«Доктор-3»

Доктор-3 (fb2) - Доктор-3 1416K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Семён Афанасьев

Афанасьев Семён. ДОКТОР Книга третья.

© Афанасьев С., 2019.

© «СамИздат», 2019.

® Все права защищены.

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

✽ ✽ ✽

Глава 1.

Уже на первом уроке чувствую, что свои силы по поводу бессонной ночи переоценил. В сон тянет неимоверно. Помаявшись с половину урока, не придумываю ничего лучше, чем начать переписываться с Леной, чтоб не уснуть прямо на парте.

— Ты жива? Я почти что мёртвый. Хоть спички в глаза вставляй.

— М-да. Вчера переборщили. Вернее, уже сегодня. Но мне проще, чем тебе: я уже колёсами закинулась.

— Чем-чем? Какими?

— Ва-а-ха-ха, две таблетки кофеина. А ты что подумал

— Ничего не подумал… Не успел… Бли-и-и-ин, а мне кофеина? Я тоже хочу!

— Тебе нельзя, Мелкий. Ты ещё растёшь. Режимы сна и кровоснабжения мозга — штука тонкая. Я не хочу мужа-шизика, ты мимо кофеина пролетаешь.

— Щас усну прямо на парте…

— Может, вали домой? А я тебя справкой прикрою? Скажу куда, зайдёшь по дороге — справку получишь. Или я от себя с дежурства приволоку, что ты в реанимации?

— Да я чё-то сомневаюсь. Как-то не красиво, нет? Твою справку точно не надо, понятно же что неправда. Как это можно на один день в реанимацию угодить.

— Понятно/не понятно, а документ есть документ… И я бы тебе из другого отделения сделала бы… Мелкий, ты вчера спас Принцессу от тоски и депрессии. Тебе можно мимо школы домой. Это я тебе как твоя опекунша говорю  и официально разрешаю.

— Опекунша… Тебя саму опекать надо…

— Мрр-р-р-р-р. Хррр-р-р-р. Продолжай.

— Не можешь ты мне ничего разрешать, я уже сам большой и дееспособный. Слушай, а чего ты такая весёлая? Ты точно кофеином ограничилась?

— Не дрейфь, точно. Могу фотоотчёт прислать… Весёлая потому, что у меня тут от Алии телефон дымится.

— А что Алия? Надеюсь, всё в пределах приличий?

— Да у них там с Юрой не роман, а ядерный взрыв. Интимные подробности пропущу… А сейчас, вот именно сейчас, они по магазинам закупаются.

— Даже боюсь спрашивать, что там.

За этот вечер, вернее, за эту ночь я неожиданно не то чтобы прикипел к Юре, но заинтересовался однозначно. И явно оценил его, не смотря на моё самое первое стереотипное о нём мнение. В реальной жизни он оказался думающим и достаточно приятным человеком.

— Держись крепче. Они сейчас кухню выбирают.

— Какую? Зачем?

— В дом. В котором они жить вместе планируют.

— Даже не знаю, что сказать… как говорится, что сказать, если нечего говорить. Ёлки, а спать-то как хочется…

— Мелкий, а вали-ка ты домой! Вспомни Буратино!

— Кто это?

— Мда, похоже кто-то рос сиротой . Сказка детская. Это такой деревянный человечек. Его папа в школу послал, а он учебники продал и на вырученные деньги в театр пошёл. В итоге, стал хозяином своего кукольного театра, а те, кто в школу ходил, на него потом работали.

— Неожиданно. Боюсь, это не совсем рабочая схема в текущих реалиях, я о реализации бизнес-амбиций через такой алгоритм 0_0

— Вааа-ха-ха, Мелкий, иди-ка ты лучше спи… Я серьёзно. Так, всё, я понеслась. У нас тут началось движение. Чмоки.

В этот момент историк замечает меня за посторонними занятиями:

— Стесев, а тебя ничего не касается? Поведай тогда нам свои мысли о причинах, следствиях и геополитических результатах второй мировой войны.

— Тимур Германович, честное слово, я могу пересказать вам учебник дословно, — бормочу, борясь с приступом зевоты. — У меня очень хорошая память, а текст совсем несложный. — Затем, видимо, усталость берёт своё и я продолжаю откровенно. — Но это же всё равно не будет правдой. Даже если на литературе… м-да…, — по классу катится короткая волна хохота. — Уж история точно будет иметь несколько трактовок, каждая из которой будет достоверной.

— Ты сейчас о чём? Давай без словоблудия. Причины, следствия, результаты!, — Недовольно морщится историк.

— Вам сейчас учебник пересказать? Или выводы, которые я считаю реальными?, — склоняю голову к правому плечу.

Пересказывать учебник не хочется категорически. Кажется, идея Лены о том, чтоб пойти спать домой, была совсем не плоха.

— Справедливости ради, я не сомневаюсь в том, что учебник ты читал, — историк отзеркаливает мой наклон головы к плечу. Видимо, это он так шутит. — Давай попробуем собственные выводы. Нестандартный ты наш.

— Хм… Звучит обидно, Тимур Германович… а я мастера спорта собрался выполнять. — Шучу в ответ под хохот класса. — Но начнём с того, что лично я категорически не согласен с причинами.

— И каковы же они, с твоей точки зрения?

Германович, не смотря на свою паническую боязнь отклониться от официального курса, в душе свой предмет любит и в определённых рамках плюрализм мнений разрешает. Но я это понял не сразу.

А мне всё кажется насквозь очевидным, чтоб упираться в официальную точку зрения.

— Я бы начал с того, что в нашем учебнике, как и много лет до этого, причиной Второй Мировой войны называется исключительно желание Германии реванша за Первую Мировую.

— И что тебя не устраивает в такой трактовке?, — втягивается в спор Германович, в котором учёный иногда берёт верх над функционером.

— Мне кажется, мы по инерции переоцениваем роль Системы и недооцениваем роль Личности.

Историк выжидающе молчит, потому продолжаю:

— Тимур Германович, повторюсь: процитировать учебник дословно могу хоть сейчас. Но раз зашла речь, то лично моё мнение: все войны, которые сейчас считаются «острыми», начинались не из-за вражды народов. А исключительно из-за разногласий политиков, определявших курс государства. Могу проаргументировать.

— Мы все внимательно следим за ходом твоей мысли.

Историк присаживается на свой стол, скрещивает руки на груди. По некоторым теориям, это является признаком того, что подсознательно он уже настроен на отторжение всего, что я скажу. На эмоциональном уровне, не подключая критичность и логику. Если психологические теории не врут, это печально. Как по мне, педагог не должен давать волю эмоциям.

— Мне кажется, ни о какой демократии в тридцатые и сороковые годы двадцатого века речь не идёт в масштабах всей планеты. — Я из любопытства прочёл всё, до чего дотянулся, про этот период. И не только по-русски. — Все без исключения страны были очень авторитарными и автократичными. Даже в той стране, которая себя сегодня считает Самой Демократичной, — пережидаю смешок класса, — президента Франклина Рузвельта профессиональные историки считают диктатором. Свои родные Самые Демократичные историки. И именно после него был введён лимит на правление в течение не более чем двух президентских сроков подряд.

— Правление — не тот термин в данном контексте, — перебивает меня историк. — И какое это имеет отношение к теме?

— Секунду. Есть мнение, что немцы — очень дисциплинированная нация. Если бы Главнокомандующий Гитлер отдал им приказ не наступать на Советский Союз, а строить дороги, либо выращивать помидоры, они бы подчинились? Или, вопреки воле Фюрера, Вермахт согласовал бы действия с Люфтваффе, Кригсмарине и они бы дружным конгломератом всё равно двинули б на СССР?

— Ты очень упрощаешь, — недовольно морщится историк. — Давление различных социальных кругов и политических групп на первое лицо государства ты исключаешь?

— На Гитлера — однозначно да, — киваю в ответ. — При маниакальном синдроме, значение чьей-то альтернативной точки зрения для пациента равно нолю. Это не лично моё мнение, а сегодняшней доказательной медицины и психиатрии в частности. Я про зависимость самооценки от внешних факторов при мании. Надеюсь, с диагнозом Гитлера вы согласны?…

— …это очень хорошая отмазка, Тимур Германович! В анализе опираться только на те факты, достоверность которых подтверждена документально! А как быть, если как раз документы-то и были специально уничтожены согласно приказу?, — горячится Юля, которая, войдя в Ученический совет, неожиданно для всех резко сконцентрировалась на учёбе. При том, что училась и до того неплохо. — Или если никаких документов не оформлялось? А приказы отдавались устно либо по телефону, но за неисполнение расстреливали?

— А что думает инициатор дискуссии?, — беззлобно косится на меня историк, который сегодня на удивление конструктивно модерирует дискуссию.

Лично я, честно говоря, не ждал от него конструктива. Воспринимал его где-то необъективно и за функционером не видел человека.

Вне зависимости, что именно каждый из нас теперь будет думать о войне, известный и конкретный фактический материал усвоен классом на удивление неплохо. Это между делом говорит сам историк.

— А я бы тут вообще начал с конца, — я давно заметил одно несоответствие, но без дополнительной информации никак не могу его оценить. — Тимур Германович, а вот скажите ваше мнение. Вернер фон Браун. Для начала, штурмбанфюрер СС, что бы это ни значило. В США он считается «отцом» американской космической программы. Могу спросить вашу оценку этого? Или вот Сиро Исии. Формально — вообще врач. Клятва Гиппократа, всё такое. А прославился экспериментами на людях, в том числе на беременных женщинах, ещё — экспериментами по болевому порогу, этапности асфиксии… Повторюсь, все эксперименты — исключительно на живых людях, зато со стопроцентной достоверностью результата. И лично с ним не пообщаешься, умер давно… В 1946 году, по ходатайству генерала Макартура, власти США предоставили ему иммунитет от преследования. В обмен на данные об исследованиях биологического оружия, основанных на экспериментах над людьми. В итоге Сиро не предстал перед Токийским судом и не понёс наказания за военные преступления.

— Хороший вопрос, Стесев, — сводит брови и кивает в ответ историк. — На это, как по мне, годится старая советская точка зрения. Или у тебя снова есть контр-аргумент?

— Насчёт фон Брауна и Исии, против старой точки зрения не возражаю, — видимо, от недосыпа, эмоции берут верх и надо мной. Я тоже завожусь. — Но нигде в советских источниках не мог найти вот какого объяснения. Король Румынии Михай Первый. В интернете, потомки одесских евреев до сих пор вспоминают румынские оккупационные части, расквартированные в Одессе в тысяча девятьсот сорок первом тире сорок четвертом годах. Говорят, «дорога смерти» в Одессе в этот период во многом обязана именно им… В большей степени, чем немцам и частям СС! При этом, как помним, сам Михай Первый является самым молодым кавалером советского Ордена Победы за всю его историю. Историю ордена, имею ввиду. Не даю никаких оценок. Только сопоставляю факты.

— А вот это и будет домашним заданием…

* * *

После нашего вчерашнего демарша с созданием Ученического Совета, говорят, педколлектив не расходился из школы до одиннадцати вечера. Интересно, что они обсуждали? Учащиеся со своей стороны подготовились: самые активные предупредили родителей. Пояснили свою позицию. Проинформировали, что КШИ, как конкурент нашего ОЛИМПА, готова принять всех старшеклассников на ту же программу, и даже со скидкой (спасибо Роберту Сергеевичу. Он сказал, что специально договариваться не нужно, но в случае необходимости решит вопрос за пятнадцать секунд).

Сегодня утром, до начала уроков, закрытое собрание педколлектива в учительской продолжилось. Из-за этого, первый урок во многих классах начался минут на семь позже.

Я, по старой негативной привычке, ждал «отката» и обратки, особенно от директрисы.

Но конкретно историк, от которого конструктива ждали меньше всего, именно сегодня в первый раз на лично моей памяти провёл действительно интересный урок. Даже не так. Дал высказаться каждому, в результате чего даже не читавшие усвоили фактический материал из-за многократного его проговаривания в ходе дискуссии.

Неожиданно.

На перемене, зачем-то отписал об этом Лене в ватсаппе (почему-то по-детски захотелось поделиться. Самому смешно). Через три минуты от неё приходит ответ:

— Мелкий, есть такой анекдот. Приписывают Марку Твену. Разговаривают два выпускника Осфорда, возраст двадцать один год. Один говорит второму: «Когда мне было четырнадцать лет, мой отец был большой дурак. Но за последние семь лет он значительно поумнел».

— Иии?…

— М-да… Иди спать. Это я тебе как врач. Отбой.

Прикидываю задачи на сегодня. Поразмыслив, прихожу к выводу, что Лена права. Если не посплю хоть немного, не смогу ни плавать, ни работать с Анной, ни тем более полноценно тренироваться в зале.

Подумав ещё немного, отправляюсь к школьному врачу. Честно в лоб выкладываю всё. И о том, что ночь не спал, и о том, что моя опекунша — реаниматолог в двенадцатой неотложке и справкой меня прикроет в любом случае.

— Сколько времени собираешься спать?, — спрашивает школьная врач, глядя на меня поверх очков.

Задумываюсь. А ведь и правда. Чтоб прийти в себя, хватит и пары часов. Там будет видно.

— Хотя бы два часа. Далее будет понятно по самочувствию.

— Тогда давай так. Вписываю тебе направление к стоматологу. У тебя острая боль. В рамках школьного медпункта ничем помочь не могу. Живёшь от школы далеко?

— Семь минут.

— Ну тогда туда, обратно, дома спишь свои пару часов. К пятому уроку чтоб вернулся. Или неприятности могут быть уже у меня, — врач опускает глаза и начинает что-то строчить неразборчивым почерком на пустом бланке с печатью лицея.

— Понял. Спасибо. Конечно, — беру у неё листик с каракулями из рук.

— Отдашь учителю, у которого следующий урок.

Отдав через минуту справку биологичке на втором этаже, выхожу на улицу и, по теории подлости, чувствую прилив сил. Скорее уже по инерции иду домой, поспать себя, если что, просто заставлю. По мере прогулки на свежем воздухе, настроение поднимается. Чувствую себя тем самым Буратино; я, кстати, вспомнил сказку о нём.

Примерно на половине дороги звонит телефон и голосом Саматова спрашивает:

— Ты куда собрался? В школе же сейчас должен быть?

От удивления мало что не икаю:

— Отпросился домой поспать. Глаза слипаются. Можно сказать, сегодня не ложился. Всю ночь гудели…

— Я знаю, — перебивает меня Саматов. — С опекуншей, Новиков-старший к вам приезжал, у меня это всё отражено… Сколько времени спать планируешь?

— Примерно пару часов, — подумав секунду, продолжаю. — Сом, а ты что, всё время за мной наблюдаешь?, — осторожно интересуюсь, чтоб ответить самому себе на возникшие вопросы. — И что, есть какой-то лимит на время моего сна?

— Лимита на сон нет, спи, сколько влезет. И это не я слежу. У нас есть подразделение мониторинга, всё время бдят. В основном для коррекции маршрутов гэбээров. От них идёт сводка, а я сегодня «на тумбочке», и тебя знаю лично. Вот решил уточнить… Тут всё равно скучно, — признаётся Саматов. — У тебя же стандартные маршруты, стандартное время. А тут — отклонение. А нас всю жизнь призывают очень бдительно относиться к любым отклонениям от стандартных маршрутов. Особенно к незамотивированным.

Судя по тону, делать Саматову сейчас действительно нечего делать. На меня, видимо, всё же давит недосып, потому продолжаю его расспрашивать:

— Сом, а эта ваша служба мониторинга… Они из каких источников получают информацию о моих перемещениях? Я вот сейчас никакого наблюдения за собой не ощущаю, — намекаю на личные способности, о которых Саматову хорошо известно. — Или они что, по параллельным улицам движутся?

Действительность оказывается намного прозаичнее. Если бы я чуть подумал, понял бы и сам. Саматов хмыкает в ответ:

— Совсем с ума сошёл от недосыпа? Мы ж не контрразведка и не полиция, наружное — это не к нам. Трассировка телефона. Ты без телефона никуда не выходишь…

— А-а-а… Сом, чуть не забыл! Хорошо, что ты позвонил. Роберт Сергеевич просил тебя сбросить по территориальному менеджеру соседней страны, знаешь какому, файл, ты сам знаешь какой, в Безопасность…

Ввожу Саматова в курс мероприятий по ту сторону границы, инициированных отцом Лены. Он задаёт ещё несколько вопросов, судя по звукам на заднем плане, параллельно что-то выстукивая на клавиатуре. Потом говорит:

— Понял, сделаю. Вот, всё подготовил.

Пока иду домой, ещё несколько минут болтаем с Саматовым. Оказывается, на грядущей области по боксу будет кто-то выступать и от них; правда, не от самой службы, а лично. Саматов грозится прийти посмотреть и поболеть, особенно если я подам заявку на их сопровождение, чтоб у него были формальные основания туда идти по службе. На чём и договариваемся.

Попутно, Саматов в разговоре наталкивает меня ещё на одну мысль касательно отторжения трансплантированных органов собственной иммунной системой реципиента, но это буду обсуждать уже с Котлинским. Тема больше по его части.

Попав домой, чувствую, что проголодался. Времени на кулинарные изыски нет, потому вываливаю на раскалённую глубокую сковородку из пачки спагетти, обжариваю их сырыми. Пока они обжариваются в растительном масле, превращаю пару помидоров в томатный сок блендером и от души добавляю чеснока. Заливаю уже обжаренные сырые спагетти полученной смесью из блендера плюс кипяток. Пока спагетти впитывают воду и из твёрдого состояния переходят в аль-денте, в ту же сковородку мелко крошу ветчину.

Съев всю сковородку, заваливаюсь спать, предусмотрительно заведя будильник на интервал через два часа. Проваливаясь в сон, отмечаю мелькнувшую мысль: как там Лена. Я-то из школы просто свалить на два часа могу.

Стоит только уснуть, как телефон квакает, сигнализируя о пришедшем сообщении. Оказывается, чат нашего класса живёт своей отдельной жизнью, трансформировавшись в чат Учебного Совета. Сейчас идёт бурное обсуждение обсуждения нашего вчерашнего прямого эфира, а я забыл отключить уведомления. Теперь типа город обсуждает нас, а мы в своем чате обсуждаем это обсуждение города.

Саматов вообще настаивает, чтоб телефон у меня всегда был включен, всегда стоял самый громкий сигнал и чтоб все уведомления абсолютно по всем каналам были настроены на самый громкий сигнал. Прикинув, что отключение уведомлений конкретно классного чата делу не повредит, я эти уведомления отключаю и снова проваливаюсь в сон.

На пятнадцать минут.

Потому что через пятнадцать минут раздаётся звонок.

— Привет, спишь?, — весёлым басом шутит трубка голосом Бахтина.

— Вы даже не представляете, как вы близки к истине, Олег Николаевич, — бормочу, не открывая глаз. — Но вам всегда рад. Что-то случилось?

— Не случилось ничего, я скорее посоветоваться… Тут жена говорит, ваш какой-то ролик полгорода обсуждает, который вы в школе сделали. Вы решили какое-то объединение организовать?

— Не совсем. Скорее, привлечь внимание к проблеме. Это раз. Организовать дискуссию по теме проблемы, два. Найти решения, которые нас устроят, три. И, программа максимум, попытаться что-то из этих теоретических решений реализовать, — добросовестно докладываю Бахтину, проснувшись окончательно.

Исхожу из того посыла, что просто так он интересоваться не будет. Ещё и в рабочее время.

— Как раз то, что надо. У меня ж жена молодая, как твоя Лена возрастом. Она в этих соцсетях сидит плотно. И ещё руководство дало совет… Слушай, а ты сейчас говорить-то можешь? Ты не на уроках?, — запоздало спохватывается Бахтин.

— Могу, я не в школе. Уже дома на кухне, — с этими словами обречённо шагаю на кухню варить кофе.

В следующие несколько минут, Бахтин вываливает свою рабочую проблему и задачу к ней. (Видимо, когда он проговаривает это вслух, мысль лучше структурируется и у него самого).

Проблема состоит в том, что коммунальные службы, незаконно тарифицируя частью — электроэнергию, а частью — горячую воду, кладут в карман до нескольких десятков миллионов долларов. В квартал или в год, как получится.

Бахтин затеял какую-то войну со своей стороны, но сразу столкнулся с двумя «но»: во-первых, бизнес и «бизнес» такого уровня — это уже не просто бизнес. А политика. И, не смотря на всю законность процедур, он уже столкнулся с противодействием и предполагает только его усиление. Наш Лидер Государства сейчас не у дел, и демарш Бахтина многими воспринимается, как попытка перераспределить пирог в свою пользу. Потому обычной поддержки по горизонтали он сейчас не видит, даже не смотря на свою репутацию.

Люди, в чей карман «капают» дивиденды от незаконной тарификации, хоть и не принадлежат к силовым структурам, но в рамках нашего не до конца правового государства (дословно цитата из Бахтина) имеют свои рычаги сопротивляться Бахтину чуть не до бесконечности.

Он обозначил, что стрельба Саматова в КЛИНИКЕ тогда на посту охраны его жены — тоже прямая связь с этими процессами.

Я добросовестно выслушал всё и вник, после чего Бахтин сделал паузу, а я в неё вклинился:

— Олег Николаевич, у нас есть какая-то задача?

— Задача — это громко сказано, — мнётся Бахтин, потом, видимо, решается. — Слушай, я ж старше и тебя, и жены своей. В этом интернете не то чтобы ничего не понимаю, но в соцсетях точно не секу. А вы этим своим эфиром даже моей жены внимание привлекли, она мне сказала, а я уже тебя узнал. А жена моя школу почти десять лет назад окончила и ей школьные проблемы сегодня близки так же, как рыбке зонтик. Я что спросить-то хотел… А таким образом можно привлечь внимание не только к проблемам школы? А к проблемам КСК так внимание привлечь можно?, — набираю воздух, чтоб начать отвечать, но Бахтин продолжает. — Всё абсолютно законно, но моё руководство опасается, что нам может просто не хватить «веса». Мне мой шеф, кстати, сам посоветовал к блоггерам обратиться, чтоб привлечь внимание и сделать проблему резонансной. Тогда все подковёрные договорняки по теме станут невозможными. Я, стыдно сказать, понимаю, что блоггеры — это тоже ресурс и местами даже власть. Но никого из них не знаю.

Снова пытаюсь вклиниться, но Бахтин заканчивает на одном дыхании.

— Я, конечно, понимаю, что смешно с моего кресла пацана-школьника теребить и с этим к тебе обращаться, но если дашь совет или хотя бы просто сориентируешь, что думаешь лично ты, буду благодарен. Времена, как говорится, меняются, и общественного резонанса никто не отменял. А лично мне так сам бог велел этим пользоваться, в силу репутации и жизненной позиции. Но вот как-то не сподобился… А свою молодёжь напрягать этими вопросами стрёмно — будут втихую потом по углам над дремучестью смеяться. Чего не хочется.

— Олег Николаевич, а почему вы сами не заведёте блог на фейсбуке? И вконтакте, и так далее?, — спрашиваю в лоб. — Конечно, есть темы, которые вы обсуждать не имеете права. Но наверняка есть же что-то, что вы бы хотели и имели право довести до народа? Наверняка есть ведь темы, которые народ с удовольствием осветил бы сам себе со слов заместителя генпрокурора? Который ещё и «не берёт». Есть же блоги министра МВД, начальника МВД по нашей области. И так далее. Другое дело, что те блоги ведут их пресслужбы, но то уже вопрос десятый… Вот даже на ту чушь, что они несут, подписываются десятки тысяч. А уж на вас-то… Мне кажется, вы сами недооцениваете резонансность всего, что говорится с такой должности, как ваша. Особенно когда это действительно делается в интересах дела и широких слоёв населения.

Бахтин на несколько секунд замолкает.

— Как в том анекдоте. «А что, так разве можно было?», — задумчиво произносит он. — На начальном этапе поможете?

— Всем, чем сможем, — абсолютно искренне заверяю его. — Но вы недооцениваете медийного потенциала своей должности. Я бы, на вашем месте, вообще начал с прямого эфира в блоге на фейсбуке. И честно показал бы, на какой машине вы ездите. Не сочтите за насмешку. Это чисто для начала. А потом смотрите на обратную связь, — улыбаюсь, но Бахтин этого не видит.

— А что, машина как машина, — недовольно бурчит Бахтин и, видимо, автоматически цитирует какой-то фильм. — На ней ещё мои внуки ездить будут.

Глава 2.

После Бахтина мне, к моему счастью, больше никто не звонит и поспать пару часов у меня получается. Просыпаюсь ровно за пару минут до того, как сработает будильник. За то время, что я спал, мне в фейсбуке приходит уведомление с предложением дружбы от Бахтина. Хорошо, что эти уведомления беззвучны.

Принимаю дружбу и захожу на его страницу. За эти пару часов Бахтин, видимо, пользуясь обеденным перерывом, развил бурную деятельность на поприще соцсетей, обновил давно заброшенный аккаунт, разместил своё свежее фото в костюме, на котором он имеет ужасно официальный вид. Смотрится забавно.

Как ни смешно, за это время у него уже больше тысячи подписчиков. Почти две, если точнее. Если это за те несколько часов, что он обновлял аккаунт, то ему самому надо идти в блоггеры. Впрочем, у него в друзьях, ни много ни мало, и блог Генеральной Прокуратуры (наверняка ведёт кто-то из молодых с самого первого этажа), и сам Генеральный Прокурор. Это не считая главного военного прокурора, заместителя главного военного прокурора, управления…безопасности по области (тоже наверняка блог ведётcя пресслужбой) и ещё доброго десятка подобных структур.

Посмеиваюсь про себя: как он только до Саматова с СОПом не добрался. Впрочем, не удивлюсь, если у Саматова никакого профиля в соцсетях вообще не окажется.

Автоматом на ходу начинаю читать первый бахтинский пост, по тяжеловесному стилю напоминающий, наверное, прессу ещё времён СССР.

"Я — Олег Бахтин, начальник службы специальных прокуроров Генеральной Прокуратуры…

…на текущий момент, находящееся в производстве дело о незаконной тарификации коммунальных услуг двумя ключевыми естественными монополистами не освещается средствами массовой информации никак, не смотря на принципиальное разрешение и даже рекомендации Генеральной Прокуратуры…

…если глянуть на цифры, незаконно выставленные к оплате в виде счетов за коммунальные услуги, становится понятно, что принципы нашей свободной и независимой журналистики стоят немного. Иначе как объяснить тотальное и демонстративное отсутствие интереса к «горячей» теме, затрагивающей интересы без исключения абсолютно ста процентов населения и города, и региона, да и всей страны в целом? Никого не обвиняю, но, как человек, по роду деятельности обладающий всей информацией по теме, однозначно заявляю: речь идёт именно о проплаченном молчании…».

Лично мне читать немного смешно. Официозная неуклюжесть, не имеющая ничего общего со стандартным постом фейсбука, очень режет глаза. Хотя, возможно, я просто привык к иной стилистике: фейсбук лично меня не только и не столько образовывает, сколько старается развлекать.

Далее Бахтин в своём анонсе, три «ха», проехался по продажной журналистике, которая молчит, набрав в рот воды, когда речь идёт о сотнях миллионов.

Выдал тумаков полиции, явно игнорирующей свои прямые обязанности и откровенно опасающейся ввязываться в битвы с сильными мира сего.

Наехал на чекистов областного управления, «явно потерявших нюх и занимающихся не тем, что актуально. А тем, что гарантированно даст как можно больше палок в конце периода».

Плюнул в сторону Нацбюро по противодействию коррупции. Занимающегося усиленным перераспределением ведомственных ништяков, но не алкающим справедливости, если речь о противостоянии с сильными мира сего.

И воззвал к Департаменту Внутренней Безопасности, уже Центрального Аппарата, всё тех же чекистов. В лице некоего Комаровских, которого тегнул прямо в тексте.

Сам профиль этого Комаровских, что характерно, не содержит никаких упоминаний о его профессиональной стезе. Ну есть просто себе дядечка, вон фотографии с рыбалки, где он щуку держит. Или вон ещё фото с дачи, где он, видимо, с внуками что-то пилит в саду.

Интересно, а разве имена сотрудников, занимающих такие должности, не являются государственной тайной согласно Закону о ней же? В целом ряде стран являются, кажется, в том же Израиле.

Не смотря на частичную гротескность и явную неуклюжесть, опус Бахтина постепенно увлёк меня и содержанием, и, как ни смешно, формой. И я дочитал его до конца без какого-либо волевого усилия. Пост, конечно, неуклюжий, но явно искренний и чем-то очень располагающий к автору (интересно, а может быть, что Бахтин — тончайший языковой стилист и заранее на такой эффект и рассчитывал?).

Под постом разгорается нешуточная дискуссия, пока поддерживаемая преимущественно пенсионерами и одинокими матерями, но постепенно набирающая обороты.

Хм, да Бахтин просто звезда. Или станет ей, если продолжит такими темпами набирать целевую аудиторию в подписчики. Кстати, исходя из его профиля, совсем не видно, что он женат и что у него только что родилась дочь. Попутно отмечаю, большая половина женского пола может его искренне считать холостым и ничем не обременённым, три раза «ха».

Меня, конечно, немного смущает общий посыл текста. Если коротко, её можно описать перефразированным анекдотом: «Все идиоты, один я д’Артаньян». С другой стороны, возможно, Бахтин действительно и бьётся сейчас один против ветряных мельниц, по крайней мере, смотрится очень искренне.

Похихикав пару минут над формой, поудивлявшись содержанию (я и не знал, что у нас такой глубочайший кризис государственного управления, если верить Бахтину в этой статье), ставлю лайк, тэгаю половину своих одноклассников и в личке прошу всех репостнуть дальше.

Мне не жалко, но если мы по цепочке сделаем хотя б сотню-другую репостов, глядишь, и рейтинг самой статьи поднимется.

* * *

В школу прихожу ровно к пятому уроку, как просила врач. Сразу забегаю к ней в кабинет, чтоб обозначиться и успокоить её на всякий случай. Не слушая её возражений, оставляю на её столе большую подарочную шоколадку весом в полкило — мы с Леной любим этот сорт шоколада, у нас таких шоколадок целый запас. Она и выглядит солидно, и за качество не стыдно.

На абсолютно бесполезном, как по мне, пятом уроке, называющемся «Человек. Общество. Право», разгорается дискуссия с преподавателем. Который, вместо проведения урока по теме, садится прямо на стол, свешивает в проход ноги и начинает задавать вопросы насчёт прошедшего прямого эфира и школьного самоуправления.

Сам препод, достаточно молодой мужик лет под тридцать, работает у нас первый год. Он, кажется, является как бы не студентом выпускного курса юридической академии (специально точных данный о преподавателях нам не сообщают, а именно о нём я почему-то ничего не знаю). У него это явно второе высшее образование, он явно является кадровым действующим сотрудником определённой государственной структуры, а в нашем лицее преподаёт, используя одну из двух разрешённых в их организации неслужебных лазеек для подработки: написание книг и преподавательская деятельность.

Видимо, с написанием книг у него не очень, а подработка актуальна. Судя по некоторым деталям, опером он не является. Стало быть, покупка машины в течение первого года службы на «левые» доходы ему точно не светит (да, я уже знаю и эти детали от Роберта Сергеевича и от Лены).

— … опуская вопросы легитимности, мне просто интересны мотивы, — спрашивает он меня, Юлю и её подруг. — У вас всё неплохо по успеваемости и без общественной нагрузки. Таким откровенным конфронтом вы однозначно привлечёте к себе внимание не только сверстников в сетях. Но и педагогического коллектива, с которым вам ещё, худо-бедно, пару лет жить и, что важнее, сдавать выпускные экзамены. Вы не опасаетесь?, — он искренне и с интересом смотрит на каждого из нас по очереди. — Вам не кажется, что спокойнее было бы не выделяться из толпы, а мирно дослужить эти два года? В смысле, доучиться…

По классу проносится смешок, он сам тоже улыбается.

Вообще, к нашей дрессировке по своему предмету он относится достаточно формально, утверждая, что кому в жизни понадобится — те сами всё выучат и освоят. А кому не надо, тем впихивать этот предмет бессмысленно.

— Оговорка прямо по Фрейду, — замечает Юля под повторный смешок класса. — Но пусть начнёт Саша, тут он ответит лучше. — Юля стесняется сказать, что эту кашу заварил я.

Мне кажется, сам преподаватель ещё недалеко ушёл от нашего возраста. Интерес его искренний, да и разговор ведётся при всём классе. Потому отвечаю, ничего не скрывая:

— Мне не нравятся шаблоны. Шаблоны решений, шаблоны моделей поведения. Особенно, если это чужие шаблоны, которые создавались не для того, чтобы максимально раскрыть мой потенциал, как личности.

— Как интересно, — оживляется преподаватель. — А для чего, с вашей точки зрения, общество формирует модели поведения? Устаканивая их, как ты говоришь, в шаблоны, которые, как кажется мне, и призваны работать на социализацию?

— Лично я бы выделил как минимум два варианта, — смотрю на него, приподняв правую бровь. — Первый: модели поведения, возникшие в обществе эволюционным путём. Например, институт брака. Мне так кажется. Второй вариант: модели поведения, импортированные в общество извне. Например, Павлик Морозов.

— Ну и пример, — смеётся он. — Но речь-то о школе. Вы уверены, что точно оцениваете ситуацию и что ваш анализ, в долгосрочном планировании, ведёт к вашим целям точнее, чем наработанные Государством и Обществом методики?

— Уверены, — звучит сразу с нескольких сторон.

— Вопрос комфорта, — продолжаю я. — Есть наработанные шаблоны, я сейчас о целях образовательного процесса. Они удобны взрослым — можно работать, повторюсь, по шаблону, плюс в том, что не нужно напрягаться. А есть требования сегодняшнего дня. Лично наше мнение — сверка целей образовательного процесса в исполнении педколлектива (с одной стороны) с требованиями текущей обстановки в нашем видении (с другой стороны) должна в наше динамичное время проводиться регулярно. Но этот процесс, с нашей точки зрения, либо отсутствует, либо крайне непрозрачен для нас, чтоб сказать мягко. Мы — то поколение, которое не хочет, что его разыгрывали втёмную.

— Какая интересная терминология…, — продолжает посмеиваться каким-то своим мыслям преподаватель. — Нормы старшего поколения, стало быть, для вас тесны?

— У меня дедушка не водит машину. Вообще. Хотя по финансам можем себе позволить, как и все остальные родители конкретно в этом классе. Для него водить — это слишком сложно, ещё и если в условиях нашего большого города с загруженными дорогами. И в его поколении это норма. По крайней мере, за рулём из его ровесников-друзей менее пятнадцати процентов. Его в частности, и их вообще более чем устраивает общественный транспорт. Потому что навыков на овладение вождением у них нет, и желания их приобретать меньше, чем количество усилий, которое нужно приложить. И вот мой вопрос: а наше поколение согласно жить так же? Или всё-таки у нас другие требования к уровню комфорта?, — Мы это обсуждали в классе, а преподаватель права недалеко от нас ушёл по возрасту. Надеюсь, мысли о зонах комфорта старшего поколения, находящегося сейчас у власти в стране в глобальных масштабах, и его посещали не так давно. — Ну и главное. Процессы в нашем государстве вообще очень похожи на процессы в нашей школе: есть Лидер. Он так и называется даже в Конституции, Лидер Нации. В школе его роль выполняет Директор. Общее между ними: их никто не избирал, — улыбаюсь. — И большинство тех, кто им вынужден подчиняться, недовольны качеством их работы. Недовольны тем, как они реализовывают свою функцию. Даже больше. И наша Директор, и Лидер Нации искренне считают, что они вправе определять курс коллектива, который их, по-хорошему, не избирал, повторюсь, но которым они руководят.

Брови преподавателя медленно ползут вверх.

— Потому наш Ученический Совет, стихийно переходящий в митинг школьников — это учебно-тренировочное упражнение на тему УПРАВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВОМ. Лично я считаю, что НЕ УПРАВЛЯТЬ государством нельзя. И управлять им должен КАЖДЫЙ ГРАЖДАНИН. Как вариант — через реализацию своего избирательного права, как учит и ваш учебник, — в этом месте взгляд преподавателя успокаивается и он сосредоточенно кивает. — Наше мнение: если лично ты отстранишься от этой функции, лично для тебя твоё Государство будет неуправляемым. Я в таком мире жить не хочу. Чтоб строить другой мир, надо учиться. Мы просто тренируемся: человек, пока жив, вообще имеет право на многое…

На следующем этапе становится понятно, что какой-то профессиональный интерес нашего преподавателя берёт верх над педагогическими задачами, и он, вступая в дискуссию, наводящими вопросами выясняет для себя наши намерения и цели. В таком вот общении проходит весь урок, в результате которого, правда, весь класс дружно получает пятёрки.

Неожиданный финал. Похоже, наш лицей — просто какая-то развлекуха для нашего преподавателя.

* * *

На перемене после пятого урока иду в столовую, поесть дома не успел. В столовой быстро набираю суп, салат и котлету, которые сажусь есть за самый угловой столик: до следующего урока всего десять минут.

Между моими супом и котлетой, в столовую разваленной походкой вваливается Сява и, не глядя ни на кого, направляется к раздаче. Где нагребает полный поднос еды и плюхается за соседний стол. Видимо, он набирал сразу на троих, поскольку ещё через минуту к нему присоединяются Белый и Сериков. Я по инерции торможу от недосыпа, потому не сразу соображаю взглянуть на их мозги. После чего отодвигаю котлету и пишу Лене:

— Тут эта «святая» троица опять, точно датая. В столовой жрут как не в себя. Вижу, что чем-то задвинулись. Тормозят, говорят растянуто, протягивая гласные. Как-то неестественно. Ты просила тебе свистнуть, если это опять случится.

Ответ от Лены приходит почти что молниеносно:

— Поняла. Спасибо.

И ещё через минуту:

— Сейчас будут приниматься меры. Блин, менты могут протянуть несколько минут, я с ними через батину СБ контачу. Мелкий, ты там подстрахуешь?… 0_0

— Да, конечно.

Ещё буквально через полторы минуты в столовую влетает завуч по воспитательной работе. Она оглядывается по сторонам и с ходу направляется к столику троицы, где пытается взять быка за рога:

— Посмотрите на меня!

— В чём дело? Мы просто едим, — ненатурально и фальшиво выдаёт Белый, пытаясь изобразить лицом негодование. Но мимика получается какой-то смазанной и вообще больше похожей на гримасу.

— А в чём дело?, — следом за Белым почти нормальным тоном удивляется Сериков, который, видимо, либо принял меньше, либо переносит дурь лучше.

Завуч смотрит в глаза всем троим и с удовлетворением бросает:

— Вот сейчас и разберёмся, в чём дело. Сидите тут и ждёте!

— Чего ждём? Кого ждём?, — с идиотской ухмылкой прищуривает глаза Сява. — Мы уже доедаем, у нас урок скоро.

— Будут вам сейчас уроки…, — бормочет завуч, что-то ожесточённо набирая в телефоне.

Через несколько минут в столовую, сопровождаемые завучем старших классов, входят двое мужчин в белых халатах, по виду — врачи скорой помощи.

— Полиции ещё нет, но должны скоро подтянуться, — напряженно и достаточно громко говорит она завучу по воспитательной работе на ухо.

— Э, какая полиция?, — резко вскидывается Сериков.

И его мозг загорается всполохами агрессии, но это вижу только я.

Не говоря ни слова, он поднимается и пытается, отстранив стоящих вокруг него взрослых, пройти по направлению выхода, но ему резко преграждает путь один из врачей:

— А ну-ка смотри мне в переносицу, — говорит врач, как-то неожиданно быстро разворачивая голову Серикова за подбородок к свету. Сериков в ответ, не говоря ни слова, сбивает руку врача и второй рукой почти бьёт его в грудь, но я уже «проснулся» и со своего места толкаю его в бок, от чего он теряет равновесие, отшатывается на вторую ногу и вместо удара просто взмахивает рукой.

Дальше события несутся вскачь.

Завучи стоят, широко раскрыв глаза и не зная, что делать.

Доктора быстро перегруппировываются, отступают на шаг назад и внимательно следят за троицей.

Сява и Белый, покачиваясь, начинают выбираться из-за стола.

Сериков, восстановив равновесие бросает взгляд на меня и на секунду зависает. Видимо, в результате нашего общения какой-то рефлекс у него всё же выработался…

В этот момент в столовую входят трое в форме полиции, один старший лейтенант и двое сержантов.

— Что происходит?, — как-то свысока бросает старший лейтенант, оглядывая окружающих.

— Вам должны были позвонить и объяснить причину вызова. — Твёрдо отвечает завуч по воспитательной работе. — Если этого не произошло, пойдёмте в кабинет директора и продолжим там.

— Сейчас разберёмся, кто и куда пойдёт, — неприязненно глядит на завуча старший лейтенант без какой-либо на то причины.

— Э-э-э, стоп-стоп-стоп, — машет руками тот самый из врачей, который разворачивал лицо Серикова к свету. — Внимание сюда, пожалуйста. У этих троих явная интоксикация, по нашему профилю… Нужно проверить. — Он указывает рукой на Серикова и компанию. — Явно, по наркотипу. Несовершеннолетние, давайте их к нам. И лучше не тянуть.

Все взрослые на секунду замирают, видимо обдумывая услышанное, но тут «просыпается» и Сериков. Он в упор сверлит старшего лейтенанта взглядом, после чего говорит ему:

— Кальмаров, ты что, решил тут до вечера поодупляться? Меня домой!

Взгляд старшего лейтенанта в этот момент утрачивает своё пренебрежительное превосходство, становится бегающим и лично мне это откровенно не нравится.

Я в курсе планов руководства школы и Лены по поводу этой троицы, но, видимо, с полицией произошла какая-то накладка. Наряд мало того что прибыл с опозданием, но ещё и не собирается выполнять предписанное. Странно. Есть всё-таки регламент.

Взрослые препираются ещё минут пять. Завучи настаивают на взятии анализов у троицы. Доктора, в принципе, эту позицию поддерживают, но требуют от полиции сопровождения и какого-то внесения чего-то там в базу через планшет. Полиция в лице сержантов вообще отмалчивается, а в лице старшего лейтенанта тормозит, всячески тянет время и в итоге вообще становится не на ту сторону:

— Так, сейчас все задерживаются. Хватит бардака. — Командирским голосом вещает старший лейтенант. — Едем в отделение, там будем разбираться.

— И кого вы собрались задерживать?, — спрашиваю со своего места. — Завучей прямо в школе? Или врачей? Из-за неудобных диагнозов?

Ситуация идиотская. Я не могу проигнорить просьбу Лены о подстраховке, но категорически не понимаю, что делать.

Это как скомандовать подразделению «ОГОНЬ!», но не распределить сектора и не обозначить цели…

— Раз такой умный, поедешь с нами, — бросает мне через нижнюю губу старший лейтенант, косясь на Серикова, который делает ему какие-то загадочные знаки в направлении меня. — Щ-щас и тебя оформим, чтоб пиздел поменьше.

— Господин лейтенант, вы это сейчас кому сказали? Я про обращение «на ты» и про мат. — Мне очень неприятно, ощущение, как выкупался в дерьме. Но и вариантов других действий, к сожалению, не просматривается. Потому сверлю его взглядом, поднявшись на ноги и подойдя к нему вплотную

— Тебе, умник, — бормочет старший лейтенант, отступая за спины сержантов. — И поживее!, — За спинами сержантов его голос заново обретает уверенность и командные нотки

У меня раздрай смешанных чувств, потому веду себя крайне неконструктивно:

— А ты хуй у белки видел?, — нарочито весело спрашиваю его и демонстративно сажусь обратно на стул. Кнопку в кармане я уже нажал, норматив на прибытие группы невелик…

* * *

Школьная столовая.

Полицейские переругиваются с врачами и двумя женщинами-преподавателями, пытаясь подойти к сидящему за столом взросло выглядящему подростку, доедающему котлету. Ещё трое крупных подростков стоят чуть в стороне и о чём-то тихо переговариваются.

В столовую входят двое подтянутых мужчин среднего возраста, в форме без знаков различия, с двумя автоматами, выведенными в горизонт. Парень, доедающий за столом котлету, машет им из-за стола рукой.

Автоматчики неспешным шагом приближаются к группе спорящих взрослых, не выпуская никого из вида и явно разобрав между собой цели — всех находящихся в столовой людей, стоящих рядом с махнувшим им парнем.

— Группа быстрого реагирования, ОХРАНА ТЕХНО СЕРВИС, — представляется старший из двоих автоматчиков полицейским. — Осуществляем охрану объекта. Какие-то проблемы?

— Собираются меня задерживать, — отвечает вместо полицейских подросток, который ест котлету. — Безосновательно. Я против. Должны были этих троих, — кивок в сторону отдельно стоящей тройки подростков, — сопроводить в больницу, для сдачи анализов на наркотики в крови. Старший лейтенант, — кивок в сторону полицейских, — старается всеми силами спустить вопрос на тормозах и не допустить выполнения врачами своих функций. Находится в личных отношениях с одним из тех, кого надо задерживать для сдачи анализов.

Лица полицейских по мере этого монолога вытягиваются, старший лейтенант выдавливает:

— А вы кто такие? Ваши документы! Этого, — кивок сержантам в сторону подростка с котлетой, — в машину!

— ОХРАНА ТЕХНО СЕРВИС, — второй из автоматчиков подходит к полицейским вплотную, упирая ствол автомата в живот старшего лейтенанта. Автомат снят с предохранителя. — Патрон у меня в стволе, всё по инструкции. Не нужно дурить. Ты тупой или своих инструкций вообще не читаешь? Никто никуда не поедет. Без моего разрешения. Или ты на революцию нацелился?

Дальше автоматчик говорит тихо, кроме полицейских его никто не слышит.

— Кто твой куратор?, — бросает подростку с котлетой через плечо второй автоматчик спустя минуту.

— Капитан Саматов.

При этих словах лица полицейских неуловимо меняются. Видно, что они начинают что-то напряжённо обдумывать, пытаясь отойти подальше.

* * *

ГБР прибыла даже быстрее, чем через три минуты. Услышав фамилию Саматова, полицейские почему-то сдулись в один момент и под негодующие взгляды Серикова-младшего дали мне связаться с Леной.

— Вот же козёл! Это не тебе, Мелкий, — бросает Лена в телефон. — Это про нашего эсбэшника, начальника смены сегодня… Вот же мудак… Ждите. Пять минут. Спрячься за саматовцев и никуда не едь.

— И в мыслях не было, — заверяю её. — Никуда ехать. За ТЕХНОСЕРВИС прятаться не нужно, полиция уже ведёт себя нормально.

Минут через десять в столовую залетает взмыленный полицейский подполковник в форме. Перекинувшись парой слов с автоматчиками, бдительно оградившими меня от остальных в столовой, подлетает в старшему лейтенанту с сержантами и, не стесняясь, минуты полторы прямо в школе поливает их матом. После чего уже четверо полицейских берут в оборот Серикова и компанию и, в сопровождении с интересом глядящих по сторонам врачей, убывают на экспертизу.

* * *

— А как вы меня нашли?, — спрашиваю автоматчиков, провожая их к выходу из школы. — Тут же несколько этажей, куча помещений?

— Твой пульт в том числе радиомаяк. — Неохотно бросает старший. — И по вертикали, и по горизонтали. Плюс после твоей активации пульта мы к твоему телефону подключились. Слушали ваш разговор, пока ехали, было ясно, что ты в столовой.

— И не знал, что так можно…

— Ладно, бывай, дальше мы сами. — «Саматовцы» топают по аллее в направлении тонированного микроавтобуса, запаркованного прямо на территории школьного двора.

* * *

— Мелкий, извини. — Приходит в ватсаппе ещё через минуту». — Я по запарке сбросила в СБ заготовленную смску. А старший смены, видимо, занят какими-то своими важными делами. Там всё нормально? Боже, как мне перед твоей школой неудобно…

— Не буксуй Всё нормально. «Троицу» забрали. Приехал какой-то подполковник из ДВБ, дал трендюлдей старлею и вместе с врачами покатили этих троих на анализ. Никто не пострадал. Завучей я зауважал, они прям как тигрицы… мда…

— С какими врачами на анализ повезли?

— Не знаю. Приехали двое в белых халатах.

— Так из них только один врач. Второй — медбрат.

— тьху блин. А я откуда знаю? На вид, оба врачи. Оба в возрасте, оба в халатах.

— Пха-ха-ха, шутю я… Спужалси?.

— Да. Ещё и шестой урок пропустил. Лучше б дома спал: на пятом тоже лабуда была.

Глава 3.

На шестой урок я закономерно не попадаю: когда возвращаюсь, проводив ГБР до выхода, завучи просят меня пройти с ними в учительскую, где садятся по обе стороны от меня и начинают бомбардировать вопросами:

— Саша, у тебя есть идеи, что запишут в анализах крови?

— Я не специалист, но наркотики в крови точно определят. Либо алкоголь, если это был он. Либо и то и другое.

— Мы очень благодарны твоей опекунше, но что это был за инцидент с полицией?, — тщательно подбирает слова завуч по воспитательной работе.

Глядя на них, понимаю, что у женщин сейчас просто стресс. Что они до чертиков боятся Серикова, вернее, столкновений с его отцом. Что они давно мечтали закрыть вопрос с наркотой в школе, но не имели возможности. Кажется, им сейчас всё равно, о чём говорить,

— Я не успел подробно обсудить вопрос со своей опекуншей, но из контекста понимаю, что произошла накладка. — Внимательно смотрю на женщин по очереди, бросая на каждую частоту покоя. — Детали строго между нами, хорошо?

— Конечно!, — синхронно заверяют меня оба завучи и старательно придвигаются поближе ко мне.

— Она сейчас на дежурстве в неотложке. Чтоб забрать на анализ нашу «троицу», по закону необходимо взаимодействие полиции и медицины. Медицину она организовала с полпинка, поскольку сама врач.

Завучи смотрят на меня глазами бандарлогов на Каа и в этом месте понимающе кивают несколько раз.

— Полицию организовывал сотрудник её семьи. Который, видимо, формально отнёсся к поручению и не проконтролировал прибытие «правильного» экипажа.

— А правильный экипаж какой?, — сводит брови завуч старших классов.

— В нашем случае, готовый действовать по закону, не оглядываясь на потенциальное влияние отца Серикова. Как и родителей остальных двух, я про Сяву и Белого, но про тех я не знаю. Кто там родители.

— А про родителей Серикова откуда знаешь?, — поднимает правую бровь завуч по воспитательной работе.

— Пересекались лично с отцом. Как раз в тот момент, когда его арестовывать пришли. — Отвечаю без утайки, глядя ей в глаза. — Ну и есть ещё личные моменты, но о них, наверное, не стоит.

Не рассказывать же ей, что я и сам не разобрался: были нарушения при моём задержании следствием обычного головотяпства исполнителей или Сериков реально так поставил работу в своём райотделе, что его и без натяжек есть за что арестовывать. И это будет только справедливо.

Почему-то на ум приходит опять история. Я далеко не фанат ни Сталина, ни периода 1930–1960. Но насколько нам преподают на истории, при всех недопустимостях, творившихся в те времена, о проблемах с добросовестностью на местах речь не шла. И образ Жеглова у братьев Вайнеров, который, не задумываясь, отдаёт свой и Шарапова паёк до конца месяца чужим детям, никак не натяжка. Хоть сам Жеглов далеко не ангел, но ради своих нематериальных ценностей он выкладывался на все сто. А в его системе ценностей, бабло точно не фигурировало ни в первой десятке приоритетов, ни в первой сотне.

В части компетентности и профессионализма райотдел конкретно Серикова меня ничем не поразил. К сожалению.

— Я нахожусь под охраной по ряду моментов, о которых мне рассказывать запрещено. И буду вам очень благодарен, если и вы дальше этой информации не распространите. — Не вижу смысла скрывать от них очевидное, тем более что они видели прибытие ГБР своими глазами.

Завучи снова кивают, глядя на меня, как загипнотизированные. Интересно, а если бы здесь сейчас был Али Шафетович? Он бы их быстро привёл в чувство?

— Когда лейтенант из «неправильного» экипажа собрался нас всех забирать, прибыла моя охрана. — Продолжаю убаюкивать их голосом. — У их организации приоритет по закону выше, да и процедуры полиция явно нарушала, вы сами видели.

Сбрасываю в кармане входящий звонок, чтоб не прерывать разговора с преподавателями, и продолжаю:

— Прибывшая охрана дала возможность повторно связаться с опекуншей, и она устранила лично недоработку сотрудника.

— А этот подполковник, что приехал и порядок навёл, он кто?, — постепенно оживая, интересуется завуч старших классов.

— Дэвэбэ. Департамент внутренней безопасности, видимо, из управления по городу, — удивлённо смотрю на неё. — Он же сам представился.

— Да мы не поняли, — смущается завуч по воспитательной работе. — Мы ж не в курсе оргструктуры полиции.

Хм. Не перестаю удивляться этому миру. Взрослые и самостоятельные люди живут целую жизнь, но не удосуживаются позаботиться об изучении деталей мира, который их окружает. Более того, деталей общества, обеспечивающих их личную безопасность.

— Мне опекунша сообщит вечером, чем закончились анализы и что дальше, — добавляю, замечая радость в глазах обеих завучей. — Если хотите, перешлю вам на ватсап. Но это будет после десяти вечера.

* * *

Выходя из школы, сразу ловлю повторный звонок с того же номера, с которого звонили во время моей беседы с завучами:

— Добрый день. Вы только что звонили мне, я не мог разговаривать. Слушаю вас.

— Саня привет! Это Тимур! Можешь сейчас говорить?

— О, привет, пропажа, — улыбаюсь. — Давая я тебя наберу? Чтоб ты свой баланс не тратил?

— Не нужно. У меня безлимит, — солидно отвечает Тима. — Мне от твоей Лены и телефон привезли, и он сразу со стартовым пакетом был. Лена говорит, чтоб я всегда на связи был.

Точно. Мы так и собирались сделать, но Лена, видимо, вообще поручила это каким-то ресурсам компании отца.

— А кто телефон привёз?, — спрашиваю на всякий случай.

— Так из банка. Он привёз, тут же перезвонила Лена, она разве тебе не сказала?

— Видимо, забыла. Тима, я тебе очень рад, но сейчас буду бежать. На бегу разговаривать неудобно, — продолжаю улыбаться. — Слушаю тебя внимательно.

— Можешь помочь с работой?

— Так. С этого места подробнее. — Я даже останавливаюсь.

— На прямом эфире, когда в КЛУБЕ ЧЕМПИОНОВ в вашей школе ты выступал, ты сказал, что за лето заработал три тысячи долларов. Ты, как и я, несовершеннолетний. Значит, какая-то работа возможна. Вот я тоже хочу, как ты.

Вообще, тут, конечно, есть прямой конфликт. Логики и закона. Эксплуатация детского труда, с одной стороны, не комильфо. Но лично мой дед уже в семь лет кормил гусей, засыпал корм поросятам, ведро весит до двенадцати килограмм, на секунду.

И никому в семье и в голову не приходило его от этого детского труда освободить. Иначе семья бы просто не выжила.

— Тима. Есть работа на мойке, по крайней мере, я там начинал. Ничего не обещаю. Поговорю.

* * *

— … Ну даже не знаю, что сказать, — разводит руками Смоляков, затем подходит ко мне и мощно хлопает меня по плечу, чуть не сбрасывая обратно в бассейн. Из которого я только что выбрался после серии пяти заплывов по восемьсот метров в режимах.

— Виктор Александрович, ну не томите, — прошу его. — Сколько?

— Как ни смешно, из восьми с половиной минут вышел.

— Ну-у-у, это неинтересно, — разочарованно тяну в ответ. — Не понимаю вашей радости. И раньше же выходил. Что такого…

— Раньше ты выходил только на соревнованиях. После периода подготовки. А сейчас вышел на тренировке, и на каждой из дистанций. — Выдержав мхатовскую паузу, едва не светится Смоляков.

— Ух ты. — А вот тут от радости и я готов его расцеловать. — Я же силы экономил, рассчитывал и растягивал! Чтоб все пять раз нормально доплыть!

— А я о чём, — довольно улыбается Смоляков.

— Это же если настроиться, то…

— Вот-вот. — Суеверно перебивает он меня, не давая завершить самовосхвалительную фразу.

Вообще, хвалить себя на перспективу у нас в команде считается и правда плохим тоном.

— Я тебе что сказать-то хотел…, — Смоляков начинает в каком-то странном возбуждении ходить по бортику, даже не глядя на остальных спортсменов, которые ещё тренируются. — Как ни смешно, но лично твои результаты растут. Ты бы всё же подумал, чтоб не зарывать талант? Стоит, как думаешь, подумать о сборной?

— Там надо сфокусироваться только на этом, — машинально отвечаю ему. — На самой сборной, в смысле.

Результат сегодня действительно более чем не плох, но в сборной всего себя нужно отдавать только сборной. А у меня несколько сместились приоритеты.

— Да, там первое дело — концентрация. — Обречённо кивает Смоляков.

— Ну видите… Виктор Александрович, я бы и рад. Не смогу. Мне это просто не интересно, понимаете?

— Саша, ну как может быть не интересным плавание человеку, который однозначно выше норматива мастера спорта гребёт?, — Начинает горячиться Смоляков.

— Виктор Александрович, не подменяйте понятия. Плавание мне интересно. Мне неинтересно сто процентов своего личного времени по факту отдать в управление чужому человеку.

— Ты сейчас о чём?, — Смоляков отвлёкся на промежуточные финиши женской команды и не понял, что я имею в виду.

— Все мои результаты в плавании — это итоги работы над собой под лично вашим руководством. Вы согласны?

— Ну-у-у, тебе и от природы много дано, — не соглашается Смоляков. — Мне кажется, у тебя бы с любым тренером результат был бы таким же.

— У меня совсем другое мнение. Виктор Александрович, вы согласны, что при работе «на результат» в сборной неизбежны и конфликты, и ругань, и напряжёнка в отношениях?

— Не согласен. — отрезает Смоляков. — Очень зависит конкретно от тренера.

— Вот. С вами я сработался. Сплавался. А доверие к чужому человеку — тренеру гипотетической сборной — у меня будет нулевое. И полный негатив на все его замечания, которые будут расходиться с моим видением тренировочного процесса. А они будут. Эти замечания…

— То есть, если предположить, что программу тренировок сборной ты бы проходил лично со мной, а не с кем-то незнакомым, то ты бы мог согласиться просто попробовать?

— В таком разрезе — да, — задумчиво отвечаю. Уж больно сегодня результат хорош…, — Но всё равно график тренировок нужно будет согласовывать чуть не вручную: у меня есть не менее важные вещи. При всём уважении, Виктор Александрович, просто поверьте, — кладу ладонь на руку вскинувшемуся было Смолякову и бросаю на него частоту покоя.

Глава 4.

Заболтавшись со Смоляковым, который не упускает инициативы в разговоре и таки выдавливает из меня намерение попробовать потренироваться ещё плотнее, в бассейне задерживаюсь. До КЛИНИКИ опять бегу пешком, поскольку Лена на дежурстве. И экономить моё время некому.

Хорошая идея Вовика о том, что меня возят они с Леной, частично накрылась: во-первых, Вовик свободен далеко не всегда. Во-вторых, Лена периодически дежурит сутками.

С другой стороны, спасибо за любую помощь.

* * *

— Что, Анна опаздывает?, — добродушно спрашивает Котлинский, традиционно разливая чай по чашкам.

Мне на телефон, по пути в КЛИНИКУ, позвонила Анна, извинилась и сказала, что сегодня будет чуть позже.

— Да, — киваю ему. — Я на автомате согласился, теперь вот думаю. Не погорячился ли. Время расписано, как бы дальше из графика не выбиться…

— Тебя подброшу, — по-прежнему добродушно бросает Котлинский, отпивая из чашки. — Форсмажор, так сказать, по вине клиники: опоздание пациента. А у неё ж тот случай, когда терапию пропускать нельзя…

Котлинский с постоянством, заслуживающим лучшего применения, продолжает называть наши действия терапией, а я уже и не спорю.

— Тем более, они сейчас начали погашение дебиторской задолженности, по их собственной инициативе, — продолжает прихлёбывать чай Котлинский, — не будем обострять. Подождём её сегодня, сколько надо.

— Что есть дебиторская задолженность? Раньше не сталкивался.

— А-а-а, да, ты ж не в курсе… Это их финансовые обязательства в наш адрес, исходя из подписанных обеими сторонами договорных обязательств.

— Ничего себе. Так у нас с ними и договор есть?, — широко раскрываю глаза от удивления.

— А ты как думал?, — не менее удивлённо смотрит на меня Котлинский. — Есть, как говорят по телевизору, правовое поле. Есть Гражданский Кодекс. Во всех действиях нужно стремиться оставаться как можно ближе к законодательству.

— Да мне как-то кощунственно, — откровенно делюсь ощущениями, — сама идея поднимать тему договора в отношениях с конкретно Анной.

— Знаешь, тут не согласен. — Отрезает Котлинский. — Не буду ни спорить, ни аргументировать, но именно по этому пункту предлагаю тебе лично дорасти до директора и хозяина в одном лице хотя бы компании из двадцати человек, а потом вернёмся к этому разговору. А я с удовольствием у тебя поучусь, как управлять отношениями без договоров. Со всеми… С поставщиками, клиентами, сотрудниками…

Похоже, Котлинский обиделся на слово «кощунство».

— Извините, — улыбаюсь. — Не хотел обидеть. Видимо, в силу возраста, склонен недооценивать материальные аспекты. Вообще, с самого начала же договорились, управление финансами и отношениями с клиентами — не моя тема. Простите дилетанта, мне вообще не следовало озвучивать точку зрения по вопросу…

Котлинский ощутимо смягчается, подливает в обе чашки чая и тоже отыгрывает назад:

— Согласен. Знаешь, справедливости ради, ты не один такой. Недооценивающий материального… Стеклов вон — твой астральный близнец… Так что это было абсолютно правильное решение: лечит один человек, очередью и финансами управляет другой…

— Кстати. Я вот хотел спросить. Сегодня один из СГО надоумил. Игорь Витальевич, а что вы можете сказать об отторжениях при трансплантации?

Котлинский на секунду замирает с чашкой в руке, переключая мозги на другую тему, а я продолжаю:

— При трансплантации, при анализе совместимости, тест на совместимость какие пункты анализирует? Чтоб донорский орган реципиентом не отторгался?

— Если без длительных пояснений, то комплекс антиген-антитело. — Смотрит на меня поверх чашки Котлинский. — Там сложно сходу быстро объяснить. Учитывая нашу разницу в подходах. У нас сейчас столько времени нет. Но если вопрос серьёзно задан, то давай займёмся твоим дообразованием. Стеклов так вообще счастлив будет. Тест называется HLA. Можешь сам почитать на досуге. Только по-моему это тупик… конкретно в нашем с тобой случае.

— Спасибо, не надо ничего глубоко объяснять. Мне как раз в таком виде ваш ответ и годится. Я уже вижу, что, как и в случае с онкологией, наша медицина на клеточном уровне анализирует, как мне кажется, «химию», а не «физику». Уже из ваших слов вижу. Что рабочие частоты не сравниваются и не анализируются. Соответственно, сверка частот имплантируемого органа с частотами «системы» реципиента не производится. В итоге, резонанс там, или его полное отсутствие — это угадайка. А далее, все терапии по подавлению отторжения имплантированного органа — видимо, корявая попытка стабилизировать частоты химическим путём… вводя в каналы коммуникации нервной системы некие «усредняющие» колебательные контуры… В виде добавок…

Лицо Котлинского, по мере моей тирады, вытягивается, потом он осторожно ставит чашку на стол:

— Ты не слишком с места в карьер? Может, лучше вначале «на кошках» потренируемся? Лет хотя бы пять, а лучше десять? Отторжение донорских тканей — та ещё проблема… Я, честно говоря, слегка в шоке. Знаешь, есть такой «комплекс бога»…

— Знаю, — перебиваю Котлинского. — Это не проект, Игорь Витальевич, это просто попытка проанализировать сферы применения нашего… м-м-м… метода. — Дальше широко улыбаюсь и продолжаю, — Пользуясь свободной минутой. Я вот совсем не понимаю, как два разных набора частот, донорский орган и реципиент, приводить к общему знаменателю. Одна из частей системы однозначно будет угнетаться…

В этот момент с извинениями входит Анна и Котлинский, выходя из-за стола и незаметно указывая глазами на Анну, на ходу к двери завершает:

— В отличие от текущего профиля, в этом вопросе понадобится же, сам понимаешь, целая смежная клиника, ещё и за рубежом. Трансплантологи для совместных исследований — это никак не у нас…

* * *

Бокс чуть не накрывается медным тазом.

Сергеевич в зале смешно вертится перед зеркалом, с разных сторон рассматривая, как на нём сидит новый костюм, с которого даже не спороты этикетки.

Зеркала в залах бокса, как и в танцевальных, большие, во всю стену, от потолка до пола.

Лицо Сергеевича излучает одухотворённость, мечтательность и полное творческое удовлетворение. Каждому приходящему он, не отрываясь от своих мыслей, кивает на скамейку, где мы переодеваемся, и говорит одно слово:

— Разминайтесь!

Понаблюдав за Сергеевичем минут пятнадцать, потихоньку спрашиваю Севу до шестидесяти килограмм:

— Что это с ним?

— Вот уже скоро третий час как разминаемся, — раздражённо бормочет Сева. — Сейчас ещё минуты три повертится, потом сам увидишь…

Через три минут Сергеевич, кивнув очередному вошедшему на скамейку, говорит ему же:

— Вот подарили сегодня!, — и зардевается лёгким румянцем. — НО есть «но». На семнадцать лет моложе! Вот думаю… Не вернуть ли…

Скамейка, включая меня, в этом месте взрывается мало не лошадиным ржанием (видимо, эту сентенцию Сергеевич уже повторял сегодня не раз), и Дима-полутяж рубит в лоб:

— Сергеевич, мы вас уважаем. Если она моложе вас на двадцатку и дарит костюмы, то лично я уважаю втройне! Но это, Сергеич… А БОКС СЕГОДНЯ БУДЕТ?!!

Это вырывает Сергеевича из сонма грёз о какой-то загадочной сорокатрёхлетней красавице, которая, судя по всему, взялась подкатывать к Сергеевичу. Либо, как вариант, решила благосклонностью ответить на его подкат. Сергеевич рассеянно оглядывает нас, видимо, выныривая из каких-то грёз, и растерянно отвечает:

— Бокс будет. Но — на семнадцать лет моложе!

— А вроде и не весна, — бормочет Дима-полутяж, семеня с пятки на носок от скамейки в сторону зала. — Сергеич, у меня со связкой что-то, это точно не от ваших гантелей вчера?…

Наконец, приход Вовика ставит точку в душевных метаниях Сергеевича. Вовик, перекинувшись парой слов с остальными, сразу со скамейки тащит Сергеевича в тренерскую, где они отсутствуют в течение трёх минут, а потом появляются вместе, при этом Сергеевич уже полностью адекватен.

Когда очередь в тренировочном процессе доходит и до меня, он спрашивает:

— Лена где?

— Сегодня ж на дежурстве, они же сутками.

— А-а-а, ну ладно…

— Она будет ходить. Мы это обсуждали. Просто во все дни, кроме рабочих.

— Да без проблем. Лишь бы на пользу.

После тренировки, от греха подальше, Сергеевича домой везёт Вовик. Который в итоге отбивает в наш спортчат смску:

Вовик: Довёз. Домой проводил. Эта фемина на кухне, звала пить чай, но Сергеевич сказал выметаться.

Дима_вес: А что за фемина-то?

Вовик: Очень даже вполне…[1]

* * *

После бокса, забегаю на мойку. Стёпа с Андреем, судя по тому, что вижу, набрали уже четыре машины, две из которых — большие джипы.

— Привет, братва, — здороваюсь с каждым по отдельности.

Они синхронно отвлекаются от работы, подходят и улыбаются, но Стёпа сразу обозначает:

— Привет маленьким боссам! Рады видеть, но давай болтать на ходу, — нам уже в два ночи две машины сдавать, так что… Давай мы будем драить, а ты вон кресло подкати и рядом садись.

— Да я по делу, ненадолго…

— Можешь себе кофе сделать, сам знаешь где и как, — не слушает меня Андрей, выкатывая из угла кресло, которое подталкивает ко мне.

Отвлекаюсь на три минуты в «стекляшку», где делаю, понятно, три кофе, с которыми возвращаюсь в бокс:

— Братва, такой вопрос. Есть один пацан, совсем молодой — десять лет. Вначале думал к Илье сразу, но потом решил к вам посоветоваться…

— … ну я не тупее твоего деда. Я лет с семи поросят кормлю. — Склоняет голову к плечу Степан, поднимая левую бровь, видимо, для иллюстрации. — Так что, всё правильно. Не знаю как там с законом, но в десять лет вон южные соседи уже выпас небольшой отары могут поручить…

— Для тех, кто не в курсе, детям асфальта, то есть, — продолжает Андрей, поскольку Степан отхлёбывает кофе. — Поросятам варится большая кастрюля. Как бы не на двадцать литров. Если их много — то сорок. Потом это все на вытянутых руках — потому что ты ещё маленький — нужно перегрузить в вёдра и перетаскать. Переступая через всякие пороги, балки, в селе их куча…

— Да-да, потому что свинарник обычно отдельное здание, га-га, — подключается Степан. — И свиней на кухне никто не держит, ааа-га-га. А варить один хрен им можно только на кухне — потому что печка нужна.

— Ну-у-у, есть ещё летняя кухня, но суть эта, да. — Андрей забирает у Степана остатки кофе и выпивает сам. — Потом вода. Тоже вёдрами. Поилку перед этим обязательно помыть! Моется она под шлангом на улице.

— И весит как та кастрюля с кашей, — морщится Степан. — Её надо вытащить и затащить. Чтоб помыть. Блядь.

— То у вас, жлобов, — смеётся Андрей. — У нормальных людей деревянными никто уже сто лет не пользуется… Цинк или нержавейка. Но всё равно, «зарядка для хвоста» ещё та. И так каждое утро. Без выходных, праздников, опозданий.

— Поросята ужасно нежная сволочь, — компетентно кивает Степан. — Хоть график собьёшь им, ну, позже накормишь… Хоть температура не та… В общем, вплоть до того, что передохнуть могут… Батя потом тебе — …, да…

— В общем, десять лет — это у вас в городе типа дитё. У нас уже вполне работник, прав твой дед, — доносится из джипа голос Андрея, который вернулся к оттиранию пятна на полу.

— Или вон у соседей на юге. Отара баранов так на полста. — Степан выбирает тряпку для полировки пластика, — каждый баран считай сто баксов. Грубо. Ну ладно, пусть полсотни…

— Так и отара бывает не на полсотни, а на три сотни!, — доносится из машины Андрея.

— Да. И вот эту отару вполне могут пасти пара пацанов лет по семь. Редко — десять. И ничего… грубо, если пара сотен баранов даже по полста долларов, это десятка, — подводит итог Степан. — Тысяч баксами. Только в отличие от пачки баксов, стадо баранов то в овраг свернуть норовит, то разбрестись, то обратно не разворачивается, то от водопоя не идёт никуда, хоть стреляй их на месте…

Из машины Андрея доносится гомерический хохот, потом он кричит:

— Наш Стёпа решил подколымить после восьмого класса! И имел опыт! Минус триста баксов от родителей хозяевам за первую неделю, а-а-ага-га-га-га!

— В общем, давай пробовать. — Недовольно бросает взгляд в сторону Андрея Степан. — Не обидим. Приглядим. Днём с мойкой кому-то справляться надо. Один из нас тут постоянно теперь присутствует.

— А чего так?, — интересуюсь. — Вы ж учиться днём должны?

— Так объект за нами закрепили, когда ты ушёл. Предлагали ещё человека от начальства, но мы посоветовались и решили, что чужих не надо. — поясняет Степан. — Потому один на парах, а второй тут. На следующий день меняемся. Твой пионер как раз будет кстати.

— А не боитесь учёбу запустить? С таким посещением через сутки?, — интересуюсь, поскольку интересно узнать, что у них в жизни изменилось.

— Да тут сезона-то осталось… Хорошо если месяц. А сессия через полгода, — отмахивается Степан. — В общем, дай наши телефоны своему малому и пусть приходит…

* * *

На ужин, подумав и прикинув, что жара спала, решаю сварить харчо: и Лене завтра будет днём чем нормально питаться (если она решит посидеть дома до обеда), и варить его долго, потому как раз успею закончить все дела перед сном. А даже если захочу спать, недоваренный суп не даст.

Разделываю мясо, заливаю водой и ставлю на огонь. Вариться ему долго, потому погружаюсь в сеть.

У Бахтина срач в коментах. Одна группа — его почитательницы пенсионного возраста — голосят, что он — единственный честный на всю Генпрокуратуру (что, может быть, не так уж и далеко от истины…)

Они же высказывают опасения, что ему теперь нужно очень беспокоиться за свою безопасность. В качестве аргумента, приводят какую-то цитату из какого-то Маркса, что де «…нет такой подлости, на которую не пойдёт капиталист за триста процентов прибыли». Что-то в этом духе.

Вторая группа — безликие аккаунты без фотографий, личных данных, сделанные как под копирку — педалят мысль, что это грандиозная подстава и что это Государство выявляет недовольных. Дескать, не ведитесь.

По теме, с цифрами и какими-то ссылками на известные автору детали, вяло отвечают лишь чекисты и менты.

Комаровских, тегнутый Бахтиным как ДВБ Центрального Аппарата… безопасности, вообще прямо на стене на всеобщее обозрение написал: «Олег, ты ебанулся?! Просто позвонить что, руки отсохли?!»

Далее, под ржание каких-то анонимных коллег этого самого Комаровских, он вообще забанил Бахтина, отписав через них, чтоб Бахтин не юродствовал при посторонних, ещё и в фейсбуке.

На что Бахтин разразился следующим постом в блоге:

Народ не может быть посторонним. Господин Комаровских, если ты это забыл, жаль, тегнуть не могу, ты меня забанил.

Очень жаль, что Генеральная Прокуратура в моём лице не находит понимания в Департаменте Внутренней Безопасности центрального аппарата чекистов, хотя, казалось бы делаем одно дело…

… Комар, так ты уже решись. Ты за правду? Или за должность?

Читать, конечно, смешно, но если вспомнить следы перестрелки в коридоре перед родильным шлюзом, то донкихотство Бахтина уже не выглядит просто смешным приколом.

Прерываюсь почти через два часа, чтоб доварить суп.

Мелко режу четыре луковицы. Засыпаю. Мою тщательно четыре столовые ложки риса (на два литра бульона нужно именно столько), тоже засыпаю. Кинза, грецкий орех, мускат, ещё какие-то орехи и специи, что есть под рукой — всё измельчаю и туда же. Финальным штрихом заливаю два стакана гранатового сока.

Вообще, харчо по правильной оригинальной рецептуре полагается варить именно так. Если вдруг нет гранатового сока (обычно за него многие принимают восстановленный и разбавленный сахаром нектар), допускается использование ткемалевого. Но никак не томатного! Как ошибочно считают многие, не радеющие за точность рецептуры и технологии.

Доварив суп, наливаю себе большую миску и, пока остывает, возвращаюсь к компу к аккаунтам нашего канала.

Наш канал СТАНЬ ЧЕМПИОНОМ силами Юли и её подруг завёл профили и в фейсбуке, и вконтакте.

Пока, рост числа подписчиков происходит в основном за счёт старшеклассников мужского пола. Но есть уже и студенты, и дискуссии, стихийно возникающие сами по себе, как оно обычно и бывает в сети, достаточно тонко модерируются нашими девочками, чтоб фокус создавался на нужных нам проблемах.

Со смешком думаю, что, наверное, так и выглядит вся цивилизация от сотворения мира: пассионарные парни клюют на красивых и неглупых девочек и оказываются втянуты в дела этих девочек, невольно разделяя и их точки зрения, и (порой) образ жизни.

Смешно. Впрочем, ничему плохому у нас не учат, а наоборот. Если мы хоть одному из ста сможем помочь понять важное лично для него, значит, это уже не напрасно.

Самой Юле и её подругам, что интересно, это нравится. Она мне сказала откровенно:

— Стесев, а ты что, думаешь, что в нашем возрасте кто-то проводит время с большей пользой? Я тебя умоляю… мы хоть приобретаем полезные навыки, приобщившись к твоей секте, ха-ха: управляем дискуссиями. Учимся переключать внимание коллектива на важную проблему. Учимся управлять креативными функциями незамкнутых коллективов, в той же сети, да ну ты чё… За этим, если что, вообще будущее, посмотри на мир… Всяко полезнее, чем если б сидели в БУЛКЕ и молотили языками, кто с кем когда и у кого штаны какие.

Убедившись, что ничего полезного для своих начинаний либо для Бахтина я уже сегодня сделать не смогу, шагаю спать.

Один. Без Лены.

Грустно.

Потом уже на кровати обмениваюсь с ней смсками ещё полчаса, пока её не вызывают куда-то на другой этаж.

* * *

Утро в школе начинается с того, что меня перед входом перехватывает директриса и ведёт к себе. Сегодня она просто небо и земля в сравнении со своим обычным амплуа, потому иду с интересом.

— Хотела сказать тебе спасибо, — без вступлений начинает она сразу после того, как закрывает за нами двери в её кабинет. — И передай спасибо Елене, она нам очень помогла. Я была в районо вчера в момент событий, меня вызвонили из областного наркодиспансера и полиции, в общем, все справки у меня на руках.

— Всегда рад помочь, если это на пользу всем, — обтекаемо отвечаю, не углубляясь в детали. — Рад, что в итоге всё решилось так просто.

— Совсем не просто, — директрису просто прорывает. — Ты не представляешь, чего стоит лично мне процедурно обосновать Собственнику, что деньги, взятые авансом за обучение, нужно вернуть! А учащихся отчислить! Впрочем, зачем оно тебе…, — на полуслове осекается она.

— Да могу представить, — веселюсь, вспоминая вчерашние дебаты под постами Бахтина. — Знаете, вчера прочёл. «…нет такой подлости, на которую не пойдёт капиталист за триста процентов прибыли». Что-то в этом духе.

— Ты читаешь Маркса?!, — высоко поднимает брови домиком директриса.

— Боже упаси, — открещиваюсь. — Хотя, говорят, умные мысли у него всё же есть. Вернее, были… Это вчера в дискуссиях фраза звучала несколько раз, я запомнил.

— Рада, что у вас конструктивные дискуссии, — подозрительно смотрит на меня директриса.

Решаю промолчать и не шокировать её тем, что эти дискуссии вовсе даже не мои, а ведет их заместитель генерального прокурора.

Вместо этого, пользуясь оказией, задаю давно интересовавший меня вопрос:

— Жанна Маратовна, я тут на досуге бизнес-управление почитываю, учебник… там написано, что сверку курсов акционеров и исполнительного органа надо проводить регулярно…

— И что?, — вяло интересуется директриса, видимо, пребывающая всё ещё под впечатлениями вчерашних переживаний и радости сегодняшней победы.

— Вот вопрос. Наша школьная программа составляется исходя из двух векторов: первый — что учителя считают нужным нам преподать, да? Ну пусть этот вектор и задаётся единым образом по всей стране через Министерство…, — жду, что она скажет, и одновременно с её кивком продолжаю. — А как насчёт второго вектора? Того, что ученики хотят выучить сами? По идее, обучение в школе — это же результат взаимодействия учителя и ученика, так? Вот учителя то, что считают важным, нам доносят. Хочется верить, — улыбаюсь, глядя на неё. — А как вы, я сейчас про педагогов по стране, узнаёте о том, что мы хотим выучить? Вы же не можете составлять программы, опираясь только «на одну ногу»? Ну, руководствуясь представлениями только одной стороны — педагоги и министерство за их спинами? По идее, качественная программа же должна включать и пожелания второй стороны?

* * *

Глава 5.

— Такого нет. — Директриса слегка задумчиво смотрит на меня, как будто решая, что именно стоит мне говорить. — Боюсь, что вынуждена тебя огорчить.

Она делает паузу, о чём-то раздумывая.

— Получается, школьная программа составляется вообще без учёта пожеланий тех, на обучение кого она ориентирована?, — спрашиваю, улыбаясь как можно шире.

— Получается, что да, — кивает директриса. — Я, в принципе, если хочешь, могу тебе прочесть лекцию о том, какие течения борются друг с другом в министерстве. И как далеко заходит эта борьба, м-да… Сколько и чего нужно, чтоб издать учебник, и какие материальные выгоды это приносит. Авторам учебника в первую очередь. И как и чем они должны поделиться в министерстве после этого… Как обсуждаются изменения и дополнения в школьную программу по разным предметам. Как это всё в итоге в последний момент изменяется на девяносто процентов потому, что Ноль Первый высказал какое-то там пожелание… При условии, что дашь слово об этом не болтать широко. — Директриса вопросительно смотрит на меня.

— Да не нужно, я ж результаты вижу.

Видимо, говорю это слишком удручённо, потому что директриса вскидывается и настороженно спрашивает:

— А что не так, если коротко? Хоть пример какой?

— Что не так, если глобально, как раз и должна ответить совместная работа Министерства и Заказчика в лице если не учеников, то хотя бы их родителей.

— Ну-у-у, до сегодняшнего дня всё всех устраивало, — подозрительно щурится Жанна.

— Знаете, потому, что все зашорены, родители особенно. Детей с самого начала загоняют под лавку, отбивая критическое мышление. Воспитывая исполнительность вместо критичности. Работоспособность вместо креативности. «Уважение к старшим» вместо коммуникабельности…Жанна Маратовна, извините, я сейчас слишком удручён. Возможно, не конструктивен. И урок уже через пять минут.

— Погоди… Стесев, я сама не знаю, зачем я это говорю, но… конкретные примеры?

— Давайте начнём с информатики?, — сажусь обратно на стул, с которого уже собирался было стартовать в направлении уроков.

— А что с ней не так?, — удивляется Жанна. — Я лично строго слежу, чтоб всё соответствовало программе.

— Вот-вот, — смеюсь. — А надо, чтоб соответствовало реалиям. Жанна Маратовна, вы хорошо знаете историю?

— В пределах школьного курса более чем, — снисходительно кивает Жанна.

— Каковы причины поражения русской армии в крымской войне?, — привычно наклоняю голову к левому плечу.

— Первой традиционно называется техническая отсталость армии, — непонимающе отвечает директриса. — А что?

— Это просто пример. Когда рядовые солдаты на сто процентов успешно исполняли все учебно-тренировочные упражнения под командой офицеров. В той армии не могло быть иначе, потому что телесные наказания во всю были в ходу… Но столкнувшись с реальным боем, который проходил в соответствие с современными на то время требованиями к армии, увидели, что не готовы ни технически, ни тактически. А учились все ПЕРЕД ЭТИМ, говоря нашими категориями, на пять.

— Вот обещаю, Стесев, — директриса встаёт, достаёт из холодильника бутылку минералки и пару охлаждённых стаканов, наливает и подвигает один из стаканов мне. — Что приложу максимум усилий, чтоб тебя понять. Чего бы мне это ни стоило, хотя и считаю это пустой тратой времени. С уважением уже отношусь ко всем твоим логическим посылам, отгадай почему?

— Из-за «святой троицы» — проявляю «догадливость».

— Из-за неё. — Кивает Жанна. — Но сейчас, лично в моих глазах, ты очень похож на демагога. Говоришь общими фразами. Пример привёл, да, но я не могу понять его связи с реальностью. МОЖЕШЬ КОНКРЕТНЕЕ?

Жанна вместе со стаканом опускается в глубокое кресло, отдельно стоящее в углу её кабинета.

— Я обещаю, что максимально пойду навстречу, я всё же педагог и люблю свою работу… Но стреляй меня, я не понимаю, чем могу лично я лично тебе помочь сейчас.

— Да я, скорее всего, задаю вопросы, решение которых на нашем с вами уровне не просматривается, — сознаюсь. — Ну давайте разберём пример. У меня есть товарищ, ему десять лет. Можно сказать, у нас с ним общая опекунша. Она иногда помогает ему делать домашние задания. Вот она прислала мне фото домашнего задания по информатике, чтоб посмеяться.

— В тетради по информатике, в качестве учебного задания по овладению компьютером — написание ручкой сочинения на тему… Да не важно на какую тему. Хоть они испишись на десять баллов вместо пяти, к овладению компьютером его это ни капли не приблизит.[2] Кстати, он учится в государственной школе, и у них, насколько знаю, напряжёнка с компьютерным классом: сам компьютерный класс вроде как и есть, а вроде как они в нем ни разу практически и не работали. Зато таких вот упражнений целая тетрадка. — Делаю паузу, отпивая из вовремя предложенного стакана. — А у меня тоже есть информатика. Знаете, что мы сейчас проходим?

— Нет, — удивлённо выпрямляется в кресле Жанна. — И что же?

— Эксель. Тема прошлого урока, в частности, автосумма. Тема УРОКА, Жанна Маратовна. — Снова склоняю влево голову.

— И что не так с автосуммой?, — абсолютно искренне удивляется директриса.

У меня мелькает догадка.

— Разрешите откровенный вопрос?, — дожидаюсь её кивка и продолжаю. — А вы как много в работе или жизни используете компьютер?

— Ну, если честно, то не много, — явно стесняясь, отвечает директриса. — В нашем поколении это вообще не очень популярно, так уж сложилось. По работе, правда, приходится, — проговаривается она. — Там без этого…

— Автосумма — это операция, которая занимает примерно секунду, если массив цифр большой. Если же цифр мало, то поменьше. — Мне уже смешно, потому что эту фишку я знаю. — Хотите дальше расскажу за вас?

Жанна кивает.

— Есть программа, типа ЛОТОС, в ней вам из районо, гороно, Министерства и, возможно, из других школ по горизонтали приходят различные документы. — Жанна заинтересованно кивает, а я продолжаю. — Те, которые просто для ознакомления, вы практически не читаете. Есть те, которые приходят с красной точечкой — на них нужно отвечать. Вы, скорее всего, сами неохотно отвечаете; рискну предположить, зовёте кого-то из более молодых подчинённых и говорите, что ответить. — Вопросительно смотрю на директрису. — Особенно если задача имеет сроки исполнения, да?

— Да, Алиму, — немного растерянно кивает директриса. — Откуда знаешь?

— Будете смеяться. У меня есть друг, в Генеральной Прокуратуре. Мы периодически общаемся, в том числе через фейсбук, — вопросительно смотрю на Жанну, она кивком подтверждает, что с фейсбуком знакома. — Вот он только вчера писал прямо на весь мир, что ключевая проблема Министерства Сельского Хозяйства, в частности, в том, что начальники отделов, управлений, комитетов — люди в возрасте. Но даже пятдесятилетние сами в ЛОТОСе не работают — перепоручают подчинённым.[3] Это в свою очередь… далее не буду продолжать. Сами можете предположить, что дальше может на полчаса зарядить в своей речи работник прокуратуры. Которому и сроки такой подход срывает, и точность ответа на запросы… м-да… Жанна Маратовна, я пока без параллелей, — смеюсь. — Но с одной стороны эта вот рабочая тетрадка по информатике, — поднимаю телефон с фотографией в руке. — С другой стороны информация о «компьютерной грамотности» целых министерств, и источнику можно доверять. С третьей стороны, как вы говорите, все довольны и нареканий по школьной программе информатики не было.

Директриса вначале оглушительно смеётся, что никак не вяжется с её обычным образом Снежной Королевы, потом отвечает:

— И снова м-да… Я думала, это только я такая, по секрету от всех, спасибо Алиме…

— Увы, — смеюсь в ответ, но потише. — Вы ещё просто супер. Есть информация, что в гораздо более серьёзных государственных ведомствах, где даже с гостайной вопрос актуален, руководители…, — молча показываю на компьютер глазами, затем перевожу взгляд на дверь, за которой сидит Алима, секретарь школы и помощник директора в одном лице. — Но мы отвлеклись. Жанна Маратовна, вот информатика — это пример, который бросается в глаза лично мне. Потому что я люблю компьютеры, знаю компьютеры, разбираюсь в них, по крайней мере, в аппаратной части, а на нашем сегодняшнем уровне ещё и программирую.

Я имею ввиду уровень этой планеты в целом, но уточнять этого не буду. Пусть в контексте относится конкретно к нашему обществу.

— А что сказать о предметах, где уровня ученика может быть недостаточно для оценки текущей «рыночной», так сказать потребности в знаниях?, — вопросительно смотрю на Жанну.

Жанна на секунду задумывается, потом отвечает:

— Стесев. В личном разговоре, я готова признать определённую проблему. И даже больше: с тобой согласна! НО — что нам с тобой это даёт? Ты сейчас поднимаешь вопросы не то что не моей ведомственной компетенции, или даже текущего политического курса, который, КСТАТИ! окончится не ранее чем со смертью текущего Лидера Государства. — Она многозначительно поднимает указательный палец. — Ты сейчас замахиваешься на целый союз.

— Это какой союз?, — широко раскрываю глаза, опешив от такого её вывода.

— Союз между сложившимися группами в обществе, от учительницы до президента, и нашими обычаями. Которые диктуют уважать старших, не лезть с инициативами и искренне считать критику сверху более ценной, чем критику снизу. — Видя, что я завис, Жанна машет рукой в воздухе. — Ты сейчас понимаешь меня, алло?

— Более-менее. Никогда не глядел на проблему с такой позиции. А ведь и правда, есть ещё этнопсихология, и её никто не отменял…, — размышляю вслух. — Хотя-я-я, Япония в 1868 при Мэйцзи была никак не менее традиционным обществом, и в ней нарушать обычаи было никак не проще… Хотя вон как нарушили. Так что, лиха беда начало…

— Ты сейчас о чём, Стесев?, — обеспокоенно встаёт с кресла Жанна.

— От физики отмажете?, — спрашиваю, поглядывая на дверь, из-за которой доносится звонок.

— Ещё чего! Сейчас за три минуты расскажешь, что удумал, и пойдёшь!, — Директриса откидывается в кресле и скрещивает пальцы рук перед собой. — Лично провожу, скажу, что сама задержала.

— Ну тут вопрос. Мы хотим изменений? И готовы ради них напрягаться и работать? Или нам неплохо живётся и в текущем положении и напрягаться мы не готовы? Я сейчас о педколлективе?

— Живётся нам, конечно, неплохо, — задумчиво откровенничает Жанна. — Но отсидеться не получится, потому что ученики — ужасно активные… ты понял. Запретить не вариант, проще возглавить… Что дальше?

— Сама процедура сверки того, что будут преподавать, с тем, что нужно нам, это уже революция. Пусть в нашей школе она запустится очень выборочно, по очень отдельным предметам и в ограниченном объёме. — Думаю полсекунды, потом решаю всё же ничего не скрывать. — Разумеется, предусмотрены личные плюшки для всех участников процесса.

— Во как, — веселится теперь Жанна, откидываясь в кресле. — Ну давай, двигай свою взятку в мой адрес.

— Есть же конкурс лучшего учителя, лучшего Директора школы, лучшей школы. По мне — яйца выеденного не стоит, но за эти звания почему-то очень сражаются.

— Потому что дают плюшки в глазах Министерства и от самого Министерства, — хмуро поясняет Жанна.

— Звания званиями, но присуждаемые Министерством образования и науки регалии не имеют ничего общего с реальным рейтингом учёных. И педагогов. Вы согласны?, — вопросительно смотрю на неё.

— Не до конца. Есть люди, получившие их более чем заслуженно, — снова хмуро отвечает Жанна. — Но их вес, к сожалению, очень нивелируется такими же точно наградами, выданными, например, ассистентке Министра, которой двадцать четыре года, ноль лет педстажа и которая была за год до того Мисс Университет в техасе, я сейчас не о США… в нашем техасе.

— Если реальную работу, ориентированную на реальные цели завтрашнего дня, возглавите Вы, то ввод, например, этой пресловутой «сверки» намерений учеников и школьной программы — это именно реальный рейтинг вас, как публичной персоны в области образования. Потому что резонанс мы обеспечим. Гарантирую. — Похоже, перспективы и будущее нашего канала именно в этой стране для неё ещё не совсем ясны, в силу именно что разницы поколений.

— Думаешь, так просто?, — явно из вежливости спрашивает Жанна.

— А олимпиады на что?, — выкладываю нас тол первый козырь. И вижу, что в её глазах постепенно загораются понимание, а затем и интерес. — Смотрите. Чтоб узнать, хорошо ли нас учат, в соревнованиях мы должны участвовать регулярно. Олимпиады по предметам — как в спорте. Например, плавание: чемпионат области, кубок области, второй чемпионат после нового года, областной турнир и много чего ещё — это всё в течение одного учебного года. На этих заплывах, каждый спортсмен имеет возможность сделать регулярный срез: каков его прогресс за период и как этот прогресс коррелируется с аналогичным других спортсменов области.

— Продолжай?, — задумчиво бросает Жанна, вставая из кресла и начиная прохаживаться по кабинету.

— А почему в школе должно быть иначе?, — Делаю пауза, заставляя её повернуться ко мне. — Мы платим большие деньги. Мы хотим понимать конкурентоспособность наших знаний на рынке. Даёшь олимпиады! И это — самый первый вариант… Можем придумать и ещё… Если достаточного количества Олимпиад вашим ГорОном не организовывается, давайте, по аналогии с открытым чемпионатом США по боксу, организовывать нашу олимпиаду? На базе нашего Лицея, о которой извещать все остальные школы? За те деньги, что мы платим, это более чем реально, вы согласны? Как минимум, НШИ будет участвовать ВСЕГДА, это я вам обещаю и беру на себя. По опыту бокса: спарринги даже с одной соседней секцией дают очень много для развития! Поскольку приходится соревноваться с теми, кого ты не знаешь. А если к этим спаррингам подтянутся другие секции — а они подтянутся, потому что других спаррингов не предвидится, а они нужны глобально, как требование времени!… Почему так же не сделать в науке? Вернее, в школе…

— … периодичность?

— … мотивация для участников? Ладно, педколлектив и так впряжётся…

— … знаете, Жанна Маратовна, это личное, но вам расскажу. Мой отец искренне пытался понять и выучить алгебру. Он в восьмом классе заболел, пропустил пару тем, и когда вернулся, должен был догонять. — Жанна заинтересованно кивает. — Он потратил несколько десятков часов. Он зубрил правила напамять, и даже вызубривал всё: цитировал их в семье, спустя много лет. Но правильно решать на том этапе так и не смог: его ответы почему-то не сходились с учебником, а учительница, на разборах домашнего задания, говорила, что он в решении ушёл каким-то ошибочным путём.

— В математике бывает, — заинтересованно говорит Жанна. — Продолжай?

— Ну вот у него и "было". А логарифмы и интегралы для него так и остались на какое-то время тайной и загадкой.[4] Забегая вперёд: дед продал то ли лошадь, то ли корову, но нанял репетитора, и сегодня мой отец — очень хороший инженер, но это уже детали, мы не об этом… Моё мнение: если ученик зубрит от и до, если искренне тратит несколько часов в день, пытаясь понять то, чего не понимает, но всё равно никак не может начать решать точно и правильно, то проблемы не в ученике. А в иллюстрации материалов учителем; в методике преподавания педагога и в конкретной индивидуальной недоработке с конкретным учеником…

…

Ухожу всё же после окончания физики, оставляя директрису глубоко задумавшейся.

Глава 6.

— Мелкий, позвони, как окно после урока будет, — приходит смска.

Дожидаюсь перемены и набираю Лену.

— Мелкий, привет. Спасибо за харчо! Лучше, чем в КАХЕТИИ… Я всю кастрюлю уже доедаю, окей?

— Да без проблем, на здоровье. Для того и варил. Внимательно слушаю, — говорю, затыкая второе ухо пальцем, поскольку от шума в коридоре не спасают даже наушники. Которые лень доставать.

— Я сегодня на тренировку с Тимуром к Сергеевичу. Он говорит, что мне полезнее будет сейчас с той группой. Типа там и техники азы, чтоб я никого вечером не смешила. И на физуху нагрузка как раз по мне.

— Да? Ну ладно, — отвечаю несколько расстроенно. Потом улыбаюсь. — Смотри, как тебя проняло. Ладно, годится, я рад.

— А тебе без меня вечером будет там скучно, да? Ты хотел со мной? Хи-и-и.

— Честно говоря, да, — не вижу причин отпираться. — Понятно же, что вместе лучше… Что за вопросы от профессионального психолога.

— Тогда радуйся, вечером с тобой тоже поеду.

— Вот и хорошо. Я рад. Кстати, тебе тут передавали огромный привет и такого же размера благодарности за вчера. И уже от меня вопрос: что там? Что показали анализы?

— Да анализы показали целый коктейль… Мелкий, извини, не скажу подробностей. Я, конечно, уже знаю ВСЁ, но это всё ж врачебная тайна. Ты же не обидишься, если твоя половина попросит тебя не заставлять её нарушать врачебную этику и делиться с тобой такой информацией?

— Да я вообще без проблем. Хотел спросить просто, что там с этими клоунами по здоровью, и что дальше будет? Хотя не огорчусь, если и не узнаю подробностей… Директор всё равно говорит, они на отчисление.

— Ну, если в таком разрезе… Плохо у них со здоровьем. Есть мнение, что вытаскивать их придётся серьёзно. В смысле, нужно будет серьёзно напрягаться, чтоб их вытащить. Родителями сообщили сразу. Если родители не болваны — теперь это их головная боль. Диспансер, со своей стороны, дал рекомендации по клиникам. У нас есть как минимум две, где вытаскивают более шестидесяти процентов. Так что, если родители нормальные, и если сами пацаны захотят — есть все шансы.

— Что-то шестьдесят процентов мало, нет?, — сомневаюсь вслух.

— Окстись! В мире ниже сорока! Специалист нашёлся…

— Ого, так это у нас ещё неплохо?

— Более чем. Есть, правда, вообще специальные приюты РПЦ у северных соседей. Вот там, с подключением религии, вытаскивают вообще более семидесяти процентов. Вот то монстры. Но там своя кухня, нам недоступная… Так, у тебя звонок на урок?

— Да.

— Несись.

* * *

После школы перехватываю Тимура, у которого уже закончилась тренировка — его уроки заканчиваются всё же намного раньше, чем у меня. На мойку идём вместе, благо, всё находится в одном районе.

В боксе застаём Андрея, который не спеша драит прошлогодний субару.

— О, привет. Это и есть твой работник?, — Андрей здоровается со мной и рассматривает Тимура. — В принципе, я в его годы…

Ухожу почти через час, помыв с Тимуром один кузов вместе и оставив его моющим второй под присмотром Андрея.

Андрей провожает меня до выхода:

— Не нервничай. Всё будет нормально. И присмотрим, и в обиду не дадим.

— Да я, если честно, опасаюсь, чтоб кто-то из клиентов шум не поднял — дескать, детский труд. И думаю, а не согласовать ли это с Ильёй.

— Клиентам в бокс хода нет. Мы изменили процедуру. Теперь передача и приём машин — только на парковке снаружи. — Отбривает Андрей. — Илья ж по камерам и сам увидит. Спросит — ответим. Вообще-то, не хотели раньше времени говорить, чтоб не сглазить, но раз так… в общем, мы сейчас с Ильёй обсуждаем, чтоб этот бокс в аренде у нас был. Мы ему — неснижаемую сумму круглый год. И процент прибыли. А он к нам не лезет, но разворачивает на нас всех клиентов по чистке.

— Мне он такого не предлагал. — Удивляюсь.

— Так ты тут и жить не соглашался, — покровительственно улыбается Андрей. — Мы ж тут постоянно, хоть один, но есть. А ты на несколько часов в день забегал. Ну и, это ещё не решено. Пока только обсуждаем… Просто сейчас тут мы решаем, что и как, я к тому.

— А прогореть не боитесь?

— Нет, — беспечно машет рукой Андрей. — В городе и правда работать некому. Если давать тот уровень, который мы с тобой давали, то конкурентов-то и нет: просто никто больше так не выкладывается. Ну и, когда принимаем машину: клиент видит, что молодые, здоровые, непьющие, аккуратно одетые, стриженые и бритые… да сам вспомни. Ещё и заполняем дефектную ведомость, вещи из салона всегда отдаём. Вот недавно случай был, мужику золотую серьгу с камнем вернули. Он полчаса благодарил, говорит, не ожидал…

— Ну ладно, рад… Я б тут точно жить не согласился.

— Тебе и не надо, — солидно кивает Андрей. — У тебя свой кайф и свои приколы, спорт и клиника, да? А мы руками работать любим. В общем, Саня, ты бы напрягался на нашем месте. А нам почти что в удовольствие.

— Не понимаю, как удовольствием может быть достаточно тяжёлая физически работа, — пожимаю плечами, зависнув у выхода.

— Да ты просто в деревне не пахал с шести лет. А тут под крышей, инструменты все есть, за шиворот дождь не течёт, кофеварка вон рядом, с машинами работа, ещё и оплачивается так, как в селе бригадир не получает… Ты просто городской. Ну, бывай!

* * *

— … смотри, тебе решать, — философски пожимает плечами Смоляков. — Я в заслуженные тренера на тебе и так выплыву, ты ж ещё до конца школы у меня проплаваешь?

— До конца школы точно да. — После того разговора с Вовиком, теперь даже не сомневаюсь. — Не знаю, смогу ли буквально весь график отплавать, но то, что вы скажете ключевым, точно проплыву.

— Да все заплывы и не надо, — размышляет Смоляков. — Но на чемпионате страны зимой — уж будь добр. Если тебе на себя наплевать, то я ученика сколько лет к этому вёл… На восьмистах и полторашке можем и побороться за самый верх, тьфу три раза, НИЧЕГО НЕ ГОВОРИ!, — упреждает он мои попытки что-то ответить и, повернувшись к стене, стучит зачем-то три раза по пластиковой крышке тренерского стола, стоящего на бортике. Затем три раза зачем-то слегка прикусывает себе язык. — В принципе, от тебя жду тогда только февраль. Страна. Это фокус. Остальное — по желанию, лично мне не принципиально. Договорились?

— Да.

— Хотя, на моей памяти ты первый, кому сборная реально светит, а надо ещё уговаривать, — размякает Смоляков впечатлённый стабильностью сегодняшних результатов. — Саня, такой вопрос… только ты не обидься, — он пристально смотрит на меня.

— Не обижусь. Конечно, спрашивайте.

— Саня, этот твой рост результатов можно объяснить много чем. У меня только один-единственный вопрос. Учитывая что результаты в плавании параллельно с результатами бокса расти просто не должны, по крайней мере, на таком уровне уже не должны… Ты ж не второй разряд, и группы мышц разные… Ты на боксе точно никаких медикаментов принимать не начал?

Смоляков испытывающе смотрит на меня.

— Боже упаси, — открещиваюсь обеими руками. — Я что, дурак? Да и зачем мне.

— Верю. Рад. — Коротко подводит итог Смоляков и поворачивается в сторону бассейна.

Хотя я по нём вижу, что он ещё сомневается.

— Виктор Александрович, только чтоб успокоить вас.

Подхожу к нему ближе, чтоб говорить как можно тише. Он выпрямляет спину и подаётся назад корпусом, чтоб его ухо оказалось рядом с моими губами.

— Если с гемоглобином порядок, плюс выводить молочную кислоту ускоренно, то можно и не такие рекорды ставить. Я сейчас, считайте, дыхательной гимнастикой увлёкся. Оказывается, есть масса комплексов на контроль именно кислорода в тканях, на насыщаемость кислородом тканей и на вывод молочной кислоты. Не буду подробно, вопрос только в дисциплине, дыхательной гимнастике и аутотренинге.

Смоляков оборачивается и недоверчиво смотрит на меня, при этом успокаиваясь.

— Ну ладно, — покладисто кивает он. — Главное, чтоб ты сам в это верил. — Он издаёт короткий смешок. — И лишь бы результат был стабилен.

— Результат стабилен, вы же видите.

— Не поспоришь. Согласен. Ладно, беги, у меня сейчас малыши уже в воду входят.

* * *

В КЛИНИКЕ Котлинский явно куда-то собирается, торопливо ощупывая свои карманы и проверяя содержимое дешёвого офисного рюкзака «под ноут». Обычно он ходит с солидным портфелем, потому спрашиваю:

— Что за отрыв от имиджа, Игорь Витальевич? Здравствуйте. Вы же обычно с портфелем?

— Да в облздрав еду. Буду там с бубном плясать. Надо будет бакшиш оставить, вот я там этот рюкзак и забуду. Как будто. С тем, что внутри…

— Ничего себе, прямо как шпионы, — восхищаюсь сложностью обычной, на первый взгляд, операции.

— А ты думал… Смех смехом, а уже два с лишним года как введена одинаковая ответственность и для самого взяточника, и для того кто ему что-то даёт. — Котлинский многозначительно поднимает палец.

— Не буду спрашивать, а что будет, если пропустить платёж и последовать строго букве закона…

— Правильно. Не спрашивай. И не услышишь, как отзываются лицензии, приходят проверки и создаются невыносимые условия всем.

— А почему Бахтина не напряжём?, — на полном серьёзе интересуюсь. — Неужели…

— НЕ ВАРИАНТ. — Перебивает меня Котлинский, качая головой и пересчитывая какие-то купюры прямо внутри рюкзака. — Медицина — своё кино. Разбираться, в случае наших жалоб, Прокуратура сама всё равно не сможет. И будет всё равно привлекать экспертов. А эксперты у нас кто?

— Видимо, то же врачи? А как же корпоративная солидарность?

— Врачи, — покладисто кивает Котлинский. — Но не те. Чиновники. И вот как раз их корпоративная солидарность сработает на полную, только не с нами…

— … а с теми, кого мы посадили?

— Шаришь, — хлопает меня по плечу Котлинский, подвигаясь ближе к двери. — Думаешь, мне самому интересно две ставки классного хирурга просто так отдавать? К сожалению, именно на сегодня это — путь наименьшего сопротивления. Я согласен, что болезни нужно лечить. Болезни общества — в том числе. Но терапия должна быть комплексной. Чтоб вся Система, плавно выздоравливая, резко эволюционировала к лучшему. А то, если для лечения перелома, кальция нагрузить три нормы, знаешь, что будет? С благими намерениями…

— Не знаю.

— Кишечник остановится!, — громко смеётся Котлинский. — Для начала… Потом — с вариантом на почки. В общем, всё надо делать постепенно. И новатором я точно в этом вопросе не буду, подвергая риску и себя, и сотрудников, и пациентов… Цинично говоря, себе на домик на море я накашлял. Не за себя боюсь…

— М-м-м, Игорь Витальевич, так у нас нет никакого моря?

— А кто тебе сказал, что мой домик «у нас»? Лично я Средиземное море люблю гораздо больше Каспийского… Ладно, не буду врать, — хлопает меня Котлинский по плечу ещё раз. — Адриатическое. Не Средиземное. И кстати…

Он охлопывает себя по карманам, подходит к столу, открывает верхний ящик, достаёт оттуда конверт с надписью «САША», сделанной явно им самим. Судя по почерку.

— Держи долю, а-га-га, — он снова расцветает в улыбке.

— Это за что?, — вопросительно поднимаю бровь.

— Родня Анны начала гасить дебиторку. Это половина первого платежа.

Сажусь на стул прямо там, где стою.

— Игорь Витальевич, а нам с вами не кажется, что лучше довести дело до конца? А уже потом переходит к расчётам? Хотя да, вы говорили…

— Что кажется тебе, я не знаю, — Котлинский смотрит на часы и садится напротив меня. — Но я знаю, что в онко диспансере в её истории болезни одни восклицательные знаки. В хорошем смысле. Это раз. Что даже закончи мы всю терапию сейчас, вот на этом этапе, её личные шансы на операции с двадцати процентов будут уже под семьдесят, это два. Что процесс динамичный и поступательный, это три. Третье, кстати, я и сам вижу, на основании регулярных анализов. И четвёртое. Главное. Мои коллеги в онкологии не стали дожидаться окончания твоей работы, уж пардон, — Котлинский со злостью дёргает левым плечом, как будто сгоняя надоедливую муху. — Оттуда уже ползут слухи о нашей положительной динамике, в смысле, об Анне, а в этой среде…

— … слухи расходятся, как круги по воде?, — Завершаю за него я.

— Да. И мне уже сейчас нужно сделать там кое-какие вливания, чтоб процессом тиражирования этих слухов хоть немного управлять, — хлопает себя ладонями по бокам Котлинский. — А кредитовать этот процесс я сейчас не готов… Ну и, ещё такой момент… тебе не приходилось, а я сталкивался… В общем, бывают очень неприятные случаи. Когда пациенту плохо — он и его родня на всё готовы. Договорные условия одни. Стало чуть лучше — уже колеблется, а не много ли эти врачи-рвачи с меня лупят. А как выздоровел — оказанная услуга уже ничего не стоит. И я сейчас не о финансовом вопросе, — он взмахивает в воздухе рукой, останавливая мои возражения. — Просто есть, как говорится, техника безопасности. В финансах в нашем случае она состоит в том, что не нужно нагружать семейный бюджет пациента единовременной большой выплатой. Если пациент сам предлагает разбить сумму на платежи — мы всегда идём навстречу. Даже если это и отсрочка платежа. А уж если пациент хочет начать делать платежи в процессе самого курса — … Скажу тебе так. В случае операции, после которой было восемьдесят процентов за то, что она ничем не поможет, они бы не то что на двух третях результата бы оплатили… Они бы вносили стопроцентный аванс. Который остался бы в клинике, даже не долети Анна туда по техническим причинам. — Котлинский глядит на меня и поясняет. — Ну, не доживи она до самой операции… Да, врачи циничные люди. И давай соблюдать правила.

— Какие?, — Я увлёкся его речью, и сейчас не соображу, о чём он.

— Я не учу тебя лечить. Ты не учишь меня управлять финансами.

— Точно, извините… В любом случае, спасибо.

— Тот случай, когда не за что. Тот случай, когда спасибо говорит КЛИНИКА. Ладно, бывай, я понёсся!

Котлинский снова хлопает меня по плечу и исчезает за дверью, закинув рюкзак на одно плечо, как тинейджер.

А я остаюсь ждать Анну.

* * *

Из клиники меня забирает Лена, которая даже не ходила в душ после своей тренировки, судя по спортивной одежде, надетой на неё.

— Что это с тобой? Смена имиджа?, — привычно кладу руку на её правое бедро после того, как целуемся.

— Да я чего-то подумала, всё равно сейчас вернёмся в зал и ещё пару раз прыгну. Чего переодеваться?, — Лена зевает во весь рот, потом продолжает. — Тут батя звонил, про твоего киргиза, говорит, есть понимание. В общем, этот тип, оказывается, в своей стране медпрепараты через какой-то китайский транзит контейнерами гоняет. В обход таможни. Потом от себя этот контрабас — по всему Таможенному Союзу, что ли.

— Ничего себе, вот тебе и добропорядочный Запад, — бормочу. — В лице ХОСа.

— Запад тут ни при чём, — снова зевает Лена. — Это его личная инициатива. Он договорился вообще с конкурентами, которые делают то ли дженерики, то ли вообще по другой теме, батин товарищ не врач, в детали не вникал. А названия компаний прочёл, как с огурцом во рту — не поняла я; в общем, не важно… Короче, они его будут брать. Сейчас же сентябрь?

— Ну да.

— Ну что «да»? Это последний месяц предпоследнего квартала! Как раз палки за квартал. А там как пойдёт, батя говорит, может, его до нового года крутить будут. В общем, нам команда расслабиться, не вибрировать, там без нас обойдутся. — Немного помолчав, Лена добавляет. — Уход только от налогов на сотни тысяч. А ещё есть таможенные пошлины. Батины «коллеги» с той стороны говорят, они на нём здорово поднимутся. И не только по службе…

— Спасибо. Приятно. Теперь, наверное, надо Саматову сказать? Чтоб от кнопки отказ оформить?

— Вот не надо торопиться, — философски качает головой Лена. — Тут, как говорится, лучше перебздеть, чем недобдеть. Пусть возьмут — тогда поговорим… Эта кнопка всё равно никого не напрягает. Это ж не сопровождение с тобой гонять.

— Слушай, тут понятно, такой вопрос. — Пристально смотрю на Лену. — А ты точно сейчас не уснёшь? Прямо в зале? Ты ж с суток? Оно тебе надо?

— Да я по тебе тоже соскучилась, мррр, — бодает меня виском в висок Лена. — Давай уж бокс отпрыгаем вместе… До вечера как-нибудь доживу. Тем более, у меня получилось всхрапнуть пару раз. Часа по два, хе-хе.

* * *

На боксе Сергеевич раздаёт всем задачи, а сам в углу вначале «прыгает» с Леной, потом они начинают что-то обсуждать в перерыве между раундами, а ещё позже они вообще подходят к рингу, опираются на него спинами и о чём-то оживлённо дискутируют, активно размахивая руками.

Задание на тренировку всем однотипное, без перерывов, потому до меня доносятся только обрывки их разговора, да я особо и не вслушиваюсь:

— … Вы не правы. А если она Вас искренне любит? Вы готовы её размазать только из-за ваших старых психотравм?

— …

— …кстати, давайте и над ними поработаем, а не только надо мной.

— …

— … а Саша Вам не говорил разве о моей профессии?…

— …

— …

— … не так, Лен! Мне уже почитай шесть десятков!… в нашем возрасте, кто кого больше обманет! А не кто кого больше любит…

— … не знала, что вы трус, Сергеевич. А ведь выглядите совсем иначе!

Они периодически оба громко смеются на весь зал.

Кажется, Сергеевич продолжает фрустрировать, не будучи в состоянии сам поверить в своё счастье. Братва из секции, под руководством гения компьютерной безопасности Вовика, отыскала буквально вчера профиль зазнобы Сергеевича в соцсетях. И разобрала по косточкам, вплоть до студенческих лет, которые у неё окончились около двадцати лет тому.

Фемина и правда знатная. Скажем, красивая и умная. Опять же, врач, почти: своя клиника. Терапия против старения плюс пластическая хирургия. Всё подняла сама, с ноля, а начинала, как Лена, в реанимации. Прошлое, конечно, небезупречно, но все сошлись в одном: двухкомнатная халупа Сергеевича (ну, для неё халупа), без ремонта, не в самом новом, чтоб сказать мягко, доме — это явно не то, что её могло привлечь. Её интерес к Сергеевичу лежит явно не в корыстной области. Да и сам костюм, братва говорит, по стоимости соизмерим чуть не с ремонтом в квартире Сергеевича.

А вот то, что сам Сергеевич — мужик о-го-го и по словам Лены и Асели сегодня более чем дефицит, для него лично значения не имеет. Вернее, этого факта он, в отличие от неё, не готов оценить.

Он как тот механик или рабочий, в старом советском фильме (название что-то про веру Москвы в слёзы): не верит, что его можно любить просто так. Особенно если дама выше его по социальному статусу.

Другое дело, лично я бы не путал финансовый успех с социальным статусом. Если по деньгам дама, конечно, покруче Сергеевича; то об их социальном статусе можно долго спорить, кто круче и у кого больше влияния: к Сергеевичу ездят тренироваться и судьи облсуда — бывшие ученики. И прокуроры, коллеги Бахтина — тоже ученики. Про коллег Кузнецова ничего не скажу — они инкогнито, но они точно есть. И каждый из них сделает для Сергеевича всё, что может. А если взять их усилия в сумме…

Есть прецеденты, когда Сергеевич лично вызывал кого-то из учеников-госслужащих, плюс кого-то из учеников-коммерсантов, просивших об этой встрече, и вместо судьи «разводил» вопросы ко всеобщему согласию и благодарности.

Кстати, все сходятся в том, что лично себе никогда не брал ни копейки. Но наш зал, чуть не лучший в городе, включая географически дорогое место, существует и поддерживается как раз на те регулярные дотации. Которые ученики разных лет делают добровольно.

В субботу, кстати, у нас игровой день. Футбол или, очень редко, баскетбол. Сергеевич ещё играет сам. Делит команды всегда он, под смех одних и мат других. Мы все ржём над одной его слабостью, но изо всех сил ему потакаем: он ВСЕГДА делит нас на две команды так, чтоб ни в коем случае не проиграть. Почему-то получается так, что в его команде оказываются самые быстрые и точные нападающие, самые крепкие и отбитые защитники и самая умная полузащита. А против него играют изрядно раздобревшие, смеющиеся мужики хорошо за сорок лет и за сто килограмм.

Вот во время футбольных баталий и выясняется, кто есть кто. Когда, в пылу игры, братва старших поколений, которой за сорок и которая ходит только по субботам, орёт на весь манеж, не стесняясь:

— … судья, твою мать! Ты не видишь, я открытый?!.

— … Полковник… тебе в гланды! Ели ты так и шпионов ловишь, как мячи, то бедная Родина! А-а-а-а-ага — га-га-га!

— А кто тебе сказал, что я шпионов ловлю?, — удивлённо. — Я уже давно в Центральном Аппарате, встречаю делегации… Причём как раз этих самых шпионов, но прибывающих официально…[5]

И так далее.

Есть пара просто успешных бизнесменов.

В общем, люди очень разные, но общее у них есть: они явно успешны в том, чем занимаются; к силовым структурам принадлежат многие, ещё большее количество выступало за ДИНАМО. И — все они достаточно успешные боксёры в своё время, как правило, не ниже камээса. Кстати, лет тридцать назад, за выигрыш Республики по юношам как раз этого самого камээса, они говорят, и давали. Так что это очень серьёзный уровень. Есть Игорь (тёзка Кузнецова), ничем не примечательный средних кондиций мужик лет под пятьдесят, так он, выиграв нашу республику по юношам, потом три года в армии левой ногой выигрывал Чемпионат Вооруженных Сил по боксу в своей категории. Вот это был уровень… А три года подряд выигрывал потому, что на флоте тогда служили три года. При этом, говорят, его типа даже в спортроту не забрали. Как он там форму на корабле поддерживал, шут его знает.

В общем, если считать потенциальное влияние, которое и есть социальный статус, то я совсем не уверен, что фемина Сергеевича его бы обскакала. Не смотря на все свои миллионы.

Другое дело что Сергеевич не считает свой статус чем-то из ряда вон и своих учеников сверхгероями тоже не считает. Напрочь игнорируя, что даже отдельно взятый судья или прокурор могут испортить как настроение, так и не только целой роте бизнесменов, чиновников и далее по списку.

Налицо какая-то психологическая травма, судя по тому, что Сергеевич тупо не верит в приязнь и эмоции. Но Лена, надеюсь, должна справиться. С психотерапией.

* * *

После тренировки, идём ужинать вчетвером с Сергеевичем и Вовиком, и под конец вечера Сергеевич уже сам набирает какой-то номер, отойдя в сторону и стыдливо развернувшись лицом в угол:

— Извини. Был не прав.

— …

— Да, еду домой. — …

— Конечно. Приезжай, жду.

Затем подходим к нам и, потирая руки, смотрит по очереди на Вовика и Лену:

— Мне надо срочно домой. Кто отвезёт?

— Я, — отодвигает Вовика Лена. — Я и езжу быстрее, и машина у меня лучше. И своя, я над ней не трясусь.

— Вот именно, — обижается в ответ Вовик. — Машина чужая, я её так убивать, как ты, не могу.

Лена молча показывает Вовику язык, берёт меня и Сергеевича за руки и, как детей в садике, ведёт в машину.

* * *

Дома Лена засыпает минуты за три прямо на диванчике в старой спальне, сонно бормоча мне:

— Мелкий, я тебя люблю, но супружеский долг утром. Умоляю.

Накрываю её одеялом — уже прохладно, а окна держим открытыми.

Сам иду на кухню.

Учу атлас, читаю кое-что по генетике, когда раздаётся звонок в дверь.

Чертыхаясь, бросаюсь к двери: если позвонят ещё раз, могут разбудить Лену. Надо было вообще выключить звонок, всё равно я никого не жду.

На пороге стоит трезвый и абсолютно нормальный Сериков.

— Можно войти?

— Что тебе у меня нужно?, — как можно нейтральнее спрашиваю, не освобождая проход.

— Ты разве не в курсе, что мой батя стоял на дистрибуции «травы» в регионе? Сейчас, когда его закрыли, на маманю наехали… Раньше он «наверх» всегда доляху засылал, порой даже из своих, не дожидаясь реализации… А сейчас платёж просрочили… Могу войти посоветоваться? Ты тип крутой, может, что и присоветуешь толком…

Не скажу, что ошеломлён, но удивить меня у Серого получилось.

Глава 7.

— Ладно, проходи, — подвигаюсь в сторону, давая Серому пройти и закрывая за ним дверь. — Разуйся тут, иди вон на свет в кухню.

Закрываю за Серым двери и догоняю его в кухне, где он тяжело плюхается прямо за стол и, налив себе в первый попавшийся под руку стакан заварки из заварника, выпивает всё залпом.

— Может тебе чаю?, — спрашиваю нейтрально, наблюдая, как он тянется к заварнику повторно.

— Не надо, так хорошо, — в перерыве между глотками говорит он. — Я люблю покрепче, и сейчас жарко, холодный сойдёт.

— Не так и жарко, но смотри… моё дело предложить. Говорим тихо, у меня люди спят, чтоб не разбудить, рассказывай.

— В общем, спасибо тебе, — косится Серый на меня, — нас загребли на анализ.

— Если ты с претензиями — давай сразу прощаться.

— Всё-всё, — Серый поднимает руки перед собой. — Я по инерции, пардон. Как анализы откатали, я жду мать: полиция её известить должна, и меня ей на руки выдать. А дозвониться до неё не могут. Уже время вышло, которое они могут меня держать, а мать им всё не перезванивает. Они уже не знают, что со мной делать: и держать нельзя, и на руки матери отдать не могут. В общем, дед, отец отца за мной заехал. Ну и батю там ещё помнят, пошли навстречу…

Серый тяжело вздыхает, отпивает из стакана ещё заварки и продолжает:

— Дед меня до дома довёз, потом высадил и к нам подниматься не стал.

— Что так?

— С маманей не хотел встречаться, у них свои тёрки. Вернее, с её родителями, но тебе оно не надо…

— Как скажешь.

— Стессель, не язви. Пожалуйста. — Сериков тяжело смотрит на меня исподлобья.

— Хорошо. Извини. Дальше?

— Поднимаюсь, открываю своим ключом. Маманя в зале в трансе, коньячелы литр почти пустой, она как зомби, в кресле сидит, встать не может. Только приговаривает: «Что же будет, что же будет». Попытался её привести в чувство — голый номер. Уложил спать. Еле нашёл её мобил — в ванной валялся. В эсэмэсках — ничего военного. Стал звонки смотреть. А там только один входящий за сегодня — от начальства отца. Значит, это оно.

Сериков допивает заварку из заварника, трясёт его ещё несколько секунд, пока не соображает, что заварник пуст, после чего просит меня:

— Можно ещё чаю? В общем, набираю я этого зама начуправления с материной трубы, и в лоб ему вываливаю: пришёл, дескать, домой, мать в трансе. По делам отца я в курсе, как минимум частично. Тут сблефовал, но что делать было. Давайте, говорю, как-то между мужиками решать вопрос, мать без сознания. И жду, что он скажет.

— А он что?

— А он выматерился и сказал, что сейчас подъедет. Подъехал, как спринтер, за десять минут через полгорода. Впрочем, его машину все знают, ему, наверное «дорожники» зелёный свет дали… Дорожная полиция в смысле. — Сериков благодарно кивает мне за подсунутый ему под руку бутерброд, откусывает и продолжает, — в машине он мне и говорит. Что из-за того, что батя у чекистов сидит, с нм связаться никак нельзя. Там же изолятор не в пример нашему…

— Извини, я не в курсе, не в пример чему?

— Не в пример изолятору МВД, — хмуро после паузы бросает Сериков. — Как ни пытались, никак не связаться. Чтоб бесконтрольно. У отца зависла часть суммы за реализацию товара. Деньги-то есть, это сто процентов. Но как их достать и вытащить — не понятно, потому что знает только он, а с ним связи нет. Замнач брызгал слюной, орал, что жалеет, что нас вообще в дело пустил. Как будто мы с матерью знаем что-то… И сказал, что по срокам ничего не обещает, но на него самого серьёзные люди давят. Он ещё день-два потерпит, потом на нас переведёт стрелки. Если мы не придумаем, как вопрос закрыть.

— Неспортивно…

— Не то слово. — Кивает Сериков. — Но он честно сказал: ему его кресло дороже, чем наши шкуры. Да спасибо и за это, что предупредил. Я подумал, что делать. Кого знал из друзей отца — перезвонил всем, никто не в курсе. Подчинённые — овцы, сами не знают. Потом подумал, что за тебя крутая контора вписывается, решил, может, ты что-то присоветуешь. За себя не боюсь, маманю жалко…

— Ситуацию уяснил. Серый, а с чего ты решил, что мне это всё будет интересно? И что я за тебя впишусь, после всего, что между нами было?

— Решил рискнуть, — искоса бросает на меня взгляд Серый. — Мне всё равно терять нечего.

— Тогда гони подробности. — Я вижу, что он чего-то не договаривает и колеблется.

— Да это почти всё. Чтоб ты понимал, батя, и менты вообще, ничего не возили, не продавали, сами ни к чему руками не прикасались. Они просто НЕ РЕАГИРОВАЛИ на оперативную информацию, когда засветка по блатхатам шла.

— Что?

— Ну, когда приходила инфа, что с такого-то адреса идёт торговля. Есть список. Вернее, был… «Своих» адресов, на которые и не ездили. До поры до времени. Ну разве когда палки нужны, но и тогда барыги сами говорили, кого брать. Чужих, конечно, давили.

— Ещё что?

— Отец кому-то из чекистов точно долю заносил. Сто процентов. Вот если бы их найти, чтоб они просто с ним переговорить могли: деньги от барыг на счета юрлиц приходили, потом отец их распределял, в основном вверх. Получается, менты дури даже не касались. Только деньги…

— Откуда ты всё знаешь в таких подробностях?

— Так батя начальником райотдела для отвода глаз был. Ему уже при мне только за последние два года раза три генеральскую должность предлагали, начальником управления по области. Только переезжать надо было, он поэтому отказывался. И этот замнач управления, города, что приезжал. Он только формально босс. На самом деле, делал, что батя говорил. Батя его на это место и двинул, но в МВД это не секрет… Кому надо — все в курсе… А отец меня не то что подтягивал, но местами в курс вводил. Я должен в Университет МВД поступать после школы. Был… Вот отец и натаскивал…

Сериков наливает ещё стакан заварки, заваренной мной за время его эмоционального рассказа, и говорит, глядя на меня коровьими глазами:

— Стессель, а что за контора тебя стережёт? Им можно сдаться? Или хотя б чтоб маманю под крыло взяли?

— Сходу не скажу. Давай так. Спать могу у себя постелить, есть комната. Мне до утра нужно время. Где ночуешь?

— У тебя точно нет — у меня мать дома одна, в таком состоянии. Давай тогда я до утра жду? Потом маякнёшь как-нибудь?

— Договорились.

Провожаю Серого до двери, закрываю за ним дверь и сажусь думать. На первый взгляд, всё ясно, но тут ставки, судя по всему, гораздо выше, чем всё, с чем я сталкивался раньше.

* * *

Раздумываю недолго.

В принципе, проблема делится на две части: физическая охрана самого Серого и его матери, на то время, что будет идти разбирательство. И инициация самой их защиты. Поразмыслив пару минут, понимаю. что первый пункт без второго смысла не имеет.

Пока я размышляю, как по заказу, звонит телефон. Бахтин, как раз собирался ему звонить:

— Здравствуйте. Олег Николаевич, как раз о вас думал. И звонить собирался.

— Что-то стряслось?, — Чувствую, что Бахтин не напрягается, что он достаточно весел и, кажется, принял пятьдесят грамм.

— Не у меня. Хотел посоветоваться, кажется, по вашему профилю. Просто совет на три минуты.

— Ну годится… Я тебя как раз позвать хотел.

— Что-то случилось?, — возвращаю Бахтину его вопрос.

— Не в том смысле, — спешит успокоить Бахтин. — Марина нервничает, что у Витки температура повышена, это мы дочь так назвали… Хотела, чтоб именно ты посмотрел. Ну, сам понимаешь…

— Не вопрос. К вам подъехать?

— Да, я на твой адрес заказал такси и уже оплатил. Раз ты не против… Оно у тебя будет минут через пятнадцать, вот тебе номер водителя и машины эсэмэской.

Глава 8.

Приехав к Бахтину, застаю у него что-то вроде семейного застолья. Его родители, родители жены, сама жена и ребёнок, как переходящий приз, кочующий с рук на руки. Видимо, повышенное внимание взрослых самой Виктории не нравится, о чём она охотно и настойчиво всем сообщает (криком). Сообщения Виктории дублируются и женой Бахтина, но кто бы её слушал: бабушки и дедушки уже приняли явно больше Бахтина, и к взываниям разума глухи.

Перво-наперво уединяюсь в пустой комнате с Мариной и Викой, укладывая первую на широкий диван. Через минуту сообщаю Марине:

— Лично я ничего особенного не вижу. Всё в норме. Сам мозг, судя по амплитуде, немного перевозбуждён, но это уже не ко мне… Сейчас.

Бросаю частоту покоя на Вику, она успокаивается. Интересно. Обычно детей так просто не успокоить. Может быть, имеет значение тот факт, что мы знакомы друг с другом ещё с внутриутробных времён? Если можно так выразиться.

— Спасибо!, — Марина, с удивлением глядя на меня, берёт ребёнка на руки и исчезает в следующей комнате, а я возвращаюсь в зал и делаю Бахтину знаки глазами и руками.

* * *

— … в общем, такая история, — заканчиваю пересказывать петицию Серикова-младшего через три минуты. — Извините, что лезу чуть не с личным, но, по-моему, промолчать и не заметить — не вариант. Если, конечно, мы хотим жить в этой стране и дальше…

— Не вариант… Ты даже не представляешь, насколько не вариант…, — Бахтин задумчиво барабанит пальцами по столу, глядя куда-то вниз. — Но и с наскока не подюжаем.

— Что?

— Не справимся, говорю, с наскока, — не отвлекаясь от созерцания пылинок на полу поясняет Бахтин. — Так. Марина Витку сейчас уложит, сама вместе с ней отрубится. Родителей я сам быстро развезу. Потом проедемся в одно место, ты свободен?

— Если нужно — да. У меня Лена тоже спит, и до утра явно не проснётся. Ничего что вы пили?

— Старая хитрость. — Хмуро поясняет Бахтин. — Никакого алкоголя не принимал, сегодня, по крайней мере. Пиво безалкогольное, отсюда запах.

— А выглядите, как будто навеселе, — удивляюсь я, присматриваясь к его мозгу. И не обнаруживая никаких признаков опьянения, к своему удивлению.

Ты смотри. Оказывается, алкогольную эйфорию можно просто изобразить. Учту.

— Запах — от безалкогольного пива. А внешний вид, чтоб родители не обижались, ещё и не то изобразишь. — Всё так же хмуро поясняет Бахтин. — Так, собирайся с мыслями, через три минуты стартуем.

Что Бахтин говорит своим и родителям и родителям Марины, я не знаю, но уже через пять минут мы дружной компанией спускаемся вниз и занимаем места в машине, для чего приходится откинуть третий рад кресел, находящийся в багажнике.

Раскидав родителей по домам, Бахтин пакуется на каком-то пятачке, достаёт телефон и долго кому-то дозванивается, пока на том конце не поднимают трубку.

— Сергей Семенович, добрый вечер. Извиняюсь, что поздновато, мне нужно с вами переговорить. Срочно…

* * *

Итогом трёхминутного разговора полунамёками между Бахтиным и неизвестным мне абонентом является приглашение нас проследовать по какому-то адресу, который Бахтин минуты две разыскивает в навигаторе.

— Вот же чёрт побери… Всегда забывал, как там правильно заезжать, — бормочет он, колдуя над маршрутом. Я благоразумно под руку не лезу.

— О, вот тут возле трамплина заезд! Вспомнил.

И через двадцать минут мы оказываемся возле отдельно стоящего дома в предгорьях, чем-то неуловимо напоминающего дом Роберта Сергеевича, но намного скромнее и проще.

— Здесь обитает мой начальник, — инструктирует меня Бахтин перед тем, как вылезаем из машины. — Ему могут потребоваться твои личные впечатления. Семьдесят из ста, что мы всё решим сами, ты можешь только присутствовать. Обо всём, что тут услышишь или увидишь, нигде ни слова, ни полслова.

— Могу, если хотите, вообще в машине посидеть, — пожимаю плечами. — Отдаю себе отчёт, что ваши рабочие разговоры могут быть для меня совсем не предназначены.

— Да нет, особого секрета как раз нет, по крайней мере, в этом случае, — досадливо качает головой Бахтин, — просто я и сам сюда не очень люблю ездить. Как будто в какую-то личную зону вторгаешься… А ещё и вдвоём? Но дело такое, что… В общем, погнали.

* * *

Входные двери в двухэтажный дом оказываются не заперты. Хотя, вижу электронный замок; возможно, двери открыли специально для нас.

Бахтин, не разуваясь, уверенно шагает по лестнице на второй этаж, делая мне знаки, чтоб я следовал за ним.

Неплохой дом, но далеко не шикарный. Удобный, комфортный, в хорошем месте, но насколько могу судить из интернета, на Западе в таких живёт чуть не половина населения.

Скажем откровенно, до дома Роберта Сергеевича весьма далеко. Тот, впрочем, и не госслужащий.

Рабочий кабинет начальника Бахтина оказывается просто двадцатиметровой комнатой с письменным столом, стулом и окном. Есть ещё четыре небольших кресла в углу, на них и располагаемся по кивку хозяина кабинета — сухонького старичка, ростом выше среднего, как по мне — ничем не примечательного.

— Внимательно слушаю, — старичок садится напротив нас и смотрит только на Бахтина.

Бахтин сжато пересказывает услышанное от меня, после чего старичок переводит взгляд в мою сторону:

— Меня зовут Сергей Семёнович, я начальник Олега Николаевича. О тебе знаю заочно. Я так понимаю, ты подъехал вместе с Олегом на случай, если возникнут вопросы? К тебе лично?

— Да.

— Спасибо, у меня вопросов нет. — Старичок переводит взгляд на Бахтина. — Давай его отправим домой, пусть спит. На его уровне вообще никаких вопросов. Спасибо, как говорится, за информацию, но он же нам дальше не нужен?

— А как вы собираетесь взаимодействие с женой Серикова организовывать?

Старичок, который Сергей Семёнович, непонимающе смотрит на Бахтина, тот на него, в итоге говорит:

— Ладно, я понял. Давайте его отправим домой, а я потом сам, на основании…

— Саша, внизу за домом водитель в машине. Пожалуйста, скажи куда, тебя отвезут, — кивает мне старичок и, поближе придвинувшись к Бахтину, закидывает сцепленные вместе ладони за затылок и говорит:

— Высокие чины надо чистить. От генерала МВД и выше. Тут уже не ведомственным конфликтом пахнет, это похоже на политику и попытки…

На попытки чего будут похожи абсолютно законные действия по нейтрализации нарко-дистрибуции, я уже не слышу, поскольку закрываю за собой дверь и спускаюсь вниз.

Внизу, за домом как и предсказывалось, стоит непонятного вида ПАДЖЕРО с немногословным человеком, который, едва окинув меня взглядом, лезет на место водителя.

Говорю адрес и уже через полчаса, приняв душ, лежу в большой спальне, изучая атлас перед сном.

Не понятно, зачем Бахтин меня с собой тащил в дом своего босса, но не мне жаловаться: сам его на ночь глядя озадачил. Да и не первый раз он ночью из-за меня…

Ладно, стоп. Что-то и я стал по-стариковски брюзжать.

Нас ждёт атлас.

* * *

Личный кабинет Генерального Прокурора в его доме. Тот же вечер. То же время.

— Высокие чины надо чистить. От генерала МВД и выше. Тут уже не ведомственным конфликтом пахнет, это похоже на политику и попытки перекроить сферы влияния на самом верху. В нашу пользу… Подбросил ты задачу, Олег. — Сергей Семёнович укоризненно смотрит на Бахтина.

— Сергей Семёнович, вы зачем мне это говорите?, — холодно цедит Бахтин в ответ. — Ну давайте промолчим? Давайте считать, что всё в порядке? Что всё всех устраивает? А этих двоих Сериковых — сына и жену — так их потом вообще не найдут! Степь у нас большая… И нам с вами — никаких проблем.

— Не горячись. Это я так, брюзжу по-стариковски… Промолчать, конечно, не вариант. Но вот как в это всё с наскока ввязаться, я не вижу. Так, чтоб гарантированно победить.

— В чём, с вашей точки зрения, проблема?

— Во-первых, Министр МВД. Личный Друг. Папа его хотя уже и не защищает на СовБезе, но в критической ситуации может приказать всем и забыть о его участии в деле. А если Министр вывернется, то и людей мы его не достанем.

— В судах дела развалят?, — кивает каким-то своим мыслям Бахтин.

— Да. Как обычно.

— Получается, у нас только один вариант? «Порубить» всех, кто ниже министра МВД, в фарш очень быстро, так, чтоб Министр просто не успел среагировать, да? А с ним самим уже — иншалла?… Даже если вывернется, это будет уже не то влияние и не тот министр. — Размышляет вслух Бахтин.

— Да, нужно чтоб он просто к Папе на приём не успел попасть между двумя точками: началом нашей работы и окончанием задержания всех фигурантов.

— А сколько времени занимает именно у него попасть конкретно к Папе на приём?, — вопросительно поднимает бровь Бахтин.

— Для него — от двух часов до двух суток. Причём в этом вопросе, когда речь о его собственной жопе, он будет напрягаться изо всех сил. Чтоб «припасть к телу» как можно скорее.

— А от чего зависит, два часа или двое суток?, — Бахтин заинтересованно подвигается поближе.

— Всё просто. Если пятница вечер, если Папа с новой семьёй или в Южной Столице — то даже этого Друга он примет не раньше понедельника. А если будний день и с утра — то пара часов. У них всё же свои отношения.

— Получается, наибольшая фора в наших действиях — это если мы начнём всех «рубить» после обеда в пятницу? Когда Папа точно поедет к своим, либо туда, либо туда?…

— Да, только один вопрос ты забыл. А как ты это узнаешь?, — сварливо спрашивает Сергей Семенович. — Лично мне Папа не докладывает, поедет ли он в пятницу куда-то или нет.

— Ну-у-у, есть у нас в СОПе друзья… гхм…, — деликатно прокашливается Бахтин. — Папины маршруты они точно утверждают не за пятнадцать минут, гарантирую. Скажем, в пятницу в обед мы с вами уже вполне можем знать, в Южную Столицу ли, к новой семье или будет оставаться у себя.

— Поясни?, — начальник Бахтина тоже заинтересованно подвигается поближе.

— Если он в Южную Столицу — от СОПа ментам будет команда на «коридор» до аэропорта. Чтоб менты успели, СОП им отмаячит никак не позже обеда, — Бахтин эмоционально выбивает дробь пальцами по креслу. — Если Папа поедет к новой семье, сто процентов захочет что-то взять на сувениры. Значит, будет коридор до ПЛАЗЫ, он только туда ездит или в ШАТЕР. Либо — начнут убирать всех людей из нужных секторов ШАТРА. Это тоже пара часов. Если СОП таких команд ментам не даёт — значит, Папа в пятницу никуда не двигается. А если начинают либо маршрут готовить, либо ШАТЁР чистить — значит… Вы поняли. Папа точно в холостую не стреляет, не пацан всё же. Если маршрут начнут готовить — точно едет.

— Логично… А в СОПе, стало быть, у нас есть нужный уровень взаимодействия?, — Сергей Семёнович с любопытством смотрит на Бахтина поверх очков.

— Да, — после паузы кивает Бахтин. — Это беру на себя.

— А откуда у тебя там такой прихват, Олег?, — Смеётся начальник, игнорируя то, что Бахтину тема явно неприятна. — Всё же гостайна? И они ж никак не болтливые?

— Служили вместе. Обязаны друг другу. Да и, в конкретно этом случае, я лично съезжу и всё поясню. Вот так вот за столом глядя в глаза, как вам. Всё равно наши действия по генералитету секретом пробудут ровно три минуты… Тем более — тайной от СОПа. А так я всё им сам заранее расскажу, объясню, зачем нам это надо, ну и вопрос правильно задам.

— Это как?, — заинтересованно спрашивает начальник.

— Я не буду спрашивать, куда Папа едет в пятницу. Это действительно перебор, да нам с вами это и не надо. Я спрошу: есть ли вероятность, что Министр МВД к нему сегодня не попадёт до окончания всех наших процессуальных действий.

— Слу-у-ушай, Олег, а ведь можно ещё круче сделать!, — Сергей Семёнович поднимается из кресла и начинает нервно ходить по кабинету. — Ну допустим, Главмент что-то услышал и всё же начал ломиться. Но они ж его вообще своей властью могут на несколько часов придержать?

— Это если он Папе на прямой телефон не звякнет, — сомневается Бахтин.

— Не должен, — трёт ладонью об ладонь Сергей Семёнович. — Подумай сам. Он явно в пуху будет, и рылом, и не только. Идёт откровенно спасать свою жопу. Значит, будет камуфлировать беседу как служебную необходимость. А в такой легенде, он сто процентов на личный номер звонить не будет. Чтоб психологически из роли не выйти — поясняет Сергей Семёнович не понимающему Бахтину. — Он хоть и мудак, но чувствует, где и как сыграть. А Папа плохую игру от природы сразу видит, как говорится, талант. М-да.

— Вы уверены?, — всё ещё сомневается Бахтин.

— Более чем!, — горячится Сергей Семёнович. — Это вы молодые, всё бы вам мозгами… Тут чувствовать надо. В общем, это уже я на себя беру. На личный номер звонить не будет. Сможешь подстраховаться, если что, и Министра — в пиковом втором варианте — через СОП в ожидании приёма помариновать? Скажем, на въезде?

— Не обещаю. Спросить могу, если под ваше слово. — Бахтин вопросительно смотрит на начальника, тот уверенно кивает. — Тогда спрошу. И мы в любом случае будем должны.

— Это не важно. В данном случае. — Решительно говорит Сергей Семенович.

— Тогда мне туда поехать надо лично. Это явно не по телефону… Сергей Семёнович, но это мы с конца заходим. Давайте с начала теперь? Если мы точно этим занимаемся, вот давайте друг другу тут ещё раз всё подтвердим. Что идём до конца, в любом варианте, — Бахтин тяжело и испытующе смотрит на начальника.

— Да. Я уже старый, Олежек. Мне хочется и что-то нематериальное после себя оставить. Например, мир почище. Лучше скажи, как источник защищать будем?

— Сериковых что ли? Сына и жену?

— Да.

— Под программой защиты свидетелей. На одной из баз СОПа, сам не знаю, на какой — это СОП сам решать будет, и никому не скажет. Вот как раз и договорюсь с СОПо, как туда поеду. Это вообще процессуально автоматом делается, сын тем более несовершеннолетний; дело особой важности; угроза более чем реальная. Тут СОП автоматом и сам впряжётся.

— Это хорошо… из Обороны Объектов его только ядерным ударом будет можно достать…, — довольно трёт руки Сергей Семёнович.

— Шеф, но я про начало не договорил. Давайте сначала — это давайте согласуем, с кем дознание проводим? Уж больно перспективы резонансные… Мы ж сами только надзорный орган. Мне же кому-то это всё формально направить надо. Не в МВД же.

Бахтин с начальником смеются.

— У тебя есть свои намётки?, — отсмеявшись, спрашивает Сергей Семёнович.

— Да. Агентство по Противодействию Коррупции.

— Я против, — задумчиво возражает Сергей Семёнович. — Сейчас, Папа не у дел. Без его помощи, с Агентством точно не потянем, у них оперативные возможности ноль. Знаешь что, а сходи-ка ты к Комару? Наладь взаимодействие? Тем более формально, и из них кто-то замазан. Лучше чекистов просто никто не «выведет».

— Думаете?, — с сомнением спрашивает Бахтин. — Как бы…

— Уверен. Олег, уже поздно, потому я не буду аргументировать, хорошо? Просто считай это моим приказом. — Видя нахмурившегося Бахтина, Сергей Семёнович садится обратно в кресло. — Я постарше тебя, Олег. И он тоже. Я его ещё в те времена помню, которые о человеке гораздо лучше нынешних говорят… Если ты с Комаром не договоришься, по этому вопросу, с другими ты тем более ни с кем не договоришься. Плюс — тебе понадобятся все ресурсы чекистов. Включая спеццентр.

— Борцов с терроризмом?

— Конечно. — Серьёзно кивает Сергей Семёнович. — Комар единственный, кому и власть глаза не застит, и от политических игр далёк, и не трус: из тех, кто при власти у чекистов, только на него «за идею» на все сто рассчитывать можно. Это я тебе как его давний недруг говорю.

— Ну, если вы сами так уверены…

— Уверен, Олег. — Снова перебивает Бахтина начальник. — Как бы мы ни бились за палки и влияние в конце месяца, но всё, что касается интересов страны, Комар всегда отрабатывал на пять. И свой карман с государственным никогда не путал. Это тебе я говорю, который ему далеко не друг.

Глава 9.

— Где ты опять ночью шатался, маленький монстр?, — Лена шлёпает меня сзади по деликатной части тела, когда я перемешиваю длинной деревянной ложкой рагу из баклажанов в казане. Попутно она ненамеренно подбивает мой локоть, и длинная ложка выступает в роли рычага: кусочки рагу улетают в потолок, на стену, в окно, где часть из них прилипает брызгами к поверхности.

— Спасибо. — Очень медленно поворачиваюсь и в упор смотрю на Лену. — За беспокойство.

— Ой… Пха-ха-ха, — Лена забывает, что хотела спросить, и, схватив с плиты губку (которой я мою кастрюли) пытается ею удалить брызги со стекла.

Размазывая их ещё больше.

— Так, я сейчас ничего не видел. Кое-кто вытрет сама, окей?, — кошусь на неё краем глаза. — Потом, когда я уйду…

— Хорошо, не беспокойся, эгоистичный тиран. — Лена забрасывает губку в мойку, плюхается на стул, закидывает ногу на ногу и повторяет вопрос. — Где шатался? Я всё слышала…

— Это что именно?, — искренне удивляюсь.

— Как ты дверь закрывал. Когда вернулся, — признаётся она.

Не вижу причин от неё что-либо скрывать, потому в две минуты рассказываю ей и о визите Серого, и о своих дальнейших действиях.

Лена задумчиво качается на задних ножках стула с полминуты, когда мой телефон, выставленный на самый громкий сигнал, пиликает, сообщая, что пришло смс от Бахтина (он у меня настроен особым тоном)

Бахтин: мы работаем. Пожалуйста, на всякий случай, будь на связи. Всё время.

Стесев: Не понял, но хорошо.

Лена заглядывает мне через плечо, выхватывает телефон из моих рук, убегает на другой конец стола и лично читает сообщение от Бахтина плюс мой ответ. Потом запускает телефон скользить по столу в мою сторону и разочарованно говорит:

— Неинтересно. Я думала, какая-нибудь шестнадцатилетняя фемина, хех. Начинающая себя осознавать…

— Если бы…, — бормочу. — Пока всего лишь неромантичный Бахтин.

— Тогда пошли, — Лена сзади дёргает меня за резинку трусов так, что она впивается в тело. Лена продолжает тянуть, и я вынужден пятиться в сторону спальни, смешно семеня на пятках. — У нас есть одно неоконченное дело со вчерашнего вечера…

* * *

Центральная часть города. Кабинет на втором этаже, в здании без вывески, негласно использующемся Центральным Аппаратом МВД в качестве офисных помещений по согласованию с Камбином.

В кабинете присутствует два человека. Они сидят друг напротив друга за приставным столом для совещаний. Каждый о чём-то размышляет.

— Долг наш сиделец пока так и не вернул. — Нарушает молчание один из них. — И на связь не вышел, чтоб хотя бы как-то нас сориентировать по вариантам и перспективам.

— Он же и не может. — Удивляется второй. — Ты же сам в курсе всех обстоятельств.

— В чём мы с тобой в курсе, сейчас не важно. Важно, что мы денег не видим. Которых с нас пока не требуют, но скоро однозначно напомнят. — Говорящий это человек многозначительно поднимает указательный палец в направлении потолка. — Бизнес есть бизнес. И вести его нужно так, чтоб все процедуры были продублированы и застрахованы от любых неожиданностей.

— Да слезь ты с трибуны, ты не на коллегии, — раздражённо морщится второй. — Если ты весь из себя такой бизнесмен, форсмажоры мы вообще исключаем?

— Ну почему, у меня на этот счёт чёткая позиция. — Первый наклоняется над столом и смотрит в глаза второму. — Форсмажоры могут быть у нас с тобой. И выше. Ниже — только недоработки.

— Ты же понимаешь, что деньги на месте, он всё вернёт, но нужно просто подождать? Пока либо его не выпустят, либо пока не получится с ним связаться. — Второй не отводит взгляда, но выглядит, как побитая собака.

— Ты меня не слышишь, — раздражённо морщится первый. — Я был бы не против ждать, и ждать сколько нужно, если бы была информация, как долго нам ждать. И — через какие каналы мы, в итоге, получим наши деньги. Но так как этой информации нет, а лично меня ОН, — снова тычок указательным пальцем в потолок, — скоро спросит о своей доле, то мне придётся либо объяснять ситуацию, либо отдавать свои деньги. Ситуацию я объяснить не смогу: мы не можем связаться с Эс и не знаем, на каких счетах и у кого последний платёж. А моих денег хватит на один раз. Но ОН через две недели попросит следующую плановую сумму. И где я её возьму? Или из-за… этого сидельца уволиться срочно?

— Да понятно всё, — с досадой откидывается на спинку второй. — Что ты предлагаешь?

— Я не предлагаю. Я тебе открытым текстом говорю: давай форсировать. Понятно же и ежу, что семья что-то знать должна…

* * *

На литературе учительница, выходя за рамки самого предмета, периодически пытается не только образовывать нас, но и местами воспитывать. Справедливости ради, она открыта к дискуссиям и, как правило, пытается услышать все альтернативные точки зрения.

Правда, периодически её терпения не хватает, особенно если за громкими словами «альтернативная точка зрения» стоит чьё-то банальное желание просто почесать языком вместо урока либо незнание программного материала.

У меня масса вопросов по литературе. Первый из них — почему наша литература изучает только тех, кто уже помер? Среди современных писателей масса тех, кого без натяжки можно причислить к гениям. И с точки зрения содержания, и по форме подачи материала.[6]

Видимо, «нет пророка в своём отечестве», и тут, как с памятниками: только после смерти.

Насчёт этого я постоянно спорю с ней до определённого уровня, стараясь дальше не ввязываться в дискуссии, когда она, охваченная педагогическим энтузиазмом, пытается, помимо литературы, нам ещё и «прививать мировоззрение».

Дополнительно к литературе, она затрагивает и вопросы культуры, но это как раз меньшее из зол. Сегодня, правда, в рамках «смычки смежных дисциплин» уже пол урока ожесточённо спорим о театре.

С другой стороны, если не циклиться на бесполезных (с прикладной точки зрения) «шедеврах русской литературы девятнадцатого века»[7], школа уже дала мне один бонус: я научился разгонять свой эмоциональный негатив волевым усилием. Как следствие — растёт ресурсность мозга.

Дело оказывается не только в частотах мозга, но и в его задействованных участках.

Если воспринимать литературные диспуты, попытки учительницы нам что-то там прививать, её экскурсы в давно устаревшую культуру не как трату времени, а как упражнение на силу воли (упражнение на генерацию позитивного настроя и не-впадение в негатив), то получается очень небесполезный урок.

— Ну, Стесев, а теперь поведай-ка нам, что думаешь обо всём этом ты. — Учительница по-прежнему пытается втянуть меня в абсолютно ненужные лично мне дискуссии, больше похожие на потерю времени.

— Роза Ароновна, если я отвечу честно, я опять вас не обрадую, — дисциплинированно сообщаю ей своё видение текущей обстановки. — А врать не хочется, слишком хорошо к Вам отношусь.

Класс привычно извергает короткий смешок, а она сама, также привычно, снисходительно кивает:

— Давай уже. Не ломайся, как красна девица!

— Ну начнём с определения слова «культура». Мы в школе почему-то, судя по контексту, под термином «культура» понимаем исключительно ту её часть, которой является живопись, театр, архитектура и так далее. В то время как культурой, если верить предмету в университете, являются ещё и материальные продукты деятельности — посуда, одежда, так далее… И обычаи с отношениями и ритуалами, и многое другое…

— Это где написано?, — раздаётся с третьего ряда.

— Есть в универе на филфаке, инъязе, истфаке такой предмет: «ИСТОРИЯ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ». Учебник есть в интернете. Почитал на досуге… Так вот. Лично моё мнение, которое никому не навязываю: в основе любой культуры лежат три базовые функции головного мозга: мозг хочет развлекаться, познавать и отдыхать. Именно в таком порядке. Это лично мои наблюдения за жизнью.

Класс замолкает, а учительница удивлённо раскрывает глаза и присаживается на ближайшую парту сверху.

— Это имеет небольшое отношение к литературе, — продолжаю, — но уж извините: если мы учим напамять большие массивы текста, для тренировки памяти, на литературе, и признаём, что для тренировки памяти… хотя я бы для этого ввёл иной предмет — «МЫСЛИТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ»… почему бы две минуты не поговорить и об этом… В процессе эволюции, первое слилось со вторым: сейчас обучение, оно же познание, очень популярно делать через игру. То есть развлечение. И наоборот: масса игр выполняют и образовательную функцию, примеры возьмёте дома из компов.

— Да хоть и «Стратегия»!, — подаётся вперёд Жанна.

— Спорно, — качаю головой, — но не суть… У меня другой пример: фейсбук… Идём дальше. Каналы коммуникации, необходимые для такой «загрузки» мозга, очень зависят от развития науки и техники. В древности они технически ограничивались возможностями театра, оперы, живописи, балета, поэтических салонов, салонов музицирования и подобной лабуды. Пардон…

Класс вместе с учительницей смеются полминуты, терпеливо жду.

— Но мы с вами знаем: информация — измеряемая величина. И мозг стремится потреблять и обрабатывать как можно большее её количество. Однако понятно это стало только в наше цифровое время, и то, похоже, не всем… Лично моё мнение: музыка, балет, опера, живопись или умрут. Или останутся уделом узкой группы фанатов. Всё по той же причине: информация измерима. И ранее люди ходили и на это только потому, что альтернативы особо не было, а физиологическая потребность потребления информации и обмена информацией была и есть… Но сейчас структуры коммуникации усложняются, а объемы информации растут. Устаревают примитивные её каналы.

— Я бы не была столь категоричной, но продолжай. — Задумчиво говорит учительница, вспоминая что-то своё.

— Могу доказать. Роза Ароновна, не сочтите за скабрезность, но нужна именно ваша экспертиза.

Класс замирает в предвкушении, учительница слабо улыбается, не желая выныривать из каких-то своих мыслей, а я продолжаю:

— Мне это сказал дед. К сожалению, меня тогда не было, но, возможно, те времена хоть частью застали вы. Например, даже девяностые. Дед рассказывал: раньше, когда садились в поезд ехать от полусуток и больше, мужчины проявляли, гхм, инициативу с целью коммуникации с противоположным полом. Если таковой в вагоне или купе имелся Это правда?

Мой вопрос тонет во взрыве хохота. Роза Ароновна немного краснеет, но, смеясь, кивает:

— Ещё как…, — вызывая ещё больший взрыв хохота.

— А обратите внимание сейчас. Вы заметили, что в поезде парни уже не инициируют общения с девушками? Дед, правда, использовал другую формулировку, но я её воспроизводить тут не буду…, — пережидаю ещё один взрыв хохота. — Потому что все сразу погружаются в смартфоны.

— А ведь да!…

— Да ну, зачем к незнакомым людям лезть, если мобила с собой…

— Точно…

— Интересное наблюдение, — кивает учительница. — Пожалуй…

* * *

Дискуссия началась с того, что в рамках чуть ли не школьной программы (документ называется План внеклассных мероприятий; есть, оказывается, и такой), нас тянут в театр на «Евгения Онегина».

Лично мне эта коммуникация не интересна ни по форме, ни по содержанию. Что я откровенно и озвучил.

Но впервые, никто из Ученического Совета меня не поддержал, а девчонки вообще взвились: «Стесев, ты тормоз! Приезжают же МОСКВИЧИ! Ты такого вообще можешь больше в жизни не увидеть, ещё и за эти деньги».

Я сопротивлялся, сколько мог, но никого не убедил.[8]

По окончании урока, пишу Лене смс, с перечислением всех обстоятельств. К своему удивлению, получаю от неё ответ:

— Мелкий, ты тормоз! Не буксуй! Я с тобой иду, вернее с вами! Давно хотела. Тем более, если москвичи, в нашей провинции! Считай целое событие

— Думаешь?, — начинаю сомневаться в правильности своих выводов я.

— Уверена! Мелкий, я не тупее тебя! Не спорь! По чём билеты?

— Ладно-ладно… понял. Не важно, почём. Запишусь, что иду вдвоём…

— В качестве компенсации, обещаю на спектакле сделать приятно, хи-хи.

— Как ты себе это видишь?

— Сюрпри-и-и-из!. Увидишь…

Глава 10.

Здание Центрального Аппарата… безопасности. Комната для специальных переговоров. Большой стол для совещаний пуст. Бахтин и Комаровских сидят за маленьким журнальным столиком. Комаровских постукивает фильтром незажжённой сигареты по ногтю большого пальца. Бахтин выбивает какой-то ритм ногтями по крышке столика.

— Комар, прости за фейсбук, — смущённо говорит Бахтин. — Не подумай, что это я сейчас типа мосты навожу, чтоб тебя улимонить. Я б и сам извинился…

— …но намного позже, — бормочет себе под нос Комаровских, в глазах которого угадываются искорки интереса. — Мудак ты, Олег.

Бахтин вскидывается и хлопает себя ладонями по коленям.

— Комар, давай так. Ты сейчас мне всё выскажешь, что думаешь. Потом — всё, что хочешь. Я это всё выслушаю и соглашусь. А потом поговорим конструктивно?

— Бахтин, ты вокруг меня не танцуй, я ж не… ты понял. — Качает головой Комаровских. — Переходи к делу. Что вы там такое нарыли, чтоб без нас не справляетесь? Настолько, что ты аж ко мне прибежал, и с извинений начал?, — по тону Комаровских, те, кто знает его близко, могут определить его скрытое удовлетворение происходящим.

— Хорошо, давай к делу, — кивает Бахтин и, немного помолчав, продолжает. — Есть информация. Но без вас мы её реализовать не сможем…

Там же, через несколько минут.

— …Бахтин, ты согласен, что тут на Госпереворот очень похоже?, — нейтральным, ничего не выражающим тоном спрашивает Комаровских.

— Не согласен. — Бахтин твёрдо смотрит в глаза. — Переворот это когда мы, попирая законные нормы, чего-то пытаемся вышибить для себя.

— Я бы поспорил с формулировкой…

— … а тут мы наоборот. Пытаемся договориться о совместных действиях, чтоб максимально соблюсти и дух, и букву закона. — Не даёт себя перебить Бахтин, выжидающе глядя на Комаровских.

— Вот и я не согласен. На Госпереворот действительно не похоже. — Теперь Комаровских хлопает себя по коленям, под удивлённый взгляд Бахтина. — Так чего ты политесы разводишь? Помнишь, я тебе ещё прошлый раз, когда ты по Кузнецову сюда являлся, обозначал: твои представления о том, что только ты — д’Артаньян, а остальные — пидарасы, не совсем верны?… НЕ СПОРЬ, Олег! Ты сноб. А я — нет… Я тебе ещё тогда сказал, что не один ты, со щитом и мечом, в первых рядах…

— Щит и меч вообще ваша прерогатива, — бормочет Бахтин.

— Я образно, — отмахивается Комаровских. — Но ты ж тогда весь такой в белом, один ты правильный… Вот я тебя сейчас специально носом в… экскременты и ткну.

— Тыкай чем хочешь и куда хочешь. Только помоги. Поможешь?, — видно, что слова даются Бахтину нелегко.

Комаровских со скрытым удовлетворением наблюдает сведённые вместе брови Бахтина, и после трёхсекундной паузы отвечает, прикрывая глаза:

— Вполне. Даже скорее, правильнее сказать будет, более чем. Твоя позиция насчёт д’Артаньяна — тупая и дебильная, Олег. Чувство долга есть не только в прокуратуре. Чекисты тоже помнят… И про долг, и про присягу.

— К сожалению, не все, Комар, — тяжело выдыхает Бахтин, на лице которого отчётливо проступает явное облегчение. — А то, что твои замазаны? Тебя не остановит?

— Этих будем «выводить» в первую очередь. Карать давай вместе, — пожимает плечами Комаровских. — Тот случай, когда поддержу любые твои предложения.

— Комар, ты не подумай, что не доверяю…, — мнётся Бахтин. — Но как-то неожиданно. Чего это ты такой добрый? Сразу соглашаешься. Ничего для себя не требуешь на обмен. В чём подвох?

— А ты ждал, что я над тобой надругаюсь, как над парализованной балериной? А-а-а-ага-га-га-га?, — смеётся Комаровских.

— Не дословно, но…, — Начинает Бахтин.

— Одно дело, служебное рвение чрезмерное, — жёстко отвечает Комаровских, перебивая Бахтина. — У меня своё мнение насчёт этого… Питбулей толпа ох как не любит, особенно если они ей воровать не дают. Но этих питбулей надо как-то натаскивать, Бахтин! И конечно они ошибок наделают, пока не заматереют! Тогда, с Кузнецом, я был никак не на твоей стороне. Спасибо, что ты его в итоге пристроил, не пропал в итоге человек… Но другое дело — скурвившийся пёс, Бахтин. Который на грабителей работает. — Комаровских смотрит в глаза Бахтину. — Этого надо усыплять…

* * *

Там же, через несколько минут.

Присутствуют Комаровских, несколько человек в штатском. В углу на пластиковом стуле сидит Бахтин, закинув ногу на ногу.

— Игорь Трофимович, мы выполним любой приказ, — говорит один из людей в штатском. — По оборотням вообще без вопросов. Но давайте уточним кое-что. Как насчёт дистрибуционной цепочки? Есть же «верхний» курс…, — говорящий оглядывается на Бахтина. Тот отвечает ему прямым взглядом в глаза. Говорящий поворачивается обратно и продолжает, видимо, решившись. — Сегодня их, в большей степени, плодит социальная среда. Можем всех арестовать хоть за ночь, не вопрос! Но ЗАЧЕМ? Это же обсуждали и пять лет назад, и десять? И ещё в девяностых? На их место потом придут новые, вы согласны? Рынок же не перестреляешь. Нам этих новых потом снова — выводить, устанавливать… Эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки…

— Решил подискутировать?, — хмуро перебивает Комаровских, поднимая взгляд от столешницы.

Говорящий осекается:

— Никак нет. Разрешите выполнять…

* * *

В том же здании, через несколько минут. В кабинете на этаж ниже. Говоривший с Комаровских, обводит тяжёлым взглядом присутствующих:

— … приказы не обсуждаются. Дальше продолжать?

— Уже выполняем…, — отвечает за всех лысый тридцатилетний сотрудник, одетый в джинсовый костюм и больше всего похожий на отбившегося от коллектива рокера.

* * *

После литературы, как только выхожу в коридор, телефон снова разражается писком. Снова смска от Бахтина:

— Саша, помоги. Мне нужно ещё буквально два часа времени и подписанное заявление от твоего товарища, о котором мы говорили ночью. Вернее, лучше даже от его матери, вот текст. #file save Годится скан или фото, это уже нормальные основания для меня прямо сейчас. Лучше чтоб было написано от руки. Потом оформлю в оригинале. Сходи к ним, пусть напишут бумажку? Сможешь? И пришли сюда оба их адреса, как до них доберёшься: регистрации и фактический.

— Сделаю.

Бахтин, конечно, и в голове не держит такой мелочи, что я могу быть в школе. Но и случай не тот, когда от просьбы можно отмахнуться либо перенести исполнение. Подумав минуту, направляюсь в директорскую. Стучу два раза, захожу.

— О, здравствуй, — директриса поднимает взгляд от какой-то бумажки и торопливо снимает очки. — Что-то случилось?

— Мне нужно срочно к Серикову. Ему кое-что срочно передали, это важно и исходит от государства. — Старательно говорю только правду, не откровенничая при этом сверх меры. — Мог просто сбежать, но решил зайти вас предупредить. Давайте напишу расписку?

— Ты о чём?, — не успевает за событиями директриса.

— Вы ж за меня отвечаете, пока я в школе?

— Да, — рассеянно кивает она.

— Я — единственный из всех, кто дееспособен. У вас моя эмансипация, — напоминаю, поскольку она всё ещё тормозит.

— А-а-а, да, конечно… Хорошо… В виде исключения, — оставляет она за собой последнее слово.

— Жанна Маратовна, и дайте, пожалуйста, мне его домашний адрес. У вас точно есть…

* * *

Подходя к дому Серого, замечаю полицейскую машину, которая, по идее, должна работать в режиме передвижного патруля. Но она почему-то стоит рядом с единственной дорожкой, ведущей от подъезда Серикова. В пятидесяти метрах от этой машины в другую сторону, стоит ещё одна машина. Как будто частная на вид, но также похожая на полицейскую, только работающую в режиме скрытого патруля.

В обеих машинах сидит по паре молодых парней. При этом, если в первой они в форме, как и полагается; то во второй — в партикулярном. Хотя, лица ни с чем не перепутаешь. Вернее даже, их взгляд.

В подъезд Серикова прохожу без звонка в домофон, воспользовавшись тем, что какая-то бабушка выводит гулять мелкую голосистую собачку.

Собачка облаивает вначале дверь, причём так громко, что я слышу её с обратной стороны. Когда дверь открывается, шавка кидается на меня, но хрипит, повиснув на поводке, который тянет на себя старушка.

Осторожно обходя их по дуге, заходу в подъезд и дверь за мной закрывается автоматически.

В квартире Серого застаю его самого (абсолютно трезвого) и его мать — нестарую ещё женщину, очень красивую, но как-то резко осунувшуюся и визуально очень постаревшую.

— Привет, что-то скажешь?, — как-то обречённо роняет Серый, отодвигаясь от двери и давая мне зайти внутрь.

— Скажу. И давайте сделаем побыстрее вот что…

Пока его мать переписывает с моего телефона текст документа, присланного Бахтиным, ввожу их в курс дела.

По Серикову вижу, что он сомневается. По его матери вижу, что ей страшно.

Глава 11.

Бросаю частоту покоя на обоих. На мать приходится повторять дважды, чтобы она окончательно успокоилась.

Мать Серого дописывает бумагу, которую я фотографирую и тут же пересылаю Бахтину.

Стесев: Вот заявление. Годится?

Бахтин: Да. Спасибо.

Стесев: Фактический адрес: …Адрес регистрации: …он же. КСТАТИ! Тут какие-то машины непонятные: #photo это первая, но вон ещё вторая: #photo. С первой всё ясно, вторая похожа на скрытый патруль.

Бахтин: Похоже… Ч-чёрт, совсем немного могу не успеть. Какую-то пару часов.

Стесев: В чём проблема?

Бахтин: У нас тут свои движения. Менты могут попытаться изъять их

В этом месте текст от Бахтина обрывается без каких-либо послесловий. Я жду ещё пару минут, глядя в экран, но Бахтин уже вышел из мессенджера и ничего мне не пишет.

— И что дальше?, — с сомнением в голосе спрашивает Сериков.

Его мать безучастно сидит за столом и смотрит в окно.

— А дальше, побуду-ка я, на всякий случай, с вами, — неожиданно для себя принимаю решение. — Подстрахую, на всякий пожарный.

— Стессель, а этот твой начальник службы, — Сериков кивает в сторону заявления, лежащего под локтем его матери. — Он за нас впишется?

— Более чем, Серый, более чем…, — рассеянно отвечаю ему.

Мне и самому есть над чем подумать.

Разумеется, мимо меня не прошли в интернете ни рассказы о проникшей буквально во все структуры наркомафии (интересно, насколько ещё это правда); ни абсолютно реальные объективные кейсы по поводу регулярного несоблюдения действующего законодательства полицией. От уровня сержанта ППС до самого министра, чтоб ему икнулось.

Не предполагаю даже, какие деньги тут могут быть задействованы. Но если учесть, что наш город — первый в стране, и Сериков-старший отказывался от должности начальника областного управления, чтоб усидеть на этом трафике и не попадать «в свет юпитеров»… Вероятно, обороты этой «дистрибуции» сравнимы с оборотами концерна ХОС.

А значит, и методы могут быть достаточно похожими на методы того территориального менеджера.

У Серикова пока нет иммунитета от произвола в лице вездесущего капитана Саматова, зато Бахтин, насколько понимаю, уже развил бурную деятельность.

Бахтин сказал, что ему нужно два часа.

Но у меня какой-то ресурс уже есть — та же тревожная кнопка и какое-то личное взаимодействие. Подумав ещё пару секунд, достаю свой телефон и пишу в ватсаппе:

Стесев: Сом, привет.

Сом: Добрый. — Почти в тот же момент отвечает Саматов.

Стесев: Хорошо, что ты на связи… Есть минутка?

Сом: Да. Говори.

Стесев: Как ты отвечаешь быстрее, чем я пишу?

Сом: Ты за этим что ли? . Сижу за компом, ватсап открыт на нём же. Пишу с клавиатуры. Так чем могу? Развивайся.

Стесев: Нужно посоветоваться…

* * *

Центральная часть города. Здание без вывески, негласно использующееся Центральным Аппаратом МВД в качестве офисных помещений. Кабинет на втором этаже. У находящегося в кабинете сотрудника звонит телефон. Он несколько секунд смотрит на номер, глубоко вдыхает, выдыхает, потом отвечает:

— Ну что ещё?

— Мы на месте. Вроде всё тихо. Вторая машина тут. Что дальше? Сами можем не справиться.

— Ждите. Сейчас подъедут «лесники», им приказ в процессе. Бери их под крыло и рули. Пусти их в резерв. Если справитесь сами — они просто прокатятся. Если не справитесь — пусть работают. Как закончат, выдай им, что оговорено.

— Через сколько они будут?

— Не знаю. Не от меня зависит. Ждите.

— Обычная такса?

— Если будут работать — да. Если просто прокатятся — половина.

* * *

Посоветовавшись с Саматовым, выясняю: не смотря на гротеск ситуации, ГБРы и Центральный Пульт — люди подневольные. В том плане, что если я нажимаю кнопку, подъехать и снять угрозу лично мне они обязаны. При этом должны уложиться в нормативы.

А вот периодичность, с которой я могу «жать кнопку», нигде не оговорена. Саматов так и пояснил: ресурс, мягко говоря, не «рыночный». И люди, к нему допущенные, обычно к шуткам не склонны.

Для войны с государственными структурами СГО не предназначена, и для меня же лучше, если от себя инициативы я проявлять не буду. Впрочем, через паузу Саматов отписал:

— Конечно, если кто-то неустановленный ломится в квартиру, в которой ты находишься, к тебе лично за вызов вопросов не будет. Кто бы в дверь ни стучал. И какое-то время таким образом выиграть можно. Если, говоришь, надо всего час — … Соображай дальше сам.

Как только я прочёл это сообщение, Саматов тут же удалил это сообщение из чата, а я понял, что это прямой намёк на тот самый вариант.

Видимо, на меня оказывает влияние возраст тела. Вместо того чтоб поблагодарить и угомониться, я начал доставать Саматова вопросами: а что будет, если кто-то всё же переусердствует с тревожной кнопкой? В ответ, Саматов молча отключился, перед этим, правда, прислав ссылку на сказку о пастушке, который кричал «ВОЛКИ!» до тех пор, пока всех в деревне не достал. В итоге, когда волки действительно появились, выручать этого пастушка уже никто не спешил, поскольку никто не верил в реальность угрозы.

Усадив Серикова с матерью пить чай, я сам наблюдаю в окно за двумя машинами. Первые десять минут ничего не меняется, но потом к полицейской машине подъезжает полностью тонированный микроавтобус, который в этой стране безошибочно свидетельствует о принадлежности к Государству: полная тонировка запрещена, тонировка передних стёкол запрещена, тонировка водительского стекла запрещена и так далее.

Из микроавтобуса, ничуть не стесняясь, высыпают девять человек в какой-то странной чёрной форме, без каких-либо знаков различия и начинают о чём-то переговариваться с вышедшими из машины полицейскими.[9]

К ним тут же присоединяются трое в штатском, появившиеся из той самой стоящей в отдалении машины, похожей на патрульную.

Саматов объяснил, что при необходимости, полиция легко меняет номера своих машин на частные (если этого требует оперативная обстановка; это недолго). Потом ставят обратно оперативные номера. Набор частных номеров, в том числе и нигде не фигурировавших, есть в массе полицейских машин.

Как только вся эта сложная кавалькада начинает движение к подъезду Серикова, я решаю не геройствовать и нажимаю кнопку на своём пульте. Норматив для этого конкретно дома, сказал Саматов, будет не более трёх минут.

* * *

Подъезд жилого дома №… по улице… Трое полицейских в форме вместе с тремя людьми в штатском поднимаются на нужный этаж двумя лифтами. Встретившись на лестничной клетке, они, не осматриваясь, направляются к одной из квартир и звонят в дверь. Несколько секунд никто не отвечает, приходится звонить повторно.

Через полминуты из-за двери раздаётся голос:

— Кто там?

— Полиция, — один из полицейских в форме подноси к глазку раскрытое удостоверение.

— Слушаю вас внимательно, — раздаётся из-за двери.

— Пожалуйста, откройте двери, нам нужно поговорить с Сериковыми. — Говорит всё тот же полицейский, переглянувшись с остальными.

— Исключено. — Раздаётся из-за двери. — Пожалуйста, предъявите санкцию суда.

Полицейский растерянно оглядывается на троих в штатском. Один из одетых в штатское беззвучно и зло шевелит губами, явно ругаясь, и отстраняет полицейского от глазка:

— В случае острой оперативной необходимости, мы имеем право…

* * *

Ни Серикова, ни его мать к двери я не пустил. Обрисовав им ситуацию и показав на выдвигающуюся к дому шестёрку людей, предложил всего лишь подождать три минуты.

— А если…, — начал было Сериков, но я его перебил:

— Если что — скажешь, что я во всём виноват. И что насильно не пускал тебя к двери. Идите в дальнюю комнату и не мешайте.

Сериков увёл мать в дальнюю комнату, а я некоторое очень недолгое время препирался с полицией, пока на лестничной клетке не появились новые действующие лица.

* * *

Четверо сотрудников спецподразделения «ВЛК» спокойно переговариваются возле подъезда, ещё пятеро вернулись к микроавтобусу. Пока задача несложная: не давать никому в течение пяти минут войти в подъезд, до особого распоряжения.

К удивлению четвёрки ВЛК-вцев, возле них, у самого подъезда, неожиданно тормозит служебная машина ОХРАНЫ ТЕХНО СЕРВИСА со штатной маркировкой, нанесённой по всем правилам.

Из машины выходит стандартная двойка, в форме, с шевронами и всеми положенными знаками различия и направляется к подъезду с автоматами, выведенными в горизонт. Знающему регламент видно, что пара ТЕХНО СЕРВИСА действует по инструкции: оружие снято с предохранителей.

Старший четверки ВЛК-вцев пытается загородить собой дверь в подъезд и удивлённо обращается к старшему ТЕХНО СЕРВИСа:

— Ребята, у нас тут операция. Мы не должны никого пускать.

— Центральный Пульт, семнадцатому. Группа к бою, — безэмоционально произносит старший двойки в нашейный микрофон. — Неустановленные лица в форме ВЛК без знаков различия, препятствуют доступу к охраняемому объекту.

Пока старший ТЕХНО СЕРВИСа это говорит, его напарник быстро перемещается чуть в сторону, поворачивается, приседает на одно колено и переводит прицел на тонированный микроавтобус, из которого с удивлением высыпают пятеро в формах без знаков различия и без оружия.

— Братан, постой!, — примирительно поднимает руки старший четверки ВЛК-вцев. — Давай не байговать!…

— Вы препятствуете доступу Службы Государственной Охраны к охраняемому объекту, — с интонацией робота перебивает полицейского старший ТЕХНО СЕРВИСа. — Ведётся аудио и видео трансляция нашего контакта. Препятствование Службе Госохраны будет расценено как нападение на охраняемый государственный объект. Все нападающие будут немедленно уничтожены.

Проговаривая явно какой-то стандартный текст, старший ТЕХНО СЕРВИСа также смещается в сторону; все ВЛК-вцы, будучи невооружёнными, находятся у него в секторе.

Старший ТЕХНО СЕРВИСа, на пару секунд позволяя себе нормальный тон, говорит полицейскому:

— Лейтенант, чтоб не байговать, просто отойди в сторону. На пять шагов. Считаю до одного. Три…

— Я не лейтен…, — вскидывается было старший четверки ВЛК-вцев, но старший двойки ТЕХНО СЕРВИСа его не слушает:

— Два. Од…

* * *

В витражное окно коридора я вижу четвёрку странных «чёрных», остановившуюся внизу у единственного входа в подъезд. Буквально через минуту, пока я препираюсь с полицейскими, стоящими по ту сторону двери, подъезжает машина ТЕХНО СЕРВИСа, из которой выгружаются двое с автоматами и идут к подъезду.

Четвёрка «чёрных» пытается не дать им пройти в подъезд. О чём идёт разговор, я не вижу, но зато очень хорошо вижу, что пара ТЕХНО СЕРВИСа вот-вот откроет огонь.

Слава богу, до этого не доходит. «Чёрные» подаются в сторону, и двойка соратников Саматова исчезает в подъезде.

* * *

Подъезд жилого дома №… по улице…

Трое полицейских в форме и трое сотрудников в штатском переговариваются на лестничной клетке с кем-то за закрытыми дверями одной из квартир. Внезапно, на лестничной клетке, вопреки отданным ранее распоряжениям, появляются еще два человека: один выходит из неожиданно раскрывшейся двери бесшумного лифта. Второй, синхронно с первым, появляется снизу по лестнице.

* * *

Эффектное появление своей «палочки-выручалочки» я наблюдал в видео-глазок, благо, квартира Серикова находится в новом суперкомплексе и оборудована надлежащим образом. Надо будет спросить у Саматова, как эти двое ухитрились синхронизировать прибытие на этаж. Учитывая, что один вообще ехал лифтом.

Глава 12.

Поскольку блок звонка в эту квартиру оборудован не только электронным глазком, но ещё и вынесенным микрофоном, я не только вижу, а и слышу всё, что происходит на лестничной клетке.

(Где-то фоном мелькает мысль, что надо бы поставить и себе дома такой же — уж больно удобная штука).

Соратники Саматова как-то быстро и плавно растекаются по углам клетки, беря оперов в клещи, чтоб не перекрывать друг другу сектора.

— Представьтесь, пожалуйста, — говорит полицейским тот из двоих, который поднимался пешком. — Начиная с тех, кто в штатском.

— УВД, подполковник…, — Один из штатских достаёт удостоверение из кармана.

— Остальные?

Полицейские по очереди представляются с раскрытыми удостоверениями, включая тех, кто в форме.

— Дежурная группа быстрого реагирования слу… ОХРАНЫ ТЕХНО СЕРВИС, — поправляется соратник Саматова. — У меня вызов по тревоге к охраняемому нами объекту, на этот адрес. Мои полномочия по своей линии можете запросить …

Это он здорово сказал. Теперь полиция будет сто лет гадать: то ли Сериков уже под охраной и его изъятие — вопрос очень малореальный.

То ли к Серикову кто-то зашёл в гости, типа меня.

Но пока это будет выясняться, глядишь, и два часа, требующиеся Бахтину, истекут.

— … пожалуйста, предъявите основания вашего нахождения в этом адресе. — Вежливо завершает соратник Саматова, не отводя ствола автомата от собеседников.

— Оперативная необходимость, — чётко проговаривает один из штатских.

— То есть, документально подтвердить не можете?, — едва заметно усмехается соратник Саматова. — Пожалуйста, сместитесь на половину этажа вниз, — соратники Саматова выдавливают шестерых полицейских на один лестничный пролёт вниз и звонят нам в квартиру.

Я тут же открываю, поскольку сам жду этого момента.

— Давай сюда палец, — один из вошедших захлопывает за собой дверь, забрасывает автомат за спину, достаёт из кармана какую-то пластиковую коробочку с маленьким стеклом, похожую на тот сканнер, которым Араб снимал у меня на базе отпечатки пальцев.

Припечатываю указательный палец правой руки; «саматовец» тут же достаёт из нагрудного кармана планшет, сверяется с чем-то, и говорит в нашейный микрофон:

— Идентификация объекта подтверждена. — И далее обращается уже ко мне. — Ну рассказывай, что у вас тут происходит…

— Как же я ненавижу, когда вы нас впутываете в свою работу. — Бормочет по окончании моего рассказа крепыш, после чего говорит в микрофон. — Центр, семнадцатому. Нуждаюсь в уточнении обстановки. Сориентируй, ведётся ли оформление…

— А как вы узнали этаж и квартиру?, — спрашиваю его через минуту, когда он заканчивает общаться со своим центром.

— С базы сориентировали ближайшие экипажи, что может быть вызов именно сюда. От абонента за таким-то номером, — пожимает плечами соратник Саматова.

Да, точно. Саматову я адрес выслал целым сообщением, вместе с квартирой и номером дома.

* * *

В это время на улице.

Из подъезда выходят трое в полицейской форме и трое в штатском и направляются к двум машинам, стоящим неподалёку. Один из тех, что в штатском, на ходу набирает номер и, дождавшись соединения, нервно говорит в трубку:

— Это подстава, Силыч!… Почему ты не сказал про усиление у клиентов? Ты в курсе, кто сейчас в адрес по тревоге явился?!

— И кто там такой страшный?

— ТЕХНО СЕРВИС! Который с автоматами. На штатной машине! В штатной экипировке! Слушай, мне уже ничего не надо, я на войну не подряжался… Тем более, с кем!…

— Погоди… их сколько? Стандартная пара? Ты же с собой взял, кого надо, вы что, числом никак не можете справиться?

— Ты совсем дурак?, — внезапно успокоившись, говорящий останавливается и отбрасывает всякий пиетет. — Е-улся? С кем ты предлагаешь справиться? И ради чего?

— Жди, сейчас сам твою подмогу наберу, — раздаётся в трубке напоследок и абонент отключается.

Девять человек в чёрной форме стоят возле тонированного микроавтобуса и о чём-то оживленно переговариваются. К ним подходят шестеро полицейских из подъезда. Один из тех, что в чёрной форме, обращается к троим в штатском:

— Ну и как это понимать?

Штатские стоят, глядя в сторону, и о чем-то напряжённо размышляют.

Старший в чёрной форме продолжает:

— Вы просили одно, тут совсем другое. Почему сразу не сообщили все детали? Тут не то, что в анналы загреметь, вон с кем ещё воевать чуть не пришлось… Вы совсем совесть потеряли? В общем, чтоб не рассусоливать… Мы валим. Денег не надо, оставьте всё себе. Если что — нас тут вообще не было. Мы просто так катались, тут оказались случайно. Забудьте, что нас тут видели.

Кто-то из группы в чёрной форме добавляет:

— И вообще, забудьте, что мы есть… коз-з-злы…

Подполковник в штатском, развернувшись спиной, быстро набирает номер. Через несколько секунд торопливо говорит в трубку:

— Всё кувырком, поддержка уезжает. Мои действия?

— Дай трубу их главному!

Подполковник быстро возвращается к микроавтобусу, стучит в стекло, которое опускается.

— Тебя на пару слов, — он передаёт трубу старшему группы в чёрной форме.

— Да?

— …

Старший группы в чёрной форме слушает что-то четверть минуты, потом отвечает достаточно громко, это слышно всем окружающим, — Ты меня на слабо не бери. Мы договаривались совсем о другом. А вы сейчас в одностороннем порядке меняете план, так не пойдёт…

— …

— … Без проблем! Тогда давайте, чтоб по закону! Отдашь письменный приказ? Ради вас жду тут ещё полчаса! Мы как раз за снарягой съездим…

— …

— Что? Не слышу! То-то, — старший группы в чёрном возвращает телефон в окно подполковнику в штатском, нажимает кнопку подъёма стекла и бросает водителю:

— Поехали.

* * *

Я в окно вижу, как микроавтобус с «черной формой» без знаков различия уезжает, а шестёрка оставшихся бесцельно замирает между двумя машинами, видимо, о чём-то разговаривая.

Крепыш с автоматом, тем временем, продолжает что-то выяснять у своих.

А я наконец дозваниваюсь до Бахтина, который с ходу выдаёт на одном дыхании:

— Извини, не мог. Почти закончил. Ну, что там у вас?

Сообщаю Бахтину обстановку, напоминая, что двойка из ОХРАНЫ сейчас тут.

— Нет, они не вариант, — говорит, похоже, сам себе Бахтин, — лучше Ира подъедет… Саша, передай трубку старшему двойки?

— Не могу, старший со своими сейчас общается.

— Тогда второму?

Со вторым крепышом Бахтин о чем-то договаривается буквально за пять секунд, после чего второй отдаёт трубу мне, а сам начинает размахивать руками перед носом первого, семафоря о чём-то непонятными мне жестами.

В итоге, они остаются в квартире ещё на полчаса. Но через двадцать минут приезжает уже знакомая мне заместитель Бахтина, Ирина, в сопровождении пары абсолютно средних на вид парней. Которая, вручив крепышам какой-то планшет с текстом на экране и хлопнув меня по плечу со словами «Привет, как дела», не разуваясь, проходит в комнату к Серикову и его матери. Закрыв за собой дверь.

Откуда они появляются уже втроём, одетые и мы все вместе спускаемся вниз.

Сериков с матерью садятся на заднее сиденье машины ТЕХНО СЕРВИСа, а Ирина придерживает меня за локоть:

— Спасибо. Сейчас некогда разговаривать, но ты нас выручил. Олег просил передать, что вечером к тебе заедет, как освободится.

— Да, спасибо, — машинально киваю, думая, что на вечер были другие планы. — А сам мне ничего не сказал…

— Ему сейчас вздохнуть некогда, не то что… В общем, ладно. — Подытоживает Ирина и, хлопнув меня по плечу ещё раз, направляется к своей машине, возле которой её уже ждут.

* * *

Глянув на время, понимаю, что в школу идти особого смысла уже нет. Забегаю домой, чтоб поменять школьную сумку на спортивный рюкзак и, даже не переодеваясь, несусь в бассейн.

В бассейне на дорожках, кроме наших, сегодня что-то пошло не как обычно: первые две дорожки объединены в одну, и там плавают какие-то старушки (видимо, группа здоровья). Далее, между старушками и нами, сегодня почему-то вне графика тренируется совсем незнакомый нам коллектив, ранее, видимо, занимавшийся в другое время: команда по синхронному плаванью. Худенькие и хрупкие (на вид) девочки, к моему личному удивлению, вытворяют такое, что даже я бы, напрягая резервы, повторил бы не вдруг. Сама хореография в воде — даже не главное, хотя и там очень даже есть на что посмотреть.

Их упражнения заставляют нас, команду по плаванию, широко раскрыть рты. Они вначале, не сильно отставая от нас, гребут полтинники в режиме одной левой рукой (при этом многие из наших их ненамного опережают с двумя руками!). Потом повторяют то же самое одной правой.

Потом ещё масса упражнений, которые я не отслеживаю, потому что выполняю задания Смолякова.

На закуску, когда мы «откупываемся» на досках финальные полтора километра, синхронистки начинают нырять. Насколько я вижу, у них это тоже типа сброса напряжения.

Только ныряют они в положении на спине, лицо и всё тело под водой. Глаза смотрят вверх. Одна нога во время нырка удерживается под углом девяносто градусов к телу над водой. И гребут во время такого нырка они только кистями рук.

А ныряют на дистанцию пятьдесят метров в длину. Исключительно на задержке дыхания, без дополнительной вентиляции лёгких в процессе нырка.

Наши парни, всю тренировку пытавшиеся подбить клинья к тем синхронисткам, тут же сникают.

Дальше на весь бассейн отличается Сеня Барков, напряжённо что-то обдумывающий у бортика. Со словами «А щ-щас!» и загадочным выражением лица, он делает серию глубоких вдохов (гипервентиляцию), отталкивается от бортика и пытается нырнуть эти самые пятьдесят метров. Смоляков не успевает среагировать на этот пассаж Сени и кричит ему матом уже с запозданием, поскольку сенины пятки скрылись под водой.

Хорошо, что мы за ним наблюдаем. Примерно на тридцати метрах, Сеня резко перестаёт двигаться, застывает в воде и начинает медленно переворачиваться лицом вверх по часовой стрелке. Смоляков с матом прямо в одежде бросается в воду, в одно касание перекидывает Сеню через натянутую дорожку и, удерживая его голову над водой, даёт свободной рукой ему несколько раз по лицу.[10]

По бортику бегут другие тренера и инструкторы, но мы своими силами достаём Баркова из воды на бортик, где он окончательно приходит в себя и удивлённо вертит головой по сторонам, со словами:

— Что это было?!

— Кислородное голодание!… — зловещим шёпотом цедит Смоляков и, воровато оглянувшись по сторонам, добавляет ещё пару фраз. Завершая, — Барик, ты сюда больше не ходи, не надо… Я лучше в эстафету кого-то из средних юношей поставлю, лучше мы две секунды потеряем, но я хоть до пенсии не в тюрьме доживу… А ну все кыш отсюда!

Мы уходим в душевую, а Смоляков ещё долго костерит Сеню на бортике, поминая и его родителей, и тупые мозги, и свою глупость, что взял его в команду.

* * *

После плавания, всё ещё посмеиваясь на Сеней, перед входом в клинику сталкиваюсь с мужем Анны. Он сидит в своей машине и видимо ждёт меня, потому что, как только я подхожу, выходит из машины и обращается ко мне:

— Здравствуйте! Анна вас уже ждёт внутри, вы бы не могли уделит мне минуту?

— Внимательно вас слушаю, но только если минуту, — торможу возле него и опираюсь на его машину.

— Александр, наша семья очень благодарна и НОВОЙ КЛИНИКЕ, и лично вам. — Начинает он, запуская руку в задний карман своих брюк и извлекая оттуда бумажный свёрток. — В клинике у нас с Игорем Витальевичем свои отношения, но семья считает, будет не правильным, если мы не отблагодарим и лично вас. Пожалуйста, возьмите, это вам, — он протягивает обернутую листом из принтера пачку банкнот.

По счастью, мне не нужно думать, что отвечать в этой ситуации. Многоопытный Котлинский давно предусмотрел такой вариант и объяснил свою позицию: «Саня, если мы работаем вместе, не держим друг от друга секретов по финансовым потокам и доверяем друг другу, я не то чтоб был против благодарности пациентов тебе лично. Я против того, чтоб цена на нашу услугу мною не контролировалась. Если ты возьмёшь что-то от пациентов, о чём я не буду знать, получится, что пациенты заплатили не столько, сколько по счёту им выставила клиника. А значит, ценовую политику определяю не я. Я тебя прошу! Как минимум, ставь меня в известность обо всех этих суммах. А в идеале — лучше вообще… разворачивай на кассу… надо — всё отдадим тебе, но пусть деньги идут через кассу.»

Подумав минуту, я нашёл три или четыре своих резона согласиться с Котлинским тогда, потому сейчас знаю, что говорить:

— Спасибо большое, искренне тронут. Но вы сейчас ставите меня в очень неловкое положение. Прошу понять меня правильно. Если я отклоняю вашу благодарность, я обижаю вас. Если принимаю, получается, часть дохода по конкретной операции скрывается от клиники, с которой я могу быть и в партнёрских отношениях. Вы согласны?

Муж Анны заторможено кивает.

— Пожалуйста, давайте поступим следующим образом: я тороплюсь к Анне. Вы подумаете ещё минуту и, если захотите, просто внесёте эти деньги в кассу, объяснив, почему. Любые финансовые отношения между нами напрямую нарушают мои личные договорённости с клиникой.

* * *

Когда я забегаю на второй этаж, меня перед дверью ждёт расплывающийся в улыбке Котлинский:

— Видел в окно, как к тебе подкатывали, — смеётся он. — Что, не взял?

— Сказал сдать в кассу, — киваю в ответ. — Интересно, сдаст ли.

— Не уверен, — продолжает смеяться Котлинский. — Скорее нет, чем да.

— Почему?

— После того, как ты вошёл, он сел в машину и уехал. Ааааа-га-га-га-га!

Хотя денег немножко жаль, но Котлинский смеётся так заразительно, что невольно присоединяюсь к нему под удивление косящегося на нас в коридоре прочего персонала.[11]

Глава 13.

Когда я выхожу из КЛИНИКИ, меня уже в машине ждёт Лена. По инерции продолжая веселиться, рассказываю ей о том, как сегодня своим нырком отличился Барик. Она не разделяет моего веселья и смотрит на меня, как на дурака:

— Ты мне такого больше не рассказывай, хорошо? В юмористическом контексте. — Видя моё вытянувшееся лицо, и что я не понимаю, Лена объясняет. — Мелкий, я ж реаниматолог. Профдеформация психики — понятное слово? У меня на такие случаи совсем другая эмоциональная реакция. Причём, рефлекторная. Не как у вас, молодых идиотов… Чмок. Я чего-то себе сразу и реанимационные мероприятия представила, и возможные дальнейшие последствия… В общем, не смешно мне.

— Ладно, понял, — киваю с удивлённым лицом. — Профдеформацию я понимаю, но не думал, что у тебя с ней так далеко зашло. С чего? Ты ж молодая, для изменений в психике не рановато?

— А ты стал профессиональным и глубоким специалистом по психическим травмам?, — смеётся в ответ Лена.

— Нет, — смущённо бормочу в ответ.

— Ну вот… Мелкий, психика — вообще вещь тонкая и хрупкая. Чтоб над ней качественно надругаться, вообще иногда одного случая в жизни хватит. Уже молчу, что ресурсность психики — величина индивидуальная и у каждого своя. Кому-то всю жизнь как с гуся вода; а кто-то один раз что-то не тот увидел — и привет, шиза… Ладно, проехали.

— Наверное, это мы, мужики, как-то иначе устроены, — размышляю вслух. — Вот тебе пример из жизни. Только сейчас, пожалуйста, нормально реагируй? Мать рассказывала, мы тогда ещё все вместе жили. Запихнули отца как-то на какую-то стажировку в Питер на несколько месяцев. В какое-то КБ, автоматизированные системы управления чуть ли не атомными электростанциями, в общем, для семьи — шанс с большой буквы. Мать тогда со своей работы уволилась и, чтоб с мужем не расставаться, с ним поехала. Дали им там какую-то комнату в пригороде Питера в каком-то ведомственном общежитии, живут они там. Отец утром на электричке в институт, вечером обратно, маманя дежурная по кухне. Нас с сестрой у них тогда ещё не было. Денег было, сказать мягко, очень немного. Потому дед с бабкой передавали им поездами всякие огурцы, помидоры, солёные естественно. В банках. Вот идёт маманя как-то со станции, несёт в каждой руке по одной банке в пакете — передачу из дома. Огурцы и помидоры. Дорога к общаге от электрички людная, народу, как в метро. Зима. Она поскальзывается так, что ноги у неё вылетают вверх выше головы. Она в полёте чуть не лбом касается коленок, — в этом месте меня начинает разбирать смех. Не могу сдерживаться, и дальше рассказываю уже сквозь смех. — В полёте она рефлекторно взмахивает вначале одной банкой в пакете. Попадает себе по лбу — бах! Банка с помидорами разбивается об её голову. Потом второй банкой — то же самое, но уже огурцами. Бах! Всё это в полёте. Лежит, значит, маманя на снегу, поскользнувшаяся, кровь по лицу, помидоры с осколками из рваного пакета. Ужас, да?… Мужики, что рядом шли, тут же подлетели, на ноги подняли, на руках в травмпункт отнесли… Молодцы, спасибо, маманя потом говорила, помогли тогда ей очень здорово. Но при этом все дико смеялись всё время, типа: «Надо ж такое учудить!». В общем, с одной стороны помогли. А с другой она ещё лет пятнадцать, наверное, обижалась, что все ржали, как кони.

— И что дальше?, — ледяным тоном спрашивает Лена, заставляя меня веселиться ещё больше.

Пытаясь справиться со смехом, продолжаю:

— Потом приходит маманя домой через час, с перебинтованной головой и пустыми рваными пакетами. Сейчас, отсмеюсь, пардон… В общем, отец конечно в амбицию: ЧТО СТРЯЛОСЬ? Маманя ему объясняет. И как только доходит она в рассказе только до первой банки — которая с помидорами ей об голову, отец уже под стол сползает и тоже за живот держится. От смеха. Маманя когда дорассказала про огурцы и травмпункт, отец вообще под столом катался. Хотя любят друг друга. Она и на него так тогда за компанию обиделась на два дня. Я эту историю раз третий рассказываю, и столько же раз дома слушал, — завершаюсь сквозь слёзы от смеха. — Лен, ну маманя мне, если что, вообще МАТЬ! Но ржу каждый раз! Может быть, что мы просто иначе устроены, чем женщины?

Лена окатывает меня холодным взглядом, вызывая во мне ещё большую истерику, и какое-то время молча ведёт машину.

— Я почему-то уже прикинула и тип травмы, и перечень анализов, что надо сделать. Там сотрясение мозга однозначно, вопрос, как сильно, — задумчиво тянет Лена под мой уже неприличный смех через минуту.

* * *

Возле спорткомплекса я вываливаюсь из машины, держась за живот. У меня нет никакого логического объяснения, почему такие вот истории у мужчин вызывают приступы ржания, а у женщин — сочувствие и слёзы. Видимо, мы ещё далеко не всё знаем о мозге и психике.

Лена резко отпускает мне подзатыльник, причём достаточно чувствительно. Не больно, но очень быстро и неожиданно, я даже не успеваю среагировать (правда, потому, что именно от Лены ничего подобного не жду). Прекращаю смеяться, удивлённо глядя на неё:

— Что это было?

— Мелкий, не смейся. Мне это неприятно, — достаточно серьёзно говорит Лена, но я вижу, что у неё в глазах пляшут смешинки. — Это если ты над родной матерью так потешаешься, то представляю, как ты будешь ржать, если твоя престарелая жена точно так же грохнется, а ты будешь ещё не старый, молодой и кудрявый.

В зал входим, оба покатываясь от смеха.

Лена кивает Сергеевичу, поскольку они уже виделись днём, и идёт в его тренерскую, на ходу доставая из кармана телефон и разматывая провод зарядки.

Я переодеваюсь на скамейке и тщательно выпахиваю всю тренировку, ни на что не отвлекаясь. Сергеевич периодически выходит в зал, раздавая задания преимущественно на прокачку «здоровья», но основное время сегодня режется с Леной в шахматы.

* * *

— Забыла тебе сказать, — говорит Лена в машине после того, как мы отвозим Сергеевича домой. — Сегодня у моей мамы день рождения, надо бы заехать поздравить.

— Будет что-то помпезное?, — сразу настораживаюсь я. — Переоденемся?

— Нет, наоборот. Мама не любит отмечать, они из-за этого всегда с батей ругалась.

— А из-за чего тут ругаться?, — удивляюсь я.

— Батя ж при чинах большую часть жизни, — Лена подрезает какую-то зазевавшуюся мазду и извиняется аварийкой. — День рождения и у супруги, и у него самого — статусное мероприятие городского масштаба. Если на свой день рождения начальник Безопасности не зовёт ни начальника полиции города, ни начальника областной администрации, это что значит?

— Что не хочет отмечать. Что хочет побыть один. Что праздник в кругу семьи, а по работе он предпочитает совсем другие отношения, рабочие. И не смешивает работу с личной жизнью, — предполагаю я. — Выбирай любой из вариантов. Как говорит Бахтин, каждый гражданин имеет право на личную жизнь, гарантированное Конституцией. Гарантом которой, в свою очередь, является… Кстати! Я тоже забыл! К нам сегодня Бахтин вечером приедет!

Лицо Лены вытягивается:

— А раньше не мог сказать? Вот это накладка… что ж делать.

— Сам только после обеда узнал. Так что там с днём рождения, на который никого из городского начальства не позвали?

— Обычно это воспринимается как сигнал того, что Безопасность роет под всю городскую верхушку. Без исключений. Проще говоря, чуть не объявление войны. — Пожимает плечами Лена.

— Ничего себе, какие страсти, — присвистываю. — Это даже на свой день рождения в тишине одному не посидеть?

— Именно, — кивает Лена. — И когда мама категорически была против отмечаний именно своего дня рождения, они с батей всё время скандалили. Она ему: давай ты не будешь распоряжаться моими праздниками? Он ей: давай ты не будешь создавать напряжённость на ровном месте там, где мне это очень помешает в работе?

— А сейчас что? Твой отец же уже ни полиции города, ни горадминистрации ничего не должен?

— Притёрлись с годами. Выработался формат. Мама ничего не готовит, но всегда дома и одета празднично. Мы готовим подарок. Подтягиваются только самые близкие. Сейчас вообще никого, поскольку батина структура частная и батя может ни на какие ритуалы в рабочих отношениях не оглядываться. Уж на рождение жены точно можно не напрягаться…, — Лена на несколько секунд задумывается, потом продолжает. — Слушай. Ты ещё, возможно, не до конца проникся, но есть неписаные правила. Такого человека, как Бахтин, без острой необходимости динамить нельзя.

Я вовремя прикусываю язык, чтоб не ляпнуть, что я как раз собирался поехать домой и ждать у себя дома Бахтина. А вовсе не ехать к родителям Лены и там поздравлять Зою Андреевну. Лена, по счастью, этого не замечает:

— Скажи Бахтину, что мы у родителей? Я так понимаю, он к тебе опять по каким-то делам?, — Лена пронзительно смотрит на меня, отвернувшись от дороги.

— Эээ! На дорогу смотри!, — сжимаю руку на её правом бедре. — Не совсем. Просто поблагодарить хочет, кажется.

— Не буду спрашивать, за что Бахтину, — Лена делает круглые глаза, — благодарить старшеклассника. Личным визитом.

— Да против тебя твои стереотипы, мне кажется, работают, — откидываю спинку кресла сильнее назад, устраиваюсь удобнее и продолжаю. — Ты вечно двойное дно ищешь. Тут два момента. У меня ж пульт СОПа с собой. Сегодня просто нажал на кнопку и не дал полиции без постановлений войти в одну квартиру. Тот случай, когда разные части государства почему-то вместо ловли бандитов соревнуются между собой… А второй момент, мне кажется, Бахтин в душе просто одинокий человек. Друзья — преимущественно с давних пор, и их с возрастом всё меньше.

— Ну да, это объективный процесс, — кивает Лена.

— По работе ему всё время приходится то шашкой махать, то грудью на амбразуру. Получается, расслабиться сложно, всё время нужно быть в форме. Ребёнок у него вон только после сорока родился, и женился он тоже после сорока. Мне кажется, он со мной, вернее, с нами, просто расслабляется. По крайней мере, я так вижу. Ну типа как ностальгия по спокойной молодости и свободе, которой у него, возможно, и не было никогда.

— Логично, согласна. — Хлопает ладонью по рулю Лена. — Но приличия всё же давай соблюдать.

— Ты сейчас о чём?

— Если ты в курсе, что человек уровня Бахтина планирует визит к тебе, ещё и неформальный, сделай всё, чтоб он не тратил зря своё время. — Видя, что я не понимаю, Лена разжевывает. — Скажи ему, что мы у родителей. Пусть туда подъезжает.

— Насколько это нормально?, — настораживаюсь я.

— Долго объяснять. Это как раз нормально. Тем более, у них с отцом более-менее ровные отношения. Отбей ему смску, сошлись на меня: скажи, что это моя личная просьба. — Наконец загорается зелёный сигнал и Лена резко стартует с места, вжимая нас в спинки сидений.

— Хорошо, как скажешь, — покладисто киваю ей в ответ и берусь за телефон.

Стесев: Олег Николаевич, Ирина говорила, Вы ко мне сегодня вечером хотели заехать? Мы сегодня у матери Лены, Лена просит вас подъехать туда, на адрес родителей. Это удобно?

Ответ от Бахтина приходит через три минуты:

Бахтин: К тебе подъехать хотел. На адрес родителей — это куда? Новый дом Роберта?

Стесев: Насчёт новизны дома не в курсе. Адрес: улица М.Ш…

Бахтин: Принял. Новый дом. Буду. А что там? (чтоб впросак не попасть)

Стесев: У матери Лены день рождения. Но я вам не говорил, она категорически против празднований.

Бахтин:. помню. Понял. По времени пока не уверен, но точно буду.

Стесев: Думаю, мы там допоздна.

Бахтин: Зато я нет: опять не спал почти. Буду около 22.00.

* * *

Благодаря усилиям Асели и Вовика, накрытый прямо в беседке стол имеет достаточно уютный вид. Кроме нас четверых и родителей Лены, присутствует ещё пара человек из университета, где мать Лены преподаёт. Впрочем, сослуживцы Зои Андреевны зашли ненадолго, чувствуют себя скованно и при первой возможности откланиваются. К немалому облегчению её самой.

— Звёзды не меняют своих орбит, да?, — смеётся Роберт Сергеевич, возвращаясь от калитки, к которой он провожал гостей.

Сама именинница качается на подвесной скамейке, выполненной в форме качелей, о чём-то болтает с Леной и Аселей, а мы с Вовиком едим.

Через некоторое время появляется Бахтин, о котором родители Лены уже предупреждены ею самой. Он с порога вручает огромный букет краснеющей от смущения Зое Андреевне, здоровается за руку с Робертом Сергеевичем, перебрасывается с ним парой фраз о какой-то внутренней безопасности и присоединяется к нам с Вовиком:

— Нормально поесть сегодня не вышло, это я удачно зашёл.

— С моим одноклассником всё в порядке?, — деликатно спрашиваю, опуская тот факт, что Сериков мне не совсем одноклассник и учится на год старше.

Для остальных подтекст вопроса проходит незамеченным.

— Да, — кивает Бахтин, пережёвывая бутерброд. — Подробностей не будет. Но жив-здоров, в безопасности, и даже курс от всяких интересных зависимостей пройдёт. — Бахтин технично оглядывается по сторонам, убеждаясь, что на нашу беседу никто не обращает внимания.

— Там даже такое есть?, — удивляюсь.

— А то! Дети — очень уязвимое место, в любой семье. — Неохотно отвечает Бахтин — А какой бич нашего времени у золотой молодежи?

— Понятия не имею, — искренне пожимаю плечами. — Каторжно пашу, с золотой молодёжью не знаком и не общаюсь. Если Лену не считать. Но она тоже с этой волны соскочила: её реанимация — никак не синекура.

— Безграничность ресурсов и наркотики. — Коротко отвечает Бахтин. — Вот основной бич современной золотой молодежи. Потому и медслужба СОПа по этой теме, так сказать, не дилетанты. В общем, не обижайся, но это уже лишние детали, — говорит Бахтин. — Подробностей не будет.

* * *

— … О точности врачебных диагнозов. — Вовик скептически смотрит на Лену под заинтересованные взгляды окружающих. — У меня лично случай был. В шестнадцать нас, как положено, стал дёргать военкомат на очередную ВэВэКа. Витя Загурский, по прозвищу Ёжик, учился на класс младше, но был нашего года, потому в военкомат попёр вместе с нашим классом. На взвешивании, весы выдали ему что ли восемьдесят семь кэгэ, вес точно не помню. Рост сто семьдесят три.

— Ничего себе пропорция, — быстро прикидываю. — Что за колобок такой? Ещё и в шестнадцать?, — Вот и докторша-терапевт также удивлялась, — с довольным видом кивает Вовик. — Она ему и говорит человеческим голосом, гы-гы: "Как ни странно, ожирение второй степени".Хотя Витя был ровно моего роста и в мои брюки влезал легко — если по размеру. А я тогда бегал по первому разряду и ожирением не страдал, чтоб сказать мягко.

— Как такое возможно?, — удивляется Зоя Андреевна. Её базовая специализация на биофаке — физиология человека. Она, в некотором роде, почти коллега Лене, по крайней мере, в данном вопросе однозначно компетентна. — А Витя в ответ ей скептически поднял бровь вопросительно. — продолжает Вовик. — Докторша, глядя на его стати, развела руками: «Вот у меня таблица. Всё строго регламентировано». «А ничего, что я призёр юношеской азиады по бодибилдингу по старшим юношам?» — резонно пытался тогда ей возразить Витя и "поиграл сиськами", а потом бицепсом, — «И сто метров бегаю из одиннадцати секунд?». А это под кандидата по бегу. И бицепс у него был как моя нога. И жира ни грамма, — поясняет Вовик. — «Кстати, по бегу я тоже призёр области среди школ, в шестнадцать лет мало кто на сотне из одиннадцати выбегает», — явно выделываясь, добавляет Витя. — «Хотите грамоту покажу? На доске с расписанием висит».

— Кажется, я уже знаю финал, — смеясь, бормочет себе под нос Роберт Сергеевич. — «То всё х-ня, грамоту свою сверни в трубочку и в ж… себе можешь засунуть» — вежливо ответила доктор, — «Бегай хоть быстрее камаза. А у меня — таблица. Ожирение, и не е. т». — Завершает Вовик историю под общий хохот. — Так и остался Витёк с ожирением в медкарте ВэВэКа. Что, впрочем, через четыре года в Израильской армии ему не помешало оч-ч-ч-чень неплохо устроиться далеко не в стройбат…

Вскоре после приезда Бахтина, уже к самому Бахтину, после предварительного звонка и согласования с Робертом Сергеевичем, приехал ещё один человек. Который обнялся с Робертом Сергеевичем, о чём-то пять минут разговаривал с ним в отдалении, а потом там же минут пятнадцать о чём-то спорил с Бахтиным.

После чего они, явно довольные беседой, присоединились ко всем. Новый визитёр — среднего вида и среднего возраста. Бахтин и отец Лены его называют Комаром. А я вспоминаю, что это с ним дискутировал в фейсбуке Бахтин.

Празднование юбилея Зои Андреевны как-то плавно переросло в общение между мужской частью коллектива, но саму виновницу торжества это не напрягает. На каком-то этапе, Роберт Сергеевич с Леной извлекли откуда-то из недр беседки прямоугольную корбочку и вручили Зое Андреевне гарнитур, который привозил в ресторан яркая личность Юра.

— Кстати, и Крематорий и сам скоро подъедет, — смеётся Роберт Сергеевич. — Я не смог ему отказать, он так напрашивался… Прости, Зоя.

— Единственный живой и адекватный человек среди всех вас, — припечатывает Зоя Андреевна, скептически глядя на мужа. — И отлично знает, как и с кем общаться!

— Ну да, у него были поводы научиться общаться правильно, — синхронно смеются в ответ Лена с отцом. — И нравиться людям.

* * *

Глава 14.

На каком-то этапе, после вопросительного взгляда Комаровских в сторону Роберта Сергеевича, из-под топчана появляется трёхлитровая запылённая бутыль с какой-то загадочной надписью заковыристой вязью, из которой лично я понимаю только цифру «40 ͦ». Асель достаёт откуда-то посуду, и "взрослая" мужская часть аудитории начинает дегустировать содержимое бутыли. Минут через пятнадцать, под насмешливые взгляды женщин, дегустация перерастает во что-то чуть более масштабное.

Затем к Зое Андреевне приезжают какие-то подруги её возраста, и "взрослые" женщины, хихикая и оглядываясь на беседку, исчезают в доме. Чтоб через пять минут объявиться на балконе второго этажа, в шезлонгах и тоже с какими-то бокалами в руках.

Асель с Леной остаются с нами.

— Кажется, распределение по группам произошло штатно, — шепчет Лена мне на ухо и быстрым движением выхватывает из-за моей спины с моей тарелки бутерброд. Который я перед этим старательно мазал икрой, клал на него тонким ломтиком рыбу, стараясь, чтоб икра не расплылась; затем выбирал сыр и ветчину, чтоб положить сверху.

— Опять двадцать-пять, мы же договаривались, — кошусь на неё. — Скажи и я тебе сделаю! Лен, ну куча же еды на столе?!…

Но выяснять отношения при всех не комильфо, потому Лена просто показывает мне язык и через секунду, пользуясь тем, что на нас никто не смотрит, вообще проводит языком мне от подбородка до самого верха лба.

Опешив, не нахожу что сказать ей в ответ. Только широко раскрываю глаза от удивления.

Как обычно в мужской компании за выпивкой в этой стране, разговор на определённом этапе сворачивает на политику.

Комаровских, вначале тщательно взвешивая слова, оглядывается на меня и Вовика, а Бахтин — только на Вовика; но после пояснений Роберта Сергеевича, кем мы ему приходимся, «взрослые» перестают сдерживаться.

— Вообще, конечно, подзасрались мы, чего там, — морщась после выпитого залпом, говорит Комаровских, протягивая руку к тарелке с сыром. — Чтоб раньше, ну даже не при нас, а ещё, допустим, в восьмидесятые, более сорока процентов личного состава под подозрением в нелояльности…

— Ты сейчас о Конторе или о стране?, — уточняет Роберт Сергеевич.

— И, и. — Запуская кусок сыра в рот, отвечает Комаровских. — Хотя о Конторе, конечно, в большей степени.

— Какие сорок, — насмешливо смотрит Бахтин на Комаровских. — Не смешите… У меня, конечно, ваших аналитиков нет, но и так же невооруженным глазом видно, что намного больше сорока.

— Тут надо точно понимать, что мы понимаем под лояльностью, — на правах хозяина, вступает в спор Роберт Сергеевич. — Если готовность выполнить любую команду сверху — то это одно. А если готовность жить исключительно на оклад плюс выслугу — то это уже совсем другое.

— Ага, особенно когда те, кого ты по команде выпускаешь в том или ином виде, хотя должен сажать, живут в миллион раз лучше тебя, — смеётся Комаровских.

— Да и в Союзе это было, — машет рукой отец Лены. — Я вот помню…

Далее старшее поколение предаётся воспоминаниям о том, что раньше и вода была мокрее. Бахтин, как самый молодой и, видимо, по нынешней должности времён загадочного Союза не заставший, только слушает и смеётся.

— Бахтин, а чего ты тут корчишь рожи?, — поворачивается к Бахтину Комаровских. — С видом всезнающего учителя?

— Да случай вспомнил, — смеётся Бахтин. — Тоже двое таких, как вы, неравнодушных, ааа-га-га!… Я ж на двенадцатой заставе служил, пянджского отряда. Левый фланг двенадцать кэмэ, правый семь… Послали нас как-то уже не помню по какому поводу, втроём, в этот раз без лошадей, на дальний фланг естественно. Да сработка наверное была… Я — специалист по заградительным системам, второй — связь, третий — стрелок. Пришли, хоть убей не помню, что устраняли, в итоге — всё сделали. И тут эти двое, что со мной, на варана пальцем тычут — кто расстреливать будет?

— Живодёры, — грустно говорит Лена.

— Да какие ещё там развлечения, — отмахиваются от неё все мужики, включая Вову, кроме меня, — и что дальше?

— Ну прицеливается стрелок, — смеясь, продолжает Бахтин. — Стреляет. И главное, недалеко было, метров пятьдесят. Но пуля попадает как-то между вараном и песком, проходит вдоль тела варана и, видимо, обжигает ему всё снизу. Он, естественно, подпрыгивает на всех четырёх…

В этом месте все начинают вдыхать воздух поглубже и уже начинают смеяться.

— … зверюга здоровая, взвивается с места в воздух и со всего маху бросается на ту сторону. — Давясь от смеха, продолжает Бахтин. — Естественно, вламываясь в систему, всё обрывая и перепутывая. А он-то здоровый, и напутал, дай бог…

— Выписал потом этим люлей?, — держась за стол и трясясь от смеха, спрашивает Комаровских.

— Если бы, — с досадой опрокидывает рюмку Бахтин. — Мы все одного призыва, с самого начала вместе, рука не поднялась… Но я это знаете к чему?

— Я уже на пенсии!, — поднимает вверх руки Роберт Сергеевич, продолжая смеяться.

— А я политику в стране не определяю, я ж только исполняю, и то, по своим, — хихикает Комаровских, укладывая колбасу поверх куска сыра.

Стол тонет во взрыве хохота.

— Мы уже отработанный материал, — продолжает улыбаться каким-то своим мыслям Роберт Сергеевич. — Теперь вон, — кивок в сторону нашей четвёрки, — молодое поколение пусть учится рулить… Что думаете, молодежь?

Если бы всё было так просто. Асель с Вовиком молчат, Лена вообще с интересом наблюдает за всеми и молча ерошит мои волосы. Я пока не понял, есть ли какие-то особые правила коммуникации конкретно в данном коллективе, но понимаю, что если нужно, то Лена меня поправит либо вообще даст сигнал замолчать:

— Мы ещё молодые, наверное, склонны упрощать. Лично я бы разделил проблему на два вопроса: «правила игры» в стране, раз. И осознанное их соблюдение гражданами, два. Правила игры — это законодательное поле, Конституция. Понятно, что они в большинстве случаев прописываются для защиты интересов правящего круга, но они же могут, так или иначе, учитывать интересы большинства населения?

— Теоретически должны, — кивает Бахтин, — но покажи мне такое государственное образование на карте?

— А я и не говорю, что мир идеален. Или что нам в наследство от вас достанется государство, в котором можно будет почивать на лаврах, жить в своё удовольствие, и в котором не будет необходимости что-либо менять, — пожимаю плечами. — Поиск идеала вообще вечен. Все люди без исключения склонны себе позволять больше других, а требовать с себя меньше. НО есть какой-то разумный баланс интересов в обществе? Социальную напряженность ведь тоже можно же как-то измерять?, — Комаровских с Робертом Сергеевичем сдержанно кивают. — И одно дело, когда она на уровне постов в соцсетях. А другое дело, когда десятки тысяч стихийно выходят на улицы и начинаются погромы. Потому что люди не могут дальше без изменений. Будущее в вашей системе координат нам не очень интересно. Не примите на свой, счёт, я не присутствующих за столом имею ввиду, — оговариваюсь на всякий случай. — Я сейчас больше о поколениях. Судя по тому, что я услышал, вы считаете, вопрос исключительно в личностях, стоящих во главе Системы? Как говорится, «все ли на своих местах», да? Соответствие личностей занимаемым должностям, так?

Бахтин, Комаровских и отец Лены почти синхронно кивают, глядя на нас.

— Насчёт личностей мы не спорим, они ещё как важны. Но с нашей точки зрения, и Систему тоже есть куда улучшать. — Поясняю я. — И на данном этапе, с нашей точки зрения, логичнее было бы начать с Системы. А не с личностей.

— А чем же тебе Система не угодила?, — с удивлением спрашивает Комаровских, одолев, наконец, свой бутерброд.

— Издалека начинать придётся, — с сомнением в голосе обвожу взглядом несколько выпивших «взрослых».

— Мы не торопимся, — улыбаясь, отвечает за всех Роберт Сергеевич.

— Вот вы жили при СССР, а я нет. Могу только попытаться объяснить свою личную точку зрения, на роль Мессии не претендую. — Я обдумывал, как глава семьи, все варианты неоднократно. Особенно когда кроме себя стал отвечать и за Лену. — Распад Союза, почему он случился? Ведь на первый взгляд, в США — гораздо больше проблем, чем у нас? И расовая проблема о-го-го какая, и решения ей в обозримом будущем не просматривается; вон в LA гляньте их каналы, что регулярно происходит. И религиозные проблемы. И этнические. Но США почему-то до сих пор стоят, а Союз — нет.

Все молчат, вопросительно глядя на меня.

— Может, признаем главенство экономики? Может, вспомним классиков?

— Ты что ли Маркса с Лениным вспомнить решил?, — веселится Комаровских.

— Будете смеяться, но именно они всё и предсказали. — Киваю ему. — И да, я считаю, что именно в соответствие с их анализом всё и случилось.

— Это в каком месте?, — удивляется Бахтин. — И к чему это сегодня?

— Бытие определяет сознание, — пожимаю плечами. — Цитирую по памяти: «Из двух систем, победит та система, производительность труда которой окажется выше». Это если по Марксу. ИХ производительность просто оказалась выше нашей на том этапе. Всё по Марксу. Вот они и победили.

— Ничего себе, какой глубокий мальчик, — удивлённо качает головой Комаровских. — Сегодня, конечно, это всё мелочи, но откуда?… — он, глядя на меня, описывает указательным пальцем несколько кругов в воздухе.

— Историк у нас замшелый ретроград, — поясняю. — Но иногда, его ссылки на немодные сегодня источники оказываются очень к месту. И объясняют ситуацию от и до. Если анализировать факты, а не мыслить готовыми выводами, которые пытается подсунуть система образования… Впрочем, мы отвлеклись.

— А почему победила их система?, — прорезается Лена, кладя голову мне на плечо.

— А вот тут мы подходим вплотную к тому моменту, который в нашей стране уже очень остро воспринимается целыми социальными слоями и регионами…, — ещё раз обвожу взглядом всех сидящих за столом (мало ли, вдруг меня куда не туда несёт). — Что является стимулятором и качества, и количества работы? Если говорить о производительности труда отдельной компании, группы компаний, Системы? Ну или Государства?

— Конкуренция?, — поднимает бровь Асель.

— Конкуренция, — киваю ей. — Она самая. «Конкуренция — это то, что завтра может оставить тебя голодным». А в СССР её не было, Система была не саморегулируемой. Ни в экономике, ни в политике. Как следствие, наша Система проиграла то самое соревнование Систем по Марксу.

— А со страной что не так?, — спрашивает Лена, не убирая головы с моего плеча. — Конкретно нам тут неплохо живётся…

Дальнейшие её слова тонут во взрыве хохота. Смеются все без исключения присутствующие, включая меня.

— Сегодня лично у нас в стране стоит тот же руководитель, — продолжаю, отсмеявшись, — который с восемьдесят шестого по девяносто первый в составе СССР уже потерпел одно поражение как руководитель нашей же страны, на момент соревнования тех Систем. Я не утверждаю, что Союз распался исключительно из-за нашего лидера! далеко не самой первой, сказать мягко, скрипки в оркестре, я сейчас о республиках. Но сегодня наш уже один раз проигрывавший лидер снова в первых рядах! Более того. Он тридцать пять лет бессменно у власти. Что это за Система, которая позволяет такое лидерство? Есть мнение, что процесс-то идёт тот же самый. И лично с моей точки зрения, итог будет тот же.

«Взрослые» было вскидываются, но Роберт Сергеевич поднимает руку:

— Я тут вроде как единственный, кто именно по этим процессам, потому… Саша, а ты исключаешь, что он мог работать над собой? Эволюционировать? Вырасти как лидер, в конце концов?

— Не исключаю, конечно, — снова пожимаю плечами. — Но мы возвращаемся к тому, с чего я начал. Вы видите себе соревнование личностей либо несоответствие должностям личностей. А я — в первую очередь несовершенство Систем. У нас нет конкуренции во власти. И в политике будет как с экономикой. Система не саморегулируемая. Впрочем, время нас рассудит. — Я собираюсь закруглиться и не муссировать больше достаточно не праздничную тему, но «взрослые» почему-то с энтузиазмом подхватывают её вместо меня.

— Общие слова, — машет рукой Бахтин. — Конкретика?

— Вам не понравится, — смеюсь я. — Оно как раз по вашей части. Конкуренция в политике — это наличие нескольких альтернативных партий. С моей ученической точки зрения. Ну или, говоря по-современному, нужно хотя бы наличие оппозиции, как того самого конкурентного маркера, который и в политике «может завтра оставить тебя голодным». Отсутствие реальной оппозиции в стране — путь к стагнации. Какой бы ни был классный лидер, моему поколению кажется, при односторонней монархизации откат в регресс неизбежен.

— Да ну, что, хочешь сказать, за эти годы ничего положительного не было сделано?, — сводит брови Комаровских.

— Наоборот. — Отрицательно качаю головой. — Я особо не застал, но дед с бабкой до сих пор в восхищении: помните ввод ЦОНов? Ввод правила одного окна? Какой прорыв был, да?

Бахтин, Комаровских и отец Лены заинтересованно кивают.

— А Его лозунг «Бизнес — не дойная корова, а священная»? Это уже я застал. — Продолжаю. — А как он ТЕЛЕКОМа менеджеров за сверхзарплаты прямо в прямом эфире уволил и даже кажется посадил?

В этом месте на Бахтина накатывает какое-то просветлённое выражение лица, он переглядывается с Робертом Сергеевичем, с Комаровских, быстро разливает в три рюмки и они, чокнувшись, с улыбкой выпивают.

— Они участвовали, — поясняет мне с плеча Лена, с усмешкой наблюдая за «взрослыми». — Но ты продолжай, мне уже самой интересно…

— А дальше всё яснее ясного, — наклоняю голову к плечу, касаясь виском лба Лены. — Эти изменения — в прошлом. Стране надо идти вперёд сегодня, а к восьмидесяти годам любой человек выдыхается. Особенно если он достаточно тяжело пахал последние тридцать пять лет. Порой без отпусков, без выходных, без сна. Я уважаю Нашего, и речь, как я уже сказал, не о его личности. Речь о том, что Система никуда не годится. Лично моё мнение: чтоб заставить мозг восьмидесятилетнего лидера — энергозависимую систему — работать с полной отдачей, его личной самодисциплины на каком-то этапе В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ будет мало, вне зависимости от его личности. Уже молчим о совести: многие лидеры, особенно те, что правят более пятнадцати лет, больше озабочены не проблемами народа. А сохранением власти, могу доказать. Более семидесяти процентов их усилий на работе — это не забота о народе. А «царствование», почивание на лаврах и сохранение власти.

— Не надо ничего доказывать, — хмуро смотрит в пол Бахтин. — А я бы послушал, мне интересно, — явно провокационно салютует мне рюмкой Комаровских.

— Глубокий анализ явно за пределами моих сегодняшних компетенций, — не вступаю с ним в дискуссию. — Более того, видимо, это в вашей зоне ответственности. Но я точно знаю, что не нравится лично мне. Если сейчас организовать партию, да ещё и с правильными лозунгами, по какому-то совпадению, её самых активных лидеров то в армию срочно забирают, не смотря на все виды отсрочек, их медицинской непригодности, и так далее… То в тюрьму, под надуманными предлогами, пусть и по админ статьям и на несколько суток. Похоже на красные флажки предупреждения, нет?

— Это не мы, — хмурится Комаровских. — По нашей подведомственности, происходит исключительно мониторинг. Есть специальный департамент мониторинга. Далее, результаты наблюдений плюс выводы аналитиков мы передаём выше, а оттуда, в зависимости от обстоятельств, в Прокуратуру…

— Это другая служба Прокуратуры, — хмуро бросает Бахтин, не поднимая взгляда. — А что, молодое поколение думает, что знает дорогу? У вас, молодых, есть понимание сценария, который вас устроит?

— Я понимаю, что переход от фактической монархии (пусти и она называется РЕСПУБЛИКОЙ) к реальной демократии, когда права каждой личности гарантированы государством, не взирая, генерал ли это полиции или уборщица тётя Маша, — это путь не в один год. А может и не в одну пятилетку. Но с высоты наших лет, мы в своём поколении намечаем свои пути, по которым хотели бы идти дальше.

— И какие же?, — Роберт Сергеевич откинулся на спинку диванчика, вытянул вдоль неё руки и улыбаясь смотрит на Лену.

— Воспитать своих сверстников так, чтоб через десять лет, когда мы преодолеем двадцатипятилетний ценз, нас не смогли остановить старики, которым за семьдесят. — Смеюсь в ответ.

— Так у стариков же будет власть?, — смотрит на меня Комаровских поверх бутылки, из которой он разливает отцу Лены, себе и Бахтину.

— Если говорить о демократии, власть будет у того, за кого проголосует большинство. Вы согласны?, — Комаровских неохотно кивает. — И вот тут есть тонкость. У многих стран сегодня, прирост населения отрицательный. Умирает в год больше граждан, чем рождается. Один ребёнок в семье, или вообще нет детей. Рабочие вакансии в стране заполняются за счёт мигрантов из других стран, гляньте хоть и на север Европы. Вот у них через десять лет стариков будет большинство. — Эту тему, как ни смешно, мы в классе обсуждали на основах права. — А у нас наоборот. У нас прирост населения за счёт молодёжи весьма солиден, порядка пятидесяти процентов населения за пятнадцать лет, если верить отчётам Всемирной Организации Здравоохранения. У нас редко в какой семье меньше трёх детей. И у нас через десять лет молодёжи будет намного больше, чем стариков. Если предположить, что молодёжь создаст свою партию, то задач у этой партии будет всего две: донести до каждого Программу, что при сегодняшнем интернете как бы и не проблема. И обеспечить объективный пересчёт голосов. Всё!

Бахтин смеётся. Роберт Сергеевич с Комаровских улыбаются, снисходительно глядя на меня.

— Знаете, есть не одна, не две, а несколько республик бывшего СССР, где пересчёт голосов на выборах проходит объективно, без «вбросов» и подтасовок, вы согласны? Вот они же как-то смогли этого добиться. Я сейчас исключительно об объективном пересчёте голосов, ни о чём больше, — поясняю. — Я никого из них не идеализирую. Не призываю их копировать. Я только хочу сказать, что они решили одну лишь простую прикладную задачу: не врать при подсчёте голосов. В моём понимании, эта задача — ключевая. Как следствие, появляется конкуренция во власти. И кстати, лично меня раздражает, когда мне половину эфирного времени, смакуя, рассказывают о недостатках этих стран, как будто это самые главные мои проблемы! Лично мне не нужно семьдесят процентов времени рассказывать о странах, с которыми у меня нет даже общей границы! Поскольку меня, как гражданина, волнуют совсем другие проблемы.

— Какие?, — задумчиво прорезается Вовик, которого последние пять минут не видно и не слышно. По нему вижу, что сам поворот разговора за столом ему уже минут пятнадцать как не сильно интересен.

— Первое: качество образования, включая высшее. — Загибаю пальцы. — Второе: качество медицины. В каждой клинике всё держится не на Системе, наоборот, вопреки ей… И это я вам изнутри говорю… А на личностях. Вот уйдут из реанимации ЦГКБ зав отделением Стеклов, Лена, Асель, ещё кое — кто, и все резко удивятся: как повысится летальность в отделении. Хотя система останется та же самая!

— Нечестно, — надувает губы Лена. — Ты же видел изнутри. Это инсайд.

— И третье. — Обвожу взглядом всех, думая, что тему пора закруглять. Всё же, не то время, не то место. Но почему-то, против своей воли, завожусь ещё сильнее. — Качество избирательного процесса. Я всё о том же объективном, без подтасовок, подсчёте голосов.

— Ты сейчас вторгаешься в вопросы политики, — осторожно пробует собственные слова на вкус Комаровских. — Которая определяется на другом уровне.

— Вот об этом и речь, — киваю. — Мне кажется, это типичное несовпадение взглядов поколений. Вы считаете, человек для Государства. Мы считаем, Государство для человека. Знаете, в одной бывшей республике СССР то ли президент, то ли премьер, не помню, пришёл к власти, убедительно победив на выборах, под лозунгом «Я — СЛУГА НАРОДА». Понимаете?

«Взрослые» переглядываются между собой и улыбаются.

— Я не говорю, что он сказал правду. Я не говорю, что он идеален. — Искренне пытаюсь, но, похоже, у меня не получится донести свою позицию в полном объёме. — Я о концептуальном подходе. Есть места, где выборы выигрывает тот, кто лучше других спозиционируется как Слуга Народа. А у нас какой официальный титул первого президента? Наш всеобщий Лидер?, — Улыбаюсь. Не собирался заходить так далеко, но почему-то несёт. — А знаете, самое смешное, что нас, молодых, большинство, по крайней мере будет через десять-пятнадцать лет. Только что говорили, у нас с рождаемостью всё в порядке… Так вот нам Лидер не нужен. Нам нужны товарищи, которые будут шагать рядом. А Лидер нужен, видимо, более старшему поколению, — возвращаю «взрослым» их снисходительную улыбку.

— Ты этого только с большой трибуны нигде не кричи, — неодобрительно бросает Роберт Сергеевич, протягиваю руку к бутыли.

— Да и без меня есть несколько миллионов, которые это кричат громче и с большим энтузиазмом, — качаю головой. — Мы же не с того начинали. Мы же начинали с того, что в первую очередь менять: личностей или систему. Кстати! В одной из бывших республик СССР, есть интересный механизм. Любой гражданин страны, может на сайте правительства зарегистрировать петицию: поправку к законодательству, законодательную инициативу, судебный комментарий и так далее. Если эта петиция набирает двадцать пять тысяч голосов, она автоматически идёт на рассмотрение в парламент.

— Парламент же может и отклонить?, — задумчиво сводит брови вместе Лена.

— Может. Но ничто не мешает эту петицию зарегистрировать ещё раз, места на сайте хватает, — смеюсь. — А если парламент три раза подряд идёт против народа… Не помню, не читал дальше их законодательства. Но инструмент интересный.

— Я понимаю, о какой ты стране, — смеётся Бахтин. — Не хотелось бы идти их дорогой…

— Мда уж…, — задумчиво кивает Комаровских, нацеливаясь на ломтик ветчины в своей тарелке. — Кстати, где-то соглашусь. Система там в порядке, да… Но они как раз хорошая иллюстрация несоответствия личностей, которые во власти, своим должностям, нет? Или ты считаешь иначе?

— Они, вероятно, ушли в другую крайность: наплевали на личности, совершенствуют только систему. — Соглашаюсь. — Видимо, истинный прогресс лежит где-то посередине. Если «правила игры» — чушь, как их ни соблюдай, к лучшему не придёшь, вы согласны?

Комаровских сдержанно кивает.

— Но верно и иное. Самые лучшие правила не помогут, если их никто не собирается соблюдать. И если внутри общества выделяются мощные группы людей, которые открыто объявляют, что закон для всех не един.

Бахтин в этом месте смеётся, отец Лены улыбается, Комаровских от смеха давится ветчиной.

— Лично я видел сегодня, как сотрудники УВД в форме без знаков различия пытались выполнить какую-то задачу. До этого, видел то же самое на митинге.

— И что?, — не понимает Роберт Сергеевич.

Комаровских с интересом смотрит на меня, а лицо Бахтина излучает явную досаду.

— Здесь не секрет, можно, — машет рукой мне Бахтин и опрокидывает ещё одну рюмку. — Я как раз потому и злюсь, что мы не можем порядок в МВД навести… Министр их всегда отмажет. Можешь рассказывать…

Публика за столом подобралась понимающая, лишних вопросов мне никто не задаёт.

— Это просто пример нашей с вами Системы, который бросился в глаза лично мне. — Продолжаю. — Я здесь самый молодой, далеко не всё знаю. Но лично мне кажется, форма без знаков различия должна надеваться только на служебно-боевую задачу, и то не во всех подразделениях, да и не всегда. Говоря по-простому, целесообразно только в том случае, чтоб враги не срисовали и не опознали. Потом, если что… А если спецподразделение полиции надевает на сопровождение митинга форму без знаков различия, полностью закрывающую лицо и делающую невозможной идентификацию сотрудника…

— Согласен. Незаконно, — перебивает меня Бахтин, сооружая себе бутерброд по примеру Комаровских. — И сегодня было незаконно. Но здесь тот случай, когда «строгость законов компенсируется необязательностью их выполнения». Ч-чёрт.

— … это значит, что правила игры, которые Законы, нарушаются уже теми, кто их должен охранять. Вас устраивает такая Система? А ведь можно пойти ещё дальше и заявить, что врагом это подразделение полиции считает свой народ. Или скажем иначе: если сотрудник МВД опасается своей идентификации народом, сопровождая митинг, какую задачу он на этом митинге решает? И чью? Народа ли? Впрочем, ладно. Давайте считать это обычной кухонной беседой за рюмкой чая.

— Привет отцам и детям!, — раздаётся сзади голос Юры Крематория, который подошёл со стороны калитки с букетом и большим пакетом в руках. — Тургеневцы, а где тут именинницу можно повидать?

Глава 15.

Приход Юры вносит свежую струю. Бахтина и Комаровских поначалу слегка коробит Юрино обращение ко всем подряд «на ты», но в итоге, когда Юра извлекает из своего пакета огромную квадратную бутылку рома, брудершафт организуется сам собой.

Виновница торжества вместе с подругами, завидев с балкона машущего руками снизу Юру, споро покидают шезлонги и с явным интересом торопливо спускаются вниз.

Юра по очереди целует женщинам руки, пропуская, впрочем, Асель с Леной; после чего извлекает всё из того же пакета деревянную шкатулку и, вручая её Зое Андреевне, говорит скрипучим голосом:

— Зоя, ну-у-у, желать тебе ничего не буду, у тебя уже и так всё есть.

Беседка взрывается смехом.

— Это при всех не открывай, чтоб не завидовали. — Заканчивает Юра, улыбаясь и впихивая Зое Андреевне в руки шкатулку.

— Это от тебя лично или от всей ПЕРСОНЫ?, — кокетливо спрашивает мать Лены, игнорируя недовольный взгляд Роберта Сергеевича.

— ПЕРСОНА это и есть я, Зоя, по крайней мере, в данном случае, — весело отвечает Юра. — Подожди, сейчас…

Юра лезет в свой бездонный пакет и, достав оттуда ещё три коробка поменьше, презентует их подругам Зои Андреевны также с просьбой открывать наедине.

— Если не понравится — отдавайте обратно, обменяемся на то, что вам понравится. Каталог есть на сайте.

— Юр, а Алию ты где потерял?, — ехидно спрашивает Лена из-за моей спины.

— Лена, в такой цветник, — Юра демонстративно обводит масляным взглядом подруг Зои Андреевны, — да со своим самоваром? Я ещё из ума не выжил, хоть и в возрасте…

Беседка снова сотрясается от хохота. Не буду сейчас говорить вслух, что Алия лет на тридцать моложе подруг Зои Андреевны, да и явно красивее.

— Интересно, а почему он не дал никому вскрывать коробки?, — спрашиваю Лену шёпотом на ухо, выждав момент.

— Кому-то могло попасть серебро, кому-то золото, маме ещё что поинтереснее, — шепчет мне в ответ Лена. — По-хорошему, каждая должна сказать спасибо и за это. Но понятно же, что та, кому серебро, в душе может обидеться на ту, кому платина. И уже обе вместе — на самого Юру…

Бахтин, Комаровских общаются с Юрой несколько на дистанции и как бы чуть свысока, снисходительно, что ли; но самого Юру это нисколько не обескураживает и не задевает. Более того, насколько я могу видеть, ему абсолютно комфортно и в такой ситуации.

Дождавшись паузы в застолье и оказавшись с ним наедине, не считая Лены рядом, откровенно его спрашиваю:

— Слушай, а не напрягает?…

— … что они на меня сверху вниз?, — завершает за меня Юра, наворачивая бутерброд и весело глядя на меня чуть сбоку.

— А у него нет проблемы с самооценкой, — отвечает Лена на мой вопрос вместо Юры, не стесняясь его самого, сидящего тут же. — И ресурс психики лично ему достался просто шикарный.

— Ни грамма. — Кивает Юра с полным ртом, подтверждая слова Лены. — Во-первых, я не претендую на равенство позиций, мне на своей вполне комфортно. А потом, Саня, открою секрет. — Юра демонстративно наклоняется и почти шепчет. — Я ни у кого ни копейки в этом мире взаймы не прошу. Работаю строго в белую, никому ничего не должен, зарабатываю около… Зарабатываю нормально, пфех. Пять долларов, — и он победоносно смотрит на меня.

— Видимо, нужно понимать контекст. Я не в курсе этой шутки, — ровно отвечаю, глядя ему в глаза. Это он меня сейчас типа на прочность пробует, или что?

— На грамме. — Завершает Юра после чеховской паузы.

— Всё равно ни о чём, — улыбаюсь уголком рта. — Без общего объёма, цифра ничего не говорит.

— В среднем, пятьдесят кило в месяц. — Теперь уже совсем серьёзно говорит Юра. — Всё в соответствие с отчётностью и закупами металла.

— Снимаю шляпу, — присвистываю.

— Пятьдесят кило металла, — снисходительно улыбается Юра, выделяя интонацией последнее слово. — Золота то есть. Серебро в эти пятьдесят кэгэ не входит. На серебре по доллару на грамме, если что.

— Его должно идти раз в десять больше, — высчитываю на ходу, вспоминая, что читал о рынке банковских металлов.

— Должно было бы, — удивлённо глядя на нас с Леной, кивает Юра, — если бы мы работали на свадебные подарки, на «кыз узату» и прочее в национальном стиле. Но у нас чуть другой профиль, серебра может с центнер вываливается, так, для ассортимента. Не в двадцать раз больше, увы.

— Ничего себе, — впечатляюсь, ничего не изображая. Говорю, что чувствую. — Сто тысяч ненашими на серебре, как по мне, более чем достойно.

— Да ну, ты просто молодой ещё, — отмахивается Юра. — Саня, это для работяги или для того, кто на зарплату, это да, сто штук — целый мир и целый бизнес. А я уже могу себе позволить не напрягаться на темы, которые мне не интересны. Сколько бы они денег ни давали. Всё равно всё потратить не успеешь…

— Не понял?

— Работаю только в своё удовольствие: плавить металл люблю. Шлифовку и полировку люблю. Люблю технологии новые внедрять, у меня японский автомат плавки — лучший в стране. Да и в регионе, пожалуй… На серебре отрабатываем модели и кое-какие навыки у персонала. Ну плюс на подарки: у меня любой с плавки, шлифовки или полировки до пяти изделий в месяц имеет право брать бесплатно, только в журнал сам пусть запишется, что именно он взял. Чтоб потом по учёту всё сошлось.

— Без учёта веса?, — снова удивляюсь.

— Без, — кивает Юра. — Да что там учитывать… у нас в ассортименте самая тяжёлая вещь из серебра — чайная ложка младенцу. Семнадцать грамм. Даже возьми он пять ложек в месяц… С меня не убудет. Серебро обходится по доллару за грамм в среднем, — поясняет Юра.

Женщины, отходившие, видимо, в туалет и мужчины, сопровождавшие их, уже вернулись и с интересом слушают пояснения Юры.

— А какой тогда основной бизнес, если не секрет?, — спрашивает одна из подруг Зои Андреевны. — Если центнер серебра — это так, разминка?

— Во-первых, камни. — Серьёзно говорит Юра. — Именно у нас в стране, да и у северных соседей, куда мы половину продаем, серьёзные люди сейчас голый металл не берут. Предпочитают с камнями. Во-вторых, по нашей с Робертом стратегии, мы стали брать подряды на добычу. Вот в том году в Таиланде брали на границе самой, там ещё Грановский с автоматом отстреливался неделю, хе-хе…

— Да ну?, — недоверчиво поворачивает голову Бахтин. — Прямо война в джунглях?

— Не война, — Юра серьёзно смотрит Бахтину в глаза. — Но если хочешь мыть нормальный сапфир, а не пыль и не крошку с песком в середине, то это надо далеко в джунгли. Работа вахтенным методом. Вертолёт забрасывает партию раз в две недели, забирает, соответственно, через четырнадцать дней. Партия рассыпается по окрестностям. Если у тебя масть идёт — можешь к вертолёту через четырнадцать дней и не успеть. Тогда либо ждёшь ещё две недели, либо топаешь сам по джунглям. Это километров под четыреста, конкретно в том случае было…

— А Грановский кто? Знакомая фамилия, — спрашивает Бахтин, обращаясь к отцу Лены.

— Ты не знаешь, — отрицательно качает головой Роберт Сергеевич. — Полярный семь, с Северного Флота. Капитан второго ранга. Был. Сейчас у нас, на технолога выучился. На добыче сортировкой прямо на месте занимается, чтоб не всё в город везти, там можно мимо завода огранки… гхм, потом расскажу…

— У Грановского на добыче попёрло, он к вертолёту даже торопиться не стал. Нам по радиостанции отбил, что своим ходом выберется. — Продолжает Юра. — Когда шёл обратно, с собой нёс, что добыл. Вот его по пути на упитанность пару раз щупать пытались какие-то местные… автоматы там именно нам разрешены, если лицензия в порядке. А стрелять Валера умеет, хе-хе.

— А ещё что?, — деликатно напоминает подруга Зои Андреевны, видимо, больше интересуясь Юрой, а не бизнесом. — Кроме добычи?

И не скажешь ведь ей, что он с подругой Лены живёт. Хотя, Лена это только что сама на всю беседку объявляла.

— Ещё копии, — поворачивается к ней Юра и лучезарно улыбается. — Бывают эксклюзивные модели Картье, Даши Намдакова, Тиффани и так далее. Не путайте с их же массовкой… Вот если эти вещи разобрать на металл, камни и работу, получится, что металл и камни и половины номинала не тянут. Раз в несколько дешевле стоят.

— Работа же нематериальная?, — влезаю с вопросом. — Как она может так дорого стоить?

— Вот спроси у них, — смеётся Юра, следом за ним начинают веселиться остальные. — Я тоже считаю, что брать за работу четыреста или шестьсот долларов на грамме — ни одна модель столько не стоит. Даже супер эксклюзивная. Потому мы можем либо сделать точную копию с такой модели, если дадите на время оригинал. Да даже при вас копию откатаем… Либо, если есть только фото, строим по фото модель сами, отливаем пробник, прикидываем расположение камней, номенклатуру. Например, в Питере сейчас модно в некоторых тусовках вместо сапфира танзанит ставить… Вот в некоторых авторских моделях, которые мы с Картье драли, именно в этом году вместо сапфиров танзаниты ставили.

— А это разве законно?, — кокетливо спрашивает подруга Зои Андреевны.

— Более чем, — отвечает Юра, сооружая ещё один бутерброд. — Начнём с того, что, по патентному праву, модели ювелирных изделий защите от реплик не подлежат. Это если вообще за закон говорить. А если по жизни, то самая классная модель года с двухтысячного эксклюзивной живёт ровно до первой выставки. Потом на неё уже через месяц можно по всему миру китайскую гипсовую опоку за полдоллара в любой оснастке купить. — Юра окидывает взглядом окружающих и добавляет, — ладно, вам детали не интересны…

— И что, копия будет точной?, — почему-то волнуясь, спрашивает вторая подруга Зои Андреевны.

— Более чем, — авторитетно кивает Юра. — Могу рассказать технологию. Берём оригинал с него в резине мастер-модель…

Дальше следует пространная инструкция по техпроцессу, которую, однако, все слушают с интересом.

— …суть вот в чём: копия от оригинала НЕ ОТЛИЧАЕТСЯ, если спектральный анализ не делать. Да и то… Поставщики лигатур, если что, одни и те же на рынке, что у нас, что у Тиффани, — трёт затылок Юра. — Кстати, самые первые копии знаете кто стал заказывать?…

В этом месте Роберт Сергеевич, стоя за спинами дам, широко открывает глаза и, глядя на Юру, подносит один указательный палец к губам, а второй к виску.

— … Ну, кто — не важно, — быстро поправляется Юра, — главное зачем. Вот первые копии вообще заказали те, у кого как раз оригиналы на руках были. Но носить оригинал за двадцать пять тысяч каждый день стремновато. Особенно если они по фитнес центрам, бассейнам, саунам шатаются целыми днями. Где это всё снимать надо и не пойми где оставлять на время процедур… Вот они копии и заказали, чтоб копию носить на повседневку; а с колье за двадцать пять штук или с браслетом за одиннадцать по будням не бегать. По их заказу, с их образца, делалась копия из платины, золота, брилов, сапфира, порой даже более высоких характеристик, чем оригинал. Как сейчас помню, у кое-кого из европейцев стояли брилы-троечки, это чистота и цвет три-три в российской шкале. А мы двоечки в копию поставили. Два-два то есть. Получается, копия вышла из более дорогих материалов. И стоила неотличимая копия, с более качественными брилами, четыре тысячи, вместо одиннадцати или тринадцати, не помню уже.

— А разве европейцы используют российскую шкалу?, — спрашивает третья подруга Зои Андреевны, явно только чтоб поддержать разговор.

— Я использую российскую, — снисходительно глядит на неё Юра. — Я уже старенький, мне другие не запомнить.

Над столом снова звучит взрыв хохота.

Следующие полчаса Юра, отвечая на вопросы и выступая в роли души компании, рассказывает о закрепке камней прямо в процессе отливки (это позволяет его новый литейный автомат). Об оксидных плёнках на серебре и золоте пятисотых проб. О цепевязальных станках, их разновидностях и видах плетений.

В общем, все присутствующие женщины, за исключением Лены, категорически не хотят его отпускать, когда за Юрой приезжает Алия.

Вначале у Лены звонит телефон. Она обменивается со звонящим парой слов, потом берёт меня под руку и говорит на ухо, направляясь к калитке:

— Алия к нам постеснялась идти, они с мамой шапочно знакомы. Да и взрослые все. Пошли её притащим, а то Юра ещё час не уймётся: он любит на свои темы вещать.

Когда мы приводим в беседку Алию, та мигом оценивает обстановку и садится рядом с Юрой:

— А я тебя заждалась.

Зоя Андреевна прыскает от смеха, её подруги удивлённо открывают глаза, а отец Лены, Бахтин и Комаровских отступают на шаг назад, обмениваются какими-то знаками и закатываются от беззвучного смеха.

* * *

— В общем, всех повеселил, — вытирает слёзы смеха Зоя Андреевна через полчаса.

— Как всегда, — вторит ей Роберт Сергеевич, откидываясь от смеха на спинку дивана.

Подруги Зои Андреевны глядят вслед Юре и Алие глазами голодных и обманутых доберманов.

Алия попыталась сразу увести уже достаточно выпившего Юру, как только пришла. Но он, изображая гусара, так картинно раскланивался минут пять с подругами Зои Андреевны, что Алия махнула на него рукой и сама присоединилась к застолью. Лена, шёпотом спросив меня, набулькала и Алие, и себе по полстакана Юриного рома, которого у него в пакете оказалось ещё несколько бутылок.

Юра, увидев пьющую Алию, моментально протрезвел за секунду и с криками «Вы что делаете? Она мусульманка и нам ещё детей рожать!» принялся вытаскивать смеющуюся Алию из-за стола.

На защиту Алии встала Лена; а на Ленину защиту — я.

Юра, оценив неравенство сил, с загадочным видом кивнул и, ни к кому не обращаясь, произнёс вполголоса:

— Гусары пьют стоя!

После чего схватил ближайшую бутылку с ромом и начал наливать себе ближайшую чашку, не обращая внимания на её края.

Этого не смогла вынести уже Алия и, извинившись перед Леной, принялась вылезать из-за стола. Они с Юрой даже дошли до машины, но вовремя сообразили, что оба пьяны.

То есть, попрощавшись с нами, вернулись буквально через минуту обратно.

Само по себе, если излагать кому-то постороннему, вроде мелочь. Но Юра при этом выглядел так обезоруживающе и потешно, что при его появлении рты расплывались не то что у женщин, а даже у меня, Бахтина и Комаровских. Которых вообще трудно заподозрить в излишней сентиментальности.

В итоге, Юру Роберт Сергеевич лично отправил спать в гостевую спальню на первом этаже. Алия, верная каким-то своим правилам, последовала за ним.

Вовик, переглянувшись с Аселей, что-то прошептал на ухо Зое Андреевне, дождался её кивка и вместе с Аселей исчез в их флигеле.

Бахтин с Комаровских, допив в два присеста одну из бутылок рома, вызвали на двоих какую-то одну общую машину (кажется, не такси) и, быстро пожав всем руки, укатили спать, потому что у них завтра какая-то совместная операция.

— Девочки, вы у меня сегодня? Или по домам?, — спрашивает Зоя Андреевна своих подруг, изрядно огорчившихся после отбытия Юры.

— У тебя, до утра, тут, — отвечает за всех та, которая долго уточняла у Юры, будут ли копии неотличимыми от оригиналов.

— Ну тогда я, с вашего разрешения, отбой, — смеясь, выбирается из-за стола Роберт Сергеевич. — Я до утра не дотяну.

— Шагай, только из холодильника большое блюдо нам сюда забрось?, — шлёпает его по спине Зоя Андреевна.

— Слушай, а как мы сейчас поедем?, — Спрашиваю у Лены, указывая на стакан с ромом, который она держит в руках.

— Закажем в ЭКОНОМ ТАКСИ услугу, — рассеянно отвечает Лена, — «ПЬЯНЫЙ ВОДИТЕЛЬ».

— И не знал, что так можно, — удивляюсь.

— Это потому, что ты мелкий, не пьёшь, и за рулём пока не ездишь, — снисходительно хлопает меня по плечу Лена, выплёскивая часть рома из стакана себе на джинсы. — Упс… Мелкий, в моём телефоне. Так и называется контакт: ПЬЯНЫЙ ВОДИТЕЛЬ…

* * *

Уложив Лену дома спать, ловлю себя на том, что мне почему-то не спится. Каждый раз после таких посиделок в компании, лично у меня сон как рукой снимает. Что обычно заканчивается тем, что сонливость, как назло, возвращается примерно в девять или десять утра. Когда вовсю надо работать или учиться.

Может, потренироваться по методу Саматова? Вернее, по его подсказке. И попробовать не только стимулировать жизненные функции, а и угнетать их? Например, вот сейчас процессы возбуждения мозга заместить у самого себя на торможение?

Глава 16.

Как ни смешно, сконцентрировавшись и настроившись, погрузить самого себя в сон получается достаточно быстро. При этом, какая-то часть мозга ещё контролирует и процесс засыпания, и даже происходящее вокруг, но через пару минут полностью отключаюсь.

Чтоб проснуться уже утром от того, что меня тормошит Лена:

— Ты что, в школу сегодня не собираешься?, — недовольно говорит она, стягивая с меня одеяло, и с маху садится рядом со мной так, что у дивана только пружины скрипят.

— Упс. Спасибо, что разбудила. — Посмотрев на часы, сразу просыпаюсь. — Сегодня ещё не так принципиально, но в другой раз мог бы и проспать…

— Мелкий, ты не ответил своей опекунше!, — Лена откидывается назад так, что её затылок оказывается у меня на животе. — Ты идёшь сегодня в школу?

— У меня лицей, а не школа… И да, иду, но не сразу: первый урок физкультура. У меня от неё иммунитет в связи с первыми разрядами. — Пытаюсь сесть, но Лена вытягивает руку, толкает меня в грудь и валит обратно на кровать.

— Значит, выходишь больше чем через час?, — поднимает она бровь, перевернувшись на живот и придвигаясь ко мне вплотную.

— Даже почти через два, а что?

— И у нас вагон времени? Вот же тормоз…

* * *

Прихожу ко второму уроку, которым оказывается английский с новым преподавателем.

На английском нас обычно делят на две группы, но в этом году изначально что-то не задалось, и в связи с открытой вакансией первое время весь класс занимался вместе.

Хорошо, что лично мне этот предмет не актуален.

Новым преподавателем оказывается как бы и не ровесница Лены, явно пожившая «там» и говорящая по-английски свободно.

Согласно каких-то там правил лицея и образовательной программы, мы к этому времени уже должны уметь читать, писать, разговаривать на языке, но большинству до этого далеко.

Новая англичанка начинает опрос, естественно, по-английски. И примерно через полгруппы разочарованно садится на стул, поскольку одна половина её не понимает, а вторая отвечает по-русски. Напоминая нашего туриста зарубежом из старых кинокомедий середины девяностых.

— I wish, at least someone could understand me here, Хоть кто-то бы меня тут понимал — бормочет она, постукивая карандашом по столу.

— I do, я понимаю — скромно поднимаю руку, поскольку до меня очередь просто не дошла: англичанка разочаровалась в нас, едва дойдя со своим «интервью» до середины группы.

— Кeally? Правда?, — вскидывается она.

— Why would I cheat? Зачем бы мне вас обманывать?, — оскорбляюсь в ответ.

— Excellent, отлично — выбивает дробь по столу ногтями англичанка. — Otherwise I’d have no idea what to do further under the circumstances. At least one out of the group is hundred percent better than nobody… в противном случае, я бы понятия не имела, что тут можно поделать. А один из группы уже на сто процентов больше, чем никого…

В этом месте мне становится смешно от её слов под вопросительные взгляды остальных в группе. Которые её не понимают, в полном объёме, как минимум.

Вообще, конечно, странно. Из бедных семей никого нет. Весь мир сегодня открыт. Все одноклассники путешествуют если не годами, то в любом случае, немало для того, чтоб хоть на каком-то уровне освоить основной сегодняшний мировой язык международного общения: насколько понимаю, латынь давно умерла. А эсперанто по каким-то причинам в этом мире не пошёл.

— Ну и что с вами делать?, — обречённо спрашивает англичанка после полуминутной паузы, которую лично она провела, молча барабаня по столу ногтями.

Группа замолкает, пристально размышляя, чего теперь ждать; а я думаю, что англичанку пора брать на буксир.

— А мы можем выяснить, какие задачи перед нами стоят конкретно в этой четверти, а лучше вообще на полугодие и год?, — спрашиваю, предварительно подняв руку и получив её разрешительный кивок. — Есть же какой-то обязательный учебный план? Он же не является секретом от нас, учащихся?…

Вообще, ещё там, было одно хорошее правило. Которое и здесь не новость, но местные почему-то под влиянием эмоций о нём часто забывают.

РЕШЕНИЕ МОЖНО ПРИНИМАТЬ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ОЦЕНКИ ОБСТАНОВКИ. Причём по теории, оценивать обстановку самостоятельно, в идеале, должны ВСЕ без исключения центры генерации решений в рабочей группе, в нашем случае — все учащиеся самостоятельно тут в классе.

Англичанка, может быть, и видит какую-то картину со своей стороны, но…

Эмоции слишком сильно влияют на принятие решений у местных, это ещё Артур Нидерхоффер заметил, не сильно популярный в этой стране.

Реальность оказывается не такой пугающей. По-хорошему, класс должен знать какой-то вокабуляр, крайне небольшой и несложный (как по мне). Должны владеть грамматикой в рамках десятка простейших времён. И должны уметь разговаривать в рамках пары десятков тем, чётко оговоренных программой. К разговору можно готовиться, тут это называется «выучить тему».

У англичанки есть свои дополнительные материалы, плюс какие-то собственные планы и мечты в наш адрес, но реальные «лицензионные» требования Государства к нашей программе гораздо скромнее её личных ожиданий.

— Так и в чём проблема?, — спрашивает Женя. — Ну да, сейчас мы дубы, но если взяться… За год-то можно осилить?

Вместе с ним вопросительно на англичанку смотрят и остальные.

Кстати, почему-то вышло так, что в нашей группе собрались преимущественно парни. И англичанка сама по себе является достаточным мотиватором для большинства. Хи-хи, как говорит Лена.

— Проблема в том, что у вас пробелы в знаниях предыдущего периода, — обречённо припечатывает англичанка. — Вы вон present indefinite от present perfect не отличаете…

— А если попытаться аккуратно от этого уйти?, — деликатно предлагаю, вспомнив, что видел на ютубе один мастер-класс какого-то заслуженного педагога соседней страны. Смотрел от нечего делать, когда набирался ума об этом обществе, но вот, кажется, пригодилось. — От скучной теории, в смысле?

— Как?, — поворачивается ко мне Женя.

— Как?, — дублирует его англичанка.

— Жека, вот представь, что ты шагаешь по Лос-Анджелосу. И заходишь сам придумай куда…

Лицо Жени преображается, сам он с интересом задумывается над ситуацией. Вместе с остальной частью группы.

— Там есть молодая красивая афроамериканка, которая не прочь с тобой поболтать. Но только по-английски.

Англичанка начинает ухмыляться, а Жека от напряжения краснеет и сосредоточенно морщит лоб:

— Так что ей надо сказать?

— Ну давай начнём с этих самых present indefinite и present perfect. — Пожимаю плечами. — «Я заканчиваю занятия в школе в два часа каждый день», — допустим, это первое, что ты хочешь ей сказать. А второе — «Сегодня школа закончилась в тринадцать ноль-ноль». Активной лексики нет, говори, как сможешь…

— … thirteen hundred o’clock скажут на флоте. Лучше говори 1 p.m. — англичанка задумчиво поправляет очередного говорящего. — Хотя, это такие мелочи… на фоне…, — она не заканчивает мысль.

Конец сегодняшней эпопеи с английским оказался не таким пугающим, как начало. Поболтав со мной минуту, англичанка выяснила, что именно мне её наука нужна, как рыбке зонтик. И разрешила сесть на заднюю парту заниматься своими делами, с условием, что на всех контрольных срезах и олимпиадах, если таковые последуют, я выступаю в первых рядах.

Не сильно выгодно лично мне, но давайте до этих срезов ещё доживём. А на олимпиады, сколько помню, по иностранным языкам лично наш лицей вообще никогда не трогали: считается, платный лицей в привилегированном положении по отношению к обычным школам. Знали бы они реальный уровень…

За время урока, я подсчитал всё, что нужно выучить именно по английскому за год: порядка четырёх сотен новых слов, правда, без учёта лексики прошлых лет. Грамматика, очень ограниченно. Оговоренные ситуации, которые тут называются «темами». Это всё — обязательная оговоренная государством программа.

Когда я озвучиваю это всё в цифрах, всё тот же Женя, глядя на англичанку глазами собаки колли, говорит:

— Это что, два слова в день?

— Ну, — киваю. — Если разбить постепенно и не делать самому себе авралов. Как раз так и получится.

— Да и с остальным можно как-то разобраться, — задумчиво доносится с задней парты в тот момент, когда англичанка закидывает ногу за ногу.

— Мои личные требования выше, чем этот устаревший сто лет в обед бре… м-м-м… материал, — англичанка встряхивает в воздухе учебник и хлопает им по парте. — В вашем возрасте, нужно читать, писать, говорить на языке! Вам всё равно, куда без вас развивается мир? И вот для этого есть совсем другие учебники, гораздо более современные. И созданные носителями языка!

По поводу учебника, я бы с ней поспорил. Если бы это было нужно. Абсолютно случайно столкнулся как-то с размышлениями одного профессора по психолингвистике, живущего в соседней стране. Он достаточно глубоко и обоснованно доказывал, что учебник, написанный в режиме «английский как иностранный» (или English as your second language), иностранцем для иностранца, на начальном этапе будет гораздо эффективнее, информативнее и полезнее, чем учебник, автором которого является носитель языка. Именно с точки зрения методики подачи и усвоения материала.

В качестве обоснований, автор монографии приводил какие-то статьи; но поскольку сам он писал в рамках Университета Иностранных Языков Министерства Обороны, лично я открытых ссылок на эти работы не обнаружил.

Насчёт ленивых мозгов у большинства — святая правда. Даже если в семье есть деньги на регулярные путешествия зарубеж. Мои родные дети, школьники, английский учат из-под палки. Говорят, сказать мягко, весьма посредственно. Хотя им есть и где, и с кем тренироваться, и потребность регулярно возникает (поездки).

При том, что и у меня, и у жены — инъяз; и я, и жена по-английски говорим, как средний парень-казах из аула по-русски: акцент, небольшие неточности, но понимает на 100 % и его понять можно на 100 %. Особенно если общаться на улице (= без цейтнота), а не в режиме срочного радиообмена с пилотом аэроплана, заходящего на посадку не с той стороны.

Про учебник от НЕ носителя языка, более эффективный на начальном этапе, тоже правда. По крайней мере, так считает кафедра, где учился я. В дискуссии не вступаю, поскольку кафедр много. А на инъязе я учился четверть века тому.

* * *

Здание центрального аппарата… безопасности.

Комната для спецпереговров.

Присутствуют Бахтин и Комаровских.

— Ну ты вчера дал джазу!, — смеётся Комаровских, откидываясь на спинку кресла.

— Да оно вначале так хорошо шло, — смущённо трёт затылок Бахтин. — А потом как отрезало: чувствую, набрался. Видимо, от того, что день не жравши.

— Да еда ни при чём, — добродушно улыбается Комаровских, явно вспоминая предыдущий вечер. — Там и выпивки было немало. На троих. А потом ещё этот ювелир с пакетом рома, вот ром мы зря поверх бренди начали…

— Трофимыч, рома в подробностях не помню, — сознаётся Бахтин. — Хоть всё пристойно было?…

— Более чем, — категорически качает головой Комаровских. — Тебя только начало накрывать, мы с тобой сразу извинились и уехали.

— Трофимыч, а как моя машина утром под домом оказалась?

— Ааааага-га-га-га, ну ты ж не только со студентами вчера сидел, — ржёт, не стесняясь, Комаровских. — Мы пока у себя ещё что-то можем… Ты же в моей машине поехал.

— Помню…

— А я в техслужбу позвонил, они твою машину сапёрным эвакуатором к твоему дому привезли, аааа-га-га-га-га, — продолжает ржать Комаровских. — Ключи от машины у тебя в кармане никто и не трогал.

— Ну слава богу, — Бахтин вытирает со лба испарину. — А то даже не знал, может, извиняться сегодня перед кем надо.

— Не надо. — Серьёзнеет Комаровских. — Давай лучше по нашим делам пройдёмся. Меня вот что смущает…

— … то есть, ты думаешь, что они на суде даже замазанных конторских могут отмазать?, — совершенно нормальным холодным тоном задумчиво спрашивает Бахтин.

— Уверен. — Кивает Комаровских. — Смотри сам. Без доказательной базы, на чистосердечных, тут не получится: содержаться будут у нас, не прессанёшь. Если только уколоть по разу… Но там на видеозаписи будет сразу видно, что человек не вменяемый. Если под укол допрашивать.

— Да я знаю, — досадливо морщится Бахтин. — В военной прокуратуре сталкивался.

— А сами они все грамотные, юристы как никак. — Продолжает Комаровских. — И будет так: вот мы их приняли к нам, в подвал под Управлением. Они через людей попытаются связь наладить снаружи, обломаются. Вторым эшелоном пойдут адвокаты. И уже через адвокатов с судом будут договариваться. А на суды мы сейчас…

— Да уж…, — Бахтин опирается подбородком на руки. — Суды сейчас работают на тех, кто больше платит. Если только дело не резонансное, — Бахтин вопросительно смотрит на Комаровских. — Ты же на фейсбук вон тоже как бодро отреагировал, хааа-ха-ха…

— Дебил ты Бахтин, — обижается было Комаровских, но быстро успокаивается. — Тут по двум причинам не получится. Совесть в соцсетях болит у того, у кого она есть. А в судах, сам понимаешь, её осталось немного. А второе — процесс будет закрытым. Из наших один человек с допусками точно будет с такими, что при всех его допрашивать не дадут.

— И где выход?, — задумчиво поворачивается к нарисованному на стене окну-«пустышке» Бахтин. Потом спохватывается и разворачивается обратно.

— Вот не вижу я пока выхода. — Вздыхает Комаровских. — Давай думать вместе. Уже молчу, если они выйдут, то твоего агента надо прятать даже не знаю куда.

— Да не агент это, сын же Серикова.

— Да то я по старой привычке…

* * *

Ровно за пять минут до конца последнего урока, коим идёт алгебра, мне в ватсапп приходит смс от Лены:

— Мелкий, звонил Сергеич, просил и тебя со мной по возможности в обед подъехать. Чтоб у тебя сегодня две тренировки было. Что-то поработать с тобой индивидуально хотел. Ты сможешь?

— Если надо — смогу.

— Ура. Тогда я за тобой заеду.

— Лен, стой!

— Да?

— Возьми тогда в прихожей мой зелёный пакет с боксом?

— Окей.

* * *

Сразу после алгебры выхожу на крыльцо и направляюсь к Лене, облокотившейся спиной на школьные вороты и вертящей на пальце ключи от машины. Мы машем друг другу и направляемся друг другу навстречу, когда из открытых окон полуторного этажа левого крыла, смотрящих прямо на нас, доносится нечеловеческий крик сразу нескольких человек.

Переглядываемся, и Лена с места срывается в направлении школьной двери, из которой вышел я. По коридорам бежать дольше. Я побегаю шесть шагов до ближайшего открытого окна левого крыла, подпрыгиваю, подтягиваюсь и оказываюсь сразу в коридоре. Шум идёт из кабинета технологии, на котором висит ещё старая табличка «ТРУД».

Забежав в кабинет, вижу примерно седьмой класс, пацаны. Двое стоят у сверлильного станка, который кто-то включил в тот момент, когда они натягивали (или снимали?) ремень ременной передачи.

У одного не хватает трёх пальцев на левой руке. У второго — половины кисти. Ампутированные фрагменты лежат тут же.

В этот момент мне в спину врезается Лена, отпихивает меня в сторону и, мазнув взглядом по кабинету труда, чётко и тщательно произносит во весь голос:

— Ах ты ж ёбаный насос!

Хорошо, что она в этой ситуации рядом. Понимаю, что держаться нужно у неё в кильватере.

Семиклассники толпятся вокруг станка и растерянно хлопают глазами. Учителя, что характерно рядом нет.

Лена подлетает к двоим пострадавшим и развивает бурную деятельность: — Все отошли на пять шагов! Ты, — она тычет пальцем в ближайшего ученика. — Срочно привести местную медсестру. С собой стерильные пакеты, салфетки, физраствор, лёд. Выполнять!

Семиклассник ошарашено кивает и бегом припускает на выход.

— Ты!, — Лена молниеносным движением протягивает пульт, он же ключ от машины, второму ближайшему ученику. — Бегом в мою машину. В багажнике чемодан с красным крестом. Бегом его сюда. Возьми второго, там может быть тяжело.

— А какая машина?, — почему-то тормозит парень.

— Возле ворот. Та, которая откроется от этого пульта. БЫСТРО!, — Почти кричит Лена, после чего кладёт руки на плечи пострадавшим:

— Сели на пол. Быстро. Смотрим вверх. Считаем до ста. Мелкий, ко мне, будешь помогать.

Падаю на колени рядом с Леной:

— Что делать?

Лена несколько секунд осматривает место ампутации кисти, что-то прикидывая.

— Пережми этому сосуд выше раны. — Лена кивает на того, который с ампутированной кистью. — Я пока этого гляну.

— Понял, делаю.

Добросовестно выполняю то, что говорит Лена. Вижу, что кровотечение сильное.

— Лена, жгут бы, — говорю назад.

— Сейчас.

В этот момент появляется школьная врач, отпускавшая меня спать, с каким-то чемоданчиком в руках. Увидев произошедшее, она вначале широко открывает рот, потом прикусывает нижнюю губу и некоторое время рассеянно смотрит по сторонам.

Лена, бросив на неё мимолётный взгляд за спину, отрывисто бросает ей:

— Я врач. Двенадцатая неотложка. Намочите физраствором салфетку. Соберите конечности, каждую отдельно. Во влажную салфетку и в отдельный пакет.

Врач кивает и начинает суетливо делать то, что сказано.

Лена, колдуя над вторым пострадавшим, бросает взгляд на «чемодан» школьного врача и громко кричит:

— Ближайший к двери! Лёд из столовой! Быстро!

В этот момент двое пацанов притаскивают чемодан из багажника Лены. Ключи от машины один из них опускает в мой нагрудный карман и, повинуясь моему взгляду, открывает аптечку из багажника Лены. Жгут есть, даже не один. Быстро накладываю жгут и шарю взглядом по сторонам в поисках бумаги, ручек. Но это кабинет труда, и ничего такого почему-то здесь нет.

— Где бы ручку взять, — бормочу в ступоре.

— Дурак?, — бросает Лена. — Зачем?

— Время указать. Под жгут.

— Не так. — Лена качает головой, обмакивает свой палец в кровь на полу и рисует на лбу вначале у одного, потом у второго пострадавшего текущее время минус четыре минуты.

— Время ампутации, — бросает Лена мне.

Школьная врач уже собрала ампутированные фрагменты, как надо: каждый обвёрнут влажной салфеткой и упакован в свой пакет. Не смотря на бледность, врач держится молодцом.

— Что дальше?, — спрашивает она у Лены.

— Холодную воду и лёд. — Отвечает Лена, но потом бросает взгляд мне за спину и добавляет. — Не надо. Уже несут.

К нам подбегает пара женщин из столовой, которые дословно выполнили все инструкции.

Лены быстро наполняет ещё один стерильный пакет, взятый из аптечки доктора, водой, помещает туда пакеты с ампутированными конечностями, а сам пакет с водой кладёт в третий пакет со льдом. Получая какой-то трёхслойный мешок.

— Так. Здесь всё. Погнали. — Говорит Лена, кажется, сама себе, и одним плавным движением поднимается с колен на ноги, держа «тройной» пакет в руке. — Возьмите, — Лена фотографирует второй рукой лбы пострадавших с цифрами, затем протягивает школьной врачу, семенящей за нами, свой телефон. — Пароля нет. На букву «Д» контакт ДЕЖУРКА. Дозвонитесь срочно. Сообщите возраст, пол, время травмы, время начала охлаждения тканей. Это плюс четыре минуты к лбу.

Школьная врач кивает, закусив губу.

— Тяжесть, скажете, средняя. Если быстро найдёте в личных делах группу крови и резус-фактор — то и их. Но это только если точно известно! Ещё механизм травмы.

— Есть у меня группы крови! Я к себе!, — школьная врач торопливо исчезает в направлении своего кабинета, громко говоря по пути. — Сейчас дозвонюсь!

— Мелкий, ведём обоих в машину, — говорит Лена мне, занимая место сзади нас. — А вы двое, взяли мой чемодан и за мной обратно его в багажник!

Подхватываю обоих пострадавших, помогаю подняться на ноги и веду на выход.

Наша процессия из шести человек, с чемоданом, с двумя пострадавшими быстро топает по аллее. Бросаю Лене через плечо:

— Лен, как насчёт промедола? Может, вколоть? От греха подальше?, — промедол я заметил у Лены в аптечке, которую следом за нами тащат два одноклассника пострадавших.

— Мелкий, заткнись, — дальше Лена вполголоса матерится, но потом на ходу поясняет. — Пацаны здоровые. От болевого шока точно не загнутся за семь минут. Твой укол — дополнительная нагрузка на сердце, действие через двадцать минут при вутримышечном, а действует три-четыре часа. Если уколоть сразу, а действие только начнется, то анестезиолог потом заебётся считать… Мелкий, заглохни! Где ключ?

Мы уже пришли к машине.

— У меня в нагрудном кармане, — указываю глазами на оттопыривающийся карман рубашки.

* * *

До уже родной и знакомой больницы Лена, включив аварийки и постоянно сигналя, долетает быстрее чем за пять минут. Игнорируя и сигналы светофоров, и скоростной режим, и правила дорожного движения.

Там нас уже ждут какие-то её знакомые люди в зелёных медицинских халатах с каталками; которые спрашивают у Лены, мазнув взглядом по двоим пострадавшим:

— Твои братья?

— Почти, — бормочет Лена. — Мелкий, ждёшь меня в машине! Ключ не доставала. Машину отгони вон туда.

Глава 17.

Перед больницей огромный плац и много места. Переставляю машину Лены в угол на специально обозначенное «ДЛЯ СОТРУДНИКОВ» свободное место без проблем.

Обратно Лена появляется только через полчаса и устало плюхается на водительское сиденье.

— Уф-ф, вроде, всё нормально будет, — устало выдыхает она. — Обе бригады нормальные… Мелкий, а поехали-ка обратно в твою школу. И мой телефон заберём, и твою директрису заодно успокоим, а то она сейчас наверняка ежей рожает, хи-хи.

— Во-первых, у меня лицей. — Кладу руку на бедро Лены. — Во-вторых, директрису я где-то понимаю. И если я хоть чуть-чуть понимаю ещё и в этой жизни, то для неё это чуть не уголовная ответственность. В перспективе.

— Она самая, Мелкий, она самая, — задумчиво кивает Лена, пристёгиваясь и трогаясь с места. — Впрочем, всё будет в порядке. Можно расслабиться. И ей в том числе…

— Лен, слушай, как раз хотел спросить. Вот нервные окончания были же тоже перерублены сейчас. А как они потом срастутся? Есть же фраза о том, что нервные клетки, что-то там, плохо поддаются восстановлению?

— Во-первых, тут речь не о восстановлении самих клеток. А о восстановлении связей между ещё не отмершими клетками, — объясняет Лена. — Это сосем разные процессы с точки зрения физики процесса, пардон за тавтологию. Обычно срастаются, если что… Оно, конечно, зависит ещё и от возраста, и от наличия хронических болезней, хоть и тот же сахарный диабет. Но конкретно у этих пацанов и с возрастом все в порядке, и о хронических болезнях речи нет.

— Ура. Я поначалу подумал, будет хуже.

— Вполне могло бы быть и хуже. Но мы же были рядом, так что… Кстати, чувствительность, вероятней всего будет в итоге нарушена. Но именно нарушена, а не утеряна! Вообще, многое ещё зависит и от типа травмы. В нашем случае, оно всё было отрезано, значит, шансов больше всего. А вот если бы был оторван или откушен — тогда у-у-у… Тогда да. По ощущениям, первый год палец будет как деревянный, пациент будет неосознанно его тереть, щипать и так далее.

— Ну ладно. — Успокоенный откидываюсь на спинку сиденья. — Хотя, наверное, я бы мог попытаться «поиграться» с ними. Именно в части нервов.

— Пробуй, — пожимает плечами Лена. — Только закамуфлируй как-нибудь под какие-то виды терапии у Котлинского в клинике. А то если пойдёт слух, что ты нервы восстанавливаешь, интерес ХОСа покажется детским пикником на лужайке, хи-и. И кстати, крупные нервы которые отвечают за сокращение мышц, хирурги как правило сшивают. В нашем случае точно сошьют, я же проверила, когда ходила.

— А как можно сшить нервы?, — Широко открываю глаза. Раньше, там, я был далёк от медицины. А тут ещё не набрался знаний по местной технологии. — Технически это как можно сделать?

Лена почему-то смеётся, а я продолжаю спрашивать:

— Стыкуют что-ли концы нерва и дальше вот прямо сшивают шовным материалом? А как потом этот шовный материал вынимать? Чтоб он нерв не тёр? У меня вот опыт есть личный, да не смейся ты!, — Но Лена хохочет ещё больше. — В общем, если по зубному нерву что-то трёт — то это очень неприятно. А я представляю, как оно в руке…

— Мелкий, не смеши, — выдыхает наконец Лена. — Нерв кисти, если мы говорим о данном случае, толщиной приблизительно в два раза тоньше спички. То есть, вполне себе уже осязаемый. А сшивают их обычно под микроскопом, цепляя оболочки нервов. Нитки, если их можно так назвать, так как они очень тонкие, потом сами рассасываются: процессов диффузии никто не отменял.

— Понял. Ничего себе у хирургов работа, — удивлённо качаюсь в кресле вперёд-назад.

— Ну так не зря они себя называют, особенно зазнавшиеся, богами медицины. Сосудистый хирург, вместе с офтальмологом и нейрохирургом — это как раз та грань, где научная медицина граничит с магией. Блин, только не пересказывай никому, это я тебе наеди-и-ине…

— Буду нем как могила, — заверяю с серьёзным видом. — Сосудистый хирург? Никогда не слышал… А какие ещё хирурги бывают?

— Начиная от хирургов общей практики, это аппендициты и прочая мелочевка, и заканчивая кардиохирургом, — улыбается Лена, снова кого-то подрезая.

— Я не знал, что есть специальный хирург, кто только сосуды шьёт.

— Уточняем: сосудистый хирург — немного некорректное с точки зрения медицины название, — кивает Лена. — Смотри не ляпни у меня или у себя в КЛИНИКЕ.

— А как корректно?

— И зачем оно тебе всё так глубоко надо, вот ты настырный… хи-хи. Тот, кто специализируется на варикозе вен — флеболог. Остальное более мелкое — это уже микрососудистая хирургия.

— А наши нервы на руке кто будет сшивать? Ну, в смысле у этих двоих пацанов?

— Нейрохирург. В редких случаях это может сделать хирург травматологии, но это если прямо никого нет под рукой. Не наш случай, — Лена отрицательно качает головой. — У нас, тьфу три нраза, со штатами ещё порядок. По крайней мере, на эту тему. А вообще, вся область с нервной системой, Головным Мозгом и Спинным Мозгом — это епархия нейрохирургов.

— А кости тогда и суставы кто ремонтировать будет?, — окончательно запутываюсь.

— Когда есть комбинированная травма, как в случае с нашими отрезанными пальцами, — терпеливо вздыхает Лена, — в операции будет участвовать пара хирургов: один соединит кости и суставы, второй — нервы и сосуды. Чем сложнее операция тем больше бригад хирургов в ней задействовано. Я потому и бродила там полчаса, чтоб всё это проконтролировать… И вообще, Мелкий, не занудствуй! Всё там будет в порядке. Это я тебе с трёх позиций говорю.

— Это какие такие три позиции?, — впечатляюсь обилием обоснований.

— Как твоя половина — раз. Как врач — два. И как сотрудник конкретно этой клиники, знающий все расклады от и до, три.

Лена воровато оглядывается в зеркало заднего вида и по сторонам, припарковывается в глубине парковой зоны, где сейчас никого нет, и продолжает:

— Мелкий, иди сюда. И не нуди своими вопросами, как будто у тебя не юношеский пубертат, а старческий климакс… Ладно, доедем через пять минут до твоей директрисы, авось доживут…

Лена что-то нажимает, и моё сиденье откидывается назад, а я сам оказываюсь в горизонтальном положении.

* * *

Через пять минут у меня звонит телефон. На экране написано «СЕРГЕЕВИЧ». Как по заказу: ещё б минуту назад это было бы крайне не вовремя.

— Саня, вы живы?, — с ходу начинает громко звучать Сергеевич, даже не слушая моего «ало». — Я вас жду-жду в зале! Только что позвонил на номер Лены, там какая-то женщина говорит, у вас авария?

— Мы живы. Всё в порядке. Авария не у нас, расскажу как приеду. Извиняемся за опоздание: завозили пострадавших.

— Так вы сейчас ко мне?, — берёт быка за рога Солопов.

— Почти. Трёхминутный крюк: в мой лицей заедем, заберём телефон Лены у врача, хорошо? У вас будем где-то минут через двадцать.

— Хорошо, жду, — недовольно бурчит Сергеевич и отключается.

— Хи-хи, просто светоч тактичности, — выдаёт Лена, становясь на «мостик» и натягивая джинсы. — Хорошо что сейчас… а не раньше.

Через пять минут Лена тормозит у школы и мы, держась за руки, идём к врачу.

В кабинете врача застаём саму врача, директрису, завуча по воспитательной работе, учителя технологии, имеющего прозвище «трудовик». Последний имеет бледный вид, за версту разит перегаром и под напором директрисы явно старается казаться маленьким и незаметным.

— Ой, здравствуйте, — директриса всплескивает ладонями и подходит к Лене, опуская ей руки на плечи. — Я перед вами второй раз в неоплатном долгу! Расскажите, что там?… Как там?…

— Изначально травматическая ампутации, у обоих, — выдаёт в лоб Лена, хотя директриса и сама уже наверняка в курсе. — Но вот именно сейчас их уже оперируют, обоих. Пожалуйста, не переживайте, там всё будет нормально. Хорошо, что мы все друг у друга оказались под рукой. Вот телефон, по которому вечером можно будет узнать, что к чему. — Лена роется по карманам и достаёт какой-то свёрнутый вчетверо клочок бумаги, явно оторванный от газеты. — Но скажу сразу: случай не особо редкий и дикий, практически стандартный. НЕ ПЕРЕЖИВАЙТЕ!

— А почему только вечером?, — подаётся вперёд завуч.

— Кисть, много нервных окончаний, сухожилий и так далее. — С состраданием смотрит на завуча, как на ребёнка с синдромом Дауна, Лена. — Я вам настоятельно советую звонить один раз, по поводу обоих пациентов сразу. а не интересоваться каждым раздельно. Про пальцы, конечно, вы можете узнать и быстрее. Хотя, тоже нет…

— Пожалуйста, не слушайте её, — директриса делает кулаком какие-то знаки завучу, но Лена уже объясняет дальше:

— На первичное соединение нервов, по кисти, пускай уйдет часов шесть. Хотя, думаю, всё же меньше… К тому времени пальцы будут сделаны. Первый нейрохирург освободится, покурит, может, съест бутерброд, и дальше ко второму, с пальцами: проверять сделанную работу. — Лена явно что-то прикидывает, потом говорит. — Извините, наша внутренняя кухня вам не нужна. В общем, тот хирург, что делает кисть первому, будет проверять потом и пальцы второго. Но только после. И вообще, скажите спасибо, — неожиданно смеётся каким-то своим мыслям Лена. — Вот если бы пострадавших с десяток был, тогда да, было бы о чём волноваться: тогда высокий риск вместо пришитой кисти получить культяпку. Хи-хи. — Всех в комнае при этом явственно передёргивает, но Лена не обращает на это внимания. — Хотя-я-я, можно ведь было бы вызвать пару бригад из других больниц. Было бы желание…

— А их одновременно будут оперировать?, — деликатно сглаживает углы и одновременно демонстрирует какое-то понимание инсайда доктор. — Или второй будет ждать первого? Там же некроз может начаться?…

— Хирурги есть, — отрицательно качает головой Лена. — Так что, да, будут работать одновременно. Просто первый потом проверит второго. В оперблоках у нас по два операционных стола, проблем нет. Да и самих оперблоков конкретно у нас несколько… Трансплантат мы с вами лично поместили как надо, в область низкой температуры. Время охлаждения записали. Но этого и не понадобится…

— А какой срок хранения?, — с любопытством врезаюсь, пользуясь поднятой темой, под укоризненное качание головой Лены. В глазах которой, тем не менее, вижу смешинки. — Этих самых отрубленных фрагментов? Гхм…

— Почка при двух — четырёх градусах хранится до пятнадцати часов. — Наклоняет голову к плечу Лена, красноречиво глядя на меня. — Дальше риски возрастают. Точно до минуты не скажу, но кисть или палец однозначно хранятся дольше.

Лена всем видом даёт понять, что моё самообразование сейчас более чем неуместно.

— Слава Аллаху, — с облегчением выдыхает Жанна Маратовна, — пойдёмте хоть чаю попьём? Раз вы вернулись?

— Я вообще-то за телефоном зашла, на секунду, — извиняющимся тоном отвечает Лена и вопросительно смотрит на врача. — А потом мы в спорткомплекс опаздываем. Но огромное спасибо за приглашение. Просто давайте не сейчас, Жанна Маратовна…

— Ой, да, конечно, — кивает врач и достаёт телефон Лены из ящика стола.

* * *

Через минуту, когда мы выходим из лицея, Лена с облегчением вздыхает:

— Вот больше всего знаешь что ненавижу в нашей работе?

— Видимо, под колоссальным психологическим прессингом сражаться за чьи-то жизни в душной операционной? Не смотря на маленькую зарплату, злобное руководство и дебилизм некоторых пациентов? Судя по Аселиным запискам. — Произношу патетическим тоном, пародируя и перефразируя один известный тут старый фильм о войне.

— Больше всего я ненавижу общаться с окружением пациента, — улыбается Лена, с видимым удовольствием вытягивая в стороны руки.

— Кстати, чуть не забыл. Такой вопрос… Лен, ты же там какие-то личные ресурсы подключала в больнице? Мы кому-то что-то из денег должны?

— Пф-ф-ф, с ума сошёл?, — теперь после завуча настаёт моя очередь чувствовать себя дауном. — Мелкий, даже не знаю, с чем сравнить… Допустим, на Вовика напали хулиганы, ты помогаешь. Ты станешь потом за это предъявлять счёт? Хотя-я-я, пример, конечно, не корректный…, — Лена задумчиво откидывает волосы назад резким движением головы. — Скажем так: у нас свои отношения, и они не «чужие». Если бы твои пацаны были с улицы, то варианты возможны. В виде добровольной, подчёркиваю, — Лена выразительно глядит на меня, — благодарности от родителей. После того, как… Которая бы никак не повлияла на результат, я про благодарность, по крайней мере, в данном случае. Но в случае с действующим сотрудником… Нет, Мелкий, денег друг с друга мы пока не берём. — Лена выразительно качает головой, продолжая смотреть на меня, как на убогого.

— Может, забросим им что-нибудь на перекус вечером?, — Прикидываю. — Корпоративная этика это здорово, но я б даже близким друзьям хоть колбасы б завёз, что ли. Хорошей.

— Вариант, — легко кивает Лена. — Давай.

Глава 18.

— Кстати, Мелкий. Ты же не думаешь, что я не замечу того факта, что в ситуации с оторванными руками ты не чувствуешь дискомфорта?, — Лена подозрительно поднимает бровь и косится на меня в зеркало. — Хотя это в корне противоречит всему тому, что ты просто обязан чувствовать в такой ситуации.

— Я не понимаю, о чём ты. — Говорю как можно более отстранённо. — Будь добра, сформулируй вопрос точнее, женщина. Кому и что я ещё обязан, кроме комиссии военкомата.

— Ты школьник. Как бы ни было, школьник. — Покладисто излагает Лена. — И кстати, военкомат же недавно отменили… Обычно, при виде таких ампутаций, у всех без исключения психологический шок. У детей, у взрослых, даже вон и терапевта вашу школьную взять! Бледнее наволочки стояла.

— Она педиатр, — поправляю автоматически. — Не терапевт.

— Не пытайся увести вопрос в сторону, маленький монстр, — Лена грозит мне пальцем. — Ты же не думаешь, что я обойду этот вопрос стороной и не задам вытекающих из него вопросов?

— Каких вопросов?, — Спрашиваю всё тем же отстранённым тоном робота.

Почему-то именно сейчас не могу быстро разобраться в частотах её мозга и не понимаю, насколько она шутит. Хотя, если подумать, то и секретов от неё я категорически не планирую. В принципе.

— Почему тип твоих психологических реакций не соответствует ни возрасту, ни роду занятий, ни ширине твоего кругозора, ни базовой подготовке, которой у тебя нет и не может быть, Н И Ч Е М У?, — припечатывает Лена, повернувшись ко мне, зажмурив один глаз и глядя на меня вторым.

— Эээ! На дорогу смотри!, — кажется, она знает, что такие моменты выводят меня из равновесия. Хотя мозгами я понимаю, что она подсознательно просчитывает и скорость машины, и наличие помех в зоне видимости, но всё равно некомфортно. — В этом вопросе нет проблем. Таких, как тебе кажется.

— Я жду, — продолжает держать меня в напряжении Лена, взглянув на дорогу лишь мельком.

— Видимо, дело в том, что у меня есть базовая подготовка, как минимум психологическая. Да и ранений различного характера я повидал достаточно, — говорю стеклянным голосом и изображая такой же стеклянный взгляд. — Я прибыл сюда из более технологичного мира. Капрал отдельной группы планетарного десанта, погибший при подрыве специального боеприпаса, далеко отсюда. — Продолжаю замогильным голосом.

И только я собираюсь бросить на Лену «тяжёлый» взгляд, как она ударяет по тормозам так, что мы оба виснем на ремнях безопасности, а машина идёт юзом. В конце тормозного пути ударяясь во что-то, невидимое с моего места, бампером. После чего раздаётся собачий визг.

— Твою маму…, — расстроено выдаёт Лена. — На самом интересном месте… Погнали спасать, чего сидишь?!

Выскочив из машины, перед бампером обнаруживаем здоровенную жёлтую псину, которая жалобно скулит и даже не делает попыток подняться.

— Да что ж за день-то такой!… Сергеевич, кажется, нас сегодня не дождётся. Блин. — Сокрушается Лена, сидя на корточках и рассматривая пса. — Мелкий, возьми брезент в багажнике. Погнали в ветеринарку… Оно ещё и с ошейником…

— Ага, только хозяев его в пределах видимости не наблюдается, — бормочу в ответ.

Быстро погрузив пса на так же быстро сложенное заднее сидение, застеленное сверху дежурным куском брезента, едем в городскую ветеринарку. По пути набрав Сергеевича и извинившись ещё раз.

Слава богу, очереди в ветеринарке нет. Лена сдаёт пса на рентген, оплачивая его недельное пребывание в клинике, делает пару снимков собаки со словами «Для объявлений!» и тащит меня за рукав на выход.

— Сергеевич нас растерзает, — опасливо ёжится она. — Это ж надо… как одно к одному…

— А всё почему?, — Назидательно поднимаю палец в воздух, устраиваясь поудобнее и откидываясь поглубже назад. — Всё потому, что женщина не должна задавать слишком много вопросов своему мужчине!

— Больше не буду. Поняла. Не дура. — Выпаливает Лена на одном дыхании, хлопая свободной рукой меня по бедру и управляя машиной одной левой. — Язык жизненных обстоятельств допускаю. Хотя и агностик. Ладно, Мелкий, я согласна…

— Это на что это?, — опасливо кошусь в её сторону.

— Что если любофь-фь, некоторые темы можно вообще не подымать. — С деланным огорчением наклоняется ближе к рулю Лена. — Но тогда договариваемся вот о чём!, — как будто спохватывается она через две секунды. — Я не задаю тебе неудобных вопросов, оке-ей. Объясняю себе свои тревожащие маркеры сама. В уме. А ты за это мне… м-м-м… что б такое придумать…

— Женюсь на тебе, — пожимаю плечами. — Должны же и у меня быть какие-то гарантии…

— СОГЛАСНА! Только это ждать ещё два года, эхх. — Наигранно сокрушается Лена. — А ещё ты будешь мыть посуду!, — Припечатывает она ладонью моё бедро второй раз подряд. — Всю жизнь, хе-хе.

— Не вопрос. Я как раз в интернете присмотрел шикарную посудомоечную машину, — бормочу в ответ. — Давно купить собирался. И стоит недорого, и моет сама. И на кухне в углу вполне поместится.

— У-у-у, там табле-е-етки к ней покупать, — тянет Лена. — И всё равно с тарелок остатки пищи перед помывкой в ведро выбрасывать надо.

— Я справлюсь. — Киваю с как можно более уверенным видом. — Тебе нужна помытая посуда? Или припахать меня, чувствуя, что ты доминируешь?

— Ну-у-у-у, как сказа-а-а-ать…

* * *

Из машины выгружаемся с громким смехом, но сразу осекаемся: вдоль входа в спорткомплекс прогуливается Сергеевич, то и дело глядя на наручные часы. Увидев нас, он, только что не приплясывая, стремительно направляется к нам:

— Ну вы даёте!… НУ вы!…

— Сергеевич, простите. — Начинаю каяться я. — Ей-богу не по своей вине! Вначале братве в школе руки в кабинете труда поотрывало. Потом на собаку чужую наехали…

По пути к спорткомплексу, посвящаем Сергеевича в курс сегодняшний перипетий. Он смягчается.

— Ладно, зачёт, — бормочет он, отпирая ключом дверь зала. — У меня тут идея пришла. Даже не идея, а нашёл, что искал. Обеденную группу специально быстрее провёл, чтоб зал освободить… Лена, ты пока иди, переодевайся, а я с Сашей поговорю.

Лена исчезает в направлении женской раздевалки.

— Слушай, такой дело, — начинает несвойственным для него образом мяться Сергеевич. — Помнишь, я как-то упоминал, что музыкальный ритм усиливает психо-био энергетику организма? Вернее, может усиливать?

— Да.

— Я тут кое-что ещё почитал. Нашёл кое-что. Давай сейчас попробуем…

Лена через пять минут получает задание на всю тренировку и уходит в угол зала.

Сергеевич, переодетый в спортивное, но без капы, настраивает таймер на какие-то секретные от меня режимы. Он уже включил какую-то трансовую музыку через колонки, висящие в углах зала, и даёт мне последние напутствия в ринге:

— Значит, я старый, потому строго вполсилы. Смотри не озверей в процессе!

— Я всегда контролирую и себя, и психику, Сергеевич, — примирительно говорю ему, стараясь успокоить. — Скажите задачу?

— Задача — вольный бой с двух рук. Строго в соответствие с таймером, там будет рваный ритм раундов. — Перечисляет Сергеевич. — Вернее, это твоя задача. У меня есть своя: я буду под эту музыку пытаться «не сдохнуть» в течение намеченного периода.

— Сергеевич, я ж за область плаваю, — напоминаю ему. — И с офэпэ у меня, в отличие от… не то что нет проблем. Я ещё себе и гемоглобин в крови могу увеличить. — Решаю чуть-чуть приоткрыться. Всё же, не чужие уже люди.

— Про гемоглобин потом расскажешь, — обжигает меня взглядом Сергеевич, — насчёт офэпэ я в курсе, потому именно тебя и позвал. У меня может не получиться. Согласен. Но если даже с тобой получится, значит, методика сто процентов работает. И последнее. Я пока не уверен, что выйду на режим, когда смогу биться в полную. Но если выйду — будь готов.

— Как я узнаю об этом?

— Скажу в перерыве между раундами… БОКС!, — командует Сергеевич одновременно с гонгом таймера и, хлопнув меня приветствием в перчатки, сразу зачем-то пролезает в ближний бой.

* * *

Сегодня не всё. Ещё будет.

Глава 19.

Не знаю, музыка ли тому причиной, или Сергеевич сохранился гораздо лучше, чем сам от себя ожидал, но первые два раунда я совсем не чувствую сорокалетней разницы в возрасте. Правда, старательно соблюдаю команду «вполсилы»: у меня складывается впечатление, что сам бой для Сергеевича сейчас вторичен. Вернее, даже не так. Бой — инструмент. А цель именно сейчас — Сергеевич хочет максимально нагрузиться в анаэробном режиме, с субмаксимальными нагрузками, чтоб посмотреть, как будут вести себя различные системы его организма.

Через два раунда Сергеевич, с которого градом катит пот (но пока не более того), выдыхает, опираясь спиной на канаты:

— Так. Сейчас попробуем ускориться. Силу не наращиваем, но я буду чуть побыстрее. БОКС!

Следующий раунд можно описать словами полутяжа Димы, которые он высказал Сергеевичу после тренировки с легковесом Севой (шестьдесят килограмм). Которого Сергеевич поставил ему в пару, за неимением вариантов на тот момент, что-то отрабатывать, благодаря одному росту (около метр восемьдесят)[12]: «Перед глазами так и мелькает!»

С одной стороны, я могу сейчас и ускориться вслед за Сергеевичем. Но это однозначно скажется на точности, поскольку мозги Сергеевича в боксе с моими даже сравнивать нельзя. Пока что, по крайней мере.

С другой стороны, в реальности и моя обычная тактика — тупо «мотать» противника на измор — в данном случае сработала бы на все сто: вижу, что таким темпом Сергеевич больше раунда не выдержит. Да и то…

Потому исправно выступаю если и не грушей для битья (всё равно вполсилы), то удобным спарринг-партнёром, а после этого раунда Сергеевич виснет на канатах и через силу выдыхает:

— Будя!… Воля — хорошая вещь… Но на сегодня хватит…

Итогами своего музыкального эксперимента Сергеевич со мной не делится, но пребывает явно в приподнятом настроении. Дальше он гоняет Лену, пока я стучу в стенку; а потом я убегаю в КЛИНИКУ, оставив Лену с Сергеевичем играть в шахматы.

* * *

В бассейн я сегодня в очередной раз не успел, но уже даже не нервничаю по этому поводу. Поводы были более чем уважительные.

В клинике, Котлинский с началом сеанса не уходит. После того, как ставлю Анне полагающиеся иголки, он указывает глазами на угол кабинета и, расположившись рядом со мной, начинает шёпотом задавать вопросы:

— Ну как? Сколько ещё? Если на глаз?

— Навскидку, ещё тридцать — сорок процентов. От того, что было. Но и процесс ускорился. Видимо, иммунная система тоже тренируемая…

— Хорошо, — кивает Котлинский, обдумывая при этом что-то своё. — Второго пациента подключаем?

— Если принципиально, то конечно да. Обсуждали. — Шепчу ему на ухо. — А если конкретно, то надо же смотреть. Лично.

— Тогда завтра сразу после Анны, — одними губами обозначает Котлинский и неожиданно бесшумно для его габаритов исчезает из кабинета, даже не хлопнув дверью.

* * *

— Слушай, нам надо серьёзно поговорить. — Обращаюсь к Лене, стартующей от больницы снова на спорткомплекс со мной на борту.

— Мелкий, ты это брось, — недовольно отвечает она. — Что за манипуляции? Не нагнетай. Давай без чеховских пауз.

— Ты понимаешь, что сегодня сбила собаку только потому, что не смотрела на дорогу, чтоб потроллить меня?, — Говорю как можно мягче. Лена молчит, потому продолжаю. — Я тебя очень люблю. И не хочу ссориться. Но сегодня вместо собаки могло быть что-то ещё. Или кто-то ещё… Развивать тему?

— Не надо, — отвечает, насупившись, Лена. — Манипулятор…, — После тридцатисекундной паузы, она добавляет, — Принимается… Но Мелкий, иду навстречу исключительно чтоб не плодить раздор в семье: собака кинулась из кустов. Ростом невелика. Это всё не от того, что я на тебя смотрела…

— Лен, какая разница, каким путём прийти к решению, которое устраивает нас обоих?, — улыбаюсь, закрыв глаза и откинувшись на подголовник. — Не ссоримся, и хорошо. Рад, что этот вопрос решили.

— Ладно, считается, — бурчит Лена ещё через десять секунд. — Была неправа… Маленький монстр. Кстати! Пока ты в КЛИНИКЕ зависал, я нашла хозяев.

— Как?, — удивляюсь. — Так быстро?

— Собака в ошейнике. На ошейнике номер телефона. Это ветеринар в клинике сказала, когда я позвонила: они тщательно осмотрели ошейник ещё раз. Там гравировка затёрлась, надо было разглядывать тщательнее. Так что, пса заберут уже хозяева. Прошу внести в протокол, что вину искупила…

* * *

Когда мы приезжаем домой, я быстро ставлю в духовку пиццу и рублю салат, стараясь потратить на кулинарию как можно меньше времени.

Звонит мой телефон. На экране отображается такой же номер, как и оперативный у Саматова, только с разницей в одну цифру.

— Ало?, — удивляюсь тому, кто бы это мог быть.

— Привет, — говорит труба голосом Араба. — Узнал?

— Привет, Араб, — улыбаюсь. — И голос узнал, и номер похож на…

— Точно. — Перебивает меня Араб, видимо, специально не давая произнести фамилию Саматова вслух. — К тебе сейчас будут проситься на встречу по телефону, если что, свисти. Пульт рядом?

— Всегда рядом, — немного напрягаюсь.

— Да не напрягайся, — как будто читает мои мысли Араб. — Ничего военного. Просто профилактирую: мне наш мониторинг отбил, что у тебя сейчас контакт будет. А я на тумбочке…

— … и тебе заняться особо нечем?, — завершаю его фразу словами Саматова.

— Точно, — смеётся Араб. — Ладно, давай. Если что, жми кнопку. Тьфу-тьфу… отбой.

Пицца готовится, салат уже порезан, я сижу на кухне и слежу за духовкой, а Лена делает мне массаж на плечах и затылке, когда звонит её телефон.

— Ух ты! Крематорий!, — удивлённо присвистывает она. — И что ему надо? АЛО!

— …

— Хорошо, подъезжай, если ненадолго, — продолжает удивляться в трубку Лена. — Локацию сейчас скину в ватсап, жди…

— Даже не знаю, что тебе сказать, — смеюсь после того, когда Лена возвращается к моим плечам и затылку через секунду. — По поводу того, что какие-то непонятные мужики набивают тебе встречи в такое время. Ещё и в моей квартире, — дальше просто смеюсь.

— Хе-хе, а вот и не мне. — Лена неожиданно сильно сдавливает мои плечи. — Тебе. Мелкий, он у меня попросил аудиенцию с тобой. Так что, это ты мне скажи. Какие у тебя намечаются дела с Юрой? Не то, чтоб я возражала, но надо же понимать? Что ты замыслил, маленький монстр.

— Будешь смеяться. До этой секунды вообще о Юре не вспоминал, — честно смотрю ей в глаза, запрокинув голову. — Он меня больше тебя озадачил.

Юра приезжает ровно к тому моменту, когда я достаю из духовки пиццу.

— Ты смотри, как угадал, — то ли шутит, то ли серьёзно говорит Лена. — Прямо к еде…

— Не с пустыми руками!, — Юра скрещивает перед грудью руки, потом тянется к пакету, который он принёс с собой.

Видимо, без пакетов он никуда не ходит.

Из пакета Юры на стол последовательно появляются три стеклянные бутылки натурального гранатового сока, две упаковки орехов кэшью, пара пластиковых «ванночек» с нарезками рыбы и сыра и, видимо на закуску, упаковка китайского чая с надписями исключительно иероглифами.

— Есть ещё ром, — вопросительно смотрит то в пакет, то на нас Юра. — Но вы же не пьёте?

— Точно. Не пьём, — синхронно киваем мы с Леной.

— Позвольте, я поучаствую в процессе, — С этими словами Юра занимает место рядом со мной и буквально за полминуты сервирует всё, что он принёс, в мои тарелки. При этом, ни разу не спрашивая, где у меня что лежит.

Интересно.

Лена с явным любопытством наблюдаем за его движениями.

— Итак, к делу?, — Юра разливает всем сок, чокается с нами по очереди, залпом выпивает, забрасывает в рот горсть кэшью и поворачивается ко мне. — Саша, у меня к тебе вопрос, переходящий в просьбу. Ты меня лично не знаешь, но через Лену тебя, получается, знаю я. — Далее он разворачивается к Лене, — Лена, я могу прямо при тебе. Могу наедине. Как скажешь, так и сделаю.

— Конечно при мне, — удивляется Лена. — Это даже не обсуждается…

— Слушаю внимательно, — улыбаюсь, попутно придвигаясь ближе к Лене.

— Вообще-то, вопросов даже два, — Юра задумчиво опускает подбородок на скрещенные ладони и продолжает. — Первый. На южный филиал ПЕРСОНы готовится микро-наезд. В «техасе». У меня от моей службы безопасности есть информация, в ситуации я прав на все сто. Но во-первых, не смогу доказать авансом, пока оно не случится. Чего не хочется. Во-вторых, в силу специфики Юга, мало быть правым по закону. Я бы хотел предварительно договориться, чтоб в случае любых разбирательств, в адрес ПЕРСОНы всего лишь соблюдался Закон. Ни больше, ни меньше. Всех, кто закону поспособствует, отблагодарю по-взрослому. Ещё раз: не надо ни нарушать, ни мне подыгрывать. Просто сделать так, чтоб всё было по закону. — Юра вопросительно смотрит на меня.

— Юра, я очень рад тебя видеть, — мне даже не приходится изображать удивление, потому что я на самом деле более чем удивлён, — и на дурака ты не похож. Потому логичен мой встречный вопрос: а с чего ты с этой проблемой пришёл ко мне? Ты меня ни с кем не путаешь? Я — обычный школьник. Из лицея. Или у тебя какие-то другие мысли?

— Юра, а почему ты к отцу не пошёл?, — следом за мной удивлённо задаёт свой вопрос Лена, которая обескуражена не меньше моего.

— Вопросы понятны, отвечаю. — Кивает Юра. — Лен, начну с тебя.

Лена кивает.

— Лен, там будет так. — Юра пристально смотрит на Лену. — Налоговая вместе с «маски-шоу» вначале заблокирует филиал, потом предъявят филькино постановление о том, что налагают на нас штраф, и «до выяснения» изымут металл, камни, изделия, в общем, всё, до чего дотянутся в здании. А в ювелирке всегда есть что взять. Даже если просто сырьё.

— Не имеют же права, без решения суда?, — закусывает губу Лена.

— Именно, — кивает Юра. — Потому, через пару месяцев суд признает действия незаконными и всё отменит. Расскажешь мне, что будет потом?, — Юра снисходительно переводит взгляд с Лены на меня и обратно.

Я не могу сказать, что вообще ориентируюсь в раскладе, потому жду, что скажет Лена.

— Будет решение суда, — загибает пальцы Лена. — По голове налоговой. Назначение исполнителя, изъятие исполнителем твоих камней и металла у департамента госдоходов… СТОП!

— Вот-вот. — Юра хлопает три раза в ладоши. — К тому моменту, когда исполнитель начнёт пытаться что-то получить из незаконно изъятого у меня, тех камней уже точно на складе Госдоходов не будет. Про металл молчу, там есть варианты всё вытащить…

— Стоимость камней, изъятых у тебя, будет пересчитана в соответствие с государственной оценкой, — продолжает догадываться Лена. — И возвращать тебе будут не камни, которых к тому времени и след простынет, а деньги…

— …в соответствие с актом заочной государственной оценки, — наклоняет голову к плечу Юра. — Что составит хорошо если пятнадцать процентов от номинальной стоимости.

— Почему?, — врезаюсь я, не до конца ещё понимая механику.

— У нас же нет единого геммологического стандарта в стране, — поворачивает голову в мою сторону Лена, — потому нет ни методик оценки, ни нормальной прописанной шкалы компенсации. За такие вот "подвиги".

— Бинго, — кивает Юра, забрасывая в рот ещё горсть кэшью. — Теперь понимаешь, почему я сейчас не у Роберта? И чтоб заранее снять все твои возможные вопросы: Роберт у меня запасной вариант. К нему я планировал идти после вас. Если тут не договоримся.

— Батя не захочет связываться на упреждение. — Кивает Юре Лена. — «Нельзя обвинять в том, что ещё не сделано», — цитирует Лена какой-то только им двоим с Юрой понятный момент. — Батя скажет, что ты перестраховщик, и что он тебе всё отдаст деньгами, если это вдруг всё случится.

— Он и отдаст!, — Юра снова поднимает перед собой скрещенные руки. — Я это и оставлю на запасной вариант! Но очень хотелось бы до этого не доводить…

Глава 20.

— Со вторым вопросом объяснил?, — Юра обводит взглядом нас с Леной. — Теперь к первому вопросу. Саша, я в общих чертах ориентируюсь и в законодательстве, и в своих правах, и в полномочиях различных госструктур. Естественно, не заметить в гостях у Роберта прокурора Бахтина с моей стороны было бы странно: лично мне приходится очень тонко держать нос по ветру, чтоб не пролететь, м-да, — Юра застенчиво трёт ладонью затылок. — Также, было понятно, что именно там Бахтин — это твой гость. Не Роберта.

— Почему?, — широко открываю глаза и, наверное, даже подаюсь вперёд. — Я не спорю с тобой, но хотелось бы понять цепочку твоих рассуждений.

— Тут скорее цепочка наблюдений, — смеётся Юра, глядя на свои носки. — А не рассуждений. Во-первых, мы с Робертом друзья. И его круг общения я отлично представляю, даже если не пересекался лично. Оговоримся сразу, я мало с кем из его друзей не пересекался, потому что я ещё вон Елену Робертовну маленькую на руках держал, — Юра указывает подбородком на Лену, которая с беззаботным видом пытается воткнуть орешек кешью в ломтик рыбы. — Прокуратуры там в списке точно не было, особенно следующего за Робертом поколения чиновников.

Ух ты. А я и не знал, что «жизненные циклы» государственных чиновников тоже измеряются поколениями.

— Во-вторых. Было же видно, кто с кем общается. Кто с кем эмоционально связан. Даже не знаю, как объяснить…, — Юра щёлкает пальцами, подбирая слова. — В общем, поверь мне на слово. Поживи с моё, и ты тоже научишься в компании отличать, кто к кому приехал. Есть же, это… как его… «реальные цели и декларируемые цели». Вот реально было видно, что Бахтин с тобой. А прокуратура — как раз надзорный орган. В моём случае, идеальный, чтоб отбиться от наезда на филиал в «техасе». Ну и в наших кругах тоже есть свои потоки информации. Бахтин считается одним из самых адекватных, — Юра явно стесняется того, что ему приходится сейчас говорить. — В общем, он имеет репутацию человека, к которому не зазорно обратиться за помощью, если по закону лично ты сто процентов прав, но попал под замес в беспредел. Тем более, я не с пустыми руками!, — Юра зачем-то демонстративно поднимает в воздух пустые ладони.

— Юра, ты, наверное, и сам знаешь, что именно с Бахтиным самое последнее с чего надо начинать — это твои непустые руки, — смеюсь, наблюдая, как Лена воюет с орешком и рыбой. — Или первое, но это если ты хочешь всё испортить. Юр, давай честно. Ты же понимаешь, как ты выглядишь сейчас со стороны? Даже если ты на все сто из ста прав в раскладе?

— Жирным барыгой, который что-то с кем-то не поделил, и кинулся не пойми куда искать точки опоры, — кивает Юра, спокойно глядя мне в глаза.

— А как буду выглядеть я, продвигая этот вопрос?, — смотрю в ответ в глаза Юре. — Не подумай, что я набиваю себе цену. Просто мне никогда не приходилось иметь дело с экономической безопасностью. Или как тут правильнее назвать… Я просто рассуждаю вслух. У меня есть очень немного. Но то, что у меня есть, я точно так же, как и ты, получил исключительно своими руками и горбом. Если говорить конкретно о Бахтине, то с ним, если с самого начала, познакомился, когда чистил на мойке его машину в ночную смену.

— Респект, — присвистывает Юра. — Я думал, ты из мажоров, — он обводит рукой вокруг себя, указывая на интерьер квартиры. — И с тобой можно договориться за деньги…

— Боже упаси, — открещиваюсь обеими руками. — Даже не развиваем эту тему, чтоб мы с тобой не разругались. Юра, буду откровенен. Я тебе очень сочувствую, и лично ты мне очень симпатичен. Но именно в данном случае, у меня душа не лежит просить «за бабки», понимаешь?

Не хочу озвучивать Юре ту мысль, что лично мне Бахтин ещё ни разу ни в чём не отказывал. Но я ни разу и не просил его о чём-либо материальном.

— Саша, сейчас задам откровенный вопрос, если не хочешь, можешь не отвечать. — Юра бросил рассматривать свои носки и снова смотрит мне в глаза. — Я, откровенно говоря, подумал, что у разных социальных слоёв может быть общий интерес в моём вопросе. У меня на ПЕРСОНЕ все зарплаты в белую. По размеру больше, чем в среднем по стране. Всегда вовремя. Обучаю всех за свой счёт. Ссуды на квартиры даже даю, и много чего ещё. Я не вижу, почему по закону не попытаться обратиться к тому, кто способен помочь. Помочь в данном случае исключительно соблюдать закон. — Твёрдо заканчивает Юра, переводя взгляд с меня на Лену, которая продолжает воевать с орешками кешью. — Если это возможно сделать официально, например, написав заявление, пусть только скажут. От тебя хотел просить только свести меня лично с Бахтиным.

— Почему сам тогда за столом не обратился?, — удивляюсь, видимо, чего-то недопонимая до конца. — Ты меня и мою роль в этом мире сейчас точно не переоцениваешь?

— Это ты задал сейчас два разных вопроса, — с досадой морщится Юра. — Насчёт переоценки тебя. Я видел, как Бахтин к тебе относится на самом деле, за одним столом сидели. Со стороны это очень заметно, по крайней мере, мне. В данном случае, этого более чем достаточно, чтоб он услышал тебя и согласился помочь мне. Если попросишь ты. Насчёт «сам за столом…» — Юра отстранённо бросает взгляд на Лену, потом продолжает. — Был лет десять назад такой салон премиального массажа, ИМПЕРИЯ. Массаж с релаксом… Там была администратор, Анна. Могла иным моделям фору дать. Её ценили и хозяева, и клиенты, за сотрудниц ничего не скажу, не спрашивал… Этакая играющая тренер. Стервозная, жёсткая в общении, но прибыль давала учредителям огого. На админе вообще много всего висит в таком месте: чай клиентам подать. Стирка белья в прачечной, тогда одноразовых постелей ещё не было. Курение только в правильных местах. Кассовые операции, в общем куча всего. Но вот на каком-то этапе там всё стало сыпаться: и выручка, и план, и, самое главное, отрицательные отзывы от клиентов. Стали разбираться.

Ловлю себя на том, что мне интересно слушать рассказ. Вижу, что Лене тоже. Хотя пока абсолютно неясно, зачем Юра это всё рассказывает в таких подробностях.

— Оказывается, когда она сама работала, она функции девочкам делегировала, — продолжает Юра. — А когда всё делают девочки, ладно, бог с ним с курением в комнате с клиентами. И режим стирки подешевле, хотя уже вопросы. И чай, в отличие от неё, клиентам через раз давали, вроде — мелочь, а поди ж ты… Но самая главная проблема была в том, что девочки как раз гнались за оборотом. И периодически получалось, что в одном холле сталкиваются несколько клиентов одновременно: одному две минуты ждать, другому пять. А Анька категорически этого не допускала, это грубое нарушение принципа: мужики-клиенты НЕ ДОЛЖНЫ пересекаться в одном месте. — Юра вздыхает, наливает себе ещё сока. — Я это к чему так долго… Нельзя смешивать. Не знаю, как объяснить. Но лезть к Бахтину самому именно там, именно тогда, было категорически не правильно.

Я не понимаю, зачем Юра рассказал эту историю, надо потом спросить у Лены. Может, это какой-то хитрый способ психологического манипулирования? Но на уровне ощущений с ним согласен: именно там, грузить Бахтина не дал бы даже я. Цинично говоря, когда и где он ещё рома треснет спокойно и в хорошем кругу, не оглядываясь за спину.

— Юра, такой дурацкий вопрос, — врезается Лена, запихивая наконец в рот злосчастные орехи. — А почему ты пошёл на такие нетривиальные шаги, я про визит сюда, вместо двух самих собой напрашивающихся вариантов? Первый вариант: делаешь, как говорит мой батя, убытки он тебе потом всё равно закроет? И второй вариант: вывозишь все стоящие камни с филиала заранее, раз ты в курсе? Оставляешь «кирпичи», а госдоходы пусть изымают фианит? По доллару за тыщу карат?

— У меня есть принципы, Лен, — Юра смотрит на Лену, сжав губы. — И я их никогда не ломаю. Пять лет назад, ещё до объединения сети в ПЕРСОНУ, — Юра вопросительно смотрит на Лену, она ему кивает, — у нас в Окраине были мощности, ты помнишь?

— Честно говоря, не особо, — хмурится Лена.

— Не важно… Вот тогда на нас там наехали по этой же схеме. При предыдущем президенте. Ещё и лицензию аннулировали, незаконно. Я тогда под Юлтой, на левом китайском полуавтомате, полгода лично всё вручную отливал. Закрепщики, полировка, шлифовка — всё в сарае на пирсе было. Нелегально. Что не прогибаться.

— Юр, в итоге, власть там сменилась, но завод же ты всё равно не реанимировал?, — смеётся Лена. — Хреновый пример. Всё, вспомнила. Батя говорил, что ты из-под полы, без клейма, непонятными тропами и по Окраине тогда товар назло кому-то распространял, и даже на Север через границу: «Нелегал х- в», — продолжает смеяться Лена, цитируя что-то. С ней вместе начинает смеяться и Юра.

— Пример как раз хороший, — качает головой, не соглашаясь, Юра. — Я ни копейки не заплатил в ту казну, раз она меня раздевать начала. И не прогнулся. Всех людей при работе оставил, никому зарплату не поломал. Пусть нелегально… Ни под кого не прогнулся. И ни одной точки из своего рынка не потерял: клиенты и в Окраине, и на Севере получали всё от и до. Кстати! На Севере я всё честно потом клеймил, после пересечения границы, даже по двойной таксе! Это я в Окраине ни копейки лишней платить не стал! Я чего-то думал, ты меня поймёшь, — Юра с огорчением смотрит на Лену. — Как психолог. Я б никогда не стал, кто есть, если бы давал себя харить.

Надо будет потом уточнить, что точно есть «харить». Чувствую, спрашивать сейчас будет не совсем правильно.

— Извини, пошутила неудачно. Поняла я всё. — Делает детское лицо Лена. — Но лучше б ты всё же к бате сходил.

— Лен, я не к тебе пришёл, — вежливо, но жёстко говорит Юра. — С твоего разрешения, но не к тебе.

Пока Юра с Леной спорят, я выхожу в другую комнату, подумать в тишине.

* * *

Телефонный разговор через минуту.

— Олег Николаевич, здравствуйте.

— Привет, Саш. Всё в порядке?

— У меня да. Я с вопросом.

— Давай.

— …

— Дай подумать. — Бахтин несколько секунд дышит в трубку. — Я откажу. Без объяснения причин. Личной безопасности, здоровью, жизни, тут никакой угрозы ни в чей адрес нет. НО. Про саму схему я слышал, действительно паскудная штука. Что «бизнес не дойная корова, а священная» — кое-кому действительно напомнить пора. Давай сделаем так…

* * *

— Юра, тебе ведь нужен не лично Бахтин? А принципиальная позиция его органа, с соблюдением всех регламентов?, — спрашиваю Юру через минуту, вернувшись в кухню.

— Точно, — с интересом поворачивается в мою сторону Юра. — А что, есть другие варианты?

— И будешь благодарить за оказанную помощь, ничего не упускаю?, — не даю сменить тему. У меня схема в голове уже сложилась, но нужно подтвердить последние детали.

— По-взрослому отблагодарю, — закрывая глаза, три раза кивает Юра. — Дело принципа. Харить себя никому не дам. Чего бы ни стоило. Тем более, беспредельщикам в «техасе».

— Ну тогда жди ещё пять минут…

* * *

Чат в ватсаппе.

Стесев: Ира, привет. Саша Стесев.

Ирина прокуратура зам Бахтина: Привет. Помню. Что-то стряслось?

Стесев: Не у меня. Просят защиты закона + благодарность, Бахтин сказал, могу к тебе «постучаться». И уговорить тебя. Если смогу. Но я не уверен. 0_0

Ирина прокуратура зам Бахтина: Ну и кто там рвётся ко мне в должники?

Стесев: «ПЕРСОНА»

Ирина прокуратура зам Бахтина: Это которая ювелирная сеть? 0_0

Стесев: почти. Сеть — дочка, ничего не решает. Рвётся сам головной завод.

Ирина прокуратура зам Бахтина: СЕЙЧАС НАБЕРУ с другого номера, СЕКУНДА.

* * *

— Саша, привет. Это Ирина, — раздаётся в телефоне через минуту. — Какие там подробности?

— …

— … и просит лично Юрий, который директор?

— Он ещё и хозяин. Да.

— Дай соображу, — теперь уже не Бахтин, а Ирина дышит в трубку минуту. Похоже, они вечером уже выдыхаются и соображают медленно. — Нет, так не пойдёт, — бормочет Ирина сама себе. — … Саш, Я тебе сейчас сброшу свою визитку в ватсапп. Дай её Юрию. И скажи, что я жду его звонка завтра в восемь ноль-ноль. А в восемь сорок пять ему, скорее всего, нужно будет приехать ко мне…

* * *

Когда возвращаюсь в кухню, Юра всё ещё деликатно настаивает, что директор ПЕРСОНЫ он. И политику компании будет определять тоже он.

А Лена, по-моему, его просто троллит.

— Юра, какой у тебя номер телефона? Вернее, ватсаппа?, — вклиниваюсь в их разговор, чтоб сэкономить время.

Юра диктует номер, с интересом глядя на меня.

— Вот визитка, — отправляю ему в ватсаппе визитку Ирину, в которой есть её фото, звание, должность, адрес с номером кабинета, телефон и емейл.

Юра на секунду отвлекается, принимает сообщение, читает визитку и с удивлением поднимает глаза на меня:

— Что надо делать?

— Вот это уже не ко мне. Завтра в восемь ноль-ноль её нужно набрать. А в восемь сорок пять к ней подъехать. Она сказала, что разговаривать будешь с ней лично. И у неё в кабинете. — Смотрю на Юру, чему он ни грамма не смущается.

— Понятно. Спасибо, — ровно кивает Юра, аккуратно опуская смартфон в карман и идёт с прихожую. — По итогам, с меня…

— Шагай уже!, — Весело перебивает Юру Лена, припечатывая его сзади ладонью по плечу. — Не занудствуй! И вообще, где мой весёлый друг детства Юра Крематорий?

— Ожидает, что ты уже выросла, — с опаской оглядывается Юра на Лену. — Ладно, свои люди, сочтёмся! За мной в любом случае не ржавеет…

* * *

— Ну и чего ты сидела, в рот воды набрав?, — спрашиваю Лену после того, как мы провожаем Юру. — Я даже не сразу сообразил, как правильно поступить. Вернее, мозгами понятно одно. А душа почему-то не лежит.

— Привыкай, Мелкий, — пожимает плечами Лена. — Тебя ждёт великое будущее магната. Мне, как твоей половине, кажется, что ты порой отрываешься от реальности. Потому вот тебе проза жизни, во всей её красе. И нынешний гордиев узел с Юрой — это такие мелочи и такой щадящий режим… Кто я такая, чтоб мешать жизни открывать тебе глаза на реальный мир, хи-хи.

— А чего ты Юру троллила? Я же видел, ты из него просто кровь пила?

— Мелкий, я его с вот таких лет знаю!, — возмущается Лена, показывая ладонью на уровне колена. — С ним мне почему-то всё время хочется капризничать. Он знаешь сколько со мной возился в детстве?! В шахматы, кстати, как фигуры ходят, меня он учил.

Глава 21.

СМС чат.

Араб: пообщались?

Стесев: да. А как ты узнал что Юра приедет?

Араб: Да я понятия не имел, Юра, Коля или еще кто. Был сигнал, что будет контакт. Не типичный, но и не опасный. Я сейчас по делу пишу. Сом говорил, ты на области по боксу будешь, и заявку на сопровождение подавать будешь?

Стесев: да.

Араб: Можешь и меня в неё вписать? С Сомом сам согласую.

Стесев: ок.

Араб: И ещё. У нас есть вопросы… м-м-м… не тут. Завтра можешь нам уделить часа два? Надо у нас на базе.

Стесев: Именно ВАМ, если надо, всегда. Когда?

Араб: мы подстроимся. Когда тебе лучше, чтоб график не ломать? Увезём/привезём.

Стесев: Мне лучше после 21.00. до этого времени у меня всё забито очень плотно.

Араб: Нет, уже солнце сядет. Надо при свете дня начать.

Стесев: Тогда из школы проще свинтить. Щас, гляну расписание

…

Стесев: Давай с 11.00 до 13.00? У меня как раз большой перерыв и две ботвы.

Араб: договорились. Буду ждать сразу у ворот лицея.

Стесев: Стой! Можешь хоть примерно обозначить предмет интереса?

Араб: Совет Сома тебе. Что именно прокачивать.

* * *

На базу Араб, подобрав меня у ворот лицея, домчался за пятнадцать минут. Он же и отмазал меня от биологии и английского.

Я пытался предупредить англичанку сам, что меня сегодня не будет. На что она сделала круглые глаза и сказала, что дисциплины никто не отменял. Араб, предвидя этот момент, стоял у меня за спиной. Отстранив меня, он подошёл к англичанке сам, о чём-то тихо пошептался, показал какое-то удостоверение. Из разговора я услышал только: «Так что за безопасность не опасайтесь».

То же самое, только короче, повторилось с учительницей биологии.

— Араб, а ничего, что ты в школе всем свои корки в нос тыкал?, — интересуюсь по пути на базу. — Это ж вроде как негласно? Ваша охрана.

— Я полицейское удостоверение показывал, — смеётся Араб. — У нас же есть разные документы прикрытия, для оперативной работы.

— А что ты обо мне сказал?, — начинаю беспокоиться. — Мне лицей менять не придётся?

— Сказал, что нужна твоя личная экспертная оценка в вопросе, который с ней не имею права обсуждать. — Продолжает смеяться Араб. — Как представителя определённой социальной категории.

— И она в эту дичь поверила?

— Вот не надо!, — обижается Араб. — Допустим, ментам нужна консультация по символике граффити. Свидетели, они ведь всякие бывают… Кого звать? Твою бабушку? Как раз надо такого, как ты. Ну и ещё есть масса вариантов…

* * *

На базе Араб ведёт меня в уже привычный кабинет, куда ровно через минуту после нас входит Саматов.

Они с Арабом повторяют ритуал общения с камерой в углу, только вместо «подготовки объекта» в этот раз озвучивают «отработку взаимодействия».

— Ну, как жив-здоров?, — Саматов садится напротив меня верхом на стул и указывает Арабы на место рядом с собой. — Случайно не начал отрабатывать то, о чём мы говорили?

— Угнетение функций?, — смотрю в глаза Саматову.

Он молча кивает в ответ.

— Пробовал на себе. Инициация процессов торможения в коре мозга. Уснул как убитый, чуть в лицей не проспал, — отвечаю. — До тренировок на каких-то других объектах не дошло.

— Понятно, — хмуро кивает Саматов. — Давай сейчас Араб озвучит преамбулу, у него лучше получится. А потом обсудим.

— Проблемы особо и нет, — начинает Араб. — Просто у нас в функциях, помимо видимой части, есть ещё мониторинг. Иногда переходящий в исследования. Этим занимаются совсем другие люди, но с тобой из наших близко знакомы только мы; информацию от тебя мы никуда дальше себя не пускали; а потребность в консультации назрела. Вопрос как к эксперту: если у тебя на стабилизацию ситуации с опухолью ушёл пусть месяц… Сюда считаем анализ вариантов, выбор методики терапии, отработку личных навыков по методике, как я понимаю всё строится именно на них… Если ты б решил не лечить, а глушить? Сколько времени б ушло до аналогичного с опухолью результата? Это равноценные по временным затратам процессы?

Мне начинает активно не нравиться подоплёка, о чём тут же говорю:

— Вы решили из меня специалиста противоположного профиля сделать? Я не могу ответить на вопрос. Да и не стал бы отвечать, если б смог. Причины объяснять?

— Ты меня не правильно понял, — морщится Араб. — Вернее, я недообъяснил. Есть информация…, - Араб переглядывается с Сомом, тот кивает, и Араб продолжает. — Давай сначала. Возможность дистантного воздействия одного организма на другой давно подтверждена. Для справки, последний открытый доклад по теме — это одна тысяча девятьсот двадцать четвёртый год. Потом Академия Наук СССР тему внесла в закрытый список, и в открытых источниках обыватель больше ничего найти не мог. Но саму тему исследовать не прекратили.

— Боюсь спросить, что там были за эксперименты, — смотрю по очереди в глаза Саматову и Арабу.

— Ничего из того, что ты сейчас подумал, — снова морщится Араб. — Конкретно в двадцать четвёртом, на Академии доклад был по мышам. Брались две мыши, из одного помёта. Их дрессировали на работу в паре, держали вместе, кормили, и так далее. В общем, пытались между ними выработать то, что сегодня бы назвали «эмоциональной связью». После образования связи, их разъединяли за пределы физиологической чувствительности. Дальше, конечно, садизм. Когда одну мордовали, у второй и пульс учащался, и стресс возникал, и по клетке она носилась в тревоге… и наоборот: когда одной раздражали центр удовольствия, вторая не то чтоб тащилась, но явно расслаблялась… если можно так сказать, — смущённо трёт нос Араб. — Вот эти опыты и обсуждались. А потом тему засекретили. Из того, что известно лично нам, в нашей стране, включая СССР, опыты по этой теме на людях не проводились. В отличие от некоторых других развитых стран…

— Япония?, — спрашиваю.

— И она тоже, — кивает Араб. — Ещё Германия, но там результаты утеряны. Вот теперь возвращаемся к вопросу. А, стоп, ещё момент… То, что некоторые люди имеют сильные психотерапевтические способности, известно давно. Сейчас ещё их часть называют экстрасенсами… Вот по нашей статистике, реальными способностями обладает два процента от тех, кто утверждает, что что-то может. Вот теперь вопрос в тебе: если человек, имеющий природную склонность к аналогичной тебе терапии, начинает усиленно тренировать обратную функцию…

— Угнетение?

— Да. — Саматов кладёт руку на плечо Араба, останавливая того, и дальше продолжает сам. — Первое: возможно ли это в принципе? Второе: сколько времени займёт выход на уровень, аналогичный, допустим, твоему, но с обратным модулем? И третье: какие методики защиты от такого специалиста возможны?

— Сом, ты сейчас спрашиваешь, почём колбаса в магазине, — отвечаю, поудобнее устраиваясь на стуле.

— А я говорил…, — бормочет Араб.

— По пунктам. Твой первый пункт: надо исследовать. Но лично мне исследовать такое не хочется. И заставить меня не получится, — не вижу смысла скрывать свою позицию. — Второе: люди индивидуальны. Сколько времени надо, чтоб стать мастером спорта по плаванью? Кому-то три года. Кто-то вообще никогда.

Саматов кивает, задумчиво глядя сквозь меня.

— Третье. Снова надо исследовать, но только тогда, когда будет какой-то системный и вразумительный ответ по первому пункту. Как можно изобретать бронежилет, не имея ориентиром конкретного патрона? От которого защищаемся? Уже молчу про различные варианты сердечников…

— Логично, — снова кивает Сом. — Араб, продолжай. А то я его сейчас напугаю и против нас настрою.

— Саша, мы нуждаемся в твоей помощи по выработке теории, хотя бы теории, противодействия атаке такого специалиста, как ты, если по модулю. — Араб серьёзно смотрит мне в глаза. — Но с другим знаком. Не с плюсом, а с минусом. Мы не будем на тебя ни давить, ни уговаривать. Нас интересует только защита. Если ты отказываешься обсуждать эту тему, лично нами это будет встречено с полным пониманием, и никак на тебе не отразится. Варианты подготовки такого «невидимого убийцы» нас не интересуют. Нас интересуют только две вещи: что, чисто теоретически, такой человек может удумать? Каков будет его арсенал воздействий? И второе: как от этого защищаться? Генераторы, личная подготовка? Люди с аналогичными способностями? Фильтрация на дальних подступах?

— Я бы сказал чуть иначе, — осторожно выговаривает каждое слово Саматов. — Нас устроит и вообще другая интерпретация, чтоб ты успокоился. Первое: как такого человека можно определить? Вычислить? Заранее обнаружить? Желательно до того, как он начнёт убивать. Второе: что ему можно противопоставить? Чтоб не дать никого убить.

— Странно. Психиатр вроде Араб, а формулировка Саматова мне нравится гораздо больше, — бормочу. — Или это вы в хорошего и плохого играете?

— Нам не до игр, — качает головой Араб. — Есть информация от наших коллег из Северной страны… мы общаемся в рамках профессионального обмена опытом… И часто работаем вместе по одной задаче, поскольку ноль первые часто в тандеме… Так вот от них есть информация, что на их охраняемые объекты попытки таких атак имели место. — Араб указывает взглядом на карту мира, открытую на мониторе компьютера. — За пределами наших юрисдикций. Подробности нам не сообщили, как и результат. Но мы, я сейчас о Службе в целом, имеем привычку готовиться до того, как… А не после того, как по нам или по объектам начнут стрелять.

— Какие у меня гарантии соблюдения нашей договорённости? Если мы сейчас договариваемся?, — перевожу взгляд с одного на другого. — Что, например, лет через пять после вас, никому другому не придёт в голову "развернуть стволы" в другую сторону?

— Надо думать, — пожимает плечами Араб.

— Ты придумай и нам скажи, — хмуро смотрит в стол Саматов. — Ни на чём не настаиваем. В лицей сейчас отвезём. Надумаешь — свисти.

Глава 22.

Но ни в какой лицей я не уезжаю.

— Сом, у меня к тебе пара вопросов на личном уровне. Верить Государству, извини, не планирую. — Продолжаю неприятный разговор, потому что у меня слишком мало информации для принятия точного решения. — НО. Это не отменяет того факта, что конкретным людям лично я более чем доверяю, более чем обязан и могу сделать всё не ради каких-то мифических государственных интересов, а просто чтоб вам с Арабом когда-нибудь… не пришлось… ну ты понял.

Саматов заинтересованно кивает, Араб опускается обратно на стул.

— Сом, Араб, лично я, из открытых источников, видел как минимум один пример того, как наше государство, на государственном уровне, устранило конкретного человека, причём не самого последнего в этом мире. И в такой, как вы говорите, оперативной обстановке, что за саму работу впору ордена давать. — Тщательно отслеживаю все их реакции на всех уровнях. Если им что-то известно, увижу. — В этой связи, у меня вопрос. А как лично вы, не самые большие чины в вашей не самой влиятельной (в политическом плане) Службе, можете давать стратегические гарантии за решения, которые принимаются не на вашем уровне? Например, поймём мы с вами сейчас, как печень, допустим, глушить с десяти метров. Или в почке там онкологию активировать. Вы со своей стороны озаботитесь защитой. Но как вы можете быть уверены, что…?

— А ты сейчас о каком примере?, — спокойно спрашивает Саматов, зачем-то входя в тот самый эмоциональный транс, в котором он обычно воюет. Когда частоты его мозга в сумме похожи на конвейерного робота.

— Сом, выйди из транса…, — бурчу. — Я всё вижу. Если будешь хулиганить, разговора не получится.

— Извиняюсь, я рефлекторно, — встряхивается Саматов. — Когда напрягаюсь, оно само.

— А чего тут напрягаться?, — не понимаю. — Сидим, беседуем. Никто ни на кого с кулаками не лезет.

— Это у него ассоциативная цепочка так запускается с перекосом! Аааа-га-га-га-га, — ржёт Араб. — Смотри. Ты сказал сразу три маркера, для него критичных: кого-то устранили. Раз. В сложной оперативной обстановке, два. То есть, преодолевая какое-то сопротивление, в том числе, видимо, охраны. Два с половиной. Третье — ордена за задачу. Не буду разжёвывать, это на полчаса, но у нашего Сома под эти слова в мозгу формируются визуальные картинки, а-а-а-аага-га-га-га, особенности типа мышления. А фантазия богатая, вот у него не тот режим и запустился!, — заканчивает пояснения Араб, весело глядя на Саматова.

Вижу, что это чистая правда. Сам Саматов почему-то смущается и чуть ли не краснеет, а Араб ещё полминуты подхихикивает в кулак, косясь на него.

— Так о каком ты сейчас примере?, — повторяет вопрос Саматов, неловко улыбаясь и явно покраснев от смущения.

Занятно… А также неожиданно и смешно.

— Вот ссылка, читайте, — беру телефон и отправляю Арабу в ватсаппе статью.[13] — А вот ещё одна.[14] Вы согласитесь, что в официальную версию верить не стоит? Тем более, у него, как у бывшего зятя нашего Национального Лидера, были основания опасаться. Но никак не в петлю лезть, с теми миллиардами, что у него были.

— Ну-у, поспорить бы чисто из вредности мог, — трёт нос Араб, — но не буду…

— Араб. Ты не мог бы тут поспорить, — качаю головой. — Если не планируешь нарушить ваше собственное правило.

— Это какое?, — теперь опешивает Араб.

— «Всё, что может быть истолковано, как угроза, идентифицируется, как угроза и является угрозой до появления дополнительной информации. Которая эту угрозу однозначно снимает».

— Ы-ы-ы-ы-ы, — тихо смеётся теперь уже Саматов. — Ловко он тебя, хе-хе… Спорить не будем. Мы не в суде. И рассматривать будем исключительно с позиции нашей колокольни, да. Это оно, всё как ты сказал. Потому что даже если это и не оно для других, и даже в реале, то с нашей колокольни это всё равно оно… Потому что этой самой дополнительной информации, снимающей угрозу, именно по этой теме мы никогда не получим. Простите мой кривой русский язык.

— Сом, вот теперь ты мне скажи. Как мы можем быть уверены, что наши с тобой результаты, полученные добросовестным совместным впахиванием и каторжной работой, не будут использованы этими же специалистами, — киваю на статью, открытую на компе, — в своих очередных задачах подобного рода?

— Дай подумать, — бросает Саматов. — Тут надо разбирать ситуацию. Я вот чувствую, что ты как-то передёргиваешь, но сходу не могу… Так, давай сначала.

Амплитуда «логических» зон мозга Саматова резко возрастает.

— Оговоримся: не бойся, НИКИТУ из тебя никто делать не собирается. — продолжает Саматов. — И плюс, я эту ситуацию не анализировал, делать это буду сейчас вместе с тобой и Арабом. Как думаешь, вот этот приказ на ликвидацию… на каком уровне он генерируется? Чисто теоретически? Особенно учитывая ранг персоны устраняемого объекта?

— Не знаю, — зависаю на секунду, сопоставляя всё, что мне известно о нашем государстве из открытых источников. Попутно вспоминая, что есть НИКИТА. Хотя, по контексту уже понятно…

— Второй вопрос вдогонку, — продолжает Саматов. — Пока ты думаешь первый. Кто имеет право отдавать такой, явно конфликтующий с любыми законами, приказ, и — внимание — не бояться потом за этот приказ ответить? Речь, как бы ни было, о родном отце родных внуков первого лица Государства? Может начальник даже целой службы, а это СЫР-БОР в данном случае[15], принять такое решение самостоятельно?

Включив логику, понимаю, что вариантов немного.

— Вижу два варианта. — Включаюсь в размышления Саматова. — Это либо тот в вертикали власти, кому терять нечего. При этом, держим в уме, что одного отчаянного желания такому человеку мало. Надо иметь права и полномочия для принятия и, главное, реализации такого решения. — Видя интерес Саматова и Араба, поясняю свою логику. Чуть приоткрывая даже не карты, а ощущения на уровне эмоций. Чего Арабу, как профессиональному психиатру, будет более чем достаточно, чтоб расшифровать мой посыл…, — Мне приходилось сталкиваться с ситуациями, да и вам наверняка тоже, когда сверху отдаётся очень правильная и разумная команда. Нужная почти на всех уровнях вертикали и горизонтали. НО. — Поднимаю палец. — Конкретные исполнители, исходя исключительно из своих личных резонов, тормозят, саботируют, либо недорабатывают и далее по списку. Вот в случае с этим приказом, — повторно киваю на экран компа, — мало одного отчаянного желания этот самый приказ отдать. Нужно ещё, чтоб исполнитель отработал на все сто. А мы ведь понимаем, что в австрийской тюрьме, — отгибаю по очереди пальцы от кулака, — Э Т О, в таком виде… В общем, с моей точки зрения, исполнители рисковали ничуть не меньше, чем сам объект, царство ему небесное. А если предположить, что на такую разовую акцию серьёзными кадрами главный босс Сыр-Бора рисковать бы не захотел… если всё, что о нём пишут, правда… То, скорее всего, это вообще делали через дублирующие сети. Не знаю, как это называется в реале, — спокойно смотрю в посерьёзневшие глаза Араба и Саматова. — Значит, что? Значит, работал дублер, второй сорт по определению. Выложился по полной, раз рисковал всем, и таки самоубийственную задачу решил успешно. Ещё и в сытой стране, где у него и так все было… зачем ему так рисковать, спрашивается… Вот я думаю, как спортсмен: чтоб заставить второразрядника победить ВСЕХ мастеров спорта в матче, причём как своих, так и австрийских, его должен мотивировать кто-то повыше, чем обычный начальник, от которого, на худой конец, можно тупо уволиться. Чтоб жизнью не рисковать.

Вопросительно перевожу взгляд с Араба на Саматова.

— Это первое, — с интересом отвечает Саматов. — А какое было второе соображение? Я, кстати, пока полностью согласен.

— Либо забываем первый пункт вообще. Но получаем то же самое, хоть и с другой стороны. Источник приказа — Самый Верх. Кто-то, чья власть вечна и абсолютна. Если по логике. Ему не нужно бояться ответственности ни в каком виде. Потому что если ему придётся отвечать конкретно за этот приказ, это будет означать, что Его Абсолютная Власть кончилась. И это будет самой мелкой из его проблем.

— Да. — Коротко кивает Саматов. — Теперь вопрос: и много у нас таких людей в стране?

— Лично мне на ум приходит один. — Снова перевожу взгляд с Саматова на Араба. — У нас только один человек в государстве, которому нечего опасаться, пока он жив. И который стар уж настолько, что своей жизнью ему дорожить не приходится. В отличие от власти, которую можно попытаться передать по наследству. Ничего что мы тут так откровенно?, — указываю глазами на камеру в углу.

— Один человек и есть, — задумчиво пару раз качает головой, как китайский болванчик, Араб. — Всё верно. Насчёт откровенностей — не опасайся. ТУТ ведём наблюдение только мы. У нас свои сложившиеся ритуалы, и мы далеко не всегда любим тех, кого охраняем. Тут гораздо похлеще высказывают… Особенно в адрес внуков-наркоманов, которых приходится…

— СТОП, — Саматов кладет ладонь на руку увлёкшемуся Арабу, затем поворачивается ко мне. — Пока всё точно. Так что не парься. Во-первых, ты явно не тот уровень. Чтобы именно тобой, зелёным новичком, которого годы доводить и доводить, занимался тот человек, которому на кладбище уже прогулы пишут…

Араб смотрит на Саматова, пытается сдержаться, но потом фыркает и начинает ржать. Саматов присоединяется. Я тоже.

— Во вторых, и именно потому, что ему жить-то осталось всего-ничего… Пока, чисто теоретически, лично ты наберёшь форму, конкретно ЕГО вакансия однозначно и освободится, и заново заместится, — Продолжает дальше уже Араб. — А на этой должности, ни о какой преемственности курсов речь не идёт. По крайней мере, в нашей стране и у соседей. Каждый следующий Лидер объявляет предыдущие результаты нерелевантными, равняет всё с землёй, и начинает заново. — Араб весело смотрит на меня.

На него неодобрительно смотрит Саматов, но кивает, подтверждая его слова.

— А что, врачи все циники, — уклоняется Араб от подзатыльника Саматова.

— Ну и детали, — продолжает уже Саматов. — Чтоб попасть конкретно к нам, нужно выдержать конкурс более сотни человек на одно место. Хотя это и не афишируется. Так что насильно, поверь, таких как ты, в обойму уже давно никто не тягает: невыгодно. Мы сильны СИСТЕМОЙ. Как футбольная сборная Германии. А не яркостью одиночек типа Пеле и Марадоны. А ты, в силу именно что склада психики, в СИСТЕМЕ бы выполнял только роль алмазной пыли. Это я тебе как… как мелкий начальник говорю, — недоговаривает что-то Саматов, но вижу, что это не принципиально.

— Подтверждаю как штатный психиатр, — кивает Араб. — От вас, гениев, только геморрой. Не обидься на правду…

— А если рассматривать меня в этом вопросе как агента?, — хочу выяснит всё до конца, чтоб к теме больше не возвращаться.

— Пф-ф, вообще незаконно. — Выпускает воздух сквозь плотно сжатые губы Араб. — Тебе только шестнадцать лет. Тем более, мы всегда просчитываем ситуацию наперёд, — Араб поднимает вверх указательный палец. — Конкретно тебе, с конкретно таким другом, как Бахтин, в ближайшую пятилетку нарушений конституции в твой лично адрес точно можно не опасаться.

— А вербовка агентуры, не достигшей восемнадцатилетнего возраста, однозначное нарушение законодательства. — Кивает Саматов. — Читай сам на досуге… «Бизнес — не дойная корова, а священная»; «Мы не втягиваем наших детей в задачи, к которым не имеем права их привлекать», и так далее. Чьи слова?

— Понятно, — киваю в ответ.

Глава 23.

— Сом, давай тогда сразу начинать с вашего последнего аргумента. Как нам сделать так, чтоб моя помощь вам носила исключительно частный характер? Если это ваша личная инициатива; и над вами не висят ни сроки по задаче, ни ответственность, — смотрю на каждого по очереди, вижу лишь сдержанное любопытство, — то лично с вами я готов напрячься, чтоб мы все вместе поняли, стоит ли вообще чего-то бояться и, если да, то чего именно.

— А чего тут бояться?, — удивляется Саматов. — Нам ты, как сотрудник, с этим навыком нужен, как пятое колесо телеге. А обмен информацией с прочими службами носит исключительно формальный характер. Если откровенно: при желании, установить конкретно тебя наше начальство сможет. Однозначно. Но использовать по этому профилю, — Саматов кивает на экран, — однозначно не наш профиль. А те, кому это по профилю, с нами, как бы это помягче…

— Пребывают в состоянии здоровой конкуренции. — Охотно подсказывает Араб. — И ни мы им, ни они нам особо облегчать жизнь не стремимся. Такая жизнь. Мы, кстати со своей стороны, тебя засекретим… по категории «эксперт». Наложим лапу, так сказать.

— Если не секрет. О какой конкуренции между структурами сейчас речь?, — даже не понимаю, о чём он.

— За близость «к телу», разумеется, — удивлённо поднимает брови Араб, глядя на меня, как на диковину. — Что непонятного? В автократических режимах всегда так. Взять хоть и географических Соседей: их предыдущего президента и его начальника охраны… который к Президенту самого Начальника безопасности порой не допускал.

Я не в курсе того, что сейчас имеет в виду Араб, но делаю зарубку на будущее.

В принципе, уже практически согласился. И дело не в моей чрезмерной наивности: я не переоцениваю ни личный вес простого капитана, пусть и в не самой открытой службе. Ни приверженности власть предержащих к соблюдению законности и норм общества.

Просто Саматов подтвердил мои личные выводы: любая бюрократия крайне нелояльна к изменениям. Это аксиома. И пропихивание меня через силу в структуру, в которой и так конкурс от сотни на место, это нонсенс. Просто по закону сохранения энергии. А с другими структурами, я более чем готов поверить, о взаимовыручке речь не идёт. Вспомнить хоть и стрельбу Саматова у шлюза. С погибшими ментами. Без каких либо дальнейших последствий для любой из сторон.

— Принципиально, давайте пробовать. — Киваю в итоге. — На личных контактах между нами. Но тут, в отличие от той опухоли, у меня нет ни плана работ или исследований, ни предчувствия, куда и как двигаться в плане разработок. Мои мозги молчат. Просто не знаю, с чего начать.

— Понятно, нет мотивации, — кивает Араб, резко стартуя к выходу. — Так, ждите тут. Минута.

Через минуту Араб появляется с парой клеток, в которых сидят то ли хомячки, то ли мыши, не пойму. Толстые они какие-то.

— Мыши из вивария мед института, — поясняет Араб. — Пока у тебя нет своих идей, давай по нашему принципу. Начнём с диагностики. Можешь посмотреть, есть ли у них какие-то отклонения, с твоей точки зрения?

Присматриваюсь.

— Чёрт их поймёт. Всё совсем не так, как у людей. Как сравнивать электродвигатель с внутренним сгоранием, — отвечаю через минуту. — Похоже, вот у этих печень барахлит, — указываю на одну из клеток. — Больше особо ничего не вижу.

— За мной, раз на личных основаниях, — командует Араб и, подхватив клетки, направляется на улицу.

Саматов поднимается и шагает следом за нами.

— Вот тут, — на улице, отойдя метров двадцать от коттеджа, Араб ставит клетку на высокий бордюр, огораживающий какой-то люк. — Можешь вот прямо сейчас, прямо тут, сделать что-то с любой из этих мышей?, — Араб вытаскивает одну из мышей из клетки, сажает её на бордюр. Мышь не делает ни малейших попыток куда-то двинуться. — Например, с этой.

— Напрашивается само собой дать ей по печени, — бормочу, пытаясь сформировать сигнал. Через несколько минут бесплодных попыток, сообщаю. — Навскидку: чтоб сделать с ней что-то плохое конкретно через её печень, несколько дней провожусь. Причём без гарантии: двадцать четыре часа подряд лично я на неё «дуть» не смогу. А на утро надо засекать, откатываются назад или сохраняются изменения и программы, «подвешенные» мной на неё с вечера. С опухолью, например, поначалу было так, что изменения откатывались. В ноль. По логике, процесс может быть зеркальным и тут.

— Так, давай теперь эту. — Араб меняет мышь на бордюре. — Если начать с сердца и мозга. Можешь посмотреть варианты?

Моих попыток «присмотреться» к сердцу мышь вообще не замечает. Как и я не замечаю ни малейшего эффекта от своих усилий. Амплитуду даю на максимуме, как тогда в отделении за решёткой, когда развлекался с ушами сержанта из дежурной службы или откуда он там был.

Но как только пытаюсь «давануть» на сосуды мозга, мышь, как подстреленная, молнией стартует с бордюра и в мгновение ока скрывается в траве. Под наши удивлённые взгляды, спрыгивая с приличной высоты на землю.

— Сердце она даже не заметила. Я тоже. На мозг ты сам видел, как отреагировала, — добросовестно докладываю, повернувшись к Арабу. — Будем ловить? Или новую?…

Саматов давится от смеха, хлопая по плечу Араба:

— Не надо новую. Пойдёмте, попробуем то же самое, но не на солнце. Араб, у тебя были же мысли…

В привычном уже помещении, ещё через десять минут бесплодно потраченного времени, поворачиваюсь к Арабу:

— Араб, спасибо за поле для эксперимента… Я для себя всё понял, скажу откровенно. Даже если ваша идея и верна, и оказание угнетающего влияния через, как вы говорите, «дистантную передачу сигнала», возможно, то наработка методики такого воздействия соизмерима знаешь с чем?

Араб с Саматовым вопросительно смотрят на меня.

— С разработкой системы типа каратэ. Или аналогичной. С ноля. — Спасибо Котлинскому, подтянувшему мой теоретический уровень в названиях тогда после супермаркета. — Научиться бить кулаком, с точки зрения сложности, гораздо проще, чем то, что мы сейчас пытаемся сделать. Однако я не слышал, чтоб кто-то на коленке за три минуты родил хотя бы бокс… как систему. Я сейчас с Анной, говоря этой аналогией, отрабатываю один-единственный удар. Всё это время.

— Я понял, — ничуть не огорчается Араб. — В два часа уложились. С анализом ситуации.

— Это не всё. — Останавливаю его рукой. — Я сейчас, позависав над этими вашими хомячками, точно понимаю, что может быть индикатором, — Саматов с Арабом «вспыхивают» интересом. — Вас же интересовала информация? Как можно идентифицировать угрозу на дальних подступах? И чем раньше, тем лучше?

Саматов с Арабом осторожно кивают вразнобой.

— Вы сейчас сами поймёте. Сом, ты говорил, ты из инфиза? Изначально?

Саматов снова молча кивает, продолжая излучать сдержанный интерес.

— Внимание на цепочку шагов. Я начал пытаться исправлять опухоль. Лечить. По прошествии какого-то времени, есть положительный результат. И сразу вместе с результатом — есть попытки интереса со стороны ХОСа, вы в курсе… Теперь давайте представим, что вы — это ХОС, а пациент — это наоборот подопытный, на котором я буду тренироваться, чтоб угнетать… Как вы можете узнать о том, что я вообще есть в природе?

Араб включается первый:

— Для наработки гарантированного результата, тебе необходимо натурное экспериментальное подтверждение? Действенности методики и сигнала?

— Да, — киваю глядя на Араба.

— А гарантией результата является только летальный исход? Или на каком-то этапе ты, увидев, что у тебя всё получается, можешь остановить воздействие? И терапией «откатить» свои изменения в подопытном организме назад?, — продолжает Араб, от нетерпения выбивая дробь по столу. — Чтоб не плодить трупы?

— Это будет незавершённый эксперимент, — отрицательно качаю головой. — Если останавливаться на пяти процентах. Вот лично ты будешь полагаться на результаты эксперимента, который не доведён до конца? На них вообще в реальной обстановке можно ли положиться? А что, если именно на последних пяти процентах включаются резервы организма, — киваю на мышей, — и ремиссия скачкообразно возвращает всё в исходное? С дальнейшей выработкой иммунитета к подобного рода воздействиям?

Араб задумчиво кивает. — В разрезе, как ты говоришь, это всё равно что идти на задачу с новым стволом, из которого никто никогда не стрелял, — подключается Саматов. — Это бред.

— Даже хуже, — опускаю веки. — Не просто с новым стволом. А с новым стволом, новых типа и серии, сделанного на новом заводе, новым персоналом, из новых материалов… вы поняли. Из которого никто никогда нигде не стрелял по-настоящему. Это будет один большой эксперимент в боевой, судя по вашим словам, обстановке. Авантюра. Если мягко. Если тренироваться, как говорит Араб, «не плодя трупы».

— Логично, — Араб продолжает барабанить пальцами по столу, но уже более задумчиво.

— Давайте дальше. «Додумаем» до конца. Допустим, двести лет назад в вашем городе кто-то первый стал заниматься боксом, чтоб иметь на вооружении что-то, чего пока нет у других. Тоже методику, пусть и контактную. Как вы обнаружите наличие такого человека? Или «исследовательского центра»?

— Место тренировок раз, — отвечает Саматов.

— Может быть закрыто от наблюдения извне, — возражает Араб.

— Группа тренирующихся людей, нужны спарринг партнёры, — продолжает Саматов. — Врачи-травматологи, в случае спортивных травм в неотлаженном процессе. Информация подобно кругам на воде. Если знать, что искать, то…

— И реальные случаи применения этого нового бокса в городе, — завершаю за него я. — В тех же уличных драках. Но важнее травматологи. Давайте проведём до конца аналогию с мышами.

— Кто-то, если реально тренируется этому, должен будет иметь в активе подтверждённые успешные случаи своего летального воздействия на организм именно человека. — Через полсекунды выдаёт Араб, видимо, мыслящий в профильном для себя медицинском поле. — Всё остальное не будет являться реально подтверждённым результатом…

Араб с Саматовым вопросительно смотрят на меня. Я молча киваю им в ответ и хлопаю два раза в ладоши.

— И сколько таких экспериментов нужно?, — через паузу осторожно интересуется Саматов, глядя на нас с Арабом по очереди.

— Давай по аналогии с мышами?, — смотрю на Араба. — Есть какие-то нормативы?

— Мыши не совсем то, — с досадой смотрит сквозь меня Араб. — Мыши больше используются для тестирования лекарств в лабораторных исследованиях. В литературе встречал разделение исследовательских групп по двенадцать особей. Почему именно это число — без понятия.

— Однако…, — сводит брови Саматов. — Глушить по двенадцать человек в одной партии… в нашем веке… И партий нужно больше одной, да?… Нет, это запредельно.

— Партий нужно явно больше одной. И как по мне, всё наоборот логично. — Не соглашаюсь. — Вот смотрите. Я вожусь с Анной, это та пациентка, уже которую неделю. Без выходных, часами в день, и если сравнивать со спортом, чувствую себя где-то на второй разряд. От того, что может быть, если взять за цель хотя бы мастера спорта, а это далеко не предел… А представьте, какой опыт специалисту, — выделяю слово интонацией, — необходимо наработать, чтобы чувствовать себя уверенно в любой ситуации? А вдруг у конкретного объекта сопротивляемость будет повышенная? А вдруг объект окажется здоров, как конь? И организм сам себя будет отлечивать быстрее, чем ты ему вредишь?

— В таком разрезе, картина меняется, — задумчиво комментирует Саматов, глядя на мышей, снующих по клетке. — Такие эксперименты однозначно оставляют обнаружимые следы, которые отследить при желании проще простого. По двенадцать человек в серии…

— Даже если по одному, — задумчиво перебивает Араб Саматова, глядя на того исподлобья.

— С этим уже можно начинать работать, на уровне мониторинга. Признак очень «читаемый». И в наше информационное время…, — Саматов не договаривает.

— Подчёркиваю. Если в серии больше одного человека, это должны быть однотипные диагнозы, типа как похожие инсульты. Инфаркты по одному типу. И так далее. — Смотрю на Араба, — про число двенадцать в серии ты сказал сам. Но даже пусть это будет и уменьшено до десятка. Я не идеализирую мир. Но с моей колокольни, это невозможно. Инквизиция и фашизм, хочется верить, давно позади.

— Скажем, такое отслеживается даже в Танзании, если знать, что искать, — задумчиво говорит Саматов. — А если сопоставить имеющих ресурс с имеющими одновременно тренировочную базу, то вариантов вообще… Вопросов больше не имеем!, — прерывает он сам себя, хлопая ладонями по коленям. — В обозримом будущем, нашим бабочкам их львы не страшны.

— Да. Это как из гаубицы по воробьям, — подтверждает что-то, понятное только им, Араб. — Одного убил, остальных напугал… Саша, а ты чего завис?

— Вот задумался. Пока вы меня теребить не начали, и в голове не держал двигаться в этом направлении. — С удивлением ловлю себя на каких-то детских эмоциях. — Сейчас, когда выяснили, что я этого не смогу, чувствую, как будто подарок отобрали, врученный на день рождения.

Араб снова начинает неприлично ржать, а Саматов удивлённо переводит взгляд с него на меня.

— Саня, я сейчас не буду тратить на это время, — сквозь смех говорит Араб, — но ты попытайся с этим справиться сам… иии-и-хи-хи-хи-хи-и-и… А если не получится, Лена тебя дома вполне сама протерапевтирует.

— Да что за ерунда!, — прислушиваюсь к себе вслух. — Какая-то незрелая личность, «хочу» пытается взять верх над «надо». Бред какой…

— Мальчики любят ножики, — продолжает веселиться Араб, хлопая меня по плечу и направляя к двери. — Я в переносном смысле, образно. Так что всё нормально. Тем более, тебе по возрасту ещё и не полагается быть зрелой личностью. А если ты ещё повеселишь меня тут ещё с пять минут, то ты не успеешь в оговоренные тобой самим сроки в центр города.

* * *

Вечером к нам с Леной заваливаются Юра с Алиёй. Алия с порога целует Лену, вешаясь ей на шею, а Юра, вежливо дожидаясь окончания женских поцелуев, прокашливается, привлекая внимание, и протягивает Лене пакет, а мне конверт.

Автоматически приняв конверт, заглядываю в него и обнаруживаю денежные купюры. Не считая, тут же отправляю конверт обратно Юре в нагрудный карман. Быстро. Так, что он успевает только моргнуть глазами, обнаружив мою руку, возвращающуюся обратно от его кармана.

— Что-то не так?, — удивлённо спрашивает он, повторно доставая конверт из кармана.

Лена с Алиёй, что характерно, не обращают на нас ни малейшего внимания.

— Пошли на кухню, объясню, — тяну Юру за собой, пока Алия вертит в руках свою туфлю, что-то объясняя Лене.

— Во-первых, давай объяснимся, — улыбаюсь на кухне, наливая чай в две чашки. — Что это?

— А что не понятного? Был сегодня у твоей Ирины. — С готовностью сообщает Юра, усаживаясь напротив меня и придвигая одну из чашек к себе. — Всё обрешали. Оговорили детали. С самой Ириной уже договорился, — он многозначительно хлопает себя по карманам брюк. — Меня всё устраивает. Грубо говоря, такой пакет услуг, за такую стоимость, это как феррари по цене если и не жигулей, то близко… Она меня взяла, гхм-гхм, на абонентское обслуживание. Благодаря тебе. Это — моя благодарность. Что не так?

— Как бы объяснить… Юра, помнишь этот детский фильм, когда тебе было столько же лет, как мне сейчас?, — Фильм я краем глаза глядел как-то на кухне, когда готовил, а названия узнать не удосужился. — Фраза там была. «Для Атоса это слишком много, а для графа де ла Фер — слишком мало»?

— Не знал, что к графу попал, — недоумённо смотрит на меня Юра, продолжая крутить по столу конверт вокруг чашки. — Я с уважением, но если мало, назови сумму?

— Мы просто разные, — вздыхаю. — Юра, только услышь меня. Из всех, кого знаю, ты слушаешь людей чуть не внимательнее, чем… неважно. — В этот момент подумал про Кузнецова. — Я к тебе нормально отношусь, иначе бы вообще не стал заниматься этим. От голода не пухну. Мне лично твой сегодняшний триумф не стоил ни копейки. Я не считаю правильным ни то, что Ирина с тебя берёт за то, что по закону должно делаться и так. Ни то, что я сам могу взять что-то, не заработав. — Юра порывается что-то вставить, но я не даю. — Дело не в чистоплюйстве. Если б люди внимательнее читали хоть ту же Библию, они б, может, услышали: лёгкие деньги развращают. Плюс, если я действительно помог тебе, я это делал из личного понимания, что есть правильно. А ты сейчас предлагаешь мне обменять моё понимание справедливости на деньги.

В отличие от других, Юра понимает меня с полуслова, убирая конверт:

— Мои извинения. Не хотел обидеть. Чай хороший… Ну где там женщины с пакетом?, — кричит он громко, обернувшись в коридор. И до того, как Алия с Леной входят в кухню, успевает сказать. — Респект. Если и я чем смогу — стучись.

Из пакета Юры Алия в этот раз извлекает набор из десяти видов орехов. Лена пытается начать накрывать на стол, но Алия её активно осаживает, Юра напирает на то, что они не голодны, и мы просто пьём чай.

Через десять минут чая, взгляд Алии падает на недопитую бутылку BAILEYS.

— О-о-о, Ле-е-ен?, — Алия глядит то на Юру, то на Лену, и походкой кенгуру двигается в направлении бутылки. — А то Юра мне не позволяет просто так!

— Правильно не позволяет, — бормочу и добавляю громче. — Лена, на секунду, срочно. Алиюша, пожалуйста, не пей без нас.

— Ну что такое?, — в комнате Лена наступает на мои ступни и упирается подбородком мне в макушку. Положив руки на плечи. — Если не хочешь, я пить не буду.

— Да при чём тут ты. Хочешь, пей. Ты меня вообще не напрягаешь. — Честно сообщаю удивлённой Лене…, — Все б пили так, как ты… Сто грамм и спать… Лена, у твоей Алии, можно сказать, уже того… Первая неделя беременности. Помнишь я тебе рассказывал, что могу видеть ранние сроки сразу после зачатия? Ей лучше от алкоголя воздержаться, ну если они с Юрой настроены серьёзно… А то мало ли, может, они просто развлекаются в своё удовольствие и потомство ни в какие их планы не входит никаким местом…

Лена окатывает меня ошалевшим взглядом, выскакивает на кухню быстрее меня, хватает в охапку Алию и чуть не пинками выпихивает её через вторые двери кухни в большую спальню.

Откуда они возвращаются через пять минут, причём Алия имеет необычно задумчивый для её амплуа вид.

* * *

Через десять минут, после того, как Алия с Юрой возвращаются к нам на кухню из комнаты, уединившись там в свою очередь от нас с Леной, мы таки пьём чай. Алия задумчиво поглядывает на ликёр, но не делает ни малейших попыток к нему прикоснуться.

Юра сходил в прихожую, вернулся с сумочкой Алии, вытряхнул из неё сигареты и зажигалку, и теперь имеет рассеянный вид. К моему удивлению, он чуть не плачет молча. Наконец, через две минуты его неловкого молчания, его наконец прорывает.

Вначале он сграбастывает Алию, прижимая её голову к своему плечу. Что Алия стоически переносит с любопытством на лице.

Потом долго трясёт руку Лене.

Потом наливает полную кружку ликёра самому себе, выпивает залпом и говорит вслух:

— Б…ь, я уже и не ждал! Столько лет, столько баб!…

— Видимо, они что-то делали не правильно. — Смеется Юре под руку Алия. — Эти твои бабы.

— Так, на патронаж только к вам?!, — Юра вопросительно смотрит на Лену.

— Юра, у меня реанимация, — смеётся Лена одновременно с вытягивающимся лицом Юры.

К смеху Лены присоединяется и Алия.

— Лучше в НОВУЮ КЛИНИКУ, — говорит Лена, отсмеявшись. — Это лучший вариант, для вас, по крайней мере. Тем более, шестьсот же тебе не проблема?

— Тысяч?, — автоматически переспрашивает Юра.

— Дурак? Долларов. — шлёпает его ладонью по лбу Лена.

— Вообще не борьба…, — рассеянно отвечает Юра и зачем-то лезет за бумажником.

Под оглушительный смех Лены и Алии.

* * *

Не буду им говорить, что всё решалось именно сейчас. И кое-какую амплитуду я «вручную» увеличил Алие лично… Для гарантии положительного результата.

Глава 24.

В итоге, Юра в два присеста допивает ликёр и дальше собирается заказывать доставку виски на мой домашний адрес, но Алия с Леной быстро надевают на него намордник:

— Юра, первая неделя это вообще ни о чём. Тут больше надо потеть, чтоб не сглазить, — Лена назидательно стучит указательным пальцем ему по лбу. — Это мы тебе по секрету сказали! А так вообще, чем лучше ты себя держишь в руках, тем твоей половине проще.

Алия кивком подтверждает слова Лены, вопросительно глядя на Юру.

Юра с волевым видом отодвигает от себя телефон, провожает тоскливым взглядом пустую бутылку из-под ликёра, которую я выкидываю в мусорку, и придвигает к себе чай.

Когда они уходят, Лена говорит:

— Давай посуду вместе помоем? А то одной что-то грустно…

— Да тут мыть вообще-то пару чашек и блюдец, — говорю Лене, поднимаясь со стула. — Давай сам помою, подвинься.

— Вот же тормоз малолетний, — Лена с размаху припечатывает меня ладонью сзади ниже спины, видимо, по аналогии с Аселей. — Может, я с тобой рядом постоять, поделать что-то вместе хочу!

— А чего открыто мне об этом не сказать?, — озадаченно спрашиваю. — Без проблем, подвинься… Давай мыть вместе.

— Мелкий, слушай. А вот если мы с тобой залетим, как Алия…, — Лена моет посуду, как трёхлетний ребёнок, разбрызгивая воду вокруг. Попутно обливая и меня. — Я-то слежу за всем, но мало ли… Мы всё же молодые, а сперматозоиды в твоём возрасте — вещь ненормально активная. Хи-хи. Что дальше будем делать?

— Так. Отойди, я сам домою, — устаю терпеть этот душ и отодвигаю её от раковины. — Ты так спрашиваешь, как будто у нас масса вариантов. Лен, ну мы же взрослые люди!, — специально оборачиваюсь и смотрю на неё серьёзным глубоким взглядом. — Ты же не маленькая. Хотя иногда и… Что делают взрослые люди, когда неожиданно залетают?

— У меня есть мои мысли и свой анализ, — неожиданно безэмоционально отвечает Лена, — но я посчитала правильным на всякий случай спросить и тебя.

— Вначале уточнение ситуации у Али Шафетовича, насколько я знаю, — пожимаю плечами, стоя спиной к Лене, что не мешает мне видеть её эмоции, — но это же не сразу, да? Недель шесть? Потом же на патронаж? У меня самому себе в НОВОЙ КЛИНИКЕ сто процентов будет если и не бесплатно, то намного дешевле. А лучше вариантов сейчас в городе, ты сама говорила, не особо много. Если вообще они есть, эти варианты.

Сзади раздаётся дикий визг и у меня на плечах повисает груз. Который предплечьем сдавливает мне горло и раздражённо шипит голосом Лены:

— Вот ты гад малолетний! Ты специально сейчас меня мариновал, да?! Я уже бог знает что подумала! За эти пять секунд…

— Мою посуду. Не мешай, — выдавливаю сквозь пережатое горло. — С ума сошла? Что ты себе там надумала?

— Мда?, — непоследовательно спрашивает Лена, отходя от меня на шаг. — Ну ладно… А то я решила, что ты другое имел в виду.

— Знаешь, анекдот в сети есть. Недавно на фейсбуке читал. «Пока был в душе и за шумом воды не слышал ничего, моя жена спросила у меня, как моё настроение, почему я не отвечаю, потом сказала, что я бездушный козёл и сам во всём виноват. В общем, из душа вышел уже разведённым холостым человеком».

Лена снова припечатывает меня ладонью сзади по аналогии с Аселей, выбивая из моих рук чашки, стоящие домиком. Которые веером разлетаются по кухне. Попутно сбивая со стола бокалы, стаканы и что-то по мелочи.

Следующие три минуты мы добросовестно собираем осколки по полу.

— Лен, не надо изображать виноватый вид, я же вижу, что ты ни капли не раскаиваешься, — смеюсь.

— Маленький монстр, — бормочет Лена. — Ладно, плюнь на это. Валим с кухни, завтра утром при дневном свете соберу, не тратим время. Нам нужно срочно кое-что обсудить, — Лена снова тянет меня за резинку трусов, транспортируя в направлении большой комнаты и подталкивая к кровати.

* * *

На утро меня на самом входе в лицей ловит наш физкультурник:

— Привет! Слушай, замотался, забыл тебе сказать. Сегодня заплыв по средним учебным заведениям, я от нас заявился на пару дистанций. На твоё имя. — Он вопросительно смотрит на меня.

— Неожиданно, — чешу затылок. — Хотя мне-то что… Во сколько?

— Вот прямо в десять, — виновато смотрит физрук. — Но я с директоршей лицея всё утряс! Сегодня вообще можешь сюда не возвращаться после заплывов! В лицей, в смысле. Ты только проплыви нормально?!

А как бы я с них вернулся, если по опыту, это не меньше чем до обеда.

— На тренировке недавно мастера выполнял на восьмистах, — делюсь зачем-то с физруком. — А тут какие дистанции будут?

— Ну, сотня, — загибает пальцы он, — двести, ещё четыреста вольным. Пока вроде всё. Восьми сотен точно не будет, не доплывёт никто. Тут на четыреста только три человека заявлены, и один из них ты.

— Четыре сотни, думаю, наши. — Я представляю своих конкурентов по обычному чемпионату области, тут вообще детский сад, неожиданностей быть не должно. — Сто, если в ДЮСШ никого нового крутого не появилось, тоже у нас. Но не должно с ДЮСШ никого быть, мне б Смоляков сказал. На двести будем заявляться?

— Нет. Я ещё из ума не выжил. — Качает головой, ёжась, физрук. — Надо и совесть иметь… Мне потом коллеги прохода не дадут. Три первых места в одни руки… Тем более, тебя ж все знают, и так говорят, подстава — сборника на эти заплывы выставлять.

— А почему средние учебные заведения? Раньше ж школы были?, — ухватываю небольшое несоответствие.

— В этом году решил и сюда заявиться, тут с шестнадцати лет можно, — объясняет физрук. — Тут ещё техникумы участвуют, тьху ты, то есть теперь колледжи… Не только школы. Раньше ты ещё недоросшим был. Твои победы, Стесев, полезны школе для реноме, а мне для оклада, — зачем-то откровенничает физрук. — Тьху ты, то есть лицею. Ты уж не подведи, как обычно проплыви?…

* * *

После заявлений физрука, в лицее успеваю только залететь на секунду к директрисе, уточниться, что сегодня отсутствую.

Потом рысью несусь домой — для плаванья ничего с собой не брал. В «ДИНАМО», где сегодня по графику эти заплывы средних учебных заведений, успеваю едва-едва вовремя. Быстро переодеваюсь и несусь в ванну бассейна, где обнаруживаю, помимо прочих, Смолякова и нашего физрука.

— О, привет, ты сегодня тут?, — Смоляков походя здоровается о мной за руку, чем привлекает к нам недовольное внимание со стороны судейского столика. За которым сидят какие-то незнакомые мне борова.

— Виктор Александрович, а что это за братва сегодня в судьях?, — задерживаю его руку в своей и незаметно указываю глазами на судейский стол.

— А ты что, всю федерацию плавания в лицо знаешь?, — удивляется Смоляков. — И всех тренеров по вторым составам в республике? Сегодня ж техникумы, вот это с инфиза, со всех ДЮСШ, с физкультурного колледжа и прочие алкоголики… Значит так. Раз ты последнее время «трубач», сегодня плывёшь так: сотни, будет восемь заплывов. Ты плывёшь все восемь.

— Что есть трубач? И все восемь заплывов — разве так можно?, — искренне удивляюсь теперь уже я.

— Трубач, Стесев, это тот, кто «трубит» тренировки. То есть прогуливает. А восемь заплывов не просто можно. Нужно, Стесев, — назидательно нависает надо мной Смоляков. — На скоростную выносливость как раз оно. В зачёт пойдёт лучший результат из восьми заплывов, не переживай.

— Да мне-то оно вообще, — провожу открытой ладонью от горла до паха и выпрямляю руку в сторону окна. — Параллельно. Пусть спасибо скажут, что вообще плыву за лицей… Вместо оплаченных в нём занятий…

— Стесев, ты это брось. — Неодобрительно качает головой Смоляков. — Должен прийти первым во всех заплывах… Кстати! От физкультурного колледжа плывёт команда ватерполистов; и основной, и запасной составы. Вот там есть пара сильных человек, на сотне они тебя потерзают. Может быть.

— Потерзают они вас, Виктор Александрович, а не меня, — философски не соглашаюсь со Смоляковым. — Если будете за меня переживать. Мне-то под водой не видно, кто как идёт. Особенно дальше второй от меня дорожки. Кстати, а как вы договорились, что меня во все восемь заплывов включат?

— В этот раз моя очередь быть главным судьёй соревнований, — не глядя на меня, смотрит поверх моей головы куда-то Смоляков. — Да! Чуть не забыл! Твой преподаватель не заявлял тебя на двести, потому это за него сделал я. Скажешь ему, чтоб переписал заявку, хорошо?

— Да когда ж я это ему скажу?, — понимаю, что пора торопиться. Не люблю небрежности. — Вон заплывы через десять минут, а я, вы говорите, во всех…

— В этот раз первыми поплывут бабы, — снисходительно хлопает меня по плечу Смоляков. — Во-о-он подойди, программу можешь почитать на доске, — Смоляков подбородком указывает на доску у бассейна, где висит программа соревнований.

* * *

На четыреста, вопреки заявлениям моего школьного физкультурника, заявлены не три, а как бы не все полтора десятка человек: физкультурный колледж, видимо, тоже решил потерзать свою ватерпольную команду.

Я успеваю почитать всё, что есть на доске (состав судей, программа соревнований, порядок и состав заплывов, порядок награждения и так далее); помочь Смолякову в роли хронометриста (не хватало одного человека на восьмую дорожку в первый женский заплыв); после чего наступает пора готовиться лично мне. Так как стартуют четырёхсотки у мужчин.

— Ты далеко не убегай после первого заплыва, по четыреста будет всего два заплыва, второй ты тоже плывёшь, — между делом говорит мне Смоляков, когда я уже сижу на тумбочке за две минуты до старта. На восьмой, самой дурацкой дорожке из всех возможных.

— Виктор Александрович, ну вы даёте, — качаю головой. — А двухсоток тогда сколько будет?

— Три, — весело улыбается Смоляков. — Да ладно, не парься! Давай так сделаем… Давай потренируем ещё и тактику. Первые четыреста ты сейчас идёшь на ноль-семьдесят пять от возможного. Вторые — в полную.

— А на восьми сотнях по одной я потом не умру?

— Да не должен, — задумчиво окидывает меня взглядом Смоляков. — Ещё ж бабы будут плыть, восстановишься… Ну на край, сниму тебя с пары сотен. Всё, на старт!

На четыреста метров, с первой по седьмую дорожки, на тумбочках стоят здоровенные лбы из физкультурного колледжа, которые свистят, острят, шутят, и снисходительно свысока смотрят на учащихся других учебных заведений, включая меня.

За них на трибуне оглушительно болеют такие же немаленькие фемины. Видимо, женская ватерпольная команда того же колледжа или их же штатные пловчихи.

Судья-информатор объявляет фамилию, дорожку, учебное заведение и разряд каждого участника заплыва. Оказывается, все семеро моих визави в этом заплыве без исключения физкультурники из одноимённого колледжа, всем объявляют первый разряд.

Меня почему-то тоже объявляют как перворазрядника, ну да ладно. Я не тщеславный. С запозданием вспоминаю, что эту заявку писал школьный физрук, который вообще не в курсе моих спортивных подвигов.

На дистанции дисциплинировано выполняю тренерскую задачу Смолякова: гребу в три четверти сил, тщательнейшим образом контролируя технику и дыхание. На самом деле, я немного слукавил в разговоре с тренером: это глазами пловец не видит никого дальше, чем за пару дорожек от себя: особенно когда разрыв на дистанции составляет более трёх метров и тебя на три и больше метра обогнали либо от тебя отстали на те же три метра. Но при желании, я всех вижу иначе. Полезный чит, если есть задача прийти первым.

В этом заплыве никто, включая меня, даже близко не приближается к четырём минутам, но мне оно и не надо: дистанция не профильная, сказано плыть «на технику». Предсказуемо прихожу первым. Четыре с половиной минуты.

На второй заплыв, который стартует почти тут же, едва успеваю отдышаться. Хорошо, что не сильно выкладывался.

В этот раз меня, слава богу, ставят на четвёртую дорожку. И плывут, судя по объявленной информации, уже кандидаты.

— Ну смотри, шустрый шкет, — многозначительно говорит мне здоровенный девятнадцатилетний парняга с третьей дорожки. Видимо, капитан физкультурных ватерполистов. — Выебнуться решил? Смотри не споткнись…

В принципе, я слышал о ватерпольных нравах, потому пожимаю плечами, не обращая внимания на всполохи злости его мозга:

— Заткнись и не мешай.

В этот раз выкладываюсь почти в полную. Четыре пятнадцать. Снова первый.

— Виктор Александрович, а почему никто из них в квалификацию не вписался?, — спрашиваю, отдышавшись после второго заплыва. — Никто кандидата не подтвердил, а заявлены как кандидаты?

— Ватерполисты, Саня, — как на убогого, смотрит на меня Смоляков. — Это он по поло кандидаты, а не по плаванию.

— Тьфу блин. Мог бы не выкладываться так…, — откровенно признаюсь, сплёвывая в слив на бортике.

— Саня, вот не надо, — строго глядит на меня Смоляков. — Сейчас времени нет, потом объясню. Ты сейчас делаешь, во-первых, моё тренировочное задание. И, во-вторых, про сборную ты мне сам обещал.

— Что именно, Виктор Александрович?, — от удивления, не понимаю, что он имеет в виду.

— Что попробуешь со мной тренироваться, как надо, — припечатывает Смоляков — Вот эти заплывы — ещё один тренировочный элемент. Раз ты тренировки стал пропускать. Не пашешь в сборной, пыхти тут. Тем более, ты что, правда решил прийти на день в бассейн и за целый день проплыть пятьсот метров?

Искреннее удивление Смолякова настолько велико, что я удерживаюсь от ответа и не говорю вслух, что именно так я себе всё и видел.

Ещё хотел в буфете набрать шоколадок с колой. Чтоб с трибун наблюдать в своё удовольствие.

Когда объявляют мужские заплывы по двести метров и я по бортику иду к стартовой тумбочке, тот здоровый ватерполист с третьей дорожки как будто случайно оказывается рядом со мной.

— Я ведь тебя предупреждал, — шепчет он мне на ухо и толкает меня плечом.

Я всё вижу заранее и успеваю среагировать, но на скользком бортике бассейна маневрировать не удобно: можно поскользнуться с гораздо худшими последствиями. Автоматически просчитываю варианты и выбираю оптимальный: падаю в бассейн вместе с этим дятлом. Которого успеваю прихватить за руку.

Под водой он, похоже, собирается со мной «воевать», как принято у них в поло. Но я уже оценил ситуацию и готов. Потому поступаю строго в соответствие с теорией: при равном классе, если тебя пытаются притопить, уходить надо на глубину. А не судорожно вырываться вверх, давая атакующему и далее утягивать тебя вниз. А насчёт у кого сколько кислорода в тканях, это мы сейчас ещё посмотрим… Под водой.

Ватерполист, похоже, местами тоже в курсе, потому пытается схватить меня за плавки, как единственную доступную часть экипировки, не видимую сверху.

Но я этот трюк тоже знаю, не первый день в бассейне. На сборах наслушался многого. Хотя, сам именно с таким никогда не сталкивался, не ватерполист.

В ответ, прихватываю всей ладонью и дёргаю его за мизинец на грани вывиха. Он рефлекторно выворачивается и всплывает. Вижу, что болевой импульс у него достиг чего надо…

Старт двухсот метров отложен на пять минут, которые Смоляков, как главный судья, даёт мне, чтоб отдышаться. А сам в это время стоит и переругивается с тренером физкультурного колледжа. Из их слов, до меня долетает только «…тебя щ-щ-щас полным составом дисквалифицировать?!» и «…не будь п-сом!».

Обе тирады в исполнении Смолякова, в адрес физкульт колледжа.

Их тренер стоит, как побитая собака. В принципе, Смоляков, как главный судья, сейчас точно может творить какой угодно произвол, и ему за это ничего не будет.

Пусть потом обжалуют в федерацию, как говорится.

Но по мне, дисквалификация команды физкульт колледжа — это перебор. Пытаюсь делать ему знаки руками, но он меня не слушает.

Сегодня не всё.

Глава 25.

Три раза по двести прихожу также первым, напрягаясь только в последнем заплыве. К сожалению, мне из-под воды не видна техника ватерполистов из колледжа, потому не могу сделать выводы. Подозреваю, у них всё в порядке со здоровьем. Но с техникой явно не идеал. Либо, вольный стиль в поло здорово отличается от нашей классики, из-за необходимости вести мяч.

Здоровенный бугай, столкнувший меня с бортика перед первым заплывом на двести, косится из угла, в котором готовится его команда (физкультурники, из-за большого количества, заняли в бассейне целый угол). Его палец явно наливается гематомой. Сотню нормально он уже не проплывёт: если б не было других пловцов, в обычном заплыве среди обычных учебных заведений у него были бы шансы, здоровье позволяет.

Но тут, где на сотню выходят и пара ДЮСШ, и я, и его однокурсники, ему уже ничего не светит. Даже пара секунд на сотне — это очень много. Да какая там пара… Секунда.

Смоляков на время сотен передаёт «скипетр» кому-то из коллег, а сам, натягивая на шею шнурок с секундомером, идёт ко мне:

— Так, первые четыре сотни плывёшь с низкого старта.

— Виктор Александрович! Вы шутите? Так позориться!

— Саня, я не понял, — он искренне недоумевает, разводя руками. — Ты регалий хочешь? Так пошли в сборную?! Или ты сейчас просто тренируешься? Тогда что тебе до этих чайников? Кстати, в первых четырёх сотнях никого серьёзного…

Когда я, по команде занять старт на первые сто метров, прыгаю в воду и занимаю стартовое положение в воде под тумбочкой, смех и свист с трибун оглушает даже меня, сидящего в воде.

Как я их понимаю. Обычно НЕ С ТУМБОЧКИ стартуют только совсем зелёные новички. Дети. Ну и ещё не умеющие нормально плавать.

Именно на этих заплывах народ подобрался случайный. Все друг друга видят первый и последний раз в жизни. Потому, меня ни по имени, ни по фамилии, ни по лицею не запомнил с предыдущих заплывов никто, кроме тренеров и судей, которые сами варятся в этом котле и в цифрах результатов понимают. Как и в том, что значит отплавать все четырёхсотки и двухсотки в один стартовый день с первым местом, пусть даже и на таких смешных соревнованиях.

Для трибун я, логично, какой-то дебил из лицея «толстопузиков». Не умеющий даже прыгать с тумбочки.

Когда после первой сотни выныриваю и оглядываюсь назад, вижу, что второй номер в заплыве отстал от меня метров на десять, если не больше.

* * *

За час до этого.

— Сом, отвлекись на секунду.

Араб подходит к Саматову, что-то читая с планшета.

— Что?, — Саматов закрывает лэптоп и поворачивается к Арабу.

— Наш юноша куда-то попёр нестандартным маршрутом. — Морщит лоб Араб. — На территорию ДИНАМО. Как бы не в бассейн, суд по картинке…

— Он мастер по плаванью, — Саматов терпеливо ждёт дальнейших объяснений.

Араб продолжает, не отрываясь от планшета:

— Согласен. Но объект повышенной категории риска. Отклонение от стандартных маршрутов налицо. Трубу не берёт, я только что набирал.

— В бассейне это логично, — смеётся Саматов. — Там трубу обычно в шкафчике оставляют, и с ней не ныряют.

— Я бы проехался, тут пятнадцать минут, — Араб вопросительно смотрит на Саматова.

— Валяй, — равнодушно пожимает плечами Саматов. — Я пока тут… Запишись в журнале на выходе.

* * *

После четвёртой сотни Смоляков, наконец, даёт мне вылезти из ванной бассейна и стартовать с тумбочки.

— Так, теперь начинаешь напрягаться, — говорит Смоляков, пристально разглядывая меня с полуметра. — В этом заплыве из минуты уплывут все. Смотри, не подкачай.

— Виктор Александрович, — отвечаю, тяжело дыша. — Я дисциплинированно делаю всё, что вы говорите. Если б плыл один раз, то из пятидесяти пяти точно б вышел. Но сейчас…

— Прекратить!, — командует Смоляков. — На старт! Просто напрягайся. Четыре сотни в полную силу!

Пятую сотню прихожу первым. Из минуты выплывают все в заплыве, но до пятидесяти пяти не дотягивает никто.

В отличие от меня.

Шестая сотня. Знакомый ватерполист на соседней дорожке что-то быстро говорит, но я не слушаю. Я сейчас занят молочной кислотой в мышцах и кислородом в крови.

Финиш. Снова из пятидесяти пяти, снова первый.

Похоже ватерполистов переоценили. Не смотря на то, что объявлены кандидатами, до норматива не дотягивает никто. Впрочем, мой сосед с опухшим пальцем, возможно, и мог бы лучше. Если бы.

С седьмой сотни Смоляков меня снимает, и я с благодарностью несколько минут наслаждаюсь покоем. Потому что круги перед глазами начали появляться уже даже у меня.

Восьмая сотня.

Двигаюсь как в киселе, на автомате. Похоже, я что-то не то сделал или с мышцами, или с кислородом в тканях, но ситуацию точно не контролирую. Гребу на автомате. И почти что на задержке дыхания, вертеть головой лень.

Чтоб, навалившись на бортик, увидеть довольное лицо Смолякова, глядящего по очереди на меня и на секундомер:

— Молодец. Лучше, чем до этого.

— Сколько?

Вижу, что Смоляков специально тянет время, так сказать, балуется. Здоровый же мужик…

— Сколько, Виктор Александрович?!, — выдыхаю на последней силе воли.

— Из пятидесяти двух, — улыбается Смоляков. — Пятьдесят и восемь.

Ничего себе «из пятидесяти двух». Это даже из пятидесяти одной. ЭмЭс с запасом. На чёрт знает какой по счёту дистанции.

На что я сейчас не фанат результатов по плаванию, но пронимает даже меня. Смоляков молодец, как тренер: «раскрыл» меня по полной, если говорить о потенциале этого тела.

— Саня, тут за заплывами наблюдали, — продолжает Смоляков, присаживаясь на бортике и приближаясь ко мне. — К тебе может подойти Васильков.

— Тренер Сборной?, — на эмоции нет сил.

— Ага. Ты ему что ответишь, если он позовёт к себе тренироваться?, — Смоляков вопросительно поднимает правую бровь, а у меня уже нет сил даже дышать.

— То же, что и вам. — Отвечаю в три присеста, заглатывая воздух. — Тренируюсь только у вас. И никак иначе. Мне Сборная не интересна, другие планы. Нарушать свой график не собираюсь, он у меня плотный. Плавание — хобби, ничего в будущем не планирую.

Последние слова, кажется, слышит тот толстый тренер физкультурного колледжа, на которого при всей коллегии орал Смоляков.

Сам Смоляков удовлетворённо кивает и идёт к столику, на котором записывают результаты.

* * *

Награждение запланировано через полчаса в спортивном зале, примыкающем к бассейну. Пока есть время, иду в душевую — просто постоять под горячим душем.

Где сталкиваюсь с давешним ватерполистом, который оказывается ещё и не один.

— Довыёбывался?, — спрашивает он меня, подходя вплотную и пытаясь затолкнуть меня спиной вперёд в душевую кабинку.

Сзади него маячат ещё четыре человека. Видимо, из его команды.

И смешно, это если с одной стороны.

С другой стороны, шапкозакидательство губит. Я это знаю не понаслышке, из-за этого вообще оказался тут…

Максимально собираюсь и, когда этот парняга думает, что бьёт меня, я уже всаживаю кулак ему в пресс.

Аккуратным шагом в сторону даю ему упасть лбом мимо меня внутрь кабинки, выходя «на простор».

Его группа поддержки из четырёх человек явно не ожидает такого поворота, поскольку все стоят, хлопая глазами.

На фоне явно агрессивных намерений, читающихся по их мозгам.

Ближайшего бью ногой в голень. Мы в душевой, пол скользкий. Его нога закономерно уезжает назад, он теряет равновесие и, чтоб не сесть на шпагат, коряво заваливается на бок, отбивая себе что попало о кафельные стенки душевой кабинки.

Следующий по счёту «герой» делает размашистый прыжок в мою сторону, но при этом забывает, где мы.

Если б мы были не на кафеле в душе, я б уже прыгал быстрее них. Однако, это покрытие никак не для прыжков. Только для коротких приставных шажков, ни в коем случае не отрывая хотя бы одной из ног от пола.

Третий предсказуемо скользит дальше, причём тоже разными ногами — в разные стороны.

Делаю шаг в сторону — шаг назад, сбивая его корпусом.

Оставшиеся двое явно не бойцы, но лезут вперёд с энтузиазмом, заслуживающим лучшего применения.

Видимо, командные виды спорта так группой и мыслят. Зря.

Собираюсь банально устроить размен ударами, понимая, чья возьмёт, но в этот момент в душ заходит кто-то ещё, поднимает крик, причём орёт в сторону бассейна, полного народу… и через минуту тренерский совет в полном составе выясняет отношения между собой.

Не стесняясь нас.

…

— Ты хочешь сказать, что мои первыми напали на твоего додика, — пузатый тренер ватерполистов пренебрежительно сплёвывает в мою сторону, — а не наоборот? И он ещё не умер?

Смоляков что-то порывается сказать, но вижу, что это будет что-то на эмоциях и явно не конструктивно.

Смоляков знает, что я никогда не вру. Но апеллировать к этому тут, по-моему, будет ошибкой.

Подвигаю Смолякова рукой, влезая между ним и пузатым:

— Мужик, ты полегче на поворотах, — исподлобья смотрю на тренера ватерполистов. — Один знакомый ювелир говорит, как аукнется. Ты всё правильно говоришь. Твои полезли первые. Что тебе ещё?

Делаю полшага вперёд.

— И ты такой герой?, — презрительно щурится пузатый.

Кстати. Он ещё и пил алкоголь. Сегодня. И пребывает в состоянии опьянения, уж не знаю, какой там правильно сказать стадии.

— Я по боксу тоже мастер спорта, — смотрю ему в глаза. — Буду через неделю. Приходи на область, увидишь.

Вижу, что диспуты тут абсолютно бессмысленны. Одним плавным движением снимаю с пузатого бейсболку и надеваю её на себя:

— Пузатый, ты спортсмен? Ну сними с меня свою шапку?[16]

Тренер ватерполистов тянет руку к моей голове. Под его рукой проныриваю и снова замираю, где стоял.

— Мужик обрати внимание, ногами стоим на месте, — сообщаю ему под смех присутствующих, и поворачиваюсь в пол оборота.

В душевую, на шум ругани, зашли вообще все, кому не лень: тренера, учителя, учащиеся; и теперь тут селёдке негде упасть.

Пузатый краснеет и делает вторую попытку. С тем же успехом.

Через ещё десять секунд, столько же взмахов рук пузатого, Смоляков со смехом берёт меня за плечо, снимает с меня бейсболку, нахлобучивает её на пузатого и толкает меня к выходу из душевой:

— Сейчас награждение. Хватит… Поржали — и достаточно…

На награждении, Смоляков вызывает меня к самому себе три раза: грамоты вручает он, как Главный Судья соревнований. Все три раза, с видимым наслаждением оглядывая присутствующих, он смакует мой результат вслух и явно троллит остальных тренеров и преподавателей.

Наш школьный физрук из толпы ведёт съёмку на свой мобильный телефон. При этом, вижу, что он уже тоже выпил, при этом испытывает неимоверную радость. Интересно, на сколько ему теперь повысят зарплату? За три первых места? Ещё и рекорды области: оказывается, местами я «выплыл» из предыдущих рекордов.

В толпе зрителей, ещё на втором награждении, замечаю Араба. Который издалека показывает мне кулак, затем пальцем бьёт по запястью с часами и указывает на дверь. Сигнализируя, чтоб я подошел к нему не позже чем через две минуты.

Глава 26.

Сразу после награждения, все присутствующие теряют интерес друг к другу и расходятся. В раздевалке сейчас будет очень много народу, проверено опытом; а спешить мне пока некуда. Направляюсь к Арабу, раздвигая толпу.

— Привет, пропажа, — Араб задерживает мою руку в своей, оглядываясь по сторонам. — Где здесь можно спокойно присесть на пять минут?

— Или в кафе внизу, но там сто процентов всё занято после соревнований, — тут я уверен даже не на сто, а на все двести процентов. — Или только на трибунах. Заодно переждём, пока в раздевалке поток схлынет.

Араб вопросительно смотрит на меня, потому поясняю:

— Смотри, народу куча. Загрузка раздевалки раза в три больше, чем обычно, потому что с командами пришли одноклассники, однокурсники, поболеть и просто свинтить с занятий. В одном шкафчике, как следствие, разделись по три человека. Одеваться тоже будут вместе, чтоб свои вещи в открытом шкафу не оставлять. Вот отгадай, что сейчас творится в раздевалке?

— Давка?, — предполагает Араб.

— Ну, надеюсь, всё же нет, но хватит и того, что голые мужики сейчас вертятся, как вши на гребешке, пытаясь не зацепить друг друга никакими интересными частями тела. В тесном пространстве. А поскольку на заднице ни у кого глаз нет…, — даю Арабу возможность самому додумать, что дальше.

Он смеётся:

— Не подумал. Логично. Тогда пошли на трибуны.

По пути на трибуны, нас перехватывает смутно знакомый мне мужчина в очках, явно страдающий манией величия. Араб с интересом смотрит на бедж у того на груди и отходит мне за спину, ожидая развития событий.

— Александр, здравствуй. Я тренер сборной, — без предисловий начинает мужчина. — Сергей Валерьевич.

— Васильков?, — уточняю, поскольку знаю его больше заочно.

— Да, — недовольно кивает тот. Видимо, стесняясь собственной фамилии. — Ты сегодня очень неплохо проплыл. Что скажешь, если тебе будет предложено потренироваться в сборной?

Сзади чувствую резко усилившийся интерес Араба.

— Сергей Валерьевич, спасибо за интерес ко мне, — ровно отвечаю. — Но на своём уровне не вижу в этом смысла. Это чтоб не тратить ваше время.

— Ты серьёзно?, — опешивает Васильков. — Тебя не интересует сборная?

— Плавание моё хобби. — Говорю заранее продуманный текст. — У меня очень мало времени. От своего тренера знаю, что у вас в сборной и режим дня, и график тренировок требуют полного отречения от всего остального.

— Ну а как ты хотел?, — важно кивает Васильков. — Плавать за страну дано не всем. С тренировочного процесса всё только начинается.

— Сергей Валерьевич, ещё раз спасибо, но не будем тратить время. Меня не интересуют ни выступление за страну, ни тренировки в сборной. Которые не имеют смысла, если я за страну плавать категорически не собираюсь.

— Извини, мне кажется, ты меня сейчас обманываешь. — Сверлит меня взглядом Васильков. — У вас с твоим тренером есть какие-то свои планы, о которых вы не считаете нужным ставить в известность меня? Ты хочешь на Кубок лично заявляться? Или ты гражданин другой страны?

— Боже упаси!, — говорю как можно более искренне. Тем более что ни о каком Кубке до этого момента не слышал. Внезапно, в мозгу складывается мозаика и я понимаю, что нужно сказать. — Сергей Валерьевич, вот с моими сегодняшними результатами, сколько денег я заработаю в ближайшем году?

— Спортивная стипендия около ста долларов в месяц, — охотно отвечает Васильков. — Плюс командировочные, плюс поездки за счёт государства. На второй состав можешь рассчитывать прямо сейчас. По юношам, пожалуй, даже на основной, но мне надо говорить с тренером юношей…

— Не надо. — Вежливо перебиваю его. — Сергей Валерьевич, я не буду говорить, из какой я семьи, но моя семья может возить всю вашу команду все триста пятьдесят дней в году хоть через океан. — Если иметь ввиду Лену, как мою опекуншу, то я ни грамма не обманываю. — Мне не нужно каторжно пахать у вас, чтоб поехать, куда хочу. — Вижу, что в его глазах начинает сквозить понимание. — И потом, я уже выбрал другой спорт. В котором уже в этом году мой доход будет намного выше.

— Это какой?, — удивляется Васильков. — Ты пятиборец, что ли?, — Он удивлённо осматривает меня с ног до головы.

— Триатлон. — Отрицательно качаю головой в ответ на его предположение. — И выступать буду от одной из государственных структур, дальше без подробностей. Извините. — Киваю на стоящего за спиной Араба, который вежливо улыбается Василькову.

* * *

— Ну ты жук, — бросает Араб, когда мы отходим от Василькова. — Технично. Только впредь, пожалуйста, согласовывай со мной, когда планируешь прятаться за мою спину? В вопросах, к твоей безопасности не относящихся.

На трибунах пусто. Перед награждением я успел выполнить своё собственное желание и затариться колой с шоколадками, потому что трение голыми телами в раздевалке в первые пятнадцать минут после окончания было предсказуемо для всех, кто тут не первый раз. Сейчас протягиваю одну колу и шоколадку Арабу, благо, всегда беру с запасом.

— Ты откуда-то знал, что я приду?, — зависает на секунду Араб. — Или ждёшь кого-то ещё?

— Нет, с чего взял?, — вгрызаюсь в свою плитку и отпиваю свою колу.

КЛАСС. Особенно после того, что мне сегодня устроил Смоляков.

— Ты же не на одного взял?, — Араб начинает грызть свой шоколад, вопросительно глядя на меня.

— Араб, ты что, следователь?, — отвечаю с набитым ртом, поскольку этого человека не стесняюсь. — Просто взял с запасом. Всегда беру с запасом, ещё как бы не полчаса ждать, пока в раздевалке всё рассосётся. Да и вообще… есть хорошее правило: идёшь на день — соберись на неделю. Как говорил один хороший человек, в собственный адрес перестраховки можно не бояться.

— Логично, — Араб странно смотрит на меня. — Но давай к делу. Знаешь, почему я приехал?

— Нет, — искренне качаю головой, присасываясь к коле.

— Ну тогда посмотри на ситуацию с моей стороны. Ты отклоняешься от стандартного маршрута. Причём, будучи школьникам. Финишируешь в районе бассейна, что само по себе с нашей точки зрения — объект повышенной опасности. Я звоню тебе — у тебя телефон не отвечает. Что бы подумал ты на моём месте? И сделал?

— Пятьдесят на пятьдесят, — честно сознаюсь, впервые посмотрев на ситуацию с этой стороны. — Но если б был на должности, как ты, помчался бы проверять.

Араб, подняв брови вверх, красноречиво кивает. Потом откусывает ещё кусочек шоколада:

— Вот-вот. Именно поэтому я перед тобой. Ну и давай заодно пройдёмся по второму случаю.

— Это ты про душевую?, — мне становится неуютно. Ещё не знаю, что мне вменят, но по Арабу вижу, что ничего хорошего.

— Про неё, — покладисто кивает Араб. — Как думаешь, что будет лично мне и Сому, если, тьфу пять раз, ты просто поскальзываешься? И затылком падаешь на кафельный угол?

— Видимо, ничего хорошего…

— Ты даже не представляешь, насколько!, — снова покладисто кивает Араб. И отламывает кусок уже от моей шоколадки, которую мне почему-то резко перехотелось есть.

— … Араб, ну я был уверен. И в себе, и в ситуации. Во-первых, я не ватерполист, как они. А у Солопова личный ученик… Не буду сейчас вещать про мастера спорта через неделю. Во-вторых, мне что, каждый раз на кнопку жать в таких случаях? Не по-пацански как-то. — Араб неодобрительно молчит. — Мне что, надо было, увидев их, не идти в душ, а выскакивать обратно к народу? И двигаться к тревожной кнопке?

— Я тебе говорил, что с гениями хуже всего?, — отстранённо отвечает Араб. Дожидается моего кивка в ответ и продолжает. — Вот ты меня постоянно убеждаешь в моей правоте по этому поводу. Хорошо, давай попробуем ещё раз… Кем ты планируешь быть в жизни? Если по аналогии с симфоническим оркестром. Есть исполнители, дирижёры и композиторы. Какая из трёх ролей к твоим целям ближе?

— Я бы так не формулировал, — отвечаю, чуть подумав. — В наше время, особенно в науке, иногда сложно провести границу между ними: функции пересекаются. Но, говоря твоим языком, ближе к дирижёру с элементами композитора. Перед этим, пройдя весь путь исполнителя.

— Здорово, — покладисто кивает Араб. — Давай представим, ты достиг нужного уровня, у тебя всё получилось и от тебя зависит благополучие и безопасность твоего коллектива. Тут даже ничего не выдумываю, оно в жизни так и есть… Ты согласен, что любой «композитор» и «дирижёр» на сколь-нибудь серьёзном уровне не может позволить себе образ жизни «исполнителя», в том числе, в вопросах личной безопасности?

— Звучит логично, — пока я согласен.

— Я бы на твоём месте начал учиться правильно жить уже сейчас.

— Правильно — это как?

— Это значит рационально с точки зрения личной безопасности, — жёстко говорит Араб. — Конкретно сегодня. Ты сам себе заучиваешь неправильные рефлексы. У тебя было два пути: нагрести на себя все возможные риски, что ты и сделал… Оцени сам в процентах и цифрах, раз такой любитель математики. Или можно было выйти из ситуации вообще без риска: просто эсэмэснув мне, что едешь сюда. Чтоб я не дёргался, проверяя. Это первое. И второе: при возникновении личной угрозы в душевой, не пытаться оценивать её самому. Не лезть в бутылку. Не кидаться делать нашу работу… … Давай с другой стороны. Представь, что ты директор огромного завода. Типа САМСУНГА. Ты увидел в холле грязь. Будешь вытирать сам? Или вызовешь ответственного?

— Те директора на Востоке, Дальнем, насколько знаю, могут как раз и сами полы протереть. — бурчу в ответ.

— Здорово, — не спорит Араб. — У тебя есть только двадцать четыре часа в сутках. Ты, как директор, половину из них отработал за уборщика, за спеца по безопасности, за бухгалтера, и так далее. Стоимостью в среднем десять долларов в час. Твой час, как директора, стоит несколько тысяч. Сколько твоя компания недополучит в результате твоих действий? Мне не отвечай, себе скажи…

— … мозгами с тобой согласен. Но тот случай, когда не лежит душа, — честно признаюсь Арабу через несколько минут бесплодных споров.

— Агитировать больше не буду. — Сухо итожит Араб. — Свои мозги тебе не вставлю. За тебя жить не смогу, тебе жить. Хотя бы просто запомни, что я сказал. Возможно, проймёшь позже. Если не будет поздно.

— Араб, погоди… Был не прав. — Сдаю назад, чтоб не огорчать Араба. — Согласен: если можно без риска, не надо его нагребать самостоятельно. Рассказывай, как правильно в будущем? Чтоб у меня не формировалось при этом ощущение, что я вас, занятых людей, дёргаю по мелочам…

* * *

Когда мы вместе с подобревшим Арабом выходим через полчаса из здания бассейна, в сквере ещё полно не разошедшегося с соревнований народу. А на центральной дорожке, прямо перед нами, стоит всё та же ватерпольная команда во главе с «Опухшим Пальцем».

— Араб, ну вот, как ты просил, — хихикаю от гротеска ситуации. — Прячусь за твоей широкой спиной. Никуда не лезу. Разруливай. Только это-о-о… Это всё же дети.

— Слушай, и правда, дебилы, — удивлённо на секунду замирает на ступеньках Араб, глядя на бравую пятёрку, встречающую нас. — Не стрелять же их?, — добавляет он тише, так, что слышно только мне, и решительно спускается вниз.

— Нас ждёте?, — Араб подходит к ватерполистам вплотную и останавливается меньше чем в полуметре от капитана.

А ведь на этой дистанции, не умеющий бить человек сильно ударить не сможет. Надо взять на вооружение.

— А тебе больше всех надо?, — огрызается капитан ватерполистов, но я вижу его неуверенность.

Видимо, что-то аналогичное чувствует и Араб, тем более это в рамках его профильного образования. Он подходит ещё ближе, почти упираясь лицом в лицо «Опухшего Пальца»:

— Это мой младший брат. Ты от него что-то хотел? Я тебя внимательно слушаю…

* * *

Через несколько минут, когда едем в машине Араба, он по инерции продолжает приговаривать сам себе:

— Б… это что-то запредельное. Я, конечно, знал что молодёжь дебилы! Я знал, что физкультурники — ещё дебильнее всей молодёжи! Но такое!…

Я тихо смеюсь на соседнем сидении, периодически бросая на Араба частоту спокойствия:

— Ты только Саматову этого не скажи!

— Саматов единственное исключение, — бормочет Араб. — Среди всех дебилов от физкультуры.

— Араб, забудь, что ты старший. Послушай меня.

Араб переходит в состояние сдержанного любопытства.

— Ты сам увидел, что далеко не все люди ведут себя рационально? Вот сейчас, на практике и лично?

— Пф-ф-ф… Да я и раньше в этом не сомневался, в рамках специальности, но чтоб такое!, — Хмыкает Араб, продолжая качать головой. — Их действительно проще пострелять, чем попытаться никак не бортануть. Мда. Заодно и развлёкся… Ладно, можешь забыть вторую половину того, что я тебе говорил в бассейне, про рационализм. Есть люди, которых надо только…, — Араб не договаривает, что надо делать с категорически не понимающими по-хорошему людьми, переключаясь на другую тему. — Предупреждай в случаях резких отклонений от стандартных маршрутов, как сегодня. И не лезь в душевую, если тебя там встречают такие пятеро, пф-ф… Анекдот…

* * *

Сегодня не всё

Глава 27.

— Араб, слушай. Я у вас на территории вашей базы видел плакат на одном из коттеджей. Про триатлон.

— Да у нас вообще куча секций: и волейбол, и баскетбол, — кивает Араб. — Наверное, и триатлон есть. Это к Сому, я физкультурой не увлекаюсь. Ну только в рамках ежегодной аттестации, — поправляется Араб. — Но себя так мордовать добровольно… А что?

— А я бы разок протестировался. На полной дистанции. — Обозначаю намерения. — Если можно. Но одному, без страховок, в такое соваться стрёмно. А вот если бы можно было к вашей секции присоседиться…

— Да вообще без проблем, — удивлённо играет бровями Араб. — У нас и дети сотрудников ходят в эти секции, и просто родственники. В бассейн вон вообще традиционно на семьдесят процентов ходят только сёстры жён… начальник службы периодически, говорят, начальнику тыла на совещаниях выговаривает. А на триатлон точно конкурса нет, это гарантирую. Давай мы с Сомом провентилируем? Я тебе скажу в течение пары дней, что там с этой секцией. Просто может быть так, что людей не набрали, и секция самоликвидировалась. А плакат не сняли — не успели. У нас такое со спортивной рыбалкой было.

* * *

Поскольку программа по плаванию у меня сегодня закрыта с перевыполнением, по согласованию со Смоляковым, в бассейн сегодня я больше не собираюсь.

Араб отвозит меня сразу в НОВУЮ КЛИНИКУ: я созвонился с Котлинским ещё с утра и скорректировал дневные планы.

Возле НОВОЙ КЛИНИКИ, прямо на скамейке, обычно пустующей, сидит какой-то священник (я не силён в их разновидностях). Его вид выбивается из стереотипного образа его профессии, потому что он явно погружён в свой смартфон.

Завидев меня, выходящего из машины, он поднимается и направляется ко мне, начиная здороваться метров с семи:

— Мир вам!

— Здравствуйте, — киваю ему, замечая боковым зрением, что Араб очень быстро выходит из машины и направляется к нам.

— Вы — Александр?, — Спрашивает священник меня, попутно с любопытством бросая взгляды на Араба, занявшего позицию чуть с боку.

— Да, меня так зовут, святой отец. — Киваю, с интересом присматриваясь к нему.

Что-то в нём есть необычное, хотя и неопасное. Араб, кстати, тоже что-то такое заметил: он собирался ехать дальше и не планировал выходить из машины. Если он тут, значит, по каким-то причинам хочет слышать разговор. Ну, от Араба у меня секретов точно нет.

— Батюшка, мы с братом не особые знатоки канона, просим извинить за неточности форм. — Влезает в общение Араб, в котором я тоже вижу разгорающееся любопытство.

— Бог просит!, — Кивает священник, поднимая руку, чтоб перекрестить себя или нас. — Все мы не без греха… Я по мирскому вопросу.

Ловлю себя на том, что под влиянием священника крещусь вместе с ним. Ещё через долю секунды замечаю, что делаю это в противоположную сторону: не в ту, в которую крестится Араб и сам священник.

Священник со сдержанным любопытством обращается ко мне:

— Ты католик, отрок?, — Затем переводит взгляд на Араба. — Вы с братом в разных верах, чадо?

— Мы с братом атеисты, но вежливые, — отзеркаливаю священнику его любопытный взгляд, не давая ничего сказать Арабу. В священнике прямой угрозы не наблюдаю. — Чем можем помочь, святой отец? Видимо, вы искали меня не просто так?

— Давайте присядем, — священник переходит на нормальный язык и указывает на лавочку, на которой ожидал меня.

Следуем за ним и занимаем места по бокам от него.

— Александр, я тебя нашёл по совету из онкодиспансера. — Начинает общаться нормальным языком священник, который, при ближайшем рассмотрении, оказывается не намного старше Араба. Хотя и старше. — У меня в приходе есть сирота, мальчик, девять лет. Живёт с бабкой, но та уже окончательно выжила из ума и… прости Господи… О нём вынужденно забочусь. Пока дело касалось пропитания, одежды, воспитания, это было необременительно. Его общую хилость списывали на тяжесть условий. Но недавно поставили диагноз.

— Онкология?, — вижу, что священник не врёт. Не смотря на то, что он чего-то недоговаривает, сам он однозначно верит в то, что говорит.

— Да, — он обречённо кивает. — В нашей стране ему точно не могут помочь, это нам уже сказали. Как факт. В рамках церкви, лично у меня крайне ограниченные возможности, по целому ряду причин. О которых говорить сейчас не будем…, — Священник неловко заминается. — Есть свои разногласия с благочинным… А уповать на то, что «Молитва и вера помогут», лично я предпочту только после того, как испробую все прочие варианты. — Завершает священник, открыто и беззаботно глядя мне в глаза.

И ставя меня перед дилеммой.

Вдобавок, Араб, к которому священник повёрнут спиной, семафорит мне, опуская веки, что сказанному верит и двойного подтекста не видит.

Это я вижу и сам.

— Дайте подумать, святой отец, — поднимаюсь со скамейки. — Брат, ты побудешь тут? Или поедешь?, — спрашиваю Араба.

Надеюсь, священник не уловит сарказма. Как зовут Араба по имени, я не знаю. Обращаться к нему «Араб» сейчас будет явно неуместно.

— Побуду какое-то время, — три раза быстро опускает веки Араб. — Беги.

* * *

— Игорь Витальевич, нештатная ситуация. — Не здороваясь, с порога огорошиваю Котлинского.

— Все живы?, — Котлинский отрывается от экрана дорогого ноута и смотрит поверх него на меня.

— Пока да. Вон гляньте в окно, с Арабом священник на лавочке. Не знаю, как поступить. Суть вопроса…

— … да нет особого вопроса, — с досадой хлопает ладонью по столу Котлинский. — Мы же с тобой и так собирались брать ещё несколько человек на терапию. Я, конечно, видел себе список пациентов несколько иначе с точки зрения финансов, но тут… Говоришь, он верит в то, что говорит?

— На все сто, — уверенно киваю. — Говорит, правда не всё: не могу понять, о чём умалчивает. Но не обманывает ни грамма. И он какой-то не от мира сего, что ли. Не знаю, как объяснить. Я могу попросить вас пообщаться с ним?

— Да куда же теперь денешься, — ворчит Котлинский, поднимаясь из-за стола. — Пошли, пообщаемся. Случай, как говорится, явно не тот, чтоб прятаться за самоокупаемость и рентабельность.

На улице Котлинский вначале здоровается за руку с Арабом, перебрасываясь парой слов под сдержанное любопытство священника. Потом представляется:

— Я директор клиники. Александр является нашим сотрудником. Вы бы не могли подробнее объяснит ситуацию лично мне, поскольку вопрос находится за пределами компетенции Александра.

В этом месте окончательно почему-то успокоившийся Араб прощается и отчаливает, а священник откуда-то из недр одежды достаёт небольшой конверт. Из которого на свет появляются какие-то выписки анализов, история болезни, рентгеновский снимок и что-то ещё по мелочи.

Котлинский, ни мало не стесняясь, раскладывает это всё прямо на лавочке и начинает разбираться прямо на месте:

— Так… это у нас кровь, понятно… Это уточнили, понятно… Так, это рентген, с него что ли всё началось?…

Котлинский тасует бумаги из конверта священника, как колоду карт, прямо на лавочке ещё несколько минут, разговаривая с сам собой. После чего складывает всё в стопку и поднимает взгляд на нас:

— Мне понятно, пойдёмте внутрь.

Внутри меня уже ждёт Анна, после которой должен подойти ещё один человек. Котлинский уединяется со священником в соседнем кабинете, а через полчаса я, поставив иголки Анне, вижу, как они оба выходят из клиники и направляются к джипу Котлинского.

Через пятнадцать минут, от Котлинского приходит смска, что его сегодня не будет и второго человека он отменил. Сразу после Анны я свободен.

* * *

— Так, с сегодняшнего дня контроль веса, — вещает Сергеевич, построив нас внизу у ринга. У него в руках блокнот, расчерченный какой-то табличкой. — Все на весы. До тренировки. Диктуете мне вес. После тренировки второе взвешивание. Потом слушаете от меня, что можно сегодня съесть. Погнали.

Когда очередь на весах доходит до меня, Сергеевич удивлённо присвистывает:

— Ты что, сегодня уже тренировался? Недовес, конечно, не проблема, но неожиданно.

— Плавал, — киваю ему.

И за минуту рассказываю ему в подробностях перипетии сегодняшнего дня, включая «войну» с ватерполистами.

Сергеевич, однако, не впечатляется моими ратными подвигами в душевой, напирая на то, что ватерполист боксёру не соперник. Даже в душевой.

Количественный перевес Сергеевич предпочитает игнорировать.

— Вовику передай, чтоб завтра был. Уже некуда тянуть. — Завершает Сергеевич сеанс общения у весов.

После тренировки за мной заезжает Лена, с которой мы отвозим Сергеевича домой, предварительно накормив ужином в КАХЕТИИ. Я, кстати, съедаю двойную порцию и останавливаюсь только по команде Сергеевича:

— Саня, у тебя, конечно, недовес сегодня, но хватит жрать. На всякий пожарный…

* * *

За два часа до этого.

На базе.

— Что, физкультурники, значит, поголовно дебилы?, — Саматов держит Араба сзади за горло, прихватив того предплечьем на удушающий.

— А ты что, не отключился и всё слушал?, — удивлённо хрипит Араб, пытаясь освободиться.

Но неудобное положение — сидя на стуле — очень ограничивает его маневренность.

— А ты как думал!, — смеётся Саматов, отпуская горло Араба. — Ты же сам включил видеофиксацию, когда к этим пэтэушникам пошёл.

— Сейчас уже нет пэтэу, — бормочет Араб, растирая горло. — И я действовал обоснованно.

— Да я без претензий, — сдаётся Саматов. — Просто скучно… а дебилы действительно, ещё те. Я б, может, и не стал никого агитировать. Прости господи…

— Ты что, и попа слушал?, — удивлённо оборачивается Араб.

— Нет, к слову пришлось, — удивляется в ответ Саматов. — А что за поп?

— Да странный какой-то священник. Подкатил к нашему юноше на предмет лечения кого-то из паствы, с критичным диагнозом. Знаешь, не опасный, — размышляет вслух Араб. — И не врёт. Но что-то в нём не то.

— Угроза объекту есть?, — подбирается Саматов.

— Категорически нет, — отмахивается Араб. — Тут что-то другое. У него ни моторика, ни реакции поповским не соответствуют… Вот даже не знаю, как объяснить.

— А ты знаток всех церквей и обрядов?, — Саматов с интересом смотрит на Араба.

— Да тоже не особо, — признаётся Араб. — Скорее даже нет, чем да.

— Ну и не наводи тень на плетень. Угрозы объекту нет. Контакт обоснован. Давай заниматься своей работой.

— Да я не возражаю, просто что-то царапнуло.

— Сам же говоришь, не опасно?, — Саматов ещё пять секунд смотрит на Араба, потом решительно говорит. — "Не гуляй". Нам с тобой сегодня ещё…

Глава 28.

— Слушай, как ты относишься к опере?, — Лена порывается снова повернуть голову в мою сторону, но я хлопаю её по колену и напоминаю, кивая в сторону лобового стекла:

— Ты обещала.

— Блин. Точно. — Лена расстроено хлопает ладонями по рулю. — Теперь и не повертишься. Как в школе, ёлки…

— А оперу я терпеть не могу, я тебе уже говорил, — улыбаюсь, глядя вперёд. — Но на той неделе мы прёмся с тобой в театр на москвичей, всё как ты хотела. Правда, вместе с моим классом; но я взял билеты в ложу. Так что, мешать никто не должен.

— Да я хотела сегодня куда-нибудь прошвырнуться, — задумчиво говорит Лена. — И не могу придумать ничего неординарного. Кабаки — не оно. Да уже и были сегодня с Сергеевичем. Спать идти — вроде ещё рано.

— А то, что тебе завтра на смену? Решила не вспоминать?

— Пф-ф-ф, Мелкий, в моём возрасте «умирать» на сутках после бессонной ночи — самое обычное дело! Может, Вовика и Асель проведаем?

— Ну давай.

В доме родителей Лены самопроизвольно запускается очередной турнир по настольному теннису, в котором я не участвую, не смотря на все уговоры:

— Я сегодня знаешь как наплавался?, — провожу ребром ладони по горлу, просительно глядя на Лену. — Ноги и разъезжаются, и подгибаются. Теннис сегодня точно без меня. Ещё и у Сергеевича потом…

— Вот ты занудный, — пытается взять меня на слабо Лена, но я уже соорудил себе десяток бутербродов, налил литровый кувшин компота и, развалившись на скамейке-качелях, собираюсь банально насладиться жизнью. Не делая лишних движений.

Через пару партий ко мне на скамейке присоединяется Асель. Она на своей тарелке приносит манты с острым соусом, запах которого вышибает слёзы у меня даже на расстоянии.

— Боюсь спросить, что это, — кошусь на горку соуса в её тарелке.[17]

— Тебе не понравится, — смеётся Асель. — Красный острый перец в собственном соку, перекрученный через мясорубку, вперемешку с молотым чёрным перцем, два грамма томатной пасты.

— Как ты это ешь, — с опасением гляжу на её тарелку.

— Да ну, в Южном Китае это вообще мелочи, — отмахивается она.

Через какое-то время к нам присоединяется Роберт Сергеевич, который пробует манту с тарелки Асели, щедро обмакнув её в соус, а затем бросается всё это запивать моим компотом.

Обычный семейный вечер. Лена с Вовиком уже второй час режутся в теннис, мать Лены на балконе с какими-то коллегами обсуждает что-то по работе.

Приходит смс от Котлинского:

— Ты где? Еду обратно, давай заскочим в клинику на минуту? Буду через час или полтора.

В ответ сбрасываю ему локацию и громко предупреждаю Лену, что через час отъеду. Лена отмахивается, не отвлекаясь от тенниса.

Беседа Роберта Сергеевича и Асели давно перешла на Китай. Они начали с кухни, а сейчас спорят о политических раскладах, второй раз доедая мои бутерброды, которые я из-за этого хожу делать на кухню.

— … в пограничном с нами округе, личного состава НОАК более половины миллиона штыков!, — Что-то доказывает Аселе Роберт Сергеевич. — Когда я ещё служил, у нас анекдот случился. На одном из совещаний, тогдашний начальник тыла погранвойск озвучил в цифрах, что патронов на складах меньше, чем китайской армии с той стороны! И случись что… даже считать по одному, на пару китайцев будет один патрон у погранвойск. — Смеётся отец Лены.

— А какие итоги совещания?, — с недавних пор, я интересуюсь всем, что касается взаимоотношений в этом обществе.

— Про итоги не знаю, не присутствовал. — Продолжает смеяться отец Лены. — Но президент на это сказал, что, возможно, службе тыла управления. ик погранвойск следует подумать об организации складов большей вместимости?

— Не буду спрашивать, что ответили погранвойска, — бормочу, борясь со смехом.

— Вы же сейчас игнорируете три основные доктрины Китая, — улыбается Асель.

Она вообще дискутирует очень технично. Не ругается, не спорит. Просто выкладывает какой-то аргумент, поворачивающий дискуссию в иное русло.

— Какие три доктрины?, — хмурится отец Лены.

— Начнём с первой, — Асель закончила с мантами и вгрызается в большое яблоко. — Ещё папа Дэн в своё время ставил задачу: жизнь китайцам в Китае нужно сделать такой, чтоб никто сам не хотел никуда уезжать. Чтоб уровень жизни в Китае был соизмерим с… сами понимаете. И создать каждой личности условия для самовыражения на Родине.

— И как, получается?, — скептически глядит на Асель Роберт Сергеевич.

— Ну лично я же не Хань, — ничуть не смущается Асель. — У меня совсем другой голос крови, если вы о том, что я тут. Сама мысль была: «Вы богатейте; мы за вас будем только рады». Считаю, что да, получилось. Знаете, сколько сейчас простая официантка, родом из деревни, получает, например, в Гуаньчжоу?

— Сколько?, — снова влезаю я.

— Пятьсот долларов в месяц, — поворачивается ко мне Асель. — И это не считая одежды от заведения, бесплатного питания, бесплатной обязательной медицинской страховки по месту работы, и бесплатного места проживания на территории заведения.

— А что за проживание?, — мне становится всё интереснее.

— Двухместный кампус, комната метров десять. — пожимает плечами Асель. — Душ, туалет. Мини кухня, но никто не готовит: жильё же при ресторане. А в ресторане персонал кормят бесплатно. Ну, по крайней мере, последние пять лет всё так. А теперь сравни с местными зарплатами.

Я в курсе, что Лена и Асель, со всякими надбавками, получают хорошо если триста пятьдесят — четыреста долларов. При несоизмеримой ответственности.

— Я майором в офицерских общежитиях жил гораздо похуже, — ворчит Роберт Сергеевич. — А о тамошнем туалете на улице даже вспоминать не буду. Считается…

— Ещё один момент. — Продолжает Асель, заканчивая одно яблоко и вгрызаясь во второе. — Вы просто не читаете по-китайски никто. А то бы прочли: сегодняшняя армия в КНР, во-первых, на сто процентов добровольная: знаете какой конкурс надо пройти, чтоб туда попасть? Всеобщей воинской обязанности нет, это для начала.

— Ну понятно, — ехидно кивает отец Лены. — Без армии же потом на госслужбе вообще никуда не втиснешься.

— И это тоже, — не спорит Асель. — Но это не отменяет того факта, что все два миллиона военнослужащих сегодня стопроцентные добровольцы. Большинство из которых прошли достаточно зверские конкурсы. У меня младший брат служил, я в курсе…

— А откуда брат?, — Удивляюсь я. — Я где-то читал, один ребёнок в семье?

— Во-первых, давно отменили. Во-вторых, мы же не хань. Не коренная нация, — поясняет Асель. — Нам, уйгурам, ещё кое-кому всегда можно было больше одного ребёнка. Даже когда остальным было нельзя.

— И ты хочешь сказать, что пара миллионов хорошо обученных и экипированных добровольцев — это никак не угроза соседям?, — скептически смотрит на Асель Роберт Сергеевич.

— Я же не навязываю, — сдаёт назад Асель. — Просто говорю, что думаю. Зачем мне вас обманывать? Вы просто не жили там… Вот как у нас тут войну сорок один — сорок пять вспоминают как величайшую трагедию, так в Китае вспоминают тысяча девятьсот десятый год: когда китайцев просто физически уничтожали. А Китай ничего не мог противопоставить агрессии из-за технического отставания. Я б сейчас как врач вообще бы сказала, что у Китая коллективная психическая травма от девятьсот десятого года.[18] — Асель задумчиво хрустит яблоком. — И их страх номер один это чтоб десятый год никогда не повторился. Хотя есть ещё и третий момент.

Роберт Сергеевич с улыбкой кивает и тоже тянется за яблоком, а я спрашиваю:

— Какой?

— Руководство Китая не скрывает. Вы просто не читаете по-китайски…, — задумчиво повторяет Асель. — Китай категорически против стратегической наступательной доктрины, в своём исполнении. В тысяча девятьсот семьдесят девятом, был последний раз, когда НОАК пыталась наступать. В тот раз — на Вьетнам. И брат говорил, он сейчас офицер… и от друзей его слышала, что это был последний опыт Китая, после которого наступательные операции армией Китая методически категорически не рассматривают. Да и поговорка есть… «купить или заработать дешевле, чем завоевать».

* * *

Котлинский забирает меня через час и рассказывает по дороге:

— Был я там. Всё совсем не так грустно, как было на старте. Батюшка как к нам поехал, кто-то из паствы стукнул благочинному. — Котлинский громко смеётся. — А благочинный уже в епархию. Батюшка без колёс, своим ходом. Кстати, действительно подвижник, дом у него хуже, чем у меня сарай на даче… Так вот. Пока батюшка к нам добрался, а мы туда с ним, уже из епархии человек пять прибыли.

— Зачем?, — я не в курсе церковных правил, пока не понимаю фабулы.

— НУ что церковь к мирянам за помощью?, — смотрит на меня Котлинский, как Лена отрываясь от дороги.

Что у них за привычка такая.

— В общем, операцию эту неплохо делают. Но не у нас, да. Вот инициатива батюшки была перехвачена епархией, и теперь пацана на лечение повезут епархиалы. Деньги со скоростью звука нашлись, когда я сказал, что НОВАЯ КЛИНИКА будет пытаться бороться лично и объявит сбор средств. — Котлинский продолжает смеяться.

— Ничего себе, — удивляюсь. — Оказывается, надо всего-то привлечь внимание?

— Да там ещё у батюшки какие-то свои тёрки с начальством. Я всего не понял, но они категорически не хотят, чтоб он вообще с кем-то за пределами аула общался.

— А это именно аул?

— Ага, — кивает Котлинский. — Навскидку, мусульман на улице более семидесяти процентов. Так что, оставить и так немногочисленную паству без поддержки…

Глава 29.

— Так и что там будет дальше?

— Ну-у-у, мне думается, будет так. — Котлинский молчит секунд пять, собираясь с мыслями, потом продолжает. — Вначале надо нормально обследовать. Я потому в этот аул и поехал, что у меня возникли вопросы по анализам. Думал, может, батюшка взял не все бумаги с собой.

— А оказалось?

— Оказалось, батюшка взял всё, что есть. Просто сданы не все анализы. Обследоваться надо нормально, — повторяет Котлинский. — После этого только будет понятно, какие именно консервативные варианты есть. Навскидку скажу, там всё не так печально. Как показалось лично батюшке, на его первый непрофессиональный взгляд.

— А онкодиспансер? Он же с их слов оценивает ситуацию?

— К онкодиспансеру лично у меня масса вопросов, — бормочет Котлинский. — Хоть и с Анной. Не снимаю ответственности с себя, мы с Сергеем тоже хороши… Но у нас онкология — один из миллиарда возможных сценариев. Мы могли лохануться. А у них это единственный профиль. И вот тут уже… Ладно. Саня, ты ещё молодой, ни к чему тебе эти дрязги, — осаживает сам себя Котлинский.

— Так а пацану что онкодиспансер-то сказал?, — повторяю вопрос, поскольку Котлинский, вспомнив об Анне, погрузился в свои мысли.

— Отписались вместо анализов. Не до конца рассмотрев варианты. — Коротко подводит итог Котлинский, по которому вижу, что он не хочет обсуждать эту тему. — Хотя, подсудное дело. Я пока не понимаю, в чём причина такой халатности.

Ну ладно, если так.

— А почему к нам не хотите? Ко мне, в смысле?, — не могу не спросить о самом очевидном, с моей точки зрения, варианте.

— Помнишь, мы с тобой договаривались?, — Котлинский косится на меня. — Если вероятность не ниже восьмидесяти процентов, если консервативная методика наработана…

— Да, помню.

— Это именно тот случай. — Кивает Котлинский. — Просто оперироваться надо или в Израиле, или в Германии. Саня, извини, подробностей не скажу: я суеверный. И я сейчас уверен почти на все сто, что всё будет нормально. Но муссировать не хочу… Пожалей мои седины. Тьфу три раза.

— А сумма солидная? В смысле, стоимость операции?

— Для частного лица, смотря кому. — Пожимает плечами Котлинский. — А для епархии, ещё и в такой ситуации… Знаешь, не хочу, опять-таки, этого говорить вслух, но в церкви с пониманием маркетинга всё в порядке. Не моё, но разделяю: «Церковь — самый успешный из всех бизнесов за последние две тысячи лет».

— Звучит как-то цинично. Лично на меня этот священник, который приезжал к КЛИНИКЕ, впечатления стяжателя не произвёл, — размышляю вслух. — Я же чувствую. Вот уж у него собственного корыстного интереса не было.

— О нём и речи нет, — соглашается Котлинский. — Если сам по себе, он действительно чистая монета. Но к сожалению, Саня, такие, как он, в церкви в глубоком меньшинстве, а-а-а-а-ага-га-га-га, поверь бизнесмену со стажем…

— А какая у нас сейчас задача в КЛИНИКЕ?, — возвращаюсь к текущим проблемам.

— Прибудет пациент. Кандидат к тебе. Хотелось бы, чтоб ты его осмотрел прямо сегодня: товарищ нервный. Если ты увидишь, что нам с ним смысл поработать есть, успокоим его прямо сегодня.

* * *

Новым кандидатом в пациенты оказывается мужчина лет пятидесяти, абсолютно непримечательный внешне, но с опухолью простаты.

Привычно раскладываю его на кушетке в кабинете Котлинского.

Стадия далеко не та, что у Анны. Всё намного лучше. И с точки зрения физических размеров самой опухоли, и о метастазах речь не идёт.

Бросаю на автомате ту же частоту, что у Анны. Первое время результата не вижу. Котлинский сидит на своём привычно месте за столом и незаметно наблюдает за нами.

— Игорь Витальевич, мне нужно полчаса, и желательно с иглами. — Вопросительно гляжу на Котлинского.

— Давай, — кивает он.

Мужчина, имени которого я пока не знаю, в отличие от Анны, оказывается гораздо менее терпелив к любым воздействиям. Ввожу лишь первую иглу, когда он начинает извиваться и напрягать мышцы. Сбивая и ввод иглы, и транслируемую мной частоту.

Вожусь с ним таким образом минут пятнадцать, с трудом ухитряясь поставить как надо лишь три иглы.

Котлинский наблюдает за манипуляциями с удивлением.

На «женскую» частоту опухоль не отзывается, но, повозившись минут пятнадцать, ухитряюсь подобрать резонанс.

— Пока нормально, но нужно дней три-пять пробных, чтоб «пристреляться» и убедиться, что всё работает, — тихо говорю Котлинскому через пятнадцать минут.

Пациент, кажется, нервный, и не хочу его лишний раз беспокоить тем фактом, что возможны и отрицательные варианты.

* * *

Когда мы заканчиваем с простатой на сегодня и выпроваживаем пациента, у Котлинского звонит телефон:

— Да?

— …

— Хорошо, могу. Тут Саня как раз рядом, сейчас его спрошу. — Котлинский отстраняется от трубки и спрашивает меня, — Бахтин звонит. Просит ребёнка глянуть. Мотнёмся?

Молча киваю и лезу за смартфоном, отправить Лене смску в ватсаппе:

Мелкий: Лена, я с Котлинским к Бахтину, ребёнка глянуть. Ок? Ты там не прокиснешь без меня?.

Лена: Нет, у нас тут рубилово… Валяй. Я потом за тобой туда подъеду, оттуда тебя сразу заберу.

Подъезжаем к самому обычному дому, поднимаемся на седьмой этаж. Дверь открывает сам Бахтин. Квартира внутри оказывается самой обычной двушкой, без каких-либо наворотов, без дорогого ремонта. В открытую дверь кухни вижу, что и кухня оборудована далеко не по последнему слову техники. Словом, обычная квартира как у какого-нибудь работяги.

Бахтин, видимо, наблюдая, как я осматриваюсь, что-то такое улавливает:

— До женитьбы вообще один жил. Мне нормально. Я тут только ночевать появлялся, и то…, — Бахтин косится на открытую в комнату дверь и не продолжает. — А сейчас пока не успели ничего сделать. Да и не до того; то это, то другое…

— Так, кто у нас тут заболел?, — перебивает Бахтина Котлинский, заталкивая меня в ванную, мыть руки. — Веди, папаша.

В большой комнате, оборудованной под детскую, на пеленальном столе Марина сражается с ребёнком, пытаясь перепеленать. Ребёнок нервничает и пытается сопротивляться.

— Здравствуйте, — радушно улыбается нам Марина, оборачиваясь на секунду. — Вот, гляньте пожалуйста.

Котлинский стремительно приближается к пеленальному столу и через секунду выдаёт вердикт:

— Температура же! Когда измеряли последний раз? Сколько было?

Марина рассеянно переглядывается с Бахтиным:

— Да у нас и термометра нет. Сейчас Олег сбегает купит. Если надо.

— Надо. Ещё как надо. Только электронный бери!, — напутствует Котлинский. — И ртутный приравнять. Два термометра в сумме! Марина, — поворачивается он к жене Бахтина, — ложку чайную чистую дай пожалуйста?

Бахтин кивает и озабоченно исчезает из квартиры. Марина через пять секунд протягивает ложку.

Котлинский ещё какое-то время заглядывает ребёнку в рот.

— Саня, иди сюда, что видишь?, — продолжает манипуляции вокруг пеленального стола Котлинский.

— Вижу воспалительный процесс на гландах, — аккуратно показываю пальцем с наружной части горла. — Больше ничего.

— Это я и сам вижу, — бормочет Котлинский, пытаясь невооружённым ухом услышать что-то на уровне лёгких, затем что-то выстукивая пальцами в районе лёгких.

Девочке это не нравится, о чём она громко и охотно сигнализирует.

— Блин, протупил. Не взял с собой ничего. — Бормочет Котлинский, выпрямляясь через полминуты. — Вроде не должно ничего на лёгких быть. Было бы слышно.

— Воспаление только на гландах, — подтверждаю. — В лёгких чисто. Бронхи тоже практически к норме. Кстати…

Становлюсь рядом с Котлинским и быстро бросаю несколько раз нужную частоту. Единственная ситуация, где эффект полный, при минимуме усилий.

— Санировано, — сообщаю через полминуты. — Там микрофлора патогенная. Была. Сейчас норма.

— А усыпить можешь?, — с любопытством спрашивает Котлинский.

— Пробую. — Начинаю раз за разом бросать частоту покоя на девочку.

Видимо, она сегодня измаялась, потому быстро засыпает.

* * *

Через пятнадцать минут, когда Бахтин приносит пару термометров, мы уже сидим на кухне и пьём чай с его женой. А ребёнок спит на диване в большой комнате, куда её переложила Марина. Предварительно отгородив от края дивана валиком из одеял.

— Мы уже разобрались, — смеётся Котлинский. — Но без термометра, с грудным ребёнком в доме, это вы мощно… Горе-родители.

— Не ржи, как конь, — хмурится Бахтин, — если она уснула. Ну забыли мы про этот термометр! Вернее, куда-то задевали, теперь найти не можем.

— Так, давай вначале термометры подготовим, — Развивает бурную деятельность Котлинский. — Держи, ставь себе.

И он протягивает удивлённому Бахтину ртутный термометр.

— Это зачем?, — широко открывает глаза Бахтин, но засовывает термометр себе под руку.

— Надо… Давай доставай, — говорит Котлинский через несколько минут. — Так-с, тридцать шесть и семь. Ну ладно. Теперь давай этот.

И Котлинский протягивает Бахтину электронный термометр.

— Что и требовалось. Тридцать шесть и три. — С удовлетворением сообщает Котлинский после того, как электронный термометр подмышкой у Бахтина начинает пищать и тот его извлекает наружу. — Значит, ртутный ребёнку ставить даже не вздумайте! С вас станется… Ставите только этот, пластиковый, электронный!, — Котлинский высоко поднимает вверх пищавший только что градусник. — Потом добавляете три десятых. Это и есть актуальная температура.

— А почему ты думаешь, что ртутный точнее? А не наоборот? И не посередине?, — явно из вредности спрашивает Бахтин.

— Потому что производителя знаю, — удивлённо пожимает плечами Котлинский. — А вообще, хороший вопрос. Давай перепроверимся…

Далее я и сам Котлинский по очереди меряемся двумя термометрами в том же порядке: вначале ртутным, потом электронным.

— Ну не может же у трёх человек быть одинаковой температура так, чтоб термометр показывал всё в пределах нормы?, — Котлинский победоносно поднимает вверх ртутный термометр после того, как проверяет его на себе. — Потом спиртом протри оба на всякий случай. А то ты вообще, как мой сын…

— А что он?, — живо спрашивает Бахтин, отпивая из третьей по счёту чашки чай.

— Тоже любитель поспорить. Вместо того, чтоб… гхм… Так армию же отменили, — охотно отвечает Котлинский. — А у нас с ним спор был: я раздумывал, отправить его туда или не отправить…

— Теперь не отправишь, — кивает Бахтин. — Если только за деньги, а-га-га-га-га…

— Кто-то только что говорил не ржать, как конь, — недовольно косится на мужа Марина, и Бахтин тут же сбавляет обороты.

— Всеобщей же обязанности уже нет, — продолжает Бахтин в сторону Котлинского на два тона ниже. — У нас в военной прокуратуре смеются: раньше ловили взятки, чтоб отмазать от армии, а сейчас — чтоб наоборот в неё отдать.

— Вот и я не на шутку думаю, — с досадой бросает Котлинский. — Хоть деньги плати…

— А что, всё так плохо?, — серьёзно спрашивает Бахтин.

Вижу, что они с Котлинским обсуждают какую-то им давно понятную тему, но не считаю возможным задавать дополнительные вопросы.

— Да не то чтобы, — размышляет вслух Котлинский. — Но не могу сказать, что мне нравится, как он растёт.

— Ой, а каким родителям нравится, кем растут их дети?, — вмешивается в разговор Марина, ставя на стол вазочку с вареньем.

— Мне не нравится его чувство долга, — как-то по-детски отвечает Котлинский.

— И ты думаешь, Государство в нём его буквально воспитает?, — насмешливо спрашивает Марина.

— Не скажи, — осаживает её Бахтин. — Там как раз есть варианты… Если в армии.

— Репрессивного угнетения, — со смешком вырывается у меня.

— Ты сейчас о чём?, — на мне скрещиваются удивленные взгляды Бахтина и Котлинского.

— Да сайт есть, морпех дот ком, — поясняю. — Я на нём давно сижу…

— А ты там что делаешь?, — с ещё большим удивлением перебивает меня Бахтин.

— Общаюсь, — удивляюсь в ответ.

— А попал ты туда как?, — на этот раз спрашивает Котлинский.

— Сидел на форумах по плаванию, — пожимаю плечами. — Были споры. Один из тех, с кем постоянно рубился, как-то позвал на этот сайт[19]. Там есть открытая и закрытая секции. В закрытой секции раз попросили рассудить один спор, как профессионального пловца. Допуск дали, потом не порезали, оставили… да я не о том. В общем, там в этой самой закрытой секции мужик смешно рассказывал. Ну как мужик, лет под тридцать… Говорит, родился в Бундес Республике, в частном роддоме, на деньги отца. Учился всю жизнь в частной школе, на те же деньги. Потом отец с матерью разошлись, мать вернулась из Бундеса домой вместе с ним. Дома он поступил в университет, тоже за деньги семьи. Не бесплатно. Жил всю жизнь в своём частном доме. Говорит: откуда у меня долг-то государству образовался? Чтоб меня в армию, да ещё на войну? Когда лично я задолжать-то успел?

Бахтин с Котлинским смеются, переглядываясь между собой.

— Это всё же не у нас, это у соседей, — сквозь смех замечает Бахтин. — Мы пока ни с кем не воюем.

— Да я знаю, что у соседей. Но я про сам принцип. Я не против социальных рефлексов, — на полсекунды задерживаю свой взгляд на Бахтине. — Но вот конкретно этот пример, мне кажется, явный перекос.

— Ты считаешь, что обязанности у населения должны быть разными? В зависимости от дохода?, — врезается Марина.

— Боже упаси! Я считаю, что это подмена понятий. В очень деликатной области. Конкретно в его случае, это никак не долг. Только и всего, — пожимаю плечами. — Обязанность, по желанию правящей верхушки. Налог, на право жить на территории. Что угодно, но не долг. Знаете, это как у нас на литературе тренируют память, заставляя учить отрывки. Под руководством выпускницы филфака. Вместо того, чтоб тренировать память под руководством медика на предмете, который бы логичнее назвать «МЫСЛИТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ».

Не буду говорить, что такой предмет у меня был. Правда, не здесь и не сейчас. И мыслительные процессы, включая память, гораздо лучше тренируются с профильными специалистами, чем с филологами.

— Я не против социальной ответственности, — продолжаю. — Я против того, чтоб меня обманывали, считая идиотом. НЕ способным заметить подмену понятий.

— А какая тебе разница, под каким лозунгом воевать, тьфу три раза? Если в армии?, — смеётся Котлинский.

— Разница есть. Если я понимаю, что моей стране нужна защита, меня не нужно будет никуда загонять насильно: я там окажусь сам и добровольно. НО, — поднимаю вверх палец, — когда меня туда загоняют не добровольно, это ещё ладно. Надобности бывают всякие, и не все видны с моей колокольни… Но если мне при этом врут, оперируя понятием «долга», в который я никогда не влезал… знаете, это не уважение. Если мне не говорят правды, но при этом лишают выбора, служить или нет, это неуважение. Ко мне лично. Мне кажется, посылая кого-то на возможную смерть, не нужно лукавить даже в мелочах. Вот с этим я уже смириться не готов.

— Не знаю, к чему, но вспомнилось. — После паузы говорит Бахтин. — Я ж в пянджском отряде служил. У нас дэшэбэ был в отряде, а дэшээмгэ — на той стороне. Ну, типа передвижной заставы, долго объяснять… Так вот я что-то ни на той стороне, ни вообще в погранвойсках ни одного сына первого секретаря не видел. У меня друг был, по спорту, он вообще в семьсот восемьдесят третьем, кундузском. Раньше меня. Вот и он что-то обкомовских детей там не встречал…

— Не ожидал, что не один так думаю, — говорю после паузы. — Вообще, социальные рефлексы быть должны. Но, наверное, их тоже надо как-то разделять. Здоровый социальный рефлекс складывается из суммы долгов: гражданина — обществу. И — обратно. Если система перекошена — это не здоровый рефлекс.

— Мечтатель, — смеётся Котлинский.

— Этот мир строил не я, — в который раз пожимаю плечами. — Только пытаюсь в него войти. Чтоб вам сейчас не было смешно, должны быть абсолютно симметричные механизмы коррекции. Пример: мы разве выбираем Акима города? Акима области? Нет. Его назначают сверху, если совсем точно, то президент. И так везде. У нас нет симметрии в отношениях. А в жизни, как и в бизнесе, если игра идет в одни ворота, вторая сторона будет ситуацию исправлять. Как минимум, до паритета. Но, слегка посмотрев жизнь, скажу: будет не исправление до паритета. А маятник. Что самоубийство для общества. Не скажу, что лично что-то уже придумал; но по мне, если у тебя перед дверью куча мусора, и она тебе мешает, её надо убирать. А не сетовать на кретинов, которые тебе в наследство её оставили…

Бахтин с Котлинским дружно смеются в этом месте, и даже Марина присоединяется к ним.

— Это мы от умиления, — выдавливает в мою сторону Котлинский. — Но тему лучше давай сменим…

Спрашиваю разрешения Бахтина, затем отправляю Лене дислокацию. И буквально через десять минут она присоединяется к нам, тихонечко постучав во входную дверь ногтями.

— Спасибо, что не стали звонить!, — слышу, как в прихожей её благодарит Марина.

* * *

— … я вообще атеистка, как все, наверное, врачи, — Лена с благодарностью принимает чай от Марины. — Как по мне, в человеке есть всего лишь две базовые безусловные программы.

— Чьи?, — удивляется Котлинский.

— Конструктора, — спокойно отвечает Лена. — Того, кто нас конструировал. Людей. Первая: передать наследственную информацию дальше. Это мы делаем через гены, размножаясь. Вторая: постоянно работать над собой, улучшая лично себя, до самой смерти.

— И как эта теория учитывает необратимые возрастные изменения?, — скептически улыбается Котлинский.

— Как минимум, есть такой орган — мозг, улучшать показатели которого реально до самой смерти, — спокойно отвечает ему Лена.

Глава 30.

Дальше Котлинский и Лена дискутируют на околомедицинские темы, понятные только им двоим, и спохватываются только тогда, когда я толкаю Лену ногой под столом, указывая взглядом на дверь. Общаться нам всё равно где, а семье Бахтина нужен отдых.

Лена с Котлинским перебрасываются ещё парой слов, и мы перемещаемся на улицу.

— Саня, ты бы мог завтра перед школой заскочить в КЛИНИКУ?, — спрашивает Котлинский от своей машины.

— Только если очень рано, часов в восемь.

— Я завтра на дежурство, — машет у меня рукой перед носом Лена. — Какие восемь? Ты завтра в семь встаёшь мне с собой перекус готовить. — Дальше она поворачивается к Котлинскому, — могу его к вам в семь сорок пять закинуть. А от вас в лицей он сам добежит, бегает шикарно…

— Ага, и сидеть потом там вспотевшим несколько часов, душа-то в школе нет, чай не спорткомплекс, — бормочу себе под нос, но меня никто не слушает.

— Не знаю, как для кого, а я дня три из шести в семь тридцать уже в кабинете, — отвечает Котлинский. — Семь сорок пять нормально.

— Меня никто не спрашивает, — продолжаю бормотать вслух. — Игорь Витальевич, а что за вопрос-то? Может, сейчас лучше?

— Сейчас лучше только для тебя, чтоб утром не напрягаться, ааа-га-га-га-га, — отвечает Котлинский. — И не вставать раньше. А у меня сейчас голова не варит для мозгового штурма. А тут именно подумать надо. Вместе, на свежую голову.

— Понял, — подталкиваемый Леной, сажусь в машину.

* * *

— Я об этой твоей санации поговорить хотел, — сообщает Котлинский утром в клинике, куда меня ни свет ни заря привозит Лена. — Сегодня утром заезжал к Бахтину, глянул девочку. И воспаление тьфу-тьфу, и температура норма. Можешь объяснить, что ты сделал?

— Да я Стеклову раньше объяснял, мы с ним так и познакомились, когда у меня дед к нему с отёком лёгких загремел. Вижу и могу легко справиться с любой микробиологией во всех тканях, касающихся дыхания: лёгкие, бронхи, так далее. Все микроорганизмы очень чувствительны к частоте. На определённых частотах, гибнут со скоростью звука. Как, не знаю; вижу только, что прекращают быть живыми. А видны, если лично мне, очень хорошо: контраст частот сильный.

— Стеклов мне почему-то ничего не говорил, — задумчиво говорит Котлинский. — Я вчера не стал пороть горячку, хотел до утра остыть, сегодня тебя спросить. Может, нам патронаж расширить и на первые несколько месяцев после родов?

— Вот тут я вам точно не советчик, — удивлённо раскрываю глаза. — Тема наверняка гораздо более обширная, чем я вижу со своей колокольни. Что сама беременность: где я и где оно. Что уход за новорожденными. Могу только с инфекциями бороться. И то… Пока на практике только с дыханием результат был. Как оно будет с желудком и кишечником — понятия не имею.

— Там как раз проблем меньше по статистике, — автоматически отвечает Котлинский, явно думая о чём-то своём. — По-хорошему, если мы со всеми инфекционными проблемами носоглотки и лёгких таким образом можем справиться, это явно надо делать доступным. Широким массам. И я сейчас не о деньгах. Ты не представляешь, насколько это проблема в масштабах именно города.

— А чем наш город такой уникальный?

— Загрязнённость воздуха. Мы же получаемся в кольце гор как в котловине, миллион одних только машин. Не считая производств и подобного. Застой воздуха в этой котловине. Уже лет двадцать пять как по лёгочным мы впереди всей страны. Включая рак. Да даже и в масштабах мира в первом десятке. — На автомате сообщает Котлинский, глядя в окно и раздумывая о чём-то своём.

— Игорь Витальевич, тысяча извинений, что отвлекаю от мыслей, — напоминаю о себе через три минуты. — Но я в полном вашем распоряжении ещё десять минут. Потом, если у нас ничего срочного, страусиными прыжками несусь в лицей.

— А, да, извини, — спохватывается Котлинский. — Да я понимаю, что прямо сейчас выработать формат «на коленке» не получится. Суть в чём… вчерашняя эта проблема с горлом у дочери Бахтина очень типичная. И если ты всё «санируешь» за минуту, без побочек, без антибиотиков, вообще без медикаментов, это очень серьёзная услуга. Именно в этом городе, именно сейчас. И ещё очень долго таковой останется.

— Да может скоро электромобили пойдут?, — срывается у меня с языка, поскольку понимаю путь неизбежного технического процесса намного лучше Котлинского.

— Не в этой пятилетке, по целому ряду причин, — дипломатично не соглашается Котлинский. — Давай думать вместе. Вот тебе мои вводные: девяносто процентов детей у нас в городе до года минимум два раза за этот первый год страдают от того же, что и дочь Бахтина. Причём очень часто это имеет гораздо более серьёзные последствия, чем просто закидываться таблетками. Что в этом возрасте само по себе далеко не лучший вариант… Твоя терапия, которая «санация», снимает проблему так, что это надо ставить на конвейер. В масштабах города. — Котлинский выныривает из каких-то своих размышлений, перестаёт смотреть «сквозь» меня, фокусирует взгляд на мне и добавляет нормальным голосом, — Вот теперь скажи, со своей нестандартной колокольни, как быть. Вернее, что думаешь лично ты.

Думаю полминуты.

— Две вводных от меня в ответ. Это сейчас; позже, может быть, додумаюсь до чего-нибудь ещё. Первое: профилактика — лучшая стратегия. Если не глушить уже развившуюся флору, а точечно стимулировать иммунитет на ранних стадиях, то в режиме конвейера и полсотни человек в час потяну. Но это утопия.

— Это утопия, — в такт мне кивает Котлинский. — Всех не загонишь. На профилактику и на конвейер. Уже молчу про тарификацию… Какая вторая вводная?

— Ну давайте, как вы говорите, делать регулярный осмотр по всем младенцам, родившимся именно у нас в КЛИНИКЕ, по итогам всех без исключения патронажей? Что происходит с ребёнком после того, как женщина его у нас родит?

— Ставится на учёт в государственную поликлинику по месту жительства матери. Теоретически, государственный педиатр очень плотно наблюдает.

— А на практике?

— А на практике, очень многие из тех, что патронируются у нас, имеют деньги на платную медицинскую страховку. И тут же страхуются, вместе с ребёнком. В первый год, рожающие в частных клиниках на страховке точно не экономят. — Размышляет вслух Котлинский. — Что-то вертится в голове, не пойму что.

— А что если нам, по итогам родов, выдавать нашим роженицам мед страховку именно на этот вид болячек?, — начинаю думать вслух вслед за Котлинским. — Вы говорите, бич города именно лёгкие, бронхи, ухо-горло-нос. Особенно в младенчестве. Вы говорите, ближайшую пятилетку так и будет, тут я полностью слушаю вас: вам виднее. Наша с вами себестоимость этой санации — ноль. Только время, но как раз утром я могу выделять время вот так по пути в лицей. Сколько примерно таких случаев, как Маринина дочь, в месяц вы прогнозируете?

— Прогнозировать надо ровно столько, сколько патронажей, — задумчиво говорит Котлинский. — Ну давай возьмём в шестимесячном приближении. Грубо, у нас рождается тридцать — сорок тысяч детей в год. Но это по области и по городу вместе, область отнимаем. Получаем около девяти тысяч. Из них, в годовой перспективе мы рассчитывали на долю в двадцать пять процентов.

— Грубо, две тысячи детей? В год?

— Грубо, да. — Кивает Котлинский. — Но это не сразу. У меня пока и отделение столько не потянет. Это я понимаю, на какие цифры рынок нас выведет, но расширяться и достраиваться будем только тогда, когда за полугодие хотя б шестьсот патронажей проведём. Тут уже чисто бизнес логика.

— Даже если по максимуму. Две тысячи детей в год, это грубо шесть человек в день. Ну пусть семь. Если говорим только о предлагаемой нами страховке, «ухо-горло-нос» в первый год, это семь минут моей работы. Утром. — Красноречиво смотрю на Котлинского. — Ладно, должен быть запас. Берём пятнадцать минут.

— Ни о чём, — задумчиво постукивает карандашом о крышку стола Котлинский. — Я об усилиях. Нам это действительно ничего не стоит. А развернуть ситуацию можем радикально. Эти вещи, они тоже быстро распространяются. Особенно если осенью, зимой, весной пойдут круги по воде, что «наши» не болеют, либо моментально выздоравливают…

— Игорь Витальевич, на всякий случай. Давайте оговорим сразу… Я справлюсь и с большим количеством людей, но только если вот так утром или днём заскочил сюда, отпринимал, санировал, и всё. При условии, что я не заполняю бумаг, не веду обзвон пациентов, не жду по полчаса каждого. Потянем?, — вопросительно смотрю на Котлинского.

— Вполне, — уверенно кивает он. — Во-первых, услуга бесплатная. С нашей стороны типа альтруизма, можем диктовать условия. Во-вторых, если это семь человек, как ты говоришь…

— Это не я говорю. Это из ваших цифр вытекает.

— Ну да… У нас же есть дежурный микроавтобус. Да шесть человек в один день и не наберётся, сто процентов. В общем, на малых объёмах, мы их даже по городу можем собирать и потом развозить.

— Это как?, — пока не понимаю, чего хочет Котлинский.

— По заявке, собираем их своим транспортом с адресов. Вместе с детьми, два раза в сутки. Утром, перед твоим лицеем, и днём, когда ты с онкологией воюешь. — Котлинский начинает что-то набрасывать на листке бумаги. — Бензин у нас треть доллара за литр, фигня… Находимся в центре, максимальное плечо небольшое… В общем, можем поиграться!, — заключает он, поднимая на меня взгляд через пять секунд и десять цифр на бумажке. — А на обзвон вообще вон регистратуру поставлю, кто-то же должен напрягаться…

— Я не подумал, что могу и вечером этим заниматься. Только кабинет надо второй. Чтоб два потока между собой не пересекались.

— Вообще не проблема, — Котлинский продолжает что-то быстро набрасывать на листке бумаги. — Тогда последнее. Я сейчас по финансам не знаю, как оно будет; ещё не придумал, как коммерциализовывать. И вообще, будем ли мы за это брать деньги в принципе. Но на всякий случай напоминаю, что о вопросе оплаты труда помню.

— Вот уж о чём не беспокоюсь. — Пожимаю плечами. — Не первый день знакомы.

* * *

В школу успеваю даже раньше, чем планировал. На выходе меня ловят Филин с Юлей и волокут за трансформаторную будку, где сегодня нет никого из курящих.

— Что за секретность?, — удивляюсь необычности антуража. — Или вы курить стали?

— Боже упаси, — открещивается Филин.

— Я?!, — задирает брови почти на затылок Юля. — С ума сошёл?, — И дальше резкий переход нормальным голосом. — Стесев, такое дело. Ты от нас оторвался, а мы уже под пятнадцать тысяч подписчиков имеем на канале.

— И хотели бы двигаться дальше, — подключается Филин.

— Здорово. Поддерживаю всеми силами. Но пока не понял, что вы именно от меня хотите. — Перевожу взгляд на каждого из них по очереди. — Вы и так сделали больше, чем я бы смог на вашем месте. Начиная от идеи, и заканчивая реализацией.

— Слушай дальше, не перебивай, — Юля запрыгивает на перекладину металлического забора передо мной так, что её разведённые в сторону колени находятся на уровне моей груди. Открывая нашим взглядам все деликатные подробности, что её, судя по всему, в порыве энтузиазма совсем не смущает. — Мы сформулировали цель. Следующую за первой.

— Уже интересно. — Запрыгиваю на забор рядом с ней, чтоб не отвлекаться на вид, открывающийся у неё между коленями.

На меня, конечно, действует не так, как на Филина, но физиология противная штука. Предпочитаю с ней лишний раз не сражаться, если можно этого не делать.

В отличие от Филина, который, похоже, не в силах сменить фокус взгляда. Смешно.

— Так что за цель?, — снова перевожу взгляд по очереди с Филина на Юлю.

— Мы хотим, чтоб наше влияние было не только словом. Чтоб те, кто с нами, и делами хоть в каких-то местах были с нами. — Задумчиво бормочет Филин, не отрываясь от вида, открывающегося между коленями Юли.

На что она не обращает ни малейшего внимания.

— А конкретнее?, — поворачиваюсь к Юле, понимая, что от Филина сейчас ничего не добьёшься: пубертат во всей красе.

В отличие от меня, у него нет Лены. И кое-чего ещё в прошлом за спиной.

— Мы решили, что трансляция мировоззрения и общение в сети это, конечно, классно. Опять же, пятнадцать тысяч подписчиков тоже здорово, и число их растёт, — гораздо чётче Филина сообщает Юля. — Но есть вариант: перейти от слов к делам. Дело, оно вообще иллюстративнее характеризует и решимость, и намерения.

— Какая недетская мысль, — смеюсь. — Чья формулировка?

— Моя, — удивлённо раскрывает глаза Юля. — Ну и остальных девочек. Им, — кивок в сторону Филина, — и текущего уровня хватает. Мужикам всегда интереснее поговорить, чем сделать…

Филин, в силу невеликого опыта, с интересом слушает всё, что говорит Юля. А я не могу в этом месте удержаться от смеха и на полминуты выбываю из дискуссии.

— Пардон, — извиняюсь через полминуты. — Не сдержался, уж больно интересно прозвучало…

Юля заинтересованно играет бровями, глядя на меня.

— Что надумали?, — возвращаюсь к теме. — Урок скоро, развивайтесь.

— Ну, всё та же идея, — Филин наконец оторвался от открывающихся с забора Юлиных перспектив и, видимо, принял решение смотреть на меня. — Совместная деятельность. Что-то, что должно быть интересно, полезно и выгодно. Всем участникам.

— Ничего себе, какие коварные манипуляторы, — продолжаю смеяться по инерции. — Это кто вас такому учит?

— Стесев, ты читай больше!, — снисходительно бросает Юля, вызывая у меня ещё один приступ смеха. — В сети есть всё. В общем… Олимпиада, не важно по какому предмету. С призовым фондом победителям, чтоб была материальная заинтересованность.

— Но без тебя мы этого можем «не продавить», раз, — загибает пальцы Филин. — И призовой фонд сформировать, два.

— Так, понятно, сколько у нас времени, семь минут?, — Поворачиваюсь к Филину. — Филин, за какую сумму ты был бы готов наплевать на свой выходной и от и до выложиться на олимпиаде? На которую ещё и ехать в другой конец города, в чужой лицей?

— Смотря от предмета, — морщит лоб Филин. — Если что-то, что я знаю, и где у меня есть шансы, то это одно. И за двадцать долларов бы спасибо сказал. Например, английский. А если химия — и за миллион не поехал бы, я её просто не напишу. Ни за какую сумму. По крайней мере, олимпиадные задания.

— А ты, Юль?

— Долларов пятьдесят, — охотно сообщает Юля. — Вероятно, у меня семья просто чуть богаче, прости, Юрик, — Юля звонко хлопает Филина по плечу, но он только радуется этому. — Другое дело, если бы подобралась хорошая тусовка, я б на любой предмет поехала. Без разбора.

— Логика понятна, но немного не ожидал выбора рода занятий, — откровенно сообщаю вслух. — Это я про то, что вы решили олимпиаду организовывать.

— Стесев, ну тут же всё прозрачно, — продолжает снисходительно вещать Юля. — Список требований такой: должно быть полезно нам, одобряться педагогами и родителями, иметь наработанные методики проведения, оценки, всё такое… Ну и развивать коммуникативные навыки. Для начала. Плюс, должно требовать хоть какого-то преодоления себя. Мы решили, игры не пойдут. Надо заодно поучиться и напрягаться. Вот олимпиада по предмету — самое то.

— В таком разрезе не подумал, — задумчиво тру затылок. — Хм, логично. Вроде как и нам полезно, и в глазах старшего поколения сплошной плюс? И как проводить понятно. Призовой фонд, самое простое: каждый участник приносит по одному доллару…

* * *

— Жанна Маратовна, можно на секунду?, — просовываю голову в дверь кабинета директрисы, где она, по счастью, одна.

— О, здравствуй, — она отрывается от бумаг на столе, глядя на меня поверх очков. — Заходи. Кстати, поздравляю с победой на плавании! Наш физрук на радостях… м-да… Две замены на двух уроках… В общем, поздравляю!

— Спасибо. Я по делу, — улыбаюсь в ответ. — Жанна Маратовна, мы хотим провести олимпиаду. Между добровольцами школ города. По какому предмету, скажем позже. С призовым фондом, который родим сами. Вопрос: дадите собраться на территории лицея?

— Стоп-стоп-стоп, — директриса снимает очки. — Изначально, я только «за». Но ты, мне кажется, не до конца представляешь объём работы! Первое: какой предмет?

— Скорее всего, математика.

— Когда? Нужно обеспечить и свободные классы, и судейство. — Директриса задумчиво смотрит сквозь меня. — Мне, кстати, преподавателям сверхурочно почасовку придётся оплачивать. Но это мысли вслух…

— Когда, скажу до конца уроков. Но сейчас всё быстро делается: сделали объявление в сетях, кто заявится на нашем канале и в нашей группе, тот и придёт. Хоть сегодня. Или завтра. По судейству, Жанна Маратовна, спасибо, но никого не надо.

— Как так? Вы сами будете себе что ли анализ своих работ делать?, — удивляется директриса. — И попутно: а материал для заданий где возьмёте?

— Суть упражнения как раз в том, чтоб мы обошлись сами, своими силами, — усаживаюсь всё-таки на стул возле стола и начинаю объяснять. — От и до. У нас в группе, в соцсетях, есть студенты университета. Вначале они над нами смеялись. Но когда наши стали обсуждать условия олимпиады, то третий и четвёртый курсы предложили помочь: судить придут они.

— Какой факультет?, — цепко смотрит на меня директриса.

— Мехмат. С ними и зафкафедрой их обещался быть, он и тестовые материалы с собой возьмёт. Юлдашев, может, слышали. Дифференциальные уравнения.

— Лично не знакомы, но слышала, — задумчиво кивает директриса. — Этот может, вечный неформал… Ты точно уверен, что они всё обеспечение возьмут на себя?

— Говорят, материалы хоть сейчас скинут в электронном виде. Но тут уже мы отказались, чтоб никто не обвинял потом, что доступ у нашего лицея был заранее. Плюс, часть нашего призового фонда направляем на оплату их одного дня. Или вечера. Предварительно, для студентов сумма интересная.

— И не нравится мне идея пахать сверхурочно, — честно после паузы говорит директриса, вертя между пальцами очки. — Но и промолчать, наверное, не вариант. Особенно учитывая личные отношения. Так, Стесев, давай тогда так. Олимпиада — принципиально не возражаю. Этот ваш Юлдашев должен лично связаться со мной: тут массу всего организационного надо порешать. Для начала, кто за всю вашу ораву в выходной день отвечать будет? Из совершеннолетних. Кстати, а ты же у нас эмансипированный?

— Как вариант, — киваю в ответ. — Договора со мной точно заключать можно.

— Второе. Я сейчас не знаю, насколько законен этот ваш призовой фонд по итогам олимпиады. Мне однозначно нужно проконсультироваться с бухгалтером, а её сейчас нет.

— Два варианта. — Я уж это обдумал по пути. — Самое простое, ценные подарки. Есть такой ювелирный завод ПЕРСОНА… Либо — сертификат от банка. Сумму по нему получат родители победителя, в банке. Мы уже поняли, что руководство школы будет категорически против наличных на территории.

— Ещё как против… А кто платить за это всё будет?, — вопросительно поднимает бровь директриса.

— Я сказал, мы сами найдём спонсора. Кстати…, — достаю телефон, который вибрирует в кармане, сигнализируя, что мне ответили на вопрос в ватсаппе:

Роберт Сергеевич: Саша, на твой вопрос. Олимпиаду наш НИШ планировал у себя, но если есть желание, можем её перенести на территорию и вашего лицея. Там без разницы. Нужно только, чтоб ваш директор связался с нашим директором. Я не в теме, там масса процессов и документов, которые только они могут утрясти. Вот контакты, скажи, что ты от меня…

— Давайте я вам на ватсапп перешлю?, — вопросительно смотрю на директрису.

Пересылаю ей в ватсаппе текст и контакты, после чего поясняю:

— Отец моей опекунши, вернее, его банк, основной акционер НИШ.

— Да, я помню, ты говорил, — кивает директриса, читая сообщение.

— У них, оказывается, своя олимпиада намечалась. Со своей процедурой, педагогами, про призы выясню. Вот отец моей опекунши говорит, что им всё равно, где её проводить. Могут и на этой территории, только вам нужно с тем директором лично связаться.

— Да без проблем, если в таком разрезе. — Директриса дочитала сообщение и задумчиво смотрит на меня. — Не скажу, что прямо обрадовал. Работы добавил. Но будем откровенны, и плана по мероприятиям никто не отменял, мы себе это в зачёт поставим… ничего, что первое полугодие… И если там НИШ всё готовил, то это многое облегчает. Педагоги уже с них, с нас только помещения…

— Жанна Маратовна, вот тут я боялся, что вы так скажете. — Звенит звонок, но я остаюсь на месте. — У нас цель не помочь педагогам за что-то отчитаться. У нас цель отработать упражнение. «Самостоятельная организация мероприятия». НИШ это ресурс, инструмент. И заведующего кафедрой университета со студентами всё равно зовём. Иначе как будет обеспечиваться объективность судейства?

— Хм, логично, — директриса постукивает дужкой очков по столу. — Или мне своих на работу сверхурочно выгонять, но это целое дело… Хорошо, а контакты Юлдашева есть?

— Да. Он, кстати, первый спросил, где контакты директора, на чьей территории будет всё проводиться…

* * *

По олимпиаде, всё утрясается на редкость быстро. В течение дня, директриса несколько раз дёргает меня между уроками, фиксируя для себя процедуру регистрации участников (раньше с онлайн заявками никто из лицеев дела не имел), порядок передачи тестовых материалов от Юлдашева ей, порядок проверки работ Юлдашевым и студентами и многое другое.

В конце дня, у себя в кабинете, она сообщает:

— Можете проводить хоть завтра. И Саша, давай без сюрпризов. НИШ свою олимпиаду планировал вообще на завтра или послезавтра. Я сегодня целый день вынуждена была посвятить этому вопросу, чтоб всё согласовать. Получается странность: всё взялись лично организовывать вы, при этом целый день не разгибаюсь я…

Оба смеёмся.

— Видимо, это часть нашего умения делегировать, — отвечаю, чтоб что-то ответить. — В своё оправдание: с нас явка участников, присутствие студентов и Юлдашева как арбитров, их же материалы, которые школе готовить не надо. Ещё — призовой фонд, из которого будут оплачиваться и студенты, и призёры. Плюс законодательное оформление всего.

* * *

После школы напрашиваюсь на беседу к Роберту Сергеевичу, чтоб прояснить некоторые моменты. Он встречает меня всё в том же кабинете-оранжерее:

— Привет, сегодня надолго не смогу, сразу извиняюсь.

— Да я и не планировал мешать, простите за вторжение. У меня буквально пара вопросов, по финансам на олимпиаду. Первый: каждый участник должен принести эквивалент двух долларов. В сумме ожидаем, что наберётся около двух сотен, из которых будут оплачены арбитры, это студенты мехмата. И первые три призовых места.

— У вас всё продумано, — смеётся Роберт Сергеевич. — Вопрос-то в чём? Я думал, ты попросишь банк взять вас на буксир с призовым фондом.

— Нет, хотим обойтись сами. — Отрицательно качаю головой. — Для нас это принципиальный момент. А вопрос вот в чём: директриса категорически против наличных на территории лицея. Студентов мы берём на себя: просто встретим их на улице и отдадим деньги за территорией школы. Но вот как быть с победителем? Суть мотивации именно в том, что лучшие заработают. Получат наличные на руки. А как вручить, не ясно.

— Сталкивались, — кивает Роберт Сергеевич. — Мы, кстати, в НИШе всегда за первые места премируем. Делается так: банковский сертификат на определённую сумму, на предъявителя. Ну пусть в вашем случае на пятьдесят, тридцать и двадцать долларов. Вручаем победителю, это законно. Потом родители с документами получают в удобное время в любом отделении банка.

— А можете нас на буксир взять в этот раз?, — ухватываюсь за вариант, поскольку ничего лучше придумать не получится. — А деньги от нас отдадим вам наличными:

— Хорошо. Хотя как раз это и незаконно, — смеётся Роберт Сергеевич. — Но не могу отказать в богоугодном начинании, ха-ха-ха… Какие номиналы?

— Пятьдесят, тридцать и двадцать.

— Когда вручать?

— Олимпиаду планируем на завтра или послезавтра. Точно будет ясно сегодня после двадцати одного ноль-ноль: наш лицей готов принять в любое время, студенты и зав кафедрой, которые судят, тоже могут оба дня. А точное время определится по итогам опросов в группах в соц сетях, это ещё на этапе решения.

— Ну тогда вопрос исчерпан, — Роберт Сергеевич поднимается, чтоб проводит меня, явно намекая на нехватку времени. — Сертификаты завтра возьмёшь утром у Лены, когда она с дежурства выйдет.

— А как они к ней попадут?, — не могу сдержать удивления.

— У неё в машине ездят с весны. Мы проводили олимпиаду по биологии, вернее, собирались проводить. Одна вообще должна была судить… Но в последний момент всё переигралось, поскольку эту же олимпиаду затеял Гос университет. Сертификаты остались, катаются у неё в машине.

— А мы уверены, что они ещё живы?, — зная Лену, могу предположить как минимум пятьдесят на пятьдесят.

— Вот сам и спросишь у своей половины, — смеётся Роберт Сергеевич, открывая передо мной дверь, — тысяча извинений, сегодня очень ограничен по времени. Если окажется, что она их потеряла, вот её и нагрузишь, чтоб с утра занялась восстановлением. Она знает, что и как делать. Кстати, мы их по бухгалтерии уже провели в отчётности. Мелочь, яйца выеденного не стоит, но очень неудобно в плане количества работы. Я лично чуть не два часа занимался… Деньги потом Лене отдашь.

* * *

Направляясь от Роберта Сергеевича в бассейн, чтоб полностью закрыть тему, быстро набираю Лене смс, на которую она на редкость быстро отвечает:

Мелкий: Лен, был у твоего отца. Он говорит, у тебя в машине остались подарочные сертификаты, победителям олимпиад? Которые потом в банке можно обналичить?

Лена: Да, он мне написал. Лежат в нижнем бардачке. 50, 30, 20.

Мелкий: О. Нам как раз эти номиналы и нужны.

Лена: Видимо, сотня баксов — стандартный призовой фонд всех таких ситуаций, хе-хе.

Мелкий: У нас больше. Мы ещё будем судейство оплачивать. Но на те суммы документы никакие не нужны.

Лена: Кстати, хорошо, что написал. Шурик, такое дело…

Мелкий: Давай без пауз? Уже нервничаю! Что?!

Лена:… купился хи-и-и В общем, я перекус дома в холодильнике забыла. Можешь мне забросить на дежурство, когда сможешь?

Мелкий: Смогу. Запросто. Но после Сергеевича, это после восьми. Всё равно между бассейном и залом же домой захожу. А спорткомплекс с тобой в одном районе.

Лена: Договорились.

* * *

На вечерней тренировки в зале я — единственный, у кого нет проблем с весом. Сергеевич, взвешивая каждого после тренировки, только удивленно цокает языком, когда очередь доходит до меня:

— Молоток. Можешь жрать всё, что хочешь. У тебя ограничений нет.

— Сергеич, а может, ему согнать в более лёгкий вес?, — из вредности спрашивает Вовик, у котоорого с весом всё не так радостно.

— Вова, — Сергеевич строго смотрит на Вову поверх очков. — Чем языком пи… болтать, ты лучше жрать прекращай. Когда будешь тут на моём месте, будешь делать что хочешь. Или ты меня поучить решил?

— Пошутил!, — Вовик подымает перед собой пустые ладони, всем видом демонстрируя раскаяние. — Просто завидую…

— Меньше булок, выпечки и баурсаков надо жрать, — сдаю Вовика с потрохами. — Или скажи Аселе, чтоб не готовила. А то и правда вкусно…

— Вот змей, — обижается Вовик. — Всё, сегодня пешком идёшь. Я вон Сергеевича повезу…

— Не спорю. Мне как раз к нашим на дежурство, я в неотложку сейчас, — удерживаюсь, чтоб по примеру Лены не показать Вовику язык. — но если хочешь, могу тебя взять с собой.

— Да я б с радостью, — тоскливо тянет Вовик. — Но мне на работу ещё. Меня ж на турнир на все четыре дня отпускают, из которых два рабочие. Потому сейчас надо хвосты подтянуть. Я не знаю когда сегодня из офиса выйду.

* * *

Мелкий: Лен, я у входа. Принёс.

Лена: Ура! Спасиииитель От голода сдыхаем. Мы в ординаторской, проходи.

В неотложке прохожу в уже знакомую неприметную дверь и шагаю к уже знакомой ординаторской. Возле ординаторской застаю Лену, разговаривающую с каким-то типом, даже не одетым в белый халат; очевидно, посетителем:

— Спасибо за внимание, но категорически не стоило беспокоиться, — отстранённо и жёстко говорит Лена, по которой вижу, что ей неприятны и разговор, и сам посетитель.

— Вы себе даже не представляете, как много вы сделали для всей нашей семьи, — мужик глядит на Лену явно масляным взглядом и пытается взять её руку своей.

Во мне почему-то первый раз за всё время тут начинает закипать бешенство. Вдвойне неприятно от того, что Лена одета в хирургический костюм почти что на голое тело и сквозь ткань угадываются контуры фигуры. И не только… Впрочем, в больнице и на улице ещё жарко, потому выбор одежды понятен.

А от мужика просто фонит гормонами.

Пока слушаю этот обрывок диалога, делаю два шага вперёд и подхожу к Лене, врезаясь между ней и этим типом. Которого слегка задеваю корпусом, заставляя отступить на шаг.

— Держи, вот, — протягиваю Лене два пластиковых контейнера.

— Спасибо, я на секунду вышла, позвали благодарные родители, — Лена мстительно кивает мне за спину, где чувствую обдумывающего линию поведения типа. — Это отец одного из тех, кого мы с тобой из лицея с ампутацией везли. Кисть.

— Понятно, — киваю, не оборачиваясь. — Ты всё?

— Да, побежала, спасибо, — Лена целует меня и уходит по коридору, бросая через плечо, — сегодня просто вилы. Завал и шпагат одновременно.

«Благодарный отец», видимо, определился с линией поведения, потому что вдруг весь наливается злобой и, когда я поворачиваюсь к нему, вплотную подходит ко мне:

— Ты всегда так на неприятности нарываешься, сынок?, — цедит он сквозь зубы. — И лезешь куда тебя не просят?

Не вступая в дискуссии, без разговоров бью его два раза по корпусу. В коридоре никого нет, камер видеонаблюдения тоже.

— В следующий раз тебя спрошу, как мне с женой разговаривать, — сообщаю скрючившемуся у стенки типу и за шиворот волоку его на улицу.

* * *

Ватсап чат.

Лена: Мелкий, спасибо. как ты его! И-и-и-и-ихи-хи-хи-хи

Мелкий: Вот я так и подумал, что вы вчетвером с той стороны этой стеклянной двери не просто так замерли — _- Всё видела, что ли?.

Лена: Да-а, там стекло с одной стороны прозрачное. С нашей стороны коридор видно.

Мелкий: А ещё двое кто? Первая — ты. Вторая — Асель. А ещё двое кто?

Лена: Хирург и операционная сестра.

Мелкий: Ты можешь сейчас щёлкнуть пультом, открыть машину на секунду? Я сертификаты заберу из бардачка. Вдруг ты завтра утром, как обычно, после девяти домой приедешь. Ты же пошутила сейчас, что очень занята? Раз тут отвечаешь.

Лена: Да-а, не хотела с этим типом вообще рядом стоять. Но почему-то растерялась, сама не пойму… На ровном месте. Как малолетка… Занята, но пять минут пожрать есть. СПАСИБО ЗА ЕДУ! Машину открыла, бери.

Мелкий: Взял, спасибо. Закрывай обратно.

Глава 31.

Приехав домой, ещё какое-то время читаю анатомический атлас. Затем снова приходит сообщение от Лены:

Лена: Слушай, я тут посмотрела один курс онлайн от нечего делать… А ЧТО ЕСЛИ МНЕ СДЕЛАТЬ ПЛАСТИКУ?

Мелкий: какую?

Лена: Ну-у-у, лицо раз. Нос поправить, скулы, губы качнуть. По фигуре кое-что исправить два.

Мелкий: С УМА СОШЛА? СЕЙЧАС ПРИЕДУ.

Лена: Не надо! Пошутила!

Мелкий: тебе делать нечего?

Лена: ага. Хи-хи-хииии

Мелкий: ТЫ ПЬЯНА?

Лена: ещё нет Но утром планирую, под конец смены. Откуда знаешь 0_0?

Мелкий: Чувствую… Как ты утром за руль сядешь?

Лена: Это как раз не проблема… Регидрон + капельницу: физраствор + 20 % глюкоза. 5–6 таблеток янтарной кислоты + кофеин

Мелкий: Пить обязательно?

Лена: Ага. В этот раз да.

Мелкий: Что за оказия?

Лена: Кое-кто на пенсию выходит, последний день. Меня учила молодую.

Мелкий: У меня для тебя новость.

Лена: 0_0?

Мелкий: Давай договоримся, чтоб это было в последний раз?

Лена: Что именно?

Мелкий: 1) Что ты пьешь без меня. 2) Что пьёшь на работе. 3) Что пьёшь перед рулём.

Лена: Пф-ф-ф, ты как мама и батя.

Мелкий: Я не спрашиваю, Лен. Я тебе сообщаю.

Лена: Договорились…

Мелкий: У тебя с собой деньги есть?

Лена: Да, а что?

Мелкий: Утром к 08.10 к тебе приедет «ТРЕЗВЫЙ ВОДИТЕЛЬ» к центральным воротам. Пожалуйста, пусть домой тебя везёт он.

Лена: Хорошо… Прямо террорист какой-то

Мелкий: ТЫ сейчас делаешь мне очень больно.

Лена: 0_0?

Мелкий: Своей безответственностью. По отношению к окружающим, к себе, и ко мне в частности. Жаль, если психологическое образование в таких очевидных моментах прошло мимо тебя.

Лена: Маленький монстр… Ладно, согласна… Извини, была не права. Подурачиться захотелось. ПАРДОН! Чмок.

Мелкий: Может, тогда уже и пить не будешь?.

Лена: Вот тут без вариантов. Придётся. Но за руль «ТРЕЗВОГО ВОДИТЕЛЯ» — это спасибо. Чё-то по запарке не сообразила. Чмок ещё раз.

Мелкий: Целую.

Лена: Это, Мелкий… Ты не вибрируй. Я только с тобой такая идиотка. В жизни я адекватная.

Мелкий: Лена, твой отец просил тебе передать $ 100 за сертификаты на олимпиаду. Я в стол кладу, на твою карточку, сверху?

Лена: Пф-ф-ф, ты же не думаешь, что я ЭТО буду передавать отцу?

Мелкий: Вот тут не понял? Треть твоей месячной зарплаты же?

Лена: Шурик. Если я бате начну совать копейки (по его меркам), он подумает, что я что-то демонстрирую. Поскольку это будет демонстративным жестом, с его точки зрения. А если он подумает, что я веду себя демонстративно, он начнёт нервничать. Неконструктивно нервничать. А если мой батя неконструктивно нервничает…

Мелкий: Не продолжай. Понял.

Лена: Во-во… Он, зная тебя, тебя просто разыграл и не стал тебе ничего объяснять, чтоб времени не тратить. Потому и сказал, чтоб ты мне отдал. А ты купился, хи-и-и-и.

Мелкий: М-да уж… Не понятно, что делать с деньгами. По всем правилам, категорически не правильно взять себе. И присвоить. Так… Лови перевод на карту. Наличные оставлю себе. С тем, что на карте, делай что хочешь. Целую.

Лена: СТОП! Ещё не переводил?

Мелкий: Ещё нет.

Лена: Тогда лучше увеличь призы на эту сумму. На своё усмотрение. Считай, что банк вошёл в долю в награждении и выступил одним из спонсоров на сто баксов, хе-хе, в моём лице.

Мелкий: Принял.

* * *

Никакой олимпиады, конечно же, на следующий день не происходит. Как и через день, и даже через два.

Я не стал охлаждать энтузиазм Филина и Компании сразу, но лично мне было понятно, что согласование ТАКОГО объёма действий с ТАКИМ количеством людей за сутки никак не провернуть. Вон даже наша директриса как пашет. А она не одна, ещё директора НИШа надо интегрировать. Плюс университет с заведующим кафедрой, который никак не меньше нашей директрисы занят.

В итоге, конец недели и начало следующей выглядят разнообразными до гротеска: театр с москвичами, на которых так рвётся весь бомонд, включая Лену. Но в первую очередь идут старшеклассники, которым оно вообще не интересно, чтоб сказать мягко. Я о себе в данном случае.

Олимпиада по математике на следующий день, которая технично превратилась в тотализатор, но никто не против: в родительском чате эту тему обсуждали. Потом создали общий родительский чат с НИШем, раз такой повод. Потом подключили в него двух директоров, которые, правда, тут же оттуда самоудалились. В итоге, родители пришли к конструктивному выводу: если их шестнадцатилетние чада возьмут из бюджета два доллара на выходной день, и целый день проведут в нашем лицее (!), соревнуясь друг с другом в математике (!!!), то они, родители, готовы выделять деньги в десять раз больше и каждый выходной. Особенно с учётом присутствия заведующего кафедрой из Национального университета, который будет эти соревнования судить.

Мне об этом сказали по секрету, так как у меня нет тут родителей, которые бы в этом чате чатились. А бабушка с дедушкой с мобильными телефонами не дружат.

В итоге, на наш канал подписалось ещё сколько-то родителей, точные данные учитывает Юля и её девочки.

* * *

— Мелкий, а ну-ка покажись, в чём ты намылился?, — раздаётся из большой спальни голос Лены, где она уже два часа вертится перед зеркалом.

— Ну смотри, — уныло отвечаю ей, входя в комнату.

— Ты меня решил до инфаркта довести?!, — Лена едва мажет по мне взглядом, но это не мешает ей предъявить претензии. — Немедленно переоденься в костюм!

— Ты ещё скажи, галстук завязать, — не до конца веря в происходящее, полуспрашиваю у неё.

— Само собой. Только я тебе его сама завяжу, — ничуть не шутит Лена.

— Вот что-то меня сейчас тянет начать ныть, — откровенно сообщаю, растирая шею ладонью. — И задать сакраментальный вопрос: а зачем оно нам вообще надо…

— Так, отставить. — Абсолютно серьёзно командует Лена. — Я эту оперу знаешь сколько ждала?

— Знаю. Две недели, ровно с того момента, как я сам по дурости тебе о ней сообщил, — бормочу уныло. — После того, как в школе нас развели, как баранов, и сказали, что явка обязательна.

— Так, Шурик, я поняла. А пойдём-ка вместе к твоему шкафу, — Лена берёт меня под руку и буксирует к шкафу с моей одеждой, который стоит в «малой» спальне.

Итогом нашего визита в мой шкаф оказываются костюм, рубашка и галстук, в которые я облачаюсь вместо шортов и футболки. Галстук выбирает и собственноручно завязывает сама Лена.

Она, правда, выглядит ещё более пафосно, но ей вообще идут вечерние платья. Наверное.

— Ты же хотел меня потроллить?, — спрашивает Лена перед выходом, бросая очередной последний взгляд на нас в зеркало и прихватывая меня под руку, чтоб оценить внешний вид в паре. — Ты же не собирался действительно заявиться на такое мероприятие в шортах?

— Ну, если тебе так легче, считай, что да, — отвечаю ей дипломатично, чтоб не огорчать на ровном месте лишний раз.

Не буду говорить ей, что опера — это давно устаревший и вид, и канал обмена информацией. С моей точки зрения, абсолютно в наше время неактуальный, когда уже есть интернет. И гораздо большие массивы информации, чем эта дурацкая музыка на мотивы Пушкина, можно потреблять с гораздо большей скоростью.

Чем ждать, пока все певцы допоют своё, а оркестр доиграет всё, что положено.

— Ну хорошо, — задумчиво кивает Лена, оглядывая меня со всех сторон ещё раз. — А то водитель будет одет лучше, чем ты полчаса назад.

— А мы разве не на тебе?, — водителю я удивляюсь.

— Боже упаси, — открещивается Лена. — Не тот случай.

— Почему?, — продолжаю не понимать я.

— А впрочем, пять минут ещё есть. Надо же начинать тебя когда-нибудь отёсывать, — говорит Лена якобы сама себе, при этом показывая язык мне. — Первое: ты за руль сесть не можешь, возраст и права, согласен?

Молча киваю в ответ.

— Второе: я в вечернем платье за руль не полезу. Это дурной тон, просто поверь на слово.

— Запомнил. Не силён я в этикете, тысяча извинений. — Я действительно об этом не подумал.

— Третье. Сколько раз ты был в нашем оперном театре, который академический и имени Лермонтова, за последние пять лет?, — Продолжает допрос Лена, попутно удаляя с моего пиджака несуществующие соринки и вращая меня перед собой на манер веретена.

— Ни разу, — отвечаю ей с чистым сердцем.

— Вот. А я бывала. И компетентно тебе говорю, в субботу вечером мы там не то что машину не запаркуем. Мы там даже самоката не найдём, где поставить.

— Почему?, — От удивления застываю на месте. — Кто нам помешает?

— Негде, — Лена смотрит на меня, как на убогого. — Сразу видно, не водитель… Кстати, по этой же причине отпадает и такси.

— Только хотел спросить. А такси почему не возьмём?

— Мелкий, ты в который раз меня выводишь в свет? Сразу оговоримся: забегаловки, в которых мы едим с Сергеевичем в джинсах и спортивных трусах, за выход в свет не считаются.

— Вечер с Юрой Крематорием тоже не считается тогда?, — уточняю на всякий случай.

— Тоже забегаловка, — опускает веки Лена.

— Тогда первый.

— Во-о-о-от. Идём в первый раз, если в приличное место. Да не вертись ты! Слушай профессионального психолога… Идём первый раз, там сто процентов будут знакомые отца, которые меня с детства знают. Знакомые мамы. Сослуживцы отца, его партнёры, и так далее. Потому что москвичи, аншлаг и так далее. Что они подумают обо мне, если я, придя с тобой, вылезу из такси? Или из-за руля своей машины? Уже молчу что на спортивной машине в оперу не ездят…

— Подумают, что я альфонс. Если на тебе поедем. — Начинает доходить до меня.

— Соображаешь, — Лена прикладывается ладонью по мне сзади, как по Аселе. — А если из такси?

— Подумают, что мы с твоими родителями в ссоре и вообще в жизни сами по себе. Да?

— Точно. А нам такая «реклама» нужна?

— Да мне, если честно…, — вежливо пожимаю плечами. Заодно проверяя, насколько руки свободно движутся в пиджаке.

— Зато мне не всё равно. И попутно, если приедем туда на такси, обратно надо будет или униженно клянчить у первых попавшихся знакомых, чтоб забрали своей машиной. Или маршировать от театра пешком, — тут к смеху Лены присоединяюсь даже я, поскольку на каблуках и в вечернем платье идти несколько километров сложно. — Или также вызывать такси. А знаешь, какая будет очередь?

— Не знаю. Там не был, сказал же.

— Большая будет очередь на такси, Мелкий. Очень большая. — Лена отходит на шаг и наклоняет голову к плечу, поднимая брови и глядя на меня. — О, вон наш водила подъехал, погнали. — Переводит она взгляд за окно.

Сама опера «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН» оказывается помпезным мероприятием, куда не только мы оделись, как на приём к королеве. По приезде в саму оперу оказывается, что весь класс оделся аналогично. Нас с Леной привезла машина её отца, вернее, банка; с водителем которой Лена оговаривает место и время встречи по пути обратно.

Мы собираемся классом перед главным входом в театр, где наша классная нервно пересчитывает нас и собирает у всех мобильные телефоны, которые складывает в один большой пакет и обещает раздать обратно на выходе.

— Стесев, твой телефон?, — упирает мне палец в грудь классная, когда до меня доходит очередь.

— Я без телефона сегодня, — киваю на Лену. — Я с опекуншей. У неё телефон есть, я не брал.

Лене достаётся немало любопытных взглядов как от женской, так и от мужской половины класса, но она делает вид, что не обращает на это внимания.

Разумно умалчиваю о том, что в опере, по моим прикидкам, пульт Саматова в сто раз полезнее телефона.

Кстати, многие одноклассники также пришли с родителями. Некоторые родители знакомы между собой, но почти все без исключения, вслед за своими детьми, исподтишка изучают Лену. Надеясь, что это незаметно.

Ловлю себя на том, что мне это приятно, о чём тут же делюсь с Леной, приподнимая голову, чтоб шепнуть ей на ухо:

— Слушай, а на тебя все пялятся. Но мне приятно. Кстати, а ты не комплексуешь, что на голову выше меня на каблуках?

— Что пялятся, вижу и чувствую, — улыбается уголком рта Лена, вежливо наклоняясь ко мне. — Из-за роста не комплексую уже лет десять. И кстати, ты обещал вырасти, — Лена незаметно щипает меня за бицепс, показывает язык и направляет нас в сторону лестницы.

На меня представление впечатления не производит.

К музыке я равнодушен, чтоб не сказать больше. Громкая музыка лично во мне стимулирует частоты стресса. С которым борюсь всё представление.

Громкая классическая музыка, ещё и в исполнении симфонического оркестра, раздражает вдвойне. Своей неактуальностью.

Пытаюсь дремать, пользуясь тем, что взял билеты в ложу и рядом с нами особо никого нет, но Лена пресекает эти попытки ударами локтя мне по рёбрам и змеиным шипением на ухо:

— Мел-л-л-лкий, не поз-з-зорь меня-я-я, люди же могут смотреть!

В антрактах действительно приходится раскланиваться со знакомыми Лены, которых на единицу площади фойе оказывается больше, чем я мог даже представить.

Впрочем, я только здороваюсь, а потом держусь чуть позади Лены. Предоставляя вести беседы ей самой.

На меня украдкой поглядывают с интересом, но откровенным любопытством не докучают, слава приличиям.

До конца представления ничего интересного не происходит, хотя расслабиться лично мне не удаётся.

По окончании, всё происходит точно в соответствии с прогнозами Лены: куча людей у выхода, вереница машин на въезд, ещё большая вереница на выезд.

Мы заходим за угол театра, где на параллельной улице в оговоренном месте нас ждёт машина. Лена звонит моей классной, сообщая, что меня она забрала и что меня можно не искать.

— Вообще, конечно, смешно, — веселится Лена по пути домой. — Отчитаться классному руководителю, что забрала парня.

— НУ, я не набивался, — деликатно напоминаю подоплёку. — Я же не сильно рвался сюда. Это же ты хотела пойти. Кстати, вот скажи. Эти сорок раз, что к тебе кто-то подходил, стоили того, чтоб терпеть эти часы громыхания над ухом?

— Мелкий, ты дремуч, — косится на меня Лена. — Отличная музыка, отличное исполнение. А все, кто подходил, очень даже успешно намотали на ус, что у меня спортивная вторая половина. Может, мне это для реванша за прошлое важно!

— Упс, в таком разрезе не подумал…

— Во-о-от. А теперь я снова на коне, иди сюда, — Лена притягивает меня к себе за лацканы пиджака и припечатывает поцелуем. Но машину в этот момент дёргает, и поцелуй приходится на кончик носа.

* * *

В олимпиаде по математике, немного подумав, решаю участия не принимать: знаю предмет явно лучше школьников, и участие в полную силу было бы нечестным. А идти, чтоб сознательно поддаваться, вообще бессмысленно.

Поскольку веду уже двух больных, Анну и этого слабого на боль мужчину, вопрос времени также актуален: в КЛИНИКЕ в случаях с онкологией пока решили выходных не делать.

Котлинский, услышав, что я на осенних каникулах собираюсь на несколько дней отъехать из города с Леной в Дубай, поначалу вообще здорово огорчился. Скандала, конечно, не было, но лично мне его удручённый вид подействовал на нервы гораздо сильнее, чем если бы был скандал.

В качестве компенсации, пообещал ему, что «программ» поставлю по максимуму, на максимальных амплитудах.

При этом, у Анны всё идёт к завершению и, тьфу три раза, закончится нормально и без меня: её иммунная система давно «видит» клетки опухоли и работает без моего участия. Почти.

Со вторым пациентом вообще всё просто: не запущенная стадия, лучшая восприимчивость. Если б не его сверхнизкий болевой порог, мы бы уже продвинулись намного дальше. К сожалению, его повышенная чувствительность, видимо, является обратной стороной той медали, что с ним прогресс идёт ощутимо быстрее, чем у Анны.

Прихожу в лицей на олимпиаду исключительно чтоб передать сертификаты, которые таскаю с собой.

Однако, участников оказывается больше, чем мы могли предположить в самых смелых ожиданиях, и явившихся студентов не хватает для присутствия во всех классах: пришло более двухсот человек, занято полтора десятка кабинетов.

Университетский зав кафедрой, математик Юлдашев, запрягает меня дежурить в одной из групп в одном из кабинетов. Цель — обеспечить равные условия и исключить подглядывания и общение с помощью смартфонов.

Кроме меня, в «арбитры» попадает ещё несколько учеников других школ, причём так, чтоб контролируемая группа была из другой школы: поскольку я никого не знаю, моя личная объективность гарантирована.

Сам Юлдашев, подвижных крепкий брюнет лет сорока с небольшим, вместе с двумя директорами курсирует из класса в класс. Прохаживаясь по рядам, как мне кажется, он наблюдает за ходом работы чуть ли не каждого из двух с лишним сотен участников.

Замечаю, что он периодически задерживается над одним пареньком гораздо больше, чем над другими участниками.

Поначалу думаю, что он видит что-то, чего не вижу я. И начинаю пристально наблюдать за парнем. Однако тот работает абсолютно ровно, смартфона не имеет вообще, и явно испытывает что-то вроде досады. Он, кстати, единственный, кто приехал откуда-то далеко из-за города.

После первой части, которая занимает восемьдесят процентов времени и включает в себя практическое решение конкретных заданий, по команде Юлдашева мы собираем первые части работ и передаём ему.

Юлдашев в очередной раз подходит к этому молчаливому парню, удивлённо смотрит полминуты на его лист с работой и почему-то спрашивает:

— Нега ёзмаябсан??андайдир муаммо борми?

— Домулла, мен рус тилини билмайман. Барча топшири?ни?ал?илдим, уларни тушунаман. Лекин матнни тушунмаяпман.

Юлдашев меняется в лице, командует всем прекратить работу и дальше общается с этим парнем ещё минут пять.

После чего вызывает в аудиторию одного из студентов, командует продолжать работу, выводит меня в коридор и приглашает директоров обоих лицеев.

— Почему не были обеспечены равные условия всем участникам?, — Юлдашев переводит взгляд с одного директора на другого.

— В чем дело?, — широко открывает глаза наша директриса. — Кого и чем мы ущемили?

— Один из участников из Нукуса, — поясняет Юлдашев. — Учится в национальной школе с преподаванием на родном языке, двести двадцать километров отсюда. Сюда на олимпиаду добирался почти с ночи, на автобусе. Он решил все практические задания. Я ещё не анализировал плотно, но кажется, решил очень хорошо. Вторая часть это теоретические вопросы. Смотрю, решал на пять, а теорию не пишет. Спрашиваю, почему? Он отвечает, что написано по-русски. Русского он не знает, потому на теоретические вопросы ответить не может, поскольку не понимает ни самих вопросов, ни что отвечать. Из-за незнания языка. Но у нас же олимпиада по математике, не по русскому?

Взгляды директоров и Юлдашева скрещиваются на мне, как на единственном доступном представителе организаторов мероприятия.

— Даже не могли предположить такой сценарий, — откровенно каюсь вслух. — Я же дежурный по этому кабинету. Сам парень ни о чем не спрашивал. Ни к кому не подходил. Мыслей его читать не могу. А опрос участников, на каком языке будут писать теорию, не сделали по незнанию: лично мы такое организовываем в первый раз, просто не хватило опыта.

Итогом трёхминутного совещания в коридоре является компромисс: Юлдашев лично переводит парню теоретические вопросы, и лично оценивает его работу. Поскольку писать парень будет на том языке, который знает.[20]

Я добросовестно освещаю это всё на нашем канале в режиме реального времени, тут же собирая обратную связь.

Вначале от Юли приходит «рука-лицо», но реакция остальных на удивление конструктивна: почти все наблюдатели, включая онлайн, а позже и участники, соглашаются, что это справедливо. Среди смотрящих нас на канале, находятся знающие язык и просят транслировать Юлдашева и парня в прямом эфире.

Что мы и делаем.

А знающие язык подтверждают, что всё проходит корректно. Плюс, имя Юлдашева, оказывается, пользуется славой фаната от науки и сто процентов объективного арбитра.

Кто-то с мехмата пишет в чат, что Юлдашев может отчислить даже с пятого курса, после зимней сессии; причём исключительно за знания. И уж подсуживать кому-либо точно не будет, поскольку пишет учебники, переводящиеся в том числе в Китае, и материально его заинтересовать на нашем уровне просто невозможно.

* * *

Ещё несколько часов уходит на проверку работ, после чего определяются победители. Кстати, парень, у которого переводчиком работал Юлдашев, занимает второе место.

Первое место занимает Юлина подруга, которая сама собирается поступать на мехмат.

Третье место делят незнакомый мне парень из НИШа и девчонка из спецшколы откуда-то из микрорайонов.

Когда Юлдашев, с явным удовольствием, начинает в актовом зале вручать победителям подарочные сертификаты под аплодисменты всех участников, серебряный призёр снова начинает что-то эмоционально объяснять.

— Он тут живёт у бабушки с дедушкой, — переводит Юлдашев мне, Юле, Филину, остальным победителям и нашей директрисе, уединившись с нами и парнем-призёром после награждения. — Сегодня банки не работают. А ехать сюда, получать деньги, завтра или в будний день у них никто не сможет. Он благодарит за награду, но ему нет смысла брать этот сертификат, так как деньги по нему пропадут.

— У меня есть наличные, — кстати вспоминаю про сотню, от которой отказалась Лена. — Есть дополнительный призовой фонд от банка, наличными, но вручать хотел наедине, чтоб не привлекать ненужного внимания.

Наша директриса звонко хлопает себя ладонью по лбу, устало глядя на меня, грозит мне пальцем и молча уходит. Демонстративно поворачиваясь к нам спиной.

Юлдашев удивлённо провожает её взглядом и пытается крикнуть вдогонку:

— Жанна Маратовна?!

Но Жанна только показывает в воздухе сжатый кулак и захлопывает за собой двери коридора.

— У меня сотня. Специально разменял десятками, чтоб вручить победителям пропорционально сертификату, — объясняю всем присутствующим. — Можно сделать так. Ему, — киваю на серебряного призера, — отдаём шестьдесят наличными. А сертификат как-то делим тут.

— Мне полтинник погоды не делает, — отрицательно качает головой подруга Юли, занявшая первое место. — Родителям тоже. Сертификат возьму, потому что документ. Может, на память оставим… Наличных не надо. А вы?, — она вопросительно смотрит на бронзовых призёров.

— Да мне двадцатка тоже не сильно актуальна, — под влиянием внешности Юлиной подруги, парень из НИШа явно не собирается от неё отставать.

— Переживу. Присоединяюсь. — Коротко кивает девочка из спецшколы. — Сертификат на тридцать, получается, остаётся нам, третьему месту?

— Да, — киваю, убедившись, что никто не возражает.

— Ну тогда мы с тобой два сертификата как-нибудь разделим?, — девочка из спецшколы обращается к парню из НИШа.

— Да ты бери тридцатку тогда, а мне давай двадцать. Всё нормально, — отвечает ей, не желая вступать в дискуссию, НИШевец.

Юлдашев, улыбаясь каким-то своим мыслям, передаёт всю сотню наличными серебряному призёру, которые тот принимает двумя руками и, наклонив голову, полминуты благодарит. Судя по интонациям.

Глава 32.

Неторопливой рысью пробегаю половину дороги до КЛИНИКИ, тем более время уже почти поджимает, когда звонит телефон и по конференц связи целая группа, включая Филина и Юлю, подключает меня к дискуссии на тему что делать с остальными деньгами.

Не сразу понимаю, о чём речь, потому спрашиваю Филина в личном чате:

Стесев: Там целая битва в группе, можешь на пальцах объяснить, в чём проблема?

Филин: Часть сбора осталась нераспределённой. Шум насчёт дележа.

Стесев: Не понял. Что за часть сбора?

Филин: Мы собирали по 2 $ с участника. Всего набралось 418 $. Сотню отдали студентам за судейство. Сотню должны были серебряному призёру из Нукуса, по но ты её внёс из своих.

Стесев: Это не мои. Это банк.

Филин: Не важно. Следи за цифрами: 418 = приход от участников. 100 = приход от тебя. Итого приход = 518.

Стесев: пока всё понятно. ПРОБЛЕМА В ЧЁМ?

Филин:!!!… Следи за цифрами: 100 = расход на арбитров (студенты). 100 = расход на серебряного призёра по договорённости. ИТОГО РАСХОД = 200.

Стесев: упс Ты намекаешь, что у нас осталось $ 318 налом?

Филин: ДА!!! Только это не я намекаю, я о них, как и ты, забыл… Это с канала все ржут, как кони. И не намекают, а открыто говорят, что «В результате работы казино выигрывает только администрация казино».

Стесев: ой как неудобно.

Филин: Не то слово. Наши действия?

Стесев: сейчас в группу выйду, там всем выскажусь.

Филин: Давай. А то тебя там докричаться не можем.

Стесев: Я ж по улице бегу. На телефон не смотрел. Секунда.

Филин: Давай.

* * *

Ватсап чат «ОЛИМПИАДА»

Стесев: всем 1000 извинений, бегу по улице, не смотрел в телефон.

Боб: ага, с деньгами хорошо бегается .

Стесев: @Боб мои извинения. Не намеренно, сейчас всё исправим. ВВОДНАЯ: мы, как организаторы, на оставшуюся часть суммы не претендуем. Лично я о ней просто забыл, извиняюсь ещё раз (отвлёкся на решение вопроса по серебряному призёру потом не включился обратно). ВОПРОС: у кого сейчас остаток суммы?

Филин: вот у нас с Юлей. $ 318. #фото вот они

Стесев: ВОПРОС ВСЕМ: какие предложения по распределению остатков суммы? ПОВТОРНО: организаторы на оставшуюся часть суммы не претендуют.

…

…

…

Филин: Итого, по итогам голосования: 1) $ 118 уходит в качестве дополнительного бонуса арбитрам (студенты мехмат) — СОГЛАСОВАНО. 2) $ 100 уходит в качестве поощрительных призов местам с 4 по 13 включительно, по $ 10 в руки — СОГЛАСОВАНО. 3) $ 100 уходит на памятный подарок Главному Арбитру — СОГЛАСОВАНО.

ВАЖНО: всем желающим участвовать в обсуждении подарка, подойти сейчас на наш школьный двор! ЛИЦЕЙ ОЛИМП, за трансформаторной будкой!

Кол_3_курс: Юлдашев завтра на кафедре с 13.30. Подходите в универ, проведём, покажем. С подарком подгребайте.

Филин: @Кол_3_курс А подарок Юлдашев точно возьмёт?

Кол_3_курс: Точно. Только возьмите какую-то картину в «ШЁЛКОВОМ ПУТИ». Это безошибочно.

Юля: @Кол_3_курс а как выбрать? Там много мастеров, картин ещё больше?

Кол_3_курс: А вот как приедете в ШЁЛКОВЫЙ ПУТЬ, сделайте фото северной стены. И шлите сюда. Мы подскажем, что именно взять…

* * *

Через пять минут.

Филин: Ура. Слава богу, рассосалось.

Стесев: А с чего истерика? Мы же никуда не расходились? Ну, то есть вы… деньги в руках, на месте? На сумму не претендуем?

Филин: да не было шума, это Боб волну поднял. Кроме него, никто не кипятился, просто вопрос задали и ждали ответа.

Стесев: Я думал, у вас там революция и война. Судя по накалу в твоём голосе.

Филин: Я тоже так поначалу подумал… На нервах. Всё в порядке.

Стесев: а Боб какое место занял? Как его имя-фамилия? Которые на работе написаны?

Филин: Егоров из НИШа. $ 10, двенадцатое место. Кстати, сразу успокоился 0_0

Стесев: понятно…

* * *

В КЛИНИКЕ, помимо Анны и Андрея (простата), вовсю разворачивается Котлинский. Не смотря на вечер выходного дня, он зачем-то вызвал двух педиатров и о чём-то долго общается с ними на первом этаже, пока я работаю с онкологией в его кабинете.

Как только Андрей выходит от меня, Котлинский звонит снизу и просит спуститься.

В кабинете педиатрии Котлинский усаживает меня на смотровую кушетку рядом с двумя докторами и обращается сразу ко всем нам:

— Коллеги, знакомьтесь…по грудничкам. При всех заболеваниях вирусной и бактериальной этиологии, зовёте Александра. По итогам своей работы, Александр вам сам скажет, что дальше…

— … и что, никаких назначений делать не надо?, — сварливо спрашивает первая педиатр, женщина лет пятидесяти, которая явно не доверяет лично мне в профессиональных вопросах, но не может идти против Котлинского.

— Если Александр скажет, что не надо, значит, не надо, Ирина Кибековна. — Спокойно отвечает Котлинский.

— А кто будет нести ответственность за протокол лечения? В случае ухудшения клинического состояния?, — поддерживает её коллега, полноватая матрона лет тридцати пяти.

— А у меня встречный вопрос, — как-то отстранённо говорит Котлинский. — Вы за что больше переживаете, за здоровье пациента, грудного ребёнка в конкретно нашем случае? Или за свою шкурку?

Виснет неловкое молчание. Котлинский, внимательно глядя на педиатров, придвигается вместе со стулом ближе и продолжает:

— Наталья, то, что вы сейчас озвучили, на самом деле поднимает три очень важных вопроса. Первый, что вам дороже? Этот вопрос я уже задал, и жду на него ответ. Второй вопрос, доверие друг к другу. И я не могу не напомнить ваши назначения близнецам В-ым. Которых потом месяц лечила гастроэнтеролог, от гастрита, помните? И третий вопрос. Вернее, информация. Вопросы тут задаю я. И команды идут из одного единственного центра генерации команд, это снова я. Лично вы, Наталья, знаете меня недолго и не очень хорошо. Но вы знаете Ирину. Кибековну. Когда выйдете отсюда, спросите её. Обо мне. Две вещи. Первая: если я считаю, что ради пациента нужно нарушить закон, для улучшения клинической картины, я нарушаю? Сразу? Или буду долго колебаться? И вторая вещь. Много ли случаев вспомнит Ирина…, Кибековна, когда выбранный мною курс вёл к ошибке?, — Котлинский ещё пару секунд пристально рассматривает глядящих в пол педиатров, потом хлопает себя ладонями по коленям и говорит, поднимаясь со стула. — Итожим. Первое. При всех заболеваниях вирусной и бактериальной этиологии, зовёте Александра и меня. Назначения, вернее, рекомендации, заполнение каточки и предписания пациентам я в этих случаях буду делать лично. За своей подписью. С вас вся ответственность снимается. Второе. При согласовании графика приёма грудничков с подозрениями на вирусную и бактериальную этиологию, организовываете визит грудничка с учётом времени, которое укажет Александр. Это либо утром, около восьми, либо после обеда, в течение нескольких часов. Выполняйте.

— Отвечу на ваш вопрос. — После паузы говорит Наталья. — Мне дороже моя, как вы говорите, шкурка. И я, в отличие от вас, не полагаюсь на… не хочу никого обижать.

— Благодарю за тактичность, — ровно кивает Котлинский. — Но сейчас вас обижу я. Близнецы В-вы. Где был ваш профессионализм и щепетильность тогда? Впрочем, речь не о том. Уже сказано, зовете и меня. Я здесь всяко больше вашего нахожусь. Уж в ваши приёмные часы я всегда тут. Все назначения, если мы с вами лично расходимся во мнениях, будут идти за моей подписью На вашей зарплате это никак не скажется. Ещё вопросы?… Чтоб снять все возможные недоразумения… Сегодня воскресенье. Я не готов в цифрах. Но чтоб всем задействованным в клинике было интересно, именно этот вопрос берём на контроль и по нему будут назначены дополнительные бонусы. Надбавки к зарплате, — расшифровывает Котлинский для меня, поворачиваясь в мою сторону. — Официально в качестве договорённостей сейчас ничего не пишем, но вы знаете меня. Надбавки будут. Вот распределение надбавок по грудничкам будет происходить не просто с учётом мнения Александра, а под его управлением. Он парень нежадный, и мы ему доверяем на все сто.

Говоря «мы», Котлинский, видимо, всё же имеет в виду одного себя, поскольку по педиатрам я вижу, что эта идея никакого отклика в их сердцах не находит.

* * *

Из клиники выхожу в смешанных чувствах. С одной стороны, доверие лично Котлинского и «повышение» греют моё самолюбие. Тем более, сколько там мне в этом теле лет, чтоб спокойно переносить головокружение от неожиданных карьерных трамплинов. Пусть и таких локальных.

С другой стороны, Котлинский, вольно или невольно, вбил между мной и педиатрами немаленький такой клин. Видимо, он где-то сам был на взводе, так радикально махнув шашкой, поскольку даже я вижу, что подковёрные игры по педиатрии нас ждут нешуточные. Не верю, что этого не понимает сам Котлинский, но у меня при всех не было возможности расспросить его подробно о причинах такого непопулярного решения.

А сейчас, когда за подразделение и результаты по конкретной теме отвечать буду я, именно у меня начинает болеть голова обо всех потенциальных нестыковках.

Лично мне, по понятным причинам, близка точка зрения Котлинского. Тем более, процедурно он снял все возможные риски с педиатров.

Но я, в отличие от Котлинского, вижу, что педиатры собираются поступать по-своему. И в лучшем случае, будут мне «не дозваниваться». Какие возможны ещё варианты, я не хочу даже угадывать.

Так и не придя ни к какому выводу, в задумчивости набираю Лену и, чтоб не ждать четверть часа, пока топаю домой, вываливаю на неё суть вопроса.

— Мелкий, а у тебя тут не медицинская проблема, — Лена не даёт мне даже закончить. — У тебя проблема менеджмента и управления. И, пока эта проблема в потенциале. Ты ж не можешь обвинять врачей в том, чего они ещё не сделали? Я сейчас о будущем игноре ими формата Котлинского. Это я знаю, что ты видишь. А другим людям ты — чужой человек. Уже не говорю о профессиональной ревности, зависти и прочих неконструктивных качествах человеческой природы, которых и иные врачи не лишены. Скажем мягко. Так что, ты не по адресу…

— Вот так всегда — с нарочитой грустью перебиваю её. — Рассчитываешь на свою половину, опытную врача, а она…

— Правильно рассчитываешь. — Теперь Лена перебивает меня. — Я тебе не буду советовать по менеджменту и управлению. Потому что я — хороший врач, но абсолютно нулевой менеджер. Ты, с твоим этим опытом химчистки, и то уже опытнее меня, если говорить именно об управлении процессами. Но что тебе делать, я знаю. Хе-хе, — Лена хрустит в трубку яблоком, специально растягивая паузу.

— Вот давай без чеховских пауз, — улыбаюсь в трубку. — Я уже в порядке. Не нервничаю, не переживаю. Говори.

— То-то. А шагай-ка ты к Крематорию посоветоваться: как строить рабочие отношения в коллективе, если ты начальник процесса. Юра далеко не идеал, как руководитель в частности, НО только он из моих знакомых поднялся с ноля до миллионера после сорока. Без образования, без связей, вообще какого-то админресурса, исключительно своим горбом. — Лена ещё пару секунд хрустит яблоком, потом заканчивает мысль. — То, о чём теоретики рассуждают в книгах, подсмотрев со стороны, Юра лично разрабатывает, внедряет, тестирует, корректирует, дорабатывает и снова запускает. Я как раз об инструментах менеджмента. Он порой говорит колхозным языком, но это никак не умаляет ни его шикарного видения картины, ни его результатов. А мой батя говорит, что лично Юрины результаты, как менеджера, лучшие из всех, что батя в жизни видел.

* * *

Юра ответил на мой звонок сразу:

— Чем могу?

— Ты мысли читаешь?, — не могу удержаться от вопроса.

— Мне почти шесть десятков, — смеётся Юра в телефон. — Если мне в воскресенье вечером звонят люди, с которыми я не связан регулярными контактами, это ещё никогда не было для того, чтоб меня чем-то порадовать. Обычно что-то надо. Так чем могу?

— Посоветоваться бы. Лена говорит, посоветовать ты можешь лучше, чем остальные…, — Собираюсь было начать излагать суть вопроса, но Юра не даёт мне даже слова сказать. — Так, сейчас подскочу. Это лучше не по телефону. Ты сейчас где?

— Да неудобно как-то?, — вяло отбиваюсь.

— Мне, чтоб нормально посоветовать, надо тебя видеть. Как твои глазки бегают, что ты чувствуешь. Слышать вживую надо. Ты где?

— Возле НОВОЙ КЛИНИКИ.

— Тогда иди до угла Восточной Объездной, там какой-то ресторан на ступеньках. Садись на летнике, я сейчас подскочу.

— Спасибо.

* * *

Юра приезжает действительно через пятнадцать минут на какой-то малолитражке, но со скоростью явно больше сотни.

— Кажется не опоздал, — выдыхает он, наклоняясь над столом и подавая мне руку.

— Гнал явно больше ста? Не страшно на такой машине?

— Нормальная машина, — удивляется Юра. — Я сорок лет за рулём. В армии на газоне и урале ещё и не так гонял… Рассказывай, и смотри при этом на меня.

— … вот и весь расклад. Я чувствую, как оно будет, но заранее доказать не могу. — Вопросительно смотрю на Юру, который всё это время пристально наблюдал за мной. — Юр, ты постарше. И явно опытнее. И, лично мне кажется, на своём ювелирном заводе сто процентов имел такой опыт, когда…

— Я институтов не кончал, но много видел. — Кивает Юра. — Как по мне, проблема выеденного яйца не стоит. Если для меня с моим багажом. А ты можешь и не справиться, если будешь жевать сопли. Я сейчас за тобой наблюдал, пока ты всё это рассказывал, ты заметил?

Молча киваю в ответ.

— Саня, я вижу, как ты настроен действовать. Вот то, что ты собираешься делать, это ошибка. Ну и вот тебе мой лично приговор по ситуации: Саня, между ёбанами в этой жизни никогда не протиснешься, и даже надеяться на это не нужно. Даже как на крайний вариант. В стойло надо ставить сразу. И загонять. Даже если для этого придётся пахать больше, чем они.

— Не понял, — удивлённо смотрю на Юру. Я действительно не понял. — Можешь расшифровать по-русски?

— Пардон… У тебя проблема иерархии и подчинения. Намечается. Причём, лично ты на все сто уверен, что именно так и будет. Значит именно так и будет. Что надо делать, когда ты знаешь, кто тебя подведёт либо обманет?

— Не знаю. Потому к тебе и позвонил.

— Две вещи, — Юра поднимает два пальца над столом. — Первая, установить контроль. Чтобы, когда тебя обманут, ты об этом знал в тот же момент. В твоём случае: все документы и карты пациентов, которые эти твои дамы ведут в этих ваших компьютерах, лично ты должен читать быстрее, чем они их пишут. Если ты планируешь контролировать ситуацию. Есть такая возможность?

— Да. — Специально не оговаривали, но в КЛИНИКЕ у меня вообще доступ ко всему, другое дело, что я этим почти не пользуюсь.

— Может быть такое, что они пишут одно, а диагноз другой?, — уточняет Юра, наливая себе из графина компот в высокий стакан.

— Исключено. Подсудное дело. — Качаю головой. — Из-за этого, в принципе, и сыр-бор.

— Ну и всё. Ты же в этой лабуде шаришь? Бактерии, вирусы?

Снова молча киваю.

— Вот если увидишь в карте, что диагноз по твоему профилю, а тебя не позвали, значит, тебя уже харят. А ты их за этим поймал. И второе… Саня, я сейчас иносказательно скажу, пардон, но я не знаю, как это иначе сформулировать. Чтоб ты понял в полном объёме… Значит, когда поймаешь, «В качестве наказания, нужно ударить только одного и один раз. Но так, чтоб брызги крови и слюны из его рта забрызгали всех, стоящих в строю. В назидание и в качестве примера». — Юра пристально смотрит на меня. — Расшифровывать?

— Да, конечно. — У меня есть мои мысли, но хочется свериться с видением Юры.

— Ты этих людей не нанимал. Уволить не можешь. На бабки их влиять сможешь только опосредованно, и после конца месяца. Но за их результат будешь отвечать ты. И в стойло их нужно поставить сейчас. В смысле, привести к безоговорочному подчинению, — поправляется Юра. — Мозг это очень энергозависимая система, говоря умными словами. Если по-простому, персонал всегда будет думать, как работать поменьше, получать побольше. При этом, максимально далеко отодвинув начальство от механизмов принятия решений. Но чтоб ответственность вся была только на тебе. Конфликт интересов заложен изначально. При этом, каждый на своём месте норовит вниз не твою политику протранслировать, а своё видение. Которое от твоего часто отличается. В случает с этими вашими протоколами лечения и диагнозами, тебя сто процентов никто звать не будет, пацана молодого. К сожалению, чётко работающая вертикаль в бизнесе — ни разу не демократия. Диктатура чистейшей воды. Вот чем быстрее ты эту диктатуру запустишь, тем быстрее ты начнёшь контролировать ситуацию. И тем меньше сюрпризов от своих врачих успеешь «поймать».

Юра залпом выпивает из стакана компот и продолжает:

— Пардон, что долго, но если скажу короче, это будет некультурно. И ты опять можешь не понять.

— Спасибо, как раз понял. Ты имеешь ввиду, нужно поймать по факту, других вариантов нет. Для этого — контролировать действия. Это понятно… Дальше, когда поймаю. Создать такой стресс, чтоб каждая следующая попытка обмануть меня или Котлинского у них автоматом подсознательно ассоциировалась с психической травмой.

— Точно, — Юра откидывается назад на пластиковом кресле и беззвучно смеётся около минуты. — Можно и так сказать. Я бы, конечно, сказал короче, но не тут. И не сейчас…, — Юра украдкой оглядывается по сторонам на посетителей, которые периодически кидают на нас заинтересованные взгляды. — Саня, и последнее, я тебе сейчас не теорию рассказываю. Я, как любит говорить Елена Робертовна, лично массу инструментов управления персоналом перепробовал. От разработки до повторного запуска после коррекции. И чётко знаю: без постановки в стойло, причём регулярно повторяющейся, распаскудится любой коллектив, особенно такой, как ты описал. У меня знаешь как плавщики шутить пытаются?

— Нет, расскажешь?

— Расскажу. — Юра жестом заказывает официанту ещё один графин компота и салат и поворачивается обратно ко мне. — Плавка у нас минимум на десять кэгэ, меньше смысла нет печь греть. Металла.

— Я помню, понял.

— Угар от одного до трёх процентов, смотря от формы моделей и ещё кое от чего. Вот теперь скажи, какая дельта в граммах?

— Двести, если грубо?

— Да. Двести грамм металла это десятка. Тысяч. Баксами. На плавке, после загрузки «ёлочек», за режим отвечает один человек. А таких плавок у меня до десяти в месяц. Вот теперь ты скажи: будут меня пытаться обмануть или нет?

— Вероятно, да.

— Правильно, — соглашается Юра. — Вот всё то, что я тебе сейчас сказал, это мой личный итог подбора инструментов управления персоналом за полтора десятка лет, только на плавке. И первые годы меня харили очень серьёзно. А я и зарплаты повышал, и детский лагерь для детей сотрудников финансировал, и на квартиры без залога кредиты даю, и машины в конце года дарю, и многое другое… В жизни всё просто. Люди делятся на тех, на кого можно положиться. Но их меньшинство и им тоже нельзя давать сорваться с резьбы. Особенно под плохим влиянием. И вторая категория, как твои врачихи. Или мои деятели на плавке. Особых подвигов от которых я не вижу, но премию в размере десятки которые себе в обход меня раз в три дня заплатить норовят. За мой счёт. Рецепт один: полный контроль плюс, как поймаешь, по мордасам. Образно говоря.

Глава 33.

— Тебя что-то смущает?, — спрашивает Юра через пару минут, расправившись со вторым салатом. — Замолчал почему-то?

— Не до конца представляю, как тут можно повлиять на моих врачей, не выходя за рамки законодательства.

— Саня, ты же не думаешь, что в этом мире на все твои вопросы существует волшебная палочка или что-то аналогичное, что предоставит все ответы по первому запросу?, — Юра иронично поднимает одну бровь. — Я с тобой поделился, что нужно делать. Причём это «что» ты от меня получаешь, экономя собственные годы и нервы. И бабки. А уж как это сделать, извини. В случае с твоей ситуацией, даже моя фантазия пасует.

— А как у тебя выглядят «…забрызганные кровью и слюной ряды»? Какие инструменты, когда лично ты своих в чувство приводишь? Чисто для примера, чтоб мне в фантазиях было от чего оттолкнуться.

— Тебе не понравится. — Роняет Юра, бросая короткий взгляд по сторонам. — Впрочем, если ты буквально настаиваешь…

— Настаиваю.

— Лично я могу кому угодно на нервах поиграть, но тебе это не пригодится, у нас с тобой изначально имиджи разные. А вот у Северных Соседей, в Первопрестольной, было что-то аналогичное. Они по сравнению с нами монстры, у них килограмм под пятьсот металла в месяц на плавку вываливается…, — Юра с удовольствием вгрызается в шашлык.

— По мне, сто или пятьсот кило в месяц, это уже один порядок. — Возражаю ему, пока он жуёт.

— М-м-м-м-нет, — мычит Юра, справляясь с куском шашлыка, затем продолжает. — У них по камням и эксклюзивам совсем другая ситуация. У меня массовка это семьдесят процентов кассы. Ну, эти сто килограмм металла в месяц. А у них аналогичные полтонны — только разминка. Они основную кассу делают на камнях и на эксклюзивах.

— А что такое эксклюзив?

— А это когда дизайнер типа Даши Намдакова с твоей супругой полгода модель рисует. Потом мы её ещё полгода строим, эту модель. Отливаем в единственном экземпляре, и никому не показываем. И такое изделие — уникальное в мире.

— Ты же сам говорил, всё можно скопировать? Хотя, мы отвлекаемся от темы…

— Скопировать можно только то, что тебе показали и дали в руки подержать, — смеётся Юра. — А то, что лежит в сейфе, допустим, третьей леди, и надевается только в узких кругах раз в квартал… И да, мы отвлекаемся.

— Блин. Кто есть третья леди?, — Юра умеет разжечь интерес. Впрочем, делает это, скорее всего, неосознанно. — И давай возвращаться к теме. Вдруг я из тебя что-то полезное всё-таки вытяну…

— Третья леди — жена главы верхней палаты Парламента. — Покладисто сообщает Юра. — А возвращаясь к теме… Ну вот у северных соседей с их полутонны массовки на плавке вертели побольше, чем у меня. У меня ж японский литейный автомат, он по паспорту два и восемь процента угара максимум. А на Севере полуавтомат, и не Япония. У них до пяти процентов доходило.

— Ого, от полутонны металла это двадцать пять кило?, — быстро подсчитываю в уме.

— Так точно, — кивает Юра. — Аккурат четверть центнера. В месяц. Ну пускай по цене сорок кило за кило-о-о, — Юра что-то набрасывает ручкой, которую он достаёт из нагрудного кармана рубашки, прямо на листике меню. — У них лигатуры чуть иные, и проба пятёрка, не семёрка… Ну грубо по сорок тысяч за кило.

— Миллион?

— Он, — снова кивает Юра. — Но это общая сумма угара. Примерно половину отними на реальные потери, потому что металл хочешь или не хочешь, при переходе из твёрдого состояния в жидкое в каком-то количестве по любому испаряется. Это физика. От неё не уйдёшь… Но вот поллимона — это то, что они теряли.

— Полмиллиона?

— Да, — морщится Юра. — Так вот когда их служба безопасности стала это всё пытаться перекрыть, первое, что случилось, это утонул начальник этой самой службы безопасности.

— Ого, — только и присвистываю.

— Саня, а ты думал! Поллимона в месяц! Полмиллиона то есть… Не в год, не в квартал! Тем более, он из ментов был, да ещё и следователь, а не опер… А вот у второго начальника СБ уже всё было иначе. Так вот к ответу на твой вопрос… Там подвал на территории есть, вот в этом подвале все экзекуции и происходили. И пакеты на голову, и ацетон в глаза, и другие прелести жизни… новый начальник СБ из армии пришёл, не знаю деталей. Вот он резко за дело взялся. И вот у него все так этого подвала боялись, что потери в поллимона в месяц моментально стали нолём. Я, кстати, именно тогда понял, зачем Сталин травлю политических в лагерях… м-м-м… другими группами придумал.

— А ты откуда в курсе? Если не секрет. Такие же подробности афишировать не должны? Я не про Сталина, я про ацетон на голове.

— Не должны, — снова покладисто соглашается Юра. — Но есть детали. Во-первых, когда администрация пугает весь коллектив завода, а это две сотни человек, то это по любому известно. Причём, по всей отрасли, потому что часть людей начинает увольняться и метаться по рынку СНГ в поисках работы, пуская круги по воде. Во-вторых, этот новый армеец ко мне лично обращался, чтоб на кое-кого на юге выйти: ему люди были нужны для кое-чего тогда, а своих кадров не было. А я на юге Узбекистона служил и в Тачикистоне, я как раз там тех, кто ему нужен, знаю… И жил я там потом долго… Ну вот, говоря открытым языком, пару людей из проштрафившихся в том подвале здорово помордовали. Это напугало остальных.

— Немного дико о таком слышать, — говорю как можно спокойнее, глядя Юре в глаза.

— Мне тоже, но у Северных соседей своя свадьба, — пожимает плечами Юра. — Из войн они не вылезают уже не один десяток лет. Перегретого народа с очень специфическими навыками в стране много. Народ этот в частной военной компании привык десятку в месяц получать, а сейчас лавочка накрылась. И не десятка, а трёха в лучшем случае. Да ещё и под артобстрелом… Вот такой народ на рынок труда и вваливается, да и не только на рынок труда, м-да… А те, кого мордовали, Саня, предыдущего нач СБ как раз и исполнили. Так что, не парься, — Юра наклоняется над столом и хлопает меня по плечу. — Я, кстати, когда в записи это всё смотрел…, — Юра осекается и задумчиво смотрит по сторонам.

— Тебе и запись дали?, — говорю как можно ироничнее.

— И ты даже не представляешь, за какие деньги. — Юра серьёзно смотрит на меня. — Причём, только посмотреть в их присутствии. Не поносить с собой или откопировать на память.

— Стесняюсь спросить, зачем оно тебе было нужно…

— Саня, тебе это не нужно. — Юра твёрдо смотрит мне в глаза. — Никому ничего плохого первым не делал, по крайней мере, последние четверть века. Давай на этом остановимся.

Чувствую, что он искренне верит в то, что говорит.

— Ну в общем, все механизмы постановки в стойло, — продолжает Юра, примеряясь к маринованному грибу из салата, — сводятся к тому, что надо создать стресс, которого твои кадры будут бояться. А уж как ты это изобретёшь, твои дела.

— Только страх?

— Увы, — Юра играет бровями. Вижу, что он снова искренне верит в то, что говорит. — Нет, ну если ты в себе чувствуешь потенциал проповедника, то снимаю шляпу!, — Юра шутовски отдаёт честь на манер пионерского салюта. — Но лично я в своих ораторских талантах разочаровался. Примерно на третий год плавок и примерно на четвёртом десятке уволенных с неё. Лично я никого из считай тридцати с лишним человек убедить не смог. А вот напугать оказалось намного проще…

— А что ты про Сталина говорил? Пардон за офф-топик, но интересно рассказываешь, — честно признаюсь в причинах любопытства.

— Офф-что?, — напрягается Юра.

— Вопрос не по теме. По-английски. Пардон.

— А-а-а, по Сталину…, — Юра расслабляется, откидывается назад, вооружается зубочисткой и с продолжает. — Ну запись жёсткая была. Но лично я и не такое видел, причём не в записи, так что… смотрел, ничего не пропуская. Вот с момента начала, гхм, форсированного допроса до получения более-менее внятного результата, Саня, прошло четыре с половиной часа. В первый день. Потом эту информацию перепроверяли, была и вторая часть беседы. В общем, чтоб обычного барыгу «убедить», не героя, не идейного, знаешь сколько сил надо? Я, кстати, исключительно из этой позиции запись и смотрел… А у Сталина задача была другая. Он же изолировал дворянство, офицерство в лагерях. А это, на минутку, психологически очень крепкие люди. Я сам не застал, но со мной сидели те, кто ещё застали. Вот они рассказывали… В общем, в условиях конвейера ГПУ и НКВД, сломать офицерство и дворянство как класс не представлялось возможным: все равно что убивать ос топором. Усилия будут стоить дороже, чем итоговая эффективность. А вот если их изолировать, а там стравить с такими же, но другой масти… И на результат можно рассчитывать, и поломок конвейера можно не опасаться, всё равно его детали ничего не стоят и легко заменяемы. Это я тебе как сегодняшний менеджер говорю…

Когда собираемся уходить, Юра задумчиво с полминуты разглядывает меню, на котором он вначале ручкой прикидывал какие-то цифры, а потом рисовал понятные только ему схемы.

Когда просим счёт, Юра говорит мне:

— Только не ставь меня в неловкое положение, плачу я.

— Если не сложно, объясни.

— Саня, я в городе не последний человек. Местами меня знают. И если ещё в ресторане будет платить кто-то, а не я, могут поползти совсем не нужные бизнесу слухи. Да и порядки этих сумм лично для меня… Скажем честно, если мы с тобой общаемся, не хочу употреблять пафосное слово друзья, давай это делать цивилизованно. И не акцентироваться на цвете ваксы на ботинках.

Подходит официант и, глядя на исписанное Юрой меню, на мгновение теряет дар речи.

— Дорогой, вот только не надо морщить личико, — гипнотизирует официанта взглядом Юра. — Скажи, сколько доплатить. Меню я испортил, раскаиваюсь.

— Я сейчас позову администратора, — выдавливает официант и исчезает в направлении бара.

К тому моменту, когда появляется администратор, Юра уже вложил в папку со счётом необходимую сумму и накрыл саму папку ещё одной крупной купюрой.

Администратор, появившись через минуту, на секунду задерживает взгляд на купюре и, бегая глазами, начинает колебаться:

— Вы знаете, я не уверен в точной стоимости одного меню. Мне нужно проверить, сколько точно оно стоит.

— Вот только не надо меня лечить, родной!, — отвечает Юра. — Сколько эта твоя тетрадка стоит, по-твоему? Один лист полноцвета, не глянец. Полдоллара распечатать! У тебя что, авторский дизайн в этом меню? Или его в худпроме вручную рисуют? Ну на, — Юра сверху кладёт банкноту в пятьдесят долларов, забираю обратно национальную купюру. — Хватает?

— Ты всегда так избегаешь привлекать всеобщее внимание в людных местах?, — смеюсь, когда мы с Юрой, зажимающим папку с меню подмышкой, выходим на улицу.

— Да вот уж лет двадцать пять как точно. — Абсолютно серьёзно отвечает Юра. — Знаешь, мои правила — это то, что соблюдать действительно стоит. Потому что мне их не в школе рассказали. А любая информация, даже самая поверхностная, лично мной охраняется, как жизненная. Я не Роберт, теорий по управлению информацией не знаю, потому охраняю всё подряд. Это он у нас про массивы информации умный. А я так, погулять вышел… А в меню этом сейчас одна схема интересная в голову пришла, по термо режимам на плавке, вот набросал, пока не забыл. Но не оставлять же ЭТО им?

— Юр, уважаю заранее всё, что ты скажешь, — продолжаю смеяться, — но тебе не кажется, что это перебор?

— В каком месте?, — настораживается Юра.

— Сколько ещё заводов с твоим оборудованием, как ты говоришь, есть в стране? Ни одного. Так кому может быть полезным твой набросок этих термо режимов?, — поясняю свою мысль.

— Саня, бережёного Бог бережёт!, — сварливо сводит брови Юра, явно не желая вступать в полемику и прижимая к себе меню ещё сильнее. — Тем более, он теперь таких меню десять штук сделает. Давай я тебя домой заброшу? Я на колёсах, как раз на этом «клопе» сквозь пробки пролезем.

Водит Юра ещё похлеще Лены, но строго соблюдая скоростной режим. Просто он пролезает в такие зазоры, куда никто другой бы не рискнул.

Через пять минут ещё раз благодарю его и иду к своему подъезду. Попутно осмысливая всю полученную от Юры информацию

Идти обозначенными им путями, конечно, никто не собирается. Но на пару интересных идей он меня натолкнул.

* * *

— Ну как, посовещался?, — спрашивает в прихожей Лена, открыв мне двери.

— Ага. Только пока не знаю, как к этому всему относиться. — И вкратце пересказываю содержание разговора.

— Шурик. Никого не идеализирую. И Крематорий, конечно, ещё тот тип. — Кивает Лена, обнимая меня и опираясь подбородком на мою макушку. — Блин, расти уже быстрее… Так вот. Шурик, Юра ещё весьма адекватен. Но он, в отличие от моих родителей, никогда не смотрит на мир в розовых очках и всегда трезво оценивает ситуацию. Хотя, я бы сказала, что у него слишком негативный тон всех его ожиданий от жизни, из-за непроработанных психических травм. Ты ел?

— Да, Юра накормил. В кабаке общались.

— Ну тогда пошли, — Лена подталкивает меня в сторону большой спальни. — А то я насмотрелась на вашем канале на вашу олимпиаду, ты у меня такой мачо… Мне нужно срочно тебе кое-что рассказать. Пошли, буду тобой гордиться…В спальне…

* * *

На следующий день, когда прихожу в лицей, все почему-то гудят, как разворошенный улей. У входа пересекаюсь с завучем старших классов, которая прижимает меня в углу:

— Стесев, стоять. У нас сейчас гороно в школе, скорее всего, зайдут к вам. Предупреди всех своих, чтоб о вчерашних деньгах даже не заикались. Это Жанна просила обеспечить лично тебя. Маратовна. Она сейчас с ними, не могла тебя тут ловить.

— У неё всё в порядке?

— Более чем. Сдержанное достоинство, в душе переходящее в триумф. Но не очень демонстративно, — весело сверкает глазами завуч.

— Ух ты. А я уже испугаться успел за эту минуту. Вы так интересно начали…

— Переживать не из-за чего, — продолжает завуч. — На фоне компании Серикова и всяких интересных препаратов— Тебя что-то смущает?, — спрашивает Юра через пару минут, расправившись со вторым салатом. — Замолчал почему-то?

— Не до конца представляю, как тут можно повлиять на моих врачей, не выходя за рамки законодательства.

— Саня, ты же не думаешь, что в этом мире на все твои вопросы существует волшебная палочка или что-то аналогичное, что предоставит все ответы по первому запросу?, — Юра иронично поднимает одну бровь. — Я с тобой поделился, что нужно делать. Причём это «что» ты от меня получаешь, экономя собственные годы и нервы. И бабки. А уж как это сделать, извини. В случае с твоей ситуацией, даже моя фантазия пасует.

— А как у тебя выглядят «…забрызганные кровью и слюной ряды»? Какие инструменты, когда лично ты своих в чувство приводишь? Чисто для примера, чтоб мне в фантазиях было от чего оттолкнуться.

— Тебе не понравится. — Роняет Юра, бросая короткий взгляд по сторонам. — Впрочем, если ты буквально настаиваешь…

— Настаиваю.

— Лично я могу кому угодно на нервах поиграть, но тебе это не пригодится, у нас с тобой изначально имиджи разные. А вот у Северных Соседей, в Первопрестольной, было что-то аналогичное. Они по сравнению с нами монстры, у них килограмм под пятьсот металла в месяц на плавку вываливается…, — Юра с удовольствием вгрызается в шашлык.

— По мне, сто или пятьсот кило в месяц, это уже один порядок. — Возражаю ему, пока он жуёт.

— М-м-м-м-нет, — мычит Юра, справляясь с куском шашлыка, затем продолжает. — У них по камням и эксклюзивам совсем другая ситуация. У меня массовка это семьдесят процентов кассы. Ну, эти сто килограмм металла в месяц. А у них аналогичные полтонны — только разминка. Они основную кассу делают на камнях и на эксклюзивах.

— А что такое эксклюзив?

— А это когда дизайнер типа Даши Намдакова с твоей супругой полгода модель рисует. Потом мы её ещё полгода строим, эту модель. Отливаем в единственном экземпляре, и никому не показываем. И такое изделие — уникальное в мире.

— Ты же сам говорил, всё можно скопировать? Хотя, мы отвлекаемся от темы…

— Скопировать можно только то, что тебе показали и дали в руки подержать, — смеётся Юра. — А то, что лежит в сейфе, допустим, третьей леди, и надевается только в узких кругах раз в квартал… И да, мы отвлекаемся.

— Блин. Кто есть третья леди?, — Юра умеет разжечь интерес. Впрочем, делает это, скорее всего, неосознанно. — И давай возвращаться к теме. Вдруг я из тебя что-то полезное всё-таки вытяну…

— Третья леди — жена главы верхней палаты Парламента. — Покладисто сообщает Юра. — А возвращаясь к теме… Ну вот у северных соседей с их полутонны массовки на плавке вертели побольше, чем у меня. У меня ж японский литейный автомат, он по паспорту два и восемь процента угара максимум. А на Севере полуавтомат, и не Япония. У них до пяти процентов доходило.

— Ого, от полутонны металла это двадцать пять кило?, — быстро подсчитываю в уме.

— Так точно, — кивает Юра. — Аккурат четверть центнера. В месяц. Ну пускай по цене сорок кило за кило-о-о, — Юра что-то набрасывает ручкой, которую он достаёт из нагрудного кармана рубашки, прямо на листике меню. — У них лигатуры чуть иные, и проба пятёрка, не семёрка… Ну грубо по сорок тысяч за кило.

— Миллион?

— Он, — снова кивает Юра. — Но это общая сумма угара. Примерно половину отними на реальные потери, потому что металл хочешь или не хочешь, при переходе из твёрдого состояния в жидкое в каком-то количестве по любому испаряется. Это физика. От неё не уйдёшь… Но вот поллимона — это то, что они теряли.

— Полмиллиона?

— Да, — морщится Юра. — Так вот когда их служба безопасности стала это всё пытаться перекрыть, первое, что случилось, это утонул начальник этой самой службы безопасности.

— Ого, — только и присвистываю.

— Саня, а ты думал! Поллимона в месяц! Полмиллиона то есть… Не в год, не в квартал! Тем более, он из ментов был, да ещё и следователь, а не опер… А вот у второго начальника СБ уже всё было иначе. Так вот к ответу на твой вопрос… Там подвал на территории есть, вот в этом подвале все экзекуции и происходили. И пакеты на голову, и ацетон в глаза, и другие прелести жизни… новый начальник СБ из армии пришёл, не знаю деталей. Вот он резко за дело взялся. И вот у него все так этого подвала боялись, что потери в поллимона в месяц моментально стали нолём. Я, кстати, именно тогда понял, зачем Сталин травлю политических в лагерях… м-м-м… другими группами придумал.

— А ты откуда в курсе? Если не секрет. Такие же подробности афишировать не должны? Я не про Сталина, я про ацетон на голове.

— Не должны, — снова покладисто соглашается Юра. — Но есть детали. Во-первых, когда администрация пугает весь коллектив завода, а это две сотни человек, то это по любому известно. Причём, по всей отрасли, потому что часть людей начинает увольняться и метаться по рынку СНГ в поисках работы, пуская круги по воде. Во-вторых, этот новый армеец ко мне лично обращался, чтоб на кое-кого на юге выйти: ему люди были нужны для кое-чего тогда, а своих кадров не было. А я на юге Узбекистона служил и в Тачикистоне, я как раз там тех, кто ему нужен, знаю… И жил я там потом долго… Ну вот, говоря открытым языком, пару людей из проштрафившихся в том подвале здорово помордовали. Это напугало остальных.

— Немного дико о таком слышать, — говорю как можно спокойнее, глядя Юре в глаза.

— Мне тоже, но у Северных соседей своя свадьба, — пожимает плечами Юра. — Из войн они не вылезают уже не один десяток лет. Перегретого народа с очень специфическими навыками в стране много. Народ этот в частной военной компании привык десятку в месяц получать, а сейчас лавочка накрылась. И не десятка, а трёха в лучшем случае. Да ещё и под артобстрелом… Вот такой народ на рынок труда и вваливается, да и не только на рынок труда, м-да… А те, кого мордовали, Саня, предыдущего нач СБ как раз и исполнили. Так что, не парься, — Юра наклоняется над столом и хлопает меня по плечу. — Я, кстати, когда в записи это всё смотрел…, — Юра осекается и задумчиво смотрит по сторонам.

— Тебе и запись дали?, — говорю как можно ироничнее.

— И ты даже не представляешь, за какие деньги. — Юра серьёзно смотрит на меня. — Причём, только посмотреть в их присутствии. Не поносить с собой или откопировать на память.

— Стесняюсь спросить, зачем оно тебе было нужно…

— Саня, тебе это не нужно. — Юра твёрдо смотрит мне в глаза. — Никому ничего плохого первым не делал, по крайней мере, последние четверть века. Давай на этом остановимся.

Чувствую, что он искренне верит в то, что говорит.

— Ну в общем, все механизмы постановки в стойло, — продолжает Юра, примеряясь к маринованному грибу из салата, — сводятся к тому, что надо создать стресс, которого твои кадры будут бояться. А уж как ты это изобретёшь, твои дела.

— Только страх?

— Увы, — Юра играет бровями. Вижу, что он снова искренне верит в то, что говорит. — Нет, ну если ты в себе чувствуешь потенциал проповедника, то снимаю шляпу!, — Юра шутовски отдаёт честь на манер пионерского салюта. — Но лично я в своих ораторских талантах разочаровался. Примерно на третий год плавок и примерно на четвёртом десятке уволенных с неё. Лично я никого из считай тридцати с лишним человек убедить не смог. А вот напугать оказалось намного проще…

— А что ты про Сталина говорил? Пардон за офф-топик, но интересно рассказываешь, — честно признаюсь в причинах любопытства.

— Офф-что?, — напрягается Юра.

— Вопрос не по теме. По-английски. Пардон.

— А-а-а, по Сталину…, — Юра расслабляется, откидывается назад, вооружается зубочисткой и с продолжает. — Ну запись жёсткая была. Но лично я и не такое видел, причём не в записи, так что… смотрел, ничего не пропуская. Вот с момента начала, гхм, форсированного допроса до получения более-менее внятного результата, Саня, прошло четыре с половиной часа. В первый день. Потом эту информацию перепроверяли, была и вторая часть беседы. В общем, чтоб обычного барыгу «убедить», не героя, не идейного, знаешь сколько сил надо? Я, кстати, исключительно из этой позиции запись и смотрел… А у Сталина задача была другая. Он же изолировал дворянство, офицерство в лагерях. А это, на минутку, психологически очень крепкие люди. Я сам не застал, но со мной сидели те, кто ещё застали. Вот они рассказывали… В общем, в условиях конвейера ГПУ и НКВД, сломать офицерство и дворянство как класс не представлялось возможным: все равно что убивать ос топором. Усилия будут стоить дороже, чем итоговая эффективность. А вот если их изолировать, а там стравить с такими же, но другой масти… И на результат можно рассчитывать, и поломок конвейера можно не опасаться, всё равно его детали ничего не стоят и легко заменяемы. Это я тебе как сегодняшний менеджер говорю…

Когда собираемся уходить, Юра задумчиво с полминуты разглядывает меню, на котором он вначале ручкой прикидывал какие-то цифры, а потом рисовал понятные только ему схемы.

Когда просим счёт, Юра говорит мне:

— Только не ставь меня в неловкое положение, плачу я.

— Если не сложно, объясни.

— Саня, я в городе не последний человек. Местами меня знают. И если ещё в ресторане будет платить кто-то, а не я, могут поползти совсем не нужные бизнесу слухи. Да и порядки этих сумм лично для меня… Скажем честно, если мы с тобой общаемся, не хочу употреблять пафосное слово друзья, давай это делать цивилизованно. И не акцентироваться на цвете ваксы на ботинках.

Подходит официант и, глядя на исписанное Юрой меню, на мгновение теряет дар речи.

— Дорогой, вот только не надо морщить личико, — гипнотизирует официанта взглядом Юра. — Скажи, сколько доплатить. Меню я испортил, раскаиваюсь.

— Я сейчас позову администратора, — выдавливает официант и исчезает в направлении бара.

К тому моменту, когда появляется администратор, Юра уже вложил в папку со счётом необходимую сумму и накрыл саму папку ещё одной крупной купюрой.

Администратор, появившись через минуту, на секунду задерживает взгляд на купюре и, бегая глазами, начинает колебаться:

— Вы знаете, я не уверен в точной стоимости одного меню. Мне нужно проверить, сколько точно оно стоит.

— Вот только не надо меня лечить, родной!, — отвечает Юра. — Сколько эта твоя тетрадка стоит, по-твоему? Один лист полноцвета, не глянец. Полдоллара распечатать! У тебя что, авторский дизайн в этом меню? Или его в худпроме вручную рисуют? Ну на, — Юра сверху кладёт банкноту в пятьдесят долларов, забираю обратно национальную купюру. — Хватает?

— Ты всегда так избегаешь привлекать всеобщее внимание в людных местах?, — смеюсь, когда мы с Юрой, зажимающим папку с меню подмышкой, выходим на улицу.

— Да вот уж лет двадцать пять как точно. — Абсолютно серьёзно отвечает Юра. — Знаешь, мои правила — это то, что соблюдать действительно стоит. Потому что мне их не в школе рассказали. А любая информация, даже самая поверхностная, лично мной охраняется, как жизненная. Я не Роберт, теорий по управлению информацией не знаю, потому охраняю всё подряд. Это он у нас про массивы информации умный. А я так, погулять вышел… А в меню этом сейчас одна схема интересная в голову пришла, по термо режимам на плавке, вот набросал, пока не забыл. Но не оставлять же ЭТО им?

— Юр, уважаю заранее всё, что ты скажешь, — продолжаю смеяться, — но тебе не кажется, что это перебор?

— В каком месте?, — настораживается Юра.

— Сколько ещё заводов с твоим оборудованием, как ты говоришь, есть в стране? Ни одного. Так кому может быть полезным твой набросок этих термо режимов?, — поясняю свою мысль.

— Саня, бережёного Бог бережёт!, — сварливо сводит брови Юра, явно не желая вступать в полемику и прижимая к себе меню ещё сильнее. — Тем более, он теперь таких меню десять штук сделает. Давай я тебя домой заброшу? Я на колёсах, как раз на этом «клопе» сквозь пробки пролезем.

Водит Юра ещё похлеще Лены, но строго соблюдая скоростной режим. Просто он пролезает в такие зазоры, куда никто другой бы не рискнул.

Через пять минут ещё раз благодарю его и иду к своему подъезду. Попутно осмысливая всю полученную от Юры информацию

Идти обозначенными им путями, конечно, никто не собирается. Но на пару интересных идей он меня натолкнул.

* * *

— Ну как, посовещался?, — спрашивает в прихожей Лена, открыв мне двери.

— Ага. Только пока не знаю, как к этому всему относиться. — И вкратце пересказываю содержание разговора.

— Шурик. Никого не идеализирую. И Крематорий, конечно, ещё тот тип. — Кивает Лена, обнимая меня и опираясь подбородком на мою макушку. — Блин, расти уже быстрее… Так вот. Шурик, Юра ещё весьма адекватен. Но он, в отличие от моих родителей, никогда не смотрит на мир в розовых очках и всегда трезво оценивает ситуацию. Хотя, я бы сказала, что у него слишком негативный тон всех его ожиданий от жизни, из-за непроработанных психических травм. Ты ел?

— Да, Юра накормил. В кабаке общались.

— Ну тогда пошли, — Лена подталкивает меня в сторону большой спальни. — А то я насмотрелась на вашем канале на вашу олимпиаду, ты у меня такой мачо… Мне нужно срочно тебе кое-что рассказать. Пошли, буду тобой гордиться…В спальне…

* * *

На следующий день, когда прихожу в лицей, все почему-то гудят, как разворошенный улей. У входа пересекаюсь с завучем старших классов, которая прижимает меня в углу:

— Стесев, стоять. У нас сейчас гороно в школе, скорее всего, зайдут к вам. Предупреди всех своих, чтоб о вчерашних деньгах даже не заикались. Это Жанна просила обеспечить лично тебя. Маратовна. Она сейчас с ними, не могла тебя тут ловить.

— У неё всё в порядке?

— Более чем. Сдержанное достоинство, в душе переходящее в триумф. Но не очень демонстративно, — весело сверкает глазами завуч.

— Ух ты. А я уже испугаться успел за эту минуту. Вы так интересно начали…

— Переживать не из-за чего, — продолжает завуч. — На фоне компании Серикова и всяких интересных препаратов на территории лицея, это такие мелочи… но тут вопрос в другом. Вы молодые, и сами не понимаете всего значения того, что вчера было.

— А что вчера было?, — Слова завуча снова можно трактовать двояко, но весь её эмоциональный фон лучится каким-то тем самым скрытым триумфом, который она только что приписывала директрисе.

Завуч оглядывается по сторонам, потом немного наклоняется к моему уху:

— Она всегда мечтала о чём-то таком. А сейчас, наконец, сложилось и совпало. На вчерашней олимпиаде явка была больше, чем на ежегодной областной. И почти такой, как на республиканской. При том, что олимпиада официально организована учащимися, даже не администрацией.

Видя, что я всё ещё не понимаю, завуч снисходит до подробных объяснений:

— Получается, у нас ученики, которых мы воспитываем, могут внеклассное мероприятие организовать лучше, чем…, — завуч красноречиво играет бровями, глядя на меня, и указывает пальцем в потолок. — Причём, мероприятия бывают воспитательные и образовательные. Образовательные организовываются сложнее. Соображаешь, какой резонанс?

— А у нас было образовательное, — начинает доходить до меня. — А как они так быстро среагировали? У нас же обычно годами только вникают в ситуацию? А они сегодня уже у нас в школе?

— Ну, они в школе не с проверкой, — снова поднимает указательный палец завуч, — а с гостевым якобы визитом. Посмотреть и оценить, что и как. И не метит ли кто-то из нас в министерские кресла на их портфели — это если на самом деле. Придирок можно не бояться: мы всё таки лицей частный. А предмет их интереса — это то, как она сейчас силами учащихся проводит такое, что им и не снилось.

— Обычная олимпиада, — пожимаю плечами, всё ещё не до конца понимая.

— Явка, — терпеливо повторяет завуч. — Обычно на эти мероприятия только отличников затащить и удаётся, да и то не всех. А у вас аншлаг. Был. Ну и из университета доктор наук, математик, уже и в твиттере, и в фейсбуке такими дифирамбами отписался, а его уже даже министерство проигнорировать не может: он чуть не мировая величина. Региональная точно.

— Юлдашев что ли?, — уточняю.

— Он. — Кивает завуч. — Сейчас такие времена, что все эти фейсбуки и профильные публичные личности типа него имеют огромный резонанс. А он как раз заявил, что растут такие таланты, которые «…высокой самоорганизацией делают просиживающие кресла должности чиновников просто ненужными».

— Мало ли, кто что скажет?, — улыбаюсь. — Но конечно приятно, чего уж. Даже мне…

— А представь, как приятно Жанне!, — Подхватывает завуч. — Маратовне. Но если эти «гости» будут общаться и с вами, то ваши эти наличные призы категорически не должны фигурировать даже в мыслях. Не то что в беседе.

— Принял. Побежал обеспечивать.

— Давай, — завуч хлопает меня по рюкзаку и направляется к лестнице.

* * *

ПРИМЕЧАНИЕ

Мнения и оценки персонажей книги, в частности, Юры Крематория, могут категорически не совпадать с мнениями и оценками автора.

на территории лицея, это такие мелочи… но тут вопрос в другом. Вы молодые, и сами не понимаете всего значения того, что вчера было.

— А что вчера было?, — Слова завуча снова можно трактовать двояко, но весь её эмоциональный фон лучится каким-то тем самым скрытым триумфом, который она только что приписывала директрисе.

Завуч оглядывается по сторонам, потом немного наклоняется к моему уху:

— Она всегда мечтала о чём-то таком. А сейчас, наконец, сложилось и совпало. На вчерашней олимпиаде явка была больше, чем на ежегодной областной. И почти такой, как на республиканской. При том, что олимпиада официально организована учащимися, даже не администрацией.

Видя, что я всё ещё не понимаю, завуч снисходит до подробных объяснений:

— Получается, у нас ученики, которых мы воспитываем, могут внеклассное мероприятие организовать лучше, чем…, — завуч красноречиво играет бровями, глядя на меня, и указывает пальцем в потолок. — Причём, мероприятия бывают воспитательные и образовательные. Образовательные организовываются сложнее. Соображаешь, какой резонанс?

— А у нас было образовательное, — начинает доходить до меня. — А как они так быстро среагировали? У нас же обычно годами только вникают в ситуацию? А они сегодня уже у нас в школе?

— Ну, они в школе не с проверкой, — снова поднимает указательный палец завуч, — а с гостевым якобы визитом. Посмотреть и оценить, что и как. И не метит ли кто-то из нас в министерские кресла на их портфели — это если на самом деле. Придирок можно не бояться: мы всё таки лицей частный. А предмет их интереса — это то, как она сейчас силами учащихся проводит такое, что им и не снилось.

— Обычная олимпиада, — пожимаю плечами, всё ещё не до конца понимая.

— Явка, — терпеливо повторяет завуч. — Обычно на эти мероприятия только отличников затащить и удаётся, да и то не всех. А у вас аншлаг. Был. Ну и из университета доктор наук, математик, уже и в твиттере, и в фейсбуке такими дифирамбами отписался, а его уже даже министерство проигнорировать не может: он чуть не мировая величина. Региональная точно.

— Юлдашев что ли?, — уточняю.

— Он. — Кивает завуч. — Сейчас такие времена, что все эти фейсбуки и профильные публичные личности типа него имеют огромный резонанс. А он как раз заявил, что растут такие таланты, которые «…высокой самоорганизацией делают просиживающие кресла должности чиновников просто ненужными».

— Мало ли, кто что скажет?, — улыбаюсь. — Но конечно приятно, чего уж. Даже мне…

— А представь, как приятно Жанне!, — Подхватывает завуч. — Маратовне. Но если эти «гости» будут общаться и с вами, то ваши эти наличные призы категорически не должны фигурировать даже в мыслях. Не то что в беседе.

— Принял. Побежал обеспечивать.

— Давай, — завуч хлопает меня по рюкзаку и направляется к лестнице.

* * *

ПРИМЕЧАНИЕ

Мнения и оценки персонажей книги, в частности, Юры Крематория, могут категорически не совпадать с мнениями и оценками автора.

Глава 34.

После окончания занятий, кабинет директора.

Присутствуют директор и двое завучей.

— Ну что? Мы отбились?, — спрашивает завуч по воспитательной работе, отламывая себе кусочек шоколада от одной из распечатанных плиток, которые лежат на столе для совещаний. — Неплохо вы тут гудели! Надеюсь, без…?

— С ума сошла?, — возмущается директор и тянется к бутылке с минеральной водой. — Только чай, из столовой. Ну и минералка вот.

— Ха-ха, нашим столовским чаем только министерство поить, — веселится завуч старших классов. — Как раз чтоб больше не являлись.

— Вот не надо, не возводи напраслину, — не соглашается директор, наливая себе лимонад. — Нормальный чай.

— Когда Жанка просит, чай нормальный, ха-ха, — многозначительно смотрит на завуча старших классов завуч по воспитательной работе.

— Да, отбились. — Кивает директор после паузы. — Впрочем, они не с войной приходили.

— Так а какая цель визита?, — вежливо напоминает о предмете своего интереса завуч старших классов.

— Никакой конкретно, как обычно у нас. В министерстве организовали отдел, который мониторит теперь социальные сети по профильной тематике. — Отвечает директор в перерывах между глотками лимонада. — Сама олимпиада имела аншлаг в масштабах, больших чем город. Точнее, посещаемость. Вот они и принеслись на следующий день, разнюхать, как бы чего не вышло. После смены омбудсмена по делам ребёнка, за кресла же все трясутся. А у нас ещё и главный арбитр — нетривиальная личность.

— А как обошли вопрос этого тотализатора? Там же подробно всё было?, — спрашивает завуч по воспитательной работе. — Я вчера, когда смотрела, уже мысленно крестилась.

— Как ни странно, к этому вообще особо не цеплялись, сама удивляюсь, — задумчиво говорит директор. — Во-первых, перевели тему на сертификаты. Они всё же законные, по разряду ценных призов. И начинать спор с ЭКСЕЛЬ БАНКОМ по этому поводу никто не будет. А о наличных вообще никто не заикнулся. Я потом поняла, они не смотрели вдумчиво. Только оценили охват, посмотрели, что Юлдашев главный арбитр, а в детали вникать не стали: побежали наверх докладывать, что есть-де инициатива, снизу, не под их эгидой. А потом уже не до деталей было… В общем, лично мы отделываемся лёгким испугом и необычной популярностью. — Директор задумчиво смотрит на завучей. — Но знаете, даже если бы… Я бы всё равно не стала ничего менять. Просто подключили бы Учредителя, чтоб отбиться. Ему, кстати, должно понравиться. В итоге.

— А ты ещё не докладывала?

— Ещё нет. — Отрицательно качает головой директор. — Пока процесс до конца не доведён. Нужно понять, сколько к нам перевестись в ближайшую неделю пожелает.

— А что, есть основания?, — удивляется завуч старших классов.

— Есть, — сдержанно улыбается директор. — Вот жду родителей. И не одних, звонили уже.

— А что ты дальше думаешь об этом всём? Ну, будем повторять «эксперименты»?

— Если формулировать точно, то не повторять. Разрешать. Я думаю, да.

— Жан, а ты не боишься этих вот приключений с призовыми фондами? Или что детей растим кем-то не тем?, — деликатно пытается сфокусироваться на профильном вопросе завуч по воспитательной работе.

— Знаешь, у меня в школе, в старших классах, была учительница по литературе. — Невпопад отвечает директор. — Вот я с ней всё время спорила по темам и идеям произведений. Она мне в отместку «испортила» аттестат. Влепила четвёрку в десятом классе. А сейчас я её лет пять назад встретила в министерстве. Она какой-то заслуженный методист, «уважаемое кресло». А я смотрю на неё — она же полный ноль. У неё нет ни одного ученика, который бы ей сейчас, на старости лет, спасибо сказал. Кстати, и взятки она брала за оценки… По тем временам, харам.

— Да оно по всем временам харам, Жан, — качает головой завуч старших классов. — Хотя, чего уж… но ты к чему это?

— А я сейчас — директор лицея. У меня и ученики есть, которые в гости заходят. И с детьми работаю, не в кабинете пыль вытираю. В общем, в наше рыночное время, как по мне, вполне нормальное начинание. И, попутно, мыс директором НИШа зазнакомились. Следующее мероприятие договорились у них проводить. Он обещал, у них юрист есть в штате, они продумают, как это всё максимально легализовать. Знаете, я с одной родительницей общаюсь… Она говорит, родители вообще не против: за пару долларов, целый день при деле, да ещё и с гарантией, что ни табака, ни чего похуже. Если в ГРАНДПАРК в детский городок отправлять, в десять раз дороже будет. И совсем не полезнее.

— Это да…, — Завуч по воспитательной работе отламывает ещё один кусок шоколада, от другой плитки. — Не думала, что мы в новаторы попадём.

— А мы и не попали. — Улыбается директор. — Вернее, это не мы новаторы, уж давайте себе-то честно признаемся. Мы просто не стали мешать, ну и плюсы, что смешно, будут нашими. Знаете, поговорка есть. Если у тебя коллектив ездовых собак, они тебя сами домчат. А если у тебя стадо баранов — ты его сгонять в гурт за…мучаешься. Не примите за пафос. Мне сейчас вообще кажется, абстрагируясь от всего, что дети — они разные бывают. Вот наши — они как раз как те самые ездовые собаки. Мы им сейчас просто не мешали.

* * *

По пути в бассейн, к моему удивлению, приходит сообщение от Натальи, которая предлагает сегодня зайти ровно в семнадцать ноль-ноль.

Подтверждаю с чистым сердцем, потому что в это время и так планировал быть согласно своему плану.

К пяти часам вечера я успеваю отплавать положенное у Смолякова; убедиться, что у Анны всё по плану; и в образовавшийся до следующего пациента зазор иду в педиатрию.

В кабинете меня встречают обе женщины, бывшие со мной на встрече у Котлинского вчера.

— Хорошо, что мы все тут, — прохожу внутрь и сажусь на свободный стул. — Здравствуйте. Я как раз хотел с вами поговорить…

— … Саша, мы очень благодарны тебе за этот диалог, — задумчиво смотрит на меня Ирина, которая Кибековна, — но при всём уважении к Котлинскому…

— … и при всей благодарности к твоей попытке наладить диалог, положиться столь радикально на эти методы не можем. — Заканчивает Наталья.

— Предсказуемо. Сейчас у меня нет никаких дополнительных аргументов, но есть предложения. — Вопросительно смотрю на врачей по очереди, дожидаюсь двух подтверждающих кивков и продолжаю. — Пока разговаривали, я присматривался. Можем как минимум с чего-то начать. У вас, Ирина, бронхиальная астма. Хроническая, по аллергическому типу. Не будете спорить?

— Да тут и спорить не с чем, — удивляется Ирина, — это не секрет. Хотя, лично тебе я не говорила. Так какое предложение?

— Клянусь, вашу карту не читал. И даже не представляю, где лежат медкарты сотрудников. Моё предложение простое: на грудничков, как оговорено, вы меня зовёте. Что категорически не отменяет ваших собственных действий. Просто давайте на примере вашей собственной астмы разберём, что можно сделать и менее консервативными способами. Лично моё мнение: там для начала нужно сменить и закрепить частоту сигнала… Сколько времени у нас есть?…

По педиатрии предварительной записи сегодня нет, благо, ещё считай лето, да и патронаж только запустился. Кабинет педиатрии имеет за дверью вторую комнату, предполагающуюся как манипуляционная, где укладываем Ирину на кушетке и ставим набор из семи иголок. Можно было обойтись вообще без них, но меня ещё ждёт онкология, и выкладываться выше меры не хотелось бы.

Наталья не отходит от нас, с любопытством наблюдая за всем происходящим.

Частоты несложные, «тяжёлой» онкологией и не пахнет, и вообще ощущения как у штангиста с «пустым» грифом, без блинов.

— Ирина, мне сейчас нужно по своему плану на второй этаж, примерно сорок минут. Сможете так пролежать, не двигаясь, пока я не вернусь?

— Вполне, — глухо раздаётся голос лежащей на животе Ирины из-за сложенных «домиком» под головой рук. — Наташа, ты же тут пока?

— Час подожду.

— Если кто-то к вам всё же на приём явится, Наталья сможет принять по педиатрии вместо Ирины?, — спрашиваю от двери.

— Конечно…

* * *

Возвращаюсь через сорок пять минут, снимаю иглы, для себя отмечая изменившийся даже цвет лица Ирины.

Улыбаюсь собственным мыслям, сажусь на стул у стены и закидываю ногу на ногу.

— Хм, а ведь и правда покраснела, — недоверчиво поворачивает руками логову Ирины к свету Наталья. — А чувствуешь что?

— Ну, полегче стало, — сдержанно оглядывается на меня Ирина. Затем всё же обращается ко мне. — Саша, а как надолго этот эффект? И попутно, можешь пояснить что это было?…

— … так что, эффект этот на ближайшее неопределённое будущее. Может, и на годы. С моей точки зрения, типичный программный сбой на локальном клеточном уровне. Корректируется заменой частот на «родные», которые у вас и были сбиты. — Заканчиваю небольшую лекцию. — Единственный момент, даже и у вас полагается понаблюдать. Я бы одним сеансом не ограничивался: нужно понять, насколько ваш собственный организм «держит» правильные частоты. Знаете, это очень похоже на переустановку компьютерной программы. Даже переустановленная, тоже может «слетать». Понаблюдаем с недельку?

— Конечно. Тем более сейчас как раз осенний смог по городу пойдёт, моя погибель, — задумчиво смотрит на меня Ирина.

— А как это работает в случае с инфекциями?, — Наталья, нервно ходившая по кабинету до этого, опирается на стол и пронзительно смотрит на меня. — Грудничку ты вот так десяток иголок не поставишь!

— Ну, вообще-то, иголки нужны были для того, чтоб заменить моё отсутствие в течение получаса, — признаюсь. — Если бы мне не было нужно на второй этаж, я бы их не ставил. В случае с Ириной, нужно было исправлять её собственные погрешности организма. А с инфекциями как раз проще: они же распознаются иммунной системой и так. Ну, в нашем с вами случае, распознаются… Нам просто нужно эту чужеродную флору из живой сделать мёртвой. Пресечь размножение. А дальше организм всё сделает сам.

— Для организма такое твоё воздействие не опасно?, — недоверчиво щурится Наталья.

— Давайте разберём физику процесса, — терпеливо придвигаюсь к столу и начинаю рисовать на листке из принтера. — Вся эта флора имеет свои частоты, за рамками которых существовать не может. Не знаю, почему. С человеческими, эти частоты не имеют ничего общего и не совместимы — находятся в совсем других диапазонах. И очень контрастно от них отличаются. Очень. Вот мы как раз и меняем им частоту на нашу, человеческую. Гибнут моментально. — Смотрю по очереди на врачей. — Мне кажется, эта система внутренней санации вообще есть у каждого человека. Ну, должна быть, от природы. Организм гораздо умнее, чем нам дано понять. И методы санации у него включают не только «биохимические» инструменты. А и вот… Как нам с вами попробовать посотрудничать так, чтоб выполнялись три условия?, — задаю вопрос без перерыва или какого-то перехода.

— Какие условия?, — почти синхронно спрашивают Ирина с Натальей.

— Первое. Вы должны работать спокойно и не нарушать тех правил, которых нарушать не хотите. Я не стал поднимать тему при Игоре Витальевиче, он болезненно относится к дисциплине… Второе. Вы должны дать возможность мне в случае реальных инфекций завершить всё за полминуты, без ненужных антибиотиков и подобного медикаментоза. Третье. Двигаясь от простых случаев к более сложным, мы на уровне нас троих должны аргументировано для нас, вернее, для вас, практически установить, что мои «предложения» работают. Если они действительно работают. И если в ряде случаев, они целесообразнее консервативных методик…

* * *

Из КЛИНИКИ ухожу значительно позже, чем планировал; Сергеевич уже звонил два раза и громко ругался. В преддверии турнира.

Результатом непростого общения с докторами, стала негласная договорённость. Шашками не машем, пытаемся сработаться. Начиниваем с относительно лёгких случаев, где отложить на сутки приём медикаментов не критично. Я, в свою очередь, не поднимаю шум из-за пациентов в более тяжёлом состоянии, которым пока педиатры будут делать назначения по стандартным протоколам.

По итогам первых десяти «лёгких» пациентов, обсуждаем, как движемся дальше.

Наверное, это далеко не так радикально, как видел себе Котлинский. Но со своей колокольни чувствую, что так будет правильнее.

Юра, вольно или невольно, подал идею, что можно обойтись без крайних инструментов. В его личном случае, с его бизнесом и контингентом, вероятно, попытки договориться — не самый лучший инструмент.

Но в нашем случае речь идёт не о килограмме золота. Я на досуге поразмыслил, у Юры со своими сотрудниками в общем рабочем процессе разные задачи: у сотрудников — получить с него незапланированные материальные блага. У него — с точностью до наоборот, ничего им не дать. Сверх меры, по крайней мере.

А у нас с врачами задача и была, и есть общая. Значит, априори больше оснований для согласования позиций.

Глава 35.

Убедившись с утра, что все мои заявления о выделении Саматова и Араба мне в помощь дошли до адресата, на взвешивание прихожу к половине десятого. Сергеевич ещё вчера озаботился справкой для школы, к вящему удовольствию школьного физрука.

— Саня, ну колись, на области по боксу на что рассчитываешь?, — толкая меня кулаком в своей комнате, спросил физрук, закрыв дверь на замок. — Ты ж пловец? Тебя там не убьют?

— Тренируюсь у Солопова, — привычно пожимаю плечами. — Как думаете, он компетентный тренер?

— Да я в боксе не особо, я ж гимнаст, — виновато разводит руками физрук. — Но есть шансы на призовое место?

— Шансы есть даже на финал, — отвечаю дипломатично. — С точки зрения тренера, далеко не нулевые.

— Это кмс?, — оживлённо потирает руки физрук.

— Сегодня уже мастер, — отвечаю удивлённо. — Если в категории хотя бы два мастера будут.

— А они будут?

— Должны. Самая большая область страны.

* * *

Услышав про перспективы даже мастера спорта, физрук воспарил духом ещё больше и быстро попрощался, прикидывая потенциальные прибавки к зарплате.

По процедуре, справку об отсутствии в школе из-за спортивных соревнований я подаю через него или классного руководителя. Но классной сегодня с утра не было, потому я в восемь утра зашёл к физруку.

На взвешивании работает двое весов, небольшая очередь к каждым, и по три человека, видимо, из судейской коллегии. Я тут первый раз, ещё не разобрался.

Все взвешивающиеся раздеваются до трусов. У меня некстати мелькает мысль, что я ещё никогда не видел столько мужиков в одном месте в одних трусах. Вот куда надо ходить незамужним женщинам, на взвешивание перед турнирами по боксу. Хотя, видимо, и по борьбе будет что-то аналогичное.

Взвешивающиеся спортсмены делятся на несколько групп: первые, у кого с весом всё нормально, радуются, быстро одеваются и бегом припускают есть и пить. Восполняя утраченное за последние сутки — двое.

Вторые, у кого перевес, одеваются в ветровки, двигаются, отжимаются, прыгают, машут руками, иногда попарно. В общем, проявляют ту самую физическую активность, чтоб сбросить лишние несколько сотен грамм.

Есть и третья группа. Один тяж, весящий килограмма на два больше, чем первый тяжёлый вес, зачем-то вяло переругивается с судьёй на весах:

— Ну давайте считать, что я у вас тут отжался и похудел? Напишите девяносто один килограмм?, — ноет он, нависая над весами.

— Ну отожмись и похудей, — как будто специально копируя меня, пожимает плечами судья, худой невысокий сорокалетний мужчина с усами. — Следующий!

Ещё один средневес, похоже, аналогичным образом будет выступать в полутяже. И кто-то из мухачей будет биться в легчайшем вместо наилегчайшего.

У меня с весом никаких проблем не возникает, почти на полкило меньше верхней границы.

Взвесившись, быстро одеваюсь и иду есть. Сегодняшний турнир проходит на спорткомплексе авиационного института, тут на территории есть столовая, старшие из моей команды меня уже просветили. Домой не успеваю, да и не за чем: другой конец города, ехать больше часа. Столько же обратно. А если застряну в пробке, будет вообще грустно. Хотя мой бой не первый, Сергеевич очень просил всех быть к самому началу, это тринадцать ноль-ноль.

В час дня, в зале в толпе народа нахожу Сергеевича.

— Ты по сетке только часа через три, — бросает он. — Пока не переодевайся, поможешь тут. Будь рядом.

Однако, помогать Сергеевичу есть кому и без меня: спортсмены прошлых лет, которые уже не выступают и в зал ходят только по субботам, пришли сегодня чуть не в полном составе. И вскоре на меня просто машут рукой и просят уйти на трибуны. И наслаждаться оттуда.

Что и делаю, к своему удивлению чувствуя лёгкое волнение. Странно.

Народу в зале намного больше, чем могут вместить ряды сидений, но большинство — выступающие сегодня спортсмены и члены команд. Какие-то команды группируются у стен, кто-то вообще почти не выходит из раздевалки, а большинство народа смотрит бои стоя, находясь в трёх разрешённых секторах вокруг ринга.

Потому без проблем нахожу незанятый участок сидений, где и располагаюсь.

Бои начинаются вовремя. Поскольку ринг один, очередь идёт от лёгких весов к более тяжёлым, снизу вверх. Какое-то время очень внимательно смотрю за каждым боем, параллельно впитывая азарт и напряжение окружающей толпы.

Кстати, не знаю, с чего Сергеевич месяц назад на тренировке говорил, что бой идёт по формуле четыре раунда. Что-то с чем-то он перепутал. Может, так было раньше, и он не перестроился? Три раунда, по три минуты, с минутным перерывом.

Где-то в полтретьего рядом со мной на сиденье хлопается спиной назад Саматов, а Араб, переступив через мои ноги, садится с другой стороны.

— Живой?, — спрашивает Араб, присасываясь к двухлитровой бутылке с колой, которую они с Саматовым предусмотрительно притащили с собой.

— Как видите, — отвечаю сдержанно. — Мужики, извините, я слегка на взводе. Если вы не против, пока помолчим.

Араб мажет по мне взглядом, переглядывается с Саматовым и в течение следующих пяти минут втягивает меня в какой-то разговор, полностью снимая напряжение.

Что до меня доходит только через полчаса, когда мы обсуждаем очередной бой.

Сергеевич заявился от нашего клуба на этот турнир практически во всех весах; в некоторых — ещё и не по одному человеку, например, как мы с Вовиком. Потому, от ринга он практически не отходит: выступает кто-то из наших, Сергеевич секундирует. Потом кто-то чужой, максимум один-два боя, и Сергеевич снова секундирует следующему из наших.

Кстати, Вовика пока не видно, но он опытнее меня и наверняка всё контролирует. Каким-то образом. В сегодняшней жеребьёвке, кстати, я его не видел среди выступающих.

В одном из «наших» боёв, практически, за несколько боёв передо мной, что-то идёт не так. Имеет место явный удар ниже пояса («нам»), причём после гонга. Однако, вместо дисквалификации, под общий свист с трибун и изо всех концов зала, победу отдают как раз таки нарушителю.

Сергеевич, явно матерясь (с моего места точно не слышно, но видно по его эмоциям), вначале тягает за грудки рефери в ринге, потом идёт к судейскому столу и о чём-то долго переругивается там. Рядом с ним, наконец, замечаю Вовика. Которому Сергеевич что-то говорит, отвлекаясь на секунду.

Через минуту Вовик вырастает за моим плечом. Он здоровается со мной, Арабом и Саматовым (с ними удивлённо, поскольку раньше они не пересекались), и говорит мне:

— Ты же через троих бьёшься, по графику?

— Да, — киваю ему.

— Сергеевич говорит, на твой бой может не успеть секундировать. — Вовик продолжает нависать над нами сзади. — Кстати, следующего боя не будет, там одна неявка. На ринг выйдет один человек, ему за неявкой соперника дадут победу. Так что, иди переодевайся и разминайся.

— Да мне не нужно разминаться, — пожимаю плечами под явно неодобрительные взгляды Саматова и Вовика. — А ты сегодня не бьёшься?

— Я нет, — качает головой Вовик, усаживаясь на моё место. — Мне в счёт заслуг сегодня «пустую» сетку дали. Спасибо Сергеевичу. Я с завтра только.

— А взвешивался ты сегодня когда?, — Спрашиваю Вовика, потому что и на взвешивании сегодня его не видел.

— Тс-с-с, — Вова воровато оглядывается по сторонам. — У меня по работе запара, некогда было. Да и не бьюсь я сегодня. Сергеевич как-то развёл. Главное завтра в вес попасть. И Саня, Сергеевич сейчас срочно протестом будет заниматься. Там почему-то нужно именно сейчас что-то быстро успеть. Говорит, с тобой есть кто-то из инфиза, кто имеет право секундировать?, — Вовик вопросительно переводит взгляд с Араба на Саматова, затем на меня. — Братва, это кто-то из вас?

— Я, — коротко кивает Саматов. — Надо?

— Да, Сергеевич просил. — Вовик откидывается на спинку и ёрзает, устраиваясь поудобнее. — Я хотел сам, но Сергеевич сказал, не надо, поскольку тоже в этой категории бьюсь. И от одного клуба. Тебя как зовут?

— Сом.

— Сом, подскочи сейчас, пожалуйста, к Сергеевичу, он во-о-он возле судей? Вы знакомы с Сергеевичем?, — Вовик игнорирует Араба, любопытно глядящего на него, и сверлит глазами Саматова.

— Да, он у нас в институте кое-что вёл, — кивает Саматов и начинает вслед за мной выбираться с сиденья. — Я факультативно ходил, но мы знакомы.

Саматов удаляется в направлении Сергеевича и ринга, а я несусь в раздевалку, поскольку до первого боя оказывается меньше, чем думал. Не знал, что бывают «пустые» бои из-за неявки, о которых старожилам и завсегдатаям типа Вовика известно заранее.

* * *

— Это твой противник, — Саматов стоит рядом со мной недалеко от ринга и кивает на крепыша, ниже меня ростом, одетого в майку с логотипом института физкультуры. — О, мой бывший институт…

Рядом с инфизовцем стоят сразу два тренера, или преподавателя, или кто они там, и явно настраивают его на бой со мной:

— Не буксуй. Просто работай пожёстче. Новичок, заявлен первым разрядом, ничего серьезного.

Наконец, объявляют нас, и я вместе с Саматовым поднимаюсь в ринг в свой угол. Ловлю себя на том, о чём Вовик предупреждал: давит общее внимание. Оказывается, при таком количестве внимания, которое я ощущаю в свой адрес, сумма чужих частот интерферирует с моей. Очень напрягаюсь, но рассчитываю успеть собраться до гонга.

Запоздало приходит мысль, что надо было послушать совета Вовика и не переоценивать себя: выйти в ринг помощником Сергеевича с кем-то из тех, кто бился раньше. Адаптировался бы.

— В первом раунде работай от защиты. Ни в коем случае не лезь первым номером, — серьёзно говорит Саматов, засовывая мне капу в рот. — Без самодеятельности!

Молча киваю и шагаю в центр ринга, с капой во рту всё равно говорит неудобно…

Крепыш из института физкультуры оказывается чуть ниже меня ростом, но я, памятуя заветы Сергеевича, держу в голове свою длину рук. Которые на кулак короче, чем обычно бывает при моём росте. Преимущества роста в этом бою у меня нет, не смотря на более высокий рост.

Всё напряжение куда-то исчезает с первым звонком гонга.

Первую минуту примериваемся друг к другу. Я сегодня уже один раз ошибся, недооценив «давление» со стороны толпы. Будет обидно промахнуться ещё раз, в бою, уже более принципиально.

На второй минуте, у меня не остаётся вопросов по противнику, но дисциплинированно продолжаю исполнять инструкции Саматова: работаю только от защиты, встречаю, но не лезу сам. Кстати, этот инфизовец, тренера которого предрекали ему сплошную лёгкость встречи со мной, лично Вовику и в подмётки не годится, не смотра на профильное образование (парень явно с кафедры бокса, это мне сказал Саматов, учившийся в этом же институте).

В первом раунде не успеваю запыхаться. По команде, шагаю в свой угол. Саматова уже где-то вооружили полотенцем, бутылкой с водой и маленьким ведёрком, с которыми он орудует вокруг меня.

— Ты что, гуляешь?, — удивляется он, когда я отказываюсь полоскать рот. — Ты не устал?

— Пока не вижу ничего сверхъестественного, — отрицательно качаю головой. — Ты не в курсе, видимо, что мы готовили по тактике.

Объяснять все детали и особенности моей физподготовки сейчас просто нет времени.

— Так. Похоже, я ошибся. — Отрывисто говорит Саматов, который, кажется, волнуется больше меня. — Видимо, он тебе не опасен и Солопов знает. Иначе б меня не… РАБОТАЙ ПО-СВОЕМУ!

Что бы Сергеевич «не…» с Саматовым, сам Саматов не договаривает, выдёргивая из ринга мою табуретку одновременно с гонгом.

Во втором раунде инфизовец, видимо, после напутствия тренеров, бросается «давить». Лично для меня, вполне предсказуемый сценарий. На самом деле, совет Саматова перед первым раундом был не таким уж плохим: всегда приятнее удивлять противника, когда от тебя ничего не ждут.

Принимаю сценарий, вступая в размен ударами.

Концентрация. Рефлексы. Никаких эмоций. Толпы вокруг нет.

В эту игру я могу играть долго, спасибо Сергеевичу.

По моим субъективным ощущениям, проходит около полутора минут интенсивного размена, когда вижу, что противник начинает выдыхаться. Самое интересное, что мне даже не нужно «добавлять» себе кислорода в ткани и кровь принудительно: хватает резервов организма. Сейчас не до анализа, но, вероятно, плавание само по себе «учит» ткани организма оптимизировать расход кислорода.

— Последняя минута!, — раздаётся голос Саматова откуда-то сзади, и я ускоряюсь.

— Молодец, всё качественно, — улыбается Саматов в перерыве перед третьим раундом, сбрызгивая меня водой и обмахивая полотенцем. — Ты в ресурсе?

Молча киваю в ответ.

— Темп взвинтить можешь?

Ещё один кивок.

— Тогда поднимай темп. Только плотный бой. Не давай ему вдохнуть и дышать!, — Кричит мне вслед Саматов под гонг третьего раунда и явно неодобрительные взгляды секунданта противоположного угла.

В третьем раунде противник, явно мобилизуя все внутренние резервы, бросается в самоубийственные (для его ОФП) атаки, но выдыхается ровно через половину минуты.

Всё в соответствие с заветами Сергеевича, который, как я вижу боковым зрением, уже освободился и присоединился к Саматову возле ринга.

Со второй половины первой минуты третьего раунда, игра идёт в одну калитку. Наверное, если включить резонанс, могу и нокаутировать, но опыт учит, что раскрывать все карты на старте — не лучшая стратегия.

Используя все плюсы более высокой ОФП, постепенно увеличиваю плотность боя, и на второй минуте противник только вяло отмахивается раз в три секунды из глухой защиты.

Из которой я его не выпускаю.

Где-то в середине третьей минуты из-за ринга доносится чей-то незнакомый голос: «Да не мордуй пацана, всё ясно!», и секундант инфизовца, являющийся, видимо, и его преподавателем, выбрасывает полотенце.

* * *

— Саня, молодец!, — Сергеевич, победоносно косясь на тренеров инфиза, охлопывает меня со всех сторон, как коня. — Извини, у меня там с протестом была запара, не мог с тобой изначально выйти, но вы молодцы! Справились отлично! Спасибо!, — обращается только что не светящийся Сергеевич уже к Саматову, хлопая того левой по плечу, а правой пожимая руку.

— Не за что. — Спокойно улыбается Саматов. — Всегда в вашем распоряжении.

— Первого мастера вынесли, — Сергеевич достаёт откуда-то из недр заднего кармана блокнот и начинает что-то вычёркивать в нарисованной от руки табличке. — Хорошо что он на Вовика не попал…

— А что так?, — явно из вежливости интересуется Саматов, опередив меня с тем же вопросом буквально на долю секунды.

— Да парень из более лёгкой категории, перешёл в более тяжёлую, но резковатый по инерции. — Поясняет Сергеевич, не отрываясь от рисования в таблице. — Вова по офэпэ до Шурика далёк, а тут самый простой способ был просто измотать. А не перебить…

* * *

Поддавшись какому-то азарту Араба и Саматова, которых зрелище почему-то увлекает, особенно начиная со среднего веса, досматриваю первый день турнира до конца. Хотя, к моему удивлению, все наши убывают сразу после того, как проведут свой бой.

Впрочем, компанию нам троим составляет Вовик, который сегодня не бьётся, но с работы отпущен.

После окончания первого дня, Вовик раздевается до трусов и взвешивается на весах в углу зала.

— Что и требовалось доказать, — удовлетворённо обнуляет он весы после себя. — Минус шестьсот.

— Поясни?, — спрашиваю, не до конца понимая подоплёку, но подозревая кое-что.

— Пока сегодня смотрел бои, включая тебя, шестьсот грамм на адреналине слетело, — поясняет Вовик, быстро натягивая штаны и носки. — Теперь пожрать перед сном смогу.

— Не знал, — удивлённо присвистываю. — Что оно так работает.

Саматов с Арабом, стоящие рядом, тоже с удивлением переглядываются между собой.

— Учись, пока я жив, — Вовик заканчивает одеваться и обращается к нам троим. — Кто сегодня на колёсах? Подбросите? Я без машины.

— Поехали, — кивает Араб и в течение получаса развозит нас с Вовиком по домам.

А Саматов остаётся со словами, что хочет поболтать кое с кем из преподавателей инфиза.

Глава 36.

Приехав домой, наскоро ужинаю и бегу в клинику, отправляя на бегу смску Лене:

Мелкий: ты где?

Лена: У родителей, подгребай.

Мелкий: Не могу, в КЛИНИКУ надо.

Лена: Через два часа забрать?

Мелкий: Ага.

* * *

Не имея опыта, во сколько закончатся соревнования, приём по онкологии сегодня перенёс на поздний вечер.

Ещё на всякий случай держал в голове, что могу быть, по разным причинам, не в состоянии кого-то лечить сразу после соревнований. Перестраховался.

Сообщения пациентам, чтоб двигались в КЛИНИКУ, отбил ещё на выезде из спорткомплекса.

К концу процедур в клинике, чувствую себя почти мёртвым от усталости. Спасибо, что за мной заезжает Лена. По пути домой, засыпаю прямо в машине и просыпаюсь от того, что кто-то пытается вытащить меня из салона на руках. Открыв глаза, с удивлением обнаруживаю Лену.

— Как-то твой образ расходится с тасканием парней на руках, — сообщаю ей, выбираясь на улицу.

— Ты так сладко спал, что попыталась не будить, — смеётся Лена. — Ростом ты не велик, мой герой, веса пока тоже не набрал. Да и не утащила бы я тебя, всё же себя переоценила…

— Ещё не хватало, — наклоняю Лену к себе за шею и целую. — Спасибо, тронут, но таскать меня не надо.

— Убедил. Мелкий, ты сегодня как мужчина ещё на что-то способен?, — задумчиво спрашивает Лена, открывая ключом двери.

— Будем пробовать…

* * *

На второй день, проблем на взвешивании в масштабах участников становится меньше. Кто не втиснулся в вес, отсеялся ещё вчера. Кто втиснулся, уже не наедался. Почти.

В девять тридцать встречаюсь на весах с Вовиком, у которого перевес около двухсот граммов.

— Фигня, — бормочет Вовик, натягивая ветровку.

Через пятнадцать минут он взвешивается повторно, уже с нужным весом.

— Ну что, в местную столовку?, — Вовик опытный и, видимо, бывал на этом спорткомплексе. Потому знает, что и где находится.

* * *

Вовик сегодня бьётся раньше меня. Ему попадается неудобный левша: здоровый физически, выносливый, но неопытный и не очень техничный. Два с половиной раунда Вовик примеряется, но никак не может попасть так, чтоб не подставиться: с самим ударом у левши всё в порядке. Потом Вовик всё же исхитряется и выдёргивает навстречу его каким-то финтом, которого я не вижу из-за неудобного положения. Дальше в разрез рук прикладывается правой так, что аж зал на секундочку затихает.

Левша приходит в себя на удивление быстро, но рефери присуждает победу за явным преимуществом. Секунданты левши не спорят.

Мне достаётся высокий, на голову выше меня, худой парень, с которым положение поначалу патовое. Я не могу его достать из-за разницы в росте; а он не может мне ничего сделать, поскольку любой мало-мальски плотный размен ударами лично ему чреват боком из-за разницы в комплекции. Не смотря на весь его мышечный тонус. И он это понимает.

Кстати, на этапе второго боя, ко мне приходит новое ощущение. После первой минуты прощупывания, становится понятно: нужно ли опасаться пропустить от этого соперника случайно, или даже в этом случае ничего страшного.

Сегодняшний противник относится ко второму типу.

Первый раунд нарезаем круги друг вокруг друга: я не могу подойти, он не может попасть. Впрочем, огребает от рефери замечание за пассивность.

После первого раунд, в перерыве спрашиваю секундирующего мне Сергеевича:

— И что с ним делать?

— Не суетись. Сейчас поплывёт. Не лезь в лоб, закручивай. Начнёт проваливаться через минуту-полторы, — напутствует Сергеевич, оценивающе поглядывая в противоположный угол ринга. — Он темпа не выдержит.

Начинаю выполнять назидания Сергеевича и всё становится на свои места. Со второй половины второго раунда он начинает выдыхаться.

— Всё нормально, Саня, всё нормально!, — Обмахивает меня полотенцем Сергеевич после второго раунда. — Ты видишь, что он уже плывёт?

Мне есть что ответить, но, во-первых, силы всё же стоит экономить; и болтать языком лень. А во-вторых, фраза об анаэробных режимах и дефиците кислорода в тканях сейчас будет явно неуместной.

Молча киваю Сергеевичу и шагаю к центру ринга.

В третьем раунде, мой более высокий противник не успевает даже отмахиваться. Я его не отпускаю из ближнего, зажав в углу, и после примерно минуты размена ударами он опускается на колено, тяжело дыша и с натужным хрипом выталкивая тяжёлый и непослушный воздух из лёгких.

После боя нахожу в зале на стульях Сома с Арабом и присасываюсь к минералке, которую Араб предусмотрительно достаёт из принесённого с собой пакета.

— Молоток, — кивает Араб, протягивая сжатый кулак для какого-то странного приветствия…, — Сом говорит, ты в инфизе вчера целый фурор вызвал.

— Что за фурор?, — тычу кулаком в кулак Араба и поворачиваюсь к Саматову.

— Да вчерашний твой противник, оказывается, кандидат в сборную. Должен был быть. — Смеётся Саматов. — Я же вчера подходил к институтским. Там и семья нормальная, и сам парень сфокусирован. И инфиз за него мазу держит, в смысле со сборной всё было договорено. А он даже область не прошёл, в первом бою вылетел. Причём, от перворазрядника.

— М-да, некрасиво получилось, — бормочу под смех Саматова и Араба. — Но тут же дело такое. Спорт есть спорт. И кстати! Нашему Вовику он в подмётки не годится. Мне кажется, даже если бы не я, он бы всё равно Вовика не прошёл.

— С Вовиком он бы встретился только в финале, при этой сетке, — не соглашается Саматов. — И ты недооцениваешь ресурсов института физкультуры в судействе.

— Расскажи?, — цепляюсь за интересный момент, который явно имеет место быть (вспоминаются сентенции Сергеевича ещё месячной давности), но о котором никто ничего не говорит вслух.

— Лучше тренера расспроси, — улыбается Саматов. — Ладно, если вкратце, почти три четверти судей — выпускники инфиза. Так или иначе. На этом всё. За подробностями — к тренеру.

— Сом, а что Сергеевич у тебя вёл, когда ты учился? Помнишь, ты вчера упоминал, что ты к нему ходил на какие-то факультативы?, — Я хотел спросить ещё вчера, но не пришлось к слову. А потом не было времени.

— Вот ты дотошный, — смеётся Саматов. — Что надо вёл… Ну подумай сам, что может вести Сергеевич? Ну не игровые же виды спорта. И не шахматы же.

* * *

Сегодня Лена на дежурстве, потому после клиники бреду домой пешком. Дома быстро готовлю жареный рис с овощами и заваливаюсь на кровать, спокойно почитать.

На вечернем приёме меня первый раз позвали в педиатрию, была девочка лет девяти с начальной стадией астмы. Наталья вызвала меня, как договаривались.

— Ровно то же самое, что и у Ирины, но полегче. И в самом начале, — тихо говорю Наталье после осмотра.

— Можем что-то сделать?, — спрашивает Наталья, вплотную приближаясь ко мне. — Вот как раз тот случай, когда я сама не хочу традиционно…

— Сделать можем. Объясните, в чём тонкость и чего боитесь? Мне просто интересно, — вопросительно гляжу на Ирину.

— Не боюсь, — досадливо мотает она головой. — Статистика. У нас же экология неблагополучная. И аллергия — региональная особенность. Чёрт бы её… Я сейчас буду только симптомы снимать. Понимаешь, по статистике, всё равно шестьдесят процентов, что в лучшем случае только остановим. Ну вот в таком регионе живём, что делать… А есть вероятность, что и остановить не получится, без смены региона проживания… А ты что-то можешь сделать? Только без иголок?, — прекращает лекцию Наталья, косясь на отца ребёнка, сидящего у открытой двери кабинета и активно общающегося с кем-то в смартфоне.

— Три — пять сеансов, минут по пятнадцать, — киваю. — Закамуфлировать можем под массаж или под ингаляцию. Иголок ставить не буду.

— Под ингаляцию даже лучше, — задумчиво смотрит на меня Наталья. — Значит, в назначениях я прописываю ингаляции, а аппарат перенесут к нам в манипуляционную, хорошо?, — Наталья кивает в направлении второй комнаты, являющейся частью вотчины педиатров.

— Конечно. Единственный момент. Давайте с понедельника?, — гляжу на Наталью и вижу, что надо объяснять. — У неё всё стабильно-контролируемо, два дня погоды не сделают. На детский организм программа ставится вообще на раз-два, гораздо легче, чем на взрослый. Но у меня до воскресенья включительно своя запара, Котлинский в курсе. А с понедельника я её за три дня в ресурс верну.

— Хорошо. Тогда записываю её на понедельник, на после обеда?

— Да. Давайте с пятнадцати до восемнадцати в любое время. — Задумываюсь на секунду. — Наталья, если есть ещё такие аллергики, давайте их всех иметь ввиду на это время? Мне кажется, мы сможем быть полезными. Не хочу впадать в эйфорию заранее, но у Ирины гораздо более запущенный случай, а тут всё корректируется намного проще. В данном случае вы же ничем не рискуете?

— В таком ничем, — подтверждает Наталья, кивая. — Особенно если ингаляция. Ну давай попробуем…

* * *

На третий день, мне достаётся очень крепкий кандидат, который, говорят, раньше был чуть не чемпионом страны по юниорам. Потом уезжал учиться зарубеж, пару лет отсутствовал.

— Саня, только не лезь с ним в размен!, — напутствует меня Сергеевич. — Он посильнее Вовы бьёт.

— Ну, у нас тоже есть, чем ответить, — неосмотрительно перебиваю Сергеевича.

Сергеевич тут же взвивается, как пламя, в которое подлили керосин:

— НЕ НАДО САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ!, — шёпотом кричит Сергеевич, и я тут же отыгрываю назад, пристыжено кивая. — Только средняя дистанция! Саня, я тебя Христом-богом прошу!, — Сергеевич отступает на четверть шага назад и пристально смотрит на меня. — Мне нужен полностью мой финал! Два первых места! А не твои эксперименты!

— Понял, понял, простите… Что делать?

— Значит, только средняя дистанция. Плотный бой с первой секунды. Разведывать не надо, входишь на среднюю и именно на ней боксируешь все три раунда. Ни на дальнюю, ни в ближний не входить!, — Сергеевич её раз испытывающе смотрит на меня, потом добавляет. — Ты пока далеко не всё по тактике знаешь. После боя объясню, делай, как я сказал.

Сам бой складывается не просто. Парень действительно обладает каким-то необыкновенно пушечным ударом, причём бьёт очень быстро. Не то чтоб я боялся подставиться, но иногда и дисциплина — очень мощное оружие. Потому делаю всё точно в соответствие с заветами Сергеевича: не даю ему войти в ближний, сокращаю, когда он пытается отойти на дальнюю.

К середине второго раунда, бой со стороны, наверное, похож на две сенокосилки, сошедшиеся лоб в лоб: в ближнем он поопытнее меня, и переиграл бы за счёт опыта. Но в ближний я его не пускаю. А на дальней он чувствует себя не уверенно, потому что исповедует явно агрессивную манера. Сергеевич говорил, именно мне это выгодно.

Указанная Сергеевичем в качестве ориентира средняя дистанция вымывает силы и кислород почище, чем предыдущие два боя вместе взятые. Даже у меня.

После второго раунда, в перерыве, Сергеевич обмахивает меня полотенцем:

— Можешь взвинтить темп?

— Могу, — выдыхаю односложно, на секунду прислушавшись к себе.

— До конца боя выдержишь?

— Да.

— Давай. Это чтоб без риска, — непонятно завершает сентенцию Сергеевич и выдёргивает табуретку из ринга.

В третьем раунде, взвинчиваю темп и неконтролируемо пропускаю. Один раз, чувствительно. Не смертельно, но понимаю что злоупотреблять нельзя. Продолжаю соблюдать дистанцию. И когда с трибун раздаётся чей-то крик «Последняя минута!», бой вкатывается в привычную колею, когда противник вяло отмахивается один раз в три секунды. Просто физически израсходовав свой ресурс.

— Саня, додави!, — первый раз за всё время раздаётся голос Сергеевича в середине боя. — Акцент! Акцент!

По противнику вижу, что уже можно не опасаться, и на последней минуте выдаю максимальную плотность, на которую способен. Попадая. Попадая. Попадая.

Когда рефери поднимает мою руку, вижу, что Сергеевич всё это время очень нервничал, и пульс у него как бы не больше, чем у меня.

Я уже в ресурсе. Вылезаю из ринга и первым делом бросаю частоту покоя на Сергеевича.

— Сергей Сергеевич, вы точно в порядке?, — спрашиваю его, не отходя от ринга. — Пожалуйста, не нервничайте.

— Саня, противник очень опасный. Тем более, ты как в начале третьего раунда пропустил, у меня всё внутри чуть не оборвалось, — явно стесняясь, признаётся Сергеевич. — Но ты молодец.

— Такого удара не встречал, но я знаете что заметил? Он так постоянно не может бить. — Делюсь с Сергеевичем наблюдениями. — Ну как время на перезарядку нужно, что ли. Или сдыхать будет быстро, вот как сейчас.

— Саня, акцентировано ВСЁ бить не может вообще никто, — смотрит на меня, как на идиота, Сергеевич. — В серии всегда один удар акцент. Ну два. Если здоровье бычье.

Упс. Вот, оказывается, что надо тренировать было.

— Да, было видно, что сдохнет, — продолжает Сергеевич. — Но я опасался, чтоб ты до этого момента дожил.

Смеёмся вместе.

* * *

В нашем весе в финал, по итогам третьего дня соревнований, как и планировалось, выходим мы с Вовой.

— Что дальше делать будем? Какой план?, — спрашивает Вова Сергеевича, которого мы позвали к нам «на совещание». — Сергеич, у вас же были какие-то свои задачи? Вот мы оба в финале. Что дальше? Как биться будем? Раньше не спрашивали, чтоб не сглазить.

— Сейчас, может, одну непопулярную вещь скажу, — чешет нос Сергеевич. — Что хотели, у нас уже есть. Ну, что я хотел, у меня уже есть, — поправляется он. — Дальше лезть не буду, бейтесь между собой сами. Меня любой вариант устроит: финал в категории весь наш. Там есть ещё по Сане вопросы по итогам, но они решатся вне зависимости от того, как кончится финал. Для первого старта, всё более чем красноречиво…, — Сергеевич осекается, явно не желая о чём-то распространяться.

— В полную?, — Вовик переводит вопросительный взгляд с меня на Сергеевича и обратно.

— А тебе не надо первое место?, — спрашиваю Вовика откровенно. Вокруг все свои.

— Ну-у, раньше было надо. — Задумчиво говорит Вовик. — Сейчас уже нет или почти нет: зарплата в банке такая, что любые доходы от бокса не актуальны. В профессионалы и чемпионы мира я точно не пролезу, не дано. А для рейтинга внутри банка — всё уже супер. Финалист области, ещё и для айтишника — вообще нереал. В хорошем смысле. Я уже все плюшки, что можно, собрал. Мне на этом жизненном этапе карьера интереснее. Чем явно безуспешное будущее в спорте… Сергеевич, скажите честно: у меня, вот такого, какой я есть, есть шансы стать чемпионом мира?, — Спрашивает Вовик после короткой паузы.

Сергеевич тут же отвечает, не задумываясь ни доли секунды:

— От судейства будет зависеть. Судьи, бывают, такое выдают… Хотя, Вовик, если честно, тебе только на них и надежда. Ну и, может, повезёт когда? Ты — на пике формы. А соперники приедут слабые. А твой единственный сильный соперник вдруг сожрёт что-нибудь не то?

Все смеёмся.

— Если честно, Вов, ты даже против кубинцев не потянешь. Не обижайся. — Сергеевич задумчиво кладёт руку Вовику на плечо. — Я вот не знаю, как это словами сказать. Но по спортсмену же видно и потолок, и примерный предел возможностей. Вовик, ты и сдыхать будешь быстрее кубинцев. И в голову держать хуже американцев. То есть, надрочить тебя можно. Но сил на это уйдёт во много раз больше, чем кого-то, более талантливого. Хоть и того, с кем Шурик в полуфинале дрался. Вот тот и бьёт сильнее, и держит лучше. Ты не подумай, что я на тебя меньше времени тратить буду! Ходи хоть до упора!

— А когда у нас упор?, — врезаюсь.

— До сорока лет, — автоматически отмахивается Сергеевич. — Вовик, давай решать. Если ты вверх лезешь, то тебе дано чуть меньше. И пахать надо часов по десять в день. Готов?

— Сергеевич, спасибо, вопросов не имею!, — открещивается Вовик. — Мне семью строить надо. Я с вами, не бухаю, не курю, выступаю, но МС — меня устраивает. А у нас же, чтоб в сборную влезть, ещё и платить придётся?

— Не без того, — кивает Сергеевич. — Тебе точно придётся. Извини. Есть люди поярче… Ещё раз прости, Вовик.

— Сергеевич, да я без обид и без проблем. — Теперь отмахивается Вовик. — У меня всё тьфу-тьфу. Значит, бьёмся, как получится?

На чём и останавливаемся.

* * *

В финале у нас с Вовиком всё идёт по накатанной. Наверное, могли бы даже обвинить в договорном бое, если бы мы были из разных клубов.

Друг друга знаем хорошо, потому Вовик безуспешно с первого раунда пытается придумать что-нибудь неожиданное и удивить меня.

А я, зная его, как облупленного, просто «мотаю» его на средней дистанции.

К концу второго раунда Вовик начинает задыхаться и третий предсказуемо висит на канатах.

В итоге, рефери поднимает мою руку.

* * *

— Ну что, отмечать?, — Сергеевич довольно потирает руки. Мы стоим на улице, где ждали его после окончания боёв. — Из наших больше в финале никого. Так что, все талоны на усиленное питание на четвёртый день наши.

— Сергеевич, да мы при деньгах, — переглядывается со мной Вовик. — Какие талоны?

— Шучу я…, — снисходительно улыбается Сергеевич. — Ты на машине, Вовик? Поехали в ТАУ ДАСТАРХАН? Люблю его, но уж очень туда своим ходом не удобно…

Глава 37.

Дубай встречает непривычной жарой даже для нашего не самого холодного климата. Тут в начале ноября температура воздуха равна температуре воды и находится где-то на уровне тридцати с небольшим градусов.

Прилетаем вечером, но даже после захода солнца ощущения, как будто вышел в сауну.

— Как в сауне, — говорит Вовик мои мысли вслух, когда мы выходим из аэропорта на парковку.

— Не выделывайся, — не соглашется Лена. — Почти зима. Вот летом было под пятьдесят. Вот это было бы удовольствие… Да и то, мы же с Аськой не рассыпаемся. А летаем по нескольку раз в квартал.

— Сорок девять градусов этим летом точно было, — подходит сзади Асель, которую почему-то тормознули на пограничном контроле. Мы уже даже багаж её успели получить. — В этом году как раз на оразу попало. Хорошо, в Дубае ифтар в девятнадцать с небольшим, а не как у нас. После двадцати одного.

— Ладно, ладно, молчу!, — заслоняется Вовик и несёт вещи в багажник машины, поданной местным отделением ЭКСЕЛЬ БАНКА.

Когда Лена сообщила Аселе, что мы с ней летим сюда, Асель задумалась и спросила, как насчёт прокатиться вместе. Разговор происходил при мне, на их дежурстве, куда я заскочил накормить Лену. В очередной раз забывшую еду дома (или она это специально делает, чтоб я приходил? Впрочем, какая разница).

Лена вопросительно посмотрела на меня, а я молча опустил веки.

В результате, планирование простой, как на мой взгляд, несколькодневной поездки превратилось лично для меня в сущий ад.

Вначале мы несколько дней спорили по поводу района Дубая, в котором жить. Причём мнений было ровно три, слава богу, Вова сразу отписался, что ему всё равно.

Потом ещё несколько дней мы спорили по поводу культурной программы. Снова три мнения.

Потом я прекратил спорить и молча согласился со всем, что придумают Лена и Асель, потому что рассчитывал я только на свои финансы, а моя личная финансовая обстановка изменилась в тот момент положительно.

Наша терапия грудничков-аллергиков (вот и я уже заговорил, как Котлинский), которых на клич наших педиатров собралось достаточно немало, оказалась более чем востребована.

Изначально, план был патронировать тех, кто родился в нашей КЛИНИКЕ. Это и с точки зрения маркетинга было логично (хотя, в КЛИНИКЕ, при принятии решений Котлинским, маркетинг — последнее, что роляет, как мне кажется).

И с точки зрения «производственного процесса» (максимум полдесятка человек в день) проблем даже в долгосрочной перспективе не составляло.

Но груднички и их мамы оказались «мафией», внутри которой информация курсирует своими собственными путями. Буквально через полторы недели, у нас уже был аншлаг. И очередь на вечернюю запись меньше десятка не бывает.

Что, с одной стороны, заставило меня в корне перекроить свой график. А с другой — принесло значительные дивиденды, выплачиваемые Котлинским нашему подразделению (в данном случае, педиатрии) еженедельно.

К осенним каникулам набежало достаточно, чтоб я не спорил с Леной и Аселей ни по поводу отеля, ни по поводу культурной программы.

У меня, конечно, есть и более далеко идущие планы в жизни, но собственный счёт в банке я уже открыл. На который раз в неделю аккуратно складываю остаток того, что мы не тратим. И последнее время недельный остаток очень солидно превышает наши с Леной расходы.

Когда Лена с Аселей наконец выбрали и район Дубая, и квартал внутри района, и конкретный отель (итогом споров стал банальный район Marina), Лена вечером села бронировать отель, для чего полезла в стол за своей «неснижаемой» картой. Попутно нашла мою новую карту, лежащую рядом:

— Мелкий, а ты не говорил, что стал магнатом! Что у тебя за карта? Ещё и моего банка, хе-хе?

— Это банк твоего отца, не твой, — бурчу, не отрываясь от компа.

— Во-первых, я единственная наследница. Во-вторых, если захочу, в совете директоров буду завтра. Или сегодня. Мой мелкий оппозиционер.

— У нас прорыв по аллергиям. Я рассказывал, — пожимаю плечами, пытаясь не упустить того, что читаю с экрана. — А Котлинский же, в рамках поддержания мотивации, понедельно платит. Плюс онкология, отдельной графой… Вот складываю остатки на счёт. Карта — инструмент управления счётом.

— Ну давай, почитай мне лекции про инструменты управления счетами, мой маленький герой… И много накопил?, — вопросительно поднимает бровь Лена.

— Залезь и посмотри. Паролем дата твоего рождения, число и месяц. СМС для входа в систему прими на телефон, — протягиваю Лене свой телефон, подвигая к себе ближе свой ноут. — Если хочешь, погляди. Пытаюсь сосредоточиться. А кое-кто меня несколько отвлекает.

— Ничо-о-осе! Богатенький Буратино!, — удивлённо говорит Лена, вешаясь мне на плечи через три минуты и игнорируя мои попытки углубиться в атлас. — Даже стесняюсь спросить, на что копишь! Мелкий, колись! Ты на дом копишь? Не подумай, что я лезу не в свои дела, но в твои годы обычно пацаны деньги тратят на что-то более осязаемое и приятное, чем пополнение счёта раз в неделю. Тем более, меня, как среднестатистического обывателя и рядового врача, суммы уже начинают впечатлять.

— Ты знаешь. Имею вопросы, по науке. На которые пока никто не ответил. Излишек бюджета налицо. Хотел уже сейчас заказать кое-какие исследования. — Всё ещё пытаюсь не оторваться от атласа. — Ну или как минимум навести мосты и попытаться это сделать. Котлинский грозился войти в долю при заказе исследований, но я со своей стороны тоже хочу вложиться.

— Если не секрет?, — Лена сдвигает мой комп на край стола и садится мне на колени верхом, упираясь носом мне в нос. — Тема?

— Да по трансплантации… Мне кажется, совместимость надо не только HLA тестом измерять. Там бы ещё частоты измерить. Либо, в идеале, найти способ в момент трансплантации, на период приживления, синхронизировать частоту донорского органа с частотой реципиента…, — Лена выпрямляет спину, становится выше и я упираюсь носом в пространство между её плечами.

— Ну смотри, тебе виднее, — неодобрительно косится на комп Лена. — Впрочем, некоторые шишки лучше набить самостоятельно… Лучше промолчу…

— И кстати, ты же не простой врач. Ты уже тогда определись, кто ты: без трёх минут член правления банка или рядовой обыватель и врач?, — смеюсь, опуская руки Лене на талию. Которые она тут же прижимает к себе локтями.

— Когда я вижу, сколько может накопить под руководством наивного Котлинского шарлатан от медицины, — смеётся Лена, — во мне просыпается униженный и оскорблённый медработник. Ай, перестань! Шучу… Но вот эта девиация, я о твоём счёте, меня, как психолога, не может не беспокоить.

— Ты о чём?

— Мелкий. В твои годы мечтают, не знаю, о дорогих кроссовках, о дорогом мотоцикле. Кстати, права категории А уже можешь получать… О ночных клубах, бабах. Но никак не о накоплении на счету! Это я тебе как наблюдающая столько лет за супер аккуратной полукитайской Аськой говорю! У которой период полураспада зарплаты равняется суткам и от размера зарплаты не зависит…

— Бокс. Плаванье. Где время взять? Вот с аллергией сейчас завязались, я даже день перекроил. И в выходные там пропадаю, видишь же. Ночной клуб — тупость, если живёшь с моделью, чуть за двадцать, и которая ещё и врач…, — поднимаю глаза от плеч Лены и пространства между ними и вижу, что она просто смеётся.

— Мелкий, я тебя люблю, очень. — Весело говорит Лена, снова упираясь носом в мой нос. — Я тобой даже горжусь, не смотря на всю гротескность нашей разницы в возрасте. Но ты зануда! С которым не пошутишь… И в этой связи вопрос. Как власть делить будем?

Вопросительно смотрю на неё, ещё не переключившись с информации из ноута:

— Ты сейчас о чём?

— Ну я хочу в Дубае жить в определённом месте. Или ладно, районе. Это по деньгам кое-чего стоит. На тебя вешать всё не хочу, более того: мы договаривались, что на проживание и шоппинг я подставляю плечо. Поскольку, при всём уважении, ты всё-таки школьник. Но у тебя, с появлением счёта, обострилось чувство собственного достоинства, хе-хе, — Лена снова выпрямляется, видимо устав сидеть в положении вопросительного знака. — И я боюсь, что если я выберу, что хочу, то разорю тебя. А если буду опираться исключительно на твои накопления, то буду жить почти неделю совсем не там, где хочу и привыкла. Плюс всё равно тебя разорю, вот.

— Есть правило. — Назидательно поднимаю палец. — Перед началом генерации решения, необходимо оценить обстановку. Ты уже знаешь в цифрах, что стоит твоё место?

— Упс, промах. Ещё с Аськой не договорилась, — резко сдаёт назад Лена. — Она хочет чтоб как обычно, а это значит вместе иtwo-bedroom, поскольку им с Вовцом своя спальня нужна.

— Жить в одном номере с ними?, — задумчиво смотрю на Лену.

— Это только одно название. Ты не путай Дубай с нами. Там при каждой спальне санузел и всё такое…, — Лена резко погружается в свои мысли и слезает с меня. — А вообще, ты прав. Надо ж с Аськой вначале решить, где жить. А уже потом по деньгам прикидывать… а то некрасиво получится. Как будто мы их за людей не считаем и не спросили…

— Учти, что она с Вовиком, — кричу вдогонку, придвигая к себе ноут обратно. — Лен, я сто процентов даю, что Вова за них захочет заплатить сам. Я не знаю, сколько он в банке получает, но за себя платить он точно не позволит. Как и за Асель. Которая у нас самая бедная родственница, — последние слова бормочу себе под нос, но Лена, оказывается, вернулась. И стоит надо мной, уперев руки в бока.

— У этой родственницы безлимитная карта, — тоном спорщика отвечает Лена. — Которой она, в отличие от кое-кого, не стесняется пользоваться. Так что, твой Вовик, скорее всего, гораздо более бедный родственник. Сколько он там на первом году в айти получает…

— Ему ж бонусы за спорт какие-то дали? Он же частично и к безопасности у вас там в структуре относится?…

* * *

Заселившись в отель, делимся. Асель уводит Вовика в Молл, который сегодня по случаю выходного работает до полуночи.

А Лена ведёт меня в массажный салон, который она мне пиарила ещё несколько недель назад.

* * *

Откуда мы выходим через три часа, и я чувствую себя несколько растерянно.

— Понравилось?, — весело спрашивает Лена, припечатывая меня ладонью по попе со всего маху.

— Кажется, на тебя там дурно повлияли, — опасливо кошусь на неё. — И ты меня путаешь с Аселей.

— А серьёзно?, — всё так же весело спрашивает Лена и, воровато оглянувшись по сторонам, берёт меня под руку. — Я тут раньше бывала, но с тобой первый раз. В смысле, с мужчиной. Ну и, когда бывала, всё было более чем целомудренно. Ибо не с кем. Но я ещё тогда хотела попробовать сходить сюда со своей второй половиной. Чмок, мой закомплексованный малыш. Хи-хи.

— Ощущения неоднозначные, — прислушиваюсь к себе. — Физически всё более чем достойно. Я и не предполагал, что тут есть филиалы Таиланда и всё настолько… гхм… раскрепощено.

— Они филиппинки!, — обижается Лена. — Какой Таиланд?

— Ну, я внешне нюанса не уловил. — Дипломатично не вступаю в дискуссию. — Но вот что меня смущает, так это то, что я совсем не ревную. Чем объяснить? Ведь должен? Они тебя откровенно лапали… Эти девки.

— Как раз таки нет. Нифига, — качает головой Лена, — к самкам самцы обычно не ревнуют, это факт. — Лена, снова оглянувшись по сторонам на пустой улице в районе Бур Дубая, запрыгивает на меня сзади на закорки, потом спохватывается и через три метра спрыгивает. — Ладно, повешаюсь на тебя лучше в отеле. А то тут и в тюрьму за это можно. Англичан за поцелуй прикрыли.

— Серьёзно?

— А то, — компетентно кивает Лена. — В пятнадцатом году. Целовались в открытом кафе. Парень с девушкой, собирались жениться. Вот только не знаю, тут в Дубае, или в Шардже. В общем, по восемь месяцев тюрьмы, что ли. За нарушение общественного порядка и оскорбление общественных нравов каких-то, не сильна в исламе…

* * *

Следующие два дня запланированы на шоппинг и пляж. Потому Асель с Вовиком двигают на пляж, а Лена таскает меня на шоппинг.

Вначале мы бродим по Дубай-Моллу, потом по Моллу Эмиратов. Поначалу я радуюсь тому, что мы нигде не задерживаемся подолгу, но на второй день Лена сообщает:

— Ну вот, я увидела, что хотела. Теперь можно и покупать.

— Э-э-э, погоди. А что мы два дня делали? Вот эти пакеты — это что было?!, — указываю глазами на здоровенные охапки пакетов, которые пополняются с посещением Леной каждого бутика и которые таскаю за ней второй день подряд.

— Мелкий, есть правило: не ходи в супермаркет голодный, а в молл — с деньгами. Не ссорься в печали, не обещай в радости. — Смеётся Лена. — Я только увидела порядок цен, составила примерный список и порядок покупок. Ну и поглазела, что нового, каюсь… Эт так, разминка была… И подарки. Завтра — боевой день, будешь тягловым мулом. Погнали на пляж.

На пляж мы стараемся ходить после захода солнца, поскольку днём всё ещё жарко.

* * *

На следующий день в молл идём вчетвером. После получаса совместного похода с женской половиной, мы с Вовиком предлагаем перегруппироваться.

— Что, дезертируете?, — укоризненно спрашивает Асель, глядя на Вовика. Который в этот момент начинает колебаться.

— Мать, не тронь их, пусть идут!, — Лена под руку буксирует Асель в направлении лифта. Потом их вызвоним.

— Так ходить по магазинам моя психика не выдержит. Сумки нести зовите. Сидим на первом этаже в ЧИЗКЕЙК ПАБе, — сообщаю Лене и, переглянувшись, мы с Вовиком исчезаем в ресторане на первом этаже.

Предварительно показав дамам, где нас искать, плюс напомнив, что у всех с собой телефоны.

Лена сняла мои размеры гибким метром, который таскает с собой. Мы решили, что всё, что мне необходимо (с её точки зрения), она купит сама. А уж подгонять будем дома и по мере необходимости.

* * *

В отель возвращаемся ближе к полуночи, после молла поужинав прямо на площади у фонтанов в открытом ресторане.

Мы с Вовиком напоминаем караванных верблюдов. Гружёных.

Когда выгружаемся на своём этаже из лифта, девочки уходят вперёд открывать двери, поскольку движутся налегке. А мы ещё с полминуты выгружаем пакеты из лифта в коридор, а потом грузим их друг на друга, чтоб донести за один раз до номера.

Когда мы поворачиваем за угол, от того, что я вижу, адреналин выплёскивается в кровь лавиной. Без каких-либо предисловий, разжимаю руки, роняя пакеты на пол. Грубо «давлю» Вовику на соответствующую зону, добавляя адреналина и ему. Сейчас не до деликатности.

— К бою, бегом.

Слава богу, мы очень неплохо притёрлись с Вовиком, и он выполняет команду буквально и в течение доли секунды.

Объяснять что-то долго, да и опасно. Потому, пока мы несёмся к номеру по коридору, даю вводную одним словом:

— Война.

Всё не совсем так, но на более длинные объяснения нет времени.

Глава 38.

По коридору отеля идут, переговариваясь, две девушки; одна европейской, вторая азиатской внешности. Когда они подходят к двери своего номера, одна из них оступается, цепляясь каблуком туфли за ковровое покрытие пола. Чтоб удержаться на ногах, она ударяет ладонью в закрытую дверь соседнего номера, опираясь о неё.

На этот стук, дверь номера тут же открывает мужчина с резкой фразой на незнакомом языке. Увидев на пороге девушек, мужчина удивляется.

За его спиной видно, что один человек лежит на полу номера без движения, трое стоят рядом, ещё двое удерживают второго человека, лежащего на полу, и последний присутствующий стоит в руках с подушкой.

Открывший дверь бросает какую-то фразу назад и пытается втащить оступившуюся девушку в номер, но она выдёргивает руку и он промахивается, когда пробует схватить её.

Присутствующие в комнате смотрят на открытую в коридор дверь, на мгновение замирают, затем трое из них бросаются в сторону открытой двери и присоединяются к первому, пытаясь втянуть обеих девушек из коридора в свой номер.

Тот, кто пытается втянуть в соседний номер Лену, без разговора получает от меня кулаком в голову и падает, отключаясь. Мне ещё из коридора очень не нравится то, что я увидел, вернее, почувствовал на этаже, но разбираться некогда. Номеров тут всего четыре, вариантов не много. А перед поездкой сюда, Лена подробно проинструктировала обо всех особенностях местного законодательства и менталитета.

Потому, переборщить в действиях я не боюсь.

Вовик повторяет что-то подобное со вторым, который в коридоре пытается впихнуть в их номер Асель, ударив её перед этим кулаком в район груди.

На задворках сознания, мелькает дурацкая мысль: хорошо, что не по лицу. Тип низкий ростом, ниже Асели, и бить её в голову ему, вероятно, было неудобно.

Вовик без разговоров сносит этого недомерка, добавляя ногой по упавшему на пол телу.

В этот момент, из открытых дверей злополучного соседнего номера появляются ещё двое. О чём-то перекинувшись между собой на языке, которого я не знаю, они бросаются уже на нас, а мне очень не нравится то, что я мельком вижу в открытую дверь в глубине этого номера.

Плюс, намерения нападающих не оставляют сомнения. Если смотреть на проекцию их мозга.

— Идут убивать. Девок в номер. — Бросаю Вове, а сам максимально ускоряюсь, напрягая все ресурсы.

У первого из двойки случается инсульт. Прямо тут и сейчас. «Рвётся там, где тонко» — это не только об абстрактном. Спасибо Саматову за поданную в своё время идею. И спасибо самому себе, что уделил ей внимание.

Оставшийся на ногах удивлённо смотрит на упавшего на ровном месте товарища. Затем что-то кричит в номер и бросается на меня.

Видимо, эти ребята чему-то и где-то обучены, судя по культуре движений, но их подготовка явно рассчитана на физиологию обычного человека.

Прихватываю его руку, подставляю лоб под вторую, колено — под его колено и, с шагом вперёд, столкнувшись тело в тело, лбом бью в его лицо.

После чего сплющиваю пальцами и вырываю его гортань.

В отличие от людей с обычной местной физиологией, я вижунамерения. Не знаю, за что, но нас без затей собираются просто убивать. Прямо тут, в отеле.

Сквозь открытые двери номера видно, что из номера маячит подкрепление, потому топаю два раза пяткой, вбивая височные кости в мозги тех, кого мы с Вовиком сбили с ног в первую секунду.

Нужно выиграть время. Лена сто процентов сообразит в номере, по каким телефонам звонить и кого надо вызывать. Полицию, борцов с террористами или ещё кого.

Не отвлекаясь на происходящее за спиной, поскольку там остались только Вовик и девочки (судя по звукам, лихорадочно открывающие двери в номер), делаю несколько шагов вперёд, закрывая собой выход из соседнего номера.

Бегущая внутри номера к дверям подмога при моём появлении в дверях тормозит, перегруппировывается и лезет куда-то под одежду явно за стволами.

В номере вижу ещё четырех человек, один труп и одно тело на полу без сознания. Которое зачем-то держат двое из этих четырёх.

Два ствола таки появляются на свет, но время мышечного усилия, требующегося, чтоб спустить курок, как ни смешно, дольше, чем время разгибания мышцы бедра. Это физиология.

За мгновение до того, как они стреляют (кстати, выстрелы бесшумны), я делаю шаг в сторону и назад, закрывая дверь их номера снаружи.

Вовик, видимо, запихнул девок в номер и вернулся на подмогу мне, потому что он сейчас молча сползает по стене сзади меня. Баюкая руку, в которую прилетело через открытые двери.

Следующие попадания барабанят по двери изнутри, но это не страшно: двери в этом отеле неплохие, обитые металлом, а глушители, как известно, требуют уменьшенной навески пороха. И скорости полёта пули.

Несколько секунд безуспешно пытаюсь придумать, чем заблокировать двери снаружи, но вариантов нет и ничего в голову не приходит. К тому же, вижу, что Вовик потерял сознание. Пока не понимаю, почему.

Через секунду до меня доходит, что из этого номера я никого не выпущу, пока сам не захочу: имеющимся с той стороны инструментом, эта дверь не простреливается. Ломиться вручную никто не спешит. Да и коридорчик внутри номера, я успел заметить, устроен так, что подойти к двери могут только полтора человека. А один на одного, толкая дверь с двух сторон… Пусть пробуют.

Громко ору, привлекая внимание наших девчонок в нашем номере, так как вижу, что они с той стороны прилипли к видеоглазку.

В открытую дверь выглядывает две головы, молча киваю на Вовика.

— Полицию вызвали?

— Да, — кивает Лена, помогая Аселе затаскивать Вовика внутрь.

Отсюда плохо чувствую, но мне кажется, что «гости» номера, двери которого я подпираю снаружи, пытаются эвакуироваться каким-то образом через балкон. Ну-ну, двадцать пятый этаж.

Полиция появляется на удивление быстро, буквально через четыре минуты.

Одновременно с полицией, из нашего номера выскакивает Лена и что-то орёт полицейским на языке, которого я не знаю. Арабский?

Полицейские в количестве трёх человек широко открывают глаза при виде побоища в коридоре, а на крики Лены в свой адрес не обращают никакого внимания. Почти одновременно с полицией, появляется скорая помощь. Её врачи, увидев в нашем номере Вовика, раскладывают принесённую с собой каталку для транспортировки больных и рысят к лифту. Под задумчивые взгляды полиции. Лена с Аселей за это время уже наложили жгут Вовику на руку и бегут рядом с каталкой и вместе с местными врачами. По Вовку вижу, что он жив и даже относительно в порядке, но не понимаю, что его вырубило.

Что врачам говорит Лена, я тоже не понимаю, потому что не знаю этого языка. Асель же по-английски говорит на бегу, что они тоже врачи, более того, реаниматологи. Присутствовали при начале шока, в который погрузился Вовик и в реанимации понимают намного больше своих местных коллег, потому в госпиталь едут вместе.

Лена с Аселей и Вовиком на каталке, в сопровождении местных врачей, исчезают в лифте, а наряд местной полиции принимается за меня, хорошо, что по-английски:

— Что здесь произошло?, — неприветливо глядя на меня, спрашивает самый младший из троих.

— Нападение на мою женщину и её подругу. Появились из вот этого номера, — указываю на запертую дверь, за которой уже никого не ощущаю. — В записи можно посмотреть, — указываю на камеры безопасности, висящие в углах и явно с перекрытием секторов охватывающие весь коридор. — Когда отбивался, в открытую дверь этого номера увидел, что всего нападавших восемь человек. Они уже убили одного человека в этом номере и примеривались ко второму.

Глаза полицейских широко открываются и уже старший, отстраняя младшего, напрягаясь, спрашивает:

— Так они сейчас там?

— Я заблокировал двери снаружи, — киваю. — Другого решения не видел. В номере ли они, не знаю, но не думаю, что они ждали шесть минут.

В конце коридора на стене висят часы и на время я с самого начала глянул.

Полицейские развивают бурную деятельность. Старший и средний достают какие-то револьверного типа стволы, а старший вооружается радиостанцией и начинает что-то долго и громко вещать в динамик.

* * *

14 вилла, 3-я улица, район Умм Эль Шейф, Джумейра, Дубай.

Генеральное Консульство республики К-н в ОАЭ.

Кабинет с табличкой "Генеральный консул".

— Пожалуйста, успокойтесь, — второй секретарь, женщина лет тридцати с небольшим, наливает воды в стакан и пытается его дать посетительнице.

— Вы меня не слышите?, — шипит посетительница, молодая высокая женщина чуть старше двадцати лет на вид. — Должность назовите!

— Чью?, — удивляется секретар.

— Свою, курица! Ты секретарь? Первый или второй?

— Второй. Пожалуйста, возьмите себя в руки. — Холодно роняет секретарь, ставя воду на стол. — Я ничем не смогу вам помочь, пока вы не успокоитесь.

— Ты мне ничем и не поможешь. — Внезапно успокаивается посетительница. — Новенькая?, — И, не дождавшись ответа, продолжает. — Первый секретарь где?

— Сейчас выходной день и поздно. У нас два первых секретаря, который из них вас интересует?, — Всё так же холодно отвечает секретарь.

— Тот, который «наш». Моя фамилия Новикова, мой паспорт у вас на столе. — Сделав глубокий вдох и выдох, объясняет посетительница. — Я родная дочь генерала Новикова. Моя фамилия есть в списках консульского учёта. Я — опекунша нашего несовершеннолетнего гражданина, который…

Через пять минут.

— … К сожалению, его телефон недоступен. — Секретарь консульства действительно поставила телефон на автодозвон, но вызываемый абонент не доступен. — Елена, я очень вам сочувствую, но в данных обстоятельствах ничем не могу вам помочь. Запрос в департамент полиции я отправлю по официальным каналам завтра. Лично вам, как гражданке, ничего в текущий момент не угрожает. Если хотите, можете до утра остаться на территории консульства, прямо тут на вилле…

— Совсем тупая?, — Устало и невежливо перебивает секретаря Лена. — У меня подопечный пропал. Из коридора в отеле после перестрелки. Начальнику Департамента полиции и безопасности я могу позвонить и без тебя, напрямую. — Лена демонстрирует удивлённой секретарю экран смартфона, который пытается дозвониться до контакта с именем DHAHI TAMIM. — Проблема в том, что ни он, ни зам не берут трубки. А несовершеннолетний гражданин нашей страны оставался в коридоре отеля с полицейским нарядом, прибывшим на вызов, сделанный мной собственноручно.

— Давайте ждать первого секретаря, — твёрдо говорит секретарь консульства.

— Вот корова…, — бросает в сторону Лена и набирает другой номер. — Ало? Папа, у нас проблемы…

Глава 39.

14 вилла, 3-я улица, район Умм Эль Шейф, Джумейра, Дубай.

Генеральное Консульство республики К-н в ОАЭ.

Кабинет Генерального консула.

Высокая девушка, на которую смотрит второй секретарь консульства, продолжает говорить по телефону:

— … пап, Тамиму не дозвонилась. Не берёт трубу. Зам тоже. Ты можешь позвонить в Семью? Помоги…

— …

— Нет, они в больнице. Оба, Аська с ним в госпитале. Там Вовику экспансивным прилетело, чуть руку не отняли…

— …

— Да, госпиталь под охраной. Там что-то военизированное, я не понимаю в их форме.

— …

— Пап, я об этом и говорю. Есть трупы. Но мы защищались, вернее, Шурик нас защищал. И я понятия не имею, из-за чего всё. Мы вообще мимо шли по коридору, я случайно в дверь того номера стукнула: оступилась, рукой оперлась.

— …

— Хорошо. До утра останусь в Консульстве. Как приедешь, ты позвонишь. Поняла.

Высокая девушка разрывает соединение и задумчиво смотрит на второго секретаря:

— Не сочти за месть. Остаюсь у вас тут примерно до восьми утра. Потом отец прилетит. Показывай, где гостевая.

* * *

Старший полицейский после своего сеанса связи впадает в прострацию и задумчиво переводит взгляд с меня на своих подчинённых и обратно.

Всё, что может быть истолковано, как угроза, является угрозой. Которая должна быть нейтрализована. Лично в моих интересах как минимум установить оставшихся запертыми в комнате живых деятелей, как максимум — каким-то образом их нейтрализовать и обезвредить. По той простой причине, что я понятия не имею, с чего они напали на Лену с Аселей. Причём, я сейчас думаю, у них могло и получиться: появись мы на пять секунд позже, восемь жлобов двух девчонок точно бы в номер затащили и двери захлопнули. А там, с точки зрения человека с обычной физиологией, ищи ветра в поле.

Конечно, Лену и Асель я бы увидел и сквозь двери. Но, во-первых, они этого не знали. А во-вторых, они же ещё и двух человек в этом соседнем номере угробили? Ради нас? Непонятно…

И кстати. Присматриваюсь сквозь двери злополучного номера. Сказать всё местной полиции не могу, но что делать, кажется, знаю.

— Офицер, когда я захлопывал двери, там был один раненый пострадавший, — сообщаю «командиру» по-английски, указывая на двери. — Вы понимаете меня?

— Да, — односложно кивает он.

Слава богу.

— Мне кажется, я слышу его стоны. — Продолжаю. — Вы будете ждать штурмовой отряд? Или попробуем оказать помощь уже сейчас?

К чести араба, он думает ровно секунду. Затем разражается серией команд своим подчинённым и тоже вынимает ствол. Засовывая радиостанцию на место.

Молча отстраняю их в стороны:

— Сейчас дверь откроется, но я потеряю равновесие. Входите сразу.

Не даю им времени на размышление. Шаг назад. Концентрация. Адреналин на максимуме. Резонанс. УДАР!

Дверь только обшита железом, видимо, для солидности. А изнутри, слава Аллаху, оказывается деревянной. Замок прогибается, дерево крошится, а я повторяю удар ногой в район замка через полсекунды.

Проваливаясь в комнату вслед за распахнувшейся дверью.

Меня ручейками обтекают местные полицейские, которые, не смотря на некоторую тормознутость вначале, уже вполне ориентируются в обстановке.

С запозданием понимаю, что они очень неплохо подготовлены заочно и теоретически, но в этом благополучном и сытом городе (или стране?) им просто не хватает того, что Араб называет «оперативным опытом».

В комнате обнаруживаем один труп и второе тело, в котором я вижу ещё остатки жизни. Его, видимо, недодушили, судя по дефициту кислорода в тканях, а потом сделали контрольный выстрел, почему-то в корпус. Сейчас не могу понять: то ли пуля не попала в сердце, то ли ударила в ребро и срикошетила, но, не смотря на вид попавшего под трактор, мужик в традиционной арабской одежде ещё жив.

— Реанимируем!, — командую, не вдаваясь в детали и заодно поясняя свои действия, и падаю на колени рядом с мужиком.

Один из полицейских, видимо, вызывает скорую: судя по интонациям, говорит явно не с полицией, а объясняет что-то. Типа состояния и тяжести ранений. Второй вместе с «командиром» бросаются к двери на балкон, чтоб, перегнувшись вниз, выхватить радиостанции и начать синхронно что-то в них почти визжать ультразвуком. Глядя на что-то интересное внизу.

Подавая нужную частоту полуживому телу на мозг, прикидываю: если та четвёрка уходила с балкона, двадцать пятый этаж, впопыхах могли этого и не дострелить. Вариант.

Вместе с тем, с двадцать пятого этажа они до земли лезли вряд ли. Скорее всего, на пару этажей ниже выбрались через номер. И дай Аллах, чтоб в том номере было пусто.

Озвучиваю все эти мысли «командиру», не имея возможности оторваться от пострадавшего. Как ни парадоксально, но сильного кровотечения у него нет. Просто общий шок и последствия асфиксии. Клетки мозга умирать ещё не начали. Нужно просто откачать, затем — уход.

А сейчас загнуться я ему не дам: дядечка явно не изнурял себя ничем, и здоровья у него, даже недостреленного, еще хватает. Не зря его восемь человек душить приходило.

Через десять минут в номере появляется ещё одна врачебная бригада (или как она тут называется?): трое медиков, каталка, и пациент едет вниз.

А полицейские, к которым прибывает подкрепление с явно большими звёздами, достаточно корректно просят меня взять из номера всё, что нужно, закрыть номер и проследовать за ними.

Что и делаю.

Меня привозят в здание Штаба полиции города Дубай и проводят на этаж, на котором все таблички на дверях по-арабски.

Пытаюсь спросить, как Вовик и Лена с Аселей, и что там в госпитале, куда Вовика повезли; но сопровождающий меня араб минуту говорит что-то по-арабски, потом тычет пальцем в сторону кофеварочной машины в углу и исчезает, не закрывая за собой двери.

Поскольку я взял с собой и телефон, и внешнюю батарею, полчаса пью кофе. Выводя из крови адреналин и успокаиваясь, а также анализируя события.

Затем пытаюсь звонить на номера Лене, Аселе и Вовику, но сигнал не проходит. Видимо, я что-то стукнул в телефоне. Досадно.

Впрочем, я не арестован, даже не задержан. Меня явно привезли сюда для удобства следствия, а может, и с целью охраны. Ну и, трупы от моих рук тоже есть, чего уж… Другое дело что это полностью мотивировано, а в соответствии с местным законодательством ещё и богоугодно. С поправкой на Аллаха и заветы его Пророка.

* * *

14 вилла, 3-я улица, район Умм Эль Шейф, Джумейра, Дубай.

Генеральное Консульство республики К-н в ОАЭ.

Гостевая комната.

Мечеть за окном уже сообщила об утреннем намазе. Высокая девушка европейской внешности несколько часов лежит на кровати одетая и что-то механически читает на экране смартфона. Внезапно, она широко открывает глаза и активирует иконку ватсаппа, бормоча явно что-то нецензурное.

Мелкий: ку-ку. Я тут. А вы все где?

Лена: Я в Консульстве, Аська с Вовиком в госпитале осталась. Почему ты трубу не берёшь?! Ты где?! Я извелась вся! Отец сейчас прилетает тебя искать!

Мелкий: Упс. Да я телефон брякнул со всеми этими движениями. У него, кажется, какой-то блок накрылся, работает только от вайфая. Я вот тут:

Лена: Это ж департамент полиции?!

Мелкий: Ага. Мне тут пароль от местного вайфая сказали, я с тобой через их вайфай сижу. Иначе телефон не тянет. А они меня пока никуда не пускают. Вернее, привели в кабинет и оставили. Но дверь открыта.

Лена: Что написано на кабинете, где ты сидишь?!

Мелкий: ХЗ Там по-арабски.

Лена: Какой этаж?

Мелкий: Кажется, третий.

Лена: С тобой всё благополучно?!

Мелкий: Более чем. Относятся нормально, обвинений не предъявляли. Только вот сижу несколько часов, сказали, кое-кого придётся подождать. И пожрать пока не давали. Вода в диспенсере есть, плюс кофе в кофемашине. С сахаром. И печенье на столе. Было.

Лена: Ладно, понятно! Держись! Будь на связи!

Мелкий: ну я не знаю, куда меня по этому зданию поведут и докуда этот роутер добивает. К которому я именно сейчас подключился. Вдруг у них разные сети. Но ок. Постараюсь.

* * *

Через несколько часов ожидания, правда, без ограничения моей свободы перемещения (пару раз свободно хожу в туалет в конце пустынного коридора, напившись кофе на десять лет вперёд), в кабинете стремительно появляется полноватый араб средних лет, в очках от сильной близорукости и астигматизма, садится напротив меня и говорит по-английски:

— Прошу прощения за вынужденное ожидание, мне только сейчас сообщили, что вы тут. Я думал, вы уже ушли. Вы понимаете меня?

— Более чем, — киваю в ответ. К разговору я всё это время готовился, что говорить обдумал. — Я несовершеннолетний гражданин К-на, вот мой национальный паспорт, — протягиваю из нагрудного кармана предусмотрительно захваченные из отеля документы.

Об эмансипации в паспорте нет ни слова, зато внешне он ничем не отличается от таких же точно документов, выдаваемых недееспособным тинейджерам для поездок зарубеж. Да он и выдавался мне до эмансипации, для поездок со сборной.

— На нас было совершено нападение, моя опекунша проследовала с пострадавшим товарищем и подругой в госпиталь.

— Мне доложили, — перебивает меня араб. — У меня есть вопросы…

— Как мне к вам обращаться?, — перебиваю его я.

— Тамим, заместитель начальника этого здания. — Спокойно кивает араб.

На самом деле, он тут начальник. Его фото есть на сайте этого заведения, который я от нечего делать изучил за это время вдоль и поперёк. Но, возможно, он имеет в виду, что его назначение на должность происходит Правящим Домом, и есть люди в иерархии, которые могут отдавать ему команды прямо на его рабочем месте.

— Господин Тамим, я не очень ориентируюсь в законодательстве, но по всем международным стандартам вы не можете допрашивать меня без консула и моего законного представителя. Это раз…

— Это не допрос. — Снова перебивает меня Тамим, в этот раз гораздо мягче. — Я заранее извиняюсь за все наши неправомочные действия, но очень прошу. Уделить мне буквально ещё полчаса и ответить на мои вопросы. Вы поймёте причину моей настойчивости.

— Хорошо, давайте пробовать, — закидываю ногу на ногу.

Тяжёлая артиллерия в лице Роберта Сергеевича, вхожего в Правящий Дом, уже в пути, а лететь сюда из нашей А-ты меньше пяти часов.

— Я уже в курсе событий, расшифровка с камер отеля сделана. Но пожалуйста, расскажите всё своими словами, включая личные впечатления. — Тамим вежливо, но настойчиво смотрит мне в переносицу.

— Вы позволите ещё кофе? Рассказ минут на десять, если с деталями. — Красноречиво смотрю на пустую вазочку из-под печений, которые я уже съел без спросу.

— Вы голодны?, — поднимает брови араб.

Молча киваю.

— Я сейчас распоряжусь. — Он снимает трубку стационарного телефона, тычет пальцем в кнопку и что-то говорит по-арабски.

Через пять минут полицейский приносит тарелку с шаурмой, которая оказывается очень вкусной. Гораздо лучше, чем дома.

— … как было инициировано нападение на мою опекуншу, я не знаю. Находился за углом у лифта. Видел только развитие событий, которые пресёк по мере сил. — Заканчиваю свой рассказ. — Но вы наверняка это можете увидеть в записи. К сожалению, судя по действиям нападавших, и по их количеству, а также специальному снаряжению, это явно не хулиганская выходка. А как минимум какая-то организованная структура. И тут уже я бы хотел спросить вас, чем и кому мы, гости вашего Эмирата, обязаны таким «вниманием».

— Благодарю. — Коротко кивает Тамим. — Вы правы. Это Государство. Одно из государств, которое является соседом наших соседей. Но совсем с другой религией, более древней, чем наша, это даже не шииты… И по данным моего Департамента (тут он проговаривается, сказавшись заместителем, но я делаю вид, что не замечаю), целью их операции была как раз ликвидация нашего гостя, того самого мужчины, которого вы помогли спасти.

— В таком случае, не понимаю вашей настойчивости ради беседы со мной в нарушение правил. — Не мигая, смотрю на араба.

— Я отвечаю за безопасность этого города и Эмирата. И в зоне моей ответственности происходят события, оставить которые без получения объяснений я не могу. Просто потому, что я должен видеть ситуацию целиком. А если у меня остаются вопросы, значит, я могу что-то упускать. И в будущем это может повредить делу, которым я занимаюсь.

— Слушаю вас внимательно.

— Вы лично убили троих. Причём, одного — вырвав горло. И четвёртый очень странно и удачно умер в момент атаки. — Тамим вопросительно смотрит на меня. — Это не является частью каких-то ваших государственных мероприятий? Включая выдачу паспорта несовершеннолетнего более взрослому офицеру?

— Мне действительно шестнадцать. Если у вас есть медики, которые как-то могут это подтвердить, просто позовите их. — Привычно пожимаю плечами. — Моя опекунша — опекун по законам моей страны, но ещё она молодая и красивая женщина. За которую я отвечаю, как мужчина, путешествующий вместе с ней. Это понятно?

— Несомненно, — степенно кивает араб. — Продолжайте.

— Мне ничего не известно о государственных программах моей страны, как и о её ссорах с соседями ваших соседей: это просто не мой уровень. Но я только несколько недель назад выиграл чемпионат своего эмирата (не знаю, как ещё обозначить область в данном контексте), по боксу. Просто зайдите в интернет, у вас же есть кто-то, читающий на языках моей страны?

Араб сводит брови и задумчиво кивает.

— А тренируюсь я под руководством бывшего неоднократного чемпиона Вооружённых Сил Советского Союза, Сергея Сергеевича Солопова. — Продолжаю, отпивая кофе, который сам себе в процессе разговора сходил налить к кофемашине ещё раз. — Кстати, мой товарищ, который сейчас у вас в госпитале, занял второе место на этих соревнованиях. И тренируется со мной в одном клубе. Возможно, у вас именно этот спорт не очень популярен, но у нас это досуг половины всех парней. До армии, обязательную службу в которой отменили месяц тому. А до этого, мы все к этой службе готовились. Имея такого соседа, как Китай.

— Об этом я не подумал, вы же бывшие советские, — кивает, глядя в стол, араб. — Это частично объясняет почти всё, кроме вырванного горла.

— А кто вам сказал, что инструктор Солопов был чемпионом Вооружённых Сил только по боксу?, — искренне удивляюсь. — И что кроме бокса мы ничем в секции не занимаемся, факультативно? Опять же, как раз на такие вот случаи?, — киваю в сторону улицы, виднеющейся в окно. — И на случай соседа Китая, до отмены всеобщей воинской обязанности месяц тому. Другое дело, что вы сейчас затрагиваете вопросы безопасности уже моего государства. Которые не могут быть темой нашего с вами разговора. Не знаю, как у вас, а у нас в обычной школе есть норматив: разборка и сборка автомата Калашникова на время. И это делают все, и парни, и девочки. И противогаз я надеваю менее чем за секунду. Этому тоже учат в школе, допризывной подготовки после СССР почему-то никто ещё не отменил.

Тамим ещё более задумчиво сводит брови, одновременно поднимая их вверх.

— Как вы думаете. Если мы учимся в школе бросать гранату Ф-1 из окопа, то более лёгкие способы… м-м-м… аналогичных действий нам преподают или нет? И заметьте, я сейчас говорю не о своей стране, а практически обо всём бывшем СССР.

— Я знал, что вы милитаристы, но не думал, что до такой степени…, — Задумчиво говорит араб. — И что, детям в школе дают автоматы?

— Компьютер у вас под рукой. Зайдите сами на сайт нашего министерства образования и науки. Откройте программу по допризывной подготовке. Скачайте требования школьной программы. Включите гугл-переводчик на свой язык. — Пожимаю плечами ещё раз. — Допустим, я не тот, за кого себя выдаю и мне более шестнадцати… Хотя, предложение позвать ваших врачей в силе. Но не могли же во всём бывшем СССР поменять школьные программы? Кстати! Зайдите ещё на сайт образования наших северных соседей! Он тоже по-русски. Посмотрите их программу по аналогичному предмету!

Араб ненадолго погружается в экран компьютера, видимо, действительно изучая сайты.

— Вы действительно очень милитаризованы, — задумчиво говорит он через несколько минут, сцепив пальцы рук перед собой. — Я знал об этом в теории и заочно, но никогда не думал, что настолько. И что, много школьников у вас может вот так?…

— А как бы вы себя вели, защищая за границей женщину, за которую отвечаете?, — Задаю встречный вопрос. — Тем более, если бы увидели, что нападавшие уже убили двоих? Я тогда не знал, что второй пострадавший из соседнего номера выживет.

— А как вышло, что они из напавших умер прямо в коридоре? И, кстати, от чего он умер?, — Тамим пристально смотрит на меня.

— Вам ли не знать, уважаемый господин Тамим, что в этом несовершенном мире на всё — Воля Аллаха? И ничто в мире да не случится без воли Его?, — Не мигая, смотрю ему в глаза. — Кстати, а от чего он умер?, — Возвращаю вопрос.

— Инсульт. — Араб тоже смотрит мне в глаза. — Причём в очень острый момент. Подходящий для вас.

— Вы же не думаете, что я могу убивать взглядом на расстоянии?

Тамим молчит, глядя мне в глаза.

— Он перенервничал. Возможно, его били по голове в армии или где он там служил на своей родине. Тут стресс, адреналин, и пожалуйста. — В очередной раз пожимаю плечами.

— Каким образом вы не дали умереть второму пострадавшему в номере?

— Я сотрудник НОВОЙ КЛИНИКИ, самого оснащённого медицинского центра моей страны. Собираюсь поступать в медицинский, пошёл нарабатывать опыт уже сейчас. В медицине не хватает рабочих рук, особенно в патронаже и уходе. Плюс моя опекун, и её подруга — врачи-реаниматологи; кстати, это вы легко можете проверить. И уж что такое непрямой массаж сердца, я знаю.

— Мне уже звонили насчёт тебя. Вот совсем недавно, — после паузы говорит Тамим, кивая на свой нагрудный карман, их которого торчит то ли большой смартфон, то ли маленький планшет, как у Саматова. — Причём, звонили из Дома, из старшей семьи. Ты говоришь очень логично, но меня больше всего пугают именно благоприятные совпадения. Для тебя благоприятные. На моей работе, именно к совпадениям нужно относиться очень осторожно.

— Чем они опасны лично вашей стране?, — смотрю на него, не мигая.

— Ничем. Именно поэтому мы ещё и разговариваем. Сейчас за тобой приедут. Один вопрос. — Тамим мнётся, потом всё же спрашивает. — А если бы я, в интересах своей работы и пользуясь общественным устройством страны, я о монархии, всё же попросил бы тебя раскрыть секрет и инсульта, и помощи раненому? Очень настоятельно попросил? Я не врач. Но я хороший полицейский, и иногда просто чувствую. Где нужно копать.

— Вашей стране в моём лице ничего не угрожает. — Твёрдо смотрю в глаза Тамиму. — Более того. Законы гостеприимства, с моей точки зрения, были нарушены на вашей стороне. И я не знаю, кто должен нести за это ответственность. Надеюсь, ваш Эмир, да продлит Аллах его годы, разберётся в ситуации: вы, наверное, в курсе, что отец моей опекунши знаком с ним лично.

Тамим продолжает задумчиво кивать, глядя на меня.

— А что касается ответа на ваш вопрос…, — вспоминаю точно формулировку. — Если бы ваша настойчивость нарушала моё понимание справедливости, мне бы пришлось уповать только на Справедливость Всевышнего. — Безэмоционально смотрю в переносицу арабу. — Вам знакомы хадисы о мольбе притесняемого? Вот этот, например. «Бойтесь мольбы притесняемого, даже если он является неверным, ибо между его мольбой и Аллахом нет преграды!» Ахмад три — сто пятьдесят три, Абу Я’ля три — семьсот двадцать один.

— Откуда такие познания в Исламе?, — удивляется Тамам.

— Живу в исламской стране, — пожимаю плечами в очередной раз. — Уважаю людей вокруг себя. Пытаюсь узнавать их получше.

Нашу дискуссию прерывает вход в кабинет целой группы людей, которых я почувствовал ещё несколько секунд назад. Роберт Сергеевич цепко осматривает кабинет, потом, не обращая внимания на Тамима, направляется ко мне.

Следом за ним идёт Лена, за которой шагает ничем не примечательный араб в национальной одежде. Как две капли воды похожий на того, кто изображён на портрете, висящем на стене кабинета.

Глава 40.

— Ну вот он, твой внук, — говорит по-английски вошедший последним араб отцу Лены, кивая в мою сторону. — И вовсе он не младенец… Жив-здоров. Елена, я не буду сейчас острить на тему того, какой взрослый у тебя сын.

— Я его опекунша, не мать, — лицо Лены при виде меня расплывается в улыбке.

К сожалению, сейчас нужно соблюдать приличия. От тактильных ощущений с Леной я бы после всех напрягов не отказался. Хотя бы просто обняться.

— Ты как?, — спрашивает Роберт Сергеевич по-русски, подходя ко мне и внимательно глядя на меня.

— Всё штатно, — отвечаю как можно флегматичнее. — Только тут посидеть в ожидании пришлось, но уже даже накормили, — киваю на пустую тарелку из-под шаурмы. — Были неприятные вопросы касательно некоторых техник, но вы вовремя появились. А то бы пришлось в оборону, как под Сталинградом, становиться.

— Что рассказал?, — Роберт Сергеевич почему-то собран и не собирается расслабляться.

Его настрой автоматом передаётся и мне.

— Правду. — Многозначительно играю бровями. — Что у нас даже девочки с завязанными глазами калаш за двадцать секунд разбирают и собирают. И что к таким ситуациям именно мы, по инерции после Советского Союза, гораздо более подготовлены и технически, и психологически. У них просто менталитет сытый. А мы стрессоустойчивее. Особенно в ситуациях, когда в опасности близкие, — киваю на Лену. — Где-то так.

— Ну да, молодец, — неопределённо качает головой Роберт Сергеевич, потом неожиданно обнимает меня и прижимает к себе. — Я рад, что всё нормально. Очень рад. Молодец.

— Аселе кулаком прилетело, — говорю, дисциплинированно болтаясь в его объятиях. — Не успели добежать.

— Аська жива-здорова, — раздаётся голос Лены у меня над ухом. — Вот Вовик с его рукой… Впрочем, местные сделали там всё о-го-го. Респект.

— А что не так с нашей хирургией?, — ухватываю для себя самое интересное.

— Ну, материалы. Тут космический век. — Начинает Лена. — В отличие от нас. Ещё опыт…

— Если вы не возражаете…, — Вежливо перебивает Лену по-английски, напоминая о себе, вошедший последним неприметный араб в национальной одежде. — Лена, Роберт, от лица Эмирата, приношу свои извинения в связи с инцидентом. Считаю своим долгом сообщить, что все участники противоположной стороны задержаны. Присядем?

Все рассаживаются вокруг длинного стола для совещаний. Тамим занимает свой стул во главе стола последним.

— Все нападавшие задержаны. Более того, был ещё один человек, не в номере. К сожалению, не всех удалось взять живыми, — информирует нас араб в национальной одежде, — но двое из пяти это очень хороший для нас результат. К сожалению, у нас нет вашего опыта. — Он вопросительно смотрит на отца Лены.

По моим личным ощущениям, задействованных в операции снаружи отеля и на других этажах могло быть больше, но это не моё дело. Скажу потом Роберту Сергеевичу наедине.

— Так вам что, помочь?, — досадливо хмурится Роберт Сергеевич.

— Эмират был бы очень благодарен. — Ровно и благожелательно отвечает араб в штатском.

Да чего уж там, кажется, это и есть тот самый Эмир. Территории — как у нас мелкий район одной области, а поди ж ты, насколько уважаемый тип, автоматически проносится у меня в голове. Впрочем, спасибо ему за реакцию. Я вот не представляю, чтоб у нас, или у Северных Соседей, не то что Глава Государства или даже Премьер (да пусть даже вице премьер!) приехал вот так извиняться… У нас даже начальник розыска области б не вышел лично. Прислал бы опера… Были прецеденты.

— Если ты, Роберт, поможешь нам лично, начиная вот с этого этапа, лично я буду тебе очень признателен. — Вежливо повторяет эмир, вопросительно глядя на отца Лены. — Я с большим уважением отношусь к опыту твоей бывшей организации.

— Могли бы моего подопечного, — Роберт Сергеевич сварливо кивает в мою сторону, — в отель отвезти. А не тут на стуле ночь держать.

Тамима они в разговоре почему-то игнорируют.

— Мы извиняемся, — ещё раз с вежливой улыбкой повторяет эмир, после чего бесстрастно смотрит на Тамима. — Преступников мы поймали. Робби, так что со спонсорской помощью?

— Я крайне не богат, — натянуто улыбается в ответ Роберт Сергеевич.

— Я не о деньгах, ха-ха. Я о мастер-классе от советского КГБ, — смеётся эмир.

— В советском КГБ служила масса народу. Было даже управление космической связи. Или сегодня есть одно подразделение, называется мониторингом, а раньше это была просто перлюстрация… Чем сотрудник такого подразделения тебе поможет?, — излишне добродушно продолжает улыбаться отец Лены.

— Хм, а ваши мне говорили, что ты из контрразведки, — наигранно задумчиво демонстрирует осведомлённость эмир. — Так что, не хочешь помочь?

— Давай не тут, — Роберт Сергеевич бросает короткий, но красноречивый взгляд на нас и на Тамима. — Куда я денусь, если ты так настаиваешь…

— От Тамима секретов нет, — смеётся Эмир. — По крайней мере, у меня и в этом вопросе. Он у нас вообще-то и отвечает за общественную безопасность. Типа твоего коллеги, ха-ха-ха.

— У меня область была меньше намного, — Роберт Сергеевич задумчиво смотрит на Тамима. — Я сейчас о точках контроля, а не о территории. Сколько у вас населения реально?…

— Ладно, давай чуть позже. — Эмир перебивает собирающегося что-то сказать Тамима. — Роберт, вещи детей, — кивок на меня и Лену, — перевезли в Бурж аль Араб, пусть они сменят отель.

— Бурж аль Араб я не потяну по финансам, — врезаюсь я. — Искренне благодарен, но…

— Не стоит беспокойства, — со смехом говорит эмир, движением руки останавливая собирающихся что-то сказать Роберта Сергеевича и Тамима. — Дорогому гостю не нужно беспокоиться о хозяевах дома. Прошу почтить согласием наше скромное предложение, в качестве принятия вами наших извинений. Заранее спасибо за понимание.

Я после стресса и бессонной ночи ничего не понимаю, но Лена под столом бьёт меня коленом и вслух произносит по-русски:

— Молчи, Шурик. Христа ради.

— На ресепшн просто скажите имена. Документы троих в номере, вас проводят. Документы твоего внука с ним?, — Эмир вопросительно смотрит на меня.

В ответ, молча беру со стола Тамима свой паспорт (спасибо эмиру за оказию, а то не знал, как это сделать технично), поднимаю его вверх, показывая всем, и прячу в нагрудный карман.

— Ну тогда детей сейчас отвезут в отель, — эмир обнимает Роберта Сергеевича за плечо, — А мы поедем пошепчемся?

— С оставшимися двумя?, — подозрительно смотрит на эмира Роберт Сергеевич.

— Да, друг мой. Да.

* * *

— Лен, а как они на вас напали? Я уже застал, когда вы руками размахивали. — Спрашиваю Лену в машине, везущей нас в новый отель.

— Да я каблуком за ковёр зацепилась, блин, — Лена, пользуясь свободным пространством на заднем сидении, забрасывает свою левую ногу поверх моей правой, а руками крепко сжимает мою правую ладонь. — И рукой врезалась в их двери. Чтоб не упасть. Получилось, как будто один раз стукнула. А они двери открыли, а там…

— Хоть в Бога начинай верить, — придвигаюсь поближе к Лене, примериваясь к её бедру второй рукой. — Вот тебе и случайность… Хотя, если бы мы не вмешались, Вовика рука была б цела.

— Ему её тут очень качественно собрали, — не соглашаясь со мной, отрицательно качает головой Лена. — Я лично присутствовала на операции, а Аська вообще до конца осталась.

— А у нас бы иначе было?

— В военном госпитале было бы так же, а у нас чуть похуже.

— А зачем тогда вы на эту операцию навязались?

— Ну-у-у, под присмотром всегда лучше. Надёжнее. Да и на нервах были и в шоке. А тут — привычное дело. Типа защитной реакции психики сработало.

* * *

Здание посольства И. в республике К-н.

К стационарному полицейскому посту в виде «стакана», находящемуся возле входа в кованые ворота, подходят двое мужчин в форме, с эмблемами в виде щита и двух скрещенных мечей.

— Привет, капитан, — говорит один из двоих подошедших, постарше, с погонами полковника. — Звони внутрь, открывай двери.

Капитан полиции, на мониторе которого открыт пасьянс «косынка», на секунду «зависает», растерянно глядя сквозь открытую дверь «стакана» на подошедших.

— Ало, коллега, звони давай!, — хлопает полицейского по плечу второй подошедший, тоже капитан, на груди которого три нашивки за ранения: одна за лёгкое, и две за тяжёлое. — Все на месте?, — Капитан с двумя скрещенными мечами кивает на здание посольства.

— Да, они всегда тут в это время. — Растерянно кивает полицейский капитан. — Но у них обед, они в это время говорят никого не запускать.

— А ты им скажи, что прибыл замначальника службы. — Улыбается полковник. — Если они меня сейчас не примут, то им придётся ехать ко мне. Я найду способ их вызвать.

Полковник и капитан с двумя мечами в петлицах отходят на несколько метров, а полицейский капитан созванивается по стационарному телефону.

— Просят зайти!, — сообщает он через минуту в открытую дверь "стакана", нажимая какую-то кнопку, от чего замок на воротах лязгает, а сами ворота немного приоткрываются.

Полковник и капитан проходят в здание, попадая сразу в большой холл, где одновременно с ними из бокового коридора появляется женщина средних лет.

— Я заместитель посла, слушаю вас внимательно, — говорит она, внимательно рассматривая офицеров и почти незаметно задерживаясь на нагрудных нашивках капитана.

— Госпожа заместитель посла, мне нужен ваш второй секретарь, — беззаботно улыбается полковник. — По рабочему вопросу, но я не против, если будете присутствовать и вы.

— Я сейчас занята и к сожалению не смогу уделить вам время, — сдержанно отвечает женщина. — Пожалуйста, подождите тут.

— Хозяин барин, — беззаботно кивает капитан, улыбаясь только губами. Его пронзительный взгляд доставляет женщине явный дискомфорт, но она старается этого не показывать. — Как вам будет угодно. Наше дело предупредить. Мы продублируем и по другим каналам, и приложим максимум усилий, чтоб нас услышали.

— Павел, к тебе!, — громко говорит женщина куда-то вглубь коридора и выходит в ближайшую дверь.

Из другого коридора в холле появляется моложавый мужчина лет тридцати пяти, с залысинами:

— Я Павел, вы ко мне?

— Так точно, — белозубо улыбается капитан, улыбка которого очень контрастирует с его взглядом.

Что не укрывается от внимания второго секретаря.

— Мы с вами коллеги?, — Павел переводит взгляд с одного офицера на другого. — Предлагаю сразу к делу и без ритуальных танцев вокруг столба. Если вы не против. Идите за мной.

— Мы не против сразу к делу. — Кивает полковник, который вместе с капитаном следует за Павлом.

В конце коридора Павел пропускает гостей в достаточно аскетичный кабинет, закрывая за собой дверь.

Все вошедшие произвольно занимают стулья вокруг квадратного стола.

— Господа, слушаю вас внимательно. — Павел скрещивает пальцы рук за столом, вызывая этим незаметную усмешку капитана. — Я Павел К-в, второй секретарь посольства.

— Служба государственной охраны, — капитан и полковник синхронно кладут на стол удостоверения.

Павел мельком глядит на документы, кивает и поднимает взгляд на офицеров.

— Какова цель вашего визита, господа?

— Выяснить отношения, — по прежнему одними губами смеётся капитан, по-прежнему контрастируя улыбкой и взглядом.

Павел возвращает капитану такую же улыбку, также пронзительно сверля того взглядом.

— Поправлю капитана. — Говорит полковник, легонько хлопая ладонью по столу. — Гражданами вашей страны, имеющими ранг военнослужащих действительной службы, если нашими категориями, было осуществлено вооружённое нападение на несовершеннолетнего гражданина нашей страны. Который имеет статус лица, официально охраняемого нашей службой. Господа, давайте не будем дальше смеяться, вопрос более чем серьёзный.

Капитан опускает взгляд, а Павел, удивлённо глядя на полковника, откидывается на спинку стула:

— Неожиданно. Я весь внимание.

Глава 41.

Капитан и полковник выходят из посольства.

— А почему ты Араба с собой не взял?, — спрашивает капитан, махнув рукой полицейскому капитану в «стакане».

— Он же врач. — Пожимает плечами полковник. — Видно, что добрый. И по лицу, и по энергетике. А тут пугать надо было. У тебя это вообще выходит непринуждённо и естественно.

— Как думаешь, послушают?, — спрашивает капитан.

— Конечно. — Уверенно кивает полковник. — Есть же неписаные правила игры. Тем более, у нас базис для конфликта отсутствует как таковой. Просто недоразумение.

— Для меня это всё слишком сложно. Эти ваши психологические выверты и договорённости между строк, — с безразличным видом говорит капитан. — Когда врага откровенно гасить надо. Я вот не знаю, насколько на такие договорённости можно полагаться?

— Нам они не враги. И тут не психология, — не соглашается полковник. — Полагаться можно. Лично у меня такие договорённости случались не раз, правда, не с этими, и до перевода сюда. Но тем не менее… Тут не психология, тут надо правила игры знать. Неписаные. И просто из опыта знать, кто достигнутые договорённости всегда соблюдает.

— Да как-то не преподали, — со смешком замечает капитан. — Этих неписаных правил. Эти соблюдают?

— Всегда. — Кивает полковник. — И тебе этого и не преподадут, — неожиданно серьёзно добавляет он после паузы. — Чтоб эти правила освоить, надо не тут, а там послужить.

— Ну, не все успели так, как ты. — Философски соглашается капитан. — Я вот и сюда-то попал случайно. А уж там, мой физкультурный диплом нужен, как… Да мне тут и нравится.

— Не прибедняйся. Всё у тебя в порядке. Ты просто учиться не хочешь. А переводы между службами — достаточно тривиальное дело. Если такие задачи ставить.

— Наверное, — снова безразлично замечает капитан. — Но ты прав, задач не ставлю. Мне моё «бей-беги» ближе, что ли.

— Там, кстати, сокращения. — Зачем-то замечает полковник. — Очень масштабные. Я вначале думал, а не прогадал ли, когда сюда перевёлся? А сейчас смотрю, сам себя по затылку глажу. Какое было правильное решение… Северные соседи, по договорённости, берут массу задач на себя, нам раздутые штаты оказываются не нужны. А тут, работа та же, а обстановка совсем другая в офисе. Тьфу-тьфу. Договоренностям доверять можно. — Неожиданно без перехода говорит полковник. — Просто логика и немного знания внутренних механизмов. Земля круглая, мало ли кто кому когда чем помочь сможет.

— Слушай, а мы правда вот так вот просто с обменом помогать будем?, — капитан вопросительно смотрит на полковника. — Оно нам надо? Можешь не отвечать…

— Будем. Нам это ничего не стоит; по крайней мере, сейчас, в этот момент. Мы же ничего не обещали. Но попросить арабов возможность имеем. С нас не убудет, терять ничего не теряем. А вот приобрести можем. Если что-то выгорит. Да и, поверь опыту, в таких моментах даже если тебе кто-то не смог помочь, но искренне напрягался, это уже создаёт атмосферу. Положительную. В отношениях.

* * *

— Слушай, а хороший отель, — говорю Лене из гостиной, осваивая двухэтажный стасемидесятиметровый номер.

— Мелкий, две штуки в сутки за номер. Почти. — Лена выходит из душа, вытирая волосы огромным полотенцем. — Чуть больше даже. И это из самых дешёвых.

— А зачем тут больше одной ванной и туалета?, — Продолжаю бродить по номеру и заглядывать в каждый угол. — У меня-то понятно, у меня две однокомнатные объединены. Вот санузлы и остались. А тут интересно зачем…

— Пф-ф-ф-ф, пха-ха-ха, вот дурень!, — Весело качает головой Лена, продолжая сражаться с волосами. — Даже не буду объяснять. Просто привыкай…

— А ты тут раньше бывала? А то ты тут что-то слишком хорошо ориентируешься и чувствуешь себя как дома.

— Да, мы тут останавливались, — кивает Лена, встряхивая волосами. — Я, правда, помоложе была, нас батя с маманей сюда вывез, когда банк первый год отработал. И он тут что-то обсуждал. Но у нас с тобой сейчас one-bedroom, а мы тогда в номере побольше останавливались. А потом его ещё пару раз местные звали, именно в этот отель, тогда уже они всё оплачивали.

— А зачем номер побольше на троих? Как по мне, и тут на велосипеде ездить можно… Две штуки в сутки. Это шестьдесят штук в месяц. Ничего себе, — присвистываю, прикинув расклады.

— Ты ещё налоги не учёл, мой маленький магнат, — смеётся Лена. — Сейчас же дополнительно ввели кое-что. Это кое-что также оплачивает постоялец, хи-хи.

— Что я могу сказать. Хорошо, что не мы платим. — Подытоживаю, глядя по сторонам налево и направо.

— Мелкий, а вообще это всё такая фигня, — Лена закончила сражаться с волосами и сзади кладёт подбородок мне на плечо, изображая собаку. — А представь, тебе бы как Вовику прилетело. Тьфу три раза. Или ещё чего похуже…

— Так, не нервничать!, — бросаю на Лену частоту покоя.

— Всё, в ресурсе, — Лена украдкой смахивает что-то из глаза, думая, что я не вижу.

— Интересно, может быть, что это гормоны?, — улыбаясь, смотрю на Лену. — Я тебе не успел сказать. Ещё не точно, но, кажется, у тебя первая неделя.

Лена смотрит на меня, широко открыв глаза и изображая какого-то персонажа из мультфильма. Потом выпрямляется, подпрыгивает, цепляется обеими руками за люстру, выполненную в форме классического арабского масляного светильника и, раскачиваясь на ней, орёт:

— Йе-е-е-ес! Банза-а-ай!

* * *

Отель Burj Al Arab, Джумейра.

Сотрудник cleaning office катит перед собой тележку по коридору. Из-за двери одного из номеров, не смотря на хорошую звукоизоляцию, доносится женский крик, слышимый даже в коридоре.

Сотрудник притормаживает, неодобрительно качает головой, затем катит свою тележку дальше.

Конец третьей книги.

Примечания.

1

В «НЕКРОМАНТЕ» уже постил,

Асель Баяндарова, звезда Казахстанских соц. сетей, врач, в прошлом — реаниматолог.

Ей в этом месяце как раз будет 43.

Это — просто иллюстрация, какую женщину сорока трёх лет чисто теоретически Вовик мог увидеть рядом с Сергеевичем в квартире Сергеевича. В фейсбуке есть ещё куча её фотографий в купальнике (она — доктор антивозрастной терапии), как иллюстраций процессов антистарения, но тут постить не буду, поскольку Вовик её мог видеть только полностью одетой:

(обратно)

2

фото тетради по информатике — реальное фото. Взял у младшей дочери.

(обратно)

3

Про использование сетевых программ документооборота, в частности, ЛОТУС, органами Правительства Казахстана — ни разу не шутка. На разных уровнях, "аксакалы" во главе управлений, комитетов, особенно в областях действительно не секут ни в компе (только пасьянас-косынка), ни в ЛОТУСе. И реально садят «молодых» отвечать в ЛОТУСе за себя. Мне об этом говорила и подруга (она тут меня читает.), и сам видел в 2005. В И-ом БТИ (тогда ещё не было ЦОНов). Начальника звали, кажется, Сураб Идрисович. Де не кажется… Так его и звали.

Лично я на АО ХАН ТЕНГРИ в 2006 году лично сталкивался с ситуацией, когда Главная Бухгалтер НЕ ЗНАЛА автосуммы, и всё делала вручную. Впрочем, конечно, для сегодняшнего дня это передёргивание…

(обратно)

4

Про алгебру — это конкретный пример со мной. Я перестал понимать алгебру в середине 8 класса, тогда учились 10 лет. Я искренне пытался догнать. Несколько раз. Тратил часы, силы. Но интегралы и логарифмы конкретно в школе так и не освоил. Хотя до 8 класса был круглым отличником и времени на учёбу не жалел.

(обратно)

5

Про влиятельных учеников в секции по субботам на футболе — ни разу не шутка. Хотя, конечно, идеалистичность картины преувеличена. лично мне тот судья облсуда никогда не нравился. и в футбол сволочь, всегда играл с нарушениями.

Справедливости ради, думаю, такой коллектив регулярно собирается не только у моего тренера. Мне кажется, такое есть во многих секциях, где тренер — преданный своему делу человек, бессребренник типа Сергеевича.

Как говорится, карма воздаёт социальным статусом.

Я сейчас на ходу даже придумать не могу, что б НЕ МОГ решить мой тренер в пределах разумного. При том, что ему 79,5.

(обратно)

6

На зарубежной литературе в университете, я тоже постоянно спорил: почему-то, наше классическое университетское образование под предметом ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА понимает только Европу, США и Латинскую Америку.

Ладно, за кадром остаётся Африка (хотя лично я бы поспорил). Но некоторым памятникам китайской, японской, индийской литератур никак не меньше лет, чем даже опусам Гомера (которые на первом курсе вдалбливают достаточно жёстко).

Арабоязычная литература также остаётся за рамками «зарубежной».

На мои вопросы, почему мы, с претензией на академичность, из восьми миллиардов вычёркиваем пять, при этом считая себя глубоко подкованными, все преподаватели стыдливо сознавались: причина в том, что мы ограничены. И на академическом уровне, просто не владеем ТЕМ предметом (литература Индии, Китая, Японии и т. д.). Настолько, чтоб взять на себя ответственность за его преподавание.

И КСТАТИ! То же самое — по предмету ИСТОРИЯ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ! По факту, на инъязе глубоко, жестко изучают только европейскую культуру и её продукты (обе Америки и Австралию). Китай, Индия etc опять за кадром.

(обратно)

7

Автор может не разделять мнение Главного Героя о русской литературе 19 века. Напоминаю: ГГ, в отличие от автора, первым родным языком имеет английский.

(обратно)

8

Моего друга, Лёху Б., который после перерывов в тренировках плавал с более высокими результатами, чем тренируясь, его девушка как-то, тащась от собственной крутизны, затащила именно что в оперу.

Лёха потом наедине долго матерился  Не буду в деталях, выглядит гротескно, но опера ему однозначно, как говорят сегодня «не зашла».

(обратно)

9

Во время разгона митингов в июне, Нацгвардия в чёрной форме, без каких-либо знаков различия так и работала, разгоняя митинг. Является абсолютно незаконным. Но конкретно в городе, где живу, имеет место быть.

По аналогии, для сравнения, спецподразделения других стран имеют хотя бы общую маркировку своей Организации на спине, головном уборе (на месте кокарды) и не только (например, FBI). Чтоб не быть перепутанными с незаконными формированиями.

Конечно, НацГвардия — не спецподразделение «Сункар» (сокол), но сам принцип, сам принцип…

(обратно)

10

Случаи и с Бариком, и с синхронистками — чистая правда. Правда, плавал я тогда в команде по скоростным видам подводного плавания, а не по чистому плаванию.

Вот девочки-синхронистки в воде вытворяли такое (преимущественно силовые нагрузки на задержке дыхания в анаэробных режимах), что у нас в команде (сборная области, на минутку) даже у мастеров спорта по подводному плаванию глаза лезли на лоб. Этот нырок на спине с задранной в воздух ногой, когда гребут только кистями рук — чистая правда.

Мне до сих пор интересно, КАК это возможно. Надо будет поискать в интернете. Мне кажется, что у женщин просто кислород в тканях как-то иначе и депонируется, и расходуется… другого объяснения не имею. Волосы дыбом до сих пор.

Более того.

Среди нас был парень уже после армии (после флота если точно, Полярный 7, если кому что-то скажет). Мастера спорта по подводному он выполнил в армии, в смысле на флоте (по тем временам 100 м быстрее 41 сек в моноласте). Вот он говорил, что такого, что делали эти девочки, он даже в Полярном не делал. И мало кто из его роты сделал бы.

Барков Сеня — тоже абсолютно реальный персонаж, даже имя сохранено. Мы-то, в рамках нашей дисциплины, ныряли в ластах. 50 м не проблема, это быстрее 20 секунд (первый разряд тогда был 50 м = 20 сек). Без ласт никто из нас не нырял — не по профилю. А Барков, насмотревшись на синхронисток, решил погеройствовать на полтинник без ласт. Дальше — всё как рассказал. Кислородное голодание — бортик — от тренера по мордасам.

(обратно)

11

Насчёт благодарности от мужа Анны, всё понятно: политика компании в части отношений с клиентами (раз), ценовая политика компании (два), в нормальной компании могут эффективно управляться только из одного центра. Понятно, что в случае с таким хозяином, как Котлинский — лучше всего им самим.

Если же в управление такими политиками начинает вмешиваться любой второй центр (генерации решений), это всегда ведёт только к падению доходов, репутации, отношений (с клиентами и друг с другом).

Котлинский смог это объяснить главному герою, который и сам теперь это понимает.

Иначе говоря: работая вместе синергически, они за год заработают N. Потом поделят пополам.

Если же ГГ начнёт "строить свои отношения" по модели мужа Анны, доход каждой стороны (ГГ и КЛИНИКА) будет меньше одной второй от N. Лично для ГГ это аксиома.

ГГ — не тупой моралист, не видящий дальше своего носа в этом случае. Вернее, не только моралист. Против подарков от мужа Анны — ещё и математика, если говорить о сколь-нибудь длительном отрезке времени.

(обратно)

12

По поводу роста под 1.80 легковеса Севы, НЕ ВЫДУМЫВАЮ. В мои 90-е годы, чуть не треть мастеров спорта до 60 кг была изрядно похудевшими парнягами ростом под 1.80. Хоть и тот же Белов… Но имена наших областных мастеров большинству ничего не скажут, потому в качестве примера — Павлик. Рост 1.89, выступает средний вес (до 72,574 кг), чемпион WBC. /Павлик,_Келлики_СЫРБАР

Если сбросить по десятке пропорционально с каждого его параметра, получится один из мастеров до 60 кг в любительском боксе.

(обратно)

13

-aliev-povesilsya-v-avstrijskoj-tyurme

(обратно)

14

-aliev-povesilsya-v-odinochnoj-kamere-na-marlevom-binte

(обратно)

15

«Сырбар» (каз. Сыртқы барлау қызметі) — непосредственно подчинённый президенту Казахстана специальный государственный орган, являющийся составной частью системы обеспечения безопасности и суверенитета Республики Казахстан. Буквально в прошлом месяце, указом Токаева переподчинена на правах Главного Управления обратно в КНБ. Но это отдельная тема.

/Служба_внешней_разведки_СЫРБАР

(обратно)

16

Чужая кепка на своей голове, которую оппонент не может снять с тебя, это вообще стандартная шутка (или штука?) уже даже на уровне первого разряда. По боксу.

(обратно)

17

На всякий случай. Есть масса соусов, которые густые или вообще не жидкие, их можно класть на тарелку горкой. Например, всеми любимый (тут) лазжан. Который именно в Алмате на столах в кабаках стоит бесплатно.

(обратно)

18

Про психо травму Китая 1910 и про неспособность НОАК к наступательным боевым действиям — святая правда. Обе концепции слышал от китайцев лично. Свои вооружённые силы они рассматривают исключительно как щит. А не как меч.

Лично я перечитал историю китайско-вьетнамской войны 1979 года. После чего, с товарищами-китайцами согласился.

Кстати, такой штрих: в 07.00 по Алмате, товарищ Ван запросто в wechat может прислать товарно-транспортную накладную, упаковочный лист, время отправки контейнера и т. д. Говорит: «в Шеньжене в офисе же уже 09.00. Я уже работаю».

А когда я захожу за ним вечером, чтоб забрать его на ужин, он в 21.00 ещё в офисе. Никто не заставляет. Лично его зарплата никак не изменится, уйдёт ли он в пять или в девять (админ. Директор на окладе). А его сотрудница Чень с нами вообще никогда не ходит: она остаётся после 21.00 ещё считать какие-то маршруты. В офисе лично она с 08.00 утра.

Ван говорит, тому, кто умеет хорошо работать, воевать как правило не нужно. Если только не придётся защищаться.

Не идеализирую. Не восхищаюсь.

Просто изучаю и наблюдаю.

(обратно)

19

К сожалению, сайта больше не существует. Увы.

(обратно)

20

В 2004 или в 2005 году, в Новосибирске, на олимпиаде (для школьников Центральной Азии?), случай с непонимающим по-русски парнем из Нукуса (Каракалпакстан) реально имел место.

Нам о нём рассказывал Нурали, прообраз Юлдашева, ташкентский узбек-математик, осевший в новосибском универе со времен СССР. К моменту олимпиады, бывший, кажется, как бы ни доктором наук.

Нурали лично писал какую-то бумагу-рекомендацию, с просьбой зачислить парня куда-то по итогам этой олимпиады.

Тот по-русски как-то мог общаться через пень-колоду, но не писать олимпиаду. А решал всё шикарно.

(обратно)

Оглавление

Афанасьев Семён. ДОКТОР Книга третья.

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.

Глава 7.

Глава 8.

Глава 9.

Глава 10.

Глава 11.

Глава 12.

Глава 13.

Глава 14.

Глава 15.

Глава 16.

Глава 17.

Глава 18.

Глава 19.

Глава 20.

Глава 21.

Глава 22.

Глава 23.

Глава 24.

Глава 25.

Глава 26.

Глава 27.

Глава 28.

Глава 29.

Глава 30.

Глава 31.

Глава 32.

Глава 33.

Глава 34.

Глава 35.

Глава 36.

Глава 37.

Глава 38.

Глава 39.

Глава 40.

Глава 41. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg