«Император мира»

Император мира (fb2) - Император мира 980K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Викторович Бабкин

Владимир Марков-Бабкин ЦИКЛ «НОВЫЙ МИХАИЛ» Книга четвертая ИМПЕРАТОР МИРА

Посвящается моей семье.

Спасибо Виталию Сергееву за помощь.

Глава 1. Имперский Первомай

МОСКВА. ХОДЫНКА. 1 (14 мая) 1917 года.

Тысячи красных флагов заполоняли площадь аэродрома новой столицы России. На Ходынском поле, разворачивалось главное действо празднования Первомая — нового государственного праздника Российской Империи.

— Да здравствует Первое мая — День Труда и Служения обществу! Ура!

В толпе восторженно кричат и машут руками.

— Да здравствует Его Императорское Величество Государь Император Михаил Александрович! Ура!

Площадь взрывается от здравиц. Приветственно машу своим подданным рукой с трибуны. Знал бы кто из них, как я устал за эти два минувших месяца. За какие грехи я здесь?

Заговоры, убийства, череда покушений и взрывов, мятежи, сотни погибших, десятки казненных — все это слилось в какую-то сплошную кровавую фантасмагорию, переполнявшую каждый мой день. Можно ли тот взрыв на Красной площади считать финальным актом в той драме, которая разыгрывалась на подмостках Империи первые полтора месяца моего правления? Очень сомневаюсь. И то, что за прошедшие после Кровавой Пасхи три недели внутри России не произошло ничего чрезвычайного, я бы расценивал лишь как затишье перед новой бурей, слишком уж многие интересы поставлены на карту и слишком многим я встал поперек дороги.

Кто-то в толпе пытается петь «Боже, Царя храни!», но как-то патриотический порыв потонул в общих криках «Ура!». Распахиваю руки в жесте объятий. Новый взрыв восторга на площади.

Начинается военный парад. Внизу, на Ходынском поле, генерал Брусилов на вороном коне браво докладывает принимающему парад генералу Гурко. Начинается объезд войск. Звучат рапорты и приветствия, звучит протяжное «ура».

Новые флаги, новые лозунги, новые песни. Новый Император. Каждое мое новшество рождает ощущение перемен и отдаляет нас от угрозы революции, но, одновременно, повышает планку общественных ожиданий, принуждая меня к дальнейшим, еще более радикальным действиям. И кто знает, не усугубляю ли я ситуацию еще больше, фактически давая революции лишь отсрочку?

Даруя Конституцию и прочее, я резко ускорил изменения в обществе, а меж тем главные противоречия в общественной жизни никуда пока не делись. Запрос на мир, требования земли, ожидание справедливости, надежда на лучшее будущее — все это не только не исчезло, но лишь усиливается с каждым днем и с каждой моей реформой.

Россия все еще на грани гражданской войны. Кровавой междоусобицы, которая не только похоронит многие миллионы людей, но и отбросит страну на десятки лет в прошлое.

Империя все еще на грани военного поражения. Оздоровление армии и восстановление дисциплины все еще далеки от завершения и дай бог, чтобы русская армия сумела сейчас выстоять хотя бы в обороне. Про наступление пока и говорить нечего. Да и не пойдут солдаты в наступление. Стоит мне сейчас отдать подобный приказ, и я получу революцию.

Вот и остается мне махать рукой и приветствовать войска. Пока лишь в Москве и пока лишь на параде. А меж тем, революция во Франции создала реальнейшую перспективу обрушения фронта на Западе, а это значит, что, разобравшись с французами, немцы почти наверняка ударят по нам. И удержит ли русская армия фронт — бог весть. Скорее нет, чем да.

А вот и генерал Гурко на своем белом жеребце подскакал к моей трибуне. Взбегает по ступенькам наверх.

— Ваше Императорское Величество! Войска Лейб-Гвардии и части московского гарнизона Русской Императорской армии для участия в военном параде в честь Дня Труда и Служения готовы! Командующий парадом генерал-адъютант Гурко!

Отнимаю ладонь от обреза своей фуражки и пожимаю руку генералу.

— Честь в Служении!

— Во имя Отчизны, Ваше Императорское Величество!

Поворачиваюсь к установленному на трибуне большому рупору. Звукоусиливающую аппаратуру в 1917 году еще не изобрели, микрофонов и колонок нет, так что орать приходится от всей души и на всю мощь легких. Понятно, что в таком режиме я ограничиваюсь несколькими общими приветствиями и здравицами доблестному воинству, завершив свою речь уже привычным:

— Честь в Служении! Ура!

Троекратное «ура», оркестр играет Гимн, площадь поет «Боже, Царя храни!».

Открывали парад мальчишки и девчонки из Пионеров Империи, юношеского подразделения Корпуса Служения. Несколько сотен сирот — детей погибших на этой войне солдат. Глядя на более-менее четкие ряды пионеров, одетых в гимнастерки, я мог оценить работу, проделанную полковником Дроздовским. Одно дело сформировать отряды «Корпуса Служения» из взрослых, а совсем другое из разновозрастных детей, к тому же сирот, которые отнюдь не питали восторга от окружающей жизни. Даже такая мелочь, как обмундирование, и та требовала немалых усилий. Если взрослым членам «Корпуса» просто выдали со складов те самые «буденовки», именуемые здесь богатырками, да прочее васнецовсого дизайна обмундирование, которое готовилось Николаем для парада в Берлине, то для детей все пришлось шить заново. Ну, и пионерские галстуки, разумеется, куда без них.

— Приветствую Пионеров Империи — славное будущее нашего Отечества!

Мой крик вызвал новую волну ликования, а сами пионеры буквально сияли от восторга и гордости. Сегодня мне еще предстоит визит к ним «на чай». Все будет как положено, и посиделки у пионерского костра, и песни, и разговоры «за жизнь» и все такое прочее. И сына возьму с собой. Пусть ему всего шесть лет, но пора ему уже формировать свой круг. Да, стать Императором графу Брасову не суждено, закон не позволяет, но сын Государя есть сын Государя. И с этим ему жить. И мне. И всей стране.

Вслед за Пионерами Империи мимо моей трибуны движутся различные образцы техники и вооружений — прокатывают броневики, едут грузовики, тянут паровые тягачи за собой разнокалиберные орудия. Была у меня мысль показать на параде тачанки, но решил пока данное ноу-хау придержать в секрете. Не всегда русская армия будет сидеть в обороне, когда-нибудь и ей предстоит порезвиться где-нибудь на полях Австро-Венгрии, Румынии, Болгарии или Оттоманской Империи. Так что пусть будет маленький туз в рукаве.

Далее маршируют настоящие герои войны — сводный батальон Георгиевского Лейб-Гвардии полка Его Императорского Величества. Полк, весь личный состав которого сформирован из кавалеров георгиевских наград за храбрость, настоящих зубров войны, каждый из которых имеет большой боевой опыт. Полк, который стоит целой дивизии. Именно Георгиевский, тогда еще батальон, стал той силой, опершись на которую я пришел к власти, захватив Ставку Верховного Главнокомандующего в Могилеве.

— Спасибо георгиевским кавалерам — героям России!

Маршируют войска. Чеканят шаг солдаты. Стучит копытами конница. Первомайский парад. Апофеоз слома истории. Русская Императорская армия на параде в честь первомайского праздника. Русский монарх приветствует маёвку. Абсурд или новая веха истории?

Но идут солдаты. Приветствует их честной народ. Выкрикивают здравицы и поют «Боже, Царя храни!». Красные флаги реют над толпой. День Труда и Служения. Первое мая 1917 года.

Ура!

Чеканит шаг женский батальон во главе с Марией Бочкаревой. Летят аэропланы. Оглашает диктор имена пилотов:

— Головной «Илья Муромец» пилотируют штабс-капитан Галанчикова, поручик княгиня Долгорукова, подпоручики Анатра и Самсонова. Женский экипаж, символ нового времени, символ прогресса и новой роли женщин в мире!

Да, Россия и тут впереди планеты всей — женщинам не только даны избирательные права, коих нет здесь пока ни в одной крупной стране мира, но и дозволено служить на государственной службе, в армии и в авиации.

А вот и гвоздь программы — красный дирижабль. Величественно проплывает над Ходынским полем наш «Гигант», несущий на своем борту огромную Звезду Богородицы.

— Пожелаем нашим отважным воздухоплавателям успеха в их миссии! Спасем и защитим нашу Землю!

Площадь вновь взрывается криками восторга и овациями. «Гигант» летит в Сибирь, искать следы корабля марсиан. Разумеется, никаких марсиан там не было и нет, но кто знает об этом кроме меня?

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 1 (14 мая) 1917 года.

Пламя пионерского костра, под восторженные крики детворы, взметнулось высоко в вечернее небо. Ласковая майская ночь не спешила вступить в свои права, даря собравшимся у огня мальчишкам и девчонкам лишние минуты счастья, которого многие из них не испытывали в своей жизни очень давно.

Да, сегодня был их день. День, когда сбываются самые невероятные и сокровенные мечты, и в который загадывают новые желания, счастливо сжимая в перепачканных золой ладошках только что вынутую из костра картошечку. Загадывают, веря, что все загаданное сегодня обязательно, ну, просто непременно сбудется.

Ещё бы, в такой-то день! Не каждый ведь день тебе доводится открывать военный парад, маршируя мимо Императора во главе длинной колонны героев, не каждый день и далеко не каждого пускают на экскурсию в Кремль, в его сокровенные сокровищницы и, главное, в тот самый Дом Империи, откуда правит Россией сам Государь!

А вечером, сначала на поезде, а затем грузовых автомобилях (!) их привезли в саму Императорскую резиденцию "Марфино", где на поляне у пруда их уже ждали накрытые столы и установленные многочисленные палатки, в которых им предстояло жить в ближайшие три месяца. Такое случается не каждый день, особенно если ты сирота и часто кусок черного хлеба был для тебя праздником.

Да, я постарался устроить этим сиротам праздник. Живописная поляна у водной глади пруда, легкая музыка военного оркестра, горячий ужин и возможность вдоволь полазить по образцам различной военной техники, которую выставили им «на растерзание» на краю поляны. Аэроплан, броневик, трехдюймовое орудие, пулеметы, винтовки и карабины различных моделей, легковой автомобиль, грузовик, пара мотоциклов, велосипеды и прочее, что без толку стояло во всяких гаражах на всяких складах военного ведомства, будучи вышедшим из строя и не подлежащее ремонту. Пусть все это послужит обществу, пусть мои пионеры привыкают к технике с самого начала их Служения. Впрочем, во время занятий им предстоит не только осваивать экземпляры неработающей техники и оружия, но и учиться управляться и с исправными образцами.

Я сидел вместе с ними у большого костра, слушал их разговоры, пел с ними песни, много шутил и всячески старался преодолеть ту робость, которая царила на этой поляне в самом начале нашего невероятного вечера. Никакого пафоса и прочего официоза, все это не нужно и вредно. Я помнил свое собственное детство, и тот восторг, который я испытывал, когда меня принимали в пионеры, и то отвращение, которое прививали нам, проводя бессмысленные и чисто формальные мероприятия, ненужные никому, включая самих организаторов. Все эти возвышенные, но абсолютно фальшивые слова, всю эту тягомотину, которая царила на всяких линейках и прочих сборах. Нет, в моей пионерии ничего этого быть не должно. К тому же, сейчас рядом со мной сидели не просто первые пионеры моей Империи, но и первые учащиеся Звездного лицея, первое поколение, которое будет взращено лично мной.

— Пионер — значит первый, — говорил я им глядя на их возбужденные лица, в их глаза, в которых плясали сполохи огня. — Первый во всем, в учебе, в навыках, в стремлении к новым знаниям и открытиям. Пионеры первыми осваивают новые земли и науки, делают открытия, совершают подвиги и куют славу нашей Империи. В нашей Конституции Россия объявлена Народной Империей и это так. Среди вас есть выходцы из самых разных слоев нашего общества. Есть дети дворян и дети рабочих, дети крестьян и дети мещан, дети военных и дети священников. Среди вас есть мальчишки и девчонки. Вы все видели полет «Ильи Муромца» сегодня на параде. Еще совсем недавно невозможно было предположить, что тяжелый бомбардировщик будет вести в бой женский экипаж. Прямо на ваших глазах начинается новая жизнь. Ныне в России открыты дороги всем, счастья и успеха может добиться каждый.

Они завороженно слушали меня, глядя с тем наивным восторгом, от которого у взрослых так часто щемит сердце. Как часто мы обманываем их ожидания, как часто восторг оборачивается, нет, даже не ненавистью, а яростным агрессивным неприятием, отрицанием всего, что связано с тем, кто предал их мечты. Сумею ли я пройти этот путь и не оступиться? Ведь эти мальчишки и девчонки могут стать как самыми верными моими последователями, так и теми, кто будет яростно разрушать все, что хоть как-то связано со мной.

Я рассказывал им веселые истории, которые случались на войне. Рассказывал о временах, когда лично я (в смысле — прадед) водил в атаки знаменитую Дикую дивизию, говорил о героизме русских солдат и офицеров. Описывал применение новых образцов техники, объяснял и то, сколько гибнет наших солдат от того, что русская армия очень сильно отстает от противника по количеству орудий, пулеметов, автомобилей, броневиков и прочего. Что нет в нашей армии танков, очень мало аэропланов. И это я говорил тем, чьи отцы погибли на этой войне.

— Мы мирный народ, — говорил я, — не мы начали эту войну, именно Германия объявила России войну, а не наоборот. Но отчего германцы были тогда такими смелыми? Оттого, что считали нашу армию слабой, а Отечество наше неспособным сильную армию создать и обеспечить. Немец посчитал, что сумеет разгромить нашу державу за пару месяцев. Но выстоял русский солдат, хотя и понесли мы большие потери. Вы это знаете лучше, чем кто бы то ни было.

Гнетущая тишина на поляне. Каждый вспоминает своих погибших. Хотя не все тут помнят своих отцов, но жизнь после их гибели они помнят очень хорошо.

— Наша армия держится, наша Империя крепнет, и мы обязательно победим, как побеждали всегда. Мы вернем потерянные земли, мы отстроим нашу страну заново, мы сделаем нашу жизнь значительно лучше. Но мы должны всегда помнить о том, что это не последняя война. И если мы не будем к войне готовы, если наши враги будут считать нашу страну слабой, а армию устаревшей, то горе нам всем. Я не знаю, когда будет следующая большая война. Возможно, через пятнадцать лет, а возможно, и через двадцать пять. И за это время мы должны создать новую Россию. Сытую, богатую, счастливую и технически развитую. Нам нужны многие тысячи заводов и фабрик, нам нужны сотни тысяч или даже миллионы тракторов в деревни, для того, чтобы каждый крестьянин мог вырастить достаточное количество урожая. Нам нужны миллионы автомобилей, миллионы грузовиков, десятки тысяч орудий, аэропланов, броневиков и танков. Самые современные в мире образцы. Мы не будем нападать, но мы не позволим никому безнаказанно напасть на нас, правда, ребята?

Все оживленно загалдели, соглашаясь. Так легко детей вдохновлять будущим, но еще легче их разочаровать.

— Что вам понравилось больше всего сегодня на параде?

Наперебой зазвучали ответы, но, как и ожидалось, больше всего понравились аэропланы и дирижабль. Немудрено в общем-то.

— Сейчас батальоны Инженерно-строительного корпуса строят Звездный городок, где вы будете жить и учиться. Там будут не только учебные классы, но и мастерские, и ангары и даже летное поле. Вам всем представится возможность учиться в аэроклубе и самим со временем подняться в воздух.

Что тут началось! Присутствующие просто задохнулись от восторга! А я добавляю:

— А когда из экспедиции в Сибирь вернется наш дирижабль «Гигант», вы все сможете на нем полететь по небу. И это все случится, как я надеюсь, уже этим летом, до начала ваших занятий.

Ну, все, восторг достиг апогея.

— А правда, что на Марсе есть люди?

Вопрос был задан неожиданно, хотя и был ожидаемым. Пожимаю плечами.

— Этого, увы, мы не знаем пока. Есть признаки, что Марс обитаем. Во всяком случае так утверждают многие ученые. Астрономы видят в свои телескопы, как на Марсе меняются времена года, как меняется цвет его поверхности в зависимости от сезона. Что может указывать на местную растительность. Опять же, вопрос с марсианскими каналами пока неясен, но если они действительно есть и если их построили обитатели Марса, то это значит, что их уровень развития превосходит наш, поскольку создать такого масштаба сооружения нам пока не по силам.

— А они могут на нас напасть?

Вздыхаю.

— Кто знает? Если Марс обитаем, то все может быть. Их планета дальше от Солнца, там значительно холоднее чем у нас. Люди воюют между собой и по куда меньшим причинам, чем выживание всего человечества. А на Марсе вопрос может стоять именно так. Во всяком случае, я бы этого не исключал и к этому готовился. Кое-что мы можем сделать уже сейчас. Как вы знаете, сегодня наш дирижабль отправился в Сибирь искать следы взрыва космического корабля над тайгой. Прошло всего восемь лет с момента катастрофы над Подкаменной Тунгуской и следы, а может и обломки аппарата должны были хорошо сохраниться.

— Аппарата с Марса?

— Как вариант. Или с Венеры. Или еще откуда. Планет много, Вселенная большая. И пока мы на Земле воюем между собой, кто-то может быть готовит к нам вторжение. Это может произойти через сто лет, а может и сегодня. И я бы, на их месте, не стал бы ждать, ведь люди с каждым годом становятся все сильнее, развивается наука, идет создание новой техники и, в том числе, новых видов оружия. Зачем им ждать нашего усиления? Потому мы и предлагаем всему миру, всему человечеству, задуматься над этим. Прекратить все войны, направить средства и силы на науку, на развитие техники, на улучшение образования и уровня жизни людей. Мы должны готовиться к реальным опасностям из космоса, а не придумывать себе проблемы на Земле.

Хорошо ведь сказал, а?

На поляне воцарилась тишина. Что ж, пора возвращать их в прозу бытия.

— Кто мне скажет — почему вы здесь оказались?

Детвора встрепенулась и запереглядывалась. Наконец самый смелый подал голос:

— Потому что вы так захотели, Государь.

Я усмехнулся. Малый не промах, нужно будет приметить.

— Верно. А еще почему?

Хмурая девочка бросила с неким вызовом:

— Потому что мы сироты!

Согласно киваю.

— И это тоже верно. Но в России миллионы сирот. Почему именно вы?

— У всех нас отцы погибли на войне.

Всегда ненавидел казенные фразы, но пускаться в рассуждения на эту тему мне было сейчас не с руки.

— Да, ваши отцы отдали свою жизнь за Отечество и за ваше будущее. Россия не забудет их подвиг и поддержит осиротевших детей героев. Но таких детей тоже миллионы. Как так случилось, что здесь оказались сегодня именно вы?

Детвора запереглядывалась. Та же хмурая девочка предположила:

— Нас отобрали дяди-инспектора Корпуса Служения, которые приезжали к нам в приют?

Киваю утвердительно.

— Конечно. Вас отбирали они. Но почему именно вас? Из миллионов? Как так случилось, кто мне скажет? Почему вы?

Возникла пауза. Версий не было. В конце концов самый первый мальчик вновь подал голос и буркнул:

— Повезло.

— Именно!

Я показал мальчишке большой палец в знак одобрения.

— Именно повезло! В том, что именно вы сейчас здесь, нет никаких ваших личных заслуг. Так случилось, что дяденьки-инспектора поехали именно в вашу губернию, приехали именно в ваш приют, решили взять именно вас, но на вашем месте мог быть любой сирота, потерявший на войне отца. Что ж, возможно, первый раз в жизни удача улыбнулась вам. Вы оказались здесь и получили самый большой шанс в вашей жизни. Вы оказались здесь во многом случайно, но дальнейшее будет зависеть только от каждого из вас. Вас, первых учащихся Звездного лицея ждет трудная, но интересная жизнь. Никто в лицее вас насильно держать не собирается. Не хотите учиться — можете подойти к своему куратору и сообщить ему об этом. И вас определят согласно вашим желаниям и способностям в другие учебные заведения. Кто хочет вольницы и ударится в бега, того ловить никто не будет. Это ваша жизнь, ваша судьба и вам самим ее ломать. Или добиваться в жизни всего. Говорю сразу, чтобы учиться в лицее и закончить его, вам придется хорошо учиться не только наукам, но и разбираться с техникой, оружием, машинами, аэропланами и всем прочим. По каждому курсу и каждому предмету вы регулярно будете проходить испытания. Кто дважды подряд не пройдет испытание по одному и тому же предмету, будет отчислен из лицея. Вас не бросят на произвол судьбы, но команду выпускников Звездного лицея вы покинете навсегда.

Дерево трещало в костре и ничто больше не нарушало вечернюю тишину. Все смотрели на меня. Смотрели с разным выражением, но смотрели. Сейчас я тут был в центре их вселенных. И я продолжал.

— Никто не будет вас уговаривать. В Звездном городке запрещены любые телесные наказания. Ваша плохая учеба или ваша леность — это только ваши проблемы. В Звездном лицее лишь один способ порицания — отчисление. Не хотите быть в первых рядах нового дворянства Империи — ваше право. Хотите? Вперед! Каждый из вас сейчас поймал удачу за хвост. И лишь от вас зависит, удержите ли вы свою удачу в руках. Путь в новую жизнь лежит сегодня прямо перед вами. В середине августа вы уже въедете в новые корпуса, а с первого сентября начнется ваша учеба. Корпуса Звездного лицея будут соседствовать с корпусами Звездного университета. Звездный городок станет тем местом, где рождается новая Россия и новая Империя. Рождается та жизнь, о которой можно было только мечтать. Найдите себя и свое место в новой жизни. Творите, стройте, создавайте мир вашей мечты. Жизнь дала шанс вам. Шанс создать свою жизнь самим.

Я поднял с земли прутик и сломал его.

— Все вы наверняка знаете эту притчу об отце, который учил своих сыновей, говоря о том, что прутик сломать легко, а связку прутьев сломать очень непросто. Говорил он это своим сыновьям, чтобы они держались друг друга в своей жизни. Звездный лицей теперь это ваша семья. Держитесь друг друга. И чтобы вы чувствовали локоть товарища, чтобы вы научились взаимопомощи, все обучение в лицее будет построено на учете личных оценок, общих успехов вашей группы и общих успехов всего вашего факультета. Вы отвечаете друг за друга, старшие отвечают за младших, а младшие за старших. Отныне вы одна семья, одна команда. Отныне и до конца вашей жизни. Запомните это.

Глава 2. Царь удит большую рыбу

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 2 (15 мая) 1917 года.

Сегодня у меня практически выходной. Сегодня я лишь работал с документами. Ну, и несколько Высочайших аудиенций дал. Пригласил к обеду генерала Гурко, после чего мы с ним разбирались с ходом восстановления боеспособности в армии, вопросами подготовки к летнему наступлению и имеющимися проблемами с перевозками и снабжением.

После Гурко у меня был Министр иностранных дел Свербеев, а ближе к вечеру Главноуправляющий Министерства информации Суворин. Вот, собственно, и все. По сравнению с моим обычным графиком это сущее безделье.

Так что сидел я теперь в плетенном кресле на берегу пруда и расслабленно удил рыбу. Имею право. И мне ничуть не мешал отдаленный шум, слышимый в вечерней тишине на очень большом расстоянии. Где-то там, за моей спиной, за домом, стучали топоры. Там силами Инженерно-строительного корпуса РИА возводились корпуса для Ситуационного центра и прочих служб, поскольку места для всего мне необходимого здесь явно недоставало.

А вот пионерлагерь притих. Детвора видела меня, сидящего на берегу с удочкой, и старалась сильно не шуметь.

— Как день прошел, сынок?

Шестилетний мальчишка явно томился необходимостью сидеть на месте, и удочка в его руках постоянно плясала из стороны в сторону. И не устает же целый день носиться в лагере! Впрочем, ответ был очевиден, Георгий так соскучился по обществу своих сверстников и так устал от всего этого дворцового этикета и требований безопасности, что был готов сбежать к детям при первой же возможности. В Гатчине у него хотя бы были какие-то друзья-сверстники, а в Москве он практически безвылазно просидел все это время за высокими стенами Кремля. А там как-то детей не водилось. Сановники, прислуга, солдаты да монахи, вот и все «друзья». Впрочем, в Гатчине он был лишь графом и всего лишь (сомнительной законности) сыном Великого Князя, а теперь…

— Все здорово, ПапА! Мне очень-очень нравится! Правда!

Я нахмурился и сказал строго:

— Георгий Михайлович, соблаговолите повторить то, о чем мы с вами сегодня условились.

Мальчик виновато вздохнул, но четко повторил:

— Правильно говорить пАпа, а не ПапА. Я больше не буду, честное-пречестное слово!

— А почему так правильно говорить?

— Потому, что мы русские и говорить должны как русские люди, а не как французы.

— Верно, сынок.

Я кивнул, смягчаясь, а затем продолжил:

— Георгий, ты вот уже два дня среди детей. В основном это твои будущие одноклассники и ученики Звездного Лицея. Они из разных сословий. Дворян среди них не так уж и много. Если ты хочешь, чтобы с тобой дружили по-настоящему, а не просто искали выгоды от дружбы с тобой, постарайся помнить, что в Лицее все равны. Не стоит там кичиться своим графским титулом. Ты помнишь, как звучит приветствие?

— Помню. Честь в Служении.

— Именно. И у дворянства Служение Императору и народу является пожизненным долгом.

Мальчик усиленно закивал.

— Без Служения нет дворянства, я помню папа.

— Ты прав, сынок. И никогда не забывай об этом. Как и о том, что ты сын Императора, и все будут смотреть на тебя и оценивать тебя. А через тебя будут оценивать и меня, и всю Династию. Кичиться этим ненужно, а вот честь блюсти ты обязан. Честь в Служении, мой мальчик, запомни это. В Служении Империи…

Тут поплавок на его удилище задергался и следующие минуты мы оба увлеченно тащили рыбу из пруда. Даже я с интересом смотрел на нее, ведь это не только первая рыба, которая была поймана при мне в этом пруду, но и вообще первая, которую я видел пойманной в этой эпохе. Что уж говорить про восторг мальчишки!

— Папа, можно я мальчикам покажу?

Я рассмеялся и отпустил его. Провожая взглядом бегущего вокруг пруда мальчишку с ведерком, и спешащего за ним казака-телохранителя, я поймал себя на мысли, что уже и думать забыл о графине Брасовой. Словно и не было ее никогда. Да, Георгию она была матерью, а моему прадеду женой, но мне она была ровно никем. Лишь горечь от понимания того, что я не смог ее спасти от выстрела того безумного унтера Кирпичникова. Там в Гатчинском дворце. У подножья трона Павла Первого. У подножья Императорского трона.

Была ли в этом гримаса истории? Или некая искупительная жертва? Наверняка, будь происходящее со мной доступным всякого рода блогерам и прочим почитателям дзена, миру были бы явлены сотни заумных теорий с претензией на истину. Но, нет и не может быть тут никаких рассуждений, ибо случилось все так, как случилось — я не смог спасти графиню Брасову, мальчик Георгий лишился мамы, а если к этому добавить такой нюанс, что за сутки до того этот самый мальчик фактически лишился и папы, и все по моей вине, то…

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 3 (16 мая) 1917 года.

Неровный шум лагеря был различимо слышен в моем кабинете через распахнутое окно. Разновозрастная детвора, разбитая на группы, проходила различные курсы и практические занятия. Причем, если в виду резиденции и рядом с прудом было относительно тихо, то вот из-за дальнего парка долетали куда более громкие звуки, хотя полтора километра дистанции и стена деревьев между нами сильно глушили гул моторов и хлопки выстрелов.

— Граф Игнатьев сообщил о вашем желании посетить Россию, генерал.

— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, за эту возможность и эту аудиенцию!

— Тайную аудиенцию, генерал. Тайную! Как и весь ваш визит в Россию, носящий сугубо частный, не афишируемый характер.

Путь в Марфино для генерала Жоффра был непростым. Сначала были осторожные контакты с моим военным атташе во Франции полковником графом Игнатьевым. Затем были задействованы каналы российского посольства в Лондоне, затем мсье Жоффр на нейтральном судне достиг Стокгольма, где его взяли в оборот сотрудники российского посольства в Швеции, обеспечившие его неофициальное и строго не афишируемое прибытие в Петроград по железной дороге через Финляндию. После чего генерал был инкогнито сопровожден в Москву.

Французского генерала в новой столице России приняли вежливо, но не слишком радушно. Торжественных банкетов и прочих всяких приемов не было. Позавчера ему отвели неофициальное и не бросающееся в глаза место на Ходынском поле, где он мог лично лицезреть восторги моих подданных и парад войск. Также генералу устроили экскурсию по Москве, после чего он был на долгой, но сугубо частной встрече с моим новым Военным министром генералом Палицыным, во время которой Федор Федорович всласть попил из Жоффра кровушки. Благо генерал Палицын только совсем недавно вернулся из Франции, где в Версале представлял русскую армию при Военном совете Антанты и оттого был в курсе всех наших с лягушатниками непростых дел и еще более сложных отношений.

Еще какое-то время занял вопрос согласования возможности абсолютно тайной аудиенции у русского монарха, а это, должен вам заметить, было весьма и весьма непросто. Для этого генералу пришлось предварительно встречаться с нашим Министром иностранных дел господином Свербеевым, с которым он должен был обсуждать французские предложения и отвечать на российские вопросы. Затем Свербеев был у меня, согласовывая наши позиции. В общем, только сегодня у меня «нашлось время» принять означенного военачальника в своей загородной Императорской резиденции.

Восторги и атмосфера новой имперской столицы, деловая обстановка в русском военном командовании и МИДе, а на закуску идиллия в конфискованном у заговорщиков Марфино, где теперь спокойно работает сам Император, уверенный в своем положении настолько, что может позволить себе выкроить время на «игры» с подрастающим поколением и спокойно терпящий суетливый скаутский лагерь прямо у себя под окнами — все это должно было продемонстрировать французскому генералитету, что Россия практически восстановилась после недавних потрясений и вновь становится сильным игроком на мировой арене.

— Должен отметить, что после цепи трагических и, называя вещи своими именами, откровенно враждебных действий официального Парижа, дипломатические отношения между нашими странами разорваны, а наши державы практически оказались в состоянии войны. И хотя больших столкновений пока удалось избежать, имеются убитые и раненые с обеих сторон, что ставит под серьезную угрозу дальнейшее сохранение наших союзнических взаимоотношений в этой войне. Скажу откровенно, общественное мнение в моей Империи сейчас настроено крайне антифранцузски. Подстрекательство и фактическая организация нескольких попыток государственного переворота в нашей Империи, позорный ультиматум, предъявленный союзнику, вооруженное нападение на Русский Экспедиционный корпус, конфискация русских активов во Франции, арест и выдворение из вашей страны всех моих верных подданных — все это не могло и, подчеркиваю, не может пройти бесследно.

Генерал Жоффр сделал предельно протокольное лицо.

— Ваше Императорское Величество! Я уполномочен Временным Главой Французского Государства генералом Петеном принести вам и вашей Империи официальные извинения за безрассудные действия ныне низложенного правительства Александра Рибо и выразить надежду на то, что отношения между нашими державами вновь вернутся к добрым временам Сердечного Согласия.

Не думаю, что Жоффру было приятно так унижаться. Наверняка ему хочется бросить мне в лицо, что именно мои «Сто дней для мира» стали причиной той катастрофы, которая постигла Францию. Уверен, что после войны, если жив останется, он будет писать мемуары, виня проклятых русских в ударе в спину доблестным франко-британским войскам. Но не до обвинений сейчас Жоффру и стоящему за ним Петену. Военная катастрофа привела к полному внутреннему расстройству французского государства и фактическому самообрушению его основных структур. Франция сейчас расколота и близка к гражданской войне, самый близкий союзник Британия, увязнув в своем ирландском мятеже и английских всеобщих забастовках, мало чем может им помочь, зато Германия всей своей мощью нависает над стремительно разлагающимся Западным фронтом. Добавим к этому, что из-за всеобщего пацифизма США пока воздерживаются от официального вступления в войну, и на фоне этого сразу становится понятно, почему генерал Жоффр вынужден сегодня извиняться, а не швырять мне в лицо гневные претензии.

Откуда ему знать, что генералу Нивелю в любом случае не удалось бы прорвать немецкие позиции?! Хотя, разумеется, в чем-то он прав — именно раздутый «Ста днями» парад показного миролюбия воюющих держав скопил тот самый заряд всеобщего пацифизма, который в итоге и воспламенила «мясорубка Нивеля». Слишком завышенными оказались общественные ожидания скорого мира, слишком ужасающе на фоне этого выглядели новые сотни тысяч бессмысленных жертв на Западном фронте.

Что ж, роли в Большой Игре поменялись. И теперь их позиция в переговорах куда слабее нашей. Они нуждаются в нас больше, чем мы в них. Вот и вся причина этих вот поисков дружбы и желания возобновить «Сердечное Согласие». Хотя уверен, что как только все устаканится, нам вспомнят все. Значит нужно выжать из ситуации максимум.

— Думаю, что одними извинениями тут не обойдется. Но об этом после. Вы прибыли в Россию по поручению генерала Петена. Мой Министр иностранных дел сообщил мне некоторые аспекты вашей миссии. В частности, предложение восстановить дипломатические отношения между нашими странами. Тем самым нашему правительству поступило предложение признать Верховный Военный Комитет законным правительством Франции. А насколько генерал Петен и ваш Комитет могут реально говорить от имени Франции в настоящий момент? В Париже обосновалась Вторая Коммуна, чьи вожди заявили о том, что теперь вся полнота власти переходит к ним. Ваше старое Национальное Собрание, бежав из Парижа в Руан, обвинило вашего генерала Петена в узурпации власти, государственной измене и попытке государственного переворота. Кстати, как вы знаете, депутаты французского парламента заявляют о том, что именно их Временное правительство представляет Третью Республику. И, наконец, сам генерал Петен, от имени которого вы сейчас говорите, находится в Орлеане, во главе Верховного Военного Комитета, объявившего об отстранении всех предателей от власти и провозгласившего Французское Государство, что бы это все не значило в данной ситуации. И это все, не считая волнений по всей Франции и разложения французской армии. Скажу прямо — нам в Москве очень трудно понять истинный расклад сил, и кто сейчас представляет законную власть во Франции. Возможно вам, генерал, удастся внести ясность в этот вопрос?

Разумеется, это была изысканная, хотя и совсем не завуалированная издевка с моей стороны. Я был достаточно неплохо проинформирован о происходящем во Франции и прекрасно знал не только то, кто там, где и за кого, но и вполне себе представлял на какие воинские силы опирается этот самый «комитет». А опирался он в основном на отдельные части в основном батальонного уровня, более-менее сохранившие прежний кадровый состав из довоенной армии — саперов, артиллеристов, кавалеристов, да некоторые части береговых батарей. Впрочем, общая численность войск «комитета» хоть и была небольшой, но на фоне общей дезорганизации и развала представляла собой весьма ощутимую силу. Правда все равно недостаточную для восстановления порядка в провинции, не говоря уж о таких серьезных войсковых операциях, как штурм Парижа. Генералы пытались даже привлечь к этому делу войска, прибывшие из колоний и состоящие из всякого рода чернокожих аборигенов, но пока там не сильно все ладилось. Суданские и прочие алжирские негры не сильно рвались в бой и требовали всего сразу — денег, гражданства, статуса на родине и прочее. А этот самопровозглашенный «комитет» реально мог мало что дать. Разумеется, кроме обещаний. Уж этого-то добра от них было в избытке. А так, ситуация была как во времена Петлюры в моей истории — «В вагоне Директория, под вагоном территория».

Генерал держал удар весьма достойно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, а седые усы все так же топорщились, придавая ему бравый и воинственный вид.

— Ваше Императорское Величество! Мое Отечество переживает сейчас непростые времена. Лукавые политиканы привели страну на грань катастрофы. Измена проникла на самые высшие государственные уровни, в правительство и парламент. Вражеские шпионы, агенты германской разведки, смутьяны и подстрекатели ударили в спину доблестной французской армии. Наш славный Париж охвачен беспорядками, волнениями охвачены провинции, беспокойство во всех слоях нашего общества. На карту поставлено будущее Франции, и мы уверены, что только армия может взять на себя ответственность за судьбы государства. Именно поэтому генерал Петен, выполняя свой долг патриота, дал согласие возглавить Верховный Военный Комитет, созданный патриотически настроенными генералами и офицерами для спасения нашего Отечества. За нами вся мощь французской армии и пусть очаги смуты еще не полностью подавлены, но наше воинство восстановит законность и порядок, приведя Францию к победе в этой войне!

— Вы, генерал, упомянули о всей мощи французской армии. Но мы с вами люди военные, а отнюдь не политики, коим простительны преувеличения. Насколько мне известно, у вас имеются определенные сложности с количеством боеспособных частей, которые готовы выступить на вашей стороне. Большая часть французской армии стремительно разлагается, фронтовые части большей частью объявили о своем нейтралитете, часть поддерживает парламент и правительство в Руане, а местные коммуны в Париже и провинции полным ходом формируют так называемые революционные отряды. Стрелять серьезно еще не начали, но Франция находится буквально на грани гражданской войны. А меж тем, угроза германского наступления сильна, как никогда в этом году. Что вы намереваетесь делать в данной ситуации? И что на тему того, что французский парламент поддерживают американцы?

— Ваше Императорское Величество. Я только вернулся из поездки в Соединенные Штаты. В Вашингтоне меня заверили, что администрация президента на нашей стороне и всячески стремится поддержать победу Антанты в этой войне. А без Франции победа немыслима. Равно как без французского генералитета. Поэтому, невзирая на политические предпочтения, администрация президента Вильсона готова оказать нам всемерную поддержку.

— Нам — это Верховному Военному Комитету или Франции вообще?

— Наш Комитет не отделает себя от судеб нашего Отечества, Ваше Императорское Величество. Эта четкая наша позиция встретила понимание в Вашингтоне. Скажу больше — в ближайшие дни мы ожидаем официального заявления президента Вильсона о том, что, в случае наступления Германии на Западном фронте, Соединенные Штаты вступят в войну на стороне Антанты.

Вот так вот? «В случае наступления» и именно «на Западном фронте?» А если на Восточном, то пусть русские сами разбираются? Очень похоже. К сожалению, мне было довольно трудно проверять сообщения из Америки. Да, мой МИД работал, но опытных дипломатов в США у нас катастрофически не хватало, не говоря уж о разведывательной агентуре. И тут нет ничего удивительного, поскольку «братец Коля» больше уделял внимание европейским делам и относился к США большей частью как к месту, где можно разместить всяческие заказы или взять кредит. Впрочем, на рубеже XIX и XX веков Североамериканские Штаты всеми воспринимались лишь как наглые задворки европейской цивилизации. А уж про Китай в эти времена и говорить было неприлично.

Усмехнувшись, замечаю:

— Насколько я понимаю, ваш Комитет ни одна держава мира пока не признала законной властью Франции. Даже англичане, на которых вы так рассчитываете, официально признают сидящий под охраной британских войск в Руане парламент и сформированное им Временное правительство Бриана. Это же касается остальных членов Антанты и американцев.

Жоффр склонил голову.

— Это временное явление, Ваше Императорское Величество, смею вас заверить. Да, пока мировые столицы осторожничают. Но неофициально мы поддерживаем контакты и пользуемся поддержкой.

— На словах в основном?

— Не только. Мы получаем военную и финансовую помощь. Неофициально, тут вы совершенно правы, Ваше Императорское Величество, но я уверен, что это лишь пока. Время и сила на нашей стороне. Однако, признание Россией Верховного Военного Комитета законным правительством Франции и подтверждение вашей страной своих союзнических обязательств значительно бы помогло моему израненному Отечеству восстановить порядок. Тем более что, насколько мне известно, у правительства Вашего Величества нет намерений восстановить дипломатические отношения с Временным правительством Бриана.

Киваю.

— Мы считаем Пуанкаре, Рибо, Бриана и Нивеля главными виновниками атаки на части нашего Экспедиционного корпуса во Франции и гибели русских солдат. А также во враждебных действиях против России. Пока во главе вашего Временного правительства мсье Бриан, речь о восстановлении отношений между нашими странами идти не может. Это наша принципиальная позиция. Но это не отменяет возможности того, что нынешний французский парламент сменит главу Временного правительства на более нейтральную фигуру. Возможно, с другим лицом мы сможем выстроить взвешенные и прагматичные отношения. В этом контексте поспешность может повредить делу, а отношения между нашими странами и так испорчены.

— Ваше Величество, я уполномочен сообщить вам от имени генерала Петена следующее: виновник военной катастрофы и человек отдавший приказ об атаке на части Русского Экспедиционного корпуса генерал Нивель арестован Верховным Военным Комитетом и предстанет перед военным трибуналом. Взятые под арест мятежниками в Париже бывшие президент и премьер-министр Франции пока вне нашей досягаемости, но я уполномочен заверить Ваше Императорское Величество, что мы приложим все силы для поимки указанных лиц и передачи их справедливому суду. Более того, мы готовы предложить создание совместного союзного трибунала для суда всех лиц, виновных в Реймсском инциденте. И, разумеется, о компенсации всем пострадавшим в результате тех трагических событий, включая ущерб, нанесенный интересам и имуществу Российской Империи.

— Отрадно слышать, генерал, что вы помните об этом моменте. Но следует заметить, что ущерб России не ограничивается людскими и материальными потерями только лишь событиями Реймсского инцидента. Колоссальные потери в результате подрывной деятельности французских дипломатов и представителей в России, организации заговоров и нескольких попыток государственного переворота. Потери от ультиматума, предъявленного нашей стране французским правительством так же не могут быть сброшены со счетов. Я уж не говорю об отмене всех положений, вытекающих из этого ультиматума.

— Безусловно, Ваше Императорское Величество, правительство генерала Петена решительно осуждает преступные действия бывшего правительства Рибо и бывшего президента Пуанкаре. Все положения этого позорного ультиматума будут незамедлительно отменены, а ущерб будет полной мере возмещен России и всем подданным Вашего Величества, которые пострадали в результате этих действий.

— Всех действий.

— Разумеется. Всех действий, Ваше Величество!

— Что ж. Я думаю, что конкретное наполнение французских извинений вы сможете обсудить с главой русского правительства. Итак, резюмируя сказанное, генерал Петен просит нас признать Верховный Военный Комитет в качестве единственного законного правительства Франции и официального подтверждения Россией своих союзнических обязательств?

— Точно так, Ваше Императорское Величество!

— Такая просьба, генерал, дорогого стоит. Но этот вопрос вы обсудите с господином Маниковским. Дело в другом — в чем конкретно вы видите исполнение союзнических обязательств России и Франции? Чем наши державы могут помочь друг другу в этой войне? Генерал Палицын докладывал мне о просьбе генерала Петена об участии русских войск в марше союзников на Париж. Но, во-первых, после того, что случилось под Реймсом, трудно представить русские войска в одном строю с французскими, во-вторых, марш на Париж вряд ли будет прогулкой, а участие наших полков в штурме французской столицы не лучшим образом отразится на восприятии России среди французов, да и в самой Российской Империи будет принято неоднозначно. Ну, а, в-третьих, две русские бригады сейчас далеко от Парижа и Орлеана, и пешим маршем приближаются к итальянской границе. Как вы себе это все представляете?

Жоффр, как мне показалось, обреченно вздохнул. Явно он ожидал подобного вопроса с моей стороны.

— Мы полагаем, Ваше Императорское Величество, что совместный марш на Париж объединенных войск союзников произведет должное впечатление на умы и настроения парижан и в целом французов. Франко-русско-британский корпус, выступивший из Орлеана на Париж, станет самым реальным доказательством возобновления союза.

— И признания правительства генерала Петена со стороны союзников, не так ли?

— Да, Ваше Императорское Величество. Вы тонко подметили суть, благодарю вас.

Генерал склонил голову. Хе-хе, мой дорогой, от меня поклонами не отделаешься!

— А что касается русских полков?

— Полки Вашего Императорского Величества, движущиеся сейчас пешим маршем к итальянской границе, растянуты на довольно больше расстояние. И если передовые батальоны уже миновали Шамбери, то арьергард русских частей все еще в районе Дижона. Представляется целесообразным организовать перевозку железнодорожным транспортом этого арьергарда к Орлеану, где и будет формироваться союзный корпус. Туда же прибудут и британские войска, соглашение об участии британцев уже негласно достигнуто.

Ага, знаем мы это кино. Нам сказали, что уже договорились с британцами и дело только за нами, а англичанам, что уже обо всем договорились с русскими и теперь дело за Лондоном. Ну, мы тоже умеем в эти игры играть.

— Позвольте, генерал, а как же проблема с вагонами и паровозами? Помнится, мои войска маршируют в Италию вовсе не из-за любви к пешим прогулкам и красивым видам, а ввиду якобы отсутствия подвижного состава, не так ли?

Жоффр слегка поморщился.

— Действительно, Ваше Императорское Величество верно указало на имевшую место проблему с подвижным составом. Но в настоящее время, благодаря усилиям правительства генерала Петена в вопросах восстановления порядка, нам удалось частично решить эту проблему и смею вас заверить, что достаточное количество вагонов и паровозов будет изыскано в оговоренные сроки. К тому же, для участия в марше союзников на Париж достаточно всего одного 1-го Особого пехотного полка, который как раз замыкает маршевую колонну и ближе всего к Орлеану.

— Смею заметить, что если правительство генерала Петена столь преуспело в деле восстановления порядка, то вашему правительству безусловно удастся изыскать подвижной состав и на остальные три полка Русского Экспедиционного корпуса. Впрочем, 5-й Особый пехотный полк уже практически добрался до границы с Италией, где его ждут. Остальным же транспорт просто необходим. Так что, если мы все же договоримся на каких-то условиях, условие подачи подвижного состава для 2-го и 6-го Особых пехотных полков будет обязательным, причем ранее, чем начнется погрузка 1-го Особого пехотного полка для участия в параде союзных войск в Париже. И, разумеется, полное восстановление снабжения и постановка на довольствие всех русских войск, находящихся во Франции. Вы меня понимаете?

Француз заметно скрипнул зубами, но вынужден был согласиться. Продолжим переговоры.

— И главное условие, генерал. Ваше правительство объявляет со своей стороны «Сто дней для мира».

Жоффр словно мальчишка замотал головой.

— Это невозможно, Ваше Величество!

— Отчего же? Неужели мечты об Эльзасе и Лотарингии не дают спать генералу Петену?

— Не в том дело, Ваше Величество. Всякому здравомыслящему человеку во Франции уже понятно, что пока Эльзас и Лотарингия нам не по зубам. Тут бы государство уберечь. Но…

— Но?

— Мы анализировали такую возможность, не стану скрывать. И итог анализа неутешителен — объявив «Сто дней» мы рискуем просто обрушить фронт, который и так ненадежен.

— Насколько мне известно, генерал, идеи мира достаточно популярны во Франции. Я не имею права советовать генералу Петену, но мне представляется, что, в условиях раздробленности власти в государстве, массы скорее поддержат того, кто первый напишет на своих знаменах самые востребованные в обществе лозунги. Вы присутствовали на нашей первомайской демонстрации. Каковы ваши впечатления?

Жоффр серьезно ответил:

— Это было впечатляюще, Ваше Величество. Люди ликовали. Ваша популярность в народе необыкновенна. Мне устроили экскурсию по Москве, причем я сам выбирал маршрут. Все очень воодушевлены, судя по тому, что я видел и слышал. И сама армия на параде произвела очень достойное впечатление.

— А два месяца назад Россия была на грани революции и гражданской войны. Для меня не является тайной крайне негативное отношение французского генералитета к объявленному нами мирному плану и этим самым «Ста дням». Знаю, что многие во Франции считают это предательством.

— Ваше Величество…

— Не перебивайте Императора, генерал.

— Прошу прощения, Ваше Императорское Величество!

— Я позволю себе опустить все события, предшествовавшие моему воцарению. Можно долго разбирать вопрос кто кого первым предал и, кто кому первый нанес удар в спину. Оставим это. Пока. Я хочу лишь заметить, что два месяца назад мы были на грани, на краю пропасти. И удержать Империю от падения в пропасть нам удалось в том числе и решительным взятием на вооружение востребованных в народе лозунгов, в том числе лозунгов о мире, о земле, о социальной справедливости. У вас там в столице Коммуна, не так ли? И лозунги у них очень радикальные, насколько мне известно. Вашему Комитету необходимо перехватить инициативу, как мне кажется. Опять же, это сугубо мои рассуждения, а никоим образом не советы суверенному государству и его правительству. И еще, как мне представляется, если вы объявите свои «Сто дней для мира», то германским генералам будет сложнее гнать своих солдат в атаку, а тому же президенту Вильсону будет легче аргументировать объявление войны Германии в случае, если немцы ударят по Франции вопреки «Ста дням» и стремлению народов к миру. Подумайте над этим, генерал.

Скепсис на лице Жоффра ясно свидетельствовал, что ни о чем таком думать они не будут. Тогда и метать бисер перед свиньями смысла я не вижу.

— Что ж, согласование всех деталей я доверю главе моего правительства генералу Маниковскому, моему Министру иностранных дел господину Свербееву и моему же Военному министру генералу Палицыну. Я же хотел бы вернуться к вопросу об аспектах и нюансах дипломатического признания со стороны России. Мне нужно яснее понимать суть происходящего. Ваш Военный Комитет претендует на роль общефранцузского правительства, ведь так?

Жоффр утвердительно кивнул.

— Точно так, Ваше Императорское Величество! Генерал Петен временно совмещает посты главы государства и главы правительства, возглавляя Верховный Военный Комитет.

— Временно? А каким же видится в дальнейшем состав новой власти во Франции и на основе каких принципов она будет формироваться?

— Верховный Военный Комитет образован на основе идеи непредрешения. До конца войны вся власть во Франции должна быть сосредоточена в руках военных, а после победы наш Комитет созовет общенациональное Учредительное Собрание, которое и должно определить будущее устройство и принципы правления нашего государства.

— Непредрешенность? Интересная концепция.

Где-то я эту «непредрешение» и «учредиловку» уже видел и знаю, чем такое кино заканчивается.

— Верно ли я понимаю, генерал, само наличие идеи непредрешения демонстрирует наличие глубоких противоречий в этом вопросе среди членов вашего Комитета?

— Не совсем так, Ваше Императорское Величество. Большинство высших генералов нашей армии хотело бы установления стабильной и авторитетной государственной власти, но вот среди солдат и офицерства республиканские идеи все еще сильны.

— А вы значит хотите…

— … установить конституционную монархию.

— Во Франции?

Жоффр склонил голову.

— Точно так, Ваше Императорское Величество. И в этом деле мы, патриоты Франции, рассчитываем на определенную поддержку со стороны правящих Домов Великобритании, России и Италии, как наших ближайших союзников.

— И кого предполагается возвести на французский трон?

— Его Высочество Жана Орлеанского, герцога де Гиза.

— А как же принц Филипп Орлеанский?

— Его Высочество Филипп бездетен и здоровье его подорвано аварией. Во имя блага Франции он дал согласие уступить свои права на трон кузену. А у Его Высочества Жана, как вам известно, Ваше Императорское Величество, четверо детей, включая трех дочерей и сына. Старшей, Изабелле, осенью исполняется семнадцать.

Намек был весьма прозрачным. Мой интерес к Италии и вояж князя Волконского не мог не беспокоить французов. А тут они вообще старались убить сразу кучу зайцев — и не допустить возможного усиления Италии у себя под боком, и воспрепятствовать расширению влияния России в регионе, включая недопущение возможного появления баз русского флота в Средиземном море, и усилить влияние Франции и Орлеанского Дома на Российскую Империю посредством возможного брака со старшей дочерью возможного будущего французского короля. Ну, и не допустить усиления Савойского Дома за счет возможного породнения с Домом Романовых. И, разумеется, использовать этот момент в качестве аргумента для принятия моего решения о поддержке генерала Петена и всего их Военного Комитета. К этому еще и прибавим факт того, что мне, как суверенному монарху, а значит и России, куда ближе идея возможного восстановления монархии во Франции, чем установление Четвертой Республики.

Сколько раз я произнес слово «возможного»? Не слишком ли много переменных в этом уравнении? Да и не для того я столько усилий приложил и денег потратил на то, чтобы Россия могла вырваться из «братских объятий» Франции, чтобы вновь туда ее загонять. К тому же, не в том сейчас «комитетчики» положении, чтобы что-то там предлагать в данном вопросе. Скорее надеются на то, что, как и после наполеоновских войн, британские и русские штыки возведут на французский трон нового монарха.

— А что с правами принца Виктора Наполеона Бонапарта?

— Вашему Императорскому Величеству конечно известно, что герцог де Гиз принц Орлеанский Жан восходит к роду Капетингов и является представителем древнейшего королевского Дома Европы, а Бонапарты, как монархический род, явились миру совсем недавно. К тому же влияние бонапартистской партии во Франции сейчас ничтожно.

Усмехаюсь.

— Значит, Вторая Реставрация, генерал?

— Именно так, Ваше Императорское Величество.

— Что ж, генерал, тогда я думаю, что об остальном вы будете говорить с господами Маниковским и Свербеевым. С участием русского военного командования, разумеется. Если вы придете к какому-то соглашению по всем пунктам, я буду рад, что Россия и Франция вновь достигли Сердечного Согласия.

Глава 3. Сны и мир

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 4 (17 мая) 1917 года.

Луч фонарика моего смартфона выхватывал из кромешной темноты причудливые элементы сводов и арок. Впереди из мрака нарисовались перила. Левее выплыли какие-то бронзовые скульптуры, блистающие в белом электрическом луче. Вот женская фигура, а у ног ее петух с ярко сверкающим клювом и гребнем, петух, отполированный многими миллионами пальцев. Сколько желаний было при этом загадано? Могу ли я загадать желание? Или лучше потереть нос собаке? Где она?

Шум отвлекает меня от этой мысли, и я спешу сквозь арку с фигурами на платформу. В кромешной тьме нарождается зарница. Пока лишь далекий отблеск. Что это? Долгожданный свет в конце туннеля? А туннель меж тем прорисовывается все ярче и вот уже вынырнул из-за бетонного изгиба источник света и нарастающего шума. На темную станцию метро «Площадь Революции» прибывает ярко освещенный поезд. Уже видны силуэты пассажиров и по мере торможения мой взгляд все более четко выхватывает их фигуры и образы. Вот благообразная старушка с книжкой в руках, вот парень с ноутбуком на коленях, вот скучающий мужчина, безо всякого интереса глядящий в темноту за окном… А вот милая девушка в мини-юбке над чем-то счастливо смеется, глядя на экран смартфона.

Поезд останавливается и прямо передо мной замирают двойные двери вагона. Девушка поднимает голову и смотрит на меня. Открытый и приветливый взгляд. Она приглашающе машет мне рукой. Да, сейчас, вот сейчас, вот только откроется дверь…

— Посадки нет, отойдите от края платформы!

Громовой голос заставляет меня содрогнуться. Поезд тронулся и плавно заскользил прочь. В панике я бегу за ним, но все быстрее и быстрее уносятся вагоны, мой взгляд отчаянно ищет ту девушку, но ничего уже не разобрать, вот и последний вагон мимо, вот и кабина позади состава, исчезающая в арке туннеля.

Я спешу, я бегу, бегу со всех ног, бегу за уходящим поездом, спотыкаюсь и лечу вниз, прямо на рельсы. Сзади свет, лязг, в глаза бьет прожектор стремительно накатывающего поезда…

Вздрогнув, я резко сел в постели. Липкий холодный пот, бешено колотится сердце, адреналин бурлит в крови, тяжелое сиплое дыхание вырывается из легких. Дрожащей ладонью отираю лицо. Да уж, приснится же такое…

Я встал и, подойдя к окну, распахнул рамы. Прохладный ветер ударил в мои пылающие щеки. Неуверенными движениями набиваю трубку и закуриваю. Что это было? Шутки подсознания? Привет из прошлой жизни? Знак? Просто сон?

Вдали за гладью пруда светились фонари пионерлагеря. Майская ночь раскинулась вокруг всем своим великолепием. Яркие звезды успокаивающе мерцали в небесах, стрекотали какие-то насекомые, квакали лягушки, кричала какая-то птица в лесу.

Тишина и спокойствие вокруг. Вот только вновь муторно у меня на душе. Кто я и что делаю здесь, в этом времени и в этом теле? За какие грехи мне выпало оказаться в теле моего прадеда — Великого Князя Михаила Александровича? Да еще и в самый разгар революции? Кому где-то там не спалось, и кто засунул меня в тело брата Николая Второго и обрек тем самым на гибель? Разве просил я в тот злополучный день 20 марта 2015 года такой участи? За что мне такой кульбит судьбы? Бабах и здрасьте вам — на улице 27 февраля года 1917-го! И мало того, что в Петрограде полным ходом революция, так еще и по мою душеньку уже выслали группу революционных товарищей, для скорейшего моего оприходования с последующим социальным расстрелом. Не знаю, кто эти юмористы, которые мне это все устроили, но честное слово, повесил бы я их на той же Болотной площади, где развесил давеча некоторых представителей своей великокняжеской родни и прочих проходимцев. Но как узнать, кто эти негодяи-шутники и как добраться до их шей с мылом и веревкой?

Ну, доберусь я до них, допустим сей гипотетический вариант, и что? Что изменится? Меня вернут обратно, в мой московский офис, в мой начальственный кабинет, вот прямо в тот небоскреб в Москва-Сити? И вот так вдруг, по щелчку чьих-то волшебных пальцев, я снова буду управляться с ничтожными делами медиа-холдинга? Нет, не верю я в это. Слишком крутых дел я тут наворотил, слишком уж радикально изменил будущее, так что не ждет меня в грядущем привычная жизнь, а, вернее всего, не ждет вообще никакая жизнь, ибо застрял я здесь наверняка и навсегда. Да и вряд ли этот гипотетический «кто-то» засунул меня сюда в качестве подопытного клоуна в шоу. Нет, не прозвучит сейчас «Стоп, снято!», не выскочат из-за угла веселые друзья, радующиеся своей мудреной шутке. Нет, слишком много всего произошло за истекшие полтора месяца, слишком много крови, слишком… Да, всего тут «слишком», что уж причитать. Одна Кровавая Пасха чего стоит. Вот на чью совесть отнести сотни погибших от того взрыва людей? А взрыв в Зимнем дворце, в госпитале для тяжелораненых? А сгоревший дворец в Царском Селе? Огонь, кровь и пепел устилали мой путь.

Но, с другой стороны, я же предотвратил братоубийство, фактически отменил революцию и падение монархии, а эт, немалого стоит. И вовсе не потому, что уж такой сторонник самодержавия или хруста французской булки. Впрочем, оглядываясь назад, я вынужден признать — другого варианта у меня не было. Все мои мечты и желания подправить ход российской истории находясь где-то там, за кулисами трона, были изначально обречены на провал. Даже с царской властью мне очень и очень непросто что-то менять, а уж там, за кулисами… Нет, нужно знать моего (теперь) самодурственного самодержавного братца, а, главное, представлять себе всю неповоротливую и прожорливую аристократически-бюрократическую систему Империи, все эти Земгоры, всех этих депутатов и прочих генералов, всех местных олигархов и эту, так называемую, интеллигентскую, прости Господи, совесть нации, чтобы понять, что я не смог бы изменить ровным счетом ничего. Так что…

Так что, да, пока я тут Царь-батюшка. И у меня, кстати, чуть меньше двухсот миллионов подданных. И война мировая. И сплошные заговоры. И революционная ситуация. И острейшие кризисы. В том числе и в международных отношениях. И должны мы всем, как земля колхозу. Я уж не говорю о состоянии российской экономики и промышленности. Кто бы там в моем будущем ни распинался про «семимильные шаги», с которыми развивалась Россия до 1917 года, все это, по-царски извиняюсь, чушь собачья. Нет, нельзя сказать, что развития не было. Было. Но развитие это было относительно себя прошлой, но с каждым годом все более отставая от передовых держав. Да что там говорить, если Российская Империя не была в состоянии производить совершеннейшую тучу всяких технических новшеств, среди которых трактора, танки, автомобили, двигатели и многое, многое другое. Не производила либо «совсем», либо в количествах, достойных разве что выставочных образцов. Тех же знаменитых «стратегических бомбардировщиков» аэропланов «Илья Муромец» было за все время выпущено меньше сотни штук, а многие детали одного «самолета» не подходили к другому, а первые экземпляры вообще производились на глазок, ввиду отсутствия чертежей как таковых! И это при том, что другие воюющие державы клепали аэропланы тысячами. Я уж не говорю о том, что двигатели для «Ильи Муромца» в России вообще не производились.

Ну, да Бог с ним, что уж тут голову пеплом посыпать. Все эти проблемы никуда не делись, и я их еще долго буду вкушать сполна. Да, революции не произошло. Во всяком случае в России. Да, теперь на царстве ваш покорный слуга, да какие-то действия я произвел, и они таки да имеют последствия. Но что изменилось по сути? Разве я гарантировал страну и историю от революции? Отнюдь! Ситуация переигралась, но слишком многое я обещал, слишком повысил планку общественных ожиданий. Закон о земле? Прекрасно, всем сестрам по серьгам, возрадуйтесь. Но как быть с резким падением товарного производства зерна? Черт с ним, с экспортом, но голод же! Эти самые почти двести миллионов ртов надо кормить, а, в отличие от Российской Федерации моего времени, население в Российской Империи вовсе не сокращалось, а росло бешеными темпами. Да, эта проблема была общей для Европы этого времени, но там хотя бы урожайность и производительность была выше, а тут…

Вспомнились мне слова Великого Князя Кирилла Владимировича, сказанные им на допросе. С усмешкой сказанные. Мол, пытаясь остановить войну, я спасаю миллионы лишних ртов, которые вернувшись с фронта устроят мне гражданскую войну за передел всего и вся. И вместо того, чтобы дать им мирно сгинуть на фронтах Великой войны, я обрекаю Россию на катастрофу. И, каюсь, мне нечего было ему возразить. Пришлось повесить.

Разумеется, повесил я его не за эти слова, а за участие в заговоре и за попытку государственного переворота, но, как говорится, осадочек остался. Ведь несмотря на все эти флаги и лозунги, я пока имею очень и очень смутное понятие о том, как разрулить это все. А знамена и прочие транспаранты скорее призваны отвлечь общественное мнение, но, конечно же, надолго этого запала не хватит.

Да, я запустил в оборот лозунги про «Освобождение» и «Служение», нахватав из опыта известного мне будущего формы и девизы массовых движений Европы XX века, дополнив их ноу-хау пропаганды века XXI-го и какими-то своими идеями, но это лишь образ, оболочка с очень размытым содержанием. Пока я выигрывал за счет наглости, смелых лозунгов, самых передовых для этой эпохи идей, типа всеобщего избирательного права, прав женщин, трудового законодательства и прочего, но разве этого хватит надолго? Увы, я пока все тот же дилетант на высшем государственном посту. Хватит ли мне везения как-то пропетлять? Мягко говоря, не уверен. Увы.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 5 (18 мая) 1917 года.

Что ж, есть немаленькая такая вероятность, что господину Шухову в этой реальности таки удастся воплотить в жизнь изначальный замысел. Во всяком случае, зеленый свет проекту возведения 350 метровой башни я только что дал, подписав соответствующие бумаги. Да, амбициозная затея, ничего не скажешь.

Бросив взгляд за окно, я представил себе где-то там, в Москве, на Воробьёвых горах, взметнувшуюся ввысь ажурную конструкцию. Если все пойдет по плану, то через год, максимум два, в Москве появится башня, превышающая Эйфелеву на целых двадцать шесть метров. По крайней мере до строительства Эмпайр-стейт-билдинг в 1931 году Шуховская башня будет высочайшим рукотворным сооружением в мире. И мы уж выжмем из этого максимальный эффект.

Разумеется, в первую очередь она мне была нужна именно как радиопередающая вышка, способная вещать на огромные расстояния, покрывая всю Европу и всю Россию. Но и сама по себе она должна стать пропагандистским символом новой эпохи. Кстати, если уж продолжать аналогию с творением мсье Эйфеля, следует задуматься и над проведением в Москве всемирной выставки. Пусть не сейчас, но готовиться к этому все равно нужно. Если мы рассчитываем на некие инвестиции, то и страну нужно показать во всей красе с демонстрацией открывающихся перспектив и возможностей.

Вообще же, в перспективе, мне виделась концепция Большой Москвы, в которую войдет Старая Москва, с ее нынешними улочками, стеной Китай-города и прочими архитектурными достопримечательностями для туристов будущего, и Новая Москва, построенная заново, с чистого листа по самому последнему слову архитектуры и технологий. Разумеется, никаких небоскребов мне не надо, а вот величественные имперские высотки будут обязательно. И вся эта Новая Москва будет строиться, отталкиваясь от культурно-архитектурной доминанты — Шуховской башни, взметнувшейся к небесам.

Просмотрев еще раз выкладки руководителя проекта господина Айзенштейна и моего Главноуправляющего Министерством информации господина Суворина, я сделал пометки о необходимости электрической подсветки всей конструкции, наложил итоговую Высочайшую резолюцию и отложил папку.

Возможно, кому-то покажется то, чем я занимаюсь, абсолютно не нужным и вообще глупым занятием, ведь идет война, заговор на заговоре, вся держава на грани коллапса, а я тут фантазиями занимаюсь. Но нет, не соглашусь. Во-первых, особых ресурсов все эти проектные работы и прочие изыскания не требовали, а времени на подготовку требовали немало. А, во-вторых, я должен всячески демонстрировать окружающим свою абсолютную уверенность в завтрашнем дне, а значит, и уверенность в исходе дня сегодняшнего. Так что проекты не только разрабатывались, но и широко освещались в прессе. Проводились конкурсы и прочие общественные слушания. В частности, активно обсуждалась тема объявления центра Москвы зоной исторического наследия с запретом на снос и реконструкцию зданий, имеющих историческую или культурную ценность. Писались списки таких зданий, шли интриги, колебалась рыночная стоимость недвижимости, и все это вызывало живейший интерес, становясь темами разговоров и в светских салонах, и на рынках города. Уж лучше пусть москвичи архитектуру обсуждают, чем революцию.

Дальше был доклад Министерства информации о ходе работ по расширению Ходынской радиостанции. Меня не устраивала существующая схема, по которой из Ходынки можно было связаться хоть с Лондоном, хоть с Римом, а вот прием сигнала осуществлялся радиостанцией в Твери. А уже оттуда он «на перекладных» доставлялся в Москву. Мне нужно было весь комплекс иметь под рукой, а вот тверская радиостанция перепрофилировалась под базовую для обеспечения устойчивой связи на линии Москва-Петроград, в том числе и для постоянной радиосвязи во время движения между столицами моего Императорского поезда. После истории с блокировкой поезда Николая и отрезанием его от всей связи в государстве, я как-то стал нервно относится к периодам, когда я находился «вне зоны покрытия сети».

Сегодня у меня день, посвященный Мининформу. День завтрашнего дня. Хотя далеко не все доклады ведомства господина Суворина касались далеких перспектив. Была обширная аналитическая записка о ходе празднования прошедшего Первомая, отдельно по России и отдельно по другим странам. Суть посылов, лозунги, тенденции. Особо отмечался тот шум, который устроили по всему миру всякого рода суфражистки, требующие от своих правительств такого же признания прав женщин, как это у себя сделала Россия. В общем, пока нам удается удерживать инициативу, продвигая всякого рода общественные новации и находясь в центре внимания всякого рода прогрессивной общественности в Европе.

Тем более что Россия демонстрировала миру альтернативу французским дрязгам и всякого рода беспорядкам. Мировой общественности был явлен вариант общественных преобразований без серьезнейших внутренних потрясений. Идеи Освобождения и Служения, мобилизации общества вокруг блага всего народа, примат общественного интереса над личным эгоизмом и такое прочее — все это вызывало серьезный интерес. Пусть это и порождало ожесточенные споры в самых разных слоях — от аристократической и финансовой элиты мировых держав, до всякого рода теоретиков революционного движения. Тот же Ленин в Швейцарии чуть-ли не ежедневно являл миру очередной свой опус, клеймящий меня на чем свет стоит. В общем, пока мы в тренде. Не знаю, как надолго нашего запала хватит, но пока многие взоры в Европе и США были обращены в нашу сторону.

Следующим был доклад Имперской СБ об интригах вокруг господина Суворина, равно как и самого господина Суворина. Слишком многих он раздражал, слишком явным выскочкой он был, не прослуживший в госаппарате ни одного дня и произведенный вдруг в действительные статские советники, а это генеральский чин, между прочим. Разумеется, такой резкий взлет не мог не породить зависть, а равно и желание примазаться, так что интриги вокруг нового фаворита развернулись вовсю. В свою же очередь, сам господин Суворин активно формировал ориентированную на него команду, которую распихивал в общеимперские, региональные и фронтовые органы, так или иначе входящие в сферу компетенции Министерства информации и формирования общественного мнения в целом. Отметив для себя ключевые моменты и посмеявшись в паре мест, я отложил аналитическую записку.

— Ваше Императорское Величество!

Поднимаю голову и вопросительно смотрю на адъютанта.

— Государь, вы изволили назначить совещание. Лица, означенные к присутствию, ожидают в приемной.

Киваю.

— Проводите их в зал для совещаний, я сейчас подойду.

Что ж, пора вернуться на грешную землю и заняться текущими делами. У стола для совещаний склонили головы те, от кого во многом зависела сейчас не только судьба России, но и, не исключено, и всего мира.

— Честь в Служении!

— Во имя Отчизны, Ваше Императорское Величество!

Делаю приглашающий жест, указывая на стулья.

— Приветствую вас, господа. Присаживайтесь. Итак, что там с французами?

Первым встал глава правительства генерал Маниковский.

— Государь, предварительно можно подвести итог наших переговоров с генералом Жоффром. Позиция французской стороны носит объединенный характер, поскольку господин Жоффр находился в постоянном телеграфном контакте с генералом Петеном и все ключевые моменты были оговорены на самом высоком уровне в Орлеане. Здесь изложены основные договоренности.

Он протянул мне папку. Я вдумчиво просмотрел листы.

— Списание российского долга перед Французским государством, реструктуризация долга перед частными лицами и Франция в качестве гаранта по кредитам. А за это они хотят наше признание и…

Маниковский кивнул.

— Да, Государь, за это они хотят признание Россией правительства Петена в качестве единственной законной власти Франции. И участие русских войск в так называемом «параде на Париж». Причем хотят уже целую бригаду.

— Аппетиты растут?

— Точно так, Государь. А мы за это хотим получить дополнительные поставки вооружений и боеприпасов, а также технологии и чертежи новейших образцов вооружения. В частности, как вы и указывали, мы согласовали разрешение для мсье Рено строить завод в России, в том числе по производству танков.

Просматриваю еще раз список.

— Вы же понимаете, Алексей Алексеевич, что все обещания правительства Петена эфемерны и стоят не больше бумаги, на которой записаны?

— Безусловно, Ваше Величество. Само правительство Петена никем не признано и его гарантии пока имеют сомнительную ценность. Более того, все обещанное будет забыто на следующий же день, после того, как Петен и компания перестанут в нас остро нуждаться. Поэтому будем стараться выжать из французов максимум полезного за самый короткий срок, пока они от нас как-то зависят. В частности, в вопросе получения чертежей, технологий, патентов, разрешений и прочего. И разумеется, постараемся оптимальным образом решить вопрос российских долгов. Насколько это вообще возможно.

— Хорошо. А что скажет МИД?

Свербеев поднялся и сообщил:

— Полагаю, Государь, что мы тут мало чем рискуем. Наши дипломатические отношения с Францией разорваны, о восстановлении таковых с правительством Бриана не может идти речи. Так что у нас выбор, либо признать Вторую Коммуну, что в данной ситуации представляется невозможным, либо признать Петена, либо не признавать никого и ждать развития ситуации. Но, в сложившихся обстоятельствах, более перспективным я бы счел признание Петена. Мы сейчас имеем поле для маневра и никак не связаны протоколом и прочими обязательствами с Национальным Собранием Франции и его правительством, в то время как иные мировые державы связаны в своих действиях формальными договорами. Так что признавая Петена, мы перехватываем инициативу на данном дипломатическом направлении.

— Федор Федорович?

Мой Военный министр встал и оправил мундир.

— Ваше Величество, следует помнить о том, что наша армия и наша промышленность весьма серьезно зависят от поставок вооружений и боеприпасов, в том числе поставок и из Франции. Наш разрыв дипломатических отношений заморозил и поставил под угрозу все поставки по ранее заключенным договорам. Причем, многие из них оплачены вперед и оплачены золотом. Многие представители французской промышленности хотели бы возобновления сотрудничества, но им требуется какое-то добро от власти, пусть и чисто формальное. Признание Петена с условием такого разрешения для французских промышленников и коммерсантов, могло бы разморозить поставки и вести работу по их расширению. Так что я за признание.

— Василий Иосифович?

Генерал Гурко поднялся и хмуро заметил:

— Государь. Так или иначе мы не можем не учитывать тот факт, что хаос и дезорганизация во Франции создают угрозу скорого обрушения Западного фронта. А тогда германцы займутся нами. Сейчас нами усиленно строятся оборонительные линии в зоне ответственности Северо-Западного и Западного фронтов русской армии, но не хотелось бы проверять устойчивость нашей обороны и наших войск если немец ударит по нам всей мощью, которая высвободится после падения Франции. Другое дело, что французские войска в окопах пока держат нейтралитет и не спешат признавать генерала Петена властью. Но тут, возможно, наше признание как-то качнет весы в пользу Петена и Национальное Собрание будет вынуждено пойти на переговоры с правительством в Орлеане. Так что я также за признание Петена.

— Что ж, господа, я вас услышал. В таком случае давайте продолжим переговоры и постараемся выжать из французов все, что только будет возможным. И, разумеется, все, что можно с них получить в самые короткие сроки. А пока перейдем к другим нашим вопросам…

* * *

МОСКВА. ЛИЧНЫЙ ВАГОН Е.И.В. МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА. 7 (20 мая) 1917 года.

Доклад Имперской Службы безопасности об интригах вокруг премьер-министра генерала Маниковского к веселью не располагал. Вчерашний Министр вооружений и военных нужд, бывший ранее главой Главного артиллерийского управления, быстро набирал политический вес и формировал под себя собственную группировку. Собственно, многие тяжеловесы в политике и экономике сами переориентировались, делая ставку на него в том серпентарии, который называется политико-экономической элитой государства российского. А желающих сидеть поближе к финансовым потокам и распределению казенных заказов всегда было предостаточно в любой стране и при любом политическом строе.

Тем более что, в связи с последними событиями, в государстве шло мощнейшее переформатирование элит и, соответственно, финансовых потоков. С моим воцарением, а особенно после взрыва на Красной площади, денежные реки, традиционно ориентированные на сообщество Великих Князей, либо серьезно обмелели, либо вообще высохли. Члены Императорской Фамилии стремительно теряли влияние на распределение средств и заказов, а значит, и финансово-промышленные группы Империи стали искать другие варианты и других покровителей. Добавьте к этому одномоментное появление в кругах высшей власти новых лиц, расталкивающих локтями представителей прошлой элиты, и вы сразу представите себе тот змеюшник, который творился вокруг меня. И это отнюдь не добавляло мне спокойствия. Все следили за всеми и всячески старались утопить конкурента. Радовало пока лишь то, что в этой грызне я был ключевым адресатом взаимных доносов и компромата. Так что доклады об интригах вокруг трона я читал с завидной регулярностью.

Далее был доклад все той же ИСБ о ходе расследования взрыва на Красной площади. Тут ничего особо нового не было, идиоты-революционеры попались в лапы следователей Имперской СБ, но дальше этих идеалистов-эсеров ниточки расследования пока не вели. Да, был анализ следов взрывчатки, было установлено с какого армейского склада она взялась, были арестованы соответствующие должностные лица, но пока из этого всего не прорисовывались главные заказчики, которые и должны будут ответить за гибель сотен людей, включая целый перечень высокопоставленных персон, не считая такой мелочи, что я сам не погиб тогда лишь чудом. Разумеется, назначить «виновных» я мог за пять минут, но мне нужны были реальные персоналии, а не просто козлы отпущения. Уж их-то я присовокуплю к этому списку в любом случае.

Так, что у нас далее? А далее был обстоятельный доклад Министерства вооружений о производстве этих самых вооружений и боеприпасов, а также о поставках, равно как и о перспективах поставок всего военного добра из-за границы. В частности, целый меморандум из США на эту тему. Что ж, худо-бедно, но как-то вопрос движется. Причем, из-за французских перипетий, в правительстве и среди деловых кругов Америки возникает повышенный интерес к сотрудничеству с Россией. Резюмируя ход переговоров и консультаций, можно констатировать уверенное движение в сторону соглашения о ленд-лизе.

Кстати, действительно подтвердились слова генерала Жоффра о том, что президент Вильсон готовится произнести в Конгрессе речь, полную заботы о миролюбии, в которой пригрозит Германии вступлением в войну, в случае, если немцы нарушат свои «Сто дней для мира» и начнут наступление на Западном фронте. Разумеется, то, что, объявляя свои эти самые «Сто дней» Германия (как и Россия) обязалась не предпринимать наступательных действий только при том условии, что сама не подвергнется атаке, в этом заявлении вообще не упоминается. «Мясорубка Нивеля», давшая немцам формальный повод нанести ответный удар на Западном фронте, была Вильсоном просто выведена за скобки. Международная политика — она такая. Полная субъективного объективизма.

Впрочем, суть понятна. Аналитическая записка МИДа подтверждала, что американское общественное мнение в основном против вступления США в войну, и Вильсону нужен был серьезный повод для открытого объявления войны Германии. А не вступить в войну Америка не могла, слишком многое поставлено на карту, слишком большие деньги на кону, слишком многие влиятельные лица были в этом кровно заинтересованы. Так что есть все основания полагать, что даже если немцы воздержатся от своего наступления, США найдут другой повод. Например, потопят очередной американский пассажирский лайнер и обвинят в этом «чудовищном преступлении» Германию. Или что-то в таком вот духе. Се ля ви, как говорится.

Хотя вряд ли германский генштаб воздержится от удара. Слишком соблазнительно одним махом вывести Францию из войны и вышвырнуть британцев за Ла-Манш. Американцы же еще не скоро смогут сформировать и перебросить через океан хоть сколь-нибудь значительное количество войск. А к тому моменту все в Западной Европе может быть кончено.

Доклад Высочайшей Следственной Комиссии о злоупотреблениях и хищениях на казенных военных заказах вызывал у меня повышенный интерес. Так… виновные… принятые меры… аресты… трибуналы… Ну, все нормально в целом, едем дальше. Господину Батюшину мешать не стоит, на то он и Великий Инквизитор, как его называют в узких кругах. И, разумеется, я никак не визирую списки казненных. Если я против — просто вычеркну.

Что ж, пока Инквизитор не подводил. Авгиевы конюшни казнокрадства, приписок, а часто и откровенного саботажа за месяц, понятное дело, не вычистишь, но прогресс налицо и шестеренки государственного механизма заработали быстрее и с большей эффективностью. Особенно после той ночи, когда раннее неприкосновенную публику тащили в «воронок» и усаживали на привинченный к полу стул. Кстати, без пошлых ламп в лицо так же не обошлось, уж поверьте. И для наглядности кое-кого пришлось вздернуть на Болотной. В назидание остальным.

Разумеется, в этом деле немалую роль играл и мой премьер-министр Маниковский, железной рукой схвативший за горло всяких деятелей и болтунов, восстановив более-менее нормальную работу транспорта и наладив снабжение. Конечно, до полной нормализации нам было еще далеко, тут свою роль играло «тяжелое наследие царского режима» с острой нехваткой всего и вся — паровозов, вагонов, нормально проложенных железных и шоссейных дорог, отсутствие или слабая развитость целых отраслей промышленности и, разумеется, неэффективное сельское хозяйство. Да, нам (мне) конечно не следует забывать про грядущий неурожай 1921–1922 годов, но тут бы пережить ближайший год-два без всеобщего голода. Миллионы мужиков вместо производства хлеба заняты войной и вообще не пойми чем. И их тоже нужно кормить. Равно как и прочее народонаселение. А где взять это все для этих всех? Тем более, что грядет земельная реформа, а значит неизбежны перегибы и общая дезорганизация в поставках продовольствия, как на рынок, так и в «закрома Родины».

Конечно, я рисковал, делая Маниковского премьер-министром. Популярный честолюбивый генерал с диктаторскими замашками не мог не вызвать у меня здорового опасения. Но что мне оставалось делать? Тем более, следует признать, предшественник Маниковского покойный генерал Нечволодов, будучи главой правительства, не сумел обуздать этот гадюшник. А в условиях войны и возглавляемой мной революции, помноженной на бесконечные заговоры, я не мог позволить себе такую роскошь, как слабый и осторожный премьер-министр. Вот и приходилось, с одной стороны, вручить Маниковскому огромную власть, а с другой стороны, надзирать за его художествами со всех сторон. И не только силами официальных спецслужб, но и опираясь на информацию от конкурирующих группировок. А за ними всеми надзирали мальчишки, горничные и прочие истопники, получающие регулярные премиальные от моего личного камердинера Евстафия Елизарова. Пока этот канал информации ничем не уступал в эффективности Имперской СБ или Отдельному Корпусу Жандармов. А обходился казне не в пример дешевле. Впрочем, казне банда Евстафия не стоила ни одной копейки, поскольку оплачивал все я сам из собственных средств, нажитых непосильным трудом и удачным рождением в семье Императора.

Правда, вступая в должность Царя, мне пришлось сильно облегчить карманы предыдущего самодержца, оставив лишь «дочерям на булавки». Ну, пусть братец с бывшим августейшим семейством привыкают жить скромно, опираясь на выплаты из бюджета как членам Императорской Фамилии. Всего-то двести тысяч рублей в год Николаю, плюс тридцать пять тысяч в год на содержание дворца. Ну, еще незабвенной Аликс двести тысчонок в год, плюс Алексею сто тыщ в год, плюс девочкам по пятьдесят тысяч в год, да еще и по миллиону приданого из казны. Но я за этот миллион потребую от каждой из них множество всяческих услуг во имя государства российского. Например, выйти замуж в интересах Империи. А я как Глава Дома должен одобрить любой их брак. Или не одобрить. И тогда они лишатся премиальных, в смысле приданого и прочих выплат, а также распрощаются со статусом членов Императорской Фамилии со всеми вытекающими из этого личными драмами и последствиями. Ну, не повезло девочкам с происхождением, ничего тут не попишешь!

Тут поезд дернулся и замер. В дверь постучали. Что-то я увлекся рассуждениями и прозевал прибытие на вокзал.

— Да!

На пороге появился мой адъютант полковник Качалов.

— Ваше Императорское Величество! Прибыли на Ходынку! Не желаете чего-нибудь перед выходом?

— Благодарю вас, Борис Павлович, пока ничего не нужно.

На перроне нового вокзала меня уже встречали исполняющий должность командующего Императорской Главной Квартиры генерал Кутепов и мой Министр Двора и Уделов генерал барон Меллер-Закомельский. Выслушав рапорты и обменявшись стандартными фразами приветствия, я двинулся по перрону оглядывая новостройку. Конечно, во всем чувствовалась некая спешка, не было приличествующей Императору монументальности и прочего пафоса, но меня интересовали функциональность и кратчайшие сроки строительства, посему я одобрил временный, так сказать походный вариант проекта.

Собственно, вокзалом это сооружение назвать было нельзя. Скорее платформа, для прибытия Императорского поезда или других грузов для дворца и всего комплекса на Ходынке. А комплекс был ого-го! Аэродром, ангары, мастерские, мощная радиостанция, казармы Георгиевского полка и Собственного Конвоя, вся соответствующая этому инфраструктура и прочее. Ну и, разумеется, сам Петровский Путевой дворец со всем, что ему полагается, в качестве официальной резиденции Императора. Скажем так — официальной рабочей резиденции, поскольку официальной-официальной резиденцией все же был Дом Империи в Кремле. Но нахождение за высокими стенами в центре большого города с узкими улицами было неудобным и создавало определенные неудобства с передвижением и безопасностью. Именно по этой причине для моего, так сказать, личного штаба, было выбрано место подальше от центра и поближе к таким важным вещам, как железная дорога, аэродром, радиостанция и, чего греха таить, казармы верных мне войск.

Сюда я мог прибыть в любой момент времени и, соответственно, отсюда я мог отбыть в любую сторону, возникни у меня такое желание или потребность. В моем распоряжении был Императорский поезд, бронепоезд, броневагон, бронедрезина, бронеавтомобили, несколько легковых автомобилей и автомобиль с гусеничным приводом Кегресса. Добавьте к этому Личную эскадрилью, включающую в себя как легкие двухместные аэропланы, так и парочку больших «Муромцев», способных за несколько часов доставить меня хоть в Петроград, хоть Могилев, буде возникнет у меня такое желание. Плюс, при определенном стечении обстоятельств, я мог воспользоваться даже дирижаблем. Другое дело, что надежность всей этой летающей кутерьмы вызывала у меня, как у военного летчика из третьего тысячелетия, очень и очень большие сомнения, а потому без особой нужды я старался в воздух на этих чудесах технической мысли не подниматься.

А вокзальчик, кстати, получился вполне себе ничего. Без особых изысков, но полностью прикрытый от посторонних взглядов строениями и заборами. И главное — от него до Петровского Путевого дворца был проложен туннель под Петроградским шоссе. Таким образом, мое прибытие или убытие могло происходить без попадания на глаза возможным снайперам и прочим бомбистам.

Пройдя через туннель, я оказался непосредственно на территории дворцового комплекса. Барон Меллер-Закомельский распинался о проведенных работах. Я слушал, кивал, задавал вопросы. В целом, мне понравилось. Правда барон пытался сдать объект к 1 мая, но я запретил категорически. Нечего тут устраивать горячку и показуху, мне этого добра и в моем будущем хватало.

А сделано было, кстати сказать, немало. По мере выздоровления отсюда выписывали находящихся в госпитале раненых, новых сюда уже не завозили, благо боевых активных боевых действий давно не велось и поток раненых значительно сократился, так что госпиталей хватало. Убрали из дворца следы госпитального разгула, сняли трамвайные рельсы со двора, слегка подмарафетили и в помещения дворцового комплекса уже въехали соответствующие службы и структуры Императорской Главной Квартиры.

Обозрев местные достопримечательности, я отправился в свой новый кабинет. Вот всем дворец хорош, за исключением одного — большие прекрасные окна второго этажа видны отовсюду, а значит, всегда нужно учитывать возможного любителя пальнуть в мою обожаемую особу из чего-нибудь стреляющего. Из трехлинейки, например. Потому мне пришлось пойти на уступки моему начальнику охраны генералу Климовичу и дозволить изуродовать мой кабинет и мои покои, установив на окна стальные ставни, выдерживающие попадание винтовочной пули. Света они пропускали достаточно, но вот вид из окна мне портили капитально. Однако, после череды покушений у меня как-то отпала охота спорить с Климовичем.

— Государь, генерал Гурко ожидает в приемной.

— Благодарю, Борис Павлович. Просите.

Что ж, с корабля на бал, точнее с поезда да на совещание. А говорить будем о многом, вся война еще впереди.

Распахивается дверь, и мой адъютант оглашает:

— По повелению Вашего Величества, Главнокомандующий Действующей армии генерал-адъютант Гурко!

Входит мой главковерх и вытянувшись приветствует:

— Честь в Служении, Ваше Императорское Величество!

— Во имя Отчизны, генерал. Присаживайтесь, Василий Иосифович. Сегодня мы здесь с вами надолго.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 9 (22 мая) 1917 года.

Мы расположились на поляне, слушая человека, который сидел на пеньке. А послушать было что! И если для меня все эти откровения были знакомыми или даже вызывали умиление своей наивностью, то вот для собравшихся вокруг него пацанов и девчонок это было нечто невообразимое. Цельнометаллические дирижабли, полеты на Луну, эфирные города, благородные и целеустремленные ученые, двигающие науку и все человечество в светлое будущее…

Юные глаза вокруг меня светились восторгом, наполнялись мечтами, они все это себе уже представляли, для них это все было самым настоящим, реальным и, конечно же, возможным. Да, Циолковский был увлеченным человеком и умел увлекать других своими идеями.

Разумеется, я сделал вид, что и меня он увлек, когда два часа назад выдержал с его стороны целый научно-фантастический штурм. Нет, многие его идеи были заведомо нереальными. Тот же металлический дирижабль никто не дал бы ему построить — это же сколько нужно для этого дефицитного алюминия извести! Не говоря уж про прочие моменты и технические трудности. Но это никак не отменяло и никак не умаляло того факта, что Циолковский нужен мне и нужен России. Поэтому, «поддавшись» на его ходатайства, я распорядился выделить ему жилье и лабораторию в Звездном городке, а также одобрил бюджет на штат и исследования.

Вообще же, я собирался в Звездном городке сделать своего рода кластер, собрав там не только учеников и студентов Императорских Звездных учебных заведений, но и лаборатории, мастерские, конструкторские бюро, а вокруг них уже создавать исследовательские институты и опытные производства. То, до чего местные еще не дошли, я должен был воплотить в реальность в этом новом проекте.

Конечно, проблема нехватки кадров никуда не девалась, но ведь что-то можно сделать и с тем что есть в наличии. В конце концов, пока, слава богу, нет гражданской войны, нет разрухи и разгрома, нет массовой эмиграции и прочих прелестей, так что кадровый потенциал у меня как-то получше, чем был у большевиков в моей истории.

Когда Циолковский выдохся и прервался на попить водички, я взял слово:

— Ну, что? Понравилось вам?

Понятное дело, дальше я несколько минут слушал всеобщие восторги и рассказы наперебой кому что понравилось. Детвора уже перестала меня бояться и как-то сильно комплексовать. Наоборот, многие уже сообразили, что я поощряю дискуссии и разбор тем, поэтому спешили явить миру (и мне) свою точку зрения и свои аргументы в ее защиту.

И пусть их сейчас всего около трех сотен, но большему количеству я просто физически не смогу уделить достаточное внимание. Они станут первыми, моими посланцами в тот новый Звездный городок и Звездный лицей. И пусть осенью их станет уже шесть тысяч, именно эти триста должны стать точками кристаллизации воспитания новой элиты Империи.

Наконец, я дождался снижения шума и продолжил:

— Вы все слышали уважаемого Константина Эдуардовича. Дирижабли, ракеты на реактивной тяге, эфирные города, полеты на Луну. Я верю, что вы не только застанете эти все чудеса, но и станете теми, кто эти чудеса науки и техники будет творить. Наша земля и наша планета обладает огромными ресурсами, и мы всего сможем достичь, сможем провести электрификацию и модернизацию всей России, сможем построить прекрасную и удивительную жизнь, но только при условии того, что мы все, все люди, перестанем отнимать и делить, перестанем тратить силы, деньги и ресурсы на войну и вражду. Освобождение мира от угнетения и вражды — вот наша цель. Служение общественному благу и общим интересам — вот наше средство. Честь в Служении — так говорим мы. И это не просто слова. Это основа того светлого будущего, которое ждет все человечество. И мы освободим мир от угнетения, а народам укажем истинный путь в счастливое грядущее…

Тут я заметил, что мой адъютант как-то мнется и явно что-то хочет мне сообщить. Кивнув ему, я склонил голову, выслушивая короткое сообщение.

— Что ж, мои пионеры, вот и еще один шаг сделан народами на пути в светлое будущее. Только что пришло известие о том, что Франция объявила «Сто дней для мира» и призывает все воюющие стороны сесть за стол переговоров. Мир близок, как никогда!

Вопли восторга и крики «Ура!» прокатились по поляне. Циолковский радовался наравне с другими мальчишками…

Глава 4. Франция зажигает огни

ФРАНЦИЯ. ВТОРАЯ КОММУНА. ПАРИЖ. 10 (23 мая) 1917 года.

— По приговору революционного трибунала!

Нож гильотины с грохотом упал вниз, отсекая голову какого-то очередного новоявленного трупа. Урядный уже даже перестал следить за тем, кого именно укоротили на этот раз и по какому обвинению. Может это был идейный враг революции, может буржуа, пытавшийся покинуть город с «народным достоянием», а может показательно пойманный и казненный спекулянт. А может, просто жертва соседского доноса, что сейчас в Париже давно уже в порядке вещей. В общем, попался кто-то в лапы Народных Стражей, а там с врагами долго не разбирались, активно применяя опыт прошлых французских революций и машину гуманиста профессора анатомии мсье Гильотена.

— Граждане свободной Франции! Граждане Второй Коммуны! Слушайте обращение Правительства народной обороны! Блокада Парижа, созданная врагами нашей революции вот-вот будет прорвана. К нам на помощь пробиваются революционные отряды Бургундской Социалистической Республики! Войска старого режима спешно отступают! Со дня на день в Париж начнут прибывать вагоны с продовольствием из Марселя и Лиона! Вся революционная Франция идет нам на помощь!

Степан Урядный слушал истерически выкрикивающего пропагандистские несуразицы человека и лишь диву давался. Просто удивительно, как за какой-то месяц изменилась жизнь некогда респектабельного Парижа. Всюду огромные очереди из голодных и злых людей перемежались с бесконечными митингами и демонстрациями. Публичные казни уже стали обыденностью. Общественный транспорт практически остановился.

В Париже была введена карточная система, всякий вывоз продовольствия из города карался смертной казнью. Кафе и рестораны либо были закрыты, либо кормили по талонам солдат и служащих новой власти. Магазины, те, что открыты, отпускают только товары по талонам, карточкам и другим средствам распределения Второй Коммуны. Впрочем, распределять было особо нечего — склады пусты, железнодорожное сообщение с провинциями было остановлено, никакого ввоза продуктов не было, не считая разосланных по округе отрядов, которые именем революции реквизировали любые «излишки», а под это можно было подвести все что угодно. Да, как правило, такие отряды выгребали все, что находили. Стоило ли удивляться, что часто доходило до настоящих боев, благо оружия в охваченной войной стране было предостаточно.

Сам Париж фактически находился в блокаде, поскольку с запада и юга держали позиции части генерала Петена, с севера стояли войска Парламента, поддерживаемые англичанами, а с востока за Реймсом была линия фронта, которую с одной стороны удерживали британские войска и части бывшей французской армии, объявившие строгий нейтралитет, а с другой были германцы, выжидающие в своих окопах и укреплениях линии Гинденбурга. Хотя количество собственно французов на Западном фронте стремительно сокращалось, поскольку дезертирство приняло просто-таки массовый характер ввиду того, что большая часть солдат уже окончательно не понимала во имя чего сидеть в окопах.

Части же столичного гарнизона полностью разложились и занимались большей частью революционным мародерством, фактически выйдя из подчинения любых властей. Новое «Правительство народной обороны» попыталось взять ситуацию под контроль, учредив Народную Гвардию и объявив, что довольствие будет выдаваться только тем солдатам, которые запишутся в эту самую Гвардию. Но большая часть двухсоттысячного гарнизона Парижа не спешила вновь становиться в строй, предпочитая решать свои продовольственные и имущественные проблемы исключительно грабежом. Впрочем, в новую Народную Гвардию стали массово записываться простые парижане, как правило из самых беднейших слоев населения, поскольку практически никакой работы в городе не стало, а нахождение в Гвардии давало более-менее стабильный источник к существованию.

Народная Гвардия быстренько провела учредительные митинги новых революционных частей, выбрала из своего числа командиров, и попыталась взять под контроль улицы французской столицы. И судя по круглосуточной стрельбе на улицах, с этим делом у нее пока не очень все получалось. В новом же революционном правительстве шла увлекательная грызня, а сам Париж был фактически поделен на сферы влияния различных группировок социалистов и анархистов. Респектабельные буржуа либо попрятались по домам, либо пытались спешно покинуть охваченный безумием город. Но новая власть camarade Жака Садуля быстро и решительно пресекала подобные поползновения, выставив заставы на всех вокзалах и всех выездах из города. Покинуть Париж без пропуска было крайне сложно, а всякая попытка вывезти свое добро объявлялась кражей народного достояния, что влекло за собой прогулку к гильотине. Впрочем, и тот, кто сидел дома, не был ни от чего застрахован, поскольку обыски и реквизиции в пользу и именем Революции стали повседневной обыденностью.

Инфляция приняла эпические масштабы, печатный станок бывшего Банка Франции работал круглосуточно, но хождение денежных знаков все больше заменялось натуральным обменом и снабжением по карточкам. Единственным процветающим «общественным институтом» был черный рынок, который работал практически круглосуточно, и на котором обменивали все на все — фамильные драгоценности меняли на дрова, награбленное и реквизированное менялось на спиртное и курево, оружие менялось на продуктовые карточки, консервы и хлеб меняли на патроны и лекарства. Все менялось на все. Лишь деньги уже не стоили ничего. Деньги и человеческая жизнь.

Да, просто невероятно, как быстро все изменилось в Париже и во всей Франции. И те саквояжи, полные денег, которые сам Степан заносил по различным адресам и различным адресатам, и бывшие еще месяц назад вполне себе приличным состоянием, сыграли во всем случившемся свою, скрытую от окружающих, но весьма важную роль.

* * *

ФРАНЦИЯ. ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСУДАРСТВО. ОРЛЕАН. 11 (24 мая) 1917 года.

— Рад приветствовать вас в Орлеане, ваше превосходительство!

— Алексей Алексеевич, ну, что за официоз, право! — Мостовский захлопнул дверцу автомобиля и пожал руку встречающего. — Как дела в Орлеане, граф?

— Все сложно, Александр Петрович. Сами видите обстановку.

Имперский Комиссар кивнул, обозревая город вокруг себя. На улицах было много военных и большая часть из них вовсе не выглядела чем-то сильно занятой. Многие бесцельно прогуливались, другие сидели в кафе и ресторанчиках, а иные просто стояли группами и переговаривались. Причем основную часть составляли именно офицеры.

Словно прочитав мысли Мостовского, граф Игнатьев сообщил:

— Прибывает много офицеров с фронта.

— С фронта?

— Да. Поодиночке или небольшими группами. У многих и подчиненных не осталось. Кто-то дезертировал, кто-то подался в Париж или Бургундию, а кого-то и сами господа офицеры распустили по домам. От греха. А то уже немало случаев, когда препятствовавших офицеров солдатня просто на штыки поднимала.

Мостовский кивнул.

— Да, я видел в Париже похожие истории.

— Кстати, как удалось выбраться из столицы?

— С приключениями, но без эксцессов. Бумага мсье Садуля гарантировала автомобили российского посольства от чрезмерного внимания на постах. Но, не гарантировала от выходок отдельных представителей революционных масс, коих сейчас в Париже и окрестностях предостаточно, как вы сами понимаете.

Граф утвердительно склонил голову.

— Да, уж, понимаю. Пришлось повидать. В Орлеане с этим поспокойнее, хотя и тут хватает горячих голов.

— Сейчас во Франции их везде хватает. Так, а что офицеры делают по прибытию в Орлеан?

Игнатьев пожал плечами.

— Кто как, Александр Петрович, кто как. Одни записываются в формируемые офицерские батальоны, другие ждут каких-то мифических назначений в какие-то мифические будущие части, а большая часть просто слоняется без дела по городу и ждет с моря погоды. Во всяком случае, пока формирование офицерских батальонов идет очень туго, сформировано лишь два, да и то некомплект штатов.

— Два батальона? А по виду на улицах Орлеана офицеров на пару полков наберется!

Граф вздохнул.

— Я об этом и говорю, Александр Петрович. Сидят по кафе и ресторанам. А тут еще генерал Петен объявил свои «Сто дней для мира», что так же не добавило желающих записываться в офицерские батальоны. Так что Белая армия ждет прибытие русской бригады в Орлеан, как манны небесной.

— Белая армия? Это что еще такое?

— А, вы же не в курсе! Верховный Военный Комитет вчера официально заявил о своем намерении восстановить монархию во Франции.

Мостовский удивленно на него воззрился.

— Вот, право, вы меня удивили, граф! А как же «непредрешение» и вся подобная ересь?

— Петен сотоварищи решили, что размытость целей в условиях того, что вся страна поделена на куски, лишь вредит. Те, кто за республику, пробираются на север, на территории Парламента, те, кому ближе идеи социалистов или анархистов, движутся в Париж, Лион, Дижон или Марсель, те, кому наплевать, идут домой или сбиваются в какие-то банды. Осталось показать путь тем, кто хочет восстановления сильной Франции и монархии. Таковых, по мнению генералов Верховного Военного Командования, тоже немало.

— А вы как думаете, граф?

Полковник Игнатьев лишь развел руками.

— Кто тут может что-то определенное сказать в таких-то условиях? Пока ажиотации не наблюдается, но так и времени-то прошло всего ничего, верно ведь?

— А что будущий монарх?

— Трудно сказать. Пока герцог де Гиз никак не выражал своего мнения на сей счет и со вчерашнего дня его пока никто не видел. Подождем, посмотрим.

— Понятно. Так, все же, а почему именно «белая» армия?

— По цвету знамени Бурбонов.

— Ах, да, конечно. Что ж, с этим все понятно. Другое беспокоит меня — где-то через неделю, если ничего не случится на железных дорогах благословенной Франции, начнут прибывать в Орлеан русские части. В складывающихся условиях заявленный марш на Париж вполне может обернуться боями. Вряд ли ведь деятели Второй Коммуны добровольно сложат оружие. Во всяком случае, когда я выезжал из Парижа, они были настроены весьма решительно. Правда разрешение на выезд Жак Садуль подписывал в том числе для того, чтобы поскорее от нас избавиться, так сказать, от греха подальше, дабы какой-нибудь эксцесс не привел к официальному объявлению войны Россией Второй Коммуне. Они там в Париже, разумеется, уже знают о погрузке двух русских полков для отправки в Орлеан.

Игнатьев усмехнулся.

— Так пусть договорятся со своими товарищами в Марселе и Лионе не пропускать эшелоны с русскими войсками.

— Мне нравится ваша ирония, граф. Вы же сами знаете, что с нашими полками никто во Франции связываться не желает. Две бригады боеспособных войск на территориях, которые полностью разложились в плане порядка и дисциплины, это, знаете ли, как лиса в курятнике. Кур, вроде как, много, но разве бросятся они на лисицу?

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 11 (24 мая) 1917 года.

Непроглядная ночь царила вокруг. Тяжелые тучи добавляли мрака в природу и в мою душу. Тяжело было мне. Уж не знаю по какой причине, но томилась душа, не шел сон, и я, соответственно, томил душу и нервы всех окружающих, от камердинера Евстратия Елизарова до самого распоследнего охранника или поваренка. Ну, чего томились они, было, как раз понятно, мало ли чего Царь-батюшка возжелает в столь поздний час? Но пока Мое Величество возжелали лишь кресло поставить у пруда, да плед с трубочкой принести. Так все и томились — я в кресле, а остальные в окрестностях меня любимого.

Вроде и праздник сегодня, Вознесение Господне, но мечется душа моя. Вроде и в Москву сегодня с утра съездил, и Большой Императорской Выход устроил, и Высочайший прием провел в честь государственного праздника, и делегации всякие принял, и мероприятия посетил, но тягостно было и все тут.

Да и погода не благоприятствовала сидению, усиливался холодный ветер, шумели деревья и камыш у пруда, шелестела трава. Но не мог я себя заставить уйти в дом. В конце концов, мои пионеры там, за прудом, тоже под открытым небом обитаются. Ну, не совсем под открытым, понятное дело, все же в армейских палатках как-то всяко теплее, чем мне здесь, но те же их часовые стоят отнюдь не в палатках. И где-то там мой сын Георгий, отказавшийся ночевать в доме. Впрочем, я и не настаивал, пусть сызмальства привыкает к реальной жизни, к «тяготам и лишениям» Служения, так сказать.

Что ж, сегодняшние телеграфные переговоры с Мостовским отчасти прояснили ситуацию, но не добавили определенности в ситуацию во Франции и вокруг нее. Объявленные Петеном «Сто дней» формально остановили наступательные действия, но лишь отчасти, лишь в теории, и лишь на бумаге. Во-первых, что бы там ни заявлял сам генерал Петен и весь его так называемый Верховный Военный Комитет, контролировали они лишь незначительные силы бывшей французской армии. Почему бывшей? Да потому, что нынешняя Франция представляла из себя некое квазигосударственное образование, сформированное из разрозненных и часто враждебных друг другу частей. Да и армией всю эту разложившуюся вооруженную массу назвать можно было лишь очень и очень условно.

Во-вторых, сидящие в Париже деятели Второй Коммуны никаких заявлений относительно режима «Ста дней» не делали. Вероятнее всего, им было просто не до того. Но формально получалось так, что, претендуя на звание единственной законной власти Франции, Вторая Коммуна, в качестве «официального Парижа», все еще находилась в состоянии активных боевых действий с Германией, которых по факту не было, ввиду затишья на фронтах. Парламент же и Временное правительство Бриана, утверждавшие, что именно они являются законной властью, вообще официально заявили о том, что намерены продолжать войну. Впрочем, учитывая, что север Франции и сам Руан находятся под фактическим контролем британских войск, заявить что-то другое они и не могли.

В общем, думается, что в Берлине уже сами не очень понимают, с кем именно они воюют. Хотя, судя по имеющейся информации, с дисциплиной у самих немцев не все в порядке и не факт, что войска радостно выполнят приказ о наступлении, буде такой приказ будет отдан. К тому же, сообщения из Австро-Венгрии так же вызывали вопросы, слишком часто там стали происходить всякие демонстрации и прочие эксцессы. И ладно бы где-то на окраинах Империи Габсбургов, так еще и в самой столице! Дисциплина в австро-венгерской армии стремительно падала, волнения в национальных частях происходили все чаще. Неудивительно, что в таких условиях Император Карл I ведет активные неофициальные консультации со странами Антанты о сепаратном мире. Вон и в Стокгольм прислали представителя, якобы для участия в комиссии Красного Креста, а по факту, для консультаций с господином Шебеко, благо тот до войны был российским послом в Вене. И, разумеется, за этим всем внимательно следили люди Фридриха фон Пурталеса, германского представителя в «комиссии Красного Креста». Все эти телодвижения австрийских союзников не могли не напрягать немцев и Берлин был вынужден придерживать боеспособные части на случай, если потребуется оказать «союзническую помощь» Австро-Венгрии.

Впрочем, в кои-то веки германской разведке удалась успешная операция по доставке судна с оружием к ирландскому побережью. Да, в этот раз британская разведка проморгала немцев, и антибританские повстанцы получили несколько тысяч прекрасных армейских винтовок и ручных пулеметов. Как результат — в Ирландии полыхнуло, да так, что британцам не только пришлось перебрасывать дополнительные силы из Метрополии, но даже выводить одну дивизию из Франции. И дело выглядело так, что «пока одну дивизию», а это не добавляло сил и оптимизма командованию британским Экспедиционным корпусом на континенте. Да и контроль над севером Франции и над Временным правительством Бриана явно слабел.

В общем, ситуация в Европе становилась все более запутанной и непредсказуемой. Меня же все больше терзали сомнения в том, правильно ли мы и, в первую очередь, я, поступили, решив признать Петена и ввязавшись в авантюру с претензией на трон герцога де Гиза. Да, с одной стороны, это давало определенные перспективы, но только при удачном стечении обстоятельств. Если же все пойдет так, как случается обычно, то русские войска и Россия, как таковая, окажутся вовлечены в гражданскую войну во Франции, а это чревато не только людскими потерями, но и непредсказуемыми последствиями, как для международной политики, так и для ситуации внутри самой Российской Империи.

Первые капли дождя упали на мою голову.

— Государь! Не изволите ли в дом?

Это Евстратий. Как всегда, появился из мрака бесшумно, словно привидение или вампир какой, прости Господи. Впрочем, он по сути такой и есть — незаметный, неприметный и очень опасный для окружающих.

— Да, Евстратий, пожалуй. И организуй мне чаю в кабинет. Я еще поработаю.

* * *

ФРАНЦИЯ. МАРСЕЛЬСКАЯ КОММУНА. ЛЕ МАРТИНЕ. 12 (25 мая) 1917 года.

— Ваше превосходительство! Прибыла авангардная разведка!

Генерал Марушевский обернулся к адъютанту.

— Давай их сюда!

Тут козырнул и испарился выполнять приказание. Через пару минут появился командир разведроты штабс-капитан Ермолаев.

— Ваше превосходительство! Встретили итальянскую колонну с охранением. В грузовых автомобилях пайки итальянской армии, отправленные для нас по распоряжению из Рима.

— Прекрасно. Владимир Станиславович, будьте добры распорядиться, чтобы немедля была выставлена дополнительная охрана и начат прием груза. В первую очередь выдавать раненым, больным и ослабленным переходом. Остальным, как получится по остаткам. В крайнем случае потерпим, до Италии всего один дневной переход остался.

— Слушаюсь, ваше превосходительство. Сию минуту распоряжусь.

Полковник Нарбут козырнул о отправился отдавать соответствующие приказы. Сам же генерал Марушевский продолжил свой путь в колонне 3-ей Особой пехотной бригады. Вот уже почти три недели держали путь через Францию части Русского Экспедиционного корпуса и нельзя этот переход назвать легким. Впрочем, маршем по вражеской местности он так же не являлся, хотя отношение французов к проходящим русским частям трудно было назвать дружелюбным. После настоящих боев под Реймсом, когда по приказу генерала Нивеля французская армия попыталась разоружить и интернировать русские бригады, части РЭК были официально объявлены мятежными, а сама Россия была обвинена в предательстве. И если бы не катастрофа при наступлении генерала Нивеля и последовавшие за ней потрясения, то вряд ли генералу Марушевскому и его солдатам позволили бы вот так маршировать. Но ситуация изменилась, причем изменилась дважды, когда сначала им разрешили покинуть Францию, правда при этом отказавшись предоставить транспорт, а потом опять вдруг ветер международной политики изменился и русские войска оказались желанными гостями в Орлеане.

Марушевский покачал головой в ответ своим мыслям. Да, не позавидуешь генералу Лохвицкому, которому сейчас предстояло во главе 1-й Особой пехотной бригады возвращаться в центр Франции для последующего «парадного марша на Париж». И генерал был в глубине души рад тому обстоятельству, что такой приказ получил не он сам и не его бригада. Впрочем, тут случая никакого не было, просто бригада Лохвицкого была ближе к Орлеану. Хотя, следует признать, что в обратный путь «счастливчики Лохвицкого» отправятся в вагонах, а бригаде самого Марушевского пришлось топать пешком до самой итальянской границы.

Появление колонны с продовольствием весьма порадовало генерала. Нельзя сказать, что русские солдаты совсем уж голодали в пути, все же всякое местное начальство старалось что-то выдать, надеясь поскорее избавиться от тысяч вооруженных российских солдат, которые шли через их территорию. Разумеется, выдавали не от щедрот душевных и не от любви к бывшим союзникам, а обоснованно полагая, что если русским не выдать продовольствие, то они вполне могут взять и сами. И тогда никто не мог спрогнозировать во что это все выльется.

Хотя, следует отметить, с продовольствием во Франции действительно было плохо и с каждым днем становилось все хуже. Даже в богатых южных провинциях новые революционные власти были вынуждены распорядиться закрыть границу с Швейцарией и запретить всякий вывоз продовольствия из Франции, что немедленно вызвало серьезные волнения уже в самой Швейцарии, поскольку тем самым был перекрыт главный канал поставок в страну и тень возможного голода встала в полный рост.

Шли русские войска. Хмуро провожали взглядами простые французы проходящие колонны солдат РЭК, и лишь самые отчаянные сорвиголовы рисковали что-то крикнуть им вслед.

* * *

ИТАЛИЯ. 13 (26 мая) 1917 года.

— И как вам новость о возможной Второй Реставрации, Ваше Высочество?

Генерал отнял от глаз бинокль и пожал плечами.

— Думаю, князь, как и всякий монархист, я должен приветствовать такие желания. Тем более, что Франция мне не безразлична, как вы понимаете. Я не думаю, что республиканское правление принесло французскому народу много блага. Все великое в истории страны совершалось при монархии, кто бы не сидел при этом на троне.

— А то, что на трон вернутся Бурбоны?

— Что ж, права Орлеанской ветви хоть и оспариваются испанскими Бурбонами, но объективно именно они сейчас наиболее влиятельны во Франции, а значит и более сильны в своих претензиях на трон. Династия же Бонапартов, увы, слаба сейчас. Так что, выбор невелик.

— А вы сами?

— Я? Я — генерал-адъютант Его Императорского Величества Михаила Александровича и верен данной мной присяге моему Государю.

С этими словами Луи Наполеон Жозеф Жером Бонапарт, принц Французской Империи, представитель французского Императорского Дома Бонапартов и генерал-лейтенант Русской Императорской армии вновь поднял бинокль.

Волконский знал, что принц ничуть не рисуется. Ему вспомнилась история с визитом в Россию тогдашнего президента Франции. Тогда, многие сомневались, что представитель Династии Бонапартов станет приветствовать главу республиканского государства. Но принц, командовавший в то время Лейб-Гвардии Уланским Ея Императорского Величества полком, тогда четко обозначил свое видение ситуации. «Я — офицер, командующий российскими войсками, — заявил тогда он, — и мой долг требует, чтобы я приветствовал президента Французской Республики. Я поступлю, как поступил бы любой другой русский офицер». И приветствовал, наступив на горло личному отношению к тем, кто сверг его Династию с трона.

Князь вздохнул и, последовав примеру принца, поднял свой бинокль и так же принялся следить за приближением первой колонны войск Русского Экспедиционного корпуса. Русская бригада покидала негостеприимную Францию и оставалось лишь надеяться на то, что Италия станет для них более гостеприимной. В том числе и для этого Государь Император направил его сюда с миссией. В том числе, но не только для этого. Такова уж международная политика.

Глава 5. Игры вождей и монархов

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 15 (28) мая 1917 года.

— Итак, Ленин в Париже.

— Точно так, Ваше Величество. Владимир Ульянов, партийный псевдоним «Ленин», прибыл вчера вечером на Лионский вокзал Парижа. Вместе с ним прибыла группа социалистов из Швейцарии. Большая часть из них русские политические эмигранты.

— Дальше.

Министр иностранных дел раскрыл папку и сообщил подробности:

— Группа прибыла в особом вагоне. Состав группы уточняем. Согласно донесениям из Парижа, господин Ульянов прямо на вокзале выступил перед толпой с речью.

— С броневика?

Свербеев удивленно на меня поднял взгляд.

— Простите, Государь?

— Ленин с броневика выступал?

Министр слегка растеряно взглянул в свои бумаги.

— Прошу простить, Ваше Величество, но у меня на сей счет нет информации. У вас есть дополнительные сведения от военной разведки?

— О чем говорил господин Ульянов перед собравшимися?

Я счел лучшим проигнорировать вопрос, благо имею такую возможность. Свербеев приняв за должное мой встречный вопрос, ответил:

— Подробностей речи мы не имеем. Можем лишь опираться на сообщения парижских газет по этому поводу, которые описывают встречу лишь в самых общих фразах.

— Толпа большая была? Специально пришли встречать прибывших?

— Точных сведений у меня нет, Ваше Величество. Смею предположить, что большую часть толпы составляли праздные зеваки, коих так много сейчас в Париже слоняется без дела. Во всяком случае, об организованной встрече не сообщалось.

— Вот это и плохо, Сергей Николаевич. Очень плохо. Что МИД, что военная разведка, просто проспали и сам этот вагон пломбированный, и его движение, и прибытие группы революционеров в Париж, и само выступление, и, равно как, и дальнейшие действия этих, прости Господи, товарищей. Это никуда не годится!

Свербеев только и переспросил, уже окончательно сбитый с толку:

— Пломбированный вагон?

— Я не удивлюсь ни пломбированному вагону, ни броневику, — отрезал я. — Равно как не удивляюсь тому, что МИД и разведка проморгали все это дело.

Впрочем, я и сам хорош, чего тут на него наезжать. Расслабился, что Ленин сотоварищи в Швейцарии, и что революционная братва Бургундии и Прованса закрыла швейцарскую границу. Но тут, как говорится, ворон ворону глаз не выклюет — пропустили своих единомышленников в Париж. Может потому и пропустили, чтобы те подальше были и у них самих не остались бузить, уж слишком амбициозные и активные товарищи рвались из Женевы в столицу французской революции.

Тем временем глава МИДа что-то мне пытался объяснить по поводу того, что официальная русская миссия во главе с Мостовским уже несколько дней как покинула Париж, и что российское внешнеполитическое ведомство может получить информацию лишь через вторые-третьи руки, такие как посольства нейтральных государств, представители международных газет, работающие во французской столице, а также от некоторых агентов графа Игнатьева, которые остались в Париже и работают на нелегальном положении.

— В общем так, — прервал я Министра, — с этого момента уделять особое внимание прибывшей группе революционеров, а в особенности господину Ульянову. Я не удивлюсь, что он быстро окажется на самой вершине их мятежного Олимпа. Посему, все, что он говорит, кому говорит, что пишет, все статьи за его подписью, в общем, все это должно пристально анализироваться и изучаться. Раз уж проморгали целый вагон, проехавший всю бурлящую Францию, давайте хоть держать руку на пульсе происходящего!

Свербеев поклонился, но счел возможным вставить свои пять копеек:

— Да, Государь, но позволю себе заметить, что господин Ульянов прибыл, что называется, к шапочному разбору, поскольку все ключевые посты уже заняты французскими революционерами и прочими ренегатами прежнего режима. Так что очень сомнительно, что прибывшим из Швейцарии достанутся какие-то влиятельные посты в так называемом «правительстве народной обороны».

Качаю головой.

— Вы плохо знаете господина Ульянова. Такой человек найдет себе и пост, и броневик, уж поверьте. Точно так, как он нашел вагон, доставивший их в Париж, а равно обеспечил пропуск этого вагона по всей бурлящей территории с юга на север и организовал, чтобы этот вагон цепляли к очередному попутному составу. И чтобы никто их не остановил, не опросил, и даже не заметил.

Откуда я так хорошо знаю господина Ульянова, распространяться ваш покорный слуга, разумеется, не стал. А Свербеев счел за благо больше не нарываться.

* * *

ПОСЛАНИЕ ИМПЕРАТОРУ ВСЕРОССИЙСКОМУ. 16 (29 мая) 1917 года.

Дорогой Майкл!

События последнего времени заставляют меня еще раз обратить твое внимание на необходимость сохранения единства среди союзников по Антанте. В то время, как Германия готовится нанести серьезнейший удар на нашем Западном фронте, мы оказались в ситуации, когда с каждым днем растет вероятность потери нашего главного военного и промышленного союзника в Европе.

С каждым днем увеличивается шанс на то, что Франция, при тех или иных обстоятельствах выйдет из войны. Чем это обернется для наших стран не мне тебе напоминать. Думаю, ты ясно осознаешь, что после высвобождения немецких войск на Западном фронте вследствие возможного выхода Франции из войны, основные силы германской армии будут переброшены на Восток. Не стану тебе указывать на все последствия для русской армии, в случае полномасштабного наступления немцев. Совершенно очевидно, что последствия эти станут в целом катастрофическими для России.

Только сохранение Франции в составе Антанты, только восстановление порядка во французской армии и во всем государстве, могут дать нам возможность продолжать боевые действия, рассчитывая на скорейшее вступление в войну США и на всемерную военную, финансовую и промышленную помощь из-за океана. Такое положение дел мне представлялось совершенно очевидным и мне казалось, что ты сам прекрасно отдаешь себе в этом отчет. Однако же, последние известия о признании твоим правительством самозваного «Верховного Военного Комитета», в качестве официального французского правительства, породили у меня чувство глубочайшей тревоги.

Майкл! Ты не можешь не осознавать, что данное решение вредит нашему общему делу и подрывает и без того слабое единство во Франции. Мне известна позиция России в отношении отказа от восстановления дипломатических отношений с правительством Бриана. Однако считаю необходимым напомнить тебе, что именно Национальное Собрание, в условиях ареста социалистическими мятежниками в Париже президента Пуанкаре и премьер-министра Рибо, является единственным законным органом власти во Франции, полномочия которого подтверждены в результате выборов. Претензии же генерала Петена и его окружения на власть не только ничем не обоснованы, но и являются фактическим военным мятежом против законной власти, не говоря уж о том, что такие действия ведут к фактическому распаду французского государства и открывают Центральным Державам путь к окончательной победе в Великой войне.

Уверен, что ты согласишься со мной в том, что мы должны приложить совместные усилия для преодоления кризиса во Франции, для чего, как мне представляется, необходимо убедить генерала Петена признать верховенство Национального Собрания и подчинить свои войска единому командному центру. Причем, в сложившихся условиях хаоса и взаимного недоверия среди французских элит, эффективным представляется создание единого союзного командования, в которое, помимо представителей Парламента и «Верховного Военного Командования» Франции, вошли бы на полноправной основе военные из Великобритании и России.

Стороны должны оставить расхождения до лучших послевоенных времен и приложить все усилия на восстановление силы Франции и на нашу общую победу в этой войне.

Прими и проч.

Твой кузен, Джорджи.

Сандрингем-хаус, 29 мая 1917 года.

* * *

ПОСЛАНИЕ КОРОЛЮ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА ВЕЛИКОБРИТАНИИ И ИРЛАНДИИ. 16 (29 мая) 1917 года.

Дорогой Джорджи!

Благодарю тебя за твое письмо. Действительно, события во Франции и вокруг нее не могут не беспокоить ни одного здравомыслящего человека.

Что касается позиции России, то она тебе известна — ни при каком условии мы не можем согласиться на официальное признание правительства во главе с военным преступником, отдавшим приказ об атаке на части Русского Экспедиционного корпуса, находившегося во Франции по приглашению официального Парижа и много месяцев воевавшего плечом к плечу вместе с доблестными британскими и французскими войсками. Тем более мы никогда не забудем, кто отдал приказ на подрывную деятельность против моей страны, на заговор и свержение законной власти в России и на свержение законного Императора Всероссийского. И когда ты упрекаешь меня в том, что мы признали самозваное правительство генерала Петена, не забывай будь добр и о том, что именно твои министры, твои дипломаты, твои агенты и твои подданные, наряду со своими французскими коллегами, сделали все, чтобы обратить мою Империю в хаос и беззаконие. Если твое правительство, в том числе и благодаря твоему благотворному влиянию, воздерживается от дальнейших активных действий против моей страны после того случая с арестом генерального консула Великобритании в Москве за организацию и участие в Кирилловском мятеже 19 марта в Петрограде, то этого нельзя сказать об официальном Париже, который не только продолжил курс на конфронтацию и объявление невыполнимых ультиматумов России, но и предательски нанес удар в спину, применив военную силу в отношении моих верных подданных. Такое не забывается и не прощается.

Исходя из этого невозможно представить признание Москвой правительства под руководством господина Бриана. Более того, поскольку Национальное Собрание Франции на своем специальном заседании поддержало действия против России и русской армии, мы считаем себя свободными от признания этого представительского органа. Дипломатические отношения между Россией и Францией Национального Собрания разорваны. Таким образом, не может быть и речи о том, чтобы мы согласились рассматривать правительство, избранное этим Парламентом, в качестве единственного законного и официального правительства Франции.

Что же касается тезиса о том, что Москва признала правительство фактических мятежников, то после факта признания Парижем мятежников законной властью в России во время Февральских событий и во время Кирилловского мятежа, мы можем смело сказать — не мы начали эту игру и не мы открыли этот Ящик Пандоры вмешательства во внутренние дела союзника, оправдывая этот прискорбный факт благими целями.

Что до единства и восстановления силы Франции, то генерал Петен популярен в войсках, пользуется заслуженны авторитетом в стране и готов провести требуемое обновление государственного и политического устройства Франции, что позволит не только восстановить порядок, но и, вернув боеспособность французской армии, обеспечить державам Антанты возможность полной и безоговорочной победы. И в этом деле Россия и Русский Экспедиционный корпус готовы ему оказать всяческую поддержку во имя нашей общей виктории.

Уверен, что решительное признание официальным Лондоном генерала Петена, переломит ситуацию и заставит Парламент Франции сесть за стол переговоров с Верховным Военным Командованием.

Прими и проч.

Твой кузен, Майкл.

Марфино. 16 (29 мая) 1917 года.

* * *

ПОСЛАНИЕ ИМПЕРАТОРУ ВСЕРОССИЙСКОМУ. 17 (30 мая) 1917 года.

Дорогой Майкл!

Благодарю тебя за быстрый ответ на мое предыдущее письмо. Недопонимания и конфликты случаются и между лучшими друзьями, однако это не всегда следует оборачивать в смертельную вражду и отрицание любой возможности для восстановления взаимопонимания.

То, что между Россией и Францией катастрофически испорчены отношения, не означает принципиальной невозможности достичь компромисса. Тем более перед лицом реальной угрозы военного поражения, которое, в случае продолжения этого конфликта, ожидает всех нас со всей неизбежностью.

По этой причине я призываю тебя к более взвешенному подходу к данной проблеме. Я понимаю и во многом разделяю твои чувства, но государственный муж не может себе позволить действовать, руководствуясь категориями детских обид. Полагаю, что всем сторонам необходимо умерить свои эмоции и подчинить свои решения холодному и взвешенному расчету.

Итак, что позволит нам всем достичь компромисса? На мой взгляд, в качестве компромисса можно рассматривать позицию, при которой господин Бриан будет заменен на более нейтральную, не вызывающую возражений у России фигуру. Россия же признает это новое правительство и восстанавливает дипломатические и военные отношения с Францией. При таком положении генерал Петен со своим комитетом, будут вынуждены согласиться на компромисс с новым правительством Франции и войти в подчинение Объединенному Союзному Командованию Антанты, куда также войдут представители Великобритании и России.

Признать же генерала Петена законной властью мое правительство не может, ввиду того, что такое признание не только не восстановит мир и порядок во Франции, но и чревато распадом французского государства, что прискорбно само по себе, и тем более недопустимо в условиях мировой войны и сложившемуся положению на фронтах. Кроме того, в условиях серьезных волнений в Ирландии и Индии, мое правительство значительно ограничено в маневре, не ставя под угрозу стабильность в самой Британской Империи и ее доминионах.

Прими и проч.

Твой кузен, Джорджи.

Сандрингем-хаус, 30 мая 1917 года.

* * *

ДЕПЕША ЛИЧНОМУ ПОСЛАННИКУ ИМПЕРАТОРА ВСЕРОССИЙСКОГО ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ ИТАЛИИ КНЯЗЮ В.М. ВОЛКОНСКОМУ. 17 (30 мая) 1917 года.

Князь!

Вам следует передать моему царственному собрату Королю Виктору Эммануилу III мое личное послание. Информируйте Его Величество о положении во Франции. Жду скорейшего сообщения на сей счет.

Михаил

* * *

ДЕПЕША ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ ВСЕРОССИЙСКОМУ МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ. 17 (30 мая) 1917 года.

Ваше Императорское Величество!

Все указанные Вашим Величеством действия выполнены точно, в срок и полностью.

Его Величество Король Итальянского Королевства Виктор Эммануил III повелел передать Вашему Величеству ответное личное послание.

Ваш верный подданный,

Князь Волконский.

* * *

ПОСЛАНИЕ КОРОЛЮ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА ВЕЛИКОБРИТАНИИ И ИРЛАНДИИ. 17 (30 мая) 1917 года.

Дорогой Джорджи!

Благодарю тебя за твое письмо. Рассмотрев всесторонне предложенные тобой возможности для компромисса, направленного на восстановления порядка во Франции, хотел бы сообщить тебе мои встречные предложения.

1. Правительство господина Бриана уходит в отставку в полном составе.

2. Национальное Собрание Франции принимает декларацию, в которой выражает сожаление и осуждение всем действиям официального Парижа и его военного командования, направленных против интересов России и против российских подданных, включая солдат Русского Экспедиционного корпуса во Франции.

3. Создается Совместная следственная комиссия с участием российских представителей, призванная расследовать события, приведшие к Реймсскому инциденту и прочим действиям официального Парижа, направленные против России, как ближайшего союзника в условиях войны.

4. Все положения и ограничения, указанные в выдвинутом России правительством Рибо ультиматуме, отменяются, равно как и все связанные с этим решения и документы.

5. Национальное Собрание Франции поручает формировать общенациональное правительство народного доверия генералу Петену.

6. Правительство генерала Петена принимает, а Национальное Собрание Франции ратифицирует пакет договоров между Россией и Францией, текст которого согласован между Москвой и Верховным Военным Комитетом Франции, включая вопросы и условия компенсаций потерь, ущерба и прочих убытков, понесенных Российской Империей и моими добрыми подданными в результате враждебных действий президента Пуанкаре, правительства Рибо, правительства Бриана, а также вопросы гарантий по кредитам и прочим.

7. До восстановления порядка в государстве и дисциплины в войсках, французская армия подчиняется Объединенному Союзному Командованию, куда помимо военных из России и Великобритании будут входить и генералы из Италии, как ближайшего соседа и союзника Антанты на юге Европы. Тем более что без участия итальянских сил восстановление законности и порядка в Окситании и Бургундии представляется трудновыполнимым.

8. Вопросы дальнейшего политического устройства Франции откладываются на более позднее время, дабы не сеять раздор между Парламентом и генералом Петеном.

Мне представляется подобный компромисс не только реальным, но и максимально взвешенным.

Прими и проч.

Твой кузен, Майкл.

Марфино. 17 (30 мая) 1917 года.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 17 (30) мая 1917 года.

— Раз, два, три, четыре…

Камень, булькнув в последний раз, скрылся в глубине пруда.

— Папа, а теперь ты. Ну, пожалуйста! Я тебя научу!

Усмехнувшись, я поднял подвернувшийся камень с земли и нарочито неудачно отправил камешек в пруд.

Бульк!

— Эх…

Деланно кряхчу, а Георгий радостно прыгает вокруг меня.

— Давай научу! Давай научу! Меня в лагере мальчишки научили! Давай покажу, как надо!

— Ну, давай, учи.

Последующие четверть часа мы занимаемся «обучением», сын бегает по берегу и собирает для меня «снаряды», рассказывает, как их нужно запускать, по каким критериям отбирать и прочую науку, связанную с таким сложным вопросом, как добиться наибольшего числа скользящих всплесков одним камнем за один раз.

Я старательно «учусь», задаю вопросы, пробую, радуюсь, когда получается, огорчаюсь, когда выходит плохо, а у самого в голове то и дело крутятся строчки депеш, писем, официальной переписки и секретных докладов. Эти дни были очень горячими на дипломатическом фронте, и мы пытались выторговать себе наилучшие условия в игре вокруг Франции с тем, чтобы и не обрушить Западный фронт, вынуждая немцев держать там побольше дивизий, но, вместе с тем и не допустить полного восстановления Франции и ее влияния. Не стоило забывать о том, что с нами говорят и готовы нам в чем-то идти на уступки только до того момента, пока не перестанут в нас остро нуждаться. А это, так или иначе, рано или поздно произойдет.

Поэтому и приходилось «ковать железо» пока было горячо, интригуя, торгуясь, завышая требования, создавая задел для будущих уступок. Британцам мы были сейчас очень нужны, поскольку генерал Петен с каждым днем обретал все большую силу и влияние, а анонсированный «парадный марш на Париж» в исполнении войск и союзников Верховного Военного Комитета, если он состоится без участия английских войск, может породить неприятные последствия, включая такие, как официальная реставрация монархии без их участия.

Нет, насколько мне известно, в Лондоне принципиально не против Второй Реставрации, по примеру той, Первой, когда британские и русские войска при поддержке союзников, разбили Наполеона Бонапарта и на трон был возведен Людовик XVIII. Но парадокс в том, что, во-первых, в войне на стороне Антанты участвовал именно «официальный Париж» Парламента, находящийся теперь в Руане, во-вторых, возможный фактический распад государства на несколько враждующих частей однозначно выводил Францию из войны и обрушивал Западный фронт, в-третьих, все лояльные Республике силы сейчас формировались именно вокруг Парламента и фактически находились в зоне ответственности британских войск, в-четвертых, влияние и вес Петена усиливались с каждым днем и поддержка прибывающего в Орлеан контингента Русского Экспедиционного корпуса значительно усиливала его позиции. В общем, признать Петена и кинуть при этом Парламент они не могли, мириться с распадом Франции не хотели, участвовать в войне в Европе без французской армии было невозможно, ну, и так далее. А тут еще Коммуна в Париже с ее выходками.

К тому же, сами войска, находящиеся на непосредственно в окопах, стремительно теряли боеспособность и снимались с фронта целыми батальонами. И, как представлялось, удержать фронт от окончательного падения, могло только восстановление единого авторитетного командования всей французской армией. Поэтому так активничала британская дипломатия, потому к этому делу подключилась «артиллерия главного калибра» в лице моего царственного собрата Георга V, потому сейчас в Орлеане офицеры британской разведки пытаются убедить Петена и возможного нового монарха Жана Орлеанского герцога де Гиза в том, что эти коварные русские хотят воспользоваться ситуацией и возвести на престол своего генерала принца Луи Наполеона Бонапарта, отодвинув Бурбонов от французского трона и, фактически, узурпировав власть.

Не желал оставаться в стороне и еще один мой царственны собрат король Италии Виктор Эммануил III, неровно дышащий в возможной перспективе воспользоваться ситуацией и каким-то образом вернуть во владения Савойского Дома собственно сам Савой с Ниццей, а там, глядишь, и Корсика может стать объектом притязаний Италии к какой-нибудь Окситанской Социалистической Республике, с ними-то у Рима нет военного союза, верно? Вот и разрывался Витек между страхом, что Германия раздавит Францию и совместно с австрияками возьмется за Италию, и между страстным желанием получить свои «исконно итальянские земли обратно». Опять же, Албания, которую в Риме считали законной территорией Итальянского Королевства. Да и прочие хотелки…

Да еще все более явным становился конфликт между Берлином и Веной, поскольку Германия крайне нервно реагировала на любые попытки сепаратного мира со стороны главного союзника, а активизация австро-венгерских эмиссаров в этом направлении не была видна только слепому. Было совершенно очевидно, что Австро-Венгрия в нынешнем виде держится из последних сил и потому в Вене решительно возражали против начала наступления германских войск на Париж, логично полагая, что сразу же после этого в войну вступят США, и положение, без того нерадостное, станет для Вены совершенно отчаянным.

В общем, все хотели все, но фактически никто ничего не мог. Все замерло в шатком равновесии.

— Молодец! Девять раз! Молодец, папа!

— Спасибо, сынок. Ты способный учитель!

Мальчик счастливо заулыбался, отчаянно гордясь собой. Ах, малыш, если бы в жизни все проблемы можно было решать, просто бросив камешек в воду…

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 18 (31) мая 1917 года.

— Итак, Революционный комиссар по иностранным делам? И как вам ваш новоявленный коллега, а, Сергей Николаевич?

Свербеев склонил голову.

— Признаться, Государь, во время прошлой Высочайшей аудиенции я не поверил в напор и хватку господина Ульянова. Но, как видно, я ошибался. После аудиенции я затребовал в своем ведомстве, в разведке и в Отдельном Корпусе жандармов справки об этом господине. Просто удивительно, как человек с таким острым словом и такой решительностью, мог столько лет сидеть без явного движения в Швейцарии.

— Да, Сергей Николаевич, этот человек умеет ждать, но самое главное то, что он умеет не терять времени на пустые разговоры, когда момент наступил.

То, что мои министры со мной соглашаются, совершенно не означает, что они со мной согласны. Да, покивают, да, произнесут высокопарные верноподданнические слова, но в глубине души… В сущности, кто им Ленин? Один из десятков и сотен политических эмигрантов, которые зарабатывают себе на чашку кофе с круасаном пописывая всякие статейки и пасквили на Россию? Мало ли было таких клоунов-грантоедов в мою эпоху? Но тут-то я точно знал, чего ожидать от данного человека. Потому и накачивал главу МИДа первостатейно.

— Господин Ульянов давно готовился к подобному развитию событий, прогнозируя европейскую, а за ней и мировую революцию по итогам или в самом конце Великой войны. Да, он немного ошибся со сроками, но Февральские события в России были тем звонком, который наверняка указал ему, что время вот-вот наступит. То, что у нас это все закончилось лишь сменой монарха на Престоле, не могло его слишком смутить, ведь на Россию в этом вопросе он и не рассчитывал, изначально полагая, что революция случится в более развитых странах — в Германии, Франции или в Швейцарии. И то, что при этом сама Швейцария не участвовала в Великой войне особой роли не играло, поскольку общественные настроения там достаточно радикализированы, а сама Конфедерация очень серьезно зависит от импорта продовольствия, что немедля дало толчок для начала забастовок и прочих выступлений после перекрытия швейцарской границы. Так что, господин Ульянов был готов и вопрос стоял лишь в том, где именно он начнет свою игру. И ему удалось меня удивить, поскольку, признаюсь, я ставил на Швейцарию с возможной последующей конфедерацией с какой-нибудь социалистической Бургундией. Впрочем, мы заболтались. Так что там наш подопечный?

Министр иностранных дел по своему обыкновению раскрыл папку и сообщил:

— По имеющейся у нас информации, господин Ульянов, заняв пост Революционного комиссара иностранных дел в так называемом «правительстве народной обороны», развернул кипучую деятельность, формируя вокруг себя группу радикально настроенных элементов. Главные тезисы его выступлений можно свести к двум посылам: «никакого соглашательства» и «нет места колебаниям». Настаивает на немедленных и решительных действиях.

— И каковыми могут быть эти действия на ваш взгляд?

Свербеев аккуратно закрыл папку и убрал ее в левую руку.

— В случае с господином Ульяновым, Государь, я бы готовился к чему угодно и ничему бы не удивлялся.

Усмехаюсь.

— Что ж, мне нравится ваш сегодняшний настрой в этом деле. И все же, Сергей Николаевич, я хотел бы услышать ваши соображения на сей счет.

Глава МИДа помолчал с полминуты. Я терпеливо ждал. Наконец Министр сухо сообщил:

— Вся беда таких вот революционных движений в том, что у них там множество групп и еще больше вождей, и каждая готова буквально загрызть своих коллег-конкурентов, обвиняя их в чем угодно. Такова ситуация в Париже, Бургундии и по всей Окситании. Ситуация тем временем выходит из-под контроля — их соратники слабеют и дезорганизуются, а их противники крепнут с каждым днем. Исходя из этого могу предположить, что господин Ульянов, со свойственной ему решительностью, вполне может попробовать перехватить лидерство в Париже, а впоследствии, и во всей Франции. Конечно, тот факт, что он русский, а не француз, значительно усложняет ему задачу, поскольку, хоть они тем и провозглашают всяческий интернационал, но этот фактор все так же важен. В той же России господину Ульянову было бы куда легче творить революцию.

— И я первый, кто не даст ему такой возможности.

Свербеев склонил голову:

— Как и все мы — верноподданные Вашего Императорского Величества. Однако, против господина Ульянова еще и тот фактор, что времени у него практически не осталось. У него на все про все от силы неделя. Посему захватить лидерство в условиях бурлящего Парижа он вряд ли успеет…

В дверь постучали и появился мой адъютант полковник Качалов.

— Ваше Императорское Величество! Срочное донесение от Имперского Комиссара зауряд-полковника Мостовского.

Та-а-ак. Снова события ускоряются, печенкой чувствую!

— Давайте, полковник!

Разрываю конверт, игнорируя нож на столе.

«Ваше Императорское Величество!

Сим доношу, что сегодня в два часа пополудни по парижскому времени, в районе Осера была взорвана железнодорожная насыпь и был атакован бронепоезд из числа войск генерала Петена, следовавший в голове воинских эшелонов с войсками 1-й Особой пехотной бригады генерала Лохвицкого.

В следствие завязавшегося боя были обстреляны вагоны с русскими войсками. Потери уточняются.

Мостовский»

— Что скажете, Сергей Николаевич?

— Что тут скажешь, Ваше Величество? Нас затягивают в гражданскую войну во Франции.

— Это может быть какая-то самодеятельность на местах или это решение вождей Бургундии? Или это англичане?

— Все что угодно. Тут вопрос лишь в том, как мы сами готовы и хотим это интерпретировать, Государь.

Глава 6. Принцесса Иоланда

ИТАЛИЯ. РИМ.КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 19 мая (1 июня) 1917 года.

Медленно и почти бесшумно двигалась по старинному дворцу тоненькая фигурка. Лишь мягкая поступь домашних туфель, лишь шорох неброского платья, лишь нежное касание девичьих пальцев…

Иоланда шла по залам дворца словно во сне, осматривая много раз виденное, касаясь того, что было хорошо знакомо, поглаживая те самые безделушки, которые так часто становятся такими милыми и такими памятными свидетелями каких-то прошлых дел, минувших радостей и ушедших горестей, тех страниц, которые перелистнула жизнь, событий, что безвозвратно остались позади. И пусть они не канули в Лету забвения, но, все же, никогда больше им повториться не суждено.

Принцесса, пожалуй, не могла бы и сама себе объяснить причину своего ночного путешествия по дворцу, но отчего-то томилась душа, замирало в каком-то необъяснимом предвкушении сердце, нет-нет, да и перехватит волнительно дыхание, словно вот-вот, с наступлением утра, покинет она королевский дворец и умчится куда-то далеко-далеко. Далеко. И, возможно, навсегда.

Нет, она знала, что с наступлением рассвета ничего такого не случится, что впереди ее ждет очередной день, полный обязательных хлопот, официального протокола, визитов, встреч и торжественного приема в тот вечерний час, когда звезды вновь украсят небо Вечного города. Она знала, она это все точно знала, но не находила ее душа покоя. Что-то должно случиться, обязательно должно, причем, что-то непременно хорошее, ведь это не просто еще один день над Римом, это ее день, всецело ее, день ее рождения!

— День рождения, — прошептали ее губы бесшумно. — Шестнадцать лет…

Да, сегодня будет прием в ее честь. Во дворце будет множество именитых гостей, множество подарков, ослепительных драгоценностей и всего того, что принято дарить в таких случаях молодым принцессам на их шестнадцатилетие. Все это приятно, но…

Она ждала чего-то. Чего? Кого? Нет-нет, это все лишь пустые мечтания. Увы, чудес не бывает и желаемое неосуществимо. Остается лишь дарить светские улыбки, благодарить обязательных гостей за очередные подарки и комплименты. И делать то, что должно. А там будь, что будет.

Иоланда распахнула окно. Вокруг дворца раскинулся ночной Рим. Кое-где не спали, где-то играла веселая музыка, звучали голоса и доносился женский смех. Под стенами дворца прохаживались часовые. Через площадь проехал одинокий автомобиль и скрылся в темноте улиц. Все, как всегда, ничто не ново под Луной и ничто не вечно. Даже Вечный город.

Она любила этот город. Его улицы и площади, его памятники и его живых обитателей. Ей нравилась академическая тишина музейных залов и шум народных гуляний, едва освещенные ночные улицы и ярко залитые средиземноморским солнцем районы, покой прекрасных садов в тенистых двориках и четкий шаг военных парадов, когда десятки тысяч римлян радостно приветствовали своих солдат во время празднований или провожая их на войну.

Вот и сейчас, глядя на залитые серебристым лунным светом крыши, она любовалась своим городом. Любовалась и знала, что когда-нибудь, через пару-тройку лет, придется ей покинуть свою Родину и отправиться куда-то далеко, в чужие края. Такова судьба и таков долг всякой принцессы, особенно если она старшая в роду, — выйти замуж за иностранного принца или короля и переехать в чужую столицу, в чужую страну.

Да, будь законы ее родины иными, то она, как старшая, должна была бы наследовать трон, но законы Итальянского Королевства не оставляли ей выбора — только чужбина. Она прекрасно знала, что у отца есть специальные люди, которые занимаются вариантами будущего итальянских принцесс и принцев. Работа велась скрупулезная и ничего не оставляла на волю случая или какой-нибудь влюбленности. Все возможные кандидаты были взяты на учет, на каждого наверняка составлена целая кипа всяческих бумаг, со всем возможным тщанием изучаются все моменты, начиная от болезней, встречающихся в роду, заканчивая политическими выгодами для королевства. Причем, как показал печальный пример предыдущего русского Царя, вопрос болезней наследника престола может подкосить даже самую могущественную державу. Не говоря уж о том, что вряд ли это принесло счастье семье…

Иоланда вздрогнула, отгоняя от себя страшные мысли, как будто само воспоминание об этом могло навлечь на нее какое-то скрытое ужасное проклятие, словно червь вползающий в даже не в душу, а в самою судьбу ее.

Глупости, суеверие. Наверняка отец посмеялся бы с ее страхов. И он бы, наверное, тоже посмеялся… Или, нет? Ах, глупышка-глупышка, он, вероятно, и не помнит о тебе! Но, как же хочется верить, надеяться и… ждать…

Стол. Трепетные пальцы нащупали в тайнике белый конверт. Остается лишь расправить его на подоконнике. Впрочем, зачем ей свет? Она же и так наизусть знает в этом письме каждую черточку и каждую запятую. Но как же томят сердце едва различимые в лунном свете строки…

Ночь. Римская ночь. Спит Вечный город. Но не спит она. Вероятно, уже скоро утро. Скоро наступит день. Ее день. Ее.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 19 мая (1 июня) 1917 года.

Пламя гудело в камине, увлекаемое вверх сильной тягой. На дворе опять штормило. Май в этом году выдался тревожным и штормовым во всех отношениях. И погоды не радовали частыми спокойными деньками, и международная политика заставляла держать нос по ветру, в попытке предугадать направления следующих ударов исторической стихии.

А это уже была именно стихия. Своенравная, непредсказуемая и очень опасная. Все, что я знал, все что мог планировать, все это увлекалось быстротечным водоворотом неожиданных событий и мне оставалось лишь реагировать на происходящее. Я смотрел на огонь и ловил себя на мысли, что все мое преимущество послезнания уже не позволяет мне предсказывать что бы то ни было в происходящих в мире событиях. Все так завертелось и так изменилось по сравнению с привычным мне ходом исторических событий, что я мог лишь пораженно замечать гротескные дубли известного мне, дубли, словно отраженные в кривом зеркале изменившихся обстоятельств. Почему так происходило? Бог весть. Была ли всему виной инерция исторических процессов, уже набравшая силу, но волею случая направленная по иным рельсам реальности, или же известные мне люди действовали исходя из своих характеров, но с поправкой на новые условия. А быть может, тут играли роль какие-то иные, неясные для меня пока, причины, но факты — упрямая вещь, как говаривал товарищ Коба. Небось, точно так же сидит у какого-нибудь огня в своем Ачинске и мысленно гнобит из далекой Енисейской губернии проклятый царизм и меня лично. Вполне может быть. Вполне. Или уже выехал оттуда, ведь у него срок вроде уже и заканчивался. Я-то отдал соответствующие повеления по надзору, но где мои повеления, а где Ачинск? Остается лишь сидеть и ждать новостей.

Вообще же, по здравому размышлению, я практически отказался от идеи использовать в мирных целях всю эту массу революционных товарищей, которая была известна мне по моей истории, и которая находилась сейчас в моем распоряжении в виде «узников совести» по всяким тюрьмам, каторгам и ссылкам Российской Империи. Более того, я дал команду превентивно арестовать и тех, кто по какой-то причине был в этот момент на свободе и жил под надзором Отдельного Корпуса жандармов. Всех этих социалистов, анархистов и прочих бомбистов. Благо после взрыва на Красной площади как-то не требовалось эти аресты каким-то образом обосновывать в глазах общественного мнения.

За редким исключением, вся эта публика несла в себе деструктивное зерно революционного хаоса и была мало применима для дела Служения и Освобождения. Не под то они были заточены. С созиданием у этой братвы все совсем не хорошо, они в основе своей разрушители «до основания, а уж затем». Кроме того, большинство из этих деятелей были убежденными противниками монархии, а я для них был самым что ни на есть злейшим врагом, поскольку показывал возможность сохранения «царского режима» в условиях революционных преобразований в обществе. А потому, я должен был быть готовым получить от этих ребят пулю или бомбу в любой момент и в любом месте. Сотни погибших на Красной площади во время Кровавой Пасхи не дали бы соврать. Так что, за редким исключением, я буду стараться держать всю эту революционную камарилью подальше от себя и от столиц Империи.

Разве что можно кое кого из «узников революционной совести» выдворить в Европу на каком-нибудь пломбированном судне, пусть бузят там. Вот, нарисовавшийся в Париже Ильич, грозил перевернуть с ног на голову и так черти как складывающуюся ситуацию во Франции. Я пока совершенно не мог себе представить за каким лешим он туда вообще поехал! На что он рассчитывал? Ситуация во Франции лишь слегка напоминала ситуацию в России моей истории. И все отличия были отнюдь не в пользу поездки Ленина в Париж. Зная осторожность «вождя мировой революции» (впрочем, тут его никто так не именовал пока), я был уверен, что из Швейцарии до прояснения обстановки он и не дернется. Там более что в Париже его никто не ждал. Но, видимо, какие-то резоны у него были. И мне хотелось бы понимать какие именно. Но, боюсь, что опять я буду узнавать новости только постфактум, после того, как Ильич учудит что-то неожиданное. Остается надеяться на то, что у меня будет хотя бы то преимущество, что я, в отличие от местных хроноаборигенов, знаю за кем смотреть нужно очень внимательно.

Впрочем, опять мои уставшие мозги понесло куда-то не туда. Не Ленин сейчас играет первую скрипку в истории, отнюдь не Ленин, пусть он и в Париже. И не во Франции творится всемирная история, хотя и вокруг нее. Да, так случилось, что в этой новой реальности, французы превратились лишь в объект мировой политики, а все главные дела делались сейчас в Лондоне, Москве, Берлине, Вашингтоне. Ну, и Риме, раз уж я включил его в свою формулу. Италия сейчас очень важна для нас, именно российско-итальянская связка добавляет России тот недостающий вес, который так важен сейчас в международной политике в момент, когда решается все. Будем надеяться на то, что князь Волконский все же справится со своей важной миссией, потому что пока…

Осторожный стук в дверь прерывает мои мысли.

— Да!

В дверном проеме осторожно появляется генерал Кутепов.

— Не разбудил, Ваше Величество?

— Нет, Александр Павлович, заходите. Что-то срочное, как я понимаю?

Мой руководитель Императорской Главной Квартиры утвердительно склонил голову:

— Точно так, Государь. Срочная депеша от генерала Лохвицкого. Получена телеграфом.

— От Лохвицкого? Интересно.

Беру в руки конверт донесения и открываю его. Пробежав глазами текст, поднимаю взгляд на Кутепова.

— Есть ли предел глупости человеческой, а генерал?

Тот позволяет себе неопределенный жест.

— Как свидетельствует история, границ глупости еще никому достичь не удалось, Государь.

— Это верно. Это верно…

Еще раз просматриваю сообщение.

— Флаг на здании или над зданием? В смысле у входа или на крыше?

— Из сообщения этого нельзя понять. Возможно и так, и эдак, Государь.

— М-да.

Прохаживаюсь по кабинету. Да, уж, опять проблемка нарисовалась. Да уж, не было печали — черти накачали. И что прикажете с этим делать теперь?

Молча стою у камина и смотрю на пляшущие языки пламени.

— Вот что, Александр Павлович. Телеграфируйте Лохвицкому — флаг со здания снять. Новых действий до особого распоряжения не предпринимать. Ждать повелений.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

— И еще. Соберите мне на десять утра Свербеева и Палицына. И сами будьте. И дайте мне к девяти с четвертью весь расклад по этому происшествию.

— Будет исполнено, Государь!

Кутепов уходит. Закрывается за ним дверь. Вновь я один.

Светает. Наступает новый день. Подбрасываю дрова в камин. Гудит пламя. Гудит моя голова. Сон мой, где ты? Как же я устал…

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 19 мая (1 июня) 1917 года.

— Ваше Императорское Величество, господа! По имеющимся на сей час сведениям, вчера части 1-й Особой пехотной бригады попали под обстрел в ходе завязавшегося боя между бронепоездом охранения из числа сил генерала Петена и какими-то неустановленными, предположительно, повстанческими отрядами, на территории, контролируемой бургундскими инсургентами. Был поврежден мост через реку. Кроме того, бронепоезд так же получил повреждения и потерял ход. В ходе боестолкновения наш полк потерял несколько человек личного состава убитыми и ранеными. В сложившейся обстановке генерал Лохвицкий принял решение принять бой и приказал выгрузившимся из эшелона передовым частям атаковать инсургентов. На плечах противника, обратившегося в паническое бегство, подразделения 1-го Особого пехотного полка сходу овладели городом Осер не встретив серьезного сопротивления. В сложившихся условиях, генерал Лохвицкий принял решение остановить продвижение к Орлеану, до момента, когда станет возможным дальнейшее движение воинских эшелонов через поврежденный мост, либо до особых распоряжений из Москвы. Город Осер под контролем русской армии. Водруженный над местной ратушей русский флаг к настоящему моменту убран с крыши здания и развевается только над входом, поскольку именно в ратуше генерал Лохвицкий разместил свой штаб и временную военную комендатуру.

Генерал Кутепов закрыл папку и, получив мое молчаливое дозволение, присел на стул. Я обвел взглядом присутствующих.

— Что ж, господа, жизнь вновь преподнесла нам сюрприз. Даже британцы официально еще не объявляли о взятии какого-нибудь французского города под свой контроль, так что генерал Лохвицкий явил миру новое слово в разгорающейся во Франции гражданской войне. Итак, у кого какие мнения на сей счет?

Свербеев поднялся с места и заметил:

— Ваше Величество, формально и Россия не заявляла о том, что в Осере установлена русская администрация, равно как и город не был объявлен, как находящийся под российским контролем.

Киваю.

— Формально, да, Сергей Николаевич, вы правы. Тем более что вывешенный вечером над городом русский имперский флаг под утро был благополучно убран. Но, как вы все слышали, в городе заявлена российская военная комендатура и у входа флаг Российской Империи таки развивается. Впрочем, думается мне, что флаг над ратушей, а значит и над городом, заметили все, кому надо. Посему над необходимо срочно определиться с нашей официальной позицией и нашими дальнейшими шагами. Я слушаю вас, господа.

Стоявший Министр иностранных дел продолжил.

— Как представляется, Ваше Величество, правильнее было бы как-то дезавуировать сам факт овладения городом именно русскими войсками.

— Это каким же образом?

— Государь, там был бронепоезд сил генерала Петена. Да, насколько можно судить по имеющейся информации, они не принимали участия в захвате города, но ведь формально это была совместная экспедиция под эгидой Верховного Военного Комитета, не так ли? А значит, подразделения 1-го Особого пехотного полка официально действовали под французским командованием, что дает нам возможность заявить, что Осер не переходил под нашу юрисдикцию, то есть речь не может идти об оккупации или о чем-то еще в этом вот духе.

— Да, мысль интересная. Мол в Осере, силами Белой армии генерала Петена восстановлена законная власть Французского Государства и город освобожден от инсургентов. При такой постановке вопроса наш полк лишь оказывал содействие законным властям в рамках существующего межгосударственного соглашения.

Свербеев склонил голову.

— Точно так, Государь. Правда это не избавит нас от дипломатических разбирательств с британцами, которые не признают Петена законной властью, но это уже технический вопрос. Во всяком случае нам будет значительно легче отрицать обвинения в оккупации русскими войсками французского города.

— Хорошо, Сергей Николаевич, с этим решили. Осталось только уговорить самого генерала Петена взять под контроль Осер. До этого момента части Белой армии избегали активных действий, предпочитая копить силы для наступления на Париж, именуемого ими «парадным маршем», не так ли?

— Да, Государь. Из МИДа мне сообщили, что генерал Жоффр просит принять его. Полагаю, что мне удастся через него согласовать данный вопрос.

— Добро, займитесь.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Свербеев сел, а я продолжил совещание.

— С этим решили. Теперь, господа, хочу услышать ваши соображения о наших дальнейших действиях. Насколько я могу судить, вариантов у нас на так чтобы уж много. Собственно, три — каким-то образом найти путь на Орлеан, продолжив выполнять согласованный план по маршу на Париж, оставаясь в Осере, расширять контролируемую зону, или же, остаться в Осере и пассивно ждать развития событий, предоставив Петену возможность играть первую скрипку в этой истории. Вам слово, господа!

Поднялся генерал Палицын.

— Государь! Любое наше решение должно основываться на наших реальных возможностях. А возможности эти, позволю себе заметить, крайне невелики. Силами двух полков многого достичь весьма затруднительно. Да, генералу Лохвицкому удалось сходу и практически без боя взять Осер. Но вряд ли силами отдельных рот и батальонов можно достичь большего, ведь фактора неожиданности у нас больше не будет. Посему, как мне представляется, самым разумным будет остаться в Осере. Прошу Ваше Величество обратить внимание карту.

Военный министр расстелил на столе большой лист и карандашом начал водить вдоль линий между населенными пунктами.

— Как вы можете видеть, Государь, этот город стратегически важен, поскольку через него проходит магистраль на юг Франции вплоть до итальянской границы. Перехватив эту линию, наша армия весьма затруднила положение всех этих Бургундий и прочих Лионов. Тем более что другие магистрали на Париж либо проходят через Орлеан и зону, контролируемую силами генерала Петена, либо проходят в непосредственной близости от германской линии фронта.

— Дозволите, Ваше Величество?

Киваю. Министр иностранных дел вновь поднимается с места.

— Я поддерживаю в этом вопросе Военного министра. При сохранении контроля над Осером, наша позиция в отношениях с Верховным Военным Комитетом Петена весьма усилится, с учетом стратегической важности города и его непосредственной близости к Орлеану. А это, в свою очередь, сделает ситуацию более прогнозируемой, а Петена более договороспособным.

— Хорошо, допустим. Но давайте не будем забывать о том, что тому же Петену наши полки нужны в походе на Париж, а не для того, чтобы мы держали его за горло. Вряд ли они так просто согласятся на такую альтернативу нашим договоренностям.

Палицын возразил:

— Прошу простить, Государь, но в данной ситуации стратегически правильнее наступление на Дижон, а не на Париж. Взяв под контроль Дижон, мы добьемся сразу двух целей — рассечем надвое обширные регионы инсургентов и, фактически, создадим контролируемый коридор до самой Италии. Кроме того, мы фактически возьмем Париж в двойное кольцо блокады, отрезав Бургундию от Окситании.

— Но вы же сами, генерал, говорите, что сил двух полков недостаточно. А Петену нужен Париж, как символ его легитимности.

— Дозвольте, Ваше Величество?

— Слушаю вас, Александр Павлович.

Кутепов поднялся и оправил мундир.

— Государь! Думаю, что есть вариант удовлетворить и желания генерала Петена и достичь наших стратегических целей.

— Вот как? Вы меня заинтриговали. Продолжайте, прошу вас.

— Я предлагаю вернуть из Италии два наших полка и двинуть их на Дижон навстречу 2-му Особому пехотному полку, наступающему из Осера. А 1-й Особый пехотный полк двинуть, как и было условлено на соединение с Белой армией в Орлеане. А там и Париж не за горами.

Я хмыкнул. Обдумав предложение, замечаю:

— Да, но мы обещали эти два полка в помощь итальянской армии. На сей счет у меня есть договоренность с Виктором Эммануилом Третьим.

— Так точно, Ваше Величество. Но есть возможность заинтересовать итальянского короля изменить планы.

— Каким образом?

— Савойя, Государь…

* * *

ИТАЛИЯ. РИМ.КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 19 мая (1 июня) 1917 года.

— Ваше Высочество, разрешите от имени моего Государя поздравить вас с Днем рождения и заверить, что у вас не было и не будет столь верных почитателей, и столь преданных друзей, как подданные Его Императорского Величества и лично Августейший монарх Михаил Второй всегда к вашим услугам. Прискорбный инцидент, имевший место в результате измены слуг Вашего Высочества, вызвал искреннее негодование Императора Всероссийского. Его Императорское Величество уполномочил вашего покорного слугу передать Вашему Высочеству, что он не оставит никому те горестные минуты, которые довелось пережить Вашему Высочеству в результате подлого предательства.

— Благодарю вас, князь. Передайте Его Императорскому Величеству мою самую искреннюю признательность. Те огорчительные казусы, которые имеют место в нашей жизни, право не достойны внимания столь могущественного человека, коим, безусловно, является Император Всероссийский. Прошу вас, князь, передать Его Императорскому Величеству, что никакие подлые поступки и никакие заговоры, не смогут расстроить дружбу между нашими народами.

— Склоняю голову в искренней благодарности, Ваше Высочество. Все сказанное вами будет в точности и сегодня же передано моему Государю. Я же, в свою очередь, позволю себе вручить вам небольшой презент от имени Его Императорского Величества. Россия огромная и великая страна и, как я смею надеяться, ее виды и ее люди будут небезынтересны Вашему Высочеству. Нижайше прошу вас принять скромную визитную карточку Российской Империи. Разрешите презентовать Вашему Высочеству работы Личного фотографа Его Императорского Величества Михаила Второго. Господин Проскудин-Горский объездил всю Россию и подготовил самую обширную галерею портретов русской жизни. Здесь все — люди, характеры, костюмы, архитектура и, разумеется, природа России.

Князь Волконский вручил принцессе совершенно роскошный альбом, инкрустированный и украшенный с изумительным вкусом. Иоланда приняла тяжелый фолиант и благосклонно наклонила свою прелестную головку.

— Благодарю вас, князь. Я изучу альбом позже.

Волконский склонил голову в глубоком поклоне.

— Не могу подобрать слов для выражения всей глубины признательности Вашему Высочеству. Пусть час официальных подарков еще не наступил, но искренне верю, что сей скромный презент доставит Вашему Высочеству пару приятных минут.

Принцесса вновь обозначила светский поклон и князь, откланявшись, удалился. Буквально через несколько минут она могла видеть его среди свиты ее царственного отца. Отметив, как после нескольких фраз ее родитель нахмурился, а затем бросив несколько распоряжений, удалился в глубь дворца вместе с Волконским, Иоланда лишь небрежно пожала плечами — мало ли какие государственные дела отвлекли короля от светского раута. Ее же куда больше интересовал тяжелый фолиант, врученный ей князем. Пальцы буквально горели в предвкушении, поглаживая кожаную инкрустированную обложку.

— Дозволит ли Ваше Высочество отнести подарок в ваши апартаменты?

— Нет!

Принцесса резко и скорее, чем было необходимо, отодвинула от протянутых рук фрейлины тяжелый том и тут же уловила взгляд матери. Королева Елена слегка изогнула бровь, что значило крайнюю степень осуждения для королевских детей. Однако Иоланда лишь крепче прижала к себе альбом и твердым шагом направилась в сторону балкона.

А там уж все было готово к началу торжеств. Звучала музыка, шумел народ на площади, на балконе фланировала почтенная публика, удостоенная чести присутствовать на столь знаменательном событии. Принцесса огляделась по сторонам. Ничего необычного не наблюдается, вот придворные, вот иностранные послы, вот ее собственное семейство Августейшее… Правда, до сих пор не видно царственного отца, как, впрочем, и князя Волконского, с которым они ушли из залы приемов. Что ж, государственные дела, ничего тут не попишешь.

— Ио! Давай быстрее, начинается!

Мафальда буквально подпрыгивала на месте от возбуждения. Иоланда кивнула младшей сестре и поспешила занять свое место у парапета. А вот и царственный родитель с князем. Причем, если князь Волконский сохранял непроницаемое выражение лица, то вот у родителя это выходило не так хорошо — чувствовалось возбуждение и общая нервозность. Судя по всему, дела были до чрезвычайности государственными.

А вот и начало. По Квиринальской площади маршируют войска. Совместный парад итальянской и русской армий с балкона дворца приветствует сам король Виктор Эммануил III, Августейшая семья, другие официальные лица, представлявшие правительство и армию Италии, а также представители союзных России и Великобритании. Впрочем, если британцы были представлены довольно скромно, ограничившись лишь послом и военным представителем, то вот многочисленная русская делегация была явлена Риму и миру, что называется, во всей красе.

Иоланда вместе со всеми приветствовала доблестных воинов, шагающих сейчас мимо королевского балкона. Она поднимала руку в официальном жесте, но сама жадно рассматривала идущих по площади солдат. И если итальянцы были для нее своими и понятными, то вот русские…

Нет, разумеется, она в своей жизни видела множество русских. Вот, к примеру, князь Волконский. Или даже принц Наполеон Бонапарт, он, хоть и француз, но все же русский. А сколько в Италии было русских дворян помельче, а сколько представителей богемы. Но все это было не то, совсем не то! Что аристократы, что богема — все на одно лицо в любой европейской стране. Ее же интересовал именно коренной народ, те, кто составляет саму основу любого государства. И вот теперь простые русские солдаты маршировали мимо нее.

— Откуда они, князь?

Волконский чуть склонил голову, дабы не нарушать правила официального этикета, и сообщил ей:

— Полк набран из крестьян Пермской губернии Ваше Высочество.

Она еще раз окинула колонну оценивающим взглядом, после чего уточнила:

— Правильно ли я понимаю, князь, что это самые настоящие русские?

Личный посланник русского Императора позволил себе лишь легкую улыбку:

— О, да, Ваше Высочество, не сомневайтесь. Самые настоящие русские. Смею добавить, что следующий полк набран из крестьян Оренбургской губернии.

Иоланда цепко рассматривала каждого и делала для себя некоторые выводы. Принцесса хорошо помнила тот день, когда Италия вступила в эту проклятую войну. Войну, которая не принесла ее Родине и ее любимому городу ничего хорошего. Ее царственный отец мечтал о подвигах и о роли в истории не меньшей, чем сыграл ее прадед Виктор Эммануил II ставший первым королем объединенной Италии. Родитель же мечтал значительно расширить территорию королевства, стать творцом настоящей, Великой Италии, достойной наследницы Древнего Рима. Но Иоланда прекрасно понимала, что большей частью это все лишь пустые мечты.

Увы, прав был граф Камилло Бенсо ди Кавур, сказавший полвека назад: «Италию мы создали, теперь надо создавать итальянцев». Долгие века мелкие итальянские государства с упоением воевали между собой, и за прошедшие полсотни лет так и не удалось преодолеть ту взаимную, если не антипатию, ту, как минимум напряженную настороженность представителей разных регионов страны друг к другу. И если на бытовом уровне это не было столь ужасно, то вот на боеспособности армии такое положение сказалось самым печальным образом, поскольку нынешнему итальянскому войску было далеко до славных времен средневековой междоусобицы, когда солдаты Апеннинского полуострова считались лучшими в Европе и с радостью нанимались могущественными государями со всего континента.

Иоланда украдкой печально вздохнула, припомнив столь обидное для нее выражение, которое ей доводилось слышать и читать в иностранной прессе: «Для чего существует итальянская армия? Для того, чтобы и австрийской армии было кого бить». К сожалению, как бы не было это горько сознавать гордой итальянской принцессе, но во многом это было правдой. Наследники великих римлян прошлого, в настоящем отнюдь не блистали на полях сражений, и было совершенно понятно, что выйти из войны победительницей ее Родине суждено только при удачном стечении обстоятельств и за счет действий куда более могущественных союзников.

И вот теперь она может сравнивать. Две армии. Итальянская и русская. Нет, русские не были лучше одеты и не так уж выгодно смотрелись на фоне итальянских союзников. Но отчего же сравнение не в пользу ее соотечественников? Чего итальянцам не хватает? Быть может, не хватает какого-то внутреннего стержня? Или как это еще назвать?

Русские солдаты только недавно прошли пешим маршем полтысячи километров по отнюдь не дружественной Франции. Солдаты римского гарнизона жили в своих казармах, не испытывая тягот и лишений войны. Да, русские по прибытию в Италию получили несколько дней отдыха, но вряд ли им удалось полностью восстановить свои силы. Но все равно ее ревнивый взгляд отмечал, что Русская Императорская армия смотрится куда лучше, увереннее что ли.

Конечно, по прибытию в Италию им всем выдали новое обмундирование, но Иоланда видела фотографии российских воинов, снятые в тот день, когда войска только-только пересекли границу, поэтому она могла сравнивать не только парадную выправку полков, но и их состояние после изнурительного полевого марша. Было что-то в их лицах, что-то, что заставляет верить в гуляющие в высшем свете Рима россказни о русских варварах. Возможно, именно дикое первобытное упрямство позволило этому народу создать такую обширнейшую Империю на столь мало приспособленных для нормальной жизни пространствах? Как знать. Как знать…

Иоланда подняла руку в приветственном жесте. Мимо королевского балкона маршировали солдаты союзных армий. Маршировали навстречу судьбе, еще не ведая о том.

* * *

МОСКВА. СУХАРЕВСКИЙ РЫНОК. 19 мая (1 июня) 1917 года.

— Посторонись, православные!

Жандармское оцепление выдавливало праздных зевак подальше от стен Сухаревской башни. За их спинами происходило нечто интересное — шел спешный вынос и погрузка в грузовые авто каких-то ящиков, коробок, сундуков и прочего добра, которое так часто можно наблюдать при переезде. Правда, в отличие от переезда частного лица, здесь не наблюдалось мебели, всякого рода предметов мещанского быта и прочего, что составляет понятие обжитого домашнего уюта. Впрочем, как тут может быть уют, в Сухаревской-то башне? Не к ночи будет она помянута, прости Господи!

Жандармы все энергичнее старались оттеснять толпу, но зеваки лишь прибывали, переговариваясь, посматривая через головы жандармов, обсуждая и дивясь происходящему.

— Поручик! Вы что, белены объелись?! Немедля прекратить!

Толпа живо переключила свое внимание на новое действующее лицо, которое неприминуло заявить о себе во весь шепот:

— Вам же приказали не привлекать внимание! Или вы не знаете, что такое слово «тайно»? Прекратите немедля!

И под яростные команды цепь жандармов, только что такая бравая и уверенная в себе, вдруг покачнулась и спешно покатилась под защиту страшных стен Сухаревской башни. Лишь гомон, лишь пересуды, вот и все, что осталось от этого непонятного происшествия. Но еще долго сначала ряды Сухаревского рынка, а потом и вся Москва перешептывались между собой относительно данного недоразумения…

* * *

ПОСЛАНИЕ ИМПЕРАТОРУ ВСЕРОССИЙСКОМУ. 19 мая (1 июня) 1917 года.

Дорогой Майкл!

С чрезвычайной обеспокоенностью пишу тебе настоящее письмо. Твои войска и твои генералы явили миру пример необычайной оплошности, которая может завлечь наши страны в действия, решительно препятствующие нормальному положению вещей. Надеюсь, что ты не станешь убеждать меня, что твоя армия во Франции заняла Осер лишь вследствие неких обязательств, взятых твоей страной на международном уровне. Так называемое правительство генерала Петена никем в мире не признано, а договоры, заключенные с ним юридически ничтожны.

Но даже если на мгновение допустить правомерность данного заявления, то все же нет и не может быть оправдания вмешательства одной из наших армий во внутренние дела Франции. Уверен, ты понимаешь — только компромисс может погасить огонь французской гражданской войны, только умеренность желаний избавит нас от потери главного союзника на континенте. Поэтому нет и не может быть альтернативы признанию генералом Петеном верховенства власти закона, власти Национального Собрания. Надеюсь, ты используешь известное свое влияние, дабы побудить генерала Петена и его так называемый Верховный Военный Комитет сесть за стол переговоров с законным правительством Французской Республики.

В свою очередь британские дипломаты и войска используют весь арсенал своего влияния для скорейшего достижения согласия между правительством в Руане и означенным выше «комитетом» генерала Петена.

Повторно призываю тебя рассмотреть вопрос новой взаимоприемлемой для всех сторон кандидатуры на пост главы Временного правительства Франции вместо одиозного для России господина Бриана. Предложенная тобой в качестве компромисса фигура генерала Петена не может быть принята ввиду того, что в Руане это воспринимают как однозначную капитуляцию. Уверен, что нам следует определиться с компромиссной фигурой как можно скорее, пока ситуация во Франции окончательно не вышла из-под контроля, обратив всю страну в хаос гражданской междоусобицы.

Особо хочу обозначить свою позицию относительно расширения числа сторон, участвующих в урегулировании и так запутанной ситуации. Твои предложения относительно участия Италии в восстановлении порядка во Франции вызывают тревогу, поскольку итальянская армия и так с огромным напряжением сил удерживает австрийский фронт, если же еще позволить перебросить дополнительные силы Итальянского Королевства на юг Франции, то можно с уверенностью прогнозировать катастрофические последствия для всего нашего дела на южном театре военных действий.

Кроме того, твои пожелания относительно учета дополнительных интересов Италии не имеют под собой никаких оснований, поскольку все вопросы и все интересы были учтены в соглашении, определившем порядок вступления Италии в войну на стороне Антанты, а для дополнительных условий пока не наблюдается решительно никаких особых побед, могущих заставить нас кардинально пересмотреть условия в пользу Рима.

Прими и проч.

Твой кузен, Джорджи.

Сандрингем-хаус, 29 мая 1917 года.

* * *

ИТАЛИЯ. РИМ.КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 19 мая (1 июня) 1917 года.

— Его Величество Виктор Эммануил III, король Италии; король Сардинии, король Кипра, Иерусалима и Армении; герцог Савойский; принц Кариньяно, принц Пьемонта, принц Онельи, принц Пойрино, принц Трино, принц и вечный викарий Священной Римской империи…

Князь Волконский с непроницаемо торжественным лицом слушал длинный титул итальянского монарха и исподволь наблюдал за собравшимися. Весь римский бомонд был здесь, блестящее общество, сверкающее драгоценными камнями орденов и невообразимо дорогих женских украшений. Высшее общество одной из европейских столиц блистало на этом приеме в честь той, чье имя будет объявлено вопреки устоявшимся правилам сразу после короля.

— Ее Высочество принцесса Иоланда Маргарита Милена Елизавета Романа Мария Савойская!

Грянули фанфары, и сам король торжественно ввел свою старшую дочь в тронный зал. Принцесса в этот вечер была просто обворожительно хороша, и князь Волконский, не удержавшись, в восхищении покачал головой.

«Боже, как она прекрасна сегодня! А этот взгляд! Да она бросает вызов всему миру!»

Иоланда шла сквозь расступившуюся толпу придворных, генералов, представителей высшей знати королевства, иностранных послов, приглашенных гостей, всех тех, кто имел честь получить Августейшее приглашение на торжественный прием в честь дня рождения принцессы Савойской.

Она плавно двигалась, идя под руку со своим венценосным отцом, слегка склоняла голову в ответ на приветствия и комплименты, иногда, как в случае с князем Волконским, она удостаивала кого-то отдельной улыбки. Сегодня был ее день, сегодня она в центре внимания всего этого зала, всего Рима и всей Вселенной.

Король ввел ее на возвышение тронного зала и торжественный прием начался. Сейчас начнут объявлять почетных гостей и те по одному будут подходить, выражать свое восхищение, дарить подарки, слушать ответные приветствия и отходить, уступая место следующим гостям. И сам порядок оглашения гостей еще долго будет служить предметом самых горячих обсуждений не только в высшем свете или в газетах, но и в главных мировых столицах, ведь порядок этот утверждается королем и служит самым объективным индикатором благоволения монарха и всего царствующего Дома. И списки эти до самого оглашения являются одной из самых строжайших тайн королевства…

— Его Сиятельство князь Волконский, Личный посланник Его Императорского Величества Михаила Второго, Императора Всероссийского!

Толпа ахнула, да и у самого князя слегка дернулись брови. Да, уж!

Овладев собой, Волконский, в сопровождении несущих коробки представителей российского посольства в Риме, подошел к тронному месту.

— Ваше Величество!

Поклон. Ответный кивок.

— Князь.

— Ваше Высочество!

Вновь поклон, и куда более приязненный кивок в ответ.

— Князь.

Волконский выпрямился и заговорил официальным тоном:

— Ваше Величество! Ваш царственный собрат и мой Государь Михаил Второй поздравляет вас с именинницей и желает всему вашему Дому всяческого процветания!

Кивок.

— Благодарю вас, князь. Передайте мою самую искреннюю благодарность моему царственному собрату Императору Всероссийскому Михаилу.

— В точности передам. Ваше Величество! Дозвольте передать вам Высочайшие уверения в вечной дружбе между нашими народами. И в качестве памятной безделицы позвольте пополнить вашу коллекцию редких монет двадцатирублевой монетой 1755 года времен царствования Государыни Императрицы Всероссийской Елизаветы Петровны.

Брови короля поползли вверх, а князь внутренне самодовольно усмехнулся. Еще бы! Заядлый нумизмат Виктор Эммануил, конечно же, знал, какова редкость сейчас оказалась в его руках, знал и о просто-таки баснословной стоимости этого золотого кружочка. Впрочем, что значила стоимость для настоящего коллекционера?! Да, это был воистину императорский подарок — одна из двух сохранившихся в мире монет этой серии! Причем вторая осталась в коллекции Эрмитажа!

Монарх кашлянул, восстанавливая голос, и произнес слова благодарности, не отрывая при этом взгляда от раскрытой коробочки, в которой сверкало одно из главных теперь украшений его коллекции!

Оставив короля с его новой игрушкой, Волконский повернулся к принцессе.

— Ваше Высочество! Разрешите вам передать личное письмо с поздравлениями от моего Государя, Императора Всероссийского Михаила Александровича, а также вручить от его Августейшего имени маленький подарок в честь вашего дня рождения.

Ловкими движениями посольские разнимают большую коробку и взглядам изумленной публики предстал изумительной работы ларец. Иоланда замерла в восхищении.

— А что там? — спросила она с любопытством. — Можно открыть?

— Нужно, Ваше Высочество!

Князь откинул тяжелую крышку. Принцесса ахнула.

— Большая сапфировая диадема — подарок Его Императорского Величества Михаила Второго, Императора Всероссийского!

Тут уж ахнули все в зале. Иоланда бережно взяла в руки диадему и завороженно смотрела на то, как сверкают в лучах яркого света многочисленные драгоценные камни.

Не давая моменту утратить чары, Волконский провозгласил:

— Имею честь объявить повеление Императора Всероссийского! В ознаменование вечной дружбы между нашими державами, Император Михаил Второй приказал присвоить 5-му Особому пехотному полку почетное наименование 5-й Особый пехотный полк короля Виктора Эммануила Третьего! Присвоить 6-му Особому пехотному полку почетное наименование 6-й Особый пехотный полк принцессы Иоланды Савойской!

* * *

ПОСЛАНИЕ КОРОЛЮ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА ВЕЛИКОБРИТАНИИ И ИРЛАНДИИ. 16 (29 мая) 1917 года.

Дорогой Джорджи!

Чрезвычайно благодарен тебе за твое письмо. Позволь и мне еще раз прояснить позицию России по указанным в твоем письме вопросам.

Первое. Ты не совсем прав, когда заявляешь, что Верховный Военный Комитет не признан ни одной страной мира. Это не совсем так, поскольку правительство генерала Петена признано Россией и пользуется нашей всемерной поддержкой. Позволь выразить свою уверенность в том, что только правительство Петена сможет спасти Францию и восстановить порядок, вернув нам надежного союзника на континенте. Причем, вне зависимости от того, будет ли правительство Петена заседать в Руане или в Орлеане. В последнем случае восстановить порядок будет сложнее, но смею полагать, что Петен справится.

Второе. Позволю себе выразить удивление твоей позицией относительно восстановления порядка и законности в Осере. Полагаю, что скорейшее прекращение всяческого социалистического мятежа и разгром отрядов инсургентов является нашей общей главной задачей в сложившихся обстоятельствах. Мои войска оказывали и будут оказывать поддержку любым усилиям, направленным на это.

Третье. Еще раз хотел бы выразить свою убежденность в том, что только генерал Петен может восстановить законность и спокойствие во Франции, а потому нет смысла искать другую, так сказать, более компромиссную фигуру. Мнение же болтунов в Руане меня волнует в данной ситуации меньше всего, поскольку никакой реальной силы они из себя не представляют и держатся исключительно на британских штыках, а значит могут быть выведены за скобки переговорного процесса.

Четвертое. Понимаю твои сомнения относительно устойчивости итальянского участка фронта, но позволю себе отметить, что в нынешнем своем положении Австро-Венгрия решительно не способна начать наступление даже против ослабленного итальянского фронта, тем более что Италии вовсе нет необходимости снимать с линии фронта дополнительные силы, поскольку восстановление порядка во Франции — это скорее полицейская операция и с ней вполне справятся части тыловых гарнизонов и военной полиции. Кроме того, Италия единственная держава, которая может предоставить достаточно сил в этом регионе, поскольку британские войска сосредоточены на севере, а русская армия представлена лишь ограниченным контингентом.

В таких условиях мы можем вполне справедливо утверждать, что помощь Италии в деле скорейшего восстановления порядка во Франции будет чрезвычайно важна, а значит, должна быть соответствующим образом оценена.

Прими и проч.

Твой кузен, Майкл.

Марфино, 29 мая 1917 года.

* * *

ИТАЛИЯ. РИМ.КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 19 мая (1 июня) 1917 года.

И грянул бал. И вновь ахнула высокородная публика, когда на свой первый танец принцесса Иоланда вышла в идеально подогнанной по ее точеной фигурке форме полковника Русской Императорской армии, шефа 6-го Особого пехотного полка принцессы Иоланды Савойской.

Нужно ли говорить, что чести первого танца был удостоен князь Волконский, Личный представитель Государя Императора Всероссийского Михаила Александровича?

Глава 7. За кулисами Европы

ИТАЛИЯ. РИМ. КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 20 мая (2 июня) 1917 года.

Иоланда механически перебирала подарки. Что ж, любая сказка имеет свойство заканчиваться. И словно в сказке, с двенадцатым ударом часов сменился листок на календаре и ушел в прошлое тот волшебный день, в котором она была так невозможно, так безрассудно счастлива. Но, увы, часы на башне отбили полночь и все закончилось.

Нет, в отличие от сказочных девушек, она не перестала быть принцессой, не превратилась в какую-нибудь сиротку-служанку, но…

Но, в реальности нет места сказкам.

Сегодняшний разговор с матерью не сулил ничего хорошего с самого начала. «Ваше Высочество, извольте мне пояснить…» вряд ли можно считать прологом разговора по душам между матерью и любимой дочерью. Обычно Ее Величество начинала титуловать своих детей в минуты, когда собиралась сделать им очередное внушение за какие-то глупости и проказы. Вот и сейчас королева изволила быть недовольной безрассудным поведением своей дочери на приеме и на балу.

По мнению королевы, принцесса вела себя крайне легкомысленно. Разве может она позволить вот так вести себя, да еще и в такой день, когда все взоры обращены на нее? Ни в коем случае! Выдержка, ответственность и безупречные манеры — вот что должно быть ее визитной карточкой. Ясность ума, внимание к мелочам и готовность в любой ситуации сделать правильный ход в дворцовой игре должны сопутствовать любой ее фразе или поступку. Если она собирается добиться своих целей, то нельзя позволять окружающим делать верные выводы из ее поведения, слов, жестов. Наоборот! Все это призвано вводить в заблуждение даже самых искушенных интриганов, заставляя их делать неверные выводы и принимать ошибочные решения. Она же была на приеме и на балу словно открытая книга даже для самой последней горничной или лакея во дворце!

Королева все это облекла в буквально несколько холодных фраз и сопроводила их парой ледяных взглядов. Все остальное Иоланда поняла, что называется, между строк. Да, дворцовая жизнь учит принцесс взрослеть куда быстрее, чем…

А, впрочем, будь она какой-нибудь юной графиней, разве было бы ей легче? Отнюдь! Ей сейчас хотя бы не приходится изощренно сражаться с сотнями таких же юных особ за право быть допущенной ко Двору, за право оказаться ближе к королеве или хотя бы к одной из принцесс. Да, для многих молодых дворянских дочерей роль фрейлины принцессы является пределом мечтаний, так что ей тут точно грех жаловаться на судьбу. А уж про жизнь юных девиц где-нибудь в трущобах Сицилии и говорить не приходится. Уж что-что, а о куске хлеба на ужин ей думать как-то не приходится.

Иоланда покосилась на блюдо с пирожными и вздохнула. Есть не хотелось совершенно. Настроение было испорчено. Стоило ей лишь немного побыть в мечте, как ее тут же одернули, напомнив, что она не в сказке живет. Раз уж родилась принцессой, так будь ей. И не веди себя как маленькая, полная романтических мечтаний дурочка.

Самым обидным в этой ситуации было то, что мать права. Возможно кому-то несведущему кажется, что жизнь старшей дочери короля полна удовольствий и праздников, но уж она-то точно знает, что дворцовая жизнь совершенно не напоминает сказочное представление. Тем более что возраст уже не позволяет делать вид, что у нее есть право на беззаботные детские игры. Впрочем, на игры у нее теперь не право, а долг. На суровые дворцовые игры, полные интриг, коварства и предательства.

Да, она и сама получила возможность убедиться в этом совсем недавно. Принцесса невольно поежилась, вспоминая тот грандиозный скандал, который разразился с письмом и фотографией русскому Императору. То, что было просто шалостью, обыкновенным дурачеством, вдруг обернулось настоящей катастрофой, повлекшей за собой множество последствий, в том числе и на межгосударственном уровне. А ведь она и посылать ничего не собиралась! Но кого сейчас в этом убедишь? Да и зачем, если все в итоге складывается вполне удачно?

И благодарить в том она должна русского Царя Михаила, который приложил много усилий для того, чтобы не только вывести ее из-под удара общественного мнения, но и укрепить ее позиции.

Иоланда покосилась на привезенный из России ларец. Да, жизнь иной раз полна сюрпризов. Разве думала она в тот вечер, находясь под впечатлением от того письма из далекой Москвы, и сочиняя свое шуточное «ответное» послание, что все так обернется? Ведь писала она тогда сугубо для себя и собиралась просто вложить эту записку в свой личный дневник! И что она там нацарапала на обратной стороне своей фотографии? «Цезарю нашей эпохи»? Да, уж, вскружило голову сообщение, что русский Император о ней расспрашивал! А еще и намеки от тетки ее матери, о том, что партия вполне имеет шансы. Да и отец вроде заинтересовался. Как она тогда бежала к себе! Словно на крыльях летела! Сидела, сидела, мечтала-мечтала о возможном счастливом будущем и сделала ужасную глупость с этим письмом, написав и оставив его на столе.

Принцесса вздохнула и задумчиво погладила пальцами крышку ларца. Вот, в сущности, тоже ведь глупость с ее стороны! Вместо того, чтобы отправить драгоценности в хранилище, она снова держит их на столе. Мало было предательства одной фрейлины, похитившей письмо и фотографию? А ведь тут соблазн неимоверно больший, учитывая стоимость этих сапфиров на диадеме!

Фыркнув своим мыслям, Иоланда аккуратным движением открыла ларец, и тут же вся комната озарилась отблесками драгоценных камней, на гранях которых преломлялся свет ламп. Легкими прикосновениями она ощутила пальцами остроту граней. Да, такова цена. Если собираешься занять свое место в этом мире, пора становится взрослой. И мать тут совершенно права.

Тем более что ситуация и помимо ее воли и в самом деле складывается для нее весьма удачно. Рим, судя по последним событиям, стал одной из важных площадок международной политики, в интерес Царя Михаила к Италии был очевиден. Впрочем, не только к Италии в целом. Столь громкие и во многом демонстративные проявления интереса к ней лично со стороны нового русского Императора не заметить мог лишь глупец и слепец. Поэтому нет ничего удивительного в том, что все это стало главной темой не только великосветских сплетен, но и межгосударственных интриг. А уж после вчерашнего…

Что ж, ситуация понятна и очевидна для всех. И вряд ли можно было, да и нужно было так уж скрывать ее чувства во время вчерашних событий. Впрочем, желание королевы одернуть замечтавшуюся дочь вполне понятно.

Будешь глупить и заниматься пустыми мечтаниями, так и не заметишь, как судьба отвернется от тебя. В итоге выдаст отец тебя замуж за какого-нибудь итальянского графа и будешь вести жизнь обыкновенной графини, наносить визиты, обсуждать светские новости и сплетни, следить за модой и делать все то, что обычно делают дворянки средней руки. Ну, детей еще нарожаешь пяток. И на этом все мечты и завершатся.

Но, нет, она желает большего. Значительно большего!

Бережно вынув диадему, принцесса подошла с ней к большому зеркалу на стене. Величественным медленным жестом она опустила диадему на свою голову. Пресвятая Мадонна, как же красиво! Диадема венчала ее словно корона!

Принцесса с вызовом смотрела на себя в зеркале. Что ж, Ваше Высочество! Какая принцесса не мечтает стать королевой? Только та, которая собирается стать Императрицей! И если сама судьба ведет ее к этому, то уж она сделает все от нее зависящее, чтобы мечта стала реальностью!

Впрочем, совершенно очевидно, что ее мнение тут не является главным. В этом деле важную, если не решающую роль, играет политика, и у Италии, и у России есть взаимный интерес к более плотному военному и экономическому союзу. Ее царственный отец мечтает получить могущественного союзника и расширить возможности для итальянского капитала на быстро развивающемся русском рынке, в том числе получить доступ к необъятным запасам российского сырья. России были нужны порты и базы в Средиземное море для русского флота, а также доступ к промышленным и техническим возможностям Италии. Да и вообще надежный союзник на юге Европы, где, судя по всему, Михаил Второй собирается играть важную роль в будущем, России не помешает. Так что интерес к возможному браку и овдовевшего Царя и заинтересованного Августейшего отца был чрезвычайно серьезным. И они вполне могли договориться о такой партии и не спрашивая ее мнения на сей счет. Тем более, что, судя по слухам, Франция и Великобритания всячески стараются этого союза не допустить. Михаилу даже сватали старшую дочь возможного будущего французского короля. Так что помимо ее желаний, есть еще и реальный мир.

Но это мы еще посмотрим, кто кого!

Не снимая диадемы, Иоланда прошла к столу и села в удобное кресло, держа спину прямой, словно сидела на троне. Величественно окинув взглядом свою комнату, словно взирая на многочисленных подданных, ждущих ее повелений, она выверенным движением руки придвинула к себе толстенный фолиант, преподнесенный перед началом парада князем Волконским. Что ж, Ваше будущее Величество! Вас ждет Империя. Империя, в которой, возможно, предстоит взойти на Престол и о которой нужно узнать так много!

Не спеша открывается обложка, неспешно листаются плотные страницы с вставленными в крепления фотографическими карточками. Множество фотографий, часть из них даже цветные. В начале несколько фотографий с Императором Михаилом. Протокольное фото, еще одно, но уже на троне. Подпись: «Его Императорское Величество Государь Император Всероссийский Михаил Александрович в Андреевском (тронном) зале Большого Императорского Кремлевского дворца. Кремль. Москва». Иоланда задержала взгляд на двух тронных креслах по обеим сторонам от центрального, на котором гордо восседал правитель России. Один свободный трон предназначался Вдовствующей Императрице Марии, матери Михаила, другой должна была занять его супруга — Императрица Всероссийская. Принцесса несколько минут внимательно разглядывала эту фотографию, думая о своем.

Нравится ли ей новый русский Царь? Что она испытывает к нему? Глупое увлечение? Или все же расчет движет ею? Нет, возможная партия с Михаилом Вторым, мягко говоря, далеко не худший вариант. И она сделает все, чтобы эта партия стала реальностью. Стать Императрицей огромной Империи — какая девушка откажется от такого? Тут многие без колебаний согласятся на замужество за уродливым горбатым старцем, а Михаил Второй отнюдь не стар и не уродлив. Но будет ли она счастлива в этом браке? Или проклянет тот миг, когда села писать то злосчастное письмо, с которого все началось? Кто знает.

Следует отдать должное князю Волконскому, и, наверняка, самому Царю Михаилу. Князь все время нахождения в Риме почти ежедневно бывал во дворце и, помимо встреч с самим королем, часто бывал у нее с короткими визитами, во время которых сообщал новости из России, презентовал переведенные на европейские языки книги известных русских авторов, картины русских художников и официальную фото— и кинохронику Министерства информации Российской Империи. Так что за последнее время она узнала о России и о Михаиле Втором куда больше, чем за всю свою жизнь. Она понимала, что все это имеет под собой вполне определенные цели и ее явно готовят к принятию какого-то решения. Впрочем, понятно какого.

И она была благодарна Императору Михаилу за то, что ему явно важно и ее доброе мнение на сей счет, а не просто подчинение воле отца и сложившихся обстоятельств. Вообще, Михаил был, как на ее вкус, очень необычным монархом. Она видела его фотографии, видела его в кинохронике из Москвы и Петрограда. Смотрела, как он держится, как ведет себя в разных ситуациях. Она читала историю жизни русского Царя, отзывы о нем родственников и сослуживцев, то, что пишет о нем русская и мировая пресса. И действительно, он, вне всякого сомнения, был личностью довольно интересной. Хотя, все утверждают, что, взойдя на Престол, Михаил буквально преобразился в другого человека. Корона дарует мудрость ее носящим? Так кажется говорят? Впрочем, судя по большинству монархов мира, корона помогает далеко не каждому.

Вздохнув, она перевернула тяжелую страницу. «Государь Император в своем кабинете в Доме Империи. Кремль. Москва». «Государь Император Всероссийский в Собственном вагоне Императорского поезда». Внимательно рассмотрев убранство и прочие детали, Иоланда вновь перекинула плотный лист.

Следующая фотография была необычной. Царь Михаил был окружен веселой толпой разновозрастных детей в каком-то загородном имении у пруда. Рядом с Императором улыбается веселый старик. Подпись гласила: «Михаил Второй вместе с Пионерами Империи встречает выдающегося ученого Константина Циолковского. Императорская резиденция «Марфино». Московская губерния». Попытавшись несколько раз произнести трудную русскую фамилию, принцесса оставила это занятие. Да, придется больше практиковаться, если она хочет…

Марфино. Судя по новостям, это имение стало основным местом, откуда Царь правит своей Россией и дергает за веревочки событий по всему миру. Жаль, что мало фотографий оттуда. Очевидно, премиленькое местечко!

А вот изображение, очевидно снятое где-то на войне, на карточке изображен нынешний Царь России в те дни, когда он командовал кавалерийской дивизией, набранной из добровольцев каких-то диких гор на юге Российской Империи. На следующей фотографии Царь Михаил выступает с бронеавтомобиля перед огромной толпой.

Принцесса неодобрительно покачала головой. Зачем он так рискует? Тогда обошлось, но чуть позже на том же самом месте он едва не погиб! Она видела в газетах те страшные фотографии из Москвы, это было так ужасно!

Впрочем, кого она обманывает? Если интересы государства будут требовать, то и она сама выйдет вперед и поведет свой народ за собой. И не дрогнет, даже если придется идти под пули. Таков долг монарха и с этим ничего не поделать.

Иоланда неосознанным движением поправила на голове диадему и продолжила изучать альбом. Города, люди, природа, фотографии разных мест. Судя по всему, господин Проскудин-Горский потратил не один год на поездки по всей Империи, стараясь запечатлеть все разнообразие России. Многое для итальянской принцессы на этих фотографиях было непривычным, необычным, а иногда и пугающе диким, каким-то первобытным. И вчера на параде она видела настоящих русских, которые живут где-то в таких вот местах.

Подвигнутая внезапно пришедшей мыслью, девушка решительно поднялась и нашла в книжном шкафу толстый атлас мира. Быстро листая страницы, она наконец нашла искомое. «Пермская губерния. Екатеринбург». Мадонна! Как же далеко им пришлось добираться до Рима! Даже по прямой расстояние почти в четыре тысячи километров, а ведь добирались они кружным путем во Францию, а сейчас еще и пешком через всю Францию!

Иоланда вдруг ощутила, как ее охватывает чувство гордости, как будто дарование полку ее имени сделало ее каким-то образом причастной к подвигам и свершениям этих мужественных людей. Да, но ведь и в самом деле, это теперь и ее люди, ведь она и в самом деле шеф 6-го Особого пехотного принцессы Иоланды полка и ее гардеробе ждет своего часа мундир полковника Русской Императорской армии.

Принцесса вдруг замерла, пораженная. А ведь как точно подогнан мундир под ее фигуру! А такое сделать на глазок невозможно. Значит, мундир шили в Риме и причем либо у ее портного, либо получили от него все требуемые мерки и лекала. Впрочем, вероятно, для князя Волконского, сумевшего организовать пошив нескольких тысяч комплектов нового обмундирования для четырех идущих из Франции полков, это не было настолько уж сложной задачей. Просто поразительный человек этот князь! Как мудро поступил Царь Михаил, прислав в Рим именно его!

Ладно, вопрос с мерками и портным можно отложить и до завтра.

«Екатеринбург». Наверное, это символично, что солдаты полка, носящего ее имя, из окрестностей города, названного в честь одной из женщин, которые правили Россией. Иоланда помнила историю бедной принцессы из крошечного немецкого государства, которая стала Екатериной Великой. Что ж, было время, когда Россией правили почти одни женщины, сменяя друг друга на троне Империи. И почти каждая из них внесла свой вклад в величие государства. Но потом законы престолонаследия изменили и далее корона передаваться стала только по мужской линии.

Впрочем, судя по новостям, Царь Михаил взялся проводить большие реформы, в том числе и расширяя права и возможности для женщин. А уж какой фурор произвели известия о майском параде в Москве, где над площадью пролетел четырехмоторный военный аэроплан, весь экипаж которого составляли офицеры-женщины и среди них была даже одна княгиня! Неслыханное дело для Европы — дозволить дамам служить в армии и на государственной службе наравне с мужчинами!

В аристократических салонах Рима (и не только Рима!) только и было разговоров об этом. И разумеется, мнения разделились, поскольку мужчины смотрели на это крайне скептически, зато леди были в восторге. Нет, всем избирательные права не нужны, зачем беднякам права, что они в этом понимают? Но вот достойным дамам обязательно нужно дать избирательные и прочие права!

Долистав до последней страницы и с улыбкой изучив какого-то азиатского эмира с русскими погонами и орденами поверх цветастого халата, Иоланда закрыла альбом. Да, Россия огромная страна. Абсолютно незнакомая и непривычная. Впрочем, всякая колониальная империя имеет в своем составе множество экзотических или просто диких колоний, в которых можно увидеть совершенно невообразимые вещи. Хотя, сравнение не совсем верно, ведь у большинства европейских империй колонии где-то там, за морем, а в России все ее земли постепенно перетекают одна в другую, да и народ, наверняка, точно так же плавно изменяется километр за километром.

Принцесса подошла к огромному глобусу, стоявшему в ее комнате. Ей нравился глобус. Он всегда настраивал ее на что-то большее, чем какая-то мелочная суета и ничтожные обиды, которые так часто случаются в жизни юной девушки. Она любила вращать его и мечтать.

Но сейчас она не мечтала. Сейчас Иоланда вращала глобус то туда, то сюда, прокручивая Россию от одного края до другого. Читала названия городов, имена рек, шептала, читая сложные русские наименования, прикидывая расстояния и замечая географические возможности. Да, в России есть где развернуться. Особенно, если в стране мудрый Император. И…

Девушка решительно вернулась в кресло и, достав лист бумаги, начала писать письмо.

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА:

Письмо В. Ульянова жене Н. Крупской. Париж. 1 июня 1917 года.

Дорогая Надюшка! Вечером прибыли в Париж. Вокруг подъем и революционный восторг.

Добирались с заминками, но без приключений. Наши немецкие товарищи шли за швейцарцев, но до Парижа за «демаркационные линии»[1] выходили только в уборную. Впрочем, и мы не стремились покидать вагоны. В идущих на станциях митингах можно было отстать от поезда и совсем потеряться. У нас, впрочем, у всех было много дел. После Циммервальда надо было о многом поговорить.

Только в Париже мне и Кларе[2] удалось выступить перед толпой. Встречали шумно и воодушевлённо. Но публики было мало. Подали нас на Лионский вокзал.

На такси довезли нас до Lutetia. Здесь и разместили. Сразу включились в работу. Французские товарищи почти все заняты делами Коммуны, да и делегаты в основном в её секциях и на митингах. Конгресс тянут Жанна с Шарлем[3]. Открытие уже завтра, а подготовка запущена. Впряглись с прибывшими товарищами «за троих». Выйти на улицу времени нет. Как и времени на нас у Садуля. Сегодня он примет Клару. Надеюсь переговорить перед Конгрессом.

Очень тебя не хватает Наденька! Но доктор Салли прав. Лечись[4]. После пансиона вывезу тебя к себе. Здесь пока все не определено. Но главное — Революция! Ещё два месяца ни один, какой угодно опытности и знания, революционер, никакой знающий народную жизнь человек не мог точно предсказать, когда и какой случай взорвет Францию. В России этот наполеончик Мишка Романов задушил в крови «освобождения» и «служения» русскую революцию. Но я и не верил, что мы сможем сейчас победить там. Мировую Революция сделает пролетариат Европы. Из Парижа и Берлина подлинное освобождение придет в Россию на штыках европейского пролетариата. Я полон надежд. Думаю, будет и на личной нашей улице будет праздник!

Крепко обнимаю и целую. Прошу больше отдыхать, меньше работать.

19 мая 1917 г. Твой В. Ульянов

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 20 мая (2 июня) 1917 года.

— Честь в Служении!

— На благо Отчизны, Ваше Императорское Величество!

Я указал на стул и Гурко, поблагодарив, присел за стол и сразу принялся сортировать бумаги из весьма обширной папки. Не тороплю главковерха, вопрос серьезный и мне совсем не хочется упустить что-то важное только потому, что генерал поторопится и что-то напутает. Нет, величие и прочий апломб поддерживать необходимо, но меру знать следует даже Императору.

Увидев, что приготовления завершены, даю отмашку на доклад.

— Слушаю вас, Василий Иосифович.

— Благодарю, Государь. Русская Императорская армия, судя по докладам и отчетам, находится в значительно лучшем состоянии, чем она была еще месяц назад. Но насколько эти выводы соответствуют действительности, я не могу сказать ни с какой долей уверенности. Да, количество дезертиров и количество случаев неповиновения приказам резко сократилось. Практически исчезли агитаторы во фронтовых частях, хотя в тыловых подразделениях отдельные случаи все еще имеют место. Серьезно улучшилось снабжение. Поступают орудия и пулеметы. Создаются резервы. Идет ротация частей и их реорганизация по новым штатам. Из более-менее устойчивого и опытного личного состава формируются полки передовой линии. Всякий неустойчивый элемент отправляется в батальоны Инженерно-строительного корпуса, где занят на работах по укреплению оборонительных рубежей и по прокладке дорог. На первый взгляд улучшения налицо. Но настроения в войсках вряд ли можно считать хорошими. Широко распространено мнение, что фактически война закончена и лишь обещанные Вашим Величеством блага и награды фронтовикам за каждый месяц в окопах, удерживает эту массу от полного падения дисциплины. Приказы выполняются, но с некоторым небрежением. И карательные дисциплинарные меры лишь ухудшат общую ситуацию. Тем более невозможно предсказать, как поведут себя войска при активизации боевых действий, и уж, особенно, в случае приказа о наступлении.

Откидываюсь на спинку кресла.

— Мне представляется, Василий Иосифович, что это проблема характерна сейчас не только для русской армии.

Главковерх кивает.

— Так точно, Ваше Величество. Это общая проблема практически для всех воюющих армий в Европе. Но это создает условия для совершенно непрогнозируемого обрушения любого фронта. Солдаты просто откажутся воевать. Не факт, что даже в обороне они сохранят устойчивость. Бацилла пацифизма разложила все армии в Европе. И не только. Но главную опасность для нас несет ситуация во Франции. Можно ответственно утверждать, что Западного фронта в реальности больше нет. Британцы удержать германцев сами не смогут, тем более что у них у самих в Ирландии сейчас очень неспокойно, а значит, резервов не будет. Более того, англичанам приходится выводить с континента все новые и новые дивизии, в надежде погасить ирландский мятеж. Французская же армия воевать более не способна. Целыми батальонами снимаются с фронта и отправляются кто куда. Парламент, как и генерал Петен, пытается сформировать так называемые офицерские полки, в штате которых хорошо если есть две-три полнокровные роты. Такая же ситуация и в Орлеане. Полки Белой армии формируются с огромным трудом и судя по информации от графа Игнатьева, Петен всерьез рассматривает вопрос принудительной мобилизации, благо сейчас, если так можно выразиться, бесхозных офицеров в Орлеане насчитывается несколько тысяч.

— Принудительная мобилизация? Это каким же образом они хотят сделать, чтобы при их ситуации мобилизованные не разбежались?

— Смею предположить, что для этих целей Петен и его генералы планируют задействовать прибывающие части Русского Экспедиционного корпуса.

Задумчиво набиваю трубку табаком. Раскуриваю. Гурко терпеливо ждет моей реакции.

— Вам это известно из каких-то источников, или это чистые умозаключения?

Генерал встает.

— Это мои умозаключения, Ваше Императорское Величество! Умозаключения, основанные на анализе имеющейся информации и личном опыте.

— Садитесь, Василий Иосифович.

— Благодарю вас, Ваше Величество.

Пока главковерх опускается на стул, делаю пару затяжек. Дым плывет по кабинету.

— Какие ваши предложения? Сомневаюсь, что вы затеяли весь этот разговор, только для того, чтобы мне сообщить, что все пропало.

Гурко, кашлянув, доложил:

— Государь! Положение на фронтах и в армиях европейских держав таково, что война может быть завершена либо за столом мирных переговоров, когда каждая держава останется при своих неудовлетворенных интересах, либо станет следствием решительного удара по самому слабому месту одной из военных коалиций. Театры военных действий замерли в совершенно неустойчивом равновесии и малейшего толчка может быть достаточно для обрушения всего фронта. Мне представляется, что исход этой войны будет решен либо в результате германского удара по Франции, либо нашего удара по Австро-Венгрии, с направлением наступления на Румынию и Болгарию.

— Однако, Василий Иосифович, вы сами докладываете о невозможности подобного наступления в нынешней ситуации.

— Точно так, Ваше Величество! В обычных обстоятельствах, требуется массированный удар крупными силами при всей возможной поддержке артиллерии, что, как показал опыт войны, не дает серьезных результатов. Сейчас же сложилась уникальная ситуация, при которой стратегический прорыв фронта на большую глубину возможен при решительном применении даже сравнительно небольших, но боеспособных и мотивированных подразделений. Да, основная масса войск наступать не желает. Более того, основная масса войск, сомнительно, что даже в обороне будет устойчива, а не побежит, бросая оружие. Да, приказы перейти в наступление, вполне могут стать причиной мятежа или дезертирства целых частей. Но германцы считают, что они нашли рецепт победы. Есть сведения, что немцы готовятся к решающему наступлению. Имея те же проблемы с дисциплиной, как и в других армиях, германцы решили расширить применения опыта ударных батальонов, в частности батальона под командованием Вилли Рора. После визита на Западный фронт генерала Людендорфа, получен приказ формировать достаточное количество таких батальонов по образцу, созданному Вилли Рором. Новая стратегия предусматривает применение батальонов Рора после массированной артиллерийской подготовки. По замыслу берлинских стратегов, в начальной фазе наступления артиллерия должна морально подорвать Западный фронт и заставить деморализованные французские части оставить отдельные участки обороны, после чего силами ударных батальонов Рора они будут заняты. Остальные же немецкие части будут удерживать свои позиции и двинутся вперед только лишь после того, как сопротивление французов будет подавлено. Таким образом Людендорф и Гинденбург рассчитывают решить проблему падения дисциплины в собственных войсках.

— Ваше мнение на сей счет?

— Мне, Государь, представляется такая тактика возможной, но весьма опасной.

— Поясните.

— Дело в том, Ваше Величество, что наш собственный опыт формирования отдельных ударных батальонов показал, что изъятие из состава полков самых боеспособных элементов, самым решительным образом сказывается на уровне дисциплины такого полка. В этом случае условно боеспособная часть очень быстро превращается в неуправляемое стадо, готовое оставить позиции в любой момент. Если раньше это не имело такого уж катастрофического значения, то в нынешний момент разгула пацифизма, это может сказаться самым неприятным образом на устойчивости фронта в целом. В случае достаточно серьезного сопротивления обороняющихся, пацифизм может просто-напросто обрушить армию и государство изнутри.

— Вы полагаете, что в Берлине этого не понимают?

— Полагаю, что в Берлине делают ставку на быстроту и рассчитывают на то, что французы просто побегут. А значит, боеспособность основной массы войск не будет иметь значения, поскольку части, идущие вслед батальонам Рора будут фактически нести тыловую и гарнизонную службу, да и вообще разложиться не успеют. В то же время, успешное наступление пусть малыми, но хорошо мотивированными подразделениями и демонстрация отсутствия организованной обороны у противника, может серьезно воодушевить как остальную армию, так и население в тылу Германии. А заодно убедить колеблющихся союзников в Вене, Софии и Константинополе воздержаться от попыток заключить сепаратный мир со странами Антанты. Такое развитие событий вполне может привести к выходу Франции из войны и обрушению всего Западного фронта. А значит, затем германцы займутся нами или мы вынуждены будет подписать унизительный мир на кабальных для России условиях. В связи с этим я предлагаю отказаться от нашей стратегии выжидания и в самые кратчайшие сроки нанести упреждающий удар против Австро-Венгрии. С учетом специфики театра военных действий, состояния австро-венгерских войск и особенностей русской армии, предлагаю основой ударных сил сделать крупные кавалерийские соединения. Ударные же батальоны, в том числе и 777-й полк полковника Слащева, применять точечно, на отдельных участках фронта, после либо массированной артподготовки, либо применяя пластунов для скрытого и внезапного захвата важных высот, узлов и позиций, обеспечивая прорыв и дальнейшее наступление на стратегическую глубину посредством кавалерии. Дисциплина в кавалерийских, артиллерийских, саперных и ударных частях все еще на сравнительно приемлемом уровне, а австро-венгерская армия вряд ли окажет серьезное сопротивление, судя по попыткам сепаратных переговоров с Россией и Италией, а также по сведениям о волнениях в национальных, в частности, венгерских частях. Собственно, лишь австрияки сохраняют относительную боеспособность, остальные же совершено ненадежны. А учитывая, что многие снятые с русского фронта немецкие дивизии, переброшенные на Запад, были заменены на германском участке нашего фронта именно австрийскими, то в зоне ответственности Юго-Западного и Румынского фронтов в настоящий момент складывается вполне благоприятная ситуация.

Я встал и прошелся по кабинету. Главковерх стоя, поворачивался вслед за моими перемещениями.

— Насколько быстро мы будет готовы к такому наступлению, если решение будет принято?

Гурко четко ответил:

— В конце июня мы будем готовы нанести удар. Одновременно с этим готовится десантная операция в Проливах, которую мы сможем провести в конце июля либо в начале августа.

— А если германец ударит первым?

— Если наш удар произойдет до разгрома Франции, то мы вполне можем с Германией в этой партии разойтись вничью. Но если Западный фронт рухнет значительно раньше, то придется всерьез пободаться, уповая на то, что Австро-Венгрия запросит мира до того, как немцы смогут перебросить серьезные силы на русский фронт. Если же мы не будем иметь сил к наступлению, то нам останется лишь уповать на милость победителей.

— А вы понимаете, что произойдет, если вместо наступления наша армия просто взбунтуется и поднимет на штыки своих командиров?

— Понимаю, Ваше Императорское Величество. Но другого выхода из сложившейся ситуации я не вижу.

Глава 8. Большой Императорский Выход

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ. 21 мая (3 июня) 1917 года.

— Вы плохо выглядите, Ваше Императорское Величество.

— Краше в гроб кладут?

— Ну, не краше, однако…

Раздраженно:

— Тогда, о чем мы говорим?

— О том, что вы крайне бледны и о том, что с вами едва не сделался солнечный удар на площади.

— Пустое, доктор, немного перегрелся на солнышке.

— Прошу простить, Ваше Императорское Величество, но вы едва не лишились сознания в присутствии большого количества подданных. Представьте, какой случился бы конфуз!

— Ну, тут спорить не стану. Конфуз вышел бы весьма знатный.

— Именно, Государь! И если уж вы упорно не желаете заботиться об интересах своего ослабленного организма, то подумайте хотя бы об интересах нашего Отечества. Я настоятельно не рекомендовал вам идти на молебен в такой солнцепек, но вы с упорством, достойным лучшего применения, отказываетесь прислушиваться к моим рекомендациям!

Хмуро меряю академика взглядом. Наконец, вопрошаю:

— Как вы себе представляете Большой Императорский Выход без Императора?

— Обошлись бы, как-то. Можно было заявить, что вы отбыли, к примеру, в Петроград.

Я даже хохотнул от такой идеи.

— Благодарю покорно! Вы знаете, что бы тут началось? ИМПЕРАТОР покинул Большой Императорский Выход и СРОЧНО отбыл в Петроград! Спасибо, доктор, за идею, но не в этот раз. Мне ажиотация в обществе сейчас вовсе ни к чему.

— Повторяю, Государь, вы манкируете своим здоровьем, вы почти не спите последние дни. Это решительно недопустимо, Ваше Императорское Величество! Вы должны отдыхать! Положение стабилизировалась, и когда вы отбыли в Марфино, признаться, я надеялся на то, что там, на природе, вы будете отдыхать.

Качаю головой.

— Счастливый вы человек, доктор.

— Позвольте поинтересоваться, на чем основан подобный вывод?

— Да, так, доктор.

Неужели нам даже от моего Лейб-Медика удается до сих пор скрывать, в каком положении мы на самом деле находимся? А это, между прочим, человек, который находится рядом со мной если не постоянно, то весьма и весьма регулярно. Хоть одна хорошая новость за последние дни.

Однако академик Павлов не принял моего ироничного взгляда и продолжал проводить воспитание. Я слушал его в пол уха. Хорошо ему рассуждать. Дал рекомендации и бурчи себе спокойно. А что делать нам, простым Царям?

Нет, доктор прав, конечно же. Действительно, за последнее время я вымотался совершенно безбожно, прости Господи. Если мне удается поспать в сутки часов пять-шесть, то это праздник, но праздников не было у меня довольно давно. Если, конечно, не считать за праздник сегодняшний праздник. Может для кого-то это и…

Впрочем, что за ерунду я несу? Кому Большой Императорский Выход в честь Дня Святой Троицы праздник? Покажите мне этого человека?! Нет, где-то там, за высокими стенами Кремля, на узких улочках Москвы, да у стен старинных храмов, наверняка найдется немалое число моих верных подданных, которые радуются празднику и в ус себе не дуют. Но это ведь там, за каменным многометровым забором из крашенного в белый цвет кирпича, а тут праздника не было ни у кого — ни у, так сказать, организаторов, ни у обслуги, ни у кавалергардов, ни у всякого рода конвоя, ни у священнослужителей, ни, собственно, у самих приглашенных. Хотя, нет, вру. Наверняка есть немалое число тех, кому сегодня свезло свести нужные знакомства или даже договориться о чем-то конкретном, но у большинства из присутствующих весь этот державно-церковный церемониал вызывал исключительно торжественную скуку и порождал лишь ревнивые взгляды к снующим вокруг конкурентам.

А конкурировали тут все и со всеми. За мое благоволение или просто за мое внимание. За возможность оказаться «до кавалергардов», а не «после». За возможность быть представленным нужным людям или дать себя заметить в чьем-то кругу. Борьба шла за само право быть на Большом Императорском Выходе, доказывая всем, и врагам, и деловым партнерам, и прочим завистникам, что ты все еще вхож ко Двору, все еще в фаворе, все еще значим или, как минимум, не забыт. И горе тому, кого не пригласят, кто останется там, по ту сторону белых кремлевских стен.

Почему-то у меня Большой Императорский Выход вызывал ассоциацию не с парадом, не с торжественным шествием и, тем более, не с молебном (хотя большую часть времени мы были как раз в формате богослужения), а с биржей, где маклеры выкрикивают свои предложения, стараясь перекричать друг друга. И пусть наша «биржа» не кричала и не швыряла бумагами, но по сути мало что отличало это «чинное и благородное» мероприятие от яростных биржевых схваток. На кону были огромные деньги, обширнейшие связи и самое серьезное влияние. Тем более что переформатирование элит и денежных потоков идет самым полным ходом.

И на фоне этого всего, академик Павлов предлагает мне не появиться на Большом Императорском Выходе? Нет уж, увольте!

Хотя не спорю, чуть не сдох там. Даже в голове слегка помутилось от жары на фоне общего недомогания, да недосыпания. А как тут поспишь? Такое творится, что…

Блин, реально отключаюсь. Надо хотя бы часика три соснуть…

Стук в дверь прервал доктора на полуслове. Я встрепенулся, разгоняя дрему.

— Да!

Генерал Кутепов. Собственной персоной. Пропал мой сон. Редко, когда мой исполняющий должность командующего Императорской Главной Квартирой являет свою персону пред Августейшие очи просто так.

— Что у вас, Александр Павлович?

Генерал выразительно покосился на академика. Тот ничуть не смутился, а вместо этого произнес менторским тоном:

— Вы, голубчик, когда-нибудь своими плохими новостями убьете Государя, позволю заметить!

Впрочем, Кутепов и бровью не повел, продолжая сохранять полное невозмутимое спокойствие, однако же, при этом не желая произносить ни одного лишнего слова при посторонних.

Киваю.

— Благодарю вас, доктор, вы мне очень помогли. Однако же, право, дела не ждут, так что давайте продолжим ваш осмотр чуть позже.

Павлов скептически смерил меня взглядом (интересно, он и на собак своих так же смотрит?) и заявил:

— Вы напрасно иронизируете, Государь! В вашем состоянии я бы поостерегся от лишних нервов. Вам очень нужен здоровый сон сейчас. Поэтому, воля ваша, я уйду, но я ответственно заявляю, что я не покину Дом Империи до тех пор, пока лично не смогу убедиться в том, что вы отправились в свои апартаменты и улеглись в постель!

— Да-да, доктор. Но сейчас, будьте любезны нас оставить.

Академик вышел с выражением полнейшего и всеобъемлющего неодобрительного авторитета на лице. Ох, уж, эти мне светила науки!

— Государь! Срочное сообщение из Великобритании! В Дублине вспыхнул мятеж, и ирландские инсургенты захватили главный арсенал.

Я прикрыл глаза. Доктор-доктор, что ж вы инсургентов не предупредили, что я должен поспать, а?

* * *

ИТАЛИЯ. РИМ. ВРЕМЕННЫЕ КАЗАРМЫ 6-ГО ОСОБОГО ПЕХОТНОГО ПРИНЦЕССЫ ИОЛАНДЫ ПОЛКА. 22 мая (4 июня) 1917 года.

Плац. Строй солдат. Полковой оркестр звенит медью труб и ударами барабанов. Реют флаги и знамена. Жаркое солнце и яркое южное небо лишь подчеркивают четкость построения. Никакой расслабленности, никакого отступления от устава. Смотр. Четкость и парад во всей красе.

Только что завершился обход строя, и новоиспеченный шеф полка поднялась на импровизированное возвышение.

Принцесса не была уверена в том, что силы ее голоса хватит для того, чтобы быть услышанной всеми, но воспитанное годами упорство и гордость не давали ей показать слабину.

— Воины Русской Императорской армии! Мои дорогие солдаты!

Князь Волконский стоял рядом и переводил, выкрикивая слова так, что Иоланда едва заметно перевела дух. Да, зря она переживала, ее слов солдаты все равно не понимают, а князь переведет и перекричит так, чтобы понятно и слышно было каждому.

Принцесса тут же себя мысленно хлопнула по щеке. Не сметь давать слабину! Какая разница, понимаю они тебя или нет, важно то, что они тебя слышат! И от того, будешь ли ты в их глазах писклявой мышкой или гордой львицей, зависит то, как тебя будут принимать! И никакой князь тебе тут не поможет, и никакой князь твою слабость не переведет в силу!

Иоланда невольно выпрямилась (куда уж больше-то?), до побелевших пальцев сжала край «трибуны», и с каждым словом ее голос звучал все звонче и все сильнее. Слова теряли напускной пафос и все больше в них слышался глас настоящего лидера.

Волконский переводил, бросая на принцессу завуалированно-удивленные взгляды. Да, вот уж нечего сказать, кровь есть кровь. Этой барышне только-только исполнилось шестнадцать, а она, пожалуй, и полк смогла бы повести в атаку. Выиграть бой вряд ли, тут опыт нужен и наука, а вот поднять и повести — вне всякого сомнения.

Впрочем, о чем он? Он же знал куда и за кем он едет, не так ли?

* * *

ПОСЛАНИЕ ИМПЕРАТОРУ ВСЕРОССИЙСКОМУ. 22 мая (4 июня) 1917 года.

Дорогой Майкл!

Вся Европа и весь цивилизованный мир с крайней степенью беспокойства следит за событиями, имеющими место на континенте. И, вне всякого сомнения, центром внимания продолжает оставаться охваченная смутой Франция, число «правительств» и «государств» в которой ясно свидетельствует лишь о фактическом отсутствии всякого рода определенности и центральной власти в одной из величайших держав мира. Разумеется, такое положение дел не может оставить равнодушным мое правительство, о чем было заявлено неоднократно, как по официальным, так и по иным каналам.

Уверен, что и ты отдаешь себе отчет в том, насколько опасна ситуация и как она может повлиять на результат нашего общего дела. В этой связи со всей остротой встает вопрос о согласованности и координации действий между главными союзниками по Антанте — Соединенным Королевством и Российской Империей. Сейчас не то время и не те условия, которые позволяли бы каждому державному правительству отстаивать сугубо свои узкие интересы. Речь идет о будущем всей нашей европейской цивилизации и способности наших государств отстоять примат нашего образа жизни.

В этой связи я призываю тебя еще раз, отбросив все мелочные недоразумения и пустяковые обиды, взглянуть на положение дел в Европе с точки зрения верховенства победы Антанты в этой войне. Пока союзники будут позволять Франции тонуть в междоусобных склоках, наш общий враг будет укрепляться. Не сомневаюсь, ты понимаешь, что Германия не станет бесконечно наблюдать за ослаблением основного противника на Западном фронте и постарается выбить его из войны одним мощным ударом.

Разумеется, на пути этого сценария стоит та же проблема, что и перед другими армиями — проблема падения дисциплины и разложения войск. Однако, нельзя не признать факт, что в нынешнем положении на фронтах, может победить сила, которая лишь немного разложилась меньше остальных. И, судя по сообщениям разведки, в Берлине уверены, что германская армия в этой ситуации значительно превосходит французскую.

В сложившихся обстоятельствах мы обязаны скорейшим образом восстановить боеспособность французской армии. Восстановить, даже если каждой державе придется идти на определенные уступки и жертвы. Без устойчивой армии Франции, мы не сможем удержать Западный фронт в существующих очертаниях. Особенно с учетом того, что, в виду определенных сложностей в Ирландии, некоторое количество частей британской армии приходится временно перебрасывать с континента в Метрополию, а прибытие дополнительных войск из Британской Индии задерживается в связи с возникшими брожениями в колониях.

Как видишь, германская разведка провела несколько успешных операций во Франции, Ирландии, России и Индии, растягивая таким образом наши коммуникации и готовя удар на Париж. Со своей стороны, мое правительство делает все для того, чтобы нейтрализовать негативное влияние немецкой разведки на события, однако, далеко не все мы можем решить быстрым образом. Тем не менее, на дипломатическом фронте нам удалось согласовать практическое вступление США в войну на стороне Антанты. До официальных кругов в Берлине доведено сообщение из Вашингтона о том, что Америка, в случае начала наступления немцев против Франции, объявит войну Германии. Более того, в подкрепление этого заявления, армия США начала срочное формирование нескольких дивизий для будущего Экспедиционного корпуса в Европе. Думаю, что ты согласишься относительно серьезности данных сигналов Берлину. Таким образом, мы делаем все, для того, чтобы германские войска оставались неподвижно на тех рубежах, на которых они находятся сейчас. Однако, никакая дипломатия не заменит силы оружия.

В связи с этим, предлагаю незамедлительно организовать согласительную встречу в каком-нибудь нейтральном городе, равно удаленном и от Руана, и от Орлеана. Как вариант, предлагаю Брест. Посему, очень рассчитываю на все то влияние, которое ты имеешь на генерала Петена, для того, чтобы его «правительство» скорейшим образом направило договороспособную делегацию в Брест для переговоров. В свою очередь, уверен, что Национальное Собрание Франции так же направит свою делегацию.

Время требует решительных действий. Так давай же действовать, и действовать самым решительным образом.

Прими и проч.

Твой кузен, Джорджи.

Сандрингем-хаус, 4 июня 1917 года.

* * *

ПОСЛАНИЕ КОРОЛЮ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА ВЕЛИКОБРИТАНИИ И ИРЛАНДИИ. 23 мая (5 июня) 1917 года.

Дорогой Джорджи!

Рад был получить от тебя столь сердечное письмо. Целиком разделяю твое мнение о том, что ситуация в Европе требует решительных действий, тем больших, чем более опасными становятся германские приготовления. Да, немецкая разведка, к сожалению, действует эффективно, однако я бы не стал преуменьшать роль британской, французской и, как следствие, русской, разведок в сложившейся ситуации. В части недавних событий в России особенно.

Однако, совершенно с тобой согласен, пора временно отложить в сторону взаимные вопросы и всем нам сосредоточиться на решительном переломе хода этой войны.

Мы будем прикладывать усилия для того, чтобы убедить генерала Петена сформировать делегацию его правительства для переговоров в Бресте с «правительством» так называемого «Национального Собрания Франции». Однако, хотел бы указать на то, что присутствие в руанской делегации лиц, неприемлемых для России, значительно осложнит ход и без того непростых переговоров, а скорее просто приведет к их фактическому срыву на потеху нашим общим врагам.

Отдельно, еще раз, хотел бы повторить, что без участия Италии будет весьма и весьма затруднительно восстановить порядок во Франции. Особенно с учетом необходимости временно вывести британские войска с континента.

Пользуясь случаем, позволь выразить соболезнование тебе и всему британскому народу в связи с многочисленными жертвами, к которым привели беспорядки в Дублине и Ирландии в целом. Уверен, что королевские войска и полиция восстановят порядок в самое кратчайшее время.

Прими и проч.

Твой кузен, Майкл.

Марфино. 23 мая (5 июня) 1917 года.

* * *

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ. 23 мая (5 июня) 1917 года.

— Итак, господа, «Декрет о мире».

— Точнее, прошу простить, Государь, это называется у них «Революционный Манифест о всеобщем мире».

— Не суть важно, Сергей Николаевич. Суть, как раз, от этого не изменится.

Привыкшие к моим странностям сановники и генералы даже ухом не повели. Впрочем, надеюсь, они даже не поняли двусмысленности моих речей. Хотя, кто знает, кто знает…

И кто знает, не зададут ли мне когда-нибудь вопрос? Или вопросы? Хотя, скорее всего, все будет колебаться на грани того, насколько мое «сумасшествие» мешает им и государству (в их лице) развиваться и строить ту самую Империю, которую… Хотя, о чем я? Уверен, что все и так в полном офигении от моих всяких там «Освобождений» и «Служений». Другое дело, что вокруг меня собрались (не без моего участия) те, кто понимает, что без меня и моих «тараканов» будет еще хуже и Империя просто рухнет. Но это совершенно не означает, что, когда ситуация стабилизируется, меня не захотят поменять на кого-то куда более прогнозируемого. Причем, свои же, так сказать, ближайшие же, и захотят поменять. И об этом я должен помнить всегда и готовить меры уже сейчас. Что там историки говорили про 37-й год?

— Да, Государь, вы совершенно правы.

Я поднял взгляд на Министра иностранных дел, пару мгновений недоумевая относительно того, являлась ли эта фраза ответом на мой мысленный вопрос и не произнес ли я случайно этот вопрос вслух, однако, вспомнив суть обсуждения, расслабился и кивнул.

— Вот именно, Сергей Николаевич. Суть неизменна.

Я не знал, плакать мне или смеяться? Известная мне история мало того, что изменилась, она так и норовила повторяться, принимая порой причудливые и гротескные формы. Кто мог предвидеть, что товарищи в Париже собезьянничают из параллельной реальности (или ещё откуда, не суть) и выпустят свой «Революционный Манифест о всеобщем мире», да еще и примут «Декрет Второй Коммуны о революционной армии»?

— Итак, Париж объявил всеобщий мир и призвал все армии мира прекратить империалистическую войну и обратить свои штыки против тех, кто наживается на войне, взяв власть свои революционные руки.

— Точно так, Государь. Если коротко, то суть в этом.

Министр иностранных дел степенно кивнул. А Военный министр позволил себе резюмировать и второй «Декрет»:

— А войскам предложено проявить революционную сознательность, самоорганизоваться, выбрать из своего числа командиров и поддержать народную власть в Париже.

— М-да…

Вот так номер с ушами. «Приказ № 1» во всей красе.

— И какова реакция на сие?

— Трудно пока судить, Государь, — Свербеев традиционно осторожничал, — пока слишком мало информации, да и времени прошло всего ничего. Вряд ли данное заявление вызовет восторг в мировых столицах, в том числе и в Берлине. Сейчас в мире ситуация слишком шатка и непредсказуема, чтобы просто отмахнуться от такого заявления, каким бы пустым на первый взгляд оно ни было. В США, как можно предположить, усилятся изоляционистские настроения и президенту Вильсону будет еще сложнее аргументировать вступление Америки в европейскую войну. Великобритания, вероятно, будет сильно озабочена возможным хаосом на и так дезорганизованном Западном фронте. Австро-Венгрия все активнее ищет возможность и благовидный предлог выйти из войны с минимальными потерями. Германия же оказывается в еще более сложной ситуации многообразия выбора при безвыходной ситуации, поскольку все более соблазнительно двинуть вперед войска и выбить Францию из войны, добившись перелома в войне и дав понять официальной Вене, что победитель в войне уже известен, и чтобы те не выбрали сторону проигравших. Но, в то же самое время, Вильсон официально объявил о том, что США вступят в войну, в случае удара немцев против Франции.

Я возразил:

— Да, но что считать Францией в данном случае? Америка признает правительство Бриана, как и Британия, как и все остальные. А Париж никто из них не признает, как, впрочем, и мы.

Вступил Палицын:

— Это так, Государь. Но, фактически, Франций, если так можно выразиться, сейчас минимум четыре, не считая мелких образований и прочих провинциальных банд. Первая Франция — признанные всеми, кроме нас, парламент и правительство Бриана в Руане. Вторая — признанный нами Верховный Военный Комитет в Орлеане. Третья — собственно сам Париж со своей Коммуной и союзные ему Бургундия и провинции Окситании. И, наконец, четвертая — те войска, которые все еще остаются в окопах на линии фронта. Да, они объявили большей частью нейтралитет. Да, их с каждым днем становится все меньше из-за массового дезертирства. Да, их боевой дух низок и дисциплина становится все хуже. Но часть из них все еще сидит в окопах несмотря ни на что. Разумеется, серьезного удара немцев они не выдержат и фронт будет прорван почти наверняка, но вот сам удар по этим частям со стороны германцев может быть истолкован Вильсоном и стоящими за ним финансово-промышленными тузами Америки, как прекрасный предлог обвинить Германию и вступить в войну.

— Ваш прогноз относительно сохранения боеспособности этой вашей Четвертой Франции в контексте новых инициатив Парижа?

— Вот на этот вопрос я не смогу ответить, Государь. Тут можно лишь гадать на кофейной гуще или обратиться к цыганке.

Киваю.

— Хорошо, Федор Федорович, я понял вас. Так что же подвигло доблестных коммунаров из Парижа устроить всему миру сюрприз? Честно говоря, я ожидал от них объявления своих «Ста дней для мира», но эти камрады удивили даже меня. Что скажете, Сергей Николаевич?

Свербеев сделал неопределенный жест.

— Точных сведений у нас пока нет. Есть только информация о том, что так называемое «правительство народной обороны» было весьма обеспокоенно тем, что и Парламент в Руане и Петен в Орлеане формируют новые части. К тому же, за Парламентом стоят британцы, а к Орлеану приближаются два русских полка. Смею предположить, что в Париже решили сделать шаг на упреждение, попытавшись обрушить любую организацию в старой армии, пока они заняты формированием своей, так сказать, революционной армии.

— Иными словами, решили смахнуть с шахматной доски все фигуры, понимая, что партию проигрывают?

— Это очень меткое сравнение, благодарю вас, Ваше Величество.

Министр иностранных дел склонил голову.

— Что ж, возможно так и есть. Что слышно из французских колоний?

— Пока ничего конкретного, Государь. Местные губернаторы и командующие войсками большей частью выжидают, во многих местах усилили свое присутствие британцы и американцы. Очевидно, что готовятся к ситуации, когда придется брать ставшими бесхозными колонии под свою руку. Разумеется, под предлогом обеспечения порядка и до урегулирования вопросов власти в самой Франции.

Усмехаюсь.

— Разумеется.

Помолчав, интересуюсь:

— Что Ленин сотоварищи?

— По поступившим сведения, господин Ульянов вместе с группой политэмигрантов разных стран готовят проведение некоего «конгресса революционного интернационала», что бы не скрывалось под этим наименованием. Мы продолжаем следить за ситуацией в Париже.

— Хорошо, Сергей Николаевич. Следите и помните, что эти господа вполне могут устроить что-то такое, от чего содрогнется весь континент. Вполне может быть, что все эти декреты о мире и революционной армии лишь прелюдия к чему-то куда большему.

Глава 9. Под знаком Марса

МОСКВА. ХОДЫНСКИЙ АЭРОДРОМ. 24 мая (6 июня) 1917 года.

— Да здравствует Россия — Империя героев!

Толпа восторженно взревела и замахала руками. Ажиотаж был велик, ведь все газеты уж второй день только и делали, что твердили об успешном окончании миссии, о поразительных результатах научной экспедиции в Сибирь, о героях-воздухоплавателях, которые преодолели тысячи верст, выполняя Высочайшее повеление нашего горячо любимого Государя Императора Михаила Александровича!

Так что к часу заявленного прибытия дирижабля на Ходынский аэродром толпа стекалась буквально со всех сторон. Причем, те же газеты сообщали даже о прибытии делегаций не только из окрестных городов, но даже из Петрограда.

Нужно ли говорить о том, что помимо праздной публики, встречать экспедицию прибыли и значительные лица, включая ученых, военных и прочих важных персон. Ходили слухи даже о возможном прибытии самого Государя Императора. Впрочем, судя по наличию Императорского Штандарта на куполе Петровского Путевого дворца, Михаил Второй был “дома”, а это значило, что этот слух вполне мог иметь под собой реальные основы.

Маршин глядел на подплывающий к Ходынке красный дирижабль и думал о своем. Прошло уже два месяца с момента его мобилизации в ряды Русской Императорской армии и направления во вновь созданное конструкторское бюро. Задача, поставленная этой группе с самого начала выглядела малореальной, а уж срок в месяц, обозначенный товарищем Министра вооружений генералом Свиты Его Императорского Величества герцогом Лейхтенбергским и вовсе был невозможным. Нужно ли говорить о том, что из этой затеи ничего путевого не вышло?

Нет, они работали как проклятые, практически прерываясь только на сон. Им действительно выделили подмосковную усадьбу “Знаменское-Садки” и предоставили все необходимое. Более того, все, что они требовали, им доставлялось в самые кратчайшие сроки. Но, увы, создать массовый и мощный авиационный двигатель с указанными характеристиками, да еще и могущий быть производимым мощностями и силами российской промышленности, они, к сожалению, не смогли ни за месяц, ни за два. И зауряд-капитан Маршин не видел перспектив для кратчайшего и успешного завершения проекта, слишком многое стояло на пути к успеху этой затеи, включая неспособность имеющейся промышленной базы освоить такое производство в требуемых масштабах.

Судя по всему, это понимали и наверху. Во всяком случае, никаких разносов и упреков со стороны вышестоящего начальства не последовало, хотя Александр Тимофеевич этого всерьез опасался, зная обычную самодурственность российского чиновничества. Но, нет, ничего такого. Наоборот, сегодня его вновь вызвал к себе герцог Лейхтенбергский и приказал готовиться к дальней командировке.

Что ж, задачи поставлены, хотя, откровенно говоря, Маршина эти самые “поставленные задачи” весьма озадачили, уж простите за тавтологию. Шутка ли, поехать в США в качестве эксперта в составе российской делегации, имеющей целью заключение обширнейших договоров на постройку в России ряда американских заводов, в том числе и заводов Форда, которые должны наладить в Империи массовый выпуск легковых автомобилей и тракторов.

Отдельно была поставлена довольно странная задача. Мол, по имеющимся сведениям разведки, в США вот-вот начнется разработка новейшего авиационного двигателя мощностью в четыреста лошадиных сил. И нужно каким-то образом раздобыть сведения об этом проекте, а по возможности, в течение месяца заключить договор на постройку в России тем же Генри Фордом завода по массовому (до тысячи двигателей в месяц!) производству этих моторов уже на российской территории. Причем, якобы, в Нижнем Новгороде уже готовят площадки под строительство всех этих предприятий.

Масштабность желаний руководства поражала. Откуда они знают о новом моторе? Откуда у них такая уверенность, что их миссия окажется успешной, что они уже готовят землю под новые заводы? А это само по себе было весьма удивительно. Маршин помнил времена своей работы инженером на автомобильном заводе АМО и ясно себе представлял всю ту волокиту, которая вечно сопровождала в России любое начинание. И это был еще частный завод господина Рябушинского, не скупящегося на взятки, а про казенные заводы и говорить нечего. Впрочем, нынешний Председатель Совета Министров генерал Маниковский показал себя жестким руководителем еще в бытность Министром вооружений и военных нужд, да, и, говорят, на должности начальника Главного Артиллерийского Управления он никому спуску не давал, но тогда, при Николае Втором, ему не давали толком развернуться.

Все поменялось уже при воцарении нового Государя. Император Михаил Второй взялся за проведение обширнейших реформ в государстве, для чего давал самые широкие полномочия тем людям, которых, как Маниковского, выдвинул наверх, на самые высокие должности. Впрочем, можно сказать, что и судьба самого Александра Тимофеевича Маршина, ныне зауряд-капитана Русской Императорской армии, так же изменилась самым решительным образом. Хотя, если говорить, положа руку на сердце, особых достижений у него пока не видно.

Остается лишь надеяться на то, что его поездка в Америку принесет Отечеству больше пользы. Разумеется, он там не один, в этой делегации, там помимо него достаточно специалистов в разных сферах, в том числе, как он обоснованно полагал, в сфере военной и промышленной разведки. Иначе откуда у начальства все эти сведения о будущем американском двигателе?

Вдруг Маршина толкнули со всех сторон. Крики восторга вернули его в реальность. Оказалось, что, задумавшись, он пропустил много важного и интересного. Дирижабль уже причалил к мачте и был опущен на землю. По летному полю двигались встречающие и спешил занять свое место военный оркестр. Из гондолы самого дирижабля уже спускались члены экспедиции, встречаемые восторженным ревом собравшихся.

А вот из ворот дворца выехали три одинаковых автомобиля, сопровождаемые казаками Собственного Конвоя. Колонна подъехала к построившимся у дирижабля воздухоплавателям. Из автомобилей начали выходить прибывшие, и толпа вновь радостно загудела, узнав в одном из приехавших самого Государя Императора.

Михаил Второй обратился к членам экспедиции с приветственной речью, а затем тепло пожал каждому руку. Что именно говорил Император Маршин слышать никак не мог, но об этом наверняка вскорости напишут во всех газетах.

Заиграл Гимн Империи, и толпа восторженно и слитно запела

Боже, Царя храни!

Сильный, Державный,

Царствуй во славу, во славу нам…

* * *

РОССИЯ. ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ. ПОЗИЦИИ Н-СКОГО ПОЛКА. 25 мая (7 июня) 1917 года.

— Господин полко…

— Агафонов, я вам язык вырву.

— Прошу простить, господин штабс-капитан, зарапортовался. Вот, извольте взглянуть на остатки вон того лесочка. Чудом выстоял, уж сколько тут артподготовок было, ан, нет, почти что и не пострадал, стоит себе.

— Да, лесочке прекрасен, хоть картину пиши. Называться будет сей шедевр — "Батальный лес". И смотри, штабс-капитан, если не сложится дело, заставлю сей шедевр рисовать. Прямо ввиду вражеских позиций. Ей богу, прикажу, помни мое отеческое слово!

— Как говорят в таких случаях, рады стараться… господин штабс-капитан!

Полковник Слащев хмуро окинул взглядом командира роты, удерживавшей эти рубежи. Мальчишка совсем, из новых. Хотя пороху понюхал сполна. Ну, не полковнику судить о том, каким образом столь юный офицер стал штабс-капитаном. Война движет вперед молодых да ранних, порой обеспечивая совершенно неимоверные по скорости взлеты. Впрочем, неимоверные падения случались на фронте куда чаще. Не следует забывать и о том, что первые годы войны выбили основной кадровый офицерский состав, а значит, требования к офицерам значительно снизились. Да, какие уж тут особые требования, если любых офицеров не хватало катастрофически.

Впрочем, вероятно, Слащев был не совсем прав. Именно этого офицера Агафонова рекомендовали ему в штабе дивизии, когда он прибыл на передовую в форме штабс-капитана с целью проведения рекогносцировки местности. А местность тут и впрямь была замечательная!

Сочетание особенностей рельефа и сложившегося равновесия на фронтах создало удивительную картину, когда между двумя линиями окопов противников врезался длинный язык леса, пусть и весьма потрепанного, но, тем не менее, вполне себе живого и реального. Хотя, стоит признать, что никакого волшебства тут не было, а была железная логика окопной войны, при которой обе стороны не слишком стараются идти в наступление. Взаимные артиллерийские подготовки обрушивали свои тысячи снарядов на позиции противника либо за леском, либо перед ним. А сам лесок был достаточно болотистым и топким, чтобы в нем рыть окопы и прочие укрепления. Более того, было даже негласное соглашение (коих так много на любой войне), не рубить и всячески не портить этот лес, поскольку именно его наличие между окопами противоборствующих армий не позволяло солдатам стрелять друг в друга на этом участке. А уж после того, как несколько атак через лесок обернулись сущим кошмаром для наступавших, вынужденных тащить на себе буквально пуды грязи, пытаясь при этом еще и бежать навстречу пулеметному огню противника… Короче говоря, с тех самых пор ничего серьезного на этом участке не происходило. Даже в пору братаний старались делать сие непотребство не в лесу, а вон там, на широкой, изрытой воронками, чистой от деревьев площадке.

Слащев, лежа на передке, внимательно осматривал в бинокль местность, изучая ее квадрат за квадратом. Да, судя по всему, участок и вправду подходит под их задачи. И место удобное, и расслабленность с той стороны, да и части там отнюдь не австрияками укомплектованы.

Но все равно, квадрат за квадратом, методично и вдумчиво проводил полковник рекогносцировку, ползая по передку в перемазанной землей солдатской форме. Это дело не терпит поспешных выводов и шапкозакидательства, поскольку именно те, знаменитые овраги, про которые часто забывают, составляя на бумаге всякие планы, выявляются именно вот так, во время таких вот долгих наблюдений из окопов и ползаний на пузе от одного участка до другого, покинув свои позиции.

И что бы там не рассказывал этот штабс-капитан, Слащев все равно лично поползет в тот поганый лес, дабы своими глазами увидеть, где предстоит действовать подразделениям 777-го “запасного” полка.

* * *

МОСКВА. Ночь на 26 мая (8 июня) 1917 года.

Гулкий цокот множества копыт по камням мостовой казалось должен был перебудить всю Москву. Во всяком случае Воскобойников то и дело замечал лица, мелькающие в окнах на всем пути их следования от самой Ходынки.

Да, уж, все, как всегда. Секретность, тайны и такая несусветная глупость! Предлагал же он перевезти эти странные ящики просто в кузовах грузовиков. Причем, просто посреди бела дня! И кто бы на них обратил внимание? Вот именно, никто.

Но, нет, начальству, как всегда, виднее. Нельзя, мол, днем. Там днем тысячи людей толкутся. Обязательно увидят. Пойдут разговоры разные. Зачем, мол, нам разговоры? Ну, ладно, не хотите днем, давайте ночью. Просто грузовиками с охраной в кузове. Конечно, три грузовых автомобиля, едущие колонной по ночной Москве, будут бросаться в глаза, но, по крайней мере, вряд ли разбудят многих. Особенно, если перевозить таинственный груз глухой ночью, да еще и отправить поодиночке каждый грузовик разными маршрутами. Но, опять же, начальство потребовало конного сопровождения грузовиков и обязательно колонну. Мало ли что!

И вот теперь десяток всадников из гарнизона московского жандармского дивизиона будят копытами своих коней пол-Москвы! И начальство хочет секретности! Ну, не идиоты ли?! Стоило ли так стараться сохранить в тайне выгрузку этих ящиков из дирижабля, да еще и оберегать их от посторонних глаз столько времени, чтобы вот так вот буквально прокричать на всю столицу — вот, мол, люди православные, а у нас тут секрет-секрет!

Воскобойников зло покосился на кузов, из которого торчали ящики. Ну, хоть прикрыли бы их нормально! Идиоты!

Так, проклиная идиотизм начальства и досадуя на необходимость сего ночного вояжа, ротмистр и доскакал до самых ворот мрачной Сухаревской башни.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 27 мая (9 июня) 1917 года.

Я изволил завтракать. Обычно я завтракаю вместе с Георгием, но этой ночью малец отпросился ночевать в лагере вместе со всеми. Я не возражал. В конце концов, уже в августе он отправится в Звездный городок, так что пусть привыкает, пока папа рядом. Опять же, охрана учится обеспечивать его безопасность, но при этом не мозолить глаза и не лезть в мальчишеские разборки. Не думаю, что если граф Брасов лишний раз получит в лоб от сверстника, то от Георгия сильно убудет. Да и понимают остальные чей он. Так что пусть. Пусть учится практической жизни.

В общем, завтракал я сегодня в гордом одиночестве, если не считать за компанию моего камердинера Евстафия Елизарова, исполнявшего в Марфино заодно и функцию дворецкого. Так что Евстафий молча прислуживал за столом и делал вид, что он предмет меблировки. Это, кстати, общая проблема прислуги, когда господа-хозяева просто перестают ее замечать.

Я усмехнулся своим мыслям. В мое время, там, в третьем тысячелетии, многие панически боялись того, что их ноутбуки и смартфоны, без разрешения владельцев, пишут их разговоры и передают куда следует. В этом же времени точно такую же функцию часто выполняла домашняя прислуга, запоминая все сказанное в их присутствии (а иногда откровенно подслушивая и подсматривая) и делясь своими сведениями с некоторыми заинтересованными лицами. Причем, смею заметить, что агентурная сеть Евстафия в Москве и Петрограде вряд ли уступала агентуре Имперской СБ или Отдельного Корпуса жандармов. И если там информация, прежде чем попасть ко мне в виде выжимок, сначала проходила несколько степеней фильтрации, то сведения от Елизарова поступали мне напрямую.

Наверняка и ИСБ, и ОКЖ уже были в курсе такой дополнительной деятельности моего камердинера, но пока они никаких действий не сей счет не предпринимали.

Откушав яичницу с беконом и гренками, киваю Евстафию, и тот тут же подал мне кофе и трубку, уже заправленную табаком.

— Утренние газеты не желаете, Ваше Величество?

Улыбнувшись, замечаю:

— Что пишут в газетах — я знаю. У меня для этого есть целое Министерство. Расскажи лучше о том, чего в газетах не пишут.

Елизаров поклонился и начал свой доклад. В отличие от официальных докладов моих министров, данный рассказ носил весьма живой и интересный характер. Евстафий умел весьма красочно описывать и события, и разговоры, и даже жесты с мимикой говоривших. Разумеется, в пересказе тех, кто там присутствовал в качестве “мебели”.

Покуривая трубочку и попивая кофе, я узнавал великосветские сплетни, уличные слухи, карточные разговоры господ генералов, похождения бравых офицеров и все то, что находится на языке у большого количества значимых людей, и о чем, как я уже сказал, как правило, не пишут в газетах.

Из международной политики сегодня главной новостью стали вчерашние казни в Париже. В числе укороченных на голову были весьма видные персонажи, среди которых уже бывшие президент Франции мсье Пуанкаре и премьер-министр Рибо. Эта новость весьма бурно обсуждалась в московских салонах и вызывала живейший интерес.

Что ж, если бы Второй Коммуны не существовало, ее следовало бы придумать. Они весьма помогали мне сбивать недовольство высшей знати и прочей элитки Империи. Мне же оставалось, всеми имеющимися ненавязчивыми средствами, продвигать среди этой публики мысль, что могло так же быть и у нас, если бы в конце февраля монархия все же пала. Пусть свыкаются с таким вот нюансом, который будет их примерять со столь неприятным фактором, как я. А то многим необходимость обязательного Служения стоит поперек горла. Ну, а особо непонятливых, можно за это горло показательно и подвесить, а то как-то давно не было шоу на Болотной. Страна должна видеть своих “героев”!

Из внутреимперских тем, конечно же, главной темой великосветских пересудов стало мое дозволение вернуться из изгнания князю Юсупову, и он, со своей супругой, которая по совместительству еще и моя родная племянница, якобы, должен прибыть в Москву уже на следующей неделе. Общество по этому случаю впало в состояние повышенного возбуждения, тем более что князь уже анонсировал великолепный прием в своем подмосковном имении “Архангельское”. Ожидалось, что прием почтит чуть ли не весь высший свет столицы. Ходили даже упорные слухи, что сам Государь Император своим Высочайшим визитом намерен удостоить чести эту тусовку. Откровенно говоря, я не планировал ничего такого, и смею полагать, что слух этот запущен для привлечения большего внимания к событию. Ну, пиар никто не отменял даже в 1917 году, не так ли?

Отдельно Евстафий в красках описал скандал, который возник по этому поводу в бывшем Августейшем семействе. Аликс в самой категорической форме настаивала на том, чтобы Николай отправился ко мне и ПОТРЕБОВАЛ (!) от меня отмены Высочайшего дозволения “убийце дорого Друга” вернуться в Москву. Ники уперся и отказался идти к мне с подобным вопросом, тем более в такой форме. Что, разумеется, вызвало бурю эмоций. В общем, свыкание со своим новым статусом не у всех шло гладко.

Откровенно говоря, мне было все равно, вернется Юсупов или нет. Но я рассудил, что, во-первых, подобных персонажей надо иметь к себе поближе, обеспечив качественным надзором, а, во-вторых, ажиотаж был прогнозируем, и я счел за благо занять высший свет каким-нибудь скандалом. А в том, что возвращение столь колоритного и столь богатого персонажа неизбежно выльется в целую плеяду скандалов и сплетен, я не сомневался. Тем более что расследование убийства Распутина вновь реанимировали, и на этот раз в Имперской СБ. Так что придется князю повстречаться со следователями, а светская тусовка получит новые темы для пересудов.

Остальные новости носили скорее развлекательный характер и я, посмеявшись с подробностей скандального происшествия с одним из гвардейских поручиков, застуканного в спальне жены своего непосредственного начальника, спокойно допил кофе и отправился давать аудиенции, назначенные на этот день.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 27 мая (9 июня) 1917 года.

— Посему, Государь, мы можем констатировать определенный перелом в ситуации во Франции. Как известно Вашему Величеству, Италия сегодня официально объявила о признании правительства Петена единственной законной властью во Франции. Смею к этому добавить, что только что пришло сообщение о том, что генерал Петен, поблагодарив официальный Рим за признание, немедленно обратился в Итальянскому Королевству с просьбой оказать союзническую помощь в деле восстановления законности и порядка на юге Франции.

Отхлебнув кофе из чаши, замечаю:

— Быстро они. Явно Мостовский и граф Игнатьев постарались. И что Рим?

Свербеев изобразил нейтральное сожаление.

— Увы, Государь, пока такие сведения не поступали. Исходя из известных нам предпосылок, смею полагать, что Королевская итальянская армия окажет соседям всю необходимую помощь.

Усмехаюсь.

— Да, этого исключать мы не можем. В любом случае, держите меня в курсе.

— Разумеется, Ваше Императорское Величество!

— Продолжайте.

Министр иностранных дел слегка склонил голову, обозначив поклон, и продолжил свой доклад.

— Тем не менее, несмотря на определенные подвижки, ситуация во Франции и вокруг нее продолжает оставаться довольно запутанной. Сегодня утром поступили сообщения о волнениях социалистической направленности на кораблях французского флота, базирующихся в Бизерте. Более подробной информацией мы пока не располагаем, но смею полагать, что таковая поступит в самое ближайшее время, Государь.

— Хорошо, Сергей Николаевич. Жду вас или ваших сообщений, как только в этом деле что-либо прояснится. Волнения в Северной Африке могут повлиять на общую ситуацию в Средиземноморье. Особенно в контексте наших интересов в Италии.

— Да, Ваше Императорское Величество!

— Что по Ирландии?

— Пока там британским войскам не удается подавить восстание. Дублин и ряд городов практически полностью контролируются мятежными к британцам отрядами. Вновь провозглашена независимость Ирландии и создание Временного правительства Республики во главе с Эймоном де Валера. Ирландские инсургенты значительно пополнили свои запасы оружия за счет дублинского арсенала и это вооружение расползлось по всему острову. Также имеются сведения о том, что в США несколько крупных ирландских групп организовали сбор пожертвований в помощь восставшей родине. Причем, судя по сообщениям, это дело вызвало определенный ажиотаж, несмотря на то, что официальный Вашингтон поддерживает Лондон.

— Ну, это понятно. Поддержка Британии не противоречит желанию американских элит подвинуть британского льва с мирового пьедестала. Так что на деятельность ирландских радикальных групп в США в Вашингтоне предпочтут глаза закрыть, а вернее всего неофициально всемерно поддержать, в том числе и под видом ирландских частных пожертвований и мнимой слепоты береговой охраны США, пропускающей в Ирландию суда с контрабандным оружием. Америка заинтересована в независимой от Великобритании Ирландии, которую стратеги из Вашингтона и дельцы с Уолл-стрит быстро примут в сферу влияния США.

— Вы совершенно правы, Государь.

— Что еще в мире важного?

— Есть противоречивая и непроверенная информация, что в Берлине крепнут настроения каким-то образом одернуть своих австро-венгерских союзников. Информация об осторожных поисках мира со стороны Вены не укрылась от немцев. В Германии растет недовольство действиями как правительства, так и самого Императора Карла Первого.

— Полагаете, что Германия введет войска в Австро-Венгрию?

— Такого исхода исключать нельзя, Ваше Величество, но думаю, что это произведет тяжелое впечатление на австро-венгерских и прочих союзников, которые и так не слишком надежны. Но, даже если такое решение в Берлине будет принято, то даже для контроля над ключевыми городами и местностями Австро-Венгрии понадобится слишком много немецких дивизий, что ставит крест на перспективах успешного наступления на Западном фронте. Скорее я бы ожидал попытку наступления против Франции, в надежде на перелом в ходе войны, который должен отрезвить и образумить ненадежных союзников. Тем более что и в Болгарии не все благополучно в этом плане. А на всех горе-союзников немецких войск точно не хватит.

— Генерал Гурко докладывает о брожениях в национальных частях на фронте. Венгерские, чешские и прочие части крайне ненадежны. Есть у вас информация о том, что происходит у них в тылу?

— Примерно то же самое, Государь. Тяжелое экономическое положение и острая нехватка продовольствия не добавляет стабильности ни одной стране, особенно, если речь идет о большой и многонациональной империи во время войны. Впрочем, даже в маленькой Швейцарии сейчас неспокойно, хотя страна и не воюет.

— А что там?

— Забастовки, митинги. В целом, Ваше Величество, вынужден констатировать, что мы живем в смутное время, чреватое потрясением основ всей европейской цивилизации. Социалистические идеи набирают все больший размах не только во Франции. Восстание в Ирландии, забастовки на предприятиях и в портах Британии, волнения в Швейцарии — везде просматривается наличие подобных деструктивных идей. Сведений о внутренней ситуации в Германии и Австро-Венгрии меньше, но, судя по всему, там ситуация примерно такая же. Во всяком случае, по информации американских газет, отмечены определенные волнения в германском Флоте Открытого моря.

— Любопытно.

Особенно, если вспомнить, что в моей истории именно с волнений на кораблях началось германская революция.

— Что Индия?

— Как и сообщалось, положение в Британской Индии крайне нестабильно. Отмечены массовые демонстрации и применение войск в Бомбее, Амритсаре и Дели, где, по самым скромным подсчетам, счет убитым и раненым исчисляется многими сотнями. Индийцы в свою очередь заявляют о тысячах убитых в ходе открытия огня по демонстрантам. В целом охвачены волнениями Пенджаб, Бенгалия и Бомбейское президентство. В указанных провинциях введено военное положение. Британские власти, в ответ на вспышки насилия и беспорядки, значительно расширили действие законов “Об обороне Индии” и “О прессе”, ужесточив ответственность за любую антиправительственную деятельность и значительно расширив полномочия органов и структур британской власти. Так, в частности, упрощена процедура судебных разбирательств по подобным делам, рассмотрение всех дел передано так называемым “судейским тройкам”. Кроме того, органы власти получили чрезвычайные права задерживать подозрительных лиц вообще безо всякого судебного разбирательства. Правда, подобное задержание формально должно быть ограничено коротким периодом дознания, но на практике позволяет удерживать за решеткой любых лиц на любой срок. В свою очередь, с целью успокоить общественное мнение и разрядить обстановку, вице-король лорд Челмсфорд объявил рассчитанный на десять лет план поэтапного расширения прав самоуправления в Индии.

— Каковы требования самих индусов?

— По существу, требования примерно такие же. Основное требование — расширение самоуправления, допуск индусов во все органы власти, армию и полицию, а также дарование Британской Индии статуса полностью автономного доминиона, равного статусу Канады и Австралии. Исходя из заявлений вице-короля лорда Челмсфорда можно сделать вывод о том, что колониальные власти крайне обеспокоены складывающейся ситуацией и не уверены, что смогут погасить волнения исключительно силой. Потому вынуждены идти на уступки, пусть и растягивая их во времени на длительный срок.

— Есть информация о роли в этом деле иностранных разведок?

— Таких сведений у меня нет, Государь, но можно предположить, что, как и в случае с Ирландией, без той же германской разведки и здесь не обошлось. Но, повторю, это сугубо мои умозаключения, не основанные на доказанных фактах.

— Благодарю вас, Сергей Николаевич. Жду вас завтра докладом относительно русско-японских консультаций касаемо раздела сфер взаимных интересов в Маньчжурии. И продолжайте давить британцев относительно послевоенного устройства на руинах Османской Империи. Эту тему нужно ковать, что называется, пока в Лондоне вынуждены идти нам на определенные уступки. И, кстати, Сергей Николаевич, подумайте над вопросом того, как нам чужими руками воссоздать государство Израиль в Палестине, ведь по соглашению это территория британского мандата. Наши реформации определенным образом собьют накал страстей внутри России, но части буйной еврейской публики хорошо бы дать возможность за чужой счет отправиться в Страну Обетованную. Впрочем, я не буду возражать, если такой Страной станет Америка. Особенно в обмен на кредиты и прочую помощь от еврейских организаций США. В общем, подумайте над этим.

Свербеев, поклонившись, вышел, а я придвинул к себе папки с документами. Что ж, дело ясное, что нифига не ясное. Было совершенно понятно, что настроения пацифизма в Европе и антиколониальные движения причудливым образом наложились в этом времени на популярность социалистических идей. И все это закрутилось в настолько причудливом танце, что даже обладая послезнанием было совершенно невозможно что-то спрогнозировать. Да и что тут спрогнозируешь, собственно? Я не могу, пожалуй, назвать ни одного события, равно как и ни одну персону, чьи действия я мог бы с достаточной точностью предугадать. Все, ну, буквально все — британцы, французы, немцы, австрияки, американцы, итальянцы, швейцарцы, ирландцы и даже индусы — все вели себя не так, как это было в моей памяти. И какой тогда от послезнания прок? Оставалось лишь надеяться на то, что общие тенденции не могли так уж сильно измениться. Например, те же национально-центробежные тенденции в Австро-Венгерской Империи вряд ли изменились из-за моего попаданчества. Или в Ирландии. Или в той же Индии. И принимать меры, исходя из этого. Но, какие меры, собственно? И когда?

Я мрачно изучал доклады на Высочайшее Имя и прочие умные таблицы. Да, ситуация складывалась для нас самым неприятным образом. Нет, нельзя сказать, что слишком уж катастрофично, но…

Судите сами. По плану подготовки генеральных наступательных операций предусматривался удар в районах действий Юго-Западного, Румынского и Кавказского фронтов с задействованием сил и средств Черноморского флота, а также с привлечением авиации, включая авиацию морского базирования. План предусматривал удар, долженствующий выбить Австро-Венгрию из войны, вспомогательный же удар планировался по линии Констанца-Варна при поддержке Черноморского флота. Отдельной операцией рассматривалась возможная десантная операция в Проливах и наступление на Кавказе по расходящимся направлениям — один навстречу британским войскам, наступавшим с юга, а другой вдоль побережья Черного моря по линии Трапезунд-Синоп. И все бы хорошо, но все эти планы строились исходя из предположения, что в этом, 1917 году, русская армия будет лишь сдерживать противника, одновременно с этим проводя модернизацию, переукомплектование и боевое слаживание войск, включая наполнение частей и подразделений пулеметами, автоматами Федорова, артиллерией, авиацией и бронетехникой, и всем, чем получится.

Отдельной программой шла подготовка сил и средств Черноморского флота к проведению десантной операции в районе Константинополя. Под это дело готовились программы постройки и подготовки десантных средств, эскадр флота, аэропланов, авиаматок и всего прочего, включая подготовку особых Черноморских дивизий, которые должны были принять участие в высадке на турецком берегу.

И все бы хорошо, но сейчас никак не лето 1918 года. И события в Европе пошли совершенно по неожиданному для нас (и для меня в первую очередь!) пути. Я совершенно не мог понять, что будет происходить на европейском театре уже через неделю-две, а уж загадывать на год вперед я никак не мог. Понятно было лишь одно — события в мире чрезвычайно ускорились и нельзя исключать, что военные сухопутные, авиационные и морские силы мне могут понадобиться уже до конца этого года, а, возможно, и до конца этого лета. Но в том-то и дело, что в эти сроки мы совершенно не готовы были проводить никаких серьезных операций. Тут не то чтобы наступать, тут фронт бы удержать в случае чего!

Что уж говорить о собственных танках и аэропланах? Да на них просто нет двигателей! Да, усилиями Маниковского как-то удалось разрешить ситуацию с затовариванием складов в Романове-на-Мурмане, куда с прошлого года поступали всяческие грузы от союзников (в том числе аэропланы и двигатели), но которые не могли отправить “на Большую Землю” ввиду малой пропускной способности железной дороги и общего бардака. Да, грузы начали поступать. Да, целая вновь сформированная отдельная бригада Инженерно-строительного корпуса РИА спешно расширяла пропускную способность, строя новые линии в Романов-на-Мурмане и дополняя существующие, но эффект все это даст позже, а нам нужно буквально вчера!

Была надежда на организацию собственного производства тех же двигателей. И вроде были для этого определенные предпосылки и наработки. И даже создали КБ специальное и группу специалистов к нему приставили для отлаживания взаимодействия с реальной промышленностью. Но…

Прочитав доклад Минвооружений об отправке делегации в США, я лишь горестно вздохнул. Да, чудес не бывает. Это тебе не на митинге с броневичка речь толкать. Никакие Маниковский с Лейхтенбергским не могли сделать чудо, вдохнув жизнь в несуществующие промышленные мощности и возможности. Не могла Россия пока создать действительно мощный и массовый авиационный двигатель, который можно было ставить на танки и аэропланы. Не было для этого ни кадров, ни условий, ни промышленного потенциала. Малыми сериями еще так-сяк, но, чтобы сотни моторов в месяц — увы! Да так, чтобы и с качеством все было в порядке и со стабильностью выпуска, да и так, чтобы моторы одного завода могли ремонтироваться деталями от двигателей другого. Плохо было и со стандартизацией, с ее соблюдением и с культурой производства, как таковой. Какой толк от чертежей и стандартов, если делается все на глазок? Да и с оборудованием полный капец. Просто физически не было толковых специалистов требуемой квалификации, да еще и в требуемых количествах. Ну, не занималась Россия толком этим, так откуда им взяться на ровном месте? Ведь сплошное любительство!

Вот те же заводы господина Анатры взять. Да, энтузиаст и подвижник. Да, вдова его покойного брата была в женском экипаже, пилотировавшем “Илью Муромца” на первомайской демонстрации. Да, делают люди важное дело и душой болеют за него. Да, на предприятиях господина Анатры работают аж две с половиной тысячи человек. Все прекрасно. Только все аэропланы, выпускаемые автозаводам Анатры — это либо лицензионные копии французских аппаратов, или же их творческие переделки. Ну, была еще лицензия на довоенную германскую машину. При этом заводы производили лишь четверть планового объема. А уж качество этих машин было таково, что авиашколы и авиационные части на фронте буквально бомбардировали вышестоящие штабы с рапортами на плохое качество этих аэропланов и регулярно случающиеся катастрофы в связи с этим.

Опять же двигатели. Французские. Или собранные в России из запчастей. Их крайне мало. Достаточно вспомнить историю, про то, как перспективный штурмовик С-19 не смог завершить испытательных полетов, поскольку его двигатели срочно понадобились для “Ильи Муромца”, прибывшего с завода без моторов. В Москве новый завод должен выпускать по лицензии двигатель Salmson R9, но завод только сейчас заработал, да и плановые мощности у него всего-то триста моторов в год, а не пятьсот в месяц, как того требовала армия.

В общем, сплошное любительство во всем. И тут я замахиваюсь на серийный и массовый двигатель, причем, полностью российский. Не срослось. Не бывает чудес.

Вот и посылаем в США делегацию. Помнится (хотя, все уже могло не так пойти), что вот-вот создадут в Америке свой мотор “Либерти”. 400 с лишним лошадиных сил и прочие прекрасные показатели. Но мало купить лицензию (еще попробуй об этом договориться!), так нужно по факту купить все — заводы, документацию, специалистов пригласить. И все такое прочее.

Да и вообще с Генри Фордом договориться надо. Нам нужны и автомобили, и грузовики, и трактора, и заводы, которые все это смогут производить в России. Вот еще с “Фиатом” вроде договорились о строительстве в Нижнем Новгороде завода, по производству грузовиков и легковых автомобилей.

А пока в Царицыне готовили площадку под строительство завода “Рено”. Автомобили и, в перспективе, танки. Те самые “Рено FT-17”. Но все это запустится лишь в следующем году. Как, впрочем, и сам танк доведут до ума лишь к этому времени.

То есть все наши расчеты строились на серьезной подготовке в весенне-летней кампании 1918 года. Под это предусматривались и мощности, и возможности, и ресурсы. Армия и флот получили бы если не все необходимое, то очень и очень многое. И перестала бы кровью солдат компенсировать полное техническое отставание.

Теперь же, все это, судя по всему, пошло коту под хвост.

Я невесело усмехнулся. Да, если все так пойдет, то как бы война не закончилась еще в этом году. Так или иначе. И тогда все наши приготовления на 1918 год придутся уже на послевоенную эпоху. Разумеется, всяким тракторам и грузовикам найдется место, так сказать, в народном хозяйстве, но многое из вооружений очень быстро устареет и не будет нужно в таком количестве. Все эти танки, аэропланы, средства флота и прочее довольно скоро превратится в музейные экспонаты.

С другой стороны, а если война затянется? А такое также никто не может исключать! Так что, как бы там ни было, но мы готовимся сразу к двум сценариям войны — краткосрочному и долгосрочному.

Новый доклад касался производства паровозов и проблем паровозостроительных заводов. Стране и армии срочно требовалось многократное увеличение железнодорожных перевозок, а паровозов и подвижного состава катастрофически не хватало. Пришлось Маниковскому жестко вмешиваться и в эту сферу, расставляя нужных людей на ответственные посты и рубя головы нерадивым.

Опять же, те же паровозостроительные заводы могли производить и паровые тягачи для артиллерии. Кстати, пару дней назад я благополучно зарубил проект постройки парового танка. Всем прекрасна была эта идея, но насколько я помнил из истории, ни у кого из этого ничего путного не получилось. Так что не будем тратить деньги и ресурсы на заведомо тупиковые разработки. Ну, хоть какая-то польза от моего послезнания!

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 28 мая (10 июня) 1917 года.

— Государь! Во исполнение вашего Высочайшего повеления силами Военного министерства была осуществлена экспедиция к предполагаемому месту падения внеземного объекта в районе реки Подкаменная Тунгуска, произошедшего в 1908 году. Экспедиция была осуществлена под руководством полковника Вандама посредством полета на дирижабле “Гигант” к месту катастрофы. Командир дирижабля подполковник Нижевский. В ходе воздушных исследований было найдено место, где произошла означенная катастрофа. Исходя из полученных данных можно констатировать наличие обширного вывала леса вокруг эпицентра взрыва общей площадью в тысячи квадратных верст, что может свидетельствовать о взрыве чрезвычайной мощности. Были осуществлены аэрофотосъемка района, а также в тайгу была спущены исследовательские группы, под командованием прапорщика Шаргея и подпоручика Термена. По итогам экспедиции можно сделать следующие выводы. Первое. Взрыв колоссальной силы произошел в воздухе и никак не связан с причинами на поверхности или под землей. В то же время, в ходе исследований следы метеоритного кратера обнаружены не были. Второе. Имеется множество очевидцев, видевших падение небесного тела, в том числе в отчете об экспедиции отражены рассказы местных эвенков. Третье. По результатам первичного обзора местности и опроса местных жителей, нельзя однозначно определить тип взорвавшегося небесного тела. Описания во многом разнятся, в том числе и в части траектории полета упавшего объекта. Кроме того, есть некоторые противоречия в рассказах о характере траектории, что, при определенных допущениях, может свидетельствовать о том, что объект падал не по прямой линии. Были ли изменения траектории вызваны атмосферными условиями, оптическим обманом зрения или ошибками в описании со стороны свидетелей, сказать пока невозможно, требуется повторная экспедиция и более широкий опрос свидетелей.

— А что с находками на месте взрыва?

— В основном, камни, какие-то иные образцы. Прямо скажем, члены экспедиции не имели возможности серьезно изучать местность. Прибытие на дирижабле, хотя и весьма быстрый способ, но, вместе с тем, способ и весьма неудобный для экспедиции. Спуск в разведывательной гондоле, равно как и подъем на ней же, не дает возможности доставить на местность требуемое оборудование, во всяком случае за один рейс. Силами наземной группы были проведены исследования и собраны материалы, в том числе образцы почв, пород и прочего, что может помочь пролить свет на природу данного феномена. Кроме того, часть собранных образцов направлены на обеспечение операции “Знак”. По прибытию дирижабля в Москву, согласно плана операции, ящики ночью были доставлены в Сухаревскую башню. Как и было оговорено, к сопровождению груза были привлечены чины жандармского дивизиона.

— Благодарю вас, генерал. Жду от вас список участников экспедиции и операции “Знак”. Награду они заслужили.

— Списки готовы, Ваше Величество!

Палицын передал мне еще одну папку. Просмотрев список, я кивнул и вернулся к изучению отчета об экспедиции. Толстый том был полон описаний, многочисленных фотографий вывала леса и собранных образцов.

— Ваше личное мнение об этом деле?

— Трудно сказать что-то определенное, Государь. То, что событие грандиозного масштаба — однозначно. Если бы такой взрыв произошел над крупным городом, то определенно количество жертв исчислялось бы сотнями тысяч или даже миллионами. Скажем прямо, взрыв стер бы с лица земли любой крупный город, а все население бы наверняка погибло.

Я кивнул Суворину.

— Кстати, Борис Алексеевич. Особо обыграйте тот факт, что если бы данный объект взорвался на четыре часа позже, то он произошел бы как раз над Петроградом, а если на одиннадцать часов раньше, то погиб бы Нью-Йорк.

— А откуда такие сведения, Государь? На кого мне сослаться?

Я прикусил язык. Блин! А в этом времени уже изучили траекторию полета Тунгусского метеорита?

— Особая точность тут не имеет значения. Такой взрыв мог произойти над любым крупным городом. Для усиления эффекта мы можем сделать подобное допущение. Впрочем, можете уточнить в Академии наук, насколько это заявление будет слишком большим преувеличением.

Главноуправляющий Министерства информации решил тему не углублять, ограничившись фразой:

— Думаю, Ваше Величество, что бумага все стерпит. Действительно, эффект такого заявления будет большим. Если ученые подтвердят — хорошо, а нет, так и не важно.

Я кивнул, чрезвычайно досадуя на себя. Вот, скажу как-нибудь что-то совсем лишнее и придется устраивать свидетелям автомобильные катастрофы.

— Итак, мы не можем с уверенностью утверждать о том, что это исключительно природное явление?

Генерал сделал неопределенный жест.

— Трудно сказать, Государь. Но если это врыв межпланетного аппарата, то я нам не завидую.

— А это может быть взрыв такого аппарата?

— Ну, тут можно лишь гадать. Смею полагать, что энергия, которая потребовалась бы для полета от Марса до Земли, однозначно настолько велика, что ее хватило бы и не на такой взрыв. Правда не могу даже предположить размер той пушки, с которой данным снарядом стреляли.

— Пушки?

Военный министр взглянул на меня с некоторым удивлением.

— Ваше Величество, смею спросить, а есть иной способ отправить снаряд на миллионы верст в межпланетное пространство? Да и господин Уэллс утверждает в своем романе…

Я покачал головой.

— Ну, что вы, Федор Федорович, господин Уэллс лишь литератор, ему позволительно сочинять. Мы же говорим о серьезных вещах. Итак, вернемся к нашим марсианам. Вновь спрашиваю — насколько мы можем быть уверенными в том, что никаких инопланетных визитеров там не было и все лишь игра случая?

— Этого, Государь, никто в мире утверждать надежно не может. Ясно одно, человек к этому событию отношения не имеет. А был ли это огромный метеорит или корабль с Марса по итогам первой экспедиции понять невозможно. В пользу марсианской версии говорит отсутствие видимого кратера, обычно встречающегося на месте падения метеоритов. Тем более что, судя по характеру вывала леса, взрыв был чрезвычайной силы, а значит и вызвавший его объект должен либо быть очень значительной массы, либо иметь внутренний мощный источник энергии. В первом случае, как утверждают в Академии наук, характерны ярко выраженные следы удара о земную поверхность объекта значительной массы в виде одного или нескольких кратеров, чего не наблюдается. В пользу второго говорит, как раз отсутствие кратера, что может быть следствием внутреннего взрыва огромной силы, не оставившего от объекта значимых фрагментов.

— Кстати, об Академии наук. Что говорят ученые?

Палицын усмехнулся.

— Говорят, Государь, что мы нехорошие люди, поскольку отказали им в возможности принять участие в этой экспедиции.

— Обойдутся. Ученые всем хороши, но держать язык за зубами не умеют, а это обстоятельство в операции “Знак” явно будет излишним. Примут участие в следующих экспедициях.

— Да, Ваше Величество.

— Борис Алексеевич, что с информационным ходом операции “Знак”?

Суворин открыл папку и дал справку:

— К утру 28 мая слухи о найденных в Сухаревской башне артефактах и, в частности, об обнаруженной Черной книге колдуна Якова Брюса, дополнились слухами о привезенных на дирижабле “Гигант” таинственных кристаллах с Марса, за которыми и была, как утверждают “знающие люди”, отправлена эта экспедиция на самом деле. Слухи так же красочно описывают доставку ящиков в полночь по улицам Москвы, и что их сопровождали в страшную Сухаревскую башню тринадцать черных всадников. Предлагаю, для усиления эффекта дать официальное опровержение.

Киваю.

— Да, давайте опровержение. Только опровергайте очень решительно и даже яростно. Особенно отрицайте слух о том, что экспедиция привезла живых марсиан или их тела. Можно даже выпустить заявление Министерства внутренних дел о том, что распространители слухов будут строго наказаны. Пусть толпа укрепится во мнении, что власть что-то скрывает.

— Сделаем, Ваше Величество.

— И раскручивайте тему угрозы из космоса. Не утверждайте прямо факт того, что это был взрыв марсианского корабля, но и не исключайте такую возможность. Газеты же пусть делают основной акцент именно на марсианах. И передайте международным информационным агентствам фотографии вывала леса. Снимки, сделанные с воздуха и на самой поверхности. И про то, что случилось бы при взрыве такой силы, случись он над Москвой, Петроградом или Лондоном не забудьте. Особенно про Лондон. И Нью-Йорк.

Глава 10. Война без войны

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 29 мая (11 июня) 1917 года.

Трудно ли сыскать в Российской Империи человека? Не революционера, не подпольщика, не агента какого-нибудь, а просто человека? Причем, не крестьянина, не мещанина обывателя, а самого что ни на есть потомственного дворянина? Их всего-то в стране миллион триста тысяч человек, и все они учтены и в родословные книги записаны.

Тогда почему я за три месяца даже не сделал попытку?

Я катил по извилистым лесным дорожкам. Вероятно, лесом данную местность можно все же назвать весьма условно, ведь, как бы то ни было, это не совсем глухая чащоба, а окрестности императорской резиденции, однако, здесь, вдали от цивилизации и новой старой столицы, природа все еще сохраняла некоторую первобытность и на парк не очень-то походила.

Более-менее ухоженные дорожки сменялись едва различимыми тропинками, те, попетляв по каким-то зарослям, вновь выводили к обжитым местам и наоборот. Я нарезал версту за верстой, следуя заветам и рекомендациями моего Лейб-медика академика Павлова, который озаботившись здоровьем вашего покорного слуги, буквально выел мне мозг причитаниями о том, что негоже Царю-батюшке так себя надрывать и всячески гробить. Дел и проблем много, а я у России один. С последним утверждением спорить было трудно, и я подчинился.

Правда, доктор рекомендовал мне конные прогулки, но я так и не смог себя пересилить. Нет, если что, я с легкостью вскочу в седло и поведу дивизию в атаку или возглавлю парадный марш, но это если сильно надо. А так, чтобы ради удовольствия? Нет, увольте. Не мое это. Пока во всяком случае.

Поэтому наматывал я километры на более привычном и психологически более комфортном транспорте — на велосипеде. И пусть это не чудо технической мысли третьего тысячелетия, со всякого рода переключениями скоростей и прочими примочками, но это все же велосипед.

Вряд ли, конечно, я был предоставлен сам себе, все же это окрестности строго охраняемого объекта имперского значения, да и генерал Климович не просто так подробно расспрашивал о планируемых маршрутах моих велопрогулок, но на глаза мне никто не попадался, а я никого и не искал, не желая, с одной стороны, портить себе уединение, а, с другой, подводить охрану под конфуз и монастырь, ведь наверняка начальник моей личной службы безопасности строго-настрого приказал не отсвечивать и на глаза Императору не попадаться без особой на то нужды.

Да и не хотел я сейчас никого видеть. Думал думы тяжкие. И отнюдь не о международном положении я размышлял, и даже государственными заботами не был занят. Не мог ответить сам себе на простой вопрос — почему я за три месяца так и не попытался?

Нет, сначала утешал себя мыслью, что очень-очень сильно занят, что у меня заговоры, революции, войны и прочие мятежи. Мол, нет у меня возможности даже головы поднять, но вот, потом, как только все устаканится, я обязательно распоряжусь…

Но, не распорядился.

Три месяца я здесь и вот уже три месяца не знаю, как мне подступиться к этому вопросу. Я боялся. Боялся задействовать спецслужбы или Собственную моего Величества Канцелярию, опасаясь дать в чужие руки слишком многое, вручить рычаги влияния на мою скромную персону. Боялся утечки информации, боялся разговоров и грязных лап интриганов. Но, сейчас мне совершенно понятно, что панический страх у меня вызывает вовсе не все, перечисленное выше, а сама возможность найти и посмотреть в глаза. Ей и ему.

Нет, будь я обычным Императором, возможно мне было бы и проще. Ну, бывают жизни ситуации, когда прошлое вторгается в привычную и размеренную жизнь. Ты на то и Царь-батюшка чтобы принимать трудные решения. Но я не был простым Императором. Я проклинал себя за трусость, за малодушную попытку отложить или вообще игнорировать эту проблему, одновременно ловя себя на мысли, что не надо туда лезть, не надо ничего делать, не выйдет с этого ничего хорошего. Ни для кого.

Но, с другой стороны, есть, как минимум один человек, который знает, что я знаю. И пусть он во Франции, но когда-то же он вернется. Наверное. Впрочем, есть и в России еще как минимум два человека, которые знают страшную семейную тайну и мою роль в ней. Могу ли я вмешаться? Должен ли?

Тем более что я вовсе не собирался давать толчок лишним надеждам или лишним воспоминаниям. Это и так была слишком скандальная история, дорого обошедшаяся всем, кто в ней участвовал.

А ведь где-то там, на просторах России живет некогда любимая прадедом женщина. И где-то там живет мальчик, семи лет от роду. Мальчик, который является мне одновременно и сыном, и дедом.

Такой вот парадокс истории.

Имею ли моральное право вторгаться в уже как-то упорядоченную жизнь Ольги Кирилловны и мальчика Михаила? Да и в жизнь уважаемого полковника Василия Петровича Мостовского, который зная чей это на самом деле сын, признал его своим, не доводя дело до скандала всероссийского масштаба?

Возможно, после того, что я тут в этом времени уже натворил, глупо говорить о причинно-следственных связях, но, как бы то ни было, мальчик Миша — мой дед, а потому… Что — «потому»? В том-то и дело, что не знаю ответа на этот вопрос. С одной стороны, наверняка уже не будет у него впереди детдома и всего, с чем столкнется сирота, а с другой — кто знает? Как изменится ход его жизни? И имею ли я вообще касательство к его судьбе или я тут просто инородное тело в потоке истории и ее изменения на меня никак не влияют?

Опять же, вторгаясь в их размеренную и уже как-то устроенную жизнь, я, практически со стопроцентной вероятностью, подставлю их под удар, наведя на них всякого рода спецслужбы, российские и иностранные. Да и печальная участь графини Брасовой, захваченной и убитой отморозками-революционерами, что называется, заставляет крепко задуматься.

Однако, как бы то ни было, мальчик Миша — сын Императора, пусть даже об этом почти никто не знает. Но знаю я, знает его мать, знает полковник Мостовский, да и сам мой спаситель и мой, Имперский Комиссар Александр Петрович Мостовский, ныне Временный поверенный в делах России во Франции, тоже знает! Могу ли я оставить все так, как есть?

И не пущу ли я, в лице Ольги Кирилловны, в свой круг вторую графиню Брасову, которая захочет добиться своих целей, идя при этом буквально по головам? А у меня ведь есть и свои цели, и цели государства.

Много «за» и много «против».

Много вопросов.

И нет у меня ответа ни на один из них.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 29 мая (11 июня) 1917 года.

Высочайшие аудиенции являются обязательным протокольным мероприятием для каждого министра. Вот только одни у меня появляются лишь от случая к случаю, другие же бывают у меня каждый божий день. И я начинаю уже сомневаться в правильности идеи перебраться в Марфино, ведь я-то тут, а моим министрам и генералам приходится ездить туда-сюда. В принципе, не так и далеко от Москвы, на доклад к тому же Ники в Царское Село так же катались из Петрограда министры. Но чем это кончилось? Впрочем, и к товарищу Сталину катались на ближнюю и дальние дачи, и ничего, не рухнуло государство.

Ладно, подумаю об этом на досуге, тем более что доклад главы МИДа Свербеева касался весьма серьезных вещей. Дела наши были весьма непростыми, пусть и кажется академику Павлову, что у нас все в порядке, кризис миновал и можно хорошенько поспать. Отнюдь-отнюдь. Все было сложно в Европе, не менее непросто в Америке, да и в России столько было всего, что…

Разумеется, Италия приняла призыв Петена и пообещала направить свои войска для наведения порядка в Окситании, к вящему раздражению официального Лондона. Но британцам все сложнее было разрываться между фронтом, удержанием порядка на севере Франции и своими домашними проблемами. А в той же Ирландии становилось все горячее. Тем более что самопровозглашенные власти в Дублине активно продвигали не только национально-освободительную карту, но и дополнили ее социалистической повесткой. А это производило нежелательный эффект на британские войска, брошенные на подавление восстания. Да и были в переброшенных из Франции войсках не только этнические англичане. По непроверенной информации, имели уже место даже случаи перехода отдельных частей на сторону восставших.

Так что британцам нечего было противопоставить желанию Италии погреть руки на французских проблемах, равно как и желанию Петена решить свои проблемы этими самыми итальянскими руками.

Русский Экспедиционный корпус, кстати, таки добрался до Орлеана. Правда лишь одним батальоном, но и этого числа пока оказалось достаточно для того, чтобы Петен распушил перья и начал активнее качать свои права в противостоянии с Парламентом. Но в Руане пока еще отказываются идти на уступки, правда подбадривать их англичанам становится все труднее. Плюс все так же непонятна ситуация в Бизерте, где местные морячки бузят полным ходом. Как бы британскому флоту не пришлось еще и там вмешиваться в происходящее. Так недалеко и до аналога операции «Катапульта», когда в 1940-м году моей истории англичанам пришлось внезапной атакой топить французские корабли во французских портах, дабы те не достались немцам.

А вот с Америкой у нас не заладилось. И все вроде ничего, и кредиты на льготных условиях готовы предоставить, и договор о военно-техническом сотрудничестве подписать, и даже программу ленд-лиза утвердить, но… Одно маленькое такое «НО». И имя ему — Польша. Вильсон требует от нас в качестве предварительного обязательного условия для старта всех этих программ официальное объявление о даровании независимости Польше. Причем, на всей территории с преимущественно польским населением и с обязательным выходом к морю.

На такие условия мы пойти не могли. И хотя Польша сейчас под немцами, но, во-первых, война когда-нибудь да закончится, а, во-вторых, такое официальное объявление в ходе войны могло весьма неприятно сказаться на внутренней ситуации в самой России, которая и так очень неустойчива. Да и окраины могут воспринять это как сигнал, что пора начинать бузить, а у нас в том же Туркестане сейчас далеко не все спокойно. Да и в других местах. Финляндия опять же. И две тысячи подготовленных немцами финских боевиков, готовых к высадке для начала «национально-освободительной борьбы». Пример Ирландии очень заразителен. Так что, условия эти были неприемлемыми. И в нынешних условиях, и вообще.

Причем, требование независимости для Польши было не единственным. По существу, в США сейчас шла подготовка того, что позже будет сведено в знаменитые «Четырнадцать пунктов Вудро Вильсона». Но если всякие требования, типа освобождения Бельгии или требования установления свободы судоходства во всех морях и океанах, нас касались мало, а требование возврата Франции Эльзаса и Лотарингии в нынешней ситуации выглядело неуместной шуткой, то вот пункты, в которых оговаривалась свобода судоходства через Черноморские проливы для всех стран без исключения, меня напрягали. Знаем мы это кино.

И главное, с чем я не мог согласиться, так это с обязательством устранить все торговые барьеры и ограничения, обеспечив открытый рынок для товаров и капиталов любых стран мира. Формально это выдвигалось в качестве условия для заключения будущего мирного договора в Европе, но по факту мы должны были взять на себя такое обязательство по отношению к США уже сейчас. Однако, принять такое означало для нас крах всего русского капитала, поскольку отечественные предприятия и денежные мешки, не могли конкурировать с американскими. И обязательство этого не делать было одним из условий «мирного договора», заключенного не так давно в Доме Империи между властью в моем лице и крупными российскими капиталистами.

В общем, не срастается. В это мы играть не будем. Пока мы не настолько в отчаянном положении, чтобы соглашаться на любые условия из Вашингтона. Впрочем, и Вашингтон сейчас совсем еще не тот гегемон, которым был в моем времени. Так что, официально я гневно отверг любые домогательства по данным темам. Ничего, подождем развития ситуации.

К тому же, в свете проблем во Франции и мятежом в Ирландии, значение России в этой войне заметно возросло, и если Америка таки планирует вступить в Первую Мировую, то придется им как-то с нами договариваться, а не просто диктовать условия.

Хотя, разумеется, финансы Империи поют романсы. Война пожирает огромное количество средств и ресурсов, так что Маниковский меня бомбардирует разными прожектами по теме, где взять денег. Так, одним из проектов предполагалась отмена «сухого закона», введенного Николаем с началом войны. Ведь эта статья доходов до войны была чуть-ли не важнейшей при формировании государственного бюджета.

Я повелел Министру внутренних дел Анцыферову подготовить свои соображения на сей счет, в контексте того, насколько такой запрет или его отмена повлияет на общественный порядок в стране. И утренний его доклад меня несколько озадачил.

А докладывал глава МВД следующее. Ввиду того, что под запрет попала не только водка, но и любое спиртное, включая даже пиво, потребление крепкого и прочего алкоголя в России заметно снизилось. Но, поскольку, как говорится, «свято место пусто не бывает», Империю захлестнула волна наркомании, в основном в виде кокаина и морфия. Особенно речь шла о Москве и Петрограде, но и в городах поменьше с этим «товаром» проблем особых не было.

Были организованы каналы поставки крупных партий через слабо охраняемую финляндскую границу, а также, как ни странно, через линию фронта, откуда поставки шли в Ригу, Псков, Оршу и даже Кронштадт, где кокаин пользовался повышенным спросом среди матросов и прочего контингента флота. Особенной популярностью у морячков пользовался «Балтийский чай» — адский раствор кокаина в этиловом спирте, который запросто можно было купить на черном рынке несмотря на «сухой закон».

И судя по докладу, ситуация лишь ухудшалась, поскольку война создавала все условия для процветания этого вида нелегального бизнеса, который все больше занимал ту нишу, которую ранее занимал алкоголь.

В связи с этим, среди прочих мер борьбы с этим злом, МВД рекомендовало частичное смягчение «сухого закона», путем установления государственной монополии на спиртное и открытие некоторого количества казенных питейных заведений.

У меня не было однозначного мнения на сей счет. Впрочем, я прекрасно помнил последствия «сухого закона» в США, да и горбачевские эксперименты были свежи в памяти. Впрочем, судя по докладу МВД, и ситуация в Российской Империи была ничуть не лучше. Колоссальные деньги крутились на черном рынке, развивалась нелегальная торговля, создавались и крепли организованные преступные группы. Опять же, та же самая знаменитая американская мафия, как раз и поднялась в 1920-х на этом запрете.

В общем, не знаю. Будем подумать.

— А не хочет ли Америка у нас Польшу купить?

Свербеев запнулся на полуслове у удивленно посмотрел на меня.

— Купить, Государь?

— Ну, Аляску же у нас они купили, да и Луизиану у французов!

— Эмм…

Я рассмеялся.

— Ладно, Сергей Николаевич, шучу. Нам только США в Европе, да еще и на наших границах не хватало!

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 30 мая (12 июня) 1917 года.

— Привезенные фотографические снимки просто поразительны! Как можно имея перед собой такой материал сделать так мало? Просто поразительная нерасторопность! Столько упущено возможностей!

— О чем вы толкуете, благоволите пояснить.

— Я, Ваше Величество, толкую о том, что военные просто бездарно провалили исследования! Подумать только — оказаться первыми в таком месте и толком ничего не сделать!

Циолковский горячился и даже размахивал руками от возбуждения.

— Государь! Отечественная и мировая наука просто не простят нам этого! Прошу простить, Ваше Величество, но решение об отправки экспедиции, в которую были включены только военные, было ошибочным! Ни один ученый не был включен в ее состав! Как можно проводить научные исследования без ученых? Нонсенс, нонсенс, и еще раз нонсенс!

Усмехаюсь.

— Ну, Константин Эдуардович, это была не совсем научная экспедиция, а скорее разведывательная миссия, призванная проверить сам факт взрыва, найти его место и провести первичную съемку места. И в состав экипажа дирижабля входили опытные воздушные наблюдатели, имеющие большой опыт разведки на местности. Они, знаете ли, обучены находить скрытое и замаскированное. Сделанные снимки как раз хорошо показывают вывал леса, направления падения деревьев и позволяют достаточно точно определить эпицентр воздушного взрыва.

— Но этого же мало! Я рад за то, что у нашей армии есть такие опытные офицеры, но, боже мой, как можно сравнивать взгляд военного разведчика и ученого исследователя?! Это просто разные типы восприятия окружающего мира! Ведь мало просто найти, нужно еще понять, что именно искать и где искать! Воля ваша, Государь, но наука нам не простит, если в следующую экспедицию не будут включены ученые!

— Ученые или вы лично?

Тот на мгновение запинается, но, как известно, ложная скромность чужда любому человеку науки.

— Разумеется, Ваше Величество, я буду счастлив принять участие в экспедиции такого масштаба и такого исторического значения!

— Судя по коллективным прошениям от Императорской Академии Наук, вы не единственный, кто хочет туда попасть. Причем попасть первым!

— К сожалению, Государь, первыми туда попали военные. И ходят слухи, что они привезли не только фотографические снимки и рассказы эвенков.

Качаю головой.

— Господин Циолковский! Не пристало настоящему ученому верить всяким базарным сплетням! Подумайте здраво, что они могли там найти и тем более оттуда вывезти? На дирижабле-то!

— Все, что угодно, Ваше Величество!

Ученый был крайне серьезен. Вот же ж, мечтатель, прости Господи! Верит во всякую ахинею, лишь бы она приближала его к осуществлению этой самой мечты. Хорошо хоть не просит допустить его в Сухаревскую башню!

Закругляю, как мне казалось, тему:

— Ну, с учетом того, что место катастрофы найдено, я думаю, что вопрос подготовки новой экспедиции может быть рассмотрен в установленном порядке.

Ага. Сейчас!

— Но, Ваше Величество! Экспедицию нужно сформировать и отправить в самые кратчайшие сроки!

Удивленно смотрю на Циолковского.

— Чем вызвана подобная спешка?

— Ваше Величество! Уже лето начинается! Исследовательский сезон в тех местностях очень короткий! Скоро осень, а там уж и зима! Мы можем не успеть в этом году найти образцы и доказательства внеземного происхождения взорвавшегося объекта!

Возражаю:

— Но, помилуйте, господин Циолковский, катастрофа случилась целых девять лет назад. Что может измениться от еще одного года? К следующей весне мы подготовим серьезную экспедицию, и она будет иметь достаточно времени и средств для успеха своей миссии.

— Еще одна зима может уничтожить последние следы! Такое небрежение возможностями для исследований просто преступление перед наукой!

Ученый горячо меня убеждал. Я вяло отбивался. Нет, сегодня он меня не уговорит. Может, позже?

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 2 (15) июня 1917 года.

Мне редко удается всласть почитать газеты. Как правило, у меня на это прозаически не хватает времени, хотя выжимки и цитаты основных российских и мировых изданий, сопровождаемые аналитической запиской, ложатся мне на стол ежедневно.

Но сегодня я листал сами газеты, и с неподдельным интересом их изучал. Несколько дней минуло с момента, как газеты мира вышли с фотографиями с места катастрофы над Подкаменной Тунгуской. И если наше Министерство информации и наш официальный рупор РОСТА были скупы на комментарии, давая лишь голый фактаж, то остальные газеты уже не ограничивали себя сухим официозом, а пускались в пространные рассуждения о том, что бы это такое могло быть?

И тут уж фантазия была безгранична. Причем, если одни издания (поприличнее) старались брать комментарии у всякого рода серьезных специалистов из Императорской Академии Наук, то желтые листки попроще традиционно не брезговали привлекать в качестве экспертов всякого рода «популяризаторов науки» и просто откровенных шарлатанов. Причем грешили этим и российские газеты, вроде печально известной «Копейки», и их зарубежные собратья по желтостраничному мастерству.

Впрочем, и серьезные издания уделяли этой теме немало внимания. Стали вспоминать мифические марсианские каналы, смены сезонов и таяния полярных шапок на Красной планете, множество других примет и признаков того, что соседний мир обитаем.

Вечерние же газеты, опережая друг друга, начали выискивать всех, кто хоть что-то или когда-то писал о Марсе, марсианах или хотя бы жителях Меркурия. Причем, как обычно это бывает, в погоне за сенсацией и желая подольше быть на гребне информационной волны, старались находить тех, кто говорил то, что хотела услышать публика, игнорируя тех, кто выражал сомнение в самой возможности их существования.

Много шума наделали эмпирические проекции случившегося над Подкаменной Тунгуской на другую местность, как правило сильно заселенную — Лондон, Париж, Рим, Берлин, Нью-Йорк. Ужасающие цифры дополнялись не менее жуткими рисунками, которые спешно клепали художественные отделы ведущих газет. Особенно американских, где данную тему решили взять на вооружение сторонники изоляционизма, вставляющие палки колеса президенту Вильсону в деле вступления США в войну.

Профессионально отличились журналисты, оперативно взявшие интервью у Герберта Уэллса, который подтвердил нашу с ним переписку относительно угрозы из космоса и возможной обитаемости Марса. Более того, писатель утверждал, что именно наша с ним серьезная озабоченность (!) и стала причиной столь спешной отправки дирижабля с экспедицией, которая подтвердила — угроза из космоса существует!

Нет, разумеется, космическая тема не могла вытеснить тему войны и мира. Но общество, уставшее от бесконечных битв и потрясений, с готовностью пустилось в обсуждение новомодной «марсианской угрозы». Пусть с ироничной улыбкой, пусть подтрунивая друг над другом, пусть во всем этом было больше нарочитой театральности, но разговоры о Марсе на короткий срок стали такими же «приличными», как разговоры о погоде или видах на урожай.

И, разумеется, главным выгодоприобретателем от всей этой шумихи стал Герберт Уэллс, роман «Война миров» которого расхватывался словно горячие пирожки, а типографии, отодвинув другие заказы, срочно печатали дополнительные тиражи книги.

Главным, не считая меня. Пусть формируется мнение. Россия и ее Император заняты черти чем, и помыслы их далеки от Земли и ее дел.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 2 (15) июня 1917 года.

— Сегодня утром бригада генерала Марушевского пересекла французскую границу и вместе с Итальянским Экспедиционным корпусом вступила в Ниццу.

— В каком состоянии итальянский корпус?

Генерал Палицын красноречиво вздохнул.

— Весьма трудно, Ваше Величество, оценивать их боеспособность. Против реального противника они вряд ли чего-то стоят, но против революционных шаек Окситании могут и достичь определенного успеха. Как мы все понимаем, успех возможен только за счет дисциплины, а у, так называемых, революционных отрядов, дисциплины нет вовсе. Армия, которая принимает решения и назначает командиров на митингах, не является военной силой ни в каком понимании. Так что силы Итальянской Королевской армии наконец-то нашли тех, кого им по силам бить.

В последних словах сквозила неприкрытая ирония. Уточняю:

— Какова численность войск, которые сможет Рим направить на юг Франции для полицейской миссии?

— Пока заявлено о двух дивизиях, Государь, но это отнюдь не полнокровные дивизии, а скорее громкое название. Вряд ли их численность значительно превышает численность пары-тройки запасных полков. Но итальянское военное министерство обещает еще, как минимум, столько же войск изыскать в течение ближайших двух-трех недель. Зная их, я бы ориентировался на два-три месяца.

— Вижу, что вы не очень высокого мнения о наших союзниках?

Военный министр кивнул.

— Да, Ваше Величество. Мне приходилось с ними сталкиваться и в лагере, и в условиях фронта. Отсутствие порядка и дисциплины — вот основной бич итальянской армии. Уверен, что если или, не дай бог, когда за них возьмутся германцы, то доблестные наследники Древнего Рима просто побегут.

— А вы уверены, что наши не побегут?

— Не уверен. — Палицын признал очевидное. — Но с итальянцами я уверен категорически. Они побегут, вне всякого сомнения. Поэтому использование их в полицейских миссиях самый разумный шаг. К тому же, у римских элит, включая самого короля, в сложившихся обстоятельствах основные аппетиты переключились на Францию, а точнее, на бывшие итальянские земли, такие как Ницца, Савойя, Корсика. Франция ныне слаба, так почему бы и не вернуть свое?

Я обратился к Свербееву:

— Кстати, о Франции. Как там, выехала делегация из Орлеана в Брест?

Тот встал и склонил голову.

— Да, Ваше Величество. Равно как, по имеющимся сведениям, свою делегацию отправили из Руана. После утренней новости об отставке Бриана и об утверждении во главе Временного правительства маршала Лиотэ, я с достаточным оптимизмом смотрю на перспективу переговоров в Бресте. Во-первых, Лиотэ известен своими монархическими убеждениями, что создает определенные предпосылки для единения с Орлеаном, а, во-вторых, судя по отставке Бриана, британцы явно смирились с необходимостью уступок в этом вопросе, поскольку все большее количество войск требуется в Ирландии. И пусть из Европы англичане массово еще не уходят, но рассчитывать на пополнения из Метрополии они явно уже не могут.

— Тем более что идут сообщения о том, что отмечены случаи братания между британскими войсками и, так называемой, Революционной армии Коммуны. — Палицын спохватился и, встав, извинился. — Прошу простить, Ваше Императорское Величество за реплику.

Я поглядел на министра, но промолчал. Тот все понял и вновь повторил:

— Виноват!

Киваю. Затем уточняю у Свербеева:

— Когда начинаются переговоры в Бресте?

— Государь, насколько мне известно — на послезавтра намечено начало предварительных консультаций. Но события вполне могут и ускориться. Все зависит от внешних факторов.

Подвожу итог.

— Что ж, господа, остается надеяться на то, что компромисс будет достигнут и будущая Французская Королевская армия сможет удержать Западный фронт.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 3 (16) июня 1917 года.

Я слушал доклад генерала Кованько. Да, явно засиделся Александр Матвеевич в своей Гатчинской офицерской авиашколе. Кипучая энергия так и прет у человека! Да и дело, что я ему поручил, явно близко его внутреннему миру — провести ревизию и подготовить предложения по применению имеющихся в стране дирижаблей, так сказать, в интересах народного хозяйства.

— Опыт мировой войны ясно доказал бесперспективность применения дирижаблей в боевых условиях. Эффективное противодействие зенитной артиллерии и применение противником истребительной авиации, обладающей лучшими летно-техническими характеристиками и несравнимо лучшей маневренностью, резко ограничили возможность использования дирижаблей для участия в боевых действиях, как в воздухе, так и для проведения бомбометания. Тем более что речь идет об имевшихся в России аппаратах, которые устарели и серьезно устарели еще до начала Великой войны. Опыт применения более современных аппаратов в иностранных армиях подтверждает, что сфера боевого применения дирижаблей в существующих условиях на фронте крайне ограничена, поскольку относительно прицельное бомбометание может быть осуществлено лишь по объектам масштаба города или крупного железнодорожного узла, да и то лишь ночью. Недостаточный потолок подъема машины делает ее легкой мишенью, что затрудняет применение данного типа летательных аппаратов даже для задач наблюдения и разведки. Сложившееся положение дел, а также ограничения, наложенные покойным шефом ИВВФ Великим Князем Александром Михайловичем, запретившим отпуск водорода для заполнения баллонов, привели к практически полному снятию дирижаблей с боевых задач в период 1915–1916 годов. Часть из них была разобрана, часть находится в консервации. В строю на данный момент остаются — «Гигант», который сейчас проходит текущий ремонт и осмотр после возвращения из экспедиции на Подкаменную Тунгуску, «Лебедь», учебные дирижабли «Сокол», «Чайка» и «Коршун», а также воздушный корабль «Кобчик», который ограниченно применяется во Владивостоке для морской разведки. Также в распоряжении Черноморского флота имеются поставленные из Великобритании дирижабли типа «Coastal», нареченные в России «Черноморами» с номерами от первого до четвертого. Данные аппараты зарекомендовали себя крайне плохо, отмечены постоянные поломки двигателей и регулярные аварии, в результате чего первые три «Черномора» были разобраны, а четвертый, приказом командующего Черноморским флотом Колчака был сдан на склад порта без сборки. Стоит отметить, что дирижабли «Coastal» сняты с производства и с вооружения британского флота, как явно устаревшие. Им на смену пришли аппараты типа «C Star». По этой причине дальнейшая сборка дирижаблей типа «Черномор» представляется нецелесообразной. Кроме того, на складах Морского министерства хранится в разобранном виде аппарат «Голубь».

Генерал кашлянул и продолжил:

— В ангарах ИВВФ хранятся на консервации разобранные ранее дирижабли «Буревестник», «Астра», «Кречет», «Ястреб», «Гриф» и «Беркут». Дирижабль «Астра» в настоящее время восстанавливается специалистами Гатчинской офицерской авиашколы. Исходя из возможных задач по обеспечению воздушного сообщения между центральной Россией и удаленными районами Сибири, в частности в деле обеспечения деятельности исследовательских и геологических экспедиций, данный аппарат считаю перспективным, поскольку он может нести полезную нагрузку в 338 пудов, с дальностью полета в восемьсот пятьдесят верст, развивая при этом скорость до 55 верст за один час. Может принять на борт до двенадцати пассажиров. Оснащен радиостанцией с дальностью сигнала в 330 верст.

Кованько передал мне фотографии и бумагу с характеристиками сего чуда. Затем командующий дивизией достал еще один документ.

— Однако, Государь, я хотел бы обратить внимание на фактически замороженные работы по сборке новейшего российского дирижабля «Воздушный крейсер». Данный аппарат создается на Ижорском заводе и должен был быть сдан в середине прошлого года. Однако, Военное министерство, придя к выводу о бесперспективности боевого применения дирижаблей, остановило финансирование проекта. Машина была законсервирована. Характеристики данного воздушного корабля превосходят все, что имеется сейчас в нашем распоряжении, включая действующий дирижабль «Гигант». Так, расчетная скорость аппарата должна составить порядка ста верст в час при дальности полета в две с половиной — три тысячи верст и грузоподъемностью порядка пятисот пудов.

Изучаю новую порцию фотоснимков и чертежей. Киваю.

— У этого дирижабля есть еще одно весомое преимущество, Александр Матвеевич. Он создан в России, на нашем заводе и из отечественных материалов.

— Точно так, Государь. Во всем, кроме двигателей, это отечественная машина.

— Хорошо, генерал. Я вас понял. Оставляйте ваши бумаги, я их изучу позднее более предметно.

— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество!

Что ж, будем думать. Слишком много задач по исследованию Сибири, слишком многого мы хотим от геологической науки в ближайшие годы, слишком нужны нам всяческие полезные ископаемые. И слишком много хлама пылится на военных складах безо всякой на то пользы.

А заодно и «марсианскую легенду» нужно подкармливать.

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА

Речь В.И. Ульянова (Ленина) на Международном революционном социалистическом Конгрессе. (Учредительном конгрессе Революционного (Коммунистического) Интернационала.)

Париж, 16 июня 1917 г. перевод с французского

Товарищи! Пролетарская революция, Новая Коммуна, о необходимости которой все время говорили социалисты-интернационалисты, совершилась. (аплодисменты)

Как и сорок шесть лет назад знамя революции подняла Коммуна Парижа. И если, Первая Коммуна возникла стихийно, ее никто не предсказывал и сознательно и планомерно не подготовлял, то Новая Коммуна подготовлена не только ходом истории: бестолковой, бессмысленной и жестокой Мировой Империалистической бойней, повлекшей голод, безработицу среди пролетариата и разорение среди мелкой буржуазии; негодование массы против высших классов и против начальства, проявившего полную неспособность править. Новая коммуна создана трудом сотен тысяч революционеров и социалистов, предупреждавших о её приближении и сознательно готовившихся к её победе.

Если, Первая коммуна была высшим пиком революционной борьбы, то наша Новая коммуна знаменует только начало революционного подъема. Русскому пролетариату выпала на долю великая честь начать ряд революций, с объективной неизбежностью порожденных империалистской войной. В марте восстал Петроград. Нам абсолютно чужда мысль считать русский пролетариат избранным революционным пролетариатом среди рабочих других стран. Он слаб. А Россия страна патриархальная и крестьянская. Для победоносной социальной революции нужна наличность, по крайней мере, двух условий: высокое развитие производительных сил и подготовленность пролетариата. Этих условий в России нет. Потому и удалось так быстро подавить реакционному режиму Мишки Романова стихийные выступления масс в столицах. Россия к социалистической революции не готова. Но к ней готова Европа. Здесь есть и подготовленный пролетариат, и самые передовые производительные силы. В авангарде этой борьбы сегодня встала Парижская коммуна. Но это только начало нашей борьбы.

Даже французский пролетариат не может одними своими силами победоносно завершить социалистическую революцию. Но он может придать социалистической революции такой размах, который создаст наилучшие условия для нее, который в известном смысле начнет ее. Он может облегчить обстановку для вступления в решительные битвы своего главного, самого надежного сотрудника, европейского и американского социалистического пролетариата. (аплодисменты)

Пусть маловеры предаются отчаянию по поводу временной победы в европейском социализме таких отвратительных лакеев империалистской буржуазии, как Шейдеманы, Легины, Давиды и К° в Германии. Самба, Гэд, Ренодель и Ко во Франции, фабианцы и «лабуристы» в Англии. Мы твердо убеждены, что эту грязную пену на всемирном рабочем движении сметут быстро волны революции. (аплодисменты)

Восстала Ирландия, волнуется Венгрия, протестует Швейцария. В Германии уже кипит настроение пролетарской массы, которая так много дала человечеству и социализму своей упорной, настойчивой, выдержанной организационной работой в течение долгих десятилетий европейского «затишья» 1871–1914 гг. Будущее германского социализма представляют не изменники Шейдеманы, Легины, Давиды и Ко и не такие колеблющиеся, придавленные рутиной «мирного» периода политики, как Гаазе, Каутский и им подобные.

Это будущее принадлежит тому направлению, которое дало Карла Либкнехта, которое создало группу «Спартакуса», которое вело пропаганду в бременской «Арбейтерполитик».

Немецкий пролетариат — вернейший, надежнейший союзник французской и всемирной пролетарской революции. (одобрительный гул в зале)

Объективные условия империалистской войны служат порукою в том, что революция не ограничится первым этапом национальной революции, что революция не ограничится Францией. Она поглотит всю Европу. На штыках революционного пролетариата она придет в Россию и переплывет океан. (аплодисменты)

Когда наша партия, выставив в ноябре 1914 г. лозунг превращения империалистской войны в гражданскую войну угнетенных против угнетателей за социализм, — этот лозунг был встречен враждой и злобными насмешками социал-патриотов, недоверчиво-скептическим, бесхарактерно-выжидательным молчанием с.-д. «центра» — Немецкий социал-шовинист, социал-империалист Давид назвал его «сумасшедшим», а представитель русского и англо-французского социал-шовинизма, социализма на словах, империализма на деле, г. Плеханов назвал его «грезофарсом» (Mittelding zwischen Traum und Komodie). А представители «центра» отделывались молчанием-или пошлыми шуточками по поводу этой «прямой линии, проведенной в безвоздушном пространстве».

Теперь, после весны 1917 года, только слепой может не видеть, что этот лозунг верен. Буржуазия воюющих стран первой поняла это! Вслед за Русским тираном она обратила под лицемерным прикрытием "ста дней для мира" штыки против пролетариев собственных стран. Превращение империалистской войны в гражданскую становится фактом. И не мы, не социалисты и пролетарии начали эту войну! (гул в зале)

Правительству Коммуны важно сейчас не только решить насущные чаяния масс. Жизненно необходимо лишить всяческой поддержки самозваные правительства Бриана и Петена! У Революционной Франции одно законное Правительство — это народное Правительство Парижской Коммуны! (аплодисменты)

Нам, собравшимся здесь социалистам и революционерам всех стран нужно стать опорой, вестниками Новой коммуны. Создать боевую партию социалистической революции! (бурные аплодисменты)

Я убежден, что пролетариат западноевропейских стран поможет нам довести дело социализма до полной и прочной победы.

Да здравствует революционная Коммуна Парижа! (аплодисменты)

Да здравствует всемирная социалистическая революция! (бурные аплодисменты)

Да здравствует коммунистическое будущее всего человечества! (Бурные продолжительные аплодисменты.)

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 4 (17) июня 1917 года.

— Ваше Величество!

Поднимаю голову. Полковник Качалов докладывает:

— Государь, срочная депеша от Министра иностранных дел господина Свербеева!

Опять что-то случилось. Читаю:

«Ваше Императорское Величество!

Только что нами получено известие. Германия признала парижское «правительство народной обороны» единственной законной властью Франции. Париж и Берлин уже заявили об отправке делегации для проведения мирных переговоров в Компьень.

Верный Вашему Величеству,

Свербеев, Министр, действительный тайный советник».

Глава 11. Вести мира

МОСКВА. ТВЕРСКАЯ УЛИЦА. 6 (19) июня 1917 года.

Из остановившегося трамвая повалил народ и меня несколько раз толкнули. Тут же двинулся встречный поток тех, кто пытался взять штурмом уже начавший трогаться вагон. Я выбрался из толпы и остановился, разглядывая какую-то афишу. Нужно подождать охрану, которая занимала свои неприметные места вокруг меня. Представляю, как в глубине души меня костерят мои безопасники во главе с генералом Климовичем за то, что не сидится вип-персоне в пределах охраняемого периметра. В народ его тянет, видите ли!

Да, время от времени, когда, простите за тавтологию, время мне позволяло, я выбирался на улицы Москвы, так сказать, людей посмотреть и при этом себя особо не показывать. Потому и был придуман вот этот образ потертого жизнью и войной штабс-капитана Артемьева, который служил на какой-то мелкой должности в архиве Военного министерства.

Какая-то сволочь наступила мне на ногу и, буркнув формальные извинения, исчезла в толпе. Да, тут тебе не парад. Ничего не попишешь, назвался штабс-капитаном — не зевай, дорогу тебе расчищать никто не будет, скажи спасибо, что незримая для окружающих охрана бдит и серьезных эксцессов не допустит. Впрочем, генерал Климович решительно зарубил мое первоначальное желание побродить в окрестностях Сухаревской башни, заявив, что никакая охрана в толпе на местном рынке меня не убережет, если не раскрывать мое инкогнито. И хорошо если просто кошелек подрежут, а можно и на удар ножом нарваться за здорово живешь.

Да, МВД борется, вон Анцыферов целый доклад представил касаемый…

— Поберегись, православные!

Я отпрянул от края мостовой, пропуская едущего с Камергерского переулка ломового извозчика, подвода которого была нагружена каким-то хламом, торчащим во все стороны. Тот покатил себе дальше, выкрикивая предостережения, весело переругиваясь с прохожими и другими возницами. Да, здесь тебе не Марфино. Смотри по сторонам, под копытами ломовой лошади или колесами трамвая тебя никакая охрана не спасет.

Вообще, как мне показалось, на улицах стало как-то оживленнее, чем это было месяц назад. Как-то бойчее, веселее что ли. Даже по сравнению с временами до Кровавой Пасхи, потрясшей всю Москву. Стало больше прохожих на улицах, как-то активнее пошла торговля, люди стали приветливее.

Внезапно какая-то бабка меня перекрестила. От неожиданности я даже остановился.

— Ты чего, добрая женщина?

Она вздохнула и ответила загадочно:

— Вот и тебя Господь сберег. Значит и мого Ваньку убережет. Скоро к семье вернется, сыночек мой.

Я сообразил.

— С фронта?

Та кивнула.

— С него, будь он неладен. Но уберег Господь народ свой, уберег Россию-матушку. Мир скоро. Домой солдатики вернутся. И Ванька мой вернется. Попомни мое слово, соколик!

Обнимаю старую женщину и говорю ей:

— Верь, мать, вернется твой Ванька.

Та кивнула и вытерла глаза платочком.

Я шел по Тверской и уже иными глазами смотрел на окружающих меня людей. Да, именно вот это ощущение скорого мира роднило настроение горожан. Словно после долгой и тяжелой зимы вновь показалось солнышко, забежали ручьи, зачирикали воробьи, весело забрехали собаки, и даже лошади с большей охотой потянули по улицам свои экипажи или подводы.

Появились на улицах гуляющие, заулыбались барышни, и даже наряд сестер милосердия смотрелся именно как наряд, а не как серая униформа. Жизнь возвращалась в Москву, в Россию и в Европу. Насколько я мог судить по докладам, даже во Франции скорое заключение мира считали делом совершенно решенным. Что уж говорить о той же Италии. Князь Волконский шлет весьма оптимистические депеши из Рима и не только касаемо близящегося перемирия.

— Ваше благородие, расстегайчиков не желаете? С мясом, с рыбой?

Я рассмеялся.

Да-да, охотно-с. Наверняка, шельмец, твой расстегайчик еще этим утром лаял или мяукал. Хорошо, если не попискивал. Шаурмячных тут еще не придумали, торговали все больше вразнос, но суть подобной коммерции от этого не менялась. А есть рыбу из Москва-реки начала XX века я бы и врагу не пожелал, учитывая, что об экологии в эти времена толком и не слыхивали.

— Нет-нет, любезный. Не сегодня!

Улыбаясь, качаю головой и продвигаюсь дальше по тротуару, стараясь держаться дальше от бордюра. Не хватало только огрести от проезжающего транспорта, который движется тут самым диким образом. И пока ничего с этим поделать нельзя.

Движение по улицам Москвы весьма оживленное, а улицы, в том числе и Тверская, этого времени, крайне узки, да еще и норовили изгибаться из стороны в сторону. Увы, это не прямые проспекты моего бывшего времени. Нынешняя Тверская скорее походила на Большую Никитскую, какой я ее помнил в начале третьего тысячелетия, чем на широкую главную улицу огромного мегаполиса. А, впрочем, разве прямые и широкие проспекты сильно спасали в будущем Первопрестольную от пробок? Ну, разве что во времена СССР, когда улицы УЖЕ были широкими, а автомобилей на этих улицах было ЕЩЕ мало. В нынешнее же время, мы находились на этапе, когда улицы ЕЩЕ узкие, а всякого транспорта уже более чем достаточно. Причем, не только автомобильного. Тут было всякой твари по паре — легковые и грузовые машины, ломовые извозчики и легкие пролетки, да и многочисленные сдвоенные трамваи, коими были забиты все основные улицы, не добавляли порядка в систему дорожного движения. Впрочем, никакого упорядоченного дорожного движения толком и не было, ибо каждый пер, куда считал нужным. Оттого поездки через Москву были еще тем приключением.

Именно по этой причине, я большую часть своего времени проводил или в Марфино, или в Петровском Путевом дворце. Прибытие же в Кремль Царя-батюшки регулярно вызывало транспортный коллапс в Москве из-за неизбежных перекрытий, а попробуйте не перекрывать движение, когда поток движется со скоростью пешехода, то и дело останавливаясь! А это мало того, что долго, так еще и очень опасно для сохранности моей обожаемой тушки.

Альтернативой было постоянное пребывание в Кремле. Однако, не знаю, как там жили советские вожди в моей истории, но я там жить не смог. Те несколько недель, которые я там провел, оставили у меня ощущение буквального заточения в крепости. Так что, оставив там соответствующие службы, я постарался вырваться оттуда при первой же возможности.

Но, не все зависит от меня, даже если я тут Император. Есть целый ряд официальных протокольных мероприятий, которые невозможно и немыслимо проводить где-то в ином месте. Не могу же я, к примеру, перевезти в Марфино тронный Андреевский зал Кремля? Или Архангельский собор? Так что, так или иначе, но ездить в центр мне приходилось. Причем, официально, а не в образе штабс-капитана Артемьева.

Увы, Метро-2 в это время еще не построили, равно как и метрополитен, как таковой. Так что приходилось мне, в случае острой необходимости, довольствоваться наземным транспортом, рискуя собственной шкурой, и обеспечивая неудобства своим подданным. Генерал Климович лоббировал проект двадцатикилометрового речного пути, предлагая соорудить причал у железнодорожной ветки в районе Шелепихи и еще один закрытый причал сделать у Тайницкой башни, дабы ваш покорный слуга мог прибывать водным путем и попадать в Кремль, минуя перегруженные столичные улицы. Но, проект был еще далек от готовности, да и решал он проблему лишь в период навигации. Зимой же, я все равно должен буду пользоваться наземными путями.

Было немало и альтернативных проектов, типа сооружения причальной мачты для дирижабля прямо на территории Кремля или даже мини-аэродрома вместо кремлевского плаца, но все это были прожекты, годящиеся разве что для экстренной эвакуации Императора, но отнюдь не для ежедневных поездок «на работу».

— Мирные переговоры в Компьене! Германцы и социалисты Парижа сели за стол переговоров! Конец войне! Покупайте «Коммерсант»!

Я кинул монетку мальчишке. Тот ловко поймал ее на лету и, сунув мне газету, побежал дальше по улице, выкрикивая свои рекламные речевки. Выискиваю взглядом свободный столик в кофейне на Тверской площади и направляюсь туда, отметив краем глаза, как одни ребята генерала Климовича быстро перестраивают свою охранную коробочку, а другие уже сидят за столиками, стараясь не привлекать внимания окружающих ни к себе, ни, тем более, ко мне. Впрочем, я в глаза особо и не бросался, эка невидаль — штабс-капитан!

— Чего изволите, ваше благородие?

— Кофе, голубчик. И газеты, если есть утренние.

— Сию минуту-с. Не извольте беспокоиться.

Приказчик испарился, а я развернул «Коммерсант».

Да, и здесь писали про мир. Причем, писали, как о деле уже практически решенном и очевидном. Основное внимание, конечно же, уделялось начавшимся переговорам в Бресте и в Компьене. Всем было ясно — война сходит на нет. Судя по всему, такое положение, не удовлетворяя никого, одновременно устраивало всех, поскольку всем было ясно, что сил на продолжение боевых действий почти ни у кого нет. А уж про коренной перелом в войне и говорить не приходится.

В общем, идея скорейшего мира была, что называется трендовой, и мы в борьбе за мир были традиционно впереди планеты всей. Вот и мой портрет в газете рядом с «Обращением Государя Императора Всероссийского», в котором официальная Москва вновь обратилась ко всем правительствам и народам планеты, остановить военное безумие, сесть за стол переговоров и посвятить все силы не разрушению, а созиданию, совместной работе в интересах общества. Такая вот идеологическая отсылка к Идеям Служения, да и угроза извне, так же не осталась без прозрачного намека.

— Прошу, ваше благородие, ваш кофе и газеты. Не желаете ли чего откушать?

— Благодарю. Возможно, позже.

Человек исчез, а я, отпив кофе, взял следующую газету. Понятно, что приказчик меня не узнал — кому придет в голову, что человек, внимательно читающий обращение Государя в газете и есть сам Император? Тем более что я был не только в форме штабс-капитана, но и щеголял наклеенной бородой, а мой гример был не из последних. Да и мало ли похожих людей на свете.

Отдельной темой, которую увлеченно обсасывали газеты (смею надеяться, что не только российские) было мое повеление о переименовании Военного министерства в Министерство обороны Российской Империи. Что свидетельствовало, по мнению прессы, о подчеркнутом миролюбии нашего Отечества и лично Священной Особы Его Императорского…

За моим плечом негромко предупредительно кашлянули. Я поднял взгляд и приметил требуемого человека.

— Господин Маршин! Вот так встреча!

Зашедший в кафе офицер оглянулся и расплылся в улыбке.

— Штабс-капитан Артемьев! Искренне рад видеть вас в добром здравии! Вы как здесь?

— Да, вот, решил чашечку кофе испить. Вы где пропали? Вижу не соврал владелец дома, когда сказал, что вас мобилизовали.

— Вы справлялись обо мне?

Маршин удивленно на меня посмотрел.

— И вы еще спрашиваете! Я же должен был проверить, хорошо ли вас приняли, ведь я вам рекомендовал эту квартиру!

— О, да, благодарю вас. Квартира была прекрасной. Жаль, что долго мне в ней пожить не удалось. Меня и в самом деле мобилизовали.

Усмехаюсь.

— Да уж, вижу! Теперь я вам должен честь отдавать, как старшему по чину.

Маршин раздраженно отмахнулся.

— Ах, оставьте эти глупости. Какой из меня офицер? Всего лишь зауряд! Вот вы, сразу видно — боевой офицер, а я так, штатская штафирка, на которую напялили мундир и погоны.

— И где вы нынче? Судя по всему, вас не на фронт призвали.

Я с интересом ждал ответ на мой вопрос. От этого и других ответов зависело очень многое.

Бывший инженер АМО рассмеялся невесело.

— Право, Владимир Иванович, лучше бы на фронт определили. Там бы я хотя бы пользу приносил Отечеству.

Делаю удивленное лицо.

— Что так? В какую-нибудь дыру определили?

Мой собеседник досадливо крякает.

— Хуже! Бумажки-бумажки-бумажки…

— Важные хотя бы бумажки?

Маршин смотрит мне в глаза и серьезно отвечает:

— Вы не поверите, штабс-капитан. Бумажки важные и секретные. Как у того интенданта, который должен блюсти военную тайну, дабы неприятель не узнал численность дивизии по количеству выданного интендантом исподнего.

Мы рассмеялись. Спрашиваю про между прочим:

— Так вы где сейчас остановились-то? Хотелось бы как-то встретиться еще раз-другой.

Инженер вздыхает.

— Увы, дорогой Владимир Иванович, увы. Получил предписание завтра покинуть столицу.

— Очень жаль. Далеко?

— Дело пустяковое, но дорога долгая. Так что…

Он развел руками в извиняющемся жесте.

— Надеюсь свидимся!

— Непременно! Вернетесь в Первопрестольную, напишите мне по вот этому адресу. Мне передадут.

Зауряд-капитан Маршин прячет в карман мою бумажку, а затем, увидев кого-то, встает. Оборачиваюсь, к нам подходит молодая привлекательная барышня.

Быстро поднимаюсь и киваю головой.

— Сударыня.

А Маршин берет на себя труд нас представить.

— Елена Петровна, разрешите вам отрекомендовать штабс-капитана Артемьева из Военного министерства. Владимир Иванович, позвольте отрекомендовать Елена Петровна Иволгина, дочь полковника Петра Александровича Иволгина.

— Сударыня, счастлив с вами познакомиться.

Галантно целую ручку. Затем, обменявшись парой любезностей, вежливо откланиваюсь и оставляю инженера с его девушкой.

Уже идя по Тверской, усмехаюсь. Зауряд-капитан Маршин столько искал эту барышню, с которой он случайно познакомился в день моего прибытия в Москву. И подишь ты, сыскал! И, что самое интересное, мобилизация в армию помогла инженеру, поскольку, как выяснили ребята из Имперской СБ, Елена Петровна имела определенный пунктик на тему офицеров. Видимо происхождение из семьи потомственных военных сыграло роль. Так что, теперь Маршин весь из себя кавалер. А то, что он пока «зауряд», так это дело поправимое.

Главное, шельмец, что он ни словом не обмолвился ни куда он едет в командировку, ни чем вообще занимается. Это был серьезный экзамен, и он его с честью выдержал.

* * *

ПОСЛАНИЕ КОРОЛЮ ИТАЛИИ ВИКТОРУ ЭММАНУИЛУ III. 6 (19) июня 1917 года.

Дорогой Виктор!

Благодарю за твое письмо. Приветствую решение твоего правительства об оказании помощи союзной Франции в восстановлении законности и порядка на территории Окситании. В этот непростой исторический момент все страны-участницы Антанты должны выступить единым фронтом против наших общих врагов, внешних и внутренних. Как показал опыт минувших месяцев, именно внутренний враг наиболее опасен.

К нашему величайшему счастью, в России удалось удержать ситуацию под контролем, хотя, как тебе известно, пришлось прибегнуть к решительным и суровым мерам для восстановления порядка в государстве. Вызывает здоровый оптимизм и внутреннее положение твоего королевства. Италия сохраняет стабильность и готова протянуть руку помощи соседям, которые, волею судьбы и слабостью своего правительства, оказались ввергнуты в пучину анархии и революционного хаоса.

К счастью, сдвинулась с мертвой точки ситуация с взаимным непризнанием двух центров, претендующих на статус единственной законной власти во Франции. Переговоры в Бресте между делегациями Орлеана и Руана могут и должны принести определенность на землю этой многострадальной страны, ждущей скорейшего умиротворения.

Русские и итальянские войска, получив мандат от правительства генерала Петена, вступили на территорию юга Франции, восстанавливая порядок. Действия наших войск не встречают организованного сопротивления банд местных инсургентов. Однако, наличных наших сил явно недостаточно для проведения полноценной полицейской операции в этом регионе.

Как сообщил мне мой Министр обороны генерал Палицын, твой Генштаб обещает в ближайшие недели направить во Францию дополнительные силы Королевской итальянской армии. Такое затягивание сроков вызывает озабоченность, поскольку с каждым днем силы инсургентов укрепляются, и мы рискуем встретить куда более организованное сопротивление нашим действиям. Не говоря уж о том, что переговоры в Компьене между так называемым правительством Коммуны и Германией, могут привести к совершенно неожиданным результатам.

Посему, было бы недальновидно затягивать процесс восстановления порядка на юге Франции. В этом заинтересованы все члены Антанты, но, смею предположить, что твое Королевство больше чем иные, поскольку революционный хаос бушует в непосредственном соседстве с границами Италии, а события последних дней ясно доказывает насколько заразными являются эти деструктивные идеи. Достаточно примера волнений в соседней Швейцарии, чтобы ясно представить последствия такого затягивания.

Прошу тебя рассмотреть вопрос о срочном выделении дополнительных сил для отправки во Францию. Причем, смею заметить, что для выполнения полицейской миссии армия подходит не самым лучшим образом. Верным решением была бы массовая отправка в Окситанию сил карабинеров и полиции, предоставив итальянской армии и флоту скорее вспомогательные функции.

Скорейшее восстановление порядка и законности во Франции позволит Антанте в кратчайшие сроки завершить эту Великую войну. Уверен, что вклад Италии в умиротворение в Окситании не будет забыт новым единым французским правительством, как в свое время, Итальянское Королевство не забыло Франции ее роль и участие в создании единого итальянского государства.

Моя Империя готова оказать твоему Королевству всю возможную и необходимую помощь.

С наилучшими пожеланиями и верой в совместное будущее наших держав и Домов.

Прими и проч.

Михаил.

Марфино. 6 (19) июня 1917 года.

* * *

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 7 (20) июня 1917 года.

Свербеев выглядел несколько смущенным, чего за ним не водилось. А это наводило на некоторые подозрения относительно новостей, которые мне предстоит услышать.

— Итак, Сергей Николаевич, я весь внимание.

Мой Министр иностранных дел кашлянул и, открыв по обыкновению папку, сообщил мне следующее:

— Ваше Императорское Величество! Вы повелели выяснить обстоятельства принятия Коммуной Парижа решения о начале переговоров с Германией относительно заключения перемирия на фронтах, а также выяснить роль господина Ульянова в принятии этих решений.

Киваю.

— Было такое. И, что удалось выяснить?

Свербеев вновь (!) кашлянул и доложился.

— Государь! Признаюсь, в моей богатой практике мне еще не приходилось наблюдать настолько странные способы принятия международных решений. Как удалось выяснить, как такового, единого центра, отвечающего за внешнюю политику в Париже, нет. Есть несколько органов с путанными функциями и не менее путанными наименованиями. Причем, нет четкой определенности даже в вопросе, где, собственно, заканчивается митинг и начинается работа правительства. Да и правительства в классическом понимании пока не наблюдается. Стихия перманентного митинга вызвала к жизни совершенно удивительные органы власти, такие как «Совет делегатов», «Исполнительный Директорат», «Совет общественных комитетов» и прочие структуры в виде разного рода комиссий с весьма странными названиями. В связи с этим, нами были допущены ошибки в прогнозе развития событий и в оценке роли лично господина Ульянова, как и должности, которую он занимает в Париже. Последние более подробные сведения свидетельствуют о том, что господин Ульянов не занимает должности, эквивалентной посту министра иностранных дел в правительстве. Он возглавляет некий «центральный исполнительный комитет» так называемого «Революционного (Коммунистического) Интернационала». И по совместительствую какую-то неопределенного назначения комиссию, которая именуется «иностранная коллегия РевКомИнтерна», что бы это все ни значило. При том всем, что еще существует некий «социальный комитет внешних сношений», а также еще и «социальный комитет мира». Именно эта смысловая казуистика и заставила нас сделать неверные выводы.

Усмехаюсь. Эх, Сергей Николаевич, вы еще и не такое увидите и услышите. Будет вам Даздраперма за счастье. Вслух же я спросил:

— Вернемся, однако, к нашим баранам. Так с чего возникла идея переговоров с германцами, и кто автор сего плана?

— Данный план, судя по всему, стал, если так можно выразиться, результатом широких обсуждений в узком кругу лиц, претендующих на роль вождей. И выводов, сделанных по итогам этих дискуссий. Во-первых, было признано необходимым скорейшим образом склонить на сторону Коммуны войска, особенно тех, кто колеблется. Во-вторых, было достигнуто понимание того, что в случае наступления немцев, обороняться Коммуне решительно нечем. В-третьих, «правительство народной обороны» крайне испугал факт начала переговоров в Бресте, поскольку вожди Коммуны прекрасно понимают, что стоит Орлеану и Руану договориться, и они тут же примутся за Париж, а оборонять столицу невозможно, по указанным выше причинам. Кроме того, у них есть надежда, что, заключив мир с Германией (пусть даже на тяжелых условиях), Парижу все же удастся накопить силы для «защиты революции» от войск Петена и Лиотэ. И совсем уж, с моей точки зрения, абсурдный аргумент — соображение о том, что в случае, если германцы все же двинут войска на Париж, то в самой Германии всенепременно вспыхнет пролетарская революция, которую в Европе остановить уже не удастся никому. Более того, выдвигался даже тезис и желательности ситуации, при которой Второй Рейх будет спровоцирован двинуть войска вперед, поскольку, как утверждают вожди-теоретики, нынешнее равновесие губительно для дела революции, ввиду того, что позволяет «империалистическим буржуазным хищникам», высвободить войска с фронтов и подавить революционное движение внутри своих стран, оказав затем помощь соседям. Посему, было договорено, что нужно идти на любые уступки немцам (все равно, мол, потом все вернем в результате европейской революции), лишь бы нарушить устоявшееся уже равновесие.

Я вздохнул. Что ж, вполне может быть. Достаточно похоже на рассуждения большевиков в начале 1918 года в моей истории. Не один в один, конечно, но что-то общее просматривается.

— И все же, кто формально возглавляет внешнюю политику в этом балагане? Кто будет договор с немцами подписывать?

Глава МИДа привычным движением перекинул лист в папке и сообщил:

— Согласно самым свежим сообщениям из Парижа, вести переговоры с германцами поручено главе «социального комитета внешних сношений» Жану Аллеману, участнику Коммуны образца 1871 года. Но данный господин в весьма преклонных годах и потому в Компьень отправился возглавляющий «социальный комитет мира» мсье Пьер Бризон с самыми широкими полномочиями.

— А Ленин?

— А возглавляющий «иностранную коллегию РевКомИнтерна» господин Ульянов (Ленин) курирует вопросы помощи иностранным революционерам и зарубежным революциям.

— Имеет ли он отношение к идее заключения мира с немцами?

Свербеев сделал неопределенный жест.

— Трудно сказать, Государь. Проверенной информации, которая заслуживает доверия, у нас крайне мало. Известно, что в высших сферах революционного хаоса Парижа дискутируется тезис о необходимости спровоцировать беспорядки, а возможно и революцию в соседних с Францией странах — Великобритании, Италии, Швейцарии, Испании, Австро-Венгрии и, в первую очередь, в Германии. Именно Германию многие в Париже считают ключом к всеобщей европейской революции, которая, по их мнению, должна стать первым шагом к революции во всем мире. И, насколько я могу судить, дело не ограничивается лишь дискуссиями. В соседние страны уже отправлены или отправляются разного рода эмиссары, призванные либо возглавить местную революцию, или помочь местным ее устроить. Исходя из этого и предполагая некоторые возможные функции этой самой «иностранной коллегии», мы не можем исключать роль и влияние на события господина Ульянова, однако и оснований говорить об этом с какой-то степенью определенности у нас нет.

* * *

ИТАЛИЯ. РИМ.КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 7 (20) июня 1917 года.

— Ваше Высочество изволили написать мне письмо с некоторыми пожеланиями.

— Да, князь, это верно.

Волконский склонил голову.

— Подобрать Вашему Высочеству толкового учителя русской словесности дело непростое.

Иоланда удивленно вскинула брови.

— Вот как? Мне казалось, что в Италии живет довольно много русских, и немалое число из них как раз и являются разного рода литераторами.

Князь согласно кивнул.

— Это так, Ваше Высочество. Но тут не все так однозначно, как может представляться на первый взгляд. Дело в том, что далеко не все из живущих в Италии русских находятся здесь по причинам заботы о собственном здоровье или наличия дел в вашей стране. Немало тех, кто относит себя к числу так называемых политэмигрантов, то есть к числу противников законной власти Российской Империи. И было бы несколько легкомысленно с моей стороны позволять этой публике формировать у Вашего Высочества превратное впечатление о России. Безусловно, Ваше Высочество вольны встречаться с кем пожелает, равно как и выслушивать самые разные мнения, но было бы неправильно отдавать на откуп непримиримой оппозиции ваши занятия по русской словесности.

Принцесса улыбнулась.

— Ах, князь, разумеется, я знаю о том, что далеко не все русские из числа живущих в Европе испытывают восторг в отношении царского правительства и лично Императора. Такие люди встречаются в любой стране. Что же касается письма, то я именно потому его вам и адресовала, дабы выслушать ваши рекомендации по подбору достойной во всех отношениях кандидатуры, которая сможет удовлетворить мое любопытство в отношении языка и культуры вашей замечательной страны. Вы можете мне кого-то достойного рекомендовать?

Волконский склонился в официальном поклоне, а затем сделал знак стоящему поодаль человеку.

— Ваше Высочество, разрешите вам представить — статский советник господин Жилин. Мой помощник и человек во всех смыслах выдающийся. Он немало мне помог в Москве, и я счел необходимым взять его с собой в Италию.

— Ваше Высочество.

Жилин склонился в глубоком официальном поклоне. Принцесса слегка кивнула:

— Советник.

Волконский меж тем продолжил:

— Думаю, что господин Жилин сможет в ближайшие дни представить на суд Вашего Высочества несколько вполне достойных кандидатур из числа тех, кто находится сейчас в Италии. Если же Ваше Высочество соблаговолит, то мы вполне можем выписать для Вашего Высочества прекрасных учителей прямо из России. Единственное, что омрачает мой оптимизм, так это расстояние и война, которая заставит добираться до Италии окольными путями. По этой причине, я бы в первую очередь рассматривал бы тех, кто уже здесь.

— Благодарю вас, князь!

Личный посланник русского Императора обозначил поклон и добавил:

— Ваше Высочество, прошу вас располагать мной и господином Жилиным. Думаю, что господин Жилин может быть полезен Вашему Высочеству и в деле охраны личных тайн. Кроме того, статский советник весьма сведущ в делах закулисных.

Помощник князя Волконского склонился в глубоком поклоне и сказал:

— Ваше Высочество может располагать мной так, как сочтет нужным.

— Благодарю вас, советник. Думаю, что нам будет, о чем поговорить в ближайшее время. И я жду от вас кандидатуры на преподавание мне русской словесности.

— Все будет, как прикажет Ваше Высочество!

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 8 (21) июня 1917 года.

С утра в усадьбе было тихо и непривычно пусто, поскольку Георгий и остальная имперская пионерия укатили в Москву в рамках организованного культпохода. Экскурсии всякие, музеи, посещение гаражей Собственного моего Величества бронедивизиона и Большого театра, где им будет петь сам Шаляпин. И пусть не смущает такое разнообразие в программе, чем разносторонне моя пионерия будет образована, тем лучше для будущего. А на будущее у меня были кое-какие планы.

Тем более что менее чем через месяц предстоит им переехать отсюда в Звездный городок, где сейчас полным ходом идет строительство всего и вся, включая учебные корпуса, жилые блоки, лаборатории, мастерские, гаражи, стрельбище и тиры, аэродром, ангары, эллинг для дирижабля и причальная мачта.

Разумеется, выполнялись в основном пока работы лишь первой очереди, поскольку успеть все к сентябрю было физически невозможно, несмотря на привлечение мной значительных сил Инженерно-строительного корпуса. Но все было и ненужно сразу. Тем более что Звездный университет я планировал открыть только в следующем году. Это был куда более масштабный и амбициозный проект, значительно превосходящий по своему масштабу Звездный лицей, особенно с учетом того, что там не только будут жить и работать студенты, но и планируется создание серьезной научно-технологической базы, позволяющей проводить масштабные исследования и разработки.

Но все это будет позже. А пока все силы брошены на подготовку к началу учебного года в Звездном лицее. Причем, если работы в Звездном городке были, так сказать, у всех на виду, то вот огромная организационная работа по отбору более-менее подходящих сирот по всяким приютам и отдельным семьям, оставшимся без кормильца, велась не так явно. Но Корпус Служения в этом вопросе вел серьезную работу по всем губерниям европейской части России. Дальше мы пока не добрались, но это было и физически невозможно в установленные сроки.

Вообще же, Корпус Служения развернулся во всю ширь. Были сформированы отдельные батальоны территориальной милиции в Москве, Петрограде, Киеве и Одессе, а также отдельные роты в губерниях и областях. Шли занятия и обучение, а после учебы добровольцы из территориальной милиции помогали полиции поддерживать порядок в городах. Во многих городах были сформированы комиссии из фронтовиков, уволенных в запас по разным уважительным причинам, и эти комиссии брали на контроль всю систему помощи ветеранам, семьям погибших и увечных, помощь раненым и демобилизовавшимся. В первую очередь, помимо помощи семьям, утратившим кормильца, речь шла о том, чтобы помочь ветерану устроиться в городе, получить какую-то профессию. На базе Корпуса Служения открывались курсы шоферов, механиков, трактористов и прочих специалистов. Чем меньше недовольных вернется в деревни, тем лучше.

Параллельно с этим шла подготовка к всероссийскому съезду членов Корпуса. Писались наказы, шли дебаты, полыхала полемика. Особенно в части грядущего Съезда Аграриев и обсуждаемого «Закона о земле».

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 8 (21) июня 1917 года.

И тут в Швеции разорвалась информационная бомба эпических масштабов. Каким-то образом яростному критику и противнику «проклятого царизма» господину Пропперу удалось раздобыть сенсационные сведения — «русские что-то скрывают!»

Были опубликованы фотографии Сухаревской башни и материалы, как сказали бы в мое время, журналистского расследования, в результате которого утверждалось, что масса очевидцев в Москве видела, как под покровом ночи, на трех грузовиках, в башню были доставлены некие ящики, которые были привезены той самой экспедицией к месту катастрофы некоего объекта, который, вполне возможно, является аппаратом, прилетевшим с Марса.

В статье описывались меры строгой секретности, которые окружали эту экспедицию в целом и доставку этих ящиков в частности. Не забыли в статье и о мрачной славе самой Сухаревской башни, утверждалось о том, что многие оккультисты верят в то, что где-то в стенах башни спрятан могущественный артефакт — Черная книга колдуна Якова Брюса.

Газета утверждала — почти наверняка в руки «проклятого царизма» попали найденные на Подкаменной Тунгуске обломки марсианского корабля, а может, и сами марсиане. А если это и не так, то не вызывает сомнения тот факт, что меры властями Российской Империи принимались спешные, но чрезвычайно тайные. Но разве может сохранить тайны прогнившая государственная машина царизма?

Ну, и в таком вот духе. В общем, Станислав Максимилианович был в своем репертуаре и клял нас и меня лично на чем свет стоит.

И главное. В качестве доказательства была приведена фотография этих самых ящиков, в тот момент, когда их выгружали из чрева дирижабля. И утверждалось, что сейчас полным ходом идет подготовка дирижабля «Гигант» к новому полету к месту взрыва.

Нужно ли говорить, что мы все решительно отрицали? «РОСТА уполномочен заявить: Первое — никаких обломков корабля, тел марсиан или иных объектов внеземного искусственного происхождения экспедицией найдено не было. Второе — вся описанная в газетах сенсация является выдумкой от первого до последнего слова. Третье — в упомянутой Сухаревской башне находится всего лишь архив Министерства обороны. Четвертое — подготовка дирижабля «Гигант» к выполнению задач ведется в плановом режиме и никак не связана с темой Марса». Ну, и в таком духе.

В самом же Министерстве обороны поднялась нешуточная суматоха, когда выяснилось, что работавший на месте разгрузки офицер-фотограф пропал. К его розыску и поимке были привлечены так же силы Отдельного Корпуса жандармов.

В общем, все были при деле.

* * *

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ. 9 (22) июня 1917 года.

Экстренное заседание Совета Безопасности Империи было созвано ввиду чрезвычайных обстоятельств, которые сегодня складывались в Европе. Докладывал Министр иностранных дел.

— Как вам известно, господа, вчера вечером в Бресте было достигнуто соглашение между представителями Верховного Военного Комитета и делегацией Парламента. Стороны договорились о создании совместного комитета «Единая Франция», к которому перейдут функции Временного правительства. Во главе «Единой Франции» должен стать генерал Петен, его заместителем и, по совместительству, Военным министром станет маршал Лиотэ. Вооруженные силы Франции должны подчиняться «Единой Франции». Договорено, что после восстановления порядка будет созвано Учредительное Собрание, которое должно определить дальнейшую форму правления в государстве, а также переучредить все властные структуры в центре и на местах. В связи с этим, я рекомендую принять решение о признании «Единой Франции» законным правительством. Это тем более важно в контексте шокирующих новостей из Компьена.

Да уж, новости с утра действительно шокировали. Я всякое мог предположить, но такое! Всего несколько дней переговоров и делегация Второй Коммуны вдруг подписывает мирный договор на совершенно кабальных условиях — Париж признает независимость Государства Бургундия, Государства Шампань и Государства Пикардия. Три новых карликовых государства-лимитрофа должны протянуться от швейцарской границы и до Ла-Манша, отрезая Францию от Германии и Бельгии.

И все бы ничего, но откуда ни возьмись нарисовались «правительства» этих самых «государств», которые немедленно обратились к Берлину с просьбой о признании и предоставлении военной помощи для «защиты независимости». Военной помощи в виде ввода войск.

Не знаю почему, но у меня в голове крутилось неуместное:

«Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…»

Глава 12. Театры действий и бездействий

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 11 (24) июня 1917 года.

— Подводя итоги аналитического обзора, следует особо отметить появления единодушия наших союзников, как действующих, так и потенциальных, в этом вопросе. «Единая Франция» и Временное правительство во главе с генералом Петеном, признаны не только парламентом в Руане. Великобритания, Россия, Италия и Япония также подтвердили свое признание правительства Петена, а США заявили о всемерной поддержке «Единой Франции». Таким образом можно констатировать появления первых реальных признаков стабилизации ситуации на французской земле. Особенно с учетом позиции Парламента в Руане, который подавляющим большинством голосов одобрил подписанные в Бресте соглашения, и согласился признать Временное правительство Петена единым и официальным правительством Франции. Разумеется, там не было единства относительно кадрового состава означенного правительства, равно как и ныне нет единения относительно грядущей формы правления в государстве, но нужно отдать должное депутатам, поскольку у них хватило ума и чувства страха, дабы отделить принципиальные моменты самого существования Франции от каких-то сиюминутных оппозиций. Так что, не считая разного рода социалистов, удалось добиться относительного единства среди поборников восстановления силы прежней Франции.

— Я услышал вас, Сергей Николаевич. Что у нас на фронтах?

На смену опустившемуся на стул Свербееву поднялся Министр обороны.

— Государь! Невзирая на прогресс на дипломатических аренах, прогресса на аренах войны не наблюдается вовсе. За истекшие двое суток ситуация на Западном фронте еще более осложнилась. Известие, о заключении мира между представителями так называемой Коммуны и делегацией Германской Империи, окончательно разрушило даже ту иллюзорную устойчивость, которая имела место быть в обороне французской армии. Поступившие из Компьена сообщения привели к массовому переходу остававшихся верными прежней присяге солдат и целых их подразделений на сторону, как заявляется, трудового народа. В частях идут митинги, на которых, все чаще, принимаются резолюции с приветствием мира и решением о прекращении всяких боевых действий. "Войне конец!" — главный лозунг и посыл этих дней. Братания с германцами давно стали обыденным делом. А с учетом того, что переметнувшиеся на сторону бунтующего Парижа части перешли на выборный принцип формирования своего командования, ждать с их стороны каких-то внятных действий в обороне не приходится. Более того, имеет место, принявшее просто-таки массовый характер дезертирство. Простите, Государь, за образное сравнение, но линия фронта с французской стороны больше напоминает кусок сахара в кипятке, который истончается с каждым мгновением. В настоящее время более-менее боеспособными остаются части Белой армии и батальоны Парламента, общее командование над которыми перешло генералу Петену и «Единой Франции». Однако, данные части слишком малочисленны, находятся слишком далеко от линии фронта и ни на что повлиять не могут.

— Что немцы?

Палицын сделал неопределенный жест.

— Германцы пока осторожничают. Лишь на некоторых участках батальоны построения Рора выдвинулись вперед на несколько верст, заняв покинутые французами позиции. Но это более разведка, чем наступление. Смею полагать, что немцы таким образом прощупывают состояние обороны противника.

— Британцы?

— Британский Экспедиционный корпус, и так ослабленный постоянным выводом войск в Ирландию, вынужден отходить на запасные позиции, ввиду того, что оставившие свои участки французы оголяют фланги англичан и ставят под угрозу всю конфигурацию союзной обороны. Совершенно понятно, что будь у немцев силы для серьезного наступления, Западный фронт рухнул бы в считанные часы. Однако, судя по всему, и у германцев с боеспособными подразделениями так же все довольно тяжело.

— А насколько велика вероятность того, что Германия, с учетом якобы мира, сможет высвободить войска из Франции для Восточного фронта?

— Трудно сказать что-то определенное, Государь. Но, как представляется, пока у них недостаточно сил даже для простого продвижения вперед. А если представить переброску на наш фронт, то смею надеяться, что легкой прогулки у немецких войск здесь не будет, а значит, и желающих идти на пулеметы будет еще меньше. К тому же, мир заключен только с Парижем, но не с «Единой Францией», так что вряд ли германцы решатся на массовую переброску войск оттуда, оголяя обширные участки фронта. Пусть даже Белая армия еще не подошла к самой линии фронта.

— Дозволите, Ваше Величество?

— Да, Сергей Николаевич, прошу вас.

Свербеев поднялся и добавил:

— Смею заметить, что в настоящее время силы Германии в зоне французского театра военных действий скованны и не могут быть высвобождены. Иначе немцам придется отказаться от поддержки трех новообразованных, так называемых, государств, я имею ввиду оговоренные в Компьенском мирном договоре Бургундию, Шампань и Пикардию. Пока эти псевдогосударства существуют лишь на бумаге условного мира и не могут состояться без штыков германской армии. А значит, немцам придется не выводить, а вводить войска на территорию этих трех регионов. Скажу больше, насколько можно верить поступающей информации, марионеточные правительства этих псевдогосударств движутся в обозе немецкой армии. С учетом того, что Белая армия в ближайшие дни должна начать наступление на Париж, представляется сомнительным тезис о том, что Германия будет спокойно смотреть на то, как рушится Коммуна, ведь, в противном случае, ценность подписанного мира и обширных территориальных уступок не будет превышать цены какого-нибудь исторического курьеза.

— То есть вы исключаете возможность того, что все эти игры с миром и этими тремя карликовыми горе-государствами лишь дымовая завеса, призванная усыпить нашу бдительность, пока Германия перебрасывает дивизии на Восток?

Министр иностранных дел нахмурился. Помолчав, он все ж таки ответил:

— Если рассматривать вопрос непредвзято, то, разумеется, никто ничего в данной ситуации гарантировать не может. Но, во-первых, представляется, что переброска такой массы войск, которая необходима для массированного удара где-нибудь на участке нашего Северного фронта, вряд ли осталась бы незамеченной военной разведкой нашей армии или разведкой войск союзников. А, во-вторых, я, конечно, не военный, но мне кажется слишком уж большой натяжкой такое предположение, ведь сейчас Германия буквально в одном шаге от решительной победы, которая позволит выбить Францию из войны и опрокинуть британцев в море. Переброска же войск на наш фронт позволит «Единой Франции» прийти в себя, окрепнуть, да и британцы вполне могут к тому времени разобраться с Ирландией, а значит, смогут вновь держать в Европе достаточную группировку. И это если еще Америка не вступит в войну, что совершенно не очевидно в данной ситуации. Особенно с учетом повторного предостережения Германии из Вашингтона о недопустимости начала активных боевых действий. И потом, чего немцы добьются, перебросив войска на Восток? Смогут прорвать русский фронт? Возможно. Но Россия огромна, сил, чтобы выбить нашу Империю из войны одним мощным ударом у немцев нет, а значит, война вновь затянется на неопределенный срок, что крайне невыгодно для истощенной германской экономики. Да и союзники крайне ненадежны. Так что, полагаю, что германцы крепко увязли во Франции, Ваше Величество!

— Вы что скажете, Федор Федорович?

Министр обороны встал и склонил голову:

— Я согласен с господином Свербеевым, Государь. Можно допустить, что наша разведка проморгала переброску войск с Западного фронта. Можно также предположить, что те же британцы, получив такие сведения от своей разведки, предпочтут не ставить нас пока в известность, давая немцам возможность убрать с их участка фронта как можно больше дивизий. Но стратегически я не вижу никакой логики в такой переброске войск. Победа практически в кармане у немцев. По крайней мере победа во Франции. Зачем им ее упускать? Тем более что, если Германии, каким-то образом, удастся воплотить в жизнь проекты трех псевдогосударств, то Рейх окажется защищен от Франции и Британии поясом третьих стран. Полностью послушных государств с полностью марионеточными правительствами.

— А что, Сергей Николаевич, в этих всяких Бургундиях действительно сепаратистские настроения?

— На это нет однозначного ответа, Государь. Сепаратистские настроения есть в любом государстве, особенно на периферии больших держав. Франция говорит на множестве региональных языков и память о былой державности еще витает в романтических головах, пусть и прошло с тех пор много столетий. Ситуация в России вам известна, а во Франции она ничуть не лучше. Главное, что сама Франция переживает тяжелые времена и находится на грани военного поражения и капитуляции. А это чревато унизительными условиями мира, непосильной контрибуцией, гиперинфляцией и прочими прелестями. Ситуация в Британии так же тяжелая. На этом фоне в немалое количество голов может прийти мысль, что лучше уж держать сторону победителя, которым, как многим представляется уже очевидным, станет Германия.

— И все же меня смущает отсутствие реального продвижения вперед немецких войск. Как-то странно это все. Ради чего было ломать всю эту комедию с Бургундиями, если не было намерения сразу же ввести войска на эти территории.

— Смею предположить, Государь, что в самой Германии нет единства. Одни хотят, как говорится, журавля в небе, а другие с опаской смотрят вокруг и предлагают ограничиться синицей в руках.

— Допустим. А Бургундия с Пикардией — это журавль или синица?

— Полагаю, что журавль. Занять их войсками несложно, но вот удержать! К тому же, можно в итоге получить войну с США.

— Позволю себе возразить уважаемому господину Свербееву, Ваше Величество!

Киваю.

— Слушаю вас, Федор Федорович.

— Государь! Если предположить, что новоявленные государственные образования действительно возникнут не только на бумаге, то Германия в перспективе может получить дополнительные силы в виде армий этих, так называемых, государств. И пусть их боеспособность будет низкой, но полицейские функции они вполне могут выполнять. Достаточно посмотреть на успешные действия наших итальянских союзников. В сущности, в настоящее время Рейху необходимы поставки сырья и продовольствия из Франции. И безразлично, кто там командует этими комическими державами, лишь бы эшелоны шли в Германию с завидной регулярностью и наполнением. Что же касается США, то где еще та Америка? Если сбросить британцев в Ла-Манш, то американцы нечего сделать не сумеют. Смею полагать, что и Окситания немцам не так важна, и с учетом недостатка сил они, скорее всего, закроют глаза на русско-итальянскую полицейскую миссию.

— Вот в этом, генерал, я не был бы столь уверен. Окситания — житница Франции. И как бы плохи не были там дела, но продовольствия там всяко больше чем в Пикардии. Да и не следует забывать о том, что есть еще силы «Единой Франции». Пусть их мало, но они также могут бросить свою козырную карту на общий стол событий.

* * *

ПОСЛАНИЕ КОРОЛЮ ИТАЛИИ ВИКТОРУ ЭММАНУЛИЛУ III. 11 (24) июня 1917 года.

Дорогой Виктор!

События последних дней заставляют меня настоятельно просить Италию ускорить отправку любых сил в Окситанию. Совершенно очевидным представляется полное обрушение французского фронта на западном театре военных действий. Фактически фронт открыт и, вероятнее всего, германцы не встретят там никакого отпора в случае начала решительного наступления. Более того, в нынешнем положении германская армия может выдвигаться вперед буквально маршевыми колоннами, совершенно не опасаясь серьезного сопротивления.

Так называемый «мир в Компьене» формально обозначил сферу территориальных притязаний Германии. Однако будет в высшей мере неосмотрительно полагать, что на этих рубежах немцы остановятся. Только полный разгром Франции и устранение ее как серьезного игрока может устроить берлинских стратегов. Высвобождение же, в результате обрушения фронта на западе, множества германских дивизий создаст серьезную угрозу безопасности и интересам наших держав.

Поэтому всяческая поддержка генерала Петена и «Единой Франции» полностью отвечает коренным интересам наших стран. Ввиду особенностей географического положения, Россия не может оказать достаточную военно-полицейскую поддержку Петену, кроме задействования сил двух пехотных бригад Русского Экспедиционного корпуса. Великобритания же, связанная событиями в Ирландии, вряд ли сможет двинуть свои части с севера Франции. Посему на юге основная поддержка может быть оказана именно Италией. Россия же, со своей стороны, обеспечит «утечку» информации о готовности в ближайшее время начать наступления в Галиции и на Кавказском театре военных действий. Смею полагать, что такие сведения должны обеспокоить Вену и Берлин, что умерит их аппетиты во Франции и заставит держать дополнительные силы на русском фронте.

Однако, вне всякого сомнения, главную роль должно сыграть скорейшее умиротворение в Окситании и недопущение овладения житницей Франции германской армией. Не дать Германии важнейшие ресурсы, в первую очередь ресурсы продовольственные, вот наша стратегическая задача, от которой зависит исход этой кампании. Только овладение Окситанией, только соединение с Белой армией Петена и установление сплошной линии фронта от Швейцарии до Ла-Манша, дадут нам перспективу решительной победы. Пусть даже эта линия будет пока восстановлена на западных административных границах регионов Бургундия, Шампань и Пикардия.

В настоящее время мои дипломаты ведут переговоры о возможном участии в умиротворении Окситании также силами Испанского Королевства. Но пока у меня нет уверенности в быстром и благоприятном для нас исходе переговоров. Если у тебя, со своей стороны, есть возможность повлиять на позицию Мадрида, то от всей души призываю тебя это сделать.

Также очень прошу тебя ускорить отправку любых сил во Францию, в том числе и отрядов полиции и карабинеров. На карту поставлена не только судьба этой страны, но и итог всей войны, а значит, и положение наших держав после ее окончания.

С наилучшими пожеланиями и верой в совместное будущее наших держав и Домов.

Прими и проч.

Михаил.

Марфино. 11 (24) июня 1917 года.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 12 (25) июня 1917 года.

— Работнички!

Последнее слово прозвучало, как грязное ругательство. Выстроившиеся в ряд силовики стояли навытяжку и ели глазами начальство в моем лице. Возразить им было нечего, даже если бы они посмели спорить с самим Самодержцем. Произошедшее бросало тень на каждое из их ведомств, ибо это было отнюдь не рядовое происшествие, а событие, которое вполне может потрясти основы Империи, особенно с учетом того, насколько зыбким было установившееся в России равновесие.

— Каким образом главком сухопутных войск передвигался без охраны?!!

Министр обороны кашлянул в кулак и попытался оправдаться:

— Ваше Императорское Величество! По приезду в Тифлис главком сухопутных войск Великий Князь Николай Николаевич отправился наносить визиты. Это были частные визиты, и он отпустил конвой.

— Вы о чем сейчас говорите?! Вы представляете себе ситуацию, при которой генерал Климович снимет охрану Высочайшей Особы на основании моего самодурственного повеления?!!

Палицын на секунду запнулся, видимо представив себе эту ситуацию, а затем оповестил мир:

— Нет, Государь!!!

— Генерал, у вас главком сухопутных войск отправился с инспекционной поездкой на кавказский театр военных действий. Впереди летняя кампания и наступление. Идет война! Я понимаю, что Тифлис не линия фронта, но я не могу понять, как он остался без охранения?!!

— Виноват!

Перевожу взгляд на Курлова.

— Вы, милостивый государь Павел Григорьевич, призваны бороться со всяким революционным инакомыслием, тем более с террористической угрозой внутри нашей благословенной Империи. Но что же мы видим??? Какие-то босяки бросают бомбу в автомобиль Великого Князя! И не где-то там, в Бомбее, а здесь, в России!!! Отдельный Корпус жандармов был в курсе визита члена Императорской Фамилии в Тифлис?

— Так точно, Ваше Императорское Величество!

— И? В чем выразилась ваша осведомленность? Погиб Великий Князь, его адъютант и его же шофер. И все это в самом центре Тифлиса!!!

— Исполнитель арестован на месте акции и уже дает показания!

— Правда? Очень, очень любопытно, знаете ли! Прискорбно только, что ваши люди проявили чудеса оперативности после взрыва, а не до него!!!

— Виноват, Государь! Но смею заметить, что в Тифлисе совсем небольшой штат Отдельного Корпуса жандармов и фонды очень ограничены.

— Павел Григорьевич, уж не хотите ли вы оправдаться? Мне ваши оправдания не нужны! Погиб главком сухопутных войск и член Императорской Фамилии. Смею добавить к этому, личность весьма популярная в войсках и кое-кем рассматривавшаяся в качестве возможного претендента на Престол. Вы понимаете, что злые языки скажут, что это я повелел его устранить??? Вы понимаете в какую трясину мы можем попасть с этой историей? Да еще и на фоне европейских потрясений? Зачем нашей Империи вот это все сейчас?

Командующий ОКЖ нашел смелость возразить.

— Государь! Сам факт гибели члена Императорской Фамилии прискорбен. Вся Россия будет горевать о погибшем достойном сыне России. Но смею утверждать, что в настоящее время нет особой угрозы дестабилизации ситуации. После Кровавой Пасхи и прочих чрезвычайных событий в России и за ее пределами, этот прискорбный факт станет лишь эпизодом в ряду других.

— Вот как? Кстати, спасибо что напомнили, как там следствие по событиям Кровавой Пасхи? Всех уже поймали?

— Следствие по данному делу ведется. Смею полагать, что есть основания приобщить инцидент в Тифлисе к этому расследованию. Судя по протоколам, арестованные на месте покушения и их сообщники прибыли на место из Москвы.

Удивленно разглядываю шефа жандармов.

— То есть вы хотите сказать, что покушение было задумано в Москве и боевая группа выехала на место еще до прибытия Николая Николаевича? Так следует вас понимать?

Курлов склонил голову.

— Точно так, Ваше Величество. Это следует из протокола первичного допроса. В настоящее время арестованные находятся под усиленной охраной в здании дивизиона Отдельного Корпуса жандармов в Тифлисе. Идет подготовка к их этапированию в Москву для дальнейшего дознания.

— Так дело не пойдет! Из Гатчины прибыл восстановленный дирижабль «Астра». Выделяю вам его. Отправьте команду для доставки указанных лиц в Москву самым срочным образом! И я очень, подчеркиваю, очень надеюсь, что до столицы эти негодяи доедут в добром здравии. Мне совершенно не нравится ситуация, когда в городах моей благословенной Империи в высших должностных лиц кидают бомбы. Тем более, если речь идет о членах Императорской Фамилии. Страна ждет результатов расследования. Этого и событий Кровавой Пасхи. Это касается всех, господа! И вас, Алексей Тихонович, и вас, Дмитрий Иванович! Имперская Служба безопасности и Министерство внутренних дел, так или иначе, лишились своих руководителей в результате Кровавой Пасхи. Я жду от вас спасения чести мундира!

Ходнев и Васильев склонили головы. А я еще долго распекал силовиков, пытаясь, впрочем, самому себе ответить на вопрос, что сулит мне сброс с доски такой тяжелой фигуры, какой был Великий Князь Николай Николаевич? С одной стороны, он был моим конкурентом и одним из возможных знамен переворота, благо его популярность среди высшего командования армии все еще была высока, но, с другой стороны, и так трусоватый по жизни дядя, был буквально морально раздавлен гибелью брата во время Кровавой Пасхи. Он словно предчувствовал сегодняшнее покушение, многократно подавая мне прошение об отставке. Отпустить я его не мог по политическим соображениям, но жизнь повернулась иначе.

Фигура, ничего реально уже не стоившая, вдруг превращалась в сакральную жертву, которую могут поднять на знаменах все недовольные мной. Ведь далеко не все в элитах поверят в каких-то там босяков-революционеров. Скорее в то, что монарх, в моем лице, совсем уж с катушек съехал и занес топор над их головами уже не в качестве кары, а сугубо из самодурства.

И что теперь мне с этим всем делать?

* * *

ФРАНЦИЯ. ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСУДАРСТВО. ОРЛЕАН. 13 (26) июня 1917 года.

— И как это понимать, граф?

Полковник Игнатьев пожал плечами.

— Что тут сказать, Александр Петрович? Как там говорил Генрих IV? Париж стоит мессы? Судя по всему, Бордо стоит Парижа. Вы сами понимаете, что значит золотой запас Франции. Париж всего лишь город, хоть и символ, а золото есть золото. И кровь войны, и двигатель экономики, и даже в чем-то основа легитимности. Куда большая чем Париж.

— Если немцы двинут войска вперед, то Париж просто падет к их ногам. Возможно они даже объявят поддержку Коммуне. И, разумеется, три государства на востоке Франции вполне могут стать реальностью.

Мостовский хмуро глядел на резиденцию Петена. Затем все так же хмуро констатировал:

— Итак, поход на столицу откладывается. Бордо объявлен приоритетной целью. В результате, как мне представляется, первыми в Париж войдут германцы, в вот удастся ли Петену перехватить золотой запас — это очень большой вопрос.

Граф невесело усмехнулся.

— Вы знаете другой вариант? Вы же сами прекрасно понимаете, что все эти буржуа, затаив дыхание, будут следить не за Парижем, а за той горой золота, которая, как сейчас выяснилось, все же попала в руки социалистов. И ладно бы попала, так они наверняка постараются сделать так, чтобы это золото никто никогда не нашел бы, и ни при каких обстоятельствах. Это же словно сокровища графа Монте-Кристо. Да, что там Монте-Кристо, все его сокровища сущая безделица по сравнению с тем, что поставлено на кон!

Имперский Комиссар скептически покачал головой:

— Нет, дорогой граф, я не берусь судить о целесообразности того или иного действия правительства «Единой Франции», вы местные дела знаете лучше меня, но позволю себе процитировать другого француза, мсье де ла Мёрта: «Это хуже, чем преступление. Это ошибка». Мне представлялось, что русская миссия имеет большее влияние на Петена и его компанию. И я сожалею, что, по-видимому, это не так.

* * *

ФРАНЦИЯ. САВОЙЯ. 13 (26) июня 1917 года.

Генерал Марушевский с интересом смотрел на генерала Диаса.

— Нет, я понимаю все, но не слишком ли вы торопите события? Штандарт Савойского Дома над ратушей смотрится великолепно, но не считаете ли вы политически верным решением все же вывесить там французский флаг?

Командующий итальянскими силами упрямо набычился.

— С чего вдруг? Если сюда вдруг придут французы, вот они пусть и вывешивают свои знамена. Да и нет их у нас. Бывшей республики больше нет, а флаг «Единой Франции» у меня отсутствует под рукой.

— Да, но Штандарт Савойского Дома?

Диас с открытой неприязнью посмотрел на русского генерала.

— Синьор Марушевский, я с уважением отношусь к России и к вам лично, но позвольте итальянские дела решать самим итальянцам. Савойя и Ницца сегодня вернулись домой. И я не думаю, что в этом мы нуждаемся в чьих-то советах. Штандарт здесь в своем праве!

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 14 (27) июня 1917 года.

— …объявленная сегодня всеобщая забастовка в Швейцарии может окончательно дестабилизировать ситуацию в этом регионе Европы. Русско-итальянские войска продолжают продвижение в рамках полицейской миссии в Окситании, однако, в случае серьезных событий в Швейцарии, фланг окажется открытым, что не может не отразиться на ходе операции в целом.

Палицын водил указкой по карте и давал пояснения. Сегодня на этой карте появились новые флажки, свидетельствующие о том, что РЭК и Итальянская королевская армия заняли новые города Франции. Заняли, не встречая особого сопротивления, поскольку революционные товарищи предпочитали отойти, не вступая в боестолкновения. Впрочем, не все было мирно. Страшные свидетельства начала гражданской войны были налицо.

— Все задокументировали в Гренобле?

Палицын кивнул.

— Точно так, Государь. И заваленные трупами казематы крепости и места массовых захоронений. Часть из них обезглавлена на гильотине, но большинство просто расстреляны. Немало тех, кого убивали штыками или проявляли другие способы лишения жизни. Часто довольно экзотические.

— Опознания провели?

— Насколько это возможно, Государь. В основном это местные буржуа, аристократы, священники, офицеры. Попадаются учителя. В основном жертвы доносов или прямых арестов отрядами Народных Стражей.

— Передайте материалы господину Суворину. Нам нужно развернуть пропагандистскую кампанию, которая обоснует необходимость наших полицейских операций в регионе. Невозможно мириться с тем, чтобы в центре Европы происходило подобное варварство. Ну, вы понимаете.

— Понимаю, Ваше Величество.

— Что еще на фронтах?

— Отмечены случаи продвижения вперед отдельных германских батальонов. Пока это нельзя назвать полноценным наступлением, но явная активизация имеет место быть. Британцы явно обеспокоены и призывают Россию проявить активность на Восточном фронте.

— Да, мой царственный собрат Георг прислал мне послание. Но вряд ли мы можем тут чем-то помочь. Наступать сил у нас нет, да и попробуй мы отдать такой приказ, и никто не спрогнозирует, чем кончится это дело.

— Ваше Величество, я целиком с вами согласен. Наша армия пока устойчива, но большей частью только потому, что в окопах считают войну практически завершенной. Они там ничем особо не рискуют, а всяческие блага после войны им Вашим Величеством обещаны немалые. Вот и сидят. Кроме того, армия еще далека от достаточной степени перевооружения, насыщения современной техникой и тяжелыми орудиями. Нам нечем наступать, кроме как снова заливать кровью солдат поля сражений. А сами солдаты вряд ли пойдут в атаку. Скорее выступят против своих командиров.

— Вот и я об этом. Хорошо, я обсужу этот вопрос с главковерхом Гурко. Что еще?

— По сведениям из Америки, в США спешно формируют первую дивизию будущего Экспедиционного Корпуса в Европе. Включают туда все части, которые только могут быть переброшены. Вряд ли эта дивизия будет иметь реальное военное значение. Скорее это символическая акция, призванная обозначить присутствие, или, как говорят на флоте, продемонстрировать флаг.

Киваю.

— Ну, после заявления Вильсона о том, что Америка дает Германии месяц на вывод войск из Франции, хорошо бы слова подкрепить и реальной силой. Хоть какой-то силой. Пусть и нереальной.

* * *

ФРАНЦИЯ. НОВАЯ КОММУНА. ПАРИЖ. 15 (28) июня 1917 года.

Степан Урядный проводил взглядом грузовик, набитый разномастным народом. Да, изменились господа революционеры! Если еще совсем недавно подобные грузовые авто были большей частью обвешаны всяческими знаменами и вызывающими лозунгами, то ныне это все больше напоминало если не бегство, то, как минимум, спешную эвакуацию, поскольку в кузове в основном было какое-то добро, явно награбленное, в смысле экспроприированное, в каких-то бывших приличных местах. И вот теперь все это имущество, видимо в интересах мировой революции, спешно вывозилось из Парижа.

Поток, который еще вчера выглядел как несмелый ручеек, сегодня хлынул с силой прорванной плотины. Еще утром многие пытались соблюсти внешние приличия, но уже к обеду всякие условности были отброшены, и эвакуация фактически превратилась в бегство. Ну, а как тут не побежишь? Армии нет, оборону держать решительно некому, с востока движутся немцы, а с севера, запада и юга, по слухам, уже наступают войска Белой армии. Париж если еще не в кольце, то очень скоро окажется в нем. Еще оставалась лазейка на юго-восток, через Бургундию, но и эта дорога грозилась закрыться в самые ближайшие дни. Возможно даже завтра-послезавтра.

Говорят, что германцы уже вошли в Нанси и Аррас. Говорят, что немцы наступают, буквально не покидая своих эшелонов, поскольку нет им никакого сопротивления. Некому сопротивляться. Разбежалась армия.

Потому и устремились из столицы революции ее лидеры. Ведь любому мало-мальски сведущему человеку было понятно, что город обречен. Или германцы, или белые, но кто-то из них в ближайшие дни точно окажется в Париже и начнет задавать вопросы. Очень и очень неприятные вопросы. О казнях, о реквизициях, о многом из того, что так не любят вспоминать, находясь под следствием.

Но уходя из города революционная власть старалась подчистить за собой хвосты. Не только подвалы и дворы, но и даже окрестности тюрем были переполнены телами тех, кто мог навредить новой жизни самим своим присутствием. Или же дать ненужные показания. Уже никто не заморачивался с гильотиной. Гуманизм для времен, когда окончательно победит дело революции. А сейчас все средства хороши.

Во всяком случае, беспорядочная ружейная канонада была явственно слышна на улицах Парижа в этот час. И, как подозревал Степан, вряд ли это были звуки боя. Судя по всему, столицу революции никто защищать не собирался.

Стих за углом гул мотора. Пустая улица вновь открылась взору русского разведчика. Совершенно пустая улица. Не было ни очередей за несуществующим хлебом, ни военных патрулей, ни, тем более, праздных зевак. Париж затаился.

Даже выглядывать в окно, как Степан, решались далеко не все…

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 16 (29) июня 1917 года.

— Всеобщая забастовка. Вот лейтмотив сегодняшних новостей, Ваше Величество. Всеобщая забастовка в Швейцарии, забастовка в Испании и многотысячные марши против войны, которые прокатились по всей Америке. И если ситуация в США более-менее прогнозируема, то вот Испания и Швейцария могут быть всерьез охвачены революционным возбуждением. Впрочем, подобное возбуждение там и так имеет место. Да, власти пока контролируют ситуацию, но дело явно выходит из-под контроля центрального правительства.

— С Швейцарией все в целом понятно, а что не так в Испании?

— Смею полагать, что революционная зараза была занесена из Франции, хотя официальным лозунгом протестов является требование отказа от возможного участия испанских войск в наведении порядка в Окситании.

— Однако! Интересное кино получается. Только-только мы начинаем переговоры с испанским правительством и тут как тут всеобщая стачка против этого. Интересно-интересно…

Свербеев утвердительно склонил голову, но ничего добавлять к сказанному не стал. Я же в задумчивости смотрел куда-то в окно, куда-то за пруд, за лагерь, за лес, и, вероятно, даже за Москву. Гнетущая неопределенность воцарилась в Европе и мире. Начнут ли немцы полномасштабное наступление во Франции? Что их сдерживает сейчас? Вступят ли США в войну, или же изоляционистам удастся заставить Белый дом и партию войны отступить? Пойдет ли Петен на Париж или предпочтет авантюру поиска призрачного золота? Удастся ли удержать в рамках разумного итальянских союзников или «гордым сынам Рима» напрочь снесут крышу перспективы легкой прогулки в Окситании, и они наломают дров, да так, что все мои планы относительно Италии могут быть поставлены под угрозу? Ведь стабильность, в нынешних условиях всеобщего хаоса и стачек, очень зыбка и условна, и в любой момент может превратиться в красного петуха революции. Как будут развиваться события в Швейцарии и Испании? Что там в Ирландии и Индии? Снова бузит Мексика. Неспокойно в Австро-Венгрии. Болгария все больше погружается в пучину анархии. Лишь вечный бардак у турок остается низменным

Да, бардак. Именно так. Полный неопределенности бардак. Но нет ощущения, что все застыло в равновесии. Колеса истории уже начали движение, только я пока не понимаю куда.

Вагон событий набирает ход, а я лишь мечусь по платформе вокзала…

Глава 13. Горячее лето 1917-го

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 19 июня (2 июля) 1917 года.

Сегодня у меня был день правительства. Весь день был расписан по министерствам и ведомствам, по основным задачам и направлениям, доклады шли на смену совещаниям, совещания продолжались Высочайшими Аудиенциями, официоз сменялся неофициальными консультациями. Отчитывались министры, докладывали ответственные лица, заслушивались эксперты. И, разумеется, главным «виновником торжества», игравшем сегодня основную роль, был Председатель Совета Министров Российской Империи генерал Маниковский собственной персоной.

Как-то уже сложилась система, при которой многих основных министров я видел чаще, чем премьер-министра. Те же Свербеев и Палицын бывали у меня практически ежедневно, если только не отбывали в какие-нибудь командировки по служебной надобности. А вот Маниковский большую часть времени проводил в Доме Правительства и имел возможность из своего кабинета лишь иногда посматривать с высоты Ваганьковского холма в сторону Кремля, занимаясь текущими делами управления государством.

Конечно, это создавало определенные проблемы. И текущие, и, в особенности, проблемы в перспективе. Я прекрасно осознавал опасность такого отдаления главы правительства от моей обожаемой тушки, особенно с учетом нешуточных амбиций и влияния нынешнего премьера на события в России, но специфика государственного управления такова, что если ты будешь в каждой бочке затычка, если ты будешь замыкать на себя буквально все сферы и вопросы повседневной жизни Империи, ее экономики, промышленности, торговли, сборов налогов и всего-всего прочего, то вскорости окажется, что, во-первых, ты в реальности ничего не успеваешь и ничего не контролируешь, а, во-вторых, в один прекрасный миг поймешь, что все чиновники, коих ты повсюду натыкал, вовсе перестают брать на себя какую-либо ответственность, являясь к тебе за каждым решением и по каждому чиху в государстве.

А чем это чревато, прекрасно показал февраль месяц с его «событиями», как именовали здесь несостоявшуюся революцию. Ведь вся канитель пошла не только из-за наличия заговоров, но из-за совпадения, с одной стороны, фактора нежелания брать на себя хоть какую-то ответственность целым рядом именно что ответственных лиц, а, с другой, наличием постоянных повелений Николая в духе «…до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать» и «…все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе, Его Императорское Величество откладывает до своего приезда в Царское Село». Чем все закончилось, а точнее, чем все ЕДВА не закончилось, хорошо известно.

Потому и сочетал я демонстрационное доверие главе правительства с постоянным контролем происходящего различными службами, в том числе и спецслужбами. Разумеется, Маниковскому о таком надзоре было известно, но это было частью нашей негласной договоренности в стиле «доверяй, но проверяй». Мой надзор не связывал его по рукам и ногам, но и сильно уж чудить без моего ведома у него возможности не было. Во всяком случае, я на это пока надеялся.

— Таким образом, Ваше Величество, основная часть предприятий промышленности, выполняющих казенные заказы в интересах армии, а также имеющих стратегическое значение, получили военную администрацию, имеющей целью контроль за качеством выпускаемой продукции и общей эффективностью загрузки имеющихся мощностей. Все, выданные ранее казенные заказы, прошли повторную оценку возможности исполнения и были перераспределены в рамках централизации управления экономикой в условиях войны. Центральную роль в координации всей экономической, транспортной и торговой деятельности отведена созданному Имперскому Госплану. Данные меры позволили улучшить общее состоянии с выпуском продукции военного и стратегического назначения, а также оптимизировать использование имеющегося транспорта, включая железнодорожный.

Генерал переложил лист бумаги в папке и продолжил:

— Мероприятия по переводу всей сети железных дорог России, включая казенные и частные, в подчинение единому центру в виде Главного Управления военных сообщений Генштаба в целом завершены. Вся система определения очередности перевозок централизована и перешла от региональных железных дорог в ведение ГУ ВОСО. Все железные дороги Империи переведены на законы военного времени, что позволяет максимально эффективно имеющийся парк подвижного состава. Весь личный состав машинистов, путейцев, инженеров, диспетчеров и прочих, мобилизован в состав железнодорожных войск Русской Императорской армии и переведен на повышенное довольствие. Что, наряду с военной же ответственностью, позволило в целом навести относительный порядок в работе железных дорог тыла, включая применение железнодорожных батальонов, для перешивки на двухпутные колеи дорог на стратегически важных направлениях. Вместе с тем, все еще имеются определенные проблемы с бывшими железными дорогами фронта, а точнее с военным командованием фронтов и Ставки в целом.

— Какого рода проблемы?

Премьер-министр позволил себе легкую ухмылку.

— Дело в том, Ваше Величество, что мобилизация и, так сказать, перевод на военные рельсы благотворно сказались на управляемости дорог тыла, устранив многоступенчатость в принятии решений, разделение на частные и казенные дороги, сократив раздробленность региональных железнодорожных компаний. Но вот та часть железнодорожной сети, которая ранее относилась к дорогам фронта фактически все еще в ведении ВОСО фронтов и Ставки. И хотя Высочайшее повеление принято, военные начальники не спешат его исполнять, саботируя все распоряжения ГУ ВОСО. Невзирая на все мои призывы, генералы Гурко, Лукомский и Кисляков всячески препятствуют передачу подвижного состава в ведение ГУ ВОСО, мотивируя подготовкой к летне-осеней кампании этого года.

Я хмыкнул. Вот уж эти интриги и дрязги.

— У меня есть примерно такого же характера доклад Ставки о том, что правительство всячески блокирует поставки в войска, срывая тем самым подготовку к возможному наступлению войск Центральных Держав на нашем участке фронта.

Маниковский изобразил негодование.

— Это заявление представляется довольно странным, с учетом того, что Ставка требует резкого увеличения поставок военной продукции и при этом под разными предлогами отказывается от возвращения эшелонов. В настоящее время армия изымает значительно больше паровозов и вагонов, чем может произвести отечественная промышленность. А это, в свою очередь, исключает из транспортного оборота весомую часть подвижного состава, которого на линиях катастрофически не хватает. С каждым месяцем количество составов, выведенных из текущей деятельности железных дорог, увеличивается. Паровозный парк и количество исправных товарных вагонов сократилось вдвое по сравнению с 1915 годом. При том всем, что объем перевозок грузов сократился лишь на одну пятую часть. Наша промышленность просто не успевает ремонтировать подвижной состав, интенсивность использования которого фактически увеличилась более чем в два раза, с учетом того, что значительная часть исправных паровозов и вагонов остаются на отстое в распоряжении Ставки. Экономика России работает на пределе. И без решения проблемы транспорта, все усилия правительства и Госплана окажутся тщетными, Государь!

— Вы знаете, что германцы вошли в Компьень и Реймс?

— Знаю, Ваше Величество.

— Немцам до Парижа осталось пройти всего лишь полсотни верст. Всего один или два дневных перехода. И судя по всему, они войдут в Париж раньше Петена. А вся эта революционная сволочь из Коммуны, сейчас спешно покидает город, обвиняя Германию в нарушении подписанного в Компьене мирного договора. Но оборонять Париж они явно не собираются.

Премьер кивнул.

— Мне это известно, Государь.

— Хорошо. А известно ли вам, что произойдет, когда немцы возьмут Париж?

— Нет, Государь.

— Вот именно! Это неизвестно вам, это неизвестно мне, это неизвестно никому, включая генералов Гурко и Лукомского! Остановятся ли германцы, взяв Париж? Не пойдет ли Петен на сепаратный мир? Через сколько недель основная масса войск Второго Рейха окажется на наших участках фронта? Сумеет ли наша армия отбить возможный удар немцев? Вы видите сводки из Германии. На улицах воодушевление и даже ликование. Усталость от войны и все эти «штык в землю» отошли на второй план. Настроения в обществе и генштабе таковы, что до полной и окончательной победы осталось одно короткое усилие. И не факт, что мотивированная немецкая армия будет на нашем фронте наступать такими же батальонными группами, как это происходит сейчас во Франции. К тому же, наши прогнозы не оправдались — основная масса германской армии на Западном фронте вовсе не отказалась идти в наступление, если конечно считать марш, не встречающий организованного сопротивления, наступлением. Солдаты видят, что ничем особо не рискуют. И они идут вперед.

— Это так, Ваше Величество. Но есть сомнения, что, во-первых, германцы смогут вывести из Франции достаточно войск, для переброски на наши участки фронта, а, во-вторых, что у них будет такая уж легкая прогулка в России.

— Как знать, дорогой мой Алексей Алексеевич, как знать. Я верю в стойкость русского солдата и доблесть нашей армии, но и французская армия еще совсем недавно считалась одной из лучших в мире, не так ли? Если немцы ударят по нам со всей силой, нам придется останавливать их с огромным напряжением сил. И Ставка делает акцент на то, что эти эшелоны в резерве могут сыграть решающую роль при маневрировании.

Маниковский заиграл желваками и четко ответил:

— Для того, чтобы отбить возможное наступление немцев, необходимо не только иметь возможность маневрировать войсками, но и неотъемлемую возможность их снабжать всем необходимым. Наша армия уже пережила трагические годы полного отсутствия самого необходимого — оружия, патронов, снарядов. Даже исподнее не всегда было в наличии, да простятся мне мои слова, Ваше Величество. Тем более что изъятие весомой массы личного состава, направленное на развертывание новых бригад Инженерно-строительного корпуса, заметно сократило численность армии. Нашим войскам по-прежнему не хватает тяжелой артиллерии, аэропланов, броневиков всех видов, автомобилей. Даже патроны и снаряды в достаточном количестве лишь на первый взгляд. Опыт первых месяцев войны доказал, что много боеприпасов не бывает. Но как, Государь, прикажете доставлять все это в войска без наличия подвижного состава?

— Допустим. Но как, в свою очередь, прикажете разрешить проблему необходимости иметь в резерве войск достаточное для маневра количество подвижного состава и потребностей железных дорог?

— Необходимо решить, что ставится сейчас во главу угла, Государь. Общее количество паровозов и вагонов от этого не изменится. Их всегда будет катастрофически не хватать.

— Всегда? Насколько реально увеличить количество подвижного состава в ближайшие месяцы?

— Программа увеличения производства железнодорожного транспорта принята, Ваше Величество, однако, далеко не все просто. По оценкам ГУ ВОСО нехватка одних только паровозов составляет порядка десяти тысяч единиц. С соответствующим числом товарных вагонов. И это, не считая пассажирских перевозок, значительная часть которых так же осуществляется в интересах армии. В Романов-на-Мурмане и Владивосток начали поступать первые паровозы, заказанные в США, но проблему нехватки локомотивов такие поставки не решат, тем более что серьезные поставки начнутся уже во второй половине года, а основные уже в 1918 году. А именно под летнюю наступательную компанию будущего года и планировались эти закупки. Российская промышленность в настоящее время производит 70–80 паровозов в месяц, имея при этом технические возможности нарастить производство в два раза, до, примерно, 150–170 паровозов в месяц или 2000 паровозов в год. Однако, помимо санкции на увеличение бюджетных ассигнований на новые заказы, необходимо решить вопрос с обеспечением предприятий квалифицированной рабочей силой.

— Мы же возвращаем с фронта специалистов на паровозостроительные заводы?

— Точно так, Государь. Однако, имеются сложности организационного и численного порядка.

— А подробнее?

— Действительно, принято решение о возврате высококвалифицированных специалистов в промышленность, в частности, на предприятия военного и стратегического значения. Не, как известно, гладко было только на бумаге. Во-первых, далеко не на всех предприятиях ведется приемлемая работа с учетом работников. Неразбериха с бумагами, обычное наше разгильдяйство и умышленные действия отдельных лиц привели к полнейшему хаосу в деле возврата ранее мобилизованных лиц. Кое-кто пытался подать в списки своих родственников, кто-то продавал место в таких списках, а кому-то не давали спать лавры гоголевского господина Чичикова, и он подавал в списки «мертвые души». Все это привело к полнейшему хаосу. Посему, говорить о быстром возврате изъятых мобилизацией специалистов, не представляется возможным. Еще несколько месяцев наша промышленность определенно не сможет нарастить производство.

Я прошелся по кабинету. Все, как всегда. Все, как всегда…

— Надеюсь, виновных отдали под суд?

Генерал кивнул.

— Все такие дела будут переданы в военный трибунал.

— Нужно несколько показательных процессов. Многие уже подзабыли Болотную площадь.

Маниковский склонил голову.

— Это справедливое замечание, Государь.

— Хорошо. Что предлагаете по данному вопросу?

— Всех лиц, имеющих требуемые профессии вернуть из войск и передать в ведение Министерства Служения, которое в рамках проекта Трудовых армий распределит все возможное количество по указанным паровозостроительным и вагоностроительным заводам.

— А если окажется больше, чем нужно для этих заводов?

— Возможно и такое допустить, Государь. Но российской промышленности остро не хватает квалифицированных специалистов и помимо производства железнодорожного транспорта. Да и преступно губить при нашей скудности этих людей. Крестьян, да простит мне Ваше Величество мой цинизм, у нас очень много, а вот инженеров, техников и прочих мастеров крайне мало.

Я вновь прошелся.

— Что ж, я поговорю с генералом Гурко. Но могу сказать сразу, он будет решительно против отзыва из Действующей армии любых техников из числа моторизированных и технических частей. А именно там они в основном и находятся. Так что сильно много мы здесь не выиграем. Но я поговорю.

— И про подвижной состав, Ваше Величество.

Усмехаюсь.

— И про подвижной состав. Что у нас еще на сегодня?

— Деньги, Государь. Колоссальная дыра в государственном бюджете. Я вновь прошу отмены «сухого закона». Эта мера сможет весомо пополнить казну, Ваше Императорское Величество…

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 20 июня (3 июля) 1917 года.

— Рад приветствовать вас в России, синьор Аньелли.

— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, за возможность быть представленным Вашему Величеству. Для меня это очень большая честь!

— Прошу вас, присаживайтесь.

Я указал на кресло и сам сел напротив. Исполнительный директор компании Фиат благодарно склонил голову и присел, сохраняя спину в строго вертикальном положении. Будучи постоянным гостем при дворе моего царственного собрата Виктора Эммануила III, он чувствовал себя довольно уверенно, а о его живом интересе к этой аудиенции можно было судить по блеску в глазах, а также по тому факту, что он для этой встречи совершил длинный и головокружительный вояж. Впрочем, как человек видящий перспективы, он понимал, что рынок России крайне важен и от того, кто первый плотно тут обоснуется, зависит во многом и дальнейший успех. Это понимал и итальянский монарх, оперативно решивший вопрос со своим правительством и банками о предоставлении Российской Империи широких льготных целевых кредитов, на строительство ряда итальянских предприятий в нашей стране.

— Итак, синьор Аньелли, вы были сегодня на запуске конвейера на заводе АМО.

Тот кивнул.

— Точно так, Ваше Императорское Величество. Сегодня я имел честь лично встречать первый грузовой автомобиль АМО-1, созданный на базе FIAT-15 Ter и целиком произведенный в России на заводе АМО. Благодаря усилиям господ Рябушинских и директора завода господина Бондарева, конвейерная сборка начата и завод начал производить собственные автомобили.

Ага, для этого пришлось устраивать «ночь длинных молний», тащить на ночные допросы Рябушинского и Бондарева и ввести на заводе военную администрацию. Разумеется, вслух я этого говорить не стал, а поинтересовался перспективами расширения производства.

— Ваше Императорское Величество, на сегодняшний день налажен выпуск пяти автомобилей АМО-1 в сутки с перспективой наращивания объемов выпуска до ноября месяца 1917 года, когда количество выпускаемых авто должно составить запланированные пятнадцать единиц в сутки. До конца сего года планируется выпустить с конвейера 2187 грузовиков. План выпуска на 1918 год согласно договору с Министерством обороны Российской Империи — 5000 единиц.

— Да, синьор Аньелли, русской армии очень нужны хорошие грузовики.

— Благодарю вас за высокую оценку нашей продукции, Ваше Императорское Величество! Эти машины заслужено считаются очень добротными и полезными в армии. Как вам известно, Ваше Императорское Величество, грузовики FIAT-15 Ter имеют грузоподъемность в полторы тонны и могут быть использованы для самых различных целей — от перевозки грузов и солдат, до размещения на их базе зенитных и полевых орудий. Эти машины прекрасно проявили себя в ходе итало-турецкой войны в Ливии. После модернизации на основе опыта боевого применения в условиях бездорожья и боевых действий, грузовики этой модели начали поставляться в итальянскую и французскую армии. Теперь я рад, что и в Русской Императорской армии будет на вооружении наш автомобиль. Насколько мне известно, четыреста грузовиков FIAT-15 Ter, собранные ранее на АМО из итальянских комплектующих, уже поступили в русскую армию и получили благожелательные отзывы в войсках.

— Что ж, рад, что выпуск продукции вашей фирмы налажен в России. Но, насколько я информирован, ваш визит в мою страну продиктован не только желанием поприсутствовать на сходе с конвейера первого грузовика?

— Это истинная правда, Ваше Императорское Величество! У меня намечен ряд встреч с премьер-министром господином Маниковским, Министром обороны генералом Палицыным и Министром вооружений и военных нужд генералом Манковым. Целью предстоящих переговоров будет возможное строительство в России заводов компании Фиат по производству авиационных двигателей, аэропланов и танков. Кредит на строительство уже одобрен банками Италии под гарантии итальянского правительства. Кроме того, насколько мне известно, премьер-министр господин Маниковский инициирует строительство еще одного автомобильного завода, предназначенного для выпуска грузовых и легковых автомобилей нашей марки.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 20 июня (3 июля) 1917 года.

Встреча с Аньелли произвела на меня приятное впечатление. И самим фактом встречи, и результатами, и перспективами. В том числе и тем, что эта встреча стала весомым сигналом Форду, Рено и прочим господам, которые присматриваются к русскому рынку и сотрудничеству с Россией. Запуск конвейера на АМО уже сам по себе свидетельствовал о том, что наше правительство реально может навести порядок и обеспечить нормальную работу предприятий с иностранным капиталом. Так что на ускорение принятия решений я определенно надеялся.

Нет, разумеется, не всякий приход иностранного капитала является позитивным для экономики страны. В моем времени было предостаточно примеров, как в России, так и в той же Восточной Европе, когда выкупавшие предприятие «инвесторы» просто ликвидировали его под разными благовидными и не очень предлогами. Просто шло уничтожение конкурентов, расчистка рынка под свои, более дешевые или более качественные товары. Или, к примеру, китайцы, которые так любили выкупать крупные фирмы в Европе с целью завладеть документацией и технологиями. Примерно так, кстати, я собирался поступать в Европе после войны. И виды на ту же разоренную Францию и меня были весьма большие, поскольку там должно было оказаться предостаточно интересных предприятий, находящихся на грани разорения. Не только же французам грабить Россию? Надо и нам вывозить к себе все интересное и передовое.

Да и вполне могло случиться так, что многие промышленники постараются покинуть разоренную Францию, перебравшись в другую страну. И кое кого можно было бы переманить и нам. Я не откажусь от новых подданных, готовых вкладывать деньги и силы в развитие России.

Впрочем, и у нас дела развиваются потихоньку. «Второй автомобильный завод Руссо-Балт» в Москве наконец-то начал работу после эвакуации из Риги. Причем, Маниковский волевым решением запретил заводу выпуск престижных лимузинов, четко ориентировав предприятие на выпуск моделей вездеходов С-24/40 с полугусеничным движителем Адольфа Кегресса, личного шофера Его Императорского… моего персонального водителя, короче. Правда пришлось зауряд-капитана Кегресса отправить налаживать выпуск автомобилей с его приводом на «Руссо-Балте» и сориентировать генерала герцога Лейхтенбергского курировать процесс от имени Минвооружений. Ну, а что прикажете делать? Для сравнения, сегодня завод АМО, работающий на трети своей плановой мощности, производит пять грузовиков в сутки, а «Руссо-Балт» — ПЯТЬ МАШИН В МЕСЯЦ. Куда это годится? И это при острой нехватке таких вездеходов в Действующей армии!

— Ваше Императорское Величество!

Поднимаю голову.

— Что у вас, Борис Павлович?

— Срочная телеграмма от господина Свербеева.

Принимаю от адъютанта конверт, вскрываю и, прочитав, киваю Качалову.

— Благодарю, полковник.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 21 июня (4 июля) 1917 года.

— За истекшие сутки ситуация в Испании несколько прояснилась. Совершивший вчера военный переворот начальник мадридского военного округа генерал Примо де Ривера, жестко устанавливает свои порядки в испанской столице. Распущены правительство и парламент, приостановлено действие законов, запрещены всякие демонстрации, солдаты имеют приказ стрелять на поражение по зачинщикам любых беспорядков. В стране запрещены все политические партии. Идут аресты лидеров социалистов, анархистов и руководителей рабочего движения. Деятельность профсоюзов приостановлена.

— Что король?

— По заявлениям самого генерала, Его Величество король Испании Альфонсо XIII находится во дворце. Дворец охраняется военными. Другой информации о судьбе монарха у нас нет. Официально сообщается, что король одобрил установление в Испании военной Директории во главе с генералом Примо де Ривера.

— Что известно об этом генерале?

Свербеев взял из папки справку:

— Выходец из семьи потомственных военных, его отец, дед и ближайшие родственники занимали высшие военные посты в королевстве, к тому же дед стал героем войны за независимость против наполеоновских войск. Сам же генерал Мигель Примо де Ривера весьма авторитетен в армии. На службе с четырнадцати лет. Участник военных кампаний в Марокко, на Кубе и на Филиппинах. Сторонник жестких мер. Известен своим неприязненным отношением к старой аристократии и крупным землевладельцам.

— Какова реакция в Испании на переворот?

— Вчера в Мадриде местами вспыхивали уличные бои, однако армия жестко подавила выступления. О ситуации в провинциях пока мало информации, но смею полагать, что всякие выступления будут подавлены. Генерал весьма популярен в войсках, а армия очень негативно относится к творящемуся в стране революционному хаосу. Есть мнение, что военные решились на переворот испугавшись начавшихся в Испании волнений по поводу участия королевских войск в восстановлении порядка в Окситании. Что находит подтверждение в незамедлительных арестах всех сочувствующих коммунам Франции.

— Весьма интересно. Весьма.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 22 июня (5 июля) 1917 года.

— Как нам известно, сегодня неожиданным массированным ударом германские войска заняли Амьен, поставив под угрозу британскую группировку в Дюнкерке. Англичане начали спешный отвод войск через еще не занятый немцами Абвиль, однако германские войска продолжают наступление в направлении побережья, стремясь отрезать британцев в районе Дюнкерка. Ситуация на этом участке фронта принимает катастрофический для союзников характер. В случае взятия немцами Абвиля войска Великобритании будут вынуждены эвакуироваться морем. Такой план уже принят в Лондоне и идет спешный сбор судов для проведения этой операции.

Да, ай да немцы, ай да сукины сыны! Гинденбург и Людендорф сумели-таки выкинуть неожиданный фортель! И мы, и британцы, и Петен, и даже коммунары — все были уверены, что германцы обязательно двинут на Париж и возьмут его! Именно в этом ключе и оценивалось взятие Компьена в нарушение подписанного с Коммуной мирного договора. Но, нет, немцы, как оказалось, взяли Компьень в качестве плацдарма для удара на Амьен!

Восклицательные знаки. Одни восклицательные знаки! Твою же мать!

Палицын меж тем продолжал доклад:

— В случае, если германским войскам удастся выйти к Ла-Маншу, и в случае, если по какой-либо причине эвакуировать Экспедиционные силы в Британию не удастся, то возникнет угроза капитуляции значительной английской группировки, что, в свою очередь, вполне может повлиять на общественные настроения в Великобритании, которые, как известно, и так весьма радикальны. В таких условиях может стать вопрос о всем дальнейшем ходе войны и участии Соединенного Королевства в ней.

— Что Петен сотоварищи?

— Белая армия быстрым маршем двинулась на Париж, стремясь войти в столицу раньше немцев.

— Смогут они потом отстоять город?

— Этого не знает никто, Государь. Сил у Петена крайне мало. Как вы помните, половина сил была отправлена наступать на Бордо, что значительно снизило боеспособность группировки, направленной на Париж. Если германцы будут действовать силами батальонных групп, как они делали это раньше, то вполне может быть. Но если нанесут удар, как в Амьене серьезными силами, то Париж однозначно падет.

— А на фоне катастрофы в Дюнкерке и волнений в Британии, это может заставить Петена пойти на сепаратный мир. Что скажете, Сергей Николаевич?

Свербеев поднялся и хмуро ответил:

— Такое вполне может случиться, Ваше Величество. Ситуацию на Западном театре военных действий я бы охарактеризовал, как катастрофическую во всех отношениях. Петен может считать так же. Считать, и прийти к выводу, что сепаратный мир, в обмен на тот же Париж, вполне приемлем в сложившихся условиях. Спасти Францию, как государство, для него может, и наверняка окажется более важной целью, чем какие-то абстрактные союзнические обязательства.

— На каких условиях может быть такой сепаратный мир, как вы считаете?

Министр иностранных дел развел руками.

— Это трудно прогнозировать, Государь. Как минимум, можно ожидать признание Петеном независимости Бургундии, Шампани и Пикардии, отказ от требований освободить Бельгию, отказ от претензий на Эльзас и Лотарингию. Возможно какие-то колонии перейдут Германии. Очевидно, какие-то репарации. Все будет зависеть от масштаба разгрома британцев и ситуации в самой Великобритании. Да и массовые волнения в Швейцарии и неопределенная ситуация в Испании не добавляют оптимизма. Вся западная часть Европы охвачена хаосом, что дает Германии все шансы на скорейшую и разгромную победу. Во всяком случае, в Берлине считают именно так. Это следует из меморандума, который передан нашей переговорной группе в Стокгольме.

— Что хотят?

— Предлагают нам заключить мир, Государь.

— Интересно. На каких же условиях?

Свербеев открыл папку и зачитал:

— Признание в качестве новой границы существующей линии фронта. Требуют также передачи Германии города Риги, а также вывод всех русских войск со всех территорий Австро-Венгерской и Оттоманской империй. Это ультиматум, Государь.

Глава 14. Рубикон

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 23 июня (6 июля) 1917 года.

Мой Наследничек был бледен. Было заметно, как подрагивает папка в его руках, когда он зачитывает повестку дня экстренного заседания Совета Безопасности Империи. Да уж, в такие времена остро ощущаешь уязвимость системы монархии. Не дай Бог что со мной случится, и Великий Князь Павел Александрович тут же спрыгнет, сразу же отказавшись от Престола. И кто после него в очереди? А далее был Николай Михайлович, а он кадр еще тот — историк и фанатичный любитель всего французского. К тому же, ярый либерал и сторонник парламентаризма. Боюсь даже вообразить, во что выльется его правление в нынешних условиях. Вероятнее всего, он примет ее только для того, чтобы тут же передать какому-нибудь развеселому Учредительному Собранию. А чем в России 1917 заканчиваются игры с Учредиловкой мы все прекрасно осведомлены из истории.

В общем, «скамейка запасных» у меня крайне никудышная и это не считая того, что в любой момент вновь могла возникнуть новая катавасия с Алексеем Николаевичем, ведь формально за него отрекался царственный Папа, а сам бывший Цесаревич ни от чего не отрекался, а значит, может быть в любой момент вытащен из политического небытия и вновь поднят на знамена оппозиции мне любимому. Ну и что, что у него гемофилия? Не он же будет править, в самом-то деле!

Так что вся устойчивая с виду конструкция монархии, в период острейшего мирового кризиса, была близка к полному опрокидыванию. Разумеется, Императорская Фамилия многочисленна и «Закон о Престолонаследии» Павел Первый написал так, что совсем уж прервать Династию довольно сложно, но, как показала история моего времени, для обрушения монархии и России в бездну достаточно простой революции, а это сейчас представляется неизбежным при любом моем оставлении трона.

Обвожу взглядом присутствующих. Оптимизма маловато, впрочем, и растерянности не наблюдается. Угрюмая сосредоточенность — так бы я назвал общее настроение. Ну, не считая настроения означенного Наследника Престола Всероссийского Великого Князя Павла Александровича. К счастью, он пока был в явном меньшинстве.

Но единства, все же, за столом не было. Буря еще не разразилась, но она явно чувствовалась в воздухе. Мы подошли к Рубикону, и пора было делать наш выбор.

— Что ж, господа, начнем.

Да, электричество прямо озонирует воздух зала заседаний. Грядет гроза?

— Итак, прежде чем мы перейдем к основному вопросу повестки дня сегодняшнего заседания Совета Безопасности, слово генералу Палицыну для оперативного доклада о военной ситуации, а затем господин Свербеев ознакомит нас с международным положением.

Министр обороны поднялся и, подойдя к планшету с картой, начал доклад, сопровождая его движениями указки.

— Ваше Императорское Величество, господа! За истекшие сутки ситуация во Франции радикальным образом не изменилась. Германские войска продолжают продвижение вперед, однако аналитики отмечают, что, вопреки многим прогнозам, англичане отходят достаточно организованно, оставляя заслоны и закрепляясь на ранее подготовленных позициях в районе Анже-сюр-Сомма, где, как представляется, постараются стабилизировать линию обороны. Натиск немцев оказался менее силен, чем это могло ожидаться исходя из первых сообщений. Фактически в наступлении участвуют ударные батальоны Рора, а остальные части продвигаются им вслед. В настоящее время трудно прогнозировать успех дальнейшего продвижения германских войск, особенно с учетом того, что британцы, в случае необходимости, получат серьезную артиллерийскую поддержку от тяжелых кораблей английского флота, крейсирующего в проливе и в Северном море.

Палицын указал указкой на район западнее.

— Однако, свою роль в развитии событий может сыграть сильный облачный фронт, который надвигается из Атлантики. На западе Ла-Маша бушует шторм и пока он смещается на восток. Если направление движения и сила шторма сохранятся, то он вполне может парализовать судоходство в канале и британцы окажутся отрезанными от Метрополии и от поддержки флота. С другой стороны, если наступление германцев застопорится, а англичане крепко сядут в оборону, то продвижение немцев захлебнется в буквальном смысле этого слова, в виду того, что поле боя превратиться в непролазное болото. В то же время, невозможно предположить, что в Берлине этого не понимают. Исходя из этого, и учитывая ряд других настораживающих моментов, нельзя исключать, что перед нами ложное наступление, являющий собой вспомогательный удар, призванный отвлечь нас от главного направления. Так, пока все внимание было привлечено к взятию немцами Амьена и отступлению англичан, германцы без лишней помпы вошли в Крей, а это меньше полусотни верст от Парижа. Стратегически, удар на север обретает смысл как раз в рамках операции по удару на Париж, ввиду того, что британская группировка, которая оставалась севернее, в теории могла ударить во фланг. Теперь же, англичане связаны организацией обороны и им точно не до ударов, удержать бы оборону. В целом, мы наблюдаем классическую картину того, как сторона, имеющая инициативу, навязывает свою волю противнику, даже не обладая при этом решительным преимуществом в силе. К тому же, как я уже отмечал, мощь германского наступления на север ниже, чем можно было ожидать. С одной стороны, это легко объяснить ставшей уже привычной схемой, когда вперед идут батальоны Рора, не имеющие достаточной мощи, но, с другой, это может свидетельствовать о том, что часть сил сознательно не была введена в бой и готовится к удару в другом месте. А, как мы уже говорили, потеря Парижа окажется весьма чувствительным ударом и для Петена и для всей Франции. Одно дело, когда бузят какие-то парижские смутьяны, а другое — проклятые боши, которые вновь топчут мостовую гордой французской столицы.

Ну, гордым французам к этому не привыкать. Не потопчут немцы Париж в этот раз, так прогуляются лет через двадцать. Разумеется, вслух я этого говорит не стал.

Генерал, меж тем, продолжал свой оперативный доклад:

— В свою очередь войска «Единой Франции» движутся к Парижу с севера и запада. Севернее французской столицы силы Белой армии вышли на линию между городами Нёшатель-ан-Бре и Жизор и движутся на Сержи. Сегодня, максимум завтра, следует ожидать прямого соприкосновения между Белой армией и германскими войсками севернее Парижа. С запада и юго-запада продвигаются части «Единой Франции», при участии подразделений 1-го Особого пехотного полка Русского Экспедиционного корпуса, заняли Дурдан. В настоящее время и германцам, и Белой армии до входа в столицу осталось пройти менее полусотни верст, однако продвижению французов сильно осложнено огромным количеством беженцев, которыми буквально забиты все дороги. Если силы генерала Петена войдут в Париж первыми, то, возможно, им удастся организовать оборону города. Если же войдут немцы, то шансы у французов их оттуда сходу выбить представляются малореальными. Нельзя исключать и третий вариант — противники входят в столицу одновременно и тогда улицы Парижа вполне могут стать ареной боев.

— Ваша оценка ситуации в целом?

— Государь! Мы можем констатировать выход войны на Западном театре боевых действий из стадии позиционного тупика. Сплошной линии фронта больше нет. Немцы уже продвинулись вперед на ряде направлений более чем на сто верст, причем продвижение осуществляется на очень широком фронте и носит повсеместный характер. Как мы можем видеть на карте, практически весь восток Франции от швейцарской границы и до позиций британцев на севере Пикардии, уже находится под контролем германской армии. Обстановка в целом складывается категорически не в пользу наших союзников.

— А как продвигается наша полицейская операция во Франции?

— Довольно успешно. Сводная русско-французская дивизия вошла сегодня в маленький городок Виши, где соединилась с частями генерала Петена.

Я криво усмехнулся про себя. Да, словосочетание Виши и Петен для меня значит несколько больше, чем для присутствующих в этом зале. И в этом мире в целом. Особенно в контексте возможного взятия немцами Парижа.

— Что еще?

— Отдельное беспокойство, Государь, вызывает ситуация на итало-австрийском фронте. По имеющимся данным разведки, по ту сторону фронта явно идут приготовления к большому наступлению. А я, как уже говорилось, крайне скептически отношусь к боеспособности итальянской армии. Так что, если австрияки таки ударят, то последствия могут быть весьма плачевными, особенно с учетом того, что практически все резервы, включая полицию и карабинеров, сейчас находятся во Франции. Если рухнет итальянский фронт, то…

Палицын развел руками.

— Понятно.

Я киваю и задумчиво смотрю куда-то в пространство времени. Ситуация препаршивая. Мягко говоря. Ситуация, которая еще пару дней назад выглядела довольно прогнозируемой, вдруг снова превращалась в нагромождение хаоса и случайностей. Устоит ли Франция? Не факт. Устоят ли британцы? Не факт. Вступят ли в войну американцы? И, снова-таки, не факт. Про итальянцев и говорить нечего. Да, думается, что в Берлине уже поставили шампанское в холодильники.

— Итак, господа, мы заслушали генерала Палицына. Слово Министру иностранных дел господину Свербееву.

Глава МИДа встал. Сегодня он олицетворял собой некую мрачную невозмутимую холодность. Зная, его обычную сдержанность, помноженную на профессионализм кадрового дипломата, можно только предполагать, какие бури бушуют у него в душе.

— Ваше Императорское Величество! Господа! Прежде всего хотел бы проинформировать вас о решении, принятом на экстренном заседании Военного кабинета в Лондоне. На означенном заседании пришли к единому мнению, что поражение в войне неизбежно приведет к потере Ирландии, а победа позволит вернуть Ирландию обратно, проведя там соответствующую полицейскую операцию. Поэтому войска будут перебрасываться в Европу, даже если это приведет к временной потере контроля Лондона над ирландским островом. Впрочем, оппозиция резко критикует принятое решение и заявляет о том, что эта мера может значительно ухудшить и так сложную общественную ситуацию в самой Метрополии, приведет к резкому росту антивоенных демонстраций и забастовок, в результате которых саму Британию может ждать хаос аналогичный французскому, а потеря контроля над Ирландией может запустить эффект карточного домика и в итоге привести к потере ряда отдаленных колоний, включая Индию.

Свербеев перелистнул страницу.

— Из Вашингтона поступают самые противоречивые сообщения. С одной стороны, есть требование президента Вильсона к Германии с требованием прекращения наступления и отвода войск, а с другой изоляционисты перешли в решительную атаку на правительство, всеми силами пытаясь предотвратить вступление США в войну. Причем, как заявляется, в безнадежную войну, поскольку ситуация во Франции катастрофическая. В то же время, по имеющимся сведениям, подготовка первой сводной дивизии возможного Экспедиционного корпуса США ведется полным ходом. Однако, ряд аналитиков полагает, что эти действия носят слишком демонстрационный характер и призваны скорее оказать давление на Берлин, чем осуществить реальную переброску этих сил в Европу. К тому же ситуация в Мексике может потребовать применения американских войск и на своем континенте.

Снова шелест бумаги.

— В Мадриде в российское посольство прибыл представитель нового диктатора Испании генерала Примо де Ривера, и передал послание в котором выражена благодарность России за признание и поддержку. Было заявлено, что в самые кратчайшие сроки силы испанской армии будут готовы принять активное участие в полицейской операции в Окситании.

— О вступлении Испании в войну речь не идет?

— Пока нет, Ваше Величество. Только об участии в полицейской миссии, призванной восстановить порядок в регионах, соседствующих с Испанией.

— Продолжайте.

— Продолжаются волнения в Швейцарии. Но тут, как и в Ирландии с Мексикой, особых изменений нет. Такова международная ситуация на данный момент, Государь.

— Благодарю докладчиков. Теперь мы можем перейти к рассмотрению главного вопроса повестки дня — ультиматума, который фактически был нам предъявлен вчера Германией. Ситуация непростая. Поэтому нам нужно принять взвешенное решение, от которого, возможно, зависит будущее России, а возможно и всего мира. Официальной позицией нашей Империи, в особенности в последнее время, является стремление к миру. Россия неоднократно выступала с призывами к воюющим сторонам сесть за стол переговоров. Такие призывы делались и во времена моего царственного брата, делались они и сейчас. Как вы все помните, наши «100 дней для мира все еще действуют». Германия нам предложила заключить мирный договор. И в нынешнем положении мы должны принять решение — готовы ли мы поступиться уже потерянными территориями и уйти с занятых нами земель в Галиции и на Кавказе, или же мы отклоняем выдвинутое немцами предложение и фактически вновь вступаем в войну. Итак, прежде чем решение будет принято, я хотел бы, чтобы присутствующие высказались по данному вопросу. Прошу вас, господа.

Первым слово взял глава Совета Министров.

— Ваше Величество, господа. Наше Отечество в очередной раз оказалось между дилеммой — выполнять свои обязательства, не будучи к этому готовым, или же взять паузу и постараться лучше подготовиться. Но, к сожалению, мы вынуждены принимать вызовы тогда, когда они поступают, а не тогда, когда мы к ним готовы. Да, проведена огромная работа. Российская промышленность заработала куда слаженнее и эффективнее, многие затянувшиеся проекты и заказы были соответствующим образом отлажены и запущены в производство. Ситуация во Франции сыграла нам на руку и заставила Британию и США ускорить отправку нам ранее оплаченных грузов, а также более лояльно подходить к заключению новых. И грузы эти уже полным ходом поступают в порты Романова-на-Мурмане, Архангельска и Владивостока. Однако, в настоящее время все эти важнейшие для нашей армии и промышленности грузы либо в пути к нам, либо разгружается в наших портах, либо отправляется по железной дороге. Но еще большее число грузов либо находится под погрузкой в портах отправления, либо на пути к ним, либо вообще только производится. Да, к весне следующего года Россия получила бы действительно мощную и современную армию, все предпосылки для этого имеются. Но готова ли наша армия воевать сейчас? Думаю, что лучше на этот вопрос ответит Ставка и Министерство обороны. Лично мое мнение таково — определяющим для нас должен стать не внешний, а внутренний аспект. Готово ли наше общество воевать дальше? Все эти пушки, броневики и аэропланы имеют значение только тогда, когда есть солдаты, а война имеет смысл ровно до того момента, пока не сломается ее внутренний стержень. Если продолжение войны приведет к революции, то нужно соглашаться на мир, какие бы тяжелые условия нам не выставляли. А общественные настроения сейчас, как мне представляется, могут и не поддержать решение о продолжении войны. В том числе и настроения в армии. Фактически, нам предстоит нашу армию создавать заново. Нам нужна передышка. Поэтому, мое мнение, нужно процесс затягивать максимально. Чем больше бушует Германия на Западе, чем больше она увязает во Франции, тем меньше сил у нее будет на нас. И тем больше будут заинтересованы в подъеме России другие страны. Например, уже практически готов к подписанию договор с США о Ленд-лизе. Причем, если этот договор вступит в действие сразу после объявления Америкой войны Германии, то вот другие договора, включая соглашения об открытии широких кредитных линий, о поставках военной и технической продукции и о строительстве в России новых современных предприятий, готовы к действию уже сейчас. И чем больше будет затягиваться ситуация во Франции, тем больше преимуществ с этого получит наша Империя.

Встал Палицын.

— Ваше Величество, господа. Я представляю сейчас консолидированную позицию Министерства обороны, Ставки Верховного Главнокомандующего Действующей армии, а также позицию главнокомандующих фронтами и флотами. Армия и флот готовы выполнить любой приказ Вашего Императорского Величества. Однако, реорганизация и боевое слаживание войск еще не завершены, многие виды вооружения только начали поступать в войска, идут передислокации частей, ведутся широкие работы по созданию укрепленных районов и строительство железнодорожной сети для маневра и снабжения войск. Многое сделано, но процесс не завершен. Хуже того, настроения в войсках не самые благоприятные. Как уже неоднократно указывалось, массовое дезертирство удалось практически свести на нет не только карательными мерами, но и фактом того, что за каждый день в окопах солдатам многое обещано и при этом они в окопах ничем не рискуют. Но, на данный момент, идти вперед твердо готовы немногие. Однако, мы считаем, что соглашаться на условия, выдвинутые Германией, нельзя. Посему, рекомендация со стороны командования армии и флотом такова — либо какими угодно дипломатическими и прочими мерами переносить активные боевые действия на следующий год, либо дождаться удара германцев на нашем фронте. Моральный дух в войсках для наступления еще недостаточно высок, но есть уже серьезные основания полагать, что в обороне значительна часть личного состава будет проявлять достаточную стойкость. К тому же, обществу будет проще примириться с фактом того, что на Россию вновь напали и война ведется не по нашей вине.

— Что скажет МИД?

Свербеев был хмур и вопреки обыкновению свою любимую папку открывать не стал. Лишь встал, оправив придворный мундир, и без особых эмоций доложил:

— Ваше Императорское Величество. Не мое дело советовать армии или брать на себя смелость выступить в качестве оракула, но ситуация такова, что мы вполне можем оказаться на континенте один на один с Германией. Сможет ли наша армия отбить наступление немцев и привести ситуацию к лучшим для нас условиям? Думаю, что и в Ставке есть серьезные сомнения на сей счет. Если Франция в том или ином виде капитулирует, то британцы нам смогут помочь разве что какими-то поставками, да и то, если Гранд-Флит сможет и дальше удерживать Флот Открытого Моря на базах в Германии. В Вашингтоне серьезно колеблются относительно вступления в войну. Очень много голосов за то, чтобы оставить Европе ее проблемы и заниматься Западным полушарием, согласно Доктрины Монро. Исходя из этого, я бы всерьез изучил бы разные варианты наших действий. В том числе и принятие предложения о мире, которое прозвучало из Берлина. Да, мы теряем некоторые территории. Да, по факту, война нами проиграна. Но проиграна на почетных условиях, без репараций, без унизительных обязательств и прочего. А именно это, как мне представляется, ждет Францию в случае капитуляции. Но, поступив разумно, мы можем, во-первых, получить передышку, во-вторых, те же США и Британия будут заинтересованы всячески помогать России, делая ставку на противовес усиливающейся Германии. Тем более что, как я уже предположил, Франция мало того, что потеряет многое, но еще и вынуждена будет дорого за это все заплатить. В том числе репарациями и передачей немцам массы артиллерии, танков, и, разумеется, флота.

— А вы не боитесь, что Германия, разобравшись с Францией, ударит по нам?

— Мне представляется это маловероятным, Государь! Оккупация обширных пространств Европы требует слишком больших сил, да и многие французские колонии наверняка перейдут немцам. А это обеспечит им развитие лет на пятьдесят. Им будет просто не до России.

— Разрешите, Ваше Императорское Величество?

Киваю. Генерал Васильев одернул китель и решительно заговорил:

— Государь! Я считаю крайне опасными рассуждения господина Министра иностранных дел. МВД располагает сведениями об общественных настроениях в Империи, и я могу ответственно заявить, что принятие этого плана, а, вернее, согласие на мир на условиях, которые были предложены Германией, вызовут серьезнейшее общественное возмущение и будут истолкованы, как позорная капитуляция, или, как минимум, как поражение в войне. И я не могу гарантировать, что все это незамедлительно не приведет к массовым беспорядкам, а, возможно, и к революции. Тем более что мы все имели возможность видеть уличную стихию уже неоднократно. Сумеем ли мы удержать порядок и законность?

— Однако, Ваше Величество, я со своей стороны хотел бы заметить, что сейчас мы можем закончить войну с наименьшими потерями для Империи и ее престижа. Если же мы затянем это дело, то ситуация может значительно ухудшиться и тогда мы будем иметь куда более тяжелые условия, которые уж точно могут вызвать революцию. Пока условия мира довольно почетны для нас.

Васильев зло посмотрел на Свербеева, однако ничего ответить не успел, поскольку поднялся генерал Палицын.

— Ваше Императорское Величество, дозволите сказать?

Киваю. Министр обороны оборачивается к Свербееву и бросает:

— Нельзя капитулировать почетно! Нельзя выбирать между позором и борьбой! Россия и ее армия несколько лет воевала, сцепив зубы, а теперь мы должны все сдать на откуп немцев даже не проиграв войну? Или вы полагаете, что германцы на этом остановятся?

— К чему этот пафос? Я…

— Господа, я вам не мешаю?

Воцарилась тишина и все уставились на меня. Затем зазвучали слова извинений, каких-то пояснений, оправданий…

— Присаживайтесь, господа, присаживайтесь. Я выслушал ваши аргументы. Вижу, что единства во мнениях нет. Но хочу напомнить, что наши «Сто дней для мира» истекают через пять дней. И нам нужно либо продлять их действие, что в сложившихся обстоятельствах выглядит довольно лицемерно, либо принимать какое-то другое решение. Мир или война? На принятие решения у нас есть несколько дней, господа. И, как мне представляется, в Берлине так же помнят об этой дате. И именно потому предложение о мире поступило именно сейчас.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 23 июня (6 июля) 1917 года.

Порой, меня не покидало ощущение сплошного парадокса в окружавшей меня действительности. Вот, спрашивается, Россия в военно-техническом отношении весьма отсталая страна. Нам не хватает орудий, особенно тяжелых, у нас мало пулеметов, мы мало производим или совсем не производим всякого рода двигатели, наша армия не имеет ни одного танка, а общий технологический и производственный уровень страны все еще крайне низок.

Даже такие простые в техническом отношении вещи, как, к примеру, мотоциклы, в Империи толком не производятся, а те, что собираются на том же московском заводе «Дукс», сплошь состоят из импортных деталей. Да и собирают там меньше сотни мотоциклов в год. Но, вместе с тем, Русская Императорская армия имеет в своем распоряжении пятнадцать тысяч мотоциклов и одиннадцать тысяч велосипедов. Ну и что, что мотоциклы сплошь английские, а велосипеды французские? Важно, что они есть на вооружении. Более того, подписаны и оплачены контракты на поставку в Россию еще двадцати тысяч мотоциклов и столько же велосипедов.

Тем более что в этом времени мотоциклы с коляской уже были в ходу и даже на коляски устанавливались пулеметы. Другое дело, что до понимания маневренной механизированной войны, с применением тех же мотоциклетных летучих отрядов с пулеметами, как это делали те же немцы во Вторую мировую, здесь еще не дошли. Такие мотоциклы скорее применялись в качестве передвижной пулеметной позиции или зенитной точки для борьбы с вражескими аэропланами. Но, главное, что такое понимание есть у меня.

Конечно, нужно решить вопрос производства собственных мотоциклов, да так, чтобы выпускалось не семьдесят штук в год, а хотя бы семьдесят в день. Но, такие вопросы — вот так вот вдруг не решаются. Нужно строить заводы, расширять мощности, закупать оборудование и готовить специалистов. А это не вопрос одного дня и даже не вопрос одного месяца. Быть может к следующему году уже будут какие-то подвижки, но пока вся надежда только на импорт. Тем более что, после катастрофы во Франции, поставки в Россию получили зеленый свет и в Британии, и в США, и, уж тем более, в Италии.

Однако были и обратные перекосы, которые лично у меня вызывали некоторую оторопь. Так, к примеру, я в своем времени как-то не интересовался количеством бронетехники в России при «царском режиме». Знал, что танков не было ни одного, что было какое-то количество броневиков, с одного из них толкал речугу Ленин на Финском вокзале Петрограда, клепали какие-то кустарные вундервафли в Гражданскую во всяких там мастерских из подручных средств, но на этом, в общем, мой запас познаний исчерпывался. В общем, все плохо и всего мало.

Оно, конечно, так и есть в целом. Но не всегда и не во всем. Были вещи совсем уж удивительные. Так, в армии Германии в наличии было аж 17 броневиков, в армиях Австро-Венгрии и Оттоманской Империи их вовсе не было, а та же Франция, имеющая мощную автопромышленность, могла выставить на поле боя не более сотни таких машин. Вернее, могла бы выставить, ибо сейчас эти броневики не пойми в чьих руках. Британия же могла выставить целых триста пятьдесят машин. Правда, англичане все больше ориентировались на танки.

Танков у нас не было, но были броневики. 535 с пулеметным вооружением и 115 с пушечным. Да еще и тридцать зенитных. Возможно, по меркам Второй мировой это не ахти какая бронетехника, но, напомню, ни у австрияк, ни у турок их вообще не имелось. И пусть запас хода у них не позволяет использовать их для классических ударов на стратегическую глубину, но в боях по прорыву линии фронта они вполне могут сказать свое веское слово.

Тем более что Ижорский завод отчитался о полном выполнении второго заказа на производство бронированных вездеходов «Джеффери-Поплавко», созданного на шасси американского армейского грузовика «Nash Quad 4017» с колесной формулой 4 × 4. Шутка ли — первый полноприводный броневик, принятый на вооружение и прошедший всю боевую откатку помимо серии государственных испытаний. В прошлом году наша армия получила первые тридцать таких бронемашин, имевших на вооружении по два пулемета системы «Максим». И вот сегодня из ворот Ижорского завода вышел последний броневик из заказанной Минвооружений второй партии в девяносто машин. И, разумеется, предприятие уже работает над выполнением третьего заказа Минвооружений. В этот раз ижорцам предстояло выпустить до конца 1917 года уже гораздо более крупную партию в 180 броневездеходов, естественно, при условии того, что проблем с поставками шасси из США не должно быть.

Да, такая машина для работы на изрытом снарядами поле боя нужна как воздух. Но, помимо ста двадцати «Джеффери-Поплавко», у нас еще были двенадцать полугусеничных «Остин-Кегрессов». Так что, с учетом продолжающегося выпуска, я рассчитывал иметь возможность выставить на узком участке фронта, минимум, полторы-две сотни высокопроходимых броневиков. Возможно, для закаленной в боях германской армии, имеющей опыт борьбы с серьезным количеством танков и бронемашин, такая цифра и не покажется слишком уж критичной, но для австрияк, или, тем более, турок, это будет весьма весомым аргументом, я уверен в этом.

Эх, нам бы еще пару десятков танков! Переговоры о закупке у Великобритании партии танков Mk-IV шли туго, англичане упирались, мотивируя сложной ситуацией на Западном театре и необходимостью бросать все новые и новые силы для сдерживания немцев. Кроме того, мол, все заводы загружены заказами выше всякого предела, а потому… Ну, все равно, у меня была надежда, что мы дожмем чопорных британцев и заставим поделиться хотя бы десятком машин, если, конечно, они хотят, чтобы русская армия смогла эффективно прорывать фронт на своем участке.

Разумеется, я бы предпочел иметь французские Renault FT-17, да еще и собственной российской сборки, но до этого было еще очень далеко. Впрочем, насколько я знал, мсье Луи Рено уже сошел на берег в Романове-на-Мурмане, так что в ближайшие дни я планировал устроить аудиенцию и ему. Тем более что перспективы у фирмы «Рено» во Франции достаточно туманны, как, впрочем, и у самой Франции. Согласно имеющимся сведениям, мсье Рено сейчас подыскивает страну, куда он перенесет головной офис и основное производство. На рассмотрении США, Британия, Италия, Испания и Россия. В первых двух слишком велика конкуренция, хотя и больше перспективы. Да и объем рынка существенно больше, чем в России. Но мы поговорим. Быть может и найдем точки соприкосновения. Как минимум, я хочу получить Сормовском заводе линию по производству «Рено FT-17» с производительностью хотя бы полсотни танков в месяц. Нам две-три сотни танков к летней кампании 1918 года были бы очень кстати.

Помимо броневездеходов «Джеффери-Поплавко», Ижорский завод наконец-то довел до плановых объемов выпуск броневиков «Фиат-Ижорский». Теперь из цехов завода выпускалось по пять легких пулеметных бронеавтомобилей в неделю с определенной перспективой увеличения объемов производства. Визит синьора Аньелли внушал оптимизм и в этом вопросе, поскольку были подписаны дополнительные контракты не только на поставку шасси из Италии и с одного из заводов фирмы «Фиат» в США, но и закладывал определенные перспективы на налаживание такого лицензионного производства непосредственно в России.

Вообще же, отчет Министерства вооружений радовал. Наконец-то появилось ощущение того, что к делу подошли всерьез и мы к следующему лету сможем насытить армию современным вооружением.

Путиловский завод запустил в серию упомянутый полугусеничный бронеавтомобиль «Остин-Кегресс», созданный на базе броневика «Остин-Путиловец». Обуховский завод также спешно перестраивал производство, адаптируя прекрасно зарекомендовавший себя пушечно-пулемётный бронеавтомобиль Былинского под шасси «Фиат», поскольку оригинальные шасси фирмы «Мерседес» были нам, по понятным причинам, недоступны.

Так что, армия потихоньку насыщалась техникой, причем, что важно, техникой подвижной, дающей возможность проводить серьезные операции за счет огня и маневра. Да, до уровня блицкрига нам еще далеко, уровень технического развития пока не позволяет танковым клиньям «взрезать Европу», но, если до стратегов этого времени только-только начало доходить ощущение необходимости разработки концепции такого образа ведения военных действий, на основе боевого опыта, то у меня с этим уже все было в порядке и ждать два десятка лет мне совершенно нет необходимости.

К тому же, я сейчас попал в уникальную ситуацию, поскольку уже имею понимание и опыт маневренной войны моторов и концепцию глубоких операций, а уровень технического развития нынешней эпохи позволяет использовать кавалерию в сочетании с бронетехникой. И если через двадцать лет атака польских улан на германские танки будет восприниматься с иронией, то в этом времени взаимодействие бронетехники и кавалерии выглядит весьма многообещающим. Там, где нужна мощь и броня — помогут машины, а там, где не хватит дальности их действия в дело вступит кавалерия.

И где-то там, в степях Малороссии, гарцевал сейчас генерал Империи Брусилов, создавая Первую конную армию, которая должна сказать свое весомое слово в этой войне. И готовились к боям тачанки — новое слово в тактике боя, с которым здесь еще не знакомы.

Вообще, технически и организационно, Русская Императорская армия уже вполне могла воевать. Техническое оснащение более-менее подтянули, снарядов и патронов накопили, пулеметов все еще остро не хватает, но поставки от союзников идут. Так в этом году из США и Британии поступило двенадцать тысяч пулеметов «Льюис», десять тысяч американских пулеметов «Кольт-Браунинг», да еще и из Франции успели поставить пять тысяч пулеметов системы Шоша и две тысячи системы «Гочкисс». Плюс имелись пулеметы системы «Максим» производства Тульского оружейного завода. Плюс, в этом месяце наконец-то заработало производство пулеметов «Мадсен» на заводе Первого русского акционерного общества ружейных и пулемётных заводов в Коврове, и теперь наша армия должна получать по пятнадцать тысяч таких пулеметов в год. И именно их я собирался устанавливать на мотоциклы с колясками, поскольку применение там значительно более габаритного и тяжелого пулемета системы «Максим» для меня, со всей очевидностью, было баловством. Кроме того, ручные пулеметы требовала кавалерия.

Разумеется, износ пулеметов большой, они имеют свойство ломаться и войскам постоянно требуется все новые и новые партии оружия даже в мирное время, что уж говорить про войну. Благо в этом году особых боевых действий не велось и в дивизиях, и на складах, успели поднакопить какое-то количество этих смертоносных машинок. В целом, армия сейчас имеет около тридцати пяти тысяч пулеметов, причем, большая часть из них были именно ручными. Этого, конечно, мало, поскольку войска требуют сто тысяч единиц этого оружия. Но, как говорится, мы работаем над этим. Но, в любом случае, это лучше, чем было в начале войны, когда русская армия имела пулеметов на порядок меньше.

Более того, Маниковский с Вановским не подвели, и армия все же получит на вооружение автомат Федорова, производство которого таки наладили на Сестрорецком оружейном заводе. Много-мало, но по десять тысяч единиц в месяц с 1 июня начали отгружаться в войска. Думается, что Первой конной армии он окажется не лишним.

Армия перевооружалась, армия менялась, армия становилась реальной грозной силой. Осталось мелочь — чтобы эта армия вообще захотела воевать.

* * *

США. НЬЮ-ЙОРК. 24 июня (7 июля) 1917 года.

Инженер Маршин, сменивший военную форму на очень приличный цивильный костюм, всматривался в туман, застилавший нью-йоркскую бухту. Вот проплыла мимо громада Статуи Свободы, вот проступили сквозь мглу громады небоскребов, причудливо громоздящихся вдоль недалекого уже берега. Судно медленно подходило к причалу, то и дело обмениваясь гудками с невидимыми коллегами.

Плавание прошло нервно. И команда, и пассажиры опасались германских подводных лодок, слухи о которых были главными темами разговоров и в порту, и, естественно, на самом судне. И пусть корабль был американским, но кто мог быть уверенным в том, что это остановит немцев? Да и банальных ошибок нельзя было исключать, все же плавание проходило в зоне активной морской войны и Германия делала все, для того, чтобы прервать снабжение Великобритании, для чего топила все суда, какие только могла. Нередко, под это дело попадали и транспорты нейтральных стран. Случались даже атаки и на нейтральные суда.

Вот и причал. Лайнер пришвартовался, и пассажиры направились к трапам. Делегацию из России встречал сам посол Империи в США гофмейстер Бахметев.

— Рад приветствовать вас в Америке, господа! Вы прямо, как говорится, с корабля на бал!

Руководитель прибывшей делегации насторожился.

— Что-то случилось, Георгий Петрович?

Бахметев кивнул.

— Случилось, Силуан Фемистоклович, случилось. Только что Конгресс, в ответ на запрос президента Вильсона, проголосовал за вступление США в войну на стороне Антанты.

Балдин снял шляпу и перекрестился.

— Слава тебе, Господи!

Глава 15. Император мира

МОСКВА. 25 июня (8 июля) 1917 года.

Представительский «Руссо-Балт», в сопровождении автомобиля охраны, выехал из ворот Министерства информации и покатил по Тверской. В который раз Борис Алексеевич поймал себя на том, что в нахождении учреждения в таком респектабельном месте, каким было пересечение Тверской и Бульварного кольца, есть и свои минусы. В частности, ввиду постоянной необходимости продираться сквозь переполненные транспортом улицы, а в этом не было и не могло быть ничего хорошего. Не перекрывать же движение всякий раз, когда едет какой-нибудь министр? Тем более что даже сам Государь Император старается не злоупотреблять этим, избегая появляться в Кремле без особой на то необходимости. Но, с другой стороны, с минусами нужно было мириться хотя бы по той причине, что не было более короткого пути к Петровскому Путевому дворцу, располагавшемуся как раз на выезде из столицы, на Петроградском шоссе, прямо вытекавшем за Камер-Коллежским валом из Тверской-Ямской. Так что, ничего тут не попишешь…

А писать господину Суворину приходилось много, в том числе и в последние дни. К сожалению, министерские обязанности далеко не всегда приятны и рутина засасывает, но все же и Борису Алексеевичу удавалось иногда, что называется, тряхнуть стариной, тем более что часто именно его острое перо и меткое слово становились основой новой информационной кампании. И, нередко, кампании довольно успешной.

Буквально сегодня утром глава Министерства информации разбирал аналитический доклад о состоянии духа и моральной составляющей в Действующей армии. И доклад этот вселял определенный оптимизм, поскольку моменты, которые были определены в качестве ключевых, действительно большей частью нашли отклик в сердцах и душах сидящих в окопах солдат. Были найдены верные посылы, которые были понятны и востребованы в основной массе окопников. Как, впрочем, и в крестьянской армии в целом.

Во-первых, в войсках были проведены выборы и были направлены делегаты на Съезд аграриев России, который и должен был определить основы будущей земельной реформы и государственной политики в области сельского хозяйства в целом. Тема вызывала живейший интерес и широко освещалась в прессе. А уж возможность добиться особых привилегий для фронтовиков и в целом военных, виделась солдатским собраниям особенно привлекательной, а значит, и особо важной. Нужно ли говорить, что значительное увеличение личной доли за участие в наступлении, было должным образом в газетах замечено и обсуждено в войсках?

Во-вторых, вот уже несколько недель основным посылом информационной работы были многочисленные цитаты идеологов и высших руководителей Германии. «Lebensraum» стал основой пропагандистской кампании — немцы придут и все отберут, германец рассматривает Россию и ее народ лишь как средство удовлетворения своих потребностей, вся Россия до самого Урала для них лишь зона интересов и пространство для расселения немецких помещиков. И, главное, русский мужик рассматривается исключительно в качестве крепостной рабочей силы, а уж о ожидаемой землице и земельном переделе и говорить не приходится, поскольку германцы придут и отберут последнее.

И вот, позавчера, во всех основных газетах в тылу и на фронте, а также посредством радио и «Окон РОСТА», был явлен народу текст «Германского предложения о мире». Предложения, со всеми требованиями и претензиями. Разумеется, это требования сопровождались комментариями различных ответственных лиц, редакторов, журналистов и всех тех, кого Государь именовал «лидерами общественного мнения» или коротко — ЛОМами. Тут были и всякого рода политики, и военные, и ученые, и актеры, и поэты разные с писателями. Было немало интервью с рабочим и крестьянским людом. Конечно, Суворин прекрасно знал, как делаются подобные интервью и как подбираются эти самые ЛОМы, а также размер их гонораров, но главным условием была правдивость, поскольку тем, кто думает иначе, слова просто не давали, гонорары не платили и интервью у них не брали. Или брали, но так, чтобы все, что они сказали «против» выходило как раз против них самих, выставляя их и их сторонников в крайне неприглядном и недостойном свете. А так, в остальном, все было чин по чину, ведь все заявленные лица действительно выражали свое мнение, даже если мнение это часто и явно несло повышенные верноподданнические чувства.

Главное, что слово «мир» в устах авторитетных людей стало все чаще дополняться словосочетаниями — «кабальный мир», «мир под диктовку врага», «постыдный мир», «неравный мир», «грабительский мир». Делался акцент на том, что, предлагая, якобы, мир России, Берлин старается обмануть «глупых русских», которые соглашаясь на «мир» лишь позволят немцам разбить врагов поодиночке — сначала французов на Западном фронте, а затем, собственно, и самих русских на фронте Восточном. И ничего тут не поможет, поскольку договора, подписанные с германцами, не стоят бумаги, на которой написаны.

«Германцы в овечьих шкурах» — вот основной лейтмотив информационных материалов. Причем, публикации варьировались не так чтобы уж сильно, и центральные газеты не слишком отличались от фронтовой, дивизионной или той же полковой прессы, коя полностью находилась под контролем Министерства информации.

Перспектива неподъемных репараций, огромных территориальных потерь, обесценивания денег и неподъемной кабалы — вот какое будущее рисовалось пропагандой на случай мира «сейчас и здесь». Даже широко муссировался посыл, что с отнятых у России земель будут насильно выселены все мужики и отправлены вместе с семьями на верную погибель в северные губернии или в далекую Сибирь. И что это не просто страшилки, а реальные факты, доказывалось настоящей историей истребления русского и сочувствующего населения на территориях Германии, Австро-Венгрии и Оттоманской Империи.

Так Талергофский концентрационный лагерь стал страшным символом и объектом нарастающего гнева. Как же! Сто двадцать тысяч человек заподозренных в возможных (!) сочувствиях к России были репрессированы, сорок тысяч заключены в концлагеря, тысячи погибли, умерли от голода или были казнены. Жуткие ряды виселиц вдоль дорог, «украшавших» Галицию, кресты с распятыми на них русскими людьми.

Все это живописалось в самых черных красках, со страшными подробностями, и рассказами чудом спасшихся свидетелей. И, разумеется, в информационной кампании ненавязчиво смешивались деяния Австро-Венгрии и Германии. Чужие немцы они и есть чужие немцы, чего их разделять. Если войну проиграем, то такие лагеря, как Талергоф появятся по всей России.

И доколе мы будем терпеть массовые убийства и пытки русских людей в Европе?

* * *

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 25 июня (8 июля) 1917 года.

Веселые балы, бесконечные пиры, увлекательные охоты с борзыми и прочими гончими. Множество легкодоступных красавиц, готовых буквально на все ради одного твоего взгляда. Роскошные хоромы и еще более роскошные одеяния. Невообразимо, упоительно сладкая жизнь, полная удовольствий, неги и романтики…

Я поковырял ложкой утреннюю овсянку и криво усмехнулся. Где это вот все? Где это в моей жизни — жизни всевластного и, фактически, Самодержавного Императора одной шестой части земного шара? Пиры? Ага, вот только овсянку доем, будь она не ладна! Снова язва пошла в обострение, Лейб-доктор говорит, что от нервов это все. Вполне возможно. А как тут не нервничать-то?

Вместо балов у меня сплошные совещания, вместо охот с борзыми — война со всякими немцами, а вместо роскошных одеяний обычная полевая генеральская форма. Как-то не принято в этом времени офицерам фланировать в гражданском платье, а уж тем более Государю в час войны.

Что же касается красавиц, то, возможно, возникни у меня такое желание, я бы мог себе организовать какую-нибудь бабенку не из последних, но как подумаю, во что это все выльется, какой геморрой меня ждет, так и думать страшно. Тем более в таких условиях, когда отвлекаться на всякий флирт нет ни времени, ни возможности, ни желания. Нет, желание-то, понятно, возникает, как говорится, дело молодое, но…

Но, нет. Не до расслабона сейчас. Стоит чуть расслабиться и чуть увлечься, и страну профукаешь, и сам окажешься на краю какой-нибудь шахты, раскидывая своими бестолковыми мозгами по округе.

В общем, повременю пока я с развлечениями. В конце концов мне не шестнадцать лет, гормоны не бушуют в организме с такой силой, чтоб крышу напрочь сносило, а адреналина мне в жизни пока и так более чем достаточно.

Советских газет у меня, по понятным причинам, не было, поэтому мне приходилось довольствоваться за завтраком теми, что есть. А именно чтением передовицы «Московского листка», благо господин Гиляровский таки выкупил эту газету. На мои, кстати сказать, деньги выкупил. Неофициально, разумеется, поскольку деньги были, как сказали бы в мое время, полностью очищены и достались Гиляровскому вполне легально — частично в качестве гонорара от известного издательства за будущий цикл книг об истории Москвы, а большей частью, в качестве публичной ссуды в банке, к которому власть, якобы, не имела никакого отношения.

«Необходимо решительное ослабление Российской Империи за счет наложения таких непосильных репараций и контрибуций, чтобы она на протяжении как минимум 15–20 лет не могла расходовать на перевооружение своей армии и флота средства, которые способствовали бы восстановлению подорванного поражением в войне военного потенциала. Финляндия должна получить независимость и войти в сферу интересов Рейха. Целесообразно так же добиться образования нескольких буферных государств между Германией, Австро-Венгрией и Россий, чтобы избавить Западную Европу от давления со стороны русского колосса и, по возможности, оттеснить Россию далеко на восток. Нужно присоединить к Германии все прибалтийские земли, Донбасс, черноморское побережье с Одессой и Крымом, а также устье Дона, Волги и Кавказ, отрезав тем самым Россию от Балтийского, Каспийского и Черного морей…»

И в таком вот духе. Цитировались канцлер Бетман-Гольвег, статс-секретарь фон Ягов, магнат Август Тиссен, герцог Иоганн-Альбрехт Мекленбургский, прочие лидеры и влиятельные персоны Германии, равно как широко комментировался и сам план «Lebensraum», предусматривавший полное расчленение России и закабаление русского крестьянства и пролетариата в интересах германских хозяев.

Да, пока у меня нет уверенности в том, что армия готова идти вперед, хотя доклады Гурко и главнокомандующих фронтами полны оптимизма. Но нужен какой-то перелом, что-то такое, что перевернет общественные запросы. Разумеется, Борис Суворин не зря ел свой хлеб, и пропаганда была поставлена на самую широкую основу. На максимально широкую, я бы так сказал. Но пока, как мне представляется, изменения в настроениях в обществе и в армии меняются не так быстро, как бы мне того хотелось.

Немцы же, судя по всему, вовсе не собирались останавливать свое наступление и старались войти в Париж раньше русско-французских войск. И хотя формально наша армия все еще была связана действием «Ста дней для мира», у меня не было ни малейших иллюзий относительного того, что больше продлять действие одностороннего перемирия мне не придется.

Армия пока в окопах и, в принципе, условно боеспособна. Но что будет ближе к осени? Как мы переживем зиму? К тому же, парадокс ситуации заключался в том, что армия технически будет готова всерьез наступать только к весне 1918 года, а вот доживем ли мы до этой самой весны без какой-нибудь революции? Это очень большой вопрос. Очень!

И не громыхнет ли в какой-то из дней, типа 25 октября (7 ноября), какая-нибудь условная «Аврора» артиллерийским «здрасьте!» мне в окно? А послужить поводом для этого могло все что угодно. Включая мой отказ продлевать «Сто дней для мира».

Нет, пока все сводки говорят о том, что особого потрясения в обществе рост антигерманской пропаганды пока не вызвал, хотя только дураку было непонятно к чему дело идет, и что просто так ничего в этой жизни не бывает. В Москве и ряде других городов прошли даже верноподданнические манифестации, правда большую часть из них организовал Корпус Служения и прочие мои спецслужбы. Но информационный фон поддержки власти в массах они создали. Пусть пока до всенародного единения вокруг Священной Особы еще далеко, но в целом все не так плохо, как я того опасался. Но произойти же могло что угодно в любой момент.

Был еще один нюанс, который я не мог не учитывать. Мой генералитет рвался в бой и доклады спецслужб показывали рост глухого недовольства в высшем армейском командовании по поводу моей нерешительности. Появилось мнение, что ваш покорный слуга собирается украсть у армии и России победу. И все чаще взоры обращались в сторону премьер-министра генерала Маниковского. Ропот этот пока, насколько можно было судить по докладам, еще не принял какого-то организованного характера, но идея установления в стране военной диктатуры вполне зрела. Благо идея эта не нова, лишь четыре месяца назад ее пытались воплотить в жизнь, свергая Николая Второго. И тогда, кстати, точно так же генерал Маниковский рассматривался в качестве военного диктатора. К тому же, не было у меня уверенности в том, что мои спецслужбы вовремя выявят военный заговор. Мятежники поднабрались опыта, а сам мятеж вновь уже становится частью нашей политической традиции. А там глядишь, и не успею оглянуться, а у России новый Император Павел Второй, и всесильный диктатор Маниковский за кулисами трона.

А дальше? Дальше, мне видится неизбежной революция, сметающая всех этих «диктаторов» к едреней фене. С другой стороны, и катастрофа на фронте могла привести к революции. Как тут пропетлять-то? Нужна маленькая победоносная война? Да. Но при условии, что она не затянется. И, при условии, что оптимизм генералов о готовности армии вообще имеет под собой какие-то основания. Иначе…

Да, в очень нервное время я нынче живу. А вы говорите балы, красавицы, пиры…

И я вновь принялся ковырять ложкой остывшую овсянку.

* * *

ИТАЛИЯ. РИМ. 25 июня (8 июля) 1917 года.

Князь Волконский ехал с очередной аудиенции с Ее Высочеством. Глядя на улицы старого Рима, князь ловил себя на мысли, что, если он прибыл в столицу Италии сугубо исполняя Высочайшую волю, то теперь он и сам был готов приложить все усилия для того, чтобы Высочайшая воля стала реальностью.

Да, принцесса Иоланда поразила его сегодня в очередной раз. Неужели этой высокородной барышне только шестнадцать лет? Впрочем, возможно именно в высокородности, а точнее в том, что жизнь при королевском дворце вовсе не располагает с затянувшемуся детству, и таился секрет принцессы. Хотя, если бы было все так просто, то все представители знатнейших родов вечно бы правили миром. Чего, на самом деле, вовсе не наблюдается.

Тем не менее, принцесса Иоланда являла самые выдающиеся способности, острый ум и исключительное умение повернуть ход событий в свою пользу. А что сказать о способности, так сказать, уловить ветер и наполнить им свои паруса? Например, об организации общества Италия-Россия, которое сама же и возглавила? Нет, она там, разумеется, взяла на себя скромную и почетную роль почетного же главы, шефа и патрона всего этого собрания, представителя Королевского Дома, символически осеняющего данную структуру. Но почему ни у кого не возникло сомнений в том, что это именно ЕЕ общество?

И уж тем более сомнений не могло возникнуть у самого князя, поскольку Волконский знал всю подноготную происходящего. В частности, как много и усердно изучает принцесса Россию, сколь скрупулезно оцениваются существующие проблемы и потребности, и сколь внимательно изучаются итальянские промышленники, которые могли бы не просто оказать помощь России, но и перенести туда свое производство. И как усердно она учит русский язык.

Мало того, что было организованно общество Италия-Россия, но принцесса еще и добилась того, чтобы одобрение на предоставление льготных кредитов для итальянских предприятий осуществлялось в первую очередь через это самое общество. Более того, Иоланда практически монополизировала право такие кредиты одобрять, чему, безусловно, потворствовал ее царственный родитель, полагая очевидно, что в будущем это дело окупится сторицей.

И князь Волконский его понимал. Правда, он не был уверен, что родителю так уж удастся влиять на дочь.

А вот и место назначения. Дорогой и очень респектабельный ресторан. А где еще можно было встретиться с главой столь известной корпорации?

— Счастлив видеть вас, синьор Фраскини.

— Благодарю вас, князь, что уделили мне время.

— Ее Высочество дала мне знать, что у вас, синьор Фраскини, есть серьезное предложение для моей страны.

— О, да, я благодарен Ее Высочеству за столь живое участие в межгосударственных делах. Действительно, наше предприятие, известное всей Европе своими автомобилями высочайшего класса и качества, заинтересовано в развитии сотрудничества с Россией.

— Позволю себе дать высочайшую оценку качеству автомобилей, которое выпускает ваше предприятие. Однако, позволю себе заметить, что и в России есть общества, которые выпускают автомобили представительского класса. Тот же «Руссо-Балт», к примеру.

Фраскини склонил голову в легком поклоне, призванном обозначить вежливость, но, вместе с тем, позволил себе легкую иронию.

— Разумеется, «Руссо-Балт» выпускает весьма достойные автомобили. Однако же, позволю себе заметить, что выпускается их крайне мало, качество их часто имеет нарекания, а вот стоимость их существенно выше, чем у автомобилей «Isotta-Fraschini».

Волконский не стал спорить.

— Что ж, возможно в вашем замечании есть определенная доля правды. Однако, тем не менее, Россия сейчас нуждается не в лимузинах, а в множестве дешевых и массовых автомобилей. Дешевых и массовых. Вместе с тем, автомобили «Isotta-Fraschini» отнюдь не дешевы, и, тем более, не могут производиться массово. Как всякий элитарный продукт, ваши авто предназначены для очень состоятельной публики. В то же самое время, мой Государь очень критически относится ко всякой роскоши, особенно в условиях войны.

— Конечно, князь, мне это известно. Но разве мы не можем найти точки соприкосновения? Наша фирма имеет опыт сотрудничества с итальянской армией. У нас есть прекрасная серия транспортных автомобилей «Isotta-Fraschini» тип 16 грузоподъемностью в четыре тысячи килограммов. Мне представляется, что такие машины были бы полезны России и ее армии.

Князь кивнул, соглашаясь.

— Да, разумеется, грузовики более полезны для нас, чем лимузины. Однако же, позволю себе заметить, что объем производства ваших грузовиков и шасси к ним достаточно невелики. А вместе с тем, нам требуется просто огромное количество грузовиков.

— Понимаю. Как мне представляется, может быть достигнуто соглашение о совместном производстве бронеавтомобилей на шасси «Isotta-Fraschini». Насколько я знаю, в русской армии тяжелые броневики крайне востребованы. Четыре тонны — есть четыре тонны, не так ли?

— Возможно. Однако, есть иная проблема. Россия взяла курс на максимальную стандартизацию и массовый выпуск. Но ваши автомобили и ваши шасси носят большей частью штучный и эксклюзивный характер. Зачем нам несколько десятков авто, которые и ремонтировать будет сложно? В особенности, если мы говорим о применении таких автомобилей в условиях Действующей армии.

— Я думаю, князь, что решить эту проблему возможно предельно просто.

— Каким же образом?

— Массовостью. Пусть не массовостью каждой конкретной модели, но общей массовостью. На самом деле вряд ли Россия откажется от заводов по производству тяжелых грузовых автомобилей, броневиков, авиационных двигателей и двигателей автомобильных, не так ли князь?

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА.

Н. К. Крупской

Бургундская Коммуна, Сен-Клод, 20 июня 1917 года.

Дорогая Надюшка! Очень рад был получить от тебя весть. Я в Париже слал телеграмму в Люцерн и, не получив на нее ответа, послал другую в Женеву, но до отъезда ответа тоже не получил. Пользуюсь поездкой Клары[5] и Анжелики[6], чтобы написать тебе. Анжелика италоподданная авось пропустят.

Неделю как мы нашей интернациональной колонной покинули Париж. Сегодня уже ясно что вовремя, и Вторая коммуна погублена. Парижане с самого начала погрязли в комитетах и прочих комиссиях. Мне в этой говорильне не нашлось подходящего места, да и времени на устройство работы РКИ только и доставало. Девять дней назад, вскоре после заключения этого позорного, но архиважного мира стало понятно, что власти в Париже нет и вожди Коммуны не понимают необходимость жесточайшей пролетарской диктатуры. Большая часть Президиума вместе с Ларго Кабальеро за два дня до того отбыла на юг, для помощи товарищам восставших Гаскони, Каталонии и Окситании. Решили и мы перенести Исполком в бастующую Швейцарию.

Управились бы за два дня, но этот палач Мишка Романов захватил Осер. И нам никак нельзя было нести головы на русские плахи. Пришлось автоотрядом уходить на Труа, Лангр, Безансон. Но его уже заняли пруссаки. В руки к кайзеровцам мы тоже попасть не могли и, спасая наших немецких товарищей, от Гре мы свернули на Доль и утром вступили в Сен-Клод. Не буду сейчас описывать всех казусов нашего путешествия. Скажу только, что все живы, правда Клара простыла в дороге. Поклажу свою мы в пути даже приумножили.

Здесь нас встретил Фриц[7] с весточкой от тебя и вестью что немцы заняли Кюр, а итальянцы Мижу. Он со своим оружейным обозом не смог уже к вам пробиться.

От Фрица узнал, что приступ болезни сердца у тебя все же был. Значит, ты работаешь не в меру. Надо строже соблюдать правила и слушаться врача хорошенько.

Мы с Фрицем, объединив отряды, отходим на красный ещё Лион, а там может будет перелом на фронтах в Окситании или Барселоне. Девочки остаются до прихода итальянцев. Анжелика уверена, что проведет Клару и парижанок в Женеву. Наши русские спутницы решили не рисковать.

Надеюсь, что дня два-три буду в Лионе — телеграфирую при первой возможности.

Крепко обнимаю, прошу писать и телеграфировать чаще.

Твой В. Ульянов

NB: Слушайся доктора: ешь и спи больше, тогда к зиме будешь вполне работоспособна.

* * *

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 25 июня (9 июля) 1917 года.

— Первый же день работы правительственной делегации принес весомые политические, экономические и военные результаты. Вступление в войну на стороне Антанты позволило правительству и Конгрессу США оперативно одобрить подготовленные раннее документы и договоры, в частности «Договор о программе Ленд-лиза», о выделении России значительных кредитов, об оказании нашей Империи широкой военной и технической помощи. Подписано соглашение с Чарльзом Нэшем о создании в России филиала компании «Nash Motors» и строительству автомобильного завода, способного выпускать порядка двух тысяч армейских грузовиков в год плюс поставлять не менее тысячи шасси в год, для производства на их базе другими российскими заводами броневиков, санитарных автомобилей и прочего спецтранспорта, столь необходимого армии…

Я слушал Маниковского и думал о своем…

* * *

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 25 июня (8 июля) 1917 года.

— Вы можете начинать, Ваше Императорское Величество.

Я кивнул Суворину. Наспех организованная студия все еще смотрелась кустарно, но для меня вся современная (прости Господи) техника, в любом случае выглядела крайне несерьезно. Даже простейший вопрос обращения к подданным в прямом эфире и то потребовал совершенно героических усилий от всех служб и заинтересованных лиц.

— Честь в Служении на благо Отчизны! От имени России я обращаюсь ко всем людям доброй воли во всем мире. Скоро три года, как Европу и Земной шар потрясают сражения Великой войны. Войны, прозванной так не за ее возвышенное благородное величие, а за те великие ужасы и горести, которые она принесла народам. Вся жизнь для сотен миллионов людей разделалась на жизнь до войны и жизнь после ее начала. Бедствия, кровопролитие и смерть опустошили Европу. Люди требуют мира. Почти сто дней назад Россия обратилась ко всем мировым правительствам с призывом закончить эту ужасную войну и сесть за стол переговоров. С радостью и надеждой восприняли тогда народы известия о том, что одна за другой воюющие державы начали поддерживать эту благородную миссию и в свою очередь присоединялись к нашей инициативе. В Стокгольме уже началась подготовка к мирной конференции. Остановить бессмысленную бойню — вот в чем нам виделась наша общая задача. Задача, ставшая еще более важной, после того, как были доставлены неопровержимые свидетельства наличия внеземной угрозы, полученные в ходе минувшей экспедиции русского дирижабля «Гигант» к месту космической катастрофы в Сибири. Остановить междоусобную войну на Земле, строить мирное и процветающее общество, Служение во имя всеобщего блага и безопасности — что может быть благороднее этой цели?

Делаю паузу и отпиваю глоток воды.

— «Император мира» — так называют меня в прессе. И я горд носить этот неофициальный, но такой благородный титул. И я был бы счастлив разделить его с другими лидерами держав. Императоры, короли, президенты мира — что может быть достойнее и почетнее этого завния для государственных деятелей всей Земли? Благодарность народов и счастье каждого человека — разве не в этом цель нашего Служения?

Снова микропауза.

— Но, к великому нашему сожалению, не все были искренними, заявляя о своей приверженности миру. Явив народам свое вероломство, германские войска перешли в наступление во Франции и сейчас наступают на Париж. Это наступление — настоящее преступление против мира и против сотен миллионов людей. И, как всякое преступление, преступление германского империализма должно и будет покарано. И в этой связи, мы приветствуем вступление в войну Соединенных Штатов Америки. Ибо невозможно оставаться в стороне и беспристрастно взирать на творящийся в Европе кровавый разбой. Мы так же призываем остальные мировые державы не оставаться в стороне и дать отпор поджигателям войны! Время уговоров вышло и пришел час сказать твердо — пришла пора принуждения к миру!

И главный посыл:

— Россия дает Германии последний шанс. Остановите наступление и откажитесь от оккупации Парижа. Остановите наступление и дайте команду вашей делегации в Стокгольме немедленно сесть за стол переговоров. Переговоров о мире безо всяких предварительных условий. Я обращаюсь так же к руководству Австро-Венгрии и ее армии. Проявите мудрость и благоразумие. Удар ваших войск на любом участке фронта повлечет за собой сокрушительный удар со стороны России и наших союзников. Воздержитесь от начала собственной катастрофы, садитесь за стол мирных переговоров в Стокгольме. Я обращаюсь к властям Болгарии и Оттоманской Империи — не усугубляйте свое и так непростое положение. Не становитесь на сторону обреченных, ибо сказано, посеявший ветер — пожнет бурю. Ваши делегации давно ждут в Стокгольме команды из своих столиц. Дайте им эти команды, давайте садиться за стол переговоров. Наши народы и народы всей Земли ждут мира и ждут мудрости от всех нас. Дадим людям шанс на мир!

И четко выговаривая с металлом в голосе:

— От имени Российской Империи я объявляю ультиматум Германии. Если в течение двадцати четырех часов, начиная с этой минуты, германские войска не остановят свое позорное наступление или если немецкая армия войдет в Париж, Россия официально прервет действие своей инициативы «Сто дней для мира». К миру будем принуждать все вместе. И запомните — никто не будет забыт и НИЧТО не будет забыто!

Глава 16. Важнейшее из искусств

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 26 июня (9 июля) 1917 года.

В чем была прелесть господина Суворина? В том, что сей господин вовсе не старался меня поразить своим красноречием, жечь глаголом, и всячески демонстрировать мне свои познания.

Не имею понятия, играло ли тут обстоятельство личного профессионализма господина Суворина, или, быть может, он чувствовал во мне какую-то родственную душу, или, что нельзя исключать, сыграли роль некие дополнительные факторы, но он докладывал четко, ясно, и не пытался съехать на пафос элитарного рассуждательства о смысле Бытия. А уж, поверьте мне, с этим тут было весьма сложно. И у человека нашего времени многие доклады и, тем более, великосветские разговоры, вызывали бы прямо-таки аллергическую реакцию ввиду своей пафосности и цветастого словоблудия.

Нет, ничего такого не было. Господин Суворин докладывал четко, емко и выразительно. Впрочем, я не мог исключать, что решающим фактором здесь стал такой важный момент — мой почти Министр информации ни одного часа до своего назначения не служил на государственной службе. А она, смею заметить, неизбежно накладывает свой отпечаток.

Я слушал господина Суворина и пытался понять, почему мой царственный братец не смог использовать потенциал масс-медиа? Не имел навыков и опыта? Возможно. Но, как мне кажется, главная проблема была в том, что он боялся и не доверял прессе. Во всяком случае, в других странах, насколько я мог судить, с этим дело обстояло получше. А вот в России с государственной информационной политикой был просто тихий ужас. Ее вообще не было в том понимании, в котором я привык ее видеть. Не было, до меня.

И всей-то моей заслуги в этом деле было то, что я, осмотревшись, заметил Суворина, поставил ему четкую задачу и дал карт-бланш. Разумеется, мне было легче, ибо я знал, какой инструмент был нужен, как он должен работать, и, главное, я умел им работать. И я знал, какой огромный потенциал у этого инструмента и как много он может сделать в опытных руках.

Что ж, частично прав был Ленин, утверждая, что важнейшим из искусств для нас является искусство кино. Почему прав лишь частично? Да потому что, важнейшим из искусств для нас является искусство работы с информацией во всех ее смыслах, включая пропаганду и воспитание. А кино лишь частный случай этой большой и всеобъемлющей работы, часто пафосно именуемой «битвой за умы». Но я против битв и прочего аврала. Это именно работа, работа каждодневная, рутинная, кропотливая и планомерная.

Да, для такой работы необходимы были профессионалы, однако, как это не смешно, но именно в этом, неизведанном здесь деле, специалистов как раз более-менее хватало, пусть большей частью все они были талантливыми самоучками. Но они были. В отличие от других сфер, где очень и очень нужны были опытные инженеры, технари и прочие специалисты по направлениям, на которые нам нужно было сыскать, условно говоря, каждой твари по паре. Так вот, для Министерства информации как раз эти самые «твари» находились, всего-то нужно было кинуть клич, что требуются на вакантные места специалисты этого профиля. Кинуть клич и поманить щедрым жалованием, хорошим спецпайком, да чиновничьим местом, дающим ускоренную выслугу лет в Служении.

И «твари» явились на зов. Нет, вы не подумайте, что я как-то плохо отношусь к своим бывшим коллегам по цеху. Напротив, я их очень ценю, ибо могли они в два счета доказать, что белое — это черное, что, объявив Конституцию и Народную Империю, Россия действительно живет теперь в полнейшем народовластии. И это при том, что живет страна сейчас в реалиях самого махрового абсолютизма. Или вот, теперь ведомство господина Суворина лихо готовило общество к «войне за мир», доказывая всем, что более миролюбивой державы чем России, не сыскать на всей Земле. Мы так любим мир, что готовы заставить остальных наконец прекратить эту позорную бойню. И так далее.

Но, хорошо относясь к ним, как к ценным специалистам, я все же отдавал себе отчет в том, что для этого дела требуются люди с особым складом ума и, выработанным за годы опыта, циничным цинизмом, простите мой французский. Цинизм помогал им в работе, но он же делал эту публику весьма беспокойной, поскольку их циничное отношение к миру в равной степени относилось и к чинопочитанию, да и к власти в целом. Неслучайно, и ОКЖ, и ИСБ, денно и нощно держали руку на пульсе, неусыпно следя за умонастроениями в этой среде и регулярно внедряя в эту тусовку своих агентов. Впрочем, немало представителей этой публики сами охотно шли на сотрудничество со всеми моими «охранками». В том числе по причине неистребимого цинизма.

Что касается кино, то сегодня нас ждала большая премьера. Фильм «Герои крепости Осовец» выходил в прокат сразу во всех кинозалах Москвы и Петрограда. Фильм, в титрах которого с полным правом я мог бы указать свое имя в качестве сосценариста и сорежиссера, поскольку я мало того, что утверждал сценарий, он еще и во многом писался под моим чутким руководством, а все отснятые сцены показывались мне и Высочайше утверждались. Внес я и немало новшеств в процесс съемок и их организацию, поскольку мой опыт базировался не только на просмотре блокбастеров в моем времени, но и имел практическую основу в виду того, что медиа-холдинг, которым я когда-то в будущем имел честь руководить, занимался в том числе и производством собственных сериалов, так что с кухней и процессом кинопроизводства я был знаком не понаслышке.

Труднее всего было адаптировать мои знания и опыт к условиям и техническим возможностям России лета 1917 года от Рождества Христова. Да и сроки очень сильно поджимали, так что от первоначальной идеи, повторить стоминутный формат фильма «Оборона Севастополя» образца 1911 года, нам пришлось отказаться. Пришлось довольствоваться лишь сорока минутами экранного времени. Зато силы и ресурсы на этот фильм были брошены просто огромные!

И вот сегодня его увидят не только москвичи и петроградцы — его покажут по всей Империи. Причем показывать его будут не только в кинотеатрах, но и в армии, особенно во фронтовых частях. И главный кинопоказ состоится, конечно же, в Кремле.

* * *

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 26 июня (9 июля) 1917 года.

Генерал Ванков был как всегда сух и деловит, как и положено быть Министру вооружений и военных нужд в стране, которая ведет мировую войну. Впрочем, с легкой руки господина Суворина в оборот вошло новое понятие: «Война за мир», которое сейчас стало общеупотребимым в прессе.

— Считаю нецелесообразным продолжение работ над возобновлением производства на Обуховском заводе пушечно-пулемётного бронеавтомобиля Былинского под шасси «Фиат».

Удивленно поднимаю бровь.

— Вот как, генерал? А как же прекрасные рекомендации, а, Семен Николаевич? Не ваше ли министерство мне намедни представляло доклад по бронетехнике, где в числе прочего данной модели броневика были даны весьма лестные оценки?

Генерал помрачнел еще больше.

— Виноват, Ваше Императорское Величество! Действительно, на этот бронеавтомобиль имеются положительные отзывы. Однако, более внимательное и непредвзятое разбирательство показало, что отзывы эти были даны два года назад, когда в войсках был острейший дефицит любых броневиков. На тот момент машина была полезна. Сейчас же она явно устарела. И если бы ее производство было серийным, то можно было бы как-то с этим мириться, но возобновлять производство путем переделки конструкции под шасси «Фиат» я считаю нецелесообразным. Если уж перестраивать производство, то уже под серийную машину, выпускаемую сейчас на Путиловском заводе — полугусеничный пулеметный бронеавтомобиль «Остин-Кегресс».

— Хорошо, давайте свои соображения на этот счет. Я позже посмотрю.

Ванков передал мне папку.

— Что еще?

— В США, в числе прочего, нам удалось согласовать включение в перечень отправляемых в Россию грузов поставку до конца сего года одной тысячи полноприводных армейских грузовиков FWD модели B грузоподъемностью в три тонны. Кроме того, согласованны поставки шасси от этих грузовиков для нашего Путиловского завода, где, как вы знаете, Ваше Величество, ведутся работы по выпуску тяжелых броневиков «ФВД-Путилов-Кегресс», оснащенных трехдюймовым противоштурмовым орудием образца 1910-го года.

Я кивнул. Машина была запущена в серийное производство и американские шасси под этот броневик были для нас крайне важны. Пусть полугусеничный «ФВД-Путилов-Кегресс» не танк, но наличие 76 миллиметрового орудия и пулемета делали эту машину весьма полезной на фронте. В общем, первая партия из двадцати бронированных артиллерийских автомобилей этой модели уже была отгружена и срочно направлялась на юг, в состав формируемой сейчас 1-й бронебригады генерал-майора Добржанского, куда так же отправлялись полугусеничные «Остин-Кегрессы» и броневики «Джеффери-Поплавко». Хотя у меня были определенные соображения по видоизменению последней машины с учетом опыта будущего, но пока все было лишь в эскизах и на чертежах.

— Вопрос строительства непосредственно в России завода фирмы FWD не удалось решить?

— Вопрос находится в стадии согласования, Ваше Величество. Определенный интерес владельцев предприятия имеется, но пока удалось согласовать лишь поставки в рамках программы «Ленд-лиза» и только грузовиков, выпускаемых для американской армии в рамках государственного контракта. Все мощности предприятия сейчас полностью загружены расширенным заказом военного ведомства США. И, разумеется, пока это лишь общая договоренность, которая может быть сильно скорректирована отговорками о срочных потребностях снабжения собственной армии, однако, как нас заверили в Вашингтоне, США заинтересованы в скорейшей отправке этих машин в Россию.

— Что ж, будем надеяться. Держите руку на пульсе. Что еще у нас по данному вопросу?

— Также согласована поэтапная поставка дополнительных пяти тысяч мотоциклов и трех тысяч колясок к ним выпуска американской фирмы «Harley-Davidson», благо на последнюю у армии США пока нет особых видов, в связи с чем нам удалось также принципиально согласовать вопрос об открытии производства мотоциклов этой фирмы в России. Вопрос же соглашения о поставках мотоциклов «Indian Power Plus», как это мы планировали ранее, пока не имеет серьезных перспектив, поскольку на основную массу мотоциклов данной фирмы заключен контракт на их поставку в американскую армию.

— Жаль. Ну, «Харлей» так «Харлей». Тоже мотоцикл. Что ж, будет наша армия ездить на «Харлеях».

Ванков моей иронии не понял и пустился в объяснения, пытаясь доказать мне, что в целом и это не такая уж плохая машина. Особенно, если выбора нет, а снабжать войска чем-то надо. Я кивал, слушал, что-то уточнял. И думал.

Что ж, американцы, похоже, всерьез взялись за войну. Первая сводная дивизия Экспедиционного корпуса США уже практически готова к отправке во Францию. И одновременно идет спешное развертывание еще десятка дивизий, для которых, естественно, требовались военные грузовики и мотоциклы. Как, впрочем, и все остальное. Представляю себе, как потирают руки дельцы американского военно-промышленного комплекса.

Вообще же, после вступления в войну, американцы очень лояльно стали относится к нашим запросам и заказам, а программа ленд-лиза серьезно расширила перечень и количество отправляемых в Россию грузов. Та же тысяча грузовиков FWD в дополнение к согласованной ранее партии из тысячи грузовых автомобилей «Nash Motors» должна весьма ощутимо облегчить ситуацию с транспортом в русской армии. Понятно, что поставки растянутся во времени, грузовики надо собрать, погрузить, доставить транспортами в Романов-на-Мурмане, Архангельск или Владивосток, а оттуда железной дорогой доставить в прифронтовую полосу, распределяя их согласно назначения по отдельным частям. Да и там в строй они войдут не так, чтобы за пять минут. Но, все равно, все равно это хлеб, как говорится. Ну, а то, что по договору о ленд-лизе мы все уцелевшие экземпляры поставленной американцами техники должны будем или вернуть в США или выкупить, это уже вопрос второй. Во-первых, это когда еще будет и к тому времени, как я надеюсь, нам удастся нормально наладить массовое производство и в самой России, а, во-вторых, подписывая соглашение, нашим дипломатам удалось оговорить такой немаловажный нюанс, как выкуп техники, поставленной по ленд-лизу, будет производиться по остаточной стоимости с учетом состояния, в котором эта техника будет находится на момент осмотра совместной экспертной комиссией. Ну, а утраченные или уничтоженные машины вообще не подлежали оплате. Причем, это касалось не только грузовиков и мотоциклов, а буквально всего, что входило в программу, включая оборудование, медикаменты, все виды оружия и вооружения, стратегическое сырье и все остальное.

К тому же, выкупать мы все уцелевшее будем за счет долгосрочных и беспроцентных кредитов, выделяемых нам Америкой. Откровенно говоря, я всерьез сомневался, что мы вообще что-либо из поставленного будем возвращать. Если удастся согласовать приемлемую «остаточную» цену, то, вероятнее всего, мы просто выкупим у них за их деньги всю технику и оборудование. Даже убитый в хлам грузовик — это грузовик. А их в России еще долго будет остро не хватать.

Да, мы набираем кредитов, как собака блох. Пусть и очень льготных. А что нам делать остается? Нам нужно все. Армии нужны машины и оружие. Минвооружений остро нуждается в стратегическом сырье, особенно в таком, которого у нас нет в принципе, типа того же каучука и прочего. И разумеется, нам нужны технологии, станки, оборудование, производственные линии и целые заводы под ключ. Пусть пока это еще не полноценная индустриализация, которую нам еще предстоит провести, но и даже отверточная сборка дает нам многое. Приглашаются специалисты из-за границы, повышается квалификация отечественных инженеров и мастеров, растет престижность и востребованность технических профессий. А сколько специалистов нам понадобится очень скоро! Да, что там скоро — они нам сейчас крайне необходимы!

Да, кредиты, пусть и беспроцентные, когда-то в теории надо будет возвращать, но это когда еще будет. Да, и как показывает известная мне история, большую часть этих кредитов союзники в итоге и не вернут. Так что, посмотрим на развитие событий. С Италией у нас свои дела и свои расчеты, а американцы сильно беднее не станут и свою выгоду поимеют. Не прямо, так косвенно. Тут иллюзий я не имел ни малейших.

А пока давайте. Деньги, технологии, заводы, пушки, грузовики, пулеметы, аэропланы, двигатели. Мощь Германии растет, и угроза ее полной гегемонии в Европе заставляет американцев спешно укреплять страны, которые противостоят немецкой экспансии. В том числе и Россию, благо нет у нас сейчас с американцами коренных идеологических противоречий. Впрочем, когда прижало, Америка прекрасно поставляла кучу всего и в идеологически враждебный СССР. Так, что — будем брать!

А уж у почти родственной Италии, что называется, брать сам Бог велел. Уж очень хочется привязать наши страны друг к другу. Впереди, так или иначе, новая мировая война и в этом факте не сомневался ни минуты. Ведь земельный передел назрел не только в России. Только у нас за этим стоят отдельные мужики, а в мире отдельные державы, которых не удовлетворяет, что у кого-то землицы оказалось побольше.

Несправедливо это!

Потому, как и чем бы не завершилась эта «Великая война», но впереди еще более великая, да такая, что мир содрогнется в своих основах. Впрочем, многие считали и Первую и Вторую мировые войны одной единой Великой войной, с коротким перемирием в двадцать лет.

Может и так. Сути это не меняет. Нам нужны верные союзники. А Италия, с ее стратегическим положением, развитой промышленностью и мощным флотом, даст нам возможность прочно занять свое место в Средиземном море и, в перспективе, в Индийском океане.

Ну, а то, что из итальянцев вояки никакие, так это может и плюс. Так мы им еще нужнее. Тем охотнее нас пустят в регион. А планы у моего итальянского царственного собрата, насколько мне известно, просто наполеоновские.

* * *

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ. 26 июня (9 июля) 1917 года.

Есть вещи, которые неизменны по своей природе. Смена дня и ночи, рассвет и закат, зима и лето. Наряду с природными явлениями в культ неизменности возведены традиции, столь любимые чопорными британцами. К таким символам неизменной Традиции можно было отнести и Высочайшую аудиенцию, которой я практически ежедневно удостаивал моего Министра иностранных дел господина Свербеева. И пусть на его мировосприятие большей частью повлияли не лондонские туманы, а его служба послом России в Берлине, но суть все равно оставалась неизменной — глава внешнеполитического ведомства был верен Традиции и своим правом доклада на Высочайшее Имя очень дорожил.

Разумеется, когда было необходимо, Сергей Николаевич срывался и летел (часто буквальным образом) туда, где его присутствия и опыта требовали интересы Империи. Но, как всякий человек, он имел свои слабости и право являться под мои ясны очи было одним из них.

Служба в Германии наложила свой отпечаток не только на его пунктуальность и любовь к порядку, но и на его восприятие мира, и на место Германии в нем. Так что прошлые его призывы к срочному миру на немецких условиях я воспринимал скорее, как личную слабость, чем на злонамеренную попытку сдать наши государственные интересы Берлину. Но, выбора у меня пока особого не было, слишком много кандидатов на этот пост просто смотрели бы в рот господам из Лондона и Парижа. А Свербеев этих господ не слишком жаловал, потому и подходил на этот пост лучше всего. Пока подходил, во всяком случае.

Впрочем, Сергей Николаевич и сам понимал, что облажался и третьего дня наговорил лишнего. Потому и старался сегодня демонстрировать государственническую позицию, помноженную на бесконечно верноподданнические чувства.

— Подписав с генералом Петеном соглашение о взаимном оборонительном союзе, правительство генерала Примо де Ривера не только обеспечило Испании возможность и повод для объявления войны Германии, но и, как вам уже известно, Государь, немедленно объявило войну. Причем, было заявлено, что Мадрид предлагает заключить подобные двусторонние соглашения Москве, Риму и Лондону. Текст этого меморандума и проект соглашения нами уже получен. Официальная позиция Мадрида строится на том, что, не присоединяясь ни к одному военному блоку, страна хочет дистанцироваться от мировой войны. Более того, заключая двусторонние оборонительные соглашения с Францией, Италией, Великобританией и Россией, Испания пытается таким решительным способом повлиять на участников союза Центральных держав с тем, чтобы стимулировать скорейшую остановку боевых действий во Франции и невозобновлении их на других фронтах. Таким образом, Государь, генерал Примо де Ривера, объявив войну Германии, заявляет о себе, как о миротворце.

Я усмехнулся.

— Циничный прохвост. Мне он нравится.

Свербеев склонил голову в согласии с моей оценкой, а затем продолжил:

— Кроме того, якобы для придания большего веса позиции Испании, Мадрид информировал все страны мира о том, что в случае возобновления боевых действий на других участках фронта любой из Центральных держав, Испания не только объявит этой державе войну, но и официально вступит в Антанту.

— Могу себе представить лица в столицах Центральных держав. Кстати, уже есть какая-то реакция от них?

— Официально — нет, Ваше Величество. По неофициальной же информации из Берлина на Вену оказывается очень серьезное давление. Германия фактически предъявила Австро-Венгрии ультимативное требование немедленно начать наступление на итальянском фронте, дабы связать Италию боями и вынудить отозвать свои силы из Франции.

— А вот это плохо, Сергей Николаевич. Очень плохо. Испания где еще, и сколько у нее тех войск, тем более боеготовых. Максимум, на что мы можем рассчитывать, так это на активное участие испанских сил в восстановлении порядка в Окситании. Вряд ли он всерьез смогут помочь Италии. А вот если австрияки прорвут фронт с севера, то, судя по уверениям генерала Палицына, итальянцы побегут. Не мне вам рассказывать о том, что это будет значить для хода всей войны и послевоенного мирового устройства. Вы проинформировали об этом Рим?

Глава МИДа кивнул.

— Я, Ваше Величество, отправляясь на Высочайшую аудиенцию, взял на себя смелость отправить сообщение об этом князю Волконскому. Он ждет вашего дозволения чтобы незамедлительно передать пакет Королю Италии.

— Хорошо. Дайте «добро» от моего имени. Что еще у нас?

Министр перелистнул страницу доклада.

— Доклад из Вашингтона. Администрация президента Вильсона продолжает поднимать вопрос независимости Польши, увязывая это с возможностью значительного расширения объемов помощи России со стороны США. Неофициально нас просят учесть, что этот вопрос был одним из важнейших при объявлении о вступлении Америки в войну, и наш отказ от разрешения этого вопроса, приемлемым для всех сторон образом, может самым негативным образом сказаться на репутации президента Вильсона и на уровне поддержки его партии. А значит, на уровне и объемах помощи нам со стороны Вашингтона.

— Они хотят купить у нас Польшу?

— Думаю, Государь, что об официальной покупке речь идти не может, слишком уж неоднозначное приобретение. Но, в той или иной форме, добиться независимости Польши — это одна из важнейших задач президента Вильсона наряду с освобождением Франции и независимостью Бельгии.

— Я подумаю. Дальше.

— Официальный Лондон объявил о даровании Британской Индии статуса доминиона с 1 января 1930 года. В британской столице надеются на то, что эта мера позволит восстановить порядок в колонии. В Ирландии, Государь, позиции британцев становятся все более слабыми. Можно смело утверждать, что централизованный контроль над островом потерян. Впрочем, и провозгласившее независимость так называемое республиканское правительство в Дублине отнюдь не контролирует всю территорию Ирландии. Есть множество мест, где британские гарнизоны держат ситуацию под контролем. Особенно сильны позиции Лондона в районах, населенных преимущественно протестантами.

— Понятно. Что еще?

— Осложняется ситуация в Швейцарии. Федеральный совет принял решение ввести обязательную гражданскую службу, что вызвало массовые протесты по всей стране. Правительство обвиняют в узурпации власти и милитаризации всего государства. Объявлена генеральная забастовка в Швейцарии. Бастуют Цюрих, Базель, Берн, Шаффхаузен, Биль и Ла-Шо-де-Фон. Против 250 тысяч бастующих брошено 95 тысяч солдат. Войска применили силу. Много убитых и раненых. Швейцария охвачена смутой. В связи с этим, Италия предложила швейцарским властям помощь в восстановлении порядка в виде частей карабинеров и войск итальянской армии.

— М-да. Вижу моему царственному собрату очень понравилось восстанавливать везде порядок. Я так понимаю, он имеет в виду ввод войск на территории, заселенные преимущественно итальянцами, не так ли?

— Официально об этом не сообщается, но думаю, что так. И наверняка в Берне это понимают и постараются обойтись своими силами.

Киваю.

— Да, Сергей Николаевич. И было бы хорошо, чтобы вдруг что и сама Италия смогла бы обойтись своими силами.

* * *

БРИВ-ЛА-ГАЙАРД. ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСУДАРСТВО. 26 июня (9 июля) 1917 года.

Белая армия входила в город. Очередной город, который сдался практически без боя. Будет ли так дальше или в окрестностях Бордо революционная братва все же даст бой? Кто знает!

Графу Игнатьеву не нравилась вся эта затея. Силы, которых и так остро не хватало, были поделены между двумя группами, одна из которых направлялась на Париж, другая же пыталась перехватить весь золотой запас Франции, направляясь в сторону Бордо.

И графу не нравилась эта идея, поскольку, вероятнее всего, сил не хватит, ни на Париж, ни на золото, будь оно неладно…

* * *

ПАРИЖ. ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСУДАРСТВО. 26 июня (9 июля) 1917 года.

Тяжелый снаряд с грохотом разорвался, обратив в руины одну из башен старинного храма. Имперский Комиссар Мостовский отнял от глаз бинокль и заметил Урядному:

— Да, так дела пойдут дальше и Собор Парижской Богоматери разделит судьбу королевского собора в Реймсе.

Урядный пожал плечами:

— Не сумлевайтесь, Ваше превосходительство. Так оно и будеть.

Столица Франции пылала. Не успев занять центр города, немцы начали серьезную артиллерийскую подготовку, стараясь нанести Парижу наибольший ущерб. Снаряд за снарядом разрывались в самом сердце легендарного города, превращая красивейшие здания в руины и груду битого кирпича.

— Ваше превосходительство, ихний капитан пожаловал.

Мостовский бросил взгляд на входную дверь и кивком приветствовал французского офицера.

— Какие новости вы принесли?

Капитан первого ранга Дарлан хмуро пожал плечами.

— Артиллерийские склады взорваны, арсенал разграблен революционными бандами. Боюсь, что воевать мы можем только тем, что привезли с собой. А у нас, как вы знаете, острейшая нехватка снарядов, да и с патронами неважно. Сил крайне мало. Как я и предупреждал, затея с походом на Бордо выльется нам боком и сил на оборону Парижа нам не хватит. Сейчас вся надежда на то, что нам удастся сутки продержаться до подхода британцев. Я только что связывался с Орлеаном. Штаб заверил меня, что у англичан будут достаточные припасы. Так что, нам предложено сутки продержаться. Продержаться, как всегда, любой ценой.

Мостовский кивнул и уточнил:

— Я полагаю, капитан Дарлан, что вы прибыли ко мне не только для того, чтобы проинформировать о безнадежном положении французских сил в городе?

— Разумеется, господин Имперский Комиссар. Я пришел задать вопрос — будут ли русские сражаться или нам рассчитывать только на свои силы?

Тот усмехнулся.

— Вы слышали выступление нашего Императора по радио?

Дарлан покачал головой.

— Боюсь, что нет. Мне сейчас не до прослушивания радиопередач. Но мне в двух словах пересказали суть. Ваш Царь объявил Германии ультиматум. Но срок действия его не истек, насколько я понимаю.

— Значит, вам не полностью передали суть. Еще одним безусловным требованием к Германии был отказ от оккупации Парижа. Но немцы в городе. А значит, Русский Экспедиционный корпус будет сражаться.

Дарлан крепко пожал руку Мостовского.

— Благодарю вас, господин Имперский Комиссар. Мы с честью будем сражаться плечом к плечу.

— Безусловно. Только боюсь, что до прихода британцев от центра города останутся одни руины, ведь сил отодвинуть немцев от Парижа у нас нет.

И словно в подтверждение его слов, раздался возглас прапорщика Урядного:

— Глядите, Ваше превосходительство!

Мостовский и Дарлан синхронно обернулись. Над крышей Собора Парижской Богоматери поднимались языки пламени, а сильный ветер не оставлял сомнений в том, что потушить пожар не удастся. Да и кто будет тушить? Город бы удержать!

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 26 июня (9 июля) 1917 года.

— Учитывая особую важность дела, на дирижабле была отправлена группа лучших дознавателей, которые провели следственные действия прямо во время обратного полета. Разумеется, по прибытию, подключились следователи непосредственно столичного управления. И действия дали результат. Вот списки участников покушения и тех, кто готовил эту акцию. С ними все понятно. Но, Государь в процессе дознания всплыли некоторые факты. Более того, доклады о настроениях в высшем обществе. Позволю себе обратить внимание Вашего Величества на эти донесения.

Я просмотрел бумаги и лишь хмыкнул.

— Интересно. Продолжайте.

— Арест указанных лиц и их допрос без дозволения Вашего Величества невозможен. Лица эти чрезвычайно влиятельны и их арест вызовет в обществе серьезный резонанс.

— Хорошо. Оставляйте бумаги. Я подумаю.

Батюшин склонил голову и передал мне папку.

* * *

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ГЕОРГИЕВСКИЙ ЗАЛ. 26 июня (9 июля) 1917 года.

Ханжонков кланялся восторженной публике. Это была самая необычная и одновременно самая небывалая его картина. Картина, которая не только сделает его еще более знаменитым, но и станет новым словом в мировом кинематографе. Еще бы! Даже представить себе тот объем новых решений и новых приемов, которые были воплощены в новой картине, было совершенно невозможно!

А актеры! Ни одного известного или профессионального актера не было задействовано в фильме! Вот уж действительно новое слово в кинематографе!

И как прозаически все начиналось! Два месяца назад он, Александр Алексеевич Ханжонков, был приглашен в Министерство информации на беседу с господином Сувориным. И если по началу это вызвало некую настороженную ухмылку со стороны режиссера и владельца кинокомпании, то вот в процессе… Сказать о том, что мэтр Ханжонков вышел из строящегося здания Министерства совершенно смущенным, это ничего не сказать, ибо разговор с господином Главноуправляющим Министерства…

Александр Алексеевич всегда относился к государственным чиновникам с известной долей пренебрежения, ибо опыт подсказывал ему, что ничего, кроме раздутого самодурства, он там не сможет лицезреть. Но, то, с чем он столкнулся в реальности, совершенно перевернуло все его представления о министерстве, в сферу интересов которого входил теперь и кинематограф.

Серьезные деньги на заказанный фильм. Серьезные ресурсы на его производство. Даже целый батальон Инженерно-строительного корпуса армии и тот был выделен в распоряжение съемочной группы. И эти солдаты с лопатой удивительным образом в кратчайший срок создали под Москвой полный антураж поля боя, со всеми полагающимися укреплениями, ходами, укрытиями, воронками от взрывов снарядов и прочего. Более того, Министерство обороны выделило для съемок требуемое количество солдат, вооружений, орудий всяких. Впервые в жизни Ханжонков не имел ни малейших проблем ни со съемочной площадкой, ни с реквизитом, ни со статистами. Даже прославленные времена работы над «Обороной Севастополя» выглядели лишь репетицией перед главной съемкой!

Но, не это главное, не это! Главное, это сценарий, который получил Ханжонков в Мининформе. Совершенно необычный сценарий. Сценарий, который буквально переворачивает страницу в истории кинематографа не только России, но и всего мира. Причем, на вопрос пораженного режиссера о том, кто же автор этого небывалого сценария, господин Суворин лишь ответил сухо:

— Снимайте.

А затем, в дело вошел сам Государь. И если в начале Ханжонков очень критично отнесся к перспективе вмешательства Высочайшей Особы в творческий процесс, то вот потом…

* * *

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ГЕОРГИЕВСКИЙ ЗАЛ. 26 июня (9 июля) 1917 года.

Последние кадры слетели с экрана, последние звуки оркестра отыграли специально написанную музыку. «Герои крепости Осовец» поднялись со своих мест яростно аплодируя и выкрикивая различные возгласы.

Я поднялся со своего места в первом ряду и, обернувшись к зрителям, приветствовал их овацией. Да, здесь собрались все герои. Герои, во всех смыслах этого слова. Многие из них видели себя на экране, появление других встречалось ревом восторга, что, как я подозреваю, доставляло немало неприятных минут господину Ханжонкову, но тут не попишешь, ничего тут не попишешь, ибо публика всегда права, а когда публика не совсем права, то посмотри на то, кто эта публика…

А публика эта состояла сплошь из актеров. Актеров этого фильма, которые играли героев этой войны, будучи сами непререкаемыми героями.

Лейб-Гвардии Георгиевский Его Императорского Величества полк был полностью задействован в съемках этого фильма. И каюсь я, не мне пришла в голову эта блестящая идея. Благо и к счастью, у меня все больше и все чаще ведущую роль играют мои министры и мои должностные лица рангом поменьше. Герои этой войны играли в фильме героев Осовца, и я дозволил им отойти от исторической правды, разрешив сниматься в этой картине со своими настоящими боевыми наградами. О чем особо упоминалось в самом начале ленты.

И вот сегодня весь Георгиевский полк был собран в Георгиевском зале Кремля для просмотра фильма, в котором практически все они принимали участие. То и дело в процессе демонстрации фильма в зале раздавались смешки, а то и волны хохота. Присутствующие подзуживали друг друга, смеялись с каких-то моментов и, судя по выражению лица господина Ханжонкова, его это веселье весьма и весьма напрягало.

Однако, к концу фильма даже видавшие виды солдаты, к тому же снимавшиеся в этой картине, все же прочувствовали момент, когда германцы на экране начали готовить баллоны для газовой атаки. В зале висела тишина. Вот мелькают свиные рыла германцев, с одетыми на лица противогазами, вот пошло облако хлора на русские позиции, вот устланные телами окопы защитников крепости… Идут немцы вперед, уверенные в своей победе, уверенные в том, что никто не выжил и никто не будет сопротивляться. Но вот встали «мертвецы». Ужасные, харкающие кровью, с позывами к рвоте (тут гримеры постарались на славу). Встали те, кто был обречен умереть в ближайшие минуты, встали и пошли пошатываясь вперед, сжимая в руках свои трехлинейки с примкнутыми игольчатыми штыками… Шла на экране «атака мертвецов», атака тех, кто шел вперед, зная, что обречен… И побежал германец, объятый ужасом, бежал, бросая винтовки, теряя каски и сапоги…

О чем думали старые солдаты в этот момент? Может вспоминали себя, а может чтили погибших товарищей. Никто у них не спросит и никому они не станут держать ответа.

Так и стояли мы — я и съемочная группа аплодировали героям, а герои-солдаты яростно хлопали нам. Не знаю, часто ли в мировой истории солдаты аплодировали своему Императору, но…

— Братцы! Спасибо вам за все, что вы сделали для России! Ваши подвиги на фронте никогда не будут забыты. Но сегодня вы внесли свой новый вклад в историю нашего Отечества. Все мы знаем множество случаев беспримерной доблести и величайшего подвига нашего доблестного воинства. На каждом участке, каждый из нас являл миру доказательства величия и храбрости русского солдата. И оборона крепости Осовец стала символом мужества и героизма русского человека. И я горд от того, что все роли в этом фильме сыграли вы, мои дорогие и доблестные воины. Кому еще играть героев, как не настоящим героям — кавалерам Георгиевских крестов за храбрость! Спасибо вам от всей нашей России и пусть славятся ваши имена в веках!

Зал взревел. Я же, дождавшись паузы, объявил:

— Братья и товарищи по оружию! Фронтовое братство, как известно, это самое крепкое братство на свете. Братство, скрепленное кровью и потом, братство, проверенное временем и опасностями, братство, достойное таких героев, как вы.

Снова буря восторга. И снова надо дождаться возможности говорить.

— Братья! Этой картиной мы почтили память героев крепости Осовец. Героев, явивших миру пример самого твердого мужества и беззаветной верности своей Отчизне. Мы знаем об их подвиге, и, благодаря вам, этот подвиг станет известным на многие века. Но, я хочу спросить вас — были ли герои крепости Осовец уникальными людьми, выкованными из стали?

В зале повисла тишина. Такого вопроса они никак не ожидали. Я же дождался полной тишины. Дождался и продолжил.

— Чествуя и гордясь беспримерным героизмом защитников крепости Осовец, я скажу лишь одно — это были простые русские люди, честно и до самого конца выполнившие свой долг перед Отечеством. Такие же простые и обыкновенные русские люди, как и многие миллионы других. И сродни былинным героям, наши соотечественники вышли на ратное поле и духом своим великим обратили вражин в бегство!

Снова взрыв восторга.

— Братцы! В ознаменование подвига героев крепости Осовец и всех героев России, я повелел учредить Орден Святого Архистратига Михаила, звание «Герой России» и «Осовецкий крест». Сегодня всем героям Осовца пожалованы почетные звания «Герой России» и «Осовецкий крест», а также даровано потомственное дворянское достоинство. Кроме того, крепости Осовец — даруется почетное звание "Крепость-Герой", 226-му пехотному Землянскому полку — жалуется «Михайловское (Геройское) знамя», Землянскому, Нижнедевицкому и Воронежскому уездам Воронежской губернии даруются гербы и знамена с Осовецким крестом на Михайловской ленте. А всем, кто принимал участие в съемках этого фильма будет вручен особый памятный знак. Носите его с гордостью! И пусть Россия во все века чествует своих героев!

* * *

МОСКВА. 26 июня (9 июля) 1917 года.

Возбужденная толпа валила на улицу. Многие барышни продолжали рыдать, а их кавалеры поглядывали по сторонам горящими огнем глазами. Иван Никитин понимал всеобщее возбуждение после просмотра кинокартины. Фильм был очень сильным. В особенности то, что все роли в нем сыграли не актеры, а самые что ни на есть настоящие герои-фронтовики — солдаты и офицеры Лейб-Гвардии Георгиевского Его Императорского Величества полка, где каждый имел минимум один Георгиевский крест за храбрость.

Конечно, Ивана и прочих его сотоварищей, отправляли на просмотр фильма не ради развлечения, ведь им предстояло вести работу среди масс, но фильм потряс Ивана до глубины души. И когда в конце, на черно-белом экране, идущие в свою последнюю штыковую атаку солдаты крепости, подняли над своей цепью залитый красной кровью русский флаг, весь зал встал и в едином порыве запел Гимн России. Зал пел, глядя на флаг, на сменяющие друг друга титры с именами героев обороны крепости Осовец. Пел и по щекам у многих текли слезы…

— Покупайте газеты! Покупайте газеты! Русские войска вероломно атакованы германцами в Париже! Много убитых! Покупайте газеты! Россия прекращает действие «Ста дней для мира» в отношении Германии! Покупайте газеты!

Иван проводил взглядом мальчишку, у которого буквально выхватывали из рук газеты.

— Вот и пришел день расплаты. За все!

Глава 17. Постскриптум

ПИСЬМО ПРИНЦЕССЕ ИОЛАНДЕ ОТ ИМПЕРАТОРА ВСЕРОССИЙСКОГО МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА. 27 июня (10 июля) 1917 года.

«Ваше Высочество!

Позвольте от имени России и всего моего народа искренне благодарить Вас за живейшее участие в укреплении союза между нашими державами. Особо хочу от своего лица поблагодарить Ваше Высочество за поддержку миссии князя Волконского, моего посланника при Дворе Вашего Царственного родителя и моего Царственного собрата Виктора Эммануила III. Позвольте засвидетельствовать тот восторг, который сопровождает каждое послание князя из Вашего благословенного Королевства. Тешу себя надеждой однажды иметь возможность лично поблагодарить Вас за все, что Вы сделали для наших отношений.

Верю, что Великая война вскоре завершится и я буду иметь возможность посетить Ваше благословенное Королевство, дабы явить Вам и Вашему Царственному отцу мое величайшее расположение и высочайшую благодарность от имени всей нашей Империи. Смею надеяться и на Ваш скорый приезд в Россию, где, уверен, Вас ждет самый теплый и восторженный прием всех благодарных моих подданных.

С верой в наш союз, союз Италии и России, и наше совместное великое будущее.

Всегда Ваш,

МИХАИЛ»

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА.

Н. К. Крупской

Надиктовано. Перевод с французского.

Гасконская Коммуна, Биарриц, 27 июня (10 июля) 1917 года.

Дорогая моя Надюшка! Пишу тебе накоротке из Биаррица. Хотел написать тебе ранее и передать со знакомыми русскими, но не встретил в пути надежной оказии. В Тулузу и Бордо мы не заходили, а местная публика напугана революций и поголовно больна освобожденчеством этого прохвоста Мишки Романова. Вроде Россия далеко, и социалисты, но как вчерашние наши товарищи поверили этому наполеончику! Émancipation, servicetion, socialisation совсем затмили им головы превратившись в совершенный adoration[8]. Хорошо у Николая[9] в мастерских здесь нашлись надежные парижские знакомые, и я могу отписать через них тебе.

Путешествие нашей бригады выдалось длинным. Из Лиона мы с боями выбрались в Марсель. Дале судном до Руссильона, где мы встретили товарища Кабальеро[10]. Он с успехом выполнил поручение Садуля[11], но в Испанию пробиться не мог. Но теперь силы и средства для борьбы у нас есть. Далее, собирая по пути каталонские и окситанские отряды мы дошли до Биаррица. Неделю болит голова, но и здесь не удалось отдохнуть и двух дней. С юга идут испанцы, с севера беляки Петена. Сегодня смогли удачно экспроприировать два больших парохода и отплываем, в пока не известном направлении.

Посылаю тебе немного денег. За меня не беспокойся, отдохну в дороге, Лизи[12] за мной присмотрит.

NB: Отсылаю тебе и мои Тезисы к «Урокам новой Коммуны», если не смогу в ближайшее время издать — передай их товарищам. Это очень важно.

Слушай врачей. Надеюсь весь этот реакционный военный угар закончится и мы скоро встретимся.

Твой В. Ульянов

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 27 июня (10 июля) 1917 года.

Тихий вечер. Кабинет. По случаю прохладного вечера потрескивают дрова в огне камина. В кои-то веки Георгий не носится со своими закадычными дружками по окрестностям, а сидит, поджав ноги в углу дивана и читает книжку. Может соскучился?

Я тоже ничем особым не занят. Сижу, просматриваю газеты. Да, пока реакция на события в Европе, на премьеру фильма и на наш официальный отказ от «Ста дней для мира» в отношении Германии, встречен не просто с пониманием, но даже с каким-то воодушевлением, в какой-то мере напоминающим ту массовую истерию патриотизма, которая бушевала в России в тот первый день Великой войны. Фильм, кстати, пошел на ура. Говорят, что зрители в конце даже не могут сдержать слез. Причем, не только юные барышни, но и закаленные в боях ветераны. Да, фильм хорош, снят хорошо, а идея раскрасить кадры с окровавленным флагом красной краской была просто великолепна. Конечно, пришлось повозиться, ведь раскрашивать каждый кадр на целой куче копий, задача, прямо скажем, нетривиальная. Но эффект того стоил…

— Папа, а что такое дуэль?

Я отвел взгляд от пламени камина и посмотрел на сына, оторвавшегося от «Трех мушкетеров» Александра Дюма.

— Что, прости?

— Что такое дуэль?

— А сам, как думаешь?

— Это битва за жизнь?

— И да, и нет, сынок. Это битва за честь, за право жить с гордо поднятой головой. И цена чести — кровь и жизнь.

Помолчав, я на всякий случай уточнил:

— Но сейчас дуэли происходят значительно реже, чем в прежние времена.

Мальчик вздохнул.

— Жалко.

— Почему?

— Это так здорово защищать свою честь на дуэли!

Усмехаюсь.

— Вся наша жизнь — дуэль. Вот только правил дуэльного кодекса никто не соблюдает. Наоборот, сейчас Самая Большая Дуэль в мире идет за право свои правила устанавливать…

В дверь постучали и на пороге возник возбужденный генерал Кутепов.

— Ваше Императорское Величество! Только что получено сообщение о волнениях в Венгрии. Волнения вызваны кровавым подавлением выступления 81-я Гонведской пехотной бригады из Будапешта, отказавшейся идти в наступление на итальянском фронте!

Я встал с кресла и прошелся по кабинету. Помолчав, я проговорил, глядя в огонь:

— Вот и пришла пора бед для наших врагов…

КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ КНИГИ

Москва 2019.

Примечания

1

Во время движения вагона с иностранными социалистами французские товарищи не ограничивали передвижения пассажиров из союзных и нейтральных стран. В части же подданных Германской и Австро-Венгерской Империй были предприняты дополнительные меры безопасности. Они были снабжены швейцарскими паспортами и не могли покидать вагонов, даже выходить в их тамбуры. Границы их передвижений были отмечены белыми «демаркационными линиями».

(обратно)

2

Клара Цеткин — от НСДПГ, возглавляла делегацию Германии.

(обратно)

3

Знакомые Ленину Жанна Руссель (членом постоянной административной комиссии Французской социалистической партии) и Шарль Раппопорт (французский журналист, философ марксист, сотрудник Жореса, родом из России)

(обратно)

4

У Крупской обострилась базедова болезнь и она проходила очередное лечение.

(обратно)

5

Клара Цеткин — сопредседатель РКИ.

(обратно)

6

Анжелика Балабанова — представитель Итальянской соцпартии в Исполкоме РКИ.

(обратно)

7

Фриц Платен — швейцарский социалист.

(обратно)

8

Освобождение! Служение! Обобществление (собственности)! … Поклонение (фр.).

(обратно)

9

А. С. Гречнев-Чернов — инженер, старый большевик, работавший в войну в Париже.

(обратно)

10

Идальго Кабальеро — сопредседатель РКИ

(обратно)

11

Жак Садуль — Председатель 2й Коммуны, сопредседатель РКИ

(обратно)

12

Элизабет Пешё д’Эрбанвилль — имя Инессы Арманд по рождению и во французских документах.

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Имперский Первомай

Глава 2. Царь удит большую рыбу

Глава 3. Сны и мир

Глава 4. Франция зажигает огни

Глава 5. Игры вождей и монархов

Глава 6. Принцесса Иоланда

Глава 7. За кулисами Европы

Глава 8. Большой Императорский Выход

Глава 9. Под знаком Марса

Глава 10. Война без войны

Глава 11. Вести мира

Глава 12. Театры действий и бездействий

Глава 13. Горячее лето 1917-го

Глава 14. Рубикон

Глава 15. Император мира

Глава 16. Важнейшее из искусств

Глава 17. Постскриптум Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg