«Гиблое место»

Александр Вадимович Рибенек Гиблое место

Данное произведение целиком и полностью является плодом фантазии автора и не основано на реальных событиях.

Автор

Пролог

Темный лес вставал перед ним сплошной стеной. Высокие вековые сосны стояли так близко друг к другу, что переплетались ветвями где-то в вышине, закрывая доступ солнечным лучам. В самих деревьях не было ничего необычного. Деревья, как деревья… Настораживала мертвая тишина, царившая в этом месте. Не шелестел ветвями ветер в вышине, молчали птицы, не было заметно и насекомых, которых обычно полно в это время года. Это было совсем не характерно для обычного леса…

Кто-то был рядом, но он его не видел, лишь ощущал его присутствие. И этот человек (он знал, что это точно человек) не был его врагом. Скорее союзником… И больше никого в этом богом проклятом месте…

Он мысленно прощупал окрестности вокруг. Обычно ощущалось присутствие зверья, птиц, насекомых. Здесь же не было ни одного живого существа, кроме них, и это настораживало его…

Ответ пришел неожиданно. Он вдруг получил мысленный удар такой силы, что мгновенно «оглох» и «ослеп». Теперь он не мог чувствовать на расстоянии. Но этого уже и не требовалось. Чужеродное присутствие ощущалось и так. И этот факт почему-то вселил в его душу панический ужас, парализуя сознание. Источник этого ужаса очень быстро приближался, а с его приближением нарастал и страх…

Быстро, насколько позволял его скованный невидимыми путами мозг, он принялся творить защиту, опутывая себя, словно коконом, воображаемой защитной оболочкой. Стало легче, но ненамного. Ему оставалось только уповать на то, что неведомое зло не сможет до конца пробить этот барьер, увязнет в нем. Иначе — смерть! Впрочем, он не был уверен, что это было самым худшим из того, что его могло ожидать…

I

В Н-ском районном отделе НКВД зазвонил телефон. Младший лейтенант госбезопасности Свинцов оторвался от дела, которое внимательно изучал последние несколько часов, и посмотрел на черный аппарат. Телефон опять зазвонил, и он снял трубку, предварительно бросив взгляд на часы. Было 19 часов 30 минут.

— Районный отдел НКВД. Младший лейтенант Свинцов слушает.

— Толя? — услышал он хорошо знакомый ему женский голос.

— Лиза? Какими судьбами?

Ему показалось, что девушка, с которой они вместе учились и дружили еще до войны, чем-то взволнована.

— Толя, я видела Васю!

— Не может быть!

Рука, державшая трубку, вдруг предательски задрожала, сердце учащенно забилось. Он ожидал услышать от нее, что угодно, только не это. С того дня, когда они в последний раз видели Ваську, прошло уже много времени, и Свинцов надеялся, что этот человек ушел из их жизни навсегда. И вот, кажется, объявился…

С Василием Головиным они когда-то были друзьями. Вместе играли, вместе учились, делили радости и невзгоды. Казалось, ничто не может разрушить их крепкую дружбу…

Все кончилось в тридцать восьмом году. Отец Васьки, работавший лесником в окрестностях Алексеевки, был арестован и осужден с расхожей в то время формулировкой: «враг народа». Свинцов хорошо знал этого сильного и красивого мужчину. Поначалу паренек никак не мог понять, как он, старый подпольщик, большевик, прошедший гражданскую войну, мог быть врагом Советской власти и участвовать в заговоре. Этот факт не укладывался в его голове, но отец доходчиво разъяснил ему, что к чему.

— Запомни, сынок, — сказал он ему тогда, — в наше время никому нельзя доверять. Вчерашний друг может оказаться врагом.

Он знал, что говорил. Отец работал в райкоме партии…

Васька замкнулся после ареста своего отца. Пятно позора автоматически легло и на него. Ребята перестали с ним разговаривать, однажды даже жестоко избили его. Свинцов не участвовал в драке, но и не помешал избиению. Он даже не помог Ваське подняться, когда тот пытался встать на ноги, отплевываясь кровью из разбитого рта. На то были веские, как ему тогда казалось, причины…

На следующий день после драки Ваську забрали с собой приезжие люди в штатском. С тех пор он его больше не видел, но очень часто вспоминал тот укоризненный взгляд, которым наградил его бывший друг. Его мучили угрызения совести, он не был до конца уверен, что поступил тогда правильно. А с другой стороны, если бы он поступил по-другому, сейчас бы не сидел здесь, а парился где-нибудь в другом месте…

— Ты уверена? — переспросил Свинцов девушку. — Он узнал тебя?

— Сделал вид, что не узнал. Сказал, что я ошиблась, — ответила она.

— А, может, ты и в самом деле ошиблась? Сколько времени-то прошло!..

— Нет! Я хорошо помню тот шрамик, который, который остался у него после падения с лестницы. Помнишь, когда вы с ним полезли на чердак, а перекладина под ним проломилась?..

Младший лейтенант задумался. Василий Головин был первой и единственной любовью Елизаветы Семеновой, а это не забывается. Вряд ли она могла ошибиться…

— Он был один? — поинтересовался Свинцов.

— Нет, с ним был майор-пехотинец с орденом Красного Знамени на гимнастерке, — сообщила девушка и добавила. — Знаешь, мне он показался каким-то странным.

— И что же в нем было странного? — насторожился он, уже чувствуя, что этот звонок повлечет за собой череду событий, в которой он, младший лейтенант НКВД, увязнет по самые уши.

— Не знаю, — призналась Лиза. — Какой-то он… слишком чистый, что ли? Ногти аккуратно обработаны, ну, и вообще, подтянут не по-нашему. Не похож он на офицера-фронтовика!

— Хорошо, ты сейчас где?

— На станции. Как приехала, сразу позвонила тебе.

— Жди меня, я приеду за тобой, — сказал Свинцов, вставая…

На мотоцикле он довольно-таки быстро доехал до станции, забрал Лизу и вернулся обратно. Появление Василия Головина в их краях было очень странным. По словам девушки, он был в форме лейтенанта, что само по себе уже вызывало подозрение. Свинцов не первый год работал в НКВД и знал, что человек, осужденный как «враг народа», вряд ли мог стать офицером. Значит, его лейтенантская форма была «липой», что наводило на определенные мысли. Да еще этот майор, который показался Лизе странным…

Если дело обстояло так, как думал Свинцов, необходимо было доложить об этом начальнику райотдела, капитану госбезопасности Краснову Евгению Николаевичу. Поэтому он сразу же провел девушку к нему.

Краснов выслушал Лизу очень внимательно. Свинцов изложил ему свои соображения по этому поводу, начальник райотдела задал девушке несколько уточняющих вопросов, потом достал из стола пачку фотографий и протянул их ей.

— Лиза, посмотрите, пожалуйста, нет ли на этих снимках офицера, которого вы видели с Головиным?

Она взяла фотографии и погрузилась в их изучение. Дойдя до одной из них, девушка долго ее разглядывала, а потом протянула Краснову.

— Вот. Это его я видела с Васей.

Начальник райотдела НКВД взглянул на снимок и протянул его Свинцову.

— Спасибо, Лиза, вы нам очень помогли! Скажите, когда вы уехали, они еще были там?

Свинцов рассматривал молодого мужчину в форме майора вермахта, смотревшего на него с фотографии. Лицо «истинного арийца»… Сколько таких вот лиц видел он за время своей службы здесь! Лица фанатиков, лица уставших от войны людей, а то и просто безразличных ко всему… Во взгляде этого человека было что-то такое, что отличало его от остальных. А что, Свинцов и сам не мог объяснить…

— Они сели в полуторку, которую остановил офицер.

— Номера не запомнили?

— Запомнила.

Девушка продиктовала номер автомобиля. Краснов записал и обратился к Свинцову, отдавая ему листок:

— А машина-то из нашего района… Толя, от моего имени попроси Николая отвезти Лизу, куда ей нужно. Разыщи машину и узнай у водителя, где он высадил этих товарищей. И подними все, что есть на Головина.

— Хорошо, товарищ капитан, — ответил тот.

— А вам, Лиза, еще раз большое спасибо за проявленную бдительность, — Краснов посмотрел на девушку, теребящую концы простенького ситцевого платочка, накинутого на голову. — Вы можете идти.

Она вышла первой, Свинцов за ней. Во дворе водитель «эмки» менял колесо у своей машины. На просьбу младшего лейтенанта он ответил, что придется немного подождать, пока он не закончит. Свинцову не оставалось ничего другого, как отвести Лизу к себе в кабинет.

— Скажи, Толя, вы думаете, что Вася может быть фашистским агентом? — спросила вдруг она.

— Все может быть, — ответил Свинцов. — Ты сама видела, с кем он был.

— Может, это был просто попутчик?

— Поймаем, тогда и узнаем.

— А, может, это и не Вася был?

— Ну, знаешь ли!.. — Свинцов развел руками. — То ты говоришь, что это точно он, то говоришь, что не он…

Он пристально посмотрел на Лизу. В душе девушки, видимо, бушевала буря смятения. Уж очень ей не хотелось, чтобы Головин оказался предателем…

— Я теперь и сама не уверена…

— Это уже не играет никакой роли, — сказал Свинцов. — Был ли это Васька или нет, ты навела нас на фашистских диверсантов. Ладно, мне сейчас некогда. Сиди здесь и жди Колю. Извини, что бросаю тебя, но… — он развел руками. — Дела, сама понимаешь…

— Товарищ капитан, Головин ушел на фронт пятого июня сорок второго года. Десятого июля того же года пропал без вести в бою, и с тех пор нигде не объявлялся.

— Хорошо, — сказал Краснов, выслушав доклад Свинцова. — А что у нас с водителем полуторки?

— Разыскали его довольно-таки быстро, — ответил Анатолий. — Он сразу вспомнил этих двоих. Сказал, что высадил их у развилки дорог на Алексеевку и Рассказово.

Начальник райотдела НКВД задумался.

— Куда же они могли податься?

— Есть у меня одно предположеньице, — сказал Свинцов. — Даже не предположение, а уверенность…

— Ну? — Краснов посмотрел на него с любопытством.

— Головин был сыном лесника Алексеевских лесов. Его сторожка как раз находится неподалеку от того места, где они вышли. Так что, скорее всего, они подались именно туда.

— Ты уверен?

— Вряд ли они минуют сторожку, тем более что ночью по лесу больно-то не походишь. Скорее всего, они переночуют в пустующей избе, а утром двинутся дальше.

Краснов некоторое время помолчал, видимо, обдумывая сложившуюся ситуацию, потом сказал:

— Ничего не получится, Толя. Теперь это уже не наша компетенция.

— Как так? — удивился Свинцов.

— А вот так!.. В сети-то к нам попалась крупная рыба! Настолько крупная, что заниматься ею будем не мы, а спецгруппа «Смерша», которая скоро прибудет сюда. Нам приказано оказывать ей всяческое содействие. Вот так-то, младший лейтенант!

— А кто это? — поинтересовался Свинцов, кивнув на фотографию, до сих пор лежащую на столе перед Красновым.

— Это?.. Это, Толя, матерый волчище! Майор Эрих фон Шредер, один из лучших диверсантов абвера… На его счету около двух десятков операций, проведенных успешно. Недавно мы получили ориентировку от «Смерша» с приказом срочно сообщить, если данное лицо объявится у нас. Вот и появился…

— И что теперь?

— Будем ждать прибытия смершевцев.

— Не упустим?

Краснов усмехнулся.

— Из Управления пришел приказ: никакой самодеятельности! Это операция «Смерша»!

— И все-таки, товарищ капитан… Когда они еще прибудут! За это время Головин со Шредером могут уйти из сторожки, и тогда ищи их по всему лесу! Головин-то ведь очень хорошо знает эти места… А так мы блокируем их до подхода контрразведчиков. Разрешите взять Дворянкина с его людьми?

Краснов задумался.

— С одной стороны ты прав. С другой стороны у меня есть приказ: ничего не предпринимать до прибытия смершевцев…

— Думаете, нас погладят по головке, если мы, зная местонахождение диверсантов, упустим их? — возразил Свинцов.

Начальник райотдела НКВД нервно забарабанил пальцами по крышке стола.

— Плохо, что людей у нас немного. Как назло еще эти парашютисты!.. Ладно, бери Дворянкина и дуй туда! Но смотри, если упустишь их!..

— Никуда они от нас не денутся, товарищ майор! — заверил его Свинцов. — Разрешите выполнять?

— Выполняй!

Свинцов развернулся и вышел из кабинета. Но едва он открыл дверь, как столкнулся нос к носу с Лизой. Девушка почему-то вдруг покраснела и отступила в сторону, пропуская его.

— Лиза, ты почему до сих пор здесь?

— Зашла попрощаться, — ответила она, пряча глаза.

Мысли Свинцова на данный момент были заняты предстоящей операцией, поэтому он не заметил ее смущения.

— Ладно, Лиза, до свидания. Жаль, что у меня нет времени поговорить с тобой. Вот освобожусь, тогда мы с тобой пообщаемся…

— Едешь за ним? — с тревогой в голосе поинтересовалась девушка.

— Да, — коротко ответил Свинцов.

Вдруг девушка схватила его за руку и стала просить, с мольбой заглядывая в глаза:

— Слушай, Толя, возьми меня с собой! Ну, пожалуйста! Я стрелять умею… Возьми, а?

Он вырвал руку.

— Ты с ума сошла! Мы что, по-твоему, в бирюльки играем? Езжай к себе и не лезь не в свое дело! Поняла?

Грубый тон младшего лейтенанта нисколько не обидел ее.

— Разреши поехать с тобой! Мне необходимо увидеть его, поговорить…

— Я что сказал? Нет, значит, нет! И не уговаривай меня!

Девушка закрыла лицо руками и заплакала. Свинцову стало жаль ее, и он обнял Лизу и погладил по голове.

— Ну, не плачь, не надо! Привезем Ваську сюда, и я постараюсь устроить тебе свидание с ним, хоть это и не положено.

Она отняла руки от лица, явив заплаканные глаза, чистые и голубые, как небо в ясную безоблачную погоду, и вдруг обняла его за шею и быстро поцеловала.

— Спасибо тебе, Толя! Ты — хороший! Береги себя!

Свинцов удивленно посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но махнул рукой, не найдя слов…

Машина мчалась по дороге, разгоняя фарами темноту перед собой. Лес сплошной стеной вставал по обе стороны, сливаясь где-то впереди, за гранью света, в одну сплошную черную линию.

Свинцов ехал в кабине полуторки, показывая водителю дорогу. Машина неслась на предельной скорости, подскакивая на ухабах. Ему приходилось крепко держаться, чтобы не стукнуться о потолок кабины, когда особенно сильно подбрасывало вверх.

Перед глазами стояло милое его сердцу лицо Лизы в обрамлении светло-русых волос. Он любил эти добрые глаза, курносый носик, чуть полноватые губы, ямочки на щеках, появляющиеся всякий раз, когда девушка смеялась. Так и хотелось целовать, целовать, целовать это лицо до бесконечности…

Свинцов любил Лизу давно, еще со школы. Любил преданно, не обращая внимания на других девушек, которые увивались вокруг него, когда он выходил вечером на улицу и разводил меха своей гармони. Нет, конечно, он мог пошутковать с какой-нибудь девчонкой, но несерьезно, ради поддержания веселья на гулянке. Сердце его принадлежало одной Лизе. Вот только она отдала предпочтение тихому и застенчивому Ваське Головину, лучшему его другу…

Когда арестовали отца Васьки, в сердце Свинцова зародилась надежда, что вот теперь-то Лиза отвергнет сына «врага народа» и полюбит его, но вышло все по-другому. Она оказалась единственной, кто не отвернулся от парня. А он, позволив зависти завладеть его душой, тем самым еще больше отдалился от нее. И даже когда Ваську забрали, Анатолий не смог занять его место в сердце девушки…

С тех пор прошло шесть лет. До войны Свинцов прилагал максимум усилий, чтобы завоевать любовь Лизы. От Васьки не было ни слуху, ни духу, и он надеялся, что, в конце концов, девушка забудет своего бывшего дружка. Но, несмотря на все его попытки, они оставались всего лишь хорошими знакомыми. Потом пришла война, и все это как-то разом отошло на второй план…

С первых же дней Свинцов завалил военкомат заявлениями с просьбой отправить его на фронт. Он добился своего, только вместо фронта попал на курсы НКВД. Пройдя ускоренное обучение, Анатолий был направлен в родные края.

Сначала назначение ему не понравилось. Служить в тылу, в то время как на фронте решалась судьба Родины!.. Однако скоро он понял, что здесь тоже проходит линия фронта. Фронта, который не был обозначен ни на одной из карт… Диверсанты, пытающиеся прорваться к железной дороге, многочисленные случаи порчи имущества, поджоги и просто распространение паники среди населения агентами немецкой разведки — со всем этим приходилось бороться младшему лейтенанту Свинцову. Дня не проходило без вызова, особенно в первые годы войны. Он забыл, когда нормально ел и спал, постройнел, щеки ввалились. Зачастую даже побриться было некогда. Создавалось такое впечатление, что их район является центром сосредоточения усилий немецкой разведки. Впрочем, может, так оно и было. Их район располагался в стратегически важном для обороноспособности страны месте, к тому же не так уж и далеко проходила линия фронта. Наверное, именно поэтому немцы проявляли к нему повышенный интерес… Следствием этого явилось придание отделу НКВД Н-ского района батальона для борьбы с диверсантами, а его штат был расширен. И все равно они валились с ног, пытаясь всюду успеть. И в большинстве случаев, ценой неимоверных усилий, успевали…

За три года войны Свинцову редко приходилось видеть Лизу. Она по-прежнему жила в Алексеевке, он — в райцентре. Даже когда служба забрасывала его в родную деревню, чаще всего им не удавалось встретиться. Она то работала в поле, то копала противотанковые рвы — дела находились. Но всякий раз, когда они встречались, в его душе происходил взрыв, надолго выбивавший его из колеи. Со временем боль уходила, черты девушки стирались, заслоняемые рабочими проблемами. Свинцов каждый раз надеялся, что излечится от этой бессмысленной любви, но тщетно. Образ девушки занял прочное место в его сердце! Ах, как он проклинал Ваську, находившегося неизвестно где и все время стоящего между ними!..

Вот и сейчас Свинцов заново и заново переживал свою встречу с Лизой, вспоминал, как он держал ее в своих объятиях, успокаивая. Это не были объятия любви, но его сердце бешено колотилось в тот момент. Он вспоминал вкус ее поцелуя на своих губах и готов был пристрелить Ваську, чтобы он никогда больше не стоял между ними! Свинцов прекрасно понимал, что девушка до сих пор любит Головина, пусть даже он и является немецким агентом. И от этого еще больнее становилось на душе…

Они чуть не проскочили нужное им место. Машина резко затормозила, Свинцов выскочил из кабины наружу и осмотрелся. Да, это было та самая дорога, ведущая к старой сторожке. Сколько раз они с Васькой ходили по ней! Будто вчера это было… Теперь же она практически заросла, ею почти не пользовались. То место среди местных жителей пользовалось дурной славой…

Автоматчики, выпрыгнувшие из кузова полуторки, поправляли амуницию. Изредка слышалось бряцанье оружие, но, в общем и целом, все было тихо. Машину отправили обратно в райотдел, и Свинцов, убедившись, что все в порядке, повел свою команду в лес, оставив одного автоматчика на дороге дожидаться приезда смершевцев, чтобы те в темноте не проскочили развилку.

Многие бойцы уже не первый год занимались поимкой диверсантов и знали, как следует вести себя в подобной ситуации. Они передвигались быстро, но тихо, и через некоторое время они были на месте.

На поляне перед ними стояла сторожка с выбитыми окнами. Еще сохранились остатки изгороди, баня и конюшня наполовину развалились, их крыши зияли дырами. После того, как Ваську увезли, здесь пытались жить лесники, но, в конце концов, все почему-то уезжали, пока один из новоприбывших не построился в другом месте. Поговаривали, что в сторожке живет нечисть, а по ночам в окнах горит свет, хотя никто и близко не подходил туда в это время суток. Боялись…

Свинцов не верил в эти сказки. Как-то раз он на спор провел ночь в избушке совершенно один и ничего не заметил таинственного или сверхъестественного. Конечно, ему было жутковато, но никто на него не напал, никто не буянил, не пытался испугать его. С другой стороны, лесники рассказывали о том, что с ними происходили в этой избушке какие-то ужасные и зловещие вещи. Им верили, а ему почему-то нет…

Он приказал тихо окружить дом и внимательно наблюдать, чтобы никто не смог выйти оттуда незамеченным. В том, что там кто-то ночует, Свинцов был уверен. Ему не раз приходилось во время поисков бывать в сторожке, он знал здесь каждую травинку, если выражаться образно. Судя по запертой двери избы и некоторым другим признакам, внутри находились люди…

II

Шредер проснулся резко, как от толчка. Сел и попытался проанализировать, что заставило его выйти из сна. Нет, это не было следствием того кошмара, который он только что видел. Сон о темном лесе мучил его с того самого момента, как он получил это задание, и к этому он уже успел привыкнуть. Нет, здесь было что-то другое. Это было чувство опасности, которое не раз спасало его от неминуемых, казалось, провалов. Вот и сейчас Шредер каждой клеточкой своего тела ощущал тревогу. Опасностью был пропитан каждый кубический сантиметр воздуха.

Он осторожно прощупал пространство вокруг, мысленно двигаясь от своего тела за пределы сторожки. В доме ощущалось присутствие Силы, но, к счастью, с ним был бывший хозяин избы, поэтому с этой стороны опасность исходить не могла. Она концентрировалась за стенами сторожки. Там были люди, они осторожно окружали дом, впрочем, не пересекая пространства, огороженного ветхой изгородью.

Он взял собранный им накануне гранатомет, новейшую разработку ученых Третьего рейха. Это был уникальный экземпляр, чем-то напоминавший русский автомат ППШ. Только вместо патронов в диске находилось десять маленьких гранаток, имеющих страшную разрушительную силу. В этом он имел возможность убедиться, пристреливая оружие, выбранное им в спецхранилище РСХА специально для этого задания.

Он подполз к Головину, мерно посапывающему на русской печке, и, приподнявшись, осторожно потряс его за плечо. Парень сразу же проснулся, но не стал двигаться, чтобы не выдавать возможному наблюдателю со стороны, что уже не спит. Довольно-таки опытный диверсант, Головин знал, как действовать в подобной ситуации, и только тихо поинтересовался:

— Что случилось?

— Бери автомат. У нас гости, — сказал Шредер по-русски.

Головин, не задавая лишних вопросов, взял оружие и бесшумно спустился с печи.

— Дом можно незаметно покинуть? — поинтересовался у парня немец.

— Да, — ответил тот. — Из подпола есть потайной ход, вырытый отцом еще до революции. Он должен был служить путем к отступлению, если участников сходки застукают жандармы. Вот только не могу гарантировать, что он не обвалился за то время, пока меня тут не было.

— Пошли, там разберемся.

Они быстро спустились в подпол и закрыли за собой крышку. Шредер включил фонарик и осветил пространство вокруг. Прогнившие полки, затхлый запах — все говорило о том, что здесь давно уже никто не появлялся.

Головин ощупал пол, разгреб руками мусор в одном из углов и откинул скрывающуюся под ним крышку.

— Вот, господин майор, это он и есть.

— Про этот ход знает еще кто-нибудь?

— Контрразведка точно не знает, — уверил его Головин.

— А местные?

Головин покачал головой.

— Не думаю. Я никому не говорил, а сами они не могли его найти.

— Ладно, идем! — сказал Шредер и пропустил вперед своего проводника, а затем и сам осторожно спустился по вырытым в земле ступенькам…

На их счастье, подземный ход не обвалился, хотя и пребывал в плачевном состоянии. Дышать было практически нечем, воздух был сперт и отдавал затхлостью. Вода была везде: капала с потолка, сочилась по стенам, заливала пол по колено. Его удивляло то, что в этом месте, где кругом были одни сплошные болота, этот ход до сих пор не затопило полностью.

Они брели по коридору, с трудом вытаскивая ноги из вязкой почвы, скрывающейся под слоем воды. Идти пришлось недолго, но легкие уже разрывались от нехватки кислорода, когда они, наконец, уперлись в крышку люка, ведущего наружу. Очень хотелось распахнуть его и поскорее, полной грудью, вдохнуть свежего воздуха, который так требовался организму. Но они не стали этого делать, не зная точно, что ожидает их наверху…

Шредер мысленно прощупал пространство вокруг выхода. Хотя Головин и клялся, что о подземном ходе никто не знает, что-то говорило ему о том, что этот русский не говорит ему всей правды…

Подземный ход вывел их за пределы окружения. Совсем близко, в каких-нибудь нескольких шагах от них Шредер ощутил присутствие нескольких человек, но все их внимание было сосредоточено на сторожке. Они не обращали внимания на то, что творится за их спинами, и это играло сейчас на руку беглецам.

Шредер осторожно открыл люк. Крышка с трудом поддалась его усилиям, было хорошо заметно, что этим ходом не пользовались много лет. Вопреки его опасениям, петли даже не скрипнули, так что люди наверху ничего не заметили. Они осторожно выбрались на поверхность и тихо закрыли люк. Потом приникли к земле и ужами поползли прочь от сторожки, подальше в лес…

У Головина на душе было неспокойно. Встреча с Лизой потрясла его до глубины души. За два года службы в абвере, его сердце ожесточилось. У него не было, да и не могло быть ни любимой, ни друзей. Он оборвал все связи после ареста своего отца. Но Лиза настойчиво не хотела оставить его в покое, хотя парень приложил к этому максимум усилий, понимая, что связь с ним может испортить всю ее жизнь. Он не отвечал на ее письма, но она все равно регулярно присылала их ему в лагерь. Так продолжалось до тех пор, пока он не покинул пределов зоны…

Эта встреча на дороге разбудила в его сердце что-то доброе и хорошее. Нет, это не была любовь. За долгие годы она куда-то ушла, так глубоко, что он уже сам сомневался, а была ли она вообще. Но встреча породила воспоминания. Воспоминания о том счастливом времени, когда они гуляли вместе и целовались под луной. Умом он понимал, что эта встреча ведет к провалу. Надо было доложить майору о том, что эта девушка слишком хорошо его знает, что она может привести за ними погоню. Если бы он тогда рассказал об этом Шредеру, к ним бы не подобрались контрразведчики, и им не пришлось бы сейчас ползать на брюхе! Но он почему-то промолчал…

Головин не мог винить Лизу за то, что она привела за ними погоню. Для нее он был врагом, впрочем, как и она для него. Ему не хотелось в это верить, он видел, как она смотрела на него там, на дороге. Но он уже давно усвоил одну вещь: для советского человека не могло быть любимых и родных людей среди предателей Родины. А он предал свою страну, хотя для этого у него и были веские причины. И вряд ли Лиза могла перешагнуть через это, даже несмотря на то, что их когда-то связывало…

В сторожке было тихо. Свинцов до боли в глазах вглядывался в дом, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь признаки того, что их присутствие обнаружено. Но пока все было в порядке. Его бойцы окружили сторожку так, что ни одна мышь не должна была проскочить!

К нему бесшумно подполз сержант из группы бойцов, которых он взял для блокирования немецких диверсантов.

— Товарищ младший лейтенант, мы тут девушку задержали, — доложил он шепотом. — Направлялась сюда, утверждает, что вы знаете ее, что ей надо сообщить вам что-то важное.

Свинцов развернулся и, стараясь не шуметь, пополз следом за сержантом. Он уже знал, кого увидит…

На подходах к тому месту, где они заняли свои позиции, под охраной автоматчика стояла Лиза.

— Ты?! Ты как здесь оказалась?

— Взяла Звездочку и прискакала, — спокойно ответила Лиза. — Оставила ее в лесу, а сама тихонечко пробралась сюда.

— А как же ты миновала Смирнова, которого я оставил на повороте? — поинтересовался Свинцов.

— А я свернула в лес, не доезжая до него.

Это было похоже на правду. Лиза неплохо знала эти места, как-никак они долгое время шатались здесь, когда дружили с Васькой. Но был еще один вопрос, который мучил младшего лейтенанта.

— Как ты узнала, что мы отправились сюда?

Девушка смутилась.

— Извини, Толя, я случайно услышала твой разговор с начальником райотдела.

Он кивнул, досадуя на то, что не догадался об этом раньше. Надо было понять это тогда, когда столкнулся с ней у дверей кабинета Краснова! Что вот ему теперь с нею делать?

— Ты сказала, что у тебя какое-то важное сообщение для меня? — поинтересовался у девушки Свинцов, пытаясь скрыть раздражение.

— Они здесь? — в ответ спросила Лиза.

Он оглянулся на сторожку, скрытую от них зарослями кустарника.

— Здесь.

— Будете брать?

— Не мы, смершевцы, — он пристально поглядел в ее глаза. — Что, за Ваську волнуешься?

В его голосе прозвучала плохо скрытая насмешка, но девушка не обратила на это внимания, занятая своими мыслями.

— Скажи, Толя, его могут убить?

— Могут. Они засели в доме, позиция у них, в принципе, неплохая. Наверняка они будут сопротивляться, так что все возможно…

— Я знаю, как их можно взять!

Он не поверил собственным ушам.

— Что?! Что ты сказала?

— Я сказала, что знаю, как можно их взять без лишних потерь!

Свинцов смотрел на ее лицо, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь следы усмешки. Но девушка была серьезна, она не шутила.

— Каким образом?

— Через подземный ход.

Свинцов насторожился.

— Через какой подземный ход?

— А ты разве не знаешь? — удивилась девушка. — Из подпола за изгородь, в лес, ведет подземный ход. Я думала, Вася показывал тебе…

— Если бы он показывал мне, я бы уже давно взял их! — ответил Свинцов, одновременно обдумывая то, как использовать полученную от нее информацию.

Он повернулся к сержанту, сопровождавшему его, и приказал:

— Позови лейтенанта. Пусть немедленно подойдет ко мне.

— Есть! — ответил тот и исчез за кустами…

Минут через пять к нему подошел лейтенант Дворянкин, командовавший бойцами. Этот парень был моложе Свинцова, но уже успел навоеваться на фронте, поэтому вел себя не так, как другие офицеры батальона, которые не были на передовой. Сюда он попал после ранения, но, впрочем, не считал, что здесь спокойнее, и не забрасывал начальство рапортами с просьбами об отправке на фронт, как это делали другие лейтенанты. На них Дворянкин смотрел свысока, но со Свинцовым общался на равных, потому что тот за годы службы нанюхался пороху предостаточно.

— Что случилось? — поинтересовался он.

— Есть возможность взять наших подопечных тепленькими, во время сна, — сообщил ему Свинцов.

— Каким образом?

— В подпол дома ведет подземный ход.

У Дворянкина сразу загорелись глаза, но он вовремя вспомнил об одной немаловажной детали.

— Слушай, нам ведь нужно дождаться смершевцев.

— Нужно, — согласился Свинцов. — Но у нас есть прекрасная возможность самим взять немецких агентов. Когда еще прибудут эти орлы, а рассвет не за горами! Диверсанты проснуться, и тогда тихо их не возьмешь…

— Что будем делать?

— Подбери мне несколько опытных бойцов. Они пойдут со мной.

— Хорошо.

Дворянкин исчез в темноте.

— Покажи, где начинается этот ход, — попросил Свинцов Лизу.

— Насыпь видишь? — она раздвинула ветки и показала рукой на холмик шагах в двадцати от изгороди, густо заросший травой. — Там и находится вход.

Вернулся Дворянкин с тремя автоматчиками. Свинцов показал ему на холмик и сказал:

— Я с твоими ребятами пойду туда. А ты минут через пятнадцать шумни тут. Шредер с Головиным бросятся к окнам отбивать атаку, а тут и мы вылезем и повяжем их!

— Хорошо, сделаем, — ответил лейтенант.

Свинцов поправил автомат ППШ, висевший на плече, и повернулся к бойцам, ожидавшим его команды:

— Ну, пошли!

— А мне что делать? — услышал он голос Лизы.

— А ты… — Свинцов задумался. — Отправить бы тебя обратно, да ночью шататься небезопасно… Мельниченко!

— Я! — откликнулся боец, охранявший Лизу.

— Отведешь ее к Смирнову, — Свинцов кивнул на Лизу. — Она останется там до приезда смершевцев. Смотрите, чтобы она больше не возвращалась сюда, передай Смирнову, что он отвечает за это головой!

— Есть, товарищ младший лейтенант! — ответил Мельниченко, но почему-то не спешил выполнять приказ. — Разрешите вопрос?

— Что еще? — удивился Свинцов.

— А что делать, когда смершевцы приедут?

— Пусть оставит ее с водителем. Она не должна здесь появляться…

— Есть! — ответил боец, козыряя ему, и сказал, обращаясь к девушке. — Пойдем, красавица!

Свинцов невольно поморщился от такой фамильярности, но ничего не сказал. Лиза и Мельниченко ушли, а он с бойцами пополз к тому месту, которое ему указала девушка…

Люк он отыскал не сразу. Холм так зарос травой, что даже вблизи трудно было обнаружить крышку лаза. Свинцов осторожно поднял ее, и они спустились в подземный ход.

Они шли, стараясь не шуметь. В длинном коридоре было очень темно, но огонь Свинцов не решился зажечь, чтобы не выдать раньше времени своего присутствия, если вдруг кто-нибудь из диверсантов окажется здесь. Так и брели они наощупь, утопая по колено в холодной воде, пока не уткнулись в люк.

Осторожно приподняв крышку, Свинцов прислушался. В подполе было тихо, из дома тоже не доносилось ни одного звука. Стараясь как можно меньше шуметь, группа захвата вылезла наверх и затаилась у лестницы, ведущей к выходу в сторожку. Свинцов опять прислушался, но ничего не услышал. И это настораживало. Либо эти люди вообще не спали, либо они спали, не производя никакого шума, что, в принципе было возможно, но маловероятно. Был, правда, еще и третий вариант: в доме вообще могло не быть людей. Но об этом варианте Свинцов предпочитал не думать…

Вдруг снаружи послышалась стрельбы. Это Дворянкин со своими ребятами открыл отвлекающий огонь по сторожке. Сверху не было слышно ни топота бросившихся к окнам людей, ни ответной стрельбы. И это очень не понравилось Свинцову. Он повернулся к сопровождавшим его бойцам и поинтересовался, пытаясь разглядеть во тьме их лица:

— Готовы?

— Готовы, товарищ младший лейтенант! — послышалось в ответ из темноты.

Свинцов облизнул пересохшие от волнения губы и скомандовал:

— Тогда пошли!

— Ну, что там? — с нетерпением поинтересовался Смирнов, когда Мельниченко с Лизой подошли к нему. — Я слышал стрельбу.

Смирнов и Мельниченко были закадычными друзьями. Они дружили с того самого дня, как попали в этот батальон. За три года, которые они провели здесь, друзей даже не ранило, хотя многие их товарищи выбыли за это время. Так что младший сержант Смирнов и ефрейтор Мельниченко были опытными бойцами.

— Решили брать их через подземный ход, который показала она, — Мельниченко кивнул на Лизу. — Наверное, уже взяли…

— А с ней что? — Смирнов показал глазами на девушку.

— А ее энкаведешник приказал охранять пуще глаза, чтобы не сбежала туда, к ним.

Смирнов покачал головой.

— Смотри ж ты! И чего это он так о ней печется?

— Да я так понял, что это — его знакомая, — ответил Мельниченко. — Девка настырная, обязательно хотела быть там, когда будут брать диверсантов. Вот младший лейтенант и отправил ее под конвоем от греха подальше.

— А, тогда понятно! — сказал Смирнов и вытащил из кармана кисет. — Ну, это его дело. Садись, браток, закурим.

— Это можно, — согласился Мельниченко.

Они уселись на ствол поваленной сосны, свернули самокрутки и затянулись душистым самосадом, поглядывая то на дорогу, то на девушку. А Лиза тем временем о чем-то напряженно думала. Вдруг она решительно шагнула в сторону автоматчиков и сказала:

— Товарищи бойцы, мне бы… до ветру надо.

Девушка выжидающе смотрела на них. Смирнов с Мельниченко переглянулись, потом последний махнул рукой и сказал:

— Ладно, иди. Только побыстрей.

— Я быстренько! — обрадованно ответила девушка и побежала в лес.

— Вот бабы какой народ! — заметил Смирнов, глядя ей вослед. — Надо же, приспичило в самый неподходящий момент!..

Когда девушка не появилась ни через пять, ни через десять минут, Мельниченко заволновался. А когда она не откликнулась на его зов, он бросился ее искать. Мельниченко обшарил тот участок леса, в котором она скрылась, но Лиза как в воду канула.

— Вот и верь после этого бабам! — в сердцах выругался он, возвращаясь к своему другу. — Обманула, стерва, обвела вокруг пальца!

— Не кипятись, Коля! — сказал ему Смирнов и улыбнулся. — Не мог же ты с ней идти по такому делу!

— Не мог, — согласился Мельниченко. — Только от энкаведешника мне все одно попадет! Думаю, она туда подалась…

Он нервно заходил взад-вперед, потом вдруг заявил:

— Знаешь, что?.. Побегу-ка я туда. Может, успею перехватить по дороге… А не успею, так хоть предупрежу, чтобы не удивлялись, если увидят ее…

III

Оперативная группа «Смерша» прибыла уже под утро. Возглавлял ее высокий красавец-майор, энергичный молодой мужчина лет двадцати семи. Кроме него в группе было еще трое крепких офицеров. Краснов не заметил у них никакого оружия, кроме пистолетов, но это его не удивило. Он знал, на что способны были контрразведчики…

— Майор Стрельцов, Управление военной контрразведки, — представился командир группы и показал удостоверение в красных корочках.

— Здравствуйте, майор, — сказал Краснов, пожимая ему руку. — Мы вас давно уже ждем.

Он пригласил контрразведчиков сесть на стулья. Когда все расселись, начальник райотдела НКВД доложил о том, какой информацией они располагали на данный момент. Когда он сказал о том, что Свинцов отправился блокировать диверсантов в сторожке, Стрельцов только выругался.

— Вы с ума сошли! Вас же просили ничего не предпринимать до нашего приезда!

— Да не волнуйтесь вы так, майор, — попытался успокоить его Краснов. — Свинцов — опытный оперативник, не первый год ловит диверсантов. Он не подведет.

Начальник райотдела НКВД сидел за своим столом. Стрельцов подошел к нему и наклонился так, что его лицо оказалось очень близко к лицу Краснова. Было хорошо заметно, что он очень зол.

— Вы ничего не поняли, капитан! — сказал командир группы «Смерша». — За этим Шредером уже давно идет охота! Несколько раз его уже практически брали, но всякий раз ему удавалось уходить. Он — потомственный разведчик, его отец еще во время первой мировой войны работал в разведке, сейчас служит в Управлении абвера. Один только послужной список чего стоит! Тридцать шестой — Испания, — Стрельцов начал загибать пальцы, считая. — Затем — школа разведки, один из самых блистательных выпускников. Первое задание — обеспечение взаимодействия частей вермахта и отрядов СС во время аншлюса Австрии. Служил в полку «Бранденбург-800», который подчинялся непосредственно отделу «Абвер II». Этот полк специально предназначался для диверсионных действий, а батальон, в котором тогда проходил службу Шредер, специализировался на восточном направлении. В его личном деле упоминается о почти двух десятках успешно проведенных операций. Имеет множество наград, среди которых — Рыцарский Крест, врученный ему лично Гитлером! Этот человек очень опасен, майор! Ваш Свинцов может все испортить!

— Не надо давить мне на психику! — Краснов был невозмутим. — Мы здесь тоже не лыком шиты, майор! Нам тоже постоянно приходится иметь дело с диверсантами и разнообразными немецкими агентами… Свинцов с группой бойцов лишь блокирует Шредера в сторожке, чтобы он не смог улизнуть. В противном случае вам придется гоняться за ним по всему лесу, а леса в наших краях глухие, с глубокими топями. Проводником у Шредера — сын местного лесника, знающий эти места, как свои пять пальцев!

Стрельцов покачал головой.

— Если Шредер обнаружит их присутствие, он и так улизнет от них. И не думайте, что ваши люди его удержат. Этот человек может проскользнуть в любую мало-мальски пригодную для этого щелку. И убивать умеет тоже слишком хорошо. Кстати, его напарник под стать ему. Головин сумел дослужиться до лейтенанта абвера, а это многое значит, раз немцы настолько признали его заслуги, что присвоили не арийцу по происхождению офицерское звание…

У командира группы «Смерша» были все основания для беспокойства. Контрразведка давно охотилась за Шредером, принесшим немало вреда стране. К глубокому разочарованию смершевцев он после тяжелого ранения, полученного при проведении операции против партизан, надолго отошел от дел. Шредер работал инструктором в одной из школ абвера, готовившей диверсантов, террористов и других специалистов разведывательно-диверсионного направления. Казалось, он никогда не попадет в зону досягаемости контрразведки, но несколько недель назад Шредер куда-то исчез из школы. Конечно, этот факт сам по себе мало что значил, но на всякий случай «Смерш» разослал ориентировки во все Управления НКВД, милицию и войска. Интуиция их не подвела: Шредер объявился в тылу… Теперь операция по захвату этого матерого диверсанта могла сорваться из-за поспешных действий этих энкаведешников…

— Нам нужна машина и проводник, — сказал Стрельцов Краснову. — И молите бога, капитан, чтобы ваш Свинцов не наломал там дров!

— Я в бога не верю, — огрызнулся тот.

— И правильно делаете, — ответил Стрельцов. — Теперь все зависит только от того, насколько быстро мы сумеем добраться до места…

Свинцов был страшно зол. Им не удалось взять Шредера с Головиным. Когда они ворвались в сторожку, их там уже не было. Бойцы обшарили все, даже чердак, но кроме следов пребывания диверсантов ничего не обнаружили.

Он обреченно сел на скамью у стола. Теперь придется долго шататься по лесам, чтобы поймать Шредера с Головиным. Если это им вообще удастся.

И почему Лиза не появилась раньше! Свинцов был на сто процентов уверен, что Шредер с Головиным ушли через подземный ход еще до того, как ему стало известно о его существовании. Видимо, чем-то его бойцы выдали себя…

Больше всего в сложившейся ситуации Свинцов винил себя. Не оправдал доверия, упустил врага, дал им уйти из-под самого носа! Он представил, что скажут смершевцы, узнав об этом, и от этой мысли ему стало еще хуже.

Вошел Дворянкин и сел рядом с ним, положив автомат на колени.

— Что будем делать?

Свинцов посмотрел на него долгим тяжелым взглядом.

— Дождемся утра и попробуем найти их по следам.

— А как же смершевцы?

Свинцов пожал плечами.

— Успеют добраться сюда до того, как мы уйдем, — хорошо. Не успеют — тем лучше для нас.

Дворянкин покачал головой.

— Может, лучше все-таки дождаться? И так уже много дров наломали…

Лицо Свинцова покраснело.

— Я наломал, я и исправлю.

По выражению лица лейтенанта было хорошо заметно, что он сомневается в целесообразности того, что собирался сделать Свинцов. Они не должны были ничего предпринимать до прибытия военных контрразведчиков, так считал Дворянкин. Но он ничего не сказал, только поинтересовался:

— Ты уверен, что мы сможем их разыскать? Людей-то у нас маловато…

— Уверен. Если у них есть конкретная цель (а она у них есть), ночью они не пойдут, чтобы не заплутать. Васька хорошо знает эти места и ему ведомо, как легко сбиться с дороги в ночную пору. Скорее всего, они уйдут подальше в лес и затаятся до утра. Так что, лейтенант, разрыв между нами не будет слишком большим. Утром я разыщу следы, и если мы будем двигаться достаточно быстро, то скоро сможем их настигнуть.

Дворянкин хорошо понимал, что в чем-то Свинцов прав. Наверное, это и сыграло свою роль в том, что он откинул в сторону сомнения.

— Так, до рассвета осталось немного, — сказал лейтенант, доставая из кармана трофейные часы и глядя на циферблат. — Пойду, скажу людям, чтобы пока отдыхали.

Он ушел, но в сторожку практически сразу вошел запыхавшийся Мельниченко.

— Разрешите доложить, товарищ младший лейтенант?

Увидев его, Свинцов еще больше помрачнел. Он догадывался, с чем к нему пришел этот солдат.

— Докладывай…

Мельниченко кратко рассказал о том, что произошло. После того, как он закончил, Свинцов некоторое время молчал, глядя в одну точку, потом сказал:

— Ну и черт с ней! Что мы, еще ее будем разыскивать? — он посмотрел на бойца. — Возвращайся обратно и приведи сюда Смирнова. Теперь нет необходимости держать там человека.

— Есть! — откликнулся с облегчением Мельниченко, ожидавший нагоняя от младшего лейтенанта.

Он повернулся и чуть ли не бегом выскочил из дома. Ему предстояло еще раз пройти этим путем, от сторожки и до дороги. Но на этот раз, кажется, в последний. Больше ему не придется мотаться туда-сюда из-за этой вздорной девчонки…

— Здесь дождемся рассвета, — сказал Головин, останавливаясь. — Дальше начинаются топи. Ночью туда соваться бесполезно. Как только рассветет, мы переберемся на ту сторону и отсидимся там, пока они нас будут тут искать. Потом вернемся и двинемся дальше.

Перед ними простиралось открытое пространство, в котором угадывалось болото. Оттуда тянуло сыростью и затхлостью, иногда доносились какие-то глухие звуки, словно кто-то громко вздыхал. От этого любой другой человек почувствовал бы себя неуютно, но Головину приходилось бывать ночью на болоте, и его дыхание топи не пугало. А Шредер, если что и почувствовал, не показал вида.

Они сбросили с плеч вещмешки и уселись на землю, привалившись спинами к деревьям.

— Слушай, Головин, — Шредер положил гранатомет на колени, — та девушка… Ну, с которой ты о чем-то разговаривал на дороге… Ты ведь с нею знаком?

— С чего это вы взяли, господин майор?

Шредер почувствовал его испуг и усмехнулся.

— Не отпирайся. Похоже, именно она сдала нас русским… Откуда ты ее знаешь?

Головин помолчал немного, обдумывая, что сказать.

— Мы с нею когда-то дружили.

Шредер ощутил в словах парня ностальгию.

— Ты ее любил?

— Да, наверное.

— А она тебя?

— Думаю, тоже, — неохотно ответил Головин, которому совсем не хотелось обсуждать такую сугубо личную тему с немцем.

— Скажи, Головин, почему ты служишь нам? — Шредер посмотрел на него. — Только не говори, что ты ярый и убежденный противник большевиков. Я повидал много таких, как ты. Все они говорили о своей ненависти к Советской власти, только вот на самом деле причина крылась не в убеждениях. У каждого была своя обида, за которую им очень хотелось отомстить. Одни обижались на то, что большевики отобрали состояние у родителей, сделав их нищими. Другие не вылезали из тюрем. Третьи спасали свою шкуру от смерти в наших концлагерях. Четвертых отвергали девушки, и им хотелось иметь власть над людьми. И все… Что толкнуло тебя на этот шаг?

Он почувствовал, как Головин ушел в себя еще глубже, пытаясь избежать ответа. Видимо, он своими словами попал точно в цель.

А Головину просто было неприятно вспоминать то, что постоянно грызло его душу, выматывало, изводило, не давая покоя. Но воспоминания сами собой всплывали из той глубины, куда их пытался прятать этот молчаливый и замкнутый парень…

Послышался шум подъезжающей машины. Отец выглянул в окно и стал быстро одеваться.

Через некоторое время в дверь забарабанили. Практически полностью одетый отец открыл, и в дом ворвались какие-то люди в штатском.

— Головин Иван Андреевич? Вы арестованы.

— Могу я узнать за что?

Отец был спокоен и невозмутим, словно то, что говорили эти люди, его не касалось.

— Вы обвиняетесь в антисоветской деятельности.

Может быть, они ждали, что он начнет возражать, кричать, что это — ошибка, что он ни в чем не виноват. Но отец ничего не сказал, только кивнул в ответ на эти слова.

— Могу я попрощаться с сыном?

— Можете. Только быстро.

Отец подошел к печи, на которой он спал, и тихо позвал:

— Сынок!

Он давно уже бодрствовал, прислушиваясь к разговору, поэтому быстро спустился и встал перед ним. Отец обнял его и поцеловал в лоб.

— Васька, я ухожу. Наверное, навсегда…

— Что случилось, батя?

— Случилось страшное. Меня обвиняют в антисоветской деятельности. Но, сынок, хочу, чтобы ты знал… Я никогда не был врагом Советской власти и не делал ничего против нее! То, что сейчас происходит, — поклеп на твоего отца!

— Тебе нечего бояться, батя! Они отпустят тебя, когда разберутся…

Отец покачал головой.

— Я слишком хорошо знаю, что будет дальше. Послушай меня, сынок… Тебе придется очень трудно одному, но, что бы ни случилось, всегда оставайся человеком. Слышишь?

— Ну хватит, пошли! — прикрикнул на него один из приехавших и схватил его за рукав.

Только сейчас он понял, что отца забирают туда, откуда, возможно, он никогда не вернется.

— Батя! — закричал он и прижался к нему всем телом.

Один из незваных гостей попытался оторвать его от отца, но он крепко держался за него обеими руками. С трудом мужчине удалось их разомкнуть и отшвырнуть его в сторону, как котенка. Он ударился головой о печку и потерял сознание. Последним, что он услышал, прежде чем на сознание опустилась тьма, был сильный грохот, будто на пол упало что-то тяжелое…

Когда он очнулся, в доме никого уже не было. Хлопала на ветру незапертая дверь. Он встал и осмотрелся. На полу виднелись лужицы какой-то темной жидкости, и только после более пристального рассмотрения он понял, что это — кровь. Лавка была опрокинута, стол сдвинут, черепки от разбитой посуды разлетелись по всей комнате. Видимо, отец пытался сопротивляться, если судить по царившему здесь беспорядку.

Он вышел на улицу. В свете занимающегося дня он смог рассмотреть, как от крыльца к месту, на котором стояла машина, ведут две борозды в пыли и там обрываются. Словно кто-то тащил бесчувственное тело…

Только теперь он осознал, что остался абсолютно один. У него не было матери, а сейчас забрали и отца. Горький комок подступил к горлу, глаза заволокла мутная пелена, и он заплакал, опустившись прямо в пыль…

Комсомольское собрание. Фанатичные лица комсомольцев, которые совсем недавно считали его своим товарищем, а теперь готовы были втоптать в грязь. Безжалостный вопрос секретаря ячейки:

— Головин, выслушав своих товарищей, что ты можешь теперь нам сказать?

Он обвел взглядом эти безжалостные лица и сказал:

— То же, что и говорил. Отец — не враг Советской власти! Я не отрекусь от него, как вам того хочется!

Суровый приговор последовал незамедлительно:

— Головина Василия, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения, исключить из рядов Ленинского комсомола за проявленную несознательность…

Парни били его с каким-то звериным ожесточением, норовя ударить по самым болезненным местам. Били ногами и приговаривали:

— Вот тебе, сволочь! Получай! Плохо живется тебе при Советской власти? На, получай, гад!

Он сопротивлялся, сколько мог, а потом просто закрывал руками лицо. Боль уже практически не чувствовалась, его тело превратилось в один сплошной кровоподтек, а сознание туманилось. В паре шагов от него стоял его лучший друг, Толик Свинцов. Он молча наблюдал за избиением и даже не пытался помешать, прекратить эту бойню…

— Вы ведь читали мое личное дело, — ответил Головин. — Там все написано.

— Я хотел бы услышать твое мнение по этому поводу, — сказал Шредер тоном, не терпящим возражений.

Поняв, что ему не удастся отмолчаться, Головин горько усмехнулся и ответил:

— До сентября тридцать восьмого года у меня было все: друзья, коллектив, любимая девушка, отец, будущее… Всего этого в одночасье я лишился. Отца обвинили в заговоре против Советской власти и расстреляли только за то, что он осмелился критиковать политику советского руководства и лично товарища Сталина. Ему не нравилась борьба с так называемыми «врагами народа», принявшая к тому времени ужасающие масштабы. Он не боялся говорить об этом открыто, и вот однажды приехали люди в штатском и забрали его… От меня отказались все, выгнали из комсомола. Лучший друг предал меня! Я оказался в изоляции… Потом и меня арестовали. Был скорый суд, меня осудили и отправили в лагерь на Колыму. Четыре года отпахал я там, четыре года терпел издевательства охранников и уголовников. Сколько раз мне казалось, что вот сегодня придет долгожданная смерть, а с нею — и избавление от этих мучений! Но, в отличие от многих политических заключенных, я выжил…

Когда началась война, я забросал лагерное начальство просьбами отправить меня на фронт, где я мог бы кровью смыть свою «вину». Отчаявшись, написал письмо Сталину. Каково же было мое удивление, когда летом сорок второго года меня вызвали к начальнику лагеря, и он сообщил мне, что моя просьба удовлетворена! Я был, наверное, единственным из политзаключенных, кто поехал на фронт. Правда, попал в штрафбат, но был страшно рад, что мне удалось вырваться из этого ада!..

Как оказалось, радовался я преждевременно. Вы знаете, что такое штрафбат, господин майор?.. Команда смертников! В бой нас посылали, как на убой, вооружив лишь винтовками, которые выдавали перед началом боя и сразу же забирали по его окончании. А сзади нас караулили энкаведешники, чтобы положить всех, если вздумаем отступить или откажемся подчиняться. Потому что в штрафбате все были в основном из бывших заключенных или из тех, кто совершил тяжкий проступок в армии. Даже офицеры у нас были из штрафников…

Там я сошелся с одним уголовником из «бывших», который так же, как я, имел зуб на Советскую власть. Во время одной из отчаянных, но неудачных контратак мы притворились мертвыми и, таким образом, оказались в тылу немецких войск. Потом был концлагерь, вербовщик из абвера… Я по собственной воле пошел работать в разведку, потому что ненавидел тех людей, которые сделали меня таким!..

— Впрочем, разве вам это понять, господин майор? — в глазах Головина Шредер увидел сильную ненависть. — Вам-то не приходилось испытывать ничего подобного!

Он ничего не ответил на слова своего проводника. Конечно, Головин не мог знать о том, что пришлось пережить мальчику Эриху Шредеру, прежде чем он стал тем, кем был. А если бы знал, вряд ли стал бы так говорить…

Рассказ Головина вызвал у него яркие воспоминания детства. Воспоминания о тех событиях, которые до сих пор отзывались в его душе сильной болью, терзавшей его не меньше, а, может быть, даже и больше, чем этого парня. Эти события, наверное, и повлияли на выбор того пути, которым он до сих пор шел…

Священник в черной рясе с большим православным крестом на груди, стоявший перед ним, заменил ему и отца, и мать. Этому уже немолодому мужчине он был многим обязан в жизни. Эрих очень любил отца Алексея. Любил той преданной детской любовью, какая могла быть у десятилетнего мальчишки к своему отцу. Эрих не знал родного отца, как не помнил и своей матери, умершей от тифа, когда ему было всего три года. С тех пор его воспитывал отец Алексей…

На этот раз его приемный отец был очень серьезен. На его лице не было обычной доброй улыбки, к которой привык Эрих. Казалось, отца Алексея гложет какая-то печаль.

— Послушай меня, сынок, — он помедлил немного, прежде чем продолжить, и Эрих почувствовал, что ему очень тяжело сказать то, что собирался. — Пришла пора нам расстаться.

Мальчик смотрел на него широко распахнутыми глазами, ничего не понимая. Почему расстаться? Что случилось?

— Мы с Нюрой собрали тебе кое-что в дорогу, — отец Алексей указал на котомку, лежавшую на лавке. — Там продукты, твои документы и письмо моему брату в Казань. Ты поедешь к нему.

— Не хочу! — заплакал Эрих, обнимая его и крепко прижимаясь к телу. — Я никуда не поеду от вас!

Он погладил его по голове.

— Так надо, сынок. Все, что мог, я тебе дал. Теперь мне предстоит покинуть этот грешный мир. Господь призывает меня к себе, а тебе надо жить. Помни о том, чему я тебя учил. Используй эти знания, они помогут тебе выжить в нашем жестоком мире. Только не злоупотребляй своими способностями. Помни, что рано или поздно любому человеку приходится держать ответ перед Верховным Судьей. Поступай так, чтобы потом не было больно за содеянное. Знания, которые я передал тебе, накладывают определенные обязательства. Хотя и не всему, что знал, я успел научить тебя, но и того, что имеется, хватит, чтобы творить не только Добро, но и Зло. Помни, Зло часто принимает вид конкретного человека или группы людей. И очень трудно провести ту грань, где оканчивается Добро, и начинается Зло. Вроде, кажется, делает человек добрый поступок, но его последствия могут привести к такой беде!.. Не зря ведь говорят: «Дорога в ад вымощена благими намерениями». Прежде чем сделать что-то, подумай, — а к чему это приведет?.. Впрочем, ты — мальчик умный. Думаю, ты сам со временем во всем разберешься… Мать, иди, попрощайся…

Со своим приемным отцом он больше не увиделся. Один из прихожан отвез его к брату отца Алексея в Казань. И тогда, в духоте и тесноте общего вагона, Эрих в первый раз увидел тот сон…

В их избе за столом сидели какие-то грязные, заросшие бородами, вооруженные люди. Они ели, сквернословили и пили какую-то мутную жидкость из больших бутылей. Бог и святые, казалось, осуждающе взирали с многочисленных икон на это безобразие. А люди были пьяны, вели себя вызывающе и плевали на то, что находились не у себя дома.

Отец Алексей с хмурым видом стоял в стороне, не принимая участия в трапезе. По его непроницаемому лицу нельзя было судить, что творилось у него в душе за этой маской безразличия. И Эриху было непонятно, как он может допускать такое безобразие в своем доме…

Вдруг снаружи послышались выстрелы. Те, кто сумел встать из-за стола, похватали оружие и метнулись к окнам. Зазвенело разбитое стекло, в комнату влетели какие-то округлые предметы. Рассмотреть подробнее, что это было, Эрих не успел. Что-то сильно грохнуло, послышались стоны и проклятия…

Потом он увидел, как красноармейцы выносили из избы тела и складывали их на землю. Среди них — отец Алексей и его жена Анна Николаевна. Лицо священника было спокойным и умиротворенным, словно он наконец-то обрел долгожданный покой. Они оба казались мирно спящими, если бы не кровь. И тогда он осознал, что его приемные родители были мертвы! Он видел смерть и знал, как она выглядит…

Проснулся Эрих от собственного крика. Долго еще дядя Коля, регент церковного хора, которого отец Алексей попросил отвезти мальчика, и соседи по вагону успокаивали его, совали разные гостинцы. Тогда он еще не знал, что тот сон был вещим. Он просто плакал, потому что тяжело терять родных и близких, пусть даже и во сне…

Известие о гибели отца Алексея и его жены настигло его уже в Казани. Скорбную весть принес брат священника, офицер Красной Армии Теленин Сергей Иванович, чья семья приютила Эриха на два года. Подробностей тогда никто не знал. Формулировка звучала просто: был пособником бандитов, убит при захвате банды. Но Эрих не верил в это. Он знал, что отец Алексей никогда не поддерживал бандитов…

В сорок первом он специально прибыл в село, только что занятое немецкими войсками, чтобы, наконец, выяснить у местных жителей, что же на самом деле случилось тогда. Конечно же, никто не узнал в подтянутом немецком офицере того мальчишку, который жил среди них столько лет. Эрих чувствовал удивление людей, в их глазах читался немой вопрос: «Почему этот немец интересуется событиями, до которых ему не должно быть никакого дела»?

Из местных жителей тоже мало кто знал, что же тогда произошло на самом деле. То, что они рассказывали, ему было известно и без них, а Эриху хотелось знать правду! И, в конце концов, он нашел ответ на мучавший его долгие годы вопрос. Вырисовывалась следующая картина…

Вечером того дня, когда Эриха отправили в Казань, в дом священника постучали. Открыв дверь, отец Алексей обнаружил на пороге бывшего кулака Ковригина. С ним было несколько человек — все, что осталось от его банды, преследуемой по пятам чекистами. Ковригин попросил пустить их переночевать Христа ради. Отец Алексей не мог отказать в ночлеге просящему именем Бога, хотя и знал, чем это может ему грозить, да еще в то время, когда власть смотрела на любого священника, как на потенциального врага и пережиток темного прошлого. Но в его доме всегда находили приют те, кто нуждался в ночлеге, несмотря на то, кем они были: простыми путниками или бандитами. Как истинно верующий человек, по-другому он не мог поступить.

На его несчастье все это видел один из комсомольских активистов села, который и сообщил в районный центр, что в поповском доме ночует бандит Ковригин с сообщниками. Чекисты примчались очень быстро. У них был приказ: бандитов, отличавшихся особой жестокостью, живыми не брать…

Это ему рассказал тот самый человек, который «сдал» отца Алексея чекистам. Такая преданность Советской власти не осталась без внимания: к началу войны он уже был секретарем партийной организации колхоза «Светлый путь», но почему-то не успел уйти из села, и был схвачен солдатами по указке одного из жителей, жаждавшего выслужиться перед новой властью. Этот человек тоже не узнал его, а когда Эрих сказал ему, кем является отцу Алексею, бывший активист побледнел, как полотно. Он понимал, что ждать снисхождения от этого офицера ему не приходилось.

Секретаря партийной организации повесили на сельской площади. Эрих безо всякой жалости смотрел, как на шею этого человека надели петлю, как зачитали приговор и выбили табуретку из-под ног приговоренного, как дергалось его тело… Но, странное дело, он не почувствовал удовлетворения! Казалось, непосредственный виновник смерти приемного отца наказан, и на этом можно успокоиться. Но долгожданного покоя он не обрел. Все равно чего-то не хватало.

В гордом одиночестве Эрих бродил по селу. Оно сильно изменилось, появились новые дома взамен старых халуп. Церковь большевики превратили в склад, предварительно скинув колокола и сбив лики святых со стен. Но дом отца Алексея сохранился таким, каким он его запомнил. В нем поселили многодетную семью, но сейчас они вынуждены были перебраться в сарай, так как дом облюбовал себе под жилье командир подразделения, остановившегося в селе на постой.

Когда Эрих увидел чумазые мордашки детей, с любопытством выглядывавшие на него из дверного проема сарая, их мать с натруженными руками, чей муж наверняка воевал в Красной Армии, в его сердце что-то дрогнуло. Капитан никак не хотел возвращать дом его истинным владельцем, и ему пришлось прочистить этому вояке мозги. Долго, наверное, удивлялась эта женщина, когда грубый и надменный немец вежливо попросил ее вернуться на свое прежнее место…

На следующую ночь ему приснился отец Алексей. Приемный отец укоризненно посмотрел на него и покачал головой, словно осуждая. И Эрих знал, за что. Бог учил прощать людям их прегрешения, но разве мог он простить бедняге, болтавшемуся на виселице, смерть близкого ему человека?.. Наверное, мог. Но не хотел. И дело было не только в том, что этот человек послужил причиной гибели приемных отца и матери. Он был коммунистом, а Эрих лютой ненавистью ненавидел таких людей, считая, что они несут Зло. Они отняли у него не только приемных отца и мать. В тридцать седьмом году расстреляли, как врага народа и Сергея Ивановича Теленина, занимавшего в то время крупный пост в штабе Московского округа. Комбригу припомнили все: и брата, «пособника кулаков», и общение с немецкими военными в конце двадцатых — начале тридцатых годов. В обвинительном акте значилось — шпионаж в пользу Германии. Но пострадал не только Сергей Иванович. Его семья тоже была арестована и сослана в лагеря.

Это ему рассказал родной отец, перед войной работавший помощником военного атташе Германии при посольстве в Москве. Они с Телениным в свое время довольно-таки тесно контактировали, и, прибыв в Москву с совсем не дипломатической миссией, Рудольф фон Шредер решил восстановить старые связи. Но к тому времени комбриг Теленин был давно уже мертв…

Эрих всегда интересовался тем, что происходило и происходит в Советском Союзе. Он регулярно просматривал прессу, по долгу службы беседовал с эмигрантами. То, что ему рассказывали эти люди, ужасало его. Большевизм представлялся ему этаким сосредоточием Зла, которое не имело права на жизнь. К сожалению, он начисто забыл о том, что у медали всегда две стороны. Он судил по тому, что ему рассказывали люди, которые покинули Советский Союз не из-за хорошей жизни. Тому, что узнал, он не мог противопоставить ничего хорошего, кроме мощного экономического роста в стране. Но и это Эрих считал лишь следствием существования той страшной машины управления людьми, созданной большевиками.

Первые сомнения в правильности его взглядов возникли с началом войны. До войны Эриху казалось, что едва немецкие войска войдут на территорию Советского Союза, как тоталитарный режим Сталина рухнет. Он думал, что люди с радостью начнут сдавать ненавистных им комиссаров и партийных функционеров, города и села, будут приветствовать их, как долгожданных освободителей. И так думал не он один. Однако все вышло по-другому…

Упорное, фанатичное сопротивление советского народа и поражение под Москвой заставили его задуматься. Проанализировав свои начавшие уже блекнуть под грузом времени детские впечатления от жизни среди русских, он понял, что их поход на Восток был воспринят этими людьми совсем не как освободительный, а как захватнический. Впоследствии, общаясь с военнопленными в концлагерях, до него окончательно дошло, что советский народ действительно верил в правильность того, что делал их вождь и его окружение. Это настолько поразило его, что Эрих долго не мог придти в себя от этого открытия. И тогда он понял, что эту войну Германии не выиграть.

Нет, конечно же, не все поголовно поддерживали власть большевиков. Находились и откровенные враги, надеявшиеся на штыках немецкой армии установить свой строй. Это были люди, в основном, из «бывших», а также разнообразные националисты, уголовники и просто жаждущие власти подонки, которые при Советской власти не могли реализовать себя. Но таких было очень мало по сравнению со всем населением страны, и сделать что-либо серьезное они не могли. Они могли оказать хорошую услугу, как разведчики и диверсанты. Они могли вести разлагающие умы разговоры, пытаясь раскачать устои советского общества, и даже привлечь на свою сторону немногочисленных сторонников, в основном, таких же, как они сами. Но эти люди были всего лишь ступенькой к достижению намеченной цели, и ничем более.

Эрих был реалистом и не питал иллюзий по поводу захвата Германией Советского Союза. Он хорошо помнил слова фюрера о расширении жизненного пространства на восток для арийской расы. Сам по себе он не был националистом, но идею похода против Советского Союза поддерживал полностью и безоговорочно, считая, что только они могут уничтожить сталинский режим. Правда, в отличие от многих военных и политических деятелей Третьего рейха, считал, что справиться с такой большой страной будет не так уж и легко. Советский Союз обладал огромным военным и экономическим потенциалом. Конечно, массовые чистки ослабили Красную Армию, и в первые месяцы войны могло показаться, что были правы те, кто рассчитывал покончить с русскими за летнюю кампанию. Но он-то прекрасно знал, что сделать быстро это не получится. И оказался прав…

Следующий удар по его надеждам нанесла встреча с фюрером. Вождь немецкой нации тогда вручил ему Рыцарский Крест за проведение одной успешной операции. Впервые Эрих видел Гитлера так близко от себя. И фюрер не произвел на него должного впечатления. Еще больше его удивляла реакция на Гитлера тех, кто находился в этот момент рядом. Их лица пылали фанатизмом, они громко кричали «Хайль Гитлер!» и «Зиг Хайль!». Впрочем, надо было отдать должное Гитлеру: толпу он умел заражать своей истерией. К тому же большинство немцев все еще верили ему, даже после поражений под Москвой и Сталинградом. Ох уж эта немецкая нация! Практичные, аккуратные, глубоко цивилизованные люди, они всегда верили в то, что их раса превосходит другие. Гитлер всего лишь воспользовался этим, и весьма умело…

Именно в тот момент, когда фюрер пожимал его руку, вручая награду, у него впервые возникло предчувствие, что этот человек очень плохо кончит, а вместе с ним — и вся нация. Но всю катастрофичность положения Эрих понял лишь тогда, когда после выписки попал в школу абвера. По долгу службы ему пришлось ездить в концлагеря, в которых он отбирал для школы будущих диверсантов и разведчиков из числа советских военнопленных в рамках операции «Цеппелин». До этого он воспринимал эти места, как необходимую меру, не представляя себе истинного положения вещей. Но, увидев собственными глазами, как уничтожаются те, кто не принадлежал к великой арийской расе, пообщавшись с эсэсовцами, «работавшими» в лагерях, Эрих ужаснулся. Обратив все силы на борьбу с коммунизмом, он не обращал внимания на то, что творится в его стране. Борясь с одним злом, Эрих помогал развернуться другому, более страшному и зловещему…

От этих мыслей и постоянных угрызений совести он смертельно устал. Эрих был достаточно умен, чтобы ни с кем не делиться своими размышлениями, ибо в новой Германии и у стен были уши. Ему совсем не хотелось познакомиться поближе с ведомством группенфюрера СС Мюллера. То, что все это приходилось держать в себе, ужасно выматывало нервы. И хотя он по-прежнему добросовестно выполнял свои обязанности, у него уже не было той энергии, с которой он начинал эту войну. И даже чувствуя, что в школе среди курсантов есть русский агент, Эрих не пытался его выявить, хотя и мог бы…

В последнее время он почти каждую ночь видел отца Алексея в своих снах. Священник укоризненно смотрел на него и пытался что-то сказать, но Эрих не слышал его. Видел лишь, как тот шевелит губами. Что хотел ему сказать приемный отец? Может, упрекнуть в том, что стал на службу Злу вопреки его завещанию. Может, предупредить о чем… Эрих чувствовал, что скоро наступит развязка, которая положит конец его духовным мучениям. И это было связано с заданием, которое он принял, как избавление от того кошмара, в котором ему приходилось жить последнее время. Последним заданием, потому что частое появление покойника во сне по русским верованиям предвещало скорую беду…

— Господин майор, уже рассвело, — прервал череду его воспоминаний Головин. — Нам пора двигать дальше.

— Пойдем, — с готовностью отозвался он, вставая с земли и поправляя гимнастерку.

IV

— Ну что, младший лейтенант, пора двигать? Уже рассвело.

Свинцов, погруженный в невеселые раздумья, не заметил приближения Дворянкина и вздрогнул от неожиданности. Лейтенант был прав: короткая ночь уже закончилась, солнце встало, и было достаточно светло, чтобы продолжить преследование.

— Поднимай людей, сейчас выступаем, — сказал Свинцов, вставая с пенька, на котором сидел, глядя в сторону леса. — Кого-то надо оставить здесь, чтобы дождался смершевцев и показал им, куда идти. А я пока поищу следы.

Дворянкин ушел, а он стал осматривать землю в районе выхода из подземного хода. Сначала Свинцов ничего не нашел, они сами все затоптали, когда полезли в этот ход, чтобы проникнуть в дом. Ему пришлось углубиться дальше в лес, и тут он нашел, что искал, — следы ползших по земле людей. Нашел он и то место, где они встали на ноги. Удовлетворенно кивнув, Свинцов вернулся к сторожке.

Перед домом выстроились двенадцать человек из взвода лейтенанта Дворянкина. Это было все, что имелось у них на данный момент в наличии. С болот, которыми кишела эта местность, полз плотный туман, оседая капельками влаги на одеждах.

— Товарищи бойцы! — обратился к ним Свинцов. — Фашистские диверсанты сумели уйти от нас прошлой ночью. Наша задача — последовать за ними и задержать. Вы — люди опытные, поэтому я не буду вам напоминать, как следует себя вести при поиске. Мы не должны спугнуть их… Кто остается здесь? — он повернулся к Дворянкину, стоявшему слева от него.

— Рядовой Закиев.

Один из бойцов шагнул вперед, придерживая за ремень висевший на плече автомат. Свинцов подошел к нему поближе и стал инструктировать:

— Итак, ты остаешься дожидаться прибытия смершевцев. Когда они прибудут, ты передашь им, что мы отправились вслед за немецкими агентами. Пусть ориентируются по зарубкам на деревьях, они укажут им направление поиска. Если мы настигнем их, то попытаемся задержать. Если же нет, то хотя бы определим направление их движения. К сожалению, один из них слишком хорошо знает эти леса. Если я потеряю след, мы дождемся смершевцев, и потом вместе будем искать дальше. Ясно?

— Так точно, товарищ младший лейтенант! — отозвался боец.

— Повтори.

Он повторил. Свинцов удовлетворенно кивнул и повернулся к Дворянкину.

— Отправляемся. Думаю, за ночь они не успели далеко уйти…

Закиев дождался, пока последний из его товарищей скрылся в лесу, свернул самокрутку и закурил. Жадно выкурил ее, глубоко затягиваясь, затоптал окурок и пошел в дом. Притащил из комнаты в сени стол и установил его у окна, чтобы видеть дорогу.

Он положил автомат на стол, развязал вещмешок и извлек оттуда банку американской тушенки и галеты. Достав трофейную финку из ножен на поясе, вскрыл банку, воткнул нож в столешницу и вытащил из-за голенища сапога ложку.

Поглядывая в окно, он принялся поглощать тушенку и галеты, запивая их водой из фляжки. В этих краях Закиев служил уже полгода и несколько раз участвовал в операциях по задержанию немецких агентов. И все равно по сравнению с остальными бойцами взвода лейтенанта Дворянкина он считался не очень опытным. Может, поэтому и пал на него выбор командира?..

Наконец, банка была опустошена, ложка облизана и убрана на место. После еды ему стало очень хорошо, потянуло в сон. Он расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки, ослабил ремень и посмотрел в очередной раз в окно. Посмотрел и вздрогнул. Ему показалось, что в зарослях около выхода из подземного хода мелькнуло светлое ситцевое платье. Схватив со стола автомат, он бросился к двери, чтобы посмотреть, кто это там бродит по лесу, и тут вдруг на его пути вспыхнул огонь, преградив дорогу сплошной стеной.

Закиев отшатнулся назад, заслоняя лицо рукой от нестерпимого жара. Он сразу забыл о том, куда собирался идти. Лоб покрылся холодной испариной, в сердце закрался страх. Он не мог понять, откуда здесь взялся этот огонь, и это его пугало…

Сплошная огненная стена преграждала ему путь наружу. Казалось, разбегись, проскочи с ходу пламя, и вот он — свежий воздух и спасительная прохлада! Но огонь жил какой-то своей жизнью, реагируя на каждое его движение, всякий раз бросаясь ему навстречу, едва он делал хоть малейшую попытку отступить для того, чтобы разбежаться.

Он бросился в комнату, надеясь выскочить наружу через окно, но огонь, словно живое существо, последовал за ним, треща и ревя. Закиев заскочил в помещение и быстро захлопнул за собой дверь, ведущую в сени, отрезая путь пламени хотя бы на некоторое время. Дышать стало немного легче, но все равно было очень жарко. Он метнулся к одному из оконных проемов, но тут дорогу ему опять преградил огонь, выросший, казалось, из самого пола, на пустом месте.

Вот тут ему стало по-настоящему страшно. Огонь был повсюду, наступая на него стеной со всех сторон. Он оказался в кольце пламени, и не было ни малейшей лазейки, через которую можно было проскочить. Волосы трещали от жара, лицо покраснело, одежда дымилась. Ему приходилось отступать под натиском пламени шаг за шагом. И тут он заметил услужливо распахнутый люк подпола. Не раздумывая ни секунды, Закиев прыгнул в спасительную прохладу…

Где-то наверху бушевало пламя, а здесь было тихо и спокойно. Он быстро осмотрелся, ища хоть какой-нибудь выход, и в свете сполохов огня, проникающих сверху через открытый люк, увидел крышку люка подземного хода. Он бросился к ней и попытался поднять ее, но у него ничего не вышло. Крышка словно прикипела к проему.

Для него это был единственный выход наружу и спасение от огня, в противном случае он мог попросту задохнуться от едкого дыма, проникавшего через щели над головой. Закиев упал на колени, вытащил из ножен финку, вставил ее между крышкой и проемом и попытался с ее помощью вскрыть вход. Лезвие из хваленой немецкой стали не выдержало его напора и сломалось, оставшись торчать в щели. Он отбросил бесполезную рукоятку и принялся царапать крышку, сдирая в кровь пальцы, ломая ногти. Но все его попытки были тщетны…

Вдруг он почувствовал, что его колени стали погружаться во что-то мягкое. Закиев вскочил на ноги и сразу же увяз по щиколотки в земле, почему-то ставшей мягкой и сыпучей, как песок. Он попытался выбраться, но у него ничего не получилось. Словно под его ногами была не земля, а трясина…

Он продолжал погружаться все глубже и глубже. Подобное ему уже приходилось испытывать, когда однажды в Средней Азии он попал в зыбучие пески. Но там с ним были товарищи, которые помогли ему выбраться. Здесь же не было никого…

Закиев сразу же распластался по земле, пытаясь остановить погружение. Но, казалось, кто-то тянул его за ноги. Пальцы скользили по утрамбованному полу, тщетно пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. Он попытался дотянуться до автомата, который положил рядом с собой, когда пытался открыть крышку люка. Ему чуть-чуть не хватило, — пальцы кончиками коснулись ложа, но в это время последовал новый рывок, оттащивший его на несколько сантиметров от заветной цели. Поняв, что ему самостоятельно не выбраться, Закиев заорал во всю силу своих легких:

— Помогите! Кто-нибудь!..

Лиза проспала и не видела, как Свинцов со своими бойцами покинул сторожку. Она довольно-таки быстро добралась сюда, но выйти не решилась, помня, что ей говорил Толя в прошлый раз. Совершенно справедливо она рассудила, что стоит ей опять появиться, как он сразу же отправит ее от себя, и на этот раз ей уже, наверное, не удастся убежать от своего конвоира. А ей очень хотелось увидеть Ваську Головина…

Странно, но она до сих пор тянулась к нему, хотя прошло уже почти шесть лет с того дня, когда она видела его в последний раз. Тихий и незаметный среди своих сверстников, в лесу он преображался самым неожиданным образом. Сын лесника чувствовал себя здесь дома. Он знал столько разных вещей о лесе и его обитателях! Даже его отец признавал, что сын превосходит его во всем, что касалось этой темы.

Впрочем, это было неудивительно. Васька вырос в лесу. Его мать умерла, когда он был совсем маленьким. Воспитывал мальчика отец, которому некогда было особо следить за ним. Единственным его другом был лес. Васька любил его, и он отвечал ему тем же.

С этим тихим мальчиком Лизе было легко и очень интересно. Они бывали в укромных и красивых уголках леса, где редко ступала нога человека. Васька обладал богатой фантазией и всегда выдумывал всяческие интересные игры. Но они были разного пола, и такие отношения рано или поздно переходят на качественно другую ступень. Так случилось и у них. Их подростковая дружба незаметно переросла в первую любовь…

Они были счастливы. Их счастье не могли омрачить те драки, в которых приходилось участвовать Ваське из-за нее. Она была очень красивой девушкой, на которую заглядывались многие парни. Среди ее многочисленных поклонников был и Санька Рябой, у которого имелись свои взгляды на их взаимоотношения. Он был на год старше и имел компанию сверстников, готовых по его знаку избить любого. На этот раз таковым оказался Васька Головин. И все потому, что Рябой положил на нее глаз.

Сначала Головину было предложено просто не подходить к девушке. Тот не понял, и тогда компания Рябого начала охоту на паренька. Несколько раз его ловили по дороге домой, в лесную сторожку, до которой от школы было часа два хода. В первый раз их спугнули, во второй он был со своим лучшим другом Толиком Свинцовым, и им вдвоем удалось отбиться. Но в третий раз парень был один…

Домой Васька еле добрался и отлеживался несколько дней. Отцу он так и не рассказал, кто его бил. И с нею гулять не перестал… Она не знала, что случилось потом, но Рябой вдруг отстал от них. И вообще, старался обходить стороной. А Васька, несмотря на все ее расспросы, так и не сознался, как это ему удалось…

Второй проблемой в их взаимоотношениях стал Толик. Они с Васькой дружили чуть ли не с первого класса, и поначалу Свинцов встретил ее появление в их компании в штыки. Но потом смирился с неизбежным, и постепенно их отношения стали более дружескими. Так продолжалось до тех пор, пока она не перешла тот рубеж, когда девочка перестает быть девочкой и превращается в девушку, способную вскружить голову молодому пареньку.

С некоторых пор она стала ловить на себе его взгляды. Всякий раз, когда ему приходилось прикасаться к ней, он краснел и отводил глаза. Она чувствовала, что парень влюблен в нее, хотя тот ни словом, ни жестом ни разу не выдал того, что творилось в его душе. Рано или поздно им пришлось бы объясниться, но…

Сын «врага народа»… Комсомольское собрание, на котором она, как могла, защищала Ваську, за одну ночь повзрослевшего на несколько лет… Потом было избиение парня, возглавляемое Рябым, в котором на этот раз участвовали не только его дружки. Она помогла Ваське добраться до дома, смыла кровь с его лица и уложила в постель.

Дома, узнав о том, что она вступилась за сына «врага народа», устроили ей грандиозный скандал. Отец запер ее и не выпускал на улицу несколько дней. А когда ей, в конце концов, удалось убежать, Васьки в сторожке уже не было…

Толик сказал ей, что его увезли в город. Парень явно напрашивался на место своего бывшего друга. Ей же просто необходимо было чье-нибудь общество. Толик хорошо знал Ваську, с ним можно было поговорить о ее беде. И парень согласился на такое положение, надеясь на большее в дальнейшем. Но он так и не стал для нее больше, чем другом…

Она так и не нашла того, кто смог бы заменить ей Ваську. Пробовала встречаться с другими парнями, но все время чего-то не хватало. Так и осталась одна. Подруги подшучивали над ней и пытались сватать, но она лишь отмахивалась от их предложений. Все ждала своего Ваську…

С большим трудом тогда, через своего дядю, ей удалось узнать, куда отправили Головина. Дядя, высокий чин в Управлении НКВД, предупреждал ее, чтобы она не контактировала с этим человеком, но она его не послушала. Несколько раз писала Ваське, но он не ответил ни на одно из ее писем. А последнее два года назад вернулось с пометкой «Адресат выбыл». С тех пор она ничего не знала о его судьбе…

Увидев парня днем на дороге, Лиза пыталась поговорить с ним, но Головин сделал вид, что она ошиблась. Для нее это было ударом. Васька обидел ее, и она хотела поделиться своими чувствами с кем-нибудь. И тут она вспомнила о Свинцове, который работал в райотделе НКВД.

Лишь оказавшись в кабинете у Краснова, Лиза поняла, что ошиблась. Свинцов поступил так, как велел ему служебный долг, даже толком не выслушав ее. Она прекрасно понимала, что Ваське может грозить при захвате. Вряд ли он сдастся добровольно…

Именно поэтому Лизе хотелось любыми средствами сделать так, чтобы все обошлось без стрельбы. Если бы она имела возможность поговорить с ним до того, как его будут брать, она сумела бы уговорить его сдаться! Тогда оставалась надежда, что Васька останется живым и сможет рассчитывать на снисхождение. О том, что с ним находится немецкий офицер, у которого свои взгляды на это, она не думала…

Незаметно для себя девушка, лежавшая в зарослях кустарника и наблюдавшая за сторожкой, уснула. А когда проснулась, солдат уже не было. Рассудив, что, скорее всего, они двинулись по следам Васьки и его спутника, Лиза тоже стала искать следы.

Еще ночью она поняла, что Головину удалось бежать через подземный ход. Оттуда она и начала свои поиски и почти сразу же наткнулась на свежие зарубки, оставленные Свинцовым для смершевцев. И тут вдруг случилось то, что заставило ее поторопиться.

Зарубки на деревьях стали стремительно затягиваться. Словно кто-то невидимый бежал впереди нее и старательно стирал их. Несколько секунд Лиза стояла в замешательстве, удивленная и напуганная происходящим. Опомнившись, она поспешила вслед за исчезающими метками. Но как бы девушка не торопилась, все равно чувствовала, что не успевает. Невидимая сила уничтожала зарубки быстрее, чем она бежала. Впрочем, ей уже и не требовались эти знаки. Девушка и так поняла, куда они вели…

Свинцов вел людей уверенно. Сначала он ориентировался по следам, но очень скоро понял, куда движется Головин. Поэтому шли они быстро, не задерживаясь на поиски новых следов, и часа через два Свинцов вывел свой отряд к болоту. В этом месте обрывались и следы.

— Значит, так, — сказал он, поворачиваясь к Дворянкину, — думается мне, двинулись они к «гиблому месту». Наверное, надеются там спрятаться, отсидеться. В каком-то роде расчет у них верный: к «гиблому месту» через топи ведет только одна дорога. Головин думает, что среди нас нет человека, который ее знает, а лезть туда без проводника, — значит, наверняка погибнуть в болоте. Одного только он не учел… Я тоже знаю эту дорогу!

— Значит, пойдем туда? — лейтенант кивнул в сторону болота.

— Пойдем, — подтвердил Свинцов.

— А как быть со смершевцами? Они ведь тоже, в конце концов, придут сюда.

Но и на это у Свинцова уже был готов ответ.

— Оставим здесь человека. Я нарисую схему и объясню, как перебраться через болото.

— Зиновьев, ко мне! — приказал Дворянкин и повернулся к Свинцову. — Разбрасываемся людьми, младший лейтенант!

— У нас нет другого выхода, — ответил тот.

Подошел молодой солдат и остановился рядом с ними, ожидая распоряжений.

— Вот человек, который останется здесь, — сказал лейтенант.

— Хорошо, — Свинцов достал из планшета карандаш и бумагу и принялся рисовать. — Смотри внимательно, Зиновьев. Отсюда надо держать вон на тот островок, — он указал рукой направление. — Видишь, там растут две низкие, корявые сосенки? А между ними, чуть подальше, стоит сухая березка. Идти надо так, чтобы она всегда была видна точно посредине сосенок. Учти, собьешься, шагнешь вправо или влево, — и все! Не выберешься! Топь здесь гиблая, бездонная… Дальше путь надо держать на скалистый островок. Там мы, в свое время, с Васькой Головиным меточку оставили — нарисованные белой краской череп с костями. — Он улыбнулся, вспомнив, какими они были в детстве фантазерами. — В свое время начитались книжек про пиратов, вот и… — Его лицо опять стало серьезным. — Оттуда прямая дорога к «гиблому месту». Ориентир — камень. На нем тоже есть метка краской. Впрочем, надеюсь, это не понадобится. Думаю, к тому времени мы уже вернемся.

Тем временем помкомвзвода старшина Васнецов, достав топорик, с которым никогда не расставался, вырубил в сухостое для всех добрые слеги и закурил, присев у вещмешков. Этот немолодой солдат был самым опытным из всех бойцов не только во взводе Дворянкина, но и во всем батальоне. Он воевал еще в финскую компанию в Карелии. С началом войны его направили в истребительный батальон, а поскольку народ в подразделении был по большей части неопытный, включая командиров, Васнецов стал незаменимым специалистом. Многие были обязаны ему жизнью, в том числе и сам Свинцов.

Солдаты молча курили: кто знает, когда придется еще перекурить. Сам Свинцов табаком не баловался, но терпеливо ждал, понимая, что людям надо настроиться, прежде чем соваться в это болото. Но через десять минут он встал и скомандовал:

— Кончай перекур! Все ко мне!

Солдаты встали. Те, кто не успел докурить, торопливо затаптывали окурки. Закинув вещмешки за спины и прихватив оружие, они собрались около младшего лейтенанта, ожидая дальнейших указаний.

— Я пойду первым, Васнецов — замыкающим. При передвижении по болоту соблюдать особую осторожность, справа и слева от тропы — трясина. Вопросы есть?

— Глубоко там? — поинтересовался Дворянкин.

— На тропе трясина будет по пояс, иногда чуть поглубже. А вот там, где тропы нет, дна ногами не достать. Так что имейте это в виду, — Свинцов напоследок оглядел своих людей еще раз и сказал. — Все. Пошли.

Он шагнул в болото и сразу погрузился по колени, только трясина чавкнула. Побрел, раскачиваясь, как на пружинном матрасе, не оглядываясь назад. Он знал, что старшина проконтролирует людей…

Оставшись один, Зиновьев долго следил за своими товарищами, бредущими по болоту в затылок друг другу. Но вот последний из них выбрался на островок и скрылся в зарослях. Зиновьев сел на сухой ствол поваленной березы и стал отмахиваться сломанной веткой от надоедливых комаров. Эти насекомые так и норовили залезть в нос, уши, облепляли все незакрытые одеждой места. Не спасал даже дым от самокрутки, которую он закурил, надеясь, что кровососы будут меньше допекать его. Их становилось все больше и больше, скоро они уже кружились вокруг него сплошной тучей. Тогда он встал на ноги и прошелся. Комары не отставали. Им начала овладевать паника…

Количество насекомых возрастало с каждой секундой. Они были везде, как-то умудряясь заползать даже под гимнастерку. И тут, словно получив откуда-то неслышимый приказ, комары набросились на человека, облепив его со всех сторон. Зиновьев закричал и замолотил по себе руками, пытаясь сбить насекомых. Сам того не замечая, он приближался к краю топи, пока не полетел в вязкие объятия болота.

Комары сразу куда-то пропали. Опоры не было. Ноги медленно, ужасно медленно тащило вниз, руки без толку гребли топь, и Зиновьев, задыхаясь, извивался в жидком месиве.

— На помощь!.. Кто-нибудь!.. Помогите!..

Этот крик долго звенел над болотом. Зиновьев видел вершины сосен и прекрасное синее небо. Хрипел, выплевывая грязь, и тянулся, тянулся вверх, еще до конца не осознавая, что это — конец!..

V

Когда оперативно-розыскная группа «Смерша» подъехала к повороту на лесную дорогу, которая вела к заброшенной сторожке, там их уже поджидал Краснов, успевший на своей «эмке» съездить за проводником в Алексеевку. Проводник, которого привез Краснов, оказался крепким стариком лет семидесяти с берданкой за спиной. Стрельцов попытался выяснить, как его имя и отчество, но проводник строго сказал, что он привык, чтобы его звали Пафнутьичем. Пришлось контрразведчикам смириться с этим…

Они оставили машины на шоссе и пешком отправились к сторожке, ведомые Пафнутьичем. Худшие опасения Стрельцова оправдались. У сторожки никого не было. В самом доме, по всей видимости, тоже, если судить по широко распахнутой двери. Стрельцов повернулся к своим людям и приказал:

— Раков осмотрит сторожку, остальные ищут вокруг…

Младший лейтенант, который по возрасту был едва ли моложе остальных членов оперативно-розыскной группы «Смерша», проскользнул в дом, остальные разбрелись вокруг в поисках следов. Последних было хоть отбавляй. Вся земля была истоптана солдатскими сапогами, тут и там валялись окурки самокруток. Среди этих следов было практически невозможно отыскать следы диверсантов, и Стрельцов почувствовал злость на этого энкаведешника, который сорвал их планы. Мало того, что он упустил Шредера с Головиным, так еще и ушел в неизвестном направлении, не оставив человека, чтобы предупредить, куда он подался и где его теперь искать.

К нему подошел невысокий плотненький капитан и доложил:

— Товарищ майор, нашли следы, ведущие в лес. Энкаведешник увел своих людей туда, предположительно за Шредером и Головиным.

Стрельцов недобро посмотрел на Краснова и сказал:

— Ну что, капитан, упустил-таки твой Свинцов диверсантов?

— Свинцов — опытный офицер, на его счету не одно задержание! — обиделся за своего подчиненного начальник райотдела НКВД.

Стрельцов покачал головой.

— Это ничего не значит в данном случае. Вы не знаете Шредера, майор! Он один может перебить весь ваш взвод! Неужели вы думаете, что стали бы присылать нас, если бы вы могли справиться с ним своими силами?

Краснов промолчал. Ему нечего было возразить, тем более что он чувствовал, что этим дело может не ограничиться. Капитан слишком хорошо знал характер своего подчиненного…

— Ваш Свинцов нарушил приказ дважды. Первый раз — когда отправился сюда, второй — когда, упустив Шредера, решил преследовать его. Одно хорошо — по крайней мере, нам не надо ползать по лесу в поисках следов. Надо признать, что ваш Свинцов в этом нам помог. Теперь главное — не дать ему натворить новых глупостей. Будем надеяться, что мы догоним их до того, как они столкнуться со Шредером. Только бы не упустить его потом!

— В конце концов, не все так страшно, — заметил Краснов. — Мы предупредили охрану железной дороги и других военных объектов, разослали ориентировки. Так что…

— Боюсь, майор, не все так просто, как кажется, — возразил контрразведчик. — Шредер уже давно не выполняет обычных диверсионных заданий. Так что вряд ли его интересует ваша железная дорога или какие-нибудь другие военные объекты. Нет, он прибыл сюда с какой-то другой миссией. А что его интересует, мне пока непонятно…

Он повернулся к капитану.

— Ну, пошли, покажешь, что вы там нашли.

Следов было много, они довольно-таки хорошо прослеживались на земле. Это действительно в какой-то мере облегчало им задачу. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы этот Свинцов дождался их, а не занимался бы самодеятельностью. В сложившейся ситуации Стрельцов не мог гарантировать успех операции…

Он повернулся к капитану и сказал:

— Собирай наших, пойдем за ними.

Но тут к нему подошел проводник.

— Пойдем, майор, я тебе покажу кой чего…

Стрельцову не очень-то хотелось тратить время, когда все и так было ясно. Но, тем не менее, он решил посмотреть, что обнаружил опытный следопыт.

Пафнутьич привел его к невысокому холмику неподалеку от ограды и сказал, кивнув на него:

— Это — ход из сторожки. Мыслю я, Васька Головин с вашим немцем ушли им в лес, обведя вокруг пальца Тольку Свинцова.

Только теперь Стрельцов заметил крышку лаза, спрятавшуюся в траве. Он подошел к ней, опустился на колени и внимательно обследовал. Убедившись, что крышка не заминирована, майор осторожно открыл ее и заглянул в подземный ход.

Вниз вели несколько ступенек, вырытых в земле. В проникающем снаружи свете Стрельцов заметил, что пол хода залит водой. Оттуда тянуло холодом и сыростью…

— Товарищ майор! — услышал он позади себя голос Ракова и, встав на ноги, повернулся к нему.

Младший лейтенант, которого он отправил обследовать сторожку, протянул ему сломанную немецкую финку и автомат ППШ.

— Это я нашел в подполе возле люка подземного хода. У меня создалось впечатление, что кто-то упорно пытался открыть крышку, но у него так ничего и не получилось. И еще… В доме сильный запах гари, а следов костра или пожара я нигде не обнаружил.

Стрельцов задумался.

— Пойдем-ка, посмотрим, — сказал после некоторой паузы он…

Раков привел его в подпол и показал место, где он нашел финку и автомат. Стрельцов внимательно осмотрел пол, ковырнул почему-то рыхловатую в этом месте землю пальцами и сказал, обращаясь к младшему лейтенанту:

— Дима, принеси-ка мне лопату…

Когда Раков принес ему саперную лопатку, он принялся копать. Долго рыть не пришлось. Через некоторое время, сняв верхний слой земли, он обнаружил запрокинутое вверх лицо мертвого солдата. Краснов, когда его позвали опознать труп, сказал:

— Это Закиев из тех бойцов, что отправились вместе со Свинцовым. Но как он тут оказался? Кто это сделал?

— Не знаю, — ответил хмурый Стрельцов. — Давайте-ка откопаем его. Может, тогда удастся выяснить, что с ним произошло…

Они откопали уже плечи, но вдруг тело стало быстро погружаться, словно под воду. Стрельцов с Красновым попытались удержать его, к ним присоединился Раков, но что-то так сильно рвануло тело, что в их руках остался только кусок гимнастерки, а сам труп ушел под землю. Стрельцов лег на живот около ямы и принялся быстро копать. Несколько раз копнув податливую землю, майор понял, что там никого не было.

Он резко встал на ноги и отдал лопату Ракову.

— Ладно, некогда решать эту задачку. Только время теряем…

И поспешил подняться по лесенке наверх. Остальные последовали за ним, не желая задерживаться в этом месте ни на секунду. И не в отсутствии времени на то, чтобы разгадать эту загадку, было тут дело. На самом деле всем им, в том числе и майору Стрельцову, было жутко. Им было неясно, как мог этот человек оказаться под землей, и почему, когда они принялись откапывать его, он ушел еще глубже. И еще они помнили тот рывок, вырвавший Закиева из их рук. Словно там, под землей, было нечто живое, утащившее солдата…

Наконец-то они выбрались на твердую землю. Некоторое время отдыхали, восстанавливая силы, растраченные в сражении с болотом. Потом намотали на ноги сухие портянки, надели сапоги и осмотрелись.

Метрах в двадцати сплошной стеной вставал лес. Там, по словам Головина, и начиналась та таинственная зона, о которой он рассказывал немцу. Шредер сразу же узнал это место. Сколько раз во сне он видел этот лес, и вот, наконец, он здесь!

Шредер сосредоточился и попытался прощупать зону. Ничего странного для обычного человека там вроде бы не было, но он вдруг почувствовал какой-то неподотчетный страх. Темным было это место, темная, зловещая аура витала над ним. У него опять появилось предчувствие, что он оттуда не вернется…

— Они уже близко, идут сюда, — сообщил он Головину. — Нам пора идти.

— Как это — идут сюда? — удивился парень. — Никто же не знает!..

— Значит, кто-то все-таки знает, — заметил Шредер. — Так что придется нам с тобой забраться поглубже в это место.

Головин задумчиво посмотрел сначала на лес, потом на немца.

— Жутковато что-то, господин майор.

— Зловещее место, — согласился тот с ним. — Ты там бывал когда-нибудь?

— Бывал, но далеко не заходил. Говорят, оттуда еще никто не возвращался.

— А что, там еще кто-то был? Ты ведь говорил, что об этом пути никто не знает!

Головин пожал плечами.

— Легенды говорят, что изредка кто-нибудь находит этот путь и уходит по нему в «гиблое место», чтобы никогда не вернуться…

— Но ты-то вернулся! — возразил Шредер.

Головин как-то странно посмотрел на него и сказал:

— А я и не пытался пробраться в эту зону. Я был мальчишкой и всего лишь играл здесь…

— Хорошенькое местечко ты выбрал для игр! — усмехнулся Шредер и поинтересовался. — Давно эта зона здесь объявилась?

— Наверное, она была всегда. По крайней мере, о времени ее появления легенды ничего не говорят, — ответил Головин.

Они постояли некоторое время, вглядываясь в темноту стоявшего перед ними притихшего леса, потом Шредер решительно заявил:

— Пошли, мы здесь ничего не выстоим. Может, удастся оторваться от преследователей.

Когда Лиза вышла к болоту, солнце стояло уже высоко. Она знала, куда двигались преследуемые и погоня — к «гиблому месту». Здесь просто некуда больше было идти.

До того, как отца Васьки арестовали, они втроем частенько перебирались на ту сторону через топь. В само «гиблое место» не забирались, но в его окрестностях было всегда много сочных ягод и большущих грибов. Конечно, если бы родители знали, где они пропадают, не избежать бы им хорошей взбучки. Но, к счастью, никто не догадывался, где проводила время их троица. Хотя, возможно, отец Васьки подозревал. Уж он-то, будучи лесником, должен был знать, что в округе нигде не растут такие большие и нечервивые грибы…

Пошарив в заветном месте, Лиза нашла три сгнившие слеги. Впрочем, чего можно было ожидать? Последний раз они были здесь за несколько дней до тех злополучных событий…

Она заметила в сухостое свежие следы вырубки. Конечно, те, кто прошел здесь до нее, могли сделать себе хорошие слеги. У нее же не было даже ножа… Однако девушка нисколько не расстроилась. Здесь достаточно было бурелома, и, за неимением лучшего, Лиза выбрала из него для себя подходящую жердь. Мысленно пожелав себе удачи, она решительно шагнула в трясину…

Сырой, стоялый воздух висел над болотом. Настойчивые комары тучами вились над разгоряченными телами. Пахло прелой травой, гниющими водорослями и еще чем-то непонятным. Люди с трудом вытягивали сапоги из трясины, всей тяжестью налегая на шесты. Каждый шаг давался с неимоверным напряжением, поэтому продвижение шло довольно-таки медленно. Утешало одно: те, кого они преследовали, находились не в лучшем состоянии.

Первую треть пути, до островка, прошли без особых затруднений. На последних метрах было, правда, поглубже. Ноги уже не вытягивались, приходилось телом раздвигать дрыгву.

Свинцов шел впереди, не оглядываясь, слыша позади лишь тяжелое сопение людей. Но вот он выбрался к острову. Здесь уже можно было стоять, не опасаясь, что ноги затянет, и Свинцов остановился, пропуская людей.

— Ну как, старшина? — поинтересовался он у Васнецова, бредущего последним.

— Полный порядок, товарищ младший лейтенант, — откликнулся тот. — Пока все идет нормально.

Мокрые, облепленные грязью, тяжело дышащие солдаты выходили на остров и валились на приветливую травку. Последними из болота выбрались Свинцов со старшиной и плюхнулись на землю.

— Все, здесь отдыхаем. Дальше будет труднее.

Он оглядел свою команду. Солдаты, устроившись на траве, курили. Их было десять человек, ударная группа взвода лейтенанта Дворянкина. Пятеро рядовых — снайпер Петров и автоматчики Глухих, Краснов, Рябинов и Мошнов — были совсем молоденькими ребятами, но уже успевшими понюхать пороху. Ефрейтор Мельниченко и младший сержант Смирнов, самые опытные бойцы группы, если не считать старшины, как всегда держались рядом, потягивая одну самокрутку на двоих. Пару затяжек делал один, потом передавал другому.

Рядом с ними курил трубку сержант Железнов, подчеркивая свою принадлежность к славной когорте моряков. Было, правда, непонятно, как он умудрился попасть в этот батальон, а не на военный корабль или в морскую пехоту. Сам же Железнов всегда ходил в тельняшке и был горазд на всякие морские байки. И хотя он уверял, что это — чистая правда, большинство этих историй вряд ли имели под собой реальную основу и, скорее всего, выдумывались им самим.

Чуть поодаль любовно поглаживал свой РПД младший сержант Бельский. Этот был помешан на оружии: постоянно собирал, разбирал, чистил свой пулемет. «Дягтерев» был для него всем: и другом, и родными. У Бельского никого не осталось, все погибли под немецкими бомбами в первые дни войны.

Далее расположились старшина Васнецов, лейтенант Дворянкин и сам Свинцов.

— Это еще что! — сказал Железнов, попыхивая трубкой. — Вот мы в сорок втором весной по болотам наступали! По уши в грязи, холодища, под немецкими пулями и минами!.. Вот это было весело! Нас, как рыбу, глушили бомбами и снарядами, приходилось выгрызать у немцев каждую пядь земли. Вот так-то…

— Слушай, Железнов, а как же твоя морская душа оказалась на суше? — поинтересовался Дворянкин. — Почему ты не на флоте?

— Так я ж, товарищ лейтенант, и был там! Но вот ведь как бывает в жизни: угораздило меня во время срочной службы шпиона поймать!

— Во заливает! Брешешь ведь! — послышались голоса.

— Ей богу, не вру! — Обиделся Железнов. — Я проходил службу на Тихоокеанском мотористом. И вот однажды дали мне увольнительную. Принарядился я, как полагается, по такому случаю, сошел на берег и поспешил к своей разлюбезной Екатерине Андреевне. И надо же мне было наткнуться на этого малого!.. Решил я, братцы срезать путь и пошел не там, где все нормальные люди ходят, а через причал, загроможденный грузом. Смотрю, среди ящиков прячется какой-то азиат и что-то высматривает на нашей эскадре. Ну, я и поинтересовался, что это он тут делает, а он как заверещит, да как даст мне ногой в ухо! В голове все поплыло, а он меня еще раз ногой так двинул, что я отлетел в сторону и ударился об один из ящиков. Разозлился я не на шутку и приложил его. Правда, несильно… Так, чуточек, вполсилы… Смотрю, обмяк мой азиат. Послушал, — вроде, дышит. Взвалил я его на себя и отнес, куда следует. Оказалось, японский шпион был.

В то, что Железнов мог уложить любого своими пудовыми кулачищами, верилось охотно. Вызывал сомнение сам факт существования шпиона, который мог беспрепятственно крутиться в районе расположения военных кораблей. Но это нисколько не смущало Железнова, продолжавшего свой рассказ, хотя товарищи и посмеивались над ним, отпуская по ходу повествования соленые шуточки.

— А как же твоя зазноба? Так и не дождалась тебя тогда?

— Дождалась. Пришлось, конечно, разъяснять ей, что к чему…

— Разъяснил? И она тебе поверила?

— Конечно, поверила! — усмехнулся Железнов. — А куда ей было деваться?

— Однако она у тебя того… доверчивая. Я бы, наверное, тоже поверил. Только бы глянул на твои кулачищи и сразу же поверил бы! — заметил Бельский.

— Не, мужики, я ее никогда пальцем даже не трогал! — возразил Железнов.

— И не учил никогда уму-разуму?!

— Говорю же, не трогал! Да и не было, честно говоря, поводов.

— Даже когда в плаванье ходил?

— Даже тогда.

Свинцов слушал своих бойцов с улыбкой на губах. Его радовал сам факт того, что у них было хорошее настроение. А вот у него на душе было тревожно. Он не знал, что ожидало их в «гиблом месте»…

— Потом, вернувшись со службы, пошел работать в торговый флот. Поплавал по миру, избороздил практически все моря и океаны, — продолжал тем временем Железнов.

— Так уж и все?

— Я и говорю — практически! У берегов Антарктиды не был, а так — везде…

— А как же твоя разлюбезная Екатерина Андреевна?

— Так я увез ее с собой, на Балтику. Жили мы душа в душу, а тут — война! Пошел я в военкомат, отправили меня на Балтийский флот на торпедные катера мотористом. И все бы ничего, но потопили наш катер в одном из рейдов. Оказался я безлошадным, а тут из таких, как я, формировали морскую пехоту для обороны Ленинграда. Так ваш покорный слуга оказался на суше…

— А сюда-то ты как попал?

Железнов усмехнулся.

— А вот тут-то и сыграла свою роль история с поимкой этого шпиона. Шандарахнуло меня хорошо в одном из боев, вывезли меня на Большую Землю, и пришлось мне долго валяться в госпитале. Потом была комиссия, меня признали годным к службе, и тогда встал вопрос: куда меня отправить? Я-то рассчитывал, как минимум, попасть обратно в морскую пехоту, но не тут-то было! На мое несчастье, попался на моем пути товарищ, которому я сдавал того япошку. Чином он теперь был, конечно, повыше, чем тогда, но меня, гад, вспомнил. «Кадрами разбрасываться нельзя!» — говорит. И направляет меня сюда. Так я и оказался здесь…

Он выбил трубку и сунул ее в карман.

— Значит, подкузьмил тебе твой приятель? — посмеиваясь, поинтересовался Дворянкин.

— Подкузьмил, — согласился Железнов. — Только я так думаю, товарищ лейтенант… Здесь мы тоже очень важное дело делаем. Только если бы предложили на фронт, я сейчас же, не раздумывая, согласился бы!

Свинцов взглянул на часы. Пора было идти дальше. Бойцы после перехода по болоту уже немного передохнули, а после рассказа Железнова еще и повеселели. Он встал и скомандовал:

— А ну, товарищи бойцы, кончай перекур! Берите свои слеги и за мной! Идем прежним порядком! Еще раз предупреждаю: ни шагу в сторону! Пошли!

И шагнул с берега прямо в бурое месиво…

Этот этап был еще труднее первого. Жижа была густой, как кисель, приходилось расталкивать ее грудью, с трудом продвигаясь вперед. С бойцов пот лил градом, заливая глаза. Мертвым было это болото, гибельным, как и то место, куда они стремились. Даже комары куда-то пропали…

Справа невдалеке вспучился огромный пузырь, лопнул, и болото глухо вздохнуло, словно живое существо.

— Газ болотный выходит, — сказал Свинцов. — Потревожили мы его.

— Старики говорят, что в таких местах Хозяин, лешак, живет, — заметил Глухих.

— Сказки все это, — буркнул Свинцов. — Никого тут нет — ни лешего, ни водяного, ни русалок.

— Оно-то так, товарищ младший лейтенант. Только все равно жутковато.

Болото опять гулко вздохнуло, уже где-то позади. Раздался испуганный вскрик и громкий мат Васнецова. Свинцов обернулся и обомлел: Бельский чуть ли не по самые уши погрузился в жижу, сойдя с тропы!

Если бы сержант был один, это бы означало его скорый конец. На поверхности удержаться не было никакой возможности, трясина засасывала очень быстро. Но старшина, на его счастье, быстро сориентировался и протянул Бельскому свою слегу.

— Хватайся, дурень!

Сержант ухватился обеими руками за конец шеста, а старшина и Железнов стали тянуть изо всех сил. Рябинов, ближе всех стоявший к ним, качнулся вбок, намереваясь развернуться. Хорошо, Свинцов вовремя заметил и заорал:

— Куда, мать твою?! Стоять!

— Я помочь хочу…

— Стоять, я сказал! Хочешь последовать за Бельским? Справятся и без тебя!

В последнем он далеко не был уверен. Васнецов и Железнов стояли по грудь в болоте, и тащить в таком положении было очень тяжело. К тому же под ногами Бельского если и было дно, то очень глубоко, а возможности держаться на плаву в таком киселе не было.

— Сбрось пулемет! — крикнул Железнов, красный от напряжения.

— Нет! — отплевываясь от грязи, наотрез отказался Бельский.

— Брось, дура, не вытащим ведь!

Бельский скрылся на мгновение из глаз. Железнов с Васнецовым дернули шест изо всех сил, и на тропе рядом с ними показался полузадохнувшийся сержант с пулеметом за спиной, который так и не бросил.

— Как ты? — поинтересовался Васнецов.

— В порядке! — прохрипел Бельский.

Старшина махнул рукой, подавая знак Свинцову, что можно двигаться дальше. Он подал команду, и движение возобновилось. Солдаты с трудом вытащили ноги из трясины, которые уже успели завязнуть, и побрели вслед за своим командиром…

Свинцов вспомнил, как они искали эту тропу. Конечно, сейчас это казалось мальчишеством, но тогда для них это было своеобразным испытанием на храбрость, выносливость и самообладание. Они оба знали легенду о «гиблом месте» и старались найти дорогу туда, чтобы проверить, правда ли то, что говорят о нем. О том, что они могут утонуть в болоте, мальчишки не думали…

Много сил было положено, чтобы отыскать путь в «гиблое место». Теоретически, конечно, можно было проникнуть туда зимой, когда болото замерзало. Но практически… Глубокий снег и короткие дни не позволяли этого сделать. Не будешь же шататься по зимнему лесу ночью! К тому же свои поиски пацаны держали в строгом секрете от родителей. Они оба прекрасно знали, как те отреагируют на это…

Два лета мальчики потратили на поиски пути, но своего добились. А один раз даже сунулись за границу «гиблого места». Оно было действительно гиблым: не было ни птиц, ни зверья, ни насекомых. Даже ветер не шумел среди деревьев-великанов. Стало как-то жутковато на душе, и они поспешили выбраться из этого места…

Потом в жизни друзей появилась Лиза, и сразу в их отношении друг к другу наметилась трещина. Васька не замечал, как все дальше и дальше отдаляется от своего друга, а Свинцов завидовал ему, и эта зависть вовсе не была хорошей. Любовь к девушке вбила клин в их дружбу…

Каменистого островка, последнего перевалочного пункта на их пути, они достигли без особых приключений. Пока солдаты отдыхали, Свинцов взобрался по склону на вершину острова и, прильнув к биноклю, стал всматриваться в противоположный берег.

Минут пять он шарил взглядом по каждому бугорку и кустику, надеясь отыскать следы пребывания тех, кого они преследовали. И хотя младший лейтенант ничего не обнаружил, спокойствия у него на душе не было.

— Значит, так, — сказал он, спустившись обратно, — сейчас начинается самый легкий и одновременно самый опасный участок пути. Легкий, потому что в этом месте нет большой глубины, и дно под ногами не такое зыбкое. Опасный, потому что на той стороне нас может поджидать засада. Тех, кто идет по тропе, легко перещелкать с того берега, поэтому нам придется разделиться. Старшина Васнецов, сержант Железнов, рядовые Краснов, Рябинов и Мошнов пойдут со мной. Ты, Саня, — Свинцов обратился к Дворянкину, — со снайпером и пулеметом будешь нас прикрывать отсюда. Если что, помните: Шредер нужен нам живым!..

Они ползком добрались до вершины острова.

— Главное, не упустите момента, когда они начнут стрелять, — напомнил Свинцов Дворянкину. — Их необходимо быстро обезвредить, иначе они перестреляют нас, как куропаток. Укрыться-то здесь негде!.. Если все пройдет нормально, я вернусь за вами.

— А если нет? — осторожно поинтересовался лейтенант.

— Об этом даже и не думай! Все должно пройти нормально. Если же меня убьют… Сами на ту сторону не суйтесь. Ты запомнил дорогу?

Дворянкин кивнул.

— Тогда бери людей и возвращайся обратно. Там, у начала тропы, и караульте их со смершевцами. Другого выхода отсюда нет, так что мимо вас они не пройдут… Ну, мы пошли!

— Ни пуха, ни пера! — пожелал Дворянкин и хлопнул его по плечу.

— К черту! — торопливо ответил Свинцов и быстро пополз вниз…

Каждую минуту, каждую секунду, бредя к противоположному берегу, он ожидал услышать автоматную очередь, которая оборвет его жизнь. Правда, фронтовики говорили, что свою пулю не услышишь, но кто это проверял? Бредя по тропе, Свинцов напряженно вглядывался в кусты, надеясь, что успеет среагировать раньше, чем его убьют, хотя шансы на это были мизерными…

Обошлось. Никто не встретил их огнем. На берегу никого не было, следы свидетельствовали, что Головин со Шредером последовали в «гиблое место». Что им там могло понадобиться?

Свинцов вернулся за группой прикрытия и перевел их по тропе на берег, где их поджидали остальные.

— Здесь есть ручей, — сказал он, когда все собрались вместе. — Даю десять минут на приведение себя в порядок. Смоете грязь, а сушиться будем на ходу. Через десять минут выступаем. Разойтись!

Лиза шла по болоту, старательно прощупывая слегой тропу перед собой. Никогда еще ей не приходилось идти этим путем одной. Никто не шел впереди, расталкивая грязь, никто не окликал ее, не поддерживал доброй шуткой, как это обычно делали Васька с Толиком. Жидкое месиво цеплялось за бедра, волоклось за ней. Она с трудом, задыхаясь и раскачиваясь, продвигалась вперед, не спуская глаз со знаков.

Не грязь, не живая, дышащая под ногами зыбкая почва были ей страшны. Страшило одиночество, мертвая загробная тишина, повисшая над бурым болотом. Даже комары куда-то все подевались. Она боялась оглянуться, сделать лишнее движение. Ей казалось, будто кто-то бредет позади и дышит ей в затылок. А иногда возникало ощущение, что вот сейчас кто-нибудь схватит ее за ноги и утащит в эту мертвую топь…

Животный ужас накапливался в ней, заставляя учащенно биться сердце. Ноги дрожали от напряжения, легкие работали, как кузнечные меха, нагоняя затхлый вонючий воздух в сжатую топью грудь. Но она, налегая всей тяжестью на шест, с трудом вытаскивая ноги, все равно брела вперед, расталкивая перед собой грязь.

Она плохо помнила, как преодолела первую часть пути. Выбралась на островок, ткнулась лицом в траву и замерла, не в силах пошевелиться. Подождала, пока противная дрожь покинет тело, потом решительно встала, подняла слегу и смело шагнула в топь…

Огромный бурый пузырь вспучился прямо перед ней и гулко лопнул, обдав гнилым запахом и брызгами грязи. Первым ее инстинктивным движением было шагнуть в сторону, но девушка сдержала себя, зная, чем грозит ей этот поступок. И тут началось светопреставление…

Болото словно взбесилось. Огромные пузыри вспучивались и лопались со всех сторон: перед ней, по бокам, сзади. Поверхность болота раскачивалась, бурая жидкость иногда покрывала ее с головой, залепляя глаза, уши, рот, нос. Но девушка собрала всю волю в кулак, несмотря на тот ужас, который тисками сдавливал сердце, и упрямо шла вперед. Кричать было бесполезно (кто услышит в этой глуши?), поэтому она молчала, сжав зубы.

Так продолжалось, пока она не выбралась на каменистый островок. И сразу стихло все, успокоилось болото, словно признав свое поражение. Лиза вдруг осознала, что плачет. Всхлипывала, размазывая слезы и грязь по щекам, вздрагивая от одиночества и омерзительного страха. В ушах звучал настойчиво чей-то голос, перебивающий все мысли: «Вернись, вернись, вернись…»

Но нет, она решила твердо дойти до конца, во что бы то ни стало. Встала на ноги, перевалила через вершину острова, шмыгая носом, прицелилась, как идти дальше, и опять полезла в болото…

Последний этап дался ей легче. Топь стала пожиже, дно попрочнее, даже кочки кое-где появились. Постепенно почва все повышалась и повышалась, начался лесок. Трясина уступила место кочкам и мшанику. И вот, наконец, она стояла на твердой земле, еще не веря, что дошла.

Потом появилась растерянность. Куда все ушли? Вокруг никого не было видно, а впереди чернела стена леса, которая отмечала границы «гиблого места».

Умывшись у ручья, девушка задумалась. То, что они были здесь, понял бы даже несведущий человек. Десять аккуратно прислоненных к деревьям слег, многочисленные окурки, затоптанные каблуками солдатских сапог, однозначно свидетельствовали об этом. Наверняка они последовали в «гиблое место». Может, Васька совсем сошел с ума? Она очень хорошо помнила свои ощущения от единственного посещения «гиблого места». Страх, ощущение того, что кто-то копается в твоих мыслях, оценивает, примеривается к тебе… Ни Васька, ни Толик ничего подобного не чувствовали, посмеявшись над ее обеспокоенностью. Для них посещение этого места было всего лишь испытанием на храбрость. Но она знала, что они тоже бояться, только стараются не показать своего страха девчонке, на чью любовь претендовали оба…

Тем не менее, они ушли туда, она была в этом уверена. И ей предстояло последовать за ними, несмотря на свой страх. Она распутала подол платья, которое подоткнула перед тем, как лезть в болото, чтобы легче было идти. Сняла платье, смыла грязь в ручье, приветливо журчащем неподалеку, выстирала одежду и прямо мокрой натянула на себя. Когда все было готово, она двинулась в глубь «гиблого места» по тропе, на которой хорошо были видны следы солдатских сапог. Только вот девушка не помнила, чтобы в прошлое свое посещение этого места видела хоть какую-нибудь тропу в этом девственном лесу. Впрочем, она могла и просто запамятовать. Прошло столько времени…

Наконец, они вышли к болоту. Следы обрывались у самой топи. Контрразведчики с проводником обшарили все вокруг, но больше ничего не нашли.

— Похоже, они ушли в «гиблое место», — сказал Пафнутьич, глядя на болото.

— И что это значит? — поинтересовался Стрельцов.

— Что значит-то? — усмехнулся в усы Пафнутьич, выбрал в сухостое длинную жердь и прошелся вдоль болота несколько шагов, тыча в топь палкой.

Везде она уходила вниз, не достигая дна. Пафнутьич еще несколько раз ткнул жердью в болото и удовлетворенно кивнул.

— Мыслю я, ушли они-таки в «гиблое место».

— Что за «гиблое место»? — поинтересовался Стрельцов.

— Что за место такое? — старик, не спеша, свернул самокрутку, закурил и только после этого продолжил. — Старые люди бают, что есть за энтим болотом земля. Никто там не был, но говорят, что есть там город, а в том городе — несметные сокровища! Тока вот добраться до них ох как нелегко! Дорога вроде бы есть, а вроде бы и нету. Никто этого доподлинно не ведает. Правда, бывает, что кто-то открывает тропу и уходит туды. И не вертается… Посему прозвали люди это место «гиблым». К болотам, лежащим окрест его, боятся даже приближаться! И ежели чья скотина забредает в энти места, никто не идет ее искать. А чего вы хотите? Днем здеся ишо туды-сюды, а вот вечером… К вечеру начинается буйство всякой нечисти. Я сам однажды слыхал звуки, доносившиеся оттедова: крики, топот, какие-то дикие завывания. Уж и не рад был, что пришлось заночевать в такой близи от этого места. Вот так-то!..

— Сказки все это! — фыркнул капитан Ганелин. — Напридумывали черт знает что! Лешие, водяные, русалки, понимаешь ли!..

Брови Пафнутьича удивленно поползли вверх.

— Что-то я не припомню, чтобы поминал их. Да и не Хозяин это, он так не буянит, хотя тоже может поморочить человека предостаточно.

— Неужели вы верите в эти сказки, Пафнутьич? — усмехнулся Стрельцов. — Эх, отсталый вы человек! Нету ни бога, ни дьявола, ни духов — ничего!

— Зря ты так, майор! — насупился, обидевшись, тот. — Полазай по лесам с мое, потом будешь указывать, во что мне верить, а во что — нет! Я здеся такое видывал, что не приведи бог!..

— Ладно, не обижайтесь! — пошел на мировую майор, не ожидавший, что старый охотник примет его слова так близко к сердцу. — Верьте, во что хотите! Давайте-ка лучше подумаем, что делать дальше.

Старик задумался.

— Мыслю я, Васька знает дорогу к «гиблому месту». Его отец, Ванька, царствие ему небесное, — Пафнутьич перекрестился, — сызмальства рос в энтих местах. Васька тоже, пока его не забрали, пропадал в лесах. Кто-то из них мог вполне найти тропу… А Толька, в таком разе, тоже должон знать ее. Они ить в детстве были не разлей вода с Васькой.

— Вот как! — Стрельцов задумался. — Это несколько меняет дело… По крайней мере, понятно, почему он бросился на его преследование, не дождавшись нас.

— Тока слышь, майор, не делай поспешных выводов! — предупредил его следопыт, видимо, поняв, куда тот клонит. — Толька Свинцов — хороший парень, надежный! Он не станет себя марать связью с изменником Родины!

В это время к ним подошел Раков и протянул Стрельцову мокрую пилотку. Майор повертел ее в руках и заглянул внутрь.

— Зиновьев В., — прочитал он. — Где нашел?

— В болоте, на дрыгве лежала, — ответил младший лейтенант.

Стрельцов протянул пилотку проводнику.

— Что скажешь, Пафнутьич?

Старый охотник взял пилотку, осмотрел ее и вернул контрразведчику.

— То же, что и раньше. Ушли они в «гиблое место».

Майор покачал головой и сказал:

— А, может, Свинцов, не зная пути, полез в болото со своими людьми и там сгинул?

— Не прав ты, майор, — ответил на это проводник. — Толька Свинцов никогда бы не повел людей в болото, не зная тропы. Эта вещица ишо ничего не доказует! Знаешь что?.. Давай-ка обождем немного? Не знаю, кой черт понес Ваську в «гиблое место», но либо он сгинет там, либо вернется обратно энтим же путем. Конечно, неплохо было бы поставить наблюдателей вкруг болота. А вдруг объявится с какой-нибудь другой стороны?

Стрельцов задумался, потом повернулся к Ганелину, стоявшему рядом:

— Леша, возвращайся к Краснову в райотдел, свяжись по ВЧ с Управлением. Скажи, что мы потеряли след Шредера и что необходимо блокировать этот лес и тщательно его прочесать. Пусть объявляют войсковую операцию… А пока они там будут раскачиваться, попроси Краснова собрать всех, кого может. Мы будем ждать здесь…

VI

Вокруг них стояла зловещая, гнетущая тишина. Все было так, как он видел в своих снах, вплоть до мелочей.

Эта тишина наступила в тот момент, когда они переступили границу зоны. Как сказал Головин, так было всегда в этом месте. Не было слышно ни птиц, ни зверей, ветер не шевелил заросли. Все как будто застыло, и это сильно действовало на нервы, хотя оба разведчика никогда раньше не жаловались на них. Здесь же, в полной тишине, они вдруг осознали, что не были готовы к такой ситуации. И хотя каждый из них старался не показать этого своему попутчику, на самом деле им было жутковато.

Пока ничего не происходило. К ним будто приглядывались, изучали, раздумывали: уничтожить или пропустить. Хотя нет, кое-что все-таки уже проявилось…

Едва только они вошли в зону, Шредер почувствовал, что кто-то копается в его мыслях. Тихо, осторожно, но настойчиво… Он поставил защиту. Копание исчезло, зато появилось давление. Кто-то упорно пытался обойти блок.

Шредер попытался определить, откуда исходит импульс, но у него ничего не вышло. Создавалось впечатление, что давление идет со всех сторон, и это настораживало. С таким явлением ему еще не приходилось сталкиваться. Казалось, вся окружающая обстановка присматривалась к нему. Правда, пока он не чувствовал враждебности в этом внимании, скорее, интерес к незваным гостям…

Головин не в первый раз был здесь, но так далеко ему еще не приходилось забираться. Поначалу все было, как всегда. Потом гнетущая тишина начала давить на уши. Ему все время казалось, что кто-то невидимый крадется за ним по пятам, и он ничего не мог с этим поделать. Это ощущение заставляло его вертеть головой по сторонам, выискивая этого невидимку. Хрустнувшая под ногой ветка отдавалась в ушах орудийным залпом, а сердце уходило куда-то в пятки, и противный, липкий пот страха сразу же покрывал все тело. Он прошел очень серьезную подготовку, обладал громадной выдержкой и самообладанием, но к такому не был готов…

Шредер же, напротив, был спокоен и сосредоточен. Казалось, его нисколько не волновала необычность ситуации, в которой они оказались. Головин покачал головой, удивляясь его невозмутимости, и взглянул на руку, на запястье которой были закреплены часы с компасом. Его глаза расширились от удивления, он постучал по приборам пальцем, поднес к уху, потом опять посмотрел на них и сказал:

— Господин майор, посмотрите, что это?!

Действительно, с приборами творилось что-то невообразимое. Стрелка компаса вращалась, как бешенная, а стрелки часов медленно, но хорошо заметно для глаза, двигались в обратном направлении.

— Тебя это удивляет? — поинтересовался Шредер, бросив мимолетный взгляд на его руку. — Здесь проявляется очень сильная аномалия, тебе-то это должно быть хорошо известно, раз ты уже бывал здесь раньше!

Головин покачал головой.

— Так далеко я никогда не забирался, да и приборов у меня тогда с собой не было.

Шредер усмехнулся.

— Теперь заберешься еще дальше, если будет на то воля божья. А часы с компасом спрячь, если они тебя смущают. Все равно по ним мы пока ориентироваться не будем.

— А куда ж мы тогда идем? Как будем ориентироваться? — поинтересовался Головин, чья роль ведущего сменилась ролью ведомого, едва только они переступили границу «гиблого места». — Здесь же нет никаких примет!

Действительно, в этом странном лесу не было тех природных признаков, по которым можно было сориентироваться на местности, так что определить направление движения не представлялось возможным.

— Куда глаза глядят… А насчет ориентирования можешь не беспокоиться. Если нам повезет, и мы выживем, я приведу нас обратно этим же путем.

В ответ на эти слова Шредера Головин лишь хмыкнул. Немцы научили его дисциплине, и он предпочитал не задавать лишних вопросов. Пусть этот странный майор, чем-то неуловимо отличающийся от тех немецких офицеров, которых ему приходилось видеть, ведет туда, куда считает нужным. В данном случае они были в одинаковом положении — оба были здесь впервые, и он уже не мог служить проводником немцу…

К вечеру, после многих часов продирания через заросли, они, наконец, достигли первой попавшейся на их пути поляны. Мягкая зеленая травка располагала к отдыху, они очень сильно устали, а в ушах стоял какой-то звон. Да и не мудрено, что после того, как им пришлось идти по диким местам, где никогда не ступала нога не только человека, но и зверья, они просто валились с ног от усталости! Пройти же им удалось не так уж и много…

Они скинули вещмешки, развязали их и достали консервы и хлеб, которые получили уже на этой стороне по подлинным аттестатам, выданным им в Германии. Их документы полностью соответствовали действующим на данный момент на этой территории документам, вплоть до секретных знаков, по которым контрразведка русских должна была отличить подделку от подлинника.

Расположившись на травке, они поужинали, после чего Шредер сказал:

— Будем дежурить попеременно: первую половину ночи я, вторую — ты.

Головин кивнул, хотя, как он знал из собственного опыта, труднее всего было не заснуть именно под утро. Шредер выбрал для себя более благоприятное время для дежурства.

— Надо быть особо внимательным. Кроме того, что здесь нас может ожидать неприятный сюрприз, по нашим следам еще идет погоня.

— А вы уверены, что они перебрались через болото? — поинтересовался Головин, собирая все следы вечернего пиршества в вещмешок.

Шредер как-то странно посмотрел на него, и тому вдруг стало почему-то не по себе.

— Уверен. Кто-то перевел их на эту сторону.

Что-то в голосе немца заставило Головина поверить, что тот действительно знает, как обстоят дела у преследователей.

— Лиза! — прошептал он. — Больше некому!

— Один хороший совет, — Шредер приблизил свое лицо вплотную к его лицу. — Никогда не доверяй женщинам! Ты ее пожалел, а она привела за нами погоню!

Сказать на это Головину было нечего: майор был прав. Именно эта девушка после встречи с ним на дороге привела за ними погоню. Она знала о тропе, поэтому у него не возникло даже сомнения в том, кто показал контрразведчикам путь к «гиблому месту». Осознание этого факта наполнило его сердце болью. Он не мог понять, почему вдруг так защемило в груди, ведь эта девушка давно уже ничего не значила для него (так, по крайней мере, он думал)…

— Встаем с первыми лучами солнца и идем дальше.

Говоря это, Шредер очертил на земле большой круг, затем сел в него и стал что-то шептать. Так продолжалось минут пять, потом он расслабился и сказал Головину:

— За пределы этого круга не выходи, если тебе дорога жизнь!

Тот не стал спрашивать, почему. Молча шагнул в круг и улегся на землю. Посмотрел в небо, но ничего не увидел: кроны огромных сосен образовывали над этой маленькой полянкой своеобразный шатер.

Стремительно темнело. В лесу, где и так не хватало света, это было заметно особенно сильно. Головин закрыл глаза и попытался уснуть. На первый взгляд в условиях полной тишины сделать это было намного проще, но на самом деле тишина лезла в уши, давила на мозги, глупые мысли бродили в голове, не давая уснуть. Промучавшись с полчаса, Головин сел.

— Не спится? — поинтересовался Шредер, не поворачивая головы.

— Разве ж здесь уснешь? — ответил Головин и выругался. — В такой тишине свихнуться можно! Кажется, будто ты уже в гробу, особенно, когда глаза закрыты.

— Ты лежал в гробу? — улыбнулся Шредер.

— Да нет, — сказал Головин, — это я так, образно.

Майор посмотрел задумчиво на деревья.

— Ладно, сиди. Только не мешай мне.

Эрих пытался прощупать окрестности, но ничего не мог обнаружить. Невидимый соглядатай где-то затаился, причем укрылся так искусно, что создавалось впечатление, будто никого и не было, а все остальное ему только почудилось. Впрочем, барьер, установленный им, надежно защищал их от внешнего воздействия, в этом он был абсолютно уверен. Можно было слегка расслабиться. Но только слегка, потому что от физического воздействия этот барьер не спасал. Здесь опасность грозила не только со стороны самого «гиблого места». Он чувствовал присутствие в зоне других людей, идущих по их следам. Эрих не мог ошибиться, он узнал это ощущение…

Долго сидел он, глядя на темную стену леса, окружавшего поляну. Постепенно его мысли туманились, сбивались, в голову полезли воспоминания. Этот поток захватил его и понес все дальше и дальше от этой поляны…

— Запомните раз и навсегда, что отныне вы — воины тайного фронта, что на вашем пути будут одни трудности и преграды, которые вы должны умело и эффективно преодолеть. Забудьте свое прошлое. В основе вашей жизни лежит легенда. Наша работа требует силы воли и твердого характера, а поэтому, не откладывая, беритесь за устранение своих уязвимых сторон. Важное значение в нашем деле может иметь случай, поэтому никогда не упускайте удачного случая. Возьмите себе за правило не выделяться из окружающей среды, подстраиваться под массу…

Эрих подошел к окну и, отодвинув штору, выглянул на улицу. Ему осточертело все — и эта школа абвера, в которой он находился уже больше года, получив назначение с оперативной работы на Восточном фронте; и начальник, слепой фанатик идей национал-социализма, набитый дурак, возомнивший себя истинным борцом за господство немецкой расы над всем миром; и эти «ученики», половина из которых ни на что не годилась, а другая половина только и ждала удобного случая, чтобы сбежать обратно к русским, хотя там их и не ждало ничего хорошего. Нет, конечно, иногда попадался стоящий материал. Но этих потенциальных разведчиков и диверсантов, которые могли успешно выполнять задания, было слишком мало, чтобы оказать хоть какое-нибудь серьезное влияние на ход войны в России…

Но не об этом сейчас думал молодой майор абвера, которому еще не исполнилось и тридцати лет. Где-то глубоко внутри билась тревога, предупреждая об опасности. Он чувствовал, что скоро произойдет нечто, неотвратимое и грозное. Нечто, которое коснется не только его самого, но и его родных…

Впрочем, родных у него как таковых и не было. Мать умерла, когда ему не было и трех лет, и он ее почти не помнил. А отец… С начала войны ему не часто приходилось его видеть. Отец занимал довольно-таки высокий пост в центральном аппарате абвера, а сын практически не вылазил с заданий. Лишь изредка, получая отпуск на несколько дней, он бывал дома… Однако сейчас Эрих чувствовал, что над отцом сгущаются тучи. И не только над отцом. Над ним тоже…

Он обернулся к группе выпускников, которые через день отправлялись в военные части на Восточный фронт. Надо было закончить завершающее курс занятие, во что бы то ни стало. Часть курсантов откровенно скучали, другие делали вид, что им очень интересна его болтовня. Один лишь Морозов слушал внимательно.

— Не вербуйте себе в помощники неразвитых людей, — продолжил Эрих. — Но в то же время не забывайте, что под глупой физиономией может скрываться золотой человек. Никогда не назначайте встречи в одном и том же месте, в одно и то же время. Если вы хотите что-либо узнать о постороннем, говорите с собеседником так, чтобы не чувствовалось ваших наводящих вопросов. Если вы хотите чем-то поделиться, подумайте: «Я это скажу через пять минут». По прошествии этого срока вы убедитесь, что у вас пропало желание откровенничать. Развивайте свою память и наблюдательность. И научитесь молчать, ибо способность молчать и запоминать будет вашим первым и лучшим помощником. Если вы любите женщин, то никогда не влюбляйтесь и чаще их меняйте. Имейте в виду, что объект вашей любви может оказаться на службе в контрразведке, и тогда вы пропали…

Ему хотелось сказать еще пару слов, но в этот момент дверь открылась, и в класс вошел вестовой. С его появлением чувство тревоги усилилось. Вестовой вытянулся перед ним и отрапортовал:

— Господин майор, господин полковник просил вас срочно явиться к нему!

Эрих повернулся к классу.

— Курсант Морозов!

Молодой парень, проявлявший особые способности к разведделу, был старшим группы.

— Занятие закончено. Уведите группу в столовую.

— Слушаюсь, господин майор!

Вестовой покинул помещение, следом за ним вышел и Эрих. Шагая по коридорам школы, он пытался проанализировать свои ощущения. Он чувствовал, что конкретной опасности для него пока нет. Пока она была далека от него и связана с вызовом к начальнику школы лишь косвенно. Но Эрих был уверен в том, что именно с этого вызова и начинается череда событий, которая приведет его к ней…

Они вышли из-за деревьев и окружили его со всех сторон. Васька понял: ничего хорошего от этой встречи ждать не приходилось.

Страх выполз наружу, как змея из норы. Их было много, а Васька — один. Одному ему было не отбиться. Можно было, конечно, сдаться и жить спокойно, но он не мог пойти на это…

Из группы парней вышел Рябой и подошел к нему.

— Ну что, Васек? — его изрытое оспинами лицо расплылось в ехидной улыбочке. — Вот мы и встретились… Я тебе говорил, чтобы ты не шатался с Лизкой? Я тебя предупреждал?

Васька облизнул вдруг разом пересохшие губы.

— Предупреждал.

— И что?.. Ты меня не послушал. Так что мы с тобой будем делать?

Васька молчал, мучительно выискивая пути к отступлению. Но подручные Рябого плотным кольцом окружили его, не оставив надежды на спасение.

— Я очень не люблю, когда меня не слушают, — продолжал тем временем Рябой. — Таких я учу, чтобы другим неповадно было. Так что готовься, Васек, сейчас мы тебя будем бить!

— За что? — поинтересовался Васька. — За то, что Лиза выбрала меня?.. Так бей ты меня или не бей — это ничего не изменит. Она все равно от меня не откажется!

— Изменит, — Рябой согнал с лица улыбку, а глаза сверкнули такой злобой, что парнишке стало не по себе. — Откажешься ты, а уж я ее уломаю…

Выбор был. Можно было отказаться и жить спокойно. Или быть избитым, и не один раз пробираться домой окольными путями, избегая встреч с бандой Рябого. Но Васька представил себе лицо Лизы, ее улыбку, немножко лукавый взгляд красивых глаз… Что могло заменить минуты и часы общения с этой девушкой? Ему было так хорошо с ней…

— Нет! — решительно отказался Васька.

Рябой вздохнул, словно ему было очень жалко парнишку. На самом деле ему было глубоко наплевать на него. Он хотел добиться своей цели, для достижения которой, по его мнению, все средства были хороши.

Рябой толкнул Ваську обеими руками в грудь. Хотя парень и ожидал чего-то подобного, толчок был настолько сильным, что он отшатнулся назад. И тут же получил сильный тычок сзади, отшвырнувший его обратно. Здесь его встретил Рябой сильным ударом кулака в лицо…

Перед глазами все поплыло, а рот наполнился кровью из разбитого носа и губ. Он попытался отмахнуться, но только почувствовал тычки и удары, посыпавшиеся со всех сторон.

— Шухер! — услышал он крик одного из парней Рябого. — Кто-то едет!

— Мы еще свидимся, сучонок! — прошипел ему в лицо Рябой и швырнул на землю.

Его банда быстренько исчезла за деревьями. Из-за поворота показалась сначала лошадь, а потом и телега с восседавшим на ней отцом Лизы. Васька встал и утер рукавом рубашки лицо.

— Все в порядке? — поинтересовался Николай Петрович, останавливая лошадь и рассматривая парня.

— Полный порядок, — отозвался тот.

— Кто это тебя так?

Васька не ответил. Отец Лизы удовлетворенно кивнул, словно получил исчерпывающий ответ.

— Из-за моей Лизки, поди? Может, поговорить с Санькой?

Васька замотал головой.

— Сам разберусь.

— Ну, смотри, парень. Попробуй… Только если он хотя бы пальцем прикоснется к моей дочке, я ему руки вырву!

Николай Петрович дернул за вожжи, и телега, скрипя осями, покатилась дальше. Васька проводил его взглядом, поднял велосипед, валявшийся неподалеку, сел на него и покатил по направлению к своему дому.

К вечеру все так вымотались, что когда Свинцов объявил остановку на ночлег, солдаты просто рухнули на землю. Уставшие за день бойцы даже не поужинали. Просто лежали, уставившись на кроны деревьев, нависавшие над ними.

— Поставь кого-нибудь в караул, — обратился Свинцов к Дворянкину.

— Мошнов, заступай на пост, — вместо ответа приказал лейтенант. — Через четыре часа тебя сменит Бельский. Все! Всем спать!

Рядовой с большой неохотой поднялся с земли, прихватив автомат и, наверняка, проклиная выбор командира. Некоторое время все ворочались с боку на бок, потом все стихло. Только Мошнов неподвижно стоял, прислонившись к могучему стволу вековой сосны. А через некоторое время и у Свинцова стали путаться мысли. Он и сам не заметил, как погрузился в глубокий сон…

Арест отца Васьки многое изменило в их отношениях. Парень очень сильно переживал, ходил сам не свой. За время, прошедшее с того дня, когда его отца забрало НКВД, он сильно изменился: как-то разом повзрослел, стал замкнутее в общении со сверстниками. Ребята тоже его сторонились. Он, его лучший друг, старался выдумать любую причину, чтобы не сталкиваться с ним. И лишь одна Лиза по-прежнему крутилась рядом, не оставляя Ваську в одиночестве, чем разжигала и без того яркое пламя ревности в его сердце…

В тот роковой для Головина день к нему подошел секретарь комсомольской организации и сказал:

— Толя, сегодня состоится комсомольское собрание. Повестка дня — сын «врага народа» Василий Головин.

— А он-то тут при чем?

— Узко мыслишь, Свинцов! — совершенно серьезно ответил секретарь. — Как сын, он не мог не знать, чем занимался его отец. Сам понимаешь, мы не можем оставить этот факт без внимания. Надо сурово спросить с него, как с комсомольца, разобраться, выяснить все обстоятельства… Ты, как активный член комсомольской организации и его лучший друг, должен помочь расставить все точки в этом деле. Короче, выступишь на собрании, так что — готовься!

Секретарь хлопнул напоследок его по плечу и ушел, оставив его в раздумье. Что надо было делать, что говорить и как помочь в прояснении ситуации, он ему не сказал. Впрочем, на месте можно было сориентироваться. А пока он поспешил к Ваське с Лизой.

Они сидели в классе за партой и о чем-то тихо беседовали. Опять ревность кольнула его сердце при виде того, как близко друг к другу они находились, но он переборол себя, понимая, что надо их предупредить о собрании.

— Васька, тебя будут разбирать на собрании! — сообщил он другу.

— Знаю, — угрюмо кивнул тот. — Лиза мне уже рассказала.

— Ко мне подходил Петька Лыков, — подтвердила девушка, — сказал, что надо выступить.

— А ты?

— Я выскажу им свое мнение!

— Ребята, только не лезьте в бутылку! — попросил Толик друзей. — В жизни всякое может случиться. Разберутся, отпустят твоего отца, Васька… Я вас знаю, вы — ребята горячие. Вы все равно никому ничего не докажете, только навредите себе.

— Не пугай, Толька! — отмахнулся от него Васька. — Я уже пуганый! А отец… Я точно знаю, что он не виноват, и буду стоять на своем!

— И я молчать не буду! — присоединилась к нему Лиза.

— Ну, смотрите сами, — сдался он, видя, что убеждать их бесполезно. — Как бы не было хуже!..

На комсомольском собрании присутствовал секретарь райкома комсомола Звягинцев. В начале собрания он выступил с короткой речью, как бы вводя в курс дела собравшихся, хотя все и так знали, что произошло с отцом Васьки. Судя по его словам, Головин Иван Андреевич много лет искусно маскировался, скрывая свою истинную сущность. Но чекисты вовремя сумели разоблачить его и обезвредить, хотя при аресте тот и оказал сопротивление. Комсомольцам предстояло обсудить этот вопрос, так как среди них находился сын этого человека, комсомолец Василий Головин.

Решили выслушать в первую очередь Ваську, узнать, что он думает по этому поводу. Побледневший парень вышел вперед и повернулся к своим товарищам. Набрав в легкие побольше воздуха, он начал:

— Вот тут товарищ Звягинцев сказал о моем отце, что он — «враг народа» и искусно маскировался все это время. Мой отец родился и вырос здесь. Одним из первых вступил в партию, участвовал в создании ячейки в нашем районе. Воевал в гражданскую, лично знаком с товарищами Буденным и Ворошиловым…

— Никто не умаляет его прошлых заслуг, Головин, — перебил его Звягинцев. — Речь идет о сегодняшнем дне. На данный момент твой отец — враг Советской власти!

Толик увидел, как Васька побелел и сжал кулаки. Это состояние было ему знакомо. Парень и так был на взводе, но теперь… Должен был последовать взрыв, и он не заставил себя ждать.

— Отец никогда не был врагом Советской власти! Он — честный человек! Вы же все его хорошо знаете… Как же вы можете так говорить о нем? Он виновен не больше каждого из вас, здесь присутствующих!

— Так ты что, Головин, сомневаешься в компетентности наших органов? Хочешь сказать, они могут ошибаться? Может, и остальных «врагов народа» осудили неправильно? — вмешался председательствовавший на собрании Лыков.

— Я не знаю, как там обстоят дела с «врагами народа» в других областях, а у нас многих осудили неправильно! Я знаю тех, кто приезжал к моему отцу в сторожку, это — хорошие люди, верные партии! — запальчиво выкрикнул Васька.

— Ну хватит! — перебил его комсорг. — Теперь нам окончательно ясна твоя позиция. Кто хочет выступить по этому поводу? Свинцов, ты вроде бы хотел?

Толик, с ужасом осознавший, что Васька своим выступлением погубил себя, надеялся, что Петька забудет о нем. Не забыл… Он встал и обреченно поплелся на место, где перед этим стоял Васька. Поравнявшись с другом, он опустил голову, чтобы не видеть его взгляда. Он не мог глядеть в его глаза, потому что знал, что должен сказать и что последует за этим…

— Товарищи! Что я могу сказать по этому поводу? Комсомолец Головин был моим другом все эти годы, но теперь я просто обязан сказать, что ты не прав, Василий! У нашего государства много врагов, как внешних, так и внутренних. Задача в том, чтобы вовремя распознать их и нейтрализовать… Я не могу сказать ничего плохого про Ивана Андреевича, но… Не думаю, что люди, приезжавшие к твоему отцу, стали бы вести какие-нибудь разговоры при тебе. Ты не мог постоянно находиться при них, поэтому не можешь точно утверждать, чем они занимались в твое отсутствие. Думаю, у сотрудников НКВД были какие-то основания для ареста…

Закончив свое короткое выступление, он пошел на место, чувствуя, что его речь не удовлетворила ни Лыкова, ни Звягинцева. Видимо, от него ожидали более жесткого выступления. Секретарь райкома что-то сказал комсоргу, и тот кивнул, соглашаясь.

— Так, товарищи, кто еще хочет выступить?

— Можно мне? — услышал он голос Лизы.

— Конечно, Семенова, — улыбнулся Лыков. — Выходи сюда.

Лиза встала на то место, где совсем недавно стоял он, и заговорила, от волнения теребя кончик своей косы, перекинутой через плечо и спадавшей на ее грудь:

— Ребята, все мы не первый год знаем Васю. Он всегда был примерным комсомольцем и хорошим товарищем. Теперь поставьте себя на его место… Его отца арестовывают, предъявляют очень серьезные обвинения. Разве можно с него сейчас спрашивать что-либо? Он еще и опомниться не успел, а вы уже лезете к нему со своими суждениями! Вы сами провоцируете его на эти выступления, товарищи!.. Что же касается его отца… Я хорошо знаю Ивана Андреевича и тоже не верю, что он мог быть врагом Советской власти. Я уверена, что это — какая-то ошибка. Думаю, скоро во всем разберутся, поэтому давайте не будем торопиться. Осудить всегда успеем.

Она ушла на место, а среди комсомольцев послышался возмущенный ропот.

— Кто еще хочет выступить?

Дальнейшие выступления были не такими осторожными, как у него, и совершенно противоположными по смыслу речи Лизы. Все обличали «врага народа» Головина-старшего, досталось крепко и Ваське за его слова.

— Ну, по-моему, тут все ясно, товарищи, — сказал Лыков, завершая длившееся почти два часа собрание. — Давайте подведем итоги. Головин, — обратился он к Ваське, — выслушав своих товарищей, что ты можешь нам теперь сказать?

— То же, что и говорил, — твердо ответил тот. — Отец — не враг Советской власти! Я не отрекусь от него, как вам того хочется!

Лыков усмехнулся и обратился к комсомольцам:

— Все слышали?.. Итак, какое примем решение по данному вопросу?

— Исключить Головина из комсомола! — послышались голоса.

— Хорошо, ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы исключить Василия Головина из рядов комсомольской организации?

Вверх дружно взметнулись руки. Судьба Васьки была решена.

— Кто против?

Одинокая рука поднялась над головами. Рука Лизы…

— Кто воздержался?

Толик поднял свою руку.

— Хорошо, вопрос решен.

— И Семенову тоже надо исключить, — сказал кто-то в зале.

Он поискал глазами говорившего, но не смог найти. Послышались голоса:

— Правильно! Верно! Таким не место среди нас!

Со своего места поднялся Звягинцев.

— Товарищи комсомольцы! Благодарю вас за то, что быстро отреагировали! Таким, как Головин, не место среди передовых рядов молодежи. Но и перегибать палку нельзя! Семенова, конечно, проявила политическую близорукость. Но я уверен, что она подумает над своими словами и поймет, что была не права. Некоторым, — его взгляд остановился на Свинцове, — тоже не мешало бы подумать. Так что, думайте, анализируйте, взвешивайте. Спасибо за внимание. До свидания.

Звягинцев ушел. Был зачитан протокол собрания. Ваську исключили из комсомола, Лизе был объявлен строгий выговор с занесением в личную карточку. Он же не получил никакого взыскания.

Ему было стыдно взглянуть в глаза другу. Честно говоря, он испугался. Испугался, что его неправильно поймут, выгонят из комсомола. Для него комсомол был всем. Всегда активный участник всех дел, начинаний, энтузиаст комсомольской работы, он не мыслил своего существования без него. Поэтому и не проголосовал ни за, ни против. Высказался наиболее осторожно, чтобы и не восприняли, как прямую поддержку Васьки, и другу попытаться помочь выбраться из этой щекотливой ситуации. Ведь согласись Васька с его словами, и все могло бы быть по-другому…

А Лиза не испугалась. Даже рискуя быть исключенной из комсомольской организации, она рьяно защищала Ваську и его отца. Для нее личное было выше общественного. А вот у него общественные дела всегда стояли на первом месте. Она не сомневалась в своей правоте, а вот он сомневался, что отец Васьки ни в чем не виноват. Правильно сказал Петька: органы не могут ошибаться!..

Васька прошел с Лизой мимо него, будто и не заметил. Но он-то знал, что Головин был обижен на своего друга. Он пошел сзади, шагах в десяти, не решаясь подойти и заговорить.

А на улице их уже ждала толпа во главе с Санькой Рябым.

— Идет! Враг народа идет! — послышались голоса.

Рябой подскочил к Ваське с перекошенным от злости лицом.

— А, сволочь! За сколько Родину продал?

Ваську сбили с ног и долго пинали. Лиза пыталась вмешаться, остановить это побоище, но разъяренные парни не обращали на нее никакого внимания. А он вообще не стал вмешиваться. Что-то не пускало его. Ни помочь не мог, ни присоединиться к другим. Молча отвернулся и побрел домой, на ходу размазывая слезы. Детство закончилось, начиналась взрослая жизнь, жестокая, со своими законами…

Лиза поздно вернулась домой. Пока помогла Ваське добраться до дома, пока обмыла ему разбитое лицо, смыла кровь, сготовила ужин, прошло много времени. Добралась до дома, когда уже было темно.

Осторожно прикрыв за собой дверь, она хотела незаметно проскользнуть в свою комнату. Не тут-то было… Вспыхнул яркий свет, и она увидела отца. Как всегда пьяного…

— Ну, и где ты была?

Она подумала, что нет смысла врать.

— У Васьки.

— Так…

Отец подошел к ней. На его руку был намотан ремень.

— А ты знаешь, что он — сын «врага народа»? Ты понимаешь, что всех нас губишь?

— Иван Андреевич — не «враг народа»! Ты же его давно знаешь, пап! Неужели ты веришь во все это?

Отец не ответил. Только сказал:

— Приходил секретарь райкома комсомола товарищ Звягинцев. Рассказал о твоем недостойном поведении на собрании, просил провести разъяснительную работу… Что будем делать? Сама завтра покаешься в своих ошибках или?..

— Но пап!..

Отец кивнул головой.

— Понятно. Значит, будем проводить разъяснительную работу. Подымай подол!

— Нет! — твердо ответила она. — Это ты раньше мог измываться надо мной и мамой! Теперь все! Не позволю!

Его глаза налились кровью. Наотмашь, сильно он хлестанул ее по лицу.

— Ах ты, сучка! Отцу перечить? Я тебе покажу и Ваську, и комсомольское собрание, и как родителей не уважать! Курва! Тебе наплевать на нас? Этот придурок попал благодаря своему языку, и ты хочешь? Убью, гадина!

Так он приговаривал, хлеща ее по разным местам. Было больно, но она мужественно стояла, не уворачиваясь от ударов, чем приводила отца в еще большее бешенство, хотя самой было до смерти страшно. Она помнила, как он избивал мать по вечерам, когда напивался с одним из своих дружков.

— Коля, не надо! — услышала она голос матери. — Ты же ее убьешь! Прекрати, слышишь?

— И убью! — отмахнулся от нее отец, продолжая раздавать удары. — Эта маленькая стерва хочет, чтобы и нас вслед за Иваном отправили, куда следует!

— Я все равно не брошу Ваську! Я люблю его! — бросила она ему прямо в лицо.

Он встал, как вкопанный, держа ремень на весу. Потом вдруг отбросил его в сторону, обхватил ее поперек туловища одной рукой, поднял и потащил из дома.

— Коля, что ты делаешь? Куда ты ее несешь? — запричитала мать, следуя за ним по пятам.

Отец молча дотащил ее до бани, открыл дверь и швырнул внутрь.

— Я те покажу «любовь»! Будешь сидеть здесь, пока не одумаешься! Соплячка!..

И запер дверь на висячий замок.

Тишину разорвали автоматные и пулеметные очереди, потом послышались взрывы. Лиза села на земле, не понимая, что происходит. Тело болело, словно его только что исполосовали ремнем. Она еще толком не проснулась…

Стрельба звучала где-то поблизости. «Неужели я опоздала?» — с отчаянием подумала девушка, вскакивая на ноги. Тропинка приглашала ее идти, и хотя было еще темно, она побежала вперед, в сторону доносящейся стрельбы.

Шредера тоже разбудила стрельба. То, что стреляли их преследователи, он не сомневался. Вот только в кого?

Шредер быстро прощупал окрестности. Если до того, как они уснули, не ощущалось ничего враждебного, то теперь наоборот — каждый кубический сантиметр окружающего пространства был перенасыщен Злом. Даже защита, на которую он так надеялся, не действовала. Пришлось ему самому ставить барьер.

— Что случилось? — спросил Головин, судорожно сжимающий в руках автомат.

— Не знаю. Кажется, наши «друзья» на что-то наткнулись, — ответил Шредер.

— Какие друзья? — не понял Головин.

— Те самые, которые навестили нас в сторожке твоего отца.

Головин не ответил на это. Он казался озадаченным. Вдруг глаза его расширились от удивления, и он поинтересовался:

— Господин майор, а где ваша форма?

Шредер скосил глаза вниз. На нем сидел привычный немецкий мундир, а не чуждая для него форма советского офицера. Тот самый, в котором он был в тот день, когда его вызвали к начальнику школы. Даже в карманах все было то же, как тогда…

Шредер перевел взгляд на Головина. Теперь он понял, что было необычного в его проводнике. Не было формы. Вместо нее Головин был одет в брюки и косоворотку, кое-где порванную. Лицо было перемазано засохшей кровью.

— Проклятье! — выругался он и усилил защиту до максимума.

Каким-то образом то нечто, которое скрывало в себе «гиблое место», проникало в сознание, вытаскивая в реальность страхи человека, воссоздавая их наяву. Шредер это чувствовал, и Головина можно было не спрашивать, чтобы подтвердить догадку. Он был уверен, что тот подтвердит.

— Что будем делать, господин майор?

— Ночью никуда не пойдем, — ответил Шредер, наблюдая, как на Головине вновь появляется форма лейтенанта Красной Армии. — Слишком опасно. Дождемся утра.

— А как быть с контрразведчиками? — поинтересовался тот.

— Им сейчас не до нас, — сказал Шредер, прислушиваясь. — Пойдем с рассветом…

Водитель полуторки свозил капитана Ганелина в райцентр и привез его обратно к сторожке, когда тот закончил с делами.

— Останешься здесь. Возможно, нам понадобится машина, — сказал ему капитан прежде, чем уйти.

Максим Волосков служил с самого начала войны. До войны он работал водителем, его призвали в армию и направили сюда. Правда, он надеялся, что его отправят на фронт, а пришлось крутить баранку в тылу. Но парень не жаловался, понимая, что здесь делает не менее важное дело. От того, как быстро он доставит своих пассажиров на место, напрямую зависел успех операции по поимке немецких агентов. А таких операций за три года было предостаточно…

Подождав, пока капитан Ганелин не скрылся в лесу, Волосков вынул ключи из замка зажигания, сунул их в карман брюк, вылез из машины и захлопнул дверцу. Он обошел вокруг полуторки, осмотрев скаты и проверив, хорошо ли закрыты борта, и погладил ее по капоту, словно живое существо. Волосков очень любил свою машину и ухаживал за ней, словно за девушкой, хотя когда было необходимо, не щадил ее. И старенький грузовичок никогда не подводил его…

Темнело. Закончив осмотр машины, Волосков пошел в сторожку. Ему частенько приходилось спать прямо в кабине, но в данном случае грех было не воспользоваться крышей над головой. Наскоро перекусив, он залез на печку и практически сразу же заснул.

Его разбудил сильный раскат грома. По крыше забарабанил ливень, через некоторое время с потолка закапала вода. Волосков лежал, не открывая глаз, и пытался опять заснуть. Но какая-то неясная тревога не давала ему этого сделать. Оглушительно гремел гром, беспрерывно сверкали молнии. Он вдруг почувствовал беспричинный страх, заставивший покрыться его тело липким потом. Ему казалось, что открой он глаза — и увидит что-то страшное. Жуткое это было место, теперь Волосков понимал, почему никто из лесников не смог долго здесь прожить.

Вдруг совсем недалеко послышался какой-то скрип, заставивший бешено заколотиться его сердце. Затем он услышал чьи-то шаги, под ногами таинственного незнакомца заскрипели половицы. Потом в комнату хлынул поток свежего воздуха, и все стихло. Только дождь продолжал барабанить по крыше…

Волосков наконец-то решился открыть глаза. В комнате никого не было, но крышка подпола была откинута, а дверь в сени — распахнута настежь. И, судя по потоку влажного воздуха, дверь на улицу тоже была открыта, хотя перед тем, как лечь спать, он сам закрывал их.

Волосков сел, свесив ноги вниз. Рука сама собой потянулась к автомату. Осторожно, чтобы не выдать своего присутствия незваному гостю, он снял оружие с предохранителя и передернул затвор. Потом слез с печи и прокрался к выходу из сторожки, судорожно сжимая побелевшими пальцами автомат, вселявший в его душу чуть больше уверенности в своих силах, чем было на самом деле.

Незнакомца он увидел сразу, едва выглянув в дверной проем. Тот неподвижно стоял около полуторки, не обращая внимания на проливной дождь. Частые вспышки молний освещали его, но более подробно рассмотреть этого человека Волосков не мог: ему была видна лишь его спина, обтянутая мокрой гимнастеркой с погонами рядового, и стриженый затылок. Впрочем, ему совсем и не хотелось, чтобы незнакомец поворачивался к нему лицом. Он слышал о том трупе, который днем нашли в подполе контрразведчики и который пропал неизвестно куда…

Так Волосков некоторое время наблюдал за этим человеком, прячась за дверным косяком и осторожно выглядывая оттуда. Тот по-прежнему стоял неподвижно, словно статуя, но когда из леса, с той стороны, куда ушел капитан Ганелин, появилась еще одна фигура, незнакомец сразу ожил. Он медленно повернул голову в том направлении и сделал несколько шагов навстречу.

Очередной гость тоже был одет в военную форму, но почему-то весь облеплен тиной, словно только что вылез из болота. А когда вспышка молнии осветила его лицо, Волосков с ужасом подумал, что так оно, наверное, и есть. Это было лицо мертвого человека, распухшее от воды, с одними белками вместо глаз. Мертвец остановился рядом с человеком, посмотрел в сторону прятавшегося в сторожке Волоскова, и тот отпрянул назад, испугавшись, что его заметят. Сердце бешено колотилось, по телу побежали мурашки слепого ужаса, охватившего его. Осторожно он снова выглянул наружу. Теперь уже оба незваных гостя глядели в его сторону, и Волосков, увидев залепленное грязью лицо с потеками, оставленными стекающей дождевой водой, уже не сомневался, что человек, который вышел из сторожки, тоже является трупом.

Мертвецы медленно двинулись в его сторону, и Волосков попятился назад. Из горла рвался крик ужаса, но губы лишь беззвучно шевелились, не в силах произнести ни звука. Он понимал, что теперь ему не спастись, что его присутствие обнаружено, и мертвецы идут по его душу, но подсознательный страх погнал его обратно в комнату в поисках спасения. Не найдя ничего лучшего, он залез в печь и закрылся крышкой, затаившись, надеясь, что здесь они его не найдут.

Было тихо, как в склепе. Волосков чутко прислушивался к любому звуку, доносившемуся снаружи. Гроза закончилась, редкие капли капали с потолка на дощатый пол, нарушая тишину. Но вот скрипнули половицы, и сердце захолонуло от ужаса. Он-то надеялся, что эти мертвяки уйдут, но…

Скрип послышался совсем близко от его убежища. Волосков уже успел перебрать все известные ему молитвы, но тут ужас настолько заполонил все его существо, что из головы вылетело все, кроме мыслей о тех, кто находился по ту сторону заслонки. А снаружи вдруг все стихло, он напряженно вслушивался, пытаясь определить, где находятся его зловещие гости. И тут заслонка зашуршала, открываясь…

Волосков издал дикий крик ужаса и нажал на спусковой крючок автомата…

Ганелин вернулся, когда уже было довольно-таки темно. Пока все шло как нельзя лучше. В Управлении с пониманием отнеслись к проблеме, возникшей у группы в ходе проведения операции, обещали сделать все, что в их силах. Правда, генерал Епифанов заметил, что необходимые силы для оцепления Алексеевского леса прибудут не раньше завтрашнего дня по самым оптимистическим прогнозам, но Стрельцов и сам прекрасно понимал, что это — самое большее, на что они могут рассчитывать. Краснов обещал подкинуть людей из тех, кого удастся наскрести. Однако начальник оперативно-розыскной группы «Смерша» не надеялся, что тот сможет набрать необходимое количество хотя бы для оцепления болота. А для полного блокирования леса и его тщательного прочесывания требовалось не менее трех тысяч человек, порядка сотни служебно-розыскных собак. Шутка ли — пройти лесной массив площадью не менее полусотни квадратных километров, при этом не упустить разыскиваемых немецких разведчиков!

Хуже всего было то, что Шредер был очень важной фигурой для контрразведки. Его надо было не просто обнаружить, но и захватить живым. Насколько знал Стрельцов таких людей, живыми они не сдавались. С этой целью в каждой группе прочесывания должен был находиться опытный офицер-оперативник. А это значило, что кроме обычных солдат необходимо было присутствие как минимум сотни так называемых «чистильщиков», которые могли произвести качественный захват.

Итак, они сделали все, что могли. Оставалось только ждать, поэтому Стрельцов, приказав младшему лейтенанту Ракову и лейтенанту Сенцову вести наблюдение, а сам с капитаном Ганелиным лег спать, завернувшись в плащ-палатку…

Ему приснилось, что он находится в подполе сторожки. Перед ним чернела вырытая яма, он подошел к ней, опустился на колени и заглянул вниз.

Труп рядового Закиева находился все еще там. Мертвое лицо, припорошенное землей, было по-прежнему запрокинуто вверх. Казалось, ничего не изменилось в мертвеце, и все же что-то было не так. Он чувствовал это, интуиция оперативника говорила ему, что здесь, в подполе, кроется какая-то неведомая опасность, что задерживаться здесь не стоит, что необходимо быстрее покинуть это зловещее место.

И тут мертвые глаза распахнулись, уставившись на него. В этих глазах не было ни радужной оболочки, ни зрачков — одни белки. И от этого взгляда жутко стало на душе. Он понимал, что этого не может быть, что трупы не оживают, но ничего не мог поделать со своим страхом. Мертвец-то ведь открыл глаза!..

Пафнутьич разбудил Стрельцова, толкнув его в бок. Казалось, майор крепко спал, завернувшись в плащ-палатку, но сразу же открыл глаза и вопрошающе посмотрел на следопыта.

— Ты, кажись, майор, не верил в то, что я говорил? Гляди…

Болото светилось каким-то ровным белым светом. Создавалось впечатление, что по поверхности топи пробегают волны этого загадочного свечения. Было очень красиво, но жутковато, честно говоря. Тем более что Стрельцов все еще был под впечатлением своего сна.

— Что это? — поинтересовался он, не в силах отвести взгляд от этого завораживающего зрелища.

— А кто ж его знает! — ответил Пафнутьич. — Одно слово — «гиблое место»!.. Гляди!

Теперь и над зоной, которую старый охотник называл «гиблым местом», появилось таинственное свечение. Казалось, оно исходит откуда-то из-под земли, постепенно набирая силу, увеличивая свою интенсивность.

— Да, не завидую я тем, кто сейчас там! — вздохнул Пафнутьич. — Что там сейчас творится, одному Богу ведомо!

Яркая вспышка молнии прорезала темноту ночи, оглушающе прогремел гром, и практически сразу вслед за этим пошел проливной дождь. Но что было странно: над так называемым «гиблым местом» небо было чистым. Ни одной тучки! По болоту и лесу хлестал сильный ливень, а там была тишь и благодать…

Плащ-накидка пропиталась водой, и постепенно на Стрельцове намокло все, что было на нем надето: гимнастерка, брюки, фуражка, даже в сапогах было мокро. Он сильно замерз, зубы выбивали частую дробь, но контрразведчик не обращал на это внимания, увлеченный зрелищем таинственного свечения.

— Товарищ майор, посмотрите! — услышал он шепот Ракова. — Вроде, по болоту кто-то идет!

Действительно, неподалеку от них из топи на берег выбралась какая-то странная фигура в военной форме, вся облепленная грязью и водорослями. Рассмотреть, в каком звании был этот человек, не представлялось возможным, поскольку его погоны тоже были измазаны до такой степени, что не то что звание, но даже просто определить, был ли он солдатом или офицером, было нельзя.

Стрельцов очень удивился, хотя и не подал вида. Ведь он все время смотрел в ту сторону, но почему-то не заметил, как этот человек двигался через болото. Не из-под поверхности же топи он появился!

Майор повернулся к своим людям и сказал шепотом:

— Будем брать.

— Не трогали бы вы его! — вдруг вмешался проводник. — Пущай идет своей дорогой.

— Это еще почему? — удивился Стрельцов.

— Это мертвяк! — ответил Пафнутьич. — Я видел, как он вынырнул из-под дрыгвы.

— Чепуха! — возразил контрразведчик. — Такого не бывает. Не морочь нам голову, Пафнутьич!

Старый следопыт покачал головой, но ничего не сказал. Тем временем «человек из болота» подошел к ним совсем близко. И тут сверкнула яркая вспышка молнии, ударившей где-то рядом, и он пропал.

Стрельцов протер глаза, но человек как сквозь землю провалился.

— Черт! — выругался он. — Куда он подевался?

Они обшарили все окрестности, но не только не обнаружили таинственного «человека из болота», но не смогли найти даже его следов, хотя те должны были остаться, если учесть, как тяжело он ступал по земле.

— Я же говорил: мертвяк! — сказал Пафнутьич, глядя на бесплодные попытки контрразведчиков.

Стрельцов хотел ответить ему, но тут вдруг тишину ночи разорвали автоматные и пулеметные очереди, гулко бухнули несколько взрывов, заставившие всех забыть о странном происшествии. По звуку стрельбы, доносящейся со стороны «гиблого места», майор определил, что стреляли из оружия советского производства. Только вот по кому вели огонь те, кто находился сейчас в этой зоне?

— Наверное, наткнулись на Шредера с Головиным, — предположил Стрельцов.

Пафнутьич ничего не ответил на это. Да и сам Стрельцов не был уверен в своем предположении. Уж больно интенсивно велась стрельба, не стихая ни на секунду. Создавалось впечатление, что бойцы вступили в бой с крупными силами противника. Шредер, конечно, был опытным воякой, но не настолько, чтобы открывать ради него такую пальбу. Но с кем же еще, кроме диверсантов, могли вести бой солдаты Свинцова?.. На этот вопрос он не мог дать ответа…

VII

— Товарищ младший лейтенант! — сквозь сон услышал он голос Мошнова и открыл глаза.

— Что случилось?

— Смотрите, что творится…

Воздух светился каким-то странным белым светом и, казалось, составлял один сплошной сгусток какой-то неведомой энергии. Свинцов сел и осмотрелся по сторонам. Все было тихо, люди спали на земле, укрывшись плащ-палатками, но это странное свечение не на шутку обеспокоило его.

— Что это такое, товарищ младший лейтенант? — спросил Мошнов.

— Не знаю, — ответил он.

Свинцов и в самом деле не мог дать объяснения этому странному явлению. В этом месте все было не так…

— Товарищ младший лейтенант, а где ваша форма? — вдруг поинтересовался боец.

Свинцов осмотрел себя. Действительно, военная форма куда-то делась, а вместо нее на нем была надета та самая одежда, в которой он был на том злополучном собрании! Он посмотрел на близлежащих людей и обнаружил у них то же самое. На Дворянкине красовалось полное альпинистское снаряжение — шипованные ботинки, очки, поднятые на лоб, теплая одежда. Железнов был в одних плавках и весь в чем-то черном, словно негр. На Бельском вообще ничего не было, он прибежал, как говорится, в чем мама родила. Васнецов был в форме довоенного образца…

— Буди лейтенанта! — приказал Свинцов, судорожно пытаясь объяснить самому себе перемены, произошедшие с их одеждой.

Мошнов ушел будить Дворянкина. Свинцов бросил взгляд на часы, но, вспомнив, что это бесполезно, опустил руку и посмотрел на лес. И тут его прошиб холодный пот ужаса. Со всех сторон на них надвигались ярко горящие во тьме желтые глаза!

— Тревога! — заорал Свинцов и, схватив валявшийся неподалеку автомат, дал длинную очередь по светящимся глазам.

Солдаты вскочили на ноги, сжимая в руках оружие. Но спросонок они не могли понять, что случилось и куда стрелять.

— Бейте по глазам! — крикнул Свинцов, и бойцы тотчас ответили автоматными очередями.

Светящиеся глаза гасли, когда в них попадали пули, но почти сразу же на их месте загорались новые, которых становилось все больше и больше. Кто-то кинул пару гранат, но это мало помогло. Правда, никому из этих тварей так и не удалось подойти настолько близко, чтобы люди смогли рассмотреть, что же они из себя представляют…

Бой длился всю оставшуюся ночь, а когда стало светать, горящие глаза вдруг разом исчезли. Бойцы были вымотаны до предела и в изнеможении опустились на траву. Лишь только через некоторое время, когда бойцы отошли от напряжения прошедшего боя, они смогли оглядеть место битвы.

— Братцы, а где же трупы этих тварей? — спросил удивленный Железнов. — По самым скромным подсчетам мы за минувшую ночь должны были нащелкать, по крайней мере, тыщу! Где же они?

На месте боя было чисто, если не считать кучи автоматных и пулеметных гильз, валявшихся тут и там среди травы. Даже ставшая привычной за годы службы форма вернулась на место.

— Встали и ушли! — мрачно пошутил Дворянкин.

— Как это «ушли»? — удивился еще больше Железнов.

— Ножками, ножками, если только они у них есть, — совершенно серьезно ответил лейтенант.

— А может, они забрали все с собой? — предположил Петров.

— А где, в таком случае, следы крови? — отверг это предположение Железнов. — Кровь-то не заберешь с собой!

— Слушайте, а может, нам все это приснилось? — выдвинул новую версию Петров.

— Как же, приснилось! — фыркнул Мошнов. — Выходит, мы все спали, видели один и тот же сон, да еще, вдобавок, настреляли кучу гильз?.. Нет, вы думайте, что хотите, а я склонен придерживаться другого мнения!

— Товарищ младший лейтенант! — позвал Васнецов с места ночевки. — Глухих пропал…

Они обшарили все окрестности вокруг места ночевки, но боец как сквозь землю провалился. Не было и никаких следов, свидетельствовавших о том, что он мог куда-нибудь уйти. Глухих словно испарился.

— Слушай, младший лейтенант, ты, похоже, знаешь больше нас, — обратился к Свинцову Дворянкин. — Может, объяснишь, куда мы попали, и что тут происходит? Куда пропал Глухих? Почему, прошагав столько, мы не встретили здесь ни одной живности, кроме этих тварей? Ни одного муравейника не попалось нам по пути, хотя обычно в таких местах их полно… Да и обычных ориентиров здесь нет, по которым можно было бы судить о расположении сторон света…

Свинцов покачал головой.

— Я знаю не больше вас. Это место издавна пользуется дурной репутацией, но что здесь творится, никто не может сказать. Люди не ходят сюда… Правда, насчет случившегося с нами сегодня у меня имеется одна версия…

Он оглядел бойцов. Все с напряжением ждали продолжения.

— Вы видели, как светился воздух ночью? — Бойцы в ответ на его слова кивнули. — Так вот, мне кажется, что все мы находились под влиянием какого-то газа, который выделяет это место. Он и породил эту галлюцинацию.

— Твоя версия, конечно, может частично объяснить произошедшее с нами, но как, в таком случае, можно объяснить другое?.. Вот вы что видели во сне, Василь Василич?

Старшина усмехнулся.

— Финскую. Мы тогда умудрились нарваться на засаду. Выжил один я…

— Все понятно, — кивнул Дворянкин. — Вы были в довоенной форме, это все видели… Теперь Железнов.

— А я, братцы, этой ночью пережил такое, что не приведи бог каждому! — ответил тот. — Побывал на тонущем корабле, попавшем в тайфун! Ну, скажу я вам, и досталось нам тогда! Наши жизни зависели от моей машины. Страшно было, аж жуть! Ведь если те, кто были наверху, в случае чего могли спастись, то кочегарка была моей могилой!

— Теперь понятно, почему ты был в одних плавках и черным, как черт! — рассмеялся Свинцов.

Его смех никто не поддержал, и он перестал смеяться.

Тем временем Дворянкин обратился к Бельскому, продолжая свой опрос:

— Ну, а ты почему прибежал, в чем мама родила?

Пулеметчик смутился и некоторое время ничего не мог сказать. Но потом признался:

— А мне снилось, что я был со своей бабой. Понимаете, я только-только вошел в раж, меня стало забирать. И тут ворвался ее муж с топором в руках. Мне удалось бежать, выбив плечом раму с окном. Вот так-то…

— Ты был весь в порезах, — сообщил ему Дворянкин. — А я в горах был. Полез по склону без страховки и застрял. Ни назад, ни вперед… Таким образом, вид каждого из нас соответствовал той ситуации, в которой мы оказались в своих снах. То есть, каким-то образом наши сны вылились в реальность. Вспомните, ведь на Мошнове, который бодрствовал, одежда не изменилась… Как это вписывается в твою схему, младший лейтенант?

Свинцов пожал плечами.

— Я и говорю — массовая галлюцинация!

Дворянкин покачал головой.

— Какая массовая галлюцинация? Откуда я мог знать, что видел во сне старшина, или, скажем, Бельский? И потом… Посмотри-ка вот на это, — и лейтенант извлек откуда-то моток веревки и альпеншток. — Это мой альпеншток. Вот и меточка есть, «А.В.Д»… Откуда это здесь взялось?

— Ладно, давайте подведем итоги, — сдался Свинцов, который и сам понимал, что вряд ли можно все объяснить массовой галлюцинацией. — Что мы имеем? Какое-то неизвестное науке воздействие. Исходя из этого, я, как командир группы, принимаю следующее решение: отныне, пока мы будем находиться в границах «гиблого места», в ночной караул ходить только по двое. В задачу часовых будет входить не только наблюдение за окружающей обстановкой, но и за своими товарищами. Их обязанностью будет поднятие тревоги в случае обнаружения чего-нибудь странного. Неважно чего — внешнего вида, поведения или еще чего-нибудь вроде того, что мы наблюдали этой ночью. Всем ясно? Это приказ!

Бойцы сразу подтянулись. Вот так! Легче было отдать приказ, чем пытатся объяснить им то, чего никто из них не понимал и не мог понять.

— Этой ночью мы израсходовали слишком много боеприпасов, поэтому без нужды не стрелять. Патроны беречь. И ничего здесь не трогать, ничего ни есть, ни пить. А теперь — подъем и вперед! Что бы ни случилось, нам надо выполнить задание!

— А что будем делать с Глухих? — поинтересовался Дворянкин.

— С Глухих?.. — Свинцов задумался. — Боюсь, мы его не сможем найти. Да и времени на это нет. Сначала возьмем Шредера с Головиным, а потом займемся его поисками. Все, пошли…

С рассветом Шредер и Головин двинулись дальше, в глубь «гиблого места». Поначалу идти было трудно, но вскоре они наткнулись на тропинку, которая вроде бы совпадала с направлением их поисков. Было непонятно, откуда она взялась, если в этих местах не было никакого зверья. Впрочем, то, что они не встретили животных на своем пути, еще не означало, что их в зоне вообще не было. В кого-то же стреляли ночью их преследователи!..

Эриху сейчас было особенно трудно. Ему все время приходилось быть в напряжении. «Гиблое место» продолжало атаковать его подсознание, приходилось постоянно держать защитный барьер, чтобы хоть как-то ограничить влияние зоны на них. Это стоило ему огромных физических и духовных сил, он чувствовал, что постепенно сдает свои позиции. Сознание туманилось, перед глазами появилась какая-то странная пелена, и сколько Шредер не тер глаза, ему не удавалось ее смахнуть…

Он пришел в себя оттого, что ударился головой о дерево. В глазах потемнело, Шредер покачнулся и упал. В висках стучало, волнами накатывала тошнота. Он настолько ослаб, что ему с трудом удалось подняться на ноги, и то с помощью Головина.

— Что с вами, господин майор?

— Ничего, все в порядке, — ответил Шредер.

— Может, отдохнем немного?

Он отрицательно мотнул головой.

— Нельзя, погоня уже близко!

Шредер чувствовал, что защита двух человек отнимает у него слишком много сил. В этом случае она была неэффективна. Он не мог больше защищать их обоих, в противном случае это грозило тем, что рано или поздно он упадет и уже больше не встанет. И Шредер принял решение…

Жалко, конечно, было проводника, но другого выхода из сложившейся ситуации он не видел. Заблудиться Шредер не боялся: мог вернуться обратно по невидимому, но вполне ощутимому при его способностях следу. Он снял с Головина защиту и заключил в невидимый кокон себя. И сразу стало легче, ощущение чужеродного проникновения ослабло, хотя и не исчезло совсем. Он убрал руку Головина, поддерживающего его, и шагнул вперед…

Они стояли на краю приветливой полянки. Головин хотел уже было шагнуть вперед, но Шредер остановил его. На первый взгляд ничего необычного в этой полянке не было, но он чувствовал, что это не так.

Шредер осторожно прощупал ее. Под травяным покровом скрывалось нечто большое и очень опасное. И не трава это была, а только очень искусная имитация.

— Сюда не пойдем, — сказал он. — Обойдем стороной.

— Почему? — удивился Головин.

Шредер ничего ему не ответил. Да и как объяснить, если сам точно не знал, что это такое. С подобным в жизни ему еще не приходилось сталкиваться, но он знал, что если они пойдут через эту поляну, им не суждено будет дойти до ее противоположного края…

Они собрали вещи и двинулись дальше. Свинцов давно уже понял, что Шредер с Головиным держат путь в глубь «гиблого места». Конечно, никаких оснований быть уверенным в правильности такого решения у него не было. Но он почему-то не сомневался в этом, шел уверенно и вел за собой людей. Словно кто-то подсказывал ему, куда идти.

Ощущение, что кто-то копается в его мыслях, не пропадало. А потом опять пришли воспоминания…

Вечером, после того злополучного собрания, у него состоялся серьезный разговор с отцом. Звягинцев не зря сказал, что они пересмотрят свои слова. Уж он-то знал, что секретарь райкома партии сможет вправить мозги непонятливому сыну.

После разговора с секретарем райкома комсомола отец пришел разъяренным, как бык. Они долго беседовали, то повышая голос до крика, то снижая до шепота. Спорили до хрипоты, легли спать уже под утро. Отец сумел сделать то, чего добивался. Он стал припоминать некоторую странность в поведении Головина-старшего, подозрительных на его взгляд людей, появлявшихся время от времени в сторожке лесника.

Остаток ночи он не спал, все думал, размышлял. И пришел к решению, что отец Васьки все-таки был виноват. А вот его друг, конечно же, об этом и не подозревал! Васька был хорошим комсомольцем и уж наверняка бы не стал молчать, если бы заподозрил что-нибудь неладное. Ему захотелось поговорить с ним, и с утра пораньше он отправился к сторожке…

Люди в штатском с военной выправкой вывели избитого Ваську из дома и посадили в черный автомобиль.

— Стойте! — крикнул он, забыв об осторожности, и подбежал к машине. — Куда вы его увозите?

Человек захлопнул дверцу и повернулся к нему. Взгляд, которым незнакомец окинул его, заставил поежиться, а в душу заполз противный страх. Он пожалел, что поступил так опрометчиво, но было уже поздно.

— Ты кто такой?

— Я? — заплетающимся языком пролепетал он и стал лихорадочно лгать: — Я — товарищ Василия, пришел по поручению комсомольцев.

— А! — улыбнулся незнакомец. — Оперативно сработали, ребята! Молодцы! Быстро отреагировали на сигнал и помогли нам раскрыть еще одного врага Советской власти.

— Куда вы его забираете? — повторил он свой вопрос и сразу понял, что сморозил глупость.

В самом деле, ну куда могли забирать человека с утра пораньше люди, на лицах которых было прямо-таки написано, что они работают в органах внутренних дел? Памятуя о том, что наговорил Васька на собрании, люди эти не могли быть никем, кроме как сотрудниками НКВД. А уж они известно, куда могли забрать человека.

Его вопрос совсем развеселил незнакомца. Он хлопнул его по плечу и сказал:

— Не задавай лишних вопросов, парень. Меньше знаешь, лучше спишь. Понял?

Он кивнул.

— Вот и хорошо. Возвращайся обратно и никому не говори, что ты здесь видел…

Ему очень хотелось поговорить с Лизой, но в тот день она не пришла. Ее отец сказал, что она уехала в другой район к больной тетке. Он прекрасно осознавал, что они попали в очень нехорошую ситуацию, выбившись из коллектива. Теперь, когда Ваську самого объявят «врагом народа», им могут припомнить это комсомольское собрание. И ему не оставалось ничего другого, как повиниться перед своими товарищами, признаться в своей неправоте. Так он сумел сохранить свое положение в организации и среди товарищей.

Лизе повезло меньше. Ее все-таки исключили из комсомола. На свое счастье девушка больше отмалчивалась в этот раз, чем говорила. Да и что было говорить, когда вина Головина-старшего была доказана, а Васька сам много чего лишнего наговорил на собрании!

Вскоре за арестом Ивана Андреевича последовали и другие аресты. Лесник на допросах сознался во всем и назвал сообщников. Были арестованы первый секретарь райкома партии и некоторые другие руководители района. Отец ходил какой-то напряженный, было видно, что он чего-то ждет и боится. Лишь много позже он понял, чего боялся отец…

Как бы то ни было, теперь его бывший друг стал его врагом. О том, что толкнуло его на путь предательства, можно было только догадываться. В любом случае, этого Свинцов простить не мог. Между ними не осталось ничего общего. Он не был уверен даже в том, что Васька до сих пор любит Лизу. А вот он любил. И это тоже играло немаловажную роль…

Внезапно ощущение того, что в его мыслях кто-то копается, исчезло, а с ним ушли и воспоминания. Сразу стало как-то веселее, даже зловещая тишина уже не давила так на психику, как раньше. Он позволил себе немного расслабиться, но, как оказалось, зря…

Бельский со своим пулеметом шел замыкающим. Они все двигались след в след, но младший сержант, наступив на то место, где до этого перед ним только что прошел рядовой Краснов, вдруг провалился в неведомо откуда взявшуюся тут трясину. Возможно, его сразу бы засосало, но на свое счастье он успел бросить поперек топи пулемет, легший концами на твердую почву. Бельский налег на него всем телом, и это не давало трясине утащить его.

— Держись! — крикнули одновременно Васнецов и Краснов, услышавшие позади себя странный чавкающий звук и обернувшиеся посмотреть, что произошло.

— Меня кто-то схватил за ноги! — сообщил Бельский, пытавшийся вытащить свое тело, опираясь на пулемет.

Последовал мощный рывок, чуть не утащивший младшего сержанта в трясину. Ему пришлось снова лечь всем телом на оружие. Васнецов с Красновым подхватили его за руки и попытались вытащить. И тут они тоже ощутили, что кто-то действительно держит Бельского за ноги. Они уперлись ногами в землю и дернули его что есть силы на себя. В ответ последовала серия мощных рывков, тянувших пулеметчика вниз.

Возможно, неведомое существо, сидевшее в трясине, так и утащило бы Бельского, если бы на помощь не подоспели остальные бойцы. Совместными усилиями им удалось, наконец, вырвать младшего сержанта из его цепких лап. Он был весь в грязи, тяжело дышал и вроде не верил, что все еще жив. Только минут через десять Бельский отошел от шока и прохрипел:

— Спасибо, мужики! Я уж думал все, конец пришел!

— Хорошо, что все обошлось! — сказал на это Свинцов.

— Сапоги вот только эта сволочь стянула с меня! — пожаловался пулеметчик, глядя на свои голые ступни. — Жалко, хорошие сапоги были! Я их у бабки на толкучке за две банки тушенки выменял.

Глядя на ободранные до крови ноги Бельского, Свинцов подумал, что, по крайней мере, со стороны младшего сержанта грех было жаловаться на потерю обуви. Хорошо хоть сам живым остался!

— Ну и гад же ты! — сплюнул Железнов. — Мог бы и больше старухе дать!

— Да куда ей больше? — искренне удивился пулеметчик. — Да и не было у меня больше.

— Поди, для детишек взяла, — заметил бывший моряк. — Лучше бы ты и не брал их вовсе! Может, кто-нибудь и больше бы дал.

— Что ты ко мне привязался? — возмутился Бельский, оглядываясь в поисках поддержки товарищей. — Я шел по барахолке, смотрю, стоит бабка, продает сапоги. Никто не хотел брать. Я предложил ей все, что у меня было.

— Ты ведь коммунист, Бельский! — не унимался Железнов. — Придется, когда вернемся, поставить о тебе вопрос на собрании.

— Да что я такого сделал? — начал было младший сержант, но тут вмешался Дворянкин, которому надоело слушать их препирательство.

— Хватит болтать! Нашли время для разбирательства!.. А ты, Бельский, как вернемся, получишь три наряда вне очереди.

— За что, товарищ лейтенант?!

— За разбазаривания казенного имущества! Тебе тушенку не для того дают, чтобы ты менял ее на сапоги!

— Но…

— Отставить разговорчики!

Воцарилась тишина. Все смотрели, как Краснов бинтует Бельскому ступни. И вдруг Петров, который незадолго перед этим встал и куда-то неторопливо пошел, закричал:

— Братцы, а где же трясина?

Все с удивлением посмотрели на Петрова, потом вскочили на ноги и подбежали к нему. Только Бельский с забинтованными ногами остался сидеть на месте. Впрочем, после того, что он пережил, ему, наверное, не слишком сильно и хотелось…

На том месте, где минут пятнадцать тому назад тонул Бельский, ничего, кроме твердой почвы, не было. Лишь только пулемет одиноко валялся на земле, напоминая о том, что здесь произошло. Свинцов поднял оружие, затем осторожно наступил на это место ногой и даже попрыгал.

— Ничего не понимаю! — сказал он, нахмурившись. — Будто ничего и не было!

Бойцы обступили его и тоже стали пробовать землю ногами. Тем временем Свинцов осмотрел пулемет и передал его Дворянкину.

— Посмотри-ка!

Дуло было погнуто. Не сильно, слегка, но, глядя на это, легко можно было представить, какой силой обладало создание, тянувшее Бельского за ноги.

— Бесполезная железяка, — констатировал Дворянкин, разглядывая ствол пулемета. — Что же это было, а, младший лейтенант? Откуда взялась и куда потом девалась эта трясина? Как думаешь?

— Очередная загадка «гиблого места», — ответил Свинцов.

— Что-то слишком много загадок накопилось за последнее время, — заметил Васнецов, прислушивавшийся к их разговору. — А где ответы?

— Ответов пока нету, — сказал Свинцов, который и сам не раз задавался подобным вопросом. — И боюсь, мы не скоро их получим. Если получим вообще…

Дворянкин хотел уже выбросить ставший бесполезным пулемет, но Бельский отобрал его, сказав, что оружие закреплено за ним, и он его не оставит. Спорить никто не стал, всем была известна его «любовь» к своему «Дягтереву».

Пора было идти дальше, это происшествие и так задержало их. Запасливый Васнецов достал из вещмешка лапти и подарил их пулеметчику.

— На, держи. Это, конечно, не сапоги, но не ходить же тебе босиком по лесу! Поди, чай, непривычен к этому? Вырос-то в городе?

Бельский кивнул и принялся надевать лапти, а старшина помогал ему. Тем временем Свинцов задумчиво смотрел на веревку, висевшую на плече Дворянкина.

— Дай-ка сюда, — попросил он лейтенанта.

Тот молча отдал. Свинцов внимательно осмотрел ее, подергал и поинтересовался:

— Прочная, а, Сань?

Тот пожал плечами.

— Если это та самая веревка, то да.

— Так, — сказал Свинцов, — давайте-ка, обвяжемся ею. Кто знает, какой сюрприз еще ожидает нас в этом лесу. На счастье Бельского, он успел кинуть под себя пулемет. Я не хочу, чтобы подобное повторилось!

— Мне это не нравится! — заявил Васнецов.

— Мне тоже, старшина, — ответил Свинцов…

Бойцы обвязались веревкой и пошли дальше. Впереди Свинцов, за ним — Дворянкин, потом Васнецов, Железнов, Мошнов, Рябинов, Краснов. Замыкал колонну Бельский со своим бесполезным пулеметом. Все они очень походили на альпинистов в связке. И лишь только то, что у всех было оружие, и шли они не по горам, а продирались через лес, смывало это сходство.

Свинцов был озабочен. Он чувствовал, что люди начали нервничать. За то время, пока они находились на территории «гиблого места», у них уже пропал один человек и чуть-чуть не погиб Бельский. Последний, идя замыкающим, чувствовал себя не очень уверенно. Он то и дело тормозил движение, опасаясь, видимо, повторения произошедшего с ним случая, едва не приведшего к его гибели.

Свинцов хорошо понимал их состояние. Ему и самому было не по себе, он не знал, какой фокус выкинет с ними зона в следующий момент. Но, с другой стороны, им необходимо было настигнуть Шредера с Головиным и задержать их. Только эта мысль и гнала его вперед…

Вдруг он остановился и опустился на колени, что-то рассматривая на земле. Потом подозвал к себе Дворянкина и сказал, указывая на свежий след сапога:

— Они близко, прошли здесь совсем недавно.

— Побыстрей бы! — заявил Железнов, сплевывая на землю. — Мне не терпится убраться отсюда!

Свинцов осторожно раздвинул заросли. Перед ними раскинулась небольшая полянка, вся усыпанная яркими цветами, от которых исходил дурманящий запах. Она была такой приветливой, что так и хотелось броситься на это великолепие и дать отдохнуть уставшим мышцам. Но Свинцом каким-то звериным чутьем ощущал, что на этой поляне не все в порядке. Уж слишком сильно она манила к себе.

— Дайте-ка мне мешок Глухих, — попросил он.

Размахнувшись, Свинцов, что есть силы, запустил его на поляну. Мешок упал чуть ли не на середину, но ничего не произошло.

— Ладно, товарищ младший лейтенант, пойдемте, — предложил Железнов. — Видите, все в порядке, опасности нет…

Но Свинцов жестом остановил его. В следующее мгновение на поляне что-то щелкнуло, и мешок вдруг провалился под землю.

Солдаты переглянулись между собой.

— Н-да! — только и сказал на это Васнецов.

Остальные промолчали, понимая, что было бы, если бы они пошли через эту поляну. Младший лейтенант фактически спас всех их, не дав сунуться туда.

— Ладно, — сказал Свинцов, — давайте обойдем эту чертову поляну и пойдем дальше. Надо попытаться догнать Шредера с Головиным. Они не могли далеко уйти…

— А вы уверены, товарищ младший лейтенант, что они не пошли через эту поляну? — поинтересовался Васнецов, задумчиво глядя на прекрасную лужайку, гостеприимно расстилавшуюся перед ними.

— Все может быть, — ответил он. — Обойдем поляну и поищем там следы. Если они ее благополучно миновали, они должны там быть.

Почему-то Свинцов был уверен, что диверсанты обошли поляну стороной, хотя последний след, обнаруженный им, указывал как раз на другое…

— Стойте! — вдруг услышал он встревоженный голос Краснова. — Бельский пропал!

Когда они собрались вокруг бойца, тот растерянно держал в руках обрывок веревки, связывавшей их с младшим сержантом. Самого Бельского нигде не было видно.

— Что происходит, черт возьми? — не выдержал Дворянкин. — Куда он делся?

Свинцов понимал, что рано или поздно нервы у бойцов не выдержат. Здесь все было не так, как вне границ зоны, возникало много вопросов, но он не мог дать на них ответы, потому что и сам не знал их. Дворянкин был первым, кто открыто высказал свое возмущение, но Свинцов видел, что все остальные поддерживают лейтенанта.

— Не знаю! — устало ответил он. — Пойми, я в таком же положении, как и все вы!

Старшина взял у Краснова конец веревки, внимательно осмотрел его и даже зачем-то понюхал.

— Чисто срезано, веревка даже не размахрилась, — сделал он заключение и добавил. — Это сделано не ножом…

Кто мог утащить Бельского так, что он даже и не пикнул, и другие ничего не почувствовали? Ответа на этот вопрос не было, не было даже предположений. Они тщательно обследовали местность, но осмотр ничего не дал. Бельский как сквозь землю провалился. Впрочем, Свинцов и не ожидал ничего другого.

— Похоже, за нас серьезно взялись. Смотрите в оба! А теперь давайте-ка двигать дальше.

— Может, лучше вернуться? — неуверенно предложил Дворянкин.

— А как же Шредер с Головиным? — поинтересовался Свинцов, чувствуя, что назревает конфликт.

— Да черт с ними! — взорвался лейтенант. — В конце концов, никто не давал нам приказа на преследование! Надо вернуться обратно и доложить о том, что случилось, контрразведчикам. Пускай сами разбираются!

— Да? И что же ты им скажешь?

— Скажу все, как было!

— Думаешь, нам поверят?

Дворянкин смутился. Действительно, в то, что происходило тут с ними, обычному человеку, пожалуй, было трудно поверить. Он открыл рот, чтобы еще что-то сказать, и тут их всех накрыло…

VIII

Подъем был трудным и утомительным. Лед, сверкая на солнце, слепил глаза. Они обливались потом и еле переводили дух. Кое-где лед был иссечен трещинами и расселинами, в таких местах было очень трудно пробираться. И если бы не Дворянкин, который имел богатый опыт альпинизма, он ни за что бы сам не прошел эти трудные и опасные участки.

Вокруг, насколько хватало взгляда, простирался ледник. Как они сюда попали, было известно одному лишь богу. Зачем, тоже неясно. Просто они вдруг оказались в этом месте, вдвоем. Оружие осталось при них, а вот вместо военной формы на них была надета теплая одежда — шапки, куртки, штаны, шипованные ботинки. Короче, как раз все необходимое, чтобы не умереть от холода в этом природном холодильнике…

Первое время они орали во все горло, надеясь, что их солдаты находятся где-нибудь неподалеку. Однако после того как их голоса охрипли, офицеры поняли, что они остались одни в этой ледяной пустыне. Стоять на месте не было смысла, и они двинулись вперед, хотя куда надо было идти, ни Свинцов, ни Дворянкин не имели ни малейшего представления…

Примерно через час на их пути встала преграда. Это была огромная расселина, образовавшаяся, видимо, уже давно. Ее края были не ровные и острые, как у свежей трещины, а обтаявшие.

— Ну что, Саня, как будем перебираться? — поинтересовался Свинцов, подходя к краю трещины и оглядывая противоположный ее край.

— Пойдем вдоль расселины, — ответил Дворянкин. — Где-то же она кончается!

— Направо или налево?

Дворянкин задумался.

— Направо, — наконец, сказал он, приняв решение.

— Почему не налево? — поинтересовался Свинцов.

— А какая разница? — пожал плечами лейтенант.

— В данном случае — никакой.

— Тогда пойдем направо…

Вскоре они обнаружили перемычку — громадный пласт плотного, слежавшегося снега, соединявшего, словно мост, края пропасти. Переправа не показалась им надежной. Под яркими лучами солнца этот мост подтаивал, обламывался и грозил каждую минуту обрушиться. На их глазах огромная снежная глыба оторвалась от него и рухнула вниз.

Свинцов осторожно заглянул туда. Взгляд не достигал края снежной массы, а уж дна пропасти и вовсе нельзя было разглядеть.

— Не нравится мне это, — признался он, — совсем не нравится. Что будем делать?

— Надо перебираться, — ответил Дворянкин. — Другого пути нет: эта расселина, скорее всего, тянется через весь ледник, а как далеко он простирается, мы даже и не знаем. Но уж точно, идти нам придется очень долго.

— А ты уверен, что нам вообще стоит перебираться на ту сторону? Правильно ли мы идем? Может, надо двигаться совсем в другую сторону?

Лейтенант неопределенно пожал плечами.

— Не уверен. Но уж раз выбрали направление, надо его придерживаться. Куда-нибудь да выйдем!

Они постояли еще некоторое время, разглядывая перемычку, потом Свинцов спросил:

— Как будем перебираться?

— Я пойду первым, — сказал Дворянкин. — Обвяжусь веревкой, а ты меня будешь страховать. Если все пройдет удачно, когда я буду на той стороне, пойдешь ты.

Он снял с плеча веревку и обвязал один из ее концов вокруг пояса.

— Ну, пожелай мне ни пуха, ни пера! — с этими словами лейтенант осторожно соскользнул вниз, туда, где начиналась снеговая перемычка.

— Ни пуха, ни пера! — крикнул Свинцов ему вслед.

— К черту! — донеслось снизу…

Медленно, рассчитывая каждое движение, Дворянкин пошел по этому ненадежному мосту. Свинцов ожидал, что в любое мгновение перемычка рухнет, увлекая за собой лейтенанта, но все обошлось. Дворянкин взобрался на противоположный край расселины (который был не слишком крутым, но скользким, подтаяв на солнце) и уселся лицом к нему на узком карнизе.

— Теперь ты! — крикнул он Свинцову. — Только не останавливайся и не смотри вниз! Эта махина того и гляди развалиться!

Младший лейтенант приспособил на пояс веревку и двинулся вперед, осторожно балансируя, чтобы не свалиться в пропасть. Едва только он ступил на эту перемычку, как ему стало ясно, что этот мост еле дышит. Снежная масса под ногами Свинцова дрогнула, чуть заметно качнулась и задрожала. Во рту сразу пересохло, сердце застучало сильнее. Он с ужасом подумал о том, что немного тяжелее Дворянкина по весу. Выдержит ли его перемычка?

Медленно, но верно Свинцов продвигался вперед. И вдруг раздался громкий треск. По напряженному лицу Дворянкина он понял, что сзади что-то случилось. Где-то внизу послышалось слабое журчание и плеск воды, и Свинцов невольно глянул туда, в мерцающую ледяную бездну. Сразу закружилась голова, и он пошатнулся.

— Вниз не смотри! — послышался голос Дворянкина. — Подними голову!

Свинцов оторвал взгляд от пропасти и больше не смотрел туда, хотя его так и тянуло сделать это снова.

— Так! — увидев, что его приказание исполнено, продолжил лейтенант. — Теперь вперед и побыстрее!

Свинцов уже собирался продолжить продвижение по этому ненадежному мосту, но тут прямо перед ним снежное полотно треснуло и стало быстро расходиться в разные стороны. Он заторопился, широко шагнул, но ботинок не удержался на скользкой поверхности, и он провалился в трещину, успев, правда, ухватиться за ее край. Позади него что-то трещало, двигалось, а снизу донесся глухой далекий грохот. Сердце бешено колотилось, тошнота подступала к горлу. Пальцы предательски съезжали по скользкому льду, и он понял, что еще немного, и он полетит в пропасть, вслед за рухнувшими глыбами.

Но тут веревка, прикрепленная к поясу, натянулась, как струна, и сползание прекратилось.

— Толя! — услышал он встревоженный голос Дворянкина (лейтенант впервые назвал его по имени). — Скорее заползай наверх, я буду тебя подтягивать!

Сразу стало легче. С трудом, оскальзываясь на ледяной поверхности, он сумел заползти на остатки снежного моста. Несколько секунд Свинцов переводил дыхание, потом осторожно пополз прочь от края. И лишь только через несколько метров он рискнул подняться и посмотреть на Дворянкина.

Лейтенант, прочно усевшись на выступе скалы и изо всех сил упираясь ногами в подтаявший снег, тянул веревку, поспешно сматывая ее по мере того, как Свинцов приближался к нему. Увидев, что тот смотрит на него, Дворянкин ободряюще улыбнулся ему.

— Все нормально, Толя! Не волнуйся, я тебя держу!..

Ему оставалось пройти каких-нибудь несколько шагов до спасительного края, когда мосту пришел конец. Послышался громкий треск, и остатки снежной перемычки рухнули вниз, а вслед за ними полетел и Свинцов. В голове успела мелькнуть мысль: «Все, это конец!», но буквально сразу же последовал мощный рывок, и он завис над бездонной пропастью. Его ударило о ледяную стену, и Свинцов отчаянным усилием впился пальцами в небольшие трещинки, пересекавшие ее, а одна из его ног через секунду нащупала какой-то небольшой выступ, в то время как другая висела в воздухе. Положение было настолько неудобным, что он неминуемо упал бы, если бы не веревка, которая поддерживала его.

— Толя, как ты? — услышал он сверху голос Дворянкина.

— Нормально, — ответил Свинцов.

— Я тут немного съехал, но это ничего. Подожди, сейчас я тебя вытащу.

У него сразу стало тепло на душе. Он представил, как лейтенант стоит на краю пропасти, рискуя в любой момент соскользнуть вслед за ним.

— Слушай, Толя, я сейчас попробую тебя вытащить! — услышал он опять Дворянкина. — Освободись от оружия и мешка, тогда мне будет легче это сделать!

Свинцов подумал, что в его положении сделать это будет не так-то легко. Прильнув к ледяной стене, он удерживался на ней ценою невероятного напряжения всех мышц, которое с каждой секундой становилось все невыносимее. Его пальцы заледенели, их ломило от холода. Он знал, что если ничего не изменится, скоро они потеряют чувствительность, а через некоторое время — способность двигаться. В дальнейшем, если посчастливится выбраться из этой передряги, ему грозило обморожение и возможная ампутация. Но он старался не думать об этом.

— Не бойся! — крикнул ему Дворянкин, словно прочитав его мысли. — Я буду держать тебя! Бросай все лишнее, к чертовой матери!

С трудом вытащив из трещины правую руку, Свинцов скинул сначала автомат, потом одну лямку вещмешка. Поменяв руки, он освободился от второй, и мешок полетел в пропасть. При этом его нога соскользнула с выступа, а пальцы вырвало из трещинок, за которые он держался. Рывок был настолько сильным, что Свинцов заскользил вдоль стены вниз, поняв, что тащит за собой и Дворянкина.

Впрочем, веревка вскоре натянулась, да и ноги вдруг обрели опору — небольшой выступ, на котором можно было стоять, прижимаясь к холодной ледяной стене. Он вспомнил заледенелый край пропасти, на котором сейчас стоял лейтенант, и понял, что еще один такой рывок, — и они вместе полетят в эту бездну.

— Слушай, Саня, обоим нам не выбраться отсюда! — крикнул Свинцов наверх. — Тебе меня не вытащить! Бросай веревку и уходи!

— Замолчи! — возмущенно оборвал его Дворянкин. — И чтобы я больше от тебя ничего подобного не слышал! Сейчас я сделаю несколько зарубок, а потом вытащу тебя, упираясь в них. Только продержись еще чуть-чуть, Толя!

Свинцов услышал, как наверху застучало стальное лезвие, впиваясь в лед.

— Это бесполезно, Саня! Еще одна ошибка, и мы вместе полетим в пропасть! Ты — молодчина, сделал все, что мог, чтобы спасти товарища, и не твоя вина, что у тебя не получилось! Бросай меня и выбирайся отсюда!

— Молчи! — отозвался сверху лейтенант. — Я и слышать ничего не хочу о том, чтобы бросить тебя! Сейчас сделаю упоры для ног поглубже и вытащу! Слышишь?

Свинцов не ответил. Он понял, что Дворянкин действительно до последнего будет пытаться вытянуть его наверх, а это рано или поздно приведет к гибели обоих. Этого он допустить не мог.

Осторожно спустив вниз правую руку, Свинцов нащупал рукоять финки. Непослушные пальцы с трудом сомкнулись на ней и потянули клинок из ножен. Чего он больше всего в этот момент боялся, так это того, что нож вылетит из онемевшей руки. Тогда им обоим придет конец…

Осторожно подняв руку над головой, Свинцов коснулся лезвием веревки и принялся перерезать ее.

— Эй, ты что там делаешь? — забеспокоился Дворянкин, видимо, по колебаниям веревки поняв, чем занимается младший лейтенант.

— Режу веревку, — ответил Свинцов.

— Не смей! — отчаянно закричал лейтенант. — Спасаться — так обоим или никому, слышишь? Мы сейчас выберемся, только подожди, Толя! Ради бога, не торопись!

Свинцов, не сводивший глаз с ножа, вдруг почувствовал сильный страх, заставивший его покрыться липким, противным потом. Он, оказывается, совсем не хотел умирать!

— Ладно! — откликнулся он. — Я подожду. Только если что, Саня, я перережу веревку!

Некоторое время ничего не происходило. Дворянкин сосредоточенно работал наверху, Свинцов ждал.

— Готово! — послышался крик лейтенанта. — Сейчас я буду тащить, а ты лезь наверх!

Веревка натянулась еще сильнее и рывками поползла наверх. Свинцов, отправив финку на месть, полез по стене, используя для опоры любой мало-мальски заметный выступ, углубление или трещинку. Пот заливал глаза, пальцы уже ничего не чувствовали, но он настойчиво продолжал ползти.

Он услышал вскрик, веревка вдруг ослабла, потом натянулась. Но, несмотря на это, Свинцов начал сползать вниз. Он понял, что Дворянкин потерял опору и в эти мгновения медленно, но верно приближается к краю пропасти, отчаянно пытаясь остановить это смертоносное движение.

В этот краткий миг он с пронзительной ясностью осознал, что будет единственно правильным решением. Да, ему очень хотелось жить, он боялся смерти, не мог представить себя мертвым. Но и тот отчаянно сопротивлявшийся человек наверху тоже не хотел умирать. Ему стоило только раз провести по веревке, — и он был бы спасен! Но тот человек выбрал спасение своего товарища…

Свинцов извлек из ножен финку и перерезал веревку. Последнее, что он увидел, — это как она лопнула, почувствовал, что его тело отрывается от стены и начинает стремительно падать в бездонную ледяную пропасть…

В следующее мгновение он ощутил себя стоящим на твердой поверхности. Открыл глаза и увидел, что стоит среди своих товарищей на том же самом месте, откуда его вырвала неведомая сила. За спиной висел вещмешок, на плече — автомат, которые, как помнилось, он скинул вниз. И только тогда Свинцов с облегчением осознал, что все виденное им было каким-то наваждением.

Он огляделся. Рядом с ним стояли все бойцы, кроме Рябинова, Краснова, Мельниченко и Смирнова. Лица солдат были каким-то растерянными и недоумевающими, и Свинцов заподозрил неладное.

— Выкладывайте, что произошло, — приказал он…

Из рассказа бойцов стало ясно, что не один он оказался в подобной ситуации. Причем, по парам…

Васнецов с Железновым мужественно боролись за спасение тонущего корабля и пассажиров, Петров с Мошновым оказались в жесточайшей рукопашной схватке, а сам он с Дворянкиным — в горах. Обстановка была разной, но ситуации — сходными. Каждый из них спасал своего напарника, как мог, до последнего, пусть даже и ценой собственной жизни. Непонятно было лишь то, для чего все это было нужно. Создавалось такое впечатление, что некто искусственно поместил их в экстремальные условия, где жизнь твоего товарища во многом зависела только от тебя, от твоего решения. Это было похоже на испытание, но кто его проводил и с какой целью? Ответ на этот вопрос он не знал, как не знал, куда подевались остальные бойцы…

Поиски результатов не дали. Пропавшие солдаты исчезли бесследно, и даже такие опытные следопыты, как Свинцов и Васнецов, не смогли отыскать хоть какие-нибудь следы.

Стремительно темнело. Идти куда-либо сейчас не было смысла, поэтому отряд принялся устраиваться на ночевку. Когда они поужинали, Дворянкин отозвал Свинцова в сторону и, стараясь не смотреть в глаза, сообщил:

— Толя, на рассвете мы уходим обратно.

— А как же Шредер с Головиным?

— Да что ты на них зациклился! С того момента, как мы вошли в эту проклятую зону, мы уже потеряли четверых. При этом мы даже не знаем, что происходит, и куда пропадают люди! Это выше нашего понимания. Кто-то или что-то планомерно уничтожает нас, а нам нечем даже ответить. Мы не знаем, откуда исходит опасность, не знаем, с чем нам пришлось столкнуться. Нет смысла напрасно рисковать людьми…

Свинцов в ответ только укоризненно покачал головой.

— Черт с вами, идите!

— А ты?

— А я останусь и завершу начатое.

Дворянкин ничего не сказал на это, только положил руку на его плечо, легонько сжал его и пошел к своим людям. Глядя на его спину, Свинцов впервые ощутил одиночество и ему захотелось завыть от отчаяния, хотя он и понимал, что они, в общем-то, правы…

Весь день Лиза шла по тропинке. Почему-то она была уверена, что эта дорожка выведет ее к цели. Сначала, как и при первом проникновении в «гиблое место», возникло ощущение, что кто-то копается в ее мыслях, но потом оно исчезло. Кроме этого, да еще гнетущей тишины, ничего необычного не происходило, если не считать ночной стрельбы. Ночью она долго бежала, пока не выбилась из сил и не упала на землю. Девушка готова была зарыдать от отчаяния, ей казалось, что она опоздала, что ее Васька лежит, прошитый автоматной очередью и умирает…

Она очень торопилась, но создавалось впечатление, что те, кого она пыталась догнать, всегда оставались на прежнем расстоянии от нее. Пару раз, когда чувство голода становилось особенно невыносимым, будто по мановению волшебной палочки перед ней вырастали кусты с малиной, полянки, полные земляники и клубники. Сильно это не насыщало, но, тем не менее, притупляло голод.

К вечеру следующего дня она выбралась на еще одну полянку. Она так вымоталась за день, что, поужинав ягодами, легла и уснула, как убитая, без снов. Не разбудил ее даже сильный крик, прозвучавший в этой мертвой тишине особенно громко.

Проснулась девушка оттого, что кто-то сильно ударил ее хворостиной по ногам. Ничего не понимая после сна, она вскочила и увидела перед собой разъяренного отца.

— Папа?

— Ах ты, маленькая гадинка! — он опять хлестнул ее прутом. — Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не шлялась с этим Васькой? Опять к нему бежишь?

Лиза сначала испугалась. Но она уже не была той девчонкой, которую можно было так просто запугать. Ее страх перед отцом кончился тогда, когда она сбежала из-под замка к своему другу.

— Да, к нему! — с вызовом ответила она.

Лиза не заметила его движения и поэтому не успела среагировать. Отец схватил ее за волосы и намотал их быстро на руку. Было очень больно, и девушка не могла даже пошевелиться без того, чтобы в голове ее движение не отдалось сильной болью.

— Отпусти меня! Слышишь, ты?

Она скорее почувствовала, чем увидела, как он нехорошо усмехнулся.

— Ты, кажется, решила мне перечить? Мне, своему отцу?.. Придется мне научить тебя слушаться старших!

Лиза слишком хорошо знала, что последует за этими словами. Если бы она повинилась, заплакала или начала молить о пощаде, отец мог бы сменить гнев на милость, хотя и в этом случае ей хорошо досталось бы. Но когда кто-то из родных перечил ему, он впадал в ярость и мог избить до полусмерти. А она именно это и сделала, потому что не хотела идти у него на поводу.

— Что тебе от меня надо? Хочешь, чтобы я отказалась от Васьки? Так вот — этого не будет! Ты можешь забить меня до смерти, от своего я не отступлюсь! Я люблю его! Понимаешь, люблю!

Отец молчал, словно ему было интересно то, о чем она ему говорила.

— Ты же погиб в сорок втором под Ленинградом! Зачем ты явился ко мне? Ты испортил жизнь маме, сведя раньше времени ее в могилу! Ты пытался решать за меня то, что я должна была решать сама! Так что же ты теперь хочешь?

— Дочка, я желаю тебе только добра! — голос отца стал мягче.

— Добра? Твое добро хуже зла! Не нужна мне твоя помощь! Как-нибудь сама разберусь!

Последние слова она уже выкрикивала в истерике. И вдруг почувствовала, как ослабла хватка, а потом и вовсе пропала. Осмотревшись по сторонам, она не обнаружила его. Лишь услышала тихий голос:

— Ты молодец, дочка! Если любишь, иди к нему. Тропинка выведет тебя, куда надо. Только поторопись — у тебя мало времени! Счастья тебе, дочка!

— Папа? — спросила она, озираясь.

Молчание было ей ответом. Лишь тропинка впереди манила, предлагая пройти по ней навстречу своей судьбе.

К вечеру Шредер совсем вымотался. Так, что даже не мог идти самостоятельно, и Головину приходилось поддерживать его, чтобы он не упал. Продвижение существенно замедлилось. После той поляны, на которой майор заметил что-то подозрительное, они сумели пройти совсем мало. Шредер все время оступался, норовил наткнуться на дерево или запнуться о какой-нибудь корень. Взгляд его остекленел, и хотя он откликался на слова Головина, было видно, что он не в себе.

В конце концов, они вынуждены были остановиться. Уже темнело, дальше идти не было смысла. Да и Шредер к вечеру стал совсем плох, перестал реагировать даже на обращение к нему Головина. Достигнув первого же места, более или менее подходящего для ночлега, они устроились на ночной отдых.

Едва только Головин отпустил его, как Шредер лег на землю и затих. Можно было подумать, что он потерял сознание, но майор всего-навсего спал крепким, беспробудным сном. Головину даже пришлось есть в одиночестве, так как все его попытки растолкать Шредера ни к чему не привели.

Поужинав, он положил автомат на колени и прислонился спиной к широкому стволу вековой сосны. Ему предстояло бодрствовать, потому что Шредер спал, а за ними, по его словам, до сих пор велась погоня. Головину совсем не хотелось, чтобы их захватили во время сна. А поскольку майор уснул сразу же, как они пришли на это место, и никак не хотел просыпаться, то караулить оставалось только ему.

Он устал не меньше Шредера, и сейчас его веки были тяжелыми, словно налитыми свинцом. Головин мужественно боролся со сном, но глаза слипались, голова постепенно клонилась на грудь. Пару раз он встряхивался, вставал на ноги и разминался. Но едва только устраивался в каком-нибудь одном положение, как на него опять накатывал сон. В конце концов, он просто отключился, даже не заметив, как уснул…

Спать долго ему не пришлось. Он проснулся от какого-то странного ощущения. Ощущения того, что в самое ближайшее время должно произойти что-то необычное, что перевернет всю его жизнь. И тут из-за деревьев вышел человек.

Было что-то в нем до боли знакомое, но что, Головин пока не мог понять. Он взял незнакомца на прицел, решив пока не выдавать своего присутствия. Человек шел прямо на него, словно знал, где он прячется. Отчего-то защемило сердце. Эта твердая походка, крупные мозолистые руки, манера держать голову высоко поднятой были ему хорошо знакомы. И хотя он не видел в темноте лица этого человека, сердце подсказало ему, кто это был. И Головин опустил автомат.

— Батя?

Он был в той же самой одежде, в которой его забрали в тот злополучный день. Взгляд его был суров, губы плотно сжаты. Он покачал головой, и Головин услышал до боли знакомый и родной, но уже начавший стираться из памяти голос:

— Ну что, сынок, помогли тебе твои немцы?

Он стоял перед ним, повесив голову, не смея поднять взгляда. Хотелось броситься к отцу, обнять, но заглянуть в эти суровые глаза, полные укора, было выше его сил. И он заговорил, пытаясь объяснить, надеясь, что отец поймет его. О том, как исключили из комсомола, как били потом на улице, о позоре и унижении в сталинских лагерях, о том, как трудно и обидно быть сыном «врага народа»…

Отец слушал его, не перебивая, а когда он закончил, обнял его и сказал, тяжело вздохнув:

— Знаю, трудно тебе пришлось. Но тебе ведь поверили, отпустили на фронт, а ты…

— Я хотел отомстить, батя. За нас обоих…

— И как, отомстил?

Отец поставил вопрос, мучивший его уже давно. Чего добился он, перейдя на службу к немцам? Сумел ли удовлетворить чувство мести? Теперь он мог себе признаться, что ничего, кроме чувства горечи этот шаг ему не принес. Другие боролись против захватчиков, не щадя своей жизни, а он… Он оказался среди тех выродков, которые до войны сидели в тюрьмах, грабили, убивали или же просто до поры до времени таились, выжидая удобного случая, чтобы проявить свою звериную сущность. Эти люди с приходом немцев повыползали изо всех щелей, став бургомистрами, старостами, начальниками полиции, зверствуя на оккупированных территориях, вызвав ненависть народа, который жестоко притесняли, наслаждаясь той властью, которую дали в их руки «благодетели». Когда он окончательно осознал, что своим поступком поставил себя на одну доску с этими ретивыми служителями «нового порядка», было уже поздно…

— Нет, — честно признался он отцу.

Тот потрепал его волосы рукой.

— Эх, Васька, Васька… Чую, сейчас тебе еще тяжелее, чем в то время, когда ты был «врагом народа». Тогда ты только считался им, а теперь по-настоящему стал… Но ведь все можно исправить, сынок!

Он отстранился от отца и пристально посмотрел в его глаза, пытаясь понять, шутит он или серьезно считает, что можно исправить ту ошибку, которую он совершил, перейдя на сторону врага. Но Головин-старший не шутил, он ждал от сына ответа…

Василий покачал головой.

— К сожалению, мне нет уже пути назад, батя! Слишком много я натворил зла, чтобы об этом могли забыть!

— Разве ты участвовал в карательных операциях, разве расстреливал мирных жителей, пленных? Разве грабил, жег, насиловал, как это делали многие выродки, перешедшие на службу к немцам?

Он усмехнулся.

— Мне приходилось убивать, но только в честном бою. У немцев не было причин не доверять мне, я доказал свою верность делом, этого было достаточно, чтобы не связывать меня дополнительно. Они и так знают, что в случае моей поимки меня ждет одно — расстрел!

— Поверь, лучше умереть, чем быть предателем Родины!

— А мне совсем не хочется умирать, батя! Я хочу жить!

— Вот потому-то, сынок, я тебя и призываю сдаться. Если ты явишься с повинной, расскажешь все, что знаешь о враге, тебя, конечно, опять посадят, но оставят жизнь за те ценные сведения, которые сообщишь. По крайней мере, хоть не будешь предателем…

— Я уже предатель, батя! Это клеймо останется со мной на всю оставшуюся жизнь, и даже после смерти меня будут вспоминать, как предателя! К тому же не верю я в снисходительность наших органов, не верю! У нас расстреливали и за меньшее!

— А ты поверь! Поверь мне, своему отцу!.. Неужели тебе хочется маяться с этим клеймом, прятаться от людей всю жизнь, просыпаться по ночам в страхе, что кто-нибудь узнает тебя и сдаст? А так и будет, это я точно знаю. Немцам приходит конец, недалек тот миг, когда зверю будет сломан хребет, а наши войска войдут в его логово. Так что подумай, сын, я верю, что твое сердце подскажет тебе верное решение…

Отец словно насквозь видел, что творилось в его душе. В последнее время он остро ощущал свою никчемность, сволочность, испытывал гадливость от того, что делал. Ему уже не хотелось мстить, он понял, что выбрал неверный путь, связавшись с немцами.

Осознание этого пришло давно, когда еще немецкая армия была достаточно сильна, чтобы повернуть ход войны в прежнее русло. Но он все сомневался, не решаясь перейти на сторону своих соотечественников, медлил, выжидал. Он не был уверен, что его выслушают, а не поставят сразу к стенке. Обидно было бы так умереть!..

Конечно, можно было бы уйти к западным союзникам. По его информации те более лояльно относились к вражеским разведчикам, чем русские. Но жить потом изгоем, вдали от Родины, по которой и так скучал!..

Он хотел еще поговорить с отцом, но того уже не было на месте. Исчез, растворился в воздухе… Он позвал его, но «гиблое место» молчало, надежно храня тайну этой странной встречи живого человека и человека, расстрелянного шесть лет назад. И тогда, поняв, что он больше никогда не увидит своего отца, Головин сел на землю, ударил по ней кулаками и горько заплакал от отчаяния. Так, как не плакал с самого детства…

— Вася! Проснись, Васенька!

Этот до боли знакомый голос вырвал его из сна, заставив широко распахнуть глаза. Сомнений быть не могло, он принадлежал Лизе, склонившейся над ним и тихонечко прикасавшейся к его лицу кончиками пальцев. И все же поначалу он не поверил, считая это продолжением того сна, в котором он видел отца, разговаривал с ним. И от этой мысли еще горше стало на душе, захотелось закричать во весь голос, завыть по-волчьи от отчаянья…

— Васенька, милый мой, любимый, родной, ну что с тобой? — сказала девушка, видимо, почувствовав, что творится в его душе. — Это я, Лиза! Я с тобой!

Она принялась целовать его лицо, и только в этот момент парень, наконец, стал понимать, что все это — наяву, что рядом с ним — его Лиза, живая, реальная…

— Лиза! — прошептал он и крепко обнял ее, вспоминая давно забытые ощущения, пробуждаясь к жизни после долгих лет спячки.

Теперь он окончательно осознал, чего ему не хватало все эти годы. Он не мог больше терпеть эту боль, не мог лгать самому себе, своему сердцу. Он любил эту девушку, и время не сумело стереть это чувство. Все эти годы ему не хватало ее ласковых рук, ее ласковых губ, даже просто ее присутствия рядом.

Она подняла на него прекрасные заплаканные глаза и сказала, не прекращая целовать:

— Вася, миленький, прошу тебя, пойдем!

— Куда? — сразу насторожился он.

Она почувствовала это, отстранилась и взяла его за руки.

— Я хочу, чтобы ты добровольно сдался нашим! — и заговорила быстро, боясь, что он неправильно поймет ее: — Васенька, милый, я боюсь за тебя! Если дело дойдет до боя, они могут тебя убить! Я слишком долго ждала тебя, чтобы снова потерять!

— Если я сдамся, меня расстреляют, Лиза! Ведь я — предатель, я слишком много вреда принес своей стране, служа у немцев!

— Не расстреляют! — уверенно заявила она. — Я уверена, твою добровольную сдачу примут во внимание!

— Нет, Лиза! — замотал он головой. — Я слишком хорошо знаю этих людей и не верю в то, что получу от них какое-нибудь снисхождение.

— Пойдем, миленький! — не отступалась от своего девушка. — Я слишком долго тебя ждала, чтобы снова потерять! Я согласна ждать тебя еще десять, двадцать лет, лишь бы ты был живой! Ведь я люблю тебя и все эти годы ждала только тебя! Я знаю, тебя не расстреляют, и мы будем вместе, чтобы больше никогда не расставаться!

Он улыбнулся наивным словам Лизы, но от этой ее уверенности, от того, с каким жаром она уговаривала его пойти с нею, на душе вдруг стало тепло-тепло.

— А как же твои родители? Разве они одобрят связь с предателем Родины?

— Отца нет в живых — погиб на фронте. А мама… Я знаю, она поняла бы меня и не осудила!

И он решился.

— Пойдем! — сказал парень, беря ее за руку.

— А как же он? — Лиза кивнула в сторону Шредера.

Он оглянулся. Немецкий офицер лежал в какой-то неестественной позе. Он подошел к нему, наклонился и прислушался. Шредер дышал тяжело, словно ему снился какой-то кошмар.

— Оставим его здесь.

— Хорошо. Выйдем к Толику, отправим его сюда.

— К какому Толику? — удивился он.

— Как к какому? К Свинцову! — сказала она. — Он возглавляет погоню за вами.

— Да ну?! — удивился он. — Смотри-ка, ирония судьбы!.. А я-то голову ломал, кто ведет погоню по нашим следам? Грешным делом подумал на тебя. Да и он, — Головин кивнул на Шредера, — тоже так считал. Мне как-то и в голову не приходило, что это может быть Толька!

— Он теперь работает в НКВД, — сообщила Лиза.

— Да, — сказал он, — бывшие друзья оказываются по разные стороны баррикад! Один убегает, другой преследует… Что ж, тем лучше для меня. Хотя, мне кажется, он не обрадуется моему появлению…

— Может, ты и прав, — ответила Лиза, вспоминая многочисленные предложения Свинцова, и взяла его за руку. — Пойдем.

— Пойдем, — откликнулся он, закидывая за спину автомат…

В эту ночь охранять сон группы в очередной раз выпало Мошнову. Свинцов с Дворянкиным выделили ему в напарники Васнецова, потом их должны были сменить Железнов с Петровым. Для себя офицеры оставили последнюю вахту, под утро.

Мошнов нервничал. Он хорошо помнил, что произошло прошлой ночью, и теперь вздрагивал от каждого шороха, то и дело оглядываясь по сторонам.

— Ну чего ты дергаешься? — поинтересовался Васнецов, глядя на него.

— Жутковато что-то, Василь Василич! — ответил Мошнов, к чему-то прислушиваясь.

— Брось, парень! — старшина положил руку на его плечо и легонько сжал. — Ты же не один! Ежли чего, я тебе помогу…

— Оно-то так, — согласился боец, — только все равно как-то не по себе. Здесь не знаешь, откуда придет твоя смертушка… Вон скольких потеряли за последние сутки: Глухих, Бельский, Рябинов, Краснов, Мельниченко, Смирнов… А, главное, неизвестно куда они подевались, вот что странно!

— Мне и самому это не нравится, — ответил Васнецов. — Ну, ничего… С рассветом мы вернемся обратно, будешь вспоминать это, как кошмарный сон.

— Да, хорошо, что наш лейтенант принял решение о возвращении. Только надо еще дойти…

Они замолчали на некоторое время, вглядываясь в темноту, окружавшую их лагерь. Вдруг воздух засветился ровным белым свечением, интенсивность которого быстро нарастала, пока не стало очень светло — так, что можно было рассмотреть предметы, окружающие их, и людей, не напрягая зрение.

— Опять это свечение! — Мошнов облизнул пересохшие губы. — Прошлой ночью была такая же чертовщина. Ох, не к добру это, товарищ старшина!

— Надо будить наших, — сказал вместо ответа Васнецов и направился к спящим бойцам.

Неподалеку от Мошнова зашелестела трава, и он с ужасом увидел, как среди нее промелькнули гибкие серебристые ленты, быстро приближающиеся к нему. В детстве Мошнова в лесу укусила гадюка. Тогда его еле-еле откачали, и с тех пор он панически боялся змей. Увидев огромное количество ядовитых ползучих гадов, чьи намерения не вызывали сомнений у него, Мошнов почувствовал, что это приближается его конец. И это ощущение парализовало его волю. Боец, как завороженный, стоял и смотрел на это впечатляющее зрелище, не в силах ни пошевелиться, ни закричать. Змей было очень много — десятки, сотни, и все они ползли к нему…

Старшина не успел никого разбудить. Истошный крик Мошнова и без него поднял всех на ноги, заставив схватиться за оружие. Так мог кричать только человек от сильной боли и ужаса…

Когда они прибежали, Мошнова нигде не было. Он бесследно исчез, исчезло и свечение, что наводило на определенные мысли. До утра уже никто не сомкнул глаз. Люди сидели, крепко сжимая в руках оружие, готовые в любой момент пустить его в ход. После того, что случилось с Мошновым, никто из них не мог с уверенностью сказать, что произойдет в следующий момент…

И опять, как и прошлой ночью, появилось странное свечение над болотом, а через некоторое время на твердый берег неподалеку от смершевцев выбралась странная фигура, замеченная ими вчера. На этот раз сомнений быть не могло: зловещий гость появился из глубин болота! Стрельцов своими собственными глазами видел, как из-под дрыгвы появилась голова, а потом и все остальное тело. На лицах оперативников, которые тоже все это видели, ничего не отразилось, но пальцы сами собой плотно обхватили оружие. Люди старались не шуметь, опасаясь, что их присутствие будет обнаружено. Им совсем не хотелось столкнуться с этим живым мертвецом нос к носу. Они не боялись нормальных людей, каждый из них готов был вступить в схватку с вооруженным до зубов противником. Но можно ли одолеть того, кто не является живым существом? И люди вели себя тихо-тихо, мечтая только об одном: чтобы это существо поскорее убралось от них подальше…

Когда мертвец скрылся за деревьями, Стрельцов повернулся к оперативникам и внимательно посмотрел на них, вглядываясь в лица каждого. Люди нервничали, ожидая его решения. Нервничали и боялись того, что он им скажет…

— Раков — со мной, остальным продолжать наблюдение!

Младший лейтенант обреченно взглянул на него, потом перевел взгляд на своих товарищей. Стрельцов отлично понимал, что ему совсем не хочется идти с ним вслед за этим мертвецом. Но приказ есть приказ, тут уж ничего не поделаешь, приходится подчиняться…

— Майор, не ходил бы ты! — попытался остановить его Пафнутьич, которому тоже было не по себе после встречи с мертвецом. — Тебе оно надо? Ну, прошлепал он мимо нас, и пущай себе шлепает дале по своим делам. Не трогал бы ты его, майор!..

Стрельцов ничего не ответил следопыту, тронул за руку Ракова и сказал:

— Пошли.

С видом обреченного на смерть человека младший лейтенант двинулся вслед за своим командиром. Пафнутьич покачал головой, глядя в спины удалявшимся оперативникам, и пробормотал:

— Он тебя не трогает, и ты бы его не трогал, майор! Ищешь на свою голову приключений!..

Мертвец привел их к сторожке. Они затаились в кустах и хорошо видели, как он постоял на окраине леса, потом также, не спеша, двинулся к машине, откуда доносился мощный храп нового водителя полуторки, присланного взамен сошедшего с ума Волоскова. Теперь-то Стрельцов хорошо понимал, что так могло напугать бедного парня, что он лишился разума…

Мертвец остановился у машины, и из-за нее вдруг появился еще один человек. При виде его Стрельцов почувствовал, как волосы на голове зашевелились, а по спине побежали мурашки. И было от чего… Майор узнал этого человека. Это был рядовой Закиев, которого они обнаружили в подполе сторожки позапрошлым днем!

Мертвецы посмотрели на кузов, откуда доносился храп. Потом утопленник ухватился руками за борт, встал на колесо и заглянул внутрь. Тем временем Закиев забрался на подножку кабины и тоже заглянул внутрь. Некоторое время они рассматривали безмятежно спавшего там человека, затем оба, как по команде, полезли в кузов.

— Что будем делать, товарищ майор? — с паникой в голосе поинтересовался Раков. — Потеряем водителя!

Храп прервался, Стрельцов напрягся, ожидая услышать истошный крик.

— За мной! — крикнул он младшему лейтенанту, срываясь с места.

— А ну, прочь от моей машины, сволочи! — услышали они громкий голос водителя и щелчок затвора.

Вслед за этим в кузове распрямилась фигура с автоматом в руках. Стрельцов даже остановился и заморгал от неожиданности. А человек в кузове тем временем направил в их сторону оружие и крикнул, обращаясь к ним:

— Я кому сказал?.. Стоять! Руки в гору!

— Что будем делать, товарищ майор? Пристрелит ведь! — сказал Раков, останавливаясь рядом со Стрельцовым.

— Я — майор Стрельцов, командир группы «Смерша»! — крикнул майор человеку в кузове.

Водитель пригляделся к нему повнимательнее и облегченно вздохнул, опуская автомат:

— А, это вы, товарищ майор! — Он спрыгнул с машины и подошел к контрразведчикам. — А я поначалу вас принял за других.

— За кого? — насторожился Стрельцов.

— Да бродил тут кто-то вокруг машины, — ответил водитель. — Я сделал вид, что сплю, а сам внимательно наблюдал за ними. Ну, а когда они полезли в кузов, схватил автомат и… Смотрю, никого нет, а тут вы несетесь. Вот и спутал…

— Ничего необычного в их поведении не было?

— Куда уж тут необычнее, когда они шатались вокруг машины с непонятными намерениями!

— Я имею в виду, не было ли в их внешнем виде чего-нибудь необычного?

Водитель задумался. Он был явно озадачен такой постановкой вопроса.

— Да несло от них какой-то тухлятиной, словно от трупов трехдневной давности… А что?

— Да нет, ничего, — ответил Стрельцов и повернулся к Ракову. — Надо осмотреть все вокруг. А я посмотрю в сторожке…

Майор направился к дому. Раков посмотрел ему вслед, потом огляделся по сторонам. Ему было не по себе, он еще не оправился до конца от пережитого страха. Раньше ему ни с чем подобным не приходилось сталкиваться, появление мертвецов было для него непонятным явлением, и потому пугало. И хотя их нигде не было видно, младший лейтенант опасался, что они все еще где-то поблизости. Он не горел желанием столкнуться с ними нос к носу…

Держась настороже, поминутно оглядываясь по сторонам, Раков принялся осматривать землю вокруг машины. А водитель остался стоять на месте, не понимая, чем было вызвано странное поведение оперативников. Одно он знал точно: спать этой ночью ему уже, видимо, не придется…

IX

Под утро они вышли на край той самой зловещей поляны, которую Шредер предусмотрительно обошел накануне. Памятуя о предупреждении майора, не пошли по ней и Головин с Лизой. Было еще слишком темно, к тому же по земле стелился туман, мешая разглядеть детали. Поэтому они и не заметили людей на противоположном крае поляны.

Миновав поляну, они углубились в лес, и тут кто-то вдруг зажал Лизе рот рукой. В это время там, где шел Головин, послышались возня и ругательства. Краем глаза она успела заметить, как в воздухе промелькнули чьи-то ноги в солдатских сапогах. Потом ее повалили на землю.

— Лиза? — вдруг услышала она знакомый голос, и ее сразу же отпустили.

Встав на ноги, она увидела Свинцова, удивленно смотревшего на нее. Головина прижимал к земле дюжий боец в выглядывающей из-под гимнастерки тельняшке. Неподалеку лежал молоденький солдатик без сознания. Еще двое (один со знаками различия старшины, другой — лейтенанта) держали Головина под прицелами автоматов. Все они были измотаны до предела — это было хорошо заметно по кругам под глазами и какой-то нервозности в движениях.

— Ты как тут оказалась? — строго спросил Свинцов.

— Мы шли к вам, — ответила девушка. — Вася решил добровольно сдаться.

— Оно и видно! — заметил дюжий молодец, уже связавший Головина и поставивший его на ноги. — Вон как Петрова приложил, до сих пор бедняга очухаться не может!

Боец, которого он назвал Петровым, пришел в себя и теперь сидел на земле, потирая ушибленную при падении спину.

— Вы первыми на меня набросились, — ответил на это Головин. — Что же я, по-вашему, должен был делать?

— Да, хорошо тебя выучили фрицы! — сказал, подходя к нему, Свинцов. — Что же ты Родину-то продал, Вася?

Два бывших друга пристально смотрели друг на друга. Оба сильно изменились за то время, которое они не виделись друг с другом. Головин выглядел каким-то измученным, старше своих лет, преждевременные морщины пересекали его лоб, глаза, раньше веселые и ясные, теперь потускнели и глядели на него настороженно, где-то глубоко в них затаилась огромная душевная боль. В нем уже не было практически ничего от того паренька, которого знал младший лейтенант…

Свинцов тоже возмужал, военная форма была ему к лицу. Глядя на него, Головин вдруг осознал, что нет и не может быть между ними тех дружеских чувств, которые некогда связывали их. Сейчас для Свинцова он был врагом, предателем, и ничего, кроме презрения, не было в том взгляде, которым смотрел на него бывший друг. И осознание этого факта вдруг наполнило его болью. Болью от утраты того доброго и хорошего, что когда-то согревало их души, а теперь ушло и никогда больше не вернется…

— Вас было двое. Где Шредер?

— Мы оставили его неподалеку отсюда, — ответил Головин. — Он спал, так что, если поторопитесь, можете успеть его взять!

— Ну что же, предатель предателем и останется, — презрительно заметил лейтенант. — Изменивший один раз, изменит и в другой.

— Ты не прав, Саня! — ответил на это Свинцов. — Головин нам очень помог! Конечно, было бы лучше, если бы он нам привел его сам. Но и так неплохо…

В его голосе было столько сарказма, что Головин невольно пожалел о своем решении. Чего хорошего можно было ожидать от людей, смотревших на него волками?

— Ладно, пошли, — сказал Свинцов своим людям. — Надо успеть взять Шредера, пока он не ушел.

И в этот момент началось…

Внезапно все до одного бойцы из группы Свинцова почувствовали, как ноги и руки налились неимоверной тяжестью. Они не могли пошевелить даже пальцем, не то что сдвинуться с места, и им оставалось только материться от бессилия. Железнов, очень сильный мужик, гнувший подковы на спор и забивавший гвозди ударом кулака, попытался разорвать невидимые путы. Лицо налилось кровью от неимоверного напряжения мускулов, но он лишь упал на землю лицом вниз, так и оставшись лежать, не в силах даже повернуть головы. И только Лиза с Головиным не подверглись этому непонятному воздействию и стояли в растерянности, не понимая, что произошло и почему странная напасть обошла их стороной.

В белесой пелене тумана, скрадывавшей очертания предметов, вдруг обозначился какой-то движущийся силуэт. Все замерли, ожидая самого худшего, но это был всего лишь человек, мужчина, хорошо знакомый троице, бывшей некогда друзьями. Это был отец Василия Головина…

Он подошел к сыну, молча развязал его, потом повернулся к Лизе и сказал:

— Вы должны уйти.

— Почему? — удивилась девушка. — Вася сам решил сдаться…

— Я знаю, — перебил ее Головин-старший. — По ту сторону болота ждут контрразведчики, пусть им сдается.

— Но…

— У вас своя дорога, у них, — он кивнул в сторону парализованных солдат, — своя. Их путь еще не закончен, в отличие от вашего.

— А что будет с ними? — поинтересовалась Лиза, глядя на бойцов, пытавшихся что-то сказать, но сумевших выдавить из себя только какое-то нечленораздельное мычание.

— Им придется пройти до конца все испытания, раз они пришли сюда. Таков здесь порядок…

— Тогда почему мы можем уйти, а они — нет?

Головин-старший усмехнулся, и от этой усмешки Лизе стало не по себе. От нее веяло могильным холодом, чем-то потусторонним, что не укладывалось в ее голове и было выше ее понимания.

— Ты хотела спасти моего сына? Так спасай!.. Если вы сейчас не уйдете, вас ждет такая же участь, как и их.

— Какая?

— Возможно, смерть. Все зависит от них… Вы хотите попытать счастья вместе с ними?

Его бездонные глаза уставились на нее, проникая глубоко в душу, заставляя сердце сжаться от ужаса. Она вдруг осознала, что этот человек говорит правду, что Тольку Свинцова и его бойцов ждет здесь нечто ужасное и что им не суждено вырваться отсюда. Вся ее сущность противилась этому, но что она могла сделать, чем могла помочь им? Ничем…

— Пойдем, Вася, — заторопилась Лиза, беря Головина-младшего за руку.

Но тот вдруг вырвал руку и подошел вплотную к отцу.

— Ты ведь не мой отец! Кто ты?

Головин-старший усмехнулся в ответ.

— Ты прав, сынок, я не совсем твой отец. Иван Андреевич Головин давно умер и сгнил в земле, а то, что ты видишь перед собой, всего лишь его подобие.

— Зачем же тогда ты бередишь рану, которая уже затянулась? Зачем заставляешь меня мучаться, переживать все снова и снова, зачем?

— Затем, чтобы помочь тебе разобраться в себе. Ты уже давно запутался и не видел выхода из этого тупика. Я всего лишь подтолкнул тебя на правильный путь…

— Ты воспользовался личиной моего отца!

Головин-старший покачал головой.

— Нет, сынок. Ты сам вызвал меня к жизни, ты хотел, чтобы я появился. И вот я здесь, а ты снова недоволен…

— Это совсем не то!..

— Почему? Только потому, что я не являюсь живым человеком?.. Так ты уйдешь отсюда и никогда больше меня не увидишь. А образ отца, его голос, его мысли так и останутся с тобой, в твоем сердце, в твоих мыслях…

Головин-младший некоторое время пристально смотрел в глаза человеку, который был его отцом и одновременно с этим кем-то другим, потом решительно взял Лизу за руку и сказал:

— Пойдем!

Девушка несколько раз оглянулась на этого странного человека, смотревшего им вслед. Она так ничего не поняла из их странного разговора. А Васька даже не обернулся, решительно зашагав по тропинке, которой совсем недавно еще не было.

Головин-старший глядел им в спины, пока пелена тумана не скрыла парня и девушку. Потом вздохнул, повернулся и пошел прочь, не обращая внимания на беспомощных людей, оставшихся стоять, не в силах пошевелиться…

Как только Головин-старший скрылся в тумане, невидимые путы, сковывавшие людей, вдруг исчезли. Они вновь обрели способность двигаться…

Громче всех ругался Свинцов. И не потому, что Васька ушел, а он был бессилен что-либо сделать. Нет, его бесило, что Лиза ушла с ним. Увидев их вместе, он опять, как и много лет назад, почувствовал ревность. Именно ею, а не тем, что он считал Ваську неспособным на такой шаг, как добровольная сдача, была вызвана его злость. В тот момент он понял окончательно, что Лиза никогда не будет его, даже если он убьет Головина. Она по-прежнему любила этого парня, любила преданно, без оглядки на то, что Васька был предателем. Для нее это не играло никакой роли…

Первым его желанием было броситься вслед за ними, догнать, но потом он вспомнил о том, что где-то здесь, неподалеку, находиться Шредер, ради которого, собственно говоря, они и сунулись в это проклятое место. Рассудив, что Лиза с Васькой все равно не пройдут мимо контрразведчиков, он решил идти за немцем.

— Все, пойдем за Шредером! — сказал Свинцов, решительно закидывая вещмешок за спину.

Ему никто не ответил. Бойцы смотрели на него волками, Железнов вытирал платком кровь из разбитого при падении носа, даже Дворянкин и тот покачал отрицательно головой.

— Нет, Толя, мы не пойдем. Ты как хочешь, а с нас довольно. Мы возвращаемся…

— Как же так, ребята? — растерялся Свинцов, надеявшийся на то, что, услышав о близости цели, люди забудут о своем решении, принятом вечером. — Осталось же совсем немного! Возьмем Шредера — и домой!

Дворянкин недобро усмехнулся.

— Что здесь значит «немного»?.. Ты говорил, Толя, что это место тянется всего на несколько километров, а мы шагаем уже третий день, и конца и края этому пути не видать. Ты слышал, что сказал этот мужик?.. Мы не хотим подыхать здесь, как это случилось с нашими ребятами. Так что мы возвращаемся…

Свинцов, ни слова больше не говоря, развернулся и побрел в ту сторону, откуда пришли Лиза с Васькой. Остальные отправились в противоположную.

— А все-таки мы не совсем хорошо поступили, — заметил вдруг Дворянкин, который все время оглядывался назад. — Бросили парня одного…

— Если ему хочется подохнуть, так пусть! — зло заявил Железнов. — Мне лично хочется еще пожить на этом свете!

— Боишься? — горькая улыбка промелькнула на губах лейтенанта.

— А ты нет?.. Я не боюсь умереть за Родину. На фронте все понятно. Есть враг, он тебя может убить. Здесь же мы столкнулись с чем-то совсем необъяснимым. Не знаешь, откуда ждать удара, к чему готовиться. Вот что меня пугает.

— Меня тоже, — признался Дворянкин. — Слишком много загадок.

— И одна из них — эта тропинка, — заметил молчавший до сих пор Петров. — Раньше ее не было…

Свинцов был зол. Предательство товарищей выбило его из колеи. Нет, он не осуждал их. С чисто человеческой точки зрения они, наверное, были правы. Он не мог понять, как могли они бросить все, когда до заветной цели оставалось совсем немного! Да, ему тоже было жутко, но он знал, что другой такой возможности могло и не представиться…

Свинцов поправил автомат, висевший на плече, и прибавил шаг. Сейчас необходимо было взять Шредера. А уж когда он вернется, то обязательно разберется с этими товарищами…

Грязные, в разорванной о кусты одежде, Лиза и Василий шли по тропинке, взявшись за руки. Их не смущали ни зловещая тишина, царившая вокруг них, ни жуткое место, в котором они находились, ни мысли о будущей судьбе. Они были счастливы, и перед этим счастьем отступали все беды и невзгоды. Какое дело им было до того, что с ними случится через час, два, месяц, год? Они были снова вместе, и ничего им больше не надо было…

X

Когда он вошел в кабинет, то увидел сидевшего за столом начальника школы высокого мужчину в зеленой эсэсовской форме со шрамом, пересекавшим лицо. Эрих сразу узнал его. Это был командир подразделения по выполнению особо важных поручений при VI отделе РСХА Отто Скорцени. Эрих познакомился с ним в начале войны с Россией. Тогда Скорцени еще не был известен, как диверсант №1, а находился в составе одной из частей войсковых СС, воевавших на Восточном фронте. Да и звание у него было гораздо ниже, чем сейчас. Что и говорить, Скорцени за то время, пока они не виделись, сделал хорошую карьеру и даже умудрился завоевать доверие фюрера…

Едва войдя в кабинет, Эрих почувствовал, что его появление здесь напрямую связано с навязчивым кошмаром, мучавшим его по ночам в последнее время. Темный лес, гнетущая тишина и страх. Страх и отчаяние, потому что он чувствовал, что это приведет его к смерти…

Штурмбаннфюрер вышел ему навстречу и прежде, чем он успел поприветствовать его, взял за плечи и сказал:

— Эрих, дружище, давненько мы с тобой не виделись! Как дела?

— В полном порядке!

— Как твоя рана?

— Полностью зажила.

— Знаю, — кивнул Скорцени, убирая руки с его плеч. — Читал отчет медкомиссии. Присаживайся, — он указал рукой на стул. — Нам предстоит серьезный разговор.

Эрих сел на стул, штурмбаннфюрер взял себе другой и уселся на него, придвинувшись вплотную к нему.

— Есть работа, Эрих.

— Какая? — поинтересовался он.

— Несколько месяцев назад при отступлении в Н-ском уезде нашими войсками были заминированы некоторые особо важные объекты, взрыв которых должен был надолго задержать наступление русских на этом участке фронта. Команда подрывников должна была дистанционно привести мины в действие с пункта управления, находящегося в ближайшем лесу, после того, как наши части оставят эти объекты. По непонятным причинам это сделано не было. Команда бесследно исчезла, поэтому узнать, что произошло на пункте управления, не представляется возможным. Знаем точно только одно — русские пока не обнаружили этот пункт и не знают о заминированных объектах. Тебе предстоит проникнуть туда и привести мины в действие.

— Разрешите вопрос, господин штурмбаннфюрер? — спросил Эрих и, когда Скорцени кивнул в знак согласия, продолжил: — Прошло уже достаточно много времени. Предпринимались ли раньше попытки проникнуть на пункт управления?

— Предпринимались, — ответил Скорцени. — Ни одна из групп, посланных в этот район, не вернулась на базу и не выполнила задание. Последняя исчезла вместе с самолетом… У тебя большой опыт успешной диверсионно-разведывательной работы. Ты — выходец из России, много раз бывал на ее территории и не имел ни одного провала. Поэтому мы и остановили свой выбор на твоей кандидатуре. Может, тебе удастся то, что не удалось другим…

Как истинный немецкий офицер Эрих не стал задавать лишних вопросов.

— Все понятно. Когда приступать к подготовке?

— Немедленно. Собери свои вещи, отсюда ты уедешь вместе со мной. Теперь ты — в моем подчинении. Во все подробности операции я тебя посвящу в дороге…

Человека, которого грубо выволокли во двор каземата, трудно было узнать. Но, несмотря на разбитое и опухшее от побоев лицо, в нем было что-то знакомое. До боли знакомое…

Полувзвод эсэсовцев с карабинами, приставленными к ноге, ожидал этого человека, выстроившись ровной шеренгой. Лица солдат под касками были непроницаемы, словно не люди, а манекены стояли там. Человека проволокли к столбу, врытому в землю, и привязали, чтобы не смог упасть. Стоять самостоятельно он был уже не в состоянии…

Офицер в эсэсовской форме завязал человеку глаза черной повязкой, хотя заплывшие веки и так не давали ему видеть. После этого эсэсовец быстро отошел к солдатам и достал какую-то бумагу. Он начал что-то читать, но какие слова произносились, почему-то не было слышно. Можно было лишь догадываться, что на этой бумаге был записан приговор человеку, привязанному к столбу.

Приговоренный к смерти был определенно военным, если судить по рваным брюкам. Седые волосы и разорванная, когда-то белая, сорочка были в крови, уже запекшейся и почерневшей. Но, несмотря на то, что над ним, по всей видимости, очень хорошо поработало гестапо, человек сумел распрямиться и взглянуть смерти в глаза.

Эсэсовец закончил читать приговор и спрятал бумагу. Наступила гробовая тишина. Человек шевелил разбитыми губами. Что он произносил про себя? Может, молитву, а, может, прощался с этим светом… Кто знает?

Зазвучали сухие команды. Солдаты вскинули карабины, прицелились и разом нажали на спусковые крючки. Звук залпа разорвал тишину, вспугнув воронье, поджидавшее на крыше свою добычу. Человек у столба дернулся и безвольно обмяк. Кровь, вытекающая из мертвого тела, капала на песок, хорошо впитывающий ярко-красную жидкость…

Когда эхо от залпа перестало метаться между стенами каземата, унесшись куда-то вверх, офицер неторопливо подошел к казненному, вынул из кобуры с надписью «С нами Бог» пистолет и сделал контрольный выстрел. На этом процедура казни была завершена…

Эсэсовец с солдатами давно ушли, а труп все еще висел у столба. Песок под его ногами почернел от крови, а воронье, вспугнутое выстрелами, уже слеталось к добыче. Но, странное дело, их карканья не было слышно. Вокруг стояла мертвая тишина в мертвом мире…

XI

Его разбудил сильный удар по ребрам. С трудом открыв глаза, Шредер увидел у самого лица ноги в грязных кирзовых сапогах.

— Вставай, мразь! — услышал он голос, принадлежавший, без всякого сомнения, их хозяину.

Еще один хороший удар заставил его приподняться и сесть. Прямо над ним стоял оборванный и заросший щетиной младший лейтенант-энкаведешник, держа его под прицелом автомата. Впрочем, сам он, наверное, выглядел не лучше после трехдневного мотания по лесам и болотам.

— Вставай, сволочь! — повторил младший лейтенант, делая движение стволом автомата вверх. — Разлегся на нашей земле, как на своей собственной!

Шредер подчинился, хотя ему и нелегко было это сделать. Все тело болело, во всех членах была такая слабость, будто всю ночь он занимался тяжелой физической работой, а не отдыхал. К тому же мозги еле ворочались в голове. Он никак не мог сосредоточиться на чем-нибудь одном. Вся его защита рухнула, потому что он был уже не в состоянии ее держать. А, может, это было и к лучшему. Он слишком устал защищаться, хотя последние блоки где-то в глубине сознания еще сохранились.

Офицер был один. Шредер не чувствовал чьего-либо присутствия поблизости. Не было и Головина. Можно было предположить, что либо «гиблое место» угробило проводника, либо тот бросил его, сбежав в неизвестном направлении. А он, понадеявшись на свои способности и присутствие рядом еще одного человека, проспал опасность.

Младший лейтенант грубо развернул его и забрал нож с пистолетом. Потом крепко-накрепко связал руки за спиной веревкой.

— Давай, шагай! — толкнул его в спину стволом автомата энкаведешник.

Но не успели они одолеть и пары шагов, как из леса навстречу им вышли четыре вооруженных человека и остановились, как вкопанные, увидев их. Он не видел своего конвоира, но по лицам солдат и лейтенанта, возглавлявшего этот небольшой отряд, было очень хорошо заметно, как они удивились.

— Вот те на! — воскликнул лейтенант. — Это же Свинцов! А мы, вроде бы, в другую сторону шли!

— Значит, заплутали, — заметил старшина.

— Что ж, может, это и к лучшему, — сказал за его спиной Свинцов. — Вместе пойдем.

С появлением этой группы его шансы на побег резко уменьшились. От одного еще можно было удрать. От пятерых — значительно труднее, практически невозможно. Если только представится удобный случай… Однако ему почему-то совсем не хотелось рисковать. Какая-то апатия овладела им. Хотелось просто лечь на землю и уснуть. Уснуть, чтобы никогда не проснуться…

Усилием воли он отогнал от себя эти пораженческие мысли. Да, он проиграл эту схватку. Большой ошибкой с его стороны была попытка сопротивления той силе, которая властвовала в этом месте. Его просто-напросто сломали, высосали все до капли, забрав всю энергию, которая у него была. Защита отняла у него слишком много сил.

Он принял решение. Резко снял все блоки и барьеры, оставляя сознание беззащитным. Чужая сила хлынула через него свободным потоком, наполняя его мозг какими-то незнакомыми образами. А он черпал оттуда силы, восполняя потери. И, странное дело, ничего страшного не происходило!..

Они шли уже около часа, когда шедший впереди старшина вдруг резко остановился и жестом подозвал к себе командиров.

— Что случилось? — поинтересовался младший лейтенант, подходя к нему.

Старшина раздвинул ветви и показал рукой куда-то вперед.

— Там люди.

Ему не было видно, что там происходит, но он вдруг ощутил чье-то присутствие. Проанализировав свои ощущения, он понял, что это «нечто» не было живым существом. Но и мертвым назвать его было нельзя. Какие-то излучения, свойственные живому существу (способному передвигаться самостоятельно, по крайней мере) у этого объекта были. Не живое и не мертвое. Что-то среднее, пугающее…

— Да это же наши! Вон стоят Рябинов, Краснов, Закиев, Зиновьев! — воскликнул один из бойцов. — Эй, ребята!

Он раздвинул ветви и вышел вперед из зарослей.

— Петров, стой! — крикнул младший лейтенант, пытаясь остановить молоденького бойца, но было уже поздно…

Воздух разорвали автоматные очереди. Свинцов и его товарищи залегли и ответили огнем.

— Следи за Шредером! — только и успел крикнуть младший лейтенант дюжему бойцу в выглядывавшей из-под гимнастерки тельняшке, валя его следом за собой на землю.

Но куда там! Они еле успевали менять магазины в автоматах! И что-то там было не так. Он видел это по напряженным лицам бойцов, чувствовал их нарастающий страх. Неумолимо и неотвратимо к ним что-то приближалось. Какая-то грозная сила, которую пулями нельзя было остановить.

Другой такой возможности для побега могло и не представиться. Все были заняты перестрелкой, за ним никто не следил. Неимоверным усилием Шредер протянул руки под ногами и зубами развязал узел веревки. Бросил осторожный взгляд на солдат. Никто этого его действия не заметил. Потихоньку он отполз в сторону, потом встал и побежал прочь на негнущихся ногах от этого места.

И вдруг Шредер почувствовал присутствие рядом чужеродной силы и встал, как вкопанный. Он осторожно прощупал пространство вокруг себя и обнаружил источник совсем близко. А потом увидел…

Неподалеку от него стоял человек, который был ему хорошо знаком, хотя они не виделись уже несколько лет. Этот высокий сильный офицер возглавлял одну из диверсионных групп СД. Однажды они участвовали в совместной операции СД и абвера, и им довольно-таки длительное время пришлось общаться друг с другом. Достаточно долго, чтобы при встрече можно было узнать друг друга в лицо…

Однако этот человек на самом деле не был человеком. От прежнего эсэсовца осталась только оболочка. Бледное, без единой кровинки лицо, глаза, в которых совсем не было радужной оболочки — одни большие зрачки — вселяли в его душу подсознательный ужас. Он чувствовал исходящую от этого создания опасность, но не мог пошевелиться.

Вдруг эсэсовец двинулся на него, и одновременно Шредер ощутил сильную атаку на свой мозг. Ужас стал заполнять каждую клеточку его организма, сковывая по рукам и ногам, не давая двигаться, парализуя волю к сопротивлению, глуша способность трезво мыслить. Но на этот раз он не стал ставить защиту, как сделал бы раньше. Позволил спокойно войти энергии воздействия в свой разум, пропуская через себя и накапливая какое-то время, а потом вернул ее обратно, усилив своей.

Эсэсовец словно наткнулся на невидимую стену. Что-то не пускало его вперед, заставляя оставаться на месте. По мере того, как воздействие с его стороны возрастало, это порождение «гиблого места» стало отступать шаг за шагом. А затем пропало, растворившись в воздухе.

Он попытался остановить поток, изливающийся из него, но не тут-то было! Словно невидимый насос качал из него энергию. И этот выброс все усиливался, а он не в силах был перекрыть его.

Понимание пришло слишком поздно. Вся эта схватка была лишь ширмой! Его подловили на такой мелочи!.. Обрадовался, дурак, что победил! «Гиблое место» оказалось сильнее и хитрее его, а он так и не разгадал его загадки. Последняя мысль, промелькнувшая в его парализованном страхом мозге, была о том, что победить не всегда означает выиграть. Он победил в схватке с созданием, порожденным «гиблым местом», но проиграл жизнь!

А потом на сознание опустилась тьма…

Когда товарищи покинули его, Свинцов отправился по тропинке на поиски Шредера. Честно говоря, он не очень-то надеялся на то, что Васька Головин сказал правду. Поэтому решил для себя, что будет преследовать этого фрица, пока не возьмет его живым. Именно живым, потому что в другом исходе он не видел смысла. Стоило ли гоняться, потерять столько людей, чтобы поменять все это на труп? Нет, Шредер ему нужен был живым…

Когда он увидел лежащего на поляне человека, его сердце учащенно забилось. Вот он — тот, ради которого пришлось перенести столько испытаний! С интересом Свинцов разглядывал немца. Он был похож на человека с фотографии, которую он видел в отделе у Краснова. Те же арийские формы, спутанные светлые волосы, в которых застряли хвоинки. Шредер спал, подтянув колени к груди и тихонько постанывая во сне. Лицо его было бледным, в мелких бисеринках пота. Складывалось впечатление, что он тяжело болен. Впрочем, может, так оно и было…

Рядом с немцем лежало оружие, внешне чем-то напоминающее автомат ППШ. Но калибр и диск были больше, что смывало это сходство. Предварительно убрав оружие подальше, Свинцов довольно-таки грубо разбудил Шредера. Молодец все-таки Васька! Не обманул, хотя мог бы! Иногда Свинцов жалел, что их дружба закончилась так печально. Может, в чем-то Васька и изменился, но не в вопросах правды и лжи. Он и раньше никогда не лгал, и Свинцову даже на мгновение стало стыдно, что он мог усомниться в словах своего старого друга. Но хуже было то, что он усомнился в словах Лизы! Впрочем, специфика службы обязывала. Он уже привык никому не доверять…

А потом из леса появились Дворянкин, Васнецов, Железнов и Петров. Первой его мыслью было, что они одумались и решили вернуться. Но, увидев их искреннее недоумение, Свинцов понял, что здесь что-то не так…

Первым этих людей заметил Васнецов. Их было много: часть одета в советскую форму, остальные в маскхалатах. Свинцов хотел рассмотреть этих людей в бинокль получше. У него возникло ощущение, предчувствие, что эта группа какая-то не такая, что здесь что-то не чисто. Откуда здесь люди? Путь сюда знали только трое — он, Васька и Лиза. Правда, он рассказал подробнейшим образом Зиновьеву о дороге сюда. Но эти люди не были той помощью, которую они так ждали. Он чувствовал это. От них веяло опасностью…

Его опередил Петров, узнавший Краснова, Рябинова, а также Зиновьева с Закиевым, оставленных ими по ту сторону болота. Парень вышел им навстречу, Свинцов крикнул, предупреждая его, и в этот момент Краснов открыл огонь из своего автомата…

Они залегли и открыли ответный огонь. Пули били в землю перед самыми носами бойцов, противно пели над головами, сбивая ветки, впиваясь в стволы деревьев, а группа Свинцова ожесточенно отстреливалась. Они не видели своих противников и стреляли по тем местам, откуда велась стрельба. Если судить по плотности огня, тех, кто напал на них, было раза в два больше. Они медленно, но неотвратимо приближались, по-прежнему оставаясь невидимыми для них. Не помогли даже гранаты, брошенные бойцами, когда противник подошел к ним на расстоянии броска. И тогда людями начала овладевать паника…

В какой-то из моментов боя у Свинцова кончились патроны, и он решил воспользоваться автоматом Шредера. Прицелившись, нажал на спусковой крючок и почувствовал сильную отдачу, как от выстрела противотанкового ружья. Прогремел сильный взрыв, но удивляться этому не было времени. Он выстрелил еще несколько раз, и стрельба, которую вели по ним их противники, прекратилась.

Свинцов некоторое время подождал, пока не убедился, что там никого не было, встал и пошел разыскивать Петрова. И никого не обнаружил. Тела Петрова не было, как не было нигде и тех, кто на них напал. Никаких следов: ни крови, ни стреляных гильз, ни примятой травы… Он поискал следы от пуль на стволах деревьев в том месте, где они держали оборону, и тоже ничего не обнаружил. Складывалось впечатление, что они воевали с призраками. Впрочем, за последние дни Свинцов насмотрелся такого, что этот факт не очень его удивил. Он ожидал чего-то подобного. Почему так произошло, Свинцов не мог сказать, да и не больно хотелось выяснять причины, если честно. Он слишком устал. В очередной раз «гиблое место» преподнесло им сюрприз, отняв жизнь еще одного их товарища…

Еще одно исчезновение. Теперь их осталось четверо. Каждая схватка с «гиблым местом» заканчивалась тем, что они кого-нибудь недосчитывались в своих рядах. Ему все это надоело. Теперь, когда Шредер был в их руках, можно было возвращаться. И чем быстрее, тем лучше…

Эта мысль заставила его вспомнить о пленном. Когда Дворянкин, Васнецов и Железнов убежали, ему в горячке боя тоже было не до него.

— Где Шредер? — поинтересовался он, чувствуя недоброе.

Они молчали. А Железнов виновато опустил глаза.

— Я спрашиваю, где Шредер?

Свинцов встал, подошел к сержанту и сгреб его за гимнастерку.

— Я приказал тебе присматривать за ним! Где он?

— Не кипятись, Толя, — вмешался Дворянкин. — Шредер сбежал во время боя.

— Под трибунал… Я тебя под трибунал отдам! — крикнул Свинцов в лицо Железнову. — Упустили!

— А мне когда было за ним смотреть? — попытался оправдаться тот.

Свинцов почувствовал отчаяние. Шредер был в его руках, задание было выполнено, и он с легким сердцем мог вернуться обратно. А теперь? Неужто придется опять гоняться за немцем по этому проклятому лесу?

— Да не волнуйся ты так! — попытался успокоить его Дворянкин. — Найдем мы этого фрица! Он не мог далеко уйти со связанными руками…

Свинцов прекрасно видел, что лейтенант так говорит скорее для того, чтобы успокоить его. Никому не хотелось здесь оставаться. Он знал, что солдаты пойдут искать Шредера только из-за чувства вины перед ним. Но ему и самому не хотелось здесь шататься. И он принял решение.

— Черт с ним! Мы возвращаемся! Все равно ему без Головина не выбраться отсюда. Пусть подыхает!

Эрих смотрел в окно. На улице стояла промозглая казанская осень 1929 года. И от этого на душе было тоскливо.

Эрих не любил осень. Впрочем, как и зиму… Но осень не любил особенно. Не те прекрасные солнечные деньки в сентябре месяце, когда еще тепло, деревья начинают одеваться в разноцветные наряды, а в лесах полно грибов. Нет, он не любил холодные осенние дожди, грязь, слякоть, ветер, гоняющий опавшие листья по улицам города.

Эрих ждал появления своего «третьего отца», дяди Сережи. Брат отца Алексея принял его, как родного, хотя у самого уже было двое мальчишек. Но вот, наконец, он увидел двух идущих к дому мужчин, в одном из которых мальчик узнал своего благодетеля. Как всегда подтянутый, в ладно сидевшей на нем военной форме, высокий и статный командир Красной Армии. Эрих гордился им по праву.

Но на этот раз дядя Сережа был не один. Рядом с ним шел еще один человек. Роста они были одинакового, и хотя незнакомец был в штатском, чувствовалось, что он тоже принадлежит к военной братии. Эрих не знал, почему, но при виде этого мужчины у него сильнее забилось сердце в предчувствии чего-то важного.

Он побежал открывать дверь. Эрих всегда открывал дверь своему приемному отцу, не дожидаясь стука. Дядя Сережа с незнакомцем зашли в коридор, принеся с собой запах осени с улицы. Эрих дождался, пока отец снимет плащ-палатку, с которой капала вода, и обнял его, прижавшись к животу, вдыхая запах кожи портупеи.

Дядю Сережу он любил. Его семья как-то сразу и бесповоротно приняла мальчика, как родного. Марья Семеновна, жена Сергея Ивановича, заботилась о нем не меньше, чем о родных сыновьях. И мальчишки, которые были постарше его, сразу же взяли над ним шефство, не только на улице, но и в школе. Но все-таки больше всего он любил дядю Сережу.

Брат отца Алексея был балагуром и весельчаком. При этом все это выходило у него естественно и к месту. Он всегда мог приободрить в трудную минуту, помочь. Несмотря на постоянную занятость и поздние возвращения домой, дядя Сережа всегда находил время для сыновей, не деля их на любимых и нелюбимых. Он их всех любил.

— Дядя Сережа, я сегодня получил «пять» по арифметике! — радостно сообщил Эрих ему.

— Ну, ты у нас совсем молодец! — рассмеялся дядя Сережа и повернулся к незнакомцу. — У него явные способности к учебе, в отличие от моих оболтусов.

Что-то очень знакомое было в этом человеке. Казалось, он был похож на отца, чья фотография до приезда сюда хранилась у Эриха. Отец на ней был в форме офицера российской армии. К сожалению, дядя Сережа забрал у него фотографию. В то время можно было заработать кучу неприятностей, если бы она попалась кому-нибудь на глаза. Эрих этого не знал и очень удивлялся, не понимая, чем могла навредить дяде Сереже фотография отца.

— Эрих, познакомься, — сказал дядя Сережа, беря его за плечи и подводя к незнакомцу, — это — твой отец!

Отец!.. Эрих уже практически перестал надеяться на то, что он когда-нибудь найдется. Он уже смирился с той мыслью, что ему придется жить здесь, с дядей Сережей. Постепенно, по мере взросления, мечта о встрече уходила все глубже и глубже. Даже расставание с отцом Алексеем, казалось, было сто лет тому назад. Само по себе слово «отец» не вызывало у него никаких ассоциаций и было связано с чем-то далеким и недосягаемым. Отец Алексей и дядя Сережа были ближе ему, чем этот человек.

Эрих подошел к отцу. Мальчик смотрел на него снизу вверх, тот взирал на него сверху. Вдруг глаза отца заблестели и по щекам побежали слезы. Он порывисто прижал мальчика к себе. Наконец-то они встретились, и Эрих вдруг осознал, что это не шутка и не обман, что этот незнакомец и есть его родной отец…

Он очнулся от того забытья, в которое его ввергла схватка с мертвецом. Странное дело, но Шредер не ощущал усталости. И страха тоже не было. Словно это беспамятство принесло ему какие-то новые силы, хотя перед тем, как погрузиться в него, он уже не надеялся когда-нибудь увидеть белый свет…

Да, место действительно было гиблым. Эта зона существовала сама по себе, уходя корнями в такое далекое прошлое, когда, возможно, не было человека. А, может, и ничего живого вообще… «Гиблое место» готово было подмять под себя любого, уничтожить, не дав даже попытки что-либо предпринять. И чем дольше он оставался в этой зоне, тем меньше оставалось шансов вырваться отсюда. Надо было уходить отсюда, Шредер это прекрасно осознавал. И он решил вернуться к выходу из зоны. Это соревнование в том, кто кого пересилит — он или «гиблое место», было не для него. К тому же его сильно беспокоила судьба отца, тревожили эти странные видения о казни….

Рудольф фон Шредер был для него кумиром. Больше него Эрих уважал, пожалуй, лишь отца Алексея, который много дал ему в этой жизни. Но если священник направил его духовно, то отец помог ему решить, кем он будет в жизни.

Рудольф фон Шредер работал в разведке. Первая мировая война застала его в России, где он служил офицером в царской армии. В эту страну он прибыл задолго до августа 1914 года, женился на прибалтийской немке из хорошей семьи, а в 1916 году у них родился Эрих. Рудольф фон Шредер собирал сведения, в основном, военного характера и передавал в Германию. Никто из его сослуживцев даже и не догадывался, что среди них есть немецкий агент. Конечно, его недолюбливали, как не любили любых немцев, к которым Николай II питал особую привязанность, ставя на ключевые посты в армии и правительстве. Мог он заинтересовать и русскую контрразведку, но его осторожность, безупречная репутация хорошего офицера и знакомство со многими знатными фамилиями Российской империи делали свое дело.

Когда началась первая мировая война, отношение к немцам из скрыто враждебных переросли в открыто враждебные. Во всех неудачах на фронтах винили немцев, служивших в российской армии. Вполне возможно, что не безосновательно… Но, как бы то ни было, Рудольф фон Шредер отправился в действующую армию, а жену с полугодовалым Эрихом отправил к родственникам в Прибалтику. Потом грянула сначала февральская революция, а потом и большевики сделали свой переворот. В хаосе и разрухе, царивших в то время в России, он потерял свою семью. А потом был заключен Версальский договор, и услуги Рудольфа фон Шредера стали не нужны. Большевистское государство Советов крепло, закаляясь в боях с врагом. Семья бесследно пропала, и ему нечего больше было делать в России, где офицеры жесточайше преследовались, а участие в белогвардейском движении вообще считалось преступлением. И он вернулся в Германию.

В отличие от многих немецких офицеров Рудольф фон Шредер не остался без работы. Он начал свою деятельность в разведывательном подразделении баварской группы рейхсвера под началом Эрнста Рема, ставшего впоследствии вторым человеком в национал-социалистической партии. В 1921 году участвовал в создании абвера в Мюнхене, где стал работать в розыскном бюро. В обязанности этого бюро входил сбор материалов о революционерах и прогрессивно настроенных немцах Веймарской республики. А через некоторое время перешел на работу в группу «Ост». Постепенно абвер из чисто контрразведывательной организации превращался в разведывательный орган, и вот тут-то и пригодился богатый опыт Рудольфа фон Шредера.

В двадцатые годы между рейхсвером и Красной Армией существовало довольно тесное сотрудничество. В СССР проходили обучение немецкие летчики, артиллеристы и танкисты, а в Германии, в свою очередь, — офицеры Генерального штаба РККА. Видные военные деятели СССР систематически посещали Германию, по приглашению рейхсвера участвовали в учениях и маневрах, а представители немецкого генералитета нередко наведывались в Советский Союз. Впоследствии сотрудничество распространилось и на сферу вооружений.

С 1923 года в рейхсвере существовал спецотдел R. Эта организация была глубоко законспирирована и называлась «Ассоциацией содействия торговому предпринимательству». Имела она связи и с Советским Союзом. Спецотдел R входил в состав управления вооружений и занимался вопросами производства оружия, военных материалов и подготовкой военных кадров на территории СССР. Под прикрытием «Ассоциации» Рудольф фон Шредер в конце двадцатых годов частенько бывал в России, не теряя надежды найти свою семью, хотя давно уже был женат на Лотте Раушенбах, и у них росла дочка. Конечно, эти визиты были далеки от военного сотрудничества с русскими. На самом деле в его задачу входил сбор данных о военном и промышленном потенциале Советского Союза. В одну из таких поездок он и нашел своего сына.

Фрау Лотта неприветливо встретила Эриха. Нет, конечно же, она знала, что у Рудольфа была семья в России, но никак не предполагала, что он сумеет найти хоть кого-нибудь. Родом из знатной семьи, она никак не хотела принимать паренька, чья мать была неизвестных в Германии кровей. Фрау Лотта превратилась для Эриха в классическую мачеху, чьи частые придирки доводили мальчика до слез. Именно поэтому Рудольф фон Шредер с достижением необходимого возраста отправил его делать военную карьеру. Но, несмотря на все невзгоды, Эрих продолжал любить своего отца.

После прихода к власти национал-социалистов карьера Рудольфа фон Шредера сначала сделала резкий скачок вверх, а потом — вниз. Здесь свою роль в определенной мере сыграли три человека — руководитель штурмовых отрядов (СА) Эрнст Рем, полковник в отставке Вальтер Николаи и капитан корабельной службы Патциг, в 1933 году бывший руководителем абвера.

Рудольф фон Шредер лично знал Адольфа Гитлера, хотя и не встречался с ним с тех самых пор, как стал ездить в Советский Союз. Фюрер начал свою политическую карьеру в мае 1919 года в качестве негласного осведомителя разведывательного подразделения баварской группы рейхсвера. Этот лидер национал-социалистического движения заслужил пристальное внимание генерал-фельдмаршала Людендорфа. Людендорф во время первой мировой войны был фактическим главнокомандующим германской армией. В ту пору генерал-фельдмаршал не занимал официального поста в рейхсвере, но пользовался огромным влиянием в стране. Именно Рудольф фон Шредер помог организовать встречу Николаи, действовавшего по поручению Людендорфа, с Гитлером на квартире доктора Шойбнер-Рихтера, доверенного лица генерал-фельдмаршала. Случилось это незадолго до «пивного путча», преследовавшего цель захвата власти в Баварии национал-социалистами, а затем и во всей Германии.

По результатам доклада полковника Николаи Людендорф согласился участвовать в попытке государственного переворота 9 ноября 1923 года. Путч провалился. Гитлер, Гесс и Людендорф были судимы и оказались в тюрьме. Но маленькая услуга, оказанная Рудольфом фон Шредером, не была забыта…

Полковник Вальтер Николаи во время первой мировой войны возглавлял Третье бюро, представлявшее собой руководящий центр разведывательной службы германских вооруженных сил. В составе этой организации еще накануне первой мировой войны было учреждено «Центральное бюро по высшему руководству разведкой в России», возглавляемое германским генеральным штабом. Рудольф фон Шредер работал на это бюро.

После первой мировой войны полковник Николаи оказался не у дел. Но у него были архивы Третьего бюро, содержавшие множество важных секретных документов. В том числе и личное дело Рудольфа фон Шредера. О нем и вспомнил Николаи, когда получил задание Людендорфа встретиться с будущим фюрером немецкой нации.

Придя к власти, Адольф Гитлер тотчас же по настоянию военного министра издал распоряжение, признающее за отставным полковником исключительные полномочия во всем, что было связано с защитой вермахта, государства и экономики от шпионажа и диверсий. Полномочия распространялись на все области разведывательной и контрразведывательной деятельности. Возвращение Николаи к руководству разведкой было вполне естественным. Во-первых, он обладал огромным опытом разведывательной работы в условиях войны. Во-вторых, он вполне разделял идеи национал-социалистов, стремившихся к расширению «жизненного пространства» Германии. Ну, и, конечно же, сыграло свою роль близкое знакомство с Людендорфом, бывшим одним из главных идеологов и ярым проповедником «тотальной войны». В этом они были очень похожи — бывший начальник и его бывший подчиненный, полковник Вальтер Николаи и капитан Рудольф фон Шредер.

Занимаясь организацией разведки и контрразведки в стране, Николаи, конечно же, вспомнил о своем бывшем подчиненном и привлек его к работе. Рудольф фон Шредер занялся подготовкой тотального шпионажа против восточных стран — России, Польши и других. К сожалению, его взлет продолжался недолго. В 1934 году Эрнст Рем опрометчиво позволил поставить себя на один уровень с Гитлером. 30 июня эсэсовцами была проведена акция под названием «Ночь длинных ножей», во время которой было убито все руководство СА, в том числе и сам Рем.

Неизвестно, знали ли капитан Патциг и полковник Николаи о готовящейся акции, но буквально накануне ее Рудольф фон Шредер был отправлен в Восточную Пруссию для координации разведывательной работы. Может, буря и прошла бы мимо, но, в любом случае, хорошо, что он оказался подальше от Берлина в ту роковую ночь.

В отличие от Николаи, Рудольф фон Шредер всегда находился на службе. Единственное, что было похожего в их судьбе — оба они были оттерты впоследствии в сторону, хотя сделали очень много для создания разведки в стране. Несправедливо? Может быть… Но сам Эрих склонялся к мнению, что это было к лучшему. Отец всегда был в гуще событий, но в то же время как бы в стороне. И когда происходили крупные перемещения в руководстве абвера, он всегда оставался на своем месте. И адмирал Канарис, с 1935 года руководивший военной разведкой, ценил его, как высококвалифицированного специалиста.

Рудольфу фон Шредеру не нравился Гитлер. Он был полностью согласен с оценкой Николаи, данной им фюреру после встречи в Мюнхене в 1923 году: «Гитлер по своим убеждениям является крайним националистом, человеком, хотя и с ограниченными способностями, но в то же время с весьма большими замыслами, способными увлечь толпу». Отец тоже был ярым националистом, но считал, что Гитлер не вполне подходит на роль вождя нации. Он прочил на этот пост Эрнста Рема…

Рудольф фон Шредер считал войну с Россией преждевременной и неподготовленной. Хорошо зная эту страну, он догадывался, что разведданные, поступающие от агентуры, не вполне точные. Руководство недооценивало характер, уклад и идеологию народов, населявших Советский Союз, промышленный потенциал. Ошибочным было мнение, что русских можно будет разбить за одну летнюю кампанию. К тому же бытовало мнение, что едва германская армия перейдет границу, народы Советского Союза начнут движение за независимость, поддерживая наступление немцев. Они ошибались…

Рудольф фон Шредер понял, что они проиграли эту войну сразу после того, как русские разбили немецкие войска под Москвой. Дальше дела пошли еще хуже — разгром Шестой армии под Сталинградом, жесточайшее поражение под Курском. Он считал (и этого мнения придерживались многие офицеры вермахта), что Гитлер упорно ведет Германию к катастрофе, которой являлось поражение и дальнейшая капитуляция в войне. Он не скрывал своих взглядов, и это рано или поздно должно было привести его в концлагерь…

Будучи проездом в Берлине, Эрих хотел с ним встретиться и поговорить по этому поводу, но не успел. Дома отца не оказалось, а ехать в Управление абвера у него не было уже времени.

Рудольфу фон Шредеру слишком часто везло. Ему удалось отсидеться, когда уничтожали сподвижников Рема. Когда Гесс, которого он тоже неплохо знал, перелетел на «Мессершмитте» в Англию, он был одним из помощников посла Германии в Москве. И когда после поражения под Курском снимали руководство отделов абвера и отправляли на фронт, ему тоже удалось усидеть в своем кресле. Может, здесь сыграло определенную роль благоволение к нему Канариса, главы абвера, ведь Шредер был с ним в тесных дружеских связях. Но когда в феврале 1944 года того сместили, Эриху пришлось задействовать все свои связи, чтобы отца оставили на своем месте. Потому что для Рудольфа фон Шредера работа в абвере была делом его жизни. А без этой работы он не мыслил своего существования. В то время ему, как минимум, грозила отставка, потому что он тоже в какой-то степени был причастен к тому, что разведка собрала неверные данные о численности и боеспособности советских войск под Курском…

Тучи сгущались над головой отца. Да, ему очень часто везло. Но теперь фортуна, похоже, отвернулась от него. Эрих должен был скорее вернуться в Берлин, чтобы предотвратить беду…

Занятый своими мыслями, Шредер и не заметил, как вышел к довольно-таки широкой реке. Насколько он понял, в этом месте, если судить по картам, не должно было быть никакой реки, тем более такой большой. Но еще более странным было то, что, двигаясь к выходу из «гиблого места, он попал в совершенно незнакомое место, хотя точно придерживался хорошо ощутимого „следа“, оставленного им по пути сюда.

Времени было потеряно много, теперь ему следовало торопиться. Без еды и оружия долго в этих диких местах не протянешь, это он прекрасно осознавал и не тешил себя иллюзиями. Несколько дней он мог продержаться, с подобными ситуациями ему приходилось сталкиваться. Хуже было другое: Шредер не знал, какие сюрпризы ему еще приготовило «гиблое место»…

XII

Часа два они шли по тропинке, но вышли совсем не туда, куда предполагали. Перед ними простиралась большая река, неведомо откуда взявшаяся в этих краях. А на травке, прислонившись спиной к заросшему мхом валуну, сидел Шредер. Заметив их, немец встал и направился к ним.

Странно, но Свинцов не испытал ни радости, ни раздражения при виде этого человека, ради которого они и залезли в это проклятое место. Ему было все равно, хотя совсем недавно он так ратовал за дальнейшее преследование этого немца. Полное безразличие — вот что он чувствовал в этот момент.

— Добрый день, господа! — поприветствовал их Шредер на русском языке безо всякого акцента, подходя к ним. — Слава Богу, хоть вы появились, а то я уже начал думать, что мне одному придется коротать здесь время!

Эти слова обескуражили всех, за исключением, пожалуй, Свинцова. Тот ничем не высказал своего удивления или возмущения такой выходкой Шредера. А вот Дворянкин, Васнецов и Железнов были буквально шокированы этим.

— А ну-ка, поворачивайся! — грубо толкнул его Железнов стволом автомата. — Ишь ты, разговорился, фриц! Ну, ничего, теперь не сбежишь! Буду караулить тебя, как зеницу ока!

— Господа, я же не виноват, что вы так были заняты боем! — возразил Шредер, слегка поморщившись, когда сержант сильно затянул узел веревки на его запястьях. — Грех было не воспользоваться удобным случаем!

— Поговори еще! — Железнов ткнул его своим пудовым кулачищем в бок.

— Сержант Железнов! — вмешался Свинцов. — Отставить! Это теперь наш пленный, и обращаться с ним следует гуманно.

— Это за наших-то ребят, которые погибли из-за этого фрица? — возмутился тот и толкнул Шредера в обратном от реки направлении. — Давай, шагай! Они с нашими пленными не церемонятся!

Дворянкин и Васнецов не вмешивались. Они вообще мало говорили, предпочитая молчать, особенно после утреннего боя. Свинцов чувствовал их смертельный страх перед «гиблым местом». Железнов, наоборот, слишком много говорил, но это тоже был страх. Страх умереть неизвестно отчего и неизвестно какой смертью. Действительно, никто не знал, что их ожидает в следующее мгновение. И каждый гадал — не я ли буду следующим?

Свинцов, напротив, не испытывал никакого страха. Его сознание лишь бесстрастно фиксировал события и факты. Он уже понял, что они влипли в очень серьезную историю. Наверное, понял это и Шредер, раз не сбежал от них сейчас, а сам подошел, добровольно отдавая себя в их руки. Ведь факты-то были тревожными…

Его худшие опасения оправдались. Он это понял, когда они снова вышли к реке, к тому самому валуну, у которого встретили Шредера, хотя двигались в совершенно противоположном направлении.

— Что за чертовщина! — выругался Дворянкин. — Похоже, мы опять сбились с пути!

— Это и не удивительно, — откликнулся Шредер. — До того, как вы пришли сюда, я несколько раз пытался сделать то же самое, но все время возвращался к этому месту. Я пробовал идти вдоль реки в обоих направлениях, пробовал переплыть ее, но результат во всех случаях был один и тот же.

— И что это значит?.. — спокойно поинтересовался Свинцов.

— А значит это, господа, что эта зона не хочет выпускать нас отсюда. Мы попали в ловушку!

— Глупости! — ответил на это Дворянкин. — Что значит — «не хочет»? Ерунда какая-то!

Шредер пожал плечами.

— Можете мне не верить, это ничего не изменит. Факт остается фактом: мы крепко застряли здесь.

— Да не слушайте вы его! — вмешался Железнов. — Он просто хочет нас запугать!

— В этом нет необходимости, — усмехнулся немец, — вы и так напуганы.

Он был прав, просто остальные не хотели в этом сознаваться. Пожалуй, только Свинцов и Шредер оставались внешне спокойными, хотя и их беспокоила ситуация, в которую они попали. А Дворянкин, Васнецов и Железнов нервничали, это было заметно по их напряженным лицам и по тому, как они постоянно озирались по сторонам, словно каждую секунду ожидали какого-нибудь очередного подвоха.

— Товарищ младший лейтенант, — обратился к Свинцову сержант, — дозвольте сплавать на другой берег, проверить слова фрица?

Шредер опять усмехнулся, а Свинцов задумался. Он чувствовал, что немец их не обманывает, но кое-какие сомнения у него все-таки были. Может быть то, что не удалось Шредеру, получится у Железнова?.. В любом случае, стоило попытаться.

— А сможешь доплыть до другого берега? — поинтересовался он у сержанта. — Река-то широкая!

— Обижаете, товарищ младший лейтенант! — улыбнулся тот. — Я ж моряк!

— Ну, давай, — разрешил Свинцов.

Железнов быстро разделся и подошел к реке. Оставшиеся на берегу напряженно следили за ним. Он попробовал ногу водой и сказал, повернувшись к ним:

— Холодненькая!

И бросился в реку…

Железнов плыл довольно-таки быстро, отталкиваясь руками и ногами. Вот он преодолел десять, потом двадцать метров. Вскоре уже с трудом можно было различить среди волн его голову, но люди, стоявшие на берегу продолжали до рези в глазах всматриваться в водную гладь. Даже Шредер, и тот с интересом следил за бывшим моряком, искренне желая ему успеха, хотя и знал, что эта попытка ни к чему не приведет. Но в глубине души все-таки жила надежда — а вдруг? Вдруг этому бойцу удастся то, что не удалось ему? Вдруг он сумеет преодолеть эту преграду?..

Вот маленькая точка среди волн, в которую превратилась голова Железнова, скрылась под водой, и все сразу забеспокоились.

— Ты видишь его? — поинтересовался Свинцов у Дворянкина, пытаясь взглядом отыскать сержанта.

— Нет, — ответил тот.

— Вижу! — выкрикнул вдруг Васнецов.

— Где?

— Вон там, правее!

Старшина указал направление, и они увидели плывущего к ним Железнова. Потом боец развернулся в обратном направлении и опять попытался переплыть реку. С тем же результатом…

Обессиленный боец выбрался на берег, и они сразу же подбежали к нему. Железнов тяжело дышал, согнувшись и уперев свои сильные руки в колени. Потом распрямился и сказал:

— Дохлый номер!.. Фриц оказался прав!..

Ему помогли одеться. Васнецов покопался в своем мешке и вытащил на свет божий заветную флягу. Отвинтив крышку, он сунул фляжку Железнову.

— На-ка, выпей!

— Что там? — поинтересовался Свинцов.

— Спирт, товарищ младший лейтенант, — ответил Васнецов. — Специально прихватил на такой случай. Сгодилось…

Железнов отхлебнул из фляжки и закашлялся.

— Крепкий, зараза!

— Зато для сугрева очень хорошо, — возразил старшина…

И действительно, сержант практически сразу перестал стучать зубами, а глаза стали хмельными. Видимо, спирт и вправду был крепковат.

— В общем, все было нормально до некоторого времени, — рассказывал Железнов, сидя на стволе поваленной сосны. — Я уже подумал, что прорвался, и тут меня накрыла волна. Вынырнул на поверхность, гляжу, прямо передо мной — берег, и вы на этом берегу стоите! Ну, я развернулся, и сделал еще одну попытку. И опять через некоторое время оказался развернутым в обратную сторону. Вот так-то, братцы!

— Давайте-ка обмозгуем ситуацию, в которой мы все оказались, — Свинцов повернулся к Шредеру и посмотрел в его спокойные, уставшие глаза. — Вижу, что вы кое-что знаете об этом, майор. Или догадываетесь… По-моему, пришла пора поделиться своими впечатлениями.

Шредер улыбнулся.

— Приятно разговаривать с умным человеком! Очень хорошо, что вы, господин младший лейтенант госбезопасности, осознаете всю серьезность того положения, в котором мы с вами оказались. Итак, я предлагаю вам сотрудничество, господа! По крайней мере, до того момента, пока мы не выберемся из этого заколдованного круга.

— Мы принимаем ваше предложение, — ответил за всех Свинцов (остальные промолчали, видимо, понимая, что сейчас не время для споров). — Итак, что вам известно?

— Спасибо, господин младший лейтенант! — поблагодарил Шредер. — В данном конкретном случае нам придется действовать заодно, если мы не хотим сгинуть в этом прелестном местечке!

Он замолчал на некоторое время, собираясь с мыслями, потом продолжил:

— Итак, господа, мы в ловушке! Куда бы мы ни шли, все время попадаем в одну и ту же точку пространства. Выхода из этого заколдованного круга я не вижу — слишком мало информации. Давайте сделаем так: вы мне расскажете, что знаете об этом месте, а я расскажу то, что мне удалось уже выяснить здесь.

Свинцов пересказал Шредеру то, что знал от стариков. Немец внимательно выслушал эту легенду, а когда младший лейтенант закончил, сказал:

— Ну что же, ничего нового я не узнал. Эту легенду мне уже рассказывал Головин. Детали совпадают. Но и все на этом… Ничего такого, что пролило бы свет на то, что здесь происходит… С чем столкнулись вы здесь, в зоне?

Младший лейтенант коротко пересказал, что произошло с ними со времени вступления в пределы «гиблого места», а также свои соображения по поводу этих событий.

— Что ж, у меня не было ничего подобного, — сказал Шредер, выслушав его. — Но я с вами согласен, господин младший лейтенант. Это очень похоже на испытание. Только с какой целью?

— Не знаю, — честно сознался Свинцов. — Но вы говорил, что вам что-то удалось выяснить…

— На самом-то деле я знаю не так уж и много. С самого начала я обнаружил, что в этом месте присутствует очень сильное излучение, направленно действующее на объект. Источник этого излучения находится где-то там, — немец кивнул куда-то за реку. — Я сумел отследить сигнал, хотя это и стоило мне больших сил. И этот источник настолько мощный, что вызывает к жизни все те странные видения и вещи, которые проявляются здесь.

— Что это за источник? — поинтересовался Свинцов.

Шредер покачал головой.

— Я не знаю. Если бы знал, не сидел сейчас здесь.

— А чего хотят от нас?

— И это мне неизвестно. Но если нам удастся это понять, мы сможем отсюда вырваться. Возможно, кто-то останется живым.

— Есть какие-нибудь предложения в связи с этим?

— Надо как-нибудь перебраться через реку. Но пока лучше не сопротивляться, копить силы. Когда мы доберемся до источника и узнаем, что он из себя представляет, мы сможем бороться с ними. Бороться и победить…

— Чертовщина какая-то! — сказал Дворянкин, качая головой. — Ты ему веришь, Толя?

Вместо ответа Свинцов опять обратился к Шредеру:

— Как удалось узнать все это?

Немец немного помедлил с ответом.

— Я знаю, что у вас, у большевиков, не принято верить ни в Бога, ни в дьявола, ни в другие сверхъестественные вещи. Вы отрицаете все это. Поэтому, наверное, мне будет трудно объяснить…

— Попробовать-то можно, — предложил ему Свинцов.

— Хорошо, я попробую… Когда я был маленьким, я воспитывался у одного очень хорошего человека. Он был священником. Этот человек обладал сверхестественными способностями и успел часть своих знаний передать мне до того, как погиб. Впоследствии эти знания сыграли хорошую роль в моей жизни… Так вот, одной из таких способностей является способность чувствовать воздействие извне. Мысленно, усилием воли, я могу контролировать пространство вокруг себя. Но на этот раз я столкнулся с таким сильным противником, что мне пришлось уступить. Несколько раз мне приходилось применять свои способности, но в такую ситуацию я не попадал ни разу! Вы, конечно, можете мне не верить, но я-то знаю, что это правда!

Свинцов задумался. Он не доверял этому человеку, но каким-то внутренним чутьем чувствовал, что тот не лжет.

— Хорошо, тогда еще один вопрос. Почему это «нечто» отпустило Головина с Семеновой?

Шредер покачал головой.

— А кто сказал, что оно их отпустило? То, что их здесь нет, еще не говорит о том, что они смогли уйти. Может, их постигла участь ваших товарищей?

Эти слова болью отдались в душе Свинцова. Он не мог представить себе Лизу мертвой…

— Ладно, что будем делать? — спросил младший лейтенант, заканчивая это импровизированное совещание. — Уйти от этого места мы не можем, уже пытались. Переправиться на тот берег — тоже. Что же остается? Сидеть и ждать смерти от голода?

— От голода вряд ли, — ответил на его слова Васнецов, до сих пор не вмешивавшийся в разговор. — Вокруг полно ягод…

— На одних ягодах долго не протянешь, — заметил Дворянкин. — Да и кто знает, что это за ягоды…

— Нормальные ягоды, я попробовал, пока вы тут рассуждали о всяких там таинственных силах и способах разгадки тайны «гиблого места», — сообщил старшина.

— Зачем вы это сделали, Василь Василич? — укоризненно покачал головой Свинцов. — Мы ж договаривались!..

— Я человек простой, всю жизнь прожил в деревне и многого не понимаю, — сказал на это Васнецов. — Но я знаю одно: у нас практически не осталось припасов, так или иначе нам скоро придется голодать. Не все ли равно, от чего помирать — от неведомой силы, про которую вы тут так хорошо рассуждали совсем недавно, или от этих ягод? Часом раньше, часом позже…

— Товарищи, мы отвлеклись от темы разговора! — перебил их Железнов, которому очень не понравились слова старшины, хотя он и сам уже не надеялся на то, что им удастся выбраться отсюда. — Мы обсуждали вопрос, что нам делать дальше, как перебраться на тот берег!

— Как, как!.. — сказал Васнецов. — По речке, вот как!..

— Не понял? — удивился Свинцов. — Поясните свою мысль, Василь Василич!

Старшина пододвинулся к ним поближе и стал объяснять, рисуя на земле подобранной где-то палочкой:

— Вот река, вот мы… По суше мы никуда уйти не можем, через речку переправиться в этом месте — тоже. Но скажите, что нам мешает сплавиться вниз по реке? Может, ниже по течению есть место, которое нам позволит вырваться из этой ловушки?

— А ты уверен, Василич, что мы не вернемся туда, откуда начали? — поинтересовался Железнов, разглядывая рисунок старшины.

— Есть у меня пара думок по этому поводу, — ответил тот. — Вот тут немец говорил, что лучше не сопротивляться этой силе, которая морочит нас здесь. Пытаясь уйти отсюда, мы как раз этим и занимались… Плывя на плоту вниз по реке, мы не сами будем идти. Нас будет нести вода… То есть, эта таинственная сила, ежли только мое предположение верно, сама выведет нас туда, куда ей нужно.

— Плот? — переспросил Свинцов, задумчиво глядя на водную гладь.

— Ну да! — подтвердил старшина. — Мы с Железновым быстро его соорудим.

— Что скажете, майор? — обратился младший лейтенант к немцу.

— В рассуждениях старшины есть доля истины, — откликнулся тот. — Можно попробовать… Если получиться — хорошо. Не получится — значит, судьба такая!

— Итак, решено, — подвел итог Свинцов, — сплавляемся вниз на плоту. Возражения есть?

Возражений не было, и Васнецов, достав топор, сняв ремень и гимнастерку, приступил к постройке плавсредства…

Плот получился замечательным: хорошо держался на плаву и отлично слушался руля. Васнецов приспособил для этой цели на корме весло, возле которого стоял Железнов и управлял движением. Остальные держали в руках длинные шесты, которыми помогали плоту отталкиваться от берега на глубину. Исключение составлял лишь Шредер, который сидел посередине среди снаряжения. Они не рискнули развязать немца, не веря до конца в искренность его предложения о сотрудничестве. Впрочем, Шредер не обижался, понимая, что для них он, прежде всего, — враг. Он и сам на их месте поступил бы точно так же…

Они уже около часа сплавлялись вниз по реке, но приметного валуна, который должен был свидетельствовать, что зона снова вернула их в исходную точку, не было. Появилась надежда, что на этот раз им удалось вырваться из ловушки, хотя делать пока какие-нибудь выводы было преждевременным. Но, тем не менее, настроение у людей поднялось.

Мимо проплывали живописные крутые берега, покрытые хвойным лесом, подступавшим к самым краям обрывов. Высокие вековые сосны стояли, как часовые, освещаемые ярким солнцем, но дальше, в глубине леса, царила сплошная тьма.

На открытом пространстве реки люди чувствовали себя более уверенно, чем на берегу. Здесь, по крайней мере, опасность не могла приблизиться к ним незаметно. Ярко светило солнце с раскинувшейся над ними небесной синевой с редкими белыми барашками облаков, но близость воды давала о себе знать, — было довольно-таки прохладно.

Вдруг Шредер, до этого спокойно разглядывавший проплывающий мимо берег, повернул голову в сторону движения плота и принялся пристально всматриваться вперед.

— Господа, я чувствую приближение опасности! — наконец, сказал он.

— Где? — всполошился Дворянкин, беря свой шест наперевес.

— Впереди, — ответил немец. — Слышите?

Они прислушались.

— Ничего не слышу, — сказал Свинцов, поворачиваясь к Шредеру. — Может, вы ошиблись, майор?

— Да нет же, прислушайтесь!

И тут они услышали какой-то глухой шум. Его источник находился, видимо, еще далеко, но сам факт его присутствия обеспокоил всех, находящихся на плоту.

— Что это за шум? — поинтересовался Дворянкин.

Свинцов повернулся к Шредеру.

— Что там, впереди?

Немец пожал плечами.

— Пока ничего конкретного не могу сказать. Знаю только, что впереди — опасность!

По мере продвижения вперед шум усиливался. Теперь уже хорошо можно было разобрать, что это шумит вода. Берега сузились, течение заметно ускорилось.

— Это похоже на перекаты! — крикнул Железнов, стараясь перекричать шум.

— А это они и есть! — ответил на это Васнецов, стоявший у переднего края плота, и указал рукой вперед.

Глазам людей предстала величавая и впечатляющая картина. Впереди река сужалась, с большой скоростью устремляясь вниз по каменным перекатам, неведомо откуда взявшимся в этом совсем не горном краю. Вода, ударяясь о камни, бурлила и пенилась, издавая характерный шум, который они услышали на подходе к препятствию.

— Что будем делать? — поинтересовался Дворянкин, глядя на перекаты расширенными от страха глазами.

— Не дрейфить! — крикнул в ответ Железнов, крепче хватаясь за весло. — Прорвемся!

— К берегу давай! — приказал ему Свинцов.

— Поздно! — замотал головой сержант. — Нам уже не вырваться! Держитесь, ребята!

Действительно, плот уже попал в бурное течение, и его понесло к перекату со все увеличивающейся по мере приближения к препятствию скоростью. Люди опустились на бревна, из которых было сделано их плавсредство, и приготовились к схватке со стремниной…

Управляемый твердой рукой Железнова, плот держался точно посередине течения. Так его и вынесло на перекат. На мгновение он завис в воздухе, а потом ринулся вниз. Людей, находившихся на плоту, обдало водой, они буквально тут же оглохли от шума, стоявшего на перекате. Но почти сразу же они выскочили на открытое пространство и помчались к следующему перекату.

Люди старались изо всех сил, отталкиваясь шестами от камней, удар о которые мог запросто развалить их плот. Не снижая скорости, они влетели на следующий перекат, но на этот раз им повезло меньше. После падения вниз их ударило об один камень, развернуло и ударило о другой валун. Плот выдержал эти удары, но люди не удержались на мокрой поверхности и посыпались в бурлящую реку.

Оказавшись в холодной воде, Свинцов сразу же усиленно заработал руками и ногами, пытаясь удержаться на поверхности. Его с огромной скоростью тащило по камням, вода заливала лицо, и он изрядно нахлебался ее. Где-то впереди маячил плот с непоколебимо стоявшим у весла Железновым, но его было не догнать. Кроме сержанта никто не сумел удержаться на словно взбесившейся поверхности…

Мимо Свинцова промелькнуло перекошенное лицо Шредера. Он вспомнил, что руки у того были до сих пор связаны, и, ухватив его за шиворот, подтащил к себе. Захлебываясь, младший лейтенант все же умудрился как-то извлечь из ножен финку и перерезать веревки, стягивающие запястья немца. Потом их ударило о камень, и они потеряли друг друга из вида…

Наконец, их всех выкинуло на более или менее спокойное пространство. Свинцов оглядел своих людей, все вроде были на месте. Но успокаиваться было рано: впереди их поджидала еще более грозная опасность…

— Плывите к берегу! — услышали они крик Железнова. — Впереди водопад!

Свинцов не поверил своим ушам. Откуда здесь взяться водопаду? Но когда на его глазах плот клюнул вниз, на мгновение встав практически вертикально, и пропал из вида, он понял, что бывший моряк не шутил. Свинцов попытался выплыть из стремнины, но течение уже подхватило его, а на то, чтобы выбраться к берегу, у него не было уже сил.

Река вынесла его к водопаду и бросила вниз с высоты метров в тридцать. Он истошно закричал, ощутив под собой пустоту, но тут же со скоростью свободного падения полетел в эту бездну. Остальным его товарищам повезло не больше, все они последовали за своим командиром…

Падая с огромной высоты, Свинцов успел заметить их плот и большую воронку водоворота, к которой его несло. Железнова не было видно: возможно, он утонул или разбился при падении. В следующее мгновение он ударился о воду, уйдя с головой под поверхность. Свинцов отчаянно замолотил руками и ногами, выбираясь к спасительному воздуху, остатки которого выбило из его легких при падении. Вынырнув, он судорожно глотнул живительный кислород и опять ушел с головой под воду.

Оказавшись в следующий раз на поверхности, младший лейтенант с ужасом обнаружил, что его несет прямо к водовороту, впрочем, как и остальных его товарищей. Плота уже не было: видимо, его поглотила огромная воронка. А в следующее мгновение в водоворот засосало и самого Свинцова, несмотря на его отчаянные попытки выбраться…

Он закашлялся и перевернулся на бок, его вырвало водой, скопившейся в желудке. Сознание с трудом возвращалось в измученное борьбой тело, голова кружилась, мешая его телу принять вертикальное положение, а в ушах до сих пор стоял шум водопада. Наконец, после нескольких безуспешных попыток ему все же удалось сесть и оглядеться.

Место, которое предстало его глазам настолько мало походило на то, где они были до этого, что Свинцов невольно усомнился, не продолжение ли это его забытья. Его окружали невысокие горы, покрытые редким лесом, почва была каменистой, с чахлой растительностью. Неподалеку журчал небольшой ручеек, но той реки, по которой они сплавлялись, нигде не было видно, что само по себе уже было странным.

Остальные его спутники уже пришли в себя, не хватало только Железнова. Вокруг в беспорядке валялись бревна (все, что осталось от их плота), вещмешки и оружие, но самого сержанта он так и не смог обнаружить.

— Где Железнов? — спросил Свинцов у Дворянкина, который стоял над ним (это он помог ему вернуться к жизни, сделав искусственное дыхание).

— Пропал, — ответил лейтенант. — Мы его уже и звали, и искали. Бесполезно…

Шредер, заметив, что Свинцов очнулся, подошел к ним и встал рядом с Дворянкиным. Все они были мокрыми, но как-то не верилось, глядя на окружающую обстановку, что еще совсем недавно они мужественно боролись со стремниной.

— Долго я был без сознания? — поинтересовался Свинцов, вставая на ноги.

Его еще немного пошатывало, желудок сводило от приступов тошноты, но, в общем и целом, состояние его улучшалось с каждой минутой.

— Довольно-таки долго, — ответил Дворянкин. — Мы уж думали все, конец тебе пришел! Ан нет, очухался, слава богу! — Он приобнял его за плечи. — Так что, долго жить будешь, Толя. Считай, с того света вернулся!

— Насчет «долго жить» — это еще бабушка надвое сказала, — заметил Свинцов и спросил: — Куда это мы попали?

— А черт его знает! — пожал плечами лейтенант. — Шредер вон говорит, что мы теперь намного ближе к этому таинственному излучению, чем раньше. Видимо, воронка водоворота выкинула нас туда, куда надо. Старшина оказался прав…

Свинцов вопросительно посмотрел на немца, словно ожидая, что тот дополнит чем-нибудь слова Дворянкина, но Шредер покачал головой и сказал:

— Это все, что мне удалось выяснить. Другой информацией, способной пролить свет на то, где мы находимся и как сюда попали, я не располагаю.

Свинцов подошел к одному из вещмешков, поднял его и распорядился, повернувшись к своим товарищам:

— Проверьте мешки и оружие. Нечего ломать голову, надо двигать дальше. Чем быстрее мы доберемся до этого таинственного источника, тем быстрее, возможно, сможем покинуть эту проклятую зону!

Люди молча разобрали вещмешки. Здесь было все, что они в свое время погрузили на плот, но состояние съестных припасов было плачевным. Конечно, консервам в железных банках ничего не сделалось, а вот остальное (галеты, чай, сахар) превратилось в сплошную кашу. Но, несмотря на это, никто ничего не выкинул. Еды и так было мало, чтобы так транжирить ее: две банки тушенки и пакет несъедобной на вид мешанины.

После проведенной ревизии содержимое вещмешков было перераспределено так, чтобы у каждого было по одному мешку. Лишнее оружие решили тоже оставить, исключение составлял лишь гранатомет Шредера, который Свинцов оставил себе вместе со своим автоматом.

Наконец, все было готово к тому, чтобы продолжить движение дальше. Решили не есть, хотя уже давно пора было подкрепиться. После пережитого пища не лезла в горло…

— Слушай, Толя, тебе не кажется, что со старшиной не все в порядке? — шепотом поинтересовался у Свинцова Дворянкин, подходя к нему.

Он посмотрел на Васнецова. Поведение старшины вызвало его недоумение еще в тот момент, когда он только пришел в себя. Остальные что-то делали, а тот сидел какой-то безучастный ко всему, погруженный в себя. Правда, когда он отдал приказ проверить снаряжение, старшина вместе со всеми осмотрел оружие и вещмешки, но взгляд его при этом по-прежнему оставался каким-то отрешенным.

Теперь же состояние Васнецова значительно ухудшилось. Глаза его безумно блуждали по сторонам, губы раздвинулись в идиотской улыбке, обнажая прокуренные зубы. Свинцов почувствовал подступающий страх. Не хватало еще, чтобы старшина сошел с ума! Что им тогда делать с безумцем?..

Но оказалось, что это не самое страшное. Взгляд старшины упал на Дворянкина, и в глазах появилось какое-то новое выражение, от которого Свинцову стало не по себе. Он почувствовал, что это ничего хорошего им не сулит.

Васнецов, не отрывая взгляда от лейтенанта, пошел к нему. Походка была неровной, его раскачивало из стороны в сторону. Дворянкин тоже, как завороженный, не отрывал от старшины глаз, будто парализованный этим зрелищем.

— Эй, старшина, ты чего это? — спросил у него лейтенант, который, видимо, еще не понял, что случилось с Васнецовым.

Тот не ответил, и тут до Дворянкина, наконец, дошло, что старшина сошел с ума, не выдержав выпавших на его долю испытаний. Он попятился прочь от сумасшедшего, а тот продолжал надвигаться на него, буравя лейтенанта безумным взглядом. Не сговариваясь, Свинцов и Шредер бросились к Васнецову и повисли у него на руках. Но тот их с легкостью, словно котят, отшвырнул в сторону. Шредер сразу же вскочил и снова бросился на старшину. Васнецов встретил его серией ударов руками и ногами, после чего тот упал на землю и скорчился от боли. Свинцов пытался нащупать хоть какое-нибудь оружие, но ничего подходящего не находил. Он уже понял, что такой нечеловеческой силой обычный человек обладать не может.

— Саня, стреляй! — заорал Свинцов.

Словно очнувшись от его крика, белый, как полотно, Дворянкин нажал на спусковой крючок. Очередь, пущенная в упор, отшвырнула Васнецова назад. Он упал на землю и затих.

Свинцов, наконец, нашарил гранатомет, захватил его с собой и, поднявшись, подошел к Васнецову. Над телом старшины стоял Дворянкин. Губы его нервно подергивались.

— Как же так? Что же это такое?..

— Успокойся, Саня, — сказал Свинцов, кладя руку лейтенанту на плечо. — Видно, старшина не выдержал пережитого здесь, рехнулся. Такое иногда случается. Нервы у человека не выдерживают и… Удивительно, как мы сами еще до сих пор остаемся в полном рассудке!

Хлопнув Дворянкина по плечу, он отошел к Шредеру, оставив лейтенанта стоять над Васнецовым. Немец еще не пришел в себя, и Свинцов принялся приводить его в чувство.

— Толя, здесь у него на правой руке, вроде, как след от укола.

Глядя на Дворянкина, склонившегося над Васнецовым, Свинцов вдруг почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное. И он не в силах этого предотвратить.

В следующее мгновение Дворянкин как-то странно вздрогнул и стал заваливаться на бок. Васнецов сначала сел, а потом и встал, держа в руке окровавленный нож. Свинцов понимал, что надо начать стрелять, но руки и ноги вдруг разом обессилили, будто их кто-то набил ватой. Не было сил не только нажать на спусковой крючок, но даже убежать. Леденящий душу взгляд мертвеца притягивал к себе все внимание, парализуя волю. По-прежнему сжимая в руке нож, Васнецов медленно двинулся на него.

В этот миг откуда-то из-за Свинцова по старшине ударила автоматная очередь. Это очнувшийся Шредер отыскал валявшееся на земле оружие и разрядил весь диск, поливая пулями Васнецова. На гимнастерке старшины появились многочисленные пятна крови, но он продолжал идти. Его тело было пробито пулями, он уже давно должен был упасть, но продолжал идти. Впрочем, тот, кто был мертв, не мог умереть во второй раз…

Вдруг что-то изменилось в окружающей обстановке. Эхо от выстрелов еще продолжало греметь среди гробовой тишины, но мертвец уже не двигался. Свинцов почувствовал мощный кокон силы, обволакивающий его со всех сторон. Он уже мыслил свободно, хотя двигаться все еще не мог. Он не видел, кто мог создать такой мощный экран, но догадывался, что кроме Шредера сделать это было некому. А дальше немец нанес удар…

В какое-то мгновение черты лица Васнецова изменились. Перед ним снова стоял прежний старшина. Потом лицо исказила гримаса страдания. Губы мертвеца задвигались, и Свинцов услышал голос, полный мольбы и боли:

— Убейте меня! Пожалуйста!

И он выстрелил.

Граната, выпущенная практически в упор, разнесла старшину на мелкие кусочки, а взрывная волна отбросила Свинцова назад.

Когда он очнулся, Шредер лежал рядом с ним, не в силах пошевелиться. Схватка со старшиной отняла у него слишком много сил.

Свинцов сел и огляделся по сторонам. Чуть поодаль лежал без движения Дворянкин. От Васнецова ничего не осталось.

— Ах, старшина, старшина! — горько промолвил Свинцов. — Думал ли ты, что так бесславно кончишь свои дни, что твоим же товарищам придется тебя убить?

Сзади очнувшийся Шредер принялся ругаться по-немецки. Отведя душу, немец перешел на русский и сказал:

— Еще одна такая встряска, и я уже никогда не смогу подняться!

— Спасибо тебе, что помог! Без тебя мне бы — хана! — поблагодарил Свинцов, переходя на «ты».

— Пустяки! — отмахнулся немец, воспринимая такой переход, как должное. — Что с лейтенантом?

— Похоже, Васнецов прикончил его.

— Помоги мне подняться. Я хочу посмотреть на него.

Он помог немцу встать, и они кое-как, держась друг за друга, доковыляли до лейтенанта.

Дворянкин был совсем плох, но еще жив. Гимнастерка на боку насквозь пропиталась кровью вокруг небольшой дырочки, оставленной финкой старшины. Было ясно, что жить ему оставалось недолго.

— Саня, ты меня слышишь? — попытался растормошить его Свинцов.

Дворянкин открыл глаза и посмотрел на него. Потом губы лейтенанта зашевелились, но Свинцову пришлось приблизить ухо к ним вплотную, чтобы расслышать, что он говорит.

— Толя… Не хорони меня… Сожги меня… Я не хочу стать таким, как они…

Свинцов посмотрел на Шредера.

— Кажись, отходит. Просит, чтобы его сожгли.

— Подожди, — сказал немец, отодвигая его в сторону. — Дай я его осмотрю.

Его пальцы быстро ощупали рану.

— Не все еще потеряно! — удовлетворенно произнес он, закончив осмотр. — Давненько я не занимался этим, но попробовать стоит. У меня единственная просьба — не мешать мне!

Шредер сел на колени, сложив пальцы обеих рук в какой-то замысловатый знак, закрыл глаза и что-то забормотал себе под нос. Его бледное, уставшее лицо было суровым и сосредоточенным. Свинцов невольно почувствовал уважение к этому человеку, который являлся его врагом, но одновременно чем-то был близок ему по духу. Ему не был ясен смысл этого таинства, но он чувствовал, что немец слов на ветер бросать не будет. От него веяло какой-то неземной силой. Она ощущалась почти физически, наполняя тело младшего лейтенанта какой-то дрожью, перекатываясь теплыми волнами от головы до пят.

Свинцов попытался разобрать, что там бормочет немец. С удивлением он обнаружил, что слова произносились на древнеславянском языке. Откуда офицер немецкой армии мог знать язык, на котором уже давным-давно никто не говорил? Из русских-то его знали считанные единицы, которые специализировались на этом! А этот человек произносил фразы свободно, словно всю жизнь только и разговаривал на нем!

Наконец, Шредер разомкнул пальцы и возложил руки на рану лейтенанта, продолжая нашептывать что-то. Минут пять он не отрывал их, потом вдруг резко снял и стряхнул их в воздухе. С кончиков пальцев посыпались голубые искры. Потом он провел руками от головы лейтенанта, вдоль тела, по ногам и опять стряхнул их. Капли пота, выступившие на его лбу, выдавали то огромное напряжение, которое испытывал немец.

— Все! — наконец, сказал Шредер, расслабляясь. — Будет жить, только проспит немного.

Свинцов посмотрел на Дворянкина. Лейтенант был без сознания, но дышал ровно и уже не был похож на умирающего. Младший лейтенант перевел взгляд на Шредера.

— Кто ты — святой или дьявол? Простому смертному это не под силу!

— Я — человек, — устало улыбнулся немец. — Просто у меня был хороший учитель, вот и все…

Где-то часа через два Дворянкин открыл глаза. Все это время Шредер восстанавливал силы, потраченные на его лечение. Свинцов подобрал оружие и произвел ревизию того, что у них осталось после схватки с Васнецовым. У них оставалось четыре автомата, три пистолета и гранатомет Шредера. А вот с патронами было негусто. У Шредера боеприпасов к гранатомету больше не было, только те, которые оставались в диске оружия, а их было не так уж и много. Свинцов набил диски автоматов патронами, оставшиеся гранаты выложил на траву, а остальное имущество сложил в один из вещмешков, выбросив остальные. А тут и Дворянкин очнулся.

— Что со мной? — было первое, что услышали от лейтенанта.

— Все в порядке, дружище! — успокоил его Свинцов. — Считай, что вернулся с того света! Благодари Шредера, это его заслуга!

Дворянкин пропустил эти слова мимо ушей.

— Что со старшиной?

— Его больше нет.

Тут к ним подобрался Шредер и сразу же пристал к лейтенанту.

— Как ты себя чувствуешь?

Дворянкин опасливо дотронулся до раны.

— Помню страшную боль в боку…

— Сейчас болит?

Лейтенант призадумался.

— Нет, вроде.

— Давай-ка посмотрим, что у тебя там, — Шредер осторожно приподнял край гимнастерки.

— Что там? — поинтересовался Свинцов, выглядывая из-за его плеча.

— Ничего не могу сказать, все в крови, — ответил немец и обратился к Дворянкину. — Встать сможешь?

— Попробую.

Опираясь на своих товарищей, лейтенант осторожно поднялся с земли.

— Странно, но я ничего не чувствую.

— Ничего, сейчас смоем кровь и посмотрим, что там у тебя, — сказал Шредер, подводя его к воде.

Через некоторое время он удовлетворенно хмыкнул:

— Смотри-ка, и впрямь получилось!

Свинцов, сопровождавший их, посмотрел сам. Если бы он собственными глазами не видел раньше страшную рану, то никогда не поверил бы, что эта неглубокая царапина на коже и есть она.

— Этого не может быть!

Два удивленных возгласа слились воедино — один вырвался из уст Свинцова, другой принадлежал Дворянкину.

— Как это понимать? Я точно помню, что меня старшина пырнул своей финкой! Я умирал, а теперь!.. Это что, еще одна проделка «гиблого места»?

В голосе лейтенанта послышались нотки паники.

— Успокойся! — сказал Свинцов. — На этот раз «гиблое место» тут не при чем. Это все Шредер. Одного только я не пойму, — обратился он к немцу, — как это тебе удалось?

Тот смущенно улыбнулся.

— На самом деле ничего удивительного в этом нет. Все вы, наверное, знаете, что клетки человека имеют способность регенерироваться. Как хвост у ящерицы… Я просто искусственно ускорил процесс регенерации в клетках лейтенанта, вот и все! К его счастью, нож не задел жизненно важных органов. Ему грозила смерть от потери крови, а я вовремя подоспел на помощь. Вот так-то, господа!

«Господа» не все поняли из его объяснений, да и не очень-то поверили. Для них это было чудом из сказки, настолько казалось невероятным. Если бы они читали Библию, то нашли бы много подобных примеров. Но они родились в то время, когда религия называлась «опиумом для народа», и были атеистами. Естественно, церковные книги не читали, считая их выдумкой.

Как бы то ни было, факт оставался фактом — Дворянкин чувствовал себя вполне нормально, хотя по всем меркам давно должен был уже умереть.

— Что случилось со старшиной? — вспомнил вдруг лейтенант, продолжая с опаской коситься на Шредера. — Почему он бросился на нас?

— Рассудок вашего товарища, видимо, не выдержал того давления, которое оказывает на всех нас «гиблое место», — ответил на его вопрос немец. — Он сошел с ума, а сумасшедшие наиболее подвержены влияниям подобного рода. Вполне возможно, что его безумию поспособствовали те ягоды, которые он поел перед тем, как мы стали сплавляться по реке.

— Или тот укол, след от которого обнаружил Саня у него на руке, — добавил Свинцов.

— Но ведь я его убил! — воскликнул Дворянкин. — После таких ран не может подняться ни один нормальный человек, а он встал, как ни в чем не бывало!

— Чему ты удивляешься? — ответил на это младший лейтенант. — Я думал, ты уже привык к таким «шуткам» этой зоны.

Лейтенант покачал головой.

— К этому невозможно привыкнуть. Сердце обливается кровью, когда видишь, как твои товарищи…

Он не договорил и махнул рукой.

— Да ладно тебе, Саня! — Свинцов хлопнул его по плечу. — Не забивай свои мозги подобными мыслями, не то закончишь, как Васнецов! Сейчас надо думать о живых. Нам надо продолжать движение и поскорее добраться до цели. Так что не будем зря терять время. Пошли…

Они собрали свои немногочисленные пожитки и двинулись дальше. Дворянкин нес вещмешок с драгоценными банками тушенки. Драгоценными, потому что после случая с Васнецовым никто из них не рискнул бы что-нибудь съесть здесь, в «гиблом месте»…

Остальные были нагружены оружием. Шредер так и оставил себе автомат, а Свинцов вернул ему ремень с кобурой и ножом. И дело было даже не в том, что он стал больше доверять немцу, хотя после недавних событий это было бы неудивительно. Нет, младший лейтенант прекрасно понимал, что даже если Шредер и вынашивает какие-то планы, сейчас ему выгоднее действовать с ними заодно. Строго говоря, давать оружие в руки пленнику было опасно. Но в ситуации, в которой они оказались, немец был скорее союзником, что уже неоднократно доказывал своими действиями. Лед недоверия постепенно таял, и именно поэтому Свинцов ничего не сказал, когда тот присвоил себе оружие.

Боеприпасов было совсем мало. К каждому автомату — по двум полным дискам, к пистолетам — по две обоймы. Еще несколько ручных гранат, распределенных поровну между ними, и единственная граната в гранатомете у Свинцова. Еще одна хорошая схватка грозила оставить их без боеприпасов!..

Примерно через час они вышли к самолету, непонятно откуда взявшемуся в этом месте. Издалека он был похож на огромную раненую птицу, а белая свастика на хвостовом стабилизаторе не оставляла сомнений в его принадлежности. Это был транспортный «Юнкерс», лежавший на брюхе. Правое крыло отвалилось и лежало метрах в пяти от него, обшивка другого была прорвана в нескольких местах. Лопасти винтов были погнуты, что было неудивительно при такой посадке — самолет сел на брюхо, не выпуская шасси. Еще был виден след, который он прорыл, пока не остановился. Фюзеляж был практически целым и зиял черным провалом люка в хвосте, на котором был намалеван огромный крест.

Они обошли самолет кругом и заглянули в кабину через разбитые стекла. Кресла пилотов были пусты.

— Это, видимо, самолет спецгруппы, которая пропала в этих местах, — сообщил Шредер Свинцову.

— Так что же здесь произошло? Непохоже, чтобы кто-то пострадал во время посадки.

Младший лейтенант задал вопрос скорее себе, чем своим спутникам, и не ждал ответа. Но Шредер уточнил кое-какие детали:

— Он не должен был здесь садиться. Группа должна была десантироваться, а самолет — вернуться на базу.

— Однако я не заметил ни следов от снарядов, ни следов огня. Почему же они сели?

— А почему баки не взорвались при посадке? — покачал головой Шредер. — Я знаю не больше тебя.

— Тогда давай осмотрим его изнутри. Может, это даст нам разгадку? — предложил ему Свинцов.

Немец отрицательно замотал головой.

— Не думаю, что это хорошая идея. Чувствую, там внутри — опасность!

Свинцов еще раз заглянул внутрь самолета. Позади пилотских кресел чернела открытая дверь, но в полумраке, царившем в салоне, ничего нельзя было рассмотреть.

— Что будем делать?

— Пойдем дальше, — предложил Шредер. — Надеюсь, скоро мы все узнаем.

Свинцов вздохнул.

— Ладно, двигаем дальше. А где Саня? — он завертел головой по сторонам, разыскивая лейтенанта, которого почему-то не было с ними, и позвал: — Саня, ты где?

— Я здесь, в самолете, — отозвался Дворянкин. — Ни черта не видно!

Нехорошее предчувствие появилось у Свинцова, пробежав мурашками по спине.

— Саня, немедленно выбирайся оттуда! Слышишь?

— А что такое?.. Ой, я куда-то вляпался! Что это такое, черт возьми!

Послышалась какая-то возня, что-то грохнуло, потом они услышали голос Дворянкина:

— Я тут в паутине какой-то запутался!..

У каждого человека существуют свои страхи. Но любой испытывает древний инстинктивный страх перед паутиной и пауками. Коснувшись тенет голой кожей, человек стремится скинуть, счистить их с себя. Одни относятся спокойнее к этому, другие принимаются судорожно отдирать от лица нити паутины. И уж, конечно же, никому не хочется ощутить, как ее владелец будет ползать по нему…

Свинцов и Шредер подбежали к люку. Лейтенант не успел далеко пробраться в салон, и его хорошо было видно. Дело обстояло совсем паршиво. Дворянкин был опутан какими-то серебрящимися в проникающем через люк свете нитями. Он отчаянно дергался, пытаясь освободиться, но только еще больше запутывался.

— Подожди, Саня, не дергайся, — попросил его Свинцов. — Сейчас мы тебя вызволим.

Он извлек из ножен финку и хотел уже шагнуть внутрь, но…

В этот момент сверху на Дворянкина свалилось что-то темное и мохнатое. Что точно, разглядеть в полумраке не представлялось возможным. Лейтенант дернулся и закричал, пытаясь сбросить тварь. Но сковывающая движения «паутина» не давала ему это сделать. К тому же тварь присосалась к нему намертво.

Сзади прогремела очередь. Стрелял Шредер, не расстававшийся с автоматом после случая с Васнецовым. Это темное что-то, сбитое пулями немца, свалилось вниз, но сверху на Дворянкина накинулось еще несколько таких тварей.

— Саня, держись! — крикнул Свинцов, скидывая с плеча свой автомат и давая короткую очередь. — Сейчас мы тебя оттуда вытащим!

— Нет! — закричал отчаянно лейтенант. — Уходите отсюда! Вы мне уже не поможете, здесь их слишком много! Прощайте, товарищи!

С этими словами Дворянкин выдернул кольцо из запала гранаты, которую как-то умудрился достать из кармана, хотя руки у него были спеленаты «паутиной». Свинцов со Шредером еле успели отскочить, как прогремел оглушительный взрыв, и из люка вместе с полыхнувшим пламенем полетели какие-то ошметки.

— А, гады! — закричал Свинцов, выстреливая из гранатомета и швыряя одну за другой все имеющиеся у него гранаты.

От взрывов салон самолета загорелся. Казалось, ничего живого там не должно остаться. Но словно в кошмарном сне из люка одна за другой стали появляться твари, выкуренные огнем и дымом. Будто пчелы из потревоженного улья… Эти черные мохнатые животные были очень похожи на пауков. Вот только насекомых таких размеров в природе никогда не встречалось!

Люди исступленно расстреливали этих тварей из автоматов, но они все лезли и лезли из недр самолета. Физически такого не могло быть! Они просто не поместились бы все там! Шредер ухватил Свинцова за рукав гимнастерки и потянул назад.

— Уходим! В моем автомате кончились патроны, в твоем сейчас тоже закончатся, а этих тварей не становится меньше! Уходим, иначе нас ждет участь лейтенанта! Да и самолет может сейчас взорваться!

Словно в подтверждение его слов автомат Свинцова замолчал. Близко подбежавшая тварь выметнула в его сторону быстро твердеющую на воздухе липкую плеть паутины, которая мгновенно обвилась вокруг его ноги. Но Свинцов расстрелял паука из пистолета, быстро перезарядил его и успел прикончить еще одну тварь, прежде чем оружие в его руках замолчало окончательно. Исступление битвы покинуло младшего лейтенанта. Он понял, насколько беспомощен перед этими тварями с голыми руками, и бросился за Шредером, оборвав обвивающую ногу толстую прозрачную нить, одновременно увернувшись от еще одной такой же. Позади осталось множество мертвых пауков, еще больше живых, горящий самолет и труп лейтенанта Дворянкина.

Они успели отбежать на несколько шагов, когда топливные баки «Юнкерса» взорвались. Взрывная волна подняла их в воздух и швырнула о землю, выбивая сознание…

XIII

Сколько он провалялся без сознания, Свинцов не знал. Очнувшись от забытья, он перевернулся на спину, сел и огляделся. Неподалеку догорал остов самолета, рваные куски обшивки были разбросаны на много метров вокруг него. Все тело болело, голова немилосердно раскалывалась, во рту стоял противный металлический привкус. Его мутило. Он попытался встать на ноги, но обнаружил, что сделать это самостоятельно не может. Сильно кружилась голова…

Сзади послышались шаги. Свинцов повернул голову и увидел идущего к нему Шредера. Немец выглядел намного лучше его. Впрочем, этот факт не очень удивил младшего лейтенанта. После случая с Васнецовым и чудесного излечения Дворянкина Свинцов понял, что Шредер обладает способностями, превосходящими обычные человеческие возможности.

— Очухался? — поинтересовался немец, подходя к нему и присаживаясь рядом.

— Куда ты ходил? — поинтересовался Свинцов, пытаясь перебороть тошноту, подступавшую к горлу.

— Ходил смотреть, далеко ли нам осталось идти.

— И как?

— Сегодня точно не успеем. Скорее всего, завтра… Как ты себя чувствуешь?

— Хреново! Мутит, голова раскалывается…

— Ничего, сейчас поправим.

Шредер положил руку на его голову, и, странное дело, боль сразу же успокоилась. Постепенно противная круговерть перед глазами остановилась, тошнота отступила, и Свинцов смог вздохнуть с облегчением.

— Ну как? — поинтересовался Шредер, убирая руку с его головы.

— Спасибо! — искренне поблагодарил его Свинцов. — Теперь намного лучше.

Он встал на ноги, немец, поддерживая его за локоть, помог ему подняться.

— Я хочу посмотреть, что там, — Свинцов кивнул в сторону чадящего самолета.

Шредер пожал плечами, но ничего не сказал. Они подошли ближе к остову «Юнкерса». Ни трупов паукообразных тварей, ни трупа лейтенанта Дворянкина Свинцов не смог обнаружить. Впрочем, в этой зоне ему еще не приходилось хоронить своих товарищей из-за отсутствия объектов захоронения. Здесь трупы пропадали бесследно…

За то время, пока они брели по «гиблому месту», лейтенант Дворянкин стал его другом. Потеря взводного причиняла ему сильную душевную боль. Останься от него хоть что-нибудь, Свинцов мог хотя бы похоронить его по-человечески. А так…

Шредер понял его состояние. Он обнял младшего лейтенанта за плечи и мягко, ненавязчиво сказал:

— Его не вернуть. Я понимаю, как тяжело терять своих товарищей, сам много раз переживал подобное. Лейтенант погиб как герой, спасая наши жизни. Не взорви он себя, мы бы полезли его выручать и наверняка бы сами попались в эту ловушку.

— Да, — только и сказал на это Свинцов. — Он был героем. Давай почтим его память молчанием…

Головных уборов, чтобы снять, у них не было: они давно уже потеряли свои фуражки. Они просто постояли молча несколько минут, потом двинулись дальше…

После того, как они очнулись, Свинцов и Шредер обнаружили, что им уже стало как-то все равно, что с ними будет дальше. Где-то они перешагнули ту черту, за которой все начинаешь воспринимать с философской точки зрения. Если им не суждено дойти до цели, значит, так тому и быть. И, похоже, осознав это, зона оставила их в покое. Только один раз после схватки с «пауками» их тряхнуло. Тогда Свинцова чуть не засосало в разверзнувшуюся под ногами воронку. После этого их уже не трогали…

Они не дошли всего несколько километров до замеченной ими издалека одиноко стоящей посреди каменистой пустыни будки. Шредер сказал, что это и есть конечный пункт их пути, но стремительно опустившаяся на «гиблое место» ночь помешала им. Пришлось устраиваться на ночлег.

Конечно, можно было бы попытаться достигнуть этого строения до того, как окончательно стемнеет. Но, во-первых, они не знали, с чем им придется там столкнуться, поэтому предпочитали встретить опасность при дневном свете. Во-вторых, необходимо было накопить сил для последнего броска, ведь события минувшего дня вымотали их до предела. И, в-третьих, как они успели убедиться на собственном опыте, расстояние в этой месте было обманчивым. Несколько километров могли растянуться и на день пути, если не больше…

Все их припасы сгинули вместе с Дворянкиным, поэтому им пришлось ложиться спать с пустыми желудками. Это была первая ночь в «гиблом месте», когда они могли вдоволь выспаться. Наплевав на всякую осторожность, Свинцов и Шредер легли на землю и уснули, даже не став договариваться о том, кто будет дежурить. На их взгляд, в этом уже не было необходимости…

Свинцову приснился отец, которого он не видел с начала войны. Алексея Сергеевича партия направила на ответственную работу в тыл немецких войск. С тех пор они его не видели. Изредка от него приходили короткие, скупые весточки типа: «Жив. Здоров. Люблю. Целую. Надеюсь скоро обнять». А с лета сорок третьего года о нем вообще не было ни слуха, ни духа. Он тешил себя надеждой, что тот просто не может с ними связаться, но чем больше проходило времени, тем слабее становилась эта надежда…

Теперь отец стоял перед ним. Одежда была порвана и окровавлена, лицо бледно, как у покойника, а на шее висела веревочная петля и табличка с надписью по-немецки: «Бандит».

— Здравствуй, сынок!

— Батя!

Он обнял холодное тело отца. Знакомые, такие теплые раньше руки леденили кожу. Холодные губы поцеловали его лоб, обдав каким-то затхлым, могильным запахом.

— Батя, как мне тебя не хватает! Не хватает твоего совета, твоего доброго, ободряющего слова! Где ты был, батя? Почему так давно не писал?

— Я не мог написать, сынок. Оттуда, где я сейчас нахожусь, нельзя послать письма. Но теперь я рядом с тобой. Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться?

— Что мне делать, батя? Мы остались вдвоем — я и человек, не раз спасавший мою жизнь и формально являющийся моим врагом. Я не знаю, что нас ждет дальше, но если нам суждено вырваться отсюда…

Сейчас он высказывал то, что последнее время постоянно мучило его. Чем ближе они подходили к конечной цели своего пути, тем навязчивее становились эти мысли. Чувство долга боролось в нем с тем теплым, дружеским чувством, возникшем к немцу за этот день, события которого очень сблизили их. Чем дольше они находились вместе, тем больше нравился ему Шредер…

Один раз ему уже пришлось решать подобную проблему, и он отдал предпочтение долгу. В результате лишился лучшего друга, о чем жалел до сих пор. Особенно ярко это проявилось после того, когда он увидел Ваську после долгих лет разлуки. Тогда на него накатила такая сильная душевная боль, что он вынужден был скрывать ее за маской грубости. Особенно тяжело было осознавать, что Васька в душе нисколько не изменился, по-прежнему был честен и прям. А в том, что Головин стал изменником Родины, была отчасти и его вина…

Размышлял он и о своем отношении к Лизе. Ведь именно любовь к девушке явилась клином, вогнанным судьбой в их дружбу. Он никогда не признавался себе в этом, но именно любовь к Лизе в какой-то степени заставила его тогда отказаться от лучшего друга. И в дальнейшем, включая этот поход в «гиблое место», ревность мешала ему объективно оценивать взаимоотношения с Васькой, хотя где-то в глубине души он и понимал, что это неправильно, что так не должно быть…

Вот и сейчас перед ним стоял выбор. Он боялся совершить ошибку, боялся, что в результате одного неверного шага, навредит человеку, который мог бы стать его другом, если бы не война…

— Что мне делать с немцем, батя? Разве смогу я отдать его в руки контрразведчиков после того, что мы пережили вместе?.. Но и отпустить просто так тоже не могу! Идет война, он — враг! У меня есть долг перед Родиной, я давал присягу, в которой клялся безжалостно бороться с врагами нашего государства. Позволив ему уйти, я изменю присяге, а, значит, изменю Родине. И тогда меня ждет судьба Васьки Головина. Я буду не лучше своего друга…

— Ты уверен в этом? Я не стал бы на твоем месте торопиться с выводами. Почему ты думаешь, что тебе придется изменять своей Родине?

— Но как же иначе? Если я отпущу Шредера, он снова будет воевать против нас!

Отец покачал головой.

— И опять ты поторопился с выводами, сынок. Присмотрись к нему, прислушайся к своему сердцу, и ты поймешь, что Шредер — не обычный немец, с которыми тебе приходилось иметь дело. У него есть душа, хоть и порядком загаженная идеями нацистов. Вы очень похожи, и, если бы не война, действительно могли бы стать друзьями… Да, согласен, формально вы — враги. Но разве ты знаешь, что твориться в душе у него? Это место сильно изменило вас, заставило по-другому взглянуть на прошлое и настоящее, на свое место в этих событиях, которые происходили и которые происходят при вашем участии или без него. Разве не так?

— Так, но…

— Тогда успокойся и не мучь себя. Поверь мне, все будет хорошо. Скоро ваш путь закончится, осталось совсем немного. Главное — не сдавайтесь! Помнишь, чему я учил тебя? Вы должны дойти до конца, и тогда все ваши проблемы разрешаться сами собой.

— Я очень устал, батя! Устал от постоянного напряжения, устал бояться, что в очередной раз настанет моя очередь умереть или пропасть, как остальные мои товарищи! Это очень тяжело, батя! Где предел человеческим силам? Боюсь, что в конечном итоге наступит момент, и я уйду в свой мир, не выдержав напряжения, как это случилось с Васнецовым. Я уже нахожусь на грани безумия!

— Держись, сынок! Вся наша жизнь — это вечная борьба! Борьба не только за существование, но и с самим собой, со своим слабостями. На жизненном Пути перед человеком всегда стоит выбор — к чему примкнуть, к Добру или Злу! Но как провести грань, как узнать, где проходит граница между ними? Это очень тяжело… Человек думает, что творит добро, а оно оборачивается величайшим Злом. И наоборот, творя зло, иные люди приносят в мир гораздо больше Добра, чем первые… Где истина? Каждый решает это для себя сам. И главное тут — не ошибиться. Не ошибись и ты, сынок! Здесь подобная ошибка может стоить жизни…

— Я постараюсь, батя.

— Вот и хорошо. — Отец потрепал его волосы. — А теперь мне пора идти. Прощай!

— Мы еще увидимся?

— Вряд ли. Думаю, в этом больше нет необходимости. Ты уже взрослый человек и не нуждаешься в моей помощи. Хотя если тебе она понадобиться, я всегда готов помочь тебе советом…

И отец пропал, растворившись в темноте. Словно и не было здесь этого родного ему человека, казненного немцами летом сорок третьего года, не было этого разговора. Но в душе остался неизгладимый след. Эта встреча все-таки что-то изменила в его сознании. Сразу стало легче, теперь он знал, что ему делать…

Ночь царствовала над «гиблым местом». Было темно, хоть глаз выколи. С высоты птичьего полета невозможно было разглядеть, что творится на земле, которая проносилась под ним сплошной черной массой. И все же его зоркие глаза кое-что видели…

Под ним проплывали знакомые места: река, в которой они чуть было не утонули, лес, в котором он потерял столько своих товарищей. Товарищей, в смерти которых был виновен только он, и никто другой. Ведь если бы он не полез за Шредером и Головиным в «гиблое место», а решил бы дождаться контрразведчиков, не пропали бы бесследно Бельский, Железнов, Рябинов и Краснов, Глухих, Петров, Мошнов, Смирнов и Мельниченко, сгинув неизвестно куда… Эти мысли причиняли боль. Чувство вины перед этими ребятами глодало его, словно червь, не давая покоя…

Он заложил крутой вираж и спикировал вниз так, что ветер засвистел в ушах. Странно, но он не ощущал себя человеком. Скорее птицей…

Перед самой землей он прекратил падение и спланировал на поляну. Неподалеку заметил две человеческих фигуры, лежащих на земле, и, неловко переваливаясь с лапы на лапу, побрел к ним. И уже подходя, понял, кто это.

Это были Васька с Лизой. Они мирно спали, обнявшись, и эта идиллическая картина болью отдалась в его израненной душе. Поддавшись порыву, он хотел сначала выклевать спящему Ваське глаза. Так ему настойчиво нашептывал голос ревности… Но, увидев, как счастливо улыбнулась Лиза во сне и еще крепче прижалась к парню, он осознал окончательно и бесповоротно, что эта девушка никогда не будет его любить, что Васька и есть ее настоящая, вечная любовь. Понял и смирился, окончательно отказавшись в этот момент от всяких притязаний на любовь Лизы. Он никогда не будет им мешать. Пусть эти двое будут счастливы!

Ему захотелось погладить девушку, прижаться к ней напоследок. Не в силах бороться с этим, он подошел ближе и неловко коснулся крылом головы Лизы.

Девушка открыла глаза и испуганно вскрикнула. Он отскочил в сторону.

— Что случилось? — встревоженно поинтересовался сразу же проснувшийся Васька.

— Смотри-ка, какая чудная птица! — воскликнула Лиза, рассматривая его. — Откуда она здесь взялась?

Он не видел себя, но, наверное, со стороны действительно выглядел странно.

— Осторожно, Лиза! — предупредил ее Васька. — Здесь нельзя доверять глазам!

Переваливаясь с боку на бок, он осторожно приблизился к девушке и позволил погладить себя по голове. Потом потерся о ногу Лизы.

— Смотри, какая ласковая! — сказала она. — Это необычная птица!

Васька зевнул.

— Не знаю. По-моему, самый обычный ворон… Давай-ка лучше спать.

— Ты ложись, а мне что-то не хочется.

— Как знаешь, — махнул рукой Васька и опять лег.

Через минуту он уже храпел. А девушка осталась сидеть, думая о чем-то своем и гладя его по перьям. И он застыл, боясь пошевелиться, боясь, что это кончится. Пусть хоть во сне исполнится его желание, про которое он никогда и никому не говорил…

Эрих увидел, как из-за пригорка появился человек в одеянии православного священника и направился к нему. Не зная, какого подвоха можно ожидать от «гиблого места», он придвинул к себе автомат, совсем забыв, что патронов уже не было. Он все истратил, расстреливая паукообразных тварей у самолета.

По мере того, как человек приближался к нему, Эрих стал узнавать его, еще не веря собственным глазам. Не веря, потому что этого просто не могло быть!

— Здравствуй, сынок! — сказал человек, подойдя вплотную к нему. — Наконец-то я получил возможность увидеть тебя!

— Ты же мертв! — с отчаянием в голосе произнес Эрих, чувствуя одновременно и радость, и страх от этой встречи.

— Мертв, — подтвердил человек.

— Как же тогда?..

Эрих пытливо вглядывался в его лицо, пытаясь найти хоть какие-нибудь отличия от того человека, которого он знал. С того дня, как они расстались, прошло уже много лет, но отец Алексей нисколько не изменился. Словно они и не расставались вовсе… Его мучил вопрос: что это — очередное наваждение «гиблого места», или же он на самом деле видит перед собой своего приемного отца?

Глаза священника ласково, как в детстве, глядели на Эриха.

— Я давно уже хотел с тобой поговорить, но раньше такой возможности у меня не было. Только здесь, в месте, которое вы называете «гиблым», у меня появился шанс сделать это. И я пришел…

Эрих протянул руку и коснулся его руки. Он почувствовал тепло человеческого тела и исходящую от него волну доброй энергии. И тогда он заплакал, как не плакал уже давно.

Священник прижал его к себе.

— Ну, ну, сынок! Не надо плакать!

— Отец! — всхлипывал Эрих. — Я так давно тебя не видел! Если бы ты знал, как мне не хватало тебя! Сколько раз я оказывался в ситуациях, когда был необходим твой совет! Но тебя не было рядом…

Отец Алексей печально улыбнулся.

— Помнишь, перед нашим расставанием я говорил тебе о том, чтобы ты был осторожен в выборе Дороги, по которой будешь идти в жизни?

— Твои слова я запомнил, отец. Я старался поступать так, как ты учил. Бороться со Злом, быть честным не только перед людьми, но и перед собой, а, значит, и перед Богом… Я очень старался, отец, но, боюсь, мне не удалось до конца выполнить твой наказ.

— Да, сынок. Где-то ты свернул с пути Истины и углубился на путь Разрушения, сам не заметив этого. Твой разум был захлестнут ненавистью к тем, кто был виновен в гибели близких тебе людей. Ты позволил этой ненависти возобладать над тобой, давая власть Злу над твоими мыслями и поступками. Ты использовал свою Силу для удовлетворения чувства мести.

— Но я всегда считал, что веду праведную борьбу со Злом!..

Отец Алексей покачал головой.

— Ты перенес вину с отдельных людей на весь народ, Эрих. Это — твоя главная ошибка. Да и те, кто убил меня, не так уж и виноваты в том, что произошло. У каждого человека, сынок, есть своя Судьба. Я знал, на что иду, пуская бандитов в свой дом. Если бы я их не пустил, меня убили бы они. Так что в любом случае от смерти бы я не ушел…

— Но тогда бы тебя не обвинили в пособничестве бандитам, и этот факт не сыграл бы роковую роль в судьбе дяди Сережи! — возразил Эрих с отчаяньем в голосе.

— В судьбе моего брата этот факт был всего лишь дополнительным штрихом к тому, в чем его обвиняли. В то время как ты знаешь, всегда находили причину, чтобы объявить человека «врагом народа».

— Вот видишь! А ты говоришь…

— Нет, сынок, — перебил его отец Алексей, — ты все неправильно понял. Тех бандитов я не мог не пустить в дом, ведь они попросили меня именем Господа! А чекисты всего лишь сделали то, что должны были сделать. И для обвинения в мой адрес у них были все основания. Ты ведь знаешь, что в то время многие священники поддерживали врагов Советской власти. Так что должны были подумать обо мне?

— Хорошо, я допускаю, что в случае с тобой произошла трагическая ошибка, — согласился с ним Эрих. — Но как быть с дядей Сережей? В чем он провинился перед большевиками, что его расстреляли?

— Я же тебе говорил, что Зло — это иногда конкретные люди. Те, кто осудили моего брата — это Зло, но остальные здесь не при чем. Они не виноваты в том, что происходило в те года. Эти люди искренне верили в правильность происходивших в стране процессов. Как верил немецкий народ в Гитлера и его доктрину превосходства немецкой нации, не понимая, что этот путь ведет к катастрофе. Согласись, сама коммунистическая идея не так уж и плоха — всеобщее равенство и братство, отсутствие частной собственности, во все времена являвшейся камнем преткновения человечества!

— Но каким путем это достигается? Уничтожением инакомыслящих, искоренением целых классов, унижением Веры?

— Любая революция, в том числе и в мировоззрении, сопровождается огромными жертвами. Так было, есть и так будет. От этого никуда не уйти. Христос и его последователи погибали за Веру, принимая смерть, как должное. Они верили… Русские люди тоже верят. Поэтому идея Гитлера о порабощении нашей страны с самого начала была обречена на провал.

— Но ведь и немцы верят в свое превосходство! Верят в то, что евреев и другие нации надо уничтожать, чтобы расчистить место для истинных арийцев!

— Нет, сынок, — отец Алексей покачал головой. — Эта вера — от гордыни. Советские люди верят во всеобщее счастье для всех людей, независимо от их расы и национальной принадлежности. Немцы ищут счастья только для себя…

— Да, отец, — Эрих низко опустил голову. — Я это понял, но слишком поздно! Русские побеждают, и немецкой нации суждено погибнуть, платя за свои ошибки высокую цену! Слишком много Зла принесли они в мир…

— Нет, сынок, немецкая нация не погибнет. Наказание ожидает лишь непосредственно тех, кто виновен в преступлениях против человечества. Сменится власть или даже строй, а простой народ как жил, так и будет жить.

— А я, отец? Как буду жить я?

— Господь говорил, что каждый раскаявшийся грешник будет прощен. Никогда не поздно встать на путь Добра.

— Что я должен делать? Подскажи, отец! — Эрих поднял на священника глаза, полные мольбы. — Я не хочу больше разрываться на части, не зная, где путь Зла, а где — Добра!

Отец Алексей ласково улыбнулся ему.

— Это может подсказать тебе только твое сердце. Смотри только, больше не ошибайся!

— Смогу ли я? Смогу ли я распознать истинный Путь, смогу ли исправить содеянное? Смогу ли компенсировать тот вред, который нанес этим людям своими действиями?

Священник покачал головой.

— Насчет Пути я тебе уже сказал. Насчет исправления… Тебе не вернуть погибших в этой войне людей, а заново прожить жизнь никому не дано. Но своими последующими действиями ты можешь попытаться хоть частично нейтрализовать Зло, не давая ему распространяться по Земле. У тебя есть много путей для достижения этой цели. Выбирай сам, но смотри, не ошибись! Больше тебе нельзя допускать ошибок!

— Я постараюсь, отец! — наконец-то улыбнулся Эрих, у которого от этой беседы наконец-то свалился камень с души, который долгое время тяготил его, не давая спать спокойно. — Воистину, Господь направил тебя, чтобы помочь мне окончательно разобраться в самом себе!

— Может, и Господь… К сожалению, сынок, нам запрещено вмешиваться в дела людские. Я благодарен той Силе, которая вытащила меня в этот мир и дала возможность поговорить с тобой. Душа болела, когда я видел твои мучения, а сам ничем не мог помочь тебе. Хотя, видит Бог, я пытался…

— Я знаю, — кивнул головой Эрих. — Очень часто я видел тебя в своих снах, когда делал что-нибудь не так. Спасибо тебе за все!

— Не благодари, сынок, не надо! — священник предостерегающе поднял руку. — Я всего лишь посредник. Тебе решать, что делать и как. У тебя осталось совсем мало времени, чтобы разобраться в себе и суметь принять правильное решение. И это будет твое решение, не мое!

— Все равно спасибо! Без тебя мне было бы трудно разобраться в себе самом!

Отец Алексей не ответил ему на этот раз, прислушиваясь к чему-то.

— Мне пора, сынок, — наконец, сказал он. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты все правильно понял. Хотелось сказать многое, а не сказал и сотой доли. Прощай!

— Побудь еще маленько со мной! — взмолился Эрих. — Не исчезай!

— Не могу, — отрицательно покачал головой священник, глядя на него взглядом, полным печали. — Мне пора уходить!

Только что он стоял перед ним, а теперь на этом месте была пустота. Исчез, растворился в ночном воздухе «гиблого места». Эрих опустился на колени. Глухая, безысходная тоска наполняла все его существо. Первый и последний раз в этой жизни он видел и разговаривал с человеком, который, несмотря на прошедшие годы, остался самым любимым, самым дорогим и самым близким ему. Ближе и дороже, чем родной отец…

Эрих поднял голову к черному небу и завыл. Завыл страшно, словно волк на Луну. Впрочем, он давно уже стал волком. Волком-одиночкой в чужом для него мире. Уйдя из одного, он так и не смог стать частью другого. Впитав в себя русский дух, полюбив эту страну, Эрих так и не стал истинным арийцем, как того ему хотелось изначально. Для немцев он был, конечно же, немцем, но сам себя майор абвера не ощущал ни тем, ни другим. Ни немцем, ни русским… Так, что-то среднее…

Три человека в эсэсовской форме с автоматами стремительно выбежали из здания штаб-квартиры РСХА и сели в черный «Опель». При виде их Эрих почувствовал, как откуда-то из глубины сознания всплывает, стремительно нарастая, тревога. Опасность угрожала не ему лично, а кому-то другому, но от осознания этого чувство не притупилось, а, наоборот, усилилось.

— Куда? — коротко осведомился водитель.

Эсэсовец с прической и усиками «а-ля Гитлер», севший рядом с ним, назвал адрес в пригороде Берлина. И этот адрес был хорошо известен Эриху. В этом доме жил его отец, Рудольф фон Шредер! Сразу вспомнился виденный им прошлой ночью сон о расстреле человека, которого он тогда узнал, несмотря на то, что тот был избит до неузнаваемости. Но зачем немолодой офицер абвера понадобился эсэсовцам?

— Еще одного заговорщика назвали, — словно отвечая на его немой вопрос, заявил эсэсовец, командовавший, по всей видимости, этой группой.

— Да, прибавилось работенки! — поддакнул водитель, заводя двигатель.

Автомобиль резко рванул с места. А он остался стоять на месте. Все происходившее Эрих видел как бы и снаружи машины, и одновременно изнутри. Он был везде и в то же время нигде.

В намерениях эсэсовцев у него не было сомнений. Надо было предупредить отца, но как? Он не мог сойти с места! Было темно, фонари не горели, свет не пробивался из-за светомаскировочных штор. Город слишком часто подвергался бомбардировкам вражеской авиации, чтобы пренебрегать подобными мерами предосторожности. И лишь одинокие габаритные огни мчавшейся по улице машины нарушали однообразие темноты.

Словно в подтверждение его мыслям над городом зазвучала сирена, а вскоре и в небе послышался звук летящих бомбардировщиков. «Американцы», — автоматически отметил он про себя. В небе заметались лучи прожекторов, ловя в перекрестия самолеты противника, глухо захлопали зенитки.

«Хоть бы бомба попала в этот проклятый автомобиль!» — подумалось ему, но сам он знал, что надежда столь мизерна, что не стоит даже принимать ее во внимание. Скорее всего, эсэсовцы где-нибудь переждут налет, а потом продолжат свое движение.

О себе он почему-то не побеспокоился, хотя прекрасно знал, что в данный момент все немцы дисциплинированно сидят в бомбоубежищах. Просто он был уверен, что авиабомбы не смогут причинить ему какой-нибудь вред.

Однако это лишь на мгновение оторвало его от мыслей об отце. Нужно было спасать его, а он по-прежнему ничего не мог сделать. Мало того, он не ощущал даже своего тела.

Эта мысль натолкнула его на другую. Он представил себе знакомый дом. Через мгновение Эрих уже находился перед ним. Это было так неожиданно, что сначала он растерялся. Где-то совсем близко разорвалась бомба, и этот звук вернул его к реальности.

Где мог сейчас находиться отец? Конечно же, в бомбоубежище, вырытом во дворе дома! Он представил себе тесную комнатенку, в которой когда-то вместе со всем семейством Шредеров ему пришлось пережидать такой же вот налет вражеской авиации. И мгновенно оказался там.

Отец был в бомбоубежище. Рядом с ним сидела его жена Лотта, с тревогой прислушиваясь к каждому взрыву. Чуть поодаль дремала молодая девушка, в которой Эрих с удивлением узнал свою сводную сестру. За то время, пока он не видел ее, она очень сильно изменилась. Повзрослела, похорошела, оформилась, стала похожа на настоящую женщину. Впрочем, это не было удивительным — девушке доходило девятнадцать лет.

Его появление в бомбоубежище не вызвало никакого эффекта. Его словно и не заметили.

— Отец! — позвал он.

Его не слышали. Это обстоятельство вызвало в нем отчаяние. Он услышал скрип тормозов около дома, хотя это было невозможно — бомбоубежище глушило звуки извне. Даже взрывы здесь были слышны, как глухие удары, сотрясающие стены.

Однако это были они. Видимо, эсэсовцы не стали пережидать налет. Эрих находился в бомбоубежище и одновременно не улице. Машина стояла около ворот. Два эсэсовца, командир и водитель, направились к дому, а два других побежали в обход к задней калитке, выходившей на другую улицу.

— Отец, спасайся! — в отчаянии крикнул он. — Уходи! За тобой пришли!

Рудольф фон Шредер не находил себе места. Неопределенность давила на психику, лишая покоя, заставляя нервничать. В любой момент можно было ожидать появления эсэсовцев и последующего ареста. А дальше… Дальше, скорее всего, застенки гестапо, скорый суд и казнь. Он знал, что в Великой Германии покушавшимся на фюрера людям грозила смерть!..

Все было спланировано до мелочей, в успехе задуманного никто из них не сомневался, иначе вряд ли бы кто-нибудь согласился на участие в заговоре. Казалось, фюрера ничто не могло спасти, и вот!.. Покушение на Гитлера провалилось! Глупая случайность разрушила все их планы. Видимо, сам дьявол хранил этого человека!

До самого вечера Рудольф фон Шредер ничего не знал. Еще утром ему позвонили и сообщили, что Гитлер убит и переворот произведен успешно. Но чувствовал он, что здесь что-то не так…

Предчувствие его не обмануло. Вечером ему позвонил один из заговорщиков и сообщил о провале. Рудольф фон Шредер знал, что теперь пощады ждать не приходилось. Гестапо под пытками вытянет всю информацию о заговоре. Он был одним из тех, кто знал о готовящемся перевороте и принимал участие в его планировании. Значит, времени до ареста оставалось не так уж и много.

Когда он сообщил жене об этом, посыпались упреки. Мол, ввязался в эту авантюру и погубил не только себя, но и ее с дочерью. И действительно, членов семьи заговорщиков ждал концлагерь. Для Лотты фон Шредер и молоденькой Эльзы, привыкших к совсем другой жизни, это было концом всего…

Они сразу же стали собираться в путь. Лотта собирала драгоценности, которые ей достались в приданное, и те, которые покупал ей он. Глядя, как она рассовывает их по сумкам и ворчит, он невольно сравнивал ее с матерью Эриха. Сравнение было не в пользу Лотты. Это была его ошибка. У Лотты была довольно-таки известная фамилия, богатство, связи, в том числе и с некоторыми бонзами Третьего рейха. Ей оказывал внимание Мартин Борман, и у него не было уверенности, что дело ограничивалось только этим.

Вспомнив о своей бывшей жене, он невольно подумал об Эрихе. Его провал означал конец карьеры сына. Скорее всего, того тоже ожидала участь узника концлагеря. И он не мог никак предупредить его. Он не был даже уверен, что Эрих в данный момент находится по эту сторону фронта. Бедный мальчик! Он пострадает ни за что…

Толстые стены сотрясались от взрывов, но он знал, что они выдержат, и не очень-то беспокоился. Толстые перекрытия могло обрушить только прямое попадание авиабомбы. Но все равно, какое-то беспокойство было. Какая-то неясная тревога. Ему казалось, что они теряют время, отсиживаясь за толстыми стенами. Впрочем, в такой налет решиться на передвижение может только сумасшедший. Как только все кончится, они отправятся в путь. Он планировал бежать во Францию и сдаться там англичанам или американцам…

И вдруг он услышал:

— Отец, спасайся! Уходи! За тобой пришли!

Он узнал бы этот голос из сотни других. И хотя тот, кому он принадлежал, находился сейчас далеко, эти слова принадлежали его сыну, Эриху.

Рудольф фон Шредер посмотрел на жену и дочку. Они явно ничего не слышали. Но этот голос усилил его тревогу, и он решил проверить, что происходит на улице.

— Ты куда? — встревожилась жена, увидев, что ее муж встал.

— Пойду, посмотрю, что там снаружи.

— И чего тебе не сидится на месте! Снаружи бомбы рвутся, тебя может убить!

Рудольф фон Шредер, не обращая внимания на ворчание жены, к которому он уже давно привык (ворчала она постоянно, и иногда ему хотелось просто-напросто придушить ее), поднялся по лестнице и приоткрыл люк бомбоубежища. И сразу же закрыл.

Он увидел идущих по направлению к дому двух мужчин с автоматами. Чуть ли не кубарем скатившись по лестнице вниз, Рудольф фон Шредер бросился к висевшей на стене кобуре и достал оттуда «парабеллум».

— Что случилось? — побледнела Лотта.

— За мной пришли, — коротко ответил он.

Женщина запричитала, разбудив дочь, которая спросонок не могла понять, в чем дело.

— Замолчи, Лотта! — прикрикнул на жену Рудольф фон Шредер. — Сейчас не время для упреков. Возьми Эльзу и уходи. Маршрут мы обговаривали, не забудь! А я задержу их…

Крепко сжимая в руке пистолет, он первым выбрался на улицу. Лотта и Эльза сразу же побежали прочь от дома.

— Стой! — послышался оклик.

Рудольф фон Шредер выстрелил на голос, и темнота ответила автоматным огнем.

— Полковник Шредер, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно, дом окружен!

Он знал, что гестаповцы блефуют. Никогда они не брали на простой арест много людей. Конечно, разве могли они ожидать сопротивления от старого полковника?

Необходимо было протянуть время, дать своим уйти подальше. Он выстрелил еще несколько раз и крикнул:

— Вам не взять меня, сосунки! Вы под стол еще пешком ходили, когда я кормил вшей в окопах!

От дома метнулась тень, и Рудольф фон Шредер быстро выстрелил. Человек упал и больше не поднялся. Его коллега открыл ураганный огонь из автомата.

И в этот момент сзади на него кто-то прыгнул. Он сумел увернуться за секунду до того, как автомат должен был обрушиться на его голову, и разрядил пистолет в нападавшего. Человек упал, но рядом возник еще один, а патронов больше не было. Этот эсэсовец, похоже, об этом не догадывался и решил не рисковать. Автомат в его руках выплюнул порцию горячего свинца, навылет прошившую тело.

Боль захлестнула разум, руки и ноги отказались повиноваться ему, и он упал. Постепенно его тело перестало чувствовать что-либо, и он понял, что умирает. Он даже не почувствовал, как его подхватили под руки и куда-то потащили. И лишь окровавленные губы прошептали напоследок:

— Эрих!..

XIV

— Нет! Отец, не умирай!

Этот крик резанул по ушам, вырывая Свинцова из приятного забытья, заставляя схватиться за оружие. Кричал Шредер. На побледневшем, мокром от слез лице застыла такая мука, что Свинцов испугался и принялся тормошить немца, пытаясь заставить его проснуться.

Шредер открыл глаза. Безумный взгляд метался из стороны в сторону, он явно не понимал, где находится и что тут делает. На лбу выступили крупные капли пота, его руки вцепились в Свинцова, разрывая и без того обветшавшую гимнастерку. Младшему лейтенанту пришлось навалиться на немца всем телом, чтобы успокоить его. Так он и держал Шредера, пока тот не пришел в себя…

Наконец, взгляд немца стал осмысленным. Он перестал рваться и метаться, обессиленно затихнув. Только тогда Свинцов отпустил его.

— Что это на тебя нашло?

Шредер нахмурился.

— Мне приснился страшный сон. Я видел смерть отца.

— Это всего лишь сон, навеянный этим местом, — попытался успокоить его Свинцов. — Я тоже во сне видел своего отца, мертвого…

— Нет, это не обычный сон, — покачал головой Шредер. — Ты правильно заметил, что наши сны здесь навеваются этой зоной. Знаю точно: все они каким-то образом связаны с реальностью. Я это чувствую…

Некоторое время они молчали, наблюдая, как над «гиблым местом» встает солнце. Начинался новый день, который должен был принести им либо освобождение, либо смерть. Но они не думали об этом, их мысли были заняты другим. Шредер вспоминал родных и близких — отца Алексея, его брата Сергея Ивановича, отца, мачеху с сестренкой. Эти воспоминания наполняли его сердце грустью, потому что кроме них в этой жизни он редко встречал таких хороших и добрых людей. Даже мачеха и та вспомнилась ему с каким-то добрым чувством. И хотя он мало чего хорошего видел от нее, эта женщина была его семьей!..

Свинцов вспоминал Лизу, Ваську, отца. Он уже смирился с тем, что девушка отдала предпочтение Головину. Он жалел лишь об одном — что в свое время жестокая судьба развела их в разные стороны. Он смалодушничал, хотя мог поддержать в трудную минуту своего друга… Теперь перед ним опять стоял выбор. Очень трудный выбор…

Наконец, Свинцов решился.

— Послушай, Эрих, я должен тебе сказать одну вещь…

Шредер оторвался от своих размышлений и вопросительно посмотрел на него.

— Я вот все думаю о том моменте, когда мы выберемся отсюда… Понимаешь, мы с тобой вроде как враги. Я должен передать тебя дальше по инстанции, но… После того, что мы с тобой здесь пережили…

Шредер улыбнулся.

— Не волнуйся. Я принял решение.

— Какое?

— Я больше не хочу воевать. Надоело! Это зрело уже давно, но окончательное решение я принял здесь.

— Почему?

— Я тебе уже говорил, что сны здесь — вещие, я чувствую это, — сказал Шредер. — В первом своем сне я видел, как отца расстреливали эсэсовцы. В сегодняшнем сне я узнал, что отец участвовал в заговоре против Гитлера. До меня доходили слухи о том, что отец ведет себя крайне неосторожно, допускает нелицеприятные высказывания в адрес фюрера, но я не смог с ним поговорить. Они пытались убить Гитлера, но у них что-то не получилось… Я видел, как его пытались арестовать, попробовал предупредить, но… Отца убили при захвате. Таким образом, мне незачем теперь возвращаться обратно в Германию. Едва только я объявлюсь там, меня арестуют и отправят в гестапо. Ты слышал, что это за организация?

Свинцов кивнул.

— Да, я слышал, какие зверства творят эти выродки! Но почему ты думаешь, что виденное тобой во сне — правда?

— Я не думаю, я знаю. Не спрашивай, откуда, это слишком сложно объяснить. Просто прими на веру…

Свинцов замолчал, обдумывая его слова. В «гиблом месте» действительно было много странного, но самым загадочным были видения, которое оно вызывало у людей. Он видел во сне отца, разговаривал с ним и одновременно откуда-то знал, что отец погиб тогда, в сорок третьем, и даже знал как. Его повесили немцы… Так что в том, что Шредер знал о том, что случилось или случится с его отцом, не было ничего необычного. Необычного для них, прошедших «гиблое место». Для других это могло показаться глупостью.

— Как ты думаешь, почему «гиблое место» оставило нас в покое? — поинтересовался он, задумчиво глядя в небо.

— Не знаю, — ответил Шредер, покусывая конец травинки. — Наверное, нам готовятся нанести последний, самый сильный удар… Знаешь, я много размышлял над загадкой существования этого места, думал, для чего оно нужно. И знаешь, что я понял? — Шредер приподнялся на локте. — Это место — своеобразный искусственный отбор. Только избранные могут пройти.

— Избранные? — фыркнул Свинцов. — Кто нас избирает и куда? Зачем нам это надо? За что погибли мои ребята? Саня Дворянкин взорвал себя вместе с теми тварями, Васнецов сошел с ума, остальные вообще пропали бесследно. Думаешь, они были хуже нас? Ты, может быть, и специально сунулся сюда, но мы-то не хотели быть подопытными кроликами!

— Не шуми, — поморщился Шредер. — Твои ребята были настоящими воинами и без сомнения хорошими людьми, но… Просто я думаю, что всех нас испытывали. Мы с тобой по каким-то критериям прошли. Остальные — нет, и «гиблое место» их уничтожило.

Свинцов задумался.

— Наверное, ты прав. С самого начала у меня сложилось такое впечатление. Нас ставили в разные условия, и после каждого такого испытания у нас кто-то погибал или исчезал без следа. Единственное, чего я никак не возьму в толк — чем мы не такие, как все? Почему мы?

Немец пожал плечами.

— Значит, что-то есть. Но знаешь, что я думаю?.. Здесь мы стали другими, не такими, как были. «Гиблое место» изменило нас. Что-то мы потеряли, — например, страх, — но что-то и приобрели. Конечно, пока мы доберемся до цели, нас еще ждут испытания. Но я почему-то уверен, что мы выйдем отсюда!

— Не спеши с выводами, — охладил его пыл Свинцов, — мы еще не выбрались отсюда. Вот когда окажемся вне «гиблого места», тогда будем говорить. А пока, я думаю, нам пора собираться и двигать дальше. Здесь мы ничего не высидим.

— Тогда пошли, — сказал Шредер и встал с земли.

Они шли к белеющему среди зарослей кустарника низенькому строению. Оружие не бросали, хотя в автоматах и гранатомете не было боеприпасов. За свой автомат Свинцов нес материальную ответственность, а последняя немецкая разработка могла представлять определенный интерес для советских конструкторов стрелкового оружия. Так они и двигались: младший лейтенант нес свой автомат и гранатомет, немец — автомат, с которым почему-то тоже не хотел расставаться, хотя он и был теперь бесполезен.

— Долго ты прожил у нас? — вдруг поинтересовался Свинцов.

— С рождения и до тринадцати лет, — ответил Шредер.

— Наверное, и пионером был?

— Был.

Некоторое время они шли молча, потом Свинцов сказал:

— Не понимаю.

— Чего? — спросил Шредер, с интересом посмотрев на него.

— Я понимаю немцев, которые переселились в Германию из Прибалтики и других земель после их присоединения к Советскому Союзу. Но ты, воспитывавшийся в нашей среде, как ты мог уехать и превратиться в закоренелого врага? Поди, и в нацистской партии состоишь?

Немец пожал плечами.

— Конечно, ведь я разделял их идеи.

— Но почему?

Шредер остановился. Встал и Свинцов, пытливо разглядывая своего спутника, пытаясь предугадать, что тот ответит. Но немец не спешил с ответом. Он думал…

— Знаешь, наверное, тебе трудно будет понять, что мною двигало все эти годы, но я постараюсь, — наконец, произнес Шредер. — Большевики отняли у меня все. Я лишился родителей в гражданскую войну: мать умерла от тифа, отец пропал неизвестно куда, и я даже не знал, жив ли он. Меня взял на воспитание священник одной из сельских церквушек, очень хороший человек. Он многому научил меня, дал мне то, чем я владею сейчас. А потом его убили.

— За что?

— Однажды вечером к нему пришли бандиты и попросились на ночлег. Он их пустил, а через некоторое время нагрянули чекисты и всех убили, в том числе и моих приемных отца с матерью.

— А где был ты?

— Меня накануне они отправили к его брату, Сергею Ивановичу Теленину, в Казань. Там я и узнал об этой трагедии.

— Но послушай, чекисты всего лишь выполняли свой долг! — возразил Свинцов. — Эти бандиты могли много еще жизней отнять у других людей, если бы их той ночью не ликвидировали. Нельзя за это винить большевиков! А то, что при этом погибли твои приемные родители… Это война, Эрих!

Шредер покачал головой.

— А ты поставь себя на место мальчика, сначала потерявшего родных родителей, а потом и приемных. Знаешь, как тяжело было?

— Понимаю, — согласился Свинцов. — Так это была месть?

— В какой-то мере, да. Конечно, сыграли свою роль и взгляды моего родного отца, разыскавшего меня в России и забравшего с собой в Германию. Он тоже ненавидел большевиков и всеми силами старался поддерживать и разжигать этот огонь и в моей душе. А когда в тридцать седьмом расстреляли и Сергея Ивановича, моя ненависть достигла апогея. Для меня коммунизм стал заразой, с которой нужно было безжалостно бороться, выкорчевывать на корню. Потому я и пошел добровольцем в Испанию, а потом, после окончания разведшколы, стал специализироваться на Востоке.

— И как, удовлетворил чувство мести?

Свинцов с интересом смотрел на Шредера, ожидая, что тот ответит. В глазах немца вдруг появилась такая боль, что ему стало жаль этого запутавшегося человека. Младшему лейтенанту захотелось перевести разговор на другую тему, но Шредер вдруг заговорил:

— Нет, я не отомстил. Ты не видел, что творят эти сволочи в концлагерях! Я слишком поздно осознал, что встал на путь Зла, сам того не заметив. И тем самым нарушил слово, данное своему приемному отцу. Я не смог вовремя разобраться и теперь жалею об этом. Немцы покрыли себя таким позором, от которого не скоро смогут отмыться…

— Ничего, Эрих, — попытался успокоить его Свинцов, — вот вырвемся отсюда, и начнется у тебя совсем другая жизнь. Ты получишь возможность исправить то, что натворил, помогая Гитлеру и его приспешникам.

— Для этого надо сначала вырваться отсюда, — заметил немец.

И словно в подтверждение его слов из зарослей навстречу им вышла целая стая волков. Свинцов оглянулся, подыскивая пути к отступлению, но сзади к ним приближалась вторая группа. Отступать было некуда…

— Вот влипли! — только и сказал он, понимая, что без оружия им долго не продержаться.

— Подожди паниковать! — ответил на это Шредер, который намного спокойнее воспринял факт появления волков. — Посмотрим, что будет дальше.

— Я тебе могу сказать, что будет дальше! Нас попросту сожрут, вот и все! — заявил Свинцов, сбрасывая с себя бесполезное оружие и вытаскивая из ножен финку — единственное, чем можно было защищаться.

У него был повод так говорить. Волки в безмолвии окружили двух людей, постепенно сжимая кольцо. Их глаза горели каким-то зловещим огнем, из открытых пастей, усеянных острыми зубами, капала жадная слюна.

— Ох! — выдохнул Шредер, с явной неохотой бросая на землю свой автомат. — Я-то думал, что уже все кончилось!

Он расстегнул кобуру и вытащил пистолет.

— Держи! Здесь еще есть патроны! — сказал Шредер, протягивая его Свинцову.

Младший лейтенант подумал, что еще раз получил подтверждение своим мыслям. Ведь немцу ничего не стоило скрыть этот факт! Он же оставался совсем безоружным перед Шредером. И, тем не менее, тот отдал ему заряженный пистолет…

— А ты как?

— Хочу попробовать одну штуку, — ответил Шредер, не глядя на него. — Думал, никогда не придется опять это применять, но, видимо, пришла пора…

— Кажется, волчары настроены серьезно! — заметил Свинцов, чье горло вдруг разом пересохло от зрелища подступающих с явно не дружескими намерениями зверей. — Эй, что это ты удумал?

Тем временем Шредер быстро скинул с себя одежду, аккуратно снял и положил маленький крестик, который, как заметил младший лейтенант, был православным. Таким образом, он оказался обнаженным. Его тело переливалось крепкими мышцами, а кожа была испещрена шрамами.

— Что ты делаешь? — опять пристал к нему Свинцов, которому действия немца показались, мягко говоря, странными

— Помолчи! — оборвал его Шредер. — Смотри и не двигайся с места, если тебе дорога твоя жизнь! Стреляй только в тех волков, которые будут нападать на тебя! Мне не помогай! Что бы ты ни увидел, не удивляйся. Просто наблюдай, не вмешиваясь. Если повезет, мы пройдем! Если нет — продай свою жизнь подороже!

Из кармана гимнастерки Шредер достал маленькую склянку с какой-то жидкостью. Он откупорил ее и выпил содержимое. Свинцов с тревогой наблюдал за его действиями, не понимая, как это может им помочь. Но то, что произошло дальше, повергло его в изумление и ужас…

В течение нескольких секунд со Шредером произошли странные и зловещие изменения. Плечи ссутулились, он пригнулся, выставив вперед руки. Колени согнулись, давая ногам устойчивость, а на лице появилось выражение первобытной свирепости и какой-то животный, дикий блеск в голубых глазах. Губы раздвинулись, обнажив ряд ровных белых зубов, и он издал звериный рык, гулко прокатившийся по окрестностям.

Это было воспринято зверьми как вызов. Известно, что волки никогда не нападают поодиночке, охотясь в стае, и право первого прыжка принадлежит вожаку. Непонятно было только, почему волки медлят, и долго ли это будет продолжаться.

Этот случай не был исключением. Огромный белый волк прыгнул первым. Тело вожака мелькнуло в воздухе. Казалось, он просто промахнулся, пролетев мимо. Но когда его тело приземлилось рядом со Свинцовым, он обнаружил, что у волка вырвана гортань. Когда это успел сделать Шредер, было непонятно и необъяснимо, тем более что он не заметил никакого движения с его стороны. Впрочем, удивляться было некогда. Матерый волчище, как вихрь, налетел на Свинцова, сбив его с ног. Он еле-еле успел подставить руку с зажатым в ней пистолетом под острые клыки, нацеленные в его горло. Боль от укуса пронзила запястье. Не давая волку приблизить свою пасть, Свинцов левой рукой достал из ножен финку и вонзил ее в тело зверя.

С трудом скинув тушу с себя, он быстро вскочил на ноги, пристрелив попутно пару волков, рвавших его тело, пока он занимался с их товарищем. По телу струйками стекала кровь из разорванного бока и прокушенной ноги. Одежда, и без того изорванная, превратилась в клочья. Рука болела, но свободно двигалась. Хуже было с ногой — на нее невозможно было наступить.

В воздухе мелькнуло еще одно тело, но встретилось с вихрем, который представлял собой Шредер, с невообразимой быстротой успевающий отражать атаки зверей. Волк упал на землю с перебитым хребтом. Еще не менее десятка животных валялось вокруг них. Шредер времени не терял, пока он сражался со своим волком! Одни были мертвы, другие корчились в предсмертной агонии. Еще одного Шредер перехватил прямо в воздухе и разорвал голыми руками.

Свинцов ужаснулся. И они еще надеялись, что смогут запросто взять его? Да этот человек двигался быстрее пули! Его счастье, что когда они встретились, Шредер был слишком слаб, чтобы сопротивляться, иначе бы ему не поздоровилось!

Обнаженный человек отшвырнул от себя останки волка и торжествующе зарычал. Его руки были по локоть в крови, взгляд оставался безумным и диким. Никто из волков не решался больше нападать на этого странного человека, который сеял вокруг себя смерть. Второй был тоже опасен, но гораздо медлительнее первого. И они, спустя некоторое время, выбрали его своей целью.

Шредер молнией метнулся навстречу первому из волков, прыгнувшему на Свинцова. Они столкнулись в воздухе, и зверь упал с переломанными костями. Но на этот раз волки напали все одновременно.

Свинцов успел выстрелить в нападавших волков, а потом ему пришлось схлестнуться с ними, так сказать, лицом к лицу. Он успел полоснуть одного из нападавших по горлу, но остальные повалили его на землю, вонзая клыки в тело.

Послышался рев, и сразу стало легче дышать. Шредер расшвырял с него волков в разные стороны. На земле валялось с десяток зверей, не подающих признаков жизни. Остальные, которым повезло больше, чем их сородичам, расселись вокруг в ожидании. Они не боялись. Они ждали, когда люди совершат ошибку, чтобы нанести удар наверняка.

Но Шредер не стал ждать. Он нанес удар первым. Свинцов почувствовал, как железная хватка заставляет его разжать пальцы, державшие финку. Нож выпал, но сразу же был подхвачен Шредером. В следующее мгновение два клинка полетели к цели, брошенные твердыми руками немца.

Два волка рухнули в пыль, пронзенные сталью. Почти следом за этим Шредер одним гигантским прыжком оказался рядом с мертвыми животными и одновременными ударами обеих рук свалил еще двух. Два ножа, извлеченные из мертвых тел, просвистели в воздухе, разя наповал пару волков, находящуюся на противоположной стороне. Еще двух зверей, прыгнувших на него, Свинцов завалил точными выстрелами из пистолета.

Тела еще не успели коснуться земли, а Шредер был уже рядом с младшим лейтенантом. Его кулак встретился с черепом третьего волка, разбивая крепкую кость. Еще двоих, пытавшихся напасть сзади, он поймал в воздухе и с силой ударил друг о друга, вышибая из них дух. Последние из оставшихся в живых два зверя промедлили с нападением, и Свинцов хладнокровно добил их последними оставшимися в обойме патронами.

Теперь путь был свободен. Но вот Шредер никак не хотел освобождаться от того обличья, которое принял. На него страшно было смотреть. Безумец, с ног до головы перемазанный кровью, в окружении многочисленных трупов врагов, он торжествующе зарычал, празднуя свою победу. Затем губы его зашевелились, и Свинцов услышал странные звуки, исходящие от него. Это было тихое пение какого-то очень древнего мотива, произносимое на очень древнем языке. Его голос постепенно повышался, и скоро над «гиблым местом» зазвучала победная песнь древнего существа. Настолько древнего, что оно не было похоже ни на животное, ни на человека, обладающее сверхестественными способностями к убийству.

— Эрих, очнись! Все кончилось!

Существо посмотрело на него диким взглядом, в котором читалась жажда убийства. Свинцов невольно схватился за нож, но того на привычном месте не оказалось. Он совсем забыл, что Шредер использовал его для борьбы с врагами. Да и вряд ли это помогло бы ему. В памяти еще свежа была сцена расправы с волками…

Человек или, скорее, зверь, которым был сейчас Шредер, угрожающе зарычал и шагнул к Свинцову. Тот, кого он совсем недавно защищал, теперь, похоже, стал врагом. Или добычей…

Свинцов тоже шагнул назад, судорожно озираясь в поисках хоть какого-нибудь оружия. Хотя он отлично понимал, что вряд ли сможет что-нибудь сделать с этим существом, которое так стремительно разделалось с волчьей стаей.

И в этот миг что-то случилось со Шредером. Он вдруг дико закричал, схватившись руками за голову, и упал. Свинцов осторожно приблизился к нему и наклонился, чтобы посмотреть, что с ним.

Шредер не подавал признаков жизни. Лишь проверив пульс, Свинцов убедился, что тот жив. Он потряс его, пытаясь привести в чувство, но тщетно. Немец был в глубоком забытье…

Шредер пробыл в таком состоянии около часа. Все это время Свинцов просидел около него, изредка пытаясь привести немца в чувство. Но тщетно… Он не боялся, что за это время что-нибудь случится с ним самим. Он боялся, что Шредер никогда не очнется, и ему придется остаться одному. Одиночество… Вот что приводило его в ужас по-настоящему.

Шредер дернулся всем телом и широко распахнул глаза. На этот раз в них не было той дикой, свирепой жажды крови, которую Свинцов видел во время боя. Немец рывком сел и глубоко вздохнул, словно только что освободился от какого-то тяжкого груза.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Свинцов.

Шредер поморщился.

— Очень сильно болит голова. Прямо раскалывается на части.

— А я уже стал опасаться, что ты никогда не проснешься!

— Я и сам не надеялся, что опять вернусь в этот мир.

— То есть?

В глазах Шредера что-то промелькнуло. На мгновение его взгляд стал взглядом зверя, потом в нем отразились боль и страдания. А еще через секунду в них вернулось прежнее выражение смертельно уставшего человека.

— Я… Я не помню. Ничего не помню! — Шредер потер пальцами виски. — Помню только безмерную ярость и жажду убивать, убивать, убивать, убивать!..

Он стукнул кулаками по земле. Его глаза опять стали безумными, и Свинцову пришлось потрясти его за плечи, чтобы он пришел опять в норму.

— Это зелье делает из человека зверя, оборотня, — наконец, сказал Шредер. — Мне довелось только однажды применить его. Тогда я чуть было не распрощался жизнью…

Свинцов задумался, стоит ли ему говорить, но, в конце концов, решил, что не стоит скрывать правду.

— Знаешь, ты меня ведь чуть не убил! После того, как мы разделались с волками…

— Я смутно помню, что тогда было, — Шредер, казалось, был очень смущен. — Надеюсь, я не причинил тебе вреда?

— Да нет, не успел. Ты потерял сознание прежде, чем добрался до меня. Но твои намерения не оставляли сомнений.

— Я был не в себе. Это существо начало захватывать меня полностью, и я уже не мог себя контролировать.

Свинцов махнул рукой.

— Ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Только лучше, действительно, больше не применяй эту штуку. Это может плохо кончиться. И для тебя, и для меня…

— Ты прав.

Они замолчали, думая каждый о своем. Наконец, Свинцов сказал:

— Ну что же, я думаю, пора идти дальше. Мне не терпится добраться до конца! Надеюсь, больше нас трогать не будут. Думаю, это было последнее испытание.

— Да, я тоже так думаю, — откликнулся Шредер. — Только бы вот смыть все это.

Он показал на кровь, которой был измазан с ног до головы.

— Чем ты смоешь? — удивился Свинцов. — Здесь нет ни одного ручейка, ни одной лужи!

— Да? А это что?

Младший лейтенант готов был поклясться, что минуту назад здесь еще ничего не было. Однако вот он, ручеек, журчал среди камней!

— Осторожно, это может быть ловушка!

Шредер, не обращая внимания на его предостережение, встал и подошел к ручью. С остервенением он принялся смывать с себя уже успевшую засохнуть волчью кровь. Свинцов тем временем подобрал ножи и стал рассматривать мертвых зверей. Это были самые обыкновенные волки, каких полно водится на бескрайних просторах России. Только эти выглядели повнушительнее. Свинцову не раз приходилось видеть волков, но такие крупные экземпляры он встречал впервые. И все они были похожи друг на друга, как две капли воды, что наводило на определенные мысли…

В отличие от предыдущих случаев, на этот раз порождения «гиблого места» не исчезли, как не исчезли и следы волчьих клыков на теле младшего лейтенанта. Свинцов отошел от них и подошел к ручью. Шредер уже успел одеться и выглядел бодро, чего нельзя было сказать о самом Свинцове.

— Ты чего хромаешь? — поинтересовался он.

— Да волки меня немного подрали, — ответил младший лейтенант.

Шредер окинул его внимательным взором.

— Немного, говоришь? А ну, давай, раздевайся!

Свинцов попробовал протестовать, но это было бесполезно. Пришлось раздеться.

— Ну, ты даешь! — присвистнул Шредер, увидев, во что его превратили волчьи зубы. — Ты что, хочешь сдохнуть? Давай-ка займемся твоим лечением!

Он смыл кровь и стал водить руками над ранами, как делал Дворянкину. Только в прошлый раз случай был намного серьезнее, поэтому сейчас Шредер управился быстрее.

— Ну, вот, — удовлетворенно сказал он, закончив процедуру лечения, — теперь ты в порядке! А то вздумал мне тут перечить! Долго бы ты прошагал с прокушенной ногой и разодранными боками?

— Ладно, — отмахнулся Свинцов. — Как-нибудь дошел бы… Нет, спасибо, конечно, за помощь, а то ты еще примешь меня за неблагодарную скотину! Но я, ей богу, уже успел забыть об этих царапинах!

Говоря так, Свинцов кривил душой. Просто ему не хотелось быть обязанным немцу. И так тот слишком много сделал для него…

— Ну что, ты готов?

— Готов, — откликнулся Свинцов.

— Тогда пошли…

Отойдя на десяток шагов, младший лейтенант обернулся. Кажется, он поторопился с суждениями. Ни трупов волков, ни родника не было и в помине. Однако Шредеру он ничего говорить не стал. Просто не видел в этом необходимости…

Через час они были на месте. Здание при более близком рассмотрении было больше похоже на вход в бункер. Добротные бетонные стены, отсутствие окон и тяжелая металлическая дверь…

Они спустились по ступеням, открыли дверь, которая даже и не скрипнула, словно ее петли регулярно смазывали, и вошли. За дверью оказался коридор, ведущий вглубь. Глядя снаружи на эту будку, никак нельзя было сказать, что такое возможно. Впрочем, они уже ничему не удивлялись…

Коридор, по которому они шли, был до странности ярко освещен, хотя источника света нигде не было видно. Через несколько десятков шагов путь им преградила еще одна дверь. Как и на предыдущей, на ней не было заметно ни ручки, ни замка. Однако когда Свинцов толкнул ее, она открылась так же легко, как и предыдущая.

За дверью их ждал совсем другой мир. Приветливо светило солнышко, освещая небольшой аккуратный город за бревенчатой стеной. Они переступили через порог. Оглянувшись, Свинцов увидел лишь тропинку, уходящую в лес. И никаких следов двери, через которую они вошли!

— Ну, и куда это нас занесло? — поинтересовался Шредер.

Свинцов пожал плечами.

— Кто ж его знает! Когда я последний раз осматривал местность в бинокль, ничего подобного не видел. Чертовщина какая-то!

— Что будем делать?

Свинцов прошел немного назад, миновал то место, на котором была дверь, и вернулся обратно.

— Пойдем к городу. Другого выхода я не вижу. Посмотрим, что он собой представляет изнутри.

— А если там кто-то есть? — спросил Шредер, озираясь по сторонам. — У нас из оружия — только ножи!

Свинцов внимательно осмотрел город. Не было заметно никакого движения за высоким частоколом, ни один дымок не поднимался в небо.

— Да нет, никто там не живет.

Шредер покачал с сомнением головой, но все же пошел в сторону ворот вслед за Свинцовым.

Город окружал глубокий ров, заполненный водой. Они перебрались через него по шаткому мостику в виде грубо сколоченных досок, который в случае опасности можно было легко и быстро втянуть внутрь, превращая поселение в неприступную крепость. Деревянные створки массивных ворот были распахнуты, приглашая войти.

Они вступили в город с большой осторожностью, ожидая, что в любую минуту на них могут напасть. Но время шло, а ничего страшного не происходило.

— Не нравится мне здесь! — произнес Шредер, оглядываясь по сторонам. — Действительно, мертвый город!

Они шли по единственной улочке в городе, вдоль которой стояла пара десятков простеньких домов, крытых дранкой. Но в центре поселения стоял самый настоящий русский терем. С высоким крыльцом, резными наличниками, крутой кровлей… Одним словом, настоящие русские хоромы времен феодальной Руси.

Они зашли в одну хижину, в другую, в третью, благо двери были не заперты. Везде создавалось такое впечатление, что жилье ждет своих хозяев. Все аккуратно расставлено по местам, никаких следов запустения или ветхости. Можно было бы подумать, что хозяева только что покинули дома, если бы очаги не были абсолютно холодными. Обстановка в любом из них не отличалась большим разнообразием — широкие лавки, используемые, видимо, и как кровати; грубо сколоченные столы, немного глиняной посуды, да звериные шкуры, небрежно брошенные на лавки.

— Старики сказывали, что в «гиблом месте» схоронены несметные сокровища! — сказал Свинцов, когда они вышли из очередного дома.

— Вранье! — возразил Шредер, взбираясь на вал, насыпанный по внутренней стороне частокола. — Насколько я помню, никто отсюда еще не возвращался, ведь так? Откуда же они знают о сокровищах?

— Легенды…

— Вот-вот, я и говорю — сказки все это! А вот выход наш находится, похоже, здесь! Больше я ничего придумать не могу. Кроме этого места ему быть больше негде! Я все внимательно осмотрел…

— Мы не осмотрели еще терем, — напомнил Свинцов.

— Выход может быть где угодно, — возразил Шредер, спускаясь с вала. — Вспомни наше появление здесь!

Они подошли к терему. Шредер вдруг почувствовал легкую тревогу. В тереме их могла поджидать опасность, но его так и манило подняться по ступеням и толкнуть дверь. Что он и сделал, а Свинцову лишь оставалось последовать за ним…

На пороге они застыли, как вкопанные, не в силах отвести взглядов от открывшейся им картины. Представшая перед ними комната была битком набита золотыми слитками и драгоценностями! Вдоль стен стояли золотые и серебряные статуэтки, изображающие что-то такое, что никак не подходило под земные мерки. Какой мастер мог изваять такие чудесные вещицы? Что они изображали? Этого они не знали. Два человека стояли, разинув рты от удивления, словно мальчишки.

— Ты только посмотри на это! — воскликнул Шредер, подходя к куче драгоценностей, лежащих прямо на полу. — Значит, твои старики не врали! Рассказы о сокровищах — правда! А, значит, кто-то все же сумел вернуться отсюда и рассказать об этом. Значит, и мы выйдем!

Он начал перебирать изящные украшения, взвешивать золото в руке, перекладывать эти удивительные вещи с места на место, любуясь ими.

— Мы богаты! Этого добра хватит нам на всю оставшуюся жизнь! — Шредер оглядел комнату оценивающим взглядом.

— Эти сокровища принадлежат моей стране, ее народу! — твердо заявил Свинцов. — Народное хозяйство разрушено войной, и, я думаю, все это, — он кивнул на сокровища «гиблого места», — надо отдать на его восстановление!

Шредер удивленно посмотрел на него.

— Ты это серьезно?! Ты готов отказаться от такого богатства?!

— Готов, — подтвердил Свинцов. — Зачем мне это сокровище? Что я с ним буду делать? А моей стране оно очень пригодится…

Шредер задумался.

— Наверное, ты прав! — сказал, наконец, он. — Твоей стране они действительно нужнее.

Свинцов вздохнул с облегчением. Он опасался, что немец начнет спорить с ним, попытается забрать часть сокровищ себе, но тот как-то сразу понял справедливость его предложения. И это обрадовало Свинцова.

Молча глядели они, как исчезают сокровища из комнаты. Потом Шредер повернулся к Свинцову и сказал:

— Да-а-а! Видишь, как получается!.. Что это значит, как думаешь?

Он промолчал, не зная, что ответить. Было только одно предположение, его Свинцов и высказал Шредеру:

— Думаю, это очередное испытание «гиблого места».

Немец кивнул, соглашаясь с ним, и поинтересовался:

— Думаешь, мы выдержали его?

Свинцов пожал плечами.

— Раз мы все еще живы, значит, выдержали. Думаю, на этот раз нас испытывали на алчность, стяжательство, жадность. Попытайся мы взять их себе и…

Он не договорил, но и так было ясно, что в таком случае их ожидало бы.

— Значит, народному хозяйству придется искать другие средства на восстановление, — сказал Шредер и предложил: — Осмотрим, что там, в других комнатах?..

Перед ними была дверь, ведущая в следующую комнату. Шредер решительно толкнул ее, и они вошли, готовые к тому, что их здесь ждет очередное испытание. Но то, что они увидели, обескуражило их.

Взглядам Свинцова и Шредера предстал большой зал, в котором так же, как и во всем городе, никого не было. Через четыре окна проникало достаточно света, чтобы можно было рассмотреть обстановку. Кроме большого стола и длинных лавок вдоль него, никакой мебели в комнате больше не было. Стоял, правда, резной стул с высокой спинкой во главе. И все… На стенах висели ковры изумительной работы, которых Свинцову до сей поры не приходилось видеть. Создавалось впечатление, что он находится в музее, настолько обстановка этого дома не подходила к тому миру, в котором жил младший лейтенант. Впрочем, немец был удивлен не меньше его.

На дальнем краю стола стояли два дымящихся чугунка, кувшин, и лежал каравай хлеба. Когда они со Шредером вошли в поселение, то не заметили никаких признаков того, что здесь готовилась пища. Так что было непонятно, кто ее приготовил и когда, и это настораживало. Судя по тому, как дымились чугунки, еда приготовлена была совсем недавно.

Запах стоял такой, что у Свинцова рот сразу наполнился слюной. И неудивительно, ведь они давно уже нормально не ели. Чувство голода взяло верх над осторожностью (тем более что они давно уже наплевали на нее). Решив, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, Свинцов направился к столу. Шредер хотел что-то сказать, но махнул рукой и последовал за ним.

В чугунках находились наваристые щи и каша, обильно сдобренная маслом — пища, которую он давно уже не ел. Устоять перед подобным искушением Свинцов не мог. Внутренний голос, правда, попытался остановить его, но… «Лучше умереть с набитым до отказа желудком, чем сдохнуть от голода!» — решил он, принимаясь за еду. Впрочем, Шредер, видимо, придерживался того же мнения, потому что уселся напротив него и взял в руку деревянную ложку.

В кувшине был какой-то незнакомый напиток, имеющий приятный запах. Свинцов заметил на столе золоченый кубок, пододвинул его и налил в него янтарную жидкость. Осторожно пригубил напиток. Он имел приятный привкус и, конечно же, содержал алкоголь. Шредер взял второй кубок и тоже налил себе из кувшина.

Свинцову напиток понравился, и он выпил кубок до дна, гася жажду. Вино было некрепким, но в голове приятно зашумело, а по телу прошла теплая волна, смывающая усталость. Аппетит разыгрался с еще большей силой, и Свинцов, не мешкая, продолжил потребление пищи.

Они кончили есть практически одновременно.

— Благодарствую за вкусный обед! — громко поблагодарил Свинцов невидимого хозяина, когда, насытившись, откинулся на спинку кресла.

— Данке шен! — присоединился к нему Шредер.

Молчание было им ответом. Впрочем, они и не ожидал ничего другого. И Шредер, и Свинцов уже начинали привыкать к странностям «гиблого места»…

Обильная еда после долгого воздержания подействовала на них, как снотворное. А может, просто вино было обманчивым, и хмель ударил в голову, несмотря на кажущуюся слабость напитка… Их веки налились тяжестью, и, не в силах бороться со сном, они отодвинули чугунки в сторону и уронили головы на деревянную столешницу.

Через минуту майор абвера и младший лейтенант госбезопасности уже крепко спали…

XV

Пошли четвертые сутки с тех пор, как они вышли к болоту, через которое ушли диверсанты, а вслед за ними и Свинцов с солдатами. Давно уже с той стороны не доносилось никаких звуков, свидетельствовавших о том, что люди, находившиеся там, еще живы. Последний раз они слышали стрельбу позавчера. Той же ночью над зоной последний раз было замечено таинственное свечение.

С тех пор ничего необычного не происходило. Мертвецы больше не появлялись, словно водитель в ту ночь навсегда отбил у них охоту бродить по этому миру. Но все равно Стрельцов не отважился оставлять его одного. Теперь у машины дежурил оперативник из его группы.

Прибыли люди, обещанные генералом Епифановым, и у контрразведчиков появилась возможность начать операцию по прочесыванию Алексеевского леса. Но сам майор Стрельцов с Пафнутьичем и своими людьми находился у того места, где обрывались следы ушедших в зону диверсантов. Он считал, что они должны вернуться именно этим путем, хотя старый следопыт не раз ему намекал, что попавший в «гиблое место» человек обратно никогда не возвращался. Стрельцов решил еще немного подождать, и если оттуда никто не появиться до следующего утра, снять наблюдение…

Они лежали на траве, наблюдая за болотом.

— Давно в контрразведке, майор? — вдруг поинтересовался Пафнутьич.

Стрельцов удивленно посмотрел на него, но ответил:

— С лета сорок второго.

— А до этого чем занимался, ежли не секрет, конечно?

Стрельцов усмехнулся.

— Да нет, никакого секрета тут нет. Командовал ротой.

— Давно воюешь?

— С самого начала, с двадцать второго июня сорок первого. Я кадровый военный, командовал заставой на румынской границе. Там и встретил войну.

— Как же ты умудрился попасть в контрразведку? — поинтересовался Пафнутьич, с интересом разглядывая офицера, как бы увидев его совсем с другой стороны.

Стрельцову вспомнилось жаркое лето сорок второго года, отступление, кровопролитные бои за каждую пядь земли. От их полка тогда осталось всего полтора десятка бойцов, из офицеров — один он. После одного из боев они оказались в тылу наступающих немецких войск, и им пришлось пробираться по степи к линии фронта. Если бы не боец его роты, Иван Востряков, кто знает, как сложилась бы их судьба. Этот немолодой казак, как оказалось, отсидевший десять лет за убийство комсомольского лидера хутора, вывез их на захваченной немецкой машине к своим через линию фронта. Во время обстрела его смертельно ранили, но он держался до последнего и умер уже в расположении советских войск… Стрельцов часто вспоминал этого странного человека. И дело было даже не в том, что он сидел в тюрьмах и лагерях. Ему часто по долгу службы приходилось общаться с уголовниками, которые из-за своей подлой сущности пошли на службу к немцам. Этот же человек не только не озлобился в лагерях, не только не потерял своей духовной сущности, но и остался истинным коммунистом, хотя его и исключили из партии. Была в Вострякове какая-то тайна, которую он так и не успел разгадать…

— Летом сорок второго, когда мы вышли из очередного окружения, мне повстречался особист, тоже бывший пограничник, с которым вместе служили на границе. Он и предложил мне работу в контрразведке. Ну, а я согласился, — задумчиво ответил Стрельцов, покусывая травинку.

— Не тяжко было уходить со строевой? — спросил Пафнутьич. — Работа-то ведь не дай бог каждому!

— Откуда тебе знать, Пафнутьич, какова наша работа?

Стрельцов посмотрел в глаза следопыта. Пафнутьич в ответ улыбнулся.

— Дак ведь в гражданскую пришлось мне пообщаться с контрразведкой. И с нашей, и с контрразведкой беляков… Так что, майор, мне есть, с чем сравнивать.

— Тогда ты должен понять, насколько важно вычислить и обезвредить врага. Один такой человек может принести вреда больше, чем полк, дивизия, армия…

Тут к ним подполз Раков.

— Товарищ майор, по болоту в нашу сторону двигаются люди.

— Сколько? — сразу подобрался Стрельцов.

— Двое. Парень и девушка.

— Работаем, ребята!

Группа сразу же рассредоточилась по зарослям, приготовившись к захвату…

По болоту действительно брели парень с девушкой, с трудом вытаскивая ноги из трясины. В руках у них были длинные шесты, которыми они проверяли тропу перед собой. За спиной у парня болтался автомат. Его Стрельцов узнал сразу же: это был Головин. А вот Шредера что-то не было видно…

— Что за девушка с Головиным? — тихо поинтересовался Стрельцов у Пафнутьича. — Ты ее знаешь?

— А то ж! — ответил следопыт. — Это — Лизка Семенова, евонная подружка.

— Интересно, а где же Шредер? — задал вопрос Стрельцов скорее себе, чем кому-либо, обшаривая в бинокль болото и островок, видневшийся невдалеке.

— А боле никого и нету, — сказал на это Пафнутьич. — Ежели б там были еще люди, я бы знал. Уж поверь мне, старику, майор!

— Я и сам вижу, что они одни, — ответил Стрельцов и подал знак своим людям, означающий, что они будут брать Головина…

Парень и девушка выбрались на твердую почву. Грязные, оборванные, усталые… Девушка устало опустилась на траву, и тут позади Головина бесшумно возникли контрразведчики и скрутили его, заломив руки за спину, срывая с него автомат и нож с пояса.

— Стойте! — закричала девушка, вскакивая на ноги и бросаясь к ним. — Не надо! Он же сам! Сам!..

Раков обхватил ее сзади, не давая двигаться. К ним подошел Стрельцов. Девушка, увидев его, быстро заговорила:

— Товарищ майор, скажите, чтобы его отпустили! Он ведь сам, сам решил сдаться! Мы шли к вам, понимаете?

Стрельцов сделал знак рукой, и Лизу отпустили.

— Разберемся, — сказал он и обратился к парню: — Имя, фамилия, звание, цель заброски. Предупреждаю, нам известно многое, и от твоих ответов зависит, как мы будем расценивать твой захват — как явку с повинной или…

— Рядовой… Бывший рядовой Красной Армии Василий Иванович Головин, — поправился парень, — одна тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения. Десятого июля тысяча девятьсот сорок второго года сдался в плен во время боя, о чем теперь сожалею… Был завербован немецкой разведкой «Абвер» в лагере для военнопленных. Проходил шпионскую и диверсионную подготовку в школах абвера в Кенигсберге и Квинцзее. В различное время выполнял разные задания. За особые заслуги перед Германией было присвоено воинское звание «лейтенант». В последнее время работал в «Бюро Целлариуса». Сюда был послан как проводник, с целью проникновения на секретный пункт управления для взрыва ряда важных объектов, заминированных немцами перед отступлением. Могу показать, где он находится, и предоставить список объектов.

Стрельцов подумал, что даже без Шредера в их сети попалась крупная рыбка, из которой можно вытянуть много полезных сведений.

— А где сам Шредер?

— Там, — Головин кивнул за спину, в сторону болота.

— А Свинцов?

— Тоже там, преследует его.

— Это хорошо, Головин, что ты готов к сотрудничеству. Правда, у тебя в любом случае нет выбора, но раз уж ты сам предложил свои услуги…

— Что я должен делать? — с готовностью откликнулся парень.

— Для начала проведи нас через болото, а мы попытаемся найти Шредера со Свинцовым.

— Хорошо.

Головина отпустили, и он, подобрав слегу, шагнул в топь. И сразу же провалился по самые уши. Пафнутьич и Раков бросились к нему, легли на землю у самой кромки болота и, ухватившись за воротник гимнастерки, потащили парня обратно. Так, перехватываясь по мере появления из трясины различных частей тела, они сумели вытащить Головина на твердое место.

— Ничего не понимаю, — отдышавшись, сказал парень. — Чертовщина какая-то!

Он взял слегу Лизы и принялся щупать ею дно.

— Куда-то делась тропа! — обернулся он к Стрельцову. — Только что была здесь, а теперь ее нет!

— То есть как — нет? — удивился майор. — Ты мне тут зубы не заговаривай! Как так может быть?

— Подожди, майор, не кипятись, — остановил его Пафнутьич. — Парнишка, может, правду говорит.

Он взял из рук Головина слегу и лично прощупал то место, которое тот указал. Шест уходил глубоко в топь, но дна не достигал.

— Что будем делать? — поинтересовался Стрельцов, наконец, поверив в неизбежное.

— Остается одно — ждать, — ответил следопыт. — Раз «гиблое место» не хочет нас пускать к себе, будем ждать, когда оно кого-нибудь выпустит, как отпустило их, — Пафнутьич кивнул на Головина с Лизой.

Тут к ним подошел боец из приданных частей для прочесывания и вытянулся перед Стрельцовым, отдавая честь.

— Товарищ майор, разрешите доложить!

— Докладывайте!

— Объявился лейтенант Дворянкин со своими бойцами. Их нашли в лесу.

— А Свинцов?

— Младшего лейтенанта Свинцова с ними не было.

Стрельцов задумался.

— Их допросили?

— Сейчас как раз допрашивают, — ответил боец.

— Возвращайся обратно и передай, чтобы отправил их под конвоем в сторожку. Я сам поговорю с ними…

Допрос Дворянкина и его бойцов ничего не дал. Эти люди не помнили, как они оказались в лесу, где их оружие, и на каком этапе они расстались со Свинцовым. Хуже того, Стрельцов опознал среди них Закиева, которого они обнаружили тогда в подполе сторожки. Он хорошо запомнил это лицо. Перед его взором до сих пор стояли широко распахнутые от страха остекленевшие глаза бойца, перекошенный в крике рот… Несомненно, это было одно и то же лицо. Только вот как Закиев умудрился ожить?.. Ответа на этот вопрос никто не мог дать, как не мог ничего ему сказать рядовой Зиновьев по поводу своей пилотки, которую майор нашел в болоте у того места, где, по словам Головина, когда-то начиналась тропа. А уж о том, что его видели выходившим из топи и бродящим по окрестностям, Стрельцов вообще не упомянул ни разу…

Он заметил, что Головин во время допроса все время порывался что-то сказать, Лиза тоже смотрела на людей Дворянкина широко распахнутыми от удивления глазами. Когда бойцы были опрошены, майор обратился к ним:

— Вы что-то хотели сказать?

— Товарищ майор, они были вместе с Толей… простите, с младшим лейтенантом Свинцовым в «гиблом месте»! — воскликнула Лиза.

— Все? — поинтересовался Стрельцов.

— Нет, не все, — ответила девушка и прошлась вдоль бойцов, указывая пальцем на тех, кого она запомнила по той памятной встрече. — Вот этот, этот, этот и вот этот были с ним.

Она показала на Дворянкина, Васнецова, Железнова и Петрова. Услышав ее слова, лейтенант побагровел от возмущения и крикнул:

— Неправда это, товарищ майор! Врет она! Не были мы там!

— А где вы были в таком случае? — поинтересовался Стрельцов, с интересом глядя на него.

В глазах Дворянкина вдруг появилось затравленное выражение, и он как-то сразу сник, опустив голову.

— Ты подтверждаешь слова девушки? — Стрельцов повернулся к Головину.

— Да, — ответил тот.

— Кому вы верите, товарищ майор? — горько, но неуверенно произнес лейтенант. — Предателю… А нам…

— При каких обстоятельствах вы встретились с этими людьми? — задал вопрос Стрельцов Лизе.

Сбиваясь, часто перескакивая с места на место, девушка рассказала об их встрече. По мере рассказа на лице майора появлялось все большее и большее недоумение, а лица бойцов, оказавшихся под подозрением, все больше светлели. Впрочем, Лиза и сама поняла, насколько невероятно выглядит ее история…

— Очень интересно… — произнес Стрельцов, выслушав девушку, и обратился к Головину: — Ты подтверждаешь ее рассказ?

— Все было так, как сказала Лиза, — ответил тот.

Стрельцов задумался. Слишком много загадок было в этом деле. Впрочем, ломать над этим голову он не собирался.

— Капитан, забирайте своих орлов и сами с ними разбирайтесь, — сказал он Краснову, который также присутствовал при допросе, хотя и слышал уже раньше историю, рассказанную Дворянкиным. — А ты, Головин, поведешь нас к этому секретному пункту управления. Посмотрим, что там такое…

— Товарищ майор, разрешите мне остаться с вами? — попросила вдруг девушка. — Мне просто необходимо быть рядом с Васей!

Стрельцов задумчиво посмотрел на нее, взвешивая все «за» и «против». Не ускользнул от его внимания и напряженный, полный надежды взгляд Головина, который он бросил на него. Немецкий агент явно очень хотел, чтобы девушка осталась…

— Ладно, оставайтесь! — разрешил Стрельцов.

— Спасибо, товарищ майор! — искренне поблагодарила обрадованная девушка и вдруг поцеловала его в щеку.

— Это что еще такое? — возмутился он, одновременно чувствуя неловкость перед остальными за этот поступок Лизы. — Чтобы ничего подобного больше не было!

— Так я ж от чистого сердца… — сказала девушка растеряно. — Вы сами не знаете, как много вы сделали для меня!

Стрельцов увидел укоризненный взгляд Краснова. Он понимал чувства этого энкаведешника, который не понимал, чего этот странный смершевец цацкается с врагом Родины и его подружкой. Впрочем, Стрельцов и сам до конца не понимал, зачем он это делает. Он знал только одно: так будет действительно лучше и для Головина, и для дела…

В этот день они никуда не пошли, оставшись ночевать в сторожке. Стрельцов подробно допросил Головина и сразу же отправил Ракова в райцентр со списком объектов, заминированных немцами при отступлении, с заданием срочно связаться с Управлением и срочно передать эти сведения для проверки. Если только этот агент не лгал, взрыв этих объектов мог не только надолго парализовать работу жизненно важных предприятий соседних районов, но и прервать снабжение фронта пополнением и боеприпасами.

Допрос закончился поздно ночью. Стрельцов отправил Головина спать, приставив к нему пару автоматчиков, чтобы не сбежал. Рядом с ним пристроилась и Лиза, не желавшая расставаться с парнем ни на минуту. Охранники было попытались прогнать ее, но майор остановил их, разрешая девушке быть рядом со своим женихом. Его тронула такая привязанность, вспомнилась жена с сынишкой, о судьбе которых он ничего не знал с начала войны. Лиза чем-то напомнила ему его Надю…

Головин проснулся как от толчка и сел на земле, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, что же его разбудило. Вокруг было тихо, лагерь спал беспробудным сном. Спали даже охранники, привалившись спиной к деревьям и крепко сжимая в руках автоматы. Правда, был еще один человек, вместе с Головиным бодрствовавший этой ночью. Лиза глядела на него расширенными от страха глазами. Видимо, ее разбудило то же самое, что и Василия.

Головин приложил палец к губам, давая понять девушке, чтобы она молчала, а сам продолжил обследование окрестностей.

— Ты что-нибудь видишь? — услышал он шепот Лизы у самого уха. — Мне показалось, меня кто-то зовет.

Теперь и Василий вспомнил, что сквозь сон вроде бы тоже услышал свое имя. Это его и разбудило.

— Нет, — ответил он. — Должно быть, почудилось…

И в этот миг из-за дерева вышел человек и шагнул к ним.

— Ты?! — удивился Головин.

— Толя! — прошептала Лиза.

Да, это был он — их бывший друг, младший лейтенант госбезопасности Анатолий Свинцов. Он подошел к ним, сверкая белозубой улыбкой.

— Да, это я. Я не мог не придти. Мне очень многое надо вам сказать…

— Толик, ты выбрался из «гиблого места? — вмешалась тут Лиза, наконец-то осознавшая, что ей это не чудится.

— Не совсем, — ответил тот, прислушиваясь, и, ничего не услышав, повернулся к ним. — Я, собственно говоря, попрощаться и пожелать вам счастья. А то в прошлый раз получилось как-то не так…

— Что-то я не понял, — начал Головин, но Свинцов жестом остановил его.

— У меня очень мало времени, ребята, а сказать надо так много! Лиза, — он повернулся к девушке, — знаешь, я ведь люблю тебя, очень сильно люблю!

— Знаю, — ответила девушка, — и знаю это давно. Но я люблю Васю, Толя. Ты должен понять и не обижаться, что я не могу ответить на твои чувства.

— А я и не сержусь. — Голос его был грустным, он не отрывался от ее лица, словно хотел навсегда запечатлеть в своей памяти каждую черточку милого его сердцу лица. — Я понял это там. — Он кивнул в сторону «гиблого места». — Понял и смирился. И я хочу попросить у вас прощения, ребята! Из-за этой любви я натворил много глупостей, надеялся, что, устранив со своей дороги соперника, смогу занять его место в твоем сердце, Лиза! И я рад, что ты не такая… — Свинцов вздохнул и продолжил уже более бодро, хотя было хорошо заметно, как тяжело это ему дается: — Будьте счастливы, ребята! Нет, правда, я очень рад за вас!.. Лиза, я очень люблю тебя, и всегда буду любить только тебя! Но я рад, что ты выбрала Ваську. Он хороший и достоин твоей любви, а я… У меня другой Путь. Мы прошли Испытание, и теперь нам предстоит вступить в схватку с врагом, по сравнению с которым фашисты — сущие дети! И я даже рад, что так все получилось. Здесь меня уже ничто не держит… — Он к чему-то прислушался и вдруг заторопился: — Ну, мне пора. Не поминайте лихом! Прощайте!

— Толя! — Лиза шагнула к нему.

Но младший лейтенант сделал шаг назад и растворился в темноте. Лиза сразу же бросилась следом за ним, но никого не обнаружила. Свинцов пропал бесследно, словно его и не было, словно им это все привиделось.

Лиза вернулась к Василию и вдруг заплакала. Он прижал ее к груди и стал гладить по волосам, приговаривая:

— Ну что ты? Что ты, моя ласточка? Все хорошо, все в порядке…

— Мы его больше никогда не увидим, Вася! — вдруг сказала девушка.

— Увидим, не выдумывай! — попытался возразить ей парень.

— Нет! — замотала она головой и посмотрела на него полными слез глазами. — Он ведь приходил попрощаться, Вася! Из «гиблого места»…

Головин с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал. Ему и самому уже начало казаться, что появление Свинцова не было реальностью, что это все ему привиделось. Но сердце говорило, что это не так, и от осознания этого вдруг горько-горько стало на душе. Он вдруг почувствовал, что Лиза говорит правду, что ему больше никогда не видать своего единственного друга Анатолия Свинцова…

Так они и стояли, обнявшись. И ничто в этот момент не могло нарушить их счастья, ничто не могло разлучить. Только горечь от потери настоящего друга переполняла их сердца, заставляя смотреть на мир сквозь завесу из слез. Но это были последние слезы настоящего горя. Впереди их ожидала долгая и счастливая жизнь…

Эпилог

Из личного дела майора Эриха фон Шредера:

Подозревается в попытке военного переворота и в соучастии в покушении на фюрера 20 июля 1944года. Отец, полковник Рудольф фон Шредер, принимал непосредственное участие в разработке заговора, был убит при задержании, оказал вооруженное сопротивление. Жена Рудольфа фон Шредера, Лотта фон Шредер, призналась в том, что сын ее мужа принимал активное участие в подготовке переворота…

Эрих фон Шредер пропал без вести в июле 1944 года. Предположительно вступил в сотрудничество с русской контрразведкой, о чем свидетельствуют многочисленные провалы агентуры в России…

Из архива КГБ:

Головин Василий Иванович… Сдался без боя 21 июля 1944 года… После поимки активно сотрудничал с органами контрразведки. При помощи Головина была предотвращена попытка уничтожения важных стратегических объектов. Его показания помогли обезвредить многих агентов гитлеровской разведки «Абвер» в прифронтовой полосе и тылу. Дал ценные сведения по личному составу и организации «Бюро Целлариуса». Суд признал Головина Василия Ивановича виновным в измене Родине и сотрудничестве с гитлеровскими оккупантами и приговорил его к двадцати пяти годам лишения свободы.

Учитывая добровольную явку с повинной, осознание своей вины и активную помощь органам государственной безопасности, мера пресечения изменена на два года, с дальнейшим поселением… без права выезда.

В ноябре 1944 года Василий Головин зарегистрировал брак с гражданкой Семеновой Елизаветой Андреевной, 1923 года рождения… В июне 1947 года родился сын Анатолий…

Из личного дела Анатолия Свинцова:

Пропал без вести в июле 1944 года, преследуя агента фашистской разведки Шредера. Предположительно, утонул в болоте…

г. Ульяновск 2000-2005 гг.

Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.

«Книжная полка», /: 03.05.2006 17:19

Оглавление

Пролог

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

Эпилог

Реклама на сайте