«Гессенская волчица»

Гессенская волчица (fb2) - Гессенская волчица [publisher: SelfPub] (Гессенская волчица - 1) 1652K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Ханин

Пролог

1-е апреля 1895 года. Великая суббота, последний день Страстной недели. Несмотря на то, что ночью было морозно, день выдался необычайно тёплым. Послеобеденное солнце первыми весенними лучами согревало серый мрачный Петербург, ещё не опомнившийся от долгой зимней спячки. Малолюдные с утра улицы наполнились, было, экипажами и прохожими, но затем быстро опустели. Одетые ещё по-зимнему питерцы спешили попасть к себе домой, столичные «лихачи» пролетали на быстроногих рысаках, деревенские «ваньки» чинно восседали на своих одноконных пролётках. Вагоновожатые конки звонили в колокол, будоража зазевавшихся пешеходов.

В этот весенний день старшему офицеру эскадренного броненосца «Сисой Великий» исполнилось двадцать девять лет.

Самый молодой в русском флоте капитан 2 ранга, Великий Князь Александр Михайлович, был любимцем всей Императорской Фамилии.

Восемь месяцев назад, в июле 1894 года, он женился на своей двоюродной племяннице Великой Княжне Ксении, родной сестре ныне царствующего Императора. Подаренный молодожёнам дворец на набережной Мойки перестраивался, и потому они пока «ютились» в Зимнем дворце. Сам же Император Николай Александрович с молодой женой временно жил в Аничковом дворце, под неустанным взором вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны.

Николай Второй был с детства дружен с Сандро, который, несмотря всего на двухгодичную разницу в возрасте, приходился ему двоюродным дядей, а вот теперь стал ещё и зятем.

Отстояв обедню в дворцовой церкви, императорская чета отправилась в Зимний дворец, в гости к имениннику. Парадные ворота Аничкова дворца распахнулись, часовой Преображенского полка бодро взял «на караул». Большая императорская карета, сопровождаемая эскортом казаков Конвоя Его Величества, выехала на Невский проспект и последовала в сторону Зимнего дворца.

Императрица из-за беременности не очень хорошо себя чувствовала. Она зябко куталась в меховой жакет, как будто пыталась согреться, хотя в карете было довольно тепло. Николай, видя это, старался как-то отвлечь жену.

– Знаешь, Солнышко, – сказал он, – давно не чувствовал себя таким свободным, как сегодня. Докладов не принимал, читать, к счастью, тоже ничего не прислали. Вернёмся сегодня домой, обязательно выйду в сад, прогуляться. А ты тем временем сможешь заняться покраской пасхальных яиц… Нет, всё-таки это очень несправедливо, когда у одних так много свободного времени, а другие до поздней ночи должны читать скучные доклады и прошения… Иногда искренне завидую нашему милому Сандро, у которого всего-то забот – его новый броненосец, пьяные матросы и моя прекрасная сестра.

Император говорил по-английски, вставляя русские слова. Александра Фёдоровна успешно осваивала русский язык, но пока что стеснялась говорить по-русски, и потому с мужем и придворными в основном изъяснялась на английском или французском.

Сидящий рядом с Николаем флигель-адъютант граф Иван Воронцов-Дашков, друг детства и участник юношеских забав молодого Императора, не удержался от шутливой реплики.

– Государь, – отозвался он, – кесарю кесарево, как говорили наши предки. Вашему Величеству – царствовать, Сандро – муштровать его матросов, а уж мне, как истинному гусару, служить и кутить…

Говорил граф тихо, улыбаясь одними глазами, постукивая пальцами по эфесу гусарской сабли в такт движения кареты. Из-за врождённого порока шеи граф не мог повернуть голову в сторону Императора, и потому ему приходилось поворачиваться всем туловищем.

– И ты, Брут, – грустно констатировал Император. – Вам тяжело понять, что значит быть царём…

Задумавшись на мгновение о чём-то своём, Николай тяжело вздохнул и добавил:

– Эх, друг мой Ваня, после смерти незабвенного Папа́ не могу никак привыкнуть к тому, что теперь на мне – вся Россия. А опереться на кого? Аликс, Мама́, Сандро, ты, граф Илларион Иванович… Пожалуй и всё! Мои министры по десять лет сидят на одном месте и уже забыли, зачем их назначали. Родственники? Наш Мишка1 ещё шалопай, а Джоржи2 безнадёжно болен. Дядя Алексей ничего не хочет знать, кроме своего флота, который он, кстати, почему-то считает не моим флотом, а именно своим, и кроме Зины Богарне.3 Дядя Павел уже давно занят прелестной «Мамой Лелей»4 и времени на службу у него не остаётся. Дядя Сергей губернаторствует в Москве… А всё бремя власти лежит на мне, и я бы сейчас многое отдал, лишь бы…

– Ники, – флигель-адъютант доверительно перешёл на «ты», – что мешает тебе вернуть Сергея Александровича в столицу? Все знают, как он предан тебе и престолу. Да, он строгий и требовательный, можно сказать, даже сухой человек, без лишних эмоций, но всего за четыре года он сумел навести в Москве порядок. А ведь говорили, что это невозможно. Кто, как не он, может быть для тебя лучшим помощником в деле управления государством? Да и Елизавета Фёдоровна была бы рядом…

– Ваня, но ты же понимаешь, что покойный Папа́ уже расставил всех по своим местам. И как я могу теперь сместить дядю Владимира с должности Главнокомандующего? Ты можешь себе представить, что устроит дражайшая тётя Михень 5? Дядя Алексей устраивает грандиозные скандалы, стоит только заикнуться относительно финансирования флота, кораблестроения или производства флотских офицеров… Они – братья Папа́ и я не могу им перечить. Если Папа́ доверил им их должности, то как могу я перечить его воле? Он был настоящим царём, воплощением русского самодержавия…

Императорский кортеж достиг Казанского собора. Император и Воронцов-Дашков ограничились тем, что трижды перекрестились. Александра крестилась и истово шептала про себя молитву, которой её научил протопресвитер Иоанн Янышев.6

Копыта царских рысаков мерно стучали по мостовой Невского. Кортеж двигался не спеша, и если бы не лейб-трубачи и конвойцы в нарядных тёмно-синих черкесках и высоких лохматых папахах, то ничто бы не привлекало внимания прохожих.

Молодой Император не любил пышных церемоний, а ещё больше он не любил опеки со стороны охраняющих его лиц. Считалось, что с бомбистами-народовольцами давно уже покончено и что царственным особам ничего не может угрожать. Именно поэтому сегодня императорскую карету сопровождал всего взвод конвойцев, а порядок на Невском проспекте обеспечивали лишь городовые, становившиеся «во фрунт» при приближении царского кортежа.

Александра Фёдоровна обратилась к мужу:

– Ники, я сегодня обратила внимание на компаньонку Её Величества, которая присутствовала на нашем завтраке. Мне кажется, она такая дряхлая, что может развалиться, но она так безупречно одета… Её белые перчатки просто ослепительны!

– Ты про Mademoiselle de l’Escaille? О, это замечательная личность. Это бывшая гувернантка Мама́, бельгийка. Она всегда желанный гость в нашем доме. Ты не смотри на её преклонный возраст, Аликс… Она всегда любит хорошо поесть и выпить, а уж от игры в преферанс её силой не отгонишь.

Николай увидел в окно кареты, как от дверей мебельного магазина «Братья Тонет из Вены» к карете бежит какой-то молодой человек в явно дорогом тёмном пальто и меховой шапке, держа в правой руке коричневый саквояж.

Бегуна с саквояжем уже заметили казаки-конвойцы и городовые. Ехавший справа от кареты казак повернул коня на бегущего молодого человека, но тот уже остановился, размахнулся… и коричневый саквояж полетел в сторону кареты. Кто-то из городовых стал свистеть в свисток, а метатель резко развернулся и бросился бежать прочь. Саквояж упал на мостовую, прямо под ноги казачьего кабардинца, рядом с задним колесом царской кареты. Раздался оглушительный взрыв, грохот бьющегося стекла и визжание лошадей.

Казак, пытавшийся перехватить бомбиста, был просто разорван взрывом вместе с конём. Кровавые ошмётки разлетелись вокруг на много метров.

Спешившиеся конвойцы подбежали к повреждённой карете. Оглушённый взрывом Император сидел, откинувшись назад. Полы его чёрного флотского пальто превратились в клочья, а правая нога ниже колена – в кровавое месиво. Александре Фёдоровне осколком стекла порезало щеку, и теперь она судорожно растирала перчаткой кровь по лицу, будучи не в состоянии вымолвить ни слова. Оглушённая взрывом, испуганная и потрясённая, она ничего не замечала вокруг себя, тупо глядя в одну точку.

Труп графа Воронцова-Дашкова был отброшен к левой двери, ярко-алая кровь из сонной артерии, перебитой кинжалообразным осколком стекла, обильно орошала тёмно-синюю венгерку.

Дюжий рыжебородый казак-конвоец бережно извлёк Императора из кареты. От боли Николай на мгновение потерял сознание, но быстро пришёл в себя. Его поместили в пролётку, которая остановилась рядом с повреждённой царской каретой. Во вторую пролётку, остановленную самолично командиром Конвоя бароном Мейендорфом,7 усадили Императрицу. Император буквально выдавил из себя, сжав зубы:

– Во дворец!

Барон Мейендорф не стал переспрашивать, желает ли Император ехать в Зимний дворец или же вернуться в Аничков, он просто сел в пролётку рядом с Николаем. Во вторую пролётку рядом с Императрицей сел казак. Конвойцы заняли места кучеров, и экипажи быстрой рысью направились в сторону Зимнего дворца, сопровождаемые всадниками.

Тем временем бомбист уже успел застрелить городового, пытавшего схватить его, и теперь, как загнанный в угол зверь, прижался спиной к стене, выставив перед собой короткоствольный револьвер. Шапка слетела с его головы, и теперь всем окружающим было видно, что это молодой человек примерно двадцати пяти лет. Чёрные вьющиеся волосы и чёрные глаза, не расширяющееся кверху узкое лицо, всё это выдавало его еврейское происхождение.

Городовые, все люди в возрасте, степенные и осмотрительные, держались от бомбиста на приличном расстоянии, направив на него револьверы, но при этом пугливо озираясь на труп своего коллеги, лежащий на мостовой. Бомбист явно паниковал и направлял револьвер то в одну сторону, то в иную, но никто из городовых не решался выстрелить первым. На одной линии с городовыми собралась толпа самого разнообразного люда, в пальто и поддёвках, котелках, фуражках и шапках. Какой-то верзила в картузе с поломанным козырьком и с кнутом в руках, явно в состоянии лёгкого подпития, обратился к толпе, показывая пальцем на бомбиста:

– Православные, да это же жид! Христопродавец!

И в это время где-то там, в стороне, раздался истошный бабий вопль:

– Царя убили!!! Царя убили!!! Аа-а-а-а!!!

На какое-то мгновение наступила гробовая тишина… Тишину нарушил верзила.

– Жиды убили царя!!! Бей его, православные! – крикнул он, добавив пару исконно русских словечек, и смело пошёл на бомбиста.

Террорист отреагировал мгновенно. Раздались выстрелы, и две пули, выпущенные из «Бульдога» 450-го калибра,8 отбросили верзилу назад. Он упал спиной на мостовую, широко раскинув ноги и сжимая кнутовище.

Но толпу уже было не удержать. С криками, с матерной бранью, люди сплошной волною рванули вперёд. Бомбист выстрелил в надвигающихся людей, не целясь, но это уже никого не испугало и не остановило. Понимая, что через считанные секунды толпа его просто разорвёт, террорист вставил ствол револьвера в рот и нажал спуск. Тупоголовая пуля, выброшенная зарядом доброго английского пороха, снесла череп, ошмётки мозга испачкали стену, и бездыханное тело грохнулось на мостовую. Разъярённая толпа остановилась у трупа, не зная, что делать дальше.

Движение по Невскому проспекту было парализовано, с обеих сторон столпились кареты, пролётки, экипажи. Образовался затор, который становился всё больше и больше. Полиция была не в силах навести порядок и восстановить движение. Народа около императорской кареты становилось всё больше и больше.

Люди были взбудоражены произошедшим, а в толпе уже раздавались призывы отомстить евреям за царя-батюшку. Эти призывы не остались не услышанными.

Какой-то черноволосый студент Технологического института, волею судьбы оказавшийся в это время на Невском проспекте, напрасно пытался втолковать двум дюжим извозчикам, что он крещёный, что он православный. Извозчикам, которые уже успели где-то выпить, неважно было, иудей он или выкрест, у них в деревне и слов то таких не знали. Для них он был обычным жидом, одним из тех, которые продали Христа и хотели убить царя… Один из «ваньков» с размаху сбил со студента фуражку, второй ударил под дых. Упавшего студента били долго и озлобленно, пока тот не затих на мостовой.

Наиболее активные «народные мстители» уже били витрины магазинов. Первым пострадал шикарный магазин готового платья Торгового дома «М. и И.Мандль», который в разъярённой толпе почему-то объявили еврейским. Его владелец, австрийский подданный Людвиг Игнатьевич Мандль, который пытался остановить погромщиков, отделался ссадинами на лице и двумя поломанными рёбрами, но сам магазин был разграблен до основания. Затем пострадал роскошный магазин «Ф.Трейман». Толпа горела праведным желанием отомстить за покушение на Государя, и на Невском проспекте начался стихийный погром торговых заведений, которые имели вывески с иностранными фамилиями их владельцев.

Беспорядки быстро перекинулись на иные районы столицы. Магазины, аптеки, фотоателье, лавки, мастерские… Роскошные витрины с надписями на французском языке и медные вывески-таблички у парадных сослужили плохую службу своим хозяевам, ибо погромщики высматривали еврейские фамилии. Или созвучные им…

Приказчик Торгового дома «О'Гурмэ» тщетно пытался объяснить толпе, ворвавшейся в магазин на Большой Морской, что его хозяин вовсе не еврей, а истинно русский купчина Александр Николаевич Рогушин. Ревностный защитник хозяйского добра получил пару оплеух, а привезённые из Парижа и Остенде устрицы, лангусты и омары, английская баранина и московские молочные поросята, дорогие заграничные вина – всё это было разграблено, стремительно и беспощадно…

Глава 1

В Зимнем дворце как раненый тигр метался министр Императорского двора граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков. Известие о покушении на Императора и гибели старшего сына Ивана ошеломило его, но не выбило из колеи. Когда казаки занесли лежащего на бурке раненого Николая II, министр, не мешкая ни минуты, приказал вызвать медиков и перенести Императора в Малахитовую гостиную. Императрицу хотели отвести в покои Ксении Александровны, но она решительно отказалась уходить из гостиной, где находился раненый муж, и теперь перепуганная фрейлина помогала ей вытереть кровь с лица.

Лейб-хирург Гирш,9 всегда медлительный до невозможности эстонец, довольно сноровисто разрезал на царе одежду и сделал ему инъекцию морфина. Осмотрев Императора, обработав культю правой ноги, он сразу же понял, что высока опасность гангрены, и потребовал срочно вызвать двух лейб-хирургов, Вельяминова10 и Круглевского.11

Министр двора тем временем приказал оповестить о покушении на Николая членов Императорской Фамилии и усилить охрану Зимнего дворца. Прибежавший запыхавшийся гоф-фурьер сообщил, что его требует к себе Император.

Граф зашёл в гостиную. Император лежал на топчане, над ним склонилась заплаканная Александра Фёдоровна. Рядом стояли Великий Князь Александр Михайлович и Ксения. Лейб-хирург Гирш стоял, как статуя, нервно заламывая руки. Прислуга молча застыла у стены.

– Илларион Иванович, – слабый голос Императора звучал приглушённо, – пусть нас все оставят, кроме Аликс. У нас мало времени, а мне нужно так много отдать распоряжений…

– Государь, крепитесь, с Божьей помощью Вы обязательно выздоровеете. Вон и Густав Иванович уверен, что всё обойдётся… Государь, сейчас крайне необходимо, чтобы около Вашего Величества постоянно находились медики, чтобы они определились относительно методов лечения.

– Дай то Бог, – ответил Николай, – но я не могу рисковать. Я не чувствую своих ног и боюсь, что мне уже никто не поможет. Потому не будет терять времени. На мне лежит слишком большая ответственность, и меня никогда не простят, если я уйду, не исполнив свой долг.

Он говорил по-русски, и Императрица, раздавленная всем произошедшим, плохо понимала, о чём идёт речь. Министр попросил присутствующих выйти из гостиной. Ксения Александровна, Гирш и прислуга беспрекословно пошли к двери, но Сандро упрямо остался стоять около Императора.

– Ваше Императорское Высочество, ради Бога, не перечьте Государю, – обратился к нему министр. – Оставьте нас…

Великий Князь немного замешкался, но затем медленно вышел из гостиной.

Николай тяжело дышал, лоб был покрыт испариной, которую Александра периодически вытирала полотенцем.

– Илларион Иванович! Я хочу, чтобы Вы немедленно вызвали сюда, ко мне, дядю Сергея из Москвы. И чтобы как можно скорее здесь были великие князья… Павел Александрович, Николай Николаевич и Константин Константинович. И где…

Дыхание царя участилось, лицо исказилось от нестерпимой боли, но он сделал усилие над собой:

– Где Манзей 12? Он мне нужен здесь…

– Государь, – ответил министр, – все необходимые распоряжения мною уже даны. Сергею Александровичу уже телеграфировали о произошедшем, и я думаю, что завтра к вечеру Его Высочество уже будет в Петербурге. Вдовствующая Императрица, а также все великие князья уже оповещены о случившемся. Манзей во дворце, я приказал усилить охрану Зимнего.

– Нет, Илларион Иванович… Поставьте около дверей часовых, хоть казаков, хоть гренадеров… Но около себя я сейчас хочу видеть только тех, кого я перечислил… Больше никого не пускать.

– А как же вдовствующая Императрица? – удивлённо спросил министр.

– Мама́, разумеется, пусть войдёт, но больше, чтобы никого… Особенно это касается Алексея Александровича и Владимира Александровича. Пока что я не желаю их видеть. И министра юстиции сюда … И Ренненкампфа13 сюда… Я обязан отдать все необходимые распоряжения.

Министр вышел из гостиной, отдал распоряжения о вызове министра юстиции и управляющего канцелярией, позвал двух конвойцев и приказал им занять пост у входной двери, никого не впускать без его личного разрешения. Казаки дежурной 1-й Кубанской сотни застыли у дверей с шашками наголо.

– Присаживайтесь, Илларион Иванович, – обратился царь к вернувшемуся министру. – Ваш род всегда верно служил престолу. Папа́ Вас любил и ценил… Извините, губы пересохли, трудно говорить… Я Вам очень верю и хочу, чтобы Вы исполнили мою последнюю волю. Аликс ждёт наследника… Но мы не можем знать, как распорядится Господь, дарует нам сына или дочь. Очень хочется жить. Я надеюсь на Божье проведение, но всё же… Илларион Иванович, если меня не станет, я хочу чтобы Аликс и мой будущий ребёнок не были никем оттеснены от престола.

– Государь, об этом не может быть и речи…

– Я не о том, – перебил Николай. – Если меня не станет, то до рождения ребёнка местоблюстителем престола должен быть Георгий. А ежели родится девочка, то Джоржи должен будет заступить на престол… Вы не хуже меня знаете, что он болен, болен безнадёжно. Врачи запретили ему покидать Аббас-Туман… Я не могу оставить ему престол, не могу… Папа́ оставил на меня Россию, и я обязан… Илларион Иванович! Я хочу изменить порядок престолонаследия…

– Разве это возможно, Государь? Ведь порядок престолонаследия определён раз и навсегда!

– Я самодержавный монарх. И это моя воля, Илларион Иванович… Памятью Вани заклинаю Вас… Если Господь призовёт меня, то регентом должна стать Аликс. Если родится наследник, Аликс будет регентом до его совершеннолетия. А если родится девочка, то престол перейдёт к Аликс. Да-да, Илларион Иванович, к Императрице Александре. В России была Екатерина Вторая, так что будет и Александра Первая… Я не могу позволить, чтобы престол достался несчастному Георгию, который не способен править, не могу… Чахотка медленно убивает его. А наш Милый Floppy 14 ещё слишком молод, и мои дядья будут помыкать Мишей, как только им вздумается. Илларион Иванович, Вы мне поможете, Вы обязаны исполнить мою волю. Дядя Сергей будет Главнокомандующим, дядя Павел поедет генерал-губернатором в Москву. А вот Вам, граф, придётся принять пост министра внутренних дел! Это даже не просьба, Илларион Иванович, это мой приказ! Придётся, потому что я не знаю, кому мне ещё можно довериться! Дурново,15 Петрова 16 и Шебеко 17 – сегодня же отставить.

– Думаю, Государь, что они уже сами написали прошения об отставке, – заметил министр. – И, всё-таки, Вы твёрдо уверены, что нужно менять порядок престолонаследия?

В разговор вмешалась Александра, которая до этого внимательно слушала и осмысливала услышанное.

– Ники! Что ты говоришь? Ты должен жить, ради меня и ради нашего будущего сына! – голос её дрожал, слёзы катились по щекам. – Мы все будем молить Бога, чтобы он даровал тебе выздоровление! Ники!

– Солнышко! Ты должна быть готова принять престол. Это твой долг, ты русская Императрица… Моё ранение тяжёлое, и мы должны быть готовы к любому исходу. Дай мне воды…

Императрица встала и пошла к столику, на котором стоял графин, а Николай продолжал:

– Сложилась такая ситуация, Илларион Иванович, когда у меня нет другого выхода. Мне придётся изменить порядок престолонаследия. Поэтому уже завтра я должен подписать указ и внести изменения в «Учреждение об Императорской фамилии». И ещё объявить мою волю относительно наследования престола.

Граф Воронцов-Дашков был ошеломлён услышанным. Если покойного Александра Третьего министр воспринимал как повелителя, то Николая Второго он не принял ни как личность, ни как монарха. Илларион Иванович, зная молодого Государя с детских лет, относился к нему покровительственно, считал просто взрослым ребёнком, не способным на принятие самостоятельных решений. И вдруг Николай требует выполнять его волю… И не просто требует, но хочет коренным образом изменить устоявшийся порядок престолонаследия! В ушах министра ещё звучали слова лейб-хирурга Гирша о том, что ранение Императора – смертельно, и что только от воли Божьей зависит, сколько дней или часов ему отпущено. Желание передать престол Аликс, несомненно, вызовет бешеное сопротивление не только Марии Фёдоровны, которая будет биться за права своих младших сыновей, но и большинства великих князей и их жён. И больше всех будет орать Владимир Александрович, который имеет права на престол после детей Александра Третьего!

Николай выпил стакан воды, заботливо поднесённый женой. В это время за дверью раздался шум, громкие голоса. Министр двора вышел из гостиной и через полминуты вернулся с Марией Фёдоровной. Вдовствующая Императрица беззвучно опустилась на колени рядом с топчаном, стала целовать руку сына.

– Ники! Господи, за что? – воскликнула она.

Голос железной женщины, которую в придворных кругах за взрывной характер называли не иначе, как Гневная, был тих и надломлен:

– Только ушёл Саша, и теперь беда с тобой! Ники! Почему ты выпроводил Сандро и Ксению? Почему никого не пускают к тебе? Мы все молим Бога о твоём здоровье, позволь близким быть подле тебя!

– Мама́, пока я не разрешу важные вопросы об управлении Россией, слушать причитания тут недосуг. Я должен отдать распоряжения моим министрам, а потом встречусь с моими милыми родственниками.

За дверью снова раздались громкие голоса, министр двора вышел и вернулся с тремя лейб-хирургами.

– Государь, позвольте докторам осмотреть Вас!

Император обратился к жене и матери:

– Мама́! Аликс! Дайте же докторам исполнить свой долг… Аликс! Переоденься пока, ты столько пережила сегодня, Солнышко…

Обе императрицы молча вышли, Воронцов-Дашков последовал за ними, а Гирш, Круглевский и Вельяминов принялись осматривать Императора.

В Арапском зале, у дверей гостиной томились в ожидании царские родственники. Председатель Государственного Совета Михаил Николаевич, командир Преображенского полка Константин Константинович, командир Конной гвардии Павел Александрович, начальник 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии Николай Николаевич.

Отдельно стояли Владимир Александрович и Мария Павловна с детьми. Мерно выхаживал по паркету слоноподобный генерал-адмирал Алексей Александрович.

Именинник Александр Михайлович обнимал заплаканную Ксению, рядом стояли встревоженные Михаил Александрович и Ольга.

Все они обернулись в сторону вышедшей из гостиной Марии Фёдоровны. Владимир Александрович обратился первым:

– Ваше Величество, что с Императором?

– Сейчас его осматривают врачи. Мой сын потерял правую ногу. Сейчас главное, чтобы не было гангрены… Нам остаётся только молить Господа, – ответила Императрица. Она говорила негромко, ясно и чётко, но с явно тревожными нотками в голосе.

– Но почему нас не пускают к царю? Кто и зачем поставил часовых у дверей? Что вообще происходит? – не успокаивался Владимир Александрович.

Ему ответил граф Воронцов-Дашков:

– Ваше Высочество! Государь повелел мне пока никого не допускать к нему. И это я по его повелению поставил часовых. Когда врачи закончат своё дело и составят мнение о дальнейшем лечении, Государь желает видеть Великого Князя Николая Николаевича, Павла Александровича и Константина Константиновича, чтобы отдать распоряжения относительно государственного управления. Потом Государь желает увидеть министра юстиции, управляющего канцелярией Его Величества и командира Гвардейского корпуса. А завтра прибудет Великий Князь Сергей Александрович.

Министр двора смотрел прямо в глаза Владимира Александровича, который нервно теребил генерал-адъютантский аксельбант.

– Что тут вообще происходит? – воскликнул Великий Князь, обращаясь не столько к министру, сколько к многочисленной родне. – Граф! Потрудитесь объяснить, почему меня, Главнокомандующего, не допускают к Императору?

Было видно, что Великий Князь не просто в гневе. Он был взбешён услышанным, тем, что его просто выкинули за борт и отстранили от самых важных в государстве событий. И кто? Царствующий племянник, который до сего дня испытывал перед Владимиром Александровичем чувство исключительной робости, граничащей с боязнью.

– Ваше Императорское Высочество! Я лишь точно выполняю повеление Государя, не более того, – отозвался министр двора. – Относительно Вашего Императорского Высочества я никаких повелений не получал.

– Это чёрт знает что!!! Царь смертельно ранен… Вы забыли, граф, что я Манифестом четырнадцатого марта был назначен регентом? 18

Лицо Владимира Александровича побагровело. Он рванул ворот сюртука так яростно, что крест ордена Святого Георгия едва не сорвался с шейной ленты, и обратился к вдовствующей Императрице:

– Ваше Императорское Величество! Государь болен, он явно не в себе! За нашей спиной происходит что-то странное. Ники зачем-то вызвал к себе Муравьёва19 и Ренненкампфа… Какие указы он готовит? Куда ушла Аликс? Что-то явно затевается, а мы ничего не знаем. Гирш дал Ники морфий, и его сознание сейчас под воздействием…

– Прекратите истерику! – взвилась Императрица. – Сейчас нужно молить Бога, чтобы Ники выжил, а не устраивать скандалы.

– Но послушайте, Минни! – голос Владимира Александровича стал более мягким. – Разве не Вы после смерти моего брата говорили всем нам, что Ники не способен править Россией! Разве не Вы говорили, что он слаб и умом, и духом…

Остальные присутствующие не вмешивались в столь бурный диалог. Николай Николаевич, Павел Александрович и Константин Константинович отошли в дальний угол и тихо переговаривались между собой, гадая, зачем именно их хочет видеть царствующий племянник.

Красавец Сандро вполголоса рассказывал Ксении, Ольге и Михаилу о том, как сразу после вступления на престол Ники отвёл его в свою комнату, плакал на плече и признавался, что не готов быть царём, никогда не хотел быть им, ничего не понимает в делах правления и даже не имеет понятия, как разговаривать с министрами…

Мария Фёдоровна не успела ничего сказать, так как в зале появились генералы Манзей и фон Валь.20 Они подошли к вдовствующей Императрице и взяли под козырёк.

– Ваше Императорское Величество, в городе еврейские погромы! – взволнованным голосом сообщил фон Валь. – Началось на Невском проспекте, а потом перекинулось на другие части. Толпа кричит, что евреи убили царя. Полиция ничего не может сделать. Громят еврейские магазины, аптеки… Увы, и не только еврейские…

– Доложите Его Высочеству, – кивнула Императрица на Владимира Александровича, но фон Валь не успел ничего сказать.

– Константин Николаевич, – обратился Великий Князь к генералу Манзею, – оставь на охране Зимнего дворца преображенцев и семёновцев. Князь Оболенский21 с измайловцами и егерями пусть выдвигаются на Невский проспект, и обязательно возьмут под охрану Аничков дворец. Шипова22 с кавалергардами и Конной гвардией вызвать к Зимнему в качестве резерва. Передай Ребиндеру,23 чтобы он подчинил себе 2-ю Гвардейскую и 37-ю пехотную дивизии, лейб-казаков и атаманцев, и организовал патрулирование по всему городу.

– Слушаюсь, Ваше Высочество! – лихо откозырял Манзей. Этот 74-летний старик был ещё полон сил, как в далёкие корнетские годы. – Позвольте узнать, следует ли вызвать в Петербург полки из Царского

Села, Петергофа и Гатчины?

– Незачем это делать, я думаю, что с беспорядками можно справиться наличными силами. И вот ещё что, генерал… Город, разумеется, нужно взять под охрану, но не нужно забывать, что народ мстит жидам за своего царя. Всё понятно?

– Так точно, Ваше Императорское Высочество! – Манзей развернулся и быстрым шагом удалился.

Дверь гостиной распахнулась, появились Вельяминов и Круглевский. Воцарилась тишина.

Мария Фёдоровна промолвила только одно слово:

– Что?

Вельяминов тяжело вздохнул.

– Ваше Императорское Величество, мы осмотрели Государя Императора, – сказал он. – Сейчас тяжело сказать, как будет всё развиваться. Ранение тяжёлое, ибо коленный сустав раздроблен. Есть большая кровопотеря. Но главное не это. К сожалению, обработать рану удалось не сразу после взрыва, а только когда был вызван доктор Гирш. В рану могла попасть инфекция… А это влечёт опасность гангрены и может привести к летальному исходу…

Он замолчал. Гнетущая тишина была нарушена плачем Ксении, которая прижалась к груди мужа, орошая слезами флотский сюртук. Александр Михайлович гладил её по голове и пытался успокоить. Министр двора попросил Николая Николаевича, Павла Александровича и Константина Константиновича проследовать к Императору.

Лейб-хирург Гирш, увидев входящих великих князей, быстро ретировался. Великие князья и министр двора остановились подле топчана. Николай Николаевич склонился над племянником:

– Ники! Твои врачи говорят, что всё будет хорошо! Держись…

– Дядя, – негромко сказал Николай, – не будет терять времени. Я позвал вас, чтобы все вы помогли мне принять важные решения. Я прекрасно понимаю, что моё ранение такое же, как у дедушки. Да, ему оторвало две ноги, а мне только одну…

Император горько усмехнулся и продолжил:

– Никто не знает, сколько мне ещё отпущено времени, сколько дней или сколько часов. Поэтому я обязан сделать всё для того, чтобы, когда меня не станет, российский престол оказался в надёжных руках. Аликс ждёт ребёнка. Примерно в ноябре, если Бог даст, у нас будет сын. Или дочь… И если родится дочь, то престол должен перейти к Георгию. К моему любимому брату, который даже не смог приехать в Петербург на похороны нашего Папа́. А если он откажется от престола, то престол перейдёт к Мишке. Я не считал себя способным самостоятельно управлять Империей, но ещё меньше считаю способным управлять Мишку. Он ещё совсем ребёнок. И кто реально будет править от его имени? Если дядя Владимир может орать на меня, то с Мишей он вообще не будет считаться. Что ждёт Россию? Я не могу… я должен… Я принял решение. Если после моей смерти… да-да, она уже где-то рядом бродит… Если после моей смерти Аликс родит наследника, ей надлежит быть регентом до совершеннолетия нашего сына. А если она родит дочь, то престол перейдёт к ней… Она будет Александрой Первой…

В гостиной воцарилась тишина. Император, который нашёл в себе силы и смелость высказать дядьям свою предсмертную волю, приготовился услышать протесты. Павел Александрович и Константин Константинович смотрели в пол. Николай Николаевич первым не выдержал гнетущей тишины.

– Одумайся, Ники! Ведь это путь к смуте! В какое положение ты ставишь Аликс? Ей всего двадцать три года, она не сумеет управлять огромной Империей. Её не признают великие князья! Её не признает двор! Её не признает армия!

– Я очень хорошо подумал, дядя, – ответил Император. Было видно, как трудно даётся ему каждое слово. Ему, привыкшему к тому, что старшие родственники буквально подавляли любую его инициативу, пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не сорваться, не испугаться и не сдаться.

– Я не только хорошо подумал, но я уже принял решение. И своё решение я не изменю. Завтра из Москвы прибывает дядя Сергей. Если все вы меня не поддержите, меня поддержит он. И тогда бедной Аликс придётся царствовать, опираясь на дядю Сергея. Завтра будут подписаны указы об изменении порядка престолонаследия… Завтра армия и флот будут приведены к присяге Императрице Александре Фёдоровне. И всем вам, моим родственникам, тоже придётся присягнуть Аликс… Хотите вы этого или нет, но так будет… Я царь, это моя воля… Это мой долг перед Россией…

– Но что скажет Владимир? Что скажет Алексей? – отозвался Павел Александрович.

– Прежде всего, дядя, Великий Князь Владимир Александрович – мой подданный. И его долг – исполнять мою волю. Даже если я молод и неопытен, даже если я не очень хороший царь. Подайте мне полотенце…

Константин Константинович подал Николаю полотенце, тот стёр со лба и лица набежавший пот, и продолжил.

– Уже сегодня дядя Сергей будет назначен Главнокомандующим войсками Гвардии и Петербургского округа. И ещё он будет Санкт-Петербургским генерал-губернатором, я восстановлю эту должность. Дядя Павел будет Московским генерал-губернатором и командующим войсками округа. Константин – примешь 1-ю Гвардейскую пехотную дивизии. А тебе, дядя Николаша, командовать Гвардейским корпусом. И ещё я решил восстановить должность генерал-инспектора кавалерии, потому тебе придется совмещать две должности. Подумай, кого ты хочешь видеть у себя в помощниках.

– А как же Владимир? – удивлённо воскликнул Николай Николаевич. – Ведь это же скандал. Ты представляешь, что будет?

– Представляю, – ответил Император. – Дядя Владимир поедет на Дальний Восток наместником. В Хабаровск…

– Но это же ссылка, – вмешался в разговор Павел Александрович. – Как не назови, но подобное назначение в обществе будет принято как ссылка и опала!

– Ну почему же ссылка? Михаил Николаевич очень долго был наместником Кавказа, жил в Тифлисе, и никто не говорил что это ссылка. Сейчас на Дальнем Востоке неспокойно. Китай, Япония… Для дяди Владимира там будет, где развернуться. А чтобы подсластить горькую пилюлю, я жалую дяде Владимиру фельдмаршальский жезл…

Великие князья переглянулись. Граф Воронцов-Дашков застыл в изумлении, ведь о своих планах относительно Владимира Александровича Император ему ничего не говорил. Граф считал молодого царя неспособным к таким решительным действиям.

– Владимир давно мечтает стать фельдмаршалом, это правда, – сказал Николай Николаевич. – Но скажи, как тебе пришло это в голову?

– Это не суть важно. Илларион Иванович, – обратился Император к Воронцову-Дашкову, – узнайте, не прибыли ли Муравьёв и Ренненкампф. И ещё… Распорядитесь от моего имени срочно вызвать из Варшавы генерала Пузыревского,24 он мне нужен в Петербурге. Рихтер25 сменит Вас на должности министра двора, а Вы с сего дня министр внутренних дел. Подумайте, кого Вы хотите назначить директором Департамента полиции и командиром корпуса жандармов…

– Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! – ответил министр и вышел.

– Ники! Ты хочешь назначить Пузыревского начальником штаба Петербургского округа? – спросил Николай Николаевич. Великий Князь был огорошен последними кадровыми кульбитами, и пытался выяснить, какие же ещё сюрпризы подготовил царственный племянник.

– Нет, дядя, Пузыревский будет управлять военным министерством. Пётр Семёнович 26 устал, пора ему в Государственный Совет на отдых.

Дверь гостиной открылась, вошла Александра Фёдоровна. Она уже переоделась, привела себя в порядок. Кто бы мог подумать, что всего три часа назад она пережила сильнейшее потрясение. В гостиную вернулась не раздавленная горем женщина, а Императрица. Высокая, ослепительно-синеглазая, украшенная тяжелой короной чудных волос. Большие тёмно-синие глаза под длинными ресницами были холодными и даже непроницаемыми. И только красные пятна, резко появившиеся на лице, выдавали волнение Аликс.

– Как ты себя чувствуешь, любовь моя? – обратилась она к мужу по-английски, склонившись над топчаном.

– Доктора меня осмотрели. Пока что ничего сказать не могут, нужно ждать. Будем надеяться на Божье провидение.

– Милый! – голос Императрицы звучал взволнованно, но ясно и чётко. – Мы все молимся за тебя, за твоё здоровье. И не только во дворце… Русский народ любит тебя. В Петербурге начался еврейский погром… Люди громят еврейские магазины…

– Это правда? – обратился Император к Николаю Николаевичу. – При чём тут евреи?

– Понимаешь, Ники… Кто-то пустил слух в городе, что тебя хотели убить евреи. И именно сегодня, под Пасху. Фон Валь доложил, что бомбист, который на тебя покушался, был жидом.

– Кто это был? К какой организации принадлежал?

– Бомбист отстреливался, а потом, не желая попасть в руки толпы, выстрелил себе в голову из револьвера. Опознать обезображенный труп пока не удалось. В кармане нашли финляндский паспорт на имя какого-то Эйно Карловича Парвиайнена из Улеаборга. Но, если верить словам фон Валя, этот самый Парвиайнен выглядит, как самый настоящий жид. Жандармы и полиция пытаются установить личность бомбиста. Его труп отправили для осмотра судебным медикам. Если он действительно жид, то при осмотре это непременно выяснится. Ну и паспорт тоже проверяют, либо он фальшивый, либо чухонцы выдали этому жиду паспорт за хорошую взятку.

В разговор вмешался Павел Александрович:

– Ники! Владимир уже дал необходимые распоряжения. Гвардия взяла Петербург под охрану. Зимний под усиленной охраной.

Николай взял сидящую рядом Аликс за руку, как будто ища у неё поддержки. Затем обратился к великим князьям:

– Я жду вашего ответа, дорогие родственники. Вы готовы исполнить мою волю?

Взоры всех присутствующих в гостиной были обращены к Николаю Николаевичу. Великий Князь, одетый в тёмно-синюю венгерку, расшитую золотыми шнурами с чёрными прожилками, тёмно-синие чакчиры, гусарские ботики, с генерал-адъютантским аксельбантом, стоял, как статуя. Нужно признать, что своей «царственной статью», гордой осанкой и необычайно высоким, почти двухметровым ростом, он вызывал в памяти времена незабвенного Николая Павловича. На мгновение задумавшись, Николай Николаевич обратился к племяннику:

– Ники! Я уверен, что Господь Бог убережёт тебя… Но, чтобы не случилось, я твой верноподданный и я солдат. А солдату негоже обсуждать приказы. Я исполню твою Высочайшую волю… Аликс найдёт во мне поддержку и опору, и я уверен, что Павел и Константин со мною согласны.

– Спасибо, дядя! Аликс, – обратился Николай к жене, – подай мне икону со стола.

Императрица взяла на столе небольшую икону и передала мужу.

– Поклянитесь исполнить мою волю и признать Аликс законной Императрицей! – обратился Император к Николаю Николаевичу, протягивая ему икону.

Николай Николаевич, держа икону, говорил торжественно, голос его был твёрд и решителен.

– Клянусь Всемогущим Богом исполнить твою волю, Государь, и в случае твоей гибели признать Аликс законной Императрицей, во всём ей повиноваться и требовать повиновения от других!

Произнеся эти слова, Великий Князь поцеловал икону и передал её Павлу Александровичу. Павел Александрович и Константин Константинович повторили слова клятвы и поцеловали икону.

Дыхание Императора стало тяжёлым. Лицо исказилось от боли. Действие морфина заканчивалось, и беспощадная боль снова наступала. Константин Константинович пригласил врачей. Вельяминов, который взялся руководить лечением Императора, попросил дать царю покой. Он категорически запретил какие-либо встречи, мотивируя это усталостью царя и врачебной необходимостью. Все вышли, в гостиной осталась только Аликс. Николай, истощённый после перенесённого болевого шока и нервного перенапряжения, получив новую инъекцию морфина, сразу же уснул.

Мария Фёдоровна и великие князья собрались в дворцовой церкви. Протопресвитер Иоанн Янышев служил молебен о даровании здравия Государя Императора.

Впереди была ночь, и никто не знал, будет ли утро добрым или принесёт беду.

Глава 2

Всю ночь Аликс провела около ложе мужа, не сомкнув глаз. Николай временами метался в горячечном бреду, тревожа царицу и дежуривших докторов громкими стонами, затем под воздействием морфина боль уходила, и ненадолго приходило успокоение.

Едва забрезжил рассвет и первые лучи холодного апрельского солнца стали проникать сквозь тяжёлые шторы, Император пришёл в себя. Увидев подле себя заплаканную жену, он попытался изобразить на бледном лице подобие улыбки, после чего тихим голосом попросил «милую Аликс» хоть немного отдохнуть после ночного бдения.

Александра Фёдоровна пристально посмотрела на мужа и тихо спросила его по-английски:

– Любовь моя! Ты помнишь, что я написала в твоём дневнике в Виндзоре, в тот наш последний вечер, перед предстоящей назавтра разлукой?

– Как же я могу забыть эти слова, Солнышко? Разве это можно забыть? «Всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть», – глаза Николая повлажнели, слабый голос задрожал. – Я всегда буду помнить твои слова, искренние и высокие.

– Тогда не гони меня. Я буду подле тебя, пока ты не выздоровеешь…

– Аликс! Ты должна быть готова к самому худшему, – тихо сказал Император. – Я прекрасно осознаю, что ранение тяжёлое, почти, как у дедушки. И тебе нужны силы, тебе и нашему будущему сыну. Ты не должна так изводить себя…

– Ники, я распорядилась, чтобы Мадлен27 и Тюдельс28 привезли мне из Аничкова всё необходимое, чтобы я могла быть подле тебя. Государыня и многие великие князья не уезжали по домам, они остались ночевать в Зимнем дворце. Все молятся о твоём выздоровлении. И ты не говори глупых слов, я верю, что господь не допустит несправедливости!

Доктор Гирш робко сообщил Императору, что вызванные ещё вчера генерал Манзей, министр юстиции Муравьёв и управляющий канцелярией Ренненкампф давно уже прибыли и ожидают повелений.

Спросив, не прибыл ли из Москвы Великий Князь Сергей Александрович, царь приказал позвать генерала Манзея. Услышав эти слова, зашедший доктор Вельяминов стал протестовать, уговаривая Николая сначала подвергнуться осмотру, а лишь потом перейти к государственным заботам. Аликс поддержала Вельяминова и Император сдался.

Подняв плед, которым был укрыт царь, врачи долго осматривали сине-багровую культю, о чём-то тихо переговариваясь между собой по-латыни. Александра Фёдоровна прислушивалась, пытаясь понять, какие прогнозы высказывают медики, но так ничего и не разобрала.

После осмотра и перевязки Вельяминов ничего не стал говорить, молча вышел из гостиной. На вопрос Императора, что установил осмотр и на что стоит надеяться, взволнованный Гирш стал отвечать длинно и путано, используя непонятные медицинские термины.

Дверь гостиной распахнулась. Зашёл Великий Князь Николай Николаевич, следом за ним шёл генерал Манзей. Великий Князь стал спрашивать Императора, как тот себя чувствует, но Николаю Александровичу было важное иное.

– Дядя! Ты уже сказал Константину Николаевичу о предстоящих переменах? – спросил он.

– Нет, Государь! Я не счёл возможным говорить что-то от имени монарха.

– Константин Николаевич! – обратился царь к Манзею. – Я принял решение сделать командиром Гвардейского корпуса Великого Князя Николая Николаевича. Приказываю Вам сдать корпус сегодня же. Немедленно.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! – негромко ответил Манзей, вытянувшись «во фрунт». Крепко сбитый старик с густыми усами и седой бородой не подал виду, что взволнован услышанным. Только в глазах можно было прочитать немой вопрос, что же теперь будет с ним, после его 55-летней безупречной службы.

– Константин Николаевич, – тихо произнёс царь, – Вам придётся ехать в Варшаву и вступить в должность помощника Шувалова.29

В глазах старика засветилась радость.

– Благодарю, Государь, за оказанное мне доверие! Когда прикажете убыть?

– Сегодня, Константин Николаевич, сегодня… Вы сами понимаете, какая нынче ситуация. На Вас я возлагаю задачу удержать в Царстве Польском железный порядок в это смутное время. Доложите Главнокомандующему о моём повелении, Высочайший приказ будет уже сегодня. И подберите в Варшаву дельного начальника штаба, ибо Пузыревский едет в Петербург. Я Вас не задерживаю, Константин Нико-

лаевич…

Голос Императора ослабел. Александра Фёдоровна стала вытирать его лицо и лоб от выступившего пота.

В гостиную тихо вошёл граф Воронцов-Дашков. Отёки под глазами и красные глаза свидетельствовали, что прошедшую ночь граф бодрствовал.

Когда Манзей вышел, Император обратился к Николаю Николаевичу:

– Дядя! Ты командир Гвардейского корпуса и я хочу, чтобы уже сегодня Гвардия присягнула Императрице Александре Фёдоровне. Действуй своей властью, без уведомления дяди Владимира, я ему сам всё скажу, когда будет необходимо. Илларион Иванович! Завтра сразу же после обнародования Манифеста о порядке престолонаследия и прибытия дяди Сергея, члены Императорского Дома должны принести присягу Государыне. Помогите Рихтеру подготовить всё необходимое. И сейчас же отправить телеграфом всем командующим войсками и на флоты моё повеление о приведении к присяге Государыне…

– Государь! Муравьёв и Ренненкампф ожидают за дверью. Прикажете позвать? – спросил Воронцов-Дашков. Получив согласие, он вышел.

– Где же Сергей? – с досадой промолвил царь. – Почему же его так долго нет? Мне нужно успеть сказать ему очень многое, а он опаздывает!

– Ники, – ответил Николай Николаевич, – ты же знаешь, что курьерский из Москвы идёт не менее тринадцати часов. Он скоро прибудет.

В гостиную вернулся граф Воронцов-Дашков, за ним вошли министр юстиции Муравьёв и управляющий канцелярией Ренненкампф. Они осторожно подошли к топчану.

– Константин Карлович! Николай Валерианович! – голос Императора ослабел. – Слушайте очень внимательно и запоминайте. Сейчас вы прямо из дворца должны направиться к себе, вызвать необходимых для исполнения моих повелений людей, чтобы я мог подписать все необходимые бумаги как можно скорее. Господь Бог простит мне мой грех, что я заставляю всех вас работать в светлый праздник… Высочайшие приказы я подпишу уже сегодня. Великий Князь Владимир Александрович назначается наместником Дальнего Востока и Главнокомандующим сухопутными и морскими силами и жалуется в фельдмаршалы. Рескрипт подготовьте обязательно… Генерал Духовской 30 – его помощником. Великий Князь Сергей Александрович – Главнокомандующим и Петербургским генерал-губернатором… С производством в генерал-лейтенанты… Великий Князь Павел Александрович назначается командующим войсками в Москву и генерал-губернатором, жалуется генерал-лейтенантом и генерал-адъютантом.

Император замолчал, а Муравьёв и Ренненкампф судорожно записывали повеления в свои книжки. Немного отдышавшись, Император продолжил:

– Пузыревского – управлять Военным министерством с производством в генералы от инфантерии. Ванновского – в Государственный Совет. Манзея – в Варшаву, помощником к Шувалову. Великий Князь Николай Николаевич – командиром Гвардейского корпуса, генерал-инспектором кавалерии, генералом от кавалерии… Великого Князя Константина Константиновича – начальником 1-й Гвардейской пехотной дивизии, в генерал-лейтенанты и генерал-адъютанты… Оболенского – помощником Главнокомандующего, Ребиндера – в Александровский комитет. Граф Воронцов-Дашков – министром внутренних дел, Рихтер – министром двора.

Пока царь перечислял все назначения, в гостиной стояла мёртвая тишина. Он снова попросил воды, а потом продолжил:

– Да, Костанду 31 – тоже в Государственный Совет, с рескриптом… А теперь… Завтра утром должен быть объявлен Манифест о порядке престолонаследия. Я хочу внести изменения в «Учреждение об Императорской Фамилии». Нужно подготовить указ и текст манифеста… Я хочу, чтобы в случае моей смерти был установлен следующий порядок наследования престола. Если у Императрицы после моей смерти родится мальчик, то наследником будет он, при регентстве Императрицы. Если же родится девочка, то управление государством переходит к Императрице Александре Фёдоровне, как к полновластной самодержице. Ей же наследует Великий Князь Георгий Александрович, следом за которым идёт Великий Князь Михаил Александрович.

– Ваше Императорское Величество, – пролепетал Ренненкампф, – но ведь это решительно невозможно! Порядок престолонаследия определён ещё почившим в Бозе Императором Павлом, и изменить его не представляется возможным!

– Извольте дослушать! – Николай повысил голос. – Я так хочу, это моя высочайшая воля! Николай Валерианович, Вы министр юстиции. Разъясните всем нам, могу ли я изменить порядок престолонаследия и могу ли я передать престол моей жене.

– Государь! Я исхожу из того, что Вы – самодержавный монарх, – ответил Муравьёв. – Первая статья Свода основных государственных законов гласит: «Император Всероссийский есть Монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться его верховной власти не только за страх, но и за совесть сам Бог повелевает». Действительно Император Павел Петрович огласил в день своего коронования в 1797 году Акт о порядке престолонаследия, ликвидировавший то неопределённое положение, в котором находился русский Императорский престол в результате петровского законодательства, позволявшего Государю назначать себе преемника, исходя из личных соображений. В этот же день был издан и другой акт – «Учреждение об Императорской Фамилии». Ставя закон о престолонаследовании выше воли монарха, Император Павел выражал веру не в способного ошибаться человека, а в Промысел Божий. Но любой закон не является вечным. «Учреждение об Императорской Фамилии» дважды подвергалось изменениям. Император Николай Первый дополнил его положениями относительно семейства принца Ольденбургского, а затем и герцога Лейхтенбергского и его потомства, причисленных к Императорской Фамилии. А Император Александр Третий в 1886 году изменил редакцию многих статей… Потому я не вижу каких-либо препятствий к тому, чтобы Ваше Императорское Величество внесло такие изменения в закон, какие сочтёт необходимым. Но, Государь, я могу дать заключение лишь о юридической стороне этого вопроса…

Всю эту юридическую тираду министр юстиции произнёс буквально на одном дыхании, и теперь вертел головой по сторонам, словно ища поддержки у присутствующих. Он понимал, что именно сейчас, от его слов зависит, быть может, будущее всей Российской Империи. Для чиновника, пусть даже и министерского ранга, это было серьёзным испытанием.

– Я считаю, что больше никаких сомнений быть не может, – произнёс Николай. – Константин Карлович! Николай Валерианович! Убедительно прошу вас и ваших подчинённых ни с кем не делиться о моих повелениях. Даже с вдовствующей Императрицей, моей матерью. Все бумаги должны быть подготовлены незамедлительно и в самом секретном порядке. Я вас не задерживаю, господа… Если возникнут какие-либо непонятные моменты, обращайтесь к Иллариону Ивановичу.

Ошарашенные полученными повелениями, Муравьёв и Ренненкампф быстро удалились, вслед за ними вышел Николай Николаевич.

Камердинер принёс на подносе завтрак Императору, но кусок не лез в пересохшее горло больного. Аликс настойчиво уговаривала его подкрепиться, затем стала кормить из ложки. Неожиданно Николай закашлялся, лицо его побагровело, после чего наступило забытье. Испуганная Аликс приказала позвать доктора Вельяминова.

Камердинер позвал Вельяминова. Вслед за доктором в гостиную буквально ворвалась вдовствующая Императрица и Великий Князь Владимир Александрович.

– Что? Ему стало хуже? – спросила Мария Фёдоровна графа Воронцова-Дашкова, не видя Николая, над которым склонились Аликс и доктор Гирш.

Не дав ответить Воронцову-Дашкову, Великий Князь Владимир Александрович стал высказывать ему свои претензии.

– Граф! Вы, как министр двора, обязаны обеспечить порядок во дворце! А Вы заняты тем, что выставляете часовых, которые пытаются не пустить меня к царю!

– Ваше Императорское Высочество! Я уже не министр двора… Государю было угодно назначить меня министром внутренних дел, – негромко ответил граф. – Министром двора назначен генерал-адъютант Рихтер.

– И я только узнаю об этом? – вскипел Великий Князь. – Это уже просто наглость!

Он направился к топчану, на котором лежал царь. Вельяминов уже сделал укол, и Николай стал приходить в себя.

Аликс сидела рядом, держа мужа за руку. Мария Фёдоровна, по-дойдя, тихо спросила:

– Ники! Мы все молимся за твоё излечение… Господь не оставит

нас своими милостями. Вчера Николай Александрович запретил тебя тревожить… Как ты себя чувствуешь?

– Мама́, спасибо, мне немного легче. Мои доктора не оставляют меня, и Аликс всю ночь была рядом со мною…

– Ники! Но что это за поспешные назначения? Милый, я только узнала, что ты сделал Николая Николаевича командиром Гвардейского корпуса, а Иллариона Ивановича – министром внутренних дел. К чему такая поспешность?

Император не успел ответить матери, так как Владимир Александрович вмешался в разговор. В свойственной ему грубой манере, не умея и не желая сдерживать накопившиеся у него эмоции.

– Ники! Что тут вообще происходит, чёрт побери? – голос Великого Князя загремел на всю гостиную. Голос человека, привыкшего повелевать и распекать нерадивых подчинённых. – Ты ранен, меня не пускают к тебе со вчерашнего дня! Ты назначаешь Николая командиром Гвардейского корпуса без моего ведома! Я пока что Главнокомандующий и без моего согласия никто не смеет производить назначения в гвардии! Никому не позволено так поступать со мною!

Великий Князь уже не мог остановиться, высказывая свои претензии. Царь, услышав грозные интонации, впал в ужас и не мог вымолвить ни слова. Несмотря на свою слабость, Николай со всех сил сжал руку жены, как будто ища у неё защиты. И Аликс не выдержала. Она вскочила, и закрыла собою Императора.

– Ваше Высочество! Я прошу Вас покинуть нас. Разве Вы не видите, что царь болен, и что Ваши слова пагубно воздействуют на него? – голос Аликс, обычно тихий, застенчивый, на сей раз звучал резко, в нем проскальзывали нотки ненависти, которые не могли оставить никого равнодушным.

Великий Князь, шокированный подобным поведением племянницы, немного смутился и пытался возражать, что вызвало ещё большую реакцию со стороны Императрицы.

– Я Ваша царица, – перешла Аликс на русский язык. – И я приказываю Вам оставить нас, чтобы доктора могли заняться лечением!

Её, до того холодные, синие глаза сверкали, как у пантеры. Чуть припудренный шрам на левой щеке побагровел, ярко выделяясь на матовой коже.

Пробормотав что-то невнятное, Владимир Александрович резко развернулся и вышел из гостиной. Аликс, успокоившись, вновь присела возле топчана, а Мария Фёдоровна стояла в растерянности.

Дверь распахнулась, и в гостиную вошёл Великий Князь Сергей Александрович. Очень высокого роста, широкоплечий, отмеченный той весьма породистой красотой, присущей потомкам Императора Николая Первого, всегда чрезвычайно элегантный, сегодня он был бледный, как полотно. Тонкие черты лица, густые светлые волосы, подстриженные ёжиком, маленькая, аккуратно подстриженная бородка.

Следом вошла Елизавета Фёдоровна. Элла, как её называли родственники, была в дорожном платье, украшенном единственной бриллиантовой брошью. Высокая, хрупкая блондинка с очень правильными и тонкими чертами лица, с серо-голубыми глазами. Несмотря на утомлённость от ночного переезда из Москвы, она производила необычайный эффект, как всегда прекрасная и величественная.

Их приход разрядил напряжённую атмосферу. Поцеловав руку Марии Фёдоровне и Аликс, Сергей Александрович склонился над Императором. Александра Фёдоровна, увидев сестру, с трудом сдержала слёзы.

Николай, обрадованный прибытием Великого Князя, приободрился. Его паника, вызванная выговором от Владимира Александровича, уже прошла.

– Мама́! – обратился он к Марии Фёдоровне. – Мне нужно переговорить с дядей Сергеем наедине. – Потом посмотрел на жену. – Аликс! Прошу тебя, пойди пока с Эллой к Ксении. Потом я вас всех позову.

Графу Воронцову-Дашкову и докторам ничего говорить не пришлось, они понимающе вышли из гостиной. Аликс и Элла последовали следом. Мария Фёдоровна не хотела уходить, но поняла, что сейчас с сыном лучше не спорить, и вышла с гордым видом, не желая никому показать своё поражение в невидимой войне.

Сергей Александрович пробыл у Императора более пяти часов. Их общение дважды прерывали доктора, которые осматривали Николая, и Ренненкампф, принесший Николаю на подпись бумаги.

Придворные, которые чувствовали, что происходит что-то очень важное, пытались прознать о содержимом подписанных документов, но Ренненкампф был нем, как рыба. Проявляя чудеса дипломатии, он умело уклонялся от вопросов, говоря, что он всего лишь исполняет волю Императора.

Глава 3

«Повторяя данный Родителем НАШИМ священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по завету НАШИХ предков всю жизнь НАШУ попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, МЫ призываем НАШИХ верноподданных соединить их молитвы с НАШИМИ мольбами и повелеваем им учинить присягу в верности Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице Александре Феодоровне, которой и надлежит вступить на Прародительский Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польскаго и Великаго Княжества Финляндскаго в случае НАШЕЙ смерти, ежели Богу не угодно будет благословить наш брак рождением Сына.

Дано в Санкт-Петербурге, во 2-й день Апреля, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот девяносто пятое, Царствования же Нашего в первое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано: «НИКОЛАЙ»…

* * *

Смятая газета лежала на зелёном сукне стола. Великий Князь Владимир Александрович был в ярости и не мог найти себе места… Утренние петербургские газеты вышли с Высочайшим манифестом о порядке престолонаследия, который у многих вызвал шок. Великий Князь не был исключением, он был шокирован безрассудством своего царственного племянника. Фактически Императрица Александра Фёдоровна объявлялась наследницей престола. Самое главное – с Владимиром Александровичем никто даже не счёл нужным посоветоваться.

А ещё газеты пестрили царскими указами и приказами, из которых следовало, что столь уравновешенная система власти, созданная покойным Александром Третьим, была изменена за одну ночь. И всё это из-за сопливой гессенской девчонки. С лёгкой руки Великой Княгини Марии Павловны молодую Императрицу при дворе уже успели прозвать «гессенской мухой», но кто же знал, что муха эта окажется такой назойливой…

После смерти Александра Третьего молодой Император до сей поры не сделал ни единого шага, не посоветовавшись предварительно со своими дядьями, Владимиром Александровичем и Алексеем Александровичем. Тем паче, что Николай Второй вовсе не горел желанием что-либо менять в государстве, считая созданную покойным царём систему близкой к идеалу. И вдруг за одну ночь всё это рухнуло, а он, Великий Князь, Главнокомандующий русской гвардией, узнаёт обо всём этом из газет… С ним даже не сочли нужным посоветоваться…

Прочитав газетные сообщения, и получив доставленный курьером из Зимнего дворца «Высочайше утверждённый порядок присяги» за подписью нового министра двора генерал-адъютанта Рихтера, Великий Князь уже был готов подать в отставку со всех постов в знак протеста против такого дерзновенного нарушения всех устоев. Рассудительная Мария Павловна уговорила его не принимать скоропалительного решения. Великому Князю пришлось согласиться с высказанным женою мнением, что отставка удалит от двора не только его самого, но и его сыновей, а великокняжеская чета всё ещё не переставала надеяться, что настанет тот день, когда если не сам Владимир Александрович, то его сын будет коронован короной российских императоров.

Немного успокоившись, Владимир Александрович вызвал камердинера и приказал подать парадный мундир. Облачившись в свитский мундир с эполетами, аксельбантом и орденами, надев через плечо голубую муаровую ленту32, Великий Князь накинул роскошную «николаевскую» шинель с бобровым воротником, и вместе с Марией Павловной выехал в Зимний дворец. Хотя от великокняжеского дворца до Зимнего было рукой подать, Великий Князь потребовал карету.

Ночью выпал снег. День стоял ясный и холодный. Дворцовая набережная патрулировалась конными разъездами кавалергардов, у Дворцового моста стоял пикет семёновцев.

Карета Великого Князя подъехала к Салтыковскому подъезду. Владимир Александрович и Мария Павловна поднимались по лестнице, когда им встретился Великий Князь Николай Николаевич. Владимир Александрович резко остановился, и, даже не поздоровавшись со сво-им двоюродным братом, высказал ему всё, что у него накипело с утра:

– То, что сделали ты, Павел и Константин, это хуже, чем заговор. Это просто безумие!!! Вам что, так захотелось повторения 1825 года? Но вы забыли, что тогда, слава Богу, Россию спас от новой смуты наш дед Николай Павлович!!! Кто будет спасать нас от новой смуты теперь? Вы ночью, по-воровски…

Голос Владимира Александровича гремел так, что придворные старались поскорее куда-либо спрятаться, лишь бы быть подальше от великокняжеского скандала. Он кричал и буквально задыхался от возмущения.

– Как вы смели забыть о своём долге? Как вы смели скрыть от меня и Алексея? Это вы вместе с Аликс подбили несчастного Ники на это безрассудство, и теперь по вашей вине Россия стоит на краю пропасти! Ники всегда прислушивался к моему мнению, и без подсказки со стороны он бы никогда не решился…

Николай Николаевич молча слушал яростную тираду. Одетый в парадную генеральскую форму Лейб-Гвардии Гусарского полка, он выглядел не просто торжественно, а даже величественно. Белый ментик с бобровой опушкой, расшитый золотом алый доломан, бобровая шапка с султаном – всё это органично дополняло импозантную долговязую фигуру Великого Князя. Казалось, что он абсолютно спокоен, и только хорошо знавшие Великого Князя люди могли бы определить, что он взбешён. Его властное, строгое, гордое лицо было искажено.

– Так это я виноват, что вы с Алексеем постоянно орали на Николая? – отозвался Николай Николаевич. – Это я виноват в том, что Император не хочет вас видеть? Ты не давал ему даже слова сказать, обращался с ним, как с мальчишкой!!!

– Но позволь…

– Не позволю! – голос Николая Николаевича, резкий, громкий, немного гортанный, звучал злобно, враждебно, с какой-то полупрезрительной небрежностью. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, ничего не прощающий.

– Никто не смеет упрекнуть меня в том, что я исполнил Высочайшую волю! – воскликнул он. – Это мой долг, долг Великого Князя и долг русского генерала! И я его исполню!

Владимир Александрович, всегда гордый и самоуверенный, не выдержал такого напора, стушевался и проследовал вверх по лестнице. Мария Павловна последовала за ним, гордо задрав подбородок. Когда они вошли в Арапский зал, там уже собралось довольно много народа. Собрались практически все царские родственники. Мужчины в парадных мундирах, сверкающие орденами, золотым шитьём и эполетами. Дамы в русских платьях и кокошниках, с красными орденскими лентами.33 Несмотря на всё это внешнее великолепие, обстановка в зале была нервная, тревожная.

Старейший член Императорского Дома, председатель Государственного Совета Михаил Николаевич, великан с седеющей бородой и красно-сизым носом, крепко сжимающий в руке фельдмаршальский жезл, был вместе с сыновьями, Сергеем и Георгием.

Генерал-адмирал Алексей Александрович, которого на флоте давно уже прозвали «семь пудов августейшего мяса», еле слышно беседовал с герцогом Евгением Лейхтенбергским,34 рогоносным мужем своей многолетней метрессы, прекрасной Зины Скобелевой.

Великая Княгиня Александра Иосифовна, «тётя Санни», когда-то одна из первых придворных красавиц, а теперь совсем седая строгая старуха, общалась со своей невесткой Елизаветой Маврикиевной. Огромные голубые глаза, пышные волосы, прямой нос и красивый рот и сейчас делали Александру Иосифовну необычайно обаятельной.

Пётр Николаевич, спокойный, уравновешенный и застенчивый человек, стоял рядом со своей женой Милицей, дочерью черногорского князя Николы, поклонницей сочинений восточных мистиков, оккультных наук и спиритизма.

Особняком ото всех держался принц Александр Петрович Ольденбургский,35 который не входил ни в какие дворцовые коалиции. Он стоял в сторонке, с женой Евгенией Максимилиановной и сыном Петром, скромным и неприметным гвардейским поручиком.

Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна что-то говорила молодой Императрице. Александра Фёдоровна слушала сестру невнимательно. Пустой и напряжённый взгляд, пятна на щеках, всё это свидетельствовало о том, что все мысли её сейчас только о несчастном муже, что происходящее вокруг доставляет ей невыносимые страдания.

У самой двери в Малахитовую гостиную стояли Константин Константинович в преображенском мундире и Павел Александрович в тёмно-зелёном гродненском доломане с ментиком, оба с новенькими генерал-адъютантскими аксельбантами. Рядом стоял Великий Князь Дмитрий Константинович, долговязая каланча в мундире Конно-Гренадерского полка.

Владимир Александрович размашистым шагом подошёл к ним и громко спросил:

– Где Сергей?

– Он у Николая, вместе с Воронцовым-Дашковым и Рихтером, – ответил Павел Александрович. – У врачей неутешительные прогнозы. Николаю всё хуже и хуже. Сергей очень долго сидит у него, что-то обсуждают.

– И что, вы готовы принести присягу Аликс? – снизил тон Владимир Александрович. – Ежели случится новая смута, вы все будете отвечать перед Богом!

– Гвардия уже приведена к присяге Аликс, – тихо сказал Константин Константинович. – Как и весь гарнизон Петербурга… Сейчас нужно не скандалить, сейчас всем нужен мир и согласие.

В это время в зале появилась Императрица Мария Фёдоровна, в сопровождении Михаила и Ольги. Ни на мгновение не останавливаясь, она проследовала прямиком к Александре Фёдоровне.

– Ты очень зря радуешься тому, что мой несчастный сын сделал это безумство! – голос вдовствующей Императрицы дрожал от негодования. Трудно было представить, что эта хрупкая, грациозная, быстрая женщина может превратиться в злобную фурию, готовую выцарапать глаза любому, кто посмеет посягнуть на благо её детей. – Что же ты задумала такое? Украсть престол у моих сыновей?

– Ваше Величество, я поступаю так, как хочет мой муж и Ваш сын, – робко отозвалась Александра.

– Не ври мне, – перебила Мария Фёдоровна. – Твой муж лежит на смертном одре, а ты, вместо того, чтобы молить Бога о его спасении, плетёшь интриги!!! А эти смутьяны, – махнула она рукой в сторону Павла Александровича и Константина Константиновича, – рады стараться, услужить тебе… Был бы жив Саша… Я не стану тебе присягать!!! Не стану!!! Боже, если ты меня слышишь, не позволь случиться узурпации!

В зале воцарилась мёртвая тишина. Открытый протест Марии Фёдоровны находил поддержку в душах большинства присутствующих, но поддержать эту смелую женщину почти никто не решился.

Вдовствующая Императрица, не обращая внимания на застывших у дверей дворцовых гренадеров, ворвалась в гостиную. Николай лежал на топчане под пледом. Бледное лицо и глубоко запавшие глаза свидетельствовали о том, что этому человеку довелось пройти через сильную боль. Рядом с топчаном сидел Великий Князь Сергей Александрович, нервно теребя пальцами наконечник аксельбанта. Министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков и министр двора Рихтер стояли рядом. Лейб-хирург Вельяминов возился у столика с медицинскими принадлежностями.

– Ники, как ты мог это сделать? – обратилась к Императору Мария Фёдоровна. – Кто надоумил тебя на это безумие? Я не позволю этой гессенской гордячке узурпировать русский престол! Я не стану ей присягать и детям своим не позволю! Ники! Прошу тебя, одумайся, отмени свои указы, пока не поздно! Или ты хочешь ввергнуть Россию в смуту? Умоляю, отмени свои указы! Твоё слепое безрассудство приведёт Империю в пропасть. Всем святым заклинаю тебя, Ники, спаси Россию!

– Если Вы не заметили, Ваше Величество, то я как раз сейчас занят тем, что спасаю Россию, – тихо отозвался Император. – Спасаю от хаоса. Или Вы хотите, чтобы после моей смерти Георгий царствовал и управлял Россией прямо из Аббас-Тумана? Врачи воспретили ему приехать даже на похороны Папа́, петербургский климат губителен для его слабого здоровья. А ты желаешь, чтобы он царствовал? Или Мишка в свои шестнадцать лет годен для престола? Нет, я не могу, не имею права оставить престол тому, кто не способен править… Тем паче сейчас, когда Россия стоит перед опасностью…

– Ты не прав, сын мой, – яростно запротестовала Императрица. – То несчастье, которое произошло с тобой, оно не может поставить под сомнение преданность народа царю. Я уверена, что ты преувеличиваешь опасность, или кто-то наговорил тебе… Саша передал тебе царство, Богом ему вручённое, оставил тебе Россию сильную и неруши-мую, с мудрыми министрами и сановниками. А ты хочешь всё это по-ломать ради твоей Аликс!!!

Мария Фёдоровна сорвалась на рыдания:

– Мой бедный Ники, дай  Бог тебе силы и мудрость в это страшное время, чтобы найти необходимые меры, чтобы побороть это зло …

– Моё решение неизменно, моя дорогая Мама́! Ты правильно сказала, что Папа́ передал мне царство, и я хорошо помню, как он сам принял власть после злодейства первого марта, среди смуты… И его святой пример… укрепляет меня и даёт мне силы сейчас… и надежды… Я обещал ему охранять самодержавие…

Николай говорил сбивчиво, как будто спешил высказать всё, что у него накопилось:

– И то, что я делаю, я делаю даже не ради Аликс, которую очень люблю, а делаю ради России. Я несу ответственность за судьбу моих подданных пред престолом Всевышнего. Я знаю, что очень скоро умру… Но я чувствую, я знаю, что я не один, что за меня молится кто-то, который очень близок к Господу Богу… Я уверен, что дорогой Папа́ там, на небесах, понимает меня и поддерживает мои начинания.

– Минни, – обратился к Императрице Сергей Александрович, – сейчас не время для личных прихотей. Николай принял единственно верное решение, как бы кому оно не казалось безрассудным. Божья милость не оставит Россию, но если Аликс разрешится девочкой, что тогда? Ники принял решение на случай, если воля Господня призовёт его к ангелам, и, если так будет угодно Всевышнему, Аликс придётся исполнить свой священный долг. Разве Саша в случившихся обстоятельствах оставил бы трон больному Георгию? Про Мишу я и говорить не хочу, он ещё совсем юнец, мальчишка.

Великий Князь встал с кресла. Серо-зелёные глаза, под белесыми бровями, смотрели жестоко и колюче. Он стоял прямо, с поднятой головой, выпятив грудь, прижав локти к бокам, и пальцами вертел кольцо с драгоценными камнями, которое обычно надевал на мизинец.

– Сейчас нам всем нужна сильная направляющая воля, способная укрепить самодержавие, – продолжил Сергей Александрович. – Ники не только мой племянник, он, прежде всего, мой Государь. Я буду первым из верноподданных, охраняющих престол и самодержавие. Минни! Вы обязаны подчиниться воле Государя, Вашего сына. Памятью незабвенного Саши… Заклинаю! Поймите, что нам сейчас нужен внешний и внутренний мир. Россия должна развиваться, крепнуть и богатеть, а это возможно только при самодержавии. Саша был прав, когда говорил, что ежели рухнет самодержавие, то рухнет и Россия. И чтобы этого не допустить, не ввергнуть Россию в катастрофу, сегодня мы все обязаны исполнить наш долг! Вам негоже подавать другим пример непослушания! Вы русская Императрица! Ваш долг – поддержать Государя в столь трудный час!

Великий Князь говорил взволнованно, очень эмоционально, что было так непривычно для этого всегда строгого и исключительно холодного человека, чьи тонкие губы сейчас были сжаты в прямую линию.

Мария Фёдоровна не выдержала, рухнула в кресло, закрыла лицо ладонями.

– Поступайте, как знаете, – буквально простонала она. – Моё сердце истекает кровью. Я не могу убедить своего сына, я могу теперь лишь просить Господа облегчить последствия этого слепого безумия. Ты, Ники, ввергаешь Россию в пучину смуты. Ты возлагаешь на слабые плечи юной Аликс ярмо, которое она не в силах будет нести.

– Государь, – обратился к Николаю генерал-адъютант Рихтер, – всё уже готово для присяги. Прикажете начинать?

– С Богом, Оттон Борисович, начинайте …

Рихтер вышел из гостиной в зал и оповестил о необходимости проследовать во Дворцовую церковь. Александра Фёдоровна, закусив губы, первой, как и положено по протоколу, вышла из Арапского зала. Следом за ней, в порядке старшинства, медленно потянулись особы Императорской Фамилии.

В ротонде уже ожидали первые чины Императорского двора, которые возглавили шествие. За членами Императорского Дома следовали придворные дамы. При входе в церковь Императрицу встречало придворное духовенство с крестом и святою водою.

Александра Фёдоровна приложилась к кресту и проследовала к месту, указанному министром двора.

В церковном зале стояли гвардейские взводы со знамёнами и штандартами. Там же стоял небольшой инкрустированный стол с золотой чернильницей, на котором после присяги члены Императорского Дома должны были подписывать присяжные листы.

Сам Император остался в гостиной под присмотром докторов. Утренний врачебный консилиум пришёл к неутешительным выводам, и теперь врачи ни на минуту не отходили от Николая, периодически осматривали ногу.

По окончании литургии началась присяга. Посреди церкви поставили аналой с крестом и Святым Евангелием. Присягу в верности Государыне Императрице Александре Фёдоровне по очереди читали вслух, а затем ставили подписи и передавали присяжные листы престарелому министру иностранных дел князю Лобанову-Ростовскому,36 для хранения в Государственном Архиве.

Все присутствующие на церемонии заметили, что вдовствующая Императрица и Великий Князь Владимир Александрович делали немалые усилия для того, чтобы дочитать присягу до конца. Мария Фёдоровна держалась стойко, но слёзы на глазах свидетельствовали, что Императрица невыносимо страдает. Владимир Александрович прочитал присягу быстро и отрывисто, как будто спешил поскорее исполнить столько неприятную для него обязанность.

Процедура приведения в присяге прошла в напряжённой зловещей атмосфере. Мысли большинства присутствующих были лишь о том, как долго ещё проживёт несчастный Император. После похорон Александра Третьего прошло всего пять месяцев, и снова призрак смерти бродит в царских покоях.

После принесения присяги все сразу же разъехались по домам. Никаких банкетов и салютов, никаких торжеств не было. Всё прошло нервно, скомкано и напряжённо.

По возвращению в Аничков дворец Мария Фёдоровна удалилась в кабинет и стала писать письмо в Копенгаген своей матери, королеве Луизе.

«Ангел мой, мама! Большая жертва принесена мною сегодня. Вместе с остальными членами Императорского Дома я приняла присягу в верности моей невестке Аликс. Если бы ты знала, как тяжело было мне исполнить этот ужасный долг. Если бы милый Саша был жив, он бы никогда не допустил такого моего унижения перед этой гордячкой, моей невесткой. Она уже узурпировала престол. Она уговорила моего бедного Ники сделать её де-факто наследником русского престола. Бедный Ники! Я присутствовала в церкви только ради моего несчастного сына в столь трагический момент его жизни. Ты не представляешь, как моё разбитое сердце истекало кровью при виде Аликс, которая стояла с таким видом, будто она полновластная хозяйка России. Нас ждут тяжкие времена».

Глава 4

Россия ждала чуда, но чуда не случилось. Император Николай Александрович скончался 6-го апреля 1895 года в два часа 25 минут пополудни, пробыв больше суток в беспамятстве. Лучшие столичные доктора оказались бессильными, вся русская медицина оказалась бессильной перед природой. Безжалостная гангрена очень скоро победила усилия докторов и сопротивление молодого царского организма. Император умер, так и не приходя в сознание, в горячечном бреду, то и дело повторяя одно и то же слово – «смерть».

Александра Фёдоровна, которая была рядом с мужем до последнего вздоха и держала его остывающую руку в своих ладонях, не желала верить в страшное… Не могла поверить… Она молча сидела у топчана с телом, прикрытым простым офицерским пальто, и никто из родственников и придворных не решался отвести её от уже холодного трупа Николая. Обессиленная, измотанная, уставшая, Александра Фёдоровна не могла даже плакать. В прекрасных синих глазах не было ничего, кроме отчаяния и страха.

Застывшая, как мраморная скульптура, царица сидела у холодного тела, не отпуская руку мужа. Просидев так несколько часов, она упала в обморок, и докторам пришлось приводить её в сознание при помощи нюхательной соли.

Три дня тело Императора оставалось в Малахитовой гостиной, где он встретил свой смертный час. Бренные останки, покрытые императорской мантией из золотой парчи, украшенной чёрными двуглавыми орлами и подбитой горностаем, покоились на той самой постели, на которой почил царь. В гостиной беспрерывно служили панихиды, на которых подолгу стояли члены Императорского Дома, высшие сановники Империи и придворные. Потом тело поместили в парадный гроб, обитый малиновым бархатом, и торжественно перенесли в Большую Дворцовую церковь.

Всё это время убитая горем Аликс не отходила от гроба, лишь

изредка отлучаясь для короткого сна. Сергей Александрович и Элла по очереди дежурили подле неё, чтобы хоть как-то поддержать Императрицу в этот тяжкий час.

Сандро и Ксения навещали Аликс, несмотря на явное неудовольствие Марии Фёдоровны, которая ни разу не подошла к скорбящей невестке. Остальные же родственники сторонились молодой вдовы, не желая открыто конфликтовать с Гневной. Весь двор буквально застыл в ожидании, что же будет дальше, каков будет расклад сил после похорон Николая, и кто победит в этой борьбе характеров.

Несмотря на протесты врачей, считавших, что такая изнуряющая нагрузка вредна для хода беременности, девять дней и ночей Александра Фёдоровна бдела у гроба.

В последнюю перед похоронами ночь она пришла к гробу, абсолютно не обращая внимания на присутствующих, отрезала ножницами пышные локоны от своих прекрасных волос, бывших её гордостью и лучшим украшением, и положила их под руки мёртвому Николаю. Всё это вызвало очередные пересуды придворных.

15-го апреля, перед тем как нести гроб из дворца в Петропавловский собор, состоялась последняя панихида. А затем началось самое страшное для Аликс…

Печальное шествие прошло под колокольный перезвон и пушечную пальбу с Петропавловской крепости, от Зимнего дворца в Петропавловский собор. Огромные толпы народа благоговейно преклонялись и отдавали последнюю дань уважения своему царю. Похоронной процессии предстоял не очень длинный путь, но полиция и конные жандармы с большим трудом сумели расчистить улицы и теперь сдерживали всю это разношерстную массу, ибо число собравшегося народа явно превысило число тех, кто провожал в последний путь Александра Третьего. Ещё никогда в многовековой истории России не было такого, чтобы промежуток между погребением царей составлял чуть больше пяти месяцев. Мученическая смерть молодого монарха, погибшего от рук бомбиста, не могла оставить безучастным никого, ни блистательных сановников, ни мелких чиновников, ни простых обывателей.

Казалось, что сама природа провожает в последний путь молодого царя, согревая всех настоящим летним солнечным теплом, столь редким для апрельского Петербурга.

Похоронный кортеж, имевший огромную протяжённость, прошёл сквозь многочисленные построения войск в парадной форме, которые по приближении печальной колесницы с телом в Бозе почившего Государя Императора отдавали честь.

Музыка, трубачи, барабаны. Мрачные чёрно-зелёные мундиры пехоты и сверкающие кирасы кавалергардов, алые мундиры чубатых лейб-казаков и синие голландки с голубыми матросскими воротниками, «уланки» с квадратным днищем и конусообразные гренадерские шапки Павловского полка, медные щиты которых, многие – пробитые вражескими пулями, видели поля сражений у Прейсиш-Эйлау, Фридланда, Бородина, Кульма и Лейпцига.37 Преклонённые знамёна и штандарты, сотни и сотни сверкающих на солнце штыков, палашей и шашек.

Траурное шествие подчинялось строгому ритуалу, который был разработан генералом Рихтером.

На рослых тёмно-гнедых кабардинских аргамаках с чёрными гривами и хвостами прошёл Собственный Его Величества Конвой, держа винтовки с упёртым в ногу выше колена прикладом и склонённым несколько вперёд стволом на слегка согнутой в локте правой руке.38 Бородатые кубанские и терские казаки в расшитых жёлтым басоном длиннополых красных черкесках и белоснежных бешметах, высоченных мерлушковых папахах с алым верхом. Впереди взводов – офицеры с обнажёнными кавказскими шашками, залитые серебром металлического прибора и галунов.

Следом за конвойцами – литаврщик и хор трубачей Конной гвардии, усатые великаны на огромных шестивершковых39 серых лошадях. Каски с Андреевской звездой схвачены под подбородком металлической чешуей, двуглавые орлы, распластав когтистые лапы и вздев к небу два горбатых клюва, точно плыли по воздуху на своих серебряных крыльях. Солнечные лучи ударяли в каски, чтобы отражаться ослепительными огнями. Громкое бряцанье тяжёлых палашей, стремян и

мундштуков.

Эскадрон царскосельских гусар в алых доломанах и роскошных белых ментиках, на тёмно-серых скакунах, сменялся шефскими ротами 1-й Гвардейской пехотной дивизии40 в мундирах с траурным чёрным крепом. Дюжие богатыри-преображенцы, синеглазые семёновцы, бородатые красавцы-измайловцы и широколицые лейб-егеря мерно проплывали, ощетинившись синевой штыков.

Сорок придворных лакеев, придворные скороходы, гоф-фурьеры и камер-фурьеры украшали шествие своими роскошными парадными ливреями, густо покрытыми золотыми лентами с чёрными двуглавыми орлами.

За ними шагали шестнадцать пажей в расшитых золотым галуном придворных мундирах и белых штанах навыпуск. На их касках развивались тяжёлые белые султаны из конского волоса. Камер-пажи выглядели ещё наряднее – в белых лосинах, лакированных высоких ботфортах и со шпагами на золотых галунных портупеях.

Колыхалось множество знамён и штандартов. От каждой губернии было направлено по знаменосцу, несущему стяг с гербом губернии и ведущему лошадь со щитом, изображающим герб главного города.

Латник в позолоченных латах, на великолепном огненно-рыжем скакуне, с богатым чепраком, расшитым золотом, и таким же убором, следовал с обнаженным мечом в руке. Его сверкающий рыцарский шлем с откинутым назад забралом был украшен тремя перьями – чёрного, желтого и белого цветов – цветов Российской Империи.

Следом шёл пеший латник в чёрных латах, с обнаженным и опущенным вниз мечом, эфес которого обит чёрным флером. Забрало на чёрном шлеме рыцаря было опущено вниз.

Чиновники несли многочисленные гербы российских земель, Шлезвиг-Гольштейнский, Таврический, Сибирский, Финляндский, Польский, Астраханский, Казанский, Новгородский, Владимирский, Киевский, Московский.

Государственный Большой Герб, предшествуемый четырьмя генерал-майорами, несли два генерал-майора и два полковника, при двух ассистентах из штаб-офицеров.

Следом шли представители всех сословий и земских учреждений, члены самых различных императорских обществ, министры и члены Государственного Совета.

Мрачные герольды в супервестах, на груди и спине которых горделиво раскинули крылья шитые золотом орлы. Чёрные чулки и сапоги, четырёхугольные шляпы с букетом из перьев, перчатки с раструбом из чёрного бархата с серебряным гасом и бахромой.

Затем, предшествуемые шефским эскадроном «жёлтых кирасир»41 на караковых лошадях, офицеры несли на красных подушках все короны Российской Империи, которые символизировали различные царства, Польское, Грузинское, Сибирское, Астраханское, Казанское, Таврическое. Отдельно несли «Шапку Мономаха», потом следовали все императорские ордена и награды, царская корона, три государственных печати Российской Империи.

По обе стороны процессии двигался шпалерами батальон Павловского военного училища, служившего в русской армии рассадником специалистов шагистики и фронтовой службы, отличавшихся безукоризненной выправкой.

Певчие Александро-Невской лавры и Исаакиевского собора возглавляли многолюдную духовную процессию, имея в руках зажжённые свечи. Многочисленные придворные певчие, протодиаконы, священники с иконами и царский духовник.

Похоронную колесницу, которой правил самый старый возница двора Его Величества, тянули восемь вороных лошадей в чёрных попонах, а на голове у них были закреплены три пера национальных цветов. Царский гроб был закрыт роскошным покровом из золота и парчи, отороченным горностаем, на котором был вышит императорский герб. По обе стороны от гроба двенадцать генерал-адъютантов держали стойки балдахина, двенадцать генералов Свиты держали шнуры от балдахина, а двенадцать флигель-адъютантов – кисти.

По обе стороны печальной колесницы шли с факелами шестьдесят пажей, а восемь конюшенных офицеров вели лошадей, накрытых попонами.

И уже следом – огромная толпа венценосных особ, министров, сановников и свитских генералов, замыкаемая мрачным строем дворцовых гренадер в медвежьих шапках.

Александра Фёдоровна отказалась ехать в карете, несмотря на то, что чувствовала себя очень скверно. Она пешком шла за гробом, поддерживаемая Великим князем Сергеем Александровичем и Эллой. Императрица была очень бледна. Казалось, что она никого не замечает вокруг, глубоко погружённая в своё горе и серьёзность момента. Полы её длинного траурного платья волочились по мостовой, но это не вызывало у Аликс абсолютно никаких эмоций.

Вид этой молодой красивой женщины, раздавленной горем, вызывал двоякие чувства у окружающих. Одни не могли избавиться от той подлой мысли, внушаемой повседневной молвой, что именно после приезда Алисы Гессенской в Россию хоронят уже второго царя, что она пришла на престол «вслед за гробом». Другие, видя наполненные слезами глаза молодой вдовы и её безутешное горе, сами не могли сдержать слёз.

Великие князья, следовавшие за гробом вперемешку с представителями иностранных держав, держались весьма настороженно и неуверенно, явно опасаясь каких-либо внутренних конфликтов, которые могут вызвать публичный скандал.

Когда кортеж медленно пересёк Неву по мосту, соединяющему город с островом, на котором построена Петропавловская крепость, Александра Фёдоровна потеряла сознание и наверняка упала бы на мостовую, но Сергей Александрович удержал её. Это на некоторое время нарушило ход траурной процессии.

Лейб-медик Алышевский42 дал Императрице нюхательную соль, после чего та пришла в себя.

Ей казалось, что время бежит так быстро, неумолимо приближая тот страшный миг, когда её милого Ники скроет крышка саркофага.

Несчастная Аликс, отрешённая от всего мира, не замечала ни мучительных болей в пояснице, ни головокружения, ни то, как долго тянется панихида.

Митрополит Палладий43 уже окончил отпевание, а Александра Фёдоровна никак не могла проститься с мужем и не разрешала закрывать гроб. Застыв в полуобморочном состоянии, как мраморное изваяние, она не позволяла продолжить погребение, а заполненные слезами прекрасные синие глаза выдавали её внутреннюю истерику…

Лишь после того, как Великий Князь Сергей Александрович несколько раз настойчиво повторил царице, что надо вспомнить о том, что теперь она – регент Российской Империи, и что нет никого выше её, кроме Бога, Александра Фёдоровна отошла от гроба.

Николай Второй был похоронен под пушечные залпы в Петропавловском соборе рядом с саркофагом отца. Недолгое правление окончилось трагически, практически не успев начаться.

Правители не могут горевать, не имеют для этого времени и возможности, и Аликс пришлось сделать необычайные усилия, чтобы взять себя в руки и, подчиняясь правилам, приветствовать войска, проходящие церемониальным маршем, и принимать приветствия от них.

Гремящие звуки бодрого военного марша беспощадно били её по барабанным перепонкам и ранили душу, в которой отныне навсегда поселилась печаль.

* * *

Член Государственного Совета Половцев44 вечером того же дня написал в своём дневнике: «Сегодня присутствовал на панихиде у катафалка покойного Императора. Было столпотворение. Когда же служба закончилась и все уже покинули церковь, я увидел, как из соседней комнаты вышла молодая царица. Она едва держалась на ногах и шла, опираясь на руку сестры Елизаветы. Великий Князь Сергей сопровождал её. Несчастная упала перед гробом и зашлась в истерических рыданиях. Затем она покрыла долгими поцелуями лоб и всё лицо покойного. Потом царица, шатаясь, вышла, поддерживаемая с двух сторона. Господи, что же ждёт впереди эту несчастную? Она совсем ещё ребёнок, и ей предстоит править всей огромной Империей. Зная хищнические повадки нашего двора, подозреваю, что Александру просто сожрут и даже не подавятся. Какие бури и катаклизмы ждут Россию?»

Глава 5

Прошедшие с момента покушения две недели превратили вчерашнюю беззаботную принцессу Аликс в регента Российской Империи и местоблюстителя Императорского престола. Дерзкое покушение, мученическая смерть любимого мужа и внезапно свалившаяся на её хрупкие плечи власть, всё это не могло не оставить неизгладимых следов в душе Александры Фёдоровны. Придворные удивлялись, откуда берёт силы эта юная 23-летняя женщина. Многие ждали, что гессенская гордячка сломается и будет проводить свои дни в окружении сердобольных дам, но уже на следующий после похорон день Императрица пригласила к себе Великого Князя Сергея Александровича и графа Воронцова-Дашкова.

Она зашла в кабинет, в простом тёмном платье, без единого украшения. В наружности Императрицы появилось что-то холодное и даже отталкивающее. Сжатые тонкие губы, отстраненный взгляд непроницаемых сине-ледяных глаз.

Великий Князь и министр внутренних дел приложились к руке Императрицы и после её разрешения уселись в кресла.

Александра Фёдоровна сразу же перешла к делу.

– Вы прекрасно знаете, что у меня нет никакого опыта в государственных делах. Покойный Государь сам принимал доклады министров, давал приказания, как и его батюшка, Император Александр. Мне же всему нужно учиться. – Императрица сделала небольшую паузу. – Даже после рождения наследника мне придётся учиться управлять государством, поэтому я хочу учредить особую должность первого министра, который принял бы на себя тяготы управления Россией. За образец можно взять пример Британии, где премьер-министр отвечает перед королевой за деятельность всего кабинета.

Первым отозвался граф Воронцов-Дашков:

– Ваше Императорское Величество! В своё время я знакомился с организацией управления в иных европейских государствах. И нужно сказать, что наша, русская система, чуть ли не самая сложная и запутанная. Даже британцы с их многочисленными лордами и пэрами, и те умудряются разрешать государственные дела гораздо быстрее, чем это получается у нас. Со времён Петра Великого русские самодержцы создавали разные ведомства, затем их реформировали, но стройной, правильной системы власти государство так и не получило. И ежели Ваше Величество желает учредить должность первого министра, то я осмелюсь высказать свои предположения по этому поводу.

– Для этого я и пригласила Вас, Илларион Иванович, – тихо отозвалась Императрица. – Мне известно, что Вы обладаете не только преданностью престолу, но и огромным опытом, как военным, так и государственным.

– Благодарю, Ваше Императорское Величество! – бодро продолжил граф. – Я хотел заметить, что в России ведь нет правительства, нет кабинета министров, как то устроено в иных европейских государствах. У нас есть Комитет министров, и есть его председатель, но председатель этот не является премьер-министром. Николай Христофорович Бунге45 не имеет никакой власти над министрами, все его полномочия – это председательствовать на заседании Комитета министров, не более того. Все министры абсолютно независимы друг от друга, отвечают за деятельность своих ведомств единолично, имеют независимые доклады. Комитет министров не отвечает за деятельность отдельных министерств. Первый министр, ежели это будет угодно Вашему Величеству, должен иметь рычаги влияния на подчинённых ему министров, он должен знать предмет ведения того или иного министра и указывать направление деятельности. Но я хочу напомнить, что в Британии премьер-министр ответственен не столько перед королевой, сколько перед парламентом. В России парламента, слава Богу, нет, и не будет. В наших же условиях самодержавной монархии достаточно восстановить звание государственного канцлера, пожаловать ему полномочия контролировать министров, чтобы Российская Империя обрела полноценное правительство.

Сергей Александрович поддержал министра внутренних дел:

– Я сам четыре года был московским генерал-губернатором и понимаю Иллариона Ивановича, когда он говорит о несуразности существующей системы управления. У нас все губернаторы и губернские чиновники числятся по МВД, а само министерство ведает таким кругом вопросов, что диву даёшься. Полиция, земства, почты и телеграф, цензура, медицина… Вот морской министр имеет конкретную область деятельности, военный флот, и никому не придёт в голову сделать его ответственным за выращивание лошадей. Я составил было записку на Высочайшее имя о необходимости преобразования министерства внутренних дел, но так и не подал. А вот сейчас считаю возможным и необходимым выделить из его состава хотя бы Главное управление почт и телеграфа. А если в России появится канцлер, ответственный не только за иностранные дела, но и за внутреннее управление, то и губернаторы тоже должны на него замыкаться и ему подчиняться непосредственно.

Александра Фёдоровна обратилась к Воронцову-Дашкову:

– Спасибо, Илларион Иванович, я хотела назвать должность первого министра «канцлером», но мне показалось, что это будет звучать слишком по-немецки… Будет напоминать о Бисмарке… Но если Вы считаете, что для русского слуха слово «канцлер» не будет чужим, то пусть так оно и будет.

Императрица пыталась говорить по-русски, но затем перешла на французский.

– Я считаю, что лучшей кандидатуры на должность канцлера, чем Великий Князь Сергей, не найти…

Сергей Александрович встал с кресла. Было видно, что предложение Императрицы стало для него полной неожиданностью. Выдержав короткую паузу, Великий Князь горячо заговорил:

– Я не могу принять такое предложение! Вовсе не потому, что я опасаюсь ответственности. От службы я никогда не убегал. Я поклялся, я дал слово покойному племяннику… Но такое назначение может иметь весьма пагубные последствия. Те повеления, которые Николай дал в последние дни своей жизни, вызвали неприятие у некоторых сановников, да и среди Императорской Фамилии. И если я буду назначен на высшую должность в государстве, выше которой фактически будет только монарх, могут начаться пересуды, что я узурпировал власть.

– Ваше Императорское Величество, – отозвался граф Воронцов-Дашков, – я вынужден согласиться с мнением Сергея Александровича. В сложившейся ситуации будет неверным и опасным даже назначать на должность канцлера члена Императорской Фамилии. И в то же время России нужен канцлер, имя которого будет значить не только внутри страны, но и за её пределами. Человек с опытом, но не престарелый, а бодрый и работоспособный. И я знаю только одного человека, который способен принять на себя такую тяжёлую ношу. Это граф Николай Павлович Игнатьев,46 Ваше Величество.

– Чем же так замечателен этот человек?

– О, граф Игнатьев – это даже не человек, – ответил Императрице Сергей Александрович, довольно усмехнувшись. – Это эпоха, это хитрый дипломат, опытный политик… Бухара, Китай, Константинополь, Болгария… Он был министром внутренних дел, но в 1882 году у него были разногласия с покойным братом, и теперь он заседает в Государственном Совете. Могу сказать одно, что человек этот со своим мнением, и он истинно русский человек. Илларион Иванович назвал имя именно выдающегося государственного человека, а не серого канцелярского служителя.

– Но если граф Игнатьев такой выдающийся человек, то с чем была связана его отставка? – поинтересовалась Императрица. – Увы, я ничего об этом не знаю.

– Понимаете, Ваше Императорское Величество, – ответил граф Воронцов-Дашков, – покойный Государь Александр Третий не одобрил начинания графа Игнатьева относительно созыва Земского собора. Граф Игнатьев подал Императору проект Высочайшего манифеста, предлагавший созыв народного представительства в виде собора одновременно с коронацией в Москве. Государь очень ревниво относился ко всему, что хоть в малейшей мере напоминало бы о конституционных началах. Хотя, если внимательно читать, то граф Игнатьев мыслил не о создании законодательного представительства, а лишь о проведении священного венчания и миропомазания перед собором высших иерархов церкви, высших чинов правительства, высших избранников дворянства и городов и выборных от простого народа. Хотя у меня и были некоторые разногласия с графом Игнатьевым, я также считаю возможным и необходимым созыв Земского собора. А в нынешней ситуации я просто не вижу иной кандидатуры на пост канцлера Империи. Не время теперь вспоминать о наших былых недоразумениях.

Сергей Александрович подхватил:

– Граф Игнатьев способен управлять твёрдой рукой, решительно и умело. Будучи министром, он очень много сделал для преодоления еврейского засилья, а сегодня этот вопрос снова стоит. Еврейские погромы, которые прошли после покушения, это уже не просто так. В Петербурге, в Москве, в Киеве…

– Хорошо, пригласите графа Игнатьева завтра к десяти часам, и военного министра Пузыревского, – сказала Императрица. – Илларион Иванович, что нового известно о покушении?

Министр встал с кресла, открыл папку, достал бумаги.

– Дознание пока что не окончено, но основные результаты уже есть, Ваше Величество. Установить личность бомбиста пока не удалось, хотя полиция и жандармы работают по этому вопросу, розыски продолжаются. В кармане бомбиста нашли финляндский паспорт на имя Эйно Карловича Парвиайнена из Улеаборга. Паспорт этот не фальшивый, подлинный. Он был выдан злоумышленнику финскими властями, но вот на каком основании? В Улеаборге значатся только два Эйно Парвиайнена, одному уже восемьдесят лет, второму – шестьдесят два. А бомбисту на вид лет двадцать пять. Не сомнений, что имя в паспорте вымышленное. Я приказал установить лиц, виновных в незаконной выдаче паспорта, но финны, как обычно, препятствуют расследованию.

– Как, кто-то смеет помешать расследованию? – возмутилась Императрица. – Ведь речь идёт о цареубийстве!

Граф Воронцов-Дашков стал объяснять Императрице, что, увы, но Великое Княжество Финляндское обладает определенными отличиями от остальной территории Российской Империи, что там имеется собственный Сенат, действует Сеймовый Устав, официальное делопроизводство ведётся на финском языке… Что там в ходу не российские рубли, а финские марки… И что там существует собственная финская полиция.

Александра Фёдоровна узнала, что деятельность полиции регули-руется законами, принимаемыми финским Сеймом, что полиция Великого Княжества сформирована исключительно из финляндских подданных, а вмешательство российской полиции в дела княжества считается финнами нарушением внутреннего самоуправления.

Сергей Александрович перебил министра:

– Давно пора кончать с этими финскими причудами. Сколько их не корми, они всё едино смотрят в сторону Швеции. Вся эта их автономия, все их сеймы и конституции, всё это даровано им Россией, русским царём. Но они этого или не понимают или же просто не желают понимать. Не пора ли раз и навсегда покончить с этой мышиной вознёй? Выдача финляндского паспорта злоумышленнику – это не просто мздоимство отдельного финского чиновника, это посягательство на устои самодержавия. Если сейчас спустить финнам причастность их чиновников к цареубийству, то что будет завтра?

Императрица выслушала и сказала:

– Илларион Иванович! Подготовьте такие изменения в наши законы, чтобы Финляндия снова стала частью Российской Империи. И ещё… Никто не смеет препятствовать проведению дознания относительно цареубийства. Виновные в выдаче паспорта злоумышленнику должны быть покараны, даже если Вам придётся направить в Финляндию полк казаков. Я хочу, чтобы виновных судили не в Гельсингфорсе, а в Петербурге.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Величество, – ответил Воронцов-Дашков. – Судебные медики осмотрели труп злоумышленника. Сомнений быть не может, он иудейского вероисповедания, самый настоящий еврей, а никакой не финн. Да и пальто его, костюм, всё это парижского пошива, а не гельсингфорсского. Одет он очень прилично по парижским меркам. Убеждён, что бомбист прибыл из Франции, но действовал ли он самостоятельно, или же принадлежал к противоправительственной тайной организации, пока сказать не могу.

– Еврей? Скажите, Илларион Иванович, много ли евреев среди антиправительственных злоумышленников?

Императрице ответил Сергей Александрович:

– В последнее время участие евреев в политических делах значительно выросло. Я читал доклады жандармского начальства, не только московского. Раньше евреи представляли из себя робкий, запуганный элемент, но теперь характер евреев совершенно изменился. Наглые, решительные, злобные. И чем больше евреев принимает участия в политических делах, тем больше они становятся дерзкими. Евреи, прежде боявшиеся всякого оружия, стали вооружаться револьверами и кинжалами. Всё это становится опасным явлением. Имеется общая историческая ненависть русского населения к еврейскому, и имеется эксплуатация еврейским населением русского в торговле и промышленности. Нужно что-то делать, иначе евреи полностью выйдут из подчинения, или же русское население возмутится до такой степени, что погромы охватят всю Империю.

– А теперь они убили Ники, – тихо сказала Императрица. – Этого я им никогда не прощу… Никогда… Илларион Иванович! – голос Александры Фёдоровны стал ломким и неестественным, – прошу Вас подготовить предложения, что необходимо сделать для того, чтобы с еврейскими смутьянами было покончено.

– Слушаюсь, Государыня! Я бы хотел также представить Вашему Величеству кандидатуры директора Департамента полиции и командира корпуса жандармов. Я буду просить вернуть на пост директора Департамента тайного советника Плеве.47 Вячеслав Константинович досконально знает полицейское дело, и теперь необходимо вернуть его из Государственного Совета. И я буду просить наградить его чином действительного тайного советника.

– Вы имеете карт-бланш на любые назначения, Илларион Иванович. Я согласна на Ваши предложения. А кого Вы хотите видеть во главе жандармерии? – спросила Александра Фёдоровна.

– Генерала Новицкого,48 Государыня… Я вызвал его из Киева, он завтра должен прибыть. Новицкий – человек чести и долга, с большим опытом борьбы со всякой революционной заразой. Почему из Киева? Потому, что наши столичные жандармы заигрались, ставя красивые комбинации, которые приносят, разве что, чины и ордена отдельным лицам, но не искореняют крамолу. Охранные отделения докладывают, что завербовали чуть ли не всех революционеров, но мне нужны не красивые отчёты, а реальные дела, реальные посадки. Василий Дементьевич Новицкий во главу угла ставит не красивые шахматные ходы, а достижение результатов. Ваше Императорское Величество! Мы больше не вправе рисковать и надеяться только на милость Божью. Цареубийство больше не должно повториться…

Императрица задумчиво посмотрела на графа. По её напряжённому лицу пробежал лёгкий нервный тик.

– Илларион Иванович, – голос Александры Фёдоровны едва заметно дрогнул. – Вы поклялись защищать престол, защищать меня и будущего наследника. Я прошу Вас… Накажите этих мерзавцев… Уничтожьте их всех… Всех, кто замышлял против моего Николая. Всех, кто хочет извести царскую Фамилию… Царствование Николая было царствованием доброты и мягкости, а теперь будет царствование власти и твёрдости. Как жестоко ошибаются те, кто рассчитывает, что я не найду сил на царствование, все они почувствуют железную волю и руку. Довольно доброты! Всемогущий Господь нам поможет сокрушить врагов России!

Императрица говорила громко и решительно, как будто отдавала строевые команды на плацу. Красные пятна, появившиеся на лице, выдавали её крайнее волнение.

Министр внутренних дел вытянулся в струнку, словно юный корнет.

– Ваше Величество! Они отняли у меня Государя и отняли старшего сына. Пусть каждому воздастся по заслугам его! Если уж так случилось, то я буду той злобной собакой, которая будет грызть революционеров, всех врагов престола! Позвольте мне откланяться, Государыня, чтобы встретиться с Плеве и графом Игнатьевым.

– Да, Илларион Иванович, и прикажите подготовить приказы по Плеве и Новицкому. А мы пока пообщаемся с Великим Князем.

Граф Воронцов-Дашков поцеловал руку Императрицы и удалился. Сергей Александрович спросил:

– Аликс, ты хотела о чём-то посоветоваться?

– Я хотела узнать, почему ты отказался стать канцлером Империи…

– Аликс! – Великий Князь встал с кресла и стал расхаживать по кабинету. – Ты прекрасно знаешь, как отнеслись к последней воле Ники многие наши родственники, начиная с твоей свекрови. Я поддержал Ники и поддержал тебя, и причина этого не в Элле. Твоя сестра – ангел во плоти, я очень её люблю и ценю, но моя поддержка исходит из того, что я желаю блага России, боюсь смуты и анархии. Назначение же меня канцлером могло быть расценено многими сплетниками, как плата за мою поддержку. Михень первая бы стала судачить по тому поводу на каждом углу. Нужно ли это сегодня?

Императрица перешла на русский язык:

– Но где же брать людей? Как отделять преданных и способных от бесполезных льстецов? Знаешь, я очень путаюсь во всех этих хитросплетениях. Я очень плохо разбираюсь в людях, и надежда только на тебя.

Сергей Александрович сформулировал ответ быстро и очень чётко, даже не задумываясь.

– Твой покойный свёкр, Александр Третий, когда вступил на престол, прежде всего стал подбирать сановников, способных точно и беспрекословно исполнять его волю. Тогда очень многие были отправлены в отставку, а новые сотрудники были обязаны Императору своим возвышением. Поэтому тебе следует либо же выдвигать молодых, чтобы они своим возвышением были обязаны тебе и только тебе, либо же возвращать на службу тех, кто был задвинут прежде.

– Будет ли это правильно понято? – спросила Императрица. – Высший свет настроен явно против меня… Мария Фёдоровна, многие великие князья, придворные… Что скажет армия? Что скажет простой народ?

– Несомненно, такие твои шаги будут проявлением силы и решительности. Смотри, вот наш новый военный министр Пузыревский, он сравнительно молод, ему сейчас сорок девять лет… Он обязательно начнёт шерстить наших престарелых генералов. И, поверь мне, это пойдёт на пользу русской армии. Думаешь, у нас мало престарелых сановников? Когда в 1891 году брат назначил меня в Москву, я сменил там князя Долгорукова,49 которому исполнился восемьдесят один год. За двадцать пять лет своего правления Долгоруков столько натворил на Москве, что мне с трудом удалось навести там порядок. Я убедился, что за него фактически управляли разные мелкие чиновники, писари и лакеи, а сам князь плясал под дудку жида Лазаря Полякова,50 с которым водил тесную дружбу. Многие наши министры состарились, как

тот же Бунге или Ванновский. Или Делянов,51 чьи заслуги несомненны, но ему уже семьдесят семь лет. Можно ли требовать от человека в таком преклонном возрасте активной работы? Было бы правильным награждать престарелых чиновников за многолетнюю службу достойной пенсией, пожалованием чина и мундира, а призывать на их должности людей молодых и энергичных.

Дверь кабинета открылась, зашёл дежурный флигель-адъютант и доложил, что министру двора поступила записка от Победоносцева52 с просьбой аудиенции у Императрицы. Александра Фёдоровна приказала назначить аудиенцию на следующий день, после чего поинтересовалась у Сергея Александровича, что он думает о Победоносцеве.

– Константин Петрович – воистину великий человек, – воскликнул Великий Князь. – Трудно найти такого знатока русской души, такого истинно православного человека, как он. К нему следует прислушиваться, но… Победоносцев был учителем и наставником двух царей, и уже потому привык давать не просто советы, а именно указания… Если Игнатьев станет канцлером, то Победоносцев будет противником такого назначения, у них старые разногласия. Пусть он занимается Синодом, делами духовными, а дела мирские как-либо без него разрешим.

– Спасибо, вы с Эллой меня очень поддерживаете в такое трудное время. Господь Бог не оставит вас без своего благословения, дядя Серж… Я обязана теперь нести свой крест, царствовать и управлять…

Господи, как же мне плохо без моего любимого Ники!

Великий Князь продолжил:

– Аликс! Мы сегодня уже поднимали вопрос о евреях. Было бы ошибочно думать, что евреи – это только революционеры, ремесленники и аптекари. Жиды в России – это банки, биржа, торговля, печать. Они опутали всех нас, отравляют русский организм. Еврейский яд, это такой паразит, который, попав в здоровый организм, непременно плодится до бесконечности, очень быстро, и чем организм свежее и восприимчивее, тем быстрее множатся бесчисленные грибки.

Из уст Сергея Александровича эти слова звучали как-то торжественно-устрашающе. Он говорил с глубоким знанием дела, ибо досконально изучил еврейский вопрос, и в его генерал-губернаторство в 1891 году состоялось Высочайшее повеление о воспрещении евреям-ремесленникам переселяться на жительство в Москву и Московскую губернию, что привело к выселению из Москвы всех ремесленников иудейского вероисповедания. Затем, по Высочайшему повелению, инспирированному Сергеем Александровичем в 1892 году, было приказано выселить из Москвы и Московской губернии всех нижних чинов еврейского происхождения из николаевских рекрутских наборов. В соответствии с этими повелениями в течение двух лет было выселено примерно 25-30 тысяч человек, что составляло около трёх четвертей всего еврейского населения Москвы.

Сергей Александрович напомнил Императрице о том, что многие крещёные евреи проникли на государственную службу, достигнув немалых чинов благодаря своей хитрости и ловкости. В качестве яркого примера он привёл действительного тайного советника Перетца,53 которого покойный Александр III в своё время вышвырнул с должности Государственного секретаря, но вышвырнул не в отставку, а в Государственный Совет. Нужны ли на государственной службе люди, которые могут в любой момент предать? Не пора ли, наконец, избавиться от еврейского засилья?

Вошедшая в кабинет учительница Шнейдер54 прервала цветистую речь Великого Князя. Он попросил разрешения удалиться, после чего Императрица приступила к очередному уроку русского языка. Прекрасно понимая, что она обязана досконально знать язык своей новой Родины, Аликс сделала такие уроки обязательными. Каждый день, утром и вечером, она превращалась в послушную ученицу, неутомимо повторяя эти безумно сложные русские слова и высказывания.

Глава 6

На следующий день Великий Князь Сергей Александрович утром был у Императрицы. Александра Фёдоровна чувствовала себя неважно. Всю ночь её мучили сильные головные боли, не давая выспаться. Уснуть удалось лишь к утру, снились разные кошмары, и Аликс проснулась вся в слезах.

Тяжело протекающая беременность и недавно пережитые душевные потрясения сделали Императрицу нервной и излишне раздражительной. С утра она сделала замечание дежурной фрейлине за слишком легкомысленное платье, явно неуместное в дни траура. Когда же фрейлина попыталась дерзко возразить, Александра Фёдоровна не сдержалась, вышла из себя, накричала и приказала ослушнице больше никогда не появляться во дворце.

Генералов Чекмарёва55 и Мешетича56, командиров гвардейских стрелковых батальонов, явившихся по обычаю с поздравлениями по случаю их батальонного праздника,57 Императрица приняла вместе с Сергеем Александровичем.

Говорила с генералами только на русском языке, весьма успешно, было заметно, что вчерашние занятия с Екатериной Адольфовной пошли на пользу. Императрица поблагодарила генералов за верную службу, пожаловала нижним чинам 1-го батальона по серебряному рублю. Сергей Александрович, состоявший с рождения шефом 2-го батальона, также пожаловал своим гвардейцам по рублю.

Когда генералы удалились, Великий Князь ознакомил Александру Фёдоровну с двумя записками, поданными графом Игнатьевым ещё в марте 1881 года министру внутренних дел.

– Вот послушай, Аликс, – сказал он, – какие мысли высказывал Игнатьев тогда. Хотя прошло четырнадцать лет, всё это важно сегодня. Николай Павлович – человек государственного ума.

Великий Князь стал зачитывать первую записку, переводя на французский непонятные Александре Фёдоровне моменты.

Особо он выделил следующие строки:

«…для успешного действия необходимо, чтобы Правительство освободилось от некоторых условий, которые сгубили лучшие начинания прошлого Царствования: в Петербурге существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами она имеет громадное влияние и на чиновничество и вообще на весь ход дел.

Отдельными своими частями эта группа соприкасается и с развившимся расхищением казны и с крамолой. Всякая энергическая попытка прекращения казнокрадства и борьбы с крамолой до настоящего времени парализовалась её усилиями.

Проповедуя слепое подражание Европе, люди этой группы, ловко сохраняя своё нейтральное положение, очень охотно пользуются крайними проявлениями крамолы и казнокрадства, чтобы рекомендовать свой рецепт лечения: самые широкие права полякам и евреям, представительные учреждения на Западный образец.

Всякий честный голос русской земли усердно заглушается польско-жидовскими криками, твердящими о том, что нужно слушать только «интеллигентный» класс, а что русские требования следует отвергнуть как отсталые и непросвещенные».58

Александра Фёдоровна внимательно слушала. Ей были интересны мысли незнакомого пока ещё графа Игнатьева, которого ей прочили в первые министры.

Великий Князь окончил чтение и сказал:

– Аликс, прежде чем ты примешь Игнатьева, я тебе должен сообщить нечто важное. Мне доложили, что граф сильно поиздержался. Он владеет несколькими имениями, но все они малодоходны, их приходилось закладывать, перезакладывать. Граф не мог заниматься хозяйственными вопросами, а управляющие, на которых ему приходилось полагаться, далеко не всегда были честны. В Константинополе он каждую неделю проводил в здании русского посольства балы по сто пятьдесят-двести человек, и не за счёт казны, а за личные средства… Поэтому теперь тебе придётся погасить долги будущего канцлера.

– Ты прав, дядя Серж, я прикажу выплатить Игнатьеву столько, сколько нужно для погашения его долгов.

– Это нужно сделать. Чтобы там не говорил Витте.59 Он, конечно, печётся о сохранности финансов и пополнении казны, но есть моменты, когда нужно его укоротить.

Граф Игнатьев не заставил себя долго ждать. Он появился в дверях кабинета Императрицы ровно в 10-00, как и было ему назначено. В парадном свитском мундире с потускневшими золотыми эполетами, с красной шёлковой муаровой лентой60 через левое плечо, в свои 63 года он выглядел очень величественно и импозантно. Несмотря на генеральский мундир и воинственные роскошные усы, Николай Павлович больше выглядел дипломатом, чем военным. Глаза его светились той энергией, которая присуща молодым деятельным авантюристам. В Зимний дворец он прибыл в карете графа Воронцова-Дашкова, прекрасно знал, для чего приглашён, и был готов к серьёзному разговору.

Разговор начала Сергей Александрович.

– Николай Павлович! Её Величество просит Вас принять должность председателя Комитета министров и министра иностранных дел в звании канцлера.

– Ваше Императорское Величество! Покорно благодарю за оказанную мне высочайшую честь и доверие… Позвольте задать один вопрос, – живо отозвался Игнатьев.

– Я слушаю Вас, Николай Павлович… И прошу быть со мною полностью откровенным, я надеюсь, что Вы мой друг…

– Государыня! Я уверен, что Ваше Величество ознакомили с моими записками относительно государственного устройства и ближайших задачах внутренней политики, которые я подавал четырнадцать лет назад. Я считал тогда и считаю сейчас, что правительство может быть сильно только тогда, когда у него будет ясный путь, по которому оно будет идти. Для этого необходимо создание однородного министерства и устранение всякой личной политики отдельных министров.

Игнатьев вдруг стал мерно расхаживать по кабинету, сцепив руки за спиною. Затем, как бы опомнившись, он остановился и продолжил менторским тоном:

– Крайне необходимо создание общей политической и правительственной системы, чтобы правительство действовало систематически во всех, даже малейших своих действиях по всем отраслям государственного управления, держась одного и того же направления. Потому хотел бы знать, какими полномочиями я буду располагать, как канцлер. Ежели у канцлера не будет инструментов воздействия на отдельных министров, ежели каждый министр будет проводить свою отдельную политику, не считаясь с главой правительства, то мы снова получим сопоставления новых форм общественной деятельности со старыми началами бюрократизма, что будет одним общим недоразумением.

Императрица встала с кресла, прошла к столу, и ответила, пристально глядя на Игнатьева:

– Николай Павлович! Мне известна русская пословица про кота в мешке. Вы явно не хотите покупать кота в мешке. Но я… как это говорят… Я не барышник.

Александра Фёдоровна говорила по-русски, медленно, тщательно подбирая каждое слово. Было видно, что ей пока ещё трудно изъясняться, и она перешла на французский.

– Я не скрываю ни от Вас, ни от иных моих искренних друзей, что пока я мало что смыслю в делах управления государством. Именно поэтому я хочу призвать Вас в первые министры Империи. Граф Илларион Иванович и Великий Князь Сергей рекомендовали мне именно Вас, как верного слугу престола, истинно русского человека. Я знаю, что Вы не простой генерал, Вы русская легенда. Господь Бог возложил на меня бремя власти. Я прошу Вас помочь мне нести этот крест. Вы спросили, какие у Вас будут полномочия… Николай Павлович! Я желаю, чтобы Вы разработали для себя такие полномочия, которые позволят не просто именоваться первым министром, но вместе со мною

служить величию России.

Игнатьев немного промедлил. Неловким движением руки в белоснежной перчатке он смахнул накатившие слёзы.

– Ваше Императорское Величество! Игнатьевы всегда верно служили России!

– Скажите, Николай Павлович, как Вы видите деятельность правительства в настоящее время? Уверена, что Вы пришли ко мне не с пустыми руками, а с определёнными мыслями.

Игнатьев немного подумал и ответил:

– Государыня! Россия находится на перепутье. Общество больно крамолой и нигилизмом. Правительству никто не верит, полиции никто не верит. Расстройство администрации и глумление над властью началось с высших чиновничьих кругов Петербурга и пошло в провинцию, потому отсюда же надо начать лечение болезни, подтачивающей наши силы и здравый смысл. Первоначальной задачей своей я вижу очищение государственного аппарата от различных либеральствующих элементов.

Сергей Александрович слушал Игнатьева и понимал, что граф настроен на серьёзные преобразования, но его, прежде всего, волновал вопрос, какими методами и средствами новый канцлер собирается бороться с террористами.

– Скажите, – обратился он к Игнатьеву, – Вы можете гарантировать, что революционная зараза будет искоренена, что престол и Государыня будут надёжно защищены от посягательств?

Игнатьев пояснил, что он не Господь Бог, и может гарантировать лишь то, что сделаёт всё возможное для защиты престола. Граф говорил по-французски, чтобы Императрице было более понятно, что он хочет донести до неё и Великого Князя.

В настоящее время, сказал Игнатьев, Россия вернулась в март 1881 года, в такие же страшные дни, которые последовали после цареубийства. Тогда, четырнадцать лет назад, не удалось сделать верные выводы и найти правильный путь. Испуг отдельных высокопоставленных сановников перед необходимостью перемен привёл к тому, что на долгие годы не удалось дать ответ на роковой вопрос, как и чем положить конец посягательствам шайки злодеев на жизнь русского царя, на жизнь русского народа. Как бы ни были преступны действия фанатиков, борьба со всяким даже и фанатическим мнением возможна и успешна лишь в том случае, когда она не ограничивается одним воздействием материальной силы, но когда заблуждению противополагается верная мысль, данной разрушительной идее – идея правильного государственного порядка.

Сейчас же, отметил Игнатьев, такая идея правительством не сформулирована. Самое упорное и настойчивое преследование крамолы всеми полицейскими и административными средствами должно быть задачей правительства. Но такое преследование является лишь лечением внешней стороны недуга, оно едва ли будет вполне действительным средством борьбы. Достижение конечной цели и искоренение зла возможно только под непременным условием – одновременно с таковым преследованием – неуклонного и правильного направления государства на пути мирного развития продолжением реформ и начинаний прошлых царствований.

Императрица внимала речи свежеиспечённого канцлера с большим интересом. Для неё было новым то, что говорил этот генерал. Она поймала себя на мысли, что до того ей приходилось видеть совершенно иных русских генералов.

– Николай Павлович, – сказала Императрица, воспользовавшись паузой Игнатьева, – Вы излагаете свои мысли почти как профессора в Гейдельбергском университете, где мне пришлось изучать философию. Только у них это получалось весьма скучно, а у Вас интересно и очень живо.

– Благодарю, Ваше Императорское Величество, за столь лестный отзыв. Должен сказать, что наши университеты учат философии, но не учат тому, как любить Россию. В этом и коренится зло, именно отсюда и рождается та самая крамола.

– Вы противник университетов, Николай Павлович? – удивлённо спросила Александра Фёдоровна.

Лицо Игнатьева покраснело. Вопрос был задан ему прямо в лоб и требовал такого же прямого и ясного ответа.

– Я, Ваше Величество, был и буду сторонником образования и просвещения. Но только такого образования, которое идёт в пользу России, а не во вред. Не понимать важности образования может только очень недалёкий человек. Его Высочество спросил, могу ли я гарантировать искоренение крамолы… Я твёрдо знаю, что в нынешнее сложное время есть три пути. Первый путь – усилить давление, карать жёстко и решительно! Но это лишь заставит недовольство уйти глубже. Второй  путь – это пойти на уступки. Но каждый новый такой шаг будет ослаблять правительство, и будет вынуждать последующие уступки. В результате преобладающее значение в общественной жизни займёт интеллигенция, которая вмещает в себе всё более опасных элементов… Участие интеллигенции в делах приведёт к ограничению самодержавия, а Россия несомненно станет источником вечной смуты и беспорядков. Есть третий путь, спасительный путь. Нужно возвращение к старине, к земским соборам. Увы, так, как это делалось до сих пор, крамолу не победить. Нужно самым решительным образом бороться с крамолой. А для этого – созвать земских людей со всей России, чтобы в этой борьбе приняли участие не только правительство, но и все благомыслящие, верные царю русские люди. Поверьте, Ваше Величество, обращение к народу, к земле, в сочетании с решительными мерами по обузданию высшей бюрократии, всё это будет встречено всей Россией, за исключением петербургской либеральной прессы, с истинным удовольствием и восторгом.

Сергей Александрович дослушал Игнатьева и спросил, как же быть с еврейским вопросом, на что получил простой ответ.

Игнатьев ответил мгновенно:

– Ваше Высочество! Западная граница Российской Империи для евреев всегда открыта. Чем больше их уедет туда, тем меньше их останется здесь. Я считаю правила 1882 года уже недостаточными. Тогдашние либералы не позволили провести те меры, которые я полагал необходимыми. Потому считаю необходимым менять правила о евреях, создавать такие условия, чтобы правительство могло защищать русское население. И было бы неверным забывать о выкрестах. Я не такой наивный человек, как Победоносцев, и я не верю в искренность евреев, принявших крещение. Для них крещение – не более, чем ловкий способ обойти существующие ограничения. Увы, но евреи имеются даже среди высших сановников Империи.

Великий Князь реагировал очень бурно.

– Вы несомненно правы, Николай Павлович! Гнать, в три шеи гнать жидов! Хватит терпеть их. Гнать всех, начиная от простых ремесленников, заканчивая банкирами, заводчиками и чиновниками! И всех этих выкрестов, всех этих перебежчиков, туда же, за черту оседлости!

Из кабинета Императрицы Николай Павлович Игнатьев вышел государственным канцлером, председателем Комитета министров и кавалером ордена Святого Андрея Первозванного.

Ему было предоставлено право избрать кандидатуры на министерские должности, кроме министров двора, внутренних дел и военного министра. Этот неутомимый и необычайно деятельный человек получил полномочия не только создать сильное правительство и изменить правила для евреев, но и изменить саму систему управления государством.

Не успел канцлер покинуть предела Зимнего дворца, как придворные сплетники разнесли новость о появлении в России нового диктатора, способного не только говорить, но и делать. Эта весть разлетелась за считанные минуты.

Обер-прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев попал на аудиенцию к Императрице, уже зная о назначении Игнатьева. Он понял, что исправить уже ничего нельзя, а идти против воли молодой Императрицы и быстро набравшего силу Великого Князя Сергея Александровича опасался, в свете событий последних двух недель, после громких отставок и таких же громких и неожиданных назначений.

Высказав Императрице свои соболезнования, Победоносцев стал очень беспокойно рассуждать о сложившейся в России ситуации. Это была речь человека, болеющего душой за судьбу Империи, человека, который уже давно привык к тому, что к его голосу прислушиваются все и вся, привыкшего давать не советы, а наставления и поучения. Искоренение крамолы, утверждение веры и нравственности, доброе воспитание детей, истребление неправды и хищений, всё это, по словам Победоносцева, должно послужить укреплению государства.

Великий Князь, слушая монотонную речь обер-прокурора, поймал себя на мысли, что Константин Петрович просто пересказывает содержание Высочайшего манифеста о незыблемости самодержавия, им же и сочинённого в марте 1881 года.

«…МЫ призываем всех верных подданных НАШИХ служить НАМ и Государству верой и правдой, к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, – к утверждению веры и нравственности, – к доброму воспитанию детей, – к истреблению неправды и хищения, – к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России БЛАГОДЕТЕЛЕМ ея Возлюбленным НАШИМ РОДИТЕЛЕМ.»61

Выбрав момент, Великий Князь вклинился в явно затянувшийся монолог:

– Константин Петрович! Не кажется ли Вам, что время увещеваний прошло? Нам сегодня нужны не манифесты и уговоры. Может быть, четырнадцать лет назад ещё и можно было действовать уговорами. Но сегодня нам нужен русский Бисмарк, который железом и кровью уничтожит гидру крамолы и террора. Тогда Желябов и Перовская убили Папа́. Теперь какие-то евреи убили моего Августейшего племянника. А Вы предлагаете снова ограничиться призывами и увещеваниями?

– Ваше Высочество, – сухо отозвался Победоносцев, – я давно знаю графа Николая Павловича Игнатьева. Я знаю, что у него здоровые инстинкты и русская душа. Я знаю, что имя его пользуется доброй славой у здоровой части русского населения. Но я также знаю и помню, что граф Николай Павлович – натура увлекающаяся, что он склонен к неоправданной жестокости, а всё это может отвергнуть от престола те заблудшие души, которые можно спасти добрым словом и увещеванием. Крамолу нужно уничтожать, но для этого нужен скальпель искусного хирурга, а не размашистая коса деревенского мужика.

Императрица слушала молча, теребя батистовый платок, а Великий Князь вскочил с кресла, сделал два шага к Победоносцеву и сказал, глядя прямо в глаза обер-прокурора:

– Вы не хуже меня знаете, что зачастую хирургам приходится отторгать больную часть организма, чтобы спасти от гибели весь организм.

На какое-то мгновение воцарилась мёртвая тишина. Победоносцев застыл столбом, пристально глядя через стёкла очков на Императрицу, как будто пытался её загипнотизировать. Всем своим видом он показывал, что прибыл на аудиенцию к Императрице, а не к Сергею Александровичу.

Для человека несведущего трудно было бы поверить, что этот немолодой чиновник с бледным лицом и оттопыренными ушами, одетый в заношенный сюртук, был не просто приближённым к престолу лицом, но и духовным вождём необъятной Российской Империи.

Александра Фёдоровна спросила:

– Скажите, Константин Петрович, в чём видите Вы главную опас-ность для государства, для престола, в настоящее время?

Чётко и ясно, как будто по написанному, Победоносцев изложил своё видение:

– Главная опасность, Ваше Императорское Величество, заключается в попытках нарушить существующие устои государства. Император Александр Николаевич и почивший в Бозе Государь Александр Александрович своими трудами создали такую систему, которая наиболее подходит для России, и которая опирается на церковь и веру. Любые попытки, что со стороны западников, что со стороны славянофилов, как-либо изменить систему, расшатать её, может привести к тому, что всё просто рухнет. Для русского человека абсолютно чужды те устои, которые ныне процветают в Европе. Европейский парламентаризм – это, по сути, великая ложь нашего времени. Всеобщие выборы лишь рождают продажных политиканов и понижают нравственный и умственный уровень чиновников. Но я также считаю, что славянофильские фантазии о созыве Земского собора в Москве есть повод к всеобщей смуте. Россия слишком велика, чтобы её судьбу могли решать какие-то выборные люди.

– А что Вы скажете по поводу евреев, Константин Петрович?

– Государыня! Я смотрю на это довольно просто. Одна треть живущих в России евреев вымрет, одна треть – выселится, одна треть бесследно растворится в окружающем населении.

– Сейчас в России проживает около пяти миллионов евреев, – задумчиво произнёс Великий Князь. – Значит ли это, что более миллиона евреев по Вашей теории растворится среди русского народа?

– Ваше Высочество, иудеи, принявшие православное крещение, вполне могут стать достойными подданными русских царей.

Великий Князь удивлённо спросил обер-прокурора:

– Константин Петрович, неужто Вы верите в искренность крещёных евреев? Я хорошо знаю это племя, лживое, подлое и изворотливое. Для них крещение – не более, чем ловкий способ обойти установленные ограничения.

– Позволю себе спросить, – обратился Победоносцев к Александре Фёдоровне, – Ваше Величество желает ввести ограничения для иудеев, принявших христианство? Боюсь, что это приведёт к тому, что иудеи прекратят принимать святое крещение, больше того, часть крещёных евреев может покинуть лоно православной церкви.

Императрица встала, прошла к столику. Взяла в руки бронзовую статуэтку, нехотя поставила назад, потом обернулась к Победоносцеву.

– Но если так произойдёт, – тихо сказала она, – это будет лишь подтверждением слов Великого Князя, Константин Петрович… Если евреи принимают святое крещение, влекомые зовом души, то они будут делать это вне зависимости от местности, в которой проживают. А если евреи считают принятие крещения лишь хитроумным способом для того, чтобы обойти установленные порядки, было бы крайне глупо и неосмотрительно позволить им селиться внутри Империи. Поэтому канцлер в ближайшее время подготовит законоположения о выселении всех евреев, в том числе и выкрестов, за черту оседлости.

Победоносцев не мог поверить своим ушам. Убелённый сединами обер-прокурор даже не подозревал, что новоявленный канцлер так быстро переиграет его и найдёт поддержку своим прожектам у молодой Императрицы. И он решительно не узнавал в Александре Фёдоровне ту скромную и застенчивую гессенскую девочку, которая год назад приехала в Россию.

– Но не вызовет ли такой шаг определённых потрясений среди населения, Ваше Императорское Величество? – осторожно спросил Победоносцев. – Не вызовет ли это падения авторитета церкви? Вводя ограничения для выкрестов, власти тем самым станут ущемлять интересы части православных… Массовое выселение всех евреев за черту оседлости вовлечёт в противоправительственную деятельность наиболее образованную их часть, которая потеряет всякую надежду обустроить свою судьбу внутри Империи.

Императрица ответила по-русски, выговаривая каждое слово очень правильно, как будто сдавала экзамен.

– Евреи убили моего мужа, убили русского царя. И я сделаю всё, чтобы защитить от них будущего русского царя. Даже, если мне придётся для этого отправить на эшафот всех евреев, живущих в России. Я не остановлюсь, и пусть враги наши не рассчитывают, что моя молодость и неопытность в делах поможет им спастись от моего праведного гнева.

После этого аудиенция была окончена. Обер-прокурор Святейшего Синода покинул Зимний дворец в полной растерянности. Победоносцев просто отказывался понимать происходящее. Обер-прокурор не желал верить в новую реальность. Он, человек, к чьему мнению многие годы прислушивались российские монархи, чей авторитет среди высших сановников Империи был непоколебим, оказался не у дел. Он ожидал увидеть во дворце растерянную гессенскую девчонку, а встретил озлобленную русскую Императрицу, которая не нуждается в его советах.

* * *

Не меньше Победоносцева был удивлён министр финансов Витте, прибывший по вызову Императрицы. Когда Александра Фёдоровна приказала выяснить, сколько необходимо средств, чтобы погасить задолженности канцлера графа Игнатьева и выкупить из залога его имения, Витте стал горячо протестовать, пытаясь убедить Императрицу в ошибочности такого шага.

Менторским тоном человека, привыкшего поучать, министр излагал свою позицию. Он был уверен, что в настоящее время, когда лишних денег в казне нет, совершенно невозможно создавать такой прецедент и погашать долги частных лиц, пусть даже и канцлера.

Императрица довольно долго слушала министра, но затем перебила Витте и холодно сказала:

– Сергей Юльевич! Вы хорошо разбираетесь в финансах Империи. В этом я не сомневаюсь. Но ответственность перед Господом Богом и перед памятью моего покойного мужа за судьбу России лежит на мне. Я пригласила Вас не для того, чтобы выслушивать Ваши поучения, а лишь, чтобы сообщить Вам моё Высочайшее повеление. Ваш долг – выполнять мою волю, даже если Вы с чем то и не согласны.

После чего Александра Фёдоровна развернулась и вышла из кабинета.

В тот же вечер Витте записал в своём дневнике: «Молодая императрица отчитала меня, как мальчишку. Она никого не желает слушать. Такого не было даже при покойном Александре Третьем, который всегда советовался со мною и прислушивался к моему мнению. Ничего не понимаю, как за эти несколько дней, прошедших после несчастья с Николаем, «гессенская муха» смогла превратиться в «ледяную царицу». И кто ей подкинул этого старого авантюриста Игнатьева? Это же настоящий русский националист и отъявленный славянофил! Всё это становится слишком опасным.»

Ещё не просохли чернила в дневнике, как прибывший же из Зимнего дворца курьер передал Витте записку, собственноручно написанную Императрицей: «Сергей Юльевич! Я пришла к выводу, что служить вместе России мы с Вами не сможем. Александра».

Уже на следующее утро Императрица получила прошение Витте об отставке, которое тут же было удовлетворено. Новым министром финансов стал Эдуард Дмитриевич Плеске.62

Глава 7

Погружённый в глубокий траур Петербург жил своей столичной жизнью. Лишь разбитые витрины закрытых магазинов напоминали о том, что не так давно прошли еврейские погромы.

Если для городских обывателей и многочисленного чиновничества траур не создавал никаких проблем, то высший свет был явно недоволен. Ни дворцовых приёмов, ни пышных дворцовых выходов, ни роскошных балов… Прошёл слух, что молодая Императрица приказала не только не проводить никаких увеселительных дворцовых церемоний, но и высказала пожелание петербургскому градоначальнику, чтобы в столице было больше церковных служб и меньше балов.

Довольно быстро в Петербурге само собой образовалось несколько «дворцовых партий».

Мария Фёдоровна собирала у себя в Аничковом дворце всех недовольных правлением «этой гессенской гордячки». Престарелые сановники с жёнами и фрондирующие придворные наперебой рассказывали городские сплетни о молодой Императрице, которые сами же и сочиняли.

Великий Князь Владимир Александрович не скрывал радости по поводу получения фельдмаршальского жезла, но не спешил уезжать в Хабаровск, задерживая своё убытие под разными благопристойными предлогами. Он ещё сохранял надежду, что ситуация изменится, а в смутное время нужно быть в столице, а не исправлять должность наместника Дальнего Востока. Частыми гостями в великокняжеском дворце были офицеры из полков, где он состоял шефом.63

Своей отдельной жизнью жил Зимний дворец. Ещё совсем недавно придворная жизнь слагалась из одних обрядностей, всё делалось исключительно для соблюдения приличия и традиционных обычаев. С непостижимой лёгкостью сменялись самые разнородные проявления жизни, непосредственные переходы от печали к веселью, от горя к радости.

В один и тот же день утром могла быть панихида или погребение, но уже вечером – пышный бал. Те же самые лица, которые утром являлись сосредоточенными, нахмуренными, вечером расцветали, дыша беззаботным удовольствием.

Придворная жизнь напоминала сцену, на которой постоянно разыгрывается очередное представление. День за днём многочисленные придворные чины проводили в сутолоке и беготне, ежеминутно поглядывая на часы, чтобы не опоздать куда следует, чтобы в своё время и в своём месте поклониться, показаться…

Теперь же Александра Фёдоровна уединилась в Зимнем дворце, который стал похож на готовящуюся к осаде крепость. Число караулов и патрулей было увеличено, зато многие придворные фактически остались не у дел. Попасть в Зимний дворец можно было только по приглашению, а их направляли исключительно по личному указанию Императрицы.

Александра Фёдоровна ежедневно принимала канцлера графа Игнатьева и Великого Князя Сергея Александровича. Частыми гостями были министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков и военный министр генерал Пузыревский. Несмотря на частые недомогания, Императрица ежедневно с раннего утра и до поздней ночи занималась государственными делами, пытаясь вникнуть в каждую проблему. Ей приходилось учиться на ходу, знакомиться с новыми людьми. Ежедневные занятия по русскому языку дополнились ознакомлением с финансовой системой и устройством вооружённых сил, представлениями вновь назначенных губернаторов, полковых командиров и дивизионных начальников.

Присущая Александре Фёдоровне необыкновенная застенчивость и испытываемое ею смущение при общении с незнакомыми людьми отходили на второй план, уступая место деловому общению. Кипучая энергия Императрицы нашла своё применение не в общении с петербургским обществом и не в любезностях с городскими дамами, а в живом деле. Принимая посетителей у себя в кабинете, она подходила к окну и поворачивалась к нему спиной, глядя на собеседника. Свет тогда падал на представлявшегося, а лицо Императрицы оказывалось в тени. Эта молодая красивая женщина опасалась, что посторонние могут заметить на её щеке шрам, оставшийся после того первоапрельского взрыва…

Императрица Mapия Фёдоровна, пробыв в Poccии многие годы на положении Цесаревны, в совершенстве усвоила приёмы непринуждённого, но одновременно царственного ласково-любезного обращения. Зная весь светский и чиновный Петербург, обладая чарующей приветливостью, Гневная умела сказать каждому ласковое слово, чем и пользовалась, привлекая к себе всеобщие симпатии. Александра Фёдоровна же принципиально считала нужным придержаться строгого придворного этикета. Её чувство собственного достоинства и самолюбие не позволяли опускаться до притворных любезностей, но по совету графа Игнатьева Императрица тщательно готовилась к каждой встрече, делая необходимые записи, что при её замечательной памяти давало хорошие результаты.

Зная о том, что «дворцовые партии» пользуются широкой поддержкой среди многих высших должностных лиц, Императрица просила графа Воронцова-Дашкова регулярно предоставлять ей сведения о царящих в обществе настроениях, невзирая на чины и звания. Департамент полиции раскинул щупальца своей агентуры не только в революционной среде, но и в губернских учреждениях, университетах, и даже в придворных кругах. Получив приказ не жалеть денег, и специально оговоренные суммы, жандармы показали, на что способны. Результаты не замедлили сказаться, появились первые «жертвы».

Когда министр внутренних дел доложил Императрице, что командующий войсками Киевского военного округа Драгомиров64 за обедом что-то ляпнул по поводу «бабского правления», на следующий день генерал был отправлен в отставку и его пост занял граф Алексей Павлович Игнатьев.65

Великую Княгиню Марию Павловну, которая, по сообщению полиции, не уставала сочинять едкие тирады в её адрес, молодая Императрица пригласила на завтрак, устроенный 23-го апреля по случаю своих именин. Супруга Владимира Александровича буквально перед этим высказалась в тесном кругу, что «гессенской мухе» нужно тщательно изучать историю Российского государства, чтобы не повторить печальную судьбу правительницы Анны Леопольдовны, которая потеряла не только престол, но и свободу, закончив свои дни в ссылке. Во время завтрака, в присутствии почти всей Императорской Фамилии, нескольких министров и высших придворных чинов, Императрица, глядя прямо на Великую Княгиню, как бы ненароком заметила, что в России были разные правители… Была несчастная Анна Леопольдовна… Но был ещё и Иоанн Грозный, который сажал бояр на кол… И был Пётр Великий, который собственноручно рубил головы ослушникам… Мария Павловна после этих слов густо покраснела и до конца завтрака не проронила ни слова. Вернувшись к себе во дворец, она устроила истерику, называя своих придворных предателями и продажными иудами, которые польстились на тридцать гессенских сребреников…

Также Императрице доложили, что частым гостем Аничкова дворца стал Великий Князь Николай Михайлович, который прибыл на похороны Императора, а теперь никак не мог уехать в Тифлис, где он командовал Мингрельским гренадерским полком. В связи с этим Александра Фёдоровна пожаловала Великому Князю генеральский чин, но при этом весьма настоятельно рекомендовала убыть в полк. Делать было нечего, и Августейший командир полка покинул столицу.

А канцлер Игнатьев тем временем готовился нанести решительный удар по еврейскому засилью. Представляя, какое яростное сопротивление встретят предлагаемые им меры как со стороны самих евреев, так и стороны либеральной общественности, канцлер решил провести предварительное наступление и подготовить общественное мнение.

В 1876 году в типографии Министерства внутренних дел была напечатана одна замечательная книжка, именовавшаяся «О необходимости и возможности еврейской Реформы в России». Книжка была напечатана микроскопическим тиражом всего в 25 экземпляров. Записка коммерческого советника МВД князя Голицына66 министру внутренних дел предназначалась для Императора Александра II и высших сановников Российской Империи и долгие годы держалась в секрете.

В апреле 1895 года эта книжка была издана многотысячными тиражами за счёт анонимных заказчиков и сразу же стала чрезвычайно популярной. Чиновники и студенты, учителя и инженеры перечитывали хлёсткие фразы, обличающие российских евреев. А в армии в каждой роте и эскадроне офицеры читали эту книжку солдатам, попутно отвечая на многочисленные вопросы, что и почему происходит в России.

Князь Голицын не боялся быть неправильно понятым и высказывался очень откровенно и нетолерантно: «Еврейство – это не фармацевтический яд. Еврейский яд правильнее приравнять к физиологическому грибку, к паразиту, который, попав в здоровый организм, непременно плодится до бесконечности и с непомерною быстротою, и чем организм свежее и восприимчивее, тем быстрее множатся бесчисленные грибки».67

Уже тогда, в 1876 году, автор ясно и чётко представлял, что «…оевреивание России означает то, что евреи будут, безусловно, хозяйничать в государстве. Самые высокие и влиятельные места будут занимать евреи. Из евреев будет состоять большая часть и самая интеллигентная часть чиновничества. Вся торговля, кредит, банки, промышленные предприятия всех видов, все железные дороги, большинство всех недвижимостей и ценностей постепенно и так сказать втихомолку и незаметно перейдут в их руки». 68

Реально оценивая существующую угрозу, князь Голицын считал, что «Еврейская Реформа не менее серьёзная, настоятельная и трудная часть, чем пережитая… Крестьянская Реформа. Это самая главная реформа, неминуемо стоящая на очереди». 69

Предлагаемые рецепты излечения были очевидны и созвучны тем, которые предлагал в своё время граф Игнатьев.

«Надо сделать евреев до такой степени безвредными, чтобы они не наносили ущерб государству и обществу, ущерб, который в настоящее время без сомнения превышает ту сумму, которую они ежегодно выплачивают». 70

«Не только невозможно расселять евреев, но следует положительно вогнать их обратно внутрь Западного края со всех концов России, из Сибири, Петербурга, Москвы, Архангельска, из всех городов и сёл, – по крайней мере тот излишек, который дан ими в России за последнее время, вследствие свободного перемещения в неё, вместе с массою ремесленников (в силу закона 1865 года), разных еврейских «пролетариев», для которых Петербург и Москва разом стали каким-то неожиданно найденным Новым Иерусалимом». 71

«Самое надёжное, полное разрешение еврейского вопроса в России – это, конечно же, полное изгнание евреев из страны, полное удаление их из христианского общества».72

На заседании Комитета министров 10-го мая канцлер лично зачитал выдержку из записки князя Голицына: «Разумеется, придётся при этом потревожить личный состав разных банков, компаний, контор, промышленных заведений, перебрать все толкучки, Подьяческие, Сенные, Ильинки, железнодорожные службы и т. п., придётся прогнать сотни и тысячи (евреев) с рынков и площадей. Вопли евреев будут пронзительные, гвалт необыкновенный по всей Европе, но если правительство пожелает, то оно может и исполнить».73

После этого он сообщил министрам, что регент Российской Империи Государыня Александра Фёдоровна утвердила новые «Временные правила о евреях», которые повелела ввести в действие с 1-го июня 1895 года. Этот решительный шаг был воспринят министрами неоднозначно, ибо правила, означенные как временные, в корне изменяют действующие законы, поэтому они в обязательном порядке должны были бы пройти через Государственный Совет.

Канцлер, который был чуть ли не единственным автором документа, при поддержке Великого Князя Сергея Александровича убедил Императрицу пренебречь формальностями и ввести правила в действия в особом порядке, «в виде временной меры и до общего пересмотра в установленном порядке законов о евреях».

Согласно новых правил из черты оседлости исключалась Таврическая губерния. Связано это было с тем, что в Крыму были расположены имения Императорской Фамилии.

Евреям было запрещено проживать в губернских городах, даже в пределах черты оседлости. Губернаторы должны были собственными постановлениями определить населённые пункты в пределах своих губерний, в которых должны были компактно проживать евреи.

Было запрещено проживание евреев в сельской местности, приобретение и аренда там недвижимых имуществ. Те евреи, которые на момент принятия правил уже проживали в сельской местности, должны были в течение двух месяцев покинуть место жительство и продать имущество. Существующие купчие и закладные на имя евреев, a равно и засвидетельствованные на имя евреев арендные договора на недвижимые имущества, находящиеся вне черты городов и местечек, и доверенности на управление и распоряжение имуществами, признавались недействующими с 1-го июня. Евреи, не покинувшие сельскую местность, подлежали принудительному выселению силами полиции, а их имущества – секвестру. За так называемую «подименную» аренду, т. е. аренду на чужое имя, вводился штраф на сумму 100 рублей с конфискацией арендованного имущества. Таким образом, евреи лишались возможности владеть земельными участками, жильём, лавками, шинками и ремесленными мастерскими в сельской местности

Ежели же в губернии найдутся евреи, желающие заниматься сельским хозяйством, то губернатор мог позволить евреям вновь водворяться на помещичьи, но не на крестьянские и прилегающие к ним земли, а также арендовать их только для личной эксплуатации на условиях, предотвращающих переуступку этих земель в аренду крестьянам. При этом не допускался наем евреями рабочей силы (батраков) не из числа евреев.

Евреям запрещалось приобретать какую-либо землю вне пределов черты оседлости, а те земельные участки, которые уже находились в собственности, подлежали отчуждению в двухмесячный срок. После истечения указанного срока все еврейские земли вне пределов черты оседлости, и находящиеся на них недвижимые имущества подлежали секвестру.

Отныне евреям запрещалось поступать в высшие учебные заведения, а для средних учебных заведений в пределах черты оседлости сохранялась норма – не более 10% евреев от общего количества обучающихся. Все евреи, обучающиеся в высших учебных заведениях, подлежали незамедлительному исключению из оных.

Евреи не могли состоять на государственной службе, не могли заниматься финансовой деятельностью, юридической практикой и ювелирным ремеслом.

Евреям отныне запретили производить спиртные напитки и торговать ими, что наносило непоправимый удар по еврейскому засилью в торговле.

Граф Игнатьев уравнял всех евреев. Привилегированные евреи (купцы, лица с высшим образованием, врачи и фармацевты, цеховые ремесленники и отставные нижние чины), которые до сей поры могли жить даже в столицах, теряли все свои льготы. Всем им давалось два месяца, чтобы вернуться для проживания в пределы черты оседлости.

Но самое главное, что несли новые «Временные правила», это определение, кого следует считать евреем в Российской Империи. Впервые стал применяться не принцип веры, а принцип крови. Если до того речь шла о лицах иудейского вероисповедания, то теперь речь шла о лицах, в чьих жилах течёт еврейская кровь. Таким образом, все евреи, перешедшие в православие или лютеранство, все эти хитромудрые выкресты, возвращались в первозданное состояние. А потому до 1-го августа 1895 года они должны были вернуться за черту оседлости. Крещение перестало быть той хитрой лазейкой, при помощи которой евреи могли обходить запреты.

Вводились ограничения и для тех, кто вступал в брак с евреем или еврейкой. Заключившие такой брак обязаны были проживать в пределах черты оседлости, а дети от смешанных браков считались евреями со всеми вытекающими последствиями. Теперь дети от смешанных браков не могли наследовать имущество, которое находилось за пределами черты оседлости.

Ежели в смешанный брак вступал представитель дворянского сословия, то дети от такого брака дворянами уже не являлись.

Особо было сказано о дворянах еврейского происхождения. Граф Игнатьев посчитал, что не следует позволять евреям проникать в дворянские общества. Губернские дворянские собрания следовало оградить так же, как земства и городские думы, участие в деятельности которых было евреям запрещено ещё с 1890 года. Поэтому правила запрещали включение дворян-евреев в губернские родословные книги, а дети даже потомственных дворян еврейского происхождения дворянами отныне не считались.

Неизвестно, с чьей именно лёгкой руки новые игнатьевские правила окрестили «Александринскими законами», но русская либеральная интеллигенция моментально подхватила это название, зайдясь в параксизме ненависти к Императрице, которая посмела войти в противоречие с общественным мнением передовой просвещённой Европы, где евреи занимают важное место.

Сильнее всего «Александринские законы» ударили по богатым евреям. Можно себе представить, что теперь чувствовали те, кто долгими десятилетиями выбивался в люди, шёл вверх, покупая фабрики, земли и золотые прииски, добывая чины и титулы, когда они узнали, что всё кончено. В своём стремлении к лучшему евреи не останавливаясь ни перед чем. Отрекались от иудейской веры, давали огромные взятки, создавали банкирские дома, ворочали миллионами, становились баронами и пили чай с министрами…

И вот теперь оказывается, что всё это было напрасно. Владеть землёй вне пределов черты оседлости евреям запрещено, а это значит, что нельзя иметь в собственности не только сельскохозяйственные угодья, но и леса, и земли, на которых расположены шахты, рудники и прииски. Заниматься финансовой деятельностью тоже запрещено, а это значит, что теперь иудеи и выкресты не могут не только быть владельцами банковских учреждений, но они не могут вообще быть акционерами банков, не могут работать в банке даже кассиром… Они больше не могут наживаться на ростовщичестве… Заниматься юридической деятельностью евреи теперь тоже не могут, так что прощай адвокатура… Состоять на государственной службе тоже запрещено… Даже ювелирным делом запрещено заниматься…

И жить теперь иудеям и выкрестам можно только в пределах черты оседлости. И придётся покидать Петербург и Москву. Хотя в Киеве и Варшаве тоже неплохо, но проклятые «Александринские законы» запрещают жить в губернских городах. Таврическая губерния исключена из черты оседлости, и потому уехать в Ялту не получится. Так что в течение двух месяцев нужно всё продать здесь, и успеть переселиться туда… Куда? А в какое-то Богом забытое еврейское местечко. Грязное и вонючее. Бердичев, Литин или Коростень… Где нет не только театра или Английского клуба, но где нет даже электричества.

Граф Игнатьев при подготовке новых правил о евреях постарался предусмотреть всё, чтобы нанести такой удар, который уничтожит еврейское засилье во всех областях экономики.

Нужно ли говорить, что банковское дело в Российской Империи в 1895 году практически полностью было в руках евреев?

Санкт-Петербургский учётный и ссудный банк и Варшавский коммерческий банк – это барон Леопольд Кроненберг. Московский Международный торговый банк, Орловский коммерческий банк, Московский земельный банк, Петербургско-Московский коммерческий банк и Русский Торгово-промышленный – это Лазарь Поляков (и пусть никого не введёт в заблуждение его фамилия и предполагаемое отцовство балерины Анны Павловой). Донской Земельный банк, Азовско-Донской и Петербургско-Азовский банки – это Яков Поляков. Варшавский учётный банк – это Мечислав Эпштейн. Санкт-Петербургский Международный коммерческий банк – это Лазарь Бродский. А ещё был филантроп Ипполит Вавельберг – владелец банкирских домов «Вавельберг Г.» в Варшаве и Петербурге. Леон Гольдштанд – владелец банкирского дома в Варшаве. Иван Блиох – владелец банкирского дома в Варшаве (а ещё учредитель и председатель правлений акционерных обществ Киево-Брестской, Либавской, Лодзинской железных дорог).

Но такое положение было не только в банковской сфере. Куда не коснись, везде увидишь, что евреи владеют заводами, приисками, пароходами, землями.

Барон Гораций Осипович Гинцбург – это Ленские золотые прииски, это банкирский дом «И. Е. Гинцбург», это паи Берёзовского золотопромышленного дела и Миасского золотопромышленного дела, это акции Киевского частного коммерческого банка, Одесского Учётного банка, это Товарищество Могилянского свекло-сахарного завода, владевшего сахарным заводом и сельскохозяйственными угодьями в Подольской губернии.

Борис Абрамович Каменка – председатель правлений: Общества Соединённых цементных заводов, Русского общества вывозной торговли, член правлений: Общества Токмакской железной дороги, Общества костеобжигательных заводов, страхового Общества «Россия», Русского общества «Сименс-Шуккерт», Таганрогского металлургического общества, Общества цементных заводов «Цепь».

Торговля русским хлебом, русским лесом, русским льном – всё это уже полностью или частично перешло в руки евреев.

Еврейские лавки и аптеки, еврейские дантисты и портные, еврейские журналисты и адвокаты, еврейские ростовщики и ремесленники, еврейские булочные и кабаки.

«Александринские законы» положили конец еврейскому засилью. После 1-го июня 1895 года всесильный до того барон Гораций Гинцбург, обсуждавший с министрами государственные вопросы, желанный гость в некоторых великокняжеских дворцах, в Российской Империи стал никем, и звать его никак. Ему бы за два месяца успеть продать своё имущество в Петербурге, да избавиться от акций Ленских золотых приисков. А еще нужно земельку продать в Подольской губернии, плантации сахарной свеклы… И акции банковские… И найти себе новое место жительство… В Бердичеве? Вопрос, сумеет ли он найти так быстро покупателя. Ведь не только барон Гинцбург продаёт свое имущество, но и Бродский, Поляков, Эпштейн. И все они очень хотят, чтобы их имущество выкупила казна. Хоть за какую сумму. А то ведь секвестируют…

То бедственное положение, в которое вогнал евреев граф Игнатьев, не могло не взволновать русскую общественность, которая, решила лишний раз доказать, что либеральные ценности главнее, чем судьба русского народа и всей России. Ведь по давно сложившейся традиции русская интеллигенция отличалась тем, что героически хаяла свою Родину и свой народ, желая угодить «просвещённой Европе».

Граф Лев Николаевич Толстой первым откликнулся и за одну ночь написал памфлет «Запишите меня в жиды». Памфлет этот был опубликован в нескольких воскресных газетах 14-го мая 1895 года. И хотя полиция изъяла большую часть тиража, многие газеты были раскуплены. Сочинение опального графа стало ходить в списках по рукам. А потом попало и в ряд европейских газет… Европа отозвалась мгновенно.

Английско-еврейский банкир Натаниэл Ротшильд74 тут же выступил в палате лордов с пламенной речью на тему «Россия – Империя зла!» В течение полутора часов лорд Ротшильд говорил, что хотя русские цари сбрили бороды и выучили английский язык, Россия была и будет азиатской страной. При этом Россия опасно усилилась и расширила свои границы, куда только смогла. Ротшильд не погнушался привести и цитату из сочинений господина Энгельса: «когда читаешь русские газеты, можно подумать, что вся Россия увлечена царской завоевательной политикой; повсюду – сплошной шовинизм и панславизм, призывы к освобождению христиан от турецкого ига, а славян – от немецко-мадьярского»75.

Французский же барон Альфонс де Ротшильд,76 глава парижского банка «Rothschild Freres», также выступил в прессе и заявил о прекращении всяких финансовых отношений с Россией, «страной дикарей, которая возвращается в мрачный шестнадцатый век».

В самой же России многие высокопоставленные царедворцы были обеспокоены тем, что притеснения евреев отрицательно отразятся на развитии государства, которое таким образом одновременно лишается большого числа образованных людей, в том числе врачей, фармацевтов, юристов, да и просто ремесленников. Хотя, если не лукавить, больше всего этих царедворцев волновал вопрос получения денег от еврейских дельцов, что давно уже вошло в привычку. Чего уж греха таить, даже некоторые члены Императорской Фамилии частенько обращались к еврейским банкирам, чтобы получить нужную сумму.

* * *

Возмущённый происходящим бывший министр финансов Витте даже обратился к графу Игнатьеву, пытаясь убедить того, что Россию ждут тяжёлые времена, если сейчас же, немедленно, не остановить эти безумные притеснения еврейского населения.

Канцлер очень внимательно его выслушал и ответил:

– Сергей Юльевич! Россия много веков обходилась без евреев. Думаю, что она и впредь сможет развиваться и не зависеть от евреев. Россия богата талантами, и врачей мы выучим, даже за счет казны. Но я не буду терпеть в центре Империи людишек, которые смотрят на Россию исключительно как на кормушку, при этом в любой момент готовы убить своего монарха. Я всего лишь восстанавливаю историческую справедливость, выселяя евреев в те местности, где они проживали на момент присоединения этих земель к Империи. Ежели кому то так не по душе жить в России, тот волен выехать за её пределы… Никого удерживать мы не будем…

Сергей Юльевич был чрезвычайно удивлён, когда через два дня после этого разговора с канцлером к нему на квартиру прибыл лично помощник начальника Санкт-Петербургского губернского жандармского управления и сообщил, что до 1-го августа 1895 года его супруга Матильда Исааковна Витте, урожденная Нурок, должна покинуть столицу и выехать в пределы черты оседлости.

Сергей Юльевич пытался обращаться за помощью к Императрице Марии Фёдоровне, но ничего не помогло. Семья Витте выехала в Одессу, откуда вскоре эмигрировала во Францию, чтобы больше никогда не вернуться в эту неблагодарную Россию.

* * *

Лето 1895 года стало беспокойным для множества еврейских семейств, которые спешно покидали насиженные места и перебирались к новому месту жительства. По-разному сложились их судьбы, у кого-то более удачно, у кого-то менее.

Семья художника Исаака Иосифовича Пастернака была выслана из Москвы и вернулась в Одессу. В 1899 году, когда Одесское градоначальство было исключено из черты оседлости, семье Пастернаков пришлось перебраться в Тирасполь. Вместе с семьей переезжал и мальчик Боря Пастернак. Он окончил в Тирасполе мужскую гимназию, после чего работал тапёром в местном кинематографе. В 1910 году Борис Пастернак был призван в военно-рабочие части и проходил службу на строительстве Царицынского орудийного завода. Дальше его следы затерялись.

Семья купца 1-й гильдии Хацкеля Бениаминовича Мандельштама была выселена из Варшавы в Скерневицы. В 1900 году семья Мандельштамов эмигрировала в Германию. Выехал и юный Иосиф Мандельштам. В 1908 году он поступил в Гейдельбергский университет. Пытался писать стихи на немецком, но затем увлёкся кокаином и забросил сочинительство.

Вдова действительного статского советника Мария Александровна Ульянова, урожденная Бланк, вместе с детьми, Дмитрием, Анной и Марией, была выселена из Петербурга и обосновалась в Жмеринке. Родовое имение Кокушкино, издавна принадлежавшее семейству Бланк, пришлось продать за бесценок, ибо выкрестам запрещалось иметь собственность вне черты оседлости.

Глава 8

Царственные сёстры пили пятичасовой чай в императорском кабинете. Беседа протекла размеренно, как будто сёстры вернулись в те времена, когда были юными принцессами.

Александра Фёдоровна сидела в кресле-каталке. Её снова мучили дикие подагрические боли, и врачи не могли ничего поделать. Семейное заболевание Гессен-Дармштадского дома давало себя знать. Распухшие ноги не позволяли встать, и вот уже второй день Императрица была прикована к креслу, допуская к себе лишь самых близких людей.

Элла, пришедшая к сестре, рассказывала, как шалят дети, Митя и Маша, как редко она видит мужа, ибо Великий Князь постоянно занят, заседая то в штабе военного округа, то в доме графа Игнатьева. Разговор коснулся Великого Князя Владимира Александровича и его жены. Великий Князь только уехал на Дальний Восток, но Мария Павловна осталась с детьми в Петербурге, явно не желая менять столицу на захолустный Хабаровск, и не переставала плести интриги.

Очень умная, властная и предусмотрительная женщина, она была довольно амбициозна. Когда юная гессенская принцесса Алиса только прибыла в Россию, Великая Княгиня пожелала стать наперсницею и опекуншею будущей Императрицы. Но настырные попытки Марии Павловны приблизиться к невесте Цесаревича оказались тщетными. Получив холодный и решительный отпор, Великая Княгиня, которая позволяла себе соперничать даже с Марией Фёдоровной, не сдалась и не остановилась, а принялась вести незримую женскую войну. Благодаря чему на первых же порах Александра Фёдоровна имела против себя двор Марии Фёдоровны и могущественный двор Марии Павловны, к которому примыкало все петербургское общество.

– За что они меня так ненавидят? – спросила Аликс. – За что? Видит Бог, я не сделал никому из них ничего плохого.

Елизавета Фёдоровна, которая прожила в России уже двенадцать лет, давно понявшая сущность великокняжеских интриг, не знала, как объяснить сестре причины, из-за которых её не воспринимали в обществе.

– Понимаешь, Аликс, – сказала она, – ты ещё слишком мало живёшь в России и не знаешь здешнее общество. И ты не предпринимаешь ничего, чтобы понравиться. Мы не в Гессене и не в Виндзоре. В России ты пока чужая. И тебе придётся ещё немало сделать для того, чтобы стать русской царицей, чтобы тебя принял народ.

– Я знаю это, но… Но ведь всему есть предел! Они уже договорились до того, что я – причина всех несчастий, свалившихся на голову династии. Они говорят, что я въехала в Россию за гробом Государя Александра Третьего, и что из-за меня погиб бедный Ники.

– Я слышала, что Мария Павловна обращалась к тебе по поводу судьбы какого-то Шапиро77 и у вас вышла размолвка.

– Да, Элла, она прислала мне записку с просьбой сделать для этого

еврея исключение и позволить ему остаться жить в Петербурге. Только потому, что у него фотомастерская на углу Невского и Большой Морской. И ещё он, якобы, пишет какие-то стихи.

– И что ты ей ответила? – спросила сестра.

– Я ответила ей запиской, чтобы она обращалась к петербургскому генерал-губернатору.

Елизавета Фёдоровна сдержанно улыбнулась.

– Ты же знаешь моего Сержа, Аликс… Он никогда не будет делать поблажек для евреев. А Михень сразу же помчалась в Аничков к твоей свекрови…

– Я устала от интриг, Элла. От этого лицемерия. Только теперь я чувствую себя свободно. Рядом со мною ты и Серж. Я могу положиться на графа Игнатьева, на Иллариона Ивановича. Ты ведь знаешь, какие подлые люди окружали моего Ники. Русского царя отовсюду окружали лицемерие и лживость. Почти не было никого, кто мог бы быть его действительной опорой. Я и сейчас чувствую, что очень мало тех, кто действительно выполняет свои обязанности ради России. Всё по-прежнему делается ради личных выгод, и повсюду интриги, и всегда только интриги…

Элла медленно встала из кресла, подошла к окну. Посмотрела на сестру, мило улыбнувшись, и ответила:

– Ты не права, милая моя. Поверь, я знаю из опыта, как неописуемо любезны и преданны могут быть здешние люди. Никогда не падай духом. Да, пару упрямцев нельзя переделать, но тогда лучше просто промолчи, когда все поднимают шум. Улыбайся, улыбайся, пока не заболят губы, думая о том, что другие унесут счастливое впечатление, и если они хоть однажды узнают твою улыбку, они никогда её больше не забудут. Помни, что главное – это первое впечатление. Подумай о милой улыбке тётушки Аликс,78 которой она издавна славится. Подумай об улыбке твоей свекрови. Мария Фёдоровна умеет улыбаться, умеет заставить всех любить себя.

– И умеет заставить всех окружающих ненавидеть меня, – грустно отозвалась Аликс. – В этом моей свекрови нет равных. Я дико устала, Элла! Дико! Если бы не моя беременность, я бы просто ушла в монастырь, покинув этот свет ненависти и злословия… Чтобы там, в уеди-

нении, молиться за спасении души, молиться за моего Ники…

– Не смей даже думать об этом! Выброси из головы негодные мысли! Ты – русская царица, и ты не смеешь вот так уйти и оставить Россию на произвол судьбы. Каждый из нас обязан стойко нести свой крест. Поверь мне, что весь мир говорит о твоей красоте и твоём уме, теперь же покажи им твоё сердце, которое русские хотят  почувствовать и увидеть в твоих глазах! Русский народ обязательно полюбит тебя…

– Что-то подобное мне уже писала бабушка Виктория, – сказала Аликс. – Она писала, что царствует сорок лет в стране, которую знает с детства, и каждый день она задумывается над вопросом, как сохранить привязанность подданных. А мне, якобы, придётся завоёвывать любовь и уважение совсем чужих людей.

– Что же ты ответила нашей милой бабушке?

– Что Россия – не Англия. И что царь не должен завоёвывать любви народа. Разве народ не боготворит царей? Что же до петербургского света, уверена, что это такая величина, которой вполне можно пренебречь. Мнение этих людей не имеет никакого значения для меня. Я давно поняла, что их природная черта – зубоскальство, с которым так же тщетно бороться, как бессмысленно с ним считаться.

Элла внимательно слушала сестру и в душе удивлялась её детской наивности и непосредственности. В голове Великой Княгини промелькнула мысль: «Бедная девочка, она так же застенчива, как самолюбива, и голова её сильно кружится от сознания неслыханной высоты, на которую она вознеслась. Это головокружение заставляет её преувеличивать очень многие вещи, в том числе и мнение о любви русского народа к царю.»

– Аликс, но ведь может статься так, что тебе придётся принять престол и царствовать…

– О чём ты говоришь? Всё, что мне грозит, это быть регентом при моём сыне. Я об ином даже помыслить не смею.

– Понимаешь, дружок, человек предполагает, а Господь располагает. И потому ты должна быть готова к царствованию, если разрешишься дочерью. Это твой долг… Ты по-прежнему хочешь назвать сына Алексеем?

– Нет, Элла, – тихо ответила Императрица. – Я уже приняла иное решение. Я назову сына Николаем, в память незабвенного Ники. Он будет Николаем Третьим.

– Ты становишься хорошим политиком, моя милая. Моя маленькая Аликс… Ты учишься на ходу, и я не могу не одобрить твоё желание.

Аликс попросила подать ей сельтерской воды. Утолив жажду, она спросила сестру:

– Ты знаешь, что мне сказал за свадебным завтраком наш милый дядя Берти 79?

– Нет, Аликс…

Александра Фёдоровна замолчала, о чём-то задумалась. Потом вытерла платком накатившиеся слёзы.

– Он тихо сказал мне на ухо: «Как профиль твоего мужа похож на профиль Императора Павла». Элла, это меня так напугало…

– Sunny,80 ты зря накручиваешь свои нервы. Ведь Ники стал жертвой не дворцового заговора, как его прапрадед…

– Мой Ники был образцом доброты и доверчивости. – Голос Александры Фёдоровны задрожал. – Он верил каждому слову своей матери. Верил министрам, верил придворным… Беспрекословно слушался всех своих родственников. Но я такой не буду. Я буду верить только тем, кто доказал свою преданность. Если бы ты знала, как я мучалась тогда… Я плакала целыми днями, так как чувствовала, что Ники очень молод и неопытен, что ему трудно управлять таким огромным государством. Я чувствовала, что окружающие его люди не искренни, что они служат ему исключительно из-за карьеры и личной выгоды.

Монолог Императрицы был сумбурным. Она сильно волновалась, повторялась и теряла мысль.

– Россия любит почувствовать хлыст, и я обязана удержать этот хлыст в своих руках. – Голос Аликс стал твёрдым и безжалостным. – Царь обязан подозревать каждого, а Ники был доверчив. Нет, Элла, я не повторю ошибок, я не буду слепо верить всей этой льстивой челяди, которая низко кланяется, подобострастно заглядывает в глаза, а потом бежит в Аничков дворец, к моей свекрови… Чтобы там интриговать, высмеивать, распространять отвратительные сплетни. Думаешь, я не знаю, что они там говорят про меня? Они обвиняют меня во всех бедах, и даже в смерти Ники.

– Аликс! Всё образуется, поверь мне.

– Когда-то в детстве я вычитала в какой-то английской нравоучительной книжке очень полезную фразу: «Надо учиться трудному искусству ждать».

– Хорошо сказано, моя милая сестра… И я верю, что тебе это поможет, ты ведь умеешь ждать. Мария Фёдоровна изменит отношение к тебе, как только ты родишь ей внука… или внучку…

– Она снова решила ехать к себе в Данию. Спрашивается, зачем, ведь совсем недавно, в марте, она уже там была.

Елизавета удивилась такой позиции сестры, ведь чем дальше от Петербурга будет Мария Фёдоровна, тем спокойнее будет чувствовать Аликс.

– Ну, так пусть едет. Почему ты так в штыки восприняла желание Её Величества?

– Потому, что она желает забрать у меня «Полярную звезду»81 и путешествовать только на ней… А кто будет оплачивать это путешествие?

– Ты стала такой экономной?

– Элла! Граф Игнатьев каждый день докладывает мне, что денег катастрофически не хватает! И я не собираюсь оплачивать из казны путешествия Её Величества. Марии Фёдоровне полагается по цивильному листу сто тысяч рублей в год. Ники после смерти своего батюшки объявил, что Её Величество со своим двором по-прежнему может жить в Аничковом дворце и что все расходы на её содержание, равно как и содержание её двора, он принимает на свой счет. Но теперь-то ситуация изменилась. Министр двора доложил мне, что содержание двора Марии Фёдоровны уже обходится казне не меньше, чем содержание Высочайшего двора.

– Ты рискуешь нарваться на очень большой скандал, моя дорогая. Ты ведь знаешь, что Мария Фёдоровна не простит тебе обиды. Да и великие князья и их жёны тоже не будут в восторге, поверь мне… Они привыкли тратить деньги и всякое упоминание о необходимости экономить воспринимают, как посягательство на свои права.

Лицо Императрицы скривилось от боли. Когда боль прошла, она задумчиво сказала:

– Мой долг – осуществить всё то, о чём мечтал мой Ники. А он хотел приносить пользу русскому народу, сделать Россию сильной, могучей, процветающей. Он хотел победить бедность, жестокость и голод! Ты уже давно живёшь в России. Разве ты не видишь, как мало производится здесь? Меня жутко огорчает, что всё привозится из-за границы… Такая огромная страна, а самые необходимые товары завозятся. Ткани, машины, парфюмерия… Граф Игнатьев согласен со мною, что нужно строить новые заводы и фабрики. Много разных фабрик. Чтобы не только самим строить корабли и пушки, но чтобы русские фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха, производить качественные изделия. А для этого нужны деньги и деньги! И если понадобится, я готова ограничить в расходах, как себя, так и моих царственных родственников!

– Я вижу, что граф Игнатьев тебя очаровал…

– Я верю ему. Он настоящий русский. Я чувствую, что граф – искренний и честный человек. А что касается расходов, то посмотри, сколько денег расходуется бесполезно. Огромный штат бесполезных придворных… Рихтер представил мне доклад о тех злоупотреблениях, которые выявлены им в дворцовом ведомстве.

Елизавета Фёдоровна таинственно улыбнулась.

– Я слышала, Аликс, что графа Игнатьева многие в высшем свете считают болтуном и даже лжецом… А его прожекты вызывают издевки и смех. Говорят, что граф ежедневно принимает у себя людей из разных губерний, чтобы составить себе мнение о происходящем. Он не особо доверяет полицейским сведениям, создаёт свою агентуру… Свою личную полицию.

– Называют лжецом? Я могу этому только радоваться, зная, что мой канцлер не какой-то простачок, а человек хитрый и изворотливый. Он ведь старый дипломат, и ежели умел обманывать наших недругов за границами России, сможет обмануть нынешних врагов и внутри страны.

– Ты хочешь записать в свои враги практически весь высший свет?

– Элла смущённо отвела глаза в сторону, но продолжила. – Петербургские дамы и так вовсю обсуждают тебя и твои вкусы. Они судачат о том, что ты не завиваешь волосы и не делаешь маникюр… Осуждают, что ты экономишь на собственном гардеробе и не носишь атласных туфель… А сколько разговоров о том, что ты пользуешься не парижскими духами, а от «Аткинсона»,82 не говоря уже про твою любимую трёхрублёвую «Вербену».83 И всё это исходит, в первую очередь, от придворных.

– Знаешь, я уже убедилась, что нельзя полагаться на мнение высшего света. Петербургский свет – это болтуны и сплетники. Бездельники и пустые критиканы… Кто же мешает им предлагать свои прожекты во благо России? А придворные дамы заняты лишь обсуждением модных новинок их Парижа, но не знают, как держать иголку с ниткой и как правильно натереть каминную решётку. Да, я не могу блистать в обществе. Наверное, я лишена лёгкости, остроумия, столь необходимых для этого. Я люблю духовное содержание жизни, и это притягивает меня с огромной силой. Я хочу помогать другим в жизни, помогать им бороться и нести свой крест.

– Аликс! Ты знаешь, что графа Игнатьева некоторые уже стали именовать «русским Бисмарком»?

– Что же в этом плохого, Элла? Я преклоняюсь перед Бисмарком, перед его железной волей! Кстати, граф Николай Павлович поведал мне одну историю. Однажды, при возвращении из-за границы, Александр Третий приказал осмотреть в Вержболове84 багаж не только сопровождающих, но и собственный. А затем он сам уплатил за вещи Марии Фёдоровны, купленные за границею, и приказал прислуге тоже уплатить пошлину, да ещё со штрафом за утаенные предметы.

– Я знаю эту историю, Аликс… Увы… И до меня доходили слухи, что прислуга Марии Фёдоровны привозит на «Полярной звезде» для продажи много ликёров и сигар, сыры и игральные карты, разнообразные ткани и консервы. В банках Копенгагена буквально вся её челядь, до горничных и лакеев включительно, имеют свои счета. А здесь, в России, весь этот товар, который попал без оплаты пошлины, попадает прямиком в петербургские и московские магазины.

Последние слова заставили Александру Фёдоровну задуматься. Получается, что свекровь нагло использует императорскую яхту для того, чтобы её челядь незаконно обогащалась. И, таким образом, фактически за счёт русской казны, старая царица завоёвывает любовь подданных… А казне наносится ущерб, ибо таможенные пошлины не поступают… Александра Фёдоровна почти приняла решение сократить выплаты на нужды свекрови. Но даже сестре она пока ничего не сказала, желая для начала посоветоваться с графом Игнатьевым и Сергеем Александровичем.

Глава 9

Граф Игнатьев сидел за огромным столом под большим портретом покойного Императора Николая Второго, откинувшись к спинке резного кресла. В кабинете канцлера шло совещание. Министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков сидел справа от канцлера на коричневом кожаном диване, устало откинувшись и нервно теребя пуговицу свитского сюртука. Директор Департамента полиции Плеве картинно стоял рядом, засунув правую руку за борт цивильного чёрного сюртука. Мундира он не любил и старался одевать его как можно реже.

Примерно в пяти шагах перед столом стоял навытяжку офицер, затянутый в тёмно-синий жандармский мундир с погонами подполковника и серебряным аксельбантом. Вызванный из Москвы начальник охранного отделения Бердяев 85 держал в правой руке кожаный бювар с документами, но они не потребовались ему при докладе, так как составленную справку он знал практически наизусть.

Департамент полиции давно вёл учёт самого разнообразного революционного элемента, имевшего склонность собираться на посиделки, произносить противоправительственные речи и читать нелегальщину. Обычно, разгромив такой кружок, ограничивались тем, что наиболее рьяных высылали из столиц, кого-то склоняли к сотрудничеству, кому то просто делали внушение. Но после цареубийства в апреле 1895 года новый министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков издал грозный циркуляр об усилении борьбе с антигосударственными элементами. Он требовал в самые короткие сроки покончить со смутьянами, заговорщиками и бомбистами. Полиция и жандармы получили приказ применять оружие при малейшей попытке сопротивления или попытке скрыться. Последовали массовые аресты, но подавляющее большинство арестованных через семь дней приходилось освобождать, ибо собрать достаточные материалы, позволившие бы устроить судебный процесс, не удавалось.

Но вот в начале мая московским охранным отделением была раскрыта террористическая организация. Получив осенью 1894 года сведения о том, что в квартире в Тишском переулке, происходят частые сборища учащейся молодежи, на которых произносятся речи террористического характера, старый жандармский волк Бердяев провёл блестящую операцию.

Проживавшие на квартире выпускник Московского университета Иван Распутин, студент университета Алексей Павелко-Поволоцкий, томские мещанки Таисия и Александра Акимовы и дочь отставного коллежского секретаря Анастасия Лукьянова были взяты под наблюдение. Московские филёры работали день и ночь, выявляя их связи.

Выяснилось, что уже довольно длительное время Распутин собирает вокруг себя людей, настроенных противоправительственно. Ему удалось организовать террористический кружок, в который также входили студенты университета Степан Кролевец и Василий Бахарев, учитель Рогожского городского училища Иван Егоров и дочь коллежского асессора Зинаида Гернгрос. Через студента Ивана Войнарского Распутин добыл в университетской библиотеке учебники по химии, при помощи которых собирался изготовить взрывчатые вещества для бомбы.

Первоначально Распутин замышлял убить Императора Николая Александровича, который в мае 1895 года должен был посетить Москву. Но в апреле, уже после цареубийства, планы поменялись. Теперь целью террористов должна была стать Александра Фёдоровна.

О планах Распутина достоверно было известно студенту университета Николаю Пухтинскому и слушательнице акушерских курсов Надежде Аракчеевой, которых убеждали принять участие в террористической деятельности и которые высказались против террора, однако властям ничего не сообщили.

После того, как филёры сообщили о том, что Распутин и Бахарев приступили к испытанию бомб, Бердяев распорядился произвести аресты и обыска. Все вышеупомянутые лица, кроме Зинаиды Гернгрос, были арестованы. При обысках была изъята гремучая ртуть, пикриновая кислота, азотная кислота разной крепости, металлическая ртуть, бертолетова соль, револьвер… Различные записи, касающиеся почти исключительно приготовления и действия взрывчатых веществ, как-то: нитроглицерина, пироксилина, пикриновой кислоты и гремучей ртути… Литература противоправительственного содержания…

Выслушав подробный доклад Бердяева, граф Игнатьев тихо спросил:

– Вы уверены, подполковник, что арестованы все злодеи, причастные к этой мерзопакостной организации? Или Вы, как это принято у жандармов, кого-то из террористов оставили «на развод»?

Бердяев испугался и побледнел:

– Никак нет, Ваше Высокопревосходительство! Я осознаю, что в сложившейся ситуации было бы преступно оставить безнаказанным хотя бы одно лицо, замышлявшее цареубийство!

– Но почему же тогда эта… Как её? Гернгрос, что-ли… Почему она не под стражей? – взорвался канцлер. – Во что Вы играете, подполковник? Я не удивлюсь, ежели на свободе остались и другие террористы!

Бердяев застыл, не смея ничего сказать. И тогда в разговор вмешался Плеве.

– Ваше Высокопревосходительство, – обратился он к Игнатьеву, – позвольте мне доложить относительно госпожи Гернгрос. Я вижу, что Николай Сергеевич в смятении…

– Я слушаю, Вячеслав Константинович, – недовольно отозвался канцлер.

– Дело в том, что госпожа Гернгрос – секретный агент московского охранного отделения с 1893 года. Кружок Распутина был раскрыт именно благодаря её стараниям. В настоящее время удалось залегендировать, что госпоже Гернгрос удалось, якобы, скрыться от полиции. Я уверен, что она ещё не единожды сослужит верную службу России.

Граф Игнатьев с невиданной для его возраста и телосложения прытью выскочил из-за стола и подошёл к Бердяеву.

– Ну что же Вы, голубчик, – обратился канцлер, – застыли, аки статуя? Нужно было сразу доложить, что это Ваш агент. Вы уж не сердитесь на меня, старика, за гнев… Сами понимаете, в какое тяжкое время мы живём и служим Государыне.

– Так точно, Ваше Высокопревосходительство, понимаю…

Канцлер вернулся за свой стол, приказал Бердяеву присесть, продолжил:

– Господа! То, что удалось изловить богомерзких злодеев, это прекрасно. Я буду просить Государыню наградить подполковника следующим чином…

Бердяев вскочил с дивана и произнёс уставное:

– Рад стараться, Ваше Высокопревосходительство!

– Садитесь, подполковник, – перебил его канцлер. – Обезвреженный кружок террористов – это несомненный успех, господа… Но может ли кто из присутствующих дать гарантии, что таких вот кружков больше нет? Действовал ли Распутин единолично, по собственному усмотрению, или он как-либо связан с теми, кто убил Государя Николая Александровича? – обвёл граф Игнатьев строгим взглядом всех присутствующих.

– Ваше Высокопревосходительство, – отозвался Плеве, – я уверен, что московский кружок действовал самостоятельно и к цареубийству первого апреля не имеет отношения. Но мы землю рыть будем, чтобы тщательно отработать все эти моменты.

– А вот времени то у нас и нет, любезный Вячеслав Константинович, – ответил канцлер. – Илларион Иванович, – обратился он к графу Воронцову-Дашкову, – крайне необходимо произвести дознание, как можно скорее, чтобы передать этих субчиков в руки военного суда. Общество ждёт от нас жёстких мер по отношению к подобным мерзавцам.

– Военного суда? Но коим образом? – недоумённо спросил граф Воронцов-Дашков.

– «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия»86 ещё никто не отменял, Илларион Иванович, – усмехнулся в усы канцлер. – Вы, как министр внутренних дел, можете передавать дела на рассмотрение в военный суд для суждения по законам военного времени и требовать рассмотрение при закрытых дверях. Военный суд даёт нам сокращение сроков производства и отмену апелляции и кассации. И военный суд даёт этим субчикам единственно возможный приговор по статье 279-й Воинского устава о наказаниях – смертную казнь через повешение…

– Но для такого порядка необходимо, чтобы местность была объявлена на положении усиленной охраны, Николай Павлович… Иного случая законом не предусмотрено…

Министр внутренних дел встал с дивана и подошёл к столу. Было видно, что он не совсем понимает, к чему клонит граф Игнатьев.

– Илларион Иванович! Что Вам мешает сегодня же объявить Москву на положении усиленной охраны? Или телеграфировать Великому Князю Павлу Александровичу, чтобы это сделал он? Хоть сегодня и Духов день,87 придётся поработать во славу Отчизны и просить Государыню утвердить такую меру…

– Но будет ли это законно, Николай Павлович? – спросил министр. – Злоумышленники были арестованы в тот момент, когда положение усиленной охраны не действовало… Это может вызвать ненужные пересуды. Все мы прекрасно понимаем, что военный суд – это проформа, и что все эти одиннадцать молодых людей будут обречены на виселицу. Пепел Ивана стучит в моём сердце, и я, как никто другой, хочу истребить всю эту сволочь. Я никогда не прощу им смерть моего сына! Но не вызовет ли такой шаг власти опасное возмущение в обществе? Государю Николаю Павловичу так и не простили пятерых повешенных декабристов.

– Юридическая казуистика меньше всего меня волнует в данном случае. Закон даёт нам возможность обратиться к военному суду, так почему же мы должны чего-то стесняться? Ведь это просто случай помог охранному отделении обезвредить злоумышленников. А если бы террористам удалось реализовать свой преступный замысел? Нет, Илларион Иванович, общество ждёт от нас именно жестокости. Я говорю о здоровой части общества, а не про либеральных интеллигентиков. Пора преподать жестокий урок, чтобы впредь все знали, что не только за совершённый акт террора, но уже за приготовление к таковому любого ждёт виселица. А впредь нужно быть готовым к возможным судебным процессам, а для этого нужно самым срочным образом новое Уголовное уложение о наказаниях и изменения в уголовное судопроизводство. Мыслимо ли, чтобы государственных преступников судили присяжные?

– Комиссия Фриша88 уже передала в министерство юстиции проект нового Уголовного уложения, – ответил министр. – Я ознакомился и должен заметить, что остался весьма и весьма обеспокоенным… Я не сторонник кровопролития, но все ведь есть предел, и если вчера проект Фриша был возможен для использования, то не уверен, что теперь это допустимо.

Канцлер обратился к Плеве:

– Вячеслав Константинович! Я пока не знаю, что там насочиняли Фриш с его комиссией, но чует моё сердце, что либерализмом там разит за версту, от их проекта. А потому я Вас прошу, посмотрите, что они там сочинили и доложите мне. Четырнадцать лет сочиняли, теперь ещё год будут согласовывать и изучать, потом ещё в Государственном Совете будут обсуждать. А времени то у нас нет совсем. Террористы не дают нам времени на раскачку.

– Слушаюсь Ваше Высокопревосходительство! – кивнул головой Плеве. – Только либерального уложения нам сейчас и не хватало. В наших судах – либерал на либерале. Прокуроры многие вместо того, чтобы защищать устои государства, вставляют палки в колёса, мешают работать полиции. Ищут любые формальные поводы, чтобы только освободить арестованных… Цепляются к каждому слову в протоколе. Возникает закономерный вопрос, на кого эти прокурорские чины работают, на государство, которое исправно платит им немалое жалование, или же на кого иного.

– Я знаю, Вячеслав Константинович, а потому буду просить Государыню учредить особую комиссию для преобразования порядка управления в Империи. Многое придётся менять. Многое и многих.

– Ваше Высокопревосходительство, – продолжил Плеве, – прошу обратить особое внимание не только на террористов-бомбистов, но и на разного рода кружки, в которых принимает участие всё больше и больше людей. Революционная пропаганда проникает через нелегальные интеллигентские кружки в легальные просветительские учреждения, в земства, в учебные заведения.

– Что же это, – спросил граф Игнатьев, – это революция? Или это новая смута?

– Пока что это лишь подготовка к революции, – ответил Плеве. –

Несомненно, бомбисты представляют угрозу, но все эти любители вести задушевные беседы, рассуждающие о всеобщем счастье, представляют не меньшую опасность для государственных устоев. А мы пока что не готовы эффективно бороться с такими вот агитаторами. Всё заканчивается административной высылкой, но разве можно напугать революционеров такой малостью? Нет, Ваше Высокопревосходительство, нужно беспощадно карать и карать всех этих болтунов. Все эти кружки, все эти разговоры и чтения – это те зубы дракона, из которых может вырасти революция.

Совещание закончилось, утвердив графа Игнатьева в мнении, что действовать нужно быстро и жёстко, а иначе победить внутреннего врага не удастся. Либеральные преобразования покойного Императора Александра Второго не только не были оценены подданными, но явно помогали тем из них, кто поставил своей целью расшатать устои государства. Суд должен быть, прежде всего, верным и верноподданным проводником и исполнителем самодержавной воли Монарха, должен быть солидарен с другими органами правительства во всех их законных действиях и начинаниях. Но ныне судьи и прокуроры превратились в верных защитников всякого сброда, проповедующего крамолу, а это значит, что нужно незамедлительно выстраивать новую судебную систему, пусть далёкую от европейских образцов, но действенную и эффективную …

В тот же день Императрица утвердила введённое в Московской губернии положение об усиленной охране, а уже 27-го мая Московский военно-окружной суд рассмотрел дело по обвинению Ивана Распутина, Алексея Павелко-Поволоцкого, Таисии и Александры Акимовых, Анастасии Лукьяновой, Степана Кролевца, Василия Бахарева, Ивана Егорова, Ивана Войнарского, Николая Пухтинского и Надежды Аракчеевой. Суд работал скоро и мгновенно оглашённый приговор был ожидаем – лишение всех прав состояния и смертная казнь через повешение. Для всех одиннадцати.

Весть о суровом приговоре для одиннадцати молодых людей мгновенно разнеслась по всей России и достигла Европы. Интеллигенция Петербурга и Москвы застыла в ожидании, будет ли приговор приведён в исполнение.

Московский генерал-губернатор Великий Князь Павел Александрович конфирмовал приговор, но сразу же отправил телеграфную депешу на имя Императрицы с предложением помиловать осужденных, заменив смертную казнь каторгой.

Глава 10

Императрица, которой только исполнилось двадцать три года, впервые столкнулась с ситуацией, когда от её личного решения зависела судьба одиннадцати молодых людей. Она никогда не думала, что ей придётся когда-либо принимать решение, казнить или же помиловать, но вот этот критический момент, увы, наступил. Получив депешу из Москвы, Александра Фёдоровна утром 28-го мая пригласила к себе канцлера, министров внутренних дел и юстиции, Великого Князя Сергея Александровича.

От приглашения Победоносцева она отказалась, уже зная любовь обер-прокурора к длительным философским рассуждениям, навевающим скуку.

Александра Фёдоровна молча сидела в кресле, выслушивая по очереди мнения собравшихся. В чёрном фланелевом платье, с единственной бриллиантовой заколкой, бледная и величественная, с уставшими глазами. Предыдущую ночь она практически не спала, мучаясь от головной боли и недомогания, и сейчас ей очень хотелось уйти, спрятаться ото всех, чтобы не принимать никаких решений, чтобы забыть о террористах и казнях.

Рядом с ней сидела Елизавета Фёдоровна, которая пришла вместе с мужем, чтобы поддержать сестру в столь трудный момент.

Граф Игнатьев и Сергей Александрович категорически были против любых уступок, считая, что только жёсткая позиция власти может остановить террористов. Они в два голоса доказывали, что именно сейчас нужно найти силы и, невзирая на мнение продажной русской интеллигенции и на мнение замшелой Европы, преподать жестокий урок всем тем, кто посмеет хотя бы в мыслях посягнуть на жизнь царя.

Граф Воронцов-Дашков неожиданно проявил мягкость и высказался, что можно было бы помиловать четверых девушек, заменив им повешение каторгой.

– Зачем же превращать в героев этих одиннадцать человек, тем самым делая их примером для подражания? – вопрошал министр. – Зачем нам новые Перовские и Желябовы? Зачем нам создавать новые революционные легенды для неокрепших душ молодёжи?

Слушая министра внутренних дел, канцлер недовольно скривился и вспылил.

– Да помилуйте, Илларион Иванович! Имеем ли мы право сегодня проявлять гуманизм? Нет, я не жажду смерти этих девиц, отнюдь, уж поверьте на слово! И сердце разрывается на части при мысли, какие невыносимые горести ждут их родителей. Вы предлагаете отправить их на каторгу? Но тогда каждый в России будет знать, что можно замышлять цареубийство, можно приготовляться к таковому, и даже если тебя поймают, то ты сохранишь свою жизнь! И вот тогда уж будут вам и новые Перовские, и новые Желябовы! Мы не можем позволить себе быть добренькими и тем самым создать условия для появления новых бомбистов. Что стоит та власть, которая не способна защитить сама себя? Гроша ломаного не стоит, будем уж откровенны. И все революции происходят там и именно тогда, когда власть оказывается слабой и безоружной. Девицам этим не повезло очутиться не в то время и не в той компании, это верно. Но казнь их послужит жестоким уроком для всех тех, кто ещё таит в себе преступные умыслы!

Министр юстиции Муравьёв имел отдельное мнение.

– Ваше Императорское Величество, – сказал он, глядя прямо на Императрицу, – данный приговор был вынесен в особых условиях, и, по моему мнению, является глубоко порочным. Мне достоверно известно, что заседание военного суда шло не более часа. Казалось бы, что все формальности были соблюдены, но можем ли мы говорить о том, что суд был беспристрастным, что суд досконально разобрался со степенью вины каждого из одиннадцати подсудимых? Если вина Распутина или же Бахарева не вызывает сомнения, то Пухтинский и Аракчеева не только не принимали участия в подготовке акта терроризма, но и высказывали своё отрицательное отношение к террору как таковому. Но суровый приговор вынесен всем, в том числе и невиновным…

– Николай Валерианович! – нервно перебил министра Великий Князь. – Я читал документы! Как мне известно, Распутин вёл с Пухтинским и Аракчеевой откровенные разговоры, абсолютно не скрывая своего преступного замысла. Но ни Пухтинский, ни Аракчеева даже и не помыслили о том, чтобы сообщить властям о готовящемся злодеянии… А Вы говорите, что эти люди невиновны?

– Да, Ваше Высочество, Пухтинский и Аракчеева могут быть виновными в недонесении, при условии, что они осознавали серьёзность намерений Распутина. Но за недонесение предусмотрены Уголовным уложением иные наказания, но вовсе не смертная казнь. Немаловажно и то, что мы имеем дело со студентами, с людьми интеллигентными, в среде которых доносительство считается подлостью, а если учесть молодой возраст осужденных, склонность их к максимализму…

Великий Князь вскочил с кресла.

– Простите, Ваше Величество, – обратился он к Александре Фёдоровне, – я солдат, и не очень разбираюсь в юридической казуистике. Но у меня в голове не укладывается, как это может быть, чтобы студент Императорского Московского университета, узнав, что кто-то готовит злодеяние против особы Государя Императора, мог скрыть это и не сообщить властям. Николай Валерианович не желает понять, что бомбисты объявили нам всем войну, а на войне не до формальностей. Или власть жестокой рукой уничтожит крамолу, или же вот такие студенты-недоучки взорвут всю Россию. И тогда уже будет поздно, господа!

Сергей Александрович на мгновение задумался, как будто что-то вспоминая. Затем продолжил:

– Мне сейчас стыдно вспоминать, что четырнадцать лет назад я счёл возможным передать брату прошение Льва Толстого о помиловании цареубийц. Тогда я был искренне уверен, что нельзя начинать новое царствование с казни. Сегодня же я говорю, что никакое живое христианское чувство не может стать причиной для потакания цареубийцам. Пусть каждый получит по заслугам и пусть каждый несёт свой крест.

– Каюсь, Ваше Высочество, я тогда тоже просил отложить казнь цареубийц, чтобы не вызывать в обществе лишних волнений, – тихо сказал канцлер. – Но сегодня я понимаю, что был не прав. Любое милосердие будет воспринято обществом не иначе, как проявление слабости, а этого допускать нельзя! Террористы объявили войну престолу, а потому их надлежит уничтожить. И меньше всего меня в настоящий момент волнуют юридические тонкости! На войне нет времени на все эти фокусы!

Сергей Александрович взял со стола справку охранного отделения, нашёл нужное место и зачитал:

– Вот, извольте, «…гремучая ртуть, в шести сосудах, в количестве около фунта; пикриновая кислота, в количестве около 1/4 фунта; азотная кислота разной крепости, в шести сосудах… металлическая ртуть, в двух сосудах около 3/4 фунта; бертолетовая соль…» Неужели Вам этого мало? Или Вы, Николай Валерианович, наивно считаете, что такие вот студенты-интеллигенты готовят свои бомбы лишь для царствующих особ? Так Вы не тешьте себя такой надеждой. Вы для них – опричник, держиморда и палач. И не дай Бог, чтобы вот такие вот милые студентики-интеллигентики пожелали покарать Вас за преданность престолу…

– Вашему Высочеству должно быть известно, что в 1881 году я возглавлял обвинение в процессе по делу о злодеянии первого марта, – твёрдо ответил министр юстиции. – И я просил для всех обвиняемых смертной казни… Смерти! Хотя с государственной преступницей Софьей Перовской мы были дружны в детстве. Её отец был псковским вице-губернатором, а мой – губернатором.

Елизавета Фёдоровна, которая до того не вмешивалась в разговор, не выдержала:

– Николай Валерианович! Я всегда стремилась найти настоящую и сильную веру в Бога, всегда старалась жалеть ближнего своего… Я имею доброе сердце! Но нечего жалеть тех, кто сам никого не жалеет! Эти люди переступили запретную черту, превратившись в животных. В животных, которые даже не раскаялись! Я согласна, что необходимо сделать всё, чтобы не допустить превращения революционеров в героев… Преступников нужно казнить и широко оповестить всех о такой казни, чтобы убить в них желание рисковать своей жизнью и совершать подобные преступления. Пусть умрут те, кто возжелал смерти русскому царю и царице! Но кто они и что они – пусть никто не знает… Пусть в газетах не будет имён казнённых, а тела их захоронить тайно, чтобы никто не знал об этом. Или же сжечь и развеять прах по ветру…

Наконец Александра Фёдоровна решилась. Тихим голосом, не глядя на окружающих, она произнесла:

– Сегодня утром я была почти готова к тому, чтобы проявить христианское милосердие и помиловать злоумышленников. Они молоды, у них у всех есть матери, которые будут невыносимо страдать… Но потом я на мгновение вспомнила первоапрельскую трагедию. Я вспомнила грохот, крики, кровь. Этот невыносимый запах дыма и крови… И страдания моего несчастного мужа… Злодеи должны быть наказаны, жестоко и справедливо.

Голос Императрицы немного дрогнул, стал хриплым. Предательская слеза покатилась по её щеке. Нервно смахнув слёзы платком, Александра Фёдоровна продолжила:

– Я сделаю всё, чтобы этого больше не повторилось. А все те, кто рассчитывал, что после злодейского убийства Николая Александровича в России наступит хаос, жестоко ошибаются. Да, я всего лишь слабая женщина… Я очень люблю Россию, которая стала моей новой Родиной… Я люблю русских людей, и на добро я буду всегда отвечать добром… Но я никогда не буду жалеть подлых преступников, посмевших посягнуть на основы самодержавия!

Большие тёмно-синие глаза Императрицы под длинными ресницами стали ледяными и даже непроницаемыми, а её голос – стальным. Сильный английский акцент искажал слова, делая речь Императрицы зловещей:

– Для таких у меня всегда найдётся кнут! На их бомбы и револьверы я отвечу виселицами, я отвечу железом и кровью! Железом и кровью, как говаривал канцлер Бисмарк!

Багрово-красные пятна, резко появившиеся на бледном лице, выдавали необычайное волнение этой молодой, но уже сильной женщины, пережившей горечь утраты.

– Николай Павлович! – обратилась Императрица к канцлеру. – Телеграфируйте в Москву Великому Князю Павлу Александровичу моё Высочайшее повеление. Приговор должен быть приведён в исполнение. Сегодня же. Немедленно. И пусть во всех газетах завтра сообщат о казни цареубийц, не указывая фамилий… Они сами вынудили меня царствовать, как царствовал Иван Грозный… Жестоко и беспощадно…

Последнее предложение прозвучало в наступившей тишине хлёстко и резко, как залп расстрельного взвода. От звуков голоса Императрицы ледяная дрожь прошла по спинам всех присутствую-щих, и казалось, что голос этот, ни на что не похожий, страшный голос, заполнил все закоулки дворца.

После этих слов Александра Фёдоровна медленно поднялась из кресла и вышла из кабинета.

* * *

В тот же день, вечером 28-го мая, во дворе Бутырской тюрьмы все одиннадцать приговорённых к смерти были повешены. Великий Князь Павел Александрович, который по долгу службы присутствовал на казни, позже рассказал канцлеру, что приговорённые до конца не верили, что их могут предать смерти.

Иван Распутин успокаивал подельников, говоря, что всех их обязательно помилуют, ведь они никого не убили, а только намеревались… И только когда солдаты стали накидывать осужденным мешки на головы, сёстры Акимовы впали в истерику и стали выкрикивать проклятия в адрес Павла Александровича. Великий Князь смутился в растерянности, но новый московский обер-полицмейстер Трепов89 не растерялся и приказал вставить сёстрам кляпы. Когда молодой солдат замешкался с исполнением приказания, Трепов вырвал у него из рук кляпы и самолично заткнул рты приговорённым.

Сам же Распутин был повешен три раза, так как дважды, уже повешенный, из-за неумелости палача он срывался с виселицы и падал на эшафот.

Во исполнение повеления по приказу графа Игнатьева в газетах «Русское слово», «Санкт-Петербургские ведомости» и «Московские ведомости» были размещены официальные сообщения о казни одиннадцати преступников, замышлявших цареубийство. Без указания их фамилий, имён и званий.

Казнь одиннадцати молодых людей стала знаковым событием нового царствования. Уже больше никто не называл Императрицу «гессенской мухой» или «гессенской гордячкой». Отныне она стала «гессенской волчицей». Именно так назвал Александру Фёдоровну граф Лев Толстой в своём новом памфлете «Запишите меня в бомбисты», который ходил по рукам в списках, не минуя ни университетских ка-федр, ни великокняжеских дворцов.

Для самого писателя сочинение памфлета имело весьма печальные последствия. Высочайшим указом над всем имуществом графа Льва Николаевича Толстого была установлена опека.

Департамент полиции взял писателя под гласный полицейский надзор. Отныне вся входящая корреспонденция, поступающая в Ясную Поляну, досконально изучалась полицией, все посетители, желающие попасть в имение, регистрировались в специальном журнале, а при выходе назад – подвергались самому тщательному досмотру, дабы не вынесли чего недозволенного.

Святейший Синод публично осудил Толстого и объявил его находящимся вне церкви. «Определение Святейшего Синода, с посланием верным чадам православныя грекороссийския Церкви о графе Льве Толстом» было опубликовано не только в «Церковных ведомостях», но практически во всех российских газетах.

Русская интеллигенция восприняла казнь одиннадцати человек и отлучение писателя от церкви как наступление реакции. Но русская интеллигенция не догадывалась, каковы будут масштабы этой реакции.

Глава 11

17-го июня 1895 года в Одессу прибыли послы абиссинского негуса.90 Разумеется, что это событие не осталось незамеченным. Городские власти, как и сотни простых одесситов, устроили послам бурную встречу, далеко выходящую за рамки обычного официоза.

Такой торжественный приём был вызван не банальным любопытством. Далёкая Эфиопия воспринималась не просто, как нечто экзотическое, но считалась в России оплотом православия на Африканском континенте. Шедшая там война, в которой босоногие чернокожие воины с устаревшими ружьями, копьями и щитами из кожи бегемота противостояли итальянской армии, вооружённой магазинными винтовками и скорострельными пушками, вызывала в русских сердцах живой отклик и сочувствие. Точно также совсем недавно русское общество поддерживало греков, сербов и болгар в их праведной борьбе против османов.

К концу 19-го века Африканский континент был практически полностью разделён между европейскими державами, но Эфиопия сохраняла независимость. Италия, опоздавшая ко всеобщему разделу мира, рассчитывала поживиться и заполучить колонии на африканском побережье Красного моря.

Овладевший в 1889 году короной абиссинских императоров хитроумный и жестокий Менелик91 был вынужден лавировать и искать поддержку у европейцев, в результате чего заключил с Италией злополучный Уччиалийский договор, по которому Рим получил не только прибрежную Эритрею, но и немалую часть провинции Тигре.

Итальянцам оказалось мало того, что Эфиопия лишилась значительной части своей территории и выхода к Красному морю. Незадачливые наследники Цезаря попытались хитростью и обманом установить протекторат и полностью подчинить себе негуса. Для этого итальянские дипломаты прибегли к дешёвой уловке.

Тексты, написанные в договоре на амхарском и итальянском языках, различались в семнадцатом пункте. В амхарском варианте говорилось: «Его Величество царь царей Эфиопии может прибегать к услугам правительства Его Величества итальянского короля во всех делах с прочими державами и правительствами». А вот в итальянском тексте вместо слова «может» стояло «согласен», которое правительство Италии понимало как «должен». На основании такого «дипломатического мошенничества» Рим рассчитывал на полное послушание и подчинение Эфиопии.

Узнав, что белые нагло его обманули, негус Менелик II в феврале 1893 года объявил о расторжении договора и стал спешно готовиться к войне. Собрав в Эритрее дополнительные войска, в декабре 1894 года итальянцы перешли границу, занимая всё новые эфиопские поселения. Абиссинская армия, вооружённая копьями, саблями, небольшим количеством устаревших ружей, вынуждена была отступать.

Негус решился обратиться за помощью в далёкий Петербург, благо, что главным военным советником при нём был русский волонтёр Николай Степанович Леонтьев.92 В надежде установить дипломатические отношения с Россией и получить современное оружие, Менелик отправил с Леонтьевым личное послание Александре Фёдоровне.

Получив в ответ небольшое приветственное письмо русской царицы, негус отправил в дальний путь большое посольство, имеющее широкие полномочия, вплоть до подписания договора о военном союзе с Российской Империей.

* * *

Канцлер вошёл в кабинет Императрицы быстро, стремительно, но при этом его плавные движения были похожи на движения бенгальского тигра, который на мягких лапах, спрятав свои смертельно-острые когти, способен незаметно подобраться к любому в густых зарослях джунглей. Александра Фёдоровна стояла, о чём-то задумавшись, у окна, спиной к двери, и не заметила вошедшего графа Игнатьева. Николай Павлович почтительно кхекнул и Императрица, вздрогнув от неожиданности, обернулась.

– Вы меня немного напугали, граф… Вы так тихо вошли, что я не услышала…

– Виноват, Ваше Императорское Величество! Я не желал Вас напугать…

Канцлер почтительно приложился к руке царицы, после чего был приглашён к столу.

– Вы, кажется, хотели доложить о визите абиссинского посольства? – спросила Императрица. – Я с нетерпением жду, что Вы мне скажете по этому поводу.

– Так точно, Ваше Величество! Уже сегодня утром послы прибыли в Петербург. На Николаевском вокзале абиссинцев торжественно встретил граф Ламздорф.93 Кроме представителей городских властей и Святейшего Синода было множество жителей, из всех сословий.

Заметив в глазах Императрицы немой вопрос, канцлер пояснил:

– Формальной целью эфиопской миссии является возложение венка на усыпальницу почившего в Бозе Государя Императора Александра Третьего, а вот чем они дышат, так сказать, предстоит ещё узнать… Но я считаю, что до тех пор, пока мы не узнаем, с чем именно приехали абиссинцы, нам не стоит лишний раз дразнить Италию.

– Следует ли нам ожидать какого-либо недовольства со стороны итальянцев, Николай Павлович? И следует ли нам обращать внимание на таковое недовольство?

– Позавчера, Ваше Величество, двадцать первого июня, ко мне приезжал итальянский поверенный в делах. Господин Сильвестрелли94 крайне возбужден появившимися в газетах известиями об официальном приёме, оказанном в Одессе абиссинской депутации. С его слов, этот приём произведёт в Италии самое прискорбное впечатление. Он заявил, что Менелик, добровольно, якобы, подчинившийся итальянскому протекторату, находится ныне в возмущении против итальянского правительства, и что почести, возданные его посланцам, не соответствуют дружественным отношениям, существующим между обеими нашими правительствами.

– Depuis quand l'Italie offre Russie indiquer qui e t comment le prendre?95 – возмущённо перешла Аликс на французский.

– Я, Ваше Величество, ответил, что итальянского протектората над Абиссинией мы никогда не признавали и впредь не признаем, и что Менелик волен вести сношения с Россией вне зависимости от воли и желания короля Италии… А потому итальянской ноты по данному поводу мы принять никак не можем.

– Вы ответили абсолютно верно, Николай Павлович. Итальянской наглости нет границ! Но что Вы думаете о позиции Германии и Австрии? Ведь Италия входит в Тройственный союз, и мы не можем не учитывать мнение Берлина и Вены в данном случае. Готова ли наша армия противостоять объединённым армиям Германии, Австрии и Италии?

– Государыня! Мы не нападаем на Италию, мы не посылаем наши корпуса на Рим или Неаполь, мы лишь не признаём итальянского протектората над Абиссинией. Неужели Германия или Австрия пожелают из-за столь мелочного повода поссориться с Россией? Тем паче, что в Вене прекрасно осведомлены о давних мечтах Рима заполучить австрийский Триест. Нет, тут я уверен абсолютно точно, что Берлин и Вена не полезут в драку. Не стоит Абиссиния того.

Раскаты грома прервали слова графа. Сверкнула молния и по оконному стеклу громко застучали капли дождя. Аликс вышла из-за стола и подошла к окну. Канцлер резво вскочил, как в юные корнетские годы, ожидая продолжения разговора. Полюбовавшись бушующей за окном стихией, Императрица продолжила:

– Скажите, Николай Павлович, что Вам известно о составе посольства и его целях?

– Послом приехал двоюродный брат Менелика – принц Дамто, Ваше Величество! Он носит у негуса чин фитаурари, равный нашему генерал-адъютанту. В составе миссии также принц Белякио, епископ Харарский Габро Экзиавиер, генерал Генемиэ, секретарь негуса Ато-Иосиф. И вместе с ними наш русский волонтёр Леонтьев, тот самый, который привозил письмо от негуса.

– Про господина Леонтьева ходят весьма неоднозначные слухи, граф… Скажите, можем ли мы в полной мере доверять этому человеку? Вам не кажется, что этот Леонтьев обычный adventurer,96 такой себе искатель приключений и сказочных сокровищ?

– Государыня, позволю себе напомнить, как в 1860 году я сам предпринял одну авантюру, в результате которой был заключен договор с Китаем, а Россия получила территории по Амуру и Уссури, – ответил Николай Павлович.

Канцлер довольно усмехнулся, как будто вспоминая события тех давних дней, когда после одиннадцатимесячных переговоров он убедился, что для понуждения пекинского правительства необходима военная сила. Вопреки повелению китайского богдыхана, пробрался через расположение всей китайской армии и вошёл в сношение с русской эскадрой. Воспользовавшись ситуацией, молодой русский дипломат весьма хитроумно вмешался в переговоры между китайцами и командованием англо-французского десанта, создал видимость оказания услуги и тем, и другим. Напуганные Игнатьевым китайские министры за мнимое спасение Пекина от европейской оккупации были готовы на любые условия и новый договор был подписан. А 28-летний хитрец на следующий день после подписания Пекинского договора стал самым молодым в России генерал-адъютантом…

Императрица что-то вспомнила и ответила:

– Я знаю, мне рассказывал про эту историю Великий Князь Сергей Александрович. Вы ведь тогда… как это сказать по-русски… walked the razor's edge.97

– Ваше Величество! Некоторый авантюризм бывает весьма полезным, как для солдата, так и для дипломата, главное – чтобы это было в меру… Меня это нередко спасало в сложных дипломатических ситуациях. Главное – верить в свою счастливую звезду и не бояться риска. Но я продолжу, Ваше Величество…

Канцлер достал из папки документы и продолжил доклад, периодически заглядывая в бумажку:

– Нам достоверно известно, что абиссинский посол привёз личное послание для Вашего Величества от негуса. Я получил донесение из Каира от нашего дипломатического агента Кояндера.98 Он заверяет, что послание не заключает в себе никакой просьбы, ограничиваясь лишь рекомендацией отправляемого в Петербург посланца. «На последнего кроме того не возложено никакого политического поручения. Негус, по-видимому, вполне понимает, что никакой материальной помощи Россия оказать ему, хотя бы вследствие географического положения обеих стран, не может. Единственно к чему он стремится – это, будто бы, иметь в Европе благорасположенное к нему государство, которое могло бы подавать ему государственные советы и предупреждать о грозящих ему опасностях. Кроме того, он, кажется, желал бы получить из России инструкторов для своей армии и инженеров и другого рода техников для разработки природных богатств Абиссинии. К французам он не хочет за ними обращаться, предполагая, что Франция, имея сопредельные с Абиссиниею владения, дружески к ней относится до поры до времени; при известных же обстоятельствах он боится, что она может очутиться в числе его врагов, стремящихся уничтожить независимость его страны…»99

Вернувшись в кресло и устроившись поудобнее, Императрица решилась задать главный вопрос, который мучил её с самого начала аудиенции. Нервно постукивая отполированным ногтем по пепельнице, она неуверенно спросила:

– Скажите, Николай Павлович, так ли нужна нам эта Абиссиния, чтобы мы вступали в возможный конфликт с итальянским королём? Не получится ли, что Россия ввяжется в африканскую авантюру, а плоды пожинать потом будут другие? Разве мало было пролито русской крови за освобождение болгар, но что с этого получила Россия?

Игнатьев густо покраснел. Императрица наступила на его «больную мозоль», невольно напомнив о позорном поражении русской дипломатии и отмене Сан-Стефанского мира.100 Справившись с нахлынувшими эмоциями, канцлер тихо сказал, глядя прямо в глаза царицы:

– Мой святой долг, Ваше Величество, делать всё возможное во благо России. Да, я всегда помню, как британцы, немцы и австрийцы бесстыдно отобрали у нас плоды наших славных побед над османами. Но я считал и считаю, что дело освобождения славян от турецкого гнёта – благое дело. Но с Абиссинией – тут иное дело. Я исхожу исключительно из российских государственных интересов.

– В чём Вы видите российские интересы в столь далёкой Абиссинии, кроме поддержки близких к нам по вере людей?

– Наши интересы в Абиссинии могут быть как чисто политические, так и коммерческие и религиозные. Я не буду скрывать от Вашего Величества, что для соблюдения этих интересов потребуется оказывать помощь негусу, как оружием и боевым материалом, так и деньгами и даже людьми. Политические интересы – противодейство-вать усилению Италии, Англии и Франции. Нам нужна сильная Эфиопия, способная «оттянуть» на себя часть сил Британии. Ведь не секрет, что именно Британия является извечной соперницей нашей…

– Бедная бабушка Виктория, – горько усмехнулась Аликс, невольно перебив канцлера. – Вы считаете Англию нашим главным врагом? Неужели наши великие страны не могут стать искренними друзьями, если не союзниками?

– Государыня! К сожалению, Ваша августейшая бабушка королева Виктория не обладает всей полнотой власти, ибо ограничена всеми этими парламентскими болтунами. И королева Виктория никогда ведь не поступится интересами Британии. «У нас нет ни постоянных врагов, ни постоянных друзей, у нас есть только постоянные интересы». Помнится, именно так говорил лорд Пальмерстон,101 и нашу политику по отношению к абиссинцам я хочу строить именно на таких началах.

– Я согласна с Вами, Николай Павлович… Я помню, что я русская царица, хотя и внучка британской королевы. Я сделала свой сознательный выбор, когда приняла православное крещение и пошла под венец с покойным Государем…

– Британия лелеет мысль о создании железной дороги от Капштадта до Каира, а затем и до Калькутты, чтобы таким образом соединить свои африканские и индийские владения… Однако Эфиопия лежит на пути, поэтому мешает Англии достичь желаемой цели. Британцы ныне оказывают поддержку Италии, а Россия в таком случае просто обязана поддержать негуса. Если же Эфиопия попадёт под покровительство Рима, то Англия будет иметь там полную свободу действий. Британия укрепит своё владычество как в восточной половине Африки, так и на Востоке вообще, а это явно противоречит интересам России. По крайней мере, в ближайшие годы…

– Мне понятна Ваша мысль, Николай Павлович…

– Своей главной целью, Государыня, – увлечённо продолжал Игнатьев, – я вижу создание из Абиссинии верного и преданного друга России. Нам нужен негус, который будет готов следовать нашим советам, чтобы, когда в том возникнет нужда, отвлечь внимание Европы на Африку и тем облегчить русскому правительству выполнение задач у себя на границах и за пределами последних. При наличии соответствующего вооружения негус способен выставить на своих границах грозную армию до ста тысяч штыков и держать таковую, сколько потребуется. Для тамошних условий такая армия будет представлять угрозу соседям. Это может оказать России великую помощь, а именно, при недоразумениях и усложнениях наших с Франциею, Англиею либо Италиею.

– Но сколько это будет стоить русской казне? – поинтересовалась Императрица. – Вы постоянно мне твердите, что лишних денег у нас нет.

– Ваше Величество! Министром финансов предоставлена записка относительно возможных наших затрат. Расходы от казны нужны минимальные, тем паче, что русская общественность уже готова к сбору средств в помощь эфиопам. Я думаю, что мы можем обойтись тем, что выделим из армейских запасов винтовки Бердана, некоторое количество горных орудий и огневых припасов. Основные расходы от казны потребуются для направления негусу наших офицеров, унтеров и врачебного персонала. Отдельно – командирование горных инженеров для поиска и добычи природных богатств.

– Можно ли надеяться, Николай Павлович, что те сказочные богатства Эфиопии, о которых так много говорят, окажутся реальными? Не мираж ли это, не очередная легенда, придуманная любителями мистификаций?

– Недра Абиссинии богаты не только золотом и серебром, Ваше Величество. Добыча их находится пока в зачаточном состоянии, и даже французы и итальянцы не особо там продвинулись. Но, как мне известно, там есть медь, железо, уголь, селитра, и русские промышленники просто обязаны опередить тех же французов. Там практически нет заводов и фабрик, но есть кофе и хлопчатник, и там есть слоновая кость. Я могу с уверенностью сказать, что Россия едва ли найдёт в ближайшее время другой рынок, более ей подходящий для сбыта товаров, чем Абиссиния. Я позволю себе напомнить о тарифной войне с Германией, которая завершилась не совсем выгодным для нас договором 1894 года. А торговая конвенция с дружественной нам Францией совершенно невыгодна России. Пошлина на наше зерно уже составляет семь франков, Ваше Величество, и мы можем дойти до тарифной войны с французами… В Европе нас не ждут, Государыня, и не особенно рады видеть наши товары. Там, как Вам известно, своих вдоволь…

Ледяные глаза Императрицы на мгновение оттаяли.

– Я верю Вам, Николай Павлович, я верю в Ваш талант дипломата и в Вашу счастливую звезду, пусть даже и авантюрную… Я жду доклада после того, как Вы пообщаетесь с Леонтьевым…

Глава 12

Реформы, одна за одной, сотрясали Российскую Империю. Реформа престолонаследия, реформа правительства, реформа еврейская… Господи, сколько же их ещё будет? Прошло всего три месяца после смерти Императора Николая Александровича, а его вдова и её окружение во главе с графом Игнатьевым изменили лицо государства так, что Россия стала считаться в Европе оплотом реакции и средневековья.

Канцлер давно хотел добраться до полиции, перешерстить её, навести там такой порядок, который будет способствовать эффективной борьбе с революционной заразой. Но граф Игнатьев не терпел суеты в делах и взялся за реформу полиции лишь после широкомасштабной подготовки. Хитрый дипломат и опытный разведчик, Николай Павлович оказался весьма рациональным администратором.

Пятнадцать лет назад граф Игнатьев уже выступал инициатором масштабных преобразований всей полицейской системы, но тогда к нему не прислушались, всё осталось на своих местах. Департамент полиции и жандармы работали по старинке, периодически отлавливая революционеров, но общая ситуация не изменялась.

Почти год канцлер не только внимательно изучал отчёты Департамента полиции, но встречался со многими людьми, чтобы получить ясное представление, какие именно нужны реформы в полиции. Выводы были неутешительными, ибо в сложившихся условиях уже невозможно было обойтись лишь частичными изменениями и перестановками. Принимавшиеся до того полицейские меры по борьбе с революционерами давали отрицательные результаты. Доходя временами до серьёзных стеснений мирных обывателей, эти меры оставались совершенно безвредными для революционеров, которые умели их обходить. Виною этому было формальное отношение к делу со стороны полиции, которое противопоставлялось фанатизму и глубокой вере в своё дело со стороны революционного элемента.

Разрабатывая предложения по реформе полиции, канцлер хотел решить несколько насущных проблем.

Самая главная проблема – изменить то превратное отношение полицейской власти к обществу, которое заранее осуждает всякую полицейскую меру на бесплодие. Если полиция смотрела на обывателя, как на представителя враждебного ей лагеря, то обыватель отвечал ей точно таким же отношением. Да что там обыватель, ежели даже армейский офицер сторонился офицера жандармского…

Вторая проблема – изменить структуру полиции и её подчинённость, отделив полицию безопасности от общей полиции. Канцлер исходил из того, что ежели полиция безопасности сталкивается только с крамольниками и преступниками, то честные люди должны относиться к ней лояльно. Но по отношению к полиции вообще у этих же людей всегда будут иметься мелкие раздражения, сопряжённые с взысканием податей и требованием исполнения всех правил благоустройства и благочиния.

Третья проблема – избавление полиции от выполнения излишних обязанностей, изменение условий службы и порядка деятельности чинов полиции. Российская полиция была обременена массой дел, которые не относились к её прямым обязанностям, но были возложены на неё в связи с тем, что их некому исполнять. Причём, обязанности эти наслаивались десятилетиями и поставили полицию в такое положение, что она стала исполнять поручения различных инстанций, а прямых своих обязанностей – блюсти безопасность населения и охранять его спокойствие, исполнить оказалась не в состоянии.

Всё это было указано в многостраничной записке, которую составил граф Игнатьев для Императрицы и ряда высших сановников. Проанализировав сложившуюся ситуацию, канцлер сделал вывод, что «чем меньше новая организация полиции будет походить на старую, тем с большим сочувствием и пониманием это будет встречено всем населением России».

* * *

Обычно заседания Комитета проходили в Мариинском дворце, но ежели Императрица изъявляла желание присутствовать и лично председательствовать, то заседание переносили в библиотеку Зимнего дворца.

Русские императоры довольно редко посещали заседание Комитета министров, предпочитая выслушивать доклады отдельных министров. Но Александра Фёдоровна желала держать руку на пульсе событий, а потому старалась присутствовать на заседаниях правительства, на которых обсуждались наиболее значимые вопросы. Таким образом она училась управлять государством, училась преодолевать своё природное смущение, лучше узнавала людей, которым доверила важнейшие посты в государстве.

Императрица стремительно вошла в библиотеку, в которой в полном составе собрался Комитет министров. Поздоровавшись с присутствующими, она предложила всем занять свои места в креслах.

– Господа! Граф Николай Павлович Игнатьев представил записку, с которой вы все ознакомлены, – негромко начала Александра Фёдоровна. – Я решила лично сегодня присутствовать, чтобы иметь возможность выслушать все мнения. Все, без исключения… Лично для меня очевидно, что существующее положение дальше терпеть невозможно… Прошу высказываться, господа!

Неожиданно для всех первым решился высказаться обер-прокурор Синода Победоносцев. Медленно поднявшись, Константин Петрович поправил большие черепаховые очки. Его сухая, худая фигура необычайно комично сочеталась с пергаментом выбритого лица, голым черепом и безобразно оттопыренными ушами.

– Ваше Императорское Величество! – почтительным голосом обратился Победоносцев к Императрице. Сделав небольшую паузу, продолжил. – Я с большим интересом изучил записку, составленную Его Сиятельством… Она заслуживает самого пристального внимания, ибо ясно показывает все явные и скрытые пороки существующей полицейской организации.

Присутствующие министры слушали Победоносцева, затаив дыхание, давно уже привыкнув к тому, что в словах «великого инквизитора» всегда звучит истина в последней инстанции. Зная, что Победоносцев весьма скептически относится к канцлеру и к его прожектам, они были весьма удивлены таким благожелательным выступлением. Но вот Константин Петрович многозначительно посмотрел на Игнатьева и монотонным голосом продолжил:

– Я не очень хорошо разбираюсь в полицейском ремесле, но я прекрасно понимаю, что значительное увеличение численности как полицейских чинов, так и корпуса жандармов, потребует дополнительного финансирования, что и отражено в записке… Возникает закономерный вопрос, из каких источников финансировать полицейские силы после их увеличения? Ведь, как нам всем известно, немалые средства предполагается затратить на народное просвещение…

Взгляды присутствующих непроизвольно сосредоточились на министре финансов Плеске, который оставался спокойным и невозмутимым. Довольно крякнув, канцлер усмехнулся:

– Константин Петрович! На восемнадцатой странице имеется роспись относительно финансовых затрат на реформирование полиции. Кроме того, я хочу уведомить членов Комитета министров, что сегодня Государыня всемилостивейше повелела сократить расходы Министерства двора на десять миллионов рублей. В соответствие с этим повелением будут урезаны штаты и бюджеты отдельных придворных установлений.

– Спасибо, Николай Павлович, – недовольным голосом перебила Императрица. – Действительно, я приказала министру двора сократить расходы на десять миллионов рублей.

– Ваше Величество! – вдруг живо встрепенулся генерал-адмирал. – Но коим образом придворное ведомство сможет обойтись без этих денег? Как содержать дворцы, немалый штат прислуги?

Императрица обратила свой взор к Великому Князю и слегка усмехнулась. Было в её усмешке что-то презрительно-снисходительное. Она открыла свою записную книжку и ответила Алексею Александровичу:

– Если бы Ваше Высочество внимательно ознакомилось с тем, на что именно расходуются деньги в придворном ведомстве… Огромные суммы уходят без пользы для государства!

– Но так было всегда! – удивлённо воскликнул Великий Князь. – Невозможно уследить, сколько пирожных украдёт камер-лакей, или сколько бутылок вина из царского погреба разобьют по недосмотру!

– Вы ошибаетесь, – спокойно и уверенно ответила Императрица. – Если бы речь шла о камер-лакеях и пирожных, я бы и не заметила столь мелочных расходов. Но я приказала министру двора проверить доходы и расходы придворного ведомства, и комиссия камергера Кнорринга102 пришла к неутешительным выводам. Речь идёт не о копейках, а о миллионах, которые тратятся просто так. Вы знаете, что Императорские театры постоянно приносят убытки?

– Ваше Величество, я больше ведаю флотскими финансами, чем театральными, – попытался пошутить генерал-адмирал.

Александра Фёдоровна не приняла такую манеру общения с Алексеем Александровичем. Она отвернулась от него и продолжила:

– Я с удивлением узнала, господа, что лишь оркестры, играющие во время антрактов требуют в год шестьдесят тысяч рублей! А бенефисы артистов? А бенефисы в пользу кордебалета, хора, оркестра и вторых артистов? Я не желаю, господа, содержать за счёт казны прима-балерин, многие из которых возомнили себя чуть ли не царственными особами! Своё жалование они должны зарабатывать на сцене!

Министр двора Рихтер, благородный старик с седой бородой и усами, твёрдым голосом доложил Императрице, что Высочайшее повеление непременно будет исполнено… Но придётся не только значительно сократить придворный штат, но и уменьшить расходы на содержание членов Императорского Дома.

– Оттон Борисович! Я хорошо знаю русскую пословицу «По одёжке протягивай ножки», – ответила ему Александра Фёдоровна. – И потому мне придётся отказаться от пышной коронации и от содержания двора Императрицы Марии Фёдоровны. Сегодня для России важнее уничтожение крамолы, чем придворные балы. Великий царь Пётр жил в деревянном доме и ел с оловянной посуды, но поднял Россию! Величие государства определяется не пышностью балов и не блеском диадем, а силой армии и флота, силой власти!

Присутствующие с немалым удивлением слушали Императрицу, которая весьма старательно повторяла слова, которые два дня назад внушали ей канцлер и Великий Князь Сергей Александрович.

– Позвольте мне ещё высказать моё мнение, Ваше Величество, – обратился Победоносец к Императрице.

Получив одобрительный кивок, Константин Петрович продолжил:

– Я, может быть, повторюсь, но скажу, что Россия всегда была сильна благодаря самодержавию. Самодержавие – это неограниченное взаимное доверие и тесная связь между народом и его царём. В последние же годы молодое поколение, очень многие мыслящие люди, становятся не только отчуждёнными от царя и правительства, но даже становятся враждебными престолу.

Победоносцев говорил глухим голосом. Сквозь стёкла очков устало и безразлично глядели умные глаза.

– И этих враждебно настроенных людей так много, Константин Петрович? – поинтересовалась Императрица.

– Ваше Величество, к сожалению, их слишком много… И если правительство в ближайшее время не примет самых решительных мер, чтобы привлечь на свою сторону общественное мнение, боюсь, что нас ждёт катастрофа… Пятнадцать лет назад, после злодейского убийства Государя Александра Второго, была попытка привлечения общества к борьбе с крамолой. Тогда «Священная дружина» объединила в своих рядах верных престолу лиц, которые своими силами вели борьбу с революционной заразой.

Канцлер довольно хмыкнул, в его глазах мелькнула искорка. Николай Павлович вальяжно промолвил:

– Вы абсолютно правы, Константин Петрович! Именно «Священная дружина», только в новом облике, может стать преградой для распространения в обществе революционной заразы. Сегодня по моему представлению Государыня утвердила устав «Священной дружины». Я же сегодня утвердил Положение о Добровольной охране. Надеюсь, что ряды «Священной дружины» объединят не только представителей аристократии, но и лучших представителей иных сословий.

– Граф Игнатьев по моему повелению назначен Верховным начальником Добровольной охраны, – сообщила Александра Фёдоровна. – Я уверена, что мои подданные выкажут истинную преданность престолу, помогая «Священной дружине» как финансово, так и личным участием.

Довольный произведённым эффектом, канцлер выждал небольшую паузу и перешёл к изложению представленного им проекта реорганизации полиции…

* * *

Высочайшее повеление о реорганизации российской полиции было опубликовано на второй день, вызвав самые живые пересуды в обществе. Одни одобрительно говорили, что русская полиция станет похожа на английскую или германскую. Другие же сокрушались, подсчитывая, сколько денег будет потрачено.

Единый до того Департамент полиции подлежал разделению на два отдельных департамента, государственной полиции и исполнительной полиции.

Департамент государственной полиции, директором которого остался Плеве, осуществлял контроль над деятельностью политической полиции, сыскной полиции и жандармско-полицейских управлений железных дорог.

Департамент исполнительной полиции должен был ведать делами общей полиции, а также руководить вновь создаваемой полицейской стражей. Директором департамента был назначен генерал Баранов,103 прославившийся в 1877 году, командуя пароходом «Веста», который выдержал неравный бой с турецким броненосцем «Фехти-Булен».

Управление полицией становилось централизованным, всё более уходя из-под контроля местных властей. В каждой губернии и области создавалось соответствующее полицейское управление, начальник которого назначался Высочайшим указом по представлению министра внутренних дел и фактически не был подчинён губернатору. И хотя губернаторы по-прежнему руководили охраной порядка на вверенной им территории, отныне все назначения и увольнения в полиции должны были производиться исключительно полицейским начальством.

В губернских городах полицейские управления возглавлялись полицмейстерами или обер-полицмейстерами. Во главе уездной полиции стоял исправник.

При всех губернских и городских управлениях создавались сыскные отделения, а при уездных исправниках – сыскные части.

Общая численность полиции должна была увеличиться практически втрое – до 150 тысяч человек. Ряды жандармерии увеличивались до 25 тысяч человек. Для России это было невиданное увеличение полицейских сил, которые долгое время пребывали в загоне.

В крупных городах создавалась конно-полицейская стража, а в сельской местности – полицейская стража, которая комплектовалась по призыву.

Значительно увеличивался размер жалования полицейским чинам, а за безупречную службу вышедшим в отставку полагалась пенсия. Это вселяло надежду, что мздоимство полиции, давно уже ставшее притчей во языцех, хоть немного, но сократится. Ведь до графа Игнатьева размер полицейского жалования не пересматривался более тридцати лет, и многие чины полиции влачили жалкое полунищенское существование, получая меньше, чем заводской рабочий. Ну как же в такой

ситуации не брать взятки и оставаться честным служакой?

Создавались новые полицейские школы с годичным сроком обучения, с отделениями для офицеров и урядников. Курсы при штабе Отдельного корпуса жандармов превратились в Приготовительную школу жандармерии. Всё это позволяло в скором будущем иметь в рядах полиции настоящих специалистов своего дела, а не вчерашних унтер-офицеров, многие из которых вышли из забитого села и были малограмотны.

Для действующих полицейских чинов вводились еженедельные занятия, на которых не только изучались новые инструкции, но и проводилась стрелковая и гимнастическая подготовка. Тех, кто не способен к обучению – гнать в три шеи…

Улучшалось вооружение полиции. Как это ни смешно, но до игнатьевской реформы большая часть русской полиции не имела огнестрельного оружия. В 1895 году только третья часть городовых имела револьверы, а остальные были вооружены лишь абсолютно бесполезными в городских условиях драгунскими шашками, прозванными в народе «селёдками». Хорошо, если городовой раньше служил в кавалерии и умел пользоваться шашкой, а если он служил в пехоте?

После реформы каждый полицейский чин вооружался надежным револьвером Смит-Вессона, который заменялся в армии новыми «наганами», а полицейская стража получила новые трёхлинейные винтовки.

Пешие городовые в дополнение к револьверам получили длинные деревянные дубинки-палицы, по образцу тех, которые граф Игнатьев предлагал ввести ещё в 1881 году,104 а в полицейских околотках создавался запас старых «берданок» и патронов к ним на случай подавления вооружённых выступлений.

Даже внешний вид полиции, и тот изменился после игнатьевской реформы. Вместо мешковатых долгополых кафтанов на крючках и широких шаровар, которые делали городовых и приставов похожими на сельских старост, были введены элегантные чёрные однобортные мундиры с оранжевыми выпушками и гербовыми пуговицами. Конная полиция получила щегольские двубортные мундиры, чёрные кавалерийские шинели и мерлушковые драгунские шапки с султанами из конского волоса.

Глава 13

Масштабные преобразования, затронувшие полицию, совпали с рядом иных нововведений, которые должны были способствовать эффективной борьбе с революционерами.

Ещё в 1881 году граф Игнатьев писал, что «паспортная система, в её настоящем виде, отнюдь не способна задерживать или обнаруживать крамольников; потому следовало бы принять некоторые меры…» 105

Особое совещание под председательством Вячеслава Константиновича Плеве выработало новое «Положение о паспортной системе», которое учло все пожелания канцлера. Сам Плеве был твёрдо убеждён, что если ввести в России жёсткую паспортную систему, то это значительно облегчит борьбу с террористами.

Существовавшее «Положение о видах на жительство» от 3-го июня 1894 года было очень либеральным. Хотя покойного Александра Третьего разномастные либералы обвиняли в консерватизме, именно этим положением отменялась уголовная ответственность за нарушение паспортного режима. По этому же положению особый красный знак в паспортах лиц, находящихся под надзором полиции, больше не проставлялся. «Волчьи паспорта», как окрестил их народ, заменялись после окончания надзора на новые, но уже без отметки о судимости. Всё это, несомненно, помогало неблагонадёжным элементам ускользать от полиции.

Новое «Положение о паспортной системе» было введено в действие с 15-го июля 1895 года.

В Российской Империи вводилось два вида паспортов – бессрочный паспорт (с синей обложкой) для лиц, которые были освобождены от уплаты налогов, и паспортная книжка (с серой обложкой) на пять лет для лиц, которые были обязаны платить налоги.

При этом в паспортах ранее судимых лиц должен был ставиться специальный красный знак. Другой знак, зелёный, должен был ставиться в паспортах лиц, которые были внесены в списки неблагонадёжных.

Все паспорта отныне были с фотографиями их владельцев. При этом фотографическая карточка, снимаемая при полиции, обязательно сохранялась в паспортном столе. Паспорт обязательно подписывался его владельцем, а прописка паспорта производилась исключительно после личной явки, опроса и сверки почерка.

Относительно лиц, представляющихся подозрительными, полиция получила право требовать от них сведений и доказательств о месте пребывания их в течение последних трёх лет. Сведения о местопребывании должны быть засвидетельствованы пятью благонадёжными людьми. Такая мера позволила контролировать перемещение подозрительных лиц, возможно связанных с революционерами.

По примеру Англии стало возможным свободное обращение карточек известных разыскиваемых преступников, как общеуголовных, так и политических, с указанием предлагаемого правительством вознаграждения за указание их местопребывания.

Паспорта не были предусмотрены лишь для туземного населения Туркестанского края и Сибири, но выехать за пределы своей области или губернии без паспорта они не могли. Киргиз, который желал выехать из Акмолинской области в Нижний Новгород на ярмарку, обязан был выправить паспорт.

Специальные бессрочные паспорта с жёлтой обложкой вводились для иудеев и выкрестов. В этих паспортах кроме сведений о личности владельцев, делались отметки об уплате специальных налогов и сборов, установленных для евреев.

За нарушение паспортного режима вводилась уголовная ответственность. В первый раз наказание было мягким, всего шесть месяцев ареста, а вот за повторное нарушение грозило тюремное заключение сроком на два года.

Одновременно, с 15-го июля 1895 года, был изменён и порядок выезда за рубежи Российской Империи. Для выезда за границу был установлен специальный паспорт с зелёной обложкой. Срок действия такого паспорта – до пяти лет, но за каждые полгода владелец должен был внести плату в размере 300 рублей. При каждом выезде за пределы России необходимо было получить согласие на то жандармского управления. Без разрешительного удостоверения жандармерии – через русскую границу не проехать.

Введение довольно высокой оплаты за заграничные паспорта вызвало сильное недовольство. Канцлер подвергался многочисленным атакам со всех сторон. Дворяне и купцы, студенты и писатели, финансовые аферисты и карточные шулера, все были возмущены тем, что пошлина выросла ровно в двадцать раз. За какие-то полгода пребывания за границей – отдай в казну целых триста рублей! Это при том, что хорошую корову можно было купить за пятнадцать-двадцать рублей. Ну, разве это не натуральный грабёж?

Николай Павлович Игнатьев был непреклонен. Он не уставал пояснять, что увеличение пошлин на заграничные паспорта не только пополнит казну, но и уменьшит вывоз капитала из России. Все эти ставшие традиционными модные поездки «на воды» приводили к тому, что великосветские повесы и их дамы тратили огромные деньги в Баден-Бадене и Ницце, тем самым обогащая Европу и её производителей. Сплошным потоком за границу шёл русский хлеб, русское масло, русский сахар, а вырученные деньги легкомысленно прогуливались на заграничных курортах. А в это время многострадальный русский крестьянин вёл полуголодный образ жизни и пахал деревянной сохой.

В одной из частных бесед канцлер абсолютно справедливо заметил, что подданные русской Государыни должны отдыхать в Гурзуфе, Алупке и Пятигорске. А если кому-то не жалко выложить шестьсот рублей, то пусть едет на целый год на Лазурный берег. А на его кровные денежки русское правительство будет строить новые заводы и фабрики…

В то же время был издан секретный циркуляр министра внутренних дел относительно эмиграции. Всем должностным лицам было предписано оказывать всяческое содействие иудеям и выкрестам, желающим эмигрировать за пределы Российской Империи. При этом эмигрировавшие евреи должны были вноситься в особые списки, после чего они уже не имели права никогда возвратиться в Россию.

Этим же циркуляром было категорически запрещено выдавать разрешения на выезд за границу лицам, которые числились в списках неблагонадёжных. Узнав об этом, Императрица спросила графа Воронцова-Дашкова, с какой целью введён этот запрет, ведь будет гораздо лучше, если Россию покинет как можно больше лиц, враждебных престолу и правительству. Министр ответил просто:

– Ваше Императорское Величество! Если бы эти революционеры

ехали из России, чтобы кутить в парижских ресторанах, я был бы только «за». Но они ведь едут за границу, чтобы там, будучи недосягаемыми для нашего правосудия, заниматься революцией. Поэтому лучше пусть эти субчики сидят в России, чем потом Рачковский 106 будет их отлавливать по всей Европе.

* * *

Не были забыты правительством и многочисленные ссыльные. Общее число ссыльных в Сибири и на Сахалине достигло почти 300 тысяч человек, из которых добрая половина была сослана в административном порядке. Вместе с политически неблагонадёжными контингент административно-ссыльных в основном составляли люди, извергнутые крестьянскими и мещанскими обществами из своей среды. Ссылка обеспечивала охрану сельских обществ от преступлений наиболее нетерпимых в крестьянской среде – конокрадства, поджогов, грабежа.

Но, освобождая общество от неблагонадёжных и порочных лиц, правительство тем самым создавало немалые проблемы для развития Сибири. Сибирские губернаторы в своих докладах указывали, что открытие Сибирской железной дороги разрушило «географическую изоляцию» ссыльных, что среди них распространено бродяжничество, а власти не имеют возможности организовать реальный «правительственный надзор». Значительный процент побегов ссыльных ясно указывал, что необходимо изменить систему.

Потому по предложению канцлера для ссыльных создавались рабочие колонии Главного тюремного управления. Отныне ссыльные не имели права жить на вольных квартирах, а исключительно в колониях, под тщательным присмотром. Создание рабочих колоний преследовало несколько целей. Эти учреждения должны были приучать ссыльных к правильному труду, обучать их ремеслу, и, в то же время, обеспечивать надзор и изоляцию от местного населения. Отныне ссыльные полностью переходили на самоокупаемость.

15-го июля 1895 года было обнародовано «Положение о рабочих колониях для ссыльнопоселенцев». В тот же день в газетах появился и Высочайший указ «О запрете бродяжничества и нищенства». Указ касался как бездомных бродяг, так и лиц, которые имели постоянное место жительства, но добывали себе на пропитание попрошайничеством.

Бродяги-инвалиды и нищие-инвалиды должны были принудительно помещаться в дома призрения, которые создавались в ведомстве учреждений Императрицы Марии.

Физически здоровые бродяги и нищие, которые могли трудиться, принудительно помещались в работные дома, которые создавались в составе Министерства внутренних дел. Работный дом представлял из себя учреждение закрытого типа, где бывшие отбросы общества получали пристойную еду, одежду и жильё. Но также они получали обязанность трудиться, возмещая из своего заработка затраченные правительством средства. В работных домах устанавливалась строгая дисциплина, а побег карался каторжными работами.

Те же бродяги, которые не могли доказать настоящее своё состояние или звание, и чью личность было невозможно установить, подлежали отправке на каторжные работы сроком на 5 лет. После освобождения они подлежали помещению в рабочие колонии. Кроме того, аналогичному наказанию подлежали те иностранцы, которые после высылки за границу, с воспрещением возвращаться, будут снова задержаны в России, а также бывшие российские подданные, ранее эмигрировавшие, но вернувшиеся в Россию без разрешения властей.

Что же касается малолетних беспризорников, то для них в военном ведомстве создавались батальоны кантонистов, в которых детей не только воспитывали, но и обучали военным специальностям, подготавливая будущих оружейных мастеров, писарей, музыкантов и унтер-офицеров.

Новое «Уложение о телесных наказаниях» регламентировало порку розгами, которая могла применяться к следующим лицам:

– к осужденным, отбывающим наказание в тюрьмах или на каторге;

– к малолетним, содержащимся в исправительных приютах;

– к ссыльнопоселенцам;

– к лицам, содержащимся в работных домах.

Число ударов розгами для мужчин устанавливалось от пятидесяти до двухсот, для женщин – от пятидесяти до ста. Для указанных категорий лиц телесные наказания применялись за нарушение дисциплины и проявление непочтения к должностным лицам администрации и начальству.

Кроме того, бродяги и нищие после задержания и перед помещением в работные дома, также подвергались наказанию розгами до пятидесяти ударов.

В армии и на флоте телесные наказания могли применяться в виде дисциплинарного наказания для солдат и матросов, переведённых в разряд штрафованных. Ротные командиры получили право назначать до пятнадцати ударов, батальонные командиры – до тридцати, полковые – до пятидесяти. На военных кораблях на тех же основаниях вместо розог могло быть назначаемо наказание линьками.

В местах заключения военного ведомства иных телесных наказаний, кроме розог, не было установлено. А вот заключённые в исправительных тюрьмах морского ведомства могли быть подвергаемы содержанию в цепях на срок до десяти дней.

Телесные наказания могли применяться вне зависимости от того, к какому сословию относился провинившийся. Ежели он был дворянином, то после такого наказания автоматически лишался дворянства, что было прямо прописано в «Уложении». Ну, какой же это дворянин, ежели его выпороли розгами, как последнего холопа?

* * *

Возрождённая по инициативе канцлера «Священная дружина» не просто получила официальный статус, но фактически стала полугосударственной организацией с чёткой иерархией и строгой военной дисциплиной.

Тот ореол таинственности и мрачности, которым была окружена «Священная дружина» во времена Александра Третьего, был автоматически перенесён на детище графа Игнатьева. Внезапное воссоздание организации стало причиной появления в народе многочисленных мифов. Секретность, с которой создавалась организация, и неуемное любопытство обывателей сделали своё дело. Все знали, что граф Игнатьев назначен Верховным начальником Добровольной охраны, но никто не знал, кто же именно входит в состав Совета первых старшин, являвшегося верховным совещательным органом «Священной дружины». Людская молва приписывала членство в Совете то Великому Князю Сергею Александровичу, то графу Воронцову-Дашкову, то почтенному Константину Петровичу Победоносцеву. Особенно извращались в своих догадках придворные круги и… паршивая российская интеллигенция…

«Священная дружина» не испытывала особой нужды в средствах. Императрица Александра Фёдоровна подала пример и выделила из личных средств на содержание организации миллион рублей. Многочисленные патриоты-монархисты последовали этому благородному примеру и стали вносить крупные пожертвования, призывая всех и каждого помочь своей копейкой защитить престол и побороть крамолу.

Главное правление «Священной дружины» имело чёткую военную структуру. Организационный комитет был своеобразным штабом, который занимался как устройством общества, так и изданием газет и просветительской литературы, агитацией среди простого народа. А вот Исполнительный комитет ведал агентурной работой внутри России и за границей, а также проведением тайных мероприятий. Борьба с возрождающимся революционным подпольем стала главной задачей «Священной дружины».

Обряд посвящения в дружинники предусматривал клятву на верность Государыне Императрице. После совершения обряда «посвящённый» давал расписку беспрекословно повиноваться и выполнять все приказания начальников, которая затем отправлялась на хранение в Совет первых старшин. Каждый дружинник при зачислении в ряды получал свой определённый номер, а для обращения друг к другу, вне зависимости от ранга и должности, было принято слово «брат».

В подчинении Совета первых старшин находилась Добровольная охрана, в которую принимались представители абсолютно всех сословий. В задачу добровольцев входило как обеспечение наружной охраны Императрицы во время выездов за пределы дворцов, так и содействие полиции и жандармерии при подавлении уличных беспорядков, проведение силовых акций в отношение антигосударственных элементов.

Добровольная охрана получила чёткую военную организацию, подразделяясь на десятки, сотни, дружины и штандарты. Первоначально, будучи сформированными лишь в обеих российских столицах, её дружины и штандарты быстро появились в Киеве, Ярославле, Нижнем Новгороде, Харькове и иных городах. От добровольцев не было отбоя, и большинство из них было из простого народа. Купцы и крестьяне, рабочие и мещане, ремесленники и лавочники, все наперебой высказывали желание послужить Государыне. Монархически настроенные дворяне из лучших семейств жаждали пополнить ряда «Священной дружины».

«Почётными дружинниками» стали профессор-химик Дмитрий Менделеев107 и профессор-историк Дмитрий Иловайский,108 художник Виктор Васнецов109 и издатель Алексей Суворин,110 которые приняли личное участие в становлении Добровольной охраны.

Если «Священная дружина» не афишировала свою деятельность, как и своё существование вообще, то Добровольная охрана действовала совершенно открыто, получив форменную одежду и даже право на ношение оружия.

Верноподданнически настроенные купцы не поскупились, и дружинники очень скоро облачились в чёрные блузы и шаровары, чёрные фуражки с белыми кантами и юфтевые сапоги. А со складов военного ведомства им были переданы револьверы Смит-Вессона и карабины Бердана, которые снимались с вооружения в армии.

В Добровольную охрану записалось значительное число отставных офицеров, которые занялись обучением личного состава. Каждое воскресенье на городских площадях можно было наблюдать, как муштруют добровольцев, как старательно шагают в едином строю присяжные поверенные и извозчики, учителя и подмастерья.

На улицах обеих столиц стали появляться патрули Добровольной охраны, которые совместно с полицией взяли под охрану важнейшие государственные учреждения.

Дружинники моментально получили в народе прозвище – «чёрные псы», по цвету одежды. А вот среди интеллигенции всех причастных к «Священной дружине» называли не иначе, как «опричники»…

Глава 14

Петербург чествовал посланцев далёкой Африки, как героев. Толпы народа осаждали помещение абиссинского посольства, желая лично засвидетельствовать своё почтение чернокожим вельможам. Ежедневно доставлялись со всех сторон письма с выражением глубокой симпатии к Абиссинии. От имени различных обществ и частных лиц поступали в огромном количестве самые разнообразные подарки и цветы, а также приглашения на балы и торжественные собрания.

Петербургские и московские газеты с подачи графа Игнатьева начали печатать статьи, описывающие героическую борьбу православных африканцев против нечестивых европейских колонизаторов.

Размеренная жизнь российской столицы была нарушена африканской экзотикой. Особенно сильное впечатление на петербуржцев произвёл непривычный внешний вид абиссинцев. Все они были жгучими брюнетами и, как обратили внимание любознательные придворные дамы, настоящими красавцами, от которых трудно было оторвать взгляд.

Темнокожие принцы поразили всех чрезвычайно благородной манерой держать себя. Дамы сразу же отметили, что у них очень красивые руки, в особенности – кисти, словно точёные из драгоценного камня.

Необычайно яркая, похожая на театральную, одежда гостей из атласа, расшитого шёлком, украшенная золотыми и серебряными застёжками и пряжками, драгоценными камнями, приводила петербуржцев в восхищение.

Любопытствующие горожане внимательно разглядывали торчащие с правого бока абиссинцев красные сафьяновые ножны, в которых покоились кривые длинные сабли, заткнутые за пояс. Ножны были обвиты золотыми плоскими кольцами – наградами за отличия. Чем больше украшений было на ножнах сабли, тем важнее чин и тем больше подвигов совершил её носящий, то есть украшения на ножнах означали то же, что в России ордена. Особенно много колец насчитали вездесущие мальчуганы на ножнах сабли у принца Дамто, который успел повоевать не только с итальянцами, но и с махдистами.

Всё это африканское великолепие довольно нелепо сочеталось с купленными в Одессе чёрными фетровыми шляпы, европейскими кожаными штиблетами и чёрными чулками, создавая атмосферу карнавала.

В течение недели абиссинцы знакомились с Санкт-Петербургом, отдавали визиты вежливости, посещали храмы и дворцы, учреждения и магазины. Привыкшие к эфиопским просторам, посланцы далёкой страны даже после посещения Одессы и путешествия по железной дороге были ошарашены огромным европейским городом. Очень многое вызвало любопытство и удивление эфиопов, и монументальные постройки с огромным количеством окон, и многочисленный шумный городской транспорт, и толпы людей, торопливо шагавших и бегущих в разные стороны.

Почему-то абиссинцев особенно поразили велосипеды. Ещё в Одессе посольская делегация была приглашена на городской ипподром, где проводились соревнования велосипедистов. Увидев, как уверенно, на большой скорости мчались гонщики, принцы и сопровождавшие их оруженосцы-офицеры загорелись желанием приобрести себе двухколёсные машины. Но ещё больше их интересовало всё, связанное с русским оружием и русской армией. Эти природные воины ценили оружие больше, чем что-либо ещё.

* * *

Пока гости знакомились с прелестями русской столицы, граф Игнатьев лично встретился с членами русской экспедиции в Абиссинию – Леонтьевым, Звягиным111 и иеромонахом Ефремом.112

Официально экспедиция направлялась под эгидой Императорского Русского Географического общества и в её задачи входило «…изучение течения светил небесных, стран земли, веры, законов, нравов и обычаев народов, на земле обитающих, животных, на земле водящихся, и растений». При этом её статус был подкреплён весьма солидным финансовым обеспечением и политической поддержкой по линии военного ведомства.

Леонтьев имел поручение собирать подробную информацию о населении, транспортных коммуникациях, вооружённых силах Эфиопии, её взаимоотношениях с европейскими странами. Кроме того, шла речь об установлении дипломатических контактов с абиссинским негусом, с чем лихой уланский офицер блестяще справился.

Леонтьев представил канцлеру свои соображения относительно дальнейших российско-абиссинских отношений. Прежде всего, предложил он, необходимо отправить в Аддис-Абебу русскую дипломатическую миссию, учредив там постоянное посольство.

На втором месте стояла посылка в Эфиопию русских специалистов. Армия негуса нуждалась в военных инструкторах, чтобы из плохо вооружённой иррегулярной толпы получилась регулярная военная сила, способная противостоять европейским воякам. Леонтьев считал, что абиссинцы являются прекрасными воинами, выносливыми, неприхотливыми, но при наличии замечательного людского материала не было ни умелых офицеров, ни действенного унтер-офицерского корпуса.

Для обуздания эпидемий, ежегодно уносивших тысячи людских жизней, абиссинцам нужна была современная медицинская помощь. Абиссинские знахари «лечили» по старинке, используя прадедовские снадобья из змеиного яда и перетёртых червяков, почему был желателен приезд русских врачей и фельдшеров.

Особое внимание Леонтьев обратил на развитие промышленности Абиссинии, что могло принести существенные прибыли России. Поиск и добыча природных богатств, строительство фабрик и мастерских, всё это требовало не только знающих инженеров и техников, но даже простых каменщиков, ибо абиссинцы умели строить лишь архаичные здания из ракушечника, глины и соломы.

Романтик и немного авантюрист, Леонтьев говорил всем, что поехал в далёкую Абиссинию из желания показать всему миру – русские могут служить своей Родине, не прибегая к огню и мечу, не хуже англичан, французов и немцев, свивших себе при помощи этих двух факторов прочные гнёзда в Африке. Но Николай Степанович при этом был прагматиком. Он заинтересовал графа Игнатьева предложением Менелика, который просил помочь Эфиопии в приобретении бухты Рахейта на побережья Красного моря. В случае удачного исхода Абиссиния получала выход к морю, а Россия получала возможность использовать эту бухту, как угольную станцию и стоянку для своих судов, а также в качестве торгового порта.

Всё упиралось в политическую волю России. Нежелание поссориться с Италией грозило потерей дружеских отношений с Абиссинией. Разумеется, что это усилило бы позиции французов, которые уже привыкли оказывать влияние на Менелика.

В 1894 году негус уже подписал концессионное соглашение на 99 лет со швейцарским инженером Альфредом Ильгом на постройку железной дороги от французского Джибути до Аддис-Абебы. Акционерами компании были сплошь французы, что ставило будущие железнодорожные сообщения Абиссинии в полную зависимость от французского правительства…

После недельных консультаций и совещаний был устроен приём абиссинского посольства Императрицей, который надолго остался в памяти добросердечных африканцев и гостеприимных русских.

Утром 30-го июня все члены посольства, вновь поразившие всех без исключения придворных своими экзотичными и яркими нарядами, исключительно благородным видом и поведением, в сопровождении Николая Степановича Леонтьева проследовали по беломраморной Иорданской лестнице в Большой Тронный зал Зимнего дворца. Величественные арочные пролёты, монолитные колонны сердобольского гранита, огромные зеркала и сверкающая позолота, всё это поражало воображение эфиопов, но они не подавали вида.

Двор был в трауре. Александра Фёдоровна встретила гостей, одетая в строгое чёрное платье без единого украшения. Граф Игнатьев, Великий Князь Сергей Александрович, военный министр были в парадных мундирах, с эполетами и орденскими лентами.

На их фоне абиссинцы выделялись белоснежными шёлковыми рубашками, поверх которых были надеты застёгнутые золотыми пряжками парадные шамы – плащи из синего либо чёрного бархата, выкроенные в виде львиной шкуры. Очертания этих экзотических накидок изображали хвост и четыре лапы, а края были обшиты цветным шёлком и золотыми нитями.

Чернокожий генерал Генемиэ выделялся парадным убором из длинной золотистой львиной гривы, которая, словно огненный венчик, сверкала, отчётливо рисуясь каждой отдельной прядью на чёрных курчавых волосах. На его плечи был накинут лемпт – боевой плащ из чудного меха чёрной пантеры с серебряным позументом по краю и пышным аграфом на цепке у шеи.

Лишь епископ Харрарский выглядел весьма скромно в своём белом клобуке-тюрбане и чёрном плаще.

Принц Дамто выразил Александре Фёдоровне глубокие соболезнования по поводу смерти Александра Третьего и Николая Второго, а затем очень изысканно вручил письмо от Менелика и абиссинский орден «Печать Соломона».

Негус презентовал русской царице восьмиконечную священную звезду весом около восьми килограммов золота, которая покоилась на двух подушках, вышитых золотом. Внутри находилась рукописная Библия, обшитая зелёным бархатом, украшенным роскошным золотым тиснением.

Абиссинская императрица Таиту передала изящную корзину из тончайшего камыша, которая посредине охватывалась поясом с подвесками в виде бахромы из серебристой материи. Крышка корзины была украшена серебряным шаром с крестом.

Леонтьев, которому пришлось выполнять обязанности переводчика, поведал Императрице, что для того чтобы сохранить исправной такую филигранной работы корзину, абиссинской прислуге пришлось нести её на голове по знойной пустыне от дворца в Аддис-Абебе до морского побережья.

Для Марии Фёдоровны были поднесены очень изящные ожерелья и браслеты, но гордая датчанка решила показать свой характер и потому проигнорировала приём абиссинских послов, сославшись на недомогание.

В свою очередь Менелику были пожалованы знаки ордена Александра Невского, украшенные бриллиантами. Епископ Харарский получил замечательной красоты золотую панагию. Все остальные чины посольства были награждены орденами Анны и Станислава, в зависимости от своего звания.

Но истинную радость эфиопы выказали, когда каждому из них были вручены новенькие мосинские винтовки, револьверы Смит-Вессона и златоустовские шашки в богато украшенных ножнах.

* * *

О торжественном приёме абиссинского посольства писали не только русские, но и многие европейские газеты. Тем временем часть эфиопской миссии с помпой посетила Москву, где состоялись многочисленные встречи, а москвичи преподнесли многочисленные подарки, в том числе тринадцать церковных колоколов. Принц Дамто всё это время оставался в Петербурге, готовя вместе с Леонтьевым и русскими чиновниками российско-абиссинский договор.

Воскресным утром 20-го августа 1895 года петербургские газеты вышли с сообщениями о заключении российско-абиссинского союза. Хотя официального текста договора опубликовано не было, но сам факт его заключения привёл в смятение не только напыщенных джентльменов из Форин-офис,113 но и их парижских коллег с набережной Кэ д’Орсе, которые уже привыкли считать Абиссинию зоной исключительно французского влияния.

В Аддис-Абебу направлялась русская дипломатическая миссия во главе с Виктором Фёдоровичем Машковым,114 который в 1889 и 1891-1892 годах по заданию Военно-учёного комитета Главного штаба уже посещал Абиссинию и был лично знаком с негусом Менеликом. Наверное, на тот момент среди российских дипломатов не было большего знатока Абиссинии, чем Машков, который в 1893 году в еженедельнике «Новое время» напечатал пять очерков под названием «В стране чёрных христиан».

Неутомимый путешественник Леонтьев, которого вернули на службу, получил чин подполковника, орден Святого Владимира 4-й степени и место состоящего при особе Его Величества негуса Менелика Второго представителя Императрицы.

В Абиссинию отправлялась многочисленная русская военная миссия, в состав которой входили офицеры и унтер-офицеры пехоты, кавалерии и артиллерии, военные топографы и геодезисты, оружейные и технические мастера. По настоянию военного министра во главе миссии был поставлен лично известный ему по службе в Варшаве подполковник Гурко,115 сын знаменитого фельдмаршала. Задача миссии была одна – помочь абиссинцам создать современную армию, способную противостоять не только итальянцам, но и британцам.

Граф Игнатьев приказал отправить в Абиссинию горных инженеров, геологов, механиков и строителей, а Российское общество Красного Креста отправляло госпиталь, к которому прикомандировывались военные врачи, фельдшеры и фармацевты.

В Петербурге при поддержке правительства был образован Русско-Абиссинский благотворительный комитет под председательством покорителя Ташкента генерала Черняева,116 который стал собирать средства для оказания помощи далёким единоверцам.

Итальянский министр иностранных дел барон Альберто де Бланк буквально рвал и метал, обвиняя Россию в невиданном коварстве и нарушении всех существующих международных правил и обычаев.

Бедняга, он не знал, что ещё за неделю до обнародования российско-абиссинского договора из Одессы вышел быстроходный пароход Добровольного флота «Петербург», в трюмах которого находилось 30 тысяч винтовок Бердана и десять картечниц Барановского, десять миллионов патронов, тридцать горных орудий с запасом снарядов, шесть тысяч сабель, амуниция, медикаменты и перевязочные материалы. В Эгейском море состоялось рандеву парохода с канонерской лодкой «Кубанец», которая взяла его под охрану и защиту. Разумеется, что русские корабли направлялись во французский порт Джибути на берегу Красного моря, где их уже ждали нанятые эфиопами верблюды…

Глава 15

Граф Николай Павлович Игнатьев не переставал удивлять окружающих своей работоспособностью. В свои шестьдесят три года канцлер работал по 12-15 часов в сутки, заставляя работать в таком же режиме и своё окружение. Такие нагрузки были ему не в тягость, а лишь делали канцлера моложе, ибо после длительного перерыва он вновь был нужен России.

Рабочий стол канцлера был завален книгами самой различной тематики. Выращивание хлопчатника и добыча нефти, торговля льном и начальные школы, железные дороги и строительство крепостей – всё это волновало графа Игнатьева, который больше всего боялся теперь, что не успеет реализовать все свои планы преобразований, которые по масштабности можно сравнить разве что с преобразованиями Великого Петра.

Получив в свои руки полномочия, сопоставимые разве что с властью «диктатора сердца» графа Лорис-Меликова,117 канцлер прекрасно осознавал, что число недругов и завистников моментально увеличилось в разы, и что прочность положения во многом зависит от того, сумеет ли он найти себе союзников.

Общий язык с Великим Князем Сергеем Александровичем удалось найти сразу же. Великий Князь, человек прямой и честный, пробыв на посту московского генерал-губернатора четыре года, зная проблемы, которые давно уже созрели и требовали сиюминутного решения, всё-таки искренне верил в то, что путь государственного развития, предначертанный покойным Александром Третьим, является единственно правильным, и что стоит заменить десяток-другой нерадивых чиновников, как всё изменится само собой. Канцлер же, обладавший гораздо большим государственным и жизненным опытом, был убеждён, что одной лишь сменой декораций нельзя добиться желаемого результата.

Во главу угла канцлер ставил реорганизацию Комитета министров и министерств, превращение фактически бесправного Комитета в полноправное правительство, разделение компетенции Государственного Совета, Комитета министров и Сената.

Затем граф Игнатьев считал необходимым реорганизовать местное управления, привести все местности Империи к единообразному управлению. Мыслимо ли, чтобы в пределах государства одновременно существовало несколько совершенно различных систем организации местной власти. В 34 губерниях Европейской России уже существовали земские учреждения. В казачьих областях власть принадлежала войсковым атаманам, которые одновременно являлись военными губернаторами или начальниками области, а весь Туркестан фактически управлялся военным ведомством. В ряде областей Кавказа и в Закаспии существовало «военно-народное управление», при котором туземное население управляется не по законам Империи, а по «народным обычаям и особым постановлениям», а суд над туземцами осуществляется по адату и по шариату. А ещё есть Финляндия с её клятой автономией…

Но не только это волновало канцлера. Одновременно необходимо навести порядок в судах, в образовании, в налоговой системе. Реформировать чиновничество, которое, увы, перестала «ловить мышей». Видел граф Игнатьев и две гигантские задачи, стратегические, которые должны были определить пути развития России на много лет вперёд, это решение крестьянского вопроса и развитие промышленности.

За два столетия, прошедших с начала петровских реформ, российская бюрократия многократно увеличилась, но чёткого разделения функций и полномочий установлено не было. Правительствующий Сенат, учреждённый Петром Великим в 1711 году как высший орган государственной власти, с 1864 года превратился в высшую кассационную инстанцию, т.е. в судебный орган. Но, при этом, в его составе кроме двух кассационных департаментов (по гражданским и по уголовным делам), сохранялся Первый департамент, ведающий всеми административными делами, которые могут быть приведены к окончанию не иначе, как через Сенат и не принадлежат по закону к предметам ведомства других департаментов, Второй департамент, ведающий крестьянскими административными делами, и Департамент герольдии, ведающий делами о сопричтении к дворянству и почётному гражданству, о княжеском, графском и баронском титулах, перемене фамилий, составление гербовников.

Ежели во времена Петра Великого сенаторами были наиболее влиятельные вельможи, пользовавшиеся полным доверием монарха, то теперь сенаторов Император назначал из особ первых трёх классов, причём сенаторы, не лишаясь своего звания, могут занимать и иные должности. Должность возглавляющего Сенат генерал-прокурора была соединена с должностью министра юстиции, который также пользовался правом надзора за деятельностью должностных лиц всего судебного ведомства.

Государственный Совет, который возглавлял Великий Князь Михаил Николаевич, был высшим законосовещательным органом. Все дела поступали через Государственную канцелярию, на имя Государственного секретаря, который распределял каждое дело в соответствующее отделение канцелярии, которое готовило его к слушанию в соответствующем департаменте.

Департамент законов рассматривал законопроекты в области административно-территориального устройства, судопроизводства, налогообложения, реформ государственного аппарата, проекты положений и штатов отдельных государственных учреждений, промышленных, финансовых и торговых обществ, общественных организаций.

Департамент гражданских и духовных дел рассматривал юридические вопросы и дела духовного управления: формы и порядок судопроизводства; толкование и применение в судебной практике отдельных статей гражданского и уголовного законодательства; возведение в дворянство и лишение такового, дела о присвоении титулов; дела о наследственных, земельных и прочих имущественных спорах; об отчуждении недвижимого имущества на государственные нужды или его передаче из государственной собственности в частные руки; об учреждении новых епархий и приходов православных и иных вероисповеданий.

Департамент государственной экономии занимался вопросами финансов, торговли, промышленности и народного просвещения. Рассматривал законопроекты, связанные с развитием экономики, государственных доходов и расходов, финансовые сметы министерств и главных управлений, отчёты государственных банков, вопросы налогообложения, предоставления привилегий отдельным акционерным обществам, дела по открытиям и изобретениям.

Обычно члены Государственного Совета назначались Императором из числа отставленных министров, генерал-губернаторов, послов, т.е. это были люди весьма пожилые и, в большинстве своём, для работы уже мало пригодные. Собственно для практической работы в Совете назначались в некотором количестве сенаторы, из наиболее выдающихся, однако и они не отличались молодостью, а со временем, так как звание члена Совета было пожизненным, переходили в разряд членов Общего собрания, т.е. увеличивали почти бесполезный балласт этого учреждения.

Назначение в Государственный Совет практически ни к чему не обязывало. Его члены могли годами не выходить на службу, числясь в отпуске. Общая численность членов Совета не была определена, и с годами всё увеличивалась.

Комитет министров же занимался лишь предварительным обсуждением вопросов. Его заключение, принятое единогласно или большинством голосов, вносилось в журнал, который представлялся на утверждение Императору.

Что же рассматривали министры на заседаниях Комитета? Очень редко это были важные межведомственные вопросы или же вопросы, которые формально находились в пределах ведения одного министерства, но за которых министры не хотели брать на себя персональную ответственность. Обычная рутинная работа Комитета министров – это рассмотрение огромного числа мелочных вопросов, список которых сформировался достаточно случайным образом.

Наиболее многочисленными были дела об индивидуальном назначении пенсии отставным чиновникам. При отсутствии нормального пенсионного законодательства пенсии назначались в индивидуальном порядке, и в индивидуальном же порядке рассматривались Комитетом министров, что существенно загромождало его делопроизводство. Кроме этого, Комитет министров рассматривал все уставы акционерных обществ. Акционерные общества учреждались на основании закона, изданного в 1833 году, который допускал только именные акции, а почти все учредители желали выпустить акции на предъявителя. Поэтому Комитет министров был вынужден рассматривать почти все уставы вновь учреждаемых компаний, а количество таких дел доходило до четырёхсот в год.

Каждый министр имел отдельный доклад у Императора, а в состав Комитета министров входили не только министры, но и председатель Государственного Совета, Государственный секретарь, и даже обер-прокурор Святейшего Синода. Одна и та же особа могла одновременно быть сенатором, членом Государственного Совета и входить в состав Комитета министров, а зачастую возникающие межведомственные споры решались исключительно исходя из межличностных отношений и степени приближённости к престолу.

Мог ли такой орган считаться правительством? Нет, это было пока не правительство, а лишь совещание высших чиновников, а граф Игнатьев желал превратить Комитет министров в настоящее правительство, которое бы управляло Империей, а не занималось начислением пенсий.

Зная, что Великий Князь Михаил Николаевич, человек благородный, уравновешенный и учтивый, но занятый больше вопросами артиллерии, чем работой Государственного Совета, полностью полагается на Государственного секретаря, канцлер посоветовал Императрице назначить на эту освободившуюся после Плеве должность светлейшего князя Ливена,118 которого в своё время покойный Александр Третий спровадил в отставку по совершенно надуманным мотивам.

Пробыв в отставке тринадцать лет, Ливен был благодарен Николаю Павловичу за возвращение на службу. Широко образованный человек, настойчивый в преследуемых им целях, властный и энергичный, он тяготился отставкой и жизнью в имении, которую скрашивала лишь его увлечение астрономией и собственная обсерватория. В лице нового Государственного секретаря граф Игнатьев приобрёл верного союзника и единомышленника. За годы отставки Ливен составил не один проект преобразований в государстве, считая, что существующие министерства являются громоздкими и неуправляемыми.

По вечерам дома у графа Игнатьева собирались Великий Князь Сергей Александрович, светлейший князь Ливен, граф Воронцов-Дашков и министр финансов Плеске. Свидетелем таких совещаний был только личный адъютант канцлера, который делал необходимые записи, после чего папка с бумагами бережно укрывалась в сейфе.

Петербургский особняк на улице Миллионной стал «гнездом тайного заговора», созданного высшими сановниками Российской Империи.

Изначально Великий Князь Сергей Александрович предложил созвать Особое совещание по преобразованию высшей исполнительной власти, которому Императрица поручит подготовку предложений. Но канцлер и Государственный секретарь в два голоса запротестовали, заявив, что созыв такого совещания – это затягивание процесса преобразований на пять-десять лет, ибо российская бюрократия лучше всего научилась заволокичивать любое начинание. Граф Игнатьев напомнил, как годами готовились самые простые документы, как бюрократы из разных ведомств начинали многочасовые дебаты из-за пустяковой формулировки.

Первой жертвой тайного совещания должно было стать Министерство внутренних дел. Было принято решение выделить из его состава Главное управление почт и телеграфа на правах самостоятельного министерства. Медицинский департамент и Медицинский совет, Ветеринарный комитет, Хозяйственный департамент и Техническо-стро-ительный комитет должны были перейти в другие министерства.

Министерство земледелия и государственных имуществ подлежало разделению на два, Министерство землеустройства и земледелия и Министерство государственных имуществ.

Вновь создаваемые Министерство торговли и Министерство промышленности должны были формироваться из отделов, которые прежде входили в состав Министерства финансов. Такое решение мотивировалось тем, что промышленное развитие и торговля ставились во главу угла.

Были подобраны и согласованы кандидатуры всех министров.

Министром народного просвещения был приглашён доктор гражданского права профессор Боголепов,119 государственных имуществ – принц Александр Ольденбургский, путей сообщений – генерал Анненков,120 почт и телеграфа – признанный специалист в области телеграфного дела генерал Безак,121 торговли – сенатор Иващенков,122 землеустройства и земледелия – автор многих сочинений по сельскому хозяйству Ермолов. 123

Канцлер граф Игнатьев оставался председателем Комитета министров и министром иностранных дел. При новом раскладе сохраняли свои посты министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков, Императорского двора – Рихтер, финансов – Плеске, юстиции – Муравьёв, военный министр Пузыревский.

Морское министерство пока что оставалось неприкосновенным, ибо охватить всё сразу руки не доходили, а генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович занял выжидательную позицию, мирно сосуществуя с молодой Императрицей и графом Игнатьевым.

Подобрать кандидатуру министра промышленности пока не удавалось, и канцлер был готов временно взять это своё детище под временную опеку.

К сентябрю 1895 года все законопроекты по преобразованию высшей исполнительной власти были готовы. В недрах Департамента полиции одновременно были подготовлены изменения к Уставу уголовного судопроизводства и изменения к проекту Уголовного уложения, выработанного комиссией статс-секретаря Фриша.

Высочайшие указы о преобразовании высшей исполнительной власти, создании новых министров, назначении министров, были обнародованы 1-го сентября. В тот же день Императрица утвердила проекты Уголовного уложения и Устава уголовного судопроизводства. В подписанном ею указе говорилось, что срок вступления Уголовного уложения в действие будет определен впоследствии особым распоряжением, но главы III «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против священной особы Императора и членов Императорского дома», IV «О государственной измене» и V «О смуте» вступали в действие сразу же.

Всё это было очень своевременно, ибо Устав уголовного судопроизводства был принят в 1864 году, во времена либеральных реформ Александра Второго, и благодаря его положениям лица. Лица, чуть ли не открыто занимающиеся антигосударственной деятельностью, зачастую не могли быть привлечены к ответственности. Прежнее уложение об уголовных наказаниях действовало вообще с 1845 года и в своё время было сильно либерализировано.

Теперь же наказания за государственные преступления ужесточались. Глава III Уголовного уложения предусматривала смертную казнь за мятеж (посягательство на жизнь, здоровье, честь и свободы монарха и членов его семьи; попытки изменить установленную форму государственного устройства и порядок престолонаследия; самозванство и распространение ложных слухов о кончине, отречении Императора либо замене формы правления), смертную казнь за создание политического сообщества (антиправительственного или имеющего целью совершить государственное преступление, ставящего целью бунт или восстание), 10 лет каторжных работ за политическую пропаганду (публично выраженное неуважение Верховной власти или порядку престолонаследия; призывы к ниспровержению государственного строя, совершению преступлений против государства, неповиновению законам; изготовление, размножение, хранение и распространение литературы с такой же целью).

Глава IV карала за измену военную (оказание содействия неприятелю в его военных или иных враждебных против России действиях; сдача неприятелю армии, флота, отряда, отдельной части или команды, укреплённого места; вступление в заведомо неприятельское войско; шпионство), дипломатическую (злоупотребление со стороны лиц, уполномоченных на заключение контракта от имени государства) и гражданскую (разглашение государственной или служебной тайны иностранному государству; тайная переписка с правительством другой страны; побуждение к враждебным действиям против России). Наказание было одно – смертная казнь.

Новая глава «О смуте» содержала больше всего статей, по которым можно было привлечь любителей крамолы и революций. Под понятием смуты понималось деяния, так или иначе, прямо или косвенно направленные на подрыв авторитета Верховной власти, её низвержение и возбуждение к действиям бунтовщического или изменнического характера.

Массовая сходка людей, «заведомо собравшихся с целью выразить неуважение Верховной власти или порицание установленных Законами основными образа правления, или порядка наследия престола, или заявить сочувствие бунту или измене, или лицу, учинившему бунтовщическое или изменническое деяние, или учению, стремящемуся к насильственному разрушению существующего в государстве общественного строя и последователю такого учения», каралась каторжными работами сроком на пять лет. Организаторы такого скопища или лица, ими руководившие, автоматически получали по десять лет каторжных работ.

Такое же наказание ждало участников сборищ, которые под угрозой применения вооружённой силы отказались подчиниться требованию, разойтись. Участие в скопищах, сопряжённых с совершением разного рода насильственных действий, вплоть до захвата власти, каралось виселицей.

Создание или участие в сообществе, поставившем своей целью возбуждение к неповиновению и противодействию законам, разжиганию вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями, хозяевами и рабочими, а также возбуждение рабочих к устройству или продолжению стачек, каралось каторжными работами от пяти до десяти лет. А ежели речь шла о сообществе, избравшем целью своей деятельности ниспровержение общественного строя и совершение тяжких преступлений посредством взрывчатых веществ и снарядов, то наказание было одно – виселица.

Даже за различные виды революционной пропаганды, такие, как произнесение публичной речи, распространение сочинений, возбуждающих к неповиновению или противодействию закону, или обязательному постановлению, или законному распоряжению власти, были предусмотрены каторжные работы сроком на пять лет.

Недонесение о замышляемых и совершенных государственных преступлениях отныне каралось каторжными работами на срок от пяти до десяти лет.

Общественность сразу же нарекла новое Уголовное уложение «драконовским законом». Разумеется, общественность была права, ибо если раньше за чтение антиправительственной литературы можно было отделаться ссылкой, то теперь каторжные работы в течение пяти лет на благодатном воздухе Нерчинска и Зерентуя должны были помочь заблуждавшимся стать на путь истинный.

Императрица Александра Фёдоровна в разговоре с министром внутренних дел графом Воронцовым-Дашковым заметила, что в просвещённой и либеральной Европе дают за антигосударственную деятельность гораздо больше, чем десять лет. Министр, понимая обеспокоенность царицы, ответил прямо, что десять лет на русской каторге – это нужно ещё выдержать. Ибо каторжная тюрьма – это не просто сидение в камере. Это тяжкий изнурительный труд по 12-16 часов в сутки, либо на рудниках, либо на заводах Кабинета Ея Величества. Труд ежедневный, без выходных. Всем каторжанам, что мужчинам, что женщинам, бреют наголо полголовы, заковывают в ножные и наручные кандалы.

Кроме ужесточения наказаний изменился и порядок расследования и рассмотрения дел о государственных преступлениях. Дознание по таким дела проводилось исключительно офицерами жандармских управлений.

Отныне суды присяжных остались в прошлом. Все дела о государственных преступлениях рассматривали исключительно военные суды, а приговор вступал в силу после утверждения его командующим войсками военного округа. Обжаловать приговор стало невозможно. Приговорённые к смертной казни попадали на виселицу в течение 24 часов после конфирмации приговора.

С 1-го сентября 1895 года Особое совещание при Министерстве внутренних дел получило новые внесудебные полномочия. Если ранее согласно статье 34-й «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» от 14-го августа 1881 года Особое совещание могло приговаривать к ссылке «в отдалённые места Империи» на срок до пяти лет, то теперь по ряду государственных преступлений Особое совещание могло приговаривать к тюремному заключению на срок до пяти лет, а высылать неблагонадёжных бессрочно.

Основание, чтобы дело было рассмотрено не судом, а Особым совещанием – это явность преступного деяния. Потому именно Особое совещание стало рассматривать дела в отношение лиц, которые принимали участие в недозволенных антиправительственных митингах и демонстрациях, или у которых была изъята нелегальная литература. Разумеется, что при рассмотрении дела Особым совещанием никаких адвокатов не допускали, а постановление, определявшее меру наказания, можно было обжаловать только на Высочайшее имя.

После всех этих нововведений европейские газеты отмечали, что всего за пять месяцев правления молодой «гессенской волчицы» Россия превратилась из цивилизованной европейской страны в азиатскую тиранию времён Ивана Грозного, которой не хватает разве опричников.

Глава 16

Сентябрь и октябрь пролетели в будничных заботах. Жандармерия и охранное отделение брали на заметку всё больше тех, кто допустил легкомысленные высказывания в адрес правительства. Полиция неустанно выискивала ещё оставшихся в столице евреев и выкрестов с целью их выселения.

В Петербурге появилось большое число закрытых мастерских, аптек, магазинов, разного рода заведений. Их прежние хозяева-евреи срочно выехали за черту оседлости, и лишь небольшому кругу счастливцев удалось выгодно продать своё дело. В основном же большая часть мастерских, магазинов и аптек либо было продано за бесценок, либо же было секвестировано, а затем конфисковано в доход казны.

К моменту принятия «Александринских законов» по данным канцелярии столичного градоначальника петербургские евреи владели 35 % белошвейных и более чем 20 % чулочно-вязальных мастерских столицы. Евреями были каждый шестой из владельцев скорняжных заведений, каждый пятый из владельцев типографий, литографий и словолитен, каждый пятый владелец фотоателье, почти каждый пятый владелец механическо-слесарного производства.

Но особенно заметно было преобладание евреев в часовом производстве и торговле. Почти половина владельцев часовых магазинов и более 40% владельцев часовых мастерских в  Петербурге были евреями.

Характерной фигурой для российской столицы стал еврей-аптекарь. Более одной четверти аптек в столице принадлежало евреям, а ещё больше их было среди провизоров, учеников аптекаря. Доля евреев среди врачей в городе превышала 10%, но среди зубных врачей она достигала одной трети.

Теперь же всё это закончилось, и русские купцы, русские мастеро-

вые, русские врачи буквально ликовали, избавившись от еврейских конкурентов. А граф Игнатьев провёл хитроумную комбинацию с еврейским имуществом, поступившим в казну. Конфискованные в казну мастерские, аптеки, лавки и небольшие магазины по Высочайшему указу были переданы в безвозмездное пользование русским, а в губернских городах Царства Польского – и полякам. Хотя министр финансов Плеске настаивал на том, чтобы всё конфискованное имущество распродать с торгов, чтобы пополнить казну, канцлер счёл более рациональным частью недвижимости пожертвовать, чтобы заручиться поддержкой подданных и внести раздор между евреями и остальным населением.

Наступивший ноябрь 1895 года был серым и мрачным, угнетал петербуржцев пакостной погодой, сильным ветром и мокрым снегом.

Императорский двор, как и весь Петербург, жил напряжённым ожиданием, что Александра Фёдоровна вот-вот разрешится от бремени. Рождение ребёнка должно было определить судьбу огромной Российской Империи на многие годы вперёд, ибо рождение сына оставляло Императрицу до его совершеннолетия в прежнем статусе регента, а рождение дочери автоматически превращало её в полновластного самодержавного монарха.

Первые схватки начались у Аликс 3-го ноября в час ночи. Роды были затяжными и сложными. Сильные боли мучили Императрицу почти восемнадцать часов, и всё это время у её кровати неотступно находились Мария Фёдоровна, Сергей Александрович и Элла. Срочно вызванный в Зимний дворец профессор Дмитрий Оскарович Отт,124 который за месяц до того тщательно обследовал Александру Фёдоровну, знал, что с юношеского возраста она страдала крестцово-поясничными болями, и был готов к тяжёлым родам. Вдвоём с акушеркой Евгенией Конрадовной Гюнст он хлопотал возле роженицы, пытаясь хоть как то облегчить её мучения. К вечеру профессор принял решение наложить щипцы, и ровно в 9 часов пополудни гостиную огласил детский писк. Наступило всеобщее облегчение, и уже даже Императрице Марии Фёдоровне, которая не находила себе места, не важно было, какого пола ребёнок…

Ещё при жизни Императора Николая Александровича было решено, что если родится мальчик, то назовут его Павлом, если девочка – Ольгой, что было одобрено Марией Фёдоровной. Потому, когда доктор Отт сообщил, что Александра Фёдоровна благополучно разрешилась девочкой, которая весит девять фунтов, новоиспечённая бабушка, буквально светясь от счастья, несколько раз повторила слово «Ольга».

Получив сообщение из Зимнего дворца о рождении Великой Княжны Ольги Николаевны, артиллеристы кронштадтских фортов и Петропавловской крепости заняли свои места возле орудий. В десять часов вечера загрохотали крепостные орудия, и орудийные залпы известили Петербург о рождении царского ребёнка. Жители столицы с любопытством подсчитывали количество залпов. Триста залпов должны были означать появление наследника престола – мальчика, сто один залп – девочки. Прозвучало девяносто девять залпов… сто… сто один… Но сто второго залпа так и не последовало.

С рождением царевны Ольги закончился период династической неопределённости. Отныне Аликс становилась самодержавной Императрицей Александрой Первой, о чём было объявлено в Высочайшем манифесте от 4-го ноября.

«Объявляем всем верным НАШИМ подданным. Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ея благодетеля Государя Императора Николая Александровича. Он пал от святотатственной руки убийц, посягнувших на Его драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русскаго народа. Смиряясь пред таинственными велениями Божественнаго Промысла и вознося ко Всевышнему мольбы об упокоении чистой души усопшаго Мужа Нашего, Мы вступаем по Его Священной Воле на Прародительский Наш Престол Российской Империи и на нераздельных с нею Царства Польскаго и Великаго Княжества Финляндскаго».

* * *

Великий Князь Сергей вместе с Эллой пришёл навестить Императрицу. Хотя великокняжеская чета жила в Зимнем дворце, Великий Князь после рождения царевны Ольги полностью отдался государственным заботам. Обязанности генерал-губернатора и Главнокомандующего, да ещё почти ежедневные вечерние бдения у канцлера, всё это забирало время Великого Князя, привыкшего служить добросовестно и без манкирования. Елизавета Фёдоровна же целыми днями проводила у постели сестры.

Вопреки устоявшимся традициям Аликс сама начала через два дня после родов кормить дочь, хотя ещё и не вставала с постели. Доктор Отт возражал, уговаривая Императрицу озаботиться своим здоровьем, но она была непреклонна, сама кормила и мыла дочь, баюкая, пела ей колыбельные песни. Пока царевна спала, мать, сидя у колыбели, вязала одну за другой кофточки, чепчики и носочки.

Кроватка новорождённой стояла рядом с постелью матери, прелестный младенец с золотисто-каштановыми волосёнками и красивыми голубыми глазами крепко спал, и потому разговор вёлся в полголоса. Обсуждали предстоящее крещение царевны Ольги. Крестины были намечены на 14-е ноября – день рождения Императрицы Марии Фёдоровны и в первую годовщину бракосочетания Аликс и Николая.

Голос Императрицы звучал слабо и измученно. Усталое лицо, тёмные круги под глазами, всё это выдавало её усталость, накопившуюся за прошедшую неделю.

– Мария Фёдоровна желает, чтобы восприемником вместе с ней был дядя Алексей, но я хочу, чтобы восприемниками были вы, ты, дядя Серж, и Элла.

– Аликс, насколько я знаю, каноны православной церкви не позволяют мужу и жене быть вместе крёстными ребёнка, – ответил Сергей. – У меня есть своё мнение по этому поводу. Разумеется, что Минни, как бабушка, имеет все права и основания быть восприемником. А вот вместо брата Алексея было бы правильным пригласить Великого Князя Михаила Николаевича. Дядя Миша – патриарх Императорской семьи, его чтят все наши родственники, и никто никогда не подвергает сомнению его авторитет.

– Хорошо, дядя Серж, пусть будет дядя Миша. Но вы с Эллой тоже ведь можете быть восприемниками?

– Твоё стремление, чтобы Элла была восприемником, понятно, и я не вижу препятствий к этому. Восприемников может быть несколько… Но, Аликс… Ты отныне не просто жена русского царя, ты теперь Александра Первая. Ты самодержавный монарх, но любая Богом данная власть всегда держится на любви подданных, и прежде всего, на любви армии. Уже сто лет женщины не правили в России, после Екатерины Великой. Тебе, как никому, нужна любовь армии, не только офицерства, но и простого серого солдата. И поэтому лучшим проявлением единства армии и царицы будет, ежели восприемником на крестинах Ольги станет простой русский солдат.

– Но разве это возможно, – слабо запротестовала Аликс. – Простой солдат? Как это будет понято в Европе? Как будет понято при дворе? Ты же знаешь, что злые языки не устают рассказывать всякие небылицы про меня, а тут ещё солдат…

– Да, Аликс, именно простой солдат… Мой покойный брат любил говаривать, что у России есть только два союзника – её армия и флот. Поверь мне, что все, кому это нужно, абсолютно правильно воспримут твой такой шаг. Если ты хочешь быть настоящей повелительницей России, то ты должна будешь опираться на любовь подданных, а армия – это лучшие твои подданные.

В разговор вмешалась Елизавета Фёдоровна:

– Аликс права, милый мой Серж. Сможет ли обычный солдат правильно вести себя среди особ Императорской Фамилии? А ведь там будут европейские послы… Да куча монархов и принцев приедет… Вдруг, он что-то скажет не то, может быть большой скандал.

– Элла, запомни, что для русского солдата нет ничего невозможного! Я буквально вчера смотрел Егерский полк, и познакомился с фельдфебелем роты Его Величества Титом Гостиловым. Здоровенный такой малый, и за словом в карман не полезет. Русский солдат, как будто с лубочной картинки! Ну и чем не крёстный отец для Ольги?

В конце концов, Великий Князь убедил Аликс и Эллу, что присутствие солдата на крестинах Великой Княжны будет символом величия России. Александра Фёдоровна написала записку министру двора Рихтеру, в которой приказала внести изменения в церемониал крещения.125

* * *

Крещение новорождённой Великой Княжны Ольги Николаевны было обставлено необычайно торжественно. Петербург, казалось, устал от годичного траура. Ведь даже крестины дочери Великого Князя Александра Михайловича126 прошли в июле в Петергофе очень скромно и непритязательно. И вот теперь вся столица радовалась тому, что после мрачных похорон двух монархов, последовавших одни за другими с пятимесячным перерывом, нынешние торжества связаны с радостным событием.

С утра 14-го ноября самый разномастный народ стал занимать подступы к Зимнему дворцу, сдерживаемый только кордонами солдат и городовых. Сразу же после рождения Великой Княжны Ольги по приказу Сергея Александровича войска Петербургского гарнизона были приведены в боевую готовность, и дополнительные караулы и патрули контролировали всю округу.

Люди разных чинов и сословий шли к дворцу, чтобы выразить свою радость по поводу рождения царевны. Было заметно, что большей частью шли чиновники и ремесленники, торговцы и извозчики, фабричные рабочие и приезжие крестьяне. Лишь изредка промелькнёт в толпе студенческая фуражка или же цилиндр на голове интеллигентного субъекта в золотом пенсне.

Особенной колонной пришли поздравить Императрицу новые владельцы мастерских, аптек, лавок и магазинов, конфискованных у евреев. С иконами и хоругвями, царскими портретами и флагами, предводительствуемые священниками в парадном облачении, эти люди пришли поблагодарить молодую царицу за избавление от еврейского засилья и дарованную возможность работать и жить в достатке. Расчёт графа Игнатьева оказался верным. Люди, получившие имущество из рук Императрицы, стали надёжной опорой самодержавия.

Светлый день, не по-ноябрьски праздничный, в сочетании с нарядными толпами петербуржцев создавали атмосферу всеобщего ликования.

Александра Фёдоровна оставалась в своей спальне в окружении нескольких врачей и фрейлин, вставать она пока не могла. Организм восстанавливался очень медленно, казалось, что силы не хотят возвращаться.

Торжественная процессия, возглавляемая Императрицей Марией Фёдоровной и Великим Князем Михаилом Николаевичем, проследовала из покоев Императрицы в Придворный собор Спаса Нерукотворного.

Светлейшая княгиня Голицына127 бережно несла на руках Великую Княжну, а следом шествовали Великая Княгиня Елизавете Фёдоровна и великан-фельдфебель Лейб-Гвардии Егерского полка Тит Гостилов, который, ко всеобщему удивлению, не испытывал ни малейшего смущения от пребывания в царском окружении.

Крестил новорождённую царевну духовник Императорской Фамилии протопресвитер Иоанн Янышев. По совершении таинства, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий совершил литургию, во время которой Императрица Мария Фёдоровна поднесла царевну к причащению. Во время пения церковного гимна «Да исполнятся уста наша» министр Императорского двора Рихтер поднёс на золотом блюде Марии Фёдоровне знаки ордена Святой Екатерины 1-й степени, которые та возложила на Великую Княжну.

Дворцовая церковь была заполнена до отказа. Практически вся Императорская Фамилия, придворные чины, высшие сановники, фрейлины, посланники от иностранных дворов. И среди всей этой разряженной толпы возвышался обычный русский солдат, ставший крёстным царевны Ольги.

Окончание торжеств было отмечено артиллерийским салютом в сто один залп и колокольным звоном, которым гремели буквально все церкви Петербурга. Этот колокольный звон возвещал всю Россию не только о рождении царевны, но о рождении новой эпохи. Новой Александринской эпохи, пришедшей на смену эпохе Царя-Миротворца, и предвещавшей грандиозные перемены.

Глава 17

После тяжёлых родов Императрица встала «на ноги» только на пятнадцатый день. Встала и сразу же села в инвалидное кресло, ибо ходить она пока не могла. Роды неблагоприятно сказались на её слабом здоровье. Доктор Отт рекомендовал Аликс пока что воздержаться от любых нагрузок, передвигаться исключительно в подвижном кресле и принимать ежедневно соляные ванны.

Слишком много навалилось на слабые плечи молодой женщины. Трагическая смерть мужа, тяжёлые роды, и ежедневные государственные заботы. И ночные кошмары, в которых раз за разом она видела тот коричневый саквояж, летящий в сторону кареты… Грохот оглушительного взрыва, звон бьющегося стекла, предсмертное визжание лошадей… Огонь… Едкий дым… И кровь, кровь, кровь… Зачастую Аликс просыпалась ночью в холодном поту, и затем уже не могла уснуть до утра. Но утром она вставала с постели и снова приступала к своим повседневным обязанностям.

После рождения Ольги Императрица испытывала странные чувства, вселенская радость перемешивалась с тревогой за судьбу дочери. Страх поселился в её душе, и никакая охрана, никакие караульные и патрули вокруг Зимнего дворца не могли излечить Императрицу.

Точно так же, как когда-то ангальт-цербстская принцесса Фике, собрав вокруг себя преданных лично ей людей, стала Императрицей Екатериной Второй, теперь гессенская принцесса Аликс, ставшая Императрицей Александрой Первой, переступая через природную застенчивость, искала способы заработать народную любовь.

Не дожидаясь того времени, когда она сможет самостоятельно ходить, Императрица велела вызвать к себе военного министра Пузыревского. Она встретила генерала в кабинете, сидя в кресле. Вошедший военный министр был, как всегда, подтянут и импозантен, в мундире с шитьём Генерального Штаба. Белый крестик Святого Георгия и серебряные аксельбанты органично сочетались с короткой русской бородой и пенсне в тонкой золотистой оправе на породистом носу.

Пузыревский с необычной галантностью склонился и поцеловал протянутую руку Александры Фёдоровны. Она кивнула ему, указав рукой на стоявшее напротив кресло.

– Я рада Вас видеть, генерал, – тихо сказала Императрица. – Как продвигаются Ваши планы относительно реорганизации нашей армии?

– Ваше Императорское Величество, в сложившейся ситуации я вынужден ходатайствовать об увольнении от должности начальника Главного штаба генерал-адъютанта Обручева.128

– Александр Казимирович, – перешла Императрица на французский, – если Вы считаете это необходимым, то я удовлетворю Ваше ходатайство. Но в чём причина такой просьбы? Мне известно, что генерал Обручев считается одним из столпов русской военной науки.

– Ваше Императорское Величество, у меня и у генерал-адъютанта Обручева разные воззрения на то, каким путём должна развиваться армия. Но я был бы неискренним, если бы умолчал о моральной стороне дела, – голос Пузыревского звучал негромко, но твёрдо и уверенно. – В 1863 году во время польского мятежа Обручев, будучи начальником штаба дивизии, демонстративно отчислился от должности, не желая идти на войну, которую он назвал братоубийственной. Прошло более тридцати лет, но я не могу полагаться на человека, который фактически нарушил присягу.

– Это, без всякого сомнения, весомая причина… И я подумаю над Вашей просьбой и приму решение.

Александре Фёдоровне так захотелось встать, подойти к окну, чтобы не видеть глаз Пузыревского, пристально смотревших из-под стёкол пенсне, но пока что она была прикована к креслу и не могла без посторонней помощи подняться. Зная, что военный министр сам имеет польские корни, она считала не очень тактичным вести разговор о польском мятеже.

– Скажите, Александр Казимирович, – спросила она, – почему на Ваших погонах нет императорских вензелей?

Вопрос сбил Пузыревского с толку, он на мгновение растерялся, не зная, в какую форму облечь ответ, но потом спохватился.

– Ваше Императорское Величество! Я не был удостоен высокой чести быть причисленным к Свите. Моя служба долгое время проходила в Варшаве… А стать свитским обычно суждено тем, кто служит поближе к Петербургу…

– Поздравляю Вас моим генерал-адъютантом, Александр Казимирович, – произнесла Императрица по-русски, улыбнувшись, и её прекрасные тёмно-синие глаза немного оттаяли.

Генерал вскочил, как юный поручик, вытянулся и громко произнёс:

– Благодарю, Ваше Императорское Величество!

– Присядьте, генерал… Я искренне рада, что именно Вы стали первым генерал-адъютантом моего царствования. Но я позвала Вас для того, чтобы приказать… Я желаю назначить мою дочь шефом Атаман-

ского полка.

– Слушаюсь, – ответил военный министр. – Позвольте узнать, Ваше Величество, как именно следует теперь именовать Атаманский полк. В ноябре прошлого года Блаженной памяти Император Николай Александрович сложил с себя звание шефа полка после вступления на престол. Полк по сей день именуется «Лейб-Гвардии Атаманский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича», хотя Цесаревич Георгий Александрович не является его шефом.

– Вы – военный министр, Александр Казимирович, и потому должны высказать мне свои предложения, – ловко отпарировала Императрица.

– Я считаю, Ваше Величество, что полк может называться или «Ея Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны» или же «Ея Императорского Высочества Цесаревны», – медленно произнёс Пузыревский.

– Благодарю, Александр Казимирович… Я желаю, чтобы был использован второй вариант, – голос Императрицы звучал мягко, без привычных властных ноток. – Кандидатуру на место Обручева представьте мне как можно скорее. Вы обещали мне к первому декабря предоставить предложения по армии.

– Ваше Величество, – снова встал с кресла Пузыревский. – Я вынужден поднять ещё один вопрос, ибо после злодейского убийства Государя Николая Александровича прошло уже семь месяцев, но я не решался тревожить его светлую память… Государь состоял шефом в полках гвардии и армии, и пор сей день его шефства не отменены. По сложившейся традиции царствующий монарх всегда является шефом нескольких полков гвардии. Преображенского, Семёновского, Измайловского, Егерского, Конного… Угодно ли будет Вашему Величеству издать какие-либо повеления по этому поводу?

По лицу Александры Фёдоровны разлились красные пятна. Она вся сжалась, по щеке пробежал чуть заметный нервный тик. Тихо ответила, по-французски:

– Я хочу, чтобы память о моём безвременно ушедшем муже, принявшем мученическую смерть от рук врагов престола и Отечества, всегда жила в России, в сердце каждого русского солдата. Подумайте, генерал, шефство над какими полками я должна принять… А в каких полках пусть останется имя покойного Императора Николая Александровича. Я жду Ваши соображения через неделю, а теперь я должна идти к дочери. Ещё раз поздравляю Вас моим генерал-адъютантом!

Аудиенция была окончена. Военный министр попрощался и вышел. Оставшаяся в кабинете Аликс долгое время не решалась вызвать прислугу, и сделала это, лишь когда высохли набежавшие слёзы.

Вечером за чаем Великий Князь Сергей, узнав о том, что Аликс приказала именовать Ольгу не просто Великой Княжной, но Цесаревной, и что Высочайший указ ею уже подписан, пришёл в замешательство. Он понимал, что такое титулование новорождённой девочки может быть истолковано в определённых кругах, как желание её матери изменить порядок престолонаследия, устранив от трона братьев покойного Николая, но промолчал, надеясь на то, что всё само собой разрешится… Хотя он обманывал сам себя, зная неуравновешенный характер Марии Фёдоровны.

* * *

Гром грянул уже на следующее утро. Как обычно, Александра Фёдоровна поднялась в 9 часов утра. После традиционного гоголь-моголя в постели, она оделась и теперь сидела в кресле, а возле неё суетилась фрейлина, занятая расчёсыванием прекрасных волос Императрицы. За дверью раздался шум, громкие голоса, затем дверь распахнулась и в комнату буквально влетела Мария Фёдоровна. Обычно приветливая и милая, сегодня она выглядела злобной фурией с глазами, способными испепелить любого, попавшегося на встречу. Следом за матерью осторожно вошёл Великий Князь Михаил Александрович, испуганно озираясь по сторонам. Дежурный флигель-адъютант застыл в дверях, не зная, что говорить и как поступить в сложившейся ситуации. Аликс недоумённо посмотрела на свекровь.

– Что происходит? – спросила она чуть слышно.

Мария Фёдоровна, как будто не слыша заданного ей вопроса, обратилась к фрейлине:

– Оставьте нас!

Фрейлина, застывшая с гребнем в руке, растерялась, не зная, как поступить. Во дворце давно все привыкли к тому, что приказания вдовствующей Императрицы нужно выполнять мгновенно, ибо хрупкая датчанка могла превратиться в гневную русскую бабу, сметающую всех и вся на пути, и тогда даже покойный Александр III предпочитал ретироваться. Но фрейлина не решалась выйти, не получив приказания от Александры Фёдоровны, и вопросительно смотрела на неё.

– Вы можете идти, милая, – сказала Аликс.

Фрейлина вышла, закрыв за собой дверь. Как только дверь захлопнулась, Мария Фёдоровна набросилась на невестку с яростными упрёками:

– Что ты себе позволяешь, Аликс? Ты правда решила уже, что ты повелеваешь Россией? Как ты могла только додуматься до того, чтобы украсть у моих сыновей престол, принадлежащий им по закону…

Гневная даже не присела, она ходила по комнате, изредка останавливаясь, чтобы, глядя в глаза невестки, выплеснуть очередную порцию ярости. Аликс не могла понять, что послужило причиной такого негодования свекрови. Она была напугана, взволнована, и не сразу нашлась, что сказать в ответ. Но потом она взяла себя в руки. Её глаза леденели, губы сжались, яркие красные пятна выступили на лице.

– Мадам, кто дал Вам право врываться сюда и орать, как посудомойка? – тихим дрожащим голосом спросила Аликс. Негодование уже захлестнуло Императрицу.

– Вы забываетесь, если решили, что имеете право устраивать такие скандалы в моём дворце, – перешла она на английский. – Что послужило причиной столь неуважительного поведения? Я жду объяснений, Ваше Величество!

Мария Фёдоровна обомлела от такой, как она сочла, невиданной дерзости невестки. За то недолгое время, которое Аликс прожила в Аничковом дворце, вдовствующая Императрица привыкла к тому, что невестка всячески избегает конфликтов и тушуется при малейшем намёке на возможный скандал. Но после смерти Николая Мария Фёдоровна редко видела Аликс, практически не общалась с ней, и потому, получив резкий отпор, не могла понять, что такого произошло с невесткой, чтобы она посмела в таком тоне разговаривать. Но новая волна ярости захлестнула Гневную и она перешла на крик:

– Ты прикидываешься невинной овечкой? Ты, которая решила узурпировать престол, которая погубила моего сына… Я знаю, что ты назначила Ольгу шефом Атаманского полка с титулом Цесаревна! Я всё знаю!!!

– Мадам, о том, что Ольга – шеф Атаманского полка, сегодня будет

объявлено двору. В этом нет секрета, и я не понимаю, в связи с чем Вы посмели бросать такие обвинения в мой адрес, – ответила Александра Фёдоровна. – Я требую, чтобы Вы вели себя соответствующе и помнили, что я не только Ваша невестка, мадам, но я ещё и Ваша Императрица!

Михаил Александрович, высокий семнадцатилетний юноша, нескладный и застенчивый, молча слушал перебранку, не смея вмешиваться. Мария Фёдоровна, получив твёрдый отпор, немного успокоилась и, снизив тон, изменила тактику.

– В России титул Цесаревны носят только супруги наследников престола! И ты, объявив Ольгу Цесаревной, дала ясный намёк на то, что именно она является наследницей, а не Георгий и не Миша. Ты решила нарушить последнюю волю Николая? Я ещё тогда, в апреле, говорила, что всё это безумие, что невозможно нарушать порядок престолонаследия, но меня не послушали. И вот теперь ты пошла ещё дальше…

– Вы не правы, мадам, – мягко ответила Императрица. – Хотя Вы кичитесь тем, что так долго прожили в России, вероятно, Вы просто позабыли, что в своё время Пётр Великий даровал титул Цесаревен своим дочерям, Елизавете и Анне…

Вошедший флигель-адъютант доложил о прибытии Великого Князя Сергея Александровича. После получения приглашения Великий Князь размашистыми шагами вошёл в комнату, сначала приложился к руке Аликс, а затем – к руке Марии Фёдоровны. Исполнив долг вежливости, он вышел на середину комнаты.

– Что происходит? – обратился Сергей Александрович к обеим царственным женщинам. – Мне сообщили, что тут крики и скандал…

– Можно подумать, Серж, Вы ничего не знаете о том, что Аликс объявила Ольгу Цесаревной, – ощерилась Мария Фёдоровна. Она уже начала было успокаиваться, но появление Великого Князя взывало новый прилив ярости. – Как Вы могли участвовать во всём этом непотребстве?

– Минни, я такой же верноподданный, как и Вы, и я не вижу оснований для таких неуместных высказываний. Аликс – самодержавная Императрица и вправе даровать титул своей дочери…

Мария Фёдоровна буквально взорвалась после этих слов:

– Самодержавная? Самодержавным монархом был мой покойный муж и Ваш брат. Самодержавным был бедный Николай… А Аликс заняла российский престол, который по закону принадлежит Георгию! И Вы, Серж, приняли участие в этой недостойной истории, самое прямое участие… Это Вы убедили несчастного Ники отдать такие безумные распоряжения!

Великий Князь посмотрел на Аликс, которая молча сидела, вжавшись в кресло. Её синие глаза уже не были ледяными, они сверкали яростью. Сергей Александрович выдержал паузу и обратился к Марии Фёдоровне:

– Минни! Прекратите это безумие! Чего Вы желаете добиться своими столь необдуманными словами? Сегодня нам нужны не раздоры, а единение. А Вы делаете всё, чтобы нарушить то, что было создано Сашей. Вместо единой направляющей воли, которая должна укрепить самодержавие и изничтожить крамолу, Вы создаёте недоверие и вражду.

– Я хочу лишь одного, чтобы никто не смел даже помыслить похитить престол у моих сыновей! – истерически закричала Мария Фёдоровна.

– Успокойтесь, мадам, никто не посягает на право Ваших сыновей, – по-русски произнесла Александра Фёдоровна. – Я выполню волю моего покойного мужа, она для меня священна. Но скажите, неужели Вы правда считаете, что Великий Князь Георгий может быть наследником престола, учитывая его тяжкий недуг?

Мария Фёдоровна тяжело опустилась в кресло. В её глазах читалось отчаяние и беспомощность. Михаил Александрович не вымолвил ни слова, стоял у стены, бледный и испуганный. Ему ещё никогда не приходилось присутствовать при таких вот династических скандалах.

– Мой сын будет жить, провидение Господне спасёт Георгия, я верю в это, – еле слышно произнесла Мария Фёдоровна.

– Господи, да мы все молим Господа Бога за здоровье Георгия, Минни! – воскликнул Сергей Александрович. Его голос был таким искренним, что даже у самого злейшего врага не возникло бы сомнения, что Великий Князь говорит правду.

– Но даже наши молитвы не в силах помочь, – продолжил он. – Чахотка не позволяет Георгию покинуть Аббас-Туман. И в данной ситуации, как бы это не было больно, самое правильное решение – чтобы Георгий отказался от прав наследования… В пользу Миши. Вы ведь не зря привели Мишу с собой, Вы никогда ничего не делаете просто так…

Разговор перешёл в мирное русло. Более двух часов они беседовали и, хотя лакеи потом рассказывали, что очень часто из кабинета доносились крики Гневной, в конце концов, все четверо пришли к согласию. Вывод был таков – Цесаревич Георгий слаб здоровьем и потому наследовать престол не в силах. А потому он должен отказаться от прав наследования, уступив таковые младшему брату Михаилу.

Через неделю Императрица получила от Георгия Александровича прошение на Высочайшее имя с отказом от прав на престол и просьбой передать права на наследование престола Великому Князю Михаилу Александровичу.

Манифестом 1-го декабря 1895 года Великий Князь Михаил Александрович был объявлен Наследником. Георгий Александрович, сохранивший титул Цесаревича, оставался жить в Аббас-Тумане, где для него строилась роскошная резиденция.

Первый кризис в отношениях между Аликс и Марией Фёдоровной завершился внешне благополучно, но сам ход событий подсказывал, что всё ещё впереди, и что две царицы ещё не раз схлестнутся между собой.

Глава 18

Александра Фёдоровна слушала очень внимательно, внимая каждому слову графа Воронцова-Дашкова. Илларион Иванович докладывал об успехах и неудачах своего ведомства по искоренению крамолы. Граф не любил все эти новомодные слова, «революция» или «социалисты», предпочитая всё это именовать одним словом – «крамола». И вот сейчас он, изредка заглядывая в текст доклада, рассказывал Императрице и присутствовавшему канцлеру графу Игнатьеву, как много удалось сделать за прошедшее время.

– Новые правила о евреях были приняты как нельзя вовремя, Ваше Величество, – заметил министр внутренних дел, переворачивая лист доклада. – Произведённые аресты и дознания показали, что евреи не сидели, сложа руки, а уже приступили к созданию тайных сообществ, направленных против престола.

– Это новые бомбисты, Илларион Иванович? – спросила Императрица.

– Нет, Ваше Величество, это всякого рода смутьяны, которые поставили перед собой задачу возбуждать народ к действиям бунтовщического характера. Они не готовят бомбы и никого пока не убивают, но систематически и целенаправленно ведут работу, в первую очередь, среди еврейских рабочих и мастеровых. В мае нынешнего года в Вильно они умудрились устроить собрание, на котором выступил их предводитель Юлий Цедербаум, которого также именуют Мартовым. Этот мерзавец пытается внушить еврейским рабочим и ремесленникам, что они наиболее гонимые и бесправные, и потому им необходимо объединяться в тайное сообщество.

Императрица сидела в инвалидном кресле-каталке и делала отметки синим карандашом в записной книжке, иногда задавая министру вопросы по ходу доклада. Рассказав о создании евреями тайных сообществ, Илларион Иванович стал излагать свои мысли относительно дальнейших мер, которые были им намечены.

– Мои предшественники, – сказал он, – проявляли нетерпимое миролюбие ко всем этим болтунам и смутьянам. Подумать только, сочинения господина Маркса и господина Энгельса легально издавали в России. Стоил ли удивляться, что всякие тайные общества и рабочие кружки растут, как грибы. В западных губерниях крамола зародилась из просветительских кружков и стачечных касс еврейских ремесленников и рабочих, и, как достоверно известно, они уже готовились создать особую еврейскую партию. В конце мая я приказал провести аресты. Были арестованы Юлий Цедербаум, Шмуэль Кац, Цемах  Копельзон, Арон Кремер, Абрам Мутник и ещё 78 человек. Все они уже осуждены Виленским военным судом и пойдут по этапу на каторгу. Каждому по десять лет и без права подачи прошения о помиловании…

– Скажите, Илларион Иванович, всё ли делает полиция, чтобы проверить, нет ли связи между арестованными смутьянами и бомбистами, убившими Блаженной памяти Императора Николая Александровича? – вклинился в доклад канцлер.

Граф Воронцов-Дашков отреагировал мгновенно:

– Государыня! Николай Павлович ставит резонный вопрос, и поверьте, что Департамент полиции, охранные отделения, каждый жандарм, все заняты тем, чтобы установить личности тех, кто организовал цареубийство. Увы, пока что результатов добиться не удалось.

– Позвольте, Ваше Величество, – обратился граф Игнатьев. – Я уверен, Илларион Иванович, что нужно не просто арестовывать и отправлять на каторгу явных врагов престола, но нужно густым гребешком пройтись, чтобы вычесать и тайных смутьянов, чтобы очистить Россию-матушку. Не секрет, что в прежние годы многие студенты, разного рода недовольные болтуны, брали участие в студенческих кружках, в демонстрациях, а власти ограничивались высылкой, а потом и вовсе забывали о таких смутьянах. Время то прошло, но кто может поручиться, что в головах и в мыслях у этих деятелей?

Канцлер встал из кресла, ему было мало места. Его хитрые глаза сверкали юношеским задором, говорил он быстро, как будто боялся не успеть высказать свои мысли, и если бы не его французская речь, Императрица просто не успела бы понять, что предлагает Николай Павлович.

– Думаю, имеет смысл брать на заметку каждого, кто хоть раз будет замечен в чём-то противоправительственном, будь то чтение запрещённой газеты или же участие в сходке, – продолжил Игнатьев. – Я знаю, что Департамент полиции ведёт картотеку, но я говорю об ином подходе. Мало завести карточку на смутьяна, следует пристально наблюдать, чем этот субчик дышит, чем он занимается, с кем общается. И если полиция не вполне уверена, что этот смутьян не представляет больше опасности, то всячески препятствовать тому, чтобы такое лицо продвигалось по жизни.

– Вы предлагаете следить до самой смерти за каждым оступившимся, Николай Павлович? – немного удивлённо спросила Императрица. – Ведь молодости свойственны заблуждения, ошибки, излишняя горячность и доверчивость. Со временем люди меняются, меняются их взгляды.

– Нет, Ваше Величество, я имел в виду нечто иное. Бывает у нас такое, что особа известна полиции, как открытый враг престола, а в то же время спокойно учится в университете, поступает служить, получает чины… А там, глядишь, оказывается, что снаружи – министерский чиновник, а внутри – смутьян и враг самодержавия…

– Вы же знаете, Николай Павлович, что полиция не в силах и не вправе вмешиваться в деятельность университетов, – ответил граф Воронцов-Дашков. – Даже министр внутренних дел не в силах отчислить нашкодившего студента.

Канцлер стал возражать по-юношески возбуждённо, для наглядности приводя примеры:

– В своё время некто господин Туган-Барановский,129 обучаясь в Санкт-Петербургском университете, был активным участником студенческого кружка, который организовал Александр Ульянов.

– Тот самый, Ваше Величество, который был казнён за подготовку цареубийства, – пояснил он Императрице. – В 1886 году Туган-Барановского даже выслали из столицы за участие в демонстрации. Но затем этот субчик получил диплом Харьковского университета и поступил на службу в Департамент торговли и мануфактур… А в прошлом году он был утверждён советом Московского университета в степени магистра.

– Но как же следует поступать с подобными особами, Николай Павлович? – спросила Александра Фёдоровна. – Ведь большинство попадает под влияние смутьянов в молодые годы, будучи студентом… А известно, что молодости присущ налёт этакого нигилизма…

Граф Игнатьев ответил, что он проходил курс наук не в университете, а в Пажеском корпусе, и там никаких нигилистов и смутьянов не было. Но при этом нельзя оставить без внимания, что больше половины государственных преступников побывали в университетах, хотя и не кончили в них курса, и именно отсюда возникло стойкое народное убеждение, что «студент бунтует».

Канцлер говорил убедительно, с глубоким знанием дела, как человек, который изучал вопрос устройства высших учебных заведений, искренне считая, что именно ненормальные условия делают университеты благодатной почвой для появления смутьянов.

Нигде в иных странах учащееся юношество не приобрело такой прискорбной репутации, как в России. Но не связана ли та печальная роль, которая уготована российским студентам, с тем, что нигде высшее образование не находится в столь ненормальных числовых отношениях… Высшее и среднее образование в Российской Империи развито крайне слабо, а вот число студентов весьма значительно. А ежели учесть, что в России стремление к высшему образованию в значительной мере усиливается желанием поступить на казённое содержание и получить стипендию…

Императрица слушала с большим интересом, и даже головные боли, мучавшие её ночью, и усталость, ничто не могло отвлечь её внимание.

– В других странах высшее образование не даётся даром, – отметил граф Игнатьев, – и притом, чтобы с содержанием. У нас молодой человек, поступая в университет, чувствует, что у него есть только права и никаких обязанностей. Никто не контролирует его занятий. Я не предлагаю заподазривать всех студентов в участии в противоправительственных акциях, но нельзя отрицать, что условия наши очень способствуют тому, чтобы именно в среде студентов всякие смутьяны всего легче находят себе пособников и пристанодержателей. Необходимо установить деятельный контроль за занятиями студентов, а сами учебные заведения полезно было бы перенести подальше от столиц. А для контроля со стороны полиции нужно ввести обязательное свидетельство о благонадёжности, без которого никто не сможет поступить учиться в университет и не будет допущен к диссертации, а тем паче к государственной службе.

– Ваше Императорское Величество! – осторожно вклинился в разговор Плеве. – Я полностью согласен с Его Высокопревосходительством, в полной мере. Увы, но среди чиновников всех рангов довольно много неблагонадёжных элементов. Там есть не просто либералы, мечтающие о конституции и парламенте, как во Франции, но и откровенные смутьяны. Да что там говорить, ежели господин Кони 130 заседает в Сенате…

– Вячеслав Константинович! – спросила Императрица. – А чем знаменит этот господин?

Плеве скривился, как от зубной боли. Затем убрал гримасу и почтительно доложил:

– Ваше Императорское Величество! В 1878 году Кони председа-тельствовал на судебном процессе, который оправдал некую Засулич, которая перед этим дважды стреляла в петербургского градоначальника. За такое покушение ей грозило от пятнадцати до двадцати, а благодаря Кони подсудимая была оправдана и освобождена из-под стражи. Приговор был отменён, но Засулич удалось скрыться. Сейчас, как мне известно, она живёт в Швейцарии и занимается революционной деятельностью.

– А Кони заседает в Сенате? – удивилась Императрица.

– Так точно, Ваше Величество. Обер-прокурором Уголовного кассационного департамента, – угодливо сообщил Плеве.

Александра Фёдоровна окинула взглядом присутствующих. Затем обратилась к канцлеру:

– Николай Павлович! Если он оправдал эту Засулич, он бы оправдал и цареубийц. А потому я приказываю в двадцать четыре часа отправить этого господина в отставку. Без мундира и пенсии. И проследите, чтобы формулировка отставки была ясной и чёткой. «За служебное нерадение при рассмотрении дела террористки Засулич».

– Слушаюсь, Государыня! – ответил Игнатьев.

Видя, что граф Воронцов-Дашков не знает, коим образом продолжить свой доклад, канцлер извинился и сел на кожаный диван, показывая всем своим видом, что он готов слушать министра дальше.

Министр внутренних дел доложил об арестах вожаков тайного сообщества «Социал-демократия Королевства Польского и Литвы», Розалии Люксенбург, Юлиана Мархлевского и Адольфа Варшавского, после чего перешёл к более свежим событиям.

– Ваше Величество, – министр внутренних дел раскрыл вторую папку, – буквально вчера, в ночь с восьмое на девятое декабря, в Петербурге были арестованы члены так называемого «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», всего 78 человек. Как установлено, возглавлял это общество помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов. Это младший брат того самого Александра Ульянова, который был казнён за подготовку цареубийства.

– Семья смутьянов? – спросила Александра Фёдоровна.

– Семья выкрестов, Ваше Величество, – ответил министр. – Вдова действительного статского советника Мария Александровна Ульянова, урожденная Бланк, вместе с детьми была выселена из Петербурга и проживает в Жмеринке. Владимир Ульянов не попал под выселение, ибо находился за границей. При обыске у студента Ванеева полицией взяты готовые к печати материалы первого номера газеты «Рабочее Дело» с антиправительственными статьями.

Императрица что-то записала в книжку, затем обратилась к министру:

– Кто все эти люди, Илларион Иванович, сколько им лет? Чем они занимаются?

– Ваше Величество, это всё молодые люди, возрастом не старше двадцати пяти лет. Только Надежде Крупской и Василию Старкову уже исполнилось двадцать шесть лет. Происхождения самого различного, но, опять же, это в большинстве своём либо студенты, либо лица, которые уже окончили высшие учебные заведения. Из одного только Петербургского технологического института арестованы Ванеев, Малченко, Кржижановский, Ленгник, Запорожец, Старков…

– Так ли опасны эти молодые люди, Илларион Иванович? – Императрица перешла на русский. – Не делаете ли Вы из мухи слона?

– Не просто опасны, Ваше Величество, они представляют угрозу почище, чем бомбисты. Во время беспорядков в декабре 1894 года на Семянниковском заводе и в феврале 1895 года в Петербургском порту были изданы антиправительственные листовки. Представьте, сколько людей прочитали их, у скольких людей могут теперь возникнуть опасные мысли в умах… Я уверен, – продолжил граф Воронцов-Дашков, – что арестованные – это лишь малая часть организации. Но у нас катастрофически не хватает людей. Всё Петербургское губернское жандармское управление включает лишь девятнадцать офицеров, включая начальника, а необходимо работать с арестованными, чтобы как можно скорее выявить сообщников.

Канцлер встал с дивана и обратился к Александре Фёдоровне:

– Ваше Величество! Настала пора решительного наступления на крамолу, а потому есть необходимость не только увеличить расходы на полицию и жандармов, но и коренным образом улучшить полицейскую работу. Я прошу Вашего позволения представить в ближайшее время проект по изменению основ деятельности полиции и жандармов…

* * *

Всего по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» было арестовано 223 человека. Петербургский военно-окружной суд провёл пять закрытых процессов, осудив всех арестованных. Все подсудимые были признаны виновными по ряду статей Уголовного уложения, начиная от участия в деятельности политической партии либо иной недозволенной организации, содержания подпольных типографий, заканчивая изготовлением и распространением запрещённой литературы и ведением антигосударственной агитации. Приговор суда был суров, но справедлив. Более ста подсудимых получили по 10 лет каторжной тюрьмы. Для многих это оказалось равноценно смертной казни…

Надежда Крупская получила 8-летний срок и умерла от чахотки 7-го мая 1900 года, отбывая наказание в Усть-Карийской каторжной тюрьме. Владимир Ульянов покончил с собой в Зерентуйской каторжной тюрьме на год раньше, приняв яд после того, как по приказу тюремного начальства был подвергнут порке кнутом.

Глава 19

14-го декабря 1895 года состоялось заседание Государственного Совета, на котором выступил канцлер граф Игнатьев. На следующий день непонятным образом текст этого выступления появился буквально во всех столичных газетах. Содержание выступления для многих было неожиданным и весьма будоражащим.

«Господа! Двести лет назад Государь Пётр Великий поднял Россию на дыбы! Новая армия и флот! Новые заводы и мануфактуры! Новые города! Окно в Европу! И всё это стало возможным не только благодаря гению Императора и упорству русского народа, но и благодаря тем новым знаниям, которые Великий Пётр насаждал в России. Наука и просвещение – вот то главное, что подарил нам гений Петра. Великие петровские реформы были бы невозможны без труда инженеров, корабелов, мастеровых, без знаний и исследований учёных и изобретателей.

Прошло двести лет. И сегодня я должен с горечью признать, что мы оказались недостойными потомками птенцов гнезда Петрова. Да, Великий Пётр привлекал в Россию иностранцев, офицеров и инженеров, лекарей и академиков. Но целью его было создание собственной науки, воспитание своих инженеров и лекарей.

Задумывались ли мы над тем, как мы следуем заветам Петра? Нет. Мы посчитали, что после петровских преобразований можно успокоиться. Мы посчитали, что всего уже достигли и можно почи-

вать на лаврах. Что же Россия получила в результате?

Я начну с вопросов обороны Империи. В последнюю войну с Турцией наша армия имела на вооружении пушки Круппа, винтовки Бердана, Крнка и Карле, револьверы Смит-Вессона. Сегодня русской армией приняты револьвер Нагана и пулемет Максима. Разве этого хотел Пётр Великий? Нет, он хотел, чтобы русская армия использовала пушки Иванова, револьверы Петрова и пулеметы Сидорова. Но где эти русские инженеры? Их нет. Нет потому, что государство их не воспитало.

У нас есть университеты, которые в большинстве своём растят либо нигилистов, либо просто ненужных обществу людей философического склада, проводящих свою жизнь в бесполезных рассуждениях и мечтаниях.

Но у нас катастрофически мало толковых инженеров, способных сделать Россию промышленно развитой. У нас катастрофически мало образованных людей.

Разве не стыдно нам, что корабли русского военного флота строятся на иностранных верфях? И что даже телескопы и бинокли мы покупаем у иностранцев?

Разве мало нам было печального опыта Крымской войны, который доказал, что теперь не только смелость солдата решает исход битвы, но и технический прогресс?

Россия – великая держава! И сможет оставаться таковой только при условии, что мы будем не смотреть на то, как Европа развивается в техническом отношении, и идти следом, а только ежели мы будем идти впереди!

Россия очень богата. В ней есть залежи руды и золота, есть нефть, есть леса. Но главное богатство России – это её талантливый народ. Я верю, что сегодня в глухих русских деревнях растут новые Ломоносовы. Я верю, что среди российского дворянства есть патриоты Отечества, способные и готовые трудиться на благо Империи. Я верю, что среди русских заводчиков и фабрикантов есть подвижники, которые думают не только о сиюминутной выгоде, но и о выгоде последующих поколений.

Сегодня Россия стоит на пороге великих преобразований, которые могут сравниться только с преобразованиями Великого Петра и Ве-ликой Екатерины!

Долг наш перед Господом Богом и Государыней Императрицей – честно и преданно служить во благо Империи и во благо будущих поколений.

И сегодня я вношу на рассмотрение Государственного Совета закон «О народном просвещении».

Некоторые члены Государственного Совета были возмущены тем, как канцлер буквально проталкивает закон, не давая времени на его тщательное изучение. Привыкшие к тому, что любой мало-мальски значительный вопрос годами изучается, а потом годами дорабатывается, престарелые сановники не желали даже думать о том, что закон о просвещении можно рассмотреть за неделю. Они не желали создавать прецедента на будущее, не желали попадать в какую-либо зависимость от канцлера, будучи подчинёнными исключительно монарху. Поэтому графу Игнатьеву пришлось мягко намекнуть, что принятие закона в ускоренном порядке – это желание лично Императрицы, и что в противном случае нужный Империи закон будет введён в действие особым порядком – Высочайшим указом, минуя Государственный Совет.

Упрямство замшелых сановников было сломлено довольно быстро. Закон «О народном просвещении» был принят и вводился в действие с 1-го января 1896 года.

Отныне вопросы образования полностью находились в исключительном ведении Министерства народного просвещения. Все имеющиеся учебные заведения (кроме духовных и военных) Российской Империи были подчинены министру народного просвещения в отношении программ обучения и организации учебного процесса. Степень подчинения была разной, ибо кроме учебных заведений, которые создавались и финансировались за счёт государственного бюджета, были еще и учебные заведения которые финансировались за счет земств или же частных лиц. Но программы всех учебных заведений Российской Империи отныне были едиными и утверждались министром народного просвещения.

Обучение во всех учебных заведениях Империи велось только на русском языке. Исключением служили учебные заведения Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, где также использовались польский и финский языки (три четверти учебных часов на русском языке, одна четверть – на местном).

Законодательно вводилось три уровня образования: начальное, среднее, высшее.

К начальным учебным заведениям относились: церковно-приходские школы, земские начальные училища, городские училища, уездные училища (в уездных городах). Срок обучения составлял четыре года. Обязательные предметы преподавания: закон Божий, русский язык с чистописанием, арифметика, история, география, естествоведение, церковное пение и черчение.

Средние учебные заведения – гимназии, реальные училища, коммерческие училища, политехнические училища, учительские семинарии, институты благородных девиц, зубоврачебные школы, фельдшерско-акушерские школы. Срок обучения в них составлял семь-восемь лет.

Высшие учебные заведения – университеты, академии, институты, высшие училища, лицеи, высшие женские курсы.

Начальное образование для детей обоего пола стало бесплатным и обязательным (касалось русского населения, населения Царства Польского и Великого Княжества Финляндского). Среднее и высшее образование могло получаться как за плату, так и бесплатно.

Для туземного населения Туркестана, Закавказья и Сибири создавались русско-туземные школы. В этих школах предусматривался четырехлетний срок обучения. Русские преподаватели должны были обучать туземцев русскому языку и арифметике, а учителя местной национальности – местному языку. Для мусульман отдельно было предусмотрено изучение арабского языка и письменности, основ мусульманского вероучения. При русско-туземных школах могли теперь создаваться вечерние классы для изучения русского языка взрослым населением.

Обучение во всех учебных заведениях, кроме начальных школ, было раздельным.

Учащиеся средних и высших учебных заведений, которые были замечены в участии в антиправительственных выступлениях, подлежали исключению и более не могли поступать в иные учебные заведения.

Высшие учебные заведения управлялись ректорами, которые назначались сроком на 5 лет Высочайшим указом по представлению министра народного просвещения. Деканы же назначались на 5 лет инспектором учебного округа и утверждались министром народного просвещения. Если же речь шла о частных учебных заведениях, то кандидатуры на должности ректора или же декана представлялись для утверждения министру либо же инспектору учебного округа.

После появления нового закона министр народного просвещения Боголепов утвердил двухлетнюю программу по реорганизации учебных заведений.

Был обнародован новый единый Устав высших учебных заведений, пришедший на смену Университетскому уставу 1884 года. Полностью упразднялись органы университетского самоуправления, существовавшие с 1863 года, университетский Совет и факультетские собрания. Профессорские вакансии замещались с ведома министра народного просвещения, который по своему усмотрению мог не утвердить предложенную университетом кандидатуру.

Студентам категорически воспрещалось организовывать как на территории учебного заведения, так и вне него, какие-либо студенческие кружки, общества, читальни, столовые, публичные собрания, не имеющие научного характера. Научные кружки подлежали обязательной регистрации у инспектора классов с приложением списков участников. Под страхом исключения студентам были воспрещены любые совместные действий, будь то сходка или коллективное прошение или жалоба.

Для поступления в высшее учебное заведение, а равно для допуска к защите диссертации, необходимо было предъявить свидетельство о благонадёжности, выданное губернским жандармским управлением.

Переходные экзамены, с курса на курс, принимались профессурой, а вот выпускные экзамены, государственные, принимались исключительно чиновниками Министерства народного просвещения.

Размер оплаты за обучение был установлен в размере 200 рублей в год, что было весьма солидно для малообеспеченных и части среднеобеспеченных студентов. Малоимущим студентам могло быть предоставлено освобождение от платы, ежели будет предоставлено свидетельство о бедности. Для поддержки нуждающихся студентов могли устанавливаться стипендии из средств Государственного казначейства, а также единовременные пособия.

Студент, освобождённый от платы за обучение, либо получающий стипендию из казначейства, отныне обязан подписать обязательство о том, что по окончанию высшего учебного заведения он обязан прослужить по назначению правительства два года за каждый год обучения.

Вносить плату за обучение и платить стипендию могли также земства, товарищества, артели, частные лица, при наличии соглашения и обязательства студента относительно его службы по окончанию учебного заведения.

В то же время министр Боголепов предусмотрел строительство общежитий для студентов ряда высших учебных заведений. По программе в течение десяти лет такие общежития должны иметься в каждом высшем учебном заведении, что существенно облегчало контроль за студентами со стороны администрации.

С 1-го января 1896 года были введены в действие дисциплинарные уставы для средних и высших учебных заведений. Инспектор классов и его помощники имели право не только следить за поведением студентов в стенах учебного заведения, не только делать студентам замечания по поводу их внешнего вида или опозданий на занятия, но и контролировать их поведение в городе. За нарушение дисциплины и установленных правил поведения следовали замечание, внушение, выговор, а после и отчисление. Единожды отчисленный за дурное поведение учащийся не мог не только восстановиться, но не мог отныне даже поступить в иное учебное заведение.

Поистине революционные изменения вносились в программу обучения. Шоком для университетской общественности стало упразднение таких дисциплин, как философия и богословие. В связи с этим кафедры философии во всех университетах ликвидировались. Ну как же так, ведь каждый уважающий себя русский интеллигент всенепременно считал себя философом, а философию – наукой наук, без которой невозможно представить прогресс и европейское воспитание.

Учитывая, что Императрица Александра Фёдоровна сама когда-то изучала философию в Гейдельбергском университете, такое решение казалось невероятным. Графу Игнатьеву даже задавали вопросы по этому поводу, на что он отшучивался фразой, сказанной в своё время Императору Николаю Первому князем Ширинским-Шихматовым 131 – «Польза философии не доказана, а вред от неё возможен». Наиболее надоедливым оппонентам канцлер предлагал ответить всего на один вопрос – какую практическую пользу приносит изучение философии Российскому государству?

В Гельсингфорсском и Юрьевском университетах закрыли богословские факультеты, которые готовили пасторов евангелическо-лютеранской церкви. Хотите иметь образованных пасторов, господа лютеране? Милости просим, создавайте для них учебные заведения, но только за свои деньги, а не за государственные. В Российской Империи государственная религия одна – православие, а потому финансировать из казны иные религии больше никто не будет.

На юридических факультетах отменили изучение латыни, как абсолютно ненужной и не применяемой в практической деятельности.

В гимназиях из программ обучения полностью исчезла латынь, греческий язык, церковнославянский язык, логика. Зато теперь, памятуя, что здоровый дух может быть только в здоровом теле, в начальных и средних заведениях во всех классах вводилась «сокольская гимнастика».132

Во всех средних учебных заведений (кроме женских гимназий и институтов благородных девиц) появилась обязательная военная подготовка, на уроках которой отставные унтер-офицеры учили юношей не только воинским уставам и шагистике, но и навыкам стрельбы из винтовки, уходу за оружием.

Кто сказал, что в университете не нужно изучать строевые приёмы? Император Николай Павлович был абсолютно иного мнения, а уж он то знал толк в вопросах образования…

Глава 20

После обнародования Закона «О народном просвещении» и новых уставов либеральные газеты разразились шквалом статей антиправительственной направленности. Передовицы газет в самых различных выражениях рассуждали на темы «полицейского режима», «подавления свободной мысли среди студентов» и даже «держиморд от образования». Буквально первые тиражи с такими антиправительственными речами были конфискованы полицией, а в отношении редакторов газет и их подручных борзописцев начато жандармское дознание.

Особо на этом поприще отличились «Биржевые Ведомости», которые, рьяно защищая студенческие вольности, допустили ехидные высказывания в адрес Императрицы, граничащие с оскорблением Высочайшего имени и призывом к бунту.

Когда жандармы занялись таковыми фактами и пожелали узнать, кто именно скрывается за псевдонимами газетных авторов, то редактор «Биржевых Ведомостей» австрийский подданный Проппер133 не пожелал сообщить, чьему именно бойкому перу принадлежит мерзкая статейка в его газете. Разумеется, что после этого господин Проппер был незамедлительно арестован и помещён в «Кресты».

Жандармское управление начало дознание в отношение сего господина, сочтя его причастным к публичному выражению неуважения Верховной власти.

Особую пикантность данной истории придавало то, что господин Проппер был евреем, но почему-то не был выселен из столицы за черту оседлости. Узнавший о таком повороте дела петербургский градоначальник генерал фон Валь, немец до мозга костей, полчаса орал на пристава Адмиралтейской части, на чьём участке находился дом Проппера, не стесняясь самых простонародных русских выражений, и старый полицейский служака узнал, что он не просто «старый мздоимец», но ещё и «бакинский ишак, которого пора гнать со службы».

Против новых драконовских правил выступили студенты. В Петербурге и Москве возмущённые студенты решились открыто высказать своё недовольство. Уже 23-го декабря студенты обоих столичных университетов и ряда институтов начали забастовку. В аудиториях не появилось ни одного учащегося, а на стенах учебных корпусов появились рукописные листовки, призывающие установить университетскую автономию, и плакаты с едкими высказываниями в адрес «гессенской волчицы» и графа Игнатьева, которого какой-то остряк назвал «пожирателем наук».

В квартиру ректора Московского университета Некрасова134 кто-то подбросил анонимное письмо с угрозой повесить его на Красной площади, как «царского сатрапа» и «палача русского студенчества». Письмо было подписано таинственным «Комитетом памяти Ивана Распутина», а в верхнем углу зловеще красовался зловещий череп со скрещенными костями.

* * *

«Пожиратель наук» не стал мешкать и, узнав о начале студенческой акции, приказал собрать Комитет министров. Заседание проводили на квартире канцлера, в просторном рабочем кабинете. Кроме министров присутствовал Великий Князь Сергей Александрович, по-хозяйски усевшийся рядом с канцлером, помощник Главнокомандующего князь Оболенский, столичный градоначальник генерал фон Валь и обер-прокурор Синода Победоносцев.

Граф Игнатьев пожелал выслушать мнение присутствующих, как следует поступить в сложившейся непростой ситуации. Несомненно, студенты столичных университетов не могли не понимать, чем рискуют, и что за подобную акцию их ожидает поголовное исключение. Только что опубликованный закон и дисциплинарный устав требовал однозначного исключения всех забастовщиков. Но размах студенческой забастовки, её организованность, поддержка студенческих требований многими профессорами и общественностью вызвали разногласия среди министров.

Министр юстиции Муравьёв и министр землеустройства и земледелия Ермолов в один голос заявили, что массовое исключение забастовщиков приведёт лишь к более радикальным протестам, а в случае применения мер насилия детские пока что выступления студентов могут превратиться в серьёзные беспорядки.

Алексей Сергеевич Ермолов с его приземистой, далеко не казистой фигурой, с его обросшей во всех направлениях головой, отнюдь не производил впечатления сановника. Сейчас он стоял, держась вполоборота к Великому Князю Сергею, находясь как будто постоянно наготове от него уйти, и сбивчиво пытался защитить свою точку зрения.

– Ваше Императорское Высочество, Московский и Петербургский университеты не просто высшие учебные заведения! Как уже сказал уважаемый Николай Павлович, в них обучается почти восемь тысяч человек, а это чуть ли не половина всех российских студентов. – Лицо Ермолова покраснело от волнения, но он продолжал бубнить. – Если завтра всех забастовщиков исключить, то кто же будет учиться? Кому будут читать свои лекции наши профессора? Господи, в России и так мало людей с высшим образованием, так имеем ли мы право вот так, одним ударом, оставить страну без образованных людей? Ну, с кем же мы останемся?

Сергей Александрович молча слушал Ермолова, пристально глядя на него. В это время дверь распахнулась, и на пороге появился Великий Князь Николай Николаевич. Буквально влетев на своих длинных ногах, небрежно приложив ладонь к красной гусарской фуражке, он слышал последние слова Ермолова и не замедлил с гневной отповедью.

– Алексей Сергеевич, Вы что же предлагаете, и дальше терпеть бунтовщиков? Ведь то, что сегодня произошло, это не что иное, как бунт, тот самый страшный русский бунт. Кровавый и беспощадный. – Властное и строгое лицо Великого Князя исказилось, а голос стал срываться на тот визг, присущий сильным личностям, склонным к истерикам. – Вы знаете иной способ подавить бунт, кроме как штыками? Или надеетесь уговорами да разговорами утихомирить бунтовщиков?

– Но, Ваше Высочество, мы рискуем остаться без образованного класса, без врачей, без юристов! Исключим этих, а где же иных взять? – не сдавался Ермолов.

– А где брал образованных людей Пётр Великий? Уж лучше набирать в университет способную молодёжь из простонародья, чем растить открытых врагов самодержавия! Россия велика, народа у нас хватит!

Слова о возможном кровопролитии, высказанные воинственным Великим Князем, с высоты почти двухметрового роста, прозвучали зловеще и вызвали мимолётную тишину, которую нарушил министр юстиции.

– Ваше Высочество, но хватит ли военной силы для подавления беспорядков? Достаточно вспомнить апрельские погромы евреев, и то, как войска во многих случаях ничего не могли поделать, оставаясь лишь беспомощными созерцателями. – Муравьёв оглядел всех присутствующих, ища поддержки своим опасениям. – Что будет, если к студентам присоединятся другие недовольные?

– Не беспокойтесь, Николай Валерианович, – вмешался Сергей

Александрович, – не присоединятся. Я не только Главнокомандующий, я ещё и генерал-губернатор, и имею сведения о настроениях в обществе. Петербургские мастеровые и рабочие не пойдут в поддержку «скубентов», а московские – те ещё и по шее наваляют бунтовщикам. Что же касается апрельских погромов… Вы правы, тогда войска действительно не проявляли особого рвения для защиты жидов. Но только потому, что я сам приказал так поступать, ибо невозможно остановить праведный гнев, направленный против цареубийц. Нужно же было дать вылиться народному возмущению!

– Бог не выдаст, свинья не съест, господа! – громко произнёс Николай Николаевич. – Я распорядился выдать всем нижним чинам Гвардейского корпуса по две чарки водки дополнительно, и усилил патрули в столице. Московский гарнизон тоже не дремлет, там Соболев135 уже принял нужные меры, пусть только кто сунется, получит по сопатке!

Резюме подвёл молчавший до сей поры граф Игнатьев. Он вышел из-за стола, стал расхаживать по кабинету, устланному огромным ковром бухарской работы.

– Не знаю, знаком ли уважаемый Алексей Сергеевич с проблемой волков, – обратился канцлер к Ермолову. – Хотя, как именитый сельский хозяин, должен быть наслышанным… Ежели волк повадился резать ягнят, то никакие уговоры тут не помогут, господа… Тут нужен опытный охотник и добрые собаки, которые изловят серого хищника.

Игнатьев остановился, обвёл взглядом своих гостей. Глаза его были взволнованными, но голос звучал уверенно и спокойно.

– Это не просто забастовка, господа, и даже не просто бунт… Это – ультиматум государству и власти! Это – ультиматум нам с вами! Студенты, или те, кто их науськивает, фактически говорят нам всем: «Руки вверх!» Стоит нам сегодня сдаться, дать слабину, пойти хоть на малейшие уступки, как появятся новые требования. Поверьте, требования эти будут гораздо серьёзнее. Общественное мнение выражается журналистами, оно создаётся и фабрикуется печатью. Газеты имеют весьма различное значение для жителя столицы, который мельком пробегает их, и для провинции, для молодёжи, где они читаются внимательно. Представьте, что будут писать газеты, если власть уступит студентам хоть в чём то. Газетчики подадут это, как победу студентов, и как слабость власти. Не дождутся! – грохнул он кулаком по столу так, что на столе мелко задрожал хрустальный графин.

Совещание у канцлера закончилось. Большинство поддержало графа Игнатьева, который принял решение объявить обе столицы на положении усиленной охраны, а относительно студентов-забастовщиков предпринять для начала меры дисциплинарного воздействия.

Войска в Петербурге и Москве должны были взять под усиленную охрану места возможного скопления забастовщиков.

* * *

Всю ночь администрация Санкт-Петербургского и Московского университетов работала, не покладая рук, а уже утром 24-го декабря были вывешены списки студентов, отчисленных за участие в забастовке и прогул занятий. Практически из университетов было исключено 50 % студентов.

Университетские чиновники действовали практически наугад, не имея времени на раздумья, и потому кандидатов на отчисление в списки вносили без особых раздумий, не деля их на талантливых и посредственных. Судьбу студентов определял «Его Величество случай».

Студенты Московского университета первыми отреагировали на вызов власти. Весть об отчислении забастовщиков мигом разнеслась по студенческой Москве, и уже к полудню у здания университета стали собираться стайки студентов, многие из которых уже успели приложиться к шкалику.

Многие обнаружили в списках исключённых свои фамилии и стали громко высказывать свои возмущения. Ропот нарастал, пока кто-то в студенческой толпе не выкрикнул «Ректора сюда!»

Тысячная толпа, которая уже успела собраться к этому времени, подхватила призыв. Самые отчаянные студенты стали ломиться в запертые двери. Немного погодя дверь открыл престарелый седовласый швейцар в ливрее и дрожащим голосом сообщил «господам студентам», что ни ректора, ни преподавателей сегодня в университете нет, а есть лишь он сам и пара истопников.

В разгорячённой алкоголем и возмущением толпе раздавались призывы захватить здание университета и удерживать до тех пор, пока власти не пойдут на попятную. Кто-то предложил идти к зданию Московского охранного отделения и там устроить митинг в память «безвинно повешенного Ивана Распутина и его боевых товарищей», потребовать освобождения «из опричных застенков» всех арестованных.

Подвыпившие студенты, осмелевшие, страждущие революционных приключений, нестройной колонной стали выдвигаться, затянув «Gaudeamus».136 Алкогольные пары и откупоренные бутылки с вином и водкой предавали им необычайную смелость.

Власти не сидели, сложа руки, а начали стягивать войска уже с утра, и вот теперь Большая Никитская была блокирована гренадерами 12-го Астраханского полка, за спиной которых застыли в конном строю жандармы Московского дивизиона. Улица Моховая была занята фанагорийцами в бескозырках с белыми околышами.

Из-за строя астраханцев к студентам выехал на прекрасном вороном жеребце Великий Князь Павел Александрович. Зычным голосом он обратился к собравшимся и призвал их не нарушать порядок и спокойно разойтись, обещая в этом случае никого не арестовывать и не наказывать. В ответ раздался пронзительный свист и оскорбительные выкрики. Из толпы полетели камни. Увесистый булыжник, попавший в храп, заставил великокняжеского скакуна встать в свечку. Умелый наездник, Великий Князь едва не свалился с седла, но сумел справиться с конём и ретировался, скрывшись за солдатскими шеренгами.

Последовала протяжная команда. Гренадеры расступились и на студентов понеслись конные жандармы, перейдя с рыси на галоп. Врезавшиеся на полном скаку в толпу жандармы обратили студентов в бегство, даже не вынимая шашек из ножен.

Приученные к разгону толпы, жандармские лошади не боялись наступать на упавших людей, нанося коваными копытами страшные увечья. Стоящие вдоль стен городовые выхватывали из толпы тех, кого им указывали вездесущие агенты охранного отделения, и отводили в сторону, связывая руки за спиной.

Через десять минут всё было кончено. Толпа, в которой находилось более тысячи человек, была рассеяна тремя десятками жандармов.

На месте осталось более шести десятков раненых и искалеченных, которых полиция тут же отправила в больницу. Однако, двоих пострадавших студентов, которым копыта жандармских лошадей разбили головы, довезти в больницу живыми не удалось.

Глава 21

Вести из Москвы о жестоком разгоне студентов быстро достигли Петербурга и уже на следующий день с утра в Румянцевском саду стали собираться студенты университета и Технологического института. Постепенно к обелиску фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому подходили студенты иных петербургских институтов и просто зеваки. Собравшиеся люди оживлённо обсуждали вчерашний разгон студентов в Москве, вспоминали недобрыми словами графа Игнатьева и Императрицу Александру. Всё чаще то тут, то там, звучали слова «диктатор», «сатрапы», «революция». Никто из собравшихся не мог толком сказать, зачем он сюда пришёл, но в основном говорили друг другу, что невозможно больше терпеть крепостнические порядки и полицейское угнетение.

Ближе к полудню собралось более трёх тысяч студентов. Больше всего было студентов университета и Технологического института, но немало было и представителей историко-филологического и Археологического институтов. Изредка мелькали бархатные околыши фуражек Института инженеров путей сообщения, жёлтые канты Электротехнического института, и даже чёрные «николаевские» шинели Императорского Александровского лицея. Здесь было шумно, весело, пьяно и революционно. Спорили математики и химики, народники и марксисты, уже исключённые и пока ещё оставшиеся вне проскрипционных списков. Неизвестно откуда принесли краски, которыми стали рисовать плакаты и транспаранты.

Прямо к обелиску притащили садовую скамейку, на которую взгромоздился некий расхристанный субъект в чёрной тужурке с бархатными контрпогонами с вензелями Императора Александра Первого,137 который громким простуженным голосом призвал всех собравшихся почтить память «московских товарищей, погибших вчера под копытами жандармских коней». Начался стихийный митинг, в ходе которого было решено объявить бессрочную забастовку во всех учебных заведениях России, пока не будут удовлетворены все требования, выдвинутые студентами правительству. Какой-то малый в потёртом коричневом пальто и университетской фуражке вызвался быть секретарём собрания и карандашом писал список выдвинутых требований, используя вместо подставки спину наклонившегося сотоварища. Список получился длинным: отмена новых уставов и правил, возвращение Университетского устава 1863 года, предоставление автономии всем высшим учебным заведениям, возвращение в университеты всех отчисленных, гарантия физической неприкосновенности личности, публикация инструкции полиции в отношении студентов, право обжалования незаконных действий полиции обычным судебным порядком…

На скамейку грузно забрался неопределённого возраста длинноволосый брюнет в котиковой шубе, надетой поверх чёрного бархатного пиджака, с галстуком, завязанным пышным бантом, держа в руке шляпу-котелок. Вытер пот со лба, откашлялся и хорошо поставленным голосом начал речь.

– Друзья! Вчера царские сатрапы убили наших товарищей, которые не пожелали больше терпеть угнетение и тиранию! Проклятые опричники обагрили русской кровью русскую землю! Царица-немка из захудалого Гессена и выживший из ума диктатор Игнатьев тащат Россию в дремучее средневековье, они угнетают не только пролетариат, но и передовой отряд русской революции – студентов! Но мы готовы умереть на баррикадах…

Договорить ему не дали. Громкий свист и крики «Долой!» согнали незадачливого оратора с импровизированной трибуны. Где-то сзади вдруг раздался восторженный крик: «Короленко приехал! И Бальмонт с ним! Ур-ра-а-а!»

Толпа расступилась, давая проход прибывшим литературным знаменитостям. Они шли рядом, скромно-тусклый Владимир Галатионович Короленко, усталый бородатый человек с пронзительным взглядом глубоких и ясных глаз, и 28-летний шантеклер Константин Бальмонт, слегка рыжеватый, с живыми быстрыми глазами, усами и козлиной бородкой «а-ля Наполеон III», с высоко поднятой головой, которую как будто поддерживал прямой накрахмаленный воротничок. Раздались восторженные овации, громкие приветствия, одобрительный свист…

Бальмонт легко вскочил на скамейку, отказавшись от любезно предложенной помощи. Его речь была задорно-революционной. Он как будто не выступал на антиправительственном митинге, а читал свои стихи. Высокомерный голос с особым «бальмонтовским» акцентом вещал о необходимости всеобщего счастья и что, если хорошо лишь немногим, это так безобразно… Выступавший после него Короленко не мог так зажечь своих слушателей, как его молодой коллега. Он долго и чувственно говорил о гуманизме, о ценности каждой человеческой жизни, а в конце своей несвязной речи высказал надежду, что верховная власть опомнится и непременно вернётся к человеколюбию.

Стоявший рядом Бальмонт после этих слов взмахнул тростью, указывая направление в сторону Невы, и закричал: «Так чего мы тут ждём? Пошли к Зимнему!» Любитель эпатажа и театральных эффектов, он сразу же направился своей лёгкой, чуть прихрамывающей походкой на Университетскую набережную, а за ним стала стихийно формироваться колонна студентов. Неорганизованная толпа на глазах превращалась в подобие живого организма, главной целью которого стал поход к Зимнему дворцу и передача Императрице составленных студенческих требований. За время митинга в Румянцевский сад прибыло ещё более тысячи студентов и сочувствующих им зевак. Полиция почему-то абсолютно свободно пропускала всех желающих, и вот теперь вся эта многотысячная махина медленно поплыла на набережную.

Стоявшие на Университетской набережной одинокие городовые, завидев многотысячную студенческую колонну, мгновенно покинули свои посты, разбегаясь, кто куда. Студенты мерно двигались в сторону Дворцового моста под звуки неизвестно откуда появившейся гармони, неся плакаты и транспаранты. Пройдя мимо здания манежа 1-го кадетского корпуса, увидели стоящих в Филологическом переулке конных жандармов. Два десятка студентов отделились от общей колонны и, сделав снежки, стали кидать их в жандармов, а остальные двигались дальше, хотя ясно видели, что около нового здания Зоологического музея стоят шеренги солдат Измайловского полка, а за ними застыли в конном строю сотни лейб-казаков.

От измайловцев к надвигающейся студенческой колонне рысью выехал конный жандармский офицер. Осадив гнедого коня примерно в десяти шагах от колонны, офицер высоким голосом прокричал требование остановиться и разойтись по домам. В противном случае, сказал он, войска имеют приказ Великого Князя Сергея Александровича – стрелять по бунтовщикам. Остановившиеся было студенты освистали жандарма, а какой-то явно подпитый детина в фуражке Технологического института, несший в руках плакат, подбежал и ткнул жандармскую лошадь древком в морду, отчего та испугалась, встала на дыбы и чуть не выбросила всадника. Жандарм повернул лошадь и поскакал прочь, сопровождаемый громким смехом и радостным улюлюканьем студентов.

Великий Князь Сергей Александрович, наблюдавший происходящее издалека из седла, подозвал к себе командующего Измайловским полком полковника Брилевича.138

– Полковник, по моим прикидкам в этой толпе не менее четырёх тысяч человек. Многие из них пьяны, им сейчас и море по колено. Ваши солдаты способны будут их остановить? Я знаю, что Вы всего две недели командуете полком, но я всегда знал Вас, как дельного офицера…

– Ваше Императорское Высочество, я уверен, что там не меньше пяти-шести тысяч, и остановить их можно только огнём на поражение, – ответил полковник, стараясь говорить так, чтобы его не услышали солдаты. – Но погибнет масса людей, Ваше Высочество. Не лучше ли просто развести мосты, чтобы преградить путь к Зимнему?

– Вы думаете, Александр Васильевич, что у меня так много желания пролить сегодня русскую кровь? Мне жалко каждого русского человека, пусть это будет даже самый отчаянный смутьян… – Голос Великого Князя звучал в морозной тишине ясно и чётко. – Если развести мосты, эта толпа станет пытаться перебраться через Неву по льду. Там ведь полно пьяных, которым плевать на воду и мороз. Нет, полковник, придётся стрелять… Первый залп – поверх голов. Но, ежели не послушают – придётся стрелять по толпе. Нам придётся преподать им этот кровавый урок… С Богом!

– Слушаюсь, Ваше Высочество, – козырнул Брилевич. – Измайловцы исполнят свой долг!

Он развернул своего гнедого коня, пришпорил, и тот пошёл размашистой рысью, вынеся полковника перед фронтом застывших солдат.

1-я рота Лейб-Гвардии Измайловского полка, цвет русской гвардии, стояла с винтовками «к ноге»… Красивые брюнеты с бород-

ками, все ростом – не ниже 43 вершков,139 с вензелями покойного Императора на алых погонах, в лихо заломленных бескозырках с белыми околышами.

Колонна демонстрантов подходила всё ближе. Брилевич приподнялся на стременах и зычным голосом обратился к измайловцам:

– Не подведите, братцы! Помните о присяге Государыне и Отечеству! Пальба – рот-той! Вверх!

Чётко, как на учении, солдаты взяли винтовки на изготовку. Дружно заклацали затворы. Сотня тупоголовых трёхлинейных патронов вошла в патронники. Толпа как будто не желала видеть этих приготовлений и двигалась вперёд.

Брилевич выдержал небольшую паузу и протяжно скомандовал, как будто пропел молитву:

– Рота-а-а, пли!

Сотня винтовок выпалила вверх. Грохот выстрелов, расколовший тишину, остановил демонстрантов. Толпа замешкалась, но через несколько минут от неё отделилось два человека.

Первым шёл Бальмонт, который, как бы бравируя, нацепил свою широкополую шляпу на трость и нёс её высоко над головой. Чуть сзади шёл длинноволосый молодой человек в пенсне, одетый в роскошную шубу из выдры и бобровую шапку. Подойдя вплотную к Брилевичу, они остановились.

– Господин полковник, – обладатель роскошной шубы протянул Брилевичу несколько листов бумаги, – я приват-доцент Пётр Струве, а мой коллега – поэт Константин Бальмонт. Мы хотим передать Императрице петицию петербургских студентов, в которой изложены требования, принятые на собрании…

– Что ещё за требования? Вы совсем спятили, господин приват-доцент! – резким движением руки Брилевич оттолкнул протянутые ему бумаги. – Мерзавец ты, а не приват-доцент! Немедленно возвращайтесь назад и передайте, что ежели через пять минут толпа не разойдётся, то следующий залп будет по бунтовщикам! И пеняйте тогда на себя!

– Это не бунтовщики, полковник, – вклинился Бальмонт. – Это обычные русские люди, которые пришли за милостью. Царица…

– Молчать! Вон отсюда! – голос Брилевича сорвался на крик. Полковник взял коня в шенкеля и отъехал в тыл измайловцев, приготовившись командовать.

Видя, что полковник не пожелал взять петицию, и что переговорщики возвращаются назад ни с чем, наиболее дерзкие, точнее те, кто уже успел принять дозу спиртного посолиднее, пошли на солдат, пытаясь добросить булыжники и пустые бутылки. В толпе студентов раздавались выкрики, что солдаты стрелять не будут…

Великий Князь Сергей Александрович, видя успешное наступление студентов, досадливо воскликнул:

– Ну чего же Брилевич медлит!!! Эти сволочи же сейчас сомнут измайловцев!!!

И в этот момент раздалось протяжное:

– Пальба – рот-той! Прям-ма-а по толпе! Рота-а – пли!

Множество выстрелов сливаются в один… Десятки мёртвых и раненых валятся на мостовую. Пьяные наглецы, ближе всех подошедшие к солдатам, все сражены. Среди трупов виднеется тело в роскошной шубе из выдры. Залитые кровью бумаги разлетелись… Рядом упал раненый в обе ноги, истекающий кровью Бальмонт. Вереща от боли, как заяц-подранок, он попытался ползти. Подбежавший к раненому поэту Короленко упал на колени, и закричал, воздев руки к небу:

– Убийцы-ы! Опричники! Будьте вы прокляты!

Истошный, напоминающий бабий, голос Короленко слышен далеко. Но вот снова раздалась протяжная команда:

– Рота-а – пли!

Второй залп измайловцев снёс передние шеренги демонстрантов… Рёв ужаса. Студенты стали бежать в беспорядке, некоторые стали на колени, умоляя о пощаде. В то время, когда передние стали разворачиваться бежать, толпа напирает сзади. Началась давка. После третьего залпа демонстранты рванулись в направлении Николаевского моста. Видя это, Брилевич скомандовал:

– Прям-ма по бегущим! Пальба пачками!

Солдаты открыли беспорядочный беглый огонь, и многие студенты, успевшие отбежать шагов на триста-четыреста, падали под выстрелами.

Николаевский мост со стороны Английской набережной был перекрыт 2-м батальоном Измайловского полка, переходить Неву по льду никто не решился, и потому студенты стали разбегаться в примыкающие улицы. Там их уже ждали конно-гренадеры и всадники Санкт-Петербургского жандармского дивизиона, которые задерживали бегущих и передавали их в руки городовых. Пытаясь прорваться, студенты попадали под копыта коней. Стрельба прекратилась, и по сигналу трубы лейб-казаки бросились преследовать убегающих студентов, беспощадно избивая нагайками любого, кому не повезло в этот день быть в студенческой фуражке, пальто или тужурке.

Вслед за казаками шли городовые, которые осматривали лежащие на мостовой тела, выявляя раненых, которых грузили на подъехавшие телеги. Легкораненых сразу же отправляли в Дом предварительного заключения, тяжёлых увозили под охраной полиции в Мариинскую больницу.

Уже к вечеру начались беспорядки в Военно-медицинской академии. Вызванные туда кавалергарды и конногвардейцы жестоко разогнали студентов-медиков буквально за час.

В Петербурге воцарилось тревожное спокойствие. Власти ждали возможных новых выступлений, а студенты затаились, ошарашенные и испуганные жестокой расправой.

В Императорской Военно-медицинской академии, Петербургском и Московском университетах после произведённых арестов осталось не более тридцати процентов студентов. Петербургские и московские тюрьмы были переполнены арестованными, а жандармские офицеры работали день и ночь, ведя дознание, чтобы выяснить зачинщиков и организаторов беспорядков.

* * *

Часть студентов Военно-медицинской академии была отдана под суд, часть по приказу военного министра – отправлена в дисциплинарный батальон. Оставшиеся в академии студенты-медики были переведены на казарменное положение, под строгий надзор курсовых офицеров.

Похороны затоптанного казаками студента юридического факультета Сергея Дягилева, на которые пришли сотни людей, чуть не спровоцировали новые беспорядки. Питерские извозчики, узнав, что хоронят «скубента», который «бунтовал против царя», попытались при помощи кнутов и своих крепких кулаков разогнать похоронную процессию. Лишь своевременное вмешательство полиции и военного патруля предотвратило кровавую развязку.

Жандармы и полиция провели новые аресты, после чего ряд либерально настроенных профессоров в знак протеста подали в отставку. Среди них был троюродный брат убитого бунтовщика Короленко – приват-доцент кафедры минералогии Московского университета Владимир Иванович Вернадский.

Александринскую Россию покинули именитые философы, вдруг ставшие ненужными в родном Отечестве. Владимир Сергеевич Соловьёв, Николай Яковлевич Грот, Лев Михайлович Лопатин, Георгий Иванович Челпанов, князь Сергей Николаевич Трубецкой, Дмитрий Сергеевич Мережковский, Николай Фёдорович Фёдоров.

Демонстративно подал в отставку ректор столичного университета академик Никитин,140 а следом за ним – несколько десятков преподавателей других высших учебных заведений, пожелавших выразить свой протест против жестокой расправы над студентами.

Отставки были приняты незамедлительно, а на дальнейшей карьере этих господ был поставлен жирный крест, ибо Императрица восприняла произошедшее, как неприкрытый вызов лично ей и её самодержавной власти. Желаете, господа учёные, фрондировать дальше и открыто поддерживать бунтовщиков? Тогда не обижайтесь и получите Высочайшее повеление о лишении всех чинов.

Наступал новый, 1896 год. Для одних это был год предстоящих великих изменений, для других – год утраченных надежд, год реакции и отступления.

Глава 22

Новый год принёс Аликс многочисленные заботы. Императорский двор был в трауре, сама Императрица, измотанная и уставшая, из-за обострения болезни с трудом вставала с кресла, но министр двора Рихтер, трепетно относившийся к дворцовым церемониалам, настоял на проведении традиционных Высочайших выходов.

Александра Фёдоровна очень тяжело переносила всякого рода дворцовые действа. Все эти многочасовые, пышные и тягучие церемонии причиняли ей физические и моральные страдания, но теперь она была не просто женой царя, и даже не регентом… Она была самодержавным монархом, представлявшим своею особою более чем 120-миллионную Империю.

1-го января во время Высочайшего выхода Аликс пришлось мужественно выстоять обедню, а затем выйти в Тронный Георгиевский зал, в котором стоял дипломатический корпус.

После обхода дипломатов Александра Фёдоровна больше часа принимала поздравления baise-main 141 от дам, Государственного Совета, Сената, двора и Свиты.

Присутствующие на выходе заметили, как разительно отличались две царицы внешне. Мария Федоровна, хотя и была в траурном кашемировом платье, с чёрными перчатками и веером, блистала колье из громадных бриллиантов и бриллиантовой диадемой в виде лучей. Голубая Андреевская лента очень красиво выделялась на её наряде. Царица-мать была небольшого роста, но движения её были так спокойны и величественны, полные грации и изящества, и она казалась выше, чем на самом деле. Здороваясь, она как-то особенно красиво наклоняла голову, буквально очаровывая собеседников своим щебечущим голосом.

Императрица Александра вышла в Георгиевский зал без единого украшения, в обыкновенном чёрном фланелевом платье с траурными плерезами и с чёрным шлейфом. Русоволосая красавица, величественная и одновременно необычайно изящная, она сохраняла на лице мраморное спокойствие, лишь изредка сменявшееся на грустную улыбку. Любезная, но очень сдержанная и немногословная, Аликс подчёркнуто мало общалась с дамами и подолгу беседовала с генералами и офицерами, проявляя недюжинные познания относительно мест расквартирования частей и полковых традиций.

Всё своё свободное время, остававшееся после государственных забот и ухода за дочерью, Императрица посвящала изучению русского языка, и теперь она довольно свободно изъяснялась, не боясь попасть впросак. Говорила она всегда в одной тональности, практически не повышая голоса и не выражая эмоций. Бесстрастный голос Аликс, отдававший холодком, в сочетании с мрачным траурным одеянием, многими воспринимался как признак высокомерия и постоянного недовольства, а её поведение во время торжеств заставило придворных пережить немало неприятных минут.

Ровно год назад, 1-го января 1895 года, на первом Высочайшем выходе придворные видели в Аликс всего лишь застенчивую гессенскую принцессу, счастливую новобрачную, пребывающую на вторых ролях в тени царствующего мужа и его энергичной матери. Сегодня они увидели Императрицу, которая обходится без бриллиантов и готова пренебречь придворным этикетом. И у некоторых вольно или невольно появились мысли о том, что так может поступать только очень сильный правитель.

* * *

Второй январский день был ознаменован получением по телеграфу депеши от наместника Дальнего Востока, в которой Великий Князь Владимир Александрович весьма встревожено описывал обстановку, сложившуюся после блистательной победы Японии и ужасающего поражения Китая.

Хотя совместными дипломатическими усилиями России, Германии и Франции удалось частично изменить условия Симоносекского договора 142 и вернуть Китаю Ляодунский полуостров, Япония чрезвычайно усилилась в Корее. Ещё начала войны Япония фактически начала брать под свой контроль корейскую администрацию. В июле 1894 года японцы захватили королевский дворец в Сеуле, после чего сформировали новое правительство Кореи – Управление по военным и государственным делам, на которое возложили задачу проведения широкомасштабных реформ по японскому образцу, получивших название «реформ года кабо». Уже в октябре 1894 года японцы окончательно подавили вторую волну крестьянского восстания «тонхак»143 и в 1895 году навязали ослабленной и беззащитной Корее ряд кабальных договоров. Корейское правительство от имени короля поручило японским компаниям строительство железных дорог на корейской территории, открыло для японской торговли ещё один морского порта и взяло обязательствах по созданию условий для передвижения японской армии и снабжению её продовольствием.

Официальная позиция правительства России оставалась сугубо нейтральной. Неоднократные просьбы прислать военных инструкторов и советников в правительство, которые корейский ван И-Хянг144 высказывал российскому представителю Веберу,145 Петербург игнорировал, не желая получить осложнения на Дальнем Востоке.

Корейская королева из семьи Мин, которая имела большое влияние на мужа, сумела добиться того, что летом 1895 года прояпонские министры были уволены, а в Объединённый кабинет были назначены сановники прорусской ориентации. Ранним утром 26-го сентября японский посланник генерал Миура Горо 146 с отрядом японских жандармов, при поддержке обученных японцами корейских солдат, ворвался в королевский дворец. Несчастная королева была зарублена, а король И-Хянг попал в плен.

Владимир Александрович, изучив положение дел, буквально запаниковал, ибо прекрасно понимал, что имеющихся у него войск совершенно недостаточно для того, чтобы было возможно диктовать свою волю зарвавшейся Японии.

Тонкий ценитель балета и живописи, завсегдатай петербургских клубов, большой любитель охоты, исключительный знаток еды, коллекционирующий меню с собственноручными заметками, сделанными непосредственно после трапезы в самых различных ресторанах, Великий Князь оставался боевым генералом. Во время последней русско-турецкой войны он успешно командовал 12-м армейским корпусом, за что вполне заслуженно получил орден Святого Владимира 2-й степени с мечами, орден Святого Георгия 3-й степени и золотую саблю с бриллиантами и надписью «За 14 и 30 ноября 1877 г.» Боевого опыта ему было не занимать.

* * *

Уже с утра просторный кабинет канцлера, несмотря на праздник Крещения Господнего,147 был наполнен людьми в генеральских мундирах.

Блистающий новенькими генерал-адъютантскими погонами военный министр Пузыревский прибыл в сопровождении нового начальника Главного штаба Лобко148 и заведующего Азиатской частью Проценко149 за пятнадцать минут до назначенного времени. Генералы заняли место за столом по левую руку от канцлера, разложив свои бумаги.

Сергей Александрович зашёл в кабинет вместе с Николаем Николаевичем ровно в десять, как и было назначено. Моряки почему-то запаздывали.

После взаимных приветствий граф Игнатьев пригласил великих князей к столу, но они предпочли кожаный диван, на котором можно было удобно развалиться.

– Мы все собрались, господа, – начал канцлер, – по приказу Государыни, чтобы обсудить положение, сложившееся на Дальнем Востоке. Августейший наместник, Его Императорское Высочество Владимир Александрович, весьма встревожен необычайным усилением Японской Империи, но ещё больше он встревожен нашей военной слабостью на Дальнем Востоке. Мы ведь понимаем, что одним фельдмаршальским жезлом, даже с алмазами, вражескую армию не оста-новишь, пусть это и азиатская армия.

Николай Николаевич одобрительно хмыкнул и слегка улыбнулся. Он что-то хотел сказать, но ему помешал вошедший Великий Князь Алексей Александрович, следом за которым шли адмиралы.

Генерал-адмирал извинился за опоздание, после чего по-хозяйски переставил кресло в торец стола и уселся против канцлера. Пришедшие с ним адмиралы Чихачёв150 и Кремер151 заняли кресла по правую руку графа Игнатьева, а командовавший на Балтике адмирал Казнаков152 долго не мог найти себе место, пока не сел на диване.

Генерал-адмирал выглядел явно недовольным, хмурил брови и изображал непонятную гримасу на холёном породистом лице. Всем своим видом он показывал, что не считает совещание чем-то важным.

Канцлера это не смутило. Выдержав небольшую паузу, он обратился к Алексею Александровичу:

– Вы позволите нам продолжить, Ваше Императорское Высочество? Мы уже начали обсуждение…

Сказано это было не то, чтобы ехидно, но таким елейно-преданным голосом, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнения в том, что Игнатьев желал уколоть Великого Князя за опоздание. Лицо генерал-адмирала налилось кровью, он кивнул и что-то невразумительно пробурчал.

– Итак, господа, я продолжу, – голос канцлера стал строгим и деловым. – Александр Казимирович! Есть ли у Вас данные, сколько войск сумели выставить японцы во время войны с Китаем?

– Японцы сумели выставить более двухсот пятидесяти тысяч солдат, – живо ответил Пузыревский. – Это при том, что в мирное время Япония имела армию приблизительно семьдесят пять тысяч. Наш военный агент в Токио подполковник Вогак153 докладывает, что теперь в мирное время численность армии уже перевалила за сто тысяч, а при мобилизации японцы в состоянии выставить более трёхсот тысяч. Даже если на островах они оставят треть, то в Корею можно ожидать армию, большую, чем двести тысяч солдат. Вследствие принятия территориальной системы и незначительности расстояний, на которые приходится передвигать запасных, срок окончания мобилизации для японской армии не более четырёх дней, а для продовольственных и эвакуационных колонн – от семи до десяти дней.

– Что же мы можем противопоставить японцам?

– Мне даже не нужно заглядывать в бумаги, – ответил Пузыревский, – ибо численность войск Приамурского округа весьма незначительна. В мирное время там расположены 10 Восточно-Сибирских стрелковых батальонов в составе двух бригад, 10 линейных батальонов, Сретенский резервный батальон, два казачьих батальона, всего 23 батальона пехоты весьма слабого состава. Кавалерии – 18 сотен. Артиллерии – 10 пеших батарей, две мортирные и две казачьи. Восточно-Сибирский сапёрный батальон и Уссурийский железнодорожный, занятый на постройке дороги.

– Александр Казимирович, – отозвался с дивана Николай Николаевич, – а каковы мобилизационные возможности Приамурского округа?

– В военное время Сретенский резервный батальон разворачивается в пять отдельных батальонов, со льготы призывается четыре Забайкальских казачьих батальона. К этому нужно добавить два льготных Забайкальских конных полка и 3-ю конную батарею, полк и дивизион амурских казаков, плюс Уссурийский казачий дивизион. И всего мы получаем чуть больше тридцати тысяч солдат и сто десять орудий.

Генерал-адмирал удовлетворённо хмыкнул, потом довольно посмотрел на канцлера:

– Ну вот, Николай Павлович, я не могу понять, из-за чего брат паникует. У него там больше тридцати тысяч прекрасных русских солдат, а он опасается каких-то островных макак, которые только научились стрелять из ружей. Да пусть только сунутся, отведают нашего штыка и убегут, несолоно хлебавши.

– А что, Александр Казимирович, может, действительно не стоит паниковать, раз нам угрожают обычные макаки, – спросил канцлер, глядя на Пузыревского.

– Уж ежели некоторые наши генералы так боятся макак, может стоит им заглянуть в зоологический сад господина Роста? Глядишь, и страх то весь пройдёт, – оживился генерал-адмирал, считая, что поставил военного министра в тупик своим остроумием. Он относился к Пузыревскому, как к выскочке, называя в кругу приближённых «первоапрельским сюрпризом», о чём было известно присутствующим.

Пузыревский встал с кресла, обвёл взглядом присутствующих. Налил из графина воды в стакан, немного выпил, после чего заговорил, глядя прямо на Великого Князя Алексея Александровича:

– Я хотел бы напомнить Его Императорскому Высочеству события двухсотлетней давности, когда шведский король Карл именовал русских «варварами» и тешился тем, что приказал отчеканить медаль после нашего поражения под Нарвой. Но ведь после этого была Полтава…

В кабинете нависла тишина. Военный министр откашлялся и продолжил. Он призвал не обольщаться предполагаемым наличием 30 тысяч войск, ибо нужно учитывать, что для обороны Владивостока нужно оставить не менее пяти линейных батальонов, для наблюдения за побережьем – два линейных батальона, и для охраны устья Амура – хотя бы один линейный батальон.

Опыт мобилизации 1895 года показал, что мы можем выставить для активных действий не более 23 батальонов, 26 конных сотен и 70 орудий. В связи с этим в июне 1895 года помощник Августейшего наместника генерал Духовской обращался к начальнику Главного штаба с соображениями по поводу усиления войск Дальнего Востока.

Прежде всего, он полагал необходимым усилить саму крепость Владивосток и её гарнизон (переформировать три линейных батальона в крепостные двухбатальонные полки), учредить крепостную сапёрную роту и усилить крепостную артиллерию.

Для усиления активного элемента полевых войск предлагалось переформировать стрелковые и оставшиеся линейные батальоны в двухбатальонные стрелковые полки с образованием из них трёх стрелковых бригад по четыре полка. Переместить в Забайкальскую область два резервных батальона из Иркутского или Омского округа.

Духовской просил увеличить полевую артиллерию, переформировать две имеющиеся горные полубатареи в батареи, а для усиления конницы преобразовать все пешие батальоны Забайкальского казачьего войска в конные полки и распространить воинскую повинность на всё население Приамурского края, в том числе на бурят, тунгусов и иных инородцев.

Граф Игнатьев внимательно слушал, делая заметки карандашом, затем перебил военного министра:

– Александр Казимирович! Нужно отдать должное генералу Духовскому, но его предложения требуют пересмотра существующего порядка, а также приведут к значительным финансовым затратам.

– Николай Павлович, – отозвался Великий Князь Николай Николаевич, – я поддержу мнение генерала Духовского относительно формирования туземных полков из бурятов. Это природные всадники, и при отсутствии регулярной кавалерии в Сибири они могут стать весомым подспорьем.

– Спасибо, Ваше Высочество, – продолжал Пузыревский. – Да, Николай Павлович, армия всегда требовала и будет требовать денег. Ведь обстоятельства непременно вынуждают нас не только усилить Дальний Восток солдатами и орудиями, но требуется усилить офицерский состав как в управлениях, так и в строю. Непременно нужно увеличить запасы в округе, заблаговременно подготовить организацию обозов, парков, инженерной, интендантской и госпитальной частей, с хранением запасов в помещениях, вполне обеспеченных от суровых условий местного климата и природы. Николаевск и Сахалин нуждаются в укреплении, а для обороны Амура необходимо учредить речную казачью флотилию.

– Деньги, проклятые деньги, – тяжело вздохнул канцлер. – Они мне уже по ночам снятся. Все просят, со всех сторон, не только ведь армия, но и школы нужны, институты новые думаем открывать, инженеров учить, врачей… Министр финансов сегодня болен, он бы много сказал… Да Вы присаживайтесь, Александр Казимирович… На какие силы мы можем рассчитывать из Иркутского и Омского округов?

Пузыревский поправил пенсне, сел в кресло, устроился поудобнее и продолжил:

– В Иркутском округе имеется лишь два резервных батальона, в

Омском – четыре резервных и семь линейных. Если принять во внимание, что все эти части несут напряженную службу уже в мирное время, охраняя порядок, неся массу караулов по гражданскому ведомству, то отправить в Приамурский округ возможно только шесть полков, развёрнутых из резервных батальонов. Рассчитывать же на войска из Европейской России не приходится. Железной дороги пока нет, передвижение резервов затянется на долгие месяцы, а японцы за это время вполне смогут перебросить на материк до двухсот тысяч войск, и занять не только всю Корею, но и вторгнуться в Приморскую область, осадить Владивосток.

– Вы пугаете нас, Александр Казимирович, – вклинился адмирал Чихачёв. – Неужели Вы считаете, что наш флот будет спокойно смотреть, как япошки станут перевозить свою армию? Наши крейсера перетопят их.

– Я не уверен, Николай Матвеевич, – ответил военный министр, – что японцы так же бестолковы, как обезьянки в зоосаде господина Роста или в цирке господина Чинизелли, как то думает Его Высочество…

– Вы забываетесь, Ваше Высокопревосходительство! – неожиданно громыхнул кулаком по крышке дубового стола генерал-адмирал. – Ваши шутки неуместны! Я не только принадлежу к Императорской Фамилии, но и ношу чин, равный фельдмаршальскому, – нервно сказал Алексей Александрович и постучал двумя пальцами по погону, украшенному тремя вышитыми чёрными орлами и скрещенными маршальскими жезлами под вензелем.

Пузыревского это мало смутило, как и покрасневшее лицо Великого Князя.

– Я не хотел никого обидеть, Ваше Императорское Высочество, – сказал он. – Я лишь выразил сомнение, что потопление японских транспортов является таким лёгким делом. Я осведомлён, что японцы запустили большую программу по усилению флота.

– Господа, вернёмся к делу, – стал успокаивать присутствующих граф Игнатьев.

– Павел Львович, – обратился он к генералу Лобко, – что Вы скажете о необходимости усилить войска на Дальнем Востоке?

– Ваше Высокопревосходительство, мало просто механически увеличить число солдат. Важно, прежде всего, усилить внутренние ресурсы этого пустынного края с помощью усиленной колонизации, поднятием его производительных сил и наискорейшей постройки железной дороги. А пока что подготовлено «Примерное соображение о порядке усиления войск Приамурского военного округа», принятое Военным Советом.

Далее начальник Главного штаба пояснил, что его предшественник, генерал-адъютант Обручев, был категорически против того, чтобы новые батальоны для Приамурского округа формировались в Европейской России и прибыли к месту уже готовыми. Меры по усилению войск округа он предполагал осуществить в течение четырёх лет путём высылки ежегодно увеличенного числа новобранцев. Сам же Лобко считал, что затягивание на четыре года совершенно неоправданно, а пополнение войск лишь новобранцами приведёт к тому, что качество их будет низким.

Более часа начальник Главного штаба излагал соображения по усилению Дальнего Востока. Предлагалось следующее.

Усилить полевую и резервную пехоту Приамурского военного округа переформированием всех десяти Восточно-Сибирских стрелковых батальонов в двухбатальонные полки, сформированием Владивостокского крепостного пехотного полка, сформированием Читинского резервного батальона и доведением 6-го Восточно-Сибирского линейного батальона, а также и переведенных в округ 4-го и 8-го Западно-Сибирских линейных батальонов до штатов военного времени. Кроме того предложено образовать из находящихся в Южно-Уссурийском крае четырёх батальонов новую 2-ю Восточно-Сибирскую линейную бригаду.

Усилить кавалерию переформированием Приморского конного дивизиона в драгунский полк, а обоих пеших Забайкальских батальонов – в конные полки.

Усилить артиллерийское вооружение крепости Владивосток путём замены старых бомбических орудий в устье Амура, образованием двух береговых батарей в заливе Посьет. Сформировать две Владивостокские крепостные артиллерийские роты и Посьетскую крепостную артиллерийскую команду, сформировать во Владивостоке вылазочную батарею, переформировать две горные полубатареи в батареи, сформировать вновь льготную батарею Забайкальского казачьего войска и две резервные батареи в Омском округе.

Усилить инженерную оборону крепости Владивосток с моря и с сухого пути, сформировать Владивостокскую крепостную сапёрную роту, а для минной обороны устьев Амура и Посьетского залива – две минные роты малого состава.

Приспособить штаб Приамурского округа для руководства войсками в военное время в качестве штаба армии.

Добавить к резервным батальонам Иркутского и Омского военных округов кадры запасных батальонов, переформировать Барнаульскую местную команду в резервный батальон, и вновь сформировать два резервных батальона для Омского округа.

По словам генерала Лобко с осуществлением этих мероприятий в Приамурском округе получалась сила в 47 батальонов, 90 эскадронов и сотен и 19 батарей (140 орудий).

Обсуждение предложений Главного штаба затянулось на три часа. Адмиралы большей частью отмалчивались, по примеру Великого Князя Алексея Александровича делая вид, что обсуждение «сухопутных» вопросов им не интересно. Генералы же злились, задетые таким откровенным пренебрежением. С большим трудом удалось придти к общему мнению, что необходимо переработать соображения Главного штаба с учётом депеши наместника.

Глава 23

Утром следующего воскресного дня граф Игнатьев долго раздумывал, прежде чем телефонировать Великому Князю Сергею Александровичу. Приняв решение, канцлер телефонировал и попросил Великого Князя приехать к нему для важной беседы.

Дверь кабинета открылась, вошла графиня Игнатьева, принёсшая мужу чай. В свои 54 года Екатерина Леонидовна была так же красива и восхитительно, как и тридцать лет назад. В Константинополе, увидев её на балу у персидского посланника, куда были приглашены и граф Игнатьев с супругой, один из дипломатов сказал совсем тихо то, о чём думал каждый, но не смел признаться вслух: «Эта женщина может покорить Стамбул одним только словом, одной улыбкой – всю Азию».

Поставив поднос на стол, она внимательно посмотрела на мужа и произнесла:

– Ну что случилось? На тебе лица нет, как тогда, после отставки…

– Ты права, Катя, – тихо ответил канцлер, аккуратно беря чашку. – Сегодня мне придётся снова идти ва-банк. Я жду Великого Князя Сергея, с Невского до Миллионной ехать не долго.

– Для чего ты его пригласил? Прикажешь сервировать стол?

– Нет, спасибо, но сегодня нам не до застолий будет. Сегодня будет решаться не моя судьба, а судьба России…

– Да что случилось, – всполошилась графиня. – Не пугай меня, поделись со мною своими тревогами, может я что тебе посоветую.

Канцлер отхлебнул из кружки, после чего медленно заговорил:

– Вчера я понял, что пока у руля России будут стоять сановники, подобные нашему генерал-адмиралу, надеяться на перемены не приходится. Я не могу что-то планировать, если не знаю, что может взбрести в воспалённый ум Великого Князя, который не желает считаться с интересами государственными, ставя впереди всего свои личные. Потому мне нужны союзники, чтобы идти к царице, и таковым союзником я хочу видеть Сергея Александровича.

В кабинет вошёл Великий Князь. Поцеловав руку графини, он поздоровался с канцлером и уселся в предложенное ему кресло. Екатерина Леонидовна дипломатично удалилась.

– Николай Павлович, я понимаю, что Ваше приглашение вызвано обстоятельствами экстраординарными, – начал разговор Великий Князь. – Но я, право, теряюсь в догадках…

Канцлер встал из-за стола.

– Ваше Императорское Высочество! Вы рекомендовали меня Государыне на этот пост. Могу я говорить откровенно и надеяться на понимание?

– Николай Павлович! По-моему, мы полностью понимаем друг друга и можем доверять друг другу. – Голос Сергея Александровича был искренним и дружелюбным. – И потому я не понимаю Ваших восточных церемоний, они совершенно излишни.

– Спасибо, Ваше Императорское Высочество! Вчера Вы были свидетелем того, как трудно находить общий язык с представителями морского ведомства, начиная с Вашего Августейшего брата. Но государство не может существовать, ежели в нём существует удельная система правления, а флот наш – это такое удельное ведомство, которое долгие годы живёт по своим правилам. Великий Князь Алексей Александрович и адмирал Чихачёв настроены на то, чтобы основное внимание уделять Балтийскому морю, а политика требует сосредоточить наши усилия на Тихом океане.

Игнатьев мягко расхаживал по кабинету, устланному роскошным бухарским ковром. Затем остановился.

– Покойный Государь Николай Александрович незадолго до трагической гибели просил Кази154 представить записку о состоянии флота. Недавно Кази передал мне эту записку. Я ознакомился и понял, что необходимо ограничиться на Балтике флотом оборонительным, при дополнении Черноморского флота минными, посыльными и разведывательными судами, а всё внимание перенести на Дальний Восток. Именно на Тихом океане нам следует иметь мощный флот, превосходящий японцев.

– Так чего Вы хотите от меня, Николай Павлович? – нетерпеливо спросил Великий Князь.

– Я хочу, чтобы Вы со мною пошли к Государыне для решительного разговора относительно флота и морского ведомства. Ежели мы уж вбухиваем в строительство кораблей миллионы, которые отрываем от армии, то Россия должна получать отдачу. Или генерал-адмирал будет поддерживать единую политику государства, либо… – замолк канцлер, многозначительно посмотрев на собеседника.

– Но ведь на Тихом океане имеется наша сильная эскадра, разве этого мало?

– Мало, Ваше Высочество, совершенно мало! – горячо заговорил Игнатьев. – Ну что такое эта наша эскадра? Это всего лишь сборная кораблей и матросов, присланных с Балтики. Они на Дальнем Востоке – временные гости, пришли-ушли. А нам нужен флот, который будет базироваться не в Кронштадте, а во Владивостоке, или в каком-либо корейском порту. Чтобы и казармы были там, и всякие доки и верфи, мастерские, и жёны офицерские чтобы на берегу ожидали… Не пришлая эскадра, и не Сибирская флотилия с её несколькими канонерками, а флот Тихого океана с самыми новыми броненосцами и крейсерами.

– Да, Николай Павлович, не зря в Константинополе Вас за глаза именовали le vice-Sultan, – усмехнулся Великий Князь. – С Вашими аппетитами…

– А к чему мелочиться, Ваше Императорское Высочество? Неужто мы мелочные торгаши? Нет, если уж делать, то делать так, как делал Пётр Великий! Но чтобы Россия завела сильный флот на Тихом океане, нужно сосредоточить в едином органе рассмотрение всех наиболее важных в военном отношении вопросов и дачи по ним заключений.

– То есть Вы хотите изъять у адмиралов принятие решений по флоту? Они Вам этого не простят. И первым будет мой дражайший брат, генерал-адмирал!

– Россия нам всем не простит, Ваше Высочество, ежели мы будем держаться каждый за свои личные или ведомственные интересы. Флот – для России, а не Россия – для флота. Потому я предлагаю обратиться к Государыне. Было бы полезным, чтобы она также выслушала Великого Князя Александра Михайловича и своего флаг-капитана Ломена.155 Мне известно, что они выступают за сосредоточение наших усилий на Тихом океане.

– Николай Павлович, весь Петербург знает, что Сандро мечтает о должности генерал-адмирала. Великий Князь Алексей Александрович – мой родной брат. Но я… Я пойду с Вами к Государыне…

В Зимний дворец ехали в великокняжеской карете, храня молчание. Эскорт состоял из взвода Атаманского полка, хотя и Императрица и канцлер неоднократно настаивали на том, чтобы Сергей Александрович не выезжал без надлежащего сопровождения.

Дежурный флигель-адъютант, узнав о неожиданном прибытии канцлера и Великого Князя, со всех ног бросился докладывать Императрице.

Обрадованная неожиданным наступлением оттепели, Аликс была в прекрасном расположении духа. Она встретила гостей в угловом рабочем кабинете, окна которого выходили на Адмиралтейство и Собственный садик. Комфорт здесь первенствовал над роскошью. Обычный Г-образный письменный стол, освещаемый лампой под матерчатым абажуром, и арочная дверь, украшенная кованными прорезными петлями, создавали уют.

– Я не ждала вас сегодня, но я всегда рада видеть моих верных друзей и главных помощников, – дружелюбно сказала Императрица, предлагая гостям занять места в креслах.

Великий Князь, поинтересовавшись, как спала Цесаревна Ольга, перешёл к делу.

– Ваше Императорское Величество! Наш визит вызван неотложными государственными заботами, – голос Сергея Александровича звучал официально и даже сухо. – Я позволил себе пригласить также Великого Князя Александра Михайловича и адмирала Ломена, чтобы они могли высказать свои мнения относительно возникших вопросов.

– Что случилось? К чему такая спешка, – встревожено спросила Аликс.

– Я думаю, что Николай Павлович лучше изложит суть проблемы.

Граф Игнатьев встал с кресла.

– Позвольте, Ваше Императорское Величество? – И, получив в ответ кивок, продолжил. – Последние события на Дальнем Востоке, убийство японцами королевы Кореи и их скрытое вторжение в эту страну, заставляют русское правительство принять незамедлительные ответные меры. Вашему Величеству известно о депеше Августейшего наместника Дальнего Востока, в которой он жалуется на нашу военную слабость. Вчера прошло совещание относительно тех мер, кои необходимо будет предпринять. Военное министерство должно через десять дней представить окончательный вариант соображений на утверждение Вашего Величества. Что же касается морского ведомства, Государыня, вследствие известной самостоятельности, к которой за последние годы привык Августейший генерал-адмирал…

– Вы поскандалили с Великим Князем Алексеем Александровичем? Он снова требовал денег для флота? – спросила Императрица.

– Нет, Ваше Величество, скандала не было, хотя Его Высочество и вспылил на генерала Пузыревского… Я хочу сказать, что правительство в своей политике всегда опиралось и будет опираться на возможность использования военной силы. Примером может служить ситуация с Кореей сегодня, но такие ситуации будут возникать и в последующем. Армия же и флот находятся в ведении совершенно независимых начальников, каждый из которых имеет отдельный доклад у Вашего Величества, и эти начальники действуют по отдельности, что весьма пагубно сказывается на работе правительства.

– Я не совсем Вас понимаю, Николай Павлович…

– Ваше Императорское Величество! Приведу простой пример. Как мне стало известно, до настоящего времени не существует единого плана обороны побережья Балтийского моря, ибо армия имеет свои расчёты, а флот – свои расчёты. Как же можно вести победоносную войну, ежели в мирное время Военное министерство не знает, что планирует Морское министерство? Правая рука не ведает, что творит левая. Именно потому я вижу необходимость создания высшего комитета, как для объединения управления армией и флотом, так и для согласования всех ведомств, сопряжённых с работой по госу-дарственной обороне, в который должны войти не только генералы и адмиралы, но и министр финансов и министр иностранных дел.

– Значит, Николай Павлович, это должен быть совет, который будет принимать важнейшие решения?

– Да, Ваше Императорское Величество, это должен быть именно совет или комитет, который будет обсуждать важнейшие дела государственной обороны, согласовывать начинания и позиции различных ведомств. Но… – Игнатьев сделал многозначительную паузу. – Комитет будет лишь обсуждать важнейшие дела и давать заключения, но решения может принять только Ваше Императорское Величество.

– А кто будет стоять во главе этого комитета? – осторожно поинтересовалась Императрица. – Я уже уверена, Николай Павлович, что Вы пришли ко мне, имея подходящую кандидатуру в кармане…

– Ваше Императорское Величество! В существующей ситуации я вижу только одного человека во главе такого высшего комитета. Это Его Императорское Высочество Великий Князь Сергей Александрович…

– А Вы коварный человек, Николай Павлович! – встрепенулся Сергей Александрович. – У нас не было такого уговора, я лишь обещался поддержать Вас перед Государыней. Длительное пребывание в Константинополе научило Вас восточной хитрости…

Граф Игнатьев с довольным видом разгладил свои роскошные усы, в его глазах промелькнула искорка.

– Наверное, потому, Ваше Высочество, кому-то пришла в голову мысль после назначения меня канцлером называть меня за глаза не иначе, как «Паша́». Не знаете, кто бы это мог быть, Ваше Высочество? – спросил он.

Вошедший дежурный флигель-адъютант доложил Императрице, что прибыли Великий Князь Александр Михайлович и контр-адмирал Ломен. После того, как вошедшие поцеловали руку Императрицы и заняли указанные им кресла, канцлер взял инициативу в свои руки.

– Ваше Высочество, – обратился он к Александру Михайловичу, – не могли бы Вы вкратце изложить всем нам мысли, изложенные в той записке, которую передали мне?

Великий Князь немного смутился, но потом взял себя в руки. Он сослался на проведённые им исследования относительно развития японского военного флота, которые показали, что уже к 1903 году Япония будет иметь на Тихом океане достаточные силы для того, чтобы на равных противостоять России. В таком случае не возникает сомнений, что японцы захватят всю Корею, после чего Японское море станет для России вторым Босфором.

Задачи на Балтийском море значительно сузились, отметил Великий Князь. Какими бы силами на море Россия ни обладала против Германии, участь войны этих государств всегда будет решена только на суше. Русский флот на Балтийском море может играть только вспомогательную роль относительно армии. Главной его задачей явится недопущение неприятельского десанта, для чего необходимо иметь флот, по крайней мере, равный германскому и шведскому флотам, вместе взятым, или ограничиться минным флотом, опирающимся на шхеры и малодоступные места. Создавая равносильный Германии флот, России придётся отказаться от Черноморского и Тихоокеанского флотов. Между тем постройка минного флота с соответствующим количеством минных крейсеров и истребителей и укрепление важнейших пунктов Балтийского побережья обеспечит его от попытки высадить десант, так как дело это будет сопряжено с большим риском, который будет тем больше, чем больше посланный десант.

С одной стороны, для России необходимо владеть Тихим океаном и Японским морем, а достигнуть этой цели можно только океанским флотом. С другой стороны,  оставить берега Балтийского моря беззащитными невозможно, и потому единственное решение – это признать, что задачи Балтийского флота есть исключительно оборонительные и достигаются в полной мере минным флотом, имеющим по всему побережью вполне организованные разного рода станции. Что же касается броненосцев береговой обороны, для усиления артиллерии приморских крепостей, то таких судов строить вовсе нежелательно, ибо, имея многочисленный минный флот, возможно с успехом справиться со своей задачей и без наличия броненосцев береговой обороны, стоимость которых могла бы с большим результатом пойти на тот же минный флот.

– Крайне необходимо немедленно встать твёрдой ногой в Тихом океане. Для чего держать флот в Балтийском море, когда он всё равно не посмеет вступить в бой даже с немцами? – патетически закончил свою мысль Великий Князь.

Аликс как бы заново увидела Александра Михайловича, который говорил так увлечённо, с глубоким знанием дела, очень непохожий на того Сандро, к которому она привыкла.

Канцлер спросил Ломена, что тот думает относительно необходимости усиления нашего флота на Дальнем Востоке и о создании там постоянной эскадры. Адмирал был известен, как человек исключительно требовательный, а в гневе и весьма резкий, но при этом выдающийся и мыслящий.

– Ваше Высокопревосходительство, я могу лишь поддержать мысли, высказанные Его Высочеством, – коротко ответил Ломен. Я уже подавал записку, в которой указал о необходимости сосредоточить главные наши силы на Тихом океане.

Аликс встала, подошла к окну.

– Николай Николаевич, – обратилась она к адмиралу, – граф Николай Павлович предлагает создать особый комитет по обороне государства, который будет объединять различные ведомства. Что Вы скажете?

– Ваше Императорское Величество! Предложение Его Высокопревосходительства при его претворении в жизнь может существенно улучшить оборону России. Армия и флот – две руки государства, и надлежит этими руками управлять одной голове, каковой должен стать предлагаемый комитет.

– Ну, вот и замечательно! Могли бы Вы подготовить проект о создании такого комитета?

– Если Ваше Императорское Величество прикажет, то я готов исполнить и подготовить такой проект. В такой комитет можно было бы привлечь выдающихся адмиралов и генералов, которые ныне пребывают не у дел.

– Я готов принять участие в составлении такого проекта в меру своих сил, – вклинился в разговор Великий Князь Александр Михайлович. – У меня имеется ряд предложений, которые могут существенно усилить наш флот.

– В таком случае с завтрашнего дня приступайте, Николай Николаевич, – сказала Императрица Ломену. – Председателем нового комитета будет Его Высочество Сергей Александрович. Великий Князь Александр Михайлович будет его помощником. Кстати, господа, как всё-таки будет именоваться этот комитет?

– Предлагаю именовать этот новый комитет – Комитет Государственной Обороны, – ответил Сергей Александрович. – Будут иные предложения?

Возражений не поступило. Сергей Александрович обратился к Ломену:

– Николай Николаевич, кто, по-вашему, из наших адмиралов является наиболее способным? Прошу не стесняться в оценках, не сочтите это за нарушение дисциплины…

– Ваше Императорское Высочество! Мне не совсем удобно давать оценку высшим чинам морского ведомства… Я бы выделил нашего морского агента в Берлине, Фёдора Васильевича Дубасова.156 Это и практик, честно воевавший с турками, и выдающийся знаток и теоретик минного дела. Его лекция о миноносной войне почти сразу была переиздана морскими ведомствами Англии и Франции. И я особо хочу отметить вице-адмирала Лихачёва.157 Он хоть и в отставке уже более десяти лет, и живёт большей частью в Париже, его мысли о службе Генерального штаба на флоте представляют большую ценность.

– Способен ли Дубасов возглавить Главный Морской штаб?

– Уверен в этом, Ваше Высочество!

– Спасибо, Николай Николаевич. Ваше Величество, позвольте адмиралу покинуть нас?

Получив разрешение Императрицы, Ломен удалился. Александр Михайлович обвёл всех взглядом и тихо произнёс:

– Адмирал Ломен – один из лучших наших адмиралов.

– Вот такого адмирала я бы не против видеть во главе морского ведомства, – усмехнулся в усы граф Игнатьев.

В кабинете воцарилась тишина. Александра Фёдоровна вернулась за стол. Присев, она пристально посмотрела на канцлера:

– Вы хотите вовлечь меня в заговор против генерал-адмирала, Николай Павлович? Ваши слова относительно адмирала Ломена я принимаю, как просьбу ко мне…

– Государыня! Я привык прямо выражать свои мысли. Ломен трезво мыслит и смотрит на существующую ситуацию. Ежели будет воля Вашего Величества, то я бы хотел видеть его управляющим Морским министерством вместо адмирала Чихачёва. В будущем Комитете Государственной Обороны я хотел бы слышать здравые голоса, а не залихватские прибаутки про макак, которых мы шапками закидаем.

– Шапками закидаем? – удивлённо спросила Императрица.

– Прошу прощения, Государыня, это такое русское высказывание, когда человек недооценивает врага и хвастается своими силами.

– Спасибо, граф, благодаря Вам я узнала ещё одно русское странное выражение. Я не против того, чтобы назначить Ломена вместо Чихачёва, но как будет реагировать Великий Князь Алексей Александрович?

– Алексей будет в ярости, – ответил Сергей Александрович. – Но возможно ли дальше ничего не менять? Если я буду возглавлять Комитет обороны, то я бы хотел иметь дело с Ломеном, а не с Чихачёвым, который не имеет своего мнения, а лишь озвучивает чужие пожелания.

– Но если генерал-адмирал будет угрожать отставкой? – осторожно спросила Императрица. – Что делать мне в таком случае, я даже не знаю.

Сергей Александрович не успел ничего ответить, а Александр Михайлович отреагировал мгновенно:

– Тогда будет повод принять его отставку и полностью поменять руководство морского ведомства и флота! Разве нет у нас достойных и способных?

Все присутствующие обратили свои взоры на Великого Князя, который так неосторожно высказал своё сокровенное желание. Сандро немного смутило такое внимание, он нервно стал поправлять флигель-адъютантский аксельбант, в душе упрекая себя за несдержанность. На его щеках появились яркие пунцовые пятна. Сергей Александрович с трудом удержался от улыбки…

Стремление Александра Михайловича возглавить флот не было ни для кого секретом. Великий Князь не скрывал своих амбиций, неоднократно повторяя, что Алексей Александрович стал Главным начальником флота и морского ведомства в возрасте тридцати одного года, а ему самому уже исполнилось двадцать девять.

Давнее неукротимое желание Сандро стать генерал-адмиралом воспринималось раньше как нечто смешное и несбыточное, но теперь, после смерти Николая Второго и после стремительным кадровых перестановок, у многих имелись серьёзные основания полагать, что под этим желанием есть крепкая основа.

* * *

8-го января 1896 года были обнародованы Высочайшие указы, объявлявшие о создании Комитета Государственной Обороны и новых назначениях.

Великий Князь Сергей Александрович назначался председателем Комитета Государственной Обороны и ему поручалось выработать Положение о Комитете.

Великий Князь Александр Михайлович производился в чин капитана 1 ранга и назначался товарищем председателя Комитета Государственной Обороны по морской части.

Контр-адмирал Ломен жаловался чином вице-адмирала и званием генерал-адъютанта с назначением управляющим Морским министерством.

Контр-адмирал Дубасов назначался начальником Морского Главного штаба.

Адмирал Чихачёв был определён в Государственный Совет, получив Всемилостивейший рескрипт, а Кремер отчислен в Свиту с производством в полные адмиралы…

Великий Князь Алексей Александрович, для которого все эти назначения стали неприятным сюрпризом, на сей раз промолчал. Промолчал и затаился, ожидая удобного повода, чтобы выступить позже. Будучи от природы весьма неглупым человеком, он прекрасно понимал, что эти несогласованные с ним назначения – лишь первый шаг по отстранению его от управления русским флотом. Слишком высоки были ставки для генерал-адмирала в этой незримой борьбе с «гессенской волчицей».

Глава 24

Девять месяцев после смерти Императора Николая Второго Финляндия продолжала жить, как ни в чём не бывало. Великое Княжество пользовалось автономией, жило по своим особым законам, которые принимали, опять же, депутаты своего финского Сейма. Влияние Петербурга на повседневную жизнь Финляндии было весьма и весьма условным, и сами финны считали Россию чем-то далёким и эфемерным.

Новый финляндский генерал-губернатор генерал-адъютант Шереметев,158 человек культурный и милый, за полгода ещё не успел освоиться на своей должности, управлял тихо, удивляя финнов лишь своей кавказской черкеской с серебряными газырями и лохматой папахой.

Но Императрица не могла забыть того, что её мужа убил человек, имевший финляндский паспорт. Её приводила в ярость мысль, что люди, которые выдали паспорт цареубийце, недосягаемы для русской полиции, что в пределах Российской Империи существует фактически независимое княжество. Поэтому практически ежедневно Александра Фёдоровна напоминала канцлеру или министру внутренних дел о финляндской проблеме.

Великий Князь Сергей Александрович был склонен действовать быстро и жёстко, и графу Игнатьеву стоило немалых усилий убедить его, что первоначально нужно тщательно подготовиться, а уж потом показать этим чухонцам, кто в России хозяин.

Граф Воронцов-Дашков поддержал канцлера, он вообще высказывал сомнения, возможно ли действовать односторонне, без согласия с финляндским Сеймом, опасаясь возмущения финнов. Своё мнение он изменил лишь после того, как получил доклад генерала Новицкого о состоянии дел в Финляндии, составленный на основании агентурных донесений. Министр внутренних дел сам поручил Новицкому направить в Финляндию надёжных людей, которые могли бы выяснить не только тамошние настроения, но и определить тех должностных лиц, которые могут быть опорой престола.

Результаты были неутешительным. Настроения среди финнов были антирусские, а убийство Императора Николая вызвало неприкрытую радость не только среди обывателей и интеллигенции, но и среди финских чиновников и офицеров. Бывший финский сенатор Мехелин,159 отправленный в отставку в 1890 году за свою антирусскую деятельность, уже в апреле 1895 года разразился целым рядом статей, в которых прямо писал, что убийство Николая Второго должно послужить наглядным уроком и предупреждением для всех тех, кто лелеет мысли посягнуть на автономию Финляндии.

Для министра внутренних дел, потерявшего сына, такая позиция финнов была не просто личной обидой, но вызовом всей Империи.

Хотя с 1808 года Великое Княжество Финляндское было присоединено к Российской Империи, его внутреннее устройство, законодательство и управление, разительно отличались.

Финский Сейм, представлявший четыре сословия, продолжал принимать законы и утверждать налоги, ориентируясь только на шведский Закон о форме правления, изданный ещё в далёком 1772 году, и шведский же Закон о союзе и защите 1789 года, также сохранившийся при присоединении к России, порой игнорируя российские интересы.

Финский Сенат и все иные учреждения использовали в делопроизводстве исключительно финский язык, а официальные документы даже не переводились на русский.

Принятыми на государственную службу могли быть исключительно граждане Великого Княжества, что ставило иных русских подданных в неравные условия.

Великое Княжество Финляндское имело свою, не подчинённую министру внутренних дел, полицию, свою валюту и свою таможню…

Финская армия имела в своём составе один гвардейский и восемь армейских стрелковых батальонов и драгунский полк. Эта миниатюрная армия имела совершенно особую систему комплектования, ограниченную численность и свои особые привилегии.

Даже уголовное законодательство у финнов было собственным. При этом финляндское Уголовное уложение 1894 года различало две категории лиц для действия уголовного закона, финляндцев и нефинляндцев. Финляндские граждане не подлежали выдаче за пределы Великого Княжества, что позволяло весьма вольготно себя чувствовать не только революционерам, но даже банальным уголовникам, скрывавшимся от российского правосудия.

А ещё Великое Княжество было рассадником различных политиканов. Совершенно открыто и официально существовали и действовали политические партии, выражавшие интересы различных слоёв общества. Либеральная партия, Старофинская партия, Младофинская партия, Шведская партия… Всё это было примером глупого подражания для российских либералов, мечтавших перенести опыт финнов на Рязанщину или Тамбовщину путём создания российского парламента.

* * *

15-го января 1896 года Императрица издала Манифест «О порядке издания общих государственных законов и об уравнении в правах с финляндскими гражданами других русских подданных».

Отныне на всей территории Империи действовало единое законодательство, как гражданское, так и уголовное. Таким образом, Великое Княжество Финляндское, Царство Польское и Остзейские губернии были приравнены к остальным местностям Империи.

Коренным образом ограничивались права и компетенция финляндского Сейма, фактически превратившемся из законодательного органа в совещательный. Утверждение бюджета Великого Княжества, раскладка повинностей, обложение населения сборами и повинностями на местные нужды (строительство и обустройство школ, медицинская помощь, устройство дорог и мостов), вот и всё, чем отныне ведали финские депутаты. При этом все решения Сейма подлежали непременному утверждению генерал-губернатором, а Императрица, как Великая Княгиня Финляндская, могла издавать законы относительно Финляндии, без согласования с Сеймом.

Русский язык объявлялся единственным государственным, и всё делопроизводство должно было вестись только на нём. Шведский язык полностью исключался из делопроизводства и образования. Все акты Сейма и постановления Сената должны были издаваться на русском языке и подлежали публикации в новой газете «Финляндские ведомости», издававшейся канцелярией генерал-губернатора.

Финляндские граждане и иные подданные Российской Империи были полностью уравнены в правах, и теперь финны не имели никаких преимуществ при поступлении на государственную службу в Финляндии, а правом голоса при выборах депутатов Сейма обладали все лица, имевшие постоянное место жительства на территории Великого Княжества.

Что касается финских войск, то они были полностью подчинены Военному министерству через штаб Финляндского военного округа. Финские стрелковые батальоны и драгунский полк подлежали комплектованию уроженцами Великого Княжества, а те же призывники, для которых не хватало вакансий, отныне на общих основаниях призывались в русскую армию и могли уехать и в Туркестан и на Дальний Восток.

Финская полиция отныне подчинялась Министерству внутренних дел Империи, а в пределах Финляндии размещались войска Отдельного корпуса пограничной стражи для охраны границы со Швецией. Финляндское жандармское управление ликвидировалось, а вместо него в каждой из восьми губерний создавалось губернское жандармское управление, как на всей иной российской территории.

Деятельность каких-либо финских политических партий запрещалась, а в Гельсингфорсе учреждалось охранное отделение.

Генерал-губернатор получил право высылать в административном порядке за пределы Великого Княжества лиц, пребывание которых может привести к нарушению общественного порядка и спокойствия.

Учебные заведения Финляндии были поставлены под бдительный контроль жандармов, а все неблагонадёжные преподаватели подлежали увольнению. Отменено существовавшее положение, что преподавателями истории могли быть только лица лютеранского исповедания.

Но не эти драконовские меры больше всего возмутили финнов. Манифест лишал Финляндию собственной валюты и таможенных границ.

Тем самым «Январский манифест» посягнул на самое святое, что было у финнов… Он положил конец той таможенной «вилке», благодаря которой сырьё, закупаемое в Империи по «внутренним» ценам, перепродавалось в Западную Европу по ценам европейским, естественно, безо всяких пошлин в имперскую казну. А 80% финляндского экспорта было ориентировано именно на Западную Европу. Фактически Финляндия была той огромной дырой, сквозь которую мимо русской казны уходили миллионы рублей.

Войдя в состав Российской Империи, Финляндия получила право на самостоятельное ведение торгово-таможенной политики, которое реализовывалось учреждением особых таможенных тарифов в торговле с зарубежными странами. Как правило, таможенные пошлины по финляндскому тарифу существенно отличались об общерусских, а в некоторых случаях Финляндия осуществляла абсолютно беспошлинный ввоз из-за границы необходимого сырья, материалов и орудий производства.

Именно вот эта маржа и обеспечивала Финляндии экономический рост и благосостояние граждан. Обеспечивала Финляндию в ущерб всей Российской Империи. И вот теперь всё рухнуло.

Буквально через два дня, 17-го апреля, в Гельсингфорсе стихийным образом был созван Сейм Великого Княжества Финляндского. Хотя, согласно существовавшим законоположениям, Сейм мог созываться только российским монархом, на сей раз инициаторами были бывший финский сенатор Мехелин и вазаский губернатор генерал-майор Шауман.160

Самозваный Сейм начал заседать в Рыцарском доме на Ридар-гатан, принимая многочисленные резолюции, в которых монотонно рассуждалось о «маленькой культурной Финляндии, насильственно вырванной варварами из дружной семьи европейских народов».

Генерал-губернатор Шереметев был растерян и не знал, что нужно предпринимать в сложившейся ситуации.

Лео Мехелин, которого избрали ландмаршалом Сейма, призвал к сбору подписей к Императрице Александре против положений «tammikuun manifesti».161

Финские газеты пестрели статьями и статейками о «русских свиньях, не читавших даже Калевалу».

* * *

Заседание Комитета Государственной Обороны началось в библиотеке Зимнего дворца 18-го января с утра, ровно в 8 часов.

Председатель Комитета Великий Князь Сергей Александрович и Великий Князь Александр Михайлович, председатель Комитета министров граф Игнатьев и генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович, председатель Государственного Совета генерал-фельдцейхмейстер Великий Князь Михаил Николаевич и министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков, генерал-инспектор кавалерии Великий Князь Николай Николаевич и министр финансов Плеске, военный министр Пузыревский и начальник Главного штаба Лобко, управляющий Морским министерством Ломен и начальник Морского Главного штаба Дубасов.

Двенадцать высших сановников в самых разных мундирах, сверкающих орденами, погонами и эполетами, все они собрались в ожидании Императрицы. Александра Фёдоровна вошла в библиотеку, поздоровалась на ходу и предложила всем присаживаться.

Усевшись в кресло, Александра Фёдоровна выдержала небольшую паузу и обратилась к присутствующим:

– Господа! Все вы знаете, что вчера произошло в Гельсингфорсе. Наши финляндские подданные встали на путь открытого неповиновения и мятежа. Прискорбно осознавать, что среди бунтовщиков оказались не только представители простонародья, но и лица, обличённые нашим Высочайшим доверием. В связи с этим прошу высказать мнения, как следует поступить с теми, кто посмел выступить против существующих устоев и самодержавной власти.

Генерал-адмирал ответил первым:

– Ваше Величество! Законоположения относительно Финляндии создавались не за один день. Такое решительное их разрушение, которое было сделано Манифестом пятнадцатого января, не могло не вызвать протестов и возмущений. На протяжении почти девяноста лет мы мирно жили с финнами, и если бы не такие поспешные перемены…

– Ваше Императорское Высочество, – вклинился граф Игнатьев, – работа по созданию общего законодательства для Империи и Великого Княжества была начата ещё в 1891 году Особым совещанием под председательством покойного Бунге. И события последнего года показали, что эти начинания были абсолютно верными. Мы не можем больше терпеть ситуацию, когда русская полиция лишена возможности арестовать злоумышленников на финляндской территории.

– Николай Павлович, Вы снова надеетесь на силу штыка и пули? – язвительно спросил Алексей Александрович.

– Я, Ваше Высочество, привык полагаться на силу разума… Но ежели кому-то трудно понять очевидное, тогда да, наступает время штыка и пули…

– Я прошу всех вернуться к проблемам Финляндии, – перебила спорщиков Императрица.

Сергей Александрович встал и заговорил:

– Ваше Величество! Невозможно воспринимать события в Гельсингфорсе, как простой бунт. Случилось немыслимое. После декабря 1825 года впервые против самодержавной власти открыто выступили лица, которым русским Государем были дарованы высшие воинские чины.

– Ты хочешь устроить в Финляндии войну? – резко спросил генерал-адмирал.

– Я хочу, чтобы финляндские подданные Её Величества исполняли русские законы и повиновались.

– Ваше Императорское Величество! – обратился канцлер. – Нельзя терять время. Ныне время работает на бунтовщиков. Чем больше мы будем затягивать принятие решительных мер, тем больше неокрепших душ будет вовлечено в бунт.

– Хватит ли сил, чтобы привести бунтовщиков к повиновению?

– Государыня! Я попрошу военного министра доложить о наличных силах…

Получив разрешение, генерал Пузыревский стал докладывать, что в Великом Княжестве расквартировано четыре двухбатальонных полка Финляндской стрелковой бригады (Гельсингфорс, Тавастгус, Або, Николайстад), Свеаборгский крепостной пехотный батальон, Выборгский крепостной пехотный батальон и четырёхбатарейный Финляндский артиллерийский полк в Гельсингфорсе. Что же касается финских войск, то в каждом из губернских городов дислоцируется стрелковый батальон, а в Вильманстранде – Финский драгунский полк. Надеяться на преданность финских войск в сложившейся ситуации не приходится, наоборот, они составляют возможную опору для бунтовщиков, ежели те задумают вооружённое выступление. Единственно, на кого возможно положиться, это Лейб-Гвардии 3-й Стрелковый Финский батальон.

– Александр Казимирович! Скажите проще, имеющихся войск достаточно?

– Никак нет, Ваше Императорское Величество! В случае возникновения беспорядков и вооружённых выступлений наши войска будут способны лишь оборонять свои казармы, да и то, не очень долго, ибо отсутствие продовольствия заставит выйти за пределы расположения.

Сергей Александрович добавил:

– Ваше Величество! Полагаю необходимым срочным образом направить в Финляндию войска Петербургского округа. Кроме того, необходимо усилить силы полиции и жандармерии. Илларион Иванович, – обратился он к графу Воронцову-Дашкову, – что Вы скажете по поводу личного состава финской полиции?

– Крайне ненадёжны, Ваше Высочество! По моим верным сведениям финская полиция заражена духом автономии. Более половины надлежит уволить, заменив выходцами из русских губерний. Пока что я распорядился отправить в Гельсингфорс из Петербурга весь наличный полицейский резерв. Но это мера временная. Считаю необходимым иметь в Гельсингфорсе жандармский дивизион по образцу Петербурга, Москвы и Варшавы. Времени на раздумья у нас нет, формировать дивизион нужно уже сегодня.

Александра Фёдоровна внимательно слушала, что-то записывала. Ей нездоровилось, но необходимость принять решение по финляндским событиям удерживала её, а мысли о возможной причастности финнов к убийству Николая придавали силы действовать.

Сергей Александрович предложил сформировать жандармский дивизион для Финляндии, взяв эскадрон из Петербургского дивизиона и дополнив его охотниками из гвардейской кавалерии.

– Нужно подобрать в дивизион достойного командира, требовательного и инициативного, – заметил канцлер.

– Могу предложить Иллариону Ивановичу назначить командиром ротмистра Орлова162 из лейб-гусар. Он был дружен с покойным Государем Николаем Александровичем, – ответил Великий Князь.

Дверь библиотеки распахнулась, вошла Императрица Мария Фёдоровна. Ни с кем не поздоровавшись, она подошла к столу, внимательно обвела взглядом всех присутствующих, а потом заговорила.

– То, что вы тут замышляете против Финляндии, это безумие. Русские цари неоднократно своими манифестами подтверждали особые права Великого Княжества. И мой покойный сын клятвенно обещал хранить религию, основные законы, права и преимущества, которыми пользовалась Финляндия. Обещал хранить оные в нерушимой и непреложной их силе и действии. Вы все хотите сделать покойного Императора клятвопреступником?

Мария Фёдоровна была разгневана, её голос дрожал и срывался на крик. Она не считала необходимым скрывать свои эмоции.

Лицо Александры Фёдоровны покраснело. Ей потребовалось приложить немало усилий, чтобы сдержаться и сохранить на лице подобие улыбки.

– Ваше Величество, – обратилась она к свекрови, – в ногах правды нет. Присаживайтесь…

– Я не могу спокойно сидеть, когда снова и снова повторяются безумия, ставящие Россию на край пропасти. Вам мало того, что в Петербурге расстреляли студентов, что убили кучу народа… Вашему Величеству теперь хочется устроить стрельбу в Гельсингфорсе?

Александра Фёдоровна выдержала паузу, а потом стальным голосом произнесла:

– Ваше Величество вероятно забывает, что Вашего сына и моего мужа убил человек с финляндским паспортом. И Вы предлагаете оставить убийц безнаказанными?

– При чём тут этот проклятый паспорт, – буквально простонала Мария Фёдоровна. – Паспорт за взятку могли выдать что финляндские чиновники, что московские или вологодские. Вы же хотите не только лишить финляндцев их природных прав, но устроить там настоящую войну!!!

– Вы правы, Ваше Величество, по поводу чиновников, – ответила Александра Фёдоровна. – За взятку паспорт могли выдать и в Вологде… Вот только этот вологодский чиновник был бы уже на каторге. А достать финляндского чиновника русская полиция была не в силах, и потому мне пришлось издать Манифест… Что же касается «природных прав», то я не делю моих подданных на финляндцев и на нефинляндцев. Финляндские подданные не оценили те особые преимущества, которые были им дарованы русским монархами. Мой покойный муж действительно давал обещания, но теперь, после его злодейского убийства, я свободна в своих действиях. Нравится это Вашему Величеству или не нравится.

Мария Фёдоровна пристально посмотрела на невестку и на едином порыве буквально выдохнула:

– Вы – немка, Ваше Величество, и потому Вам трудно понять многие очевидные вещи относительно России, ибо размеры Гессена весьма невелики, а Вы ещё очень мало прожили в России и просто не успели привыкнуть к русским обычаям.

Присутствующие буквально онемели от такой дерзости царицы. Даже Великий Князь Николай Николаевич, человек твёрдый, самоуверенный и временами даже наглый, и тот молча уткнулся в стол, не желая быть свидетелем бури, которая вот-вот может разразиться из перепалки царственной невестки и свекрови.

– Немка? – едко усмехнулась Александра Фёдоровна. – Немкой была Екатерина Великая, а я, скорее всего, англичанка. Но Вам нет нужды напоминать мне про моё происхождение, Ваше Величество. Я – русская Императрица, и, клянусь Богом Всемогущим, я знаю, как мне надлежит исполнять свой монарший долг. Если у Вас всё, Ваше Величество, позвольте нам продолжить… Поверьте, что у меня на сегодня запланировано слишком много важных дел, чтобы я могла себе позволить бесполезные препирательства.

Мария Фёдоровна выговорилась и, видя, что поддержки от присутствующих не получит, резко развернулась и пошла к двери. Вдогонку она услышала едкие и насмешливые слова Александры Фёдоровны:

– Гессен, конечно, мал, никто не спорит с этим… Но я и Данию с трудом могу найти на карте…

Не в силах сдерживать эмоции, Мария Фёдоровна громко хлопнула дверью и ушла. Александра Фёдоровна обратилась к канцлеру:

– Николай Павлович! Я прошу Вас выяснить, коим образом Её Величество могла вот так зайти сюда в то время, когда проходит заседание Комитета Государственной Обороны. Кто и почему её пропустил…

– Ваше Императорское Величество, но ведь это вдовствующая Императрица… Ни дворцовая охрана, ни часовые, никто не может её остановить… Её положение при дворе такого, что она пользуется доступом во все помещения!

– Николай Павлович! Порядок в государстве должен поддерживаться неукоснительно, невзирая на лица. Если сегодня сюда беспрепятственно вошла Её Величество, то есть ли гарантия, что завтра сюда так же легко не зайдёт бомбист? Передайте генералу Черевину163 моё неудовольствие.

Канцлер сразу не нашёлся, что ответить, а Императрица уже перешла к финляндским делам. Она потребовала, чтобы армия была готова восстановить порядок в Великом Княжестве, и чтобы как можно скорее так называемый финляндский Сейм прекратил свою незаконную деятельность.

В конце концов члены Комитета Государственной Обороны единогласно высказались за применение военной силы в случае, ежели финны не одумаются и попытаются устроить беспорядки. Александра Фёдоровна утвердила постановление Комитета, написав в журнале заседаний: «Быть по сему».

Глава 25

В тот же день, получив по телеграфу приказ из Петербурга, финляндский генерал-губернатор генерал от кавалерии Шереметев ввёл на территории Великого Княжества положение усиленной охраны, что давало ему право издавать обязательные постановления по предметам, относящимся к предупреждению нарушения порядка и безопасности, воспрещать всякие народные, общественные и частные собрания, делать распоряжения о закрытии торговых и промышленных заведений, воспрещать отдельным личностям пребывание в объявленных на положении об усиленной охране местностях.

Генерал-губернатор закрыл все финские газеты, а в «Финляндских ведомостях» был опубликован его циркуляр начальникам губерний, в котором разъяснялось, что январский Манифест не посягает на права финляндского народа, а лишь упорядочивает взаимоотношения между Великим Княжеством и Империей.

Одновременно была начата массовая чистка финской полиции. После выхода январского манифеста многие чины финской полиции демонстративно подали в отставку. Другие были уволены после того, как заявили, что поддерживают «законный Сейм» и «финляндскую конституцию». По согласованию с министром внутренних дел генерал-губернатор заменил более половины полицейских чинов. Новые полицейские были набраны исключительно из русских. Такое массовое «пополнение» финской полиции буквально обескровило петербургскую полицию.

Новых полицейских чинов даже не успели переодеть, и жители Гельсингфорса с удивлением смотрели на появившихся на улицах новых городовых в русских шинелях, у которых на мерлушковых шапках почему-то были прикреплены металлические никелированные бляхи не с привычной финляндской короной, а с российским императорским скипетром поверх двух опрокинутых якорей.164

Финляндский жандармский дивизион прибыл в Гельсингфорс уже 22-го января. Он был сформирован буквально за два дня, и если 1-й эскадрон был взят из Санкт-Петербургского дивизиона, то второй был сформирован исключительно из солдат-добровольцев гвардейской кавалерии, прослуживших уже не менее года.

Появление жандармов на улицах финляндской столицы было встречено местными жителями враждебно, но это не смущало командира дивизиона подполковника Орлова, который первым в новое царствование получил флигель-адъютантские аксельбанты и всячески старался оправдать доверие.

* * *

В день прибытия жандармского дивизиона в Гельсингфорс финляндский генерал-губернатор созвал во дворце совещание. За длинным дубовым столом, покрытым зелёным сукном, собрались финляндские губернаторы и сенаторы.

Особняком держались прибывшие из Петербурга статс-секретарь Ден165 и его товарищ Прокопе.166 Генералы и офицеры Финляндского военного округа сели отдельно, в креслах у стены, под часами.

Шереметев стремительно вошёл, поздоровался с собравшимися и занял место во главе стола. Его тёмно-синяя черкеска и шёлковый алый бешмет с генеральским галуном по воротнику гармонировали с кавказским кинжалом в богато инструктированных ножнах и пышными усами, напоминая о временах войны с Шамилем.

– Господа, я собрал вас для того, чтобы в Великом Княжестве снова воцарился мир и покой, – начал речь генерал-губернатор. – Государыня приказала мне незамедлительно прекратить деятельность лиц, самовольно собравшихся на Ридар-гатан. К моему стыду, там оказался даже русский генерал. Да-да, господа, я говорю о генерале Шаумане, который самым преступным образом покинул свой пост и примкнул к самозванцам. Жандармы уже доложили мне, что генерал Шауман произносит в стенах Рыцарского дома самые непозволительные речь, фактически призывая к неповиновению властям.

– Прошу прощения, Ваше Высокопревосходительство, – не совсем вежливо перебил генерал-губернатора сенатор Тудер,167 – но каким образом жандармы могли оказаться на заседании Сейма?

– Карл Иванович! Побойтесь Бога, – воскликнул Шереметев. – Про какой Сейм Вы говорите? Государыня Сейм не созывала, и те лица, которые там собрались самовольно, пусть там даже имеются бывшие депутаты, не могут рассматриваться, как Сейм. Это самозванцы. Бунтовщики, если хотите.

– Ваше Высокопревосходительство! После того, как Её Величество издала манифест, который коренным образом нарушает основные финляндские законы…

– Вы забываетесь! – вскрикнул Шереметев. – Не сметь в моём присутствии произносить такие речи! Я русский генерал, а Вы – русский офицер. У меня есть Высочайший приказ и я его исполню, чего бы мне это не стоило. И потому я убедительно прошу всех присутствующих, у кого есть такая возможность, передать этим самозванцам, что если к завтрашнему утру они не очистят Рыцарский дом, я прикажу солдатам и жандармам просто вышвырнуть их.

Медленно поднялся с места вице-председатель Судебного департамента барон Пальмен,168 84-летний седовласый старик в старомодном фраке с двумя орденскими звёздами.

– Ваше Высокопревосходительство, – обратился старик к Шереметеву, – финские законы считают преступником любого, кто посягнёт на работу Сейма и кто попытается воспрепятствовать депутатам в их работе.

– Полноте Вам, барон! Финские законы? Нет больше никаких финских законов. Хватит уже прятаться за установления шведского короля! Давно пора привыкнуть к тому, что Финляндия – неотъемлемая часть Российской Империи! И вы будете жить по российским законам.

– Но как же те обещания о неприкосновенности финских законов, которые были даны в своё время Блаженной Памяти Императором Александром? – спросил сенатор Нюберг.169

– Карл Августович! С той поры много воды утекло. А ежели Вам так хочется поиграть в воспоминания, то я снова напомню, что особенных финских законов никогда и не существовало. Это были шведские законы, – довольно ответил Шереметев, поправляя свои роскошные усы. – Или Вы хотите уверить меня, что «Sveriges Rikes Allmanna Lag»170 было принято не шведским риксдагом?

– Но если депутаты Сейма не подчинятся требованиям Вашего Высокопревосходительства? Что тогда Вы намерены делать?

– Это не мои требования, Карл Августович! Это Высочайший приказ! Ни я, ни Вы, никто не смеет его обсуждать. Завтра ровно в восемь утра я прикажу разогнать это сборище.

– Вы готовы применить насилие, Ваше Высокопревосходительство? – спросил Тудер.

– Да, Карл Иванович, насилие. У меня не остаётся иного выхода, если благоразумие не возьмёт верх. Я обязан исполнить Высочайший приказ. Слава Богу, я никогда не был ослушником Высочайшей воли!

Генерал Ернефельт,171 хмурый бородач, ведавший в Сенате делами войскового управления, тихо сказал:

– Депутаты Сейма призовут на помощь народ, чтобы защитить свои законные права. Не будут же солдаты стрелять в безоружных…

– Бунт будет подавлен, в случае его возникновения, любыми средствами! – так же тихо, но твёрдо ответил Шереметев. – Вам напомнить про расстрел студенческих беспорядков в Петербурге?

– Да что же это такое! – вскочил со своего кресла барон фон Тройль.172 – Я хочу напомнить всем, господа, что мы в Финляндии, а не в России! Здесь не Кавказ и не Туркестан, где вы могли сжигать селения и убивать мирных обывателей! Здесь – Европа! И единственное, что нас связывает с Россией, это то, что русские цари занимают престол Великого Княжества!

Фон Тройль был готов говорить долго, не выбирая выражений, но страстную речь сенатора прервал помощник генерал-губернатора генерал Гончаров.173 Старый кавказский служака грохнул кулаком по столу, да так, что пузатый графин с водой мелко задрожал.

– Это я хочу Вам напомнить, барон, что Россия там, куда ступил сапог русского солдата! – сказал он. – Вы напомнили про Кавказ? Да, русский солдат победил Шамиля. А ещё Бонапарта и Фридриха Великого, и короля шведского! И я никому не советую тут, в Финляндии, устраивать возмущения. А если господа сенаторы не желают исполнять Высочайшие повеления, то в России имеется и Сибирь. Все лица, которые будут препятствовать действиям законной власти, будут в административном порядке высланы за пределы Великого Княжества.

– Но это немыслимо, – дрожащим голосом сказал барон Пальмен. – Нет никаких законных оснований для таких шагов. Я хочу заметить, что закрытие финляндских газет – это уже превышение власти… И всякое нарушение финских законов вызовет крайнее возмущение народа…

– Вы ошибаетесь, барон. Сегодня Государыня утвердила положение Комитета министров о введении на территории Великого Княжества Финляндского положения чрезвычайной охраны. И поэтому возмутители спокойствия будут предаваться военному суду, – постучал Шереметев по столу двумя согнутыми пальцами. – С лишением всех чинов и наград… Говорят, что канцлер граф Игнатьев планирует заселять Сибирь… Мне бы очень не хотелось, господа, чтобы переселение началось с финляндцев.

В кабинете воцарилась тишина. Тихо вошедший чиновник передал Тудеру какую-то записку. Прочитав её, сенатор встал и заявил:

– Господа! Как мне стало известно, из Петербурга в Финляндию выступили гвардейские полки. Они идут подавлять наши права и свободу. Поэтому дальнейшее сотрудничество с канцелярией генерал-губернатора я считаю невозможным. Я призываю сенаторов немедленно отбыть в Сенат.

Тудер стремительно вышел из кабинета. Вслед за ним организованно вышли все финляндские сенаторы.

* * *

Утром 23-го января на Ридар-гатан стал собираться народ. Красное кирпичное здание Рыцарского дома, в котором обосновались депутаты самозваного Сейма, было оцеплено стрелками 1-го Финляндского полка. Полковник Алексеев174 приказал солдатам никого не допускать в здание.

Ближе к восьми часам к зданию подошло два десятка констеблей – чинов финской полиции. Одетые в двубортные тёмносиние пальто, в касках с белой звездой, на которой отчеканен городской герб Гельсингфорса, они напоминали своим видом лондонских «бобби». Возглавлявший констеблей комиссар, выделявшийся погонами из серебряного плетёного жгута, подошёл к полковнику Алексееву. Небрежно откозыряв и неразборчиво назвав свою фамилию, комиссар начал что-то быстро говорить по-фински.

– Да говорите же по-русски, чёрт бы вас побрал! – возмутился полковник. – Вы подданный русской царицы, а не шведского короля!

Финн запнулся, покраснел от злобы, но затем нехотя перешёл на ломанный русский:

– По приказанию сенатора Энеберга175 я взять Сейм под охрана! Прошу допуск моих людей в здание!

– По приказу Его Высокопревосходительства генерал-губернатора вся полиция Гельсингфорса подчинена временному коменданту города, а не сенатору Энебергу. У меня нет никаких приказаний по вашему поводу, – спокойно ответил Алексеев. – Извините!

Комиссар, видя непреклонность русского полковника, тихо выругался на финском и отошёл в сторону.

Гулкий цокот копыт по мостовой известил о прибытии жандармского эскадрона. Жандармы в длиннополых шинелях, в мерлушковым драгунках с белыми волосяными султанами, прибыли под командой подполковника Орлова.

Спешившись, Орлов подошёл к командиру стрелков, доложил о прибытии и поинтересовался, что здесь делает финская полиция. Алексеев не успел ответить. Его внимание привлёк важный господин в чёрном пальто и цилиндре, который вышел из подъехавшей кареты и быстрыми шагами направлялся к полковнику.

– Я сенатор Финляндского Сената Энеберг! По какому праву Вы не допускаете в здание финскую полицию? – надменно обратился важный господин к Алексееву.

– Во-первых, господин сенатор, воспитанные люди, прежде всего, здороваются. Во-вторых, у меня есть приказ взять здание под охрану и никого туда не допускать. Я достаточно ясно выражаюсь?

– Это произвол, полковник! Вы ответите за это! Я начальник Гражданской экспедиции, а это всё равно, что министр внутренних дел в России!

– Я выполняю приказ моего начальства, господин сенатор, – твёрдо ответил Алексеев. – Вам прекрасно известно о Высочайшем повелении, так зачем же устраивать представление?

– Вы не имеете права препятствовать действиям финской полиции! Вы находитесь на территории Великого Княжества Финляндского и ваша царица не имеет права… Она узурпировала власть в России, но здесь она не вольна…

Договорить Энеберг не успел. Стоявший рядом Орлов схватил сенатора за лацкан пальто и притянул к себе.

– Послушай, ты, чухна белоглазая! – злобно процедил он сквозь зубы. – Ты находишься на территории Российской Империи! И ты будешь отвечать по русским законам! Я сейчас просто пристрелю тебя на месте за оскорбление Высочайшего Имени! Вы мне ещё за смерть Государя ответите, мерзавцы!

Рослый стройный красавец с обаятельной светской улыбкой и никогда не смеющимися ледяными глазами одним своим видом внушал финнам ужас. Красивое матовое лицо Орлова исказилось от гнева. Его рука потянулась к крышке кобуры, пальцы уже царапали кнопку. Но потом подполковник опомнился.

– Вахмистр! – крикнул Орлов в сторону. – Возьми троих людей и отвези этого пархатого субчика к коменданту! Головой за него отвечаешь!

Два подоспевших жандарма ловко подхватили под руки побледневшего Энеберга и уволокли его. Орлов нервно закурил папиросу.

– Извините, Константин Михайлович, – обратился он к Алексееву. – Не сдержался.

– Да полноте, Александр Афиногенович! Сенатор чуть штаны не намочил от страха… Поделом ему, чухонцу этакому. Вы хорошо знали Государя? – тихо спросил Алексеев после небольшой паузы.

– Мы вместе служили в Лейб-Гвардии Гусарском полку… Мы тогда относились к нему не как к Цесаревичу, а как к полковому товарищу. И он отвечал нам тем же. А эти сволочи его убили… Покойный Ваня Воронцов-Дашков тоже был моим товарищем. И теперь этот вонючий чухонец смеет мне что-то говорить про Государыню! Я потому и согласился в жандармы перейти, чтобы давить всю эту нерусскую революционную сволочь… Вы ведь не думаете, что я стал жандармом ради флигель-адъютантских аксельбантов…

– Мне понятна Ваша мотивация, Александр Афиногенович. И я искренне уважаю Ваш выбор, – ответил полковник. – Но уже восемь часов, пора начинать.

– Слушаюсь, господин полковник! – козырнул Орлов и подал протяжную команду. – Первый полуэскадрон! Спешиться!

Зазвенели стремена. Жандармы спешивались, передавая лошадей коноводам, и строились перед крыльцом. Орлов ещё раз проинструктировал их, что и как следует делать. А напоследок сказал:

– В помещении могут быть лица, одетые в русскую военную форму. Никому не тушеваться, выбросить всех из здания, невзирая на лица и чины! А если кто будет артачиться – разрешаю хорошенько дать в рыло им, по-русски! Даже если он будет в генеральском мундире! Государыня всё простит! Там засели бунтовщики и наш долг – поскорее их разогнать!

Жандармы ответили раскатистым смехом, после чего двинулись к дверям Рыцарского дома. Через несколько минут они начали выводить на улицу холёных господ во фраках и пиджачных парах. Эксцессов не было. Но вот два дюжих жандарма выволокли на улицу человека в военном сюртуке с серебряным аксельбантом. На левом плече был виден генеральский погон, на правом погон был оборван и висел на честном слове.

Полковник Алексеев, узнав в задержанном генерала Шаумана, приказал накинуть на него шинель, но того уже перехватили финские констебли и бережно повели к карете. В это время на крыльце появились жандармы, которые на руках выносили почтенного субъекта с клинообразной седой бородой и усами. Обыватели узнали Леопольда Мехелина и стали кричать:

– Hävetkää! Hävetkää! 176

Под эти возмущённые крики незадачливый ландмаршал полетел в снег.

Буквально через двадцать минут здание Рыцарского дома было очищено и взято под охрану. Никого задерживать не стали, оказавшиеся на холодной улице депутаты, чьи пальто и шубы остались в здании, спешили поскорее убраться.

К вечеру в Гельсингфорс стали прибывать эшелоны с частями 1-й Гвардейской пехотной дивизии. Семёновский полк выгрузился в столице. Гвардейские егеря поехали дальше, в Улеаборг. Измайловский полк отправился в Николайстад. Преображенский полк двумя батальонами должен был занять Або, а двумя – Тавастгус.

37-я пехотная дивизия также была переброшена по железной до-роге из Петербурга, заняв Куопио, Санкт-Михель, Выборг и Вильманстранд. Гвардейские стрелки выдвинулись следом.

Из Петербурга спешно вышли в конном строю в поход на Финляндию Лейб-Гвардии Казачий и Лейб-Гвардии Атаманский полки.

Глава 26

Утром следующего дня на Сенатской площади Гельсингфорса собралась огромная толпа. Более двух тысяч человек, среди которых было довольно много студентов и чиновников. Среди цивильных пальто и шуб густо мелькала форма финской полиции. Над манифестантами развевались десятки флагов, бело-синие финские и сине-жёлтые шведские. Некоторые демонстранты держали в руках наспех изготовленные транспаранты с надписями «Venäjän sika! Tule Moskova!»177 и «Kei-sarinna Alexandra! Seuraavan pommi – sinulle!» 178

Вышедшие к демонстрантам мятежные сенаторы призвали «всех свободных финнов» до конца сопротивляться посягательству на финляндскую конституцию. Генерал Ернефельт привёл на площадь своего зятя, композитора Яна Сибелиуса, который пытался что-то играть на скрипке, но крики возбуждённой толпы заглушили его музыку.

На Сенатскую площадь был направлен жандармский дивизион. Туда же выехал начальник штаба Финляндского военного округа генерал барон Каульбарс.179 Он обратился к митингующим и предложил прекратить нарушать закон и разойтись. В ответ раздались оскорбления и свист. В жандармов полетели камни и пустые бутылки. Барон Каульбарс приказал командиру дивизиона приступить к разгону толпы.

Орлов не стал мешкать, и конные жандармы двинулись рысью на толпу. Финны, многие из которых были пьяны, оказали яростное сопротивление. Они пытались стащить жандармов с лошадей, чтобы в толпе расправиться с ними. В ход пошли древки знамён и транспарантов, ножи и трости. Неожиданно на площади прогремело несколько револьверных выстрелов. Флигель-адъютант Орлов, раненый в грудь и лицо, упал с коня. Ещё два жандарма были убиты.

2-й эскадрон Финляндского дивизиона был набран из добровольцев гвардейской кавалерии, которым не так давно пришлось усмирять студенческие беспорядки в Петербурге. Увидев, что финны начали стрельбу, кто-то из жандармов 2-го эскадрона крикнул: «Они с пистолями! Руби их, ребята!» Несколько минут на Сенатской площади шло побоище. Жандармы безжалостно рубили демонстрантов, стараясь достать тех, в чьих руках были транспаранты или флаги. На площади осталось несколько десятков трупов. Среди них труп сенатора генерала Ернефельта и его зятя Яна Сибелиуса. Остальные бунтовщики бежали, давя друг друга, пытаясь избежать копыт жандармских коней.

О произошедшем генерал-губернатор Шереметев незамедлительно телеграфировал Императрице и графу Игнатьеву. Здание Финляндского Сената было взято под охрану. Занятия в Императорском Александровском университете в Гельсингфорсе прекращались.

Полиция и жандармы пытались провести аресты финских политиков и общественных деятелей, настроенных явно враждебно, но большинство их уже успело скрыться.

Тем временем к начальнику финских войск генералу барону Рамзаю180 обратилась делегация, которую возглавляли сенаторы барон Моландер181 и Игнациус.182 Они просили генерала дать приказ финским войскам выступить на защиту граждан Финляндии, а также выдать финляндским гражданам оружие. Барон Рамзай, напомнив ходатаям, что он финский гражданин, но русский генерал, дававший присягу Государыне, немедленно арестовал делегацию и отправил арестованных в Свеаборгскую крепость.

* * *

Утром 24-го января генерал-губернатор Шереметев и прибывший в Гельсингфорс Великий Князь Константин Константинович встретились в здании Финляндского Сената статс-секретарём Деном. Генерал Ден пытался взять на себя миссию миротворца и просил освободить из Свеаборгской крепости арестованных финляндских сенаторов и общественных деятелей, уверяя, что после этого беспорядки прекратятся.

Присутствовавший во время разговора барон Рамзай резко перебил Дена и заявил, что сам он финляндский гражданин, но он русский генерал, он присягал Императрице, и потому он законно арестовал людей, которые призывали к вооружённому мятежу.

Разговор окончился безрезультатно. Когда Шереметев и Великий Князь уже выходили из Сената, к ним подошёл высокий светловолосый человек лет двадцати. Остановившись, он крикнул Шереметеву:

– Получи, русская собака, за моего отца и за Финляндию!

Не дав никому опомниться, практически одновременно, нападавший выхватил из-под пальто револьвер «Webley-Green» и дважды выстрелил в генерал-губернатора. Великий Князь не дал сделать третьего выстрела, ударив по руке с револьвером, а подоспевший генерал Рамзай, человек богатырского телосложений и необычайной силы, скрутил стрелявшего.

Генерал-губернатор был смертельно ранен. Две пули 455-го калибра183 разворотили живот, и через сорок минут Шереметев умер.

Задержанный злоумышленник оказался Евгением Шауманом, сыном мятежного начальника Вазаской губернии. Убийца был заключён в Свеаборгскую крепость.

Великий Князь Константин Константинович телеграфировал в Петербург о произошедшем, после чего Императрицей ему было поручено временно принять на себя обязанности финляндского генерал-губернатора и командующего войсками округа.

Слух об убийстве генерала Шереметева пронёсся по Гельсингфорсу молнией и вызвал ликование. «Январский манифест», разгон Сейма, побоище у Сената, аресты, всё это озлобило финнов, и они не могли сдержать радость, узнав о злодеянии Шаумана.

Не прошло и часа, как на Рыночной площади около генерал-губер-наторского дворца стала собираться огромная толпа. Мужчины, женщины, дети. Портреты Императора Александра Первого и Александра Второго. Снова финские и шведские флаги. И снова многочисленные транспаранты с оскорбительными надписями.

Дворец был оцеплен двумя ротами Лейб-Гвардии Семёновского полка. Его командир генерал Пенский,184 увидев собирающуюся толпу, доложил Константину Константиновичу и приказал поднять по тревоге и вызвать ко дворцу дополнительные силы.

Великий Князь Константин Константинович собрал совещание. Помощник командующего генерал Гончаров был краток. Если толпа попытается пойти на штурм дворца, то придётся стрелять.

Финские офицеры колебались. Нюландский губернатор генерал Палин185 вызвался пойти к толпе и выяснить, чего они хотят. Через десять минут он вернулся.

– Ваше Императорское Высочество! Толпа требует освободить всех арестованных из Свеаборга, – доложил он Великому Князю. – Они настроены весьма и весьма решительно, многие пьяны и готовы идти на штурм…

– Но ведь это решительно невозможно, – неуверенно ответил Константин Константинович. – Степан Осипович, – обратился он к Гончарову, – неужели придётся стрелять? Ведь там же безоружные… Там много женщин и детей… Боюсь, что мы не только совершим великий грех смертоубийства, но и навлечём на себя ненависть и осуждение всей Европы…

– Ваше Императорское Высочество! Если эта толпа прорвёт цепь, то она захватит не только дворец, но и Вас вместе со мною. Я отвечаю перед Богом и Государыней и за Вас и за каждого солдата! Вы ведь не желаете попасть в руки разъярённой толпы, Ваше Высочество…

Константин Константинович стыдливо покраснел.

В кабинет вошёл полковник Де-Понт186 и доложил Великому Князю, что он с трудом добрался до дворца, так как на улицах Гельсингфорса начали возводить баррикады. Оружейный магазин разграблен толпой. Неизвестные пытались предлагать солдатам Лейб-Гвардии Финского батальона перейти на сторону мятежников, или хотя бы продать винтовки и патроны.

Генерал Пенский получил приказ стрелять только в том случае, если толпа попытается ворваться во дворец.

Он пошёл к солдатам, и в это время толпа, как будто по какому-то знаку пошла ко дворцу со стороны рынка. Пенский приказал дать первый залп поверх голов. Но это только возбудило толпу, которая не остановилась и ускорила шаг. Но после второго «Пли!» залп ударил в толпу и демонстранты стали падать на землю. Семёновцы стреляли метко, и каждая пуля находила в густой толпе жертву. После третьего залпа толпа стала убегать, оставляя на мостовой трупы и раненых. Началась давка. Пользуясь паникой, генерал Пенский приказал одной роте наступать и очистить Рыночную площадь. Демонстранты разбегались, давя друг друга, а за ними шли семёновцы, которые таким образом очистили площадь за десять минут.

* * *

Нерешительный Великий Князь Константин Константинович растерялся, не зная, что ему делать дальше. Русские войска стояли гарнизонами в губернских городах, в то время как финны стали не только проводить массовые митинги, но и собирать оружие и формировать боевые отряды. Во главе этих отрядов стоял генерал Шауман, который собрал вокруг себя два десятка офицеров Финских войск, принявшихся обучать мятежников военному делу. То там, то здесь начались нападения на русские войска с цель завладения оружием.

27-го января в Гельсингфорс прибыл новый генерал-губернатор Финляндии генерал Пётр Тимофеевич Перлик,187 который перед этим должен был ехать в Минск для командования армейским корпусом. Взяв власть в свои руки, ознакомившись с обстановкой, старый кавказский офицер пришёл к выводу, что медлить нельзя, ибо промедле-ние лишь усиливает силы мятежников.

По его приказу финские войска были разоружены и находились в казармах под охраной русских частей. Генерал Рамзай начал объезжать стрелковые батальоны, чтобы удержать солдат от участия в мятеже.

В Вильманстранде генерал Гриппенберг188 предотвратил мятеж в Финском драгунском полку, но больше десятка офицеров и около пятидесяти солдат всё-таки сумели сбежать и примкнуть к мятежникам.

Новый командующий решил начать уничтожение мятежа с Гельсингфорса. В изданном им приказе, который во множестве экземпляров был расклеен на стенах гельсингфорсских зданий, войскам и полиции предписывалось прекратить беспорядки, действовать самым решительным образом, не жалея патронов и не давая холостых залпов. Этот знаменитый приказ генерала Перлика потом нашёл самый живой отклик в европейских газетах.

Уже утром 29-го января русские войска начали наступление для уничтожения финских боевых отрядов и разрушения уличных баррикад. Жестокие бои вспыхивали то там, то здесь. Несколько баррикад оказались неприступными и генерал Перлик приказал выкатывать на прямую наводку пушки Финляндского артиллерийского полка. Щитов на пушках не было, и артиллеристы несли ощутимые потери от финских пуль, но баррикады были разрушены.

К утру 30-го января всё было кончено. Финские боевые отряды были рассеяны и мятежный Гельсингфорс был покорён. В плен попал раненый генерал Шауман.

В течение следующей недели контроль был восстановлен над всеми крупными населенными пунктами Финляндии.

Отдельные вооружённые шайки встречались ещё больше месяца. Вооружённых мятежников отлавливали и отправляли за решётку, а чаще всего – просто стреляли при задержании. Казаки-атаманцы, которые потеряли от финских пуль двух офицеров, единогласно приняли решение: «Чухну в плен не брать!» Захваченных с оружием в руках мятежников они никуда не передавали, а рубили на месте. Знавшие об этом офицеры смотрели на подобную жестокость сквозь пальцы.

По всей Финляндии стихийно начались массовые забастовки. Так, как заводы и фабрики были финские, а промышленники и забастовщики – финнами, то генерал-губернатор Перлик собрал хозяев предприятий, которым объявил, что вмешиваться в забастовки и заставлять рабочих выйти на работу он не собирается. Разве что рабочие начнут устраивать беспорядки на улицах или предприятиях, или же сами промышленники обратятся за помощью к русским властям.

Каких-либо экономических требований забастовщики не выдвигали, и после того, как промышленники, понесшие убытки от простоя, нашли с рабочими общий язык, заводы и фабрики заработали в прежнем режиме.

* * *

За участие в мятеже и беспорядках было арестовано больше трёх тысяч человек. Военный суд приговорил к казни через повешение девяносто одного человека, среди которых был генерал Шауман и его сын-убийца. Аналогичное наказание получили иные вожди мятежа, среди которых оказались сенаторы Энеберг и Тудер, профессор Мехелин. Александра Фёдоровна отказалась помиловать мятежников, оставив без рассмотрения многочисленные ходатайства, и все приговорённые были повешены в Свеаборгской крепости.

За активное участие в мятеже финские сенаторы Нюберг, барон Пальмен, барон Моландер, барон фон Тройль, Игнациус, губернаторы Мальгрен,189 Споре190 и Бэм191 отправились на каторгу.

На каторгу же отправилось более двух десятков финских врачей, которые оказывали медицинскую помощь раненым мятежникам, и не сообщали об этом полиции.

Срочно созданные военно-полевые суды работали, не покладая рук. Ещё не успевали высохнуть чернила на протоколе судебного заседания, как конвоиры приводили нового подсудимого. Всех финнов, получивших огнестрельные ранения, военные суды априори считали мятежниками. Рассмотрение дел в отношении таких лиц занимало не более десяти минут.

Точно так же суды относились к финнам, у которых было обнаружено хоть какое-то огнестрельное оружие. Прячешь винтовку или пистолет? Значит ты мятежник.

Лондонские, стокгольмские и копенгагенские газеты не уставали печатать гневные статьи, проклинающие «русскую средневековую инквизицию», а тем временем отдельным постановлением Комитета министров было принято решение о выселении из пределов Великого Княжества Финляндского всех лиц, сочувствующих мятежу и проявивших нелояльность самодержавию, либо подозреваемых в таковом. Сибирские губернии получили много новых жителей, выдержанных, культурных и образованных, а на опустевших финских хуторах, конфискованных в доход русской казны, появились первые русские переселенцы. Обычно это были отставные унтер-офицеры…

Глава 27

В Сергиевском дворце проходило заседание Комитета Государственной Обороны. Граф Игнатьев излагал своё видение корейской проблемы. Он сообщил присутствующим, что два дня назад, 30-го января корейский ван вместе с наследником престола сумел сбежать из японского плена и перебраться в русскую дипломатическую миссию в Сеуле. Консул Вебер вызвал из Чемульпо десантную роту с крейсера «Адмирал Корнилов», которая немедленно прибыла в Сеул для защиты здания миссии. Сразу же по прибытии в миссию, ван отдал приказ казнить министров-изменников. Приказ был выполнен незамедлительно – премьер-министр и два других министра были убиты на улице средь бела дня и их головы были выставлены на обочине дороги, другие три министра сумели сбежать в Японию. Под охраной русских штыков на территории русской миссии король сформировал новое правительство, большей частью из сторонников сближения с Россией.

Канцлер закашлялся, выпил воды, и продолжил:

– Итак, господа, сложившаяся обстановка заставляет нас действовать скоро. Россия должна оказать поддержку королю Кореи. Отказывать ему или оставаться в бездействии в ответ на высказываемые к России предпочтение и доверие казалось бы не только нежелательным, но даже опасным для нашего положения. России, безусловно, необходим свободный в течение круглого года порт в Корее. Военное столкновение между Россией и Японией является неизбежным, ибо отречение Японии от притязаний на Корею представляется невероятным. Потому Государыня повелела принять меры для упрочнения нашего влияния в Корее и для окончательного вытеснения японцев из пределов полуострова. Самые решительные меры, господа, даже если это приведёт к войне.

Последние слова канцлера прозвучали очень жёстко. Начальник Главного штаба генерал Лобко воспользовался паузой и спросил канцлера:

– Насколько далеко, Ваше Высокопревосходительство, мы можем зайти в поддержке Кореи?

– Корейский король обратился к Государыне, прося защиты и покровительства. – Граф Игнатьев достал из кожаной папки лист бумаги. – Он прямо пишет, что осознаёт «необходимость руководствоваться во всех важных государственных делах Советами и указаниями одной России», а потому желает, чтобы русское правительство «вверило роль руководителя и наставника корейских министров какому-либо доверенному лицу, которое в качестве главного советника кабинета присутствовало бы при всех его заседаниях и направляло бы деятельность корейских сановников на путь справедливости и разумного прогресса». Особенно необходимы советы в области финансовой политики и правильной организации военного дела, и он желал бы «образовать у себя надёжный и хорошо обученный корпус войск численностью на первое время до трёх тысяч человек».

– Фактически, корейский король желает установления протектората со стороны России, – сказал Великий Князь Сергей Александрович. – Радоваться этому или же огорчаться, затрудняюсь сказать.

– Да, Ваше Императорское Высочество, – согласился канцлер. – Корейский ван просит соединить нашу сибирскую телеграфную линию с корейской. Просит отправить в Корею русских инструкторов для организации кавалерийских и сапёрных частей, а также устройства военного оркестра и налаживания интендантской и ветеринарной службы. Особо ставит вопрос о назначении русских советников: в качестве личного советника вана, советника кабинета министров по административным и политическим вопросам и советника по вопросам железнодорожного строительства и разработки горных приисков. Таким образом, Россия имеет возможность взять под контроль и самого короля и его министров. Говоря о возвращении во дворец, ван просит, чтобы и там его охраняли русские войска, пока не будет создана корейская гвардия.

– Но как на всё это отреагирует Япония? – поинтересовался генерал-адмирал Алексей Александрович. – Японцы давно привыкли к тому, что Корея – это их исконная вотчина.

– Именно так, Ваше Императорское Высочество, – ответил канцлер. – Наша задача в том и состоит, чтобы заставить японцев думать иначе. Именно сейчас, когда Япония ещё не имеет мощной армии и флота. Через несколько лет нам придётся иметь дело с совершенно иной Японией. Или же нам придётся отказаться от наших интересов в Корее, хотя Ваше Высочество заинтересовано получить незамерзающий порт для русского флота…

Военный министр поправил пенсне и заговорил:

– Господа! На совещании шестого января мы обсуждали вопрос усиления наших войск на Дальнем Востоке. Я могу с уверенностью сказать, что после претворения планов в жизнь, Россия сможет противостоять Японии. Всё это можно провести в ближайшие несколько месяцев.

– Александр Казимирович! Имеется ли армия у корейцев? – поинтересовался канцлер.

– По различным оценкам, Николай Павлович, корейцы имеют больше десяти батальонов весьма плохого качества. В самом Сеуле расквартировано пять батальонов, в провинциях же находится ещё восемь батальонов. Наш новый военный агент в Сеуле полковник Стрельбицкий192 сообщает, что новообученных солдат, с которыми занимались японские офицеры, 2400 человек, а старых, прошедших военную школу у китайцев, немцев и американцев, 1600 человек. Ухода за оружием практически не существует. Строевая служба производится весьма редко, офицеры не занимаются с нижними чинами. Внутренний порядок совершенно отсутствует, всякий живёт, как хочет. Дисциплина проявляется в очень слабой степени, при офицере, в строю и на часах курят, разговаривают и уходят, бросив ружья. Разумеется, что артиллерии у них не имеется, как и инженеров и нормального интендантства.

– Сколько войск может выставить Корея при благоприятном раскладе? То есть при наличии вооружения, амуниции, обмундирования?

– Учитывая, что население составляет от двенадцати до пятнадцати миллионов, то можно говорить даже о стотысячной армии. Но для этого нужны финансовые возможности, а денег у корейского вана на сегодня нет. Приличных винтовок нет, нормальных артиллерийских орудий нет!

– Корейцы уже просят у нас в долг три миллиона иен, чтобы погасить займ, сделанный у японцев в марте 1895 года, – сказал канцлер.

– Всем нужны русские деньги, – недовольно пробурчал Великий Князь Алексей Александрович. – И корейские макаки – туда же.

– По поручению консула полковник Карнеев,193 находящийся в Сеуле, составил записку, – продолжил канцлер. – Карнеев предлагает на первое время обучить три батальона пехоты, батарею полевых и батарею горных орудий, и полуэскадрон кавалерии, которые стали бы ядром для дальнейшего развития и организации корейской армии. Для обучения пехоты предполагается отправить в Корею: трёх капитанов, трёх поручиков, 12 фельдфебелей, 24 унтер-офицера и трёх горнистов; для обучения артиллерии – одного капитана из окончивших курс артиллерийской академии, двух подпоручиков (одного в полевую, второго – в горную батарею), четырёх фейерверкеров, четырёх наводчиков, одного трубача и одного кузнеца. Кроме того, для создания в будущем инженерной части – командировать одного инженера-капитана и двух унтер-офицеров, а для устройства военно-медицинской и санитарной частей – одного военного врача с двумя фельдшерами – медицинским и ветеринарным. Всего предлагается направить 64 человека. Расходы, связанные с посылкой в Корею инструкторов, немного превышают в течение пяти лет 200 тысяч рублей серебром.

Великий Князь Сергей Александрович заговорил о финансовой стороне дела. Если Россия сейчас фактически ввяжется в противоборство с Японией, то ей придётся взять на себя финансовые обязательства и оплачивать создание корейской армии. Боевая ценность корейских солдат весьма сомнительна, о чём свидетельствуют обстоятельства убийства королевы, когда корейские гвардейцы трусливо бежали и допустили убийц во дворец. Практически армии в Корее не существует, ибо те несколько батальонов, которые существуют, без артиллерии, без обозов, без медицинского и инженерного обеспечения, не способны вести боевые действия. Так стоит ли тратить деньги русской казны на корейскую армию, если их можно потратить на усиление русской армии на Дальнем Востоке?

Генерал-адмирал подхватил слова младшего брата:

– Тратить деньги на корейских макак? А что мы получим взамен? Мой флот каждый гривенный считает, а тут предлагают подарить корейцам миллионы. А на какие шиши содержать русский флот? Мало того, что мы уже вбухали кучу денег в ненужную никому Абиссинию, так теперь ещё и узкоглазых макак прикажете кормить…

Великий Князь Александр Михайлович не преминул воспользоваться ситуацией.

– По большому счёту, господа, ряд наших кораблей можно смело вывести из состава флота без нанесения ущерба оному. – Голос Великого Князя звучал ехидно и даже вызывающе. – Какой смысл тратить казённые деньги на содержание броненосцев береговой обороны, которым исполнилось по тридцать лет? Вооружённых допотопными орудиями… Я очень сомневаюсь, что «Первенец»194 или «Опыт»195 смогут остановить германские броненосцы, не говоря уже о таком грозном противнике, как Royal Navy.196

Генерал-адмирал насупился, его лицо налилось кровью. Казалось, что вот-вот Алексея Александровича хватит удар.

– Судостроительная программа Высочайше утверждена, – сказал он, едва сдерживая гнев. – И мы не вправе теперь обсуждать её.

– Я и не говорю о судостроительной программе, – едко отозвался Александр Михайлович. – Я говорю лишь о тех плавающих раритетах, место которым в музее, а они, увы, числятся в составе флота ради поддержания числа вымпелов и создания командных должностей.

Адмиралы Ломен и Дубасов довольно переглянулись. Канцлер, видя, что обстановка накаляется, вмешался в возникшую великокняжескую перепалку.

– Ваше Императорское Высочество! – обратился он к генерал-адмиралу. – Я могу ответить на Ваш вопрос относительно того, зачем нам лезть в Корею и что мы получим взамен. Тут уже говорилось о необходимости приобрести незамерзающий порт для нашего флота. Но дело даже не в этом, и не в природных богатствах Кореи, таких, как золото или медь. Дело в том, что Россия может или усилить своё влияние на Дальнем Востоке или же полностью его потерять. Я хорошо знаю азиатов, Ваше Высочество, и поверьте, что достаточно одного нашего опрометчивого шага, чтобы корейцы от нас отвернулись. Король слаб и подвержен влиянию своих сановников. И если Россия не окажет ему помощь и поддержку, то такую помощь и поддержку он получит от японцев, или англичан.

– Я уже предлагал разделить Корею с японцами. Им – юг, нам – север, – ответил генерал-адмирал.

– На первый взгляд это было бы верное решение… Но только на первый. Сейчас мы для корейцев выступаем в роли избавителей от японского наступления. А вот если мы поделим Корею, то превратимся в глазах корейцев в таких же захватчиков, как и японцы. И ещё… Японский хищник уже попробовал вкус крови. Попытка захватить юг Маньчжурии – прямое тому доказательство. На первых порах они могут и согласиться на раздел Кореи, но пройдёт несколько лет, Япония усилит свою военную мощь и тогда потребует от нас уже и север Кореи.

Сергей Александрович встал с кресла, задумчиво почесал переносицу:

– Николай Павлович! Предлагаете затравить японского волчонка, пока он не стал матёрым зверем?

– Да, Ваше Высочество! Думаю, что Александр Казимирович меня поддержит.

Военный министр подтвердил, что в настоящее время Главным штабом разработаны предложения по усилению русской армии на Дальнем Востоке, которые он будет просить утвердить. Что же касается оказания помощи Корее, то Россия, таким образом, может решить не только вопросы политические, но и вопросы оборонительные. До тех пор, пока Сибирская железная дорога не введена в строй, и пока программа переселения на Дальний Восток только разрабатывается, остаётся проблема отмобилизования. И потому для России будет выгодно создать и обучить корейские войска, которые смогут оказать поддержку русской армии.

– Предлагаете использовать корейских макак против японских макак? – ехидно поинтересовался генерал-адмирал.

– Ваше Императорское Высочество! Не вижу ничего постыдного в том, чтобы использовать заграничный опыт. Британия и Франция уже давно и весьма успешно используют туземцев для службы в колониальных частях. Чем корейцы хуже аннамитских или сенегальских стрелков? Корейские солдаты, обученные русскими офицерами, под русским же контролем могут быть весьма полезны. В конце концов, почему проливать кровь должны русские? У нас и так туземные народы освобождены от воинской повинности, а вся её тяжесть возложена на русское население.

– То есть Вы предлагаете удовлетворить просьбу вана и направить в Корею наших инструкторов и охранный отряд? – спросил Сергей Александрович.

– Да, Ваше Императорское Высочество, считаю возможным и необходимым направить инструкторов в количестве, предложенном полковником Карнеевым. Мы могли бы передать Корее примерно пятьдесят-семьдесят тысяч винтовок Бердана, патроны, старые картечницы, снаряжение. Всё то, что пылится на складах. Что же касается охранного отряда, то я категорически против того, чтобы русские солдаты охраняли короля Кореи. Зачем нам излишние обвинения в том, что король находится в русском плену?

– То есть Вы против отправки охранного отряда? Но где гарантия, что японцы не посмеют снова предпринять нападение?

– Ваше Высочество, я не против отправки отряда. Я против того, чтобы отряд этот состоял на русской службе. – Пузыревский хитро усмехнулся. – Но что мешает корейскому вану нанять на службу русских подданных? Уверен, что найдутся русские офицеры, которые готовы подать в отставку и перейти на службу к вану…

Канцлер вмешался в разговор:

– Вы хотите использовать опыт создания Болгарского земского войска? Я полностью согласен с таким подходом, но есть одно «но»… Мне абсолютно не нравятся предлагаемые масштабы и длительность подготовки корейской армии. Господа! Ну что ж нам мелочиться? Командировать шестьдесят четыре человека – это курам на смех!

– Вы предлагаете увеличить число инструкторов? – тихо спросил Сергей Александрович.

Канцлер вскочил с кресла и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.

– Господа! Мы собрались здесь решать вопросы, от которых зависят судьбы нашей Империи. Но при этом, прошу прощения, рассуждаем, как мелкие лавочники, которые торгуются за полушку…

Генерал-адмирал недовольно что-то буркнул, а граф Игнатьев продолжал:

– Я приказал составить справку по земскому войску Болгарии, и хорошо помню, что на каждую пехотную роту полагалось двенадцать унтер-офицеров, один горнист и на каждую пехотную дружину по два сапёрных унтер-офицера. А на каждую батарею полагалось десять фейерверкеров и бомбардиров. И это при том, что болгары прекрасно понимают по-русски. А мы хотим, чтобы четыре унтера обучили корейскую роту… Но нам ведь нужна корейская армия, которая сможет не только шагать на плацу! Потому я предлагаю направить в Корею наших инструкторов, исходя из болгарских норм. Далее, крайне необходимо создать не только несколько батальонов, но артиллерийские парки, мастерские, склады, лазареты! Нужно нормальное военное училище и кадетский корпус! Нужна корейская фельдшерская школа! А главное – это подобрать таких русских офицеров, которые смогут сделать из корейских рекрутов настоящих русских солдат! Я считаю, что русские офицеры должны быть не только в строевых частях, но и в корейском военном министерстве. А ещё там нужны русские купцы, русские врачи, русские телеграфисты, техники и инженеры. Японцы уже заняли там свою нишу. Японцев в Корее, по моим сведениям, около двадцати тысяч. Чтобы преодолеть их влияние, России придётся направить не шестьдесят четыре человека, а гораздо больше.

Сергей Александрович обратился к военному министру:

– Александр Казимирович! У Вас есть достойный кандидат на должность помощника военного министра Кореи?

– Есть, Ваше Высочество! Генерального Штаба капитан Грулёв.197 Блестящий офицер, служил на Дальнем Востоке. Провёл экспедицию по Сунгари. Я буквально два дня назад ознакомился с его прошением, он очень хочет служить, но вся беда в его происхождении. Он – выкрест.

– Жид – в Генеральном Штабе? Почему он ещё не уволен? Гнать в три шеи, – вспылил Сергей Александрович.

– Ваше Императорское Высочество! Пока я военный министр, я сам знаю, кто у меня жид, а кто не жид, – тихо, но твёрдо ответил Пузыревский. – Грех было бы не воспользоваться ситуацией. Грулёв будет уволен в отставку из русской армии, но он может поступить в армию корейскую. У нас не так много толковых офицеров-генштабистов, чтобы разбрасываться ими.

– Не молод ли чином Грулёв, Ваше Высокопревосходительство? – усомнился Дубасов, обращаясь к графу Игнатьеву.

– Да почему же молод? Мы почему то привыкли к тому, что ответственное дело можно поручать только престарелым генералам. Раз Александр Казимирович рекомендует его, пусть дерзает. И политически это будет правильно, ибо никто не сможет предъявить России претензии, что мы посылаем в Корею своих офицеров. Всем известно, что все евреи уволены у нас со службы.

Долго молчавший министр финансов Плеске попросил слово. Педант и аккуратист, он выделялся среди присутствующей военной братии не только обширной лысиной, но и серым штатским пиджаком.

Министр по привычке начал перечислять финансовые потребности Империи, жалуясь на нехватку средств. Обрисовав общее состояние финансов, он перешёл к Корее. Плеске говорил обстоятельно, иногда заглядывая в лежащую перед ним бумажку. Главная мысль заключалась в том, что ежели Россия желает закрепиться в Корее надолго, то Россия должна не только вкладывать в деньги, но и получать прибыль из Кореи. России необходимо не только получить порт для своего военного флота, но и получить концессии на разработку природных богатств Кореи, заняться сооружением железных дорог, которых там практически ещё нет. Нужен Русско-Корейский банк, который будет контролировать финансы Кореи. Нужны русские помощники у всех корейских министров, которые бы направляли всю деятельность. При этом помнить о проблемах Сибири и Дальнего Востока, где по сей день нет промышленности, нет учебных заведений. Развитие русских окраин невозможно без надёжного транспортного сообщения, а строительство Великого Сибирского пути тормозится, как природными условиями, так и нехваткой рабочей силы.

После длительного обсуждения было принято два постановления Комитета Государственной Обороны, которые должны быть отправлены Императрице для утверждения. Первое постановление касалось усиления русской армии на Дальнем Востоке. Члены Комитета практически единогласно поддержали предложенные Главным Штабом мероприятия.

Пехота Приамурского военного округа к 31-му декабря 1896 года должна была включать 24 Восточно-Сибирских стрелковых полка по два батальона. При этом роты этих полков надлежит содержать в 80 рядов, т.е. в 160 человек. В военное время эти полки могли быть развёрнуты в 3-батальонные, для чего в местах дислокации должно иметь запасы вооружения, снаряжения и обмундирования.

Стрелковые полки сводились в шесть Восточно-Сибирских стрелковых бригад, которые в военное время становились дивизиями.

В Приамурском округе надлежало сформировать три Сибирских армейских корпуса по две стрелковые бригады, по одной Восточно-Сибирской артиллерийской бригаде и одному Восточно-Сибирскому сапёрному батальону, для чего дополнительно формировалась артиллерийская бригада и два сапёрных батальона.

Формировались четыре Сибирские резервные бригады (одна в Омском, одна в Иркутском, две в Приамурском округе) по 4 резервных батальона. Для этих бригад надлежало сформировать четыре резервных артиллерийских дивизиона.

Для обороны острова Сахалин создавалась резервная бригада в составе батальонов: Александровского, Корсаковского, Дуйского, Тымовского. Бригаде придавались две лёгкие и одна горная батареи.

Для Владивостока создавалась крепостная бригада в составе четырёх пехотных полков по два батальона.

Для усиления войск Дальнего Востока надлежало сформировать в Варшавском, Виленском, Киевском, Одесском и Петербургском военных округах двадцать маршевых батальонов, которые морским путём отправить во Владивосток.

При пополнении войск Омского, Иркутского и Приамурского военных округов новобранцами предпочтение отныне отдавалось тем рекрутам, которые выскажут желание по окончанию службы поселиться в Сибири и на Дальнем Востоке.

Усиливалась горная артиллерий Приамурского округа. Заново создавался Восточно-Сибирский горный артиллерийский полк, в тридцать шесть горных пушек Барановского.

Существенно увеличивалась численность казачьих войск Дальнего Востока. Отныне штат Забайкальского войска: мирное время – 4 конных полка, 4 пеших батальона, 2 конные батареи; военное время – 12 конных полков (2 бригады и 2 дивизии), 12 пеших батальонов (3 бригады), 6 конных батарей.

Штат Амурского войска: мирное время – 1 конный полк, 1 пеший батальон; военное время – 3 конных полков, 2 пеших батальона, 1 конная батарея.

Штат Уссурийского войска: мирное время – 1 конный дивизион, 1 пеший батальон; военное время – 1 конный полк, 1 конный дивизион, 2 пеших батальона.

Для усиления казачьих войск предполагалось провести переселение желающих казаков с Дона и Кубани, а также приписывать к казачьему сословию демобилизованных нижних чинов, желающих поселиться на Дальнем Востоке.

Вводилась воинская повинность для бурятов и тунгусов, что существенно усиливало конницу. Два Бурятских конных полка размещались в Иркутском округе, а другие два полка – в Приамурском округе. Тунгусский конный полк должен был дислоцироваться в Приморской области.

Особое внимание уделялось материальному обеспечению войск. В Хабаровске создавался окружной арсенал и артиллерийские мастерские. А для создания неприкосновенных запасов предусматривалось создание военных баз в Иркутске, Чите, Благовещенске, Хабаровске,

Никольске, Владивостоке, Николаевске, на Сахалине.

Второе постановление Комитета Государственной Обороны предлагало Императрице меры относительно Кореи.

Предлагалось согласиться на просьбу корейского вана и принять Корею под протекторат Российской Империи, заключив договор о военном союзе.

Для поддержания корейских властей направлялись русские советники, которые должны были контролировать деятельность как отдельных министерств, так и всего корейского правительства в целом… Хорошо изучивший Дальний Восток князь Ухтомский198 направлялся в Корею личным советником короля. Уволенный с русской службы капитан Грулёв должен был стать корейским генералом, чтобы руководить формированием новой армии. Чиновнику Министерства финансов Алексееву199 поручалось руководить финансами Кореи и её таможней.

Для обучения корейской армии направлялось 65 офицеров и 250 унтер-офицеров под командованием полковника Путяты.200

Для охраны корейского короля формировался батальон из русских солдат-добровольцев. При этом батальон должен быть обмундирован в корейские мундиры.

Корейскому королю передавалось в дар оружие, боеприпасы и амуниция согласно спискам, подготовленным Военным министерством.

Россия давала Корее кредит на три миллиона иен, при этом заключив договора на концессию природных богатств. Предлагалось заняться постройкой в Корее железной дороги и новой телеграфной линии, чтобы избавиться от японской зависимости.

Силами России в Корее надлежало создать четыре госпиталя, фельдшерскую школу, два военно-ремесленных училища, артиллерийские мастерские, а ещё военное училище и кадетский корпус.

Русско-Корейский банк, Русско-Корейская торговая компания и Русско-Корейская промышленная компания создавались русским правительством с привлечением частного капитала.

Морское ведомство должно было озаботиться устройством незамерзающего военного порта в одной из гаваней Кореи и постройкой Адмиралтейского завода во Владивостоке.

Главное решение – предполагалось создание самостоятельного Флота Тихого океана, в который должны были войти лучшие корабли с Балтики, что делало Дальний Восток огромной крепостью.

Глава 28

Военная реформа рождалась в муках.

На момент назначения на должность военного министра генералу Пузыревскому исполнилось только пятьдесят лет. Участник двух войн, блестящий генштабист, профессор академии Генерального Штаба, военный писатель и бывший преподаватель покойного царя Николая Александровича в бытность того Цесаревичем.

Служба в строю, преподавание в стенах Николаевской академии Генерального Штаба в сочетании с боевым опытом сделали из Пузыревского незаурядного генерала. Всегда стремившийся убедить собеседника, он привлекал не только блеском изложения, но и свежестью научного содержания. Оригинальный тон речи, блиставшей умом, сочетался с изящною простотою, с живыми характеристиками, меткими оценками и производил огромное впечатление на слушателей.

Выступая против «вечных и безусловных» принципов военного искусства, проповедовавшихся многими русскими генералами, Пузыревский рассматривал развитие военного искусства как закономерный исторический процесс, обусловленный факторами общественной жизни.

Противник всякой рутины, он сразу же столкнулся с престарелыми генералами, которые нашли себе тёплое пристанище в Военном Совете, в различных штабах и управлениях, комитетах и канцеляриях.

Сформировавшиеся, как личности, в далёкие времена Николая Первого, получившие боевой опыт в Крымскую войну, престарелые генералы были обузой для русской армии. Члены Военного Совета, генералы в окружных управлениях, корпусные командиры – в основном это были старики, которым уже за семьдесят лет, а то и старше.

Читая списки генералов, Пузыревский недоумевал, зачем же держать на службе тех, кто физически уже не способен приносить пользу русской армии. Ведь многие генералы, числясь в Военном Совете, давно перестали посещать его заседания. Военный Совет, который должен был принимать все судьбоносные решения в армии под председательством военного министра, состоял из дряхлых стариков. Да, старые боевые генералы, заслуженные… Куча наград и ранений…

Вот член Военного Совета с 1879 года генерал от кавалерии Пётр Николаевич Волков. Рождения 1817 года. При этом он лишь командовал уланским полком, а потом, с 1864 по 1879 год, состоял при генерал-инспекторе кавалерии.

Генерал от инфантерии Владимир Савич Семека, 1816 года рождения. Член Военного Совета с 1879 года. Герой Крымской войны…

Старшим по времени назначения в Совет и председательствующим в отсутствие военного министра был генерал от артиллерии Орест Павлович Резвой, 1811 года рождения. Член Военного Совета с 1871 года, когда-то храбрый офицер и замечательный работник, он полностью оглох и во время заседаний не слышал решительно ничего, а когда нужно было голосовать, то вопросы ему писали карандашом на бумаге и передавали ему через стол!

Генерал от инфантерии светлейший князь Григорий Леванович Дадиан, 1814 года. Состоит для особых поручения при командующем войсками Кавказского военного округа. Какие поручения может исполнять этот старец в свои 82 года?

Генерал от артиллерии Леонид Петрович Софиано, товарищ генерал-фельдцейхмейстера, т.е. начальник Главного артиллерийского управления. В 1896 году ему 76 лет!!!

Генерал от артиллерии Пётр Александрович Башилов, 1819 года рождения. Состоит для поручений при генерал-фельдцейхмейстере. Но при этом он и совещательный член Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления, т.е. он имеет право обсуждать, какие пушки принимать на вооружение, а какие не принимать…

Командир 6-го армейского корпуса генерал от кавалерии Алексей Петрович Кульгачев. Герой Кавказской и Крымской войн. Но ему уже 71 год!!! Как он поведёт корпус в бой против японцев или немцев?

А вот член Александровского комитета о раненых генерал от артиллерии Александр Александрович Фадеев, 1811 года рождения.

Инженер-генерал Пётр Григорьевич Андреев, преподаватель фортификации Николаевской инженерной академии. 1812 года рождения…

Вот почему военный министр изначально поставил себе задачу ввести для генералов и офицеров возрастной ценз, т.е. законодательно ограничить возраст, до которого генералы и офицеры могу состоять на военной службе.

Канцелярия Военного министерства по поручению Пузыревского подготовила проект «Временных правил о предельном возрастном цензе для состоящих на службе генералов, штаб– и обер-офицеров». Эти правила предусматривали, что предельный возраст нахождения на военной службе для капитанов – 52 года, для подполковников и полковников – 58 лет, для командира отдельной части – 58 лет, начальника дивизии – 63 и командира корпуса – 67 лет. Военный министр, ознакомившись с проектом, синим карандашом внёс свои коррективы. Капитан – 45 лет, подполковник – 50 лет, полковник – 53 года, генерал-майор – 56 лет, начальник дивизии – 60 лет, командир корпуса и командующий войсками военного округа – 65 лет. После 65 лет состоять на военной службе возможно лишь тем генералам, которые имеют должности вне Военного министерства (состоят в Государственном Совете, к примеру). Фельдмаршалы с военной службы не увольняются.

Вести о том, что военный министр собирается коренным образом менять существующие порядки, взбудоражили многих генералов, которые подлежали увольнению в отставку. Числясь на военной службе по 50-60 лет, они не могли понять, как же теперь можно отправить их в отставку. Привыкшие служить, точнее, числиться на службе, «до гробовой доски», генералы восприняли инициативу Пузыревского как личное оскорбление.

Но военный министр был непреклонен. Он убеждал Императрицу, что многолетняя служба уволенных будет достойно вознаграждена, чином, мундиром и пенсией, а увольнение престарелых генералов принесёт большую пользу армии. Немощи и болезни, ослабление умственных способностей, всё это приводило к тому, что генералы отставали от действительной жизни и судили обо всём по своим воспоминаниям о временах, давно минувших.

Императрица, выслушав авторитетные мнения Великого Князя Сергея Александровича и графа Игнатьева, согласилась с доводами военного министра.

Что касаемо Военного Совета, то Пузыревский предложил установить его численность в 15 человек. А по должности в Совет должны входить начальники главных управлений и генерал-инспекторы.

Александровский комитет о раненых отныне должен был состоять из 10 членов. Для них была сделана поблажка, они могли служить до 70 лет. Чтобы не обижать заслуженных старцев, Пузыревский предложил членов Александровского комитета не увольнять скопом, а просто не назначать новых, пока их не останется 10 человек.

Правила о предельном цензе были рассмотрены на заседании Комитетом Государственной Обороны и затем утверждены Императрицей. Началась невиданная до того ротация генералов и офицеров. Выслужившие срок увольнялись в отставку, а их места занимали молодые.

Но если введение возрастного ценза ударило только по престарелым генералам, то вторая инициатива военного министра задевала интересы всего мужского населения России. Устав о воинской повинности 1874 года не устраивал Пузыревского, ибо он практически полностью освобождал от военной службы образованный класс.

«Льготы по образованию» заключались в отсрочке призыва, в уменьшении сроков прохождения службы и пребывания в запасе и в освобождении от воинской службы.

Всем воспитанникам учебных заведений закон предоставлял отсрочку различной продолжительности. И если воспитанникам гимназий – до достижения ими 22-летнего возраста, то для обучающихся в университетах – до 27-летнего возраста.

Молодые люди, уже получившие образование, могли поступать на службу «вольноопределяющимися». Для этого достаточно было окончить шесть классов гимназии или реального училища, не говоря уже об университете. Срок службы составляет только один год, и в той части, которую изберёт сам «вольноопределяющийся».

Полностью освобождались от службы в мирное время врачи, аптекари и ветеринары, пансионеры Императорской академии художеств, преподаватели и воспитатели учебных заведений. Таким образом, медики и ветеринары, которые в военное время подлежали призыву, не получали никакой военной подготовки, а чтобы получить освобождение от военной службы, достаточно было стать сельским учителем.

В Уставе 1874 года было сказано, что «Защита Престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного. Мужское население без различия состояний подлежит воинской повинности». Но при этом основная тяжесть военной службы падала на русское население, ибо полное освобождение от воинской службы предоставлялось всему инородческому населению Туркестана, Кавказа, Сибири, Астраханской губернии, Тургайской, Уральской, Акмолинской, Семипалатинской и Семиреченской областей, а равно самоедам, обитающим в Архангельской губернии.

Пузыревский видел свою задачу в том, чтобы образованный класс стал основой для формирования корпуса офицеров запаса, а для этого необходимо было, чтобы выпускники учебных заведений получили соответствующую подготовку в строю.

Кроме того, военным министров ставился вопрос о привлечении на военную службу инородцев, что было поддержано канцлером.

Межведомственное совещание, проведённое в феврале 1896 года, подготовило доклад Императрице, в котором были даны оценки инородческому населению России. Считалось, что киргизы Западной Сибири и Степного края, узбеки, таджики, каракалпаки полностью не пригодны для военной службы из-за слабого физического здоровья, плохого знания русского языка и неразвитых умственных способностей.

Что же касается туркменов, бурят, тунгусов, калмыков, аджарцев, абхазов, осетин, совещание пришло к выводу, что они вполне готовы к тому, чтобы нести военную службу.

Мнения относительно чеченцев, черкесов, кабардинцев, ингушей и дагестанцев разделились. Некоторые считали, что горцы политически ненадёжны и потому не следует давать им в руки оружие и обучать военному делу. Однако Пузыревский и граф Воронцов-Дашков убедили участников совещания, что подавляющее большинство кавказских горцев – природные воины, отлично владеющие оружием, и потому пребывание их в строевых частях русской армии даст выход их воинственной энергии.

Новый Устав о воинской повинности изначально был отправлен на рассмотрение в Государственный Совет и под нажимом графа Игнатьева проголосован 13-го февраля.

Отныне призывной возраст снижался с 21 года до 19 лет. Такая мера была мотивирована тем, что в русской деревне к 21 году многие из призывников уже успевали обзавестись семьями, что было нежелательным для службы.

Срок действительной службы в армии был определён для пехоты и пешей артиллерии – три года. После чего солдат переводился в запас 1-го разряда, в котором состоял до 31 года, а затем в запас 2-го разряда – до 39 лет. После 39 лет солдаты запаса зачислялись в ополчение, в котором состояли до 43 лет.

Для кавалерии, конной артиллерии, инженерных частей срок действительной службы был четыре года. Для флота – пять лет.

Полностью от воинской службы освобождались лишь священнослужители (христианские и мусульманские) и некоторые церковные служители.

Лица с высшим образованием служили два года. Они могли поступить на службу и добровольно в качестве вольноопределяющихся, на два года, после чего должны были держать экзамен на чин прапорщика запаса.

Лица со средним образованием служили три года, но могли поступить на службу вольноопределяющимся и были допущены к сдаче экзамена на чин прапорщика запаса.

Вольноопределяющиеся могли поступать на службу по достижению 16 лет (до 19 лет с письменного согласия родителей).

Поступающие в гвардию и кавалерию обязаны были содержать себя на собственные средства, т.е. обмундирование и снаряжение приобреталось либо шилось на собственные средства, а за питание вносились деньги в полковую казну. Кавалеристы же приходили в полк с собственным строевым конём и форменным седлом, что весьма существенно должно было улучшить конский состав. В других родах оружия можно было содержать себя за свой счет добровольно.

На два года призывались лица, имеющие степень доктора медицины или лекаря, магистра ветеринарных наук или фармации или же ветеринара. При этом первые шесть месяцев они несли службу нижними чинами, после чего производились в подпрапорщики. Через год они получали первый классный чин. Это вызвало возмущение в медицинской среде, т.к. до того степень доктора медицины или магистра ветеринарных наук автоматически делала её обладателя титулярным советником, т.е. давала чин 9-го класса, которому в армии соответствовал чин штабс-капитана.

Освобождались от действительной службы в мирное время и зачислялись в запас флота шкиперы и штурманы дальнего или каботажного плавания, инженер-механики, управляющие судовой машиной и состоящие в соответствующих должностях на мореходных торговых судах, плавающих под русским флагом, а также лоцманы и лоцманские ученики.

Отсрочки предоставлялись студентам высших учебных заведений (до окончания учебы, но только до 25 лет), а также по семейным обстоятельствам (единственный кормилец в семье).

Что же касается представителей искусства, то воспитанникам Императорской Академии художеств, Московского училища живописи, ваяния и зодчества, Санкт-Петербургской и Московской консерваторий, которые имели особые дарования, могли предоставляться отсрочки до достижения 28-летнего возраста. Но отсрочки эти могли предоставляться в каждом случае исключительно по Высочайшему повелению, т.е. с соизволения Императрицы.

Новый Устав содержал много весьма неожиданных и неприятных для русского общества новшеств.

Вводилось понятие «военно-рабочей повинности». Уставом было предусмотрено, что лица, которые по мотивам веры не желают нести воинскую службу с оружием в руках, отбывают военно-рабочую повинность в рядах военно-рабочих частей. Также военно-рабочую повинность должны были отбывать лица, которые были по состоянию не годны для строевой службы в армии в мирное время. Особо было отмечено, что иудеи и выкресты, освобождённые от воинской повинности, несут военно-рабочую повинность и призываются исключительно в ряды военно-рабочих частей. Срок службы в военно-рабочих частях был установлен в 4 года.

Трудоспособные бродяги и нищие могли добровольно поступить на службу в военно-рабочие батальоны. Уволиться же они могли только после того, как могли доказать командованию, что не только имеют достаточные средства для самостоятельного проживания, но и своим прилежным поведением доказали полное исправление.

В военно-рабочих частях телесные наказания устанавливались в виде дисциплинарного взыскания к военным рабочим. Ротные командиры получили право назначать до тридцати ударов, батальонные командиры – до пятидесяти, бригадные – до ста.

Введение военно-рабочей повинности было личной инициативой графа Игнатьева. Канцлер, у которого было очень много грандиозных планов, связанных со строительством, пожелал иметь в своих руках организованную рабочую силу, подчинённую военной дисциплине, надеясь, что эта мера значительно удешевит и ускорит строительство. Уж слишком жадными были все эти подрядчики, привыкшие наживаться за счёт казны и заламывавшие немыслимые расценки за любую работу. Теперь же строительством важнейших государственных объектов, будь то железная дорога или же крепостные укрепления, солдатские казармы или военный завод, должны были заниматься люди в погонах.

Воинскую повинность, либо военно-рабочую повинность, отныне было обязано отбывать и туземное население Туркестана, Кавказа, Сибири и Дальнего Востока, что значительно облегчало положение русского населения, которое до той поры фактически было единственным защитником Отечества. И это было справедливо.

* * *

Принятие Устава о воинской повинности 1896 года имело неожиданное продолжение. Вслед за этим были внесены существенные изменения в ряд законодательных актов, касающихся гражданской службы, а также дворянских и земских выборов. Лица, не прошедшие действительной военной службы, отныне не могли не только претендовать на должности государственной службы, но были лишены права выдвигать свои кандидатуры на дворянских выборах или же на выборах в земские учреждения.

Граф Игнатьев, довольно усмехаясь в свои пышные усы, во время заседания Государственного Совета пояснил, что он лишь берёт пример с просвещённой Европы, где для кандидата на выборную или гражданскую должность наличие чина офицера запаса является непременным обязательством. Почему же Россия должна быть в этом отношении хуже?

Если в гражданской службе нововведение это касалось лишь тех, кто вновь поступал, то в дворянских собраниях и земских учреждениях сразу же после опубликования закона все не служившие были вынуж-

дены покинуть свои должности.

Взвыли интеллигенты, презиравшие всякую военную службу. Взвыли купцы, считавшие, что они всё могут купить за свои барыши. Взвыли дворяне, привыкшие за последнее столетие лишь пользоваться своими правами, но явно не желающие нести какие-либо обязанности по отношению к Империи.

* * *

13-го февраля 1896 года состоялось внеочередное заседание Комитета Государственной Обороны. Оно было созвано по требованию военного министра Пузыревского и министра внутренних дел графа Воронцова-Дашкова.

Военный министр ознакомил присутствующих с цифрами. Он сообщил, сколько солдат русской армии ежедневно отвлекается для несения самых различных нарядов, не связанных с военной службой.

Войска обязаны были выставлять караулы для охраны банков и казначейств, тюрем и контор, почтово-телеграфных отделений и станций. Войска должны были охранять железные дороги. Войска несли наряды по усилению полиции, а кое-где нижние чины ставились на улицах в помощь городовым или вместо них.

Любое скопление народа, связанное с государственными торжествами, или в дни празднования Святой Пасхи и Рождественских святок, служило поводом для того, чтобы гражданские власти прибегали к помощи армии. А ещё войска принимали участие в облавах, тушили лесные пожары, обеспечивали топографические партии и охрану арестантов.

Всё это приводило к тому, что войска выполняли полицейские функции вместо того, чтобы заниматься боевой учёбой. Это при том, что большинство рот пехоты содержались в 48 рядов,201 при этом огромное число людей отвлечены в наряды и командировки. Доходило до смешного. Ежедневный наряд, выделявшийся для гражданских ведомств, превышал численность нижних чинов, задействованных в караулах, охранявших военные объекты.

В связи с этим военный министр напомнил о существовавшем до 1864 года Отдельном корпусе внутренней стражи, на частях которого в

своё время лежали обязанности по содержанию караулов и несению местной внутренней службы. Внутренняя стража ловила беглых преступников и дезертиров, преследовала разбойников и усмиряла неповиновение, охраняла порядок на ярмарках и празднествах, конвоировала арестантов и оказывала помощь при пожарах и розливах рек.

Особенный акцент Пузыревский сделал на недавнем финском мятеже. Да, армия сумела довольно быстро подавить мятеж. Но если бы такой мятеж случился в военное время, когда армия находится на театре боевых действий и занята войной с внешним врагом? И вообще, было бы полезно освободить армию от полицейских функций, так как это отвлекает от боевой учёбы. Так почему бы не сформировать внутреннюю стражу заново, либо как отдельный корпус, подчинённый министру внутренних дел, либо же земскую стражу в подчинение губернских властей, по образцу Закавказья и Царства Польского?

Начальник Главного Штаба Лобко поддержал своего министра, сказав, что было бы целесообразно сократить численность армии и сформировать взамен стражу из нижних чинов обязательной службы, комплектуемую через военное ведомство.

Граф Воронцов-Дашков, понимая, что в случае появления в его подчинении корпуса внутренней стражи он уже не сможет обращаться в военное ведомство с просьбами о выделении войск, решил схитрить и предложил создать внутреннюю стражу, но подчинить её военному министру, мотивируя это тем, что чины корпуса будут числиться на военной службе. Но Пузыревский, давно съевший собаку в таких делах, умело парировал выпад, указав на то, что чины Отдельного корпуса жандармов состоят на военной службе, но сам корпус подчинён министру внутренних дел.

Точку зрения военного министра поддержал приглашённый на заседание Комитета Главный инспектор по пересылке арестантов генерал Левицкий.202 Он долго и обстоятельно рассказывал о двойственности своего положения и подчинения конвойной стражи. Как Главный инспектор по пересылке арестантов он подчинён непосредственно начальнику Главного тюремного управления Министерства юстиции, при этом он заведует Этапно-пересыльной частью Главного штаба, то есть имеет двух начальников. Точно так же конвойная стража одновременно подчинена и Главному тюремному управлению и Главному штабу, что вынуждает зачастую преодолевать многие межве-домственные недоразумения. Поэтому было бы правильным передать конвойную стражу и Этапно-пересыльную часть из Военного министерства в подчинение министру внутренних дел, чтобы создать единую стройную систему.

После длительного обсуждения было принято постановление Комитета Государственной Обороны, согласно которому считалось необходимым освободить Военное министерство от выполнения обязанностей, не связанных с защитой Отечества от внешнего врага. Для этого Комитет считал возможным передать конвойную стражу и Этапно-пересыльную часть в полное ведение министра внутренних дел, а также разработать проект положения об Отдельном корпусе внутренней стражи, который должен был комплектоваться по призыву через Военное министерство, но находиться в подчинении МВД. На постановлении рукой Императрицы было начертано: «Быть по сему. Александра».

Глава 29

Дальневосточная программа писалась на колене, на ходу. Прекрасно понимая, что у семи нянек дитя обычно бывает без глаза, а десяток рьяных министров способен загубить на корню любое начинание, канцлер сформировал в своей личной канцелярии группу из нескольких доверенных исполнителей, которым и было поручено проанализировать состояние дел на Дальнем Востоке.

Управляющему делами Комитета министров Куломзину203 было поручено собрать воедино все сведения и разработать предложения, направленные на усиление позиций России на восточных окраинах.

Куломзин, человек деятельный, в котором сочетался научный подход к делу с природной русской сметкой, уже давно изучал крестьянский вопрос и проблемы переселения. Под его руководством составлялись статистические своды по сельскому населению Европейской России, и в результате длительной работы был создан «Свод статистических материалов, касающихся экономического положения сельского населения Европейской России». Красной нитью этого документа была мысль о наличии в Европейской части избыточного крестьянского населения. Слишком мало земли и слишком много людей, желающих на ней работать.

Поэтому, став у руля дальневосточных дел, Куломзин получил возможность преобразовывать Дальний Восток и разрешить критическую ситуацию в Европейской России. По его предложению был создан особый Дальневосточный комитет, номинальным председателем которого стал Великий Князь Михаил Александрович. Вице-председателем комитета стал канцлер граф Игнатьев, но вся практическая работа была возложена на статс-секретаря Куломзина.

Дальневосточный комитет был задуман, как совещательный орган для преодоления ведомственной разобщённости, который должен был разработать программу развития и заселения земель Дальнего Востока, а потом контролировать её реализацию.

В состав комитета вошли представители практически всех министерств, что было связано с необходимостью разрешать целый комплекс проблем, начиная от переселения крестьян и снабжения их сельскохозяйственным инвентарём, заканчивая строительством новых заводов и фабрик. Была предусмотрена возможность привлечения к работе комитета частных лиц, представителей купечества и промышленников.

Причина создания комитета – военная слабость России на Дальнем Востоке. Слишком лакомым куском были русские дальневосточные земли для американцев и японцев. Необъятные лесные массивы, почти совсем неразведанные недра земли, огромные размеры добычи золота, пушного зверя и рыбы, всё это привлекало чужеземных авантюристов.

Пользуясь тем, что Охотское и Берингово моря, побережья Чукотки и Камчатки, практически не охранялись, к русским берегам направлялись многочисленные американские и японские торговые и промысловые шхуны. Особую наглость проявляли звёздно-полосатые янки. Они вылавливали лосося, хищнически истребляли моржей, сивучей, морских котиков. Американские китобои стали охотиться за китами только для того, чтобы взять у них ус и амбру, а вся китовая туша уходила в океанскую свалку. Количество иностранных китобойных судов значительно сократилось, а вот вред, приносимый ими промысловым богатствам, значительно увеличился.

На бескрайнем русском побережье, и даже в глубине глухой тайги, и в тундре, как грибы тёплым летом после дождя, вырастали иностранные торговые склады и базы. Всё это – нагло, самовольно, без ведома российских властей. Владельцы этих факторий занимались лесными разработками, вывозили шкуры и меха, мясо и мамонтовую кость. В обмен на моржовые клыки и песцовый мех чукчи и гольды, тунгусы и камчадалы получали разбавленные водой ром и виски, стеклянные побрякушки и дешёвые ситцы.

Следом за купцами и промышленниками потянулись американские гидрологические и метеорологические экспедиции. В русских горах и тайге застучали молотки иностранных геологов. Вкусив запах безнаказанности и вседозволенности, эти вороватые авантюристы привезли в Америку мысль о том, что неплохо бы вытеснить россиян с Камчатки, Чукотки, Охотского побережья. А уже следом за американцами нагло разинули рот на русские богатства и подданные микадо.

Сибирская флотилия не справлялась с браконьерами, её три канонерские лодки демонстрировали российское военное присутствие в Китае и Корее, а четыре миноносца охраняли Владивосток. Пограничной стражи на Дальнем Востоке не было вообще.

Содержать же крупные морские силы было затруднительно, ибо на Дальнем Востоке отсутствовала необходимая база. Единственным судоремонтным предприятием было Механическое заведение Владивостокского порта, которое работало ещё в полукустарных условиях. Первый и единственный плавучий док появился во Владивостоке в 1891 году, а строительство первого сухого дока было только начато. Первый портовый ледокол появился во Владивостоке лишь в 1895 году, и тогда же в Сучане начал работу первый каменноугольный рудник.

В 1894 году командование пограничной стражи предложило создать три новые пограничные бригады: Уссурийскую, Южно-Уссурийскую и Тихоокеанскую, для прикрытия побережья Тихого океана. Эти бригады должны были взять под охрану участки границ протяжением 5817 вёрст, но министр финансов Витте сослался на отсутствие финансов, и проект был зарублен на корню.

И вот теперь, после решения Комитета Государственной Обороны

создать новый Флот Тихого океана, правительству нужно было думать о заселении Дальнего Востока и превращении его в надёжный форпост. Необходимо было построить новые города и посёлки, заводы и фабрики, доки и мастерские, которые не только бы обеспечили занятость переселенцев, но и могли бы выпускать продукцию военного назначения. Выполнение этой задачи существенно затруднялось отсутствием надёжного транспортного сообщения с Дальним Востоком. Великий Сибирский рельсовый путь только строился, и темпы строительства явно не удовлетворяли канцлера. Комитет Сибирской железной дороги, который с 1892 года руководил строительством, не имел исполнительной власти, а потому каждое его решение должно было проводиться через соответствующее министерство. Всё это, в условиях устоявшейся российской бюрократии, приводило к неоправданным затяжкам, а вот лишнего времени у России не было…

Сооружение Транссибирской магистрали было начато в мае 1891 года. Единого плана строительства не существовало, проекты создавались на ходу, для каждого участка отдельно.

В октябре 1895 года была сдана в эксплуатацию Западно-Сибирская железная дорога от Челябинска до станции Обь у поселка Новониколаевский протяжённостью 1328 вёрст.

Дальше начиналась уже Средне-Сибирская дорога с конечной станцией в Иркутске, планируемой протяжённостью 1715 вёрст. За два года удалось уложить лишь треть пути, первый поезд прибыл в Красноярск 6-го декабря 1895 года.

В апреле 1895 года была начата постройка Забайкальской железной дороги с конечной станцией в Сретенске.

А с другой стороны, от Владивостока, тянули рельсы на запад. Южный участок Уссурийской дороги был построен к 1894 году, и теперь рабочие героически преодолевали северный участок, прокладывая пути к Хабаровску.

На строительстве работало до 90 тысяч человек. Работали каторжники и солдаты, а подрядчики набирали людей в беднейших губерниях России. После неурожая и голодухи крестьяне были готовы завербоваться куда угодно. Вот только на качество и скорость строительства это влияло отрицательно.

Доставка строительных материалов была затруднена отдалённостью и отсутствием путей подвоза. Рельсы, металл, элементы мостовых конструкций, детали паровозов и вагонов приходилось завозить из западных губерний, значительную часть – на пароходах, через Одессу, Суэцкий канал и Индийский океан.

Трасса прокладывалась в непроходимой тайге, пересекала могучие сибирские реки, многочисленные озёра, скалы и перевалы, участки заболоченности и вечной мерзлоты. Опыт возведения насыпей, мостов и труб, накопленный в условиях Европы, здесь в Сибири оказался недостаточен.

Но, главное, не было ещё решено, каким образом вести дорогу из Забайкалья на восток. По первому варианту дорога должна была пройти вдоль берега Амура до Хабаровска, а по второму, который в своё время проталкивал неутомимый Витте  – от Иркутска через Кяхту в Монголию, а затем через Китай в Приморье. Сторонники Витте аргументировали свою позицию тем, что через китайскую территорию дорога будет короче примерно на 500 вёрст и таким образом будут экономиться значительные средства. Дополнительные выгоды от предложения Витте и вовсе рисовались с исключительно радужных тонах – возможность колонизации Маньчжурии, развитие торговли с Китаем, контроль над будущим сооружением железных дорог в Северном Китае.

А вот генерал Духовской выступил категорическим противником проекта Витте, указывая, что в военное время перевозка войск по железной дороге, расположенной на китайской территории, может стать весьма затруднительной. Да и зачем тратить миллионы рублей на развитие чужой Маньчжурии, в то время, когда Сибирь ещё не обжита?

* * *

На 20-го февраля было назначено заседание Дальневосточного комитета. К 10 часам все приглашённые собрались в библиотеке Зимнего дворца. Ждали Императрицу, но генерал Гессе,204 сменивший умершего перед этим Черевина, сообщил, что Государыня больна и не выходит из спальни.

Граф Игнатьев открыл заседание самостоятельно, в присутствии Великого Князя Михаила Александровича. Главный вопрос, стоящий на повестке дня – дальнейшая судьба Великого Сибирского пути.

Министр путей сообщений генерал Анненков высказался первым. Строитель Закаспийской железной дороги, созданной в безводной пус-

тыне, он заслуженно считался знатоком железнодорожного дела.

Анненков довольно быстро и чётко обосновал свою точку зрения, предлагая прокладывать дорогу через китайскую территорию. Он обращал внимание не только на меньшую протяжённость дороги, но и на более благоприятные природные условия Маньчжурии. Если вести дорогу вдоль Амура, то придётся преодолевать не только огромные болота и горные массивы, но придётся строить необычайно сложный мост через реку длиной более двух вёрст.

Анненкова поддержали министры финансов и торговли. Если Плеске больше упирал на возможную экономию средств, то Иващенков рассказывал о тех выгодах, которые можно получить вследствие открытия для русской торговли внутренних областей Китая. Из уст министра торговли лилась сладкая речь, рисующая благостную картину, как Китай сделается рынком сбыта для русских металлических и текстильных изделий, а Россия получит господство над всем коммерческим движением на тихоокеанских водах…

Канцлер внимательно слушал речь министра торговли, неодобрительно хмыкал, но затем не выдержал и перебил:

– Анатолий Павлович, Вашими бы устами, да мёд пить… Увы, но я не могу разделить Вашего оптимизма. Вы когда-либо были в Китае или хотя бы в Забайкалье?

– Нет, Ваше Сиятельство, не доводилось, – смущённо ответил Иващенков. – Но я общался со многими русскими купцами, которые готовы завалить Китай нашими товарами. А ведь развитие торговли несомненно пойдёт во благо России.

– Я в Китае был больше тридцати лет назад, а вот статс-секретарь Куломзин только что прибыл из Забайкалья. Прошу Вас, Анатолий Николаевич…

Куломзин, дородный мужчина в тёмно-серой визитке, с аккуратной бородкой и роскошными усами, живо встал с места.

– Я позавчера прибыл в Петербург, – обратился он к Иващенкову. – Посетил Омск, Иркутск, Забайкалье. Был на китайской границе. И я Вас разочарую, уважаемый Анатолий Павлович. Торговля с Китаем идёт, довольно оживлённая. В Россию везут китайский чай, китайский шёлк, хлопчатобумажные ткани. Ввозят лошадей и скот. Забайкальская, Амурская, Приморская области, Иркутская губерния – все они снабжаются исключительно китайскими товарами, ибо гораздо ближе привезти ткань из Китая, чем из Ивано-Вознесенска. Вы ведь знаете, что ввоз в Россию из Китая в десять раз превышает вывоз? Я видел китайские ткани, и могу Вас уверить, что морозовские ситцы и плюши в Китае спросом не будут пользоваться.

Канцлер напомнил, как в 1886 году с Алтая в Китай был отправлен караван Никольской мануфактуры205 и предприятия Губкина,206 который вёз хлопчатобумажные и шерстяные ткани, медные и железные изделия, но русские ткани не нашли сбыта, так как там были более дешёвые европейские и американские материи. Затем задал вопрос приглашённому золотопромышленнику Сибирякову,207 так не лучше ли добиться того, чтобы жители Дальнего Востока могли покупать русские товары, а не китайские?

Сибиряков, несмотря на свои интеллигентские очки в золочёной оправе, был человеком обстоятельным и неторопливым, как и полагается потомственному сибирскому купцу.

– Ваше Сиятельство, – степенно начал он, – слава Богу, что железная дорога пришла в Сибирь! Неразвитая сеть путей сообщения стала важнейшей причиной экономической неразвитости Сибири. Я давно пытаюсь улучшить сообщения в Сибири, устроить в ней дороги и каналы, морские сношения с соседними странами. Потому я не могу понять, зачем на русские деньги строить железную дорогу в Маньчжурии, если русские земли находятся в запустении? Дайте нам, русским купцам, железную дорогу по русской территории, и через несколько лет те места будет не узнать! И мы вытесним китайские товары! Я уверен, господа, что мы стоим на пороге больших перемен! Нам нужна железная дорога в русской Сибири, и нам нужно развивать водные пути! И нам нужен порт на Мурмане,208 чтобы развивать русский Север!

Купец говорил долго, основательно, поясняя свою позицию не только купеческой выгодой, а исключительно народными потребностями.

Канцлер искренне поблагодарил Сибирякова за горячую речь, а затем обратился к Анненкову:

– Скажите, Ваше Высокопревосходительство, Вы знакомы с отчётом коллежского советника Савримовича?209

Благообразный седовласый генерал разгладил усы и сказал, что пока что не читал этот отчёт.

– А я читал, – недовольно пробурчал канцлер. – По моему заданию Савримович обследовал те самые местности в Маньчжурии, где предполагается укладка железной дороги. И знаете, что он установил? А то, господа, что природные условия Маньчжурии вовсе не способствуют сооружению дороги. Мне тут говорят, что мост через Амур будет больше двух вёрст, а знаете ли вы, господа, что если прокладывать дорогу в Маньчжурии, то нужно будет проходить через Большой Хинган? И что нужно будет пробивать тоннель в граните в три версты длинною? Я уже молчу про необходимость сооружения множества мостов через китайские реки…

Разговор перешёл в практическую плоскость. От эмоций перешли к голым фактам, которые говорили о том, что от замыслов Витте нужно немедленно отказаться. В конце совещания граф Игнатьев подвёл черту.

– Маньчжурская железная дорога будет только пожирать русские деньги. Все мы должны осознавать важность для России Амурской железной дороги, её колонизационное и базоустроительное значение. И я бы хотел охладить те горячие головы, которые грезят несбыточными фантазиями о колонизации Маньчжурии. На мою долю выпало провести границу между Китаем и Россией, а это десять тысяч вёрст. Нам не следует будить китайского колосса, который может причинить нам много неприятностей. У России нынче масса задач на Дальнем Востоке, в Восточной Сибири, в Корее…

* * *

По постановлению Дальневосточного комитета начиналось широкомасштабное переселение желающих из Европейской России на восток. В составе Министерства государственных имуществ создавалось Переселенческое управление, начальником которого был назначен молодой чиновник Земского отдела Кривошеин,210 получивший вне очереди чин статского советника.

Создавалось два района переселения, Западный – от Челябинска до Иркутска, Восточный – от Иркутска до Владивостока. Каждый из районов делился на переселенческие участки, в каждом из которых создавались переселенческие комиссии, имевшие землеотводные, гидротехнические и дорожные партии, агрономические отделы, школы и больницы. Устраивались казённые склады земледельческих машин для снабжения переселенцев сельскохозяйственными орудиями по крайне низким ценам.

Предусматривалось, что каждому переселенцу будет выделяться в собственность участок площадью до 15 десятин «удобной» земли и сколько угодно «неудобной». При этом каждой семье назначалось пособие в 200 рублей, и она перевозилась со всем имуществом на казённый счёт до места поселения. Все переселенцы на 5 лет полностью освобождались от каких-либо налогов.

Вдоль строящегося Сибирского пути силами военно-рабочих батальонов должны были строиться новые типовые посёлки. В каждом таком посёлке изначально предусматривалось возведение церкви и дома для священника, здания управы, дома полицейского урядника, школы, складов, а также жилых домов. Для нескольких посёлков лежащих недалеко друг от друга, предусматривалась строительство больницы.

Было принято решение в течение 1897-1898 годов открыть во Владивостоке Восточный институт, в Иркутске – университет, в Чите – медицинский институт, в Благовещенске – ветеринарный институт.

Во Владивостоке Александровские мореходные классы преобразовывались в мореходное училище.

В Иркутске, Хабаровске и Владивостоке создавались фельдшерские школы.

Кроме того, создавались сельскохозяйственные школы и две учительские семинарии, а в Томске открывался земледельческий институт.

Отдельным пунктом предусматривалось строительство Корейской железной дороги, которая должна была соединить Сеул с Гензаном, а потом идти дальше на север, по побережью Японского моря, чтобы соединиться с Уссурийской железной дорогой. Разумеется, что железная дорога в Корее предусматривалась по русским стандартам, предусматривающим «русскую колею».211

А в самом Гензане планировалось сооружение русского военного порта для Флота Тихого океана, с доками, складами, ремонтными мастерскими.

Вторая ветка железной дороги планировалась от Сеула к порту Мозампо на южной оконечности Корейского полуострова, где также предполагалось базирование русского флота.

Для охраны дальневосточных рубежей предлагалось сформировать 8-й пограничный округ в составе трёх пограничных бригад, Петропавловской и Амуро-Уссурийской флотилий.

* * *

После формирования военно-рабочих частей ситуация на строительстве Великого Сибирского пути стала улучшаться. Шесть военно-рабочих бригад были направлены для строительства железнодорожных путей, мостов и станций.

Три военно-рабочие бригады занимались строительством новых посёлков и казарм, мастерских и складов, заготовкой строевого леса, добычей щебня и камня.

Ещё три бригады были заняты дорожным строительством, ибо знаменитый Сибирский тракт был в таком состоянии, что не выдерживал никакой критики.

Более 80 тысяч военных рабочих было задействовано на сибирских стройках. В военно-рабочих батальонах была установлена строгая военная дисциплина, действовали дисциплинарный и строевой уставы, а нижние чины были подсудны военным судам, что способствовало добросовестному труду. Правда, контингент оставлял желать лучшего, но что поделать, ежели лучших нет? Военно-рабочие части комплектовались по призыву иудеями, разного рода отказниками, не желающими брать в руки оружие, негодными к строевой службе, неблагонадёжными элементами, а также теми, кто по каким-то причинам не попал в строевые части.

Нижние чины были облачены в серые рубахи с чёрными погонами, и единственным их оружием были лопаты, кирки, топоры и ломы. А вот все офицеры и сверхсрочники, носившие форму инженерных войск, были вооружены револьверами, как и чины военно-полицейских команд, которые формировались в каждом батальоне для поддержания порядка.

Работа в тяжёлых природных условиях, по двенадцать часов в день, была изнурительной. Многие рабочие не выдерживали такого напряжения. Особенно страдали иудеи, не привыкшие к суровому климату, и славные представители русской интеллигенции, вынужденные сменить уют тёплых петербургских и московских квартир на холодные бараки и казённую похлёбку, довольно сытную, но не очень вкусную.

В 15-м военно-рабочем батальоне, который предназначался для строительства Кругобайкальского участка, изначально было собрано около тысячи бывших студентов, изгнанных из университетов и институтов за участие в беспорядках. Буквально за год более сотни вчерашних студентов попали в лазарет, с обморожениями, расстройством желудка, переломами рук и ног. Несколько человек погибли при проведении взрывных работ.

Бывшие студенты Валерий Брюсов и Николай Бердяев не выдержали тягот службы и покончили с собой. А некто Всеволод Мейерхольд, которого в 1896 году исключили из Императорского Московского университета, был осужден бригадным военным судом за мужеложство по статье 777-й Уголовного уложения о наказаниях к шести годам пребывания в исправительном арестантском отделении.

Глава 30

После утреннего чая Императрица проведала дочку. Там ей неожиданно пришлось разбирать конфликт между кормилицей Воронцовой212 и английской няней мисс Орчи.213 Высокомерная и властная лондонская дама, присланная лично королевой Викторией, искренне полагала, что только одна она знает, как правильно нужно обращаться с младенцами. Аликс, которая терпела властную няню только из уважения к бабушке Виктории, получала истинное удовольствие, видя, как простая вологодская крестьянка доводит до истерики лондонскую грымзу.

Затем Императрица направилась в свой кабинет. Она привыкла уже работать в кабинете покойного мужа, но иногда её тянуло в собственный, который был гораздо просторнее и светлее, а окна выходили на Дворцовый мост. Стены, затянутые жёлтым шёлком, украшенным рисунком с венками, камин белого мрамора, рабочий уголок красного дерева – всё это создавало необычайно уютную обстановку.

Зайдя в кабинет, Императрица долго смотрела в окно, любуясь видами Северной Пальмиры. За окном было довольно тепло, снег на улицах почти весь сошёл. Вошедший флигель-адъютант князь Оболенский,214бывший в этот день дежурным, доложил, что пришла Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна. Этот бравый конногвардеец пользовался большим вниманием Александры Фёдоровны, не забывшей, как в 1889 году, когда она приезжала в Петербург на смотрины и была забракована как невеста Цесаревича, то единственным кавалером, который по сему случаю от неё не отвернулся, а напротив, удвоил к ней внимание, был князь Николай Дмитриевич Оболенский. Императрица одарила его улыбкой и любезно приказала просить сестру.

Вошедшая Элла была бледна, под глазами явно проступали круги, свидетельствующие об усталости.

– Что с тобой, милая? – спросила Аликс. – Ты, извини, ужасно выглядишь сегодня. Посмотри на себя в зеркало, на тебе просто лица нет!

– Я не сомкнула ночью глаз. Дети капризничали, у Дмитрия был жар, но сейчас, слава Богу, всё в порядке. Да и Сергей не тоже спал, а с утра уже умчался на службу, даже не знаю, как он выдержит до вечера. Я буду в большой претензии к тебе, ибо после нашего переезда в Петербург из-за тебя я не вижу мужа дома…

– Ты же знаешь, моя милая Элла, что я сама любительница по-спать, привыкла просыпаться не раньше девяти. Но теперь мне приходится быть… ранней пташкой… Видишь, я делаю успехи в русском…

Удобно разместившись в изящном кресле, Элла поинтересовалась:

– У тебя ведь есть твой несравненный канцлер, зачем же ты всё взвалила на себя?

Александра Фёдоровна замечала, что сестра почему-то явно недолюбливала графа Игнатьева.

– Ты знаешь, я иногда устаю от него, – сказала она. – Николай Павлович полон энергии, всегда у него куча всяческих прожектов, и мой женский ум не всегда успевает за ним поспевать… Но я – русская царица, и мой долг не просто восседать на золотом троне, но самой работать неустанно.

– Ох, уж, эти прожекты, – продолжила Элла. – Я тебе уже говорила, что в высшем свете считают его прожекты фантастическими, а самого Игнатьева именуют не иначе, как menteur-pacha215 или le roi du mensonge.216

– А что говорит Сергей об Игнатьеве?

– О, он в нём души не чает, – недовольно поморщилась Элла. – Игнатьев умеет очаровывать, и мой муж стал таким же сумасбродом. Он и дома сидит со своими бумагами, что-то пишет, потом перёчеркивает… Нет, в Москве было гораздо спокойнее.

– Ну а как ты хотела? Я ведь тоже никогда не думала, что мне придётся заниматься делами государства. А теперь я стала «каторжником Зимнего дворца». Ты знаешь, я даже не помню, какое сегодня число…

– А сегодня двадцать третье февраля, моя милая. И тебе неплохо было бы почаще бывать на улице. И побольше времени проводить рядом с Ольгой! Кстати, там тебя дожидается Ливен,217 она желает по-

благодарить тебя за пожалованный орден.

Александра Фёдоровна позвонила в колокольчик и приказала пригласить начальницу Смольного института.

Вошедшая княжна Ливен, крупная женщина с белокурыми воло-сами и синими глазами, отличалась большим природным умом и тактом. Известная своей гордостью и прямотой, она никогда не шла на какую-нибудь интригу. Монархистка не только умом, но и сердцем, она умела окружать себя просвещёнными и культурными людьми, которые ценили её общество. Именно потому канцлер настоятельно рекомендовал Императрице приблизить к себе княжну, которая, к тому же, приходилась младшей сестрой Государственному секретарю. Дружба с такой яркой представительницей высшего света могла пойти на пользу Императрице.

Начальница Смольного института, получившая орден Святой Екатерины, искренне благодарила Императрицу, а затем пригласила посетить своих воспитанниц. Александра Фёдоровна приложила все силы, чтобы вести великосветскую беседу и выглядеть крайне любезной. Она поблагодарила за приглашение и пообещала в ближайшее время наведаться в Смольный институт. Милое общение было прервано князем Оболенским, который принёс телеграмму из Джибути.

Императрица несколько раз перечитала телеграмму. Сестра и княжна Ливен молча наблюдали, как изменяется выражение лица Александры Фёдоровны. Недолгое недоумение в её глазах сменилось удивлением, а затем радостью.

Глядя на сестру Императрица довольно сказала:

– А ведь Николай Павлович оказался прав! В минувшее воскресенье абиссинская армия разгромила итальянцев в бою у Адуа. Итальянцы трусливо бежали, оставив Менелику массу пленных и трофеи, а вчера харарский вице-король Маконен218 занял часть итальянской Эритреи и занял Рахейту. Вместе с абиссинцами в Рахейту вошёл отряд русских волонтёров Леонтьева. А я считала его легкомысленным авантюристом…

* * *

Графа Игнатьева и морского министра Ломена, прибывших по вызову, Императрица с ходу встретила вопросом, знают ли они о сокрушительном поражении итальянцев, и что принесла России победа абиссинцев?

Морской министр ещё ничего не знал о сражении при Адуа и потому оказался не готов к ответу. А вот старый волк дипломатии граф Игнатьев сразу же доложил, что ещё ночью получил сообщение от русского консула из Каира о сокрушительной победе абиссинцев, и хотел доложить Императрице при докладе. А вот что касается выгоды, то Россия теперь же, не медля, должна принять меры для того, чтобы закрепиться на африканском берегу.

Александра Фёдоровна довольно улыбнулась, пригласила гостей присесть, после чего обратилась к канцлеру:

– У Вас хорошие агенты, Николай Павлович. Вы получили известие скорее, чем я…

– Государыня, это моя работа, знать, что и где происходит… Иначе я бы совершенно незаслуженно получал жалование из государственной казны, – скромно ответил Игнатьев. – А что касаемо агентов, то не скрою, я бы хотел иметь их гораздо больше, чем имеется в настоящее время. Увы, нам ещё очень далеко до британского уровня.

– Вы говорили о мерах, которые необходимо предпринять. У Вас уже есть готовые предложения? И уверены ли Вы, что России есть необходимость вторгаться на африканское побережье? Как мне известно, Россия практически никогда не пыталась обосноваться в Африке.

– Про политические выгоды я уже докладывал, Государыня. Противодействие английскому наступлению наиболее удобно производить именно в Африке. Закрепившись на побережье Красного моря, мы сможем оказывать весомое влияние на абиссинцев и держать под контролем негуса. Что касается морской стороны, я думаю, Государыня, что Николай Николаевич лучше меня сумеет доложить все обстоятельства.

– Говорите, адмирал, – кивнула Александра Фёдоровна.

Морской министр послушно достал из изящного кожаного бювара какие-то бумаги и хорошо поставленным командным голосом доложил:

– Ваше Величество! Русский флот крайне нуждается в приобретении незамерзающего океанского порта и угольной станции. Так случилось, что контр-адмирал Макаров219 по собственной инициативе отправлял канонерскую лодку для осмотра бухты Рахейта, определения размеров судов, могущих в неё войти, осуществления промеров и описания лоции. Согласно полученного отчёта, составленного командиром лодки Данилевским,220 я пришёл к выводу, что данная бухта вполне пригодна для использования русским флотом.

Императрица задумчиво постукивала карандашом по бронзовой статуэтке, выбивая какую-то мелодию. Лицо её было напряжено, как будто она готовилась принять сложное решение.

– Скажите, адмирал, там есть какое-либо поселение, или это просто голый берег? – поинтересовалась она. – Я понимаю, что если мы хотим обосноваться, то придётся держать там солидный гарнизон, а для этого нужно будет строить город и крепость. А город невозможен без обывателей, без торговли, без чиновников.

– В Рахейте проживает около семисот человек местных туземцев, Ваше Величество. Они довольно дружелюбно отнеслись к русским офицерам. Разумеется, что поселение это не соответствует привычному для европейцев облику, там туземные глиняные хижины и больше ничего. Нам придётся возводить порт на голом месте, а он должен обеспечить как военные, так и торговые суда. То есть, необходимы не только причалы, но и мастерские, обширные склады, казармы, форты для обороны. Фактически нам придётся построить в Африке новый русский город.

Встав с кресла, Императрица подошла к окну. Игнатьев и Ломен почтительно вскочили со своих мест. Не оборачиваясь, Александра Фёдоровна спросила:

– А что думает по этому поводу генерал-адмирал? С ним обсуждали этот вопрос?

Воцарилась тишина, ибо неясно было, кому именно был адресован вопрос. Ломен первым нарушил молчание:

– Ваше Величество! Его Высочество Августейший генерал-адмирал занимает нейтральную позицию. Адмирал Дубасов же придерживается

моей точки зрения, как и Великий Князь Александр Михайлович.

Канцлер пафосно продолжил:

– Государыня! Сейчас настал тот самый момент, который просто невозможно упустить! Негус не забудет оказанной ему помощи. Как следует из донесения, русские винтовки и пушки послужили залогом победы абиссинцев. Потому в настоящее время Россия должна выступить посредником на переговорах между негусом и Италией, с целью заключения мирного договора, в котором будут определены границы Абиссинии. А после заключения мирного договора Россия и Абиссиния заключат договор об аренде Рахейты. Было бы целесообразно отправить к берегам Эритреи наши корабли, чем больше, тем лучше…

– Будь по-вашему, Николай Павлович… Хотя я решительный противник авантюр, но видит Бог, Вы заставляете меня становиться авантюристкой…

* * *

В Афинах стояла глубокая ночь, когда на русскую эскадру, базировавшуюся в Пирейской гавани, поступила телеграмма морского министра. Командующему эскадрой предписывалось, не мешкая, совершить переход к побережью Эритреи с отрядом судов в составе крейсера «Рюрик» и канонерских лодок «Черноморец» и «Грозящий». Основная задача – обозначить своё присутствие в бухте Рахейта и, в случае необходимости, поддержать абиссинцев корабельными орудиями.

Основные силы эскадры давно уже были на Тихом океане, где своим присутствием оказывали моральное давление на Японию, которая была недовольна действиями русских в Корее и пыталась бряцать оружием. Пирейская гавань фактически была перевалочным пунктом для русских кораблей, которые шли после ремонта из Кронштадта, или же на ремонт с Дальнего Востока, и потому «из-под шпиля» приказали отправить столь небольшой отряд. Но, главное в сложившейся ситуации было не число вымпелов, а сам факт присутствия русского флота у берегов Эритреи. Канцлер был уверен, что появление Андреевских флагов в Красном море сделает итальянцев гораздо уступчивее в предстоящих переговорах с Абиссинией.

А из Одессы к далёким африканским берегам планировалось направить пароходы Добровольного флота «Петербург», «Саратов» и «Орёл», которые должны были доставить в Рахейту инженеров, рабочих и массу грузов, преимущественно военного назначения.

Строительство нового порта, которому присваивалось имя усопшего Императора Николая Второго, предполагалось начать, не дожидаясь заключения мирного договора между Абиссинией и Италией. У канцлера были очень большие планы относительно русской колонии в Африке…

Глава 31

Человек, способный возглавить новое министерство промышленности, был найден графом Игнатьевым довольно неожиданно. Мать канцлера221 происходила из известного рода российских промышленников Мальцовых. Несмотря на свои 88 лет, она регулярно принимала в своём особняке на Гагаринской набережной самых разнообразных гостей. На одном из воскресных обедов у матери графу Игнатьеву был представлен князь Абамелек-Лазарев.222

Наследник и последний представитель двух старинных родов армянского происхождения, миллионеров Лазаревых и князей Абамелеков, 39-летний князь был промышленником и страстным археологом.

В 1882 году, во время археологической поездки в Сирию, на раскопках Пальмиры он даже нашёл мраморную плиту с надписью на греческом и арамейском языках. На этой плите содержался таможенный тариф 137 года, который помог учёным в исследовании арамейского языка.

После смерти отца князь стал управлять горнозаводским округом на Урале. Месторождения железной руды и огромные запасы каменного угля, несколько металлургических и металлообрабатывающих заводов, соляные промыслы и добыча платины, всё это составляло промышленную Империю Абамелек-Лазаревых.

Узнав из беседы, что князь никогда не брал работать на свои заводы евреев, канцлер проникся симпатией к нему, а через несколько дней предложил Абамелек-Лазареву пост министра промышленности. Князь предложение принял и с января 1896 года приступил к исполнению обязанностей.

Новый министр промышленности был человеком новой формации, проявлял большой интерес к техническим новинкам. Понимая значение технического прогресса, на своих заводах князь внедрял самые передовые технологии и оборудование, чтобы добиться лучшего качества, лучшей производительности труда и больших прибылей. Теперь же круг обязанностей резко изменился. Князь отныне управлял казёнными заводами и осуществлял надзор за частной промышленностью.

Казённые предприятия к 1896 году влачили жалкое существование. Часть из них находилась в ведении Министерства двора, часть – в ведении Военного министерства, часть – в ведении Горного департамента или Министерства финансов. Устаревшее оборудование, некомпетентные начальники и традиционно-хроническое мздоимство, всё это привело к тому, что казённые заводы гнали брак и несли убытки. То же военное ведомство предпочитало делать заказы на частных заводах, ибо там выходило гораздо быстрее и качественнее. Самое смешное, что когда казённый завод или же рудник передавали в частную аренду, то работа моментально налаживалась, а себестоимость продукции резко снижалась, делая предприятие прибыльным.

Канцлера такое положение вещей абсолютно не устраивало, почему он и поручил министру промышленности навести порядок на казённых заводах, фабриках и приисках, невзирая на их ведомственную принадлежность. К его удивлению новый министр свою деятельность начал… с нефти.

* * *

24-го февраля состоялось заседание Комитета министров. Оно, как всегда проходило в кабинете канцлера в Мариинском дворце. Хотя граф Игнатьев как министр иностранных дел имел право на кабинет и служебную квартиру в здании на Певческом мосту, он предпочитал работать в Мариинском дворце, а жить – в своём собственном доме на Миллионной.

На повестку дня был вынесен только один вопрос – проект новых «Правил о нефтяном промысле», внесённый министром промышленности.

Кроме тринадцати министров, в кабинете присутствовали Великий Князь Сергей Александрович и Государственный секретарь Ливен. Великий Князь Михаил Николаевич отдыхал от государственных забот, пребывая на Лазурном Берегу, а генерал-адмирал Алексей Александрович сослался на недомогание и на заседание не прибыл.

Князь Абамелек-Лазарев принимал участие в заседании Комитета министров впервые, но он был абсолютно спокоен. После вступительного слова канцлера князь начал терпеливо пояснять собравшимся, с какой целью он внёс на обсуждение свой проект. Дело в том, что хотя «Правила о нефтяном промысле» были утверждены всего четыре года назад, но министр промышленности считал их вредными для развития нефтедобычи в России, ибо они отдавали как нефтеносные земли, так и нефтепереработку, в руки иностранного капитала.

Министр промышленности говорил долго, обильно пересыпая свою речь цифрами и техническими терминами, для многих из присутствующих незнакомыми. Предложения князя сводились к тому, чтобы вернуться к государственной монополии на добычу нефти, её переработку и торговлю нефтепродуктами.

Первым довольно бурно отреагировал министр торговли Иващенков:

– Я очень внимательно слушал и ответственно заявляю, что данный проект принять невозможно! Почему, спросите вы меня? Отвечаю… Введение государственной монополии на добычу нефти и торговлю ею отрицательно скажется на промышленном и финансовом развитии государства. Наши промышленники, среди которых немало иностранцев, будут всполошены и напуганы, а значит, перестанут вкладывать свои капиталы! А ежели мы говорим о бакинской нефти, то ведь это же будет скандал на всю Европу! Неужто нам так нужно перессориться с Ротшильдами и Францией? Я был товарищем министра финансов и прекрасно знаю, как важны для России французские займы. Именно сейчас, когда русская промышленность и торговля развиваются, когда Николай Павлович планирует такое масштабное строительство…

Неказистый Иващенков, с его лысиной, профессорской бородой и очками в золотой оправе, больше походил на губернского чиновника средней руки, чем на министра огромной Империи.

Обычно скромный и уравновешенный, на сей раз он изменил себе, начав возражать очень эмоционально, в результате чего запутался в своих мыслях, вспомнив о Ротшильдах.

Канцлер обратился к князю Абамелек-Лазареву:

– Скажите, а каковы позиции Ротшильдов в Баку? Если Государыня утвердит Ваш проект, то сильно ли это заденет интересы Ротшильдов?

– Николай Павлович! Я могу лишь зачитать выдержку из доклада: «Вся нефтяная промышленность, за исключением Нобеля, попала в руки Ротшильда. Этого результата он достиг спекулятивной игрой на ценах, и все почти производители вместе со своими источниками и заводами вследствие полученных ссуд попали в руки Ротшильда. Он является вместе с тем главным распределителем вагонов-цистерн и наливных судов».

– То есть Ротшильду принадлежит русская нефть? – спросил Великий Князь Сергей Александрович.

– Ваше Императорское Высочество! В настоящее время Ротшильд уже опередил Нобелей. Он использует свои финансовые возможности, чтобы всячески вредить конкурентам и выживать их из дела.

– Нет слов… И это после того, как эта жидовская морда Альфонс Ротшильд назвал Россию страной дикарей, – возмутился Великий Князь.

Министр промышленности, зная об отношении Великого Князя к евреям, не преминул воспользоваться ситуацией:

– Ваше Императорское Высочество! Два дня назад я имел встречу с Эммануилом Нобелем.223 И он заметил, что компания Ротшильда была основана в то время, когда закон прямо запрещал евреям владение землей, а также её аренду. Как мне видится, капиталы Ротшильда поставили его над русскими законами!

– Но с 1892 года иностранные общества и евреи могут приобретать в собственное пользование нефтеносные земли, – тихо заметил Плеске. – Правда, с особого разрешения Министерства государственных имуществ, и по соглашению с министерствами внутренних дел и финансов… В этом свете наше наступление на интересы Ротшильда может вызвать в Европе большие потрясения.

Князь Абамелек-Лазарев поддался эмоциям и горячо запротестовал:

– Помилуйте, Эдуард Дмитриевич! Барон Ротшильд грубо нарушил законы Российской Империи, так почему мы должны делать вид, что не заметили этого? Плевать мне на Ротшильда и его капиталы! Меня заботят интересы России! А интересы России сейчас заключаются в том, чтобы отобрать нефть у всяких там Ротшильдов.

– Мой предшественник, господин Витте, всячески приветствовал появление иностранных компаний в добыче нефти и способствовал в передаче им нефтеносных участков. Наполнение бюджета – вот наша головная боль, а такая вот штыковая атака на иностранный капитал может спровоцировать не только бегство иностранцев из России, но и обрушит бюджет!

Абамелек-Лазарев обратился к Великому Князю и канцлеру:

– Ваше Высочество! Николай Павлович! Позвольте мне ответить уважаемому Эдуарду Дмитриевичу…

Получив разрешение, князь встал и разразился гневной речью:

– Я считаю, что место господина Витте – в Петропавловской крепости! Ну нельзя же прикрываться интересами бюджета и при этом забывать обо всём на свете! Сиюминутная выгода, на которую был так падок Витте, влечёт за собой опасности уже в недалёком будущем! И не для бюджета, а для всей Российской Империи!

Плеске был смущён такими резкими заявлениями и не нашёлся, что ответить. Сергей Александрович же, заинтересовавшись нефтяным вопросом, спросил:

– Князь! Я вижу, что Вы глубоко изучили ситуацию с нефтедобычей… Скажите, какова позиция Нобеля, готов ли он сотрудничать с правительством или же будет вставлять нам палки в колёса? И кто ещё занимает на сегодня серьёзные позиции в Баку?

– Ваше Императорское Высочество! Нобель прекрасно понимает, что Ротшильд способен вредить ему, используя свои капиталы, и потому готов сотрудничать с правительством. Хочу заметить, что Нобель – русский подданный, что он кроме добычи нефти занимается и иными отраслями промышленности. В Баку же, кроме Ротшильда и Нобеля, есть некто купец Манташев,224 который идёт за ними следом. В «Обзоре фабрик и заводов Закавказского края» за 1894 год указано, что главным экспортёром нефти является Каспийско-Черноморское общество Ротшильда, которое реализовало 26 процентов общего вывоза, затем товарищество Нобелей – 18 процентов.

Канцлер задумчиво произнёс:

– Князь! Ходят упорные слухи, что подручные Ротшильда умеют заинтересовать отдельных чиновников Горного департамента… Даже по Парижу вместе разгуливают-с…

– Ваше Высокопревосходительство! Я могу говорить лишь о тех, кого поймали за руку… Что же касается тайного советника Скальковского,225 то моё прошение о его увольнении от должности лежит на Вашем столе. Мне в министерстве нужны чиновники, которые чище жены Цезаря.

– Считайте, что оно уже удовлетворено, Семён Семёнович! – ответил канцлер, после чего обратился к графу Воронцову-Дашкову. – Илларион Иванович! Скажите, это правда, что контора Ротшильда в Баку буквально набита евреями всех мастей, чинов и званий?

– Так точно, Николай Павлович! Правление Каспийско-Черноморского общества – это зять Альфонса Ротшильда, еврей Эфрусси,226 и второе лицо – еврей Фейгль.227 А в конторе куча инженеров, техников, бухгалтеров – евреи. Бакинский полицмейстер Адлерберг228 уже отрешён мною от должности за подобные упущения. Этот мерзавец не решался затронуть таких особ, как сотрудники Ротшильда.

– Отрешить от должности – этого мало, Илларион Иванович! – недовольно сказал Великий Князь. – Выбросить эту свинью со службы, чтобы другим наука была! А ещё лучше – отдать под суд!

– Вот до чего мы дожили, господа, – обратился к присутствующим канцлер. – Русский полицмейстер опасается потревожить евреев, чтобы не вызвать гнев самозваного барона Ротшильда… Нет, господа, тысячу раз мы правы были, когда в прошлом году приняли новые правила для евреев. Теперь осталось немного, добиться того, чтобы эти правила тщательно исполнялись! И потому я требую, чтобы всякое должностное лицо, которое способствовало евреям в нарушении правил, которое не принимает мер по выселению таковых, в двадцать четыре часа увольнялось от службы! Каждый такой случай нужно расследовать, ибо есть подозрения, что приставы и полицмейстеры становятся «незрячими» после получения приличного куша…

Немного успокоившись, канцлер обратился к князю Абамелек-Лазареву:

– Семён Семёнович! Я прошу Вас, пригласите ко мне Нобеля, а также вызовите из Баку Манташева. Нужно же посмотреть на него…

Заседание Комитета министров продлилось более пяти часов. Скандальный вопрос о нефти померк после ряда скандальных высказываний министра промышленности. Князь Абамелек-Лазарев внёс сумятицу в чиновные души министров, заразив некоторых из них своей промышленной стремительностью и деловой хваткой.

* * *

В последний день февраля 1896 года было объявлено о создании Императорского Русского нефтепромышленного общества. Учредителями нового общества выступили «Товарищество нефтяного производства братьев Нобелей» и Кабинет Ея Императорского Величества, ведавший личным имуществом Императорской Фамилии.

В тот же день было объявлено Высочайшее повеление, которым утверждались новые «Правила о нефтяном промысле». В первом параграфе этих правил говорилось, что Русское нефтепромышленное общество получает исключительное право заниматься разработкой нефтеносных земель и нефтедобычей, перерабатывать нефть и торговать нефтепродуктами.

Отдельно было сказано про нефтеносные земли. Отныне все нефтеносные земли могли находиться исключительно в собственности Российской Империи, а управлять ими будет Министерство государственных имуществ. Те же нефтеносные земли, которые на момент опубликования новых правил находятся в собственности частных лиц либо компаний, должны быть проданы государству в течение месяца. В противном случае они будут конфискованы…

В тот же день Высочайшим указом купцу 1-й гильдии Эммануилу Людвиговичу Нобелю было пожаловано потомственное дворянство и баронский титул, с назначением камергером двора Ея Величества.

Этим решениям предшествовали переговоры с Нобелем. После недолгих раздумий купец, понимая, что в одиночку с Ротшильдом и американскими акулами из «Standard Oil» ему не тягаться, принял предложение графа Игнатьева стать председателем правления Русского нефтепромышленного общества.

Канцлер, хитрый лис и хороший психолог, прямо объяснил Нобелю, что отступления назад не будет, и что новые правила в нефтяном промысле будут работать, либо при участии Нобеля, либо же без его участия. После чего произнёс иезуитскую фразу:

– Эммануил Людвигович! Россия стала Вашей второй Родиной. Вы умеете работать. Вы умеете вести дело с размахом. Так послужите же России. Государыня умеет быть благодарной. А Вы можете стать основателем графской династии…

Что касается демарша барона Альфонса Ротшильда, объявившего Россию «страной дикарей», то уже 1-го марта управлявший «Каспийско-Черноморским нефтепромышленным и торговым обществом» барон Мориц Эфрусси получил уведомление, что в течение месяца все активы должны быть проданы Императорскому Русскому нефтепромышленному обществу. В противном случае будет произведен секвестр…

Одновременно полиция произвела выселение из Баку всех евреев, в результате чего нефтяные промыслы Ротшильда остались без инженеров и техников, а контора – без служащих. Добыча нефти встала.

С основной массой промышленников и предпринимателей, которые были связаны с добычей и переработкой нефти, проблем не было. Разработанная князем Абамелек-Лазаревым схема была проста. Министерство государственных имуществ выкупило нефтеносные земли, разумеется, по единой низкой цене, весьма далёкой от рыночной. А Русское нефтепромышленное общество выкупало у промышленников их нефтяное оборудование и заводы… и тут же сдавало их в аренду бывшим собственникам. Получался своеобразный взаимозачёт, в результате которого нефтепромышленное общество не тратило ни копейки. Да, для промышленников это было совсем не выгодно, ибо арендную плату фактически пришлось вносить за много лет вперёд. Но ведь это лучше, чем секвестр…

В результате такой вот нехитрой процедуры вчерашний собственник становился арендатором, который и шагу не мог сделать самостоятельно без позволения Русского нефтепромышленного общества. Арендаторы могли лишь добывать нефть и перерабатывать её, после чего по фиксированным ценам передавать Русскому нефтепромышленному обществу, которое обладало монополией на торговлю нефтепродуктами как в России, так и за её пределами.

Директором-распорядителем нефтепромышленного общества был назначен Манташев, которому канцлер посулил в недалёком будущем чин действительного статского советника, который давал потомственное дворянство, и даже доступ к Высочайшему двору.

А вот с господином Ротшильдом пришлось повозиться, ибо в ответ на требование продать активы, барон стал откровенно гадить. Европейские газеты с подачи Ротшильда выплеснули очередную порцию грязи на Россию, а уже 5-го марта рабочие ротшильдовской компании вышли на улицы Баку.

Полиция пыталась разогнать незаконные сборища, но на помощь рабочим пришли громилы, нанятые бароном Эфрусси, вооружённые дрекольем и стальными прутьями. В городе начались погромы и поджоги. Под угрозой оказались нефтепромыслы.

В ответ на это наместник Кавказа князь Амилохваров229 ввёл в Бакинской губернии положение чрезвычайной охраны. Солдаты Сальянского и Шемахинского резервных полков взяли под охрану нефтяные промыслы, чтобы не допустить их поджога. По приказу наместника в Баку в помощь полиции перебросили три батальона кавказских стрелков, 84-й Ширванский полк и казачьи сотни 1-го Лабинского полка. Город был оцеплен войсками, а канонерские лодки Каспийской флотилии «Пищаль» и «Секира» подошли к берегу и навели пушки на город.

Ширванцам пришлось несколько раз стрелять в толпу, разгорячённую спиртом и одурманенную опиумом. Было убито более двухсот человек, после чего полиция при поддержке казаков произвела аресты.

Жандармское управление сразу же установило, кто организовал беспорядки, ибо несколько сотрудников ротшильдовского «Каспийско-Черноморского товарищества», напуганных столь жестоким расстрелом, выдали барона Эфрусси, который финансировал погромщиков.

Ротшильдовский зять был немедленно арестован и в кандалах доставлен к князю Амилохварову. Старый боевой генерал был прост и резок, и тем паче чужд всякого рода дипломатиям. Напуганный столь нелестным обращением, но сохранивший свой гонор и самоуверенность, Эфрусси стал протестовать, заявляя, что он дворянин и барон, и что его арест очень дорого обойдётся России.

В ответ на угрозы князь Иван Егорович высказался очень просто:

– Плевать я хотел на твои купленные титулы! Это в Париже ты барон. А у меня в Тифлисе ты просто одесский выскочка и еврей. А очень скоро станешь и висельником, ибо тебя будет судить военный суд. Как государственного преступника… И яйца, даже от Фаберже, тебя не спасут!

Барон Эфрусси был помещён в Метехский тюремный замок, после чего Альфонс Ротшильд незамедлительно телеграфировал в Петербург, что он готов продать активы…

После завершения сделки Ротшильда с Русским нефтепромышленным обществом барон Эфрусси был освобождён и выслан из России.

* * *

Создавшийся нефтяной триумвират» в лице князя Абамелек-Лазарева, барона Нобеля и действительного статского советника Манташева принял решения, которые ввергли в шок промышленную Европу. Отныне вывоз из России сырой нефти был воспрещён… Только керосин, мазут или же иные продукты переработки. Любые продукты, согласно пожеланиям покупателя, самого высокого качества, но только не сырьё в виде необработанной сырой нефти…

Глава 32

Печальная годовщина смерти Николая II прошла в напряжённом ожидании. По данным Департамента государственной полиции ожидались покушения на Великого Князя Сергея Александровича, графа Игнатьева и графа Воронцова-Дашкова. На петербургских улицах по ночам появлялись листовки от имени новоявленного «Союза Народной Воли».

Плеве умолял Сергея Александровича ограничить выезды и хотя бы временно переселиться с семьёй в Зимний дворец. Но Великий Князь был непреклонен, категорически отказавшись прятаться от революционеров, считая это унизительным для русского генерала. Каждый день его карета в сопровождении кортежа следовала от Сергиевского дворца в штаб Петербургского округа на Дворцовую площадь.

Канцлер и граф Воронцов-Дашков тоже отказались прятаться, упрекнув Плеве, что он обязан не предупреждать о возможных покушениях, а изловить тех, кто таковые покушения планирует. Правда, согласились увеличить число сопровождающего конвоя…

Александра Фёдоровна не покидала Зимний дворец. Даже траурные торжества не смогли заставить Императрицу выехать за его пределы. Слишком сильно было потрясение, перенесённое год назад. Ни рождение дочери, ни каждодневные государственные заботы не вычеркнули из её памяти страшные первоапрельские события, мучения мужа, его глаза, наполненные болью и страданием.

На годовщину в столице собрались практически все представители Императорской Фамилии. Даже Владимир Александрович прибыл с Дальнего Востока, проделав весьма долгий путь. Лишь Цесаревич Георгий по предписанию врачей оставался в Аббас-Тумане, а Великий Князь Николай Константинович – в Ташкенте, куда был сослан за кражу бриллиантов у своей матери.

* * *

В воскресный день 7-го апреля, после обедни, в Аничковом дворце было многолюдно. Мария Фёдоровна устроила неофициальный обед, на который были приглашены приверженцы её «дворцовой партии». По завершению обеда наиболее близкие и доверенные лица перешли в Жёлтую гостиную, куда лакеи подали кофе.

Задрапированные жёлтым тиснёным бархатом стены гостиной, два мраморных камина и мебель из карельской берёзы создавали необычайный уют, присущий всем творениям великого Карла Росси.

Владимир Александрович, облачённый в парадный мундир с эполетами и орденской лентой, по-хозяйски расположился на неуклюжем диване, не выпуская из рук богато изукрашенный фельдмаршальский жезл. Мария Павловна послушно села рядом.

Императрица заняла своё любимое кресло, в окружении придворных дам, которые за долгие годы общения стали для неё почти родными.

Великий Князь Николай Михайлович поставил кресло подле камина и наслаждался видом языков пламени. Довольно красивый 37-летний холостой мужчина, очень умный, изворотливый и язвительный, он тяготился военной службой вдали от Петербурга. Будучи от природы прожжённым интриганом, он скучал в провинциальном Тифлисе, чередуя командование Мингрельским гренадерским полком с попойками в офицерском собрании и с собиранием бабочек для своей энтомологической коллекции. Ни генеральский чин, ни обещанное вскоре командование Кавказской гренадерской дивизией не утешали его больное самолюбие. Великий Князь считал себя достойным гораздо большего.

Молодые великие князья держались особняком, усевшись в дальнем углу и тихо переговариваясь между собою. Наследник престола Михаил Александрович держался весьма скромно и даже скованно, а вот его двоюродные братья были веселы, развязны и не уставали развлекать друг друга. Великий Князь Кирилл Владимирович, стройный красавец-гардемарин с тонкими усиками, вполголоса рассказывал очередную морскую байку, недосказанную за обеденным столом. Его младший брат Борис, затянутый в скромный юнкерский мундир Николаевского кавалерийского училища, ухмылялся и с большим трудом сдерживал распирающий его смех.

Владимир Александрович не выдержал затянувшейся паузы и обратился к Императрице:

– Минни! Я порядочно одичал в своём Хабаровске… Видели бы Вы, какая это глухомань, где нет ни одного порядочного ресторана. Я уже не говорю про театр или балет… Приличного шампанского днём с огнём не сыщешь… А эти мерзкие купчишки пытаются продать мне какую-то кислятину, выдавая за настоящий Moum sec cordon vert.230

– Ты мне писал, что полностью занят только службой, своими полками и батальонами, лазаретами и казармами, – язвительно заметила Мария Павловна. – Какие уж там театры или балерины…

Великий Князь сделал вид, что не заметил недовольства жены. Вступать в полемику с вечно фрондирующей Михень не входило в его планы. Владимир Александрович приехал в столицу совсем ненадолго и хотел из первых рук узнать, что же тут происходит без него.

Мария Фёдоровна поспешила поддержать разговор:

– Мы хотя и не в Хабаровске обитаем, но тоже одичали. За этот год в России всё встало с ног на голову. Она не желает никого слушать, сама всё решает, принимая воистину безумные решения. Господи, если бы покойный Саша только мог знать, что сотворит эта гессенская фрау.

– Но ведь она слушает всё, что ей советуют Сергей и Игнатьев? – тихо спросил Владимир Александрович.

– Слушать то она слушает, но я вижу, что многие решения она принимает уже сама, ни с кем не советуясь. Она лишила мой двор содержания, которое мне оставил мой Ники. Она не позволила мне пользоваться «Полярной звездой», нагло заявив, что я могу поехать в Данию поездом! – голос Императрицы возмущённо задрожал.

– О чём Вы говорите, Минни, – вмешалась Мария Павловна. – У Вас Аликс отобрала всего лишь одну яхту, а у Алексея она отобрала весь русский флот! Он теперь генерал-адмирал лишь на бумаге, а всем заправляет морской министр.

– Я знаю Ломена, как честного и знающего морского офицера, – заметил Владимир Александрович.– Уверен, что он сделает всё для того, чтобы русский флот был на высоте.

Графиня Толстая231 не сдержала смех. Эта семидесятилетняя старуха, которая не жаловалась на память, знала весь военный и чиновный Петербург и помнила про многих высокопоставленных особ столько всего малоприятного.

– Ваше Императорское Высочество не всё знает про нашего морского министра, – самодовольно сказала она, обращаясь к Владимиру Александровичу. – Он в юные годы был ох какой озорник, так шалил, что до Государя доходило.

– Я об этом ничего не знала, – удивилась Мария Фёдоровна. – Ломен, он ведь с покойным Ники был в плавании. А Саша специально приказал подобрать для сына благопристойную компанию.

В гостиной воцарилась тишина. Все присутствующие жадно обратили свои взоры на статс-даму, ожидая интересного продолжения. Софья Дмитриевна, явно довольная произведённым эффектом, продолжила своим скрипучим голосом:

– Ломен и генерал Баранов, который ныне полицией заведует, будучи молодыми мичманами, ухаживали за актрисой Ораниенбаумского театра. Не помню уже её фамилию… В один вечер она согласилась ужинать с ними после спектакля, да только публика по окончанию пьесы бесконечно вызывала её «на бис». Ломен возмутился, что желанный ужин так долго откладывается, пошёл на сцену, спустил штаны. Баранов поднял занавес… и восторженная публика вместо артистки увидела мичманскую задницу. Поднялся скандал, но мичмана убежали.

Императрица, Мария Павловна и графиня Строганова232 смущённо зафыркали, пытаясь соблюсти приличия. Зато Владимир Александрович смеялся от души.

– Софья Дмитриевна, и чем закончилась эта история? – весело спросил он.

– Да ничем. Утром Ломен явился морскому министру, которым был Краббе.233 Честно доложил о произошедшем. Адмирал расхохотался и спрашивает: «Ты этим дуракам жопу показал?» Ломен ему отвечает: «Так точно, жопу показал!» Краббе приказал мичману ехать в Кронштадт и сесть под арест на двое суток. Потом министр поехал к Государю и доложил ему о «подвиге» мичмана. Ваш батюшка, Ваше Высочество, Государь Александр Николаевич, вечная ему память, изволил смеяться. Когда ораниенбаумский полицмейстер представил свой протокол, ему ответили, что Государю об этом деле известно и что мичман уже наказан.

Владимир Александрович теперь не просто смеялся, он громко хохотал и не мог остановиться. Михаил, Кирилл и Борис, забыв о приличиях, корчились от смеха в своих креслах. Дамы смущённо хихикали, а графиня Толстая, как ни в чём не бывала, пила кофе. Мария Павловна проронила:

– Софья Дмитриевна! Ну мы же не в казарме…

Когда все успокоились, Мария Фёдоровна стала жаловаться, что невестка за год успела заменить практически всех министров и командующих, уволив от службы заслуженных и преданных престолу людей. Как это только можно было догадаться, чтобы выбросить со службы тех, кого назначал ещё покойный Александр Третий, в чьей мудрости не усомнится никто?

Императрица встала с кресла и стала нервно расхаживать по гостиной.

– Я просто вне себя от одной только мысли, что это гессенская негодница задумала похитить престол у моих сыновей! Подумать только, она въехала в Россию за гробом моего бедного Саши, и взошла на престол за гробом моего бедного Ники!

От волнения и негодования в голосе Императрицы появился явный нерусский акцент.

Мария Павловна, которая никогда не упускала возможности хоть как-то уколоть молодую царицу, не удержалась и съязвила:

– Эта cette raede anglaise234 вообразила себя русской самодержицей. Но Петербург ещё не забыл, как она приехала из Гессена в своём безвкусном красном бархатном платье с ужасной берлинской вышивкой… Её и в Гессене то не очень жаловали. Рассказывают, что старый гессенский гофмаршал сказал нашему Остен-Сакену:235 «Какое счастье, что вы её берёте от нас».

Мария Фёдоровна не могла успокоиться. Она долго перечисляла фамилии отставленных сановников и генералов, а затем вспомнила о предстоящей коронации.

– Я не могу толком добиться, что Аликс решила с коронацией. Всё делается в тайне от меня… Остаётся только догадываться, что она го-товит… Да ещё Игнатьев с его завиральными прожектами. Какие-то депутаты от губерний и земств, какие-то соборы… Он уже забыл, как Саша уволил его из министров за такие завиральные идеи.

Сидевший до того молча Николай Михайлович вмешался в разговор:

– Я вчера разговаривал с Сандро и с удивлением узнал, что Аликс приказала пригласить на коронацию Юрьевскую236 вместе с детьми.

Императрица остановилась и застыла на месте. Её красивое и ещё молодое лицо исказилось от гнева. На мгновение овладев собой, Мария Фёдоровна буквально взорвалась:

– Что? Эту авантюристку? Эту самозванку? Ну нет уж… При жизни Саши ноги её в России не было, а теперь приглашают, как царственную особу! Так что пусть Аликс выбирает, или я, или Долгорукова! Если эта дама приедет на коронацию, меня на коронации не будет!

Хрупкая грациозная датчанка умела вызывать бурю. И близкие уже знали, что в такие минуты лучше тихо отсидеться и не вступать в пререкания.

– Покойный батюшка собирался короновать её, но не успел, – тихо сказал Владимир Александрович. Глаза Великого Князя затуманились, как будто он вернулся в далёкий 1881 год.

– То, чего не сделал дядя, может сделать Аликс, – задумчиво произнёс Николай Михайлович. – Я подозреваю, что она желает причислить семейство Юрьевских к Императорской Фамилии… Как когда-то причислили Лейхтенбергских и Ольденбургских, – добавил он, увидев в глазах Императрицы немой вопрос.

– Это неслыханно, – раздражённо воскликнула Мария Павловна. – Как можно сравнивать древний род герцогов Ольденбургских и княжну из захудалого рода Долгоруковых?

В гостиной наступила гнетущая тишина. Все давно привыкли к тому, что Михень несдержанна на язык, но вот чтобы так оскорбить Долгоруковых….

Владимир Александрович, желая как-то сгладить допущенную женой бестактность, недовольно пробурчал:

– Ежели говорить по справедливости, то Юрьевская принадлежит по рождению к одному из стариннейших родов. Долгоруковы ведут свой род от Рюрика, а Рюриковичи лет на двести старше Ольденбургов… Как бы мы все к ней не относились, но покойный батюшка удостоил княжну чести пойти с ним под венец…

– Как Вы можете так говорить, Вольдемар? – возмутилась Императрица. – Вы уже забыли, сколько горя причинила эта негодная женщина Вашей покойной матушке?

– Я всё прекрасно помню, Минни… Но это была воля моего батюшки, а осуждать волю и чувства Императора никто не вправе! Вы ведь не забыли ещё, как батюшка сказал, что Вы не более, чем его первая подданная…

Выдержав небольшую паузу, Владимир Александрович добавил:

– В конце концов, дети Юрьевской – мои сводные братья и сёстры. У нас один отец и забывать об этом было бы просто неприлично. Я не вижу причины, по которой нам следовало бы подвергать семейство Юрьевских остракизму…

Молодые великие князья сидели притихшие, поняв, что сегодня попали в самый круговорот семейных интриг. Статс-дамы тоже предпочитали не вмешиваться в разговор царствующих особ, хотя и были очень близки к Марии Фёдоровне.

Императрица закусила губу от обиды, а затем разразилась тирадой в адрес братьев покойного Александра Третьего.

– Я и подумать не могла, что вы, родные братья моего Саши, испугаетесь какую-то гессенскую девчонку! Ну какая она царица? А Серж стал её главным советником и помощником и исполняет все её прихоти! Неужели он ради своей Эллы готов пожертвовать всем и вся?

В голосе Марии Фёдоровны звучало искреннее недоумение и возмущение. Привыкшая к тому, что Александр III был для своих младших братьев непререкаемым авторитетом, она не могла понять, почему же теперь они повинуются какой-то «гессенской мухе».

Хотя за почти 14-летнее царствование Александра Третьего она не имела касательства к государственным делам, во время недолгого правления Ники Мария Фёдоровна стала активно вмешиваться в политику. Ей показалось, что она может себя проявить там, куда категорически не допускал покойный супруг, а потому стала давать сыну прямые указания относительно назначения на важнейшие государственные должности тех или иных лиц. Покойный Ники был слишком мягок и деликатен.  Он не мог и не хотел обижать дорогую Мама́, оставил за ней все придворные прерогативы и весь придворный штат, полагаемые жене Императора.  Она сохранила все привилегии на коронные драгоценности, право назначения фрейлин и служащих придворного ведомства.  Вся повседневная жизнь двора регламентировалась, исходя, в первую очередь, из её желаний и прихотей.

И хотя Аликс получила собственный Двор, но распоряжалась здесь, опять же, Мария Фёдоровна.  Она не только «подбирала» штат служащих и фрейлин, но даже заказывала для невестки туалеты по своему вкусу.  Но если старая Императрица любила в одежде многоцветье и рюши, то Аликс предпочитала строгие и слегка консервативные платья с красиво ниспадающими складками, приводя свекровь в возмущённое состояние своей «гессенской ограниченностью».

Пока был жив Николай,  Александра Фёдоровна молча сносила диктат свекрови. Но после его смерти положение дел моментально изменилось. Аликс мгновенно избавилась от опеки свекрови, везде и во всём принимая собственные решения, а вот с этим Мария Фёдоровна смириться не желала.

– Я уверена, это Элла настраивает Сергея! Это всё она! – повторяла Императрица, исступлённо сжимая свои нежные руки в кулаки.

– Да полноте, Минни! Вы глубоко ошибаетесь, считая, что Элла что-то значит для Сергея, – пренебрежительно сказал Николай Михайлович. – Ходят слухи, что Сергей вовсе не уделяет ей внимания и чуть ли не открыто живёт со своим шталмейстером Мартыновым237, – продолжил он, выдержав многозначительную паузу.

– Что ты хотел этим сказать? – спросил Владимир Александрович. – Что за вздор?

– Я лишь повторяю то, о чём давно говорит весь Петербург… Что Сергей известный bougre.238 Про это долгое время говорила вся Москва, пока он там был генерал-губернатором. Зачем делать вид, что для тебя это такая новость?

– Это уж слишком, Бимбо! – взорвался Владимир Александрович. Он вскочил с дивана и, не в силах сдержать эмоции, сорвался на крик. – Как ты смеешь в моём присутствии повторять всякие мерзости о моём брате? Ты, Великий Князь и русский генерал, уподобляешься той черни, которая судачит на кухне, обсуждая своих господ! Я не желаю это слушать!

Николай Михайлович хотел что-то сказать, но фельдмаршал повернулся к Марии Фёдоровне и сдержанно поклонился:

– Позвольте мне удалиться, Ваше Императорское Величество! Я вынужден откланяться, вместе с Марией Павловной!

Не дожидаясь позволения, Великий Князь щёлкнул каблуками, и быстро вышел из гостиной, громко хлопнув дверью. Мария Павловна неловко попрощалась и засеменила следом. Вечер был окончательно испорчен.

Глава 33

По понедельникам приёмная государственного канцлера всегда была полна людей самых разных чинов и званий. Рядом с лощёным офицером Генерального Штаба мог сидеть инженер-изобретатель с полусумасшедшими глазами, а бородатый купец-старовер мог увлечённо общаться с акцизным чиновником, обсуждая последние европейские новости.

8-е апреля 1896 года не было исключением из правил. Посетителей было очень много. Когда адъютант доложил графу Игнатьеву, что в приёмной дожидается молодой князь Белосельский-Белозерский,239 Николай Павлович приказал его пригласить. Он знал, что князь не только принадлежит к древнему роду, происходящему от самого Рюрика, но и является родным племянником покойного «белого генерала» Михаила Дмитриевича Скобелева.

Князь вошёл в кабинет канцлера чётким строевым шагом. Породистое благородное лицо, тонкие чёрные усики. Строгая чёрная блуза, туго перетянутая ремнём с револьверной кобурой, сверкающие сапоги со шпорами. На левой согнутой руке – чёрная фуражка, на околыше которой зловеще сверкала серебристая «адамова голова», ставшая эмблемой Добровольной охраны.

– Ваше Высокопревосходительство! Честь имею явиться, поручик…

– Полноте Вам, князь!– с укоризной сказал канцлер. – Вы ведь в форме Добровольной охраны, так что никаких «Высокопревосходительств»… Обращайтесь ко мне по имени-отчеству и присаживайтесь. В ногах правды нет, даже в Ваши молодые годы.

Князь поблагодарил и устроился в кресле. Канцлер пристально посмотрел на посетителя.

– Адъютант доложил мне, что Вы весьма настойчиво требовали аудиенции. Что привело Вас ко мне?

– Николай Павлович! Меня привели к Вам обстоятельства чрезвычайного характера. Я не могу никому доверить имеющиеся сведения, кроме Вас либо же Государыни. Я прекрасно понимаю, что своим приходом ставлю себя в весьма сомнительное положение, но честь офицера не позволяет мне умолчать о ставших известными мне обстоятельствах, которые касаются Высочайших особ.

– Что Вы имеете в виду? – удивлённо спросил канцлер. – Мне кажется, что я знаю всё, что происходит в столице.

– Николай Павлович! Его Высочество Великий Князь Николай Михайлович распространяет среди посетителей Яхт-клуба сведения, порочащие Великого Князя Сергея Александровича! – на едином выдохе произнёс князь.

– Какие же это сведения? – тихо спросил Игнатьев.

Князь замешкался от волнения, но потом собрался с духом и выдавил из себя:

– Великий Князь Николай Михайлович открыто говорит, что будто бы Сергей Александрович… мужеложец… и что именно поэтому у него и Елизаветы Фёдоровны нет детей…

Канцлер вскочил как ошпаренный, с несвойственной его возрасту резвостью буквально выскочил из-за стола. Услышанная новость не могла не вызвать в нём бурю эмоций. Понимая, что это не просто скандал, и что действовать нужно немедленно, граф быстро взял себя в руки.

– Кто ещё, кроме Вас, слышал подобные непотребные высказывания Николая Михайловича? – тихо спросил он. – Кто ещё может подтвердить Ваши слова относительно Его Высочества? Вы ведь понимаете всю тяжесть обвинений…

– Николай Михайлович не только говорит подобное, но он сочинил мерзкое стихотворение про Сергея Александровича. – Князь достал из кармана сложенный вчетверо лист. – Мне случайно попала в руки эта вот бумага, Николай Павлович… Это почерк Великого Князя Николая Михайловича… Никто не знает, что эта бумага у меня. Лакей Яхт-клуба не успел её сжечь и вот теперь…

Канцлер развернул переданный ему листок с подгорелыми краями и стал внимательно читать. Его лицо побагровело от гнева. Прочитав до конца, граф свернул листок, положил его во внутренний карман сюртука.

– Какая мерзость! – пробурчал канцлер. – Господи, чтобы представитель Императорской Фамилии и писал такую мерзость… Князь! Вы должны уяснить, что всё, о чём мы говорили – это государственная тайна! И никто, слышите – никто не должен знать о цели Вашего сегодняшнего визита ко мне. Я буду докладывать Государыне, а уж ей предстоит принимать решение, как поступить в данном случае.

– Слушаюсь, Николай Павлович!

– Какую должность Вы занимаете ныне? – поинтересовался канцлер.

– Я начальник первой дружины в столичном штандарте Добровольной охраны, – ответил князь.

– Ага, то есть примерно командир батальона… Своим мужественным поступком Вы заслужили повышение… Я бы хотел Вас видеть в штабе Добровольной охраны. Но пока я должен заняться неотложными делами. Я вызову Вас, как только появится потребность.

* * *

Карета быстро домчала канцлера к штабу Петербургского военного округа. В кабинет Великого Князя Сергея Александровича Игнатьев буквально ворвался. Без доклада, мимо опешивших адъютантов, которые не решились его останавливать.

Поняв, что случилось что-то экстраординарное, Великий Князь не стал задавать лишних вопросов, а просто предложил гостю кресло. Канцлер достал из кармана злополучный листок со стихотворением и молча передал его в руки Сергея Александровича.

Великий Князь брезгливо развернул документ и стал читать. Прочитав стихотворение, он в ярости скомкал лист и бросил его на пол. Лицо его, всегда бледное, стало ярко-багровым, кончики усов мелко задрожали.

– Как всё это понимать? – закричал Сергей Александрович, поднявшись из-за стола во весь свой рост. – Кто написал эту гадость, Николай Павлович? «Наш великий князь Сергей – педераст известный»!!! Кто посмел оскорбить меня?

Граф медленно встал из кресла. Выдержав паузу, он тихо спросил:

– Разве, Ваше Высочество, Вы не узнаёте почерка Его Высочества Великого Князя Николая Михайловича?

– Этого не может быть! Это вздор! Николай никогда не опустится до подобной мерзости! Вас ввели в заблуждение, граф!

Сергей Александрович, всегда спокойный и выдержанный, был вне себя от бешенства. Его красивое лицо перекосилось от ярости.

– Ваше Императорское Высочество! Я отвечаю за свои слова. Мне очень прискорбно говорить, но Великий Князь Николай Михайлович распространяет в Яхт-клубе сведения относительно Вашего Высочества. Он утверждает, что Вы мужеложец, – тихо, но твёрдо ответил канцлер. – И что именно потому Ваше Высочество не имеет детей. Молодой князь Белосельский-Белозерский был свидетелем таких непотребных высказываний Его Высочества. И ежели провести дознание, то таких свидетелей будет ещё немало.

Сергей Александрович медленно опустился в кресло. Закрыв лицо руками, он воскликнул:

– Господи! Укрепи меня! Я не могу поверить в то, что мой двоюродный брат оказался способен на такое! Великий Князь, который пишет такое непотребство! Это просто немыслимо… Как хорошо, что Саша не дожил до этого дня… В Императорской семье ещё не было такого скандала!

Закурив папиросу, Великий Князь немного успокоился.

– Вы ведь знаете, Николай Павлович, что Господь не дал нам с Эллой детей. И мы несём наш тяжкий крест… Но я никогда не мог помыслить, что кто-то истолкует это наше горе вот так… Так грязно и мерзко… Николай – он просто воткнул нож мне в сердце. Скажите, Николай Павлович, что делать теперь? Как мне дальше жить и служить, если предают родные?

– Ваше Высочество! Я уверен, что мы обязаны обо всём сообщить Государыне. Я не имею права вмешиваться в дела Императорской Фамилии, но я считаю, что Государыня может повлиять на Великого Князя Николая Михайловича. Нужно незамедлительно пресечь все эти мерзкие сплетни, остановить Николая Михайловича, иначе поток слухов просто захлестнёт Петербург. Можем ли мы терпеть такое положение в наше нелёгкое время? Именно сейчас, когда до коронации осталось меньше двух месяцев.

Сергей Александрович молча выкурил несколько папирос, одну за другой. Ароматный табачный дым заполнил кабинет.

Канцлер видел, как дрожат пальцы Великого Князя, выдавая его переживания. Наконец тот потушил об серебряную пепельницу недокуренную папиросу.

– Вы правы, Николай Павлович! Абсолютно правы, к сожалению. Я не могу, не имею права оставлять всё это без последствий. А потому мы сейчас же едем в Зимний. Промедление – смерти подобно!

Подняв с ковра скомканный листок, Сергей Александрович аккуратно разгладил его, снова перечитал, а затем положил в кожаную папку.

– Видит Бог, я не хотел этого, – тихо сказал он. – Памятью незабвенного Саши клянусь… Николай не оставил мне выбора. После той печальной истории, когда Николай Константинович похитил бриллианты Александры Иосифовны и был объявлен душевнобольным, ещё не было более мерзкой ситуации в царской семье.

– Ваше Высочество! Я считаю, что крайне необходимо, чтобы полиция срочным образом собрала сведения о всех лицах, которые являются мужеложцами. Тем паче, что очень многие из них даже не скрывают свой порок. И, не взирая на чины и звания, не взирая на положение в обществе, применить к ним всю тяжесть закона. Такие жёсткие меры выбьют почву из-под ног сплетников. Никто не сможет тогда упрекнуть власти, что мы потакаем пороку мужеложцев.

– У Вас есть конкретные фамилии на примете? Боюсь, что могут быть задеты весьма знатные особы. Скандалов не избежать, будут жалобы…

– Зачем же далеко ходить, Ваше Высочество! Думаю, что личность князя Мещерского240 известна всем. В том числе и полиции. Многие ещё помнят ту неприличную историю между Мещерским и графом Келлером241 вокруг молодого трубача в 1887 году. Келлер мешал трубачу встречаться с Мещерским, и князь вынудил Келлера подать в отставку, используя свои обширные придворные связи. Проведённое тогда по приказу Вашего покойного батюшки расследование установило, что Мещерский находился в порочной связи с трубачом.

– Господи, сколько же этой скверны у нас развелось? Им что, женщин не хватает?

– Думаю, что немало их развелось… Увы, Ваше Высочество, но придётся заняться очисткой русского общества от этой скверны. Потомки нас не простят, ежели мы позволим испоганить Русь.

* * *

В Зимний дворец ехали молча. Предстоящий разговор с царицей был не просто неприятным, он был за гранью всех норм приличия. Обсуждать с Императрицей всю ту грязь, о которой в приличном обществе не принято даже вспоминать?

Александра Фёдоровна приняла Великого Князя и канцлера без промедления. Несмотря на плохое самочувствие, она была приветлива, и начала разговор с напоминания, что сегодня исполнилось два года с момента её помолвки с милым Ники.

За прошедший год нахождения у власти Императрица не изменилась внешне. Всё та же прекрасная молодая женщина с ярко-синими глазами. Царственная осанка, правильные черты лица, изящная походка, грация, большой ум, огромная начитанность и образованность, прекрасная память и сердечная доброта. Лишь чрезмерная бледность была последствием того, что Аликс редко бывала на свежем воздухе.

Внутренне же Императрица была увлечена одной мыслью – взять на себя крест Екатерины Великой, укрепить государство и искоренить крамолу.

На ходу осваивая ремесло управления огромной страной, она не прекращала учиться. Своим докладчикам царица ставила множество определённых и весьма дельных вопросов, касающихся самого существа предмета, причём входила во все детали и в заключение давала столь же властные, сколь точные указания.

Пятичасовой чай, поданный к столу, оказался весьма кстати. Видя, что Великий Князь не знает, с чего начать разговор, канцлер решился. Отставив чашку, он обратился к Императрице.

– Ваше Величество! Его Высочество из чувства деликатности просил меня доложить о чрезвычайном происшествии, которое напрямую касается как Императорской Фамилии, так и всего государства.

– Что произошло, граф? Вы меня пугаете.

Императрица пристально посмотрела на Сергея Александровича, но тот отвёл глаза.

Игнатьев продолжил:

– Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Михайлович распространяет в Яхт-клубе пасквили в отношении Сергея Александровича.

– Что это за пасквили, позвольте узнать?

– Николай Михайлович во всеуслышание обвиняет Сергея Александровича… в содомии… Мало того, он распространяет богомерзкие стихи, вероятно, сочинённые им самим… Ваше Величество, мне передали один из экземпляров, написанный почерком Николая Михайловича, что исключает всякие сомнения в его непричастности к этой грязной истории.

Сергей Александрович раскрыл папку, достал злополучный лист, развернул его и молча передал Императрице. Сам же встал из кресла и подошёл к окну, чтобы не было видно его лица. Прочитав содержимое, Аликс покраснела и брезгливо отбросила листок.

– Что это такое?

– Это те самые мерзкие стихи, которые собственноручно записаны Его Высочеством Николаем Михайловичем. Этот листок мне передал молодой князь Белосельский-Белозерский.

– Николай Павлович! Посоветуйте, как мне поступить, Вы ведь мой канцлер…

– Ваше Императорское Величество! Я не вправе вмешиваться в дела Императорского Дома. И если бы речь шла о женитьбе или же о хищении бриллиантов, как в случае с Великим Князем Николаем Константиновичем, я бы умыл руки. Но в данном случае, боюсь, речь идёт о совершении государственного преступления. Сергей Александрович не просто Главнокомандующий, он председатель Комитета Государственной Обороны, и подобная клевета в отношении его должна быть наказуема. Представьте себе, Ваше Величество, чтобы было, если такой проступок допустил не Великий Князь Николай Михайлович, а любой другой генерал русской армии…

О чём-то задумавшись, Александра Фёдоровна вызвала дежурного флигель-адъютанта.

– Срочно пригласите ко мне генерала Ширинкина,242 – приказала она.

Когда флигель-адъютант вышел за дверь, Сергей Александрович встревожено посмотрел на Аликс и недоумённо спросил:

– Начальника дворцовой полиции?

– Да, именно начальника дворцовой полиции. А кого же ещё, ежели речь идёт о преступлении? Если Николай Михайлович занимается распространением этой мерзости, я прикажу Ширинкину произвести обыск.

– Но ведь это же невиданный скандал! Что скажет дядя Миша после обыска в его дворце? Он будет оскорблён до глубины души. Да и какой смысл в таком обыске? Право, не знаю, стоит ли идти на такой шаг…

Граф Игнатьев не вмешивался в разговор, понимая, что сейчас лучше промолчать, предоставив тяжесть принятия решения Императрице. Всё-таки обыск во дворце Великого Князя Михаила Николаевича – событие экстраординарное, и последствия могут быть самые неожиданные.

Александра Фёдоровна тяжело встала с кресла. Лицо, изначально приветливое, стало строгим и даже жестоким.

«Господи, она ведь ещё так молода, – подумал канцлер. – Ей бы на балах танцевать, а она уже успела потерять мужа и взвалить на свои хрупкие плечи всю Империю».

Аликс взяла со стола листок и ещё раз перечитала стихотворение. Потом обратилась к Сергею Александровичу:

– Утром у меня был с докладом министр внутренних дел. Илларион Иванович сообщил мне, что вчера в Аничковом моя свекровь высказывала недовольство тем, что я приглашаю на коронацию княгиню Юрьевскую. Там же был Владимир Александрович с женой и детьми. Там же был Николай Михайлович. Собираются у меня за спиной и плетут свои интриги… Мне надоело их пустое зубоскальство!

Последнюю фразу сказала с каким-то надрывом. Остановила пристальный взгляд на графе Игнатьеве.

– Скажите, Николай Павлович, неужели я должна терпеть, чтобы мои подданные, пусть это даже будут мои родственники, плели интриги против меня? Вы ведь понимаете, что если Николай Михайлович собственноручно пишет такие гадости, то возможно, что такие же записи могут быть в его домашних бумагах, в дневнике или в письмах.

– Да, Ваше Величество, этого нельзя исключить. Но я согласен с Сергеем Александровичем, что обыск во дворце вызовет скандал, и, чтобы хоть как то сгладить ситуацию, желательно делать это без лишней огласки.

– Именно потому я приглашаю завтра к девяти часам в Зимний Михаила Николаевича со всеми сыновьями. И пока мы будем слушать, что скажет в своё оправдание Николай Михайлович, дворцовая полиция произведёт обыск. Исключительно в его покоях…

Глава 34

Генерал-фельдцейхмейстер прибыл в Зимний дворец в сопровождении трёх сыновей за полчаса до назначенного времени. Встретивший их у Салтыковского подъезда дежурный флигель-адъютант пригласил пройти в библиотеку и там ожидать Императрицу.

Все четверо были в парадных мундирах, одетых по настоянию Михаила Николаевича, который твёрдо заявил сыновьям, что раз в приглашении не было сказано о форме одежды, то к Императрице надлежит являться при полном параде.

Причина столь неожиданного вызова всего семейства была непонятна. И если Великий Князь Михаил Николаевич смиренно ожидал аудиенции, то его сыновья терялись в догадках, не желая, однако, выдавать своё волнение.

Сергей Михайлович, высокий красавец с щегольскими тонкими усиками и бородкой, в мундире поручика гвардейской конной артиллерии, стоял с безразличным видом, разглядывая монументальный готический камин, украшенный изображениями грифонов и львов.

Георгий Михайлович, человек богатырского сложения, почти двухметрового роста, нервно теребил наконечник аксельбанта. Он был известен кротким нравом и страстью к нумизматике, и хотя числился командиром эскадрона Лейб-Гвардии Уланского полка, основную часть времени посвящал управлению Русским музеем.

Николай Михайлович, не подозревающий о собравшихся над его головой тучах, был в прекрасном расположении духа, внимательно оглядывал новые книжные шкафы, лестницу, декорированную стилизованной под готику резьбой мебель. Потолок из орехового дерева, панно тиснёной золочёной кожи, ажурные переплёты высоких окон – всё это было сделано совсем недавно по эскизам, утверждённым покойным Николаем Вторым.

Ровно в 9 часов дверь в библиотеку распахнулась и стремительным шагом зашла Императрица. За ней следовали Великий Князь Сергей Александрович, граф Игнатьев и граф Воронцов-Дашков. Великий Князь Александр Михайлович вошёл последним, смущённо, даже как-то виновато, пряча глаза от отца и братьев.

Отрывисто поздоровавшись, Александра Фёдоровна заняла место во главе стола и пригласила всех присаживаться. Ничего не поясняя, она обратилась к министру внутренних дел:

– Илларион Иванович! Начинайте…

Граф Воронцов-Дашков раскрыл коричневую кожаную папку, осторожно извлёк оттуда лист бумаги с обожжёнными краями. Положив этот лист на стол перед Николаем Михайловичем, спросил мягким, но настойчивым голосом:

– Ваше Императорское Высочество! Ознакомьтесь и скажите, Вами ли написано сие?

Мельком взглянув на лист и узнав собственный почерк, Николай Михайлович на несколько секунд стушевался. Лицо вспыхнуло яркой краской. Быстро взяв себя в руки, он перешёл в контратаку:

– По какому праву, граф, Вы подвергаете меня столь унизительному допросу? Вы забываетесь, граф, разговаривая с членом Императорского Дома!

– По праву, данному мне моей должностью, Ваше Высочество, и по Высочайшему повелению! Я вынужден повторить вопрос, Ваше Императорское Высочество, Вами ли написано данное сочинение?

Николай Михайлович вскочил со стула и повернулся в сторону Императрицы:

– Что здесь происходит? Почему меня допрашивают, как какого-то злоумышленника? Я отказываюсь участвовать в этом судилище!

Великий Князь сорвался на крик, но Императрица не поддалась его яростному напору. Она выдержала паузу, после чего негромко произнесла, пристально глядя на Николая Михайловича:

– Вы забываетесь, Ваше Высочество, пытаясь ставить мне свои условия. Я приказываю дать ответ, Вами ли написано это мерзкое сочинение, и кто его автор. У меня есть верные сведения, что Ваше Высочество распространяет в Яхт-клубе клевету на Великого Князя Сергея Александровича, обвиняя его в содомии. А в этом мерзком сочинении содержится прямое оскорбление Сергея Александровича. Потому я повторю вопрос…

Голос Александры Фёдоровны звучал сухо и официально, не допуская никакой родственности. Всем своим видом она показывала, что сегодня она не «Аликс», а «Её Величество».

Михаил Николаевич, который уже прочитал сочинение сына, не смог сдержаться. Надвое расчёсанная седая борода фельдмаршала затряслась от возмущения.

– Как ты мог написать такую мерзость? Ведь это твой почерк, без всякого сомнения! – голос фельдмаршала гремел с такой силой, что Императрице хотелось закрыть уши.

Николай Михайлович молча опустил голову, уткнув глаза в столешницу. Повисла тягостная тишина. Но фельдмаршал не успокаивался.

– Мальчишка! Ты опозорил нашу семью! – гремел голос Михаила Николаевича. – Ты забыл, как тебя перевели из кавалергардов?

В своё время эта история получила широкую огласку. Будучи офицером Кавалергардского полка Николай Михайлович не мог удержаться от разного рода интриг частного характера, вследствие чего офицеры полка отказались подавать ему руку. Любого иного офицера в такой ситуации несомненно удалили бы со службы, но Великого Князя просто «сослали» на Кавказ, дав в командование гренадерский полк.

– Что же Вы молчите? – вкрадчиво спросила Александра Фёдоровна. – Ваше Высочество не желает отвечать за свои деяния?

– Я не буду отвечать на вопросы, пока я не узнаю, каким образом эта бумага оказалась в папке министра внутренних дел!

Прекрасное лицо Императрицы побледнело, губы сжались в одну тонкую линию, мелкая дрожь волной пробежала по щеке, выдавая сильное волнение. Немного успокоившись, она произнесла:

– Кто боится меня, не глядит мне в глаза, а все, кто замышляет недоброе – не любят меня… Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные престолу, любят меня. Ваше Высочество прячет глаза и не желает отвечать. Это заставляет меня предположить, что Вы являетесь автором этой мерзости. Не вынуждайте меня поместить Вас под арест.

– Я не помню точно, где я переписал это стихотворение, – поникшим голосом ответил Николай Михайлович. – Кто-то подсунул мне его в Яхт-клубе… Я тогда слишком много выпил вина… Не могу же я помнить каждую мелочь!

Лицо Великого Князя побагровело, на лбу появились капельки пота. Куда девался тот надменно-ироничный барин, который мог себе позволить принимать офицеров в нижнем белье – буквально в ночной рубахе и кальсонах – и с толстой кручёной папиросой в руках?

Сергей Александрович молча сидел в стороне, не вмешиваясь в разговор. Ему было стыдно и больно, что приходится заниматься подобным дознанием. Но простить двоюродному брату допущенную мерзость он не мог. Обида рвала его душу острыми когтями.

Воцарившуюся в библиотеке тишину нарушил вошедший флигель-адъютант, который что-то сказал Императрице на ухо. Она вышла и вернулась примерно через двадцать минут, держа в руке толстую тетрадь в чёрной кожаной обложке. Было заметно, что прекрасные синие глаза горят яростью. Заняв своё кресло, Александра Фёдоровна открыла тетрадь на странице, отмеченной закладкой.

– Я желаю, – негромко сказала она, – чтобы все услышали, что же Великий Князь Николай Михайлович излагает в своём дневнике. Какими словами он отзывается не только о своих родственниках, но и об особе русской Императрицы.

Николай Михайлович встрепенулся:

– Откуда у Вас мой дневник, Ваше Величество? Это ведь непозволительно!

– Из дворца, Ваше Высочество… Из дворца, где полиция произвела обыск в Ваших покоях. Генерал Ширинкин доставил мне его и я уже заметила много интересного… Вы заявили, что переписали мерзкое стихотворение в Яхт-клубе… Но, я вижу, что в Вашем дневнике оно записано ещё в декабре прошлого года, когда Вы были в Тифлисе. Вы солгали, Ваше Высочество, солгали мне, Вашей царице. И теперь нет никаких сомнений в том, что авторство этого богомерзкого сочинения принадлежит именно Вам!

– Какой позор, – выдавил из себя Михаил Николаевич. – Какой позор для нашей семьи…

– Я позволю себе зачитать, что написал Николай Михайлович в своём дневнике на второй день после рождения Цесаревны, – продолжила Императрица. – «Ну и дела. Только что получил сообщение, что Александра Феодоровна разрешилась дочерью. Что же теперь будет? Захватит престол, который ей не принадлежит? Она торжествует, но надолго ли эта гессенская стерва удержит власть?!»

Аликс многозначительно умолкла, пристально глядя на Николая Михайловича.

– Ну что же, – оживился хозяин дневника. – Раз Ваше Величество не чурается того, чтобы натравливать полицейских ищеек на членов Императорской Фамилии, то Вам следует знать, что думают и говорят Ваши подданные.

– А вот и совсем свежие записи, – Александра Фёдоровна перелистнула дневник. – «Обходительность не в природе царицы. Она с большим трудом выжимает слова, всем своим видом показывая своё пренебрежение. Гессенка от природы явно нерасположена к роду человеческому. Откуда у неё такое огульное недоверие к людям? Но это и хорошо, ибо вследствие своей замкнутости она лишена всякого ореола популярности. Александра Феодоровна – это лишь ходячий портрет. Её обхождение есть лишь отбывание официальной повинности. Из неё ничего не излучается.»

В глазах Николай Михайловича засверкали молнии. Великий Князь гордо поднял голову, пристально глядя на Императрицу.

– La societe vous deteste!243 – перешёл он на французский. – Своими поистине безумными распоряжениями Вы толкаете Россию в революцию!!! У России нет иного пути, как путь европейский, путь парламентаризма! И если бездумные правители будут противиться этому пути, Россию ждут кровавые перемены!

Императрица натянуто улыбнулась, закрыла дневник и ответила:

– Я прекрасно знаю, что существуют дурные люди. Они и при дворе существуют. Почему они меня ненавидят? Потому, что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь, то я не меняю мнения, и это невыносимо для них.

– Вы утопили в крови Финляндию, Ваше Величество! С Вашего соизволения были расстреляны несчастные студенты! С Вашего соизволения начались гонения на евреев! – голос Великого Князя звучал обличающе, в то же время затравленно, как у пойманного на горячем преступника. – Я не могу понять, как можно было устроить такое позорное гонение на Ротшильдов, если Россия на протяжении десятилетий пользовалась еврейскими деньгами! Именно Вы, Ваше Величество, превратили Россию в кровавую азиатскую деспотию! Но ежели Вас прельщает участь Марии-Антуанетты, то зачем же Вы ведёте всех нас в пропасть? Скажите, зачем Вы упорно тянете нас всех, всех, на эшафот?

– Вы абсолютно не правы, упрекая меня в излишней жестокости. Жестокость была вызвана крайней необходимостью, и ежели Вы этого не понимаете, тем хуже для Вас. Миновало время великой снисходительности и мягкости – теперь царство воли и мощи! Мои подданные будут принуждены склониться и слушаться моих приказов! Я научу всех повиновению. Смысл этого слова для многих моих подданных чужд: они просто избалованы добротой и всепрощением!

Слова Императрицы звучали громко, чётко и отрывисто, как ружейные выстрелы, не оставляя у присутствующих никаких сомнений в том, что она высказывает свои самые тайные, самые сокровенные мысли.

Николай Михайлович, припёртый к стенке, был на грани истерики, он решился идти до конца и высказать всё, что накипело на душе за прошедший год.

– Вы не понимаете, Аликс, что ныне на дворе конец девятнадцатого века, и что управлять Россией, как то делали в своё время кровавые маньяки Иоанн Грозный или Пётр Великий – уже не получится! Кнуты, виселицы, четвертования, плаха и топор – это всё уже в прошлом!!! России нужно переходить на европейский путь развития, а Вы с графом Игнатьевым тянете её в мрачное Средневековье! Неужели кого-то так прельщают лавры Малюты Скуратова? – голос Великого Князя сорвался на крик. – Да поймите же, что в России Вы всегда будете лишь немкой из захудалого Гессен-Дармштадта, и что Вы никогда не сможете завоевать любовь русского народа!!! Вы всех нас погубите, и Россию и нашу семью!!!

– Я не собираюсь с Вами препираться, – презрительно ответила Аликс. – Я искренне люблю Россию и люблю всех моих подданных. Но Россия – это не республиканская Франция, которая запятнала себя, отправив на гильотину несчастного Людовика. России нужен не парламент, а кнут и железная рука, карающая и направляющая… Мне весьма жаль, что Вашему Высочеству не дано этого понять. Вы, вероятно, позабыли, как закончил свои дни подлый изменник Philippe Egalité, 244 который голосовал в Конвенте за предание короля казни. Пусть каждому воздастся по заслугам его…

Императрица встала, давая всем понять, что больше говорить не о чем. Направившись к двери, она на мгновение остановилась и обернулась к Николаю Михайловичу:

– А что касается ненавистного Вам Гессена, то я напомню, что Anhalt-Zerbst245 был ещё меньше… А пока что я велю поместить Вас под арест в Зимнем дворце. Настоятельно рекомендую Вашему Высочеству вспомнить, кто ещё в Яхт-клубе был ознакомлен с этим вот мерзким сочинением, кому Вы высказывали клевету относительно Сергея Александровича. Я хочу, чтобы список этих лиц Вы составили собственноручно. Собственноручно! А я ознакомлюсь с этим списком, после чего каждый получит то, что заслужил!

* * *

Вечером того же дня фельдъегерь доставил Великому Князю Михаилу Николаевичу пакет из Зимнего дворца. Распечатав его, фельдмаршал обнаружил несколько документов за подписью Императрицы.

Первый Высочайший указ касался Великого Князя Михаила Михайловича, которому в 1891 году покойный Александр III после женитьбы на графине Меренберг246 запретил въезд в Россию. Он поселился на юге Франции и жил в Каннах на вилле с кавказским названием «Казбек».

Александра Фёдоровна не только признала морганатический брак Великого Князя и вернула его на службу, но и сняла опеку с его имущества. Она милостиво пожаловала Михаила Михайловича чином полковника и званием флигель-адъютанта, назначила вновь шефом 49-го Брестского полка и 4-й батареи Гвардейской конно-артиллерийской бригады.

Второй указ касался супруги и малолетних дочерей Великого Князя, которые причислялись к Императорской Фамилии. Внучка Александра Сергеевича Пушкина графиня Софья де Торби стала Светлейшей княгиней Романовской с титулом «Высочества», а две её дочки стали Светлейшими княжнами с титулом «Светлости».

Был в пакете и приятный сюрприз для Георгия Михайловича и Сергея Михайловича, которым Императрица прислала полковничьи погоны и Высочайшие приказы о производстве.

Свежеиспечённые полковники не скрывали ликования, а вот Михаил Николаевич был обескуражен. Он понимал, что Императрица таким образом выказывает своё расположение его семье, но чтобы из поручиков и сразу в полковники? Русская армия такого моментального взлёта ещё не знала. А если и знала, то разве что во времена Екатерины Великой…

Глава 35

Гнетущая тишина повисла в кабинете. Канцлер был мрачнее тучи. Он читал многостраничный доклад, представленный Департаментом исполнительной полиции.

Директор департамента генерал Баранов молча сидел напротив, в ожидании бури. Исключительно талантливый администратор, сочетающий в себе редкую энергию, огромную инициативу и индивидуальность, генерал был человеком действия. Герой русско-турецкой войны, бывший петербургский градоначальник и нижегородский губернатор, игрок по натуре, он всегда тяготился мирной повседневной обстановкой, которая необычайно его угнетала. Зато в исключительных обстоятельствах, будь то бой с турецким броненосцем, либо же холерная эпидемия, Баранов чувствовал себя исключительно комфортно, на своём месте. Способность принимать быстрые решения, часто рискованно выходящие за пределы бюрократической рутины, всегда яркие и почти всегда двусмысленные, сочеталась с умением передавать свою энергию подчинённым. В Нижнем Новгороде губернские чиновники называли его «электрической машиной, которая накаливает присоединённые к ней лампочки».

Перелистав доклад несколько раз, Игнатьев вперил свой тяжёлый взгляд в Баранова. Выждав паузу, канцлер натужно выдавил из себя:

– Это что же такое творится в Петербурге? Это не столица Российской Империи, это Содом и Гоморра. Императорские театры превратились в сборище мужеложцев. Фрей,247 Гавликовский,248 Славин…249

Баранов приготовился ответить, но не успел.

– Куда смотрит столичная полиция?– кулак канцлера с силой опустился на столешницу стола. – Раз уж министр внутренних дел сегодня болен и не присутствует, мнё придётся Вам высказать свои претензии, а уж потом и графу Иллариону Ивановичу…

– Увы, Ваше Сиятельство, но полиция в настоящее время может добраться лишь до отдельных лиц… Вы ведь представляете, что полиция весьма ограничена в своих возможностях, руки связаны, ибо за многими содомитами стоят весьма влиятельные покровители. Я уже не говорю, что среди этих содомитов имеются титулованные особы, занимающие весьма высокое положение…

Недовольное лицо канцлера скривилось, как от нестерпимой зубной боли.

– Николай Михайлович, – сказал он, – Вам должно быть хорошо известно, что князь Владимир Петрович Мещерский, о котором Вы вспомнили, приходится дядей моей невестке.250 Увы, но князь, несмотря на то, что был дружен с покойным Императором Александром Третьим, действительно содомит и является позором рода Мещерских…

– Ваше Сиятельство, я вообще-то говорил о действительном статском советнике графе Ламздорфе, который служит в Министерстве иностранных дел…

Мрачное лицо Игнатьева побагровело, казалось, что его вот-вот хватит удар. Рванув тесный воротник сюртука, граф медленно поднялся из-за стола и тихо спросил:

– Вы говорите о моём ближайшем сотруднике, Николай Михайлович? Который посвящён практически во все дипломатические секреты России? Который знаком со всеми секретными дипломатическими шифрами?

– Так точно, Ваше Сиятельство, речь идёт о графе Владимире Николаевиче Ламздорфе… Сведения полиции самые точные, ошибки быть не может. Я не включил его имя в доклад, дабы не создавать излишнего ажиотажа и не бросать тень на Вас, как министра иностранных дел.

Канцлер тяжело, по-стариковски, опустился в кресло, пытаясь осмыслить услышанное.

– Я недоволен Вами, генерал… Очень недоволен, – произнёс он разочарованно и медленно, с необычайной растяжкой слов. – Вы, вероятно, позабыли, в чём заключается Ваш долг, как высшего руководителя русской полиции, облечённого доверием нашей всемилостивейшей Государыни…

Баранов, несмотря на свои 59 лет, вскочил и распрямился, как стальная пружина. Встопорщенная борода, покрасневшая залысина и ярость в глазах свидетельствовали о его крайнем возмущении.

– Я, Ваше Сиятельство, всегда честно служил Отечеству, и ежели Вам будет угодно, я готов подать прошение об отставке! – голос генерала звучал звонко и молодо, но это не могло скрыть обиду, которая буквально клокотала в горле. – Я лишь исполнил свой долг, сообщив Вам о порочных наклонностях графа Ламздорфа!

– Будет Вам рвать душу, Николай Михайлович, – осадил его Игнатьев. – Моё недовольство связано с тем, что Вы абсолютно зря не включили в доклад графа Ламздорфа. Я ведь имел на него виды, хотел было продвинуть в товарищи министра, а в будущем – и в министры. И если у Вас есть сведения, порочащие Ламздорфа, то Ваша первейшая обязанность – поставить меня в известность, ничего не пряча и не скрывая!

– Виноват-с, Ваше Высокопревосходительство! – вытянулся в струнку Баранов. – Виноват-с и готов нести наказание за упущения по службе! Я от службы никогда не бегал и ответственности тоже не избегал, как Вашему Сиятельству должно быть известно!

– Да сядьте уже, – махнул рукой канцлер. – Что же Вы, право слово, как юный мичман, тянетесь передо мною… Не на плац-параде, слава Богу… Мы с Вами облечены Высочайшим доверием и обязаны честно выполнять свой долг! Давайте уж думать, что нам делать дальше со всей этой порочной сворой.

– Ваше Сиятельство, отдайте приказ и в двадцать четыре часа вся эта мерзость будет либо в тюрьме, либо выслана в Сибирь. Но, если давать делу официальный ход и начинать дознание, то боюсь, что в суде доказывать вину будет абсолютно нечем. К примеру, полиции достоверно известно, что молодых людей князю Мещерскому сводничает полковник Чехович.251 Но какой суд вынесет приговор Мещерскому или Чеховичу?

Канцлер хитро улыбнулся и ответил:

– Мне, Николай Михайлович, рассказывали, как Вы в Нижнем Новгороде производили дознание по поводу кражи семи тысяч рублей…

– Был такой грех, Ваше Сиятельство, – честно признался Баранов. – Приехал в Нижний один французик, всю ночь кутил с певичками, а поутру кинулся искать бумажник. А в бумажнике том было семь тысяч рублей… Он с жалобой ко мне. Я приказал хозяйке хора вернуть деньги, а та – в отказ. Вызвал я весь хор с хозяйкой во главе, построил в ряд и приказал сначала драть розгами хозяйку, а потом и певичек, через одну. Два городовых хозяйку отодрали – молчат. Первую певичку отодрали – молчат-с! Повалили третью. А она сразу в крик, за что ж меня, говорит, это, мол, хозяйка с Машкой деньги украли. Бумажник вернули, хозяйку вновь вместе с Машкой выдрали, да французику, чтоб знал, с кем пить, дали двадцать пять горячих…

– Вот видите, Николай Михайлович, знаете Вы хорошие способы, знаете. Хочу заметить, что способы эти весьма действенные… Так что мешает сейчас их использовать?

В глазах генерала заиграли чёртики. Баранов нехорошо усмехнулся и спросил:

– Не прикажете же мне сечь розгами гофмейстера Высочайшего двора графа Ламздорфа либо камергера князя Мещерского, Ваше Сиятельство?

– Я про этих субчиков пока не говорю, хотя с превеликим удовольствием подверг бы их такой экзекуции. Всё, что я могу сделать – это ходатайствовать перед Государыней о лишении их придворных чинов. Ламздорф уже сегодня будет мною отставлен от службы, а зловредную газетёнку «Гражданин», которую издаёт Мещерский, полиции придётся прикрыть. Прикрыть своей властью, в административном порядке.

– Будет сделано, Ваше Сиятельство! С превеликим удовольствием, а то невозможно читать написанные там глупости. Князь на полном серьёзе предлагает разрушить железные дороги и заводы, которые, якобы, уничтожают русское крестьянство… А ведь сам не носит лапти и домотканые порты.

Канцлер ещё раз пролистал доклад и добавил:

– Вы правы, Мещерский или Ламздорф пока что недосягаемы для правосудия… Но полиция ведь может поработать с иными фигурантами, которые числятся в Вашем списке. Там же есть рыбёшка помельче, чиновники средней руки. Вот, к примеру, Бурдуков252 и Гусев.253 Возьмите их, да заприте в холодную, чтобы испугались по полной. И я уверен, что тот же Бурдуков многое поведает про князя Мещерского. И не бойтесь переборщить с розгами, главное – получить результат! Моё благословение Вы имеете!

  Канцлер чеканил слова, как будто забивал гвозди в осиновую доску. Заметив в глазах Баранова немой вопрос, он предварил его решительно и бесповоротно:

– Я знаю, Николай Михайлович, о чём хотите спросить… Про всех этих родственников, которые будут обивать пороги. А плевать, заслуги отцов не могут оправдать порочные наклонности детей. Сегодня у нас десятое апреля, и я жду через десять дней Вашего доклада! Пройдитесь по петербургским содомитам мелкой гребёнкой! И добудьте мне свидетельства виновности в отношение Мещерского и Ламздорфа, чтобы мы могли отправить их в Сибирь! Надеюсь, что уже сегодня самые одиозные личности будут ночевать не на тёплой перине, а на грязном тюфяке в «Крестах»… Зная наше светское общество, я просто уверен, что вести об этом разнесутся по Петербургу мгновенно!

* * *

Отправив восвояси генерала Баранова, канцлер поспешил на вечерний доклад к Императрице. В кабинете Александры Фёдоровны он застал Великую Княгиню Елизавету, которая что-то рассказывала вполголоса, сидя в кресле у окна.

Сёстры были практически в одинаковых скромных тёмных платьях, обе хрупкие, высокие, сказочно прекрасные. Лишь глаза, сине-ледяные у Аликс и нежные серо-голубые у Эллы, отличали их между собой.

При появлении графа Игнатьева Елизавета Фёдоровна сразу умолкла и встала с кресла, явно собираясь покинуть кабинет. Императрица попросила сестру остаться, после чего пригласила канцлера к столу.

Николай Павлович, которого вообще было трудно чем-то смутить, весьма неуютно чувствовал себя под пристальным пытливым взглядом Елизаветы Фёдоровны. Он был прекрасно осведомлён о том, что Великая Княгиня почему-то недолюбливает его, и теперь старался не смотреть в её сторону.

Императрица протянула канцлеру папку и попросила ознакомиться. Увидев в его глазах немой вопрос, она пояснила:

– Это список тех лиц, граф, которые были ознакомлены с богопротивным мерзким сочинением и высказываниями Великого Князя Николая Михайловича. Он сам его составил… Собственноручно написал, никого не забыв и не пожалев…

– Я понял, Государыня, и жду приказаний.

– Николай Павлович, я не могу оставить безнаказанными тех, кто

вольно или невольно оказался причастным к этой непристойной истории. – Голос Императрицы звучал глухо, с заметным английским акцентом. – Но я теряюсь и не знаю, какое же должно быть наказание. Не вызовет ли это ненужных пересудов в обществе?

– Ваше Величество! Те пересуды, которые могут возникнуть, гораздо менее опасны, чем существующая ситуация. Я осмелюсь напомнить, Государыня, что в своё время почивший в Бозе Государь Александр Второй был вынужден принять жестокое решение относительного Великого Князя Николая Константиновича, изобличённого в неблаговидном поступке. Но можно ли сравнивать кражу бриллиантов с той хулой, которую позволил Его Высочество Николай Михайлович?

– Что же Вы посоветуете, граф? – вмешалась в разговор Елизавета Фёдоровна. – Не предавать же их всех суду, хотя мерзавцы они немалые… Вас не страшат все эти пересуды, которые обязательно возникнут? В этом списке – представители петербургского высшего света. Господи, этот скандал может задеть честь Императорской Фамилии!

Игнатьев тяжело вздохнул, нервно поправил свои роскошные усы и ответил тоном, не терпящим возражений:

– Все лица, указанные в списке, подлежат высылке из столицы в административном порядке! Со службы всех уволить, и военных и статских, невзирая на лица и заслуги! Без мундира и без права восстановления на службе! Без пенсии, с лишением всех чинов! В сложившейся ситуации было бы преступно оставить всё, как есть, никого не наказав.

– Вот видишь, my dear,254 – обратилась Императрица к сестре, – Николай Павлович оказался на твоей стороне.

– Я в этом и не сомневалась, – горячо отозвалась Елизавета. – Каждому должно воздаваться по заслугам его! Спасибо, Николай Павлович, – обратилась она к канцлеру, – я не сомневалась, что Вы – истинный друг нашей семьи! И я буду рада видеть Вас с графиней у себя в гостях! Только, чур, Вы должны мне обещать… Что не будете во время визита отвлекать моего мужа разговорами о служебных делах… Он и так после встреч с Вами долго не ложится спать, сидит в своём кабинете и пишет и пишет.

Канцлер вскочил, как юный корнет, и бодро отчеканил:

– Благодарю за оказанную честь, Ваше Высочество! Я обещаю, сделать всё возможное, чтобы Сергей Александрович больше времени проводил дома… Он в последнее время буквально поселился в своём штабе, и я не могу понять, когда же он спит…

Выйдя из-за стола, Императрица медленно подошла к окну. Повернулась к нему спиной, обратилась к канцлеру:

– Вы меня убедили, Николай Павлович! Возьмите этот список и велите подготовить приказы об увольнении от службы всех, кто там указан, с лишением чинов и наград! А уж потом пусть полиция вышлет всех из Петербурга! При условии, что эти лица лишь были свидетелями… А вот ежели кто из них сам распространял клевету… Арестовать!

– Слушаюсь, Ваше Величество! Позвольте мне также доложить относительно имеющихся сведениях о содомитах, которые, увы, имеются среди высокопоставленных лиц.

Солнечный свет падал на Игнатьева, а лицо Императрицы оказалось в тени, и за её мимикой было трудно следить. Но это не смутило канцлера, и он уверенно продолжил:

– Согласно совершенно достоверных сведений полиции подвержены пороку издатель газеты «Гражданин» князь Мещерский, который состоит камергером Высочайшего двора, и является моим свойственником… а также мой ближайший сотрудник гофмейстер граф Ламздорф…

– Что Вы предлагаете, Николай Павлович?

– Я, Государыня, приказал генералу Баранову арестовать всех известных содомитов, которые состоят в более скромных чинах, – безжалостно чеканил канцлер. – Арестовать и добыть от них показания, изобличающие Мещерского, Ламздорфа и полковника пограничной стражи Чеховича. Я буду просить Ваше Величество лишить чинов всех этих господ и разрешить предать их суду. Только такими жёсткими мерами можно добиться того, чтобы все эти пересуды и сплетни не коснулись Императорской Фамилии!

Императрица задумалась всего лишь на мгновение. Горделиво и величественно вскинув голову, она безжалостно отчеканила:

– Николай Павлович! Завтра я жду от Вас на подпись подготовленные документы! Я не потерплю, чтобы в Петербурге существовало порочное гнездо! Что же касается Великого Князя Николая Михайловича, я уже приняла решение. Пусть пеняет на себя…

Глава 36

Утро 11-го апреля было серым и дождливым. Петербург живо обсуждал последние известия относительно ареста Великого Князя Николая Михайловича. Обыватели втихомолку шушукались, высказывая самые фантастические предположения по этому поводу, вплоть до того, что Великий Князь собирался арестовать «гессенскую волчицу» и возвести на престол Марию Фёдоровну… Придворные круги насторожились, ожидая, чем же закончится затянувшаяся интрига. Хитрые и осторожные царедворцы не решались открыто высказываться, опасаясь вездесущих игнатьевских шпионов…

Министра двора Рихтера беспокоили не столичные слухи и сплетни, беспокоила подготовка к коронации. Времени было в обрез, а ещё так много предстояло сделать. Даже коронационного платья для Императрицы не было! Для Рихтера, педантичного остзейского служаки, привыкшего всё делать строго по установленным правилам, ситуация была близка к катастрофической…

Он шёл в кабинет Императрицы, как на эшафот, бережно прижимая кожаную папку, в которой находились документы по коронации. Церемониал коронации был прописан до мельчайших подробностей, с указанием каждого действа, но Императрица до сих пор не утвердила его.

В кабинет Рихтер вошёл вместе с канцлером. Александра Фёдоровна встретила генералов приветливо, пригласила к столу и предложила Рихтеру докладывать.

Министр двора докладывал, как прилежный гимназист, подробно описывая все мероприятия коронация. Императрица, слушая Рихтера, теряла настроение. Она старалась не проявлять своё неудовольствие, но это плохо удавалось. Рихтер докладывал, как будто декламировал поэму, даже не заглядывая в бумаги, а Императрица нервно вертела пальцами карандаш. Её терпения хватило ненадолго, и, перебив министра, Александра Фёдоровна спросила:

– Какая сумма будет затрачена на коронацию?

– Государыня, планируются расходы почти на семь миллионов рублей! Это всё согласовано с министром финансов…

– Вам не кажется, что это чрезвычайно много, Оттон Борисович? – Царица сузила зрачки до нацеленных в министра копий, а голос стал отдавать металлом. – Мне говорили, что за эти деньги можно построить весьма хороший крейсер!

– Ваше Величество, все цены просчитаны и выверены. Уверяю, что злоупотреблений тут нет и быть не может. Коронационные праздники должны длиться двадцать дней. Банкеты, балы, концерты, приёмы… Охрана, только по ведомству дворцовой полиции, обходится в 73 тысячи рублей. Для раздачи народу будет заготовлено 400 тысяч узелков с царским набором – сайка, фунт колбасы, фунт конфет и пряников, золочёная кружка с царским вензелем…

Рихтер посмотрел в сторону канцлера, как будто ища у того поддержки. Императрица перехватила его взгляд и спросила:

– Оттон Борисович, я не обвиняю Вас в превышении расходов. Я прекрасно понимаю, как дорого обходятся подобные торжества. Но я задаю себе вопрос, есть ли необходимость в такой пышности? Подобная пышность присуща каким-либо радостным событиям, но для меня вступление на престол – вынужденная необходимость. Мне нечему радоваться. Я лишь исполняю волю покойного Государя…

– Государыня, траур уже закончился … – неуверенно произнёс министр.

– В моей душе траур будет всегда, Оттон Борисович… Я потеряла не только Государя, но и горячо любимого мною мужа…

– Ваше Величество прикажет изменить предусмотренный порядок коронации?

– Да, Оттон Борисович, я желаю, чтобы церемония была сведена до необходимого минимума. Мне не важны все эти балы и банкеты, всё равно высший свет этого не оценит. Для меня гораздо важнее Земский собор, который готовит Николай Павлович. Я желаю услышать мой народ, узнать его чаяния. Я прошу сократить число церемоний. Согласитесь, что гораздо полезнее будет потратить деньги на армию или флот.

Канцлер, который до того сидел молча, решился вступить в беседу.

– Ваше Величество! Земский собор не потребует дополнительных затрат. Дворянские собрания, земства, духовенство – все они посылают депутатов на собственные средства. А вот что касается охраны, то осмелюсь напомнить, что «Священная дружина» готова обеспечить безопасность как царского поезда, так и царского кортежа. В Москве всё будет под самым пристальным контролем!

– Благодарю, Николай Павлович! Оттон Борисович! – Императрица повернулась к Рихтеру. – Я долго выбирала фасон платья для коронации, смотрела различные эскизы. И я пришла выводу, что платье не требуется.

– Не понял, Государыня, – недоумённо произнёс министр.

– Я просмотрела многие эскизы, но вес платья выходит почти двадцать четыре фунта. Для меня это весьма тяжело. И я вспомнила, что Екатерина Великая при вступлении на престол была одета в преобра-женский мундир. И я желаю последовать её примеру…

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Матёрые генералы растерялись. Что для Рихтера, что для Игнатьева, желание Императрицы было новостью. Да, начиная с Павла Первого русские цари во время коронации всегда одевали мундир Преображенского полка, но чтобы в таком облачении короновать Императрицу? Видя возникшее замешательство, Александра Фёдоровна надломом бровей приказала канцлеру высказаться.

– Государыня, со времён блаженной памяти Императора Павла русские императрицы короновались исключительно как супруги царствующих императоров. – Голос графа звучал уверенно и убедительно. – Но предстоящая коронация будет иной по своей природе, ибо это коронация самодержавного монарха, а потому будет весьма символично использовать не платье, а именно мундир русской армии.

Рихтер горячо поддержал канцлера.

– Я согласен с Николаем Павловичем, Государыня… Будет правильно, когда русская царица выступит в военном мундире, как державный вождь армии и флота. Прикажете оставить парадную карету или же пожелаете следователь верхом?

Императрица оттаяла, ледяные глаза вновь стали прекрасно-синими.

– Думаю, Оттон Борисович, что в мундире я должна следовать именно верхом, на белом коне. – Заметив в глазах министра какое-то недоверие, продолжила: – Не беспокойтесь, я ведь выросла в Осборн-хаус.255

– Государыня, я учту все повеления и представлю церемониал на утверждение, с учётом всех Ваших пожеланий и замечаний!

– Ездить верхом меня научила Granny,256 она сама в молодые годы могла проскакать без остановки тридцать лье… Прикажите, чтобы уже завтра мне представили для осмотра трёх-четырёх лошадей, я хочу сама сделать выбор…

Министр Императорского двора откланялся и покинул кабинет. Александра Фёдоровна дождалась, когда захлопнется дверь, после чего

обратилась к канцлеру.

– Николай Павлович! Что говорят про Великого Князя Николая Михайловича?

– В обществе хотят разные слухи, Государыня… Я уверен, что уже сегодня в Зимний дворец пожалуют некоторые представители Императорской семьи, в первую очередь Государыня Мария Фёдоровна и генерал-адмирал.

Императрица вышла из-за стола, медленно прошла к двери, как будто проверяя, никто ли не смеет подслушивать, затем вернулась в кресло.

– Пусть приходят, – медленно произнесла она. – С чем они пожалуют?

– Её Императорское Величество Государыня Мария Фёдоровна желает высказать протест по поводу Высочайшего повеления относительно Николая Михайловича. Она считает его высылку в Пермь слишком жестокой.

– Вы так authentically257 осведомлены обо всём, что происходит во дворцах, Николай Павлович, что мне иногда становится не по себе.

– Это мой долг, Государыня, – еле заметно усмехнулся канцлер. – Я обязан знать настроения подданных русской царицы, а Мария Фёдоровна является первой из подданных.

– Я благодарю Вас, Николай Павлович, за верную службу… Разумеется, я должна знать настроения среди моих подданных, даже если речь идёт о моих милых родственниках. Что же касается Николая Михайловича, то я желаю, чтобы уже завтра он убыл к месту ссылки. Я больше не желаю ничего слышать про этого человека.

– Позвольте задать вопрос, Государыня… Великий Князь является шефом Лейб-Гвардии 3-й Артиллерийской бригады и 82-го Дагестанского полка, он числится в Свите… Он – президент Русского Географического общества…

– Я ведь довольно ясно выразилась, Николай Павлович, – повысила голос Императрица. – Его Высочество лишается всех чинов, званий и должностей в России! Я не в силах простить его мерзкий поступок, он перешёл все границы! Он опозорил Императорскую Фамилию!

Немного успокоившись, Александра Фёдоровна приказала канцлеру доложить о мерах, планируемых для наполнения государственной казны. Но стоило Николаю Павловичу поведать о записке губернатора Шлиппе258 о необходимости введения государственной монополии на внешнюю торговлю хлебом, как молодая царица снова вернулась к разговору о Николае Михайловиче.

– Извините, но я не могу сосредоточиться, граф, – виноватым голосом сказала она. – Меня гложет мысль о том, что мне приходится разбирать intrafamily squabbles259 и выносить жестокие наказания для родственников. Но, что же делать? – На щеках Императрицы появились пунцовые пятна, а губы, спаянные ненавистью, скривились, уродуя прекрасное лицо. – Разве у меня есть иной выход? Покойный Государь завещал мне крепить единение царской семьи. Я пригласила в Россию княгиню Юрьевскую, я простила Великого Князя Михаила Михайловича, хотя внутренне я не в силах одобрить их поведение. Бог им судья!

– Ваше Величество! Я должен доложить, что в 1889 году Его Высочество Михаил Михайлович сватался к моей дочери Кате.260 Покойный Государь Александр Третий предложил Великому Князю обождать год, и если через год тот не переменит намерения, то получит Высочайшее благословение. Его Высочество дал слово, но уехав за границу, он женился на графине Меренберг.

– Я не знала про эту прискорбную историю, – тихо промолвила Императрица. – Мне очень жаль, что Великий Князь повёл себя недостойно…

– Дело прошлое, Государыня…

– Так что там предлагает тайный советник Шлиппе?

Игнатьев рассказал, как будучи екатеринославским губернатором, Шлиппе занимался скупкой зерна для преодоления последствий голода 1891 года. Блестяще выполнив поручение и получив за это Высочайшую благодарность, Шлиппе пришёл к выводу, что нужна срочная реформа в области экспорта зерна заграницу. В 1894 году он подал министру земледелия и государственных имуществ Ермолову обстоятельно мотивированную записку, в которой с немецкой аккуратностью доказывал, что необходимо создать для вывозимого хлеба государственную монополию. Согласно предлагаемого проекта весь свободный за удовлетворением потребностей населения хлеб должен был скупаться казной. Таким образом создавался бы государственный хлебный запас, из которого в случае надобности могли обеспечиваться неурожайные области самой России, а остальное зерно в тщательно отсортированном виде должно было идти на экспорт.

Реализация предложений Шлиппе, во-первых, избавляла Россию от угрозы голода, во-вторых, направляла огромные барыши, которые прежде выпадали на долю преимущественно иностранных фирм, в государственную казну. Вопрос этот был предметом суждения в министерствах, но Ермолов фактически угробил предложение Шлиппе на корню.

– Ермолов – это ведь Ваша креатура, Николай Павлович, – заметила Императрица. – Но теперь Вы явно им недовольны, почему?

– Так точно, Государыня! Тайный советник Ермолов имеет как положительные качества, так и отрицательные. Увы, очень многим высшим чинам не хватает дальновидности, прозорливости… Живут пока ещё воспоминаниями о прошлом, а ведь прогресс идёт вперёд, и требует от нас, высших чиновников, нового подхода. Иначе, Ваше Величество, России придётся плестись позади передовых европейских держав. Увы, но придётся очень многое ломать, ломать привычный уклад, избавляться от устарелых привычек. А при таковой ломке не приходится считаться с личностями, пусть даже весьма приятными.

– Что я могу сказать… Вы рискуете нажить себе врагов, Николай Павлович… Весьма могущественных врагов, как в России, так и далеко за её пределами.

– Государыня! В настоящем положении я не вправе думать об этом, ибо осознаю, возложенную на меня ответственность перед престолом, перед Россией. Есть хорошая восточная поговорка, Ваше Величество, «Chien aboie – la caravane passe».261 И если газеты меня ругают, я знаю, что действую правильно. Сегодня по моему приказу закрыта газета «Гражданин», которую издавал известный Вашему Величеству князь Мещерский, и теперь жду нового шквала ненависти в свой адрес. Не удивлюсь, ежели после высылки Мещерского из Петербурга за него будут ходатайствовать даже члены Императорской Фамилии.

Императрица взяла лежавшую на столе газету.

– Я прочитала, что писал князь Мещерский… Ага, вот это место, которое меня возмутило до глубины души, «железная дорога убивает все до неё бывшие народные ресурсы промысла и заработка там, где она проходит: село, деревня, местечко – всё беднеет и рушится».262 Неужели князь не понимает, что именно железные дороги, заводы и фабрики служат развитию страны?

– Увы, Государыня, такие вот настроения пока что имеются в обществе. Стоит ли удивляться, что огромная Россия, имеющая величайшие природные богатства, до настоящего времени вынуждена заказывать во Франции винтовки. По уровню промышленного производства Россия уступает ныне не только Северо-Американским Штатам и Британии, но Германии и даже Франции. А я вижу своим долгом, Государыня, чтобы русские промышленники диктовали свои условия Европе, чтобы русские заводы стали образцом для подражания! Кстати, долгое время газета «Гражданин» получала весомые субсидии от казны.

– Надеюсь, Николай Павлович, что пребывание за пределами Петербурга сделает князя Мещерского более разумным, – пошутила Императрица. – Я вижу, что Вы хотите мне сказать что-то важное? Я Вас слушаю…

Канцлер, видя, что Александра Фёдоровна пребывает в хорошем расположении духа, решился.

– Я буду просить Ваше Величество произвести определённые перестановки в правительстве. И начать – с меня, с министра иностранных дел…

Царица удивлённо посмотрела на Игнатьева, не понимая, что же именно он предлагает. Канцлер продолжил:

– Я одновременно совмещаю должности председателя Комитета министров, канцлера, министра иностранных дел и постоянного члена Комитета Государственной Обороны. И нагрузка всё возрастает, мне приходится отвлекаться на многие дела. Пост министра иностранных дел имеет первостепенное значение. Вот почему, Государыня, я хотел просить о назначении министром иностранных дел действительного

тайного советника Нелидова. 263

– Я не знакома с ним… Чем он замечателен?

– Он ныне наш посол в Константинополе. На дипломатической службе состоит уже сорок лет. Условия Сан-Стефанского договора мы писали вместе с ним. И переговоры с турками вели совместно. Я верю ему и считаю наиболее подходящим для поста министра.

– Я Вам обещала карт-бланш на назначения министров, – напомнила Александра Фёдоровна. – И я своё обещание сдержу. Есть ли ещё предложения по министрам? Если кто-то не справляется…

– Да, Ваше Величество! Я буду просить о назначении министром путей сообщений полковника Вендриха264 с производством его в генеральский чин, земледелия – тайного советника Шлиппе, а торговли – действительного статского советника Ковалевского.265

– Вы широко размахнулись, Николай Павлович! Если Вы желаете видеть Шлиппе на посту министра, я понимаю, что Вы поддерживаете его идею относительно монополии на хлебную торговлю. Что скажут на это русские купцы? И как это скажется на наших отношениях с Европой?

– Ваше Величество, уже долгое время хлебная торговля практически была в руках либо евреев, либо же иностранцев, которые наживались на труде русского крестьянина. Теперь, после ограничения прав евреев, главенствующую роль играют иностранные компании. А я хочу, чтобы русский хлеб приносил доход нашей казне. Введение государственной монополии благотворно отразится на состоянии финансов. Хватит уже побираться нам у французов, выпрашивать очередные займы.

Императрица наморщила лоб, как будто что-то вспоминая. В её прекрасных синих глазах промелькнуло удивление, сменившееся уверенностью.

– Но ведь Вы постоянно твердите мне, что в России не хватает денег. А если денег нет, то приходится их занимать! – поучительно произнесла царица.

– Я позволю себе поведать Вашему Величеству одну поучительную историю, – усмехнулся канцлер. – В 1887 году новый министр финансов Вышнеградский266 провёл ревизию платёжного баланса. Оказалось, что денег из России уходило больше, чем в Россию поступало. Платежи по внешнему долгу – 170 миллионов рублей в год. А вот российские подданные, которые ездили в Европу, вывозили 60 миллионов в год!

На лице Императрицы возникло недоумение, в глазах появилось сомнение в правдивости слов канцлера.

– Но это было девять лет назад, – сказала она. – Что же сейчас происходит?

– А ныне, Государыня, ситуация только ухудшилась. Больше стали вывозить! Крестьянин пашет деревянной сохой, сам лебеду ест, чтобы наши любители Европы могли тратить деньги в Париже и Баден-Бадене… Заметьте, что тратят деньги не на создание русских заводов и фабрик, а на парижские фасоны, на театры и гостиницы, на услуги официантов… Они увозят русские деньги во Францию, а мы потом просим эти деньги в виде займов! А лишь во время последнего голода, в 1892 году, в России умерло почти 400 тысяч человек!

– Но мы же не можем запретить нашим подданным путешествовать и отдыхать в Ницце, Николай Павлович…

Канцлер поднялся из кресла.

– Ваше Величество! – голос графа был приподнято-радостным. – Так к чему же запрещать? Вот повысили плату за паспорта, и теперь за годичное пребывание в Париже наш дворянчик выложит в казну шестьсот целковых! Раз заплатит, второй раз – а там и подумает, не лучше ли ему в Крыму в море купаться! И сохранит свои деньги! И потратит их в России, купив русский товар!

– Я вижу, Николай Павлович, что Вы бы вообще запретили продажу в России иностранных товаров, – едко заметила Императрица.

– Увы, Ваше Величество, это невозможно, ибо в России пока что не производят многого из того, что необходимо! Русским офицерам нужны бинокли? Нужны! А вот оптическое стекло в России не выпускают! Вообще не выпускают! И потому приходится бинокли покупать у немца Карла Цейса, а дальномеры – у англичан Барра и Струда! А если, не дай Бог, случится война с Германией или Британией?

– Я Вас, кажется, начинаю понимать… Я сама хочу, чтобы товары, выпускаемые в России, были не хуже европейских.

Канцлер, решив воспользоваться подходящим моментом, чтобы изложить царице свои мысли, расходился не на шутку. Глаза горели молодым огнём, усы встопорщились.

– Пока что, Государыня, мы не можем самостоятельно обеспечить Россию всем необходимым, хотя к этому нужно стремиться… России нужны новые заводы и фабрики, да такие, чтобы не хуже, а лучше европейских были! Но, помилуй Бог, к чему же ввозить в Россию то, что уже производится руками русского народа?

– К примеру?

– К примеру, Ваше Величество, те же вина и коньяки! Неужели «Chateau Lafite» или «Chateau Larose» лучше тех вин, которые производит князь Голицын267 в Абрау-Дюрсо или Парадизе? А тифлисский коньяк Сараджева268 неужто хуже, чем тот же «Camus»?

– Но не могу же я запретить своим подданным пить французские вина, – робко ответила Александра Фёдоровна.

– Ваше Величество! – горячо заговорил Игнатьев. – Кайзер Вильгельм поступил проще. Он показал личный пример своим подданным, и теперь в его штаб-квартире нет французских вин. Подаются лишь германские вина, а вместо «Veuve Clicquot»269 – исключительно немецкое игристое!

– Мой берлинский кузен – большой оригинал… Вы хотите втянуть меня в complot 270 против иностранных товаров, Николай Павлович?

– Это заговор в интересах России, Государыня! Я вижу свой долг в том, чтобы коренным образом изменить Россию! Россию называют «хлебной житницей Европы», а русский крестьянин влачит полуголодное существование. Молоко, коровье масло, творог, мясо, всё это появляется на крестьянском столе в исключительных случаях, на свадьбах, при разговении, в престольные праздники. Хроническое недоедание – обычное явление в крестьянской семье. Многие русские солдаты впервые в жизни едят мясо в армии, ибо в деревне мяса никогда не ели. Наш крестьянин питается ржаным хлебом, пшеничную муку он не видит. А всё почему? Поясню, Ваше Величество… Средний урожай пшеницы с десятины составляет у нас 55 пудов, в то время как в Германии – 157 пудов, а в Бельгии – 168 пудов. И с рожью, с овсом – та же прискорбная картина! Много ли можно получить, когда землю пашут старинной деревянной сохой, да на тощей лошадёнке?

– Вы – мой канцлер, Николай Павлович! Всё в Ваших руках, а я – Ваш союзник в борьбе с бедностью и голодом!

– Именно потому, Ваше Величество, я желаю видеть в правительстве новых людей, заражённых новыми идеями. Если в ближайшее время России не рванёт вперёд, как она смогла сделать это благодаря гению Петра Великого, то в двадцатом веке нам придётся плестись в хвосте всей Европы! Экономическая слабость вызовет нашу военную слабость, и тогда Россия перестанет быть великой державой!

– Неужели всё так мрачно? – голос Императрицы звучал встревожено. Она вертела в пальцах карандаш, методично постукивая им о

бронзовую пепельницу.

– Предвидеть опасности – это мой долг, Ваше Величество! По моему приказу тайным советником Шванебахом271 была подготовлена записка о состоянии сельского хозяйства в Европе и Северо-Амери-канских Штатах. Выводы для нас неутешительны! Там многие уже применяют для вспашки полей локомобили. Паровые самоходы, лобогрейки, молотилки! А что у нас? Деревянная соха, деревянная борона, серп и коса! Если ряд помещиков, которые пытаются создать у себя культурные хозяйства, да немцы-колонисты, обзавелись машинами, то, опять же, это всё машины привозные.

– Я хочу сама ознакомиться с запиской Шванебаха, Николай Павлович! Всё, что Вы мне сказали, вызывает тревогу… Я не думала, что всё обстоит так плохо, а теперь вижу, что Россия весьма отстаёт от европейских государств.

– Я ведь не зря сегодня говорил об ограничениях для иностранных товаров. Государыня! Если русские подданные перестанут вывозить миллионы в Париж, можно будет устроить внутренний займ.

– Вы говорите про государственные облигации? Я читала про ценные бумаги, пришлось учиться основам финансов… Но есть ли в этом смысл?

– Да, Ваше Величество! Зачем нам брать в долг деньги во Франции, ежели мы можем получить их в России? Беря в долг у французов, мы тем самым обогащаем их, а не себя. Уверен, что мы можем обойтись без внешних займов. Способов таких имеется немало. Это и облигации, это и введение государственной монополии на хлеботорговлю! И в обязательном порядке нужно распространить винную монополию, которую учредили два года назад в четырёх губерниях, на всю Россию! А ещё я буду просить Ваше Величество ввести монополию на торговлю мехами! Хватит уже американцам обирать русских туземцев! В ближайшее время, Ваше Величество, я представлю предложения Комитета министров относительно финансов, а также относительно земельного вопроса. Предстоит принять важнейшие решения, которые через десять-пятнадцать лет смогут изменить Россию и сделать её лидером если не во всём мире, то хотя бы в Европе!

Вошедший дежурный флигель-адъютант подобострастно доложил, что Императрица Мария Фёдоровна и Августейший генерал-адмирал настоятельно требуют встречи с Великим Князем Николаем Михайловичем и желают видеть Александру Фёдоровну.

На лице Императрицы отразилось смятение. Она прекрасно понимала, что от неожиданного визита свекрови ничего хорошего ожидать не приходится, а потому решила отсрочить неизбежный скандал.

– Передайте Её Величеству и Его Высочеству, что я жду их завтра в десять утра в своей библиотеке, – приказала она флигель-адъютанту. – Принять их сегодня я не в силах из-за плохого самочувствия…

– Государыня, Её Императорское Величество и Его Высочество требуют немедленной встречи с Его Высочеством Николаем Михайловичем, – напомнил смущённый полковник. – Как прикажете ответить на это требование?

– Передайте им, полковник, что Великий Князь Николай Михайлович находится под арестом, а потому встретиться с ним не представляется возможным… Так что пусть подождут до завтра… До завтра…

Глава 37

Утро следующего дня было ознаменовано весьма скверной пасмурной погодой, что испортило настроение Императрицы. Прогулка во внутреннем дворе Зимнего дворца была для неё редкой возможностью пообщаться с природой. Уже целый год Аликс вела жизнь затворницы, спрятавшись от всего мира за толстыми дворцовыми стенами, и лишь недавно стала выходить на прогулки, чтобы вкусить свежего воздуха и солнечного света.

После прогулки – утренний чай, во время которого только что вернувшийся из Кобурга Великий Князь Павел Александрович рассказывал подробности о свадьбе  племянницы, Сандры Эдинбургской.272 Рассеянно выслушав милые светские новости, Императрица огорошила Великого Князя известием о последнем скандале с Николаем Михайловичем.

– Я не могу поверить, чтобы Николай мог так низко опуститься, – подавленно произнёс Павел Александрович. – Немыслимо, просто немыслимо! Аликс, неужели его вина не вызывает сомнения?

– Увы, дядя Павел… Но свой дневник он заполнял собственной рукой. Я читала этот мерзкий дневник, и там он не пощадил ни дядю Сержа, ни меня, ни даже покойного Ники… Грязь и зависть, грязь и ещё раз зависть!!! Русский Великий Князь оказался сплетником, завистливым клеветником!

– Господи, опять скандал! Пойдут пересуды, будут всем нам косточки перемывать!

– Увы, но что же мне делать? Сегодня в десять у меня будут Мария Фёдоровна и генерал-адмирал. Уверена, что они будут просить меня смягчить наказание для этого недостойного человека… Я прошу тебя присутствовать и поддержать меня. Я не отступлю, пусть Мария Фёдоровна и обижается на меня…

Великий Князь поставил чашку на стол. Лицо его стало серьёзным, а красивые притягательные глаза штатного дамского угодника – безжалостными.

– Аликс, ты можешь на меня рассчитывать!

– Спасибо, я знала, что ты был опорой моему Ники… Но… Я очень прошу… разберись в своих отношениях с Ольгой Пистолькорс… Мне доносят, что она живёт у тебя в Москве, не стесняясь никого и ничего. Но ты ведь не частное лицо, ты генерал-губернатор!

Павел Александрович, как ошпаренный, выскочил из-за стола. Лощёный мартовский кот превратился в разъярённого тигра. Глаза засверкали, усы вытянулись в тонкие стрелки.

– Я люблю эту женщину! Люблю и не стыжусь этого! И ты, Аликс, знаешь не хуже меня, что такое любовь! Можешь уволить меня от службы, но я никогда не откажусь от Ольги!

– А как же её муж? Ты же понимаешь, что совершаешь двойной грех… У неё трое детей от законного мужа, и ты лишаешь их матери…

– Пистолькорс273 остался адъютантом у Владимира Александровича. Он не желает дать Ольге развод. А дети сейчас у его родственников в Петербурге. Если пожелаешь – помоги ей развестись с Пистолькорсом!

Александра Фёдоровна затихла, судорожно сжалась, как будто от удара. Смахнув набежавшую слезу, она тихо произнесла:

– Храни вас обоих Господь… Я помогу Ольге с разводом. Пусть хоть кто-то будет счастлив на нашей грешной земле… Мне больше нечего сказать.

* * *

Ровно в десять Императрица вошла в библиотеку в сопровождении графа Игнатьева. Аликс сразу же заметила, что ожидавшие её родственники разделились на две группы.

Мария Фёдоровна по-хозяйски заняла кресло в углу, около лестницы, ведущей на хоры274 к книжным шкафам. Украшенное рюшами платье с палевым шлейфом, со светло-зелёной отделкой, ожерелье из бриллиантов с бирюзой придавали ей грациозный и элегантный вид.

Рядом с ней, за массивным ореховым столом, сидел Владимир Александрович, хмурый и сосредоточенный, в полном фельдмаршальском убранстве. Мария Павловна зачем-то нарядилась в вызывающее оранжевое платье, которое делало её похожей на кокотку.

Константин Константинович и Елизавета Маврикиевна, которые явно нервничали и чувствовали себя не в своей тарелке, ютились у торца стола и тихо переговаривались.

Генерал-адмирал стоял у камина, нависая семипудовой глыбой над Евгением и Георгием275 Лейхтенбергскими, которым вполголоса рассказывал очередную скабрезную историю.

За вторым столом сидели Павел Александрович и Елизавета Фёдоровна. Элла, как всегда, была прекрасна. Строгое тёмно-зелёное платье и чудесное сапфировое ожерелье лишь подчёркивали её изысканную красоту. Павел, сменивший щегольскую венгерку Гродненского полка на свитский сюртук, был непривычно мрачен.

При появлении Императрицы все умолкли. Сидевшие – почтительно встали для приветствия. Лишь Мария Фёдоровна не шелохнулась и осталась сидеть, глядя на невестку прямо в упор, показывая собственную значимость и независимость.

Аликс не стала обострять ситуацию и сделала вид, что не заметила вызывающего поведения свекрови. Она сдержанно поздоровалась с присутствующими, села в кресло рядом с Эллой, после чего обратилась к канцлеру:

– Присаживайтесь, Николай Павлович!

Не успел канцлер усесться, как Мария Фёдоровна разразилась гневной тирадой.

– Присутствие графа Игнатьева здесь неуместно! – безапелляционно заявила она. – Мы собрались, чтобы обсудить вопросы, имеющие касательство исключительно к Императорской Фамилии! В своём кругу, без посторонних!

Аликс, смущённая таким напором свекрови, не успела ничего ответить, а генерал-адмирал уже перешёл в наступление.

Алексей Александрович, не обращая внимания на Императрицу, бесцеремонно обратился к канцлеру:

– Действительно, граф, Вы не можете присутствовать на семейном совете! Ну что это за выдумки? Вы пока что не член Императорской Фамилии!

Слушая надменный голос Великого Князя, Аликс побледнела. Её длинные тонкие пальцы инстинктивно сжали поручни кресла. Всего год назад подобная конфликтная ситуация привела бы Императрицу в паническое замешательство, но теперь бестактное поведение генерал-адмирала вызвало у неё приступ гнева.

– Если Ваше Высочество изволит заметить, то Вы находитесь в моей библиотеке, – медленно произнесла Императрица. Её голос звучал твёрдо и язвительно. – А потому я определяю, кого мне приглашать!

– Но это семейный совет! – взвился генерал-адмирал. Он буквально задыхался от возмущения и теперь, переводя взгляд то на Марию Фёдоровну, то на Владимира Александровича, искал у них поддержки.

– Мы собрались не на Afternoon Tea,276 а для того, чтобы обсудить вопросы, касающиеся интересов государства. Если кому-то не нравится присутствие графа Николая Павловича, он волен уйти. Потому не тратьте моё время, Ваше Высочество. Мне оно дорого.

После того, как Алексей Александрович смолк, Аликс обратилась к свекрови:

– Ваше Величество просило о встрече. Я слушаю…

Глаза Марии Фёдоровны недобро сверкнули, но она сумела сдержать негодование. Тщательно подбирая слова, Гневная обратилась к царственной невестке.

– Все мы… Мы второй день пытаемся добиться встречи с Николаем Михайловичем… Но Рихтер категорически отказывается допустить нас, ссылаясь на Высочайшее повеление!

– Оттон Борисович исполняет мой приказ, – тихо ответила Аликс, глядя в глаза свекрови.

– Но я настаиваю на такой встрече! Я желаю видеть Николая! – повысила голос Мария Фёдоровна. – Точно также, как его желают видеть иные члены нашей семьи. Вчера флигель-адъютант заявил, что Николай содержится под арестом!

– Увы, Ваше Величество, но это невозможно, – ледяным тоном ответила Аликс.

– Что же препятствует мне встретиться с Николаем?

– Сегодня утром он покинул Петербург и поездом выехал в Пермь…

В библиотеке воцарилось гробовое молчание, а сцена всеобщего изумления поистине была достойна пера великого Гоголя.

– Куда? Зачем в Пермь? – удивлённо воскликнула молчавшая до того Мария Павловна.

– К месту своего проживания… Я определила для Великого Князя именно этот город, где он будет проживать в качестве частного лица.

– Господи! Да что же это творится? – Мария Фёдоровна не смогла сдержать возмущение. – Это просто немыслимо! Немыслимо!

– Почему же немыслимо? В своё время Николай Константинович был сослан в Ташкент Императором Александром Вторым. Неужели Пермь хуже Ташкента?

Константин Константинович, услышав упоминание о старшем брате, опозорившем семью кражей бриллиантов, потупил глаза. А вот генерал-адмирал не на шутку разволновался. Он вскочил со своего места и обратился к Аликс:

– Это решительным образом невозможно! Вы так спокойно говорите

о том, что русский Великий Князь, русский генерал, выслан в какую-то Богом забытую Пермь?

Алексей Александрович застыл в наполеоновской позе. Огромный, величественный, картинно засунув правую руку за борт щегольского флотского сюртука, на котором одиноко белел георгиевский крест, полученный за русско-турецкую войну. Этот «le Beau Brum-mell»277 обладал недюжинным артистическим талантом и в любой обстановке прежде всего думал о том, как он выглядит.

На Императрицу театральные эффекты генерал-адмирала не оказали никакого воздействия. Она выдержала небольшую паузу и тихо произнесла:

– Со вчерашнего дня Великий Князь Николай Михайлович больше не состоит на службе. Он лишён всех чинов и уволен от всех должностей. Прошу всех запомнить, что отныне он не более, чем частное лицо. И больше я никогда… Слышите? Никогда не желаю слышать его имя!

– Но почему всё так стремительно? Невозможно принимать решения относительно Великого Князя так поспешно и необдуманно. Почему Вы даже не поинтересовались нашим мнением, мнением всей Императорской Фамилии? – не сдавался генерал-адмирал. – И как можно за какую-то шалость, пусть даже не совсем пристойную, подвергать такому жестокому наказанию?

– Если мне понадобится совет Вашего Высочества – я непременно к Вам обращусь! Но что касается Николая Михайловича, то я обошлась самостоятельно! Относительно наказания… Я проявила преступную снисходительность, ибо Великий Князь за свои богомерзкие деяния заслуживал каторги!

Не давая генерал-адмиралу опомниться, Аликс добила его язвительным вопросом:

– Или Вы желаете, чтобы его предали суду? Что же, если Николай Михайлович выскажет такое пожелание, предстать перед военным судом, я буду должна удовлетворить его. И пусть его судят… Боюсь, что после вынесения приговора я уже не смогу обеспечить ему комфортного проживания в Перми.

Константин Константинович, дотоле притихший, встрепенулся и воскликнул:

– Предать суду? За какое-то стихотворение?

Он поднялся, нервно одёрнул мундир. Нескладный астеник почти двухметрового роста, с длинной шеей и плоской грудной клеткой, Великий Князь совершенно не был похож на военного человека. Актёр-любитель и поэт, публиковавший свои вирши под псевдонимом «К.Р.», был чрезвычайно робким и осторожным. Вот и сейчас в его мечтательных глазах читалась растерянность. Судорожно заламывая длинные артистические пальцы, унизанные кольцами, Константин Константинович из-за волнения издавал какие-то нечленораздельные звуки. Владимир Александрович не выдержал первым:

– Да помолчи хоть ты, Костя! Николай сам виноват! В простонародье за такие пакостные штучки морду бьют! Посмей он такое про меня сказать или написать, так я бы его в бараний рог скрутил самолично!

Незадачливый поэт осёкся на полуслове, стушевался и вернулся в кресло, а вот генерал-адмирал не желал признать своё поражение. Стерев пот с побагровевшего лица, он гневно обратился к Императрице:

– Ваши слова звучат просто оскорбительно для меня! Вы решили не вовсе считаться с моим мнением? Даже покойный Николай не принимал решений, не выслушав меня!

Аликс не успела ответить, ибо Мария Фёдоровна решила вступить в бой. Она говорила беспрерывно, срываясь на крик, высказывая накопившиеся претензии. Всё вспомнила, ничего не забыла. И покойного Николая, и несчастного Георгия, отрешённого от трона, и даже приглашённую на коронацию Юрьевскую. Хрупкая датчанка бушевала и никто не решался её остановить. Но, стоило Гневной задеть Сергея Александровича, как Элла бесцеремонно перебила затянувшийся монолог.

– Не трогайте моего мужа! – тихо, но твёрдо произнесла она, гордо подняв голову. – Сергей – чистый душой и помыслами, и никто не смеет возводить хулу на него! Даже Ваше Величество не смеет!

Глаза Эллы, удивительно красиво очерченные, смотрели спокойно и мягко. В ней, несмотря на всю её кротость и застенчивость, чувствовалась необычайная самоуверенность и сознание своей моральной силы.

– В сложившейся безумной ситуации я больше не могу исполнять должность генерал-адмирала, – глухо принёс Алексей Александрович. – Я подаю в отставку! Прямо сегодня – в отставку!

В царской библиотеке воцарилась мёртвая тишина. Неожиданный ход генерал-адмирала все восприняли, как неуклюжую попытку восстановить свои пошатнувшиеся позиции. Аликс не растерялась. Выдержав паузу, звонком вызвала флигель-адъютанта.

– Принесите Его Высочеству перо и бумагу, он желает написать прошение об отставке!

Смущённый ротмистр весьма проворно удалился и уже через две минуты вернулся с бронзовым письменным прибором и стопкой бумаги.

Генерал-адмирал опешил. Его стремительный блеф с угрозой отставкой привёл не к ожидаемой капитуляции Императрицы, а к собственной сокрушительной катастрофе. Багровое лицо, обрамлённое роскошной бородой, побелело, в глазах читалась растерянность. Казалось, что под пристальным взглядом Аликс Великий Князь стал меньше ростом.

– Вы не передумали? – вопрос царицы был язвительным и даже насмешливым.

В наступившей гнетущей тишине он грузно уселся за стол и начал писать прошение. Первая попытка ему явно не удалась, генерал-адмирал нервно перечеркнул написанное и взял второй лист. В библиотеке воцарилась полная тишина, такая, что мерный скрип пера оглушал присутствующих сильнее раскатов грома…

* * *

Отставка генерал-адмирала вызвала живое обсуждение в петербургском обществе. Всемилостивейший рескрипт на имя Великого Князя Алексея Александровича, растиражированный газетёрами, никого не обманул. Дворцовые сплетни быстро распространились по столице, и знающие люди вполголоса рассказывали о том, как молодая царица вынудила Алексея Александровича написать прошение.

Старые царедворцы лишь укоризненно качали головами, не рискуя открыто высказать своё неудовольствие. Зато молодые флотские офицеры радостно ликовали, узнав, что новым Главным начальником флота и морского ведомства назначен Великий Князь Александр Михайлович, пожалованный чином контр-адмирала Свиты. Его записки, безжалостно критикующие настоящее состояние русского флота, давно ходили по рукам, становясь предметом жарких споров в кают-компаниях и Кронштадском морском собрании, повергая в уныние старых «марсофлотцев».

Глава 38

Военный министр Пузыревский был очень разносторонней личностью. Человек от природы самостоятельный, мастер острого слова и тонкой иронии, автор самых беспощадных характеристик, он имел многочисленных врагов в высшем свете. Во времена министерства Ванновского генерал имел репутацию беспокойного прожектёра, систематически забрасывающего Главный штаб своими многочисленными идеями.

Пять лет, проведённых им подле Гурко278 на посту начальника штаба Варшавского военного округа, выработали в Пузыревском необычайную требовательность к подчинённым. Никогда не повышавший голоса, генерал знал, что достаточно ему произнести властно, твёрдо и спокойно: «Чтоб я этого более не видел», и что «этого» более и не будет.

У Гурко же Пузыревский перенял доминирующий принцип обучения войск – натаскивание их в поле с созданием при этом возможно более трудной обстановки. Опыт минувшей русско-турецкой войны был использован в Варшавском военном округе широко и полно. Зимние маневры, стрельбы и походные движения с ночлегом в поле зимой, трудные форсированные марши, преодоление всяких серьёзных местных препятствий. Кавалерия постоянно находилась в движении, получая задачи на лихость и быстроту, разведку, действия в массах. Заняв кресло военного министра, Пузыревский начал переносить варшавский опыт на всю русскую армии, приведя в уныние бравых гвардейцев, привыкших к опереточным Красносельским летним маневрам.

Пузыревский добился воссоздания Комитета по устройству и образованию войск, который стал ведать вопросами боевой подготовки, физическим развитием солдат, составлением уставов, инструкций и наставлений. Председателем комитета был назначен генерал Мевес,279 заслуженно считавшийся знатоком строевого и хозяйственного быта войск. Коренной гвардеец, требовательный и даже суровый военачальник, он был известен тем, что никогда не допускал ареста офицера, признавая мерой воспитания лишь внушение и выговор со стороны командира и воздействие полковых товарищей. А вот если эти меры не действуют – значит офицер к военной службе не годен, и его нужно из армии удалять.

Не понаслышке зная о состоянии войск, генерал Мевес начал свою работу с предложений улучшить их физическое состояние. Чтобы поставить работу на должный уровень, для подготовки грамотных инструкторов гимнастики открыли Офицерскую гимнастическо-фехтовальную школу, а в Варшаве, Москве, Киеве, Ташкенте, Одессе и Харькове создали окружные гимнастическо-фехтовальные школы, в которых обучались также и унтер-офицеры. Для обучения элитных войск гвардии и Гренадерского корпуса по предложению Мевеса сформировали два гимнастическо-фехтовальных батальона.

Если сам Мевес большей частью был занят кабинетной работой, то его помощник генерал Васмунд,280 неутомимый, живой и разнообразный, буквально не вылезал из войск. Он, со свойственной ему живостью, окунулся в вопросы обучения, придав полевым занятиям и маневрам интересный и нешаблонный характер, вошедший в полное противоречие с привычной казённой тактикой Красносельских сборов. Но Васмунд не был самим собой, если бы с немецкой дотошливостью не въедался в сущность самых, казалось бы, незначительных вопросов. Генерал всегда умел быстро схватывать суть дела и оставить глубокий след своей деятельностью. Его натура, полная несокрушимой энергии и железной воли, требовала вседневной кипучей деятельности и не знала слова «нет», а в генеральской голове постоянно крутились новые идеи и изобретения.

В 1887 году, командуя стрелковым батальоном, генерал заинтересовался хлебопечением, в результате чего изобрёл двухъярусные печи, которые давали отличный хлеб, большой припёк и экономию дров. «Печи Васмунда» получили широкое распространение в армии. В гвардии же был принят на снабжение солдатский ранец, проект которого был придуман Васмундом по опыту походной жизни.

И вот теперь, получив весьма широкие полномочия, генерал посягнул не только на спокойствие генералов и полковников, но даже на хозяйственную часть, запретив отправку солдат осенью на частные заработки. И это в то время, когда практически во всех частях по окончании летних лагерных учений солдаты отправлялись на заработки, на месяц-два. Обычно командир батальона или полка договаривался с каким-нибудь помещиком и отправлял солдат на сенокос. Или же по договорённости солдатики строили железные дороги и дома, работали на фабриках. Треть заработанных денег получал сам солдат; другая треть вычиталась на закупку необходимого имущества, которое не могло быть изготовлено в полковых мастерских, а также на улучшения питания нижних чинов; ещё треть шла в пользу не бывших на работах.

А что было делать командирам? Хорошо было служить в тех гвардейских частях, где командир полка или эскадрона обладал значительным состоянием и мог себе позволить потратить личные средства на содержание нижних чинов, а вот в армейских полках приходилось изворачиваться и искать заработки на стороне. Ведь солдатам не полагалось от казны ни подушек, ни одеял, ни постельного белья, не говоря уже о полотенцах!

Русский солдат не получал даже сапог, а лишь сапожный товар и деньги на пошив сапог… целых 35 копеек в год. Обычно, чтобы пошить сапоги, солдату приходилось к этой сумме добавлять свои кровные 2 рубля. Кстати, нижнее бельё и гимнастические рубахи – всё это шилось в полковых швальнях, силами самих же нижних чинов.

В результате обучение нижних чинов было поставлено таким образом, что систематически они обучались лишь четыре месяца первого года службы до постановки их в строй, а после того большая часть времени уходила на всякие наряды, на хозяйственные работы в полку и на вольные работы.

И вот на всё это посмел посягнуть генерал Васмунд! На недоумённые вопросы начальников дивизий и полковых командиров, как же им обходиться без дополнительных солдатских приработков, он лишь усмехался и начинал горячо доказывать, что существующую порочную систему хозяйствования и довольствия войск давно пора менять… Многие игнорировали указания Васмунда, считая, что пройдёт совсем немного времени, и эта несусветная глупость будет отменена. В результате два полковника, подполковник, шесть капитанов и два ротмистра поплатились за свою легкомысленность отставкой.

Разумеется, что больше всех доставалось от Васмунда гвардии и частям Петербургского военного округа, которые первыми стали учиться по-новому и привыкать к новым требованиям. Ночные атаки, форсированные марши по 20-25 вёрст в грязь и дождь, и стрельба, стрельба, стрельба…

Сам прекрасный стрелок, горячо увлекающийся охотой и стрелковым делом, генерал требовал, чтобы командир того полка, который не получал за стрельбы оценки «отлично», отрешался от должности. А лыжи? Если раньше на лыжах ходили лишь «охотничьи команды» пехотных полков, то теперь на лыжню встали кавалергарды и артиллеристы, драгуны и сапёры. В полковых швальнях срочным образом перекраивали старые шинели в лыжные куртки, из экономических сумм заказывали «финские шапки».281

Если раньше после дневных маневров в Красном Селе гвардейские офицеры спокойно отправлялись к Кюба282 или Донону,283 чтобы там насладиться прелестями французской кухни, то после изматывающих тренировок на новый лад юные поручики и молодые ротмистры буквально валились с ног. Тут бы до постели добраться и упасть замертво. Измученные гвардейские остряки не заставили себя ждать, наградив Васмунда издевательским прозвищем «enfant terrible».284

* * *

Заседание Комитета Государственной Обороны проходило в расширенном составе. В кабинете Великого Князя Сергея Александровича было тесно от собравшихся генералов и адмиралов, сверкающих блеском погон и аксельбантов. Среди них выделялась штатская фигура нового министра иностранных дел Нелидова, облачённая в тёмно-серую пиджачную пару.

Военный министр представлял объёмный документ, который именовался «Программа мероприятий по усилению обороны государства и развитию сухопутных вооруженных сил России».

Съехавшиеся со всей России командующие войсками военных округов, хотя и были предварительно ознакомлены с содержанием программы, не уставали удивляться размаху Пузыревского. Рассчитанная на ближайшие десять лет программа предусматривала не только формирование новых дивизий и корпусов, но и существенное переустройство войск и войскового хозяйства, изменение штатов, а также перевооружение полевой артиллерии на скорострельные системы и масштабное внедрение пулемётов.

Пузыревский считал крепости на западных границах России необходимостью, ибо знал слабые пропускные возможности отечественных железных дорог, не способных обеспечить быструю мобилизацию. Знал генерал и про то, какие допотопные орудия числятся в штатах русских крепостей. Став военным министром, он сразу же обратил внимание на новинку, которая предлагалась на вооружение русской армии – пулемёты Максима, сочтя, что такие скорострелки будут весьма кстати в крепостях, где на вооружении в качестве противоштурмовых орудий до сих пор состояли гладкоствольные медные «единороги».285 Картечь из «единорогов» летела не далее, чем на 300-350 метров, а потому в реальном бою вражеская пехота могла спокойно перебить расчёты этих орудий из винтовок с дальнего расстояния.

В мае 1895 года пулемёты были введены в состав вооружения крепостей, но лишь в важнейших западных крепостях – Варшаве, Новогеоргиевске, Зегрже, Брест-Литовске, Ивангороде, Ковно и Осовце. Перед этим Особое совещание, собиравшееся в феврале и марте, признало необходимым иметь 250 пулемётов для крепостей, ибо воспринимало новый вид оружия исключительно как средство для обороны крепостей. Правда, Особое совещание признало необходимым иметь 24 пулемёта в Особом запасе286 в Одессе, но ведь это капля в море для миллионной русской армии.

Новый военный министр заявил, что уж ежели русская армия может получить такое оружие, как пулемёты, то следует полностью снабдить ими все русские крепости. Вопрос упирался в стоимость, ибо британская фирма «Maxim-Nordenfelt» 287 заломила по 347 фунтов стерлингов288 за каждый пулемёт…

«Программа» предусматривала переформирование пехотных 4-батальонных полков в 3-батальонные, а за счёт высвободившихся четвёртых батальонов – создание новых дивизий.

Предлагалось к 1-му января 1897 года развернуть из резервных бригад пять новых пехотных дивизий – в Киеве, Вильне, Полтаве, Риге и Варшаве, а также управления трёх армейских корпусов.

В Москве создавалась 4-я гренадерская дивизия и управление 2-го Гренадерского корпуса, а на Кавказе – 2-я Кавказская гренадерская дивизия и управления трёх армейских корпусов. Пузыревский планировал передислоцировать к 1898 году оба гренадерских корпуса в Варшавский военный округ, а 3-ю Гвардейскую пехотную дивизию – из Варшавы в Петербург.

В Финляндии, где обстановка оставалась тревожной, две новые стрелковые бригады вместе с уже имеющейся должны были составить Финляндский армейский корпус.

Закаспийская область включалась в состав Туркестанского военного округа. Туркестанские линейные батальоны переформировывались в стрелковые, а стрелковые бригады отныне сводились в три корпуса – два Туркестанских и Отдельный Закаспийский.

Коренной реформе подвергалась регулярная кавалерия. Великий

князь Николай Николаевич уже давно высказывался за то, чтобы вернуть кавалерийским полкам исторические наименования гусар и улан, и вот теперь комиссия генерала Сухомлинова289 предложила свой проект, одобренный Пузыревским. Речь уже шла не только о переименовании драгунских полков, но и структурной реорганизации. Предлагалось, чтобы в кавалерийских дивизиях остались только регулярные полки, а казачьи полки предлагалось вывести и сформировать из них казачьи дивизии. Данная мера объяснялась с тем, что регулярная кавалерия и казачьи полки имели в военное время разную систему комплектования. К примеру, три регулярных полка 1-й кавалерийской дивизии пополнялись из кадра кавалерийского запаса № 1, квартирующего в городе Сызрань Симбирской губернии, а вот входивший в состав дивизии 1-й Донской казачий полк должен был получать пополнение особо, из запасной сотни, дислоцирующейся в Донской области. Вот почему было признано целесообразным иметь в составе дивизии полки: драгунский, конно-егерский, уланский и гусарский, для чего нужно было заново сформировать 15 конно-егерских полков.

В состав дивизии штатно вводилась конно-сапёрная команда и обозный эскадрон, придавался конно-артиллерийский дивизион из двух конных батарей по 6 орудий и конно-артиллерийский парк. Армейские дивизии сводились в 5 кавалерийских корпусов, гвардейская конница выделялась в Гвардейский кавалерийский корпус…

Докладывая по каждому пункту «Программы», военный министр озвучивал и финансовую сторону, называя суммы, которые предполагалось потратить на развитие армии. И каждая озвученная им цифра буквально заставляла кривиться министра финансов. Облачённый в парадный мундир шефа пограничной стражи, Плеске чувствовал себя немного не в своей тарелке, но не считал нужным скрывать своё явное неудовольствие, хотя давным-давно был ознакомлен с финансовыми требованиями Пузыревского. Уж слишком велики были запросы военного ведомства, а русский бюджет и так трещал по швам благодаря игнатьевским реформам.

Воспользовавшись паузой, Плеске вклинился в доклад военного министра:

– Вы разорите казну, Александр Казимирович, своими прожектами о солдатских одеялах! Помилуй Бог, где прикажете брать средства на все эти изыски?

Вместо Пузыревского ответил канцлер:

– По копеечке соберём, но армию без денег не оставим! И это не забота военного министра, господа, искать деньги! Это забота всего Комитета министров и завтра мы как раз будем обсуждать этот вопрос, где взять побольше денег для казны. А то привыкли побираться у французов, в то время, когда деньги – они прямо под ногами валяются, нужно только с умом наклониться да подобрать.

Великий Князь Александр Михайлович, сидевший до того с отстранённым видом, резко всполошился. Откашлявшись, он обратился к канцлеру:

– Николай Павлович! Вы же знаете, что весьма скоро будет представлена программа судостроения, которая потребует колоссальных затрат! Вот и придётся выбирать, или же строить новые броненосцы и крейсера, или же снабжать пехоту одеялами!

Пузыревский ответил за канцлера.

– Я не берусь судить о тяжести флотской службы, Ваше Высочество, – голос генерала был тихим, но твёрдым. – Но я прекрасно осведомлён о быте нижних чинов в армии. Русский солдат спит на деревянных нарах, на соломенных тюфяках и подушках, без наволочек. А укрывается шинелью, мокрой после дождя, грязной после учения. Я на днях посетил военную тюрьму, и должен сказать Вашему Высочеству, что быт арестантов практически не отличается от быта нижних чинов. Но мы же должны делать различие между преступниками и защитниками Отечества?

После долгих перепалок предложения Пузыревского были приняты, но Великий Князь Александр Михайлович настоял, чтобы в журнале было записано его отдельное мнение о необходимости усилить сухопутные силы лишь на Дальнем Востоке. Во второй части доклада военный министр повёл речь о создании полноценного Генерального Штаба. В России существовала Николаевская академия Генерального Штаба, существовал многочисленный корпус офицеров Генерального Штаба, но вот самого Генерального Штаба не было в помине с 1865 года. Офицеры, окончившие академию по первому разряду, переводились в Генеральный Штаб, получая особый мундир, украшенный чёрным бархатным воротником и серебряными аксельбантами, а также право на ускоренное производство в чины.

Корпус офицеров Генерального Штаба, которых в войсках именовали не иначе, как «моментами», предназначался для составления дислокаций, маршрутов и диспозиций для боя и для движения; производства военных обозрений, съёмок и рекогносцировок; вождения колонн на театре войны вообще и на поле сражения в особенности; избрания совместно с военными инженерами позиций и пунктов для крепостей и укреплений; выполнения военно-статистических, военно-исторических и военно-административных работ.290

Штабная служба протекала в дивизионных и корпусных штабах, для меньшинства – в штабе военного округа. Только это меньшинство и занималась настоящей работой Генерального Штаба, остальные же «академики» корпели за письменным столом, составляя бесчисленные донесения, ведомости, ответы на пустяковые запросы, что вполне было по силам любому заурядному офицеру без академического образования. Несколько лет такого бумажного опыта постепенно превращали «генштабиста» в рядового канцеляриста. Полученные в результате кропотливого труда знания утрачивались, а ум всё больше обращался к мелочам, к формализму, к казуистике. Те, кто достиг должности начальника штаба дивизии, затем автоматически получали в командование полк, а дальше всё шло по накатанной дорожке. Бригада, дивизия, корпус.

Многие «генштабисты» достигали высших военных постов, имея за собой полтора года командования в строю только ротой и батальоном, проведя всю службу в различных канцеляриях. Сплошь и рядом офицеры Генерального Штаба назначались на военно-административные должности, не снимая своего мундира. Достигнув кресла губернатора, градоначальника или же полицмейстера, они потом спокойно могли вернуться в строй, получив должность начальника дивизии.

Но главная беда заключалась в том, что в России не существовало Генерального Штаба, как центрального органа, занятого разработкой плана войны. Возглавлял шестисотенный корпус «генштабистов» начальник Главного штаба, который фактически являлся руководителем одного из управлений Военного министерства. Главный штаб ведал сведениями о войсках, делами по личному составу и комплектованию войск, делами по устройству, службе, размещению и хозяйству войск, геодезическими работами, военно-статистическими описаниями, сбором разведывательных данных.291 Из его восьми отделений лишь одно ведало вопросами, относящимися к службе Генерального Штаба, и если германский Grosser Generalstab292 находил, чем занять девяносто «генштабистов» (из ста восьмидесяти имеющихся), а также семьдесят офицеров Nebenetat,293 то в русском Главном штабе по штату предусматривалось иметь 3 генерала и 22 штаб-офицера Генерального Штаба. Двадцать пять человек из шестисот, носящих мундир Генерального Штаба.

Правда, в 1894 году генерал Обручев попытался изменить ситуацию, представив Ванновскому проект реорганизации Главного штаба. Его суть состояла в том, чтобы превратить Главный штаб в орган «высшего стратегического порядка», а его начальника сделать одновременно товарищем (помощником) военного министра с правом доклада непосредственно Императору.

Предлагалась вменяемая структура штаба: отделы генерал-квартирмейстера, дежурного генерала, военно-топографический и по передвижению войск (т.е. точно такая структура, как в штабах пограничных военных округов), причём начальники этих отделов должны быть приравнены к начальникам главных управлений Военного министерства. Таким образом, в лице генерал-квартирмейстера появился бы человек, непосредственно руководящий всей стратегической частью и службой Генерального Штаба.

Увы, Ванновский счёл подобные «прожекты» подкопом под себя и возвеличиванием фигуры Обручева. Доклад был надёжно спрятан в пыльный шкаф, где и дождался прихода Пузыревского в кресло военного министра.

И вот теперь военный министр представлял переработанный проект Обручева, призывая членов Комитета Государственной Обороны поддержать его предложения. Министра финансов, разумеется, интересовало лишь одно, сколько будет стоить предлагаемая реформа. Генералитет же интересовало совсем иное, а именно – порядок подчинённости.

Если Пузыревский однозначно выступал за то, чтобы военный министр полностью сосредоточил в своих руках руководство армией, имея начальника Главного штаба своим первым помощником, то командующий войсками Туркестанского округа генерал Куропаткин294 выступил с предложением обратиться к германскому опыту и создать Генеральный Штаб, независимый от Военного министерства. Хотя командующие войсками военных округов были приглашены лишь для высказывания своего мнения и права голоса в Комитете не имели, выступление Куропаткина было воспринято с большим вниманием.

Любитель длинных речей, говоривший всегда спокойно и свободно, с большим апломбом, Куропаткин умел произвести впечатление сильного человека, знающего своё дело. Не лишённый известного литературного дара, озарённый лучами скобелевской славы, он воспринимался многими слушателями, как естественный наследник скобелевского умения руководить людьми и бросать их в бой на смерть или победу.

И вот теперь Куропаткин предлагал коренным образом изменить всю систему военного управления. Военное министерство виделось ему лишь учреждением, обслуживающим хозяйственные потребности армии, а начальник выделенного в самостоятельную единицу Генерального Штаба – фактическим главным начальником всем сухопутных сил. Военный министр таким образом превращался в номинальную фигуру, обеспечивающую войска мундирами, боеприпасами, денежным довольствием, казармами и лазаретами.

Пузыревский не стушевался и первым прокомментировал проект Куропаткина. Он говорил спокойно, уверенно, не показывая волнения.

– Предложения Алексея Николаевича, господа, это фактически калька с германской системы. Не будем забывать, что в Германии не существует единого военного министерства. Пруссия, Бавария, Саксония, Вюртемберг – все они имеют своих военных министров. Всё это – последствия особого устройства Германской Империи, в которой по сей день сохранились королевства и герцогства с собственными монархами. Я не могу считать такую организацию военного управления нормальной. Лебедь, рак и щука, вот что получается. При кайзере ещё существует особый «военный кабинет», ведающий личным составом офицерского корпуса. Может, и нам тогда создать что-либо подоб-ное?

Куропаткин пустился в пространные рассуждения о том, что миллионная численность русской армии и географическое положение России предполагают обязательное разделение военного управления между Военным министерством и Генеральным Штабом, которому во время войны надлежит стать органом по разработке стратегических планов и руководству действующей армией.

Начальник Главного штаба генерал Лобко слушал Куропаткина очень внимательно, что-то чёркая синим карандашом в своём блокноте. Профессор военной администрации, сухой и строгий человек, генерал всегда был необычайно сдержан, и после того, как Куропаткин закончил свою речь, Лобко заговорил чёткими рубленными фразами.

– Вопросы полевого управления уже разрешены Высочайше утверждённым Положением.295 Высшим и полным начальником всех войск и чинов на театре войны, не исключая и членов Императорской Фамилии, определён Главнокомандующий. Создание Генерального Штаба в предлагаемом виде ломает всю систему. – Лобко посмотрел из-под пенсне на Куропаткина, пристально и как-то весело. – Алексей Николаевич! Тем самым начальник Генерального Штаба превращается в Главнокомандующего. Уж не себя ли Вы прочите на это место?

– Не отрицаю, Ваше Высокопревосходительство, что начальник Генерального Штаба станет высшим начальником армии! Что же касается моей персоны, то ежели Государыня соизволит пожаловать меня Высочайшим доверием, я, как и положено солдату, приму таковое назначение и буду служить Отечеству!

Голос Куропаткина прозвучал весьма пафосно, но у большинства присутствующих это не вызвало особого энтузиазма. Великий Князь Николай Николаевич, видевший себя в мечтах выдающимся полководцем, который выиграет не одно сражение, не удержался и едко спросил Куропаткина:

– Главнокомандующим – это прекрасно, но кто же при Вас будет Скобелевым?

Великокняжеская бестактность вызвала сдержанные смешки. Многие из присутствующих помнили слова княгини Белосельской-Белозерской296 о том, что великий Скобелев называл Куропаткина лишь прилежным исполнителем. При этом «белый генерал» отмечал, что Куропаткин никогда не в состоянии будет принять самостоятельное решение и взять на себя ответственность, а потому будет неспособным военачальником во время войны.

Куропаткин что-то хотел возразить, но стушевался и лишь махнул рукой. В результате недолгого обсуждения его проект был провален с треском, как не заслуживающий внимания.

После многочасовых дебатов программа Пузыревского была утверждена большинством голосов. Изменялась структура Главного штаба и положение его начальника, который отныне становился помощником военного министра. В связи с этим специально для генерала Лобко вводилась должность второго помощника военного министра, а для генерала Бальца,297 которого Пузыревский вытащил из Варшавы, вводилась должность главного начальника тыла.

Кавалеристы ликовали, ибо сбылась их мечта о возвращении гусарских и уланских наименований. Ставшая притчей во языцех «драгунская реформа» 1882 года не только лишила гусар и улан их нарядных мундиров, но и вызвала в армии волну отчаянных протестов. Достаточно вспомнить, что в Киевском гусарском полку, после переименования его в 27-й драгунский, все офицеры демонстративно подали в отставку. А павлоградские гусары и вовсе устроили «похороны гусарского ментика». Похоронили честь по чести. Изготовили роскошный гроб, обитый глазетом, с лентами и кистями, и положили внутрь венгерку с чакчирами, ментик, гусарские сапоги-ботики. Гроб поставили на катафалк и под звуки похоронного марша всем полком проводили до кладбища, где под ружейный салют опустили в могилу. За эти «кощунственные похороны» командира полка отрешили от должности. И вот теперь справедливость восторжествовала. Комиссии под председательством барона Бильдерлинга298 поручалось подготовить и представить на утверждение образцы новой военной формы, не только для гусар и улан, но и для всей русской армии.

* * *

Вечером канцлер собрал у себя дома на обед нескольких генералов, которых знал очень давно, и теперь был рад увидеть в Петербурге. После обильных возлияний хозяин с гостями переместились в кабинет, куда слуги подали кофе, ликёр и сигары. Удобно расположившись в креслах, генералы продолжили разговор, начатый ещё за столом.

Комитет Государственной Обороны согласовал ряд назначений. Хотя Императрица должна была утвердить журнал совещания, все прекрасно понимали, что это все лишь проформа, и теперь живо обсуждали назначения.

Брат канцлера, граф Алексей Павлович Игнатьев, был недоволен тем, что Киевский военный округ, которым он командовал, явно обошли.

– Вы меня извините, Виталий Николаевич, – сказал он, обращаясь к генералу Троцкому,299 недавно назначенному командующим войсками Варшавского округа, – но я решительно не могу понять, чем мой округ хуже Вашего… Разве тем, что наш военный министр служил в Варшаве, а не в Киеве. А сегодня я во время совещания просто делал отметки карандашом, сколько генералов Варшавского округа получили повышение, и цифра получилась весьма-весьма…

– Да будет Вам, Алексей Павлович, я ведь в Варшаве только полгода, хотя, должен признать, что там ещё витает дух Гурко и Пузыревского. Я не спорю, что Александр Казимирович выдвинул людей, лично ему известных, молодых и способных. Но вот как Сухомлинов стал помощником генерал-инспектора кавалерии? Он ведь десять лет просидел в своей школе и не командовал даже дивизией.

– Как мне помнится, покойная супруга300 Сухомлинова приходилась сестрой Евгении Фердинандовне.301 Так что близкое знакомство имеет место, – заметил Алексей Павлович. – Но сам Сухомлинов – человек дельный, как мне кажется, не без способностей. Вот сработаются ли они с Николаем Николаевичем…

– Николай Николаевич – человек горячий, это верно, – усмехнулся канцлер. – Но как он сегодня отбрил Куропаткина? Любо-дорого посмотреть. Мне Куропаткина даже жалко стало после такого афронта.

Генерал Дохтуров,302 только что принявший Одесский округ, оторвался от ликёра и заметил:

– Его Высочество не является образцом такта, но мы ведь не институтки, чёрт возьми. Я Куропаткина знаю близко и давно, а потому вынужден согласиться, что он никогда не станет дельным главнокомандующим. Спору нет, он весьма умён, ловок, лично храбр, отличный исполнитель, недурной администратор, хороший начальник штаба, но ему не хватает именно самостоятельности. У него рабская душа. Он всегда будет думать только об одном: как бы угодить барину, как бы не скомпрометировать свою карьеру. Сделайте Куропаткина главнокомандующим и я смогу предсказать всё наперёд, что в конце концов случится. Первоначальный план кампании будет хорош, но, дабы подделаться под петербургские настроения, Куропаткин его не исполнит, а изменит. Он будет вникать в мельчайшие подробности, командовать сам чуть ли не каждой ротой и этим только связывать руки ближайшему начальству. Победив, он из лишней предосторожности своей победе не поверит и обратит ее в поражение, а потом, проиграв кампанию, он вернётся в Петербург, засядет и напишет многотомное сочинение, в котором докажет, что все, кроме него, виноваты.

Довольный собой, Дохтуров поправил свои роскошные седеющие бакенбарды, и снова вернулся к ликёру.

– Ну, Дмитрий Петрович, прямо в точку! – рассмеялся канцлер. – А ты, Алёша, – обратился он к брату, – меньше думай, что твой округ обошли, а больше думай, как там порядок навести.

– Работы после Драгомирова хватает, – ответил Алексей Павлович. – Михаил Иванович распустил округ, к сожалению. В последнее время он больше с богатыми евреями в картишки играл, поручив всю работу начальнику штаба. И всё равно Варшавскому округу военный министр больше благоволит…

Глава 39

Предложение канцлера встретиться с профессором Менделеевым, который до того прислал в Зимний дворец объёмную записку о таможенных тарифах и развитии сельского хозяйства, первоначально озадачило Императрицу. Менделеевскую записку Аликс весьма внимательно прочитала, подчеркнув синим карандашом наиболее заинтересовавшие её моменты, и хотела передать документ графу Игнатьеву, но оказалось, что у канцлера имеется второй экземпляр документа, который он уже тщательно изучил. Старый хитрец сумел вызвать у Императрицы живой интерес к знаменитому профессору, и когда она согласилась принять Менделеева, выторговал приглашение для главного сотрудника журнала «Русская Беседа» Шарапова.303

Утро 15-го апреля было насыщенным. Императрица давно уже привыкла к жёсткому графику. Ранний подъём, затем конная прогулка во внутреннем дворе, благо ясная и необычайно тёплая погода этому способствовала. Завтракала Аликс обычно в своём угловом кабинете, окна которого выходили на Дворцовый мост и Адмиралтейство. Увитые живой зеленью ширмы выгораживали небольшой подиум, служивший обзорной площадкой для любования видами Петербурга. Аликс не любила, чтобы утром ей кто-то мешал, поэтому к столу были приглашены только самые близкие – Сергей Александрович с Эллой, Александр Михайлович с Ксенией, и дежурный флигель-адъютант Орлов.

Завтрак был традиционно скромным – кофе, чай, шоколад, ветчина. Ну, и само собой, горячие калачи, которые подавались завёрнутыми в

подогретую салфетку. С первых дней жизни в России Аликс полюбила калачи и, несмотря на свою экономность, даже смирилась с тем, что воду для их приготовления приходилось доставлять из Москвы. В своё время петербургские булочники создали легенду, что калачное тесто можно приготовлять как следует только на воде из Москвы-реки, потому приходилось гнать по рельсам цистерны с москворецкой водичкой.

За столом шла милая, довольно откровенная беседа. Присутствие Орлова никого не смущало. Десять лет, проведённых в лейб-гусарском строю, делали флигель-адъютанта желанным гостем в Зимнем дворце. Поинтересовавшись у сестры самочувствием дочки, Элла обратилась к Орлову:

– Говорят, Александр Афиногенович, что Вы прошли по Финляндии огнём и мечом?

– Я лишь исполнил свой долг, Ваше Высочество! Невозможно было позволить этим мерзавцам бунтовать дальше!

– Но злые языки обвиняют Вас в излишней жестокости, – неожиданно вмешалась Ксения. – Неужели была необходимость так расправляться с финнами? Я прекрасно помню, какие милые они были, когда мы были в Гельсингфорсе с Папа́…

Смутить Орлова было тяжело, лишь побагровевший плохо зарубцевавшийся шрам на правой щеке выдал его волнение. Выдержав паузу, подполковник поставил на скатерть бокал с мадерой, прикоснулся пальцем к шраму и ответил:

– Это, Ваше Высочество, подарок от тех самых «милых финнов». А вторая пуля, пардон, пробила плечо Вашего покорного слуги… В тот злосчастный день в моём дивизионе погибло пять нижних чинов. Ну и потом финны показали себя во всей красе. Если бы мы не задавили мятеж в зародыше, могла загореться вся Финляндия, а там – недалеко и до Прибалтики.

– Ксенюшка, ты не права, – мягко заметил Александр Михайлович, обращаясь к жене. – «Милые финны» оказались не такими уж милыми и миролюбивыми. Александр Афиногенович скромничает и не рассказывает нам, как он гонял мятежников по лесам.

Александра Фёдоровна слушала молча, изредка бросая взгляды на Орлова. Скромное тёмное платье лишь подчёркивало её красоту. Гибкий, тонкий, как тростинка, стан, не испорченный материнством. Нежное белое лицо с бледно-розовым румянцем. Рыжевато-золотистые волосы, синие глаза, наполненные печалью. На руке простой перстенёк с эмблемой свастики.

– Мне докладывали о погибших, – тихо сказала она. – Скажите, Александр Афиногенович, чем я могу помочь их семьям?

– Государыня, я отправил деньги семьям погибших жандармов. Во власти Вашего Величества пожаловать государевы награды погибшим.

– Спасибо, что Вы мне напомнили о погибших. Вечная им память! Я попрошу Вас, Александр Афиногенович, представить мне лично списки всех погибших, не только Вашего дивизиона, но других частей.

– Слушаюсь, Ваше Величество!

Сделав небольшую паузу, Александра Фёдоровна сказала:

– Вас же, за верную службу и преданность престолу, поздравляю полковником!

Орлов резко вскочил, чтобы высказать слова благодарности, но Императрица жестом руки попросила его помолчать и продолжила:

– Я желаю, чтобы Вы приняли под начало моих улан.304

Выразив слова благодарности, Орлов прильнул к протянутой руке Императрицы. Присутствующие не могли не заметить, как горят глаза свежеиспечённого полковника. Огнём страсти к прекрасной женщине.

* * *

Менделеев и Шарапов вошли в кабинет вслед за канцлером. Игнатьев представил гостей Императрице, которая милостиво протянула руку для поцелуя и пригласила располагаться поудобнее. Пока гости усаживались, Александра Фёдоровна внимательно рассматривала посетителей, таких не похожих друг на друга.

В Менделееве всё выдавало человека учёного, интеллигентного – его растрёпанные волосы, мечтательные глаза, манера держать себя. И даже одетый по случаю форменный сюртук Министерства финансов, украшенный шитыми звёздами тайного советника, не мог придать ему чиновничьего лоска. Совсем иное зрелище представлял из себя Шарапов. Окладистая борода, колючий взгляд, какая-то настороженность, заметная в движениях. Именно с него Аликс решила начать.

– А Вы очень зло пишете, Сергей Фёдорович. – Императрица взяла лежавшую на столе газету, нашла в ней интересующую фразу. – Из-за этого, кажется, закрыли Вашу газету? «Петровское дворянское древо в России, основанное на табели о рангах, древо заграничное и у нас столь же бесплодное, как и евангельская смоковница».305 Чем же так провинилось наше дворянство? Или Вы замахнулись на деяния великого Петра?

– Я не могу не признать множества заслуг Петра Великого, Государыня, но сознаюсь, что был бы неискренен, ежели бы вторил общепринятым восторгам. Менее других люблю за его увлечения западною культурою и попирание всех чисто русских обычаев. Невозможно насаждать чужое сразу, без переработки. Быть может, это время, как переходный период, и было необходимо, но мне оно несимпатично. Царя Иоанна Грозного попрекают жестокостью, дескать, много крови пролил, но ведь Пётр казнил гораздо больше, а сколько народа загнулось от непосильного труда?

Императрица не перебивала, слушала внимательно, и Шарапов продолжал:

– Флот построил немалый, верно, но всё из сырого дерева, и уж сразу после смерти Петра флот тот весь сгнил. Самое страшное – было искоренено русское начало, после чего уже и самодержавная власть постепенно стала превращаться во власть чиновников. Самодержавие обратилось в самодержавие министра, в самодержавие директора и даже столоначальника. И я уверен, Ваше Величество, что оживи ныне царь Пётр, да увидь наших чиновников-лихоимцев, он бы сам бил их своей палкой!

– Но Вы же знаете, что в мае созывается Земский собор, по предложению Николая Павловича! – голос Императрицы стал более жёстким. – Мы желаем знать чаяния нашего народа!

– Государыня! После этого известия по всей России молят Всевышнего о благополучии Вашего Величества! Поверьте, что нет ни единого села, где бы не говорили о царской милости, о Земском соборе. После ограничения еврейского засилья это второй важный шаг, который сделан за прошедший год. Россия тяжело больна и наш долг – вылечить её. Я уверен, что лекарство – не новая теория, а здравый смысл. Он затуманился и исчез у нас за странными и нелепыми понятиями о либерализме, реакции… Его надо отыскать и восстановить, и тогда правительство сможет править, а народ – жить. Да, я порою пишу очень зло, ибо вижу своим долгом будить русскую заснувшую мысль, указывать невежественным и легкомысленным современникам, какие громадные богатства лежат под спудом, какой свет ума и национальной русской мысли заблестит впереди.

Шарапов говорил горячо, очень искренне, глаза его излучали какую-то несокрушимую уверенность в своей правоте.

– Ваше Величество! – вмешался канцлер. – Сергей Фёдорович не просто талантливый писатель, болеющий душою за Россию. Он замечательный сельский хозяин, который на практике показал, как можно и нужно работать. В своей усадьбе он создал мастерскую по производству конных плугов, которые пользуются спросом у крестьян из-за удобства, простоты и дешевизны.

– Я даже прочитала брошюры Сергея Фёдоровича по сельскому хозяйству, и они меня весьма заинтересовали, – сообщила Императрица.

– Я весьма польщён, Государыня. Я на практике попытался хозяйствовать по-новому и считаю, что мне это удалось. Наши либералы-западники уверяют, что русское сельское хозяйство должно пройти по тому же пути, что прошла Европа. Категорически не согласен! – Шарапов замотал головой из стороны в сторону. – Россия – это не Европа!

– В чём же такое отличие заключается? Мне всегда казалось, что Россия – это часть Европы!

– В Европе после ликвидации общины земля сосредоточилась в руках состоятельного класса населения, и выработался такой порядок, при котором владелец земли является предпринимателем, а безземельная часть населения – рабочей массой. Землевладелец предлагает работу за плату, а безземельное население волей-неволей принимает эту работу.  В России крестьяне после реформы 1861 года стали поголовно землевладельцами. Да, Ваше Величество, крестьянская община является коллективным землевладельцем, а потому нашему крестьянину не грозит полное разорение, ибо земля не может быть отчуждена от общины. Дальше. В Европе основные налоги взимаются с землевладельца и с промышленника, а пролетариат платит лишь косвенные налоги. В России же основная масса податей взимается с крестьянских общин.  И очень важно, что у нас помещик может иметь капитал, машины – но в страду у него рабочих нет. Чтобы их найти, ему нужно каким-то образом прижать крестьян, чтобы они, забросив своё хозяйство, пошли работать на помещичьи поля. Для этого используются «отрезки», расположенные так, что крестьянину нельзя пройти мимо них, даже чтобы выпустить свой скот на выгон. У нас в батраки идут лишь неспособные к самостоятельному хозяйствованию отбросы сельского населения. А если бы все помещики решили вести хозяйство на основе наёмного труда, тогда они за год разорились бы.  С 1861 года по всей России идёт борьба помещиков с крестьянами, и ежели не уничтожить эту противоположность интересов, она неминуемо взорвёт Россию.

– Неужели Вы тоже про революцию? – встрепенулась Императрица.

– Нет, Государыня, я говорю о том самом страшном русском бунте, который сдержать будет невозможно. Ведь гибнет село, и голод у нас случается периодически. И это в конце девятнадцатого века! Нельзя доводить крестьянина до отчаяния, иначе он возьмётся за дубину! Существует множество мнений, как спасти русскую деревню. Одни призывают образованную городскую молодёжь поселиться в сельской местности и заняться земледельческим трудом. Другие предлагают создавать сельскохозяйственные коммуны из опять же городской интеллигенции. Но суть вопроса в том, что деревня и так перенаселена, ей нужны не дополнительные рабочие руки, а агрономы. Городская молодёжь, интеллигенция, люди книжного воспитания, менее всего подходят на эту роль. Я пошёл иным путём. У себя в Сосновке,306 а это всего 400 десятин земли и 40 крестьянских дворов, я заключил договор с общиной о совместном труде.  Я определяю, что и когда делать, а крестьяне беспрекословно выполняют все мои команды. Союз барина и мужика! Крестьяне получают от меня луга, выгон для скота, пашню, семена. Обязуются же сделать все работы, начиная от вывоза навоза, вспашки, сева, заканчивая уборкой урожая. И весь урожай свозится в мой амбар, там молотьба происходит, а уж потом всё распределяется среди крестьян, а часть урожая продаётся на сторону. Осенью крестьянский скот обеспечен сеном и клевером, недоимок никаких нет, на хозяйственные расходы остаётся порядочная наличность. Тем самым я уничтожаю бедность! Да, беднякам приходится много работать, но уклониться нельзя, ибо крестьяне не примут в стадо скота уклонившегося домохозяина. Я тоже не приму, и бедняк волей-неволей работает. Это, конечно, насилие своего рода, но через год-два у такого бедняка казённые недоимки заплачены, вещи из заклада выкуплены, появляется свободная копейка. Мужики ко мне относятся с добром, понимая, что моё хозяйство – это и их хозяйство. Чем лучше барину, тем лучше и мужикам, всей общине.

– Вы действительно барин, Сергей Фёдорович, но мне приходилось слышать, что бедность крестьян вызвана исключительно нехваткой земли. Исходя из этого следует, что выход из сложившейся ситуации – переселение крестьян на свободные земли, так ведь?

– Позвольте мне ответить, Ваше Величество, – Менделеев, который до того, казалось, думал о чём-то постороннем, решил поддержать Шарапова.

– Разумеется, Дмитрий Иванович, мы ведь говорим здесь по-домашнему, без лишнего этикета.

– Я не соглашусь с Вашим Величеством, ибо бедность крестьян вызвано истощением почв, именно вследствие низкой культуры земледелия. Большинство крестьян по сей день пользуются сохой, низкокачественными семенами и малопродуктивным скотом. Видели бы Вы крестьянских лошадок, они ростом с собаку. Дайте крестьянам все помещичьи земли, они быстро доведут их до истощения. Потому полностью поддержу Сергея Фёдоровича во мнении, что только союз барина и мужика могут изменить русскую деревню.

Встав из кресла, Аликс подошла к окну. Не глядя на гостей, спросила Менделеева:

– Думаю, что среди крестьян есть разные люди. Может, стоит принять закон и распустить общины? Пусть каждый самостоятельно работает, проявляет свои таланты. Или Вы тоже за сохранение крестьянской общины, Дмитрий Иванович?

– Да, Ваше Величество, но считаю, что община не должна быть ярмом, и что желающие должны иметь возможность отхода. На фабриках ведь тоже нужны свободные рабочие руки. Я сам лет тридцать назад купил в Боблово307 около 400 десятин земли, где были луга, леса и 60 десятин пахотной земли, весьма запущенной. Мне предрекали великий неуспех. Шесть лет я затратил. Стал использовать многополье, хорошее удобрение, купил машины, завёл симментальский и швицкий скот, чтобы использовать луга и иметь своё удобрение. Когда я покупал землю, то средний урожай ржи на десятину пашни не превышал шести четвертей, а в худшие было лишь четыре-пять. На пятый год средний урожай ржи достиг у меня до десяти, а на шестой – до четырнадцати четвертей. Урожаи увеличились, молочное хозяйство, творог и сметана, дали доход, да ещё и откорм свиней стал выгодным. Профессора привозили студентов сельскохозяйственной академии осматривать мое хозяйство. И это всё в результате союза культурного хозяина и трудолюбивых крестьян.

– Скажите, господа, много ли в России таких вот культурных хозяйств, которые могут поспорить с Европой? – обратилась Императрица ко всем присутствующим.

– Таких хозяйств очень мало, Государыня, – ответил за всех Игнатьев. – Подвижников типа Сергея Фёдоровича у нас – раз-два и обчёлся, а нужно их – сотни и тысячи.

– Насаждение культурных хозяйств в России возможно только сверху, – добавил Менделеев. – Но развитие сельского хозяйства невозможно без развития промышленности. Я не был ни фабрикантом, ни заводчиком, ни торговцем, но уверен, что без них нельзя думать о прочном развитии благосостояния России. Изменение современного положения нашего хозяйства совершенно немыслимо без затраты громадных капиталов, а капиталы могут накопляться только при помощи развития капиталистической промышленности. Но ни Европа, ни Северо-Американские Штаты не горят желанием развивать промышленность в России. Они пытаются тушить всякие промышленные зачатки, понижая цены на сырье и переделанные продукты. При устройстве одного из первых зеркальных заводов в России бельгийские производители зеркал понизили свои цены для России до невозможности русского производства, сбыли заготовленный уже товар и одновременно убили начавшийся русский завод. Именно поэтому, Ваше Величество, я был и буду сторонником протекционизма. Правильные таможенные тарифы – это тоже оружие.

– Но я знаю, что договор о тарифах, подписанный с Германией, не совсем на пользу России, – проявила свою осведомлённость Императрица. – Мы проиграли тарифную войну?

– Не совсем так, Ваше Величество, это, говоря языком военным, не поражение в войне, это лишь неудача в одном сражении, – ловко выкрутился Менделеев. – Было бы желание, а способы всегда найдутся. Да, у нас с немцами договор на десять лет и мы не можем менять тарифы, но кто запрещает России обложить ввозимые товары налогом с продаж? Введением акцизов и государственных монополий возможно регулировать внешнюю торговлю, сделав невыгодной поставку иностранных товаров в Россию, именно тех товаров, которые мы способны делать самостоятельно.

– Винная монополия уже действует, нефтяная – тоже. Николай Павлович предлагает монополию на вывоз хлеба. А что возможно ещё? – Императрица переводила взгляд с Менделеева на Шарапова и обратно.

Шарапов ответил первым:

– Россия обладает огромными запасами платины, ртути, марганца. Я давно говорю, что крайне необходимо ввести на всё это государственную монополию, и тем самым наполнять нашу казну. А пока всё это в частных руках – добыча и торговля ведётся неорганизованно, в результате чего цена на это сырьё падает. И ещё. Табачная монополия, приносящая всем, без исключения, странам, где она введена, огромные доходы, у нас почему-то не востребована. Из всех предметов обложения больше всего может принести потребление табака. Это налог на предмет не необходимый, относительно легко поддающийся учёту и совершенно доступный для государственного приготовления. Но самая доходная монополия – элеваторная на хлеба и лён. Принцип здесь тот, что, оставляя хлебную и льняную торговлю свободной, казна весь вывозимый хлеб и лён выпускает не иначе, как проведя сквозь свою сеть элеваторов и подвергнув их там обезличению, очистке и браковке. Несомненный успех этого дела, в связи с необходимостью правильно поставить дело нашего народного продовольствия и иметь государственный хлебный фонд, вызовет организацию государственной сети элеваторов и для внутренней хлебной торговли.

Менделеев продолжил:

– Покойный Государь Александр Третий ввёл в 1891 году начала протекционизма, а сейчас их надо развивать дальше. Вот яркий пример. Когда я предлагал широко развить бакинское нефтяное дело, Рейтерн308 на моё мнение, что вместо миллиона пудов можно легко довести у нас добычу нефти до сотен миллионов пудов, а вместо ввоза американского керосина – вывозить русский керосин за границу, скептически заметил, «что это мои профессорские мечтания». Время нас рассудило, мечтания мои осуществились, а всё потому, что рекомендованные меры были приняты и государство вместо сотен тысяч рублей стало получать от этого дела десятки миллионов рублей ежегодно.

Александра Фёдоровна улыбнулась, её прекрасные синие глаза как-то по-озорному сверкнули.

– Вам не кажется, господа, что мы четверо сейчас напоминаем заговорщиков? – спросила она. – Мы ведь плетём заговор против Европы.

– Тогда уже и против Америки, Ваше Величество, – ответил Шарапов. – И против еврейских банкиров, которые никак не могут смириться с тем, что Россия ускользает из-под их власти. Но есть опасность, что Россия может вернуться под гнёт еврейских банкиров-спекулянтов, под власть биржи. Если будет принят проект, сочинённый в своё время господином Витте, о введении в оборот золотого рубля, то Россию ждёт великая беда.

Александра Фёдоровна внимательно посмотрела на канцлера, затем перевела взгляд на Шарапова.

– Я сама не в восторге от личности господина Витте… Но я знакома с мнением некоторых признанных специалистов в области финансов, которые, опять же, выступают за введение золотого стандарта. Я читала записки Гурьева309 и Рейнбота.310 Они уверенно заявляют, что серебро изжило себя, как валютный металл, из-за перепроизводства, и обещают для России твёрдое положение рубля. Как я понимаю, кредитные билеты можно будет свободно обменивать на золото, а количество бумажных денег в обращении будет зависеть от размера золотого запаса.

Шарапов сощурил глаза, желваки заиграли на его скулах.

– Нет ничего презреннее, Ваше Величество, чем учёный, который меняет своё мнение в зависимости от ситуации. Я осведомлён о том, что сейчас за золотой стандарт ратует даже Миклашевский,311 после определённых встреч с Витте. А ведь несколько лет назад он восторженно хвалил бумажные деньги, признавая их огромное значение для России.312 Но я хочу пояснить, государыня, чем чревато введение золотого рубля. Поверьте, в России и сегодня уже не хватает свободных денег. И земледелие, и промышленность буквально задыхаются от недостатка оборотных средств! Наше вечное безденежье обусловлено финансовыми теориями, которые возобладали в 1857 году. По этим теориям банкноты назвали «сладким ядом», выпуск которых, якобы, может привести к финансовой катастрофе. – Голос Шарапова стал жёстким, указательный палец правой руки непроизвольно застучал о стол в такт его словам. – И плевать теоретикам, что безденежье, недостаток оборотного средства парализует, по рукам и ногам вяжет народный труд, мешает накоплению национальных капиталов, заставляет разоряться.

– Но если мы введём золотую валюту, то получим приток денег из стран, где они дешевы, в Россию, которая в них нуждается и где они дороги. Разве Вы не согласны, Сергей Фёдорович? Разве не нужны России дополнительные деньги?

На вопрос Императрицы ответил Менделеев:

– Прошу прощения, Ваше Величество, но это абсолютно ложная теория. В настоящее время Россия отгорожена от международного денежного рынка, что представляет неудобство лишь для нашего министра финансов, ибо делать займы неудобно. А вот с принятием золотого рубля появится тесная связь между нашим денежным рынком и международным. Россия от этого лишь проиграет. Пока что мы экономически слабая страна, с неблагоприятным расчётным балансом. Мы сами себя лишим возможности расширять своё денежное обращение, а во время денежных кризисов на международных рынках, при усилении всюду спроса на деньги, мы будет испытывать сильнейшее стеснение в деньгах и подвергаться опасности потерять своё золото.

Императрица стала что-то записывать в своём блокноте, а Менделеев продолжил:

– Золото само по себе обладает способностью перетекать в ту страну, в которой чувствует себя наиболее благоприятно. Уверен, что кредитные билеты будут стягиваться в кассы Государственного банка в обмен на золото. Золото будет уходить из касс, плавно перетекая во Францию, Англию, Италию, а кредитные билеты будут сжигаться. В результате свободные средства банка сократятся, что и приведёт к ограничению ссудных операций. Я напомню, Ваше Величество, что еще тридцать лет назад в России был недостаток в оборотных средствах, и многие промышленники прибегали к выпуску всевозможных собственных бон, «денежных записок», которые заменяли недостающую наличность. Но в 1870 году правительство запретило использование таких заменителей денег.

Сделав дипломатическую паузу, Менделеев сказал:

– Думаю, что Николай Павлович помнит, как разорился Мальцов313 именно из-за нехватки оборотных средств.

Сидевший до того молча, граф Игнатьев недовольно скривился, после чего заговорил, обращаясь к Императрице.

– Речь идёт про моего дядюшку, умершего три года назад. Сергей Иванович был младшим братом моей матушки…

Рассказ канцлера поразил Александру Фёдоровну, которая услышала о трагической судьбе замечательного русского промышленника. Блестящий кавалергардский офицер вышел в отставку и за двадцать лет создал Мальцовский промышленный район на стыке Калужской, Орловской и Смоленской губерний, где проживало 100 тысяч человек, из которых 13-15 тысяч работали на построенных им предприятиях. 25 крупных заводов (чугунолитейные, железоделательные, механические, паровозовагонные, винокуренные, пивоваренные, лесопильные, кирпичные, фаянсовые) и 130 обслуживающих их предприятий составляли промышленную империю Мальцова.

У Мальцова применялись самые новые технологии и самые новые машины из Европы. Были построены печи Сименса для выплавки рессорной стали, ранее в России непроизводимой. Дабы уменьшить вырубку лесов, велась разработка каменного угля и торфа. Для того, чтобы связать воедино удалённые заводы, в 1877 году была построена узкоколейная железная дорога протяжённостью в 203 версты. Паровозы и вагоны – собственного производства. По рекам ходили пароходы собственного изготовления. Первый в России частный телеграф и даже телефонная связь. В этом оазисе среди окружающего бездорожья и бескормицы были созданы десятки образцовых ферм, которые поражали своими высокими урожаями. Производство стекла, фаянса, паровозов, вагонов, рельс, земледельческих орудий, локомобилей… Девиз генерала-фабриканта был простым: «Россия должна освободиться от иностранной зависимости! Все своё!»

Но самое главное, что отличало мальцовские заводы – это совершенно особые отношения между хозяевами и рабочими, чисто патриархальные. В уставе Мальцовского товарищества было записано, что хозяева обязаны поддерживать в надлежащем виде и порядке больницы и аптеки, продолжать выплаты пенсий и пособий сиротам, вдовам и немощным рабочим, а также ежегодно выделять из доходов определённый процент на благотворительность.

Уже в 1860-е годы доменный рабочий у Мальцова зарабатывал 18-25 рублей, тогда как на государственных заводах старший мастер получал 15-20 рублей.

Рабочий день составлял 10-12 часов, а на особо тяжёлых производствах был 8-часовым, в то время, как для России обычным был рабочий день по четырнадцать часов.

Для рабочих были выстроены одно– и двухэтажные дома с огородами. На средства Мальцова содержались бесплатные школы и 8 больниц, были открыты две аптеки, в 1876 году была построена «пятилетка» – техническое училище по обучению черчению, механике и химии. В итоге – среди рабочих почти поголовная грамотность и отсутствие пьянства.

Современник писал о промышленном районе Мальцова так: «Здесь была если не Америка, потому что здесь не было того оживленного индивидуального развития, какое характеризует Америку, то своего рода Аркадия: население жило здесь, не заботясь о завтрашнем дне, и не опасалось никаких невзгод… Что такое другие наши заводские районы? Рассадники нищеты и центры пьянства и разврата прежде всего. Приезжайте сюда, вы не встретите ни одного нищего, а пьяные разве в Людинове попадутся вам, да и то редко. Это не вырождающееся поколение, каким является население окрестностей, это – люди сильные и сытые».314

Александра Фёдоровна внимательно слушала канцлера, делала записи в своём блокноте. Особенно её заинтересовал рассказ о том, как Мальцов ввёл в оборот «мальцовки» – записки-талоны номиналом от трёх копеек до пяти рублей, которыми частично выплачивали зарплату. Изначально на «мальцовки» в заводских магазинах отпускались товары повседневного спроса по ценам, близким к себестоимости. Но затем «мальцовки» стали использовать в денежном обороте центральных губерний наравне с общегосударственными кредитными билетами.

– Если всё так было прекрасно, почему же Ваш дядюшка разорился? И зачем ему нужны были эти самые «мальцовки»?

– Денежные записки он стал печатать, Государыня, именно из-за нехватки оборотных средств. Этот тот самый бич русской промышленности, да и сельского хозяйства, о котором говорили Сергей Фёдорович и Дмитрий Иванович. А вот когда в 1870 году правительство запретило выпуск таких талонов, начались финансовые проблемы. А добило дядюшку государство. Он по заказу Департамента железных дорог заключил договор на изготовление в течение шести лет 150 паровозов и трёх тысяч вагонов, платформ и угольных вагонов из отечественных материалов. Дядюшка вложил в дело более двух миллионов собственных денег, но Департамент разместил заказы за границей. Да к тому Моршанско-Сызранская дорога, для которой Мальцов изготовил паровозов на полмиллиона, и которые она приняла, отказалась оплачивать заказ из-за, якобы, банкротства. К 1880 году на складах оказалось затаренной готовой продукции на полтора миллиона. В результате мальцовское предприятие за долг перед казной в три миллиона было передано в государству, а потом признано несостоятельным. Это при том, Государыня, что оценивалось оно больше, чем в пятнадцать миллионов, а англичане готовы были дать и все тридцать миллионов!

– Николай Павлович, но ведь существуют банки! – удивилась Императрица. – Существуют кредиты! И вся Европа, начиная от крупнейших промышленников, заканчивая мелкими лавочниками, пользуется кредитами! И если у Вашего дядюшки было имущества на столько миллионов, что мешало ему занять деньги в банке?

– Позвольте мне, Ваше Величество, – дерзко вклинился Шарапов. – Взять кредит в России может лишь иностранец. Русскому в банк дорога закрыта. Вы ведь знаете, что наш внешний долг весьма существенен, и что наш Государственный банк зависим от иностранных банков? – После кивка Императрицы, он продолжил. – Допустим, я прихожу в наш Государственный банк и прошу кредита на миллион, и кредит этот вполне обеспечен моим имуществом. Но у него нет средств, и мне предложат лишь сто тысяч.  Остальные девятьсот тысяч я буду искать у ростовщика, под огромный процент. В то же время немец свободно открывает себе практически безграничный кредит в Берлине или Дрездене, а бельгиец – в Брюсселе или Париже. И немцу или бельгийцу наш, русский Государственный банк выдаст хоть десять миллионов. Поясню, почему. «Deutsche Bank»315 или «Comptoir d’Escompte»316 купит тратту317 для России и наш Государственный банк обязан беспрекословно её выплатить.  Мы помним, что наш банк является должником… А чтобы исполнить эту «трассировку», закроют кредиты русским людям, создадут искусственное безденежье в нескольких губерниях. При этом от того, что иностранец открывает новое дело,  количество денег в России не увеличивается. Их наоборот, становится все меньше и меньше. Всё это – биржевые фокусы.

– Мне понятна Ваша позиция, Сергей Фёдорович.

– Это не только моя позиция, Ваше Величество! Весьма многие экономисты убеждены, что введение в обращение золотого рубля нанесёт удар по сельскому хозяйству, что приведёт к полному упадку и разорению. Переход к золотому обращению обогатит не страну, а небольшую группу людей, которые и ратуют за золотой рубль, покупая газетчиков, которые публикуют ликующие призывы.

– Государыня, – канцлер закашлялся, но быстро исправился, – я обращался за консультациями, по моей просьбе записки составили прекрасные финансисты, Оль318 и Бутми,319 которые резко отрицательно высказались по поводу золотого рубля.

– Но, Николай Павлович, против золотого рубля – всего лишь несколько человек, как мне докладывал Плеске. Большинство же русских профессоров – за золотой рубль.

– Если Ваше Величество позволит, я легко это поясню! – получив одобрительный кивок, Шарапов продолжил. – С введением золотого рубля изменится соотношение, и деньги по отношению к товарам станут дороже. И тогда, Государыня, в выигрыше будут не производители материального богатства, а банкиры и биржевики, жиреющие на спекуляциях, и ещё те, кто получает твёрдое денежное содержание. Наша интеллигенция, представители кафедральной науки, как раз относятся к этой категории людей. Для них чужды интересы промышленности и земледелия, с которыми они знакомы лишь теоретически. И представители кафедральной науки истово защищают золотой рубль, обещающий им самим большие удобства за те же деньги. Финансовое ведомство же имеет свои резоны, ибо в странах с золотой валютой покупательная сила налогов растёт автоматически, без изменения суммы самих налогов. Промышленность и земледелие будет разоряться, но государственную роспись можно сверстать без дефицита, не прибегая к непопулярному повышению налогов. Вот и весь «секрет Полишинеля»!

– Господи, как же всё запутано, – тяжело вздохнула Императрица. – Раньше я считала, что Россия должна идти по пути Европы, той же Британии, чтобы достигнуть расцвета, но теперь возникает всё больше вопросов.

– Не сочтите за дерзость, Ваше Величество… Знакомо ли Вам русское выражение «Что русскому хорошо…» – Менделеев не успел договорить, ибо Александра Фёдоровна перебила его.

– «…то немцу смерть!» – в её голосе появились нотки недоумения. – Госпожа Шнейдер весьма сурово учит меня русскому языку, и это выражение мне растолковала.

– Я к тому, Государыня, что невозможно механически следовать примеру Европы, – Менделеев неловко поправил пенсне, пристально глядя на Аликс. – Не будем забывать, что Россия набралась столько займов, что должна всему миру. Мы – мировой дебитор. Британия же – мировой кредитор, и ей несомненно выгодно вздорожание золота, ей выгодно разорять своих дебиторов! Именно потому золотой рубль России противопоказан!

Шарапов положил на стол Императрицы две книжки:

– Я приготовил для Вашего Величества мою книжку о бумажном рубле320 и вторую, совместную с господином Олем, относительно серебра.321 Уверен, Государыня, что приведённые нами доводы более, чем убедительны…

* * *

– Господин Шарапов – довольно наивный человек, – сказала Императрица, оставшись в кабинете вдвоём с канцлером. Уловив вопросительный взгляд графа Игнатьева, продолжила. – Он преподнёс мне свою книгу про бумажный рубль, не думая, что я перед встречей уже прочитала её.

– Ваше Величество, я не устаю удивляться Вашей энергии!

– Меня с детства учили всё делать самой. Да, Николай Павлович, меня готовили к роли жены, матери, хозяйки семейного очага… Когда я приехала в Россию, помню, как возмутилась тем, что каминные решетки были в ужасном состоянии. Я приказала служанке привести их в порядок, но оказалось, что она не знает, как покрывать решётки графитом. Вызванный лакей тоже не имел понятия о чистке каминных решеток. Пришлось мне самой показывать прислуге, как это надлежит делать. Никогда не забуду их удивлённых глаз! Я стараюсь вникнуть во всё сама, иначе как же я смогу управлять Россией?

Глава 40

Утро 16-го апреля было серым, неприветливым. Грозовые тучи, заполонившие небо над Петербургом, не выдержали и разразились бурным ливнем. Аликс, проснувшаяся от раскатов грома, была не в настроении. Вынужденная отказаться от прогулки, она самолично покормила Ольгу, после отправилась в свой кабинет, где засела за накопившиеся бумаги. Утренний чай приказала принести туда же, чтобы не отвлекаться от работы.

Пришедшая Элла составила компанию. За чаем сёстры неспешно обсуждали последние события. Милая беседа была прервана маленьким лохматым существом – шотландским терьером Эрой, неожиданно выскочившим из-под кресла и вцепившейся в каблук Елизаветы Фёдоровны. Аликс, безумно любившая свою собачку, привезённую из Англии, пришла в восторг, рассмеялась, её настроение улучшилось.

Элла осторожно заговорила о предстоящей коронации:

– Не поспешила ли ты, пригласив Бисмарка в Москву? Ты ведь понимаешь, что французами его приглашение будет непременно истолковано превратно, как твоё стремление возобновить союз с Германией… Старик будет для французов как красная тряпка для быка. Его бульдожье лицо под Pickelhaube322 – это символ возвышения Пруссии…

– Ну и пусть! – Императрица отставила в сторону чашку с чаем. – По-моему, французы слишком уж зазнались. Они хотят быть союзниками России, надеясь на силу русского штыка, при этом пытаются душить нашу торговлю своими тарифами. Так что пусть лишний раз подумают… Я покамест Франции ничего не обещала… Как раз представится удобный случай подразнить их образом «железного канцлера». Кстати, Бисмарк вчера прислал мне благодарственную телеграмму за приглашение. Я вот думаю, не сделать ли мне князя Бисмарка шефом какого-либо русского полка…

– Я представляю, какое лицо будет у Марии Фёдоровны при виде Бисмарка, – хитро улыбнулась Элла. – Она ведь не скрывает свою датскую тоску по Шлезвигу323 и ненависть ко всему прусскому.

– Знаешь, милая, я просто не хочу обращать внимание на то, что там подумает моя свекровь. Мне сейчас важны не интересы Дании или Пруссии, а интересы России. В конце концов, наш отец324 тоже был не в восторге от того, что Гессен попал в подчинение Берлину. А кузена Вилли cute dad 325 просто на дух не переносил.

В глазах Эллы промелькнула тоска. За окнами дворца прогремел гром, сверкнула молния. Это отвлекло Эллу и она тихо сказала:

– Надеюсь, что кузен Вилли не приедет на твою коронацию. Меньше всего мне бы хотелось встречаться с этим самодовольным болваном.

– Наши желания совпадают. В конце концов – это ведь моя коронация, а кайзер на любой свадьбе желает быть невестой, а на любых похоронах – покойником. Вот Генриха326 я буду искренне рада видеть, жаль, что он будет без Ирены.327

– Серж мне рассказывал одну презабавную историю про Вильгельма, – вспомнила Элла. – Ты же знаешь, что Вилли обожает всякие иностранные мундиры, вероятно, у него их больше, чем у любого иного монарха. Твой тесть назначил его шефом Выборгского полка, и вот в 1888 году Вилли в Красном Селе обходил строй полка, в русском мундире. Заметив, что у горнистов в руках серебряные трубы, спросил, за что полк был награждён такими высокими знаками отличия. Горнист тут же отчеканил – за взятие Берлина в 1760-м году, Ваше Императорское Величество!328 Бедный Вилли так растерялся, что не знал, как ему реагировать, а Александр Третий наградил горниста десятью рублями за находчивость.

Аликс рассмеялась и напомнила сестре, что ведь когда-то кайзер был влюблён в неё и не скрывал своих чувств. Элла досадливо отмахнулась, а затем не удержалась и подпустила шпильку.

– Да ну, не напоминай мне про Вилли, это так давно было… А вчера я заметила, как на тебя смотрел Орлов, какими восхищёнными глазами. Влюблёнными глазами…

Аликс мгновенно вспыхнула. Красные пятна покрыли её лицо, в глазах появилось необычайное смущение. Стараясь не смотреть в глаза сестре, Императрица стала яростно протестовать:

– Элла, как тебе могло придти в голову подобное? Я удивлена! What nonsense?329

– Милая, я лишь сказала то, что заметили все присутствующие. И Серж, и Сандро с Ксенией…

– Вздор и ещё раз вздор! – в голосе Аликс явственно зазвучал акцент, вызванный волнением. – Орлов – верный слуга престола, доблестный офицер, и смотрел он на меня, как на русскую царицу! Как тебе не стыдно, Элла? Ты же прекрасно знаешь, что память Ники для меня священна, что в моей жизни уже никогда не будет иного мужчины…

Императрица встала, подошла к окну, чтобы спрятать свои глаза, в которых царила растерянность.

– Ну, не сердись, моя маленькая Алике, – Элла подошла к сестре и нежно обняла её. Повернула к себе, посмотрела прямо в глаза. – Что с тобой? Ты испугана?

– Я порой не знаю, что со мною творится! Элла, если бы не воля Николая, чтобы я заняла российский престол, я бы ушла в монастырь, чтобы там в молитвах найти успокоение души. Но я не могу сделать этого, не могу… Каждый день я несу свой крест, встречаюсь с министрами, с придворными, и меня не покидает страх, что я что-то делаю не так, как должно! – голос задрожал, но Аликс справилась с волнением. – Я больше года провела в стенах Зимнего, лишь раз его покинув, когда хоронили Ники… Поездка в Москву вызывает у меня невольный страх, я никому не могла признаться, но тебе скажу. Ведь там будет масса разного люда, тысячи, десятки тысяч. Что мешает бомбистам затесаться среди толпы? Что мешает им снова попытаться совершить злодеяние?

Элла поспешила успокоить сестру, что ей нечего беспокоиться, ибо те меры, которые планируются для охраны коронационных торжеств, не позволят никаким бомбистам даже приблизиться к императорскому кортежу.

– Ты же знаешь, сколько там будет войск, полиции, жандармов! Аликс! Поверь, что нынче охраны будет столько, что ты будешь в полной безопасности! Сейчас и в Петербурге всё совершенно иначе, чем год назад. Буквально за месяц на улицах появились многочисленные патрули Добровольной охраны. Хотя многие и недолюбливают их и прозвали «опричниками», стало спокойнее не только вокруг Зимнего дворца или Аничкова, но и во всей столице. И в Москве «Священная дружина» будет начеку…

– Я пока что не знаю Москвы, – грустно отозвалась Аликс. – Видела лишь на литографиях и картинах.

Прожив в Москве четыре года, Елизавета Фёдоровна всей душой полюбила этот город и его жителей, и теперь пыталась донести до сестры, что её страхи напрасны.

– Я уверена, что тебе понравится Москва. Я не знаю второго такого города, величественного, красивого. Петербург – это город европейский, где ни на йоту нет ничего русского. В Москве же пахнет Россией, там средоточение истинного русского духа. Когда я слышу звон московских колоколов, то сердце замирает. Пока мы жили в Петербурге, Серж говорил, что его жизнь – батальон, его интерес – рота, его мир – казарма, его горизонт – Миллионная, где квартируют преображенцы. После переезда в Москву, когда он стал общаться со многими людьми, я заметила, как стали меняться его интересы. Он разговаривал с купцами, принимал депутации московских рабочих… Сама атмосфера московская разительно отличается от петербургской чиновничьей затхлости. Хотя Петербург – официальная первая столица Империи, душа России именно в Москве!

– Мне уже несколько раз приходила в голову… затрудняюсь по-русски… а, вспомнила, шальная мысль, вот… Шальная мысль – перенести столицу в Москву! Я люблю мою новую страну. Она так молода, так полна сил и так много хорошего в ней, но крайне неуравновешенна и наивна. Я чувствую, что нужны перемены, что нужно что-то делать такое, чтобы жизнь в России изменилась к лучшему. Я знаю, что Ники очень любил Москву, восхищался великолепием древнего Кремля… Он мне даже говорил, что мечтает когда-либо восстановить обряды и костюмы московского двора, вместо европейских, введённых Им-ператором Петром.

– Серж тоже думал об этом. Почему в России всё должно быть, как в Европе? Зачем нам нужен «егермейстер», если есть исконно русское слово «сокольничий». Зачем иностранное слово «камергер», если его можно заменить на русского «стольника». Меня весьма прельщает русская старина, Аликс, и твоя «шальная мысль» о том, чтобы сделать Москву столицей, мне решительно по душе! Россия нуждается в обновлении, поверь мне!

Аликс взяла со стола какую-то газету и обратилась к сестре:

– Кстати, Элла, хотела тебе показать один премилый пасквиль, который я нашла в «Daily Graphic». Пасквиль весьма талантливый, злой и очень наглый. Меня тут называют русским чудовищем, которое выгнало из России миллион евреев, а нашу бабушку Викторию обвиняют в потакательстве.

– Бедная бабушка, и ей досталось… И кто автор сего пасквиля?

– Некто Винстон Черчилль. Никогда про такого не слышала даже.

Элла наморщила лобик, пытаясь что-то вспомнить.

– Это не сын ли покойного сэра Рандольфа,330 того, что из герцогов Мальборо? – задала она вопрос сама себе. – Да, скорее всего это он. И я не удивляюсь, ибо сэр Рандольф издавна водился с евреями, и не только с Ротшильдами, но и с бароном Гиршем,331 тем самым, который занимается переселением евреев в Аргентину и Канаду. Но скажи мне, неужели действительно миллион евреев выехал из России?

– Не совсем так. Мне Илларион Иванович докладывал, что за год выехало примерно семьсот тысяч. Игнатьев радуется, что Россия очищается. Увы, под этой маркой из России пытаются выехать и те, кого жандармы внесли в списки неблагонадёжных, и кому выезд запрещён.

Императрица говорила со знанием дела, ибо прочитав утром доклад

министра внутренних дел, пришла в ярость, узнав, что нашлись хитрецы, сумевшие обойти жандармские запреты и выехать за границу. Всего месяц прошёл, как был введён новый порядок выезда из России, сделавший практически невозможным легальное пересечение границы для лиц, внесённых в жандармские списки неблагонадёжных. И этого месяца хватило, чтобы желающие покинуть пределы Империи додумались до того, что можно вступить в брак с еврейкой, после чего вполне законно получить документы на эмиграцию. Таким образом удалось выехать в Германию Иосифу Пилсудскому, который за причастность к подготовке покушения на Александра Третьего отбыл пять лет в сибирской ссылке, а по возвращению в Вильну был замечен в общении с польскими революционерами. Получив отказ в Виленском жандармском управлении, где его прекрасно знали, Пилсудский не растерялся, быстротечно оформил брак с девицей Сурой-Ривкой Исааковной Розенбад, после чего получил в Варшаве заветный паспорт с зелёной обложкой. Особый цимус произошедшему придавал тот факт, что новоявленная супруга приходилась дочерью печально знаменитой воровке «Соньке Золотой Ручке»,332 отбывавшей каторгу на Сахалине.

На докладе Александра Фёдоровна синим карандашом написала: «Илларион Иванович! Если главный жандарм Варшавы не способен обеспечить порядок – пусть идёт в отставку».

Рассказывая сестре про этот вопиющий случай, Императрица стала нервно расхаживать по кабинету.

– Ну что ты так разволновалась из-за одного поляка? – спросила Элла.

– Нет, ты не понимаешь, тут дело не в одном поляке, которому удалось улизнуть за границу. Я боюсь, что полицейское дело у нас поставлено не так, как то должно. А что тогда творится на таможнях? Я ведь ещё в прошлом году запретила, чтобы евреи вывозили за границу золото и драгоценные камни. Разумеется, умные люди будут придумывать, как и где можно спрятать недозволенное. Боюсь, что миллион уехавших евреев вывез немало ценностей из России.

– А вот это ты зря переживаешь, Аликс! – Элла засмеялась. – Таможенники такой террор устроили… Мне буквально третьего дня фрейлина рассказала анекдот, который гуляет по Петербургу. Нет, ты послушай… Пожилой еврей стоит в очереди на одесской таможне, держит в руках клетку с большим попугаем, и расспрашивает всех, как можно провезти бриллиантовое колье. Кто-то из очереди шутливо сказал, что не только бриллианты, но и живых попугаев нельзя вывозить, а только лишь чучело или тушку… Услышав это, попугай из клетки громогласно произносит: «Хоть тушкой, хоть чучелом! Но ехать то надо!»

Аликс, не очень любившая анекдоты, рассмеялась. Звонко, громко, как она умела смеяться в юности. Её настроение улучшилось, хандра ушла.

* * *

После завтрака Императрица слушала доклад графа Воронцова-Дашкова и Плеве. Новости были скандальными, ибо начальник московского охранного отделения полковник Бердяев умудрился проиграть в Охотничьем клубе почти 10 тысяч казённых рублей.

– Ведь господин Бердяев, если мне не изменяет память, в прошлом году изобличил преступную группу Распутина? – спросила Императрица.

– Так точно, Ваше Величество! – ответил министр. – Он был представлен Вашему Величеству и Вам было угодно наградить его чином полковника и «Анной» второй степени.333

– Что Вы можете сказать про Бердяева, Илларион Иванович? Что это за человек?

– Мне известно, что он вдов, на иждивении имеет троих детей. Как работник – выше всяких похвал. Работы не чурается. Судя по докладам, в Москве охранное отделение в ближайшее время разгромит две подпольные организации, которые занимаются революционной пропагандой. А в Петербурге, опять же благодаря московским агентам, нам удалось вплотную подобраться к подпольной типографии.

– Московские агенты работают в Петербурге? – удивилась Императрица. – А чем же занято петербургское охранное отделение?

– Да, Ваше Величество, мы с Вячеславом Константиновичем пришли к выводу, что московская агентура работает более эффективно, ибо розыск в Москве поставлен на должную высоту благодаря как самому Бердяеву, так и его помощнику Зубатову.334 Зубатову всего тридцать два года, но опыта ему не занимать. Кстати, Ваше Величество, это именно Зубатов уведомил Департамент о проигрыше Бердяева.

– А что же петербургское отделение, Вячеслав Константинович? – Императрица перевела взгляд на Плеве. – Плохо работает?

– Ваше Величество! Осмелюсь доложить, что полковник Секеринский335 в последнее время работает с большими нареканиями. Не знаю, что тому виной, его возраст, а ему уже пятьдесят восемь, или же усталость.

– Тогда зачем же Вы его держите на службе? – в голосе Александры Фёдоровны зазвучали нотки явного неудовольствия. – Неужели в Вашем Департаменте нет более способных сотрудников?

Плеве всегда слыл человеком, умеющим приспосабливаться и угадывать желания начальства. Большой государственный опыт в сочетании с природными задатками позволяли ему практически всегда быть на плаву. Вот и сейчас он сориентировался мгновенно:

– Ваше Величество! Я рискну предложить заменить Секеринского коллежским секретарём Зубатовым!

Граф Воронцов-Дашков удивлённо посмотрел на Плеве, который, как ни в чём не бывало, теребил золотую цепочку карманного «брегета». Министр счёл необходимым высказаться:

– Ваше Величество, я бы поостерёгся в отношении господина Зубатова. Не спорю, он замечательный сотрудник, но поставить его во главе охранного отделения в столице Империи? И дело даже не в том, что он носит всего лишь чин десятого класса. Чин – дело наживное! Но его поступок относительно Бердяева! Доносительство в отношении своего прямого начальника, пусть даже и проигравшего казённые деньги, оправдания не находит!

– Илларион Иванович! – Императрица посмотрела на министра с

укоризной. – К чему же в делах полиции такая излишняя щепетильность и морализаторство? Сделайте Бердяеву внушение и скажите, что я прощаю его. Казённые суммы он, разумеется, должен вернуть. А вот господина Зубатова почему бы не попробовать в роли начальника охранного отделения столицы? Вячеслав Константинович! Как Вы можете охарактеризовать сего господина?

– Ваше Величество! Я знаком не только с письменными докладами Зубатова, я неоднократно общался с ним лично. Он убеждён, что одними полицейскими мерами искоренить крамолу невозможно, особенно это касается рабочей среды. Зубатов прекрасно знаком со всеми социалистическими теориями, знает произведения революционных корифеев, и потому считает, что главная задача в настоящее время – это парализовать крамолу в рабочей среде посредством идейной борьбы с революционными теориями и принятием государством решительных мер для защиты работников от своеволия со стороны заводчиков.

– Господин Зубатов желает ограничить права заводчиков?

– Нет, Ваше Величество, он желает, чтобы все, в том числе и заводчики, подчинялись единым правилам. Нужно смотреть правде в глаза, Ваше Величество. Да, я был и остаюсь сторонником самых решительных и жестоких мер в отношение всякого революционного сброда! Но, зачастую, наши заводчики в погоне за прибылями забывают о том, что на их фабриках и заводах работают русские люди, а не бессловесные скоты. Нищенские расценки, членовредительство в цехах, грязь и болезни, всё это толкает рабочих в сторону краснобаев, которые способны имеющееся недовольство обратить против существующего строя!

– Как велико влияние революционеров среди рабочих? И что тогда Вы мне скажете по поводу русской интеллигенции?

– Я, Ваше Величество, уже говорил, что та часть нашей общественности, в общежитии именуемая интеллигенцией, имеет одну, принадлежащую ей природную особенность: она принципиально, но и притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, направленные к дискредитированию государственной власти. Именно из числа разночинной интеллигенции выходят все эти агитаторы и бомбисты. Но сейчас наблюдается, как новые вожаки зарождаются среди самих рабочих. Вожаки, которые могут быть опасны гораздо больше, чем все эти либералы…

Граф Воронцов-Дашков слушал молча. Представитель высшей аристократии, он был весьма далёк от всяких теорий. Ни трагическая гибель сына, ни годичное пребывание на посту министра внутренних дел, ничто не могло изменить Иллариона Ивановича. Полицейское дело оставалось для него чужим, а всякие революционные теории чем-то очень далёким и непонятным.

* * *

На следующий день Зубатов был назначен начальником петербургского охранного отделения с производством в следующий чин. Для России это назначение стало полной неожиданностью. Впервые во главе охранного отделения оказался не жандармский офицер, а штатское лицо, да ещё с претензией на свою исключительность.

Получив извещение о своём назначении, Зубатов набрался наглости телеграфировать Плеве, что он готов принять должность при условии, что ему будет дозволено забрать в Петербург часть Летучего отряда филеров вместе с мастером сыскного дела Медниковым.336

Глава 41

19-е  апреля принесло новости из далёкой Персии. Шах Наср-Эддин, дружественный России, пал от руки убийцы. Канцлера это встревожило, ибо нарушало его планы относительно Персии. Но пока что его занимало другое. Назначенное заседание Комитета министров обещало быть непростым, ибо должны были решаться важнейшие вопросы развития экономики и финансового устройства России. Комитет министров был органом коллегиальным, решения принимались большинством голосов. Разумеется, что последнее слово всегда было за Императрицей, и она могла, если считала необходимым, не согласиться с большинством, а утвердить мнение меньшинства. Но для канцлера было важно, чтобы на его стороне было большинство.

Кроме собственно министров в состав Комитета по закону входили и иные лица – председатель Государственного Совета, председатели департаментов Государственного Совета, Государственный секретарь.

Ведавший в Государственном Совете бюджетными вопросами статс-секретарь Сольский337 хотя и считался знатоком своего дела, но по характеру был человек чрезвычайно осторожный, чуждый каким-либо изменениям в государственной жизни. К тому же после перенесённого семь лет назад апоплексического удара он лишился подвижности обеих ног и мог передвигаться только при помощи двух палок. Председатели двух иных департаментов, Стояновский338 и Островский,339 были людьми весьма почтенного возраста и слабого здоровья.

Великий Князь Александр Михайлович, совсем недавно ставший членом Комитета министров, был на стороне канцлера. Сергей Александрович во многом ещё сомневался, а вот отставной генерал-адмирал Алексей Александрович непременно должен был выступить против любых преобразований хотя бы потому, что они предложены графом Игнатьевым.

Заседание Комитета министров началось ровно в 10 часов в Белом зале Мариинского дворца. Расположившись в окружении великих князей, канцлер объявил повестку, хотя все присутствующие и так были осведомлены о том, какие вопросы выставлены на обсуждение.

Вопрос о введении государственной монополии на добычу платины, ртути и марганца был первым. Князь Абамелек-Лазарев привёл цифры, которые ясно доказывали, что Россия, обладающая исключительными возможностями по добыче платины, вместо того, чтобы диктовать свои условия и извлекать максимальную пользу, позволила заграбастать всё английской фирме «Джонсон, Маттей и К°». Гордые бритты, ставшие истинным хозяином платинового Урала, заключили с владельцами крупных приисков длительные контракты, в которых цена устанавливалась на пять лет вперёд. Россия добывала платины в 40 раз больше, чем все остальные страны, вместе взятые, но вывозила за границу исключительно сырую платину. Англия же, не добывая ни одного золотника платины, но обладая аффинажным заводом, стала монополистом и получила возможность устанавливать произвольные цены.

Аналогичная ситуация сложилась с марганцем, без которого стало невозможным стальное производство. В 1893 году в России было добыто 244 972 пуда марганцевой руды, а во всём остальном мире – только 195 157. Снабжая все промышленные страны марганцевою рудой, Россия сама не имела производства ферромангана, ввозя его во всё возрастающем количестве из тех же государств, в которые поставляла сырьё. Разумеется, что добыча марганцевой руды в России находилась в руках иностранцев.

Министр промышленности поведал, что уже утром 19-го апреля поступило прошение прусского подданного Ротштейна340 и гражданина Северо-Американских Соединенных штатов Смита о разрешении учредить им «Никополь-Мариупольское горное и металлургическое общество» для разработки марганцевых руд в имении Великого Князя Михаила Николаевича, находящемся в Екатеринославской губернии.

Михаил Николаевич, услышав своё имя, оживился.

– Мне мой управляющий что-то говорил по этому поводу, – пояснил он. – А кто такой этот Ротштейн?

– Прошу прощения, Ваше Высочество, но Ротштейн – это хитрый еврейский прохвост, весьма приближённый к Ротшильдам. Господин Витте в своё время сделал его вхожим в наше Министерство финансов.

– Ко мне он не ходит, – проворчал Плеске, недовольный упоминанием его ведомства.

– Я не знаю, куда он нынче ходит, но я никогда не соглашусь отдать этому прохвосту русский марганец! – голос Абамелек-Лазарева звучал твёрдо и уверенно.

– Позвольте, Семён Семёнович, но что же дурного Вы узрели в намерении Ротштейна? – спросил граф Пратасов-Бахметев.341 – Создаст он акционерное общество, поставит заводик, начнёт работать. Выпи-

шет из Европы инженеров и техников, которые, опять же, научат наших работать.

– А вот тут вы глубоко заблуждаетесь, Николай Алексеевич! Да, иностранные техники едут в Россию, но служат не нам, не русскому предпринимателю, а иностранной компании. Ничего русский народ от них не заимствует, даже не учится, ибо иностранцы к себе на заводы ни практикантов, ни учеников русских не берут.

Великий Князь Алексей Александрович, который в отличие от остальных, одетых в повседневные сюртуки, облёкся в парадный мундир с эполетами, откашлялся и пошёл в наступление:

– Что же Вы предлагаете, любезный князь? Чем же Вам иностранцы не угодили? Лично я не вижу никакой разницы, будет русский промышленник или германский или бельгийский.

Горячая армянская кровь министра забурлила, он не сдержался и вспылил:

– А вот я вижу, Ваше Высочество! Вижу огромную разницу! В миллионных предприятиях, основываемых на иностранные капиталы, мы имеем только самое обыкновенное снимание сливок! Промышленное хищничество, где русские играют ту же роль, что негры, индусы либо китайцы. Мы дожили до того, что Екатеринославская губерния называется «белым Конго». Снимать сливки прекрасно умеют и наши промышленные тузы. Но от этих русских тузов России остаётся много чего, начиная от Третьяковской галереи, заканчивая учебными и благотворительными заведениями! А от иностранцев останутся опустошенные рудные и угольные месторождения да сведённые леса! Только вот, господа, мы не вправе себе позволить жить по старинной формуле «Après nous le déluge!»342

Попросивший слова министр торговли Ковалевский говорил спокойно, выдержанно. Молодой ещё, 38-летний русоволосый крепыш, человек редкой по разносторонности эрудиции и необыкновенной трудоспособности, он умел убеждать:

– Я, господа, давно слежу за деятельностью иностранных компаний в России. Действуют они по формуле «Après nous le désert!»343 Известно ли вам, что по сей день в Петербурге сжигают каменный уголь, привезённый из Англии? Почему мы переплачиваем англичанам, когда у нас в Донецком бассейне добывают уголь по бросовым ценам?

Листая блокнот, Ковалевский на живых примерах доказывал, что иностранцы в России захватили в свои руки львиную долю поставок для казны. Обеспеченные казённые заказы, которые могли бы выполняться русскими заводами, будь у них оборотный капитал, уходят к иностранцам, которые немыслимо поднимают цены. Не успели каменноугольные копи попасть в иностранные руки, как казённые железные дороги стали переплачивать на первых же поставках угля сотни тысяч. Практически ничего нового в смысле техники иностранцы не вносят. Техника бурения и добычи нефти в Баку уже была на огромной высоте, когда пришли Ротшильды на всё готовое и сразу же страшно подняли цены. Теперь же иностранные капиталы вкладываются в ткацкое дело, но ведь русская техника по прядению и ткачеству стоит ничуть не ниже, а в красильном деле даже выше иностранной.

– Скажите, Владимир Иванович, – обратился Великий Князь Сергей Александрович, – может быть и наши, русские промышленники, получают казённые заказы в Германии или Франции? Чем чёрт не шутит…

– Я был бы рад ответить утвердительно, Ваше Высочество, но таких фактов у меня не имеется, – скривился Ковалевский в гримасе. – Зато я могу доложить о том, что практически все городские конки управляются у нас из Брюсселя. Московская конка – это бельгийская «Генеральная компания трамваев Москвы и России». Одесская – это бельгийское общество «Трамваи Одессы»,344 тифлисская – бельгийское «Анонимное общество трамваев Тифлиса». 345

– Я не могу понять, кто мог додуматься отобрать у иностранцев право добывать платину и ртуть! – не успокаивался Алексей Александрович. Великий Князь был не чужд дружбе с французскими промышленниками, и потому не мог допустить, чтобы их интересы были хоть в чём то ущемлены. – Неужели мало того, что после бакинской истории с Ротшильдами нас в Европе почитают за варваров? Но дело даже не в этом. Кто мне скажет, что будет с владельцами платиновых рудников? Как мне известно, основные рудники на Урале принадлежат Демидовым и Шуваловым. Неужто у них предлагается отобрать их исконные земли? Но ведь это же хуже, чем революция!

– Нет, Ваше Высочество, государство Российское – не разбойник с большой дороги, – ответил канцлер. – Махать кистенём нам не к лицу. Предлагается поступить так же, как с нефтеносными землями.

Стояновский, 75-летний благообразный старец с белой шкиперской бородкой, возразил:

– Я был категорическим противником изъятия нефтеносных земель, но Вы, Ваше Сиятельство, провели это дело мимо Государственного Совета, через Высочайший указ. И теперь я буду категорически против того, чтобы изымать каким-либо образом платиновые или ртутные рудники у их владельцев. Такое изъятие собственности противно праву.

– Ну почему же, Николай Иванович, позвольте спросить? Интересы государства превыше, чем интересы отдельных особ, пусть даже и титулованных.

Князь Абамелек-Лазарев поддержал канцлера:

– Вам известно, господа, что я сам промышленник, и я уже начал разработку платины в не очень больших объёмах. Но я, прежде всего, служу Государыне, служу России. Да, как промышленник я кое-что потеряю в случае введения монополии государства, не спорю. Но как русский – я выиграю несоизмеримо! И потому прошу всех брать мой пример!

Голосование по первому вопросу прошло нервно, но Игнатьев своего добился. По второму вопросу – о хлебной торговле – докладывал министр землеустройства и земледелия Шлиппе, который хотя и пребывал в должности ровно неделю, но знал вопрос очень глубоко.

Россия, занимавшая второе место в мире (после Соединённых Штатов) по хлебной торговле, уже давно попала в зависимость от европейских дельцов, наложивших лапу на русскую пшеницу. Поставляя в Европу огромные количества хлеба, взращенного на крестьянском поте, Россия не получала тех выгод, которые могла и должна была получать, и которые получали вездесущие американцы.

Стихийные начала в русской торговле давно превратились во всеобщую беду. Случается хороший урожай – и русские хлебопашцы наводняют своим хлебом порты, невзирая ни на спрос, ни на цены. Случается неурожай – и в Россию приходит царь-голод. Пошли дожди, дороги превратились в непроходимую грязь – подвоз хлеба прекратился и портам нечем торговать. Но вот собран урожай, окончены работы в поле – и хлеб стремительно идёт на рынок, понижая цены всюду, где можно.

Совсем иная картина сложилась в Соединённых Штатах, где благодаря хорошей организации система хлебных запасов стала той защитной средой, которая оградила цены от непосредственного влияния урожая. Предприимчивые американцы построили больше тысячи элеваторов, которые стали не просто хранилищами, но и местом сортировки зерна.

В России сумели построить всего пятьдесят элеваторов, которые сортировкой не занимались вовсе, в результате чего русская хлеботорговля подчинена исключительно размерам урожая и необходимости выручить осенью известную сумму денег. Появление русского хлеба в значительном размере всегда сопровождается понижением цен на европейских рынках.

Шлиппе сделал однозначный вывод – если правительство желает исправить существующее положение, необходимо незамедлительно ввести государственную монополию на внешнюю хлебную торговлю путём создания сети государственных элеваторов. Это позволит не только повысить цены на русских хлеб, но и спасти от возможного голода десятки тысяч людей.

Первым выступил Великий Князь Михаил Николаевич:

– А нужно ли государству вмешиваться в дело торговли, ежели купцы, как русские, так и иностранные, и так справляются? Наши землевладельцы вольны в своём выборе, кому и по какой цене продавать хлеб.

– Ваше Высочество! К сожалению, на торговле русским хлебом наживаются не русские купцы, а прохвосты типа Дрейфуса.346 Если раньше иностранцы скупали зерно у русских крупных поставщиков, то теперь они непосредственно выходят на самых мелких производителей и скупают уже всё у них. Весь барыш идёт в карман еврейским дельцам, а мог бы идти в русскую казну.

– А этот Дрейфус – еврей? – удивился Сергей Александрович.

– Да, Ваше Высочество! Он французский подданный, но сам – эльзасский еврей.

– Тогда почему он ещё работает на территории Российской Империи? – возмутился Великий Князь. – Или для него закон не писан, Владимир Карлович?

– Этого я не могу знать, Ваше Высочество! Вверенное мне ведомство имеет иную компетенцию, – Шлиппе оставался невозмутимым. Хотя он происходил из саксонского рода и в военной службе никогда не служил, юношеская выправка и седые усы с загнутыми вверх кончиками, придавали ему бравый вид прусского офицера.

– Илларион Иванович! – Великий Князь переключился на графа Воронцова-Дашкова. – Доколе евреи будут нарушать законы Империи? Чёрт знает, что творится!

– Формально они ничего не нарушают, Ваше Высочество! После того, как в Баку полицмейстера выкинули со службы, а ротшильдовских прихвостней подвергли штрафам, евреи стали гораздо осторожнее. Сам Дрейфус преспокойно сидит себе в Париже, а в России работают его представители.

– В таком случае, господа, мы просто обязаны одобрить предложение о введении монополии на торговлю хлебом! – констатировал Великий Князь. – Тем самым и казну российскую наполним, и ударим по рукам хитрым евреям!

Канцлер попросил высказаться всех присутствующих. Александр Михайлович, который три года назад посетил Соединённые Штаты, после чего стал мечтать про американизацию России, горячо высказался в поддержку монополии. Его поддержали большинство министров. Сольский, Островский, Стояновский и Государственный контролёр Филиппов347 выступили против. А вот Победоносцев пустился в длинные рассуждения. Было непонятно, поддерживает ли он точку зрения Великого Князя Михаила Николаевича или же Сергея Александровича.

Канцлер, не выдержав занудных рассуждений, задал вопрос в лоб:

– Константин Петрович, всё-таки, Вы за введение монополии или же против?

Но обер-прокурор, старый битый волк, не желал высказаться открыто, и снова стал юлить, чтобы не обидеть кого-либо из великокняжеской братии.

Игнатьев усмехнулся в свои густые усы и прокомментировал позицию Победоносцева:

– То флейту слышу я, то звуки фортепьяно…

Голосование прошло снова в пользу канцлера. Николай Павлович не скрывал своего удовлетворения, тихо посмеивался, заражая других своей неутомимой энергией.

По третьему вопросу докладывал министр государственных имуществ принц Ольденбургский. Пробыв год на министерском посту, принц ужаснулся, узнав о масштабах хищнического разграбления национальных богатств России.

Издавна огромные запасы пушного зверя привлекали в Сибирь промышленников и торговцев. Меха соболей, лисиц, белок, бобров, куниц, горностаев в огромных количествах продавались на Ирбитской, Нижегородской и Якутской ярмарках, откуда уплывали на меховые аукционы в Лондоне и Лейпциге. Некоторые суммы получала с этого государственная казна. Гораздо больший доход был у купцов, подмявших под себя торговлю пушниной. Но основной навар получали иностранные компании, которые занимались вывозом пушнины и могли диктовать России свои цены.

В это время восточное побережье России подвергалось тотальному грабежу со стороны канадских, американских и японских браконьеров. Лежбища морских бобров – каланов и морских котиков на Камчатке и Командорских островах как магнит притягивали к себе шхуны из Сан-Франциско, Ванкувера и Иокагамы.  Котиков и каланов убивали не только на суше, но и в воде, не разбирая ни пола, ни возраста. Масса зверя пропадала, раненые животные уходили в море и там погибали во множестве.

В 1893 году добыча котиков на расстоянии десяти миль вдоль русского тихоокеанского побережья и тридцати миль вокруг Командорских островов и острова Тюлений была запрещена, но возможностей противостоять хищникам у России просто не было. Ну что могли сделать два-три русских корабля против двух сотен быстроходных шхун? Если браконьерское судно задерживалось русскими кораблями за пределами трёх морских миль, то его экипаж не отправляли во Владивостокский окружной суд, а выдавали на третейский суд в порту приписки. От юрисдикции над экипажами английских шхун Россия отказалась вообще, их должны были передавать британским властям для предания суду.

В одном 1894 году в командорских водах было убито 79 тысяч котиков. В результате безжалостного уничтожения численность котиков сократилась многократно, а каланы оказались на грани исчезновения.

Легальный промысел котиков и каланов с 1891 года был отдан на откуп Русскому Товариществу котиковых промыслов на десять лет, принося российской казне в год около 80 тысяч рублей. Четыре учредителя – Прозоров,348 Савич,349 Гринвальд350 и Лепёшкин351 – держали в своих руках всю добычу. В то же время десятки тысяч ценных шкур уходило в Сан-Франциско, откуда переправлялись в Лондон, чтобы превратиться в шубки для европейских модниц стоимостью уже в миллионы.

Американские и канадские браконьеры били в русских водах китов, добывали моржей и тюленей, сивучей и нерп, зарабатывая на этом миллионы, а японцы, пользуясь отсутствием охраны русского побережья, чувствовали себя полными хозяевами рыбных запасов. В 1892 году отставной лейтенант японского флота Гундзи Таданари основал «Общество курильских служащих», которое занялось хищнической добычей рыбы вдоль побережья Камчатки.

На русском Севере безнаказанно хозяйничали норвежцы, которые били китов, моржей, тюленей и белых медведей.

Все, кому не лень, пользовались национальным богатством России, вот только сами русские ничего от этого не получали.

Принц Ольденбургский предлагал вернуться к государственной монополии на внешнюю торговлю мехами, моржовым клыком, шкурами морского зверя, китовым жиром и усом. В своё время подобная монополия уже вводилась царём Иоанном Грозным, но была отменена Екатериной Великой из-за невозможности контролировать пушной промысел. Для защиты русских пределов от иностранных браконьеров предлагалось создать управления морских промыслов на Камчатке, во Владивостоке и Архангельске, одновременно объявив 10-мильную зону русскими территориальными водами, за незаконный промысел в которых браконьеров можно было бы предавать суду.

Министр иностранных дел Нелидов заметил, что односторонние действия России могут привести к международному скандалу.

– Но ведь мы уже пробовали договариваться с британцами три года назад, – ответил Александр Михайлович. – А воз и ныне там… Пока мы будем созывать международные конференции, японцы и американцы и вовсе распоясаются.

– Николай Павлович! – обратился Сандро к канцлеру. – Флот готов передать для охраны морских промыслов старые корабли, которые уже потеряли всякое боевое значение, но вполне справятся с браконьерами.

– Спасибо, Ваше Высочество, но пока суд да дело, я попрошу Вас, как Главного начальника флота, посодействовать и направить к Камчатке побольше наших корабликов. Японцы там вообще обнаглели, доходит до перестрелок! Хотя, по большому счёту, необходимо строить в Петропавловске военный порт, строить там же консервный завод, по типу владивостокского. И на Сахалине строить завод. Там ведь рыбных запасов на многие миллионы! И нужно, чтобы там работали русские люди, а то, как мне докладывают, там всё больше японцы да прочие иноземцы подвизаются.

– Я Вас понял, Николай Павлович! Всё равно мы будем усиливать флот на Тихом океане, так что несколько кораблей там не помешают. А чтобы поостудить горячие головы – я прикажу топить любого, кто посмеет оказать неповиновение!

Алексей Александрович неодобрительно хмыкнул.

– Легко сказать, да тяжело сделать… Нет у нас людишек на Камчатке, а Николай Павлович предлагает ещё и иностранцев оттуда выгнать. Может, вообще из России всех иностранных техников и инженеров изгоним? А? Только с чем останемся…

Министр промышленности как будто ждал великокняжеской реплики.

– Да, Ваше Высочество! Кто ж поспорит, что иностранные техники лучше наших? Да, они знают очень немного, но умеют, что нужно. Если бельгиец – красильщик, то он полный невежда в акушерстве или астрономии, но он надевает фартук и берётся за покраску тканей. А наш технолог-химик всё знает, и нефтяные смазочные масла, и способы кристаллизации сахара, и технологию анилиновых красок. Он же ещё образованный европеец! Он изучал право, литературу, зоологию, астрономию, философию, высшую математику!  Это цвет нашей интеллигенции, лучший жених для любой барышни, и вдруг, надевай фартук и становись заниматься покраской

– По Вашему мнению, князь, русские не способны давать хороших техников? – недобро усмехнулся Алексей Александрович.

– Вашему Высочеству известно, что я по крови армянин… А что касаемо техников, то наши, получив диплом технолога, большей частью идут не на фабрики, а в профессора, в департаменты, словом туда, где пишут бумаги, или произносят речи, но где не работают практически… Слава Богу, наше образование изменилось, но пока что Россия  расплачивается за неудачно организованные наши специальные школы. Именно потому канадцы и норвежцы бьют наших китов и богатеют на этом, а мы вынуждены лишь думать, как с этим бороться.

Канцлер заглянул в свой блокнот.

– Китобойный промысел, господа, практически весь в руках иностранцев. И так будет до тех пор, пока мы сами не возьмёмся за добычу китов. На Мурмане всё уже давно умерло, а в Охотском море пока что работает лишь финская компания352 да ещё в прошлом году граф Кейзерлинг353 при финансовой поддержке правительства начал промысел и теперь же пытается организовать производство китовых консервов. А мы нуждаемся не только в организации государственной торговли мехами и продуктами морского промысла, но и в организации переработки рыбы, китового мяса и жира.

Министр финансов Плеске недовольно заметил:

– Всё-таки, я бы поостерёгся, господа, вот так нарушать свободу торговли… Введение любой монополии существенным образом отразится на наших купцах и промышленниках. Тот же Сорокоумовский354 не скажет нам «спасибо», а ведь он один из самых крупных торговцев пушниной.

– Я не спорю о коммерческих талантах господина Сорокоумовского, Эдуард Дмитриевич, – канцлер покачал головой. – Но всё дело в том, что основная нажива от русского соболя достаётся не ему, а англичанам и германцам. А я хочу, чтобы доходы от русской пушнины обогащали не еврейских дельцов из Европы, а русских купцов и русскую казну. Смысл предложений Его Высочества принца Александра Петровича состоит в том, чтобы русское государство получило монополию именно на внешнюю торговлю. Я буду только рад, если наши купцы будут изготавливать из русской пушнины шубы или манто и затем продавать их в Европу, как готовые изделия, и пополнять каз-

ну. Но что касается сырой пушнины – это должно быть прерогативой казны. Только так мы сможем поддерживать желаемые для нас цены.

Победоносцев скептически посмотрел из-под очков и довольно ехидно поинтересовался:

– А в чём же разница, Николай Павлович, позвольте полюбопытствовать? Что шуба, что сырая пушнина, ведь в любом случае барыши оседают в кармане русского купца.

– Я тоже так когда-то думал, любезный Константин Петрович. Но у меня было довольно много времени, почти четырнадцать лет, чтобы не только заседать в Государственном Совете, но иногда читать увлекательные и поучительные книги. Я случайно ознакомился с книгой некоего фон Хорника355 и пришёл к выводу, что мысли там весьма и весьма занятные. Кстати, господа, советую всем ознакомиться, называется она «Österreich über alles wann es nur will».356

– Какие же откровения там изложены?

– Основные мысли можно сформулировать в виде девяти пунктов. Я специально записал себе их, чтобы не запамятовать. Первый пункт – каждый клочок земли в стране должен использоваться для сельского хозяйства, добычи полезных ископаемых и их обработки. Второй – все добытые в стране сырые материалы следует использовать для собственной переработки, поскольку стоимость конечных товаров выше, чем сырья. Третий – надлежит стимулировать рост рабочего населения. Четвёртый – всякий вывоз золота и серебра следует запретить, а все отечественные деньги надлежит держать в обращении. Пятый – всякий импорт иностранных товаров надлежит всемерно ограничивать. Шестой – иностранные товары, без которых обойтись невозможно, следует выменивать за отечественные товары, а не на золото и серебро. Седьмой – следует всячески стремиться к тому, чтобы ввоз иностранных товаров ограничивался сырьем, которое может быть переработано в стране. Восьмой пункт – следует неустанно искать возможности для продажи иностранцам излишков обработанного продукта. Наконец, господа, пункт девятый, должен быть запрещен ввоз тех товаров, которые имеются в достатке, такого же качества и могут быть произведены в стране.

– Это теперь должно стать принципами деятельности русского правительства? – спросил Победоносцев.

– Я надеюсь, что именно так и будет, – ответил канцер. Тихо, но очень твёрдо и уверенно.

Следующим докладывал министр финансов. Плеске упорно продвигал идею введения в России золотого стандарта, при котором любой желающий мог бы свободно обменять в Государственном банке бумажные ассигнации на полновесный золотой рубль. Предложение было весьма заманчивым, ибо министр обещал после его реализации наплыв в Россию европейских промышленников, готовых вложить деньги в развитие производства, в постройку новых заводов и фабрик.

По существу, Плеске лишь озвучивал идею господина Витте, который ещё при жизни Николая Второго пытался ввести в России свободное хождение золотого рубля. Большинство министров, с которыми канцлер предварительно уже побеседовал с участием Шарапова, отнеслись к проекту весьма скептически. При голосовании Плеске остался в подавляющем меньшинстве.

А вот второе его предложение, о введении табачной монополии, вызвало самый живой интерес. Французский опыт доказал, что государство может получать миллионы, распространив монополию на фабрикацию табака и  табачных  изделий и на торговлю таковыми. Весь произведённый табак поставлялся по определённым казною ценам на казённые табачные фабрики, где и перерабатывался. Продажа табака и табачных изделий производилась в казённых табачных лавках, в которых обычно работали отставные солдаты и инвалиды. Таким образом французская казна получала в год до 400 миллионов франков. Принимая во внимание, что потребление табака в России будет гораздо больше, чем во Франции, предполагалось, что и доходы казны будут гораздо больше. Разногласий это предложение не вызвало.

Зато представленный министром финансов проект Уложения о налогах и сборах пришлось обсуждать до вечера. Уж слишком революционными показались предложенные изменения. Существовавшая в России фискальная система имела две особенности. Первая особенность – значительное преобладание косвенных налогов по сравнению с бюджетами иных крупных государств Европы. Если в Пруссии косвенные налоги превышали прямые в два раза, в Британии – в 2,75 раза, а во Франции в три раза, то в России – в шесть раз. Таким образом, косвенные налоги обременяли всё население, без различия имущественного состояния.

Вторая особенность – незначительность обложения недвижимости по сравнению с той же Францией или Британией, что приводило к несправедливому распределению налогового бремени.

В 1884 году в докладе Александру Третьему покойный министр финансов Бунге, ссылаясь на положительный опыт Англии и Пруссии, предлагал ввести подоходный налог, который считал наиболее целесообразным и справедливым. Эти предложения вызвали такое сопротивление со стороны дворянства, что Бунге не решился сразу приступить к его введению, опасаясь ломки хозяйственных отношений.

И вот теперь Плеске предложил три новых налога – подоходный (с доходов, от торговых и промышленных капиталов, промыслов и личного труда), личный налог с лиц рабочего возраста и  усадебный налог с усадеб всех без различия сословий. Для лиц свободных профессий (адвокатов, врачей, художников) предусматривался отдельный порядок исчисления налогов. По мнению Министерства финансов введение всесословных налогов с прогрессивной шкалой должно было бы уравнять податное бремя, преимущественно отягчающее наименее зажиточные классы населения. Тем паче, что в Финляндии подоходный налог существовал уже давно и полностью себя оправдал.

Кроме того, впервые в России предлагалось ввести налог на роскошь. Подобные налоги давно уже существовали не только во Франции, но и в Пруссии, Баварии, Бадене, но чтобы предложить такое в России? А Плеске предложил обложить налогом не только биллиарды, тотализатор, охоту, экипажи, охотничьих и комнатных собак, основанные на увеселениях заведения, но также ювелирные изделия и изделия из ценных мехов.

Поддержав предложения Министерства финансов, граф Игнатьев выдвинул свои дополнения, предлагая обложить специальным налогом ввозимые из-за границы дорогостоящие вина и коньяки, различные заграничные деликатесы, иностранную парфюмерию, ткани и одежду, изделия из кожи. Вся хитрость заключалась в том, что канцлер вёл речь не о таможенных пошлинах, а именно о новых внутренних налогах, что не давало шансов той же Германии обвинить Россию в повышении таможенных тарифов…

Глава 42

Тяжёлые колёса мерно стучали по рельсам. Синие вагоны, богато украшенные позолотой, отсчитывали вёрсты, всё дальше удаляясь от Петербурга. Всё ближе к древней Москве, всё ближе к златоглавому Успенскому собору, в котором должно состояться венчание на царство.

Царский поезд отправился из Петербурга глубокой ночью, на чём настояла Александра Фёдоровна. После годичного перерыва она впервые покинула Зимний дворец, предприняв все возможные меры предосторожности. При следовании царского кортежа по обеим сторонам Невского проспекта, от Зимнего дворца до Николаевского вокзала, сплошной стеной стояли лейб-егеря и дружинники Добровольной охраны, ощетинившиеся штыками.

Ранним утром 22-го апреля Императрица проснулась в своём купе, разбуженная первыми лучами весеннего солнца. Она давно не чувствовала себя так комфортно, как теперь, и потому позволила себе хотя бы немного поленивиться, понежиться в тёплой мягкой постели, от чего уже давно отвыкла. Двенадцать месяцев, прошедшие после смерти мужа, стали суровым испытанием на прочность, заставившим работать без выходных по 10-12 часов в сутки. Всё же природное женское любопытство перебороло лень, и Аликс непреодолимо захотелось просто сидеть и смотреть в окно, любуясь русскими пейзажами.

Полтора года назад, в октябре 1894 года, она уже была в Москве, где останавливался шедший из Севастополя траурный поезд с гробом Александра Третьего, но тогда большей частью была занята тем, что пыталась успокоить Николая, которого смерть отца и свалившееся на плечи царствование привели в состояние шока. Теперь же можно было просто смотреть за окно, где воздух лёгкими ветрами разносит по обширным просторам лесов и рек запах весны, где появляются первые нежно-зелёные побеги травы, а по дорогам и просекам игриво журчат ручьи, вереницей переплетаясь и сверкая бликами лучей на ярком апрельском солнце.

«Пусть милая Герингер357 хорошенько выспится, – подумала Аликс. – Ей предстоят тяжёлые дни, а я сегодня могу и сама одеться». Накинув пеньюар, она подошла к окну и опустила раму. В купе пахло свежей древесиной. Императорский поезд совершал свой первый рейс, совсем недавно покинув цеха Александровского завода. Деревянные части вагона были сделаны из индийского тика. Панели, потолки и мебель – из полированного дуба, ореха, белого и серого бука, клёна и карельской берёзы, и всё это отделано английским кретоном светло-зелёного цвета.

Покойный Николай так и не успел воспользоваться новым литерным поездом. Его купе, отделанное кожей тёмно-оливкового цвета и досками красного полированного дерева, сиротливо пустовало. Мысль об этом нарушила спокойствие Аликс, заставила моментально переключиться и настроиться на рабочий лад.

Императрицу волновали как предстоящие встречи с многочисленными европейскими родственничками, так и возможные проблемы с японскими и итальянскими дипломатами. Она была уверена, что последние действия России в Корее и в Эритрее не останутся без ответа, и несомненно, что Ямагата358 и Виктор-Эммануил359 будут пытаться договориться, либо с ней лично, либо с Игнатьевым. Хотя были задеты жизненные интересы Японии и Италии, отступать было некуда, ибо принципиальное решение уже было принято, и заключалось оно в том, что Россия обязана укрепиться как в Корее, так и на берегах Красного моря, получив таким образом три новых порта для российского флота, тем паче, что в Гензане, Мозампо и в бухте Рахейта уже высадились русские инженеры.

Вторым весьма щекотливым моментом был приезд на коронацию князя Бисмарка, который для Франции был символом её поражения в войне 1870 года. Возвращение отторгнутых провинций Эльзаса и Лотарингии уже лет двадцать как стало французской идеей фикс, а тут молодая русская царица лично приглашает в Москву ненавистного галлам прусского канцлера! И это при том, что французскую делегацию будет возглавлять генерал Буадефр,360 тот самый, который в 1892 году подписал франко-русскую конвенцию о военном союзе.

Аликс пока ещё не определилась относительно судьбы франко-русского союза. Не доверяя советчикам, она самостоятельно занялась изучением взаимоотношений России с европейскими державами. С большим удивлением она открыла для себя, что после того, как в 1890 году милый кузен Вилли отказался продолжить «договор перестраховки»,361 покойный Александр III был вынужден искать сближения с безбожной республиканской Францией, которая к тому времени уже стала источником получения многомиллионных кредитов, так необходимых для развития русских железных дорог и промышленности.

Императрица понимала, что после подписанной с Францией военной конвенции за каждый полученный франк России придётся расплачиваться кровью своих солдат. В Париже спят и видят, как русский «паровой каток» безудержно двинется на Берлин, а ловкие французы тем временем вернут себе Эльзас и Лотарингию. И что тут делать? А тут ещё эти извечные англо-русские противоречия, которые не способна разрешить даже любимая бабушка королева Виктория, хотя и управляет империей, в которой никогда не заходит солнце…

И ещё этот хитроумный китайский посланник,362 который искренне считает свою отсталую страну средоточием Вселенной, но при этом не стесняется просить денег у русского министра иностранных дел. Нелидов докладывал Императрице, что Китай должен выплатить Японии контрибуции на 270 миллионов таэлей,363 и потому укутанный в шелка желтолицый истукан просит денег, ссылаясь на прошлогодние обещания бывшего министра финансов Витте, взамен же обещает русско-китайский военный союз и разрешение строить железную дорогу через Маньчжурию.

Вспомнив про Витте, Аликс скривилась как от кислого лимона. Надо же, этот негодяй уже год, как покинул Россию, а его зловредное влияние всё сохраняется. Решение отказаться от железной дороги через Маньчжурию было уже принято, и менять его Императрица не собиралась. А вот что касается военного союза, она не могла определиться, как лучше поступить. С одной стороны – Китай всего год назад потерпел сокрушительное поражение от японцев, показав всему миру, что воевать китайцы не умеют и что воевать им просто нечем. С другой стороны – в Китае проживает не меньше четырёхсот миллионов человек, и если с умом подойти к делу, то можно будет использовать этого колосса в своих интересах.

* * *

Древняя первопрестольная столица была щедро украшена флагами, гирляндами, цветами, вензелями, драпировками, и даже серая неприветливая погода не могла испортить впечатление Императрицы от происходящего. Из окна вагона она видела огромные толпы народа, собравшиеся у Тверской заставы, чтобы встретить её. Уже не принцессу Алису Гессенскую, а русскую Государыню.

Поезд прибыл к Брестскому вокзалу. Белоснежный Царский павильон с двумя застеклёнными террасами был заполнен встречающими. Блестящие мундиры, русские и иностранные, разноцветные орденские ленты, ордена, сверкающие эполеты.

На платформе выстроился почётный караул гвардейских улан с полковником Орловым и Великим Князем Георгием Михайловичем.

Под крики «Ура!» поезд, тихо подвигавшийся к платформе, остановился.  Оркестр заиграл «Встречу», протяжно прозвучала команда: «На караул!»

Видя огромную толпу встречающих, Аликс на мгновение растерялась, но потом взяла себя в руки и ступила на платформу.

Все высочайшие особы, украшенные голубыми андреевскими лентами, почтительно отдали честь, выстроившись в ряд: Сергей Александрович, Владимир Александрович с сыновьями, Константин Константинович, Николай Николаевич, Михаил Николаевич, князья Романовские, принцы Ольденбургские, герцоги Мекленбург-Стрелиц-кие. За ними толпились иностранные гости, среди которых Аликс разглядела принца Генриха Прусского в русском драгунском мундире и князя Бисмарка в белоснежном кирасирском колете с жёлтыми отворотами.364 А ещё дальше – генералитет и высшие сановники, министры, члены Государственного Совета, свитские чины.

На фоне всего этого сверкающего великолепия многочисленные дружинники Добровольной охраны в своей чёрной форме, оцепившие павильон, смотрелись мрачно и зловеще. Не зря же в среде интеллигенции их прозвали «опричниками»…

Императрица приняла рапорт о состоянии войск от Великого Князя Сергея Александровича и волнующимся, напряжённым голосом обратилась к почётному караулу с приветствием:

– Здорово, братцы-уланы!

Ответное «Здравия желаем, Ваше Императорское Величест-во-о-о! Ура!» караула было подхвачено оркестром, заигравшим «Боже, Царя храни!» Из многотысячной толпы раздавались восторженные приветственные крики, которые становились всё громче и громче. Москвичи, в большинстве своём ожидавшие увидеть напыщенную иностранку, были приятно удивлены, когда из Императорского вагона вышла ослепительная красавица, одетая в скромное тёмное платье, украшенное единственной бриллиантовой брошью, и теперь не могли сдержать свои эмоции.

Сопровождаемая блестящей свитой офицеров гвардейской кавалерии, карета мигом домчала Императрицу к воротам Петровского дворца, где ей предстояло прожить три дня перед торжественным въездом в Москву. Воодушевлённая оказанным ей тёплым приёмом, Аликс была на седьмом небе от счастья.

* * *

Едва разместившись в своих покоях, проведав дочку, Аликс незамедлительно приступила к исполнению своих обязанностей. Проследовав в дворцовую гостиную, она приказала дежурному флигель-адъютанту пригласить светлейшую княгиню Юрьевскую, ожидающую аудиенции.

В гостиную вошла невысокая женщина, сохранившая в свои 49 лет былую девичью стройность. Светлые карие глаза, красивый рот с тонкими губами, нос с горбинкой, чуть высоковатый надменный лоб, чудесные каштановые волосы. Строгое, почти траурное, чёрное платье, но на запястье – золотой браслет, богато убранный бриллиантами, на шее – медальон с жемчугом… и ещё эти серьги с рубинами, окружёнными бриллиантами. Лёгкий, почти незаметный, «книксен», и нелишённый гордости поклон. В общем, как и положено вдове Императора, той, чьим предком был Святой Михаил Черниговский.365

– Здравствуйте, Ваше Величество, – голос княгини Юрьевской оказался глухим, глубоким. Говорила она, едва двигая губами, почти не открывая рта, и казалось, слова её выскакивали сквозь нос.

– Я рада, что Ваше Высочество приняли моё приглашение, – Аликс

протянула руку для поцелуя.

Княгиня насторожилась, как будто ожидая какого-то подвоха. Она замерла на мгновение, после чего неуверенным голосом произнесла:

– Мой почивший в Бозе супруг в своё время всемилостивейше даровал мне титул «Светлости», Ваше Величество…

– Я знаю об этом, Екатерина Михайловна, но я сочла величайшей несправедливостью, чтоб венчанная супруга русского царя была отделена от Императорской Фамилии незаслуженными преградами. Как мне известно, покойный Государь Александр Николаевич желал Вашей коронации, но Господь Бог не даровал ему этой возможности… И тем паче несправедливым было, что дети усопшего Императора не получили полагавшегося им титула «Высочества». И потому сегодня мною подписан Высочайший указ о даровании Вам и Вашим детям титула «Императорского Высочества» и причислении к Императорской Фамилии. С сегодняшнего дня Вы кавалерственная дама Большого креста ордена Святой Великомученицы Екатерины, а Ваш сын366 – кавалер ордена Андрея Первозванного и мой флигель-адъютант.

Кровь прилила к лицу княгини. Поцеловав руку Императрицы, она принялась благодарить, не впадая, однако, в излишнее подобострастие. Всем своим видом Юрьевская показывала, что она и её дети получили лишь то, что им давно принадлежало по праву. Но переданную ей муаровую орденскую ленту со знаком Большого креста Святой Ольги она моментально надела через правое плечо.

Аликс стало немного смешно от такой поспешности, но она сдержалась и предложила Юрьевской присесть. Она хорошо запомнила слова канцлера, как важно подружиться с княгиней, которая в своё время стала причиной феерического скандала в Императорской фамилии. Главное – княгиню Юрьевскую искренне ненавидели Императрица Мария Фёдоровна и Великая Княгиня Мария Павловна, а это значило не так уж и мало.

Общаясь с Юрьевской, Аликс невольно вспомнила историю собственной семьи, когда её овдовевший отец367 вступил в морганатический брак с некоей вдовой русского дипломата Александриной-Иоанной Гуттен-Чапской, которая получила титул графини фон Ромрод. Императрица хорошо помнила, какой скандал вызвал этот неравнородный брак.

– Я буду рада видеть Вас в Ваших покоях в Зимнем дворце, Екатерина Михайловна, – сделала Императрица следующий щедрый подарок. – Ваши комнаты на третьем этаже свободны и Вы можете поселиться там, когда пожелаете…

После непродолжительной светской беседы Аликс пригласила княгиню на традиционный пятичасовой чай. В столовой их уже ожидали Сергей Александрович, Элла, Михаил Николаевич и Сандро с Ксенией. Все они встретили княгиню Юрьевскую, как добрую старую знакомую, как будто и не было пятнадцатилетнего изгнания.

После злодейского убийства Царя-Освободителя новый Император Александр III сделал всё, чтобы Юрьевская покинула Россию. Не смог простить того, что эта выскочка потащила его отца под венец всего через 40 дней после смерти Императрицы Марии Александровны. Не мог забыть и того, как сразу же после этой злополучной свадьбы по дворцу поползли разговоры о незаконном происхождении покойной Марии Александровны. Злые языки утверждали, что отцом Императрицы был не герцог Людвиг Гессенский,368 а некий швейцарец,369 с которым открыто сожительствовала её мать Вильгельмина Баденская. Эти слухи сразу же вызывали ехидный вопрос, а кто же более достоин быть наследником русского престола – внук швейцарца Цесаревич Александр или потомок чистокровных Рюриковичей князь Георгий Юрьевский, тем паче, что сам Александр II неоднократно говорил о том, что желает короновать свою морганатическую супругу, а своего любимого Гогу сделать великим князем. Но произошло то, что произошло, и Александр III, который тяжело переносил все эти слухи, не простил княгине Юрьевской такого унижения. Перед своим отъездом из России Екатерина Михайловна сказала Императору, что когда её дочери подрастут, они вернутся в Петербург и будут устраивать блестящие балы. В ответ она услышала: «На Вашем месте я бы затворился в монастырь, а не мечтал о балах!»

Потому чаепитие прошло хотя и в доброжелательной, но довольно натянутой обстановке. Нахлынувшие воспоминания явно не способствовали откровенному общению между родственниками, и Аликс была рада, когда смогла, наконец, удалиться.

Примечания

1

Великий Князь Михаил Александрович.

(обратно)

2

Великий Князь Георгий Александрович.

(обратно)

3

Скобелева Зинаида Дмитриевна, графиня Богарне, герцогиня Лейхтенбергская.

(обратно)

4

Пистолькорс Ольга Валериановна.

(обратно)

5

Великая Княгиня Мария Павловна.

(обратно)

6

Янышев Иоанн Леонтьевич, протоиерей. С 1883 г. заведующий придворным духовенством, протопресвитер соборов: Большого в Зимнем дворце и московского Бла-говещенского. Духовник Императорской семьи.

(обратно)

7

Барон Мейендорф Александр Егорович, полковник. Флигель-адъютант. Командир Собственного Его Императорского Величества Конвоя (1893).

(обратно)

8

Револьвер Webley № 2 British Bull Dog образца 1878 года (11,43 миллиметра).

(обратно)

9

Гирш Густав Иванович, тайный советник. Лейб-хирург Двора Его Императорского Величества (1874).

(обратно)

10

Вельяминов Николай Александрович, коллежский советник. Почётный лейб-хирург Двора Его Императорского Величества (1894). Врач Императорской Главной Квартиры.

(обратно)

11

Круглевский Николай Александрович, коллежский советник. Почётный лейб-хирург Двора Его Императорского Величества (1881). Эстраординарный профессор Императорской Военно-медицинской академии (1891).

(обратно)

12

Манзей Константин Николаевич, генерал от кавалерии. С 1889 г. командир Гвардейского корпуса.

(обратно)

13

Ренненкампф Константин Карлович, действительный тайный советник. С 1889 г. управляющий Собственной Его Императорского Величества Канцелярией.

(обратно)

14

Великий Князь Михаил Александрович. Это прозвище произошло от английского «flop» – шлёпаться.

(обратно)

15

Дурново Иван Николаевич, действительный тайный советник, статс-секретарь. Сенатор. Министр внутренних дел (1889).

(обратно)

16

Петров Николай Иванович, генерал-лейтенант. С 1893 г. директор Департамента по-лиции.

(обратно)

17

Шебеко Николай Игнатьевич, генерал-лейтенант. С 1887 г. товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией и командир Отдельного корпуса жандармов. Сенатор.

(обратно)

18

«Правительственный Вѣстникъ». 15 марта 1881, № 58, стр. 1.

(обратно)

19

Муравьёв Николай Валерианович, тайный советник. С 1894 г. министр юстиции и генерал-прокурор.

(обратно)

20

Фон Валь Виктор Вильгельмович, генерал-лейтенант. С 1893 г. градоначальник Санкт-Петербурга.

(обратно)

21

Князь Оболенский Николай Николаевич, генерал-лейтенант. Начальник 1-й Гвардейской пехотной дивизии (1889).

(обратно)

22

Шипов Николай Николаевич, генерал-лейтенант. С 1894 г. начальник 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии.

(обратно)

23

Ребиндер Александр Алексеевич, генерал от инфантерии. С 1888 г. помощник Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа.

(обратно)

24

Пузыревский Александр Казимирович, генерал-лейтенант. С 1890 г. начальник штаба Варшавского военного округа.

(обратно)

25

Рихтер Оттон Борисович, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Командующий Императорской Главной квартирой (1881).

(обратно)

26

Ванновский Пётр Семёнович, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. С 1882 г. военный министр.

(обратно)

27

Младшая камер-юнгфера Занетти Магдалина (Мадлен) Францевна.

(обратно)

28

Камер-медхен Туттельбер Мария (Луиза) Густавовна.

(обратно)

29

Граф Шувалов Павел Андреевич, генерал-адъютант, генерал от инфантерии. С 1894 г. командующий войсками Варшавского военного округа и Варшавский генерал-губернатор.

(обратно)

30

Духовской Сергей Михайлович, генерал-лейтенант. С 1893 г. командующий войсками Приамурского военного округа и Приамурский генерал-губернатор.

(обратно)

31

Костанда Апостол Спиридонович, генерал от артиллерии, генерал-адъютант. Командующий войскам Московского военного округа (1888).

(обратно)

32

Лента Императорского Ордена Святого Апостола Андрея Первозванного.

(обратно)

33

Лента Ордена Святой Великомученицы Екатерины.

(обратно)

34

Князь Романовский Евгений Максимилианович, 5-й герцог Лейхтенбергский, князь Эйхштедский де Богарне, генерал-лейтенант. Член Императорского Дома.

(обратно)

35

Принц Ольденбургский Александр Петрович (Александр Фридрих Константин), генерал-лейтенант, генерал-адъютант (1880). Член Императорского Дома.

(обратно)

36

Князь Лобанов-Ростовский Алексей Борисович, действительный тайный советник. Министр иностранных дел Российской Империи (1895).

(обратно)

37

20 января 1808 года Высочайше повелено: «За отличное мужество, храбрость и неустрашимость в сражениях с французами 1806 и 1807 годов в почесть полка, состоящие в нём шапки оставить в том виде, в каком он сошёл с поля сражения».

(обратно)

38

«Ружья в руку» – приём, установленный только для Конвоя при отдании воинской чести в конном строю.

(обратно)

39

Т.е. ростом в холке не менее 2 аршин 6 вершков (168,4 см).

(обратно)

40

Император Николай II состоял шефом Лейб-Гвардии Гусарского, Преображенского, Семёновского, Измайловского и Егерского полка. Первые (шефские) эскадрон и роты в этих полках именовались «Его Величества».

(обратно)

41

Прозвище Лейб-Гвардии Кирасирского Его Величества полка, имевшего жёлтый приборный цвет сукна.

(обратно)

42

Алышевский Владимир Ясонович, действительный статский советник. Лейб-медик Двора Его Императорского Величества. Директор и главный врач Александровской женской больницы и Мариинской больницы для бедных.

(обратно)

43

Палладий, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (1892), первенствующий член Святейшего Правительствующего Синода.

(обратно)

44

Половцев Александр Александрович, действительный тайный советник. Сенатор (1872). Государственный секретарь и член Комитета финансов (1883). Член Государственного Совета (1892). Почётный член Императорской Академии наук (1884).

(обратно)

45

Бунге Николай Христианович, действительный тайный советник. С 1881 г. член Го-сударственного Совета. С 1887 г. Председатель Комитета Министров.

(обратно)

46

Граф Игнатьев Николай Павлович, генерал-адъютант, генерал от инфантерии. Член Государственного Совета (1877). Министр государственных имуществ (1881). Министр внутренних дел (1881-1882).

(обратно)

47

Плеве Вячеслав Константинович, тайный советник. С 1885 г. товарищ министра внутренних дел, с 1894 г. Государственный секретарь и главноуправляющий кодификационной частью при Государственном Совете.

(обратно)

48

Новицкий Василий Дементьевич, генерал-майор. С 1874 г. начальник Тамбовского губернского жандармского управления. С 1878 г. начальник Киевского губернского жандармского управления.

(обратно)

49

Князь Долгоруков Владимир Андреевич, генерал-адъютант, генерал от кавалерии. Генерал-провиантмейстер, член Военного Совета. Московский генерал-губернатор (1865-1891).

(обратно)

50

Поляков Лазарь Соломонович, глава московской еврейской общины. Председатель правления Московского Международного торгового банка, Орловского коммерческого банка, Московского земельного банка, Коммерческого страхового общества, учредитель Азовско-Донского и Русского Торгово-промышленного банков.

(обратно)

51

Граф Делянов Иван Давыдович, действительный тайный советник. Камергер Двора Его Императорского Величества, статс-секретарь. Член Государственного Совета (1874). Министр народного просвещения (1882).

(обратно)

52

Победоносцев Константин Петрович, действительный тайный советник. Сенатор. Член Государственного Совета (1872). Почётный член Императорской Академии наук (1880). Член Комитета министров, обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода (1880).

(обратно)

53

Перетц Егор Абрамович, действительный тайный советник. Статс-секретарь (1872). Государственный секретарь (1878-1882). С 1883 г. член Государственного Совета.

(обратно)

54

Шнейдер Екатерина Адольфовна, учительница русского языка, обучавшая Императрицу.

(обратно)

55

Чекмарёв Андрей Иванович, генерал-майор. Командир Лейб-Гвардии 1-го Стрелкового Его Величества батальона (1893).

(обратно)

56

Мешетич Николай Фёдорович, генерал-майор. Командир Лейб-Гвардии 2-го Стрелкового батальона (1891).

(обратно)

57

Батальонный праздник Лейб-Гвардии 1-го Стрелкового Его Величества батальона и Лейб-Гвардии 2-го Стрелкового батальона – 17 апреля (день памяти Святых Зосимы и Савватия Соловецких).

(обратно)

58

Записка графа Н. П. Игнатьева от 12-го марта 1881 г.

(обратно)

59

Витте Сергей Юльевич, тайный советник. Начальник Департамента железнодорожных дел (1889). Министр путей сообщения (1892), министр финансов (1892).

(обратно)

60

Лента Императорского Ордена Святого Благоверного Князя Александра Невского.

(обратно)

61

«Правительственный Вѣстникъ». 30 апреля 1881 г., № 93, стр. 1.

(обратно)

62

Плеске Эдуард Дмитриевич, действительный статский советник. С 1892 г. директор Кредитной канцелярии Министерства финансов. С 1894 г. управляющий Государ-ственным банком.

(обратно)

63

Лейб-Гвардии Драгунский полк, 17-й пехотный Архангелогородский полк, 7-й драгунский Новороссийский полк, 1-й Западно-Сибирский линейный батальон, 83-й пехотный Самурский полк, 47-й пехотный Украинский полк.

(обратно)

64

Драгомиров Михаил Иванович, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Начальник Николаевской академии Генерального Штаба (1878). Командующий войсками Киевского военного округа (1889).

(обратно)

65

Граф Игнатьев Алексей Павлович, генерал-лейтенант. Иркутский генерал-губернатор и командующий войсками Иркутского военного округа (1887). Товарищ министра внутренних дел (1889), Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор (1889).

(обратно)

66

Князь Голицын Николай Николаевич, действительный статский советник. С 1875 г. состоял в Собственной Его Императорского Величества канцелярии по делам Царства Польского.

(обратно)

67

Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в России. СПб., 1876, стр. 54.

(обратно)

68

Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в России. СПб., 1876, стр. 175.

(обратно)

69

Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в России. СПб., 1876, стр. 60.

(обратно)

70

Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в России. СПб., 1876, стр. 122.

(обратно)

71

Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в России. СПб., 1876, стр. 56.

(обратно)

72

Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в России. СПб., 1876, стр. 148.

(обратно)

73

Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в России. СПб., 1876, стр. 57.

(обратно)

74

Барон Ротшильд Натаниэл, лорд (1885). Глава банка «NM Rothschild and Sons» (1879). Директор Банка Англии.

(обратно)

75

Энгельс Ф. Внешняя политика русского царизма. «Die Neue Zeit» № 5, май 1890 г.

(обратно)

76

Барон де Ротшильд Альфонс Джеймс, глава банка «Rothschild Freres». Президент Центральной консистории Франции (1869). Член французской Академии изящных искусств (1885).

(обратно)

77

Шапиро Константин Александрович, фотограф Императорской Академии художеств. Личный фотограф Великого Князя Владимира Александровича и Великой Княгини Марии Павловны.

(обратно)

78

Александра Каролина Мария Шарлотта Луиза Юлия, принцесса Валлийская.

(обратно)

79

Альберт-Эдуард, принц Валлийский. Сын королевы Виктории.

(обратно)

80

(англ.) «Солнышко».

(обратно)

81

Императорская яхта «Полярная звезда».

(обратно)

82

Парфюмерная компания «Atkinsons of London».

(обратно)

83

Марка туалетной воды.

(обратно)

84

Вержболово – безуездный город Сувалкской губернии, где расположена таможня и пограничная с Пруссией станция железной дороги.

(обратно)

85

Бердяев Николай Сергеевич, подполковник. С 1889 г. начальник Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве.

(обратно)

86

Принято 14 августа 1881 г.

(обратно)

87

День Святого Духа – праздник, отмечаемый по православному календарю на следующий день после Дня Святой Троицы, предусматривающий особо строгий запрет на работу. В 1895 году выпал на 22-е мая.

(обратно)

88

Фриш Эдуард Васильевич, действительный тайный советник, статс-секретарь. Сенатор. Член Государственного Совета с 1883 г.

(обратно)

89

Трепов Дмитрий Фёдорович, полковник Лейб-Гвардии Конного полка.

(обратно)

90

Сокращенный титул императора Абиссинии. Полный титул – Negus Negesti или Nagast («царь царей» – амхарск.)

(обратно)

91

Менелик II (имя при рождении Сахле Мариам), император Абиссинии из Соломоновой династии с 1889 г. С 1865 г. правил самостоятельным княжеством Шоа. В 1878 г. коронован негусом Шоа.

(обратно)

92

Леонтьев Николай Степанович, штаб-ротмистр Лейб-Гвардии Уланского полка. С 1891 г. состоял в запасе. Действительный член Императорского Русского Географического Общества. Участник русской экспедиции в Абиссинию в 1894 г.

(обратно)

93

Граф Ламздорф Владимир Николаевич, действительный статский советник. Гофмейстер. Старший советник Министерства иностранных дел.

(обратно)

94

Сильвестрелли Джулио, итальянский временный поверенный в делах в Санкт-Петербурге (1895).

(обратно)

95

(франц.) «С каких пор Италия позволяет себе указывать России, кого и как принимать?»

(обратно)

96

(англ.) «авантюрист».

(обратно)

97

(англ.) «шли по лезвию бритвы».

(обратно)

98

Кояндер Александр Иванович, действительный статский советник. Министр-резидент в Черногории (1883). Дипломатический агент в Болгарии (1884). С 1886 г. дипломатический агент и генеральный консул в Египте.

(обратно)

99

Донесение дипломатического агента России в Египте от 8-го июня 1895 г.

(обратно)

100

Предварительный мирный договор, заключённый в местечке Сан-Стефано (западный пригород Константинополя) 19-го февраля 1878 года между Россией и Османской Империей и завершивший русско-турецкую войну 1877-1878 гг.

(обратно)

101

Темпл Генри Джон, 3-й виконт Пальмерстон, премьер-министр Велико-британии (1855-1858, 1859-1865).

(обратно)

102

Фон Кнорринг Алексей Густавович, надворный советник. Камергер, в должности гофмейстера. Чиновник для особых поручений при министре Императорского двора.

(обратно)

103

Баранов Николай Михайлович, генерал-лейтенант. Командир парохода «Веста» (1877). Градоначальник Санкт-Петербурга (1881). Архангельский губернатор (1881), Нижегородский губернатор (1882).

(обратно)

104

Доклад Министра внутренних дел «О вооружение нижних чинов Санкт-Петербургской городской полиции деревянными палицами», 20-го мая 1881 года.

(обратно)

105

Записка графа Н. П. Игнатьева от 12-го марта 1881 г.

(обратно)

106

Рачковский Пётр Иванович, статский советник. Чиновник особых поручений при Департаменте полиции (1885). Заведовал Заграничной агентурой Департамента полиции.

(обратно)

107

Менделеев Дмитрий Иванович, тайный советник. Профессор общей химии (1867). Член-корреспондент Императорской Академии наук (1877). Управляющий Главной палатой мер и весов (1893).

(обратно)

108

Иловайский Дмитрий Иванович, действительный статский советник. Доктор русской истории Императорского Московского университета (1870).

(обратно)

109

Васнецов Виктор Михайлович, действительный член Императорской Академии художеств (1893).

(обратно)

110

Суворин Алексей Сергеевич, издатель газеты «Новое время» (1876).

(обратно)

111

Звягин Константин Семёнович, штабс-капитан в отставке. Офицер Туркестанской конногорной артиллерийской батареи. Участник Памирских походов 1891 г. и экспедиции в Абиссинию 1894 г.

(обратно)

112

Ефрем, иеромонах Троице-Сергиевской лавры (1893). В миру – доктор Цветаев Михаил Михайлович. Участник экспедиции в Абиссинию 1894 г.

(обратно)

113

(англ. Foreign Office) Министерство иностранных дел Великобритании.

(обратно)

114

Машков Виктор Фёдорович, титулярный советник (1894). Поручик 155-го пехотного Кубинского полка. С 1893 г. в отставке. С 1894 г. секретарь консульства в Багдаде. Действительный член Императорского Русского Географического общества.

(обратно)

115

Ромейко-Гурко Василий Иосифович, подполковник. Штаб-офицер для особых поручений при помощнике командующего войсками Варшавского военного округа (1894).

(обратно)

116

Черняев Михаил Григорьевич, генерал-лейтенант. Главнокомандующий сербской армией во время сербско-турецкой войны 1876-77 гг. Туркестанский губернатор (1882-1884). С 1890 г. член Военного Совета.

(обратно)

117

Граф Лорис-Меликов Михаил Тариэлович, генерал от кавалерии, генерал-адъютант. Главный начальник Верховной распорядительной комиссии, временный начальник III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (1880). Член Государственного Совета (1880). Министр внутренних дел (1880-1881).

(обратно)

118

Светлейший князь Ливен Андрей Александрович, тайный советник, статс-секретарь. С 1879 г. управлял Министерством государственных имуществ, одновременно в 1879-1882 гг. член Государственного Совета.

(обратно)

119

Боголепов Николай Павлович, действительный статский советник. Ректор Императорского Московского университета (1891-1893). В 1895 г. попечитель Московского учебного округа.

(обратно)

120

Анненков Михаил Николаевич, генерал от инфантерии. Управляющий Закаспийской военной железной дорогой (1888-1890), член Военного Совета (1891).

(обратно)

121

Безак Николай Александрович, генерал-лейтенант. С 1882 г. директор Телеграфного департамента Министерства внутренних дел. С 1884 г. начальник Главного управления почт и телеграфа.

(обратно)

122

Иващенков Анатолий Павлович, тайный советник. Член Совета Государственного контроля (1886). Товарищ министра путей сообщения (1892), товарищ министра финансов (1892). Сенатор (1895).

(обратно)

123

Ермолов Алексей Сергеевич, тайный советник. С 1893 г. министр государственных имуществ, с 1894 г. министр земледелия и государственных имуществ.

(обратно)

124

Отт Дмитрий Оскарович, действительный статский советник. Заведующий гине-кологическим отделением в Императорском Клиническом институте Великой Княгини Елены Павловны. С 1893 г. директор Императорского клинического Повивального акушерско-гинекологического института.

(обратно)

125

Церемониал о Святом Крещении Ея Императорскаго Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны. СПб: Типография Тренке и Фюсно, 1895.

(обратно)

126

Княжна Императорской крови Ирина Александровна.

(обратно)

127

Светлейшая княгиня Голицына Мария Михайловна, обер-гофмейстерина Двора Ея Величества. Кавалерственная дама ордена Святой Великомученицы Екатерины. Статс-дама.

(обратно)

128

Обручев Николай Николаевич, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Начальник Главного штаба (1881). Профессор Николаевской академии Генерального Штаба (1878). Член Государственного Совета (1893).

(обратно)

129

Туган-Барановский Михаил Иванович, коллежский секретарь. Магистр политэкономии и статистики. Чиновник Министерства финансов.

(обратно)

130

Кони Анатолий Фёдорович, тайный советник. Сенатор. Обер-прокурор Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената (1892). Доктор уголовного права (1890).

(обратно)

131

Князь Ширинский-Шихматов Платон Александрович, тайный советник. Член Государственного Совета (1849). Министр народного просвещения (1850).

(обратно)

132

Гимнастика, базирующаяся на упражнениях с предметами, упражнения на снарядах, массовые упражнения и пирамиды.

(обратно)

133

Проппер Станислав Максимилианович, коммерции советник. Издатель-редактор га-зеты «Биржевые ведомости» (1880).

(обратно)

134

Некрасов Павел Алексеевич, действительный статский советник. Ректор Императорского Московского университета (1893). Ординарный профессор математики. Вице-президент Московского математического общества.

(обратно)

135

Соболев Леонид Николаевич, генерал-лейтенант. Начальник штаба Виленского военного округа (1891), начальник штаба Московского военного округа (1895).

(обратно)

136

( лат. gaudeamus – возрадуемся) – студенческий гимн.

(обратно)

137

Форменная одежда студентов Института инженеров путей сообщения Императо-ра Александра I.

(обратно)

138

Брилевич Александр Васильевич, полковник. Начальник штаба 2-й Гвардейской пехотной дивизии (1890).

(обратно)

139

191 см.

(обратно)

140

Никитин Пётр Васильевич, действительный статский советник. Ординарный профессор классической филологии (1886). Ректор Императорского Санкт-Петербургского университета (1890). Эстраординарный академик Императорской Академии наук.

(обратно)

141

Церемония целования руки Императрицы.

(обратно)

142

Договор, заключённый между Японской Империей и Империей Цин 5-го апреля 1895 года в городе Симоносеки. Китай признавал самостоятельность вассальной Кореи; передавал Японии навечно Формозу, Пескадорские острова и Ляодунский полуостров; уплачивал контрибуцию в 200 миллионов лян; открывал для японской торговли четыре порта: Шаши, Чунцин, Сучжоу и Ханчжоу; отдавал под временную оккупацию Вэйхайвэй; предоставлял японцам право строительства промышленных предприятий в Китае и ввоза туда промышленного оборудования.

(обратно)

143

Причиной для начавшегося в 1893 году восстания стало наступившее после заключения неравноправного японо-корейского Канхваского договора 1876 года засилье в Корее японской дешёвой промышленной продукции, разорявшей местных городских ремесленников.

(обратно)

144

И-Хянг (Ли-Хи), 26-й король династии Чао-сянь. Храмовое имя – Качжон.

(обратно)

145

Вебер Карл Иванович (Карл Фридрих Теодор), статский советник. С 1885 г. поверенный в делах в Корее. С 1888 г. также генеральный консул в Сеуле.

(обратно)

146

Виконт Миура Горо, генерал-лейтенант. С 1890 г. член Палаты пэров. С 1895 г. посланник в Корее.

(обратно)

147

6-е января.

(обратно)

148

Лобко Павел Львович, генерал-лейтенант (1889). В 1881 г. управляющий делами Военно-учёного комитета Главного штаба. В 1881-1884 гг. помощник начальника, а с 1884 г. начальник Канцелярии Военного министерства.

(обратно)

149

Проценко Александр Петрович, генерал-лейтенант. С 1891 г. заведующий Азиатской частью Главного штаба.

(обратно)

150

Чихачёв Николай Матвеевич, адмирал, генерал-адъютант. С 1884 г. начальник Главного Морского штаба. С 1888 г. управляющий Морским министерством.

(обратно)

151

Кремер Иоанн-Фридрих-Оскар Карлович, вице-адмирал, генерал-адъютант. С 1888 г. начальник Главного Морского штаба.

(обратно)

152

Казнаков Николай Иванович, вице-адмирал. С 1893 г. главный командир Кронш-тадтского порта и военный губернатор Кронштадта.

(обратно)

153

Вогак Константин Ипполитович, Генерального Штаба подполковник. С 1892 г. военный агент в Китае и Японии.

(обратно)

154

Кази Михаил Ильич, капитан 1 ранга. С 1893 г. председатель Комиссии по развитию в России судоходства и торговли. Председатель Императорского Русского технического общества (1894).

(обратно)

155

Ломен Николай Николаевич, контр-адмирал. В 1892‑1893 гг. заведовал военно-морским учёным отделом Главного Морского штаба. С 1893 г. флаг-капитан Его Императорского Величества.

(обратно)

156

Дубасов Фёдор Васильевич, контр-адмирал. С 1891 г. командир броненосца «Пётр Великий». С 1892 г. военно-морской агент в Берлине.

(обратно)

157

Лихачёв Иван Фёдорович, вице-адмирал. Начальник Практической эскадры броненосных кораблей на Балтийском море (1863). Военно-морской агент в Лондоне и Париже (1867). С 1883 г. в отставке.

(обратно)

158

Шереметев Сергей Алексеевич, генерал от кавалерии, генерал-адъютант. С 1890 г. командующий войсками Кавказского военного округа, наказной войсковой атаман Кавказских казачьих войск, главноначальствующий гражданской частью на Кавказе.

(обратно)

159

Мехелин  Леопольд Генрих Станислав, профессор государственного права Гельсингфорсского университета. Депутат финляндского Сейма. В 1882-1890 гг. сенатор Императорского Финляндского Сената.

(обратно)

160

Шауман Фёдор Оскарович, генерал-майор. С 1894 г. губернатор Вазаской губернии.

(обратно)

161

(финск.) «январского манифеста».

(обратно)

162

Орлов Александр Афиногенович, ротмистр Лейб-Гвардии Гусарского полка.

(обратно)

163

Черевин Пётр Александрович, генерал-лейтенант, генерал-адъютант. Главный начальник Охраны Его Величества (1881). Дежурный генерал при Особе Его Величества (1894).

(обратно)

164

Герб Санкт-Петербурга.

(обратно)

165

Ден Вольдемар Александрович, генерал-лейтенант. С 1891 г. министр статс-секретарь Великого Княжества Финляндского.

(обратно)

166

Прокопе Виктор Борисович, генерал-лейтенант. С 1888 г. сенатор Императорского Финляндского сената. С 1891 г. товарищ министра статс-секретаря Великого Княжества Финляндского.

(обратно)

167

Тудер Стен-Карл Иванович, действительный статский советник, шталмейстер. С 1889 г. сенатор. Вице-председатель Хозяйственного департамента Императорского Финляндского Сената (1891).

(обратно)

168

Барон Пальмен Филипп Иванович, статский советник. Прокурор Императорского Финляндского Сената (1871). Вице-председатель Судебного департамента Император-ского Финляндского Сената (1877).

(обратно)

169

Нюберг Карл Августович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Экспедиции юстиции Хозяйственного департамента (1892).

(обратно)

170

(швед.) Общее Уложение Шведского королевства, принято в 1734 г.

(обратно)

171

Ернефельт Александр Густавович, генерал-лейтенант. С 1894 г. сенатор Императорского Финляндского Сената и начальник милиционной экспедиции Хозяйственного департамента.

(обратно)

172

Барон фон Тройль Густав Самуилович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Экспедиции сельского хозяйства (1891).

(обратно)

173

Гончаров Степан Осипович, генерал-лейтенант. Помощник генерал-губер-натора Финляндии и командующего войсками Финляндского военного округа (1893).

(обратно)

174

Алексеев Константин Михайлович, полковник. Командир 1-го Финляндского стрелкового полка (1892).

(обратно)

175

Энеберг Вольдемар Иванович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Гражданской экспедиции (1893).

(обратно)

176

(финск.) Позор ! Позор!

(обратно)

177

(финск.) «Русские свиньи! Убирайтесь в Московию!»

(обратно)

178

(финск.) «Царица Александра! Следующая бомба – для тебя!»

(обратно)

179

Барон Каульбарс Николай Васильевич, генерал-лейтенант. С 1891 г. начальник штаба Финляндского военного округа.

(обратно)

180

Барон Рамзай Георгий Эдуардович, генерал-лейтенант. Командир Лейб-Гвардии 3-го Стрелкового Финского батальона (1874). Командир Лейб-Гвардии Семёновского полка (1877), начальник Финских войск (1880).

(обратно)

181

Барон Моландер Герман Адольфович, тайный советник. Сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Финансовой экспедиции (1885).

(обратно)

182

Игнациус Карл Иванович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Камерной экспедиции (1885).

(обратно)

183

11,56 миллиметров.

(обратно)

184

Пенский Владимир Васильевич, генерал-майор. С 1890 г. командир Лейб-Гвардии Семёновского полка.

(обратно)

185

Палин Ялмар Карлович, генерал-майор. Начальник штаба по части Финских войск при Финляндском генерал-губернаторе (1877). Губернатор Нюландской губернии (1888).

(обратно)

186

Де-Понт Карстен Карлович, полковник. Флигель-адъютант. С 1895 г. командир Лейб-Гвардии 3-го Стрелкового Финского батальона.

(обратно)

187

Перлик Пётр Тимофеевич, генерал-лейтенант. Начальник штаба Казанского военного округа (1887–1889), начальник штаба Кавказского военного округа (1889).

(обратно)

188

Гриппенберг Аксель Севастьянович, генерал-лейтенант. С 1889 г. губернатор Выборгской губернии.

(обратно)

189

Мальгрен Андрей Иванович, экстраординарный профессор зоологии в Императорском Александровском университете (1865). Губернатор Улеаборгской губернии (1889).

(обратно)

190

Споре Вальфред Оттонович, действительный статский советник. Губернатор Санкт-Михельской губернии (1888).

(обратно)

191

Бэм Эдвард Васильевич, статский советник. С 1883 г. служил в Финляндской паспортной экспедиции. Губернатор Тавастгусской губернии (1895).

(обратно)

192

Стрельбицкий Иван Иванович, полковник. Штаб-офицер при управлении 2-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады (1891), военный агент в Сеуле (1896).

(обратно)

193

Карнеев Владимир Петрович, полковник. Штаб-офицер для особых поручений при командующем войсками Приамурского военного округа (1893).

(обратно)

194

Заложен в 1861 г. как броненосная плавучая батарея. Вступил в строй в эксплуатацию в 1863 г. С 1892 г. броненосец береговой обороны.

(обратно)

195

Заложен в 1861 г. как канонерская лодка. Вступил в строй в 1862 г. С 1892 г. канонерская лодка береговой обороны.

(обратно)

196

(англ.) Британский Королевский флот.

(обратно)

197

Грулёв Михаил Владимирович, капитан. Старший адъютант военной канцелярии при военном губернаторе Приморской области (1892). Старший адъютант штаба войск Ферганской области (1895).

(обратно)

198

Князь Ухтомский Эспер Эсперович, камер-юнкер. Состоял при Министерстве внутренних дел.

(обратно)

199

Алексеев Кир Алексеевич, статский советник. Правитель канцелярии департамента таможенных сборов Министерства финансов (1886).

(обратно)

200

Путята Дмитрий Васильевич, полковник. Помощник заведующего Азиатской частью Главного штаба (1886). Военный агент в Китае (1886). Старший делопроизводитель канцелярии Военно-учёного комитета (1892).

(обратно)

201

96 человек.

(обратно)

202

Левицкий Николай Васильевич, генерал-лейтенант. С 1892 г. Главный инспектор по пересылке арестантов.

(обратно)

203

Куломзин Анатолий Николаевич, действительный тайный советник. Управляющий делами Комитета министров (1883), управляющий делами Комитета Сибирской железной дороги (1893). Гофмейстер, статс-секретарь.

(обратно)

204

Гессе Пётр Павлович, генерал-майор. Комендант Императорской Главной Квартиры (1888). С 1896 г. дворцовый комендант.

(обратно)

205

Товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°».

(обратно)

206

Чаеторговое предприятие. «А. Губкина наследник А. Г. Кузнецов и К°».

(обратно)

207

Сибиряков Александр Михайлович, купец 1-й гильдии. Совладелец «Прибрежно-Витимской золотопромышленной компании», «Компании промышленности в различных местах Восточной Сибири», «Компании Ленско-Витимского пароходства», Александро-Невского стеклоделательного завода, «Ангарского пароходства», «Амурского общества пароходства и торговли».

(обратно)

208

Му́рман – берег Баренцевого моря от норвежской границы до мыса Святой Нос.

(обратно)

209

Савримович Болеслав Устинович, коллежский советник. Начальник технического отдела Управления по сооружению Сибирской железной дороги (1893). Руководитель партии изысканий для Амурской железной дороги (1894).

(обратно)

210

Кривошеин Александр Васильевич, надворный советник. С 1891 г. и. д. делопроизводителя Земского отдела МВД, в 1892 г. утверждён в этой должности.

(обратно)

211

Ширина колеи равна 5 футов – 1524 мм.

(обратно)

212

Воронцова Ксения Антоновна.

(обратно)

213

Орчи Мария-Анна.

(обратно)

214

Князь Оболенский Николай Дмитриевич, ротмистр Лейб-Гвардии Конного полка. Флигель-адъютант (1890).

(обратно)

215

(франц.) лжец-паша.

(обратно)

216

(франц.) король лжи.

(обратно)

217

Светлейшая княжна Ливен Елена Александровна, фрейлина Высочайшего Двора. Начальница Малолетнего отделения Московского Сиротского Института Императора Николая I (1880), затем начальница Московского Елизаветинского института благородных девиц, Смольного института благородных девиц (1895).

(обратно)

218

Рас Маконен Уольдэ-Микаэль, губернатор Харарской провинции (1887). Двоюродный брат негуса Менелика II.

(обратно)

219

Макаров Степан Осипович, контр-адмирал. Командующий эскадрой в Средиземном море (1894).

(обратно)

220

Данилевский Михаил Александрович, капитан 2 ранга. Командир канонерской лодки «Запорожец» (1895).

(обратно)

221

Графиня Игнатьева Мария Ивановна (урожденная Мальцова), кавалерственная дама Императорского ордена Святой великомученицы Екатерины.

(обратно)

222

Князь Абамелек-Лазарев Семён Семёнович, коллежский советник, в должности шталмейстера (1893). С 1888 г. управляющий Чёрмозского частновладельческого горного округа. Член Горного Совета.

(обратно)

223

Нобель Эммануил Людвигович, коммерции советник, купец 1-й гильдии. Председатель правления «Товарищества нефтяного производства братьев Нобелей», директор механического завода «Людвиг Нобель».

(обратно)

224

Манташев Александр Иванович, купец 1-й гильдии. Гласный городской думы Тифлиса.

(обратно)

225

Скальковский  Константин  Аполлонович, тайный советник. Директор Горного департамента (1891). Член Учёного комитета Министерства финансов.

(обратно)

226

Барон Эфрусси Мориц Иоахимович, директор и член правления «Каспийско-Чер-номорского нефтепромышленного и торгового общества».

(обратно)

227

Фейгль Арнольд Михайлович, купец 2-й гильдии. Директор и член правления «Каспийско-Черноморского нефтепромышленного и торгового общества».

(обратно)

228

Фон Адлерберг Павел Эдуардович, подполковник. Бакинский полицмейстер (1892).

(обратно)

229

Князь Амилохваров Иван Егорович, генерал от кавалерии. Командир Кавказского армейского корпуса (1893).

(обратно)

230

Марка сухого французского шампанского с зелёным ободком на горлышке бутылки.

(обратно)

231

Графиня Толстая Софья Дмитриевна, статс-дама. Кавалерственная дама ордена Святой Великомученицы Екатерины.

(обратно)

232

Графиня Строганова Анна Дмитриевна, обер-гофмейстерина Императорского Двора (1889). Статс-дама. Учредительница и попечительница приюта Сергиевского Православного братства.

(обратно)

233

Краббе Николай Карлович, адмирал, генерал-адъютант. В 1860-1876 гг. управляющий Морским министерством.

(обратно)

234

(франц.) чопорная англичанка.

(обратно)

235

Граф Остен-Сакен Николай Дмитриевич, тайный советник. С 1884 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр в Мюнхене и Гессене. С 1895 г. чрезвычайный и полномочный посол в Берлине, одновременно чрезвычайный посланник и полномочный министр в Мекленбург-Шверине и Мекленбург-Стрелице.

(обратно)

236

Светлейшая княгиня Юрьевская Екатерина Михайловна, морганатическая супруга Императора Александра II (1880). С 1881 г. постоянно проживала в Ницце.

(обратно)

237

Мартынов Александр Любомирович, действительный статский советник. Состоял в должности шталмейстера Двора Великого Князя Сергея Александровича.

(обратно)

238

(франц.) содомит.

(обратно)

239

Князь Белосельский-Белозерский Сергей Константинович, поручик Лейб-Гвардии Конного полка. С 1894 г. в запасе.

(обратно)

240

Князь Мещерский Владимир Петрович, действительный статский советник. Камергер. Издатель-редактор газеты «Гражданин».

(обратно)

241

Граф Келлер Фёдор Эдуардович, генерал-майор. В 1883-1887 гг. командир Лейб-Гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии батальона. С 1894 г. директор Па-жеского корпуса.

(обратно)

242

Ширинкин Евгений Никифорович, генерал-майор. Начальник Дворцовой полиции (1884).

(обратно)

243

(франц.) Общество ненавидит вас!

(обратно)

244

Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.

(обратно)

245

Княжество Ангальт-Цербст, откуда происходила Императрица Екатерина Великая.

(обратно)

246

Графиня Меренберг София Николаевна, дочь принца Николая-Вильгельма Нассауского и Натальи Александровны Пушкиной, графини Меренберг. С 1892 г. графиня де Торби.

(обратно)

247

Фрей Яльмар Александрович, артист Императорского Мариинского театра.

(обратно)

248

Гавликовский Николай Людвигович, артист балета Императорских театров.

(обратно)

249

Славин Александр Александрович, актёр Императорского Александрийского театра.

(обратно)

250

Графиня Игнатьева София Сергеевна, урожденная княжна Мещерская. Фрейлина, кавалерственная дама ордена Святой Великомученицы Екатерины.

(обратно)

251

Чехович Казимир Иванович, полковник. Генерал для поручений при командире Отдельного корпуса пограничной стражи (1893).

(обратно)

252

Бурдуков Николай Фёдорович, титулярный советник. Чиновник особых поручений.

(обратно)

253

Гусев Астерий Александрович, коллежский советник. Чиновник для поручений при Государственном контролёре.

(обратно)

254

(англ.) моя дорогая.

(обратно)

255

Osbourne House – дворец королевы Виктории в городке Ист-Коус на острове Уайт.

(обратно)

256

(англ.) бабушка (т.е. королева Виктория).

(обратно)

257

(англ.) достоверно.

(обратно)

258

Шлиппе Владимир Карлович (Рудольф Август Вольдемар), тайный советник. В 1890-1893 гг. Екатеринославский губернатор. С 1893 г. Тульский губернатор.  Камергер.

(обратно)

259

(англ.) внутрисемейные склоки.

(обратно)

260

Графиня Игнатьева Екатерина Николаевна, фрейлина Высочайшего Двора.

(обратно)

261

(франц.) «Собака лает – караван идёт».

(обратно)

262

«Гражданин» № 268, 29-е сентября 1894 года, стр. 3

(обратно)

263

Нелидов Александр Иванович, действительный тайный советник. Посол в Константинополе (1883).

(обратно)

264

Фон Вендрих Альфред Альфредович, полковник. Член Инженерного Совета Министерства путей сообщения (1893).

(обратно)

265

Ковалевский Владимир Иванович, действительный статский советник. Кандидат сельского хозяйства (1875). Директор Департамента торговли и мануфактур Министерства финансов (1892).

(обратно)

266

Вышнеградский Иван Алексеевич, действительный тайный советник. В 1887-1892 гг. министр финансов. Член Государственного Совета. Почётный член Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1888).

(обратно)

267

Князь Голицын Лев Сергеевич, главный винодел Главного управления уделов Министерства Императорского двора (1891). Член-корреспондент Московского археологического общества (1877).

(обратно)

268

Сараджев (Сараджишвили) Давид Захарьевич, владелец коньячных заводов в Тифлисе, Кизляре, Эривани, Калараше, Баку.

(обратно)

269

(франц.) «Вдова Клико».

(обратно)

270

(франц.) заговор.

(обратно)

271

Шванебах Пётр Христианович, тайный советник. Член Совета министра финансов, почётный опекун.

(обратно)

272

Александра Луиза Ольга Виктория,  принцесса Эдинбургская и Саксен-Кобург-Готская. Дочь Великой Княгини Марии Александровны и герцога Альфреда.

(обратно)

273

Фон Пистолькос Эрик-Гергард Августович, ротмистр. Адъютант при Главнокомандующем войсками Гвардии и Петербургского военного округа.

(обратно)

274

Хо́ры (от греч. χορός – хор, древнерусское наименование – пола́ти) – в архитектуре верхняя открытая галерея  или балкон на уровне второго этажа.

(обратно)

275

Князь Романовский Георгий Максимилианович, 6-й герцог Лейхтенбергский, князь Эйхштедский де Богарне, полковник. Флигель-адъютант. Член Императорского Дома.

(обратно)

276

(англ.) послеобеденный чай.

(обратно)

277

(франц.) «Красавчик Бруммель». Прозвище лондонского денди Джорджа Брайана Браммела, законодателя моды 1820-х годов.

(обратно)

278

Ромейко-Гурко Иосиф Владимирович, генерал-фельдмаршал. В 1883-1894 гг. Варшавский генерал губернатор и командующий войсками Варшавского военного округа.

(обратно)

279

Фон Мевес Ричард Троянович, генерал-лейтенант. С 1894 г. командир Лейб-Гвардии Павловского полка. С 1894 г. начальник 23-й пехотной дивизии.

(обратно)

280

Васмунд Георгий Робертович, генерал-майор. С 1894 г. в распоряжении Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа.

(обратно)

281

Разновидность зимней шапки с меховым спускающимся околышем (назатыльником), прикрывающим уши и шею.

(обратно)

282

Ресторан «Cafè de Paris», ранее принадлежавший Жан-Пьеру Кюба.

(обратно)

283

Ресторан «Donon», ранее принадлежавший Жану Батисту Донону.

(обратно)

284

(франц.) «несносный ребёнок».

(обратно)

285

¼-пуд. «единороги» обр. 1838 года и 10-фунт. горные «единороги» обр. 1838 года.

(обратно)

286

«Особый запас» – склад артиллерийских орудий и иного имущества для планировавшегося русского десанта по захвату Босфора.

(обратно)

287

«Maxim-Nordenfelt Guns and Ammunition Company» – основана в 1888 г. Хайремом Максимом и Торстеном Норденфельдом.

(обратно)

288

Примерно 3266 рублей.

(обратно)

289

Сухомлинов Владимир Александрович, генерал-майор. С 1886 г. начальник Офицерской кавалерийской школы.

(обратно)

290

«Свод военных постановлений 1869 года», изд. 1-е. Ч. 2. Кн. V. СПб.,1891. Статья 123.

(обратно)

291

«Свод военных постановлений 1869 года», изд. 2-е. Ч. 1. Кн. 1. СПб.,1893. Статья 136.

(обратно)

292

(немецк.) Большой Генеральный Штаб.

(обратно)

293

(немецк.) дополнительный штат.

(обратно)

294

Куропаткин Алексей Николаевич, генерал-лейтенант. Начальник Туркестанской стрелковой бригады (1882), состоял генералом при Главном штабе (1883), начальник и командующий войсками Закаспийской области и заведующий Закаспийской военной железной дорогой (1890).

(обратно)

295

«Положение о полевом управлении войск в военное время» от 26 февраля 1890 г. (ПСЗ Российской Империи, изд. 3, т. X, ст. № 6609).

(обратно)

296

Княгиня Белосельская-Белозерская Надежда Дмитриевна, урожденная Скобелева.

(обратно)

297

Бальц Александр Фёдорович, генерал-лейтенант. Начальник штаба Гвардейского корпуса (1884), окружной интендант Варшавского военного округа (1894).

(обратно)

298

Барон фон Бильдерлинг Александр Александрович, генерал-лейтенант. Помощник начальника Главного штаба (1891).

(обратно)

299

Троцкий Виталий Николаевич, генерал от инфантерии. Помощник командующего войсками Киевского военного округа (1890). Командующий войсками Виленского военного округа (1895).

(обратно)

300

Сухомлинова Любовь Фердинандовна, урожденная баронесса фон Корф.

(обратно)

301

Пузыревская Евгения Фердинандовна, урожденная баронесса фон Корф.

(обратно)

302

Дохтуров Дмитрий Петрович, генерал-лейтенант. Командир 11-го армейского корпуса (1895).

(обратно)

303

Шарапов Сергей Фёдорович, подпоручик в отставке. Смоленский помещик. Издатель газеты «Русское Дело» (1886-1889). Учредитель акционерного общества «Пахарь». В 1891-1892 гг. служил в Министерстве финансов, в 1894 г. – в Министерстве государственных имуществ.

(обратно)

304

Лейб-Гвардии Уланский Её Императорского Величества Государыни Императри-цы Александры Фёдоровны полк.

(обратно)

305

«Русское дело», 1889, № 6.

(обратно)

306

Вяземский уезд Смоленской губернии.

(обратно)

307

Клинский уезд Московской губернии.

(обратно)

308

Граф Рейтерн Михаил Христофорович, действительный тайный советник. Министр финансов (1862-1878). Председатель Комитета министров (1881-1886). Председатель Комитета финансов (1885-1890).

(обратно)

309

Гурьев Александр Николаевич, коллежский асессор. Учёный секретарь Учёного комитета Министерства финансов (1889). Магистр финансового права.

(обратно)

310

Рейнбот Александр Евгеньевич, статский советник. Чиновник особых поручений Министерства финансов.

(обратно)

311

Миклашевский Александр Николаевич, приват-доцент Императорского Московского университета. Магистр политической экономии и статистики.

(обратно)

312

Миклашевский А.Н. Бумажные деньги, их цена и значение для народного хозяйства. «Экономический журнал». 1891. Кн. 11–12.

(обратно)

313

Мальцов Сергей Иванович, генерал-майор в отставке. Почётный член Общества содействия русской торговли и промышленности.  Учредитель и собственник Мальцовского промышленно-торгового товарищества.

(обратно)

314

Немирович-Данченко В. И. Америка в России. «Русская мысль». 1882, № 1, стр. 318-355.

(обратно)

315

«Deutsche Bank» – германский банк, созданный 22 января 1870 года.

(обратно)

316

«Comptoir  National d`Escompte de Paris» – французский банк, образованный декретом 7 марта 1848 года.

(обратно)

317

Тратта (итал.  tratta) –  переводной вексель, который содержит безусловный приказ кредитора заёмщику об уплате в оговоренный срок определённой суммы денег, обозначенной в документе, третьему лицу или предъявителю векселя.

(обратно)

318

Оль Павел Васильевич, публицист. Бухгалтер Страхового товарищества «Саламандра», член правлений: Северного стеклопромышленного общества, Товарищества Шлиссельбургского пароходства.

(обратно)

319

Бутми де Кацман Георгий Васильевич, поручик в отставке. Бессарабский помещик. Автор ряда работ по проблемам финансового хозяйства и золотой валюты.

(обратно)

320

Шарапов С.Ф. Бумажный рубль. Его теория и практика. Исследование о научных законах бумаго-денежного обращения в самодержавном государстве. СПб., 1895.

(обратно)

321

Оль П., Шарапов С.Ф. Мнимое перепроизводство серебра. СПб., 1889.

(обратно)

322

Pickelhaube – германская каска с пикой.

(обратно)

323

По результатам австро-прусско-датской войны 1864 года Дания потеряла герцогства Шлезвиг, Гольштпейн и Саксен-Лауэнбург.

(обратно)

324

Великий герцог Гессенский и Прирейнский Людвиг IV.

(обратно)

325

(англ.) милый папа.

(обратно)

326

Принц Генрих-Альберт-Вильгельм Прусский, младший брат германского император Вильгельма II. Шеф 33-го драгунского Изюмского полка.

(обратно)

327

Принцесса Ирена Луиза Мария Анна Прусская, урожденная принцесса Гессенская и Прирейнская. Сестра Александры Фёдоровны и Елизаветы Фёдоровны.

(обратно)

328

85-й пехотный Выборгский полк награждён 28 сентября 1760 г. серебряными трубами с надписью «За взятие Берлина в 1760 году».

(обратно)

329

(англ.) Что за вздор?

(обратно)

330

Лорд Черчилль Рандольф Генри Спенсер, канцлер казначейства и лидер Палаты общин английского парламента.

(обратно)

331

Барон де Гирш Морис,  владелец банковского дома «Bischoffsheim & Goldschmidt».

(обратно)

332

Блювштейн Софья Ивановна (Шейндля-Сура Лейбовна).

(обратно)

333

Императорский орден Святой Анны.

(обратно)

334

Зубатов Сергей Васильевич, коллежский секретарь. Помощник начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве (1888).

(обратно)

335

Секеринский  Пётр Васильевич, полковник. Начальник Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Санкт-Петербурге (1888).

(обратно)

336

Медников Евстратий Павлович, коллежский асессор. Чиновник канцелярии московского обер-полицмейстера (1890).

(обратно)

337

Сольский Дмитрий Мартынович, действительный тайный советник. Председатель Департамента государственной экономии Государственного Совета (1892).

(обратно)

338

Стояновский Николай Иванович, действительный тайный советник. Председатель Департамента гражданских и духовных дел Государственного Совета (1884). Сенатор.

(обратно)

339

Островский Михаил Николаевич, действительный тайный советник, статс–секретарь.  Председатель Департамента законов Государственного Совета (1893).

(обратно)

340

Ротштейн Адольф Юльевич, член правления и директор Санкт-Петербургского Международного коммерческого банка (1890).

(обратно)

341

Граф Пратасов-Бахметев Николай Алексеевич, генерал от кавалерии, генерал-адъютант. Главноуправляющий Собственной Его Императорского Величества канцелярией по учреждениям императрицы Марии. Член Государственного Совета (1890).

(обратно)

342

(франц.) «После нас хоть потоп!»

(обратно)

343

(франц.) «Позади нас пустыня!»

(обратно)

344

«Societe Anonyme des Tramways d'Odessa».

(обратно)

345

«Socitete anonyme des tramways de Tiflis».

(обратно)

346

Луи-Дрейфус Леопольд, владелец французской хлеботорговой компании «Louis Dreyfus & Co».

(обратно)

347

Филиппов Тертий Иванович, действительный тайный советник. Сенатор (1883). Государственный контролёр (1899).

(обратно)

348

Прозоров Алексей Яковлевич, статский советник. Председатель Санкт-Петербургского биржевого комитета.

(обратно)

349

Савич Иван Яковлевич, статский советник. Член правлений Санкт-Петербургского Международного банка.

(обратно)

350

Гринвальд Павел Михайлович, коммерции советник.

(обратно)

351

Лепёшкин Василий Николаевич, потомственный почётный гражданин.

(обратно)

352

«Объединённая Российско-Финляндская китоловная компания».

(обратно)

353

Граф Кейзерлинг Генрих Гугович, лейтенант флота в отставке. Учредитель «Тихоокеанского китобойного и рыбопромышленного акционерного общества графа Кейзерлинга и К°».

(обратно)

354

Сорокоумовский Пётр Павлович, коммерции советник. Владелец Торгового дома «Павел Сорокоумовский и сыновья», старшина Московского биржевого комитета, гильдейский староста Московской купеческой управы.

(обратно)

355

Фон Хорник Филипп Вильгельм, австрийский камералист XVII века.

(обратно)

356

(немец.) «Австрия превыше всего, если она того пожелает».

(обратно)

357

Герингер Мария Фёдоровна, камер-фрау Императрицы.

(обратно)

358

Маркиз Ямагата Аритомо, маршал. Генерал-инспектор японской армии.

(обратно)

359

Принц Виктор-Эмманиул Неаполитанский,  наследник итальянского престола.

(обратно)

360

Ле Мутон де Буадефр  Рауль Франсуа Шарль, дивизионный генерал. Начальник Генерального штаба Франции (1894).

(обратно)

361

Тайный договор между Россией и Германией 1887 года, согласно которому каждая сторона обязалась сохранять благожелательный нейтралитет в случае войны другой стороны с любой третьей великой державой, кроме случаев нападения Германии на Францию или России на Австро-Венгрию.

(обратно)

362

Граф Ли-Хун-Чжан, государственный секретарь Империи Цин.

(обратно)

363

Примерно 540 миллионов рублей.

(обратно)

364

Князь Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен, герцог Лауэнбургский имел чин генерал-полковника в ранге генерал-фельдмаршала и состоял шефом Магдебургского кирасирского фон Зейдлица полка № 7.

(обратно)

365

Михаил Всеволодович, князь Переяславский, Новгородский, Черниговский, Галицкий. Великий князь Киевский (1238-1239, 1241-1243). Казнён по приказу хана Батыя (1246). Причислен к лику святых на Соборе 1547 г.

(обратно)

366

Светлейший князь Юрьевский Георгий Александрович, корнет.

(обратно)

367

Людвиг IV (Фридрих Вильгельм Людвиг Карл), великий герцог Гессенский и Прирейнский (1877-1892).

(обратно)

368

Людвиг II, великий герцог Гессенский и Прирейнский (1830-1848). Прадед Императрицы Александры Фёдоровны.

(обратно)

369

Барон фон Сенарклен де Гранси Август Людвиг, генерал-майор. Камергер великой герцогини Гессенской и Прирейнской Вильгельмины Луизы Баденской.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg