«Курорт на краю Галактики»

Андрей Ерпылев Курорт на краю Галактики

– Вот она!..

– Где? Где? Подвинься!..

– Да вот же, вот!..

Шепоток, быстро переросший в радостный гомон, разнесся всему по салону бизнес-класса космолайна.

– Ну я не вижу, подвинься!..

Все пассажиры разом задвигались в своих креслах: счастливцы, сидящие у самого иллюминатора – чтобы поскорее приникнуть к нему, те, кто подальше – чтобы попытаться хоть что-нибудь увидеть краем глаза.

Я, естественно, сидела у «окошка», но, бросив беглый взгляд на неторопливо выплывавший в поле зрения темно-голубой выпуклый диск, подернутый молочно-белыми разводами («Фу, какая гадость: словно мыльная пена в ведре с чем-то синем из одежки, замоченном нерадивой хозяйкой на ночь!»), тут же отвела глаза и откинула до предела кресло. Действия мои позволили соседу, сгоравшему от любопытства, всласть полюбоваться не только открывающейся за бортом «красотой», но заодно и еще кое-чем, но уже не за бортом, а в вырезе моего дорожного костюма.

Соседа, как я уже знала, зовут Иннокентий. Он до сих пор, несмотря на свой «зрелый» возраст – на вид ему года 22–25, не больше – является холостяком, ему принадлежит роскошный дом в Южном Бутово (почти центр Москвы-Мега) и я его с удовольствием убью прямо голыми руками, если он хоть на минутку не заткнется.

– П-посмотрите, какая п-п-прелесть! – проблеял через несколько мгновений обретший дар речи коммивояжер, пытаясь свести в одну точку глаза, которыми он только что созерцал две такие разные «прелести».

– Какая именно? – съязвила я.

Надоел мне этот прилипчивый щенок за три часа полета, как горькая редька.

Что такое «горькая редька» я, вообще-то, не очень представляю. Вероятно, какое-то экзотическое блюдо этой национальной, донельзя экзотической, древнерусской кухни, наподобие «хрена собачьего» или «банного листа». Впрочем… «Банный лист», к кулинарии, судя по звучанию, вроде бы не относится… Хотя, есть лавровый… А-а, какая в принципе разница!..

– А разве их там две? Вы только посмотрите…

Все. Терпение мое лопнуло. Эта… Этот… Это ничтожество еще смеет восхищаться каким-то там мерзким каменным шаром, заплеванным газами, жидкостями и небольшим количеством протоплазмы, только одним своим присутствием оскверняющим величественную красоту Космоса? Да еще и… Нет, я все-таки чересчур вжилась в свою роль.

Я окинула боковым зрением тощую цыплячью шейку с юношескими прыщами и редкой рыжеватой щетиной, непробритой, видно, утром. Ага, кончиком ногтя вот сюда, где возбужденно пульсирует живой комочек – и не докучает больше никто…

Спасла незадачливого Иннокентия от безвременной и бесславной кончины бортпроводница, компьютерно-любезным тоном произнесшая свое обычное, но не терпящее возражений:

– Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… – компьютер запнулся, несколько секунд пытаясь отыскать в своей бездонной памяти женский род такого вот неудобоваримого обращения, но с честью вышел из положения, прощебетав с заметной картавинкой. – Това-ищи! Через несколько минут наш лайнер совершит стыковку с терминалом орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна. Прошу привести спинки ваших кресел в вертикальное положение и застегнуть привязные ремни. На время причаливания и стыковки будет отключена искусственная гравитация и, поэтому просим всех пассажиров оставаться в зафиксированном положении до тех пор пока не погаснут световые табло, расположенные на передней стенке салона. Предупреждаю, что все, проигнорировавшие данную просьбу экипажа будут немедленно иммобилизованы[1] впрыскиванием транквилизатора типа «новокураре» посредством шприц-иглы, расположенной в сиденье каждого кресла. Приношу свои извинения за возможные неудобства.

«Ни фига себе „неудобства“! – не дослушав, я лихорадочно принялась искать клавишу, освобождающую ремни, так как получить в заднее место дозу какого-то там „кураре“, пусть даже „ново“, мне совершенно не улыбалось. – В проспектах такого оборота не наблюдалось!»

Все пассажиры были заняты тем же, стараясь как можно быстрее выполнить «просьбу экипажа», вернее, предложение от которого невозможно отказаться. Большинство из них, как легко можно было заметить, одновременно, пытались до минимума сократить контакт своего седалища с подушкой сиденья, еще минуту назад казавшегося таким удобным и мягким.

– Температура за бортом – плюс тридцать пять градусов… – как ни в чем ни бывало продолжила кибернетическая садистка.

– О-о-ох! – хором выдохнула добрая половина салона, пытаясь представить нечто подобное в открытом космосе.

– …по шкале Кельвина,[2] – бесстрастно разочаровал всех, возомнивших нечто несусветное, электронный голос. – Полет проходит на высоте триста сорок восемь километров над поверхностью планеты. Температура на борту космопорта «Адагрух-2» – плюс двести девяносто восемь градусов…

– А-а-ах! – вырвалось у второй половины пассажиров, из-за возни с привязными ремнями прослушавших предыдущее объявление.

– …по шкале Кельвина, – опять успокоила и их бортпроводница. – Благодарю за внимание.

– Разрешите, я помогу вам застегнуться!

Вот еще! Был бы только один ремень, поясной, я бы может быть и согласилась на галантную помощь, но ведь их тут, хм-м, гораздо больше!

– Спасибо, не нужно… – на пределе вежливости прошипела я, самостоятельно сражаясь с непослушными пластиковыми лентами (со стороны это, наверное, здорово напоминало древнегреческого Лаокона,[3] борющегося со змеями). – Пристегнитесь-ка лучше сами, а то, неровен час нарветесь на укольчик…

В этот момент над нашими головами, вращаясь, появилось некое небесное тело в котором с некоторым трудом угадывалась весьма оригинальной формы дамская сумочка, пытающаяся проплыть в конец салона. По всей вероятности, этот предмет был упущен с переднего кресла рыжей дурочкой, которую я невзлюбила сразу и навсегда, стоило мне только увидеть это кукольное личико, не исполненное даже проблеска интеллекта. Идиотка, естественно, не решилась приподняться хоть на миллиметр с предательского сидения, превратившегося в капкан. Теперь она лишь следила снизу кроличьим взглядом за кувыркающимся ридикюлем и ворохом всяческих женских мелочей, тянущимся за ним кометным хвостом. Кое-что, как я успела различить – весьма пикантного свойства, между прочим.

Мой рыцарственный спутник, сразу позабыв про предупреждение компьютера тут же вскочил на ноги. Чтобы поймать колыхающийся в воздухе предмет, собрать всё высыпавшееся из него и широким жестом вручить растяпе, хлопавшей длиннющими (неужели собственные?) ресницами, ему потребовалось всего несколько секунд. Опустился обратно он, увы, тоже чересчур торопливо…

Я, конечно, проявила всю полагающуюся в подобных случаях заботу. А что? Тщательно застегнула на обмякшем спутнике всю полагающуюся сбрую, поудобнее пристроила на подголовнике свалившуюся на плечо голову и, напоследок, ладонью опустив ему веки на остекленевшие глаза, отвернулась к иллюминатору.

Слава Вседержителю, мерзкой планетки уже не было видно. Сияющие звезды заслоняла, громада космопорта – несомненно красивейшее из всего виденного мной в жизни зрелище. Столько величия, столько завершенности было в геометрически правильных очертаниях станции, металлически поблескивающей в лучах местного светила и приветливо вытягивающей в сторону лайнера щупальце приемного терминала, что я тут же позабыла об инциденте.

Еще несколько томительных мгновений, довольно чувствительный толчок, от которого безвольно мотнулась, лязгнув зубами открытого слюнявого рта, голова Иннокентия, ядовито-зеленые светящиеся буквы табло погасли и бодрый голос поздравил всех:

– Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… э-э… товарищи. Поздравляем вас с прибытием на борт орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна «Адагрух-2»…

Ну вот и все: утомительное путешествие окончилось. Наслаждаться бездельем, конечно, хорошо, но пора и честь знать.

Я щелкнула клавишей пряжки, освобождаясь сразу от всех ремней, тут же втянувшихся в кресло, и снова поправила голову бедного Кеши. Безобидный, в общем-то парень… Был…

Непрошеная слезинка щекотно скатилась на воротник… Сентиментальностью я, конечно, никогда не отличалась, но…

В салоне уже началась обычная для завершения полета суета, поэтому, я тоже занялась своей «ручной кладью» – объемистой сумкой, спрятанной согласно инструкции под переднее кресло…

1

Подумать только! Мало того, что этот жабообразный пограничник на пропускном пункте долго не обращал никакого внимания на темно-красную книжечку моего паспорта. Он так пялился на меня, корча уморительные рожи, видимо, заменявшие местным жителям улыбку, словно мог надеяться на какую-то взаимность с моей стороны! А эти огромные золотые звезды на его погонах? Если судить по размеру, их обладатель, как минимум маршал космических войск, если не генералиссимус! А витой золотой аксельбант в два пальца толщиной? А десяток разнообразных значков или медалей – черт их разберет? А кокарда размером с доброе чайное блюдце…

Оставив до лучших времен и лучшего окружения свою обычную, наработанную годами, сексуально-зовущую загадочно-томительную походку, я размашисто шагала по залу ожидания космопорта. Полированные лучше всякого зеркала, металлические плиты пола звенели под каблучками словно литавры и в другое время, я бы, возможно, насладилась звуком, но… Но нужно было еще и волочить за собой проклятый «самоходный» чемодан, опрометчиво взятый в дорогу вместо хоть и старенького, но привычного и удобного «обычного». Как вам продукция прославленной марки «Богатырь»? Вот богатырю-то она как раз и под стать. Этот чемодан, вернее чемоданище, в этот момент абсолютно неподъемный, кажется, весил немногим меньше самого космолайна.

Добавьте сюда, что при всем этом мне приходилось отмахиваться зажатым в руке паспортом, со вложенным в него туристическим ваучером и иммиграционной картой, от семенящих позади низкорослых уродцев-аборигенов, на разные голоса что-то бубнящих по-своему, и вы получите полную картину под названием «Прибытие».

Конечно, я, перед поездкой в эту дыру, прилежно купила в «Горбушке LTD» целых три TDS-кристалла, содержащих полный гипнокурс обучения адагрухско-ялатнскому языку. Более того – несколько вечеров я прилежно, словно школьница, готовящаяся к экзамену, провела перед домашним компом, рискуя вывихнуть язык на особенно заковыристых выражениях и изумляясь, почему этого не происходит.

Зазубривая маловразумительные рулады, напоминающие лягушачий хор летним вечером, где-нибудь на болоте, я надеялась своей продвинутостью сразить наповал всех аборигенов. Ага! То ли кристаллы оказались «пиратскими», то ли треволнения суматошного путешествия настолько выбили из колеи – ни одного слова в сплошном потоке разноголосой тарабарщины не улавливалось напрочь.

– А пошел-ка ты вон отсюда, козел вонючий! – наконец заявила я, решительно останавливаясь и замахиваясь сумочкой на особенно наглого аборигена, все время хватавшего меня за локоть скользкими лапками.

Интересно, он руки мыл хоть когда-нибудь? Локоть-то у меня, естественно, голый, потому что никаких там «распашонок» с длинными рукавами я не признаю – только классический топ. А то как представишь этого мерзавца, упоенно квакающим где-нибудь на болотной кочке…

– Сейчас как врежу по рогам!..

Произнесла эти энергичные фразы (гораздо бо-о-олее энергичные, чем вы только что прочли, так как дословно их вряд ли пропустили бы в печать) я, надо думать, на чистейшем русском. Правда, спохватившись вовремя, тут же как смогла перевела их на адагрухско-ялатнский, даже попытавшись придыхать, клокотать и попискивать горлом в нужных местах.

Странное дело: «козел» меня понял (хотя, возможно, не сами слова а мою интернациональную жестикуляцию) и проворно отскочил, едва не посбивав с ног товарищей, тоже шустро порскнувших в разные стороны. Учитывая их невеликий рост, со стороны я, наверное, очень походила на аиста (или аистиху), воюющего с жабами. Особенно, если жабы очень крупные и раскормленные.

Беда, однако, заключалась в том, что проклятая сумка опять, как и давеча, в «космолайне» с поистине садистской готовностью выбросила все свое содержимое наружу, на потеху окружающим. Мало того, что местные гады-таможенники отобрали у меня добрую половину содержащихся там совершенно необходимых мне вещей… Слышали бы вы, как они о чем-то прехрюкивались и прекашливались на своем невообразимом диалекте. Между прочим, вы не поверите, но кажется, что звуки речи у них исходят явно не изо рта!.. Так, сейчас еще и все остальное растащат, жабы проклятые! Помог бы кто собрать, что ли.

Совсем некстати, я вспомнила того симпатичного парнишку, вскочившего помочь, когда я, ворона косорукая, упустила сумочку перед самым приземлением… тьфу, перед причаливанием: никак не могу привыкнуть, что мы не на Земле. Бе-е-едненький!..

Хорошо, что хоть платок у меня, спасибо маминому воспитанию, как всегда, под рукой…

А что – я люблю поплакать… Иногда… Что в этом такого? Я же все-таки девушка.

Даже поблагодарить его не смогла-а-а!.. Он такой бледне-е-енький сиде-е-ел… А эта стерва белесая только ухмылялась губками своими змеиными… У-у! Ненавижу!.. Как увидела, сразу возненавидела! Лучше бы он со мной сел вместо той кикиморы инопланетной, продрыхнувшей всю дорогу…

«Кикимора» вспомнилась как раз кстати: слезы высохли так же внезапно, как и навернулись. Я сердито промокнула глаза платком (тушь бы не размазать) и прикрикнула на нерешительно переминающихся в почтительном отдалении «местных»:

– А ну, помогайте! Из-за вас ведь все рассыпалось! Что я – нанялась вам по полу вашему немытому ползать на четвереньках?..

Естественно, старательно делают вид, что не поняли. Ишь глазами хлопают – всеми двумя парами век. Придется самой… Ладно хоть пол оказался «немытым» только в моей фантазии – ни пятнышка, ни пылиночки: мой обеденный стол и то грязнее, а я, признаюсь вам, далеко не неряха! Чем они его так драят? Ни соринки, ни царапинки! Конечно же не «Комметом»…

Опять вспомнился пострадавший паренек.

Нужно будет хоть навестить бедняжку в местной больнице. Стюардесса эта уверяла, что ничего страшного, мол, не случится – полежит денька два и будет как помидорчик… Интересно, она помидорчик-то хоть представляет себе? С огурчиком ведь перепутала, ж-ж-жаба фиолетовая!

– Я могу вам помочь чем-нибудь, мэм? – голос, раздавшийся у меня за спиной, прямо над ухом, заставил вздрогнуть, словно от удара током.

Я испуганно обернулась.

Надо мной, согнувшись древней и донельзя таинственной буквой «зю», возвышался огромный чернокожий мужчина в плоском головном уборе с козырьком. Облачен он был в темный старомодный костюм – явную униформу – с огромной сверкающей бляхой на груди. О-о-о! Вспомнила! Такой костюм называется «мундир». Странное, немного неприличное название… Точно! Такой «мундир» я видела на американском полицейском одного из прошлых веков в фильме, который крутили как-то по ретроканалу.

– Сержант Джонс, мэм! – прямо как в том кино представился полицейский, деликатно «не замечая», ЧТО именно я в данный момент засовывала в сумочку. – Лесли Эм Джонс, если угодно.

– Вы очень любезны… – полуприкрыла я глаза ресницами, тоже настраиваясь на старинный стиль общения и принимая облик этакой «пай-девочки», который, как я отлично знаю, сногсшибательно действует на всех мужчин.

Если, конечно, у них две руки, две ноги и все остальное, как у наших, земных особей противоположного пола.

Ну-ка, ну-ка, сержант, посмотрим из какого теста вы слеплены…

Одним словом, уже через минуту «коп» (так, кажется, называли полицейских в том фильме) волок мой неподъемный «самоходный» чемодан за своей госпожой, будто покорный раб. Госпожа шествовала походкой № 3 (под кодовым названием «Фиг сотрешь»), к лифту, ведущему на тот уровень космопорта, где располагалась зона для размещения «антропоморфных[4]» пассажиров.

– Ничего удивительного, мэм…

Кто же знал, что местные законы категорически запрещают использование тензорибокерного[5] аккумулятора, который, как оказалось, черт бы его побрал, питает моторчик этого чуда техники пензенского производства! Читать от корки до корки толстенный туристический справочник, а еще все ссылки, набранные мельчайшим петитом[6] – какое ж терпенье надо иметь!

Лесли тащил чемодан словно пушинку, причем чувствовалось, что он, с удовольствием, посадил бы на сгиб свободной руки и вашу покорную слугу, ни капли не вспотев при этом. В отличие от меня. В местной парилке я взмокла словно ломовая лошадь, а дезодорант, представьте себе, тоже отобрали на таможне! Чем, интересно, им помешала пластмассовая штуковина с безобидной химией «без канцерогенов и разрушающих озоновый слой газов», как значится на упаковке? Слава Богу, привлек их внимание только тот антиперсперант, что лежал в сумочке, но не рыться же в чемодане при таком обилии зрителей? Да и воспользоваться, честно говоря…

Тоже мне «двести девяносто восемь по Кельвину»! По Цельсию это должно быть где-то градусов двадцать пять или около того, но здесь – явные сорок. И влажно, как в бане. Где обещанные кондиционеры, вы, заразы?!

Но похоже я отвлеклась…

– О чем это вы, Лесли?

– Я в смысле того, что, – осекся полицейский, который понял, что минут пять распинался совершенно впустую, – эти, которые за вами бежали… Ну, вы их еще сумочкой отгоняли… Местные носильщики. Они, хоть и похожи очень, совсем не адагрухцы или ялатинцы, а анримсцы. Тьфу ты, пропасть, язык сломаешь! Местная низшая каста, то есть. А…

– Вы так хорошо разбираетесь в местных народах… – промурлыкала я и, сделав паузу и томно опустив ресницы (в этом месте мужчины, обычно, теряли нить разговора и шумно сглатывали слюну), продолжила:

– …Лесли. Вы давно здесь?..

– Да уже несколько лет… – Лесли вдобавок еще и смутился почему-то. – Если быть точным, то пять лет, восемь месяцев, двенадцать дней…

– Довольно, довольно, офицер! – я вовсе не намерена была выслушивать точный срок пребывания здесь «копа» вплоть до миллисекунд. – И вам здесь нравится?

– Конечно, мэм! – если бы не мешал чемодан, полицейский бы, несомненно, вытянулся и щелкнул каблуками. – Очень, мэм!

– Что вы все «мэм», да «мэм», Лесли? – я кокетливо взяла смутившегося еще больше чернокожего под локоток.

«Локоток», туго обтянутый темно-синей тканью и смахивающий больше на мое колено, обхватить я, конечно, не смогла, так – прицепилась где-то сбоку будто рыбка-прилипала к акульему боку… Некрасивое сравнение – не читайте.

– Зовите меня просто, по-дружески: Доза.

– К-как, позвольте?… – споткнулся на ровном месте Лесли, испуганно глядя на меня карими блестящими глазищами.

О-о-о, какие глаза у этого малого!..

– «Как-как»! – передразнила я его низкий рокочущий бас, обиженно убирая руку с локтя, впрочем, не слишком далеко. – Доза. Если не хотите по-дружески, тогда называйте полностью: Даздравора Александровна Прямогорова.

А что, меня так и зовут в самом деле: Даздравора Александровна Прямогорова, разрешите представиться. Как это: «С какого языка переводится»? «Даздравора» переводится с русского литературного языка очень просто: «Да здравствует Вторая Октябрьская Революция». Очень, по-моему, достойное и не лишенное красоты имя. А вам разве так не кажется? Ну-ка, ну-ка!..

– Даздра… Дозра… – сбитый с толку сержант Джонс никак не мог вымолвить мое простое и благозвучное имя. – А можно, все-таки, просто «Доза»?

– Дозволяю, – разрешила я милостиво. – Только в порядке исключения.

Но руку на место, конечно, не вернула. Пусть помучается, чурбан неблагодарный!..

В этот момент внимание мое снова было отвлечено и самым радикальным образом.

Под острым углом к нашему маршруту, явно направляясь к тому же лифту, что и мы, задрав при этом вопросительным знаком пушистый хвост, невозмутимо вышагивал средних размеров бело-рыже-полосатый кот.

Нет, в самом коте, собственно, ничего особенного не было. Кот, как кот – обычный подзаборник, которых возле нашей дачи в Зайцевке всегда обитало великое множество. Тем более, что ярко выраженной симпатии к кошкам я не испытывала никогда: орут по ночам, безбожно царапаются, какие-то насекомые у них постоянно, шерсть лезет, норовя прилипнуть к чему-нибудь совершенно неподходящему… Все это так, но главным было то, что в зубах «подзаборник» сжимал одну очень знакомую мне вещицу…

Я судорожно схватилась за сумочку. Так и есть! Пока этот долговязый остолоп меня отвлекал своими досужими разглагольствованиями, рыжая скотина сперла мой…

– Стой, паразит! Держи его!.. – заорала по-русски на весь космовокзал благим матом, бросаясь на нахального воришку с такой скоростью, словно стартовала стометровку.

И, конечно, растянулась во весь рост на зеркальном полу, скользком, будто мылом натертом.

– Нет, туфли с каблуками явно не предназначены для местных интерьеров! – горько сообщила я своему расстроенному отражению в сверкающей плоскости.

«Интересно все-таки получается с этими напольными зеркалами: а если на женщине не бриджи, как на мне, а, скажем, мини-юбка?..»

Думала все это я судорожно избавляясь от мешающих туфель и продолжая погоню уже в своем природном виде… То есть босиком, а не так, как вы подумали.

Увы, кот оказался гораздо проворнее.

Не выпуская из зубов своей ноши, испуганное животное, прижав уши, стремительно, хотя и тоже изрядно оскальзываясь на «зеркале», пересекло зал. Даже не оглянувшись ни разу «подзаборник» пулей взлетел по совершенно гладкому, вроде земного бамбука, стволу какого-то эндемичного[7] растения, старательно закамуфлированного ушлыми адагрухцами под пальму и засел наверху.

Оказавшись на десяти с лишним метрах высоты, то есть в абсолютной недосягаемости от беснующегося внизу противника, мохнатый мерзавец аккуратно пристроил поклажу на какой-то сучок и перевел дух. Затем, освободив пасть, кот заголосил нечеловеческим голосом…

Впрочем, почему именно нечеловеческим? Самым, что ни на есть человеческим, да еще на чистейшем (насколько я могу судить в свете своих скромных познаний) адагрухско-ялатнском…

– Помогите! Помогите!! Совершено немотивированное нападение местного хищника на инопланетное разумное существо!!! Где представители властей и охраны правопорядка?!! Я требую защиты своей жизни и имущества в соответствии с нормами галактического законодательства!..

2

– И ты действительно собралась ехать в эту несусветную даль?!!..

Можно было, конечно, нарисовать после этой фразы хоть десять восклицательных знаков, потому что удивление на лице моего… не важно кого, было написано аршинными буквами.

Кстати, а почему аршинными. Насколько я помню архаичные русские меры прошлых веков, аршин[8] – это что-то чуть меньшее, чем метр. Как же такие буквы могут поместиться на человеческом лице? Опять какая-то гипербола или, возможно, преамбула… Я, знаете ли, путаю эти филологические термины. Хотя… «Преамбула», вроде бы, не из той оперы.

– Ну… Не такая уж и даль, – резонно заметила я, не отрываясь от монитора. – Лаларелла, к примеру, значительно дальше…

– Ты бы еще Салилосис привела в качестве примера! – хлопнул себя по коленям мой… пусть будет просто «Мой», так проще. – Или…

Тут же мне были перечислены несколько планетных систем, находящихся на расстоянии, действительно лежащем за разумными пределами. К одной из них добираться пришлось бы чуть ли не три месяца и все на перекладных. Прямо, как этому древнему Магеллану. Или Врангелю? Все время путаю этих полярных мореплавателей прошлых веков. Да Бог с ними, с этими допотопными путешественниками! Отпуск-то мой не резиновый, в конце концов!

– А что ты имеешь против этого… – невинно, как очень хорошо умею, я стрельнула глазками в сторону Моего. – Как ты его назвал? Силосис?

– Салилосис, – машинально поправил Мой. – Силосиса просто не существует. Есть слово «силос», но оно означает нечто совсем иное…

О-о-о, как он любит поправлять и разъяснять! Будто я не знаю, что такое силос! Отлично знаю. Это что-то из разряда биологически-активных добавок, которыми пичкали в старину бедных коровок, чтобы они давали побольше молочка. Будто нельзя было его просто синтезировать, да и дело с концом!

– Я в курсе, – перебила я Моего, настроившегося на долгое объяснение, но застрявшего на каких-то непонятных «силосных башнях», где раздатчики силоса, вероятно, пережидали осаду разъяренных коров. – Но все-таки?..

– Скажешь тоже!

Мой начал расхаживать взад и вперед, настраиваясь на длительную лекцию и поэтому временами пропадая из виду. А как вы хотели? Мой «визик» далеко не самой последней модели: всего два метра восемьдесят пять сантиметров активной диагонали! Но качество, я вам скажу, не самое паршивое и, главное, никакой пикселизации. Не верится, что беседуем мы через миллионы километров.

– На Салилосисе, если ты не знаешь, – начал он, собравшись с мыслями, – во-первых, сила тяжести в два с лишним раза, а точнее, в два и триста восемнадцать тысячных, превышает земную. Во-вторых, содержание кислорода в атмосфере…

Замечательно, что Мой и подобные ему умники семи пядей во лбу еще не изобрели камеру, позволяющую передавать действительно трехмерное изображение. Иначе, он сразу бы изобличил меня в том, что я, слушая (вернее, совсем не слушая), вместо того, чтобы заниматься делом, вывела на экран его серьезную физиономию и теперь пририсовываю к ней то рожки, то закрученные кверху тараканьи усы… Плохо только, что комп, изо всех сил напрягая свой ущербный машинный интеллект, постоянно старается привести мои дополнения в соответствие с реальностью. Например, две кривые закорючки на благородно всклокоченной шевелюре он преобразовал в роскошные раскидистые украшения, словно у ископаемого лося. Когда я попробовала это безобразие стереть, оно пережило ряд последовательных метаморфоз: рога превратились в буйволиные, бараньи и, наконец, трогательно-милые, словно у новорожденного козленка. Я долго боролась с искушением оставить последний вариант, но все же не уничтожила их решительным движением. Кто только изобрел этот интуитивный видеоредактор?

С ушами, вернее, с левым, упрямо превращавшимся то в слоновье, то в какое-то рысье, с кисточкой наверху, пришлось повозиться, но в результате получилось так оригинально, что я не удержалась и фыркнула.

– Что тебе показалось смешным? – обиженно спросил Мой, вытягивая шею и пытаясь заглянуть за край изображения, что было физически невозможно. – То, что населен Салилосис исключительно представителями отряда перепончатозадых или то, что земных факторий там всего три?

Вместо ответа я, в виде заключительного аккорда, кликнула на «Эмуляции Леонардо да Винчи» и развернула экран, представив мой, вернее мой в соавторстве с компом, опус под названием «Милый, мой милый».

«Милый» некоторое время молча изучал эпохальное творение, возмущенно шевеля бровями, которые я даже не пыталась «корректировать», настолько они были выдающимися сами по себе, потом возмущенно фыркнул и растаял в мгновенной жемчужно-белой вспышке. Исчез, так сказать, по-английски, не прощаясь.

«Хоть бы слово сказал что ли, – обиженно стерла я свое хулиганство, возвращаясь к прерванному отчету, – а то хрюкает, понимаешь, как мерин какой-нибудь!..»

Нет, решительно, отказываться от сумасшедшей идеи провести отпуск на Агадурхе не стоит хотя бы потому, что Мой против. А против чего он не против, скажите на милость? Нет, чтобы отлучиться из своей экспедиции на месяц-другой, свозить свою мышку на курорт… Решено!

* * *

То, что идея моя именно сумасшедшая, а не безумная, скажем, я узнала от своей лучшей подруги.

– Тебе что, не хватает развлечений поближе? – проникновенно вещала Кристина, примчавшаяся ко мне в обеденный перерыв с другого конца города (а дорога, я вам скажу, не близкая – от Кремля до окраины сейчас не менее семидесяти километров, добавьте сюда перманентные пробки на всех уровнях, включая все три воздушных и четыре подземных).

Мы сидели в одном забавном ресторанчике на Таганке, известном посвященным под названием «Лицо Сфинкса». Там подавали марсианские блюда, причем, приготовленные по оригинальным рецептам без всякой стилизации под украинскую, итальянскую или китайскую кухню. Вероятно, потому что шеф-поваром там был настоящий коренной марсианин, Армен Карапетян из Олимпик-Сити.

Этот Храм Желудка мы с подругой открыли для себя прошлым летом и с тех пор частенько наведывались в заповедный уголок Москвы, даже не затем, чтобы воздать должное пикантным блюдам, а просто так – ощутить аромат древности.

– Вот посмотри на меня! – продолжала убеждения моя Лучшая, как всегда ставя в пример только себя любимую. – Не мудрствуя лукаво я в прошлом году смоталась на острова Туамоту (зря ты, кстати, не поехала) и что ты думаешь? Оттянулась по полной! Море чудесное, пляжи замечательные, фруктов навалом, местная кухня – пальчики оближешь, аборигены…

Эту историю во всех подробностях я слышала уже раз сто пятьдесят, если не больше. Причем, интересно, что, среди достопримечательностей, аборигены упоминались на два порядка чаще, чем все остальное, включая коралловые рифы, безумно вкусные фрукты, белоснежные пляжи и лазурное море… Кристина вернулась из того вояжа похудевшей килограммов на пятнадцать, помолодевшей лет на пять, и с таким загадочно-мечтательным выражением лица, что я даже ощутила некоторую зависть. Видимо, аборигены действительно оказались на высоте…

– Понимаешь…

Лапша из лапидорусов под неоагавовым соусом сегодня явно не удалась: настолько склеивала зубы, что приходилось после каждого слова делать длинные перерывы. Любая моя пауза позволяла подруге переходить в наступление в счастливой уверенности, что уж этот-то плацдарм останется за ней.

– Если уж Пацифика тебя не устраивает, то есть масса других маршрутов, не требующих длительных перелетов и связанных с ними лишений. Чем тебя не устраивает тот же Марс?..

– Кристина!..

– Ах, да, я же забыла… Ну ладно! К примеру, Пикр в созвездии Геркулеса. И рукой подать и условия! Или Синут в Гончих Псах…

Перечисление дальних и ближних курортных местечек заняло остаток обеда и прекратила это гиблое дело Кристина только тогда, когда среди предпочтительных, по ее мнению, местечек мелькнула Мидоника. Это действительно райский уголок, но расположенный на пару десятков парсеков дальше Адагурха, правда, в другую сторону – на северо-зенито-север от Земли.

– По крайней мере, хоть осмотрись там получше, – смущенно заметила под конец Лучшая, пряча глаза, – а то, может, чем черт не шутит, доведется как-нибудь побывать…

* * *

Наивно было считать, что Мой и Лучшая – самое серьезное препятствие на пути к вожделенному курорту… Вы думаете, что дальше все пошло как по маслу? Не тут-то было!

Сначала я никак не могла оформить путевку: то одно срывалось, то другое… То время поездки пришлось переносить – никак не могла оставить работу из-за проклятого квартального отчета, то отели мне подсовывали какие-то неподходящие, то с менеджером турфирмы поругалась на пустом месте из-за совершеннейшего пустяка… Но когда уже все необходимые документы были на руках и аванс проплачен, начались настоящие трудности.

Вступила в действие легкая, но раздражающая до крайности, «кавалерия» в лице многочисленных ближних и дальних родственников, друзей, приятелей, знакомых и знакомых их знакомых. Мне наперебой сообщали обо всей необдуманности моего решения, о поджидающих меня в пути и на месте опасностях, о нездоровой атмосфере, плохом климате, море и солнце курорта… Словом обо всем на свете, что может отравить жизнь потенциального отдыхающего. Взамен все более и более привлекающего меня (в основном из врожденного чувства противоречия) Адагруха, наперебой предлагалась опять же сотня других известных курортов. Начиналось все стандартно, с самых близлежащих – старушки Земли, Луны, Марса и Титана, но далее все зависело от воображения «доброхота»: до расположенных на пределе досягаемости регулярного пассажирского транспорта. Самые оригинальные предложения я даже записывала. Рекордом оказалась Лаларелла в системе Альфы Жирафа, лежащая в пятидесяти с лишним световых годах от моего дома.

Предел терпению положила моя мама, живущая под Кейптауном со своим третьим (если не считать гражданских браков) мужем – здоровенным кибермодельером, происходящим из племени нробо-нробо и являющимся, по совместительству, местным шаманом. За два дня до отлета она разбудила меня в половине четвертого ночи, чтобы зачитать по визиофону выдержки из трудов известного космоэтнографа Маклая Миклухина.

Отважный русский землепроходец посетил Адагрух-Ялатну одним из первых цивилизованных путешественников лет сто пятьдесят тому назад, и первым, среди болот и лесов девственной планеты, не только нашел представителей местных высших приматов, но и установил с ними контакт. Как оказалось, представители здешней расы разумных существ имели своеобразную, но довольно высокую культуру и сложные общественные отношения, приблизительно на уровне земного позднего средневековья с поправкой на местные реалии и физиологию. Несколько осложняла задачу космоэтнографа земноводность аборигенов (Миклухин высадился на планету в то время года, когда адагрухцы 95 % времени проводят в воде), но он с честью вышел из этой ситуации…

Несомненно, труд М.М.Миклухина под названием «В дебрях Адагруха» был более чем увлекательен и спорить с мамочкой я не имела права. Хотя бы потому, что «проглотила» фолиант залпом, увы, еще почти за полгода до описываемых событий, когда авантюрный план только-только начал формироваться в той не лишенной привлекательности коробочке, которая находится под моей основной гордостью – пламенного цвета шевелюрой.

– Ты представляешь, Дозочка: они там все людоеды! Вот послушай, что пишет Миклухин…

Далее последовали такие душераздирающие подробности, изрядно сдобренные пространными комментариями моей чересчур впечатлительной матушки, что от потрясения, совершенно невежливо с моей стороны, я уснула, не дослушав.

Слава Богу, хоть папа, от которого я ждала отповеди едва ли не с самым большим волнением, чем от остальных, не разочаровал меня. Подозреваю, что не обошлось, все-таки, без «артподготовки» со стороны мамы, но он, как всегда, оказался на высоте.

Забежав как-то вечером «на огонек», мой «старик», долго говорил о многом и разном, демонстрировал «стерики» своих внуков (к сожалению, не моих детей и весьма отдаленных родственников вообще), рассказал массу анекдотов, среди которых попадались и не очень бородатые, с аппетитом проглотил мою «стряпню» (в основном из мегамаркета «Ёлки-палки», что через дорогу), расхвалив ее самым неприличным для польщенного «автора» образом… Как я ни напрягалась, ожидаемых слов произнесено не было. Лишь перед уходом, уже поцеловав «дочуру» на прощанье, папка вдруг ухарски махнул рукой и заявил:

– А-а, все равно сделаешь по своему! Только смотри – веди себя прилично…

Словом, когда меня провожали в «Шереметьево-Орбита» не хватало только венков с траурными лентами от скорбящих родственников и товарищей по работе, надгробных речей, угрюмых пропитых могильщиков, а также маячащего в задних рядах памятника в полный рост, прикрытого до поры рогожкой…

3

Стоит ли говорить, что в свете всех сопутствующих прилету событий, заселиться в свой номер мне удалось только под вечер.

Собственно, время дня и ночи на орбитальной станции не имело ровно никакого значения: жизнь тут кипела безостановочно, круглые сутки, к тому же не земные, а адагрухские – тридцатитрехчасовые. Но… Я же не адагрухец какой-нибудь, я простая земная женщина, слабая и нежная, к тому же несправедливо обиженная…

До старости лет теперь не забуду это задержание местной полицией и водворение в полицейский участок, или как там он у них называется… В обезьянник, одним словом. Два десятка закованных в броню местных блюстителей порядка на одну слабую девушку! Подумаешь, террористку какую поймали! За решётку, как какую-нибудь бомжиху или распоследнюю… Но я снова отвлеклась.

Не помогли ни мои гневные вопли, ни уважаемый повсюду в цивилизованной Галактике «серпастый-молоткастый», ни угрозы обратиться в консульство Российской Федерации на Адагрухе, ни знакомство с Лесли. Он, кстати, оказался совсем не полицейским, а всего лишь служащим земной турфирмы, гидом, переодетым для вящего антуража, под полицейского из старинных фильмов. Сержантишка липовый!.. Но надо отдать ему должное, парень старался вовсю, сражался за меня словно африканский лев. Если бы не он, не знаю, пришлось бы мне ночевать сегодня в роскошном номере или где-нибудь на тюремном тюфяке. Или даже охапке сырой вонючей соло-о-омы… Ладно, не время распускать нюни.

А кот, подлец, каким оказался вреднющим! Недаром я с детства терпеть не могу всех представителей семейства кошачьих (ну, кроме, может быть, львов, тигров или ягуаров каких-нибудь). Сомневаюсь, чтобы благородный тигр или красавец-гепард оказались такими склочниками.

Вы бы только слышали, как он требовал адвоката, причем, не какого-то там стряпчего, а самого известного из межпланетных законников, какого-то Вдаапа или что-то похожее на слух, успевая в промежутках обвинять меня во всех смертных грехах. И не нужна мне была, кстати, его шкура вовсе! Я вообще не ношу никаких естественных мехов – от них, говорят, бывает аллергия…

Тоже мне выискался правдолюбец хвостатый! Ну перепутала я сослепу его «чемодан» с моим… Не важно с чем! Линзы-то контактные «во избежание» хранятся на дне моего собственного чемодана!

– Вы оскорбили словом и действием господина маркиза Ррмиуса мур Маава, гражданина Катсланда, планета Пусикэт, – передразнила я местного, адагрухского, судью, валясь ничком на неразобранную, но весьма удобную, кровать…

* * *

– Конечно, феодальные титулы их государства мало что значат на нашей демократической планете, но он такой же разумный обитатель Галактики, как и вы! – разорялся судья, белоснежный парик с буклями и черная просторная мантия, которого, напоминающие о Британии «Века Просвещения», особенно дико выглядели в сочетании с бугристой жабьей физиономией ярко-лилового цвета. – Поэтому, во избежание юридических казусов, я предлагаю покончить ваше дело миром. Согласны ли вы компенсировать пострадавшему переживания, связанные с данным неприглядным инцидентом? В досудебном, так сказать порядке.

– Соглашайтесь! – громко шепнул мне на ухо Лесли. – Ваш туристический ваучер включает пятидесятипроцентную страховку от подобных случаев. Ксенофобия,[9] знаете ли – основная проблема, с которой сталкиваются туристы на курортах со смешанным заселением, подобных Адагруху…

– А остальные пятьдесят?

Поймите меня правильно: я совсем не скряга, но позволить какому-то там блохастому «маркизу» обчистить себя до нитки, да еще в самом начале отпуска?..

– Лучше пятьдесят процентов, чем пятьдесят дней на нарах! – резонно заметил Лесли трагическим шепотом.

Вот этого я позволить совсем не могла. Пятьдесят дней – это же весь мой отпуск и еще… Сумасшедшее количество дней еще!

– Я согласна… – с трудом выдавила я, с ужасом ожидая вердикта жабы, вернее жаба (или жабина?) в парике.

Уши кота, до сих пор нервно прижатые к голове тут же встали торчком, как и хвост, которым он только что охаживал себя по бокам, словно миниатюрный тигр. Пародия на тигра, конечно. Жалкая пародия на могучее, благородное, нескандальное животное… Посмешище!

Мгновенно ставший мирным и домашним, господин мур Маав пошептался с адвокатом (конечно, не каким-нибудь чересчур известным – где бы ему нашли звезду межпланетного класса за пару часов – обычным судейским крючкотвором), а тот – с судьей, важно кивнувшим и гулко бабахнувшим по своей кафедре антикварным деревянным молотком:

– Даздравора Александровна Прямогорова, гражданка Российской Федерации, планета Земля, за оскорбление словом и действием Ррмиуса мур Маава, гражданина Катсланда, планета Пусикэт, приговаривается к штрафу в пять тысячных катсландского китиголда в пользу последнего…

Я облегченно перевела дух, вдохновленная кажущейся мизерностью суммы, но Лесли поспешил меня разочаровать:

– Это не так уж и мало – где-то две с половиной тысячи российских рублей, между прочим.

– Но…

– Но заплатить придется.

– А если…

– А вот «если» встанет дороже.

– Прощайте сувениры! – горько вздохнула я, выуживая из сумочки кошелек, а из последнего – пластиковую карту «Омега-Банка»…

* * *

– Вот же зараза! – ругнулась я, вспоминая довольную, будто после доброй крынки сметаны, круглую физиономию кота, когда он, сопровождаемый своей стервятничьей свитой, подошел светски попрощаться со мной. – Наверняка раза в два этому мошеннику усатому переплатила!

Радость после чудесного освобождения из неожиданной передряги понемногу улетучивалась, уступая место досаде из-за легкомысленно отданных денег. Конечно, две с половиной тысячи «красненьких»[10] – сумма не критическая и даже не такая уж серьезная, но все равно, с подарками и сувенирами придется слегка ужаться. Вернее, быть не слишком уж щедрой подругой… Так, кого из знакомых можно оставить «за бортом»?..

Я вскочила с кровати и, распинывая попадающиеся по дороге вещи, направилась к картине, за которой, как указывалось в проспектах отеля, располагался вмонтированный в стену бар. «Шедевр» местного аналога Пикассо изображал непонятно что: не то какое-то здание в странном архитектурном стиле, не то одного из местных сановников в парадном мундире и высоком головном уборе… Впрочем, неверным, как потом выяснилось, оказалось и первое, и второе предположение: на картине был изображен символ веры местной расы – Сияющий Нефритовый Жезл.

Конечно, алкоголичкой я себя, отнюдь, не считаю, даже пьяницей, но выбор напитков в зеркальной нише, стенки которой приятно курились морозным дымком, оказался выше всяческих ожиданий. Пришлось даже постоять в раздумье некоторое время, ощущая разгоряченным телом живительный холодок, струящийся от разнокалиберных бутылок с пестрыми наклейками.

«Не будем нарушать стиля, – наконец решила я, извлекая из бара запотевшую „Смирновскую“ и „Мартини“, – покажем этим лягушкам, что тоже чего-то стоим!»

Закрывать дверцу не хотелось – температура и влажность в номере казались комфортными, наверное, только местным аборигенам, большую половину жизни проводившим в тропических болотах – но портить мини-бар и нарываться на второй штраф за один день…

Ого! Водка-то самая настоящая, черноголовская – не какая-нибудь марсианская подделка.

Хотелось, конечно, плюхнуться в кресло и предаться медитации с бокалом коктейля в руках, но… Ванна, ванна и еще раз ванна!

Истинную нирвану я постигла десятью минутами позже в огромной емкости, наполненной до краев чуть теплой водой, погрузившись по самый подбородок в душистую пену (хотя и местного производства, но вполне удовлетворительный аналог моей любимой «Саиле»!) и потягивая через прихотливо изогнутую прозрачную соломинку чудесный ледяной напиток…

Как божественно уютно мне было в этой ванне… И как же мне не хотелось покидать ее… Даже после многократного стука в дверь номера, завершившегося такими нетерпеливыми «аккордами», что изящное произведение местного столярного искусства «под Версаль» едва не слетело с петель.

«Повесила же на ручку снаружи ярлык „Не беспокоить“! – досадливо думала я выбираясь из своего комфортного мини-водоема. – Ну, пусть теперь пеняют на себя!..»

На одевание я, естественно, времени тратить не стала, готовясь предстать перед неведомым нарушителем покоя в «костюме Евы», нарушенном только живописными клочьями пены.

– Иду уже, иду… – дверь держащаяся из последних сил, сотрясалась так, будто с другой стороны ее с разбегу бодал взбесившийся баран солидной комплекции или даже носорог.

Поворот ручки, последний штрих – руки, вызывающе упертые в бока…

Второе предположение, об африканском происхождении атакующего мое жилище индивидуума, оказалось более верным: в проеме обозначился все тот же Лесли. Причем, глаза оного, по мере расширения поля зрения, постепенно вылезали из орбит, а нижняя челюсть отвисала, давно превысив отпущенные ей природой пределы.

– Ах, это вы, Джонс… – я небрежно передвинула один из комков пены чуть ниже с самым независимым видом. – Чем обязана в столь поздний час?..

Но Лесли, уже заметно терял равновесие, безмолвно сползая по косяку куда-то влево.

– Куда же вы?

Чернокожий «полисмен» уже примерно на семьдесят процентов скрылся из виду, когда я обратила внимание на его палец, вытянутый куда-то вниз и проследила за ним взглядом.

На пороге номера, угрюмо нахохлившись, опустив усы и нервно постукивая по полу толстым хвостом, извивающимся словно недовольная змея, сидел мой недавний удачливый соперник по юридической баталии господин маркиз Ррмиус мур Маав, гражданин Катсланда, планета Пусикэт, собственной персоной…

* * *

Я вздохнула и отвернулась к стене.

Смертельно хотелось спать, веки просто слипались, да так, что, вероятно, никакие спички не помогли бы… Подложить бы сейчас, как в детстве ладошку под щеку и…

Но чертовски мешал проклятый Лесли, добровольно взявший на себя обязанности парламентера между двумя высокими, находящимися в затяжном и неразрешимом дипломатическом конфликте, сторонами.

– …возможно, это не самый лучший вариант из всего того, что можно предложить, но, ради Бога, поймите меня правильно…

Оторвав голову от подушки я посмотрела на заливавшегося соловьем «полисмена» так, что у него язык примерз к гортани, а потом оглянулась на вторую кровать, на которой, свернувшись клубком и также отвернувшись, возлежал мой враг. А самообладания-то у лохматого паршивца побольше, чем у меня!

– Заткнитесь, Лесли! – ледяным тоном оборвала я открывшего было снова рот Джонса. – Не тратьте времени на перемалывание воздуха попусту.

– Но…

– Если я не придушила этого… – я запнулась на мгновение, пытаясь подобрать выражение поделикатнее и тут же сдаваясь, – …маркиза сразу, то, вероятно, он сможет дожить и до утра. Однако…

– Госпожа Прямогорова!.. Даздравора Александровна!.. – Чернокожий был готов бухнуться на колени.

– Однако, – снова перебила я готовые выплеснуться на меня излияния обрадованного чернокожего, – если завтра утром от меня этого зас… постояльца не отселят, либо нам обоим не будут предоставлены отдельные апартаменты, то вечером я его шкуру… Шкурку, – поправилась я, критически оценив взглядом размеры противника, – прибью над своей кроватью…

– Даздравора Александровна!..

– Прямо под вашей, Лесли! – закончила я, одарив Джонса таким взглядом, что он, прижавший было ладонь к груди и открывший рот, захлопнул его с капканным лязгом, так и не произнеся больше ни слова.

– А теперь выметайтесь отсюда – я хочу спа-а-ать…

Зря вы, Лесли поверили женщине на слово. Да еще женщине НАСТОЛЬКО обиженной и жаждущей реванша…

Когда свет притух и дверь за «полицейским» бесшумно затворилась, я, героическим усилием, нашла в себе силы подняться на ноги и, схватив со столика первое, что попалось под руку, подкралась к соседней кровати.

– Ну, молись, маркиз подзаборный!.. – прошипела неумолимая мстительница в моем лице занося руку с зажатой в ней массажной щеткой для волос.

Кот, в ответ, всхрапнул и доверчиво перевернулся на спину, растопырив лапы и продемонстрировав мохнатое пузо: оказывается, он уже давно и крепко спал. Моя карающая длань бессильно опустилась при виде этой донельзя мирной картины.

– Намаялся, бедняжка… – вырвалось у «мегеры» с неожиданной нежностью. – Ну спи, спи… До утра.

4

Терпеть не могу просыпаться в незнакомом месте, особенно, если сразу вспоминаю о неприятностях… Может приснилось?

Увы… Хотя «неприятности» на соседней кровати воочию отсутствовали, но об их наличии не в развеявшемся ночном кошмаре, а наяву, свидетельствовала небольшая аккуратная вмятина посредине девственно гладкого покрывала.

Неужели Лесли подсуетился с утра пораньше и сумел-таки при этом меня не разбудить? Слава тебе Господи!

Я откинулась на подушки и забросив обнаженные руки за голову, замурлыкала нечто бравурное.

Так. Наскоро разобрать вещи, позавтракать… Я, конечно, отнюдь не большая любительница набивать желудок с утра, но… Из-за всех вчерашних пертурбаций, естественно, все сроки ужина были пропущены, а «геоморфные» рестораны закрыты… Незапланированное вторжение «супостатов», черного и рыжего, опять же, помешало пожевать что-нибудь из моих запасов, конечно засунутых в багаж в последний момент моей заботливой мамочкой…

Словом – вперед графиня, вас ждут великие свершения!

Я решительно откинула простыню, вскочила с постели, сладко потянулась и… присела, прикрываясь руками с отчаянным визгом.

На пороге ванной комнаты восседал проклятый кот, умывающийся лапой с полной невозмутимостью.

Заметив, мой испуг, маркиз мур Маав тут же прекратил умывание и с чисто дворянской галантностью заметил:

– Прекрасное утро, сударыня, не правда ли? А вы, я вижу, даже прекраснее утра…

Закончить утонченный комплимент, без сомнения, заготовленный загодя, рыжему жуиру помешала все та же щетка, просвистевшая всего лишь в нескольких миллиметрах выше его стремительно прижатых ушей.

– Что за манеры, сударыня!

Это кот с возмущением прокричал уже из-за двери санузла, куда ловко сиганул словно обычный «помоечник», скрывшись таким образом от прицельного обстрела разными опасными и не очень предметами с моего столика и близлежащей территории. Сделал он это, воспользовавшись паузой: я в этот момент вертела в руках тяжеленную цветочную вазу из фальшивого хрусталя, разрываясь между желанием уничтожить паршивца раз и навсегда, и неистребимой женской бережливостью.

– Где вы воспитывались, позвольте узнать?

Вазу я аккуратно поставила на место, но, переместившись к столу, возобновила обстрел противника с удвоенной силой.

В дверь ванной летели какие-то книжки, баночки, пластиковые флакончики… Чуть было не полетела яркая коробка, но нос мой уловил нежный аромат и духи незнакомой марки (не Тамбов, конечно, и даже не Париж, но весьма, весьма, комильфо…) коту не достались.

– Предлагаю…

Что подлец предлагал я так и не узнала, так как, после метко брошенной пудреницы, из дверного проема вырвалось огромное белое облако, словно от нешуточного взрыва, и донесся судорожный кашель. Еще через минуту из-за косяка под аккомпанимент несмолкающего перханья высунулась белоснежная кошачья лапа, размахивающая зажатым в ней неровно оторванным клочком туалетной бумаги.

Предложение о переговорах я милостиво приняла только с третьего раза, переправив в кошачье убежище остатки небьющихся предметов…

* * *

Вот еще новости: делить номер (пусть даже такой просторный и удобный) с каким-то котом, к тому же противным и скандальным, а главное – ра-зум-ным!

Где это видано, чтобы незнакомых женщину и… мужчину (да-да, какой-никакой, пусть мохнатый, четырех с нестиранными носками, килограммов веса и с хвостом, но он мужчина!) селили вместе в одном номере? А если он начнет приставать?..

«О чем это я? – вовремя одернула я себя. – Какое еще приставание от кота, черт побери! Спятила ты что ли, мать?..»

Цокая высоченными, сантиметров по… ну это сами представьте… каблуками по зеркальному полу, я, в самой-самой мини-юбке (подавитесь, гады!), походкой № 5, дефилировала в сторону ближайшего ресторана. При этом я не составляла себе труда, конечно, обращать внимания на прислонявшихся к близлежащим стенам в радиусе полусотни метров, мужиков (причем, далеко не одних только антропоморфных), сомлевших вдруг незаметно для себя.

Впереди все сверкало алмазами, ждущими своего завоевателя, позади – лежало в руинах, включая деморализованного противника, смиренно вылизывающего сейчас мою пудру из шерсти. Клянусь его так и не прибитой к стене шкуркой – этого занятия ему надолго хватит! Особенно, если учесть генетическую нелюбовь кошачьего племени к купанию.

Не стоит и упоминать, что последовавшие за «пудренной атакой» переговоры завершились в мою пользу, причем, условия позорной для поверженного врага капитуляции диктовала именно я!

По условиям «Адагрухского мира», конечно, заслуживающего того, чтобы войти в историю дипломатии, коту отныне запрещалось попадаться мне на глаза без явного на то разрешения. Отдельно оговаривалась недопустимость подглядывания за мной своими наглыми серо-зелеными глазищами… А цвет глаз у него, вообще-то, ничего – будь он мужчиной, в смысле, человеческим мужчиной… Фу, я совсем запуталась!.. И вообще: до самого нашего долгожданного расставания (а Лесли, скотина, обещал, даже клялся…), забыть о своем дворянско-кошачьем происхождении, прикинуться ветошью и не отсвечивать…

Стоп! А где это я?..

Оп-паньки! Что-то меня занесло совсем не туда…

Я с некоторым страхом заметила, что мужики (а, вообще, мужики ли это?) как-то постепенно перестали обращать на меня внимание, обнаглели, да и на людей походили уже с очень-очень большой натяжкой. Вот этот, например, похож скорее на вставшего на кончики щупалец кальмара… А тот – на здоровенного паука… А вот эта парочка – вообще ни на что не похожа… Да и парочка ли это? Сбоку посмотреть, так вроде бы как и трое их… Или больше?

Куда же идти?

– Э-э… товарищ… – попыталась я обратиться к одному из прохожих, хоть и напоминающему чешуйчатого Винни-Пуха на длинных голенастых многосуставчатых ногах, но, почему-то, внушавшему большее доверие, чем вон тот, темно-розовый, скользкий и похожий на… на темно-розовый скользкий огурец. Без пупырышков, правда…

«Винни-Пух» остановился, окинул меня с высоты своего трехметрового роста заинтересованным взглядом четырех блестящих глаз, фасетчатых, как у мухи, и прощебетал что-то длинное и явно дружелюбное, протягивая ко мне когтистую лапу.

– Н-нет, простите… – попятилась я, вдруг услыхав в длинной и невразумительной, с красивыми переливами, речи незнакомца что-то неуловимо кавказское. – Я как-нибудь сама…

Пожав узенькими плечами, существо зашагало дальше, а я показав язык заинтересованно пялившемуся на меня «огурцу» (вы не поверите, где у него располагались глаза, вернее всего один глаз!), смело зашагала куда-то вперед в общем потоке, не совсем представляя себе конечного пункта своего маршрута.

«В конце концов, – успокаивала я себя, лишь временами ненадолго обмирая, когда на глаза попадалось что-нибудь, пардон, кто-нибудь, чересчур уж экзотического, отталкивающего или устрашающего вида, – все они такие же туристы, как и я. Ну, может быть, кто-нибудь из них – обслуга… Я тоже, должно быть, кажусь кому-нибудь – хотя бы вон той, похожей на охапку разноцветных металлических колец, нанизанных на что-то типа коралловой ветви, твари – чем-то странным или просто-напросто уродливым…»

Вы, наверняка, поймете мою радость, когда впереди, за плечами (или, возможно, бедрами или другими частями тела) нескольких уродцев, замаячило вдруг что-то до боли знакомое.

Высокая стройная блондинка в чем-то перламутрово-сером с золотом (с периливчиком таким, а по подолу – золотистая каемочка такая, прикольная… понимаете?) уверенно шагала куда-то в общем потоке. При этом она царственно не обращала никакого внимания на сновавшие повсюду существа, больше напоминавшие персонажей шизофренических картин Босха,[11] словно вышла погулять погожим летним вечерком на набережную Москвы-реки, запруженную праздными горожанами.

– Постойте! – отчаянно, словно заблудившаяся в ГУМе пятилетняя девочка, воскликнула я, расталкивая окружающих, и, не обращая никакого внимания на толчки и щипки с их стороны, кинулась за ускользающим золотым отблеском. – Подождите меня!

Однако, незнакомка, не оборачиваясь, уже скрылась за услужливо распахнувшейся перед ней высокой стеклянной дверью под переливающимися всеми цветами радуги маловразумительными иероглифами неоновой вывески.

Проскользнув мимо рук тщетно пытавшегося меня задержать приземистого адагрухца непонятной в сумеречном освещении раскраски, но в белом смокинге и с щегольской бабочкой под брыластой ряшкой, я влетела в пахнущую остро и непонятно полутьму зала и остановилась хлопая глазами, оказавшимися не в состоянии быстро привыкнуть к ней после ярко освещенного коридора.

Лучше бы они вообще не привыкали…

Постепенно вокруг меня, словно изображение на порядком засвеченной древней фотопластинке, проступили столики, освещенные чуть колышащимися язычками свечей, и завтракающие за ними туристы.

Но КАКИЕ туристы, а, главное, КАК и ЧЕМ завтракающие…

Здесь ели, пили, хохотали и переговаривались туристы. Обычные туристы. Такие же как я. Но СОВСЕМ не антропоморфные…

Несколько секунд я тупо вглядывалась в гору копошащихся щупалец, с чмоканьем и хрустом сновавших внутри какого-то блюда, больше всего напоминавшего заливного поросенка (да какого там поросенка: настоящего взрослого кабана!). Желудок при этом колебался в раздумьях: бежать ему через единственно доступный для него выход – мое горло – или все-таки подождать малость. В голове крутилась цитата из бессмертного «Трудно быть Богом» незабвенных Братьев: «Дон Пифа висел над целиком зажаренным кабаном и работал, как землеройный автомат…»

Я с трудом отвела глаза от этого тошнотворного зрелища и, упершись взглядом в чету огромных насекомых, отдаленно похожих на тараканов, осуждающе глядящих на меня двумя десятками блестящих умненьких глаз, с трудом сглотнула комок, стоявший в горле. Все же нечто более привычное глазу. Хотя, тоже порядком отвратительное.

Один из тараканов (наверняка мужчина!), видимо смутившись, отвел глаза, каждый в свою сторону и вернулся к еде. Склонившись к своей тарелке – огромному полупрозрачному тазику на гнутых металлических ножках – он вдруг с утробным звуком отрыгнул туда что-то мутно-желтое, полупереваренное…

Неоновые иероглифы, перламутрово-золотистое покрывало и розовый пупырчатый огурец, подмигивающий мне единственным кавказским глазом внезапно завертелись у меня перед глазами, сливаясь в какой-то сверкающий вихрь…

* * *

– …посещать незнакомые заведения общественного питания! – нудный голос Лесли все-таки заставил меня всплыть из омута беспамятства на поверхность бытия.

Надо сказать, в большей степени, не голос, конечно, а омерзительный аромат нашатыря, исходящей от ватки, маячившей у меня под носом. Ее удалось разглядеть, приоткрыв один глаз приблизительно на полтора микрона.

– А не пошли бы вы товарищ Джонс… – слабым голосом, но проникновенно, поинтересовалась я у него, снова прикрывая свой оптический рецептор. – Э-э-э… проветриться?

Было мучительно стыдно…

Нет, не за бесцельно прожитые годы. За то, что, словно какая-нибудь гимназистка трехсотлетней давности, грохнулась в позорный обморок при виде мирно питающегося разумного членистоногого. Ну и что с того, что членистоногое – размером с легковой аэрокар? Да хоть с «космолайн»! Неужели взрослому цивилизованному человеку позволительно «сомлеть» при виде мухи, усевшейся на оставленное на столе надкушенное яблоко? Да и осьминогов в аквариумах ты навидалась достаточно! А огурец этот розовый…

Дался же мне этот огурец!

– Лесли, прекратите тыкать в мой глаз своей вонючей ватой! Вы дадите мне, наконец, привести себя в относительный порядок? Да, кстати, решился ли вопрос с этим пушистым…

– Вопрос с «пушистым», увы, не решился, – раздался прямо над моим ухом противный мурлыкающий голосок, неприятно знакомый к тому же. – Даже наоборот…

Я распахнула оба глаза до отпущенных им природой границ и рывком села на постели.

Ватку с нашатырем, до предела отвернувшись при этом и зажимая свободной лапой нос, держал возле моего лица все тот же маркиз мур Маав, будь он лишен «Кискаса» навечно! А Лесли, как раз, находился на почтительном расстоянии – у стола, собирая в медицинский кейс какие-то устрашающего вида приборы и прочие неприятные предметы.

– Поблагодарите лучше господина маркиза, что, случайно заметив вашу… э-э… оплошность в ресторане, оперативно вызвал помощь, – заявил «полицейский с осуждением глядя на меня, – и вообще, не желаете ли валерьяночки? Для общего успокоения.

Кот так трогательно смотрел на меня, жмуря свои умопомрачительные глазищи, что гневная отповедь как-то сама собой застряла у меня в горле.

– Спасибо…

Неужели эти слова произнесла я?..

5

– Прекратите шум!.. Уважаемые господа! Я прошу вас прекратить выкрики с мест! Кто желает высказаться, может сделать это, записавшись в очередь к микрофону…

Председательствующий в запале сам позабыл о микрофоне и старался перекричать волнующуюся толпу, реально рискуя целостностью собственных голосовых связок. Но его не очень-то слушали…

Растолкав всех (еще бы не растолкать, имея два с половиной метра роста, почти столько же в плечах и еще больше в объеме талии, вернее, живота) к трибуне прорвался мерганский турист и заорал, обильно брызгая слюной, прямо в лицо председателю, отшатнувшемуся и поменявшему от испуга цвет с густо-лилового на бледно-голубой:

– Я буду жаловаться в Галактический Совет на ваш произвол!.. Почему я, почтенный законопослушный гражданин, должен торчать, теряя драгоценное время своего отпуска, заработанного тяжким трудом, на этой консервной банке? Я заплатил немалые деньги за отдых, понимаете вы, ЗА ОТДЫХ!..

Толстяка, бульдожьи брыли которого тряслись от праведного гнева, тут же, не без труда, оттерли совместными усилиями и всеобщий ор продолжился с удвоенной силой.

Я, опустив руки уныло сидела в уголке, подальше от беснующейся толпы, бесцельно разглядывая свой туристический ваучер. Голова трещала после почти бессонной ночи (моя сердечная благодарность беспокойному соседу), себя же было жалко до слез. Плакал мой отпуск горькими слезками, совершенно понятно, как говаривал один допотопный политик…

Все пошло наперекосяк с самого вылета из космопорта «Шереметьево-Орбита».

Сумбурный полет с тремя пересадками, причем на каждой из транзитных станций я теряла что-нибудь совершенно необходимое, вроде антикварного, еще из настоящей бумаги, томика Вадима Шефнера (спертого, как я подозреваю, тем приторным попутчиком, восхищающимся всю дорогу до Дааринна моей начитанностью) или зонтика. Последний, всученный мне в последний момент тетей Тамарой, испарился на Уаоианском терминале, перед посадкой на адагрухский «космолайн». Происшествие перед стыковкой, скандальное знакомство с маркизом Маавом, обморок в негуманоидной харчевне… И вот теперь этот непонятный карантин, грозящий затянуться на весь отпуск, если не больше.

– Мне надоело! – возопил, снова обретя дар речи, слоноподобный мерганец, выкарабкиваясь из угла, куда его затолкали. – Сегодня же я улетаю назад на первом попутном «космолайне», а по прибытию на Мергану подаю судебный иск против вашей компании… Нет! Лучше, против всей планеты! Конечно же, против всей планеты! Вы у меня попляшете!..

– А вот и нет! – злорадно просипел откуда-то из-за моря разнообразнейших спин полузадавленный туристами председатель, уже даже не голубой, а иссиня-бледный, насколько можно судить по конвульсивно подергивающейся конечности, торчащей над головами и продолжавшей судорожно сжимать микрофон с оборванным шнуром. – В связи с карантином отменены все рейсы не только на планету, но и за ее пределы…

Только этого мне и не хватало.

На Лесли, присевшего по соседству со мной не здороваясь и даже не позаботившись переложить на свободный стул чей-то сложенный пополам журнал, было жалко смотреть.

– Чем порадуете, мистер Джонс? – вяло окликнула я его, не очень надеясь на ответ.

«Полицейский» так же вяло пожал плечами и отвернулся. Делать тут было явно нечего…

* * *

По дороге обратно, в номер, меня осенила блестящая идея: а не навестить ли страждущего Иннокентия, конечно, умирающего от скуки в своей палате?

Сказано – сделано. Через полчаса, загруженная под завязку пакетиками, свертками, коробочками и кулечками (пришлось совершить налет на один из станционных супермаркетов, изрядно проредив его запасы), я уже прорывалась с боем через больничный кордон. Оборонял вход в палату настоящий Цербер,[12] вернее, Цербериня в лице местной медсестры.

Возможно, на взгляд адагрухцев, она и была миловидной, но мне напоминала выдержанную несколько дней на солнцепеке лягушку, к тому же была такой же агрессивной, как и очковая змея. А что, очки в золотой оправе и в самом деле наличествовали на ее ядовито-сиреневой физиономии!

– Я не имею права пускать в палаты тяжелобольных всякого рода красоток, только на том основании, что они принадлежат к тому же виду разумных существ! – визжала «сушеная лягушка» в белом халате, вцепившись тощими лапками в косяки двери и самоотверженно пытаясь вытолкнуть меня наружу своим микроскопическим бюстом. – К тому же, на станции объявлен карантин. Может быть вы заразная!

– Это я-то заразная? Сейчас ты у меня получишь «заразную»!..

Не знаю, долго бы продолжалась эта взаимная перепалка, рано или поздно переросшая бы в активные боевые действия, возможно, даже с кровопролитием, если бы не вмешался дежурный врач. Он, конечно, тоже был адагрухцем, но, в отличие от очкастой медсестры, очень полным, добродушным и, вообще, обладавшим довольно располагающей внешностью, если можно так выразиться о двуногой жабе почти с меня ростом.

– Успокойтесь, милочка! – это относилось, конечно же, не ко мне, а к потерявшей от возмущения дар речи мегере: я-то была спокойна, как удав. – Почему бы девушке не посетить своего страждущего соотечественника? Это может благотворно сказаться на процессе, как бы это выразиться, выздоровления… Проходите пожалуйста, сударыня…

Последнее, вкупе с галантно поданной пухлой лапкой, морщинистой и бородавчатой, предназначалось уже вашей покорной слуге.

Предпочитая не замечать протянутой конечности (жаб я тоже ненавижу с детства – от них бородавки!), я одарила эскулапа одной из самых ослепительных улыбок и, вручив ему розу (не беда, что букет немного поредел – надо же чем-нибудь отблагодарить человека… тьфу, адагрухца!), грациозно проскользнула между двумя белыми халатами.

Оглянувшись на бегу перед самой палатой, я еще успела заметить поголубевшую от зависти «сушеную лягушку» и задумчиво дожевывающего мой презент толстяка…

– Тук-тук! – я просунула в дверь свою физиономию и повторила. – Тук-тук, кто в теремочке живет?

Первым, что мне бросилось в глаза был почему-то не больной, а ваза с неким буро-зеленым образчиком местной флоры, долженствующим, наверное, изображать цветок. Дар жабы, конечно!

На лице Иннокентия, возлежащего на койке с раскрытой книгой в руках и опирающегося спиной на целую кипу подушек, промелькнула целая гамма чувств – от явного неудовольствия, через непонимание и удивление, до радостного изумления.

– Здравствуйте, дорогая… э-э… Здравствуйте, дорогая! – с честью вывернулся парень, которому я, естественно, не представлялась.

– Доза, Иннокентий… – подсказала я.

– Доза? Какая еще доза? – испугался молодой человек, инстинктивно хватаясь под одеялом за пострадавшую при памятной стыковке ягодицу.

Разве можно так пугать больного человека, дуреха ты неотесанная!

– Да не та доза, Кеша… Меня зовут Доза! Даздравора Александровна Прямогорова! – представилась я по всей форме, протягивая опешившему больному свою ладошку «лодочкой». – Будем знакомы!

– Иннокентий Вячеславович Лазарев, – покраснел страждущий, осторожно пожимая мою руку. – Можно просто – Кеша.

Я без спроса плюхнулась на стоящий возле кровати стул, прицельно запустила в мусорное ведро у дверей корявой буро-зеленой растопырой и торжественно водрузила в освободившуюся вазу букет пунцовых роз. Уже после этого принялась выгружать принесенные с собой гостинцы на тумбочку. Места для обильной снеди явно не хватало и то один, то другой пакетик или кулек постоянно шлепались на пол, заставляя нас одновременно кидаться их поднимать, сталкиваясь руками и смущаясь при этих мимолетных прикосновениях.

Судя по всему, Иннокентий уже вполне оправился от «иммобилизации» и теперь его удерживало на месте только упрямство здешних последователей Асклепия.[13] Через какие-нибудь десять-пятнадцать минут мы уже чувствовали себя старыми друзьями, весело обменивались шуточками, хрустели ржаными сухариками из одной на двоих пачки и запивали это лакомство пенящимся безалкогольным сидром из огромной трехлитровой бутыли с веселенькой этикеткой на адагрухском.

С неудобного и жесткого стула (непонятное какое-то представление об удобстве у здешних мебельщиков!) я успела перекочевать на Кешино одеяло и теперь весело болтала ногами, заливисто хохоча над каким-нибудь особенно удачным приколом собеседника.

Увы, всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Пришел конец и нашему приятному пикничку на больничной койке. Просочившаяся в дверь давешняя «лягуха», казалось еще более иссохшая за прошедший часок, заметила в урне свой подарок и стала совершенно бескомпромиссной…

Уже покидая палату я услышала брошенную мне вслед фразу Кеши, неприятно царапнувшую слух:

– Дозочка, а Дозочка, а Памелу ты здесь не встречала? Ну, ту эффектную блондинку – мою соседку в «космолайне»…

6

– Я, краем уха, слышал, что наше совместное заключение затягивается? – при виде меня, нахмуренной, словно грозовая туча, его светлость маркиз Маав только несколько сменил позу, в которой вольготно раскинулся на моей (!) кровати.

Закатить бы ему скандал… Нет, настроение не то.

Не размениваясь по мелочам, я молча прошла к бару, протянула было руку за «Мартини», но передумала, вытащила одну «Смирновскую» и набулькала в стакан сразу на три пальца.

– Фу-у, какой моветон, мадемуазель! – заявил Ррмиус, ханжески отворачиваясь при виде подобной вульгарности. – Пить с утра, к тому же, крепкие спиртные напитки…

Не обращая внимания на мохнатого моралиста я отхлебнула сразу половину обжигающей жидкости и пощелкала пальцами в воздухе над столом в поисках закуски. Увы, съестного практически не наблюдалось и я ограничилась ритуальным занюхиванием крохотной и скукожившейся хлебной корочкой (остатки маминых запасов), чем вызвала новую волну осуждения, на сей раз гастрономического свойства.

– Интересно, – заявила я в пространство, чувствуя, как употребленная на почти голодный желудок «огненная вода» теплой волной поднимается в голову, смывая по пути все неприятные переживания и сожаления о вопиющей бестактности некоторых представителей «сильной» половины человечества. – Кто же это вчера вылакал целый пузырек валериановых капель, опрометчиво забытый Лесли на моем столике, скакал по номеру, выл что-то нечленораздельное, напрочь потеряв право называться Сапиенсом,[14] качаясь на полусорванной шторе, а потом бредил половину ночи на каких-то непонятных языках… И как только пробку вытащить исхитрился?

– Да-а?! – изумился хвостатый лицемер, округляя свои глазищи. – То-то у меня сегодня с утра голова раскалывается… По всей видимости, валерьянка у вас, мадам, просроченная, а то и вообще «паленая». Травите, понимаешь, честных котов!..

Ссориться с наглецом не хотелось: алкоголь, обволакивая сознание, убаюкивал. Впадать в нирвану после первой рюмки не входило в мои планы, поэтому я, вполне миролюбиво, предложила:

– Время обеденное. Не желаете ли прогуляться до ресторана, ваша светлость?

Подобной вежливости от меня Ррмиус, настроившийся, видно, на продолжительную перепалку с переходом на личности, не ожидал, и не нашелся, что ответить…

* * *

Расположились мы с моим спутником у широкого панорамного «окна», откуда открывался вид на закат над адагрухско-ялатнским океаном, так мастерски сымитированный местными художниками, что казалось, кожа ощущала легкий бриз. Вид слегка опалесцирующих валов глубокого аквамаринового оттенка завораживал… Особенно, если не обращать внимания на обрамляющий передний план картины берег, представляющий собой типичное мангровое болото, очевидно, кажущееся аборигенам необыкновенно привлекательным.

Пузыри метана, вспухающие в густой маслянистой жиже среди осклизлых корней, покрытых зарослями лохматых лишайников, отвратительных грибов и россыпями белесых червей, были тоже изображены так реалистично, что большинство обедающих в ресторане гуманоидов, предпочитало либо не обращать на них внимания, либо вообще садиться спиной к панораме, дабы не испытывать рвотных позывов.

Сделав наши заказы чрезвычайно предупредительному официанту в белоснежном смокинге, стажировавшемуся где то на Земле или Марсе (судя по карандашу, заложенному за бородавчатый гребень на том месте, где у людей обычно находится ухо), мы с моим предупредительным спутником отдали честь разнообразным холодным закускам.

«Шведский стол» в здешнем «Холидей-Хаус» был выше всяческих похвал, правда, расставлены подносы с умопомрачительным количеством кислого, соленого, сладкого и острого были э-э… в некотором живописном беспорядке и там спокойнейшим образом соседствовали всякого рода салаты и гарниры на земной вкус, копошащиеся личинки и насекомые в герметичных (чтобы не разбежались) прозрачных контейнерах – на далисианский, живые растеньица в съедобных (естественно, только для эаррраррцев) горшочках, невообразимо вонючий сыр – непонятно на чей, и много, что еще…

Я, было, нагребла себе в тарелку нежных листиков, похожих на кинзу, но после того, как под ними обнаружился здоровенный ленивый таракан (живо напомнивший мне уже виденных в «негуманоидном» ресторане более крупных сородичей), решила отказаться от зелени вообще. Пришлось ограничиться аппетитной полупрозрачной нарезкой из какого-то мяса с гарниром вроде картофеля фри, полив все это вполне земным «Краснодарским» соусом из высокой бутылочки и украсив ломтиками незнакомого, но вкусного (попробовала украдкой, прежде чем положить в тарелку) фрукта, чего-то среднего между хурмой и бананом.

Кот тоже выбрал аппетитную, на свой взгляд, закуску и теперь, отдуваясь, тащил к облюбованному нами столику глубокую тарелку, полную мелкой рыбы в каком-то белом соусе, возможно, в сметане. Время от времени он оглядывался и бросал сожалеющие взгляды на огромный поднос этого яства, оставшийся на «шведском столе».

Я помогла Рмиусу взгромоздить принесенное кушанье на стол, после чего он, торопливо поблагодарив меня и задрав хвост, на четырех конечностях кинулся обратно за второй порцией.

Вернулся мой сосед через минуту весьма опечаленным, неся в лапах мисочку с какими-то, залитыми полупрозрачным желе, темно-коричневыми ломтиками, распространявшими сильный запах вареной печенки. Блюдо с рыбой в сметане, увы, уже убрали по настоянию давешнего тучного мерганца. Его, видите ли, мутило от одного вида подобного сочетания принципиально несочетаемых продуктов!

– Не печальтесь, Ррмиус, – пожалела я перемазанного белой жижей кота, грустно вылавливающего из миски последнего «пескарика» лапой, и, одновременно, свободной, придвигавшего к себе поближе местный аналог «Кискаса». – Как только толстяк уйдет, я непременно попрошу метрдотеля, чтобы ваш деликатес вернули.

– Право, не стоит, Даздравора, – тяжело вздохнув при этом, светски ответил маркиз Маав, ловко слизывая сметану с носа длинным розовым языком. – Рыба в больших количествах вредна для мужских статей, как гласит наш кодекс Бумио-мио… Ваше здоровье!

Мы звучно чокнулись бокалами: я – с белым «Шато-Рени» пятнадцатилетней выдержки, он – с мутной, отдающей не первой свежести рыбой и аптекой, коричневатой жидкостью, в которой я, не без оснований, заподозрила селедочный рассол с определенным процентом валерьянки, и пригубили.

– Неплохой букет! – похвалил кот свое пойло, стряхивая с усов мутноватые капли. – А у вас?

– Тоже ничего, – сдержанно откликнулась я, попытавшись представить букет жидкости, которой, видимо, до того, как подать на стол, ополаскивали бочки из-под соленой рыбы.

– Хотя… Несколько солоноват, кажется, – почмокал Ррмиус, будто подслушав мои мысли, и снова отхлебнул, уже гораздо основательнее.

Маркиз восседал на высоком детском стульчике, возвышаясь над столом почти на одном уровне со мной, что позволяло ему не чувствовать себя ущемленным и разговор мы вели на равных, обсуждая достоинства тех или иных напитков, но не опускаясь до банального спора. Порой, отведя глаза или чересчур увлекшись чудесным по вкусу и степени прожаренности «говяжьим» бифштексом, принесенным официантом (сказали: «говядина», значит говядина и не стоит углубляться в происхождение чересчур уж объемистого куска нежной вырезки), я забывала, что беседую с представителем разумной жизни несколько отличного от меня вида…

Тем возмутительнее для меня прозвучал выпад насытившегося наконец обжоры-мерганца. Этот негодяй, походя мимо нашего столика, заявил, громко сморкаясь при этом в огромный клетчатый платок, что некоторых инопланетян следовало бы кормить из мисочки под столом, да еще лучше, где-нибудь на кухне, чтобы не портить аппетит приличным туристам.

– Не сказала бы, что некоторые гуманоиды заслуживают эпитета «приличные», – попыталась вступиться я за насупившегося и нервно застучавшего хвостом по стулу маркиза мур Маава, – особенно, если этим гуманоидам место в…

Скандала, увы, не получилось, как я ни старалась, подбирая выражения похлестче. Мерганец, так ничего и не понявший из моей тирады, добродушно покивал, еще раз шумно высморкался и покинул помещение, преследуемый по пятам сразу несколькими официантами, наперебой выражающими ему свое почтение в надежде на чаевые.

«Зря суетитесь, – мстительно подумала я нервно отставляя тарелку с недоеденной „говядиной“ и наливая себе своего вина, а коту – своего, – мерганцы имеют в Галактике заслуженную репутацию чрезвычайных скупердяев!»

– Не желаете ли перейти к десерту? – попытался разрядить обстановку маркиз, снова, усилием воли, напуская на себя великосветский вид, а когда я благодарно кивнула, важно удалился к столу, уставленному всякого рода тортами, пирожными, фруктовыми муссами и прочими вкусностями.

В ожидании, я откинулась на спинку удобного кресла, и, сквозь янтарную жидкость, слегка мерцающую в тонкостенном бокале, еще раз полюбовалась адагрухским закатом, стараясь не опускать взгляд на болотистый берег. Из-за импровизированного светофильтра, зеленый закат приобрел еще более пикантный вид.

«Кто бы мог подумать, что маркиз окажется таким приятным в общении человеком… существом, – нехотя поправилась я, – прилично воспитанным, начитанным, остроумным…»

Многоголосый шум и истошный женский визг в глубине зала оторвали меня от приятных размышлений.

– В чем дело? – растерянно спросила я пробегавшего мимо инопланетянина, очень похожего на человека (а, может быть, наоборот – человека, очень похожего на инопланетянина).

– Не въезжаю, телка, извиняй! – ответствовал на бегу тощий, мертвенно-бледный и запыхавшийся индивидуум с волосами ярко-зеленого цвета, одетый в розовую хламиду, обильно усыпанную металлическими заклепками. – Какую-то байду внепланетник один замутил! Замочил, люди бают, кого-то!..

Ощутив внезапный тревожный укол в самое сердце, я вскочила и принялась проталкиваться к месту происшествия, расположенному, по какому-то совпадению, как раз поблизости от десертного столика.

Пробиться в первые ряды оказалось очень и очень непросто, но я с детства отличалась весьма напористым и твердым характером. Правда, многие считали мое упорство упрямством, но оставим это на их совести… Поэтому, оттоптав в процессе несколько чьих-то ног, отбив кулаки и локти о мягкие или, наоборот, твердокаменные бока, и, потерпев некоторый урон в туалете, я все же оказалась внутри окружности, образованной застывшими в оцепенении зрителями. Не успев порадоваться удаче, я едва не грохнулась в обморок…

В центре круга находился взъерошенный и глухо урчащий маркиз мур Маав, сжимающий в зубах… мышь.

Безвольно болтавшийся во рту у кота грызун имел довольно солидные размеры, позволявшие ему претендовать скорее на титул крысы, и, кроме того, был одет в ярко-зеленый мундирчик с позументами и миниатюрные сапоги со шпорами…

* * *

– Конечно, воинские звания их милитаристского государства мало что значат на нашей демократической планете, но он такой же разумный обитатель Галактики, как и вы…

Казалось, что судья все в том же белоснежном парике с буклями, играет одну и ту же, вызубренную раз и навсегда роль.

– …Поэтому, во избежание юридических казусов, я предлагаю покончить ваше дело миром. Согласны ли вы компенсировать господину премьер-полковнику Ииику переживания, связанные с данным неприглядным инцидентом?..

Окруженную перилами выгородку, столь памятную мне по первой встрече с «Адагрухом-2», теперь занимал, явно чувствующий себя неуютно, маркиз мур Маав, а место потерпевшего – вышеупомянутый премьер-полковник Ииик, красующийся рукой на перевязи, словно и впрямь оказался жертвой злодейского покушения. Адвокатом обвиняемого по-прежнему был Лесли Джонс, группой поддержки – лишь ваша покорная слуга. За пострадавшего же «болела» вся многочисленная делегация коллег Ииика с планеты Сыррр, облаченная в пестрящие радугой мундиры никому неизвестных родов войск, сверкающая кокардами и эполетами. Кроме того «мышоиды» притащили на заседание суда свои знамена, которые сейчас гордо реяли над разного рода касками, треуголками, киверами и фуражками. Я приметила у некоторых из сыррян даже полковые барабаны и фанфары, видимо пронесенные в зал контрабандой, но пускать их в ход микровояки пока не решались.

Судья завел прежнюю волынку насчет штрафа, но пострадавший заломил сумму с таким количеством нулей, что прения на время прекратились, сменившись переговорами адвокатов. Скаредность – порок наказуемый, но мне внезапно стало жалко кота, едва не лишившегося чувств еще до объявления итоговой суммы.

– Триста пятьдесят миллиардов сыыырских гранов! – гласил окончательный вердикт строгого судьи, подкрепленный ударом молотка.

В обрушившейся на зал судебных заседаний тишине раздался мягкий стук: Ррмиус все-таки «выпал в осадок»…

7

– Прекратите изображать умирающего, господин Маав! Подобный штраф никоим образом вас не разорит…

Лесли уже давным-давно надоело утешать мучающегося от жадности маркиза, валяющего в постели (опять ведь, подлец, выбрал именно мою!), но он старался не выходить из рамок приличия, хотя руки, надо думать, чесались.

Я была целиком и полностью согласна с Джонсом, поскольку, как оказалось, ущемленный в своих чувствах Ииик явно продешевил, «наказав» прижимистого кота всего лишь на пять сотен рублей – сумму совсем уж не страшную. Тем более, что эта «пятихатка» вкупе с еще двумя тысячами «краксов» досталась скупердяю безо всякого труда!

– Не осталось ли у вас, Лесли, хотя бы нескольких капель настоя валерианы обыкновенной? – томно проворковал кот, решив, что «поумирал» уже достаточно. – Исключительно для приведения в порядок расшатанных инопланетными сутягами нервов…

Джонс с готовностью кинулся к аптечке, но я осадила обоих.

– Ну уж нет, господа! Если хотя бы еще раз при мне будет упомянуто это средство, вам, Лесли, придется, на эту ночь, разумеется, забрать господина Ррмиуса мур Маава с собой. Я не согласна на вторые сутки без сна…

Что тут началось…

На меня были обрушены потоки обвинений, самое мягкое из которых звучало как «бессердечная нацистка», Лесли был объявлен «беспардонным мучителем», станция – «консервной банкой, населенной котоненавистниками и промышиными шпионами»… Одним словом: досталось всем без исключения. Не забыт был даже совершенно невиновный мерганец, окрещенный «жирным империалистом» и «врагом традиций».

Кот катался по кровати, между делом целенаправленно сваливая мою постель на пол, стенал, взывая к милосердию небес и, особенно, к «Великому Муурлыку», обитающему на Луне (на какой именно Луне, маркиз не уточнил), и, в довершение всего, имитировал, довольно бездарно на мой взгляд, сердечный приступ. В результате он добился только того, что Лесли, плюнув в сердцах, покинул нашу скорбную обитель, предварительно попрощавшись со мной и забрав с собой аптечку во избежание дальнейших эксцессов.

Кот, неартистично изображавший глубокий обморок еще повалялся для приличия, попытался воззвать к моему женскому милосердию душераздирающими стонами, но, выяснив, что бросаться ему на помощь я не в настроении, стек-таки на пол, освобождая мою кровать. Я, было, решила, что в коте проснулась совесть и мне удастся сегодня выспаться вволю, однако, не тут-то было…

Уже отвернувшись и смежив очи, чтобы не видеть надоевшего до смерти хвостатого дворянина, не перестававшего изредка постанывать и на полу, я попыталась призвать вожделенного Морфея, но, вдруг ощутила некоторый дискомфорт…

По моей коже, такой нежной и чувствительной, еще одному, после волос, предмету моей гордости, неторопливо перемещался кто-то очень и очень мелкий!

Отнеся это на совесть беспокойного дня (нервный тик, понимаете, и все такое), я попыталась не обращать внимания на крохотный раздражитель, но тут… Словно раскаленная спица вонзилась в одно из самых моих интимных мест!

Вполне вероятно, что визгом я переполошила половину станции, а его отголоски были слышны и в вакууме за ее пределами, но тогда мне, поверьте, было совершенно наплевать на такие мелочи.

Не обращая никакого внимания на неожиданно выздоровевшего кота, только что взлетевшего по портьере до самого потолка и оттуда испуганно изучавшего меня округлившимися до предела глазами, а также на свой весьма фривольный вид, я молнией подлетела к огромной красной кнопке с красноречивой надписью на космолингве «БИОЛОГИЧЕСКАЯ ТРЕВОГА» и с размаху влепила в нее растопыренную ладонь.

А как бы вы поступили на моем месте, если бы в чертовой уйме парсеков от Земли, на совершенно стерильной орбитальной станции вас внезапно укусила блоха?

* * *

Следующие полтора часа я несколько раз успела пожалеть о своей поспешности, но возможность уладить дело тихо, по-семейному, безвозвратно канула в Лету…

Чувствуя себя детской куклой в руках ворвавшейся в номер банды инквизиторов, по какой-то ошибке называющейся «командой дезинсекторов», я вынуждена была стоически перенести бесчисленное множество весьма неприятных процедур. Правда, душу мою согревало то отрадное обстоятельство, что виновнику всех этих мучений достается больше.

Маркиза мур Маава, орущего едва ли не громче меня давеча, изверги в ярко-желтых скафандрах попеременно искупали в нескольких растворах, дико вонючих и не отличающихся излишней эстетичностью на вид и высушили чем-то напоминающим миниатюрный огнемет. Теперь же, похожий на многоногого паука робот, сверкая в воздухе десятками размывающихся от быстроты лапок, волосинка за волосинкой кропотливо перебирал шерсть кота, распятого в совершенно непристойной позе на каком-то приспособлении вроде пыточного станка, выклевывая оглушенных неожиданной химической атакой паразитов.

– Я буду жаловаться в ООМ![15] – верещал, вне себя от страха и ярости, подданный Пуссикэта, пытаясь вырвать лапы из мягких, но надежных, словно стальные, зажимов. – Вы нарушаете права разумного существа, записанные в Декларации! Заверяю вас, что именуемые вами непонятным мне словом «блохи» существа подпадают под категорию «домашние животные»! Мало того: содержание на себе друзей наших меньших освящено древними законами Катсланда и имеет сакральное значение! Вы грубо оскорбляете мои религиозные чувства!..

Однако, экзекуторы в желтых скафандрах были неумолимы и вскоре угрозы и выкрики истязаемого кота сменились униженными причитаниями и мольбами.

– Оставьте хотя бы несколько штук, господа! – канючил кот. – Ну хотя бы одну! Не-е-е-ет!!!

Видимо, закончив свою работу, металлический паук удовлетворенно звякнул и втянул внутрь свои лапки, а дезинсекторы, построившись в маршевый порядок, один за другим покинули помещение. На пороге последний из них, должно быть, командир, остановился и проквакал, демонстрируя склянку с вяло копошащимися на дне темными крупинками:

– Согласно правилам, все ваше движимое имущество, включающее домашних любимцев, будет возвращено вам при отбытии с орбитальной станции «Адагрух-2», а до тех пор будет храниться в сейфе. Благодарю за внимание.

С этими словами «желтый» покинул помещение, оставив нас в покое: меня, растрепанную и благоухающую дезинфекцией, но вполне удовлетворенную, и маркиза мур Маава на грани помешательства, воющего от расстройства и дерущего ворсистый пластик пола, не жалея когтей. Временами он пытался сдернуть одной из задних лап противоблошиный ошейник, но патентованная застежка его титаническим усилиям никак не поддавалась.

В конце концов мне стало жаль соседа, неподдельно переживающего потерю своих домашних любимцев, и я, присев на корточки рядом с ним, пригладила ладонью торчащую во все стороны жесткую от ядреных химикатов шерсть.

– Успокойтесь, ваша светлость, не убивайтесь так…

Готова была поклясться, что под маской «инквизитора», уносящего с собой контейнер с «высокопоставленными» блохами, я успела-таки разглядеть белоснежную улыбку Лесли Джонса…

* * *

Ярко-зеленый солнечный цвет дробился в ультрамариновой воде бассейна, отбрасывая причудливые изумрудные блики на выложенные металлической плиткой стенки и дно. Вода прозрачна, как кристалл, несмотря на бешеное количество замешанных в ней дезинфектантов. Хотя, о такой прозе, как навороченные производные древней «хлорки», сейчас думать не хочется. Слава Всевышнему, хоть глаза не разъедает…

Я с шумом вынырнула под жаркое солнышко и улеглась на поверхности раскинув руки и ноги. Какое блаженство!

Если отвлечься на пару минут и не смотреть по сторонам, можно представить, что плещешься в мелководной лагуне адагрухского океана, причем над головой – многокилометровый атмосферный свод, а вовсе не относительно тонкое, хотя и небьющееся стекло, отделяющее теплое, даже жаркое помещение от ледяных просторов космоса. Но, увы, только на пару минут…

Попасть на верхнюю, пляжную, палубу орбитальной станции «Адагрух-2» мне удалось только на второй день нашего вынужденного затворничества и то, благодаря самоотверженности господина маркиза. Дворянин, чтобы сделать приятное даме, поднялся ни свет ни заря, чтобы занять места у бассейна под гигантским прозрачным куполом. Что делать, ведь бассейн и территория вокруг него рассчитаны всего на две с половиной сотни отдыхающих из числа тех, кто не особенно горит желанием спускаться на «настоящий» Адагрух. Не верите, что есть такие? И тем не менее, это правда: тех, кто предпочитает абсолютно безопасные и почти стерильные условия на борту станции, ее комфортабельные номера, великолепные рестораны, казино, спортзалы и прочие удобства – немало…

Обычно «солярий» заполнялся не более, чем на десять процентов, ведь любителей «стерильного» отдыха всегда гораздо меньше, чем «экстремалов», но на этот раз, из-за форс-мажорных обстоятельств, желающих приобрести загар «под стеклом» оказалось в пять раз больше.

Да, бассейн вам не море и особенно тут не разлежишься… Увернувшись от огромного мерганца, всплывшего в каких-то двадцати сантиметрах от меня, словно добродушный кит или ядерный подводный ракетоносец (слава Богу, последний из них благополучно канул в Лету много лет назад), я, в пару сильных гребков, достигла бортика и выбралась на сушу. Самым сложным было сделать это как можно более изящно и непринужденно, что само по себе непросто, благодаря массе зрителей, глазевших на меня отовсюду.

Если бассейн в целом, из-за обилия любителей водных процедур, напоминал круто заваренный суп с фрикадельками, то окружающий пейзаж – огромную печь, с выложенными на противне сотнями румяных булочек, пропекающихся со всех сторон. Найти в этом «Вавилоне» свой шезлонг было весьма и весьма проблематично… Хоть полотенце какое-нибудь приметное купить в местном супермаркете что ли… Стоп, вон, кажется, призывно маячит что-то пушистое!..

Даже детская лежанка оказалась для моего соседа более чем велика, но, увы, для отдыхающего его размеров, при всей предусмотрительности адагрухцев, ничего более подходящего не нашлось. Галантно проведя меня к нашим местам, маркиз Маав, еще не остывший от недавнего инцидента в ресторане, с изрядной долей яда весьма остроумно расписал, как целая толпа сыррян (кот клялся, что не менее роты, хотя, на мой взгляд он из мстительности преувеличивал) во главе с премьер-полковником Иииком занимает свой лежак, всего один на всю делегацию. Особенно красочным вышло описание купальных костюмов микровояк, на которых – только представьте себе! – тоже имелись знаки различия, как на мундирах. Обидчик кота, к примеру, щеголял в полковничьих плавках с широкими двойными лампасами на боках. Ррмиус божился, забираясь в не слишком понятные мне материи, что самолично был свидетелем этого пикантного зрелища.

– Я слышала, что обитатели Сыррра еще не самые малорослые из посетителей «Адагруха-2», – вступилась я за мышоидов, намекая на прибывших с маркизом непрошеных постояльцев, с которыми ему пришлось так недавно и так жестоко расстаться.

Господин Маав невозмутимо почесал задней лапой противоблошиный ошейник, к наличию которого никак не мог привыкнуть, и предпочел не заметить прямого намека в моих словах.

– Совершенно верно, – заявил кот и по его вечно бесстрастной физиономии, как обычно, было непонятно – иронизирует он или говорит совершенно серьезно. – Обитатели планетной системы Арнедон, например, в среднем, пятидесяти миллиметров ростом (или длиной), Пшшашша – двадцать, а Сссса’гассцы…

Я слегка задремала под его антропологические изыскания, живо напомнившие нудные лекции Моего, поэтому упустила все последующие градации, но подозреваю, что обитателей станции на самом деле было гораздо больше, чем мне казалось ранее.

Под действием лучей изумрудного светила, моя кожа за несколько часов проведенных на «пляже», к глубочайшему удовлетворению, уже успела немного загореть. Под понятием «загореть» я подразумеваю приобретение именно того легкого зеленовато-золотистого оттенка, который является настоящим писком моды уже второй год подряд и за которым, среди прочего, я перлась сюда за тридевять парсеков от Земли.

Что делать, если действие света местной звезды на кожу в корне отлично от излучения всех других светил и повторить его или хотя бы имитировать, не удалось еще никому и нигде? Подобно тому, как под лучами Солнца, Проксимы Центавра, Тау Кита и еще сотен и тысяч огненных шаров, кожа человека приобретает коричневый оттенок, заштатная по астрономическим понятиям Янтелла окрашивала кожные покровы всех, без исключения, существ во все оттенки зеленого спектра, от оливково-золотого у людей, до ультрамаринового у тех же уаоиан. Надеюсь, до конца отпуска я успею достичь того глубокого цвета кожи, которого невозможно добиться никакими искусственными методами, и ввергну по возвращении в прострацию всех подруг, не говоря уже (что более предпочтительно) о соперницах.

Как жаль, что до сих пор не изобретен купальник, ткань которого пропускает весь спектр излучения… Нет, можно было бы позагорать и в естественном, так сказать виде – множество дам, как я заметила, позволяет себе не только «топлесс», но… Воспитание у меня, извините, не то. Хотя одна мысль о том, как был бы потрясен Мой, увидев ВЕСЬ мой загар, способна была поколебать и не такие нравственные устои.

– Кстати, ваша светлость, позвольте спросить, – поинтересовалась я у разомлевшего на солнцепеке соседа, уже не то мурлыкающего, не то похрапывающего, причем довольно мелодично, – а за каким чертом вы, вообще, притащились сюда за столько световых лет, если покрыты с головы до кончика хвоста шерстью, замечу при этом – весьма густой…

– Конечно неистребимая тяга к приключениям, мадам… – промурлыкал Ррмиус мур Маав, не открывая глаз. – К тому же, обращу ваше внимание на то, что и у меня, покрытого шерстью (хотя сам я свой волосяной покров вульгарной шерстью не считаю) с ног до головы, как вы изволили выразиться, есть открытые участки. Нос, к примеру, или подушечки пальцев… Кончики ушей, опять же…

– А что, у граждан Катсланда тоже модно щеголять зеленым носом и ушами?

– Не очень, – непривычно мягко ответил кот, на мою истинно женскую бестактность. – Скорее всего, я являюсь уникальным оригиналом…

Пожалуй, я перегнула палку: какое мне, спрашивается, дело до того, модно на Пусикэте иметь зеленые уши или нет?

– Я, почему-то, не замечаю здесь неантропоморфных отдыхающих, – решила я сменить я «пластинку». – Вы не в курсе, маркиз, с чем это связано?

– Оглянитесь вокруг, – предложил мур Маав, – и вы найдете одного из них у себя под боком. Или я очень похож на представителя вида Homo Sapiens Terrensis?[16]

Выбранив себя за длинный язык, я не отставала:

– Но все-таки…

– Элементарно, Ватсон! – съязвил Ррмиус, проявив свое знакомство с земной беллетристикой. – Просто для всех, мало напоминающих вас, господа Прямогорова, на противоположной стороне «Агадруха-2» расположены еще два «солярия». И места там предостаточно, в отличие от здешних палестин, – кот картинным жестом обвел лапой переполненный зал. – Среди негуманоидов гораздо меньше любителей солнечных процедур… Но посетить их вы, скорее всего, не решитесь. Или вы уже достаточно адаптировались после давешнего визита в ресторан?

Бр-р-р! Все-таки маркизу палец в рот не клади…

Беседу нашу прервал целый душ из прохладных брызг, причиной которого стал все тот же мерганец, выбравшийся неподалеку от нас из бассейна и с милой непосредственностью отряхнувшийся на его бортике, чтобы не нести на себе понапрасну литры воды. Вы видели, когда-нибудь пса-мастино после купания? Увеличьте сего симпатичного представителя собачьего племени раз в пять-шесть, придайте ему ряд сходных с человеческими черт и вы получите полное представление о данной невинной шалости.

Когда всеобщее негодование от выходки слоноподобного гиганта улеглось, я, внезапно для себя, обнаружила нового соседа – высокого, отлично сложенного молодого человека, невольно напомнившего мне микеланджелловского Давида, хотя, и с несколько, на мой вкус, хищным выражением лица.

– Не позволите вытереть у вас со спинки брызги? – заявил «мачо», демонстрируя сразу шестьдесят четыре великолепных зуба. – Кстати, я Джеймс Лейбридж, мисс… А ваше имя?..

Парень был, что надо, по крайней мере внешне, но… Во-первых, мне не очень-то нравятся такие вот агрессивные методы знакомства – я девушка, как ни крути, приличная; во-вторых, я не в восторге от подобных жгучих брюнетов, а, в третьих, как бы это выразиться… Я, все же, не одна в данный момент времени…

Открыть рот, чтобы сообщить все это мистеру Лейбриджу, я не успела, так как из-за моей спины раздался знакомый голос…

Следующие пять минут Джеймс, растерявший весь свой апломб, то краснел, то бледнел, безуспешно пытаясь вставить хотя бы слово, но маркиз мур Маав пресекал все эти попытки в зародыше. Он, словно опытный фехтовальщик, сражал противника все более и более убийственными аргументами, истинными перлами ораторского искусства, по мере которых брутальная личность все более и более сникала, сутулилась и съеживалась в моих глазах, к концу представления превратившись в некое бледное отражение себя самого первоначального.

– Браво, маркиз! – вполне искренне восхитилась я, когда неудачливый претендент, совершенно раздавленный и убитый ретировался, умудряясь практически не отбрасывать тени, а победитель откинулся на спинку шезлонга, мурлыча в усы нечто бравурное. – Я сражена наповал преподанным вами уроком обходительной беседы! Чем я могу вас отблагодарить?

– Право, не стоит благодарности, сударыня, – лениво ответствовал пуссикэтский вельможа, опуская на глаза миниатюрные солнцезащитные очки в золотой оправе. – Катсландская школа придворного этикета, всего лишь, ничего более… Я, знаете ли, почти с тех самых пор, как прорезались глаза, подвизался при дворе его величества Рррмяава Шестнадцатого. Сначала младшим пажом, а затем… Ну, это не так важно… Осадить же этого неотесанного мужлана было весьма просто…

– Кстати, госпожа Прямогорова, – оживился вдруг мур Маав, – не заказать ли нам сюда по бокальчику чего-нибудь горячительного?

Я со стоном уронила голову на подголовник шезлонга…

8

– Не кажется ли вам, ваша светлость, что на сегодня достаточно? – светски обратилась я к своему партнеру, откидываясь на подушку кресла и изящно забрасывая руки за голову.

Повод для благодушия сегодня был великолепным: за несколько часов игры, мне удалось не только отыграть весь штраф, «слупленный» с меня мур Маавом за «покушение» в первый день пребывания на «Адагрухе-2», но и весьма существенно «приподняться». Теперь можно было не чинясь приобрести сувениры для всех, без исключения, родственников, друзей и знакомых. Более того – без грусти разглядывать в витрине некого весьма не дешевого магазинчика безделушку, которую я очень хорошо представляла себе на шее одного не слишком безразличного мне мужчины…

Ррмиус не без сожаления оторвался от огромного веера карт, придирчиво изучаемых им последние пять минут будто он был полководцем-стратегом, а в картах заключались планы сокрушительного разгрома супостата, и покачал головой.

– Возможно, я сегодня не совсем в форме, сударыня, – несмотря на чувствительный удар, нанесенный мной по его кошельку, маркиз воспринял свою потерю с истинно королевской сдержанностью, чего я, признаться, совсем не ожидала, хорошо помня все предыдущие инциденты. – Сказывается, видимо, тяжесть потери…

Ага, тяжесть потери, как же! Отбрить вчерашнего «мачо» (да что там «отбрить» – в грязь втоптать по самую маковку, да еще сплясать наверху ирландскую джигу!) тяжесть потери ему не помешала, а в карты играть, понимаешь, помешала! Признавать поражение тяжеловато, а, ваша светлость? Дворянский гонор не позволяет?

– Хотя, не исключаю, что вы играете несколько лучше меня, мадам, – тут же сообщил мур Маав, словно подслушав мои мысли. – Карточная игра не входит в список основных добродетелей истинного пуссикэтского дворянина и даже осуждается ревнителями кодекса Бумио-мио…

– Я готова вернуть вам половину выигрыша! – прикинув, что, все равно, остаюсь в выигрыше, заявила я несколько уязвленная снисходительным тоном «истинного пуссикэтского дворянина».

– Увы, карточный долг – долг чести! – твердым тоном отказался Ррмиус и отвернулся, хотя даже по его «велюровому» затылку было видно, насколько ему жалко проигранного. – Как у вас говаривали в старину: «Гусары денег не берут-с!..»

Я не стала информировать мур Маава, что гусары не брали денег несколько по иному поводу и спрятала выигрыш в сумочку. Не заставлять же беднягу напрягаться дважды!

– Пойду пройдусь немного, – бросил мне вполне светски кот и, соскочив на пол, прошествовал к двери. – Душновато сегодня что-то…

Проигрыш настолько выбил галантного кавалера из колеи, что он даже пренебрег этикетом и не пригласил меня, как обычно. Что ж, обойдемся без провожатого, тем более, что станцию я за последние дни изучила основательно. Вернее, ту ее часть, где обитали туристы с двумя руками, двумя ногами, одной головой… Ну и со всем прочим, как у людей!

* * *

Уже в процессе прогулки я решила, что не мешает навестить больного, тем более, что если не сегодня, так завтра его должны выпустить, наконец, из больничных застенков на свободу.

К сожалению, мне пришлось горько разочароваться: давешняя жаба-медсестра встала на пороге палаты насмерть и не помог даже толерантный врач. Толстяк с прискорбием сообщил мне, что ночью пострадавшему стало хуже, он переведен на строжайший режим и всяческие посещения крайне нежелательны.

– Ничего не понимаю, милочка, – заявил доктор, вожделенно поглядывая на скромный букетик из двух с половиной десятков хризантем у меня в руках. – Внезапная аллергическая реакция, повышение температуры, немотивированный бред… Вашего соотечественника едва удалось вывести из комы и теперь он крайне слаб. Ранее, чем через пять-семь дней, я думаю, посещать его будет нельзя, а передачи ваши ему, увы, будут не нужны…

– Почему? – всполошилась я. – Он так плох?

– Нет-нет! – поспешил успокоить меня ученый жабин стоически отводя глаза в сторону от лакомства. – Просто питание его происходит… э-э… несколько нетрадиционным для представителей вашей расы способом…

– С помощью клизмы кормим, – брякнула жаба, яростно сжигая меня взглядом.

От подобного натурализма мне сделалось несколько не по себе и я, вручив букет врачу, чему он был несказанно рад, ретировалась восвояси.

По дороге мне стало так жалко бедного мальчика, что на глаза снова навернулись слезы и, спрятавшись в какой-то закуток, я немного всплакнула. Что делать? Слезы-то обратно не загонишь!

Умиротворенная и просветленная, какой всегда бываю после «слезопада», я подправила слегка пострадавшую тушь на ресницах и направилась, было, домой. Не домой, конечно же, а в номер… Вдруг нечто интересное заставило меня снова нырнуть в темную нишу: мимо меня целеустремленно прошагала, далеко выбрасывая свои журавлиные ноги эта мерзкая белокурая бестия, которая заманила меня тогда в тошнотворный негуманоидный ресторан!

Ишь, как чешет! Никакой тебе женственности, будто спортсмен на дистанции! Покрывало красное так и развевается, будто флаг. И прет от нее…

Я потянула носом воздух, готовясь точнее идентифицировать смесь «ароматов» пота и какого-нибудь парфюма, которую заранее сочла отвратительной, но так и замерла, забыв выдохнуть.

Пахло отнюдь не дамскими и даже вообще не человеческими запахами. В воздухе стояло какое-то едкое химическое амбре, наподобие испарений все той же хлорки или чего похуже…

– Ну и духи у нашей «эффектной блондинки»!.. – только и смогла подумать я вслух, глядя в ту сторону, куда удалилась «противница».

* * *

– Но этот же… – я поперхнулась, не зная как назвать неведомую зверушку, мастерски вырезанную из куска полупрозрачного голубого камня, – поврежден! Смотрите! – я ткнула пальцем в глубокую борозду от резца, уродующую полированную щеку монстрика. – Почему цена такая же, как у целой… статуэтки?

Цена, конечно, была более чем приемлемая, особенно за подобную прелесть. Представляете себе приземистого монстрика, несколько похожего на аборигена, но с несколько утрированными чертами и гипертрофированными, если можно так выразиться, атрибутами. Один – безупречный – замечательно смотрелся бы за стеклом моего секретера, давно преобразованного в витрину для разных прикольных сувениров, а второй, с царапиной… Там разберемся. Я собиралась купить обоих «страхолюдиков», как я их окрестила (жаль, что больше у хозяина сувенирного киоска, темно-синего пожилого жабина, на витрине не было), но не поторговаться… Нонсенс, господа!

Сам еще более страховидный, чем его статуэтки, адагрухец (или ялатнец?) очень натурально взвыл и принялся щебетать что-то многословное на смеси ломаной космолингвы и местного диалекта, помогая себе красноречивыми жестами. Я так увлеклась пантомимой, что уже готова была заплатить продавцу его цену, но старый идиот сам все испортил. Он вдруг вытащил откуда-то из-под низкого помоста, заменяющего ему и стол, и стул (а, возможно, и кровать) целый ящик, наполненный монстриками всех цветов и оттенков…

Не знаю, как бы поступили на моем месте вы, но я устоять не могла, поэтому до жилища едва добрела, отягощенная целой сумкой неведомых адагрухских зверушек, сторгованных чуть ли не за половину первоначальной цены. Голову мою заполняли раздумья: что бросить сначала – не понадобившиеся Иннокентию гостинцы или, все-таки, покупки. Жадность сыграла со мной плохую шутку – каждый идол весил не менее килограмма. Тяжела же доля русской женщины… Не все ведь могут коня на скаку остановить (Хотя, чего тут сложного? Я пыталась одно время заниматься конным спортом и конь всегда послушно останавливался при первой моей команде. Может быть потому что был кибернетическим, не в пример сговорчивее живого?).

Я уже готовилась завернуть в знакомый «переулок», ведущий к «родному» номеру, не веря, что удалось все дотащить (и дотащиться самой) без потерь до «дома», когда в овальном проеме мелькнула знакомая перламутрово-золотая накидка под копной белоснежных волос.

«Она что – реактивная… – устало думала я, поминутно оглядываясь на тот конец коридора, где скрылась „бестия“, и пытаясь нащупать онемевшими пальцами допотопную бирку с ключом, заменявшую здесь привычную карточку с микрочипом. Все это я проделывала, прижимая коленом к стене неудобные сумки, все время норовившие свалиться набок. – Н о сится по станции взад-вперед, да еще и наряды меняет ежесекундно…»

Я снова потянула носом воздух, надеясь опознать наконец раздражающий аромат странного дезодоранта, но, к своему удивлению, стерильный воздух станции не пах ничем, кроме донельзя усталой Даздраворы Александровны Прямогоровой, по причине всегдашней местной жары, атмосферы тоже не слишком-то озонирующей.

«Точно реактивная: и душ принять успела! – пронеслась полная законной женской зависти мысль. – Вот зар-р-раза…»

Упрямо выскальзывающий из пальцев ключ наконец провернулся и я ввалилась в благословенную прохладную темноту номера. Маркиз мур Маав, судя по всему, еще совершал моцион, переваривая позорный проигрыш. Ну гуляй, гуляй…

Так: сразу в ванну, а уж потом – разбирать покупки…

Ладонь накрыла два неоновых огонька сенсора и под потолком вспыхнул яркий свет, как всегда, заставив зажмуриться.

Привыкли к свету глаза быстро, но лучше бы не привыкали совсем, потому что, спустя несколько секунд я снова орала благим матом, находясь уже не на грани обморока, а, можно сказать, за гранью.

И было с чего лишиться чувств: на моей постели лежал труп…

9

– Чем вы можете доказать, что в момент убийства не находились в своем номере?

Стройный и подтянутый адагрухец в мундире какого-то несерьезного нежно-розового цвета, хотя и богато украшенном нашивками, эмблемами и тому подобными эполетами и аксельбантами, не говоря уже о начищенных до солнечного блеска пуговицах, допрашивал меня второй час.

Наручники, правда, с меня, слава Всевышнему, сняли, но только после того, как жабин в белом халате и очках, должно быть патологоанатом, уверенно заявил, что внешних повреждений на трупе не усматривает и, следовательно, бедняга убит без помощи оружия. Но мурыжили меня не по-детски, сняв отпечатки пальцев, измерив и сфотографировав во всех ракурсах, причем, не обращая никакого внимания на мои стенания и требования. Ладно, хоть не в одиночку пришлось все это терпеть, а то бы я точно свихнулась… Вместо посла Российской Федерации или, хотя бы консула, за их отсутствием на станции, мне предоставили лишь все того же Лесли Джонса, уже привычно и с некоторой долей обреченности исполнявшего роль моего адвоката.

– Я в сотый раз говорю вам, что перед тем, как отправиться домой из клиники, что на шестом уровне сектора «В», посетила несколько десятков сувенирных лавочек, – устало объясняла я, уронив на колени руки с отпечатавшимися на нежной коже следами кандалов (Ну и что с того, что они были из мягкого пластика и даже с ворсом? Кандалы останутся кандалами, будь они хоть золотыми!), – и там должны меня помнить. В последней я приобрела целый ящик статуэток каких-то зверушек… Или гоблинов, – подумав, добавила я. – Чек на покупку должен лежать в кошельке, который ваши полицейские у меня отобрали. На нем должно быть пробито время заключения сделки…

– Кстати, – подскочил на месте жабин-полицейский, переставая строчить что-то левой конечностью на лежащем перед ним листке голубоватой бумаги, – а зачем вам столько одинаковых окотопо-бекопе?

– Кого-кого? – неискренне изумилась я, смутно припоминая, что нечто подобное уже слышала от продавца.

– Окотопо-бекопе, – вмешался застывший у двери на стуле, словно и сам превратился в изваяние, Лесли, – одно из древних местных божеств, покровитель незаконнорожденных младенцев и блудниц, поклоняться которому запрещено после введения единого для всего Адагруха культа Сияющего Нефритового Жезла…

– Я ничего об этом не знала, – категорически заверила я дознавателя. – Продавец не предупредил меня…

– Прошу занести эти слова в протокол! – вклинился Лесли, словно заправский адвокат.

– Но вы хотя бы приобретали их не с целью спекуляции предметами запрещенного культа? – не слушая «стряпчего», подозрительно прищурился на меня розовый жабин. – Или тайного отправления ритуалов культа окотопо-бекопе у себя в номере?

– Конечно же нет!

Про себя я с горечью подумала, что надеяться в качестве свидетеля на старого спекулянта, «впарившего» мне запрещенных божков, более чем наивно. Отмажется, скотина синяя, как пить дать отмажется… Бог его знает этот Адагрух: может быть здесь вовсю инквизиция свирепствует? Да-а-а, влипли вы, Даздравора Александровна, по самые некуда…

– Прошу занести в протокол, что моей подзащитной всучили запрещенных идолов обманным путем, – снова встрял со своего места мой «адвокат», – воспользовавшись ее молодостью, наивностью и абсолютным незнанием местных обычаев…

Перепалка между следователем и адвокатом заняла не менее пятнадцати минут, но, к моей радости, благодаря усилиям Джонса, религиозную статью мне «пришить», кажется, не удалось. Видимо, сжигание инопланетных туристов на кострах или сажание на все тот же Сияющий Нефритовый Жезл, здесь не практиковалось. Хотя, десять-пятнадцать лет где-нибудь в сыром узилище за убийство тоже не сахар…

Покончив с проклятыми окотопо-бекопе, жабин в розовом только открыл рот, чтобы задать мне очередной каверзный вопрос, как был прерван самым непристойным образом.

В кабинете раздался звук, о происхождении которого в приличном обществе говорить не принято, да еще, к тому же, долгий и смачный. Несмотря на весь трагизм моего положения, я невольно завертела головой, стараясь установить источник. Нет, не подумайте плохого – я вовсе не ханжа! Просто, хватало еще, чтобы меня заподозрили в неуважении к следствию…

Однако и Лесли, и адагрухец являли собой образец невозмутимости.

После того, как звук повторился, окончательно вогнав меня в краску, полицейский все так же индиферрентно полез в свой стол и извлек плоскую коробочку. Мгновением спустя, коробочка оказалась прижатой к макушке, где, как я уже знала, у аборигенов находился орган, аналогичный человеческому уху.

«Телефон! – облегченно перевела я дух. – Какая же я дура все-таки!.. Но зуммер у него пикантный, ничего не скажешь…»

Дознаватель, даже не пытаясь вставить хотя бы слово, почтительно слушал, что вещала ему трубка, непроизвольно кивая головой и, время от времени, пытался сидя принять строевую стойку. Физиономия его меняла цвета словно у хамелеона от обычного голубовато-серого до красно-коричневого, через все промежуточные оттенки спектра. Видимо, в данный момент, некто гораздо более высокопоставленный, чем местный комиссар Мегрэ,[17] продуманно и сладострастно вставлял своему подчиненному начальственный фитиль со скипидаром и патефонными иголками, а, говоря, проще – разносил его в пух и прах. Лесли сочувственно и уважительно следил за внешними метаморфозами своего визави и, без сомнения, горячо сострадал ему, несмотря на то, что сейчас оба находились по разные стороны баррикад.

Закончив «разговор», чиновный адагрухец несколько мгновений просидел, прямой, как будто проглотил аршин, незряче глядя в пространство сквозь меня, Лесли, стены станции и, вероятно, планету, если она сейчас висела на пути его взгляда. Затем, не с первой попытки, он застегнулся все пуговицы, спрятал в стол свой наушник (намакушечник?) и принялся рыться там, то и дело гремя чем-то явно металлическим.

Затаив дыхание, мы с Джонсом следили за его манипуляциями, ожидая, что вот-вот расстроенный и униженный полицейский извлечет из стола свой табельный револьвер (бластер, автомат, фузею, арбалет, рогатку или еще какую-нибудь стрелялку, положенную их офицерам для подобного экстренного случая) и на наших глазах, вышибет себе мозги на стену, украшенную портретом некого сурового пожилого жабина в фиалково-голубом с золотом.

Я, девушка впечатлительная, поэтому, не скрою, несказанно обрадовалась, когда, вместо того, чтобы совершить ритуал смытия позора кровью, следователь извлек из стола смятую розовую тряпочку и нахлобучил ее на плешивую голову. При ближайшем рассмотрении лоскуток оказался головным убором, весьма смахивающим на ночной колпак, но с огромной кокардой спереди. Покрыв голову, полицейский поднялся на ноги и приложив обе перепончатые ладони к вискам (честь отдал, не иначе!), проговорил срывающимся голосом:

– Уважаемая госпожа Прямогорова, да продлит Сияющий Нефритовый Жезл ваши дни (я, конечно, женщина толерантная, но право, не стоило ему этого говорить)! От лица и по поручению суперинтенданта полиции орбитальной станции «Адагрух-2», позвольте мне принести вам глубочайшие извинения и соболезнования в связи с теми неудобствами и лишениями, которые вам пришлось перенести по моей вине…

«Это он про окотопо-бекопе что ли?..»

Говорил он еще долго и цветисто, но до меня только на середине витиеватого монолога дошло, что все мои страхи развеялись, как дым. Я оправдана!

Остаток речи я уже дослушивала стоя, вцепившись одной рукой в локоть Лесли, а другой – в ручку двери. Скорей отсюда! В Саратов, в глушь, в деревню – только подальше от этого кабинета!..

– Вам осталась всего одна маленькая формальность, госпожа Прямогорова, – закончил полицейский, наконец. – Вы, по законам Адагруха, обязаны присутствовать при опознании тела родственниками и знакомыми потерпевшего…

* * *

Из открытой двумя сумрачными адагрухцами в зеленых халатах двери морозильника, пахнуло сибирским холодом и чем-то химическим. Металлическая полка со скорбными останками жертвы злодейского покушения бесшумно и плавно выехала вперед на суставчатых направляющих. Я непроизвольно сглотнула и почувствовала, как мой локоть дружески сжал Лесли, как всегда готовый на все, в том числе и не дать мне прилюдно упасть в обморок. Остальные присутствующие при мрачной процедуре тоже подобрались.

Сперва видна была только голова покрытая заиндевевшей шерстью, но очкастый патологоанатом эффектным жестом откинул простыню, скрывающую бренное тело, и по рядам собравшихся прокатился невольный ропот. Некоторые, особенно впечатлительные, предпочли сомлеть, чтобы не видеть открывшейся картины…

Премьер-полковник Ииик торжественно взошел по услужливо подставленной лесенке на печальное ложе. По такому важному поводу он был облачен в темно-зеленый, обильно украшенный золотом, парадный мундир с черным крепом на рукаве и высокую треуголку еще более высоким плюмажем, колышущимся где-то на уровне моей талии.

Заученным движением, офицер сдернул с головы свой головной убор и склонился над телом покойного, близоруко вглядываясь в его черты сквозь изящный лорнет. Все затаили дыхание в ожидании вердикта.

После нескольких минут тщательного осмотра бездыханного тела, премьер-полковник, аккуратно сложил лорнет, водрузил обратно шляпу и, заложив руки за спину, повернулся к зрителям. Длинный розовый хвост его, при этом, непочтительно скользнул по трупу.

– Что это за дурные шутки, господа?! – возвысив голос патетически воскликнул господин Ииик, обращаясь к полицейским чинам. – К чему вся эта комедия? Откуда вы взяли тело этого бедняги? Он ведь даже не сыррянин! Как можно было перепутать божественно сложенного уроженца планеты Сырр с этим… этим… этим чудовищем?..

На замерших, словно их внезапно поразило громом, адагрухцев было жалко смотреть…

* * *

Не буду скрывать, что я не могла возвратиться в свой номер просто так, не сняв незамедлительно стресс самым доступным средством. По-русски, так сказать…

Дико хохоча и пытаясь на ходу исполнить то арию варяжского гостя из оперы «Садко», то песенку модной с весны Кассандры (сценический псевдоним Анжелины Пупкиной), я неторопливо перемещалась по направлению к «дому родному», поминутно цепляясь за стены и двери номеров. Признаться, я добиралась бы и на четвереньках, если бы меня не поддерживал (да что там «поддерживал» – тащил!) незаменимый Лесли Джонс.

По пути я успела несколько раз объясниться ему в любви, рыдая поведать ряд грустных историй из своей жизни и, хохоча – забавных, перечислить все свое генеалогическое древо вплоть до самых корней,[18] тихо всплакнуть на плече, а в заключение – обратиться к доброму чернокожему с весьма и весьма недвусмысленным предложением…

Страшно подумать, что было бы, не извлеки меня сей рыцарь без страха и упрека из-за стойки бара «Манящая Уаоа», где я снимала стресс попеременно водкой, коньяком, весьма неплохим местным вином и еще чем-то, совершенно выветрившимся из памяти. До сих пор не могу взять в толк, почему завсегдатаи бара проводили меня дружными аплодисментами… Вероятно, я им ужасно понравилась.

– И где это вас, господа, угораздило так набраться? – встретил нас фразой, по всему, заготовленной заранее, маркиз мур Маав, маявшийся под опечатанной дверью нашего номера. – И, вообще: что это за печати на двери? Что произошло, можете вы мне объяснить или нет?

Объяснить внятно, я боюсь не смогла…

После того, как Лесли, оторвав, наконец, от насмерть перепуганного Ррмиуса, которого я, пав на колени, пыталась в приступе бесконечной любви ко всему живому, облобызать, внес вашу покорную слугу на руках в номер, сердобольный мир вспыхнул напоследок мириадами праздничных огней и понемногу угас…

* * *

Если вы никогда не пытались употребить одновременно пиво, водку, коньяк, вино и еще ряд напитков, вам не понять того, удручающего состояния, в котором я пребывала на следующее утро…

Нет, медицина с конца двадцатого века, когда впервые на научном, а не на бытовом уровне попытались бороться с симптомами похмельного синдрома (он же, еще научнее, «абстиненция»), шагнула далеко вперед. Никто, конечно, не бегал вокруг меня с порожними тазиками и мисками огуречного рассола, не отпаивал пивом, кофе или крепким чаем, меня не мутило… Всего один укольчик в… не скажу куда, сделанный верным Лесли, воспользовавшимся моим беспомощным состоянием (попробовал бы он воспользоваться, находясь я в твердой памяти!) и все последствия неумеренного пития сняло, как рукой.

Физиологические, естественно. С моральными, похоже, никто так и не пытался бороться с самого двадцатого века…

Слава Богу, тактичный Джонс удалился сразу же после оказания «первой похмельной помощи», а то я умерла бы на месте от стыда. Господи! Чего я только не творила и не говорила вчера, будучи во власти коварного Бахуса![19] Если учесть, что вспомнить наутро после веселой ночи удается едва ли десятую часть всех «свершений», то мне, если я порядочная девушка, просто следует повеситься… Или застрелиться… Или отравиться… Или вены себе перерезать… Наглотаться снотворного… Утопиться в унитазе… Выброситься без скафандра в открытый космос…

Я еще долго мучалась бы в поисках достойной кары за свои преступления, если бы не господин маркиз, видимо, с нетерпением дожидавшийся ухода Лесли.

Едва захлопнулась за его спиной дверь, как с кровати Ррмиуса донесся ехидный мурлыкающий голосок:

– Что, неплохо вчера поколобродили, госпожа Прямогорова?..

10

Где-то к концу второй недели я, вытираясь после ванны…

Не помню, сообщала ли я вам уже, но просто обожаю, чтобы в ванной комнате имело место большое зеркало, желательно – во всю стену… А что? Конечно, до фотомодели мне далеко (я имею в виду тех из фотомоделей, что не сходят с глянцевых страниц модных журналов), но на каком-нибудь районном конкурсе «Мисс это самое» (а также то и то, о чем вы сейчас подумали), без ложной скромности я бы заняла одно из первых мест. Один мой знакомый мужчина… Но я несколько отвлеклась.

Так вот, вытираясь перед зеркалом, которое на все сто процентов удовлетворяло моим потребностям, я обратила внимание на то, что сытные обеды и ужины в обществе его светлости, а также необременительное времепровождение у бассейна уже успели наложить некий отпечаток на один из предметов моей гордости.

Нет, я не сторонница изнурительных диет и многочасовых самоистязаний в спортзалах и фиттнесклубах, но обычно стараюсь держать себя в форме. Здесь же…

«Бли-и-ин! – горько подумала я, прикидывая, на сколько миллиметров увеличился объем моей талии и… ну и всего прочего. – Куда там маминым пирожкам…»

Увы, напольные весы (синие мерзавцы с истинно дьявольской предусмотрительностью снабдили ванную комнату образчиком сей точной техники) моих опасений не развеяли, а лишь усугубили…

– Ваша светлость! – ворвалась я в номер, едва накинув халат, дабы не смущать лишний раз пуссикэтскую скромность, и накрутив на голове тюрбаном полотенце. – Проснитесь, маркиз!

Кот, естественно, успел задремать (конечно, на моей кровати) и, разбуженный шумным появлением соседки, только и успел стрельнуть глазами на портьеру, не раз его выручавшую в наших непростых отношениях. Однако, очередным посягательством на его драгоценную персону сейчас и не пахло, так как я была озабочена совсем другим.

– Простите?..

– Ах, оставьте свой этикет, маркиз! – плюхнулась я в кресло и тут же схватила со стола зеркало, чтобы убедиться в отсутствии второго подбородка (слава Богу, пока еще отсутствии) и складок на шее. – Разве вы не видите, как меня разнесло с ваших сытных обедов! Я стала похожа на свиноматку! А все вы со своими…

Каюсь: в растрепанных чувствах я редко бываю справедливой к окружающим, а градус моей стервозности – хотя я конечно же не стерва, как вы давно уже поняли – по словам свидетелей, повышается до критического значения. Хотя ни господин мур Маав, ни кто иной меня, естественно, насильно всякими вкусностями не пичкал. Замечу, что благородный пуссикетец даже, бывало, пусть и в завуалированной форме, предупреждал меня об излишней калорийности того или иного блюда. Он, между прочим, несмотря на чрезмерную страсть к отдельным блюдам (рыба, печенка и тому подобное) обжорой отнюдь не являлся и в человеческой ипостаси наверняка был бы поджар и строен.

– Позвольте… – попытался вставить слово Ррмиус, но я и сама уже поняла всю абсурдность претензий.

– Простите, ваша светлость, я была не права…

Изумлению маркиза не было предела. Чтобы я сама просила прощения? Даже не доведя дело до скандала? Он не нашелся что ответить и молча развел лапами.

– Конечно я сама виновата, – предалась самоуничижению ваша покорная слуга. – Зачем было жрать столько мучного и жирного? А главное – сладкого! Я сама довела себя до такого скотского состояния…

– Но я сказал бы, что вы, госпожа Прямогорова, совсем не так много едите…

– Ах, оставьте…

Я конечно же повторилась, но как приятно, когда тебя искренне утешает мужчина. Пусть даже совсем не человеческий. Что с того?

– Нет, поверьте мне, что дело тут вовсе не в пище, сударыня! – горячо продолжал кот, прижимая лапку к сердцу. – Виной всему эти проклятые тридцатитрехчасовые сутки! Нарушенный режим сна и вообще…

Маркиз смутился, вспомнив, что сам он дрых без задних ног в любое удобное и неудобное время.

– Ну и, естественно, несколько пониженная гравитация… Да-да! – уцепился он за свое практически голословное утверждение, так как установленный в данном жилом секторе станции режим гравитации, конечно же искусственной, отличался от привычного землянам, пуссикетцам и еще десятков видов гуманоидов и негуманоидов на какие-то жалкие проценты. – Мышцы, не несущие положенной им нагрузки расслабляются и все такое…

– Вы полагаете? – дворянин нес очевидную чушь, но чушь эта была во благо и не подыграть ему было нельзя. – Конечно, я же читала об этом…

Получивший поддержку, Ррмиус вообще закусил удила:

– А химический состав здешней атмосферы? Вы знаете, что даже отсутствие десятой доли привычного вашему организму кислорода приводит к неполному сгоранию жиров и естественно…

Какой он все-таки душка, этот хвостатый рыцарь!

– И что же вы мне посоветуете? – спросила я, когда физико-химико-биологические познания маркиза истощились и он пошел по второму кругу. – Наверняка, диету?

– Ни в коем случае! – закрутил ус галантный кавалер. – Только физические упражнения! На первое место я бы поставил…

Тут мур Маав смущенно хмыкнул и я с трудом удержалась от банальной реплики из репертуара незабвенного поручика Ржевского: «Молчать, гусары!»

– У нас в подобных случаях, – продолжил «гусар» после некоторой паузы. – Принято обращаться к спорту. Да и у вас, наверное, тоже…

– Естественно! – подтвердила я.

– Будь вы мужчиной, сударыня, я бы предложил вам занятия фехтованием…

– А на Пуссикэте распространено фехтование?

– Конечно! Согласно кодексу Буомио-мио любой дворянин просто обязан владеть всеми видами холодного оружия, – глаза кота при этих словах кровожадно блеснули. – А таковых у нас немало… Правда, далеко не все из них привычны для вашего взгляда, а уж для руки – практически ни одно…

Я честно попыталась представить себе фехтующего мур Маава и в моем воображении возник образ закованного в шипастый панцирь кота, увлеченно шинкующего своего противника, тощего черного котяру почему-то в рыцарских доспехах и шлеме с забралом, огромным скимитаром[20] из сказок «Тысячи и одной ночи».

– Увы, – оторвал меня маркиз от милитаристских фантазий. – Вам такой спорт не подходит. Равно, как и борьба. Я, конечно, мог бы преподать вам некоторые приемы национальных Катсландских единоборств, но, боюсь, это не будет галантным предложением с моей стороны…

«Еще бы! – подумала я, критическим взглядом окидывая витийствующего дворянина. – У нас с тобой разница в весовых категориях раз в пятнадцать… – и тут же поправилась, несколько, правда, себе польстив. – В десять…»

– Остается бег, – подытожил кот. – И игровые виды спорта. Хотите, я научу вас, Даздравора Александровна, игре в пуссибол?

– Н-нет, – отказалась я, заметив, как глаза маркиза снова загорелись: вряд ли его национальная игра оказалась бы мне полезна. – Вы, случаем, не заметили здесь где-нибудь поблизости теннисного корта?

– Почему нет? – несколько обиженный явным пренебрежением к спорту его родины, заявил мур Маав. – Двумя уровнями ниже, в этом же секторе, имеется отличный, насколько я могу судить, корт. Его, правда, облюбовал для своих упражнений этот несносный мерганец, так что я рекомендовал бы вам кегельбан или, на худой конец, тренажерный зал…

– Конечно-конечно! – слушая его вполуха перебила я. – Тренажерный зал – это просто замечательно…

Голову мою уже занимала одна-единственная мысль: где купить или взять напрокат костюм для тенниса…

* * *

– Не устали, Даздравора Александровна?

– Н-нет… – пропыхтела я, чувствуя, как горячие струйки пота щекотно катятся по спине.

Кто бы мог подумать, что такой толстяк способен настолько легко передвигаться по корту?

Господин Ловенбухр, несмотря на свои два с лишним центнера веса, порхал будто бабочка, шутя парируя самые хитрые удары. За прошедшие полчаса эта гора жира в белоснежном костмчике загоняла меня чуть ли не насмерть и если бы не фамильное Прямогоровское упорство (кто еще раз скажет «упрямство» – убью!) – я бы рухнула на пружинящий пластик пола и блаженно прикрыла глаза. Опять же, если бы на зрительской скамейке не маячил некто бело-рыжий и пушистый… Эх, если бы…

Ого! Эта подача у меня получилась как никогда сильной и точной – мяч лег тютелька в тютельку в самый угол квадрата. Бросок к сетке и… Но проклятый мерганец без малейшего усилия достал мяч и ответил неожиданным длинным кроссом. Мне оставалось только проводить безнадежный мяч растерянным взглядом.

Честное слово: до встречи с господином Ловенбухром, которого поначалу самонадеянно считала своей легкой добычей, я не без основания считала себя приличной теннисисткой. Как я разбивала в пух и прах Кристинку! Да и более опытные и ловкие игроки нередко пасовали передо мной… Что же получается: мне просто подыгрывали? Очередной образчик подлой мужской лести? Или меня просто угораздило напороться на мастера?

Гадство. Тесноватое теннисное платье, купленное втридорога (то, что давали напрокат, я не надела бы даже под страхом немедленного расстрела) промокло от пота так, что облепляет меня всю прямо-таки неприлично. Слава Всевышенму папарацци за площадкой не наблюдаются, а то завтра уже мои фото, снятые с самых выгодных ракурсов (не для меня, естественно) уже гуляли бы по Сети! То-то балдели бы мужики-извращенцы, пуская слюнки при виде… Но не будут и это радует.

Чего стонешь? Хотела сбросить ненароком набранные излишки – сбрасывай…

А ракетка-то у него какая огромная! Натуральный гипер-хаммер…

– Доброе утро, Доза!

Кажется Лесли появился… Куда же без него… Просто неразлучная парочка какая-то с маркизом… Не помню, разрешила ли я себя так называть, но ничего… Разберусь и убью потом…

Вау! Мне повезло! Мяч, поданный Ловенбухром, как всегда хитро и коварно, я прямо-таки выцарапала из самого угла площадки. Рукоять ракетки крутнулась в потной ладони (Какие двадцать пять градусов по Цельсию? Все сто двадцать пять!) и я чуть было его не потеряла. Мяч отлетел высоко, с мощнейшим боковым вращением. Я плюнула на всякую и всяческую логику, пантерой кидаясь к сетке. Не дать проклятому мерганцу отыграть и эту подачу!

– До-за! До-за! – скандировали «трибуны».

Похоже, что убивать придется обоих, но плевать на это – главное мяч…

Мяч падал на середину площадки, прямо на ухмыляющегося Ловенбухра. Вот он сделал широкий замах своей «Петуховниковой[21]», готовясь мощно отбить мяч и… Вдруг сделал шаг назад, позволив желтому пушистому мячику отскочить от корта. Вместо мощнейшего удара он лишь легонько шлепнул его, посылая на мою сторону.

Бэкхенд! А я-то готовилась к форхэнду!!![22]

Стоит ли говорить, что мяч от моей ракетки ушел далеко в аут, заставив мерганца неодобрительно покачать головой, а «трибуны» взвыть (маркиз, кажется, даже драл при этом когтями ограждение).

– Матчбол, Даздравора Александровна.

Мог бы и не говорить. И без него знаю, что этот удар – последний…

Призрачные надежды, даже если они были, развеялись в пыль сразу после подачи – по центру, резкой, мощной. Наверняка старик решил меня добить не мучая. Я, конечно, попыталась достать мяч в прыжке, но где там…

Папарацци просто сомлели бы от восторга при виде «новой Петуховниковой» пробороздившей носом корт. А платье при этом задралось так… Молчать, гусары!

– Вы не ушиблись?

Вот уж ни за что не обопрусь об эту толстенную ручищу! Ни за что!..

– Спасибо, господин Ловенбухр, – пробормотала я себе под нос, поднимаясь… Конечно же с его помощью.

– Вы замечательно играете, госпожа Прямогорова. На родине мне давно не попадалось подобного партнера, а уже здесь-то точно не было. Измотали старика до невозможности, – успокаивающе гудел мерганец, тактично глядя в сторону, пока я одергивала чертов подол, просто приклеившийся к потному телу. – Не знаю, как уж мне удалось довести партию…

«До победы…»

– Надеюсь, завтра вы опять составите мне компанию?

«Вот уж фиг тебе! Поищи себе дурочку в другом месте!..»

– Конечно, я буду очень рада…

Кто это сказал последние слова? Неужели я?..

* * *

– И что они хотели доказать, демонстрируя нам эти развалины?

Мы с маркизом только что вышли из зала, посвященного истории Адагрух-Ялатны и, наскоро пробегая витрины выставки, так сказать, достижений сегодняшних, продвигались в сторону биологической экспозиции.

– Да у нас на Пуссикэте такие древности, что эти лягушачьи руины по сравнению с ними кажутся не более, чем грубыми горшками на фоне прекрасной лаковой вазы эпохи Мяоу! Как вам, скажите на милость этот «небоскреб» в пятнадцать метров высотой?

Речь шла о кривобоком страшилище, слегка напоминающем карикатурный гибрид Вавилонской и Пизанской башен – несомненной жемчужины экспозиции. Этот шедевр, воздвигнутый по словам гида – надутого от сознания собственной важности темно-сиреневого аборигена в золотых очках – на одной из отмелей Западного океана более трехсот лет назад каким-то жабином с труднопроизносимым и еще более труднозапоминаемым именем, по степени популярности являлся местным аналогом еще одной земной башни – Эйфелевой. Я никогда не была горячей поклонницей модернизма, но местное достижение архитектуры, слепленное опять же, как мне показалось, без помощи рук меня не вдохновило. Зато теперь я знала, что именно изображают сотни разнообразнейших сувениров, представляющих Башню во всех видах: от моделей едва ли не в натуральную величину, до зажигалок, брелоков, настенных тарелок и мягких (?) игрушек.

– Вы совершенно правы, маркиз, – вставила я слово в архитектурные изыскания мур Маава. – Вот, например, у нас на Земле, в Египте, есть такие пирамиды…

– Как же! Наслышан, наслышан, сударыня, – небрежно поддакнул кот (сноб мохнатый!). – Но если бы вы видели наши тысячелетние зиккураты…[23]

Въедливый читатель уже конечно сгорает от нетерпения уличить меня: какие такие архитектурные памятники на орбитальной станции? Несколько остужу его пыл.

Естественно, недра даже такого огромного искусственного спутника, как «Адагрух-2» не в состоянии вместить никаких древних зданий. Да и кто из историков, всем известно, помешанных на своих пыльных камнях, позволит оторвать от родной почвы хотя бы песчинку, освященную тем, что ее касались руки (лапы, ласты, щупальца и пр.) давно сгинувших пращуров. Тем более – вознести на несусветную высоту? Тогда как же?..

Элементарно.

Все экспонаты станционного музея от рубила из акульей кости до той же «супербашни» – обычные голограммы, превратившие несколько пустых грузовых отсеков в некое подобие Лувра. Места оказалось достаточно, чтобы разместить экспозиции обеих цивилизаций планеты.

Как? Я вам еще не рассказала?

Ведь Адаргух-Ялатна и имеет двойное название потому, что населена представителями двух цивилизаций, пусть и близкородственных, но частично объединившихся в одно человечество (жабство?) всего лишь двести с чем-то лет назад.

Все дело в том, что по необъяснимой прихоти природы, планета имеет всего два узких, но длинных материка, протянувшихся почти от полюса до полюса и разделенных лишь небольшими проливами. Проливы эти можно не принимать в расчет, поскольку мелкий океан в этих местах до самого дна скован вечными льдами полярных шапок. Таким образом, Адаргух-Ялатна похожа на бильярдный шар с натянутой на него резинкой для волос – кольцо суши, разделяющее два изолированных почти круглых бассейна-океана со множеством островов в каждом.

И в каждом бассейне в свое время зародилась своя цивилизация!

Естественно, корни у них обеих были общие (что-то там бухтел экскурсовод про теплый в прошлом климат, позволявший океанам соединяться через полярные проливы), но развивались они абсолютно самостоятельно. Пусть и неширокие, но все-таки насчитывающие по паре тысяч километров в самой узкой части, материки сыграли в этом мире роль водных преград, разделивших европейскую и американскую цивилизации на Земле. Ведь аборигены – амфибии, не могущие долго обходиться без воды, поэтому любая засушливая степь, не говоря уже о настоящей пустыне или горах, для них все равно, что для землян Атлантический океан до изобретения каравеллы.

Конечно, свои мужественные первопроходцы как среди адагрухцев, так и среди ялатнцев были (сиреневый гид подробно перечислил десятка полтора), но достичь успеха смог лишь один. По капризу судьбы-злодейки… А что? Разве тот же Колумб добрался до Америки не благодаря подобному везению? Ведь только чудовищно везучему человеку, плывя на запад, удается достичь востока.

Так вот.

Сущей удачей оказалось то обстоятельство, что том месте, где вознамерился пересечь Восточный материк некий Квааакоок (я привела здесь процентов пятнадцать его полного имени, но, думаю, с читателей уже достаточно) оказалась широкая река, пересекающая сушу почти насквозь и лишь за какие-то две сотни километров до противоположного побережья, берущая свои полноводные истоки на невысокой возвышенности. А уж то, что буквально в десятке верст от водораздела начиналась другая речушка, впадающая в совсем другой океан – вообще один шанс на миллион.

Гид так живописал нам с котом все лишения, пережитые бедным Квааакооком, потерявшим в пути две трети своих спутников, что я даже всплакнула от жалости, тогда как бессердечный мур Маав только задавал наводящие вопросы, непонятно почему заподозрив адагрухца в неточности…

Однако, как ни лез из кожи вон сиреневый, чтобы объяснить коренные различия в искусстве и архитектуре двух цивилизаций, я не уловила особенной разницы между глиняными горшками адагрухцев из «синего» сектора музея и керамикой ялатнцев из «зеленого». Равно как и между их «величайшими» зданиями.[24] Маркиз, впрочем, как выяснилось, тоже.

– Вообще, более примитивной культуры, – шепнул он мне на ухо, косясь на напыщенного очкарика. – Я не встречал даже на Тагуте…

Я понимающе кивнула: благодаря стараниям обеих Моих – тамошнего, земного и здешнего, хвостатого – мне уже было известно, о крайне низком уровне развития планеты Тагута из-за которого ее уже сто лет не могут принять в Сообщество Миров, ограничиваясь лишь гуманитарными программами. Тем более, что тагутцы, исповедующие крайне сложную для понимания большинства разумных обитателей Галактики религию, особенно туда и не стремятся, искренне считая, что нынешние их невзгоды и трудности – ничто по сравнению с достижением Великой Цели. Подавляющее большинство из них, кстати, и гуманитарную помощь считают неким подобием манны небесной, ниспосланной им одним из сотен разнообразных божеств, а приносящих ее благодетелей – бесплотными фантазиями, существующими лишь в их богатом воображении.

Однако, вы бы только видели во что превратился скучающий эстет, когда неказистые «культурные» залы сменил зал, посвященный флоре и фауне планеты. Особенно, фауне, конечно.

Кот ежесекундно, то ерошил на загривке шерсть при виде местного аналога мастодонта (ни на слона, ни на носорога я эту десятиметровую тушу похожим не нашла), то охаживал себя хвостом по бокам, косясь на покрытую чешуей зверушку, точь-в-точь смахивающую на него самого, то…

– Марки-и-из!!!

Какой идиот поставил между голограммами огромный аквариум, полный самых разнообразных и, главное, ЖИВЫХ рыб? Коты же не умеют плавать! А вот некоторые представители адагрухской ихиофауны[25] (довольно крупные и зубастые при этом) даже очень…

– Мужайтесь, ваша светлость, я иду на помощь!..

* * *

– Большего идиотизма я от вас не ожидала, ваша светлость!

Какие же сволочи эти адагрухцы! Нет, чтоб хотя бы дать переодеться (мне) и высушится (мур Мааву) – сразу заковывают в кандалы и тащат в суд! Какой еще вандализм? Никакого вандализма! Имел место первобытный атавизм у одного инопланетного туриста и дружеская самоотверженность у другого. Ну пострадала при этом парочка рыб, что с того? Они сами виноваты: нечего было пытаться попробовать нас обоих на зуб!

– Рад видеть вас, господа! – судя по выражению на синей бородавчатой физиономии, станционный судья действительно обрадовался, когда вместо двух инопланетных хулиганов, расколотивших выставочный аквариум, полный редких рыб, обнаружил старых знакомых. – Решили сменить репертуар?

Поскольку на этот раз истцом выступал не какой-нибудь приблудный инопланетный турист, а родное государство, старый жабин был особенно рад. Если не вдумываться в смысл его оживленных переговоров с нашим вечным адвокатом, он походил на болельщика, команда которого выигрывает в финале. Лесли же воспринял известие о новом конфузе своих подопечных со стоицизмом древнего христианина, которому предстоит быть сваренным в кипящем масле за свои идеалы.

– Право, не стоило вам, ваша светлость, есть златохвостую изумрудницу, – грустно покачал он головой, ероша курчавые волосы над длиннющим свитком претензий, выставленных нам от лица правительства. – Она занесена не только в местную Красную Книгу, но и в Галактическую. К тому же, является тотемным животным ялатнских лагунников…

– А я разве ее съел? Не заметил… – округлил глаза хвостатый прохиндей, ханжески выплевывая на пол зеленую чешуйку. – Прошу высокий суд учесть то обстоятельство, что я находился в состоянии аффекта! Я тонул!

В мокром виде вальяжный обычно маркиз разительно напоминал того самого тощего черта, рыжего и мерзкого, которого уже много лет подряд малюют на церковных фресках православные живописцы.

– Целиком и полностью подтверждаю! – вклинилась я, безуспешно пытаясь отжать мокрый подол, не выказывая при этом неуважения высокому суду в форме стриптиза. – Он действительно тонул…

Зараза рыжая! Даже взглядом не удостоил!

– Эх, Даздравора Александровна… – вздохнул чернокожий, бросая на меня печальный взгляд. – А вас-то кто просил вмешиваться? Ту тонул бы и тонул… Вы же оба застрахованы. Теперь Адагрух был бы нам должен, а не наоборот…

Кот, забыв про сушку шерсти взирал на «адвоката» с открытым ртом и только минуту спустя обрел дар речи:

– НАМ??? Вам и госпоже Прямогоровой? А мне? Это ведь я тонул!..

– И вам, – хладнокровно глянул на него Лесли. – И даже больше, чем остальным. Но посмертно.

Мур Маав окончательно онемел от возмущения и мог издавать только какие-то сугубо кошачьи звуки. Мне снова стало его жалко.

– Но ведь это бесчеловечно, мистер Джонс! Да я… Да мы… Да мне медаль за спасение утопающего положена! Вот! – выпалила я наконец.

– А за искалеченную лагнуллу плоскожаберную – орден? – съязвил негр, прижимая ногтем нужный пункт в списке. – И за отломленную носоиглу шаробренеха Токса, разорванный плавник берко…

– А чего он этой самой носоиглой в меня тыкал? Между прочим – очень больно тыкал. А плоскожаберная эта… как бишь ее?..

– Лагнулла, – буркнул кот, выплевывая еще одну чешуйку, на этот раз бесцветную.

– Вот-вот! Лагнулла эта пыталась меня укусить за… за… неважно за что, но она пыталась меня укусить! Прошу зафиксировать в протоколе!

Перепалку нашу прервал судья.

– Вы готовы выслушать решение суда господа?.. Хорошо. Итак, вы, Даздравора Александровна Прямогорова, гражданка Российской Федерации, планета Земля, и Ррмиус мур Маав, гражданин Катсланда, планета Пусикэт…

11

Пролетела вторая неделя моего затворничества на проклятой станции…

Вернее, проклятой она как-то перестала быть, став практически родным домом. Уже не казались бессмысленным переплетением металлических труб километры коридоров, исхоженные вдоль и поперек, образовалось привычное местечко на «пляже» под незаходящим изумрудным светилом, появились знакомые, хорошие и не очень, друзья и неприятели среди отдыхающих… Порой мне казалось, что живу я внутри металлической емкости, обращающейся по стационарной орбите вокруг голубой планеты, целую вечность…

Страсти по поводу затянувшегося карантина как-то сами собой улеглись и большинство туристов, приняли, легко, с трудом или с боем, непреложную истину, что, если тебя имеют, нужно расслабиться и попытаться получить максимум удовольствия. Представители десятков самых разных планет жарились на солнышке, купались в бассейнах, наедали килограммы в ресторанах или, наоборот, сбрасывали их в тренажерных залах и на теннисных кортах, словно пребывали на самом обычном курорте, а не висели в двух с лишним сотнях километрах над оным.

Я за это время успела поприсутствовать на парочке свадеб, гораздо большем количестве помолвок и даже одном разводе, обставленном едва ли не пышнее свадьбы, ведь, отдыхающие – такие душки – везде приглашали меня, вероятно сраженные наповал моей красотой и интеллектом. А что, вы имеете какие-то возражения?

К маркизу мур Мааву я, не то притерпелась, приняв его за неизбежное зло, не он просто-напросто стал реже попадаться мне на глаза, пропадая где-то целыми днями, а иногда и ночами, по своим кошачьим делам… Вы будете смеяться, но я даже ревновала немного, представляя, как ветреный пуссикэтский дворянин резвится с какой-нибудь пушистой красоткой с бантиком на шее ночи напролет. Не считайте меня законченным параноиком, но это действительно было так.

Несколько отдалился и Лесли. Не знаю уж, обидела ли его я своими пьяными откровениями (молчать, господа гусары!), расстроила насилием над ни в чем не повинными рыбами или служба не давала ему ни минуты продыху, но встречала я его самое большее раз или два, да и то мельком, причем он показался мне осунувшимся и похудевшим… Переживает бедняжка, да-а…

Трупов в своей постели я больше, слава Всевышнему не находила, музеи не посещала, запрещенных истуканов не покупала. Кстати, отбирать уже купленных у меня так и не стали, лишь содрали какую-то незначительную пошлину «на развитие народных промыслов», больше смахивающую на взятку, и прочли полуторачасовую лекцию о местном божественном пантеоне, как действующем, так и отправленном на покой.

Как-то пару раз вечерком я расставляла все свое каменное воинство и с садистским наслаждением представляла, кому и при каких обстоятельствах подарю того или иного уродца, особенно в свете вскрывшихся обстоятельств. Наслаждение просто неземное, господа! Поверьте, я с удовольствием заплатила бы в два раза больше, знай с самого начала, кому именно покровительствует пресловутый окотопо-бекопе. Увы, нуждающихся в попечении страхолюдного божка среди моих знакомых было более, чем достаточно, а пополнить запасы оказалось невозможно: синего спекулянта не то «взяли под белы рученьки» за богохульство, не то он сам навострил лыжи, не дожидаясь последствий своих рискованных «гешефтов»… Сколько я не наведывалась в знакомый закуток, лавка неизменно оказывалась заперта без каких-либо пояснений и большинству неудавшихся последовательниц окотопо-бекопе, видимо, долго еще придется надеяться на свои силы…

Пришлось удовлетвориться ковриками из высушенных стеблей болотных растений, разительно напоминающих ржавую проволоку с редкими колючками, рекламируемыми молодым жизнерадостным адагрухцем, бегло тараторящим на космолингве, как универсальное средство от всех хворей и недомоганий (жаль, что внятно пояснить, каким образом сие средство применять, он не смог), неуклюжей керамикой, сотворенной, опять же, как я сильно подозреваю, без помощи рук, и чучелами разнообразных болотных монстриков, монстров и натуральных страшилищ, самое крупное из которых легко помещалось в моем ридикюле. Нет, были там и более крупные, вроде давешнего «мастодонта», но подыскивать трехтонный контейнер для их доставки на Землю, мне как-то не очень хотелось, несмотря на то, что они, несомненно, великолепно смотрелись бы в моей гостиной. А одного, напоминающего средних размеров крылатого вампира из древних фильмов ужасов, я подарила бы одному человеку… И чтобы он непременно повесил его над своей огромной двуспальной кроватью…

Одним словом, за всеми своими приятными (и не очень) заботами я совсем забыла о треволнениях первых дней…

Но они напомнили о себе и самым решительным образом…

* * *

Маркиз мур Маав возник на пороге нашего с ним «семейного» номера около полуночи, будто и впрямь загулявший муж.

За прошедшие дни, на фоне рябивших в глазах самых разнообразных и порой страховидных «сапиенсов» всевозможных видов, я перестала воспринимать Ррмиуса, как говорящего кота. Да-да, только мимолетно удивляясь порой, почему он делает то или иное не так как сделал бы обычный человек.

Человеком, усталым и опустошенным он выглядел и сейчас, когда, притворив за собой дверь, прошаркал к столу и развалился в кресле в знаменитой позе Наполеона после отречения. Сходство было настолько полным, что я подскочила на постели, забыв, что пеньюар на мне сегодня (как, впрочем, и всегда) более, чем откровенный.

– Что с вами, господин Маав! – кот был таким потерянным, что я поддалась извечному женскому состраданию. – Какие-то неприятности?

Ррмиус незряче взглянул на меня и вновь потупился. Усы и брови, обычно воинственно торчавшие во все стороны, висели словно прихваченная морозцем трава, хвост жалко обвился вокруг ножки кресла… Я впервые поняла, что маркиз уже далеко не молод и, по своим кошачьим меркам, вероятно, годится мне в отцы.

– Вы крупно проиграли в казино?..

Мур Маав как-то похвалялся мне, что нашел одно приличное казино, где играют в «сармис» (он долго и подробно объяснял, что это такое, но я уловила лишь некоторое сходство данной азартной игры с известной всем рулеткой).

Отрицательный кивок, тяжелый вздох и еще более убитая поза.

– Сердечная драма?

Неопределенное пожатие плечами и отвернутое в сторону лицо (ну что вы – никак не морда!).

– Неужели вас оскорбил премьер-полковник Ииик и вы завтра стреляетесь на дуэли?

– Я должен вас обрадовать, сударыня, – вместо ответа сообщил мне кот совершенно убитым тоном, – ваши мучения заканчиваются. Через три дня власти Адагрух-Ялатны снимают карантин…

– Что же вы молчали?!!

Я не могла поверить собственным ушам. Подумать только: завершается, наконец, бесконечное заточение в этой орбитальной тюрьме, пусть и комфортабельной, но все-таки тюрьме! Кружась по комнате в развевающейся ночной рубашке (не поверите, но я совсем забыла о приличиях!), я лихорадочно высчитывала сколько дней уже «отгуляно» и можно ли будет каким-нибудь образом, сославшись на форс-мажор, скажем, выцыганить у начальства еще хотя бы недельку к отпуску…

Маркиз следил за мной каким-то непонятным взглядом, не то одобрительно, не то осуждающе.

– Более того, – добавил он по-прежнему тоскливым тоном, каким обычно объявляют о кончине близкого родственника, – администрация курорта, согласовав это с присутствующими на станции менеджерами большинства туристических агентств, обязалась компенсировать туристам вынужденную задержку в весьма солидных объемах. Правда, не из своего кармана…

Вот это номер! Еще и приподнимемся на этой заморочке! Интересно, сколько процентов от стоимости путевки отстегнут в руки?

– Завтра, вернее уже сегодня, – кот взглянул на циферблат настенных часов. – Вице-губернатор объявит об этом на общем собрании обитателей станции в центральном конференц-зале. По моим сведениям, первыми же челноками на поверхность будут отправлены туристы, которым предстоит отдых, а через несколько часов откроются внешние причалы, для отправки уже отдохнувших на родину…

– Вот бы попасть в число самых-самых первых… А почему вы не рады, ваша светлость? Может быть вам, – я игриво подмигнула ему, – не хочется расставаться с кем-нибудь, остающимся здесь? Только не говорите, что со мной! Да не унывайте вы: возможно мы с вами будем отдыхать неподалеку…

– Я бы счел это за честь, сударыня, – грустно ответил Ррмиус, – но это исключено.

– Почему???

– Я должен буду остаться на станции… До последнего…

Я вытащила из сумочки флакончик с валерьянкой, накапала на донышко в самую маленькую коньячную рюмку, опустилась на колени перед креслом, в котором скорчился маркиз, ставший вдруг маленьким и жалким, и потребовала:

– Ну-ка, выпейте, соберитесь и рассказывайте по порядку…

* * *

Через полчаса я знала все… Или почти все.

Бог ты мой, какой же я была идиоткой!..

Кто же иной, как не всемогущий Космопол, может добиться введения карантина на таком огромном объекте, как орбитальная станция? Ввести карантин, чтобы не дать никому покинуть станцию – умно, не правда ли… Вот тебе и объяснение отсутствия каких-либо медицинских процедур. Просто-напросто изолировать энное количество людей… пардон, существ, чтобы предотвратить готовящееся преступление.

– А вы уверены, маркиз, что терракт готовится совершить не смертник?

– Без сомнения, сударыня. Если бы террорист был смертником, что бы ему помешало осуществить задуманное за прошедшие две недели? К тому же, ценакиремане весьма любят себя и за несколько столетий еще ни разу не было случая, чтобы кто-нибудь из них пожертвовал собой даже ради самой великой цели… Нет, эта раса слишком ценит себя любимых.

– Почему же такой изуверский способ?

– Ничего особенного, – заверил Ррмиус, который значительно оживился после рюмочки валерьянки. – Подобным образом они пару-тройку лет назад уже наказали Икитику, отказавшуюся помогать им в борьбе против Галактического Содружества. Тогда, правда, они обрушили один из космических танкеров на энергетический центр планеты…

Я содрогнулась, представив себе межзвездную громадину в сотни тысяч тонн весом, объятую пламенем от трения в атмосфере, врезающуюся в незащищенное тело планеты…

– Но…

– Об этом практически ничего не говорилось в прессе и информосетях. ООМ, Галактический Центр и планетарные власти решили не давать повода террористам раструбить повсюду о своей победе. Да и сама Икитика в несколько раз более развита, чем Адагрух-Ялатна…

– А что это…

– Что дало? Погибли, конечно, сотни тысяч ни в чем неповинных икитикян, но разрушенным оказался всего лишь один из центров планеты, обладающей очень развитой инфраструктурой. Подобная катастрофа на Адагрух-Ялатне, уничтожив практически единственный очаг цивилизации, отбросит планету к самому началу истории. Более того, возникший хаос поможет ценакиреманам сыграть на извечных противоречиях между двумя расами планеты, превратить ее в свою базу, использовать против всего остального Содружества…

– Но куда же смотрят специально созданные для предотвращения подобного службы?

Кот снова пожал плечами, будто невзначай, положив лапку на край стола, где стоял забытый мной пузырек с благоуханным снадобьем. Пришлось переставить его подальше.

– Вы не ответили на мой вопрос, сударь!

– Спецслужбы в курсе, мадам, – нехотя ответствовал Ррмиус, – но их возможности, увы, не безграничны… Сотруднику, ответственному за поимку диверсанта, был дан определенный срок и он в этот срок никак не укладывается…

– Стоп! – вдруг осенило меня. – А почему вы, маркиз, так осведомлены о готовящемся терракте? Уж не вы ли…

Мур Маав, еще раз вздохнул, тоскливо взглянул на недосягаемый пузырек и неуловимым движением извлек откуда-то черную блестящую карточку с выпуклой серебряной аббревиатурой «КГБ»…

* * *

– Так вы подозревали меня, негодяй?! – я не находила себе места, мечась по номеру, будто разъяренная тигрица по клетке. – И как вам такое только прийти могло в вашу усатую голову?

Кот, занявший очень удобную с точки зрения наблюдателя, при этом, совершенно безопасную позицию – на карнизе, поддерживающем штору у бутафорского окна, внимательно следил сверху за моими перемещениями, не собираясь спускаться вниз. Ничего, пусть посидит! Будь он даже не сотрудником нынешнего[26] КГБ, а того самого, древнего и легендарного, я бы не потерпела подобного!..

– Почему именно я, Господи?!!

– Вы все-таки позволите мне объяснить или я должен буду дожидаться снятия карантина здесь?

Я задрала голову и смерила взглядом бело-рыжий пушистый клубок, висящий на трехметровой высоте.

– Ничего, объясняйте оттуда… А потом я решу: снять с вас шкуру сейчас или подождать немного.

Мохнатый «кагэбэшник», рискуя свалиться, пожал плечами или сделал очень-очень похожий жест и заверил меня:

– Последнее у вас вряд ли получится, мадам… – и тут же галантно поправился. – Я имею в виду не мое совершенное владение боевыми искусствами более чем двух дюжин стилей, а исключительно ваше женское мягкосердие…

Однако, спускаться все равно поостерегся…

– Ну! Я слушаю! – поторопила я собеседника.

Вздохнув, полковник мур Маав пустился в неторопливое и изобилующее всяческими экивоками в мой адрес повествование…

Из его слов проистекало, что некий агент («Вы конечно понимаете, сударыня, что ничьи имена тут названы не будут, да они вам ничем и не помогут, кстати…») информировал некую спецслужбу, а потом, по эстафете и ЦУ[27] КГБ, что на этот раз террорист-ценакиреманин предстанет в облике женщины-землянки («Ну не земляного жилища, а обитательницы Земли – понимать нужно…»), хотя особых примет не дал…

– Да вы, собственно, для него все на одно лицо, – «успокоил» маркиз меня, после чего я твердо решила после всех передряг ампутировать несносному коту символ его гордости… Хвост, а не то, что вы подумали, – словно ваши национальные куклы… э-э… матрешки.

Дальше все было, как поначалу казалось, делом техники. Нет, инцидент с моим нападением Ррмиус не провоцировал: все получилось, так сказать, экспромтом. Пришлось только слегка проинструктировать местных таможенников…

– Так аккумулятор и… и… все остальное, изъяли по вашему наущению? – взревела я и принялась оглядываться по сторонам, пытаясь найти, чем бы таким поувесистей запустить в мерзавца.

Кот поглядел вверх, оценивая возможности отступления, и определив, что выше не подняться никак, вынужден был признать очевидное.

– Но компенсацию за моральный ущерб я с вас взял самую незначительную! – орал он спустя мгновение, ловко уворачиваясь от зенитного огня, который я «с земли» вела по нему всяческими предметами. – Вы не можете этого не признать…

Не на такую напал, котяра: среди моих предков был сам майор Пямогоров, Герой Советского Союза, прославленный зенитчик, помогавший некогда вьетнамским патриотам отражать авиационные атаки американских империалистов и лично сбивший не менее двадцати тогдашних примитивных летательных аппаратов! Кот наших славных семейных летописей не читал и был сражен домашним тапочком в тот самый момент, когда открыл рот, чтобы произнести очередную издевательскую тираду.

Рухнув сбитым «Фантомом» куда-то за штору, оглушенный полковник запросил перемирия, да и я, признаться, изрядно подустала: снаряд, поразивший цель, был не первым и даже не двадцать первым… Куда уж мне по части меткости до знаменитого предка-ракетчика…

– А когда вы, полковник, – непривычное обращение резало слух, но, скажу вам, было несколько приятнее набившего оскомину «маркиза», – поняли, что я не та, кто вам нужен? После происшествия с трупом не-сыррянина? Признайтесь: это вы подкинули мне дохлую мышь?

– Нет, сударыня, – Ррмиус предусмотрительно не показывался на глаза, копошась за шторой, – несколько раньше… Точнее не спрашивайте – профессиональный секрет. А мышь… Мышь, скорее всего, была подброшена не вам, а мне…

– Как это?..

– Святая простота! – снисходительно заявил кот. – Об инциденте с премьер-полковником Иииком судачила вся станция… Террорист просто не мог упустить такого шанса.

– Так меня освободили по вашему приказу? – я не могла поверить своей догадке.

– Ну-у-у, допустим, не по приказу, а по личной просьбе, а потом…

– Кстати, – перебила я его. – А инцидент с сыррянином тоже не был подстроен?

– Увы, дорогая моя, тут сыграли свою роль первобытные инстинкты. Никакой импровизации с моей стороны.

– Не может быть, – не поверила я. – А как же дворянское воспитание, спецподготовка?

– Все мы люди…

Слово за слово, мы помирились и вскоре продолжали беседу уже в более приятной обстановке. Кот, правда, ежесекундно охал и прижимал массивную металлическую пепельницу к глазу, демонстрируя, как сильно пострадал от моего зенитного «снаряда», но, подозреваю, что это, как всегда, было не более, чем игрой. Тем более, что «пятак» свой он, забывшись, прикладывал то к правому, то к левому оку.

– Ну и как же ООМ и Галактический Центр, а вместе с ними и КГБ, намерены справиться с проблемой? – задала я, наконец, давно мучивший меня вопрос. – Неужели, бросите Адагрух на произвол судьбы?

– Отнюдь, – хищно ухмыльнулся маркиз мур Маав, продемонстрировав свои внушительные клыки. – На орбите чуть выше станции уже третью неделю дежурят два галактических крейсера.

– И?..

– При первых же признаках схода «Адагруха-2» с орбиты, он будет аннигилирован…

– Но…

– …вместе со всеми пассажирами, – хладнокровно закончил офицер, разглядывая розовые подушечки своей лапы.

12

– Так, почему вас так живо заинтересовала именно я? – чувствуя после бессонной ночи зверский голод, мы оба отправились в ресторан, чтобы продолжить разговор за угловым столиком в секторе для некурящих, где, обычно, сидело крайне мало посетителей, а в этот ранний час вообще царило полное безлюдье. – На станции ведь несколько десятков землян и добрая половина из них – женщины.

Кот вяло болтал соленым сухариком в чашке с молоком, думая о чем-то своем.

– А? – встрепенулся он. – О чем вы?

Я терпеливо объяснила.

– Элементарно, – снисходительно ответил мне Ррмиус. – Во-первых, вы блондинка…

Ну, я бы так не сказала. Скорее, я светлая шатенка (определение «рыжая» мне как-то не нравится и все тут), но перебивать сыщика я не стала.

– Во-вторых, вы подходите по возрасту… – продолжил мур Маав, на несколько секунд прервавшийся, чтобы полакать из своей чашки молочка. – Вам ведь двадцать…

– А в третьих? – замяла я этот вопрос.

Ну, не девочка уже, и что с того? До сорока мне еще ой как далеко.

– А в третьих, – вздохнул кот. – Наш агент практически исчерпывающе описал ваш внешний вид. И кроме того…

– Что «кроме того»?

– Он сообщил, что террорист будет маскироваться под гражданку Российской Федерации. Конкретно – москвичку…

– И вы хотите сказать…

– Да, – кот вытер усы и снова занялся своим сухариком, есть который явно не собирался, – мы тщательно проверили всех «кандидатов» и остановились на вас.

Я, конечно, была польщена столь лестным отзывом, но, все-таки попыталась найти брешь в логических построениях искушенного в подобных делах, опытного сотрудника КГБ (А что, полковников там так просто не дают. Вы будете спорить?):

– А услышать более подробное описание гипотетического террориста я могу? Если это не «топ секрет», конечно… Или вы так, без бумажки, не помните?

– Почему же? – несколько обиделся кот. – Я никогда не жаловался на память… Извольте: «Рост – выше среднего, телосложение – субтильное, нижние конечности…»

– И это вы называете описанием? Да еще исчерпывающим? – возмутилась я. – Это может быть для ваших соотечественниц такое описание исчерпывающее, а для людей, увы, нет.

– Не скажите… – мечтательно протянул кот, разглаживая усы.

Глаза его несколько затуманились. Не иначе вспомнил какую-нибудь из своих многочисленных мохнатых возлюбленных.

– Для описания внешности наших соотечественниц в пуссикэтском делопроизводстве имеется более трех тысяч индивидуальных примет…

– А для человеческих, так сказать, самок, вам достаточно трех-четырех? Да я вам навскидку могу перечислить десяток кандидаток в точности подходящих под ваше «описание»!

– Что имею, то имею… – сокрушенно развел кот лапами. – А насчет десятка стройных, длинноногих, светловолосых москвичек выше среднего роста в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет – попробуйте, я послушаю.

М-м-да. Конечно, заявив о десятке подходящих кандидаток, я, как говорится «попала пальцем в небо», но отступать перед этим мужским, да еще четвероногим и хвостатым, шовинистом не собиралась.

– Да легко! Например, эта белая моль, что сидела рядом с Иннокентием, моим, пострадавшим от этой идиотской «иммобилизации», земляком в космолайне. Та самая, что меня в тот проклятый негуманоидный ресторан заманила, а потом…

На этот раз Ррмиус все-таки не решился довериться своей недюжинной памяти, а извлек откуда-то из шерсти крохотную коробочку и принялся быстро, с ювелирной точностью, тыкать когтями в микроскопические кнопки, которые из-за своих размеров мне и видны-то не были.

– Неувязочка получается! – мур Маав небрежно бросил коробочку, вероятнее всего – портативный компьютер, на стол и откинулся на спинку своего детского стульчика. – Не угадали вы, Даздравора Александровна, ой не угадали…

Из коробочки, в конусе призрачного света поднялось трехмерное полупрозрачное изображение моей неприятельницы в масштабе «один к семи», медленно поворачивающееся вокруг продольной оси, а по пологой спирали вокруг нее побежали ярко-зеленые светящиеся значки унишрифта. «Моль», замечу, пребывала совершенно неглиже… Неужели и я там где-нибудь в компьютере этом котовском в подобном виде? Бр-р-р…

– Пальцем в небо попали, Дозочка моя дорогая! – кот будто подслушал мои давешние мысли. – Эту даму зовут Сандрой Памелой Финкельштейн и она, увы, уроженка не Земли, а Марса…

Почему-то никак не могу припомнить: разрешала ли я называть себя этому надутому индюку уменьшительно-ласкательно, но Бог с ним… Главное сейчас поставить хама на место, а потом разберемся.

– А вы разве, ваша светлость, не в курсе, что большая часть Марса, – отчеканила я безапелляционным тоном, – является автономной областью, находящейся под юрисдикцией Российской Федерации?

– Но…

– И Москва своя там имеется. Даже не одна. Вот, смотрите! – я ткнула в строчку знаков, послушно замерших под моим ногтем и налившихся ярко-розовым свечением. – Москва, бульвар Циолковского 1156–3902…

– Что-о? – маркиз подскочил и, схватив, обеими лапами коробочку компьютера принялся снова лихорадочно жать на кнопки. На него было просто жалко смотреть и я попыталась загнать свое злорадство как можно глубже.

– Чем это вы тут занимаетесь?

Лесли подошел совершенно неслышно и теперь заинтересованно разглядывал забытую посреди стола «бледную поганку» бесстыдно демонстрирующую свои сомнительные прелести всем окружающим, благо таких практически не наблюдалось.

– Да вот, мы с тут господином мур Маавом…

Я не успела договорить…

Кот, взъерошив всю без остатка шерсть, увеличившую его в размерах втрое, если не впятеро (может и меньше, но мне с перепугу показалось именно так), подскочил вверх на полметра, рванул лапой противоблошиный ошейник, улетевший куда-то за три ряда столиков, швырнул об стол компьютер, отчего голограмма (ГОЛОграмма, я вам скажу, во всех отношениях!) Сандры П. Финкельштейн исчезла без следа и рухнул обратно, сжимая лапами голову.

– В негуманоидную зону, говорите, заманила?.. – в отчаянии прошептал он.

На кота теперь было даже не жалко, а просто страшно смотреть…

* * *

Агес их всех побери, этих аборигенов! То какой-то карантин выдумали, то снимают его внезапно… Через три дня попросят меня отсюда, на курорт этот паршивый то есть, а я почти ничего еще не успела. Беборакс меня сожрет. Вот прямо так и сожрет, вместе с этой оболочкой, словно рапотеракса, запеченного на угольях в панцире…

Остается только торопиться.

Где этот агесов план? Ага, вот он… Так, где я еще не побывала?.. Исключая святую святых станции, ее двигательный отсек (да там мне и делать нечего – радиация), я облазила процентов семьдесят пять – семьдесят восемь доступных отсеков. Чего же я тогда всполошилась? Вполне приличный результат… Тем более, что материала более, чем достаточно. За три оставшихся дня обследую еще процентов десять – двенадцать и можно будет сворачиваться.

Я внимательно разглядела себя в зеркало: хм-м, если дела с заданием обстоят вполне прилично, то о моей внешности этого не скажешь… Да-а… Раздражение, складочки, морщинки… А это что? Неужели прыщик? Нет, показалось… Сдали вы Зареганда-диу, сильно сдали… А как иначе, если чуть ли не дни и ночи напролет приходится таскать на себе всю эту сбрую… Вот она, валяется мятым комком на кровати, будто сброшенная по весне шкура чешуйчатого лапосеракса. Вседержитель, какая мерзость таскать эту оболочку на своем нежном теле, а еще хуже постоянно надевать и снимать ее…

О Вседержитель, когда же, наконец, я смогу забыть про все это? Когда доберусь до родного Швеухса и опущусь в ласкающие тело струи чудесного Кереса? Чудесные, нежные, как щупальца отца, струи, Кереса, дымящиеся от сероводорода, приятно обжигающие слизистую оболочку…

Мои собственные щупальца непроизвольно, но нежно обвили тело, я плавно стекла с пуфика у зеркала и свилась в тугой шар, шипя от наслаждения. Как это прекрасно – чувствовать каждую клеточку своего сильного и гибкого тела, не стесненную неудобной и жмущей везде и всюду оболочкой…

Я расплылась по полу огромной звездой, покрыв почти всю его поверхность и снова стремительно сжалась в шар. Еще раз и еще… Ну все, хватит упражнений, я в отличной форме и пора, наконец, заняться делом.

* * *

Металлические ступени мелодично звенят под каблучками. Нет, все-таки неведомый конструктор, спроектировавший эту прелесть, достоин высшей похвалы. Какие четкие формы, какие пропорции! Везде металл, пластик, стекло… Ни грамма этой мерзкой органики, которую так любят совать везде, где это нужно и не нужно, проклятые гуманоиды.

«Полегче, полегче, милочка, – одернула я себя, – в шкуре одного из них ты сейчас находишься!»

Слава Вседержителю, никто не попался по дороге. Не знаю, в оболочке, постепенно приходящей в негодность, дело или во мне самой, но в последнее время встречные почему-то шарахаются от меня, как от зачумленной. Нужно поскорее сворачивать дела и сматываться отсюда – не хватало еще попасться с чужими документами и под чужой личиной, провалив тем самым все задание. А главное – потеряв кое-что очень важное…

Коридор плавно заворачивает влево, скупо освещенный далеко друг от друга расположенными светильниками за небьющимся стеклом. Да мне и не нужно освещения: при моем-то инфракрасном зрении, и какие-то жалкие фонари! Я и без них все отлично вижу.

Похоже, сюда вообще редко кто забредал с самого момента постройки станции. То что нужно! Приступаю…

Вот бы удивился кто-нибудь, случайно оказавшийся в этом глухом уголке станции, если бы увидел сейчас лощеную госпожу Финкельштейн, ползающую на коленках по осклизлому полу технологического тупика, расположенного на последнем, семнадцатом уровне станции. Всего в каком-нибудь метре сложного «бутерброда» из металла, пластика и синтетического утеплителя, пронизанного всяческими проводами и кабелями – бездонная глубина Великого Космоса…

Неужели сегодняшний «заход» пустой. Нет, интуиция мне подсказывает, что паниковать рано. Еще один закуток… Пусто. Ну что, пшик? Нет! Агес подери, нет!..

Осторожно, только не повредить ненароком. Прочь, неуклюжая человеческая лапа, только щупальцем, вот так!

Отбросив псевдо-кисть, не подходящую для такого тонкого дела, как снятие ратепутса с субстрата, я выпускаю конечность в образовавшееся в запястье оболочки отверстие, осторожно отделяю мягкий, приятный на ощупь, комочек и, полюбовавшись восхитительными переливами цвета на его поверхности, опускаю в специальный контейнер…

Все, теперь можно смело возвращаться домой: пятнадцать неповрежденных образцов, это много больше того, что можно было ожидать в этой глуши. Радуйся Беборакс, ты будешь на коне! Тьфу, эпитеты человеческие прилипли…

Ничего больше нет?

«Не жадничай! – одернула я себя снова. – И эти-то контейнеры будет нелегко протащить через несколько таможен, ждущих меня на обратном пути…»

Длинный шорох за спиной…

Что это? Нет, этого же не может быть! Тут нет никаких зеркал!..

13

– Гражданка Финкельштейн, именем Комиссии Галактической Безопасности требую открыть дверь!

Маркиз мур Маав пребывал на вершине славы. Еще мгновение и он своими руками повяжет зловредного террориста, посягнувшего…

– Потише, полковник, – вполголоса посоветовал ему, согнувшись чуть ли не вдвое, Лесли. – Вы весь коридор перебудите.

– Оставьте, Джонс, – маркиз в своем величии снизошел до советчика, – по моей просьбе заблокированы и изолированы все жилые помещения в этом секторе. Все двери, кроме одной…

В этот самый момент, едва слышно скрипнув, распахнулась дверь в дальнем конце коридора и кто-то недовольно пробасил:

– Какого черта вы там устраиваете кошачий концерт в половине седьмого утра! Я буду жаловаться администрации! Хулиганство!..

Я тут же узнала неповторимый голос мерганца.

– Господин Ловенбухр, это вы?

– Конечно же это я лейляйн Прямогорова! Что-то случилось? Я сейчас оденусь и выйду!..

Кот прожег меня страшным взглядом и я поспешно вставила:

– Господин Ловенбухр, не торопитесь, вы можете помешать действиям… э-э… полиции…

– Полиции? Как интересно! Обожаю всякого рода детективы! Ничего не предпринимайте без меня, я сейчас…

Лесли смерил маркиза, заметно сникшего, презрительным взглядом.

– А ту ли дверь заблокировали-то?..

Как ни крути, а физическая мощь в лице грузного мерганца оказалась как никогда кстати.

Когда коридор понемногу начал заполняться любопытствующими (я узнала давешнего «мачо», улыбнувшегося мне и помахавшего издали рукой), Ррмиус принял решение проникнуть в запертый номер без соизволения на то хозяйки. Увы, замки на станции были более чем надежны и не помог даже весь арсенал хитрых отмычек, извлеченный котом, словно заправским фокусником, по обыкновению, ниоткуда. Лесли попробовал неподдающийся пластик плечом и молча покачал головой, не желая переоценивать свою силу. Коту, с его считанными килограммами живого веса, и мне, с моей «субтильной» конституцией, вообще не стоило пытаться…

– А-а-а! Отойдите-ка! – с веселой бесшабашностью заявил тут господин Ловенбухр, упираясь спиной в противоположную от двери стену коридора. – Тряхнем стариной!..

Удержать его мы бы не смогли при всем желании, даже если бы успели перехватить… Только увернуться в последний момент. Все два с лишним центнера жира, мышц, костей и прочего ливера, с пушечной скоростью ринувшиеся на дверь, прошли сквозь ее, как через лист бумаги. Не промахнись мерганец слегка, он, наверняка прошил бы насквозь и противоположную стену номера, оказавшись в другом жилом секторе. Слава Богу, эта стена не была внешней обшивкой станции, а то у Адагрух-Ялатны появился бы новый искусственный спутник, естественного, так сказать происхождения…

Выломав часть косяка, как ни крути, более прочного, чем дверь, человек-снаряд потерял основной импульс, горой плоти возвышаясь теперь в прихожей номера на вынесенной двери.

– Ни-ф-фи-га себе! – в один голос протянули мы втроем. – Он хотя бы живой?

– Живой? – прокряхтел из номера мерганец, с трудом переваливаясь на бок. – Да я в молодые годы мерганским футболом занимался пока ахиллес[28] себе не повредил. Видали по «Ти-Ви», как там пихают друг друга, даром что в доспехах! Я за пять лет в первой лиге так наблатыкался, что мне эти липовые двери и перегородки – тьфу!.. Ну? Чего на пороге встали? Я что: зря старался?..

* * *

Номер был совершенно пуст. Все старания решительной компании пошли прахом.

– И где ее теперь искать?

Вопрос был более чем риторическим: естественно, никаких указаний о хотя бы приблизительном своем сейчас местонахождении неуловимая Сандра П. Финкельштейн не оставила…

– Все пропало… – снова повесил усы кот. – Она что-то почувствовала и успела скрыться. Вероятно, перешна на нелегальное положение.

– Не падайте духом, полковник, – подбодрил его Лесли, протянул, было, руку, чтобы погладить, но вовремя отдернул, запоздало сообразив, что перед ним не обычный расстроенный кот, а сотрудник могущественной спецслужбы, – у нас еще три дня…

«У нас? – отметила я про себя оговорку. – Ох, не простой вы менеджер турфирмы, господин Джонс, ох, не простой!..»

Мерганец, видимо, все-таки сильно расшибшийся при штурме двери, тяжело ворочался и кряхтел в прихожей, будто живая гора или травоядный динозавр средних размеров. Похоже, ближайшие два-три дня мы с ним по корту вряд ли попрыгаем… Очень жаль – в теннисе господин Ловенбухр подвизался не хуже, чем в своем пресловутом футболе. Куда только девалась на корте возраст, грузность и неповоротливость: мерганец порхал с ракеткой не хуже иного стройного юноши.

– А это что? – я подняла с пола небольшой полупрозрачный листок, по виду – пластиковый, испещренный тонкими разноцветными линиями. – План какой-то…

От крохотного пятнышка у самого края плана к моему пальцу тут же протянулись длинные полупрозрачные нити. Куда это я опять влипла? С естественной гадливостью отшвырнув листок, я принялась тщательно протирать платком ладони.

– Да вам же цены нет, Доза, дорогая! – взвыл кот, подскочив на добрый метр после исследования плана, которому даже не дал опуститься на пол. – Вперед, на семнадцатый уровень!

Усы его снова победно торчали во все стороны…

* * *

– И с чего вы, маркиз, взяли, будто искомая наша подруга именно здесь? – ныла я, изо всех сил пытаясь не подвернуть ногу на узенькой винтовой лесенке со скользкими, будто намыленными, металлическими ступеньками, предназначенными неизвестными строителями явно не для человеческих ног. – Капнула, наверное, ворона белая, чем-то липким на план, да и все… А сама сейчас в баре сидит, «мартини» лакает, пока мы тут ноги себе ломаем…

– А вас, госпожа Прямогорова, никто сюда силком не тащил, – невозмутимо отвечал мур Маав, которому на четырех конечностях перемещаться по подобным плоскостям было не в пример удобнее, чем мне на каблуках. – Шли бы себе в номер или действительно в бар… Проделывать то же самое с упомянутым «мартини». А мы бы уж как-нибудь сами…

– В самом деле, Даздравора Александровна, – поддержал товарища (или начальника?) Лесли М. Джонс, – лучше бы помогли пострадавшему мерганцу…

– Что я вам: скорая помощь? – огрызнулась я, решительно скидывая с ног туфли. – Сами ворочайте этого борова! В нем весу добрых полтонны!..

– Двести тридцать восемь килограммов, шестьсот пятьдесят один грамм… – донеслось снизу от всезнающего кота. – Или, в мерганских мерах веса…

– Все равно – слон! Я, значит, самое главное для вас сделала, террористку вам нашла, а вы решили все интересное без меня провернуть?..

– Отстаньте от нее, Лесли. Вы же знаете, что это за натура?..

Так, препираясь, мы достигли дна бесконечного колодца, оказавшись в полукруглом в сечении коридоре, загибавшемся куда-то в сторону. Темнота здесь стояла – глаз коли. Светильники, правда, какие-то были на стенах, но светили они исключительно себе под нос. Лесли с маркизом никаких фонарей зажигать, против моего ожидания, не стали. Ну, кот – понятно, он в темноте, по слухам, видит, а Джонс? На ощупь? Куда они, кстати, сгинули? Бросили бедную девушку, да-а?..

Попытавшись, по примеру мужчин (А что, по-вашему: кот не мужчина? Хотя я, кажется, это уже говорила…) пробираться вперед наобум Лазаря, я тут же вступила босой ногой во что-то мягкое и невообразимо мерзкое…

– А-а-а-а!!!

– Не кричите, госпожа Прямогорова! – чернокожий Лесли неслышно вырос рядом, едва различимый в полумраке, но такой теплый, большой и надежный, будто нагретая солнцем скала… – Что с вами?

– Что с вами, Доза? – эхом раздалось снизу и мягкий пушистый бок ласково потерся о мою ногу.

Здесь они оба, родные мои, никуда не ушли, не бросили меня… Как бы не разрыдаться от полноты чувств…

– Т-тут гадость какая-то на полу-у-у-у!..

– Что-о-о?..

Мягкая гадость, слава Всевышнему, оказалась вовсе не тем, чем я ее поначалу представила, а похожей на перчатку пустой человеческой кистью. Женской кистью! С длинными и ухоженными, тщательно накрашенными ногтями. Это я разглядела в свете малюсенького, не больше зубочистки, но очень-очень мощного фонарика, «материализованного» специально для меня маркизом, после того, как мои «кавалеры» привели меня в сознание.

– Не может быть! Это же настоящая человеческая рука, только пустая внутри… Это все что осталось от Сандры Финкельшейн? Бе-е-е-едная… – сделала я еще одну попытку сомлеть, но два этих идиота уже не обращали на меня никакого внимания, занятые находкой, а просто так, «для себя», лишаться чувств неинтересно.

– Подумать только, – не слушая меня беседовали между собой кот и чернокожий, – какой совершенный биомодуль! Видите, Лесли, вот этими микроприсосками он крепился к запястью…

– А имитация мышц? А псевдокости? Я думаю, даже ногти растут, как живые… Совершенство! Если бы не запах…

– Стоп! Что это за запах?..

Я вырвала из рук Лесли «перчатку» и, позабыв про брезгливость, принюхалась. Где я уже чувствовала это амбре?..

– Это она, маркиз!

Довольно обширное помещение, по-видимому не игравшее никакой функциональной роли, так – огромный пустой чулан – обшарили вдоль и поперек, но ничего больше, кроме крохотного прозрачного контейнера, похожего на таблетку и содержащего невзрачный комочек какой-то гадости размером с половину спичечной головки, не нашли…

– Может она исчезла отсюда через другой ход?

– Ага! Прямо сквозь обшивку!

– Ну, знаете…

– Постойте, – прервал маркиз наш с Лесли спор, напряженно вглядываясь куда-то вверх. – Она здесь. Я чувствую запах…

Бедная Сандра Финкельштейн обнаружилась в небольшом отверстии в верхней части одной из металлических колонн диаметром не более полуметра. Наружу, по щиколотку, торчала лишь одна нога с чудом не слетевшей туфелькой, повисшей на окостеневших пальцах.

– Ее что: гидравлическим прессом туда забили? – напряженно спросила я мур Маава, пока Лесли М. Джонс, пыхтя и отдуваясь, полз по миллиметру на гладкую, будто зеркало, опору. Коту, конечно, это удалось бы лучше, но когтям было просто не за что зацепиться на сверкающей поверхности металла.

Ррмиус передернул шерстью на спине, собираясь что-то сказать, но в этот момент туфля все-таки сорвалась с ноги покойницы… Следом за ней, перезрелой грушей, с протяжным воплем рухнул Джонс.

– Она жи… жи… живая! – трясясь вымолвил он, слепо шаря вокруг себя по полу в поисках фуражки, которую я в волнении комкала в руках. – Я только пальцем ее тронул, а она дернулась…

– Не переживайте так Джонс! – взволнованный маркиз, сам не замечая того, с урчанием терся о спину дрожащего негра, не то его успокаивая, не то сам пытаясь вернуться в бодрое состояние духа. – Успокойтесь! Это всего лишь остаточные некробиотические явления. Как у лягушки с отрезанной головой, помните?..

– Она… жи… жи…

В этот момент проклятая неприступная колонна простонала утробным замогильным голосом:

– По-о-о-о-мо-о-о-о-ги-и-и-ите-е-е-е!..

* * *

Представить, что вот это, перекрученное и сплющенное, рваное и истерзанное тело было когда-то весьма симпатичной (я это признала из одного сострадания к покой… к пострадавшей) молодой женщиной, можно было только обладая изрядной долей нездоровой фантазии. И тем не менее груда изломанной плоти, окровавленной и перемешанной с обрывками одежды, пронзенная тут и там переломанными костями, жила! Жила, несмотря ни на что!

– Я продолжаю утверждать, господин полицейский, – прошамкал страшный перекошенный рот с издевательски выглядевшими на мертвенно-бледном лице накрашенными губами, – что не имею никакого отношения к разыскиваемому вами террористу. Я занималась научными изысканиями, не более того…

– Под чужим именем? С чужими документами? Что вы сделали с настоящей Сандрой Финкельштейн? – пылал праведным гневом полковник мур Маав, расхаживая по просторной прозекторской словно маленький тигр по клетке.

Он уже выяснил одному ему известным путем, что чудовищно искалеченная женщина, попавшая на станцию с паспортом на имя неведомой марсианки, никакого отношения к искомому террористу не имеет, но два таких облома за один день – это, согласитесь, перебор, господа!

– Оставьте, полковник! – полутруп (Да какой там «полу»! На все девяносто девять процентов и еще девяносто девять сотых!) на металлическом столе попытался улыбнуться с горем пополам, что в сочетании с глядящими в разные стороны глазами выглядело странновато. – Ничего с вашей госпожой Финкельштейн не произошло! Отдыхает теперь на отдаленном курорте согласно подписанному с ней контракту, да еще и кругленькая сумма ей на счет в «Астра-Банке» легла. Без налогов и в ваших любимых краксах, между прочим! – это она обратилась явно ко мне, хотя один глаз повернулся куда-то в сторону двери, а второй вообще не прореагировал, мечтательно изучая кончик полуоторванного уха.

– А что это за козявка в контейнере? – неутомимый Лесли давно уже пытался скальпелем поддеть малюсенькую прозрачную крышечку, но та не поддавалась.

– Оставьте контейнер в покое! – всполошилась внезапно лже-Финкельштейн, делая попытку вскочить со своего ложа. – Не вздумайте его открывать!

Признаюсь, это выглядело просто сюрреалистически: труп, попавший под асфальтовый каток, пляшущий «брейк» на анатомическом столе…

– Ага! – подскочил на месте Ррмиус, победно задрав хвост, которым только что нервно охаживал себя по бокам. – Если не признаетесь, кто вы, а также, кто и с какой целью вас сюда послал, мы непременно вскроем контейнер! На ваших глазах, предупреждаю!

Мне показалось, что несчастная на столе обреченно вздохнула, а глаза сошлись к переносице.

– Хорошо… Будь по-вашему… Эй вы там, со скальпелем, помогите-ка мне освободиться!..

* * *

Какая женщина! Я уже почти обожала это ни на что не похожее, но, несомненно, совершенное и, в своем совершенстве, бесконечно грациозное существо, восседавшее (возлежавшее? стоящее?) сейчас перед нами в кресле, слегка вибрируя и то и дело меняя окраску, словно хамелеон или осьминог… Фу, какое неудачное сравнение: мерзкий подводный монстр, копошащийся на морском дне, и это воздушное текучее создание! Если бы еще не этот проклятый запах…

Мои товарищи тоже подтянулись, увидев, какую прелесть скрывала изуродованная оболочка. Ни дать, ни взять, прекрасная бабочка, покинувшая отвратительную куколку, чтобы расправить радужные крылышки. Крылышек, правда, не наблюдалось, но она вся была как одна небольшая радуга…

Пока Зареганда-диу терпеливо отвечала на профессионально-двусмысленные вопросы допрашивающего ее полковника мур Маава, я, косясь на оболочку лже-марсианки, теперь уже совсем превратившуюся в груду какого-то окровавленного мусора с анатомическим уклоном, вполголоса вела свой допрос лже-полицейского (а может и не лже?) Джонса.

Через несколько минут я уже знала, что восхитительная Зареганда-диу – уроженка отдаленной планетной системы, обращавшейся в секторе Волопаса вокруг желтого карлика с длинным буквенно-цифровым обозначением, очень развитой в технологическом плане (еще бы: такой скафандр-оболочку стачать ни одному самому крутому институту на Земле не под силу!), но безнадежно застрявшей в своих идеологических понятиях на уровне моей страны времен эдак Аркадия Райкина.[29] Отгородившись от всего мира «Железным Занавесом», космотойтисы строили свое собственное «светлое будущее» по мало кому понятным принципам уже лет пятьсот, если не больше, считая все инопланетное – чужим и враждебным. Были подобные попытки и в нашей истории, но как-то не имели особенных успехов…

Но, замкнувшись в своей скорлупе, космотойтисы отнюдь не потеряли интереса к окружающему миру.

Мужественные разведчики и ученые, вроде этой самой госпожи (нет, скорее, товарища) Зареганды-диу проникали в самые невообразимые места под чужой личиной, производя понятные только им самим изыскания. КГБ, конечно, давным-давно знала об этих поползновениях, но так как они были относительно немногочисленны и не несли ровно никакой угрозы Галактике, смотрела на них сквозь пальцы. Наоборот, опять же со своей «искривленной логикой», она всячески раздувала легенду о неуловимости эмиссаров космотойтисов, что, по крайней мере, позволяло контролировать их без особенного труда. Конечно, прикоснуться к их секретам было заманчиво, например, исследовать «кожу» «царевен-лягушек», но… Вообще, Зареганда-диу была первым из космотойтисов за несколько десятков лет, беседующим с представителем иной цивилизации вот так, запросто, без протокола…

Удивительно! А я-то, дуреха, ненавидела эту красотку в облике андерсеновской Снежной Королевы, Кешу к ней ревновала… Конечно, не ревновала, а так… Ну вы поняли.

Зареганда-диу явно утомилась, отвечала односложно и невпопад… Может она что-нибудь себе повредила, когда Террорист ее так… А может быть ей просто нужно прийти в себя. Черствый котяра!

Маркиз тоже понял, что пора закругляться.

– Последний вопрос, госпожа Зареганда-диу: кто вас все-таки уби… устранил?

– Вы не поверите, – женщина-космотойтис внезапно густо поголубела и оставалось только гадать: означает ли это смертельную бледность, или, наоборот, краску стыда, – но это была я сама… Ну… Будто мое отражение в зеркале… Только невероятно сильное и жестокое…

14

Троица неудачливых сыщиков сидела в своей штаб-квартире (нашем общим с маркизом мур Маавом номере, конечно) и с утонченным мазохистским наслаждением предавалась самобичеванию. Вернее, мазохистами были полковник с Лесли (Интересно, кто он, все-таки, по званию: майор, капитан, лейтенант, сержант? Жалко будет, если обычный рядовой…), а издевалась над ними с утонченным садизмом я…

– Вынужден признать, что мы вернулись на стартовую позицию… – вздохнул кот, когда мой запас колкостей иссяк и я начала повторяться. – Только вот прежнего запаса времени у нас нет…

Вся пластинка поехала по новой…

Решения у головоломки не было, голова трещала после бессонной ночи и бешенного выброса адреналина, вызванного погоней за террористом, оказавшемся на проверку безобидной шпионкой космотойтисов великолепной Зарегандой-диу.

Больше всего мне хотелось лечь спать, что я и сделала…

Вы думаете, пошляки, что я разделась при двух мужчинах, разобрала постель и… За кого вы меня принимаете?! Ничего подобного! Я, не выбираясь из кресла, где отлично помещалась с ногами, просто-напросто умостила под щеку небольшую подушечку (не представляю для чего их делают, но для того, чтобы задремать в кресле или на диване они подходят великолепно!) и прикрыла глаза…

Нет, засыпать я не хотела, так: немножко полежать с закрытыми глазами, собраться с мыслями… Но мужские голоса – низкий, густой бас Лесли М. Джонса и мягкий баритон маркиза – сливались в некую, приятную для слуха мелодию, навевали дремоту и через некоторое время я уже неслась в сверкающей круговерти в волшебную Страну Сновидений…

* * *

Я вновь шла по коридору, ведущему к памятному мне проклятому ресторану, только встречные и попутные негуманоиды не пялили на меня заинтересованно свои глаза самой разной формы, расцветки и расположения, а испуганно прижимались к стенам, освобождая дорогу. Вот чешуйчатый Винни-Пух, как я теперь уже знала, обитатель Галабеллы, втиснулся в какую-то узкую, похожую на щель, нишу, оставив на виду только одну из суставчатых лап, которую судорожно пытался втянуть внутрь. Вот розовый огурец, вернее, уже не розовый, а серовато-голубой, при виде моей ослепительной улыбки зажмурил свой единственный глаз и безвольно стек по стене… Короче говоря, как выражался один из древних генералов с птичьей фамилией: «Впереди все разбегалось, а позади – рыдало…»

Чем же я так напугала этих, в большинстве своем, кротких и милых, существ из чужих миров? Что-то они в прошлый раз не слишком боялись представительницу человеческого племени!..

Может быть у меня что-нибудь не в порядке с туалетом? Ага! Вот и зеркало подходящее!

Прямо посредине коридора вдруг материализовалось огромное старинное зеркало в вычурной оправе из потускневшей от времени бронзы… Вот и столик под ним, уставленный десятками всяческих тюбиков, баночек, флакончиков и коробочек, и пуфик мягкий… Ага, заодно и личико чуть-чуть подправлю…

Я плюхнулась на удобное сиденье и первым делом изучила парфюмерно-косметическую армию, выстроившуюся передо мной. Ого, да тут представлен весь цвет! «Красная Москва» в своем фирменном фигурном флаконе, полный выбор «Дзинтарс», лучшие опусы «Весны»[30]… Ну и «Шанель», конечно, куда же без нее, «Карден», «Эйвон», «Джонсон и Джонсон»… Как жаль, что это только сон… Ну, приступим!

Кто это? В зеркало на меня пялилось совершенно не мое лицо! Более того, я никак не могла сконцентрироваться на его текучих чертах, расплывающихся в потемневшем, подернутом сотнями мельчайших пятнышек с радужной каймой, стекле. Одно я знала твердо: лицо, струящееся передо мной было не только не моим, но и не женским. Это был мужчина!

Только я поняла это, как отражение вздрогнув застыло и я узнала его обладателя! Всего на долю мгновения, потому что зеркало тут же вспучилось, неузнаваемо искажая изображение и лопнуло с оглушительным треском, превратившись в тысячи острейших осколков, причем все они были нацелены прямо в меня!

Закрыв лицо руками, я, кашляя от непонятно откуда взявшегося едкого дыма, кинулась куда-то не разбирая дороги…

Кто-то схватил меня, повалил, рухнул сверху, больно вжимая в металлический пол, ставший внезапно колючим и шершавым…

– А-а-а!.. Отпустите меня!..

– Тише, тише! Все уже кончилось! Вы в безопасности!..

Я распахнула глаза и, судорожно кашляя от раздирающего легкие смрада горелого пластика, уставилась прямо в лицо Лесли, висевшее надо мной в каких-то десяти сантиметрах.

Откуда он здесь? Он же остался в номере? Да где я, наконец? Что я желаю на полу? Откуда дым?..

Вместо того, чтобы выпалить в лицо Джонса весь миллион вопросов, разрывавший меня изнутри, я произнесла совершенно несуразное:

– Это не женщина!..

* * *

От нашего с маркизом мур Маавом роскошного номера осталось одно воспоминание.

Теперь на его месте в стене коридора зияло громадное рваное отверстие с обугленными краями, из которого валил густой едкий дым пополам с паром и пеной огнетушителей, временами перемежаемый ярко-оранжевыми языками коптящего пламени. Облаченные в сверкающие пожарные скафандры фигурки, похожие на елочные игрушки, то и дело скрывались в этом аду, бодрые и деловитые, чтобы мгновением спустя вывалиться оттуда дымящимися, едва живыми головешками, торопливо оттаскиваемыми в сторону, чтобы не мешать новым…

Вокруг нас с Лесли, слегка обожженных и контуженных, суетился добрый десяток адагрухцев в белых халатах и синих комбинезонах с белой снежинкой на спине и надписями на космолингве «Спасательная служба», ощупывая, выслушивая, вкалывая что-то и прикрепляя датчики приборов…

– А где полковник? – подскочила я, внезапно поняв, наконец, что нас только двое. – Где Ррмиус, черт вас всех побери?!

Я трясла Лесли за отвороты прожженной в нескольких местах куртки, со слезами выплевывая в безвольно мотавшееся из стороны в сторону посеревшее лицо, украшенное свежими ожогами:

– Где маркиз? Где полковник? Отвечайте, так вас и разэдак, где ваш командир?!..

Боюсь, в запале я несколько перебрала насчет крепких выражений, но так как большинство из них было исконно русскими, думаю, они воспринимались окружающими не более, чем сотрясение воздуха.

Наконец, я разрыдалась не на шутку и, отпустив чернокожего «полицейского», рухнула ему на грудь, захлебываясь слезами. Думаю, что, если бы пожарные позволили мне в этот момент войти в пылающий номер, я одна, только своим внутренним запасом влаги, затушила бы все бушующее там пламя. Вы же знаете, что девичьи слезы – как водица?..

Лесли мог бы и не отвечать: я уже знала ответ…

– Господина маркиза больше нет, Доза, – грустно, но твердо ответил мне, тем не менее, мой спаситель. – Я смог вытащить из пламени только вас… Взрыв произошел прямо под креслом, на котором он лежал… Нам с вами, дорогая, удалось спастись только чудом.

Я рыдала самозабвенно, словно в детстве, стараясь вымыть слезами из души острую льдинку, терзавшую и резавшую ее, но, то ли слезы мои были уже не теми детскими, чудодейственными, то ли льдинка попалась особенно упрямая и зловредная…

Бедный маркиз мур Маав, бедный Ррмиус, бедный кот, благородный и пронырливый, романтичный и склочный, такой симпатичный порой и такой мерзкий через минуту… Бедное сиятельство, бедный, бедный… Клянусь, что память о тебе, пушистый рыцарь, останется в моей душе навечно…

Слезы текли и текли, а Лесли так ласково гладил меня по головке, нежно укачивая, словно младенца, что все невзгоды постепенно уходили куда-то далеко, оставляя лишь безмерную печаль…

Пожар был давно потушен и, пришедшие на смену серебристым фигурки, теперь уже зеленые, быстро восстанавливали разрушенное, на глазах затягивая уродливую пробоину трех с лишним метров в диаметре полупрозрачной пленкой…

Вдруг ладонь Джонса замерла не закончив движения, смрад горелого пластика, пропитавший все вокруг дополнился новым компонентом: сильным ароматом паленой шерсти и еле-еле узнаваемый от ежесекундного перханья голос возмущенно произнес прямо над моим ухом:

– Ах, вот вы чем тут занимаетесь, господа!..

* * *

– Ах, вот вы чем тут занимаетесь, господа!.. Стоило мне отлучиться всего на минуту-другую, как вы тут развели… Один Бог знает, что вы тут развели!.. Ну Лесли-то, понятно, а от вас, Даздравора Александровна я подобного, ну никак не ожидал… Это же разврат в чистом виде, господа! Вы только на себя со стороны взгляните!..

Мы с Лесли, потеряв, видимо, дар речи раз и навсегда, пялились на чудесно воскресшего полковника, превратившись от изумления в настоящие изваяния.

Конечно, невредимым его назвать было трудно: взрыв нанес маркизу достаточный урон… Часть шерсти на левом боку будто корова языком слизнула, глаза воспалены и лихорадочно блестят, уши и нос обожжены, хвост больше смахивает на крысиный, от роскошных усов и бровей, настоящего предмета полковничьей гордости, остались одни воспоминания… Но он был жив! Жив, черт возьми!..

– Вы в самом деле живы, ваша светлость? – с понятной робостью спросила я, сладко всхлипывая. – Или мне только кажется?..

– Можете пощупать, если вам не верится, – сварливо ответствовал кот, прерывая на мгновение поток упреков. – Только к боку не прикасайтесь: похоже я там что-то серьезно повредил… А вы куда тянете свои немытые лапы, Джонс? Кто вам давал право на подобную фамильярность? Позабыли о субординации?..

– Как же вам удалось остаться живым, шеф?..

Кот самодовольно приосанился и сообщил, пытаясь, впрочем безуспешно, пригладить уже практически не существующий ус:

– У нас пуссикэтцев, как и у всех кошек в Галактике, если вы не знаете случаем, по девять жизней…

Но тут же скривился и добавил самокритично:

– Только, похоже, этот взрыв обошелся мне сразу в две, если не в три… Вы не будете против, господа, если мы переберемся сейчас в более приятное место?..

* * *

– Да отвяжитесь вы от меня со своими нежностями!

Сильно пострадавший при покушении, но не растерявший природной живости и самообладания кот, то начинал расхаживать взад и вперед, подгоняя сам себя хлыстом почти безволосого хвоста, чудом сохранившего на кончике пучок изрядно обгоревшей шерсти, то принимался остервенело вылизывать беспокоящий его бок, то свирепо точил когти о синтетическую обшивку кресла. Сторонний наблюдатель, знавший его столько же, сколько и мы с Лесли, мог бы авторитетно утверждать, что маркиз мур Маав вне себя от ярости и, попадись ему на глаза причина, ей никак нельзя было бы позавидовать.

– Вы лучше скажите мне, почему этот проклятый ценакиреманский террорист везде и всюду идет на шаг впереди нас? Как, скажите на милость, он узнал, что мы охотимся за ним?

– Позвольте вставить слово! – отважилась я, наконец, прервать монолог разъяренного полковника и когда он милостиво кивнул обгорелой головой, продолжила:

– А разве не вы сами приказали заблокировать двери номеров, перепутав при этом номер уровня? Разве не лично вы санкционировали и возглавили столь шумное задержание, что переполошили весь жилой сектор? Разве не пришлось нам вызволять из колонны Зареганду-диу при помощи целой слесарной бригады? Разве не видела нас со спасенной половина станции? Разве…

При каждом моем слове Ррмиус все больше съеживался, уменьшался в размерах, сжимался, пока не достиг исчезающе малых величин, но уничтожать его совсем не входило в мои планы, поэтому я добавила, перечислив сполна все его промахи:

– Хотя, что говорить: виноваты мы все!

Странно, незаметно для себя, но я уже пересекла незримую грань и уже совершенно сознательно причисляла себя к этой странной команде…

– Поэтому, давайте думать, что делать дальше, а не заниматься самоистязанием и взаимными обвинениями… Прямо, как бабы какие-то!..

Лесли, пребывавший в какой-то прострации все это время, вдруг встрепенулся.

– Доза, дорогая, а что вы говорили мне сразу после того, как очнулись? Что-то такое о женщинах…

Я, усилием воли, преодолела желание зажмурить глаза и «бросилась в воду»:

– Ваш террорист – не женщина, а мужчина.

Кот замер на половине недовылизанного бока, а Джонс даже привстал с кресла, выпучив и без того не маленькие глаза намного больше отпущенных им природой пределов.

– ???..

Я вздохнула и принялась объяснять обоим свой сон, прерванный взрывом, чуть было не ставшим роковым для всех нас.

Еще не дослушав до конца, мур Маав хмыкнул и вернулся к прерванному занятию, а Лесли плюхнулся обратно в кресло со снисходительной улыбкой на лице.

– Увы, дорогая моя Даздравора Александровна, я должен вам прямо и нелицеприятно заявить и, думаю, что господин полковник меня целиком и полностью поддержит…

Ррмиус важно кивнул, не прерывая ни на секунду своего важного и ответственного занятия.

– …Что, всякого рода сны, видения, озарения и спиритические намеки лежат вне компетенции Комиссии. Вероятно, будь на моем месте медиум или другое лицо, ответственное за общение с миром духов…

Ох и разозлил он меня своим менторским тоном!

– А я вам, Лесли, вместе с Комиссией вашей и начальником паленым, прямо и нелицеприятно заявляю, что интуиция, тем более сны (вещие, я думаю), никогда и никого не подводили. Вот помнится, года полтора назад…

– Нельзя ли ближе к делу? – пробубнил кот, выплевывая клочок шерсти (экий неряха, право!) прямо на пол. – Что вам там привиделось в вашем «вещем» (так и сказал, лев недоделанный, будто в кавычки слово «вещий» вставил!) сне.

– Вы сначала, – заявила я агрессивно, так как донельзя была раздосадована снисходительностью обоих, умудренных опытом «бойцов невидимого фронта», – точно, слово в слово, процитируйте мне вашу… Как там она называется?..

– Ориентировку, – подсказал Лесли, многозначительно взглянув на полковника, снова занявшегося своим боком.

Странное дело: удобрения у него на языке что ли! Двух часов не произошло с печального инцидента, а опаленный до голой шкуры бок уже подернулся густой бело-рыжей стерней, напоминая уже не уродливую плешь, а свежеподстриженный английский газон. Чудеса в решете, да и только!

– Ну, ориентировку, что ли…

– Господин полковник…

Тот отрицательно помотал головой, еще раз сплевывая на ковер.

– Не имею права, Джонс. Вы же отлично знаете инструкции…

– Да какие там церемонии, полковник? Дело ведь идет о жизни и смерти. Может быть она действительно…

Безапелляционное:

– Отстаньте. Оба.

– Ну, господин мур Маав…

Я не выдержала:

– В самом деле, Лесли: отстаньте вы от этого замшелого бюрократа! Сидит на своих ориентировках, словно собака на сене… Моя бабуля про таких знаете как говорит: «Сам не гам и другим не дам»! У-у-у, держиморда кагэбешная!..

Кот, похоже, серьезно обиделся. Минуты две он пыхтел, насупившись и напрочь забыв про «возделывание насаждений» на своем обгоревшем боку, а потом тихо-тихо так переспросил, сдержанно-яростным шепотом:

– Как, позвольте, вы меня назвали, милейшая Даздравора Александровна?..

Однако, я уже не в состоянии была обращать внимание на подобные психолого-физиогномические тонкости, так как привычно закусила удила и понесла. В такие моменты, как известно, мне лучше поперек пути не становиться, будь ты хоть из КГБ, хоть из самой администрации Президента…

– Для кого милейшая, для кого и нет! Кстати, как-то недавно кто-то из присутствующих здесь назвал меня «Дозой»… Нет, даже «Дозочкой»! Так вот: называть меня подобным образом я позволяю только родным, друзьям, да самым близким из знакомых! А всяким там облезлым вонючим четвероногим, блохастым, к тому же, пусть и в больших чинах…

– Кто это тут блохастый? – фальцетом завопил Ррмиус, поднимая дыбом всю имеющуюся в наличии шерсть. – Да ведь именно по вашей вине, противная девчонка…

– Успокойтесь же, господа! – Лесли вскочил на ноги, видимо, не на шутку перепугавшись, что спор на повышенных тонах, да еще с переходом на личности, может закончиться весьма непредсказуемым образом, скорее всего, безобразнейшей потасовкой. – Прошу вас, господа, успокойтесь!..

– Пусть девчонка! – бушевала я, не слушая его. – Пусть даже противная, но не такая жадная и подлая, как некоторые…

– Это я-то жадный?..

– Да! Да-да-да! Да и еще раз да!..

– Это я-то подлый?..

– Непременно! А еще: нудный, противный, облезлый…

Кот несколько секунд глотал воздух, потеряв, без сомнения, дар речи, а потом выхватил, по своему обыкновению, ниоткуда, смятый листок бумаги и звучно припечатал его к поверхности журнального столика, едва не расколотив вдребезги толстенное стекло, составляющее ее. В наступившей тишине только жутко скрежетнули его когти, убирающиеся в подушечки лапы и оставляющие на сверхтвердом материале столешницы длинные параллельные борозды…

Я схватила бумажку со слегка обугленным краем (ей тоже изрядно досталось от взрыва!) и вчиталась в ровно отпечатанные строки. Уже хорошо известную мне информацию, переданную, нужно отдать должное, Ррмиусом дословно, завершала подпись: «Передал агент „Братка Ни…“. Дальше текст отсутствовал, сгинув без следа вместе со сгоревшей бумагой.

– Что это за «Братка Ни…»?

Лесли пожал плечами, опасливо глядя на никак не желающего успокаиваться начальника.

– «Братка Ни…» – это «Братка Никифор», – нехотя сообщил мур Маав, подумав и решив, все-таки, выдать важную тайну. – Это позывной агента, если хотите: кличка, прозвище… Но настоящего имени своего информатора я вам никогда не раскрою, не надейтесь! Можете меня пытать!..

Я находилась уже в таком состоянии, что на секунду настолько явственно представила себе некоторые любительские пытки бедного Ррмиуса и мне внезапно стало его жалко… Хотя истина, господа, есть истина…

– Вы что, полковник, анекдотов по чукчей никогда не слышали?

Ответом мне был только недоуменный взгляд двух пар глаз, ставших одинаково круглыми, хоть и с разной формы зрачками…

– Братка Никифор! – процитировала я навскидку нечто очень «бородатое». – Ты где, однако, была? Однако, в райцентр ездила, жену в роддом возила…

15

– Вы думаете, это может сработать?

Выслушав мой план, оба сотрудника КГБ сперва отвергли его как явную «дамскую чушь», но затем, постепенно, задумались над ним и, после множества оговорок и моря критики, со скрипом признали, что в нем есть «некое рациональное зерно».

Теперь мы все трое восседали за тем же стеклянным столиком, едва не угробленным полчаса назад разъяренным Ррмиусом, и сосредоточенно чертили что-то каждый на своем листке бумаги, причем, полковник покрывал каракулями оборотную сторону своей «ориентировки», сыгравшей с ним такую отвратительную шутку. Не хватало только букетика разноцветных флажков в центре.

Каюсь: ничего сверхъестественного я не предложила. Просто-напросто, мне в голову пришла мысль, каким образом можно значительно сузить круг подозреваемых, после моего «открытия», внезапно расширившийся до неимоверных пределов. Должна же я была хоть немного загладить свою вину перед убитыми моими словами оперативниками!

– Ерунда! – скептик до мозга своих кошачьих костей, полковник мур Маав был непреклонен. – Где гарантия, что ценакиреманин кинется улетать именно с первым космолайном? Он может совершенно спокойно подождать следующего…

– Угу, – смиренно подтвердил Лесли. – Особенно, если этот следующий отправится еще через полмесяца, а то и через месяц…

– Чтобы спокойно дождаться того момента, когда его вычислят, – подхватила я, старательно рисуя какие-то несусветные сердечки и цветочки на своем листике, чтобы не слишком отличаться от своих товарищей, явно занятых делом, старательно прикрывая его при этом рукой дабы не быть разоблаченной. – Отлично зная, что его ищут и петля вокруг него затягивается…

Понимаю, понимаю: штамп избитый и обыгранный в миллионе шпионских романов и сериалов чуть ли не с каменного века, но поделать ничего не могу – тянет меня в подобной ситуации на красивости, хоть тресни!

– Так он прямо и кинулся бежать, словно крыса с корабля… – скрываясь за ширмой иронии, маркиз пытался сопротивляться, хотя чувствовалось, что он уже прочно сидит на крючке, причем с каждым мгновением заглатывает насадку все глубже, постепенно входя во вкус. – Расталкивая желающих отбыть тем же рейсом…

– Почему же «расталкивая»? Просто попытается попасть в число отбывающих и, думаю, сделает это с присущей ему изобретательностью. А пассажиров в космолайне всего-то двести восемьдесят пять, а не та прорва, что здесь, на станции…

– Да понимаю я, понимаю… И вы считаете, что пресловутая интуиция вам что-нибудь подскажет?

– Непременно!

– Ну, тогда лады! – неожиданно легко согласился мур Маав, решительно пряча свои «художества» (никто так и не увидел, что же он там чертил) фирменным жестом и спрыгивая на пол. – Рекомендую вам, Даздравора Александровна, все-таки отдохнуть, пока мы с Джонсом… Я же жду вас, Джонс, чего вы рассиживаетесь? До вечера, госпожа Прямогорова.

– Иду, шеф! Уже иду!

«Рыцари плаща и кинжала», строго соблюдая субординацию, гуськом тронулись к выходу.

– Эй! – окликнула я их уже на пороге, вспомнив, что забыла прояснить один интересный вопрос. – А как, позвольте спросить, террорист намерен осуществить свой замысел, отсутствуя в тот момент на станции? Это ведь не то что бомбу какую-нибудь взорвать? Тут же надо…

Маркиз остановился на пороге и, обернувшись, заявил (могу поклясться, что он ехидно улыбался, хотя мор… лицо его было по обыкновению бесстрастным):

– Мне кажется, дорогая Доза, что, если ему удастся беспрепятственно улизнуть, мы с вами узнаем его замысел первыми…

* * *

Я парила в невесомости на огромной высоте над проплывающей подо мной зеленовато-голубой поверхностью планеты.

Не скрою, за последние десять с хвостиком самостоятельных лет (да и ранее приходилось, правда, под крылышком заботливых родителей) я избороздила, как выражались в старину, немалую часть просторов Галактики… Да, но оказываться вот так, без скафандра и прочих защитных причиндал, в открытом, пусть даже и «ближнем», космосе, мне раньше как-то не приходилось.

Однако, вместо жуткого страха, ужаса перед неминуемой гибелью (интересно, а какие еще чувства испытывали бы вы, оставшись едва ли не голым в безвоздушном пространстве?), меня сжигало любопытство. Во-первых, почему я не взрываюсь, словно лягушка, которую мальчишки-садисты надули велосипедным насосом, а во-вторых, каким образом я здесь оказалась?

Через пару минут (а может быть и часов) я поняла, что на орбите парю далеко не одна – десятки, если не сотни, моих знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых товарищей по заточению на орбитальной станции, теперь медленно проплывали мимо меня, живые и здоровые, будто ничего особенного не произошло. Никто из них не был отягощен не только скафандром, но большинство и излишней одеждой: господин Ловенбухр, к примеру, приветливо помахал мне ладонью, напоминающей связку сосисок, пролетая мимо в одних легкомысленных полосатых плавках, едва не лопающихся на его могучих телесах…

Где же маркиз и Лесли? Неужели, мы все-таки упустили проклятого террориста и теперь все кончено? Не об этом ли предупреждали меня мои товарищи, утверждая, что я «узнаю все первой»?

Какая-то неведомая сила тут же услужливо повернула меня лицом к Адагрух-Ялатне и я увидела, как станция, действительно как две капли воды похожая на огромную консервную банку, даже с какой-то яркой этикеткой на боку, величаво снижается по пологой траектории. Еще немного и она, коснувшись атмосферы, начинает понемногу раскаляться…

– Перестаньте глазеть куда ни попадя, Даздравора Александровна! – тут же раздался над ухом сварливый, знакомый до последней нотки, голос. – Вы ведь здесь не для того, чтобы любоваться всякими, к делу не относящимися, красотами…

Так и есть: раскинув в невесомости все четыре лапы и полностью восстановленный хвост, маркиз мур Маав парит рядом со мной, сурово насупив брови и щетиня усы. На голове у него форменная фуражка с кокардой, середину тела, примерно там, где у людей расположена талия, украшает широкий пояс с портупеей и огромная кобура с высовывающейся из нее рубчатой рукоятью. В нескольких метрах за ним скорбно сложил руки на груди Лесли, наоборот, без признаков своей профессиональной принадлежности, зато в женском купальном костюме начала XX века в голубой горошек, с кокетливыми оборочками и всякими рюшечками. Надо понимать, что это символизирует… Да Бог знает, что это символизирует, но зрелище, клянусь вам, препикантнейшее!

– Ну что же вы? Соберитесь, сосредоточьтесь на своих прямых обязанностях!

Конечно же! Я ведь должна узнать среди сотен проплывающих мимо, будто на гигантском конвейере, туристов, одного-единственного нужного нам человека. Террориста! Ценаки… Как там его? Боже мой! Да пока я глазела на падающую станцию, их тут десятка два пролетело! Интересно, а можно будет повторить?..

Я честно глазела на бесконечную вереницу людей, икитикян, мерганцев и представителей еще десятков всевозможных рас гуманоидов и негуманоидов, полностью одетых и неглиже, весело подмигивающих и раздраженно грозящих кулаками, клешнями и щупальцами, пока на глаза не навернулись слезы. Конечно же я не узнаю никого! Все это впустую! Тем более, станцию уже не остановить и вот-вот один из космических крейсеров (почему-то он представлялся мне легендарным крейсером «Аврора», виденным несколько раз при посещении Ленинграда и висящим теперь в пустоте в некотором отдалении, сурово наставив прямо на меня свое знаменитое носовое орудие) аннигилирует меня вместе со всей туристической братией.

Я уже собралась ткнуть пальцем в первого попавшегося мужчину, чтобы хоть на немного оттянуть неизбежный финал (этим «первым попавшимся», как назло, оказался давешний «мачо»), когда где-то вдалеке замаячило нечто нужное мне.

Я завертелась, как на сковородке, вытягивая шею, чтобы подробнее разглядеть вожделенное лицо, фигуру или хотя бы цвет волос, но тут, как обычно, все заволоклось какой-то мглой, в которой скорее угадывался, чем виделся, силуэт террориста. Стало нестерпимо холодно, заложило уши…

* * *

И я проснулась на разбросанной постели в номере, отведенном нам с маркизом мур Маавом, вместо взорванного накануне, стуча зубами от ужасающей стужи.

В неверном свете ночника, из рук вон плохо освещающего даже собственный абажур, я с ужасом увидела, что подушка моя залита чем-то темным и та же темная жидкость струится по поднесенным к лицу ладоням… Кровь? Новое покушение?..

Только сейчас я поняла, что уже давно слышу монотонный, выматывающий душу свист.

Холод, заложенные уши, кровь из носа… Да ведь произошла разгерметизация! Нет, я все еще сплю. Мне все это кажется…

На глазах номер наполнялся туманом, сочащимся сквозь крохотные щели вентиляции над дверью. Внезапно я подскочила на кровати от грохота в стенном баре за стандартным изображением «Сияющего Нефритового Жезла». Граната?! Бомба?!!

Услужливая память тут же подсунула мне картинку серебристого горлышка бутылки шампанского, высовывающегося из-за водки, джина, «мартини»… Ничего страшного, просто перепад давления разорвал толстостенный стеклянный сосуд…

Ничего страшного?!!!

Стряхнув с себя остатки липкого сна я кинулась к двери и принялась нажимать на ручку, пытаясь отворить ее. Не поддается! Что делать?

В голове уже шумело, словно там работали на полную мощность кузнечные меха, а чтобы захватить хотя бы глоток кислорода приходилось разевать рот будто рыбе, выброшенной на берег, глаза ломило, в уши пытались ввернуть два огромных раскаленных сверла…

– Помогите! – глухо, как через зажимающую рот подушку, закричала я, не узнавая своего голоса и иссупленно молотя в дверь кулаками, из-под которых разлетались брызги крови – моей крови! – Спасите меня!! Вытащите меня отсюда!!!..

Нет, все напрасно. Глаза уже застилало багровой пеленой…

– Отойдите от двери, Доза! – с трудом, как сквозь слой ваты, услышала я похожий на комариный писк голос Лесли. – Отойдите от двери! Я буду стрелять!

Ура! Наши, красные!..

Отойти уже не получалось. Я отползла в морозной мгле куда-то в сторону, смутно представляя, куда именно мне следует направляться, чтобы не попасть под пули. Ориентироваться в молоке студеного тумана, наполнившего помещение, было просто невозможно. Мои силы были на исходе…

Выстрелов я не услышала, просто на спину, замерзшую под тонким пеньюаром в почти уже космическом холоде, посыпались какие-то щепки. Инстинктивно прикрыв голову руками, я вжалась в пол и тут же потеряла сознание, почувствовав удар чего-то неподъемно-огромного, обрушившийся на мою многострадальную…

* * *

Сознание возвращалось постепенно, исподволь подкрадываясь к моему распростертому навзничь телу.

Да-а-а… Набралась я вчера свыше всякой меры… Давненько со мной таких ляпсусов не случалось… Почитай, с самого студенчества… Во рту отвратительный привкус, в ушах звон, голова трещит, будто она – что-то, наподобие Царь-Колокола, в который старательно лупит огромными кувалдами целая рота молотобойцев… Сколько раз говорила себе, даже зарок давала: не мешать водку со всяким пойлом, вроде «мартини» или пива… Тем более с этим мерзким вином… О чем это я?.. Разве я пила вчера?..

Воспоминания появились внезапно, словно выскочив из засады.

Странный сон, страшное пробуждение в разгерметизированном номере, воздух из которого высасывает ненасытный Молох космоса, чудесное спасение… А спасение ли?.. Почему я ничего не вижу?! У меня же от перепада давления лопнули глаза?!!!

Я рывком подскочила на своем ложе, но чьи-то мягкие, но сильные руки тут же уложили меня обратно, заботливо накрыв одеялом.

– Лежите, лежите, Даздравора Александровна…

Голос Лесли. Спасена!

Я, все-таки, упрямо выпростала руки из-под одеяла и, отбиваясь от чьих-то чужих, мягких, но настойчивых до предела, ощупала голову, чувствуя под непослушными пальцами плотную повязку. Так и есть! Я ослепла! Подцепив ногтями краешек бинта я ранула что было сил, теряя сознание от боли, но меня тут же решительно спеленали, а где-то снизу меня отчаянно больно куснул заблудившийся комар…

Фу-у-у! Самое главное я успела увидеть лучик света, ударивший в глаз, ноющий, будто больной зуб…

Странное какое-то сравнение – глаза с зубом! Глаза же кариесом не страдают? Или страдают? Есть же такой термин «глазной зуб»… Или «зубной глаз»… Ха-ха-ха! Зубной глаз! В Рязани растут грибы с глазами, их едят – они глядят… Забавно-то как!..

* * *

Окончательно я пришла в себя только через несколько часов. Повязку с лица уже сняли и то, что оба глаза в полном порядке, хотя шевелить ими было очень больно, я, с огромной радостью, убедилась сразу.

Чтобы не утомлять мое зрение, свет в номере был приглушен, но Джонса, непривычно выглядевшего в белом халате, дежурившего возле постели я все-таки разглядела.

– Что случилось, Лесли?

– Молчите, молчите, госпожа Прямогорова, – моя «сиделка» была воплощением предупредительности. – Вам нельзя говорить. Пить хотите?

Пить я, конечно, хотела, но вопросы мучили меня гораздо больше, чем жажда. В конце концов мягкосердечный Лесли сдался и рассказал мне, что же произошло на самом деле. Большую часть я, так сказать, «застала», поэтому меня больше всего интересовала сама причина разгерметизации. Увы, тут мне рассказчик помочь почти ничем не мог.

– Эксперты склоняются к тому, что обшивку станции именно в том месте, где, по трагическому стечению обстоятельств, находится ваш, Даздравора Александровна, номер, прошил микрометеорит. Отверстие имеет всего какие-то две десятых миллиметра в диаметре – меньше, чем булавочный укол! К тому же, проходя защитные слои обшивки, он еще уменьшился и внутренний слой пробивала просто крохотная песчинка… Да какое там «песчинка» – пылинка! Вам несказанно повезло: будь метеорит хотя бы в два раза больше, воздух покинул бы ваш номер в несколько раз быстрее и мы не успели бы вас спасти…

Я сосредоточенно переваривала информацию.

Метеорит. Скажите на милость! Жалкая крошка, осколок неведомого мира, летевший непонятно откуда, неизвестно куда, по прихоти случая пробил обшивку станции… Можно сказать, что ты, Доза, выиграла миллион краксов по трамвайному билету, как говаривали в старину (что такое «трамвайный билет» я, конечно, не вполне представляю: вероятнее всего что-то вроде современной общенациональной лотереи «Поймай удачу за хвост» или ПУХ в просторечии…). Не секрет ведь, что вероятность попадания метеорита, даже такого мелкого и даже в такую крупную мишень, как орбитальная станция, исчезающе мала: где-то один к десяти в очень-очень-очень малой степени. Что-то многовато совпадений для такого скромного гражданина, как я. Террорист, что само по себе «ЧП», непонятный взрыв, теперь вот – метеорит… Кстати, по словам маркиза мур Маава, даже малейших следов какой бы то ни было взрывчатки на месте покушения не обнаружено: прямо фантасмагория какая-то. Нет, тут дело, определенно, нечисто…

– А разве на «Адагрухе-2» нет защиты от микрометеоритов? – невинно спросила я Лесли.

Невинным мой вопрос выглядел только на первый взгляд, так как намекала я на специальную, вспенивающуюся при падении давления и легко затвердевающую полимерную субстанцию, закачиваемую между слоями обшивки. При нарушении герметичности, полимер тут же закупоривает пробоину, как кровь при небольшом повреждении кожи, например, уколе той же булавкой, обеспечивая надежную пробку, не позволяющуюся воздуху улетучиться из поврежденного отсека. Рекламные проспекты «Адагруха-2», придирчиво изученные мной еще до того, как я окончательно решила провести отпуск (будь оно трижды проклято это необдуманное решение!) на «Планете зеленого загара», хвастливо утверждали, что обшивка станции, без малейшей опасности для находящихся внутри, способна выдержать удар метеорита диаметром до двадцати пяти сантиметров! А ведь «космический скиталец» такого калибра способен прошить не то что обшивку, но и всю станцию целиком, даже не снизив скорости. А тут всего какие-то две десятых… Вот и верь после этого продукции специалистов по «паблик рилейшнз» от межпланетного туризма!

Вопрос попал не в бровь, а в глаз: Лесли смешался и начал мямлить что-то невразумительное, постоянно сбиваясь на такие узкоспециальные термины, которые для меня означали гораздо меньше, чем завывание ветра в трубе зимней ночью.

– Следовательно, – подытожила я, безжалостно прерывая технический бред Джонса на полуслове, – имеет место еще одна попытка покушения на мою драгоценную персону. Уже отсюда следуют два вопроса…

Лесли весь превратился в вопросительный знак, с облегчением прекратив свое барахтанье в предательских водах технологии, помноженной на казуистику. Рано обрадовался, ботинок ты мой черненький, лакированный!

– Первый: чем вы, дорогой мой сотрудник могущественнейшей спецслужбы в Галактике, объясняете такой повышенный интерес «темных сил» к моей скромной персоне?.. Не перебивайте, пожалуйста! – прикрикнула я на несколько посеревшего от волнения чернокожего, который, открыв рот, принялся беспомощно озираться, словно ища помощи. – И второй: почему вы с уважаемым полковником мур Маавом, насколько я понимаю, вашим непосредственным начальником, прошляпили оба покушения, едва не ставшие фатальными для меня, любимой?.. Кстати, где этот хвостатый бездельник?

– Хвостатый бездельник, как вы изволили выразиться, здесь, – приглушенно раздалось откуда-то снизу и я, только сейчас, с изумлением, разглядела рыже-белый хвост, на удивление спокойно себя ведущий, кончик которого высовывался из-под свисающей до самого пола простыни на моей постели. – Не оправдывайтесь, госпожа Прямогорова – я вполне понимаю ваши чувства и разделяю их. Более того: я сам готов извиниться перед вами от лица представляемой мной службы, за преступную небрежность с которой мы со стажером Джонсом отнеслись к безопасности вашей персоны…

Все-таки Лесли – стажер… Обидно. Я-то представляла его каким-нибудь майором, капитаном или, на худой конец, лейтенантом. А тут – просто стажер. Интересно: а это выше рядового или нет? Может быть все-таки хотя бы сержант?

– А что вы, собственно говоря, делаете под моей кроватью? – прервала я многословные излияния полковника, едва только обрела дар речи. – Что это за вольности, позвольте спросить? Кто вам разрешил, скажите на милость?..

Сразу скажу, что ряд выражений, употребленный мной в запале, не вполне приличествует молодой скромной женщине, претендующей на известную интеллигентность, но что делать, когда чувства переполняют, а иного выхода для русского человека в подобных ситуациях не существует? Подозреваю, что Лесли некоторыми чересчур цветистыми периодами просто заслушался, а подлый кот под кроватью – тайком конспектировал. Однако, дав выговориться вдоволь, меня вежливо, но безапелляционно поставили на место.

Гражданке Российской Федерации Даздраворе Александровне Прямогоровой прямо и нелицеприятно, хотя и в обтекаемых формулировках, дали понять, что существуют материи несколько более значимые, чем личная безопасность отдельного индивидуума. Устыдившись того, что личное во мне только что возобладало над общественно важным – явление для человека коммунистической формации прямо-таки неприличное – я тут же притихла.

– К тому же, пребывая под вашей, как вы верно заметили, кроватью, я, если вы еще не поняли, – терпеливо, хотя и несколько напыщенно, вещал кот снизу, – исполняю важную часть плана, тщательно разработанного нашей оперативной группой и имеющего конечной целью именно охрану вас, как особенно ценного объекта…

Что ни говори, а кот говорил дело. Да и обидела я его совершенно зря: Ррмиуса можно было заподозрить в чем угодно, только не к склонности к праздности и, особенно, к безделью. Эта черта разительно отличала его от других, знакомых мне представителей кошачьего племени, предпочитающих три четверти своей жизни, и так не слишком щедро отпущенной им Богом, проводить в дремоте или откровенной спячке. Может быть все дело в том, что ни один из тех котов, которых я встречала в своей жизни ранее, не принадлежал к числу пуссикэтских дворян?

Пристыженная и кроткая, я только посоветовала полковнику спрятаться под кровать окончательно, то есть целиком, не оставляя на виду никаких частей своего тела, после чего клятвенно пообещала больше не протестовать против любых действий с его стороны, даже если они будут вызывать мое активное неприятие.

– Еще один штрих, Даздравора Александровна… – удовлетворенный моими заверениями, Лесли поднялся со своего места и ласково сжал мое запястье (жест, я вам скажу, не самый неприятный – у него такие большие, мягкие и теплые ладони…). – Надеюсь, вы не будете против?..

Почувствовав мимолетный укол в предплечье я попыталась возмутиться, но все, внезапно стало таким безразличным и вздорным, что не стоило и милисекунды моего внимания. К тому же так сильно захотелось спать, что я…

Уже в полусне я увидела, как погасив свет (теплился только ночник), предательски уколовший меня оперативник скрылся в темном углу…

16

Я брела куда-то по темному коридору, проскальзывая под какими-то ветхими и пыльными портьерами, обходя нагромождения каких-то угловатых коробок и других, неразличимых в полутьме, предметов, напоминающих то музейные экспонаты (я готова была поклясться, что только каким-то чудом не уронила чучело огромной полуптицы-полуящерицы), то приборы, то разрозненные детали мебельного гарнитура…

Многострадальные глаза мои, постепенно настолько привыкли к окружающему полумраку, что я уже довольно сносно ориентировалась в шатких лабиринтах, ведущих… Куда же именно ведущих?..

А вот это обстоятельство почему-то было как бы заблокировано в моем мозгу, не будя никаких ассоциаций, не вызывая вопросов, словно маршрут, по которому я продвигалась, был будничен и привычен, как тысячи раз пройденный, известный до мелочей и доведенный до автоматизма (простите за откровенный натурализм) путь в собственную уборную. Только уборная эта находилась что-то слишком уж далеко…

Где-то впереди, за пирамидами опасно неустойчивого старья, замаячил, наконец, смутный отблеск света. Похоже, цель моего похода близка.

Еще несколько десятков метров (или километров?), ряд изящно обойденных препятствий, и я ясно разглядела приоткрытую дверь в помещение, освещенное неверным светом, тускло-красным и колеблющимся.

Передо мной явно была лаборатория. Какая именно: химическая, физическая, биологическая или объединяющая в себе все эти отрасли науки одновременно, я определить не смогла, как ни пыталась. Глаза разбегались при виде сотен, если не тысяч, всевозможных приборов, весело подмигивающих мне разноцветными глазками, гудящих и стрекочущих на тысячу ладов, да, к тому же, сыплющих при этом искрами, и сонмов разнокалиберных банок, пробирок, колб, реторт и прочих стеклянных штуковин, которым и название-то подобрать трудно. Все это великолепие было сложнейшим образом многократно связано между собой километрами всяких проводов, от тончайших, не толще моего волоса, до солидных высоковольтных кабелей в гофрированных металлических кожухах, и трубок, прозрачных и наполненных разноцветными жидкостями… Довершая картину невероятной сложности переплетения, все помещение из конца в конец пронизывали зеленые, красные, синие и белые лучи, производящие впечатление чего-то материального, почти как металл. Вступая в шизофреническое противоречие со всей сложнейшей машинерией – продуктом далеко продвинутой высокой технологии, освещалась лаборатория допотопными коптящими факелами, воткнутыми там и сям, без всякой системы, то в неровный каменный пол, то в ржавые кольца на стенах и колоннах, поддерживающих абсолютно неразличимый в дымном мареве потолок.

Однако, все это зрелище привлекло мое внимание лишь на какую-то секунду, после чего оно было целиком и полностью захвачено заключенным в центре этой невообразимой паутины.

Все провода и трубки сходились к каким-то гибридам столов и прозрачных ванн, в которых находились живые существа, точное количество которых установить оказалось невозможно, отчасти из-за отвратительной видимости (поле зрения все время перекрывали разной плотности облака и дымные струи), отчасти – из-за различающихся в разы размеров «ложементов».

В том, что существа именно живые, не было никаких сомнений, так как эти комки плоти постоянно содрогались, шевелили разнообразными конечностями, судорожно сокращались, будто от электрических разрядов, покрывались рябью, бессистемно открывали и закрывали отвратительного вида отверстия… Сомнение вызывал тот факт, что биологические объекты были существами: слишком уж бесформенными очертаниями они отличались – гигантские эмбрионы, заготовки существ…

Я ощутила мгновенную тошноту, словно попав в тот самый памятный «неантропоморфный» ресторан, воспоминание о котором, видимо, до самого конца жизни будет вызывать у меня рвотный рефлекс. Единственным различием было то, что упасть в спасительный обморок я никак не могла, со скрупулезностью бесстрастной видеокамеры фиксируя происходящее.

На хозяина сюрреалистической лаборатории я поначалу не обратила никакого внимания, посчитав его одной из «деталей» огромного биомеханизма (вот достойное название для омерзительных туш, копошащихся в переплетении проводов и трубок!) цвета изрядно залежавшейся говядины, возле которого он в данный момент суетился. Но, когда обратила…

Неизвестный экспериментатор в своей наготе оказался едва ли не самым отвратительным экспонатом своего паноптикума. Лоснящийся от пота, худой, вернее скелетообразный, словно освобожденная от ветхих бинтов мумия, плешивый, покрытый всевозможными струпьями, прыщами, язвами, пятнающими тут и там мертвенной окраски кожу, он казался полуразложившимся трупом, покинувшим свое вечное пристанище, повинуясь зловещей воле какого-то чернокнижника. То что он двигался, с толку сбить не могло: точно так же дергается выпотрошенная лягушка, к которой прикасаются оголенным проводом.

Моля Господа, чтобы чудовищный хозяин страшного вертепа не ощутил моего присутствия, я попятилась обратно, в спасительную темноту лабиринта, и, конечно же, сразу свалила что-то звонкое и дробно-расспчатое…

Вздрогнув от грохота всем телом, будто от внезапного удара кнутом, таинственный Франкенштейн замер на мгновение, а потом начал медленно поворачиваться в мою сторону…

Еще секунда и я узнаю, кто это…

Непреодолимая сила схватила меня, скрутила, как тряпку и потащила по коридору прочь от ужасного видения…

* * *

Увиденное мной после внезапного пробуждения мало чем отличалось от только что прерванного сна.

По стенам метались уродливые тени, слышалась шумная возня, заполошное дыхание, глухие удары, злобное, сквозь зубы шипение и, кажется, те самые слова, которые я так недавно опрометчиво произносила, имея чересчур благодарных слушателей. По полу катался огромный, подсвеченный откуда-то снизу, бесформенный клубок, спросонья принятый мной за одного из ужасных монстров, просочившегося из моего кошмара.

Вскочив на ноги я сначала кинулась прочь из комнаты, но на полдороге остановилась, устыдившись своего трусливого порыва.

Как всегда, когда взбудораженное сонными видениями сознание возвращается в привычные берега, ореол ирреальности происходящего постепенно рассеялся, а копошащееся на полу чудовище мало-помалу обрело вполне приземленные (простите за невольный каламбур) очертания нескольких, намертво сцепившихся в нешуточной борьбе, тел.

Два из них были вполне человекообразными, но третье… Если бы не размеры и смазанные очертания, я бы непременно приняла его за одного хорошо знакомого мне кота, но…

– Чего вы стоите, как истукан, Даздравора Александровна?.. – придушенно прошипел голосом полковника мур Маава «негуманоидный» борец. – Помогите же нам, наконец!..

Чары сна рассеялись окончательно и, схватив первое, что подвернулось мне под руку, я, очертя голову, ринулась на помощь своим друзьям…

А что? Разве я не поведала вам, что среди моих героических предков были и смелые подпольщики, и мужественно закрывавшие своей грудью амбразуры вражеских дотов солдаты, и летчики, отважно идущие на таран вражеских бомбовозов? Какая-то доля их горячей крови до сих пор колобродит у меня в жилах, порой толкая на поступки, пусть и не слишком героические, но сумасбродные по определению.

Широкий взмах сибирского лесоруба (еще один дремавший доселе предок проснулся!) и зажатый в моей руке непонятный предмет со звуком боксерского гонга врезался в чью-то голову, на мгновение оказавшуюся в поле моего зрения. Бам-м-м-м-м!

Брэк! Один из борющихся с невнятным восклицанием рухнул навзничь, но отметить победу торжествующим боевым кличем воина племени ирокезов я не успела, так как мохнатый борец, оставшийся в одиночестве, отчаянно завопил:

– Не того, м-м-мать твою!!.. …!!!.. Ты же Лесли вырубила, дурища!!!..

И где это только столь утонченное существо, как наш рафинированный пуссикэтский маркиз, успело набраться таких выражений? Не иначе зазубрил по конспектам моих спонтанных выступлений!..

Еще один взмах дровосека, еще один протяжный звук гонга и еще одно тело, невнятно пробормотав нечто не слишком-то напоминающее слова благодарности, вывалилось в сторону противоположную Лесли. Клубок тел тем самым, лишившись двух основных своих составляющих, перестал существовать.

Мы с Ррмиусом, не вполне остыв от схватки еще стояли друг против друга с горящими глазами, но волна адреналина, способная, в иных обстоятельствах, швырнуть русскую женщину, по словам поэта, под копыта бешенного коня (имея целью его остановить, конечно, а не в суицидальной попытке – все это мне разъяснил один из новых знакомых по станционному заточению) или в бушующее пламя горящего деревянного дома, понемногу отступала, ворча и пенясь, в свои пределы, оставляя после себя опустошенность…

– Вы бы судно-то бросили, Даздравора Александровна, – смущенно глядя в сторону, буркнул полковник, постепенно опуская вздыбленную шерсть и принимая более-менее знакомый вид.

Судно? Какое еще судно? При чем здесь судно?..

Я бросила взгляд на сверкающее оружие, которое, как дева-воительница, все еще продолжала крепко сжимать в разящей длани, и тут же отшвырнула, инстинктивно вытирая руку о ночную рубашку. К мореплаванию сей предмет имел весьма дальнее отношение, скорее к санитарии и гигиене…

– Вы бы хоть извинились, что ли, перед дамой, маркиз… – устало пробормотала я, садясь с размаху на разворошенную постель…

* * *

Увы, следствию опять не удалось добиться чего-нибудь внятного.

После того, как нам, общими усилиями, удалось привести в себя нападавшего (являвшегося, впрочем, нападавшей, так как ей оказалась ни кто иная, как адгрухская медсестра, пользовавшая болезного Иннокентия) и за нее взялся со своими каверзными вопросами виртуоз своего дела мур Маав, мне показалось, что до разгадки осталось всего ничего. Ан нет.

Не знаю, повлиял ли так на мыслительные способности тощей жабы мой мастерский удар секретным оружием (ей-ей не вру: судно оказалось конверсионной продукцией Верхне-Тагильского Ракетного Завода, о чем гласила гордая надпись, глубоко выбитая изготовителями на полированном донышке!) или они изначально были не слишком высоки, но добиться от нее чего-нибудь путного не удалось.

Побледневшая от переживаний, что придало ее бородавчатой физиономии пикантный нежно-голубой колер, медсестра, прижимая к пострадавшей макушке не что иное, как то же самое судно, украшенное теперь двумя солидными вмятинами (что делать – другой металлической вещи подходящих размеров не нашлось) несла чистую ересь. Она постоянно верещала, не слушая умно построенных вопросов о своем горестном положении незамужней женщины (вот еще женщина, тоже мне!), несостоявшейся личной жизни, полном отсутствии достойного мужчины, необходимого для того, чтобы свить семейное гнездо, и прочий бред. Ни одного намека ни имя того, кто эту дурищу послал убить меня, вытащить из непрестанно воющего и причитающего тощего синего существа в рваном медицинском халате не удалось…

Когда злоумышленницу (а зачем, скажите на милость, в ее руке был острейший, как бритва, скальпель?), с условием, что ее тихо и надежно упрячут куда-нибудь в укромное местечко, сдали с рук на руки службе безопасности станции, мы, вдвоем с котом уселись подводить итоги.

Почему вдвоем? Да потому, что Лесли никак не мог очухаться от моего молодецкого удара уральским конверсионным ноу-хау и теперь жил какой-то своей, отдельной от общества, жизнью. Тихонечко сидя в уголке, он постоянно бурчал себе под нос что-то неразборчивое, причем, переходя временами на непонятные языки, кажется, даже не слишком-то подходящие для речевого аппарата гуманоида.

– Не обращайте внимания, – одернул меня полковник, когда я чересчур откровенно уставилась на нашего контуженного судном товарища – он в этот момент начал тоненько стрекотать, точь-в-точь пишущая машинка, на которой стучат в четыре руки, да еще всеми десятью пальцами, две суперопытные секретарши. – Отойдет. С ним такое бывает… Так что вам привиделось на этот раз?

– А что она там молола про семейное гнездо? – спросила я припомнив бредятину жабы-медсестры.

– Ничего не молола, – рассеянно ответил Ррмиус. – Вы разве не знаете, что жабоиды мечут икру в специально свитые из разных болотных трав гнезда?

– Н-нет…

– Странно, – передернул спиной кот, – это общеизвестный факт… И что вы видели в своих грезах?..

Слушая мой подробный рассказ о приключениях в ужасной лаборатории виртуального Франкенштейна, мур Маав иногда согласно кивал, местами вставлял вопросы, странным образом позволявшие мне вспомнить упущенные моменты, требовал подробностей, словно я описывала не сонный бред, а реальное происшествие.

– А почему, собственно?..

– Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь! Любая подробность здесь имеет свой смысл.

– Но ведь это просто сон!..

– Да? Вы так считаете? – искренне удивился полковник. – А я, знаете ли, сомневаюсь…

– Но не вы ли, в прошлый раз, говорили то же самое?

– Тогда говорил, сейчас – нет! – отрезал кот, надувшись. – Продолжайте, пожалуйста…

– Я что, снова подозреваемая? – завелась я на пустом месте. – Ты мне еще лампой в глаза посвети, сатрап хвостатый!

– И посвечу, если нужно будет! – еще больше насупился маркиз мур Маав, начиная сердито стучать хвостом по сиденью стула. – И не только лампой…

– Я ничего не пропустил, извините?.. – невинно поинтересовался со своего места Лесли, еще минуту назад бормотавший, посвистывавший и стрекотавший на разные лады, как и в чем ни бывало поглаживая макушку.

17

И вот, наконец, настал тот самый день…

С утра возле терминала номер один, от которого должен был в двенадцать часов дня отчалить единственный, как считали все, исключая нас троих (слухам, умело распущенным моими друзьями, как всегда и везде, поверили больше, чем официальной информации), космолайн, уносящий «отбывших срок» счастливчиков в сияющие дали, толпилось чуть ли не все население «Адагруха-2». Благо зал ожидания был более, чем вместителен. Пребывание на станции, кажущейся необъятной лишь в первые неделю-две, изрядно надоело девяти десятым заключенных в ее нутре туристов. Поэтому, даже тот, кто не собирался покидать своего временного обиталища до конца отпуска, с тоскливой завистью взирал на смущенно переминающихся с ноги на ногу избранных. Те, тоже, будто чувствуя какую-то вину за свою «избранность» перед остальными, толпились особняком от всех рядом со своими вещами, и вокруг них образовалась полоса отчуждения, словно все они были больны какой-то чрезвычайно заразной хворью…

Я стояла, естественно, в сплоченных рядах остающихся, но сердце, все равно, было не на месте: я не то жалела отъезжающих, не то осуждала исподволь. Наверное, пробудилось древнее, давно уже атавистическое, брезгливое чувство советского человека ко всем, покидающим коллектив, тем более Родину и тем более – навсегда…

В нескольких десятках метров от меня над низкорослой, как по заказу, толпой (а может быть она только казалась такой в сравнении с рослым негром?), крепостной башней возвышался Лесли, старательно не смотревший в мою сторону. Полковника нигде не было видно, но я чувствовала, что он где-то поблизости…

По ступне пробежало что-то живое и я лишь усилием воли подавила в себе исконно женское желание завизжать во весь голос на все громадное помещение. Мышь!!!

Фу-у, слава Богу, небольшим существом оказался всего лишь один из сыррян, в ответ на проявление моего внимания приветливо помахавший мне с пола крошечной ладошкой. Конечно, попробуй тут пробраться если росту в тебе не более полутора десятков сантиметров! Любой ботинок, не говоря уж о моей туфельке на высоченной шпильке, покажется непроходимым бруствером…

Пожалев хвостатого кроху в ярком мундире и парадной каскетке я тут же поблагодарила себя за любовь к брюкам, которой воспылала именно на станции с ее зеркальными полами и такими вот, шныряющими под ногами малорослыми прохожими…

– Господа отбывающие, просим вас пройти на борт космолайна «Аэлла»… – прощебетала дикторша, тут же продублировав сообщение на дюжине других языков, и «господа отбывающие», словно рабы бредущие на галеры, понуро двинулись к шлюзу, волоча за собой ручную кладь.

Напряжение достигло предела. Я чувствовала, что мое сердце готово выпрыгнуть из груди – так возрос ритм его сокращений. Глазами я пожирала лица идущих на «голгофу» космолайна путешественников, но ничего, слышите, ничего в душе даже не ворохнулось, не закричало: «Держите его – это же он, хватайте его!..»

В люке терминала скрывался уже последний из туристов, тянущий за собой огромный клетчатый чемодан. Неужели сорвалось!

Голова Лесли, совсем забывшего про конспирацию, повернулась ко мне немо вопрошая: «Какого же ты … Доза…», а из толпы, с примерно таким же выражением на бесстрастной обычно физиономии, вынырнул полковник мур Маав. Провал, опять провал, на этот раз окончательный…

И в тот самый момент, когда створки люка уже дрогнули, готовясь отрезать шлюз от зала ожидания, раздался крик, даже не крик, а вопль какой-то:

– Подождите-е-е-е!!!

* * *

Толпа нехотя расступалась, а по прямому, как луч, коридору, уже мчалось что-то непонятное, направляемое некой личностью в белых, развевающихся по воздуху одеяниях.

– Расступитесь!!!

При ближайшем рассмотрении непонятный экипаж оказался больничной каталкой, нагруженной чем-то, вернее, кем-то, укрытым с головой простыней, а ее «кормчий» – давешним адагрухским эскулапом, оставшимся без медсестры. На рассиневшейся от возбуждения физиономии зловеще сверкали круглые стекла очков, превращающие врача в карикатурное подобие древнего злодея Берии, служившего обер-палачом не то у Ивана Грозного, не то у Иосифа Сталина…

– Подождите! Я должен доставить на борт больного! Промедление смерти подобно! – вопил медик, пытаясь объехать последнее препятствие перед шлюзом – неповоротливого и необъятного, словно старинный тяжелый танк, господина Ловенбухра, но так как слоноподобный мерганец все время смещался именно в ту сторону, куда тыкался ополоумевший последователь Асклепия, продвинуться к своей цели хотя бы на несколько сантиметров тому никак не удавалось.

Сцена, напоминающая попытку атаковать носорога при помощи строительной тачки, была так комична, что со всех сторон послышались смешки и хихиканье, постепенно перерастающие в гомерический хохот.

Взвыв от бессилия, эскулап налег изо всех сил на свою повозку и смог-таки сдвинуть тушу мерганца с места!

Приплясывая на месте толстенными ногами, господин Ловенбухр гусиными шажками пятился к люку, ненамеренно парируя каждую попытку врача объехать его, а благодарная аудитория уже просто падала от хохота, хватаясь за животы, тыча в комичную парочку пальцами, вытирая выступившие на глазах от смеха слезы…

«Неужели, искомый террорист – он? – пронеслось в моем мозгу. – Да не может быть! А кто тогда на каталке? Отвлекающий маневр, обманка?..»

– Пропустите-е-е-е! – возопил адагрухец, удваивая свои усилия, так как створки шлюза, замершие было на полпути, снова начали сближаться – расписание есть расписание, господа, и ничего здесь не попишешь! – Пропустите меня-я-я-а! У меня больно-о-о-о-й!!!

– Да отвяжитесь вы от меня наконец! – красный как рак мерганец, которому явно надоела вся эта свистопляска вокруг его персоны, а, главное, издевательский хохот зрителей, сопровождающий любое движение карикатурного тандема, легко махнул ручищей, имеющей в бицепсе объем гораздо больший, чем моя талия (ну да, загнула слегка, не гораздо больший, а так, чуть-чуть…), словно отгоняя назойливого комара…

Движение это имело последствия роковые для эскулапа и его «тачки».

Получив мощный вращающий импульс, каталка, сбив с ног своего «водителя», волчком завертелась на гладком, словно лед, полу зала ожидания, едва удерживаясь на своих колесиках, а врач кубарем полетел в противоположную сторону, теряя на ходу очки, стетоскоп и прочие медицинские причиндалы. Очутившись на полу, он привстал на четвереньки, взвыл нечто нечленораздельное и проворно, все так же «на четырех костях», затерялся в толпе.

Что творилось в зале вообразить уже было просто невозможно. Собравшиеся проводить единственный космолайн давным-давно позабыли про свое угнетенное состояние и теперь сожалели кто о чем: одни – что забыли в номерах фото и видеокамеры, другие – что опоздали привести их в «боевое» положение, третьи – что зрелище будет невозможно повторить для оставшихся в неведении супруг, супругов, детей и друзей… Одна лишь я, не забывавшая о своей важнейшей миссии, все время ожидала подвоха и то, едва не проглядела главного…

В тот момент, когда кувыркающийся на лету эскулап выпустил ручки каталки, натянулась и лопнула едва заметная, полупрозрачная ниточка, оказывается связывающая его с лежащим «больным».

* * *

Громовой хохот перекатывался, словно действительно невозможное на станции атмосферное явление, то разбиваясь на отдельные очаги, то снова сливаясь в мощное ржание. Закрыв глаза можно было представить себя на Всесоюзной Выставке Коневодства, на которой я как-то по недомыслию оказалась, забредя невзначай на ВДНХ совсем по другому поводу. Тем, кто никогда не был на подобных мероприятиях, от души рекомендую посетить: гарантирую незабываемые впечатления на грани травмирования всех пяти органов чувств. За исключением, вероятно, вкуса, но, при желании, можно загрузить и его. Правда, пиво там, все-таки, было замечательное…

Однако, глаза я закрывать не собиралась. Во-первых, потому что то полузабытое действо так глубоко впечаталось в мою память, что при одном воспоминании все вокруг начинало разить свежим, пардон, навозом, во-вторых – из-за своей исторической миссии.

Периферийным зрением я уже видела Лесли, раздвигавшего ледоколом толпу, продираясь в мою сторону, но маркиз мур Маав сгинул без следа, потерянный мной из вида в тот момент, когда расступающаяся перед несущимся эскулапом толпа отрезала нас друг от друга.

«Как бы не растоптали лапочку в такой толчее!» – совершенно ханжески подумала, я, твердо зная, что непотопляемый и несгораемый полковник уцелеет, даже если, по неосторожности или тем более служебной необходимости, влетит под копыта мчащегося куда-то по своим неотложным делам стада диких бизонов. Встряхнется, опять пробормочет что-нибудь насчет девяти жизней и примется яростно вылизывать что-нибудь все-таки отдавленное в суматохе… Кончик хвоста, например. Но я же женщина, товарищи, причем, женщина такая мягкосердечная, что пожалею и не такого садиста и брюзгу…

Так и есть: знакомого колера пушистый отросток мелькнул где-то в отдалении, сигнализируя о том, что ситуация под контролем спецслужб. Замечательно: осталось только поймать террориста и все… Кстати, где он? Створки люка-то почти закрылись.

И в тот самый момент, когда, мягко чмокнув (почти сексуально, ей Богу!), ворота терминала слились воедино, на сцене возник новый персонаж.

Забытая всеми каталка вдруг самостоятельно, без чьего-либо внешнего участия, прокатилась несколько метров до стены, резко качнулась несколько раз на своих колесиках, простыня взметнулась, словно парус пиратской бригантины и перед онемевшей и разом оборвавшей истерический хохот толпой туристов предстал он…

18

Каюсь, я не сразу узнала его.

В первый момент он показался мне каким-то персонажем примитивного фильма ужасов или экспонатом анатомического музея. Обтянутое желтой пергаментной кожей лицо (вроде бы даже тронутое плесенью) с топорщащимися во все стороны тускло-рыжими волосами, пылающие сумасшедшим огнем глаза, глубоко запавшие в глазницы, настолько темные, что казались глазницами черепа, бескровные губы, шея, такая тонкая, что, похоже, держалась лишь на позвонках… Бр-р-р!.. Ничего общего!

Но вглядевшись…

– Кеша! – заорала я и бросилась вперед, как стартующая со стапеля ракета, ловко лавируя между превратившимися в соляные столбы туристами. – Иннокентий! Что с тобой случилось?..

Ужасный оживший мертвец повел в мою сторону горящими глазами и я ощутила прямо-таки осязаемый толчок в грудь, властно остановивший меня, впаявший мои внезапно ставшие бескостными, прямо-таки кисельными, ноги в зеркальный пол.

– Ты?!! – проскрипел кадавр,[31] протягивая в мою сторону иссохший скрюченный палец. – Ты еще жива мразь?!!! Да я сотру тебя в порошок!!!!..

Да ведь это… Словно живая встала передо мной картина фабрики монстров, силуэт зловещего экспериментатора, виденного со спины…

– Это он!!! – заверещала я ничуть не хуже той самой жабихи-медсестры. – Полковник! Это он! Лесли! Это террорист! Держите его! Это ценакиреманин!..

Как мне удалось одним махом, да еще без разучивания выпалить это слово, не знаю до сих пор – вот что значит шоковое состояние!

– Заткни пасть!!! – сипло прокаркал ценакиреманин, делая угрожающее движение в мою сторону, и я попятилась, чувствуя, как леденеет все внутри перед его пронизывающим, как рентген, взглядом красноватых глазок. – Я порву тебя на лоскуты, как…

– …как Тузик грелку? Придумай что-нибудь поостроумней, пошляк!

Передо мной, закрывая от разящего взгляда злоумышленника, выросла широкая спина, за которой я разом почувствовала себя, как за каменной стеной, осмелев настолько, что тут же попыталась осторожненько выглянуть из-под мышки прикрывающего меня Лесли. В колено что-то мягко и знакомо толкнулось, и я вообще почувствовала себя в полной безопасности: оба моих сильных и храбрых друга были на своих местах! А уж когда вокруг нас полукругом выстроилось два десятка сырррян во главе с премьер-полковником Иииком, угрожающе ощетинившихся своими крохотными шпагами, саблями и палашами, на левом фланге грозовой тучей заворочалась громада господина Ловенбухра, а с тыла засучивая на ходу рукава подтянулись остальные мои знакомые мужского пола, включая «мачо», чешуйчатого Винни-Пуха-Мишвилидзея, того самого «огурца», имя которого я как-то не удосужилась выяснить, «таракана» и других…

– Ваша песенка спета! – прямо как в допотопных «шпионских» фильмах напыщенно произнес полковник (Фу, как он банален! Я была лучшего мнеия о доблестных сотрудниках КГБ!), выуживая откуда-то из-под мышки удостоверение. – Предлагаю вам сдаться без оказания сопротивления, сложить оружие и…

В этом месте, опешивший было Иннокентий набычился, содрогнулся всем телом, как будто сделанный из студня и каталка под ним начала медленно, но неотвратимо отрываться от пола. Мгновение и из под нее во все стороны поползли отвратительные щупальца цвета полуразложившегося мяса, мало напоминающие осьминожьи, не говоря уже о конечностях восхитительной Зареганды-диу. Действительно: разве заскорузлые культяпки бомжа чем-нибудь напоминают изящные и гибкие пальцы пианиста-виртуоза?

Приподнявшись над впавшей в ступор от ужаса толпой на трехметровых колоннах толщиной в человеческое тело, стаховидный бородавчатый монстр, напоминающий сразу множество омерзительных существ и ни одного конкретного – точь-в-точь один из обитателей лаборатории в моем бредовом сновидении – походя, расшвырял в разные стороны Лесли, других моих друзей и, с чуть большим усилием, отшвырнул, вернее отодвинул, тяжеловесного мерганца. Смелые до безрассудности, но кажущиеся на фоне «мясного» гиганта сущими микроорганизмами, сыррряне сами, слаженно, по всем правилам тактического искусства отступили за мои туфли. Я не приглядывалась, но они, кажется, заняли там организованную оборону и даже пытались, правда без особенного успеха, окопаться на металлическом полу. Я снова осталась один на один с монстром…

Одна?.. Нет, вперед, словно древний камикадзе,[32] штурмующий вражеский авианосец, задрав вытянутый палкой хвост, самоотверженно ринулся полковник мур Маав, снова ощетинившийся до размеров крохотного тигра.

– Маркиз! Остановитесь! Не сходите с ума!..

Спасти, защитить его! Ведь пушистый рыцарь, несмотря на острейшие когти алмазной твердости, этому страшилищу – словно мохнатая гусеница!

С досадой увернувшись от моих рук, сотрудник КГБ выхватил откуда-то огромный по его масштабам бластер, с натугой подняв его обеими передними лапами, загородил меня своей могучей спиной и открыл ураганный огонь по попятившемуся от неожиданности «коню» Иннокентия.

Тот, восседая в своей беседке-каталке на загривке страшилища, будто погонщик боевого слона в своей будке, в ярости колотил костлявыми руками по бугристой лоснящейся коже, шипел что-то нечленораздельное, царапал тушу длинными когтями и разок даже укусил желтыми острыми зубами за какой-то вырост, но никак не мог остановить отступления зверюги, шпыняемого сварочно-голубыми молниями разрядов.

– Так его, так! – закричала я потрясая сжатыми кулаками. – Бей гадов ползучих! Разобьем собачьи головы! Покажем бумажным тиграм! Винтовка рождает власть!..

Едва я подумала, что от облегчения меня куда-то не туда занесло,[33] как пол станции ощутимо качнулся под ногами.

Так! Космолайн отчалил. Теперь ценакиреманину с его мерзопакостным средством передвижения никуда не деться со станции, будто с древней подводной лодки. Мы победили!..

Краем глаза я уловила, как рядом тяжело заворочалось что-то массивное и, оглянувшись, едва не лишилась чувств…

* * *

Лесли, все еще находившийся в той неудобной позе, в которую его швырнул удар огромного щупальца, то есть, по-борцовски выражаясь, «в партере» (а если по-человечьи, то сами понимаете…), разбухал на глазах, распираемый изнутри какой-то загадочной силой. Вот затрещала на ставшей чуть ли не вдвое шире спине, расходясь по шву, свободного покроя «полицейская» куртка (там еще такие, знаете ли, проймочки…), лопнули рукава на чудовищно вспухших бицепсах…

«Что с ним? Какая-то ужасная болезнь? Так этот многоногий гад еще и заразный? Может быть не поздно спасти Лесли? Прививки там какие-нибудь, переливане крови…»

Однако из-под рвущегося по всем направлениям материала проглянуло вовсе не человеческое тело, пусть даже пораженное страшной опухолью… В прорехах тускло блеснул металл.

Я не успела моргнуть, а бедный Джонс уже вообще потерял форму, превращаясь на глазах тоже в какого-то монстра, только не влажно-лоснящегося, живого, как «слоно-осьминого-конь» Иннокентия, а отсвечивающего гранями стальной, по виду, брони, ощетинившегося какими-то острыми выступами, сложными сочленениями, мощными шарнирами… Какое-то мгновение медленно встающую на дыбы глыбу металла венчала крохотная по сравнению с четырехметровыми плечами чернокожая головка в фуражке, но вот и она втянулась внутрь, прикрывшись приземистым обтекаемым бронеколпаком…

– Какой мужчина! – восхищенно произнес за моей спиной знакомый голос и что-то прохладное, только не рука, вцепилось в мой голый локоть. – Просто красавец!

Обернувшись, я увидела восхитительную Зареганду-диу, завернувшуюся в блестящую струящуюся ткань так, что видны были только ее прекрасные глаза. Я ощутила мгновенный укол ревности: очень уж сильно она в этом одеянии напоминала одалиску из восточного гарема сказок «Тысячи и Одной Ночи»…

У полковника, тем временем, несомненно назревали нешуточные проблемы. Видимо он что-то не рассчитал с первоначально кинжальным огнем своей «стрелялки» или просто забыл подзарядить ее своевременно… Заряды в бластере явно кончались, о чем можно было судить по редким молниям, которыми он огрызался, вынужденный, в свою очередь, пятиться от разъяренного многорукого страшилища, понукаемого не менее взбешенным ценакиреманином. Судя по тому, что «многорук» на ходу отращивал себе какие-то малоаппетитные конечности в виде зазубренных серпов и шипастых клешней, в дополнение к уже имеющимся, чересчур гуманным характером он никак не отличался, целиком и полностью оправдывая свой внешний вид…

К моей радости, мур Маав совсем не потерял головы. Экономно и расчетливо расходуя боеприпасы, самоотверженный кот, продвигался именно в сторону бывшего Лесли, тяжело ворочающего громадными конечностями, будто привыкая к своей нынешней ипостаси, уводя сконцентрировавший на него внимание апокалиптический тандем от двух беззащитных женщин. Хладнокровие его не подвело – заряды окончились почти у колоннообразной ноги.

Только убедившись, что монстр уже не достанет нас своими длиннющими конечностями, маркиз отшвырнул бесполезное уже оружие, не причинившее, кстати, гиганту никакого видимого ущерба, кроме, кажется, морального, и кошкой (а кем же, спрашивается, еще?) взлетел по мощной ручище, предупредительно оснащенной скобами трапа, на могучую спину. Махнув на прощание хвостом, кот канул в недрах огромной машины, в которую превратился бедный Джонс, лязгнув за собой люком, и почти сразу бессмысленные ее движения приобрели ловкость и своеобразную грацию…

Оба гиганта (Иннокентий тоже «всосался» в покрывшийся грязно-желтым, как мертвая кость, чешуйчатым панцирем загривок своего чудовища) сшиблись со грохотом, будто два товарных вагона и принялись тузить друг друга с воодушевлением завзятых кулачных бойцов. С тем небольшим различием, что дрались они не кулаками, а тем, чему в нормальных языках, за исключением разве что русского, и названия-то нет, да и в том – одни псевдоматематические формулы, начинающиеся на две известные латинские буквы…

Туристы, существа в большинстве своем азартные, те, правда, кто оказался посмелее, быстренько подтянулись к месту схватки, где столпившись на почтительном расстоянии, принялись с увлечением наблюдать все перипетии захватывающего зрелища. Боюсь ошибиться, но в толпе буквально сразу замелькали облаченные в униформу продавцов местного супермаркета адагрухцы, не без успеха торгующие с лотков пивом, орешками, мороженым и прочими атрибутами спортивных состязаний, а в задних рядах уже появились раскладные стулья, транспаранты с неразборчивыми пока надписями и разноцветные фанатские шарфы… Пожилой жабоид в цыплячье-желтом бурнусе тут же не слишком почтительно пихнул меня в бок, предлагая сделать ставку на «кожаного» или на «железяку». Поинтересоваться, кого тот считает фаворитом и каково соотношение ставок, я не успела, поскольку восхитительная Зареганда-диу тут же, от души, двинула меня сжатым в кулачок щупальцем с другой стороны, напоминая, зачем именно мы присутствуем здесь.

Оказалось, что я совершенно напрасно посчитала металлического «Лесли» заведомым победителем. «Мягкотелый» на первый взгляд «спрут» своими бескостными конечностями легко вминал толстую броню машины, а крючьями и клешнями ловко кромсал твердый металл, будто податливый свинец. В том, что это отнюдь не свинец, я убедилась на своей шкуре, причем буквально: один из небольших осколков, бывший некогда частью плеча Джонса отлетел прямо мне под ноги, и, опрометчиво попытавшись согнуть его, чтобы проверить на прочность, я тут же глубоко поранила свой нежный пальчик! Неуклюжие на вид «рычаги», в свою очередь, месили упругий студень «осьминожьего» тела, почти не причиняя видимых повреждений и оставалось уповать только на травмы внутренних органов, хотя где они размещались и что из себя представляли – я ума не могла приложить…

Только я успела об этом подумать, как «Лесли», фехтовальным приемом выбросил из своей груди длинный и прямой клинок, похожий на шпагу, и я тут же, своими глазами убедилась не только в наличии у монстра упомянутых органов, но и смогла бегло оценить их внешний вид… Зрелище, я вам скажу!.. Да и запашок еще тот. Уж лучше бы снова угодить на конскую выставку, пусть даже в секцию тамбовских тяжеловозов, отличающихся повышенным навозоотделением…

* * *

– Доза! Дозочка! Алло-о-о!

Едва я обрела возможность видеть и слышать (увы, к сожалению, и обонять!), приведенная в себя услужливой Зарегандой-диу, вылившей на меня содержимое нескольких баночек «Космо-Колы», купленных втридорога у одного из сновавших повсюду разносчиков, беззастенчиво пользовавшихся коньюнктурой рынка, я живо включилась в число болельщиков.

Восхитительная во всех отношениях Зареганда-диу, кроме «Космо-Колы» успела приобрести «французский» дезодорант – средство, при распылении нейтрализующие в радиусе пяти метров любые запахи, как, впрочем, оказалось, не все и далеко не полностью (а чего вы, собственно, ожидали от контрафактной китайской продукции?). Еще в числе покупок присутствовали: два раскладных кресла, зонтик от солнца (без своего чудо-скафандра бедняжка не терпела прямого света), кое-какая закуска и два театральных бинокля.

Особенно раздражала свежеотпечатанная программка, нагло врущая насчет выступления женской группы поддержки в перерывах и бесплатного пива для всех болельщиков по завершении боя. Хорошей печати (на мелованной бумаге, кстати) программка пестрела цветными стереоскопическими фото самых впечатляющих эпизодов боя и я подивилась завидной оперативности адагрухских фотографов.

Один снимок изображал могучую ступню «Лесли», опускающуюся прямо на зрителя. Эффект присутствия был таким острым, что я непроизвольно принялась шарить глазами по полю брани в поисках большой черничного цвета кляксы с обломками фотокамеры, оставшейся от чересчур настырного «папарацци». Увы, пол, усеянный разного рода неаппетитными обломками и ошметками подобной отметины не имел, позволив мне подивиться не только оперативности, но и феноменальной верткости репортеров.

Прямо перед нами располагалась «трибуна» сыррян, купивших одно на всех кресло, одну банку «Космо-Колы» и один шарф, превращенный в транспарант с надписью: «Ура бесстрашным гражданам Пуссикета!», будто сражалась на «нашей» стороне не менее, чем рота котов. Все ксенофобские заморочки перед лицом общей опасности были решительно отброшены. Видимо, коллективизм был у доблестных подчиненных премьер-полковника Ииика в крови…

Жаль, что насладиться зрелищем битвы в полном объеме нам с Зарегандой-диу не удалось: волокущий за собой омерзительные внутренности «кожаный» монстр уже успел напрочь отломить у «железяки» его колющее оружие и теперь теснил того к дальней от зрителей стене, методично молотя, превратившимися в сучковатые «дубины», щупальцами по его «голове». После особенно сильного удара «Лесли», изрядно приплюснутый живым свайным молотом, крякнул и с размаху сел на пол так, что станция вздрогнула будто к ней причалил по меньшей мере десяток космолайнов одновременно или многотоннажный космотанкер. Развить успех выдохшийся «многорук» не смог, покачиваясь над сидящим «Джонсом», с грацией мертвецки пьяного водопроводчика.

Разочарованные зрители тут же завопили, возмущенно забрасывая «ринг» пустыми баночками, бутылками, программками, шарфами и прочим мусором. К вяло копошащимся бойцам решительно подошел господин Ловенбухр, добровольно вызвавшийся быть арбитром, оценил обстановку и поднял над головой скрещенные руки.

– Брэк! – зычно пробасил он, приложив ладони раструбом ко рту и разом, без всякого мегафона, прерывая вакханалию недовольных фанатов. – Перерыв!

19

Нет, не обманули самозванные «администраторы» спонтанного шоу. И кордебалет (причем, еще какой – сводный гуманоидно-негуманоидный!) наличествовал, и пиво бесплатное подали, хотя и всего по одной баночке, да и не самой лучшей марки – местную «Лазурную Арахас[34]» ни в какое сравнение не идущую с нашим «Жигулевским».

Но группа поддержки была на высоте. Я даже испытала некоторую досаду, что мне не предложили попрыгать практически неглиже в общей компании, слаженно задирая ножки и размахивая пышными снопами серебристого серпантина. Ревность усугублялась тем, что среди интерпланетного танцевального коллектива, тон в котором задавали, все-таки, мои соотечественницы, я разглядела несколько весьма знакомых по «солярию» лиц и прочих мест…

А пока бойцы отдыхали и приходили в себя, каждый в своем углу импровизированного ринга, в который превратилась площадка перед шлюзом, предупредительно окруженная канатами. Зал ожидания мигом обратился в довольно хорошо оборудованный стадион, украсившись огромным телеэкраном, на который попеременно транслировалось изображение с десятка камер, установленных в самых неожиданных местах, вроде спинки «кресла» (скорее уж ложемента), на котором не то сидел, не то возлежал «кожаный». Зрелище, я вам скажу, было еще то…

Поле боя освободили от большей части мусора, бывшего некогда составной частью обоих «боксеров», а заодно от сотен пустых баночек, пакетов и бумажек, набросанных на сцену болельщиками. Неведомо откуда взявшиеся секунданты в белых костюмчиках даже попытались объяснить отдыхающим монстрам правила единоборства, обозначить разрешенные и запрещенные приемы, выработать систему штрафных очков… Но, если «железяка» (Лесли я его уже и в кавычках бы не назвала) еще выслушивал суетящихся вокруг него рефери, монотонно кивая тем, что заменяло ему голову, то второе страшилище встречало непрошеных советчиков «в штыки», норовя стегнуть толстенным щупальцем, а то и поймать ненароком. Слава Богу, что адагрухцы, как я уже вам сообщала, обладали феноменальной проворностью и удовлетворить не то любопытство, не то аппетит, монстру так и не удалось…

Словом, время до гонга, возвещающего начало второго раунда «схватки Титанов» пролетело незаметно.

* * *

– Господин полковник? – изумленно вытаращились мы с Зарегандой-диу на Ррмиуса, совершенно неузнаваемого в каком-то расписном балахончике и широкополой шляпе, когда он подобрался к нам где-то через пять минут после начала второго раунда, воспользовавшись тем, что внимание всех, включая нас, было приковано к арене. – Почему вы здесь, а не там? Как же без вас… Лесли?

Нельзя сказать, что продолжение боя порадовало зрителей таким же фейерверком финтов и приемов, которым изобиловало начало. Судя по всему, бойцы изрядно подрастратили силы, а, возможно, и «здоровье» в первом раунде, поэтому старательно экономили как первое, так и второе. Теперь они топтались друг вокруг друга, словно огромные танцоры, никак не могущие приладиться для исполнения какого-то фантасмагорического танго или вальса. Возможно, обжегшись на прямых атаках и отчаявшись уничтожить противника безрассудным молодецким наскоком, оба теперь тщательно изучали все сильные и слабые стороны, чтобы просчитать все имеющиеся в запасе уловки и действовать уже наверняка.

– Лесли – машина самообучающаяся, – сразил меня наповал мур Маав, выхватывая из щупалец Зареганды-диу вторую, непочатую банку халявного «Арахаса» и надолго присасываясь к ней. – Теперь я ему уже ни к чему. Быстродействие и емкость его нейросистемы намного превышает аналогичные параметры любого разумного существа. Такой «водитель», как я теперь только сковывал бы его маневр…

Интересно, это пиво так повлияло на самооценку нашего выдающегося во всех отношениях шефа или он доселе просто искусно скрывал ото всех такую нелишнюю для существа его профессии черту своего характера, как склонность к самокритике? Кстати, и интереса к алкоголю я у него тоже ранее не замечала. Может быть адагрухцы подмешивают в свое пойло валерьянку?

– Что за гадость вы мне подсунули? – тут же разом опроверг все мои измышления непробиваемый кот, брезгливо отставляя изрядно ополовиненную банку и подозрительно прислушиваясь к своим ощущениям. – Отрава какая-то… Не могли что ли простой воды для измотанного боем оперативника припасти? Или, еще лучше, молочка. А вообще, я бы не отказался от чего-нибудь успокоительного…

– Валерьянка в номере, – отрезала я. – Если желаете – можете сами сходить. Слуг поблизости не наблюдается.

– Может быть я?.. – приподнялась из кресла восхитительная Зареганда-диу, готовая услужить этому эгоисту, перед которым заметно робела.

– Сидите! – удержала я ее. – Господину маркизу успокоительное требуется не больше, чем нам с вами. Или вы желаете полюбоваться на схватку уже трех монстров? Ручаюсь, что третий, в лице милейшего нашего мур Маава, переплюнет двух первых, причем, намного.

– Н-н-нет…

– Зря вы так… – горько произнес Ррмиус, отворачиваясь от нас. – Я, понимаешь, старался…

Развить тему полковник не успел, так как в схватке наметился кардинальный перелом.

* * *

Перелом наметился в буквальном смысле этого слова, так как «кожаный» монстр, видимо посчитавший, что достаточно изучил оборону противника, перешел к решительным действиям и, внезапно, уплощившись до толщины блина, будто настоящий осьминог, облапил со всех сторон «железяку», сдавив его в многотонных тисках, как краба.

Над разноголосо гомонившим еще секунду назад залом повисла звенящая тишина, в которой было различимо даже бульканье пива, вытекающего из опрокинутой впопыхах банки. Нарушал ее только зловещий треск панциря, сминающегося под действием чудовищного пресса, которым сопровождалось удушение «Лесли». Сотни округлившихся глаз следили за происходящим действом, которое большинство, вполне закономерно, считало финалом боя.

– Он же его сейчас расплющит! – вырвалось у меня. – Куда вы смотрите?

Кот заметно волновался, но не подавал вида, стараясь мощным усилием воли утихомирить свой хвост, выдающий его истинные чувства… Он даже снова отхлебнул из баночки, не обращая внимания на вкус.

Господин Ловенбухр уже привстал на колено перед бойцами грузно ворочающимся на полу бесформенным комком и поднял руку, чтобы скомандовать свое неизменное «брэк» (интересно, послушался бы его «кожаный» монстр?), когда «железяка» вышел из ступора и перешел к решительным действиям.

Отказавшись от боксерской тактики, он перешел к борцовским приемам. Внезапно, пользуясь единственной неспеленатой конечностью (кажется, ногой) он перевалился на противника, подминая его под себя, и прокатился по «рингу», временами подпрыгивая, огромным угловатым булыжником, обернутым лепешкой.

Металлический треск сменился влажным «мясным» хрустом, заставившим зрителей болезненно сморщиться – уж слишком неприятен он был для слуха, да и напоминал о многом…

И тут «кожаный» применил запрещенный прием.

Борцы окутались желтым облаком и сразу же резко завоняло чем-то химическим, заставив автоматику станции рявкнуть сиренами защиты и врубить мощные вентиляторы. Ядовитая дымка быстро рассеялась, втянувшись в открывшиеся сопла, и все привстали со своих мест, чтобы рассмотреть, что же скрывалось под ней.

А под ней оказалось нечто ужасное.

Монстр применил отнюдь не газ, как могло показаться сначала, а другое химическое оружие – кислоту, причем, скорее всего, целый коктейль сильных кислот, предназначенный растворить металлический панцирь «Лесли». Увы, частично, это ему удалось…

Броневые плиты, скрывающие тяги, провода и приводы кибермеханического тела «железяки» истончались, на глазах превращаясь в трухлявое сито, змеились ветвистые разряды коротких замыканий, сочилась из разорванных трубок гидравлической системы жидкость, напоминающая по цвету алую кровь… А может быть это и была кровь киборга…

– Лесли! – вскочила я на ноги.

Могучая машина была обречена, но, отнюдь, не собиралась сдаваться.

Распадающийся на глазах «Лесли» приподнялся из огромной дымящейся лужи, и последним броском вошел в клинч[35] с противником, уже празднующим победу. Стальные захваты облапили тело «кожаного», не ожидавшего такой прыти от полурастворенного врага, и судорожно попытавшегося освободиться от жгучего «компресса», неподъемной гирей повисшего на нем. Взревели выдвинувшиеся из рассыпающегося стального корпуса дисковые пилы…

То что рухнуло на залитую «кровью» арену уже не было ни «железякой», ни «кожаным»…

Господин Ловенбухр осторожно, на цыпочках приблизился к дымящейся и побулькивающей горе плоти, перемешанной с металлом и, внимательно оглядев ее, взмахнул рукой:

– Аут!

Что тут началось! Все повскакивали со своих мест, причем, так как бой закончился полной ничьей и ни выигравших, ни проигравших не было (на ничью никому и поставить в голову не пришло), недовольны были все. Про только что миновавшую опасность уже никто не вспоминал, демонстрируя присущую всем мыслящим существам Галактики черную неблагодарность.

– Жульничество! – неслось со всех сторон. – Мошенники! Бой был проплачен заранее!

Кто-то кого-то пытался урезонить, кто-то требовал переигровки (интересно, как он себе это представлял?), но самые многочисленные возгласы, перекрывая остальные, сливались в громовое:

– Верните наши деньги!!!

Каюсь, я оказалась среди беснующихся неудачников, так как азарт, боюсь, составляет солидную часть моего «эго[36]»…

Увы, как это водится сплошь и рядом, ловкие синие букмекеры испарились в мановение ока, не оставив следа и унося в своих карманах, кошельках или том, что их заменяет, немаленькие суммы, выманенные у азартных туристов.

За последовавшей некрасивой сценой, в которой господин Ловенбухр, почему-то, оказался крайним и вынужден был, словно медведь, окруженный стаей дворняжек, обороняться, никто не обратил внимания на то, что главный персонаж только что закончившегося шоу вовсе не разделил участь своего уродливого детища.

– Доза, дорогая… – Зареганда-диу деликатно теребила меня за рукав, пытаясь извлечь из свалки, в которую я включилась в надежде вернуть свои кровные двести «краксов», поставленных, конечно, на покойного Лесли.

– Подождите секунду, – отмахивалась я, свободной рукой (второй в данный момент держала за шкирку наименее проворного букмекера, делавшего титанические попытки вырваться). – Только разберусь с этим мерзавцем…

– Он жив, Доза! – не оставляла своих попыток моя подруга. – Террорист уцелел!

– Погодите…

Я по инерции еще продолжала трясти за шиворот синего бородавчатого типа, поистине карликовых размеров – метр тридцать, самое большее – когда до меня понемногу начало доходить…

Разжав на радость жулику карающую длань (правда, сбежать ему все равно не удалось, так как желающих поквитаться было больше, чем достаточно) я обернулась к даме-космотойтису.

– Как?.. Откуда вы?..

– Да вон же!..

Присмотревшись, я действительно разглядела неприметную фигуру в закутке между колоннами грузового портала. Похоже, что и ценакиреманин заметил нас, потому что, сверкнув яростными глазами, попятился еще глубже в свое убежище. Он постоянно и суетливо копошился, напоминая обуреваемого чесоткой бродягу из старинного фильма.

Где же полковник?

Кот обнаружился только после некоторых поисков и то выдал его лишь пушистый бело-рыжий хвост, возбужденной полосатой змеей извивающийся над опадающей грудой останков «гладиаторов». Маркиз не то оплакивал своего безвременно ушедшего напарника, не то собирал необходимые следствию улики, но больше всего, в данный момент, напоминал обычного дворового кота, раскапывающего помойку в поисках особенно аппетитных объедков.

– Господин Маав! Маркиз! – завопила я указывая на скрывающегося злодея. – Он тут!..

Перемазанный полковник неохотно оторвался от своего занятия, но проследив за моим пальцем, обличающе указывающим на террориста, весь подобрался.

Минутой спустя, наша троица вместе с почему-то присоединившимся к нам Ловенбухром, зловеще приближалась к логову ценакиреманина, замыкая его в полукольцо… Тот прожигал нас ненавидящими взглядами, не прерывая суетливых движений, но не делал ни малейшей попытки скрыться. Маркиз уже извлек солидный значок, подтверждающий его полномочия, намереваясь, видно, зачитать преступнику его права (ну, понимаете, типа того, что: «Вы имеете право на один телефонный звонок…»), Зареганда-диу азартно растопырила щупальца, а Ловенбухр и я закатали рукава, готовясь попробовать немощного лже-Иннокентия на крепость, когда тот внезапно прекратил свое непонятное занятие и откинулся, прислонившись спиной к полированному металлу колонны.

Могу поклясться, но на его уродливой иссохшей физиономии блуждала торжествующая улыбка.

– Он что-то задумал!.. – переглянулись мы. – Может быть…

Услужливая память тут же прокрутила перед моим внутренним взором сцену мерзкой «лаборатории» из давешнего сна. А ведь «объектов»-то у «экспериментатора» там было гораздо больше одного. Того, что сейчас, перемешанный с жалкими ошметками металлических конструкций, постепенно истаивал в зловонной луже, по краю которой, не зная, видимо, с чего начать, заполошно квакая, нерешительно переминались с ногу на ногу сразу две бригады: аборигенов в ярко-зеленых комбинезонах и сверкающих корпусами киберов. Скорее всего живые и механические уборщики безуспешно пытались перепихнуть друг другу «почетную» обязанность, представляющую нешуточную опасность не только для эстетического восприятия, но и для целостности конечностей, что металлических, что из плоти и крови.

– Слушайте, – начала я. – А…

Последние мои слова перекрыл оглушительный визг в котором слились десятки голосов, преимущественно, женских…

20

Вы любите жутики? Ну, были такие древние фильмы, где недостатки сценария и игры актеров с лихвой покрывались тем, что в те времена называлось «спецэфектами»… Не знаю уж как у вас, а у меня эти физиономии, изуродованные латексом, щедро смазанным вазелином, бутафорские «лишние» конечности и прочие убогие выдумки режиссеров и гримеров всегда вызывали некоторую жалость и брезгливое отвращение. Конечно, по степени накала, с впечатлением от памятного приключения в ресторане эти чувства не имели ничего общего, но… Так вот, я отвлеклась: при виде существ появлявшихся в зале сразу из нескольких входов я испытала нечто подобное, правда, без малейшего оттенка жалости…

Ожидать, что все монстры являлись подобием первого, так бесславно погибшего, было бы наивно: они не имели ни малейшего сходства. Пардон, поправлюсь: сходство все-таки было – все как одно, существа казались донельзя агрессивными и, на вид, злобными до предела.

Вновь прибывших было четверо: нечто вроде доисторического тиранозавра, но, почему-то, рогатого, кольчатая многоножка с диаметром тела не менее полутора метров и тремя парами острейших жвал-клещей в передней части слепой головы, подобие человека без головы, но с выпирающими тут и там из мягкого на вид тела гранеными лезвиями и мохнатая птица с недоразвитыми крыльями, но огромным клювом. Поощряемые улыбкой, вернее оскалом, лже-Иннокентия, монстры согнали туристов в кучу и тупо замерли, растопырив свои орудия, словно конвоиры. Мы вчетвером (господин Ловенбухр по-прежнему оставался с нами) разделили общую участь и были затерты в тесную толпу.

Ценакиреманин с трудом поднялся на трясущиеся тощие ноги, но вновь завалился на бок: явная немощь его истощенного тела была видна даже невооруженным взглядом. Передернув лицом, он нетерпеливо щелкнул сухими пальцами, словно кастаньетами и орленок-переросток тут же подскочил к своему господину, чтобы услужливо подставить ему свою верхнюю конечность. Как оказалось, на ней имелось несколько – точнее рассмотреть было трудно из-за лохматой шерсти – пальцев.

Опираясь на «локоток» своего ручного урода, террорист прошелся вдоль колышащейся толпы, насмешливо вглядываясь в лица, на которых застыло общее для всех выражение ужаса.

– Я рад, господа, – каркнул он на редкость немелодичным голосом, – что доставил вам немало приятных минут выступлением своего малыша, – костлявый перст указал на практически исчезнувшие в пенистой луже останки «кожаного» монстра.

– Но за удовольствие нужно платить… – продолжил он. – Мне не дали спокойно покинуть это гостеприимное местечко, и теперь я собираюсь сделать это с вашей помощью. Хочу сообщить, что среди вас присутствуют господа из Комиссии Галактической Безопасности…

Толпа сразу же подалась в разные стороны от нас, превратившись в некое подобие полумесяца. Лишь несколько из моих друзей и знакомых решились остаться с нами, заслоняя меня (и Зареганду-диу заодно) от кровожадных взглядов лже-Иннокентия. Но тот, похоже, до поры был настроен более чем миролюбиво, упиваясь своим явным превосходством над нами беззащитными.

– Так вот. Надеюсь, что они и сейчас имеют прямую связь со своим руководством, поэтому имею честь огласить свой ультиматум.

Мерзавец сделал эффектную паузу.

– Я требую предоставить мне достаточно маневренный и быстроходный корабль, чтобы я мог беспрепятственно покинуть эту скорлупку, – трясущаяся нога несильно притопнула по полированному металлу пола, но всем присутствующим показалось, что от этого вздрогнула вся станция, – а кроме того – надежные гарантии моей безопасности. Я даю Галактическому Центру на размышление два часа, после чего начну убивать по одному заложнику каждые десять минут. Еще не знаю, как это будет происходить, – чудовище глумливо хихикнуло, – но ручаюсь, что зрелище будет захватывающим… Вся ответственность за происходящее, естественно, ляжет на плечи присутствующих здесь агентов…

– Тебе не удастся шантажировать Галактику! – раздался голос из-под моих ног и бросив взгляд вниз я увидела маркиза мур Маава стоящего в мужественной позе. – Неподалеку отсюда дежурят два космических крейсера и… и…

Полковник только сейчас понял, что просветить толпу бедных туристов насчет их незавидной участи будет более, чем жестоко.

– Ну! Договаривайте! – поощрил ухмыляясь смешавшегося кота монстр в человеческом облике. – Расскажите всем, что задумал ваш гуманный КГБ!

– Пожалуй не буду… – буркнул кот, сдуваясь, словно проколотый шарик.

– То-то… А теперь, господа, – ценакиреманин радушно указал на ворота одного из складских отсеков. – Прошу вас пройти в помещение для отдыха. Два часа, думаю, пробегут для вас незаметно.

Перепуганные туристы пополам с нечаянными адагрухцами, среди которых против своей воли оказались и неуловимые букмекеры, на которых сейчас никто не обращал внимания, потянулись гуськом в распахнутый перед ними огромный люк, подгоняемые монстрами…

* * *

– Что будем делать?

Сказать, что я была перепугана, значит не сказать ничего – я просто дрожала от страха. Весьма простительно, между прочим, для слабой женщины.

– Неужели никто извне не может прийти нам на помощь?..

Полковник, по своей обычной привычке, передернул шкурой на спине, что у него означало пожатие плечами. Судя по его лунатическому виду, он лихорадочно обдумывал что-то важное. Может быть даже решал вопрос: выключил или нет перед уходом электричество в номере…

– Вы меня не слушаете, господин мур Маав? – я решительно протянула руку, чтобы весьма непочтительным встряхиванием за шкирку вернуть отрешенного кота в действительность, но восхитительная Зареганда-диу перехватила ее на полдороги.

– Тс-с-с, милая Доза! Он же размышляет!..

– Ну и что? Нашел время размышлять! У нас всего полтора часа осталось!..

– Один час и двадцать семь минут, – флегматично вставил свое веское слово господин Ловенбухр, по прежнему пребывающий в непосредственной близости от нас, что вселяло некоторую уверенность.

– Вот именно!..

– Он ищет выход из сложившейся ситуации…

Я только открыла рот, чтобы разразиться потоком язвительностей по этому поводу, как маркиз неожиданно вышел из ступора.

– Гражданка Зареганда-Диу, – официально обратился он к моей подружке, – контейнеры с рате… ратес… Ну, с этими…

– Ратепутсами?

– Да, с этим самым. Они при вас?

– Да, но…

– Никаких «но»! – отрезал кот и требовательно, известным жестом под названием «Ваши документики!», протянул лапу с растопыренными когтями. – Именем Галактического Содружества требую сдать их в виду безотлагательной необходимости!

Дисциплинированная инопланетянка не нашла что возразить и принялась рыться в многочисленных покрывалах умоляюще поглядывая то на меня, то, почему-то, на мерганца, с интересом следящего за нами.

– Но зачем они вам? – на уплощившемся наподобие человеческой ладони кончике щупальца лежала горка напоминающих прозрачные таблетки или, скорее, мелкие монетки, контейнеров. – Для их активации требуется мощное ментальное поле…

– Ничего-ничего… – кот решительно сгреб «таблетки» и принялся их раскладывать на полу перед собой правильными рядами, что-то мурлыча под нос.

Я недоуменно следила за его действиями, понимая, что ничего не понимаю. Должно быть, кот с покойным Лесли (хотя применимо ли слово «покойный» к киберорганической машине?) посвятили меня далеко не во все подробности…

– Стоп! – во всеуслышанье заявил полковник тыча когтем в пасьянс из контейнеров. – Тут всего двенадцать штук! А где остальные?

Зареганда-диу, густо позеленев от стыда, выложила перед вымогателем еще одну «стекляшку» и отвернулась.

– Это все! – срывающимся голосом проговорила она. – Последние два в номере.

Мне стало ясно, что прекрасная женщина-космотойтис сейчас зарыдает от обиды и, сжав кулаки, я напустилась на бессердечного маркиза:

– Оставьте ее в покое! Слышите, вы!.. Я не позволю!..

Что ни говорите, а женская солидарность – страшная штука, перед которой отступают даже такие прохиндеи, как наш мур Маав.

– Э, э!.. – попятился он под моим натиском, опасливо придвигая к себе поближе чертову дюжину прозрачных кругляшек. – Успокойтесь, дорогая Доза… Тринадцати более, чем достаточно…

– Для чего достаточно?

– Как для чего? – хором изумились и кот, и Зареганда-диу и, даже, Ловенбухр. – Разве вы не знаете?..

* * *

– Да не получится у меня ничего! – отбивалась я от слаженного напора трех друзей, с отчаянием глядя на проклятый контейнер, вернее, на крошечную мерзкую козявку, едва заметно перемещающуюся по его дну, покрытому какой-то липкой жидкостью, вроде сиропа. – Я даже не знаю, как это делается!..

Уплывающие в бесконечность секунды срока, оставшегося до завершения ультиматума, выдвинутого ценакиреманином, давили на меня, словно каменные глыбы, вселяя панику и мешая сосредоточиться.

– Не торопись, девочка, – мягко увещевал меня полковник, циркулирующий вокруг меня, то и дело ласково прикасаясь то пушистым боком, снова как по волшебству девственно-чистым, то хвостом: похоже, что от волнения он позабыл, что мы с ним на «вы». – Соберись с мыслями…

– Лучше всего закройте глаза, – посоветовала нежно-салатная от волнения Зареганда-диу, заглядывая мне через плечо, – и постарайтесь представить, как ратепутс постепенно превращается в то, что вы задумали.

– Такое же маленькое?

– Нет, размер не имеет значения. Хоть с… Этого, с длинным носом…

– Буратино?

– Кого? Нет… О, вспомнила! Со слона.

Я закрыла глаза и честно постаралась представить, как козявка превращается в слона. Почему-то слон никак не представлялся, а то, что представлялось, ни в какие рамки не лезло – дурацкая деревянная кукла в матерчатом колпаке и с живым извивающимся хоботом вместо… Скажем, вместо носа. В конце концов я разразилась нервным смехом от бессилия и открыла глаза. В контейнере, естественно, никакого слона, даже крохотного не наблюдалось, равно как, слава Богу, и плода моих больных фантазий…

– Да-а-а… – протянул разочарованно Ловенбухр, нагибаясь и близоруко щурясь, чтобы разглядеть ратепутса, заползшего за бортик. – Видимо напряженности ментального поля не хватает…

– Вот сами и попробовали бы! – огрызнулась я. – У вас-то, поди, его на полстанции хватит!

– Увы, – сокрушенно развел руками мерганец. – Боюсь, что у меня и сотой части вашего не будет… Нет у меня таких способностей.

– А откуда вы все решили, что у меня они есть?

– Да она просто голову нам морочит! – взорвался кот, взъерошив шерсть на загривке. – Сорок минут осталось, а у нас еще конь не валялся! Лентяйка!

– Ах, лентяйка!..

Я снова прикрыла ресницами глаза и попыталась представить, что проклятый ратепутс превращается… Во что же он превращается?.. Конечно же не в слона: слоны такие добрые… Просто не представляю себе, как слон будет сражаться с этими мерзкими чудовищами… Хорошо говорить: представь, дескать, что-нибудь страшное!.. А что я представлю? Я ведь с малых лет росла бесстрашным ребенком, грозой соседских дач, атаманом в юбке, только с возрастом стала трусихой, но страхи все, больше, какие-то нереальные, бестелесные, вроде неожиданной ревизии, к примеру, или… Ну, это совсем не к месту… Хотя было бы забавно… Стоп! С малых лет… А ведь я, помнится, в четыре года ужасно боялась…

Ошеломленный вздох множества глоток заставил меня открыть глаза…

* * *

– И куда, скажите на милость, это годится? – патетически вопрошал полковник, вскарабкавшийся на плечо пребывающего в полной прострации Ловенбухра, чтобы уберечься от беспрестанных атак моего творения. – Подумать только: один драгоценный ратепутс из тринадцати – и псу под хвост!..

Ну что же тут поделать? Кто мог думать, что самым ужасным из того, что я могу себе представить, окажется песик Мефодий, с соседской дачи, терроризировавший меня до слез в нежном возрасте? Вот и вышло у меня точное подобие этого лохматого существа по меткому выражению моей бабушки Лукерьи Павловны – «смеси бульдога с носорогом». Правда, он почему-то укрупнился в несколько раз, не потеряв при этом пропорций, и напоминал теперь очень крупного сенбернара.

«Творение» было занято тем, что азартно носилось теперь вокруг замершего сторожевой башней мерганца с беспрестанно верещавшим «пассажиром» на плече. Картина получилась донельзя комичной. Несмотря на значительное увеличение размеров, тембр заливистого щенячьего тявканья ничуть не претерпел изменений и теперь туристы, немного испуганные поначалу, вовсю хохотали над щенком-переростком.

– Да продолжайте же, вредительница! – взвизгнул кот, едва успевший спасти свой хвост из зубов необыкновенно прыгучего Мефодия. – Время иде-е-ет!!!..

«Сам виноват! – сердито подумала я, несколько смущенная полученным результатом. – Нечего было злить меня в процессе, так сказать…»

Кто же, действительно, мог знать, что мои младенческие страхи вкупе со злостью на невыносимого кота породят в подсознании такой вот образ. Но один ратепутс, похоже, все-таки пропал даром…

– Не переживайте так, – Зареганда-диу ободряюще погладила меня своей нежной «рукой» по спине и выложила новый открытый контейнер вместо истраченного вхолостую. – Главное, что вы теперь обрели уверенность в себе… Я же говорила, что все получится. Вы необыкновенно талантливы. Поторопитесь, пожалуйста: осталось всего тридцать две минуты…

Утомившаяся от бесплодной беготни за недосягаемым раздражителем, «дворняжка Баскервилей» подошла ко мне с другой стороны и жарко дыша в ухо, лизнула огромным языком в щеку, прихватив, естественно, шею и часть прически.

– Пошел, пошел!.. – отмахнулась я от неуклюже ласкающегося Мефодия Великого, стирая попутно с лица его слюни, хотя, что ни говори, а благодарность собственного творения для творца всегда приятна.

Ну-с, попробуем еще… Что бы еще такого страшного придумать?.. А почему, собственно, я должна представлять именно то, чего боюсь? Ведь не только страшилища способны сражаться со страшилищами. Что я мало книг читала в детские и отроческие годы? Ну-ка, ну-ка, что там у нас лежит в пыльных тайниках памяти…

Дон-Кихот, конечно, это не совсем то, что требовалось, но, как говорится, первый, точнее, второй блин – комом… Опять ассоциативная связь: чудовища – драконы – рыцарь – ветряные мельницы.

На меня уже поглядывали уважительно, сторонясь грозного идальго с тазиком для бритья на голове, тощего до дистрофии и гарцующего на таком же субтильном, как и он скакуне Росинанте. Мужества ему, конечно, было не занимать, но вот боевой мощи… Извиняло меня то обстоятельство, что «рыцарь печального образа», как и Мефодий, размерами раза в два превышал оригинал. Что ж, сеньор Дон-Кихот Ламанчский, не все же вам сражаться с одними ветряными мельницами – найдутся противники и посерьезнее…

– А-а-ах!..

Вот это то, что нужно! Доблестный рыцарь Айвенго, совсем такой же, как на иллюстрациях из любимой моей книжки, заученным движением снял шлем, окинул всех присутствующих спокойным взором бледно-голубых глаз и медленно склонил голову в приветствии. Учтивости древнему британцу было не занимать. Его могучий боевой конь озадаченно косился на тощего Росинанта, очевидно недоумевая, к какому виду живых существ относится это чудо природы.

Дальше дело пошло лучше и обрадованная Зареганда-диу под восторженные вопли, которыми туристы встречали очередного защитника, только успевала подсовывать открытые контейнеры.

К моменту истечения ультиматума наша дружина, состоящая исключительно из кавалерии, была укомплектована всеми четырьмя мушкетерами, Василием Ивановичем Чапаевым в бурке, алых галифе и с неизменной шашкой на боку, Денисом Давыдовым и тремя богатырями с картины Васнецова.

Вместо одинокого красного командарма я пыталась сотворить тачанку, укомплектованную Петькой и Анкой-пулеметчицей с ее верным «Максимом», но что-то не совладала с пропорциями и прервала процесс на Василии Ивановиче. Вероятно, виновата Анка… Что-то чрезвычайно вызывающей она мне представлялась – в мини-юбке из зеленой плюшевой скатерти, вульгарно накрашенная, с папиросой в зубах…

Лучше всего мне, почему-то удались гусар Давыдов, Алеша Попович и Арамис, постоянно бросавшие загадочные томные взгляды на меня и угрожающе-оценивающие, друг на друга…

Я долго колебалась, остановиться ли в численности наших витязей на одиннадцати или создать двенадцатого – все же, вместе с Мефодием их стало бы тринадцать, а это несчастливое число – но тактические соображения пересилили суеверия. Штирлица, который был задуман первоначально, пришлось со вздохом отбросить – он, конечно, боец что надо, но на лошади совсем не смотрелся бы, а один пеший среди конных – в поле не воин… Да и с мечом в руках я его представляла плоховато. Чтобы бить супостата наверняка, я «на закуску» сотворила вместо штандартенфюрера Георгия-Победоносца.

Святой воитель получился на славу – в сияющей броне, на гнедом горячем скакуне, с золотым нимбом вокруг головы и разящим копьем в руке, словом, именно такой, каким я его представляла по многочисленным иконам, виденным в храмах и на страницах искусствоведческих альбомов.

Сурово глянув на меня, Победоносец критически оценил «соратников», особенно мушкетеров, задиристо крутящих усы, и только покачал головой. Но русский воин – воин всегда. Георгий размашисто осенил себя и окружающих крестным знамением и, пришпорив коня, присоединился к кавалькаде, стараясь держаться поближе к Богатырям, в которых издалека опознал соотечественников.

Богатыри, напротив, уже нашли общий язык и с Айвенго, и с Давыдовым, и с Чапаевым. Теперь они были заняты тем, что, добродушно похлопывая друг друга и новых товарищей по спине, отпускали соленые шуточки, то в адрес красных революционных шаровар Василия Ивановича, то – похожего на ведро-подойник шлема заморского рыцаря…

Конечно, идеальные образы идеальными образами, но «яблоки» после себя «идеальные» лошади оставляли самые, что ни на есть, прозаические… О-о-о! Опять выставка коневодства в чистом виде…

Работа над Георгием отняла последние минуты, отпущенного нам террористом срока. Едва я успела утереть со лба пот, выступивший от недюжинных, хотя и психических, усилий, выборочно пожать руки, лапы, щупальца, клешни и прочие конечности благодарным соратникам, и потрепать по холке (едва не достающей до моего… хм-м, словом, чуть ли не до плеча) отчаянно вертящего хвостом Мефодия, как створки люка дрогнули и разъехались в стороны, открывая лже-Иннокентия, восседающего на новом «Буцефале».

21

При виде нашего воинства, ощетинившегося копьями, мечами, шпагами и шашками, ценакиреманин попятился, изумлено вздернув клочковатые брови, но быстро справился с растерянностью.

– Ого!.. Да вы, господа, похоже, даром времени не теряли! Как же я не учел такую возможность?..

Мы все готовились к легкой победе за явным численным превосходством, но нас тоже ждало жестокое разочарование: вместо четырех, уже знакомых монстров, террориста окружал по меньшей мере десяток странных существ, причем, первые, уже описанные, выглядели на фоне этого «паноптикума» чуть ли не изящными красавцами. Обилие мускулистой плоти, утыканной рогами, шипами, крючьями, гребнями и пилами, не говоря уже об множестве самого угрожающего вида когтей и клыков, ввергло меня в оцепенение. Куда уж моим бойцам за справедливость, пусть и великанам, против такого скопища монстров!

– В одном месте никогда не может собраться более двадцати семи ратепутсов… – отрешенно выдохнула мне в ухо Зареганда-диу, бессознательно обвившая мой локоть несколькими кольцами дрожащего щупальца. – Это аксиома… Значит, он нашел всего двенадцать.

– Но каких!..

– Не робейте, красавицы! – раздался за нашими спинами мощный бас и чья-то могучая длань в кольчужной перчатке, похлопав меня по плечу, легко, словно и впрямь маленьких девочек, отодвинула вашу рассказчицу с подругой за богатырские спины.

– Ну что, бояре! – гаркнул седобородый Илья Муромец, поднимая вверх копье. – Постоим за землю русскую?.. Ну и за это место заодно…

«Бояре» поддержали его мощным, хотя и нестройным хором. Что с того, что почти половина из них к русским не относилась? Они видели перед собой врага, которому не место на белом свете, и этого бывалым воякам было предостаточно.

В ответ лже-Иннокентий, сползая со спины своего уродливого скакуна (на этот раз он выбрал огромного черно-бурого паука с мохнатыми лапами и мокрыми слюнявыми щупальцами на месте жвал), каркнул что-то односложное на непонятном языке, должно быть скомандовал, а, может быть, просто выругался, и неровные ряды его сюрреалистического воинства качнулись навстречу «нашим»…

* * *

Чубайс[37] меня забодай! Вот это было сражение! Предыдущий бой «кожаного» и бедняги Лесли выглядел на фоне этой апокалиптической схватки возней нанайских мальчиков на празднике Севера, на котором я как-то ненароком имела честь присутствовать…

Не знаю уж, успели сговориться наши витязи перед боем или подобные таланты у вояк в крови, но, уступая толпе чудовищ, а иного слова не подобрать, в массе (увы, вместе с конями и отчаянно, по-щенячьи, смелым Мефодием, они далеко проигрывали равным им по количеству врагам в габаритах), они брали слаженностью натиска и бойцовским мастерством.

Копья были сломаны при первом же столкновении, оставшись глубоко всаженными в чешуйчатые, волосатые и скользкие тела, и теперь в ход шли клинки, встречающие на своем пути, то, не уступающие по крепости закаленной стали, орудия, то податливые, как тесто горы мускулов. Некоторое время сражающиеся казались единым организмом, тяжело ворочающимся в центре сверкающего металлическими поверхностями зала, оглашая все вокруг трубным ревом и ржанием, звоном и хрустом, лязгом и хлюпаньем, яростным матом и не менее яростной молитвой, проклятиями на французском, английском и испанском языках, и нечленораздельными восклицаниями, но потом среди общей мешанины выделились отдельные островки…

Робкие попытки вездесущих букмекеров делать ставки были пресечены в зародыше: какие могут быть меркантильные интересы, когда дело идет о жизни и смерти! Болели все, естественно, за «наших», не исключая негуманоидов, которым некоторые из врагов показались бы в иной ситуации более близкими, чем люди. Аборигенам было милостиво дозволено лишь торговать прохладительными напитками и прочими мелочами.

Увы, почти сразу не обошлось без потерь.

Первым пал геройской смертью Айвенго, задавленный вместе с конем гигантской амёбообразной тушей, тупо подмявшей его под себя в самом начале битвы и пронзенной погибающим рыцарем откуда-то снизу мечом. Виноват был он сам, пытаясь навязать полуразумной твари честный бой один на один там, где нужно было наваливаться ватагой, наплевав на рыцарский кодекс. Однако, то ли бесформенное существо оказалось на редкость тонко организованным, то ли мужественному воину удалось одним интуитивно-точным ударом повредить какой-то жизненно важный орган этой твари, но в сражении она участия больше не принимала, безучастно возвышаясь на краю поля битвы подобно кургану над богатырской, вернее, рыцарской могилой.

Не повезло и Атосу, успевшему лишь несколько раз пронзить чьи-то туши шпагой – его буквально разнесло в клочья внезапно превратившееся в сверкающий вихрь острейших лезвий небольших размеров существо, напоминающее карикатурного ежа, на которое поначалу и внимания-то не обратили. Однако, не успела я в ужасе спрятать лицо на груди восхитительной Зареганды-диу, как за погибшего мушкетера с лихвой отплатили трое оставшихся, мигом превратив ежа в дуршлаг из седельных мушкетонов и затоптав для верности копытами коней…

– Не знаю, чем закончится эта заварушка, – шепнул мне на ухо полковник, невозмутимый и циничный, как всегда, – но подмогу я вызвал и теперь группа бойцов галактического спецназа пытается проникнуть на станцию с противоположной стороны, которую ценакиреманин наверняка не контролирует…

– Да он всю станцию не контролирует! – все еще переживая за смерть двух своих «крестников», горько ответила я. – Могут хоть здесь проникать…

– Почему вы так уверены? – вместе со спокойствием к маркизу вернулась и его вежливость. – Объяснитесь.

Я вкратце пересказала ему услышанное от Зареганды-диу и предложила пересчитать по пальцам творения лже-Иннокентия, пока это еще возможно. И вовремя – на «сцене» Василий Иванович точным ударом доброго златоустовского клинка только что рассек пополам мохнатого паука, каждая из половинок которого, перебирая четырьмя лапами и щедро орошая пол зеленой жижей, заменяющей кровь, побежала в свою сторону.

– Вы так думаете? – протянул кот, загибая исподтишка когти, но я уже не слушала пушистого зануду, увлекшись новым обострением на поле брани.

Двое богатырей с лицами, неразличимыми под слоем зелено-бурой крови нежити, по-мясницки хэкая, рубили мечами в капусту истошно верещащего волосатого орленка-недоросля, опасно отмахивающегося острейшими когтями без малого полуметровой длинны. Чтобы тварь не вырывалась, ее прижимал к полу обломком чьего-то копья вынужденно спешившийся Денис Давыдов (коня его убила огромная сороконожка, которую сейчас, совсем как легендарного змея, приканчивал Георгий-Победоносец), попутно оттесняя от лежащего неподвижно третьего. В это время Портос, единственный уцелевший из всех мушкетеров, плечом к плечу с Дон-Кихотом, тоже оставшись без лошадей, организованно отступали, отбиваясь шпагами от двух монстров, каждый из которых, по обилию конечностей, стоил пятерых. Им на помощь спешил Василий Иванович на хромающем коне.

– У меня получается… – нетерпеливо толкнул меня лобастой головой кот, переводя взгляд с одного сжатого мохнатого кулачка на другой.

– Ах, отстаньте! – в сердцах замахала я на него полупустой баночкой, разбрызгивая вокруг газировку, нагло выдаваемую здесь пройдохами-адагрухцами за наш отечественный квас. – Не до вас!..

Вот негодяй! Всего на секунду отвлеклась, а положение опять переменилось.

На покрытом обрубками тел, павшими лошадьми и обломками оружия поле боя осталось всего несколько действующих бойцов.

Чапаева уже нигде не было видно, лишь перекатывалась под ногами сражающихся его измазанная кровью папаха, да и богатырь остался только один, едва держащийся на ногах, но упрямо, раз за разом пронзающий обломком меча вяло копошащуюся под ним чешуйчатую тушу. Дон-Кихот куда-то исчез, а Портос без шляпы, вооружившись богатырским мечом вместо сломанной шпаги, обтесывал одного из их противников, сноровисто ампутируя тому лишние конечности, число которых значительно поредело. Где-то на периферии схватки, шатаясь и слепо спотыкаясь о тела, брел безоружный гусар, весь окровавленный, без кивера, пока не свалился ничком возле «кургана» скрывающего под собой Айвенго… Судя по всему, битва приближалась к развязке.

– Мужчины! Помогите же им! – с мольбой воззвала я к столпившимся за моей спиной туристам, не в силах выносить зрелище гибели наших воинов. – Их же сейчас всех перебьют!

Портос, разрубив пополам тело вконец обезручевшего монстра и двинувшись на помощь соратникам, неосмотрительно шагнул на казавшийся безобидным бугорок и в мановение ока был оплетен взметнувшимся снизу ворохом клейких нитей. Приподнявшийся с пола Дон Кихот в продавленной кирасе и без тазика-шлема пронзил коварное существо обломком подобранного копья и рухнул обратно, чтобы больше не шевелиться…

– Всем оставаться на своих местах! – взревел громоподобный голос и, вздрогнув от неожиданности, я увидела, как помещение наполняется облаченными в черную униформу и зеркальные шлемы-сферы людьми, недвусмысленно наводящими оружие на всех без исключения. – Спецназ Галактической Безопасности! Имеющих оружие просим положить его на пол и отойти на три шага!

– Наши! Красные!.. – завопила я вскакивая с места и бешено аплодируя. – Тьфу ты, черные!..

В этот момент последний из живых бойцов, Георгий-Победоноцец, оторвал от себя щупальца последней твари, безнадежно пытающейся удушить его в объятиях, и пару раз рубанул ее наотмашь мечом. Потом он незряче оглянулся вокруг, утер рукавом пол со лба будто хорошо потрудившийся пахарь и осел на пол, так и не выпустив оружия из руки. Сияющий нимб вокруг его головы медленно угас…

* * *

Вблизи место побоища выглядело еще страшнее.

Хотя прямо по телам павших сейчас сновали фотографируя, делая анализы и тщательно внося в протокол положение каждого «фрагмента» или капельки крови, хитрые механизмы, привезенные с собой галактическим спецназом, от поля битвы веяло какой-то первобытной дикостью… Казалось, что сейчас, откуда ни возьмись, налетят стаи черных воронов, чтобы начать свой варварский пир на телах павших воинов, а в памяти сами собой всплывали древние строчки: «Рать побитая лежит…»

Я подняла с пола сверкающего по прежнему, как ни в чем не бывало, обломок чьего-то меча, напоминающий крест – рукоять с косым осколком клинка – и прижала к груди, ничуть не заботясь о том, что одежда запачкается кровью. Ощущение было таким, как будто я сейчас стою над могилой своих собственных двенадцати сыновей. Как никогда остро мне захотелось родить ребенка… Или двух… Или трех…

Какая-то верткая машинка на длинных паучьих ножках тут же вцепилась в мой талисман блестящими клешнями и, воркуя что-то успокоительное, потащила к себе. Ну конечно: этим межпланетным легавым нож острый, когда ворошат что-нибудь на месте преступления, которым, без сомнения, им казалось и это поле брани.

– Отвяжись! – взвизгнула я, прижимая окровавленную железяку к груди и отчаянно шаря глазами по сторонам: чем бы тяжелым приголубить этого паука-криминалиста. – Проваливай на…!

Боюсь, в этот момент я была несколько неадекватна, поэтому не стоит приводить здесь даже толику тех «красивостей», что я наговорила в запале опешившей от неожиданности многоножке и сбежавшимся на шум остальным спецназовцам.

Чем бы закончилась эта безобразная сцена, если бы откуда ни возьмись не появилась восхитительная Зареганда-Диу, предрекать не решусь, скажу только, что, наверное, ничем хорошим…

– Да отдайте им эту железяку! – дама-космотойтис решительно вырвала из моих рук обломок меча и запулила прямо в физиономию металлическому пауку (хотя физиономия это была или что другое, совсем даже наоборот – разобрать трудно), ловко перехватившему его в воздухе, благодарно чирикнувшему что-то и тут же упорхнувшему в неизвестном направлении. – Пойдемте скорее, похоже ваше четвероногое создание что-то нашло.

Четвероногое создание? В воображении возник образ деятельно вынюхивающего что-то на полированном полу полковника… Странно, он почему-то не ассоциировался у меня с четвероногим. Так, несколько необычный на вид человек, не более того…

– При чем здесь полковник?! – сердито воззрилась на меня Зареганда-диу, когда я попыталась поделиться с ней своими сомнениями. – Да полковник мур Маав носится со своими галактическими головорезами где-то по верхним палубам в поисках ценакиреманина…

– А что, разве он еще не схвачен? – наивно поинтересовалась я: за последними треволнениями я как-то совсем позабыла про мерзкого лже-Иннокентия. – А я-то думала…

– Пройдемте! – безапелляционно заявила моя подруга, возвращая меня на землю и, с совсем не дамской силой, обвивая мой многострадальный локоть своим упругим щупальцем.

Оказалось, что под «четвероногим созданием» она понимала все того же Мефодия. Как я была рада, что хоть один из созданных мной «витязей» уцелел!

Уцелел он, скажем, не совсем – ран и ссадин на мохнатой шкуре было не счесть, одно ухо оторвано почти под корень, а на левом боку кожа висела длинным кровоточащим лоскутом, но мой щенок-переросток был бодр и полон энергии. В настоящий момент он деятельно скреб когтями полированный металл одной из стен, не забывая азартно облаивать что-то нам невидимое или за этой стеной скрывающееся.

– Мефодий, дорогой мой!

Что ж, разок погладить себя по холке создательнице пес позволил, но не более того: не время сейчас для нежностей, понимаешь!

– Чем ему не понравилась эта стена? – недоумевающе повернулась я к подруге, уяснив, что ласкаться четвероногий боец не намерен ни под каким соусом.

– Какая стена? – подозрительно сощурилась на меня Зареганда-диу.

– Да вот же…

– Это не стена, а вход в шлюз для крупнотоннажных грузов!

Я задрала голову и действительно разглядела на умопомрачительной высоте плавно загибающуюся щель. Вот это люк! Паршивенький же инженер из тебя, Доза! Только даром пять лет в институте угробила.

– Так что же мы стоим? Нужно открыть и посмотреть!

– Попробуйте! У меня что-то не получилось…

Я, не тратя слов, подошла к пульту, уже выдвинутому из стены, на секунду задумалась и выдала. Инженер я, признаться никакой, но…

– Доза! Вы гений!

Металлическая стена неторопливо пошла вверх, открывая постепенно ширившийся проход в почти неосвещенное помещение, могущее соперничать по размерам с залом ожидания. Не дожидаясь, когда плита поднимется окончательно, мы с Зарегандой-диу, слава Богу, чрезмерными габаритами не отличающиеся, юркнули в полуметровую щель и втащили за собой отчаянно скулящего Мефодия, которому она была тесновата. Работенка, я вам скажу была еще та! К слову сказать, металлическая «дверца» сразу после того, как мы оказались внутри почему-то прекратила подъем. Причуды неведомых конструкторов, не иначе.

Едва оказавшись в шлюзе, щенок, опять таки, не тратя времени на нежности, растолкал нас самым невежливым образом и ринулся куда-то в полутьму, оглашая гулкое пространство яростным лаем.

– Вот неблагодарная скотина! – горько пожаловалась я подруге, поднимаясь с пола и помогая подняться ей. – Собака, одно слово!..

Ответить она не успела, так как под теряющимися в высоте сводами вспыхнул ослепительный свет…

* * *

Мы с Зарегандой-диу пробирались вдоль стены, представляющей собой нагромождение трубопроводов, кабелей, разного рода кронштейнов и всевозможных дисплеев, чуть ли не ползком. А что бы вы хотели от двух слабых женщин, пусть отчаянно смелых, но, все равно – не мужчин. Как я жалела, вопреки здравому смыслу, что не оставила один завалящий ратепутс на такой вот крайний случай. Хоть бы железяку какую-нибудь оторвать от стены – какое-никакое, а оружие… Но оборудование станции было сработано на совесть и всем моим попыткам совершить акт вандализма сопротивлялось стойко.

С каждой минутой лай Мефодия усиливался. Без сомнения же он нашел беглого террориста – стал бы разоряться из-за какой-нибудь жалкой крысы созданный мной пес! Конечно, если крыса не очень большая и не слишком аппетитная…

Двигаться становилось все труднее и труднее, поскольку пол, ровный и плоский у люка, постепенно прогибался к центру, принимая форму половины цилиндра, а когда мы приблизились к лицевой стене шлюза, то помещение превратилось в цилиндр полный. Завершался коридор огромной крышкой, не менее пятидесяти метров в диаметре, слегка вогнутой и совершенно лишенной каких либо выступающих частей в отличие от «мохнатых» стен. Тем непонятнее было, каким образом умудрился вскарабкаться в центр циклопического параболоида, туда, где имелась небольшая выемка, ценакиреманин, яростно облаиваемый вставшим на задние лапы Мефодием, летать не умевшим и, поэтому, вынужденным довольствоваться лишь акустическим воздействием на мерзавца. Я, впрочем, полагаю, что лже-Иннокентию, первоначально, до близкого знакомства с моим милым песиком, препятствие тоже казалось неприступным…

– Вам там удобно? – задрав голову, поинтересовалась я самым любезным тоном, хотя внутри меня все клокотало от ярости. – Не желаете ли спуститься? Мефодий не кусается!

Каюсь, последнее мое утверждение было чистой ложью – еще в бытность свою крохотным меховым комочком, щенок отличался безграничным коварством – но удержаться я не могла. Ценакиреманин, кстати, на мое приглашение не купился, лишь зыркнул злобно с верхотуры кроваво-красными, похожими на угольки, глазами и еще крепче вцепился в края своего убежища.

– Вы же не собираетесь сидеть там до скончания веков? – продолжала я свой издевательский монолог, прикидывая, как бы вызвать на подмогу полковника, рыскавшего незнамо где со своей легавой сворой, по закону подлости, именно тогда, когда он был нужен здесь… Да что там нужен – необходим. – Может быть вы просто боитесь слезать? Боязнь высоты?

– Может быть я за ним слазаю? – азартно предложила восхитительная Зареганда-диу, которую сумасшедшая крутизна, похоже, совсем не пугала, уже выпрастывая щупальца из складок своих полупрозрачных одежд, но ко мне уже вернулось хладнокровие.

– Где-то тут должен быть дублирующий пульт управления…

Искомое отыскалось метрах в тридцати от створа гигантского люка.

– Что вы собираетесь делать? – моя подруга, увидев, что я деловито принялась отщелкивать на сенсорах очередную фугу, заметно обеспокоилась. – Вы же не собираетесь открыть и этот люк?..

– Конечно же нет, Зарегандочка дорогая, – успокоила я ее, не отрываясь от сложных пассажей. – Всего лишь маленькую форточку, которую сейчас принимает за удобную норку наш дружок…

– Понимаете, – продолжила я после секундной паузы, потребовавшейся мне, чтобы переключить тумблер, расположенный довольно далеко от пульта. – Он избрал своим убежищем устье клапана, который открывают для выравнивания давления в отсеке и открытом космосе…

– Но…

– Но люк-то, через который мы сюда пробрались, не совсем закрыт. Что отсюда следует?..

– Разве автоматика…

– А я что, по вашему, сейчас делаю? Ее родимую и отключаю… При открытии клапана создастся мощное течение воздуха наружу и…

– А как же полковник со своими спецназовцами? Они же должны взять ценакиреманина живьем…

– Не факт. А если бы он оказал сопротивление? Он, кстати, его оказал. Пусть вылавливают из околоадагрухского космоса. Если поторопятся, то с орбиты он сойти не успеет…

Вы думаете, я такая бессердечная? Дудки! Просто во мне говорил дух мщения: двенадцать моих «сыночков» плюс бедный Лесли, возможно, настоящий Иннокентий… Этот проклятый террорист просто обязан поплатиться своей шкурой!

– Вы посмотрите, какой он тощий, – оценивающе окинула я злобно таращащего из своей норы красные гляделки злодея. – Скелет, да и только… Никакой взрывной декомпрессии не будет, вы уж мне поверьте! Чему там взрываться?

– Доза…

– Лучше придержите Мефодия, да и сама держитесь покрепче…

Подождав, пока Зареганда-диу непомерно вытянувшимся щупальцем подтянет упирающегося щенка к нам, а сама надежно прикрепится к вьющемуся по стене толстенным питоном змеевику, я тоже просунула руку под какую-то нехилую скобу, огляделась по сторонам и, с размаху, припечатала ладонью большую красную кнопку…

Знаете: всё таки две декомпрессии за несколько дней – это чересчур! Я и легкую, тренировочную, переношу отвратительно, а тут… Опять заложило уши, причем в левое вместе с «ватой» попал острый шуруп, не замедливший вонзиться в барабанную перепонку, а в носу защипало.

Лже-Иннокентий, конечно, не успев даже пикнуть, пробкой вылетел в безвоздушное пространство, жутко скрежетнув напоследок когтями по краю люка, но и нас всех потянуло с такой силой что если бы не надежное крепление… Какое крепление? Такой прочный с виду стержень разгибался на глазах, будто сделанный из пластилина!

Пока я сообразила, что вместо того, чтобы инстинктивно цепляться за все, что попадается по пути, нужно просто-напросто закрыть люк, меня отнесло от спасительного пульта метров на пять. Караул? Караул!!!

Что-то тонкое и твердое, как стальной трос захлестнуло меня за талию и удержало на полпути к ненасытной пасти, жадно засасывающей все, что непрочно закреплено (а такого, замечу, все-таки оказалось немало)…

Зареганда-диу, превратившаяся в три натянутых до предела троса с комком ткани посредине, самоотверженно удерживала нас с Мефодием, намертво вцепившись в какую-то деталь на стене. Намертво? Я-то ясно видела, что и ее «якорь» медленно, но уверенно поддается…

– Отпустите нас! – выдавила я едва слышно из-за рева вырывающегося на свободу воздуха и гнусаво из-за крови текущей из носа. – Спасайтесь сами…

– Никогда!..

Что-то огромное и угловатое пронеслось мимо нас, но вместо того, чтобы заткнуть отверстие «форточки», с грохотом разбилось о ее края, превратившись в рой осколков тут же затянутых космосом. Вот еще что-то еще более крупное… На этот раз, кажется, не угловатое…

Рев мгновенно прекратился и я, внезапно потеряв опору на упругие струи воздуха, со всего маху припечаталась головой обо что-то каменно-твердое…

Вам никогда не казалось, что выражение «искры из глаз» имеет под собой фактическую почву? Хлынувшим из меня фейерверком, вероятно, можно было поджечь копну сырого сена…

22

Блин! Сны какие в последнее время увлекательные видятся! Куда там стерео-ТВ! Просыпаться не хочется…

А все полковник с его шпиономанией… Надо же, как закрутил: террорист, мутанты какие-то ментальные, рыцари, мушкетеры… Стоп! Полковник-то тоже из какого-то сна! Или не из сна? Полноте, да сплю ли я вообще? Неужели?..

Я распахнула глаза, с ужасом ожидая увидеть проклятый крупнотоннажный шлюз и себя, удерживаемую от неминуемого падения в бездну только тоненькой ниточкой конечности самоотверженной Зареганды-Диу.

Фу-у-у! Ничего подобного. Обычная больничная палата. То ли реанимация, то ли терапия…

Я остановилась на психиатрии, не решаясь углубляться дальше. Да, собственно, и познания мои в медицине не простирались так далеко.

– Э-эй! – нерешительно, вполголоса позвала я сама не зная почему: вдруг на зов прибежит та самая синяя мымра или ее копия, пусть даже несколько менее сушеная и более благообразная.

– О-о! Проснулась, наша хулиганка! – раздался совсем близко от моего ложа очень знакомый голос. – Доброе утро! Хотя, какое тут может быть утро с этими проклятыми бесконечными сутками…

Голова напоминала двухпудовую гирю или, если еще образнее, резиновую грушу, применяемую, сами знаете для чего, до отказа набитую свинцовой дробью, но я героически приподняла ее с подушки.

– Лежите-лежите! – всполошился голос и что-то огромное теплое и ласковое легло на мой многострадальный лоб, мягко, но непреклонно укладывая непоседливую часть тела обратно.

Обидно! Даже рассмотреть не удалось ничего. Но голос-то явно знакомый…

– Это вы, господин Ловенбухр?.. – какой же у меня голосок: слабый, дрожащий, тоненький, словно у маленькой девочки.

– Я, я, милая Доза, – моих губ коснулось что-то прохладное и я только сейчас ощутила, какие они сухие и, наверное, растрескавшиеся, как глина под палящим солнцем. – Хотите пить?

Хочу ли я пить? Да я океан готова выпить, не будь он таким соленым! Хотя в рот льется что-то совсем не соленое, даже, наоборот, кисловато-сладкое, приятное, будто бабушкин клюквенный морс… Почему это вода в океане кисловато-сладкая? Я же отлично помню ее вкус – горько-соленый, противный… А почему океан? Я же в больничной палате?

– А почему океан?.. – совершенно внятно спросила я, когда питье, наконец, отняли от моих губ.

– Заговаривается девочка, – озабоченно произнес другой голос, не господина Ловенбухра, но тоже очень знакомый. – Похоже рановато она проснулась…

– Вы так думаете?..

Голоса постепенно отдалялись, причудливо сплетаясь и вибрируя, но я изо всех сил сопротивлялась наваливающейся на меня сладкой сонной истоме.

– Почему… океан… слад…

* * *

Странно, так я рвалась сюда, так мечтала о том моменте, когда теплая волна омоет мои босые ступни и, щекотно завихрив струйки мельчайшего песка между пальцами, вновь отхлынет, чтобы вернуться вновь… Почему же не радует безбрежная зелено-голубая даль, ласковый пенистый прибой, зеленое солнце, дробящееся на миллионы своих отражений в мелкой волне?

Я прикрыла глаза и снова откинулась на спинку удобного шезлонга, подставляя лицо такому модному светилу, припекающему не через купол солярия на орбитальной станции, а в естественном, так сказать, виде, со всеми своими положительными (и вредными, кстати, тоже) качествами.

«Вот ты и на Адагрухе – радуйся! – временами насмешливо вещал кто-то, вроде бы за изголовьем шезлонга, но на самом деле, в моей бедной голове, прикрытой, слава Всевышнему, уже не гипсопластовым „шлемом“, а всего лишь широкополой панамой (ну и, всего-навсего, двойным-тройным слоем бинта под ней). – Прыгай, пляши! Ты этого добивалась…»

После приключений на станции, собственно прибытие на планету показалось обыденным и скучным до тошноты: повторный таможенный контроль (весьма поверхностный и ненавязчивый), доставка к побережью, слава Богу не болотистому, так обожаемому аборигенами, а вполне привычному песчаному, заселение в отель, номер в котором, кстати, несколько проигрывал поистине роскошной каюте на «Адагрухе-2»…

Знакомство с местными достопримечательностями (вернее с их полным отсутствием) заняло не более нескольких часов, «соотельщики» (сплошь гуманоиды) прискучили еще на орбите, банкет в честь прибытия был строго запрещен медиками… Поэтому и вожделенный отдых (купание в тщательно отгороженной от океана лагуне, сеансы солнечных ванн, изнурительные попытки найти достойного соперника на корте, безалкогольные вечера) уже не казался таким уж привлекательным. Эх, если бы рядом был хоть кто-нибудь из соратников по «ценакиреманскому делу»… Увы, восхитительная Зареганда-диу, героически спасшая меня и беспутного Мефодия, все еще пребывала в больничной палате на борту станции, да и не особенно стремилась на поверхность планеты, а господин Ловенбухр, по слухам, был настолько увлечен тяжбой с администрацией «Адагруха-2», что пренебрег заслуженным отдыхом. Кстати, это именно он, как говорится, закрыл грудью амбразуру, иными словами, заткнул своим обширным телом, клапан, позволив спасателям выручить нас всех из беды.

Даже сотворенный мной песик, как единственный уцелевший «квазибиологический объект, созданный психическим усилием» не смог последовать за мной…

Оставалось лишь вспоминать сладостные мгновения Приключения (да-да, именно так, с заглавной буквы), начинавшегося, как неприятность, но превратившемуся в самое захватывающее событие моей жизни.

Хоть бы полковник…

Куда там: он-то уж точно сейчас был в своей стихии! Обмеры, свидетельские показания, допросы, очные ставки…

Что? Разве я еще не рассказала?

Да ведь проклятый лже-Иннокентий остался жив!

* * *

– Ха-ха-ха! Да вы молодец, милочка, а не преступница!

Господин Ловенбухр от смеха сотрясался в кресле рядом с моей кроватью словно огромный кусок желе. Он вообще оказался очень смешливым, этот выдающийся во всех отношениях мерганец. Вот уж от кого я не ожидала такой самоотверженности: виданное ли дело – ринуться грудью (ну не грудью, не грудью, какая разница?), чтобы защитить одну хрупкую девушку и еще пару существ заодно. Вы бы только знали, как он вырос в моих глазах после совершенного подвига! Он ведь даже сломал там у себя что-то незначительное… Лапочка!

– Ценакиремане, к вашему сведению, выживают и не в таких передрягах. Конечно, выход в безвоздушное пространство без скафандра и дикий перепад температур это вам не купание в летний полдень, но большого вреда ему это не нанесло. Естественно, ни одно живое существо в таких условиях не может жить полноценной жизнью и он тоже собирался вырастить из подручных, так сказать, средств некое подобие скафандра, но это заняло бы немало времени… Вы прервали процесс едва ли не на трети готовности.

– А он сможет что-нибудь рассказать?

– Что-нибудь? Да он расскажет все! Вот только приведут его в более-менее приличное состояние… Ценакиремане больше всего на свете ценят свою жизнь и этот – не исключение.

– Почему же он тогда отважился на такое опасное дело, как захват станции?

– Ну… Разные, знаете ли бывают мотивы… Может быть деньги, может быть неудовлетворенные амбиции… Может быть его просто принудили к этому каким-то путем…

– Что-то не производил он впечатления подневольного!

– Как знать. В конце концов, возможно, это просто ненависть ко всем, отличным от его расы. Или месть за погибших родственников.

– Погибших?

– Естественно. В конфликте, длящемся уже несколько сот лет погибли сотни тысяч его соплеменников… И миллионы ни в чем не повинных жителей Галактики.

– Так много?

– Да, девочка, очень много. Вы даже не представляете себе масштабов конфликта и жертв принесенных на его алтарь…

– Странно. До последнего времени я считала, что в Галактике давным-давно царит мир и благоденствие, а Комиссия призвана лишь противодействовать всякой недозволенной торговле или подобным террористам-одиночкам.

– Теперь вы знаете, что это не так. Но всем истинное положение дел знать совсем не обязательно. К чему нарушать Равновесие?

– Но…

– Это только подорвет Стабильность и ни к чему хорошему не приведет.

– Нет, я хотела сказать другое: откуда вы так хорошо все это знаете. Я вот, к примеру…

Мерганец широко улыбнулся:

– Я просто очень любопытен, дорогая. Ну и люблю почитать на досуге, причем, не только бульварное чтиво или биржевые сводки…

– А вы не из этих?..

Я неопределенно покрутила в воздухе рукой, не зная, как выразиться, но господин Ловенбухр перебил меня, улыбнувшись еще шире:

– Отнюдь. Я просто не в меру любопытный, старый и толстый мерганец…

Глаза его при этих словах совсем не улыбались…

* * *

Я взяла со столика, стоящего рядом с шезлонгом прохладный орех, похожий на кокосовый, но, почему-то, ярко-оранжевого цвета, поднесла к губам воткнутую в его вскрытое нутро соломинку и втянула добрый глоток бодрящего сока.

М-м-м! Приятно… Хотя, на мой вкус, кокосу все-таки проигрывает. Слишком сладкий что ли? Вот если бы туда добавить минералки, капнуть немножечко чего-нибудь спиртного и хорошенько перемешать… Нет. Врачи запрещают, значит действительно нельзя.

Если бы вы только знали, как мне осточертела эта скукотища на берегу ленивой зеленой лужи, именуемой океаном!

Отставив приторный напиток, я попробовала читать, но строчки никак не желали складываться в связные предложения, повествующие об очередных приключениях прекрасной Евдокии, на этот раз попавшей в логово людоедов. Интересно, прикончит ли когда-нибудь свою несгораемую, непотопляемую и еще десяток «не» героиню плодовитая Анастасия Амурцева или еще книг на пятнадцать у нее запала хватит? Нет, скорее всего такие индивидуумы, как Дуня Потемкина, один раз родившись, уже воле автора не подчиняются…

Раза три в нескончаемой эпопее приключений соблазнительной суперменши (супервуменши?) должен был произойти закономерный финал, но Амурцева никак не могла расстаться с полюбившейся читателям (и особенно – издателям) героиней. Первый раз по всем законам «хэппи-энда» она попыталась выдать ее замуж за некого мачо (как там, интересно, поживает тот – станционный?) со всеми вытекающими отсюда последствиями, но тихая семейная жизнь оказалась Дуне не по нраву. Поэтому в следующий раз писательница, несомненно проплакав над рукописью романа ночь напролет, завалила свое создание в пещере, предоставив соратникам и спасенным ей персонажам целых десять страниц надгробных, благодарных и покаянных речей… Не на такую напала!

Я не слишком скрупулезно слежу за перипетиями авантюр Потемкиной (к тому же, часто возвращающейся в свое прошлое или вообще попадающей в какие-то иные миры, дабы основать новую сюжетную линию), и многих книг не читала, поэтому допускаю, что попыток ее похоронить было больше, но последней на моей памяти был таран космолета, захваченного пиратами. Особенного резона в этом самоубийственном подвиге не было, тем более, что все заложники уже были освобождены, но романистка торопилась захватить неистребимую Дуню врасплох… Да и как было не дать покрасоваться на публике мужественному Марку Рубинштейну, верному спутнику и не очень удачливому возлюбленному героини (Ну так – разок-другой за книгу, не более… Поцелуй, только поцелуй, ничего такого!) с очередной траурной речью? Как назло, глайдер Потемкиной был оснащен очень мощной катапультой и она воскресла уже в следующей книге…

Вообще – глупость все это! Откуда, скажите на милость возьмутся такие вот девушки, как Евдокия Потемкина? И красавица, и умница, и бесстрашна, как… Как не знаю кто. Баснословный Штирлиц в юбке какой-то! Хотя, юбки она как раз и не носит… Только обтягивающие бриджи или вечерние платья…

Мои окололитературное брюзжание прервал мелодичный зуммер телефона, закамуфлированного под точно такой же орех, только ярко-лилового цвета. Он даже трубку имел приспособленную для человеческих ушей, но вот традиционный адагрухский «позывной» я в первый же день велела заменить на нечто более благозвучное.

– Да-а-а… – проворковала я в микрофон. – У аппарата…

– Уважаемая госпожа Прямогорова, – послышался в мембране сладкий, словно патока, голос гостиничного портье. – Прошу прощения за то, что отрываю вас от отдыха, но с вами желает переговорить один господин. Он не представился, хотя утверждает, что вы с ним хорошо знакомы…

Неужели Мой прилетел? Нет, это фантастика. Может быть кто-нибудь знакомый по «заточению» на станции? Интересно.

– Хорошо. Соедините нас.

– Нет, он настаивает на личной встрече…

Хм-м! Как говаривала Алиса из Зазеркалья: «Чем дальше, тем интересьше и интересьше…»

– Ладно. Пусть посидит в холле, а я буду через пятнадцать минут.

– Он просит не утруждать себя и хочет навестить вас на пляже лично.

– Не возражаю. Укажите ему дорогу, будьте любезны…

Портье вежливо попрощался и отключился.

Неужели все-таки Мой? Вот был бы сюрприз!

Я прикрыла глаза и приготовилась ждать, задавливая в себе желание оглядываться ежесекундно на близкий отель. Пусть уж сюрприз будет полным…

Через пять-шесть минут гравий на дорожке захрустел под чьими-то шагами, которые остановились прямо за моей спиной, но я решила держать марку и даже не приоткрыла глаз.

– Добрый день, сударыня…

О боже! Конечно же мне отлично знаком этот голос…

* * *

О боже! Конечно же мне отлично знаком этот голос…

За изголовьем моего шезлонга стоял неброско, но со вкусом одетый мужчина среднего роста, несколько полноватый, но в меру… Сколько ему лет? Сорок пять? Пятьдесят? Нет, вряд ли, но густые рыжеватые волосы изрядно пересыпаны сединой, а виски вообще отливают серебром… Одним словом – тот самый тип зрелого мужчины, который мне особенно нравится…

– Вы меня не узнаете?

Откуда я могу знать этот голос? Встречались где-нибудь раньше? Нет, ничего не могу припомнить. Хотя, может быть, глаза…

– Ну, ну, напрягитесь.

Да, точно! Глаза. Где я уже видела эти глаза? Почему-то они совсем не ассоциируются у меня с этим лицом…

– Полковник? Вы?!!

Маркиз в непривычном обличье негромко рассмеялся, продемонстрировав ряд великолепных зубов.

– Неплохой сюрприз, не правда ли?

– Но… Как?

– Не вы ли, милая, говорили, что служба, которую я представляю в здешних палестинах, всемогуща?

– Но… Просто…

– Не сказал бы, что это было просто…

– Вы не поняли: я просто хотела узнать настоящий ли это облик или…

– Самый взаправдашний – можете пощупать, – несколько обиделся кот… Вернее уже не кот… То есть, бывший кот… Я совсем запуталась.

– Так вы все придумывали насчет Пуссикэта? Вы не дворянин?

– Побойтесь Бога, милая!

– Тогда… Я ничего не понимаю…

– Не знаю, поймете ли вы…

Полковник заложил руки за спину и принялся прохаживаться передо мной, настраиваясь на долгую лекцию. Его голос обволакивал, усыплял… Если бы не пушистый бело-рыжий хвост, мерно покачивающийся при каждом движении, его можно было бы принять за Моего…

Стоп! Хвост?

– Добрый день, сударыня…

* * *

– С вами все в порядке? – кот заглядывал мне в глаза с явным беспокойством. – Спать на таком солнцепеке…

– Ничего страшного, полковник… – смущенно оправдывалась я стараясь не глядеть на Ррмиуса. – Просто задремала чуть-чуть…

– Рекомендую вам впредь располагаться под зонтиком. Кстати, согласно последним исследованиям, местный загар вовсе не так уж полезен для здоровья. Есть в спектре местного светила некоторые черточки…

Уф-ф-ф! Все-таки лекция! Прямо дежавю какое-то!

Хотя, если быть честной до конца, этот хваленый местный загар совсем-совсем мне не идет. Нет, тот самый мимолетный зеленоватый оттенок, который моя кожа приобрела в станционном «солярии», как раз и был самое то, но густой пляжный… Не далее, как сегодня утром, разглядывая мое прекрасное личико в зеркале, я неожиданно поймала себя на мысли, что сравниваю его с лягушачьей мордой. Ну не мордой, а мордочкой… Физиономией, короче говоря. Больно уж оттенок хваленого «оливково-золотого» загара напоминал сию амфибию… Оливково-зеленую жабу! Представляю «восторги» моих сослуживиц! А что? Я очень легко загораю. А если останутся веснушки?.. Ведь эту зеленую гадость никакими средствами не выведешь!

– Полковник! – перебила я «лектора», красочно живописующего гипотетические доброкачественные опухоли, долженствующие украсить мою кожу. – Вы чутки и милосердны, как никогда!

– Это не я выдумал, – слегка обиделся кот. – Все это я прочел сегодня в Сети. Ну, а память, как вы понимаете, у меня профессиональная…

– И вы приперлись сюда только для того, чтобы сообщить мне все эти гадости?

Всего десять минут беседую с мохнатым кагэбэшником, а он снова раздражает меня, как… как… как не знаю что! Просто физически ощущаю, как под моей кожей, моей милой нежной кожей, медленно, но неумолимо набухают во мне все эти «гелиогенные образования»…

– Вообще-то нет, сударыня… – мур Маав легко запрыгнул на соседний шезлонг и раскинулся со своей неподражаемой грацией. Даже очки свои фирменные успел водрузить на мохнатую переносицу. – Повод моего визита несколько иной… Не возражаете? – не дожидаясь моего разрешения он придвинул «кокос» и приложился к соломинке. – К-какая гадость!

– Понимаете… – продолжил он, отплевавшись и вытерев усы небольшим платочком. – Моя задача полностью выполнена и причин задерживаться здесь… Вернее, на станции, у меня нет… Опять же, по моим данным, ваш отдых тоже близится к завершению… Если бы…

– Конечно, милый маркиз! – подскочила я на месте. – Я согласна!..

Прощай навсегда, лягушачье болото!

23

– Сейчас уже все в порядке…

Восхитительная Зареганда-Диу, на первый взгляд (да и на все остальные – кто из людей может «на глазок» различить нюансы внешнего вида космотойтисов?) выглядела совершенно так же, как и раньше. Разве что переливы цвета, то и дело пробегающие по ее полупрозрачному телу были несколько бледноваты… Или просто освещение виновато.

– Пришлось, конечно, провести несколько неприятных дней…

О, Боже! Какая же я стерва! Пока я загорала там, на поверхности, бедная самоотверженная Зарегандочка мучилась здесь на больничной койке…

– Ну, я бы не назвала это койкой… На ваш взгляд, Доза, это больше напоминает большую прозрачную банку, наполненную…

Я что уже вслух изъясняюсь? Дожились!

– М-м-м, я не хотела вас обидеть, Доза…

– О чем вы?

– Это все то проклятое происшествие виновато… Ну, когда вы творили из ратепутсов наших защитников, ваше мозговое излучение в определенный момент стало настолько мощным, что я не удержалась… Короче говоря, Доза, я просканировала ваш мозг. Простите меня.

– Просканировала? Зачем?

– Не знаю… Возможно возобладал исследовательский инстинкт…

– И что: теперь я транслирую свои мысли всем окружающим? – повернулась я к полковнику, конечно же присутствующему за столом, но, против обыкновения, безмолвствующему, с видом гурмана потягивая свой любимый тошнотворный фирменный «коктейль». – Этакое «Гала-Радио»?

– Почему же? – маркиз невозмутимо смахнул капельку рассола со своего роскошного уса и еще раз пригубил бокал. – Исключительно вашей подруге. Фактически, только ей…

– Фактически?!!

– А что вы имеете против? Это было вызвано безотлагательной служебной необходимостью.

Вероятно, все треволнения пролетевших дней несколько изменили мой характер. Терпимее я стала что ли?..

По крайней мере бокал мой так и остался в моей руке, а не полетел мерзкому коту в его противную голову. Представляете прогресс! Я всего лишь ограничилась тем, что выплеснула вино ему в физиономию. Вернее, туда, где эта физиономия только что находилась. Профессионал – что поделаешь… Даже пойло свое не расплескал.

– Опрометчиво, барышня, более чем опрометчиво… – мур Маав снова занял свое место и пожал плечами. – Вино было великолепным. Икитикянский теруаз семнадцатилетней выдержки – это вам не какая-то «космокола»… Даже не знаю, найдется ли еще одна бутылка в баре.

– Ну, вы тут побеседуйте… – Зареганда-диу поняла, что меня с моим заклятым другом сейчас лучше всего оставить наедине. – А я отлучусь на минутку попудрить носик…

– Извините, полковник… – наверное, действительно что-то изменилось, если я прошу прощения у этого… этого мужественного кота. – Но так ли необходимо это было?

– Не волнуйтесь, – кот покровительственно похлопал меня по руке, для чего ему пришлось встать задними лапами на сиденье и потянуться ко мне через весь стол, но проделал он это, нужно сказать, очень непринужденно. – Все это в прошлом…

– Кстати, – решила я сменить тему, – а бедный Лесли… Его хоть в списки какие-нибудь занесут посмертно или так… Спишут, как сломанную пишущую машинку?

– Почему посмертно? – озадаченно приподнял мохнатые брови кот.

– Но ведь…

– Вы что считаете его мертвым? Зря. Лесли, вернее андроид эл-эм-дэ четыреста шестьдесят восемь-бис и сейчас живее всех живых. Как этот ваш…

– Но его же растворил монстр! Прямо на моих глазах!

– Растворил, да не совсем! – самодовольно тронул ус полковник. – Я успел спасти микрочип с его программой… Даже, если так можно выразиться – душой.

– И значит он…

– Готов к «переселению» в другое тело. Более того – могу вас обрадовать: самоотверженность и верность общему делу позволили поднять его в должности!

– Теперь он не стажер?

– Ни в коей мере. Полноправный сотрудник в ранге констебля.

– Это выше, чем рядовой? Он стал офицером?

– Ну-у-у… – замялся маркиз, почесывая когтем подбородок. – Офицером я бы его не назвал, но, определенно, он выше рядового. Я бы сказал – сержант.

– Жаль… Офицерский чин ему подошел бы…

– Ничего, – махнул лапой мохнатый офицер. – Дослужится когда-нибудь…

– И до полковника?

– Хм-м… Может быть и до полковника… Кстати, я даже намерен ходатайствовать о присвоении ему статуса полного сапиенса.

– То есть он не будет машиной?

– Он ей и не был. Киборг – совсем не машина. Объяснить разницу?

– Не стоит! – я отмахнулась от хвостатого «лектора» и отпила глоток хваленого теруаза – кислятина несусветная, скажу вам честно! – Лучше передайте ему мой привет, когда… Ну, вы понимаете…

– Зачем передавать? – удивился кот. – Сами скажете.

– Да я, собственно, не собираюсь в Галактический Центр…

– Без проблем…

Маркиз извлек свой компьютер и привычно исполнил на его крохотной клавиатуре очередную фугу.

– Рад вас видеть, Даздравора Александровна…

Призрачный Лесли выглядел осунувшимся, но можно ли так говорить о компьютерном фантоме… И все равно у меня на глаза навернулись слезы.

– Здравствуй, Лесли… – я всхлипнула и промокнула глаза салфеткой. – Какая еще Даздравора? Просто Доза… Мы ведь на «ты»…

– Я боялся, что после того, как… – смутился чернокожий призрак. – В общем… Когда вы… ты узнала, что я не человек…

– Прекрати! – возмущенно оборвала я его косноязычные объяснения. – Неужели ты думаешь, что я такая расистка, что не считаю роботов за людей… за сапиенсов… вернее, киборгов…

Теперь запуталась я.

– О-о-о! – воскликнула вернувшаяся к столу Зареганда-диу. – Лесли! Вы живы?

– Как видите… – еще более смутился при виде нового знакомого лица Джонс. – Хотя и не совсем…

– Хватит оправдываться перед двумя взбалмошными девчонками, констебль! – начальственным тоном одернул подчиненного командир. – Подберите сопли! Вернемся на базу, снабдим вас новым телом… Потерпите, словом – будет и на вашей улице праздник.

– А может… – я вспомнила о последних оставшихся у моей подруги ратепутсах и, главное, о своем, так внезапно открывшемся даре. – Мы прямо тут сообразим что-нибудь? Зачем бедняжке томиться в этой железяке? Зареганда, – обратилась я к женщине-космотойтису, от волнения заметно поголубевшей. – Не поделитесь остатками?

Лесли умоляюще перебегал глазами с меня на мою собеседницу, умудряясь при этом опасливо коситься на сурового командира.

– Я… – в прекрасной инопланетянке боролись протворечивые чувства, что ясно было видно по прокатывавшимся по ее телу разноцветным волнам. – Меня… А-а-а! – решилась она наконец, бесшабашно махнув щупальцем. – Все равно моя миссия провалилась… Я только сбегаю в номер…

– Сидите, – охладил наш пыл маркиз, царственным жестом отключая подчиненного, только и успевшего кивнуть нам всем на прощанье, и пряча компьютер. – Тоже мне придумали!.. А кто, скажите на милость, будет переселять Лесли в вашего кадавра? Я лично таким тонким штучкам не обучен…

Мы с подругой пристыженно молчали, причем подозреваю, что Зареганда молчала еще и с изрядной долей облегчения – два ратепутса это, как не крути, не один-единственный…

– Вы только представьте себе, как я попрусь с безмозглой куклой через половину Галактики? – продолжал тем временем бессердечный мур Маав. – Вы представляете меня в роли няньки? Мне кажется, что я несколько староват для такой роли. К тому же…

– Почему же именно безмозглой, – попыталась я спорить. – Предыдущие мои создания не производили впечатления кретинов…

– Да вы еще и изувер! – возмутился полковник так натурально, что даже Зареганда-диу поглядела на меня осуждающе. – Неужели вы готовы создать мыслящее живое существо, чтобы потом из него извлекли его неповторимое «я» и выбросили на помойку, заменив другим, пусть даже таким выдающимся и заслуженным, как Лесли? Вас уже можно передавать суду Галактического трибунала!

Стоит ли говорить о том, что я при этих более, чем справедливых обвинениях, пусть и шутливых, была готова провалиться сквозь все сверкающие палубы от стыда?

– Кстати! – озабоченно глянул на часы пушистый моралист. – Вам, Зареганда уже пора готовиться к отлету!

– Конечно же! – всплеснула конечностями моя подруга. – Прошу извинить меня, дорогая Дозочка – я должна бежать… Надеюсь, мы еще увидимся перед отлетом?..

– Все это так, – вздохнул Ррмиус, когда мы снова остались одни. – Но я должен сообщить вам, Даздравора Александровна, нечто важное…

– Я вся внимание, – подобралась «Даздравора Александровна».

– Руководствуясь вверенными мне полномочиями, должен сделать вам, госпожа Прямогорова, официальное предложение…

* * *

– Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… – компьютер запнулся, несколько секунд пытаясь отыскать в своей бездонной памяти женский род такого вот неудобоваримого обращения, но с честью вышел из положения, прощебетав с заметной картавинкой. – Това-ищи! Наш лайнер только что отстыковался от терминала орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна и приступил к подготовке к гиперпространственному броску к станции Терранта. Прошу привести спинки ваших кресел в вертикальное положение и застегнуть привязные ремни. На время подготовки к старту будет отключена искусственная гравитация и, поэтому просим всех пассажиров оставаться в зафиксированном положении до тех пор пока не погаснут световые табло, расположенные на передней стенке салона. Предупреждаю, что все, проигнорировавшие данную просьбу экипажа будут немедленно иммобилизованы впрыскиванием транквилизатора типа «новокураре» посредством шприц-иглы, расположенной в сиденье каждого кресла. Приношу свои извинения за возможные неудобства…

«Ни фига себе „неудобства“! – не дослушав, я лихорадочно принялась искать клавишу, освобождающую ремни, так как получить в заднее место дозу какого-то там „кураре“, пусть даже „ново“, мне совершенно не улыбалось. – Как-то я совсем позабыла про эти изуверские штучки!..»

Все пассажиры были заняты тем же, стараясь как можно быстрее выполнить «просьбу экипажа», вернее, предложение от которого невозможно отказаться. Большинство из них, как легко можно было заметить, одновременно, пытались до минимума сократить контакт своего седалища с подушкой сиденья, еще минуту назад казавшегося таким удобным и мягким.

– Температура за бортом – плюс тридцать пять градусов… – как ни в чем ни бывало продолжила кибернетическая садистка.

– Х-х-ха! – хором выдохнул салон, второй раз на подобный прикол попадать не желавший.

– …по шкале Кельвина, – бесстрастно разочаровал всех, возомнивших нечто несусветное, электронный голос. – Точка гиперпространственного старта лежит на высоте триста пятьдесят шесть километров над поверхностью планеты. Температура на борту космопорта «Терранта-36» – плюс двести девяносто шесть градусов по шкале Кельвина, время в пути – один час сорок пять минут. Сразу после включения искусственной гравитации вам будет подан легкий завтрак и напитки. Благодарю за внимание.

– Разрешите, я помогу вам застегнуться!

Какой-то прыщавый мальчишечка лет двадцати пяти, которого угораздило оказаться моим соседом, несомненно мнил себя суперменом и после моего категорического отказа обиженно отвернулся. Знал бы этот сопляк, с какими людьми… и не только людьми я недавно общалась!

Адагрух-Ялатна торопливо поворачивалась ко мне самым своим выгодным бочком, чтобы я могла насладиться напоследок ее видом. Зря старается – на ее «изумрудные пляжи» меня уже калачом не заманишь! И загар ее «золотисто-оливковый» мне даром не нужен! Разве что в одной приятной компании…

«Может быть я зря отказалась? – подумала я, ощущая, как в уголках глаз закипают слезы. – Да еще в такой категоричной форме… Тоже мне правозащитница выискалась! „Сатрапы и душители свободы…“ „Никогда я не оскверню себя…“ „Поколения предков…“ По-моему Ррмиус обиделся не на шутку. Прощался как-то сухо… По крайней мере, такие предложения второй раз не делают. Неужели я больше не увижу ни его, ни Лесли? Даже номер интеркома не взяла… Дура я дура…»

Лазурный диск в сияющей черноте космоса стремительно расплывался, теряя очертания.

А что? Я люблю попла-а-акать…

Приложение

Документ № 1

Председателю Комиссии по Галактической Безопасности

господину Ааааааааа72564

от оперативного сотрудника полковника Ррмиуса мур Маава

докладная записка

Отмечая неоценимую помощь, оказанную гражданкой Российской Федерации госпожой Прямогоровой Даздраворой Александровной в поиске и задержании известного галактического преступника (подробности см. отчет ПСГА № 00253947562), а также предотвращении террористического акта против граждан различных планет Галактического Содружества, ходатайствую о представлении означенной гражданки к Большому Кресту Ордена Чести второй степени (для гражданских лиц) и соответствующем материальном вознаграждении.

Полковник мур Маав

Резолюция № 1 (синими чернилами, убористым почерком, на космолингве):

В материальном вознаграждении отказать за недостаточностью средств в фонде поощрения. Вторую степень Креста Ордена Чести заменить третьей. Вручение засекретить.

Резолюция № 2 (красными чернилами, размашисто, по-русски):

В награждении Третьей степени Креста Ордена Чести отказать. Заменить выплатой материального вознаграждения (единовременно) в размере 25 % от месячного оклада рядового оперативника, оформив по статье «Представительские расходы». Вручение вознаграждения обставить, как выигрыш в межпланетной лотерее.

Документ № 2

Председателю Комиссии по Галактической Безопасности

господину Ааааааааа72564

от старшего оперативного сотрудника

генерал-командора Ловенбухра Р.Р. Клааса

докладная записка

Считаю нужным отметить четкое выполнение задания, курируемого мной, а также разумную инициативу со стороны оперативных сотрудников КГБ полковника мур Маава и опер-стажера Лесли М. Джонса (андроид класса LMD), а также добровольную помощь гражданки Российской Федерации госпожи Прямогоровой Даздраворы Александровны в поиске и задержании известного галактического преступника (подробности см. спецотчет ГРТS № 000004532), а также предотвращении террористического акта против граждан различных планет Галактического Содружества, рекомендую поощрить обоих оперативных сотрудников присвоением очередного звания, а Л.М.Джонса – правами, соответствующими статусу Полного Сапиенса. Необходимо также отметить г-жу Прямогорову и рассмотреть вопрос о возможности привлечения ее к дальнейшим операциям в качестве внештатного сотрудника.

генерал-командор Л.Р.Р. Клаас

Резолюция № 1 (синими чернилами, убористым почерком, на космолингве):

Материальное вознаграждение заменить представлением Третьей степени Креста Ордена Чести. Вручение засекретить.

Резолюция № 2 (красными чернилами, еще более размашисто, по-русски):

Не возражаю. Дополнительно к Третьей степени Креста Ордена Чести поощрить г-жу Прямогорову Д.А. путевкой на межпланетный курорт третьего класса, оформив по статье «Представительские расходы». Вручение путевки обставить, как выигрыш в межпланетной лотерее.

Резолюция № 3 (черными чернилами, очень мелко, по-икитикянски):

В связи с перерасходом средств на третий квартал, заменить поощрение путевкой на межпланетный курорт третьего класса, путевкой на курорт четвертого класса (с лечебными процедурами), оформив по статье «Расходы на связи с общественностью». Вручение путевки обставить, как выигрыш в межпланетной лотерее.

Документ № 3

Председателю Комиссии по Галактической Безопасности

господину Ааааааааа72564

от сотрудника департамента вневедомственного контроля

премьер-полковника (в ранге суперинтенданта) Ииика п Иии

докладная записка

Учитывая возложенные на меня полномочия, считаю нужным…

Конец первой книги

Фрязино, 2003–2004

Примечания

1

Иммобилизация – обездвиживание (мед. термин)

(обратно)

2

В температурной шкале Кельвина, названной так по имени предложившего ее английского физика Т.Кельвина, где за ноль (так называемый «абсолютный ноль») принята точка – 273° по Цельсию. Поэтому +35° по Кельвину соответствует – 238° Цельсия. Вполне нормальная для открытого космоса температура. +298° по Кельвину, соответственно, равны +25° по Цельсию.

(обратно)

3

Лаокон – древнегреческий герой, обычно изображавшийся в виде мужчины, вместе со своими сыновьями, борющегося со змеями, оплетающими их.

(обратно)

4

Антропоморфный – от греческого «антропос» – чeловек и «морфос» – строение, похожий на человека.

(обратно)

5

Честное слово не знаю, что эта абракадабра обозначает, но в инструкции было напечатано именно так.

(обратно)

6

Петит – мелкий типографский шрифт.

(обратно)

7

Эндемичный – местный, растущий (обитающий) только здесь и нигде больше.

(обратно)

8

Аршин = 0,7112 метра = 71,12 см

(обратно)

9

Ксенофобия – страх перед иными, отличающимися от тебя.

(обратно)

10

Оборотная сторона денег Российской Федерации, как всем известно, красного цвета, поэтому их, обычно, так и называют: «красненькие», «красноспинки» или просто «краксы».

(обратно)

11

Иероним Босх (Bosch, Hieronymus) (1450–1516) – фламандский живописец, прославившийся своими картинами религиозно-философского содержания, насыщенными всякого рода фантастическими персонажами и аллегорическими фигурами.

(обратно)

12

Цербер – трехголовый пес, охранявший вход в Царство Мертвых древних греков – Аид.

(обратно)

13

Асклепий – в древнегреческой мифологии, бог медицины.

(обратно)

14

Сапиенс (латинск.) – «разумный».

(обратно)

15

ООМ – Организация Объединенных Миров

(обратно)

16

Homo Sapiens Terrensis (латинск.) – Человек Разумный Земной.

(обратно)

17

Комиссар Мегрэ – полицейский, герой детективов французского писателя Жоржа Сименона

(обратно)

18

Корнями генеологического древа Прямогоровых в нашем многочисленном семействе принято считать полумифических предков: комиссара Степана Прямогорова и секретаря Гадючинского райкома ВКП(б) Октябрину Топоркову, глубже которых ни одному из наших семейных исследователей опуститься не удалось, хотя, вероятно, оные имеются в большом количестве.

(обратно)

19

Бахус (Вакх) – в античной мифологии, бог виноделия.

(обратно)

20

Скимитар – чуть изогнутый меч с длинным, более метра, клинком парусовидной формы, часто применявшийся в старину на Востоке.

(обратно)

21

Почтенная и уважаемая всеми фирма спортивного снаряжения, основанная в начале XXI века теннисисткой, кажется, только этим и прославившейся.

(обратно)

22

Бэкхэнд и форхэнд – удары в теннисе; бэкхэнд – от груди, форхэнд – сбоку.

(обратно)

23

Зиккурат, храмовая башня, принадлежность главных храмов вавилонской и ассирийской цивилизаций (как видно – не только вавилонской и ассирийской, но и катсландской).

(обратно)

24

Ялатнцы, оказывается, тоже вылепили собственную башню, на мой взгляд еще более уродливую, причем веками, с пеной у рта, оспаривают первенство адагрухцев. Из-за «башенного» вопроса в прошлом разгорелось несколько политических кризисов и одна нехилая война.

(обратно)

25

Ихтиофауна (от греч. ichthys – рыба и фауна) – совокупность рыб какого-либо водоёма, бассейна зоогеографической области и т. д… Да рыбы, конечно!

(обратно)

26

КГБ – здесь, Комиссия Галактической Безопасности

(обратно)

27

ЦУ – Центральное Управление

(обратно)

28

Так называемое «ахиллесово» сухожилие связывает икроножную мышцу со стопой. Растяжение или разрыв его – распространенная травма среди спортсменов.

(обратно)

29

Аркадий Исаакович Райкин – выдающийся эстрадный артист эпохи мелкого политического деятеля и волюнтариста Никиты Хрущова («Большая Российская Энциклопедия» Москва, 2095 год).

(обратно)

30

Перечисляются известные в Советском Союзе косметические «бренды»

(обратно)

31

Кадавр – оживший мертвец из средневековых легенд.

(обратно)

32

Камикадзе – японские летчики-смертники, во время Второй Мировой войны шедшие на таран американских кораблей на самолетах, под завязку груженных взрывчаткой.

(обратно)

33

Цитируются лозунги «Культурной революции» в Китае 1960-х – 1970-х годов.

(обратно)

34

Если кто не знает – Арахас обширная низменность в экваториальной области Адагурха, вернее, мелководная лагуна или, короче, болото, считающееся у местных жителей воплощением райских кущ: масса пищи, приятная грязь, оптимальное тепло и влажность…

(обратно)

35

Клинч – боксерский прием, заключающийся в том, что один противник тесно прижимается к другому, сковывая его движения.

(обратно)

36

Ego (латинск.) – я.

(обратно)

37

Чубайс – когда-то, в незапамятные времена, отобравший у людей добро и чуть было не похитивший свет древний легендарный злодей, которым до сих пор стращают непослушных ребятишек. Имя его очень часто употребляется в народных поговорках и присловьях, например: «Чубайс побери!», «Ни чубайса не видать», «Чубайса рыжего тебе…» или «Чубайсовщина какая-то…».

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

Приложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте