялся со стула, на который уже было присел в ожидании обеда. – Меня можно звать Капитан. Позвольте вам также представить остальных. Механик, Доктор, Оружейник. Робота, которого вы только что лицезрели, зовут Умник, а в рубке сейчас на вахте Штурман. Вы с ним познакомитесь, когда он сменится.

– Очень приятно. Но, позвольте, насколько я понимаю это не имена, а должности?

Капитан погладил затылок и вопросительно посмотрел на Доктора.

– Да, это, разумеется, не имена, – сказал Доктор. – Но мы привыкли называть себя именно так. И все нас тоже так называют: Капитан, Штурман, Механик, Оружейник и я, Доктор, к вашим услугам. Этой традиции много лет, мы привыкли и нам нравится.

– Что ж, – улыбнулась Вишня, – мы, лируллийцы, очень хорошо понимаем, что такое традиции. Так о чём, всё-таки, вы собирались меня спросить, Доктор?

– Да, конечно. Я хотел спросить следующее. Вот этот ваш теперешний облик, он произвольный или вы копировали какую-то конкретную личность? А то мне все кажется, что я вас уже где-то и когда-то видел.

– И мне, – сказал Капитан.

– И нам, – добавили Механик с Оружейником.

Вишня засмеялась, будто летний ветерок прошелестел невидимыми листьями.

– Значит мой новый облик удался, – сказала она. – Нет, разумеется, ни с какой конкретной человеческой личности я его не копировала. Просто мне хотелось выглядеть наиболее естественно. Так, чтобы моя новая форма наиболее соответствовала внутреннему содержанию. Я ведь на самом деле уже не очень молода, поэтому вы и видите перед собой пожилую женщину. Ну, а всё остальное…. Фантазия, воображение и не более того.

Тут Умник вкатил тележку с обедом, и разговор на время прервался.

Когда Умник подал кофе и чай (Капитан, Механик и Оружейник предпочитали пить после обеда кофе, а Штурман и Доктор чёрный листовой чай. Чай выбрала и Вишня), Капитан сказал:

– Э-э… госпожа Вишня…

– Просто Вишня, пожалуйста.

– Обязательно. Просто стразу трудно привыкнуть. Всё-таки Чрезвычайный Посол… Так вот. Вы, помнится, обещали рассказать, почему для своей миссии выбрали именно наш корабль.

– Да, конечно – Вишня поставила на стол чашку, – я помню. Ничего странного в этом нет, если учесть, что я не просто посол, а Посол Чрезвычайный. Нам не хотелось афишировать моё прибытие на Землю. Именно поэтому и был выбран ваш корабль. Но не только поэтому. По другим соображениям тоже.

– Это каким же? – полюбопытствовал Оружейник.

– Во-первых, ваш корабль оказался одним из немногих земных кораблей, который в нужное время оказался в нужном месте. Во-вторых, это обычный грузовик и он по определению не может к себе привлечь ничье особое внимание. Ну, а в-третьих, ваш корабль и его экипаж достаточно известны в галактике умением выпутываться из самых тяжёлых и безвыходных ситуаций, буде они возникают. То есть соображение о собственной безопасности и безопасности моей, как вы справедливо изволили заметить, миссии сыграли в принятии решения не последнюю роль.

– Безопасность, – хмыкнул Капитан. Было заметно, что слова Вишни ему явно польстили. – Взяли бы ваш обычный лируллийский патрульный крейсер, и была бы вам обеспечена абсолютная безопасность.

– Да, – возразила Вишня. – Но при этом была бы утрачена должная… конфиденциальность. А она, поверьте, в нашем случае необходима. Предваряя ваш следующий вопрос, скажу, что, разумеется, по причинам всё той же конфиденциальности, не могу посвятить вас в детали моей дипломатической миссии. Но она очень важна. Как для Земли, так и для Лируллы. Она настолько важна, что мы, как видите, даже не стали пользоваться для её осуществления дальней связью. Любое электронное сообщение можно перехватить. Разумное же существо, несущее сообщение, перехватить гораздо сложнее. Особенно, когда не знаешь, что это существо отправилось в дорогу.

– Н-нда, – почесал в затылке Капитан, – признаюсь, вы нас заинтриговали. Но со своей стороны могу вас заверить, что мы не собираемся выведывать ваши дипломатические тайны и сделаем все, чтобы доставить вас на Землю в целости и сохранности. И с максимальным комфортом.

– Нисколько в этом не сомневалась, – наклонила голову Вишня. – Рада, что не ошиблась в своём выборе.

Капитан покраснел и уткнулся в свою чашку с кофе.

Вишня оказалась совершенно необременительным пассажиром. Более того. После её появления на борту, экипаж даже на время как бы забыл о том, что несколько месяцев не был дома. С ней было интересно беседовать, и она всегда находилась в ровном доброжелательном настроении. А беседовать им нашлось о чём. Знания экипажа «Пахаря» о лируллийцах до этого ограничивались тем, что можно было прочесть в «Кратком справочнике рас и цивилизаций галактики», а также популярных статейках массовых изданий, предназначенных для никогда не покидающего Землю обывателя. Отношение же к ним, то есть то, что можно назвать чувствами, складывалось из тех слухов, сплетен и легенд, которыми полны все космопорты обитаемых планет, и в которых экипаж «Пахаря» и проводил большую часть времени, когда не находился в Пространстве. Собственно, это отношение ничем не отличалось от общего отношения землян к лируллийцам и наоборот. А о том, какими эти отношения были, мы уже упоминали.

Теперь же, когда Капитан, Штурман, Механик, Доктор, Оружейник и робот Умник поближе познакомились с одним из представителей этой древнейшей галактической расы разумных, их чувства к лируллийцам претерпели значительные, если не сказать кардинальные, изменения. Равно, как и знания о Лирулле и её обитателях.

В лице Вишни они нашли замечательного рассказчика, всегда готового поделиться своими знаниями, соображениями по тому или иному вопросу, а то и просто поболтать на отвлечённые темы. Правда, при общении с лируллийкой, люди никак до конца не могли избавиться от некоторой робости, связанной с тем, что было Вишне полных, как она сама однажды призналась, пятьсот шестьдесят лет по земному счету. Подобный возраст разумного существа представить себе было практически невозможно, а то количество знаний и мудрости, которое при хорошей памяти и добронравии (и тем, и другим госпожа Чрезвычайный Посол обладала в полной мере) можно за это время в себе накопить, с трудом поддавалось человеческому воображению.

Так прошло пять дней, и за это время «Пахарь» набрал достаточную скорость для перехода в гиперпространство.

А на шестой день, утром, за полчаса до перехода, они попали в гравитационный шторм.

И не просто шторм, а самый настоящий ураган.

Такое случается иногда. По неизвестным причинам (на этот счёт есть масса гипотез, но ни одна из них не может пока эти причины убедительно выявить и объяснить) гравитационное поле в данной конкретной точке пространства (такая «точка» занимает иногда объем с радиусом в пару-тройку световых часов, а то и больше) вдруг начинает резко и хаотично менять свой потенциал, заставляя корабельные гравикомпенсаторы работать с предельной нагрузкой…

Первые земные корабли которые выходили в межзвёздное пространство без гравикомпенсаторов (гравитационные штормы всегда случаются за пределами звёздных систем, в открытом Пространстве), попадая в эти неожиданные возмущения гравитационного поля, бывало, гибли, буквально разорванные на части или смятые в бесформенный ком пластика, керамики и металла. Да и не только земные. Хорошо было то, что шансы корабля угодить в гравитационный шторм не превышали по статистике одного к тысяче. А плохо, что даже при наличии мощных гравикомпенсаторов, корабли, попавшие в такой шторм, бывало, гибли.

«Пахарю», как всегда, повезло. И даже повезло дважды. Во-первых, он уже набрал скорость для перехода в гипер, а во-вторых, в рубке как раз находились Капитан и Штурман, что позволило практически мгновенно принять единственно правильное решение.

Когда корпус «Пахаря» в буквальном смысле застонал от перегрузок, приборы сошли с ума, а сигнал тревоги взвыл, словно ошпаренный кипятком пёс, Капитан тут же понял, что ещё десяток-другой секунд и никакого решения принимать вообще не понадобится. Некому будет и не для кого. Капитан быстро посмотрел на Штурмана, Штурман на Капитана, и оба они одновременно кивнули друг другу.

И тогда Капитан протянул руку и активировал гипердвигатель в форсированном режиме.

– Курс нестабилен, – тут же отозвался бесстрастным голосом бортовой компьютер. – Подтвердите активацию.

Капитан подтвердил.

– Выполняю, – Капитану и Штурману показалось, что компьютер хотел сказать: «Дело, конечно, ваше, но не говорите потом, что я вас не предупреждал».

Включился пятисекундный обратный отсчёт (в обычном режиме он занимал полминуты), а за две секунды до перехода, очередной спазм взбесившегося гравитационного поля чуть не вывернул «Пахарь» наизнанку, окончательно вышибив дух из работающих на пределе гравикомпенсаторов.

С противным треском лопнули привязные ремни, и Капитан, вылетая из кресла, краем глаза ещё успел заметить, как стремительно гаснет звёздная россыпь на обзорном экране. «Переход!» – мелькнула радостная мысль, после чего его голова пришла в соприкосновение с переборкой, и всякие мысли в ней на некоторое время перестали появляться вообще.

Глава третья

– Ну, что? – спросил Капитан и двумя руками ощупал повязку на голове.

Под повязкой болело. Капитан неприязненно покосился на солидную вмятину в переборке прямо над пультом управления и снова перевёл взгляд на Механика. Механик молча шагнул к свободному креслу, уселся, со вздохом вытянул длинные ноги чуть ли не на середину рубки и закурил.

Экипаж молча ждал.

– Гипердвигатель – штука хрупкая, – сказал Механик. Он старался ни на кого не смотреть, но выходило плохо, – в относительно небольшом помещении рубки собрались все, включая Вишню. – Максимум, что он может выдержать – четыре «ж». И то, если плавно. А здесь было, наоборот, резко. И не четыре, а все шесть.

– И…? – не выдержал Оружейник.

– И звездец, – сказал Механик. – Извините, госпожа Вишня.

– Ничего, – сказала Вишня, – я понимаю.

– Это теперь не движок. Это дрова. То есть, я хотел сказать металлолом. Балласт. Хлам.

– А починить? – агрессивно выпятил нижнюю челюсть Штурман.

Механик вздохнул. Он понимал, что все всё понимают, но, однако, продолжают надеяться на чудо.

И хотят, чтобы им объяснили, подумал он. Они все знают, но все равно хотят услышать объяснения. Из уст специалиста, так сказать. Просто мазохизм какой-то, честное слово. А может, наоборот, не мазохизм, а желание осознать ситуацию полностью и до самого конца? Да, тут уж без доходчивого комментария специалиста не обойтись….

– Вы же знаете, ребята, как устроен гипер, – сказал он терпеливо. – Самая важная деталь в нём – сигма-коррелятор. Или просто контур. Она же и самая нежная. Без коррелятора двигатель, как я уже сказал, просто куча железа, пластика, кремния и жидких кристаллов. Починить коррелятор невозможно. Всё остальное – запросто, а его – нет. Его можно только заменить. Или сделать заново. Заменить нечем. Потому что два запасных рассыпались точно также, как и рабочий. Удивительно ещё, как мы сами не рассыпались вместе с ними. Гравикомпенсаторы тоже ведь … того, хоть их-то как раз починить можно. Если бы не успели нырнуть…. Вообще-то, случилось, как я понимаю, самое настоящее чудо. Получается, что контур, уже накрываясь медным тазом, за какую-то тысячную долю секунды до гибели, успел выполнить свою главную и единственную функцию. А именно – перебросить нас вместе с кораблём в гиперпространство. Целыми, между прочим, и невредимыми. За что ему и вечное спасибо.

– Вот именно, что вечное, – сказал Оружейник. – Что может быть ближе к вечности чем гиперпространство? В философском, так сказать смысле.

– Философ… – хмыкнул Доктор. – А помните, мы когда-то починили гипер простым и действенным способом? Ну, когда разогнались, а потом резко тормознули…

– Не надо себя обманывать, – вздохнул Капитан и снова ощупал голову. – Тогда контур был цел. И оба запасных тоже.

– И вообще всё было наоборот, – добавил Механик. – Мы тогда в обычном пространстве находились, а нам нужно было в гипер нырнуть.

– Да я понимаю, – сказал Доктор. – Просто вспомнил.

Экипаж притих. Каждый вдруг отчётливо понял, что на этот раз они, как говаривали предки, попали. Всерьёз и надолго. Если не навсегда.

Отнюдь не радостное молчание нарушила Вишня.

– Господа, – она улыбнулась всегдашней своей доброжелательной улыбкой. – Вы, надеюсь, помните, отчего я выбрала именно ваш корабль? О ваших приключениях и способности выпутываться из самых безнадёжных ситуаций легенды ходят по галактике. Я, конечно, не специалист, но уверена, что вы что-нибудь придумаете. Не будем отчаиваться. Воздуха у нас хватит надолго, продуктов тоже, друг другу мы ещё смертельно не надоели. А всё остальное…. Поживём – увидим. Кажется так вы, люди, говорите? Очень мне нравится эта ваша поговорка, какая-то она совсем лируллийская.

– Оптимизм – штука хорошая, – сказал Штурман. – А гиперпространство – штука непознанная и непредсказуемая. Если даже мы каким-то чудом из него выскочим, то, боюсь, даже богу не будет известно, где именно мы окажемся.

– Вот когда выскочим, – проворчал Капитан, тогда и оглядываться будем. – А пока…. пока неплохо бы пообедать. Не знаю, как вы, а я со всеми этими волнениями изрядно проголодался!

Словно вагоны бесконечного товарняка, потянулись дни. Сказать, что экипаж «Пахаря» скучал – это ничего не сказать. Гиперпространство вообще имеет свойство угнетать психику человека. Неделя-две ещё ничего. Но затем незаметно подкрадывается апатия, наваливается всеобъемлющая лень, исчезают мысли и притупляются чувства. Даже инстинкты становятся какими-то ненастоящими и теряют свою глубинную суть. Опытные космонавты умеют с этим бороться – так старый пьяница знает, что делать с многодневным похмельем, – гораздо хуже приходится новичкам. Впрочем, новичков на борту «Пахаря», к счастью, не было.

Те же лируллийцы, кстати, переносят гиперпространство легко, их гораздо больше нервирует обычный космос. Оно и понятно, – в космосе особенно чувствуется враждебное расстояние до родного дома, где под ногами-корнями мягкая земля, а над руками-ветвями глубокое доброе небо. Человек тоже привязан к земле, но, согласитесь, если вы наполовину растение, то ваша привязанность к этой самой земле будет иметь несколько иной характер. А гиперпространство…. В нём нет расстояний и, возможно, времени тоже нет.

Время, как количественное выражение происшедших изменений (в живых существах и материальных предметах), существует лишь здесь, внутри металлокерамической оболочки грузовика класса С «Пахарь», а там, за бортом…. Ровный серый свет ниоткуда, который совершенно не с чем сравнить. Ничто, оно и есть ничто. А если за бортом ничто, значит дом твой сейчас тут, внутри этой металлокерамической оболочки, где есть воздух, пища и добрые товарищи, которые хоть и не твои соплеменники, но тоже разумны и вполне достойны, если не любви, то хорошего отношения. Тем более, что им сейчас хуже чем тебе.

Так или примерно так думала Вишня, когда вечером, на тридцать восьмые сутки их стремительного дрейфа в никуда, после ужина, вся команда (вахты за ненадобностью Капитан отменил вплоть до особого распоряжения) по обыкновению расположилась в кают-компании с бокалами «Милого Джона» в руках.

Тридцать восемь суток в гиперпространстве – это много. Это много даже по обычным меркам, потому что среднее время нырка – одна-три недели. Меньше недели – короткий нырок, больше трёх – длинный. И это, когда экипаж знает, что рано или поздно нырок закончится. А вот если идёт уже шестая неделя, и впереди затаилась вечность….

Но была Вишня, в присутствии которой экипаж невольно подтягивался и гнал прочь хандру и уныние. Был корабельный робот Умник, непревзойдённый мастер приготовления лучшего в мире лекарства от гиперпространственной тоски – коктейля «Милый Джон». Были, в конце концов, опыт и мужество.

Не было только одного – выхода из этой безнадёжно скучной и в, конечном счёте, смертельно опасной для здоровья и жизни ситуации.

– Хороший коктейль, – сказал Механик, отхлебнув из бокала. – Впрочем, он всегда хороший. Всё-таки наш Умник – удивительный робот. Второго такого нет на всём космофлоте.

– Плохо только, что всё кончается, – заявил Оружейник. – Продуктов-то у нас до фига, а вот как обстоят дела со спиртным? Безалкогольный «Милый Джон» – это всё равно, что любовь без секса.

– Вечно ты паникуешь, – сказал Доктор. – Спирт можно выгнать практически из любой органики растительного происхождения, которой у нас, как ты справедливо изволил заметить, навалом…

Механик захохотал и поперхнулся коктейлем.

– В чём дело? – не понял Доктор.

Капитан, сдерживая улыбку, показал ему глазами на Вишню, которая с невозмутимым видом изучала содержимое своего бокала.

– Э-э…а-а… я вовсе не имел в виду госпожу Вишню… – начал было Доктор и умолк, потому что теперь хохотали все. Включая госпожу Вишню.

Настроение поднялось. Быстро оправившийся от смущения Доктор, поведал собравшимся историю о том, как лет пятьдесят назад экипаж грузопассажирского корабля «Танаис», совершавшего регулярные рейсы между Землёй и колонией Нова Слава, в течении долгого времени постоянно обогащался, продавая колонистам, запрещённый на Нова Славе контрабандный алкоголь.

– Собственно, это нельзя было назвать контрабандой, – рассказывал Доктор. – Потому что никакого алкоголя с Земли не везли. Тщательные осмотры таможенной службой корабля на Земле и ещё более тщательные в порту Нова Славы ни разу не обнаружили ни единого контрабандного грамма спиртного. И тем не менее спиртное на продажу у «Танаиса» было. И в больших количествах. Экипаж гнал спирт прямо на борту во время пути, который занимал вместе с разгоном и торможением ровно сорок два дня. Трудовые декалитры прятали в запасных баках аварийных модулей, горючее из которых, разумеется, предварительно сливали. Ну а потом, когда «Танаис» торчал в порту на разгрузке, профилактике и погрузке, а контроль над кораблём и экипажем значительно слабел, скачать из баков и вывезти драгоценную влагу за пределы порта было делом техники. Самое забавное же заключается в том, что всё это совершенно случайно раскрылось уже после того, как Нова Славе был отменён жесточайший сухой закон.

– Поучительная история, – заметила Вишня, когда Доктор закончил. – Она говорит, по-моему мнению, о том, что человек, равно, как и любое другое разумное существо, всегда найдёт выход из положения… О, простите, господа, я не хотела намекать на наши печальные обстоятельства.

– Ничего, – пожал плечами Капитан, – Намекай, не намекай, а обстоятельства все рано никуда не денутся. В нашем положении поиски выхода уже вряд ли к чему-нибудь приведут. Тридцать восемь дней уже ищем… Хотя искать, конечно, надо. Пока живы.

– Опять же и делать все равно больше нечего, – сказал Штурман.

– Эх, не знаю, как вы, – воскликнул Оружейник, – а я надеюсь на чудо! Вдруг случится чудо, и мы все будем спасены.

– Это на какое же такое чудо ты надеешься? – с подозрением осведомился Доктор.

– Ну, не знаю… – покосился на Доктора Оружейник и, помолчав, негромко добавил. – Например, на Человека-Т.

– О-па, – сказал Механик, – начинается. Умник, срочно двойной усиленный «Милый Джон» Оружейнику!

– А что, – умиротворённо заметил Капитан. – Почему бы не помечтать? Я Оружейника как раз очень хорошо понимаю. Сам уже мозги сломал на всём этом. И ведь как было бы хорошо! Появился Человек-Т и всех спас. Эх, жаль, право, что он всего только легенда.

– Кто это – Человек-Т? – заинтересованно спросила Вишня. – И что за легенда? Расскажите, пожалуйста, мне очень интересно.

На пороге кают-компании появился Умник с одним бокалом «Милого Джона» в манипуляторах и спросил:

– Кому, говорите, двойной усиленный?

– Отставить двойной усиленный, – махнул рукой Капитан. – А принеси-ка ты нам, дорогой, ещё по одному обычному. На всех.

– Не много вам будет? – осведомился Умник. – Как-никак триста миллилитров в каждом бокале. При тех градусах, которые….

– Р-разговорчики! – сделал вид, что рассердился Капитан. – Выполнять. Кру-гом!

– Моё дело – предупредить, – сказал Умник и величественно удалился на камбуз.

– Бокал оставь! – запоздало крикнул вслед Оружейник, но ответа не получил.

– Итак? – закинула ногу за ногу Вишня, поудобнее устраиваясь в кресле. – Дама ждёт рассказа, между прочим.

– Всё-таки вы делаете поразительные успехи, – заметил Доктор. – Вас теперь совершенно невозможно отличить от человека.

– А сразу было возможно? – Вишня отпила из бокала и поставила его на стол изящным точным движением.

– Сразу – да. То есть, внешний вид идеальный. Но движения и, я бы сказал, общая повадка…. Чувствовалась в ней некая скованность и наигранность. Особенно, когда вам приходилось садиться, вставать или просто подолгу сидеть. Для человека сидеть и лежать – естественное состояние, для вас же, лируллийцев, наоборот. Вот и видно было, как вам трудно.

– Я старалась, – сказала Вишня. – И должна заметить, что мне даже стало нравиться эти положения вашего тела. Действительно, очень удобно. Но вы зря пытаетесь уйти от темы, всё равно я не забуду, и не надейтесь.

– Да я уже знаю, что рассказывать всё равно мне придётся, – притворно вздохнул Доктор. – Хотя эту легенду знают все.

– Как же все… Я, например, не знаю. А вам, разве, не хочется рассказать её для меня?

– Хочется, хочется, – подмигнул Вишне Механик, – просто так у прирождённых рассказчиков принято испокон веков. Сначала нужно как бы дать себя уговорить, понимаете? А то получится, что он сам напросился, а это неправильно. И самооценка страдает, и у слушателей меньше уважения.

– Эй! – воскликнул Доктор. – А ну-ка прекращай выдавать профессиональные тайны!

– Подумаешь, тайна! – весело фыркнула Вишня. – У нас, лируллийцев, то же самое.

– Ну, раз то же самое, – сказал Доктор, – тогда слушайте. Есть у нас, космонавтов, древняя легенда о Человеке-Т. Этой легенде уже лет, наверное, двести с лишним. То есть столько же, сколько активному освоению человечеством космического пространства. Первые упоминания о Человеке-Т, насколько я знаю, восходят ещё к тем временам, когда мы начали путешествовать по Солнечной системе. Легенда гласит, что безнадёжно терпящий бедствие космолёт, всегда может рассчитывать на помощь Человека-Т. Когда умирает последняя надежда, и космонавты понимают, что уже никто и ничто их не спасёт и пора готовиться к смерти, непонятно откуда на борту появляется Человек-Т. Никто никогда не видел его лица, потому что он всегда облачён в древний скафандр с зеркальным шлемом. Он спрашивает у капитана или у тех, кто пока ещё жив, что именно случилось и после этого спасает корабль и людей. Причём спасает по-разному, в зависимости от обстоятельств. Иногда он доставляет на борт несколько баллонов с жидким кислородом, чтобы экипаж и пассажиры, если они есть, могли продержаться те самые несколько часов, за которые успеет прийти помощь. Иногда говорит, что сходит за помощью сам и исчезает. А помощь через некоторое время действительно приходит. При этом некоторые члены экипажей спасательных кораблей потом иногда проговариваются (по официальной-то версии они получают от терпящих бедствие вполне обычные «мэйдэй» и SOS), что перед ними вдруг из ничего появлялся вполне осязаемый человек в древнем скафандре с зеркальным шлемом и приводил неопровержимые доказательства того, что в таком-то сегменте погибает такой-то корабль и не может сам попросить о помощи. Обычно это была запись на плёнку, которую перед этим человек просил сделать капитана гибнущего корабля. В общем, чего только не рассказывают. Я, например, слышал историю о том, как Человек-Т спас четверых оставшихся в живых космонавтов после взрыва реактора на космолёте «Гермес». Эти четверо были на момент взрыва в скафандрах и находились за бортом, производя какой-то мелкий ремонт. Сам «Гермес» крутился на высокой орбите вокруг кислородной и малоисследованной планеты, будущей потенциальной колонии Земли. Погибли все, кроме этих четверых. Но и они бы отправились вслед за своими товарищами немногим позже, потому что в обычном скафандре, как вы понимаете, даже с ранцевым двигателем за плечами, совершить посадку на планету с плотной атмосферой и приличной силой тяжести невозможно даже теоретически. Этих четверых разбросало на приличное расстояние друг от друга, и они как раз занимались тем, что по рации каялись друг другу перед смертью в грехах (кислорода в скафандрах оставалось на пару часов), когда появился Человек-Т. Он-то их и спас. Дело в том, что после взрыва уцелел космокатер, на котором, разумеется, был запас кислорода и установка дальней связи. Но четверо наших везунчика об этом не догадывались. А если бы и догадывались, то… где они и где тот катер? В общем, не видели они его. А Человек-Т увидел. И транспортировал всех по очереди к этому самому катеру. Ткнул, можно сказать, носом прямо в переходной шлюз. Ткнул, дождался пока все перебрались внутрь, и пропал. Они ему даже спасибо сказать не успели. Натурально, когда прибыла помощь, четвёрка отважных не стала распространяться о случившемся, а просто сообщила, что в момент взрыва как раз и находилась внутри катера и проводила очередные профилактические работы…. Психически ненормальным никому не хочется оказаться, верно? Это потом уже, через годы, у людей развязываются языки. Да и как не рассказать при случае да за хорошим стаканом захватывающую байку своему же брату-космонавту?

– Так байку или быль? – очень по-человечески приподняла бровь Вишня (за последние недели она не только правильно сидеть и двигаться научилась, но и замечательно освоила людскую мимику). – А то вы, Доктор, так хорошо рассказываете, что я почти готова во всё это поверить.

– Доктор у нас по этой части мастер, – гордо заявил Оружейник. – Не говоря уже о том, что и врач отличный. Он даже один раз выиграл чемпионат флота по космическим байкам.

– Какой-какой чемпионат? – изумилась Вишня.

– Чемпионат флота по космическим байкам, – любезно пояснил Капитан. – Есть у нас такое… э-э… неофициальное мероприятие.

– Немедленно расскажите! – потребовала Вишня. – А потом вернёмся к легенде о Человеке-Т.

– Да тут и рассказывать-то особенно нечего, – сказал Капитан. – Раз в два года на Луне в знаменитом баре «Коньячный Путь», что расположен в Тихо Сити, собираются лучшие трепачи земного космофлота и травят байки.

– Тра-вят бай-ки, – медленно повторила вслух Вишня. – Это как?

– Жаргон, – пояснил Механик. – В переводе на нормальный язык означает «рассказывают истории». Они, значит, рассказывают, а компетентное жюри судит. А потом определяет победителя. Учитывая мнение слушателей. Слушатели же – чуть ли не весь космофлот, потому что рассказы эти транслируются на все корабли, которые в этот момент находятся в пределах досягаемости дальней связи. Там куча всяких правил, главное из которых – не повторяться и не повторять других. То есть, если кто-то уже рассказал эту историю, ты её рассказывать не имеешь права.

– И вы, Доктор, были чемпионом? – с уважительным восхищением осведомилась Вишня. – Это же, наверное, очень трудно!

– Мне просто повезло, – чуть поклонился Доктор.

– Не скромничайте, не скромничайте, – погрозила ему пальцем Вишня, на которую «Милый Джон» уже явно оказал своё благотворное воздействие (лируллийский организм усваивал алкоголь быстрее чем человеческий), – я всё-таки пристально изучала вашу историю и знаю, что вы, люди, очень любите устраивать всяческие соревнования и относитесь к ним со всей серьёзностью… Так что там было дальше с этим вашим Человеком-Т?

– С ним – ничего, – сказал Доктор. – Он как был легендой, к сожалению, так и остался.

– Я, между прочим, – сказал Оружейник, – лично знал одного бармена, который тоже лично знал одного космотуриста, спасённого Человеком-Т.

– Ну да, – усмехнулся Механик. – Разумеется, бармена. Кого же ещё? Они всегда все знают!

– Ты хочешь сказать, что я вру? – обиделся Оружейник.

– Упаси боже! Просто я знаю, что на любую историю любого бармена в обитаемой вселенной необходимо давать некоторую поправку. Назовём её поправкой на память и воображение.

– Нет, нет, прошу вас! – воскликнула Вишня. – Мне очень понравилась эта легенда, не надо разрушать очарования! А то вы сейчас все рационально объясните, и она исчезнет.

– Вот уж не думал, – улыбнулся Доктор, – что лируллийцы столь мечтательны и романтичны. Я почему-то думал, что эти качества больше свойственны нам, людям.

– Во-первых, – совершенно человеческим жестом загнула к ладони мизинец Вишня, – я лируллийка. По-вашему, женщина. Да и по-нашему тоже. А разумное существо женского пола любой расы менее, скажем так, рационально чем существо пола мужского. И более интуитивно. Ну, а во-вторых, не забывайте, что я в человеческом теле и среди вас, людей, провела уже достаточно много времени, чтобы успеть перенять хотя бы частично ваш образ мыслей и чувств.

Так они и провели этот вечер, беседуя, смеясь и подшучивая друг над другом. Им даже удалось на короткое время забыть о том, то завтра их ждёт ещё один безнадёжный день в череде дней прошедших и будущих.

Глава четвёртая

Механик проснулся среди ночи. В каюте, как и положено «ночью», было темно, только помаргивали жёлтым и зелёным огоньки индикаторов на ПКП (персональный коммуникационный пульт), да сквозь неплотно прикрытую дверь просачивался из общего коридора приглушённый на время сна свет.

Проснулся Механик с тревожно-странным ощущением того, что его разбудило какое-то внешнее воздействие.

Звук?

Да, кажется, это был звук. Посторонний звук.

Механик знал наизусть все звуки, которые могут возникнуть ночью на корабле. Да и днём тоже. За годы и годы, проведённые в космосе на борту «Пахаря», он научился не только легко идентифицировать любой шум на корабле, но и определять на слух многие неисправности. Корабль в этом смысле напоминает живое существо, у которого при болезни учащается сердцебиение и дыхание становится тяжёлым и хриплым. И ещё Механик совершенно точно знал, что посторонний звук, звук, природу которого он точно и сразу не может определить, может означать только одно: опасность.

Собственно, этому Механика ещё в детстве научил его прадед, человек лесной, таёжный, не переносящий на дух города и большинства достижений цивилизации. Такие люди, наверное, будут всегда. Они не хотят быть «как все», живут своей, только им понятной жизнью и чувствуют себя прекрасно, тем более, что свой образ жизни никому не навязывают. В детстве родители Механика часто оставляли сына на лето в глухом таёжном углу, где тот под руководством прадеда учился бесшумно ходить по лесу, ловить рыбу с помощью подручных средств, разжигать костёр в самую дождливую погоду. И различать таёжные звуки прадед учил правнука тоже. Вот бурундук прошуршал в свою норку, вот крикнула тревожно лесная птица, а вот и ветка сухая неосторожно хрустнула под лапой медведя. «Знакомый звук не страшен, – учил прадед, – потому что ты знаешь, что он означает и всегда успеешь приготовиться, даже если впереди тигр или медведь. Страшен звук незнакомый. Его бойся и будь вдвойне осторожен!».

За долгую жизнь Механик неоднократно имел повод убедиться, что прадед был прав. Космос, разумеется, не тайга, но если посмотреть шире, философски, так сказать, посмотреть, то… В общем, что касается знакомых и незнакомых звуков, ничем тайга от космоса не отличается.

Итак, был звук. Словно что-то сначала прошелестело, а потом едва слышно щёлкнуло….

Механик сел на койке и прислушался. Нет, все тихо. Или он уже слышал когда-то нечто подобное? Когда-то очень давно…. Он проснулся окончательно и постарался вспомнить. Зажечь, может, свет? Нет, в темноте память работает лучше. Тонкий, на грани свиста, шелест и затем щелчок. Шелест – щелчок…

И тут он вспомнил.

Именно с таким звуком открывалось и закрывалось спектролайтовое забрало в шлеме давным-давно устаревшего скафандра типа «Скаймен», устройство которого он изучал на первом курсе Высшего Инженерно-космического училища бог знает сколько лет назад.

Что же получается, размышлял Механик, влезая в комбинезон и ботинки, мы тут спим, «Пахарь» в гиперпространстве, а по кораблю кто-то шляется в скафандре «Скаймен», который сейчас можно найти разве что в Музее Космонавтики? Или я ошибся, и это был какой-то другой звук? Ч-черт, может, просто нервы шалят, а я тут начну сейчас изображать из себя свихнувшегося Шерлока Холмса. Доктора разбудить…. А при чём здесь Доктор? Звук-то я слышал или нет? Хм-м, вроде, слышал. А может, он мне только приснился. В любом случае посмотреть самому и все проверить никогда не помешает. Даже, если таким образом я напрямую потакаю собственному безумию. Именно безумию, потому что я совершенно точно знаю, что на борту нет скафандров типа «Скаймен», а значит, и ходить в них некому. Не говоря уже о том, что хождение в любом скафандре по находящемуся в гиперпространстве кораблю, – это полная шизофрения. Если, конечно, реактор не течёт. А он не течёт. Иначе бы аварийная сирена давно уже… Или?!

Механика буквально подбросило, и через секунду он уже сидел перед экраном ПКП и набирал запрос корабельному компьютеру. Ещё через секунду был получен ответ, из которого следовало, что реакторный отсек в полном порядке. Механик успокоился, подумал и набрал следующий запрос. А получив ответ, запустил обе пятерни в свои жёсткие чёрные волосы и яростно почесал голову. Ответ гласил: «Десять минут назад человек в скафандре «Скаймен» вышел из кают-компании и проследовал к отсеку гипердвигателя».

«Идентификация», – набрал Механик.

«Не идентифицируется», – высветился ответ.

Поднять тревогу? Нет, пожалуй, не стоит пока. Сходить с ума, так одному….

Стараясь двигаться бесшумно, Механик вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь каюты.

Так. Сначала отсек гипердвигателя. Может, он ещё там….

Отсек гипердвигателя располагался четырьмя ярусами выше, но Механик, отвергнув лифт, воспользовался трапом – меньше шума.

Овальная массивная дверь, ведущая в отсек гипердвигателя, была приоткрыта, хотя Механик отлично помнил, что закрывал её, когда был здесь последний раз. Он вообще имел привычку закрывать за собой двери. На самом деле открыть эту (и любую другую) дверь на корабле мог любой член экипажа, включая Умника. Но для гостей, например, или пассажиров данная конкретная дверь была недоступна. Так же, как и дверь, ведущая в реакторный отсек, оружейную и ещё некоторые помещения «Пахаря». То есть, для того, чтобы посторонний мог попасть в тот же отсек гипердвигателя, его должен был сначала идентифицировать бортовой компьютер и, определив степень допуска, открыть доступ. Или не открыть. В данном случае компьютер не смог идентифицировать человека в скафандре «Скаймен». Однако дверь была открыта.

Шевеля от напряжения кожей на лбу, Механик с минуту смотрел на злосчастную дверь, после чего вспомнил, что изнутри её можно открыть и без всякого допуска. Просто рукой вытащить запор и толкнуть вбок.

Бред. Как этот «скаймен» внутри-то оказался? С Земли там прятался? Так там и спрятаться негде. И вообще, бред полный и окончательный. Если бы на корабле был «заяц», его бы давно обнаружили системы слежения. Не говоря о том, что ему, «зайцу», жрать что-то надо. М-да, как не крути, а необходимо посмотреть самому.

На секунду пожалев, что не заскочил предварительно в оружейную и не взял парализатор, Механик осторожно, по стеночке, приблизился к двери и заглянул в широкую щель….

Никого. Так он и думал. Что ж, видать, бортовому компьютеру пора сделать ха-арошую профилактику с последующим полным тестированием. Совсем, бедолага, сбрендил от длительного пребывания в гиперпространстве. Наверное, ему это вредно. Мы, люди, терпим, а он уже слегка крышей поехал. Но звук-то я слышал или нет? Ерунда, показалось. Надо было вовремя перекреститься, а не придумывать себе на голову бог знает что. И всё-таки….

Почти спокойно Механик толкнул дверь влево, вошёл в отсек и замер, приоткрыв рот.

Прямо на уровне глаз переливался густым синим светом индикатор сигма-заряда….

Безуспешно стараясь унять нетерпеливую дрожь в руках, он с третьей попытки открыл крышку сигма-коррелятора и вынул контур из гнезда. Впрочем, этого можно было и не делать. Он и так уже видел, что сигма-коррелятор совершенно цел и готов к работе. Только, что называется, кнопку нажми.

А ещё через двадцать минут экипаж «Пахаря» и лируллийка Вишня, поднятые из постелей, собрались в кают-компании. Механик их уже ждал, по своему обыкновению вытянув длинные ноги чуть ли не на середину помещения и покуривая сигаретку.

– Ну, рассказывай, что случилось, – буркнул Капитан и пригладил торчащие со сна рыжие волосы. – Может, сон плохой приснился?

– Ага, сон. Вот он, сон мой, на столе лежит. Один и второй. А про третий я вам потом отдельно расскажу. На закуску.

Все, как по команде, посмотрели на стол. Там имела место быть толстая большая и чёрная тетрадь, а рядом с ней – желтоватый лист писчей бумаги, на котором было что-то написано от руки.

Любопытный Оружейник первым подскочил к столу и склонился над листом.

– Это записка! – провозгласил он.

– От кого? – спросил Штурман.

– Читай вслух! – приказал Капитан.

Оружейник взял бумагу в руки, кашлянул и начал:

«Уважаемые господин Капитан и команда! Сообщаю, что ваш испорченный сигма-коррелятор успешно заменён мною на целый, и теперь вы можете выйти из гиперпространства, сориентироваться и отправиться домой, на Землю. Я слишком долго пробыл в одиночестве и пока не готов тоже, вслед за вами, туда вернуться. Но, зная о легенде, которая возникла вокруг моей личности, испытываю потребность поделиться с человечеством правдой. Она – в тетради, которую вы видите перед собой. Это мои личные записки, нечто вроде романа-дневника, основанного на происшедших со мной подлинных событиях. Прошу вас его прочесть, а по прибытии на Землю, передать в какое-нибудь крупное издательство с целью опубликования. Лучше в ЭКСМО-ПРЕСС, чьи книги я когда-то любил.

Удачи!

С уважением, Леонид Житинев (Человек-Т)».

Оружейник перевернул лист обратной стороной, тщательно его осмотрел и бережно положил на стол.

– Все, – доложил он. – Больше там ничего не написано.

– Слушай, Механик, – сказал Штурман. – Я понимаю, что тебе захотелось нас развлечь, посмешить и вообще поддержать морально. Но это не смешно. Особенно среди ночи.

– Вы думаете – это шутка? – спросила Вишня. – Мне почему-то так не кажется.

– Мне тоже, – сказал Доктор.

– Это шутка, Механик? – прямо спросил Капитан.

– Какие там шутки… – Механик приподнялся и затушил окурок в пепельнице. – Во-первых, это не мой почерк. А во-вторых…. Можете подняться в отсек гипердвигателя и лично, так сказать, убедиться. Там в гнезде торчит новёхонький и целёхонький контур. Он же сигма-коррелятор. Так что прямо сейчас можем выскакивать из этой чёртовой ямы.

– Так… – поскрёб небритый подбородок Капитан. – Пошли в рубку.

– Э! А тетрадь? – воскликнул Оружейник. – Надо же посмотреть, что в тетради и….

– Ты предлагаешь прямо сейчас и немедленно устроить вечер ночь художественного чтения? – холодно осведомился Капитан.

– Э-э…

– Прибери её пока. К себе в оружейную, что ли…. Только напомнить мне потом не забудь.

– Я не забуду, – пообещал Доктор, ободряюще кивнув Оружейнику.

И они все отправились в рубку.

В рубке Капитан и Штурман немедленно уселись на свои места и с ходу начали тестирование систем корабля на предмет немедленного выхода из гиперпространства. Тестирование показало, что корабль готов. Хоть сейчас.

– Ну что, орлы, – повеселевшим голосом спросил Капитан. – Выходим? Или, может, подумаем?

– Не томите душу, Капитан, – проворчал Доктор. – Выходим.

– Хорошо. Ради такого случая и в виде исключения разрешаю экипажу и пассажирам остаться в рубке. Пристегнитесь только.

Когда на обзорном экране мигнула и засияла мириадами звёзд родная чёрно-бархатная тьма, экипаж «Пахаря», подхватив с кресла слегка растерянную, но радостную Вишню, пустился в пляс.

Заглянувший в рубку Умник, некоторое время молча взирал на пятерых людей и одну лируллийку, скачущих, обнявшись за плечи, по кругу, после чего развернулся и отправился на камбуз готовить совсем лёгкий коктейль «Милый Джон» (крепкий с утра – вредно) и праздничный завтрак.

Завтрак был накрыт в кают-компании.

Присутствовали все, кроме Штурмана, которого Капитан безжалостно оставил на вахте. Впрочем, Штурман и сам бы на ней остался, без всякого приказа, потому что благополучно выйти из гиперпространства в их ситуации было мало. Надо было теперь ещё и определиться в пространстве обычном, – уж очень долго они перемещались неведомо куда. Так что Штурман попросил Умника принести ему завтрак в рубку, активировал бортовой компьютер и сказал, чтобы ему не мешали, пока сам не позовёт.

– А теперь докладывай, – сказал Механику Капитан, когда пришло время кофе, – как это всё случилось.

И Механик рассказал.

О том, как проснулся от незнакомого звука и обо всём, что последовало далее. Вплоть до того момента, когда он интуитивно решил заглянуть в кают-компанию и обнаружил там на столе тетрадь и записку.

– … и тогда я разбудил вас, – закончил он.

– Как причудливо иногда устроена жизнь, – сказала Вишня.

Только вчера я услышала эту удивительную легенду о Человеке-Т, и вот – пожалуйста. Интересно было бы на него посмотреть, конечно.

– Идиоты! – хлопнул себя по лбу Капитан. – Если бортовой компьютер не идентифицировал человека в скафандре «Скаймен», то это не значит, что он не сохранил запись! Механик, ты что, не догадался посмотреть?

– Да… как-то не до того было, – смутился Механик. – Когда я понял, что мы снова можем летать, сразу же разбудил вас. А потом не до того было.

Тут же, прямо из кают-компании, послали запрос бортовому компьютеру и уже через пару секунд на экране дисплея пошла запись.

– Вот он! – выдохнул Оружейник, когда камера слежения показала громоздкую неуклюжую фигуру, выходящую из дверей кают-компании.

– Действительно, «Скаймен», – заметил Капитан. – Надо же. Я уж и забыл, как он выглядит. Помню как-то раз… Ладно, потом.

– Жалко, лица не видно. Он к нам всё время спиной. – сказал Доктор.

Тем временем фигура медленно прошествовала по трапу наверх, к отсеку гипердвигателя. У запертой двери человек в скафандре остановился и, словно задумался.

Теперь они увидели его лицо в профиль. Крупный, с горбинкой, нос, чуть оттопыренная нижняя губа, карий внимательный глаз под нависшей бровью, резкие глубокие морщины на лбу и впалых щеках. Этот человек не выглядел старым, но было сразу видно, что пережил он к своему возрасту достаточно.

– К-хм… – кашлянул Капитан.

И тут случилось нечто непонятное. Человек исчез.

Только что он стоял перед запертой дверью в отсек гипердвигателя, и вот его уже нет.

В полном молчании прошло ещё около двух минут, в течении которых Капитан, Механик, Доктор, Оружейник и Вишня терпеливо наблюдали пустой коридор. А потом дверь поползла в сторону и замерла в полуоткрытом положении.

– Все, – сказал Доктор через некоторое время. – Кино закончилось. Главный герой сделал своё дело и ушёл, не простившись.

– Не понимаю, – покрутил головой Капитан. – Куда он делся? И как прошёл через дверь? Фокус какой-то…

– По-моему, нужно теперь почитать его записи, – сказала Вишня. – Не зря же он их нам, то есть, вам оставил. Наверное, мы все из них узнаем.

– Что, прямо сейчас? – неуверенно спросил Капитан.

– А почему бы и нет? – удивился Доктор. – Штурман все равно ещё не скоро определится с нашими координатами. А мы ему потом расскажем. Или сам почитает, если захочет.

– Ну … ладно, – согласился Капитан. – А кто читать будет?

Экипаж в явном затруднении переглянулся.

– А можно мне? – спросила Вишня. – Я умею читать на вашем языке и мне это очень интересно.

– Желание дамы – закон, – тут же среагировал Доктор.

– Почему бы и нет? – сказал Капитан. – Неси тетрадь, Оружейник!

Вступление

Я долго думал над тем, в каком жанре вести эти записки. В жанре дневника? Не получится. Хотя бы потому, что дневник предполагает точную датировку событий, а я зачастую не помню, когда именно со мной произошло то или иное. Да и вообще, дневник – интимное дело и предназначен, скорее, для самого себя, а мне хочется, чтобы эти записки нашли своего читателя.

Может быть, в жанре мемуаров?

Тоже не подходит. Мемуары пишутся в основном тогда, когда человек чувствует приближение смерти и знает – всё, что он мог совершить основного в жизни, он уже совершил. Я же отчего-то думаю, что ещё поживу на этом свете и кое-что успею сделать, кроме того, что сделал уже.

Но если не дневник и не мемуары, то что тогда?

Ответ пришёл однажды ночью. Сразу и неожиданно. «А почему бы тебе, Лёня, не написать нечто вроде романа?», – подумал я. – Пусть это будет художественное произведение. Все равно по прошествии стольких лет ты не сможешь объективно восстановить даты и факты, но на интуитивном, чувственном уровне, пожалуй, вполне на это способен. То есть, ты вполне можешь создать художественно правдивое литературное произведение. Или, во всяком случае, такое, которое с интересом воспримет читатель. А уж историки и архивисты пусть разбираются в том, соответствует ли рассказанное мной действительности или нет». Я понял, что это самый лучший выход. Именно роман. Или нечто похожее на него. Возможно, моё решение носит слишком безответственный и самоуверенный характер (дело в том, что я никогда не писал романов), но я его принял и честно постарался выполнить. И теперь предоставляю на суд читателя то, что у меня получилось.

Ваш Леонид Житинев

Эпизод первый

Я стоял возле окна и смотрел на заходящее солнце. Был август месяц начала двадцать первого века, пятница. То есть, впереди меня ожидали два бесконечно скучных выходных дня.

Надо заметить, что за последний год или даже полтора моё отношение к выходным резко изменилось. Если раньше я ждал их с нетерпением щенка, которого вот-вот обожаемый хозяин выведет на прогулку в широкий прекрасный и незнакомый мир, то нынче…. Нынче я не ждал от выходных ничего. Ни хорошего, ни плохого. Неизменная тоска у телевизора и каменно молчащий телефон, – вот и все мои выходные.

Нет, разумеется, иногда выпадали и весёлые субботы с воскресеньями. Например, когда мой единственный друг, бизнесмен и авантюрист (хороший бизнесмен всегда немного авантюрист) Витька Бондарь, оказывался вдруг свободен, и вспоминал о моём существовании. Тогда он заезжал за мной, и мы отправлялись развлекаться.

Впрочем, и развлечения эти последнее время стали какими-то однообразными. Ну, баня. Ну, водка. Ну, девочки. Можно в обратной последовательности. Ещё шашлыки на природе с той же водкой и девочками. Правда, однажды мы с ним слетали на два дня в Крым, в Коктебель, и это было действительно здорово. И ещё один раз прыгали с парашютом (я так до сих пор и не разобрался в тех чувствах, которые тогда испытал).

Но Витька – человек занятой, и свободные дни бывают у него редко. А самостоятельно развлекаться я разучился. Да что там – развлекаться, просто жить – и то… И ведь понимаю, что утратил вкус к жизни, что в тридцать лет это недопустимо, что нужно срочно принимать меры… Все понимаю. Но сделать ничего не могу. Пока. Одна надежда, что именно пока….

Итак, я стоял у окна в снимаемой мною квартире на одиннадцатом этаже и смотрел на закат.

Я люблю московское небо.

Есть в нём какая-то особая глубина и ширь, чистота и пронзительность. Иногда мне кажется, что московское небо создавал скульптор, а не живописец, если вам понятно, о чём я говорю. Солнце уже скрылось где-то за Серебряным Бором, и я уже почуял приближение очередного пустого вечера в пустой квартире, который мне суждено провести за пустой голливудской поделкой или не менее пустой книгой современного русскоязычного автора, когда в мою голову пришла банальная, но неожиданная мысль.

«А не выпить ли мне пива?» – подумал я.

И не одному, а среди людей. Пусть даже и незнакомых.

Мысль эта меня сначала радостно удивила, а потом подтолкнула к простейшим действиям. А именно: я обулся, сунул в карман деньги, ключи и покинул квартиру.

Как раз недалеко от моего дома совсем недавно открылось кафе со стандартным набором услуг: свежее пиво (а где оно сейчас несвежее?), водка-коньяк-вино, немудрёная еда, кофе, чай, прочие напитки. Цены вполне по карману таким, как я – людям, зарабатывающим на сносную жизнь, но не умеющим претендовать на большее.

Народа в кафе оказалось довольно много, и народа разного. Вон четверо работяг в углу пьют свою водку с пивом и дымят дешёвыми сигаретами. Вон несколько гостей с Кавказа сдвинули два столика и наслаждаются московским августовским вечером в обществе трёх прелестных, но несколько потасканных дам. Явно небогатая семейная пара у окна сидит с кофе и пирожными. Троица школьников за пепси-колой. А вон и не опустившиеся ещё до самого дна, местные бездельники-алкоголики цедят пиво и косятся по сторонам в надежде встретить щедрого кореша-знакомого с деньгами и раскрутить его на кружку-другую, а то и на бутылку чего покрепче.

Свободные места, однако, были. И даже свободные столики. Я выбрал столик в углу, заказал официантке две бутылки пива «Золотая бочка» (светлое), фисташки и, откинувшись на спинку стула, закурил.

Когда-то я любил подобные места. Мне нравилась их непринуждённая грубоватая атмосфера; звуки разудалой попсы из пузатого двухкассетника (made in China), от которой при желании можно легко отключиться в любой момент; запахи пролитого пива и водки, дешёвых духов, табачного дыма и верхней одежды, которую здесь не сдавали в гардероб, за неимением последнего, а в лучшем случае швыряли на свободный стул. Уют подобных заведений был хрупок и недолговечен, его легко могла разрушить какая-нибудь пьяная и наглая компания, но он, этот уют, не смотря ни на что, был, согревал руки и сердце поверхностным и во многом фальшивым, но всё же теплом; окутывал незримым и тонким коконом; защищал и прикрывал, как умел, от холодного и равнодушного города и мира. Конечно, только до определённого момента. До момента, пока не кончились деньги или настроение.

Да, когда-то… Когда-то я любил не только это, а много чего ещё.

Принесли пиво и фисташки. Стараясь не утратить в душе жалкую тень былых желаний, я выпил сразу полбокала, заел вкусными орешками южных стран и почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы продолжить.

К стенами и окнам кафе тем временем вплотную подступил вечер, а вместе с ним и неожиданный ветер, зашумевший в кронах лип и каштанов на близкой аллее.

– Будет гроза, – сказали рядом тихим голосом.

Я поднял глаза от бокала.

Человек, мужчина, лет, наверное, около пятидесяти. По всему видать, пьющий, но одежда новая, чистая и опрятная. Небрит. В одной руке – две бутылки той же «Золотой бочки», в другой – чистый бокал. Не стал ждать официантку – взял сам у стойки. Вот и собеседник.

– Разрешите?

– Пожалуйста, – разрешил я. – Не занято.

Он уселся напротив и, как мне показалось, с преувеличенной аккуратностью налил себе полный бокал пива. Выпил (его рука при этом чуть заметно дрожала), налил ещё, достал из кармана пачку «LM» и закурил. Было отчётливо заметно, что человеку уже гораздо лучше.

– Да, – сказал он окрепшим голосом. – Гроза… Скоро уже.

Я пожал плечами:

– Гроза так гроза. Мы внутри, не намокнем. А если б и снаружи – тоже ерунда. Лето пока. Тепло.

– Э, дело не в этом! – он явно обрадовался тому, что я поддержал разговор. – Намокнуть не страшно. Но все эти молнии с громом… Если честно, то я просто грозы боюсь.

– Боитесь? – переспросил я удивлённо.

– Именно. Странно, правда? Взрослый, казалось бы, человек. Образованный. И вдруг – боится грозы!

Он засмеялся отрывистым смехом, больше похожим на кашель.

– Наверное, в детстве какая-нибудь гроза сильно вас напугала? – предположил я, чтобы не молчать.

– Нет, – он покачал головой и отпил из бокала. – Хотя я действительно боюсь грозы с детства. А боюсь потому, что не понимаю.

Я засмеялся. Это было неожиданно и забавно. Сидит человек, пьёт пиво и утверждает, что боится грозы потому, что она ему не понятна! По-моему, смешно.

– А вы разве не страшитесь непонятного? – спросил он, дождавшись, когда мой смех угас. – Я думаю, что только непонятное бывает по-настоящему страшным. Явление, которое человек понимает, испугать не может, поскольку нам известно, откуда оно возникает и как от него защититься.

– Может быть, – сказал я. – Только при чём здесь гроза? Атмосферное электричество, достигшее известного напряжения. А для защиты от молний вполне достаточно громоотвода.

– Громоотвода… – пробормотал он. – Эх… Простите, вас как зовут?

– Леонид, – представился я, помедлив.

– А по батюшке?

– Владимирович.

– А меня – Вадим Алексеевич. Так вот, Леонид… Леонид Владимирович. Поверьте бывшему физику. В природе грозы ещё очень много непонятного и загадочного. Атмосферное электричество, говорите вы так легко, словно это бутерброд с колбасой! А что такое просто электричество, не говоря уже об атмосферном? Что такое электрический ток, например?

– Поток заряженных электронов, – улыбнулся я.

Он возмущённо фыркнул и прильнул к стакану, сразу уменьшив его содержание больше чем наполовину.

– Ладно, – вздохнул он, поставив стакан на стол, и с явным сожалением посмотрел на оставшуюся бутылку с пивом.

«Э, братец, – подумал я, – так ведь и спиться недолго…».

– Чёрт с ним, с электрическим током, – продолжил мой собеседник. – Мы хотя бы сумели заставить его работать себе на благо. Но что вы скажете насчёт шаровой молнии? Вот где загадка! Даже не загадка – тайна.

– Ни разу не встречал шаровую молнию, – признался я. – Мало того, даже не встречал человека, который бы с ней сталкивался.

– Теперь встретили, – сказал он. – Я видел шаровую молнию. Дважды. И считаю, что современной науке она не по зубам.

– Мало ли, что не по зубам современной науке, – пожал я плечами. – Стоит ли так волноваться?

Окна кафе полыхнули белым светом, и тут же, без малейшей паузы, в наш разговор ворвался гром.

– Вот она, гроза, – прошептал Вадим Алексеевич, косясь на окно. – Совсем близко… Вот вы говорите, стоит ли волноваться… Как же не волноваться, если тайна? Или вас тайны не волнуют?

– Когда-то волновали, – сказал я. – Теперь – не знаю. Скорее нет, чем да.

– Разочарование в жизни, – кивнул он медленно. – Да, я понимаю, теперь это модно. Впрочем, это всегда было модно. Но я хотел рассказать вам о шаровой молнии. Об одной моей встрече с ней. Встреч этих, как я уже говорил, было две, но та, первая… она до сих пор не даёт мне покоя, потому что я не могу объяснить того, что произошло.

За стенами снова сверкнуло и прогремело. Хлынул ливень.

Э, подумал я, придётся здесь переждать. Да и куда мне торопиться? Дома никто не ждёт… завтра суббота…

– Может, чего покрепче заказать, Вадим Алексеевич? – спросил я неожиданно для самого себя.

– Ну… честно говоря, денег у меня… – пробормотал он.

– У меня есть.

– Разве что маленькую…

Я заказал маленькую «Праздничной», ещё два пива и все те же фисташки. Заказ принесли быстро. Мы выпили за знакомство, и я приготовился терпеливо слушать. В конце концов, надо же как-то было пересидеть грозу?

– Это случилась лет, наверное, тридцать пять назад, – начал Вадим Алексеевич, закуривая. – Я тогда был мальчишкой, и мой дед по отцу взял меня с собой на рыбалку. С ночёвкой. У деда была машина – «Москвич –403», знаете? И палатка была. Надо сказать, что дед у меня был человеком суровым и замкнутым, баловал меня редко, и эту поездку на рыбалку я воспринял как настоящий праздник. Но дело не в этом. Мы приехали на место вечером, дед установил палатку, а я соорудил костёр. Потом ловили рыбу и кое-что поймали. Мало поймали, поэтому спать легли пораньше, чтобы встать на утренней зорьке и снова попытать счастья. А ночью началась гроза. Вот, как сегодня. Я проснулся от жуткого грохота. Дед храпел рядом, как ни в чём не бывало. Что ему гроза, – он всю войну артиллеристом прошёл… В общем, сижу я и трясусь от страха. Молнии сверкают так, что в палатке светло становится. Кажется, что совсем рядом в землю бьют и вот-вот ударят прямо в меня. Гром небо раскалывает. Дождь сплошным потоком. Светопреставление, в общем. Сижу я, боюсь, а деда разбудить тоже боюсь. Ещё неизвестно, что страшнее – дед или гроза. Мне-то лет, наверное, двенадцать или тринадцать тогда было, то есть, большой мальчик уже. Что бы я ему сказал? Что мне страшно? Он бы мне дал «страшно»… – Вадим Алексеевич снова покосился на окна, за которыми продолжало сверкать, грохотать и лить, протянул руку к бутылке и решительно налил себе и мне. Мы выпили.

– Наконец, гроза стала уходить, – продолжил он свой рассказ. – Я уж, было, собрался ложиться, но тут… Сложно описывать это тому, кто никогда не видел. Сравнить не с чем. Разве что с каким-нибудь спецэффектом в голливудском фильме. Но кино – оно на экране, а здесь… Прямо сквозь брезент, сбоку, в палатку вплыл светящийся ярким зеленоватым светом шар. Размером, наверное, с большое яблоко. При этом, заметьте, брезент остался совершенно цел! Ни дырочки! Как вам, а?

– Возможно, он не проник в палатку, а сразу в ней появился? – предположил я, вспоминая о читанных когда-то историях про встречи с шаровыми молниями. – Сконденсировался или как там ещё это называется…

– Если бы он возник в палатке, я бы так и сказал, – перебил Вадим Алексеевич. – Нет, он именно что проник внутрь снаружи. И брезент не повредил! Но это всё ещё были цветочки, потому что ягодки ждали меня впереди. Шар повисел немного, покачиваясь из стороны в сторону… Знаете, было похоже, что он живой. Он, словно бы принюхивался к ситуации и раздумывал над тем, что ему делать дальше. Я от страха совсем оцепенел. Сидел, замерев, чуть ли дышать не забыл и глаз оторвать не мог от этой штуки. Мальчик я был начитанный, о шаровых молниях слышал и догадался, что это она и есть. Но от этой догадки легче мне не стало, потому что я сразу вспомнил прочитанное. И что взрываются, бывает, шаровые молнии, и что людей калечат, пожары устраивают и вообще очень опасны. Хотел деда позвать, разбудить, а потом подумал, что спугну незваную гостью ненароком, и натворит она в палатке бед. В общем, стараюсь не шевелиться и жду, что дальше будет. Шар покачался, покачался и начал кружить прямо над дедом. Один круг сделал, второй, третий… И вижу я, что не просто он кружится, а снижается помаленьку. Тут мне совсем невмоготу стало. Открыл я рот, чтобы деда позвать и разбудить, но шар мой крик опередил и коснулся дедовой руки, что из-под одеяла простого верблюжьего выпросталась. Прямо тыльной стороны ладони, где у деда ещё наколка была: «Артиллерия – бог войны!». Коснулся он, значит, руки и, словно присосался к коже. И стал втягиваться в руку! Ну, выглядело это именно так, во сяком случае. Вот он с яблоко, вот уже с шарик для пинг-понга величиной, вот со сливу, вишню, горошину… Все, исчез! Он исчез, я глаза закрыл и снова открыл. И увидел, что дед тоже исчез.

Я потянулся к пачке сигарет, скрывая подступивший смешок. Вот оно, дождался, начались пьяные байки. И сколько уже я их слышал за годы занятий журналистикой! Иной за бутылку тебе такое расскажет, что никакая буйная, но трезвая фантазия охватить не в состоянии. А с другой стороны, иначе русского человека и разговорить трудно. Не хочет он, русский человек, без бутылки разговаривать. Ну, ладно, разговаривай, но врать-то зачем безбожно? Впрочем, сейчас мне всё равно, что плетёт мой собеседник и собутыльник, я его историю публиковать не собираюсь. Да и пить с ним дальше тоже что-то расхотелось. Алкоголик. С ними всегда одинаково: налей стакан – потом не отвяжется. Скучно…

– … совсем у меня душа в пятки ушла, – размахивая рукой с горящей сигаретой, воодушевлённо продолжал мой не совсем уже трезвый собеседник. – Подумал сначала, что дед проснулся и выполз наружу, пока я глаза закрывал. Но – как? Я их закрыл на долю секунды, не больше. За это время не то что вылезти – с боку на бок не перевернуться. А главное – вход в палатку оставался закрытым! Палатка у нас была старая, вход не на замке-«молнии», а на завязках. Я сунулся было наружу, а выйти не могу, потому что все завязки того… завязаны. Тут гроза вроде как отдалилась, и дождь утихать стал. Я немного осмелел, узлы развязал, фонарик прихватить не забыл и вылез в ночь. Дождь уже почти кончился, но темно было, как…очень темно, в общем. Но фонарик у нас был хороший, мощный. Я его включил и стал деда искать. Молча искал, не звал. Сам не знаю почему, наверное, боялся, что вернётся шаровая молния на мой крик, и тогда мне совсем несдобровать… – Вадим Алексеевич умолк и снова протянул руку к бутылке. Там уже почти ничего не осталось, и я ждал, что он сейчас предложит мне взять ещё одну. Но он не предложил. Разлил остатки, выпил, уставился снова в окно, за которым продолжалась гроза.

– А дальше? – прервал я молчание, чтобы не показаться совсем уж невежливым – всё-таки он не попросил взять вторую бутылку…

– А дальше – нашёл я деда. По храпу нашёл. Метрах, наверное, в тридцати от палатки под кустом боярышника. Он даже не проснулся – так и продолжал себе храпеть на мокрой траве, завернувшись в одеяло.

– И? Разбудили вы его?

– Да, конечно. Но правду не сказал. Он бы всё равно ни в жизни мне не поверил. Сказал только, что проснулся, а его нет. Пошёл искать и тут, под кустом, его увидел. Дед, почесал в затылке, стал припоминать не было ли у нас в роду лунатиков, не припомнил, махнул рукой и пошёл обратно в палатку.

– А вы?

– А что я… Запомнил это на всю жизнь, теперь, вот, вам рассказал. Но вы, я вижу, не особенно мне поверили.

– Почему же? – я пожал плечами. – Верю. Но думаю, что с вами и вашим дедом случилось что-то, что вы не поняли. Не считаете же вы, в самом деле, что шаровая молния перенесла вашего деда по воздуху? Тем более, мне показалось, вы упоминали, что вы физик…

– Бывший, – кривовато усмехнулся он.

– Какая разница! Прикиньте энергию переноса. Я-то физику и в школе плохо знал, а сейчас и вовсе забыл, но все равно соображаю, что перенести семьдесят-восемьдесят килограммов на тридцать метров…

– Это был не перенос, – перебил он меня. – В том-то и дело. Подумаешь, перенос… Я бы ради такого пустяка и рассказывать вам ничего не стал. Это было мгновенное перемещение. Или почти мгновенное. Палатка-то не пострадала, как вы не понимаете! Как бы он прошёл сквозь палатку? Материальное тело всё-таки! Э, да что там говорить… Я всю жизнь над этим голову ломаю и все равно даже близко не подошёл к объяснению. А вы говорите – перенос.

– Да не говорю я ничего, – разозлился я. – Хотите объяснение? Извольте. Вы уснули, и молния вам приснилась. И всё остальное тоже. А пока вы спали, дед ваш вылез из палатки вместе с одеялом, завязал за собой вход и пошёл на речку. Покурить, например. Или нужду справить. А потом завалился под куст и уснул. Что, вы хотите сказать, что моё объяснение более невероятно, чем ваша история? Что быть такого не могло? Ха-ха. Физик, тоже мне…

Я и в самом деле неожиданно разозлился. Сидит, понимаешь, тут передо мной полуспившийся физик-недоучка и сказки рассказывает. И, главное, зачем? Как благодарность за водку, что ли? Так не нуждаюсь я в его благодарности. Ну, пусть бы рассказал он эту историю, ладно. Но что, нельзя было самому предположить, что дед просто вышел, а ему всё приснилось? Нет, обязательно надо тумана напустить, собеседника за дурака посчитать, а потом, возможно, и посмеяться над ним. Самому или с товарищами. Вот, мол, рассказал байку лоху, а он и уши развесил, водку выставил…

– Извините, если что не так, – прервал мои злые размышления Вадим Алексеевич. – Пойду я. Гроза кончается, да и домой мне пора. До свидания. Спасибо за угощение и ещё раз извините.

Он поспешно поднялся, неловко загасил в пепельнице сигарету и поспешил к выходу из кафе.

Гроза на самом деле ещё продолжалась, и мне отчего-то стало неловко. Только что злился на человека и вот уже чувствую себя виноватым.

Чёрт, обиделся, кажется. И что я на него накинулся? Сидели, разговаривали… Ну придумал человек интересную историю, и что с того? Он тебя, дурака, развлечь хотел, а ты… Эх, вот и всегда так со мной последнее время – то себя извожу почём зря, то на людей кидаюсь ни с того ни с сего.

Настроение было испорчено окончательно. Попил, блин, пивка… М-да, надо, пожалуй, тоже домой идти. Тем более, что дождь, кажется, действительно утих, пива и водки я больше не хочу, а поговорить больше всё равно не с кем.

Я подозвал официантку, расплатился и вышел на улицу.

Гроза уходила. Только ветер ещё шумел в деревьях, да редкие крупные капли дождя напоминали о близкой непогоде.

Чтобы попасть домой, мне нужно было пересечь аллею нырнуть в проход между двумя соседними панельными двенадцатиэтажками и пройти по короткой тёмной улочке, образованной железными коробками гаражей. Тут следовало смотреть под ноги, потому что на улочке этой, из-за отсутствия асфальта, после хорошего дождя возникали широкие и глубокие лужи. При этом, почему-то, всегда в разных местах.

Что заставило меня поднять голову, не знаю. Вероятно сработала так называемая интуиция. Шестое чувство, блин. Хотя откуда ей было взяться? Никогда не срабатывала, а тут – на тебе.

Как бы то ни было, а я их заметил. Трое перегородили мне дорогу, а когда я оглянулся, то увидел ещё двоих, отрезавших путь назад. Было темно, и лиц их я не видел, но то, что этим пятерым нужен именно я, понял отчего-то сразу. И тут же в ногах разлилась противная трусливая слабость, обмерло сердце, и в голове вспыхнула одна, но очень яркая мысль: «Доигрался в журналистское расследование, мудак. Тут-то тебе и…».

Бежать было некуда. Справа гараж, слева гараж, трое впереди и двое сзади.

Кричать?

Бесполезно. Даже, если услышат, то на помощь никто не придёт – дураков нет. В самом лучшем случае – вызовут милицию. Но пока те приедут, если, конечно, вообще приедут…

Драться? Пожалуй, это единственный выход. Попробовать кого-то свалить, вырваться и убежать. Боец, правда, из меня хреновый, даже в детстве я редко дрался, предпочитая решать конфликты миром, но, если прижмёт… Опять же, физически слабым назвать меня трудно – ещё каких-то десять лет назад я почти дотянул до кандидата в мастера спорта по прыжкам в воду и полностью формы пока не утратил.

– Ты головой не верти, – отчётливо сказал один из троицы. – Стой на месте и не дёргайся. Слышал о том, что за базар отвечать надо? То-то. Вот и ответишь сейчас.

Они разом шагнули мне навстречу, и я приготовился кинуться вперёд на прорыв, как тут над нами что-то затрещало фейерверочным треском, и посыпались искры. Машинально все подняли головы. Искрила проводка на столбе, видимо, повреждённая ветром, и я увидел, как из того места, откуда фонтанировали искры, вдруг полез, наливаясь объёмом и пронзительным зелёным светом круглый шар-пузырь.

Полез, надулся до размеров небольшого арбуза, оторвался от провода, завис, покачиваясь, в воздухе и неожиданно скользнул бесшумно и быстро вниз, прямо между опасной троицей и мной. Пахнуло озоном, и в кожу рук и лица словно воткнулись тысячи мельчайших иголочек.

– …ть! – попятившись, визгливо удивился тот, кто перед этим советовал мне не дёргаться и стоять на месте. – Это ещё что за хрень?

Пора, решил я. Другого времени не будет. Пока они растерялись… И кинулся вперёд и вправо, огибая зависший на моём пути удивительный шар.

Дальнейшее произошло в какую-то долю секунды. Шар, словно испуганный кот, заметался из стороны в сторону, я, стараясь от него увернуться, поскользнулся на мокрой глине, взмахнул правой рукой, удерживая равновесие… и всей кистью погрузился в яркое круглое и зелёное свечение.

Позже гораздо, когда я уже смог хоть как-то анализировать происшедшее, мне припомнилось многое. И морозный холод, вмиг разошедшийся от руки по всему телу, и сама рука, засветившаяся тем же ярким и зелёным светом (мне даже показалось, что сквозь ткань рубашки, кожу и мышцы я вижу собственные кости), и лица тех троих, кто поджидал меня в тёмном проходе между гаражами. Приоткрытые рты и выкаченные глаза с застывшим в них тупым удивлением.

Но это потом.

А в тот момент мне почудилось, что кто-то выдернул у меня из-под ног землю-матушку, и связь моего сознания с окружающим миром на время прервалась.

Очнулся я от запаха воды и леса. В голове стоял медленно утихающий звон, и первым делом я прислушался к собственному телу. Судя по ощущениям, тело лежало на прохладном песке и не испытывало физической боли. Что ж, уже хорошо. Надо открывать глаза.

Надо?

Надо.

Я открыл глаза и в первый момент почти ничего не увидел.

Потому что уже ночь, сказал я сам себе, приподнялся на руках и медленно принял сидячее положение.

Так и есть. Я сижу на песке, рядом спокойно журчит какая-то неширокая речка, за которой угадывается тёмная масса прибрежного леса, над моей головой звёздное чистое небо, а за спиной… Что у меня за спиной?

Я обернулся и посмотрел за спину. Крутой берег, смутно угадываемые в темноте крупные валуны и даже что-то вроде скалы причудливых очертаний.

Ничего не понимаю.

Где я? И что произошло?

Звон в голове утих окончательно, я поднялся на ноги и огляделся повнимательнее. Глаза уже попривыкли к темноте, и мне показалось, что на месте этом я уже когда-то бывал.

Когда-то очень давно.

Или это эффект дежа-вю?

Ночка-то тёмная, безлунная, а от звёздного неба света явно маловато, чтобы как следует разглядеть окрестности. Да и вообще не в этом дело! При чём здесь эта речка? Как я за городом очутился? Именно за городом, потому что, насколько я понимаю, это не Москва. Я бы даже сказал, совсем не Москва. Потому что, если бы в Москве и были похожие места, скажем, где-нибудь на Лосином острове или в Измайловском парке, то всё равно нет в Москве ночью таких ярких звёзд. И тишина совсем другая. Мелкая, сказал бы я, в Москве тишина, некачественная. А здесь… Я прислушался. Вода неспешно журчит, филин заухал в лесу и тут же умолк. Тихо. Тихо-токак, господи… Нет, надо подняться на берег. Может, оттуда что знакомое увижу. Или услышу. Или, на крайний случай, унюхаю.

Нет, по камням и валунам этим я, пожалуй, не полезу – там недолго в темноте и ногу сломать. А вот здесь, по краю, сбоку вроде бы даже и тропинка виднеется. Кто-то ходит тут, к воде спускается, от воды поднимается. И мы воспользуемся.

Правый берег круче и выше левого. Но эта речка – сразу видно – небольшая, метров, наверное, пятнадцать – двадцать шириной. И правый берег её хоть и крутой, но не очень высокий оказался. Так что через какую-то минуту я одолел подъем и выпрямился, оглядываясь.

Так. Поле. За полем, прямо, виднеются далёкие огоньки. Похоже на село. Слева тоже огоньки. Их гораздо меньше, но они и ближе. Тоже, вроде, какое-то жилье. А поле странное. Видно сразу, что на нём отродясь ничего не сеяли. Просто поле, на котором растёт короткая и густая трава. Короткая, густая и очень мягкая. Почти как мох. Нога просто таки словно по хорошему дорогому ковру ступает.

Острое чувство узнавания прищемило сердце.

Чёрт возьми, я уже ходил по такой траве в детстве! Очень давно. Лет семнадцать-восемнадцать назад.

И ведь как похоже! Село за полем (и не поле это вовсе – автодром полковой, а сразу за ним, правее, должен быть танкодром), речка внизу и сразу за ней лес. Валуны, камни и остаток скалы – это бывший каменный карьер. Здесь когда-то гранит добывали, лет сто, наверное, назад. А огоньки близкие слева – это наш военный городок.

Нет, не может этого быть. Место, о котором я вспоминаю, находится на Украине, в Житомирской области, за сотни километров от Москвы, в совсем уже другом государстве. Просто очень похожий пейзаж – вот и всё. Славянская земля, всё-таки, родная… мало ли на ней мест-двойников? Ночь, опять же, вот и чудится всякое. Надо ближе к людям выбираться, а там поглядим.

И я пошёл на близкие огни слева.

Если какая-то, пусть даже совершенно безумная, но соблазнительная и чудная мысль придёт в голову, то потом от неё трудно отделаться. Она будет к вам возвращаться до тех пор, пока вы или окончательно не уверитесь в её несостоятельности или, наоборот, поймёте, что она верна.

Чем ближе я подходил к огням, тем все больше мне казалось, что это, несмотря на полную бредовость подобного допущения, тот самый военный городок, в котором наша семья прожила два с половиной года ещё в те времена, когда существовал Советский Союз.

Ешкин кот, я слишком хорошо помнил эти места, чтобы ошибиться!

Вон уже и высоченные ели угадываются в темноте, в два ряда обрамляющие футбольное поле, на котором мы лето напролёт гоняли мяч (не считая рыбалки, походов за грибами-ягодами, купания в речке и прудах на территории части и ещё массы разнообразнейших детских развлечений). А вон светятся окна в древнем кирпичном трёхэтажном доме, где именно на третьем этаже жила Оленька, первая моя любовь…

Любая дорога так или иначе, но заканчивается. Кончилась и эта.

Прямо передо мной располагались знакомые до досточки старые деревянные сараи и проход между ними. А за проходом рос из тротуара уличный фонарь, в свете которого я разглядел двойной ряд елей и угадал за ними футбольное поле.

Чтобы окончательно убедиться, я прошёл дальше и увидел именно то, что и ожидал уже увидеть. Деревянный одноэтажный барак с крест-накрест заколоченными окнами (надо же, никто в нём уже не живёт, а ведь стоит до сих пор!), футбольное поле и сосновую рощу за ним, три двухэтажных, один трёхэтажный и один (раньше его не было) девятиэтажный дом для офицеров, прапорщиков и их семей. И волейбольную площадку, и ещё один полуразвалившийся деревянный барак, и старую помещичью усадьбу (до революции здесь располагалась усадьба) я увидел тоже.

Кое-что здесь изменилось, конечно, но не узнать это место было нельзя. Это был именно он, военный городок танкового полка, расположенного в Корестеневском районе Житомирской области на Украине. Городок, в котором прошли, возможно, два с половиной лучших года моего детства.

Глава пятая

– На этом эпизод первый заканчивается, – сказала Вишня. – Дальше идёт эпизод второй. Читать?

Капитан тряхнул головой и посмотрел на часы.

– Надо же, – сказал он с уважением, – заслушался. Вам, Вишня, на сцене выступать, а не чрезвычайным послом служить…

– Спасибо за комплимент, – улыбнулась Вишня, – мне на самом деле было очень интересно. Но, если честно, я немного устала с непривычки. Может быть, кто-нибудь другой продолжит?

– Отставить, – Капитан поднялся. – Надо бы узнать, что там у Штурмана. И вообще. Так как нам предстоит очередной долгий гиперпространственный прыжок, а за последний месяц мы несколько э-э… расслабились, приказываю. Каждому члену экипажа провести полное тестирование систем корабля и оборудования в части их касающейся. Чтобы все у меня работало или было готово к работе на двести процентов! После этого – генеральная уборка. Установите очерёдность использования Умника и – вперёд. По исполнении – доложить. А я пошёл в рубку к Штурману. Вопросы есть?

– Какие уж тут вопросы, – вздохнул Оружейник. – Всё ясно.

– Вот и хорошо, – Капитан обвёл присутствующих специально имеющимся у него для подобных случаев взглядом (когда нужно заставить подчинённых делать то, что им кажется необязательным и даже бессмысленным, нужно уметь правильно на них смотреть, чтобы впоследствии не тратить на проверку исполнения приказа лишние нервы. Капитан это умел) и вышел за дверь.

– И чего мне проверять? – спросил у Механика Оружейник, когда Капитан, по его мнению, удалился на достаточное расстояние. – Бортовые пушки в норме, неделю назад смотрел. Да и всё остальное тоже.

– Не ворчи, – потянулся всем своим длинным телом Механик. – Капитан прав. Он знает, что всё в порядке, но чем-то должен нас занять на то время, которое Штурман потратит на расчёты.

– Опять же, впереди снова гиперпространство, – поддержал Механика Доктор. – И лично я не рекомендовал бы входить в него сразу, как только Штурман определится с координатами. Мы и так слишком много времени в нём провели. Надо бы пару дней подождать. На звёзды полюбоваться, опус Человека-Т почитать. Развеяться, в общем. Мне самому очень интересно, что там дальше случилось с нашим спасителем, как и вообще вся эта загадочная и фантастическая история, но сначала – трудотерапия. Чтобы потом лучше читалось, слушалось и воспринималось…

– В общем, тряпки в руки и – драить медяшку, – притворно вздохнул Оружейник. – И так всегда. Сотни, и сотни лет прошли, а ничего на флоте не меняется.

– Как это не меняется? – возразил Механик. – А корабельные роботы? Чур, я первый беру Умника!

Новость, похоронившая надежды всего экипажа одного пассажира и одного корабельного робота грузовика «Пахарь» на скорое возвращение домой (и, возможно, на возвращение вообще) созрела к 16 часам по корабельному времени.

Именно в 16 часов ровно Штурман бессильно откинулся в кресле, горестно подпёр голову кулаком и громким шёпотом выругался по матушке.

– Что такое? – насторожился Капитан (члены экипажа в его присутствии крайне редко позволяли себе подобные выражения).

– Это кранты, Капитан, – после тягучей паузы откликнулся Штурман. – Пословицу «Из огня да в полымя» знаете? Так вот – она про нас.

– Ты мне тут знание пословиц и поговорок не демонстрируй, – рассердился Капитан. – Ты, давай, прямо говори. Что случилось?

И Штурман рассказал. Чётко и подробно. С наглядной демонстрацией на дисплее бортового компьютера таблиц, карт и моделей.

Ещё в те времена, когда человечество только-только открыло существование гиперпространства и возможность межзвёздных путешествий с его помощью, астрономы нашли в галактике некую область пространства со странными и необъяснимыми свойствами. На первый взгляд, эта область была такой же, как и всё остальное пространство галактики. Во всяком случае никакими приборами её особенность не обнаруживалась.

Но ни один корабль, достигший этой области в гиперпространственном прыжке, обратно на Землю не вернулся.

Уже потом, когда человечество познакомилось с другими расами разумных существ, умеющих путешествовать в космосе и относительно быстро преодолевать невообразимые галактические расстояния, выяснилось, что эта (кстати, сравнительно небольшая) область галактики известна космическим путешественникам давным-давно и на всех языках носит одно и то же название – Слепой Мешок.

Слепой Мешок представлял из себя сферу пространства на окраине галактики с радиусом около ста двадцати световых лет и включающий в себя две тысячи сто четыре звезды и звёздные системы, в двух из которых даже имелись кислородные планеты. Всё это было установлено методами, так сказать, наружного наблюдения, потому что соваться в Слепой Мешок через гиперпространство было равносильно гибели. Туда корабль попадал, но обратно вернуться не мог.

Вернее, мог, но только в обычном космосе на обычных планетарных фотонных двигателях. А на них разве далеко уйдёшь? Те же лируллийцы запустили однажды фотонный автомат до ближайшей (9 световых лет) к границе Мешка звезде с четырьмя планетами, который благополучно доковылял до цели, исследовал всё, что только смог и так же благополучно вернулся обратно. И – ничего. То есть, ничего лируллийцы не обнаружили. Ни поля какого-нибудь неизвестного, ни цивилизации загадочной, которая бы захватывала в плен корабли, ни физической аномалии… ничего. Да и не только лируллийцы. Другие, хорошо развитые в техническом и научном отношении расы тоже неоднократно предпринимали попытки исследования Слепого Мешка, которые неизменно заканчивались полным провалом. В том смысле, что научные сведения, разумеется, добывались, но их никоим образом нельзя было соотнести с фактом невозвращения попавших в Мешок кораблей. Единственное, что удалось выяснить с довольно большой точностью и ценой потери определённого количества автоматических зондов с гиперприводом – это границы Слепого Мешка и его размеры.

В конце концов, на это дело фактически плюнули, оставили феномен Слепого Мешка фанатикам-одиночкам от науки и тем расам, которые ещё не успели или не захотели войти в Галактическое Сообщество, проложили нужные маршруты и трассы в обход опасного места, разбросали на границах несколько сотен автоматических бакенов и спокойно продолжали себе пользоваться гиперпространством. Тем более, что Слепой Мешок, хвала судьбе, лежал в стороне от самых оживлённых внутригалактических маршрутов.

Но.

Время от времени из-за сбоев в навигационных программах, ошибок в расчётах, просто разгильдяйства и беспечности экипажей, а также, вероятно, по другим, не всегда понятным причинам, корабли продолжали попадать в Слепой Мешок.

С тем, чтобы уже никогда не вернуться домой.

Конечно, случалось это теперь крайне редко. Но всё же случалось. И среди космонавтов всех рас давно бытовало устойчивое выражение «попасть в Слепой Мешок», что означало, как выразился однажды в порыве лингвистического вдохновения Доктор, «обо….ться по полной программе без всякой надежды на перемену белья».

Когда Штурман умолк, Капитан долго чесал в своём рыжем затылке, после чего тихо спросил:

– Ты хочешь сказать, что мы попали в Слепой Мешок? В прямом смысле этого слова?

– Прямее некуда, – вздохнул Штурман. – Я эти координаты наизусть знаю и без компьютера. Да и вы тоже. На самом деле ещё часа три назад у меня подозрение возникло, но надо было всё тщательно проверить.

– Ага. То есть, проверял ты тщательно?

– Трижды. Могу проверить в четвёртый раз, но это, как вы сами понимаете, бесполезно. Результат будет тот же.

– Вот же… – сказал Капитан и выдал дальше тираду, которую за много лет совместных полётов Штурман слышал от него лишь дважды. И оба раза ему не удалось эту тираду ни запомнить, ни включить звукозапись, чтобы потом выучить. И на этот раз он тоже не сумел её ни запомнить, ни записать.

Разумеется, они сделали несколько попыток вырваться. Скорость «Пахаря» была достаточной для того, чтобы с ходу уйти в гиперпространство, а необходимые расчёты для возвращения на Землю Штурман произвёл сразу, как только определился с координатами. Экипаж был предупреждён обо всём и терпеливо ждал в своих каютах, чем всё закончится.

Всё закончилось ничем.

Корабль входить в гиперпространство не желал.

После пятой попытки Капитан вздохнул и отключил привод.

– Что-то я проголодался, – сказал он Штурману. – А ты?

– Это от волнения. – заявил Штурман. – От волнения и переживаний. И вообще, я давно заметил, что вам в стрессовой ситуации первым делом есть хочется. Да и времени, если на то пошло, после нашего раннего завтрака прошло изрядно.

– Да, – вздохнул Капитан, глянув на часы. – Все объяснил, спасибо. Времени, действительно, прошло много. А сколько ещё пройдёт… – и, наклонившись к микрофону внутренней связи, громко сказал. – Предлагаю экипажу собраться в кают-компании на обед. Он же ужин, и он же совещание. Умник, накрывай на стол, люди думать будут.

Поздний обед, ставший заодно и ранним ужином длился в молчании. Умник, прекрасно осведомлённый о том безвыходном положении, в которое попал «Пахарь» и его обитатели, расстарался и уставил стол своими фирменными блюдами, которые обычно подавал только по большим праздникам, не забыв при этом и достаточное количество «Милого Джона» (вариант №5 – «Раздумье»). На ворчливую реплику Капитана о том, что, мол, «ишь, разносолов понаставил, словно на свадьбу» робот промолчал и только, когда люди и Вишня сели за стол, уже в дверях негромко заметил:

– В трудной ситуации хорошо поесть и выпить никогда не помешает. Сами же меня учили.

И с достоинством удалился.

– По-моему, он обиделся, – задумчиво сказала Вишня, глядя вслед Умнику. – Хотя я ни разу в жизни не видела обиженного робота. Впрочем, до нашего совместного путешествия я много чего не видела.

Капитан хмыкнул и уткнулся в тарелку.

Штурман встал и налил всем из графина «Милого Джона».

Доктор сделал вид, что пожимает плечами.

Оружейник застенчиво и грустно улыбнулся.

А Механик пробормотав что-то вроде: «Да, Умник у нас такой…уникальный», отхлебнул сразу половину бокала и схватился за ложку.

К десерту, однако, настроение за столом несколько переменилось. Обильная и вкусная еда вкупе с изрядной дозой антидепрессанта под названием «Милый Джон» сделали таки нужное дело.

Первым, как всегда, не выдержал Оружейник.

– Я не силён в истории освоения космоса, – помаргивая белесыми ресницами, сказал он. – Но неужели не было ни единого случая возвращения из Слепого Мешка?

– Почему же, – немедленно откликнулся Доктор, который как раз в это время раскуривал сигару (Доктор курил в исключительных случаях, но, если уж курил, то предпочитал сигары) были. Например, двадцать э-э… восемь лет назад из района Слепого Мешка вырвался разведчик «Амундсен», пропавший за сто с лишним лет до этого. Вырвался целый и невредимый. Только на субсветовой скорости и мёртвым экипажем на борту. Причём, заметьте, не всем экипажем, а только половиной. Вторая половина, как явствовало из записей в бортовом журнале…

– Изъявила желание остаться на кислородной планете в системе звезды Си-135, – продолжил за Доктора Оружейник. – Ты, Доктор, прямо совсем иногда меня за полного дурака держишь. Извини, конечно.

– Да ничего я не держу, – вздохнул Доктор. – Это ты меня извини. Нет, лично мне о таких случаях не известно. Даже на уровне легенд. Может быть, Вишня знает? Лируллийцы древняя раса и начали пользоваться гиперпереходом задолго до нас.

Взоры людей, как по команде, обратились на лируллийку.

– Увы, – покачала головой Вишня. – Я знаю то же, что и вы. Ни лируллийский корабль, ни какой бы то ни было другой, насколько мне известно, никогда не вырывался из Слепого Мешка. Его, собственно, поэтому так и назвали.

– Но вы его исследовали? – спросил Капитан.

– А как же. Исследовали. С тем же успехом, что и вы. И все остальные расы галактики, имеющие возможности доступа к дальнему космосу.

– Что ж, – меланхолично заметил Механик. – Теперь мы имеем прекрасную возможность для изучения этого загадочного феномена. Так сказать изнутри.

– Эту возможность имели все, кто сюда попадал, – сказал Штурман. – И где они теперь?

– Видимо, некоторые до сих пор тут… – снова пожал плечами Доктор да так и замер, позабыв их опустить.

– А ведь это идея, господа! – улыбнулась Вишня. – Отчего бы нам не поискать товарищей по несчастью? Вместе не только радость делить веселее, но и беду нести легче. Как вы думаете?

– И каким же образом вы намереваетесь их искать? – хмуро осведомился Капитан. – Гиперпространство для нас недоступно, а пилить до ближайшей…. Чёрт, Штурман, если мне не изменяет память…

– Так точно, Капитан! – криво ухмыльнулся Штурман. – Я всё ждал, когда вы обратите внимание. Кислородных планет в Слепом Мешке всего две, но одна из них как раз находится в ближайшей от нас звёздной системе. Которая система, в свою очередь, совсем рядом. Та самая Си-135, между прочим. Дней восемь пути на фотонном приводе. Это при нормально функционирующих гравикомпенсаторах. А они у нас функционируют нормально. Механик с Умником давно все починили.

– А что, Капитан, – подал голос Механик. – Отличная мысль. На Землю мы ещё вернёмся или нет – неизвестно, а по травке уж очень погулять хочется. Опять же все лучше и выгодней планетарным воздухом дышать, а не корабельным.

– И заняться будет чем, – подхватил Доктор. – Я, как врач, настаиваю на том, что экипажу крайне необходима смена обстановки. В целях, так сказать, психической безопасности.

– Да я, в общем-то, не против, – сказал Капитан. – Только, вот, термин «психическая безопасность» слышу впервые.

– Так ведь я его только что ввёл в обиход, – подмигнул Доктор. – Чтоб страшнее было.

– Куда уж страшнее, – пробормотал Оружейник. – Не знаю, как вы, а я всё думаю о Человеке-Т. Об этом… как его… Леониде Житиневе. Вот бы он снова у нас на борту появился!

– И что? – спросил Капитан. – Как бы он нас вытащил? По одному за шкирку? Не верю.

– Да и вообще, – добавил Механик, – вероятность его повторного появления за столь малый срок в одном и том же месте, по-моему, настолько мала, что об этом не стоит и говорить.

– Положим, теория вероятности здесь не совсем применима, – сказал Доктор. – Мы слишком мало знаем о Человеке-Т, чтобы судить.

– Так что мешает узнать? – спросила Вишня. – Рукопись – вот она. А я отдохнула и готова читать дальше. Насколько я понимаю, нам не обязательно сию минуту отправляться к этой самой планете… Как там её бишь?

– Она без названия, – сказал Штурман. – Только буквенный индекс и номер в каталоге.

– Никогда не имела случая поучаствовать в именовании планеты, – улыбнулась Вишня. – А вы?

Люди добродушно переглянулись.

– Приходилось, – сказал Капитан. – И не один раз. Так что, думаю, мы с удовольствием предоставим эту честь вам.

– Правда? А…можно? – широко раскрыла глаза Вишня.

– Конечно, – заверил Капитан. – Тем более, что вы, после всего, что с нами произошло, уже не только почётный гость, но, практически, член экипажа. Так что готовьтесь. Ну, а теперь, действительно, почему бы не послушать продолжение? Только пусть сначала Умник уберёт со стола, а Штурман тем временем прочитает сам то, что мы уже слышали.

Эпизод второй

Надо ли говорить о том, что, пока я ходил по городку, то до синяков исщипал себе левую руку? Но щипки не помогли. Это был не сон. Но и явью это быть не могло тоже.

Однако – было.

Я находился в сотнях километров от Москвы, на территории Украины, в месте, где прошла часть моего детства, и часы показывали, что через двадцать пять минут наступит полночь.

Человек я достаточно эмоциональный, но и практицизм мне не чужд. Особенно, когда прижмёт. А сейчас меня прижало так, что я даже не мог сообразить, что лучше – плакать или смеяться. С одной стороны – чудо. Самое, что ни на есть настоящее. Чудо, которое произошло не с кем-нибудь, а именно со мной. А с другой – в результате этого чуда я оказался на ночь глядя в другой стране без документов, денег и предметов личной гигиены.

Кстати, что у меня с деньгами и, вообще, что у меня есть?

Присев на лавочку у подъезда знакомого двухэтажного дома (впрочем, почти все дома были мне тут знакомы), в свете, падающем из окна чьей-то кухни, я тщательно изучил содержимое карманов и обнаружил: не первой свежести носовой платок, полупустую пачку сигарет, зажигалку, журналистское удостоверение и двести восемнадцать рублей денег.

Да, не густо. На билет до Москвы явно не хватит. Разве что до Киева… Только, вот, кто у меня эти рубли возьмёт в уплату проезда, если ближайший обменный пункт здесь наверняка только в Житомире и вообще ночь на дворе? Кстати, о ночи. Ночевать-то где? В чистом поле? А ведь становится прохладно, блин… Можно, конечно, развести костёр в сторонке и пересидеть до рассвета. Вспомнить, так сказать, юность. Если ещё и картонку относительно чистую найти да пару-тройку газет, чтобы тело под рубашкой обернуть (бумага хорошо тепло держит), то и вздремнуть, вероятно, удастся. Ладно, удастся. А завтра что? Места хоть и знакомые, но знакомых-то давно никого не осталось. Семнадцать лет как-никак. Советский Союз успел распасться, какие уж тут знакомые… Опять же, люди военные на месте долго не сидят…

Дверь подъезда хлопнула, и на улицу из дома вышел человек.

Чуть выше среднего роста, моих лет, блондин, одет в спортивный костюм, в зубах – сигарета.

Человек хлопнул себя по карманам, невнятно чертыхнулся и покосился в мою сторону.

– Прикурить не найдётся? – спросил он.

Этот голос… Или я его уже слышал, или это магия детских воспоминаний срабатывает? Кто у нас был ярко выраженным блондином? Только Женька Микулич. Мой одноклассник. Нет, не может быть…

– Найдётся, – сказал я, доставая сигареты и зажигалку.

Он опустился рядом на скамейку, и я высек огонь. Язычок газового пламени осветил склонившееся к моим ладоням лицо, и я заметил длинный характерный шрам от ожога в форме восклицательного знака на его левой щеке. У Женьки Микулича был такой же.

– Извини, – спросил я, прикурив в свою очередь. – тебя, случаем, не Евгением зовут?

– Им самым, – спокойно подтвердил он, оглядывая меня с ног до головы. – Где я тебя видел?

– Жека! – сказал я, чувствуя, что улыбка неудержимо растягивает мой рот. – Семнадцать-восемнадцать лет назад мы виделись с тобой каждый день. Здорово, дружище!

– Ч-черт, ни хрена себе…. Ленька?!

Мы обнялись.

– Ты… Ты как здесь оказался? – радостно спросил он.

– Хороший вопрос… – пробормотал я. – Даже не знаю, что тебе и ответить. И соврать не получится, и правду сказать – не поверишь.

– Ага, – сказал он и в две затяжки докурил сигарету. – Вижу, как всегда, без бутылки не разберёшься. Да и встречу все равно отметить надо, не говоря уже о твоём ночлеге. Пошли ко мне. Я здесь, на втором этаже. Вон, окна мои горят, видишь?

– Погоди… Это, кажется, квартира, где Галка Аничкина жила?

– Ты смотри, помнишь, – удивился Женька. – Теперь здесь я живу. Давно уже.

– Э-э, постой… там же у тебя, наверное, жена. Что она подумает? Вышел покурить и привёл в дом бродягу с улицы? Неудобно как-то…

– Задолбал, – покачал головой друг детства. – Ты, случаем, не в Москве сейчас живёшь?

– В Москве. А как ты догадался?

– Да тут и догадываться нечего. Все вы там, в Москве, свой и чужой покой слишком бережёте. Общаетесь по телефону, в гости ходите по договорённости и на строго ограниченное время, а уж для того, чтобы в гостях ночевать остаться, вообще мир перевернуться должен. Как минимум. Пошли, пошли. Тоже мне, стесняется он… Как дам сейчас по шее! – он шутливо ткнул меня в плечо кулаком. – Помнишь, как мы в детстве дрались? Из-за Оленьки? И кто кому тогда навалял, помнишь? То-то.

– Навалять-то ты мне навалял, – усмехнулся я. – Да только Оленька все равно со мной ходила, а не с тобой.

– Это верно, – вздохнул он. – Именно тогда я впервые понял, что сила – это не всегда аргумент.

Жекина жена Люба, немногословная и симпатичная, чуть полноватая молодая женщина, уже с полчаса, как пошла спать, прибрав со стола и оставив нам только водку, рюмки, немудрёную закуску в виде салата из свежих помидоров и огурцов и, уже ополовиненную трёхлитровую банку («трёхлитровый баллон», как говорили мы когда-то) с берёзовым квасом.

Именно этот квас (точно такой делала мама из сока, что я лично брал в марте месяце у трёх мощных берёз, росших возле нашего дома) странным образом примирил (не без помощи водки, конечно) меня с окружающей действительностью и окончательно убедил в том, что все происшедшее со мной за последние три часа не сон и бред, а самая, что ни на есть истинная реальность.

За распахнутым по случаю лета и непрерывного курения окном кухни дышала необъятным покоем украинская ночь. Та самая, воспетая Гоголем. Она себе дышала, а мы с Жекой пили холодную водку, запивали её не менее холодным берёзовым квасом, курили и разговаривали.

Сначала о том, что у нас с ним было общего – о нашем детстве, а потом уже, когда я после определённого количества водки вполне созрел, о моём здесь появлении.

– … вот, – закончил я свой рассказ. – А потом я сел на лавочку, и ты вышел покурить.

Над столом повисла пауза.

Жека протянул руку, взял бутылку, наполнил рюмки, и мы выпили. Молча.

– Да, – сказал товарищ моего детства, – ты всегда был выдумщиком. Фантастику, опять же, любил. Помнишь, мы были в пятом классе, а в четвёртый пришла какая-то новенькая? И ты утверждал, что она инопланетянка. Мол, видел своими глазами, как она летала над речкой.

Я помнил.

– То есть, ты мне не веришь? – спросил я.

– Верю, не верю… Какая разница? Это, дружище, не имеет никакого значения, поверь. Но, если ты хочешь об этом поговорить, – пожалуйста. Скажи, а ты бы поверил в такую историю, случись она, например, со мной?

– Чёрт его знает… – криво улыбнулся я, чувствуя, что начинаю трезветь. Нет, наверное. Да что там «наверное»… Самое забавное (теперь ты мне точно не поверишь), что там, в кафе, когда я пил пиво, ко мне подсел один мужик. И рассказал историю про своего деда и шаровую молнию. Мол, они были на рыбалке и спали в палатке. Началась гроза, и шаровая молния всосалась прямо в тело спящего деда. И мгновенно дед перенёсся вместе с одеялом на несколько десятков метров. А палатка при этом осталась совершенно цела.

– И что?

– И то, что я ему не поверил. Не поверил, а через двадцать минут то же само произошло со мной.

– А! – засмеялся Женька. – Ты хочешь сказать, что не нужно зарекаться от сумы и тюрьмы? Правильно-правильно, согласен. Судьбы – это штука такая. Хитрая. Стоит тебе посчитать, что ты её понял и вычислил, как она выкидывает такой фортель, что куда там женщине обуянной страстью! Со мной такое не раз бывало.

– Да ничего я такого не хочу сказать, – помотал я головой. – Ну, подумай сам. Вот я перед тобой сижу. Джинсы, рубашка, носки, кроссовки. В кармане пара сотен российских рублей и удостоверение российской газеты. Все. Спрашивается, если я живу в Москве, то как я сюда попал без денег и документов?

– Ну ты, блин, даёшь! – восхитился Женька. – Я балдею с твоей наивности. Тоже мне, журналист. Если бы ты знал, в какие места я попадал безо всяких денег и документов и вообще чуть ли не в одних трусах, ты бы меня о такой фигне не спрашивал. Документы… Подумаешь, проблема! А про деньги рассуждать – это вообще смешно. Не говоря уже о том, что они могли у тебя сначала быть, а потом их не стало, есть масса других вариантов.

– Например? – спросил я агрессивно.

– Например, ты отстал от поезда. Пьяный. И по пьянке решил навестить места боевой славы, так сказать. Сел в автобус и приехал. Потом, конечно, протрезвел и натурально охренел. А тут – бац! – я подвернулся. Что, неправдоподобно, скажешь?

– Я что, похож на алкоголика?

– Да не лезь, ты, Ленька, в бутылку, – отмахнулся Жека и разлил ещё под одной. – Ни на какого алкоголика ты не похож. Но, во-первых, такое не с одними алкоголиками может случиться, а, во-вторых, как я уже говорил, неважно это.

– А что же тогда важно? – спросил я.

– Важно то, что мы с тобой встретились, и я страшно рад тебя видеть.

Он подмигнул, мы чокнулись, осушили рюмки и запили водку вкуснейшим берёзовым квасом.

В Женькиной квартире было две комнаты, и мне постелили на диване в гостиной. Несмотря на выпитое, я ещё некоторое время не мог уснуть, глядя, как медленно тает за окном ночь, и на смену ей приходит бледный рассвет.

Очень хотелось пить. И, наоборот, совершенно не хотелось вставать. Некоторое время я лежал с закрытыми глазами и пытался решить, что же всё-таки делать: продолжать мучиться от жажды или преодолеть себя, подняться и эту самую жажду утолить.

Победила жажда.

Кое-как разлепив глаза, я вылез из-под одеяла и отправился на кухню. Помнится, в холодильнике стояла у меня початая бутылка нарзана…

Я открыл холодильник, цапнул с нижней полки пластиковую литровую бутыль, отвинтил крышку и сделал пару хороших глотков.

Холодный нарзан отозвался ломотой в висках и прочистил заспанную голову. Начиная что-то соображать, я огляделся и обнаружил, что нахожусь на своей кухне. В своей квартире. Город Москва. Россия.

Ещё не до конца доверяя собственным глазам, осторожно подошёл к окну и посмотрел. Все правильно. Внизу мой двор, а вверху – любимое московское небо.

На многострадальной левой руке появился новый синяк от хорошего щипка, но ни кухня, ни двор, ни Москва не исчезали. Я хлебнул ещё нарзану, закурил и стал думать.

Следуя известному принципу «бритвы Оккама», который учит нас не приумножать сущностей без нужды, нужно было предположить, что я просто-напросто напился в кафе до потери памяти, добрёл на автопилоте до дома, а встреча с бандитами-хулиганами, шаровая молния и всё остальное мне приснилось. Приснилось выпукло и ярко. Настолько ярко, что не помогли никакие щипки. А теперь я проснулся с похмелья, и всё встало на свои места. Правда никогда раньше мне подобные сны не снились, но ведь все когда-нибудь происходит впервые, верно? Раньше не снились, а теперь, вот, привиделись. Хорошо, но как это я умудрился напиться со ста двадцати пяти граммов водки и двух кружек пива? Я, конечно, никогда не мог похвастаться какой-то особой стойкостью к спиртному (как известно, нет молодца побороть винца), но и после бутылки водки мордой в салат не падал. А тут… Что, водка совсем уж палёная оказалась? Хм-м, вполне может быть. Как-никак в России живём. Ладно, допустим, траванулся я ста двадцатью пятью граммами палёной водки. До потери, как уже говорилось, сознания. А… Что «а»? Нужны материальные доказательства. Улики, так сказать. А где они? Кроме воспоминаний… Стоп. Одежда! И обувь! Я ведь сижу на кухне в одних трусах! Если на стуле висит моя одежда, значит…

Я тут же кинулся в комнату и … замер на пороге.

Одежды моей на стуле не было.

Не оказалось её после тщательных поисков и на ковре, и в платяном шкафу и вообще в комнате и квартире.

И кроссовки свои я тоже не обнаружил.

Теперь мне стало по-настоящему страшно. Уповать на то, что я отравился водкой с пивом не только до потери памяти, но и до утраты верхней одежды и обуви было не просто глупо, а… как бы это сказать… несерьёзно, что ли. Гораздо серьёзнее и честнее было предположить, что все, происшедшее со мной вчера, действительно… э-э… произошло.

Душ, подумал я. Для начала нужен контрастный душ с хорошим напором, затем тщательное бритье, плотный завтрак, а уж потом можно думать и принимать решения. Свежая голова и умиротворённый желудок очень этому способствуют.

Не торопясь, я выполнил все эти действия, убрал со стола, надел запасные джинсы и свежую рубашку и сел на кухне курить и думать.

А подумать мне было о чём. Если признать, что я действительно вчера дважды сумел мгновенно (кстати, а мгновенно ли?) переместиться на сотни и сотни километров в пространстве, то сами собой возникают очень интересные вопросы.

Взяв бумагу и ручку, я записал их по мере, так сказать, поступления в мою голову.

1. Что требуется для того, чтобы переместиться: сознательное желание, усилие воли, подсознательное желание, состояние опьянения, состояние сна, стресс, вдохновение, страх, что-то ещё?

2. Как далеко я могу перемещаться?

3. С какой скоростью (мгновенно или скорость всё же как-то ограничена)?

4. В какие именно места я могу перемещаться, а в какие нет: в любое место на Земле; солнечной системы; космоса вообще; под землю; на дно океана; только в те места, в которых я когда-то уже бывал; в места, которые видел (непосредственно глазами или достаточно фотографии, а также кино и телевидения)?

5. Что будет, если в месте неожиданного моего появления окажется, например, дерево или человек?

6. Что будет, если я, например, перемещусь просто на высоту, скажем, в пару километров (успею вернуться на землю или разобьюсь на хрен)?

7. Как это чудесное и фантастическое умение скажется на моём здоровье и скажется ли вообще?

8. Как мне его (или её) назвать?

9. Что мне со всем этим теперь делать?

Ответ на восьмой вопрос лежал на поверхности. Читывали, фантастику, читывали. Что такое Нуль-транспортировка знаем. Правда во всех читанных мною фантастических романах, где эта самая Нуль-Т упоминалась, её изобретали и внедряли в свою повседневную жизнь люди, а мой случай, прямо скажем, совершенно иной, но суть явления и его название от этого не менялись.

Ответы на первые семь вопросов, как я понимал, можно было получить только эмпирическим путём. Это настораживало и вдохновляло одновременно. Но вдохновения было явно больше, а посему, отложив обдумывание ответа на вопрос №9 (он сам по себе порождал массу других сложных вопросов), я приступил к экспериментам.

Не знаю, что ощущал безымянный мастеровой, бросающийся с церковной колокольни вниз на самодельных крыльях, но, думаю, что его чувства не очень отличались в тот момент от моих чувств. С буйно колотящимся сердцем, я в деталях представил себе свою единственную, находящуюся за стеной комнату, и усилием воли попытался в неё перенестись…

Мне удалось это сделать с восьмого раза.

Это было похоже на короткое падение в воздушную яму или острый приступ любви – замирание сердца, лёгкое головокружение… и вот уже я сижу не на кухонной табуретке, а на диване в комнате за стеной.

Я тут же перешёл обычным способом назад на кухню, сел на ту же табуретку и постарался закрепить успех.

На этот раз мне потребовалось четыре попытки.

А ещё через двадцать минут я уже перемещался по этому маршруту (табуретка на кухне – диван в комнате) с лёгкостью шарика для пинг-понга, мечущегося через теннисный стол от ракетки к ракетке.

Все дело оказалось в особом сдвиге картинки, возникающей в твоём воображении. Грубо говоря, нужно было стараться не себя переносить в нужное место, а, как бы, нужное место дёргать к себе…

И ещё.

Я заметил, что за несколько мгновений до момента переноса где-то в глубинах организма зарождалась и быстро набирала силу какая-то непонятная щекочущая дрожь. Создавалось впечатление, что дрожат мельчайшей и быстрой дрожью не какие-то отдельные органы, а непосредственно миллионы нервных окончаний моего тела. То ли пытаясь нащупать неопределяемый обычными органами чувств тоннель Нуль перехода, то ли таким образом реагирующих на появление этого самого тоннеля.

Разумеется, я точно не знал (да и не мог знать!), что именно со мной происходит. Но так именно мне казалось, и так именно я для себя все это определял.

Усталости я не ощущал. Наоборот. Тело переполняла молодая радостная энергия, словно мне снова было шестнадцать лет, и впереди ждал бесконечно интересный летний день.

Теперь, когда я довольно чётко усвоил приём, с помощью которого можно было сдвинуть (точнее, придвинуть или дёрнуть на себя) возникающую в голове картинку нужного места, следовало подумать о дальнейшем. Ну, с прыжками в неизвестные или известные только по изображениям места следовало, вероятно, погодить. Но как быть, например, со спонтанными перемещениями во сне? Эдак мне присниться, например, что я где-нибудь на вершине Джомолунгмы или в дебрях Амазонки – и что? Проснусь я уже непосредственно там?

Я принялся тщательно вспоминать прошедшую ночь и свои ощущения непосредственно перед моментом засыпания в квартире Женьки Микулича. И припомнил таки.

Дрожь.

Мелкая, пронизывающая и щекочущая нервы, уже хорошо мне знакомая дрожь. Именно сегодня, ближе к утру, лёжа на чужом диване в военном городке моего детства на Украине, я впервые её ощутил. Но не придал этому значения, видимо, списав на общую физическую усталость и эмоциональное переутомление.

Что ж, уже кое-что. Во всяком случае, появляется возможность контроля. Не вовремя задрожали нервы знакомой специфической дрожью – даём организму команду «полный назад!» и все дела.

Хорошо, с этим, вроде, разобрался. А как быть с нуль-транспортировкой себя на далёкие расстояния и со скоростью этой самой транспортировки?

После недолгих поисков я откопал в залежах ящиков письменного стола надёжный, хоть и довольно пожилой, секундомер, который оставался у меня с времён активных занятий спортом. Проверил – работает. И продолжил опыты.

Можно было, конечно, попробовать вернуться туда, на Украину, в военный городок. Поздороваться с Женькой и забрать свою одежду вместе с редакционным удостоверением и остатком денег. Но, по здравому размышлению, я отказался от этой мысли. Мне совершенно не было известно, как поведёт себя друг детства, стань ему известна моя тайна. А то, что теперешнюю свою фантастическую способность необходимо держать в глубочайшей тайне, я был почему-то совершенно уверен. Да, конечно, я рассказал ему вчера честно о том, что со мной случилось. Но. Он не поверил и правильно сделал. Правда, моё исчезновение из квартиры в одних трусах может изрядно пошатнуть его уверенность. Что ж, придётся дать телеграмму. Типа: «Жив-здоров, не волнуйся, подробности письмом. Твой Ленька». И пусть ждёт письма. Джинсы же, рубашку и кроссовки купим новые. И удостоверение новое выпишем. Ну, потерял, – с кем не бывает?

Следующий, так сказать, пункт назначения я выбрал сразу (прыгать – так прыгать) далеко от Москвы – на берегу Чёрного моря. Знал я там, в районе Туапсе, одно довольно уединённое местечко…

Плавки, сигареты и полотенце я сунул в пакет, деньги – в карман, ноги – в туфли. Встал посреди комнаты с секундомером в правой руке, сосредоточился…

Стоп!

Большой палец ещё не забыл привычного движения, и я вовремя остановил секундомер.

Передо мной во всём своём роскошном августовском великолепии сверкало Чёрное море.

Так. Четыре десятых секунды.

О чём это говорит?

А хрен его знает. Скорее всего, только о том, что ровно столько мне потребовалось на то, чтобы пустить и остановить секундомер.

Возможно, конечно, что и само перемещение заняло какое-то количество времени, но мне почему-то казалось, что и самые точные приборы не смогут это количество зафиксировать. Ну и фиг с ним. Какие, господа, к чёрту, могут быть научные эксперименты, когда вот оно – море! За один этот воздух, насыщенный солью и йодом отдать можно очень многое. Особенно, если давно его не вдыхал. Кстати, сколько?

Я стал прикидывать, и у меня получилось четыре года. Четыре года я не был на море. Это много. Это слишком много, господа. Ну, все. Сейчас наплаваюсь и поваляюсь на солнышке до одури, а там посмотрим, что дальше делать. Кстати, интересно, видел меня кто-нибудь или нет? Местечко-то здесь уединённое, но всё же люди на этот дикий пляж забредают. Те, кто не боится неблизкого пути через двойную гору и лес.

Я огляделся и тут же заметил справа, метрах в пяти от себя, девушку. Она выглядывала, облокотившись на руку, из-за большого камня-валуна и, как мне показалось, наблюдала за мной уже давно. Возможно, с самого моего появления.

– Здравствуйте, – улыбнулся я и машинально пригладил волосы.

– Привет! – серьёзно откликнулась она. – Вы нидзя?

– Нет, – я сделал несколько шагов и присел рядом. – Я Лёня. А почему вы так решили?

– Я не слышала, как вы подошли. А слух у меня очень хороший.

– Прибой, – пояснил я. – Крики чаек. Ветер. Состояние расслабленной задумчивости или, если угодно мечтательности. Немудрёно. А шёл я негромко.

Она засмеялась, и её смех мне понравился. Была в нём искренность и должная толика кокетства, – словно капля хороших французских духов на молодой, пахнущей морем и солнцем, коже.

Её звали Маша. Тёмные, почти чёрные волосы, карие глаза, аккуратный носик и ладная фигура. Вроде бы – ничего особенного, но мне было хорошо рядом с ней, и она, кажется, ничего не имела против моего присутствия. Мы плавали в тёплой прозрачной воде, подставляли животы и спины августовскому солнцу, болтали о разных пустяках, съели весь прихваченный ею с собой виноград и выпили литровую бутылку её же минеральной воды.

Время близилось к двенадцати часам, когда я понял, что с непривычки явно перебрал с ультрафиолетом. Маша тоже обратила внимание на мои покрасневшие ноги и спину.

– По-моему, Лёня, ты сгорел, – сказала она. – Нельзя получать столько в первый день солнца. Я бы на твоём месте оделась. А то и вовсе бы ушла с пляжа.

– Гонишь? – осведомился я.

– Ни в коем случае. Если хочешь, проводи меня до города. До остановки автобуса.

– И только?

– Экий ты прыткий…

– Я не прыткий. Просто мне нужна хотя бы надежда.

– На что?

– Надежда на то, что эта наша встреча не последняя. Хотя бы.

– А, это легко! – засмеялась она. – Можем, например, встретиться сегодня вечером и погулять. Идёт?

– Идёт! – обрадовался я. – Должен ведь я как-то компенсировать виноград и воду!

Дорогу я, оказывается, не забыл, и через сорок минут довольно крутых подъёмов и спусков мы оказались на автотрассе, а там уже и рукой было подать окраины города Туапсе.

Мы договорились встретиться в семь вечера на центральном бульваре, я посадил Машу в лихо подрулившее к нам маршрутное такси, помахал вслед рукой и отправился назад в лес. Надо было вернуться в Москву, намазаться какой-нибудь мазью от солнечных ожогов и хорошенько отдохнуть. Разнообразнейших впечатлений за прошедшую ночь и утро я получил сверх меры и, судя по всему, впереди меня ожидало не меньше.

Глава шестая 

– Это и есть та самая планета, на которой, предположительно, осталась половина экипажа вашего… как его… «Амундсена»? – спросила Вишня.

– Она самая, – откликнулся Штурман, не отрывая глаз от обзорного экрана. Красавица, правда? Сейчас прибавлю увеличение.

На главном обзорном экране яркая зеленовато-серебристая горошина достигла размеров теннисного мяча. Теперь можно было даже различить сложный узор атмосферных завихрений, сквозь который смутно проглядывали очертания материков и океанов.

– Кстати, – снова задала вопрос Вишня, – а кто такой был этот Амундсен?

– Ваша любознательность воистину неисчерпаема, – улыбнулся Доктор. – Амундсен – это наш великий полярный исследователь и путешественник. Погиб, когда пытался отыскать во льдах пропавшую экспедицию другого путешественника.

– Я заметила, что вы любите давать своим кораблям имена ваших героев, – сказала Вишня.

– И ярким подтверждением этому может служить название нашего корабля, – невозмутимо заметил Механик.

Все засмеялись.

– А вы не любите? – спросил Капитан.

– Наша индивидуальность в целом не так ярко выражена, как ваша. Поэтому и понятие героизма у нас несколько иное. Считается, что лируллиец, погибший, например, при спасении другого лируллийца, совершил не героический поступок, а просто постарался выполнить свой долг.

– У нас тоже так считается, – пожал плечами Капитан. – Но при этом он всё равно герой. Самое дорогое у человека – это жизнь. И отдать её ради жизни другого… Кого же тогда называете героями вы?

– Мы считаем, что самое дорогое для лируллийца – это жизнь и процветание всей нашей расы. Поэтому и героями у нас считаются те, кто день за днём, год за годом и десятилетие за десятилетием отдавал всего себя делу служения своей расе.

– Ишь ты, – покачал головой Оружейник.

– Извините за излишний пафос, – сказала Вишня.

– Ничего, – успокоил её Доктор. – Мы поняли. Для нас героизм – это в первую очередь эмоциональный порыв, поступок, мощное, но кратковременное действие. Для вас же – это долгое и трудное служение. Мы называем это другим словом – «подвижничество». И, поверьте, имена многих подвижников – учёных, врачей, учителей, просветителей тоже носят наши корабли. Мне, однако, почему-то кажется, что хотели спросить нас о чём-то другом. Я не прав?

– Все хорошие врачи одинаковы, – притворно вздохнула Вишня. – Ничего от них не скроешь.

– Ну-ну, – усмехнулся Доктор. – Просто вы слишком глубоко вжились в роль человека. И, соответственно, стали очень на нас похожи. Так что же?

– Э-э… помните, вы сказали, что я могу выбрать имя этой планете?

– Конечно, – энергично кивнул Капитан. – Хоть сейчас.

– Я подумала… Может, у неё уже есть имя? В этом случае с моей стороны было бы неэтично давать другое.

– Вы считаете, что люди с «Амундсена» могли выжить и как-то назвали планету? – спросил Капитан.

– Да, – ответила Вишня. – И я думаю, что нам стоит поискать их следы.

– Это будет непросто, – высказал своё мнение Штурман. – Почти вся поверхность материков (а площадь океанов здесь гораздо меньше, чем на Земле) – это сплошные леса. Найти в них останки нескольких десятков человек… Нет, это из области фантастики.

– А вдруг они дали потомство? – округлил глаза Оружейник. – И теперь медленно, но неуклонно заселяют планету! – подхватил Механик, закуривая. – Разумеется, за сто тридцать лет они совершенно одичали, и мы в их представлении явимся эдакими, пришедшими с неба богами. А богов надо ублажать. Так что, свежее мясо и молоденькие девушки нам обеспечены.

– А молоденькие девушки зачем? – не поняла Вишня.

– Ну, как же, – с самым невозмутимым видом пояснил Доктор. – Прилив новой крови необходим. Иначе племя зачахнет. А уж крови божественной – тем более.

– Зачем крови? – испуганно спросила Вишня.

Механик захохотал и поперхнулся дымом сигареты.

Они обнаружили человеческое поселение на двадцать четвёртом витке.

То есть оно очень сильно напоминало человеческое.

Сканеры засекли на берегу мощной реки Северного континента несколько десятков очень похожих на деревянные хижины сооружений, расположенных в относительном порядке вдоль не слишком ровных (сказывался, вероятно, холмистый рельеф местности), но всё же улиц. В поселении, как водится, даже имелось нечто вроде довольно обширной центральной площади, с краю которой высился большой трёхэтажный каменный дом, предназначенный, судя по всему, для разнообразных общественных нужд.

– Очень похоже на большую деревню, – авторитетно заявил Оружейник, разглядывая, выведенное компьютером на экран фотографическое изображение объекта. И, немного подумав, добавил: – Или на село.

– Специалист, – хмыкнул Капитан.

– А людей что-то не видать, – заметил Механик.

– Мало ли, – сказал Штурман. – Может, по домам сидят.

– Или на охоту пошли, – предположил Оружейник.

– Вообще-то, совсем не обязательно, что перед нами именно человеческое поселение, – задумчиво сказал Доктор. – Это могут быть любые гуманоиды. Хижины и дома все мы строим одинаково.

– Ну да, – поддержал Механик. – Что там строить? Крыша, стены и окна.

– Вот именно, – кивнул Доктор.

– Да какая разница? – удивился Оружейник. – Все равно садиться надо. Где-нибудь поблизости. Сядем – увидим. А, Капитан?

– Не нравится мне всё это, – пробормотал Капитан. – А что именно не нравится, сам не пойму.

– Так мы ведь в Слепом Мешке, – сказал Штурман. – Что уж тут хорошего… Я, кстати, недалеко от деревни этой вполне приличную поляну засёк. Километрах в тридцати. Очень удобная поляна. Большая и ровная.

– Да видел я, видел, – пробормотал Капитан. – Ладно, все по местам. Будем садиться. А там – как фишка ляжет.

Посадка на незнакомую планету – всегда событие волнующее. А уж на планету кислородную да ещё и предположительно населённую разумными существами гуманоидной расы… Тут и говорить нечего. Поэтому, как только посадочные опоры коснулись земли, и смолкли двигатели, экипаж собрался в рубке. С целью совместно обозреть окрестности и обсудить дальнейший план действий.

На самом деле обсуждать было особенно нечего. Ещё на орбите Капитан довёл до подчинённых своё решение: к обнаруженному поселению отправится сначала «летающий глаз» – автоматический робот-разведчик. Всем остальным, по мере надобности, разрешается слегка размять ноги. Но с оружием в руках, под присмотром Умника и, не удаляясь при этом от корабля больше чем на сто шагов.

Все слухи о том, что люди, проведшие в космосе достаточно долгое, в общей сложности, время (начиная с пяти лет и больше), становятся безразличны к зелёной траве под ногами и синему небу над головой, не имеют ничего общего с истиной. Просто многие астронавты, находясь в состоянии подпития и желая произвести неизгладимое впечатление на своих подружек, с которыми они познакомились сорок минут назад в ближайшем баре, любят рассказывать им подобные истории.

При этом они одним выстрелом убивают сразу двух зайцев.

Во-первых, начинают в глазах романтически настроенных девушек (неромантические все равно делают вид, что верят) выглядеть настоящими космическими волками, а, во-вторых, прозрачно намекают на то, что пора бы сменить ночное холодное небо над головой и мостовую под ногами на уютное тёплое гнёздышко под надёжной крышей. С широкой кроватью и соответствующими напитками в холодильнике.

Если девушке каким-то образом удаётся остаться подружкой больше чем на два дня, то очень скоро она убеждается в том, что старого космического волка с неудержимой силой тянет из гнёздышка на зелёную травку опять же под чистое синее небо. И желательно, чтобы под боком плескалась какая-нибудь вода в виде моря (на крайний случай океан тоже сойдёт), озера или реки.

Разумеется, среди астронавтов изредка попадаются и те, кто действительно равнодушен к естественным, так сказать, условиям обитания человека. Отдыхать они предпочитают на крупных космических базах, где хватает и выпивки, и девушек, и прочих мужских развлечений.

Правда, ребята эти обычно долго в космосе не задерживаются. Потому что подобное безразличное отношение к некондиционированному воздуху, твёрдой земле и открытому пространству обычно довольно быстро превращается сначала в лёгкое опасение, потом в устойчивую боязнь, а затем и в навязчивый страх перед ними же.

Психиатры называют эту болезнь террофобией – «боязнью земли» и тут же отстраняют подхвативших её астронавтов от полётов. Чаще всего – навсегда. Из-за очень большой вероятности рецидива, а также из-за того, что человек, в острой форме страдающий террофобией (никто не знает, когда именно вялотекущая форма может перейти в острую), элементарно опасен для окружающих.

Экипаж «Пахаря» террофобией не страдал, поэтому и приказ Капитана насчёт удаления не более чем на сто шагов от корабля воспринял с крайне недовольными даже оскорблённым видом.

– С нами же будет Умник, Капитан, – попытался возразить Оружейник. – Он любую опасность за версту чует!

– Да. Если только она исходит не от человека. А человек – это и есть сам по себе самая большая опасность. Мы всего в тридцати километрах от предположительно человеческого поселения, а посему должны быть максимально бдительны. Повторяю ещё раз. Не больше чем на полчаса и не дальше ста шагов от корабля. Всё ясно?

– Так точно… – разом вздохнули Доктор, Штурман, Механик и Оружейник.

Невозмутимым остался только Умник.

А Вишня сказала:

– Ничего, полчаса мне на первый раз хватит.

– Хватит для чего? – насторожился Капитан.

– Чтобы прорасти. Мы, лируллийцы, гораздо хуже людей переносим длительное нахождение в космосе.

– А, ну да… я как-то уже и забыл, – пробормотал Капитан. – Готов добавить десять минут. Исключительно ради вас.

– Да, вижу, что я действительно хорошо научилась изображать человека, – засмеялась Вишня. – Спасибо, не откажусь.

Через два часа (время, необходимое для усвоения человеческим организмом специальной сыворотки, защищающей его, организм, от чужих бактерий и микробов) Доктор, Штурман, Механик и Оружейник встретились у входного люка. Здесь их уже ждал Умник, и сюда же подошла Вишня.

Она предстала перед людьми в своём естественном виде. Ствол-туловище, пять ног-корней, пять рук-ветвей, десяток, служащих органами восприятия, «ветвей» поменьше вокруг пятилепесткового рта на самом верху.

– А вот и я, – сообщила лируллийка голосом Вишни.

– Замечательно! – с несколько преувеличенным энтузиазмом воскликнул Оружейник, а Доктор спросил:

– Скажите, Вишня, вы так и собираетесь выходить наружу? Без скафандра?

– Но вы же выходите тоже без скафандров.

– Мы приняли специальную сыворотку.

– Я тоже. Неужели вы считаете, что я могла бы допустить такую элементарную ошибку?

– Нет, но, как Доктор, спросить вас я был обязан.

– Э, что за официальный тон? – удивился Механик.

– Психология восприятия, – смущённо пояснил Доктор. – Одно дело, когда видишь собой лируллийку в обличие человека, да ещё и симпатичной женщины и совсем другое…

– Когда она уже не женщина, а непонятное живое и разумное дерево на ножках? – дополнила Вишня.

– Ну да. Мрачная тень ксенофобии коснулась нас своим крылом.

Механик захохотал.

– Только не меня, – серьёзно сказал Оружейник. – Мне, Вишня, наоборот, ваш вид очень импонирует.

– Спасибо, – Вишня чуть поклонилась Оружейнику всем стволом. – Правду сказать, я и сама воспринимаю вас теперь несколько по-другому. Но это уже проходит.

– Эй, – вмешался Штурман, поправляя на плече ремень от парализатора. – Мне интересно, мы сегодня наружу пойдём или нет?

Нетерпение Штурмана было понятно. Именно он чаще других оставался на борту во время подобных вылазок.

– Вы готовы? – раздался из динамика голос Капитана.

– Готовы! – нестройным хором ответил экипаж, лируллийка и Умник.

– Тогда – с Богом. И помните, что я слежу за каждым вашим шагом.

Нет ничего упоительнее первого глотка настоящего планетарного воздуха после долгих недель, проведённых в пространстве на борту корабля или в недрах космической базы. Садясь, «Пахарь» выжег сочную густую траву на лесной поляне метров на пятьдесят вокруг себя, но дальше, за этим пепельно-чёрным кругом, всё было живо и зелено. Оттуда ветерок доносил свежие и приятные запахи и звуки, очень напоминающие перекличку незнакомых птиц. Небо здесь было такое же синее, как на Земле, светило оттуда такое же ласковое солнце, и бежали по нему такие же белые и пухлые облака.

Первой до травы добралась Вишня под бдительной охраной Умника. Да и все остальные как-то сразу пошли вслед за ней плотной группой, держа на всякий случай парализаторы в руках (всё-таки единственная женщина среди них и к тому же без оружия).

Быстро преодолев выжженную зону, Вишня остановилась ровнёхонько за пару шагов до определённой Капитаном границы и замерла.

– Вообще-то процесс врастания считается довольно интимным, – произнесла она низким голосом. – Но вам я смотреть разрешаю. Во-первых, вы не лируллийцы, а во-вторых, меня охраняете…

Она прервала фразу, и люди увидели, как все пять её мощных корней-ног, ловко раздвинули густую траву и впились в мягкую землю.

Ствол-туловище, утончаясь на глазах, вытянулся метра на два – два с половиной вверх, руки-ветви напряжённо раскинулись в стороны, ветви-сенсоры, трепеща, сомкнулись шатром над пятилепестковой полусферой рта.

Минута, другая… и вот уже перед изумлённым экипажем «Пахаря» и одним внешне невозмутимым роботом вырастает из земли и травы на границе выжженной двигателями корабля зоны незнакомой породы, но очень симпатичное и стройное дерево. Тянется, как и все, к солнцу, шелестит мелкими листочками на самой верхушке, а вот и яркая весёлая птичка уселась на его ветку, чирикнула раз-другой, подзывая подругу (друга?) да и долбанула крепким клювом по коре, выискивая жучка-червячка на обед.

– Кыш! – замахал руками Оружейник. – Лети отсюда! Деревьев мало в лесу?!

Птичка недоуменно покосилась на человека черным глазом и на всякий случай перепорхнула на другую ветку. Совсем, однако, не улетела.

Механик коротко рассмеялся и свободной рукой полез в нагрудный карман за сигаретой:

– Ты, Оружейник, прямо, как Страшила. У того, помнится, тоже не получалось птиц отгонять.

– А вот я сейчас… – Оружейник вскинул к плечу парализатор.

– … твою мать! – стоящий рядом Штурман едва успел ударить снизу по стволу, и невидимый луч ушёл в небесную синеву. – Совсем головой повредился?! Вишня же!

– А… – Оружейник открыл рот да так остался стоять. Густая краска медленно заливала его лицо.

– Что там за игры?! – прогремел над поляной, усиленный внешними динамиками баритон Капитана. – Отставить шутки!

– Тебе повезло, – усмехнулся Оружейнику краем рта Доктор, – что у нашего Штурмана хорошая реакция. Да и Вишне тоже. А то бы пришлось её сейчас того… выкапывать.

– И на себе обратно тащить, – добавил Механик.

– Я ж как лучше хотел, – пояснил Оружейник. – А насчёт тащить и выкапывать… Ты видел, чтобы я когда-нибудь мазал?

Механик захохотал.

– В-вильгельм Тель хренов, – пробормотал Штурман.

– Может, устроим состязание? – прищурился Оружейник. – Только позволь напомнить, что ты мне ещё с прошлого раза ящик пива должен.

Штурман только вздохнул.

– И почему это некоторым так трудно признать собственные ошибки? – спросил он в окружающее пространство. – Нет, чтобы честно и открыто…

– Опасность! – напряжённым голосом провозгласил Умник. – Под нами…

– Все на борт! Немедленно!! – раскатился над поляной голос Капитана. – Хватайте Вишню…

Никто сделать ничего не успел.

Земля под ногами людей судорожно вздрогнула, качнулась и ухнула куда-то вниз, увлекая за собой корабль с Капитаном внутри и всех членов экипажа.

Глава седьмая

Умник не был бы Умником, если бы не успел среагировать.

Когда обстоятельства не оставляют возможности немедленно исполнить Первый закон роботехники, то нужно постараться следовать хотя бы Второму и Третьему. А именно – выполнять последний по времени приказ Капитана и заодно спасать себя, любимого.

Именно это Умник и сделал.

Обоих, его и лируллийку, выручило то, что они стояли дальше от «Пахаря», чем люди. Всего на несколько шагов, но именно эти метры и решили дело, – робот успел отпрыгнуть на твёрдую почву и поймать за ствол Вишню, которая уже кренилась на самом краю в сторону провала и вот-вот готова была туда рухнуть вслед за людьми и «Пахарем».

Подхватив Вишню в охапку, Умник на всякий случай отбежал к самой опушке леса, где остановился и бережно опустил спасённую лируллийку на землю.

– Спасибо, Умник, – медленно сказала Вишня, приходя в себя. – Что произошло?

Умник помедлил с ответом.

С одной стороны он знал, что Вишня – разумное существо с планеты Лирулла, равное во всём его хозяевам. Но с другой стороны, лируллийцы – не люди, и он, сработанный на Земле именно людьми корабельный робот, вовсе не обязан лируллийцам подчиняться и вообще отвечать на их вопросы.

Однако, проведя много лет в космосе в обществе Капитана, Штурмана, Доктора, Механика и Оружейника, корабельный робот Умник, как уже однажды было сказано, приобрёл некоторые качества непредусмотренные его конструкторами и программистами. Именно эти благоприобретённые качества и позволили ему сообразить, что ситуация, в которую он попал, является неординарной. А значит, и реагировать на неё следует особо.

«Лируллийка Вишня – разумное живое существо и друг людей. Мало того, она является Чрезвычайным полномочным послом Лируллы на Землю. Следовательно, сохранение её здоровья и жизни очень важно для всего человечества. Что с хозяевами – неизвестно. Возможно, они даже погибли. Значит, моя задача, как я её вижу, – временно перейти в полное распоряжение Вишни и помогать ей во всём»

Так или примерно так «размышлял» (возможно, слово «размышлял» в данном случае можно было бы употребить и без кавычек) корабельный робот Умник и, наконец, приняв решение, ответил:

– Пожалуйста. Что случилось, пока точно не знаю. Мало данных. Похоже на внезапное землетрясение. Сейчас пойду, посмотрю и доложу.

– Я с тобой, – заявила Вишня.

– Это может быть опасным, – ответил Умник. – Лучше я сам.

– Послушай, Умник, – упёрлась концами ветвей-рук в ствол-туловище Вишня (со стороны это было смешно, – как будто подбоченилось дерево, но Умник не умел смеяться). – Я, конечно, не человек. Но ты, насколько я поняла, принял уже совершенно правильное решение относиться ко мне именно как к человеку. Иначе, я просто не получила бы ответа на свой вопрос. Так?

– Да, – сказал Умник, который на самом деле уже догадался, о чём пойдёт речь дальше.

– А раз так, то впредь между нами будут следующие отношения: я приказываю, ты подчиняешься. Все, как у людей и роботов. Согласен?

– Согласен, госпожа Вишня.

– Разумеется, если мне будет надо, я твоё мнение учту. Ты меня понял?

– А как же. Конечно, понял, – позволил себе маленькую вольность Умник. – Разрешите посмотреть, что случилось?

– Пошли. Только медленно и осторожно. Кстати, забыла спросить, может, тебе удобнее, когда я в человеческом облике?

– Да, удобнее. Но, если вам это трудно, я обойдусь.

– Не трудно. Просто потребует некоторого времени. Чуть позже, хорошо?

– Вы спрашиваете моё мнение?

– Именно.

– Хорошо.

К самому краю обрыва они подобрались очень медленно и ползком. При этом Умник не забыл подстраховаться. Из специальной полости внутри собственного металлокерамлитового корпуса он извлёк длинный и тонкий, очень крепкий шнур и двинулся вперёд только тогда, когда надёжно обмотал его вокруг себя и Вишни, закрепив другой конец на стволе ближайшего к опушке толстого дерева.

«Пахарь» приземлился на большую, не менее полукилометра в диаметре, поляну в лесу. Ближе к северо-восточной опушке. Собственно, поляной это свободное от леса место назвать можно было только с большой натяжкой. Скорее, полем или лесной проплешиной. Решили, однако, что пусть это всё-таки будет поляна. Только очень большая и одинокая (следующее удобное место для посадки находилось в четырёх сотнях километров от обнаруженного поселения).

Теперь часть поляны, на которой ещё пять минут назад стоял «Пахарь» и его экипаж, исчезла.

Вместо неё в земле перед Умником и Вишней зияла дыра-тоннель такой величины, что в неё, пожалуй, смог бы провалиться не только стандартный грузовик класса С, коим являлся «Пахарь», но и лируллийский (не говоря уже о земном) патрульный крейсер.

Эта дыра-тоннель уходила вниз под углом не меньше чем 45 градусов, и её конец терялся в подземной глубине– там, куда не доставали лучи солнца.

– Похоже, что этот тоннель искусственного происхождения, – сказала Вишня. – Уж больно стенки гладкие. То ли оплавлены, то ли ещё как-то обработаны. Видишь, там, глубже?

– Вижу, – откликнулся Умник. – Ещё могу сказать, что глубина тоннеля ровно двести тридцать восемь метров и семнадцать сантиметров.

– И… что за ним?

– Скорее всего, обычная вода. А между её поверхностью и концом тоннеля – свободное пространство. Высотой тридцать два метра.

– Ага, – констатировала Вишня. – Если там вода и не очень глубоко, то с кораблём ничего не случилось, и Капитан жив. Да и остальные… Скатиться и потом упасть в воду даже с такой высоты… Есть шанс, есть. Если это, допустим, подземное озеро, то там должен быть берег. А до берега можно доплыть. В общем, всё ясно. Мы сели прямёхонько на земляную пробку, которая закупоривала этот тоннель. То ли под тяжестью «Пахаря», то ли от лёгкого землетрясения пробка рассыпалась и… случилось то, что случилось. Надо спускаться, Умник, искать и спасать наших.

– Разрешите выполнять? – спросил робот.

– Давай. Нам сейчас каждая минута дорога. Ты первый, а я за тобой.

– Прошу прощения, госпожа Вишня, но у меня нет верёвки такой длины, чтобы вас надёжно подстраховать. Сам-то я на любой плоскости удержусь, даже с отрицательным углом. А вы как?

– А я к тебе привяжусь. Если ты удержишься, то и меня удержишь в случае чего. Опять же, мы, лируллийцы, по скалам лазать приспособлены хорошо. Видел когда-нибудь, как дерево на отвесной каменной стенке растёт? То-то. И о еде для меня не беспокойся. Без пищи мы тоже очень долго можем обходиться. Тем более, если имеется вода. А она, как ты утверждаешь, там имеется.

– Я не утверждаю, а предполагаю, – поправил Умник.

– Всё равно, – сказала Вишня. – Хватит болтать, – пора действовать. Не знаю отчего, но моя женско-лируллийская интуиция подсказывает, что они живы.

Когда взвыла сирена тревоги, и «Пахарь» начал стремительно заваливаться набок, Капитан, находился в рубке управления, в своём капитанском кресле и внимательно следил за экипажем снаружи. Он успел дать голосовую команду на немедленное возвращение и ткнуть одним пальцем в клавишу «Убрать посадочные опоры», а другим в клавишу «Пристегнуть ремни».

А больше ничего сделать не успел.

Да и не мог он ничего сделать.

Потому что взлетать в такой ситуации было никак невозможно. А, если не взлетать, то что? Только покрепче вцепиться в подлокотники кресла (ремни ремнями, а подстраховаться никогда не помешает), вжать затылок в подголовник, молиться о спасении товарищей и ждать, когда всё кончится.

Всё кончилось довольно быстро.

По сравнению, скажем, с перенесённым не так давно гравитационным штормом, все вообще прошло легко и гладко.

Корабль просто завалился на бок и покатился, кувыркаясь, куда-то вниз по наклонной плоскости. Потом была секунда-две свободного падения и, наконец, удар обо что-то весьма напоминающее воду.

На заре курсантской юности, Капитана, как и всех остальных, выбрасывали над океаном в спасательной капсуле, и он хорошо помнил те давние ощущения.

Три секунды… пять…семь…

Корабль шёл вниз кормой, и Капитан снова выпустил посадочные опоры. И вовремя.

Толчок, и «Пахарь», качнувшись, замер на месте.

«Кажется, я на дне», – подумал Капитан и дал команду бортовому компьютеру на идентификацию и обследование внешней среды.

Астронавтов учат многому. В том числе и падать. Акробатическая подготовка входит в обязательную программу обучения любого, кто так или иначе, решил связать свою дальнейшую судьбу с космосом. И чаще всего эти навыки пригождаются астронавту в будущем. Штурман, Доктор, Механик и Оружейник пережили вместе много разных приключений, но такого, чтобы одновременно с кораблём провалиться под землю… Тем не менее, среагировали они быстро и одинаково. А именно – сгруппировались и, прикрывая руками самое уязвимое – головы, покатились-полетели вниз. Вслед за «Пахарем» с Капитаном внутри.

Им всем повезло.

В первую очередь в том, что в земляной пробке, заткнувшей шахту-тоннель, не оказалось достаточно крупных камней. А если таковые и были, то они провалились вниз раньше людей, и, значит, не смогли их по дороге зашибить.

Ну и, конечно, вода.

Что-что, а плавать умели все.

Разумеется, можно разбиться и об воду, но, как уже было сказано, падать астронавтов учили специально. В том числе и в воду и на любую другую поверхность. С парашютом и без. Инструктора часто рассказывали истории о том, как люди, благодаря умению и самообладанию, выживали, казалось бы, тогда, когда выжить не было никакой возможности. «Если падаете с большой высоты, – постоянно твердили они, – то старайтесь упасть на ноги. Обязательно и только на ноги. Тогда появится шанс выжить».

Все четверо вошли ногами вперёд в воду почти одновременно и также почти одновременно вынырнули на поверхность.

– Все живы?! – первым крикнул Механик. – Доктор!

– Я, – раздался слева от него голос Доктора.

– Штурман!

– Здесь!

– Оружейник!

– Тут!

– Слава богу, – заключил Механик. – Корабль, как я понимаю, на дне вместе с Капитаном.

– Капитану положено находиться на дне вместе с кораблём, в случае, если он не успел его покинуть, – наставительно заметил Доктор. – Ни хрена с ним не случится. Выплывет на вездеходе. А вот нам что делать?

– Плыть, – коротко предложил Оружейник.

– Куда ж нам плыть… – пробормотал Штурман.

– Эй, – заволновался Оружейник. – Парализаторы не утопили? Мне за них отчитываться.

– Я утопил, – гордо признался Доктор. – Надо было, знаешь ли, выбирать – или я, или он.

– Ну и чёрт с ним, – сказал Оружейник. – Однако, действительно, куда нам плыть? Лично я ни зги не вижу.

– Э, – подал голос Механик, – а я, кажется, вижу. Свет впереди. Точнее, намёк на свет.

– Впереди – это где? – осведомился Штурман.

– Это там, куда я смотрю.

– А куда ты смотришь?

Механик помолчал, обдумывая вопрос.

– Плывите ко мне, – сказал он, наконец. – Возьмёмся за руки и расположимся цепочкой. Все лицом в одну сторону. А потом поплывём. Вы моё зрение знаете. Если я говорю, что вижу свет, значит вижу.

Острота зрения у Механика была действительно феноменальная, и из всего экипажа «Пахаря» в этом с ним мог соперничать разве что Умник.

И они поплыли за Механиком.

– Кстати, Штурман, – сказал, отфыркиваясь, Доктор. – Может, стоит попробовать связаться с Капитаном? Рация-то у тебя.

– Была, – ответил тот.

– Потерял?! – ахнул Оружейник.

– Нет, просто из строя вышла. Сначала падение по склону, потом вода… Не выдержала. Да и какая это рация… Пищалка на десяток километров.

– Наш Капитан не дурак, – сказал Механик. – Он сообразит, что мы поплыли на свет, и тоже туда поплывёт.

– Интересно, а где Вишня с Умником? – спросил Оружейник.

– По-моему, они удержались наверху, – сказал Доктор.

– Хорошо бы.

– Наш Умник непотопляем в любом случае, – уверенно сказал Механик. – Да и Вишня…

– Ага. Дерево всё-таки, – совершенно серьёзно заметил Штурман.

Механик захохотал и поперхнулся водой.

– Предлагаю беречь дыхание и молчать, – строго сказал Доктор. – Неизвестно, сколько нам плыть, а силы человеческие конечны. Тем более, что вода довольно холодная.

Экипаж послушно замолчал и принялся усердно работать руками и ногами.

Минут через десять слабый и размытый намёк на свет впереди уже видели все, а ещё через двадцать Механик первым коснулся ногами дна.

Двести тридцать восемь метров и тринадцать сантиметров тоннеля Умник с Вишней преодолели довольно быстро. Для Умника это вообще была не проблема, – специальные вакуумные присоски позволяли ему удерживаться хоть на потолке. Вишня же, оставаясь в своём родном лируллийском облике, тоже довольно ловко передвигалась по крутому склону, так что страховочный шнур, связывающий их, так ни разу за весь спуск ни разу и не пригодился.

– Все, – сообщил Умник, останавливаясь. – Дальше тридцать два метра свободного пространства. Потом вода. Вижу «Пахарь». В инфракрасном диапазоне. Стоит на посадочных опорах. На глубине семьдесят четыре метра. То есть, до верхнего аварийного люка всего четырнадцать метров от поверхности воды. Жду указаний.

– А Капитана нашего ты случайно внутри не видишь? – осведомилась Вишня.

– Капитана не вижу. Не имею таких приборов.

– А жаль…

– И мне жаль.

Вишня помолчала, размышляя.

– Умник, – спросила она, наконец. – Какие средства передвижения имеются на корабле?

– Космошлюпка, аварийные капсулы в количестве двух штук, вездеход.

– Ага. И что это за вездеход?

– Стандартный вездеход-амфибия АМ-257, в просторечии «Мураш» для передвижения по планетам с силой тяжести до 4g. Выдерживает давление до 80 атмосфер. Атомная силовая установка позволяет функционировать на планетах практически с любой атмосферой или даже без оной. Может двигаться под водой.

– А летать?

– Нет. В случае необходимости способен прыгнуть на расстояние до двухсот метров. Максимальная высота прыжка десять метров.

– И то неплохо, – пробормотала Вишня. – Но всё равно при его помощи нам из этой ямы не выбраться… О, Умник! У тебя ведь отличные сенсоры! Ты можешь свеситься вниз э-э… головой и посмотреть, как далеко тянется это подземное озеро? Опять же, может, и остальных заметишь. Если они живы, то должны сейчас куда-нибудь плыть. Например, к берегу. Если он есть, конечно…

– Могу, – ответил Умник. – Двух присосок мне вполне достаточно, чтобы удержаться на весу. Разрешите выполнять?

– Разрешаю. Выполняй и сразу докладывай, что видишь.

С помощью сенсоров Капитан очень быстро определил, что «Пахарь» стоит на дне идеально круглого подземного озера диаметром полтора километра и глубиной в центральной части семьдесят четыре метра. Радовало то, что корабль при падении по склону не получил каких-либо серьёзных повреждений. Правда, открытым оставался вопрос, как его, корабль, отсюда вытащить (теоретически «Пахарь» мог бы стартовать из-под воды, но дальше ему лететь было бы некуда). Впрочем, голову над этим Капитан предполагал ломать позже и занялся поиском экипажа. И почти сразу же обнаружил всех четверых, бодро плывущих к северному берегу. Он попытался связаться со Штурманом по рации, но та, вероятно, вышла из строя – связь отсутствовала.

Слава Богу, живы, подумал Капитан, надо выводить «Мураша» и двигаться за ними. Больше пока ничего сделать нельзя.

Стандартный вездеход «Мураш» был всегда готов немедленно покинуть грузовой трюм, и поэтому Капитану не потребовалось много времени, чтобы приготовиться. Он только проверил наличие и действие кода на открытие внешнего люка, поставил бортовой компьютер и все основные системы корабля в режим ожидания, захватил (сам не зная зачем) рукопись Человека-Т и споро направился в грузовой трюм.

– А вот и берег! – констатировал Механик, выбираясь из воды, и с явным облегчением уселся на сухую каменную поверхность. – Трудно, всё-таки, плавать в ботинках и с оружием.

– И холодно, – добавил Оружейник. – Я бы не отказался от костерка.

– Дров здесь, судя по всему, не предвидится, – сказал Доктор и стал стягивать с себя ботинки. – Но хорошо ещё, что комбинезоны у нас непромокаемые. А то бы сейчас вообще дрожали, как цуцыки. Воздух, думаю, градусов шестнадцать-семнадцать по Цельсию, не больше.

Здесь, на каменном берегу подземного озера, было отчего-то больше света (откуда он шёл – непонятно), и некоторое время Штурман, Оружейник и Механик с интересом наблюдали за тем, как Доктор выливает из ботинок воду и выжимает носки, после чего, как по команде, последовали его примеру.

– И каковы будут наши дальнейшие действия? – осведомился Оружейник, когда экипаж снова обулся.

– Ждём у моря погоды, – пожал плечами Штурман, который в отсутствие Капитана автоматически становился вроде как старшим в команде.

– Это как? – не понял Оружейник.

– Точнее, у озера, – пояснил Механик. – Понимаешь, с «Пахарем», скорее всего, ничего страшного не случилось. Стоит или лежит теперь спокойно на дне. Значит, Капитан уже включил сенсоры и нас засёк. То есть, сейчас он как раз залазит в «Мураш» и вот-вот двинется к нам.

– Ага, – глубокомысленно изрёк Оружейник. – Это хорошо. А если «Пахарь» лежит как раз на том боку, где находится люк грузового трюма?

Экипаж задумался.

– Тогда, конечно, хуже, – сказал Штурман. – Придётся Капитану выбираться в скафандре. Но всё равно, думаю, даже в этом случае он прихватит с собой несколько пакетов с НЗ и самым необходимым. В общем, ждём, что так, что эдак. Особо нетерпеливым разрешается погулять по бережку и провести предварительную разведку местности.

– Если учесть, что Доктор утопил своё оружие, а разведка по Уставу проводится только парами, то самые нетерпеливые это я и Оружейник, – усмехнулся Механик.

– Я нетерпеливый – это точно, – сказал Оружейник и поднялся на ноги. – Пошли прогуляемся?

– Только недалеко, – предупредил Штурман. – И недолго.

– Мы рядом, – сказал Механик. – Если что – зовите.

Умник повис над водой вниз головой, убедился, что присоски держат надёжно, и огляделся по сторонам. И сразу заметил на севере, где было гораздо светлее, берег и на нём четыре человеческие фигуры.

– Вижу Штурмана, Механика, Доктора и Оружейника, – доложил он Вишне. – Они живы и находятся на северном берегу, который от нас ровно на расстоянии семьсот пятьдесят метров.

– Очень хорошо! – обрадовалась наверху Вишня. – А как там «Пахарь»?

Робот глянул под воду и увидел, как от красно-оранжевого пятна корабля отделилось маленькое пятнышко, в котором Умник без труда узнал вездеход АМ-257 «Мураш». Пятнышко отделилось и медленно начало увеличиваться в размерах.

«Всплывает!» – догадался робот и тут же доложил об этом наверх.

– Умник, – сказала Вишня, – ты знаешь, что мы с тобой дураки? Нам не в космосе путешествовать, а этих, как их… коров пасти. Да и то, боюсь, наших мозгов и на это дело не хватит. Скажи, у тебя рация есть?

– Конечно, – ответил, чуть помедлив, робот.

– Так какого… ты до сих пор не связался с Капитаном?!!

– Э-э… так ведь команды не было, – несколько, как показалось Вишне, смущённо пробормотал Умник. – Опять же, Капитан мог бы и сам со мной связаться.

– Команды… Небось, когда ты соображаешь, то и без команды прекрасно действуешь. А у Капитана, вероятно, и без нас забот полон рот. Впрочем, и я тоже хороша. Умник, даю команду: немедленно свяжись с Капитаном!

– Слушаюсь! – бодро гаркнул робот и включил рацию.

Пятеро людей, одна лируллийка и один корабельный робот сидели в тёплом и довольно просторном нутре вездехода «Мураш», грелись и обменивались впечатлениями.

– Друзья, – заявил Доктор, когда первый всплеск эмоций пошёл на спад. – Как врач, я настоятельно рекомендую… Нет, даже требую сейчас пообедать, а потом немного поспать. Наши подвиги и приключения никуда не денутся, а нервным системам нашим после всего пережитого требуется хоть краткий, но отдых. Разумеется, к Умнику это не относится. Пусть бдит. Вы как считаете, Капитан?

– Я «за», – сказал Капитан. – Действительно, как-то много сразу всего… Приказываю: экипажу обедать и спать. Времени у нас впереди навалом, торопиться некуда. Умник, накрывай на стол!

– Капитан, – спросила Вишня, которая уже успела принять человеческий облик, я не нуждаюсь во сне так, как вы, люди. Разрешите мне это время использовать для чтения рукописи Человека-Т, которую вы, как я вижу, захватили с собой?

– Э! – воскликнул Механик. – Так не честно. Я тоже хочу послушать!

– И я!

– И я хочу!

– Меня не забудьте!

– Сумасшедший дом, – констатировал Капитан. – Ладно. Вишня, если вы не против, почитайте нам, детишкам, немного после обеда вслух из этой книжки. Но потом всем спать!

– А как же! – хором ответил Капитану послушный экипаж.

Эпизод третий

Мы провели с Машей совершенно чудную ночь и весь следующий день. Это было воскресенье, но, когда ты отдыхаешь на море, у тебя каждый день воскресенье, и я на время забыл о том, что завтра мне надо идти на работу.

Мы валялись на пляже, купались в изумительно-прозрачной и тёплой воде, обедали в очень дешёвом по московским меркам кафе (кормили там, однако, вкуснее, чем в иных московских ресторанах), которое было устроено прямо на отплававшем своё кораблике, гуляли вдоль речки по тенистому, уже приготовившемуся к осени, лесу.

Нам было хорошо. Маша оказалась москвичкой и занималась с отставшими в развитии детьми с нарушениями речи в каком-то специализированном детском саду. Ей только что исполнилось двадцать два года, и с каждой минутой она нравилась мне всё больше и больше. Она обладала удивительно гармоничной, ладной и крепкой фигурой. Не коренастой, а именно крепкой, наполненной какой-то изначальной силой и здоровьем. Такие фигуры больше присущи, вероятно, девушкам из отдалённых, не тронутых тлением цивилизации территорий и местностей нашей по-прежнему необъятной родины, нежели жительнице крупнейшего и греховнейшего в мире мегаполиса. Ноги не длинные и не короткие, не худые и не толстые, а именно такие, как надо, – округлые икры, маленькая точёная коленка, крутые и сильные бедра. Высокая грудь, руки, по всему видно, привыкшие ко всякой работе, но с узкой кистью и длинными изящными пальцами. Совершенной формы зад, гордая шея, большие кругловатые тёмно-карие глаза… Впрочем, описывай, не описывай, а всё равно ничего не получится. Каждый в любом описании увидит своё, так же, как и я видел Машу так, как больше не увидел бы никто.

Но бесконечный, казалось бы, день всё же начал клониться к вечеру, и передо мной встала проблема возвращения в Москву. Точнее, проблемы возвращения как раз не существовало. Существовала проблема принятия мной решения и последующего выполнения этого самого решения. Того или иного.

Над нами довлеют стереотипы поведения, из-за которых практически никто из нас не может себя чувствовать воистину свободным. Да и как не довлеть, когда любой человек вынужден ежедневно зарабатывать на хлеб насущный и опутан десятками иных мелких и крупных проблем? Это теперь я могу посмеяться над своими прежними тревогами, а тогда мне казалось… Впрочем, это неважно. А важно то, что в Москву я решил всё-таки вернуться. И я вернулся. Рано утром, оставив на туалетном столике рядом со сладко спящей Машей записку о том, что, к сожалению, вынужден теперь уйти по срочному делу, но вечером, в семь часов, обязательно жду её у скульптуры дельфина и русалки на Центральной аллее…

Глупо идти на обыденную работу, после того, как обнаружил в себе столь феноменальные способности. Но. Вот именно. Извечный вопрос Шуры Балаганова «как снискать хлеб насущный?», не даёт нам спокойно наслаждаться жизнью, предаваясь неспешным размышлениям и чувственным удовольствиям. За «просто так» денег не платят, а воровать я был не приучен. И к бизнесу в любом его виде совершенно не приспособлен. Оставалось одно – работать, используя ту небольшую толику умения, образования и таланта, которую я получил изначально при рождении и приобрёл в процессе своей, пока ещё не очень долгой, жизни.

Вот уже два с половиной года я работал обычным корреспондентом в отделе происшествий одной крупной ежедневной московской газеты. Количества зарабатываемых мной таким путём денег вполне хватало на оплату, взятой в наём, однокомнатной квартиры (сам я не коренной москвич, и своего жилья у меня в столице не было) и сравнительно безбедную жизнь. Удавалось даже кое-что изредка отсылать родителям и сестре. Вот откладывать деньги не получалось. Впрочем, это у меня не получалось никогда.

Работа журналиста никогда не надоедает тем, кто этим болен и не мыслит своего существования без газеты, журнала, радио, телевидения или интернет-здания. Среди журналистов много таких, отравленных на всю жизнь. Я, по молодости лет, и сам считал, что увлекательнее работы газетчика нет ничего на свете, – ты первым узнаешь новости, встречаешься с массой интересных людей, всегда в центре событий и можешь поведать миру не только о них, но иногда и о своём к этим событиям и людям отношении. А уж как приятно, к примеру, видеть в руках незнакомого человека свежий номер газеты, открытый именно на твоей статье – об этом я подробно и не говорю! Но. Но с годами мой журналистско-корреспондентский пыл несколько поугас. Новости, события и люди начали приобретать штампованные, заранее известные черты и оттенки, ежедневная газетная суматоха и бедлам уже не подстёгивали нервы и воображение, а, наоборот, угнетали и вызывали желание немедленно сбежать от всего этого в ближайшую пивную. Да и золотое перо, честно говоря, мне за семь лет занятий журналистикой так и не удалось выковать (выточить, отлить, приобрести?). Мои репортажи и новости охотно ставились в номер, коллеги и начальство хвалили их на планёрках, я получал премии и поощрения, но дальше этого не шёл. У меня, по большому счёту, не получались хорошо ни обзоры, ни аналитические материалы, ни просто статьи на какую бы то ни было тему. Точнее, они у меня, разумеется, получались, но я и сам прекрасно видел, что их уровень сильно не дотягивает до уровня материалов талантливых журналистов крепкой столичной газеты. Там не менее, к перу и бумаге – точнее к экрану монитора и клавиатуре – меня тянуло, и я понимал, что ничем иным, как складывать слова в предложения, а предложения в относительно осмысленный текст, я заниматься не хочу. Да и не умею. Поэтому все чаще в последнее время начинал я подумывать о возвращении к сочинению художественной прозы (в юности я баловался стихами и рассказами и даже долгое время посещал литературную студию при местном отделении Союза писателей).

Однако, мечты мечтами, а жить как-то было надо, и поэтому я продолжал ежедневно ходить в редакцию и выдавать на гора полторы-две тысячи строк в месяц новостных заметок, репортажей с места событий и статей, что называется, «по горячим следам».

Газета моя была утренней, поэтому делалась, в основном, после обеда и вечером, и в редакцию мы должны были приходить не позже одиннадцати часов (разумеется, если не случалось ничего срочного, но для таких случаев корреспонденты всех отделов были обеспечены мобильной связью).

В своей московской квартире я появился ровно в семь тридцать. Спать не хотелось. Я принял контрастный душ, побрился, не торопясь соорудил себе завтрак из двух варёных яиц, двух же бутербродов с маслом и большой чашкой свежесваренного кофе, в восемь часов посмотрел новости по телевизору, одел чистую футболку и летнюю куртку (по небу бежали подозрительные тучи, а из приоткрытой балконной двери несло отнюдь не черноморским солнечным теплом), прихватил на плечо свою неизменную рабочую сумку и в восемь часов сорок пять минут вышел из дому.

Московское метро я люблю не только за способность быстрой и относительно удобной доставки меня любимого практически в любую точку города, но и за возможность в пути спокойно и без суеты поразмышлять о насущных проблемах или о чем-нибудь отвлечённом, не имеющем к сегодняшнему дню прямого отношения. А когда и где ещё можно предаться подобным размышлениям в этом необъятном и яростном городе? Вот я и размышлял. До редакции, расположенной внутри Садового кольца, мне нужно было добираться (с учётом пешего хода до метро и от метро) около часа, так что времени вполне хватало.

Размышлял я, конечно, о том, что со мной произошло. Первый эмоциональный всплеск уже пошёл на спад (чему изрядно поспособствовала встреча с Машей), и мысли мои приняли более стройный и последовательный характер.

Ну хорошо, думал я под гул и свист электропоезда, со мной произошло то, что принято называть чудом. До что там «принято называть»…. Самое настоящее чудо и произошло.

Но теперь спрашивается, что мне с ним делать, господа?

Удивительное дело. Я всегда считал себя человеком с довольно развитым воображением и худо бедно, но наделённым кое-какой фантазией, но теперь, столкнувшись напрямую с открывающимися передо мной небывалыми возможностями, растерялся и никак не мог сообразить в чём же, собственно, «небывалость» этих самых возможностей состоит. Почему-то в голову упорно лезла пошлая картинка, как я тёмной ночкой возникаю в подвале-хранилище какого-нибудь банка…. Дальше картинка обрывалась. Оно и понятно. По натуре я не только не бизнесмен, но и не вор. Конечно, грабить банк – это совсем не то же самое, что грабить, скажем, прохожих (ущерб не олицетворённый и вообще все банки сами – те ещё грабители). Но. Спрашивается, что я буду делать после того, как попаду в это самое хранилище? Мало того, что сигнализация наверняка сработает, так ведь и денежки со всякими ценными бумагами и золотыми слитками там не на полу лежат, а в сейфах. Я же не то что сейф – простую дверь обычным ключом, иногда затрудняюсь открыть. И вообще, при чём здесь банк? Неужто только для этого судьба наделила меня способностью мгновенно перемещаться в пространстве? Нет, наверняка, должны быть более достойные и благородные цели для моих теперешних возможностей. Например…. Вот тут я и обламывался. Кроме ограбления банка и путешествий по любым странам и континентам, ничего в голову почему-то не лезло.

Так, в некоторой растерянности и всего с двумя мыслями в голове я и прибыл в редакцию.

Редактор моего отдела Петя Кудрявцев, как ни странно, оказался уже на месте и приветствовал моё появление радостно-удивлённым возгласом:

– Оп-па! На ловца, как говорится, и зверь бежит!

– Чёрт меня дёрнул прийти сегодня пораньше… – поздоровался я в ответ, усаживаясь за свой стол и включая компьютер. – Что, опять какая-нибудь пакость случилась и некому, кроме бедного-несчастного Лени Житинева её осветить?

– Угадал, – притворно вздохнул Петя. – Именно, что пакость. А также именно, что некому. Роберт в командировке, Василий на больничном, а Соню посылать – дохлый номер. Не справится она.

– Что случилось-то? – тоскливо спросил я, понимая уже, что от срочного задания не отвертеться.

– Ты новости сегодня по ящику смотрел? Хотя нет, в восьмичасовых этого ещё не было.

– Да чего не было-то? – не выдержал я. – Что за дурацкая привычка – кота за хвост тянуть! А ещё редактор отдела происшествий называется. Говори давай.

– Ну ладно, сам попросил, – процитировало вездесущую Масяню начальство. – Значит так. Три часа назад террористы захватили Ростовскую атомную электростанцию.

– Ни хрена себе… – присвистнул я. – Как это «захватили»? Так вот просто взяли и захватили?

– Идём к главному. Он уже на месте, ждёт нас и все тебе и мне заодно расскажет.

Главный редактор газеты Иван Алексеевич Переверзев встретил нас энергичным рукопожатием и тут же попросил секретаршу Олю принести три кофе.

– Садитесь, молодёжь – предложил он и сам демократично уселся напротив не за свой главредакторский, похожий на небольшой и очень захламлённый аэродром, стол, а за длинный и узкий стол для посетителей.

– Ты Лене рассказал, что случилось? – спросил он у Пети.

– Без подробностей, Иван Алексеевич. Мы сразу к вам.

– Правильно, – кивнул тот. – Из первых рук – оно надёжнее. Слушайте оба и запоминайте. Итак, чуть больше часа назад группа террористов, предположительно исламского вероисповедания и кавказского происхождения, захватила Ростовскую атомную электростанцию. Я получил это сообщение непосредственно от ФСБ. У нас, как вам известно, с этой организацией хорошие отношения. Вы, Лёня, знаете ведь Ковригина Александра Васильевича? Заместителя руководителя пресс-центра?

Ковригина я знал и поэтому утвердительно кивнул головой.

– Так вот, – продолжил главный. – Полетите с ним. Сначала в Ростов, а потом, местной авиалинией, в Волгодонск. Станция находится в этом… как его… Дубовском районе Ростовской области, в тринадцати с половиной километрах от Волгодонска. Вы, Лёня, когда-нибудь бывали в Волгодонске?

– Нет, Иван Алексеевич. В Ростове был однажды. Пару дней, проездом.

– А я бывал. В ранней юности строил Атоммаш по комсомольской путёвке… – глаза главреда подёрнулись на секунду мечтательной дымкой. – Но это к делу не относится. В общем, так. Сейчас быстро в кассу за командировочными, потом домой – собираться. Через два часа за вами придёт редакционная машина и отвезёт в аэропорт. Вылет в пятнадцать десять. Билет вам я уже заказал. Только деньги заплатить – и всё. Устраивайтесь в Волгодонске где хотите и как хотите, но чтобы информацию я от вас получал ежедневно. Такого ещё в истории цивилизации не было, и я хочу иметь на месте своего профессионального корреспондента. В телефоне вашем сотовом встроенный GPRS-модем имеется?

– Обязательно.

– Пользоваться умеете?

– Разумеется.

– Очень хорошо. Петя, выдай ему свой редакционный ноутбук. Если что сломается, найдёте в Волгодонске компьютер с подключением к Сети, в какой-нибудь местной редакции, например или в интернет-кафе…. Короче, не маленький, разберётесь. Вопросы?

– Есть парочка. На сколько дней командировка?

– Откуда же я знаю? Пока ситуация не разрешится. Тем или иным способом.

– Вот именно. Второй вопрос как раз о способах разрешения данной ситуации. Чего хотят террористы, сколько их, и что грозят учинить в случае невыполнения их требований?

– Это сразу три вопроса, – ухмыльнулся Иван Алексеевич. – Но ответы на них вы, разумеется, вправе знать заранее. Отвечаю. Сколько их, не знает точно пока даже ФСБ. По предварительным данным – несколько десятков. Хотят они всего-навсего двадцать миллионов долларов наличными, вертолёты и свободный воздушный коридор на территорию Грузии. Оттуда, вероятно, собираются в какой-нибудь Иран или аллах ведает куда…. Иначе обещают взорвать реакторы всех четырёх блоков. Предварительно расстреляв заложников. Это всё, что я знаю. Подробности вам расскажет Ковригин. И сами выясните по прибытии на место. Да, чуть не забыл. Поскольку дело экстраординарное и опасное, то вам будет за август начислен двойной оклад. Также обещаю повышенный гонорар на все публикации на эту тему, первую полосу и хорошую премию по возвращении. Командировочные получите также в двойном размере. Устраивает?

– Вполне, – я постарался скрыть облегчение от того, что главный сам ответил на незаданный мной вопрос.

– Тогда – по коням. И возьмите вот это. В самолёте изучите – пригодится, – он протянул мне с полтора десятка страниц распечатки в прозрачном файле. – Это данные о Ростовской АЭС.

– Спасибо, – я взял распечатку. – Так я пошёл?

– Счастливо, – он пожал мне руку. – И это… не геройствуй там особенно, Лёня, хорошо? Ты нам живой нужен. И по возможности здоровый.

На улицу я вышел с деньгами в кармане, ноутбуком в руке и в некотором ошалении. Уж как-то очень быстро и неожиданно всё получилось. Впрочем, в газете, а особенно у нас, в отделе происшествий, всегда так. Но всё равно – террористы, грозящиеся взорвать АЭС – это уже слишком. Прямо не жизнь, а роман в мягкой обложке какой-то. Я даже на некоторое время забыл о том, что со мной произошло вечеров в пятницу, вчера и сегодня утром. Но, уже почти дойдя до станции метро, вспомнил. А вспомнив, направился в ближайший двор, зашёл за металлические гаражи, огляделся, как человек, собирающийся справить малую нужду, и перенёсся в свою квартиру. Глупо терять час с лишним на дорогу, когда времени и так мало.

Уже дома, собирая дорожную сумку, я подумал, что мог бы таким же макаром попасть и в Ростов, но, поразмыслив, решил, что не стоит. Что-то мне подсказывало, что мою фантастическую способность нужно держать до поры до времени в крепкой тайне. И чем дольше, тем лучше.

Редакционная машина доставила меня во Внуково за полтора часа до отлёта. Я направился прямиком к кассам, выкупил заказанный билет и как раз прятал в карман деньги и документы, когда сзади меня негромко окликнули:

– Здравствуй, Лёня.

Разумеется, это оказался Саша Ковригин, заместитель начальника пресс-службы ФСБ.

– Привет, Саша, – обернулся я, заранее изобразив на лице приветливую улыбку.

С Ковригиным мы были на «ты», пару-тройку раз пили вместе водку и неоднократно встречались по служебным делам. Он хорошо относился к моим репортажам, а я нормально относился к его сволочной работе (впрочем, назовите мне хоть одну не сволочную работу!), старался войти в положение и редко задавал провокационные вопросы.

Мы пожали друг другу руки.

– До старта ещё час двадцать, – поправляя очки на полноватом лице, объявил Ковригин. – Иди регистрируйся, а потом мы тяпнем с тобой коньячка, и я тебе расскажу то, что пока могу рассказать.

– Надо же! – восхитился я. – Первый раз ты хочешь мне сам что-то рассказать. Да уж, по этому поводу, действительно, стоит тяпнуть коньячка!

– Ситуация уж больно неординарная, – объяснил фэсбэшник. – И мы заинтересованы в правильном её освещении.

– Вы всегда заинтересованы в правильном освещении любой ситуации, – усмехнулся я. – Но предложение, разумеется, принимается с удовольствием.

Странно устроен человек, а в особенности журналист. Казалось бы каких-то пару-тройку часов назад я искренне размышлял о том, что пора бросать газету и, в силу кардинально изменившихся обстоятельств, заняться чем-нибудь более серьёзным, основательным, возможно, интересным и – несомненно! – прибыльным, но, как только пахнуло острым и горячим, забыл обо всём и, словно хорошая охотничья собака, опять готов идти по следу хоть к чёрту на рога. Или это не азарт, а просто выработанный с годами профессионализм не даёт увильнуть в сторону и заставляет довести дело до конца? Но ведь тот же профессионализм пополам с опытом подсказывает, что за одним делом тут же следует другое, не менее важное – и так до старости.

Ладно, подумал я, подходя к стойке регистрации, ещё разок – и всё. В конце концов не каждый день террористы АЭС захватывают….

Народу в аэропорту, несмотря на ещё длящуюся пору отпусков, было немного. Мы сели за столик в пустующем кафе, заказали кофе и одновременно вытащили из внутренних карманов курток почти одинаковые двухсотпятидесятиграммовые, забранные в коричневую кожу, металлические фляжки.

– Во как! – восхитился Ковригин. – Приятно осознавать, что кто-то думает так же, как ты сам. Ну, за хороший конец.

– Во всех смыслах, – поддержал я.

Мы стукнулись флягами и сделали по глотку. Принесли кофе.

– Рассказывай, – предложил я, доставая блокнот и ручку.

Оказывается террористы захватили АЭС ещё в пять часов утра. Самое удобное время. Ночь уже прошла, день ещё, как следует не начался, доблестная охрана полуспит-полубодрствует, а ночная смена устала и тоже находится в изрядно расслабленном состоянии. Впрочем, охрана, на самом деле оказалась доблестной и оказала сопротивление. В результате огневого контакта четверо террористов погибли и несколько были ранены. Охрана же потеряла девять человек убитыми, одиннадцать ранеными и в конечном результате была разоружена и взята вместе с обслуживающим персоналом станции в качестве заложников.

– Это не обычные бандиты, – говорил вполголоса Ковригин, перегнувшись ко мне через стол. – Сработано очень и очень профессионально. Несомненно, они прошли отличную подготовку. И вообще, судя по всему, долго и успешно воевали и в первую и во вторую чеченскую и, возможно, где-то ещё. Так что охране, даже такой боевой, как на Ростовской АЭС, было не устоять. Во-первых, любая, даже самая подготовленная охрана, – это всё лишь… охрана. Во-вторых, как всегда, фактор неожиданности….

– Этот фактор неожиданности можно обозначить по другому и одним словом, – усмехнулся я. – Прошляпили. И не охрана, а именно ваша контора. И вообще. Разве на подобных объектах расположена ВОХРа? Разве не спецчасти МВД? Особенно на юге, где Чечня под боком!

– Мы не боги, – слегка поморщился Ковригин. – Всего знать и предвидеть не можем. А насчёт МВД… Не для печати. Кое-кто за это ответит, поверь. Потому что буквально за четыре месяца до сегодняшнего дня спецчасть, как ты говоришь, и заменили ВОХРой. Очень профессиональной, повторяю, и обученной. Но ВОХРой.

– Как интересно… – протянул я. – И кто же отдал такое замечательное распоряжение?

– Узнаешь со временем, – буркнул Ковригин. – Говорю же, – не для печати.

– Можно подумать, что ты у меня единственный источник информации. А если я об этом узнал от кого-то другого? Уже там, на месте?

– Ради бога. Я же не запрещаю тебе эту информацию печатать. Я только говорю, что получил ты её не от меня.

– И то хлеб, – вздохнул я. – Слушай, Саша, я ведь никого не обвиняю. Пока. Просто всякий раз зло разбирает. Кашу-то лучше совсем не заваривать, чтобы потом расхлёбывать не пришлось.

– А она все равно заваривается, да? Нам, поверь, тоже не сладко и все разборы полётов ещё впереди. Эх, чую, полетят головы и звёздочки с погон…. В общем, сколько их, террористов этих, мы пока в точности не знаем. Думаем, что-то около сотни. Предполагаем также, что взорвать все четыре реактора они способны. Если, как они утверждают, мины уже установлены, то мощности их, поверь, с лихвой хватит, чтобы разнести к чертям, входные камеры реакторов, трубопроводы и даже внешнюю защитную гермооболочку. А она, между прочим, выдерживает землетрясение до семи баллов, прямое попадание самолёта весом в 20 тонн на скорости 700 км/час и избыточное давление до 5 атмосфер. Не считая ураганов, пыльных бурь и прочих смерчей с наводнениями. Можешь себе представить, что будет, если они взорвут все четыре активные зоны и внешнюю гермооболочку впридачу? Я тебе скажу. Будет сразу четыре Чернобыля. И даже ещё хуже.

Ковригин замолчал и нервно отхлебнул из фляги. Я пропустил и спросил, закуривая:

– Саша, а вы уверенны, что они не блефуют?

– До конца пока не уверены. Но думаю, что в течение сегодняшнего дня всё выяснится. И всё равно, даже если мин или бомб, назови, как хочешь, нет… в общем, при желании и должном умении и без всякой взрывчатки на АЭС можно учинить такое, что тот же, повторюсь, Чернобыль покажется невинным сном ребёнка. Там, блин, один блок рванул, а здесь у нас четыре. И потом. У них ведь заложники, понимаешь? И не просто заложники, а специалисты, атомщики. Заставят пустить реакторы в разнос – и всё. Привет, Вася. Короче, хреновая ситуация, как не крути. Но тут есть своя тонкость. Деньги и вертолёты они требуют завтра к двенадцати часам. Если их не будет, обещают для начала взрыв трубопровода одного реактора, а затем показательный расстрел нескольких заложников. Для демонстрации серьёзности намерений, так сказать.

– Ага, – сообразил я. – Именно поэтому вы и думаете, что они не блефуют, да? Фактор времени. Если к двенадцати часам завтра не будет денег и вертолётов, а мин и бомб на самом деле нет… Для того, чтобы пустить реактор в разнос, нужно гораздо больше времени, чем для того, чтобы его тупо взорвать. Так? И если выяснится, что взорвать реакторы они не могут, то… Хрен с ними, с заложниками, будем штурмовать. Да, Саша? Я угадал?

– Фантазёр… – пробормотал Ковригин. – Заметь, что я тебе ничего не говорил, а ты сам только что всё это придумал.

– Хорошо. Пусть придумал. Каковы же тогда на самом деле будут наши действия?

– Думаем пока. Думаем и ведём переговоры. Тянем время. Впрочем, если бы план действий уже был, я бы тебе всё равно сейчас ничего не сказал. Сам понимаешь почему… Оп-ля, а вот и телевизионщики… Все, бегу прятаться в туалете.

Он подмигнул, бросил на стол деньги, прошёл за стойку и, мельком показав молоденькой буфетчице служебное удостоверение, скрылся в подсобке, чтобы выйти через задний ход.

За время полёта до Ростова я успел внимательно просмотреть распечатку главного редактора и узнал массу полезных и нужных для дальнейшей работы вещей.

Оказывается, строить Ростовскую АЭС начали в прошлом веке, в ноябре 79-го. Тогда ещё никакими Чернобылями и не пахло, а Советскому Союзу, изнемогавшему в экономической и военно-космической гонке с мировым капитализмом-империализмом, позарез нужна была дешёвая электроэнергия в больших количествах. Потом СССР распался, строительство приостановили, но через несколько лет решили всё-таки станцию достроить. И достроили. Уже в нашем веке. И вывели на рабочий режим. Четыре энергоблока с реакторами типа ВВЭР – каждый мощностью в 1000 мегаватт; распределительные устройства ОРУ-500 и ОРУ-220, предназначенные для преобразования и вывода электроэнергии за пределы АЭС; резервные дизельные электростанции – по три на каждый энергоблок; насосные станции, пруд-охладитель (кусочек Цимлянского водохранилища, огороженный специальной дамбой); ресиверы (сборщики) газов; здание переработки радиоактивных отходов, административно-бытовой и лабораторный корпуса; гараж…. В общем, большое и серьёзное хозяйство, карта которого прилагалась в распечатке, и которую карту я постарался внимательно изучить. А потом изучил параграфы под названием «Максимальная проектная авария» и «Максимальная запроектная авария».

Если верить прочитанному, – а у меня были основания к сомнениям, поскольку текст явно писали энергетики-ядерщики – то при максимальной проектной аварии («разрыв одного из четырёх главных циркуляционных трубопроводов с истечением теплоносителя первого контура»), ничего страшного не произойдёт. Потому что, якобы, 98 % суммарной активности выброса придётся на радиоактивные инертные газы, 1,9 % – на сравнительно короткоживущий йод-131 (период полного распада – 2-3 месяца) и только доли процента – на по-настоящему опасный цезий-137.

В общем, пейте дети, молоко, гуляйте на свежем воздухе и ничего не бойтесь. Слышали, знаем.

При «максимальной запроектной аварии» положение становилось несколько хуже, но, оказывается, тоже отнюдь не катастрофическим. Подобная авария как раз и предполагает разрыв не только трубопроводов, но и выходной камеры реактора, следствием чего явился бы мощный выброс в атмосферу именно цезия-137. Но и при этом, как уверяли авторы текста, «никакой серьёзной опасности для населения в районе размещения станции не возникает». Так, ерунда. Вроде временной (на 2-3 месяца) эвакуации детей и беременных женщин из близлежащей зоны, йодной профилактики населения и временного ограничения потребления продуктов питания местного производства.

Все хорошо, прекрасная маркиза.

И с чего это всё так переполошились?

Подумаешь, взорвут террористы все четыре реактора. Ну и что? Ограничим потребление местных продуктов – и все дела. В крайнем случае эвакуируем беременных женщин и детей.

Я со злостью сунул распечатку обратно в сумку и уставился в иллюминатор. Самолёт шёл на посадку.

До хутора Подгоренская, расположенного в пяти километрах от главного корпуса АЭС, мы добрались только к девяти часам вечера. В отличие от Волгодонска и Ростова, где многие уже начали паковать вещи, а некоторые и уезжать, взяв только самое необходимое, никакой паники здесь не наблюдалось. Хуторяне отнеслись к случившемуся философски и, понадеявшись на Господа Бога, правительство и антитеррористические подразделения спецназа, в подавляющем большинстве остались дома. Сторожить добро и ждать, когда вся эта опасная суета закончится, чтобы можно было вернуться к нормальной жизни.

Мне повезло – удалось довольно быстро найти комнату в крепком на вид саманном доме, принадлежавшем пожилой чете. По словам этой милой семейной пары, их дети (сын и дочь) давно жили в Волгодонске в собственных квартирах, а сами они всегда рады новому интересному – да ещё и корреспонденту из самой столицы! – человеку. Ну и денежный фактор, конечно, сыграл не последнюю роль, потому что сумма, которую я им предложил за каждый день проживания, по местным хуторским меркам, была очень солидной.

Ночная темнота на юге наступает быстро. В Москве, особенно летом, я привык, что вечер длится долго и совсем неохотно переходит в короткую несерьёзную ночь. Здесь же яркий, в полнеба, закат незаметно перешёл в сумерки, а когда я, устроившись в комнате и разделив со своими хозяевами немудрёный ужин, вышел на улицу, на небе уже зажглись первые крупные звёзды.

Справедливо рассудив, что ночь для многих предстоит бессонная, я прямиком направился в штаб, который расположился в центре хутора, в двухэтажном кирпичном здании сельсовета[1]. Надо было, пока не набежали коллеги-журналисты, выправить по аккредитации бейдж с фотографией и печатью и узнать, что нового произошло за то время, пока мы добирались до места.

Хутор не спал и был, каким бы избитым не показалось это сравнение, похож на растревоженный муравейник. Полным электрическим светом горели окна в домах и редкие уличные фонари; где-то рядом ревели моторы армейских грузовиков, в отдалении слышались отрывистые команды и топот солдатских сапог. Несколько раз, пока я добрался до центральной площади, меня обгоняли спешащие офицеры и люди в штацком, но с военной выправкой и дважды для проверки документов останавливал патруль. При этом второй раз моё редакционное удостоверение и паспорт вызвали подозрение, так что в штаб я был доставлен под конвоем. Разобрались, однако, быстро. В кабинете пресс-центра на втором этаже усталый секретарь, сверившись с аккредитационным списком, оформил мне бейдж, который я незамедлительно нацепил на куртку и сказал, что Александр Васильевич Ковригин на данный момент отсутствует и, скорее всего, ужинает в местном кафе напротив, которое, в силу чрезвычайных обстоятельств, временно приспособили под круглосуточный пункт питания. Я поблагодарил и спустился вниз.

Заместителя пресс-секретаря ФСБ я действительно обнаружил в кафе. Он сидел за столиком с каким-то мне незнакомым долговязым военным в камуфляже и с погонами капитана и, когда я его увидел, они как раз чокались белыми пластмассовым стаканчиками.

– О, Лёня! – обрадовался Ковригин и, словно из воздуха, извлёк третий стакан вместе с початой бутылкой водки. – За что я тебя люблю, так это за то, что ты всегда появляешься вовремя. Как раз собирался тебе звонить на мобильный. Присаживайся. Устроился?

– Нормально, – сказал я, принимая стакан. – И даже уже поужинал.

– Молодец, – одобрил Ковригин, и мне показалось, что эта бутылка водки не первая. – Вот, Коля, познакомься с Лёней Житиневым, газетчиком и человеком. – продолжил он, обращаясь к капитану. – Редкое сочетание, верно? – он засмеялся.

Мы с капитаном пожали друг другу руки.

– Леонид.

– Николай.

– Ну, за хороший конец, – сказал капитан. В отличие от Ковригина он выглядел совершенно трезвым.

– Во всех смыслах, – привычно добавил я.

Водка оказалась местная и тёплая.

– Закуси, – предложил Ковригин, пододвигая ко мне тарелку с квашеной капустой. – Отличная капустка, давно такой не пробовал.

– Капуста – это хорошо, сказал я, следуя его совету. – Но ты лучше расскажи, что случилось, и чего это я вдруг тебе понадобился.

– Да уж расскажу, не сомневайся, – вздохнул фэсбэшник. – Не уверен, правда, что тебе мой рассказ понравится. Но рассказать я тебе должен. И даже обязан.

– Многообещающее начало, – я закурил и вдруг понял, что сильно волнуюсь. И не просто волнуюсь, а ещё и боюсь.

– Не тяни, Саша, – попросил я. – Что вы все сегодня тянете? Утром Петя Кудрявцев, теперь, вечером, ты. Выкладывай давай, не стесняйся.

– Да не тяну я, – пробормотал Ковригин. – Слова подбираю.

– Что-то я раньше не замечал, чтобы тебе слов не хватало, – не поверил я.

– Раньше… Раньше, знаешь ли, и солнце светило ярче. И генеральная линия партии была прямой и толстой. Ладно. Значит, так, – его голос внезапно окреп и утратил те хмельные нотки, которые слышались мне ещё две минуты назад.

Я поднял на Ковригина глаза и поразился перемене. Передо мной сидел волевой, совершенно трезвый и собранный человек.

– Слушай внимательно и не перебивай, – сказал мне он. – Все вопросы потом, когда закончу. Террористы готовы продемонстрировать нам, что они не блефуют. Готовы показать нам бомбы, которые они заложили под реакторы.

– Очень интересно, – не удержался я.

– Я же сказал, не перебивай. Это ещё не все. Скажи, ты снимать умеешь?

– В смысле фотографировать? – насторожился я.

– Нет. В смысле видеокамерой.

– Э-э… на любительском уровне, пожалуй, умею.

– Замечательно!

– Не вижу пока, что тут замечательного…

– Сейчас увидишь. Дело в том, что они согласны нам продемонстрировать свои бомбы и мины только в том случае, если с нашим человеком пойдёт журналист. И не просто журналист, а из уважаемого и влиятельного издания. Типа твоей газеты.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что у тебя есть уникальный шанс заработать себе громкое имя и заодно послужить родине. Ну, и нам помочь, конечно.

– Ага. И ещё у меня есть уникальный шанс получить пулю в голову.

– Брось, Лёня. Шанс получить пулю в голову при наших с тобой профессиях есть всегда. Ты что, первый раз рискуешь?

– Погоди. А почему именно я?

– Во-первых, я знаю и уважаю тебя и твою газету. А во-вторых, если честно, то ты на эту минуту – единственный журналист крупного столичного издания, присутствующий здесь, на месте событий. Остальные просто не успели ещё добраться. Есть парочка ребят из Волгодонска, но они, сам понимаешь, не обладают, скажем так, должным профессионализмом. Да ты только подумай, дурило! Кадры, что ты снимешь, купят все ведущие информационные агентства мира! Это же какие бабки! А имя? Имя, считай, тебе обеспечено раз и навсегда. Да и риска, на самом деле, никакого. Заложников у боевиков и без тебя хватает, им тоже выгодно доказать нам и всему миру, что они не блефуют. Наши психологи и аналитики дают практически стопроцентную гарантию, что вы вернётесь целыми и невредимыми. Давай, Лёня, решай. Время дорого. Без журналиста боевики пускать нас отказываются наотрез. Мы, конечно, можем подождать до завтра, когда ещё кто-нибудь сюда доберётся, но…. Времени тогда уж совсем не останется, понимаешь? А время – это самое дорогое, что сейчас у нас есть. И должно оно работать на нас, а не на террористов. Но для этого мы совершенно точно должны знать, блефуют они или нет.

Я молча крутил в руках пустой и лёгкий пластиковый стаканчик и думал. Предложение, действительно, было заманчивым. Такой шанс редко выпадает нашему брату. Конечно, что бы там не говорили психологи и аналитики ФСБ, риск был велик. И даже очень велик. У тех, кто захватил АЭС и заложников, нервы не железные. Подготовка подготовкой, но, по сути, они являются самыми настоящими бандитами. А у бандитов, как известно, тормоза в голове могут отказать в любой момент. Да. А тут ещё мои личные обстоятельства…. Хм, на самом деле я ведь нахожусь в выигрышном положении! Как только почувствую, что жизни моей драгоценной угрожает непосредственная опасность, сразу могу исчезнуть куда угодно. На глазах, так сказать, изумлённой публики. Ладно, я-то исчезну. Перенесусь в безопасное место. А напарник мой куда денется в случае чего? Тот офицер, кто пойдёт со мной? Вернее, с которым пойду я? Э, брось, Лёня. Напарник рискует по долгу службы, а ты добровольно. Будет возможность – помогу. Нет – стану выручать только себя, любимого. Жизнь, увы, штука жестокая, а к ненужному героизму я как-то, прямо скажем, не расположен. Да. Надо соглашаться. Только очень неохотно. Через силу. Потому что набить себе лишнюю цену, особенно перед нашим родимым государством, никогда не помешает.

– Орден заработаешь, – сказал, внимательно наблюдающий за моими раздумьями Ковригин. – Мужества. Третьей, как минимум, степени. А то и второй, обещаю. Ты ведь офицер запаса?

– Лейтенант, – машинально ответил я.

– Вот! – обрадовался фэсбэшник. – Значит, присягу России давал.

– Ты меня на присяге не лови, – оборвал я Ковригина. – Ты мне не начальник, я не подчинённый. Вот призовут на действительную, тогда другой разговор. А пока я сам принимаю решения. Понятно? В таком деле мне даже мой главный приказать не может. А уж ваша контора – тем более.

– Да понятно, Лёня, что ты… Это я так, к слову… Исключительно, чтобы уточнить. Офицеру-то, даже запаса, орден Мужества легче заработать и… это… получить, чем гражданскому лицу. Ну, ещё по одной?

– По последней. Если идти, то трезвым.

– Так всё-таки идти? – он искательно заглянул мне в глаза.

– Хрен с вами, – я постарался как можно натуральнее тяжело вздохнуть. – Но с тебя, если и когда вернусь, бутылка хорошего армянского коньяка.

– Три, – быстро сказал Ковригин и немедленно разлил водку по стаканам.

Ровно в половине первого ночи я и капитан-сапёр Николай Бурляй (тот самый долговязый капитан, с которым меня в кафе познакомил Ковригин) в сопровождении четырёх, вооружённых автоматами и по глаза заросших чёрной щетиной, боевиков, вошли в главный корпус Ростовской атомной электростанции.

Позади остался подробный, насколько позволяло время, инструктаж психологов и оперативников ФСБ и относительно безопасный хутор Подгоренская.

Да что там хутор. Мне показалось, что позади осталась вся моя недолгая жизнь и Россия. Тоже вся. Разумеется, как корреспондент отдела происшествий, я неоднократно попадал, скажем так, в относительно экстремальные ситуации. Видел и кровь, и трупы, и горе людское. Наблюдал человеческую ярость и ненависть, самопожертвование и героизм, трусость и предательство. Но. Никогда раньше я не ощущал на себе такого эмоционального давления в виде чужой, молчаливой и холодной злобы пополам с презрением. И никогда раньше я не чувствовал так явно, что моя жизнь и жизнь капитана-сапёра Николая Бурляя здесь, в этих стенах и на этой территории стоит гораздо меньше, чем жизнь какого-нибудь воробья или бродячей собаки. Как-то сразу становилось ясно до звонкого хруста в мозгах, что только привычка к беспрекословному подчинению да ещё, возможно, понимание своей, жизненно необходимой выгоды, удерживает четверых наших, заросших чёрными бородами по самые уши, конвоиров от немедленного приведения в действие безотказных для всех – будь ты честным солдатом, повстанцем, террористом или обыкновенным бандитом – АК-74.

Большинство обычных людей редко задумываются о том, как именно работает АЭС. А ведь на самом деле, если всё-таки вдуматься, принцип её довольно примитивен и даже где-то нелеп. Во всяком случае, мне так кажется.

Ну, сами посудите.

Нагревать с помощью энергии деления ядер того же урана-238 воду под давлением в сотню атмосфер до трёх с лишним сотен градусов по Цельсию, потом через парогенератор передавать это тепло уже другой, «чистой» воде, превращая её в пар, затем уже этот пар подавать на турбину и только потом непосредственно от крутящейся турбины получать электрический ток… Вам не кажется, что слишком много посредников?

Я знаю, что мне скажут.

Если ты такой умный, придумай, как сделать по другому. Но я не умный (вернее, мой ум не обладает необходимыми знаниями) и понятия не имею, как сделать по другому. Мне только, повторяю, кажется, что все это достаточно нелепо, довольно громоздко и уж никак не абсолютно безопасно (впрочем, безопасных энергодобывающих да и всех прочих технологий не существует вообще). Хоть и даёт результат, тут уж не поспоришь.

В том числе и тот, который мы наблюдали сейчас.

Сам реактор похож на поставленный стоймя длинный (точнее высокий) цилиндр. Этот цилиндр, парогенератор, трубопроводы, циркуляционные насосы и прочая мелочёвка заключены в другой цилиндр – защитный. Для того, чтобы устроить маленький, но настоящий Апокалипсис, нужно разрушить направленными взрывами места соединения трубопроводов с корпусом реактора, верхнюю крышку реактора и – желательно – сам защитный корпус (лучше сверху, чтобы продукты распада свободно могли проникать в окружающую атмосферу).

Нам показали пять зарядов с дистанционными взрывателями. Два в местах соединения трубопроводов, один на крышке реактора и два на перекрытии. Показали и рассказали, что в остальных трёх энергоблоках установлены точно такие же. Я старательно, не смотря на изрядно мешающий спецкостюм противорадиационной защиты, заснял все на видеокамеру и по лицу Николая, которое все больше мрачнело по мере продолжения «экскурсии», понял, что дело, действительно, хреново, и террористы способны выполнить своё обещание. Тем более, что кроме самих зарядов, внутри реакторного отделения вместо живых часовых ими были установлены лазерные датчики движения. То есть, даже если предположить, что кому-то скрытно удалось бы пробраться к реакторному отделению, чтобы обезвредить заряды, он тут же был бы замечен и обезврежен сам. Датчики, по указанию наших конвоиров-экскурсоводов, я заснял тоже.

Потом нас отвели снова в главный корпус и отправили, не позволив встретиться с заложниками, восвояси с убедительным напоминанием о двенадцати часах дня, вертолётах и двадцати миллионах долларов наличными.

– Мы улетим с заложниками и деньгами, а датчики останутся, – любезно пояснили нам. – Они так устроены, что их сигналы можно наблюдать на очень большом расстоянии. Попробуете добраться к реакторам до того, как мы пересечём границу, взорвём все к чёртовой матери. Попробуете пустить газ – будет тоже самое. Ни один газ не действует мгновенно, даже смертельный, – времени нажать на кнопку хватит. А на границе мы заложников отпустим в целости и сохранности. Обещаем.

Часы показывали уже пятнадцать минут четвёртого ночи, а сна не было, что называется, ни в одном глазу.

Я сидел в полном одиночестве на каком-то бесхозном обрубке бревна на околице хутора, смотрел на огни АЭС впереди, курил и думал. Там, в штабе, продолжалось совещание, но мне было совершенно ясно, что силовики не найдут приемлемого выхода из создавшегося положения. Хуже всего было то, что даже отдав деньги, предоставив вертолёты и обеспечив безопасный воздушный коридор до границы, мы не имели никакой гарантии, что боевики сдержат слово (как показывает опыт, их слово недорого стоит) и не приведут в действие взрывные устройства. Просто так. Чтобы русским жизнь мёдом не казалась.

Двадцать бомб. По пять на каждый реактор. Каждая весом от пятнадцати до тридцати килограмм.

Тяжёлые, блин. Но и я, вроде, парень не самый слабый. Надо что-то решать. Скоро рассвет и сделать то, что пришло в голову, будет гораздо труднее. Да, решать…. Плохо, что на мне нет противорадиационного костюма. Фон внутри реакторного отделения всё-таки будет повыше обычного. Значит, надо постараться действовать очень и очень быстро. Жизнь заложников и проживающих в относительной близости граждан – штука дорогая. Но собственное здоровье – будем честно смотреть правде в глаза – тоже недёшево. Впрочем, если бы даже костюм и был, то действовать надо быстро всё равно. Именно из-за пресловутой дороговизны здоровья и жизни. А без костюма даже сподручнее – уж больно он стесняет движения…

Я тщательно затушил окурок, нащупал в карманах куртки заранее приготовленные ножницы и кусачки, ещё раз внимательно огляделся (рядом – никого), закрыл глаза, представил себе реакторное отделение….

На то, чтобы отсоединить прикреплённые скотчем и проволокой заряды и перенести их на пустынный и отдалённый участок берега Цимлянского водохранилища, мне потребовался час и десять минут.

Господа террористы сделали большую ошибку, допустив меня внутрь реакторного отделения, потому что теперь я совершенно точно знал, что и где мне искать. И лазерные датчики движения тоже оказались очень кстати. При живых часовых внутри, мне не удалось бы сделать то, что я сделал.

Разумеется, я не стал даже и пытаться разрядить эти бомбы. Я просто брал их по одной в руки, «прыгал» в небо на высоту около семисот, наверное, метров и на расстояние километра полтора от берега, выпускал бомбу из рук и прямо в падении возвращался обратно на берег. И так двадцать раз.

Что было дальше уже не интересно. Я вернулся в хутор, через окно залез в свою комнату, ещё за полтора часа на последних остатках сил и вдохновения настучал и отправил по электронной почте в редакцию отчёт об истинном положении дел и нашем с капитаном Бурляем героическом походе и, еле добравшись до кровати, не раздеваясь, уснул беспробудным сном.

А террористы, как стало потом известно ФСБ из надёжных источников, на самом деле не сдержали слова. Но их электронные дистанционные взрыватели не были рассчитаны на работу под водой, и поэтому рыба и прочая живность в Цимлянском водохранилище, должны быть благодарны мне по гроб жизни.

Впрочем, по официальной версии для печати, именно ФСБ все мы были обязаны предотвращением ядерной катастрофы местного масштаба и тем, что все заложники остались живы и невредимы. А на такое и двадцати миллионов очень хорошо подделанных американских долларов не жалко.

Глава восьмая

– Всё-таки люди тогда, в начале двадцать первого века, мне кажется, были… ярче, что ли, – задумчиво промолвил Штурман, когда Вишня закончила чтение. – Какие чувства, эмоции! Сейчас все какие-то… усреднённые, похожие. И даже где-то одинаковые.

– Брось, – махнул рукой Доктор. – Типичные рассуждения обывателя. Раньше, мол, и солнце светило ярче, и дети родителей уважали…

– И генеральная линия партии была прямее и толще, – с самым серьёзным видом добавил Капитан.

Механик радостно захохотал.

– Не понял. – сказал Оружейник. – Это откуда?

– Историю надо знать, – назидательно заметил Капитан.

– По-твоему, я обыватель? – хмуро осведомился Штурман.

– А что тебе не нравится в этом слове? – удивился Доктор. – Я, например, себя лично тоже считаю обывателем. И даже горжусь этим.

– Больше всего мне здесь нравится слово «даже», – пробормотал Штурман. – Ладно, замнём, неохота мне что-то спорить.

– А мне, вот, больше всего жаль, что он не предупредил девушку Машу, что не придёт на свидание, – вздохнул Оружейник. – Нехорошо как-то получилось. Провёл с ней ночь, написал, что будет ждать, а сам…

– Ты неправильно понимаешь то, что написано в этой тетради, – авторитетно заявил Механик. – Вернее, не понимаешь, а воспринимаешь. Тебе кажется, что это роман, а это документальная повесть.

– Уверен? – спросил Доктор.

– В чём? В том, что это документальная повесть?

– Да.

– Ну…. Он же сам пишет в предисловии, что это вроде как мемуары.

– Мало ли что можно написать в предисловии! Сочинители – люди с фантазией. И фантазия их постоянно требует выхода. Лично мне кажется, что перед нами всё-таки именно роман. Пусть на документальной основе, но – роман. То есть, во многом – художественный вымысел. Из этого, во-первых, следует, что Оружейник совершенно правильно воспринимает данный текст, а во-вторых…

– Ага, – саркастически заметил Механик. – Сейчас ты договоришься до того, что и самого Человека-Т не существует. А мы столкнулись то ли с фантомом, то ли с космическим приведением.

– Минуточку! – воскликнул Доктор. – Я вовсе…

– Отставить, – вмешался Капитан. – Нашли время для споров о литературе. Мы, кажется, спать собирались?

– Знаете, Капитан, – сказал Штурман. – не знаю, как остальные, но лично я чувствую себя вполне отдохнувшим. Чтение нашей дорогой Вишни оказывает на меня прямо таки терапевтическое воздействие.

– Спасибо, – улыбнулась Вишня.

– И на меня! – подтвердил Оружейник.

– Э-э… на самом деле я бы тоже сейчас предпочёл не спать, а как-то действовать, – сказал Доктор.

– Согласен, – кивнул Механик.

– Семь пятниц на неделе… – поднялся с откидного сиденья Капитан. – Что ж, иногда руководству можно и гибкость проявить. Тогда поехали. Механик – за руль, ты лучше всех «Мураш» водишь. Остальным наблюдать, думать и подавать свежие идеи.

– А куда ехать-то? – спросил Механик. – Мы же под землёй.

– Вперёд и до упора, – ответил Капитан. – А там посмотрим.

По мере того, как они удалялись от берега подземного озера (дорога шла всё время под уклон), вокруг становилось всё светлей и светлей. Свет был тёплого, оранжево-жёлтого оттенка, и вскоре Механик выключил фары.

– Сканер показывает, что впереди стена, – сказал, сидящий рядом, Штурман.

– Я это и без сканера вижу, – пробормотал Механик. – Ты бы поменьше доверял приборам, а побольше собственным глазам.

– Привычка, – вздохнул Штурман. – Ещё он показывает, что стена эта не сплошная и до неё девятьсот метров.

– Не сплошная – это как? В смысле дырявая?

– Можно и так сказать. Там есть то ли пещера, то ли тоннель… Не пойму. Давай подъедем и сами посмотрим, если ты так собственным глазам доверяешь.

– Именно это я собираюсь сделать, – сказал Механик и прибавил скорость.

Они стояли перед гладкой, уходящей вверх на десятки метров, сложенной из камней, стеной и глядели на гигантские, врезанные прямо в стену, двустворчатые ворота, преграждающие дальнейший путь. Стена была высокой, но до естественного каменного свода не доходила, и оттуда из этого зазора между гребнем стены и сводом как раз и струился тёплый оранжево-жёлтый свет.

– Посторонним вход запрещён, – прокомментировал Доктор.

– Может, створки только прикрыты и достаточно их толкнуть? – сказала Вишня.

– Сейчас попробуем… – Оружейник с Механиком подошли к воротам и упёрлись в них ладонями.

– Три-четыре!

Двери не дрогнули.

– Нет, – сказал Оружейник, – не получается. На ощупь, вроде, металл. Попробовать, может, «Мурашом» наехать? Он у нас мощный. Авось отворит.

– Сила есть – ума не надо, – заметил Капитан. – Ты бы ещё из плазменной пушки стрельнуть предложил. Мозгами пошевелить не хочется?

– А чего здесь шевелить? – удивился Оружейник. – Толкать надо. Замка-то не видно.

– Замок может быть внутренним или расположен с другой стороны, – предположил Механик, продолжая внимательно исследовать поверхность дверей и стену по сторонам. – Качественная работа. Ни уступа, ни выемки, ни кольца, ни рычага. Звонок тоже не наблюдается. Если тут имеется какое-то скрытое устройство для открывания или связи, то я его обнаружить не могу.

– Может, постучать? – Штурман подошёл к дверям и несколько раз ударил по ним кулаком. – Эй, хозяева! Принимайте гостей!

– Ну да, – громко прокомментировал действия Штурмана Механик. – Ты ещё крикни: «Сезам, откройся!»…

Створки ворот дрогнули и очень медленно и бесшумно заскользили в стороны.

– Ух ты! – от неожиданности Механик отскочил назад и нервно рассмеялся. – А двери-то люди делали. С юмором, видать, ребята!

– А ведь умно, – сказал Доктор. – Рассчитано на то, что только человек может пройти. Вряд ли иные расы знают нашу сказку «Али Баба и сорок разбойников».

– Я, например, точно не знаю, – сообщила Вишня. – О чём она, и что, вообще, произошло?

Ей вкратце объяснили, и лируллийка чисто по человечески удивлённо покачала головой.

– Действительно, редчайшее совпадение, – сказала она. – Значит, мы имеем шансы встретить ваших земляков? Это замечательно!

– Шансы мы имеем, – пробормотал Капитан. – Но замечательно ли это, я пока не знаю.

– Как это? – удивилась Вишня.

– Человек – существо непредсказуемое, – пояснил Капитан. – Если это потомки экипажа «Амундсена»… Кто может знать, как они к нам отнесутся? Действительно ведь и одичать могли.

– И даже, скорее, «да» чем «нет», – сказал Доктор. – Увы, но сто тридцать лет – срок для этого более чем достаточный.

– Значит, надо быть вдвойне осторожным, – подвёл итог Капитан. – Экипаж, в машину! Механик, Оружейник, что там такое?

Механик с Оружейником, пока остальные объясняли Вишне суть выражения «Сезам, откройся!», прошли на два десятка шагов в открывшиеся ворота и теперь молча стояли, глядя куда-то перед собой.

– Идите сюда! – махнул рукой Механик. – Только «Мураш» заведите, а то вдруг ворота закроются. Тут внизу …. Сами лучше посмотрите!

Это было похоже на искусственно созданный, идеально круглый в плане и колоссальных размеров котлован. Его гладкие, словно отшлифованные склоны плавно уходили в глубину не меньше чем на полкилометра. А на ровном, плоском и тоже круглом, словно цирковая арена, дне, прямо по центру лежал шар. Высотой с хороший небоскрёб.

И от этого шара во все стороны шло тёплое оранжево-жёлтое сияние.

Некоторое время люди, Вишня и робот Умник созерцали, открывшееся перед ними, необыкновенное зрелище. Люди и Вишня с молчаливым изумлением, Умник с видом бесстрастного внимания.

– Золотой шар, – благоговейно прошептал Оружейник. – А?

– Счастья для всех, – кивнул Доктор. – Даром, и пусть никто не уйдёт обиженный. Похоже. Но, думаю, это не он. Слишком бы это было… э-э… как бы сказать… тривиально, вот. Тривиально и скучно.

– Вы чего? – покосился на них Капитан.

– Всё в порядке, – улыбнулся какой-то мечтательно-задумчивой улыбкой Доктор. – Это мы с Оружейником вспомнили одну древнюю книгу. Там был Золотой шар, который предположительно выполнял любое желание.

– Что-то сегодня у нас на пути возникают сплошные книжные ассоциации с реминисценциями, – блеснул словарным запасом Капитан.

– Ещё и сказочные, – добавил Штурман. – То «Сезам, откройся!», то Золотой шар какой-то…

– И к чему– бы это? – пробормотал Механик.

– Я думаю, что к неприятностям, – предположил Капитан. – Как всегда, впрочем.

– Какой-то вы, Капитан, совсем не романтичный, – обронила то ли в шутку, то ли всерьёз Вишня. – Ведь красиво как! И почему обязательно неприятности? Может быть, наоборот?

– Должность у меня такая, дорогая Вишня, – сказал, вздохнув, Капитан, – во всём непонятном видеть в первую очередь опасности и неприятности. И надо сказать, что в большинстве случаев этот принцип себя целиком и полностью оправдывает. Иначе нас всех давно уже не было бы в живых.

– Извините, Капитан, – осторожно коснулась его плеча лируллийка. – Я не хотела вас обидеть.

– Ничего, – улыбнулся Капитан. – Я не обиделся. Просто постарался напомнить, что мы на неизвестной планете, корабль наш покоится на дне подземного озера, а сами мы стоим перед совершенно непонятным феноменом явно искусственного происхождения. Какие будут по этому поводу мнения, господа космонавты и первопроходцы?

– А какие могут быть мнения? – удивился Оружейник. – Спускаемся вниз и попытаемся изучить, что это за штука. Всё равно пока делать нечего.

– Вообще-то, – вкрадчиво напомнил Капитан, – неплохо бы на Землю возвратиться. Это и есть наше самое важное на сегодняшний момент дело.

– Так я разве против! – воскликнул Оружейник. – Но как? До той дыры, в которую мы провалились, «Мураш» не допрыгнет. Значит, надо искать другой выход на поверхность, чтобы уж потом найти предположительно живущих здесь потомков экипажа «Амундсена» или ещё каких иных разумных. Вот этим мы и заняты. А шар нам просто по дороге попался.

– Чёрт его знает… – с сомнением произнёс Доктор. – Капитан прав в том, что все непонятное и неизведанное в девяноста случаях из ста несёт в себе потенциальную опасность. Стоит ли рисковать?

– Ну да, – усмехнулся Механик. – Можно подумать, что сейчас мы в полной безопасности и вообще чуть ли не дома, где нам знаком всякий камень. Корабль под водой, сами под землёй, наверху лесные просторы совершенно чужой планеты, которая в свою очередь находится внутри печально известного Слепого Мешка…. Ну прямо курорт да и только! Неизвестность, говорите? Да она вокруг нас, куда ни сунься!

– То есть, ты хочешь сказать… – начал Штурман.

– Я хочу сказать, что согласен с Оружейником. Спускаться или не спускаться одинаково опасно. Или одинаково безопасно. Каждый понимает как ему удобнее.

– Обосновал, ничего не скажешь, – пробормотал Капитан. – А что думает госпожа Вишня?

– Я могла бы поспорить с Механиком, – улыбнулась лируллийка. – Но мне очень интересно. Может, в дальнейшем все сложится так, что нам не удастся сюда вернуться. И тогда мы всю жизнь будем жалеть, что были слишком благоразумны.

– Если бы я вас не знал, – сказал Капитан, – и не летал бы с вами столько лет, то решил бы, что все вы ненормальные и вам, вместе со мной, самое место не в космосе, а где-нибудь в тихом и удалённом санатории для душевно и психически неурановешенных личностей. Спускаемся.

Склоны воронки-котлована, на дне которой лежал исполинский шар, были достаточно пологи, и «Мураш», ведомый Механиком, съехал вниз без особого труда.

Отсюда шар казался ещё грандиознее.

Было страшновато стоять под ним – так и казалось, что достаточно малейшего толчка, и эта оранжево-жёлтая громадина покатиться, подминая под себя и раскатывая в тонкий блин и людей, и технику.

– Пришёл мальчик-великан, закатил в лунку шарик и ушёл, – сказал Механик. – Мама обедать позвала. Вот как это выглядит. Мы в детстве играли в такую игру. В земле делается лунка, а потом все в неё по очереди бросают шарики. Стеклянные. Чей шарик ближе…

– Мы тоже играли в такую игру, – перебил его Капитан. – Но я не пойму, что с этим шариком нам делать дальше.

– Я его просканировал на всех доступных нам волнах и диапазонах, – доложил высунувшийся из люка «Мураша» Штурман. – И на излучение ещё раз проверил.

– И что? – спросил Капитан.

– Ноль целых, ноль десятых. Сканер его не берёт. Вернее, показывает, что это сплошное тело из неизвестного материала. Очень твёрдого и непроницаемого для всех известных нам видов излучения. Врёт, я думаю. Вернее, не врёт, а ошибается. Не может, как мне кажется, такая дура быть сплошной. Глупо как-то.

– А что это за свечение?

– Обычный свет. Для здоровья не опасный. Наверное. Если в нём и есть какая-то вредная составляющая, то нашим приборам она не нащупывается.

– Я тоже не чувствую опасности от этого света, – сказала Вишня. – А мои органы восприятия электромагнитных волн гораздо чувствительнее человеческих. Не в обиду вам будет замечено.

– Какие уж тут обиды, – вздохнул Капитан. – Не по нашим зубам это яблочко, так я понимаю.

– Эй, смотрите, что мы с Умником нашли! – крикнул Оружейник, появляясь из-за шара. – Прямо на виду под ногами валялись!

И он протянул Капитану на открытой ладони четыре, уже слегка потемневшие, латунные гильзы.

– Загадка на загадке, – промолвил Доктор, когда все забрались в «Мураш», и Механик тронул машину с места. – Гильзы эти…. Впрочем, гильзы как раз понятны. Кто-то, вероятно, проверял шар. На прочность, так сказать. Я прямо так и вижу. Стоит и лупит из автоматического карабина прямо перед собой. Четыре раза подряд.

– Нет, – отрицательно покачал головой Оружейник. – Может, этот кто-то, и прямо перед собой лупил, но лупил он не по шару.

– Почему ты так думаешь? – внимательно посмотрел на Оружейника Капитан.

– По расположению гильз. Слишком близко они лежали. Практически под самым шаром. Понимаете? Если стрелявший целился в шар, то он был или пьян или не соображал, что делает. Потому что для этого ему нужно было бы чуть ли не лечь. И стрелять почти в упор и вверх прямо перед собой. Это же бред полный! А рикошет? При таком положении очень велики шансы, что рикошетом в тебя же и попадёт. Кстати о рикошете. Пуль я не нашёл. И Умник тоже не нашёл. Хоть искали мы, поверьте, очень тщательно.

– Браво, Оружейник! – воскликнул Доктор. – О пулях я как-то не подумал… Действительно, господа. Если стреляли по шару из автоматического карабина, то, спрашивается, где пули? Шар-то, как сказал нам Штурман, состоит из очень твёрдого материала!

– Есть два варианта, – важно сказал Штурман. – Вернее, три. Первый: пули остались в телах неведомых врагов. Второй: стреляли не по шару, а куда-то вверх, по цели на кромке котлована. Тогда эти пули где-то там наверху и валяются. И третий: пули подобрали и унесли с собой. Чтобы замести, так сказать, следы. Конечно, можно придумать ещё несколько, но эти мне кажутся наиболее логичными.

– Ага, – не оборачиваясь заметил Механик. – Пули, значит, унесли, а гильзы оставили.

– Ладно, – легко согласился Штурман. – Тогда оставляем только два.

Тем временем «Мураш» преодолел подъем и выбрался на ровное место.

– Вижу какую-то очередную дыру, – сообщил Механик. – То ли вход, то ли выход. Впереди. Расстояние тысяча двести метров. Оттуда как раз, по-моему, поднимается свод этого подземного царства.

– Давай туда, – скомандовал Капитан. – Будем надеяться, что дыра эта ведёт наружу. Не знаю, как вам, а мне порядком надоели эти подземные скитания.

– Да мы тут всего ничего! – воскликнул Оружейник. – И вообще мало что узнали…

– А что и как ты собираешься узнать? – с иронией осведомился Доктор. – Капитан прав, надо наружу поскорее выбираться, людей искать. Ворота они построили и стреляли здесь тоже они.

Дыра, замеченная Механиком, оказалась при ближайшем рассмотрении въездом в тоннель, который, к всеобщей радости, вёл не вниз, а вверх.

– Угол подъёма маловат, – посетовал Механик, трогая с места, – но не будем хотеть слишком многого.

Ещё через километр тоннель закончился такими же воротами, которые они открыли словами из сказки на выезде из подземного озера. Только на этот раз в стальных тяжёлых створках зияла безобразного вида громадная дыра с оплавленными краями. Достаточных размеров, чтобы в неё проехал вездеход.

– Ух ты! – воскликнул Механик, останавливая вездеход. – Кто-то, видать, не захотел мозгом шевелить. Чем это, интересно? Лазером?

– Не похоже, – авторитетно заявил Оружейник. – Тут не вырезали, а прожигали. Сразу и насквозь. Сталь просто испарилась… Плазменная пушка так может. Наша, например, что на «Мураше» установлена.

– Не нравится мне это, – сказала Вишня. – Сначала гильзы, теперь дверь кем-то разрушенная… Мы, лируллийцы, не любим войны. И стрельбы по любым целям тоже не любим.

– То-то ваши патрульные крейсеры вооружены по самое никуда, – усмехнулся Капитан.

– Потому и вооружены, что не любим, – объяснила Вишня.

– Эх, госпожа Вишня, да кто ж её, войну проклятую, любит и кто её зовёт… – примирительно коснулся руки лируллийки Капитан. – Только она, увы, чаще всего без всякого спроса приходит. Сама. Ну, Механик, что встал? Вперёд.

И они двинулись вперёд.

Эпизод четвёртый

Маша меня простила.

Не сразу, конечно. Пришлось дарить в больших количествах цветы и даже полушутливо стоять на коленях.

Странно, что я за каких-то два дня так привязался к этой, в общем-то, не самой эффектной в моей жизни девушке. Но что значит эффектной? Само понятие «эффектная» именно и предполагает сильное, но краткое внешнее воздействие физической красоты. И на тебя лично, и на окружающих. А Маша…. Было в ней нечто основательное, настоящее, чему я пока не мог подобрать слова, некая изначальная женская мудрость, которая, вроде бы, особо не проявляясь внешне, тем не менее чувствовалась во всех её, даже самых незначительных словах и поступках.

Однако слово «любовь» пока вслух не произносилось. И не потому, что я сомневался и не был уверен в себе. Хотя и сомневался тоже, потому что моё чувство к Маше уж очень было не похоже на те любови, что случались со мной раньше. Но что мы знаем о любви? Нам кажется, что мы уже не раз испытывали её и здесь для нас нет никаких тайн и неожиданностей, однако, когда она приходит снова, мы опять уверены, что любим впервые, а всё, что сладко терзало наши сердца в прошлом, не более чем легкомысленные увлечения.

И только к первой любви все вышесказанное не относится.

Впрочем, и кроме чудесной Маши у меня хватало впечатлений. Жизнь, казавшаяся до последнего времени никчёмной, скучной и лишённой хоть сколько-нибудь приемлемого смысла, неожиданно понеслась вскачь с такой прытью, что я напрочь забыл про свою ещё совсем недавнюю тоску, сплин, депрессию и прочую неизбывную хандру.

Сашка Ковригин, старая фэсбешная лиса, оказался прав. Слава выскочила на меня из-за угла и повисла на шее, будто красивая пьяная девка.

Кадры, что я отснял в на Ростовской АЭС, были показаны ведущими телекомпаниями мира, а репортажи помещались, как и обещал главный, исключительно на первой полосе и были перепечатаны с разрешения нашей редакции многими крупнейшими газетами Европы и Северной Америки, чьи корреспонденты просто не успели вовремя добраться до места событий. Мне даже пришлось дать несколько интервью своим коллегам, как человеку, своими глазами видевшему все пять бомб, установленных террористами в реакторном отсеке первого блока.

Но слава, известность и популярность газетчика и, уж тем более репортёра, – вещи эфемерные. Сегодня, в связи с невероятным и сенсационным событием, твоё имя гремит в эфире и печатается миллионными тиражами по всему миру, а завтра…. Завтра случается другая, не менее невероятная и гораздо более важная сенсация (сегодняшняя сенсация всегда важнее вчерашней), и сливки гонораров с молока тиражей снимает уже другой.

Но я был даже рад, что через пару недель обо мне начали забывать.

Правда, время от времени то или иное средство массовой информации пыталось поднять вопрос о загадочном исчезновении двадцати, предназначенных для устройства ядерной катастрофы местного масштаба, бомб, но вопрос поднимался плохо. Свежей информации взяться было неоткуда, а бесконечно пережёвывать одни и те же домыслы по этому поводу (не бомбы, а муляжи; таинственный и могущественный союзник в стане террористов; все это от начала до конца придумало и осуществило само ФСБ, чтобы придать себе долженствующий вес в глазах общественности и власть имущих; вмешательство в последний момент потусторонних – как вариант – божественных – сил, решивших, что народ российский за последние века, десятилетия и годы достаточно настрадался…) не могла себе позволить ни одна сколько-нибудь серьёзная редакция.

Итак, обо мне начали забывать, и я, повторяю, был этому только рад. Рад же я был потому, что вся эта шумиха вокруг обошедшегося без жертв терракта на АЭС и фантастическим образом исчезнувших бомбах очень мешала вплотную заняться исследованием, полученного мной от судьбы дара. Ну и нашими с Машей, отношениями, конечно.

Маше я пока ничего не рассказывал. Сначала, в Туапсе, удачно врал, что нахожусь здесь в командировке по своим газетным делам, а потом, в Москве, стало уже проще. В том смысле, что когда у твоей девушки есть чем заняться помимо развития отношений с тобой, то степень именно твоей свободы значительно возрастает. Правда, это иногда чревато появлением соперника или даже вовсе гибелью вышеупомянутых отношений, но тут уж приходится рисковать.

Впрочем, не могу сказать, что я особенно рисковал. Маша оказалась девушкой не капризной и понимающей, ни в чём на меня не давила и ни на чём не настаивала, – благо, что и работа её отнимала много и сил, и времени. И сейчас, вспоминая те дни начала осени, я понимаю, что был, пожалуй, единственный раз в своей жизни по-настоящему счастлив.

Деньги и свободное время.

Что ещё нужно человеку для счастья?

Пожалуй, только друзья и любимая, чтобы было с кем тратить и то, и другое.

Деньги (спасибо западным телевизионщикам) и время у меня были. В газете я взял полноценный отпуск, ссылаясь на необходимость восстановления нервных сил после близкой встречи с ядерными террористами, а также на то, что за два с половиной года был в отпуске всего полторы недели и давно.

Друзья и любимая.

Что касается последней, то, как я уже говорил, Маша вполне подходила на эту роль. И не только подходила, но и успешно исполняла. Причём с каждым днём все с большей искренностью и достоверностью.

А вот с друзьями положение было сложнее. Их у меня не было. Вернее, почти не было. Так уж сложилось. Друзья детства и юности остались в других городах и странах и как-то постепенно перешли из реальности в область воспоминаний. А в Москве я настоящих друзей как-то не приобрёл. Знакомых и товарищей всех определений и рангов имелось навалом, но вот друзей…. Был, правда, Витька Бондарь, которого я без всяких натяжек мог назвать своим другом, но виделись мы с ним редко. Впрочем, об этом, кажется, я уже писал.

Некоторые говорят, что для мужского счастья необходимо ещё дело, которому ты, так сказать, служишь, но я не уверен в правоте этих некоторых. То есть, с их точки зрения людей, таковое дело имеющих, они, разумеется, правы. Но в том-то и дело, – прошу прощения за тавтологию – что для себя я подобного дела или занятия к тридцати годам так и не нашёл. И только теперь, получив от судьбы и шаровой молнии способность мгновенного перемещения в пространстве на любые расстояния, мне показалось, что желанное и необходимое дело у меня тоже появилось. Я ещё не знал точно, в чём оно будет заключаться, но понимал, что торчать по-прежнему в отделе происшествий даже очень известной газеты теперь глупо и мелко. Мне требовались грандиозные свершения, и я был намерен эти свершения осуществить. Оставался пустяк – определить, какие именно свершения мне по душе.

Этот сентябрь выдался в Москве на удивление тёплым и сухим. В самом начале на два или три дня пришли дожди и холода, а потом снова продолжилось лето. С ясным небом, прозрачным воздухом и пока ещё более короткими чем дни ночами.

В свой первый день отпуска я проснулся в замечательном настроении, умылся, позавтракал, взял из принтера лист чистой бумаги и сел составлять план действий (почему-то мне казалось, что план сей можно доверить только бумаге, но никак не капризной и ненадёжной памяти компьютера). Но перед этим достал и просмотрел ещё раз тот, первый лист с вопросами, на некоторые из которых я уже знал ответы. Полностью или частично. И эти ответы я записал под вопросами.

Итак, первый лист.

Вопрос:

1. Что требуется для того, чтобы переместиться: сознательное желание, усилие воли, подсознательное желание, состояние опьянения, состояние сна, стресс, вдохновение, страх, что-то ещё?

Ответ:

Для того, чтобы переместиться, достаточно желания и усилия воли.

Вопрос:

2. Как далеко я могу перемещаться?

Ответ:

Судя по всему, в любую точку планеты.

Вопрос:

3. С какой скоростью (мгновенно или скорость всё же как-то ограничена)?

Ответ:

Вероятно, мгновенно. Или почти мгновенно.

Вопрос:

4. В какие именно места я могу перемещаться, а в какие нет: в любое место на Земле; солнечной системы; космоса вообще; под землю; на дно океана; только в те места, в которых я когда-то уже бывал; в места, которые видел (непосредственно глазами или достаточно фотографии, а также кино и телевидения)?

Ответ:

Пока не знаю. Требуется эксперимент.

Вопрос:

5. Что будет, если в месте неожиданного моего появления окажется, например, дерево или человек?

Ответ:

Ничего не будет. Я появлюсь только в таком месте пространства, где нет посторонних предметов или существ (не считая, вероятно, микробов и бактерий).

6. Что будет, если я, например, перемещусь просто на высоту, скажем, в пару километров (успею вернуться на землю или разобьюсь на хрен)?

Ничего не будет. Начну падать, но переместиться на твёрдую землю вполне успеваю.

Вопрос:

7. Как это чудесное и фантастическое умение скажется на моём здоровье и скажется ли вообще?

Ответ:

Пока неизвестно. Но, судя по тому, как я себя чувствую, со здоровьем у меня всё в порядке.

Вопрос:

8. Как мне его (или её) назвать?

Ответ:

Нуль-Т, разумеется. Как уже и было до меня названо.

Вопрос:

9. Что мне со всем этим теперь делать?

Ответ:

Думать.

Ещё раз перечитав написанное, я с удовлетворением отметил про себя, что невыясненных вопросов осталось только два из девяти. Недурственный прогресс. Однако, прежде чем приступать к составлению плана, то бишь стараться хотя бы частично ответить на вопрос №9, следовало разобраться с вопросом №4. И добавить ещё один, десятый вопрос. Я уже убедился, что материальные неодушевлённые предметы, которые находятся на мне (одежда, деньги, сигареты и прочая мелочь) или у меня в руках (бомбы террористов, например) благополучно перемещаются вместе со мной. А как быть с предметами, так сказать, одушевлёнными? С живыми, прямо скажем, существами? Что будет, если я, допустим, возьму на руки кошку и вместе с ней прыгну на тот же берег Цимлянского водохранилища? Перенесётся она со мной или нет? А если перенесётся, то останется ли после такого путешествия жива и здорова? Но ни кошки, ни собаки, ни даже какой-нибудь завалящей черепахи я дома не держал. Не потому, что не люблю животных, а как раз потому, что люблю. Домашнее живое существо требует внимания и ухода, которых я при своём теперешнем образе жизни обеспечить не мог.

Итак, я записал десятый вопрос и вернулся к вопросам четвёртому и девятому.

В какие именно места я могу перемещаться, а в какие нет: в любое место на Земле; солнечной системы; космоса вообще; под землю; на дно океана; только в те места, в которых я когда-то уже бывал; в места, которые видел (непосредственно глазами или достаточно фотографии, а также кино и телевидения)?

Солнечная система, космос, другие планеты, ядро Земли и дно океана по понятным причинам отпадали, и с внутренним облегчением отложил их на то время, когда…. Ну, когда, например, у меня появится надёжный скафандр или водолазный костюм. И кто-нибудь научит меня ими пользоваться. А вот с фотографиями и телевидением поэкспериментировать стоило.

И я приступил к экспериментам.

Немедленно возникла проблема. Проблема выбора.

Ни на одном телевизионном канале этим утром обычного для страны буднего дня я не обнаружил передачи, которая подходила бы для моих целей. Даже приблизительно. Три сериала, одно ток-шоу, один американский боевик, какой-то наш чёрно-белый фильм пятидесятых годов прошлого века…. Всё это было не то. Меня бы устроили новости с каким-нибудь репортажем (желательно прямым) из далёкой страны, предпочтительно из местности, где не густо народу и есть шанс при внезапном появлении остаться незамеченным. Но в ближайших новостях показали только в записи последствия вчерашней авиакатастрофы «Боинга-747» в аэропорту Дублина (14 человек погибших, 32 раненых), действующий лесной пожар на юге США (огонь, пожарные, техника, национальная гвардия и полиция на всех дорогах), очередную важную встречу в Кремле и фрагменты матча чемпионата страны по футболу «Спартак» – «Ростсельмаш», закончившегося (потому и показали) сенсационной победой ростовчан со счётом 1:5.

– Облом, – сказал я вслух и выключил ненавистный ящик.

Надо заметить, что человек я довольно упрямый. Во всяком случае в том, что касается выполнения собственных принятых решений. Вот и сейчас, неудача с телевизором меня только раззадорила, и поэтому я вернулся на кухню, сварил кофе, закурил и стал думать.

Лёня, думал я, на дворе вовсю берет разгон двадцать первый век с его невероятными информационными возможностями, а ты, словно какой-нибудь троглодит, упёрся в ТВ. Ты бы ещё, блин, в кинотеатр направился! Компьютер тебе на что? С подключением к Интернету?

Так, хорошо, чем нам может помочь Интернет? Картинок разных, конечно, в Сети полно, но что мне картинки, – я их в любом глянцевом журнале найду сколько душе угодно. Не картинки мне нужны, а реальное изображение в реальном времени…. Стоп. Веб-камеры! Ну, конечно!

Я хлопнул себя по лбу, загасил недокуренную сигарету, и поспешил в комнату.

Машина, по старой привычке, была включена с самого утра. Я щёлкнул «мышью», выводя компьютер из режима ожидания, вошёл в Сеть, нашёл в «избранном» адрес, попал в каталог и, секунду подумав, выбрал Шотландию, озеро Лох-Несс. Отчего-то мне показалось, что народу там должно быть поменьше, чем, скажем, у стены Плача в Иерусалиме, в центре Парижа или возле того же Ниагарского водопада. Да и на само обиталище таинственной Несси мне давно хотелось посмотреть.

Через пару секунд на экране монитора возникла цветная картинка. Установленная в окрестностях озера камера исправно показывала кусочек голубовато-серой водной глади и окрестные холмы. На переднем плане от лёгкого ветерка покачивалась ветка сосны, на среднем виднелось за деревьями какое-то строение – то ли придорожный кемпинг, то ли какая-то хозяйственная постройка, не разберёшь. Людей, однако, видно не было, и я решился.

Обувшись, прихватив свитер с курткой (всё-таки Шотландия – не Крым, и за окном уже сентябрь) и пару сотен долларов наличными, я постарался как можно тщательнее запечатлеть в памяти онлайн-картинку на экране, выключил машину, закрыл глаза и сосредоточился….

Всё получилось как в сказке.

Когда я открыл глаза, то моему взору со склона холма, на котором я оказался, предстало во всём своём великолепии озеро Лох-Несс.

Осеннее солнце блестело на мелкой водной ряби, по блекло-голубому небу быстро бежали маленькие плотные облака, пахло соснами и ещё чем-то неуловимым – так, что сразу становилось ясно: это заграница.

Я огляделся, никого, кроме двух рыжих белок и одного красногрудого дятла на соседней сосне, в поле зрения не обнаружил, постарался придать себе независимый вид на случай встречи с людьми и начал спуск.

И тут же увидел ежа.

Колючий лесной житель не спеша пересекал мне дорогу, направляясь куда-то по своим ежиным делам.

А вот и кошка, подумал я, и заступил ему путь. Ёжик немедленно замер и свернулся в клубок.

Если брать ежа осторожненько, под живот, то не уколешься. Но я на всякий случай снял кожаную куртку и, накрыв ею не догадывающуюся о своей дальнейшей участи шотландскую животину, взял колючего на руки.

Конечно, жалко будет, если помрёт, но кто сказал, что наука не требует жертв? Ещё как требует. Пожалуй, не меньше чем искусство.

Ёж не помер и, судя по тому, с каким аппетитом он вылакал блюдце молока, которое я ему налил в качестве заслуженной награды, остался после нуль-транспортировки совершенно здоров. Я снова взял его на руки, перенёсся в Шотландию и отпустил восвояси.

Сразу возвращаться в Москву не хотелось и у знаменитого на весь мир озера я провёл около полутора часов. Побродил по берегу, полюбовался вполне живописными окрестностями (не очень врут, оказывается, туристические проспекты и телепередачи!), понаблюдал за такими же, как и сам, зеваками-туристами, съел один гамбургер и выпил маленькую кружку пива и в разговоры, памятуя о своём довольно плохоньком английском, ни с кем не вступал.

Стоит ли говорить, что прелестница Несси не соизволила мне показаться?

Через полтора часа я окончательно понял, что становится нестерпимо скучно, отошёл подальше от людей за кусты и деревья и легко вернулся в свою московскую квартиру.

Чувствовал я себя окрылённым, полным озорной энергии и уже мог сделать некоторые выводы.

Оказывается, перемещаться я мог в сколь угодно отдалённые места на планете, если видел их перед глазами. Или они перед этим уже запечатлелись у меня в памяти в виде электронного изображения. И перемещаться не один, а с живым существом на руках. Вероятно, вокруг моего тела генерировалось некое поле, и всё, что попадало внутрь этого поля, перемещалось вместе со мной. Оставалось ещё определить границы поля (поместится ли, например, в него человек?), но это я отложил на потом.

Хорошо. С электронным изображением в режиме реального времени всё ясно. А как, всё-таки, быть, например, с телевизионной записью, кино, фотоснимками, наконец? Чёрт возьми, если уж проверять свои способности, то проверять до конца!

Я снова включил телевизор и принялся скакать по каналам, отыскивая что-нибудь более менее приемлемое, как тут запел мобильный. Я взял трубку и немедленно обрадовался. Это был Витька.

– Здорово, отец! – сказал он чуть глуховатым весёлым голосом, и я сразу понял, что эксперименты с нуль-перемещениями по родной планете на сегодня, скорее всего, закончились.

– Привет мастерам бочкотары!

Фамилия Витьки была, как я уже, по-моему, упоминал, Бондарь, а бондарь, как вы понимаете, – это тот человек, который делает бочки, поэтому иногда я и называл так своего друга.

– Что поделываешь?

– Ты не поверишь, но у меня первый день отпуска. И не просто отпуска, а настоящего и полноценного. Не урезанного.

– Так-так! И почему же ты до сих пор мне не позвонил, дабы отметить с лучшим другом сие радостное событие? И вообще, я тут читаю о твоих подвигах в каких-то газетах, а сам ты молчишь, как коммунист на допросе. Нехорошо.

– Какой коммунист? – не понял я. – И на каком допросе?

– Ты что, не знаешь, какими бывают коммунисты? Наш советский коммунист на их немецко-фашистском допросе!

– Тьфу на тебя… Кино, что ли, какое старое по телеку посмотрел? Между прочим, я тебе звонил. Но абонент постоянно недоступен.

– Значит, так было надо, – безапелляционно заявил Витька. – Всё равно нужно быть настойчивее. На часах, вон, уже тринадцать, у тебя первый день отпуска, я тоже пока свободен, а мы отчего-то ни в одном глазу. А?

– С утра пить вредно, – я вдруг понял, что широко улыбаюсь прямо в трубку.

– Час дня ты называешь утром? Все деловые люди к этому времени уже давно подписали многомиллионные контракты и приняли по парочке коктейлей. Ладно. Ты дома?

– А где ж мне быть? – удивился я.

– Мало ли… Но я не понимаю, почему, если ты дома, то не зовёшь меня в гости?

– Приезжай и быстрее, – сказал я. – За пивом сбегать пока?

– Не надо, сейчас приеду – разберёмся. Сиди и жди. Скоро буду.

И он отключился.

С Витькой Бондарем мы познакомились ещё в бытность мою студентом университета. Был он старше меня на два года и учился не в универе, а политехническом, на строительном факультете. Я в те годы не только активно прыгал в воду с трёхметрового трамплина, но ещё и состоял в сборной университета по футболу (занимал место в воротах, как самый прыгучий). Витька же играл за сборную родного политеха по центру нападения, и мы неоднократно встречались на поле. Был он длинным, жилистым и наглым, так что, особенно при подаче угловых у моих ворот, мы с ним частенько сталкивались самым непосредственным и жёстким образом. И в ноги я ему бросался, бывало, стараясь не только помешать ударить по воротам, но и зацепить побольнее (желательно, чтобы судья не заметил), и от него мне, временами, доставалось локтем под дых и по иным, тоже весьма чувствительным, местам. Что, впрочем, не мешало нам после игр совместно пить пиво и ухаживать за девушками. После окончания учёбы я потерял его из виду на несколько лет, и только здесь, в Москве мы снова встретились. Разумеется, в метро.

Вообще, я заметил, что если хорошо знакомые люди долго не виделись и одновременно, но порознь, попадают в столицу, то они рано или поздно обязательно встретятся именно в метро. Конечно, при условии, что они им часто пользуются, а не передвигаются по Москве на собственных автомобилях.

Витька, как раз, ездил на своей машине. Но именно в тот день она у него сломалась, и он был вынужден спуститься под землю и смешаться с толпой. И тут-то я на него в буквальном смысле слова и наткнулся…

С тех пор прошло уже два года, и всё это время мы старались не расставаться надолго. Конкретного и чётко определённого дела у Витьки не было. Начальный капитал он, как сам говорил, приобрёл на долевом участии в удачной продаже крупной партии подержанных иномарок и с тех пор чем только не занимался. Была у него небольшая (он, помощник-секретарь и бухгалтер) инвестиционная фирма, исправно платящая налоги и арендующая небольшой уютный офис в районе улицы Новослободской, и фирма эта, как я понимал из отрывочных разговоров и упоминаний вкладывала деньги во что угодно. И, опять же, из этого «чего угодно», извлекала прибыль.

– Дёшево покупай и дорого продавай, – говорил обычно Витька Бондарь. – Это звучит избито и даже пошло, я понимаю, но это истинная правда. Но не вся. А вся правда, и она же истина, заключается в кураже. Кураж надо поймать. Будет кураж – будет прибыль. Не будет куража – считай прогорел. И никакие расчёты не помогут. И не только в бизнесе кураж нужен, а вообще в любом деле. Без куража, знаешь ли, и девку как следует трахнуть не получится.

– Брось, – возражал я. – Вот я, например, отлично знаю, что такое кураж. Иначе никогда бы не занимался спортом и не лез, будучи репортёром, освещать всякие опасные для здоровья события. Но я беден, а ты богат. Вот тебе и весь кураж.

– Херня, – не сдавался Витька. – Во-первых, я отнюдь не богат, а просто довольно обеспечен. Опять же, на сегодняшний день, потому что уже завтра всё может случиться, и я приду к тебе просить сотню на кофе и сигареты. А во-вторых, ты просто не ловишь кайфа от процесса сотворения денег. Именно сотворения, а не делания, как, например, говорят американцы. Потому что сотворение предполагает, когда из ничего получается что-то. Вот в этом-то и весь кайф. Опять же риск щекочет нервы и азарт будоражит кровь. Ну, а уж об удобствах, которые доступны человеку с деньгами, я умолчу. Это и так понятно.

– Да я не спорю, – вяло соглашался я. – Но знаешь ли ты, что по статистике только 8% людей способны к успешному ведению своего дела. Все остальные могут лишь продавать свой труд. А ведь среди этих остальных имеются очень и очень талантливые и, как ты говоришь, азартные люди. Художники, инженеры, учёные, поэты и писатели. Да те же пресловутые учителя и врачи, наконец. Разумеется, хорошие учителя и врачи. Неужели ты думаешь, что они не умеют ловить кураж? Ещё как умеют. Только кураж у них другой.

– Опять херня, – не сдавался Витька. – Это кайф у них другой. Кайф от занятий любимым делом. А кураж, дружище, у всех одинаковый. Что у циркового, работающего опасный трюк, что у делового, из воздуха делающего не менее опасный миллион.

– И всё-таки…

Самое интересное, что эти и другие, бесконечные и, по сути, одинаковые споры никогда нам не надоедали. Как и мы сами друг другу.

Следующие несколько часов до самого позднего вечера я провёл в мучительной борьбе с собой. Рассказать моему единственному другу о происшедшем со мной или не рассказать. Каковая борьба разрешилась самым простым и непосредственным образом. Но всё по порядку.

Дома, конечно, мы сидеть не стали. Не то было настроение и финансовое положение обоих, чтобы сидеть дома.

Для начала Витька повёз меня в какой-то ресторан на открытом воздухе где-то недалеко от Останкино, где нас довольно недурственно и не очень дорого накормили и соответственно напоили (Витька знал массу подобных местечек в Москве, и я всегда в таких походах полагался на его вкус и выбор). Потом нас занесло на Большую Никитскую в бард-кафе «Гнездо глухаря», пустое в это время дня, где мы выпили сколько-то коньяка и всласть погоняли шары на бильярде, после чего, уже под самый вечер, каким-то образом вокруг нас оказалась Арбатская площадь, и Витька предложил закончить так хорошо прошедший день и продолжить так замечательно начавшийся вечер в казино «Метелица», что на Новом Арбате.

Предложение мне показалось свежим, и я, не задумываясь, согласился.

– Только так, – поучал меня друг. – Крупные фишки кладёшь в карман, а на мелкие играешь. Понял?

– Крупные – это какие? – спросил я, бывший в казино лишь однажды, года два назад, и ничего практически из того посещения не запомнивший по причине сильного алкогольного опьянения.

– Крупные – это начиная с тысячи рублей номиналом.

– А… во что будем играть?

– В рулетку, конечно! Или ты предпочитаешь покер?

Покер я не предпочитал.

– В рулетку – так в рулетку. Это я, пожалуй, соображу. Но ты меня всё равно… это… курируй.

– Не волнуйся, – уверенно заявил Витька. – Я чую, что сегодня нам должно повезти. Особенно тебе.

– Это почему?

– Потому что ты, считай, всё равно как первый раз идёшь. А новичкам всегда везёт – это непреложный закон.

– Так уж и непреложный… – засомневался я.

– Железный, – уверил друг и поднял руку, останавливая такси.

За какой-то час мы спустили почти все деньги, что были у нас с собой.

Витька, по его словам, проиграл около семисот долларов, а у меня оставалось долларов тридцать-сорок, и мы совсем уж было собрались уходить, что называется, не солоно хлебавши, когда Витька забрал у меня последнюю тысячу рублей, и поставил её всю на «зеро».

И выиграл.

Тут-то и началось. Мы ставили на «красное» и «чёрное», на сектора и на номера. И, практически всякий раз, выигрывали. Я даже протрезвел и только старался не очень сбиться с подсчёта выигранных мною денег. Витькин совет играть только на мелкие фишки номиналом не более ста рублей, а крупные прятать в карман, был благополучно забыт, и мы лихо ставили на кон тысячные и даже пятитысячные. И продолжали выигрывать. Я потерял счёт времени, но помню, что за нашим столом четырежды сменили бригаду крупье.

Однако, ничего не помогало. Всем четырём бригадам мы щедро давали с каждого выигрыша «на чай» и уже просили разменять нам фишки по номиналу в десять тысяч рублей…

Я испытывал какое-то странное чувство. Не азарт, нет. Все эти пластмассовые кругляши на зелёном сукне передо мной и у меня в кармане с выбитыми на них красивыми и большими цифрами (особенно шикарно смотрелись десятитысячные фишки) не воспринимались мной как деньги. В моём понимании это были именно фишки и ничего больше. А то, что их количество у меня и у друга Витьки с каждой ставкой существенно увеличивается, так это вполне нормально. Мы ведь играем, верно? Глупо было бы играть и не выигрывать.

Народу за нашим столом изрядно прибавилось. Начинали мы вдвоём, но с того момента, как поймали, что называется, фарт, другие игроки в казино стали подтягиваться к нам. И некоторые тоже выигрывали, повторяя наши ставки. Но все равно только с переменным успехом. Тогда как наш успех был неизменным и постоянным.

В какой-то момент, после того, как Витькина ставка в четыре тысячи рублей на «четырнадцать красное» принесла выигрыш в сто сорок тысяч, а следом я выиграл на «шесть чёрное» сто пять тысяч, мне даже стало как-то скучно.

Именно в этот момент Виктор и пихнул меня в бок.

– Все, – сказал он тихо. – Ставим последний раз и уходим. Не будем гневить бога.

– Как скажешь, – пожал я плечами и поставил тысячу на «зеро».

Витька тоже поставил на «зеро», но три тысячи.

Надо ли говорить, что вышло «зеро»?

Крупье заменили в пятый раз, а мы поднялись со своих мест и направились к кассе.

Только сейчас я вспомнил о времени и посмотрел на часы. Оказалось, что мы «прожигаем жизнь» уже три с половиной часа, – стрелки на моём простеньком, но надёжном «Ориенте» приближались к одиннадцати вечера.

Людей в заведении явно прибавилось. Ни один стол уже не пустовал, и народ вовсю пытал своё счастье в рулетку, покер, блэк-джек и кости.

Когда бесстрастный молодой человек за кассой аккуратно и ловко выдал мне в обмен на фишки около четырёх тысяч долларов рублями, я машинально распихал пачки денег по карманам и растерянно повернулся к Витьке, который в соседнем окошке получал свой выигрыш.

– Это что, все моё? – спросил я у него.

– А чьё же? – весело удивился друг. – Я же говорил, что тебе должно повезти. И мне за компанию. Кстати, «все» – это сколько?

– Четыре тысячи долларов, – шёпотом сообщил я. – И даже больше.

– Неплохо для первого раза, – усмехнулся Витька. – У меня двенадцать.

– «Двенадцать» что? – не поверил я.

– Двенадцать тысяч. Долларов. Они же баксы, «зелёные» и грины.

Я понял, что сплю, но на всякий случай спросил:

– Ты считаешь, что нас с такими деньгами спокойно отсюда выпустят?

– А почему нет? – искренне удивился Витька. – Отец, у тебя устаревшие и одновременно искажённые понятия о таких местах, как это. Те времена давно прошли. «Метелица» – вполне уважаемое заведение, здесь не грабят. Что выиграл, то твоё. Да и не такие уж мы большие деньги выиграли. Подумаешь, шестнадцать тысяч! Хорошая тачка больше стоит. Пойдём-ка лучше в бар, отметим удачу коньячком. Жаль, что здесь не дают армянского, но «Хеннесси» вполне сойдёт…

Мы поднялись по обрамлённым сотнями маленьких лампочек ступеням и прошли налево, в бар. Сели в широкие и низкие кожаные кресла, и к нам тут же подошёл официант с прейскурантом.

– Два по стопятьдесят коньяка, – не глядя в прейскурант заказал Витька. – Только не самого дорогого, – он слишком жёсткий и не самого дешёвого, – он совсем не вкусный. Того, что посерединке. Два кофе. Две минеральных воды «Перье». Лимон. И две сигары «Давыдофф». Ты есть что-нибудь будешь? – обратился он ко мне.

Я молча покачал головой.

– Тогда все, – отослал официанта Витька.

Видно было, что мой друг здесь не впервые.

Сигары оказались великолепными, а «Хеннесси» довольно средним. Именно, что посерединке. Впрочем, кофе имел правильный, чуть с кислинкой, вкус, что меня несколько примирило с недостаточным, на мой взгляд, качеством спиртного за такие деньги.

– Может, девок возьмём и ко мне? – показал головой в направлении стойки Витька. – Гляди, какие холёные.

– Да я уж обратил внимание. Дорогие они здесь?

– Не дешёвые. Триста минимум. За ночь. Но мы-то с тобой при деньгах нынче! – засмеялся Витька. – Ну что, гульнём по полной программе?

– Нет, – отказался я. – Ты как хочешь, а с меня и нормальных девушек достаточно. Вернее, одной… – я прикусил язык, но было поздно.

– О, у тебя завелась девушка? А что ж ты молчал?

Рассказывать о моём знакомстве с Машей значило рассказывать о Туапсе. А рассказывать о Туапсе….

– Да как тебе, понимаешь… Я, вообще-то, сам ещё не очень разобрался. Но пока – да. Появилась в моей жизни одна девушка. Машей зовут.

– И кто она?

– Педагог. С детьми недоразвитыми работает.

– У! Благородная стезя. Да, это тебе не проститутки. В том числе и дорогие. Завидую, отец. Познакомил бы, что ли?

– Познакомлю, никуда не денусь. Мне бы её только не спугнуть.

– Это правильно. Пусть думает, что ты хороший, – с притворной серьёзностью вздохнул Витька. – Ладно. Если проституток ты не хочешь, тогда давай просто ко мне поедем. Культурную программу мы на сегодня выполнили, а значит имеем право закончить вечер дома. Как и подобает добропорядочным гражданам. В конце концов, – неожиданно подмигнул он, – девок можно и по телефону вызвать.

Мы вышли на залитый огнями Новый Арбат и огляделись. Количество прохожих изрядно уменьшилось, у тротуара, перед входом в казино дежурило несколько такси.

– Берём тачку? – скорее для проформы спросил я.

– Ну, не на метро же ехать, – ответил Витька. – Только не здесь. Пройдёмся давай.

– Почему не здесь?

– Так, на всякий случай.

Я не стал уточнять, какой случай он имеет в виду и мы двинулись направо в сторону метро.

Догнали и встретили нас минут через пять. Четверо сзади и трое навстречу. И, разумеется, ни одного мента поблизости. Впрочем, как всегда.

Мы отступили к какой-то витрине, но дальше пути не было – семеро взяли нас в полукольцо.

– Поделиться бы надо капустой, – негромко, с нарочитой скукой в голосе сказал один из них, пониже остальных ростом и вытащил из-за пазухи пистолет с глушителем.

– Не понял, – сказал Витька.

– А тут и понимать нечего. Бабки на землю и живо! Тогда, может, уйдёте здоровыми. Ну, давай, не задерживай. И ты, и кореш твой, – невысокий кивнул на меня. – Даю тридцать секунд. И не оглядывайся, всё схвачено. Ментов поблизости нет, у нас люди справа и слева – предупредят по мобильнику, если что. А мы бабки возьмём, в тачки прыгнем, и с концами. Вы же здесь останетесь кровищей обливаться. Устраивает вариант?

Такой вариант лично меня не устраивал совершенно. Но и с легко и весело, а – главное! – вполне законно доставшимися рублями расставаться просто так не хотелось. В жизни мне этих денег так легко не заработать…. Обида и ярость хлынули в сердце и затопили его до краёв.

И я решился.

Виктор стоял вплотную ко мне, справа. Я обхватил его за плечи и крепко, словно любимую девушку, прижал к себе. Закрыл глаза…

– Ты что? – сдавленно шепнул мне на ухо друг. – Ты что делаешь?!

– Опаньки! – с радостным изумлением воскликнул кто-то из бандитов. – Так они ещё и пидорасы, что ли? Ну, тогда и подавно…

Дальнейшее я уже не слышал.

Сердце прыгнуло к горлу, земля провалилась и снова появилась под ногами.

Я открыл глаза и медленно разжал крепкие дружеские объятья.

– Твою мать… – хрипло сказал Витька, ошеломлённо глядя по сторонам, и потряс головой. – Это… это где?

– Не «где», а «как», – поправил я его и полез за сигаретами. – Впрочем, и «где» тоже. Мы, как видишь, в моей квартире.

Витька ещё раз внимательно осмотрелся, шагнул к столу, потрогал зачем-то указательным пальцем монитор, отступил назад и осторожно сел на диван.

– Рассказывай, – потребовал он. – Хотя нет, погоди… У тебя выпить ничего нет?

Глава девятая

Первые лучи солнца, скользнув над лесом и рекой, проникли сквозь лобовые спектропластовые пластины и упали на лицо, спящего в откинутом кресле водителя, человека.

Механик заворочался, открыл глаза, сел и провёл рукой по небритому подбородку. Тут же захотелось курить.

Вчера ночью «Мураш», преодолев около тридцати километров по подземному тоннелю (то ли по счастливой случайности, то ли специально он вёл в направлении замеченного ими с орбиты поселения у реки) выкатился, наконец, под усыпанное чужими звёздами небо, и экипаж лёг спать, справедливо рассудив, что новые дела начинать лучше с утра на свежую голову и отдохнувшее тело.

– Или куришь натощак, или пьёшь с похмелья, – тихонько пробормотал строчку из старинной песни Механик и ткнул пальцем в клавишу на пульте, открывая верхний люк.

Будить товарищей он не стал. Выбрался на броню вездехода, закурил и стал смотреть на реку, на дома возле реки на противоположном, левом берегу, на солнце, встающее из-за кромки леса и на сам лес, чужой и в то же время в чём-то очень похожий на земные смешанные леса средней полосы.

Надо же, и здесь правый берег крутой, а левый – пологий, подумал Механик. Прямо, как дома. Однако, неплохо бы умыться, побриться и почистить зубы. Наверняка где-нибудь неподалёку должен быть какой-нибудь ручей…

Ему вдруг нестерпимо захотелось по пояс вымыться в прозрачном холодном лесном ручье, а после разложить костерок, подвесить над живым огнём закопчённый котелок с водой, дождаться, никуда не торопясь, пока вода забурлит, сыпануть щедро крупнолистового чая, нарезать отточенным до предельной остроты ножом хлеба и сыра, достать из рюкзака кружку и сахар…

Он тряхнул головой, отгоняя видение. Умыться – ещё куда ни шло. Да и то с оглядкой, а лучше – под присмотром товарища. Это, всё-таки, не Земля.

– Доброе утро!

От неожиданности Механик подскочил на месте и выронил сигарету. Оказалось, что он совсем забыл о Вишне, которая, формально испросив разрешения Капитана, провела ночь снаружи в своём, так сказать, естественном и первозданном виде. Сейчас она снова приняла вполне человеческий облик, стояла внизу в непринуждённой позе и доброжелательно глядела на Механика.

– Доброе утро, – ответил Механик, спрыгнул в траву и растёр ногой дымящийся окурок. – Извините, замечтался. Ну что, как вам планета?

– Чудесно! – засмеялась Вишня. – Почти как дома. Я замечательно отдохнула и набралась сил. Кстати, тут в двух шагах ручей с очень чистой водой. Можно смело умыться.

– Вы прямо мысли мои читаете, – усмехнулся Механик. – Но в одиночку от вездехода лучше не отходить. Сейчас мы разбудим остальных и…

– А мы уже проснулись, – сказал, появляясь из люка, Доктор. – С добрым утром, господа!

Посёлок оказался пуст.

Реку «Мураш» преодолел легко, зацепился колёсами за низкий пологий левый берег и выкатился на сушу прямо напротив ближайшего к реке дома.

Выглядел он вполне человеческим жильём, – рубленый в один этаж из крепких брёвен, с двускатной, покрытой гонтом[2] крышей, под которой угадывался вместительный чердак, с широким крыльцом под навесом, со ставнями на застеклённых окнах и высокой печной трубой.

Во дворе дома они также обнаружили добротный сарай с запасом дров и явно самодельным инвентарём: был здесь и топор, и лопаты, и грабли, и двуручная пила, и множество иных мелочей, без которых человеку трудно обойтись, если он живёт под самым боком у природы. Имелись также во дворе колодец с воротом и ухоженный огород, на котором росли вполне земные петрушка, укроп и картошка….

Ближе к вечеру уже не возникало никаких сомнений в том, что строили посёлок именно люди, потомки тех, кто не захотел улететь на «Амундсене», – следы их совсем недавнего здесь и отнюдь не временного пребывания вперемешку с различными предметами быта попадались на каждом шагу и в каждом обследованном доме. Да, следов пребывания было сколько угодно. Но ни одного человека или хоть какой-нибудь задрипанной кошки или собаки они не нашли.

Огненным краем солнце уже коснулось кромки леса на местном западе, когда экипаж «Пахаря», Умник и Вишня прервали бесполезный поиск живых или мёртвых и собрались внутри родного и надёжного «Мураша» на совещание, оставив снаружи Умника в качестве часового.

– Ну, какие будут соображения? – пристально оглядел присутствующих Капитан.

Присутствующие молчали.

– «Мария Селеста», – сказал, наконец, Доктор. – Все на месте. Даже детские игрушки и запасы продовольствия в погребах. А людей нет. Ясно одно – это потомки тех, с «Амундсена».

– Да, это ясно, – согласился Капитан, взял со стола титановую вилку, на черенке которой явственно виднелось название корабля: «Амундсен», повертел в руках и аккуратно положил снова нас стол. – Но что случилось и куда они ушли?

– И ведь совсем недавно ушли, – сказал Штурман. – По всему видно. Ушли и следов не оставили.

– А почему именно ушли? – спросил Оружейник. – Могли уплыть. Вниз по реке. Или вверх. На воде следов не видно.

– Лодки – то на месте… – вздохнул Механик. – По количеству и размерам домов легко подсчитать, что здесь жило около трёхсот человек. Может, немного больше. Я насчитал у берега сорок две лодки. Ещё с десяток во дворах тех домов, что стоят у самой реки. Так что, если уплыли, то только вплавь. Или на плотах. Причём уплыли, ничего с собой не взяв. Прямо в том, в чём были. Но какой в этом смысл? Что-то их так сильно напугало, что пришлось спасаться паническим бегством? Но что? Опять же, для того, чтобы сделать плот, нужно время. А при паническом бегстве времени ни на что другое, кроме самого бегства, не остаётся.

– А ещё они могли улететь, – высказал ещё одно предположение Оружейник. – Тогда понятно, почему нет следов.

– Ага, – кивнул Механик. – Улетели. Верхом на лопатах.

– Я вообще не вижу пока никакого смысла в том, что мы здесь увидели и встретили, – взъерошил шевелюру Штурман. – Наклонная шахта, куда мы провалились, подземелье это с озером, котлованом и шаром этим колоссальным, ворота, явно сработанные людьми, стена тоже рукотворная, тоннель тридцатикилометровый….

– Я думаю, – заметил Доктор, – что всё, что ты перечислил, кроме, разумеется, стены и ворот, не дело рук людей. Кто-то другой это всё соорудил. Иной разум. И, мне кажется, очень давно.

– Почему? – спросил Капитан.

– Не знаю, – пожал плечами Доктор. – Так мне, почему-то, именно кажется. Можете назвать это интуицией.

– Я согласна с Доктором, – поддержала Вишня. – У нас, лируллийцев, то, что вы, люди, называете интуицией, развито чрезвычайно сильно. Я тоже чувствовала, что и котлован этот, и шар, и всё остальное… Оно очень и очень древнее. Я даже боюсь думать, насколько древнее.

– Тысячи лет? – приподнял кустистую рыжую бровь Капитан. – Десятки тысяч?

– Миллионы, – сказала Вишня. – Возможно, сотни миллионов.

Оружейник присвистнул.

– Вы шутите! – откинулся в кресле Капитан.

– Нисколько. Конечно, это только интуитивное предположение, но, поверьте, наша интуиция зачастую мало чем отличается от фактического знания.

– Давайте попробуем рассуждать логично, – предложил Доктор.

– Давайте! – с энтузиазмом согласился Оружейник. – А как?

– Для начала нужно поставить себя на их место и постараться вникнуть в непривычный для нас образ жизни, – назидательно поднял вверх палец Доктор.

– Почему это непривычный? – удивился Механик. – Очень даже привычный. У меня детство всё прошло в посёлке, как две капли воды похожем на этот.

– Ну и что? – возразил Доктор. – Я вовсе не это имел ввиду. Не близость, так сказать, к природе. То есть, и близость, разумеется, тоже. Но в первую очередь – безальтернативную оторванность от земной цивилизации и упование только на собственные силы и на собственный разум. Эдакий необитаемый остров размером с планету, затерянный в бескрайнем океане. Ты на нём живёшь и знаешь, что помощь не придёт никогда.

– Это ужасно, – прошептала Вишня. – Я бы, наверное, сошла с ума.

– Это вам только кажется, – сказал Доктор. – Психика разумного существа иногда бывает на удивление крепкой и приспособляемой к самым невероятным условиям. Впрочем, ради справедливости заметим, что бывает и наоборот. И ещё как бывает.

– Все это замечательно, – с долей иронии заметил Капитан. – Но я так и не понял, что случилось с теми, кто здесь жил ещё совсем недавно? Мы сколько угодно можем ставить себя на их место, тем более, что сделать это совсем не трудно – сами нынче такие, но…

– Замечено движение в доме напротив, – раздался из динамиков бесстрастный голос Умника. – Это человек.

Все замерли.

– Ты его видел? – спросил Капитан.

– Я его и сейчас вижу. Это он думает, что я его не вижу.

– Где он?

– На втором этаже здания напротив. Наблюдает за нами в окно.

– Он вооружён?

– Да. У него лук и стрелы.

– Это мужчина или женщина? – спросил Доктор.

– Мужчина.

– Хорошо продолжай за ним следить. Только не спугни.

– Продолжаю.

– Капитан, – взволнованно обратилась к Капитану Вишня. – Если это мужчина, то, я думаю, обратиться к нему следует мне, женщине. Если мы все разом вылезем, он может испугаться и убежать. Я выйду без оружия и попрошу его показаться. Думаю, он мне поверит.

– Это рискованно, – с сомнением покачал головой Капитан. – Вы – Чрезвычайный и Полномочный посол Лируллы на Землю. Мы себе в жизни не простим, если с вами что-то случится.

– Что со мной может случиться? – озорно улыбнулась Вишня. – Умник же сказал, у него лук и стрелы. Как можно повредить дереву стрелой? Разве что кору пробить…

– Бросьте. Ваша кожа не намного крепче нашей., – несколько растерялся от такого аргумента Капитан.

– А вы меня прикроете, – уверенно продолжала Вишня. – Парализаторами. В крайнем случае – плазменной пушкой.

– Прикрыть вас недолго, – пробормотал Капитан. – Благо, и позиция удобная…

– Вот видите!

– Подождите, Вишня, я думаю.

– Пока вы будете думать, он…

– Значит так, – поднял руку Капитан. – Я пойду с вами. Точнее, вы со мной. Возможно, он наблюдает за нами не первый час. Тогда, если вы пойдёте одна, у него могут закрасться подозрения, что мы готовим ловушку. Любой нормальный мужчина бы так решил. С чего, мол, они посылают на переговоры одну женщину? Лично я бы точно заподозрил неладное. А так всё будет честно и открыто. Мужчина и женщина. Без оружия.

– И с белым флагом в руках, – добавил Доктор. – На всякий случай.

– Э-э… мы же, вроде, не воюем. Зачем белый флаг? – спросил Оружейник.

– Я же сказал, – объяснил Доктор. – На всякий случай. Белый флаг – это знак и символ мирных намерений. Надеюсь, нашему соглядатяю сей символ известен. И даже, если не известен, хуже не будет. Флаг – не пулемёт.

– Только, если идти, – добавил Механик, – то идти прямо сейчас. Темнеет.

За широким дощатым столом поместились все.

Охотник (так он себя назвал) наотрез отказался лезть в вездеход.

– Тесно очень там, – объяснил он, отводя глаза, чтобы никто не заметил притаившийся там страх перед самодвижущимся механическим чудищем. – А нас много.

Впрочем, это никого не расстроило. Наоборот. За месяцы и дни и часы странствий сначала внутри большой металлической коробки, называемой грузовым кораблём класса С «Пахарь», а потом внутри металлической же, но маленькой коробки под названием «вездеход-амфибия АМ-257 «Мураш», люди соскучились по обычному дому, стоящему под открыты небом прямо на земле. Тем более, по дому, сложенному из настоящих брёвен. И поэтому с удовольствием приняли предложение Охотника поужинать и поговорить в том самом двухэтажном доме, откуда он за ними следил.

Как они правильно предположили, дом этот служил неким аналогом административно-общественного центра. Почти весь первый этаж занимал большой зал, который при нужде мог быть и обеденным (тут часто справлялись различные всеобщие праздники и свадьбы) и залом для сбора всех жителей деревни.

В этом зале они и расположились. Охотник зажёг свечи («Я хозяин, вы – гости, и огонь должен быть мой»). Умник накрыл на стол, и у них вышел замечательный ужин.

Ели, правда, каждый своё. Экипаж и Вишня из своих запасов, Охотник из своих. Доктор предупредил, что без крайней необходимости, пока организм не адаптировался как следует к новым условиям, незнакомую пищу лучше не употреблять. То же самое относилось и к Охотнику.

– Скорее всего, ничего страшного не случится, – объяснил Доктор, – но рисковать я не хочу. У меня здесь, в «Мураше», и лекарств-то необходимых может не оказаться, а до «Пахаря» далеко.

Правда, коктейль «Милый Джон», который Умник ради такого случая приготовил из имеющегося на борту «Мураша» небольшого количества чистого спирта и прочих, одному ему ведомых ингредиентов, пили все. Разумеется, сначала Доктор выяснил, известен ли алкоголь, как таковой, Охотнику. Оказалось, что известен, – что-что, а секрет приготовления браги потомками людей с «Амундсена» утрачен не был. И это оказалось очень кстати, потому что ничто так не сближает незнакомых мужчин, как совместно употреблённая бутылка-другая спиртного и пережитая опасность. Что касается спиртного, то оно уже было частично употреблено и ещё имелось на столе, а опасность… Именно для того, чтобы выяснить её природу и способы противостояния, они и собрались за этим простым, крепким и надёжным, словно земная твердь, столом.

В раскрытые окна свободно входил, напоенный ароматами незнакомых трав, ночной воздух, и отражённое пламя свечей плясало в чуть расширенных зрачках Охотника, который, не торопясь, отставил в сторону недопитую глиняную кружку с «Милым Джоном» и, как подобает хозяину, первым начал беседу.

Глава десятая

– Я рад увидеть перед собой людей с родины моих предков, – начал он.

Было заметно, что Охотник подбирает слова, как будто вспоминает когда-то хорошо выученный, но теперь изрядно подзабытый язык.

– Но здесь я вижу не только людей, – добавил он, глядя на Капитана. – Почему?

Капитан помедлил с ответом, пристально разглядывая в свою очередь Охотника. Был Охотник очень молод, если не сказать юн, и это обстоятельство Капитана несколько смущало. Молодость, конечно, отважна и энергична. Но она же и бескомпромиссна, а зачастую и откровенно глупа. Выбора, впрочем, не было, – другие представители рода человеческого на этой планете им пока не встречались.

– Это робот, – сказал он, наконец, поведя рукой в сторону замершего неподалёку Умника. – Машина. Механический слуга и помощник.

– Я знаю, что такое робот, – наклонил голову Охотник. – Нам рассказывали наставники, что когда-то они были и у нас. – Я говорил не о нём. Я говорил о женщине, которая на самом деле не женщина. Не человеческая женщина.

– Чёрт возьми, – тихо пробормотал Доктор. – Как быстро при определённых условиях возвращается старый добрый патриархат…

– А почему ты обращаешься ко мне? – наконец, соизволил удивиться Капитан. – Хочешь, она сама тебе ответит?

– Я обращаюсь к тебе, потому что ты мужчина и потому, что ты главный. Если ты считаешь, что отвечать должна она, то пусть ответит она.

– Я, собственно, не очень поняла вопрос, – по Вишне было заметно, что ситуация её, скорее, забавляет. – Почему – что? Почему я не человек или почему я нахожусь здесь?

– Почему ты находишься здесь, с людьми, – Охотник соизволил перевести взгляд на Вишню.

– Это мои друзья, я с ними сотрудничаю. Если твои наставники рассказывали тебе о роботах и о родине твоих предков – планете Земля, то они должны были рассказать и о том, что люди – не единственные разумные существа во вселенной. Это так?

Охотник молча наклонил голову.

– Хорошо, – Вишня улыбнулась лучшей своей улыбкой. – Я и есть представительница одной из таких рас разумных существ. Моя планета называется Лирулла. Значит, я лируллийка. И не просто лируллийка, а посол Лируллы на Землю. А как называется твоя планета?

– Тайга.

– Как?! – вырвалось у Механика.

– Тайга, – повторил Охотник. – Это такой лес.

– Я знаю, что такое тайга, – пробормотал Механик.

– А что? – сказал Оружейник. – Красивое название. Тайга. Мне нравится.

– Главное – редкое, – серьёзно добавил Доктор.

– Особенно нашей Вишне должно понравиться, – усмехнулся Капитан. – Как вам название планеты, госпожа Чрезвычайный посол?

– Ни один лируллиец не смог бы придумать лучше, – серьёзно ответила Вишня. – Спасибо.

– Я спросил, – Охотник явно собирался высказаться до конца, – потому что здесь, на Тайге, тоже есть иные расы разумных. И мы, люди, им не всегда доверяем.

– Почему? – быстро спросил Доктор. – И кто они, эти разумные, ты можешь о них рассказать?

– Подождите, – прервал его Капитан. – Давайте по другому. Пусть Охотник расскажет все сначала и по порядку. Откуда на Тайге появились люди сто с лишним лет назад мы знаем. Мы не знаем, куда они делись. Вот об этом в первую очередь. Ну и заодно о тех разумных, кто живёт здесь помимо людей. Охотник расскажет, мы расскажем Охотнику о себе, а потом вместе будем решать, что делать дальше. Все согласны?

– Я согласен, – сказал Охотник. – Только сначала говорите вы. Вы – гости и должны рассказывать первыми.

– Хорошо, – согласился Капитан. – Тогда слушай.

И Капитан вкратце, но не упуская ничего существенного, поведал об их злоключениях. Начиная с того момента, когда корабль попал в гравитационный шторм и заканчивая появлением экипажа «Пахаря» из-под земли в деревне Охотника. Единственное, о чём умолчал Капитан, – это о Человеке-Т и его рукописи, справедливо рассудив, что Охотнику эти сведения ничего не дадут, а только, наоборот, могут сбить с толка его во многом первобытный разум.

– … и вот мы здесь, – закончил он. – Наш корабль в целости и сохранности стоит на дне подземного озера, а мы здесь, у тебя в гостях. И, боюсь, надолго. Если не навсегда.

После рассказа Капитана на некоторое время пришла тишина. Экипаж и Вишня заново переживали все случившееся, а Охотник, морща чистый молодой лоб, старался осмыслить совершенно новую для него информацию.

– Вам не повезло, – наконец, сделал он заключение. – Но не везёт всем, кто попадает в Слепой Мешок. Я расскажу почему. Расскажу то, что знаю. А знаю я не все. Я Охотник – не наставник. Наставники знали гораздо больше, но теперь их нет.

– Мы догадываемся, почему не везёт, – пожал плечами Штурман. – Отсюда нет обратной дороги.

– Не только поэтому. Я не большой мастер говорить, и язык наш за несколько поколений изменился, но постараюсь делать поменьше ошибок и не употреблять непонятные вам слова. Слушайте.

Рассказ Охотника

Наставники заставляли нас учить историю появления людей на Тайге чуть ли не наизусть, поэтому я все хорошо помню, хоть и не любил в школе историю. У нас два календаря. Местный, по которому мы живём, и земной. Считать время нас тоже учили по двум календарям, и я буду употреблять земные годы. Ещё нас учили читать и писать, но бумажных книг почти не сохранилось, а электронные недоступны, и то, что написано в бумажных книгах мне во многом непонятно и не интересно. Мне интересно жить здесь, потому что здесь моя родина.

Исследовательский крейсер «Амундсен» попал в Слепой Мешок сто сорок лет назад по земному летоисчислению. Как и многим другим кораблям других рас, как и вам, ему и повезло, и не повезло. Повезло в том, что он оказался рядом со звездой, вокруг которой вращается кислородная планета. А не повезло, потому что, как всем известно, из Слепого Мешка нельзя вырваться на гиперпространственном приводе.

Три года люди все вместе провели на Тайге. Экипаж, большая группа исследователей и учёных, солдаты. Всего двести сорок человек. Сто десять мужчин и сто тридцать женщин. Это были годы тщательных исследований Тайги и поисков выхода из создавшейся ситуации.

Очень скоро выяснилось, что люди – не единственная раса разумных на Тайге. Здесь есть и ваши соплеменники (Охотник посмотрел на Вишню), лируллийцы. Но они здесь очень и очень давно, совсем – простите меня за эти слова – одичали и мало чем отличаются от ходячих деревьев. И они нас не любят. Мне неприятно и трудно об этом говорить, но в прошлом было даже несколько вооружённых столкновений и…. В общем, хорошо то, что наши поселения находятся в тысячах километров друг от друга. Я сразу распознал в вас лируллийку, но догадался, что вы, вероятно, оттуда, со звёзд, и поэтому сдержался. Есть и другие. Похожие на людей, эти… гуманоиды и не очень. С некоторыми у нас что-то вроде сотрудничества, с некоторыми нейтралитет. Откровенной вражды нет ни с кем. Наставники говорят, что это до поры до времени. Просто всех слишком мало. Некоторые вымерли или почти вымерли, некоторые совершенно одичали и не воспринимают иной разум – им кажется, что мы, люди или представители иных рас – это просто часть живой природы Тайги. И ещё – расстояния и лес. Тайга большая, лес бесконечен, расстояния огромны и ни у кого почти не сохранилось быстрых средств передвижения. Никто не смог удержаться на том же уровне развития, который имел. И не потому, что одичание неизбежно. Наставники рассказывали, что дело в самой Тайге. Вернее, не в Тайге, а в том, что спрятано под землёй. Часть этого вы видели сами – Золотой Шар в котловане, озеро, в которое провалился ваш корабль, подземные тоннели и переходы…. Там ещё много чего есть – это целая подземная страна. Все эти подземные сооружения и всё, что там, в этих сооружениях находится, создала какая-то могущественная раса разумных. Но никто не знает зачем и для чего. Учёные с «Амундсена» два года исследовали эти подземелья. Это они построили стену с воротами, которые … как это… а, реагируют на слова «Сезам, откройся!» (нам говорили, что это было придумано в шутку). Зачем построили, я уже не помню – что-то им там мешало и пришлось соорудить стену и ворота. Озеро входит в систему всех этих сооружений. Оно, вроде бы, служит каким-то охладителем. Над озером – мощный искусственный купол. Сверху он засыпан землёй и потому незаметен. Наклонная дыра, в которую вы провалились, тоже искусственная. Это выход на поверхность. Может быть, для каких-то аппаратов, неизвестно. Версий о происхождении Золотого Шара было множество. Нам рассказывали, но я плохо запомнил, потому что мне это не интересно. Если учёные и могущественные предки не смогли найти ответов на вопросы, то нам это не под силу и подавно. Жить нужно каждый день. А для того, чтобы жить, нужно охотиться, строить жилье, защищать себя и всю деревню от зверей и прочих напастей, делать тысячу других необходимых дел. Наставники учили, что исследовать и творить можно тогда, когда у человека есть свободное время. А свободного времени у нас почти нет…

Так вот, я помню только, что самой распространённой версией или, как это называется… гипотезой. Да, гипотезой! Была гипотеза о том, что этот… м-м… ком-плекс подземных сооружений в незапамятные времена, миллионы и миллионы лет назад возвели Пионеры. Вы знаете, кто такие Пионеры? Да, конечно, вы должны знать, как же иначе. Пионеры были первой расой разумных в нашей галактике, а, возможно, и во всей обозримой вселенной. Теперь их давно нет, но их следы время от времени попадаются на некоторых планетах. Возможно, это вовсе и не их следы, а что-то другое. Никто не знает. Так вот. Если даже здесь, под землёй, это всё построили когда-то Пионеры, то все равно непонятно зачем и для чего. Наставники говорили, что от Золотого Шара исходит неведомое излучение, природа которого непонятна. Точно никто не знает, но и сами наставники, и все остальные верят, что именно это излучение, как бы сказать… след работы Золотого Шара. Золотой Шар – это механизм Пионеров, при помощи которого был создан Слепой Мешок. Теперь Пионеров нет, но их механизм работает и Слепой Мешок продолжает существовать. Была гипотеза, а теперь это, скорее, легенда, что если разрушить Золотой Шар или как-то и чем-то на него повлиять, то Слепой Мешок исчезнет и все смогут вернуться домой. Правда, ни у кого не осталось кораблей, способных подняться в космос, если, конечно, не считать ваш. Ещё есть корабль у гойтов, но я не знаю, способен ли он летать.Но никому и никогда не удавалось хоть как-то воздействовать на Золотой Шар. Его облучали всеми известными видами излучений, пробовали инфра и ультразвук, в него стреляли всем, чем только можно стрелять. Его даже пытались взорвать. Всё бесполезно. Он не нагревается и не охлаждается. Он непроницаем ни для излучений, ни для пуль и снарядов. Против него не действует никакая известная сила. Я думаю, что его можно взять хитростью, но какой именно должна быть эта хитрость пока ещё никто не догадался. Ни из людей, ни из других разумных.

Да. Мои предки не сумели разгадать загадку этих подземелий и тайну Слепого Мешка. Но очень многие сильно тосковали по Земле. Они тосковали так сильно, что решили предпринять всё-таки ещё одну, последнюю попытку вырваться. Тайга и солнце, вокруг которого Тайга вращается (мы называем эту звезду Солнце, так же. Как и Солнце Земли), находятся в самом центре Мешка. Было высказано предположение, что если удалиться на достаточное расстояние от этого центра, а для этого нужно многие и многие годы лететь на обычном фотонном приводе, то можно достичь такой точки, где будет уже возможен гиперпереход. Нужно только не отчаиваться, а терпеть и верить. И лететь. Лететь всё вперёд и вперёд. До тех пор, пока хватит ресурсов «Амундсена». Когда это предположение было высказано, люди разделились. На тех, кто хотел лететь и на тех, кто хотел остаться. Разделились примерно половину на половину. И каждая половина поступила так, как хотела. Одни улетели, а другие остались. И никто не знает, удалось ли вырваться из Слепого Мешка «Амундсену»….

– Не удалось, – сказал Капитан. – Точнее удалось, но на обычном фотонном приводе. Мы нашли «Амундсен» с мёртвым экипажем на борту.

– Это печально, – сказал Охотник. – Значит правы оказались те, кто остался. Но это и прекрасно, потому что те, кто улетел, были отважны и не сдавались до последнего часа. Вечная им память.

Теперь о том, что произошло совсем недавно. Я был в походе за десятки километров отсюда – разведывал новые охотничьи угодья и… и вообще я люблю путешествовать один. Узнаю новые пути, новые места, запоминаю то, что видел, потом рассказываю наставникам и всем, кто хочет знать. Восемь дней назад я вернулся и никого не нашёл в деревне.

Мы жили здесь все. Все люди. Числом триста восемьдесят два человека, включая грудных детей. И я не нашёл никого. Ни-ко-го. Ни в деревне, ни в округе. Но я нашёл следы. Они все ушли. Никто не взял ничего. Просто ушли, кто в чём был. Ушли туда, к Золотому Шару. Я взял автоматический карабин —.это оружие досталось мне от отца, тому от деда, а деду от прадеда, который был исследователем на «Амундсене»,. Я взял карабин и пошёл по следам. Я дошёл до Золотого Шара и увидел, что следы обрываются под ним. Они все вошли в Золотой Шар и там исчезли. Такое впечатление. Среди них была моя мать, мой младший брат и моя невеста. Я провёл там двое суток. Я знал, что никому это не удавалось, но пытался найти вход. Конечно, я не нашёл его. На какое-то мгновение в меня вселилась бешеная ярость и ненависть ослепила меня и помутила мой разум, и я выстрелил несколько раз, сам не понимая куда, хоть и отлично знал, что это бесполезно, а патроны бесценны, потому что невосполнимы. Я выстрелил, кажется, четыре раза и ничего, разумеется, не произошло. Пули ушли вверх и теперь, наверное, лежат где-то среди камней. И тогда я вернулся в деревню. А потом появились вы, и я сначала подумал, что, может быть, вы те, неведомые существа из Шара, которые увели к себе всю деревню. Я подумал, что вы, может, вернулись, чтобы посмотреть не остался ли кто ещё. Но потом я понял, что вы тоже люди, люди с Земли. И я дал себя обнаружить и вышел к вам. Остальное вы знаете. Я закончил.

Они проговорили до глубокой ночи и многое ещё узнали. Например, о том, что в двадцати днях пути вниз по реке, у океана, в буйных прибрежных зарослях находится поселение гуманоидов-амфибий. Они называют себя гойты и не успели ни растратить окончательно ресурсы своего корабля, ни – соответственно – одичать. Гойты дружественны людям, и он, Охотник, собирался в самом крайнем случае обратиться за помощью именно к ним. Чем они бы смогли ему помочь – не понятно, разве что принять в своё сообщество, чтобы не мыкать горе одному до самой смерти. Они очень похожи на людей, но, конечно, не люди. Хотя бы уже потому, что способны дышать под водой. А вверх по реке, в четырёх днях пути, находится Хранилище. Там спрятан неприкосновенный запас с «Амундсена». Оружие, медикаменты, законсервированная пища, одежда, инструменты. Многое, что там лежит, давно пришло в негодность и совершенно бесполезно. Например, плазменные винтовки и вообще всё, что требует источников питания. Но там хранится и пулевое оружие в отличном состоянии, и ножи и много чего ещё, что очень могло бы пригодиться деревне именно сейчас. Но старейшины и наставники трясутся над каждой вещью и выдают что-либо из Хранилища лишь в исключительных случаях. Они говорят, что мы должны рассчитывать только на себя, на свои силы и на свой разум. Только так можно выжить и возродить цивилизацию. А уповать на вещи из Хранилища – значит просто продлевать медленную агонию. Может, они и правы. Потому что иначе нам, наверное, не удалось бы научиться выплавлять железо (там дальше, в лесу стоят печи) и вплотную задуматься над созданием парового двигателя и постройкой маленького парохода, чтобы свободно плавать вниз и вверх по реке от устья до истока. И это было бы только началом. Но теперь… Теперь он не знает, что делать.

– Для начала – спать, – сказал Доктор, выразительно посмотрев на часы. – Смею напомнить, что думать и действовать лучше в бодром состоянии. На дворе – середина ночи, и я, как врач, предлагаю всем как следует отдохнуть. И даже настаиваю на этом.

– Я согласен, – потянулся всем своим длинным телом Механик. – А то я уже чувствую, что переполнен информацией и впечатлениями по самую макушку. Вот-вот из ушей потечёт. Надо бы переварить.

– Неохота лезть в «Мураш», – вздохнул Оружейник. – Там опять будет железо кругом. Может, здесь переночуем, а, Капитан? Умник посторожит…

– Опасные звери в округе есть? – спросил Капитан Охотника.

– Есть, но в деревню они не заходят. А если даже и зайдут, то сюда не сунутся. Опять же, двери крепкие, и я сразу проснусь, если что. Постелить можно прямо здесь. Пол чистый и тёплый.

Было заметно, что Охотнику хочется, чтобы люди остались с ним. Он очень старался выглядеть совершенно взрослым и независимым мужчиной, который не боится никого и ничего и способен в одиночку противостоять любой беде. Он примерно так и выглядел. Но сквозь этот тщательно удерживаемый волей и характером облик все чаще проглядывал испуганный подросток, в одночасье потерявший маму, папу и старших братьев.

Так они и поступили. Из «Мураша» были вытащены спальные мешки, Умника оставили снаружи охранять людской покой, а сами легли спать. И только Вишня, которая нуждалась во сне гораздо меньше людей, просидела в кабине вездехода чуть ли не до самого рассвета. Она читала дальше рукопись Человека-Т.

Эпизод пятый

– Все это, отец, фантастика чистой воды и совершенно поражает воображение, – рассуждал поздним утром Витька, сидя на моей кухне в ожидании крепкого чая (кофе мы с похмелья не пили никогда, следуя советам врачей и основываясь на собственном опыте) и бутербродов. Был он уже чисто выбрит и после контрастного душа выглядел слегка утомлённым, но вполне респектабельным московским бизнесменом, готовым к новым свершениям.

Вчера, после чудесного нашего спасения от бандитов, мы не нашли ничего лучше как выпить ещё коньяка, а затем, махнув в круглосуточном обменнике некоторое количество американских долларов на евро, вернулись домой, нашли в Сети веб-камеру, установленную в Париже и, не долго думая, отправились прямо в столицу мира. В каковой столице чуть не получили по морде от какой-то буйной компании негров в первом же попавшемся ночном баре. Но вовремя ретировались, купили (уже в другом баре) бутылку, опять же, коньяка «Камю» и почти усидели её на парковой скамейке неподалёку от пресловутой Эйфелевой башни. Почти, так как нас попыталась за нарушение ночного французского порядка (видимо, таковым посчитали вдохновенное исполнение дуэтом русской народной песни «Прощайте, скалистые горы») забрать в местный участок полиция. От полиции, однако, нам тоже удалось скрыться, равно как и от негров перед этим. Сначала с помощью ног, а потом уже, когда нас загнали во двор, который мы посчитали проходным и который таковым на самом деле не оказался, пришлось использовать нуль-Т. После чего на моей кухне за остатками «Камю» было решено, что вечер прошёл вполне удачно и можно, наконец, отдохнуть….

– Но. Я вот все думаю и никак не могу придумать достойного применения твоим новым талантам и способностям. Мгновенное перемещение…. Это, конечно, здорово. Но всё дело в том, что самое ценное в этом мире – информация и так уже умеет мгновенно перемещаться, куда ей надо, благодаря все более совершенным средствам связи и телекоммуникациям. Вот и получается, что, если отбросить серьёзный криминал и спецслужбы, для которых ты, разумеется, мог бы стать бесценным клиентом и агентом, то, по большому счёту, место тебе только в космических исследованиях и разного рода спасательных операциях. Ну, там, вытащить кого-нибудь срочно из какой-нибудь жопы. Доставить продовольствие, медикаменты и оборудование. Опять же срочно и, как ты сам понимаешь, опять же в какую-нибудь жопу. Все это, конечно, очень благородно, но как-то… э-э… мелко, что ли. Я понимаю, что спасение человеческих жизней мелким не бывает. Но я говорю не о факте спасения, а о тебе лично. О том, что тебе может дать твоя фантастическая способность. Только тебе и больше никому другому. Понимаешь?А вот космические исследования – это да. Здесь можно развернуться. Представь себе, что ты, скажем, можешь стать первым и на ближайшую перспективу единственным человеком, который побывает на Марсе или – чёрт возьми! – на каких-нибудь там спутниках Юпитера! Вселенская слава, почёт, уважение и, разумеется, деньги.

– Ага, – согласился я, разливая по кружкам свежезаваренный чай. Что-то задело меня в словах моего друга, но что именно я пока не мог понять. – И хорошие шансы загнуться на этом самом Марсе или просто в космосе от банальной разгерметизации скафандра. Или получить в организм изрядную дозу космических лучей. Тоже с последующим загибанием, но уже медленным.Спасибо большое, сэр.

– Странно, я думал, ты романтик! – хохотнул мой друг. – Неужто не мечтал ты в детстве и юности на пыльных тропинках далёких планет оставить свои следы? Кто не рискует, тот, сам понимаешь, шампанское не пьёт, и шикарных женщин не имеет. Но ты прав. Дело, конечно, не в этом. Просто тебе не дадут стать романтиком космических дорог. Те же спецслужбы и не дадут. Они и военные. Вцепятся так, что сам не рад будешь своему дару. Я серьёзно, отец. Представь себе, на что может пойти разведка любой западной и не только страны за возможность получить только в свои руки секрет мгновенного перемещения материальных тел на любые расстояния? Я подчёркиваю: только в свои. Потому что иначе владение таким секретом просто теряет смысл. Насильно, конечно, тебя удержать никто не сможет. Но ведь лично тебя и держать не надо. Есть мама, сестра, любовница… – Витька замер, не донеся кружку с чаем до рта и посмотрел на меня совершенно круглыми глазами. – А ведь с тобой теперь опасно дружить, отец. Ты знаешь об этом?

– Догадываюсь, – буркнул я. – Не ты один такой умный. Сам уже об этом думал. Извини, что втянул.

– Это ты брось, – Витьке потребовалась всего одна секунда, чтобы вернуть глазам прежний размер и неизменное чуть ироничное выражение. – Дружба – святое. Но вообще, я бы тебе посоветовал как можно дольше не открываться. Продолжай пользоваться своим чудесным даром. Себе и близким во благо. Но больше всё-таки себе, потому что близкие, а особенно женщины… В общем, сам понимаешь. Чем меньше народу будет знать – тем лучше. Тем более, у тебя сейчас отпуск и есть время подумать и поэкспериментировать. А если, что кардинальное надумаешь изменить в своей жизни, то, прошу, не забудь посоветоваться со мной. Я парень тёртый, опытный…. Лады?

– Лады, – вздохнул я. – Ты прямо мысли мои на самом деле читаешь. Что радует.

– И меня радует, – серьёзно заметил Витька. – Так что я сейчас допью чай и радостный поеду в офис – машину надо забрать и встретиться кое с кем. Хоть мы вчера кое-какие деньги в рулетку и выиграли, но, как говорится, шоу должно продолжаться. А ты веди себя прилично, отдыхай, думай и, ежели что, немедленно ставь меня в известность.

Так я и поступил. Проводил друга до дверей, помыл посуду, налил себе чаю, закурил и сел думать. Тем более, что голова, как ни странно, после вчерашнего чувствовала себя неплохо.

Сначала я думал о том, что сказал Витька.

Чёрт возьми, спасение людей, по его мнению, – это мелко…. Причём мелко, разумеется, для меня, а не для спасаемых. Как так? То есть получается, что я зря старался, когда выбрасывал в Цимлянское водохранилище бомбы террористов? Мне, моей душе, моему сознанию, моему человеческому «я» это ничего не дало? Или, если даже дало, то слишком, по Витькиному мнению, мало? Нет, даже не мало – понятие количества здесь не подходит. Не мало – просто не нужно. Новые впечатления, великие свершения, желание и возможность быть первым всегда и везде. Слава, деньги и женщины, наконец. Это, по мнению моего друга, только и достойно риска? Это мне нужно? Чёрт, мы живём, конечно, в жестокое время, но…. Не знаю, не знаю. Не романтик я, видите ли! Романтики, Витенька, они тоже разные бывают. Есть романтизм Кортеса, сжёгшего на побережье корабли, чтобы не было возможности повернуть назад. И есть романтизм Корчака, последовавшего вместе со своими воспитанниками, с детьми, на смерть. Какой романтизм тебе больше нравится, друг? Извини, конечно, за неуместный пафос.

Тут я сообразил, что Витьки давно нет рядом, а я вот-вот заговорю вслух….

Ладно, хватит самокопаний. Великий моралист нашёлся – Корчака он вспомнил, спаситель, блин, человечества. Время покажет и все расставит на свои места. Для начала следует довести до конца начатые вчера эксперименты. Собственные новые возможности следует знать как можно лучше. Так, на чём я вчера остановился?

Тоже мне, журналист-газетчик, ни одного приличного журнала в доме…

В некоторой растерянности я присел на диван. Для того, чтобы провести эксперимент с фотографией, нужно иметь… фотографию. То есть, не просто фотографию, а снимок вполне конкретного, желательно симпатичного и неопасного места, куда бы я смог переместиться. Или бы не смог. Ч-черт, действительно, ни одного нужного журнала, – просто хоть к ближайшему киоску беги. Но ближайший только около метро – двадцать минут ходьбы. Облом. Газетные же снимки, боюсь, не подойдут. Во-первых, они чёрно-белые. А во-вторых, там не пейзажи, а люди и события. В основном. Мне бы желательно что-нибудь такое… эдакое…. Стоп. Вспомнил! Кажется, на антресолях я не так давно видел пачку каких-то старых журналов, оставшихся от хозяйки. Ну-ка, поглядим….

Я оказался прав. Это был «Огонёк» за 1984-й год и несколько номеров журнала «Советское фото». Январь, март, июнь, август и октябрь. Все – 1975-й год прошлого века. Практически, раритет.

Впрочем, снимки были хоть и в основном чёрно-белыми, часто со следами неумелой ретуши (н-да, компьютерной обработки в те времена, разумеется не существовало. Кисточка, белая гуашь и скальпель – вот и все инструменты фотохудожника, желающего убрать лишнее и выявить скрытое), но весьма неплохими. Я сам не заметил, как увлёкся, разглядывая бесчисленных сталеваров, геологов, молодых офицеров, учёных, врачей и прочих героев труда. Не смотря на множество лиц и ситуаций, ухваченных фотокамерой, а также то, что снимки делались разными фотокорреспондентами и фотографами, что-то неуловимо общее в них было. Некая, сразу не угадываемая, единая сущность, искусно спрятанная за разнообразием профессий, возрастов и полов всех этих живых объектов фотосъёмки. Сначала я долго не мог сообразить в чём тут дело, пока не наткнулся на два снимка, помещённых на соседних полосах. Один из них изображал четверых молодых учёных, пристально вглядывавшихся в экран какого-то непонятного прибора (в памяти неуверенно всплыло словечко «осциллограф», но я не был уверен, что это именно он). Все они были облачены в белые халаты, трое из четверых носили очки, а двое – короткие бородки. И лица всех четверых просто-таки излучали жажду познания и чувство высочайшей ответственности перед всем советским народом и человечеством в частности. «На переднем краю советской науки» – гласила подпись под снимком.

На второй же фотографии, расположенной практически симметрично относительно первой, была запечатлена группа молодых рабочих. Из четырёх человек. Сгрудившись у какого-то совершенно монстрообразного вида станка, они пристально разглядывали некую деталь, которую держал в руках один из них. Жажда познания нового и чувство ответственности перед всем советским народом и человечеством в частности просто-таки хлестала через край снимка. Сначала на страницу, а потом уже на пол и на весь мир. «Рабочая смена» – кратко и ёмко сообщала подпись под снимком.

Это были два абсолютно одинаковых снимка, сделанных разными людьми, в разное время и в совершенно разных местах. И я понял, отчего они одинаковы. Фотографы снимали или хотели снимать тех, кто строил или делал вид, что строит социализм заодно с коммунизмом. А социализм с коммунизмом – это такие штуки, которые не бывают различными для каждого. Это вам не обычный, окружающий нас ежедневно, мир. Они, социализм с коммунизмом – одинаковы для всех. И, если ты строишь такую штуку, то будь готов тоже стать для всех одинаковым. Хоть ты учёный, хоть рабочий, хоть бизнесме… Отставить, не было тогда бизнесменов. И быть не могло. Были эти… как их… спекулянты, фарцовщики, цеховики, хапуги и прочие нарушители социалистической законности. Ладно, хрен с ним, социализмом. Спасибо, очень рад был познакомиться, но больше не хочу. Мне бы пейзажик. Симпатичный такой, милый и родной пейзажик. Желательно, летний и цветной.

И я такой нашёл. В июньском номере на третьей странице обложки. Вроде бы простой снимок, незамысловатый – сопки покрытые лесом, вода, вся в солнечных бликах, на переднем плане, синее небо с одиноким белым облачком. И подпись: «Родная сторона». Но было в нём что-то… настоящее. Не просто человек поднял камеру и щёлкнул, а думал, искал ракурс, ловил момент. Чтобы и облачко в кадр попало, и солнечные блики на воде заиграли, и лес густой на другой стороне листья и хвою расправил, как бы прихорашиваясь перед фотокамерой. В общем, показался мне этот снимок. Опять же, и подходил он для моих целей идеально – безымянная речка и лес, жилья никакого поблизости не угадывается. Таких мест по России тысячи, и такое именно мне и надо. Конечно, для разнообразия, возможно, следовало бы выбрать, например, пустыню или горы, но по мне лучше то, что привычнее. А что может быть привычнее для русского человека леса и речки? Разве что степь. Но хороший снимок степи ещё поискать надо, а лес и речка – вот они, на третьей странице обложки старого журнала.

Я обулся, сунул в нагрудный карман сигареты и зажигалку, проверил наличие денег (рубли и четыре сотни долларов на всякий случай), положил, раскрытый на нужной странице журнал на стол, вгляделся в снимок, привычно сосредоточился….

Всё получилось.

Я открыл глаза и удовлетворённо хмыкнул. Вот они – сопки и лес, прямо передо мной. И река – вот она, впереди, под невысоким обрывом. Довольно широкая, кстати и – сразу видно – быстрая. Да, очень похоже, что это именно то самое место. Только …. Позвольте, господа, сейчас, насколько я помню, сентябрь. Но густой лес на том берегу явно летний – ни одного жёлтого пятнышка в листве. Да и солнце явно не сентябрьское – вон как спину пригревает. Так, неплохо бы, вообще-то, узнать, куда именно меня занесло и….

– Здравствуй, мил человек, – сказали за моей спиной.

Я обернулся. Возможно, слишком резко, но уж больно неожиданно это прозвучало.

Это был дед. Одетый в безрукавку мехом наружу поверх неопределённого цвета, довольно ветхой, но чистой рубахи с раскрытым воротом и защитные штаны, заправленные в сапоги, он опирался на палку, но отчего-то было ясно, что носит он её, скорее, для старческого форса, нежели по необходимости и вполне может при нужде обходиться без неё. Мне показалось, что он очень стар – усы и борода его были совершенно седыми, и худощавое лицо, словно траншеи – поле боя, изрезали резкие и многочисленные морщины. Но глаза во впадинах-глазницах смотрели ясно и остро, а спина лишь чуть-чуть согнулась под тяжестью лет. За его спиной вправо и влево тянулся самый настоящий плетень (господи, тысячу лет не видел плетня!), за которым расположился сначала огород, а затем и потемневший от непогоды и времени, изрядно вросший в землю бревенчатый дом с резными наличниками на окнах и новой, покрытой шифером, крышей. На крыше, притороченная к дымовой трубе, красовалась телевизионная антенна.

Всё это – и деда, и дом я окинул одним скорым взглядом и ещё успел заметить, что дом стоит несколько на отшибе, а дальше начинается село. И село, на первый взгляд, не маленькое.

– Здравствуйте, – я слегка поклонился и постарался улыбнуться искренне и доброжелательно (вот же, черт, попал, называется, в уединённое место…) – Воздух у вас тут совершенно замечательный!

– Тайга – не город, – едва заметно усмехнулся дед. – В гости приехал?

– Э-э… не совсем. То есть в гости, как бы, к вам, сюда, вообще, так сказать…. Э-э… я журналист, у меня задание от редакции написать о людях глубинки так сказать. Чем живут, чем дышат, о чём мечтают. Ну, и вообще… – под пристальным взглядом старика я чувствовал себя не совсем уютно.

– Журналист… Это хорошо. Из Хабаровска?

– Н-нет, из Москвы.

– О! Редкий гость, редкий. Сегодня прибыл?

– Сегодня. Недавно.

– А у кого остановился? Гостиниц-то у нас нету.

– Да я, собственно, ещё не определился…

– Ну гляди, приходи ко мне, ежели что. Изба чистая, большая. Живу я один – места хватит. Как нагуляешься, так и приходи. Блудить тут у нас, кроме как в тайге, негде, избу мою легко найдёшь, – вот она, у самой реки. А зовут меня дед Евсей.

Он кивнул головой, повернулся и, не торопясь, пошёл к дому.

«Из Хабаровска…» – надо же! Это что же, меня в Хабаровский край забросило? Любопытно. Надо бы пройтись к центру села и, действительно, определиться как-то с точным местонахождением. Эх, жаль напрямую спросить нельзя – сразу излишнее внимание привлечёшь. Оно бы, конечно, и наплевать – в любой момент не поздно домой вернуться, но к чему лишние слухи?

До центра по дощатым (никогда раньше не видел – читал только, что были такие в древнерусских городах) тротуарам я дошёл минут за десять и первое, что мне кинулось в глаза – слегка выгоревший на солнце, но ещё не утративший окончательно яркости и внушительности лозунг на крыше двухэтажного кирпичного здания, в котором, судя по всему, располагалась местная власть. «XXIV съезду КПСС – достойную встречу!» призывали полуметровые белые буквы на красном, во всю длину здания, полотнище.

Я оторопел.

Закрыл глаза, потряс головой и посмотрел снова.

Да. Именно XXIV съезду. Именно КПСС. Достойную. Встречу. С восклицательным знаком на конце.

Что же это такое, братцы, мелькнуло в голове, неужто так с тех самых пор и висит?! Его что, ежегодно обновляют?! Я попытался вспомнить, когда именно случился двадцать четвёртый съезд Коммунистической партии Советского Союза и не смог. Да и откуда? Когда я поступил в университет, история партии уже была исключена из обязательного списка предметов. Хотя и пионером, и даже комсомольцем я побывать успел. Последний призыв, так сказать.

Нужно было, однако, как-то двигаться и что-то делать. Например, закурить и принять слегка рассеянный вид пресыщенного путешествиями и впечатлениями московского журналиста. Подумаешь, съезд. Я прекрасно помню те времена, когда такие и подобные лозунги чуть ли не на каждом доме висели – и ничего!

Я закурил и оглядел сельскую площадь.

Площадь как площадь. Администрация, продуктовый магазин, хозяйственный магазин, школа, почта, столовая. Хм-м. Так и написано – «Столовая». Чудеса. Так, что у нас тут ещё? Древний «газик» со спящим на переднем сиденье небритым шофёром в кепке, надвинутой на самые глаза, два гуся, степенно пересекающие площадь по диагонали, мужик в сапогах и с газеткой на лавочке возле продуктового… Все, пожалуй. Господи, а тишина-то какая! Кажется, урони сейчас мужик спичку (вот он как раз папиросу закуривает) и будет слышно. Мужик бросил спичку… и в это время дверь магазина, отчётливо скрипнув, открылась. На крыльце возник ещё один мужик – чуть ли не брат-близнец первого. Те же сапоги, такой же тёмно-серый пыльный пиджак поверх пёстрой, с широким отложным воротником рубашки и с авоськой в руке… О, Боже! Это действительно авоська!! Самая настоящая, плетёная, с дырками, верёвочная! Сетка-авоська, а в ней – бутылка водки, хлеб и банка – отсюда не разберёшь каких – консервов. Тот, который сидел с газетой, отложил её в сторону, быстро поднялся навстречу вышедшему, и они плечом к плечу свернули за угол магазина и пропали из виду. Площадь окончательно опустела – оба гуся к этому времени тоже уже скрылись за ближайшими лопухами на другой стороне.

Я всё никак не мог отделаться от впечатления, что всё происходящее мне снится. Или я смотрю какое-то донельзя скучное большинству зрителей, но лично мне крайне интересное кино. Лозунг этот, «газик», авоська, мужики в сапогах… Нет, ничего не понимаю. Но очень хочу понять. Зайти, что ли, в магазин? Купить что-нибудь, с продавщицей заговорить… Что может быть естественнее приезжего, зашедшего за продуктами в магазин и желающего ознакомиться с местными новостями! И вообще, репортёр я или где? Ну, вперёд.

Я тщательно растёр ногой окурок и двинулся через площадь к магазину.

Полная крашеная блондинка лет, наверное, сорока профессионально оглядела меня с ног до головы и соизволила улыбнуться. Сверкнули золотые зубы.

– Здравствуйте, – улыбнулся я навстречу.

– Добрый день. В гости к нам?

– Неужели так сразу видно, что я приезжий?

– Конечно. Я ведь тут всех знаю, а вас вижу в первый раз. Да и одеты вы по городскому. Значит, приезжий. В гости?

– М-м… не совсем. Я журналист, по делу здесь.

– Журналист? Будете о нас писать?

– Возможно, возможно…

– О чём у нас можно написать? У нас ведь и нет ничего интересного. Ну, леспромхоз разве, – так и он план который год не выполняет.

– Мне люди интересны. Что, разве нет у вас интересных людей? Я тут с дедом одним познакомился. Дед Евсей его зовут. По-моему, очень интересный дед.

– А, колдун!

– Колдун? – машинально переспросил я, разглядывая товары и ценники к ним и чувствуя, что голова моя начинает от меня куда-то убегать: хлеб – 20 копеек, водка – 3 руб. 62 коп., частик в томате – 78 копеек, сахар-песок – 72 копейки за килограмм…. Господи, куда я попал?!

– Колдун самый настоящий. Неужто о нём писать будете?

– Нет… я… в общем… не знаю пока. Просто спросил… Ох, извините, я тут кое-что забыл… Я ещё зайду, до свидания.

И я поспешно вышел из магазина. Газета. Вот она, лежит на лавочке. Там, где её и оставил мужик.

Я сбежал с крыльца и взял её в руки. Так. Первая полоса. «Молодой дальневосточник». Орган хабаровского крайкома ВЛКСМ… ни хрена себе… 24 июня 1974 год. И заголовок передовицы: «Растёт добыча ценной древесины».

Мама.

Кажется, я произнёс это вслух. А может быть, и нет. Но помню, что некоторое время тупо разглядывал газетный лист и раз за разом перечитывал название газеты и дату. Когда же до меня окончательно дошло, что газета в моих руках – такая же реальность, как магазин с водкой за три рубля шестьдесят две копейки за спиной и частиком в томате за семьдесят восемь копеек и, что лозунг на крыше двухэтажного кирпичного здания (господи, как оно называлось-то… сельсовет, что ли?) действительно призывает достойно встретить XXV-й съезд КПСС, который ещё не состоялся, но состоится обязательно и на нём будут приняты судьбоносные для страны решения, когда все это до меня дошло, я испугался. Испугался настолько, что сейчас же, не медля ни секунды, мне захотелось вернуться обратно. И только резким усилием воли я сдержался.

Спокойно, Лёня. Ты просто совершил путешествие во времени. Ничего страшного. Старый снимок в старом журнале – и вот результат. А чего ты хотел? Все очень логично. На снимке был запечатлён именно 1974-й год, кстати, год в котором я был э-э… зачат. Так почему ты думал, что перенесёшься только в пространстве? Чёрт, да я вообще об этом не думал! Я даже на секунду не мог предположить ничего подобного! Путешествие во времени… Это что же получается? Получается, что, если бы мне, попался, например, на глаза какой-нибудь снимок той же Москвы столетней или больше давности, то я при желании мог бы оказаться в том времени?

Я представил себя в джинсах, кроссовках и наручных часах посреди Тверской какого-нибудь 1902 года и почувствовал, что меня распирает истеричный смех.

Стоп. Надо успокоиться и все как следует обдумать. Давай, иди куда-нибудь, не стой столбом и не привлекай внимания. Неровен час появится милиционер и потребует документы. И что ты ему покажешь? Редакционное удостоверение, выданное несуществующей газетой несуществующей страны в начале двадцать первого века? Да ещё и доллары в кармане и русские деньги, которых здесь просто не может быть по определению! Конечно, я могу в любой момент вернуться в своё время… Ох, а могу ли? Одно дело скакать через тысячи километров, и, возможно, совсем другое – перепрыгивать десятилетия. Нет, прежде чем хорохориться, надо бы попробовать вернуться домой. В конце концов, никто мне не мешает потом опять сюда прыгнуть…

Размышляя таким образом, я не заметил, как прошёл обратный путь к реке и оказался перед избой деда Евсея. И сам дед уже стоял у калитки и явно ожидал, когда я приближусь на расстояние беседы.

– Осмотрелся? – спросил он, усмехаясь в порыжевшие от никотина усы. – Заходи, поговорим. Тебе полезно будет.

– А вы… правда колдун? – вырвалось у меня.

– Уже донесли? Да, у нас это скоро. Эх, языки бабские, знать сам чёрт им длину отмерял. Может, и колдун. Но дело-то не в названии. Дело в сущности человеческой. Добрая сущность – хорошо. Злая – наоборот. Вот у тебя, вижу, сущность добрая. Только видишь ты плохо. А когда человек плохо видит дорогу, он часто идёт не туда. От этого потом и ему не так жить, и другим, – дед отворил калитку. – Проходи, гостем будешь. Молока попей, меду поешь. Такого мёда, как у меня, ты и вчера не едал, а уж завтра – и подавно отведать не придётся.

– Почему? – с глупейшим, как мне самому показалось, видом спросил я.

– Оттого, что завтра у тебя не такое, как у всех людей, а особое.

– Хорошо, – согласился я. – Зайду. Мне и самому интересно, – никогда прежде колдунов не встречал.

Обширный, безо всякой скатерти, крепкий и массивный стол, деревянная лавка рядом, пара стульев, несколько икон с горящей лампадкой под ними на одной из стен, чистый дощатый пол, десяток-полтора книг на самодельной полке, телевизор «Рекорд» (я такие только в старых фильмах видел) на тумбочке… Вот и вся обстановка комнаты, в которую ввёл меня дед Евсей из обширной прихожей.

– Садись, отдохни, – предложил он, указывая на лавку.

– А курить у вас можно? – спросил я.

– Зачем тебе курить, – обернулся он на пороге, – если не хочется?

Я прислушался к себе и понял, что действительно не хочется. То ли воздух здесь особенный, то ли дед Евсей и впрямь колдун. Впрочем, таким воздухом я, правду сказать, давно не дышал. А если совсем правду, то, пожалуй, и никогда. Целебный был воздух, прямо скажем, чистый и первозданный. Пах он разнообразным деревом и близкой текучей речной водой, травой, полной соков, и дикими цветами, мёдом он пах и вкусным дымком от очага. Даже удивительно. Обычно в любом жилье пахнет по-особому. То есть, сразу понятно по запаху, даже с закрытыми глазами, что ты попал с улицы внутрь квартиры или дома, где живут люди. Не важно, хороший этот запах или чем-то тебе неприятен. Важно, что он есть. Здесь же, в доме деда Евсея, я такого запаха не чувствовал. Здесь пахло. Но пахло тайгой, лугом и рекой. Словно я сидел не за бревенчатыми стенами на лавке за деревянным столом, а по-прежнему стоял у обрыва над быстрой таёжной рекой. Правда, окна в доме были открыты настежь, и ветерок с улицы свободно гулял по дому. Да, наверное, в этом всё дело. Просто дед любит свежий воздух. И это отлично, потому что обычно там, где живут старики, пахнет совсем иначе.

От помощи дед Евсей отказался категорически, и очень скоро на столе появилась глиняная кринка с молоком, две глиняные же кружки, глубокая миска с прозрачным мёдом и толсто нарезанный свежий хлеб в плетёной плоской корзинке.

– Берёшь хлеб, макаешь в мёд, откусываешь и запиваешь молоком, – продемонстрировал дед Евсей, и так это у него вкусно и аппетитно получилось, что я немедленно последовал за ним.

Мёд липовый, молоко коровье, хлеб пшеничный. Вроде, ничего особенного, но, съев буквально два куска, я понял, что абсолютно и всеобъемлюще сыт и, отдуваясь, откинулся спиной на стену.

– Спасибо. Невероятно вкусно. Действительно, никогда такого мёда не едал. Оно и понятно – где такому в городе взяться. Да ещё и в Москве.

– Да ещё и через много лет, – подмигнул хозяин.

Я оторопело вытаращился на него, а дед Евсей засмеялся, показывая молодые белые зубы.

– Теперь и закурить можно, – объявил он. – Пошли на крыльцо. Я в доме редко курю. Разве только зимой, да и то на кухне и в печку.

Мы уселись рядом на нагретом солнцем крыльце, и я достал из кармана свою пачку сигарет и зажигалку, а дед Евсей ловко соорудил цигарку из невесть откуда взявшегося обрывка газеты и двух щепотей табака.

– Как это ты, интересно мне, парень, умудрился в такую историю попасть? – осведомился он через некоторое время, покосившись в мою сторону карим внимательным глазом. – Ладно, не рассказывай, если не хочешь. Сам знаю, что не ты искал, а тебя нашли. Но не будет тебе покоя теперь долго. Может, и до самой смерти. А она к тебе придёт – ох, как не скоро!

– А вам что же, известно, когда моя смерть придёт?

– Я, внучок, сто два года на свете живу. За такое время многое узнаешь. Даже, если не хочешь, все равно узнаешь. Само приходит. Но когда ты умрёшь, я не знаю. Вижу только, что очень и очень не скоро. Так не скоро, что, глядишь, и самому жить надоест.

– Как это – жить надоест?

– Не знаешь, как людям жить надоедает? Такое и с молодыми случается, а уж со стариками – сплошь и рядом.

– Ну, это, наверное, от самой жизни зависит. От той жизни, которой человек живёт. Если она скучная да никчёмная, то, конечно, надоест рано или поздно.

– Верно рассуждаешь. Только интересная да острая жизнь тоже, бывает, приедается.

– Странный у нас разговор какой-то. За то, что много лет мне отмерили, спасибо. Как-нибудь постараюсь прожить их так, чтобы не наскучили.

– Это хорошо, что постараешься, – кивнул дед. – Потому что вижу я, что от тебя жизни других людей зависеть будут. Ты сейчас на распутье стоишь, решения никак принять не можешь, сомневаешься в себе. Не сомневайся. Дар твой – надолго, завтра не пропадёт. Пользуйся им с толком, не себе одному в прибыток, и вырастишь душу, которой и перед Господом нашим в своё время не стыдно предстать будет.

– Ну да, понятно…. А что это вы о душей моей беспокоитесь?

– Да как же мне не беспокоиться! Гляжу в окно и вижу человека, который на моих глазах прямо из воздуха соткался. Из ума-то я не вышел ещё, глазам своим доверяю. Пригляделся к человеку и вижу дальше, что не простой он, а дар у него великий. Не взращённый дар – нежданно полученный. А никакой дар случайно Богом не даётся. Значит, нужно ему, чтобы ты дар этот с пользой для других людей и для своей души употребил. И раз ты рядом со мной в это время оказался, то и я, значит, причастен и должен с тобой был поговорить об этом в меру своего разумения.

– Дар, говорите. Хорошо, допустим, дар. Только откуда вы знаете, что дар этот именно от Бога?

– Так ведь любой дар, внучок, от Бога. Дьявол-то даров не делает. Дьявол всегда сделку предлагает. Я, мол, тебе, а ты за это – мне. Но дьявол и в другом силён.

– В чём же?

– В том, что он умеет так иногда дело повернуть, что человек свой дар, от Бога полученный, на его, дьявола, пользу тратит. Богу от этого больно, но не может он у человека дар отобрать, потому что всегда надеется, что человек от дьявола отвернётся. Хоть в последнюю каплю-секунду жизни своей, но обратится к Богу. И тогда Бог радуется и прощает. И ещё дар у человека не отнимается потому, что он – дар. А дары назад не берут.

– Вы со мной, прямо, как с маленьким мальчиком разговариваете, – усмехнулся я. – Дар. Бог. Дьявол. Как-то все очень просто у вас выходит.

– А ты маленький мальчик для меня и есть. Знание-то истинное не только от прочитанных книг приходит, – оно от сердца твоего к голове поднимается. Сердце надо слушать, тогда и многое понять можно, что раньше запутанным да трудным казалось. Сердце, оно не обманывает. Потому что через сердце с нами Господь разговаривает.

– Сам? – я всё ещё пытался выглядеть ироничным. – Послушаешь вас, дед Евсей, и можно подумать, что вы с Богом лично каждый день говорите.

– А как же! – удивился старик. – Говорю, конечно. Каждый день говорю. И всякий человек с ним каждый день разговаривать может. Стоит захотеть только.

– А вы один живёте? – я постарался сменить тему. Не потому, что о Боге мне было рассуждать неприятно. Просто не готов я был к таким рассуждениям. Но старик меня заинтересовал. Шла от него какая-то уверенная и спокойная сила. Сила человека, который на самом деле знает.

– Почему один? У меня здесь полно родни. И сын, и внуки, и правнуки, и праправнуки есть. Многие уехали. Кто в город Хабаровск, кто и вовсе на остров Сахалин, но много и здесь осталось…

Мы ещё долго беседовали, сидя на тёплом, нагретом солнцем крыльце. Дед Евсей рассказывал о себе, о прошлом и настоящем. О том, что иногда лечит людей травами и наговорами. Лечит, когда врачи помочь не могут и, когда люди сами обращаются. Обращаются не часто. Колдуном считают и власти боятся. Не всякий, бывает, и на улице поздоровается. Жалко таких, – во тьме живут. И ещё того боятся, что о Боге он открыто говорит. Советская же власть Бога не жалует. Ну и тех, кто Бога любит, тоже. А как же иначе. Да только не долго уж той власти осталось. Может, два десятка лет, а может, и того меньше: «Да что тут говорить. Ты, внучок, про это лучше меня знаешь».

Домой я вернулся уже ближе к вечеру. Попрощался с дедом Евсеем, зашёл за избу – подальше от любопытных глаз, и легко перенёсся обратно. Как будто и не было этих долгих, только что преодолённых, километров и лет.

Вернулся я прямо к трезвонящему телефону.

Это была Маша.

– Ну, наконец-то! – воскликнула она в трубку. – Где ты пропадаешь? Домой звоню – нет никого, на мобильник – не отвечаешь. У честной девушки, знаешь ли, и подозрения всякие могут возникнуть.

Н-да, не объяснять же, что там, где я был, мобильная связь существует разве что в фантастических романах….

– Что случилось-то? – я постарался избежать оправданий и объяснений. – У тебя все нормально?

– У меня – да. Если, конечно, не считать, что мы три дня не виделись.

– Э-э…

– Но я тебе не по этому поводу звоню.

– Чёрт, по-моему, более серьёзный повода даже трудно себе вобразить!

– Хорошо, об этом потом поговорим. А теперь слушай. Ты можешь помочь?

– Машенька, для тебя – всё, что в моих силах…

– Это не для меня. То есть, всё равно, что для меня. Я почему спрашиваю. Всё-таки ты довольно известный журналист и…

Всё-таки женщина – это… всегда женщина. Даже такая, как Маша.

– Родная, да в чём дело-то? – не выдержал я. – Говори прямо, не стесняйся.

Дело оказалось в следующем. Один из Машиных любимых воспитанников, семилетний мальчик по имени Костя, попал в больницу с каким-то редчайшим заболеванием крови. По сути, на данный момент он находился при смерти. Спасти его могло лекарство, которое в ограниченных количествах выпускалось только в Соединённых Штатах и больше нигде. Папа мальчика Кости, очень, по Машиным словам, влиятельный и богатый человек, поднял на ноги всю Москву и чуть ли не половину России, но лекарства этого не нашёл. Так вот, не мог бы я, используя свои многочисленные журналистские связи постараться это лекарство в Москве всё-таки найти?

– Погоди, – сказал я в трубку. – Журналистские связи не чета связям деловым или дружеским. Ты слишком обо мне высокого мнения. Папа этого мальчика, он кто?

– Ох, Ленечка, не знаю. Костя всегда говорит, что его папа бизнесмен. Но мне кажется, что его бизнес… как бы сказать… не совсем честный.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Женская интуиция, наверное. И потом я видела его несколько раз. Знаешь, по манере общаться, по внешнему виду и окружению человека можно о многом догадаться.

– И ты догадалась, что он бандит?

– Я не знаю, бандит он или нет. В конце концов, где ты вообще в России встречал абсолютно честный бизнес? И пойми, мы не о папе Кости говорим, а о самом Косте. Если лекарство не найти в течении суток, то мальчик, скорее всего, умрёт. И мне тогда будет очень и очень больно. Ты это понимаешь?

– Я это понимаю. Я одного не понимаю. Как это такой богатый и влиятельный папа не смог достать для умирающего сына существующее – я подчёркиваю – существующее на свете лекарство. Слетал бы в Штаты, в конце концов – и все дела.

– У них там что-то не получилось с визой. И с человеком, который там, в Америке, лекарство это достал тоже что-то произошло, и он не смог вылететь в Россию. И передать лекарство тоже не смог. То ли полиция его арестовала, то ли ещё что-то в этом роде. И теперь…

– Погоди, тебе-то откуда все эти подробности известны?

– Я… я в больнице была. Костя попросил, чтобы я пришла. И там случайно услышала отрывок разговора. Ну и поняла, что дело совсем плохо. Поэтому и звоню.

– Ясно. Скажи, ты этому, Костиному папе, сказала, что попробуешь помочь?

– Конечно. Как же иначе? Но я твоего имени не называла, не беспокойся. Я просто сказала, что позвоню одному человеку, который, возможно, сумеет помочь.

– Так. А он что?

– А что он?

– Блин. Ну, он не спросил разве, что это за человек?

– Нет. Он только рукой махнул. Безнадёжно так, знаешь… И вздохнул. Мне даже жалко его стало.

– Ну, жалеть – это ваша прямая женская обязанность.

– Лёня, как тебе не стыдно!

– Ладно, считай, что я неудачно пошутил. Скорее всего лекарства этого действительно нет в Москве, раз уж Костин папа его достать не сумел. Как ты, говоришь, оно называется?

Я по буквам записал название лекарства и фирмы (кстати, довольно известной), его производящей, пообещал Маше, что сделаю все от меня зависящее и тут же ей позвоню и положил трубку.

Через пятьдесят минут активного поиска в Интернете я выяснил, что офис фирмы находится в Сан-Франциско, а её производственные мощности и корпуса расположены в ближайших окрестностях этого же города.

Господи, благослови человека, которому пришла в голову идея веб-камер, подумалось мне. И того или тех, кто не забыл установить такую камеру в Сан-Франциско. Но что, интересно, я буду делать, когда необходимо будет попасть в место, где веб-камер нет? Ладно, через несколько часов в Америке наступит утро, а пока неплохо бы поужинать и заодно обдумать свои новые возможности. Путешествия во времени. Да, господа, это вам не Юпитер. Можно, например…. Я поставил на огонь кастрюлю с водой, прилёг на диван и дал волю воображению.

Глава одиннадцатая

– Ощущаю вибрацию почвы, – сообщил Умник, заканчивая накрывать на стол завтрак.

Утро выдалось умытым, солнечным, и по сему случаю было принято решение завтракать под открытым небом.

– Вибрацию почвы? – приподнял кустистые рыжие брови Капитан. – Лично я ничего не ощущаю.

– Кроме голода, – добавил Оружейник, намазывая на хлеб масло.

– Вы и не можете, – сказал Умник. – Рецепторы не те.

– Но-но, – погрозил роботу пальцем Оружейник. – Ты наши рецепторы не замай! За своими лучше следи.

– Я и слежу, – буркнул Умник. – Именно поэтому мои рецепторы и ощущают вибрацию. Вчера её не было. А сегодня есть. На самой границе восприятия, но есть. Я ещё ночью её уловил. Или почти уловил. Но не стал вас будить, потому что, как уже сказал, не был уверен. Конечно, если вы не в настроении меня слушать, то…

– Э, погоди! – остановил его Капитан. – Извини. Просто уж больно утро хорошее для получения неприятных известий. Так что за вибрация?

Люди и Вишня прекратили жевать и разом посмотрели на Умника.

– Вибрация почвы, – терпеливо повторил робот. – Я её ощущаю. Дрожит почва.

– Давно? – осведомился Механик.

– Уже час и пять минут.

– Почему сразу не сообщил? – насупился Капитан.

– Не был уверен. Проверял.

– А теперь, значит, уверен?

– Теперь уверен. Потому что за этот час вибрация незначительно, но усилилась.

– Вишня, Охотник, вы что-нибудь чувствуете? – спросил Капитан.

– Я – нет, – ответил Охотник. – Но сейчас попробую.

Он соскользнул со стула, приник ухом к земле и замер. Вишня тоже сделала нечто похожее: поднялась из-за стола, подошла к ближайшему дереву, обняла ствол и крепко к нему прижалась.

Экипаж «Пахаря» молча и синхронно переводил глаза с одного на другую и обратно.

– Что-то есть, кажется, – сказал, наконец, Охотник, поднимая голову. – Но очень далеко.

– И глубоко, – добавила Вишня.

– Могу даже дать направление, – заметил Умник. – Хоть мне и не доверяют.

– Перестань, Умник, – поморщился Штурман. – Иногда ты становишься совершенно невозможным!

– Так откуда идёт вибрация, Умник? – спросил Механик.

– С той стороны, откуда мы сюда прибыли.

– Из пещер? – спросил Капитан.

– Я не знаю из пещер или нет. Но именно с той стороны.

– Похоже, Умник прав, – заметила Вишня, возвращаясь за стол. – Дерево говорит о том же.

– Вы умеете разговаривать с деревьями? – не поверил Охотник.

– Ну, не то чтобы разговаривать…. Но кое-какую информацию, недоступную другим, лируллийцы от деревьев и вообще от растений получать способны. Не забывайте, что мы и сами в некотором роде растения.

– Мы тоже в некотором роде животные, – почесал в затылке Капитан. – Но я не могу сказать, что умею получать от животных информацию, недоступную другим. Разве что это животное будет очень умным и лично мной выдрессированным. Но и это вряд ли, поскольку дрессировать животных я не умею.

– А вы меня научите? – спросил, обращаясь к Вишне, Охотник. – Разговаривать с деревьями? Мне кажется, что у меня может получится.

– Попробую, – улыбнулась Вишня. – почему бы и нет?

– Э, друзья, – поднял руку Доктор, – разрешите вам напомнить, что…

И тут земля задрожала так, что это почувствовали уже все присутствующие.

– Ого! – воскликнул Механик, придерживая на столе покачнувшийся термос с кофе. – Неужели землетрясение?

– Здесь не бывает землетрясений, – заметил Охотник. – То есть я хотел сказать, что раньше их никогда не было.

– А что-то похожее было? – спросил Капитан.

– Нет.

– Умник, а ты что скажешь?

– А что я должен сказать?

– На что это похоже? – терпеливо повторил Капитан.

– Вот эта вибрация?

– Умник, если ты…

– Я понял, Капитан. Извините. Это похоже на работу какой-то очень мощной и сложной машины. Так мне кажется.

– Машины… Хм-м…. А почему вибрация усиливается?

– Просто машина постепенно меняет режимы.

– Золотой шар! – таинственным, но очень громким шёпотом предположил Оружейник. – Я уверен, что он и есть эта самая машина.

– Почему ты так думаешь? – повернулся к нему Капитан.

– Потому что больше в той стороне всё равно ничего нет, – объяснил за Оружейника Механик. – Кроме нашего «Пахаря», конечно. Но он, я думаю, не в счёт.

– Да уж, – согласился Штурман. – Вибрировать нашему «Пахарю» совершенно не с чего. Особенно самостоятельно. И что нам в связи с этим всем теперь делать?

– Вибрация уменьшается, – сообщил Умник.

– Процесс пошёл в обратную сторону, – предположил Капитан. – Умник, скажешь, когда вибрация пропадёт совсем, хорошо? А мы пока всё-таки позавтракаем. Не знаю, как вы, а я не привык встречать неприятности на голодный желудок. Особенно с утра.

Неприятности, как и предвидел Капитан, начались практически сразу после завтрака. Сначала Умник сообщил, что появился ещё один источник вибрации. Первый, мол, стоит на месте и, если это машина, то она, видимо окончательно вышла на заданный режим, потому что вибрация от неё, достигла определённого уровня и теперь не уменьшается и не увеличивается. А вот второй источник появился совсем недавно. Пятнадцать минут назад, если быть точным. И он, источник этот, приближается. К ним. Судя по всему, тем самым подземным тоннелем, которым давеча шли и они. И ещё. Характер вибрации второго источника совершенно иной.

– Как будто кто-то очень быстро бежит, – закончил Умник. – Кто-то тяжёлый. И совсем скоро он должен добежать до конца тоннеля.

– Как скоро? – осведомился Капитан, бросая на стол использованную салфетку.

– Минут через сорок, – доложил Умник, на мгновение задумавшись. – Может, меньше.

Вишня и Охотник подтвердили сообщение Умника.

– По тоннелю явно что-то движется, – сказала Вишня. – И, не знаю, как вам, а мне это совсем не нравится.

– Все – в «Мураш»! – скомандовал Капитан. – Механик – за руль. Надо выбрать место, откуда мы могли бы скрытно наблюдать за входом в тоннель.

– Так не выйдет, Капитан, – возразил Механик. – Спрятать «Мураш» – это одно, а наблюдать за входом – совсем другое. Одновременно это сделать не получится. Если видим мы, то, значит, видят и нас.

– А если нырнуть в реку и через перископ? – предложил Оружейник.

– Тогда будет виден перископ, – пожал плечами Механик.

– Пусть следит Умник, а нам передаёт картинку на дисплей, – высказался Штурман.

– Тогда лучше запустим «летающий глаз», – принял окончательное решение Капитан. – На «Мураше» есть один. И, если что, «глаз» не так будет жалко.

– Спасибо, Капитан, – сказал Умник.

– Не за что. Все в машину. Машину – в лес. И подальше.

Так они и сделали. Механик, умело лавируя между мощными стволами деревьев, загнал вездеход в промежуток между двумя ближайшими, покрытыми тем же лесом холмами, и заглушил двигатель. Теперь для того, чтобы их обнаружить, нужно было специально знать, где искать.

На это ушло десять минут.

И ещё двадцать на то, чтобы собрать, настроить и запустить «летающий глаз», – небольшого робота, предназначенного для ведения разведки с воздуха.

«Летающий глаз» был способен практически бесшумно держаться в воздухе (при условии, что параметры атмосферы соответствуют земным) без дозаправки пятнадцать часов на высоте до девяти километров и передавал в цифровом режиме на дисплей бортового компьютера картинку с одной видеокамеры и двух сканеров – теплового и электромагнитного – одновременно.

Они успели вовремя.

«Летающий глаз» как раз набрал заданную высоту и нашёл цель, а Штурман успел настроить бортовой компьютер на приём передачи, когда из хорошо различимого («летающий глаз» дал необходимое увеличение) зева тоннеля выскользнуло и замерло нечто совершенно невообразимое и, судя по всему, живое.

Больше всего это существо напоминало бородавчатое яйцо на восьми гибких, сужающихся к низу лапах-отростках. Размером, пожалуй, с их вездеход, оно некоторое время стояло в полнейшей неподвижности прямо около входа в тоннель, как бы привыкая к дневному свету и открывшемуся перед ним простору, а затем, приподнявшись на лапах-отростках, ловко двинулось по каменистой осыпи вниз, к реке. Достигнув кромки воды, оно, не останавливаясь, нырнуло в реку, уже через минуту вскарабкалось на противоположный берег (на их берег!) и снова замерло в полной неподвижности.

– Я думаю, что эта штука – робот, – нарушил молчание Оружейник. – Сначала мне казалось, что она живая, а теперь сильно сомневаюсь.

– Почему? – спросил Капитан.

– Она не отряхнулась от воды, – пояснил Оружейник. – Так поступил бы, например, Умник.

– А что здесь плохого? – обиделся Умник.

– Ничего. Просто живым существам инстинктивно свойственно отряхиваться, когда они мокрые с ног до головы вылазят из реки.

– Например, черепахам, – сказал Доктор. – Водяным. Помню, у меня в детстве жила такая. Так вот она всегда отряхивалась, когда я её вытаскивал из воды с целью эту самую воду поменять.

Механик захохотал.

– Не вижу ничего смешного, – насупился Оружейник. – Я имел в виду высших животных.

– Например, дельфинов, – подсказал Штурман.

Механик поперхнулся и закашлялся.

– Ну чисто дети, – улыбаясь сказал Вишне Капитан.

И тут бородавчатое яйцо выстрелило в «летающий глаз».

Выглядело это следующим образом. Одна из «бородавок» неожиданно вытянулась вперёд и вверх, из бесформенного нароста превратилась в гладкий матовый конус, и оттуда, из этого конуса, вырвался ослепительно-белый тонкий луч… И тут же в динамиках треснуло, хрустнуло, зашипело, и ясная чёткая картинка с экрана дисплея, задрожав, пропала. Как не было.

– Приплыли, – сказал Оружейник. – Точнее, прилетели. Я же говорю – робот. С лазерным оружием к тому же.

– Или киборг, – задумчиво предположила Вишня. – Потому что внешне он действительно мало напоминает машину. Даже нашу, лируллийскую, не говоря уже о человеческой.

– Есть многое на свете, друг Горацио, – процитировал заезженную веками фразу Штурман. – Какая нам разница – робот это, живое существо или киборг? Главное – это яйцо на ножках опасно, и нам следует держаться от него подальше.

– Что значит «какая разница»? – удивился Доктор. – А если оно разумно?

– Начинается… – пробормотал Оружейник.

– Доктор прав, – сказал Капитан. – Мы уже знаем, что на Тайге могут быть представители разумных рас из, практически, любого уголка Галактики. Возможно, даже те, о ком нам вообще ничего не известно. Не хватало ещё воевать с себе подобными.

– Себе подобные, ага, – криво ухмыльнулся Оружейник. – Яйцо в бородавках и с мощным лазером. Или что там у него…

– Напоминаю, что Галактический Моральный Кодекс Разумных, принятый, кстати, и нами, людьми… – начал было Капитан.

И тут прямо перед носом «Мураша» вспыхнуло одновременно три дерева.

Это были высокие, в два человеческих обхвата, гладкоствольные, чем-то напоминающие земные сосны, деревья. И они загорелись сразу, от корней до кроны, словно облитые предварительно напалмом, с треском и жаром, в две секунды превратившись из живых деревьев в три пылающих факела.

Вскрикнула и отшатнулась назад Вишня.

Механик, не раздумывая, запустил двигатель и дал задний ход, разворачивая машину.

– Вон он, гад, прямо над нами! – крикнул Штурман, тыча пальцем в экран дисплея. – Внешние сенсоры его засекли!

– Гони! – приказал Капитан. – Активная защита! К реке!

Механик прижал педаль газа, бросая «Мураш» в ближайший просвет между деревьями, а Оружейник тут же включил защиту.

Многофункциональный целеуказатель немедленно обнаружили воздушную цель и бросил координаты на дисплей плазменной пушки.

– Цель захвачена, – стиснутым голосом доложил Оружейник.

– Огонь! – приказал Капитан.

Оружейник выстрелил одновременно с противником.

Многослойная термостойкая броня выдержала. Выдержала, как потом выяснилось, и часть внешних сенсоров. Но ярчайший белый свет, заливший экраны и лобовые стекла, на секунду-полторы сбил зрение Механику и бортовому компьютеру, и ослепший «Мураш» со всей дури вломился лбом точно в ствол гигантского дерева неизвестной породы, а вслед за этим на вездеход с глухим чавканьем шлёпнулась туша сбитого врага.

Глава двенадцатая

– Ничего не понимаю, – Доктор устало выпрямился и вытер предплечьем заливающий глаза пот. – Как хотите, но у этого существа нет мозга.

Вычищенный и отмытый от крови и слизи «Мураш» стоял на берегу реки, в пяти километрах от деревни Охотника, ниже по течению.

Четыре часа назад они выползли сюда из леса, волоча за собой полусожженную тушу мёртвого противника и, пока Капитан, Механик, Штурман, Оружейник и Вишня занимались приведением вездехода в порядок (кроме гигиенических процедур требовалось также заменить некоторые сенсоры, которые всё-таки вывел из строя лазерный удар врага), Доктор и Охотник занялись анатомическими исследованиями. Умник же был отправлен в боевой дозор к деревне с приказом неусыпно следить за входом в чёртов тоннель и, в случае появления новых бородавчатых яиц на восьми ножках или чего другого непонятного или опасного, немедля об этом сообщать и возвращаться к людям.

– Всё-таки существо? – спросил Капитан, разглядывая сверху, с брони «Мураша», то, что осталось от бородавчатого яйца после точного выстрела из плазменной пушки, хирургического лазера Доктора и отточенного до немыслимой остроты стального ножа Охотника. – Не киборг?

– Если в нём и есть что-то от киборга, то я это что-то определить не могу. Во всяком случае – это не киборг в привычном нам понимании данного слова. Искусственно выращенное существо – вполне возможно. Но у него внутри нет ничего из металла, пластика или, допустим, керамики.

– А с помощью чего же он тогда в нас палил? – поинтересовался Оружейник. – Если это был не лазер, то я готов съесть собственный ботинок.

– Друзья мои, – вздохнул Доктор, – если вы думаете, что обычный корабельный врач способен за несколько часов полностью разобраться в анатомии совершенно неизвестного существа и объяснить устройство и функциональные особенности всех его внутренних и внешних органов, то вы ошибаетесь. Тут нужны глубокие и серьёзнейшие исследования целого коллектива учёных. И, разумеется, соответствующее оборудование. Но кое-что я всё-таки сказать уже могу. Во-первых, у этого существа прочнейший внешний покров. И одновременно очень гибкий. То есть я уверен, что, например, пуля его не возьмёт. Никакая. Но плазменный заряд – это плазменный заряд. Наш выстрел прожёг ему брюхо и достиг сердца, вследствие чего и наступила смерть. Или, вернее, прекращение жизнедеятельности. Потому что смерть называется смертью тогда, когда умирает мозг, а мозга, повторяю, у него нет. У него есть много чего другого – непонятного и сложного. Например, орган, который, вероятно, и служит своеобразным живым лазером, – не спрашивайте, как это может быть, все равно объяснить не смогу, потому что сам ничего почти не понимаю. Или взять его скелет…. Совершенно невероятная конструкция, обладающая чуть ли не абсолютной степенью свободы и в то же время необычайно крепкая – ни у одного вида известных мне живых существ нет ничего подобного. А с помощью чего он летает?! Очень подозреваю, что наш выстрел, прежде чем достичь сердца, сжёг ему антиграв. Чёрт возьми, если оно способно иметь внутри себя живой лазер, то почему бы ещё не быть и живому антиграву? В общем, существо уникальное и во всех смыслах удивительнейшее. Но. Есть одно «но», которое просто ставит меня в тупик. Повторяю ещё раз: мозга у него нет. Никакого. Есть нечто вроде маленького нервного узла в передней части туловища, которую весьма и весьма условно можно назвать головой – и все.

– Так, может, этот нервный узел и есть мозг? – спросила Вишня. – В конце концов в обитаемой галактике тысячи и тысячи видов животных, обладающих нервными узлами вместо мозга и…

– Да, – перебил лируллийку Доктор. – Вы правы. Но это примитивные животные. Простые. Данное же существо – сложное. У него анатомия высшего животного или даже разумного существа. А мозга, тем не менее, нет. Ну, мы же все взрослые и трезво мыслящие люди – должны понимать, что чем сложнее и многофункциональнее устройство, тем сложнее и система управления. Так вот. Устройство мы имеем – вот оно, перед нами. А система управления в нём отсутствует.

– Когда внутри нет системы управления, – подал голос Механик, задумчиво глядя в небо (он сидел у в траве, прислонившись спиной к колесу и курил неизменную сигарету), – ищи её снаружи.

– О! – поднял вверх указательный палец Доктор. – В этом что-то есть. Механик, ты гений.

– Нет, я просто механик, – Механик, затушил окурок о колесо вездехода, не спеша поднялся с травы, подошёл к Доктору и с напускным безразличием уставился на развороченные внутренности мёртвого врага.

– Я сидел, слушал вас и думал, – сказал он. – Думал о том, что вы говорили. И сейчас, и тогда, когда мы только встретились с этим… кстати, как мы его назовём?

– Назовём… А разве надо? – спросила Вишня. – Уж больно неприятно.

– Всё должно иметь своё название, – сказал Капитан. – Особенно, если нам ещё предстоит сталкиваться с подобными э-э… существами. Не приведи господь, конечно.

– Ну да, – согласился Оружейник. – Не называть же его «яйцо» в самом деле. Обидно, знаете ли, за яйцо.

– Во всех смыслах, – добавил Штурман.

Механик захохотал.

– А что здесь смешного? – непонимающе обратилась Вишня к усмехающемуся Охотнику.

– Не обращайте внимания, Вишня, – успокоил её Механик. – Со мной иногда бывает. Слушай, Охотник, может ты дашь ему название? Твоя планета, как никак!

– Название… Ты хочешь сказать имя?

– Нет, я хочу сказать название. Имя – это имя.

– Хорошо. Я понял. Назовём его «жах».

– Жах? Почему «жах»? Что это значит?

– На каком-то древнем языке Земли это значит «ужас». Я не помню на каком.

– А что, – сказал Капитан, – мне нравится. Жах. Коротко и ясно.

– И, главное, отражает внутреннюю суть и внешнюю форму, – тихо, но так, что все услышали, сказала Вишня. – Кстати, о сути. Мы утратили нить разговора. Механик, вы собирались нам рассказать о том, что именно вы думали, когда нас слушали.

– Да, спасибо, я не забыл. Так вот. Я крутил в голове три слова: «робот», «киборг» и «мозг». И так, и эдак, пока что-то не щёлкнуло, и всё встало на свои места. А щёлкнуло, когда Доктор сказал слово «управление». Чёрт возьми, подумал я, любой, самой сложной машиной можно управлять снаружи, на расстоянии, и для этого вовсе не обязательно, чтобы у неё был хорошо развитый электронный мозг. А что, если то же самое можно проделать и с живыми, но искусственно созданными существами? Вот и получается, что жахом этим, вполне возможно, управляют на расстоянии. Поэтому и мозга нет. Достаточно вполне нервного узла.

– Интересная гипотеза, – сказал Оружейник с явным уважением. – А что нам это даёт?

– Пока это только гипотеза – практически ничего, – сказал Капитан. – Но, при случае, учтём и её… О, минуточку! Умник на связи… Да, Умник, слушаю тебя. Сколько? И ещё выползают? Понял, понял. Они тебя не заметили, надеюсь? Хорошо. Снимай наблюдение и дуй к нам. В смысле беги. Да, как можно скорее. Мы уходим. Всё, конец связи.

– Что, – спросил Капитана Оружейник, – снова полезли?

– Да, жахи. Умник насчитал четырёх. И говорит, что выползают пятый и шестой. Медленно выползают, с опаской. Не так, как первый. Вот что. Одним нам не справиться – нужна помощь. Охотник!

– Я здесь, Капитан.

– Ты говорил, что на побережье живут эти… как их… ну, которые амфибии…

– Гойты.

– Да, гойты. У вас, вроде, с ними были хорошие отношения?

– Хорошие. Я даже немного знаю их язык. А они наш.

– Много их?

– Я точно не знаю, Капитан, – никогда не считал. Я и был-то у них всего три раза. Но не очень много – меньше, чем было нас. Десятка три. Может быть, четыре.

– Как ты думаешь, если мы к ним обратимся, они нам помогут?

– В войне против жахов?

– Во всём. Нам нужно попасть в подземелье с золотым шаром, чтобы выяснить, что случилось с людьми. Но, если там теперь жахи – а они там, раз вылазят из тоннеля, то одним нам не справится. Да, чуть не забыл, скажите, Вишня, вы что-нибудь слышали об этих гойтах? Амфибиях-гуманоидах? Лично я не могу ничего припомнить. Но я всего лишь капитан грузовика, а вы – профессиональный политик галактического масштаба.

– Ну, уж прямо и галактического… Но вы правы, – я обязана знать больше.

– И?

– Обязана, но не знаю. То есть мне известно две разумные расы амфибий, но они, во-первых, не гуманоиды, а, во-вторых, называют себя иначе.

– Получается, – сказал Механик, что эти самые гойты не входят в Галактическое Сообщество. Иначе мы бы о них знали.

– Или хотя бы слышали, – добавил Оружейник.

– Ладно, – сказал Капитан. – На месте разберёмся. Главное, что они дружественны людям, как утверждает Охотник. А нам необходим союзник. Значит, решение следующее: плывём вниз по реке к гойтам, все им рассказываем и постараемся склонить их к активному сотрудничеству. Тем более, что-то мне подсказывает, что появление жахов – это проблема не только наша, а и всех разумных на Тайге. О! А вот и Умник! Ну, что там?

– Все, как я докладывал, – сказал робот, резко затормозив перед Капитаном. – Они медленно расползаются по округе. В воду пока не лезут и не взлетают. Когда я уходил, их из тоннеля вылезло уже шестеро. Все одинаковые – не отличишь одного от другого.

– Ясно. В машину, Умник, мы отправляемся. Да, теперь этих существ мы называем жахи. Это, если во множественном числе. В единственном будет – жах. Уразумел?

– Да, – ответил корабельный робот. – Уразумел. Жах. По-украински – ужас.

– Ну, слава богу, – пробормотал Капитан, – и язык определили.

Плыть вниз по реке – занятие очень приятное. Особенно, когда сзади не притаилась смертельная опасность. Но и в этом случае изрядная доля приятности остаётся всё равно. Потому что опасность пока явным образом за тобой не гонится, а если и погонится, то неусыпный Умник вовремя о ней предупредит. Так что можно сидеть наверху, свесив ноги с борта, подставлять лицо свежему, пахнущему чистой речной водой и лесом, встречному ветру, щурить глаза на синее небо с облаками, холмистые, покрытые все тем же лесом берега, на гладкую, зеленоватую от отражённых в ней деревьев, воду или, обернувшись, следить за двумя расходящимися от быстро плывущего «Мураша» волнами. Если просидеть так достаточно долго, то можно увидеть и всплеск от рыбьего хвоста, и незнакомых птиц, перелетающих с одного берега на другой и даже, чем-то напоминающего помесь коровы с оленем зверя, вышедшего к реке на водопой и удивлённо провожающего вездеход большими влажными глазами.

Хорошо!

Иногда даже закрадывается безумная мысль, что ради этих минут стоило перенести все тяготы и невзгоды последних недель. И даже вполне вероятная перспектива никогда не вернуться на Землю и сгинуть на этой безвестной планете не кажется уж столь ужасающей.

А ночью, когда невозможно яркая луна этого мира прокладывает по реке серебряную дорожку, и «Мураш» летит прямо по ней, чуть задрав нос и с шипением рассекая мелкую речную волну!

А на рассвете, когда толстый белый туман укутывает реку от берега до берега!

Плотный, молочно-белый, влажный. В нём гаснут звуки, и тот, кто в это время на вахте, сбрасывает скорость до минимума, и вездеход еле-еле ползёт, ориентируясь лишь на показания приборов. И только едва слышный плеск воды о борт, биение собственного сердца да запахи подсказывают, что ты ещё жив и находишься в этом, абсолютно реальном и, увы, зачастую слишком жестоком мире.

Сменяясь по очереди за штурвалом и всего дважды сделав по пути остановку, они достигли устья реки на пятый день утром. Это расстояние можно было покрыть, вероятно, и за более короткий срок, но на реке им неоднократно попадались и опасные пороги, и коварные отмели. Охотник и приборы не могли бы вовремя предупредить обо всех, и поэтому следовало быть осторожными.

Тем более, что за всё время пути они трижды видели жахов.

Они появлялись в небе на северо-востоке, в той стороне, где осталась деревня Охотника, вход в тоннель и подземелье с золотым шаром и родным «Пахарем» на дне озера.

Группами по три жахи барражировали небо над лесистыми холмами, видимо, производя разведку. Всякий раз Умник замечал их вовремя (а один раз первым их увидел Охотник), и тогда «Мураш» погружался почти к самому дну и шесть человек, одна лируллийка и один корабельный робот продолжали свой путь уже под водой, время от времени всплывая и оглядывая небо через перископ.

Жахи, однако, быстро исчезали с горизонта. Видимо, смерть первого разведчика научила их осторожности, и теперь они не торопились, методично, квадрат за квадратом, прочёсывая окружающие леса.

К океану «Мураш», повинуясь указаниям Охотника, выплыл через левый, самый широкий рукав реки.

– Нам нужно выбраться на берег, – сказал Охотник и следовать вдоль него. Поселение гойтов не у самой реки, оно дальше.

– Далеко? – спросил Капитан.

– Не очень. Около семи километров, наверное. Там вроде как небольшая бухта, и в этой бухте они живут.

– Под водой?

– Корабль их под водой, но не очень глубоко. А на берегу, в лесу – несколько хижин. Склады, временное жилье и прочее.

– Корабль под водой, – вздохнул Оружейник. – Надо же. Прямо как у нас.

Бухта гойтов открылась во всей красе и сразу, как только они перевалили через длинный, поросший густым кустарником, отрог прибрежного холма. И даже не холма, а, наверное, почти горы. Образуя собой чуть ли не на три четверти замкнутый круг, бухта как раз и лежала между двумя, уходящими в океан отрогами этой горы. Словно блюдо с водой в руках великана.

Механик, лавируя между скальных выходов, спустился к самой кромке прибоя, и поехал на малой скорости в глубь бухты по узкой кромке плотного белого песка.

– Где-то здесь, – сказал Охотник.

– Понял, – Механик остановил «Мураш» в тени подступающих к самой воде деревьев. – Что дальше?

– Я думаю, – сказал Капитан, – что первым, чтобы избежать всяческих недоразумений, следует идти Охотнику. Гойты его знают.

– Я и сам так думаю, – блеснул зубами Охотник. – Разрешите идти?

– У тебя что, в наставниках потомки военных были? – поинтересовался Капитан. – Иди. Мы за тобой отсюда понаблюдаем.

– И, ежели что, прикроем, – добавил Оружейник.

– Я пошёл, – кивнул Охотник, и, открыв люк над головой, исчез.

Они сидели на дощатом полу в большой, искусно сплетённой из лиан и гибких ветвей кустарника, круглой хижине и разговаривали. Шестеро гойтов, люди и лируллийка Вишня (Умник остался снаружи с маловразумительным приказом смотреть в оба).

Сначала переводчиком был Охотник, но потом достаточно мощный для таких дел компьютер «Мураша» разобрался, что к чему, и беседа через переносной ретранслятор потекла быстрей.

Гойты несомненно являлись представителями гуманоидной расы.

Достаточно было одним взглядом окинуть их гибкие и стройные невысокие тела с двумя руками (по пять пальцев на каждой со слабым подобием перепонок между ними), двумя ногами и одной безволосой головой, на которой, опять же, имелось два больших кругловатых глаза, один нос и рот с вполне человеческими, разве что чуть более заострёнными, зубами, чтобы вполне в этом убедиться. И одеты они были вполне, с точки зрения людей, цивилизованно – в гладкие, матово отсвечивающие комбинезоны, чем-то напоминающие земные гидрокостюмы. А их способность дышать и жить под водой… так мало ли у кого какие способности! Древние земные йоги, как известно, надолго могли останавливать и запускать по собственному желанию сердце и вообще не дышать, что ж их теперь не считать за людей?

Разговор, как это и принято между всеми разумными расами, начался с личного знакомства и рассказа о том, кто здесь и откуда. Начали гойты, у которых было так принято, что хозяева первыми рассказывают о себе.

Выяснилось, что раса гойтов совсем недавно овладела принципом гиперперехода сквозь невообразимые пространства галактики и ничего не знает пока ни о Галактическом Сообществе, ни о Слепом Мешке. Точнее, они, гойты, которые сидят здесь, об этом уже знают. Но только лишь потому, что в Слепой Мешок попали сами, а о Галактическом Сообществе им рассказали люди, сородичи Охотника. Цивилизация же гойтов в целом – там, за пределами Слепого Мешка, на их родной планете и на немногих колониях, до сих пор может лишь предполагать, что она не одинока во вселенной. Поскольку ни разу не встречалась с представителями иного разума. Не считая, как уже упоминалось, присутствующих.

– Впрочем, – закончил свой недолгий рассказ высокий (относительно своих товарищей) гойт по имени Няса, чей ранг соответствовал рангу Капитана. – Мы здесь уже пять местных лет. За это время что-то могло измениться.

– Вряд ли, – сказал Капитан. – Мы, люди, входим в Галактическое Собщество. Входят туда и лируллийцы, прекрасная представительница которых находится среди нас. Мало того – лируллийцы являются одной из четырёх рас-основательниц Галактического Сообщества, а госпожа Вишня – чрезвычайный полномочный посол Лируллы на Земле и по роду службы знает практически обо всех известных разумных расах галактики. Во всяком случае о тех, кто сумел овладеть принципом гиперперехода – точно. Таких, кстати, не так уж и много. Раньше мы ничего не слышали о гойтах и теперь благодарим судьбу за то, что она дала людям и лируллийцам возможность обрести новых замечательных братьев по разуму.

И тут гойт Няса, а затем и остальные гойты весело рассмеялись. Во всяком случае те звуки, которые они издавали и мимику их лиц нельзя было истолковать никак иначе.

– Извините, – с явным трудом подавил смех Няса, блестящими круглыми глазами оглядывая несколько сбитый с толку экипаж «Пахаря» и внешне невозмутимых Охотника и Вишню. – Не смог удержаться. Вы, наверное, сами не заметили, но вы разговаривали со мной так, как в …э-э… плохих исторических романах более, как они считают, просвещённые и цивилизовпанные пришельцы говорят с менее цивилизованными аборигенами. Ещё раз прошу прощения.

Механик засмеялся.

– Ничего, – смутился Капитан, озадаченно почесал в затылке и улыбнулся. – Я действительно не заметил. Извините и вы меня, если так. А разве у вас тоже есть плохие исторические романы?

– А как же. У нас есть художественная литература. А раз есть литература, то, значит, есть и плохие романы. В том числе исторические.

– А кино у вас есть? – спросил Оружейник.

– Что такое кино?

Пришлось объяснить гойтам, что такое кино. Немедленно выяснилось, что подобный род искусства есть и у них. После обмена мнениями о литературе и кино присутствующие ощутили себя как-то раскованнее и свободней – всегда приятно найти нечто общее и одинаково любимое всеми.

– Хочу вас спросить как врач, – сказал Доктор, почувствовав, что наступил подходящий момент. – Подходит ли вам наша пища?

– Вполне, – ответил Няса. – Разве Охотник вам не говорил? Мы спокойно едим то же, что и люди. И наоборот.

– Хорошо, – кивнул Доктор. – А как насчёт напитков?

– Каких именно? – чуть улыбнулся Няса.

– Спиртосодержащих, – пошёл напрямик Капитан. – Вы употребляете хмельное? Оно вам не вредно?

– Разумеется. Мы умеем делать и пьём вино. И нечто вроде пива тоже. Известен нам с древних времён и спирт. А что?

– Э-э… дело в том, что у нас, людей, принято в знак дружбы и уважения… В общем, наш корабельный робот Умник готовит совершенно изумительный коктейль под названием «Милый Джон», и мы хотели бы вам предложить выпить за знакомство.

Все это Капитан выпалил одним духом, вытер пот со лба и выжидательно посмотрел на Нясу.

– С удовольствием, – сказал тот. – С удовольствием и одним условием.

– Каким? – насторожился Капитан.

– Вы тоже отведаете наш фирменный гойтский коктейль. Кстати, и время обеда как раз подошло.

– Условие принимается, – широко улыбнулся Капитан.

Эпизод шестой

Лекарство для мальчика Кости я достал.

Моего скверного английского, неистребимого репортёрского нахальства, мужского обаяния, а также известного количества американских денежных знаков вполне хватило, чтобы, познакомившись в ближайшей к фармацевтическому центру закусочной с хорошенькой лаборанткой, назначить ей свидание, а потом… В общем, это длинная и только мне интересная история. Не обошлось без применения Нуль-т и некоторых издержек морального характера, но достаточно сказать, что уже через двадцать часов после Машиного звонка я был в Москве с необходимым количеством ампул нужного препарата.

В Москве было три часа дня, за окном светило тёплое сентябрьское солнце, и меня, после всех приключений последних суток изрядно пошатывало. Но нужно было торопиться – отпущенное время сокращалось быстро, и я, хлебнув в качестве допинга, чудом оставшегося в доме коньяка, позвонил Маше.

Мы встретились у больницы: я, Маша и отец мальчика Кости, который приехал туда на чудовищных размеров джипе «Паджеро» чёрного цвета. Он вылез из него в сопровождении двух охранников, чем-то неуловимо напоминающих этот самый джип, в котором они только что сидели. Мы с Машей уже ждали у крыльца около пяти минут и, помнится, я удивился тому, что, вот, мы пришли вовремя, а он, отец, который, казалось бы, должен быть самой заинтересованной стороной, опаздывает.

– Я извиняюсь – пробки, – буркнул он, подходя к нам. – Меня зовут Михаил.

– Леонид, – представился я.

Руки Михаил не протянул. Стоял напротив, разглядывая меня некоторое время прозрачным внимательным взглядом.

И я от нечего делать тоже его разглядывал.

Был он чуть ли не на голову ниже меня, лет, наверное, около сорока, с изрядным ранним брюшком и глубокими залысинами на лбу. Его лицо тем не менее можно было бы назвать симпатичным, не будь оно столь одутловатым и нездорово бледным. Только вот глаза…. Светло-голубые и прозрачные – они словно липли к человеку, на которого были обращены и оставались холодными даже тогда, когда губы улыбались, образуя на тщательно выбритых щеках две совершенно милые, обычно не свойственные мужчинам, ямочки. Да, серьёзный мужик, кажется, подумал я тогда. Или умело хочет казаться таковым.

Впрочем, к тому времени я так устал, что мне было как-то уже совершенно всё равно, кто он такой, этот отец мальчика Кости по имени Михаил, почему он ходит с охраной, ездит на дорогущем и, на мой взгляд, совершенно нелепом джипе, не протягивает людям руки и разглядывает их такими, прямо скажем, неприятными глазами.

– Вы достали лекарство? – спросил наконец он.

– Да, – сказал я.

– Покажите.

Я вытащил из сумки две коробки с ампулами и протянул ему.

– Да, это оно, – сказал он, повертев их в руках. – Как вам это удалось – ведь его не было в Москве?!

Я пожал плечами и позволил себе чуть снисходительную улыбку (с моими-то теперешними способностями и не позволить!).

– Мне, вот, не удалось, – продолжал он. – А вам удалось… Дима!

– Я! – отозвался один их телохранителей.

– Бери это, – он отдал ему коробки, – и в припрыжку к врачу. Скажи, что от меня и что я скоро подойду. Пусть начинает. И скажи, что если теперь он… Ладно, ничего не говори. Я сам.

Совершенно безликий, но очень большой и квадратный Дима принял драгоценные коробки в руки-ковши и скрылся за стеклянными дверями больницы.

– Вот мне и хочется узнать, – снова обратился ко мне Михаил, проводив телохранителя взглядом. И улыбнулся. Губами и ямочками.

Н-да, подумал я, что-то пока даже благодарности не слыхать. Не говоря уже о видать. Однако. Может, он так испереживался за судьбу сына, что уже перестал адекватно воспринимать действительность? Впрочем, какого чёрта! Уж на обычное человеческое спасибо его соображалки должно было хватить в любом случае.

– Что именно? – осведомился я, доставая сигареты и закуривая.

– Как вам удалось достать то, что я достать не смог?

– Бывает, – сказал я. – Не берите в голову, Миша.

– Разве это главное? – теперь уже не выдержала Маша. – По-моему, главное, что мы смогли помочь Косте.

– Да, конечно, – он отвёл глаза в сторону. – Спасибо.

– Не за что, – усмехнулся я. Этот тип мне уже изрядно надоел, и мне хотелось поскорее забраться в постель. Желательно с Машей.

– Может быть, вам что-нибудь нужно? – спросил он. – Достаточно сказать. У меня большие возможности.

– Да нет, спасибо, – сказал я. – Единственное, что мне сейчас нужно – это с десяток часов здорового сна. Устал, знаете ли. Ну и, разумеется, желательно возмещение расходов. Это лекарство стоило мне денег. Знаете ли. Разумеется, если вы на данный момент стеснены в средствах, то…

И тут его лицо покраснело, а в глазах наконец-то блеснула хоть какая-то яркая эмоция. Не скажу, что положительная, но яркая. По-моему, мне удалось сбить с него спесь и тем самым унизить. О том, что это может быть опасным, я тогда не думал. Во-первых, как уже говорилось, я сильно устал, во-вторых, обладая теперешними способностями, чувствовал себя вполне и полностью защищённым от кого угодно (наивный!), а в третьих… я же спас жизнь его сыну! Разве нет?

– Я не стеснён в средствах, – быстро сказал он, выставив перед собой ладонь и тем самым прерывая мой монолог, который я уже собирался соответствующим образом развить. – И, разумеется, заплачу столько, сколько надо. Сколько, по-вашему, оно стоит?

– Ровно столько, во сколько оно мне обошлось. По тысяче восемьсот долларов за коробку.

Эта была именно та цена, о которой мне рассказала Дженни – девушка из лаборатории. Отпускная цена. В американских аптеках она возросла бы ещё процентов на пятьдесят. Но в том-то и дело, что в аптеках этого лекарства пока не было. Даже в американских. На самом деле лекарство досталось мне совершенно бесплатно (я его попросту украл), но не мог же я ему об этом сказать!

– И это всё? – спросил он удивлённо.

– На чужих несчастьях не наживаюсь, – пожал я плечами.

– Ну что ж… – Михаил полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда пачку долларов сотенными банкнотами и отсчитал мне пять тысяч.

– Здесь слишком много, – сказал я, возвращая тысячу четыреста.

– Это за работу, – набычился он.

– Работа предполагает, что есть работодатель. А я ни к кому не нанимался.

Он машинально принял назад деньги, повертел их в руках и каким-то неловким жестом сунул их в карман. Его лицо опять покраснело.

– Ладно. Как хотите. Вы сейчас куда?

– Домой, – сказал я. – Спать.

– Может, подвезти? Мой шофёр вас отвезёт.

Было видно, что ему с большим трудом даётся обычный человеческий разговор.

– Спасибо, я привык к метро. Так быстрее. Пробки не мешают.

– Тогда до встречи.

– До свидания.

Мы с Машей вышли за ворота больницы и направились к ближайшей станции метро.

– Зря ты, наверное, так, – сказала Маша. – Он опасный человек. А с другой стороны мне понравилось, как ты с ним говорил. Я тобой даже гордилась. Богатые…. Воображают, что все можно купить за деньги.

– Не переживай, – сказал я. – Всё нормально. Разберёмся. Ты не занята сейчас?

– Нет.

– Поехали ко мне? Я соскучился.

– Поехали.

И мы поехали ко мне.

Так бывает. Кажется, устал настолько, что стоит прилечь и тут же провалишься в сон. Но вот ложишься и с ужасом замечаешь, что сон бежит от тебя, как чёрт от ладана, мысли и образы носятся по кругу в измученном воспалённом мозгу, и желанный покой не только не приходит, но и присниться не может, потому что присниться ему тебе негде.

В таких случаях нет лучшего средства, чем любимая женщина рядом.

Она одарит нежностью и заботой, остудит и растворит в себе злое напряжение твоих раскалённых нервов, утихомирит судорожную нездоровую силу, прошепчет на ухо с десяток волшебных слов любви и благодарности и тихо уснёт у тебя на плече, щекоча разметавшимися волосами твою щеку. И ты, глядя на её чудное прекрасное и такое беззащитное лицо, сам не заметишь, как тоже вслед за ней скользнёшь в долгожданный и глубокий сон.

Я проснулся от звяканья посуды на кухне, солнечного луча на подушке и Машиного голоса.[3]

– И я была девушкой юной, Сама не припомню когда; Я дочь молодого драгуна. И этим родством я горда. Трубили горнисты беспечно, И лошади строились в ряд, И мне полюбился, конечно, конечно, С барсучьим султаном солдат!

Так пела Маша, и я впервые слышал эту песню.

– А вот и завтрак в постель! – воскликнула моя любовь, появляясь на пороге комнаты с подносом в руках… Одета она была в мою рубашку, которая лишь до известной степени прикрывала её соблазнительнейшие бедра.

– Нет уж, – разглядев мои намерения, засмеялась Маша. – Сначала завтрак и душ, а потом уже всё остальное. Кстати, у меня сегодня выходной.

– И это замечательно! – одобрил я, откусывая от бутерброда с сыром. – Что за песня? Никогда раньше не слышал. Хорошая.

– Я всегда говорила, что журналюги, а в особенности репортёры, самая невежественная часть из всего хоть как-то гуманитарно образованного населения нашей страны. – сказала Маша. – Тундра, одним словом. Неучи.

Я усмехнулся, сделал глоток кофе и сказал:

– Журналисту не нужно быть образованным. Тем более репортёру. Бойкого пера, нахальства и стремления любой ценой получить информацию вполне достаточно.

– Да уж, в нахальстве вам не откажешь, – согласилась Маша. – Ладно, так и быть. Это Роберт Бёрнс. Правда, я не помню чей перевод.

– И кто у нас после этого тундра? – осведомился я.

– Ты. А я – лесотундра.

– Тоже неплохо, – засмеялся я.

– Но всё-таки!

А потом был душ, бритье, любовь, любовь и снова душ, и опять любовь… и окончательно из постели мы выбрались только к обеду.

Готовить еду самим было неохота. Да и зачем, когда есть деньги? Посему решили отправиться в ближайший торговый центр, где имелся недорогой японский ресторанчик, и полакомиться суши.

В это время народу в ресторанчике и самом торговом центре было немного, и мой любимый столик на втором этаже, куда вела изящная винтовая лестница, оказался свободен.

Суши не располагают к безудержному веселью. Суши располагают, наоборот, к вдумчивой созерцательности собственных вкусовых и прочих ощущений, а также к неторопливой дружеской беседе. Таковую мы и вели.

– Всё-таки интересно, – сказала Маша, старательно изображая рассеянную задумчивость, – как тебе удалось достать лекарство. Могущественному папе не удалось, а тебе удалось.

– Любое могущество ограниченно, – ответил я важно. – Даже моё.

– О! А ты стал могущественным? Что-то раньше я за тобой этого не замечала.

– Всё меняется, знаешь ли…

– Ой, как ты меня заинтриговал… Расскажи немедленно, а то я умру от любопытства!

– А вот я что-то раньше не замечал за тобой особого любопытства.

– Все женщины любопытны, – авторитетно заявила Маша. – В той или иной степени. Опять же степень их любопытства зависит от конкретной ситуации и сиюминутного настроения.

– А наша конкретная ситуация и твоё сиюминутное настроение…

– Да. Способствуют. Любопытство меня прямо-таки распирает.

– Чего не сделаешь для любимой женщины, – вздохнул я. – Хорошо. Я могу тебе рассказать, но, боюсь, ты всё равно не поверишь.

– Так-так! Накал интриги достиг запредельной температуры.

– Ладно, была ни была. Всё равно когда-нибудь на это нужно было решиться.

И я рассказал Маше все с самого начала. Слушала она внимательно, не перебивала, но по её весёлым глазам я видел, что принимает она мои россказни за обычную журналистскую шутку-розыгрыш. Впрочем, я и не рассчитывал, что она мне так вот сразу поверит. С какой стати? Лично я бы точно не поверил, как не поверил в кафе тому бывшему физику, собутыльнику на час, поведавшему мне историю про своего деда. Не поверил. И меньше чем через полчаса убедился, что полуспившийся физик говорил чистую правду.

– Хорошо, когда кто врёт весело и складно, – процитировала Маша из «Василия Теркина», когда я закончил. – Спасибо, дорогой. Ты не только меня вкусно угостил, но ещё и чудесно развлёк. Правда, мне понравилось. Слушай, ты рассказы писать не пробовал? По-моему, у тебя должно хорошо получаться. И вообще, разве любой журналист не мечтает стать писателем?

– Ну… я, конечно, думал об этом. Но все как-то недосуг. Писатель – это слишком серьёзная профессия. Думаю, что я ещё внутренне не готов.

– Не готов он… Лермонтов до твоих лет вообще не дожил!

– Ага. А Шолохов уже давно «Тихий Дон» написал.

– Вот именно!

– Каждому своё время, Машенька. И своё место. Да и глупо, согласись, проводить лучшие годы за письменным столом, то бишь компьютером, с моими теперешними способностями.

– Это какие же у тебя способности? Нет, я, конечно, нисколько не сомневаюсь в твоих талантах, но…

– Как это «какие способности»? Я же только что тебе все рассказал!

– Ну да, я же и говорю, что рассказчик ты замечательный.

– Нет, ты не поняла. Всё, что я рассказал, чистая правда и ничего, кроме правды. И, если хочешь, я могу тебе это доказать. Прямо сегодня.

– Сейчас? – прищурилась Маша.

– Ну, не здесь же! Боюсь, нас не поймут. Давай расплатимся и выйдем погуляем на воздух. Там и докажу.

– Ну хорошо. А что мне будет, если фокус не получится?

– А что бы ты хотела?

– Большой букет роз. Красных. Тем более, что ты давненько мне их не дарил.

– Замётано.

Мы отыскали пустую скамейку в сквере неподалёку.

– Вот, – предложил я. – Можно здесь. Народу мало, и кусты кругом. Никто нашего исчезновения не заметит. А если и заметит, то все равно глазам своим не поверит.

– Что значит «нашего исчезновения»? – приподняла брови Маша.

– То, что ты отправишься со мной. Чтобы потом не говорила о всяких там фокусах и трюках. Своими глазами все увидишь и руками потрогаешь. Ну, готова?

– Подумаешь, напугал…. А вот готова! – засмеялась Маша.

– Ну, тогда держись крепко, – предупредил я и обнял её за плечи. – И закрой глаза. Откроешь, когда я скажу.

– А с открытыми нельзя?

– Льзя. Но тогда пропадёт эффект сюрприза.

Можно было, конечно, отправиться в Париж. Или, например, к тому же озеру Лох-Несс. Но я выбрал военный городок своего детства – место, куда меня забросило самый первый раз…

– Открывай, – сказал я, продолжая обнимать её за плечи.

– Ой… Что это?

– Речка. Лес. Небо. Мы на Украине, недалеко от Житомира. В этих местах прошла часть моего детства.

Это может показаться странным, но Маша как-то быстро поверила, что все это не гипноз и не ловкий фокус. А поверив, не преисполнилась восторженного любопытства и неуёмного энтузиазма, а, наоборот, вроде как погрустнела и опечалилась. Впрочем, речка моя и лес, тронутый первыми красками осени, ей понравились.

Здесь, действительно, было красиво. Мы побродили немного по берегу (в городок, знакомиться с Женькой Микуличем, решили пока не ходить – не то было настроение, да и не хотелось мне пока доказывать Женьке, что все рассказанное ему мною в ту ночь, чистая правда), подышали вкусным, совсем не похожим на московский, воздухом, дошли до переката, через который мы, мальчишки, перебирались когда-то на лесной левый берег за грибами и ягодами и вернулись обратно. Сразу в мою квартиру, чтобы не пугать случайных прохожих.

Следующие четыре дня прошли спокойно. В том смысле, что я, продолжая эксперименты со своим даром, неожиданно понял, что начинаю к нему привыкать. Нет, мне по-прежнему было интересно побывать везде и всюду, но сам факт перемещения уже не вызывал во мне тех чувств, которые я испытывал в самом начале.

Пользуясь системой веб-камер, я побывал там, где всегда мечтал побывать. Дышал водяной пылью Ниагары и с колотящимся сердцем заглядывал в бездну Великого Каньона. Сидел, попивая баночное пиво и покуривая сигаретку, на каменных скамьях Колизея. Бродил по кажущимися удивительно знакомыми и родными улочкам и площадям Иерусалима. Задрав голову, с благоговением оглядывал удивительные башни и порталы собора Саграда Фамилиа великого Гауди в Барселоне. Купался в тёплых морях и океанах, ел экзотические блюда, пил незнакомые вина и дивился разнообразию мира. Поначалу. Но уже к концу второго дня, сидя на открытой террасе какого-то парижского кафе за чашкой кофе, я понял, что эти кенгуриные скачки по шару Земли мне начинают надоедать. Любой мужчина (ну, или почти любой), наверное, хоть раз сидел перед телевизором и бездумно переключал каналы, скользя взглядом по обрывкам новостей, сюжетов, эпизодов, ток-шоу и клипов, улавливая слухом и тут же забывая чьи-то слова, какие-то звуки и шумы, осколки музыкальных фраз. Вот нечто подобное испытывал тогда и я. Только не экран телевизора мерцал передо мной, а самая, что ни на есть, реальная жизнь. Но только я выпадал из этой жизни. Праздный наблюдатель – и только. Даже не наблюдатель, а так, любопытствующий зевака, – огляделся, послушал, понюхал, дотронулся рукой, выпил кружку пива (чашку кофе, бокал вина, рюмку крепкого) и поскакал дальше.

Конечно, любая мечта требует исполнения. Не исполнившаяся мечта похожа на безответную любовь – так и щемит до конца жизни. Но одно дело щёлкнуть пальцами и мгновенно оказаться на вершине и совсем другое – упорно идти сквозь лёд, усталость и отчаяние к этой вершине долгие дни и, возможно, годы, чтобы, достигнув, понять: не только в покорении этой вершины счастье, главное счастье в том, что ты достиг какой-то вершины внутри себя и теперь готов идти к следующей. К достижению любой цели ведёт свой путь. И путь этот надо пройти от начала до конца, чтобы понять, стоишь ли ты этой цели. И стоит ли эта цель тебя.

Но не всё ещё было проверено и не все соблазны преодолены. Именно поэтому вечером второго дня я созвонился со знакомым костюмером с Мосфильма, а утром третьего, одевшись по моде десятых годов прошлого века, отправился в Москву. В лето 1912 года.

Воспользовался я все теми же номерами журналов «Советское фото» за 1975 год. Точнее одним из номеров, в котором были помещены очень чёткие и качественные (впрочем, в те времена серебра не жалели, да и технология съёмки была совершенно иной, так что все фотографии были качественными) снимки старой Москвы.

Да. Вот это было настоящее потрясение. Конечно, я был несколько подготовлен к нему недавним путешествием в таёжный посёлок 1974 года, но… именно, что несколько. Тридцать с лишним лет назад и почти сотня… между ними – эпоха, пропасть, в которой исчезли миллионы и миллионы душ со всеми их надеждами, любовями и верой в лучшее. Не годы – спрессованные века пролегли между этими датами. Эх, Россия…

Это была не просто другая Москва. Это была Москва другогомира, и мне в какой-то момент, в самом начале, даже показалось, что я не на Земле, а на какой-то иной планете. Очень похожей, но иной. Ходящей по кругу вокруг иного солнца за тысячи световых лет от моей родной солнечной системы. Дома, воздух, лица прохожих… Особенно лица и глаза. Не сливающиеся в одну массу, нет. Каждое – отдельно. Каждое – индивидуально. Каждое со своим выражением.

И ещё звуки. Не постоянный шум и гул мегаполиса, нет. Цоканье копыт по мостовой, крики разносчика газет, треск мотора одинокого авто, чей-то густой смех и отчётливый скрип сапог идущего навстречу городового…

И ещё запахи. Пахло кожей и смолой, конским навозом и свежевыпеченным хлебом, струганным деревом и человеческим потом, дымом и кофе и чем-то ещё – полузабытым или даже вовсе неизвестным. Если бы я взял с собой какую-нибудь знакомую собаку, она, наверное, сошла бы здесь с ума.

Да, это была волшебная прогулка. На все предметы как будто навели резкость, – я одинаково отчётливо различал маленькую родинку в уголке пухлых губ сидящей на скамейке с книгой на коленях девушки и вывеску «Трактиръ» (былым по синему) более чем в сотне метров от меня на другой стороне бульвара.

И всё-таки это была Москва. Да, совершенно другая, малоэтажная, тихая, сравнительно немноголюдная и сильно уменьшившаяся в размерах. Но Москва. Недаром говорят, что первое впечатление обманчиво. Уже через час, когда я присел на первую попавшуюся скамейку где-то на Сретенском бульваре отдохнуть и выкурить сигарету, какой-то с изрядного похмелья босяк нахальной московской скороговоркой попросил у меня пятак на поправку здоровья и не отставал до тех пор, пока не был совершенно чётко ясно и конкретно послан по матушке и в определённое место. После чего исчез, поглядев, как он выражался, на «барина» с явным уважением.

Чёрт его знает, может, я и дал бы ему тот пятак, будь он у меня. Но в тот момент в моих карманах лежало только три довольно простеньких золотых перстня не самой низкой пробы, купленных специально к этому дню в ювелирном магазине. Общий вес перстней составлял больше 27 граммов и ещё через час, проголодавшись и решившись (а чего, спрашивается, терять?), я обменял их на пятнадцать рублей ассигнациями и одну царскую золотую десятку с портретом императора Николая II на аверсе и двуглавым орлом на реверсе в первой попавшейся ювелирной лавке. Теперь у меня были деньги, и до вечера я успел с громадным удовольствием посетить один трактир 1-го разряда и один летний открытый ресторан в Лефортовском парке.

Н-да, вкусно можно было истратить пятнадцать рублей (золотую десятку я разменивать не стал) летом 1912 года в Первопрестольной! Не говоря уже о том, что сам факт траты денег в малознакомом городе – а в моём случае и в малознакомом времени! – всегда сближает того, кто тратит с тем, кто (или что) получает. Тратил я, получала Москва. И уже ближе к десяти часам вечера, когда закатные лучи солнца, пробившись сквозь листву деревьев Лефортовского парка, окрасили шампанское в моём бокале в тёмно-золотистые тона, мы с Москвой сблизились настолько, что я уже совершенно не понимал, как можно было несколько часов назад считать этотгород чужим, другим и вообще находящимся чуть ли не в ином мире. И потом, в светлых летних московских сумерках, неторопливо пересекая мост через Яузу и двигаясь по направлению к Елоховской церкви, я размышлял о том, что вот эта моя способность перемещаться во времени будет, пожалуй, гораздо интереснее и заманчивее просто умения мгновенно преодолевать любые расстояния. С точки зрения пользы себе и людям. Господи, сколько тайн истории можно раскрыть! Не всей, конечно, но, начиная со времён изобретения фотографии – точно. А уж о материальной пользе и говорить не приходится. Интересно, сколько нынче стоит золотая царская десятка, лежащая в моём кармане?

Разбудил меня настойчивый звонок в дверь. Накануне, проведя ещё один день в Москве 1912 года, я лёг за полночь. И теперь, открыв глаза, сразу понял, что ещё очень рано и я совершенно не выспался. Кто бы это мог быть… Вообще-то в Москве не принято ходить в гости без предварительного телефонного звонка. Тем более, в такую рань. Я поглядел на часы. Восемь. Чёрт знает что.

В дверь продолжали звонить.

Может, случилось что? Блин, как вставать не хочется…

Я встал, накинул на голое тело и халат и пошёл к двери.

– Кто там?

– Леонид, это я, Михаил, папа мальчика Кости, для которого вы достали лекарство. Откройте, пожалуйста!

Разумеется, я открыл. На пороге стоял Михаил, за спиной которого маячил необъятный телохранитель Дима.

– Можно войти? – спросил папа Кости.

– Да, входите. Что-то с Костей?

– Всё по порядку. Дима, жди меня здесь.

– Понял, – голос у могучего Димы оказался неожиданно тонким, и я не удержался от улыбки.

Мы прошли на кухню.

– Присаживайтесь, – сказал я, начиная нутром понимать, что с Костей все, скорее всего, нормально, а этот ранний визит мало приятного мне папы не сулит ничего, кроме проблем и неприятностей. – Вы меня разбудили.

– Так ведь днём вас не застать, – улыбнулся он. – Вот я и решил приехать пораньше. Чтобы, так сказать, наверняка.

– Так с Костей все хорошо?

– Да, спасибо. Лекарство помогло, как и ожидалось. Я к вам по другому делу.

– Ясно. Тогда подождите минуту – я умоюсь.

– Хорошо, умывайтесь, – разрешил он.

В ванной комнате я пустил воду и глянул на себя в зеркало. Оттуда на меня хмуро смотрел несколько встрёпанный, но уже совершенно проснувшийся довольно ещё молодой человек в тёмно-синем банном халате. Небритый.

– Спокойствие, – я постарался ему улыбнуться. – Только спокойствие. Как учил нас Карлсон, который живёт на крыше. Мы, конечно, не Карлсоны, но тоже кое-что умеем.

Я почистил зубы, умылся, не торопясь побрился и вернулся на кухню.

– Чай, кофе?

– Кофе, если можно.

– Отчего же нельзя?

Обычно дома я варю для себя кофе в джезве, но сейчас достал с полки растворимый.

– Итак? – я поставил перед ним полную чашку и уселся напротив. – Я вас слушаю.

Некоторое время он молчал, попивая мелкими глотками кофе и глядя на меня своими прозрачными бледно-голубыми глазами.

Меня помаленьку стала забирать злость. Какого…

– Леонид, – сказал он наконец. – Нам известно, что вы очень э-э… необычный человек. И в этой связи…

– Одну минуту, – перебил его я. – «Нам» – это кому?

– Значит, вы признаете, что человек вы необычный?

– Ерунда какая-то… каждый человек чем-то необычен.

– Вы прекрасно знаете, о чём я говорю.

– Понятия не имею, – пожал я плечами. – Вы, может, и знаете о чём говорите. Я же пока ни черта не понимаю. Опять же, вы не ответили на мой вопрос. Готов повторить. «Нам» – это кому?

– Нам – это мне и моим, скажем так, друзьям.

– Вот уж не думаю, что могу быть интересен вашим друзьям. – я сделал глоток кофе и закурил. – Или у них тоже больные дети, которым срочно нужно достать редкое лекарство?

– Нет. С их детьми, слава богу, всё в порядке.

– Рад слышать. А что же тогда у них не в порядке? Учтите, что бы это ни было, я вряд ли смогу им помочь.

– Почему?

– Потому что я не Санта-Клаус и не Дед Мороз. А также не добрый волшебник. Мне вполне хватает собственных забот.

– Ну, насчёт волшебника, вы, Лёня, пожалуй, прибедняетесь.

– Вы о лекарстве?

– Не только.

– ?

– Хорошо. – он поставил чашку на стол и наклонился ко мне. – Я предполагал, что вы не сразу пойдёте на контакт, поэтому буду откровенен…

– Давно пора, – я растянул губы в резиновой улыбке.

– Так вот. Мне всё известно о ваших необычайных, я бы даже сказал фантастических способностях. Неужели вы думали, что подобные вещи можно долго хранить в тайне? В общем, я предлагаю вам сотрудничество.

– Не понимаю о чём вы говорите, – я постарался как можно более естественно пожать плечами. – Какие такие фантастические способности? Извините, Михаил, но вас кто-то ввёл в заблуждение.

– Бросьте, Лёня. Я уже понял, что личность вы вполне самостоятельная и собственную свободу цените весьма высоко. Что ж, я сам такой и поэтому весьма вас за это уважаю. Но. Мне не очень хочется в этом признаваться, однако, вы меня сами вынуждаете. За вами велось наблюдение, Лёня. С того самого дня, когда мы расстались у больницы. И это наблюдение выявило любопытнейшие вещи.

– Интересно какие?

– Например, мне дословно известен ваш разговор с Машей в японском ресторане. Мой человек прятался за дверью в подсобку и все записал. Техника нынче такая, что позволяет это сделать без особого труда. Ну, а после разговора он, разумеется, последовал за вами и записал уже на видео ваше исчезновение со скамейки в парке. Достаточно? Могу ещё добавить. Хотите расскажу о вашей командировке в Ростовскую область и о тех странных событиях, которые там произошли? Разумеется, странных лишь для тех, кто не в курсе дела. Для вас, например, эти события странными не были, поскольку вы сами в них участвовали самым непосредственным образом. Кстати, вам большой привет от Ковригина.

– Спасибо. Вы знакомы с Ковригиным? Мне почему-то казалось, что вы, так сказать, по другому ведомству.

– Я много с кем знаком. Что же касается ведомства… Вам ли, Миша, как журналисту весьма уважаемого издания не знать, что в наше время и в нашей стране все так переплелось, что сам чёрт ногу сломит, определяя по какому, как вы изволили выразиться, ведомству проходит тот или иной гражданин. Скажу ещё раз. Я представляю очень и очень могущественные силы. Силы, с которой даже как-то не принято спорить и от предложения которой не принято отказываться.

– Понятно, – я закурил вторую сигарету. – По-моему, я знаю название этой силы… Послушайте, Михаил, а вам не кажется, что вы нагло нарушаете права личности?

– Разумеется, нарушаю, – засмеялся он. – А как же иначе? Но ведь по другому просто нельзя. И не потому, что мы живём в России. Поверьте, так происходит во всём мире. В том числе и в так называемом цивилизованном. Если хочешь чего-то в жизни добиться, то обязательно придётся нарушить чьи-либо права. Но, нарушая эти права, я стараюсь тем не менее относиться к ним с уважением. Знаете, я человек с довольно большими возможностями и слов на ветер не бросаю. Сейчас вы в отпуске и, насколько я понимаю, сами пока не знаете, что вам делать с вашим фантастическим даром. А я знаю. Доверьтесь мне, и вы обеспечите себя, а также ваших будущих детей и внуков.

– Знаете, я как-то не очень люблю деньги.

– Ну, деньги – это лишь следствие. А причина – интереснейшая работа. Работа, которую может выполнить только один человек в мире. Вы. Неужели вы до конца жизни собираетесь быть пусть неплохим, но, по сути, вполне обычным репортёром? Не верю.

– А кто вам сказал, что я люблю работать? Тем более на кого-то? А уж ещё тем более на человека, о котором я вообще ничего не знаю? И вообще этот разговор не имеет смысла. Я уже сказал один раз и готов повторить. Понятия не имею, о чём вы толкуете. То, что я рассказывал Маше в ресторане – обычная шутка подвыпившего журналиста. То, что ваш топтун, якобы, записал на видео… Ну, это просто смешно. Вы же серьёзный и взрослый человек, неужели до сих пор верите в сказки? Даже как-то странно, честное слово… Что же касается событий в окрестностях Волгодонска, то я, опять же, понятия не имею, что вам наплёл Ковригин. Подозреваю, что это тоже могло быть своего рода э-э… шуткой. Или плодом излишне разыгравшегося воображения господина Ковригина. Вы почитайте мои статьи и репортажи о тех событиях. Там всё написано. А больше я ничего не знаю.

– Вы уверены? – его глаза недобро блеснули. – И даже не хотите поинтересоваться, какую работу я вам предлагаю?

– Абсолютно. Какой смысл интересоваться работой, которую ты не в состоянии выполнить? Ещё кофе?

– Нет, пожалуй, хватит. Ладно, давайте сделаем так. Вы подумайте, скажем… два дня. Видите, я даю вам массу времени. Два дня. А потом я вам позвоню и спрошу ещё раз. И мы опять поговорим. Хорошо?

– Да ради бога, – я понял, что слишком часто пожимаю плечами и на этот раз воздержался. – Звоните. Но ответ будет прежним.

– Не будем забегать вперёд, – сказал он поднимаясь. – Подумайте. И советую подумать очень хорошо.

– Это что, угроза? – я тоже поднялся.

– Упаси бог, – он улыбнулся улыбкой манекена. – Чем я при ваших способностях могу вам угрожать? Да и зачем? Нет, сотрудничество должно быть добровольным. Только в этом случае оно может принести необходимые плоды.

– То есть, вы хотите сказать, что в случае моего отказа через два дня – а я откажусь, можете не сомневаться – вы от меня отстанете?

– Мне почему-то кажется, что вы не откажетесь, – сказал он, направляясь к двери.

– Почему?

– Просто потому, что вы, Лёня, производите впечатление умного человека, а я редко ошибаюсь в людях. До свидания.

И он вышел за дверь.

– До свидания, – сказал я вслед и отправился снова на кухню. Спать расхотелось совершенно. Нужно было завтракать и, как совершенно справедливо заметил Михаил, думать.

Глава тринадцатая 

– Ну, – спросил Доктор, – и как самочувствие?

– Ой-ей, – сказал Оружейник, держась обеими руками за голову.

– Угадай с трёх раз, – мрачно предложил Штурман.

Механик молча курил, прихлёбывая из фляги.

– Что там у тебя? – спросил Капитан.

– Вода родниковая обыкновенная. Обеззараженная.

– Дай-ка…

Капитан напился и передал флягу по кругу.

– Вот что значит – намешали, – назидательно заметил Доктор. – Пили бы только «Милый Джон» и не имели бы сейчас проблем и трудностей.

– Это да, – согласился Капитан. – Но лучше иметь проблемы, чем нарушить чужие и свои законы гостеприимства. Гойты-то, прямо скажем, от нас не отставали, а может, даже, были временами и впереди.

– Точно, – сказал Штурман. – Теперь мы с гойтами не разлей вода.

Механик засмеялся и тут же сморщился от боли в голове.

– Ты бы, Доктор, придумал что-нибудь, – сказал он. – Нельзя же так жить. А похмеляться мне ещё прадед не велел.

– Ни о какой опохмелке не может быть и речи, – сурово заметил Капитан. – Если кто меня неправильно понял, то я могу объяснить ещё раз. Индивидуально.

– Сейчас, – сказал Доктор. – Сейчас что-нибудь придумаем. Внутривенно. И всё как рукой снимет. Ну, или почти все.

– А… может, лучше какую-нибудь микстурку? – робко спросил Оружейник.

– Микстурка тебе не поможет, – сказал Доктор. – Сказано внутривенно, значит внутривенно. Любишь кататься…

– У меня на уколы идиосинкразия, – признался Оружейник.

– Это у меня на тебя, похмельного, идиосинкразия, – сказал Доктор. – Да и на трезвого иногда бывает. Не мешай думать, а то ошибусь в рецепте.

– Интересно, как там гойты? – спросил Механик. – Что-то я концовку, признаться, смутно помню.

– Надо Умника спросить, – догадался Капитан. – Умник!

– Я здесь, – появился в дверях робот. – С добрым утром.

– Ты уверен?

– В чём?

– Что оно доброе?

– Для меня утро всегда доброе, – индифферентно сообщил Умник.

– Действительно… Скажи, а где наши хозяева?

– И Вишня, – добавил Механик. – И Охотник.

– Гойты вчера отправились к себе, на корабль, – доложил Умник. – А госпожа Чрезвычайный посол сказала, что хочет воспользоваться случаем и побыть в своём естественном виде. Тут как раз неподалёку есть удобная полянка. Охотник тоже там. Сидит на траве и смотрит на госпожу Чрезвычайного посла. Я бы даже сказал э-э… созерцает. Весь в себе.

– Ага, – сказал Капитан с глубокомысленным видом. – А как гойты вчера себя э-э… чувствовали? То есть, я хочу спросить, все ли вчера было в порядке?

– Всё было вполне прилично, – сказала Вишня, входя в хижину. – Если вы это имеете в виду.

– Доброе утро! – нестройным хором поприветствовал лируллийку экипаж, с трудом поднимаясь на ноги.

– Доброе, – улыбнулась Вишня. – Как вы себя чувствуете?

– Ёлки, – сказал Оружейник. – У всех сегодня один и тот же вопрос.

– Пока не очень, – сказал Доктор и пошёл к выходу. – Но я сейчас вернусь с лекарством.

– Скажите, Вишня, – полюбопытствовал Капитан. – А лируллийцам знакомо похмелье?

– Конечно, – засмеялась Вишня. – Как и всем разумным, употребляющим алкоголь. – Хотя иногда тех, кто его употребляет, назвать разумными довольно трудно. Но оно, как мне кажется, у нас не столь тяжёлое, как у вас, гуманоидов. При прочих равных условиях.

– Это почему? – поинтересовался Оружейник.

– Земля лечит, – пояснила Вишня. – Точнее почва, земные соки. Похмелье мы испытываем, если забываем после употребления алкоголя врасти в землю. Желательно плодородную.

– Везёт некоторым, – вздохнул Оружейник. – Я тоже хочу врасти в почву. Соков земных попить, то, сё…

– Не ной, – сказал Механик. – У всех свои недостатки и достоинства.

– Да, – сказала Вишня. – Мы те, кто мы есть. И это прекрасно.

Вернулся Доктор с аптечкой, вкатил всем, кроме пришедшего до него за минуту Охотника, по уколу, и уже через десять минут экипаж «Пахаря» был готов к завтраку и дальнейшим активным действиям.

А действия не заставили себя особо ждать.

С десяток гойтов во главе с Нясой, словно богатыри во главе с дядькой Черномором, как раз вышли из моря (люди только что искупались и нежились на песочке в ожидании хозяев), когда Умник заметил на горизонте, в небе над морем, врага.

Восемь жахов атаковали стремительно и неотвратимо. Но не настолько стремительно, чтобы люди, Вишня и Умник не успели укрыться за броней «Мураша», а гойты снова нырнуть к своему кораблю.

Этот бой был совершенно не похож на тот, что экипаж «Пахаря» выдержал несколько дней назад. Во-первых, жахов было теперь ровно в восемь раз больше. А во-вторых, они явно поменяли тактику.

Трое из них подожгли лес на берегу так, что перед «Мурашом» встала сплошная стена горящих деревьев, и, расположившись полукругом, огнём своих лазеров не давали вездеходу уйти далеко от моря. Трое других повторяли тот же манёвр, но уже над самой кромкой берега (дважды Механик пытался скрыться под водой и дважды ему пришлось тормозить и бросать машину назад, чтобы не попасть под удар лазерного луча). Оставшиеся два врага кружили прямо над вездеходом и, судя по тому, как чувствовали себя люди и лируллийка, старались пробить броню каким-то иным оружием, напоминающим действие мощных парализаторов.

Броня пока выручала, но чувствовал экипаж себя, прямо скажем, хреново. Вишня и Штурман в результате потеряли сознание. Механик держался, как он сам потом выразился, исключительно на автоматизме и чувстве долга. Оружейник палил из бортовой плазменной пушки в белый свет, как в копеечку (жахи всё время умело маневрировали, так что в них и при хорошей реакции и точном прицеле было бы попасть крайне трудно, а уж в том полуобморочном состоянии, в котором находился Оружейник, – и подавно). Что касается Капитана и Доктора, то первый мучительно старался найти выход из создавшегося положения и время от времени отдавал команды, которые ни Механик, ни Оружейник выполнить были просто не в состоянии, а второй горько сожалел о том, что в аптечке «Мураша» нет препаратов, способных мгновенно и немедленно повысить сопротивляемость организма к действию незнакомого оружия и пытался, как мог привести в чувство Вишню и Штурмана.

Корабельный же робот Умник вместе с Охотником дважды порывались было выскочить из вездехода и отвлечь огонь на себя, но, получив резкий и недвусмысленный приказ Капитана оставаться на месте, притихли. При этом на обоих, казалось, неведомое оружие врага не действовало совершенно.

– Живыми взять хотят! – процедил сквозь зубы Механик, выворачивая до предела штурвал в очередной попытке прорвать огненное кольцо. – Что делать будем, Капитан?!

– Побеждать или помирать, – откликнулся Капитан. – Живыми лично я им не дамся! Попробуй в наглую.

– Пробовал уже. Нос прижгли так, что…. Они, гады, быстрее. И преимущество у них! Мы-то летать не можем – только прыгать. А прыгать бесполезно – манёвр потеряем, и они нас в воздухе тут же завалят!

– Есть один!! – завопил Оружейник, поворачивая к ним радостное, залитое потом и кровью (приложился в самом начале во время неожиданного и резкого рывка «Мураша» лбом к казённой части пушки и рассёк кожу) лицо. – Одним меньше, Капитан! Но мощность падает! Ещё пять минут в таком режиме, и пушка сдохнет!!

Капитан зло выругался.

И тут на выручку пришли гойты.

Прямо из-под воды, взметнув фонтан брызг и пены, в небо прыгнула машина с короткими крыльями и чудным хвостовым оперением, неуловимо напоминающая земные истребители середины XXI-го века и, стремительно набрав высоту, вступила в бой.

Ещё два жаха были сбиты ею в течение четырёх-пяти секунд.

Соотношение сил поменялось сразу в лучшую для союзников сторону, однако жахи, которых осталось пять, сдаваться и отступать явно не собирались. Они перестроились и продолжили бой. Теперь двое продолжали атаковать «Мураш», а трое завертели воздушную карусель с боевой машиной гойтов. Той удалось уничтожить сначала одного, а потом и второго противника, но третий жах, поймав гойтов на наборе высоты, всадил лазерный заряд-луч точно в хвостовое оперение. Истребитель гуманоидов-амфибий потерял управление, завалился на правое крыло, клюнул носом, и стал падать. Дважды хлопнула катапульта – экипаж вместе с креслами покинул гибнущую машину. И быть бы ему расстрелянному в воздухе, но к тому времени, успевшие несколько прийти в себя и Механик, и Оружейник (двое – не восемь), расправились со своими противниками, и Оружейник практически последним плазменным зарядом издыхающей на глазах пушки очень удачно попал изготовившемуся к нападению последнему жаху точно в брюхо и тот, кувыркаясь и растопырив лапы-отростки, рухнул в море. Это была чистая победа. Чистая и полная. Без потерь, если не считать таковыми потери в технике.

На совещание собрались, как только немного очухались.

Гойты пригласили людей к себе на корабль, стоящий на дне бухты, поскольку прибрежный лес продолжал гореть и потушить его не было никакой возможности. «Мураш», нырнув под воду и добравшись до корабля, был водворён в грузовой трюм, после чего людей, Вишню и Умника препроводили в круглую большую кают-компанию с куполообразным потолком.

Здесь, вероятно, собрались практически все гойты – тридцать четыре мужчины и женщины во главе с Нясом. Гости были усажены на почётные места за подковообразным столом, и Няса открыл, так сказать, военный совет.

– Итак, – начал он без всяких, обычных для людей предисловий, – если вчера мы ещё сомневались в том, следует ли нам немедленно принять участие в предлагаемой нашими гостями опасной экспедиции в подземелье к Золотому шару и собирались этот вопрос тщательно обсуждать, то сегодняшние события развеяли все наши сомнения. На Тайге объявилась общая и смертельная для всех разумных опасность. Эти жахи, как их называют люди… Мы не знаем, кто они такие и откуда взялись. Мы также не знаем сколько их и какие у них конечные цели. Но в любом случае их цели с нашими не совпадают. Не совпадают на столько, что жахи проявляют крайнюю агрессивность и активно нападают на нас. Сегодняшний бой до полного уничтожения врага показал, что следует исходить из самых худших предположений. А именно. Жахов много, себя они не жалеют и не оставят своих попыток нас уничтожить. И ничто не указывает на то, что эти попытки они впредь неоднократно не повторят.

Он сделал долгую паузу, переводя дыхание.

– Уничтожить или захватить в плен. – добавил Капитан, – И скорее даже второе гораздо для них предпочтительнее первого.

– Почему именно в плен? – спросил Няса.

– Мы просто ещё не успели вам рассказать. Сегодня они, если бы захотели, могли бы сжечь нас несколько раз. Но они этого не сделали. Жахи пытались нас парализовать, а лазерным огнём только отгоняли от горящего леса и моря, чтобы мы не смогли уйти. И, надо сказать, это им почти удалось. Спасла броня нашего вездехода и то, что вы очень вовремя пришли нам на подмогу и сбили двоих. Тогда только и начался бой на уничтожение. Когда они поняли, что иного выхода нет.

– Поняли… – Няса в задумчивости погладил свою совершенно гладкую голову. – Вы же говорите, что у них совершено нет мозга. Чем же им понимать? Или это то самое внешнее управление, о котором вы тоже упоминали?

Капитан пожал плечами:

– Всё возможно. Надо проверять.

– Да. Надо, – согласился Няса. – Мы, гойты, предварительно уже обменялись мнениями и решили, что мы вам поможем. Точнее, не только вам, но и себе. Совершенно ясно, что если мы останемся в стороне, то жахи рано или поздно доберутся до всех. В том числе и до нас. Плен или уничтожение – разницы нет. Возможно, первое гораздо хуже второго. А лучший способ защиты – это нападение, как говаривал один наш древний стратег.

– Надо же! – удивился вслух Оружейник. – У нас тоже был стратег, который так говорил. Слово в слово.

– Истина неизменна в любой точке вселенной, – улыбнулся Няса. – Итак, вот наше предложение. Надо атаковать с двух сторон сразу.

– А точнее? – спросил Капитан.

– Мы отвлечём жахов на себя и завяжем с ними бой – там, возле поселения Охотника. Возможно, уведём их подальше. Или, если они побегут, проникнем в тоннель и будем преследовать их под землёй. А вы на своём вездеходе подойдёте к Золотому шару с другой стороны, со стороны подземного озера. И тоже их атакуете. Таким образом в любом случае мы будем иметь преимущество. В первом случае значительная часть сил врага будет отвлечена на нас, и вам будет гораздо легче, а во втором…

– А во втором жахи попадут в клещи, запаникуют, и мы их всех перебьём, – удовлетворённо закончил Капитан.

– Или они нас, – вздохнул Оружейник. – Но это уже будет не важно. Все лучше, чем прятаться всю оставшуюся жизнь. Даже подумать об этом тошно.

– Вот именно, – сказал Механик. – Лично мне план нравится. Простой и эффективный.

– У меня есть вопрос, – сказала Вишня. – И Охотник, и вы, уважаемый Няса, говорили, что на Тайге мы – не единственные представители разумных рас галактики. Вроде бы даже где-то есть мои одичавшие сородичи, лируллийцы. Это так?

– Да, – подтвердил Няса. – Я вас понимаю. Но лируллийцы действительно одичали, их очень мало и они совершенно не идут на контакт. Вероятно, их далёкие предки попали на Тайгу слишком давно. Есть ещё разумные. Например, верды. Эти не успели окончательно одичать. Но их тоже совсем немного – они буквально борются с природой за выживание и, к тому же, находятся от нас очень далеко – на другом материке. В общем, если я правильно понял ваш вопрос, который вы не успели полностью задать, то кроме нас, находящихся здесь, помочь Тайге и всем разумным на ней некому. У остальных для борьбы с жахами нет ни соответствующих технических средств – то есть современного оружия, ни живой силы.

– А у нас, значит, живой силы завались, – пробормотал Штурман. – Просто девать некуда эту самую живую силу.

Зависла неловкая пауза.

– Живой силы у нас мало, – спокойно ответил Няса, помедлив. – И я сам прекрасно знаю, насколько бесценна жизнь любого разумного индивидуума во вселенной. Но хочу напомнить, что вы, люди, выдержали уже два боя с врагом и оба раза добились победы. И на сегодняшний день являетесь самой опытной и обученной вооружённой силой на Тайге в борьбе с жахами. Мы тоже участвовали в одном бое и тоже одержали победу, хоть и потеряли самолёт. А главное, что ни мы, ни вы не исчерпали наших технических и энергетических ресурсов, а также решимости. Теперь представим себе, что получится, если мы начнём искать и обучать союзников?

– Получится, что мы понапрасну потеряем время и упустим момент, когда победа ещё очень и очень возможна, – сказала Вишня.

– Ну был не прав, – признал Штурман и покраснел. – Приношу свои извинения за необдуманные слова.

– Хорошо, – сказал Капитан. – Какие будут ещё мнения?

– А как вы предполагаете перебраться к моей деревне? – спросил Охотник. – Перегоните корабль?

– Нет, – ответил Няса. – В таком деле главное – скрытность и неожиданность. А если мы поднимем корабль, то немедленно себя обнаружим. Опять же, мы не знаем точных сил противника и его возможностей и рисковать всем кораблём было бы глупо – вдруг судьба ещё даст нам возможность вернуться на родину? И на чём тогда мы полетим? Нет, предлагается следующее. У нас на борту имеется одна машина, подобная вашему «Мурашу». Только больше размером. Это вездеход, способный, как вы сами понимаете, передвигаться не только под водой, но и по суше. Правда, у него довольно слабое вооружение, но наши инженеры уже придумали, как его значительно усилить. Вездеход этот может без особого труда взять на борт десять гойтов в скафандрах высшей защиты, а также с оружием и полным снаряжением для подобной экспедиции. Организуем десант. Наши вездеходы по дну реки скрытно добираются к посёлку Охотника, после чего…

Эпизод седьмой 

Репортёрский хлеб нелёгок (впрочем, как и хлеб любого трудящегося человека), но хорош, в частности, тем, что добывая его, ты встречаешься с массой людей, с которыми ты никогда бы не встретился в обыденной жизни и становишься участником большого количества разнообразнейших событий, которые также, скорее всего, прошли бы мимо тебя, избери ты иную профессию. Если же репортёр не просто передаёт информацию, так сказать, с места действия, а ещё и пытается её время от времени анализировать (хотя бы для себя лично) да ещё и оценивает людей, с которыми его сталкивает работа, то он волей-неволей получает бесценный жизненный опыт. Опыт, который практически безошибочно подсказывает ему как поступить в той или иной затруднительной ситуации. Впрочем, ошибки не исключаются. Вот и сейчас, не успел, наверное, папа мальчика Кости по имени Михаил вместе со своим телохранителем Димой спуститься на лифте к подъезду, как я сообразил, что до сих пор не знаю фамилии этого самого Миши. Ошибка почти непростительная для репортёра отдела происшествий весьма уважаемой и влиятельной газеты. Впрочем, легко исправимая.

Следующие два с половиной часа ушли у меня на сбор информации. И эта информация меня никак не порадовала.

Игорный бизнес (около 65% московских казино плюс ещё полтора десятка в самых населённых и богатых регионах страны). Проституция (не уличная – подпольные бордели высшего класса и девочки по вызову. Тоже высшего класса). Наркотики (по слухам, господа, исключительно по слухам!). Прикормка депутатов, префектов, глав районных управ и милиции (опять же, разумеется, по слухам). Финансирование сомнительных с точки зрения закона и просто человеческой морали проектов и предприятий. Ну и ещё куча всякой дряни по мелочам. В общем, традиционный набор джентльмена удачи. Но только очень крупного джентльмена и очень крупной удачи. М-да, прав был друг Витька – не обошла меня вниманием организованная преступность….

Так. И что нам подсказывает в данной затруднительной ситуации наш репортёрский и просто жизненный опыт? А подсказывает он нам, к сожалению, то, что ребятки эти, раз прицепившись, уже не отстанут. Уж кто-кто, а они, действительно, хорошо знают какое полезное применение найти моим способностям. Человек, умеющий мгновенно и незаметно перемещаться на любые расстояния и преодолевать любые стены и преграды – золотое дно для преступников. Даже для преступников такого высокого полёта как Михаил. Вернее, особенно для них. Потому что денег и власти для того, кто хоть однажды распробовал их вкус, как известно, много никогда не бывает. Но что же делать…. Решительно и безоговорочно отказаться? Можно, конечно, но тогда сразу встанет остро вопрос безопасности родных и близких. Да и собственной, честно говоря, тоже. Конечно, физически меня заставить сделать для них что либо невозможно, но, вот, просто тихо убрать в назидание, так сказать, остальным (пусть знают, что отказываться от сделанного по-хорошему предложения нельзя, если хочешь остаться в живых) – это легко. Ну, не то чтобы очень уж легко, но возможно. Снайпер на соседней крыше – и все дела. Конечно, если часто менять города и страны, то вряд ли достанут, но жизнь вечного беглеца – это не жизнь, а именно вечное бегство.

Так что же, соглашаться?

Тоже нельзя. Знаю я эту публику. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Один раз согласишься – потом всю жизнь не отцепишься. И не отмоешься. Так и будешь до смерти у них на побегушках. То подай, это принеси. Деньги, конечно, будут. И хорошие деньги. Но на фиг они при таких условиях нужны? Нет. С души воротит. Извините, не могу и не хочу.

Так что же тогда?

Может, убежать в прошлое?

Самому. Прямо сейчас – взять и смыться в царское, например, время. В начало двадцатого века или в конец девятнадцатого. Там-то уж точно не найдут. Но ведь не выдержу – вернусь узнать, как мама, сестра, Маша, Витька… И если с ними что-то нехорошее без меня случится…. Взять их с собой? Так ведь не согласятся и правильно сделают. Прошлое заманчиво только в книгах и в кино, а на деле…. Трудно, знаете ли, жить без горячей воды, тёплого туалета, электричества, телевизора, компьютера, мобильного и просто телефона, автомобиля, самолёта и ещё тысяч и тысяч прочих удобств и мелочей. Я уже не говорю, что это даже не эммиграция, в которой всегда есть шанс встретить на чужбине хорошего знакомого – там старых знакомых и друзей знакомых не может быть по определению. Да и прошлое наше, как таковое… не сахар, прямо скажем. То революция, то война, то снова революция. Коллективизация, индустриализация, уничтожение врагов народа. Сплошная кровь. Но вообще, это мысль. На самый, так сказать, крайний случай – сойдёт. Не обязательно ведь в российское прошлое бежать, верно? Например, Соединённые Штаты Америки конца девятнадцатого – начала двадцатого века меня вполне бы устроили. Полная свобода предпринимательства, ближайшая война – за океаном и до неё полтора десятка лет, а сухой закон примут, насколько я помню, только в 1919 – м. Опять же, что мне до того сухого закона? Смешно. И про золото на Аляске я знаю, и много про что ещё. Если как следует подготовиться, литературу почитать, биржевые сводки того времени посмотреть или, например, те же результаты спортивных матчей (зря, что ли, я в своё время несколько раз смотрел знаменитый фильм «Назад в будущее»!), то можно вполне неплохо прожить, не нуждаясь практически ни в чём. Конечно, всё равно будет очень скучно. Жить и все знать о том, что будет дальше… Нет, действительно, этот вариант приемлем только на самый крайний случай. Чтобы уж точно быть уверенным – не достанут.

Н-да, но я замечтался. На самом деле куда ни кинь – везде клин. Что ж, остаётся только одно – идти под защиту родного государства. Оно хоть тоже и бандитское во многом, но ведь не настолько же… Опять же, как известно, можно утешить себя тем, что период первичного накопления капитала всегда связан с беспредельным криминалам и это – рано или поздно – пройдёт. Да и люблю я родину, не смотря ни на что. А вот бандитов, наоборот, не люблю. Не знаю, почему. Мама, наверное, так воспитала. Кстати, о маме. Свинья ты, Лёня, и больше никто. За всё это время первый раз в голову мысль пришла, что можно и нужно родной город навестить. Маму, сестру, друзей немногих оставшихся. Тем более, что отпуск и денег за билет на паровоз или самолёт платить не надо…

И тут мои размышления прервал звонок в дверь.

Так. Очень интересно. И кто это? По законам жанра должны быть какие-нибудь конкуренты папы мальчика Кости. Со своим, как вы понимаете, предложением, от которого трудно отказаться. Что ж, это было бы смешно. Жене скажу, что пошёл к любовнице, любовнице, что встречаюсь с женой, а сам – в библиотеку, и заниматься, заниматься…

Я загасил сгоревший до фильтра окурок в пепельнице и пошёл к входной двери.

– Кто там? – спросил, машинально прижимаясь к стенке. Раз уж мою тайну раскрыли, то лишний раз поберечься не мешает, – кто знает, что на уме тех, кто по ту сторону двери, сработанной из деревянного каркаса и двух кусков фанеры (давно хотел железную поставить, но все как-то руки не доходили), легко пробиваемой насквозь, пожалуй, даже из малокалиберного спортивного «марголина», не говоря уже о боевом огнестрельном оружии.

– Врать не будем – ФСБ! – ответил чей-то весёлый молодой голос. – Вам привет от Саши Ковригина. Откройте, пожалуйста, Лёня, дело не терпит отлагательства, и никто, кроме вас, не в силах помочь.

Я молча думал.

Что-то частенько мне сегодня передают приветы от Саши Ковригина…. Чёрт, опять проблема выбора. И так всю жизнь.

– Откройте, Леонид, – сказал другой голос. Старше, ниже и серьёзнее. – Нас только двое. Я и мой напарник. Не бойтесь. Там, на Ростовской АЭС, вы ведь не боялись, верно?

При чём здесь Ростовская АЭС, подумал я. Совершенно разные вещи – ситуация там и то, что происходит сейчас и здесь. Ладно, хрен с ними. Сам же решил, что бегать – не годиться, не стоит такая жизнь гроша ломаного. А раз не бегать – значит, надо открывать. Исчезнуть, если что, всегда успею.

– Сейчас открою, – сказал я. – Оденусь только. Вы меня с постели подняли.

Я прошёл в комнату и, сбросив халат, быстро оделся. Носки, рубашка, джинсы. Сунул в один задний карман пачку долларов, (вдруг действительно срочно исчезнуть придётся), обулся в старые растоптанные мокасины (обувь уличная, но вполне сойдёт за домашние тапочки) и пошёл открывать нежданным гостям дверь.

Их действительно за порогом оказалось двое. Один молодой, второй постарше. Один (тот, что постарше) высокий – выше меня, второй пониже. Один – молодой – улыбчивый, широкоплечий и круглолицый, чем-то напоминающий известного актёра кино Галкина, и одет в джинсы, майку и коричневую лёгкую куртку. Второй – абсолютно серьёзный и даже где-то хмурый, не похож ни на кого из известных актёров и одет в строгий тёмно-серый костюм и галстук.

– Можно войти? – осведомился серьёзный.

– Входите, – я вздохнул. – Раз уж пришли.

Они вошли, и я провёл их на кухню.

– Чай, кофе? – второй раз за это утро спросил я.

– Чай, – одновременно выбрали гости.

Я налил всем чаю (самому тоже – кофе уже не лез) и сел.

– Итак, – спросил, закуривая, – чем обязан?

– Леонид Владимирович, – сказал молодой. – Меня зовут Валерий, можно просто Валера, а это мой напарник Григорий. Времени мало, поэтому мы не будем ходить вокруг да около. Дело в том, что нам стало известно о ваших э-э… новых способностях. Не отрицайте, не надо. Да мы и не за этим пришли. Главное, что мы знаем и знаем совершенно точно. Опять же и нельзя долго хранить подобную тайну – рано или поздно она всё равно бы стала известна. А если учесть, что вы и не были слишком уж осторожны, то… сами понимаете. И ещё. Нам, ФСБ, от вас ничего не нужно. То есть, мы бы с радостью вас использовали, но только с вашего добровольного согласия. Точнее даже по вашему доброму желанию. Но такого желания, как я понимаю, вы не испытываете. Ведь не испытываете?

Я подтвердил, что не испытываю.

– Ну вот, – кивнул он. – Живите, как хотите, пишите свои статьи, путешествуйте по миру или занимайтесь другими делами. Ради бога. Лишь бы они не вредили родине. Но случилось так, что вы сейчас нужны именно родине, и мы от её лица просим вас помочь.

Он замолчал, и они оба стали ждать моего ответа.

Я молчал тоже. Мочал и думал. Прямо не утро, а экзамен какой-то. На проверку мыслительных способностей Житинева Леонида Владимировича. Впрочем, думал я недолго. Как-то сразу понял, что упираться бессмысленно и надо идти на сотрудничество. Тем более, что каких-то десять минут назад и сам приходил к выводу, что нужно сдаваться родному государству. А оно – вот оно, тут как тут. Опять же хорошо то, что не я к ним пришёл, а они ко мне. Интересно, знают ли они о недавнем визите Михаила?

– Незадолго до вас ко мне приходил Михаил… – я назвал фамилию. – Вы знали об этом?

Они переглянулись.

– Чего он хотел? – спросил хмурый Григорий.

– Знали или нет?

– Нет. Мы за вами не следим.

– Откуда же вам тогда было известно, что я дома? Никогда не поверю, что зашли наугад.

– Есть масса способов установить это и без слежки, – Григорий пожал плечами. – Он хотел, чтобы вы на него работали?

– Да, – сказал я. – Но я этого не хочу.

– Он вам угрожал?

– Напрямую – нет. Но я подозреваю, что, если не соглашусь, у меня могут быть крупные неприятности.

– Хорошо, что вы нам об этом сообщили, – улыбнулся Валера. – Теперь это наша забота. Разумеется, если вы захотите нам помочь. И даже, повторяю, не нам, а людям, которые попали в беду.

– И здесь шантаж… – пробормотал я.

– Ни в коем случае! – запротестовал Валера. – Просто есть такое понятие, как статус человека. Особенно у нас, в России. Не мне вам объяснять, Лёня. Одно дело защитить просто гражданина и совсем другое – гражданина, которого родина просит об оказании серьёзной услуги. Звучит цинично, понимаю, но такова жизнь.

– То есть я могу на вас рассчитывать? Не получится так, что я пойду навстречу, как вы говорите, родине, а родина в вашем лице от меня отвернётся в тот самый момент, когда помощь потребуется уже мне?

– Обижаете, Леонид Вла…

– Бросьте, – махнул я рукой. – Вам привести примеры? К сожалению, их слишком много. Слишком часто наша родина, а точнее, якобы, представляющая её интересы ваша контора платила чёрной неблагодарностью за добро. Увы. Но я рискну. Рискну и поверю. Может быть, я ошибаюсь и ошибаюсь жестоко, но поверю.

– Вы не ошибаетесь, – твёрдо сказал Григорий.

– Тогда рассказывайте, – предложил я и снова потянулся к сигарете. – Я, конечно, не доктор Айболит, но, если смогу – помогу.

Хочется прерваться. То ли для себя, то ли для неизвестного мне читателя (неизвестно также, будет ли он вообще когда-нибудь, читатель, у этой рукописи). Перечитывая написанное, я понимаю, что получаются не мемуары, а нечто вроде романа, художественного произведения. Впрочем, так я и задумывал в самом начале. Но возникает вопрос. Если когда-нибудь эти записки всё же увидят свет… Ведь чуть ли не двести лет прошло от тех событий, что я здесь описываю, до сегодняшнего дня Земли! Поймёт ли современный житель нашей планеты или – не будем брать так широко – просто современный русский человек эти записки? Отзовётся ли на них его сердце? Или они будут интересны лишь немногим специалистам-историкам, изучающим период развития человечества в конце двадцатого – начале двадцать первого веков? Вот оно, пресловутое авторское честолюбие! А, может, я просто и сам не знаю, чего хочу? Если писательской славы и признания, то нужно возвращаться на Землю навсегда, заканчивать рукопись, нести её в издательство и следить за тем, примет ли книгу читатель. Но я не могу жить на Земле постоянно. Я давно отравлен бродяжничеством по временам и пространствам. Я слишком много знаю и слишком долго живу, чтобы принять судьбу обычного человека. Пробовал уже – не получилось. Раскрыть инкогнито и признаться, что Человек-Т – это не миф и не легенда, а вполне реальное человеческое существо? Да, конечно, на Земле сейчас уже не те жестокие порядки, что были в пору моей молодости. Практически исчезли войны (мелкие и крайне редкие вооружённые межэтнические и религиозные стычки – не в счёт), поутихли в своих амбициях крупные дельцы и политики, подросли в цивилизационном отношении обычные граждане. И вообще, Земля состарилась и поскучнела. Космос же молод, велик, богат и вполне доступен. Чего же делить на планете-матери, если всё, что нужно, можно взять за её пределами? Но я уже, наверное, привык жить вне Земли. Так старый холостяк отвергает саму возможность женитьбы на любимой женщине из-за того, что не в силах поменять сложившийся годами и десятилетиями образ жизни. Вот и я, наверное, не могу. Или устал. Или боюсь. Или просто не знаю, что мне делать дальше и как дальше жить. Прошлое известно, будущее предсказуемо, настоящее неуютно. Господи, я стольким помог в этой жизни, но кто поможет мне…

– Значит так, – сказал Валера и впервые за всё время нашего общения с его губ сошла неизменная полуулыбка. – На Международной комической станции «Альфа» сегодня ночью случилась беда. Вы новости утром смотрели?

– Нет, – покачал я головой. – Когда бы? Сначала господин мафиози пришёл, потом вы…

– Ваш брат-журналист во всех информационных мировых агентствах, газетах, на телевидении и прочих средствах массовой информации уже в курсе, – он посмотрел на часы. – Без трёх двенадцать. Можно включить телевизор, и вы все узнаете. А мы потом дополним.

Я протянул руку, взял со стола пульт и включил свой древний южнокорейский «Дэо», стоящий на холодильнике.

Да, такая новость действительно должна была стоять на первом месте во всех информационных блоках. Она и стояла.

Как сообщила симпатичнейшая дикторша Первого канала, сегодня в ноль часов одиннадцать минут с МКС «Альфа» неожиданно была прервана связь. Последними словами космонавтов, которые услышали на Земле, были слова командира российско-американского экипажа Руслана Уланова: «Это метеоритная атака! В нас попали! Пожар на борту! Срочно…» И всё. С тех пор ни одна из многочисленных попыток связаться с МКС не принесла успеха. Судя по всему, станция частично разрушена… живы или нет трое российских космонавтов и четверо американских астронавтов… если живы, то сколько они ещё могут продержаться в условиях… хватит ли предположительно оставшихся ресурсов жизнеобеспечения станции до прихода спасательной экспедиции… сможет стартовать с мыса Каннаверал на американском «челноке» не раньше, чем через трое суток… земляне с тревогой и надеждой смотрят в небо, где сейчас, возможно, борются за жизнь семь человек, посланных своими странами в космос ради нужд и чаяний всего человечества… комментарии специалистов…

– Всё ясно, – я выключил телевизор. – Точной информации мало, эмоций много. Что там случилось на самом деле?

– Вы будете смеяться, – у Валеры откуда-то прорезался совершенно неуместный пародийно-одесский акцент, – но это, действительно, судя по всему, метеоритная атака. Я понимаю, что звучит одновременно банально и невероятно, но других более-менее приемлемых версий на данный момент не существует. Вероятность подобного, ноль целых ноль, ноль, ноль… В общем, очень маленькая вероятность. Но ни нам, ни американцам от этого не легче. Там сейчас гибнут люди, и людей надо спасать. Сначала людей, а уж потом, если получится, и станцию.

– Что это вдруг наше государство так озаботилось о людях? – не удержался я. – Подумаешь, одним космонавтом больше, одним меньше…

– Зря вы так, – с едва заметной укоризной вмешался высокий Григорий. – Вы же можете помочь. Неужели допустите, чтобы они умерли?

– Может, они уже давно умерли, – пробормотал я. – Впрочем, извините. Давайте конкретно. Что вы предлагаете?

– Мы предлагаем вам самому отправиться на станцию и посмотреть, что там случилось. Если космонавты живы, то, судя по обстановке, надо или помочь им восстановить связь и наиболее важные узлы, чтобы они смогли принять дежурный «шаттл» или наш «Союз» или, если все совсем плохо, эвакуировать их на Землю. Насколько нам известно, вы вполне способны это сделать.

– Рад, что хоть кому-то это известно, – усмехнулся я.

– То есть? – изящно приподнял бровь весёлый чекист Валера.

– Я вообще не знаю, могу ли я перемещаться в космосе. В пределах Земли – пожалуйста. И даже одного человека, как вы знаете, могу с собой прихватить за раз. Но вот космос… Не знаю, не пробовал.

– Отлично. Заодно и попробуете. Но надо торопиться, Лёня, время уходит… Машина внизу. Сейчас мы с вами спускаемся на улицу и мчимся в Звёздный городок. Там уже все нужные специалисты предупреждены и нас ждут. Они введут вас в курс дела, научат пользоваться скафандром… ну и всё прочее. Вы готовы?

– Не совсем, но это малосущественно. Поехали.

Машина фэсбэшников – тёмно-зелёный «Форд Скорпио» (по виду трёхлетка, не старше) был оборудован и проблесковым маячком, и сиреной, а севший за руль Григорий крутить баранку и жать на педали умел вполне профессионально, и поэтому мы долетели до Звёздного городка меньше чем за час…

Нас, действительно, ждали.

В большом зале без окон, куда меня и моих спутников ввели двое сопровождающих местных охранника, собралось, наверное, человек восемь. Все в белых халатах и очень серьёзного вида. Сам зал производил впечатление полной стерильности – настолько там всё блестело и отсвечивало чистыми отполированными плоскостями стен, незнакомых приборов, экранов, пола и потолка.

Впрочем, я плохо рассмотрел окружающую меня обстановку, – моё внимание сразу же привлёк космический скафандр, закреплённый на специальной стойке возле левой – от входа в зал – стены.

Да, крепко иногда въедаются в человека мальчишеские мечты….

Отец мне рассказывал, что во времена его детства, которые пришлись на начало шестидесятых годов прошлого века, все мальчишки без исключения хотели быть космонавтами. Оно и понятно, – когда пределы Земли впервые покинул первый человек – Гагарин, отцу исполнилось девять лет. Он умер, когда мне тоже исполнилось девять. В то время эйфория по поводу покорения (слово-то какое – «покорение», а?! Впрочем, тогда мы покоряли всё, до чего только могли дотянуться: тайгу, вечную мерзлоту, пустыни, горы, океаны) космоса несколько в значительной степени прошла. Но и мальчишкам моего поколения всё-таки досталась изрядная доля той самой первой, ещё ничем не замутнённой космической романтики. В конечном счёте все это большей частью выливалось в чтение запоем любой попавшейся в руки фантастики и научно-популярной литературы на заветную тему (тем, кто никогда не испытывал книжного голода, никогда этого не понять в полной мере) – и уж в крайнем случае попытками поступить в лётное училище. Самое смешное, что один из моих школьных друзей всё-таки почти исполнил детскую мечту. В космонавты он, правда, пока ещё не попал, но стал очень – по слухам – неплохим лётчиком-испытателем.

Да, скафандр внушал уважение.

Было в нём что-то такое, что сразу становилось ясно, – в этот предмет лучшие умы страны вложили все свои знания и умения, все своё вдохновение и изобретательность, весь свой энтузиазм и терпение. Белый, с ярко-красным поясом и лампасами, с откинутой на спине системой жизнеобеспечения, он словно приглашал войти внутрь себя: не бойся, мол, я надёжный, со мной не страшно, я все выдержу и от всего уберегу.

Ну, может, и не от всего, но от многого, подумал я и сразу почувствовал, что страх мой и неуверенность улетучились куда-то безвозвратно, а на их место пришла спокойная ясность цели и сдержанный кураж.

– Здравствуйте, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь и, махнув рукой в сторону скафандра, осведомился. – «Орлан-М», если не ошибаюсь?

– Здравствуйте, – вперёд шагнул седоватый мужчина лет сорока пяти с худощавым, изрезанным глубокими, но редкими морщинами лицом. – Да, это «Орлан-М». Вы с ним знакомы?

– Отнюдь. Просто я интересуюсь космонавтикой в меру сил и свободного времени. Да и профессия обязывает знать понемногу обо всём.

– Да, – кивнул седоватый. – Вы ведь журналист, как мне сказали?

– Именно, – теперь пришёл мой черёд кивать. – меня зовут Леонид. Леонид Житинев, к вашим услугам. Простите, с кем имею честь?

– Сергей Вадимович, – едва заметно усмехнулся седоватый и протянул руку. – Сергей Вадимович Давыденко. В некотором роде начальник всего этого бардака.

Мы пожали друг другу руки, и Сергей Вадимович представил мне остальных.

Всех имён я сразу не запомнил, справедливо полагая, что внимание и память в самое ближайшее время нужно будет тратить на совершенно другое. И оказался прав.

– Нам сказали, Леонид, что вы обладаете некими феноменальными способностями, – сразу взял быка за рога господин Давыденко, – которые могли бы существенно помочь в преодолении возникших трудностей. Это так?

– Насчёт помочь пока не знаю. А способности… да, обладаю.

– Может быть, вы нам продемонстрируете? – предложил он. – не сочтите за проявление недоверия, но, сами понимаете, мы, учёные и инженеры, привыкли доверять только фактам. Не в обиду доблестным представителем службы плаща и кинжала будь сказано, – и он покосился на стоящих неподалёку Валеру и Григория.

Валера весело фыркнул, Григорий же только перенёс тяжесть тела с одной ноги на другую и продолжал взирать на окружающее с самым невозмутимым видом.

– Продемонстрировать… Что ж, можно и продемонстрировать.

Я огляделся.

Как бы это поэффектней…

Небольшое, уже до автоматизма отработанное за все эти дни усилие, и я оказался за дверями зала. В коридоре.

Он, к счастью, оказался пуст, и я, помедлив пару секунд, распахнул дверь и вернулся к совершенно ошарашенному обществу.

– Ловко, – озадаченно погладил бритый подбородок Сергей Вадимович. – То есть, я хотел сказать… Фу-ты, черт, даже как-то и слов подобрать не могу. Вы что же, на любое расстояние так умеете?

Я вкратце поведал о своих путешествиях на озеро Лох-Несс в Париж, Сан-Франциско и десятки иных мест на планете. О том, что мне удалось побывать в таёжном посёлке 1974 года и Москве 1912-го, я благоразумно промолчал. Незачем это им знать – пусть хоть какие-то козыри на руках останутся. Валера, конечно, со своим напарником Григорием и вышестоящим начальством наверняка что-то подозревают (если уж следили, то факт взятия мною напрокат костюма начала прошлого века наверняка не упустили). Но одно дело – подозревать и совершенно другое – знать точно. Нет, не признаюсь. Пусть хоть с ножом к горлу пристают. Скажу, что решил провести эксперимент. Неудачно. И хватит с них. Пока во всяком случае.

– Что ж, глазам своим я пока доверяю, – сказал Сергей Вадимович, выслушав мой рассказ. – Очень бы хотелось с вами поработать с вами. Потом, разумеется, потом. И с вашего согласия, конечно. Всё это звучит настолько феноменально, что… Но сейчас у нас очень мало времени. Станция, скорее всего, частично разрушена, и мы не знаем, живы ли космонавты. Скажите, вы готовы туда отправиться?

– Да, готов. Только не совсем понимаю, каким образом. Видите ли, дело в том, что мне для того, чтобы попасть в определённое место, надо или очень хорошо его представлять или наблюдать, так сказать, визуально. Помните, я говорил, что пользовался в своих путешествиях веб-камерами? Потому и пользовался, что они показывают окружающую их местность в режиме реального времени. Будь это запись, ничего бы не вышло. Вы можете показать мне станцию или то, что от неё осталось в режиме реального времени?

– Можем, – кивнул Сергей Вадимович. – Как раз это мы можем. Не прямо сейчас, но через… – он посмотрел на часы, – пять часов и десять минут покажем. Наш спутник пройдёт над «Альфой» по более высокой орбите. На нём достаточно хорошая аппаратура, и он вполне управляем. Слава Богу, пока не все достижения мы растеряли и продали ни за грош…. А то, что вы нам поведали – впечатляет. Очень впечатляет… Впечатляет и захватывает. Но все – потом. Перед нами стоит очень трудная задача, коллеги, – обратился он к окружающим. – Меньше чем за пять часов научить совершенно неподготовленного человека пользоваться космическим скафандром «Орлан-М» и вбить ему в голову хотя бы самые основные сведения о Международной космической станции «Альфа». Я не знаю… – он обернулся к Валере и Григорию. – В принципе вы можете пока где-нибудь погулять, а мы, когда закончим…

– Мы на службе, Сергей Вадимович, – мягко перебил Давыденко Валера. – И обязаны за всем проследить. Это во-первых. Ну, а во-вторых, нам просто интересно. Не каждый день случается узнать как пользоваться космическим скафандром! Не правда ли, Гриша?

Гриша молча наклонил голову.

– Хорошо, – согласился Сергей Вадимович. – Как вам будет угодно. Итак, дорогой Леонид, сначала краткая лекция. Прошу вас, Виталий Анатольевич.

Виталий Анатольевич, чуть выше среднего роста густоволосый и рыжеватый и ещё относительно молодой человек, откашлялся и, подойдя к скафандру, заговорил быстро и чётко.

Оказывается скафандр, в котором мне предстояло через пять часов предпринять попытку спасения экипажа МКС, являлся модификацией знаменитого скафандра «Орлан-М», которым пользовались в своё время экипажи легендарной станции «Мир». А тот, в свою очередь, был модификацией скафандра «Орлан – ДМА».

– Впрочем, эти подробности вам ни к чему, – вовремя сообразил и прервал сам себя Виталий Анатольевич. – А вот основные параметры знать, пожалуй, необходимо.

И я узнал, что основные параметры «моего» скафандра – те же, что и у «мировского» «Орлана-М»: рабочее давление внутри скафандра – 0.4 атм, атмосфера – кислородная. В костюме водяного охлаждения, надеваемом космонавтом (в данном случае – мной) на тело, температура может регулироваться в интервале 8-25°С, температура вентилирующего газа 15-20°С. Для удаления углекислого газа используется литиевый поглотительный патрон ЛП-9 – это даёт возможность находиться в скафандре в течение 9 часов. В теменной части шлема расположен иллюминатор, что увеличивает площадь обзора. Кроме того, шлем снабжён опускаемым противосолнечным фильтром. Для работы в тени на шлеме имеются светильники.

Данный «Орлан-М», который специально предназначен для работы на МКС и в открытом космосе, не надевают – в него входят сзади, со спины, через отверстие, образуемое при откидывании системы жизнеобеспечения, и в этом скафандре могут работать люди ростом от 165 до 190 см. То есть мои метр восемьдесят два легко в него влезут. Причём женщины-космонавты, оказывается, также испытывали скафандр, и представительницы прекрасного пола, даже довольно хрупкого сложения, нашли его весьма удобным для работы. В местах сгибов рук и ног (плечи, локти, колени) стоят гермоподшипники; перчатки – съёмные и изготавливаются индивидуально (мне, разумеется, в силу известных причин, придётся пользоваться теми перчатками, что есть). Для «продувки» ушей при изменении давления в скафандре имеется специальное устройство Вальсальва, которое можно использовать и для почёсывания носа, где при длительной непрерывной работе возможно скапливание пота. Ведь дотронуться рукой до лица в скафандре невозможно.

Вес «Орлана-М» – 110 кг, и все основные его системы дублированы: гермооболочки, вентиляторы, водяные насосы, регуляторы давления, радиопередатчики, имеется запасной аварийный кислородный баллон, кираса и шлем дублированы резиной, стекло шлема двойное…[4]

Лекция Виталия Анатольевича была короткой, но ёмкой. И ещё она была эмоциональной. Чувствовалось, что человек знает и любит предмет, о котором говорит. И если до его рассказа я всё же испытывал некие сомнения и опаску, то после немедленно готов был отправится внутри этого чуда человеческого гения чуть ли не в любую точку вселенной.

Преувеличиваю, конечно, но что-то подобное я действительно тогда чувствовал. Эдакий щенячий энтузиазм пополам с мальчишеско-романтическим восторгом. Впрочем, людей-то всё равно надо было спасать, верно?

А затем восторг кончился и начался адский труд.

Вы когда-нибудь пробовали научиться за четыре часа вполне прилично водить автомобиль?

Так вот, смею вас уверить, что пользоваться скафандром гораздо сложнее. То есть не просто в нём находиться и, дыша кислородной смесью из баллонов, индифферентно наблюдать за окружающей действительностью, а совершать различные действия. Активно шевелить руками и ногами, включать и выключать всевозможные полезные, а зачастую и жизненно необходимые устройства, говорить с находящимися по ту сторону гермошлема людьми по радио…

А ведь ещё нужно было оставить время для ознакомления с самой станцией!

В общем, к началу пятого часа я был полностью выжат. И физически, и умственно, и эмоционально.

– Все, – скомандовал Сергей Вадимович, когда меня в очередной раз извлекли из скафандра и бережно усадили на ближайший стул. До связи со спутником осталось шестьдесят две минуты. Двадцать минут вам на отдых, потом примете лёгкий стимулятор, вкратце познакомитесь со схемой станции и – вперёд. Что успели, то успели. Дальше вас натаскивать нет смысла – в таком темпе, что мы взяли предел восприимчивости наступает гораздо быстрее. Сами-то как себя чувствуете.

Я объяснил в двух словах как себя чувствую.

– Понятно, – хмыкнул он. – Запомните главное. Никакого геройства и никакой излишней спешки и суеты. При малейшей опасности тут же возвращайтесь назад. Но очень желательно всё-таки выяснить, что там происходит.

– В общем, как в армии, – пробормотал я. – Иди сюда – стой там.

– Что?

– Нет, ничего, всё в порядке. Не волнуйтесь, Сергей Вадимович. Главное – суметь переместиться к станции, а всё остальное тогда получится тоже. Вы ведь гарантируете абсолютную надёжность скафандра?

– Абсолютные гарантии сами знаете кто только может давать. Но в человеческих пределах – да, гарантирую.

– И то хорошо. Будем надеется, что сила, ведающая тем, что находится за человеческими пределами, сегодня на нашей стороне.

Оставшийся час пролетел, словно электричка мимо полустанка.

Напрягая остатки внимания, я постарался как можно чётче запечатлеть в памяти схему МКС и уяснить где именно могут быть люди.

– Перед тем, как связь оборвалась, – втолковывал мне Сергей Вадимович, тыча курсором в схему на большом плоском экране монитора, – все находились здесь, в Service Мodule «ЗВЕЗДА» – это служебный модуль, обеспечивающий коррекцию орбиты станции на всех этапах её развёртывания, ориентацию в пространстве и постоянную работу экипажа. Вот он, с краю, видите? К нему ещё «Прогресс» пристыкован.

Я видел. Service Мodule «ЗВЕЗДА» (именно так было указано на схеме) и формой и цветом напоминал учебную гранату весом 400 г., которую, помнится, мы бросали на курсах молодого бойца.

– Теоретически да и практически, – продолжал Сергей Вадимович, поглядывая на часы, – в случае разрушения или крупного повреждения «Звезды» люди могли перебраться вот сюда, в DC «Enterprise» – российскo-американский модуль. Видите, он пристыкован как бы сверху, под углом в 90 градусов? Или дальше, через FGB «ЗАРЯ» – функционально-грузовой блок, обеспечивающий стыковку и сборку, в LAB «DESTINY»– американский лабораторный модуль или в НАВ – модуль для размещения экипажа в американском сегменте… В общем, они могут быть практически где угодно…

– Хорошо, – перебил его я. – А как я попаду внутрь?

– Сейчас я покажу вам интерьеры основных модулей. Постарайтесь запомнить. В крайнем случае, если что-то забудете, вернётесь назад и освежите память. Насколько я понял, вам достаточно один раз побывать на месте, чтобы потом вернуться туда без проблем?

– До сих пор было так.

– Ну и отлично.

Нет, никогда тому, кто не побывал на орбите, не понять всей захватывающей красоты Земли, величия космоса да и, в конце концов, самого себя и всего человечества. Хотя, возможно, что я и ошибаюсь.

В первую минуту, а, возможно, и дольше я вообще не мог думать о поставленной передо мной задаче, потому что единственная задача, которую мне нужно было немедленно решить, была совершенно иной. А именно. Как справиться с хлынувшими внутрь меня впечатлениями, с рванувшимися им навстречу изнутри меня эмоциями и с собственным сердцем, готовым, казалось, пробить грудную клетку и скафандр, вырваться наружу и, подобно, искусственному спутнику отправиться нарезать круги вокруг породившей его матушки-Земли? Да. Сергей Вадимович, Виталий Анатольевич и все остальные их коллеги сделали все, чтобы я смог хоть как-то овладеть скафандром и, пусть очень и очень вчерне, но ознакомиться с внешним видом и интерьерами модулей МКС «Альфа». Не успели они лишь одного – психологически подготовить меня к встрече с открытым космосом. Правда, на прощанье, когда я уже практически влез в «Орлан-М» и готов был окончательно отгородиться от мира его белоснежной гибкой броней, кто-то из помощников Сергея Вадимовича негромко произнёс мне в спину:

– Лёня, запомните. Самое главное – это то, что вы можете вернуться сюда в любой момент. А наши ребята на орбите и американцы этого сделать не могут.

Не знаю, что он этим хотел сказать. Возможно, пытался воззвать к моему чувству долга. Но именно эти его слова помогли мне, когда пульс достиг запредельной частоты, и я почувствовал, что вот-вот потеряю сознание.

Действительно.

Я ведь могу вернуться в любое мгновение!

Хоть сейчас!

Отдохну немного, приду в себя… Это будет похоже на то, как мама в детстве лечила меня от простуды с помощью горячих ножных ванн, добавляя предварительно в воду горчицу. Вода, помниться, – чуть ли не кипяток и было очень страшно совать в ведро ноги… Но мама стояла рядом и деваться было некуда.

Постепенно и не сразу.

Окунул – вынул. Окунул – вынул. Но с каждым разом все глубже и дольше. И вот уже ноги полностью в ведре и понимаешь, что терпеть вполне можно, а через десяток секунд даже начинаешь испытывать от процедуры нечто вроде удовольствия. И здесь нужно действовать также, наверное…

Пока я вспоминал мамины противопростудные процедуры и осознавал тот факт, что в моей полной власти вернуться в любой момент, моё бешеное сердце как-то само собой успокоилось, и я с удивлением понял, что начинаю привыкать. А когда появляется привычка, то есть способность к автоматическим поступкам или даже ощущениям, то у мозга высвобождаются ресурсы для решения других задач. В данном случае такая задача парила непосредственно подо мной и называлась она Международная космическая станция «Альфа».

Красивое всё-таки сооружение, должен вам заметить. Особенно, когда рассматриваешь его на не схеме, – пусть даже трёхмерной – а вот так, непосредственно, на фоне облаков и морщинистой голубовато-серебристой кожи Великого Тихого океана.

Да, станция была красива. Своеобычной технически конструктивной красотой. Но я сразу заметил (то есть сразу, как только пришёл в себя и вгляделся), что с ней не всё в порядке. И даже все совсем не в порядке. Солнечные батареи левого «крыла» зияли многочисленными крупными и мелкими брешами, японский экспериментальный блок «КИБО», входящий в «американскую» часть станции, был оторван начисто, равно как и НАВ. В американском лабораторном модуле виднелись пробоины, также был пробит и ESA – европейский исследовательский модуль. «Российская» часть тоже пострадала, но не так сильно. Впрочем, похожий на учебную гранату Service Мodule «ЗВЕЗДА», выглядел неповреждённым. А так как экипаж станции перед самой потерей связи должен был находиться именно в нём, то шансы на спасение оставались.

Я вытащил всех семерых. И, надо сказать, моё появление было как нельзя кстати, потому что системы жизнеобеспечения были уже на «нуле». Космонавты и астронавты – люди с крепкой психикой. Никто из них при моём неожиданном появлении внутри модуля не стал впадать в истерику, дико хохотать или, наоборот, рыдать навзрыд. Они удивились – это точно. Они даже, пожалуй, удивились очень сильно, и кое-кто попытался протереть глаза. Но я быстро объяснил им в чём дело, и они поверили. С другой стороны, куда им было деваться? Или верить или погибать. Они выбрали первое и спаслись.

А потом, когда всё закончилось, и я, мокрый, словно вытащенный из бочки с водой котёнок, покинул «Орлан-М», было много разных слов. Слов благодарности, восхищения и веских предложений к немедленному сотрудничеству. Я понимал, что деваться мне уже некуда и потому соглашался, но хотел только одного – упасть на любимый диван и как следует выспаться. Никогда до этого (позже – да, приходилось) я так тяжко не трудился и теперь мне требовался полноценный и всеобъемлющий отдых.

Глава четырнадцатая 

Обратный путь к деревне Охотника занял у них гораздо больше времени. Оно и понятно. Ползти по дну реки да ещё и против течения – это совсем не то же самое, что плыть по ней вниз, к морю.

А ползти по дну пришлось. Потому что, как ни странно, это оказался самый удобный и безопасный путь.

Удобный, так как дно реки было относительно ровным (всякие там камни и мелкие рытвины, заполненные илом, – не в счёт), и вода, пусть даже текущая навстречу, – это не растущие перед вами стеной толстенные и высоченные деревья, которые валить – себе дороже (энергию потеряешь и себя обнаружишь), а объезжать… всех деревьев, как известно, в лесу не объедешь. Безопасный же потому, что под водой легко спрятаться от посторонних глаз. Особенно, если вода не имеет морской прозрачности, а глаза не вооружены специальными приборами. А у жахов, судя по всему, глаза были невооружёнными.

Двигались вверх по реке с разницей в один день. Первыми – люди и Вишня на «Мураше», за ними – десяток гойтов на похожем по своим качествам вездеходе. Таков был, одобренный всеми, план Няса: начать операцию одновременно с двух сторон. А для того, чтобы экипаж «Пахаря» добрался до места своего приземления (и последующего за ним падения в подземное озеро), ему нужно было больше времени чем гойтам, чтобы добраться до входа-выхода в тоннель.

Шли осторожно, не торопясь и все свои действия согласовывали друг с другом по радио. И осторожность себя вполне оправдала – несколько раз они засекали патрулирующие небо над рекой тройки и пятёрки жахов, но сами замечены не были, и каждый экипаж вполне благополучно и в срок добрался до назначенного места.

Самый опасный участок (тридцать два километра по прямой) от реки до провала к подземному озеру, на дне которого покоился родной корабль, «Мураш» преодолел за одну ночь, благодаря наличию приборов ночного видения, менее густому чем на побережье лесу, а также искусству вождения Механика.

К знакомой поляне «Мураш» выполз на самом рассвете. С тех пор, как люди и Вишня вынужденно ушли отсюда по подземному ходу, здесь ничего не изменилось. Во всяком случае, на первый взгляд.

– Приехали, – сказал Механик и выключил двигатель. – Устал я что-то. Поспать бы.

– В «Пахаре» отоспимся, – зевнул сидящий рядом Капитан. – Начало операции назначено на сегодняшний вечер, а сейчас утро. Весь день впереди.

– Да, – откликнулся откуда-то сзади Доктор. – Странно устроена человеческая психика. То рвались наружу из корабля и готовы были заложить душу кому угодно за полчаса на травке и под солнышком, а теперь хотим домой, на родной корабль.

– Так он и есть наш дом, – буркнул проснувшийся Штурман. – Лично у меня другого вроде как и нет.

– Лично мой дом – Земля, – не преминул вступить в разговор Оружейник. – Травка – это, конечно, хорошо. И солнышко тоже. Да только уж больно опасно гулять по этой травке и под этим солнышком.

– Так было не всегда, – заступился за родную планету Охотник. – Вот уничтожим жахов – и гуляйте на здоровье.

– А вам разве не хочется на Землю, Охотник? – неожиданно спросила Вишня. – К людям?

– Я думал об этом.

– И что? – заинтересовался Доктор.

– Пока не знаю. С одной стороны очень хочется, а с другой…

– Я понимаю Охотника, – кивнул Механик. – Лично я бы на его месте избрал следующий вариант. Посетил бы Землю в познавательных, так сказать, целях, а потом вернулся бы на Тайгу вместе с колонистами. И даже, возможно, во главе их.

– Как хозяин, – подсказал Оружейник.

– Вот именно.

– Размечтались… – пробурчал Капитан, неловко ворочаясь в кресле. – Фу ты, черт, всё тело затекло…. С колонистами… на Землю… Мы в Слепом Мешке, забыли? И мой долг, как вашего Капитана, напомнить вам о реальной окружающей действительности. Так что отставить мечты и грёзы. Умник!

– Я! – бодро отозвался робот.

– На разведку. Лезь в дыру и посмотри, что там и как. По исполнении – доложить. Главное, чтобы жахов там не оказалось. Если они там есть, то в бой не вступай, а тихонько возвращайся назад, к нам. Всё ясно?

– Да.

– Ну, вперёд.

Механик открыл верхний люк, Умник ловко выбрался на броню, скатился на землю и осторожно двинулся к провалу.

Жахов у подземного озера не оказалось.

– Оставайся на месте, – приказал Капитан Умнику по радио. – Мы идём к тебе, – и, повернувшись к Механику, добавил. – Тронулись.

Засада обнаружила себя, когда «Мураш» осторожно прополз большую часть недлинного пути до провала.

– Стойте, – тихо, но очень внятно сказал Охотник за спинами Механика и Капитана. – Что-то не так.

– Остановись, – кивнул Механику Капитан. – Что не так?

– Не знаю. Но мне что-то не нравится. Слишком тихо вокруг.

– На рассвете всегда тихо, – заметил Штурман.

– Вишня, – обратился к лируллийке Капитан. – Вы что-нибудь необычное чувствуете?

– Н-не знаю. Вроде бы всё в порядке. Но теперь, после слов Охотника….

– Птицы, – звенящим шёпотом сказал Охотник. – Птицы не поют. Назад!!

– Вперёд!! – заорал Капитан.

Но они не успели. Ни назад, ни вперёд.

Засада навалилась на «Мураш», будто толпа защитников на одного нападающего в американском футболе.

Не убежать. Не вырваться. И передать мяч некому.

Стая жахов, количеством не меньше шести-семи десятков, взметнувшись над уже тронутым первыми лучами солнца лесом, со всех сторон ринулась на вездеход. Бесшумно, страшно и без единого выстрела.

Штурман и Доктор охнули, Оружейник, коротко выругавшись, бросился к плазменной пушке, Механик дал по газам.

«Мураш» прыгнул вперёд и в сторону, словно застигнутый врасплох олень у водопоя. Оружейник потерял равновесие и грохнулся на пол, и тут жахи, снизившись, одновременно нанесли по людям парализирующий удар.

Капитан, Механик, Штурман, Доктор и Оружейник потеряли сознание сразу. И только Охотник, который хорошо запомнил действия Оружейника в битве на побережье, сумел на остатках воли дотянуться до гашетки плазменной пушки и вслепую (перед глазами медленно колыхалась грязно-багровая пелена) открыл круговой огонь. Жахи, было, отпрянули в стороны, и за эти несколько секунд Вишня успела, преодолевая тошноту, выбраться из вездехода через нижний люк…

Умнику хватило ума не лезть в безнадёжную драку.

Конечно, если бы в момент нападения жахов, он находился рядом, на открытом пространстве, то, скорее всего, подчинился бы Первому закону роботехники и немедленно кинулся бы на помощь людям.

И пропал бы ни за грош.

Но Умник в этот момент как раз висел над озером и обозревал окрестности в поисках врагов. Поэтому, когда Капитан в условленное время не вышел на связь, робот, подчиняясь, скорее, не программе, а инстинкту пополам со здравым смыслом, аккуратненько выкарабкался из дыры и успел заметить, как стая жахов удаляется по небу в сторону реки. И ещё он увидел, что шестеро жахов уносят в своих лапах-отростках тела Капитана, Штурмана, Механика, Доктора, Оружейника и Охотника.

Повинуясь Первому закону, Умник бросился вдогонку, но, углубившись в лес на пару километров, остановился. Он понял сразу две вещи. Первое, что врага немедленно догнать не получится, и второе, что даже, если бы и получилось, он, Умник, ничем хозяевам помочь не сможет. Один и без оружия (имеющийся у него лазерный резак назвать оружием было трудновато) – он был бессилен против жахов.

Кто может знать мысли робота? И вообще, есть ли у него мысли? У обычных роботов, конечно, никаких мыслей нет и быть не может. Но это у обычных. Умник же, как неоднократно было замечено, обычным роботом не являлся. А являлся он, прямо скажем, роботом совершенно необычным. Земные учёные, инженеры и технологи дорого бы дали за возможность покопаться в его кристаллических мозгах. Потому что задача создания искусственного интеллекта вот уже почти три сотни лет так и оставалась задачей без решения. Да, учёные, инженеры и технологи дали бы дорого.

Только никто бы у них ничего не взял.

Экипаж «Пахаря» прекрасно понимал, что Умник давно превратился из просто серийного корабельного робота в практически разумное существо со своими мыслями (или, во всяком случае, зачатками мыслей) и даже чувствами (или, по крайней мере, зачатками чувств). Тому было немало доказательств и примеров. Достаточно было вспомнить случай на планете Загадка, когда Умник под воздействием непонятного излучения влюбился в женщину – инспектора по делам колоний. И не только влюбился, но даже пошёл на большую жертву, отказавшись, ради любви, от своего, только что обретённого «я». Механик тогда сделал роботу основательную профилактику. Но и Механик, и Капитан, и Штурман, и Доктор, и Оружейник были совершенно уверенны в том, что пребывание Умника на Загадке, а также все их предыдущие и последующие приключения не прошли для робота даром, и он уже давно стал практически равноправным членом экипажа. А разве товарища можно отдать на растерзание всякой там учёной братии? Человечество уж как-нибудь обойдётся в ближайшее время без искусственного интеллекта, тем более, что прекрасно без него обходилось и раньше. А вот они, экипаж космического грузовика класса С «Пахарь», без своего робота обойтись не могут никак. Да и отдай они Умника в руки роботехников, выглядело бы это не как акт содействия прогрессу и процветанию человечества, а как элементарное предательство.

Они полетели к реке, медленно думал Умник, застыв на краю провала.

Скорее всего, к тоннелю. Оттуда они вылезли, обнаружили провал, озеро, наш корабль на дне и устроили засаду. Засада удалась, и теперь они возвращаются обратно к тоннелю у реки. Хозяев они унесли с собой, и это означает, что хозяева нужны им живыми. О чём это говорит? Это говорит о том, что шанс освободить хозяев есть. Освободить их отсюда, с этой стороны подземелья. Потому что, если бы враг сумел обнаружить или прожечь ворота, которые отворяются на «Сезам, откройся!», то…

– Умник!

Робот очнулся от дум и быстро огляделся.

И тут же увидел Вишню.

Лируллийка сидела на корточках возле кормы «Мураша» и призывно махала ему рукой.

– Опять мы с тобой одни, Умник, – сказала Вишня, когда они забрались в вездеход, и робот отогнал машину под кроны деревьев. – Судьба наша такая, наверное.

– Я не знаю, что такое судьба.

– И хорошо, что не знаешь. Однако судьба судьбой, а что нам делать, я не представляю.

Умник промолчал, справедливо полагая, что отвечать ему должно лишь тогда, когда спрашивают.

– Ну, чего молчишь? – спросила Вишня. – У тебя есть хоть какие-нибудь соображения по этому поводу?

– По какому именно поводу?

– По поводу того, что нам следует делать дальше… О! Ну я и дура всё-таки. Гойты! Нужно немедленно сообщить им о случившимся и выработать новый совместный план действий. Умник, ты умеешь пользоваться рацией?

Умник пользоваться стационарной рацией на «Мураше» умел, но выйти на связь с гойтами не удалось. Даже на аварийной волне. Означать это могло лишь одно: участь экипажа «Пахаря» постигла также и их союзников.

– Их тоже захватили в плен, – констатировала Вишня после часа бесполезных попыток связаться с гойтами.

– Если не хуже, – добавил Умник.

– То есть?

– То есть их могли убить. Например, в бою. Их могли до времени обнаружить, они вступили в бой и погибли. И произошло это как раз в то время, когда жахи напали на нас. Если бы раньше, гойты успели бы предупредить по радио.

– Умный ты, Умник, – вздохнула Вишня. – А притворяешься обычным корабельным роботом. Шучу. Но, думаю, всё-таки их взяли в плен, а не убили. Во всяком случае, очень на это надеюсь. Не знаю почему, но, судя по всему, жахам нужны живые разумные. Так. Ладно. А если связаться с теми гойтами, что остались на корабле?

– Вы спрашиваете моё мнение?

– Именно.

– Моё мнение следующее. Связаться можно. Но у гойтов, кроме их корабля, ничего не осталось. И вообще их осталось мало. Истребитель, если вы помните, они потеряли во время схватки на побережье. Сейчас – вездеход и десятерых товарищей в придачу. Чем они могут нам помочь? Поднять корабль и переместиться к деревне Охотника? Хорошо. А дальше? Если они выйдут из корабля, жахи их просто парализуют или перестреляют. Да и за броней корабля у них нет стопроцентной защиты. Опять же, они амфибии и не могут долго находиться вне водной среды. Нет, не станут они бессмысленно рисковать. Даже ради спасения своих товарищей. Но предупредить их о том, что произошло, всё-таки надо.

– Интересно ты рассуждаешь. Рисковать не станут, а предупредить надо. Зачем?

– Во-первых, так положено. Они ведь тоже сейчас потеряли связь со своим вездеходом и беспокоятся. А во-вторых, как любит говорить наш Капитан, пусть у кого-то тоже голова болит за общее дело.

Однако связаться с оставшимися у побережья гойтами тоже не получилось. За то время, что Умник и Вишня совещались, над поляной собралась изрядная гроза. Сизая тяжкая пелена сплошь заволокла небо, опустилась, практически, к самым верхушкам деревьев и, когда лируллийка и робот, обратили внимание на то, что происходит в природе, первая молния рассекла небо пополам, тут же ударил гром, и на землю хлынули потоки воды.

Ни о какой связи теперь не могло быть и речи, – мощные атмосферные разряды исключали использование рации.

– Интересно, это надолго? – встревожено спросила сама себя Вишня, наблюдая, как молнии одна за другой раскалывают небосвод прямо над «Мурашом», словно соревнуясь в силе и яркости. – Хорошо бы укрыться в «Пахаре» от греха подальше…. Мы, лируллийцы, не любим грозы и молний. Умник, ты можешь попасть в «Пахарь»?

– Это не трудно, – ответил робот. – Ныряем на «Мураше» в озеро, потом забираемся в трюм через грузовой шлюз – и мы на месте.

– Тогда поехали. Надо спрятаться от грозы. Уж больно она страшная, – я такой даже на Лирулле не видела…. о, Всевышний!!

«Мураш» стоял на самом краю поляны, за двумя, похожими на близнецов, мощными деревьями. И очередная молния умудрилась попасть сразу в оба. Стволы вспыхнули одновременно от корней до кроны, переломились пополам, словно две спички под небрежными пальцами невидимого великана, и рухнули на поляну.

– Вниз, Умник! Вниз, к «Пахарю»! – крикнула обычно сдержанная Вишня и прикрыла лицо руками. – И поскорее, пожалуйста!

– Да. Но мы потом не сможем выбраться наружу тем же путём. «Мураш» не умеет летать.

– А связаться с кораблём гойтов сможем?

– Да. Если запустить зонд…

– Тогда – вниз! Все, я приняла решение. Даже, если гойты и смогут нам помочь, то пройдёт слишком много времени. А нам нужно торопиться. Время дорого. Может быть, на счету каждый час! Вниз, Умник, и будь, что будет!

Гроза, то отдаляясь, то приближаясь, продолжалась до позднего вечера. Создавалось впечатление, что она ходит кругами над поляной. Вишня успела немного поспать в своей каюте, успокоиться и съесть вкусный обед, который приготовил Умник. Теперь, под защитой «Пахаря» ей было стыдно за ту панику, которой она, опытнейший дипломат, поддалась наверху.

Да лируллийцы боятся грозы. Этот страх присутствовал в каждом из них на глубочайшем, генном уровне и происхождение его шло, видимо, с тех незапамятных времён, когда в растущих на одном месте и не умеющих передвигаться далёких предков лируллийцев, попадали молнии и сжигали их дотла.

Но, Всевышний, она просто не должна была поддаваться этому древнему страху! В какой-то мере, конечно, её оправдывает то, что в грозу подобной силы она вообще никогда не попадала… Нет, не оправдывает. Разумное существо её уровня и подготовки не имеет права на панику. Что бы не случилось.

Анализируя свой поступок, мучаясь совестью и подвергая глубокому порицанию собственное «я», Вишня некоторое время бесцельно побродила по кораблю, зашла в кают-компанию и, наконец, пристроившись в любимом кресле, вздохнула и раскрыла захваченную с собой из вездехода тетрадь Человека-Т. Ей осталось там прочитать каких-то два десятка страниц.

Эпизод восьмой 

Всё-таки человеческая наивность неистребима. Отчего я решил тогда, после спасения экипажа МКС, что Михаил от меня отстанет? Оттого, что меня, якобы, взяло под своё покровительство ФСБ? Трижды идиот. Хотя, возможно, что это была не наивность, а просто подсознательное желание обрести защиту и переложить решение своих проблем на чужие сильные плечи. В данном случае – на плечи родного государства. Вполне понятное желание. Да только желание, а в особенности желание подсознательное, – это одно, а действительность, которую мы зачастую не хотим или боимся осознавать, – совершенно другое. Так государство и разбежалось меня защищать…

Михаил не позвонил, как обещал. Он просто остановил меня на улице. Я как раз шёл по Новослободской, направляясь к мексиканскому ресторану «Ацтека», где у меня уже ждал Витька Бондарь, когда к тротуару впереди прижался знакомый джип и оттуда выкарабкался уже изрядно мне надоевший шкафообразный Дима.

– Привет, – сказал он, перегораживая мне дорогу. – Шеф хочет с тобой поговорить.

– И где же находится твой шеф? – осведомился я, покосившись на затемнённые стекла «Паджеро».

– Там, – сказал он, – в машине. Садись.

– А волшебное слово? – спросил я.

– Чего?

– Волшебное слово где?

– Какое ещё, б…ь, волшебное слово? Давай, садись в машину.

– Ты урод, – сообщил я ему. – И ты мне надоел. Если твой шеф не может подобрать себе нормальных сотрудников, то это его проблемы и трудности. Я же с такими, как ты, разговаривать отказываюсь решительно, а уж подчиняться им – тем более. Да и с чего бы?

И, пока он мучительно старался переварить услышанное, я обогнул эту гору в пиджаке и брюках справа и двинулся дальше по Новослободской.

– Лёня! – позвали сзади.

Я оглянулся. На тротуаре, возле открытых задних дверей джипа стоял Михаил.

– Можно вас на минутку?

Я секунду подумал и подошёл. Отчего же не подойти, если вежливо просят.

– Здравствуйте, Лёня.

– Здравствуйте.

– Давайте сядем в машину. Мне нужно вам кое-что сказать.

Почему бы и нет, подумал я.

Мы сели на заднее сиденье.

– Наслышан, наслышан, – сказал Михаил, улыбаясь. – Не страшно было?

– Что именно?

– Ну как же. Космос всё-таки. Не всякий отважится вот так сразу, без подготовки… Впрочем, к делу это не имеет отношения. Просто я рад, что мои сведения о вас блестяще подтвердились.

Я молчал, ожидая продолжения.

– Так вот, перейдём сразу к сути. Ситуация складывается таким образом, что нам срочно нужно вытащить из американской тюрьмы одного человека. Очень важного для нас и серьёзного человека. Он совершенно ни в чём не виноват, но эти ханжи-американцы со своими двойными стандартами… В общем, его совершенно необходимо оттуда забрать и доставить сюда, в Москву. И очень быстро.

– А при чём здесь я?

– Лёня, мне казалось, что мы договорились.

– Вам это именно, что казалось. Мы, насколько я помню, ни о чём не договаривались.

– Пятьдесят тысяч долларов, Лёня. Пятьдесят тысяч долларов наличными. Двадцать прямо сейчас и тридцать по исполнении.

Я засмеялся.

– Семьдесят, – сказал он.

– Послушайте, Михаил, – вздохнул я. – Зачем я вам нужен? С такими связями и деньгами, как у вас, вы и сами прекрасно справитесь. Нет, я не согласен. Не хочу, знаете ли, марать своё честное имя. Все, не будем больше об этом говорить. Я ничего не хочу знать о ваших делах. Вы – сами по себе, я – сам по себе. И большой привет. Очень вас прошу больше меня не беспокоить. Ни по каким вопросам. Кроме одного.

– Какого же? – спросил он, ощерясь.

– Если вашему сыну понадобиться снова лекарство, я готов помочь. Все, до свидания.

– Не боитесь? – спросил он мне в спину, когда я уже ступил на тротуар и готов был захлопнуть дверь.

– Нет, – сказал я. – Не боюсь. Стыдно с моими способностями бояться, знаете ли.

– Что ж, ваше дело. Но советую вам всё-таки взять мою визитку. Там есть телефон, по которому вы сможете позвонить в случае нужды, – и он протянул мне прямоугольный кусочек золотистого картона.

Я взял визитку, не глядя сунул её в карман, захлопнул дверь и пошёл по направлению к ресторану, чувствуя, как колотится сердце и потеют ладони рук. Адреналин, чёрт бы его побрал. Это всего-навсего адреналин.

За ужином я рассказал обо всём Витьке.

– Нечто в этом роде я и предполагал, – кивнул Витька, с аппетитом управляясь с мясом на рёбрышках. – Или бандиты, или ФСБ или учёные с их космосом и всем прочим. А у тут, значит, сразу все вместе. Забавно.

– Не вижу ничего забавного.

– Да это я так, к слову. Тебе на самом деле есть чего бояться. И даже мне.

– А тебе-то чего? – искренне удивился я.

– Как это «чего»? Я твой друг или нет? Вот возьмут они меня в заложники, чтобы тебя сделать посговорчивей, – тогда поймёшь, чего мне бояться. Хорошо ещё, что я завтра улетаю.

– Куда?

– В Сибирь. По делам фирмы. Хочешь совет? Хороший.

– Не откажусь.

– Тогда слушай. Прямо сегодня вечером отправляйся домой, к маме и сестре, и оправь их куда-нибудь подальше. Отдыхать. И Машу свою тоже отправь.

– Маша – человек самостоятельный, – засомневался я. – Её так просто не отправишь. И вообще, она на работе, а отпуск уже отгуляла…. Э, брось! Ты что, серьёзно?

– Абсолютно. Отправь всех подальше, чтобы никто не знал, куда. Пока всё не утрясётся. Лично я бы сделал именно так.

– Фигня какая, – я одним махом выпил рюмку водки и со стуком поставил её на стол. – Сейчас, вот, позвоню в ФСБ и всё улажу. Пусть только сунутся!

– Ну-ну, – усмехнулся Витька. – Сотовый дать?

– Спасибо, у меня свой.

Я тут же позвонил по оставленному мне весёлым Валерой и серьёзным Григорием телефону. Трубку взял Григорий, и я рассказал ему о своих опасениях.

– Ни о чём не волнуйтесь, – сказал Григорий. – Все под нашим контролем. Спокойно работайте и отдыхайте. Кстати, завтра вас ждут в Звёздном. Вы не забыли?

– Не забыл. Спасибо. До связи.

– До связи.

– Ну что? – осведомился Витька, не спеша разливая водку.

– Сказали, чтобы я не беспокоился. У них всё под контролем.

– Тогда не беспокойся, – едва заметно пожал худыми плечами мой друг и поднял рюмку:

– Чтобы всё кончилось хорошо!

Мы чокнулись, выпили и закусили. Оркестр за нашими спинами, состоящий из четырёх, облачённых в расшитые костюмы и сомбреро, музыкантов, принялся лабать на гитарах и барабанах что-то сентиментально-мексиканское. Вечер стремительно понёсся по наезженной колее.

Меня разбудил телефонный звонок. Заранее морщась (накануне мы с Виктором выпили достаточно, чтобы сегодня чувствовать похмелье), я открыл глаза и приподнялся на локте. И тут же от удивления проснулся окончательно. Никакого похмелья мой организм не испытывал.

Ни тебе головной боли, тошноты, распухшего языка, ощущения противной яркости света и мерзкой громкости любых звуков, мук совести, томления души, тяжести на сердце и вселенской тоски. Ничего. Нормальное здоровое состояние. Даже, я бы сказал, бодрое. Оч-чень интересно. Однако кто это там не унимается? Видят же, что трубку не берут… Точнее, слышат. Так какого чёрта?

Телефон не умолкал.

Я вылез из постели, накинул халат и прошлёпал босыми ногами на кухню.

– Да!

Это была мама.

– Здравствуй, сынок, – сказала они, и по её голосу я сразу понял, что у нас уже не всё в порядке.

– Здравствуй, мама. Что случилось?

– Ленечка, к нам рано утром пришли какие-то люди. Они заставили нас с Любочкой сесть в машину и отвезли куда-то за город. Они говорят, что если ты не сделаешь то, что они от тебя хотят…

Голос мамы прервался.

– Алло, – мертво сказал я в трубку.

– Леонид, – ответила она мужским голосом. – Я предлагаю вам хорошенько подумать над вчерашним предложением. Ваша мать и сестра у нас. Вы их не найдёте, можете даже не надеяться. Откажетесь – мы начнём их медленно убивать. Согласитесь – всё будет хорошо. Включая, предложенный вам вчера гонорар. Как надумаете, звоните по тому телефону, что на визитке. Если вы её потеряли или выбросили, запишите. Я продиктую.

– Не потерял, – сказал я.

– Вот и хорошо. Только думайте быстрее. Наше терпение не бесконечно. – ласково сказали на другом конце провода и повесили трубку.

Последующие сутки превратились для меня в полный кошмар. Конечно, я немедленно позвонил Валере и Григорию и высказал им всё, что думаю о славном ФСБ, его обещаниях, и способностях.

– Да не переживайте вы так, Лёня, ей богу, – успокаивал меня Валера. – Наш общий знакомый зарвался и получит своё. Мы просто и подумать не могли, что он решиться на такое. Вашу маму и сестру мы очень быстро найдём. Живыми и здоровыми. Вы, главное, ни во что не вмешивайтесь, и нам не мешайте. Договорились?

– Не знаю, – сказал я им. – Вы утверждаете, что и подумать не могли. А вот они подумали. Заранее. И распланировали все свои действия. Думаю, что и этот мой звонок вам они тоже учли. Давайте так. Вы действуйте своими методами, а я приму свои меры.

– Лёня, я вас умоляю. Никаких своих мер. Вы только все испортите!

– Хорошо, – согласился я. – Жду до семнадцати часов. Сейчас девять утра. У вас в запасе восемь часов. Если за это время моих родных не найдут и не освободят, я буду считать себя абсолютно свободным в любых своих действиях.

– Найдём, найдём. Не волнуйтесь.

– Это я уже слышал. Вчера. И чем кончилось?

Я повесил трубку, немного подумал и позвонил Маше. Она ещё не успела выйти их дома на работу.

– Ты где сейчас? – спросил я.

– Дома, конечно, – удивилась она. – Ты что, не знаешь, куда звонишь?

– Нет, я имею в виду конкретное место. На кухне? В комнате?

– На кухне. Завтракаю.

– Ага. Тогда в комнату пока не ходи, я сейчас буду.

– Подожди, зачем…

Но я уже отключился, привычно сосредоточился, представил себе машину комнату… и вот я уже вхожу на её кухню и целую в тёплые губы любимую женщину.

– Что произошло? – спросила она, наливая мне кофе.

И я рассказал, что произошло.

– Вот же сволочь, – констатировала Маша. – Не понимаю, как у такой мрази получаются хорошие дети. И что ты намерен делать?

– Видишь ли, – объяснил я, – им нельзя поддаваться. Если пойти на уступки, то потом уже не отвяжешься. «Мяу» сказать не успеешь, как будешь по уши в их делах. А дела их, сама понимаешь…. В общем, я пришёл за тобой.

– Это как?

– А так, что они вполне могут пойти на то, чтобы взять в заложницы и тебя. Поэтому я тебя спрячу.

Маша не соглашалась. Я настаивал. Она не хотела. Я приводил веские аргументы. Всё это заняло не меньше часа, но в конце концов я уговорил её позвонить на работу и сказаться больной.

Куда отправить Машу на время разборок с бандитами, я решил сразу. Конечно, к Женьке Микуличу. Во-первых, свой человек. Во-вторых, другая страна. В-третьих, кому придёт в голову искать её в маленьком и неизвестном военном городке, затерявшемся где-то на Житомирщине?

Вариант с дедом Евсеем и 74-м годом, а также с Москвой 1912 года я отмёл. Это были хорошие варианты, но они требовали слишком много времени на подготовку.

Женька оказался дома. Он даже не очень удивился нашему появлению.

– Знаешь, – сказал он. – Где-то чего-то похожего я ожидал. Сам не знаю почему. После твоего неожиданного появления и последующего, столь же неожиданного исчезновения, невольно пришлось шевелить мозгами. И это шевеление привело меня к выводу, что не все в твоих словах, которые ты мне сказал той ночью, было полным бредом. А уж когда я узнал о чудесном спасении экипажа МКС… Короче, ребята, я рад помочь. Машенька, располагайся. Мы с Лёней старые друзья и стесняться тебе нечего. Поживи, отдохни, воздухом настоящим подыши. А то в Москве вашей не воздух, а сплошная отрава. Впрочем, в Киеве не многим лучше. А завтра мы за грибами сходим. Как ты к грибам относишься? Как раз опята пошли. В общем, Лёня, давай, занимайся мамой и сестрой и не о чём не беспокойся. Ты правильно сделал, что доставил Машу сюда. Лучшего места, чтобы спрятать хорошего человека, трудно представить.

За всеми этими заботами время пролетело быстро. Стрелка часов как раз вплотную подбиралась к трём, и я находился у себя дома, раздумывая, что бы ещё предпринять, когда позвонил весёлый фээсбешник Валера и назначил мне срочную встречу на углу Покровского бульвара и Большого Трехсвятительского переулка.

Это место я знал хорошо – жила там когда-то одна моя знакомая – и через тридцать секунд оказался на бульваре, до икоты напугав какую-то весьма обширных размеров даму с таксой своим внезапным появлением из воздуха. Не знаю уж, что дама и её такса подумали, но удалились они в сторону Чистых прудов с весьма значительной скоростью.

Валера уже сидел на ближайшей лавочке с газетой «Известия» в руках.

Классический вариант.

Я сел рядом и спросил:

– Ну, что за конспирация?

– Плохи дела, – вздохнул он. – Плохи дела, Лёня.

– Что такое? Начальство бумажку на арест бандитов не подписывает?

– Ага. Почти. Слушай, ничего, если я на «ты»? А то как-то совсем неудобно разговаривать.

– Ничего, ничего. Ты, главное, в печь не суй, а там хоть горшком называй.

– Боюсь, всё-таки в печь.

– Начинается…

– Увы. Так вот. Если коротко, то мы до этого твоего Михаила дотянуться не можем. То есть я с Григорием и наше прямое начальство.

– Как это не можете? Он что, министр внутренних дел?

– Если бы министр… Видишь ли, наших долбанных интриг тебе всё равно не понять, поэтому я и рассказывать не буду. Одно скажу. Тех, кто может сейчас хоть как-то этого Михаила ущучить, сейчас в стране нет. И довольно долго ещё не будет.

– Погоди, а как же мои мама и сестра? Они ведь в заложниках! Это же обычное дело – помощь и защита граждан! При чём здесь Михаил, там или не Михаил… Бандиты похитили двух честных граждан. Спасайте. Это же ваша работа!

– Бандиты… То, что я тебе сейчас скажу, на самом деле считай, что я не говорил. Услышишь – и забудь. Понял?

– Чего уж тут не понять…

– Не бандиты это.

– А кто?

Валера молчал.

– ФСБ? – догадался я. – Так это ваши?!

Едва заметный кивок головы.

– Ну вы и суки, – сказал я. – Какие же вы суки, всё-таки, Валера. Я ведь вам поверил…. Эх, дурак, одно слово. И что мне делать? Нет, ты скажи. Что мне теперь делать?!

– Не ори, – тихо сказал он. – Не ори, пожалуйста.

– ……!!

– Я выяснил, где их держат. Элитный дачный посёлок Липники возле своего города знаешь?

– Знаю.

– Хорошо знаешь?

– Чтобы хорошо его знать, там надо жить. Знаю, где находится. Ну, и был внутри один раз. В гостях у приятеля.

– Этого достаточно. Слушай тогда сюда, как говорят в Одессе. Слушай и запоминай.

Я лежал на пригорке за толстой сосной и в бинокль разглядывал элитный дачный посёлок Липники.

Давно, давно я не был в родных краях. Вон как за эти полтора года разросся посёлок – не узнать. Было каких-то два десятка монстров-дворцов, а теперь… Богатеют люди. Бандиты, конечно, в основном, да власть местная. Но есть, наверное, тут дома и честных бизнесменов. Относительно честных, конечно. Да, богатеют. И вкус приобретают. Вон уже и благородная сдержанность в линиях фасадов появилась и даже изящество некоторое с претензией на стиль. Ладно, мне сейчас не до рассматривания архитектурных изысков. Мне сейчас нужно найти на краю посёлка двухэтажный белый особняк с красной черепичной крышей и тарелкой спутниковой антенны… Чёрт, да таких тут несколько! Вон тот белый двухэтажный, и этот… И крыша у них черепичная красная, и спутниковые антенны имеются! Погоди. Спокойно. У тебя же есть примерная схема, которую дал Валера. Достань и посмотри. Так. Особняк на самом краю посёлка, у леса. Значит, ни тот, ни этот не подходят. А подходит под описание и схему… Да, точно. Вон он. Помнится ещё Валера говорил, что у него высокая каминная труба. Есть такая? Есть. Только у него, кстати, и есть. У всех остальных белых и черепичных трубы ниже. Так что, он? Он. Других всё равно нет, значит, будем считать, что он. Ну а там, как карта ляжет.

Уже начинало смеркаться, когда я, решился. Есть ли в комнатах охрана, где именно она расположена и в каком количестве, мне всё равно рассмотреть не удалось: все окна были забраны изнутри плотными жалюзи. Зато удалось увидеть главное – маму и сестру Любу. С пригорка особняк просматривался не очень хорошо даже в бинокль, потому как стоял на самом краю посёлка и его закрывали от обзора другие строения. Но мне пришла в голову счастливая мысль устроиться на самой верхушке сосны и оттуда я все прекрасно разглядел. Мама и Люба как раз прогуливались во дворе под охраной двоих, облачённых в спортивные костюмы, коротко стриженых крепких на вид молодых мужчин. Бинокль был мощный, и у меня защемило сердце: мама выглядела постаревшей и печальной, а моя младшая сестрёнка – обычно стройная и звонкая – непривычно сутулилась и как-то опасливо и затравлено поглядывала по сторонам.

Ну, гады, подумал я, подождите. Сейчас я вам покажу, на чьей стороне сила. В клочья порву сволочей.

Действовать надо было быстро, пока маму и сестру не увели внутрь дома, планировка, которого мне была неизвестна. И я начал действовать.

Когда перед тобой из ниоткуда появляется человек, летящий ногами тебе прямо в лицо, увернуться практически невозможно. Даже не знаю, кто бы смог. Возможно, Мохаммед Али в лучшие свои годы. Но охраннику до Мохаммеда Али было явно далеко. Он так и отлетел к стене дома, где и замер с разбитой в кровь мордой в нелепой позе. У второго для соответствующей реакции на происходящее было чуть больше времени, но он тоже не успел. То есть единственное, что он успел, – это цапнуть правой рукой под мышкой несуществующий пистолет. Я уложил его тоже ударом ногами, переместившись в пространстве таким образом, чтобы удар получился очень сильным (сам я, без помощи нуль-т, такой удар в жизни бы не сумел нанести), но ударил на этот раз не в лицо, а в живот, целясь в солнечное сплетение. И попал. Утвердился на земле, оглянулся.

– Ленечка! – вскрикнула мама. – Сыночек!

– Ленька!! – радостно заорала сестра и кинулась мне на шею.

– Тише, – улыбнулся я. – Задушишь. Мама, иди сюда, обними меня покрепче. Сейчас мы с вами уберёмся из этого места и больше вас никто и никогда не тронет.

Я обнял их обоих и подумал, что, скорее всего, смогу перенестись, например, к Женьке Микуличу сразу с двоими…

– Стоять! – негромко, но внятно сказали сзади. – Руки за голову и медленно повернись.

Я обернулся. Из приоткрытого окна первого этажа на меня смотрели двое: автоматный ствол и худое бледное человеческое лицо со сжатыми губами.

– Да пошёл ты… – сказал я и, закрыв глаза и продолжая обнимать своих любимых, представил берег маленькой украинской речки, осенний лес на левом берегу и…

Выстрел ударил нагло и резко, и боль вспыхнула и затопила огнём всю правую сторону груди. Меня швырнуло вперёд, на маму и сестру, что-то багровое и мутное заколыхалось перед глазами, и дальше я уже ничего помнил.

Глава пятнадцатая 

Умник остановил «Мураш» неподалёку от ворот.

– Повтори задание, – сказала Вишня.

– Проникнуть за ворота к золотому шару. Если жахов там нет, вернуться за вами. Если они там, постараться себя не обнаружить и тоже вернуться.

– Да, правильно. Ох, не по душе мне это как-то…

– Что именно?

– То, что я тебя вперёд посылаю. Получается, что вроде как прячусь за твоей спиной.

– Не понимаю ваших сомнений. Я – робот. А вы – живое разумное существо. Моя обязанность – вам подчиняться и всячески вас защищать.

– Так-то оно так…. Ладно иди уже, а то я совсем решимость потеряю.

В свете фар вездехода гигантские ворота матово отсвечивали и выглядели точно так же непоколебимо, как и в тот день, когда «Мураш», выбравшись из подземного озера, впервые к ним подъехал. На самом деле освещение здесь вполне достаточное, но Вишне отчего-то с включёнными фарами было спокойнее.

Всевышний, подумала Вишня, наблюдая за Умником, через прицел плазменной пушки, не так и много времени прошло, а кажется – чуть ли не годы…

Тем временем Умник подошёл к воротам вплотную и чётко произнёс заветные слова:

– Сезам, откройся!

Створки дрогнули и бесшумно поползли в стороны.

Нет, не зря следила Вишня за Умником и воротами через прицел, – первое, что она увидела, когда створки разошлись на достаточное расстояние, был жах. Он неподвижно висел метрах в пяти от поверхности сразу за воротами и был похож на небольшой уродливый дирижабль.

Вообще-то, как неоднократно могли убедиться и люди, и лируллийка, и Умник, реакция у жахов была уж никак не хуже человеческой.

Но этот среагировать не успел.

Возможно, спал. Или просто находился в неактивном состоянии. Оставили часового, а он, за неимением явной и постоянной угрозы, взял и расслабился. Бывает. Но это его и сгубило. Потому что Вишня была готова к чему-то подобному и сразу, не раздумывая, выстрелила. И, разумеется, попала. Пупырчатая туша жаха шмякнулась наземь и застыла бесформенной грудой.

– Готов, – прокомментировал выстрел Умник. – Поздравляю с викторией.

– Может, вернёшься? – спросила лируллийка по рации, поводя стволом пушки из стороны в сторону.

– Зачем?

– Ну… там же, наверное, ещё есть?

– По-моему, больше никого нет, – сообщил Умник. Он уже обогнул мёртвого жаха и теперь вглядывался вниз, в котлован, на дне которого покоился золотой шар. – Оставили здесь часового на всякий случай. Одного. Да и зачем больше? Они же захватили моих хозяев вместе с Охотником и теперь думают, что им никто не страшен.

– Да. Жаль всё-таки, что гойты не могут нам сейчас помочь.

– Их можно понять. Я уже говорил.

– Да, можно, но… впрочем, не важно. Так что там внизу?

– А вы подгоните «Мураш» сюда и гляньте сами. По-моему, тут на данный момент безопасно.

Вишня так и сделала. Потом она, не забыв прихватить плазменное ружье, выбралась из вездехода, подошла к Умнику и заглянула в котлован.

Золотой шар оставался на своём месте и по-прежнему поражал воображение. Но в нём произошли изменения, и Вишня сразу увидела, какие именно.

Когда они первый раз были здесь, шар выглядел цельным, словно выточенным из одного куска неизвестного золотистого материала. Теперь же цельным он не был. Гигантский апельсин, кожуру которого разрезали на сегменты и один сегмент отогнули так, что он принял горизонтальное положение. Вот на что это было похоже. Теперь этот сегмент-лепесток лежал на каменном дне котлована и было совершенно понятно, что по нему можно попасть внутрь шара. Попасть, но не заглянуть туда прямо сейчас. Потому что с того места, где находились Вишня и Умник, был виден только сам «лепесток». И то лишь наполовину.

– Ну что, – предложила Вишня, – спускаемся?

– Как скажете, – ответил Умник.

– Спускаемся, – сказала Вишня. – Только не сами, а на «Мураше». Всё-таки хоть какая-то защита….

Они спустились на дно котлована, обогнули шар и остановились прямо напротив условного «входа». Условного, потому что никакого входа в шар за отогнутым «лепестком» не наблюдалось. А наблюдался за ним лишь какой-то плотный, красноватого оттенка туман. Было отчётливо видно, как туман этот медленно пульсирует внутри шара, подчиняясь какому-то своему ритму.

Въехать на «Мураше» внутрь не удалось. Вездеход, при всей своей мощи, не смог продвинуться в непонятный туман даже на пару метров.

– Не выходит, – констатировал Умник и выключил двигатель. – Точнее, не входит.

– Давай попробуем сами, – сказала Вишня.

Они выбрались из «Мураша», и Вишня тут же, чтобы не успеть испугаться, первой шагнула в красноватую пульсирующую муть. Умник, отстав на полсекунды, последовал за ней.

У них получилось. Туман пропустил лируллийку и робота, и через несколько шагов они вынырнули из тумана и оказались в начале узкого и высокого пандуса-коридора, который, загибаясь влево, против часовой стрелки, вёл куда-то наверх.

Подъём был долгим. Коридор освещался непонятно откуда идущим тёплым золотистым светом, но ни дверей в его стенах, ни люков в полу или потолке им не попадалось. Ничего, кроме однообразного, не очень крутого подъёма.

Умнику-то всё равно, думала Вишня, шагая за идущим впереди роботом. Ему что идти, что стоять – всё едино. А вот мне это уже изрядно надоело. Да и утомило. Чисто физически. Если этот коридор по спирали огибает шар и ведёт на самый верх, то можно себе представить сколько времени потребуется на подъём…. Ужас, да и только.

Но всё кончается. Кончился и коридор. За очередным поворотом, когда Вишня уже начала подумывать о длительной передышке, открылось свободное пространство, – коридор-пандус плавно перетёк в исполинский полусферический зал диаметром не менее пятисот метров. По всему полу этого зала сужающимися концентрическими кругами были расположены прозрачные овальные капсулы. Сотни и сотни совершенно одинаковых капсул. Многие из них – те, что были сосредоточены ближе к центру, светились изнутри тем же красноватым светом, который испускал непонятный туман внизу. Остальные же были темны.

– Два с половиной на ноль целых девяносто три сотых, – сказал Умник.

– Что? – не поняла Вишня.

– Я говорю, что размер этих крышек два с половиной метра в длину и девяносто три сантиметра в ширину.

– Ты думаешь, это крышки?

– Я не думаю, я вижу.

Вишня подошла к ближайшей капсуле и постаралась заглянуть внутрь сквозь выпуклую прозрачную преграду.

– По-моему, там какая-то жидкость, – сообщила она Умнику. – Плохо видно. Темно. Пойдём глянем на те, что светятся.

Огибая встречные капсулы-крышки, они пробрались ближе к центру зала и заглянули в первую же попавшуюся им светящуюся изнутри капсулу.

– Ах! – вскрикнула Вишня и выронила плазменное ружье.

Умник молча поднял оружие и протянул его лируллийке. Под прозрачной крышкой капсулы плавал в тёмной, маслянистой на вид жидкости обнажённый мужчина. Широко открытыми глазами он смотрел куда-то мимо склонившихся над ним Вишню и Умника, и было совершенно понятно, что он их сейчас не замечает.

Это был Оружейник.

– Где-то рядом должны быть остальные, – предположил Умник и шагнул в сторону, склоняясь над следующей крышкой. – Здесь Механик, – сказал он Вишне.

Лируллийка уже пришла в себя и быстро перебегала от одной капсулы к другой.

В течение нескольких минут они обнаружили всех.

Здесь лежали Капитан, Доктор, Штурман, Механик, Оружейник и Охотник. А также десять гойтов, ушедших с ними в боевой поход на своём вездеходе. И ещё десятки и сотни светящихся капсул с голыми людьми внутри. Мужчинами, женщинами, стариками, детьми.

– Так, – сказала Вишня выпрямляясь и оглядывая светящиеся и тёмные ряды капсул. – Вот значит, где они. И наши, и гойты, и деревня Охотника. Все. Ладно. Ничего. Главное, что живые.

– А они живые? – спросил Умник.

– Живые. Я вижу. Они сейчас в каком-то заторможенном состоянии. Это не сон. Но и не смерть. Что-то вроде анабиоза, по-видимому. Догадаться бы ещё, как их отсюда вызволить….

– Я пробовал поднять одну крышку, – сообщил Умник. – Там, с краю.

– И что?

– Не получилось. Ухватиться не за что. И не видно ни замков, ни ручек.

– Значит, они открываются из какого-то другого места, – вполне логично предположила Вишня. – Если их сюда положили, то, значит, крышки должны открываться. Пошли искать дальше.

Но никуда пойти они уже не успели.

– Тихо, – сказал Умник и предостерегающе поднял манипулятор. – Слышите?

Вишня прислушалась.

То ли тихое, на самой границе восприятие шуршание, то ли просто шум крови в ушах….

– Не пойму, – шёпотом ответила лируллийка. – Кажется, что-то…

– Вон оно! – воскликнул Умник и одним неуловимым движением выхватил из бокового зажима лазерный резак. Так, наверное, выхватывали свои кольты легендарные стрелки времён покорения Дикого Запада на Североамериканском континенте.

И Вишня увидела.

Из спирального коридора-пандуса, по которому они совсем недавно сюда поднялись, в зал вползало (вкатывалось? втекало? влезало?) нечто совершенно невообразимое и, судя по всему, живое.

Больше всего ЭТО напоминало объевшегося сверх всяких приличий слизняка, чья длина не более чем в два с половиной – три раза превышала толщину. Скользкое на вид, грязно-розовое тело, двигалось совершенно бесшумно и направлялось прямо к ним. Со скоростью абсолютно уверенного в себе и собственных намерениях пешехода.

Ни глаз, ни рта, ни ног, ни щупальцев. Только плавное неотвратимое движение громадной (двенадцать метров на четыре в средней части, как определил Умник) туши и чувство смертельной опасности, физически исходящее от неё.

– Огонь! – не раздумывая скомандовала Вишня и подняла плазменное ружье.

Лазерный луч, способный за несколько секунд взрезать стальную плиту толщиной в десять сантиметров и плазменный заряд, мгновенно превращающий в пар средних размеров волкоящера с планеты Гаррак, одновременно угодили в неведомого врага и… ничего не произошло. Словно и луч, и заряд просто-напросто поглотились кожей чудовищного слизняка, не причинив последнему ни малейшего вреда. Впрочем, определённых результатов Умник и Вишня своей атакой добились, – враг ударил в ответ. И удар этот был страшен.

Два кольца – одно за другим – ярко-зелёного света вылетело откуда-то из передней части туловища слизняка-монстра. То, что это именно кольца, и Умник, и Вишня заметить успели. Заметить, но не увернуться. Мгновенно покрыв около двух сотен метров, кольца точно попали в цель.

Боли не было. Просто тут же отнялись руки и ноги. И голова вместе с шеей. И все тело Вишни перестало ей повиноваться и превратилось просто в неподвижное вместилище мыслей и чувств. Да и те словно споткнулись и резко замедлили свой бег по нейронам и нервам. Краем глаза лируллийка видела, замершего бесполезной грудой металла по левую руку от неё корабельного робота Умника, и в её медленно гаснущем сознании лениво родилось и также лениво оформилось понимание того, что на этот раз им, пожалуй, не выкарабкаться.

Она сопротивлялась изо всех сил. Тренированный мозг Чрезвычайного и полномочного посла, словно альпинист на ледяном склоне, старался зацепиться за малейшую трещинку-эмоцию и мысль-бугорок. Кто знает, возможно, Вишня и сумела бы справиться с парализующим волю действием неведомого оружия ещё более неведомого врага, но тот, словно почувствовав яростное противодействие лируллийки, приостановился и «выплюнул» ещё три «кольца».

Это конец, успела подумать Вишня.

Но перед тем, как тьма окончательно затопила глаза и мозг, она увидела (или ей это только показалось), что впереди и справа, метрах в двадцати, из ниоткуда возникла человеческая фигура в громоздком скафандре. И что фигура эта быстро взмахнула рукой и швырнула в неторопливо приближающуюся грязно-розовую тушу что-то маленькое чёрное и круглое….

Глава шестнадцатая 

На берегу ночной реки горел костёр. Так же, как горели на берегах тысяч рек миллионы и миллионы костров до него и будут гореть после.

Так же и всё же немного не так.

Потому что каждый костёр пусть чуточку, но отличается от тех, что горели раньше. Да и среди бесконечного множества будущих костров тоже вряд ли найдётся хоть один, который в точности бы повторил именно этот костёр. Пляшущий ночью на берегу реки на планете по имени Тайга.

Вокруг костра сидели, лежали и неторопливо вели беседу семь человек, одна лируллийка и один представитель полулегендарных разумных существ, которых в Галактическом Сообществе каждая раса называла по своему. Люди же и лируллийцы звали их Пионерами – то есть Первыми.

Ниже по течению реки сверкала весёлыми огнями деревня, и оттуда доносились, приглушённые расстоянием, смех, песни и радостные выкрики, – соплеменники Охотника праздновали счастливое освобождение от злых чар и возвращение к жизни.

– Как-то неуютно без «Пахаря», – сказал Оружейник. – Я бы предпочёл находиться рядом.

– Синдром обретённой потери, – усмехнулся Доктор.

– Не волнуйся, – сказал Капитан, – ничего с ним теперь не случится. А перегонять корабль сюда, к деревне, было бы не с руки. Слишком маленькое расстояние. На «Мураше» гораздо удобнее.

– Да я понимаю, – вздохнул Оружейник.

– И перед людьми было бы неловко, – сказал Штурман. – Они так радуются. Нехорошо обижать тех, кто тебе искренне благодарен.

– А кто сказал – обижать? – не понял Оружейник.

– Они могли обидеться, если бы мы остались у корабля и не проводили бы их в деревню, – пояснил Штурман. – И не разделили бы с ними их счастье. Правда, Охотник?

– Да, – подтвердил Охотник. – Неприятный осадок остался бы точно. Что же получается? Только-только встретили ближайших и долгожданных родственников, да ещё и освободителей, а они отказываются идти в гости. Как-то не по-людски.

Механик вытащил из костра ветку и прикурил.

– Вообще-то мы здесь, практически, не при чём, – сказал Оружейник. – Точно так же плавали в растворе, как они и гойты, и управляли помимо своей воли этими жахами, бедолагами. Если б не Лёня…

– Ерунда, – откликнулся Человек-Т, неотрывно глядя в пламя костра. – Благодарите Вишню и Умника. От госпожи Чрезвычайного посла шёл такой мощный сигнал об опасности, что я не мог не услышать.

– Скажите лучше не сигнал об опасности, а волна страха и мольба о помощи, – улыбнулась Вишня.

– Может и так, – согласился Леонид. – Главное, что я услышал.

– Кстати, насчёт бедолаг жахов, – сказал Пионер (здесь, у костра, он принял обличье земного мужчины средних лет и теперь мало чем отличался от остальных. Если, конечно, не считать Умника). – Бедолагами могут быть лишь те, кто испытывает чувства. А какие у жахов могли быть чувства? Киборг он и есть киборг. И даже не киборг, а просто живая управляемая извне машина.

– Подумаешь, машина, – сказал Охотник. – Вон, Умник тоже машина. Но кто посмеет сказать, что у него нет чувств, будет иметь дело со мной.

Все засмеялись.

– Спасибо, Охотник, – сказал Умник. – Бокальчик «Милого Джона»?

– Тогда уж всем неси, – пробурчал Капитан.

– И вам? – обратился Умник к Пионеру.

– А я не человек, что ли? – сказал Пионер. – То есть, в широком смысле слова, разумеется. Тащи уж давай… Умник.

– А действительно, – оживился Оружейник. – Разве Пионеры пьют? Мне почему-то казалось, что раса, перешедшая, так сказать, на иную, гораздо более высокую ступень развития нежели мы, смертные, и живущая совершенно по иным, недоступным для нашего понимания законам, в спиртном не нуждается.

– Ты у нас прямо Цицерон, – сказал Механик.

– Так оно и есть, – согласился Пионер. – Не нуждаемся. Как и вы, впрочем. Но я понимаю ваш вопрос. Дело в том, что сейчас я не совсем Пионер. Вы же видите, что я специально принял человеческий облик.

– Ну и что? – не понял Оружейник.

– Форма непосредственно влияет на содержание, – догадался Человек-Т. – Так?

– Правильно, Лёня, – кивнул Пионер. – И ещё как влияет. Не могу сказать, что мне это сильно неприятно, но вряд ли я смогу находиться в этом состоянии очень долго.

– Значит, надо пользоваться случаем! – догадался Оружейник.

– Именно, – опять согласился Пионер.

– Хорошо сидим, – сказала Вишня. – куда это только Умник запропастился…. Размышляет в одиночестве о трудной судьбе корабельного робота?

Механик захохотал и, как обычно, поперхнулся сигаретным дымом.

– Здесь я, – сказал Умник, бесшумно появляясь из темноты с подносом в манипуляторах. В центре подноса красовался большой, ручной работы глиняный кувшин, окружённый семью высокими бокалами с фирменным коктейлем «Милый Джон», – Пять минут одни без меня побыть не можете. Одно слово – люди.

– Но-но, – погрозил Умнику пальцем Капитан. – Совсем, гляжу, без нас распустился.

– Как скажете, – безразлично согласился Умник и раздал бокалы.

– За победу, – предложил Капитан.

И все согласились с этим кратким тостом.

– А всё-таки поступок вы совершили необратимый, – сказал Пионер, с видимым удовольствием осушив бокал почти наполовину. – Мы, Пионеры, стараемся не совершать необратимых поступков.

– Иногда это необходимо, – сказал Человек-Т.

– И вообще, любая война – это сплошная лавина необратимых поступков, – добавила Вишня. – А мы с этим вашим триттом находились в состоянии самой настоящей войны. Впрочем, как и вы когда-то, насколько я поняла.

– Точно, – подтвердил Механик. – войны. Самой натуральной. Или мы его, или он нас. Какая уж тут обратимость….

– Да, тритты – страшный противник, – согласился Пионер. – Мы воевали с ними десятки тысяч лет и только ценой невероятных усилий и жертв сумели победить. Но, не смотря на это, одного оставили в живых. Именно потому, что стараемся не совершать необратимых поступков.

– Что-то я не понял, – сказал Оружейник. – Вам что, этого тритта жалко? Да если бы не Лёня с его чудо-гранатой, или что-там-у-него-было, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

– Мне не тритта жалко, – терпеливо постарался объяснить Пионер. – Мне жалко, что вы совершили необратимый поступок. Да, тритты были Злом для вселенной. Злом чуть ли не в чистом виде. Но они были, понимаете? Были. А теперь их не будет. Никогда.

– Скажите, – спросил Штурман, – а если бы Лёня не появился вовремя и вы тоже запоздали, что могло бы произойти в дальнейшем? Тритт бы размножился, верно? Размножился и захватил Тайгу. А там, глядишь, и ближний космос. От которого рукой подать до космоса дальнего. Слепой-то Мешок ваш, который вы для тритта соорудили на всякий случай, – того… Развязался.

– Все со временем выходит из строя, – сказал Пионер. – Мы тоже не боги. Для того я и здесь, чтобы починить сломанное и заменить износившееся. Я же вам рассказывал.

– Вы собираетесь восстанавливать Слепой Мешок? – поднял брови Капитан. – И золотой шар?

– Нет, теперь уже не собираюсь. Незачем. Последний тритт прекратил своё существование в этом мире, а значит и Слепой Мешок больше не нужен. И золотой шар тоже. Не буду я здесь ничего чинить. Просто уберу мусор.

– И всё-таки я не понимаю вашей, пионерской, логики, – Штурману явно хотелось все выяснить до конца. – Ладно. Победили вы триттов. Уничтожили. Одного оставили в живых и погрузили в тысячелетний сон. Даже слуг, оружие и кое-какую технику своего врага тоже оставили в неприкосновенности. Запихали все это в «капсулу времени» – золотой шар. На всякий случай. Но вот Слепой Мешок ваш… Я, конечно, понимаю, что он был нужен для большей страховки, но…. Туда ведь люди попадали и попадают! И не только люди! Лируллийцы, вон, совсем, говорят, на Тайге одичали. А сколько разумных погибло здесь, на Тайге?! Только потому, что не могли выбраться отсюда! Вы что, не думали об этом?

– А кто вас заставляет соваться в Слепой Мешок? – с равнодушным видом осведомился Пионер, прихлёбывая из бокала. – Хороший коктейль, однако… Знаете ведь, что из него назад нет дороги, а суётесь. Любознательные, понимаешь.

– Да мы… – возмутился Штурман.

– Хватит, – негромко сказал Капитан. – Бог с ними, с триттами и логикой. Надоело. Кончилось всё – и хорошо. Давайте лучше выпьем за здоровье нашего спасителя. За землянина Леонида Житинева – Человека-Т!

– Ура!! – воскликнули одновременно Штурман, Доктор, Механик, Оружейник и Вишня, а Пионер молча отсалютовал бокалом.

– Спасибо, друзья, – грустно улыбнулся Человек-Т. – Спасибо. Но я уже давно не землянин.

– Ерунда, – возразил Доктор. – Вы человек. Вы родились и выросли на Земле. Значит, вы землянин.

– Не знаю, – сказал Леонид. – Давно уже не знаю. Это трудно объяснить. Наверное, я слишком долго скитался по вселенной и всем её шести измерениям.

– Почему именно шести? – удивилась Вишня.

– Потому что вселенная, которую вы знаете, имеет шесть измерений, – пояснил за Леонида Пионер. – Все правильно. Три измерения пространства и три – времени.

– Позвольте, – начал было Капитан, – современная наука…

– Современная земная наука, – сказал Леонид, – запуталась во второстепенных деталях и мнимых категориях пространства-времени. Все на самом деле гораздо проще. Но где-то и сложнее. Впрочем, достаточно быстро преодолевать межзвёздные расстояния люди всё же научились. И то хорошо.

– Кстати, Лёня, – постарался сменить тему Оружейник. – Вы нам так и не рассказали, чем вы этого самого тритта уконтрапупили. Это какое-то оружие?

– А…. Да, оружие. И очень, я бы сказал, радикальное. Враг просто исчезает. Не умирает на ваших глазах, истекая кровью, не распыляется на молекулы и атомы, а именно исчезает. Самое смешное, что я не знаю – куда. Разве что Пионер, вот, знает….

– Нет, – покачал головой Пионер и долил себе в стакан из кувшина, – не знаю. У нас такого не было. Я даже не знаю, где вы его взяли. Расскажите.

И Человек-Т рассказал им историю о том, как несколько десятков лет назад наткнулся на одной кислородной и дикой планете, разумная жизнь на которой была в совершенно зачаточном состоянии, то ли на склад, то ли на перевалочную базу (а скорее на то и другое вместе) некой межзвёздной неведомой расы….

– Там было только оружие. Понимаете? Одно оружие. Ни книг, ни записей, ни еды, одежды, снаряжения, механизмов, машин, простейших орудий труда… Ничего! Ничего, кроме оружия. Оружия самого разнообразного. Начиная от боевых ножей и заканчивая такими, вот, нуль-гранатами, как я их называю. Ну и масса, так сказать, промежуточных видов: луки, арбалеты, пистолеты, винтовки, боевые лазеры, ручные плазмометы, аннигиляторы…. И все оружие, заметьте, только, как бы это сказать… личное, что ли. То есть всяких пушек и самоходных ракетных установок, а также танков и космических, а также атмосферных истребителей там не было. Рано, как и подводных лодок с крейсерами-линкорами. Удивительный склад. Потом, уже на других планетах, я наткнулся ещё на несколько идентичных. Причём, что самое интересное, находятся эти планеты на совершенно противоположных концах нашей галактики. Но если их мысленно соединить линией…. Складывается впечатление, что кто-то шёл через нас транзитом и оставлял по дороге эти склады с личным оружием и боеприпасами. Совершенно непонятно с какой целью.

– А что тут непонятного? – сказал Оружейник. – Воевать ребята собирались, не иначе.

– С кем? – осведомился Леонид. – И чем? Я же говорю. Неизвестная разумная раса, скорее всего гуманоидного типа, движется сквозь галактику по прямой и оставляет на своём пути склады с личным, подчёркиваю – личным – оружием.

– Отступающая армия, – предложил Доктор. – Армия в беспорядке отступает по старой Смоленской дороге и бросает оружие. А?

– По какой ещё Смоленской дороге? – не понял Оружейник.

Механик засмеялся.

– Нет, – не согласился Леонид. Я думал об этом. Не похоже. Уж больно склады хорошо оборудованы. С долгим сроком хранения. На века, можно сказать. И даже на тысячелетия.

– Исход, миграция, паломничество, – начал загибать пальцы Доктор. – Паломничество! А что? Может, они все сразу отправились к каким-нибудь внегалактическим святым местам. А с оружием в святые места не ходят.

– Забавная мысль, – сказал Человек-Т. – мне она в голову не приходила. Только, вот, не известны мне никакие внегалактические святые места. Знаю правда, что некоторые расы принимают за святые места те планеты, на которых долго жили Пионеры.

– Увы, – вздохнул Пионер.

– Скажите, Лёня… – начала Вишня и замолчала.

– Да?

– Вы оставили у нас свою рукопись… Зачем?

– Наверное, я понял, что не могу её продолжить.

– ?

– Любая рукопись должна хоть как-то заканчиваться. А я не знаю, как закончить.

– Не знаете, как закончить рукопись?

– Не знаю, как закончить жизнь.

Все оторопели. Только Пионер смотрел через пламя костра на Человека-Т и в его глазах мерцало понимание.

– Это в каком же смысле? – осведомился Доктор.

– В прямом, – усмехнулся Леонид. – Да вы не пугайтесь. Я не о самоубийстве говорю. Просто у каждого человека есть цель. Понимаете? Хоть какая-то, пусть с нашей точки зрения незначительная и мелкая, но – цель. Кто-то хочет заработать много денег, кто-то написать гениальную поэму или картину, кто-то родить сына или сделать великое научное открытие, а кто-то – построить дом или хоть раз в жизни слетать в отпуск на планету-курорт Нью-Ривьеру. Сколько людей, столько и целей. И это замечательно. Одно плохо. Лично у меня целей нет. Вернее, уже нет.

– Как это? – удивился Оружейник. – С вашими-то возможностями…

– Вы знаете, сколько мне лет? – перебил его Леонид и сам ответил. – Двести восемьдесят семь. И я совершенно не чувствую себя стариком. Наоборот. Полон, так сказать, сил и энергии. Между прочим, за последние двести пятьдесят семь лет я ни разу не болел. Ничем.

Оружейник завистливо вздохнул.

– Понимаете, этот дар божий, эта, свалившаяся на меня буквально с неба способность мгновенно перемещаться в пространстве и во времени…. Она постепенно выработала во мне и другие свойства. Во мне и в моём организме.

– Например? – спросила Вишня.

– Например, я не болею, как уже говорил. Потом на мне очень быстро всё заживает. Ткани регенерируют с необычайной скоростью. И не только кожа и мышцы. Внутренние органы тоже. Вы можете выстрелить из пистолета мне в сердце, и я выживу. Ещё мой организм практически не стареет. Это, что касается, физиологии, так сказать. Но изменился я не только физиологически. Например, со временем я приобрёл свойство ощущать чужую беду. Чуять её в прямом смысле слова. На любом расстоянии. Не знаю, может это произошло оттого, что я много и часто занимался именно спасательными работами ещё там и тогда, на Земле, до всех моих одиночных странствий и скитаний…. Как бы то ни было, но уже давно, при определённом настрое и сосредоточенности, я знаю, где именно и какая именно беда происходит с тем или иным человеком или с группой людей. Я просто вижу мысленным взором эту ситуацию. И прихожу на помощь. В том случае, если могу помочь. Тут, конечно, много факторов присутствует. Главный из них тот, что не всегда удаётся правильно настроится. Наверное, это срабатывает своеобразная внутренняя защита. Защита и ещё некий психологический фильтр. Если бы я слышал и видел одновременно все беды мира….

– Да, – сказал Доктор. – Разум не продержалась бы и секунды.

– То есть, легенды не врут? – спросил Механик.

– Легенды есть легенды, – сказал Леонид. – Угостите-ка сигаретой. Сто лет не курил, а сейчас что-то разволновался.

Механик протянул ему пачку, и они закурили.

– Я так и не понял, при чём здесь цель, – сказал Оружейник. – Вернее, потеря цели. Наоборот ведь должно быть!

– Наоборот уже было, – ответил Леонид. – Понимаете, просто всё уже было. И не раз. Мне надоело ходить по кругу. Это только кажется, что во вселенной бесконечное количество неразгаданных и жгуче интересных тайн. На поверку оказывается, что все тайны отличаются друг от друга не больше, чем выводок щенят. Один беленький, другой чёрненький, третий серенький. Вот и вся разница.

– Я понимаю, – сказал Пионер и улыбнулся. – Но вы не совсем правы. Потом объясню, почему.

– Нет, – сказала Вишня. – Моё женское любопытство так просто не удовлетворить. Для вас, может, все тайны мира и одинаковы, а я, вот, дочитала вашу рукопись до конца и мне теперь страшно хочется узнать, что было дальше.

– Действительно, – поддержал лируллийку Штурман. – Любая история должна быть рассказана до конца.

– А рок-н-ролл, наоборот, никогда не кончается, верно? – усмехнулся Человек-Т. – Впрочем, извините. Хорошо, о чём вы хотите узнать?

– Обо всём, – заявила Вишня. – Обо всё, что с вам случилось потом. Ну самое основное хотя бы…

– Самое основное…

И Человек-Т рассказал.

Он рассказал о том, что после случая с захватом мамы и сестры, а также его непосредственного вмешательства, в ФСБ началась и довольно быстро закончилась война двух группировок. Одной, связанной самым непосредственным образом с Михаилом и его далеко идущими планами и другой, относительно молодой и здоровой, ещё не забывшей о том, что честь и Родина превыше собственного сытого благополучия. Как ни странно, победа осталась за здоровыми силами. Кого-то ушли в отставку, кого-то отдали под суд и посадили, а кого-то пришлось натурально лишить жизни. Затем наступил период относительного спокойствия и работы. Захватывающе интересной работы. Человек-Т был глубоко засекречен и под руководством российских учёных совершил много путешествий на планеты Солнечной системы и во времени. Особенно были увлекательны путешествия во времени. Многие загадки и тайны были раскрыты и многие страницы учебников истории переписаны. Но потом…. Потом наступило одиночество. Сначала ничем закончились отношения с Машей. Во-первых, оказалось, что плата за сверхъестественные возможности – полное бесплодие. С его, Леонида, стороны. Врачи не смогли помочь. Но и это как-то, наверное, можно было пережить, если бы не второе. А именно то, что она перестала его понимать. Или любить, что часто одно и то же. В общем, любовь умерла, а новая так и не родилась. Всё, что у него было с женщинами после Маши сводилось или просто к сексу или, в лучшем случае, к паре-тройке месяцев душевного эрзац-тепла. Наверное, он уже тогда начал меняться внутренне, и окружающие интуитивно чувствовали, что он, Леонид, уже не совсем человек. Да, так оно и было на самом деле. Он уже не был человеком. Он был Человеком-Т.

– Я всё больше отдалялся от людей, – продолжал Человек-Т, неотрывно глядя в пламя костра, словно видел там недоступные иным картины своего прошлого. – И они сторонились меня тоже. К тому времени тайна моего существования перестала быть тайной. Сначала всё было вроде бы хорошо. Только утомительно. Мои коллеги журналисты иногда бывают уж слишком бесцеремонны… Впрочем, я их не осуждал – сам был таким. Дело не в них. Просто… на меня стали смотреть, как на диковинное чудо-юдо. Где бы я ни появлялся – всюду меня сопровождал шепоток. «Смотрите, смотрите, это Человек-Т! Говорят, умеет читать мысли и его нельзя убить…». «Ой, девочки, а интересно, каков он в постели? Мне рассказывали, что он может всю ночь и следующий день и опять всю ночь. И совершенно не устаёт! Вот бы…». «Нет, вы как хотите, господа, а это не человек. Это мутант. Просто такая удачная мутация. Один случай на миллиард…». И всё в таком же духе. Везде и постоянно. Даже самые лучшие не видели во мне вполне человека. Они видели в первую очередь Человека-Т. Мутанта. Урода. Аномалию. Чужого.

– Вполне естественная человеческая реакция, – заметил Доктор. – Особенно для того времени.

– И не только человеческая, – тихо сказала Вишня.

– Наверное. Но мне от этого было не легче. Именно тогда я и стал задумываться о Пионерах.

При этих словах Пионер поднял голову и внимательно посмотрел на Леонида.

– Да, о Пионерах. К тому времени я уже обнаружил их следы. Сначала на Марсе. А потом, когда научился прыгать к звёздам, и на других планетах.

– И что же вы о нас думали? – спросил Пионер.

– Да ничего слишком уж оригинального. В фантастической художественной литературе всё уже было описано и предсказано. Пионеры, или Предтечи – раса разумных, которая первой вышла в открытый космос – задолго до зарождения иных рас, постигла все тайны Вселенной, а потом куда-то ушла. Вероятно в иные измерения и миры. Недоступные нам. Туда, где им интересно. Впрочем, это было, так сказать, оптимистичное предположение. По иному, пессимистичному сценарию, вы прекратили своё существование.

– Как интересно! – сказал Пионер и засмеялся.

– Я искал вас повсюду, – продолжал Леонид. – Но найти не мог. К тому времени, я уже почти перестал появляться на Земле. У меня завелись друзья на другой планете. Точнее не друзья, а, как бы это сказать… поклонники, что ли. Они считали меня чуть ли не богом и очень хорошо ко мне относились. И относятся. Я подолгу жил у них и продолжал скитаться по космосу в поисках Пионеров и пути их ухода. Иногда я инкогнито возвращался на Землю, но подолгу на ней не задерживался. Потому что раскрыть инкогнито означало вернуться к прежней жизни, от которой я как раз и убежал. А делать вид, что я обычный человек и жить обычной человеческой жизнью я не мог. Потому что я действительно не человек. Я – Человек-Т.

Некоторое время все молчали. Умник тихонько забрал пустой кувшин и принёс новую порцию «Милого Джона».

– А зачем вы нас искали? – осведомился Пионер. – Впрочем, можете не отвечать. Я сам скажу. Вам казалось, что вы такой же, как мы. И поэтому вам просто хотелось быть со своими. Так?

– Да, – сказал Леонид, – наверное. Мне и сейчас так кажется.

– Так в чём проблема? – улыбнулся Пионер и поднялся, протягивая руку. – Пошли.

– Куда?

– Домой. Ты правильно все понял и твоё место среди нас. Пошли, я тебя отведу.

– Э! – воскликнул Капитан. – Куда? А как же…

– Не волнуйтесь, – сказал Пионер. – Он сможет вернуться в любой момент, когда захочет. Впрочем, не думаю, что он захочет скоро. И вообще, чего вы переполошились? Радоваться надо! Человек, наконец, обрёл цель и новую жизнь.

– Да я ничего… – смутился Капитан. – Просто как-то неожиданно все.

– Так хорошо сидели, – добавил Механик.

– И так мало узнали, – сказала Вишня.

– Основное мы узнали, – сказал Доктор. – А больше и не надо.

– А как же рукопись? – спросил Штурман. – С рукописью-то что делать?

– Я вам её дарю, – сказал Человек-Т. Он уже стоял рядом с Пионером. – Теперь она ваша и вправе поступить с ней, как вам заблагорассудится. Можете даже сами её дописать.

– Это вряд ли, – вздохнул Штурман. – Космонавт не писатель. Космонавт читатель.

– Так что, мы уже прощаемся? – спросила Вишня и тоже встала.

И вслед за ней поднялись все.

Небо на востоке порозовело, и Человек-Т повернул голову к рассвету.

– Да, – сказал он. – Лучше всего уходить ранним утром. Прощайте. И спасибо за все.

– Прощайте, – сказал Пионер.

– А на посошок… – начал было Оружейник и осёкся.

На том месте, где только что стояли, взявшись за руки, Человек-Т и Пионер, уже никого не было.

– Вот и все, – сказал Капитан. – Эх, братцы, как же я соскучился по Земле!

Эпилог 

По космодрому гулял весёлый легкомысленный ветерок. Нёс он с собой запахи цветущих окрестных лугов, нагретых весенним солнцем металлокерамлитовых плит, и что-то ещё, неуловимо-родное, от чего сразу становилось понятно, что это Земля.

Экипаж «Пахаря» в полном составе выстроился внизу, у пандуса, ведущего к грузовому люку. Поодаль стоял большой сверкающий лаком глайдер с встречающими Чрезвычайного посла планеты Лирулла официальными лицами. Официальные лица вели себя тактично и терпеливо ждали.

– Вот сейчас вы уйдёте, – заметил Доктор, – а самое главное так нам и не сказали.

– И что же это? – спросила Вишня. – Спрашивайте. Между друзьями не может быть никаких секретов. Ну, или почти никаких.

– Ну как же, – сказал Доктор. – Вы так и не рассказали, с какой миссией Лирулла отправила на Землю Чрезвычайного посла. Неужели нам придётся узнавать все из газет?

– А, это, – засмеялась Вишня. – Все просто. Просто и удивительно. Вы не поверите, но наши учёные недавно совершенно точно установили, что люди являются далёкими родственниками первых разумных обитателей Лируллы. Когда между двумя расами началась война на уничтожение, и мы, теперешние хозяева Лируллы, стали побеждать, вмешались Пионеры. Они и вывезли остатки ваших предков на Землю. Самое забавное, что сначала, за несколько сотен тысяч лет до этого, Пионеры же и заселили Лируллу прямыми предками будущих кроманьонцев, вывезя несколько сот пар гоминидов с Земли. Это они так пытались разумную жизнь в галактике распространять. Кстати, и распространили. Ещё неизвестно, сумели бы мы, коренные лируллийцы, развиться до нужного уровня, если бы не этот дополнительный фактор в виде появления умного, живучего и беспощадного конкурента. В общем, в результате Пионерам пришлось спасать своих «крестников». Получился эдакий двойной обмен. Сначала туда, а потом обратно. Вот с этой целью, – рассказать человечеству, как всё было, я на Землю и была послана. Сами понимаете, что такими вещами нужно делится только при личной встрече. Особенно учитывая не слишком тёплые отношения между Землёй и Лируллой.

– Да уж, – сказал Капитан. – А почему наш Пионер ничего нам не сказал по этому поводу?

– Наверное, потому что вы не спрашивали, – предположила Вишня. – А я спросила. И он подтвердил, что всё так и было на самом деле.

– А! – догадался Оружейник. – Так вы, вроде как прибыли налаживать родственные отношения?

– Что-то вроде того, – засмеялась Вишня. – Да и совесть успокоить. Мы-то всё время думали, что уничтожили своих гуманоидов, то есть ваших предков, подчистую. А теперь выяснилось, что не успели. Прямо камень с души свалился, как принято у вас говорить.

– Вот и отлично, – сказал Капитан и первым взял бокал «Милого Джона» с подноса, который всё это время держал на вытянутых манипуляторах Умник. – Давно бы так. Я всегда чувствовал в вас, Вишня, родственную душу.

– И я, – сказал Штурман.

– И я тоже, – признался Механик.

– Присоединяюсь к вышесказанному, – слегка поклонился Доктор.

– Ура!! – крикнул от избытка чувств Оружейник.

– Взаимно, друзья, – улыбнулась лируллийка. – Взаимно.

И экипаж «Пахаря» вместе с госпожой Чрезвычайным послом дружно сдвинул бокалы.

КОНЕЦ

март 2002 – март 2003 гг., Москва

Примечания

1

Автор приносит читателям свои извинения за возможные неточности в описании хутора Подгоренская, самой Ростовской АЭС и окрестностей. И просит не забывать, что данный текст, как и всякий роман, не претендует на документальность.

(обратно)

2

Гонт – кровля из дощечек (прим. автора)

(обратно)

3

Стихотворение Роберта Бёрнса (вольный перевод Эдуарда Багрицкого)

(обратно)

4

Используемое в романе описание модифицированного скафандра «Орлан-М» для МКС «Альфа» взято с интерент-сайта журнала «Новости космонавтики» (прим. автора)

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Вступление

Эпизод первый

Глава пятая

Эпизод второй

Глава шестая 

Глава седьмая

Эпизод третий

Глава восьмая

Эпизод четвёртый

Глава девятая

Глава десятая

Эпизод пятый

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Эпизод шестой

Глава тринадцатая 

Эпизод седьмой 

Глава четырнадцатая 

Эпизод восьмой 

Глава пятнадцатая 

Глава шестнадцатая 

Эпилог  . . . . .

Реклама на сайте